Сборник статей С собой и без себя. Практика экзистенциально- аналитической психотерапии

Теория и практика экзистенциального анализа
Сборник статей
С собой и без себя.
Практика экзистенциально-
аналитической психотерапии
«Интермедиатор»
2005
УДК 128+159.9
ББК 87.2+88.3
Сборник статей
С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической
психотерапии / Сборник статей — «Интермедиатор»,
2005 — (Теория и практика экзистенциального анализа)
ISBN 978-5-98563-509-6
Новая, четвертая книга в серии «Теория и практика экзистенциального

анализа» представляет собой сборник статей австрийских и российских
психотерапевтов, в которых описана практика – конкретная работа с
клиентами, основанная на принципах экзистенциального анализа. Знакомство
с этой книгой позволит совместить теоретические положения с теми методами
и приемами, которые применяются для решения реальных проблем клиентов,
и таким образом составить целостное представление об этом направлении
психотерапии.Сборник предназначен как для специалистов, так и для
широкого круга читателей, которым интересны человеческие судьбы и
переживания.5-е издание (электронное)
УДК 128+159.9
ББК 87.2+88.3
ISBN 978-5-98563-509-6 © Сборник статей, 2005

© Интермедиатор, 2005
. Сборник статей. «С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии»
Содержание
От издательства 8
«Работайте, пока свет еще с вами». Специфика экзистенциально- 9
аналитической психотерапевтической практики
Экзистенциально-аналитическая психотерапия – 10
феноменологическая по методу
Методические шаги феноменологического метода 11
Проблема отсутствия интереса 14
Экзистенциально-аналитическая терапия – это практическая 16
философия
«Я боюсь выпасть из этого мира!»[10]. Кристиан Пробст 17
Предыстория 18
Процесс терапии 19
Работа над Основой Бытия 20
Доступ к Качеству Бытия[12] 22
Встреча с Другим 23
Вступить в новую жизнь 25
Дефектное состояние при шизофрении? 26
Литература 27
Аня: история злоупотребления. Микаэла Пробст 28
Трудный ребенок 29
Начало терапии 30
Аня и ее семья 31
Тайна 33
Буря 35
Обида 36
Разгрузка 38
Защита 39
Подведение итогов 41
Зеркало для психотерапевта. Работа с инвалидом. Карл Рюль 43
Анамнез 44
Экзистенцанализ 45
Терапевтическая установка 46
Как может быть реализовано терапевтическое понимание? 47
Работа с пассивностью, негативным восприятием мира и себя 48
Внесение фактического (принятие изменений как данности) 50
Переориентирование 51
Заключение 52
Путь к внутреннему движению. Карин Штайнерт 54
Первый контакт с Дорис, социальный фон 55
Школьные годы – начало депрессии 56
Отношения с собой и с миром 57
Суицидальный кризис 59
Путь к внутреннему движению 61
Завершение, окончание и перспектива на будущее 63
4
Случай Николая. Светлана Мардоян 64

Особенности понимания страха в экзистенциальном анализе. Сильвия 70
Лэнгле
Что такое страх? 71
Страх как сигнал 72
Экзистенциальный след 73
Страх ожидания 74
Фундаментальный страх 76
Конкретное послание страха 78
Страх перед полетами 79
Страх в свете трех персональных фундаментальных мотиваций 80
Ценность страха 82
«Радуются только дураки…». Лило Тутч 84
Первое знакомство 85
Явные и скрытые нарциссы 87
При ближайшем знакомстве… 88
«Что касается других…» 89
Жить настоящим моментом 90
Псевдомоложавость 91
Псевдонезависимость 92
«Все плохое приходит извне», или «Всегда виноваты другие» 93
Нет достижений без аплодисментов 94
Мораль без этики 95
Ненависть и зависть 96
Никчемная грандиозность 97
За блестящим фасадом – дефициты и страхи 98
Сохранение «нарциссического равновесия» 99
Размышления о психопатогенезе 100
Основные линии терапии «Basso continuo»[20] 101
Никого нет. Кому стучать? 102
Дозревание 104
«Сумерки богов», или От собственного великолепия к 105
самокритике
Расставание с нарциссизмом 106
Прогноз – реалистичный взгляд 107
В завершение 108
Михаил. История инвалида. Елена Барышникова 110
Травма и смысл[21]. Против утраты человеческого достоинства. 116
Альфрид Лэнгле
1. Человеческая действительность 117
2. Ранение 118
3. Потрясение: неприкрытый ужас 122
4. Травма, достоинство, смысл 125
5. Преодоление травмы 127
Страх или боль? Александр Баранников 130
Жизнь без надежды 130
5
Антропологический фон, особенности контакта и клинический 131

диагноз
Терапия 132
Страх или боль? 134
Шаги к смыслу. Хелене Дрекслер 135
Шаг 1. Воспринять 136
Шаг 2. Оценить 137
Шаг 3. Решить 138
Шаг 4. Осуществить 139
Шаг 1. Воспринять 140
Шаг 2. Оценить 142
Шаг 3. Решить 144
Шаг 4. Осуществить 145
Три судьбы – три пути – три выхода 146
Вцепившись в бельевую веревку. Ирина Ефимова 148
Игра с песком в терапии ребенка, родители которого разведены. 153
Астрид Гёрц
Детская психотерапия: как она начиналась 154
Метод игры в песок 155
Что «излечивается» в песочной терапии? 156
Фаза 1: Сцены семейной идиллии, для которой существует 159
угроза
Фаза 2: Сцены агрессии фигур в отношении друг друга 160
Фаза 3: Придание формы песку, игровое взаимодействие с 161
терапевтом
Фаза 4: Появление творчества – Анна как архитектор своего 162
собственного жилища
Фаза 5: Увеличение внутренней дистанции, преодоление 163
расщепления между Хорошо и Плохо
Роль детского психотерапевта 165
Работа с родителями 167
Опыт самопознания и самоописания в экзистенциальном анализе. 170
Александр Баранников
Ради чего все это? Путь, ведущий к смыслу. Альфрид Лэнгле 173
Бессмысленность в повседневности 174
Если этого никто не ценит… 175
Смыслу нужны отношения 176
Поиск смысла – это ориентирование 177
Ориентирование через себя самого 178
Экзистенциальный смысл 180
Понимать себя во взаимосвязях 181
Практика смысла 182
Путь к смыслу жизни 183
Сведения об авторах 184
6
С собой и без себя.

Практика экзистенциально-
аналитической психотерапии
© Институт экзистенциально-аналитической психологии и психотерапии, 2008
© Издательство «Генезис», 2008
7

От издательства

Уважаемые читатели!
Предлагаем вашему вниманию уникальный сборник терапевтических историй, издан-
ный в серии «Теория и практика экзистенциального анализа». До этого в этой серии выхо-
дили лишь книги, написанные австрийским психотерапевтом Альфридом Лэнгле, в которых
акцент делался на теоретических аспектах логотерапии. Новая книга представляет собой сбор-
ник статей австрийских, немецких и российских психотерапевтов, в которых описана прак-
тика – конкретная работа с клиентами, основанная на принципах экзистенциального анализа.
Редакторы-составители сборника – Сильвия Лэнгле и Светлана Кривцова.
По нашему мнению, ознакомление с этой книгой позволит совместить теоретические
положения с теми методами и приемами, которые применяются для решения реальных про-
блем клиентов, и таким образом составить наиболее полное представление об этом направле-
нии психотерапии.
Сборник предназначен как для специалистов – действия терапевтов интерпретируются
с позиции основных положений экзистенциального анализа, – так и для широкого круга чита-
телей, которым интересны человеческие судьбы и переживания. Собственно, принципы, на
которых строится работа, вполне понятны любому человеку. Чтобы быть истинно самим собой,
реализовать то, что заложено именно в тебе, прожить жизнь осмысленно, необходимо иметь
твердую опору и пространство для жизни – то, что дает ощущение «я могу быть в этом мире».
Если это ощущение есть, то можно работать над следующим вопросом: «Я живу. Но нравится
ли мне жить?». Что радует человека, к чему и к кому он привязан? Дает ли он себе время на
то, что ему нравится? После того как будут найдены ответы на эти вопросы, можно перейти
на следующий уровень работы: человеку необходимо чувствовать, что он имеет право быть
самим собой, таким, какой он есть. И наконец, чтобы жизнь была действительно полнокров-
ной, человеку нужен смысл, который можно найти, открываясь тому, что предлагает нам каж-
дая жизненная ситуация, давая свои ответы на обращенные к нам повседневные запросы.
По словам А. Лэнгле, психотерапия не может дать спасения души, она может только побу-
дить к исцелению.
Каждая из представленных в сборнике историй, описывая путь пробуждения внутренних
сил человека, может оказывать исцеляющее действие и на читателя.
8

«Работайте, пока свет еще с вами».
Специфика экзистенциально-аналитической
психотерапевтической практики

Жанр терапевтических историй сегодня становится популярным. Начиная с «Лечения от
любви» И. Ялома, он вошел в тематику современной литературы, скорее художественной, чем
специальной научной. Предлагаемая вашему вниманию книга представляет собой сборник ста-
тей экзистенциальных аналитиков школы австрийского психотерапевта профессора Альфрида
Лэнгле. По замыслу это прежде всего учебное психотерапевтическое издание «для своих».
Статьи имеют одну и ту же структуру, которая выдержана в логике представления терапевти-
ческого «случая» на интервизию или супервизию, и включают в себя фрагменты теории экзи-
стенциального анализа, имеющие отношение к работе с пациентом. Но при всей своей «спе-
циальности» перед нами все-таки увлекающее чтение.
В чем секрет литературного успеха терапевтических историй?
Похоже, этим вопросом задавались и немецкий философ Мартин Хайдеггер, и француз-
ский писатель Марсель Пруст, и отечественный философ Мераб Мамардашвили, и австрий-
ский психотерапевт А. Лэнгле. Каждый из них так или иначе имел дело с феноменологическим
методом, а М. Шелер говорил о феноменологической установке – особом свойстве человече-
ской личности, бесстрашно и открыто вглядывающейся в мир и старающейся понять его.
В философии начала XX века феноменологический метод появляется закономерно, как
бы подготовленный развитием философии и искусства. Импрессионисты в живописи, Роден
в скульптуре, Рильке, Джойс и Пруст – в литературе открыли новый, не исследованный ранее
пласт человеческого опыта познания сущностных оснований в мире. Философия лишь пыта-
ется «оцифровать» этот способ улавливать целостное, контекстное и меняющееся, способ,
во многом противоположный естественнонаучному расчленяющему познанию. Его главное
и принципиальное отличие от «объективного» исследования состояло в том, что в процесс
познания теперь были включены субъективные переживания. Постижение глубинной сущно-
сти (wesen) явлений осуществляется на основании доверия собственным впечатлениям, соб-
ственной затронутости. Препарировать эту затронутость, душевное волнение, этот толчок и
резонанс и сегодня продолжают и художественная литература, и гуманитарные науки.
Ученик основателя метода Э. Гуссерля – Макс Шелер пишет о феноменологии: «Фено-
менология – не имя для новой науки, не слово, заменяющее слово “философия”, но имя, обо-
значающее установку духовного видения, при котором человек получает возможность видеть
и переживать нечто, что без такой установки остается скрытым: именно царство “фактов” осо-
бого рода». И далее Шелер продолжает заинтриговывать читателя: что же это за царство такое?
«Существует опыт, предметы которого остаются для “рассудка” совершенно недоступными;
для которых он так же слеп, как ухо и слух – для красок. Но такой род опыта делает доступ-
ными нам подлинные объективные предметы…»1.
1
Шелер М. Феноменология и теория познания // Шелер М. Избранные произведения. М.: Гнозис, 1994.
9

Экзистенциально-аналитическая
психотерапия – феноменологическая по методу

Лики феноменологии сегодня многообразны, так же как бесконечны непримиримые
споры между феноменологами. Но всех их объединяет неподдельное стремление за наносным
и несущественным разглядеть нечто по-настоящему важное и не поддающееся рассудочному
познанию.
Писатель Экзюпери, говоря о видящем сердце («по-настоящему зорко одно лишь
сердце»), скорее всего имел в виду этический и эстетический аспекты; экзистенциальные фило-
софы, прежде всего Хайдеггер, расширили эти контексты, включив в них все, имеющее отно-
шение к решению человеком жизненных задач, как они понимаются в свете конечности его
бытия в этом мире. Жизненно важное имеет такую особенность, что оно трогает, ему откры-
вается сердце, а поводом может быть что угодно: «У Пруста в его романе целый ряд жизнен-
ных переживаний, скажем, по поводу розы, красивой женщины, пирожного “Мадлен”, простые
жизненные обыденные впечатления уравнены с актом чтения», – отмечает М.К. Мамарда-
швили в своем небольшом докладе «Критика как акт чтения» 2. Анализ собственного впечат-
ления – тот же «текст». Он повествует и о мире, и о себе самом. А поводом может быть все,
что угодно, если оно тебя тронуло. Пруст доводит это положение до предела, утверждая: «Из
рекламы мыла можно извлечь не меньше, чем из “Мыслей” Паскаля».
Итак, в начале ХХ века благодаря работам Э. Гуссерля и В. Дильтея, М. Шелера и М.
Хайдеггера, в культуре появляется способ узрения сущности, возможного лишь через личную
затронутость, – феноменологический метод.
Хорошая художественная литература использовала этот самый метод – описание впе-
чатлений и переживаний одной личности – героя, с помощью которых, оказывается, только и
можно по-настоящему понять то, что затрагивает людей и меня, читателя, в том числе. Так
установка феноменологического видения порождает литературный текст. И более того, что
бы мы ни описывали феноменологически, мы невольно переходим на особый язык. Поэтиче-
ский язык, говорил Хайдеггер, – единственный способ адекватного выражения феноменоло-
гической установки, где бы она ни применялась: в литературе, в медицине, в воспитании или
в психотерапии.
Экзистенциальная традиция в психотерапии неразрывно связана с феноменологическим
методом, поскольку он законно считается единственным методом, которым можно работать
с неповторимостью человеческой личности. Духовное, человеческое, Person 3 не могут и не
должны быть объяснены рационально, лишь по́няты. Через понимание возможна наилучшая,
наиболее адекватная помощь. Достигается же понимание не знаниями, а через собственную
персональную открытость психотерапевта. В этой открытости его эмоциональность и его сущ-
ностное открыто тоже. Это рискованно и требует от терапевта мужества. Поэтому феномено-
логическую установку невозможно имитировать, сыграть, как бы принять на себя роль фено-
менолога. Поэтому профессиональный рост в гуманистических и экзистенциальных подходах
всегда связан со становлением личностным.
В литературе или в психотерапевтических отчетах, когда мы читаем описания процесса
понимания одного человека другим через личную затронутость, – это затрагивает и нас, чита-
телей. Не важно, идет ли речь о герое художественного произведения или о реальном человеке,
пришедшем на психотерапию, мы сами оказываемся взволнованными, и это роднит терапевти-
ческие истории экзистенциального и гуманистического направления с хорошей литературой.
2
Мамардашвили М.К. Литературная критика как акт чтения // Как я понимаю философию. М., 1992.
3
См. Лэнгле А. Person. Экзистенциально-аналитическая теория личности. М.: Генезис, 2008.
10

Методические шаги феноменологического метода

Благодаря феноменологической и герменевтической философской традиции мы можем
теперь говорить об этом не как об искусстве, а как о науке. Методические шаги феноменоло-
гического восприятия, выделенные создателями метода, можно описать. Это позволяет пре-
вратить философию в психотехнику, а следовательно, учить и учиться методу.
На первом шаге работа личности может быть описана как «отдача себя созерцаемому
содержанию вещей, как движение глубокого доверия к непреложности всего просто и очевидно
“данного”, как мужественное отпускание себя самого в созерцании и любящем движении к
миру в его данности»4. На первом шаге мы еще можем волевым активным образом что-то
сделать. Например, следить за тем, чтобы не отвлекаться, быть сосредоточенным на объекте,
уделять внимание деталям и отводить время на рассматривание, вслушивание, не спешить,
отодвигать посторонние мысли, отслеживать чувство страха или тревоги, если они возникают.
Интенциональное сосредоточение на объекте, внимание к деталям, концентрация интереса,
бесстрашное рассматривание, – это то, что мы можем вложить в понятие «смотреть» (schaven).
Этот процесс зависит от меня, я могу усилием воли обратиться к объекту своего интереса.
Смотреть – все равно что задать вопрос «Что это?»5
Шаг второй. Получение впечатления. Сосредоточенность на объекте не гарантирует того,

что мы сможем проникнуть в его сущность. Можно смотреть, но так и не увидеть. Философы
говорят еще определеннее: «Смотреть – зависит от меня, но видеть – от меня не зависит». Я
могу лишь до определенной степени контролировать этот процесс, но затем, на втором шаге,
должен научиться обратному – отпускать его. Когда приходит впечатление – это всегда собы-
тие. Мы задаем вопрос, и вот – ну надо же! Получаем ответ. Каким образом? Просто ощутив,
каково мне сейчас. Впечатление – это внимание к себе здесь и сейчас. «Как это для меня?»
И своим чувствам мы даем свободу прийти, даже если они нам не нравятся или пугают нас.
Каковы здесь методические рекомендации? Не торопиться, не ждать результата, не напрягать
тело, – все это обобщенно можно назвать «отпустить ситуацию». Это трудно, потому что мы
боимся потерять контроль. Больше похоже на рыбалку, а не на управление скутером. Может
быть, клюнет. Но иного пути нет: впечатление нельзя сделать, его можно только дождаться
(или не дождаться), для этого мы и даем объекту восприятия свободу делать с нами все, что он
делает, разрешаем оставлять на нас отпечаток – буквально «впечатлять». Если это приходит –
толчок, резонанс, волнение, – то надо просто не пропустить, не оттолкнуть, потому что это и
есть наш улов – затронутость, впечатление.
Заметим, речь идет о каких-то очень знакомых обычных процессах, не о лабораторном
эксперименте, а о том, что много раз за день происходит с каждым: «Вот почему-то куст
боярышника нас взволновал. Нет причин для волнения – он ничем не отличается от тысячи
других таких же кустов. Но если совершился этот жизненный акт – волнение, требующее раз-
решения, то, значит, там был какой-то удар, прямой контакт с истиной, реальностью, как она
есть на самом деле, в отличие от ожиданий или логических возможностей. “Живой синтаксис”,
как говорил Пруст»6.
4
Шелер М. Феноменология и теория познания.
5
В обычном человеческом общении хорошо известен феномен прирожденных гениев общения, людей, которые лечат
душевные раны, никакой психотерапии не обучаясь, а лишь «серьезностью и силой» своего интереса к собеседнику. Это
лечение построено на способности понимать то, чего другим не дано понять.
6
Мамардашвили М.К. Литературная критика как акт чтения. С. 158.
11
«Прямой контакт с истиной» – о чем это? Впечатление начинается извне, по внешнему

поводу, но затем развивает свое действие, как-то на нас влияет. Иногда как «дискретный луч,
который прямо по нам ударяет и мучает, как лицо, которое не можешь вспомнить, оно (впе-
чатление) требует разрешения» (там же). Иногда совсем по-иному. Как толчок, запускающий
теплый внутренний поток, мягко оживляя и наполняя энергией. Иногда вдруг поднимая из
собственной глубины поток печали, застревающей камнем за грудиной, комком в горле. Мы
одновременно переживаем жесткое требование разрешить эти загадки, понять происходящее
с тобой.
Эти переживания: действительно ли они истинны, можно ли доверять собственным чув-
ствам, тем, которые пришли ко мне в форме впечатления о чем-то внешнем? Они относятся к
существу этого внешнего или отражают мои фантазии, проекции, желания?
Третий шаг феноменологического метода – анализ, проверка. Шаг, который отвечает

на вопрос: «Так ли это?» Могу ли я доверять своему впечатлению? То, что я увидел как
истину, действительно так? Этот шаг обязателен, не случайно феноменологию называют нау-
кой систематического сомнения. Попробуем научиться сомневаться правильно. Тезис фено-
менологии прост – чувственное впечатление никогда не обманывает. Эмоциям дается очень
высокое звание быть органом восприятия истинного, сущностно важного. Секрет лишь в том, о
чем эта истина – обо мне самом или о другом. В открытости мы всегда смотрим в двух направ-
лениях: вовне – и тогда впечатление дает ответ на вопросы: «Как обстоят дела у Другого (у куста
боярышника, у моего пациента, у партнера, у этого прохожего)? Что с Другим? Как ему?»; Вто-
рое направление – внутрь, в себя, смотрящего и чувствующего, и тогда мы получаем ответ на
совсем другие вопросы: «Что сейчас со мной? Как обстоят дела в этот момент у меня самого?
Что этот другой делает со мной, с моей жизнью прямо сейчас?» Разложить впечатления на две
разные полки – для этого и приходится размышлять, быть честным и еще принимать себя в
несовершенстве. Когда я научусь не путать два этих направления, впечатления превратятся
в профессиональный инструмент познания и понимания другого. Лишь научившись эпохею
(убиранию себя в скобки), я смогу вернуться «к самим вещам», то есть видеть то, что касается
объекта познания. Чтобы отделить свое, убрать в скобки, исключить, нужны не воля, а скорее
доброжелательный интерес к себе, отсутствие страха перед своими эмоциональными проявле-
ниями и большая доля принятия. Нужно неплохо знать себя, чтобы быть честным, чтобы не
вообще, а прямо сейчас быть в состоянии принять тот факт, что мне в жизни сегодня недо-
стает чего-то важного, что сейчас у меня в душе что-то нарывает, что есть проблема, кото-
рая меня беспокоит. Эта честность психотерапевта – единственный способ избежать большой
профессиональной ошибки – полагая, что хочешь помочь человеку, превратить его в инстру-
мент решения собственных проблем. Самое трудное – убрать себя из ситуации. Иногда это
вообще не под силу человеку, и тогда честнее отказаться на время от практики, от пациентов
с определенными особенностями. Честность требует мужества. Если здесь и сейчас у меня
оно нашлось, тогда, вычтя все личное, «промыв таким образом впечатления», я обнаруживаю
в «сухом остатке» золотой песок истины о Другом. А сам становлюсь инструментом понима-
ния. М.К. Мамардашвили пишет о том, как важны для самопознания «такого рода впечатле-
ния, требующие нашего вхождения в самих себя, чтобы раскрутить положение вещей, – иначе
информация ниоткуда не может быть получена извне, заимствована, присовокуплена, сумми-
рована и т. д. Истину тебе, как выражается Пруст, по почте никто не пришлет. Ты должен оста-
новиться и работать, то есть там, в движущемся по инерции мире, ты должен остановиться, а
здесь, в точке луча впечатления, работать» 7.
7
Мамардашвили М.К. Литературная критика как акт чтения. С. 161.
12
Процитированная Прустом библейская заповедь «Работайте, пока свет еще с вами»,

близка и писателю, и психотерапевту. Работать тщательнее, быть бдительным к собственной
«доле» в работе с каждым пациентом, чаще позволять себе быть честным перед самим собой.
Трудный клиент – это вызов не методикам, инструментам и образованности психотерапевта.
Трудный клиент – это зеркало, которое показывает самого тебя. Поэтому его побаиваешься,
сколько бы лет ни продолжалось твое самопознание. Но вызовов без риска не бывает, поэтому
так любимы хорошими психотерапевтами трудные клиенты, так близки, так ценны. Они – наше
зеркало. Хватит ли мужества всерьез принять отражение? Усилия в этом малоприятном для
нашего честолюбивого Я направлении сторицей компенсируются: «Понимание и глубокое мол-
ниеносное ощущение устройства мира на мгновение открывается, если только мы работаем,
пошевеливаемся в этом возникшем “зазоре”. И если мы упустили эту секунду и не расширили
работой этот открывшийся интервал, то ничему не быть, ибо по метафизическому закону все
необратимо и не сделанное нами никогда не будет сделано» (там же).
Феноменологическая психотерапия – это не только проверка на мужество, которое
нужно, чтобы встретить себя. Это форма особой преданности терапевта своему пациенту.
Потому что второе имя феноменологии – любовь. И терапевт, и литератор любят своих героев,
реально существующих в первом случае, вымышленных – во втором.
Отличие это, однако, имеет свои последствия. Если человек искусства может быть впе-
чатлен чем-то, и тогда он нарисует пейзаж или создаст текст, то человек помогающей профес-
сии – психотерапевт – оказывается в ситуации, когда он не может, а должен быть впечатлен.
Тогда что же, это разные феноменологии? Или вовсе и не феноменология уже? Быть очаро-
ванным произведением искусства, «включить» феноменологическую установку в музее, кон-
серватории или на вершине горы – совсем не то, что в кабинете, в обществе неинтересного
пациента.
13

Проблема отсутствия интереса

Неинтересно – это сегодняшняя проблема, пожалуй, стоящая в первых строчках рей-
тинга напастей нашего времени. Неинтересно работать, больше не трогает, не «заводит», не
бередит душу то, что раньше оказывало огромное влияние. Для подобных феноменов появился
даже термин – эмоциональное выгорание (burn-out). Впервые описан он был, кстати, у специ-
алистов помогающих профессий. Неудивительно, именно люди, требующие помощи и заботы,
почему-то быстро наскучивают даже большому энтузиасту всяческой помощи и любви. Тера-
певту знаком этот феномен: «Я слышу его слова, он еще не знает, что чувствует, а я уже лучше
его могу описать его страх или его фиксированную установку, я слышал это столько раз, и
это каждый раз одно и то же». Да, патология лишает свежести, которая сопутствует свободе,
болезнь уравнивает и стандартизует чувства. Люди жалуются, негодуют, ведут себя по-детски
капризно и беспомощно – некрасиво себя ведут. Какие глубокие чувства все это может затра-
гивать? В какой резонанс приводить присутствующего при этом терапевта? Жалость, сострада-
ние? В экзистенциально-аналитической психотерапии принято не столько сострадать, сколько
активно искать и находить доступ к тому, что в человеке все-таки есть интересного. Интересно
же свободное, не шаблонное, свежее, свое. Person – свободное в человеке. Терапия должна быть
ориентированной на Person, просто для того, чтобы терапевт не превратился в скучающего
разочарованного циника. Искать в человеке отголоски персональности иногда бывает очень
сложно. Он ведь и сам не может ее найти или, как часто бывает при личностных расстрой-
ствах, виртуозно научился прятать, лишь создавать видимость того, чем он себя показывает.
Ни доверительный тон разговоров, ни длительные беседы на самые интимные темы не могут
скрыть того факта, что Person ускользает, сущностное, настоящее, личное невозможно ухва-
тить. В этом глубокая проблема пациента, а не его грех. Сможет ли психотерапевт за завесой
недовольств пациента различить отчаяние духовности, которая не находит способа себя про-
явить? Если да, тогда психотерапевт превращается в Ведущего, он как бы берет пациента за
руку и ведет его на дорогу, обращенную в сторону себя. А пациент, ирония ситуации, упира-
ется, подобно ведомому на заклание. Что это за способы, которыми экзистенциальный анали-
тик пытается добраться до персонального? В психотерапевтической практике принято задавать
вопросы. Экзистенциальный анализ вообще разговорный жанр – «психотерапия, реализуемая
преимущественно в вербально индуцированном процессе», – как отмечает сам А. Лэнгле 8.
Задавать вопросы, иногда провокационные, конфронтировать, уточнять, быть настойчивым,
даже занудливым. Снова и снова задавать вопросы о том, что человек в его актуальной ситу-
ации чувствует, что она, ситуация, с ним делает, что он думает о происходящем, каковы его
суждения о ней, что он считает правильным, а что – нет, как ему следует действовать, что он
может сделать, а что – пока нет и т. д. Вопросы – лучшие провокаторы. Они обращают паци-
ента к себе, снова и снова заставляют слушать себя, искать собственные тихие ответы, раз-
личать свой голос среди чужих голосов. Свобода и непостижимость Person в конечном итоге
обнаруживает себя в совести как самой большой глубине, коренящейся в духовном бессозна-
тельном. К ней обращается психотерапевт, вместо того чтобы подсказывать правильный ответ.
Лишь иногда он может сказать что-то от себя лично. Например, такое: «Если бы это проде-
лали со мной, я был бы взбешен». Он этим как бы вводит в поле ситуации свою личность,
свою Person, беря часть персональной работы на себя. И снова раз за разом теребит пациента,
ожидая и приветствуя его искренние персональные проявления. Методы персонального экзи-
стенциального анализа (PEA) и нахождения персональной позиции (РР) придают методично-
8
Лэнгле А. Экзистенциальный анализ – найти согласие с жизнью // Московский психотерапевтический журнал. 2001.
№ 1(28). С. 5–23.
14
сти этой фасилитаторской работе, определяя ее конкретные шаги. И когда что-то получается,
тогда становится интересно, и процесс работы, в значительной степени состоящей из рутин-
ного труда, дает замечательный, неповторимый и запоминающийся на всю жизнь результат. В
самом деле, психотерапевты помнят своих пациентов, как женщины помнят свои любовные
романы, в подробностях и на всю жизнь. Ведь каждая встреча в феноменологической затрону-
тости немного меняет и личность психотерапевта, после каждого пациента терапевт становится
другим, это и называется учиться у пациентов, я бы даже уточнила – воспитываться у них.
Вера в то, что в каждом человеке под спудом симптомов и комплексов бьется не под-
верженная болезням Person, поддерживает, когда кажется, что пациент не работает, а терапия
буксует. Заботливое занудство терапевта, которое может ведь и не дать результата, подпиты-
вается этой верой и также тем, что благодаря профессиональному образованию терапевт пред-
ставляет, как скоро и с какими типичными рецидивами отступает, поддается лечению та или
иная болезнь. Здесь важным становится опыт. Но и опасным одновременно. Так, балансируя
между зоркой феноменологической наивностью и профессиональным знанием, движется пси-
хотерапевт к тому моменту психотерапии, когда пациенту подпорки и помощники больше не
нужны. То, чего добивается экзистенциально-аналитический терапевт – это чтобы пациент сам
теперь мог разговаривать с собой так, как с ним долгое время разговаривал психотерапевт:
честно и уважительно, дружелюбно и тепло, справедливо и открыто, а главное – с большой
верой в то, что таких разговоров этот человек достоин. Принимать себя всерьез, становиться
себе другом, не предавать себя – относиться к себе по-человечески.
15

Экзистенциально-аналитическая
терапия – это практическая философия

Когда спрашиваешь коллег – экзистенциальных терапевтов, что для них является самым
интересным в экзистенциальном подходе, многие отмечают глубокий философский уровень,
на который выходит терапевт, обсуждая с пациентом иногда совсем обыденные вещи и собы-
тия. Конечность жизни и печаль потерь, радость обновления и невыносимость одиночества,
скрытый юмор ситуации и быстротечное время, – все это может обсуждаться в терапии и пора-
зительным образом усиливать связь между терапевтом и пациентом. Многоопытный психо-
терапевт-психоаналитик З.-Г. Фукс пишет, что существует некоторое философское отноше-
ние, когда я вижу частную ситуацию пациента как часть целого мира человеческих проблем,
в который все мы постоянно включены. Имея эту способность и личностную зрелость, мы
можем сохранять в ситуации консультирования необходимую беспристрастность и одновре-
менно полное сочувствие. Это вовсе не антагонизмы. Хороший терапевт должен в то же время
быть над ситуацией, одновременно видеть и трагедию и комедию человеческого существова-
ния, видеть абсурдность и хорошо чувствовать юмор. Если мы умеем это, мы не просто лучше
обходимся с собой и жизнью, но также и лучше выполняем функции терапевта. В этом случае
наша работа становится более интересной, более удовлетворяющей и более эффективной для
наших клиентов. Фуко пишет: «Мастерство терапевта относится к его терапевтической вос-
приимчивости: способности терапевта видеть чуть лучше и чуть глубже того, что его пациенты
говорят или ожидают, или опасаются. Терапевт, как поэт, должен помогать им выразить это
и иногда выражать это за них» (цит. По Пайнс М. «Бион, Фукс и эмпатия»). Философами в
терапии были В. Франкл и К. Роджерс, остаются Дж. Бьюджентал и А. Лэнгле 9.
Итак, перед нами 15 терапевтических историй, написанных коллегами, учениками А.
Лэнгле и им самим. В них – терапевтическое ремесло, такое же дисциплинированное, как
любое помогающее служение, но в них также – феноменологическая открытость, и это роднит
их с поэзией, помогающей внятно выразить самое глубокое, не растеряв его цельности. Мы
задумывали этот сборник как помогающий нашим коллегам работать лучше, а также как зна-
комящий с практикой современной экзистенциально-аналитической психотерапии. Работайте,
пока свет еще с вами, дорогие коллеги!
Научный редактор, канд. психол. наук С. Кривцова
9
Философские рассуждения об устройстве жизни вообще даже стали центральным терапевтическим моментом такого
направления экзистенциальной психотерапии, которое называется онто-центрированным (Босс, Бинсвангер, Спинелли, фон
Дорцен). Но и в личностно-центрированном экзистенциальном анализе А. Лэнгле немалое значение придается тому, чувствует
ли, понимает ли человек, каковы законы человеческого бытия, законы, делающие жизнь человека экзистенциальной, – хоро-
шей, настоящей человеческой жизнью в тех реальных обстоятельствах, в которые она заключена.
16

«Я боюсь выпасть из этого мира!» . Кристиан Пробст 10

У Вернера, 26-летнего пациента, в течение пяти лет наблюдается тяжелый мутизм,
ярко выраженное навязчивое поведение и полный уход от социума…
10
Научное редактирование – Я. Дюковой, С. Кривцовой.
17

Предыстория

Ко мне за помощью обратилась мать 26-летнего Вернера, моя давняя знакомая. Его диа-
гноз – «дефектное состояние при шизофрении». Он живет с родителями и сестрой.
Последние пять лет Вернер молчит. Он целыми днями лежит в постели и встает исклю-
чительно ночью, между полуночью и двумя часами, и только если все спят. Поднявшись, Вер-
нер ест (мать с вечера оставляет для него пищу), затем в течение часа слушает Heavy Metal:
он хорошо разбирается в этой музыке и любит ее. Отец регулярно снабжает его последними
дисками и специализированными журналами.
Не позднее 2 час. 15 мин. Вернер снова ложится в постель. Он останется там, пока вновь
не наступит полночь. До этого момента он не раскроет рта: не будет ни есть, ни пить, не про-
изнесет ни слова.
Вернер весит примерно 125–130 кг при росте 175 см. Он так грузен, что не может само-
стоятельно ухаживать за собой. Два раза в неделю приходят сани тары из психиатрической
клиники, чтобы помыть его: Вернер – инвалид, нуждающийся в постоянном уходе. Его леча-
щий врач-психиатр появляется все реже – три-четыре раза в год – и часто без предупреждения
пропускает встречи. Вернер очень разочарован – он чувствует себя брошенным.
Когда его мать просит меня начать психотерапию, она кажется мне отчаявшейся, но я
также слышу надежду в ее голосе. «Кто-то должен вернуть нам Вернера, мы так хотим, чтобы
он выздоровел», – говорит она.
Свое намерение обратиться ко мне она обсудила с сыном. Вернер вспомнил меня, так как
я бывал в этой семье ранее; он знает, что я психотерапевт и психиатр, и согласен с тем, чтобы
я посетил его. Передо мной встают вопросы: как мне быть, на что решиться? Имеет ли смысл
начинать работу с Вернером? Как вообще может выглядеть терапевтический процесс с челове-
ком, который уже пять лет не говорит? Я знаю, что усилия, которые прилагали специалисты за
последние десять лет, не привели к какому-либо улучшению. Но я также знаю, что состояние
парня сейчас настолько плохое, что я даже не могу вообразить, что могло бы усугубить его. Я
понимаю, что ему, собственно, нечего терять, и в итоге соглашаюсь посетить Вернера.
18

Процесс терапии

И вот я вхожу в комнату Вернера. В нос ударяет резкий запах. В комнате душно. Вернер
садится на кровати и приветствует меня, подняв руку. Он сидит ко мне боком и избегает моего
взгляда. Он очень неухожен: сальные волосы, сильный запах изо рта, обрюзгшее, рыхлое тело
также издает неприятный запах.
Я сажусь за стол рядом с кроватью, и мы начинаем разговор: перед Вернером лежит
стопка бумаги и ручка. Я задаю вопросы, а он пишет ответы печатными буквами.
Из-за такого сложного процесса общения наши терапевтические сеансы продолжаются от
двух с половиной до трех часов. Очень скоро становится ясно, что я не чувствую переживаний
Вернера, не ощущаю его мира и не понимаю рассуждений. У нас разный темп: мои вопросы
слишком быстры по сравнению с его ответами. Из-за этого я не могу добраться до него. Как
бы медленно я ни говорил, это все равно слишком быстро. Поэтому после третьего сеанса
я решаю изменить форму общения с Вернером: я тоже перестаю говорить. Теперь на сеансе
мы приветствуем друг друга поднятием руки, я сажусь рядом, и весь разговор происходит на
бумаге. С этого момента для меня все отчетливее проступают контуры того своеобразного
мира, в котором Вернер провел последние годы. Постепенно я начинаю замечать, что мой слух
как будто обострился, я более отчетливо слышу звуки окружающего мира, собственный голос
больше не мешает мне.
Способ нашего общения на сеансах задавал неимоверно тягучий темп: я формулирую
предложение и записываю его печатными буквами, Вернер читает, формулирует ответ и запи-
сывает его печатными буквами. Этот особый вязкий темп затягивает и что-то с тобой делает.
Когда я по истечении трех часов покидаю дом Вернера, я чувствую себя словно бы в удале-
нии от мира. Мне требуется время, чтобы настроить свои органы чувств на громкость и ритм
окружающего мира. Но теперь я по крайней мере хотя бы отчасти понимаю, что имеет в виду
Вернер, когда говорит, что он не может думать, как другие. Он пишет буквально: «Мой мозг
словно бы упакован в вату, у меня такое чувство, что у меня постоянно кружится голова. Я
боюсь выпасть из этого мира. Я боюсь, что даже в письменном виде ничего не смогу сооб-
щить. В течение многих лет я целый день повторяю четыре такта из одной вещи Heavy-Metal.
Я боюсь, что забуду эту строчку, и тогда это будет конец. Тогда я уже не смогу ничего о себе
сообщить. Это что-то навязчивое, как проклятие».
На первых терапевтических сеансах я пытаюсь узнать, что случилось с Вернером в
последние годы, что довело его до теперешнего состояния. Вернер отказывается тратить на
это время, он уверен, что это ничего ему не даст. Когда я задаю вопросы о его прошлом, он
отсылает меня к своему прежнему врачу, который «знает об этом все».
19

Работа над Основой Бытия

Для Вернера сейчас гораздо важнее не прошлое, а та жизнь, которая его окружает. Через
закрытую дверь своей комнаты он слышит, как грубо и агрессивно разговаривают между собой
его близкие – мать, отец и 13-летняя сестра, и понимает, что они полны ненависти друг к другу.
Он боится за сестру, ему кажется, что однажды она не выдержит и с ней произойдет то же
самое, что и с ним.
Я чувствую его страх и кладу руку ему на плечо. Сначала Вернер напряженно застывает,
но уже через несколько мгновений расслабляется. У меня возникает чувство, что он нуждался
в прикосновении. Мне требуется время, чтобы успокоить Вернера, уменьшить его страх за
сестру. Я объясняю, что девушка находится вне опасности, потому что ведет себя совершенно
иначе, нежели ее брат: она агрессивна, умеет выражать свою ярость и сопротивляться, тогда
как он в свое время ни разу не подал голоса и всегда молча отступал под натиском упреков.
Кроме снижения тревоги Вернера в связи с семейными обстоятельствами, я занимаюсь
пробуждением его активности. Моя задача – создать для него хоть немного больше простран-
ства – обычного физического пространства. Дело в том, что источник проблем Вернера лежит
в области первой фундаментальной мотивации 11. «Я есть, но могу ли я быть?» – на этот вопрос
у Вернера нет положительного ответа. Отсутствие базового переживания «могу-быть-в-мире»
делает его неуверенным, потерянным и чужим этому миру. Это переживание представляется
большинству из нас настолько естественным, что обычно мы его не замечаем. Между тем «мочь
быть» – основа бытия, фундамент, на котором покоится наша жизнь. В случае Вернера именно
с этим фундаментом нам приходится работать специально, но не напрямую – да и как напря-
мую можно предложить человеку довериться миру, который он видит как чуждый и враждеб-
ный себе? В концепции четырех фундаментальных мотиваций одной из важнейших предпосы-
лок развития чувства «могу-быть-в-мире» является расширение и обустройство пространства,
в котором живет человек. Поэтому я говорю о своем желании, чтобы Вернер вставал с постели –
днем, в моем присутствии. Я спрашиваю: «Мог бы ты хотя бы представить себе, что встаешь?»
Вернер представляет, и ему становится страшно. Он боится утратить почву под ногами; боится,
что у него закружится голова, он упадет в обморок и умрет.
Я спрашиваю Вернера смогу ли я, по его мнению, удержать его, если он потеряет устой-
чивость? Он внимательно смотрит на меня и после некоторого колебания кивает. Да, он нахо-
дит меня вполне надежной опорой. Привычная обстановка и мое присутствие дают достаточ-
ное чувство защищенности, так что Вернера уже не так пугает мысль о нескольких шагах по
комнате. Мы договариваемся, что он попробует подойти к окну, немного постоять там, может
быть, взглянет на осенний пейзаж и вернется к кровати. К его собственному удивлению, он
вполне справился с этими действиями.
От раза к разу ему все лучше удается ходить в моем присутствии. Скоро он уже может
покидать свою комнату и выходить на веранду. Через два месяца после начала терапии Вернер
может свободно передвигаться по саду.
Постепенно меняется и его отношение к терапии. Если вначале он боялся, что ему будет
трудно выдерживать регулярные контакты со мной, и поэтому колебался, договариваясь о
наших встречах, то теперь он хочет, чтобы я приходил по крайней мере дважды в неделю: Вер-
нер стал надеяться на выздоровление. Сейчас я должен быть особенно пунктуальным: необ-
ходимо приходить регулярно и вовремя. Если я надежен как терапевт, то растущее доверие
11
Основа бытия (нем. Seins-Grund) – термин концепции четырех фундаментальных мотиваций А. Лэнгле. Тема «Я есть.
Но могу ли я быть?» («мочь быть») относится к первой мотивации и указывает на переживание человеком основ собственной
жизни. – Примеч. ред.
20
ко мне помогает Вернеру обретать свою основу бытия. Его состояние теперь стабильнее, и он
может выносить большую нагрузку, чем прежде. Вернер с облегчением возвращается в свою
комнату после прогулки по саду. Все-таки новые впечатления утомляют его. Однако давно
знакомая комната уже наводит скуку.
21

Доступ к Качеству Бытия12

Акценты терапии меняются: наша задача теперь – обнаружить эмоциональность Вернера.
Предыдущие годы научили его вытеснять свои чувства. На мои вопросы, что он ощущает,
какие чувства возникают в нем, когда он, например, слушает музыку или что-то ест ночью,
он отвечает, что не может испытывать никаких чувств, потому что он внутренне «абсолютно
пустой» и «словно бы потухший». Единственное чувство, которое сопровождало его на всем
протяжении болезни, – парализующий страх. Но и он теперь все больше отступает.
Когда складывается и укрепляется первая фундаментальная мотивация, основа бытия
(«мочь быть»), в жизни человека возникает доверие. И только тогда он может начать сопри-
касаться с жизнью и переживать свои отношения с ней. Именно так нам удается ощутить соб-
ственное бытие ценным, и благодаря этому укрепляется наша самоценность.
После того как Вернер стал увереннее чувствовать себя в ощущении основы бытия,
наступило время уделить больше внимания второй фундаментальной мотивации.
Во время нашего пребывания в саду я прикасаюсь ладонью к стволам деревьев, трогаю
листья, и Вер нер следует моему примеру. Он вновь узнает, каковы предметы на ощупь. Он
дотрагивается до окружающего мира – деревьев, кустов, позднее гладит свою собаку, и окру-
жающий мир дотрагивается до него. Он снова может чувствовать, что кора дерева жесткая, а
шерсть его собаки мягкая. Так Вернер гладит руками мир, а мир гладит Вернера. Нужно время,
чтобы снова вернуться к жизни, открыться миру и пережить свою встречу с ним. Поэтому он
теперь все дольше остается на воздухе.
Он терпеливо устанавливает свои отношения с миром. Место тревожно-депрессивного
ухода все больше занимает радость жизни. Теперь Вернер часто играет со своей собакой и
бегает по саду. Ему все лучше удается описывать свои чувства, переживания. Он взаимодей-
ствует с тем, что ему дорого, и позволяет себе вступить в отношения с жизнью. Серьезная
терапевтическая работа настолько укрепила позиции Вернера, что ему больше не нужно сто-
рониться жизни и он может позволить себе испытывать эмоции.
В жизни Вернера многое изменилось. Он легко просыпается и встает в первой половине
дня, потому что его ждет много интересного – собака, которая хочет с ним играть, сад, цвету-
щий под лучами весеннего солнца. Вернер не хочет пропустить весну и рад, что снова может
жить.
12
Качество Бытия – вопрос второй фундаментальной мотивации: «Я живу. Но нравится ли мне жить?» – Примеч. ред.
22

Встреча с Другим

Вскоре освоенная Вернером территория становится мала для него. Теперь он готов поки-
нуть защищающие его дом и сад и ненадолго выйти на улицу. Когда мы возвращаемся с улицы
в его комнату, Вернер снова чувствует страх, но это уже не прежний диффузный страх. Теперь
страх обрел очертания: Вернер опасается, что люди отвергнут его. Ведь он до сих пор молчит
и убежден, что никогда и не заговорит; так что вряд ли у него получится объясниться с кем-то.
И он боится, что прослывет неполноценным, таким его не примут и могут даже высмеять: ведь
он и сам презирает себя из-за этого недостатка13. Вернер вообще сильно недооценивает себя
и только недавно – благодаря контактам с внешним миром – осознал, как много недополучает
от жизни по сравнению с другими людьми.
Обретя опору и доверие к Основе Бытия, пережив много позитивного, почувствовав соб-
ственную ценность (и укрепившись таким образом в своей фундаментальной ценности), Вер-
нер начинает сомневаться в себе самом; наиболее значимым стал для него теперь вопрос тре-
тьей фундаментальной мотивации: «Я есть Я, но имею ли я право быть таким? Таким, каков
я есть – со своей особой манерой, непохожестью на других?» Вернер остро чувствует свою
неполноценность. Поэтому он стыдится других людей и опасается, что его будут презирать.
В этот период терапии для меня становится важным, чтобы Вернер подготовился к буду-
щим контактам и событиям, к конкретным ситуациям. Во время нашего сеанса он обдумы-
вает, как ему реагировать на неприятные вопросы, чтобы защититься и сохранить достоин-
ство; представляет себе, как идет в музыкальный магазин и покупает там журналы и диски. Мы
совершаем с ним это воображаемое путешествие шаг за шагом, и Вернер обдумывает, как он
мог бы повести себя в случае неприятных вопросов, чтобы защититься и сохранить достоин-
ство. Он все больше учится стоять за себя, отгораживаться от возможных обид и бестактности
окружающих. После многих таких упражнений он готов попробовать. И вот однажды я при-
хожу на нашу встречу и узнаю, что Вернер побывал с отцом в медиамаркете – и все прошло
хорошо.
После этого Вернер возвращается к одному нашему разговору: как-то он поинтересо-
вался, удастся ли ему, по моему мнению, сесть за руль? Я тогда ответил, что охотно совер-
шил бы с ним пробную поездку на своем новом автомобиле. Если он хочет, может сам вести
машину. И вот на удаленном загородном шоссе Вернер впервые за шесть лет садится на место
водителя. Вначале он чувствует себя неуверенно и боится покидать проселочную дорогу; но я
говорю, что он хорошо ведет, так что в конечном итоге Вернер направляется к дому. Не считая
легкой дрожи и капель пота на его лбу, путешествие удалось: Вернер припарковывает машину
возле дома своих родителей. Я вижу, что он очень горд своим успехом.
В следующие недели пробуждаются забытые способности Вернера. Для него становится
все более естественным выходить из дома, заниматься повседневными делами. Он признает,
что чего-то пока не может, но справедливо считает себя способным на многое и радуется своим
достижениям. Благодаря прогрессу в его выздоровлении близкие стали с бо́льшим уважением
относиться к Вернеру. Более того: сестра и родители гордятся им. Сестра попросила Вернера
помочь ей сделать уроки, и он помог; а теперь готовит ее к экзаменам. Признание семьи помо-
гает ему чувствовать собственную ценность и больше доверять себе.
Но как бы ни были велики успехи Вернера, он по-прежнему не говорит. Сохранились и
навязчивости: он все время мысленно повторяет четыре такта и слова «we are». Вернер боится,
что, заговори он, забудется музыка и эти слова, и тогда «наступит конец». Мы все еще обща-
13
Вопрос третьей фундаментальной мотивации: «Я есть Я, но имею ли я право быть таким? Таким, каков я есть – со своей
особой манерой, непохожестью на других?». – Примеч. ред.
23
емся в письменном виде, и я спрашиваю его, в состоянии ли он с закрытым ртом пропеть музы-
кальную фразу. Я напеваю ее, и Вернер повторяет за мной. В дальнейшем мы поем все чаще:
я напеваю что-то, и он повторяет. В конце концов он начинает упражняться самостоятельно.
И вот однажды, ровно через год после начала терапии, меня просят к телефону. Звонит
мать Вернера: она интересуется, приду ли я сегодня, как мы договаривались? «Одну минуту, –
говорит она, – кое-кто хочет с тобой поговорить». – «Алло! – слышу я. – Это Вернер. Ты
сегодня придешь?» У меня по спине пробежали мурашки. Вернер говорит со мной. Я не нахожу
слов, я онемел… «Алло, – снова раздается в трубке, – ты еще здесь, или это сразило тебя
наповал?» – «Нет, – поспешно отвечаю я моему пациенту, – я здесь, но я… я даже не знаю,
что сказать. Я так удивлен».
В этот день я в последний раз навещаю Вернера. С тех пор он сам приходит ко мне в
кабинет.
24

Вступить в новую жизнь

Прошло два года с тех пор, как Вернер снова начал говорить. За это время он пошел в
школу, успешно сдал все экзамены и с положительными оценками закончил восьмой класс.
Будущей весной у него экзамен на аттестат зрелости; он продолжит свое образование в Колле-
дже социальной педагогики.
На жизнь Вернер зарабатывает, доставляя пиццу; в декабре он планирует переехать в
собственную квартиру и начать жить самостоятельно.
Наши терапевтические сеансы проходят раз в месяц. На них мы обсуждаем повседневные
трудности. Вернер весит теперь около 75 кг. Он регулярно играет в теннис, посещает диско-
теки, а недавно познакомился с девушкой, которая не прочь поддерживать с ним отношения.
Эта тема становится для него все более важной…
25

Дефектное состояние при шизофрении?

Этот диагноз, наверное, один из наиболее тяжелых среди всех, что может поставить пси-
хиатр. Он означает, что надежды нет и не будет. Подавленные этим приговором, мы часто не
находим в себе сил и желания бороться за безнадежного пациента.
Однако даже если многое говорит в пользу такого диагноза; даже если он подтвержден, –
давайте сохраним в себе способность к сомнениям, усомнимся еще и еще раз. Давайте не дадим
лишить себя мужества.
Иначе может быть потеряна жизнь.

***

В результате курса психотерапии у пациента с диагнозом «дефектное состояние при
шизофрении» наблюдается полная ремиссия: на сегодняшний день симптомов нет уже 4 года,
произошла профессиональная и социальная интеграция. Пациент более не нуждается в при-
менении психофармакологических средств.
26

Литература

Längle A. Existenzanalyse – die Zustimmung zum Leben fnden // Fundamenta Psychiatrica.
1999. Bd. 12. S. 139–146.
27

Аня: история злоупотребления. Микаэла Пробст

«Что это за истерики? Не смей так себя вести! Ты здесь пока еще не самая главная! Нет,
я больше не выдержу с этим ребенком! Он сведет меня с ума!» Такие слова часто можно было
услышать от учителей, одноклассников и родителей, когда речь шла об Ане.
Аня, 10 лет, училась в четвертом классе и выделялась своей чрезвычайно яркой внеш-
ностью и упрямым характером. В школу она приходила в модной, не по возрасту одежде и с
ярким макияжем. Аня худенькая, выше своих сверстников, и ходит как манекенщица. У нее
бойкий темперамент, она очень хорошенькая и немного кокетливая. Эта девочка была яркой
личностью, обладая талантом быстро оказываться в центре внимания любой группы.
28

Трудный ребенок

C одной стороны, Аня была очевидно привлекательной девочкой, и все же ее поведе-
ние оставляло неприятное чувство, потому что создавалось впечатление, что всего слегка в
избытке. Она была как-то чересчур оживленной, слишком кокетливой, а ее одежда была словно
из журнала мод. То, что она излучала, одновременно и привлекало, и отталкивало, к ней невоз-
можно было подойти близко. В общении она оставалась дистанцированной.
Несмотря на то что Аня часто оказывалась в центре внимания, она не была интегриро-
вана в коллектив. Она не соблюдала правила, не уважала границы других детей и не могла
отходить на второй план, даже если это было необходимо для общего дела. Одноклассникам и
учителям не удавалось сдерживать ее, когда она «тянула одеяло на себя». Если же ее в чем-то
ограничивали, она начинала бушевать и биться в истерике, запиралась в туалете, истерически
рыдала и даже грозилась убить себя, потому что «больше не могла этого выдерживать». Для
таких вспышек было достаточно внешне совсем незначительного повода: на уроке физкуль-
туры она оказалась не лучшей по результатам забега; ее не посадили за первую парту; вдруг у
нее возникало чувство, что учительница на уроке уделяет ей мало внимания.
Эта высочайшая чувствительность к признанию со стороны окружающих была другой
стороной Ани. Такая симпатичная девочка, блестящая и высокомерная, она ощущала себя
хрупкой, одинокой и несчастной, если не была в первых рядах. Для нее это была беда, вынести
которую она была не в состоянии, и… устраивала истерику. А как следствие – провоцировала
непонимание и осуждение людей.
Однако ей повезло – ее учительница смогла понять, что такое поведение является выра-
жением того тяжелого положения, в котором пребывала Аня. Невзирая на все сложности, учи-
тельница заботилась об Ане, не хотела обходить ее вниманием, не стала проявлять твердость,
призывать к дисциплине или наказывать. Когда во время урока физкультуры Аня заявила,
что не хочет переодеваться, она предложила ей сделать это в пустой учительской раздевалке
и там сразу поняла причину: спина Ани была вся в синяках и кровоподтеках, которые воз-
никают, если ребенка бьют розгами или чем-то подобным. Аня не хотела говорить об этом.
Учительница разрешила ей просто присутствовать на уроке физкультуры, не переодеваясь, и
пообещала девочке, что никому не расскажет о том, что над ней совершались такие очевидные
насильственные действия.
Когда учительнице во второй раз бросились в глаза следы побоев, а поведение Ани вновь
стало особенно агрессивным и она опять угрожала покончить с собой, учительница стала
искать помощи. Для обсуждения дальнейших действий было созвано совещание.
29

Начало терапии

Больше закрывать глаза на Анину ситуацию было невозможно, несмотря на желание
девочки удерживать все в тайне. С другой стороны, нельзя было подорвать доверие Ани, кото-
рой было обещано молчание. Она не выдержала бы публичности. Тогда ко мне, как школьному
психотерапевту и доверенному лицу, обратились с просьбой подойти к Ане и попросить ее
просто побеседовать со мной.
Когда я впервые вызвала Аню из класса для беседы, она сначала была удивлена, но потом
сразу же пришла в восторг. Мне показалось, что ей понравилась ее новая роль, ее особое поло-
жение. Я рассказала Ане, почему возник наш разговор. Я сказала, что ее поведение, когда она,
например, закрывается в туалете и угрожает, что больше не выдержит и покончит с собой,
вызывает озабоченность ее учительницы, рассказала о совещании учителей и о том, что они
попросили меня поговорить с ней. Аня сразу же охотно согласилась регулярно беседовать со
мной, особенно когда узнала, что ей разрешено делать это во время уроков.
Она часто говорила: «У меня такое чувство, что в школе меня никто не любит. Мне не
нравится, когда они мне врут, они все меня используют, никто не хочет со мной дружить, я
одинока!» В ответ на мой вопрос, почему она пришла к такому заключению, Аня ответила, что
подружка сказала ей во время перемены, что она сейчас к ней вернется, а потом забыла про
нее и играла с другими. В другой раз она почувствовала себя глубоко обиженной: ей показа-
лось, что с ней обошлись несправедливо, что ее обманули, когда учительница пообещала ей
поручить раздавать тетрадки, но не сдержала своего слова. В такие моменты у нее возникало
огромное чувство отчаяния. Она чувствовала себя одинокой и покинутой, и больше всего ей
хотелось кричать и плакать. Для того чтобы никто не догадался, как ей плохо, она убегала в
туалет и запиралась там. За запертой дверью она ощущала себя защищенной, и чувства ее про-
рывались наружу: она плакала и громко всхлипывала, ощущая, что больше не выдержит и что
больше всего ей хочется умереть. Но для нее было бы невыносимо, если бы другие увидели ее
такой. В таком виде она не хотела бы перед ними предстать. Она стыдилась своей слабости и
опасалась, что ее высмеют и обесценят. После того как ей удавалось достаточно выплакаться в
этом уединенном месте, она снова могла собраться, «надеть» свою лучезарную улыбку, открыть
дверь туалета и вновь предстать перед одноклассниками той Аней, которую все знали.
30

Аня и ее семья

Для Ани была чрезвычайно важна конфиденциальность. Она хотела быть уверенной в
том, что никто не узнает о том, как она на самом деле себя чувствует. Даже классная руко-
водительница не должна была ничего знать о ее страданиях, потому что та могла нечаянно
рассказать об этом отцу во время встречи или после родительского собрания. Поэтому Аня
заручилась моим обещанием, что наши беседы останутся тайной.
Аня очень своеобразно вела себя во время наших бесед: она не могла спокойно сидеть
на месте, бегала и прыгала по комнате, почти не устанавливала зрительного контакта со мной,
была неутомима и все время находилась в движении. В разговоре она перескакивала с одного
на другое, уходила от вопросов о своей семье и даже выходила из комнаты, когда я все-таки
пыталась беседовать с ней на эту тему. Она была готова говорить только об одноклассницах
и событиях школьных будней.
Я надеялась, что Аня сможет успокоиться, если будет рисовать, и предложила ей прине-
сти на следующую встречу принадлежности для рисования. Она с восторгом встретила мое
предложение.
Итак, во время пятой встречи Аня впервые начала рисовать. Я не задавала ей какую-
либо тему, она сама нарисовала вот этот рисунок.
Рис. 1. Первый рисунок Ани – «Мышка равновесия»
Сначала она нарисовала внешнюю серую кромку с головой без лица и четыре ноги.
Она сказала: «Это бедная мышка, которая все время вскрикивает». Потом она дополнила
спину мышки темными, похожими на шипы образованиями, которые она описала как тяжелые
полосы, после чего нарисовала хвост. Она подчеркнула, что он дрожит, и это она хотела выра-
зить с помощью зубчиков. Кроме того, она сказала, что хвост чересчур большой и что на этом
рисунке все равно все неправильно: не так, как это должно было бы быть. Затем Аня нарисо-
31
вала внутреннюю жизнь мыши. Она разделила ее на четыре части. Передняя темно-фиолето-
вая часть представляла «Подлое», зеленая часть – «Позорное», голубая часть – «Ничего осо-
бенного» и сиреневая задняя часть – «Хорошее». В заключение она покрыла листок светлыми
и темными крапинками. Светлые точки означали хорошее, а темные – плохое.
На мой вопрос, хочет ли она как-то назвать рисунок, Аня взяла его, положила передо
мной и сказала: «Это мышка равновесия». Прежде чем я задала ей вопрос, она уже вскочила
и выбежала из комнаты, то есть завершила нашу встречу типичным для нее образом.
Через неделю после этого мы снова встретились. На этот раз я предложила ей превратить
членов ее семьи в зверей. Аня была готова заняться этим.
Ее брат был мирным дружелюбным зайцем, который проводил с ней много времени и
с которым она часто куда-то ходила. Маму она изобразила лошадью с большими зубами, то
есть Аня воспринимала мать как кусающуюся. Мать часто ее ругала. Если Аня не подчинялась
ее приказаниям, то не имела права выйти во двор. Ее запирали в квартире. Кроме того, мать
угрожала наказать ее особым образом и обещала рассказать дедушке, если та будет плохо себя
вести.
За милым котиком, который мог и шипеть, скрывался отец Анны. Он был занят строи-
тельством дома для семьи и редко бывал с семьей. Тем не менее, когда ей было плохо, она
только у него находила понимание и утешение.
Своих бабушку и дедушку она изобразила в виде рыбок. Они жили в том же доме, что и
Аня с семьей, но в другой квартире. Про них Аня сказала так: «Рыбы быстро плавают в воде,
несмотря на свой возраст и на то, что у них много морщин и складок».
Сама она была дельфином. Она плавала в той же воде, что и ее бабушка и дедушка. Она
придавала большое значение тому, что дельфин может очень быстро плавать – быстрее, чем
рыбы. Она сравнивала ловкость и скорость дельфина со своим поведением в школе во время
перемен или на уроке физкультуры.
32

Тайна

Неожиданно Аня доверительно обратилась ко мне: «У меня есть тайна. Но это никого
не касается. Это знаю только я, и я никому не скажу о своей тайне. Мои родители не должны
об этом никогда узнать».
На новом листке бумаги Анна нарисовала следующий рисунок.
Рис. 2. «Человек, которого нет»
«Это человек, которого на самом деле нет» – так Аня назвала свой рисунок. Больше она
об этом говорить не хотела, но я все же не хотела просто так отпускать ее. Я чувствовала, что
она находится один на один с этой тайной, и сказала ей: «Мне кажется, что грусть, которую я
часто у тебя замечаю, связана с этой тайной». Хотя она и не раскрыла свою тайну, но по крайней
33
мере нас связало то, что теперь я знала об этой тяготящей ее тайне, о которой больше никто не
должен был знать. Аня была такой одинокой с этим грузом, что я дала ей номер моего телефона
и домашний адрес. Таким образом, я стала для нее досягаемой и вне школы. Аня записала
адрес и номер телефона и спрятала записку в ботинке, а дома написала все карандашом на
дверном косяке.
34

Буря

До того как состоялась наша следующая встреча, независимо от нас начали развиваться
следующие события. Во время родительского дня классная руководительница заговорила с
матерью Ани о странностях в поведении ее дочери, не говоря прямо о том, что видела следы
побоев на Анином теле.
Мать сказала, что ей с Аней очень тяжело. Иногда она скандалит так громко, что мать
боится, что соседи вызовут полицию. Аня неоднократно выходила на балкон на четвертом
этаже и угрожала спрыгнуть вниз. Это случалось тогда, когда у девочки возникало ощущение,
что она не может добиться своего, или же когда ей казалось, что ее заперли либо наказали.
В таких случаях мать девочки чувствует, что для нее наступает предел. Так как мать уже не
знала, как ей быть, она пошла с Анной к подростковому психиатру. Этот визит не привел к
желаемому результату. Девочка хохотала там как сумасшедшая и монотонно стучала каким-
то предметом по столу. Когда они вышли из кабинета врача, она сказала: «Чего он хочет?! Он
такой дурак, он же ничего не знает!»
Поскольку Аня не раз угрожала покончить с собой, а ее мама очевидным образом не
справлялась с ситуацией, классная руководительница потребовала, чтобы мать обратилась в
детский психологический центр, иначе это сделает школа. Несколько дней спустя у Анны
состоялась встреча в консультационном центре. Все это я узнала от классной руководитель-
ницы после родительского дня.
Для того чтобы свести воедино все усилия, я позвонила детскому терапевту и рассказала
ей о замеченных мной очевидных телесных повреждениях, искаженном поведении Ани и ее
угрозах покончить с собой.
После того как состоялась встреча терапевта с семьей, она сообщила мне о своем сильном
подозрении, что Анну подвергали сексуальному насилию. Она напрямую спросила об этом
родителей. Родители девочки были удивлены, но отреагировали спокойно. Оба сказали, что
они не верят этим упрекам и не знают, кто мог это сделать. Была достигнута договоренность
о последующих встречах психолога с Анной и ее родителями.
Вскоре после этого у меня состоялась очередная встреча с Аней. Она показалась мне
закрытой, погруженной в себя и защищающейся. Робко она начала рассказывать о том, как
была с родителями у детского психолога: «Женщина такая глупая. Я села в кресло-качалку и не
произнесла ни слова. Туда я больше не пойду. Моя учительница – дура, она сказала моей маме,
что та должна что-то предпринять, иначе она начнет что-то делать. Учительница виновата. Мне
не нравится психолог, не нравится врач, а больше всего мне не нравится моя учительница. Она
мне обещала никому ничего не говорить, но не сдержала свое слово. Я больше не хочу идти к
психологу. Я больше не буду ничего говорить, я больше не скажу ни слова».
Аня начала дрожать, была напряженной и растерянной. «Можно я порисую?» – вдруг
выпалила она и стала рисовать как сумасшедшая. Она рисовала беспорядочные линии на всем
листе бумаги. Это были запутанные, буйные зигзаги и полосы. Затем она нарисовала что-то
темное, похожее на облако, с двумя яркими желтыми пятнами. «Это буря, она все сметает на
своем пути, и она очень сильная. Желтые точки должны все привести в порядок. У них это
получится!»
35

Обида

Во время следующих встреч мне лишь с большим трудом удалось установить контакт с
Аней. Она закрывалась, казалась расстроенной, часто у нее на глазах появлялись слезы, и она
говорила: «Все скверно, я не хочу говорить, или я сразу уйду». Аня задергивала шторы, била
по клавишам пианино или монотонно кидала в доску губку. В течение многих часов я ограни-
чивалась тем, что поддерживала Анну, просто оставаясь с ней и выдерживая ее вспышки.
Когда Аня рисовала, она не могла изобразить что-то предметное. Краски на рисунках
расплывались, она рвала свои рисунки и приклеивала обрывки на другой листок. В течение
этого времени я неоднократно пыталась начать говорить с ней о ее тайне, но Аня уходила от
разговора. В конце концов, чтобы не оставлять Анну в одиночестве, я открыто сообщила ей
все, что знала про нее. Я сказала, что знаю о синяках на ее теле и считаю, что ее тайна свя-
зана с этим. Я добавила, что я знаю, что ее били, и уверена, что это произошло дома. В этот
момент Аня была словно парализована. Наконец, она взглянула на меня и начала понемногу
расслабляться. У меня создалось впечатление, что ей стало легче. Она взяла листок и нарисо-
вала дерево.
Рис. 3. «Пестрое дерево»
36
Во время рисования она молчала. Закончив, она протянула мне рисунок со словами:
«Это пестрое дерево, оно совершенно “запутанное”».
Во время следующей встречи Аня снова начала сама рисовать зверей. Она изобразила
рыбу и кошку, после чего вырезала зверюшек. «Рыба должна уйти, она должна уплыть как
можно дальше, – вырвалось у нее, – но кот должен оставаться». То есть она хотела, чтобы
дедушка был далеко, а папа оставался с ней.
Робея, Аня начала говорить. Рассказывая, она все более отчетливо говорила о своих пере-
живаниях в связи с дедушкой. Когда ее мать чувствовала, что она больше не выдерживает, она
звала своего отца – Аниного дедушку – и поручала ему дисциплинировать Анну. Она должна
была снять брюки и трусики, и дедушка клал ее на колено. Дедушка бил ее по голой попке,
чаще всего рукой, но иногда и хлыстом. Как правило, в это время Аня оставалась с дедушкой
наедине. Изредка при этом присутствовала бабушка и один или два раза – мама. Ни мама, ни
бабушка не пытались остановить деда. Они даже поддерживали его, говоря Ане, что она сама
виновата, потому что так плохо себя ведет. Анна намекнула мне, что дедушка трогал ее и по-
другому, когда рядом никого не было. «Дедушка всегда делал мне больно, я не хочу, чтобы
он снова приходил, он должен уйти далеко и не возвращаться». Она сказала буквально следу-
ющее: «Вы должны посадить дедушку в тюрьму, его нужно запереть. Он никогда не должен
выйти из этой тюрьмы».
Теперь я лучше понимала, какое значение имели руки придуманного ею несуществую-
щего человека (см. рис. 2).
37

Разгрузка

За те две встречи, когда Аня рассказывала о насилии, она изрисовала огромное количе-
ство бумаги. Она макала кисточку в краску, била ею по бумаге, комкала ее, пачкала руки клеем
и намазывала его на скомканную бум аг у.
Ане нравилось рисовать таким образом: все было такое липкое, грязное, пачкающее. Осо-
бенно ей нравилось пачкающее. Рисуя, она была словно погружена в свой собственный мир,
хаотичной беготни, которая еще до недавнего времени была характерна для ее поведения, ста-
новилось все меньше. Она успокоилась. Ее действия стали более целенаправленными и устой-
чивыми. Теперь ей удавалось установить зрительный контакт со мной и удерживать мой взгляд.
Рис. 4. Отреагирование чувств
С момента родительского дня прошли пять недель. Поскольку родители Ани не прояв-
ляли большого желания сотрудничать с психологом и при этом существовали неоспоримые
доказательства причинения ребенку телесных повреждений, к работе была подключена сотруд-
ница социальной службы. Она посещала семью несколько раз в неделю.
Анна восприняла появление сотрудницы двойственно. С одной стороны, дедушка дер-
жался от нее подальше и насилие с его стороны прекратилось, благодаря чему она чувствовала
себя более защищенной, с другой стороны, ее мать сказала, что если она не изменится и не
станет послушной, ее отдадут в интернат – женщина из социальной службы заберет ее.
Благодаря всей этой работе Аня стала спокойнее. Ее рисунки стали более яркими, вновь
появились линии и структура.
Как-то раз Аня нарисовала рисунок с тонкими полосками и большими голубыми цвет-
ными пятнами в середине. «Черные полосы – это злое, его теперь меньше, а голубые полоски –
это хорошее. Также и голубое – это зло, но теперь оно поймано».
38

Защита

Тем временем наступил июнь, учебный год подошел к концу. Аня думала о том, что
будет после того, как закончатся школьные занятия. Дом, который построили ее родители,
был почти готов, и во время каникул семья должна будет переехать в новый дом. Начиная с
осени Аня будет ходить в другую школу. Казалось, что она испытывает облегчение и радуется
новому жилищу. Там она будет жить со своими родителями. Ее уже взрослый брат и бабушка
с дедушкой останутся в городской квартире. Для Анны было очень важно, чтобы наш с ней
контакт сохранился, и я сказала, что в любое время она может мне звонить.
Во время нашей предпоследней встречи Аня захотела, чтобы мы рисовали вместе. Она
вынула из папки рисунок, на котором была изображена мышка равновесия, и положила его
на стол. При этом она предложила мне игру: мы взяли четырехцветную внутреннюю жизнь
мышки и нарисовали к каждой части самостоятельный рисунок. Каждая из нас рисовала то,
что приходило в голову в связи с этим цветом.
Анна начала с зеленой части. Это был тот цвет, с помощью которого она изобразила
«позорную» часть жизни мышки. Анна описала свой рисунок следующим образом: «Везде
вода, есть капли дождя, они не стекают. Тут лианы и водоросли, они могут меня потянуть вниз,
а внизу у основания – скала. Дерево стоит отдельно от воды. В дереве мне нравится все, только
ствол мне не нравится». Больше она ничего не сказала по поводу этого рисунка.
Затем Анна нарисовала темно-фиолетовую часть мыши. Эта часть обозначала «подлое».
Анна сказала буквально: «У дома с этой стороны нет окон. Все окна выходят на другую сто-
рону, во двор, и еще есть фиолетовые цветы, но они могут цвести только на солнце». Также она
нарисовала голову (она назвала ее «неразберихой»), которую она хоть и не любит, но которая
является ее частью.
В заключение она обратилась к сиреневой, хорошей части. Аня сказала по этому поводу:
«Картина показывает хорошую бурю, которая прогоняет всех плохих людей из страны. Ветер с
шумом проносится мимо хороших людей, а плохих он забирает в свою пещеру. Она находится
у моря. Там плохих наказывают. Только если они пообещают стать хорошими, они могут вер-
нуться на землю. Если они не могут сдержать свое слово, их ссылают, и они больше не могут
вернуться наза д».
Я спросила Аню, кто мог бы вызвать этот вихрь. «Это может сделать Бог, но Бог не может
спуститься на землю. Если он сам не может вызвать вихрь, ведь есть же помощники. Это адво-
каты, судьи и свидетели, которые выжили. Можно собрать доказательства и посадить плохих
людей в тюрьму. Там многие находятся под арестом».
Аня встала, подошла к пианино и начала играть вихрь. Он начинался с высоких звуков,
сначала тихо и робко, затем становился все громче и закончился низкими звуками. Она начала
танцевать, кружась с раскрытыми руками по классу и говоря: «Ветер дует и дует, он никогда не
закончится, он всегда будет продолжаться». Когда она вышла из комнаты, она казалась осво-
божденной.
На последней встрече Анна еще раз нарисовала мышь.
39
Рис. 5. Серая мышь
«Эта мышь намного лучше, все подходит. Она лучше себя чувствует, и мышка серая.
Мышь ведь серая, так должно быть, а вокруг она красная, потому что все в порядке и ей
хорошо». Тяжелые темные полосы исчезли.
«Мне сейчас тоже хорошо, я учусь в совсем другой школе. Мне больше не нужно запи-
раться, и дома мне тоже лучше. На следующей неделе мы переезжаем в наш новый дом. Я уже
радуюсь этому».
Самооценка Ани стала более адекватной. За последние недели ее так называемые пока-
зательные выступления совсем пропали. Она перестала стремиться быть центром внимания,
больше не запиралась в туалете и не угрожала покончить с собой.
Так как Аня после окончания занятий в школе переехала со своими родителями в новый
дом, мы перестали встречаться. Осенью я один раз разговаривала с ней по телефону. Она
искренне заверила меня, что у нее все хорошо.
40

Подведение итогов

Что происходило во время наших бесед? Что привело к улучшению состояния Ани?
Изменения в семье, присутствие социального работника и тот факт, что в семье поняли,
что проблемы девочки стали достоянием общественности, защитили Анну от дальнейших
нападок. Это быстро привело к разгрузке и сняло напряжение. Дополнительно ей помогло
также и то, что родители построили собственный дом, и Аня территориально стала отделена от
дедушки. Таким образом, изменение внешних условий имело решающее воздействие на пси-
хотерапевтическую работу с Анной.
В своих беседах я руководствовалась экзистенциально-аналитическим пониманием лич-
ности, как его описал Альфрид Лэнгле (1990, 1992, 1993), и методом персонального экзистен-
циального анализа.
В повседневной жизни Аня чувствовала себя отвергнутой, даже испытывала угрозу для
своего права быть такой, какая она есть. Она не имела права и не могла быть самой собой.
Всякий раз, когда она в свойственной ей манере обращала внимание на себя или на свою беду,
у нее возникало опасение, что ее не поймут. Так и происходило – ее регулярно отвергали, и она
чувствовала, что ее на самом деле не видят и не понимают. Продолжительное травмирование
ее личности было вызвано унизительными побоями и сексуальным злоупотреблением. У Анны
не было человека, не было «Ты», рядом с которым она могла бы стать самой собой.
Когда я начала регулярно встречаться с Аней, у нее появилось пространство, где она
имела право быть собой. Благодаря этому она получила опыт принятия, почувствовав, что есть
человек, который принимает ее такой, какая она есть, и даже уважает ее. В этой атмосфере
она смогла себя проявить. Почувствовав себя в безопасности, она смогла высвободить свой
творческий потенциал, который помог ей начать справляться с травмой. Это стало для нее
первым опытом обхождения со своими переживаниями. Опыт принятия со стороны другого
создал устойчивую и надежную почву для того, чтобы она могла приблизиться к себе.
У Анны был огромный творческий талант, на который мы смогли опереться. Она не
могла выразить свои переживания словами, но находила другие пути для этого. Во время танца,
в игре на пианино и рисовании она выражала свой трамирующий опыт. Благодаря этому она
освобождалась от ощущения, что находится в плену опасности. Внешние события поддержали
процесс дистанцирования от пережитого.
Я со своей стороны придавала большое значение тому, чтобы поддержать Аню прежде
всего в ее возможности быть самой собой. Я отчетливо ощущала, что она на самом деле лишь
защищается, что я легко могу понять ее и дать ей возможность проявлять себя такой, как она
есть – со всеми своими особенностями. Я видела, насколько ранили Аню попытки окружающих
дисциплинировать ее. Ей казалась, что ее отвергают и отталкивают. Благодаря пережитому
опыту принятия и уважения Аня научилась отвечать за себя и оставаться собой, что помогло
ей вновь найти в себе покой.
41


Längle A. Personale Existenzanalyse // Wertbegegnung. Phänomene und methodische
Zugänge / Längle A. (Hrsg.). Wien: GLE-Verlag, 1990. S. 133–160.
Längle A. Was bewegt den Menschen? Die existentielle Motivation der Person. Referat bei
Tagung der GLE am 3. April 1992 in Zug, CH. Veröffentlicht 1999 unter dem Titel: Die existentielle
Motivation der Person // Existenzanalyse. 1999. Bd. 16. № 3. S. 18–29.
Längle A. Das Ja zum Leben fnden // Süchtig sein. Entstehung, Formen und Behandlung von
Abhängigkeiten / Längle A., Probst Ch. (Hrsg.). Wien: Facultas, 1993. S. 13–32.
42

Зеркало для психотерапевта.
Работа с инвалидом. Карл Рюль

Встреча с инвалидом обращает терапевта к собственным блокадам и травмам:
встреча с людьми со сниженными возможностями – само напоминание о человеческой сла-
бости и бренном теле – может помешать терапевту в его работе, затрагивая его как
человека. Если смотреть глубже, то в терапевтическом процессе у нас часто возникают
чувства, похожие на патологические чувства пациента-инвалида, и тогда встает вопрос:
о ком, собственно говоря, идет речь в терапии? Терапевту, работающему с инвалидом, при-
ходится сойти с пьедестала, а это требует мужества. Смирение помогает нам идти с чело-
веком-инвалидом по терапевтическому пути. Оно является основой терапевтической уста-
новки и экзистенциально-аналитически обоснованного пути.
Эту тему я хотел бы осветить на примере женщины с приобретенной множественной

инвалидностью и одновременно на примере моего самого сложного случая в терапевтической
практике – меня самого.
43

Анамнез

С фрау Майер я встретился у нее дома – по роду моей работы я должен беседовать с про-
оперированными пациентами. Причиной ее инвалидности были операции на мозге, которые
проводились из-за постоянно растущей злокачественной опухоли. После каждой операции она
приобретала все новые ограничения: сначала инвалидная коляска, затем паралич лица, утрата
чувства обоняния и вкуса, сюда добавились параличи голосовых связок и растущая глухота.
До болезни фрау Майер была привлекательной женщиной, она жила в счастливом браке, у нее
был ребенок. Произошедшие с ней изменения повлекли разрыв отношений. Муж ушел, забрав
с собой ребенка.
44

Экзистенцанализ

Целостность личности фрау Майер, конечно, была сильно нарушена и даже частично
утрачена, так как она не смогла принять и интегрировать свои физические ограничения. Она
переживала свое Я как разрушенное немощью, все меньше соотносилась с миром и с собой,
и стиль ее жизни, привязанный к воспоминаниям и переживанию того, что было утрачено,
сделал ее пассивной и, по сути, усиливал ее деструктивные желания.
45

Терапевтическая установка

Встреча с инвалидом неизбежно вызывает вопрос о скрытом содержании жизни, о соб-
ственном «мочь-быть-в-мире». С того, как терапевт относится к вопросу Бытия, начинается
его понимание самого себя и своей работы. «Therapeuo» в первоначальном смысле означало
«служа, быть близко», а в дальнейшем это слово приобрело значение восстанавливать, лечить.
Терапевт не может устранить физический недуг, его целью является восстановление изначаль-
ной целостности и единства человека, именно этого эффекта можно ожидать от служения в
близости.
Тот, кто работает с немощью другого человека, обращается и к собственному опыту
обхождения со своей немощью, своими слабостями и ограничениями. Терапевту просто необ-
ходимо иметь опыт страдания, вызванного переживанием собственной слабости, а также опыт
совладания с ней. Если терапевт, несмотря на эмпатию и признание ценности личности паци-
ента, предстает как неуязвимый «колосс», то инвалиду в терапевтических отношениях очень
трудно принять слабость как свою особенность. Находясь в контакте с собственной слабостью,
терапевт может способствовать тому, чтобы другой принял свою слабость.
«Я становится Я у Ты» – эти слова Мартина Бубера (их часто цитировал Франкл) можно
легко понять формально и неправильно: как будто недоразвитое Я пациента становится пол-
ноценным рядом с сильным Я терапевта. Нет, они не об этом. Я становится Я рядом с Ты, во
взаимовлиянии: я отдаю и одариваю и даю тебе себя одарить. А в терапевтическом процессе
это означает простую вещь: не только мы лечим и помогаем, но и нас лечат и помогают нам
наши пациенты. Выбор терапевтической установки приведет нас либо на прочное основание,
либо к пропасти.
46

Как может быть реализовано терапевтическое понимание?

У каждого инвалида свой жизненный мир, и для каждого необходимы специфические
формы терапии. Но есть общее для всех инвалидов – подспудно звучащий вопрос: как человек
обходится с тем, что у него болит, с тем, что становится непосильным грузом, с тем, что огра-
ничивает, со страданием и т. д. и какую позицию он занимает по отношению к этой части сво-
его мира? Ответ на этот вопрос очень важен, он приводит либо к возникновению дефектной
самости, либо к появлению ресурса силы и углублению экзистенции. По Альфриду Лэнгле (см.
Längle, 1992, S. 361 и далее)? экзистенциальный анализ при работе с инвалидами («неспеци-
фический экзистенцанализ») нацелен на то, чтобы:
• остановить процесс нарастания пассивности, негативного восприятия мира и себя;
• помочь пациенту перестать отрицать произошедшие с ним изменения, принять их,
научиться воспринимать их как жизненную данность (внесение фактического);
• помочь пациенту переориентироваться, стать более реалистичным, и прежде всего
перестать желать изменить судьбу (переориентирование).
47

Работа с пассивностью, негативным
восприятием мира и себя

Я неизбежно становится пассивным, когда человек не может интегрировать ограничение,
а также если нет истинного соотнесения с миром: мир либо представляется абсолютно недоб-
рожелательным, либо воспринимается слишком оптимистично как готовый во всем помогать.
Одиночество, несоответствие собственных Хочу и Могу, отчуждение целых областей собствен-
ного Я – все это способствует эскалации негативного видения мира, нарастанию пессимизма.
Эта эскалация, в частности, призвана защитить человека от дальнейших травм. Самозащита
приобрела у моей пациентки характер генерализации и привела к избеганию переживания
мира и Бытия. Следствием была усиливающаяся пассивность, которая усугублялась тенден-
цией к саморазрушению. Поэтому первичная моя цель заключалась в том, чтобы хоть немного
ослабить напряжение, переполнявшее фрау Майер. Для этого мне пришлось заняться тем,
как я воспринимаю свою пациентку. Ей ни в коем случае не нужен был беспомощный взгляд
чужого человека, взгляд, преисполненный жалости и сострадания. С моей стороны не требо-
валась также и терапевтическая активность. Что действительно было нужно – это убрать себя
«за скобки», «отставить в сторону», чтобы собственная активность фрау Майер смогла стать
объектом внимания и получить признание ее ценности с моей стороны. Как у инвалидов, так
и у неинвалидов есть сильные и слабые стороны. Последние следует поддержать и помочь им
развиваться, а первые следует интегрировать. Большинство людей прилагают усилия к тому,
чтобы как-то научиться жить со своими пусть не слишком заметными, но реальными дефек-
тами – не важно, касаются ли они физических возможностей или особенностей личности, – и
этим сами себе помогают. Так, ребенок, имеющий низкую подвижность нервных процессов,
выбирает такие виды деятельности, которые не ограничены во времени, а подвижный малыш,
напротив, избегает методичных и неторопливых игр и упражнений, откладывая выполнение
задачи на тот момент, когда ее можно сделать только очень быстро. Но часто эти старания
с самого начала воспринимаются как симптомы психического неблагополучия, патологизиру-
ются другими людьми, и прежде всего воспитателями и родителями, которые не замечают, что
за этими попытками скрывается потребность продвинуться, присоединиться к каким-то цен-
ностям или дистанцироваться от своего дефекта. Эти факты, как показывает мой опыт, часто
не замечаются и не используются в качестве терапевтического средства. Моя пациентка тоже
разработала определенные стратегии, позволяющие ей успешно приспособиться к повседнев-
ной жизни. Моя задача состояла в том, чтобы показать ей, как много она уже смогла, и тем
самым разбудить в ней переживание: «Я еще могу быть в этом мире».
Наша терапия проходила в ее квартире. Мы поменялись ролями. Я сел в ее коляску, и она
по моей просьбе начала учить меня, как попасть из гостиной в ванную комнату, как пересесть
из кресла в коляску и т. д. Так я смог начать смотреть на мир из ее перспективы, а она смогла
ненадолго выйти из плена ситуации, чувствуя свое «Могу». Когда после одной из таких встреч
фрау Майер на вопрос, как она себя чувствует, вывела на пишущей машинке: «Прескверно,
больше всего я хотела бы умереть!», – я почувствовал себя загнанным в тупик. Моим первым
импульсом было возмущение: «Этого не может быть!» Я отодвинул свои чувства в сторону,
потому что боялся, что просто пропаду в этой ситуации. Мне хотелось говорить, в голову при-
ходили слова типа: «Неужели вы не видите, как многому смогли научиться? Какой героиче-
ский путь вы проделали! Сколько в вас мужества!». И все же я удержался от этого. Ведь тогда
я отверг бы ее с теми чувствами, которые у нее были и которые, что греха таить, я не хотел
учитывать. Отвергнуть ее невыносимые для меня чувства – значит, еще больше загнать ее в
изоляцию. Был и еще один импульс, который обычно возникает у меня в такие безнадежные
минуты: «Если все так плохо, то она действительно не может жить одна, и ее нужно поме-
48
стить туда, где другие смогли бы взять на себя ответственность за нее». Поддайся я этому
импульсу, я избавился бы от своих неприятных чувств и показал бы фрау Майер, насколько
она недееспособна. Поэтому я решил для себя, что она имела право таким образом описать
свою жизнь, и дал ей пространство для ее жалоб. И она вновь и вновь жаловалась и ругалась,
сопровождая все это запутанной жестикуляцией. Там не было опоры, и я хотел ее найти. В
качестве первой «подпорки» я предложил ей свое понимающее, эмоциональное сочувствие и
участие. Я видел ее и давал ей возможность почувствовать это, и благодаря моему взгляду она
смогла сделать шаг к тому, чтобы самой бросить на себя взгляд: понимающий, сочувствующий
и участливый. Я дал ей пространство рядом со мной для чувств, которыми она была перепол-
нена, и этим дал ей возможность обнаружить свое собственное пространство, которое она на
тот момент ощущала лишь диффузно: теперь она знала, что оно всегда с ней и в нем найдется
место для ее чувств.
Речь шла о том, чтобы она установила отношения со своими чувствами, которые испы-
тывала, когда жаловалась. Через них можно было бы добраться до тех ценностей, которые с
ними связаны. Но как обнаружить чувства, как установить диалог, если чувства пациента тебе
непонятны и незнакомы? Для меня это подразумевает – поддержать собственное движение
клиента, оказаться как бы под ним, дать мягкую опору этому движению, осуществляемому на
неустойчивой почве. Я попробовал. Когда она жаловалась, я спросил ее, что она чувствует?
Она махнула рукой. Но потом все же напечатала на машинке: «Я больше не могу». И начала
сильно всхлипывать, спрятав в ладони свое изуродованное лицо.
Будучи терапевтом, я приветствовал этот процесс открытого выражения чувств; будучи
обыкновенным мужчиной, я испугался. Потому что теперь мы подошли к моей собственной
слабости, теперь уже я переживал ситуацию, перед которой всегда чувствовал отчаянную бес-
помощность – женские слезы. Да, сила и беспомощность были моей эмоциональной темой.
В традициях Сократа, которым следует логотерапия, бессилие не рассматривается как
нечто негативное, патологичное. Переживание бессилия является предпосылкой того, чтобы
идти по наполненному смыслом пути. Растерянность перед незнанием лучше, чем объективное
знание, к которому клиент не готов и которое вызывает у него переживание несостоятельности.
В случае фрау Майер это и было основным терапевтическим средством: именно мой
опыт бессилия вновь и вновь подводил меня к открытому феноменологическому взгляду на
ситуацию. А с другой стороны, я вновь и вновь ощущал тот же страх перед отчаянием, от
которого, как могла, защищалась фрау Майер.
49

Внесение фактического (принятие
изменений как данности)

Осуществить второй шаг неспецифического экзистенцанализа – внесение фактиче-
ского – стало возможным потому, что фрау Майер смогла слегка открыться для своей жизнен-
ной действительности и установить с ней отношения. Обнаружив в качестве первичной эмоции
печаль, я пытался теперь найти утраченные, спрятанные, но все еще «живые» ценности. Это
была фаза, во время которой мы целенаправленно затрагивали процессы отчуждения, интуи-
тивно нащупывая ценное. Теперь следовало сделать темой работы защитные механизмы, обра-
тившись к ее страху, о котором можно было сказать, что она с ним жила, но не переживала
его по-настоящему. Ей было тяжело с ее страхом, потому что из-за своего дефекта она плохо
могла контролировать себя, внутренние и внешние условия. Поэтому она сразу прибегала к
крайним мерам, например, боролась против страха, вместо того чтобы его понять, тем самым
только усиливая его. Она оборонялась против страха, либо замыкаясь в себе, отступая внутрь
себя, либо компенсируясь через агрессию, и это давало ей временную разгрузку, но страх про-
должал расти.
Я начал работу со страхом с того, что обратил внимание на привычку фрау Майер прятать
лицо. Здесь у страха было какое-то содержание, и через него появлялся доступ к спрятанным
или утраченным ценностям…
То, что фрау Майер прятала свое лицо, многое говорило об утраченном и о том, что защи-
щалось. Симптом может немало рассказать о личности. Мы установили отношения с симпто-
мом: «Вы понимаете, почему вы вынуждены прятать лицо?» Ответ: «Я не могу выносить,
если кто-то видит, как я плачу». Да, она часто видела себя в зеркале плачущей и сама не
могла видеть себя такой. Взглянув на себя, она каждый раз снова оказывалась в водовороте
чувств. «Я не могу выносить, если кто-то видит, как я плачу». Что я должен был по этому
поводу сказать? Успокаивать, лживо в чем-то уверять?.. Я не мог изменить это обезображен-
ное лицо и не мог представить, что сам смог бы так жить. Она спросила меня, как бы я отнесся
к тому, чтобы поменяться с ней? Хотел бы я иметь ее лицо? Я догадывался, что она имела в
виду: мог бы я с этим жить? Вопрос глубоко задел меня, и я беспомощно замолчал. Я знал,
что должен ответить на ее вопрос, хотя бы исходя из правил психотерапевтических сессий.
Я только спросил: как она думает, мог бы я жить с ее лицом? Теперь мы оба молчали. Она
прошептала: «Это так тяжело…» Что так тяжело? Потерять свое лицо? Мы говорили о том,
что утрачивается в связи с утратой лица.
Вдруг она попросила меня: «Опишите, какое у меня лицо?» Этот вопрос мне не понра-
вился, он содержал в себе что-то объективирующее, то, чего я не хотел поддерживать. Я спро-
сил ее, не могли бы мы оба сесть перед зеркалом и рассказать друг другу о том, что мы видим.
Она смотрела на себя и рассказывала мне, от какой операции остался шрам, почему один глаз
кривой… Так или похожим образом проходили многие беседы, во время которых мы пытались
внести фактическое. Мы занимались фактическим не непосредственно, а обходным путем и
рассматривали дефект за дефектом. Вместе со мной и параллельно с моими стараниями она
могла более полно воспринимать себя, подробно и внимательно рассматривать: она видела, что
утратила, но видела и то, что она еще может, и то, чему могла бы заново научиться. Это была
методичная инвентаризация ее страха, в ходе которой рассматривались вопросы: что является
оправданным страхом, неуверенностью и грустью по поводу утраченного, а где оборона пре-
вращает страх в панику? Где я могу себе помочь, а где мне нужна помощь? Где я по праву отво-
евываю пространство, а где я себя обманываю? Насколько велико мое свободное пространство?
Где я делаю его для себя большим или меньшим, чем оно есть?
50

Переориентирование

Переориентирование всегда легко распознать на основании того, что клиент снова начи-
нает ухаживать за новыми или старыми ценностями. Фрау Майер стала дважды в неделю зака-
зывать машину для перевозки инвалидов с персоналом. Она вновь ощущала силу, чтобы сле-
довать тому, чего хотела. Ее пробуждающаяся жажда жизни часто была даже слишком сильной,
на грани ее возможностей. Но реалистичное переориентирование просто означает, что мы
снова и снова вспоминаем о фактических условиях и таким образом справляемся с ситуацией.
И вот она, полностью осознавая, насколько обезображено ее лицо, все же отправилась в путь.
Первые контакты я устанавливал вместе с ней. Не могу сказать, что делал это с охотой, иногда
мне было стыдно за здоровых людей. Обществу терапия необходима ничуть не меньше, чем
инвалиду. Терапевт работает также и на задачу воспитания общества, способного к интегра-
ции тех, кто отличается от других.
Вернемся к фрау Майер. Очень многое в ее жизни было сопряжено с диффузными состо-
яниями страха. С ними можно было работать, используя метод дерефлексии 14 (см. Франкл,
1982. С. 198, 253). Но теперь это был не один только диффузный страх, это были конкретные
страхи: что опухоль продолжит расти, что придется находиться в клинике, жить в интернате,
«жалко» умереть… От этого трагизма Бытия я не мог ее избавить. Персональный экзистенца-
нализ исходит из утверждения жизни, любви к жизни, в которой человек может черпать силу,
чтобы оказывать до конца сопротивление смерти и ее гримасам и, наконец, отдаться умира-
нию, принимая страдание. И все же в психотерапевтической теории нет ответа на вопрос о
смысле человеческой жизни вообще, о том, ради чего эта женщина должна терпеть такие муки
и потом все равно умереть, и умереть слишком рано… Для фрау Майер было важно найти
ответ на вопрос о последнем смысле жизни, о том, какое послание скрыто в этом неповтори-
мом «Бытии в направлении смерти». Она находила облегчение в молитве и медитации в духе
Бонгеффера (198 5):
Кто я есть?
Одинокий вопрос насмехается надо мной.
Кем бы ни был, ты меня знаешь, потому что я твой, о Боже!
14
Метод дерефлексии разработан В. Франклом в 30-е годы для лечения неврозов страха и высокой тревожности. Его цель –
перенести внимание пациента с фиксированной установки достижения успеха любой ценой (в ее основе – переоценка успеха)
на содержание деятельности. Благодаря этому удается противодействовать невротическому развитию, которое может возник-
нуть из-за преувеличенного самонаблюдения (гиперрефлексии). Показано применение в терапии сексуальных расстройств,
неврозов, социофобий, нарушений сна.
51

Заключение

Однажды в годы Второй мировой войны в Германии один врач пытался уговорить дру-
гого избавиться от глубокого инвалида посредством эвтаназии: «Разве это не более мило-
стиво – дать умереть этому изуродованному человеку, которого мы ежедневно поим ценным
молоком? Мы могли бы отдавать молоко маленьким детям!» Тот сказал: «Это самый важный
человек в нашем городе. Нет иного человека, на примере которого такое количество людей,
да и я сам учились бы жить».
Вот и я хотел бы закончить мою историю в том же духе. Я хотел бы сказать, что в резуль-
тате встречи с этой женщиной-инвалидом я сам существенно продвинулся в работе со своим
самым трудным случаем – с самим собой. По сути, терапия – это не столько успех в излече-
нии пациента, сколько совместный рост. Тогда различия между тем, что есть дефект и тем,
что есть терапевтическое средство, стираются, и дефект и немощь становится даром, а слабое
обретает силу.
52


Bonhoeffer D. Wer bin ich? // Widerstand und Ergebung / Bethge (Hrsg.). München: Kaiser
Verlag, 1985.
Frankl V.E. Ärztliche Seelsorge. Frankfurt: Fischer Verlag, 1983.
Frankl V.E. Ärztliche Seelsorge. Wien: Verlag Franz Deuticke, 1982.
Kühn R. Arbeiten am Schmerz // Reinhold Schneider / C.P. Thieder (Hrsg). Wuppertal:
Brockhaus Verlag, 1988. 77f.
Längle A. Existenzanalyse und Logotherapie // Der Krankheitsbegriff in der modernen
Psychotherapie / A. Pritz, H. Petzold (Hrsg.). Paderborn: Jungfermann Verlag, 1992. S. 355–369.
53

Путь к внутреннему движению. Карин Штайнерт

В этой статье описаны опыт и переживания депрессивной пациентки. В основе описания
лежит случай из практики, представленный Карин Штайнерт для супервизии на семинаре
Сильвии Лэнгле. Освещаются важнейшие аспекты экзистенциально-аналитического подхода
в психотерапии, благодаря которому пациентка смогла выйти из депрессивного застывания,
прийти к внутреннему движению, вновь обрести жизненные силы.
54

Первый контакт с Дорис, социальный фон

Дорис15 прислала мне по электронной почте письмо следующего содержания: «Я пытаюсь
обрести утраченную радость жизни. Уже около шести лет я страдаю от депрессии и в течение
полугода принимаю медикаменты. Медикаменты помогли мне – по крайней мере я могу хотя
бы вставать по утрам – и уменьшили мое отчаяние, но, несмотря на это, я все же больше всего
хотела бы умереть. Не могли бы Вы мне помочь? Мне так хочется научиться ощущать жизнь
как великолепный подарок». Мы договорились о первой встрече.
Дорис 21 год. У нее короткие светлые волосы, она носит очки и немного полновата. Дорис
производит впечатление ухоженной девушки, одевается в свободные широкие рубашки и сви-
тера, которые всегда выдержаны в бежевых или серых тонах, не пользуется косметикой, она
медлительна, речь ее монотонна. Когда я пытаюсь описать ее внешний вид, мне приходит в
голову, что трудно сказать о ней что-то более определенное, потому что она кажется невзрач-
ной. Дорис вежлива и производит впечатление человека, который старается никого не обре-
менять. Родом она из Бургенланда, у нее есть сестра-близнец, которая на пару минут старше,
а также младшая и старшая сестры. То есть всего в семье четыре девочки. У родителей свое
слесарное производство.
Дорис посещала старшую ступень народной школы, потом в течение пяти лет феде-
ральное учебное заведение по обучению экономическим специальностям (она обесценивающе
называет его «школой домоводства»). Затем она начинала изучать различные профессии (посе-
щала, например, актерскую школу), но вскоре все бросала. С осени она обучается на физио-
терапевта в Вене. Учиться ей нравится, она продолжает посещать занятия уже в течение полу-
года, что само по себе большое достижение. Для нее важно завершить учебу.
К моменту начала терапии Дорис проживает в Вене в общей квартире вместе с двумя
другими женщинами. С обеими она познакомилась, когда некоторое время активно участво-
вала в католическом движения Девы Марии, к которому потом охладела. Обе ее соседки по
квартире общительны, втягивают Дорис в свои беседы, хотят молиться вместе с ней, подбад-
ривают ее, советуя «взять себя в руки». По возможности Дорис пытается избегать обеих и
поэтому почти не выходит из своей комнаты.
Полгода назад Дорис впервые попыталась что-то предпринять в связи с депрессией и
посетила пару сеансов психотерапии. Но потом быстро прекратила терапию, потому что тера-
певт мало говорил и она не чувствовала, что он ее понимает и видит. Кроме того, домашний
врач прописал ей антидепрессанты, которые помогают ей вставать утром и посещать школу.
От этой терапии Дорис ждет поддержки, сопровождения в повседневной жизни и Встречи.
15
Имена изменены.
55

Школьные годы – начало депрессии

Дорис описывает себя в детстве как живого и любознательного ребенка, ей было хорошо
и в начальной, и в народной школе. Когда она училась там, у нее было ощущение, что она могла
и имела право защищать себя и отстаивать справедливость.
В первый раз ситуация изменилась к худшему в экономической школе. Один из учителей
был явно несправедлив и незаслуженно строг по отношению к ней, постоянно обесценивая ее.
Когда она сказала ему о своих чувствах, он только усилил санкции и язвительные замечания.
По этой причине через два года Дорис перешла в другую школу, но часто и там чувствовала
себя бессильной и беспомощной. Тогда она решила для себя, что лучше вообще ничего не
говорить, а просто быть тихой, проглатывать все обиды, как можно меньше бросаться в глаза
и просто как-то дотянуть до конца учебы.
Еще одно сильное обесценивание Дорис пережила во время трехмесячной практики,
которую она проходила во время обучения в экономической школе (ей было 17 лет). Она рабо-
тала официанткой, и ее начальница плохо к ней относилась. Тогда у нее вновь возникло чув-
ство, что она не может ничего противопоставить этому плохому отношению и сопротивляться
бесполезно. Дорис пыталась избежать нападок начальницы, вставая раньше, работая больше
других, по семь дней в неделю. Но начальница продолжала ругать ее, вновь и вновь повторяя,
что она невозможный человек. После этих трех месяцев Дорис уже не была уверена в том, что
она и вправду не заслуживает такого обращения.
В начале терапии, когда Дорис говорит о своих переживаниях в экономической школе,
еще трудно понять, что именно сломало ее и повергло в такое уныние. Ее рассказы представ-
ляют собой отдельные разрозненные части, и в смысловом плане их нельзя связать друг с дру-
гом. Лишь по прошествии многих сеансов, в которых тема школьных лет вновь и вновь затра-
гивается и освещается с разных сторон, обнаруживаются некоторые взаимосвязи.
А именно – Дорис рассказывает (но лишь намного позже), что она, собственно говоря,
всегда хотела стать актрисой, но посещать актерскую школу можно было только с 17 лет. И в
то время как ее сестра-близнец посещала художественную школу, она начала учиться в эконо-
мической. И хотя она уже после первых недель заметила, что эта школа ей вообще не нравится
и не интересно содержание обучения, ее семья потребовала, чтобы она «просто продержалась»
и получила это «полезное» образование. Дорис постоянно защищалась от нападок отдельных
учителей, но никак не могла изменить того факта, что день за днем должна сидеть в школе,
которая ее совсем не интересует. Она перешла в другую школу, но улучшения не наступило,
потому что это была школа того же типа. В этот период она начала чувствовать себя все более
усталой, у нее оставалось все меньше энергии, кроме того, из-за пустоты и безнадежности она
начала много есть и поправилась. Это тоже негативно повлияло на ее самоощущение, чувство
собственной ценности. Дорис находилась под сильным давлением, потому что должна была
выдержать целых пять лет пребывания в этой школе. В это время она потеряла саму себя и
впала в тяжелое состояние пассивности, которое в конечном итоге привело к депрессии.
56

Отношения с собой и с миром

На терапию Дорис пришла только через два года после того, как она сдала экзамен на
аттестат зрелости в экономической школе. Несмотря на то что долгожданный конец обуче-
ния наступил, депрессивные симптомы не исчезли. Целых пять лет Дорис обходила свои соб-
ственные потребности и таким образом утратила отношения с собой и с тем, что было для
нее важным. Она все время отодвигала в сторону собственные чувства, для того чтобы быть в
состоянии выдерживать длительную фрустрирующую ситуацию в школе. Несмотря на то что
после окончания экономической школы внешние условия изменились, Дорис не могла выстро-
ить хорошие отношения с собой, потому что слишком долго не вступалась за себя, фактиче-
ски ничем в своей жизни не управляла. Постепенно она утратила чутье в отношении своих
желаний и потребностей, перестала чувствовать собственную ценность. В результате она стала
легко соглашаться с обесцениванием себя другими людьми (учителями в школе, начальницей
на практике и т. п.), собственно, она и сама так с собой обращалась. Например, она рассказы-
вает: «Когда я в числе других пассажиров попала в транспортную аварию, то для меня важ-
нее всего было, чтобы с другими все обошлось. Об этом я беспокоилась в первую очередь.
Лишь потом я вспомнила о себе и спросила себя: а как, собственно, я сама себя чувствую?»
Свою жизнь Дорис воспринимает как не имеющую ценности, она всегда ставит на первое место
интересы и запросы других людей и в результате сама оказывается на последнем месте.
Так как Дорис больше не обращает внимания на свои потребности, она почти разучилась
прислушиваться к своим чувствам. Она больше не ощущает, к чему ее тянет, что ей нравится
или что ей нужно. Вместо этого она довольствуется голой схемой, состоящей из представлений
о себе и своем мире, на которые пытается ориентироваться.
Лишь в более поздней фазе терапии Дорис смогла выразительно описать это состояние.
Каждое утро, когда она встает, у нее есть точные представления и планы относительно того,
что должно произойти в этот день и как ей следует себя вести. Эта схема обязательств дает
ей опору, ведет ее и придает ей уверенность. Ей не нужно вновь и вновь принимать решения
по поводу того, что она будет делать, а что не будет, ей не нужно каждый раз заново пытаться
ощутить, куда ее влечет в тот или иной момент, а куда – нет. Она создает схему и двигается в
соответствии с ней шаг за шагом. Но это движение мотивировано не изнутри, а управляется
заданными извне планами, поэтому схема – чрезвычайно негибкая и застывшая – стесняет ее
и не дает возможности для внутреннего движения, позволяя лишь внешнее движение, которое
в любой момент может окончательно застыть из-за отсутствия внутренней мотивации.
Что касается содержания схемы-остова, то есть представлений Дорис о том, как ей себя
вести и что делать, то здесь она очень строга к себе. Например, Дорис слушает радио, лежа
в постели. По ее мнению, такое поведение свидетельствует о том, что она слишком ленива и
более правильно было бы при прослушивании радиопередачи не лежать в постели, а сидеть за
столом и пить чай. То есть Дорис требовательна к себе и по привычке автоматически обесцени-
вает себя («слишком ленива»), если не может соответствовать собственным представлениям.
Из-за того, что Дорис пытается жить в соответствии с фиксированным планом поведе-
ния и не воспринимает свои внутренние спонтанные желания, ее жизнь утрачивает живость
и становится слишком энергозатратной. Поэтому когда во второй половине дня она приходит
из школы домой, то чаще всего уединяется в своей комнате и просто лежит в кровати. В эти
моменты все кажется ей бессмысленным и пустым. Внешне это отступление является регрес-
сией, попыткой быть там, где тепло и где она чувствует защищенность, но внутренне – это
стремление уйти как можно дальше от запросов мира в собственный внутренний мир. Однако
что она там обнаруживает? Заброшенность, которая за многие годы стала пустотой. Это вновь
и вновь приводит к приступам обжорства, когда она без разбора глотает что попало из того, что
57
есть в холодильнике. Понятно, что потом она чувствует себя еще хуже: это поведение не может
удовлетворить потребности в живости, тепле, близости и запускает дальнейшие моменты обес-
ценивания.
Недостаток внутренних отношений находит свое отражение и в ограничении внешних
отношений. У Дорис почти нет социальных контактов. Хотя она и живет в одной квартире с
двумя женщинами, но старается по возможности избегать их. Такая ограниченная социальная
жизнь связана, с одной стороны, с тем, что она не хочет никому «действовать на нервы» и
«быть в тягость». Так, однажды Дорис рассказала, что иногда во второй половине дня у нее
возникает желание навестить одну подругу, которая живет рядом со школой. Но она никогда
не заходит к ней, потому что боится, что будет для нее в тягость. С другой стороны, Дорис
избегает социальных контактов, потому что чувствует себя некомфортно и сразу же попадает
под давление других людей: они начинают давать ей советы и говорить, что надо всего лишь
взять себя в руки и тогда все опять будет хорошо.
Кроме того, Дорис трудно говорить «нет», когда другие о чем-то ее просят (например,
что-нибудь сшить им), даже если она точно знает, что, если даст согласие, это ее стеснит. Для
того чтобы избежать подобных ситуаций, в которых ей требуется четкое отграничение, Дорис
по возможности пытается общаться с как можно меньшим количеством людей. С другой сто-
роны, благодаря запросу извне Дорис чувствует себя хоть кому-то для чего-то нужной, следова-
тельно, запрошенной в своей ценности, которую она обычно почти не ощущает. Поскольку она
не чувствует собственной ценности, она склонна тратить себя на других, не отвергать запросы
окружающих. Ведь для нее в этом случае речь идет о том, чтобы ощутить, что она что-то собой
представляет, что она сама имеет ценность.
Со своей семьей в Бургенланде Дорис поддерживает постоянный контакт и каждые
выходные ездит домой. У нее напряженные отношения с сестрой-близнецом, с которой она
постоянно себя сравнивает. Сестра, по ее мнению, намного привлекательнее, чем она сама.
Дорис восхищается ею и хочет быть такой же спонтанной и расслабленной, как она. У сестры
также более красивая фигура, и она намного интереснее – так думает Дорис. Для своей сестры-
близняшки Дорис все время шьет платья, а для себя – нет, потому что для этого ей нужно сна-
чала похудеть. Дорис вспоминает, что она чувствовала себя лучше, когда сестра на несколько
недель уезжала в Америку. Тогда она ощущала себя по-настоящему освобожденной. В резуль-
тате постоянного сравнения с сестрой у нее возникает чрезмерная требовательность к себе.
Лишь намного позже (где-то на 20-й встрече) Дорис рассказала, что, еще будучи ребен-
ком, она была уверена, что «достаточно и того, чтобы что-то получилось у одной из них». Если,
например, одна из двух сестер получит хорошую оценку за тест, то оценка другой сестры уже
не так важна. В начальной школе имелся определенный баланс, лучшей была то одна, то другая
девочка. Но после того как сестра стала посещать художественную школу, а Дорис «только»
«школу домоводства», ей стало ясно, что у ее сестры «получилось», а ей самой досталась участь
неудачницы.
58

Суицидальный кризис

Первые солнечные весенние дни привели Дорис к большому кризису. Она пишет мне
отчаянное письмо по электронной почте: «В последние два дня я чувствую себя так, словно я
одна на всем белом свете. Нет ничего такого, что давало бы мне смысл или удерживало на этом
свете. Я вижу цветы, солнце, людей, которые смеются, но я не могу этого видеть, я ничего не
чувствую – мне все равно. Мне так жаль, я люблю свою семью и не хотела бы никому сделать
больно. Ну вот, опять я виновата. Хотя, собственно, это моя обычная роль…» Мы договари-
ваемся о встрече в тот же день.
Дорис приходит на эту внеочередную терапевтическую встречу в отчаянии. Собственно
говоря, она должна была бы быть на работе, но она не пошла. Когда я раз за разом спраши-
ваю, не произошло ли что-то определенное, что привело ее в такое отчаяние, она говорит, что
ничего конкретного ей в голову не приходит.
Но, как впоследствии выяснилось, это было не так. За несколько дней до кризиса она
начала переписываться по электронной почте с одним из своих старых знакомых, по своей ини-
циативе установив с ним контакт. Но через несколько дней этот знакомый неожиданно обры-
вает переписку, ни разу больше не объявившись. Дорис чувствует себя отвергнутой и не име-
ющей ценности, она сразу же возлагает «вину» за разрыв только что установленных отношений
на саму себя, не пытаясь выяснить точные причины прекращения контакта со стороны своего
знакомого. «Он меня предал и больше не объявляется. Но это неудивительно. Никто мной не
интересуется. Я скучная и неинтересная. Я сама в этом виновата. Мне больше не хочется ни
с кем иметь никаких отношений!» Одновременно Дорис не может допустить, что «подобная
мелочь» ее так затронула, этого не должно быть, она должна быть «выше» этого, вообще это
какая-то «ерунда». Я вижу, что это событие ее трогает, но она не хочет чувствовать неприятные
вещи. Из-за этого она избегает любой «затронутости» и… загоняет себя в тупик, где воцаря-
ется полный внутренний «штиль», из которого, как кажется, нет выхода, кроме самоубийства.
Однако в острой ситуации кризиса Дорис не понимает этих взаимосвязей. Она больше
ничего не хочет, все кажется ей бессмысленным. Самое сильное ее желание – чтобы ее оста-
вили в покое, чтобы она могла больше ничего не делать. Кроме того, она вновь и вновь думает
о том, чтобы убить себя, перерезав вены, и боится, что больше не сможет контролировать себя,
чтобы не допустить этого. Дорис не хочет возвращаться в свою квартиру в Вене, где она не
выдерживает одиночества, ей также не хочется идти на работу. Ей было бы лучше в Бурген-
ланде в ее семье, но она не хочет быть для них обузой. Кроме того, путь туда представляется
ей чрезвычайно тяжелым и долгим. Помимо этого, ее семья через несколько дней собирается
уехать в отпуск, тогда она останется совсем одна в большом доме. Это ей тоже не нравится. Я
спрашиваю, могла бы она себе представить, что на несколько дней ляжет в больницу, и Дорис
говорит об этом, как о чем-то способном принести облегчение. Она больше всего хотела бы,
чтобы мама забрала ее из Вены на машине и они бы вместе поехали в больницу. Но она стес-
няется связаться с матерью и попросить ее, потому что не хотела бы причинять ей какие-либо
неудобства.
То есть к этому моменту Дорис достаточно точно знает, что ей было бы нужно, но она
снова все обесценивает, потому что «никому не хочет быть обузой». В этой ситуации я доста-
точно жестко беру все в свои руки и сообщаю Дорис, что сейчас речь идет не о том, что она
кому-то становится обузой, а о ее жизни, которая в любом случае должна быть защищена. Это
само собой разумеется, что она должна выжить, и я без каких либо «если» и «но» остаюсь
рядом и не оставлю ее одну. Сейчас мы не занимаемся никакой рефлексией, она сама по себе
и ее жизнь для меня – самое главное. Благодаря таким явным терапевтическим отношениям
создается настоящее, на основании которого только и возможно вновь иметь будущее.
59
Еще во время терапевтического сеанса Дорис звонит своей маме в Бургенланд и просит,
чтобы она забрала ее прямо из моего кабинета и на машине отвезла в больницу. Мать сразу
же соглашается и забирает свою дочь.
В результате Дорис оказывается на одну ночь в психиатрической больнице. Пребывание
там не дало ей облегчения, она думала лишь о том, что окончательно превратилась в неудач-
ницу и недееспособного инвалида, она чувствовала, что ни один врач не принимает ее всерьез,
и, наконец, ей даже не нашлось места в палате, и она была вынуждена провести ночь на рас-
кладушке в коридоре. Несмотря на это, ночью происходит решающий поворот, который Дорис
позднее описывает следующим образом: «Ночью в больнице я долго лежала, не смыкая глаз,
я не могла спать. И тут я ощутила, что я достигла дна, ниже падать некуда. До сих пор у меня
было такое чувство, что я падаю. А теперь я приземлилась. Падать некуда, можно двигаться
только вверх». И далее: «В этой ситуации полной недееспособности я совершенно отчетливо
ощутила, что не хочу отказываться от своей жизни, что мне нравится жить!» Это тот опыт, от
которого Дорис ни в коем случае не хочет отказываться, опыт, который создает нечто такое, что
она больше не подвергает сомнению, сколько бы раз в последующих наших разговорах об этом
ни заходила речь. И это знаменует собой первый шаг в направлении внутреннего движения.
60

Путь к внутреннему движению

Когда Дорис подошла к этой самой нижней точке, она почувствовала себя охваченной
жизнью. Тогда она приняла решение в пользу жизни. Это стало отправной точкой для всех
остальных изменений. С тех пор Дорис начала внимательно с собой обходиться и медленно,
шаг за шагом, устанавливать с собой отношения. Конечно, она снова возвращается к ситуа-
циям обесценивания, в ее жизни бывают периоды затишья, но она больше не застывает в без-
надежности, а берет сама себя за руку и ведет дальше.
Но благодаря чему это стало возможным для Дорис?
Существенным условием стали отношения, которые возникли между мной как терапев-
том и Дорис. Я занимаю по отношению к пациентке эмпатичную и принимающую позицию,
это означает, что я в значительной степени иду навстречу Дорис, являюсь для нее тем челове-
ком, который реально видит ее и понимает, и вносит в отношения саму себя. Вся активность в
начале терапии принадлежит мне как терапевту. Это та установка, которая необходима Дорис
в ее депрессии. По-видимому, с тем терапевтом, к которому Дорис обращалась раньше, она не
могла себя хорошо чувствовать, ведь он едва что-то говорил, и она практически не ощущала
его присутствия.
Цель терапевта – активно установить с Дорис такие отношения, которые могли бы побу-
дить ее к таким же хорошим отношениям с самой собой и с ее миром.
Депрессивное переживание появляется в том случае, если не возникают все другие пере-
живания, кажется, что нет выхода из застывшего и равнодушного состояния, если обнаружи-
ваешь себя в ловушке безразличия или тупике беспомощности. Будучи терапевтом, я в таких
ситуациях, образно говоря, беру пациента за руку и веду, я остаюсь с ним на этом пути и не
оставляю его одного. Таким было и мое отношение к Дорис. Мое неравнодушие открывает ей
путь к собственному внутреннему движению. Душа оживает, ее теперь многое трогает, и тогда
человек ощущает, что внутренний полет может быть доступным и для него. Хотя, конечно,
открываться внутреннему движению довольно страшно.
Очень важный опыт Дорис приобретает в более поздней фазе терапии, когда решается
однажды на короткое время отбросить стесняющий корсет долженствований в отношении сво-
его поведения. Во время терапевтического сеанса мы обсуждаем, как бы это было, если бы
Дорис один раз – например, всего на один час – позволила себе не предпринимать ничего кон-
кретного, а просто посмотрела бы, что ей сейчас хочется, и действовала бы в соответствии с
этим. Перед этим Дорис испытывает огромный страх, потому что она опасается, что если про-
сто даст себе волю и не будет себя контролировать, то снова начнет есть все подряд. Несмотря
на это, она собирается с духом и решает однажды днем сделать то, что ей хочется. Существен-
ным при этом является то, что она сама себе дает обещание, что после этого дня не станет
мучить себя упреками, независимо от того, сколько она будет есть и что будет делать. После
того как Дорис совершенно сознательно принимает решение провести этот эксперимент – в
течение этого дня последовать за своим внутренним движением, – она обнаруживает, что не
начинает сразу есть, а, напротив, у нее пропадает эта сильная потребность в еде. Вместо этого
возникает «живое» время, в течение которого Дорис совсем не устает и пробует делать разные
вещи.
Так, например, она смотрит по телевизору передачи, которые обычно не смотрит
(«потому что они слишком глупые»), она печет печенье для своей семьи и вечером после дол-
гого перерыва снова катается на велосипеде. Ощущение того, что жизнь становится живой и
не происходит ничего ужасного, если она доверяет внутреннему диалогу с самой собой, пред-
ставляет собой следующий шаг в направлении того, чтобы ощутить свое внутреннее движение
и дать ему стать действенным. Параллельно с этим она преодолевает свой страх и недоверие
61
по отношению к себе самой, которые снова могли привести к застою. Во вновь приобретенном
доверии она имеет право дать внутреннему движению затронуть себя и при этом оставаться
близкой себе самой.
62

Завершение, окончание и перспектива на будущее

Терапия с Дорис еще не завершена, но терапевтические сеансы проходят с большими
интервалами (примерно раз в месяц) и служат в первую очередь опорой, давая возможность
обсудить ситуации, в которых Дорис снова ощущает себя пленницей. Но Дорис между тем
выстроила такие хорошие отношения с самой собой, что для нее стало возможным и в оди-
ночку, без постоянного побуждения извне ухаживать за собой и внимательно с собой обхо-
диться.
Изменились и отношения Дорис с ее окружением. Она покинула нелюбимую квартиру
в Вене и живет в настоящее время со своей семьей в Бургенланде. Хотя ей и приходится еже-
дневно ездить оттуда в Вену, Дорис хорошо чувствует себя дома и не считает себя в связи с
этим виноватой («хотя, конечно, в 21 год уже не следовало бы жить у родителей»). Дорис также
все чаще встречается с подругами и все больше занимается сложными отношениями со своей
сестрой-близняшкой.
Дорис ожила и, вновь почувствовав внутреннее движение, следует за ним. Она знает об
опасностях застоя – характерных для нее способах возможного депрессивного отступления.
Но даже если это происходит с ней, она может вновь запустить это движение, и душа вновь
открывается себе и миру.
63

Случай Николая. Светлана Мардоян

Николай пришел на психотерапию в середине января. Ему посоветовал обратиться ко
мне друг, который был у меня на консультации. Причина обращения была весьма деликатной,
о ней и поныне не знает никто, кроме меня и самого Николая. У этого молодого 35-летнего
мужчины никогда еще не было интимных отношений с женщиной, зато был страх, что не воз-
никнет эрекции, когда сложится соответствующая ситуация. В психотерапии это называется
страхом ожидания неудачи (вследствие чего и возникает психогенная импотенция).
Страх может проявиться во многих сферах нашей жизни: мы боимся провалиться на
экзамене, боимся, что не сможем удачно выступить на конференции, боимся покраснеть, вспо-
теть, упасть в обморок… Много разных страхов ожидания сопровождают нас по жизни. У
моего клиента этот страх обосновался в сфере его интимной жизни, которой у него за всю его
35-летнюю жизнь еще не было. Да и девушки у него никогда не было. Не было влюбленностей,
романов, отношений, встреч под луной, цветов, ухаживаний. А что же было? Были детство с
бабушкой и мамой (родители развелись через три года после его рождения), нервные тики,
неуклюжесть, полноватость, над которой смеялись сверстники, опекающая матушка, которая
вечно таскала его по врачам, пичкала таблетками, кутала, определила в психо-неврологиче-
ский диспансер, усиленно лечила от всего, от чего возможно лечить. Мальчику внушали, что
он болен, что он не такой, как все, что ему надо беречься, не бегать, не прыгать, а пить вовремя
таблетки и ездить в санатории. Николай рос слабым, неспортивным, его часто обижали одно-
классники, дразнили девчонки. Он чувствовал себя изгоем в школе и в техникуме. Затем Нико-
лай поступил в институт. К этому времени он стал уже взрослым, нормально учился. Тики
прошли, он вытянулся и похудел, то есть стал таким, как все, перестал выделяться.
Матушка продолжала опекать повзрослевшего сына, вмешиваться во все нюансы его
жизни. Она же нашла ему девушку, с которой у юноши была попытка завязать отношения
и вступить в интимную связь – единственная неудачная попытка, повлекшая за собой столь
болезненные по переживаниям последствия.
С тех пор у молодого человека не было никаких отношений, встреч, знакомств личного
характера с девушками. Что еще было? На тот момент, когда он появился в моем кабинете,
был неудачный опыт посещения интимного салона. Насмотревшись «убедительных» порно-
кассет, Николай отправился профессионально лишаться девственности. Чего с ним, однако,
не произошло, потому что эрекция опять не наступила. Никакие ухищрения жриц любви не
смогли привести его орган в рабочее состояние. Николай пал духом, убедившись, что давняя
неудача не случайна. Он болен, пора обращаться к специалистам. Николай посетил уролога,
сдал всевозможные анализы. С точки зрения физиологических показателей все было в преде-
лах нормы. Уролог порекомендовал молодому человеку коллегу-психолога.
По рассказам Николая, это была весьма своеобразная психотерапия. Содержание сек-
суальных фантазий моего пациента во время мастурбаций состояло в том, что он представ-
лял сцены порки красивых девушек. Это его возбуждало, но и пугало, наводя на мысли, что
он ненормальный, маньяк и так далее. Так вот, психотерапевт, к которому ходил Николай,
использовал неведомый мне шоковый метод психотерапии – он поделился с пациентом своими
сексуальными фантазиями, на фоне которых воображаемые истории моего пациента казались
невинными картинками из детской книжки. Я не буду описывать их содержание, дабы случайно
заглянувшие сюда сексуальные девианты не пополнили свой арсенал новыми идеями. Суть в
том, что Николаю это отнюдь не принесло облегчения: страх остался там же, фантазии – те же,
отношение к ним – то же.
64
А еще в жизни Николая были сайты знакомств, где он безуспешно знакомился с девуш-
ками, встречался с каждой по разу без попыток продолжить знакомство. И все. Вот с этим он
и пришел на прием.
Это был высокий, достаточно стройный молодой человек, симпатичный, моложавый. На
вид – лет 28 от силы. Старался держаться уверенно, даже нагловато, а в глазах растерянность и
страх. О причине своего обращения рассказывал как бы между прочим, словно забежал между
деловыми встречами на прием. Чувствовались недоверчивость, агрессивность и… растерян-
ность. Он очень старался выглядеть самоуверенным, успешным и наглым. А ощущался поте-
рянным и отчаявшимся.
Николай рассказал, что многого добился в жизни – у него интересная работа, где его
ценят как хорошего менеджера, он недавно купил квартиру, помогает родителям. «Все есть…
и нет ничего, хочется семьи, детей, близкого человека». И всему этому мешает его «проблема».
Когда Николай говорил об этом, с него сразу слетали апломб и напускная уверенность, и передо
мной сидел несчастный отчаявшийся мальчишка, растерявшийся перед «взрослым» вопросом.
Чувствовалась огромная боль, скрытая в душе этого человека, которую он не мог никому дове-
рить.
«Помогите, – сказал он напоследок. – Вы – моя последняя надежда». Мы договорились
о работе, я рассказала ему о страхах, о том, как они возникают, нарисовала ему круг страха,
объяснила, как мы попадаем в этот замкнутый круг и как его можно разомкнуть. Я предложила
ему сделать основной темой наших встреч проблему установления отношений с девушками,
сказав, что, научившись делать это, он сможет решить и свою главную проблему – проблему
интимных контактов. А пока у него нет девушки, мы будем работать над теми структурами его
личности, которые привели к возможности возникновения страха. Так я объяснила Николаю
задачи нашей работы. А для себя как терапевт я понимала, что предстоит большая работа – ему
нужно было вырасти, по-настоящему стать взрослым, не играть в мужчину, а быть им. Тогда
и функции взрослого мужчины будут выполняться сами собой.
Первое время каждая наша встреча начиналась с демонстрации уверенности, агрессии с
его стороны, затем он становился грустным, неуверенным, отчаявшимся, просящим о помощи.
Лодка нашей психотерапии несколько месяцев качалась на волнах его настроения: от
агрессии к слезам, от недоверия и обесценивания меня как терапевта к доверию и желанию
прислушиваться к моему мнению.
На протяжении первых трех месяцев терапии наши встречи нередко начинались фра-
зами вроде: «Ничего не происходит», «Опять будет эта болтовня», «Придумайте какое-нибудь
лекарство, выпишите таблетки», «Сколько я так буду ходить, это бесполезно»…
Через какое-то время Николай стал начинать встречи по-другому: он уже не требовал
скорейшего результата, а делился тем позитивным, что происходило в его жизни, в его состо-
янии, рассказывал о своих размышлениях и «догадках». Все чаще в конце наших встреч он
говорил: «Ну вот, поговорил с вами – и легче стало», или: «После встречи с вами кажется, что
все у меня хорошо». Мы учились строить отношения, ведь психотерапевтическое общение –
это тоже разновидность отношений. Успехи Николая в умении формировать отношения и быть
в них проявлялись и в наших встречах.
Что я как психотерапевт чувствовала в связи с этим пациентом? Мне было непросто. Его
страдание вызывало огромное сочувствие, его манера все обесценивать вынуждала постоянно
это обесценивание замечать и обсуждать с ним. Он легко обесценивал всех и вся: себя, меня,
нашу терапию, своих коллег, знакомых девушек. Даже одобряя что-то, Николай умудрялся
сказать это так, что звучали его слова совсем непривлекательно. Мне приходилось отстаивать
себя, нашу работу, его самого, его маленькие шажки вперед в нашей работе и в жизни.
Однажды после очередной встречи, когда мы углубились в его биографию, пытаясь
понять истоки его страхов и фантазий, и пришли к определенным осознаваниям, потрясшим
65
его своей очевидностью и значимостью для настоящего, Николай, уходя, уже в дверях произ-
нес: «Эх, купил бы я вас с вашими мозгами!» И ушел. На следующей встрече мне пришлось
начинать с этого. Я сказала, что мне его фраза была не очень приятна, появилось чувство, что
меня используют, хотя такое отношение и маскировалось под что-то лестно-соблазняющее.
Подобные замечания Николай отпускал неоднократно. Так что мне приходилось заниматься
собой, своей самоценностью, теми чувствами, которые возникают у меня в ответ на его прово-
кации, размышлять над источником этих чувств. Научить пациента ценить себя невозможно,
если я не умею этого делать сама. Когда я обращала внимание на подобные его высказывания в
отношении других людей или в отношении меня, он сразу начинал извиняться, говоря, что это
его профессиональный сленг, что он привык к товарно-денежным отношениям… и так далее.
Да, это действительно было так. Николай был буквально напичкан фразами, усвоенными
им в ходе многочисленных тренингов, которые он посещал по указанию начальства. Мы «про-
дирались» сквозь его привычку ставить клеймо и вешать ярлыки. Частенько возникало ощуще-
ние, что передо мной сидит робот, который говорит правильные выученные фразы, маскирую-
щие его личность и поведение. Но я по-прежнему видела за этим и растерянного, напуганного
мальчишку, который не знает, что ему делать.
Это было полем для работы. Мы обсуждали истинные отношения и критерии истинно-
сти, мы говорили о том, как он себя в них ощущает, на что прежде всего обращает внимание,
что для него значат отношения вообще и какие отношения у него есть сейчас. На эти и многие
другие вопросы Николай искал ответы вместе со мной, постепенно углубляясь в себя и при-
ближаясь к себе. Двигался он очень медленно, спотыкаясь. Но все же это происходило.
От отношений с другими мы перешли к его отношениям с собой. Здесь все тоже было
далеко не благополучно. Например, у него была одна особенность – он постоянно ограничивал
себя во всем, каждый раз спрашивая: «Может, и от кофе отказаться?», «Может, пиво больше
вообще не пить?», «Курить тоже надо бросить, как вы думаете?»… В ответ на подобные утвер-
ждения я его обычно спрашивала: «А что вы себе разрешаете? Что вы делаете из того, что вам
нравится?» Такового не находилось. Он пил кофе, иногда пиво, но при этом ругал и корил
себя за это. «А вы разрешите себе это», – предложила я. Мы работали над этим, и он действи-
тельно изменил отношение к себе, при этом не стал пить больше пива или кофе, просто я
заметила, что он перестал ругать себя за это и как-то отметил, что в его жизни стало больше
удовольствий. Тема «доставлять себе радость» постоянно присутствовала на нашей терапии,
как и другие темы второй фундаментальной мотивации.
Потом мы обратились в третьей мотивации: «Иметь право быть собой». Этого права у
Николая в детстве, собственно, никогда не было. Его мама была властной, опекающей, требо-
вательной. А он был послушным сыном, со «слабой нервной системой». И мама энергично
«лечила» сына, все за него решая, да еще и внушая: ты больной, ты не такой, как все, ты слабее,
ты несостоятелен. Таким он и рос, получая обиды и унижения в общении со сверстниками,
пока наконец не вырос и сам не начал обижать слабых. И обижал, отыгрываясь. Мама до сих
пор пытается «вести» сына. Сын сопротивляется, грубостью и агрессией отвечая на это, но по
большому счету продолжает быть маменькиным сынком. В терапии много времени ушло на
работу с этими проблемами, пока для Николая не стало важно самому принимать решения и
находить способы действия, отстаивающие его право на самостоятельность, причем делать это
не агрессивно, не разрывая отношений с матерью.
Мы работали с биографическим материалом, иногда используя методики, позволяющие
символически прожить те негативные чувства, которые у него всплывали. Как человеку кон-
кретному, Николаю трудно было отвлекаться от земных насущных проблем, он пытался во
всем увидеть результат сразу, а для нас важным было настроить его на процесс: на процесс
терапии, на содержание отношений, которые у него постепенно начали складываться, – поста-
раться фиксироваться на процессе, а не на результате. Это и составляло ядро метода, которым
66
в экзистенциальном анализе работают со страхами ожидания: отпустить ожидания результата,

сместить свое внимание на ценность происходящего, а результат возникнет сам по себе как
побочный продукт этого процесса, когда придет время.
Сменить привычные установки было самым трудным для Николая. Ведь его на биз-
нес-тренингах ориентировали только на успех – любой ценой он должен быть «победителем»,
«лидером», «лучшим», идя к цели напролом. А я как психотерапевт говорила ему о чем-то
совсем противоположном – о том, что происходит с ним, когда он ухаживает за девушкой,
дарит ей подарки, делает для нее что-то хорошее и т. д.
Терапевтические отношения повторяли его модель отношений. И развивались. Если
поначалу ко мне в кабинет входил агрессивно настроенный мужчина, сразу бросающийся в
нападение, то через пару месяцев он уже был терпимее к нашему общению, мягче и воспри-
имчивее.
Так мы постепенно пробирались к той его проблеме, с которой он пришел. Трудность
заключалась в том, что у Николая не было ни девушки, ни женщины, которая была бы готова на
отношения с ним. Николай, в силу своей личностной незрелости, а также выученного на тре-
нингах поведения, жил в ожидании результата. По-прежнему он оставался в ожидании каких-
нибудь особых таблеток, чудодейственного укола или новой технологии, которые принесут
мгновенный результат, в то время как экзистенциально-правильным обхождением со страхами
как раз было поведение, ориентированное на процесс. Это центральное звено в методе дере-
флексии 16, элементы которого я и собиралась дать своему пациенту. Но начинать можно было
лишь тогда, когда у Николая возникнут отношения, близость, постоянная партнерша. Увы, у
моего пациента этого не было.
Еще на первой встрече мы с ним констатировали этот факт. Он согласился с этим и сразу
немного успокоился, это немного разгрузило его. Поэтому работа была посвящена тому, чтобы
начать строить отношения, устанавливать близость, воспринимать и проживать ценности, и
более широко – начать воспринимать жизнь чувствами, а не только разумом. «Жить – значит
чувствовать», – цитировала я ему А. Лэнгле. А что такое сексуальность? Чувства – очень тон-
кие, интимные.
Задача вырасти, стать взрослым мужчиной не решается за несколько месяцев терапии. У
маленького мальчика не может быть пениса взрослого мужчины. Мы просто работали, «бол-
тали», как выражался Николай. О себе, о принятии себя, о многом, что касается индивидуаль-
ности, независимости… Все то, что так стройно обозначается в теории, мы выуживали из его
обыденной жизни, вместе «проживали» какие-то его жизненные ситуации. Между тем в жизни
Николая происходили заметные изменения. Он познакомился с девушкой. Сначала он говорил
только о ее внешних данных, оценивая каждую часть ее тела, размышляя вслух, стоит ли про-
должать знакомство с ней или, скажем, поискать девушку с более пышной грудью. Я терпеливо
выслушивала его сомнения, стараясь забыть, что я сама женщина, и далее спрашивала: что еще
ему в ней нравится, чем она его привлекла еще, кроме внешности, может быть, ему все равно, с
какой девушкой быть? Что он чувствует в ее присутствии, что ценного он находит в этих отно-
шениях? На первых порах ответ был: «Ничего не чувствую». И это было действительно так.
Чтобы начать чувствовать, нужно пытаться услышать свои чувства, ощущать их, обращать на
них внимание. Мы говорили о чувствах, об их возникновении, о том, как их обнаруживать. И
тем самым мы занимались его основной проблемой: ведь секс – это чувственность. Постепенно
в словах Николая, когда он говорил о своей девушке, я стала замечать все больше теплоты. Он
16
Метод дерефлексии разработан В. Франклом в 30-е годы для лечения неврозов страха и высокой тревожности. Его цель –
перенести внимание пациента с фиксированной установки достижения успеха любой ценой (в ее основе – переоценка успеха)
на содержание деятельности. Благодаря этому удается противодействовать невротическому развитию, которое может возник-
нуть из-за преувеличенного самонаблюдения (гиперрефлексии). Показано применение в терапии сексуальных расстройств,
неврозов, социофобий, нарушений сна.
67
говорил, что ему приятна ее забота, отношение к нему, рассказывал, как тепло становится у
него на душе, когда она утыкается носом ему в подмышку, обнимает его. И в такие минуты
передо мной сидел совсем другой человек, с теплым взглядом, улыбающийся, добрый и трога-
тельный. Как-то он сказал, что чувствует нежность к ней, что это то, что он искал, что он хочет
заботиться о ней, что-то для нее делать. Это был большой прогресс и хороший результат нашей
терапии. Это, конечно, не исключало его периодических: «Может, бросить ее и найти девушку
с большой грудью?» «Что тогда будет?» – просто спрашивала я. И Николай начинал сам вслух
говорить еще раз о своем отношении к ней, о ее отношении к нему – и сам же опровергал себя,
приходя к выводу о том, что все-таки нет, Марина дорога ему, он не хочет ее потерять.
Отношения, которые он выстраивал, совсем не были беспроблемными – они с Мариной
ссорились, она пыталась управлять им, он сопротивлялся. Тема отношений углублялась: как
можно быть собой и позволять при этом другому оставаться самим собой, не ущемляя себя и
другого, как отстаивать себя, не обижая другого? Все эти темы уже были знакомы нам в связи
с обсуждением отношений Николая с матерью. Эти и многие другие темы, касающиеся само-
ценности, самопринятия, хорошего отношения к себе, были основой нашей психотерапевти-
ческой работы на данном этапе.
Между тем отношения с девушкой развивались и подходили к тому щекотливому
моменту, когда Николаю пора было проявить себя как мужчине. Это волновало его все силь-
нее. Поводов для откладывания больше не было. Страх вернулся. Тогда я и дала Николаю
инструкцию, которая звучала так: на этом этапе терапии ему запрещается заниматься сексом с
партнершей, как бы он этого ни хотел. При этом он может использовать всевозможные ласки,
доставлять удовольствие своей девушке любым способом. А сам половой акт категорически
запрещается. Мне пришлось выслушать массу упреков, Николай предлагал попробовать виа-
гру, опять речь шла о каких-то уколах и так далее. Выдержав в очередной раз его бурную атаку,
я неизменно отвечала, что сейчас нужно следовать моей инструкции. Просто быть в процессе,
наслаждаться только ласками, самому ласкать – и только.
Конечно, я понимала, что в наше время, когда к сексу отношение стало намного проще,
чем во времена, когда В. Франкл создал свою гениальную методику, названную парадоксаль-
ной интенцией, Николаю придется объяснить девушке, почему он так надолго останавливается
на прелюдии. Но он категорически отказался посвящать партнершу в свою ситуацию. Мне это
было понятно, я и не ожидала, чтобы через полгода терапии мой пациент настолько личностно
созрел, что мог бы прийти к своей девушке и заявить ей: «Дорогая, у меня проблемы с потен-
цией, пойдем-ка к психотерапевту, он тебе все объяснит». Мы исходили из его реальности.
Внезапно возникший у него дерматит оказался весьма кстати. Сначала Николай его исправно
лечил, затем придумал себе уретрит, который не позволял ему половых контактов. Теперь он
приходил раз в неделю, а для девушки придумал версию, что ходит к мужчине-урологу. Это
было проявлением его незрелости, это было обманом в отношениях. Но это было его правдой –
иначе он пока не мог.
В этот период Николай приходил ко мне на прием и рассказывал, какая Марина хорошая,
говорил, что он ее обманывает, не открывая ей правды, представлял, как ей будет плохо, когда
она поймет, что он импотент. «Может, вам рассказать ей все?» – каждый раз предлагала я. Но
это было для него чрезмерно. Далее Николай рассказывал о том, что выполняет мои настав-
ления, но при этом ждет эрекции, не ощущая того, что происходит. «Зачем вам эрекция сей-
час? – удивлялась я. – Я вам на этом этапе терапии ее запрещаю. Вы просто ощущайте сам
процесс взаимных ласк – и все».
Через какое-то время Николай уже получал удовольствие от самого процесса. Если сна-
чала он ласкал свою девушку только потому, что считал нужным это делать, то вскоре он уже
сам хотел этого, ему нравилось. Процесс этот шел параллельно с более глубокой терапией,
касающейся его личности (я писала об этом выше). Уже наступило время, когда каждый прием
68
начинался с того, что Николай рассказывал о чем-то позитивном, свидетельствующем о хоро-

шей динамике. Он чувствовал возбуждение при виде партнерши, то вдруг однажды днем, ни
с того ни с сего, у него появилась эрекция, то его утренняя эрекция была продолжительной и
сильной. А чувства к Марине все крепли. Оставалось ждать, продолжая нашу работу. У Нико-
лая появилось больше доверия ко мне и к терапии. Я стала отмечать, что некое внутреннее
напряжение, которое ощущалось в настороженном взгляде, напряженной позе, стало значи-
тельно слабее. Он приходил на прием и начинал беседу словами: «Светлана, я чувствую, что
наши встречи помогают. Я не знаю как, но, видимо, что-то в этом есть. Давайте общаться,
потому что я очень хочу создать семью, чтобы я наконец стал мужчиной». И наша работа про-
должалась. Инструкцию, запрещающую половой акт, я больше не повторяла, но не давала и
новых, разрешающих инструкций.
Когда же все случилось, то я узнала об этом так. Николай пришел на встречу и лишенным
эмоций голосом протараторил: «Мы занимались любовью, это было долго, эрекция была хоро-
шая, теперь каждое утро у меня бывает сильная эрекция, мне нужна практика, чтобы закре-
пить этот результат, наша с вами работа, видимо, что-то дает, давайте что-то делать дальше».
В общем, фанфар не прогремело.
Что это? Обесценивание результата, поскольку мой натренированный пациент уже стре-
мится к новым вершинам? Или неуверенность, вызванная боязнью случайности успеха? «Раз-
берусь с этим после сеанса», – решила я. Мысленно выпив шампанского за успешно выпол-
ненный запрос в терапии, я вновь вернулась к работе:
– Как вы это оцениваете? Что это вам говорит? Что мы можем утверждать сейчас? Что
произошло?
– Да, я теперь понимаю, что я здоров, что я нормальный, но мне нужна практика.
– Ну нет, сегодня мы потопчемся немного тут, уделив время осваиванию этого достиже-
ния, закрепляя его осознанно в себе, чтобы вы могли опереться на него.
– «Yes!» – сказала я, когда он ушел, позволив себе выразить эмоции за двоих.
Но истинный масштаб нашей победы я оценила лишь тогда, когда в очередной раз Нико-
лай пришел на прием и главным его запросом было: «На работе напряженка, дайте какие-
нибудь упражнения для этого»… Вот так. Жизнь продолжается… Терапия – тоже.
69

Особенности понимания страха в
экзистенциальном анализе. Сильвия Лэнгле

В статье детально рассматривается экзистенциально-аналитический подход к фено-
мену страха, дифференцируется страх ожидания и фундаментальный страх. На примере
страха полетов дается представление о том, каким образом экзистенцанализ может помочь
понять, что лежит в основе развития той или иной формы страха.
Психологами и психотерапевтами проводится так много конференций, посвященных

проблеме страха, что возникает удивление: почему до сих пор не обнаружены и не уничтожены
причины появления этого чувства? Тогда в дальнейшем больше не нужно было бы заниматься
страхом, он был бы уничтожен в корне. Или страх в принципе неуничтожим, сколько ни борись
с тем, что его вызывает?
70

Что такое страх?

Страх – неприятное чувство, часто иррациональное, даже абсурдное. Он мучает, бло-
кирует, заставляет человека спасаться бегством. Страх – это холодный липкий пот, дрожь в
коленях, спазмы в животе, ты забываешь вздохнуть и слышишь громкий стук собственного
сердца…
71

Страх как сигнал

В первую очередь страх – это сигнал, который указывает на опасность, на угрозу телу.
И это не какое-то несущественное указание, которое можно просто проигнорировать. Страх
возникает и поднимается спонтанно, подобно внутренней волне, он заставляет нас реагировать
немедленно, действовать, не обращая внимания ни на правила приличия, ни на что-то еще, –
это понятно, так как страх заботится о физическом выживании.
С точки зрения истории вида и физиологии мозга с помощью чувства страха человек
получает указание на возможную опасность. Такой сигнализирующий об опасности страх –
это архаическое переживание, результат запечатления в памяти рода изменений физиологии
организма, которые возникали у древнего человека при встрече с противником или опасно-
стью на охоте (см., например, Morschitzky, 2002). При этом обмен веществ становится более
интенсивным, мобилизуя нашу способность к реагированию еще задолго до того, как мы смо-
жем осознать, что происходит. Сигнал опасности пробуждает в поведении копинговые реак-
ции, которые являются первой надежной защитой человека: бегство, активизмы, агрессию или
рефлекс мнимой смерти. То, какая именно из этих реакций начнет действовать (см. Längle,
1998), чаще всего зависит от содержания происходящего, вернее, от того, как мы субъективно
спонтанно оцениваем величину опасности, а также от нашего психофизического состояния.
Такие специфически человеческие феномены, как анализ ситуации, взвешенные решения и
осмысленные поступки для преодоления угрозы, возникают лишь потом, во вторую очередь.
72

Экзистенциальный след

Из сказанного видно, что благодаря страху мы не только имеем заботящегося о нашем
выживании помощника, но также приобретаем и важный опыт осознания того, что мы ранимы,
смертны. Страх дает нам почувствовать, что опасности и смерть – неотъемлемая часть чело-
веческой жизни.
Тем самым каждый пережитый нами страх оставляет экзистенциальный след, имеющий
большое значение, потому что страх словно спрашивает нас: как мы относимся к факту своей
уязвимости и смертности, как мы обходимся с этим?
Итак, любой страх ставит человека перед двойной задачей: во-первых, самостоятельно
справиться с ситуацией, а во-вторых, понять и сохранить в себе значение этой ситуации и как-
то ее переработать.
В страхе я переживаю себя в своей слабости, с дрожащими коленями и трепещущим
сердцем, с остановившимся дыханием и застывшим взглядом: я переживаю себя слабым перед
сильным зверем, бессильным и беззащитным перед войной и террором. Я переживаю себя
сконфуженным, растерянным и неприятно задетым, – мое лицо заливается краской, когда мне
приходится подавать начальнику потную холодную ладонь; или беспомощным и смущенным,
если нужно выступить перед большой аудиторией; или обесцененным и непонятым, когда меня
отвергают.
Разнообразный тревожный опыт в этой области, неприятные, внушающие неуверенность
или даже угрожающие чувства указывают на необходимость избегать таких чувств, уклоняться
от них. Если мы вспомним собственный опыт переживания страха, мы сможем понять, что
имел в виду В. Франкл (см. Frankl, 1987. S. 293), когда определял одну из форм болезненного
страха – страх ожидания – как фиксированную форму поведения избегания (см. также Längle,
1996).
73

Страх ожидания

Суть страха ожидания заключается в активном и даже нетерпеливом ожидании угрозы,
а также в высокой бдительности в отношении того, чтобы ее не допустить.
Если с человеком случается что-то неприятное, постыдное, нечто, что делает его беспо-
мощным, если он воспринимает это как нападение на собственное Бытие, то он переживает
угрозу как нечто катастрофическое. При этом возникает испуг и неуверенность, с которыми
человек не в состоянии справиться, и в результате он утрачивает опору в себе самом, внут-
реннюю опору. Результатом этого может стать «больное мужество» 17: человек больше не готов
встречать подобные потрясения, еще раз переживать все, что с ними связано, он может только
все больше стараться его избегать. Не готов, потому что такого рода ситуация дает остро почув-
ствовать: я могу погибнуть, могу быть уничтожен.
Если человек вновь не обретет в себе опору, если его мужество не окрепнет, не «выздо-
ровеет», то сохранится тревожная установка по отношению к страху: «Не могу еще раз пере-
жить чувство катастрофы и собственной беспомощности». То есть человек будет пребывать в
тревожном ожидании, в страхе ожидания, сопровождаемом чувством: «Я этого не выдержу».
Примером может служить не так уж редко встречающийся страх перед полетами. Чаще
всего он возникает именно как страх ожидания. То, что впервые вызвало страх, может и вовсе
не иметь отношения к полету. Неспокойное, стесняющее чувство может возникать из-за того,
что в самолете мало места и там с трудом можно пошевелиться, или – когда двери закрыва-
ются – может появиться ощущение, что ты оказался в ситуации, из которой уже нет возможно-
сти выйти. Но это может также быть и представление о стесненности, о том, что некуда убежать,
что ты находишься в воздухе и под ногами десять тысяч метров пустоты. Таким же драма-
тичным может быть представление об авиакатастрофе: яркий образ последних минут, жуткой
обреченности на смерть может стать настоящим мучением. Страх перед полетами может стать
ощутимым уже при одной только мысли о том, что предстоит лететь на самолете.
Защитный механизм, который формируется у человека и помогает справиться с под-
нимающимся страхом, заключается во внутренней установке, в которой страх привязывается
к определенным обстоятельствам. Установка избегания пугающих обстоятельств заботится о
том, чтобы человеку больше никогда не приходилось испытывать страх. К тому же одновре-
менно с однозначной привязкой страха к конкретной сфере жизни уменьшается или устраня-
ется диффузный страх. Это придает человеку уверенности, потому что таким образом опас-
ность оказывается четко очерченной и кажется, что страха можно избежать, если, например,
больше не садиться в самолет.
Страх ожидания может иметь и другие локализации: страх перед замкнутыми простран-
ствами (клаустрофобия) – например, страх поездок в метро, в поезде, в лифте; страх перед
открытыми пространствами (агорафобия); перед скоплением людей; перед встречей с другими
людьми вообще (социофобия). Часто встречается боязнь высоты, темноты, страх перед опре-
деленными животными: змеями, пауками или собаками.
Во всех случаях таких локализованных, привязанных к ситуации или к внешнему объ-
екту страхов речь идет о наличии фобии. Собственно говоря, нет ничего, в отношении чего не
могла бы развиться фобия: болезни (СПИД, коровье бешенство, рак), бактерии, пыль, острые
предметы, мытье, шум, книги и даже влюбленность. Если в Интернете поискать информацию
17
Мужество жить – термин П. Тиллиха, обозначающий важнейшее условие экзистенции. Больное мужество – избегание
человеком ситуаций риска и неопределенности, неспособность выдерживать их. – Примеч. науч. ред.
74
о «фобии», то можно обнаружить около 500 ссылок, сопровождаемых профессиональной тер-

минологией.
Как правило, даже тому, с кем это непосредственно случается, такая интенсивная соб-
ственная реакция кажется бессмысленной, и все же человек ничего не может сделать – страх
настигает его. Так что фобия в переживании предстает как интенсивное чувство страдания и
одновременно как беспомощность и невозможность действовать.
Если мы противопоставим статистике фобий статистику реальных причин аварий и смер-
тей, то увидим большие расхождения. В январе 2003 г. газета «Neue Zьricher Zeitung» опубли-
ковала подборку «Осторожно, кокосовый орех!», взятую из различных источников, отрывки
из которой я хотела бы привести:
«Во время опроса по поводу страхов (США, 1999) 63 % взрослых заявили о том, что они
боятся змей; 55 % боятся высоты; 41 % боятся пребывания в одиночестве в лесу; 37 % боятся
пауков; 35 % боятся мух; 21 % боится собак ‹…›.
Среднее ежегодное количество смертей от укусов пауков и змей в США составляет 10
случаев; от укусов собак – 15; от жал ос и пчел – 44; от удара молнией – 141».
И еще один удивительный факт:
«Ежегодное число смертельных случаев от нападения акул (во всем мире) – 10.
Ежегодное число смертельных случаев от падающих кокосовых орехов (во всем мире) –
150» (там же).
Что все это означает для понимания страха?
То, чего мы боимся, – это действительно то, чего мы боимся? Что лежит в основе этих
страхов, которые частично трудно понять? Действительно ли это что-то сиюминутное? К этому
я хотела бы позже еще раз вернуться.
75

Фундаментальный страх

Помимо описанного выше страха ожидания, существует иной страх, по отношению к
которому страх ожидания является лишь вторичной установкой; речь идет о фундаментальном
страхе.
«Фундаментальный страх возникает из-за потрясения устоявшихся основ, тех, которые
открывают для нас пространство и дают опору для того, чтобы мочь быть здесь ‹…›. Это потря-
сение, которое сталкивает нас с бездонностью Бытия, потрясение опоры: появляется угроза,
что опираться на то, что “есть“ (онтология) более невозможно, или, вероятно, будет невоз-
можно» (Längle A. – готовится к печати18).
Как же мы конкретно переживаем этот страх? Он «накатывает» в форме жуткого ощу-
щения, что почва уходит из-под ног, возникает чувство, что ты отдан на произвол судьбы, под-
вержен воздействию чего-то, с чем нельзя, немыслимо справиться. Человек при этом утрачи-
вает структуры, которые до сих пор задавали жизненные ориентиры, структуры, которым он
доверял.
Фундаментальный страх врывается в человеческое бытие, сопровождая появление какой-
либо физической угрозы – внешней (насилие, война и террор) или внутренней (тяжелая
болезнь, невозможность доверять собственному мышлению и памяти). Во всех этих ситуациях
человек обнаруживает, каким хрупким является его Бытие-в-мире.
Но и менее трагические события – предательство партнера, недостижимость жизненных
целей, потеря работы, материальные проблемы, смена места жительства, эмиграция, сниже-
ние с возрастом умственных способностей, влюбленность, сопровождающаяся непонятными
и сильными чувствами, и многое другое – могут стать причиной потери опоры в мире. Если
же защищенность или опыт опоры отстутствовал в детстве, перманентная фундаментальная
тревожность развивается в характеристику личности.
В человеческом бытии, таким образом, всегда есть постоянно открытая область между
доверием и вторжением в сферу надежного чего-то угрожающего. Мы знаем об этом благодаря
периодически появляющемуся фундаментальному страху. Именно это пограничное существо-
вание в условиях отсутствия гарантий является базовым условием нашей жизни. Ничего нельзя
стопроцентно гарантировать ни во внешнем мире, ни в том, что относится к миру внутрен-
нему – к нам самим. Мы можем положиться на ритм времен года, на то, что вслед за зимой
снова придет весна и все расцветет, но заморозки могут случиться даже весной, засуха может
уничтожить урожай, а наводнение смоет все на своем пути. Мы рассчитываем на экономиче-
скую стабильность, наблюдая за ростом курса акций, но неожиданно случается дефолт, и мы
все теряем. Мы доверяемся друг другу и страдаем, потому что узнаем, что и у этой надежности
есть границы. Мы живем и доверяем нашей витальной силе, нашему телесному здоровью – и
все же знаем, что в один прекрасный день должны умереть.
В жизни всегда что-то остается открытым, в ней нет и не может быть какой-то окон-
чательной уверенности. Это фундаментальное условие нашего Бытия. Поэтому с точки зре-
ния экзистенциального анализа фундаментальный страх является неотъемлемой частью Бытия
человеком. Мы по определению находимся в напряженном поле между Бытием и Небытием,
между Жизнью и «Ничем». «При наличии особых нагрузок можно разбередить этот фунда-
ментальный страх, и он начнет препятствовать жизни, вызывать ужас, панику, хаос в мыслях,
действиях и чувствах. Он также может уплотниться до конкретного страха «перед чем-то»,
подобно «пробоине в мире», через отверстие которой фундаментальный страх в виде фобии
ворвется в Бытие» (A. Längle, там же).
18
Книга А. Лэнгле «Lehrbuch zum klinischen Teil der Existenzanalyse» готовится к изданию на немецком языке в Австрии.
76
Конечность и непредсказуемость нашего Бытия вновь и вновь ставят перед нами вопросы:
что нам с этим делать? Какое значение мы придаем этому опыту в нашей жизни? Фундамен-
тальный страх по сути указывает на экзистенциальный вопрос: «Как мы сами обходимся с тем,
что у нас есть, что мы можем сделать из эт о го?»
Страх – это страх НЕБЫТИЯ, и он требует ответа, требует, чтобы ему было противо-
поставлено БЫТИЕ. Страх направляет наш взгляд туда, где в нашей жизни пусто, где отсут-
ствуют фундаментальные условия для настоящего, наполненного смыслом БЫТИЯ, исполнен-
ной экзистенции, где отсутствует дающий опору фундаментальный опыт.
Здесь я хотела бы перейти ко второй части статьи – к пониманию смысла страха и к
экзистенциально-аналитическому взгляду на обхождение со страхом.
77

Конкретное послание страха

Мы постоянно сталкиваемся с чем-то новым и незнакомым, не все нам нравится, но и
плохое, и хорошее мы, благодаря персональной установке, встречаем с доверием. Доверие к
новому в принципе возможно, оно основано на нашем опыте, на ощущении, что в конечном
итоге нас что-то держит и будет удерживать в этом мире и не даст нам выпасть из него.
Доверие – это установка. С ее помощью человек может рискнуть преодолеть факт «нега-
рантированности» своего существования. Человеческое доверие зависит не только от способ-
ности оценить риски, но и от наполовину духовного, наполовину витального чувства – муже-
ства19. Между тем, что можно контролировать, и оправданным риском лежит пропасть страха
и неуверенности. Человек раз за разом наводит между этими берегами мостики доверия.
В патологической же форме, напротив, ширится чувство, что «в любой момент может
случиться что угодно», и это ведет к искажению действительности. Уже само восприятие веро-
ятности возможностей искажается, в субъективном сознании возможность приобретает значи-
мость и весомость действительности: человек переживает что-то не так, будто это могло бы
произойти, а так, словно это точно произойдет.
19
В немецком языке слово мужество (mut) – аналог русских слов «кураж, смелость, храбрость». Природа мужества –
наполовину духовная, наполовину физиологическая (оно зависит не только от значимости защищаемой ценности, но и от
самочувствия человека). – Примеч. науч. ред.
78

Страх перед полетами

Я хотела бы проанализировать различные формы проявления страха, а для этого иде-
ально подходит ситуация авиаперелета, в которой актуализируются латентные страхи.
В приведенном ниже случае проявился прорывающийся наружу фундаментальный страх.
Господин K. собирался отправиться в отпуск и, как делал это ежегодно,
купил тур, включающий авиаперелет. На этот раз путь лежал в Таиланд, и он
пребывал в радостном предвкушении. И тут за две недели до предстоящего
вылета над джунглями Таиланда происходит страшная авиакатастрофа
самолета авиакомпании Lauda-Air. Все пассажиры «Боинга» погибли. Это
глубоко поразило г-на К., и он, понятно, больше не испытывал радости перед
поездкой. Ему уже хотелось отказаться от нее. Но то, что в нем раскрылось
из-за катастрофы – не просто потрясение случившимся. Для него было
непостижимо, что такое вообще могло произойти. До сих пор он никогда не
задумывался о безопасности полета: в конце концов, самолеты – один из самых
надежных видов транспорта. «Но после такого – на что я могу полагаться? Ведь
это может произойти с кем угодно, в любой момент!» Он прямо-таки ощущал,
что невозможно лететь над джунглями и не разбиться: «Кто знает, какие там
правила безопасности во время таких дальних перелетов. В любой момент
может произойти что угодно! И вообще, в какой транспорт можно сесть без
риска?» Даже в своем автомобиле, который он так любил и который для него
был вторым домом, он не чувствовал себя больше так комфортно, как раньше.
Он ощущал себя незащищенным, намного более незащищенным, чем раньше.
Он с трудом засыпал, с меньшей уверенностью брался за новые дела. К тому же
ему предстояло решить, что делать с отпуском. Он чувствовал себя в тупике,
и такая патовая ситуация с ним случилась впервые.
Фундаментальный страх врывается как ощущение хрупкости жизни и потери опоры,
страх ожидания ощущается по-другому. Он характеризуется установкой сопротивления
страху. Это борьба с предчувствием страха, часто – возникающее чувство угрозы и потери
опоры, но также и попытка этого избежать. В фундаментальном страхе базовый опыт сотря-
сения и исчезновения основы бытия имеет характеристику полного и абсолютного, распро-
страняющегося тотально, а страх ожидания за счет конкретизации темы касается только
определенного аспекта и, следовательно, не тревожит все остальные сферы жизни. Такова
прагматичная сущность страха ожидания. Страх ожидания может «опредметиться», приняв,
например, форму страха перед полетами, за которым в действительности скрывается непрора-
ботанная жизненная проблема.
79

Страх в свете трех персональных
фундаментальных мотиваций

Что же может быть фоном, на котором развивается страх ожидания? Рассмотрим различ-
ные экзистенциальные темы в соответствии со структурной моделью фундаментальных моти-
ваций, предложенной А. Лэнгле.
Уровню первой мотивации соответствует фундаментальный страх. Первая мотивация –
это мотивация самого глубокого уровня. «Могу ли я вообще быть в условиях, в которых ока-
зался в том мире?» Для ответа на этот вопрос человек должен обратиться к данностям суще-
ствования, разглядеть их такими, каковы они есть. Страх на этом уровне переживается как
угроза Бытию. Фундаментальный страх может быть понят как переживание «Не могу быть
в мире». Из ноодинамики первой фундаментальной мотивации может быть понята и личност-
ная установка конфронтации со страхом, которая формируется при наличии у человека опыта
опоры и защищенности, а также достаточного количества пространств (от просто физического
до пространства возможностей). Человек находит опоры также во встрече с Другим, если он
надежен, в собственной личности и в собственной телесности.
Во второй фундаментальной мотивации речь идет о близости, об отношениях, о пере-
живании ценностей, в итоге – о глубочайшем чувстве фундаментальной ценности жизни.
Страх уровня второй фундаментальной мотивации – это страх потери дорогих и близких
сердцу отношений. Если значимые для человека отношения утрачиваются, он ощущает, что
падает в пустоту. То, что отношения заканчиваются или прекращаются, лишает уверенности,
но, как правило, человек чувствует и другое – открывающиеся возможности для новых отно-
шений. Потеря дорогих отношений чаще всего ведет к печали и вместе с тем подтачивает несу-
щие структуры жизни. Заложенный в угрозе потери потенциал страха связан с завышением
ценности конкретных отношений или с предположением, что именно эту потерю невозможно
будет вынести. Но если ценность отношений завышена, то происходит их застывание, из них
постепенно уходит жизнь. Круг страха ожидания запускается установкой «только бы не насту-
пило то, что угрожает самому важному, самому ценному; то, чего опасаешься».
Часто с пребыванием в этом круге связано чувство катастрофы: «Только не это, это было
бы самым ужасным!»
Госпожа М. рассказывает о том, как она переживала страх перед
полетами, когда была еще девочкой. Ее семья регулярно путешествовала на
самолете, и для нее, маленького ребенка, это всегда было замечательное время
отпуска. Однажды она где-то услышала, что самолеты могут разбиваться, и
это, конечно, вызвало у нее тревогу. А потом ее богатое воображение создало
представление о крушении, и тревога превратилась в сильный страх. Она,
сжавшись, сидела в кресле, и полеты стали для нее мучением. Как бы этот
страх ни был по-человечески понятен, он все-таки был необычно силен. Сила
чувства оставалась непонятной, пока не выяснилось, что волновало девочку в
этой ситуации.
Итак, мы спрашиваем: как все было, как ощущалось, что ее занимало? Ее
мучила воображаемая картина: она снова и снова видела, как самолет падает
на землю и разлетается на куски. В ее детском воображении защититься от
этого падения и прежде всего от сильного удара о землю ей помогало то,
что она забиралась на сиденье с поджатыми ногами. У нее было чувство, что
так она сможет выдержать. Но самым ужасным, о чем она даже не решалась
думать, было постоянно возникающее чувство, что она будет единственной
80
выжившей, но потеряет своих родителей. Вот так остаться одной, утратить

близость и защищенность – это действительно внушало ей страх, и это было
тем представлением, которое не отпускало ее в течение многих лет. Таким
образом, страх перед полетом стал клапаном для ее страха перед тем, что ее
могут бросить, страха перед одиночеством. Страха, который при прояснении
переживания стал ясным и теперь можно было понять, что он выражал.
А теперь о третьей фундаментальной мотивации, об уровне Бытия собой, разделения
Собственного и Другого. Раскрытие Собственного требует отграничения от Другого, требует
защиты. Эта та сфера жизни, которая особенно чувствительна к любому отрицанию Собствен-
ного, к слишком большому количеству планов и давлению извне. Для Собственного суще-
ствует угроза, когда человека не видят и не уважают, когда ему не оставляют пространства,
когда он чувствует стесненность. Угроза чувствуется также, когда человек ощущает, что у
него слишком много пространства, высоты, простора, в отсутствии привязанности к чему-то,
а также и в «головокружении от свободы», когда ничто и никто не препятствует и не бросает
вызова. Тогда у Собственного отсутствует почва, чтобы крепнуть. Угроза Собственному и есть
содержание страха, соответствующего уровню третьей фундаментальной мотивации.
Как в «слишком много», так и в «слишком мало» утрачивается конструктивная сцепка
возможностей, свободное пространство для становления, человек стоит либо перед стеной,
либо перед туманом. Такой опыт обычно ведет к клаустрофобии, к агорафобии, к страху
высоты или к социофобии.
Госпожа С., около 50 лет, очень хотела бы навестить свою дочь,
живущую за границей, единственным препятствием для этого является
авиаперелет. Почему она до сих пор избегает полета? Для нее непереносимо
чувство стесненности, чувство, что ты заперта в тесном пространстве. Более
просторное кресло в первом классе ничего бы не изменило. Она чувствует
себя отданной на произвол судьбы, потому что не может покинуть самолет в
любой момент полета, если у нее возникнет в этом потребность. В подобных
ситуациях даже на земле у нее учащается пульс, становится тяжело дышать
и возникает страх, что она упадет в обморок. Этого она в любом случае
хотела бы избежать, потому для нее было бы невыносимо показаться перед
другими людьми в таком жалком виде. Чтобы другие на нее глазели, – это
было бы ужасно. Даже если бы кто-то любезно о ней позаботился, это не
стало бы утешением, не принесло бы облегчения. В страдании, в слабости
ее может защитить только ощущение безопасности в собственных четырех
стенах. Любое пребывание на публике было бы постыдным.
81

Ценность страха

В экзистенциальном анализе тот факт, что мы переживаем страх, рассматривается как
нечто ценное.
«Смысл страха – это активизация, сигнал тревоги, защита жизни от опасности, ведущие
к мобилизации сил. Страх всегда оповещает, где существует угроза того, что дающее опору
может ослабнуть и тем самым может исчезнуть «контакт с Бытием», включенность в Бытие,
в то, что образует почву для динамики живого. Страх сигнализирует об утрате этой основы
Бытия, он подчеркивает относительность обманчивой безопасности. Страх показывает, где мы
слишком доверчивы, и ставит под сомнение, что обладание чем-то может быть экзистенциаль-
ной опорой.
Таким образом, можно рассматривать страх как королевский путь назад, к основе Бытия.
• В самом переживании страха собственное тело как опора становится ощутимым в бие-
нии сердца и в напряжении мышц.
• Страх отбрасывает человека к себе самому, он делает его одиноким, изолирует. В страхе
человек ощущает, что речь идет о нем, о его жизни. В этом отношении страх помогает серьезно
взяться за свою жизнь. Этот опыт очень значим для индивидуализации.
• Страх показывает ограниченность и учит «отпускать» то, что приходит из мира. Страх
требует расслабленности для того, чтобы быть в состоянии принять человеческую ограничен-
ность.
• Страх показывает хрупкость всего имеющегося и прокладывает путь к последней опоре,
к основе всего сущего» (см. A. Längle, в печати).
82


Achtung, Kokosnuss! Wovor wir uns (nicht) fürchten sollten // NZZ Folio, Januar 2003, 17.
Frankl V. Ärztliche Seelsorge. Frankfurt am Main: Fischer, 1987.
Längle A. Der Mensch auf der Suche nach Halt. Existenzanalyse der Страх // Existenzanalyse.
1996. Bd. 13. № 2. S. 4–12.
Längle A. Verständnis und Therapie der Psychodynamik in der Existenzanalyse //
Existenzanalyse. 1998 a. Bd. 15. № 1. S. 16–27.
Längle A. Ursachen und Ausbildungsformen von Aggression im Lichte der Existenzanalyse //
Existenzanalyse. 1998 b. Bd. 15. № 2. S. 4–12.
Längle A. Lehrbuch zum klinischen Teil der Existenzanalyse. – in Vorbereitung.
Morschitzky H. Angststörungen. Wien: Springer, 2°, 2002.
83

«Радуются только дураки…». Лило Тутч

В статье описываются картина, типичные феномены и формы проявления нарцисси-
ческой динамики, а также психопатогенез при нарциссизме на примерах из терапевтической
практики. Представлены также основные приемы терапевтической работы с нарциссами.
84

Первое знакомство

Господин A. пришел на психотерапию с жалобами на свою истеричную

подругу. Он, по его словам, хочет на ней жениться, а она, похоже, не разделяет
его энтузиазма: уходит от ответа, откладывает решение – «виляет», не хочет,
чтобы он общался с ее детьми от первого брака, вообще «не впускает его в
свою жизнь». Все это, как он считает, связано с ее истерической натурой. Он
готов предоставить ей все, что она пожелает, но она этого не ценит. Господин
А. – хирург, однако в настоящее время у него есть проблемы на работе: он
рассчитывал на место главного врача, но назначен не был. Это привело его
в подавленное состояние. «Конечно, все – завистники и интриганы, не имеет
смысла даже злиться по этому поводу», – говорит он. Несмотря на решение не
злиться, он все-таки испытывает настоящее чувство ненависти «ко всем этим
идиотам».
Между делом он просит меня разговаривать с ним, находясь с левой
стороны, на правое ухо он почти не слышит, и мой голос для него слишком
тих. Кроме того, он упоминает, что плохо видит левым глазом, почти слеп. Я
начинаю предполагать, что в этих дефектах и заключается истинная причина
его визита, поэтому осторожно и деликатно спрашиваю, большое ли значение
они имеют для его работы хирурга. Но в ответ слышу краткий ответ: «Никакого
значения, ерунда». Зато он подробно рассказывает о своей красивой вилле,
которую купил специально для будущей семьи; о своей работе: «Коллеги
ничего не умеют!»; о своей матери: «Я для нее – самое святое, это понятно,
ведь у нее в жизни больше никого нет!» Я спрашиваю: «Ей, наверное,
одиноко?» – «Нет, у нее все хорошо!» – отвечает господин А.
К сожалению, с ним случилась незадача – он ударил свою подругу,
«дал волю рукам» – ну да, это его, конечно, испугало, но она вела себя как
настоящая истеричка. Само собой, это не должно повториться! «Через пару
часов она успокоится и все уладится? Как вы думаете?». «По-хорошему, это
она должна была бы пойти на терапию, но это не проблема, я возьму на себя
труд сделать так, чтобы она пришла!» «Если вам срочно потребуется время
для кого-то другого, можете мне спокойно отказать», – легко бросает он на
прощание.
Уже в этом небольшом эпизоде отчетливо видно самое существенное в связи с нарцисси-
ческим расстройством: пациент не видит собственные проблемы, он связывает их с другими,
с их ошибками, их несостоятельностью. Собственная компетентность и значимость, наоборот,
постоянно подчеркиваются, даже в первом разговоре с психотерапевтом, что вообще-то явля-
ется неподобающим в начале формирования любых отношений.

***

Господин Б. пришел с другим запросом. Его послала к психотерапевту
его секретарша, она полагает, что он должен что-то сделать. Мой вопрос по
поводу того, в связи с чем он должен что-то делать, остается без ответа.
Так же как и вопрос, считает ли он сам, что надо что-то делать? «Я просто
хочу посмотреть, что может психотерапия». С большим трудом и почти
с облегчением я обнаруживаю у моего пациента хоть какие-то проблемы:
85
умеренный страх перед полетами, хотя «это, вероятно, связано со слабостью

моего вестибулярного аппарата, и не это тема нашей терапии», боязнь пауков –
довольно выраженная – «но, слава Богу, мы живем не в лесу». В конце концов
он все же сообщает мне, что ему вообще плохо – всегда. «Но что хорошего
в этом мире и в этой жизни?» Да, он чувствует себя, скорее, депрессивно.
Собственно, он не хотел бы меняться, он хотел бы только, чтобы его оставили
в покое. Он просто хотел бы сидеть, чтобы ему никто при этом не мешал.
Где сидеть? Где-нибудь в холле шикарной гостиницы, в окружении большого
числа незнакомых людей, или, может быть, куда-то плыть на палубе океанского
лайнера. К сожалению, ему не удалось стать настолько богатым, чтобы он мог
себе это позволять часто.
Каков его вопрос ко мне? Ничего определенного, может быть,
попытаться изменить его депрессивное настроение, хотя он не думает, что в
этом следует что-то менять – он таким был всегда. Пожалуй, имело бы смысл
просто иметь кого-то, кто будет им заниматься, интересоваться, ничего от него
не требуя, это ему очень нравится. Я отвечаю, что он, конечно, может, как
хочет, использовать то, что получает в наших беседах. Я говорю, что понимаю
его задачу таким образом, что мы сначала отправимся на поиски возможных
вопросов и тем. «Да, хорошо, час в неделю по вторникам, тогда еще останется
время на газету и завтрак в кафе». Нравятся ли ему завтраки в кафе? «Нет, это
скучно». Зачем он тогда туда ходит? «Это, может быть, немного менее скучно,
чем многое другое». Лишь в конце он признается, почему он на самом деле
пришел – несмотря на все более жесткие попытки контроля над собой и усилия
дистанцироваться от происходящего, у него в последнее время в связи с любой
мелочью возникают приступы ярости, которые ему ужасно неприятны: «Этого
не должно со мной происходить!» Самым важным для господина Б. было
сохранять абсолютный контроль и суверенитет – лучше никаких отношений не
заводить, чем потерять суверенитет и переживать в связи с этим дискомфорт.
Господин Б. не хочет ничего особенного от меня, только «занимайтесь мной,
спрашивайте!» И при этом не подпускает меня к тому, что сам уже знает как
проблему.
На примере господина Б. обнаруживаются другие типично нарциссические феномены:
загадочная значительность – нарциссическая недосягаемость и диффузность в переживании
себя и мира. Есть ли у нарцисса проблемы, сильно зависит от его настроения. И он никогда
не говорит о них прямо.
86

Явные и скрытые нарциссы

На примере этих случаев мы видим две различные формы нарциссизма.
Господин А. – явный нарцисс. Он относится к яркому, скорее эксгибиционистскому типу,
который сам себя изображает в своем великолепии и активно требует признания. Всего, что
омрачает его величие, он касается лишь между делом – кажется, что он вообще не осознает
это как проблему.
Господин Б., напротив, относится к скрытому, аутистичному типу. Он загадочен и недо-
сягаем, его величие не требует слов – или пока еще не имеет слов. Его жизнь на «полюсе совер-
шенства» может сохраняться только на дистанции и при отсутствии контакта. При малейшем
нарушении спокойствия возникают сомнения в себе и чувство неполноценности. Скрытый
нарцисс находит стабильность только в симбиотической бесконтактности . Тогда его совер-
шенство расцветает в фантазии или живет в грандиозных усилиях по культивированию своей
непохожести, особенности: «Чрезвычайно странный малый», «Ни разу не был здесь», «К вам
много таких дураков, как я, ходят на терапию?»
У г-на А. мы также находим доли пограничного личностного расстройства и истериче-
ские доли, в то время как у г-на Б. имеются шизоидные доли. Основные особенности нарцисса,
такие как отсутствие отношений, недостаточная открытость и отсутствие чуткости,
находят свое выражение в антисоциальных тенденциях и обнаруживаются в обеих формах про-
явления нарциссизма.
87

При ближайшем знакомстве…

В беседе с обоими моими пациентами бросается в глаза, что мир видится и пережива-
ется ими только в соотнесении с самими собой. Они рассказывают исключительно о собствен-
ных успехах и вкладах в дело, а роль других людей остается неопределенной или же с их слов
кажется незначимой. Несмотря на великолепие нарциссов и желание произвести впечатление,
у собеседника легко возникают скука и чувство пустоты, поскольку разговор все время враща-
ется вокруг одного и того же – успех и аплодисменты, великолепие и превосходство. Даже нар-
циссы с высоким уровнем интеллекта проявляют удивительную банальность. Как правило, в
разговоре не возникает диалога; нарцисс просто сообщает обо всем, а беседа часто заканчива-
ется лишь замечанием, что «мило поговорили». Детский шарм нарцисса только временно ком-
пенсирует полное отсутствие юмора, ведь юмор – это противоположное превосходству каче-
ство, так же как и способность к самоиронии, они не являются сильной стороной нарцисса.
Обесценивание мизантропа («радуются только дураки»), так же как и кажущееся великолеп-
ное расположение духа выражают только настроение и не могут изгнать вездесущую пустоту.
88

«Что касается других…»

Нарциссу свойственен недостаток тактичности в отношениях с людьми, в связи с чем
часто возникают неприятные или двусмысленные ситуации. Например, г-н Ф. на очередном
сеансе психотерапии беззастенчиво разглядывает, как я одета, и с искренней заинтересован-
ностью констатирует, что я ношу носочки в цвет джинсов, совершенно не ощущая, что он
при этом нарушает границы, что его замечание абсолютно неуместно. На мой вопрос, почему
это его занимает, он говорит – опять же не слишком тактично: «Ну, моя жена считает, что
носочки – это ужасно….М-м-м… Я скажу ей, что она не права». Эта характерная постоянная
бестактность сочетается с попытками вознести терапевта на пьедестал, при этом у нарцисса не
обнаруживается собственной позиции в отношении всего этого. Такой стиль отношений вызы-
вает во мне знакомый по общению с нарциссами коктейль чувств, состоящий из раздражения,
вызванного его бестактностью, и «гордости» в связи с большим значением, которое мне при-
дается.
Этот модус отношений часто можно отследить даже по видимому поведению: беспар-
донно занять место, обидеть, задеть так, словно бы вас здесь вовсе нет, и тут же отвесить
галантный комплемент. Другой человек используется нарциссом преимущественно в качестве
«пищи» (Kernberg, 1988). Нарцисс усердно, даже жадно, «съедает» всех окружающих – и тех,
кто восхищается им, и тех, конечно, кто его критикует. Для нарцисса характерна идеализация
другого. Она нужна для того, чтобы другой имел право на участие в великолепии нарцисса и
чтобы сообщить ему, что он – в круге избранных. Однако после первых опытов наслаждения
такими возвышающими отношениями этот другой очень быстро начинает испытывать чув-
ство, что его используют как объект для личных целей. Отсутствие отношений, зависимость
от признания и внутренняя пустота делают также понятной склонность нарцисса к промис-
куитету. Собственная пустота требует разнообразия, многочисленности связей и высокого
уровня пороговых раздражителей.
89

Жить настоящим моментом

Хотя нарциссическая жажда отношений очень велика, хотя потребность во внимании,
успехе и аплодисментах неиссякаема, эффект от достигнутого сразу же пропадает – все полу-
ченное быстро тускнеет ибо падает в пустоту. Опыт почти не оставляет следов – нарцисс
не имеет памяти на хорошее, он проживает жизнь в постоянном настоящем. «Величие само-
сти остается в одиночестве, в странном мире без времени с самоповторяющимися циклами
желаний, временной идеализации, алчного присвоения и моментального исчезновения накоп-
ленного из-за разрушения, разочарования и обесценивания» ( Kernberg, 1988). Время, кото-
рое проходит, и собственное старение «без подготовки к связанным со временем измене-
ниям» (там же), ошеломляющим образом потрясают нарцисса. Так, нарцисс живет под гнетом
реальности, к которой он не готов, и внутренней пустоты. Его устраивает лишь «кровожадно»
добытое в ситуации признание совершенства, а отнюдь не реальность, но и добытое призна-
ние не остается в прошлом, в личной истории. Я рискну предположить, что именно это отсут-
ствие у нарцисса прошлого проявляется в его повышенной забывчивости и часто в пожилом
возрасте – в быстро прогрессирующем слабоумии.
90

Псевдомоложавость

Отсутствие истории и внутренняя пустота часто находят свое отражение в стойкой моло-
жавости нарциссических пациентов, как если бы время оставило их нетронутыми. В соответ-
ствии с этим ими часто не воспринимается разница в возрасте, и человек не замечает соб-
ственного телесного старения. Господин Д., например, считает наглостью со стороны женщины,
которая «так выглядит!» подумать, что он ею может интересоваться. При этом господин Д.
сам вовсе не Адонис, на этом фоне его странное высказывание приобретает дополнительный
неприятный оттенок.
91

Псевдонезависимость

Соотнесенность лишь с собственной картиной величия часто выглядит как независи-
мость. Нарцисс живет с чувством, что ему по-настоящему никто не нужен, он скорее уверен,
что мир что-то потеряет, «если он не будет в нем блистать». Однако если какое-то время он
лишен «подпитки», то его одолевают скука и пустота. Они скрывают глубокий страх нарцисса
перед собственной незначительностью и боль прежних нарциссических обид. Так, например, г-
н А., когда его все-таки оставила партнерша, явно находился в плачевном состоянии. Когда же
в беседе речь зашла о его самочувствии, то его плаксивость превратилась в абсолютно холод-
ный фасад, и он сказал: «Ах, вы знаете, о ней я, честно говоря, не сожалею, но она была такой
красивой, мне все завидовали по этому поводу. Я знаю, я плохой человек, когда так говорю», –
добавляет он при этом не без гордости.
92

«Все плохое приходит извне»,
или «Всегда виноваты другие»

В целях поддержания в чистоте нарциссической картины себя нарцисс непременно винит
других как в неприятных чувствах, так и в том, что что-то не удалось. Если собственную несо-
стоятельность уже нельзя скрыть, то ярость обращается в нарциссическое саморазрушение
(уничтожающие обвинения и самообесценивание, опрокидывание в «грандиозную неспособ-
ность»…).
93

Нет достижений без аплодисментов

Сфера достижений полностью подчинена нарциссическому распорядку: интерес к вещи
второстепенен. Важно то, как будет принято достижение. Поэтому нарцисс продуктивен только
тогда, когда окружающие сопровождают это аплодисментами. Иначе начинают доминировать
препятствия, мотивация исчезает, нет ни радости, ни желания. Нередко мы находим у нар-
циссов переоценку собственных способностей и компетентности. Сообщается о великолепных
достижениях, которые отчасти мало реалистичны, само собой разумеющееся преувеличенно
подчеркивается и т. п.
94

Мораль без этики

У нарцисса бросается в глаза расхождение между идеализацией возвышенной системы
ценностей и ярко выраженной антисоциальной тенденцией в поведении. У нарцисса своя соб-
ственная мораль – полная идеалов и принципов, и все же без внутренней этики. Держась за
примитивные идеалы, он создает свой кодекс чести, который на деле превращается в жалкую
ложную мораль.
95

Ненависть и зависть

Нарциссическая обида быстро обращается в ненависть. Обида внутренне переживается
очень остро – как уничтожение самости – и скоро порождает уничтожающий удар вовне. Тот,
кто является иным или лучшим, чем он, быстро становится злейшим врагом. Чувство зависти
по отношению ко всем, кто получает больше признания, внимания или кто более успешен,
говорит о величайшей незащищенности чувства самоценности: если нарцисс не самый луч-
ший, то в своем переживании он сразу же – самый худший.
96

Никчемная грандиозность

Переживание мира остается недифференцированным, несмотря на избирательную соот-
несенность, поэтому влечет утрату мира ценностей и интереса к чему-либо иному, кроме как
к собственному блеску. В отношении мира нарцисс может находиться только в корсете общих
рассуждений и абстракций. Это проявляется в обобщениях и употреблении таких понятий, как
«все», «никогда», «ничто», в использовании безличных конструкций и в переживании внут-
ренней пустоты и ничтожности.
97

За блестящим фасадом – дефициты и страхи

Явный или скрытый, с навязчивым или отстраненным стилем на переднем плане, нарцисс
чаще всего производит впечатление человека, нуждающегося во внешней оценке и зависящего
от того, как другие на него реагируют. Так, г-н А. почти после каждой моей фразы ждет какого-
либо знака моего признания. Его по-настоящему не интересуют расширяющие, дополняющие
или дифференцирующие замечания с моей стороны, он их не замечает или обесценивает. Ему
нужно лишь подтверждение его значимости, чтобы он мог чувствовать себя комфортно. Он
не может прямо сформулировать свои потребности или желания. Так, например, он звонит
мне в промежутке между нашими назначенными встречами и говорит, что он сегодня раньше
освободился после операции, нет ли у меня времени и желания для часика терапии? Его тон ни
в коем случае не просительный, скорее в нем удивительным образом присутствует нечто само
собой разумеющееся, но если прислушаться внимательнее, то становится понятным, что он
старается скрыть свою потребность в помощи и страх, что его желание будет отклонено. «Нет,
не получится? Ну ничего, нет ничего такого срочного, просто было бы по пути. Может быть,
лишь короткий вопрос, если уж мы с вами говорим… моя подруга меня вчера, так сказать,
уволила…».
По-другому у г-на Б. – его дефициты еще более скрыты.
Он приходит, как это чаще всего бывает, с опозданием, я использую время для того,
чтобы вынуть почту, и поэтому после его звонка не сразу открываю дверь. Я вижу его через
стекло входной двери, ведущей в дом. Он не видит, что я иду ему открывать. Страх, даже
паника появляются на его лице. Он выглядит так, как будто сейчас рассыплется и исчезнет, и
все лихорадочнее жмет раз за разом на кнопку звонка. Я открываю дверь, он пугается, берет
себя в руки и говорит в привычной отстраненной манере, глядя на почту: «Очень много почты
для частной практики – важная женщина!» Для него это очевидное удовлетворение и радость –
иметь «такого важного» терапевта, и он полностью восстановлен. Дефициты, страхи и предпо-
лагаемые слабости спрятаны не только от других, но также и от самого человека, и он в них
не признается.
98

Сохранение «нарциссического равновесия»

Нарцисс характерными способами пытается сохранить внутреннее равновесие, безгра-
ничное, абсолютное, «океаническое», дающее чувство комфорта. Для этого он:
• Создает и поддерживает стиль жизни, недосягаемый для других.
• Требует постоянного подтверждения-признания со стороны других.
• Стремится к переживанию абсолютной гармонии (поскольку нарцисс зависим от этого
состояния).
В случае если что-то угрожает равновесию, включается «сигнальная система нарцис-
сизма». К ней относятся:
• Проявления ипохондрии (преувеличенное внимание к телесным расстройствам само-
чувствия).
• Чувствительность к критике.
• Взаимодействия, избирательно направленные на получение признания.
• Ненависть ко всему, что мешает переживанию собственной значимости, угрожает
самоценности и гармонии.
• Депрессия, которая все, что болит, укутывает в нечувствительность.
Хрупкость этих усилий очевидна. Каркас легко рушится и прорывается. Внутренняя бес-
чувственность и пустота, пронизанная терзающими сомнениями в отношении себя, всегда,
когда он сам ставится под сомнение, ведут к новому, лихорадочному и возбужденному поиску
равновесия и удовлетворения. Таким образом, в жизни образуется пробел. Я долгое время
остается слабым, поэтому у человека так и не появляется доступа к собственной личности, к
Person.
Нарцисс не может занять позицию и почувствовать ценность того, что его окружает,
поэтому не достигает экзистенции. У него нет «Ты», есть только «объект», и нет персонального
развития.
Как это возникает?
99

Размышления о психопатогенезе

Возникновение нарциссической самости с ее полюсом величия, которому всегда угро-
жает полюс ничтожности, связано не только с врожденной предрасположенностью, о которой
тоже не следует забывать, но также с тремя типичными базовыми обстоятельствами развития.
Их цель – в насильственном уничтожении (или «более нежном удушении») не соответствую-
щих совершенству долей самости. Изгнанные доли самости диссоциируются и, будучи «разбу-
женными» критикой извне, начинают угрожать самоценности.
Трагическая триада базовых условий, приводящих к формированию нарциссической
личности:
1. Некритичное чрезмерное восхваление ребенка и отрицание всех его слабостей.
2. Балующее оберегание от приносящего страдание мира в результате симбиоза с чаще
всего депрессивной, несчастливой матерью (синдром Парцифала), которая использует своего
ребенка, чтобы выстроить для себя лучший мир и поэтому не воспринимает проблемы и кон-
фликты ребенка или же не дает им возникнуть.
3. При неудачах – пренебрежительные, уничтожающе обесценивающие, насмешливые
суждения в адрес ребенка, часто в соединении со сравнениями, в которых какой-то другой
ребенок идеализируется и выставляется в качестве примера, что приводит к возникновению
неуверенности.
Насмешка, восхваление и балование ребенка приводят к формированию хрупкого чув-
ства самоценности и картины себя, смещенной в сторону величия.
Допускается только безупречное развитие самости, изъяны, «обычное» и страдание изы-
маются. Так возникает ригидная ложная идентичность, которая чувствительна к малейшему
появлению неуверенности. С возрастом, когда витальность утрачивается и социальные воз-
можности редуцируются, становится все тяжелее сохранять фасад и корсет. То, что было дис-
социировано, затрагивает самоценность, хотя и проявляется в форме критики других людей
(проекции) и ведет ко все более интенсивным и беспомощным компенсаторным усилиям, кото-
рые в старости часто заканчиваются глубокой депрессией, озлобленностью или социальным
одиночеством.
100

Основные линии терапии «Basso continuo»20

С учетом сформулированных в концепции четырех фундаментальных мотиваций
(Längle, 1992) экзистенциальных потребностей, в терапии мы должны давать человеку что-
то, что может удовлетворить его нужду в защите, пространстве и опоре (1-я фундаментальная
мотивация); в отношениях, времени, близости и эмпатии (2-я фундаментальная мотивация);
в уважении и признании ценности (3-я фундаментальная мотивация); в открытости для смысла
(4-я фундаментальная мотивация). Все это требуется в терапевтическом процессе в зависимо-
сти от состояния и необходимости, хотя имеет различную степень приоритетности и значимо-
сти в разных случаях. Они, так сказать, – основной аккомпанемент – тема Basso continuo тера-
пии нарциссизма.
В случае нарциссического личностного расстройства от терапевта требуется установка,
способствующая поддержанию и развитию самоценности пациента – принятие всерьез, призна-
ние ценности и уважительное внимание. Также нужно особое внимание в отношении вещей,
кажущихся пациенту незначительными. Важен негромкий, спокойный, как бы сопровождаю-
щий рассказ пациента тон голоса. В начале терапии следует придать комментариям небольшой
«нарциссический оттенок» – признание и акцентирование сильных сторон пациента, просто
для того, чтобы тот вообще мог согласиться на такого рода беседы с терапевтом. Поэтому ува-
жение должно быть глубоким и искренним, признание ценности должно содержать небольшую
дозу почитания, конфронтацию нужно растворить в больших дозах признания достоинств, а
посредственное превратить в имеющее определенную значимость. Эта установка в терапевти-
ческих отношениях является рамкой и предпосылкой для формирования отношений нарцисса
с терапевтом и с самим собой и, таким образом, – базисом для дозревания его личности.
20
Пер. с лат. буквально: «непрерывный бас». В терапии – общий фон, постоянно присутствующая установка терапевта –
Примеч. переводчика.
101

Никого нет. Кому стучать?

Для того чтобы начать двигаться в сторону изменения, в первой фазе терапия должна,
ориентируясь на ресурсы, способствовать росту и расширению чувства «я могу», не затраги-
вая защитные структуры личности (Kohut, 1976) и не работая против них.
Первая фаза терапии с нарциссическим пациентом состоит, по моему мнению, из трех
основных фундаментальных движений:
1. Искать Person сквозь нарциссическую оборону и таким образом сделать возможным
установление отношений.
2. Принимать и выдерживать защитные структуры, чтобы разгрузить пациента.
3. Укрепить компенсирующие структуры (расширить возможности для проявления спо-
собностей и поддерживать их развитие).
1. Искать Person
Фаза поиска – это вызов, так как нарцисс ищет вокруг только объектные подтверждения
своей Самости, «ищет эхо». Часто вообще тяжело начать разговор, затронуть какую-то тему.
Из-за внутренней пустоты ускользают содержания, которые можно было бы ухватить.
Сеансы на первом году терапии с г-ном Б. проходили все время одинаково: г-н Б. при-
ходит либо впритык, либо опаздывает, идет мне навстречу, издалека протягивая для привет-
ствия руку, глаза его полузакрыты, идет, словно во сне, к дивану, уютно на нем устраивается,
закрывает глаза – и все.
Я пытаюсь различными способами установить с ним контакт. Например, я спрашиваю,
есть ли что-то, о чем он хотел бы сегодня поговорить. Г-н Б.: «Ничего, ничего нет, да ничего…
ничего особенного…»
Я жду, – через некоторое время г-н Б. выпрямляется со словами: «Ну спросите меня о
чем-нибудь, вы же терапевт, должны мной заниматься как-то…»
Или же я обсуждаю то, что он сегодня «спит». Отвечает: «Это не связано с вами, я долго
работал».
Ожидать, что г-н Б. начнет сам искать тему, которая его трогает, или призывать его к
этому не стоит. Он действительно не находит чего-то, что могло бы именоваться проблемой.
Он ищет соответствующую обстоятельствам и настроению разгрузку, ему комфортно, если
есть кто-то, в чьем присутствии он себя хорошо чувствует, – и лишь когда установится эта
нарциссическая гармония , только тогда может, например, после «сканирования дня», всплыть
что-то проблемное.
Цель этой первой фазы терапии заключается в том, чтобы вообще «внести» пациента
в отношения с тем, что действительно имеется, и таким образом сделать небольшой шаг за
пределы нарциссическо-океанического чувства комфорта (Balint, 1981). Пока еще не следует
ожидать, что можно будет глубоко заняться рефлексией этого чувства, также пока еще вряд ли
можно прийти к серьезной и последовательной терапевтической работе.
Г-н Б., например, никогда не может вспомнить содержание предыдущих сеансов: ни
темы, ни опыта, ничего он пока еще не сохраняет у себя – все живет только в эхе присутствия
другого. Он часто спрашивает: «О чем мы говорили в прошлый раз? Я не помню. Скажите
мне, вы же знаете! Вы не записали?..»
T.: «Давайте вместе найдем привязку и выйдем на след. Помните ли вы хоть что-нибудь,
может быть, чувство, ситуацию, ключевое слово?..»
В этот начальный период времени г-н Б. если и занимается чем-то активно, так это моим
присутствием, чаще – моей внешностью. Например, он меня спрашивает, может быть, сегодня
он должен со мной проводить терапию, потому что я выгляжу бледной, обсуждает, подходит
102
ли мне эта помада, и тому подобное. Я терпеливо пытаюсь искать то, что приводит его к этим
темам, является ли это для него важным и насколько, и убеждаюсь вновь и вновь, что г-н Б.
совсем не осознает неуместности своих колких замечаний. У него, похоже, вовсе отсутствует
чувство в отношении того, что уместно. Но сейчас конфронтация с «неуместным» была бы
еще преждевременной, г-н Б. вернулся бы к своему защитному превосходству и отмел бы это
как «неважное» или, возможно, просто послушно бы перестал это делать, ничего не осознав.
2. Принимать и выдерживать защитные структуры

Г-н Б. приходит на терапию, находясь в жизненной ситуации, в которой его нарциссиче-
ское переживание себя в связи с профессиональными и личными «неудачами» обратилось в
сторону негативного полюса – в грандиозную катастрофу. Он говорит тихо и значительно, чув-
ствует себя «очень депрессивным, полностью неспособным взяться за что-то». «Все кончено,
у меня открылись глаза, я всю жизнь что-то изображал, больше нет надежды, мне остается
только покончить с собой», – говорит г-н Б.
Попытку посмотреть на то, что он может изменить в своей – с моей точки зрения, совсем
не такой уж драматической – ситуации, г-н Б. отвергает мягко, но определенно. Его дорогие
друзья уже с ним это подобным образом обсуждали, это очень мило, конечно, но это не охва-
тывает всю серьезность его проблемы (в чем он прав). И конечно, никто не может по-настоя-
щему его страдание оценить (в чем он не прав).
Слава Богу, у меня достаточно терпения. Я понимаю, что г-ну Б. сейчас нужна нарцис-
сическая защита от грандиозной катастрофы, иначе его просто захлестнут печаль и страх по
поводу его «прожитой» жизни, которая как раз в этот момент становится для него ощутимой.
Поэтому я подтверждаю, полностью оставаясь в нарциссическом модусе, что это действительно
очень трудная фаза в его жизни, и, конечно, здесь нелегко что-то изменить, и что выдерживать
это – огромное человеческое достижение.
Лишь благодаря такой нарциссической поддержке-подтверждению удается через какое-
то время заняться соответствующими темами и только значительно позже – угадываемой в
этой частной ситуации «трагически неперсональной» жизнью и прежде всего его грандиозным
уничтожающим обращением с собой.
3. Укрепить компенсирующие структуры

Г-н A. хочет наконец съехаться со своей подругой и опровергает ее возражения, относя
их на счет ее истеричной безответственности:
Г-н A.: Это же ненормально, это ей нужно идти на терапию. Я стараюсь пробить эту
стену…
T.: Чтобы не пытаться постоянно пробивать стену, может быть, попробовать внять ее
аргументам и страхам, выслушать вашу подругу и задать ей вопросы? Благодаря этому вы,
вероятно, сможете лучше узнать, как можно изменить вашу ситуацию.
Терапия на этой первой фазе проходит под девизом: «плыть под парусом нарциссиче-
ских ветров», то есть через принятие нарциссического величия и с помощью нарциссического
честолюбия расширить компетенции и научить поведению, в большей степени наполненному
отношениями, то есть сделать возможным новый опыт, который будет переживаться в отно-
шениях как приводящий к разрядке напряжения. При этом нельзя подвергать сомнению нар-
циссическую самость или это следует делать очень благожелательно, почти «en passent» (фр.:
«вскользь»). В противном случае будут превалировать страх перед ничтожностью и стыд (и
таким образом будет ослаблена структура Я), что усилит нарциссические защиты.
103

Дозревание

Этот новый опыт со временем ведет к укреплению личностной структуры (см. Längle,
2002). На базе этого опыта в будущем может идти речь о том, чтобы под защитой терапев-
тических отношений попробовать начать устанавливать отношения с незрелым, неопытным
«ребенком» в нарциссе, категорически избегая критики по поводу его неопытности в социаль-
ных отношениях. Следует подхватить слабые стороны и неопытность в их естественной объ-
ективности, как само собой разумеющиеся. Такие комментарии, как: «Каждый человек в такой
ситуации будет неприятно задет…», помогают в этом процессе и в определенной мере дают
гарантию нарциссической защиты.
Если в первой фазе для нового опыта двигателем является нарциссическое честолюбие,
то теперь это больше «любопытство ребенка».
104

«Сумерки богов», или От собственного
великолепия к самокритике

Приобретенные отношения с собой и с другими на следующих этапах терапии позво-
ляют нарциссу направить взгляд не только на расширяющиеся возможности Бытия-собой, но
также на пустоту и одиночество, которые сопровождают нарциссическое переживание себя.
Теперь на первый план могут ясно выступить упущенное и недостигнутое. Великолепный
фасад изрядно «полинял» и больше не гарантирует неуязвимости. Это ведет к критической
фазе в терапии. Новое еще не закрепилось, и тут возникает шок в отношении упущенного, того,
чего он лишился по собственной вине, часто того, что он задолжал. Это усиливает депрессию
и может даже привести к суицидальным мыслям. Есть опасность и в том, что в этот момент
терапии пациенты с еще «подростковой» самостью могут вновь убежать в защищающую вели-
чественную самость. Но есть и шанс – он заключается в том, чтобы Принять и Выдержать
собственную «ничтожность» и депрессию, и, пройдя через страдание, найти путь к печали и
расставанию с грандиозной нарциссической самостью.
Г-н Б.: То, что я себя больше узнаю, не доставляет мне особого удовольствия. Роли неза-
висимого и странного малого я лишился. Я больше не особенный тип, а… незначительный
человек, отвратительная посредственность… Я утратил представление о себе. Теперь у меня
ничего не осталось.
T.:…От этого малого…
Г-н Б.: Теперь остаюсь только я – а себя я не люблю.
Сможет ли пациент воспользоваться этим шансом, возникающим в переломный момент
терапии, зависит от того, насколько ему удастся «перейти на другую сторону отношений с
самим собой»: от обесценивания или возвышения – к сочувствующему обращению, от гран-
диозной самовлюбленности – к хорошему дружескому отношению к себе как Person.
105

Расставание с нарциссизмом

Лишь тогда, когда удастся развить сочувствие к себе самому, можно будет начать про-
щаться с собственным величием.
Г-н Б. подошел ближе к себе и теперь может чувствовать боль, когда он так беспощадно с
собой обращается. Привычный «рефлекс» находить спасение в величии, трансформируется в
тоску по нему. Приобретенные начала аутентичности из-за недолгой истории еще не окрепли,
для него они пока недостаточно значимы, чтобы быть реальным противовесом фантазиям
и пожеланиям. В этой фазе следует помочь пациенту критично взглянуть на грандиозную
самость в ее значении и важности для его переживания самоценности, а также сделать пере-
живаемой связанную с сохранением грандиозной самости несвободу.
В терапии г-на Б. нам помог Джеймс Бонд.
Г-н Б. как-то говорил о фильмах – он в этом хорошо разбирался. Между прочим, он
упомянул: «Мне нравятся фильмы про Джеймса Бонда – фантастика!»
T.: А что вам там нравится?
Г-н Б.: Он просто потрясающе великолепен.
T.: А что великолепно?
Г-н Б.: Он все может, все женщины лежат у его ног, он делает все с легкостью и всех
превосходит, у него абсолютный контроль за всем.
T.: Он – само совершенство…
Г-н Б.: Безумно, недостижимо, ни у кого нет шанса представлять для него угрозу и запо-
лучить его…
T.: Это может быть и скучно. Ведь индивидуальность – это когда имеются какие-нибудь
шероховатости…
Г-н Б.: Хм, интересное замечание. Но если быть честным до конца, я бы охотно был
таким, как Джеймс Бонд.
Т.: Что бы это вам дало?
Г-н Б.: Мне не нужно было бы всегда испытывать страх, могу ли я что-то или не могу.
Самое ужасное: я хочу, но я не могу, я теряю свой суверенитет…
T.: В каких случаях вам было бы нужно подкрепление Джеймса Бонда?
Теперь речь идет об установлении отношений с его (мнимыми) слабостями, пережива-
нием того, что он не совершенен, и со связанной с этим болью, а также о «критическом» осве-
щении «затрат», осознании того, какую цену имеет желание быть неуязвимым и великолепным.
Г-н Б. идет по этому пути и постепенно подходит к тому факту, что в его жизни отсут-
ствуют отношения, что он не чувствует такой абсолютной защищенности, которая соответство-
вала бы его идеалу. Но теперь он все больше может отойти от требований идеала, которому
он должен соответствовать.
При дальнейшем феноменологическом углублении в конечном итоге мы говорим о том,
что для него является важным в его желаниях и фантазиях. Речь заходит о теплых и надежных
отношениях, о признании, о близости и уважении, а также о том, где он это переживал и где
был лишен этого; о травмах, связанных с этими его нуждами.
В процессе терапии наступает время, когда становится возможным обратиться к причи-
нам того, что он настоящий так долго был скрыт от себя самого, время затронуть боль, под-
нимающуюся из глубины его жизненной истории. Печаль по поводу пережитых обид, своего
несуразного тела, отчужденного от мира стиля жизни его родителей, холодного родительского
дома, несчастливой матери, печаль по многим родственникам, погибшим в концлагере, и всему
тому, что раньше для него не было проблемой, – вот чем занимается г-н Б. Он пытается инте-
грировать связанный со страданием опыт.
106

Прогноз – реалистичный взгляд

Кернберг (1988) пишет, что нарциссические личности не видят необходимости в изме-
нении, пока из-за давления симптоматики или своего окружения не будут вынуждены обра-
титься к психотерапевту и заниматься этим. Так, в преклонном возрасте они стоят перед раз-
валинами своей жизни. В старости, когда сила их величия уменьшается и больше никто не
хочет слушать истории об их великолепии, когда они уже не так важны в профессиональном
плане, они просто остаются в своем фантазийном мире, жалуются на плохое и неблагодарное
окружение и не могут признаться себе в том, что они сами каким-то образом способствовали
появлению нынешних проблем или что-то делали неправильно.
В терапевтическом плане прогноз тем лучше, чем больше нарциссическая величествен-
ная самость будет подвергаться ударам и чем больше эмоций это вызовет. Плохой прогноз
там, где проекция и распределение вины не имеют брешей или доминируют. О. Кернберг ука-
зывает на то, что терапия нарциссических личностных расстройств действенна лишь там, где
существует уже некоторый опыт, связанный со страданием. Но страдания также не должно
быть слишком много, потому что тогда горечь снова накроет пациента и спрячет его от самого
себя. Кернберг считает, что возраст сорок – пятьдесят с небольшим лет – самое благоприят-
ное время для изменений, потому что нарциссических удовлетворений (через красоту, успех и
т. д.) становится теперь меньше, и это «подталкивает» нарцисса обратиться к самовосприятию
(см. Kernberg, 198 8).
107

В завершение

Что касается психотерапевтической практики, то если удается «расшевелить» аутентич-
ную Person, которая начинает развиваться рядом с нарциссической личностной структурой,
может ее критически воспринимать и тем самым ослаблять ее, – можно считать это большим
успехом. Но прежде чем это произойдет, в терапии нарциссических личностных расстройств
должно пройти несколько лет трудной и часто малоприятной работы.
108


Balint M. Die Urformen der Liebe und die Technik der Psychoanalyse. Frankfurt; Berlin;
Wien: Klett-Cotta, 1981.
Kernberg O. Innere Welt und äußere Realität Frankfurt; Berlin; Wien: Klett-Cotta, 1988.
Kohut H. Narzißmus. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1976.
Längle A. Was bewegt den Menschen? Die existentielle Motivation der Person. Vortrag 1992
in Zug // Existenzanalyse. 1999. Bd. 16. № 3. S. 18–29.
Längle A. Die grandiose Einsamkeit. Vortrag 2002 in Salzburg // Existenzanalyse. 2002. Bd.
19. № 2–3. S. 12–24.
109

Михаил. История инвалида. Елена Барышникова

Впервые мы встретились 3 года назад. Ко мне на консультацию пришел симпатичный
молодой человек по имени Михаил, 21 года. Трудно было бы не заметить, что он сильно хро-
мает и выглядит напряженным. Миша сказал, что он инвалид с детства, диагноз – детский
церебральный паралич. Миша был не просто привлекательным, но производил впечатление
разумного, спокойного, человека, однако в нем чувствовалось высокое напряжение и внутрен-
нее страдание. Важно было то, что он хотел измениться и пришел к психологу с намерением
сотрудничать.
С тех пор мы встречались регулярно раз в неделю или в две недели, за исключением отпус-
ков на протяжении почти трех лет.
Своей основной проблемой Миша считал стеснительность с детства. Он говорил: «Не

знаю, как обратиться и что сказать. Я стесняюсь. Боюсь вступить в разговор. Общаясь с незна-
комыми, испытываю большое напряжение. Начну говорить и теряюсь – не знаю, как они ко мне
отнесутся. Боюсь, посчитают неинтересным, занудным, ненормальным. Хочется быть простым
и естественным, а начну говорить – и боюсь выбрать не те слова. Чувствую себя как в крепо-
сти. Может быть, я сам поставил себя в эти рамки, а может быть, и жизнь так сложилась. Было
много неприятного, тяжелого, и я решил спрятаться, чтобы переждать, перетерпеть».
Он говорил о чувстве ожидания плохого, боязни: «Я надеюсь на хорошее, а знаю, что
будет плохо, будет неприятно».
История Миши такова.
Мишина мама выросла в деревне. Когда ей было 16 лет, отец умер, жили
очень трудно. Она окончила школу в деревне, затем приехала в Москву и
поступила в техникум, одновременно работала на заводе. Когда вышла замуж,
легче не стало – семья мужа отнеслась к ней враждебно. Они подозревали ее
в намерении получить часть их московской квартиры, ругань и пьянки были
регулярными.
Однажды отец Миши напился, подрался и был избит так, что попал в
больницу. Это случилось, когда мать была на седьмом месяце беременности.
Мать очень переживала, и начались преждевременные роды.
В роддоме не заметили, что ребенок родился с патологией, матери ничего
не сообщили. Через год, когда она обратилась к врачам, те сказали, что уже
поздно, надо было действовать раньше, теперь исправить ситуацию нельзя.
Поставили диагноз.
В детстве Миша много и подолгу болел. Ходить ему было очень трудно. В 7 лет он посту-
пил в районную среднюю школу. Родители провожали его до самой школы вплоть до 9-го
класса. После окончания школы он легко поступил в институт. Но ситуация в семье была слож-
ной: ребенок серьезно болен, а отец пил и часто скандалил. Семья жила замкнуто. Основная
нагрузка легла на маму. Миша говорит о том, что хорошо относится к маме, считает ее муже-
ственной женщиной, которая всегда боролась за здоровье больного ребенка, помогала своей
семье, заботилась еще и о своей больной сестре.
Но то, что мама считает его несамостоятельным, Мишу раздражает. Он жалуется, что
она относится к нему, как к маленькому ребенку, неспособному самостоятельно перейти улицу
или собраться в институт: «Своей постоянной заботой она ставит меня в неудобное положение
и унижает». Если он вымоет посуду или уберет квартиру, то она обязательно скажет, что сде-
лала бы это лучше: «Она все, а я – ничто. Она добрый человек, но всех критикует, никогда
110
ей не угодишь». Миша сильно на нее злится. По его словам, характер у нее непростой – она
импульсивна, любит распоряжаться и бывает «колючей».
Мишина тоска по простому человеческому разговору слышится в таких фразах: «Я хочу,
чтобы меня выслушали и поняли, а она только поучает и не доверяет. Она постоянно расска-
зывает одно и то же. Как ей было всю жизнь тяжело, как я болел, как отец пил и хулиганил. Все
время говорит: “Я сделала, я сказала…” Все – она, а я никто и ничто. Не интересуется моими
проблемами и тем, что я чувствую. Она сама признает, что она тяжелый человек, говорит: “Я
люблю поворчать”». По его мнению, она проявляет больше интереса к другим людям, чем к
собственному сыну. Таким образом, с мамой отношения очень непростые, он чувствует себя
стесненным, как будто нечем дышать от ее упреков и навязчивой заботы.
Миша сильно обижен и на отца. По его мнению, вполне возможно, что именно отец вино-
вен в его болезни и инвалидности, что это все – последствия его пьянства. Вместе с тем выяс-
няется, что отец всегда был добр к нему и заботлив, много занимался с ним, провожал его в
школу – ведь ходить самостоятельно ему было очень тяжело. Но поскольку отец был человеком
со слабым характером, он частенько говорил сыну: «Терпи и молчи». Сам он так и делал: в его
собственной семье отец и старший брат пили и дрались, а остальные (он, его мать и младший
брат) страдали от их поведения.
Миша говорил: «Я не понимаю, почему отец не сделал выводов. Ведь у него был свой
ужасный опыт. Разве он не видел, что жена и сын страдают от его пьянства? Он ведь сам столько
натерпелся от пьянок и скандалов».
Миша снова и снова говорит, что отец должен был бы бороться с пьянством. Он должен
был принести спокойствие в дом и стать примером для сына. А он этого не сделал. Теперь отец
умер, и надеяться на это больше нельзя.
Если бы Миша мог, то спросил бы его сейчас: «Зачем ты выпивал, ругался? Почему не
заботился о матери, не оказывал помощи, а только усугублял беды жены и сына?».
Тем не менее Миша испытывает чувство любви и благодарности к родителям. Он всегда
много болел, а они старались, уделяли ему внимание, веселили. Но при этом в семье отсут-
ствовало настоящее взаимопонимание, никто не с кем нормально не разговаривал. Родители
не могли найти общего языка. Отец пил. Мать ругалась. Да и с ним никто бесед о жизни не вел.
Миша говорит: «Когда тебя кто-то понимает, то тебе становится легче, есть возможность
высказаться. А так остается чувство: кормили, одевали, но не понимали и не сочувствовали».
В семье отца Миша чувствовал себя плохо, его критиковали и насмехались над ним.
Таковы его детские впечатления. Сейчас отношения лучше, но обида осталась.
В семье матери тоже было непросто. С одной стороны, его прогоняли и не разрешали
помогать, например, когда копали в огороде картошку. А с другой стороны, упрекали, что он
ничего не делает. Эти противоречия его дезориентировали. Он чувствовал себя отвергаемым,
одиноким. Родственники часто выговаривали Мише за недостойное поведение отца, так как
обращаться к самому отцу было бесполезно, он не слушал упреки.
Миша говорит: «Много обид. Неприятное долго помнится. Хочется сказать: сами гады,
я вам ничего плохого не сделал, а вы насмехались надо мной».
Миша привык быть обиженным на кого-то.
Ребята в школе часто дразнили его и прогоняли, так как он сильно хромал и не мог
играть с ними. Когда повзрослели, отношение ребят изменилось. Появились друзья, но их не
так много, как хотелось бы.
За время учебы в школе Миша регулярно лежал в больницах. Там он чувствовал себя как
в тюрьме, рассматривал время, проведенное в больнице, как «заточение в тюрьму». С боль-
ницами связаны тяжелые воспоминания и переживания. К физическим страданиям прибав-
лялись моральные. Он рассказывал, что сотрудники больницы ругались и злились. Все были
111
чужие – и персонал, и ребята в палате – ведь у больных детей непростые характеры и свои
проблемы.
Миша жаловался на приступы депрессии. Он рассказывал, что день или два лежит и
ничего не хочет делать. Потом встает. Эта привычная динамика истощает его. Он просит
помощи. Мне было жаль Мишу, он вновь и вновь переживал в своих полных жалоб расска-
зах чувство беспомощности и сопровождающие его злость, раздражение, негодование, ярость.
Тогда я стала потихоньку выводить его из состояния негодующей беспомощности. Для этого в
экзистенциально-аналитическом консультировании есть замечательный способ – метод нахож-
дения персональной позиции, или PP (РР – Personal Position). Когда человек может по отно-
шению к происходящему с ним занять позицию, он активизирует себя как личность, и это
выводит его из состояния пассивного жалобщика. Метод используется для работы со страхом
и депрессией, с неясными для человека ситуациями, и чаще всего – при повторяющихся чув-
ствах беспомощности и пассивности. Если человеку кажется, что он ничего не сумеет сделать,
его можно активизировать, заставив сконцентрироваться на своей ситуации, внимательно рас-
смотреть ее и проанализировать – анализ часто делает ситуацию совершенно иной, чем она
представлялась раньше.
Метод нахождения персональной позиции – это метод консультирования, который помо-
гает человеку стать способным к более личностному отношению к трудным ситуациям. Метод
подходит также для интервенции в кризисных ситуациях. Он способствует тому, чтобы чело-
век определился со своим личным отношением к происходящему, высказал личное суждение и
оценил ситуацию с точки зрения своей совести. Позиция придает человеку прочность, создает
опору и рамки для терапевтической проработки.
Этот метод восходит к учению Виктора Франкла о смысле. Он говорил, что, жалуясь на
ситуацию, человек может только еще больше завести себя в тупик. Вместо жалоб важно: 1)
увидеть, что имеется в данной ситуации, 2) понять, что в данных условиях происходит в тебе
самом, и 3) почувствовать, ради чего тебе стоит все это выносить и как именно к этому всему
относиться. Однако выполнить эти шаги непросто. То, что требуется сделать, – отделить себя
от ситуации, «вынуть» себя, чтобы взглянуть на нее с расстояния – на дистанции. Эту задачу
разотождествления с ситуацией и решает метод нахождения персональной позиции.
Первый этап этого метода (РР 1) – помочь человеку посмотреть на свою экзистенциаль-
ную (жизненную) ситуацию не как на нечто, представляющее для тебя угрозу, а шире – как
на данность. Здесь необходимо рассмотреть фактическую реальность, соотнестись с фактами.
Трезвость восприятия помогает отграничиться и защититься. Мы видим объективную ситуа-
цию, объективные факты – не больше и не меньше – и через эту жесткую реальность мира
обнаруживаем и себя, констатируем: здесь – мир, а здесь – я. Вместо чувства растворенности
и даже «отданности на растерзание» ситуации появляется здоровая конфронтация. Эта кон-
фронтация с реальностью имеет замечательное последствие: я есть и я – не то же самое, что все
мои проблемы и мои обстоятельства. Это и есть «позиция вовне» – мое понимание ситуации.
Тот факт, что я теперь могу смотреть на нее, больше не боюсь ее, означает: «Я могу в ней быть».
Второй этап метода (РР 2) – позиция внутрь – я провожу ревизию, отвечая на вопрос о
своих ресурсах и душевных силах: смогу ли я выдержать эту ситуацию, эти факты? Позиция
внутрь дает опору, так как человек соотносится со своими силами и способностями. Здесь речь
идет о том, чтобы выступить против своих ожиданий успеха и требований к другим – тем, кто
не соответствует моим желаниям. Могу ли я выдержать это? Речь идет о самовосприятии и
принятии себя таким, какой я есть. Понимание собственного несовершенства как-то прими-
ряет с несовершенствами других. И снимает с пьедестала оценивающего и недовольного.
Третий этап метода (РР 3) – позиция по отношению к ценности, к будущему. Надо обес-
печить прочную почву, на которой ты стоишь, и выяснить с какой ценностью ты соотносишься.
Найти ценное, позитивное и сделать его своим. Надо выяснить, что является ценным для чело-
112
века в этой ситуации, чтобы выстроить перспективу осмысленного обхождения с ситуацией.

На третьем шаге мы заняты нахождением собственной причины, основания, соотнесени-ем с
будущим и со смыслом ситуации. Этот поиск «ради чего» дает целостность и прочность чело-
веку в ситуации.
Если я хочу научиться выдерживать и преодолевать трудные ситуации, мне нужно
учиться этим трем шагам – учиться становиться на позицию.
В случае с Мишей речь шла, например, о его праведном гневе на сотрудников социальной
службы, которые никак не оформляли необходимые документы для бесплатного проездного
билета. Он вынужден был неоднократно приезжать к ним. И каждый раз документы были не
готовы. Миша много говорил о том, что служащие должны понимать, что ему не так легко
ездить, как здоровому человеку. Говорил о плохом отношении общества к инвалидам и их
проблемам, о равнодушии служащих и об их враждебности.
Мы много говорили о несправедливости судьбы в связи с болезнью. Но постепенно от
жалоб он научился переходить к анализу ситуации. В ходе процесса консультирования я посто-
янно спрашивала Мишу о его мнении по поводу той или иной ситуации. Замечательным след-
ствием оказалось то, что чем больше Миша учился высказывать свое мнение, тем легче ему
становилось общаться с мамой. Он в конце концов подробно расспросил ее о драматических
событиях его рождения. Теперь он был готов внимательно и трезво посмотреть на то, что тогда
случилось.
В результате этой работы Миша принял факты:
– Отец был пьян, подрался, сломал ногу, попал в милицию, и его выгнали с работы.
– В результате у матери начались преждевременные роды.
– Врачи в роддоме были некомпетентны или невнимательны к молодой роженице.
– Мама была неопытна, и некому было ей подсказать, что делать.
Миша говорит: «Плохо, что так получилось. Но такова моя история. Часть меня самого».
У него впервые появляется сочувствие к себе. И это чувство совсем не похоже на то, что сопро-
вождало ранее его жалобы. Миша впервые начал переживать процесс печали. Печаль с точки
зрения экзистенциального анализа – это не защитная реакция, а важнейший для человеческой
жизни вид духовной работы, позволяющий примирить человека с потерями. В близости, в теп-
лоте сочувствия себе он оплакивает утраченное, горюет и через это… выздоравливает.
Миша говорит: «Наверное, отец тоже чувствовал свою вину. Переживал, как мог, молча.
Грустно все это. Но ведь немного погрустить – это нормально?»
В другой раз: «Я отца любил и люблю. Да, в том, что со мной стало, есть его вина. У меня
осталось чувство несправедливости, но оно уже не такое большое».
Психолог: Ты справляешься с этим грузом?

Миша: Да, но иногда становится тяжело и грустно. Злость снова появляется.
Психолог: Что тебя злит?
Миша: Многие люди не понимают, какая это ценность – здоровье…
Со временем Мише кажется, что его груз стал легче, страдание осмысленнее. Изменилось
самочувствие, появилось больше уверенности, что люди не плохие и не хорошие, а такие, как
есть.
Раньше он относился к бедам, как к снежному кому, а теперь рассматривает свои труд-
ности дифференцированно, и они не так давят.
Миша говорит: «Когда я раньше думал о болезни, чувствовал одиночество, панику,
безысходность. Не знал, куда деться».
Психолог: А что произошло потом?
113
Миша: Потом я начал мыслить. Ведь, несмотря на болезнь, я учился. Я могу сам ездить
до института. Меня не надо сопровождать. Болезнь – это плохо, печально. Я ничего не могу с
этим поделать. Это есть, и это будет со мной навсегда, я не смогу от этого избавиться.
Психолог: И что тогда?
Миша: Я увидел, что с болезнью можно жить и что-то делать. Раньше, если кто-то говорил
о моей болезни, я злился, мне казалось, что меня хотят обидеть, задеть специально. Это было
тяжело. Я расстраивался. А сейчас меня это не так задевает.
Психолог: Почему?
Миша: Я и без них знаю, что я болен.
Психолог: И в чем же разница?
Миша: Раньше я доходил до осознания болезни на короткое время и пытался уйти. Я
старался не думать об этом.
Психолог: А сейчас?
Миша: Я смог дольше в этом оставаться, понемногу осмысливать. И если сейчас кто-то
говорит о моей болезни, это меня не убивает и не выводит из себя. Я сам знаю, что болен, и
больше не гоню от себя эти мысли. Сейчас я ищу работу. Для меня это очень важно. Я хочу
заниматься делом и иметь финансовую независимость от мамы. Я увидел, что могу спокойно
говорить о своей инвалидности. Кроме этого, я могу постоять за себя, защитить себя, расска-
зать о своих знаниях и навыках.
Миша постепенно учился смотреть не только на ситуации и обстоятельства, с которыми

он сталкивался, но также и на себя самого. Смотреть и видеть. А вслед за этим он научился
поддерживать и ободрять себя, а критиковать себя он всегда хорошо умел. Он учился вести
внутренний диалог с собой. Он всегда так нуждался в понимании, защите, похвале и поощре-
нии и теперь старается дать это себе самому.
Психолог: А как раньше обстояли дела?
Михаил: Ребенок нуждается в том, чтобы его оценили, а взрослый человек – нет. Навер-
ное, я взрослею. Раньше я рассуждал так: ну подумаешь, я что-то сделал. А сейчас я научился
видеть себя в правильном, хорошем, что я делаю. Я вижу свои правильные и негативные
поступки и сам их оцениваю. Я сам могу решить, что хорошо, а что плохо. Я доволен, что я
начал это понимать. Я нашел путь, направление куда двигаться. Я почувствовал свободу. Я
стал менее зависимым от чужого мнения.
Психолог: А чем тебя привлекает свобода?
Михаил: Я могу сам действовать и не обращать внимания на то, что подумают другие. Я
не переживаю и не нервничаю, как другие к этому отнесутся. Я не чувствую себя как в тюрьме.
Я сам могу решать и действовать.
Психолог: И как ты себя чувствуешь?
Михаил: Есть ощущение непривычного. Я себя чувствую легче. Нет такого груза.
Наверное, самым трудным было оставаться на принципах личного отношения (персо-
нальной позиции), когда речь шла о семейной ситуации.
Миша говорит: «Я пытаюсь выработать собственную позицию. Раньше я смотрел, на то,
как и что принято в моей семье, и все видел в негативном свете – все плохо. А сейчас я вижу:
есть проблемы, но их можно решать. Сейчас в центре я сам, мое собственное суждение, а
раньше я был маленьким, не мог сам решать и повторял за другими».
«У меня двойственное чувство. С одной стороны, хорошо, что я стал размышлять. А с
другой стороны, разочарование в себе. Зачем я раньше это повторял?»
«К себе самому я стал относиться с сочувствием, по-дружески. Жаль, что у меня раньше
не было своей позиции. Но есть чувство радости переосмысления. Я научился оставаться при
своем мнении. Я чувствую, что становлюсь более честным, открытым и более живым, что ли».
114
К концу нашей работы Миша получил желаемую независимость. Он научился относиться

к своим родителям как к людям с собственными характерами и судьбами. Сам нашел работу
в фирме, где сейчас и продолжает трудиться. Ему по роду деятельности приходится много
ездить по городу, общаться с разными организациями и взаимодействовать с разными людьми.
Повысилась его самооценка. Он чувствует себя спокойно и гораздо более уверенно. Ему бы
хотелось иметь более широкий круг отношений с людьми, познакомиться с девушкой.
Изменения, которых добился Миша в результате нашего сотрудничества, по его словам,

заключаются в следующем:
1. Главное, что я признал, что у меня инвалидность, принял ее. Раньше я думал, что если
приму, то будет хуже, чем, если я ей сопротивляюсь. Стало легче. Парадокс.
2. Я немного разобрался в своих чувствах. Это был клубок. Все внутри забито и глубоко
спрятано.
3. Много лет жил с глубокой обидой на отца. Сначала считал, что он виноват в моей
болезни, а потом – в слабости моего характера, ведь он научил меня личным примером «все
терпеть и молчать». Мне это мешало жить. Теперь содержание яснее, есть и любовь к отцу,
хотя и обида на него тоже осталась. Раньше я видел только плохое, другую часть картины не
видел. Сейчас я вижу хорошее и плохое, как оно было. Он был человеком и добрым, и слабым.
4. Я стал больше разделять собственные представления, желания и реальность.
5. В общем, я решил свою проблему. Я стал более общительным и открытым. Я был
замкнут, жил как в крепости.
6. Отношения с мамой стали лучше. Она очень многое мне о себе рассказала, чего я не
знал. Я ее больше понимаю, а она меня.
7. Я стал все чаще осознавать, что у меня есть собственное мнение по разным вопро-
сам. Раньше свое мнение у меня было только по поводу фильмов и книг, по несущественным
вопросам. В ходе нашей работы вы постоянно задавали мне вопросы: «А что бы ты сделал в
той или иной конкретной ситуации? А где здесь ты?» И в результате я научился осознавать
собственную позицию.
8. Вообще, когда есть свое мнение, это замечательно. Там, где есть свое мнение, чувству-
ешь свободу, можешь быть правым и неправым, но ты здесь есть. Интересно общаться с тем,
у кого есть свое мнение.
115

Травма и смысл . Против утраты 21
человеческого достоинства. Альфрид Лэнгле

Предательство, потрясение, удар судьбы; несчастный случай, суицид и катастрофа
могут застичь врасплох и лишить самообладания любого из нас. Обычно мы не задумыва-
емся об этих сторонах человеческой жизни и оттого еще, попав в беду, оказываемся такими
неподготовленными: она становится для нас неожиданностью.
И тогда перед нами с настоятельностью встают вопросы смысла. А если страдание
причинили нам люди, то под угрозой оказывается наше достоинство. Особенно выразитель-
ный пример тому – описание Виктора Франкла, которому пришлось вынести непереносимые
условия жизни в концентрационном лагере.
Что именно так потрясает нас, людей, как мы можем предотвращать этот ужас,
как нам понять его, чему он может научить нас – об этом мы подробно поговорим в данной
статье.
В течение длительного времени травматизация и воздействие травмы на человеческую

душу недооценивались психологией, психиатрией и психотерапией, не ставились в один ряд с
«серьезными нарушениями психики» (такими, как психоз, невроз, зависимость) – так же, как
до недавнего времени не воспринимались всерьез темы робости и стыда и как не воспринима-
ется по сей день тема одиночества. Однако в последние годы изучению травмы стали уделять
больше внимания, особенно в связи с исследованиями стрессов и насилия.
Когда мы говорим о травме, то имеем в виду тяжелое ранение души. В данной ста-
тье будет подробно рассмотрено понимание травмы и показано ее влияние на формирование
жизни. То есть мы хотим осветить тему с экзистенциальной точки зрения и соотнести ее с
реалиями человеческого бытия. Для переживания травмы особенно значимы вопросы смысла
и сохранения достоинства; мы рассмотрим их здесь особенно тщательно.
21
Перевод и редактирование Я. Дюковой.
116

1. Человеческая действительность

Травма, ранение души – это одна из форм страдания. Страдание враждебно жизни; оно
препятствует ей, отягощает и ограничивает ее. Мы не желаем себе страдания, пытаемся его
обойти, вовремя избежать – в соответствии с его естественным назначением оберегать нас
от беды. Хотя мы бежим его и с большой неохотой даже думаем о нем, в действительности
страдание – часть нашей жизни, и полностью избавиться от него невозможно. Чем меньше мы
имеем его в виду, тем сильнее оказываемся задетыми, когда страдание настигает нас и ранит
душу. Ранения души все ставят под сомнение.
Мы бываем ранены в разных обстоятельствах:
• когда нам говорят колкости, когда нас не воспринимают всерьез, поднимают на смех
и обманывают;
• если на работе нас несправедливо понизили в должности или уволили; если мы оказа-
лись объектом дискриминации и травли;
• когда в семье предпочтение все время оказывается брату или сестре; когда мы чув-
ствуем, что нас не любят; когда нас лишают наследства; когда мы становимся жертвами сексу-
ального насилия (что часто скрывается от окружающих);
• если мы становимся жертвами избиения, насилия, похищения, захвата в заложники,
жестокого подавления, военных действий – собственно, любая война приводит к ранениям
души.
Нас могут травмировать не только другие люди, но и катаклизмы: цунами; землетрясе-
ние; авиакатастрофа; несчастный случай; обстоятельства, в которых нам чудом удалось избе-
жать смерти; любое известие, носящее катастрофический характер – например, такой диагноз,
как «рак». События, подобные перечисленным – роковые события, – травматичны за счет того
ужаса, который мы испытываем: потому что пораженным оказывается базовое восприятие
жизни. «Не могу себе представить, чтобы жизнь была такой, – думает травмированный чело-
век. – Не знаю, смогу ли я жить при этих обстоятельствах!»
Таким образом, тема травмы с необходимостью приближает нас к устройству бытия, поз-
воляет осознать его классическое понимание, внятно разработанное в экзистенциальной фило-
софии: экзистенция, или бытие человека, – это отданность миру с его законами и силами. Она
может переживаться и как «нагота», и как «заброшеннность» (Хайдеггер): мы оказываемся без
спросу помещенными в мир, где нам приходится страдать. О страдании, вине и смерти как
неизбежных трагических аспектах любой жизни говорит Франкл. Любое бытие ограничено в
силах, средствах, времени и возможностях, поэтому человек оказывается настолько легко уяз-
вимым. Мы сталкиваемся с абсурдом, и из нашего противостояния непостижимому возникает
животрепещущий вопрос о смысле. И вот в бытии, переживаемом таким образом, мы спраши-
ваем себя: как это выдержать? Можем ли мы оставаться людьми, будучи такими уязвимыми
перед судьбой и перед всем, что происходит с нами? Если нам так больно, если кровоточит,
саднит и потрясает нас до мозга костей? Как же мы можем при этом оставаться собой?
Как можем продолжать чувствовать самих себя, поддерживать с собой отношения?
Как можем защищать, уважать и ценить себя, сохранять себе верность?
Как можем следовать дорогой своей жизни, надеяться и быть открытыми будущему?
Перечисленные вопросы задают рамки данной статьи и очерчивают область, которая зна-
кома каждому, потому что она – сугубо человеческая.
117

2. Ранение

Что, собственно, это такое – ранение? Что может стать его причиной, – и что задето,
когда нас ранили?
Всем хорошо знакомо ранение телесное: мы порезались ножом или получили ссадину,
перенесли контузию или ушиб. Тогда появляется рана, которая может быть открытой или же
закрытой.
Если подробнее рассмотреть феномен ранения, то мы увидим общее для всего перечис-
ленного: «нечто» (нож, камень, кулак) с силой нарушает границы «собственного» (удар либо
повреждает кожу, либо так воздействует на нижерасположенные ткани, что возникает отек).
Собственное не имеет силы, чтобы нейтрализовать удар, чтобы остановить его; оно не может
сопротивляться и оказывается побежденным. Это приводит к нарушению. Когда сила не счи-
тается с границами, она становится насилием.
Отсюда следует определение ранения. Ранение – это насильственное разрушение целост-
ности.
Как следствие ранения, наступает снижение работоспособности (как, например, при
переломе руки), и/или собственное теряет способность удерживаться в своих границах, что
равносильно его потере (в нашей аналогии с телесными ранениями – кровь и лимфа выходят на
поверхность). Дальнейшее следствие – переживание боли, которая информирует мозг о про-
исшествии.
Свойство боли таково, что она всегда протискивается на передний план сознания и пере-
живания (если не происходит ее вторичного отвержения) и оттесняет все остальное. Другими
словами, боль навязчива! Она поглощает внимание. Боль может быть сильной, острой (как,
например, зубная) и раздражающей. Она может обладать различными свойствами: быть яркой,
как от укола или пореза, и темной, как после удара тупым предметом или столкновения, а
также тупой, как от удара в область желудка. Боль вызывает у жертвы специфическое пере-
живание: человек чувствует себя брошенным на произвол судьбы, пассивно страдающим, он
видит все в черном цвете.
Боль заключает в себе требование. Это наиболее сильный импульс к тому, чтобы пред-
принять что-то, устранить причины травмы, ликвидировать ущерб и восстановить целост-
ность. Для того чтобы рана заросла, а человек «выздоровел», должна быть восстановлена изна-
чальная целостность.
Боль чего-то требует от нас; чтобы воспринять ее послание, нужно встретить ее, при-
нять, соотнестись с ней, разобраться в своих обстоятельствах и понять, как вышло, что ты ока-
зался ранен. Такое понимание – опыт, который способствует предупреждению, предотвраще-
нию новых ранений.
Характеристики ранений и боли на психическом и духовном уровнях те же, что на физиче-
ском. Но если при физических повреждениях страдает опорно-двигательная система, то когда
речь идет о нарушениях души и психики, уместнее была бы аналогия биохимическая. Фигу-
рально выражаясь, это тема не хирургии, а терапии. Душевно-духовные нарушения подобны
тем, что причиняются бактериями, вирусами, ядами: они невидимы, могут действовать вне-
запно и интенсивно (как пищевое отравление), могут проникать медленно и крадучись, как
грипп, или распространяться хронически и разрушительно, подобно туберкулезу и сифилису.
Здесь также нарушается целостность, то есть происходит вторжение в наши владения, которое
сопровождается утратой естественных функций.
Я хотел бы пояснить это на примере человека, которому были нанесены душевные ране-
ния на многих уровнях. Любому человеку тяжело, когда его отвергают близкие, когда его остав-
118
ляют в беде или публично срамят, – тем более если затрагивается женская честь, как это слу-
чилось с одной моей клиенткой.
В течение двадцати лет Эльза22 страдала периодическими
депрессивными расстройствами, которые в последние годы усилились и в
конце концов зашли так далеко, что иногда, особенно в праздники, например,
на Рождество, она ничего не могла делать и вынуждена была препоручать
все приготовления к торжеству остальным членам семьи. Эльза мучилась
от постоянного чувства собственной никчемности, ее терзали сомнения по
поводу того, действительно ли другие – особенно ее семья – любят ее.
Например, если дети не хотели ей сказать, куда собираются вечером или что
делали во второй половине дня, то она продолжала навязчиво расспрашивать
их. Конечно, такое поведение действовало ее близким на нервы. Дети
чувствовали, что их свободу ограничивают, и реагировали отвержением, что
только укрепляло ее сомнения. Но она не могла не расспрашивать, потому
что ее терзал тайный страх: «Раз они что-то от меня скрывают, значит, ни во
что не ставят меня?..» Чаще всего в таких случаях она даже не понимала, что
ею движет, только ощущала ком в горле и чувствовала, что не может глубоко
дышать.
Ком подступает к горлу и тогда, когда Эльза рассказывает об этом психотерапевту. По его
просьбе она пытается назвать свое чувство более точно, и через некоторое время ей удается
его описать: «Я просто чувствую, что меня никто не любит!» Когда она произносит эту фразу,
ощущение кома в горле сменяется удушьем.
Мы проанализировали ее переживание методом персонального экзистенциального ана-
лиза (ПЭА), и обнаружили за ним еще более глубокое чувство собственной никчемности. В
ярком свете сознания оно стало особенно непереносимым. Эльза говорит, что сердце ее раз-
рывается, она чувствует себя как в смирительной рубашке. Больше всего ей хочется плакать,
но она от этого отвыкла, потому что «плач действует на нервы мужу». Собственно говоря, она
бы закричала, пожалуй, позвала бы на помощь. Но она этого не делает. У нее нет на это муже-
ства, и она не считает себя вправе кричать. Потому что глубоко убеждена: «Если я делаю что-
то только для себя, это не так уж и важно! И поскольку это не нужно другим, то не так уж
необходимо и мне», – растерянно заключает она.
И тут она начинает рассказывать о своих ранениях. У нее вечно пытались отнять то, что
ей принадлежало, и отдать другим. Например, ей причиняет боль воспоминание о том, как
родители забрали у нее симпатичную сумочку и отдали ее двоюродной сестре, для того чтобы
та лучше выглядела на фотографии, – а Эльза стояла рядом без сумки. Она всегда чувствовала
себя нелюбимой, менее ценной, нежели ее брат или кузина. «Что бы я ни делала, все было
плохо. И я всегда была хуже своего брата».
Мы видим здесь классический пример душевного ранения – портрет человека, который
оказался отчужденным вследствие обесценивания, отвержения и несправедливости. Немало-
важно и то, что за свою прямоту и открытость Эльза постоянно подвергалась наказаниям. Ее
честность дорого ей стоила. Она говорит: «Я ничего не делала тайно, я открыто боролась, но
за это меня били. Я терпела побои, как и кривотолки соседей. Все, что другие получали просто
так, стоило мне очень дорого, было заработано потом и кровью, в борьбе со всем и вся. Даже
за своего мужа я должна была бороться. Да, я никогда, даже в детстве, не имела права на то,
чего хотела!»
22
Имена и биографические данные изменены.
119
Ее счастьем, единственным, кто гордился ею, кто по-настоящему любил ее, был отец.
Его отношение придало ей устойчивости и многое скомпенсировало в ее развитии. Но другие
значимые люди из ее окружения критиковали ее, отвергали – даже за те действия, которые она
совершала не ради себя: например, за то, что прихорашивалась, собираясь навестить мать в
больнице.
Итак, Эльза была полна сомнений относительно себя. Ей постоянно давали понять: «Ты
не такая, как все. Тебе ничего не принадлежит, ты ни на что не имеешь права. Ты по природе
плохая, скверная, дурная». «Мне все время приходилось все доказывать, – говорит Эльза. – И
я всегда была девочкой, с которой никому не разрешалось водиться, даже двоюродным сест-
рам… Собственно, у меня не было семьи, не было родственников». Она снова ощущает напря-
жение в горле, которое отдается в плечах, и те начинают болеть. «Раньше я приходила в ярость,
хватала плеть и хлестала по чем ни попадя – потому что не могла всего этого вынести. С тех
пор как произошел тот скандальный разрыв с моим зятем, я лишь печалюсь, уже не могу гово-
рить. Меня тогда словно парализовало, я была как в нокауте. В деревне меня стали называть
потаскухой, распускали обо мне грязные сплетни. И моя мать им поверила. Я не могла защи-
щаться. Мать вышвырнула меня из дома. Она назвала меня шлюхой! Никто не заступился за
меня, даже мой будущий муж. Я тогда не знала, что у него были другие женщины, он лгал мне.
Я была бесконечно одинокой, покинутой и очень страдала. Таков был мой мир. И у меня так
и осталось чувство, что я плохая. Я ничего не стою. Меня невозможно любить!»
В течение тридцати лет на жизни Эльзы, на ее чувствах и отношениях лежала печать той
травмы. И только теперь она в состоянии наконец плакать об этом. Теперь она может уже ска-
зать, как разочарована, что ее мать оказалась не такой, как она думала. Может, в конце концов,
плакать и о том, что у нее не было «хорошей матери». Теперь она понимает, почему всегда
была такой замкнутой и тем не менее не могла оставаться одна; откуда в ее жизни столько
противоречий и напряжения: ведь все эти годы не стихала мучившая ее боль. И никто вокруг
не понимал этого, а оставаться с болью в одиночестве было невыносимо.
Прояснение того, сколько и каких ран было ей нанесено; понимание, оценка и обсужде-
ние низостей, которые ей пришлось вынести, и возможность оплакать себя придали Эльзе сил
и позволили постепенно преодолеть депрессию и страх перед обществом.
Мы можем привести и другие примеры – в них всегда обнаруживается нарушение целост-
ности личности.
Любое ранение сопровождают:
1. Личностная затронутость. Она находится в центре любого душевно-духовного ране-
ния – человек чувствует себя поставленным под сомнение в своем существовании как лич-
ности: «Кто же я, собственно, такой, если со мной можно так обращаться?» Жертва насилия
спрашивает себя: «Есть ли что-то ценное во мне?» Тот же вопрос задает себе обманутый. И
тот, кто вынужден пережить страдание в связи с ударом судьбы (несчастный случай, смертель-
ный диагноз, необходимость операции), спрашивает себя о том же: «Почему я? Что я сделал
не так? Я виноват? Причина – во мне? Я это заслужил? Это справедливо по отношению ко
мне? Могу ли я теперь показаться на люди? Или мне должно быть стыдно?»
2. Потрясение тем, что это случилось «именно со мной» – потому что ранение никогда
не входит в наши расчеты. Это всегда неожиданно. То есть такое событие не соответствует
представлениям жертвы о действительности, не входит в ее картину мира.
3. Разрушение чего-то ценного, значимого. Таким образом, ранение сказывается на чув-
стве полноты жизни.
4. Сомнение по поводу перспектив: «Как с этим жить? Что теперь будет? Как мне от
этого оправиться?»
120
Таким образом, ранение – это мгновенное перенапряжение нашей способности сопро-

тивляться. И это понятно, если подумать, что в основе психо-ноэтического ранения лежат
именно вышеперечисленные факторы. Ранение поражает все четыре фундаментальные моти-
вации бытия: прежде всего отношения с собой; потом – отношения с миром; с жизнью и с
будущим. И так как особенно затронутым оказывается Я, то есть личность и возможность быть
самим собой (а одновременно – и его основа, то есть возможность быть, и способность хорошо
относиться к себе, и переживание возможного будущего), – то способность человека к обра-
ботке раны временно парализуется.
Рис. 1. Схема структур, затронутых ранением, в рамках модели четырех фундаменталь-

ных мотиваций
Травма ослабляет структуру бытия: образно говоря, подточены и шатаются его опоры, и
силы для обхождения с ранящими воздействиями временно иссякли.
Способность обрабатывать ранение восстанавливается очень постепенно, и только тогда
мы проводим необходимые границы (третья фундаментальная мотивация), приходим к новому
восприятию и познанию действительности (первая фундаментальная мотивация), затем, через
переживание потери ценностей и утраты отношений, обращаемся к печали (вторая фундамен-
тальная мотивация), – и можем наконец ориентироваться в актуальных возможностях разви-
тия, шансах на позитивные изменения (четвертая фундаментальная мотивация).
Рис. 2. В центре структур бытия
В центре этого процесса находится Я – «почва для ранения», – вплетенное в свои внут-
ренние и внешние отношения, которые делают его целостностным.
121

3. Потрясение: неприкрытый ужас

Когда речь идет о тяжелом ранении, которое затрагивает многие уровни, мы называем
его травмой. Человек тогда чувствует, что его ни с того ни с сего самым пугающим образом
предали во власть смерти или угрозы серьезного телесного ранения. И происходит ли это с ним
самим, или он только становится свидетелем травматизации, – такое переживание в любом
случае вызывает сильный испуг, чувство беспомощности и ужаса. Подобный опыт настолько
подавляет, вызывает такие сильные эмоции, что приводит к собственной травматизации. Боль-
шая часть людей хотя бы раз в жизни сталкивалась с этим.
Рис. 3. Отношения с миром – то измерение бытия, которое наиболее сильно затрагива-

ется травмой и, как следствие, порождает характерные симптомы ПТСР
Если переживание травматического события не преодолено и не затихло само по себе,

то оно тлеет и «бродит» внутри. Одни и те же картины прошлого приходят во сне и наяву
и вновь и вновь переживаются так, словно все произошло недавно. И тогда человек бежит
любых напоминаний о тяжелых событиях (поведение избегания). Как правило, он беспокоен
и легко раздражается. Одновременное наличие перечисленных признаков свидетельствует о
посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР).
Травма влияет на все четыре измерения бытия: на базовое доверие, ценность существова-
ния, ценность бытия Person, смысл жизни. Она с корнем вырывает нас из отношений с бытием,
затрагивая при этом самый глубокий слой экзистенции. Основная тяжесть травмы падает
на базовое доверие. Вышеперечисленные симптомы ПТСР являются, помимо всего прочего,
результатом нарушения фундаментального доверия и указывают на нарушение отношений с
миром.
В недавнем прошлом нам довелось стать свидетелями травмирующего события – цунами,
произошедшего в канун Рождества 2005 года. Гигантская штормовая волна повергла людей
в состояние полной беспомощности, опрокинув все наши представления и ожидания. Другой
пример – люди, засыпанные в результате землетрясения или схода лавины. Для того чтобы
оказаться надолго выбитыми из «экзистенциальной колеи», многим свидетелям происшествия
хватило лишь увидеть, как лавина уносит и убивает других.
Венская поэтесса Йоханна Веттер выразила это переживание, написав в своем стихотво-
рении: «Я во власти крика, который комом сухого теста лежит в моей груди и ждет своего часа,
чтобы подняться. Тогда он пронижет плоть и поглотит годы, опрокинет смыслы и уничтожит
все – и способность к сопротивлению, и любой проблеск мысли, и выскребет последнее, – ‹…›
и польется черная желчь» (Vetter, 2005. S. 11).
122
Безысходность – вот что делает травму такой тяжелой.

Непостижимо, как это возможно – жить, будучи полностью во власти случая, быть игруш-
кой произвола, видеть свою жизнь в лапах судьбы, непредсказуемой и склонной к разрушению.
Наше представление, что мы можем хоть что-то контролировать в этом мире, разрушается так
неотвратимо, грубо и безжалостно, как мы и представить себе не могли. Вся наша наука и
техника, культура и цивилизация, благодаря которым мы подчиняли себе и использовали этот
мир, по сравнению с его стихиями видятся как детские забавы.
Такой травмой была и депортация в концентрационный лагерь. Тема «травма и смысл»
ассоциируется в первую очередь с именем Виктора Франкла, который за 2,5 года своего пре-
бывания в четырех концлагерях потерял всю семью (кроме сестры) и многих друзей. Чудо-
вищно. Сам он неоднократно лишь случайно избегал смерти, постоянно был жертвой униже-
ний и произвола со стороны капо и эсэсовцев. Франкл не был сломлен – даже напротив: он
вырос. Но некоторые последствия травмы оказались непоправимыми: рубцы; так никогда и не
затянувшиеся раны; боль потерь; вопросы вины. Даже в возрасте восьмидесяти лет они порой
нарушали его сон, а подчас и заставляли плакать.
В память Виктора Франкла я хотел бы дать здесь представление о воздействии и пережи-
вании травмы, согласуясь с его лагерным опытом. Его собственное повествование о тех собы-
тиях было, как он говорил, «написано сердцем» и вышло в свет осенью 1945 года.
Франкл пишет о «шоке поступления» по прибытии в Освенцим: это был ужас перед
лагерной действительностью. Центром этого ужаса был страх, вызванный тем, что здесь все
борются против всех. Следом за утратой отношений пришла и потеря собственного досто-
инства, и все провалилось в безысходность. Процессы, которые описывает Франкл, соответ-
ствуют вышеприведенным нарушениям в четырех фундаментальных мотивациях.
Следствием был шок: люди, словно парализованные, могли только смотреть, только
наблюдать. Когда к ним возвращалось сознание, им оставалось лишь одно – «подвести черту
под всей своей прежней жизнью». С тех пор жизнь была разделена на «до» и «после» – с трав-
мой на стыке.
Более глубокие последствия травмы, которые Франкл наблюдал в дальнейшем у себя и у
других, опять же в значительной степени соотносятся с четырьмя измерениями бытия.
1. В качестве первой реакции он описал «безграничную апатию», постепенное внутрен-
нее угасание и отупение. Царило равнодушие. Перегруженные кошмаром, люди становились
все менее эмоциональными. Значение теперь имело лишь материальное, и только одно могло
еще причинять боль: несправедливое обращение, произвол и издевательства.
2. Интерес к жизни сводился к непосредственной добыче пропитания. Распространялась
«примитивизация». Выживание было единственной ценностью, рядом с которой все остальные
интересы меркли. Как об этом сказал Брехт, «сначала жратва, потом – мораль».
3. Пропало чувство, что ты личность. «Ценность» собственной личности снизилась,
утратилось какое-либо чувство свободы. Люди ощущали себя лишь частью большой толпы.
«Бытие человека было низведено до животного уровня».
4. Люди жили без настоящего и будущего. То, что «есть сейчас», и то, что, «наверное,
будет», носило временный характер. Значение имело только прошлое. Было большое искуше-
ние сдаться, смириться, потому что «все равно все впустую».
Похожее поведение можно наблюдать и у пострадавших от других травм – например,

жертв сексуального или физического насилия, заложников.
Как мы видим, подобные ранения ставят человека перед основными вопросами его
бытия:
1. О надежности и безопасности этого мира.
123
2. О ценности и значимости. Травмированный или раненый человек тоскует по утрачен-

ной способности радоваться жизни, ищет ощутимых ценностей, наполненных отношениями.
3. О самоценности, о достоинстве, о том, чего ты стоишь, – особенно если ранение
причинено другим человеком.
4. О смысле жизни – когда чувствуешь, что можешь жить дальше.
Мы уже описали, что тяжелая травматизация особенно сильно сказывается на первом

измерении бытия и разрушает базовое доверие. Основная тяжесть ранений в отличие от тяже-
сти травм приходится на границы Собственного, на целостность – то есть на третье измерение.
Тогда как первое и второе измерения требуют для реабилитации длительного времени и пози-
тива, третье и четвертое специальным образом мобилизуются для преодоления травмы.
Поэтому далее мы поговорим о третьей и четвертой фундаментальных мотивациях.
124

4. Травма, достоинство, смысл

Вопрос о смысле в связи со страданием зачастую встает перед нами внезапно. Это очень
человеческий вопрос перед лицом непостижимого. Ранения и травмы мы переживаем как бес-
смысленные. Да и какой смысл могут иметь несчастный случай, насилие, убийство? Утвер-
ждать, что он известен нам, было бы «онтологическим нарушением границ». Можно, наверное,
предвидением, надеждой, верой передоверить событие Богу или сделать несколько очевидно
ограниченных предположений. Но никакая психотерапия не может дать убедительный ответ на
вопрос о смысле страдания, несчастья, катастрофы. С точки зрения экзистенциального анализа
важна личная встреча с этой проблематикой, важно нести ее в своей сокровенной сущности
со всеми ее вопросами, сомнениями и надеждами. Но если к психологии вопрос смысла изна-
чально не относится, то он определенно находится в компетенции философии и религии. Что
же касается психологии и психотерапии, то их задача в этом контексте – указать на влияние
психических структур, установок, развития, опыта, отношений и пр., которые способствуют
либо тому, что человек справляется с этим вопросом, либо, напротив, приходит от него в отча-
яние.
Из самого тяжелого опыта нам удается порой извлечь что-то позитивное. Экзистенци-
альный смысл страдания может заключаться, например, в нашем личностном росте, в дости-
жении нами большей глубины или зрелости.
Без ответа на вопрос о смысле травма особенно тяжела; ничто не мешает ей вторгнуться
в личность и свободно развернуть там свои вредоносные действия, потому что ее влиянию
нечего противопоставить. Ни «страховки», ни какой-либо структуры, куда травматическое
событие могло бы встроиться и в которой воздействию травмы могло бы быть противопостав-
лено собственное содержание, будь оно метафизическим, трансцендентным, философским, –
или хотя бы чувственным.
Кроме того, бессмысленное страдание унизительно. Унизительны мучения, которые
нельзя осознать и понять. Унизительно также, когда насильно и беспощадно разрушается наша
целостность, что приводит к потере себя или к отчуждению от себя. И особенно унизительно
для человека, когда его ранит или использует в преступных целях другой человек, когда его
избивают, когда он становится жертвой произвола, беззакония, глумления либо издевательств
или не может противостоять наглому грабежу и необоснованным притязаниям.
Борьба за смысл и достоинство может выйти на передний план не только для людей с
первичной травматизацией, но и со вторичной, то есть для тех, кто не сам пережил травму,
а идентифицировался с жертвой – например, в силу семейных связей, личных отношений,
этнической принадлежности. Психолог Рона М. Филдз (университет Джорджа Вашингтона)
(Fields, 2004) полагает, что причина суицидов имеет свои корни во вторичной травматизации.
Пример тому – чеченские «черные вдовы», совершавшие самоубийства в Москве после того,
как их мужья и братья были похищены или убиты русскими спецслужбами. Потребность во
мщении у другой группы самоубийц проснулась под влиянием фильмов и пропаганды – как,
например, у многих боевиков «Аль-Каиды»; у тех, кто разрушил здания Всемирного торгового
центра в Нью-Йорке; у тех, кто взорвали себя в Палестине или Ираке. Просмотр фильмов со
зверствами и вторжениями вроде тех, что произошли в Абу Граибе, пробуждает у зрителей
сильную потребность в совершении правосудия, желание отомстить и покарать. Психологиче-
ское воздействие подобных сообщений, документов и правдоподобной пропаганды на людей,
которые связаны с жертвами общей национальностью или общими убеждениями, долгое время
недооценивалось. Сегодня М. Филдз и многие другие рассматривают такие косвенные воздей-
ствия как вторичную травму, особенно если подобные материалы демонстрируются детям и
молодежи. В юности особенно интенсивно идет развитие чувства справедливости и моральных
125
норм, поэтому выше ранимость и легко возникает «праведный гнев», или даже «священная
ярость». В Израиле самоубийства совершают по большей части 18–20-летние палестинцы. При
этом религиозные мотивы вполне могут играть свою роль, но намного более значимо стремле-
ние поразить самое сердце израильского общества – из соображений причинить наибольшее
страдание.
Причинение страданий другим относит на некоторую дистанцию собственные невыно-
симые страдания и боль. Иногда причинение страданий другим может даже сопровождаться
удовольствием, как это бывает при злокачественном нарциссизме: удовольствие от ослабления
собственной боли при наблюдении чужой. Но с болью можно обходиться и по-другому. Пси-
ходинамический выход посредством мщения не единственный. Можно обходиться со своей
болью персонально. Философия экзистенциализма говорит о таких отношениях с самим собой,
которые позволяют совладать с болью, сохранив человеческое достоинство. В своем произве-
дении «Миф о Сизифе» Альбер Камю призывает воспротивиться абсурду, даже добровольно
принять его, назло каре богов. И Виктор Франкл призывает к «вопреки» – к сопротивлению
абсурдности бытия через согласие с ним: «Вопреки всему сказать жизни “да”».
По Камю, сила для такого великого вызова рождается из человеческой гордости, из созна-
ния и достоинства, которые неотделимы от сущности человека. Франкл же полагает, что источ-
ник этой силы – смысл; Ты; способность сохранять и проживать свои ценности в любых усло-
виях; и, вообще говоря, – Бог.
126

5. Преодоление травмы

Несмотря на все свои страдания, Виктор Франкл не жаждал мести, а сохранил миролю-
бие. Ему удалось избежать психологических защит и копинговых реакций, свойственных нам,
когда мы неперсональны. Благодаря своему философско-антропологическому видению чело-
века он стал однозначным противником представления о коллективной вине.
Можно рассуждать о том, как Франкл смог вынести это. Почему страдание не разрушило
его, как сказал о себе писатель Эли Визель? Может быть, потому что последний был еще ребен-
ком, когда попал в концентрационный лагерь, в то время как Франклу было уже за 30.
В своей книге Франкл рассказал о тех внутренних процессах, которые сопровождали его
лагерное существование. Этот опыт представляет большой интерес с точки зрения преодоле-
ния, сопровождения и терапии травм. Франкл, несомненно, обладал высокой жизнеспособно-
стью; уже по дороге в концлагерь он имел твердое намерение выжить. Это намерение он поста-
рался передать и жене, юной фрау Тилли, взяв с нее обещание, что ради выживания она сделает
все, не станет пренебрегать ничем – даже супружеской изменой.
Развитие и поддержание внутреннего диалога оказалось первостепенным с точки зре-
ния преодоления травмы. Франкл описал постепенно возникшую «склонность к интроекции»:
жизнь «изымалась» из внешнего мира, с тем чтобы состояться во внутреннем пространстве.
Этот навык лег в основу осуществления различных возможностей обработки травмы:
1. Благодаря внутреннему диалогу вид заката и облаков, цветка или горы превращался в
источник душевной силы, позволял быть внутренне «убежденным в существовании красоты».
«Как прекрасен мог быть мир!» – говорили в таких случаях заключенные. Так они могли ино-
гда ощутить силу жизни, почувствовать, что по большому счету это могло бы быть хорошо –
жить. Сегодня мы называем такое чувствование переживанием фундаментальной ценности,
которая суть сама жизнь.
Другим источником – из тех, рядом с которыми и невыносимое пережить легче, – были,
конечно, добрые отношения, которые укрепляли Франкла и питали его волю к жизни: прежде
всего он хотел снова увидеть свою семью и Тилли.
2. Далее внутренний диалог приводил к формированию внутренней дистанции относи-
тельно непосредственного переживания. Можно было самому себе высказать все, что набо-
лело, или с юмором самодистанцироваться. Нахождение своего пространства, чтобы иметь
возможность в нем принимать и выдерживать действительность, в теории современного экзи-
стенциального анализа соответствует Первой фундаментальной мотивации.
3. Благодаря остаткам свободы было возможно минимальное формирование жизни. Учи-
лись помнить о тех внутренних возможностях, которых не отнять никакой в мире власти. Оста-
валась свобода относиться и принимать маленькие решения. «…В концлагере можно отнять у
человека все, кроме последнего – человеческой свободы, свободы отнестись к обстоятельствам
или так, или иначе. И это “так или иначе” у них было».
Сохранить для себя этот остаток свободы, даже если его можно реализовать только в
персональных словах к товарищу по заключению, – для Виктора Франкла в этом был шанс не
дать среде разрушить себя, не чувствовать себя «рабом и объектом воздействия».
4. И наконец, особенно помогал «экзистенциальный смысл», понимание, что «дело не в
том, чего мы ждем от жизни, а в том, чего она ждет от нас».
Пространство смыслов может включать в себя онтологические смыслы и веру в конечный
смысл. К этой вере все больше приходил Франкл. В заключение давайте предоставим слово
ему самому: «Для нас речь шла о смысле жизни как целого, – которая включает в себя и смерть
и, таким образом, гарантирует не только смысл “жизни”, но также – и смысл страдания и уми-
рания: за этот смысл мы боролись!»
127
По возвращении домой ему пришлось, во-первых, заново учиться радоваться. Это тре-
бовало времени и терпения. Во-вторых, он заметил, что все чаще с недоумением спрашивает
себя: «Как все это можно было перенести?»
Длительный процесс адаптации к мирной жизни сопровождался глубоким поддержива-
ющим чувством, что «после пережитого ему нечего больше бояться – разве что своего Бога».
Этими словами Виктор Франкл завершает свой репортаж о том, что он пережил, находясь
в несовместимых с жизнью условиях.
128


Frankl V.E….Trotzdem Ja zum Leben sagen. München: dtv, 1982.
Fields R.M. Martyrdom: The Psychology, Theology, and Politics of Self-Sacrifce. Westport,
Conn.: Praeger, 2004.
Martyrdom. The Psychology, Theology, and Politics of Self-Sacrifce. Westport, Conn.:
Praeger, 2004.
Vetter J. Mein Raum ist ein auswegloser Hinterhof. Gumpoldskirchen, de’A-Verlag, 2005.
129

Страх или боль? Александр Баранников

Жизнь без надежды

Этот пациент зашел в кабинет нерешительно. Молодой человек 22 лет – высокого роста,
широкоплечий, крепкого телосложения и вполне спортивного вида – испытывал некоторую
неловкость, которая проявлялась и в движениях, и в выражении лица.
Вскоре это впечатление прояснилось. Оказалось, что в течение двух последних лет он
уже обращался ко многим специалистам в связи с болями в спине, в области грудного и пояс-
ничного отделов позвоночника. Боли возникали всегда в положении сидя с тех пор, как они
впервые возникли в электричке по дороге в институт два года назад. Тогда им предшествовал
подъем тяжестей. Жизнь была очень активной и включала в себя учебу, работу, общение с дру-
зьями. Однако в последующем боли стали возникать сами по себе, без видимых причин. Они
носили ноющий характер и проходили, когда молодой человек ложился либо начинал ходить. В
связи с болями обращался к невропатологам, мануальным терапевтам, проходил неоднократно
массаж, физиотерапию. Несмотря на проводимое лечение, боли усилились, и около года назад
ему пришлось бросить институт, так как из-за болей ездить в транспорте далеко он уже не мог.
Лучше всего чувствовал себя в положении лежа. При многочисленных обследованиях (рент-
ген, компьютерная томография) обнаруживались только невыраженные признаки остеохонд-
роза. Эта ситуация вызывала недоумение врачей, которое усиливалось в связи с тем, что боли
не снимались анальгетиками.
Молодой человек потерял надежду на нормальную жизнь. В течение последнего года
он не мог ни учиться, ни работать. У врачей появилось предположение, что он «зациклился
на болезни». Однако объяснить ее происхождение они не могли. Предыдущее обращение к
врачу-психотерапевту также не дало никакого результата. По совету невропатолога он иногда
принимал феназепам как препарат, расслабляющий мускулатуру. От феназепама становилось
немного легче, интенсивность боли на короткое время уменьшалась. Но это не решало про-
блему. Тогда по совету одного из знакомых решил обратиться ко мне. В то же время он не
понимал, чем тут может помочь психиатр-психотерапевт, когда речь уже идет чуть ли не об
инвалидности по неврологическому заболеванию. Все эти подробности свидетельствовали о
том, что пациент не верил в успех своего очередного обращения к психиатру-психотерапевту.
130

Антропологический фон, особенности
контакта и клинический диагноз

Анализ предъявляемых жалоб и анамнеза свидетельствовал в первую очередь о несоот-
ветствии между тяжестью состояния и недостаточным подтверждением его в морфологических
данных исследований. Не отмечалось также отчетливых неврологических симптомов, свиде-
тельствующих о тяжелом органическом поражении (нарушений рефлексов и чувствительности
на нижних конечностях). Отмечались лишь боли в грудном и поясничном отделах позвоноч-
ника, умеренное ограничение подвижности в позвоночнике и небольшое напряжение паравер-
тебральных мышц.
Жалобы, неуверенное поведение, плохая осанка пациента и даже символическое зна-
чение имеющейся у него проблемы (болезнь опорно-двигательного аппарата) свидетельство-
вали о дефиците переживаемой опоры и заблокированности первого фундаментального усло-
вия экзистенции («мочь быть»). Это переживалось пациентом и передавалось от него мне
самому как определенное давление фактов, свидетельствовавших о неизлечимости страдания.
Я поймал себя на том интенциональном содержании переживания, которое возникло у меня
после рассказа пациента: «А что я вообще могу сделать в таком тяжелом случае?» Первой зада-
чей, которую я интуитивно почувствовал в сопротивлении переживаемому давлению, было
постараться это выдержать и помочь выдержать пациенту.
По-видимому, молодой человек переживал бессилие, в котором суммировалось и транс-
лировалось бессилие лечивших его до этого врачей. Одновременно в его рассказе о беспоко-
ивших болях присутствовали некоторые детали, вызывавшие вопросы. Не было ясно, почему
боли больше беспокоят в положении сидя, чем стоя. Хотя нагрузка на позвоночник суще-
ственно не меняется в этих положениях. Вызывал интерес и тот факт, что боли уменьшаются
от приема феназепама, который не является анальгетиком. Обращало на себя внимание также
и то, что пациент говорил о своем страдании с волнением. У него вполне отчетливо прояв-
лялись поведение избегания, склонность к преувеличению и ожидание встречи с травмирую-
щими обстоятельствами.
Все эти детали в сочетании с первым антропологическим впечатлением свидетельство-
вали о возможности переживания пациентом страха. Такое предположение основывалось
также и на том, что дефицит переживаемой опоры является в современном экзистенциаль-
ном анализе главным антропологическим содержанием страха. Когда я поделился с пациен-
том своим предположением, он не отрицал имеющихся опасений за свое здоровье, но все же
подчеркивал то, что боли имеют реальный характер и являются главным симптомом его рас-
стройства.
Впечатление, создавшееся при первой беседе, позволило сформировать предположение,
что у неуверенной личности на фоне физических и психологических перегрузок возникли
боли в спине (весьма вероятным является психосоматический механизм), которые в резуль-
тате некомпетентного и неуспешного лечения стали травмирующим фактором, усиливающим
дефицит в переживании опоры и приведшим к возникновению и закреплению страхов. Дли-
тельность страдания (около двух лет) свидетельствовала о затяжном течении невроза и об
угрозе формирования аномального развития личности.
Мне пришлось проявить некоторое упорство в обсуждении темы страха, так как пациент
и лечившие его врачи ранее никогда не предполагали их наличие и возможную роль в страда-
нии. После предоставления пациенту информации о страхах он вполне определенно сказал,
что, «конечно же», боится стать инвалидом и не представляет, что ему еще может помочь.
Предварительный диагноз – «Затяжной фобический невроз с агорафобией».
131

Терапия

Одновременно с появлением предположений в отношении диагноза росло и чувство, что
необходимо дать пациенту надежный инструмент, позволяющий справляться со страхом. Для
этого ему предлагалась техника парадоксальной интенции. Она была разработана В. Франк-
лом в 1929 году и в дальнейшем была развита А. Лэнгле и применялась для лечения страхов.
Техника содержит ряд шагов, позволяющих провести пациента через трудное переживание,
помочь ему мобилизовать мужество и бросить вызов жизни, пожелав того, чего он боится.
Вначале пациент воспринимал даваемые мной объяснения недоверчиво, однако потом
стал прислушиваться. Важную роль сыграло то, что я приводил конкретные примеры из моей
собственной практики, свидетельствовавшие об эффективности техники. Одновременно я
сказал (достаточно авторитетно и убедительно), что если он не станет выполнять рекоменда-
ции, то будет трудно найти какой-либо еще эффективный способ помочь ему. И это стало еще
одним аргументом, заставившим пациента работать.
При определении содержания страха оказалось, что молодой человек боится боли, боится
стать инвалидом и того, что врачи ему не помогут. При этом рассмотрение фактов с очевидно-
стью свидетельствовало о том, что признаков тяжелого неврологического заболевания у него
нет. Было важно, чтобы пациент понял: проблемой является не инвалидизирующее заболева-
ние позвоночника, а неспособность справляться с тяжелыми чувствами. Мы обсудили с ним
механизм возникновения и фиксирования страха, а также механизм действия техники пара-
доксальной интенции. Были мобилизованы его сила и мужество для решающего шага. Сов-
местно мы сформировали парадоксальную позицию и провели небольшую тренировку по при-
менению техники.
Парадоксальные формулировки касались основных объектов его страха. Они звучали
приблизительно следующим образом: «Хочу, чтобы у меня постоянно болела спина, чтобы не
мог ни сидеть, ни ходить, ни лежать, чтобы позвоночник разваливался на части и ни один врач
не мог помочь – ни невропатолог, ни мануальный терапевт, тем более – Александр Сергеевич,
хочу стать таким инвалидом, каких в природе не бывает, чтобы все были поражены, а меня
показывали по телевизору в Москве, в России, в Европе и на всех столбах были мои фотогра-
фии с надписями – это самый грандиозный инвалид всех времен и народов… Хочу, чтобы
страх не прекращался…» Такие формулировки вызвали у пациента улыбку, и он стал немного
посмеиваться. Он попробовал произнести эти формулировки вслух в присутствии терапевта.
Это дало необходимый опыт выдерживания сильных чувств. После этого он произносил фор-
мулы самостоятельно в коридоре поликлиники.
Пациенту рекомендовалось применять парадоксальные формулировки в течение всего
дня, и особенно если он оказывался вне дома. Планировались повторные встречи один раз в
неделю.
При следующем визите молодой человек сообщил, что техника особого эффекта не дала.
Оказалось, что он начал ее применять только через 3 дня после нашей встречи и делал это
нерегулярно. Вторая встреча была посвящена мотивировке пациента и повторению основных
шагов техники. Уходя, он пообещал исправиться.
Через неделю пациент не пришел на сессию, а позвонил. Он радостно сообщил о том,
что сразу же после сессии работал с техникой и через 3 дня боли и страхи полностью про-
шли. Почувствовал себя настолько хорошо, что устроился на работу недалеко от дома, где
необходимо даже поднимать тяжести. С работой справлялся. Я выразил ему мою собственную
радость и одобрение, но все же просил его еще несколько раз прийти на сессию для закрепле-
ния результата.
132
После еще двух встреч стойкий эффект лечения сохранялся, и мы приняли решение рас-
статься при возможности повторных обращений при ухудшении.
Однако повторно пациент обратился ко мне только через два года в связи с неуверенно-
стью, которую он испытывал, устроившись на работу менеджером. После предыдущего лече-
ния страхов он восстановился в институте, успешно учился и работал, встречался с девушкой,
на которой собирался жениться. Смягчить его переживания в связи с неуверенностью нам уда-
лось за две встречи. От более длительной работы он отказался.
133

Страх или боль?

Приведенный случай является достаточно показательным не столько для демонстрации
возможностей техники парадоксальной интенции, которые давно известны, сколько для иллю-
страции часто встречающейся в практике маскировки страхов жалобами на боли. Подобные
пациенты обычно обращаются к психотерапевту после неудач с врачами общего профиля (нев-
ропатологами, терапевтами, кардиологами, гастроэнтерологами, лор-врачами и др.). В таких
случаях часто возникает серьезная диагностическая проблема, так как пациенты вначале отри-
цают наличие страхов и испытывают недоверие к психотерапевту, не умеют говорить о своих
чувствах, используют для объяснений своего состояния представления врачей общего про-
филя, предъявляют характерные для разных заболеваний жалобы. Но эти трудности с лихвой
окупаются, если удается подвести их к работе и пережить вместе с ними «чудо» исцеления. К
сожалению, далеко не во всех случаях длительных и не поддающихся лечению болей мы можем
найти психологические корни патогенеза. Иногда, когда другие возможности уже исчерпаны,
приходится идти на пробное применение психотерапии без явных гарантий успеха. В этом
случае мы решаем более скромную, но важную для пациента задачу – выдержать страдание.
134

Шаги к смыслу. Хелене Дрекслер

Метод обнаружения смысла представлен как последовательность четырех шагов:
«Воспринять – Оценить – Решить – Осуществить». Примеры терапевтических случаев иллю-
стрируют сферы применения этого метода и детальную работу с отдельными шагами.
Марта сидит в кафе, она остается здесь, собственно, только потому, что ждет, когда муж
сделает покупку. Она прочитывает пару строк в газете, потом опускает ее; потерянно огляды-
вается в помещении; время кажется ей бесконечным: «Раньше в это время суток…» Раньше?
Всего лишь несколько недель назад приблизительно в это время она была в своем кабинете.
У нее даже не было времени взглянуть на часы, и скорее всего она, как всегда, работала до
позднего вечера. Это ей никогда не надоедало. Теперь она чувствует себя такой опустошенной,
такой ненужной. После несчастного случая во время катания на лыжах все закончилось: пра-
вая рука парализована. «Калека», – как она говорит. Что ей еще остается? Сидеть в кафе и
ждать мужа?!
Фрау Марта С. сидит на одном из первых сеансов напротив меня и жалуется: «Мне
больше ничего не хочется! Это так бессмысленно и пусто, весь день я просто болтаюсь! А
вечером я торчу у окна и смотрю, не идет ли мой муж».
В. Франкл считал, что самое глубокое стремление человека – это стремление к смыслу.
Если он его утрачивает, то возникают пустота, скука и бессилие, которые заканчиваются «экзи-
стенциальным вакуумом», а в худшем случае – депрессией. Свое убеждение в том, что смысл
имеется все гд а, что он представляет собой объективную величину, что всегда, в любой ситу-
ации есть возможности придать жизни смысл, Франкл подчеркивал во всех своих письменных
трудах и страстно произносил эти слова во время своих выступлений. Но как терапевт может
сообщить это такой клиентке, как Марта С.?
Ей нужно найти свой собственный смысл. Смысл, хотя и может представлять собой
объективную реальность, не является универсальным, его нельзя прописать, как лекарство,
его нельзя произвольно «сконструировать». Человек только сам может определить, что ему
кажется имеющим смысл, а что – нет. Смысл – это всегда только возможность, которая воз-
никает и снова исчезает. Хотя, как подчеркивает Франкл, в каждом моменте есть бесконечное
число возможностей смысла для каждого человека, но надо быть открытым для этого, гото-
вым к тому, чтобы двигаться в направлении этих возможностей и начать действовать. Только
это даст возможность почувствовать, ощутить смысл. На расстоянии, в полсердца смысла не
существует!
Смысл также никогда не является чем-то предметным, что можно ухватить. Мы можем
выйти на его след, интуитивно чувствуя те возможности, которые нам выпадают. Постижение
смысла может быть сопряжено с трудностями; особенно когда люди и без того нагружены кри-
зисами, потерями и необходимостью принимать решения. A. Лэнгле разработал метод, кото-
рый может помочь человеку в его приближении к переживанию смысла. Сам Лэнгле назвал
метод «шагами к экзистенциальному смыслу» (Längle, 1988), но сегодня он больше известен
под названием «метод постижения смысла». Этот метод, отражающий важнейшие элементы
теории смысла Франкла, делит процесс нахождения смысла на четыре шага.
135

Шаг 1. Воспринять

Начало процесса нахождения смысла – восприятие информации и ориентирование. В
привычных повседневных ситуациях, а также в ходе принятия трудных решений, даже когда
мы не видим пути и все становится бессмысленным, первым шагом, который может приве-
сти к новым возможностям, является восприятие ситуации – сначала данностей, потом имею-
щихся в них открытых возможностей. Что касается данностей, то здесь речь идет о вопросах:
«Что имеется? Что произошло? Каковы условия?» Важно по возможности без предубеждений
осмыслить факты ситуации. В связи с этим возникает следующий вопрос: «Что здесь сейчас
возможно, о чем сейчас идет речь, что надо сделать?» Уже во время этого первого шага часто
бывает трудно избавиться от искажений восприятия, возникших под влиянием биографиче-
ских событий, пережитых травм или стереотипных представлений, и ограничиться действи-
тельно воспринятым.
136

Шаг 2. Оценить

Для того чтобы понять, действительно ли воспринятая возможность представляет собой
возможность нахождения смысла, необходимо осмыслить ее ценность. Как может быть осмыс-
лена ценность какой-либо возможности? Благодаря спонтанно и нерефлектированно возни-
кающему чувству. Лэнгле так описывает этот важный процесс: «При этом человек духовно
выходит как бы за пределы себя, проникаясь, открывается навстречу ситуации, возможности
действия, и тогда может в самом себе чувствовать, какую ценность это имеет для его жизни,
его жизненной цели. Чем больше открываемся ситуации, тем больше мы осмысливаем ее в
ее ценности. Чистое, объективное восприятие переходит в чувствование ценности, в котором
участвует эмоция» (Längle, Orgler, Kundi, 2000. S. 16). На этом этапе важны вопросы: «Что вы
при этом ощущаете? Как вы это переживаете? Как это на вас воздействует?».
137

Шаг 3. Решить

Когда удалось интуитивно ощутить разные возможности смысла с их различной ценно-
стью и благодаря возникшему чувству стало понятно, какая из них является лучшей в кон-
кретной ситуации, требуется еще один важный духовный акт: акт решения. Для того чтобы
перевести воспринятое и прочувствованное в действие, требуется готовность отвечать за свой
выбор. Сознательный акт решения особенно труден и важен в случаях, когда реализовать
выбранную возможность сложно, и сопровождаться это скорее всего будет тяжелыми послед-
ствиями. Тогда акт приобретает, так сказать, силу договора, как если бы человек поставил свою
подпись под этой одной возможностью смысла.
Вопросы, которые важны на этапе принятия решения: «Говорю ли я этому “Да”? Хочу
ли я так решить?»
138

Шаг 4. Осуществить

Я часто замечаю, что реализация возможности не является проблемой, если решение
действительно было принято от всего сердца. Словно благодаря решению действие становится
логическим неудержимым следствием. Конечно, есть такие ситуации, когда шаг от решения
к действию осуществить непросто (прежде всего в трудных ситуациях, таких как увольнение,
развод, отказ от алкоголя и т. д.). В этих случаях четвертый шаг метода постижения смысла
служит для того, чтобы найти средства и пути для облегчения реализации выбранного реше-
ния. Такими средствами могут быть разработка плана действий (точная последовательность
шагов, необходимых для воплощения решения в жизнь), проигрывание ситуации, представле-
ние ее в воображении, поощрение и т. д.
Далее я хотела бы проиллюстрировать работу по шагам метода постижения смысла на

примере трех случаев из практики. Чтобы показать возможности метода, я специально выбрала
случаи, различающиеся ситуациями, темами и целями.
139

Шаг 1. Воспринять

Случай 1. Марта С. Во время первых встреч своей главной проблемой Марта считала
невозможность вследствие несчастного случая и потери трудоспособности осуществления всех
тех дел, которые раньше были для нее очень важны. При этом бросалось в глаза, что, говоря о
нынешней ситуации, она постоянно упоминала и те дела, которые могла выполнять: домашнее
хозяйство, с которым хотя и трудно было справляться, но, по ее словам, «там все в порядке»;
вышивка, где ей была нужна только одна рука; ритуал торжественного воскресного завтрака
и посещения кофейни (при этом ее глаза загорались). Несмотря на то что я ощущала значи-
мость этой деятельности для Марты, она чаще всего говорила о ней вскользь, обесценивающе,
словно все это – милые сопутствующие занятия, не имеющие ценности без ее профессии как
основного столпа ее жизни. Через несколько часов, когда на передний план вышла грусть по
поводу ее профессии и способностей, которые были теперь не востребованы, я стала задавать
ей вопросы об этих, быть может, все же важных для нее занятиях. Я использовала вопросы
«Кто?..», «Что?..», «Когда?..», «Где?..», чтобы составить для себя точную картину и увидеть,
какое пространство эти дела занимали в жизни клиентки. Мне надо было понять, могло ли
что-то в домашнем хозяйстве, в рукоделии или в посещении кофейни стать для нее важным.
На примере посещения кофейни я проанализирую те шаги, которые мы совершили с помощью
метода постижения смысла. Я попросила ее рассказать про ту кофейню, которую она предпо-
читает. Сначала она быстро прерывала эти разговоры, показывая тем самым, что это не имеет
для нее значения, что она там «видит, как другие заняты делом». И все же, раз за разом,
она все больше рассказывала о том, что она там наблюдала, какие газеты читала, какие торты
заказывала, о чем болтала с подругой, с которой иногда там встречалась. Ее восприятие стало
более широким и дифференцированным.
Случай 2. Карола М. Фрау Карола М. очень привлекательная молодая женщина. Для

нее характерна изысканная, теплая и чуткая манера общения с людьми, что очень располагает
к ней других людей. Самым большим желанием Каролы было иметь семью. Ее представление,
что к 30 годам уже нужно создать семью, потому что только тогда жизнь имеет смысл, только
тогда она выполнит свое предназначение как женщина, определяло ее жизнь. Из истории ее
семьи стало вполне понятно, почему она так крепко держалась за это представление. Ее роди-
тели развелись, когда Марте было 2 года. Мать, которая так и не смогла прийти в себя после
развода, с малых лет говорила ей в качестве напутствия, что брак и семья представляют собой
тот самый смысл жизни. В настоящее время Карола живет очень уединенно, ее состояние
близко к депрессивному: с одной стороны, потому что она «не может собраться для чего-то
продуктивного», с другой – потому что больше не хочет, чтобы у нее под носом постоянно
находились счастливые люди. Куда бы она ни пошла, в парк или кафе, – везде она видела счаст-
ливые пары. Тяжелее всего она переживала это по воскресеньям, когда ходила завтракать в
кафе на углу: там было много счастливых семей – родителей, которые выглядели влюбленными
друг в друга и преисполненными радости за своих детей.
Итак, на первом этапе мы обратились к ее восприятию окружающей действительности.
Искажения бросались в глаза, поэтому я в первую очередь сделала упор на точном описании
воспринимаемого. Мы обсуждали ее способ видения, благодаря которому она воспринимает
все семьи вокруг себя счастливыми. Я попросила ее рассказать, как она распознает это «быть
счастливым». Она хотела уже ответить, но потом запнулась и в последний момент покачала
головой по поводу «такой фантазии». Было удивительно, насколько быстро Карола смогла
отказаться от своей идеализации. Мы обратились к описанию ее собственной жизни, напол-
ненной разнообразными интересами и деятельностью. Я пыталась прийти к максимально объ-
140
ективному описанию ее образа жизни. Негативным сторонам нужно было дать пространство –
так же, как и позитивным. Хотя жалобы по поводу ее жизни постоянно выходили на передний
план, благодаря нашим стараниям она стала обращать внимание не только на теневые стороны
своей жизни без семьи, но и на стоящие перед ней задачи, на то, чем она занимается в свобод-
ное время, на людей, с которыми она дружна.
Случай 3. Ганс Ф. Господин Ганс Ф. пенсионер. Прошло несколько десятилетий с тех

пор, как он развелся с женой. Он хорошо справляется со скромными задачами своей жизни:
совершает пешие прогулки, читает, встречается с друзьями в винном погребке, однако «самое
важное – у меня хорошие отношения с сыном», – говорит он. Но теперь сын в связи с новой
работой переехал жить в Австралию и предложил своему отцу тоже туда переселиться. Ганс Ф.
до сих пор не может принять решение, и мы договорились сообща рассмотреть эту проблему:
«Если я останусь здесь, то смогу видеть его один, самое большее два раза в год. Конечно, это
сильно изменит мою жизнь!» До сих пор они с сыном раз в неделю обязательно встречались,
что-то предпринимали вместе – ездили на рыбалку или ходили в винный погребок. «В Австра-
лии мы могли бы продолжать это делать, хотя рыбалки не получится – там, где живет мой
сын, очень засушливая местность». Здесь, в Вене, г-на Ганса окружают привычные вещи, и
он может посвящать себя своим любимым занятиям. «Знаете, здесь мне все знакомо, здесь
мои корни! Но здесь нет моего сына!» Таковы были факты, на которые г-н Ганс Ф. сам уже
внимательно взглянул, но которые все же, как он сам с удивлением заметил, до сих пор не
помогли ему принять решение.
141

Шаг 2. Оценить

Случай 1. Марта С. Мы остановились на том, что она стала более подробно и точно
описывать свои посещения кофейни. Наступило время исследования чувств, сопровождаю-
щих наблюдения и опыт фрау Марты. Теперь я больше спрашивала не «Что?..», а «Как?..»;
я задавала вопросы об атмосфере в кофейне, о том, как она себя там чувствовала, что там
было особенно приятно и полезно для нее. Я узнала, что у нее уже появилось любимое место,
с которого она могла наблюдать за происходящим в кофейне. Она показала, как опускается
на обитое мягкой тканью сиденье и заказывает кофе. Пить кофе – это всегда было для нее
важной привычкой, но делала она это в спешке. Теперь представилась возможность дать этой
привычке больше пространства и сделать ее осознанным переживанием. Я попросила ее точно
показать мне, что она делает, когда кофе наконец стоит перед ней.
К.: Я кладу туда две ложки сахара, размешиваю и пью.
Т: Вы когда-нибудь брали чашку совершенно осознанно в руки и ощущали ее? Вы вдыхали
аромат кофе?
К: Нет.
Т: Мы можем сейчас пофантазировать и сделать это. Представьте себе, что вы
берете чашку в руки… Что вы ощущаете?
К: Она теплая, приятно теплая.
Т: Дотроньтесь кончиком носа до края чашки!
К: Мокро, пар попадает мне в нос. Но пахнет хорошо, я очень люблю запах кофе.
Т: Ну и?
K: Я осторожно делаю первый глоток. Мне вкусно».
Т: Какой точно вкус?
К: Приятный, сладкий, тепло приятное.
Т: А что происходит, когда вы его пьете?
К: Тепло доходит до желудка.
Т: Это приятно?
К: Да, когда я это себе так представляю, мне становится приятно и тепло.
Она постоянно запиналась и обесценивала этот опыт, указывая на то, что все это не имеет
настоящей ценности. «Да что это…?» В эти моменты мы меняли направление взгляда. Я
спрашивала ее: «Что было бы, если бы у вас не было этих занятий и этих событий, если бы вы
не посещали кофейню, не занимались рукоделием?» Сначала она сопротивлялась тому, чтобы
взглянуть на эту альтернативу: «Ну, тогда немногое бы изменилось!» Со временем она стала
спокойнее реагировать на такие вопросы, пока наконец не произнесла: «Я знаю, что тогда
я быстро впаду в депрессию, тогда я увязну в “ничегонеделании”, буду сидеть перед телевизо-
ром». Однажды она сказала: «Я знаю, что это было бы не очень хорошим вариантом. Тогда
моя жизнь точно закончилась бы». После этого она стала все меньше обесценивать эти заня-
тия, все больше включаться в них. На первый план в наших беседах стали выходить посеще-
ния кофейни, где она иногда проводила послеобеденное время. Ее рассказы становились все
более подробными и эмоциональными. Так, она изображала свое наслаждение кофе следую-
щим образом: «Уже когда подходит официант, я чувствую аромат моего кофе и радуюсь
этому. Я всегда сначала осторожно снимаю ложечкой шапку из взбитых сливок. Я даю им
растаять на языке. И потом я делаю первый глоток кофе. Я даю ему стечь вниз по горлу,
глубоко вздыхаю и думаю: “Как же мне сейчас уютно!”»
Случай 2. Карола М. Во время первого шага мы уже обсудили разнообразную палитру

занятий, хобби, достижений Каролы, выделив те сферы ее жизни, на которые она тратила много
142
времени и энергии. На основании того, что она в это вкладывала, я попыталась проработать
ценность этих сфер. Например, игра на пианино: из ее рассказов я знала, что она начала этим
заниматься довольно интенсивно и с воодушевлением. Через 4 месяца она впервые смогла сыг-
рать свое первое буги-вуги. Я спросила ее, что она переживает во время игры. Ее ответ: «Это
было довольно хорошо, но я скоро выдохлась. Для кого мне играть – просто для себя самой?»
Немного позже я снова попыталась найти то позитивное чувство, которое, как я предполагала,
у нее было, когда она играла, когда ей удавалось сыграть хорошо. Но ее ответы все время были
одинаковыми. Однажды она добавила: «Хорошо это было бы только в том случае, если бы я
могла что-то играть на пианино для своих детей». Мне стало понятно, что послания из дет-
ства и затвердевшие представления не позволяют ей ощутить ценности ее нынешней ситуации.
На этом мы завершили работу с использованием метода постижения смысла и переключились
на то, что идет из ее детства и мешает ей жить сейчас.
Случай 3. Ганс Ф. Мы взялись за рассмотрение обоих вариантов, между которыми коле-

бался г-н Ганс Ф. Я попросила его подробно представить себе жизнь в Австралии. Он изобра-
зил следующее: «Мы бы вместе жили в доме на окраине небольшого городка. На фотографиях
дом выглядит очень мило. Там бы нам было достаточно уютно. В выходные дни можно зав-
тракать на террасе, а потом отправляться на прогулку». Углубившись в обсуждение этих
перспектив, мы оба – и Ганс, и я как слушательница – смогли ощутить воображаемую атмо-
сферу и прочувствовать, как хорошо ему было бы с сыном и невесткой: «В мире все будет в
порядке, если мы будем так сидеть, что-то пить…» Я обратила внимание, что в своем вооб-
ражении Ганс Ф. все время делал упор на выходные дни, которые он проводил бы с сыном и
невесткой, и поэтому постепенно я стала спрашивать его, как он представляет себе свою жизнь
в Австралии в будни. Когда Ганс Ф. это представил, его настроение мгновенно изменилось. Он
казался подавленным, лишь с трудом воображал какие-то картины: он видел себя сидящим в
одиночестве на террасе в кресле-качалке. Появилось чувство потерянности. Он почти не мог
себе представить, чем будет заниматься. Выяснилось, что он не говорит по-английски и очень
сильно сомневается в том, что сможет его выучить. Поэтому он видел себя проводящим боль-
шую часть времени в уединении на участке своего сына. Колеблясь, словно бы с неохотой, он
признался себе, что все-таки ему была бы необходима какая-то собственная сфера деятельно-
сти. Чем дольше мы посвящали время этой картине, тем более стесненным и одновременно
утратившим ориентиры он себя чувствовал. Дойдя до этого момента, он мысленно вернулся в
Вену. Здесь он как раз не видел себя сидящим без дела. С удивлением он констатировал, что
его неделя достаточно заполнена. До сих пор он не обращал на это внимания. Мы рассмотрели
отдельные занятия подробнее, и выяснилось, что хотя Ганс Ф. общался с ограниченным коли-
чеством людей, но с ними его связывала многолетняя дружба. «Конечно, с этими людьми у
меня не такие близкие отношения, как с моим сыном, но это – мои старинные друзья. Мы
можем делать что-то вместе, и они всегда были готовы прийти на помощь, когда мне было
что-то нужно». «А если бы вы уехали в Австралию?..» – «Мне бы их очень недоставало», –
быстро ответил Ганс Ф. и в следующий момент сам этому удивился. «Я этого еще никогда не
осознавал: мне бы их не хватало! Что касается моего сына, так это всегда было ясно…» Он
немного подумал. «Речь идет не только о друзьях, речь идет о том, что мы вместе делаем,
например, в винном погребке, как мы здорово шутим, когда пьем вкусное вино. Это совершенно
особая атмосфера – я не могу себе это представить в каком-то другом месте с другими
людьми». Чем дольше мы пребывали в этой фантазии, тем более ощутимой становилась при-
вязанность г-на Ганса Ф. к своей родине.
143

Шаг 3. Решить

Случай 1. Марта С. Благодаря нашим стараниям, направленным на то, чтобы почув-
ствовать и взвесить, насколько ценны для нее различные виды деятельности, Марта теперь
хорошо могла отличить, что для нее важно и что доставляет ей радость, а что – нет. Она
могла представить, как бы она себя чувствовала, если бы впала в уныние. Подобно посещению
кофейни, она снова начала радоваться и другим событиям. Однако признавать их содержанием
своей жизни она категорически не желала. Все это мило, но они не могли состязаться по своей
ценности с ценностью ее профессии. Тем не менее однажды она созрела. Она пришла и рас-
сказала, что смотрела фотографии того времени, когда она работала: «Я испугалась, какой у
меня там утомленный вид. И тут я подумала, что это ведь отличный шанс, сейчас я могу сде-
лать так, чтобы мне было хорошо.
Я уже так много в жизни работала, отработала столько сверхурочных часов, теперь я
имею право наслаждаться жизнью». Решение принять новую жизненную ситуацию как ценную
было, таким образом, принято спонтанно.
Случай 3. Ганс Ф. Чем больше мы представляли себе, как будет выглядеть его жизнь
здесь и в Австралии, тем больше, как мне казалось, менялось его настроение. Депрессивное,
безжизненное состояние уступило место настроению, в котором я видела его пусть грустным,
но одновременно более живым. Я сказала ему о своих наблюдениях, он кивнул: «Да, это так».
Он еле сдерживал слезы. «Знаете, чем дольше я об этом думаю, тем яснее мне становится, какое
решение я должен принять. Собственно, я это уже давно знаю. Здесь мои корни, все, что я
делаю и о чем думаю, имеет отношение к этому месту. Меня нельзя просто взять и пересадить».
На последующих сеансах в центре внимания находилась грусть по поводу предстоящей разлуки
с сыном, и это помогло ему укрепиться в своем решении.
144

Шаг 4. Осуществить

Случай 1. Марта С. После того как Марта озвучила свое решение, для его осуществле-
ния уже больше не было препятствий. Несмотря на то что в течение довольно долгого времени
она на словах продолжала обесценивать свои «нерабочие» занятия, она все больше начала
обращаться к ним и наполнять их жизнью. Принятое в конечном итоге решение придало ей
необходимую силу и убежденность.
Случай 3. Ганс Ф. Решение было принято. Для того чтобы чувствовать себя уверенным,
Гансу все же еще требовалась небольшая поддержка. Так, ему предстояло сообщить о своем
решении сыну. Его очень волновало то, что он не сможет поддерживать отношения с ним.
Но сознание того, что он может не только регулярно писать письма, но и спонтанно рассказы-
вать о своих переживаниях и делиться своими мыслями по телефону, его очень успокоило. Он
рассчитал, как часто он мог бы ездить в Австралию. Особое внимание мы уделили тому, как
ему следует организовать свое время в выходные, для того чтобы предотвратить погружение в
депрессивное состояние в те дни, которые он до сих пор проводил вместе с сыном. Мы также
обсудили, что ему следует проинформировать своих друзей об этом решении, когда они снова
все встретятся. Их поддержка и интенсивный контакт с ними были бы для него чрезвычайно
важны.
145

Три судьбы – три пути – три выхода

Марта С. и Ганс Ф. смогли с помощью метода постижения смысла успешно прийти к
решению своих проблем. В начале терапии Марта С. находилась в ситуации, типичной для
возникновения вопроса о смысле: радикальная утрата смысла из-за утраты большой жизнен-
ной ценности. В ее жизни было много других возможностей для исполнения смысла, но все
же ей была необходима поддержка, чтобы эти возможности стали реальным опытом. Метод
постижения смысла был инструментом, помогающим шаг за шагом от пустоты, возникшей
вследствие отсутствия смысла, прийти к новой исполненной повседневной жизни. Проблема
Ганса Ф. также представляла собой типичную ситуацию, в которой остро встает вопрос смысла,
конфликт ценностей. Две возможности дальнейшего построения жизни ждали своей участи.
Их кажущаяся равноценность, а также ясно ощутимые негативные последствия парализовали
Ганса, из-за чего принятие решения постоянно откладывалось. С помощью метода постижения
смысла г-н Ганс вышел из состояния парализованности и взвешивания возможностей и при-
шел к решению. Использование метода постижения смысла, однако, задано не только темати-
кой «проблемы смысла», но также и персональными способностями клиента. Перед тем как
столкнуться со своей проблемой, Марта и Ганс уже хорошо умели справляться с требовани-
ями своей жизни, они обладали способностью видеть свою жизненную ситуацию, как она есть,
настраиваться на нее и обходиться с ней. По-другому выглядела ситуация с Каролой. Как пока-
зала работа с ней, ее представления о жизни были настолько жесткими, что попытки нащупать
что-то ценное потерпели неудачу. Поэтому мы отказались от прямой работы с использованием
метода постижения смысла – сначала надо было проработать предыдущий жизненный опыт
клиентки, приведший ее к нынешним жестким представлениям. В случае Каролы становится
отчетливо видна граница метода постижения смысла. Он эффективен при работе с людьми, чьи
личностные способности относительно хорошо развиты. В случаях патологического затверде-
вания установок, представлений и способов поведения приходится менять уровень терапевти-
ческой работы. Здесь обнаруживается очень выигрышная тесная взаимосвязь между методом
постижения смысла (уровень консультирования) и разработанным Лэнгле методом персональ-
ного экзистенцанализа (терапевтический уровень) (Längle, 1990 b. S. 133–160). Сходная струк-
тура методов дает терапевту возможность перейти на соответствующий шаг персонального
экзистенцанализа в той точке, где продвижение с использованием метода постижения смысла
затруднено. После терапевтической проработки проблемы можно снова вернуться к методу
постижения смысла и пойти по пути наполненной смыслом экзистенции.
146


Frankl V.E. Das Leiden am sinnlosen Leben. Psychotherapie für heute. Freiburg: Herder,
1980.
Frankl V.E. Ärztliche Seelsorge. Wien: Deuticke, 1982.
Frankl V.E. Der leidende Mensch. Anthropologische Grundlagen der Psychotherapie. Bern:
Huber, 1984.
Längle A. Wege zum Sinn. Logotherapie als Orientierungshilfe. München: Piper, 1985.
Längle A. Sinnvoll leben. Angewandte Existenzanalyse. St. Pölten: Niederösterreichisches
Pressehaus, 1987.
Längle A. Entscheidung zum Sein. Viktor E. Frankls Logotherapie in der Praxis. München:
Piper, 1988.
Längle A. Methode der existenzanalytischen Psychotherapie. Kasuistik // Zeitschrift für
Klinische Psychologie, Psychopath., Psychother. 1990. № 38. S. 253–262.
Längle A. Personale Existenzanalyse // Wertbegegnung. Wien: Tagungsbericht 4 der GLE,
1990. S. 133–160.
Längle A. Was sucht der Mensch, wenn er Sinn sucht? // Daseinsanalyse. 1991. № 8. S. 174–
183.
Längle A. Existenzanalyse – Die Zustimmung zum Leben fnden // Fundamenta Psychiatrica.
1999. № 12. S. 139–146.
Längle A., Orgler Ch., Kundi M. Die Existenzskala. Güttingen: Hogrefe, 2000.
147

Вцепившись в бельевую веревку. Ирина Ефимова

Рассматривается случай 33-летней пациентки, страдающей неврозом навязчивости
средней тяжести. В терапии в рамках экзистенциального анализа удалось добиться пол-
ного устранения симптомов. На примере этого случая ярко видна роль решимости клиента
в достижении успеха терапии.
Нина обратилась за помощью в связи с депрессией и неуверенностью в себе. Так она сама
сформулировала свою проблему при первой встрече. Ее мучила тяжелая борьба с «плохими»
мыслями: она «зацикливалась» на бытовых мелочах и бывала вынуждена по нескольку часов
думать, чисто ли вымыта посуда, положила ли она порошок в стиральную машину, не падало ли
на пол белье, когда она вешала его после стирки на веревку, и перестирывать его, перемывать
посуду по нескольку раз. Давящее чувство в груди почти не прекращалось – новая проблема
возникала еще до разрешения предыдущей.
«Неуверенность» началась осенью, когда младшая дочь пошла в детский сад, и Нина,
проведя несколько часов одна дома, испугалась возможности остаться без опоры и поддержки,
одной растить детей. Она с трудом ходила на работу и ничего не хотела делать, постепенно
тягостное состояние переросло в «помешательство на теме грязи», из жизнерадостной, общи-
тельной женщины Нина превратилась в закрытого, смятенного человека. Любая неожидан-
ность выбивала ее из равновесия и заставляла выполнять огромную умственную работу, чтобы
решить, что теперь делать.
Через некоторое время она поняла, что своими силами не сможет справиться с пробле-
мой, и обратилась к врачу, но прописанные таблетки дали только временное облегчение. Когда
после завершения курса лечения тягостное состояние постепенно вернулось к ней, Нина пошла
к психологу.
Передо мной сидела женщина, которая никак не выглядела на свои 33 года, я приняла ее
за недавнюю студентку. Внешний вид клиентки полностью соответствовал душевному состоя-
нию: одета строго, чисто, хорошо заглаженные стрелки на брюках, аккуратная прическа, уве-
ренная поза и при этом на губах размазавшаяся помада и глаза, полные смятения и безысход-
ности, как у маленького загнанного в угол зверька. Ее непреклонное желание работать, чтобы
помочь себе, с первых минут вызывало глубокое уважение, но складывалось впечатление, что
она сама себя стыдится и порицает за то, что с ней происходит.
Диагноз не вызывал сомнения – невроз навязчивых состояний. Терапия навязчивостей
в экзистенциальном анализе, помимо применения сопровождающих медикаментов, предпо-
лагает сочетание трех направлений, которые могут быть соотнесены с тремя персональными
фундаментальными мотивациями:
1. Работа с когнитивной сферой.
2. Обхождение с эмоциями.
3. Глубинная биографическая работа с травмой.
Когда я попросила Нину подробно рассказать мне о симптомах, при всем ее старании она
отвечала с трудом, ей хотелось бы сделать вид, что все не так серьезно, что «плохие» мысли
возникают лишь один-два раза в неделю, – она стыдилась их и саму себя. Но затем, когда я
нарисовала ей известную схему развития невроза навязчивости (обсессии) В. Франкла, она
воспряла духом и обрела уверенность, что сможет избавиться от мучений, поскольку описание
точно соответствует тому, как она сама ощущает то, что с ней происходит:
148
Рис. 1. Схема развития обсессии
На этой схеме видно, что когда человек переживает неуверенность (растерянность, тре-
вогу) в связи с какой-то конкретной ситуацией своей жизни, он оказывается перед реальной
опасностью самому способствовать развитию у себя навязчивого поведения. Это случается,
если человек не может вынести того факта, что мир не гарантирует «стопроцентной» надеж-
ности, что ненадежность – одно из свойств Бытия. Тогда, стремясь к стабильности, человек
импульсивно (рефлекторно) начинает бороться с ненадежностью, но парадоксальным образом
это только усиливает ее ощущение, а попытки борьбы фиксируются, «окостеневают», превра-
щаясь в навязчивости. Так замыкается невротический к ру г.
Нина почувствовала, что я поняла ее. Она поверила в то, что этот круг может быть разо-
рван, силы ее удесятерились, и она с энтузиазмом взялась за выполнение задания.
Существует целый ряд тренинговых упражнений, которые призваны «ослабить хватку»
навязчивости и учат клиента новым установкам по отношению к симптому и жизни в целом. Во
время встреч мы обсуждали эти темы и техники, Нина училась правильно выполнять упраж-
нения и получала домашние задания:
• помнить, что мысли приходят сами собой, и не пытаться их контролировать;
• конфронтировать с чувством неуверенности, повторяя при появлении навязчивых мыс-
лей: «Да, я знаю, все может произойти, это часть жизни, и моя навязчивость не сможет это
отменить!»;
• тренироваться в том, чтобы по отношению к навязчивому поведению действовать не
автоматически, а на основе собственного решения. Даже если намерен все-таки выполнить то,
что требуют «плохие» мысли, то не потому, что ты вынужден это сделать, а по собственному
решению, например, для своего спокойствия, или не выполнять как можно дольше и наблю-
149
дать за своим состоянием, или сделать сразу же, до того как давление станет невыносимым,
не пытаясь бороться.
После сессии Нина один-два дня выполняла предписания, и они часто помогали. Она
нашла свою собственную формулировку, которая помогала остановить давление мыслей:
«Если я и могу быть в чем-то уверенной, так это в том, что если бы белье упало, я бы не пове-
сила его как чистое, а обязательно перестирала бы». Но каждую неделю ближе к выходным
случалось что-нибудь, что «вышибало ее из седла», и до следующего сеанса Нина забывала о
заданиях.
Мы много говорили о страхах, которые не дают ей отмахнуться от навязчивых мыслей,
и о повседневных тревогах, которые штормами вторгались в ее жизнь, лишая размеренности
и срывая планы. Постепенно Нина училась не пытаться игнорировать эти чувства, а просле-
живать, что именно ее тревожит, какая перспектива внушает страх. И тогда опасность приоб-
ретала реальные размеры, и можно было найти меры для ее предотвращения или снижения
возможного ущерба.
Однако когда я попробовала предложить Нине только представить, что она конфронти-
рует со страхом, то встретила сопротивление. Она даже не могла вообразить ситуацию, что
высушенное чистое белье может оказаться испачканным, для нее это было недопустимо. Она
делала лишь пару шагов на пути преодоления страха, но не более, объяснив, что тогда с белья
на ее тело попадут какие-то микробы и она заболеет ужасной болезнью. Однако в ходе обсуж-
дения выяснялось, что ни одна конкретная болезнь не была достаточно ужасна, и подумать
о том, что случится, если она заболеет этой неведомой болезнью, Нина была не в состоянии.
К «Вратам смерти», то есть к центральному звену экзистенциально-аналитической работы с
самым глубинным страхом, мы смогли подойти только много позже.
Две сферы жизни были для этой женщины наиболее значимы: отношения с детьми и
отношения с мужчинами. В этой связи мы много говорили об истории ее жизни. В двадцать
пять лет она познакомилась с молодым человеком, через неделю он сделал ей предложение,
и они подали заявление в ЗАГС. Нина не была влюблена в него, но приняла предложение,
так как очень хотела иметь семью и детей и надеялась, что со временем чувства придут. Но
прежде чем любовь смогла поселиться в ее сердце, муж начал меняться, он оказался крайне
эгоистичным, безответственным человеком и не стремился развивать отношения. Нина наде-
ялась, что рождение ребенка изменит ситуацию, но этого не произошло, семья существовала
номинально. Все чаще и чаще муж с работы ехал к своей маме, а не к жене и сыну. Он не был
безразличен к ребенку и охотно гулял и играл с ним, но был по отношению к нему как-то не
по-взрослому беспечен: переходя с малышом через дорогу, мог не взять его за руку.
Надежда как-то укрепить семью еще теплилась в душе у Нины, и она решила родить
второго ребенка. Муж не возражал, но беременность наступила только через три года не без
медицинского вмешательства. Поддержки от мужа Нина так и не дождалась, он отдалялся все
больше, врал, «трепал» нервы, и ей пришлось самой заботиться о себе и о старшем ребенке.
Роды были очень трудные, это сказалось на родившейся девочке, и мама с малышкой провели
еще почти месяц в больнице. В это время муж сообщил, что окончательно уходит от нее. Нина
не представляла, как она будет справляться: одна с двумя детьми, не работая и рассчитывая
на материальную поддержку только со стороны престарелых родителей. Домой она вернулась
в жутком состоянии, в панике перестирала все вещи, которые привезла из больницы, а затем
вообще всю свою одежду, одежду детей и, наконец, постельное белье. С тех пор появились
брезгливость и мысли о микробах. Паника прошла, когда через год Нина вернулась на работу
и поняла, что выживет. С тех пор ее жизнь была посвящена детям и работе, но сейчас, когда
младшая девочка пошла в детский сад, она начинает задумываться о возможности новых отно-
шений с мужчиной. Однако когда возникает вероятность знакомства, Нина чувствует безум-
ную тревогу.
150
Исследуя это чувство, мы обнаружили, что больше всего Нину пугает перспектива повто-
рения горького опыта: она опять ошибется в выборе и в результате останется одна, уже с тремя
детьми, а этого груза ей не вынести.
Почему же она совершила ошибку и как не совершить ее еще раз? Оказывается, тогда, в
двадцать пять лет, ее внутренний голос говорил ей, что это не тот человек, который ей нужен,
но она не прислушалась к себе, так как очень хотела семью и ребенка, а «годы уже поджимали».
Так возникла тема о внутреннем голосе, которая получила развитие через месяц, когда пресс
«плохих» мыслей чуть ослаб. Нина, пытаясь выполнить очередное домашнее задание, которое
состояло в том, чтобы вести дневник, заметила, что неуверенность и потребность перестирать
какую-то вещь возникают у нее каждый раз после того, как она чувствует тяжесть и давление
в центре груди. А еще через неделю, понаблюдав за этими ощущениями, она обнаружила, что
давление мучает ее, когда она не сделает чего-то, что ей кажется нужным сделать. Это были
мелочи, и Нина переключалась на более важные дела. Например, придя из магазина, она бро-
сала сумки у входа, хотя была мысль, что хорошо бы их сразу разобрать, и шла на кухню разо-
гревать детям обед. Через пятнадцать минут ее придавливал комок в груди, еще через пять
минут приходила мысль, а не упало ли на пол полотенце, когда она вошла на кухню. Для нее
эта мысль стала открытием: она действительно не прислушивается к себе не только в жизненно
важных ситуациях, но и в повседневных мелочах.
В ее жизни было и есть много объективных трудностей, но она с ними справляется. В
чем же она на самом деле не уверена – в самой себе. Она сама бросает и предает себя, считая
неважным то, что говорят ей ее интуиция и желания. Из этого открытия естественным образом
следовал рецепт: чтобы избежать симптома, необходимо внимательно прислушиваться к себе
и обращать серьезное внимание на собственные желания – не важно, касаются они большого
или малого.
Обстоятельства сложились так, что следующая встреча с пациенткой произошла только
через месяц. В это время я много думала о том, почему улучшения так незначительны, как
сделать так, чтобы она продолжала тренировку весь срок между сессиями, и даже обдумывала,
не увеличить ли количество сеансов в неделю, чтобы создать внешние опоры для процесса.
Когда мы встретились, я была готова к жесткой конфронтации по поводу ее недостаточной
активности, но то, что я услышала, не оставило камня на камне от моих планов.
Нина начала разговор со слов о том, что она чувствует необходимость по крайней мере
на время прекратить работу со мной. «Мне необходимо все обдумать наедине и научиться
справляться самой, без помощи», – услышав это, я очень вовремя потеряла дар речи и, не
протестуя, слушала ее. Нина рассказала, что сначала была потрясена срывом запланированного
занятия, однако, придя в себя, поняла, что «человеку можно помочь, но человек должен сам
разобраться в себе и попытаться себя исправить. Занятия помогают, но если человек сам не
захочет себе помочь, никто не поможет». Она стала вести дневник. В соответствии с заданием
она должна была прерывать любые дела в тот момент, когда у нее возникнет мысль о чистоте
белья, и сразу делать запись в дневник о ситуации, в которой это произошло. Затем она решала,
как ей сейчас поступить, записывала это и возвращалась к прерванному делу. Через неделю
дневник уже был не нужен, она в голове продумывала всю эту последовательность и еще через
неделю могла спокойно отбрасывать возникающую неуверенность.
Ее «переломила» смерть близкого знакомого: «Это действительно трагедия, а то, что
меня напрягало – обычные жизненные мелочи». После того как тяжесть пропала, Нина много
размышляла о природе своей проблемы. Она поняла: тягостные мысли говорят ей каждый раз,
что она не сделала что-то якобы важное, и позволила себе поразмышлять о том, а чего дей-
ствительно важного она не сделала в своей жизни. Самое важное «несделанное ею» в жизни,
на ее сегодняшний взгляд, было вот что. В 19 лет Нина познакомилась с «одним очень хоро-
шим человеком». Было озарение, что это ее человек, но она еще не была готова выйти замуж,
151
и предчувствие постепенно сошло на нет. Позже он женился на другой женщине, с которой

благополучно живет до сих пор. «Постоянно думаю, что эта семья могла бы быть у меня, он
бы меня не бросил. Иногда хочется вернуться в прошлое и переделать то, что было сделано
неправильно. Это единственный выбор, о котором я жалею».
Так еще раз прозвучала тема доверия внутреннему голосу, и Нина окончательно поняла,
какую важную роль он играет в ее жизни.
Самое страшное для Нины, как оказалось, было представить себе, что в ее жизни не
будет теплых близких отношений, ей тяжело думать, что будет, когда умрут родители, и она
боится, что в старости, когда она будет немощна и больна, дети душевно отдалятся от нее. Еще
больше она боится заболеть и умереть сейчас, пока она еще никого не любила, без опыта любви
ее жизнь так и не состоится. Это очень печально, но у нее есть дети, и родители пока живы,
и все не так плохо, нужно лишь слушать себя и не делать плохо себе и другим, это гораздо
важнее, чем чистота белья. Когда навязчивость стала ослабевать, Нину начало волновать то,
что волнует «обычных людей». Вечером она заходит посмотреть на спящих детей, и ее сердце
наполняется не тревогой, а покоем и счастьем.
…Когда Нина вышла из моего кабинета, я подумала, что впервые за время нашего зна-
комства ее губы были подкрашены аккуратно.

***

Так неожиданно закончилась работа с этой клиенткой. Глубокое сочувствие вызывает
та невыносимая жизнь, к которой привела ее внутренняя глухота. Жизнь, лишенная любви,
постоянно наполненная навязчивыми состояниями, жутким страхом, что «белье упало на пол и
на нем могут оказаться микробы». Но не менее сильны чувства уважения и восхищения, кото-
рые вызывает ее стремление помочь себе, мужество говорить о том, что казалось ей ненормаль-
ным и постыдным, а также и то, как она, лишившись на время поддержки психолога, после-
довала своему внутреннему голосу и взяла на себя ответственность за свое состояние. Она
ослабила тиски навязчивости и, воспользовавшись образовавшимся пространством, смогла
понять смысл своего симптома и посмотреть в лицо самому сильному страху. В результате она
ощутила ценность отношений, желаемых и реальных, и смогла всей душой повернуться к ним.
Эта женщина была несчастлива и одна несла все тяготы. Ее главной жизненной темой,
как она и сама сказала, являлась неуверенность. И именно эта неуверенность порождала страх.
Когда нам страшно, мы ищем опору. Если белье выстирано, то хоть что-то в жизни прочно, в
этом можно быть уверенной, это единственный сектор жизни, который дает гарантии и опору,
поэтому именно на нем было сконцентрировано все ее внимание, чтобы не видеть, что в осталь-
ных областях жизни полная уверенность невозможна. И пока Нина не восстановила доверие к
себе самой, единственной опорой и страховкой над бездной неуверенности ей служила белье-
вая веревка.
152

Игра с песком в терапии ребенка, родители
которого разведены. Астрид Гёрц

Часто детям бывает трудно выразить словами свои чувства, мысли и потребности.
Игра как средство коммуникации помогает им проявить свое внутреннее состояние и в сим-
волической форме выразить важные послания. Задача феноменологической психотерапии –
воспринять эти послания в точности так, как чувствует сам ребенок.
Уже одно то, что взрослый будет вчувствоваться в «язык» ребенка и отвечать на него
в соответствии с детскими возможностями, может способствовать освобождению от бло-
кад, интеграции отщепленных чувств, развитию большего доверия к себе, свободе в выраже-
нии и мужеству в поступках. Это удивительный опыт, который очень обогащает терапевта
и приводит к душевному выздоровлению ребенка.
В этой статье в общих чертах представлен психотерапевтический метод детской игры
в песок и на примере описания работы с ребенком, пережившим развод родителей, дается
более подробное представление о возможностях метода.
153

Детская психотерапия: как она начиналась

В работе, вышедшей в свет в 1908 году, Зигмунд Фрейд, подробно останавливаясь на роли
детской игры в развитии ребенка, подчеркивает ее серьезность: «Любой играющий ребенок
ведет себя как поэт, создавая свой собственный мир или, вернее, перенося предметы и темы
своего мира в новый, более привлекательный для него мир. Было бы несправедливо полагать,
что он не принимает этот мир всерьез, напротив, он очень серьезно относится к своей игре ‹…›
Противоположностью игры является не серьезность, а реальность, действительность» ( Freud,
1908/1965. S. 214).
Психоаналитик Мелани Кляйн первой начала в процессе лечения детей использовать
игрушки, которые должны были стимулировать воображение ребенка и вызывать ассоциации
(ср. Klein, 1983. S. 16). Эрик Эриксон предложил, отталкиваясь от известной фразы Фрейда о
том, что сон – это королевский путь (via regia) к бессознательному, признать, что игра – это
королевский путь в бессознательное царство ребенка (по Ekstein, 1994).
Для Дональда Винникота игра важна по той причине, что «именно в игре и только в
игре ‹…› ребенок и взрослый творчески раскрываются и полностью включаются в происходя-
щее» (Winnicott, 1974. S. 66). Он отмечал, что даже детям старшего возраста, которые уже могут
хорошо выражать себя в словах и поступках, игра дает возможность более уверенно, более
точно и с большей легкостью показывать свои ощущения и чувства. Ограниченность языка
мешает и детям, и взрослым, в тех ситуациях, где интенсивно проявляются чувства. Процессы
собственноручного активного создания образов очень важны в мире, где царят средства мас-
совой информации, где ребенок преимущественно лишь пассивно воспринимает образы. В
игре существенно обогащаются формы выражения на фоне сниженных речевых возможностей
ребенка. В процессе терапии предлагается достаточно большое пространство для свободной,
самозабвенной игры – игры, от которой ничего не требуют, но в которой постепенно растворя-
ются моменты напряжения, страхи и закрепленные представления ребенка. Именно поэтому
игра, включающая в себя весь мир человеческого опыта (см. Winnicott, 1974), занимает в пси-
хотерапевтической работе с детьми центральное место.
154

Метод игры в песок

Истоки игры в песок восходят к аналитику Маргарет Ловенфельд. Она занималась тем,
как мыслят и выражают себя маленькие дети еще до того, как в их распоряжении будет
иметься язык. В 1929 г. она начала разрабатывать метод «Welt-Spiels», для которого она сна-
чала использовала шкафчик на колесиках с целой коллекцией маленьких предметов из реаль-
ного мира, а также из кинофильмов, спектаклей и сказок. Сначала дети играли ими столе,
а потом, прислушавшись к желаниям детей, Маргарет Ловенфельд добавила металлический
ящик, выкрашенный в голубой цвет (чтобы изображать воду) и наполовину заполненный пес-
ком. Затем потребовалась вода, чтобы увлажнять песок, а также различные предметы: совочки,
формочки, воронки, мостики и туннели. Кроме этого добавился пластилин, чтобы лепить те
предметы, которых не было в шкафчике (см. Lowenfeld 1976. S. 442 – цит. по Rasche, 2002).
Ловенфельд объясняла своим маленьким пациентам «простыми, соответствующими возрасту
и умственному развитию словами ‹…›, что у большинства детей имеются идеи, которые не
так легко выразить словами, но что многие идеи можно высказать с помощью образов, карти-
нок и действий, и что это естественный способ “мышления”. Потом она показывала ребенку
свой ящик и предлагала делать с ним все, что ему придет в голову. В то время как ребенок
строит “мир”, терапевт сидит рядом, внимательно наблюдает за ним, проявляет интерес к тому,
что происходит, и помогает ему любым возможным способом, который актуален для данного
ребенка» (Lowenfeld, 1976. S. 243 – цит. по Rasche, 2002). Ловенфельд объясняла: «Дети соот-
носят с собой те или иные игрушки и наделяют их воображаемыми свойствами, превращая в
материал для выражения возникающих у них представлений, желаний и фантазий ‹…›. После
того как они создали необходимые для игры элементы, дети начинают комбинировать их таким
образом, что вещи могут выразить идеи, которые дети пытаются осмыслить» (Lowenfeld 1935 –
цит. по Rasche, 2002).
Швейцарский аналитик Дора Кальфф, последовательница К. Г. Юнга, которая училась в
1956 г. у Маргарет Ловенфельд, использовала игру в песок в качестве терапевтического метода
работы как с детьми, так и со взрослыми (см. Kalff, 1996). При этом пациенту предлагался
наполненный песком деревянный ящик, а также целый ряд миниатюрных фигурок для игры:
куколок, домашних и диких животных, предметов мебели, машинок и т. п., а также предметы
природного происхождения: камушки, ракушки, перья и т. д. Разнообразие предметов почти
неограниченно, и оно всячески способствует развитию символического выражения.
Сегодня детские психотерапевты предлагают ящик с песком со словами: «Из этого можно
много всего сделать», стараясь при этом не оказывать давления на детей и не влиять на их
выбор. Многие дети обращаются к ящику с песком лишь после того, как они уже попробо-
вали другие игровые материалы, такие как конструктор, краски, всевозможные игры. Но все
же наблюдения показывают, что серьезные терапевтические шаги осуществляются через игру
в песок. Я уверена, что это требует определенной доли мужества, а также доверия к терапев-
тическим отношениям – пойти на то, чтобы заниматься неструктурированным материалом в
ящике, ведь песок вначале излучает определенную «пустынную тоску» или пустоту. И тем не
менее многим детям нравится песок как хорошо знакомый им материал для игр. Игра в песок
предоставляет возможности для изображения сцен, для проявления себя на тактильном и на
кинестетическом уровнях. Это дает детям хорошую возможность полностью выражать себя
без помощи слов.
155

Что «излечивается» в песочной терапии?

На базальном, первом уровне, песок дает ощущение самого Бытия, связанного с зем-
лей и почвой. Такой опыт, редуцированный до самого простейшего, примитивного ощущения
создает опору: в тактильном восприятии, перебирая песок и просыпая его сквозь пальцы, даже
дети с сильными нарушениями переживают непосредственный опыт чего-то непреходящего
и имеющего субстанцию. Песок можно сыпать тонкими струйками, его можно бросать, коло-
тить, склеивать в формы и разрушать их, с ним можно многое делать. При этом раскрываются
свойства песка, он может быть жестким и мягким, мокрым и сухим, бесформенным и оформ-
ленным – это важная возможность ощутить различные качества Бытия и перенести в песок
собственное внутреннее состояние. Песок в его многообразных формах может резонировать
с самым разным внутренним опытом и при этом создает хорошую возможность, чтобы отпу-
стить это внутреннее и обратиться к тому, что имеется во внешнем. Так, песок как материал
ассоциируется с защищенной стороной своей жизни, которая просто есть и которой ничто не
угрожает. Общаясь с песком, чувствуя его на своих ладонях, ребенок непосредственно пере-
живает ощущение: «Я могу быть здесь» – он узнает что-то стабильное в своем Бытии. Это фун-
даментальный опыт «Мочь-Быть-Здесь», – первая фундаментальная мотивация по Лэнгле (см.
Längle, 1999). В занятиях с песком ребенок приобретает опыт, который ведет к переживанию
внутренней прочности, дает опору и пространство, в собственной активной игре позволяет
ему создать, построить защищенное место. Этот фундаментальный опыт совершенно необхо-
дим как условие появление дистанции по отношению к травмированному миру внутреннему.
Теперь ребенок может посмотреть на свои горести как бы со стороны, стоя на песчаном ост-
ровке безопасности. Это первый шаг на пути к тому, чтобы обнаружить самого себя разотож-
дествленным с проблемами, и это дает основу для диалога. Таким образом, защита и дистан-
цирование – вот основные моменты первой фазы в песочной терапии с ребенком. На втором
уровне, благодаря игре в песок, происходит Встреча и возникают отношения. Можно выделить
два рода Встреч. Во-первых, песок позволяет себя «оживить», когда держит приданную ему
форму, благодаря этому возникает пространство для собственной живой активности ребенка.
Он может придавать форму горам и долинам, озерам, рекам, волнам и бороздам и т. д., он
может создать в ящике с песком зеркало «ландшафта своей души», пробуждая к жизни важные
и ценные для него вещи. В этом процессе он переживает себя как создатель своего собствен-
ного мира. В творческом акте он встречается с тем, что его трогает, и через это – со своими
индивидуальными ценностями. Подобное переживание собственной жизни еще сильнее эман-
сипирует ребенка от нагружающего опыта и укрепляет в нем чувство «Нравится-Жить» (см.
Längle, 1999). Этот творческий аспект широко применяется также и в арт-терапии и является
важной составляющей в терапии депрессивных детей.
Во-вторых, на втором уровне происходит Встреча с терапевтом, который разрешает и
подтверждает выражаемую ребенком витальность, благодаря тому, что он начинает вчувство-
ваться и «двигаться» вместе с ребенком. В конце концов, эмпатия дает возможность приоб-
рести опыт фундаментальной ценности: «Это хорошо, что я есть» (вторая фундаментальная
мотивация по Längle, 1999). Осуществление эмпатии возможно в первую очередь в совмест-
ной игре ребенка и взрослого.
На третьем уровне игра в песок благодаря предложенному материалу (фигуркам и пред-
метам) открывает для детей самые разные возможности для того, чтобы «выйти на сцену»,
играть роли и через это обнаруживать Собственное, проживать его и защищать, отграничива-
ясь от чужого, несобственного. Особое значение в этом процессе имеет получаемое со стороны
терапевта уважительное внимание и признание ценности проявления индивидуальности – так
формируется право «Быть собой» (третья фундаментальная мотивация по Längle, 1999). В
156
ходе игры ребенок проецирует собственные переживания – прежде всего связанные со значи-
мыми для него членами семьи – на то, что происходит с кукольными фигурками, животными
и т. д. В результате он может показать себя, проявить не только способности и сильные каче-
ства, но и нарушенные или отвергаемые значимыми членами семьи стороны личности, а также
табуированных области. Эта возможность показать «тайным», символическим образом чув-
ства, мотивы и отношения23 в детской психотерапии особенно важна. Часто, чтобы защитить
ребенка, терапевт использует в работе только игру, которая в течение долгого времени оста-
ется сообщением на символическом уровне. Вряд ли было бы возможно по-иному сообщить
детям о травматизирующем и нагружающем опыте. Благодаря тому, что терапевт играет на
этом уровне вместе с ребенком, благодаря отражению чувств и переживаний игровых фигурок,
а также благодаря целенаправленным вопросам и интервенциям, терапевт – ничего при этом
не интерпретируя – способствует отграничению и занятию позиции, что укрепляет самоцен-
ность ребенка и побуждает его к росту.
Анна, девочка 8-ми лет, после развода родителей уже полтора года живет
с мамой. С ними живет мамин друг, с которым у Анны вполне хорошее
взаимопонимание.
Поводом для того, чтобы обратиться к детскому психотерапевту, было
то, что Анна периодически страдала от сильной головной боли и испытывала
тошноту, эти симптомы возникали регулярно после посещения отца. Мать
обратила внимание на то, что Анна – в принципе, скорее спокойная девочка –
была особенно тихой, почти не хотела рассказывать о времени, проведенном
у отца, и выглядела подавленной. Мать уже подумывала о том, не подать ли
ей заявление на лишение отца права посещать ребенка, но с другой стороны,
Анна была сильно привязана к нему, – и тот наверняка стал бы за нее бороться.
При первом контакте я вижу спокойную, чрезвычайно серьезную для своего возраста
девочку, которая мало себя проявляет, и все же охотно соглашается играть в предложенные
ей игры и отвечать на вопросы проективных тестов (например, тест незаконченных предложе-
ний).
Во время второго и третьего сеансов Анна обнаруживает, насколько привлекательна игра
в песок. Она начинает с помощью кукольных фигурок создавать семейные сцены, например,
следующие: мама лежит в шезлонге, радом стоит колыбелька с младенцем, около них двое
детей играют в песке. Бабушка и дедушка тоже неподалеку. Напротив шезлонга сидит кроко-
дил. Однако, у семьи все хорошо, потому что крокодил сыт.
Если ничего не интерпретировать, а оставаться в позиции феноменолога, описывающего
происходящее, то можно сказать, что в этой картине вроде бы вполне идиллической семей-
ной сцены обнаруживается диффузная угроза, которая, однако, на данный момент не является
насущной. В следующей за этим беседе Анна рассказывает, как ей хотелось бы, чтобы ее роди-
тели снова были вместе, – угроза в виде крокодила могла быть связана с разводом, с распадом
семьи. Анна узнала о разводе от матери. Она говорит, что у нее «сводит» живот, когда она
думает об этом.
Потом Анна берет кукол, которые одеваются на руку: принцессу и крокодила. Крокодил
будит принцессу, он хватает зубами ее платье, а потом и волосы. Затем приходит Петрушка.
Крокодил кусает его за шапку, теряя при этом несколько зубов. И хотя у него осталось мало
зубов, он откусывает у Петрушки нос и шапку. У фигурки Гретель он откусывает косички и
нос. У фигурки Ханса – волосы и одежду, у бабушки – все волосы. «Ну, теперь все погибли», –
говорит Анна. Единственный, кто остался – еще одна фигурка Петрушки – бьет крокодила.
23
Этот же принцип является основополагающим в изобразительном искусстве.
157
Позже я узнаю, что разводу родителей предшествовали очень агрессивные, наполненные

эмоциями сцены. Мать рассказывала, что бывший муж ее бил, а он, в свою очередь, говорил,
что его жена угрожала на глазах семьи выброситься из окна, и он был вынужден силой ее
удерживать. Анна была свидетельницей этой сцены.
Я решила встретиться с отцом Анны и имела с ним продолжительную беседу. У меня
сложилось впечатление, что для этого чрезвычайно ранимого и очень депрессивного человека
с разводом рухнул мир. Он родился и вырос в бывшей Югославии и жил с идеалом большой
семьи, воспоминания о которой у него сохранились с детства и были, кроме того, связаны с
покинутой родиной. На этом фоне крах своего брака он переживает как личную трагедию. Отец
Анны производит впечатление ожесточенного человека. Он жалуется на то, как развивается
общество, и недоступен для какой-либо предлагаемой помощи. Напротив: он ощущает как
позор, то, что его дочери требуется терапия. Очевидно, Анна – это единственный человек, с
которым он общается. Ей он доверяет свои депрессивно окрашенные мысли, желая передать
своему ребенку «правильные» ценности. При этом он не замечает, что тем самым нагружает
свою 8-летнюю дочь, предъявляя к ней непосильные требования.
После беседы с отцом меня уже меньше удивляет, что Анна сама депрессивна. Психо-
соматические симптомы ясно выражают ее внутреннюю напряженность, которая возникает в
ответ на чрезмерное давление со стороны обоих родителей.
На первом этапе терапия заключалась в попытке подтолкнуть родителей девочки к боль-
шей степени сотрудничества, однако из-за ожесточенности сторон она не удалась. Таким обра-
зом, для Анны осталась лишь терапия, которая должна была стать нейтральным местом, где
она могла бы найти понимание ее трудного положения и в спокойной обстановке прийти к
своим чувствам24.
Далее я хотела бы обсудить некоторые образы и картины из песка, которые делают
наглядным развитие Анны во время терапии. Терапию можно приблизительно разделить на
пять фаз. Курсивом выделены интерпретации и толкования, которые часто давались задним
числом по прошествии некоторого времени.
24
Помимо игровой терапии, был использован и другой метод: работа с рассказом. В центре истории Й. Канакакиса «В
поиске слез радуги» – темы расставания родителей или смерти одного из родителей. Благодаря этому Анне стало легче дать
пространство своей грусти по поводу случившегося.
158

Фаза 1: Сцены семейной идиллии,
для которой существует угроза

Как и в описанном выше случае, Анна составляет различные семейные сцены, представ-
ляющие собой идиллию и гармонию. К сценам добавляется все больше зверей (гусь, обезьянка,
аист), но в этих сценах всегда обнаруживается что-то, угрожающее миру и гармонии – напри-
мер, аист клюет ее в лицо.
Интенсивно держаться за «семейную идиллию» – на первом этапе терапии для Анны,
как и для всех детей, переживших развод родителей, это центральная тема. Мне показалось,
что Анна так крепко за нее держалась еще и потому, что ее отец не мог отказаться от своей
идеальной картины «дружной (большой) семьи», и поэтому никак не мог начать проживать
печаль по поводу своей утраты. Он не грустил, а настойчиво возвращался к этому образу,
то же дела Анна.
159

Фаза 2: Сцены агрессии фигур в отношении друг друга

Анна открывает новый вариант игры в песок: около десяти кукол закапываются в песок,
две другие ищут спрятавшихся. Они топают ногами по песку над закопанными фигурками, а
те кричат: «Ау, ау!!». В отличие от картин Фазы 1, где угроза исходила со стороны зверей, то
есть образов, находящихся вне семьи, теперь кукольные фигуры обращаются друг к другу.
Анна явно наслаждается выражением агрессии в такой форме.
Можно легко предположить, что наконец-то она с помощью кукол, в символической
форме имеет право воспроизвести то, что делали друг с другом взрослые, очевидно, не чув-
ствуя своей вины.
В конце все фигуры всегда находятся и выкапываются.
Эти сцены – ее способ обхождения с болезненным опытом, в том числе – со страдаю-
щими «бессильными», жертвами.
Следующий вариант того же мотива – это песчаная буря: фигурам в лицо дует ветер
с песком. Песок струйками сыплется на них, пока они снова не оказываются закопанными.
Частично они становятся мумиями, дедушка – фараоном. Теперь мы находимся в Египте. Пес-
чаная буря сдувает шезлонг и все другие предметы. Только рука мумии фараона еще выгля-
дывает наружу. Рано утром дети обнаруживают руку дедушки-фараона и пугаются. Они выка-
пывают мумии, к счастью, дедушка-мумия еще жив.
Анна комментирует эти сцены и подчеркивает, говоря драматично, например: «Сейчас
снова произойдет что-то ужасное!» или «Теперь все снова лежат в одной куче, потому что они
все-таки – одна сем ья».
Здесь Анна вполне жизнерадостно играет с границей между жизнью и смертью. Таким
образом, она может еще раз во всей полноте прожить ужас, который внушали ей агрессив-
ные сцены, происходившие между ее родителями. Это очевидно сопровождалось интенсивным
страхом, прежде всего в отношении матери (к примеру, в сцене, когда мать хотела выброситься
из окна), но также и страхом в отношении себя и, как выясняется, Анна смогла отчасти его
преодолеть.
Примечательным был постоянно возвращающийся мотив угрозы для ребенка, также и в
фазе песчаных бурь – песчаные волны уносят прочь младенца в колыбели и засыпают его.
160

Фаза 3: Придание формы песку,
игровое взаимодействие с терапевтом

Во время предыдущих сцен моя роль как терапевта, заключалась в том, чтобы озвучи-
вать (комментировать) то, что происходило в сценах и показывать эмоции фигур, не вмеши-
ваясь в происходящее. Теперь уровень игры изменился – он перешел от чисто сценического
к диалогическому. На этой стадии песок стал лишь игровым материалом в совместной игре
Анны со мной. Сначала она просто переводила прежнюю сцену с прятками в реальность. Уже
не фигурка куклы должна была искать закопанные фигурки, а я как терапевт, должна была
закрыть глаза и искать эти фигурки, она пытается сделать это так, чтобы мне было как можно
труднее делать это.
Потом появляется новый момент – песок превращается в материал, которому можно при-
давать форму и что-то из него конструировать. Этот шаг уже наметился, когда Анна сыпала
песок, создавая песчаную бурю. Теперь мы также используем и воду, и в нашем распоряжении
имеется влажный песок, из которого можно хорошо строить башни, горы и тоннели.
То, что Анна «вынырнула» из полной погруженности в свой внутренний мир фанта-
зий и начала спонтанно придавать песку форму и работать с ним как с материалом, свиде-
тельствует о доверии к себе и к нашему совместному пребыванию. Она больше не кажется
стесненной, она стала свободнее, сильнее, это дает ей возможность активнее обратиться
к реальности.
Анне доставляет удовольствие – в отличие от начала терапии, когда она сразу же после
игры с сухим песком хотела вымыть руки – копаться в «каше» (мокром песке), «панировать»
ладони в песке и т. д. В конечном итоге, она вообще перестала использовать фигуры, только
много воды и песка.
По ходу работы мне постепенно стало ясно, что мать Анны оказывает на девочку
сильное дисциплинирующее воздействие. Так, обе они – и мать и дочь – всегда модно и нарядно
одеты. Анна в присутствии мамы ведет себя особенно «послушно». Все это осложняет для
девочки обхождение с такими «негативными» чувствами, как ярость, гнев, агрессия. В этой
фазе Анна преодолевает робость перед одной из табуированных областей – «боязнью испач-
каться». Анна обнаружила, что, озорничая, можно получать удовольствие и радоваться и,
вероятно, благодаря этому она стала чуть менее депрессивной.
161

Фаза 4: Появление творчества – Анна как
архитектор своего собственного жилища

После интенсивных экспериментов с «кашей» Анна вновь возвращается к сценкам. Речь
снова идет о семейных сценах. Теперь, однако, на переднем плане стоят уже не фигуры, а созда-
ние места проживания, дома для семьи.
Анна раскрывает себя как искусный архитектор, который строит пещеры и многоэтажные
(!) дома из песка. Их она терпеливо заполняет мебелью. При этом она заботится о каждом члене
семьи: у каждого есть своя собственная комната, а у младенца – особо защищенное место для
его колыбельки. Для меня предусмотрена роль ассистентки, которая имеет право доливать воду
и отгребать и подгребать песок. В этой фазе игра кажется ей самым замечательным занятием,
она готова приходить каждый день.
Песчаные дома Анны сплошь оживленные, в них разыгрываются повседневный сценки,
рядом с домом скачет маленькая собачка, и все идет немного кувырком. В отличие от мест
проживания, характерных для первой фазы, сейчас в домах появляются ванная и туалет, чаще
всего с самого начала. Анна торжественно разыгрывает «туалетные сцены» – члены семьи стоят
один за другим и ждут перед дверью и потом пользуется туалетом.
Анна обнаружила свой творческий талант, я сама удивлена ее необычайной ловкости в
обхождении с неустойчивым материалом.
Она наслаждается вновь обретенной живостью, именно в близких к жизни, повседнев-
ных, табуированных дома областях.
Кажется, что она рассталась с прежними семейными картинами и теперь строила в
фантазиях свое собственное, намного более живое жилище. При этом она, с одной стороны,
преодолела требовательную любовь матери к порядку, с другой стороны, освободилась от
давления со стороны отца. И даже несмотря на то, что ее новые семейные сцены, вероятно,
больше напоминают жизнь у ее бабушки в Югославии, это – ее собственные образы. После
каникул, проведенных с отцом, Анна вновь и вновь с восторгом рассказывает обо всех живот-
ных, которые есть во дворе у бабушки. Югославская семья для нее больше не давящий иде-
альный образ отца, она может просто от всей души наслаждаться увиденным, не чувствуя
себя при этом обязанной отцу. Этот шаг «эмансипации» от отца проявляется в том, что
немного позже Анна начинает его критиковать. Во время терапии становится возможным
открыто говорить о том, что отцу плохо и что ему срочно нужна помощь. Во время этого
разговора Анна уже не кажется подавленной, ей становится легче. Она может передать
ответственность за его благополучие взрослым. Вскоре после этого Анна отказывается от
нескольких встреч с отцом.
На этой фазе у Анны впервые возникает потребность показать свои произведения маме.
До сих пор она почти не рассказывала дома о том, что происходит во время терапевтических
сеансов.
Анна чувствует себя теперь достаточно сильной и по отношению к матери, чтобы
быть в состоянии защитить Собственное. Таким образом, она делает первый шаг на пути
от детского приспосабливания к персональному занятию позиции – делает его, конечно, при
поддержке со стороны терапевта.
162

Фаза 5: Увеличение внутренней дистанции,
преодоление расщепления между Хорошо и Плохо

Кроме домов, Анна конструирует также и другие вещи: ландшафты с холмами и фанта-
зийные строения, например, «ступенчатую гору» со стеклянным троном на вершине, с несколь-
кими волшебными мечами, с двумя «не очень волшебными» бокалами, волшебным ключом
и т. д. В этой ступенчатой горе есть богатства, которые принадлежат королю, а тот, кто до
них дотронется, должен будет пройти испытание. В воде вокруг горы плавает змея, мама и
папа гуляют. Змея внушает им страх. Сама того не замечая, Анна сразу перескакивает в конец
истории: «Теперь они избежали всех опасностей!» Король говорит: «Вы можете забирать все
богатства, воду и зверей». Мама и папа имеют право сесть на трон.
Страх перед скрытыми опасностями вновь и вновь возвращается, в этот раз в такой ска-
зочной форме и – как и должно быть в сказке – со счастливым концом. Ведущий туда путь
еще не совсем ясен для Анны.
Теперь используются фигурки принцев и рыцарей. Есть хорошие и плохие. Но в историях
Анны расставание с Хорошим и Плохим не является однозначным. Вообще она активно инсце-
нирует разделение на «Хорошо» и «Плохо». Анна комментирует сцены чрезвычайно точно и
даже иронично: «Так как солнце слепит, мы сделаем темно, потому что плохие любят, когда
темно». По поводу фигурки солдатика (преувеличивая): «Ну у него и видок (он небритый),
типичный плохой!». Теперь в игру вступает дракон: «У него есть задание, он должен победить
плохих, собственно говоря, добрых (!)». Также и две пантеры относятся к плохим, хотя они,
вообще-то, «очень мило выглядят». Королева гуляет, наводит порядок: «Она не уверена в том,
действительно ли она должна быть плохой». «Она говорит сове, чтобы принесла ей меч – она
же хочет сражаться со своим мужем, потому что он плохой»…. «Когда-то эта страна станет
страной добрых; тот, кто достанет ключ, имеет право решать, хорошая это страна или плохая».
Между тем, по ходу игры дракон стал хорошим, а также и пантера – она облизывает королеву.
В конце этого сеанса у Анны возникает потребность показать эту сцену маме. Та реаги-
рует молча, и, кажется, ее это задело.
Истории Анны стали более зашифрованными, более символичными. Они отражают ее
борьбу за собственную установку и нахождение позиции. Есть ли у Анны желание стать
обладательницей ключей? Надеется ли она получить от терапии нечто подобное «функции
ключей»? Звери и сказочные существа превращаются из плохих в хороших, у людей это не
так просто. Но по комментариям Анны и прежде всего по ее интонации (которую здесь очень
трудно передать) можно распознать, что она больше не принимает всерьез мышление взрос-
лых в духе Хорошо-Плохо. У нее есть внутренняя дистанция к истории отношений ее роди-
телей. Из ее перспективы мир больше не воспринимается однозначным, а находится в состо-
янии изменения.
Дети из разведенных семей живут – как и другие дети, но в более сильной мере – в двух
разделенных мирах: в мире одного из родителей хороши те вещи, которые плохи в мире другого
родителя. И если, как в случае с родителями Анны, ведется ожесточенная борьба по поводу
того, какие ценности «правильные» (а здесь эта борьба обусловлена также и культуроло-
гическим аспектом), это приводит к возникновению у детей глубоких внутренних конфлик-
тов. Распознать относительность «Хорошо» и «Плохо» часто нелегко даже взрослым, тем
в большей степени это является достижением для восьмилетнего ребенка.
Здесь я хотела бы завершить описание случая. Я полагаю, что на примере описанных
образов из песка становится понятным, какие возможности есть у детей для того, чтобы даже
при наличии особенно тяжелых, травматизирующих событий, посредством творческого выра-
жения и при терапевтическом сопровождении подняться над ситуацией. Однако с другой сто-
163
роны, становится очевидным, что именно в работе с родителями детская психотерапия часто
наталкивается на границы. И все же, на примере истории Анны видны собственные персональ-
ные ресурсы и способности детей: а именно способность к «самодистанцированию» и к «самот-
рансценденции» (понятия см. Frankl, 1984). Это становится основой занятия персональной
позиции и по отношению к своим родителям. Поддержать ребенка в его отношениях со взрос-
лым окружением – само собой разумеющаяся задача детской психотерапии.
164

Роль детского психотерапевта

Для того чтобы стал возможным терапевтический процесс, который развивался у Анны,
требуется определенная терапевтическая установка. Как экзистенциальный аналитик я бы
назвала ее «феноменологической установкой», а именно понимающей открытостью в отли-
чие от объясняющего интерпретирования. В работе с детьми особенно важно самому воспри-
нять их эмоциональное выражение в виде такой «детской открытости» и почувствовать, о чем
именно в данный момент идет речь для ребенка, ничего к этому не добавляя и стараясь ничего
не упустить. Восприятие в этом смысле часто трудно точно выразить словами, потому что
речь идет об «общем впечатлении» от настроения и атмосферы во время терапевтического
сеанса. Часто интерпретации, связанные с какой-либо терапевтической теорией, могут возник-
нуть лишь задним числом. Во время самого сеанса события остаются на уровне детской эмо-
циональности. Даже если терапевт осознает толкования и объяснения, то неуместно выходить
на метауровень и вербализировать его. Такая перемена в направлении объяснения нарушила
бы границу стыда ребенка и в худшем случае снова бы его травматизировала. В этом заключа-
ется наиболее явное отличие работы с детьми от работы со взрослыми, хотя и там «толкова-
ние» часто бывает неуместным по сравнению с «бессловесным пониманием». Чтобы прийти
к этой установке, необходимо упражняться в самопознании, чтобы сначала познакомиться с
собственными представлениями, оценками, объяснениями и т. д., а потом суметь отставить
их в сторону. Таким образом, то, что в лучшем смысле кажется «простым», почти наивным,
является для начинающего детского психотерапевта результатом напряженной работы.
В первой фазе терапии Анны я ограничила свою роль тем, что была «свидетельницей», в
том духе, как было описано выше. Я точно записывала все сцены – при этом я заранее объяс-
нила Анне, что буду это делать, «потому что это важно, чтобы я запоминала, что она строит».
А в ходе игры я вербализировала время от времени то, что происходило в сцене. При этом
я была «отражением» того, что показывалось через эмоции фигур, или же задавала вопросы,
если мне было что-то неясно, например, следующим образом: «Бабушка и дедушка лежат в
шезлонгах, они отдыхают?» или «Крокодил сидит совсем близко». Анна потом дополняла и
уточняла естественным образом, что точно происходит в сцене. Таким образом, она приходила
к большей степени ясности в отношении своего эмоционального переживания. Вытекающая
из этого уверенность в собственном ощущении и связанное с этим доверие к самой себе дали,
например, Анне возможность непосредственно выразить свои агрессивные ощущения, кото-
рые обозначили переход от Фазы 1 к Фазе 2.
Роль детского психотерапевта несколько меняется, если ребенок призывает его к пря-
мому взаимодействию. Начиная с Фазы 3, моя роль в терапии Анны все чаще сменялась ролью
непосредственного партнера по игре. При этом я даю ребенку возможность назначить мне роль
и стараюсь придерживаться заданных им «правил игры». Эти правила ребенок не должен арти-
кулировать. Дети артикулируют свои требования в отношении совместной игры чаще всего
невербально. И здесь многое зависит также и от «чутья» детского терапевта. Важно, чтобы
он не «выпадал из роли», не переходил границы и, с другой стороны, обращал внимание на
то, чтобы не оставаться пассивным, чтобы не фрустрировать ребенка в его желании разделить
переживание. Это одновременно означает, что терапевт больше не преследует в игре свои пер-
сональные интересы, а играет роль, которая поддерживает ребенка и сопровождает его. В этой
ситуации также чрезвычайно важны феноменологическая установка, интуитивное чувствова-
ние того, что ребенок в данный момент хочет, что ему нужно и что для него хорошо. От этого
зависит степень активности терапевта.
165
В заключение несколько слов о толкованиях и интерпретациях: они, конечно, важны для

достижения прогресса в психотерапии, потому что от понимания ситуации, в общем, зависит, в
каком направлении следует вести терапию, предложу ли я ребенку побеседовать с родителями,
следует ли установить контакт со школой и т. д. Такое понимание развивается из «конгломе-
рата» знаний, опыта, но всегда в основном – из оценки того, как ребенок в данный момент
переживает ситуацию.
166

Работа с родителями

Как уже вкратце упоминалось в нескольких местах, сопровождающая работа с родите-
лями и другими значимыми взрослыми (учителями, воспитателями в группе продленного дня,
бабушками и дедушками и т. д.) представляет собой важную составную часть детской психо-
терапии. Когда личностные ресурсы, благодаря индивидуальной работе с ребенком, усилива-
ются, они могут стать для ребенка опорой на долгое время, но все же нельзя забывать о том, что
дети находятся в исключительно зависимых отношениях с авторитетными взрослыми. Если
в недостаточной степени учитывать те силы из окружения ребенка, которые на него воздей-
ствуют, то в негативном случае терапия может привести ребенка к еще более сильному душев-
ному конфликту.
В случае Анны подобный конфликт уже имелся в связи с различными системами ценно-
стей ее родителей, и его нельзя было усиливать в процессе терапии. В начале терапии было
важно понять, какие чувства Анна испытывала к каждому из родителей. Что касается отца,
то у меня быстро возникло такое впечатление, что Анна пытается «спасти» отца. Здесь задача
терапевта состояла в том, чтобы как можно скорее взять на себя часть ответственности Анны.
Вновь и вновь переживается опыт, что дети, один из родителей которых психически болен,
реагируют с облегчением, если я как терапевт об этом заговариваю. Благодаря моему предло-
жению самой поговорить с отцом, Анна могла передать мне часть ответственности. Я догово-
рилась о первой встрече с отцом уже после нескольких терапевтических сеансов с Анной, и это
происходило с ее согласия. Через несколько месяцев произошла следующая беседа с отцом, во
время которой выяснилось, что он не был готов принять какую-либо помощь. К этому моменту
Анна многое уже отпустила, и поэтому у нее не возникало беспокойства по этому поводу. Эта
перемена в отношениях, по моим оценкам, была возможна только на основании индивидуаль-
ной работы с ней.
В работе с матерью речь шла о том, чтобы уменьшить контролирующее влияние, которое
сначала в сильной степени касалось и терапии. Так, уже во время первой встречи, мать дала
некоторого рода указание относительно того, чего она ожидает от терапии и над какими темами
мне следует работать с Анной. Она представляла, что я буду говорить с Анной об отце – что
я частично и делала – и буду убеждать ее в том, что он неправ.
Чем больше разведенные родители пытаются внести в терапию конфликт их пары, тем
в большей степени речь идет о том, чтобы предложить ребенку «нейтральное место», где он
может допустить свои собственные чувства, не вступая сразу в конфликт с одним из родителей.
Сюда также относится и то, что обсуждать критические аспекты отношений между родителями
не следует с ребенком, который любит их и от которых он зависим. При этом чрезвычайно
большое значение имеет принцип неоценивающего принятия родителей и уважение глубокой
солидарности ребенка со своими родителями – даже в случае, если родители жестоко обраща-
ются с ним. (Вопрос «защиты ребенка», который вступает в противоречие с этим требованием,
здесь не поднимается.)
Достаточно сложным в работе детского психотерапевта является тот момент, когда нужно
сообщить одному из родителей, на попечении которого находится ребенок и который оплачи-
вает терапию, что это свободное пространство необходимо для душевного исцеления ребенка,
сохранив при этом готовность этого родителя к сотрудничеству. К матери Анны, несмотря на ее
отношение к терапии (например, она отказалась от сеанса незадолго до назначенного времени,
нерегулярно приходила на наши встречи и т. д.), я должна была относиться дружелюбно, но
со всей определенностью договариваться с ней о четком соблюдении сеттинга и вновь и вновь
обращать ее внимание на (предписанную законодательством) обязанность соблюдения тайны.
Анне в этой фазе очевидным образом требовалась сильная защита, потому что она вообще
167
ничего не рассказывала матери из того, что происходит на терапевтических сеансах. Для того
чтобы предотвратить усиление давления на Анну со стороны матери, я вновь и вновь пригла-
шала мать на беседы, во время которых я рассказывала об имеющемся, с моей точки зрения,
прогрессе в терапии, не раскрывая ее содержания. Я укрепляла ее уверенность в том, что ее
решение привести Анну на терапию, было хорошим и правильным. Благодаря этим беседам,
она чувствовала себя принятой всерьез, и это укрепляло ее в роли матери. Для меня было
особенно важно, что она не рассматривала терапию как «конкуренцию», иначе это привело бы
к прекращению сеансов. Трудности возникали, когда речь заходила о ее бывшем муже. Она
пыталась настроить меня против него, при этом, поскольку она сама была пострадавшей, она не
могла видеть своей доли в конфликте отношений. На мое предложение провести с ним первую
встречу она отреагировала с недоверием. Я должна была прояснить, что я и в дальнейшем буду
стоять исключительно на стороне Анны, что для меня речь идет только о том, чтобы помочь
Анне и что я не буду вмешиваться в конфликт пары.
После беседы родителями мне стали более отчетливо понятны аспекты неразрешенных
отношений этой пары. Здесь мне пришлось прибегнуть к четкому самоограничению. Я пыта-
лась заговорить о проблематике пары, но однако была вынуждена признать, что с обеих сто-
рон отсутствовало понимание ситуации другого. Взаимные обиды были слишком глубокими.
Работа с этой проблемой вышла бы за границы детской терапии.
В отношении работы с Анной мать как главное уполномоченное лицо была моим партне-
ром по сотрудничеству – особенно после того, как отец во время второй беседы по прошествии
нескольких месяцев вообще поставил под сомнение смысл терапии и не принял мое предло-
жение о сотрудничестве. После этого у меня больше не было встреч с отцом.
Вместо этого приблизительно через год мать Анны выразила желание прийти на встречу
вместе со своим новым партнером. Так я познакомилась с отчимом Анны, который произвел на
меня впечатление очень понимающего человека, заботящегося о благополучии девочки. Мне
показалось, что с ним мать Анны лучше себя чувствует, что она стала более уверенной, и это
позитивно отразилось на ее отношениях с дочерью. Анна все больше воспринимала отчима
как своего «нового» отца.
И все же я думаю, что Анне было важно пережить и почувствовать, что попытка немного
сблизить родителей была сделана, но даже я как терапевт потерпела в этом неудачу. Таким
образом, она могла и в этом пункте снять с себя ответственность.
Во время последней беседы с Анной после того, как она провела Рождественские кани-
кулы с отцом в Югославии, она только коротко сообщила, что это было «скучно». Она уже
радовалась предстоящему отпуску с матерью и ее партнером и семьей их друзей, в которой
была дочка ее возраста. Расставание с отцом продолжается – развитие, которое можно часто
наблюдать и которое, конечно же, причиняет боль родителю, живущему отдельно от ребенка.
Но именно в случае Анны становится очевидным, что у отца был шанс, если бы он был готов
встать рядом со своей болью. К сожалению, это удается редко, поэтому для многих детей, чьи
родители развелись, расставание родителей сопровождается отчуждением от одного из них.
168


Ekstein R. Die Bedeutung des Spiels in der Kinderpsychotherapie // Biermann G. (Hrsg)
Kinderpsychotherapie // Handbuch zu Theorie und Praxis. Frankfurt: Fischer, 1994 (1. Aufage 1976
bei Ernst Reinhardt: München).
Erikson E.H. Studies in the Interpretation of Play: I. Clinical Observation of Play Disruption
in Young Children // Genetic Psychological Monographs, 1940. № 22. S. 557.
Frankl V. Der leidende Mensch. Anthropologische Grundlagen der Psychotherapie. Bern:
Huber, 1984.
Freud S. Der Dichter und das Phantasieren // Gesammelte Werke. Bd. 7. Frankfurt: Fischer,
1908/1965.
Längle A. Existenzanalyse – die Zustimmung zum Leben fnden // Fundamenta Psychiatrica.
1999. № 12. S. 139–146.
Kalff D.M. Sandspiel: Seine therapeutische Wirkung auf die Psyche. München: Ernst
Reinhardt, 1996.
Klein M. Das Seelenleben des Kleinkindes und andere Beiträge zur Psychoanalyse. Stuttgart:
Klett-Cotta, 4°, 1962/1991.
Lowenfeld M. Play in Childhood. New York: John Weley & Sons, 1935/1967.
Lowenfeld M. Die «Welt» technik in der Kinderpsychotherapie // Biermann G. (Hrsg)
Handbuch der Kinderpsychotherapie. Bd. III. 1976. S. 442–451.
Rasche J. Das therapeutische Sandspiel in Diagnostik und Psychotherapie. Stuttgart: Opus
Magnum, 2002. (http://www.opus-magnum.de/rasche/sandspiel/)
Winnicott D.W. Vom Spiel zur Kreativität. Stuttgart: Klett-Cotta, 1971/1974.
169

Опыт самопознания и самоописания в
экзистенциальном анализе. Александр Баранников

Обстоятельствами, которые привели меня к описанным ниже изменениям, были заня-
тия (в широком смысле) экзистенциально-аналитической психотерапией. Они включали в себя
семилетнее обучение в образовательной группе А. Лэнгле, клиентский опыт, исследователь-
скую работу и опубликование собственных статей, преподавание психотерапии и проведение
образовательных программ экзистенциального анализа от коротких (несколько занятий по
самопознанию) до четырех лет в международном проекте, индивидуальная работа консуль-
танта и психотерапевта.
Вначале происходят небольшие, еле заметные перемены в виде изменений самочувствия:
снимается напряжение, легче дышится, становится более легким переживание жизни. Иногда
можно обнаружить, что неожиданно при решении каких-либо проблем возникает больше ясно-
сти. Это ощущение присутствует непостоянно и чередуется с прежним чувством напряжения
от жизни, неуверенностью, периодически возникающим и захлестывающим беспокойством.
Периоды более хорошего самочувствия и восприятия себя бывают нечасто и поэтому легко
забываются. В то же время их появление всегда вызывает приятное удивление. Трудные ситуа-
ции, несмотря на это, возвращают к прежней жизни, напоминают о ней и ставят под некоторое
сомнение целесообразность и эффективность психотерапии. Появляется скепсис: «Все равно
человека не изменишь». В этом скепсисе мимолетные переживания роста оцениваются как не
совсем мои. Хотя они и присутствуют, но столь невелики, что, кажется, не стоит обращать на
это серьезное внимание.
Такое впечатление от собственных изменений может длиться в течение нескольких лет
работы над собой. И к нему лишь добавляется легкость, если сталкиваешься с проблемой, кото-
рую разбирал на занятиях. Переживания, полученные в процессе самопознания и обучения,
дают некоторые авансы при столкновении с пройденными темами. При этом внутренне чув-
ствуешь, что получил больше широты и свободы в обхождении с некоторыми проблемами. В то
же время эти приобретения не дают возможности пережить гарантию безопасности, к которой
стремишься. Скепсис сохраняется. Он сохраняется, несмотря на то что постепенно периоды
«хорошей» жизни увеличиваются. Для дальнейшей динамики переживаний становится важ-
ным то, что в преодолении трудностей начинает сменяться акцент. Если вначале в проработке
проблем я больше обращал внимание на то, что я преодолеваю что-то трудное, то в дальнейшем
я начинаю больше воспринимать то, что в преодолении проблем я все больше и больше расту.
Такое впечатление остается после проживания трудных событий. Качество остаточного впе-
чатления меняется. Оно становится особенно ощутимым, когда достигаешь результата в работе
с длительно существующими либо неразрешенными много лет назад проблемами. Это про-
блемы отношений с родителями, давнишние личные драмы, многолетнее стремление соответ-
ствовать социальным требованиям, ожиданиям других. Кажется, что переживание прошлого
в процессе самопознания расширяет и постепенно дополняет некоторые успехи в проработке
проблем настоящего. При этом чувство удивления от возможности снять многолетний груз
становится все больше.
Лучше стал понимать свою осанку, которая часто отражает недостаток в переживании
опоры. Хорошо прочувствовал и представил себя ссутулившимся, проявляющим высокую сте-
пень активности в поисках необходимой опоры.
Обратил внимание на то, что постепенно растет азарт и стремление к переживанию труд-
ностей. Но на фоне некоторых достижений отдельные трудности выводят из равновесия. Это
вызывает нетерпеливый возглас: «Доколе?!». Лучше понимаешь, что жизнь всегда течет через
170
тебя и от этого не стоит избавляться. Постепенно меняется качество чувств, переживаемых в

отношениях. Уменьшается реактивность, и чувства начинают питать тебя все больше и больше
жизненной энергией другого рода – энергией созидания. Даже разговор с соседом на лестнич-
ной площадке начинает давать такие новые и интересные впечатления, что, кажется, и ухо-
дить оттуда не нужно. Понимаешь, что для тебя открылось что-то новое в отношениях. При
этом вслед за чувствами меняется и возможность взгляда на людей и ситуацию. Ощущаешь,
что приобрел новое качество жизни. Восприятие предоставляет новые возможности. При этом
начинаешь легче выделять и узнавать людей, которым это тоже доступно, и отличаешь их от
тех, кому это не дано.
Постепенно меняется также и переживание границ. Как об этом сказала Дорис (коллега
А. Лэнгле): «Мне не нужно их создавать, так как они просто у меня есть». Это особенно чув-
ствуется, когда встречаешься с людьми, которых не видел много лет и с которыми раньше
были какие-то проблемы в отношениях. Становится ощутимой дистанция между мной и
этими людьми. В этом дополнительном пространстве отношений больше свободы для маневра,
меньше возможность принуждения, угрозы, больше защищенности. Становится возможным
легко указать собеседнику те рамки, которых хотел бы придерживаться в отношениях с ним.
Способен при этом постоять за себя. Для собеседников в подобных ситуациях это часто ста-
новится неожиданностью. Они сталкиваются с чем-то новым, что не сразу могут понять, и в
некоторой растерянности они уходят в отношениях на дистанцию. Иногда это вызывает чув-
ство удовлетворения, особенно если знакомый ведет себя слишком беспардонно. Один из моих
давних знакомых с симпатией сказал мне, что я сильно переменился за последние годы. При
этом наши отношения значительно потеплели (бывает и так).
Удивляет также постепенное изменение в переживании собственной и чужой агрессии.
Собственные агрессивные импульсы притупляются и содержательно оформляются. Лучше
видишь истинный смысл ситуации, понимаешь настоящее содержание агрессии в связи с этим
смыслом и не теряешь связь с жизнью. По отношению к чужой агрессии возникает иногда
странная парадоксальная реакция, при которой реагируешь на нее сожалением и печалью.
Подобный парадокс пережил в экстремальной ситуации. Это случилось вечером в один из
снежных февральских дней, когда возвращался с работы в подмосковном небольшом городке.
На улице, несмотря на раннее время (начало девятого), никого не было, кроме двух грабителей.
Один из них схватил меня за куртку и сказал, что сейчас зарежет, если я не отдам ему куртку,
шапку и дипломат. При этом выражение его лица не оставляло никаких надежд. Я ответил,
что отношусь к нему с уважением и не понимаю, почему он относится ко мне по-другому. При
этом я ему ничего не отдавал. В течение нескольких минут обе стороны оставались на своих
позициях. Потом я почувствовал, что мой оппонент смягчается и начинает оправдываться. Он
стал говорить: «Да я тебе ничего и не сделал». Я его дружески похлопал по плечу и сказал,
что мы можем расстаться друзьями. После этого мы пожали друг другу руки и пошли каждый
своей дорогой. Мне, конечно же, повезло. Но при этом мне показалось, что моему грабителю
недоставало уважительного обращения со стороны других людей.
Обратил внимание на то, что проявление сожаления в ответ на агрессию часто произво-
дит странное впечатление на окружающих, которые удивляются: «Ты что, не живой?» Для них
жалость и печаль не являются признаками достаточной жизни.
Странным образом начинаешь чувствовать себя при встрече с трудными ситуациями.
Появляется более отчетливое впечатление, что чем труднее ситуация, тем больше последу-
ющий рост. Ощущение большей глубины при этом сопровождается и ощущением большей
высоты. Иногда удивляешься тому, что твоя телесно-душевно-духовная организация измени-
лась. Тяжесть давит на тебя, но ты уже другой. Это впечатление появляется вдруг и очень
сильно в одной из трудных ситуаций. Яркость этого переживания столь сильна и столь хороша,
что это чувство хочется продлить и запомнить. При этом удивительно то, что ты хочешь, чтобы
171
это переживали все, хочется подарить это людям, поделиться с ними, потому что в этом неэго-
истическом переживании они неожиданно оказываются рядом, совсем близко. Такая близость
не несет в себе угрозы потери себя. В этой ясности я не отрываюсь от земли и ни над чем не
поднимаюсь, а утверждаюсь в своей связи с миром.
Я все больше ощущал, что мое Я растет, укрепляется его основа. Рефлексия приобретает
большую свободу и пространство. Раньше лишь мог надеяться на это. В самом начале работы
лишь предполагал такой результат, интуитивно к нему стремился. Но постепенно стал лучше
чувствовать свое Я как собственный центр, не знать о нем, а именно ощущать, и это вызывало
хорошее чувство. При этом понимал, что вношу себя в разные жизненные ситуации все более
обоснованно. Появляется переживание глубокой обоснованности в том, что ты на своем месте,
занимаешься тем, чем должен заниматься (экзистенциальной психотерапией). Раз помог себе,
то сможешь помочь и другим, научить других.
Некоторые периоды сопровождаются муками совести. О них когда-то говорил в теле-
визионном интервью известный лирический тенор Иван Семенович Козловский. Он сказал,
что если вспоминаешь некоторые моменты своей жизни, то хочется закрыть лицо руками и
покачать головой. При этом тяжело переживается боль за то, что был несправедлив, недоста-
точно совестлив в обращении с другими. Такие периоды переживаний иногда затягиваются
на недели. И если бы не знал, что это необходимо, мог бы легко закрыться от себя самого, в
очередной раз убежать от себя. Но я понимал, что именно этого делать не стоит, что важно
постараться выдержать эту работу совести.
Я чувствую, что даже тело становится другим. Возникает ощущение физической транс-
формации. Грудь, спина, руки, лицо чувствуются несколько по-другому, и кажется, что в них
что-то по-иному происходит. Они не так, как раньше, сопровождают тебя в переживании. Это
чувство вначале даже пугает и носит оттенок деперсонализации с вопросами: «Неужели такое
возможно? Разве я мог этого ожидать? Я же всегда был материалистом! Каким образом заня-
тия духовностью могут влиять на тело?» Готов в своей физической трансформации увидеть
даже что-то мистическое. Кажется, что занятия экзистенциальным анализом не должны были
бы давать такие удивительные последствия. При этом спасает реальное ощущение хорошего,
ясного переживания себя в каждую минуту, в каждой ситуации. Ясно ощущается связь, а не
различие между духовностью и телесно-психической организацией.
Меняется также и впечатление от того, как переживаешь себя в профессиональной дея-
тельности. Появляется и постепенно усиливается антропологическое чутье. Начинаешь полу-
чать дополнительную информацию интуитивным путем. Учишься доверять этому инструменту
познания. В результате этого открывается доступ к переживаниям клиентов, происходит сбли-
жение с ними. Развивается способность на основании небольшой информации раскрыть более
широко переживания и проблемы. Это вызывает удивление клиентов и способствует форми-
рованию доверия, повышает их мотивацию к работе.
По-другому стал себя чувствовать в работе с тяжелыми пациентами, с расстройствами
личности, шизофренией, зависимостями. Антропологическое впечатление от них дает путе-
водную нить, добавляет ясности и твердости, дополнительного упорства в работе. Эти способ-
ности дают возможность сохранять надежду и видение перспективы. Все чаще многомесячная
работа приводит к желанным результатам.
Может быть, я еще чему-нибудь удивлюсь? Спасибо психотерапии, спасибо экзистенци-
альному анализу, спасибо Альфриду Лэнгле.
172

Ради чего все это? Путь, ведущий
к смыслу. Альфрид Лэнгле

Уборка, стирка, кухня, работа, транспорт, дети, домашнее хозяйство – день за днем
одно и то же, год за годом. Как летит время! Дети подрастают, отношения стали привыч-
кой. Одни и те же слова, одни и те же ситуации, все буднично, и ты понимаешь что уже
больше не веришь в то, что что-то произойдет (закончится ремонт, дети окончат школу,
разъедемся с мамой) и наконец в отношениях все станет по-другому.
Офис, работа, одни и те же звонки, одни и те же задачи. На работе круговорот дел, кон-
вейер, который когда-то так увлекал! Раньше было интересно, был вызов: дорос ли ты до новых
задач? Все было новым, непредсказуемым, было ожидание чего-то особенного в будущем. И
вот прошло двадцать лет. Каждый день одно и то же. Даже конфликты и чрезвычайные ситу-
ации – все давно известно, все рутина, все как всегда. Дети выросли, отношения будничные,
привычные, формальные. И вот ты обнаруживаешь тоску… Тоску по чему-то другому, новому,
тому, что сделало бы тебя таким живым, каким ты был раньше, когда все еще было так увле-
кательно.
173

Бессмысленность в повседневности

Дома или на работе – везде со временем побеждает привычка и будничность. То, что было
новым, когда-то становится старым, особенное становится привычным, необычное – рутиной.
Стабильность – сколько бы прочности, предсказуемости и уверенности она ни приносила –
сопровождается утратой интереса. Как следствие, отсутствуют радость, желание. И вот повсе-
дневная жизнь становится грузом, и ты замечаешь, что тащишься с ним. Есть счастливцы,
которые могут открывать в своей профессиональной деятельности все новые и новые стороны.
Однако для тех, кто к этой категории не относится, кто в своей деятельности день за днем оста-
ется внутренне одиноким, для них значительная часть жизни, когда-то считавшаяся такой важ-
ной, становится бессмысленной. Нередко это чувство бессмысленности охватывает всю жизнь:
«Для чего все это? Для кого я это делаю, для чего я, собственно, живу?» Подобные вопросы
возникают в серости похожих друг на друга, лишенных смысла будней.
174

Если этого никто не ценит…

Тоска и чувство бессмысленности обостряются, когда ты осознаешь, что, собственно,
никто не замечает, что ты делаешь. Семья, партнер, дети ведут себя так, как будто то, что ты
делаешь, особенно никому и не нужно. Это подтачивает остаток мотивации. Ты чувствуешь
себя уставшим и… обманутым. Твой вклад в семью, будь то финансовая сторона жизни или
устроенное домашнее хозяйство, воспринимается как что-то само собой разумеющееся и с
тобой, как Person, не связанное. Требующее всех твоих сил и здоровья выполнение ежеднев-
ных обязанностей не обсуждается, так как считается обычным делом. И лишь когда что-то не
получилось, когда что-то не было сделано, лишь тогда тебя замечают, чтобы высказать возму-
щение или порицание. И сам ты тоже начинаешь внутренне обвинять себя, представая перед
собственным взором в образе неудачника. И это, в общем, логично – замечать только то, из-
за чего налаженный процесс сбоит.
У каждого человека имеются сферы жизни, где преобладает рутина. Не только работа,
но и общение, забота о близких, покупки, даже если реклама, фильмы и фантазии пытаются
заставить нас думать по-иному.
Если чувство бессмысленности одолевает, то это затрагивает всего человека целиком.
Переживания становятся неглубокими, страдает мотивация, закрадываются депрессивные
чувства; желания, стимулы и радости – все исчезает. Будни становятся серыми. Переживание,
что жизнь утекает сквозь пальцы и ничего не остается, может привести в отчаяние. И еще
иногда добавляется страх, что все закончится ничем, а я так и не пережил исполнения жизни,
только пустоту и повседневность.
175

Смыслу нужны отношения

Чтобы деятельность могла переживаться как наполненная смыслом, нужны отношения.
Работа по дому или профессиональная деятельность могут стать наполненными смыслом лишь
в том случае, если они выполняются для кого-то, для кого хочется это делать. Наполненность
смыслом обязательно происходит из нашей связанности с Другим.
Во многих случаях этот Другой – человек, ради которого мы работаем. Партнер, семья,
коллеги по работе, ученики, пациенты. Тот, кто с хорошим настроем выполняет работу, внут-
ренне посвящает это время кому-то. И ему нравится это время для кого-то, и на это время его
жизнь имеет смысл. Определенно есть смысл в том, чтобы почувствовать: «я помогаю другим
своей деятельностью»; или «это доставляет им радость»; или «благодаря этому им становится
лучше»; или «они в результате что-то приобретают».
Но также имеет смысл, если я могу проживать отношения с самим собой, если деятель-
ность доставляет радость мне самому; или если она важна для меня; если это меня интересует;
если я просто получаю удовольствие от процесса.
В любом случае для наполненного смыслом формирования жизни важно каждый раз
помнить о себе и тех важных взаимосвязях, которые у меня есть: с другими людьми или с
самим собой. Доставлять другому радость означает самому участвовать в этой радости. Если
я не могу этого так переживать – не смогу пережить и смысл.
176

Поиск смысла – это ориентирование

Человек проваливается в экзистенциальную пустоту, если он не знает и не чувствует, для
чего он что-то делает. Если он не ощущает, для чего он работает, хорошо ли это – все еще
оставаться в браке, зачем выдерживать эту болезнь с ее вечным страданием и т. д., – тогда воз-
никает чувство пустоты и потерянности. Тогда отсутствует ориентирующая сила в отношении
жизни. И сама жизнь (экзистенция) мельчает по мере того, как утрачивается это ориентирова-
ние в том, что я делаю, что и кого люблю, ради чего страдаю.
Утраченное ориентирование, однако, может быть восстановлено. Для этого нужны два
условия: собственное интуитивное чутье в отношении действительно важного в данной ситу-
ации – «чутье на правильное» и взгляд, охватывающий тот широкий контекст, в который мы
себя поместили или хотим поместить, – «взгляд на горизонт». Рассмотрим обе возможности
вернуть утраченные ориентиры.
177

Ориентирование через себя самого

Чтобы найти ориентиры для собственного решений и действий – то есть смысл, – сначала
придется взглянуть на реальные обстоятельства, в которых мы находимся. Мы можем прожи-
вать жизнь только в реальности, только в том мире, в котором мы есть. Таким образом, поиск
смысла начинается с внимательного ознакомления с тем, что имеется в реальности. Трезвое
восприятие данностей существования, исследовательская позиция, знания, опыт, когнитивные
способности – это хорошие помощники, инструменты поиска смысла. Реальные условия нужно
уметь увидеть в их взаимосвязях – не фрагментарно, а как структуру. Человеку нужна струк-
тура реальных условий, для того чтобы удерживать смысл в повседневной жизни с ее пробле-
мами и выдерживать немалый вес экзистенции. Мечты, желания, фантазии, концепции о том,
«как должно быть», не дают достаточной опоры и почвы, чтобы мы могли поставить на них
экзистенцию.
Приняв во внимание структуру реальной ситуации, мы, однако, еще не получили смысла.
Мотивирующий, движущий момент смысла задается через чувства и отношения. Смысл имеет
не когнитивную, а эмоциональную природу – только то, что ощущается и вызывает чувства,
может нас затронуть. Например, недостаточно знать, что курение вредит здоровью – работа по
отвыканию начинается лишь тогда, когда угроза здоровью прочувствована и, таким образом, у
тебя появились эмоционально наполненные отношения со своим здоровьем как ценностью. То
есть надо почувствовать, вдохнуть качество здоровой жизни и ощутить душевную боль сожа-
ления оттого, что ты себе в этой здоровой жизни отказываешь, чтобы захотеть реализовать
наполненное смыслом намерение бросить курить, хотя о вреде курения ты знал уже много лет.
Благодаря способности чувствовать хорошее (ценность) появляется и удерживается движущая
сила, направляющая, притягивающая нас к этому хорошему, – сила воли. Она позволяет нам
преодолеть трудности на пути к цели.
Если в отношении ценности, о которой идет речь, отсутствует чувство, то вместе с тем
отсутствует не только сила, но и мой личный смысл делать что-то. «Зачем мне это надо?» – на
этот вопрос нет убедительного ответа. Мотивирует только присвоенный смысл, но не «навя-
занный». Если я делаю что-то, не чувствуя за этим чего-то лично для меня ценного (заметим,
что и в страхе потери здоровья, к примеру, тоже содержится переживание ценности!), это ста-
новится формальным и в большей степени носит характер обязательства, чем ответственности.
Но и это еще не все, смыслу также необходимо мужество – мужество для решения
активно пойти на то, что я ощущаю как ценное, чтобы деятельно внести, воплотить в жизнь то,
что без этого так и останется намерением. Мужество, чтобы сказать себе: «Сегодня я начну это
делать – я выброшу сигареты», например. Для того чтобы смысл действительно стал моим соб-
ственным, личным смыслом, ему требуется персональное решение. Только если мы действи-
тельно ощущаем ценность чего-то, если мы готовы прилагать усилия, взять на себя весь труд,
связанный с претворением в жизнь ценного, готовы идти по этому пути, то есть только если
мы по-настоящему хотим чего-то, тогда смысл приносит с собой свободу – чувство, связан-
ное с Бытием-Person. В настоящем смысле содержится истинность Person, ее аутентичность,
ее чутье, ее знание Собственного.
Таким образом, смысл становится экзистенциальным, если он раскрывается в конкрет-
ном действии, которое следует за волевым решением. Лишь в деятельности осуществляется
проверка смысловых ориентиров – имеют ли они реальную действенную силу? Если да, то мы
переживаем чувство исполненности, благодаря реализации самих себя с помощью ценных воз-
можностей в мире. Там в конечном итоге прорастает то семя, которое содержит в себе смысл.
Потому что жить со смыслом – означает прорасти в чем-то большем, в своей семье, в работе, в
178
ценности, которой ты отдаешься с внутренним участием, а не прожить жизнь только для себя
одного.
179

Экзистенциальный смысл

Если мы именно с этой установкой будем воспринимать и понимать себя, то мы сможем
соответствовать самому глубокому назначению человека. Для этого требуется принципиаль-
ная открытость, экзистенциальный поворот, как его называл В.Франкл. До тех пор, пока мы
ждем и требуем чего-то от ситуации, мы еще заняты подготовкой к экзистенции. И лишь когда
мы настолько свободны, чтобы отставить себя в сторону и открыться для того, что имеется,
мы сможем дать предложениям и задачам момента задать нам вопросы. Тогда мы достаточно
зрелы для экзистенции и можем найти смысл, дающий переживание экзистенциальной испол-
ненности. Открыться для «требования» ситуации – это значит совсем по-другому ощутить
проблему, страдание, груз, болезнь или боль. Открыться для предложения ситуации – значит
также по-другому ощутить прекрасное, веселое, радостное. Чего ситуация от меня ожидает?
В чем заключается ее вызов? Какова сейчас моя задача? Так звучит экзистенциальный пово-
рот, который представляет собой ключ к наполненному смыслом формированию жизни: все,
что мы переживаем, – это один и тот же запрос к нам, а именно: что ты делаешь с тем, что
ты сейчас имеешь в качестве актуальной ситуации? Что ты делаешь с этим, чтобы это было
хорошо, чтобы по крайней мере не возникло еще больше вреда? Как ты обходишься с обстоя-
тельствами, чтобы потом «не было мучительно больно» за себя и свои решения? Что сейчас
«хочет от тебя» эта ситуация, которая тебя касается, потому что ты в ней находишься, ситуа-
ция, в которой именно ты должен что-то сделать, и только ты можешь что-то сделать, потому
что речь идет о тебе?
С такой открытостью по отношению к жизни и ее глубокой ценности мы свободны для
будущего, которое является не только нашим собственным, – мы делим будущее друг с другом.
180

Понимать себя во взаимосвязях

Здесь модель экзистенциального (личного) смысла переходит в смысл Общего Целого,
в онтологический смысл, как мы его называем. Смысл Целого, смысл жизни, смысл, который
имеет мир, – этот смысл не зависит от обхождения со своей жизнью каждого в отдельности.
Этот смысл связан с замыслом Творца, и его знает только Он. Поэтому тема онтологического
смысла – это в первую очередь тема религии и философии, в то время как тема наполненного
смыслом обхождения с конкретной ситуацией конкретной жизни конкретного человека явля-
ется важной темой психологии.
Существует, однако, один аспект онтологического смысла, который относится к психо-
логической работе, а именно: в какую систему взаимосвязей с миром человек помещает себя и
свою жизнь. Потому что это важно – понимать себя на широком горизонте, жить с пониманием
контекста. Мы должны поднять свой взгляд над повседневностью для того, чтобы увидеть пре-
восходящие нас взаимосвязи. Наиболее красиво и кратко это можно разъяснить на примере
следующей истории из времен средневековья:
В далеком средневековье по запыленной улице шел странник. Всякий
раз, встречая людей, он останавливался и расспрашивал их, что они делают
и зачем. Он задавал эти вопросы, поскольку с недавних пор не знал, как ему
жить дальше, чем заниматься и для чего. Устав от раздумий, он покинул свой
дом и отправился в путь, чтобы узнать у других людей, как они живут. Так
он надеялся постичь, что же он упустил в своей жизни. И вот встретился ему
человек, который сидел на обочине и, согнувшись, бил по камню. Странник
остановился и долго наблюдал за ним. Так и не поняв сути его занятия, он
спросил: «Друг, я уже долго слежу за тем, как ловко ты бьешь по камню.
Только вот не уразумею, для чего. Не мог бы ты мне, несведущему в твоем
ремесле, поведать, что же ты все-таки делаешь?» Не прекращая своей работы,
тот недовольно проворчал в усы: «Ты сам все видишь. Я обтесываю ка мни».
С мрачными мыслями странник отправился дальше. «Что же это за
жизнь такая, – думал он, все время тесать камни?» Его замешательство
становилось только сильнее, и он счел за удачу, когда через некоторое время
ему снова попался мужчина, который столь же усердно бил по камню, как и
предыдущий. Странник подошел к нему и спросил: «Друг, зачем ты бьешь
по этому камню?» Мужчина, несколько удивившись неожиданному вопросу,
после некоторого колебания ответил: «Разве ты не видишь незнакомец? Я
делаю угловые тумбы!»
Озадаченный своей невежественностью, странник продолжил путь. В
нем росло отчаяние, ибо он никак не мог быть удовлетворен тем, что увидел.
Неужели вся жизнь и все счастье состоят в том, чтобы обтесывать камни и
делать угловые тумбы? Погруженный в свои мысли, он чуть было не прошел
мимо еще одного человека. Тот тоже сидел на пыльной обочине и бил по
камню точно так же, как это делали двое предыдущих. Убедившись, что он,
как и другие, просто-напросто бьет по камню, странник подошел к нему и, не
в состоянии больше себя сдерживать, произнес: «Слушай, скажи мне, в чем
состоит твоя работа? Ты просто обтесываешь камни или же делаешь угловые
тумбы?» – «Нет, незнакомец, – ответил тот и стер со лба пот, – разве ты не
видишь? Я строю кафедральный собор».
181

Практика смысла

Частью наполненного смыслом формирования жизни является то, что мы осознаем наши
смысловые взаимосвязи, вновь и вновь ощущаем их. Выходные дни, время отпуска и моменты
размышлений важны для этого, потому что они дают возможность отойти на дистанцию от
того, во что ты погружен в обыденной жизни, и с этого расстояния увидеть более широкий
контекст, истинный масштаб происходящего.
И все же что мы можем сделать, если не переживаем себя в какой-то системе взаимо-
связей? Если мы не ощущаем, для чего и для кого осуществляем нашу деятельность? Помочь
может следующее. Если мы подумаем, как это было бы, если бы мы больше не выполняли
фрустрирующую деятельность, например, один раз попробовать оставить невымытой посуду
или объявить, что вы больше не хотите в одиночку готовить обеды в свой выходной день и т. д.
Важно начать об этом разговор, сообщить прежде всего себе, что подвергаешь сомнению бес-
смысленную деятельность на работе. Потому что если в течение продолжительного времени
ты чувствуешь себя захваченным в плен бессмысленностью, то начинаешь понимать, что при-
шло время начать что-то менять. Именно в этом «смысл» переживаемой бессмысленности.
Она говорит нам, что направление, по которому мы идем, тот стиль жизни, который мы ведем,
больше не подходит. В процессе апробирования новых средств и путей мы постепенно начи-
наем ощущать и узнавать, какой должна быть дальнейшая жизнь.
И напротив, если в ходе попыток оставить привычное и начать новое начинаешь стра-
дать, потому что видишь, насколько несчастны при этом другие люди, или потому что сталки-
ваешься с еще большей пустотой, тогда становится очевидным, что старое еще имеет ценность,
просто она не была ранее так хорошо ощутима.
Смысл – это радикальное требование. Смысл – это требование серьезно отнестись к своей
жизни.
182

Путь к смыслу жизни

Пока ты живешь, не давай сознанию дремать, задумывайся о том, как живешь. Эта
жизнь касается тебя!
Твои родители, твои учителя, твои начальники, философы, священники – все они могут
сказать тебе только о том, как они подходили к своей жизни; тебя жизнь касается по-другому.
Потому что она обращается к тебе, не к ним, запрашивает в любой ситуации тебя персонально,
а не кого-то еще.
Что тебя захватывает, что увлекает?
Что тебя интересует?
Что тебя пугает, подавляет, злит, к чему ты испытываешь отвращение?
Все это обращено к тебе.
Иди к этому, пойди на это – это твоя жизнь!
Откройся для всего, что с тобой заговаривает, что тебе нравится, рискни своей жизнью,
попробуй себя в отчаянии, в идее, во влюбленности, и потом выбери. Дай свой ответ, он еще
никогда не давался. Никто не может дать его за тебя.
Ориентируйся при этом на свое чутье и не бойся ошибок. Хуже не жить из-за страха
перед ошибками, чем жить с ошибками. Не давай другим говорить, что тебе следует сделать.
Лишь прими к сведению то, что говорят тебе другие, что говорит традиция, что является
модой, что делают другие. Следуй за своим чутьем непоколебимо. Ты сам ощутишь, когда для
тебя будет достаточно. Ты ощутишь, если это уже неправильно. Ты ощутишь, если ты будешь
наступать на ценности, если ты причинишь боль другим, тем, кого ты любишь. Ты ощутишь,
где твои границы. Ты ощутишь, когда к ним подойдешь. Обращай внимание на свое чутье.
Так звучит экзистенциальное послание: отдайся жизни, иди вместе с ней, пока ты
можешь, пока ноги несут тебя. Не оставайся привередливым и скованным страхом в тихой
гавани, где есть молы, рядом с маяками привычек. В твоей жизни речь идет о чем-то важном.
Речь идет о тебе, о том, чтобы ты полностью был здесь, в мире. Это смысл. Ты можешь найти
свой, следуя этим путем.
183

Сведения об авторах

Баранников Александр Сергеевич – доктор медицинских наук. Окончил Запорож-
ский медицинский институт, профессор МПГУ, стаж практической работы психиатром, пси-
хотерапевтом 30 лет. Имеет частную практику в области экзистенциального анализа и психо-
терапии. Консультант поликлиники № 1 РАН.
Барышникова Елена Геннадьевна – работает в ГУ ЦСО Бескудниково, отделе-

ние реабилитации инвалидов, участник образовательного проекта Института экзистенци-
ально-аналитической психологии и психотерапии. Имеет частную прак тик у.
Гёрц Астрид (Gurtz Astrid) – магистр, доктор философии. Клинический психолог,

частнопрактикующий экзистенцаналитик, супервизор, тренер, преподаватель университета,
Вена. E-mail: astrid.goertz@existenzanalyse.org
Дрекслер Хелене (Drexler Helene) – доктор философии. Клинический психолог, част-

нопрактикующий экзистенцаналитик, супервизор, тренер, преподаватель образовательных
проектов GLE Австрии. E-mail: helen.drexler@existenzanalyse.org
Ефимова Ирина Николаевна – окончила факультет психологии МГУ им. М.В. Ломо-
носова. Старший преподаватель Государственной классической академии им. Маймонида,
член совета директоров Института экзистенциально-аналитической психологии и психотера-
пии, тренер образовательной программы. Сертифицированный психодраматерапевт. Имеет
частную практику.
Кривцова Светлана Васильевна – кандидат психологических наук. Окончила факуль-

тет психологии МГУ им. М.В. Ломоносова. Доцент кафедры психологии личности МГУ, руко-
водитель Центра практической психологии образования Академии социального управления,
директор Института экзистенциально-аналитической психологии и психотерапии, имеет част-
ную практику.
Лэнгле Альфрид (Längle Alfried) – доктор медицины, доктор философии. Родился

в 1951 году, учился медицине и психологии в Инсбруке, Риме, Тулузе и Вене. Практикует
как терапевт и психотерапевт. Клинический психолог, тренер (GLE). Профессор университе-
тов Вены и Инсбрука, президент Международного общества логотерапии и экзистенциального
анализа. E-mail: alfried.laengle@existenzanalyse.org
Лэнгле Сильвия (Längle Silvia) – доктор философии. Обучалась теоретической

физике в Инсбруке, Мюнхене и Вене. Частнопрактикующий психотерапевт, супервизор,
тренер, ведущий образовательных проектов GLE-international, главный редактор журнала
«Existenzanalyse». E-mail: silvia.laengle@existenzanalyse.org
Мардоян Светлана Ашотовна – преподаватель Института современных психологи-

ческих технологий «Парацельс», тренер. Окончила Ереванский медицинский институт, Рос-
сийскую медицинскую академию последипломного образования, клиническую ординатуру на
кафедре психотерапии. Исполнительный директор Института экзистенциально-аналитической
психологии и психотерапии. Имеет частную практику.
184
Пробст Кристиан (Probst Christian) – доктор медицины. Специализация в психиат-

рии и нейропсихологии, психотерапевт, член Совета директоров GLE-int, преподаватель уни-
верситета, Гратц (Австрия). E-mail: christian.probst@existenzanalyse.org
Пробст Микаэла (Probst Michaela) – педагог, экзистенциальный аналитик. Тре-

нер-психотерапевт, член совета директоров GLE-Австрии, содиректор Института ЭА и ЛТ,
Гратц.
Рюль Карл (Rühl Karl) – священник. Родился в 1962 г., имеет частную прак-
тику как экзистенциальный психотерапевт, работает в хосписе в Вейтцбронне. E-mail:
karl.ruehl@existenzanalyse.org
Тутч Лизелотте (Tutsch Liselotte) – доктор философии. Клинический и общий психо-

лог, экзистенцаналитик, супервизор, коучер, тренер образовательных проектов GLE-Австрии
и вице-президент GLE-international. E-mail: Lilo.tutsch@existenzanalyse.org
Штайнерт Карин (Steinert Karin) – психолог, экзистенциальный анали-

тик, главный редактор журнала «Existenzanalyse», имеет частную практику. E-mail:
Karin.steinert@existenzanalyse.org
185

Сборник статей С собой и без себя. Практика экзистенциально- аналитической психотерапии

Загружено:

Сведения о документе

Описание:

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Описание:

Авторское право:

Сборник статей С собой и без себя. Практика экзистенциально- аналитической психотерапии

Загружено:

Описание:

Авторское право:

Теория и практика экзистенциального анализа

Новая, четвертая книга в серии «Теория и практика экзистенциального

ISBN 978-5-98563-509-6 © Сборник статей, 2005

Случай Николая. Светлана Мардоян 64

Антропологический фон, особенности контакта и клинический 131

С собой и без себя.

Шаг второй. Получение впечатления. Сосредоточенность на объекте не гарантирует того,

«Прямой контакт с истиной» – о чем это? Впечатление начинается извне, по внешнему

Третий шаг феноменологического метода – анализ, проверка. Шаг, который отвечает

Процитированная Прустом библейская заповедь «Работайте, пока свет еще с вами»,

Рис. 1. Первый рисунок Ани – «Мышка равновесия»

Рис. 2. «Человек, которого нет»

Рис. 3. «Пестрое дерево»

Рис. 4. Отреагирование чувств

Рис. 5. Серая мышь

Эту тему я хотел бы осветить на примере женщины с приобретенной множественной

в экзистенциальном анализе работают со страхами ожидания: отпустить ожидания результата,

начинался с того, что Николай рассказывал о чем-то позитивном, свидетельствующем о хоро-

Психологами и психотерапевтами проводится так много конференций, посвященных

о «фобии», то можно обнаружить около 500 ссылок, сопровождаемых профессиональной тер-

выжившей, но потеряет своих родителей. Вот так остаться одной, утратить

Господин A. пришел на психотерапию с жалобами на свою истеричную

умеренный страх перед полетами, хотя «это, вероятно, связано со слабостью

2. Принимать и выдерживать защитные структуры

3. Укрепить компенсирующие структуры

Своей основной проблемой Миша считал стеснительность с детства. Он говорил: «Не

века в этой ситуации, чтобы выстроить перспективу осмысленного обхождения с ситуацией.

Психолог: Ты справляешься с этим грузом?

Миша постепенно учился смотреть не только на ситуации и обстоятельства, с которыми

К концу нашей работы Миша получил желаемую независимость. Он научился относиться

Изменения, которых добился Миша в результате нашего сотрудничества, по его словам,

человеческого достоинства. Альфрид Лэнгле

В течение длительного времени травматизация и воздействие травмы на человеческую

Таким образом, ранение – это мгновенное перенапряжение нашей способности сопро-

Рис. 1. Схема структур, затронутых ранением, в рамках модели четырех фундаменталь-

Рис. 2. В центре структур бытия

Рис. 3. Отношения с миром – то измерение бытия, которое наиболее сильно затрагива-

Если переживание травматического события не преодолено и не затихло само по себе,

Безысходность – вот что делает травму такой тяжелой.

Похожее поведение можно наблюдать и у пострадавших от других травм – например,

2. О ценности и значимости. Травмированный или раненый человек тоскует по утрачен-

Мы уже описали, что тяжелая травматизация особенно сильно сказывается на первом

Далее я хотела бы проиллюстрировать работу по шагам метода постижения смысла на

Случай 2. Карола М. Фрау Карола М. очень привлекательная молодая женщина. Для

Случай 3. Ганс Ф. Господин Ганс Ф. пенсионер. Прошло несколько десятилетий с тех

Случай 2. Карола М. Во время первого шага мы уже обсудили разнообразную палитру

Случай 3. Ганс Ф. Мы взялись за рассмотрение обоих вариантов, между которыми коле-

Рис. 1. Схема развития обсессии

и предчувствие постепенно сошло на нет. Позже он женился на другой женщине, с которой

Позже я узнаю, что разводу родителей предшествовали очень агрессивные, наполненные

В заключение несколько слов о толкованиях и интерпретациях: они, конечно, важны для

тебя и от этого не стоит избавляться. Постепенно меняется качество чувств, переживаемых в

Барышникова Елена Геннадьевна – работает в ГУ ЦСО Бескудниково, отделе-

Гёрц Астрид (Gurtz Astrid) – магистр, доктор философии. Клинический психолог,

Дрекслер Хелене (Drexler Helene) – доктор философии. Клинический психолог, част-

Кривцова Светлана Васильевна – кандидат психологических наук. Окончила факуль-

Лэнгле Альфрид (Längle Alfried) – доктор медицины, доктор философии. Родился

Лэнгле Сильвия (Längle Silvia) – доктор философии. Обучалась теоретической

Мардоян Светлана Ашотовна – преподаватель Института современных психологи-

Пробст Кристиан (Probst Christian) – доктор медицины. Специализация в психиат-

Пробст Микаэла (Probst Michaela) – педагог, экзистенциальный аналитик. Тре-

Тутч Лизелотте (Tutsch Liselotte) – доктор философии. Клинический и общий психо-

Штайнерт Карин (Steinert Karin) – психолог, экзистенциальный анали-

Вам также может понравиться