Статья Г.С.

Иссерсона (начало) (I)

Развитие теории советского оперативного
искусства в 30-е годы

Г. ИССЕРСОН(1)

Советская военная теория, основываясь на марксистско-ленинском учении и

используя богатый военный опыт прошлого, зародилась еще в годы гражданской
войны и прошла за два десятилетия до 1941 года большой путь развития.

Особенно большой интерес представляют в этом развитии военно-теоретические

взгляды 30-х годов, с которыми мы вступили в Великую Отечественную войну.
Если в 20-е годы наша военно-теоретическая мысль покоилась главным образом
на опыте первой мировой войны и была в значительной степени обращена в
прошлое, то с 30-х годов она поворачивается вперед, к исследованию проблем
будущей войны и способов ее ведения.

Этот период имеет в развитии нашей военной теории особое значение. Он дает
яркую картину большой исследовательской работы, широкой творческой мысли и
важных принципиальных решений. Именно в эти годы были разработаны основы
глубокого боя и глубокой операции, открывшие собою новую страницу в теории
оперативного искусства.

Глубокие формы борьбы были обусловлены всем социально-экономическим

развитием Советского Союза и реконструкцией Красной Армии. Они являлись
необходимыми для решения проблемы ведения сокрушительных операций,
преодоления сплошного фронта и пролома его на всю оперативную глубину, т. е.
достижения той цели, которая не была и не могла быть достигнута в первую
мировую войну.

История вопроса глубокого боя. Исторической правды ради следует

упомянуть, что впервые вопрос о глубоком бое был выдвинут английским
военным теоретиком Фуллером в конце 1918 года. В предвидении решительного
наступления в 1919 году (Антанта не рассчитывала на победоносное окончание
войны в 1918 году) Фуллер предложил тогда одновременно с танковой атакой
переднего края обороны организовать нападение быстроходных танков на
глубину тактического расположения противника. Правда, понятие танковой
группы дальнего действия у него еще не было оформлено, хотя все тактические
предпосылки в выдвинутом предложении уже имелись.
________________
1. Г. С. Иссерсон занимал в 30-е годы должности начальника оперативного факультета Военной
академии им. М. В. Фрунзе, а затем начальника кафедры оперативного искусства Академии
Генерального штаба.

В настоящей статье, пользуясь личными воспоминаниями, автор излагает свои взгляды на

развитие теории советского оперативного искусства в 30-е годы. — Ред.

Однако теоретические взгляды Фуллера по вопросу глубокого боя на этом

остановились. Условия капиталистического развития буржуазных армий
заставили его перейти к теории малых профессиональных армий, для которых
проблема наступления решалась вообще другим образом. Эта теория, отражавшая
классовый характер капиталистической военной системы, находилась в явном
противоречии с действительной природой современной войны. Для Фуллера
глубокий бой не являлся боем объединенных родов войск. Он писал, что
«соединение танков с пехотой равносильно запряжке трактора в пару с ломовой
лошадью»(2). Такая точка зрения была для нас, конечно, совершенно
неприемлема.

Иностранные уставы 30-х годов вообще не содержали указаний о глубоком бое в

смысле одновременного подавления всей тактической глубины противника. Эта
идея принадлежала нашей военно-теоретической мысли.

Если обратиться к истокам наших первых конкретных представлений о глубоких

формах борьбы, нельзя не упомянуть о двух документах 1928-1929 годов,
имеющих большое значение.

Первый документ — это докладная записка М. Н. Тухачевского о реконструкции

Красной Армии и оснащении ее новыми современными средствами вооружения,
главным образом танками и авиацией(3). Развернув в ней большую программу
перевооружения армии, Тухачевский в заключение писал, что на новой
материально-технической базе удастся отказаться от прежних изнурительных
тяжелых форм борьбы и перейти к новым, более эффективным формам и
способам ведения боя, подавляя одновременно всю глубину неприятельского
расположения.

Второй документ — это докладная записка В. К. Триандафиллова об

использовании танков в наступательном бою в составе трех эшелонированных по
дальности действия групп — НПП, ДПП и ДД, прорывающихся на различную
глубину, вплоть до артиллерийских позиций и штабов противника и
подавляющих таким образом во взаимодействии с дальнобойной артиллерией и
авиацией всю тактическую глубину его расположения. Это способ применения
танков был уже практической конкретизацией идеи Тухачевского о том, что
новые современные средства борьбы — танки, дальнобойная артиллерия, авиация
и авиадесанты дают возможность отказаться от старых, тягучих способов
последовательного поражения противника по частям и перейти к новым формам
одновременного глубокого поражения. Своей докладной запиской
Триандафиллов, собственно, заложил конкретные основы новых форм боя и
развернул принципиальную схему его организации и ведения.

Таким образом, Тухачевский и Триандафиллов в двух названных документах

впервые изложили идею глубокого боя и оказали тем огромное влияние на пути
развития нашей армии и оформление принципиальных взглядов нашей военно-
теоретической мысли.

Эта идея нашла отражение уже в Полевом уставе 1929 года, который заглянул
далеко вперед и был наиболее передовым из европейских уставов того времени. В
ст. 191 Устава говорилось о выделении специальных батальонов для
непосредственного выбрасывания на вторую оборонительную полосу. В ст. 207
совершенно точно устанавливалось понятие танкового эшелона дальнего
действия, предназначенного идти в глубину обороны одновременно с атакой
переднего края. Таким образом, ПУ-29 содержал уже первые предпосылки для
перехода к глубокой тактике, основанной на действиях объединенных родов
войск.
________________
2. Дж. Ф. Фуллер. Операции механизированных сил. Перевод с английского. М., Воениздат, 1933,
стр. 13.
3. Эта записка была известна узкому кругу работников Штаба РККА. Более подробно о ней
говорится в «Записках современника о М. Н. Тухачевском». См. «Военно-исторический журнал»
№ 4 за 1963 год.
4. Сначала Триандафиллов две последние группы называл соответственно ТИП (танки-
истребители пулеметов) и ТИА (танки-истребители артиллерии).

В создании теории глубоких форм борьбы заслуга Тухачевского и

Триандафиллова заключалась в том, что они не плелись в хвосте изменившихся
исторических условий, а предусмотрели возможности новых технических средств
борьбы тогда, когда наша армия их еще не имела и не была реконструирована.

К. Б. Калиновский (первый начальник мотомеханизированных войск) тщательно

разработал тактику действий танковых групп — НПП, ДПП, ДД и таким образом
подвел практические основы под всю концепцию глубокого боя. Тем самым
фундамент ее можно считать заложенным в 1930 году.

Концепция глубокого боя получила признание в первую очередь в академических

кругах. Уже с начала 1930 года Военная академия им. Фрунзе решала тактические
задачи на картах и на местности на новых основах глубокого боя и сыграла
большую роль в их распространении в армии. Значительную работу в этой
области провели тогда в академии Р. П. Эйдеман (начальник академии), Н. Я.
Котов, К. А. Чайковский, П. И. Вакулич, С. Н. Красильников, П. Г. Понеделин, И.
П. Кит-Вийтенко, Р. С. Циффер и другие.

Советские военные теоретики были пионерами на этом поприще, когда на Западе

о тактике глубокого боя и не говорили.

В начале 30-х годов, исходя из опыта проведенных учений и маневров,

Тухачевский писал в одном из своих служебных докладов: «Современные средства
подавления, будучи примененными в массовых масштабах, позволяют достичь
одновременной атаки и уничтожения всей глубины тактического расположения
обороны противника.

Эти средства, и в первую очередь танки, позволяют:

а) подавить систему огня обороны противника так, чтобы большая часть

артиллерии и пулеметов не могла принять участия в отражении атаки и
проникновения наступающей пехоты и танков НПП в глубь оборонительной
полосы;
б) нарушить систему управления, сковать и изолировать резервы противника с
тем, чтобы в период боя в глубине оборонительной полосы разгромить по частям
разные эшелоны боевого порядка противника».

Тем самым Тухачевский совершенно ясно определил задачи глубокого боя.

Однако они не всеми были сразу приняты. На пленуме РВС СССР против
Тухачевского выступил К. Е. Ворошилов. Его критика обнаружила явное
непонимание существа вопроса, который Ворошилов сводил к одному виду боя —
наступлению на остановившегося противника.

Глубокая тактика была, конечно, в основном разработана для наиболее сложного

вида боя — наступления на оборону противника. Однако по своему существу
глубокая тактика являлась не видом боя, а новой формой и новым способом
ведения боя и должна была быть применена в наступлении любого вида.

Тухачевский терпеливо разъяснил это Ворошилову в особой докладной записке,

дабы устранить разброд, который возник по этому поводу в умах командного
состава(5). Его поддержали представители высшего командования И. Э. Якир, И.
П. Уборевич, С. С. Каменев, и правильное понимание существа глубокой тактики
как новой формы и способа современного боя утвердилось.
________________
5. В ноябре 1933 года Тухачевский еще раз обратился по этому вопросу к Ворошилову и в
служебной записке писал: «…после Вашего выступления на Пленуме РВС у многих создалось
впечатление, что, несмотря на новое оружие в армии, тактика должна остаться старой… После
Пленума началось полное брожение в умах командиров. Идут разговоры об отказе от новых
форм тактики, от их развития…» (См. Тухачевский М. Н. Избранные произведения, т. I. М.,
Воениздат, 1964, стр. 18).

Первые исходные положения о глубокой операции. Установлением основ

глубокого боя было сделано только полдела. Тактические прорывы удавались в
первую мировую войну и с помощью старых приемов боя. Главная суть всей
проблемы состояла в том, как довершить тактический успех оперативным
развитием прорыва и, прорвавшись через взломанную брешь фронта на
маневренный простор, уничтожить живую силу противника в оперативном
масштабе.
Таким образом, идея глубокого боя затронула сразу самую кардинальную
проблему оперативного искусства и опередила ее новым решением.

Тактики торжествовали, но операторы ходили задумчивые и озабоченные. А тут

произошло большое несчастье. Летом 1931 года при воздушной катастрофе
погибли В. К. Триандафиллов и К. Б. Калиновский. Семья операторов как-то
осиротела, и на первых порах оперативная мысль не нашла нового пути.

Выразив тогда беспокойство по поводу того, что «наша военная теория далеко
отстает от успешного выполнения страной генеральной линии партии»,
Тухачевский говорил, что «в связи с ростом нашего социалистического хозяйства
мы не можем оставаться на прежнем уровне нашего военно-теоретического
мышления и должны добиться решительного развития нашей военно-
теоретической мысли на основе марксизма».

После смерти Триандафиллова Тухачевский продолжал усиленно работать над

глубокими формами борьбы. В 1932 году он закончил первую часть своей широко
задуманной работы «Новые вопросы войны», в которой исследовал влияние
современных технических средств борьбы на изменение форм и способов ведения
боя и операции(6). Первая часть этой работы содержала однако главным образом
технические и тактические вопросы. Оперативные и стратегические вопросы
Тухачевский собирался, видимо, изложить во 2-й и 3-й частях труда, в которых
предполагал исследовать основы современной войны и борьбу против
империалистических коалиций. Этой работы ему уже не суждено было закончить.

Между тем было совершенно ясно, что изменения в тактике должны отразиться и
на оперативном искусстве. Всеми сознавалась необходимость решительного шага
по пути создания новой теории ведения операций. Указывая важность этой
задачи, Тухачевский писал, что «реконструированная армия вызовет и новые
формы оперативного искусства»(7). Первое зерно истины созрело для этого в
концепции глубокого боя; новая оперативная мысль вслед за ним уже
пробивалась в сознание. Наша армия достигла такой ступени развития и таких
возможностей своего использования, которые властно выдвигали требования
нового применения сил и средств в крупных, решающих операциях на земле и в
воздухе.
Предстояло прежде всего пересмотреть под углом зрения совершенно
изменившихся условий все основные вопросы оперативного искусства как учения
о ведении операций. Такая постановка вопроса выдвигала ряд новых проблем,
открывая огромное поприще для марксистского военно-научного исследования.
Имелись все основания утверждать, что главная задача нашего оперативного
искусства заключается в том, чтобы в новых исторических условиях, с новой
армией и на новой материально-технической базе создать новые формы и
способы решительных, уничтожающих операций.
________________
6. В 1936 году Тухачевский значительно переработал первую часть своего труда «Новые вопросы
войны», имея в виду возрождение в фашистской Германии большой агрессивной армии.
Переработанная рукопись, к сожалению, пропала.
7. Тухачевский М. Н. Избранные произведения, т. I, стр. 12.

Конечно, полной аналогии с тактическим решением вопроса тут быть не могло,

потому что бой (тактика) и операция (оперативное искусство) имели своим
качественные различия, определяемые масштабом пространства и времени и
отличием оперативного построения войск от их тактического боевого порядка,
представляющего собою единую связанную систему непосредственного
взаимодействия. Организация глубокого оперативного поражения должна была в
этом отношении иметь существенные отличия от организации глубокого боя и
выдвигала ряд новых проблем. Да и одновременность глубокого поражения не
могла в оперативном масштабе получить такого непосредственного выражения.

Однако одно представлялось несомненным: авиация, авиадесанты,

механизированные и моторизованные соединения, соответствующим образом
организованные для самостоятельного оперативного применения, могли
распространить свое дальнее поражение и на оперативную глубину противника,
измеряемую примерно расстоянием в 50-60 км, т. е. до линии расположения
оперативных резервов, передовых аэродромов и армейских штабов. При этом
вопрос заключался не только в том, что современные дальнодействующие и
быстроподвижные средства борьбы дают возможность организовать глубокое
поражение противника, но и в том, что это необходимо, дабы радикально решить
проблему оперативного прорыва, которая без поражения всей оперативной
глубины решена быть не может.
Принципиальную схему глубокого боя необходимо было перенести в оперативные
масштабы. Для этого требовались, во-первых, мотомеханизированные
соединения, способные по своей организации и вооружению к решению
самостоятельных оперативных задач. Во-вторых, вопрос заключался в том, как
вынести усилия этих соединений в оперативную глубину противника. Таким
образом, главный вопрос организации глубокой операции сводился по существу к
решению проблемы: как тактический прорыв превратить в оперативный, т. е. как
через взломанную брешь тактической обороны ввести в прорыв
мотомеханизированные соединения самостоятельного назначения.

Таковы были первые исходные положения теории глубокой операции. Но эти,

пока только общие рассуждения, требовали глубокого исследования, нуждались в
теоретическом обосновании и конкретном оформлении. Большая работа в этом
направлении, начатая в 1931-1932 годах, связана с созданием оперативного
факультета Военной академии имени М. В. Фрунзе, сыгравшего определенную
роль в развитии нашего оперативного искусства.

Оперативный факультет Военной академии имени Фрунзе. Уже само

учреждение факультета означало новый шаг в разработке теории оперативного
искусства, выросшего из тесных рамок. Требовалось глубокое изучение проблем
ведения современных операций. Кроме того, возникла настоятельная потребность
в хорошо подготовленных и широко образованных оперативных работниках для
высших штабов. Оперативный факультет Военной академии имени Фрунзе,
призванный решить эти задачи, начал свою работу осенью 1931 года. Он положил
начало пересмотру основ оперативного искусства и развернул большую научно-
исследовательскую работу, ставя и решая ряд новых проблем. Руководящей идеей
стали глубокие оперативные формы борьбы. Теперь они начали получать
теоретическое обоснование и конкретное оформление.

На факультете работал коллектив умных, способных преподавателей, в том числе

и старые военные специалисты, которые глубоко поняли необходимость
пересмотра своих взглядов на характер современных операций и прониклись
новыми идеями глубоких форм борьбы. В коллектив факультета входили: А. В.
Федотов (мой заместитель по факультету), С. Н. Красильников, Е. Н. Сергеев, А. М.
Перемытов и технические руководители по специальностям — А. Н. Лапчинский,
Д. М. Карбышев, И. И. Трутко и Б. К. Леонардов (из Военно-медицинской
академии). Лапчинский работал над вопросами применения авиации в операции.
Карбышев своими блестящими по глубине и детальности разработками
организации современной обороны со стороны противника обеспечил
возможность тщательного изучения условий глубокого прорыва. Трутко
руководил разработкой вопросов тыла, а Леонардов – разработкой организации
санитарной эвакуации. Научно обосновав расчеты возможных потерь в
современной операции и потребность в госпитальных и эвакуационных средствах,
он по-новому разработал всю схему санитарной эвакуации в глубокой операции. К
сожалению, многих из перечисленных лиц руководящего состава факультета
ныне уже нет в живых. А. Н. Лапчинский умер еще в 1938 году, Д. М. Карбышев
погиб смертью героя в фашистском лагере, Федотов, Сергеев, Перемытов и Трутко
стали жертвами беззакония в годы культа личности Сталина.

Необходимо отметить, что исключительно благоприятные условия для работы

факультета были созданы начальником академии Р. П. Эйдеманом*, который
умел ценить и уважать молодые, творчески работающие кадры, оберегать их и
помогать им.

Большое, неоценимое значение для направления работы оперативного

факультета имели указания М. Н. Тухачевского и А. И. Седякина (тогда
начальника Управления боевой подготовки). Широкий размах оперативного
мышления Тухачевского и пытливый ум Седякина наводили на многие вопросы и
указывали пути их решения.

Передовых взглядов на новый характер современных операций придерживался

также А. И. Егоров (тогда начальник Штаба РККА). Он любил и поддерживал
всякую новую мысль. Уже в 1931 году он выступил в военной академии с большим
докладом о «пространственной операции» (так он называл глубокую операцию).
Доклад был иллюстрирован подвижной схемой, разработанной преподавателем
академии В. И. Микулиным. Терминология «пространственная операция» была,
конечно, неточна, потому что всякое пространство имеет в одной плоскости два
измерения – по фронту и в глубину. Предельного пространственного
распространения по фронту операции достигли уже в первую мировую войну.
Характерным для развития форм операций будущей войны было их
распространение в глубину. Поэтому отличие от операций прошлого лучше и
вернее выражалось понятием глубокой операции. Это определение установилось
за ней в советской литературе и затем было перенято всей буржуазной
литературой.
________________
*. В рукописи статьи Иссерсон также написал нелицеприятные слова о Шапошникове,
назначенном главой академии в конце 1932 года после Эйдемана. По словам Георгия
Самойловича, назначение Шапошникова было ударом для понятия «новые формы борьбы» и
триумфом «военного мировоззрения, основанном исключительно на опыте первой мировой
войны» и, следовательно, не способным понять изменений, произошедших с тех пор.
Шапошников почти не оказывал поддержки оперативному факультету и «всё, что было сделано
на оперативном факультете после Эйдемана, было сделано вопреки новому руководству
академии» и если бы не Егоров, «развитие военной теории в академии, вероятно, значительно
бы отстало». Косвенно подтверждает эти слова и И. Х. Баграмян. В его воспоминаниях
указывается, что у командования академии «до оперативного факультета руки не доходили, и
последний… варился в собственном соку» и «…факультет по существу прозябал».
— paul_atrydes.

Со стороны Тухачевского, Седякина и Егорова, занимавших руководящие посты в

армии, оперативный факультет встречал самую широкую поддержку, и это было
особенно ценно, ибо известно, как трудно прокладывать новую тропу и пробивать
первую брешь в уже укоренившихся взглядах, за которые в академии цепко
держались многие старые военные специалисты. Вспоминается, каким неверием
и ироническими замечаниями они встречали сначала разработки оперативного
факультета. Это, конечно, затрудняло работу, но задержать развитие нашей
военной теории не могло. Некоторые из старых специалистов остались просто в
стороне от этого процесса. Однако большинство из них вскоре поняло всю
прогрессивность идей глубокой операции и твердо встали на новый путь, принеся
большую пользу развитию нашего оперативного искусства. Среди них были: Н. Е.
Варфоломеев, Е. А. Шиловский, Н. Н. Шварц, Ф. П. Шафалович, А. И. Готовцев и
ряд других. Даже А. А. Свечин в конечном итоге согласился с неизбежностью
перехода к новым формам борьбы и поддержал концепцию глубокой операции,
рассматривая ее однако в рамках стратегии измора.

Не все было гладко в работе факультета, и признание новых идей пришло далеко
не сразу.

Даже в самом Штабе РККА не было сначала полного единства по вопросам нового
характера современных операций. Некоторые работники оперативного
управления (С. А. Меженинов, П. С. Обысов) не поддержали принципиальных
основ глубокой операции. Они возражали, в частности, против самостоятельного
применения мотомеханизированных войск впереди фронта и в глубине прорыва в
отрыве от общевойсковых соединений. Однако по этим вопросам оперативный
факультет имел полную поддержку начальника Штаба РККА маршала Егорова.