И Н Т Е Л Л Е К Т У А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я

SEBASTIAN CONRAD

WHAT
IS GLOBAL
HISTORY?

P rin ceto n U n iv e rsity Press

P rin ceto n an d O x fo rd
С Е Б А С Т Ь Я И К О Н РАД

ЧТО ТАКОЕ
ГЛОБАЛЬНАЯ
ИСТОРИЯ?

Н овое
Л итературное
О бозрени е

2018
 УД К 930.2
ББК 63.013
К 64

Редактор серии

К К али н и н

Конрад, С.
К64 Что такое глобальная история? / Себастьян Конрад; пере­
вод с англ. А. Степанова; науч. ред. и предивл. А. Семе­
нова. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. — 312 с.
(Серия «Интеллектуальная история»)

ISBN 978-5-4448-0782-8

К нига рассказывает об одном из наиболее динам ично разви­

ваю щихся направлений в современной исторической науке —
глобальной истории. В увлекательной и лаконичной форме
определяются амбиции и границы этого направления. Каким
образом глобальная оптика помогает понять локальные собы­
ти я и процессы? Что ускользает за пределы анализа, ограни­
чиваю щ егося рамками национальной истории? Как акцент на
взаимосвязях, прон изы вавш их мир задолго на наступления
эпохи глобализации, позволяет дать голос тем, кто лиш ился
его в ходе колонизации и эпистемологического доминирова­
ния европейского взгляда на мир? Каков политический и куль­
турн ы й потенциал глобальной истории и каковы возможные
опасности нерефлексивного применения этого подхода? Таков
далеко не полн ы й список проблем, затронутых в книге немец­
кого историка, профессора Свободного университета в Берли­
не Себастьяна Конрада.
УДК 930.2
ББК 63.013
Sebastian Conrad
What Is Global History?
© 2016 by Princeton University Press
Все права защищены. Никакая часть этой книги не может быть воспроизведена
в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами без письменного
разрешения владельца авторских прав.
© А. Семенов, предисловие, 2018
© А. Степанов, перев. с английского языка, 2018
© ООО «Новое литературное обозрение», 2018
 О ГЛ АВЛ ЕН И Е

А лек сан др Семенов. Глобальная история: окончательны й

синтез научного исторического знания или продолжение
д и а л о г а ? ..................................................................................................... 7

1. В ВЕ Д Е Н И Е ............................................................................................ 17
Почему «глобальная история»? За пределами
интернализма и ев р о ц е н тр и з м а ............................................. 19
Три разновидности глобальной и с т о р и и .......................... 23
Процесс и п о д х о д .............................................................................28
О бещ ания и п р е д е л ы ....................................................................32
2. КРАТКИ Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО М Ы Ш ЛЕНИ Я......... 35
И сториограф ия о й к у м е н ы ........................................................ 35
К артины всемирной истории X V I-X V III столетий . . . 39
М ировая история в годы западной ге г е м о н и и ...............44
Всемирная история после 1945 г о д а ...................................... 52
3. КОН КУРИРУЮ Щ И Е П О Д Х О Д Ы .............................................59
Компаративная и с т о р и я .............................................................60
Транснациональная и с т о р и я .................................................... 67
М ир-системная т е о р и я ..................................................................71
П остколониальны е и с сл е д о в а н и я .........................................77
М ножественны е м о д е р н о с т и ....................................................82
4. ГЛОБАЛЬНАЯ И СТОРИ Я К АК ОСОБЫ Й П ОД ХО Д . . .88
Черты глобальной и с то р и и ........................................................ 90
И нтеграция и структурированная тр а н сф о р м а ц и я .. .94
За пределами взаимосвязанности: конкурирующие
н а р р а т и в ы .........................................................................................100
Исследовательский случай: нации и национализм
в глобальной и стори и..................................................................108
5. ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИ Я И ФОРМЫ И Н Т Е ГР А Ц И И .. 120
История глобал и зац и и ................................................................122
За пределами гл об ал и зац и и .................................................... 130
Какая интеграция? Какие структуры ?............................... 133
И нтеграция с участием пересекающихся структур . . 141

5
ОГЛАВЛЕНИЕ

К огда бы ло г л о б а л ь н о е ? ........................................................... 145

6. П РОСТРАН СТВО В ГЛОБАЛЬНОЙ И С Т О Р И И ............... 150
Транснациональны е пространства: о к е а н ы ..................154
Исследуя альтернативные п р о ст р а н с тв а ........................ 158
С е т и .......................................................................................................162
М икроистории гл о б а л ьн о го .................................................... 168
Е диницы глобальной истори и............................................... 173
М еняя м а с ш т а б ы ........................................................................... 176
7. ВРЕМЯ В ГЛОБАЛЬНОЙ И С Т О Р И И ...................................... 183
Большая и глубинная истори я................................................184
М асш табы времени и Zeitschichten...................................... 189
С и н х р о н н о с ть ................................................................. 193
М асш табы , деятели и о тветствен н о сть.............................200
8. ПОЗИЦИОНИРОВАННОСТЬ И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ
П О Д Х О Д Ы .............................................. 207
Е вр о ц ен тр и зм ..................................................................................209
П ози ц и он и р ован н ость........................................................... 217
Умножение центризмов и возвращ ение
ц и ви л и за ц и и .................................................................................... 222
За пределами спора о культуре и ц е н тр и зм е..................227
9. СОЗДАНИ Е МИРА И П О Н Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ
И С Т О Р И И ............................................................................................. 234
Историки и создание м и р о в ....................................................236
Как создавать миры при пом ощ и с л о в .............................239
М естны е эп и с те м о л о ги и ?........................................................ 246
За пределами дискурса................................................................251
10. ГЛОБАЛЬНАЯ И СТОРИ Я — ДЛЯ К О ГО ?
П О Л И ТИ К А ГЛОБАЛЬНОЙ И С Т О Р И И ...........................257
Глобальная история — для к о г о ? ........................................ 258
Глобальная история как идеология глобализации? . 262
К то пиш ет мир? Иерархии з н а н и я ...................................... 268
Геополитика и я з ы к ....................................................................273
Недостатки « г л о б а л ь н о г о » ...................................................... 278
Что скрывает «гл о б а л ь н о е »?....................................................286
Благодарности....................................................................................... 291
Указатель.................................................................................................. 293
 Александр Семенов1

Глобальная история: окончательный синтез

научного исторического знания
или продолжение диалога?

Книга профессора Свободного университета в Берлине

Себастьяна Конрада может показаться российскому чита­
телю лишенной новизны. Со времени принятия герман­
ской модели учебного плана больш инство российских
университетов до сих пор содержат в своих программах
раздел всеобщей истории. Жесткое разделение на отече­
ственную и всеобщую историю прослеживается и в рос­
сийской научной номенклатуре, и в институциональной
архитектуре исторического знания в России, что приво­
дит к бессмысленной научной казуистике (к какому ш иф­
ру паспорта специальности отнести исследование, по­
священное влиянию китайского фактора на социальное
и экономическое развитие российского Дальнего Востока
в начале X X века?) и вызывает отчаяние аспирантов. На­
следие германской университетской системы и советская
марксистская модель изучения мировой экономики и по­
литики сделали проект глобальной истории иллюзорно
узнаваемым и знакомым разным поколениям историков
и интеллектуалов в России. Даже широкой аудитории, не
относящейся к историческому цеху, глобальная история
может показаться знакомой по памятным эпизодам из
рекламы банка «Империал» 1990-х годов.
Однако глобальная история в том виде, в каком ее пред­
ставляет на страницах своей книги Конрад, — это от­
носительно новое поле исторического знания, которое
противопоставляет себя парадигме всеобщей и мировой
1. Профессор департамента истории Н ационального исследова­
тельского университета Высшая школа экономики, С.-Петербург.

7
АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВ

истории. Диалектика новых вопросов и научного насле­

дия, смена научных парадигм (как и фактор продуктивно­
сти интеллектуального контрапункта) всегда присутству­
ет в формировании новых научных школ и направлений.
Но сказать, что развивающееся на наших глазах поле
глобальной истории является ответвлением всеобщей
или мировой истории, означает то же, что редуцировать
большевистскую идеологию X X века к идеям Просвеще­
ния XVIII века.
Формирование современного поля глобальной исто­
рии происходит после затухания эйфории от идеи «кон­
ца истории» (окончания холодной войны, распада СССР,
казалось бы, полной победы либерализма и свободного
рынка) и процессов глобализации как универсальной
политической ценности и неоспоримого механизма раз­
вития современного мира. Импульс «конца истории»,
а также запрос на «больш ую» историю, рожденные в по­
исках ответов на актуальные вызовы глобального мира,
конечно, создавали питательную среду для формирова­
ния поля глобальной истории1. Но появление специали­
зированного журнала по глобальной истории (Journal o f
Global History, март 2006), тематические изменения в рабо­
те Ассоциации мировой истории (World History Association)
и в преференциях грантодателей происходят именно в
2000-е годы. Иными словами, формирование современно­
го поля глобальной истории происходит в момент кризиса
нормативной концепции капиталистической и либераль­
ной глобализации. Формирование глобальной истории
совпадает с осознанием «неравномерности» современно­
го мира, возникновением очевидных конфликтов и раз­
ломов экономического и политического развития, вклю­
чающ их периодичность кризисов капиталистической
I. См.: Герасимов И., Глебов С., КаплуновскийА., М огильнер М ., Семенов А.
«Больш ие данны е» и «маленькие истории» для будущего // АЬ
Imperio. 2015. № 4. С. 17-25. См. также: Armitage D. and G u ldiJ. The History
Manifesto. Cambridge: Cambridge University Press, 2014 и русский перевод
этой книги в журнале: Ab Imperio. 2015. № 1. С. 21-75; № 2. С. 25-61; № 3.
С. 23-71; № 4. С. 27-89.

8
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ: ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ СИНТЕЗ...

системы, все более частые войны, участником которых

является теряющий вес мировой гегемон, упорное возвра­
щение политизированной религии и конкуренцию раз­
ных универсалистских программ и моделей региональ­
ной интеграции. Сова Миневры в очередной раз начала
свой полет лишь с наступлением сумерек.
Сама книга Конрада является инструментом артикуля­
ции динамично развивающейся области исследований,
в которой происходит столкновение различных точек
зрения на предмет и подход глобальной истории. Не­
ожиданным образом главный аргумент Конрада заклю­
чается в необходимости самоограничения ставшей экс­
пансионистской глобальной истории. Конрад предлагает
искать это самоограничение на пути отказа от представ­
ления об «омнибусном» характере глобальной истории
(все, что происходит в мире, попадает в поле рассмотре­
ния глобальной истории) и взгляда на ее «планетарный»
(по силе и масштабе воздействия) характер. Автор книги
предлагает собственное прочтение современных дебатов
о глобальной истории, описывая данное поле исследова­
ний как определенный подход и набор исследовательских
вопросов, а не как особы й объект (мир или мировые вза­
имосвязи) исторического анализа.
Глобальная история в прочтении Конрада по-прежнему
направлена на преодоление родовой травмы современной
исторической дисциплины — изоляционизма нацио­
нальной истории и методологического национализма (в
российском варианте — это государственническая вер­
сия российской истории). Однако если канон националь­
ной истории может быть представлен в виде гегелевского
тезиса, то подходы сравнительной истории, транснаци­
ональной истории, мир-системного анализа, постколо­
ниальных исследований и школы множественных мо-
дерностей уже явили собой антитезис, показав каждый
по-своему пути преодоления изоляционизма националь­
ной рамки. Именно эти подходы автор книги подробно
рассматривает в методологическом плане, указывая на их

9
АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВ

вклад в критику национальной истории и преодоление

евроцентризма нововременного исторического канона, а
также показывая, как из ограничений каждого из указан­
ных подходов рождаются новые вопросы и перспективы
глобальной истории. Особенно важным для российской
интеллектуальной ситуации видится предлагаемая ав­
тором методология последовательной критики «цен-
тризмов» и выявления позиционированности (невоз­
можности «нейтральной архимедовой точки обозрения»)
исторического источника и перспективы историка (глава
8 «Позиционированность и центрированные подходы»).
Характер российской истории часто подталкивает ис­
следователя видеть в евразийском подходе эмансипиру­
ющий эффект исторического анализа, освобождающий
от ограниченности евроцентричного взгляда. Сходным
образом подчеркивание истории нерусских националь­
ностей совсем недавно представлялось принципиаль­
ной ревизией прежнего нарратива истории Российской
империи и Советского Союза1. Проблема, как подчерки­
вает Конрад, заключается в замене одного «центризма»
другим. Развивая эту мысль, можно добавить, что проб­
лема заключается и в том, что при такой замене никак не
меняется понимание исторического опыта и роли субъ-
ектности в историческом процессе, просто на место одно­
го структуралистского представления об истории встает
другое, не менее монологично представляющее простран­
ство исторического опыта (единое европейское или еди­
ное евразийское) и не менее детерминистски рисующее
характер и форму исторических отнош ений1 2.
Если принять во внимание, что антитезис к националь­
ной истории уже был дан в существующей историографии,

1. См.: К а п п ел ерА . Россия - многонациональная империя. Возник­

новение, история, распад. М ., 1997. См также: Мифы и заблуждения
в изучении империи и национализма / Науч. ред.: Семенов А.М., Гераси­
мов И.В., Могильнер М.Б. М., 2010.
2. Gerasimov L, Glebov S., Mogilner M. The Postimperial Meets the Postcolonial:
Russian Historical Experience and the Postcolonial Moment // Ab Imperio. 2013.
№ 2. P.97-135.

10
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ: ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ СИНТЕЗ...

то не является ли таким образом глобальная история ге­

гелевским синтезом этого спиралевидного развития?
Сам автор отрицает подобное прочтение своей книги1. Но
нужно признать, что аргумент Конрада о необходимости
соединения интерпретации и объяснения (причинно­
сти) в рамках исторического исследования, а также тон­
кая работа над созданием нового аналитического языка
глобального историка (понятие позиционированности,
различение евроцентризма и европоцентричности, эку­
меническая история) позволяют говорить если не о пол­
ноценном синтезе, то о новом и диалогичном сочетании
разных методологических школ исторического знания.
Остановимся на первой части авторского аргумента.
Глобальную историю часто обвиняют в едва ли не стра­
тосферном взгляде на исторические процессы. Особенно
это характерно для направления «больш ой и глубокой
истории» (известной по работам исторических социоло­
гов и историков антропоцена). Из этой перспективы ста­
новится совсем не виден человек, исторический субъект
с его представлениями и разнообразными опытами. Кон­
рад показывает, как возможно сочетание микроистории
с ее вниманием к антропологическому измерению челове­
ческого опыта и глобально-исторического подхода, если
масштабы исторического контекста и исторического вре­
мени не воспринимаются историком как данные извне
исторического опыта. Другой крайностью глобальной
истории является погоня за разного рода связями, пере­
сечениями и заимствования. Перевод книги с другого
языка или наблюдения путешественника за населением
другой (желательно неевропейской) страны мгновенно
становятся материалом для глобальной истории. Конрад
настаивает, что простого следования за связами и влия­
ниями недостаточно, необходимо устанавливать причи­
ны их регулярности и устойчивости, условия успешности
восприятия того или иного заимствования и тем самым
I. Semyonov A. «Global History Is More Than the History of Globalization»: In­
terview with Sebastian Conrad // Ab Imperio. 2017. №. 1. P. 26-27.

II
АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВ

выявлять их воздействие на протекание исторических

процессов. Тем самым Конрад напоминает историкам
о том, что их дисциплина является частью не только гума­
нитарных, но и социальных наук, а следовательно, долж­
на ставить перед собой задачи выявления причинности
и исторического объяснения, а не только интерпретации.
На взгляд автора этого предисловия, наиболее инте­
ресная часть аргумента Конрада заключается в систе­
матическом развитии конструктивистского взгляда на
глобальную историю (глава 9 «Создание мира и понятия
глобальной истории»). Этот конструктивистский взгляд
относится как к историку, который выбирает разные мас­
штабы (планетарный, региональный, локальный) для
понимания исторических явлений, так и к историческим
субъектам, которые осваивают и описывают собственные
«миры». В этой части аргумента автор книги убедительно
показывает многоуровневость и разнообразие контекстов
прошлого, отсутствие онтологической данности мира вне
исторического опыта и его семантики.
В разделе конкурирующих подходов, на мой взгляд,
автор допустил сущ ественную лакуну. Речь идет о на­
правлении «новой имперской истории», которое явля­
ется международным направлением и возникло с разни­
цей в несколько лет в области исследований Британской
и Российской империй1. Конрад отмечает, что империя
является своего рода «любимицей» глобальных истори­
ков именно потому, что она «вездесуща» в пространстве
прошлого. Он отмечает, что империя как категория ана­
лиза позволяет сравнивать разные и темпорально о т­
стоящие друг от друга исторические опыты. Вместе с тем
Конрад дистанцирует глобальную историю от исследова­
ний империй, так как видит в последних гомогенизацию

I. Герасимов И., Глебов С., Каплуновский А., М огильнер М ., Семенов А. (ред.)

Новая имперская история постсоветского пространства. Казань,
2004; Howe S. (ed.).. The New Imperial History Reader. Routledge, 2010. См. так­
же: Герасимов К , Глебов С., М огильнер М ., при уч а ст и и Семенова А. Но­
вая имперская история Северной Евразии: В 2 т. Казань, 2017.

12
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ: ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ СИНТЕЗ...

разнообразного опы та (империя команчей и империя

Габсбургов) с помощью генерализирующей категории
империи, а также редукцию всего разнообразия истори­
ческих взаимосвязей к политическим связям (насиль­
ственным и ненасильственным) имперского государства.
Однако именно в направлении «новой имперской исто­
рии» последовательно преодолевается отождествление
опы та исторического разнообразия с имперской госу­
дарственной структурой и развивается последовательно
конструктивистский подход к пониманию многоголосия
(языков самоописания) и многоуровневости масштабов
исторического опыта. Важным элементом этого подхо­
да в российском измерении «новой имперской истории»
служит базовая категория «имперская ситуация», кото­
рая используется вместо несущего структуралистские
коннотации понятия «империя».
На настоящем этапе историографического развития
важно зафиксировать интересную конвергенцию кон­
структивистских интуиций поля глобальной истории
и области «новых имперских историй», равно как и воз­
можность продуктивного диалога между этими направле­
ниями исторических исследований. Возможные пункты
такого диалога касаются диалектики подхода и объекта
исторического исследования, взглядов на исторический
характер и разнообразие аналитических языков его опи­
сания, проблемы определения границ и уровней истори­
ческого контекста и самой базовой исторической процеду­
ры контекстуализации, баланса между интерпретацией
и объяснением в рамках исторического исследования.
 ЧТО ТАКОЕ
ГЛОБАЛЬНАЯ И СТОРИЯ?
 1. Введение

J "Шсе историки теперь занимаются всемирной исто-

J J рией,— несколько провокативно провозгласил
Кристофер А. Бейли и тут же добавил: — хотя
многие этого еще не осознали»1. И в самом деле, вряд ли
кто-нибудь сомневается, что глобальная/мировая исто­
рия переживает сегодня настоящий бум. В США и дру­
гих англоязычных странах уже несколько десятилетий
она остается наиболее быстро развивающейся областью
среди всех исторических дисциплин. Эта тенденция ста­
новится все ощутимее в Европе и в Восточной Азии, где
глобальная история также находится на подъеме и встре­
чает все большую поддержку у молодого поколения уче­
ных. Повсюду возникают научные журналы, проводятся
конференции, и во многих случаях «глобальный аспект»
становится почти обязательным условием получения
грантов. Но означает ли рост популярности, что каждый
историк теперь занимается глобальной историей? Что
именно в самой глобальной истории делает ее столь вос­
требованной? И почему это происходит именно сейчас?
Для нынешнего бума есть много причин. Наиболее
важные из них — это конец холодной войны, затем —
собы тия 11 сентября 2001 года. Учитывая то, что в наше
время стало модно усматривать в «глобализации» ключ
к пониманию настоящего, пора оглянуться на прошлое,
чтобы исследовать исторические истоки этого процесса.
Во многих регионах, и в особенности в эмигрантских со­
обществах, глобальная история выступает еще и как ре­
акция на социальные проблемы и на требование менее
I. Bayly С. A. The Birth of the Modern World, 1780-1914. Oxford: Black-
well, 2004. P. 469.

17
1. В В Е Д Е Н И Е

дискриминационного и узконационалистического подхо­

да к прошлому. Переход в учебных планах университетов
США от истории западной цивилизации к глобальной
истории — типичны й результат такого общественного
давления. Внутри академического сообщества тенденции
подобного рода отражаются в изменениях социального,
культурного и этнического облика научной среды. В свою
очередь, трансформации в социологии знания усилили
недовольство длительной и устойчивой тенденцией рас­
сматривать национальные истории как повествования
об отдельных и самодостаточных пространствах1.
Революция в области средств коммуникации, начав­
шаяся в 1990-е годы, также оказала серьезное влияние
на наши интерпретации прошлого. Историки — и рав­
ным образом их читатели — стали больше ездить по
миру и узнавать его лучше, чем когда-либо раньше. Рост
мобильности, еще больше ускорившийся благодаря ин­
тернету, облегчил установление горизонтальных связей
и дал историкам возможность участвовать в глобальных
форумах, хотя, разумеется, голоса из бывших колоний до
сих пор часто оказываются едва различимы. В результате
сегодня историки имеют дело с большим количеством со­
перничающих между собой нарративов — именно в этом
многообразии голосов они и находят потенциальные воз­
можности для новых открытий. Наконец, горизонталь­
ные сетевые связи, развивающиеся благодаря компью­
терным технологиям, оказывают влияние на мышление
ученых, которые все больше используют язык сетей и уз­
ловых точек вместо старой «территориальной» логики.
Писать историю в X X I столетии означает совсем не то же
самое, что это значило раньше.

I. Hopkins A. G. (ed.).. Globalization in World History. London: Pimlico,

2002; Bender Th. (ed.).. Rethinking American History in a Global Age.
Berkeley, CA: University of California Press, 2002.

18
 ПОЧЕМУ «ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ»?..

Почему «глобальная история»? За пределами

интернализма и евроцентризма

Глобальная история родилась из убеждения, что ин­

струменты, которыми пользовались историки для ана­
лиза прош лого, утратили свою эф ф ективность. Гло­
бализация поставила перед социальны м и науками
и господствовавшими нарративами, призванными объ­
яснять социальные изменения, новые фундаментальные
вопросы. Настоящее характеризуется сложным перепле­
тением и сетевым характером связей, которые пришли
на смену прежним системам взаимодействия и обмена.
Однако социальные науки зачастую уже не способны
адекватно ставить вопросы и давать ответы, помогаю­
щие понять реалии опутанного сетями глобализиро­
ванного мира.
В особенности это касается двух «родовых травм» со ­
временных социальных и гуманитарных наук, из-за кото­
рых страдает системное понимание мировых процессов.
Истоки этих изъянов можно проследить в ходе ф ормиро­
вания современных академических дисциплин в европей­
ской науке X IX века. Во-первых, рождение социальных
и гуманитарных наук было связано с национальным го­
сударством. Темы, которыми занимались такие дисцип­
лины, как история, социология и филология, вопросы,
которые они ставили, и даже их функции в обществе
были тесно связаны с проблемами той или иной нации.
Помимо этого, «методологический национализм» акаде­
мических дисциплин означал, что теоретически нацио­
нальное государство мыслилось основополагающей еди­
ницей исследования, неким территориальным единством,
служащим своего рода «контейнером» для общества. В об­
ласти истории привязанность к таким территориально
ограниченным «вместилищ ам» проявлялась отчетли­
вее, чем в других, соседних дисциплинах. Вследствие
этого понимание мира было дискурсивно и институци­
онально предопределено таким образом, что отношения

19
1. В В Е Д Е Н И Е

взаимообмена отступали на второй план. По большей

части история сводилась к национальной истории1.
Во-вторых, новые академические дисциплины были
глубоко евроцентричны. Они основывались на представ­
лениях о европейском историческом развитии и рассма­
тривали Европу как главную движущую силу мировой
истории. Более того, понятийный аппарат социальных
и гуманитарных наук отталкивался от европейской исто­
рии и путем обобщения представлял ее как универсаль-
ную-всеобщую модель развития. «Аналитические» поня­
тия вроде «нация», «революция», «общество» и «прогресс»
трансф орм ировали конкретны й европейский оп ы т
в (универсалистский) язык якобы повсеместно приме­
нимой теории. С точки зрения методологии модерные
дисциплины, прилагая специфически европейские кате­
гории к любому иному историческому прошлому, рассма­
тривали все прочие общества как европейские колонии1 2.
Глобальная история — это попытка ответить на вопро­
сы, вытекающие из подобных наблюдений, и преодолеть
две плачевные родовые травмы современных социаль­
ных наук. Таким образом, это ревизионистский подход,
несмотря на то что он опирается на работы предшествен­
ников в таких областях исследований, как миграция, ко­
лониализм и торговля, уже давно приковывающих к себе
внимание историков. Интерес к изучению способных пре­
одолевать границы явлений сам по себе не нов, но теперь
он приобретает новый смысл. Настало время изменить
территорию мышления историков. Глобальная история,
следовательно, имеет полемический аспект. Она броса­
ет вызов многим формам «контейнерны х» парадигм.

1. Smith A. D. Nationalism in the Twentieth Century. Oxford: Robertson,

1979. R 191 ff.; Beck U. W hat Is Globalization? Cambridge: Polity Press,
2000. P. 23-24 ; Wallerstein I. et al. (eds.).. Open the Social Sciences: Re­
port of the Gulbenkian Commission on the Restructuring of the So­
cial Sciences. Stanford, C A : Stanford University Press, 1996.
2. О «родовых травм ах» см.: Bentley J. H. Introduction: The Task of
World History 11 Bentley J. H. (ed.).. The Oxford Handbook of World
History. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 1-16.

20
 ПОЧЕМУ «ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ»?..

и в первую очередь — национальной истории. В четвер­

той главе мы продемонстрируем подробнее, какие кор­
рективы она вносит в интерналистские, или генеалоги­
ческие, версии исторического мышления, пытающиеся
объяснить исторические изменения «изнутри».
Однако речь идет не только о методологии: глобальная
история ставит задачу изменить саму организацию и ин­
ституциональный порядок знания. Во многих странах
«история» как таковая в течение долгого времени факти­
чески уравнивалась с национальной историей своей стра­
ны: больш инство итальянских историков занимаются
Италией, большая часть их корейских коллег — Кореей.
Практически повсеместно целые поколения студентов
знакомились с историей по учебникам, рассказывающим
о национальном прошлом. На этом фоне тезисы глобаль­
ной истории звучат как призыв к восприятию себя частью
целого, к более широкому видению мира. Прошлое других
стран и народов — это тоже определенные истории. Исто­
рия — не только наше прошлое, но и прошлое всех других.
И даже там, где исторические факультеты укомплек­
тованы преподавателями, готовыми к более широкому
подходу, курсы, которые они читают, тяготеют к пред­
ставлению историй государств и цивилизаций как изо­
лированных монад. Китайские учебники по мировой
истории, например, полностью исключают историю Ки­
тая, поскольку национальное прошлое «проходят» на
другой кафедре. Разделение исторической реальности на
отечественную и всемирную историю, или на «историю »
и «страноведение», означает, что существенные паралле­
ли и сопряжения оказываются вне поля зрения ученых.
Глобальная история, помимо прочего, — призыв к пре­
одолению подобной фрагментации; ее задача — прийти
к более многостороннему пониманию взаимодействий
и взаимозависимостей, образующих современный мир.
Глобальная история, разумеется, не панацея от всех
бед и даже не качественно лучший, чем другие, метод.
Это только один из возможных подходов. Он лучше

21
1. В В Е Д Е Н И Е

приспособлен для решения одних вопросов и проблем

и меньше— для других. Глобальная история занимается
прежде всего мобильностью и обменом, процессами, пре­
одолевающими разграничения и границы. Взаимосвязан­
ный мир для нее— отправная точка, а главные ее тем ы —
обращение и обмен вещей, людей, идей и институций.
Предварительно и заведомо широко глобальную исто­
рию можно определить как форму исторического анализа,
при котором явления, собы тия и процессы рассматрива­
ются в глобальных контекстах. Среди ученых, однако, нет
единства по вопросу о том, как лучше достичь подобного
результата. Множество других подходов — от компара­
тивной и транснациональной, всемирной й «больш ой»
истории до постколониальных исследований и истории
глобализации — борются сегодня за внимание научно­
го сообщества. Также как и глобальная история, они пы ­
таются справиться с задачей связать прошлое воедино.
Каждая из этих научных парадигм выдвигает на пер­
вый план что-то свое, и наиболее влиятельные подхо­
ды мы рассмотрим в третьей главе. Однако не следует
преувеличивать различия: между разными варианта­
ми есть много пересекающихся областей и методологи­
ческих схождений. На самом деле очень трудно точно
определить, в чем состоит специфика и уникальность
глобальной истории. Не станет легче и от попытки пока­
зать, как функционирует это понятие на практике. Даже
поверхностное знакомство с текущей научной литерату­
рой убеждает, что исследователи не просто пользуются
данным термином — они используют его в собственных,
самых разнообразных целях, часто наряду с другими тер­
минами, как взаимозаменяемые понятия. Ш ирокое рас­
пространение говорит скорее о привлекательности и раз­
мытости термина, чем о его методологической особости 1.

I. SachsenmaierD. Global History, Version: i.o. // Docupedia-Zeitgeschich-

te. 2010. ii. Feb. (http://docupedia.de/zg/Global_History?oldid=846i6).

22
 ТРИ РАЗНОВИДНОСТИ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Три разновидности глобальной истории

В условиях господства эклектизма и теоретической не­

определенности бы ло бы полезно попробовать эври­
стически разграничить различные реакции на вызовы
«глобального». Игнорируя некоторые особенности, мож­
но сказать, что эти реакции распадаются на три класса:
глобальная история 1) как «история всего»; 2) как история
связей; 3) как история, основанная на понятии интегра­
ции. В последующих главах мы постараемся показать,
что именно третий подход является самым м ногообе­
щающим для «глобальных историков», желающих идти
дальше просты х символических жестов к истинному по­
ниманию взаимосвязей. Охарактеризуем каждый из на­
званных классов по очереди1.
Первый подход к глобальной истории уравнивает ее
с «историей всего». «Глобальная история в точном значе­
нии этого термина, — пишут Фелипе Фернандес-Арместо
и Бенджамен Сакс, — это история того, что происходит
по всему миру, на планете в целом, как бы с наблюдатель­
ного пункта, расположенного в космосе, с огромной дис­
танции и высоты, откуда открывается общая панорама».
С такой всеобщей обзорной позиции все, что когда-либо
случалось на Земле, является законной составной частью
глобальной истории1 2.
На практике этот подход приводит к очень несхожим
стратегиям. Первую из них можно назвать версией гло­
бальной истории «все в одном». Ее наиболее яркие при­
меры можно увидеть в работах, где предпринимаются
попы тки ш ироком асш табного синтеза собы ти й гло­
бальной реальности в определенный период. Например,

1. О других способах структурации данной области знаний см.:

Hunt L. Writing History in the Global Era. New York: Norton, 2014;
Olstein D. Thinking History Globally. New York: Palgrave Macmillan,
2014.
2. Fernandez-Armesto F., Sacks B. Networks, Interactions, and Connective
History // Northrop D. (ed.).. A Companion to World History. Oxford:
Wiley-Blackwell, 2012. P. 303-320, цит.: p. 303.

23
1. В В Е Д Е Н ИЕ

существует несколько весьма глубоких «биографий» все­

го X IX века, тогда как другие историки ограничились
глобальной панорамой какого-то отдельного года. Мож­
но назвать и ученых, расширивших сферу своих интере­
сов на тысячелетия, если не tout court1 на всю «мировую
историю». В случае «больш ой истории» масштабы еще
грандиознее: от Большого взрыва до наших дней. Одна­
ко каков бы ни был масштаб, общая установка остается
одной и той же: «глобальное» в данном случае указывало
на планетарную всеохватность1 2.
Сходным образом историки пытались продемонстри­
ровать, как работает та или иная концепция или истори­
ческая формация на протяжении веков на всей планете.
Особенно убедительными примерами такого рода могут
служить исследования глобальной истории империй, где
прослеживаются пути становления имперских формаций
и присущие им стратегии управления народами от Древ­
него Рима (или от Тамерлана) до настоящего времени3.
Хотя, вообще говоря, для «глобально-биографического»
подхода годится любая тема. Сегодня у нас есть глобаль­
ные истории королевств и королевских дворов; истории
чая и кофе, сахара и хлопка, стекла и золота; истории пе­
реселения народов и торговли; глобальные истории при­
роды и религии; истории войны и мира. Примеры такого
рода бесчисленны.

1. Просто-напросто (фр.).
2. Среди примеров для X I X века: Bayly С. A. The Birth of the M od­
ern World; OsterhammelJ. The Transformation of the World: A Glob­
al History of the Nineteenth Century. Princeton: Princeton Univer­
sity Press, 2014; для отдельны х лет: Bernier 0 . The World in 1800.
New York: Wiley, 2000; Wills J. E. 1688: A Global History. New York:
W. W. Norton, 2002; для последнего тысячелетия: LandesD. S. The
Wealth and Poverty of Nations: W hy Some Are So Rich and Some So
Poor. New York: Norton, 1998; для мира в целом: Fernandez-Armesto F.
The World: A Brief History. New York: Pearson Prentice Hall, 2007; для
«большой истории»: Christian D. Maps of Time: An Introduction to
Big History, Berkeley. University of California Press, 2004.
3. Darwin J. After Tamerlane: The Global History of Empire. London: Pen­
guin Books, 2007; Burbank J., Cooper F. Empires in World History: Power
and the Politics of Difference. Princeton: Princeton University Press, 2010.

24
 ТРИ РАЗНОВИДНОСТИ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Итак, понятие «глобальная история» может означать

изучение истории в мировом масштабе, однако и это не­
обязательно. В принципе для сторонников понимания
глобальной истории как «истории всего» легитимным
предметом исследования может стать что угодно. Это
означает, что столь разные темы, как судьба южноафри­
канских горняков в Уитуотерсрэнде, коронация гавайско­
го короля Калакауа или жизнь деревни на юге Франции
в XIII веке, могут изучаться с точки зрения их потенци­
ального вклада в глобальную историю. Если мы при­
нимаем, что глобальная история — это все, то все может
стать глобальной историей. И это не так абсурдно, как
кажется. Ситуация не сильно отличается от тех времен,
когда в исторических штудиях безраздельно царила на­
циональная история. И несмотря на то что в поле зрения
конкретного исследователя страна в целом могла и не вхо­
дить, это тем не менее подразумевалось. Никто не сомне­
вался, например, что биография Бенджамина Франклина
или основательная монография об автомобилестроении
в Детройте вносили свой вклад в историю США. В свете
доминирующей концепции национальной истории все,
что попадало внутрь этого «контейнера», воспринима­
лось как естественный элемент целого.
То же оказывается верно и по отнош ению к глобаль­
ной истории по версии «все в одном». Исследования жиз­
ни рабочего класса в Буэнос-Айресе, Дакаре или Ливор­
но вносят свой вклад в глобальную историю труда, даже
если данная тема в них не рассматривается в глобальном
контексте. Это в особенности относится к историкам, учи­
тывающим работы своих коллег о схожих явлениях. В ка­
честве примеров можно привести монографию Дипеша
Чакрабарти о рабочих на джутовых фабриках в Бенгалии
или исследование Фредерика Купера о докерах Момбасы1.

I. Chakrabarty D. Rethinking Working-Class History: Bengal, 1890-1940.

New Haven: Yale University Press, 1987; Cooper F. On the African Wa­
terfront: Urban Disorder and the Transformation of Work in Colonial
Mombasa. New Haven: Yale University Press, 1987.

25
1. В В Е Д Е Н И Е

Роль глобальной истории, разумеется, возрастает, когда

историки принимают во внимание и включают в свои
библиографии книги об аналогичных явлениях в раз­
ных частях света.
Второе из пониманий глобальной истории ставит
в центр внимания обмен и связи. В последнее время это
наиболее распространенная форма исследований. Сквоз­
ная идея, проходящая через подобные работы ,— убежде­
ние, что ни одно общество, нация или цивилизация не
существует изолированно и с самых ранних времен че­
ловеческая жизнь на планете отличалась мобильностью
и взаимодействием. Следовательно, это и есть ключевые
темы глобальной истории, если понимать ее как историю
сопряжений (<entanglements). Такое увлечение взаимосвя­
занностью дополняет и корректирует то, что можно на­
звать ограниченностью прежних исследований, когда
развитие мысли останавливалось на границах нацио­
нального государства, империи или цивилизации.
Охват тем, которые могут изучаться под таким углом
зрения, бесконечен — от перемещений людей до распро­
странения идей и товарообмена на больших расстояниях.
И здесь снова нужно отметить, что размах сетей и связей
может сильно варьироваться и не обязательно достигает
планетарных масштабов. Все зависит от сути дела и по­
ставленных вопросов: торговля в Средиземноморье, хадж
через Индийский океан, цепные миграции между Китаем
и Сингапуром или же дипломатические миссии Ватикана.
Во всех этих примерах взаимосвязанность мира, которую
можно проследить на протяжении веков, является исход­
ной точкой для глобально-исторического исследования1.

I. Из обш ирной литературы такого рода см., например: Wang

Gungwu (ed.).. Global History and Migrations. Boulder, CO: Westview
Press, 1997; Davis N. Z Trickster Travels: A Sixteenth-Century Muslim
between Worlds. New York: Hill & Wang, 2006; OgbornM. (ed.).. Global
Lives: Britain and the World, 1550-1800. Cambridge: Cambridge Uni­
versity Press, 2008; Lake M ., Reynolds H. Drawing the Global Colour
Line: White Men’s Countries and the International Challenge of R a­
cial Equality. Cambridge: Cambridge University Press, 2008.

26
 ТРИ РАЗНОВИДНОСТИ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Обе версии глобальной истории, о которых сказано

выше, в принципе приложимы к лю бому месту и вре­
мени — в отличие от третьей, более узкой трактовки ис­
ходного понятия. Она предполагает и непосредственно
отражает некую форму глобальной интеграции — регу­
лярных и устойчивых взаимообменов, существенно по­
влиявших на становление соответствующих стран. Во все
времена велись обмены через границы, но их характер,
их влияние на общество зависели от степени системной
интеграции в глобальном масштабе.
Эта третья модель (о ней мы поговорим подробнее в чет­
вертой и пятой главах) представляет собой направление,
в котором развиваются наиболее интересные исследо­
вания последнего времени, — именно эта парадигма яв­
ляется главной темой данной книги. Возьмем в качестве
примера труд Кристофера Хилла о возникновении модер­
ных исторических сочинений во Франции, в США и Япо­
нии в конце X IX столетия. В отличие от более консерва­
тивно мыслящих авторов, Хилл не сосредотачивается
на отношениях между традиционными историческими
сочинениями и модерными национальными наррати­
вами. Нельзя также сказать, что его интересуют прежде
всего связи трех описываемых случаев. Вместо этого
ученый помещает все три национальных образования
в контекст локальных перемен и глобальных трансфор­
маций. Все три общества столкнулись с внутренними по­
трясениями— Соединенные Штаты оправлялись после
Гражданской войны, а Франция — после поражения во
Франко-прусской войне; что касается Японии, то после
реставрации Мэйдзи страна меняла весь свой уклад. В то
же время три эти страны были вовлечены в коренную пе­
ределку мирового порядка капитализмом и империали­
стической системой. При таком стечении обстоятельств
исторические сочинения выполняли задачу концепту­
ализации того специфического положения, в котором
находилось данное государство внутри широкого иерар­
хического порядка, представляя появление каждого из

27
1. В В Е Д Е Н И Е

национальных государств необходимым и естественным.

Иными словами, в ходе анализа Хилл выдвигает на пер­
вый план глобальные условия, способствовавш ие воз­
никновению исторических нарративов и определявшие
их форму в каждом из трех случаев1.
Очень похожим образом рассматривают конкретные
явления в окружающем глобальном контексте и другие
историки. Они стремятся объяснить «обстоятельства
и фундаментальные процессы человеческой деятельно­
сти в рамках структур, которые являются одновременно
и продуктами, и условиями подобной деятельности»1 2.
При таком прочтении глобальное становится конечной
системой отсчета для лю бого понимания прошлого. Во­
обще говоря, подобная контекстуализация не ограниче­
на недавним прошлым, но применима и по отношению
к более ранним периодам, хотя в таких случаях степень
интеграции обычно оказывается гораздо ниже. Цо мере
того как мир все больше эволюционировал в сторону по­
литического, экономического и культурного единства,
связи на глобальном уровне только укреплялись. В ре­
зультате расш ирения и сохранения подобны х связей
собы тия местного масштаба все больше определялись
глобальным контекстом, который можно понимать струк­
турно и даже системно.

Процесс и подход

Глобальная история — одновременно и предмет иссле­

дования, и определенный научный подход к истории:
процесс и ракурс, объект и методология. Обладая такой

1. H ill С. L. National History and the World of Nations: Capital, State,

and the Rhetoric of History in Japan, France, and the United States.
Durham , N C: Duke University Press, 2008. Другие примеры см.
в главах 4 и 5.
2. Dirlik A. Performing the World: Reality and Representation in the
M aking of World Histor(ies) //Journal of World History. 2005. № 16.
P. 396.

28
 ПРОЦЕСС И ПОДХОД

двойственной природой, она напоминает другие области/

подходы внутри исторической науки, такие как социаль­
ная или гендерная история. На практике оба измерения,
как правило, тесно взаимосвязаны, но в эвристических
целях мы будем рассматривать их по отдельности. Это
позволит нам различать глобальную историю как опре­
деленный подход к истории, с одной стороны, и как мас­
штаб самого исторического процесса, с другой1.
Глобальная история — всего лишь один из возмож­
ных подходов. Это эвристический прием, позволяющий
историку ставить вопросы и давать ответы, отличные
от тех, которые характерны для других подходов. Пока­
зательным примером может послужить история рабства
в бассейне Атлантического океана. Исследователи глубо­
ко изучили социальную историю рабства, условия труда
рабов и способы образования их сообществ. Гендерный
подход помог выявить нечто новое об их семьях и детях,
сексуальности и маскулинности. Особенно плодотворной
оказалась экономическая история рабства: здесь истори­
ки изучали нормы выработки, стандарты жизни рабов
в сравнении с другими рабочими и батраками, макроэко­
номическое воздействие рабства на производительность
плантаций. Однако опы т рабства и работорговли мож­
но поместить и в глобальный контекст. Тогда на первый
план выйдет иной ряд особенностей: создание трансат­
лантического пространства в «Черной Атлантике»; п о­
следствия работорговли для государств и племенных
объединений Западной Африки; связи атлантической
работорговли с дополняющ ими ее маршрутами через
Сахару и Индийский океан; сравнение с другими ф ор­
мами порабощения и так далее. Глобальная история —
это ракурс, который высвечивает определенные грани
феномена рабства; при этом другие аспекты отступают
на второй план.

I. Моуп S., SartoriA. Approaches to Global Intellectual History // Moyn S.,

Sartori A. (eds.).. Global Intellectual History. New York: Columbia Uni­
versity Press, 2013. P. 3-30.

29
1. В В Е Д Е Н И Е

Важный вывод из трактовки глобальной истории как

ракурса или подхода (аналогичного гендерной или эко­
номической истории) состоит в том, что исследование
не обязательно должно охватывать весь земной шар. Это
весьма существенная оговорка. Определение «глобаль­
ны й» может внушить мысль о том, что речь непремен­
но идет о всеохватности; но многие темы гораздо лучше
раскрываются в сравнительно малых масштабах. Это
также означает и то, что в большинстве случаев глобаль­
ная история не стремится заместить устоявшуюся пара­
дигму национальной истории некоей абстрактной сущ­
ностью под названием «весь мир». Цель сострит не в том,
чтобы написать тотальную историю планеты. Чаще она
заключается в рассказе об ограниченных (то есть «не­
глобальных») пространствах, но с учетом глобальных
связей и общ их структурных условий. Многие современ­
ные исследования, уже ставшие эталонами исторической
науки, покрывают не больше двух-трех мест. Глобальная
история, следовательно, не является синонимом макро­
истории. Наиболее интересные вопросы часто возникают
на пересечении глобальных процессов с их локальными
воплощениями.
При этом, однако, глобальная история — это не толь­
ко «всего лишь один из подходов»: его нельзя применять
безоглядно; для одних периодов, мест и процессов он ока­
жется гораздо эффективнее, чем для других. Любая по­
пытка глобальной контекстуализации должна предва­
ряться оценкой степени применимости метода в данной
области. Последствия краха венской биржи в 1873 году не­
сопоставимы с последствиями экономических кризисов
1929 или 2008 года: степень экономической и медийной
интеграции в 1870-е годы еще не достигла того уровня,
к которому она подойдет в X X веке. В этом отношении
глобальная история как подход часто оказывается вну­
тренне связана с представлениями о том, насколько меж­
государственные структуры способны влиять на те или
иные собы тия и общества. Мы вернемся к этому вопросу

30
 ПРОЦЕСС И ПОДХОД

о сложном взаимодействии процесса и подхода в после­

дующих главах1.
Диалектика отношений подхода и процесса — непро­
стой вопрос. С одной стороны, представлять в глобаль­
ном ракурсе чайную торговлю имеет больше смысла для
1760-х годов, чем для Средневековья — эпохи, когда гло­
бальные динамические факторы не оказывали такого
влияния. С другой стороны, глобальные связи, судя по
всему, необыкновенно важны для современных истори­
ков в нашем глобализированном настоящем — гораздо
важнее, чем для тех, кто работал несколько десятилетий
назад. Как ни странно это может показаться, в результа­
те применения глобального подхода XVIII столетие пред­
стает более «глобальным», чем оно было на самом деле.
Таким образом, глобальные ракурсы и ход глобальной
интеграции связаны неразрывно1 2.
С эвристической точки зрения, однако, различать под­
ход и процесс весьма существенно. В конце концов, подход
куда «моложе» процесса: глобальная история как науч­
ная парадигма — сравнительно новое явление, в то вре­
мя как процессы, которые она изучает, уходят в далекое
прошлое. А если две хронологии не совпадают в точности,
то при анализе их целесообразно разделять. Более того,
поскольку наша дисциплина все еще находится в про­
цессе становления, то историки, желающие применять
глобальный подход, должны всегда помнить о методоло­
гии, и в последующих главах мы будем уделять этому во­
просу большое внимание. Недостаточно предположить,
что «где-то в мире» идет некий процесс, важно задумать­
ся над методологическими проблемами его раскрытия,
как и над тем, что следует из нашего выбора.

1. См. очень полезное обсуждение: OsterhammelJ. Globalizations //

Bentley J. H. (ed.). The Oxford Handbook of World History. Oxford:
Oxford University Press, 2011. P. 89-104.
2. Такая двойная рефлексивность — эпистемологическая основа
histoire croisee (фр. перекрестная история). См.: Werner М., Zimmer-
тапп В. Beyond Comparison: Histoire Croisee and the Challenge of
Reflexivity // History & Theory. 2006. № 45. P. 30-50.

31
1. В В Е Д Е Н И Е

Обещания и пределы

Интерес к глобальной истории вряд ли уменьшится в бли­

жайшее время, и он уже способствовал многим важным
переменам в исторической науке. Свидетельством этого
является то, что ведущие исторические журналы, такие
как American Historical Review и Past and Present, публику­
ют все больше статей, относящ ихся к этой новой иссле­
довательской области. Ее уже нельзя назвать только «ни­
шей» или «субдисциплиной» — она стала мейнстримом,
вовлекающим в свою орбиту и научную работу, и универ­
ситетское преподавание. Специализированные журналы,
книжные серии и конференции образовали дискуссион­
ные площадки, на которых ученые могут обмениваться
идеями и обсуждать свои работы. И эти площадки суще­
ствуют не в отрыве от остальной исторической науки,
не являются какой-то экзотикой. Если «мировая исто­
рия» — дисциплина, занимавшая место интересующей
нас тенденции несколько десятилетий назад, — была по
преимуществу сферой интересов заслуженных и, как пра­
вило, пожилых историков, то сегодня даже диссертанты
обращаются к проблематике глобальной истории. Новый
подход повлиял также и на преподавание — не только
в рамках специализированных семинаров, но и при раз­
работке обязательных общ их курсов. Л юбопытно и то,
что дискуссии об этом подходе проникли в самые разные
области. Историки, занимающиеся окружающей средой
и экономикой, столь же заинтересованы в глобальных
исторических контекстах, как и специалисты в области
социума или культуры. В глобальном ракурсе могут быть
представлены любые аспекты исторических знаний.
Учитывая взаим освязанность соврем енного мира,
трудно представить, ч тобы данная тенденция повер­
нула вспять. В то же время необходимо преодолеть еще
немало трудностей. С институциональной точки зрения
создание пространства для нового подхода может ока­
заться нелегким делом. Даже в Западной Европе и в США

32
 ОБЕЩАНИЯ И ПРЕДЕЛЫ

никто не гарантирует, что историческая наука, традици­

онно подчиненная задачам изучения истории отдель­
ных национальных государств, окажется восприимчи­
ва к проектам, преследующим глобально-исторические
цели. И даже в тех местах, где глобальный подход в це­
лом находит поддержку, ему приходится конкурировать
с другими за финансирование и преподавательские став­
ки. Принять на работу сторонника глобальной истории
означает пожертвовать специалистом по средневековой
истории или по какой-то другой почтенной области зна­
ний, связанной с национальным прошлым. Глобальная
история обходится недешево1.
Подъем глобальных подходов— несомненно важная пе­
ремена, помогающая уйти от предвзятого узкогруппового
отношения к действительности. С появлением сомнений
в безусловной важности территориальных границ исто­
рия стала сложнее. Если оглянуться в прошлое, то многие
старые работы теперь могут напомнить репортаж о фут­
больном матче, когда вам показывают игру только одной
команды и ничего не сообщ ают о других составляющих
ситуации, таких как зрители, погодные условия и при­
надлежность команд к определенной лиге. Глобальная
история, напротив, дает широкоформатную панораму
процессов, долгое время остававшихся недоступными
академическому знанию или, по крайней мере, считав­
шихся для него нерелевантными.
Итак, перед нами в определенном и важном смысле
благотворная и даже в чем-то раскрепощающая практи­
ка. Но, как гласит старая поговорка, за все приходится
платить. Глобально-исторический подход — не панацея
от всех бед и не отмычка от всех дверей. Далеко не вся­
кий исследовательский проект требует подобного ра­
курса: часто для решения задачи ключевую роль игра­
ет отнюдь не глобальный контекст. Нельзя утверждать,
что все связано со всем. И было бы, разумеется, ошибкой
I. Bayly С. A. History and World History // Rublack U. (ed.). A Concise
Companion to History. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 13.

33
1. В В Е Д Е Н И Е

рассматривать глобальную историю как единственно эф ­

фективный подход — как в отношении его точки зрения
на историю, так и в отношении плотности изучаемых им
сопряжений. В любой ситуации, какие бы силы ни были
задействованы в игре, нельзя априори исходить из того,
что самую важную роль играют транснациональные про­
цессы, не говоря уже о глобальных. Многие явления будут
по-прежнему изучаться в конкретных, четко очерченных
контекстах. Сходным образом не следует терять из виду
тех исторических акторов, которые не были интегриро­
ваны в сетевые связи, иначе они легко могут стать жерт­
вами сегодняшней зацикленности на мобильности. При
всех этих оговорках нам уже трудно было бы повернуть
назад и забыть все те открытия, которые породило обра­
щение к глобальному.
 2. К ратки й обзор
глобальн ого м ы ш л ен и я

Р
иторика глобализации звучит сегодня громко и на­
стойчиво, но наше время не первое, когда люди
задумались о своем месте в мире. На самом деле
уже с начала письменной истории они представляли
себя в широких и все более расширявшихся контекстах.
Неудивительно, что размах этих «миров» менялся в за­
висимости от интенсивности связей и частоты трансгра­
ничных обменов. Но воображаемая картина мира никогда
не была механическим следствием глобальной интегра­
ции; она всегда являлась результатом также определен­
ного подхода и стремления — формой «создания мира».
Для того чтобы лучше оценить особенности современных
концепций глобального, полезно понять, как менялись
с течением времени представления о мире в целом. Как
мы увидим, стремление поместить свое общество в более
широкую «ойкумену» было свойственно всем основным
цивилизациям. Подлинно глобальное сознание начало
формироваться в нескольких евразийских регионах в на­
чале модерного периода, и в эпоху европейской гегемонии
появился общий нарратив материального прогресса и на­
ционального развития.

Историография ойкумены

Написание истории мира в определенном смысле столь

же древнее занятие, как и сама историческая наука. Каж­
дый из виднейших историков от Геродота и Полибия до

35
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Сыма Цяня, Рашида аль-Дина и ибн Халдуна писал исто­

рию своей собственной ойкумены, принимая во внима­
ние «м ир» вокруг нее. Однако описание и объяснение
этого мира не было главной целью их трудов. Историки
были в первую очередь заняты прославлением сущности
своего собственного общества, или ойкумены, уникаль­
ная культурная идентичность— а обычно также и превос­
ходство — которого была для них чем-то самоочевидным.
«Мир», таким образом, служил в первую очередь обозна­
чением земли за границей, контрастным «варварским»
фоном. Так, например, в египетских хрониках Древнего
и Среднего царств (около 2137-1781 до н. э.) все неегипет­
ские народы описывались как «злые враги»— даже в мир­
ное время или при наличии договоров с этими народами.
«Египет» означал рационально упорядоченный мир, а за
его пределами жили «абсолютно чужие, с которыми лю ­
бые отношения были просто немы слимы »1.
Более поздний пример — девять томов «И стории» Ге­
родота, где борьба греков с персами описывается как
столкновение Запада с Востоком, свободы с деспотизмом1 2.
Знаменитое разделение «отцом истории» цивилизации
и варварства будет на протяжении веков играть осново­
полагающую роль в историографии; его отголоски мож­
но найти также и в трудах многих арабских и китайских
летописцев.
Однако отнош ение к внешнему миру за пределами
определенного общества нельзя свести только к стратегии
«отчуждения». Даже в сочинениях Геродота (около 484-424
до н. э.), который описывал свои путешествия по М есо­
потамии, Финикии и Египту, равно как и в трудах Сыма

1. AssmannJ. The Mind of Egypt: History and Meaning in the Time of the
Pharaohs. New York: Metropolitan Books, 2002. P. 151 \AssmannJ. Glo­
balization, Universalism, and the Erosion of Cultural Memory // Ass-
mann A., Conrad S. (eds.).. Memory in a Global Age: Discourses, Prac­
tices and Trajectories. New York: Palgrave Macmillan, 2010. P. 121-137.
2. Evans J. A. S. Herodotus, Explorer of the Past: Three Essays. Princeton:
Princeton University Press, 1991; Breisach E. Historiography: Ancient,
Medieval and Modern. Chicago: Chicago University Press, 1994.

36
 ИСТОРИОГРАФИЯ ОЙКУМЕНЫ

Цяня (около 145-90 до н. э.), заметно стремление к этно­

графическому представлению других народов и обычаев.
Те народы, с которыми греки и китайцы соответственно
имели тесные политические и экономические связи, ста­
новились объектами интереса, выходившего за рамки
простого желания усилить чувство собственной отграни-
ченности. Приграничные районы были пространствами
не только конфликтов и враждебности, но еще и обмена
и встреч. Примеры такой заинтересованности в гибри­
дизации и культурном обмене можно перечислять долго.
Абуль-Хасан Али аль-Масуди (около 895-956) из Багдада
описал известный ему мир в книге с цветистым названи­
ем «Золотые копи и россы пи самоцветов». Он описывал
не только исламские страны, но также и регионы Индий­
ского океана, связанные с ними возникшими еще в до­
исламские времена торговыми отношениями, которые
простирались до Галисии и Индии. Подобно Геродоту, он
много путешествовал: посетил различные мусульманские
страны, Индию, Цейлон, Восточную Африку и Египет, а
возможно, даже Индонезию и Китай1.
Такая «этнографическая» точка зрения не была само­
целью, но часто совпадала с интересами власти. Когда,
например, Сыма Цянь описывал кочевников за предела­
ми китайской цивилизации, в подтексте прочитывалась
тема дальнейшей экспансии Китая1 2. В конечном итоге
описываемые «миры» — обычно ограниченные соседни­
ми территориями и регионами — понимались авторами
под углом зрения своей собственной культуры. Разуме­
ется, бывали историки, которые прямо заявляли о том,
что их задача — описать иные сообщества как бы изну­
три, не превращая свой рассказ в перечень диковинных

1. См.: Khalidi Т. Islamic Historiography: The Histories of M as’udi. A l­

bany, NY: State University of New York Press, 1975.
2. C m .: Stuurman S. Herodotus and Sima Qian: History and the Anthro­
pological Turn in Ancient Greece and Han China //Journal of World
History. 2008. № 19. P. 1-40; Hardy G. Worlds of Bronze and Bamboo:
Sima Qian’s Conquest of History. New York: Columbia University Press,
1999-

37
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

обычаев чужестранцев. Иноземные институции следо­

вало объяснять в функционалистских терминах, в с о ­
ответствии с их внутренней логикой. Однако в оценках
и моральной классификации «чужих» авторы исходили
в основном из представлений, свойственных их собствен­
ной культуре1.
Такие парадигмы были характерны для большинства
историографических традиций по всему миру. Встреча­
лись, конечно, разные варианты как внутри одного реги­
она, так и между разными областями. Древнегреческая
историография имеет мало общего с позднейшей христи­
анской, нарративы которой основывались на понятии
божественного Провидения. В немусульманских странах
Южной Азии, где историография как отдельный жанр не
сформировалась вплоть до колониального периода, все­
мирно-исторических моделей практически не было; то же
можно сказать и об Африке. В мусульманской традиции,
напротив, можно обнаружить начатки отдельных важ­
ных прорывов в мировую историю. Их обычно связыва­
ют с подъемом ислама, который его адепты считали един­
ственной религией, выполняющей всемирную миссию.
Вдобавок к упоминавшимся выше аль-Масуди и Рашиду
аль-Дину (1247-1318), которые прямо обращались не толь­
ко к персидской аудитории, но и к монгольским и китай­
ским читателям и столь же подробно, как о своих странах,
писали об Индии и Китае, заслуживает внимания также
ибн Халдун (1332-1406) и прежде всего его главный труд
«Аль-Мукаддима», представляющий собой на самом деле
только введение в историю человечества. Это сочинение
считается истоком научной исламской историографиче­
ской традиции, основанной на причинно-следственных
объяснениях.

I. HartogF. Le Miroir d’Herodote. Paris: Gallimard, 2001; Wang Q. E. The

Chinese World View //Journal of World History. 1999. № ю. P. 285-305;
Wang Q. E. World History in Traditional China // Storia della Storio-
grafia. 1999. № 35. P. 83-96.

38
 КАРТИНЫ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ XVI-XVIII СТОЛЕТИЙ

Таким образом, историографические традиции и ра­

курсы мироописания в разных концах света имеют боль­
шие различия. Однако есть и сближающие их сходные
черты. В каждом случае «м ир» строился на основании
взгляда из своей собственной ойкумены. Это прежде все­
го означало, что прошлое — включая и прошлое других
народов и групп— осмыслялось и оценивалось в соответ­
ствии с критериями морального и политического кодекса
ценностей того общества, к которому принадлежал исто­
рик. Понятие «мир» не значило «наша общая планета»,
как сегодня, но «подразумевало только тот мир, который
имел значение»1.
Соответственно, нарративы создавались с определен­
ной задней мыслью о цели — будь то развитие челове­
чества по направлению к христианскому Царству Бо­
жию, или к созданию Дар-аль-Ислама (буквально «Дома
Ислама», охватывающего все территории под властью
мусульман), или к постепенному включению неграмот­
ных варваров-кочевников в конфуцианскую китайскую
цивилизацию1 2.

Картины всемирной истории

XVI-XVIII столетий

Главные установки ойкуменической историографии в ос­

новном сохранялись вплоть до X IX века. Это не означает,
однако, что ничего не менялось. По временам, особенно
когда усиливался обмен между регионами и континен­
тами, соответствующ им образом росло и знание о дру­
гих мирах, интерес к иным культурам и желание понять
и оценить собственное общество в широком контексте.

1. D irlikA. Performing the World. P. 407.

2. См.: Iggers G., Wang Q .E . A Global History of Modern Historiography.
New York: Pearson Longman, 2008; W oolf D. (ed.). The Oxford His­
tory of Historical Writing: In 5 vol. Oxford: Oxford University Press,
2011-2012.

39
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Множество трактатов, написанных в разных странах на­

чиная с XVI века и далее, откликалось на эти требования.
Примером может служить начавшаяся в XVI веке ин­
теграция Северной и Южной Америк в большую, посто­
янно расш иряю щ уюся сферу торговы х взаимосвязей
и знаний. Эти трансконтинентальные взаимодействия,
которые привели обе Америки к контактам с Африкой,
Европой, Ближним Востоком, Восточной и Юго-Восточ­
ной Азией, представляли собой когнитивны й и куль­
турный вызов, и в контексте этого вызова постепенно
складывалось представление об истории во всемирном
масштабе — альтернативе традиционным формам дина­
стической историографии1.
Модели всемирной истории стали возникать повсе­
местно. Уже в 1580 году в Стамбуле была написана «И сто­
рия Западной Индии» {Tarih-I Нгп-Igarbi) — попытка по­
нять неожиданное расширение горизонта и возникшую
после открытия Нового Света космологическую дилемму.
«С тех пор как пророк Адам сошел на землю, — писал ано­
нимный хроникер, — и вплоть до сего дня не случалось
столь странного и удивительного собы ти я »12. В Мексике
уроженец Гамбурга Генрих Мартин, который прежде мно­
го лет жил в Прибалтике, написал откровенно американ­
скую версию мировой истории. Он считал, например, что
обе Америки были заселены народами, пришедшими из
Азии, поскольку американские аборигены напоминали
ему коренное население Курляндии. Стамбульский хро­
никер и Мартин создавали свои мировые истории почти
одновременно, что свидетельствует о влиянии открытия
Колумба на умы по всему миру. Их версии тем не менее ра­
зительно отличаются друг от друга, как отличались и те
сообщества, к которым принадлежали авторы. Всемир­
но-исторический процесс — открытие Америк — подвел

1. Subrahmanyam S. On World Historians in the Sixteenth Century //

Representations. 2005. № 91. R 26-57.
2. Цит. no: Gruzinski S. W hat Time Is It There? Am erica and Islam at
the Dawn of Modern Times. Cambridge: Polity Press, 2010. P. 73.

40
 КАРТИНЫ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ XVI-XVIII СТОЛЕТИЙ

мир к решению важной проблемы, однако реакции, по­

следовавшие на это событие, были во многих отношени­
ях несопоставимыми.
Упомянутые два историка ни в коем случае не были
единственными в своем новом общепланетарном взгля­
де на историю. Последующие примеры включают: 1) ту­
рецкого историка Мустафу Али (1541-1600), чей трактат
«Сущ ность истории» (Kilnh ul-Ahbar) поместил Оттоман­
скую империю в центр того, что автор считал значимым
миром, однако при этом в книгу вошли также обширные
штудии, посвященные монгольской империи и трем со­
временным империям, которые автор полагал наиболее
важными,— узбекской, персидской империи Сефевидов
и индийской империи Великих Моголов; 2) Доминго Чи-
мальпаина (1579 — около 1650), поместившего свою исто­
рию Мексики, написанную на науатле (языке ацтеков),
в широкий мировой контекст, включавший, помимо Ев­
ропы, Китая и Японии, М онголию с Московией, Персию
и часть Африки; 3, 4) итальянца Джованни Баттисту Ра-
музио (1485-1557) и поляка Марцина Бельского (1495-1575),
которые сумели создать своего рода «кабинетную» все­
мирную историю на основе постоянно растущего числа
сообщений о событиях за пределами Европы; и 5) Тахира
Мухаммада в Индии Великих Моголов, охватившего в сво­
их сочинениях в начале XVII столетия такие места, как
Цейлон, Пегу, Ачех и даже Португальское королевство1.
Многие трактаты в этот период сочинялись истори-
ками-любителями, не занимавшими никаких оф ици­
альных должностей, и потому эти труды впоследствии
не привлекли большого внимания ученых. Однако их
существование доказывает, что всемирно-исторические
модели появлялись еще до второй половины XVIII века
и ни в коем случае не в одной только Европе. Нельзя ска­
зать, что они ставили в центр внимания связи и взаимо­
действия: по своему построению эти сочинения были
I. Subrahmanyam S. Op. cit. Р. 37; Gruzinski S. Les quatre parties du
monde: Histoire d’une mondialisation. Paris: Martiniere, 2004.

41
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

скорее кумулятивны. Но как бы то ни было, они уже

не писались с целью «сконструировать» различия, хотя
обычно и мерили прошлое других народов собственны ­
ми ценностными мерками. Такие всемирно-историче­
ские подходы основывались на множестве источников
и историографических традиций, и их задачи, равно как
и их понимание «мира», сильно разнились. «Иберийская
глобализация, — писал французский историк Серж Гру­
зински, — дала толчок повсеместному распространению
таких точек зрения, которые, хотя и были несовместимы
между собой, дополняли друг друга в попытке ухватить
глобальную природу мира»1.
С течением времени, по мере расширения торговых
связей и имперских структур, стали появляться подроб­
ные и эмпирически детализированные обзоры всемир­
ной истории. Они ставили задачу по возможности акку­
ратно и полно описать все страны, о которых хоть что-то
было известно. Один из лучших примеров — обширная
«Всеобщая история», выходившая в Лондоне с 1736 по
1765 год и впоследствии переведенная на четыре языка.
По сути это была гигантская (65 томов) компиляция, по­
строенная по методу простого «нанизывания» фактов.
Она преследовала цель зафиксировать прошлое и настоя­
щее как можно большего числа стран и представить их
в одном ряду. Труд основывался на множестве путевых
записок, ставших доступными читающей публике в Ев­
ропе XVIII века12. Во второй части «Всеобщей истории»,
посвященной периоду после Средних веков, примерно
половина текста отводилась прошлому Европы, еще чет­
верть — Японии и Китаю, а остальное делилось между
Юго-Восточной Азией, Перу, Мексикой и королевствами

1. Gruzinski S. What Time Is It There? P. 69.

2. OsterhammelJ. Die Entzauberung Asiens: Europa und die asiatischen
Reiche im i8.Jahrhundert. MOnchen: G. H. Beck, 1998. P. 271-348. См.
также: Gunn G. C. First Globalization: The Eurasian Exchange 150 0-
1800. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2003. P. 145-168; Clarke J. J.
Oriental Enlightenment: The Encounter between Asian and Western
Thought. London: Routledge, 1997.

42
 КАРТИНЫ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ XVI-XVIII СТОЛЕТИЙ

Конго и Ангола. Из-за своей энциклопедичное™, однако,

эта работа больше напоминает справочное издание, чем
повествование, которое можно читать для своего удоволь­
ствия. Эдвард Гиббон считал ее не более чем «скучной
массой... не оживленной искрой философии или вкуса»1.
Жанр всемирной и всеобщей истории особенно энер­
гично заявил о себе на рубеже XVIII и X IX веков. Такие
сочинения стремились охватить все уголки земного шара
и создавали панорамные картины социальных институ­
тов и этапов развития тех или иных государственных об­
разований, отвечающие требованию широкомасштабной
«истории человечества». Сюда относятся труды Вольтера
(1694-1778) и Эдварда Гиббона (1737-1794), чья многотом­
ная «История упадка и разрушения Римской империи»
охватывала всю Евразию, включая подъем Монгольской
империи и взятие Константинополя турками1 2. Одним из
первых центров всеобщей истории был Геттингенский
университет, где трудились такие ученые с «всеохват­
ным» взглядом на мировую историю, как Иоганн Кристоф
Гаттерер (1727-1799). В целом эти сравнительные истории
оставались привязаны к понятию различных «цивилиза­
ций» и писались с позиций европейской культуры (или —
как это было как раз в случае Гаттерера — под сильным
влиянием библейского повествования)3.

1. Цит. по: van derZandeJ. August Ludwig Schlozer and the English Uni­
versal History // Berger S., Lambert P., Schumann P. (eds.).. Historik-
erdialoge: Geschichte, Mythos und Gedachtnis im deutsch-britischen
kulturellen Austausch, 1750-2000. Gottingen: Vandenhoeck & Rupre-
cht, 2003. P. 135.
2. 0 Brien K. Narratives o f Enlightenment: Cosm opolitan History
from Voltaire to Gibbon. Cambridge: Cambridge University Press,
1997. О Гиббоне см. также.: PocockJ. G. A. Barbarism and Religion:
In 5 volumes. Cam bridge: Cam bridge University Press, 1999-2011.
Автор использует общеупотребительный термин «турок», в то
время как современная историография говорит об «османах»,
п о к азы вая н есводи м ость О см анской и м перии к тур ец ко м у
этническому компоненту. — Прим. науч. ред.
3 - См., например: HarbsmeierM. World Histories before Domestication:
The Writing of Universal Histories, Histories of Mankind and World
Histories in Late Eighteenth-Century Germany // Culture and History.

43
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Мировая история в годы западной

гегемонии

В течение X IX столетия произошел фундаментальный

сдвиг во взгляде на прошлое многих частей земного шара.
Это была эпоха европейского (а вскоре и североамерикан­
ского) господства, когда разные подходы к истории все
больше унифицировали свои повествования и выраба­
тывали единые методологические стандарты. Традици­
онная историография увидела в этом и результат, и три­
умф вестернизации — распространение просвещенного
и рационального взгляда на историю и явный прогресс
по сравнению с мифическими и религиозными подхода­
ми к прошлому. Во многих отношениях подобное прочте­
ние истории воспроизводится и развивается в контексте
позднейших постколониальных исследований, хотя и с
перестановкой акцентов. Распространение современного
европейского исторического знания в них трактуется не
как вклад в модернизацию исторической мысли, а скорее
как навязывание своих культурных ценностей и прояв­
ление имперской гегемонии. Существенно, однако, что
сторонники постколониального подхода по-прежнему
привязаны к главному тезису о повсеместном распро­
странении европейской идеи1.
Надо сказать, их доводы не лиш ены смысла. М иро­
вой порядок в эпоху господства Европы вынуждал весь
остальной мир следовать европейским космологиям
и способам интерпретации прошлого. Историки все боль­
ше заимствовали ключевые понятия из исторических
нарративов, опирающихся на наследие X IX века— мечту
о либеральном мировом порядке, в основе которого лежит
идея нации как движущей силы истории, и некое общее
1989. № 5. Р. 93-131. Об устойчивости библейской хронологии см.:
Marchand S. L. German Orientalism in the Age of Empire: Religion,
Race, and Scholarship. Cambridge: Cambridge University Press, 2009.
1. См., например: Duara P. Rescuing History from the Nation: Ques­
tioning Narratives of Modern China. Chicago: Chicago University
Press, 1995.

44
 МИРОВАЯ ИСТОРИЯ В ГОДЫ ЗАПАДНО Й ГЕГЕМОНИИ

представление о «модернизации». Европейская история

преподносилась как универсальная модель развития
и выступала в качестве мерила и образца. Переводы ев­
ропейских трудов, написанных такими историками, как
Франсуа Гизо или Генри Бокль, равно как и позитивизм
Огюста Конта и социал-дарвинизм, который пропаган­
дировал Герберт Спенсер, — все это также играло важную
роль. Когда, например, Бартоломе Митре, президент Ар­
гентины в 1860-х годах, написал историю движения своей
страны к независимости, он опирался на общепринятые
предпосылки позитивистской просветительской исто­
риографии — науку и прогресс, секуляризацию и либе­
ральные свободы, которые органично сочетались с сило­
вой политикой международной государственной системы
и режимом свободной торговли1. Институциональный
экспорт европейской исторической науки — учрежде­
ние исторических факультетов, исторические общества,
исторические журналы, учебники истории— вносил свой
вклад в стандартизацию приемов исторического анализа12.
И все же было бы упрощением считать, что все выш е­
сказанное появилось только в результате проникновения
европейских исторических сочинений в другие части све­
та. В конце концов, в самой Европе модерное понимание
истории тоже было чем-то новым и непривычным. С о­
средоточенность на концепте нации, основанное на иде­
але прогресса понятие времени, методология, предписы­
вавшая критическую оценку источников и требование
помещать любое явление в глобальный контекст, — все
это было по-настоящему смело и для многих европейцев.

1. Robinson J. L. Bartolome Mitre Historian of the Americas. Washing­

ton, DC: University Press of America, 1982; Burns E. B. Ideology in
Nineteenth-Century Latin American Historiography // The Hispanic
American Historical Review. 1978. Nо 58. P. 409-431.
2. См., например: Tanaka S. Japan’s Orient: Rendering Pasts into His­
tory. Berkeley, CA: University of California Press, 1993; Lingelbach G.
Klio macht Karriere: Die Institutionalisierung der Geschichtswissen-
schaft in Frankreich und den U SA in der zweiten Halfte des 19. Jahr-
hunderts. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003.

45
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Это особенно очевидно в изменении концепции времени,

которое в Европе, как и везде, воспринималось как дра­
матичный разрыв с прошлым. Академическая историче­
ская наука, едва возникнув, стала вытеснять все альтер­
нативные способы апроприации прош лого1.
Более того, обычное понимание европейских истоков
и всемирного распространения «европейскости» требу­
ет осмысления и, до некоторой степени, коррекции с п о­
зиций глобальной истории. Причин для этого две. Во-
первых, историки всегда хотя бы отчасти опираются на
свои собственные традиции и культурные ресурсы, даже
когда воспринимают нечто новое. В Японии, например,
возникшая в конце XVIII века форма историографии —
она называлась «национальная школа» (kokugaku) — пред­
принимала усилия для освобождения гуманитарного зна­
ния от доминирования китайской культуры. Историки
занимались дотош ной текстологической критикой ис­
точников ради сохранения предположительно «чистой»
японской древности от привнесенных из Китая религии
и культуры1 2. В то же время в Китае появилась «критиче­
ская школа» (ikaozhengxue). Это научное течение занима­
лось филологической оценкой письменных памятников,
установлением неопровержимых фактов и, в случае не­
обходимости, разоблачением фальсификаций3. Такие
примеры показывают, что приметы современной исто­
риографии, которые обы чно ассоциируют с именем Ле­
опольда фон Ранке, — пристальное внимание к истории

1. Koselleck R. Futures Past: On the Semantics of Historical Time. New

York: Columbia University Press, 2004; Blix G. Charting the «Transi­
tional Period»: The Emergence of Modern Time in the Nineteenth Cen­
tury // History and Theory. 2006. № 45. P. 51-71. См. также: BergerS.
Introduction: Towards a Global History of National Historiographies //
Berger S. (ed.). Writing the Nation: A Global Perspective. Basingstoke:
Palgrave Macmillan, 2007. P. 1-29.
2. Burns S. Before the Nation: Kokugaku and the Imagining of Com m u­
nity in Early Modern Japan. Durham, NC: Duke University Press, 2003.
3. Elman B. A. From Philosophy to Philology: Intellectual Aspects of
Change in Late Imperial China. Cambridge, M A: Harvard University
Press, 1984.

46
 МИРОВАЯ ИСТОРИЯ В ГОДЫ ЗАП АДНОЙ ГЕГЕМОНИИ

народа и критическая оценка источников — вовсе не обя­

зательно были связаны с непрошеными иноземными
культурными влияниями.
Во-вторых, что еще важнее, интерпретации истории
отвечали меняющемуся геополитическому балансу вла­
сти. «Было бы неверно просто идентифицировать влия­
ние Запада на всех остальных в качестве единственной
силы, породившей академическую историографию как
всемирный феномен, — писал Доминик Заксенмайер. —
Многие характерные черты академической историогра­
фии (например, сильное присутствие евроцентричного
мировоззрения) надо рассматривать не только как про­
стой экспорт продуктов якобы чистой европейской тради­
ции, но также и как результат экспансии Европы и многих
сложных социополитических трансформаций, вытекаю­
щих из этого процесса»1.
Иначе говоря, повсеместный интерес к мировой исто­
рии имел еще и геополитическое измерение, особенно
в плане интеграции всего мира под европейской геге­
монией. Это касалось и самой Европы, даже если совре­
менники плохо осознавали, что на их историографию
влияют глобальные перемены. Однако с наибольшей
очевидностью это проявлялось, разумеется, за предела­
ми Евро-Америки. Другие страны не просто становились
участниками глобального порядка в условиях господ­
ства Западной Европы (а позднее — США), но и при­
спосабливали свои собственны е исторические нарра­
тивы для фиксации историй национальных государств
и прогресса. Однако эволюционное понимание времени,
расчленение исторической реальности на «отсеки» п о­
вествований о национальных государствах и понятие
о единстве мира получили ш ирокое хождение не толь­
ко и не столько благодаря переводам и перенесению
западных идей на иную почву. Скорее можно сказать,
что перед лицом глобальной интеграции, реализуемой
I. Sachsenmaier D. Global History, Pluralism, and the Question of Tra­
ditions // New Global Studies. 2009. № 3. P. 3-4.

47
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

посредством имперских структур и расширения рынков,

многие современники стали считать подобные предпо­
сылки очевидным и естественным основанием историо­
графии. Модерное историческое знание, следовательно,
было совместным трудом многих авторов по всему миру,
преследовавших свои разнообразные интересы. И сто­
рическое знание изменялось в ответ на все больше ин­
тегрирующ ийся м ир1.
Главную характерную черту больш инства мировых
историй в X IX и начале X X века — их евроцентричную
концепцию пространства и времени — надо понимать
как следствие глобальных иерархий и асимметричных
геополитических структур. Метанарратив — общая схе­
ма восходящей последовательности этапов и телеологи­
ческой устремленности к Европе — излагался в разных
вариантах. Кондорсе выделил в истории человечества
десять этапов научного и ф илософского развития. Ш от­
ландская «предположительная», или гипотетическая
(conjectural), история создала модель стадиального раз­
вития и культурной эволюции. В «Лекциях по ф и л осо­
фии истории» Гегель свел историю неевропейских стран
к «преды стории» — отсюда его печально известная ме­
тафора Африки как «стран ы детства человечества»1 2.
На протяжении последующ его столетия интерпрета­
ции мировой истории, основанные на парадигме п р о­
гресса, неоднократно появлялись в историографии за
пределами Европы. Среди наиболее известны х авто­
ров — Лян Цичао (1902) в Китае, Фукудзава Юкити (1869)
в Японии и Джавахарлал Неру (1934) в Индии. Их труды
представляют широкий спектр всемирно-исторических

1. О гл о б ал ьн ы х и сто р и ч ески х подходах см. в особенности:

Sachsenmaier D. Global Perspectives on Global History: Theories and
Approaches in a Connected World. Cambridge: Cambridge University
Press, 20ii. P. ii—17. См. также: W oolf D. A Global History of History.
Cambridge: Cambridge University Press, 2011.
2. Hegel G. W. F. The Philosophy o f History / Transl. J. Sibree, intr.
C .J. Friedrich. New York: Dover Publications, 1956. P. 91; Duara P. Res­
cuing History from the Nation.

48
 МИРОВАЯ ИСТОРИЯ В ГОДЫ ЗАПАДНО Й ГЕГЕМОНИИ

исследований и свидетельствуют о появлении сходных

между собой (хотя и с местными различиями) форм гло­
бального знания в разных частях света.
В практическом отношении еще более важным, чем
сравнительные анализы всех регионов мира, было рас­
пространение мировой истории как образцового нарра­
тива. Во многих странах стилизованная версия всеобщей
истории служила той мерой, которой поверялось разви­
тие нации.
Прогресс по большей части объяснялся внутренними
причинами, и, соответственно, его отсутствие припи­
сывалось внутренним препятствиям и ограничениям.
Тем не менее, даже занимаясь исключительно вопроса­
ми национальной истории, ученые обы чно не упуска­
ли из виду сущ ествование глобальных моделей. Зия
Гёкальп, например, описывал переход от Османской
империи к турецкому государству как следствие уни­
версальных процессов.
Таким образом, повсем естное утверждение един о­
образно понимаемой всемирной истории в конце X IX —
начале X X века нельзя объяснять, как это нередко дела­
ется, просто переносом европейских интеллектуальных
ценностей1. Даже когда историки и социальные мысли­
тели за пределами Европы высказывали откровенно ев­
роцентричные идеи, основанные на просветительской
философии, эти нарративы не были просты м и слепка­
ми, но часто соответствовали реформаторским инте­
ресам местных авторов и их собственному пониманию
реалий глобальных перемен. Большинство историков
исходило из того, что им следует сосредоточить вни­
мание на Европе, поскольку это материально наиболее
развитая часть света в данное время — обстоятельство,
которое в будущем могло измениться. Иными словами,

г О традиционном подходе см.: O'Brien Р. Historiographical Tradi­

tions and Modern Imperatives for the Restoration of Global History //
Journal of Global History. 2006. № 1. R 3-39.

49
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

они использовали понятие цивилизации, которое п о­

нималось как несомненно универсальное, но не привя­
занное априори к Европе1.
В условиях асимметрии власти евроцентричный нар­
ратив безраздельно господствовал в течение долгого вре­
мени. Однако это не значит, что он рассматривался как
единственно возможный и не подвергался критике. Лян
Цичао, например, возмущался тем, что «история арий­
ской расы очень часто неверно именуется „всемирной
историей“» 1 2. В критических замечаниях, высказанных
уже в X IX столетии, звучали аргументы, остающиеся от­
части актуальными до сего дня. Критика развивалась
по двум основны м направлениям, которые мы назовем
«системным подходом» и «понятием цивилизации».
Истоки первого критического направления можно
найти у Маркса. Исторический материализм несомнен­
но был основан на представлении о стадиальном разви­
тии и, таким образом, нес на себе печать евроцентризма
своего времени. Тем не менее марксисты, будучи мате­
риалистами, внимательнее других относились к связям
и взаимодействиям, то есть к системным условиям соци­
ального развития в мировом масштабе. «М анифест ком­
мунистической партии» 1848 года, написанный Марк­
сом в соавторстве с Фридрихом Энгельсом, афористично
выражал эту мысль: «Буржуазия путем эксплуатации
всемирного рынка сделала производство и потребление
всех стран космополитическим... она вырвала из-под
ног промы ш ленности национальную почву. Исконные
национальные отрасли пром ы ш ленности уничтож е­
ны и продолжают уничтожаться с каждым днем. <...>
На смену старой местной и национальной замкнутости
и сущ ествованию за счет продуктов собственного п р о­
изводства приходит всесторонняя связь и всесторонняя

1. H ill С. L. National History and the World of Nations.

2. Karl R. E. Creating Asia: China in the World at the Beginning of the
Twentieth Century // American Historical Review. 1998. № 103. R 1109.

50
 МИРОВАЯ ИСТОРИЯ В ГОДЫ ЗАП АДНОЙ ГЕГЕМОНИИ

зависимость наций друг от друга»1. Последующая ми­

ровая историография зиждется на этих идеях — в о со ­
бенности школа мир-системной теории, но то же мож­
но сказать об оппозиционны х формах историографии
«снизу», равно как и об «исследованиях угнетенны х»
(subaltern studies).
Второй критический подход, основанный на понятии
цивилизации, получи л распространение в арабском и ис­
ламском мире, а также в Восточной Азии в 1880-е годы.
В его основе — акцент на культурных различиях и на
убеждении, что разные традиции нельзя подчинить па­
радигме прогресса с ее линейной концепцией времени.
Одними из первых сторонников такого взгляда были
японец Окакура Какудзо, писавший под псевдонимом
Тэнсин (1862-1913), и бенгалец Рабиндранат Тагор (1861—
1941). В своей трактовке истории они исходили из права
на инакость (alterity) и основывали свое миропонимание
на дихотомии «материалистический Запад — духовный
Восток»2.
Работы Иоганна Готфрида Гердера (1744-1803) несо­
мненно повлияли на некоторых авторов, поддерживав­
ших понятие цивилизации. В его четырехтомнике «Идеи
к философии истории человечества» (1784-1791) высказа­
но опасение, что индивидуальности и уникальности раз­
личных мировых культур грозит опасность разрушения
в результате европейской экспансии. Тексты Гердера ста­
ли важным источником вдохновения для интеллектуалов
во многих странах, однако тут снова необходима оговорка:
глобальную привлекательность понятия «цивилизация»
1. Engels F., M a rx К. The Com m unist Manifesto: A M odern E d i­
tion. London: Verso, 1998. P. 39 (Маркс К., Энгельс Ф. М ан и ф ест
коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения:
В 39 т. М.: Гос. изд-во политической литературы, 1955. Т. 4. С. 428).
2. Aydin С. The Politics of Anti-Westernism in Asia: Visions of World O r­
der in Pan-Islamic and Pan-Asian Thought. New York: Columbia Uni­
versity Press, 2007; Hay S. N. Asian Ideas of East and West: Tagore and
His Critics in Japan, China, and India. Cambridge, M A: Harvard Uni­
versity Press, 1970; Bharucha R. Another Asia: Rabindranath Tagore
and Okakura Tenshin. New Delhi: Oxford University Press, 2006.

51
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

неверно было бы считать исключительно наследием Гер-

дера1. Ей способствовали также сейсмические сдвиги, про­
изошедшие в миропорядке в конце X IX столетия, когда
условное разделение планеты на «отсеки» дискретных
цивилизаций начинало казаться все более правдоподоб­
ным на фоне империализма, расовой доктрины и про­
грамм паннационалистических движений1 2. Идея плю ­
рализма «культур», сопротивлявш аяся разделению на
«развитые» и «отсталые», набрала популярность только
после Первой мировой войны — не в последнюю очередь
благодаря общеевропейской критике цивилизации на
«рубеже веков», а после 1918 года — благодаря широкому
признанию фундаментального труда Освальда Ш пен­
глера «Закат Европы»3.

Всемирная история после 1945 года

Цивилизационная парадигма удерживалась в истори­

ческой науке до второй половины X X века, и новый им­
пульс она получила после выхода в свет десятитомника
Арнольда Тойнби «Постижение истории». Первые тома
появились в 1930-х годах, но только после Второй м иро­
вой войны этот труд сделался действительно влиятель­
ным. Тойнби разделил человеческий мир на двадцать
одну цивилизацию , каждая из которы х характеризо­
валась определенными чертами культуры — и прежде

1. Моя интерпретация полемична по отношению к трактовке,

предложенной в работе: Вигита I., MargalitA. Occidentalism: The
West in the Eyes of Its Enemies. New York: Penguin Books, 2004.
2. Duara P. The Discourse of Civilization and Pan-Asianism //Journal
of World History. 2001. № 12. P. 99-130; Sartori A. Bengal in Global
Concept History: Culturalism in the Age o f Capital. Chicago: Chicago
University Press, 2008.
3. Adas M . Contested Hegemony: The Great War and the Afro-Asian
Assault on the Civilizing Mission Ideology // Journal of World His­
tory. 2004. № 15. P. 31-6 4; Sachsenmaier D. Searching for Alternatives
to Western Modernity // Journal of Modern European History. 2006.
№ 4. P. 241-259.

52
 ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ПОСЛЕ 1945 Г О Д А

всего религии — и обладала своей внутренней логи­

кой, способной объяснить ее взлет и падение. На фоне
разруш ительных последствий Второй мировой войны
этот труд, бросавший вызов универсальному нарративу
прогресса, вызвал сочувственный отклик у читателей
по всему миру. Монументальная работа Тойнби поль­
зовалась больш им успехом у ш ирокой публики, одна­
ко в профессиональной среде историков ее автор так
и остался аутсайдером1.
Статус мировой истории внутри дисциплины в целом
оставался неопределенным в большинстве стран вплоть
до 1990-х годов1 2. И это не удивительно, если учесть, что
послевоенный период повсеместно оказался временем
национального строительства. Это особенно справед­
ливо в отнош ении многих бы вш их колоний, превра­
тивш ихся в независимые государства: там создание
национальной истории стало первостепенным делом.
В условиях тогдашнего расклада политических сил уче­
ные этих стран использовали европейское прошлое как
мерило для оценки собственной истории, накладывая
на нее нарратив развития, созданный по западным ле­
калам. В тот же период стремительно росло дом иниро­
вание англоязычной историографии. Такова была о б ­
щая картина, когда в 1963 году появилась капитальная
работа Уильяма Макнила, не случайно названная «Вос­
хождение Запада» и ставшая одним из самых цитиру­
емых исторических трудов. Книга написана несомнен­
но в духе дом инирую щ его евроцентричного взгляда
на историю. Современный мир представлен в ней как
продукт западны х традиций, европейских достиж е­
ний sui generis3, которые на вершине своей славы были
экспортирован ы в другие регион ы мира. П одобны й

1. Costello Р. World Historians and Their Goals: Twentieth-Century A n ­

swers to Modernism. DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 1993.
2. О дальнейш ем см. замечательны й очерк в работе: Sachsenmai-
erD . Global Perspectives. P. 25-58.
3- Единственны й в своем роде {лат ).

53
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

взгляд, ясно различающ ий «развиты е» и «недоразви­

ты е» страны, превалировал в период, последовавший
за деколонизацией1.
Однако еще большую роль в становлении традиции
всемирной истории, чем идея Тойнби о цивилизацион­
ных монадах или теория модернизации, имплицитно
присутствующая в апофеозе Европы у Макнила, сыгра­
ли труды марксистов и тех ученых, которые испытали
воздействие исторического материализма. Марксистские
идеи стали особенно влиятельны после 1945 года — и не
только в Советском Союзе и странах Восточного блока,
но также в Латинской Америке, во Франции, в Италии,
Индии и Японии. В СССР и Китае всемирная история
была институционализирована после прихода к власти
коммунистов и играла в науке куда большую роль, чем
на Западе. Кафедры всемирной истории были основа­
ны во многих университетах. В Китае примерно треть
всех университетских историков работали в институ­
циях, специализировавшихся на всемирной истории, —
цифра совершенно невероятная в то время для Европы
и США. Правда, «всемирная история» в китайской интер­
претации была весьма своеобразной и гораздо меньшей
по охвату, чем у Тойнби или Макнила. Многие истори­
ки-марксисты занимались историей только одной стра­
ны, описывая ее в терминах универсальной марксист­
ской модели исторического развития. В Советском Союзе
Сталин инициировал издание канонического «Краткого
курса истории ВКП(б)», где излагалась довольно жесткая

I. McNeill W. The Rise of the West: A History of the Human Community.

Chicago: University of Chicago Press, 1963. Впоследствии М акнил
дистанцировался от евроцентризма своего главного сочинения;
см., например: M cN eill W. World History and the Rise and the Fall
of the West //Journal of World History. 1988. № 9. P. 215-236. Другие
популярные работы в том же д у х е : Jones Е. The European Miracle:
Environments, Economies and Geopolitics in the History of Europe
and Asia. Cambridge: Cambridge University Press, 1981; Landes D. S.
The Wealth and Poverty of Nations; M itterau erM . W hy Europe? The
Medieval Origins of Its Special Path. Chicago: University of Chicago
Press, 2010.

54
 ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ПОСЛЕ 1945 Г О Д А

последовательность стадий развития. Ученые, как пра­

вило, сначала прибегали к дедукции, чтобы затем оты ­
скивать в истории свидетельства, подтверждающие вер­
ность универсальных образцов развития, выведенных
изначально как чистые абстракции. Задача эмпириче­
ского исследования заключалась в том, чтобы подогнать
реальность под готовые теоретические выкладки1.
Мир-системная теория возникла в 1970-е годы как ре­
акция на сочинения, которые можно назвать, парафра­
зируя сталинский тезис, «всемирной историей в отдельно
взятой стране». Неоконченный труд Иммануила Валлер-
стайна, первый том которого появился в 1974 году, при­
ветствовали историки всего мира. Ученый сосредоточил­
ся на системных процессах и призвал ученых понимать
прошлое в существенном глобальном контексте, не огра­
ничиваясь абстрактной логикой развития (см. главу З)1 2.
Евроцентричная интерпретация всемирной истории
по-прежнему доминировала — даже Валлерстайн пред­
полагал в своей теории ясный центр, исходя из представ­
ления, что все государства и регионы постепенно инкор­
порировались в европейскую мировую систему. Однако
нельзя сказать, что никто этого не оспаривал. Внутренняя
фрагментация и плюрализация исторического знания
играли важную роль в появлении критических подходов.
История ментальностей школы «Анналов», различные
формы «микроисторий» и «лингвистический поворот»
подрывали макроисторические нарративы и бросали
вызов евроцентризму3. В то же время все большее значе­
ние приобретало страноведение. Если всемирные исто­
рики просто отталкивались от богатого эмпирического

1. Sachsenmaier D. Global Perspectives. Р. 184-191; Littrup L. World His­

tory with Chinese Characteristics // Culture and History. 1989. № 5.
№ 39-64.
2. Wallerstein I. The Modern World-System: In 4 vol. Berkeley, CA : Uni­
versity of California Press, 1974-2011.
3. О С Ш А см.: Novick P. That Noble Dream: The «Objectivity Question»
and the American Historical Profession. New York: Cambridge Uni­
versity Press, 1988.

55
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

материала исследователей тех или ины х регионов, то

страноведение с его интересом к динамике и путям раз­
вития отдельных областей выполняло до определенной
степени роль коррективы к агиографии «восхождения
Запада»1.
Не менее важна была и критика с подчеркнуто не­
западных позиций, прямо оспаривавшая евроцентрич­
ный метанарратив всемирной истории. Речь идет о ран­
них, очень несхожих между собой «постколониальных»
идеологиях, возникших сразу после войны и представ­
ленных такими авторами, как Франц Фанон, Эме Сезер
и Леопольд Сенгор. Их работы содержали элементы фун­
даментальной критики предпосылок и ценностей запад­
ной цивилизующей миссии с ее верой в универсальные
пути развития. Влияние этих и соотн оси м ы х с ними
подходов возросло после Бандунгской конференции не-
присоединившихся государств Азии и Африки 1955 года,
антиимпериалистических протестны х движений в пе­
риод деколонизации и глобальных протестов 1968 года1
2.
В академических кругах больш ое влияние получила
теория зависимости (или теория зависимого развития).
Эта модель изначально была предложена социологами
из Латинской Америки, писавшими о проблемах своего
континента. Так же как и работы первых авторов пост­
колониального направления, теория зависимости име­
ла политическую направленность и осуждала политику
США на южноамериканском континенте. Ее теоретиче­
ским вкладом была трактовка бедности и «отсталости»
не как следствия архаичных местны х традиций, еще
не затронутых динамикой глобальной экономики, но,

1. Berger М . Т. Under Northern Eyes: Latin American Studies and US

Hegemony in the Am ericas, 1898-1980. Bloomington, IN: Indiana
University Press, 1995; Harootunian H. D., Miyoshi M . (eds.). Learning
Places: The Afterlives of Area Studies. Durham, NC: Duke University
Press, 2002.
2. Young R. Postcolonialism: An Historical Introduction. Oxford: Black-
well, 2001.

56
 ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ПОСЛЕ 1945 Г О Д А

напротив, как результата интеграции этих традиций

в структуры глобального капитализма1.
Начиная с 1980-х годов всерьез подрывать евроцен­
тричные предпосылки начали историки, занимавшиеся
«исследованиями угнетенных». Как и многие другие под­
ходы, эта группа может служить иллюстрацией трансна­
ционального производства знания. «Исследования угне­
тенных» зародились в Индии, первоначально как попытка
написать историю с точки зрения маргинализированных
классов («угнетенных» или «субалтернов»). Своего рода
критическая «история снизу», она появилась при опре­
деленных социальных обстоятельствах: в годы, последо­
вавшие за объявлением Индирой Ганди чрезвычайного
положения. Таким образом, истоки этого направления
были локальными, но при этом оно ориентировалось на
международные теоретические модели, от Грамши и Фуко
до Саида и Деррида. Повестка «исследований угнетенных»
вскоре привлекла внимание ученых, интересы которых
лежали за пределами истории Южной Азии. Известные
представители этого направления сделали успешные ка­
рьеры в англоязычныхуниверситетах, но тем не менее их
продолжали ассоциировать с Индией. Высокий градус их
критики евроцентризма можно объяснить самим фактом
ее рождения за пределами западного мира1 2.
Итак, к концу X X века работы по всемирной истории
стали весьма диверсифицированными, хотя в большин­
стве стран и оставались маргинальными для историче­
ской науки. Интерпретация глобального прош лого с до­
минантой в виде «подъема Европы» продолжала играть
очень важную роль, но критика евроцентричных нарра­
тивов набирала силу и была гораздо заметнее, чем сто
лет назад3.

1. Kay С. Latin American Theories of Development and Underdevelop­

ment. London: Routledge, 1989.
2. Prakash G. Subaltern Studies as Postcolonial Criticism // American
Historical Review. 1994. № 99. P. 1475-1490.
3 - Sachsenmaier D. Global Perspectives. P. 45.

57
2. К Р А Т К И Й ОБЗОР ГЛОБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Этот краткий обзор работ по всемирной истории пока­

зывает, что сегодняшний интерес к процессам, пересека­
ющим границы и культуры, вовсе не нов ни в Европе, ни
во многих других регионах. Историки с давних пор опи­
сывали «мир» или, точнее говоря, свой мир — ибо, как мы
видели, исследуемый объект ни в коем случае не является
одним и тем же. Его понимание варьировалось в зависи­
мости от подхода, который историографы и их современ­
ники желали продемонстрировать. На это влияли также
сложившиеся схемы взаимодействия и обмена, а также
степень глобальной взаимосвязанности. Всеобщие исто­
рии XVIII века основывались на опыте, отличавшемся от
того, который породил ойкуменические мировые истории
Античности; но он отличался и от точки зрения, возоб­
ладавшей на рубеже X IX -X X столетий, согласно которой
Запад выполнял цивилизаторскую миссию, а также и от
взглядов, порожденных современной глобализацией. Не
меньшую важность, чем временные различия, играли
и различия региональные. При всех сходствах и пересече­
ниях мир, который описывал Лян Цичао, был не тем же,
что мир его немецкого современника Карла Лампрехта.
Глобальная история была — и остается сегодня — осо­
бым подходом, и это означает, что она формируется ус­
ловиями места и времени, в которых возникает.
Понимание того, что способы отношения к миру, а так­
же и само понятие «мир» имеют свою историю, — важное
открытие, которое должно послужить нам также и пред­
упреждением. Современное видение процесса глобали­
зации не следует считать вневременным. Глобальная
история сегодня отличается от своих предшественниц во
многих важных отношениях. Наиболее фундаменталь­
ное из них — это акцент на сопряжениях и интеграции,
а также решимость выйти за пределы господствовавших
ранее понятий, в том числе концептов дискретных циви­
лизаций, распространения европейских ценностей и те­
леологических нарративов.
 3. К он к ур и р ую щ и е п од х од ы

овременный интерес к глобальной истории не

С представляет собой чего-то принципиально н о­

вого. Во многих областях знаний — таких, как
история империализма и колониализма, история м о­
бильности и миграции, некоторые разделы интеллек­
туальной истории, а с недавних пор и экологическая
история — ученые давно начали пересекать границы
и ставить под сомнение дом инирую щ ую тенденцию
деления прош лого на «отсеки». Сегодняшние глобаль­
ные историки многим обязаны этой своей преды сто­
рии. Если они и не являются прямыми наследниками
старых традиций — трудов по всемирной истории, то
они тем не менее по-прежнему задают некоторые из ра­
нее звучавших вопросов и идут теми же путями. Здесь,
как и в других случаях, претензии на абсолютную но­
визну только вводили бы! в заблуждение.
На академическом рынке глобальная история сейчас
соперничает со многими другими подходами в попытке
найти общий язык с современным динамичным миром.
Из большого спектра возможных сопоставлений в этой
главе выбраны пять подходов, остающихся особенно ак­
туальными сегодня: 1) компаративистика, 2) транснаци­
ональная история, 3) мир-системная теория, 4) постко­
лониальные исследования и 5) понятие множественных
модерностей. Не все они принадлежат исключительно
к историческим дисциплинам, и не все пытаются дать
целостное объяснение глобальных процессов и динами­
ческих сдвигов. В последующем изложении мы охарак­
теризуем каждый подход и обсудим, в какой степени ра­
курсы глобальной истории могут опираться на их идеи.

59
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е подходы

Однако прежде чем обратиться к этой теме, следует

заметить, что, несмотря на все оттенки различий между
этими парадигмами, у них есть много общего. Они ни
в коем случае не замкнуты герметически, и, более того,
влияют друг на друга различными способами. Но самое
главное — это то, что все они стремятся преодолеть узкие
национальные рамки и выйти за пределы интерпрета­
тивной гегемонии Запада. Они разделяют общую уста­
новку: изучать исторические проблемы, не ограничивая
себя априори пределами национальных государств, им­
перий или других политических образований. Это от­
личает данные подходы от большинства исторических
сочинений, написанных за последние 150 лет, когда на­
ука почти повсеместно была тесно связана с проектом
построения национальных государств. Обсуждая специ­
фические черты и границы каждого из выбранных под­
ходов, мы должны, следовательно, помнить о том, что их
проблематика и интересы во многом смыкаются.

Компаративная история

В долгой истории мировой исторической мысли компара­

тивные исследования имеют почтенную генеалогию: от
древних «ойкуменических» подходов, сравнивавших свою
цивилизацию с варварством соседей, до сопоставления
макрорегионов, которое является приметой больш ин­
ства всемирных историй X X века. Историческая социо­
логия (вроде поиска Максом Вебером истоков современ­
ного капитализма), а также широкомасштабный анализ
государственности, революций и социальных перемен,
которые были в моде в период расцвета теории модер­
низации, особенно склонны применять компаративный
подход. В последние годы, однако, этот метод подвергал­
ся критике в научной литературе, которая высоко ста­
вит изучение связей и потоков и скептически относится
к строгому языку социальных наук. В некоторых кругах

6о
 КОМПАРАТИВНАЯ ИСТОРИЯ

глобальную историю пытались представить даже как

антидот против принципов компаративистики. Однако
в последние годы компаративная история сама приобре­
ла глобальное измерение, и теперь уже нельзя говорить
о внутренней противоположности двух этих дисциплин.
Для начала напомним, что историк не может работать,
совершенно избегая сравнений. В сущности, любая интер­
претация или историческая оценка зависят от того или
иного компаративного суждения. Любое указание на пе­
ремены (или стагнацию), на специфику, на те или иные
особенности базируется на представлениях об отличии
данного периода от предшествующих, данной группы от
других социальных групп и сообществ. Большинство тер­
минов, которыми пользуются историки (вспомним такие
понятия, как «развитие» или «революция»), основаны
на контрастных образах, периодах и событиях. Трудно
представить себе историческую интерпретацию, кото­
рая, по крайней мере имплицитно, полностью избегала
бы компаративной оптики.
Для историков поиск ответов на некоторые поставлен­
ные в глобальном контексте крупномасштабные вопросы
с необходимостью предполагает обращение к компара­
тивистике. Почему индустриальная революция произо­
шла сначала в Англии, а не в Китае? Почему в 1492 году
испанские корабли достигли Америки, а не американ­
ские — Испании? Действительно ли сообщества абориге­
нов в Австралии и в Африке воздействовали на окружаю­
щую среду с менее драматическими последствиями, чем
европейцы? Почему Япония времен правления сёгунов
из рода Токугава смогла предотвратить массовое уничто­
жение лесов, в то время как другие раннемодерные стра­
ны этого сделать не сумели? Подобные вопросы нельзя
решать без систематического обращения к сравнениям.
Преимущества компаративного подхода очевидны. Он
выводит нас за пределы отдельных случаев и таким обра­
зом инициирует диалог между различными исторически­
ми опытами и путями развития. Кроме того, сравнения

6i
3. КОНКУРИРУЮЩИЕ п о д х о д ы

побуждают историков задавать предельно конкретные

вопросы и выбирать проблемно ориентированные ис­
следовательские стратегии. Они заставляют ученых не
ограничиваться чисто дескриптивными нарративами и,
как следствие, придают историческим штудиям аналити­
ческую строгость. Наконец, сравнения — наиболее подхо­
дящий инструмент для анализа ситуаций, когда прямой
контакт и обмен между исследуемыми явлениями мини­
мальны, что обнаруживается со всей очевидностью при
рассмотрении независимых случаев с большой времен­
ной дистанции. Так, например, можно сравнить подъем
первых городских цивилизаций, начиная с Месопотамии
в III тысячелетии до н. э., затем — Иераконполь в Египте,
Хараппа и Мохенджо-Даро в долине Инда, и далее к пер­
вым городам майя, которые расцвели приблизительно
через две тысячи лет. Такое исследование может многое
сказать нам о факторах, позволивших создать мощные
городские конгломераты, основанные на разделении тру­
да и новых социальных стратификациях1.
Таким образом, сравнения играют большую эвристи­
ческую роль, однако их применение ограничено, причем
некоторые ограничения связаны с проблемами, общими
для всех историков-компаративистов. Так, сравнения
обы чно гомогенизируют обсуждаемые предметы и сгла­
живают их внутренние различия. В сопоставлениях ки­
тайского и голландского искусств, аргентинских и ни­
герийских исторических сочинений или социальной
мобильности в России и Мексике структура «экспери­
мента» приводит к нивелированию внутренней гетеро­
генности каждого отдельного случая.
Используя сравнения в качестве инструмента написа­
ния истории мира, надо помнить о двух серьезных про­
блемах. Во-первых, это призрак телеологии. Сравнения

I. Haupt H .-G ., Коска J. (eds.). Comparative and Transnational Histo­

ry: Central European Approaches and New Perspectives. New York:
Berghahn Books, 2009; Cohen D., O 'ConnorM. (eds.). Comparison and
History. New York: Routledge, 2004.

62
 КОМПАРАТИВНАЯ ИСТОРИЯ

делаются с помощью единой мерки, то есть индивидуаль­

ные случаи сопоставляются с неким стандартом, даже
если этот стандарт эксплицитно не определен. Зачастую
в одном из рассматриваемых случаев развитие выглядит
менее впечатляющим, и тогда используется риторика «не­
достаточности» для того, чтобы описать различные виды
отставания и ситуации «пока еще не...». Во-вторых, срав­
нение — особенно в его социологической инкарнации,
как «систематическое сравнение», — обычно страдает от
того, что можно назвать мнимой автономией. Два случая
рассматриваются как различные и по сути независимые
друг от друга, поскольку слишком тесный контакт обяза­
тельно усложнит— или, говоря языком социальных наук,
«контаминирует» — итоговые выводы. Поэтому многие
макросравнения исходят из предположения, что их объ­
екты развивались более-менее независимо друг от друга1.
Одним из следствий этих двух факторов — телеоло­
гии и мнимой автономии— является нарратив уникаль­
ности, который давно и прочно поселился в книгах по
истории. Целые страны — наиболее известны Германия,
Россия и Япония — кажутся сошедшими с некоей стан­
дартной траектории, чтобы двигаться своим особы м пу­
тем, Sonderweg2. Оборотная сторона той же медали — нар­
ративы исключительности, как в случае с Соединенными
Штатами. В трудах по всемирной истории пример, кото­
рый всегда привлекал, по-видимому, наибольшее внима­
ние, — это «европейское чудо», уникальный европейский
путь к модерности.
Важно помнить, что подобные нарративы уникаль­
ности отчасти порож даю тся самим сравнительны м
подходом. Сосредоточивш ись на социальны х измене­
ниях, обусловленных внутренними факторами, а не

I- См. недавнюю оценку компаративного метода: Steinmetz G. Com ­

parative History and Its Critics: A Genealogy and a Possible Solution //
Duara P., Murthy V., Sartori A. (eds.). A Companion to Global Histori­
cal Thought. Malden, M A: Wiley Blackwell, 2014. P. 412-436.
2. Особый путь (нем.).

63
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

взаимодействием и обменом, сравнение склонно созда­

вать и воспроизводить нарративы о национальной и /
или цивилизационной особости. Это в конечном итоге
относится и к ревизионистским исследованиям, на сло­
вах выступающим прошив евроцентричной парадигмы
и тех интерпретаций, которые подчеркивают исключи­
тельность того или иного пути развития. При сравнении
более-менее независимых случаев становится трудно объ­
яснить сходства, и таким исследованиям остается гово­
рить только о чудесах «странных сближений», которые
они поневоле раскрыли1.
Для устранения этих недостатков предлагалось мно­
жество способов. Истории заимствований, истории со ­
пряжений, истории связей и обменов (transfer histories,
entangled histories, connected histories) — вот наиболее часто
упоминаемые из них1 2. В центре их внимания — переме­
щения людей, идей и вещей через границы. Очевидно,
что сравнения и истории заимствований не исключают
друг друга: большая часть объектов исследований име­
ет в качестве общего элемента по крайней мере относи­
тельную связанность. С другой стороны, было бы полез­
но сравнить различные формы заимствований. Почему
британский футбол укоренился в Аргентине и Гане, но не
в Индии и не в США? Почему некоторые индейские пле­
мена принимают христианство охотнее других? Почему
люди в результате взаимодействия перенимают одни эле­
менты чужой культуры, но отвергают другие, как в случае

1. Lieberman V Strange Parallels: Southeast Asia in Global Context

c. 800-1830. Vol. 1. Integration on the Mainland. Cambridge: C am ­
bridge University Press, 2003.
2. W ernerM ., %immermann B. Beyond Comparison: Histoire Croisee and
the Challenge o f Reflexivity; Espagne M . Sur les limites du comparat-
isme en histoire culturelle // Geneses: Sciences Sociales et Histoire.
1994. № 17. P. 112-121; Subrahmanyam S. Connected Histories: Notes
toward a Reconfiguration o f Early Modern Eurasia // Modern Asian
Studies. 1997. № 31. P. 735-762; Subrahmanyam S. Explorations in Con­
nected History: From the Tagus to the Ganges. Oxford: Oxford Uni­
versity Press, 2005.

64
 КОМПАРАТИВНАЯ ИСТОРИЯ

со средневековой Европой, которая многим обязана ис­

ламской науке?
К ом п ар ати вн ы е и ссл едован и я немало в ы и гр а ­
ли от вопросов, поставленны х историями заим ство­
ваний и связей, и в результате стали более динамич­
ны ми и процессуально-ориентированны м и. Однако
истории заимствований точно так же связаны с идеей
прежде сущ ествовавших явлений, и потому сталкива­
ются с трудностями, похожими на те, которые поджида­
ют компаративистов. Ключевое ограничение, общее для
компаративистики и исследований заимствований, за­
ключается в том, что они следуют билатеральной логи­
ке: смотрят только на сходства/различия и связи между
двумя случаями. Такой подход недостаточен. Экономиче­
ский кризис 1929 года, например, повлиял на множество
бизнесов по всему миру, даже если они не были прямо
связаны друг с другом; интерес к заимствованиям и пря­
мым взаимодействиям в подобных обстоятельствах явно
ограничивает возможности историка. В конечном итоге
методологические недостатки как компаративной исто­
рии, так и истории заимствований и связей объясняются
их бинарной структурой.
В глобальной истории сравнения без обобщений и ши­
роких контекстов появляю тся все реже. П опытку с о ­
единить компаративистику и теорию заимствований
предпринял Кеннет Померанц в своей влиятельной мо­
нографии «Великое расхождение. Китай, Европа и созда­
ние современной мировой экономики». В сущности, эта
работа представляет собой сравнение экономического
развития Англии и дельты реки Янцзы. Однако Поме­
ранц усложняет дихотомический подход двумя важны­
ми теоретическими добавками. С одной стороны, он ста­
рается избегать нормативности и телеологии, используя
«взаимный компаративный метод», в свете которого Ан­
глия становится мерой для Китая, а Китай— для Англии.
Намерение исследователя состоит не просто в том, чтобы
установить, почему Шанхайский регион не развивался

65
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

по тому же пути, что и Ланкашир, но скорее в том, ч то­

бы «попробовать представить себе, как обстояло бы дело,
если бы Европа была Китаем»1. С другой стороны, Поме-
ранц выходит за рамки «строгого» сравнения, подчерки­
вая различие связей Англии и дельты Янцзы с внешним
миром. Обсудив внутренние факторы, которыми при­
нято объяснять британский взлет и китайскую стагна­
цию, ученый заключает, что разница состояла прежде
всего в британских имперских владениях и в доступе
к североамериканским рынкам. Экономическое разви­
тие Англии, заключает Померанц, можно понять толь­
ко в глобальном контексте. «Силы за пределами рынка
и конъюнктуру за пределами Европы следует выдвинуть
на первое место для объяснения, почему отнюдь не ис­
ключительная в плане развития территория Западной
Европы добилась уникальных достижений и в конечном
итоге стала тем центром, где преимущественно развива­
лась новая экономика X IX столетия»1 2.
Макросравнения остаются полезным инструментом
для глобальных историков. В мире, где все течет и меня­
ется, некоторые вопросы требуют компаративного под­
хода. Однако время, когда в моде были жесткие, «строгие»
сравнения «независимых» примеров, уже позади. В наше
время сравнения все чаще не ограничиваются бинарны­
ми рамками, но принимают во внимание более широкий
мир, включающий — и отчасти структурирующий — их
объект изучения. В традиционных сравнениях глобаль­
ная перспектива была умозрительной конструкцией исто­
риков, не основанной на конкретных связях и взаимодей­
ствиях, и потому полностью зависела от субъективной
воли сравнивающего. Теперь это стало меняться. Истори­
ки-компаративисты обращаются к глобальной истории
как к точке отсчета и ставят задачи своих исследований

1. Pomeranz К. The Great Divergence: Europe, China, and the Making

of the Modern World Economy. Princeton: Princeton University Press,
2000. P. 9.
2. Ibid. P. 297.

66
 ТРАНСНАЦИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

с оглядкой на глобальные контексты. И наоборот: в наи­

более примечательных глобально-исторических работах
использована компаративистская оптика, хотя и специ­
фическим образом. Вместо того чтобы рассматривать две
единицы — две страны, два города, два социальных дви­
жения — как отдельные готовые данности, глобальные
историки помещают их в системные контексты, к кото­
рым обе эти единицы относятся и на которые различным
образом отвечают. Когда сравниваемые объекты погру­
жены в общ ую глобальную ситуацию, сравнения сами
становятся частью глобально-исторического подхода1.

Транснациональная история

Многие компаративные исследования с установкой на

глобальные проблемы выбирают в качестве темы мас­
штабные объекты: целые империи и цивилизации. В от­
личие от них, транснациональная история занимается
явлениями гораздо меньшего охвата в географическом
плане. По сравнению с компаративным подходом транс­
национальный обращен к текучим и взаимно перепле­
тенным аспектам исторического процесса: он изучает
общества в контексте тех сопряжений, которые их сф ор­
мировали и на которые они, в свою очередь, оказали
влияние. До какой степени трансграничные процессы
влияют на социальную динамику? Отвечая на подоб­
ные вопросы, транснациональная история уделяет осо­
бое внимание таким понятиям, как мобильность, обра­
щение, заимствования. При этом транснациональный
подход отличается от интернационального (хотя они
и соотн осятся между собой). Э тот последний изучает
всего лишь международные отношения какой-то стра­
н ы — например, ее дипломатию или внешнюю торговлю.

I. См. прекрасный образец такого глобального сравнения: Hill C.L.

National History and the World of Nations; см. также мою оценку
этой книги в главе 7.

67
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

Транснациональные исследования интересует еще и во­

прос о том, насколько общество проникнуто внешними
силами и организовано ими. О собо важно для истори­
ков в данном случае понять роль транснациональных
организаций — НКО, отдельных компаний, транснаци­
ональных общественных сфер, которые не ограничены
государственными акторами и не связаны государствен­
ными границами. Транснациональные исследования
изучают, каким образом данная страна вписана в миро­
вой контекст, и наоборот, как этот контекст влияет на от­
дельные общ ества1.
Определенная таким образом транснациональная
история оказывается вовсе не нова: она восходит к дав­
ней традиции работ, в которых прослеживались потоки
и обмены через границы отдельных стран. Однако со­
брать эти подходы в единый кластер «транснациональ­
ных исследований» удалось только в 1990—е годы, когда
риторика глобализации стала подрывать господство на­
ционального государства, а историки принялись искать
способы преодоления методологического национализма
в социальных науках. С тех пор наблюдается постоян­
ный рост влияния транснациональных исследований
во многих странах мира: они развиваются и в странах
Индийского и Атлантического океанов, они занимаются
изучением проницаемых пограничных районов в Андах
и Восточной Европе и так далее. Хотя почти повсеместно
история своего собственного государства остается доми­
нирующей формой научной работы, это развитие сви­
детельствует о растущей потребности альтернативного
пространственного видения. Транснациональные ис­
следования определяют повестку дня во многих странах,
иногда с имплицитной целью уйти от использования

I. Clavin Р Defining Transnationalism // Contemporary European His­

tory. 2005. № 14. P. 421-439; Budde G., Conrad S., Janz 0 . (eds.). Trans­
n atio n al Geschichte: Themen, Tendenzen und Theorien. Gottingen:
Vandenhoeck & Ruprecht, 2006; Saunier P -Т. Transnational History.
Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2013.

68
 ТРАНСНАЦИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

словаря глобальной истории, который воспринимается

как слишком патетический и даже кичливый.
Как бы там ни было, отношения между транснацио­
нальным и глобальным подходами весьма тесные. У них
общая цель — преодолеть представления об истории
как состоящей из отдельных «контейнеров» и «отсеков»,
и оба стремятся выйти за пределы «внутреннего» анали­
за. Специфической чертой транснационального подхода
является признание той мощной роли, которую сыграли
национальные государства в большей части мира в тече­
ние последних двух столетий. Это помогло представить
национальные истории более динамическими и созвуч­
ными сложностям исторического процесса. Многие но­
вые работы не ставят задачу полностью отказаться от на­
циональной истории: они скорее стремятся расширить ее
границы и таким образом «транснационализировать» ее.
Известная книга Томаса Бендера «Нация среди наций.
М есто Америки в мировой истории» представляет с о ­
бой попытку переосмыслить и прежде всего рассмотреть
в иных контекстах современную историю США. Эта ра­
бота показывает и преимущества, и слабости трансна­
ционального подхода. Торжественно провозгласив, что
его книга «кладет конец прежнему пониманию амери­
канской истории», Бендер начинает с утверждения, что
«национальные истории являются частью глобальных
историй; каждая нация есть только одна провинция сре­
ди образующих мир провинций»1. Соответственно, он
помещает пять главных эпизодов североамериканской
истории — колониальный период, американскую рево­
люцию, Гражданскую войну, империю и государство все­
общего благосостояния — в ш ирокий транснациональ­
ный и глобальный контекст соответствующего времени.
В своей реинтерпретации революции (Войны за незави­
симость), например, Бендер показывает, до какой степе­
ни соперничество Англии и Франции и революция на
I. Bender Th. A Nation among Nations: America’s Place in World History.
New York: Hill and Wang, 2006. P. Ill, IX.

69
3 . КОНКУРИРУЮЩИЕ п о д х о д ы

Гаити влияли на судьбу американских колоний. Выходя

за пределы Северной Атлантики, исследователь связы­
вает американскую революцию с другими восстаниями
конца XVIII столетия и проводит параллели между борь­
бой за независимость Северной Америки и сходными яв­
лениями в Перу и Каире, Бразилии и Бенгалии. В главе
о рабстве он извлекает этот вопрос из контекста Граждан­
ской войны и показывает, что событие, которое обы чно
рассматривают как специфически американское, в дей­
ствительности было частью более широкого движения
за освобождение рабов по всему миру.
Книга Бендера убедительно оспаривает привычные
нарративы, сосредоточенные исключительно на внутрен­
них проблемах развития. Она преодолевает американское
чувство собственной исключительности, доказывая, что
«ни одна нация не может составлять свой собственный
исторический контекст»1. Те факты, которые историки
до сих пор часто прочитывали как отклонения от гене­
ральной линии развития нации — например, возник­
новение империи после 1898 года, — в интерпретации
Бендера оказываются составной частью более широкого,
глобального развития. «Нация среди наций», таким об ­
разом, имеет общую черту со многими «транснациональ­
ными» исследованиями последнего времени: стремление
к более детальной и сложной истории национального
государства. В соответствии со своим названием книга
Бендера стремится в первую очередь к лучшему понима­
нию национального прошлого. Прямо заявленная цель
автора состоит в том, чтобы предложить «новую концеп­
туальную рамку для американской истории» и добиться
лучшего понимания ее «главных тем »2.
В определенном смысле это, разумеется, означает, что
автор не может расстаться с тем понятием, которое его под­
ход хотел бы преодолеть. Это противоречие лежит в осно­
ве самого понятия «транснациональное». Если понимать
1. Bender Th. A Nation among Nations. P. 4.
2. Ibid. P. IX , 5.

70
 МИР-СИСТЕМНАЯ ТЕОРИЯ

его буквально, оно означает исторический подход, не­

применимый к ранним эпохам до формирования наци­
ональных государств. «Признаюсь, — пишет Кристофер
А. Бейли, — что „транснациональное44кажется мне огра­
ничивающим понятием по отношению к той исследова­
тельской работе, которая меня интересует. До 1850 года во
многих частях света доминировали не национальные го­
сударства, а империи, города-государства, диаспоры и так
далее»1. И даже после середины X IX века данное понятие
явно лучше работает для западных стран, чем для осталь­
ного мира. Чтобы сделать его менее нормативным, некото­
рые авторы предлагают альтернативные формулировки:
«трансрегиональная» или «транслокальная» история1 2.
С методологической точки зрения более важно то, что
транснациональный подход нередко только указывает на
глобальное, но не принимает полностью его вызовы. Бен­
дер, например, в первую очередь полагается на широкие
сравнения и подчеркивает параллели, дополняя их пасса­
жами, в которых акцентируются взаимодействия и связи;
масштабные глобальные структуры, напротив, выступа­
ют по большей части как фон и не так явно связываются
автором с тенденциями развития внутри США. Это ха­
рактерно для большинства работ, выполненных в рамках
транснациональной парадигмы, где глобальное служит
только фоном, на котором можно продемонстрировать
национальное, а не контекстом, который позволяет си­
стематически ставить вопросы о причинах и следствиях.

Мир-системная теория

Компаративный и транснациональный подходы выбира­

ют в качестве отправных точек для своих исследований

1. См.: Bayly С. A. A H R Conversation: On Transnational History // Amer­

ican Historical Review. 2006. № 111. R 1442.
2. Freitag U., Oppen А. V (eds.). Translocality — The Study of Globalising
Phenomena from a Southern Perspective. Leiden: Brill, 2010.

71
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е подходы

отдельные собы тия и страны. В отличие от них, теория

мир-систем отталкивается от противополож ной уста­
новки: единицами исторического анализа должны стать
в первую очередь большие региональные объединения
и «системы», а меньшие единицы рассматриваются все­
го лишь как их производные. В 1970-е и 1980-е годы исто­
рия мир-систем в качестве концептуальной схемы для
осмысления глобальных перемен стала самой важной ма-
кроисторической альтернативой теории модернизации.
Историки, принадлежащие к этой школе, заимствовали
основные понятия из (теперь четырехтомного) труда Им­
мануила Валлерстайна «Современная мир-система». Они
подчеркивают системную природу международной сети
государств и капиталистического экономического п о­
рядка. Модель Валлерстайна, многим обязанная таким
ученым, как Карл Поланьи и Фернан Бродель, представ­
ляла собой новую парадигму в исследованиях всемирной
истории. Хотя в ней до определенной степени сохрани­
лась центробежная логика описания истории европей­
ской экспансии, Валлерстайн стремился отойти от нее,
подчеркивая важность системных процессов.
Понятие мир-системы часто понимаю т неправиль­
но. Во-первых, Валлерстайн различает две формы мир-
систем: мир-экономики и мир-империи. Последние ори­
ентированы на политическую интеграцию крупных
территорий, в то время как первые основаны на ин­
теграции рынков. Надо заметить, ч то термин «м ир-
эконом ика» не обязательно предполагает некую рас­
пространивш уюся на всю планету рыночную структуру.
Скорее он описывает более или менее автономное обра­
зование, способное удовлетворить больш инство своих
материальных потребностей за счет внутреннего ры н­
ка. Мир-экономика характеризуется разделением труда
и интенсивным обменом товарами внутри ш ирокого ге­
ографического региона, а также через пролегающие по
данному региону внутренние политические границы.
Исторически, следовательно, множество мир-экономик

72
 М И Р - С И С Т Е М Н АЯ Т Е О Р И Я

часто сущ ествовали бок о бок. Бродель, например, гово­

рит об отдельных мир-экономиках в случае России (по
крайней мере до Петра I), Оттоманской империи, домо-
дерной Южной Азии и К итая1.
Внутри этой парадигмы торговая система с центром
в Европе долгое время была только одной из многих.
Огромное значение, которое приобрела европейская мир-
экономика, объясняется тем, что она способствовала воз­
никновению сегодняшней глобализированной эконо­
мики. Появившись в XVI веке, европейская мир-система
успешно вобрала в себя другие регионы, соединив их во
взаимозависимый кластер с ядром, периферией и по-
лупериферией. По мере роста ядро этой европейской
мир-системы перемещалось: от Испании через Португа­
лию и Голландию во Францию, а начиная с X IX века —
в Англию и наконец в США. Другие регионы — в первую
очередь Восточная Европа и Латинская Америка, за ко­
торыми следуют Африка и различные регионы Азии, —
постепенно присоединялись к европейской мир-системе1 2.
Представителями этой ш колы усиленно дебатируется
вопрос о том, насколько далеко в прош лое мы можем
проследить происхождение капиталистической мир-
системы; сроки указываются самые разные — от XVI
и XIII столетия до третьего тысячелетия до н. э.3
С точки зрения современного глобально-исторического
подхода у теории мир-систем есть ряд существенных не­
достатков. Здесь имеет смысл указать три направления

1. С м . краткое излож ение те о р е ти ч е ск и х п р и н ц и п о в м и р-

системной теории: Wallerstein /. World-Systems Analysis: A n Intro­
duction. Durham, NC: Duke University Press, 2004; см. также: Waller­
stein I. The Essential Wallerstein. New York: The New Press, 2000;
Braudel К The Perspective of the World (Civilization and Capitalism
15th — 18th Century, vol. 3). New York: HarperCollins, 1984.
2. Wallerstein I. The Modern World System: In 4 vol. New York; Berkeley,
C A , 1974-2011.
3- Abu-LughodJ. Before European Hegemony: The World System A. D.
1250-1350. Oxford: Oxford University Press, 1989; Frank A. G., Gills
В. K. (eds.J. The World System: Five Hundred Years or Five Thousand?
London: Routledge, 1993.

73
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е подходы

критики. Во-первых, исследования, основанные на этом

методе, часто впадают в экономический редукционизм,
делающий их одномерными. В экономических вопросах
эта школа обычно игнорирует динамику и изменчивость
капитализма, например переход господствующей роли от
торгового капитала к промышленному. Понятие капита­
лизма, на котором базируется эта теория (определяемое
как «бесконечное накопление капитала»)1, понимается
столь абстрактно, что в ходе анализа часто теряется его
историческая специфика. Еще более серьезным недостат­
ком является трактовка других факторов надрегиональ-
ной и глобальной интеграции — политического правле­
ния, социальной динамики, культурных интерпретаций
и космологий — как несущественных, второстепенных.
В результате слишком мало внимания уделяется вопро­
су о том, насколько интеграция рынков сама является
результатом ассиметричного баланса власти.
Во-вторых, создается впечатление, что Валлерстайн
и другие историки его школы, по сути, априори предпо­
лагают существование системного контекста, а не разра­
батывают его на основе взятых из практики примеров,
не говоря уже о доказательствах существования такого
контекста. В связи с этим вписывание локальных из­
менений в глобальные контексты выглядит несколько
формальным, чтобы не сказать догматичным1 2. И нако­
нец, в-третьих, школа мир-систем сама не свободна от
некоторых элементов евроцентризма. Это в определен­
ном смысле парадоксально. В конце концов, целью тео­
рии мир-систем — в духе «Манифеста коммунистической
партии» Маркса и Энгельса — было избежать опасности
объяснять взлет Европы «изнутри», исходя исклю чи­
тельно из внутренних факторов. Однако даже если мир-
системный подход и преследовал такую цель, конечным

1. Wallerstein I. World-Systems Analysis. Р. 24.

2. Therbom G. Time, Space, and Their Knowledge: The Times and Place
of the World and Other Systems //Journal of World-Systems Research.
2000. № 6. P. 266-284.

74
 М И Р - С И С Т Е М Н АЯ Т Е ОР И Я

результатом оказалась успешная интеграция мира в ев­

ропейскую мир-систему. По временам кажется, что Вал-
лерстайн спроецировал экономическое доминирование
Европы (и США) в X X веке вспять — на XVI столетие1.
Хотя все это и доказывает ограниченность данного под­
хода, особенно в его более догматических и менее эмпири­
ческих воплощениях, некоторые идеи теории мир-систем
оказались весьма влиятельны и продолжают оставаться
таковыми и в наши дни. Это относится, во-первых, к уста­
новке не считать априори, что политические образования
задают границы анализа, а вместо этого прослеживать
весь спектр проблем и взаимосвязей и с этого начинать
работу. Такая позиция прямо противоположна методоло­
гическому национализму традиционной историографии
и означает, что национальные государства и общества не
рассматриваются как нечто заранее заданное: напротив,
их происхождение само по себе понимается как продукт
глобальных процессов и развития мировой экономики.
Во-вторых, понятие постепенного «врастания» в кон­
текст европейского доминирования доказало свою п о­
лезность для понимания динамики современного мира.
Разумеется, подобная терминология может казаться не­
гибкой и несозвучной сложности той или иной истори­
ческой ситуации, да и само понятие «врастание» выдает
евроцентричный уклон. Однако для ответа на один из
центральных вопросов глобального развития — как воз­
никают структуры господства, которые не определяются
одними только политическими завоеваниями? — труды
Валлерстайна предлагают плодотворные идеи.
В-третьих, можно сказать, что данная теория подчер­
кивает важность понятия структурного изменения на ма-
кроуровне. Не все историки захотят принять язык систем,
в которых дифференцированные индивидуальные эле­
менты, основанные на разделении труда, рассматривают­
ся как некие однородные единства в своих отношениях
I. Knobl W. Die Kontingenz der Moderne: Wege in Europa, Asien und
Amerika. Frankfurt: Campus, 2007. Ch. 4.

75
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е подходы

друг с другом. Но какова бы ни была терминология, без

идеи взаимозависимости структурных форм — не только
экономической, но также политической и культурной —
трудно понять логику взаимосвязанных и в то же время
несовпадающих изменений, которые сформировали мир
за минувшие века. Подобный подход обещает положить
конец всяким разглагольствованиям об «обращ ении»
и «потоках» и вернуть науку к изучению материальных
условий. К тому же это может уберечь нас от ничем не
обоснованны х предположений о том, что социальное
развитие обладает собственной, автономной внутрен­
ней динамикой.
Поэтому неудивительно, что данный подход продол­
жает оставаться важным инструментом для многих исто­
риков, исследующ их глобальные аспекты п рош л ого1.
В некоторых областях— в истории рабства, например, —
влияние теории мир-систем особенно велико. Современ­
ные исследования рассматривают рынок немного иначе
по сравнению с несколько статическими представлени­
ями Валлерстайна; они учитывают социальную и куль­
турную динамику и подчеркивают в первую очередь роль
локальных факторов и угнетенных групп населения
в осущ ествлении социальны х перемен. Разрабатывае­
мые в последнее время подходы в духе теории мир-систем
(идея «объединенной теории» вызывает большие сомне­
ния) приходят к гораздо более тонким и нюансирован­
ным описаниям, новаторски связывающим макро- и ло­
кальные уровни2.
Помимо теории мир-систем, есть еще марксистский
исторический подход, который также остается незаме­
нимым инструментом для многих интерпретаций в гло­
бальной истории. Подобные интерпретации разделяют
1. Исключительно важная работа в духе мир-системной теории:
Arrighi G. The Long Twentieth Century: Money, Power, and the O ri­
gins of Our Times. London: Verso, 1994.
2. См., например: Tomich D. W. Through the Prism of Slavery: Labor,
Capital, and World Economy. Lanham , MD: Rowman & Littlefield,
2004.

76
 ПОСТКОЛОНИАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

с теорией мир-систем убеждение, что не следует рассма­

тривать социальные конфликты как исключительно вну­
треннее дело отдельного общества: надо принимать во
внимание и более широкие констелляции власти, и спо­
собы, которыми они генерируют и подпитывают переме­
ны. Историки, исповедующие этот подход, давно отбро­
сили механистические модели базиса и надстройки, как
и телеологически выстроенные этапы развития общ е­
ства, и вместо этого пытались описать капитализм как
особую историческую формацию, создающую обществен­
ные антагонизмы и культурные установления и, в свою
очередь, ими же определяемую. Влияние марксистской
теории вышло далеко за пределы истории экономики —
ее невозможно игнорировать и при выстраивании слож­
ной аргументации относительно изменений в культуре1.

Постколониальные исследования

Теория мир-систем обычно занимается макроуровнями

и процессами экономической интеграции. В отличие от нее,
постколониальные исследования начиная с 1980-х годов
вносили важный вклад в понимание сложностей взаимо­
действия через культурные границы. Этот подход строит­
ся на предпосылке о том, что современный мир основан
на колониальном порядке, который в некоторых регио­
нах восходит к XVI веку, являясь следствием европейско­
го завоевания Америк. Колониальное прошлое мира не

I. См., например, «расширенное пространство», которое в ряде

исследован ий по культурной истории глобального авторы
связы ваю т с марксизмом: Chakrabarty D. Provincializing Europe:
Postcolonial Thought and Historical Difference. Princeton: Prince­
ton University Press, 2000; Karl R. E. Staging the World: Chinese Na­
tionalism at the Turn of the Twentieth Century. Durham, N C: Duke
University Press, 2002; Sartori A. Bengal in Global Concept History:
Culturalism in the Age of Capital. Chicago: Chicago University Press,
2008; Zimmerman A. Alabam a in Africa: Booker T. Washington, the
Germ an Empire, and the Globalization of the New South. Princeton:
Princeton University Press, 2010.

77
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

только сказалось на формах господства и экономической

эксплуатации, но отразилось также в категориях знания,
в представлениях о прошлом и в восприятии будущего.
Следуя по пути, проложенному знаменитой книгой Эд­
варда Саида «Ориентализм» (1978), постколониальные
исследователи уделяли особое внимание «уровням по­
знания» и «режимам знания», стоявшим за колониаль­
ным проектом1.
П остколониальны е исследования давали важный
и продуктивный ответ на многие трудные вопросы тео­
рии модернизации. Ряд ранних работ, инициирован­
ных учеными, занимавшимися «исследованиями угне­
тенны х» {subaltern studies), был посвящен Южной Азии,
но вскоре постколониальные исследования обратились
и к другим регионам, таким как Латинская Америка и Аф­
рика. Как и в предыдущем случае, глобальные историки
могут многое почерпнуть из работ этой школы. П остко­
лониальные исследователи, несомненно, не предлагали
грандиозных нарративов, охватывающих историю все­
го мира. Наоборот, многие из них относятся к подобным
претензиям весьма настороженно, стараясь избегать ши­
роковещательных обобщ ений и всеохватных идей, до­
казывающих закономерность торжества современного
Запада. Они не приемлют риторику «глобального», ко­
торую рассматривают как дискурс империалистическо­
го доминирования. С их точки зрения, все, что называ­
ют «глобальным», по сути представляет собой следствие
колониализма и вторжения империализма в локальные
«жизненные миры».
Тем не менее постколониальная критика модерниза-
ционной парадигмы дала много плодотворных идей для
нашего понимания глобального прошлого. О собого вни­
мания заслуживают три момента. Во-первых, постколо­
ниальный подход дает возможность глубоко проникнуть

I. Gandhi L. Postcolonial Theory. A Critical Introduction. New York: C o ­

lumbia University Press, 1998; Young R. Postcolonialism: A n Historical
Introduction. Oxford: Blackwell, 2001.

78
 ПОСТКОЛОНИАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

в динамику транскультурного обмена. Внимание к слож­

ностям отдельных действующих сил, к специфическим
локальным способам апроприации, к стратегическим
модификациям и к механизмам гибридизации может
внести важные коррективы в макроисторические модели
мировой истории, в которых заимствования часто опи­
сываются в упрощенных понятиях диффузии и адапта­
ции. При подобном анализе важно признание того, что
многие категории, используемые для объяснения истори­
ческих перемен, восходят к реакциям на колониальный
опыт. Постколониальные историки показали, например,
что насаждение различий с помощью таких понятий, как
каста, религия (например, ислам индуизм) и раса, было
во многом продуктом внешних вмешательств и соглаше­
ний различных сил в условиях колониализма1.
Во-вторых, постколониальный подход рассматрива­
ет сопряженность современного мира как точку отсчета
для своей транснациональной историографии. Страны
и цивилизации не считаются здесь чем-то естественно
сложившимся. Напротив, ученых интересует, как такие
образования, как «Индия» или «Европа», были созданы
в контексте глобального обращения идей. В результате
акцент делается на относительности структуры модер­
ного мира. Такой подход вступает в противоречие с ев­
роцентричной всемирной историей, основанной на пред­
ставлении о том, что европейско-американское развитие
происходило изолированно от остального мира и потому
может изучаться исходя исключительно из внутренних
факторов. Постколониальные исследования стараются
преодолеть туннельное видение, объясняющее историю
Европы «изнутри».

I. Dirks N. Castes of Mind: Colonialism and the Making of Modern India.

Princeton: Princeton University Press, 2001; Cohn B. Colonialism and
Its Forms of Knowledge. Princeton: Princeton University Press, 1996;
Stoler A. L. Carnal Knowledge and Imperial Power: Race and the In­
timate in Colonial Rule. Berkeley, C A : University of California Press,
2002.

79
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е подходы

Это ведет, в-третьих, к пониманию того, что процессы

глобальной интеграции надо рассматривать в терминах
неравных (колонизаторы и колонизируемые) сил. Такая
трактовка проблемы власти порождает важнейшую для
постколониализма критику теории модернизации, а так­
же тех вариантов мировой истории, которые непосред­
ственно из нее вытекают. Растущая взаимосвязанность
современного мира неотделима от колониальных усло­
вий, в которых эти связи формировались. Такой взгляд
отвергает слиш ком поспеш ные утверждения о «есте­
ственности» глобализации, ставшие общим местом во
многих работах по истории экономики, где говорится об
анонимных процессах рыночной конвергенции, о регу­
лировании цен на товары и о межрегиональной интегра­
ции рынков труда, и все это подается так, будто является
чуть ли не следствием незыблемых исторических законов,
управляемых исключительно «невидимой рукой рынка»,
о которой писал Адам Смит. В действительности интегра­
ция рынков происходила под воздействием прекрасно
всем видимого кулака империализма. Она зависела от
принудительного или обусловленного кабальными до­
говорами труда, от выкачивания сырьевых ресурсов, от
насильственного «откры тия» рынков (как в Латинской
Америке и Восточной Азии), от империалистического
финансового управления — такого, которое наклады­
валось на Османскую империю или цинский Китай. То,
что во многих исследованиях описывается как самопо-
рождающаяся «глобализация», было на самом деле на­
вязано колониализмом.
Наряду с теорией мир-систем, постколониальные ис­
следования остаются одной из самых продуктивных па­
радигм, на которые могут опереться глобальные исто­
рики. В то же время глобальный подход надо понимать
и как ответ на тупик, в который зашли постколониаль­
ные исследования. Начиная с 1990-х годов они подвер­
гались критике по нескольким параметрам. Два направ­
ления этой критики особенно актуальны, поскольку от

8 о
 ПОСТКОЛОНИАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

них зависит степень полезности этого подхода для гло­

бального анализа.
Первое из них касается понятия культуры. Поскольку
постколониальные исследования ведут свое происхож­
дение от культурного поворота в гуманитарных науках,
больш инство из них сосредоточено на проблемах дис­
курса и репрезентации. В одном громком заявлении ко­
лониализм был объявлен «в первую очередь проблемой
сознания», которое необходимо «окончательно победить
в умах людей»1. Соответственно, ученых, занятых пост­
колониальными исследованиями, упрекали в том, что
они занимаются по преимуществу культурологическими
штудиями, игнорируя политические и экономические
вопросы. С этим соотносится другая проблема: постко­
лониальные исследования не обладают иммунитетом
от подспудного национализма, что получает выражение
в использовании квазинативистских концептов, говоря­
щих о «своей» культуре. Критики современного Запада
часто солидаризируются с попытками реабилитировать
альтернативные опы ты и автохтонные мировоззрения.
Даже несмотря на то, что огромное большинство истори-
ков-постколониалистов изучают современный период, за
их построениями иногда просматриваются идеализиро­
ванные образы домодерного, доколониального прошлого.
Иными словами, критикуя западный эссенциализм, они
порой склонны впадать в свой собственны й12.
Во-вторых, постколониальная парадигма основана
на очень абстрактном и потому не всегда удобном для
работы понятии «колониализм». Тезис о том, что мир
начиная с 1492 года двигался по колониальным путям
развития, стирает фундаментальные различия между

1. Nandy A. The Intimate Enemy: Loss and Recovery of Self Under C o ­

lonialism. Delhi: Oxford University Press, 1983. P. 63.
2. Dirlik A. The Postcolonial Aura: Third World Criticism in the Age
of Global Capitalism // Mongia P. (ed.). Contemporary Postcolonial
Theory: A Reader. London: Hodder Arnold, 1996. P. 294-321; Sarkar S.
The Decline of the Subaltern in Subaltern Studies // Writing Social
History, Delhi: Oxford University Press, 1997. P. 82-108.

81
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

формами колониального правления, которые варьиру­

ются от империй эпохи ранней модерности до сложно
и неформально организованных империй в настоящем.
Применение усредняющего понятия «колониализм» ве­
дет к риску сглаживания пространственной и временной
специфики разных форм правления, различий в стро­
ении общества и вариантов культурного развития. Бо­
лее того, упор на модерный колониализм ограничивает
эффективность данного подхода, когда речь заходит об
объяснении истории тех частей света, которые не были
колонизированы Европой или Соединенными Штата­
ми. И наконец, предпочтение оппозиции колонизатор/
колонизируемый в качестве фундаментального объяс­
нительного приема предполагает бинарную логику, ко­
торая, несмотря на все свои преимущества, по большому
счету ограничивает возможности исследования. Она не
способна в полной мере учитывать весь сложный глоба­
лизирующийся мир.

Множественные модерности

Одна из поразительных примет политической теории

1990-х годов состояла в совершенно невероятном, на пер­
вый взгляд возвращении понятия цивилизации. Циви­
лизационные нарративы доминировали в X IX — начале
X X века, но со времен Генри Бокля, Франсуа Гизо и Ни­
колая Данилевского — а также в более поздние времена
Шпенглера и Тойнби — этот жанр исторических писа­
ний воспринимался как безнадежно устаревший. Тем
примечательней стало его недавнее возвращение. После
того как биполярная идеология времен холодной войны
благополучно скончалась, ученым во многих частях све­
та показалось, что цивилизации — вполне естествен­
ный инструмент анализа, с помощью которого можно
осмы слить быстрые и масштабные перемены и объяс­
нить конфликты в глобализированном мире. Понятие

82
 МНОЖЕСТВЕННЫЕ МОДЕРНОСТИ

«цивилизация» оказалось особенно популярным за пре­

делами Европы — например, в исламском мире и в Вос­
точной Азии. Оно медиирует отдельные жизни и локаль­
ные контексты, с одной стороны, и анонимные процессы
на общемировом уровне, с другой. Оно привлекательно
еще и тем, что облегчает уход исторических сочинений
от евроцентризма, поскольку придает большое значение
политическому и культурному развитию, внутренне при­
сущему соответствующей цивилизации1.
Вариант цивилизационного дискурса, который в наи­
большей степени повлиял на гуманитарные исследова­
ния, базируется на понятии, известном под условным
названием «множественные модерности». Одна из наи­
более глубоко разработанных в теоретическом плане
версий этого направления была сформулирована изра­
ильским социологом Шмуэлем Ноем Эйзенштадтом. Он
берет за основу классическую теорию модернизации, но
старается преодолеть ее телеологичность. Поставив такую
задачу, ученый настаивает на признании множествен­
ности способов исторического развития, разнообразия
видения будущего и фундаментального нормативного
равенства различных траекторий развития культур и об­
ществ. Опираясь на структурный функционализм аме­
риканского социолога Толкотта Парсонса, Эйзенштадт
разработал кросс-региональный метод анализа струк­
тур социального порядка и интеграции — не уравнивая,
однако, процесс модернизации с вестернизацией. Его по­
пытки преодолеть евроцентризм традиционной теории
модернизации преследуют цель плюрализации путей,
ведущих к модерности.
Понятие множественности модерностей ставит под
вопрос и вторую опору современной социальной тео­
рии: аксиому секуляризации. Описание множества пу­
тей модернизации способствовало пониманию того, что

l- ArnasonJ. Р. Civilizations in Dispute: Historical Questions and Theo­

retical Traditions. Leiden: Brill, 2004 \Arjomand S. A T ir y a k ia n E. A.
(eds.). Rethinking Civilizational Analysis. London: Sage, 2004.

83
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

в действительности социальные перемены вовсе не обя­

зательно автоматически ведут к спаду религиозности,
как постулировала стандартная теория модернизации.
Понимание этого привело к переоценке роли религии
и многовекового влияния религиозных традиций. Не
только Шпенглер и Тойнби, но и современные исследо­
ватели считают, что понятие цивилизации укоренено
в социологии религии.
Ключевая фраза «множественные модерности» содер­
жит прямую критику представлений о том, что все модер­
низирующиеся общества непременно следуют той куль­
турной программе модерности, которая реализовалась
в Европе. Сам этот термин предполагает длительное су­
ществование культурных конфигураций и ментально­
стей, оказывающих влияние на трансформативные со­
циальные процессы, ведущие к модерности. Даже подрыв
традиционных авторитетов и «расколдовывание» при­
вы чны х систем ценностей, как указывают многие уче­
ные, не смогли уничтожить вариативность культурных
парадигм. «Одна из наиболее важных импликаций по­
нятия „множественные модерности44состоит в том, что
модерность и вестернизация не идентичны. Западные
образцы модерности не являются „аутентичными44, хотя
и... остаются ориентиром для других»1.
Этот критический отказ от господства западной модер­
ности — и, следовательно, от тезиса о все большей гомо­
генизации культур, который начиная с X IX века разде­
ляло большинство социологов,— характерен для многих
ученых в различных областях. Среди ни х— специалист
по буддизму Стенли Тамбиа и знаток конфуцианства Ту
Вэйминь, оба сотрудники Гарвардского университета. Ту

I. Eisenstadt Sh. N. Multiple Modernities // Daedalus. 2000. № 129.

P. 2 -3 . См. также: Sachsenmaier D., Riedel J., Eisenstadt Sh. N. (eds.).
Reflections on Multiple Modernities: European, Chinese and Other
Interpretations. Leiden: Brill, 2002; Knobl W. Spielraume der Mod-
ernisierung: Das Ende der Eindeutigkeit. Weilerswist: Velbruck, 2001;
Ben-Rafael E., Sternberg T. (eds.). Identity, Culture and Globalization.
Leiden: Brill, 2001.

84
 МНОЖЕСТВЕННЫЕ МОДЕРНОСТИ

Вэйминь развил понятие (конфуцианской) китайской мо-

дерности, которое отвергает основу классической теории
модернизации — концепцию самодостаточного инди­
вида — и выдвигает на первый план социальные связи,
сплоченность и коллективизм. Однако не всегда ясно, чего
больше в его аналитическом подходе — намерения про­
следить влияние конфуцианства на социальные измене­
ния в Китае вплоть до настоящего времени или желания
заявить о некоей нормативной политической позиции,
выступающей за обновление конфуцианского гуманиз­
ма и провозглашающей ведущую роль Китая в будущем
Азии и целого мира1.
Для глобально-исторического подхода антиевроцен-
тричная повестка «множественных модерностей» — а
некоторые ученые говорят и об «альтернативных модер-
ностях» — является важной точкой отсчета1 2. Особенно
существенна поставленная этой теорией цель осмыслить
социокультурные трансформации как процесс, отличный
от вестернизации, и ее сосредоточенность на сложных от­
ношениях заимствований и распространения внешних
влияний, с одной стороны, и роли внутренних традиций,
с другой. Процессы структурной дифференциации не
вели повсеместно к идентичным результатам. В основе
идеи «множественных модерностей» лежит попытка ос­
вободить анализ незападных обществ от таких понятий,
как «имитация», «оригинал и копия», а также признать
принципиальное равенство множества оригинальных
опытов модернизации.
Таким образом, понятие «множественных модерностей»
может быть полезно эвристически. На теоретическом
уровне, однако, оно не кажется полностью убедительным.

1. Ти W ei-M ing (ed.). Confucian Traditions in East Asian Modernity:

Moral Education and Economic Culture in Japan and the Four Mini-
Dragons. Cambridge, M A: Harvard University Press, 1996.
2. Об альтернативных модерностях см.: GaonkarD. Р. On Alternative
Modernities // GaonkarD. P. (ed.). Alternative Modernities. Durham,
NC: Duke University Press, 2001. P. 1-23; Taylor Ch. Two Theories of
Modernity // Ibid. P. 172-196.

85
3. К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е п о д х о д ы

Приведем три возражения. Во-первых, программа «м но­

жественных модерностей» все еще страдает отсутствием
четкости и ограничивается сферой культуры. Поэтому не
совсем понятно, являются ли «множественные модерно-
сти» потенциально бесконечным набором социальных
моделей без какой-либо связи с объединяющими струк­
турами. Если дело обстоит именно так, то возникает во­
прос: что же делает их все же модерными? Гораздо чаще
эта программа, похоже, ведет в конечном итоге к идее
единственной модерности, определяемой обы чны м и со ­
циологическими параметрами функциональной диф ­
ференциации, рационализации и «расколдовывания
мира», воплощением которых служат государственная
бюрократия и капиталистические рыночные механиз­
мы. Если цель состоит именно в этом, тогда уместнее го­
ворить о вариациях единой модерности, получающей
различные воплощения в разных культурах.
Во-вторых, многие сторонники данного подхода при­
знают специфическую для каждой цивилизации мо-
дернизационную динамику, но трактуют ее в каждом
случае как самодостаточную единицу. Территориально
фиксированное (национальное) общество, таким обра­
зом, подменяется более или менее герметически закры­
той цивилизацией, чье развитие полагается эндогенным
и зависимым только от ее отличительных культурных
особенностей. Гомогенность каждой отдельно взятой ци­
вилизации редко подвергается сомнению. Более того, ее
культурной сущ ностью (и институциональной динами­
кой) часто считают религию — особо проблематичная
предпосылка при объяснении социальной преемствен­
ности вплоть до наших дней. Сосредоточенность на куль­
турном различии в этом случае рискует обернуться сво­
его рода культурализмом, в котором таится опасность
эссенциализации, то есть убежденности в том, что каж­
дая цивилизация обладает вневременной, неизменной
культурной сущностью, несовместимой ни с какой другой.

86
 МНОЖЕСТВЕННЫЕ МОДЕРНОСТИ

В-третьих, в пользу данной теории говорит то, что она

открыто признает культурную автономию различных
частей мира и не уравнивает модерность с распростра­
ненными на Западе идеями и институциями. Однако
постулируя цивилизацию в качестве дискретной еди­
ницы анализа, определяемой автономными процесса­
ми культурного развития, данная теория игнорирует
долгую историю взаимодействий исследуемой цивили­
зации. История современности поэтому прочитывается
как состоящая из аналогичных, самосозидающихся ци­
вилизаций, а долгой истории сопряжений или системной
интеграции мира уделяется мало внимания. Таким о б ­
разом, сведение сложных и обладающих местной специ­
фикой историй культурных трансформаций к локальной
предыстории современности заслоняет крупные струк­
туры и асимметрии власти, которые и привели к возник­
новению модерного мира1.

I. О критических подходах см.: Schmidt V Н. Multiple Modernities

or Varieties of Modernity? // Current Sociology. 2006. № 54. P. 77—97;
Dirlik A. Global Modernity: Modernity in the Age of Global Capital­
ism. Boulder, CO: Paradigm Press, 2007; Mitchell 77 Introduction //
Questions of Modernity. Minneapolis, M N: University of Minnesota
Press, 2000. P. X I-X V II ; Cooper F. Colonialism in Question. Berkeley,
C A: University o f California Press, 2005. P. 113-149. С точки зрения
мир-системной теории: Sanderson S. К. (ed.). Civilizations and World
Systems: Studying World-Historical Change. Walnut Creek, CA : Al-
taM ira Press, 1995.
 4. Глобальная и стор и я
к а к о со б ы й п одход

аблюдающаяся в последнее время в исторической

Н науке тенденция к росту глобальных исследова­

ний весьма широка по охвату. Как мы видели,
целый ряд научных подходов вносит свой вклад в пони­
мание прош лого вне концептуальных рамок истории на­
ционального государства. Однако на основе и за преде­
лами этих разнообразных подходов к миру стал все четче
проявляться собственно глобально-исторический подход.
В данной главе я разберу некоторые характерные черты,
общие для многих ученых, так или иначе причастных
к этой области исследований. Взятые вместе, эти черты
представляют собой стержень глобальной истории как
методологии. Особое внимание будет уделено понятию
глобальной интеграции или, иначе говоря, структурным
трансформациям на глобальном уровне.
Мы лучше поймем особенности глобальной истории,
если сопоставим их с идеальной и нарочито упрощ ен­
ной моделью старой традиции всемирной истории. При
этом, однако, надо помнить, что сопоставление всемир­
ной и глобальной истории является всего лишь эвристи­
ческим приемом, который предполагает четкое разгра­
ничение между старым и более сложным современным
подходами, в то время как на практике многие историки
используют оба термина как взаимозаменяемые.
Понятие всемирной истории используется уже несколь­
ко столетий. Во многих странах оно остается до сего дня
названием школьного предмета, обычно означая рассказ
«обо всем мире» или подробное сопоставление историй

88
 4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

крупных регионов. Таким образом, всемирные истории

обычно занимаются макропроблемами и, как правило,
стараются дать полную картину прош лого планеты или
же, как во многих незападных странах, описание «осталь­
ного мира» — всего того, что происходило за пределами
их собственной страны. Есть также всемирные истории
отдельных явлений: империй, государственных образо­
ваний, королевских дворов и так далее — вплоть до все­
мирных историй чая или хлопка. В большинстве случа­
ев они прослеживают историю институций или товаров
не только по всему земному шару, но и по всем эпохам —
иногда от Античности до наших дней1.
В качестве отправной точки макроисследования тако­
го рода оперируют широкомасштабными сравнениями
обществ или, что более типично, целых цивилизаций.
В большинстве старых всемирных историй взаимодей­
ствия и обмены между этими огромными составными ча­
стями человечества не игнорируются, но все-таки главное
внимание уделяется различиям в судьбах цивилизаций,
и все их развитие описывается как следствие в первую
очередь внутренних процессов. Эти параллельные исто­
рии затем связываются благодаря нарастающей диффу­
зии исторических процессов от центров господства к пе­
риферии. В модерный период такая диффузия обычно
прослеживается от Запада «ко всем остальным». Таким
образом, евроцентричный уклон в течение долгого вре­
мени был общей чертой всемирных историй, о чем от­
крыто говорит, например, название влиятельной книги
Уильяма Макнила: «Восхождение Запада»2.
1. Среди прочего см.: Grew R. (ed.). Food in Global History. Boulder,
CO: Westview Press, 2000; Finlay R. The Pilgrim Art: The Culture
of Porcelain in World History. Berkeley, CA: University o f California
Press, 2010; Macfarlane A., M artin G. Glass: A World History. Chicago:
Chicago University Press, 2002; Riello G. Cotton: The Fabric that Made
the Modern World. Cambridge: Cambridge University Press, 2013.
2. McNeill W. The Rise of the West. См. сходную аргументацию: Jones E.
The European Miracle: Environments, Economies and Geopolitics in
the History of Europe and Asia. Cambridge: Cambridge University
Press, 1981; Roberts J. M . The Triumph of the West. Boston: Phoenix

89
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

Черты глобальной истории

Старые всемирные истории обы чно использовали мето­

дологию, в которой сравнения отдельных цивилизаций
совмещались с поиском связей между ними, а эти послед­
ние объясняли процессами диффузии от центра к пери­
ферии. Идеи, стоявшие за такими историями, пересекали
теоретические и идеологические границы, варьируясь от
теории модернизации до марксизма и цивилизационно­
го подхода, но сочетание сравнений и логики диффузии
оставалось константой. В противоположность этому, сло­
во, первым приходящее на ум в связи с понятием «гло­
бальный», — это «взаимосвязи». Далее возникает целый
каскад терминов: «обмен» и «взаимодействие», «связи»
и «сопряжения», «сети» и «потоки». Все они призваны пе­
редать текучесть и неустойчивость, характерные для раз­
личных трансграничных взаимодействий. Вместо упор­
ной приверженности к макросравнениям глобальные
истории превыше всего прочего вознесли мобильность.
Вот почему кратчайшие определения глобальной исто­
рии ограничились счастливым сочетанием сравнений
и взаимосвязей, взяв лучшие черты, которые могла пред­
ложить традиционная всемирная история, и соединив их
с острым интересом к самым подвижным и трудноулови­
мым аспектам исторических изменений. «Глобальные
взаимосвязи и сравнения, — приветствует нас с обложки
своей знаменитой книги «Рождение современного мира»
Кристофер А. Бейли, провозглашая кредо глобальных
историков, — это основной капитал глобальной и сто­
рии». Та же мысль повторяется почти во всех попытках
определить специфику данного подхода1.
И действительно, внимание к заимствованиям и вза­
им одействиям — важнейшая составная часть всех

. Press, 1985; Landes D. S. The Wealth and Poverty of Nations.

1. Washbrook D. Problems in Global History // Berg M. (ed.). Writing the
History of the Global: Challenges for the 21st Century. Oxford: Oxford
University Press, 2013. P. 23.

90
 ЧЕРТЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

предпринимавш ихся в последнее время попы ток п о­

нять глобальное прошлое. Перемещения товаров, мигра­
ция и путешествия людей, перенесение идей и институ­
ций — все эти процессы и создавали глобализованный
мир, в котором мы живем, и именно они являются глав­
ными исследовательскими темами для большинства гло­
бальных историков. Однако, как мы увидим ниже, одни­
ми только взаимосвязями не объяснить специфику этого
подхода; все связи нужно поместить в контекст процессов
структурной трансформации, причем в глобальном мас­
штабе. Прежде чем перейти к этому вопросу, я дам обзор
некоторых методологических особенностей — помимо
внимания к взаимодействиям, — которые постоянно вос­
производятся в современной глобальной истории. Здесь
они только кратко намечены, поскольку большинство из
них будет подробно обсуждаться в последующих главах.
Во-первых, глобальные историки не занимаются одни­
ми только макроперспективами. Многие стараются по­
местить конкретные исторические проблемы и явления
в широкие — в пределе глобальные — контексты. Появ­
ление понятия «культура» в Бенгалии в 1880-е годы яв­
ляется, соответственно, столь же законной темой работы
по глобальной истории, как и полная история нашей пла­
неты в течение всего X IX века1. Во-вторых, труды по гло­
бальной истории экспериментируют с альтернативны­
ми понятиями пространства. Они обы чно не выбирают
в качестве отправных точек политические или культур­
ные единицы — национальные государства, империи
и цивилизации, — а вместо этого ставят аналитические
вопросы и продвигаются в ту сторону, куда эти вопросы
их поведут: например, через Бенгальский залив, к узло­
вым точкам в торговой сети, к религиозным и этниче­
ским диаспорам и так далее.
Это предполагает, в-третьих, что работы по глобаль­
ной истории реляционны , п остр оен ы на изучении
*• Ср.: Sartori A. Bengal in Global Concept History: Culturalism in the
Age of Capital. Chicago: Chicago University Press, 2008.

91
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

отношений. Другими словами, они исходят из того, что

историческая единица— цивилизация, страна, семья —
не развивается изолированно, но может бы ть понята
только через свои взаимоотношения с другими едини­
цами. В действительности многие прежде зыбкие груп­
пы «загустели», превратились в более или менее фикси­
рованные образования только в результате процессов
обмена и обращения. Внимание к реляционности п р о­
шлого проблематизирует такие неоспоримые в течение
долгого времени интерпретации мировой истории, как
«подъем Запада» и «европейское чудо». Старые историче­
ские сочинения локализуют основную движущую силу
мировой истории в Европе и прослеживают распростра­
нение европейских достижений в остальном мире: ми­
ровая история здесь предстает улицей с односторонним
движением. Работы последнего времени, напротив, под­
черкивают конститутивную роль взаимодействий меж­
ду разными регионами и нациями в развитии модерных
обществ, не исключая и взаимодействий между Европой
и неевропейскими странами. Развитие Европы и Запада
нельзя объяснить изнутри, как автономный процесс. Его
следует рассматривать, хотя бы отчасти, как результат
разнообразных процессов обмена1.
В-четвертых, в качестве гуманитарной дисциплины
глобальная история оказывается частью более ш ироко­
го «пространственного поворота». Одно из последствий
такой перемены методологических установок состоит
в том, что ученые уделяют гораздо больше внимания
отнош ениям крупных пространственны х констелля­
ций к иным локусам. Глобальных историков особо ин­
тересует, как отдельные люди и сообщества взаимодей­
ствуют с другими, и в меньшей степени — эндогенные

I. Bernal М . Black Athena: The Afroasiatic Roots of Classical Civilization:

The Fabrication of Ancient Greece, 1785-1985. Vol. 1. New Brunswick,
NJ: Rutgers University Press, 1987; Bartlett R. The M aking of Europe.
Princeton: Princeton University Press, 1994; Goody J. The East in the
West. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.

92
 ЧЕРТЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

изменения. В результате пространственные метафоры,

такие как «территориальность», «геополитика», «обраще­
ние», «сети», вытесняют прежний темпоральный словарь:
«развитие», «запаздывание», «отсталость». Это предпола­
гает также и отказ от телеологии, свойственной теории
модернизации, то есть глобальная история подвергает
сомнению представление о том, что общества меняются
исключительно «изнутри» и что направление этих соци­
альных изменений — например, от традиционного к мо­
дерному обществу — заранее предопределено.
Прямым следствием выш есказанного является вы ­
движение на первый план синхронии в интерпретации
исторических собы тий — и это пятая черта. Разумеется,
глобальные историки ни в коем случае не игнорируют
проблему непрерывности или зависимости от изначально
выбранного пути. Как показал Кристофер А. Бейли и дру­
гие, глобализация в модерную эру строится по направ­
лениям, намеченным прежними схемами сопряжений1.
Однако многие глобальные историки отказываются от
старых подходов, типичных для истории цивилизаций,
и невысоко ценят традиционное понятие «преемственно­
сти», прямо указывая, что в их собственных исследова­
ниях предпочтение должно отдаваться симультанности.
Восстания времен «арабской весны» — наглядный при­
мер того, как синхронные констелляции и внешние силы
выступают в качестве столь же важных стимулов соци­
альных перемен как и вековые предыстории и традиции2.
В-шестых (и это главное), авторы многих трудов по
глобальной истории осознают проблему евроцентризма.
Это одна из определяющих черт, отделяющ их данный
подход от более ранних вариантов всемирной истории.

г Bayly С. A. «Archaic» and «modern» Globalization in the Eurasian and

African Arena 1750-1850 // Hopkins A.G. (ed.). Globalization in World
History. New York: W. W. Norton, 2002. P. 47-68; см. также: Bayly C. A.
The Birth of the Modern World.
2. О развитии синхронистического подхода см.: Harvey D. The
Condition of Postmodernity: An Enquiry into the Origins of Cultural
Change. Oxford: Blackwell, 1989.

93
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

Мы еще обратимся к этому моменту и рассмотрим его б о­

лее подробно в восьмой главе. В практическом плане это
обычно значит, что теперь на исторических факультетах
уделяется больше внимания страноведческим исследо­
ваниям по сравнению с тем, что было раньше. Это так­
же предполагает, в-седьмых, что необходимость осм ы с­
лять глобальное прош лое теперь откры то признается.
Историки могут писать обо всей планете, но сами они
находятся в определенном месте, и их нарративы всег­
да будут хотя бы отчасти окрашены тем, что там проис­
ходило и происходит. Оглядываясь назад, ясно видишь,
что всемирная история, как ее писали в XVI веке в Мехи­
ко, сильно отличается от написанной тогда же в Стам­
буле1. Но даже сегодня «м ир» покажется очень разным
при взгляде из Аккры, Киото или из кампуса Гарвард­
ского университета.

Интеграция и структурированная
трансформация

Последний вопрос, к которому мы здесь обратимся, каса­

ется понятия интеграции. Это важнейший аспект, и на
нем стоит остановиться подробнее. Сосредоточенность
на глобальной интеграции — методологический выбор,
который отличает глобальную историю от других подхо­
дов, оперирующих большими масштабами. В этом выборе
есть два важных момента: глобальная история выходит
за пределы простых исследований связанности явлений,
потому что изучает широкомасш табную интеграцию;
эта дисциплина выводит на глобальный уровень проб­
лему каузации.
Начнем с первого пункта. Многие специалисты в об ­
ласти всемирной/глобальной истории ограничиваются
изучением взаимодействий и взаимосвязей. «Наличие

I. Gruzinski S. What Tim e Is It There?

94
 ИНТЕГРАЦИЯ И СТРУКТУРИРОВАННАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

взаимосвязей есть одно из условий человеческого суще­

ствования — насколько мы можем проследить в п р о­
шлом за человеческой деятельностью, — напомнил нам
недавно Джон Дарвин и заключил: — О собы й интерес
глобального историка состои т (или должен состоять)
в изучении истории „связанности44 и в особенности тех
ее форм, которые можно назвать океаническими, транс-
ил и интерконтинентальными»1. Другие ученые солида­
ризируются с этим тезисом, утверждая, что «мир никог­
да не был местом дискретных, несвязанных сообществ,
и кросс-культурные взаимодействия и обмены происхо­
дили издавна, начиная с самых ранних эпох сущ ество­
вания человека на планете Земля»2.
Однако поставить в центр внимания взаимосвязи
и только — недостаточно для создания «правильной» гло­
бальной истории. Хотя обмены товарами, людьми и иде­
ями, а также взаимодействия между группами и сообщ е­
ствами на больших расстояниях были приметами жизни
человечества с самого начала, одни из нитей этой гло­
бальной «человеческой сети» сыграли важнейшую роль
в формировании общества, а другие оказались случайны­
ми и эфемерными3. Степень их влияния не в последнюю
очередь зависела от того, насколько мир был в то время
интегрирован материально, культурно и политически.
Что это значит? Возьмем пример введения европей­
ских часов в Японии. Когда европейские часы, вы соко­
технологичная продукция своего времени, впервые по­
явились в Японии XVII века, управляемой сёгунами из
рода Токугава, на них смотрели по большей части как на
экзотическую забаву. Их импорт не оказывал влияния на
социальное восприятие времени. Скорее наоборот: если

г Darwin J. Globe and Empire // Berg M. (ed.). Writing the History of

the Global. P. 197-200, цит.: p. 198.
2. Bentley J. H. Globalization History and Historicizing Globalization //
Gills В. K., Thompson W. R. (eds.). Globalization and Global History.
London: Routledge, 2006. P. 29.
3 - M cNeill W. H., M cN eill J. R. The Human Web: A Bird’s-Eye View of
World History. New York: W. W. Norton, 2003.

95
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

европейские часовщики гордились тем, что изготовлен­

ные ими хронометры идут всегда ровно и не зависят от
движения Солнца, то в Японии те же часы приходилось
переделывать, приспосабливая к традиционному поряд­
ку времени, поскольку протяженность японского часа
зависела от светового дня и, соответственно, варьиро­
валась в течение года. Механические часы нужно было
дважды в день переводить и вставлять в них сезонные
циферблаты для того, чтобы нивелировать независи­
мость новых часов от природных циклов. В XVII столе­
тии это технологическое заимствование оставалось по
сути орнаментальным.
Ситуация резко изменилась после 1850 года, когда Вос­
точная Азия стала входить в политическую и экономи­
ческую орбиту Запада. Теперь западная темпоральность
рассматривалась как главная составляющая всех рефор­
маторских проектов, и в Я понии времен реставрации
Мэйдзи стали предприниматься попытки ввести «новое
время». Новые технологии, такие как поезда, новые фа­
брики с их не виданными ранее способами производства,
новые формы социальной организации, включая ш ко­
лы и армию, — все это требовало другого «временного
режима». Западные часы и часовые башни стали симво­
лом модерности: пунктуальность и другие понятия, свя­
занные с прогрессом, внедряли западное время в повсе­
дневную практику, а введение григорианского календаря
в 1873 году и вовсе избавило Японию от традиционного
отсчета времени и подготовило к глобальной синхрони­
зации. Если мы сравним эти два процесса заимствования,
то станет ясно: различия между ними заключаются не
столько в самих заимствованных явлениях, сколько в бо­
лее широких геополитических условиях их укоренения
в новой почве. Редкие торговые контакты XVII столетия,
начатые голландцами и тщательно контролировавшие­
ся японцами, в X IX веке сменились отношениями с им­
периалистическим миром, во главе которого стояла Ве­
ликобритания. В этих переменившихся обстоятельствах

96
 ИНТЕГРАЦИЯ И СТРУКТУРИРОВАННАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

культурный импорт уже не просто вписывался в местные

космологии, но обрел силу, способную фундаментальным
образом изменить повседневные практики1.
Взаимосвязи сами по себе — это только начальная
точка. Их значение может сильно варьироваться, и в за­
висимости от целого ряда обстоятельств одни и те же
нововведения (в данном случае — часы) могут играть
совершенно разные по своей важности роли. Ученым
следует помнить, что возникновению глобальных взаи­
мосвязей предшествовали определенные условия, кото­
рые надо полностью осмы слить — только тогда можно
надеяться осмы слить и сами связи. Другими словами,
обмен может быть тем поверхностным явлением, которое
сигнализирует о базовых структурных трансформациях,
создавших условия для обмена. Эффективные глобаль­
ные истории должны учитывать системное измерение
прошлого и структурный характер социальных перемен.
Чтобы все это не звучало слишком абстрактно, разбе­
рем вкратце еще один пример. Когда критически настро­
енные интеллектуалы во Вьетнаме, в Японии или Китае
начали читать Маркса, это рассматривалось — и вполне
логично — как свидетельство транскультурного обраще­
ния идей. Соответственно, традиционные истории в этом
случае описывали процессы перевода, изучали восприя­
тие марксистских идей и искали следы влияния текстов
Маркса на мышление сторонников реформ в Азии. Бе­
зусловно, все перечисленное — важные грани проблемы,
однако еще более важные причинные связи, как оказа­
лось, лежали в другой плоскости. В данном случае сама
связанность явилась результатом социальных измене­
ний, создавших условия, при которых чтение Маркса во
Вьетнаме стало иметь политический смысл. И здесь вли­
яние Маркса нельзя свести только к силе его аргументов.
Скорее можно говорить о том, что молодые интеллектуа­
лы были сформированы господствовавшими в то время
!• Tanaka S. New Times in Meiji Japan. Princeton: Princeton University
Press, 2004.

97
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

политическими силами и общественными интересами,

и то, как они переводили, цитировали и присваивали тек­
сты Маркса, определялось этими условиями. Взаимосвязь
читателей Маркса являлась, таким образом, следствием
сложившихся социальных, политических и культурных
трансформаций, а не их источником.
В этом примере изначальной ош ибкой (главной, но
не единственной) была недооценка влияния власти.
Если проблемы иерархии и эксплуатации оттесн яю т­
ся на второй план, то повышенное внимание к связям
может затемнить и всерьез осложнить правильное по­
нимание контуров глобального прошлого. В результате
такой ошибки — недооценки властных структур — ис­
следователь приписывает действенные функции любому,
кто вовлечен в исследуемый обмен или взаимодействие,
и, выдвигая на первый план мобильность, рискует иг­
норировать те структуры, которые этой мобильностью
управляют. Пересечение границ давало возможность пре­
одолеть различия между обществами, но оно же иногда
и обостряло конфликты. И европейские аристократы во
время завершающего этапа образования — «гранд-тура»
по европейским городам, и рабы, которых везли из За­
падной Африки в Вест-Индию, пересекали политические
и культурные границы, но не нужно обладать развитым
воображением, чтобы осознать: классифицировать тех
и других под общей рубрикой «взаимосвязи» было бы
в высшей степени идеологично. Зачастую люди, обла­
давшие реальной рыночной властью, никуда не пере­
двигались и только получали выгоду от того, что могли
отправлять толпы бедняков-соплеменников через Атлан­
тический и Тихий океаны.
Это заставляет вспомнить еще об одном важном пун­
кте. В отличие от исторических подходов, которые зани­
маются взаимосвязями в прошлом, глобальная история
решает вопросы каузальности, поднимая их на глобаль­
ный уровень. Во многих старых исторических текстах ана­
литический статус связей и взаимодействий был совсем

98
 ИНТЕГРАЦИЯ И СТРУКТУРИРОВАННАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

не выражен. В некоторых трудах по транснациональной

истории они также по большому счету остаются внешни­
ми, сугубо «орнаментальными» по отношению к главной
исследовательской линии. Однако по мере того, как мир
обретал все большее единство, ученые осознавали, что
социальное развитие нельзя понять без некоего пред­
ставления о взаимозависимости или структурной диф­
ференциации. «Британия и Индия имели совершенно
разные истории в X IX веке, — напоминает нам Дэвид
Уошбрук, — но это было результатом самой близости их
отношений, а не их дистанцированности, социальной или
культурной. Они существовали как две стороны одной мо­
неты, каждая со своим непохожим рисунком»1. Глобаль­
ная история, если она хочет стать чем-то большим, чем
просто ойкуменической историей или собранием благо­
душных рассказов о трансграничных контактах, должна
систематически обращаться к проблеме структурирован­
ных глобальных трансформаций и их воздействия на со­
циальные перемены.
Понятие «глобальный», как оно используется в этой
книге, не следует принимать за указание на планетар­
ный масштаб изучаемых явлений. В каждом отдельном
случае надо отдельно решать вопрос о том, насколько
далеко простираю тся ш ирокомасш табные структуры
и процессы. В большинстве написанных до сих пор ра­
бот историки спешили ограничить свои исследователь­
ские горизонты заранее заданными «контейнерами»
и заранее очерченными географическими пределами.
Однако не меньшей ошибкой было бы впасть в проти­
воположную крайность и объявить, что глобальное из­
мерение присутствует везде и всюду. На самом деле «гло­
бальное» предполагает готовность искать связи и ставить
вопрос о причинах происходящего за пределами общ е­
принятых «контейнеров» и пространственных единиц;
оно означает «просто методологическую установку на

l- Washbrook D. Problems in Global History. P. 28.

99
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

экспериментирование за пределами привычных геогра­

фических границ»1.
Если считать понятийную пару сравнения и взаимосвязи
кратким условным обозначением глобальной истории, то
хорошо бы прибавить к ней еще и третий элемент: при­
чинность, обсуждаемую в глобальном масштабе. Именно
сосредоточенность на больших формах структурирован­
ной трансформации и интеграции отличает глобальную
историю от таких подходов, как компаративистика или
транснациональная история. О собое значение, придава­
емое глобальной интеграции, неизбежно вызывает ряд
вопросов. Возможно ли писать в глобально-историческом
духе о том, что происходило до начала эры интеграции, а
также и в домодерные времена? А если мы сосредоточим­
ся только на явно глобальной причинности, не сузит ли
это спектр возможных исследовательских тем? Обяза­
ны ли глобальные историки изучать этот глобальный
уровень эксплицитно? К этим вопросам мы обратимся
в следующей главе.

За пределами взаимосвязанности:
конкурирующие нарративы

Для лучшего понимания значения «неинтерналистского»

подхода, а также той роли, которую играет в анализе
глобальная интеграция, попробуем бегло сравнить гло­
бальную историю с тремя влиятельными, но резко от­
личными от нее методологиями, помогавшими до сих
пор историкам понимать и интерпретировать трансфор­
мации планетарного масштаба. Их можно — несколько
схематично — обозначить так: 1) западная исключитель­
ность; 2) культурный империализм; 3) парадигма незави­
симых истоков. Я попытаюсь вкратце охарактеризовать

I. М оуп S., Sartori A. Approaches to Global Intellectual History. P. 21.

100
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И В З А И М О С В Я З А Н Н О С Т И : К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е Н А Р Р А Т И В Ы

все три метанарратива и указать их недостатки по срав­

нению с глобально-историческим подходом.
Первый метанарратив, прочно обосновавшийся во мно­
гих учебниках и общих исторических обзорах, исходит из
того, что процесс модернизации начался в Европе и отту­
да постепенно распространялся по всему земному шару.
Определяющие особенности такого толкования модерно-
сти нам хорошо знакомы: функциональная дифферен­
циация сфер общественной жизни, таких как экономика,
политика, социальные отношения и культура, а также
постепенная рационализация всех этих областей, порож­
дающая капиталистическую и индустриальную эконо­
мику, национальное государство и меритократическую
бюрократию; замена сословного общества классовым о б ­
ществом и модерной индивидуальностью; преодоление
традиционных и религиозных космологий в процессе
того, что Макс Вебер называл «расколдовыванием мира».
В целом эти черты рассматривались как универсаль­
ные признаки развития, но в действительности они сна­
чала проявились в Европе и затем были перенесены на
остальной мир. Такие концепции распространения про­
гресса от Запада на остальные страны — наилучшим об­
разом суммированные Уильямом Макнилом в его книге
«Восхождение Запада»— лежат в основе многих прежних
всемирных историй, в особенности тех, за которыми стоя­
ла теория модернизации, но также и во многих марксист­
ских вариациях этого жанра. Дэвид Лэндис резюмирует ос­
новные положения этого нарратива следующим образом:
«В последнее тысячелетие Европа (Запад) была главным
локомотивом прогресса и модерности»1. Такая исполнен­
ная чувства собственного превосходства формулировка
в последнее время встречается гораздо реже, и большин­
ство работ теперь вместо прежнего откровенного евроцен­
тризма прибегает к оговоркам, признавая различные фор­
мы сопутствующих согласований и адаптаций. Однако

Landes D. The Wealth and Poverty o f Nations. P. X X I.

IOI
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

в основе этого нарратива лежат все те же предпосылки: Ев­

ропа (Запад) рассматривается как источник инноваций, а
всемирная история, в сущности, понимается как история
распространения европейского прогресса1.
Против этого ранее безоговорочно доминировавшего
взгляда на историю выступила альтернативная интер­
претационная стратегия, основанная на резко крити­
ческой оценке распространения западной модерности.
Такой взгляд выражался в постколониальных трудах,
в «исследованиях угнетенных» и в некоторых марксист­
ских подходах. Здесь модерность также воспринимается
как по сути европейское явление и по-прежнрму уравни­
вается с движением к универсальному разуму. Но ее рас­
пространение рассматривается не как освобождающая
практика, а как процесс депривации.
Для доказательства этого используются два различных,
хотя и взаимосвязанных аргумента. Первый из них— ги­
потеза о том, что в основе западного стремления к экспан­
сии лежит универсализм Просвещения. Критики указы­
вают, что от утверждения универсальных стандартов до
решения насильно навязать эти стандарты другим под
видом выполнения патерналистской цивилизаторской
миссии всего один маленький шаг. Второй аргумент вы­
текает из первого. Распространение западной модерно­
сти понимается как форма культурного империализма,
потенциально способная уничтожить все альтернатив­
ные мировоззрения. Критически настроенные ученые
истолковали распространение принципов Просвещения
в X IX столетии как принудительный и часто жестокий
процесс, который был осуществлен только потому, что

I. О подобных взглядах см., например: Headley J. М . The European­

ization of the World: On the Origins of Human Rights and Democracy.
Princeton: Princeton University Press, 2008; PagdenA. Worlds at War:
The 2,500-Year Struggle Between East and West. Oxford: Oxford Uni­
versity Press, 2008; H uffT. E. Intellectual Curiosity and the Scientific
Revolution: A Global Perspective. Cambridge: Cambridge University
Press, 2010; Ferguson N. Civilisation: The West and the Rest. London:
Allen Lane, 2011.

102
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И В З А И М О С В Я З А Н Н О С Т И : КОН К У Р И Р У Ю Щ И Е НА Р Р А Т ИВ Ы

за ним стояло в высшей степени асимметричное соот­

ношение власти1.
Сторонники обоих обсуждавшихся подходов — «осво­
бождающей модернизации» и «культурного империализ­
ма» — ставят во главу угла распространение прогресса
и не сомневаются в том, что истоки модерности надо ис­
кать в Европе. Более того, они основаны на аксиоматич­
ном предположении о том, что сколько-нибудь существен­
ное культурное и социальное развитие отсутствовало где
бы то ни было, кроме Запада. Однако в последние годы
претензии Европы на исключительное авторство модер­
ности были поставлены под сомнение. Историки начали
отыскивать параллели и аналогии европейскому «маршу
цивилизации», примеры автономных, не зависевших от
Европы процессов рационализации, которые приводили
к похожим на западные результатам. Это третья парадиг­
ма добавляется к первым двум, и вокруг нее разворачи­
ваются научные дискуссии о происхождении модерности.
Такой подход возникает от желания бросить вызов пред­
ставлениям о модернизации как о распространении ев­
ропейского прогресса и признать социальную динамику,
которая превалировала во многих обществах еще до их
столкновения с Западом. Задача состояла в том, чтобы
заменить старые понятия о традиционных обществах
и «народах без истории» более широким пониманием
множественных модерностей. Однако, в сущности, этот
подход постулирует все ту же конечную цель — модерное
капиталистическое общество, хотя эта цель достигает­
ся не посредством перемен, вдохновленных контактами
с Западом, а благодаря опоре на местные культурные ре­
сурсы: телеология всеобщего «расколдовывания мира»
реализуется в каждом обществе по-своему, изнутри, хотя
сам по себе этот процесс имеет всемирный характер.

I- Young R. White Mythologies: Writing History and the West. London:

Routledge, 1990; Said E. Culture and Imperialism. New York: Alfred
A. Knopf, 1993.

103
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

Все три подхода сходны тем, что методологически тяго­

теют к национальным и цивилизационным схемам. Не­
смотря на многочисленные различия, все они опирают­
ся на интерналистскую логику в попытке объяснить то,
что следует понимать как глобальный феномен. Если мы
собираемся принять вызов глобальной истории всерьез,
необходимо пойти дальше и сосредоточиться на взаимо­
связанности и процессах интеграции, которые форми­
руют и перестраивают общества в глобальном масштабе.
Санджай Субрахманьям указывал, что модерность — это
«исторически глобальный и конъюнктурный феномен, а не
вирус, который распространяется из одного места в дру­
гое. Модерность локализуется в ряде исторических про­
цессов, которые привели к контактам изолированные до
поры до времени общества, и корни ее мы должны искать
в комплексе различных явлений»1. С этой точки зрения
гораздо полезнее сосредоточиться на глобальныхуслови-
ях и взаимодействиях, способствовавших появлению мо­
дерного мира, чем пытаться отыскать его предполагаемые
истоки в Европе или иных местах. Вот почему решающую
роль играют понятия глобальной интеграции и систем­
ных зависимостей: изменения в одной части интегриро­
ванного мира расходятся, как круги по воде, по всей сис­
теме и затрагивают другие ее части.
Понятно, что охарактеризованные выше четыре под­
хода — всемирная история, постколониализм, «множе­
ственные модерности» и глобальная история — нельзя
жестко разграничить: во м ногих аспектах они пере­
секаются. Иными словами, каждый из этих подходов
представляет собой некий идеальный тип. Для эври­
стических целей, однако, полезно аналитически их
развести. Попробуем очень кратко обсудить несколь­
ко моментов, ч тобы увидеть, как разные парадигмы
м огут при води ть к весьма различны м результатам

I. Subrahmanyam S. Hearing Voices: Vignettes of Early Modernity in

South Asia, 1400-1750 // Daedalus. 1998. Vol. 127. № 3. P. 99-100.

104
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И В З А И М О С В Я З А Н Н О С Т И : К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е Н А Р Р А Т И В Ы

(точнее — к различны м вопросам), прежде чем обра­

титься к примеру национализма, чтобы подробно п р о­
иллюстрировать дополнительные аналитические пре­
имущества глобальной истории по сравнению с тремя
другими подходами.
Первый пример касается прав человека— вопроса, ко­
торый в последнее время получил серьезное историогра­
фическое освещение. Всемирная история стандартного
типа указала бы на то, что понятие «права человека»
имеет европейское происхождение, восходящее к гума­
низму и даже к более ранним временам, и что в эпоху
Французской революции он обрел статус глобальной
программы. Затем претендую щ ие на универсальное
признание «права человека» стали продвигаться дале­
ко за пределы своей исторической родины и постепенно
получили признание во всем мире1. Постколониальная
интерпретация изложит другую версию, подчеркнув
местную и культурную специфику этого понятия и то,
как бесцеремонно оно использовалось, чтобы маргина­
лизировать вплоть до полного уничтожения альтерна­
тивные представления безусловного права и равенства,
не столь зависимые от концептов нации и индивидуаль­
ности. Третий подход — «множественные модерности» —
в данном случае указал бы на культурные и политиче­
ские ресурсы коренных жителей тех или ины х частей
света, породившие в разных местах большое количество
независимых друг от друга представлений о правах л ю ­
дей. Недавние работы по глобальной истории данного
понятия, взяв за основу эти три подхода, сосредотачи­
ваются на другом — на появлении «прав человека» как
подлинно глобального дискурса. Историки тщательно
изучили глобальный аспект прав человека, сделав ак­
цент не столько на Французской революции, сколько на
апроприации и универсализации языка человеческих
прав на Гаити в годы, последовавшие за Французской
!• Hunt L. Inventing Human Rights: A History. New York: W. W. Norton,
2007.

105
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

революцией1. В X X веке кульминационным моментом

оказались 1970—е годы, когда упадок социализма и на­
ционализма как политических идеологий стал предпо­
сылкой подъема дискурса «прав человека» до статуса
некоей вожделенной «последней утопии». В этом п р о­
чтении интеллектуальная родословная прав человека
значит меньше, чем синхронные глобальные условия их
повсеместного приятия и смешения с местными тради­
циями в самых разных местах на планете2.
Сходным примером может послужить область между­
народного права. В течение долгого времени историки
рассматривали понятие «право народов», появившееся у
Гуго Гроция и впоследствии развившееся в международ­
ное право, как рационализацию международных отн о­
шений. Критически настроенные ученые, усомнившись
в безусловном благе повсеместного распространения
европейских достижений, указывали на тесную связь
между «правом народов» и европейским империализмом
и в претензиях на универсальность видели не что иное,
как тонкий покров, скрывающ ий колониальные амби­
ц и и 3. И наконец, в попы тках оты скать независимые
истоки международного права, действующ его в сегод­
няшнем глобальном мире, ученые начали слой за слоем
раскапывать культурную и правовую историю различ­
ных стран и показали: многое из того, что в наше время
считается само собой разумеющимся, представляет со ­
бой вклад альтернативных, незападных традиций. Что
1. Dubois L. Avengers of the New World: The Story of the Haitian Revo­
lution. Cambridge, M A: Harvard University Press, 2004.
2. M oyn S. The Last Utopia: Human Rights in History. Cambridge, M A:
Harvard University Press, 2010; Burke R. Decolonization and the Evo­
lution o f International Human Rights. Philadelphia, PA: University of
Pennsylvania Press, 2010.
3. Koskenniemi M . The Gentle Civilizer of Nations: The Rise and Fall of
International Law, 1870-1960. Cambridge: Cambridge University Press,
2001 \AnghieA. Imperialism, Sovereignty and the M aking o f Interna­
tional Law. Cambridge: Cambridge University Press, 2005; Kayaoglu T.
Legal Imperialism: Sovereignty and Extraterritoriality in Japan, the
Ottoman Empire, and China. Cambridge: Cambridge University Press,
2010.

106
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И В З А И М О С В Я З А Н Н О С Т И : К О Н К У Р И Р У Ю Щ И Е Н А Р Р А Т И В Ы

касается глобального подхода, то в его рамках хорош о

было бы уточнить, почему международное право появи­
лось именно тогда, когда появилось, почему оно было
восприн ято разны ми акторами по всему миру и как
его следует понимать в качестве ответа на глобальные
вызовы. Другими словами, вопросы вроде «кто первый
придумал?» или «кому принадлежит интеллектуаль­
ный патент?» отступаю т на второй план и на авансце­
ну выходит реальная практика международного права1.
Мы можем расширить эвристическое различение этих
четырех подходов практически на все области историче­
ских исследований. Было ли представление о «расе» ев­
ропейской придумкой, имперским инструментом или
понятием, которое выросло из разнообразных местных
корней? Или же оно явилось ответом на глобальные вы­
зовы? Было ли Просвещение высшим проявлением евро­
пейской салонной культуры, очередным орудием запад­
ной экспансии, совокупным продуктом многих местных
культур рационализации — или же оно представляет со­
бой способ, с помощью которого социальные элиты по
всему миру смогли адаптироваться к новым глобальным
реалиям?2 Или задумаемся о попытках историзировать
глобальную историю фашизма. Авторы всемирных исто­
рий пытались определить это явление через набор стро­
го обязательных характеристик: харизматический лидер,
массовая мобилизация, идеология ультранационализма
и так далее. Все эти особенности, однако, почерпнуты из
европейского опыта. Другие ипостаси фашизма— скажем,
японского или аргентинского — не желают укладывать­
ся в эту схему. Даже немецкий национал-социализм не
соответствовал модели, предложенной итальянским фа­
шизмом, и наоборот. Используя глобальную историю как
1. Все четы ре подхода в той или иной степени представлены
в издании: Fassbender В.} Peters А.у Peter S.y H oggerD . (eds.). The Ox­
ford Handbook of the History of International Law. Oxford: Oxford
University Press, 2013.
2. Conrad S. Enlightenment in Global History: A Historiographical C ri­
tique // American Historical Review. 2012. № 117. P. 999-1027.

107
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

корректирующую оптику для прежнего несколько бли­

зорукого анализа, историки стали уделять больше вни­
мания характеру заимствований и прямым контактам
и сумели показать, как и почему Италия и Германия слу­
жили образцами для подражания во многих точках зем­
ного шара. Конечный выход за пределы традиционной
истории сравнений и заимствований и систематическое
изучение глобальной интеграции следует начать с обра­
щения к общей ситуации в мире в межвоенную эпоху и с
поиска многими странами «третьего пути» между клас­
сическим либерализмом и коммунизмом — поиска, кото­
рый во многих случаях приводил правительства к экспе­
риментам с новыми формами социальной организации
и мобилизации. С этой точки зрения отсутствие того
или иного пункта в списке — цапример, имел ли место
вызов истеблишменту со стороны массовой партии или
осуществлялась мобилизация «сверху»? — менее важно,
чем понимание различных случаев как соотнесенных,
хотя и дифф еренцированны х попы ток справиться со
структурными трансформациями и меняющимся меж­
дународным порядком1.

Исследовательский случай: нации

и национализм в глобальной истории

В этом последнем разделе данной главы мы попробуем

более подробно рассмотреть историографию национа­
лизма, чтобы яснее показать, как глобальный подход до­
полняет и модифицирует более ранние формы осмысле­
ния роли нации в мировой истории. В некотором смысле
нация — маловероятный кандидат для такой попытки.
Не так давно, в 1990-е годы, когда «глобализация» стала

I. Первые, еще очень робкие подходы к этой проблематике см.

В работе: Larsen S. U. (ed.). Fascism outside Europe: The European
Impulse against Domestic Conditions in the Diffusion of Global Fas­
cism. Boulder, CO: Social Science Monographs, 2001.

10 8
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЛУЧАЙ: НАЦИИ И НАЦИОНАЛИЗМ...

профессиональным жаргонизмом, некоторые мудрецы

поспешили предсказать полный конец национального
государства как такового. В гуманитарных исследова­
ниях его будущее также выглядело бледно. Трансна­
циональные и глобальные истории писались с явной
целью вы йти за пределы понятия национального госу­
дарства. Но момент кризиса— или преждевременной эй­
фории? — скоро прошел, уступив место признанию того,
что национальные государства сохраняю т свою силу
и по-прежнему будут играть важную роль, хотя и в изме­
нившихся обстоятельствах. Как теперь уже окончатель­
но понятно, цель глобальной истории не в том, чтобы
отправить понятие нации/национального государства
в мусорную корзину, но в том, чтобы переоценить и сто­
рическую роль этого явления и лучше объяснить его
появление и значение.
Как эти сравнительно недавние подходы соотносятся
с более ранними попытками определить место нации
в мире? В каком-то смысле не будет преувеличением ска­
зать, что теория национализма с самого начала развива­
лась в глобальном масштабе. Объяснительные подходы,
вдохновленные ранней теорией модернизации — прежде
всего работы Эрнеста Геллнера, — были универсальны­
ми по охвату материала. В формировании наций они ви­
дели результат продолжающегося перехода от традици­
оналистских к модерным обществам. Если активисты
националистических движений, как правило, подчер­
кивали «особенны е» черты своей нации, то Геллнер от­
вергал все претензии на исключительность, постулируя
всеобщий закон развития: промышленное производство
разрушало структуру сельскохозяйственного общества
для того, чтобы обеспечить мобильность труда и тем са­
мым — постоянный экономический рост. Националисты
в попытках оправдания своей идеологии могли ссылать­
ся на общ ность истории, языка и культуры. Однако для
Геллнера национализм — это «учреждение анонимного,
безличного общества... вместо ранее существовавшей

log
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

сложной структуры местных групп... Вот что происхо­

дит на самом деле»1.
С этой точки зрения все национализмы по сути одина­
ковы, несмотря на разнообразие внешних форм: нацио­
нализм везде являлся следствием социоэкономической
модернизации, которую можно объяснить с помощью ис-
кл ючительно внутренних, эндогенных терминов. А если
дело действительно обстоит именно так, то нет никаких
препятствий для сравнения опыта развития весьма да­
леко отстоящ их друг от друга мест. Однако недавние
подходы, напротив, подчеркивают как раз роль связей
и влияний, приходя к выводу, что распространение на­
ционализма по всему миру в X IX столетии нельзя объяс­
нить одними только внутренними факторами — его сле­
дует понимать также и как результат внешних влияний.
Хотя Бенедикт Андерсон получил известность в основном
как поборник конструктивистского подхода к национа­
лизму, однако его наиболее важный методологический
вклад в науку состоял в описании «модульной» природы
нации. Под этим он имел в виду, что форма нации после
своего создания в принципе может быть перенесена в дру­
гие условия как своего рода шаблон. Такая форма разви­
валась первоначально в креольских сообществах обеих
Америк, а затем в Европе в середине X IX века. Рожденные
там понятия и модели национализма впоследствии стали
доступны по всему миру в качестве своего рода инстру­
ментария. С этого момента все вновь возникающие на­
ционализмы строились по этому образцу и испытывали
влияние этой парадигмы2.
По сравнению с более ранними моделями, вдохнов­
ленными теорией модернизации, подход Андерсона

1. Gellner Е. Nations and Nationalism. Oxford: Blackwell, 1983. P. 57.

Обзор теории национализма см.: Eley G.} SunyR. G. (eds.). Becoming
National: A Reader. Oxford: Oxford University Press, 1996; Ozkirimth
U. Contemporary Debates on Nationalism: A Critical Engagement.
Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2005.
2. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origins and
Spread of Nationalism. Revised edition. London: Verso, 1991. P. 81.

IIO
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЛУЧАЙ: НАЦИИ И НАЦИОНАЛИЗМ...

представлял значительный шаг вперед, поскольку гло­

бальное распространение национализма теперь нельзя
было считать автоматическим результатом действия за­
конов социального развития. Конкретные механизмы,
с помощью которых распространялась та или иная на­
циональная форма, оставались, однако, малоизученны­
ми. Андерсон интересовался только развитием национа­
лизма в Европе и совокупностью условий, при которых
это развитие стало возможно. Когда дело касалось осталь­
ных частей света, он сосредотачивался на вопросе о том,
как использовалась и модифицировалась готовая форма.
По сути, он воспринимал переносимость этой формы как
некую данность1. Но как можно понять динамику заим­
ствований, если мы ограничиваем круг своего внимания
только происхождением и природой переносимой формы,
но не исследуем условия, которые сделали этот перенос
привлекательным для его реципиентов?
Не случайно подход Андерсона подвергался критике со
стороны историков-постколониалистов, которые, со сво­
ей стороны, уделяли гораздо больше внимания конкрет­
ным имперским условиям, при которых в колонизирован­
ном мире развивались националистические движения.
В часто цитируемой книге «Националистическая мысль
и колониальный мир» Парта Чаттерджи указывал, что на­
ционализм в колониальном мире неизбежно оказывался
явлением европейского происхождения, «производным
дискурсом». И хотя националистические движения были
несомненно направлены против иностранного владыче­
ства, на онтологическом уровне, как считает Чаттерджи,
они сохраняли зависимость от параметров доминирую­
щего — то есть имперского — дискурса1 2.

1. Тонкую критику концепции Андерсона см.: Goswami М . Rethink­

ing the Modular Nation Form: Toward a Sociohistorical Conception
of Nationalism // Comparative Studies in Society and History. 2002.
№ 44. R 776-783.
2. Chatterjee P. Nationalist Thought and the Colonial World: A Deriva­
tive Discourse. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1993 -

III
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

Помимо этого, в его книге приводится еще один аргу­

мент. В сущ ности, говорит Чаттерджи, антиколониаль­
ный национализм питался антизападными настроения­
ми и подчеркнуто противопоставлял особую духовность
незападных стран западному материализму. В сущности,
дихотомия «духовный Восток— материальный Запад» —
непременная составляющ ая политического дискурса
в Азии на протяжении всего X IX столетия. Этот аргумент
Чаттерджи подробно развил в книге «Нация и ее фрагмен­
ты», которая в определенной степени ревизовала тезисы
его первой монографии. Здесь ученый разделяет нацио­
нализм на две сферы — внешнюю, или материальную,
и внутреннюю, или духовную. На духовном уровне —
в своей «истинной, сущ ностной области» — нация о б ­
ладает суверенитетом задолго до того, как достигнет его
в политике. Эта внутренняя область выглядит как цар­
ство подлинного самовыражения культуры данной на­
ции. Другими словами, даже если «национальная форма»
(Этьен Балибар) может быть перенесена на другую почву,
где национальный дискурс окажется формально произ­
водным от нее, тем не менее внутреннее содержание на­
ционализма все равно будет географически и культурно
особенным — его нельзя полностью вывести из европей­
ской имперской модели1.
Здесь мы можем спросить: а до какой степени эта осо-
бость содержания национализма является следствием
глобальных констелляций? Этот вопрос вполне зако­
нен, поскольку подход Чаттерджи до определенной сте­
пени зависим от эндогенной модели: хотя он и призна­
ет перенос «нации» как одной из форм, существующих
внутри контекста имперской власти, внутренняя спе­
цифика колониального национализма объясняется им

I. Chatterjee Р. The Nation and Its Fragments: Colonial and Post-Colonial

Histories. Princeton: Princeton University Press, 1993. P. 6. См. также:
BalibarE. The Nation Form: History and Ideology // BalibarE. Waller-
stein I. Race, Nation, Class: Ambiguous Identities. London: Verso, 1991.
P. 86-106.

112
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЛУЧАЙ: НАЦИИ И НАЦИОНАЛИЗМ...

через отсылку к местным культурным ресурсам и в о со­

бенности — к прежним, доколониальным традициям.
Недаром ученого обвиняли в идеализации и эссенци-
ализации доколониальных культурных ресурсов1. Од­
нако с точки зрения глобально-исторического подхода
важнее высказать еще два критических замечания. Во-
первых, Чаттерджи нигде не выходит за рамки бинар­
ных отношений между колонизированной нацией и ко­
лонизаторами. И такая ограниченность характерна для
всего мейнстрима постколониальных исследований. Вся
динамика индийского, китайского или тайского нацио­
нализма есть составная часть глобальной констелляции,
или совокупности определенных глобальных факторов.
Исключительное внимание к местной «реакции» на сти­
мулы из Европы и США, хотя эта тема несомненно важна,
выдает узость подхода, и то же можно сказать о предпо­
чтении прежних автохтонных культурных традиций —
оно мешает охватить историю в целом. Уклоняясь в сто­
рону постколониального нарратива, Чаттерджи рискует
недооценить широкий глобальный контекст и упустить
из виду тот факт, что начиная с конца X IX века истори­
ческие акторы во многих регионах все больше учитыва­
ли общемировую практику. В этом контексте глобальной
интеграции развивались и национализм, и восприятие
мира в национальных категориях.
Во-вторых, Чаттерджи не принимает во внимание то
обстоятельство, что национализм не только обращался
вспять, к эндогенным традициям, но и являлся продук­
том сочетания глобальных факторов. Однако цель ана­
лиза состоит не в том, чтобы отделить (универсальную,
переносимую) «ф орм у нации» от ее культурно-специ­
фического «содержания», а в том, чтобы реконструиро­
вать оба уровня, каждый в своем глобальном контексте.
В конце концов, зачастую в качестве определяющего фак­
тора при выборе тех или иных местных традиций для

г Sarkar S. The Decline of the Subaltern in Subaltern Studies.

ИЗ
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

реализации национальных проектов выступала ш иро­

кая геополитическая реальность1.
Таким образом, для более глубокого анализа того, как
понятие нации определялось, понималось и функцио­
нировало, настоятельно необходимы глобальные кон­
тексты. Такая работа должна осуществляться на основе
компаративистики, историй диффузии социальных и по­
литических форм и постколониальных подходов — и в то
же время выходить за их пределы. Целый ряд недавних
исследований в области глобальной истории национа­
лизма показал, насколько плодотворным может быть та­
кой подход. Рассмотрим две такие работы, которые дают
представление о тренде в целом.
Первый пример— это книга Эндрю Сартори «Бенгалия
в глобальном понимании истории». Автор показывает, что
начиная с 1880-х годов бенгальские интеллектуалы при­
держивались представлений о культуре, во многом напо­
минавших гердеровский концепт Kultur,; а также сходные
проекты, разрабатывавшиеся в России и в Японии. Поэто­
му главным оказывается вопрос, как описать отношения
между частями и целым, или, другими словами, как объ­
яснить сходства между этими различными вариантами
культурного дискурса, не потеряв из виду бенгальскую
специфику. Вспомним идеальные типы, описанные выше,
и спросим себя: был ли бенгальский культурализм резуль­
татом заимствования западных идей и их последующего
местного усвоения? Или здесь налицо продукт неравного
соотношения власти, то есть некая форма колонизации
мышления? Или нам важнее подчеркнуть роль местных
культурных ресурсов и традиционного, специфически
бенгальского понимания культуры?
В своем глобально-историческом анализе Сартори вы­
ходит за пределы всех этих толкований. Хотя на него
явно повлияли постколониалистские концепции, он
вынужден признать, что в конечном итоге они увязли

I. Это направление критики вдохновлено книгой: H ill С. L. N a­

tional History and the World of Nations.

1 14
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЛУЧАЙ: НАЦИИ И НАЦИОНАЛИЗМ...

в рассуждениях о культурной несопоставимости и стрем­

лении во что бы то ни стало отбросить само понятие
«культура» как привнесенное Западом, как форму куль­
турного империализма. Для Сартори сходства не просто
следствия диффузии чужой культуры и властного нера­
венства; он рассматривает Бенгалию как одно из многих
мест, где понятие «культура» использовалось для отве­
та на глобальные вызовы. «Историю понятия культуры
в Бенгалии,— указывает он, — нельзя рассматривать ни
как местное отклонение от западной по сути интеллек­
туальной формы, ни как ее позднее повторение. Ее нуж­
но исследовать скорее как имеющий пространственные
и темпоральные особенности момент глобальной исто­
рии общего понятия „культура44» 1.
Поворот к культуре можно интерпретировать как отказ
от предшествующей версии либерализма, для которого
характерны рациональный индивидуализм и частный
интерес. Против этих либеральных принципов высту­
пали социальные группы, подвергавшие националисти­
ческой критике британское правление и экономическое
господство и взявшие на вооружение понятие культуры.
В интерпретации Сартори, глобальные структуры, кото­
рые вызывали отторжение у видных местных интеллек­
туалов, имели в первую очередь экономический характер.
После финансового кризиса 1840-х годов торговля и про­
мышленность все больше монополизировались британ­
скими купцами, в то время как местный капитал инве­
стировался только в имущество и недвижимость, и оттого
бенгальское общество не успевало за динамично разви­
вающейся коммерцией. В этой ситуации понятие культу­
ры и стало частью квазиромантического дискурса среди
индусских элит, стремившихся утвердить свою органи­
ческую связь с землей и сельским хозяйством.
В более общем и абстрактном виде можно сказать, что
Сартори связывает дилемму «либерализм или культура»

г Sartori A. Bengal in Global Concept History. P. 5.

П5
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

с экспансией капитализма. Он утверждает, что культура-

лизм появился в мире как реакция на особого рода отчуж­
дение и субъектность, порожденные производственными
отношениями и формами производства при капитализме
в определенных регионах. Специфика бенгальского пред­
ставления о культуре была несомненно связана с мест­
ными особенностями, но эти местные традиции были не
только полностью переработаны капитализмом, но и по­
ставлены на службу социальным практикам капитали­
стического режима. Таким образом, культурализм нельзя
понимать только как продукт интеллектуального пере­
носа; его скорее следует трактовать как ряд уникальных
ответов на всеобщие глобальные проблемы.
Второй пример — это работа Ребекки Карл «Мировая
сцена» («Staging the World»), исследование национализма
в позднецинском Китае. Подобно Сартори, автор счита­
ет, что понятие нации — в данном случае китайской —
связано с определенным историческим моментом, ког­
да Китай открыл для себя новый «мир». Этот момент не
столько начало восприятия регионов, лежащих за преде­
лами «синосферы», сферы влияния Китая, сколько на­
чало понимания мира как структурированного целого,
построенного по преимуществу из суверенных (нацио­
нальных) государств и зависимых колониальных стран.
Такое новое понимание «мира» как целостности, состоя­
щей из единиц, скрепленных глобальными силами, та­
кими как империализм и капитализм, пришло на смену
тысячелетнему противопоставлению «Срединного цар­
ства» и «варварства».
Что же это означает в более конкретном плане? Ребекку
Карл особенно интересует, как случилось, что собы тия,
которые раньше показались бы китайцам маргиналь­
ными — аннексия Гавайев Соединенными Штатами,
разделы Польши в XVIII веке, американское завоева­
ние Филиппин, британское правление в Египте и так
далее, — вдруг стали предметами горячих споров на
рубеже X IX и X X веков. В традиционной космологии

пб
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЛУЧАЙ: НАЦИИ И НАЦИОНАЛИЗМ...

цинского двора упомянутые места были периферийны,

они лежали на краю, а иногда и вовсе за пределами до­
стижимости китайской «цивилизации». Однако на рубе­
же веков китайские реформаторы начали понимать, что
политико-экономическаяугроза, с которой столкнулся
Китай, не так сильно отличалась от того, что грозило
упомянутым выше «малы м» нациям. Если раньше Га­
вайи казались весьма отдаленным в культурном отн о­
шении регионом, то логика современной геополитики
помещала их в ситуацию, весьма напоминающ ую поло­
жение цинской империи. Процесс колонизации уже не
был проблемой только отдаленных экзотических на­
родов, а угрожал и самому Китаю. Восприняв эту гло­
бальную проблематику, китайцы увидели свою общ ­
ность с другими народами на уровне уже не культурных,
а геополитических факторов — колониальной угрозы
и периферийной позиции Китая в мировой капитали­
стической экономике1.
Центральный тезис монографии Карл состоит в том,
что самовосприятие Китая как всего лишь одной из на­
ций среди других наций и как части «Азии» (понимаемой
здесь прежде всего в рамках общей маргинализации ази­
атских стран внутри доминирующего имперского поряд­
ка и в меньшей степени — в терминах культурных или эт­
нических общностей) стало возможно только в контексте
глобальной интеграции. «Китай становился и специфи­
чески национальным (не имперским), и в то же время ре­
гионально-азиатским государством только по мере того,
как делался частью мира»2. Основание нации было, таким
образом, не только диахронным процессом, но и ответом
на вхождение Китая в мир. Заглавие книги говорит о том,
что динамику национализма породили не диахронные
стадии развития, а синхронная расстановка сил на ми­
ровой сцене — и участие страны в мировом «спектакле».

ь Karl R. Е. Staging the World.

2. KarlR. E. Creating Asia. P. 1099.
4. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ КАК ОСОБЫЙ ПОДХОД

Сартори и Карл — ученые, чей вклад в глобальную

историю во многом обусловлен их специализациями по
современной Индии и современному Китаю. В то время
как другие глобальные историки сосредотачиваются на
сетевых связях национальных активистов, сравнивают
националистические движения в разных частях света
или стремятся к планетарному синтезу, исследования
Сартори и Карл фокусируются на отдельной локации,
анализируя ее через глобальные взаимосвязи.
Еще важнее то, что обе книги являются примерами
ш ирокого направления в исторической науке, тракту­
ющего глобальные структуры не только как необходи­
мый для исследования контекст, но и как необходимую
предпосылку для появления особы х форм национализ­
ма1. Оба автора сосредотачиваются по преимуществу на
политической экономии и выдвигают понятие капита­
лизма — иногда весьма абстрактно понимаемое — в ка­
честве движущей силы истории. Приравнивание гло­
бальности к капитализму может показаться некоторым
ученым слишком схематичным, и рецензенты ставили
в упрек обоим авторам их якобы некритическое отнош е­
ние к явно абстрактному понятию капиталистической
экспансии. Но возможные недостатки этих исследова­
ний не снижают их ценности в качестве иллюстраций
того, насколько интегральным и нюансированным мо­
жет быть понимание глобального. Как мы уже видели,
глобальную интеграцию можно понимать и объяснять
по-разному. В контексте данной главы нам важен подход
Сартори и Карл, поскольку эти ученые рассматривают
глобальное не как внешний и дополнительный, а как
конститутивный, формообразующий контекст для своего

I. Другие примеры см. в работах: Goswami М . Producing India: From

Colonial Economy to National Space. Chicago: University of Chicago
Press, 2004; ConradS. Globalisation and Nation in Imperial Germany.
Cambridge: Cambridge University Press, 2010; H ill C. L. National His­
tory and the World of Nations.

118
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЛУЧАЙ: НАЦИИ И НАЦИОНАЛИЗМ...

предмета исследования— контекст, формирующий пред­

мет и, в свою очередь, этим же предметом формируемый.
В целом намеченные в этой главе методологические
предпочтения и внимание к. понятию интеграции поз­
воляет отвергнуть те интерпретации, которые частично
или даже полностью отказываются учитывать внешние
влияния и факторы. В этом и состоит методологическая
суть глобальной истории, понимаемой как самостоятель­
ный научный подход. Традиционные социальные теории
обычно ограничиваются тем, что можно назвать «интер-
налистской парадигмой». В господствовавших в прошлом
обзорных повествованиях о модернизации исторические
явления объяснялись эндогенно, изнутри, и, как правило,
анализировались в рамках одного общества. Эта сосредо­
точенность на внутренних изменениях отличала почти
все социальные теории до сего времени. Независимо от
того, были ли они вдохновлены марксизмом, Максом Ве­
бером, Толкоттом Парсонсом или трудами Мишеля Фуко,
социальные теории по сути рассматривали общества как
самопорождающиеся, исходя из того, что социальные из­
менения всегда идут изнутри самого общества.
Глобальная история, напротив, выходит за пределы
этих интерналистских или генеалогических рамок. Она
обращает особое внимание на трансграничные взаимо­
действия и сопряжения и признает влияние структур,
выходящих за пределы отдельных стран и обществ. Гло­
бальная история, таким образом, указывает на причин­
ную зависимость факторов, которые не находятся в поле
зрения отдельных людей, наций и цивилизаций. Ее ко­
нечная цель — создание подхода, который полностью
выйдет за пределы дихотомии «внутреннее — внешнее».
 5. Глобальная и стор и я
и ф ор м ы и н теграц и и

В
предшествующей главе мы предложили рабочее
определение глобальной истории, понимаемой не
как объект изучения, а как особы й научный подход.
Глобальная история в качестве отдельной дисциплины,
изучающей альтернативные пространственные отнош е­
ния, реляционна по сути и авторефлексивна в отнош е­
нии евроцентризма. Мы особо* подчеркнули понятие ин­
теграции и структурной трансформации во всемирном
масштабе. Эта сфокусированность на системных контек­
стах представляет собой эвристический выбор, который
отличает данный подход от всех других. Следовательно,
глобальная история выбирает в качестве контекста струк­
турированную интеграцию даже в тех случаях, когда со ­
ставляющие этой интеграции не являются главной темой
исследования. И, следовательно, глобальные историки
поднимают вопросы причинности до глобального уровня.
Сосредоточенность на интеграции предполагает также,
что глобальная история не ограничивается изучением
взаимосвязей и только взаимосвязей в качестве ведущего
исследовательского принципа. Это важный шаг, посколь­
ку в научной литературе часто можно встретить указание
на то, что «внимание к взаимосвязанности» и есть сжа­
тое определение глобальной истории. Разумеется, связи
важны, и они будут непременной составляющей л ю бо­
го глобального анализа. Без мобильности и взаимодей­
ствия нет глобальности. Но связи бывают разного каче­
ства и интенсивности. Некоторые из них остаются либо
фиктивными и эфемерными, либо сугубо локальными

120
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

по влиянию — и их воздействие, таким образом, весьма

относительно. Вряд ли можно назвать удачной идею под­
верстать под понятие «глобализации» торговые пути,
пролегавшие через Сахару, или импорт перьев зимород­
ка и рогов носорога в танский Китай. В конечном итоге
качество и воздействие связей зависят от степени инте­
грации отдельных миров в более или менее системные
целые. Когда в 185 году до н. э. последний император
Маурьев был убит и его империя рухнула, это стало по­
воротным моментом в истории Южной Азии и серьезно
отозвалось в эллинистическом мире, но все же не вверг­
ло в сумятицу всю планету, как смерть австрийского эрц­
герцога Франца Фердинанда более чем две тысячи лет
спустя. Обсуждая взаимосвязи и взаимодействия, надо
учитывать, как далеко они простирались и насколько
по большому счету были важны. Их релевантность сле­
дует измерять меркой реально достигнутой интеграции.
Иногда резкий спад торговли в одном регионе почти не
затрагивает другие; однако крах 1929 года дал начало си­
стемному кризису мирового масштаба.
Иначе говоря, трудно размежевать глобальную историю
и оценку процессов глобальной интеграции. Следстви­
ем этого является то, что потенциал глобального подхо­
да полнее всего реализуется при изучении тех периодов,
когда интеграция демонстрирует устойчивость и вы со­
кую степень плотности. И наоборот: для изучения исто­
рических эпох, в которых связи оставались побочными
явлениями, а интеграция почти не ощущалась, данный
подход гораздо менее продуктивен — и, возможно, менее
эффективен, чем другие, «неглобальные» дисциплины,
вроде компаративной истории.
В качестве особой парадигмы, центрированной на
интеграции и структурированных глобальных транс­
формациях, глобальная история представляет собой
весьма специфический подход, который, разумеется, не
является всеохватным методом, способны м объяснить
все, что творится на белом свете. Дальше в этой главе

121
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

будут обсуждаться последствия выбора данной парадиг­

мы. М ы подробно поговорим о трех главных проблемах.
Во-первых, действительно ли акцент на интеграции
превращает глобальную историю в историю глобали­
зации? Во-вторых, как мы понимаем сам термин «и н ­
теграция» и движущие силы, которые эту интеграцию
осущ ествляют? И наконец, последнее: если глобальная
история обусловлена интеграцией, то как далеко в п р о­
шлое простирается область, к которой применим наш
глобальный подход?

История глобализации

Начнем с первого вопроса: действительно ли внимание

к интеграции превращает глобальную историю в исто­
рию глобализации? Исследования глобализации, п о­
нимаемой как процесс усиления взаимосвязанности,
заняты умножением и усложнением связей, а также пре­
вращением мира в единую систему. Поскольку необходи­
мым компонентом для глобально-исторического подхо­
да является некоторое понимание структурированной
интеграции, то история глобализации может на первый
взгляд показаться естественным предметом изучения
для глобальных историков.
И действительно, глобальную историю и историю гло­
бализации часто считают одним и тем же. Это, однако, не
вполне верно по двум причинам. Во-первых, глобальная
история, как она понимается в нашей работе, — это в пер­
вую очередь определенный подход; выражение «история
глобализации», напротив, обозначает определенный
исторический процесс. Во-вторых, интеграция на гло­
бальном уровне есть необходимое условие для глобаль­
ного подхода; это контекст, но не обязательно сам пред­
мет изучения. Таким образом, глобальная история не
обязана описывать истоки и причины интеграции, но
сосредотачивается по преимуществу на ее воздействии

122
 ИСТОРИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

и результатах. История глобализации оказывается важ­

ным поджанром глобальной истории, но не совпадает
с ней1.
Термин «глобализация» — новое прибавление в сло­
варе историков. Он крайне редко мелькал в публичном
дискурсе до начала 1990-х годов, но с тех пор его распро­
странение стало почти эпидемическим2. Первоначально
этим понятием пользовались по преимуществу историки
экономики, но на рубеже X X I века история глобализации
стала легитимным предметом изучения для широкого
круга историков и область применения этого концепта
вышла за пределы специфических вопросов развития
мирового хозяйства. Термин стал появляться у множе­
ства ученых, пы тавш ихся приложить его к изучению
длительного процесса глобализации и к другим истори­
ческим темам3.
Однако если термин нов, то значит ли это, что ново
и само явление? По мнению Мануэля Кастельса, сегодня
мы стали свидетелями поворотного момента в мировой
истории: «Материальные основания общества, простран­
ство и время трансформируются, организуясь вокруг про­
странства потоков и вневременного времени. <...> Это на­
чало нового существования, начало действительно новой
эпохи — Информационного Века, отмеченного автоно­
мией культуры по отношению к материальным основам
нашей жизни». Однако утверждение Кастельса о том, что
перед нами новый феномен, само ни в коем случае не яв­
ляется новым. Уже в 1957 году теоретики модернизации
Макс Ф. Милликен и Уильям У. Ростоу говорили о том,
1. См. весьма полезное обсуждение: Osterhammel J. Globalizations.
2. Об истории понятия см.: Bach О. Die Erfindung der Globalisierung:
Untersuchungen zu Entstehung und Wandel eines zeitgeschichtlichen
Grundbegriffs. Frankfurt am Main: Campus, 2013.
3- B ord oM . D., Taylor A. M ., Williamson J. G. (eds.). Globalization in His­
torical Perspective. Chicago: University of Chicago Press, 2003; H op­
kins A. G. Globalization in World History; Lang M . Globalization and
its History //Jo u rn al of Modern History. 2006. № 78. P. 899-931; Os­
terhammel J., PeterssonN. P. Globalization: A Short History. Princeton:
Princeton University Press, 2009.

123
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

что мы находимся «в центре великой мировой револю­

ции <...> Быстрорастущее распространение грамотно­
сти, массовых коммуникаций и путешествий <.. .> ломает
традиционные институции и культурные модели, ранее
служившие скрепами всякого общества. Коротко говоря,
мировое сообщ ество становится все более взаимозави­
симым и все более изменчивым по сравнению с любым
другим периодом в истории». Еще в 1917 году американ­
ский социолог Роберт Парк был убежден в том, что мир
переходит порог новой эры в человеческой истории, хотя
этот переход все еще осуществлялся в рамках технологий
X IX века: «Железная дорога, пароход и телеграф быстро
мобилизуют народы мира. Нации выходят из изоляции,
и расстояния, разделявшие разные народы, быстро со ­
кращаются вследствие расширения возможностей ком­
муникации. <.. .> Великие космические силы опрокинули
барьеры, разделявшие прежде народы и национальности,
заставили их вступить в тесное общение, принесли новые
формы соревнования, соперничества и конфликта». Мож­
но углубиться даже в более далекое прошлое, посколь­
ку разговоры о стремительных и едва поддающихся ос­
мыслению социальных переменах велись в современном
мире начиная еще с Великой французской революции,
а с середины X IX века эти изменения уже ассоциирова­
лись с трансграничными взаимодействиями. В 1848 году
Карл Маркс и Фридрих Энгельс провозгласили в «М ани­
фесте коммунистической партии», что «на смену старой
местной и национальной замкнутости и существованию
за счет продуктов собственного производства приходит
всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций
друг от друга... Национальная односторонность и ограни­
ченность становятся все более и более невозможными»1.
Как же можно проанализировать — не говоря уже
о возможности периодизации — исторический процесс,

I. М аркс К., Энгельс Ф. М ан и ф ест коммунистической партии //

М аркс К ., Э н гел ь с Ф. С о ч и н ен и я : В 39 т. М .: Гос. изд-во
политической литературы , 1955. Т. 4. С. 428.

124
 ИСТОРИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

который буквально пронизан непроходящим ощущени­

ем новизны? Ш ироко распространенное и часто повто­
ряемое мнение о том, что мы переживаем радикальный
исторический перелом и являемся свидетелями фунда­
ментального переворота, казалось бы, обесценивает лю ­
бые претензии на осмысленные классификации. «Как
можно всерьез принимать разговоры о глобализации, —
спрашивает Адам Маккаун, — если раз за разом повторя­
ется ситуация, когда каждая переходная „новая эра“ рас­
сматривается новым поколением как период стагнации
и изоляции?»1
Некоторые историки заходят так далеко, что предла­
гают вообщ е отказаться от обсуждения подобны х во­
просов. С их точки зрения, независимо от того, что мы
хотим изучать — глобализацию или глобальную инте­
грацию, — проект обречен на неудачу. Причиной этого
(отчасти) служит теоретическая неопределенность по­
нятия «глобализация». Однако их скептицизм носит по
преимуществу не теоретический, а эмпирический харак­
тер. Если процесс не охватывает абсолютно все локусы,
полагают они, то называть его глобальным некорректно.
Даже о нашем сравнительно глобализированном време­
ни нельзя сказать: сегодня каждый связан с каждым. Во
многих частях света живут люди, которые не пользуют­
ся мобильными телефонами, не смотрят по телевизору
Олимпиады и не имеют доступа к интернету. «М ир дав­
но является местом, где экономические и политические
отношения развиты очень неравномерно: в нем полно
ухабов, — пишет Фредерик Купер. — Структуры и свя­
зи проникают в определенные локусы... но в другом ме­
сте их воздействие едва заметно»12. Повсюду на планете
остаются сообщества, лишенные как преимуществ, так

1. M cK eow nA. Periodizing Globalization // History Workshop Journal.

2007. № 63. P. 219. Четыре последние цитаты заимствованы из
той же работы (р. 218-219).
2. Cooper К What Is the Concept of Globalization Good for? An African
Historian’s Perspective // African Affairs. 2001. № 100. P. 190.

125
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

и отчуждения, которые приносят с собой так называе­

мые глобальные потоки. Действительно подлинной гло­
бальной интеграции никогда не было и, надо полагать,
не произойдет до тех пор, пока существуют исключения
из общей тенденции.
Это, разумеется, слишком безапелляционный и в не­
котором смысле фундаменталистский взгляд на вещи.
Пользуясь подобной аргументацией, можно отбросить
почти любой кластер макросоциологических терминов,
поскольку всегда можно отыскать контрпримеры — яв­
ления, выбивающиеся из общ их моделей. Однако дело
тут в другом: многие недавние исследования в области
глобальной истории не соответствую т приведенному
выше описанию. Ученые вовсе не уравнивают «глобаль­
ное» с отсутствием пределов итраниц и не настаивают
на общепланетарном характере исторических процессов.
Наоборот, их задача — выйти за рамки общепринятого
деления на единицы и «отсеки» и проследить движение
товаров, идей и людей через границы, куда бы ни вели
траектории их перемещений. Тем более что эти переме­
щения происходят не стихийно, но являются упорядо­
ченными и следуют определенным моделям.
Есть и другие работы, в которых прослеживаются ис­
токи глобальной интеграции в отдаленном прошлом —
порой в весьма и весьма отдаленном. Историки, работаю­
щие в рамках теории мир-систем, такие как Андре Гун дер
Франк, настаивали на том, что история мир-систем может
описывать явления, отстоящие от нас на пять тысяч лет.
В отличие от Валлерстайна и других конкурентов-интер-
претаторов его идей, Франк полагает, что начало неумо­
лимого накопления капитала вовсе не датируется 1500-
ми годами нашей эры: его можно обнаружить на много
веков раньше1. Следуя совсем другим путем, один из пи­
онеров парадигмы всемирной истории Джерри X. Бентли

I. Frank A. G., Gills В. К. (eds.). The World System: Five Hundred Years
or Five Thousand?

126
 ИСТОРИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

предложил историю транскультурного взаимодействия,

начинавшуюся еще в IV тысячелетии до н. э. и продолжа­
ющуюся до сего дня. «С незапамятных времен до наших
дней, — пишет Бентли, — кросс-культурные взаимодей­
ствия имели существенные политические, социальные
и экономические последствия для всех причастных к ним
народов. С этой точки зрения различные формы мобиль­
ности, торговли и строительства империй на протяжении
веков создавали глобальную взаимосвязь, пусть и по-
разному»1. Другие ученые относят начало глобальной
связанности даже к более далеким эпохам, иногда вплоть
до времен возникновения человеческого языка1 2.
Такие крайние взгляды, разумеется, спорны. Вне вся­
кого сомнения, важно внимательно исследовать дли­
тельную историю транскультурных связей и маршру­
тов взаимодействий и осознать сложность структуры
ранних цивилизаций. Это, однако, не значит, что мы
должны соглашаться с тезисом о том, что связи, кото­
рые мы наблюдаем сейчас, являются частью непрерыв­
ной истории, пересекающей континенты и длящейся
непрерывно в течение многих столетий. Большинство
историков более осторож ны , они стараются избегать
черно-белых тонов и суждений, сделанных по принципу
«всегда или никогда»3. Вместо дихотомии «или — или»
сегодня предлагаются более конкретные вопросы . К ог­
да впервые стали проявляться признаки связанности
и фундаментальной взаимозависимости в мире? Когда
люди оказались связаны настолько тесно, что собы тия
в одном месте планеты немедленно отзы вались важ­

1. Bentley J. Н. Cross-Cultural Interaction and Periodization in World

History // American Historical Review. 1996. № 101. P. 749. См. также:
Bentley J. H. Old World Encounters: Cross Cultural Contacts and Ex­
changes in Pre-Modern Times. New York: Oxford University Press,
1993.
2. M cN eill W. H M c N e i l l J. R. The Human Web: A Bird’s-Eye View of
World History.
3' О типологии «всегда», «никогда» и «иногда» см.: М оуп S., Sar-
toriA. Approaches to Global Intellectual History.

127
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

ными последствиями в другом? Когда мир стал единой

системой?
Попытки ответить на эти вопросы породили целую
индустрию исследований, ставивш их задачу опреде­
лить важнейшие исторические вехи и установить источ­
ники глобализации1. Эти работы стали реакцией на тя­
готение раннего общественного и научного понимания
глобализации исключительно к современности: ученые
применяли этот термин только к последним десятиле­
тиям, указывая на явления, постепенно возникавшие
в 1970-е и резко набравшие силу в 1990-е годы: интер­
нет-коммуникацию, глобальное производство товаров,
транснациональные инвестиции, появление структур
глобального миропорядка — всего того, что усиливало
интенсивность взаимодействия и придавало ему совер­
шенно новое качество, коренным образом отличавшее
его от более ранних ф орм2.
Однако нашлись ученые, которые поспешили поста­
вить под сомнение идею радикального эпохального раз­
рыва с прошлым. В наше время исследователи в основном
сходятся на том, что у глобализации чрезвычайно длин­
ная история, предвещавшая настоящее и по-прежнему
оказывающая на него влияние. В научной литературе
рассуждения о главных подъемах, которые привели к гло­
бальной интеграции, касаются в основном двух эпох: кон­
ца X IX и всего XVI столетия3. В наши дни большинство
историков считают доказанным, что к началу 1880-х го­
дов усиление трансграничных контактов дошло до той
точки, когда уже можно говорить об интегрированном
1. L a n gM . Globalization and Its History; Held D ., M cG rew A . The Great
Globalization Debate: A n Introduction // Held D., M cGrew A. (eds.).
The Global Transformations Reader. Cambridge: Polity Press, 2006.
2. Held D. et al. Global Transformations: Politics, Economics and Cul­
ture. Oxford: Blackwell, 1999.
3. О проблемах периодизации см.: Hopkins A. G. The History of Glo­
balization — and the Globalization of History? // Hopkins A. G. (ed.).
Globalization in World History; Robertson R. The Three Waves of Glo­
balization: A History of a Developing Global Consciousness. London:
Zed Books, 2002.

128
 ИСТОРИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

глобальном целом. Насаждать политику политической

изоляции, которая в Японии и Корее проводилась на
протяжении многих столетий, стало практически невоз­
можно. Произошла конвергенция рынков труда и цен на
продукты потребления поверх политических и географи­
ческих границ1. Сети коммуникаций охватили весь мир
и породили эффект симультанности. «Условия, в кото­
рых мы живем, — победно провозгласил Сэндфорд Фле­
минг в 1884 году,— совсем не те, что прежде. <.. .> Весь мир
втянут в отношения соседства и близкого родства»1 2. Зна­
чение и степень интегрированности различных состав­
ляющих в этот мир глобальной симультанности были
различны, но к началу Первой мировой войны интегра­
ция распространилась на все страны и привела к насто­
ящей ретерриториализации мира3.
Другая группа историков считает подлинным истоком
объединенной мировой системы начало XVI столетия.
Некоторые из предвещавших глобальное мировое един­
ство процессов действительно начались в 1500-е годы:
европейское «открытие» обеих Америк, начало колони­
ализма, европейское доминирование над всеми капита­
листическими торговыми связями. Завоевание Америк
стало важной вехой, отмечающей начало европейской
экспансии, которой в течение последующих веков пред­
стояло изменить лицо планеты. Создание торговых пу­
тей через Тихий океан (знаменитые манильские галеоны)
связало Америки с Азией и придало импульс развитию
всемирного рынка. М ногие структуры , основанны е
в этот период «иберийской глобализации», — глобаль­
ные морские пути, мировая экономика, рост больших

1. O'Rourke К. Н., Williamson J. G. Globalization and History: The Evo­

lution of a Nineteenth-Century Atlantic Economy. Cambridge, M A:
M IT Press, 1999.
2. Fleming S. International Meridian Conference: Recommendations
Suggested. Washington, DC: sine nomine, 1884. P. 6.
3 - M aier Ch. S. Consigning the Twentieth Century to History: Alternative
Narratives for the Modern Era // American Historical Review. 2000.
№ 105. P. 807-831.

129
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

государств, распространение технологий и более ш и­

рокое знание о мире в целом — оказались чрезвычайно
ж изнеспособны1.

За пределами глобализации

История глобализации уже превратилась в целый под­

жанр сочинений по глобальной истории, отличитель­
ными чертами которого является поиск в истории по­
вор отн ы х точек и истоков глобальной тотальности.
Эвристически нарративы глобализации остаются реле­
вантными для любой попытки понимания генеалогии
настоящего и объяснения перемен планетарного масшта­
ба. Они полезны также для первоначальной ориентации
в данных вопросах и помогают поместить события и про­
цессы в более широкие контексты. Немаловажно также
и то, что истории глобализации позволяют ставить во­
просы глобального масштаба, относящ иеся к длитель­
ным временным промежуткам.
Однако в конечном итоге превращение прош лого
в историю глобализации создает ряд проблем. Некото­
рые обусловлены размытостью термина; не всегда понят­
но, как отличить глобализацию от «просты х» историче­
ских связей. Кроме того, истории глобализации имеют
тенденцию предпочитать один уровень объяснения всем
прочим. Многие из них основаны на узком интересе к по­
литической и особенно экономической истории — так
что история рыночной интеграции tout court2 подменяет
собой глобальную историю.
Помимо таких практических вопросов, глобально­
исторический подход сталкивается и с проблемами более
1. Gruzinski S. Les quatre parties du monde: Histoire d’une mondialisa-
tion. Paris: La Martiniere, 2004; Flynn D. 0 ., GiraldezA. Born with a
«Silver Spoon»: The Origin of World Trade in 1571 //Journal o f World
History. 1995. Nq 6. P. 201-221; Gann G. First Globalization: The Eur­
asian Exchange, 1500-1800. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2003.
2. Здесь: просто (фр).

130
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И ГЛОБАЛИЗАЦИИ

фундаментального характера. Во-первых, он стремится

выпрямить и рационализировать историю, отформати­
ровать ее в соответствии с единственным критерием —
взаимосвязанностью, пренебрегая при этом многочис­
ленными траекториями и влияниями предшествующих
этапов развития своего объекта и переводя их на язык,
построенный вокруг понятий «менее» и «более». В неко­
торых отношениях историография глобализации выгля­
дит как перезагрузка теории модернизации, с той лишь
разницей, что «традиция» замещается «изоляцией», а
«модерность» — «взаимосвязанностью»1.
Во-вторых, истории глобализации оперируют мифом
о непрерывности развития. Они прочерчивают линии
долгосрочного развития, которые, как становится ясно
при более пристальном изучении вопроса, вовсе не были
столь прямыми, а движение по ним не было столь равно­
мерным, как кажется. Периоды пиков взаимосвязанности
и взаимодействия сменялись периодами сравнительного
ослабления связей и расхождения. Если мы не работаем
с огромными временными отрезками, то свойственный
историям глобализации упор на конвергенцию оказыва­
ется в высшей степени проблематичным. В целом можно
сказать, что идея непрерывности — по большей части
позднейшая выдумка. Нередки случаи, когда историки
глобализации видят связи, а иногда и зависимости от пер­
воначально выбранного пути между более ранней и более
поздней формами сопряжений и делают вывод о том, что
позднейшие события естественным образом вытекали из
более ранних. Однако это может быть ошибкой. Колумб
ничего не знал о Лейфе Эриксоне, достигшем Ньюфаунд­
ленда за пять веков до него. В Китае успели основательно
забыть о визите Марко Поло к тому времени, как в Кан­
тон прибыли португальцы (1517). Идея непрерывности
глобализации обязана своим существованием попытке

I. Grew R. On the Prospect of Global History // Mazlish B., Buultjens R.

(eds.). Conceptualizing Global History. Boulder, GO: Westview Press,
1993 - P. 227-249.

131
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

выдать желаемое за действительное: это то, чего хочет

настоящее, а не то, что подсказывает логика прошлого.
И в-третьих, поиск истоков глобализации исходит из
предположения, что у всех связей есть определенная на­
чальная точка, в то время как в реальности это не так.
Назойливый поиск истоков таит в себе опасность пере­
писать прошлое в виде всепобеждающей и внешне ло­
гичной траектории, которая в действительности не что
иное, как плод нашей фантазии. Торговый и рыночный
обмен, миграционные схемы, развитие средств комму­
никации и распространение идей, траектории социаль­
ных конфликтов, устремления империй и религиозных
сообщ еств — все эти и многие другие процессы следуют
своим собственным хронологиям и имеют свои поворот­
ные пункты, которые очень редко в точности совпада­
ют друг с другом. Само понятие «глобализация», таким
образом, затемняет реальную картину, в которой связи
и глобальные процессы имели разнообразные и много­
слойные свойства и следовали различным, иногда не­
совместимым логикам. Подводить их под общий ярлык
«глобализации» означает приписывать процессу некую
единую «сущность», устраняя гетерогенность прош лого1.
Сохранится ли в будущем понятие глобализации в ка­
честве полезного для историков аналитического инстру­
мента — больш ой вопрос. Среди ученых ш ироко рас­
пространено мнение, что более специфичные, тоньше
описывающ ие исторический контекст понятия могут
принести более плодотворные результаты — даже если
мы признаем необходимость периодизировать прошлое
не только локально и регионально, но и в глобальном
масштабе. В определенном смысле можно даже сказать,
что глобально-исторический подход прививает нам не­
который иммунитет против агрессивной риторики гло­
бализации. Этот подход, поскольку он предпочитает син­
хронию и помещает события в глобальное пространство,

I. Osterhammel J. Globalizations. Р. 91.

132
 КАКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ? КАКИЕ СТРУКТУРЫ?

способен эффективно противостоять аксиоматике дол­

говременной непрерывности. Временные срезы — б о ­
лее подходящие темпоральные единицы для изучения
многих тем, чем представление о неумолимой поступи
глобализации.

Какая интеграция? Какие структуры?

Итак, глобально-исторический подход не является просто

синонимом истории глобализации. Однако он основыва­
ется на понятии глобальной интеграции, и это его опреде­
ляющее качество. В следующих двух разделах мы обсудим
эту идею подробнее. Заметим сразу, что рассматриваемое
понятие не несет в себе скрытой телеологии. Глубинные
связи между Азией и Европой в XIII веке, например, ис­
чезли после падения монгольской империи. Изучение
интеграции структурных трансформаций в глобальном
масштабе не исходит априори из последовательного и не­
прерывного движения от меньшего к большему, от ску­
дости к полноте.
Понятие интеграции кажется самоочевидным, но при
более пристальном взгляде обнаруживает свою сложность.
Его основная предпосылка состоит в том, что нельзя по­
нять ни одно из обществ, если рассматривать его изоли­
рованно от других. Социальные изменения не случаются
в одном-единственном месте, а зависят от обмена между
разными группами людей. Когда мы говорим об интегра­
ции, то предполагаем, что такие контакты имели не про­
сто формальный, декоративный характер, но оказывали
важное воздействие на общество. Кроме того, мы ожидаем,
что взаимодействия были не краткосрочными и случай­
ными, но повторялись вновь и вновь и потому формирова­
ли устойчивые, иногда систематические траектории. Ме­
тодологически понятие интеграции имеет много общего
с понятием структуры в социологии. К отношениям меж­
ду обществами прилагались и другие термины, наиболее

133
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

важным из которых стало понятие системы. Некоторые

историки ограничиваются менее жесткой терминологией,
предпочитая говорить об «обращении/циркуляции», по­
нимая под ней некое повторяющееся движение1.
Хотя научная литература по данному вопросу богата
и разнообразна, явление интеграции все еще остается
неясным и во многих отношениях не поддается точно­
му определению. Что считать «важным», «устойчивы м»
и «структурированным», решается заново в каждом от­
дельном случае, равно как и вопрос о границах интегри­
рованного целого. Как разница между деревьями и лесом,
разница между связанным и интегрированным миром
может казаться интуитивно понятной, но на самом деле
вопрос, безусловно, заслуживает серьезного изучения.
Однако при всех трудностях теоретического определения
любое исследование по глобальной истории зависит от
некоторого основополагающего понимания степени, ох­
вата и качества широкомасштабной интеграции. Такое
понимание помогает, например, разграничить разные
форм ы мобильности и взаимодействия. Все-таки есть
разница между потерпевш им крушение и вы брош ен­
ным на необитаемый остров Робинзоном Крузо и п о­
током туристов, непрерывно прибывающ их на остров
Бали на современных самолетах, и только второй из двух
этих примеров относится к сфере глобальной экономи­
ки потребления.
Социальные структуры, разумеется, не являются авто­
номными образованиями. Они не стабильны и не зада­
ны раз и навсегда. В действительности они производятся
и воспроизводятся посредством индивидуального опы ­
та, в деятельности человека. Их не следует воспринимать

I. А н ал и з понятия «структура» см.: Giddens A. The Constitution

of Society: Outline of the Theory of Structuration. Cambridge: Pol­
ity, 1984; Sewell Jr. W. H. Logics of History: Social Theory and Social
Transformation. Chicago: University of Chicago Press, 2005. Понятие
«обращение» обсуж дается в работе: Но Engseng. The Graves of
Tarim: Genealogy and Mobility across the Indian Ocean. Berkeley,
C A: University of California Press, 2006.

134
 КАКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ? КАКИЕ СТРУКТУРЫ?

как абстрактные сущности, с которыми мы сталкиваемся

как с данностью; они сами — продукты человеческой де­
ятельности, повседневных практик, постоянных транс­
формаций и модификаций. Это в том числе означает, что
нет заранее заданной оппозиции между связями и струк­
турой. Напротив, структуры сами являются продуктами
взаимодействий и обмена, они прямо зависят от связан­
ности. Обращаясь к подобным проблемам, мы неизбежно
вынуждены отвечать на целый ряд вопросов. Как истори­
кам относиться к проблеме интеграции? На какие силы
они указывают прежде всего для описания связанности
и предпосылок трансграничного обмена? Как можно объ­
яснить формы системной взаимосвязи, которые, судя по
всему, положили конец всякому изолированному разви­
тию? В какой точке земного шара находится, по мнению
ученых, та власть, которая создает глобальные структу­
ры и диктует свою логику?
Примечательно, что довольно часто ученые предпо­
читаю т какую-то одну движущую силу всем остальным.
Иногда дискуссии ожидаемо заходят в тупик, и тогда до­
пускается участие нескольких разных факторов; одна­
ко для решения наших задач достаточно выделить пять
доминирующих в историографии локомотивов перемен:
технология, империя, экономика, культура и би ол о­
гия. По больш ому счету мы исходим из представления,
что у интеграции есть множество причин, проявлений
и последствий, а также в определенном смысле и м но­
жество хронологий — более и менее протяженных. Но
сначала дадим краткий обзор упомянутых выше пяти
факторов интеграции, на которые чаще всего опира­
ются историки.
Один из самых мощных нарративов, объясняющих по­
явление глобальной взаимосвязи,— это технологические
перемены и эволюция средств коммуникации, облегчаю­
щая трансграничные взаимодействия. Речь идет об исто­
рии изобретения письма, книгопечатания, электрических
средств связи между удаленными пунктами и, наконец,

1 35
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

интернета. Кроме того, это еще и история колеса, кора­

блестроения, паровых двигателей и воздухоплавания.
Не в последнюю очередь имеет отношение к данной теме
и история революционных преобразований в области
вооружения: появление мечей и артиллерии, автоматов
и танков, ядерного оружия. Насколько экспансия древ­
них империй зависела от изобретения колесниц с коле­
сами нового типа (со спицами), настолько трудно пред­
ставить Британскую империю без канонерок и телеграфа.
Возникшее в X IX веке ощущение «сжатости» мира было
бы, разумеется, невозможно без пароходов и железных
дорог. Итак, в данной трактовке перемены в глобальной
интеграции объясняю тся различны ми изменениями
в метаиальной сфере технологии1.
Вторая парадигма выдвигает на первый план полити­
ческую волю и военную экспансию, обращаясь к импери­
ям как самым мощным государственным образованиям
в человеческой истории. Глобальные истории империй
обращают наше внимание на необыкновенную устойчи­
вость политэтничных экспансионистских государств1 2. На
протяжении столетий империи организовывали обмен
на огромных расстояниях и облегчали движение людей
и идей далеко за пределы изначальных местопребыва­
ний. В этой связи приходят на ум римляне, империя Ма-
урьев, монголы, испанцы и британцы. В Новое время вза­
имодействие империй сливается в империалистическую
систему и становится питательной средой протекающего
в настоящее время процесса глобализации. Независимо
от того, считаем ли мы эту модель развития прогрессив­
ной или относимся к ней со скептицизмом, силы им­
перской экспансии, несомненно, сыграли важную роль

1. Headrick D. R. Power over Peoples: Technology, Environments, and

Western Imperialism, 1400 to the Present. Princeton: Princeton Uni­
versity Press, 2009; Castells M . The Information Age: Economy, Soci­
ety, and Culture: In 3 vol. Oxford: Blackwell, 1996-1998.
2. Darwin J. After Tamerlane: The Global History of Empire; Burbank J.,
Cooper F. Empires in World History.

136
 КАКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ? КАКИЕ СТРУКТУРЫ?

в связывании отдаленных частей света и создании круп­

номасштабной интеграции1.
Т ретья парадигма — экон ом и чески е взаим одей­
ствия — наделяется функцией перводвигателя, пожа­
луй, чаще, чем другие претенденты на эту роль. Здесь
задействую тся два взаим одополняю щ их нарратива:
торговля и сп особ ы производства. Если на протяж е­
нии долгих веков и сущ ествовало глобальное поле де­
ятельности, то это «мир, созданный торговлей»1 2. Уже
в античны й период производство ориентировалось на
потребности отдаленных рынков. Черепки китайского
фарфора IX -X веков находили на Аравийском полуо­
строве и в Восточной Африке. Начиная с XIII века торго­
вые регионы были связаны еще теснее, и больш инство
историков экономики согласны с тем, что уже по отнош е­
нию к X IX веку можно говорить об интегрированном ми­
ровом рынке. Рыночная интеграция вела к сближению
уровней цен и появлению глобализированного рынка
труда. В конце X IX столетия итальянские сельскохозяй­
ственные рабочие использовали разницу во временах
года между Европой и Латинской Америкой, проводя
европейскую зиму в качестве сезонны х сборщ иков ур о­
жая — «перелетных птиц» (golondrinas) на пш еничных
полях Аргентины. После резкого уменьшения стоим о­
сти транспортировки в сочетании с расширением п о­
ставок сырья и миграцией труда возникла взаимосвя­
занная система, при которой изменения в одном месте
вызывали реакцию в другом. В США с началом Граж­
данской войны рухнуло производство хлопка, и это п о­
влекло за собой создание новых хлопковых плантаций

1. BelichJ. Replenishing the Earth: The Settler Revolution and the Rise
of the Anglo-World, 1783-1939. Oxford: Oxford University Press, 2009;
Magee G., Thompson A. Empire and Globalisation: Networks of People,
Goods and Capital in the British World, c. 1850-1914. Cambridge: Cam ­
bridge University Press, 2010.
2. Pomeranz K., Topik S. The World that Trade Created: Society, Cul­
ture, and the World Economy, 1400 to the Present. Arm onk, NY:
M. E. Sharpe, 1999.

137
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

в Того и Египте, а также рост цен на текстильную п р о­

дукцию в Европе и А зии1.
Если торговый нарратив достаточно прост, прямоли­
неен и даже в определенной степени поддается количе­
ственным подсчетам, то нарратив, который сосредотачи­
вается на способах производства и проблемах развития
капитализма, оказывается сложнее. Торговые сети могут
вбирать в себя самые разные по уровню страны, указы­
вают сторонники этого подхода, а вот наблюдавшееся
с XVI века переустройство экономики на капиталисти­
ческих началах приводило к намного более масштабным
по охвату переменам в способе производства и обществен­
ном устройстве. При такой интерпретации возникает ка­
чественный разрыв между обращением товаров и людей
perse1
2и их обращением в условиях капитализма. Включе­
ние в орбиту капитализма все новых обш ирных частей
света — в основном в течение X IX века — не только вело
к расширению рынков, но и коренным образом меняло
социальные отношения. Переход от потребительной к ме­
новой стоимости сделал возможным превращение соци­
альных взаимодействий в товар: товаром становятся и на­
емный труд, и внутрисемейные отношения. Сторонники
данного подхода обы чно говорят о том, что изменения
были системными, но не обязательно гомологичными.
Рост автомобильной промыш ленности в Европе и США
дал рабочие места тем, кто трудился по найму, но в то же
время привел и к подъему каучуковых плантаций, где ца­
рили кабальные договоры и просто рабский труд3. При та­
ком понимании глобальная интеграция стала возможна
только в результате распространения капиталистических

1. O'Rourke К. Н., Williamson J. G. Globalization and History; Bordo M . D.,

Taylor A. M ., Williamson J. G. (eds.). Globalization in Historical Per­
spective. О последних концепциях см.: Karatani К. The Structure
of World History: From Modes of Production to Modes of Exchange.
Durham, NG: Duke University Press, 2014.
2. К ак таковы м {лат ).
3. Sewell Jr. W .H . A Theory of Structure: Duality, Agency, and Transfor­
mation // Sewell Jr. W. H. Logics of History. P. 124-151.

138
 КАКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ? КАКИЕ СТРУКТУРЫ?

отношений, и, следовательно, это сравнительно недав­

нее явление. В таком случае интеграция определяется
не масштабом (вся планета) и количеством (объем тор­
говли), а качеством: превращение вещей и социальных
отнош ений в товар создает системную когерентность,
поскольку обеспечивает совместимость и обмен между
сообщ ествами через географические, культурные и эт­
нические границы 1.
Многие историки скептически относятся к тому, что
они называют экономическим детерминизмом и вместо
этого предлагают рассматривать в качестве главного ин­
гредиента процесса глобализации культуру. В этой свя­
зи некоторые указывают на великие религии, которые
начиная с Осевого времени — периода около 500 года до
н. э., когда независимо друг от друга в Китае, Индии, на
Ближнем Востоке и в Греции появились основные ф ило­
соф ии и религии, — прочными узами соединили раз­
личные регионы планеты. Другие сосредотачиваются
на идеологиях и космологиях. Санджай Субрахманьям,
например, исследовал историю «милленаристской идеи
евразийского масштаба», которая объединяла многие
страны от Пиренейского полуострова до равнины Ганга
с X V до XVII века поверх всех политических и религиоз­
ных разделений1 2.
Нет недостатка и в других примерах. Помимо учета эм­
пирического опыта, стоит задаться вопросом о методо­
логических предпосылках, на которых основан данный
культурологический подход. На роль такой предпосыл­
ки претендует введенное Томасом Куном понятие «па­
радигмы», под которой он понимал «общ ую основу для...
научных убеждений... [которая может быть принята] без

1. Sartori A. Global Intellectual History and the History of Political

Economy // Moyn S., Sartori A. Global Intellectual History. P. 110-133.
К ритику этих положений см. в главах, нап и сан ны х Сэмю елом
М ойном и Ф редриком Купером в том же издании.
2. Subrahmanyam S. Du Tage au Gange au X V Ie siecle: une conjoncture
millenariste a l’echelle eurasiatique. Annales, Histoire, Sciences socia-
les. 2001. № 56. P. 52.

139
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

доказательств». Другая предпосылка опирается на пред­

ложенное Мишелем Фуко понятие «эпистемы», определя­
ющей «в данный момент... условия возможности любого
знания»1. Оба подхода, по сути интерналистские, исходят
из того, что изменение — смена парадигмы, слом эписте­
мы — происходит внутри поля культуры. Систематиче­
ская аргументация в пользу доминантного влияния фак­
торов культуры предлагалась также социологами школы
«мировой политии» {worldpolity school). Эти теоретики-нео­
институционалисты утверждают, что начиная с X IX века
ключевой процесс глобализации заключался в форми­
ровании всемирной культуры. Такие понятия, как сво­
бода, права человека, суверенитет и прогресс, распро­
странились повсеместно и сформировали по всему миру
социальные институции. Согласно этой точке зрения,
комплекс универсально признанных норм — в большей
степени, чем рыночны й обмен или политическая кон­
куренция, — изменил повседневную жизнь на планете.
Воздействие этих норм практически всеохватно и затра­
гивает буквально все, от государственных институций
вроде народного образования до понятий, касающихся
отдельного человека, таких как «личность». Всемирная
культура с этой точки зрения оказалась способна преодо­
леть традиционные культурные различия и создать мир,
в котором набирают силу сходства и «изоморф измы »1 2.
Наконец, некоторые историки выдвигали в качестве
средств ускорения глобального обмена биологические
и экологические факторы. В центре внимания таких

1. Kuhn Th. The Structure o f Scientific Revolutions. Chicago: U ni­

versity of Chicago Press, 1962. P. 13 (.Кун T. С тр ук тур а н ауч н ы х
революций / Пер. с англ. И. 3 . Налетова. М.: Прогресс, 1977. С. 32);
Foucault М . The Order of Things: A n Archaeology of the Human
Sciences. New York: Pantheon Books, 1 9 70 . P. 168 (Фуко M . С лова
и вещи. Археология гум ани тарны х наук / Пер. с фр. В. П. Виз-
гина, Н. С. Автономовой. СПб.: A-cad, 1994. С. 195).
2. M eyer J. W., BoliJ., Thomas G. M ., Ramirez F 0 . World Society and the
Nation-State // American Journal of Sociology. 1997. № 103. P. 144-181;
Kriicken G., Drori G. S. (eds.). World Society: The Writings of John W.
Meyer. Oxford: Oxford University Press, 2009.

140
 ИНТЕГРАЦИЯ С УЧАСТИЕМ ПЕРЕСЕКАЮЩИХСЯ СТРУКТУР

ученых — собы тия в истории окружающей среды, п о­

влиявшие на прошлое человечества: Великая чума, ко­
торая опустошила Азию, Европу и Африку в середине
XIV столетия, уменьшив на четверть население Земли;
болезни, перевезенные через Атлантику испанцами, ко­
торые привели к смерти каждого десятого американско­
го аборигена; биологические обмены, последовавшие
за открытиями Колумба: они дали жителям обеих Аме­
рик пшеницу и скотоводство, а китайцам — картофель
и маис; комары, ослабившие натиск европейских импе­
рий на Латинскую Америку и Африку; Малый леднико­
вый период в XVII веке и так далее. Наиболее поздними
по времени являются дискуссии об «антропоцене», пери­
оде, начинавшемся с Промышленной революции, когда
человечество стало менять геологию планеты. Историки,
принимающие эту точку зрения, подмечают связи между
разными группами людей, возникающие благодаря тому,
что непрерывность человеческого опыта определяется от­
части физиологией. Биологическое единство вида, таким
образом, становится одним из факторов, позволяющих
рассматривать мир как интегрированное целое1.

Интеграция с участием пересекающихся

структур

Мы обсудили в эвристических целях движущие силы гло­

бальной интеграции, рассмотрев каждую из них отдель­
но. Они олицетворяют великое множество возможных
структур, начиная с тех, которые «формируют и ограни­
чивают развитие мировой военной мощи, до тех, которые
формируют и ограничивают манеру шутить, присущую
компании приятелей, отправляющ ихся в воскресенье

I. Diam ond J. Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies.
New York: W. W. Norton, 1997; M cN eill J. R. Mosquito Empires: Ecol­
ogy and War in the Greater Caribbean, 1620-1914. Cambridge: C am ­
bridge University Press, 2010.

141
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

на ры бал ку»1. Некоторые из них имеют глобальный

размах, другие весьма скромны по охвату. Структурная
интеграция может так и остаться региональной и даже
местной — она совершенно не обязана принимать пла­
нетарные масштабы. Для многих глобальных историков
инфраструктура, которую обеспечивала Британская им­
перия, и торговые пути, проложенные в Индийском оке­
ане в начале современной эры, остаются основным объ­
яснением глобальных изменений.
Не следует рассматривать интеграцию как квазиесте-
ственный процесс. Она представляла собой плод труда
исторических деятелей и результат действия историче­
ских сил. Множество групп и сил стремилось к вопло­
щению своих собственных проектов глобализации, со­
ревновавшихся друг с другом и временами друг другу
противоречивших. Они отличались и по плотности, и по
географическому масштабу: сравните торговую сеть Гол­
ландской Ост-Индской компании, наполеоновскую им­
перию, транснациональные связи анархистских органи­
заций или создание Сэндфордом Флемингом концепции
часовых поясов. Многое из того, что мы сегодня воспри­
нимаем как глобальные структуры, возникло в резуль­
тате подобных проектов, конкурирующих стратегий по­
рождения и управления контактами, а также различных
планов построения будущего мира.
Более того, структурная интеграция и не может быть
приписана только одной причине или одному ряду при­
чин. Задача глобальной истории как подхода состоит как
раз в том, чтобы понять отношения различных причинно­
стей, действующих в больших масштабах. Были времена
и места, в которых ключевую роль играли торговые отно­
шения, а были моменты, когда глобальная связанность
ускорялась технологическими изменениями. В целом же
важно понимать глобальную интеграцию как результат
действия не одного-единственного фактора, а многих

I. Sewell Jr. W. Н. A Theory of Structure. P. 22.

142
 ИНТЕГРАЦИЯ С УЧАСТИЕМ ПЕРЕСЕКАЮЩИХСЯ СТРУКТУР

накладывающихся друг на друга структур. Из этого обще­

го клубка трудно вытянуть чисто экономические, поли­
тические или культурные нити. Конвергенция рынков,
например, не представляла собой самоуправляющийся
процесс: на нее влияли культурные преференции и «об ­
легчающие» дело политические вмешательства. Такую
роль играл захват португальцами гуджаратских кораб­
лей в Индийском океане, действия британского флота,
насильственное открытие закрытых ранее портовых го­
родов Иокогама, Инчхон, Нинбо и Сямынь.
Таким образом, эти процессы не были независимыми.
Не обязательно наблюдалась между ними и гомология:
не все они были сонаправлены и следовали одной и той
же хронологии. Первая мировая война подтолкнула вою­
ющие страны к возведению экономических барьеров, но
культурный обмен и международные организации рас­
цвели в межвоенный период. Фазы экономической ин­
теграции могли идти рука об руку с политическим разъ­
единением; рост культурной открытости, с одной стороны,
и фазы политического и экономического обмена, с другой,
не всегда протекали синхронно. То, что мы обычно назы­
ваем «глобализацией», было, таким образом, результатом
действия сложного комплекса взаимосвязанных и нала­
гающихся друг на друга структур, каждая из которых под­
чинялась собственной динамике: шел «взаимозависимый
господствующий процесс [master process]», как назвал это
явление Чарльз Тилли1. Способы, с помощью которых пе­
ресекались составляющие этого процесса, различались:
смесь структур, если так можно сказать, не везде была оди­
наковой. В результате эффект воздействия крупномас­
штабных сил чувствовался в разных местах по-разному1 2.

1. Tilly Ch. Big Structures, Large Processes, Huge Comparisons. New

York: Russell Sage Foundation, 1984. P. 147.
2. См. вы даю щ ую ся работу, в которой автор анализирует взаим ­
ные наложения экономических, политических, военных и иде­
ологических сетей: M ann М . The Sources of Social Power: In 4 vol.
Cambridge: Cambridge University Press, 1986-2012.

143
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

Наконец, важно напомнить о том, что исследование

структур не означает, что личности и, шире, человече­
ский фактор как таковой не играют в описываемых про­
цессах решающей роли. Это существенная оговорка. Во-
кабуляр «структур», как и риторика глобализации, может
произвести впечатление некоей железной необходимо­
сти, довлеющего над всем и вся макроразвития, которое
не оставляет места индивидуальному, отдельным пре­
образующим структуры событиям, ничему случайному
и интуитивному. При чтении некоторых работ, особенно
охватывающих несколько столетий или еще более про­
тяженные периоды, может показаться, что историю при­
водят в движение какие-то анонимные макросилы. Это
история без людей, словно Земля превратилась в обезлю­
девший мегаполис. Такое представление в корне неверно:
всякие длительные и стабильные процессы структурной
интеграции зависят от отдельных личностей и коллек­
тивов, от их ежедневной деятельности. Структуры могут
обеспечить условия, при которых действуют люди и воз­
никают связи, но они не определяют полностью эти дей­
ствия и эти связи. Оригинальность и креативность чело­
веческих поступков нельзя предсказать, изучая только
контексты.
Итак, глобальная история как научный подход не опре­
деляется ни функционалистскими факторами, ни макро-
социологическим ракурсом. Причинность нельзя выве­
сти из одного только макропроцесса. Более того, силы,
действующие на макроуровне, не обязательно оказывают
большее влияние, чем локальные процессы. Несмотря на
то что Малый ледниковый период XVII столетия имел по­
следствия глобального масштаба, большинство событий
лучше объяснять, не обращаясь к фактору климатиче­
ских изменений. Важно изучать подобную проблематику
и быть открытым для обсуждения вопросов причинно­
сти вплоть до глобального уровня.

144
 КОГ ДА БЫЛО Г ЛОБАЛЬНОЕ?

Когда было глобальное?

Имея в виду многоуровневы й характер структурны х

трансформаций, мы можем задать и последний вопрос:
когда была глобальная история? А точнее: по отношению
к каким периодам имеет смысл использовать глобаль­
но-исторический подход? Есть ли эпохи, для которых
это особенно полезно и приносит лучшие, по сравнению
с другими подходами результаты, и есть ли моменты, ког­
да это совсем не имеет смысла? Были ли в человеческом
прошлом эры, которые остаются за пределами глобаль­
ной истории? Как далеко в прошлое может углубляться
глобальный историк?
Я предлагаю следующее. При размышлениях о дли­
тельном пути человеческой истории глобально-истори­
ческий подход, как он обрисован в этой книге, не являет­
ся априори недозволенным. В принципе он может быть
применен к любому региону и периоду прошлого. Нет
исторической эпохи, которая обладала бы монополией
на глобальный метод. Это может показаться интуитив­
но неверным, если учесть, какое внимание мы уделили
в этой главе глобальной интеграции. И действительно,
уместность и объясняющая сила глобальных подходов
ощутимее в эпохи, когда связи глубоки и взаимодействия
интенсивны. Это особенно верно для периода начиная
с XVI века и далее и в еще большей степени — с начала
X IX столетия, когда последствия такой интеграции уже
ощущались по всему миру.
Однако глобальный подход как научный метод можно
с пользой для дела применять к далекому прошлому. Ис­
следовать многие виды долгосрочных связей можно и по
отношению к весьма древним эпохам. Передвижения лю ­
дей, разумеется, происходили не только в последние века.
Они характерны для человечества еще с доисторических
времен. А начиная с Античности (если не раньше) товары
производились не только для местного потребления, но
и для коммерческого обмена, иногда на очень больших

145
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

расстояниях. Довольно рано возникло и понимание по­

тенциальных преимуществ таких связей.
Раскапывая древние связи и описывая формы созна­
ния, некоторые глобальные историки объявили о суще­
ствовании глобальных Средних веков, а другие приня­
лись изучать то, что они несколько рискованно называют
«древними глобализациями». Когда Эдвард Гиббон, уче­
ный, живший в XVIII столетии, отметил в одном из при­
мечаний к своему труду, что внезапное падение спроса на
английскую рыбу в 1328 году было обусловлено экспанси­
ей Монгольской империи, он не преминул заметить так­
же, что «нельзя не удивиться причудливости того, что
приказы монгольского хана, правившего где-то у преде­
лов Китая, могли снизить цену на сельдь на английских
рынках»1. Такое удивление и риторика «причудливости»
исчезли из научного обихода. В последние годы истори­
ки сделали ряд захватывающих открытий, касающихся
взаимодействий, не замеченных их предшественника­
ми, которые ограничивали сферу своих исследований
только одной цивилизацией или одним обществом: рас­
пространение буддизма по всей Азии; торговые связи
в Индийском океане от Малакки до Восточной Африки;
монгольские империи, которые основательно изменили
облик значительной части Евразии; торговые диаспоры
и пути торговых караванов — например, через Сахару;
или путешествия Ибн Баттуты в XIV веке от Северной
Африки и Испании до Китая, принесшие ему, как сказал
Джавахарлал Неру, славу «величайшего путешественни­
ка всех времен»12. Некоторые из этих сопряжений имели
долговременные последствия и значительно измени­
ли сообщества, которые были в них вовлечены. Таким

1. Цит. по: Findlay R.} O'Rourke К. Н. Power and Plenty: Trade, War and
the World Economy in the Second Millennium. Princeton: Princeton
University Press, 2007. P. 141.
2. Nehru J. Glimpses of World History [1934]. Oxford: Oxford Universi­
ty Press, 1985. P. 752. См. впечатляю щ ую синтетическую работу,
которая обосновывает обмен и сопряжения: Fernandez-Armesto F.
The World: A Brief History.

146
 КОГДА БЫЛО Г ЛОБАЛЬНОЕ?

образом, в Средние века, в Античности и даже ранее воз­

никали важные моменты глобальной связанности, и их
поиск в эти ранние периоды породил большое количе­
ство замечательных новых трудов, демонстрирующих,
что не только можно, но часто и очень продуктивно рас­
пространять глобальный подход на далекое прошлое че­
ловечества. А в некоторых случаях — например, в изуче­
нии долгосрочных перемен климата — было бы просто
абсурдно этим пренебрегать1.
Разумеется, в те отдаленные времена связи и объеди­
нения были гораздо слабее и их влияние чувствовалось
не столь явно, как в X X столетии. Далеко не всегда они
были чисто декоративными, но все же во многих случа­
ях их влияние оставалось ограниченным. Часто, напри­
мер, они воздействовали не на все общество, а только на
элиты в нескольких портовых городах. Некоторые связи
оказывались кратковременными. Если помнить о том, что
для глобального подхода главное — это вопросы инте­
грации и возникновения глобальных структур, то такую
ограниченность следует учитывать. Неразумно было бы
проецировать глобальные проблемы в отдаленное про­
шлое без разбору1 2.
Итак, не все темы в равной мере подходят для глобаль­
ной интерпретации. Возьмем в качестве примера послед­
нее исследование Сипа Стурмана о двух крупнейших
древних историках— Геродоте и Сыма Цяне. Первый ра­
ботал в V веке до н. э., второй — около 100 года до н. э. Оба
интерпретировали прошлое изнутри своей культурной

1. См. специальны й вы пуск «The Global Middle Ages»: Literature

Compass. 2014. № 11; LaBianca 0 . S., Scham S. A. (eds.). Connectivity
in Antiquity: Globalization as a Long Term Historical Process. Shef­
field: Equinox, 2006; Jennings J. Globalizations and the Ancient World.
Cambridge: Cambridge University Press, 2010; Pitts M ., VersluysM. J.
(eds.). Globalization and Roman History: World History, Connectivity,
and Material Culture. Cambridge: Cambridge University Press, 2014.
2. См. несколько эйфорическую и слиш ком ш ирокую попы тку
документировать глобализацию в древние времена: PieterseJ. N.
Periodizing Globalization: Histories of Globalization // New Global
Studies. 2012. Vol. 6. № 2.

147
5. Г Л О Б А Л Ь Н А Я ИСТОРИЯ И ФОРМЫ ИНТЕГРАЦИИ

ойкумены, но при этом интересовались и жизнью за ее

пределами, осуществляя то, что можно назвать «антро­
пологическим поворотом», в своих усилиях понять чужие
страны — и представить, как могут чужестранцы, в свою
очередь, воспринимать их самих. Это исследование на
транскультурную тему, ш ирокое по охвату материала
и стимулирующее мысль; оно позволяет нам обнаружить
сходства там, где прежняя историография заметила бы
только различия — в языке, культуре и мировоззрении.
Однако, строго говоря, это не глобальная история в том
смысле, какой мы придаем этому термину в данной кни­
ге: с точки зрения методологии перед нами традиционное
сопоставление. Само по себе это нельзя назвать недостат­
ком — учитывая отсутствие или слишком малое число
прямых связей между классической Грецией и ханьским
Китаем, а также разрыв в несколько веков между време­
нем жизни двух историков: в этих условиях сравнение,
наверное, и есть наиболее эффективный инструмент. Од­
нако если тема сама по себе широка и даже глобальна, то
подход автора таковым не является. Оба случая тракту­
ются в контексте присущей каждому из них специфиче­
ской понятийной системы, в интерналистской манере1.
Теперь предположим, что мы занимаемся сравнением
практик государственного строительства в Римской им­
перии и Китае эпохи Хань. В этом случае работа может
разворачиваться совсем по-другому. Несомненно, трудно
указать на какие-либо прямые контакты этих двух им­
перий, правивших огромными частями древнего мира.
Когда в 97 году н. э. Китай направил в Рим посланника
по имени Гань Ин, тот повернул назад, дойдя только до
Черного моря, и так и не достиг города на Тибре, хотя из
всех китайцев эпохи Хань ближе всех подошел к прямо­
му общению с Римом. Тем не менее существовали внеш­
ние факторы, оказывавшие влияние на оба государства
различными, хотя и связанными между собой способами.

I. Stuurman S. Herodotus and Sima Qian.

148
 КО ГДА БЫЛО ГЛОБАЛЬНОЕ?

Коммерческий обмен на Великом шелковом пути пусть

не прямо, но соединял обе империи. Сам его ритм ставил
их перед соотносимыми, хотя и не идентичными вызова­
ми — например, когда войны в азиатской степи наруша­
ли нормальный ход торговли во всей Центральной Азии.
Конфликты с кочевыми народами на границах также
затрагивали обе империи, поскольку войны в западных
регионах Китая регулярно отзывались восстаниями на
восточном рубеже Рима.
Исследование методов государственного строительства
в обеих империях должно было бы принять во внимание
эти крупномасштабные контексты. Оно могло бы развер­
тываться по принципу сравнения, но при этом со всей
очевидностью преследовать цели глобальной истории.
Тогда оно базировалось бы на некоей форме структурной
интеграции и трактовало ее как важный контекст, даже
если бы войны с кочевниками и Шелковый путь не были
главными темами исследования. Эти контексты совсем
не обязательно специально выдвигать, отдавая им пред­
почтение перед другими; они вполне могут оказаться не
столь важны, как другие факторы. Не в этом суть. Одна из
задач глобальных историков — измерить относительное
влияние различных степеней и форм интеграции. И ка­
кой бы уровень интеграции ни обнаружился, глобаль­
но-исторический подход побуждает нас ставить вопрос
о причинности в крупном, глобальном масштабе.
 6. П ростран ство
в глобальн ой и стор и и

началом глобализации историки начали пере­

С сматривать пространственные параметры своей

дисциплины . Эксперименты с альтернативны­
ми географиями — всего лишь самое очевидное прояв­
ление более общего «пространственного поворота», за­
дачей которого является реабилитация пространства
в качестве полноценной теоретической категории1. На
практике именно это стремление чаще всего ассоции­
руется с глобальной историей. Поиск новаторских пред­
ставлений о пространстве и новых пространственных
рамок, выводящих мысль за пределы «отсеков», ставит
перед этой дисциплиной серьезные вопросы. Охваты­
вает ли глобальная история весь спектр человеческого
опыта? Является ли ее необходимой отличительной чер­
той общепланетарный охват материала? Каковы подхо­
дящие единицы — места, локации — для изучения этой
дисциплиной?
Подобные вопросы, разумеется, совсем не новы. И сто­
рики давно уже обсуждают соответствую щ ие достоин­
ства различны х подходов, от микро- до макроскопиче­
ских. Мнения особен но сильно разош лись по поводу
того вызова, который микроистория бросила структура­
листским анализам. Во многих отнош ениях нынешние
проблемы наследуют этим давно отш умевшим спорам.

I. D oringJ., Thielmann Т. (eds.). Spatial Turn: Das Raum paradigm a in

den Kultur- und Sozialwissenschaften. Bielefeld: Transcript, 2008;
W arfB., Arias S. (eds.). The Spatial Turn: Interdisciplinary Perspectives.
London: Routledge, 2008.

150
 ПРОСТРАНСТВО В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

В то же время в области глобальной истории вопрос мас­

штаба имеет особую важность. С одной стороны , гло­
бальные историки провозглашают, что они идут дальше
освященных временем евроцентричных пространствен­
ны х образований, выдвигая таким образом данный во­
прос на первый план научной дискуссии. Но с другой
стороны , вопрос о том, где локализуется «глобальное»,
далеко не праздный. Является ли глобальное отдель­
ной сферой социального действия и анализа? Следует
ли рассматривать его как данность или как продукт со ­
циальных действий и практик?
Целая армия транснациональных, мировых и глобаль­
ных историков считают своим кредо писать «истории для
менее национально ориентированной эпохи»1. Рамки на­
ционального государства слишком долго некритически
принимали за необходимый «ограничитель» в работах
по истории, и эту практику пора оставить. Более того,
следует перестать использовать и все прежние простран­
ственные мерки, включая империи, религии и цивилиза­
ции. В этой области, как и в других, историкам не нужно
заново изобретать колесо. Те, кто занимается историей
империи, торговли, миграции, религии и многого дру­
гого, давным-давно предпочитают связи и сочленения
дискретным национальным нарративам. И некоторые
из них изучают свои предметы с помощью методов, ос­
нованных на трансрегиональных установках. Хорош им
примером может служить история работорговли. Здесь
наибольшее внимание уделялось, разумеется, «среднему
маршруту», по которому корабли работорговцев следова­
ли из Африки в обе Америки и обратно через Атлантику,
но не менее важным моментом ученым представлялось
исследование способов захвата рабов в Африке, разно­
образных видов внутриафриканского рабовладения, не­
вольничьих рынков в Индийском океане. У этой темы
был потенциал и для более широких исследовательских
I. Pomeranz К. Histories for a Less National Age // American Historical
Review. 2014. N q 119. R 1-22.

151
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

перспектив, поскольку в работорговле так или иначе

участвовали и европейцы, и африканцы, и американ­
цы, и жители Ближнего Востока. Траектории торговых
путей и миграции создавали и новые социальные про­
странства коммуникации, такие как челночное движение
бывш их рабов через «черную Атлантику». Несмотря на
это, историки обы чно ограничивали себя рамками узко­
национальной перспективы, рассматривая рабство как
часть истории Северной Америки, Кубы или Бразилии.
Другая область, где потенциал для глобального под­
хода присутствовал изначально, — это экологическая
история, поскольку загрязнение окружающей среды и из­
менение климата самым решительным образом преодо­
левают политические и культурные границы. Однако
в течение многих лет внутренне присущая этому явле­
нию транснациональность не мешала историкам «упа­
ковывать» свои материалы в национальные нарративы
об экологических движениях и законодательстве — не
в последнюю очередь из-за того, что данные собирались
только на уровне отдельных государств. Хотя в принци­
пе последствия почвенной эрозии, землетрясений, цу­
нами, равно как и распространение бактерий и патоген­
ных микроорганизмов, болезней, эпидемий и так далее,
настоятельно требуют подхода, который был бы открыт
пространствам, созданным самим объектом изучения
и вовсе не обязательно совпадающим с национальными
или имперскими границами1.

I. О глобальной истории окружающей среды см.: McNeill W. Plagues

and Peoples. New York: Anchor, 1976; Radkau J. Nature and Power:
A Global History of the Environment. Cambridge: Cambridge Uni­
versity Press, 2008; Richards J. F. The Unending Frontier: A n Envi­
ronmental History of the Early Modern World. Berkeley, C A : Univer­
sity of California Press, 2003; M cN eill J. R. Something New under the
Sun: An Environmental History of the Twentieth Century. New York:
Norton, 2000; Burke III E.y Pomeranz K. (eds.). The Environment and
World History. Berkeley, C A : University of California Press, 2009; Un­
ger C., M e Neill J. R. (eds.). Environmental Histories of the Cold War.
New York: Cambridge University Press, 2010.

152
 ПРОСТРАНСТВО В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Означает ли уход от национальных нарративов не­

медленный скачок к глобальному? А ведь именно так
многие воспринимают новый подход. И действительно,
в последние два десятилетия мы видели поток публика­
ций, в которых объект изучения рисуется на огромных,
охваты вающ их весь мир полотнах: глобальные и сто­
рии холодной войны, сахара и хлопка, государственного
строительства, X IX столетия, человечества в целом. Это
истории, так сказать, всепоглощающие, истории всего,
планеты в ее тотальности. Некоторые из них не могут
не впечатлять; их авторы умеют обоснованно и удачно
переключать параметры своей темы. Такие исследова­
ния образуют важную подобласть глобальной истории.
Но хотя к ним постоянно обращено общественное вни­
мание, они далеко не всегда могут служить типичными
примерами глобальной истории. В отличие от этих син­
тетических работ, больш инство новаторских трудов во­
все не обращается ко всей мировой сцене, а предпочитает
локализовать свои объекты в альтернативных историче­
ских пространствах.
Следует отметить многочисленные попытки сконстру­
ировать новые пространственные единицы и исследо­
вать новые географии хотя и за пределами националь­
ных границ, но не в планетарном масштабе. Что считать
новаторским, зависит, разумеется, от области и перио­
да: исследование ш ироких европейских перспектив, на­
пример, гораздо менее сложная задача для историков
Средневековья, чем для исследователей современности.
В дальнейшем мы подробнее обсудим четыре стратегии
переосмысления глобального пространства: констру­
ирование ш ироких транснациональных пространств;
парадигму «следования»; мышление в терминах сетей; а
также создание микроисторий глобального. В конечном
счете эта глава стремится доказать, что как бы ни был
важен поиск альтернативных пространственны х еди­
ниц, реальное новаторство состоит в способности исто­
рика «переключаться» между различными масштабами

153
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

анализа и адекватно описывать полученные результа­

ты, а не в приверженности к каким-то фиксированным
территориям.

Транснациональные пространства: океаны

Одна из самых популярных стратегий для вывода объ ­

екта исследования за пределы границ национальных
государств — это работа в масштабах более ш ироких,
наднациональных пространств, занимающих промежу­
точное положение между местными условиями и ш иро­
кими глобальными констелляциями. В этом контексте
на передний план выдвигаются обш ирные простран­
ства взаимодействия, такие как великие океаны, сп о­
собствовавш ие обмену между странами на протяжении
длительных периодов времени при различных полити­
ческих режимах и на огром ны х расстояниях: Исследо­
вания таких пространств позволяю т нам увидеть, как
взаимодействие и коммуникации создавали новые ф ор­
мы стабильности.
Подобный подход совсем не нов. У крупных регионов,
объединенных под общим названием «исламизирован-
ная Евразия», или у так называемой «синосф еры » (реги­
оны доминирования Китая), а также у наиболее важного
из всех — Средиземноморья — давно нашлись свои био­
графы. Вслед за классической работой Фернана Броделя
о Средиземноморье появилось множество трудов о дру­
гих великих акваториях, таких как Атлантический и Ин­
дийский океаны. Самым популярным отрезком времени
в подобных регионалистских исследованиях стал пери­
од Нового времени — сегмент прошлого, не обязательно
ограниченный национальной историей, хотя преодо­
ление границ национального государства не являлось
насущной задачей исторической науки. И тем не менее
изучение больших пространств и океанов сильно подры­
вало позиции традиционной географии и страноведения.

154
 ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОСТРАНСТВА: ОКЕАНЫ

На протяжении большей части человеческой истории ве­

ликие моря функционировали не как изолированные
резервуары, а скорее как средство для контактов и взаи­
модействий поверх политических и культурных границ1.
Таким образом, глобальные историки в исследованиях
последних лет опирались на хорошо отработанные под­
ходы. О собо плодотворной почвой для транснациональ­
ных и глобально-исторических трудов послужили иссле­
дования Атлантики1 2. Эти сравнительно недавние работы
четче очертили концептуальные рамки метода и внесли
несколько важных поправок, которые помогли преодо­
леть ограниченность более ранних работ. Во-первых, свя­
занность описываемых макрорегионов, особенно приме­
нительно к истории мореплавания, больше не считается
ограниченной Новым временем. Последние исследования
расширили диапазон эпох, для которых океанские про­
странства сохраняли свое значение, до Новейшего време­
ни, когда транснациональные арены играли роль медиа­
тора между национальными и глобальными процессами,
особенно в экономической и культурной сферах. Такое
расширение океанической истории помогает оспорить

1. Hodgson М . Rethinking World History: Essays on Europe, Islam, and

World History. Cambridge: Cambridge University Press, 1993; Sood G.
Circulation and Exchange in Islamic Eurasia: A Regional Approach
to the Early Modern World // Past and Present. 2011. № 212. P. 113-162;
Fogel J. A. Articulating the Sinosphere: Sino-Japanese Relations in
Space and Time. Cambridge, M A: Harvard University Press, 2009.
См. также: Kang D. C. East Asia before the West: Five Centuries of
Trade and Tribute. New York: Columbia University Press, 2010; Shih
Shu-mei. Visuality and Identity: Sinophone Articulations across the
Pacific. Berkeley, C A: University of California Press, 2007. Horden R ,
Purcell N. The Corrupting Sea: A Study of Mediterranean History. Ox­
ford: Blackwell, 2000; Harri W. V. (ed.). Rethinking the Mediterranean.
Oxford: Oxford University Press, 2005.
2. Rodgers D. T. Atlantic Crossings: Social Politics in a Progressive Age.
Princeton: Princeton University Press, 1998; Bailyn B. Atlantic History:
Concept and Contours. Cambridge, M A: Harvard University Press,
2005; Adelman J. Sovereignty and Revolution in the Iberian Atlantic.
Princeton: Princeton University Press, 2006; Greene J. R , Morgan Ph.
D. (eds.). Atlantic History: A Critical Appraisal. Oxford: Oxford Uni­
versity Press, 2009.

155
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

идею о том, что национальные рамки начиная с X IX века

непременно должны занимать центральное м есто1.
Во-вторых, ранние формы «мышления большими ре­
гионами» (такие, как история средневековой Европы)
зачастую евроцентричны. Работы последнего времени
усложнили традиционную картину сразу в нескольких
отношениях. Некоторые ученые поставили под сомне­
ние тезис о замкнутости евро-американского развития,
дополнив традиционную атлантическую историю экс­
курсами в прошлое «черной» и «красной» Атлантики1 2.
Обращаются историки и к теме формирования Европы
за счет связей с другими частями света— например, через
Великий шелковый путь3. Такие работы показывают, что
европейскую историю невозможно понять, если не учиты­
вать ее вовлеченность в многочисленные сложные связи4.
Другая техника, использованная для подрыва господ­
ствующих евроцентричных нарративов, развилась в ис­
следованиях тех регионов, где Европа в течение долгого
времени играла лишь подчиненную роль. Одна из важ­
ных исследовательских областей такого рода— история

1. Bose S. A Hundred Horizons: The Indian Ocean in the Age of Global

Empire. Cambridge, M A: Harvard University Press, 2006 \M etcalf Th. R.
Imperial Connections: India in the Indian Ocean Arena, 1860-1920.
Berkeley, CA: University of California Press, 2007; Markovits C. The
Global World of Indian Merchants, 1750-1947: Traders of Sind from
Bukhara to Panama. Cambridge: Cambridge University Press, 2000;
Takeshi H. Kindai chugoku no kokusaiteki keiki: Choko boeki shisute-
mu to kindai Ajia [International Factors in Modern Chinese History:
The Tributary Trade System in Modern Asia], Tokyo: Tokyo Daigaku
Shuppankai, 1990.
2. Gilroy P. The Black Atlantic: Modernity and Double-Consciousness.
Cambridge, M A: Harvard University Press, 1993; см. также менее
сложную работу: Weaver J. The Red Atlantic: American Indigenes
and the Making of the Modern World 1000-1927. Chapel Hill, NC: Uni­
versity of North Carolina Press, 2014.
3. Liu Xinru. The Silk Road in World History. Oxford: Oxford University
Press, 2010; Beckwith Ch. I. Empires of the Silk Road: A History of Cen­
tral Eurasia from the Bronze Age to the Present. Princeton: Princeton
University Press, 2009.
4. Sachsenmaier D. Recent Trends in European History: The World be­
yond Europe and Alternative Historical Spaces //Journal of Modern
European History. 2009. № 7. P. 5-25.

156
 ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОСТРАНСТВА: ОКЕАНЫ

Индийского океана, который иногда называют «колы ­

белью глобализации». Задолго до того, как здесь появи­
лись европейцы, это водное пространство стало ареной
культурных и экономических отношений между Афри­
кой, арабским миром, Индийским субконтинентом, Юго-
Восточной Азией и даже Китаем1. Сходные роли играли
Черное море, Южно-Китайское море, Тихий океан и Бен­
гальский залив2. Еще одно океанское пространство, на
которое с недавних пор обратили внимание историки, —
морские просторы Восточной Азии, где сеть отношений
простиралась от Японского до Восточно-Китайского моря.
Многие такие исследования — а большинство из них опу­
бликовано на азиатских языках — относятся в первую
очередь к истории данного региона, но при этом интерес­
ны и глобальным историкам. Так, недавние работы по­
казывают, что региональные обстоятельства создавали
условия, при которых западные страны получали воз­
можность расширять свое присутствие в Восточной Азии.
Последняя была не просто «инкорпорирована» в сферу
европейской торговли. Ее связи с мировой экономикой,
где правил Запад, следует рассматривать на фоне активно
создававшегося восточноазиатского порядка, связанного
системой выплаты дани и обращением серебра с другими
областями — вплоть до обеих Америк3.
1. См. обобщ аю щ ую работу: VinkM . Р М . Indian Ocean Studies and
the «New Thalassology» //Journal of Global History. 2007. № 2. P. 4 1-
62; Pearson M . N The Indian Ocean. London: Routledge, 2003.
2. Lombard D. Le carrefour javanais: Essai d’histoire globale: In 3 vol.
Paris: Ecole des hautes etudes en sciences sociales, 1990; King Ch. The
Black Sea: A History. New York: Oxford University Press, 2004; M atsu-
d a M . The Pacific // American Historical Review. 2006. № 111. P. 7 58 -
780; Gulliver К Finding the Pacific World //Journal of World History.
2011. № 22. P. 83-100; Bin Wong R. Between Nation and World: Braude-
lian Regions in Asia // Review. 2003. № 26. P. 1-4 5 \Amrith S. Crossing
the Bay of Bengal: The Furies of Nature and the Fortunes of Migrants.
Cambridge, M A: Harvard University Press, 2013.
3- Hamashita T. China, East Asia and the Global Economy: Regional and
Historical Perspectives. New York: Routledge, 2008; YuzoM., Takeshi H ,
Naoaki H., Hiroshi M . (eds.). Ajia kara kangaeru [Rethinking History
from the Perspective of Asia]: In 7 vol. Tokyo: University of Tokyo Press,
I9 9 3 _ i9 9 4 ; Lee J. Trade and Economy in Preindustrial East Asia, c.

157
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Исследуя альтернативные пространства

Глобальная история не только стимулировала научный

интерес к крупным регионам и морским пространствам,
но и способствовала появлению необы чных, экспери­
ментальных способов осмысления пространства. В не­
скольких научных областях— среди прочего, в историях
товаров, глобальных организаций, глобального здраво­
охранения и глобального труда — историки сумели вы­
работать новые концептуальные рамки. Наиболее нова­
торские попытки в этом отношении — работы, которые
не обращаются сразу к каким-то конкретным территори­
ям, но начинаются с постановки неких общих вопросов,
а затем в поисках ответа идут вслед за людьми, идеями
и процессами. Таким образом историкам удается прео­
долевать территориальную Ограниченность, связывать
определенные локации внутри государств на ином, над­
национальном уровне и исследовать пересекающиеся
пространства1.
Таким новаторским выходам за традиционные пре­
делы содействовали споры, разгоравшиеся в соседних
областях — например, в антропологии. Джордж Маркус
в своем известном высказывании превратил в методо­
логическую мантру слово «следуй». Заклинание этн о­
графов в глобальную эпоху: следуй за людьми, следуй
за вещью, следуй за конфликтом и так далее2. Истори­
ки тоже не остались в стороне и занялись тематикой, не
1500 — с. 1800: East Asia in the Age of Global Integration //Journal of
Asian Studies. 1999. № 58. P. 2-26 ; Kaoru S. Ajia taiheiyo keizaiken no
koryu [The Rise of the Asia-Pacific Economy]. Osaka: Osaka Daigaku
Shuppankai, 2003.
1. Некоторые из эти х подходов уже н ачали преобразовы вать
область океанских исследований: Tagliacozzo Е. Secret Trades, Po­
rous Borders: Smuggling and States along a Southeast Asian Frontier,
1865-1915. New Haven, CT: Yale University Press, 2005; Freitag V In­
dian Ocean Migrants and the Reform of Hadhramaut. Leiden: Brill,
2003.
2. Marcus G. E. Ethnography in/of the World System: The Emergence
of Multi-Sited Ethnography // Annual Review of Anthropology. 1995.
№ 24. P. 95-117*

158
 ИССЛЕДУЯ АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ПРОСТРАНСТВА

привязанной к какой-то территориальной опорной точ­

ке, но кочующей от региона к региону в зависимости от
динамики рассматриваемых вопросов. Один из недав­
них примеров— работа Грегори Кашмана, посвященная
глобальной истории гуано. Другими словами, это книга
о птичьем помете. Хотя, наверное, более благородно —
и в то же время вполне корректно — назвать ее иссле­
дованием полезного продукта с высоким содержанием
азота, выступавшего в роли востребованного удобрения,
использование которого в сельском хозяйстве позволи­
ло значительно повысить урожайность в X IX веке. Гуано
было «откры то» Александром фон Гумбольдтом в 1800-е
годы, а к середине века экспорт гуано составлял более 60
процентов государственного дохода Перу. Первоначаль­
но его собирали на островах у побережья Перу, но автор,
следуя за птицами, расширяет свою историю. Не фокуси­
руясь на определенном месте, он следует за гуано — по­
путно рассказывая о добыче и торговле, о людях и тог­
дашних представлениях — вдоль южноамериканского
берега в мир тихоокеанских островов и далее в сельско­
хозяйственные центры Британии и СШ А1.
Порой изучаемые связи оказываются скорее вообра­
жаемыми, чем реальными. Хо Енсен проследил в своей
примечательной книге за жизненными путями потомков
пророка Мухаммеда начиная с исходной точки — южно­
го Йемена — и далее на протяжении пятисот лет, в тече­
ние которых они пересекли Индийский океан и оказа­
лись в Ю го-Восточной Азии. Поселившись в различных
местах, эти люди — так называемые «сеиды» или «сай-
иды» — сумели интегрироваться в местные сообщества
(которые испытывали сильное воздействие португаль­
ской, голландской и британской империй), играя там
роль космополитической элиты. Удивительнее всего то,
что они не сформировали какого-то отдельного сообщ е­
ства, но влились в разные государства, нации, этносы
*• Cushman G. Т. Guano and the Opening of the Pacific World: A Global
Ecological History. Cambridge: Cambridge University Press, 2013.

159
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

и языковые группы. Их внутренняя связь была преиму­

щественно воображаемой и состояла только в общ ности
происхождения, которое и гарантировало их социальный
статус. В сущности, Х о Енсен описал и реконструировал
«общ ество отсутствия» — виртуальный мир, который
тем не менее имел важные последствия в реальности, по­
скольку статус «сеида» облегчал перемещение и поселе­
ние на новом месте1.
В других областях трансрегиональная мобильность
больше зависит от структурных и институциональных
ограничений. Глобальная история труда, например, опи­
сывает мобильность различны х типов работников —
включая рабов и связанных кабальными договорами
батраков, сезонны х рабочих и гастарбайтеров, — обу­
словленную рынками и имперскими инфраструктура­
ми2. История товаров прослеживает отдельные их виды:
наиболее известно исследование истории сахара в клас­
сическом труде Сидни Минца, примечательны также
работы по истории хлопка, сои, фарфора и стекла — их
путешествия сквозь века на гигантские расстояния. Эти
исследования взаимосвязанности, соединяющие места
производства и места потребления в различных частях
света, показывают, как данные товары влияли на отдель­
ные домашние хозяйства, равно как и на более широкие
социальные группы и формации3. Историки товарных
цепей эксплицитно подчеркивают пересечения и на­
ложения различны х требований рынка и инициатив,
1. Но Engseng. The Graves of Tarim.
2. Northrup D. Indentured Labor in the Age of Imperialism, 1834-1922.
Cambridge: Cambridge University Press, 1995; LucassenJ. (ed.). Glob­
al Labour History: A State of the Art. Bern: Peter Lang, 2006; van der
Linden M . Workers of the World: Essays Toward a Global Labor His­
tory. Leiden: Brill, 2008.
3. M in tz S. W. Sweetness and Power: The Place of Sugar in Modern His­
tory. New York: Viking, 1985; Du Bois Ch. M ., Tan Chee Beng , M in tz S.
W. The World of Soy. Chicago: University of Illinois Press, 2008; M ac-
farlaneA .y M artin G. Glass: A World History. Chicago: Chicago Univer­
sity Press, 2002; Finlay R. The Pilgrim Art: The Culture of Porcelain
in World History. Berkeley, C A : University of California Press, 2010;
BeckertS. Empire of Cotton: A Global History. New York: Knopf, 2014.

160
 ИССЛЕДУЯ АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ПРОСТРАНСТВА

вовлеченных в обмен акторов, а также влияние институ­

циональных условий на выбор траекторий, по которым
передвигались рабочие и товары. Эта категория исследо­
ваний возникла как раздел экономической истории, но
потенциально она открыта и для культурно-историческо­
го подхода, поскольку в ее рамках вполне можно изучать
мотивы и взгляды рабочих и предпринимателей, бан­
киров и торговцев, покупателей и потребителей. В ходе
реконструкции товарных цепей неизменно подчерки­
вается трансрегиональное перетекание труда и товаров,
и ученые, фокусируясь на отдельных местах, выявляют
структуры, которые делают возможным и в то же время
ограничивают глобальный обмен1.
Как показывают эти примеры, глобально-историче­
ский подход побуждает историков исследовать альтер­
нативные концептуальные рамки и экспериментиро­
вать с пространственными категориями, отражающими
взаимосвязь явлений прошлого. В лучших работах уче­
ные фиксируют закономерности трансграничных про­
цессов, не упуская из виду и местны й уровень, когда
в центре внимания оказываются производители и п о­
требители. Такие области, как глобальная история тру­
да и история торговых цепей, также показывают, что нет
внутреннего противопоставления процессов так назы­
ваемой территориализации — здесь имеется в виду под­
контрольность пространств империям и национальным
государствам, — с одной стороны, и детерриториализа-
ции, условно понимаемой как распад таких стабильных
укладов, с другой. Популярная в начале 2000-х годов идея
о том, что глобализация приведет к исчезновению гра­
ниц и возникновению «текучего» мира потоков и связей,

I- Topik S., Marichal С., Frank Z (eds.). From Silver to Cocaine: Latin
American Commodity Chains and the Building of the World Economy.
Durham, NC: Duke University Press, 2006; Prestholdt J. Domesticat­
ing the World: African Consumerism and the Genealogies of Global­
ization. Berkeley, CA: University of California Press, 2008. См. также:
AppaduraiA. (ed.). The Social Life of Things: Commodities in Cultural
Perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 1986.

161
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

оказалась иллюзией. Как показывают последние иссле­

дования, правильней говорить о режимах территори­
альности — изменяющихся отношениях между нацией
и государством, населением и инфраструктурой, террито­
рией и глобальным порядком. Изменения в этих режимах
возникают в результате разрыва некоторых связей, отче­
го на первый план выходят другие структуры и формы
включенности. Элементы детерриториализации всегда
шли рука об руку с процессами ретерриториализации1.

Сети

Особенно популярный подход, обещающий выход из ме­

тодологических заблуждений ограниченного простран­
ства, основан на понятии «сеть». Начиная с 1990-х годов
этот термин стал повсеместно употребляемым модным
словом в социальных науках — в исследованиях по гло­
бализации, а также получил широкое хождение и в исто­
рических сочинениях. Его привлекательность в значи­
тельной мере обусловлена распространенным мнением
о том, что приметой продолжающейся глобализации яв­
ляется фундаментальная реорганизация власти и про­
странства в формы, своими очертаниями напоминающие
сеть. Согласно этой точке зрения, эпоха национальных
государств, тесно связанная с контролем над территори­
ями — понимаемыми как смежные географические рай­
оны, — сменилась эпохой взаимосвязи, когда перемеще­
ние товаров, информации и людей осуществляется между
точками или узлами в сети с нарастающей интенсивно­
стью. «Дело в том, что эти новообразования не совпадают
с границами стран, — пишет социолог Мануэль Кастельс,
один из пионеров этого подхода. — Технологическая

I. M a ier Ch. Transformations of Territoriality, 1600-2000 // Budde G.,

Conrad S. Ja n z O. (eds.). Transnationale Geschichte: Themen, Tenden-
zen, Theorien. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2006. R 24-36.

162
 СЕТИ

инфраструктура информационной экономики органи­

зует их в сети и потоки»1.
Кастельс рассматривает сетевое общество как явление
конца X X века. С его точки зрения, развитие компьюте­
ризированных информационных технологий и в особен­
ности интернета помогло внедрить новые виды комму­
никации и взаимодействия, которые вытеснили прежние
формы общественного строительства. Кастельс рассма­
тривает это как порог новой эры, где все в конечном итоге
будет определяться технологией. «Новая экономика воз­
никла в последней четверти X X века, когда революция
в области информационных технологий создала для это­
го материальную базу». Социальные отношения и сети,
разумеется, окружали нас с давних пор, однако Кастельс
полагает, что только сейчас стало возможно организо­
вать сложное целое в нечто устойчивое и не замкнутое
в узких границах2.
Даже те, кто настроен не столь оптимистично, как Ка­
стельс, и не считает сетевое общество принципиально
новой формой социального порядка, признают, что по-
нятие/концепция сети дает важные опорные точки для
глобально-исторических исследований. Так, например,
историки, занимавшиеся поисками исторических кор­
ней мировой инфраструктурной взаимосвязи, указыва­
ют на сходство современности с изменявшими общество
технологическими прорывами более ранних эпох. «М е­
дийные» революции, такие как изобретение письменно­
сти в древних Шумере и Мезоамерике или изобретение
разборного шрифта для книгопечатания в Корее, Китае
и Гутенбергом в Европе, расширяли сферы коммуника­
ции. Подводные коммуникационные кабели и телеграф­
ные системы X IX века — «викторианский интернет» —
внесли свой вклад в революцию в области коммуникации,

!• CastellsM . The Rise of the Network Society. Vol. i: The Information

Age: Economy, Society, and Culture. Oxford: Blackwell, 1996. R 146.
2- Ibid. R 77.

163
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

в чем-то сопоставимую с теми переменами, о которых го­

ворит Кастельс1.
Понятие сети может оказаться полезным и в других
отношениях, совершенно независимо от его значения
для инфраструктуры и развития технологий. В конце
концов, в течение многих веков именно сети делали мир
связанным. Даже огромные империи, такие как Монголь­
ское ханство, опирались на межличностные связи между
правителями, наместниками и вассалами. Надо принять
во внимание также и обширные сети торговых постов —
примером может служить португальская Estado da India1 2,
которая была при всем своем экономическом могуще­
стве всего лишь шаткой системой азиатских портовых
городов, часто изолированных от близлежащих терри­
торий и подвергавшихся постоянной опасности. В дей­
ствительности очень многие Трансграничные взаимо­
действия представляли собой сетевые структуры. То же
можно сказать и о потоках товаров: на протяжении веков
решающую роль играли здесь добрые отношения между
оптовыми поставщиками и местными торговцами. То же
можно сказать о передвижениях людей, поскольку оно
часто принимало форму цепных миграций. Применим
данный концепт и к трансграничным финансовым ин­
вестициям, благодаря которым банкиры устанавливали
контакты с надежными дебиторами.
Неудивительно, что понятие сети стало модным в среде
историков. Его употребляли по всякому поводу; шла ли
речь о «сети» хадрамаутских купцов, или миссионеров-
иезуитов, или святых суфиев, или активистов антиколо­
ниального движения — историки спешили применить
модное понятие при исследовании лю бы х сплетений,

1. Standage Т. The Victorian Internet: The Remarkable Story of the

Telegraph and the Nineteenth Century’s Online Pioneers. New York:
Walker, 1999. См. также: Winseck D. R., Pike R. M . Communication
and Empire: Media, Markets, and Globalization, 1860-1930. Durham,
NC: Duke University Press, 2007; Headrick D. R. Power over Peoples.
2. П о р тугал ьская зам ор ская п р ови н ц и я на зап адном берегу
И ндии в 1505-1961 годах.

164
 СЕТИ

которыми определялись взаимодействия между людьми

в прош лом 1. Большая часть научной литературы о по­
средниках глобализации — устных и письменных пере­
водчиках, путешественниках и экспертах, брокерах и тор­
говых агентах — во многом оказывается удачной оттого,
что рисует мир, «опутанный сетями», а глобальную власть
представляет не как герметически-тотальную, а как рас­
средоточенную и дискретную. Аналогия с сетью служит
и для связывания реальных людей с глобальными про­
цессами, и для восстановления значимости действий от­
дельных людей на фоне больших структур1 2.
Хотя многие историки считают понятие сети интуи­
тивно полезным, его теоретический статус по-прежнему
остается не очень ясным. Обычно ученые не дают внятно­
го определения того, что в действительности создает сеть
и что отличает ее от ряда тесных взаимных контактов.
Насколько плотным должно быть сплетение взаимодей­
ствий, чтобы заслужить название «сеть»? Какая степень
единения и стабильности необходима? Какова требуемая
частота и длительность взаимодействий? Какие средства
коммуникации позволяют сетям существовать, не рас­
падаясь? Аналитическая ценность понятия «сеть» так­
же часто оказывается неопределенной и непроясненной.
Несмотря на свою эвристическую продуктивность, на­
учная литература о глобальных сетях страдает недостат­
ком авторефлексии по отношению к связям и сопряже­
ниям. Авторы таких исследований не всегда осознают,

1. Из обширной литературы можно вы делить два примера: Azra А.

The Origins of Islamic Reformism in Southeast Asia: Networks ofM a-
lay-Indonesian and Middle Eastern «Ulama» in the Seventeenth and
Eighteenth Centuries. Honolulu, HI: University of Hawaii Press, 2004;
Magee G., Thompson A. Empire and Globalisation.
2. Rothman E. N. Brokering Empire: Trans-Imperial Subjects between
Venice and Istanbul. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2012; Trivel-
lato F. The Familiarity of Strangers: The Sephardic Diaspora, Livorno,
and Cross-Cultural Trade in the Early Modern Period. New Haven, CT:
Yale University Press, 2009 \Aslanian S. D. From the Indian Ocean to the
Mediterranean: The Global Trade Networks of Armenian Merchants
from New julfa. Berkeley, C A : University of California Press, 2011.

165
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

что связи являются частями более широких властных

отношений. Отдаленный форпост империи веками со ­
храняет свое значение благодаря контекстам, которые
нельзя удовлетворительно объяснить простым влиянием
«сети»: это и различия в военной силе, и рыночные зави­
симости, и дискурсивные структуры, которые легитими­
зируют и укрепляют гегемонию. И наоборот: сети оказы­
вают прямое воздействие даже на те элементы, которые
не являются их составной частью; исключение и марги­
нализация ни в коем случае не гарантируют иммунитет
от воздействия сетей. М ы должны помнить о том, что
сети вписаны в структурные неравенства, иначе может
сложиться впечатление, будто они существуют в вакууме.
М ногое из выш есказанного верно и по отнош ению
к внутреннему устройству всякий сети. На первый взгляд,
может показаться, что сети состоят из тех, кто «внутри»,
и тех, кто «снаружи». При этом подразумевается, что при­
надлежность к «внутренней» области гарантирует доступ
к ресурсам и власти, в то время как судьба оставшихся
«снаружи» — маргинализация. В этом суждении, разуме­
ется, есть доля истины. Однако надо помнить о том, что
иерархии играют ключевую роль также и внутри сетей.
И описанный Кастельсом всеохватный переход от эпо­
хи иерархий к эпохе сетей не является адекватным опи­
санием исторического изменения1.
Поэтому надо следить за тем, чтобы описание сетей
и потоков не создавало впечатления, будто мы наблюда­
ем самопорождающиеся процессы. Это так же неверно,
как рассматривать связанность и, шире, глобализацию
в целом как нечто не зависящее от человеческой актив­
ности. Сети в конечном счете кем-то созданы. В некото­
рых случаях их созданию способствуют государственные
институции — те самые структуры, которые в сетевых
исследованиях обы чно выпадают из поля зрения ав­
торов. Х отя чаще сети создаю тся и поддерживаются
I. Castells М . Toward a Sociology of the Network Society // Contempo­
rary Sociology. 2000. № 29. P. 693—699.

166
 СЕТИ

задействованными в них людьми. Это прямо признает

Бруно Латур — еще один влиятельный автор, разраба­
тывающ ий теорию сетей. Его мантра гласит: историки
должны «просто следовать за акторами»1. Латур более все­
го известен своим спорным утверждением, что не только
представители человеческого рода, но также животные
и вещи тоже должны включаться в понятие сетей. При
этом ученый считает, что сети действуют «снизу вверх»,
постоянно воспроизводя связи, стабильность которых
нельзя считать аксиомой. Он полагает, что эмпириче­
ски можно наблюдать только мелкомасштабные формы
взаимодействия, и поэтому на их динамике, а вовсе не на
крупных структурах и нужно фокусировать внимание.
Общество, например, следует понимать не как «место,
вещь, область бытования какой-то материи», но как «вре­
менное движение новых ассоциаций»1 2.
Работы Латура содержат полезное напоминание о том,
как важно пристальней всматриваться в объект изучения
и как опасны преждевременные указания на абстрактные,
не подтвержденные опы тны м путем причины наблюда­
емых явлений. «Если и устанавливать связи между опре­
деленными местами,— постулирует ученый,— то прежде
всего необходимо детально их описывать, а не пытаться
совершить прорыв за счет таких понятий-„вездеходов“,
как Общество, Капитализм, Империя, Норма, Индиви­
дуализм, Сферы и так далее»3. И его призыв к более до­
ступным масштабам, и внимание к конкретным связям
и взаимодействиям оказали большое влияние на работы
последнего времени, относящиеся к глобальной истории
науки. В частности, его совет историкам сосредоточиться
на том, что он называет «неизменные мобильности», то
есть на стандартизированных формах измерения и ре­
презентации — включая соответствующие инструменты

1. Labour В. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network

Theory. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 237.
2. Ibid. P. 238.
3- Ibid. P. 137.

167
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

и карты, графики и тексты, — оказался весьма полезен

для исследовательских целей. Он способствовал пони­
манию того, как создаются сети и как они сохраняют
стабильность в пространстве и времени. Возможно, Ла-
тур не лучший проводник для историка, который соби­
рается писать о явлениях глобального масштаба, но это
связано не с тем, что французский ученый предпочитает
пристальный анализ, близкий по задачам к «микроиссле­
дованиям». Как мы увидим в следующей главе, «м икро­
подход» может прекрасно сочетаться с изучением объек­
тов различных масштабов, от локальных до глобальных1.
Скорее дело в том, что Латур решительно настроен про­
тив самого понятия структуры, что мешает примирить
его метод с представлением об интеграции, на котором
в конечном итоге строится глобальная история.

Микроистории глобального

Большинство людей интуитивно ассоциируют глобаль­

ную историю с макроперспективами, с нарративами об­
щепланетарного характера, говорящими об изменениях
в максимально возможном масштабе. Часто полемика
о «великом расхождении» и изучение экономической
глобализации понимаются как синонимы глобальной
истории. И действительно, многие написанные для ши­
рокой аудитории работы охватывают весь мир. Однако
уравнивать глобальную историю с макроисторической
направленностью было бы заблуждением. Гораздо б о ­
лее распространенными — и во многих случаях гораздо
более полезными — оказываются исследования, в кото­
рых анализируется какой-то один конкретный объект со
всеми его отличительными пространственными и соци­
альными свойствами, только помещенный в глобальные

I. См. пример исследования, вдохновленного Латуром и связы ­

вающего различны е уровни описания: Mitchell Т. Carbon Demo­
cracy: Political Power in the Age of Oil. London: Verso, 2011.

168
 МИКРОИСТОРИИ ГЛОБАЛЬНОГО

контексты. Наиболее увлекательные вопросы часто воз­

никают как раз на пересечении глобальных процессов
и их локальных проявлений.
Таким образом, глобальное и локальное — вовсе не
антонимы. Дональд Р. Райт в книге «М ир и крошечное
место в Африке» прослеживает, как совсем маленький ре­
гион Ниуми в современной Гамбии с начала X V столетия
включался в мировую экономику. Райт описывает ш иро­
комасштабные, всеохватные процессы, на протяжении
веков влиявшие на местное сообщ ество: распростране­
ние ислама, транссахарский маршрут работорговли, по­
явление португальцев, возникший в 1830-е годы спрос на
местный арахис (земляной орех), британскую колониза­
цию и, наконец, обретение независимости в годы холод­
ной войны. В то же время ученого интересует и местная
реакция на эти собы тия, формы апроприации, специ­
фические возможности, превратившие жителей Ниуми
в полноправных действующих лиц всемирной истории.
В каждой главе книги внимание фокусируется на отдель­
ных африканцах и их реакциях, на том, как они справля­
лись с переменами — и, в свою очередь, влияли на пере­
мены — глобального уровня1.
Если Райт, причастный к мир-системной теории, пы ­
тается найти решение проблемы индивидуального уча­
стия в мировых процессах за счет истолкования крупно­
масштабных структур, то другие историки охотно отдают
предпочтение откровенно индивидуализированному
подходу. Они отож дествляю т м икроуровень с какой-
либо отдельно взятой действенной силой-актором, чьи
трансграничные маршруты становятся материалом гло­
бальных биографий. В некоторых случаях жизненные
истории следуют привычной схеме и основываются на
традиционной методологии; в других они уже экспли­
цитно связаны со стратегией прочтения истории «сни­
зу». Примером последних является работа Натали Земон
I. WrightD. R. The World and a Very Small Place in Africa: A History of
Globalization in Niumi, the Gambia. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 2004.

169
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Дэвис об Иоанне Льве Африканском (около 1486-1554): ис­

следовательница рисует портрет «человека с двойным
зрением, принадлежавшего к двум культурным мирам,
иногда представлявшего себе две читательские аудито­
рии, использовавшего техники, заимствованные из араб­
ско-исламского репертуара, по наитию перемешивая их
с европейскими элементами»1.
Получивший при рождении в мусульманской Гранаде
(ныне в Испании) имена аль-Хасан ибн Мухаммед ибн Ах­
мад ал-Ваззан, Лев Африканский вырос в городе Фес в Ма­
рокко и предпринял путешествие через Сахару в Каир
и Стамбул, а затем был захвачен пиратами и передан ими
в качестве подарка папе Льву X. В 1520 году он был крещен
в Риме, стал конфидентом видных ученых и даже само­
го папы. Лев был хорошо известен в Риме, больше, чем
позволял ему социальный статус в собственной стране,
и имел счастливую возможность воспользоваться теми
преимуществами, которые дало ему пересечение куль­
турных границ. Но его жизнь — исключительный слу­
чай, и его судьба совершенно не типична для судеб плен­
ников пиратов.
Дэвис, одна из пионеров микроистории, изображает
своего героя представителем переходной эпохи. В его
время мусульманский и христианский миры приш ли
к более тесным контактам друг с другом, и хотя напря­
женные отношения между религиозными, этническими,
культурными и национальными идентичностями людей
(которым предстояло впоследствии стать еще более на­
пряженными) были уже ощутимы, пока еще оставалась
возможность некоторого взаимопонимания. Текст Дэвис
проникнут мечтой о диалоге культур и в этом отношении
оказывается типичным продуктом своего времени: Дэ­
вис писала в ответ на тревожные прогнозы о неизбежном
«столкновении цивилизаций» и возвращении религиоз­
ных конфликтов, широко распространившихся в начале
I. Davis N. Z Trickster Travels: A Sixteenth-Century Muslim between
Worlds. P. 12-13.

170
 МИКРОИСТОРИИ ГЛОБАЛЬНОГО

X X I века. И вообще, во многих— хотя далеко не во всех—

глобальных биографиях есть тенденция романтизиро­
вать и глобализировать индивидуальный трансгранич­
ный жизненный оп ы т1. Нередко это следствие подхода,
при котором мир рассматривается глазами героев, а ши­
рокомасштабные явления игнорируются во всех случаях,
кроме тех, когда сами исторические деятели их осознают.
Тем не менее изучение отдельных личностей или не­
больш их групп в идеале может привести нас к удиви­
тельным прозрениям о процессах глобальных перемен
и пониманию того, как эти процессы обуславливают уча­
стие отдельных людей. В частности, микроперспективы
способны показать гетерогенность прошлого и упорство
исторических акторов. «Местная история указывает, ка­
ким образом локальные особенности нарушают едино­
образие глобальных нарративов и как местные практи­
ки отклоняются от генеральной линии, устремленной
в сторону растущей связанности мира. Локальное долж­
но напоминать о местном разнообразии, которое расцве­
тает и благодаря, и вопреки связям, структурировавшим
мир в раннемодерную эпоху»2.
1. См. другие примеры того же жанра: Ballantyne Т., Burton A. (eds.).
M oving Subjects: Gender, Mobility and Intimacy in an Age of Global
Empire. Champaign, IL: University of Illinois Press, 2009; Deacon D.}
Russell P., WoollacottA. (eds.). Transnational Lives: Biographies of Glob­
al Modernity, 1700 — Present. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2010;
OgbornM. (ed.). Global Lives; Colley L. The Ordeal of Elizabeth Marsh:
A Woman in World History. New York: Pantheon, 2007; Lambert D., Les­
ter A. (eds.). Colonial Lives across the British Empire: Imperial Career­
ing in the Long Nineteenth Century. Cambridge: Cambridge Univer­
sity Press, 2006; Andrade T. A Chinese Farmer, Two African Boys, and
a Warlord: Toward a Global Microhistory //Jo u rn al of World Histo­
ry. 2010. № 21. P. 573-591; Subrahmanyam S. Three Ways To Be Alien:
Travails and Encounters in the Early Modern World. Waltham, M A:
Brandeis University Press, 2011; Rothschild E. The Inner Life of Empires:
An Eighteenth-Century History. Princeton: Princeton University Press,
2 0П .
2. Gerritsen A. Scales of a Local: The Place of Locality in a Globalizing
World // Northrop D. (ed.). A Companion to World History. Oxford:
Wiley-Blackwell, 2012. P. 224. См. также: Hopkins A. G. (ed.). Global
History: Interactions between the Universal and the Local. New York:
Palgrave, 2006.
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Другим хорошим примером является исследование Шо

Кониши, в котором автор описывает путешествие Льва
Мечникова, русского ученого и убежденного анархиста,
в Японию сразу после реставрации Мэйдзи 1868 года.
В противовес доминировавш им в Европе его времени
взглядам, Мечников не рассматривал Я понию как от­
сталую страну и потенциальный объект колонизации.
Наоборот, он был убежден, что у нее имеется револю ­
ционны й потенциал, и указывал на возможности не­
евроцентричного, не-социал-дарвинистского анархизма
«снизу». Его оптимистическая вера в ассоциации, осно­
ванные на принципе взаимопомощи, еще более укрепи­
лась после знакомства с японской деревней, и его идеи
впоследствии взяли на вооружение другие анархисты,
такие как Петр Кропоткин. Энтузиазм Мечникова был
так велик, что когда в начале XX* века японские анархи­
сты начали заимствовать идеи у своих русских учителей,
они столкнулись с традициями, восходящими к прош ло­
му их собственного общества периода сёгуната Токугава1.
Итак, можно сказать, что общие задачи глобальной
истории и ее интерес к конкретным, индивидуальным
проявлениям ни в коем случае не исключают друг друга.
Как свидетельствует эффектное слово «глокализация»
(глобализация + локализация), глобальные процессы по­
стигаются и создаются на локальном уровне. Таким обра­
зом, для решения задач глобальной истории недостаточ­
но фокусироваться только на макроподходе, как, впрочем,
и на его противополож ности, когда акцент делают на
специфике и случайности изучаемых явлений. Одна из
наиболее важных и наиболее плодотворных задач, ко­
торые ставят перед собой глобальные историки, — луч­
шее понимание «переводов», апроприаций и изменений

I. Konishi Sh. Reopening the «Opening of Japan»: A Russian-Japanese

Revolutionary Encounter and the Vision of Anarchist Progress // Amer­
ican Historical Review. 2007. № 112. P. 101-130; Konishi Sh. Anarchist
Modernity: Gooperatism and Japanese-Russian Intellectual Relations
in Modern Japan. Cambridge, M A: Harvard University Press, 2013.

172
 ЕДИНИЦЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

глобальных структур, институтов и идей в рамках мест­

ных языков и институциональных условий, а также по­
нимание того, как эти условия, в свою очередь, преобра­
зуются в контексте глобальных связей.

Единицы глобальной истории

Океаны, сети, местные особенности — или все-таки пла­

нета в целом? Какие исследовательские единицы лучше
всего подходят к задачам глобальной истории? Эти во­
просы невольно приходят на ум, но на самом деле они не­
правильно поставлены. Нет единицы, которая по опре­
делению лучше подходила бы к глобальному методу, чем
другие. В конечном итоге те сущности, которые изучает
эта дисциплина, очень сильно различаются в зависимо­
сти от поставленных вопросов. Некоторые темы — возь­
мем, например, такую: «Насколько изобретение печатного
пресса повлияло на социальную жизнь сельской глубин­
ки в Калькутте?»— требуют пристального исследования
местных особенностей. Другие — например, воздействие
перехода древних людей к земледелию на демографиче­
ский р ост— лучше решаются в макроперспективе. Чтобы
ответить на некоторые вопросы, нужно понимать моти­
вы отдельных людей, ответы на другие можно дать толь­
ко на обобщенном уровне.
Ни одна единица не выше другой по своим внутренним
свойствам. Некоторые из них просто помогают делать
обобщения, другие требуют от исследователя детализи­
рованного анализа. Это значит еще и то, что дальнейший
отбор— что включить в рассмотрение, а что исключить—
будет зависеть от изначально выбранной исследовате­
лем единицы. Адам Маккаун выразил это с предельной
ясностью: «Так же как историк города Потоси в Боливии
не должен знать историю каждого серебряного рудника,
каждой церкви и каждого жителя, так историк Боливии
не должен знать историю каждого города в этой стране,

173
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

а исследователь мировой истории не должен знать исто­

рию каждого народа, империи и „купеческой диаспоры".
Сходным образом, никто не ожидает, что обобщения от­
носительно индустриализации в США окажутся в рав­
ной степени применимы по отношению к Чикаго, Джор­
джии и резервации индейцев хопи». Ни одна единица не
является единственной и истинной. Более того, различ­
ные единицы привлекают наше внимание к различным
процессам. Другими словами, различные единицы — не
только различные окна, из которых мы смотрим на один
и тот же объект; каждое окно позволяет увидеть процессы,
которые не видны из других. «Обычная критика боль­
ших нарративов — они, дескать, искажают дётали — по­
просту неуместна: они нацелены на широкомасштабные
процессы и тенденции»1.
Таким образом, если различные единицы оказывают­
ся взаимодополняющими, то мы можем прийти к трем
выводам.
Во-первых, глобальные подходы не могут принять ни­
какую единицу априори в качестве некоего «строительно­
го блока» во все более интегрирующемся мире. Вместо это­
го они должны чутко реагировать на процессы, которые
порождают прочные связи и выдвигают на первый план
определенные места или регионы. Это, в свою очередь,
заставляет нас помнить о том, что не все силы, участву­
ющие в создании территориальной общности, целиком
умещаются внутри избранных единиц. Традиционное по­
нимание таких территориальных единиц — региональ­
ных, национальных и даже локальных — основано на
представленияхо самодостаточности и автаркии. Однако
исторические обстоятельства появления пространствен­
ных общностей всегда разрушают подобный вымысел
об автономии. Силы, внешние по отношению к рассма­
триваемым пространствам, являются инструментами их
формирования в той же мере, что и внутренние факторы.
I. McKeownA. What Are the Units of World History? // Northrop D. (ed.).
Companion to World History. P. 83.

17 4
 ЕДИНИЦЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Создание и фиксацию специальных единиц можно рас­

сматривать как составную часть трансформации терри­
ториальности на глобальном уровне1.
Во-вторых, в последовательности «местное — нацио­
нальное — региональное— глобальное» национальное —
это всего лишь один уровень в ряду других. В программ­
ных положениях глобальных историков национальное
государство порой играет роль жупела, поскольку цель
этих ученых— отказаться от практики сопоставительно­
го нанизывания национальных нарративов, точно бусин
на нитку. Однако это не значит, что такие понятия, как
нации и национальное государство, в наше время пол­
ностью устарели. Еще в X IX веке началось становление
единой глобальной политической системы, основанной
на национальных государствах. Последние сф ормиро­
вали облик разных стран, поэтому их институциональ­
ная реальность — политический режим, развитая сис­
тема социального обеспечения, системы знаний и многое
другое — и сегодня в большой степени остается нацио­
нально обусловленной. Некоторые темы могут даже под­
вергнуться серьезным искажениям при рассмотрении
в рамках транснациональных концепций. Следователь­
но, для многих вопросов национальное по-прежнему яв­
ляется самым подходящим уровнем анализа.
Итак, страх перед методологическим национализмом
не должен приводить к полному забвению националь­
ного. Но то же можно сказать о зеркальном двойнике на­
ционализма: не следует соблазняться методологическим
глобализмом — и это наш третий вывод. Некоторые ис­
следовательские темы и вопросы лучше решать на гло­
бальном уровне, для других он подходит меньше. Ита­
льянский порт Генуя в течение многих веков был тесно

I. Примеры макрорегионов см.: Lew is М . W., Wigen К. Е. The Myth

of Continents: A Critique of Metageography. Berkeley, CA: Universi­
ty of California Press, 1997. Пример Восточной Ази и см.: Conrad S.,
Duara P. Viewing Regionalisms from East Asia // American Histori­
cal Association Pamphlet. 2013.

175
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

связан с транснациональными путями; некоторые гор­

ные селения в Швейцарии, до которых сегодня можно
добраться из Генуи за несколько часов, такими связями
не обладали. Не каждое место связано с другими одним
и тем же образом, и было бы неправильно во всех случа­
ях предпочитать глобальные процессы локальной дина­
мике. Другими словами, нам не следует принимать в ка­
честве аксиомы то, что глобальные структуры обладают
приоритетом в определении причинно-следственных
отнош ений1.

Меняя масштабы

Поиск альтернативных единиц и точек на карте часто

только географически смещает вопрос о наилучшем пред­
ставлении глобального прошлого через пространство, но
не решает его. Во многих случаях историки предпочита­
ли новые географии, но в конечном итоге начинали отно­
ситься к этим новым пространствам как к данности. Возь­
мем в качестве примера историю океанов. Исследование
морских связей стало важной альтернативой традицион­
ным «сухопутным» понятиям о национальных простран­
ствах. Но хотя не вызывает сомнения то, что критический
импульс этой смены ориентиров должен был поставить
под сомнение традиционные единицы, океаны вскоре
сами превратились в новые привилегированные объекты,
как бы гарантирующие общ ность и связанность. Вместо
того чтобы побуждать мысль к новым открытиям, океаны
стали восприниматься как фиксированные территори­
альные образования. В результате историки просто заме­
нили одно пространство другим. Как следствие, многие
труды в данной области зажаты в тисках «контейнерно­
го мышления», которое глобально-исторический подход

I. Bell D. M aking and Taking Worlds // Moyn S., Sartori A. (eds.). Glob­
al Intellectual History. New York: Columbia University Press, 2013.
P. 254-279-

176
 МЕНЯЯ МАСШТАБЫ

собирался отбросить. Вместо того чтобы исследовать при­

роду пространственных образований, они трактуют эти
образования как данность. География исследовательско­
го проекта — его пространственные единицы — не мо­
жет быть отправной точкой, ее следует рассматривать как
часть пазла. Это фундаментальная проблема, стоящая
перед практиками глобальной истории, которая чаще
всего «просто иначе очерчивает пространственные ха­
рактеристики прошлого — не подвергает радикальному
переосмыслению пространства истории, а только пере-
ставляетуже существующие пространства, исходя из того,
что новый подход позволяет их все преодолеть»1.
Здесь надо провести важное различие между единица­
ми и масштабом. При изучении определенного места —
пусть это будет город Потоси — мы можем рассматривать
свой объект во множестве масштабов: национальном, ре­
гиональном, транстихоокеанском, глобальном. Каждый
из уровней описания выявляет различные аспекты од­
ной и той же темы. М ы можем остаться в П отоси и по­
ставить вопросы, касающиеся этнических и классовых
различий, гендерных отношений, местной культуры; но
можем и выйти на глобальный уровень, чтобы поставить
крупномасштабные вопросы, хотя изучаем небольшое
пространство. Это не означает, что следует обращаться
ко всем возможным уровням одновременно. Так же как
биологи могут выбрать в качестве объекта изучения лес,
дерево или клеточную структуру дерева, не считая, что
какой-то из этих объектов выше других, так и историки
вы бирают определенный масштаб своей работы в за­
висимости от поставленного вопроса. Выбор масштаба,
разумеется, не является исключительной привилегией
глобальной истории; однако одно из преимуществ данно­
го подхода— возможность прямо указывать на проблему
взаимосвязанных масштабов, с одной стороны, и на под­
ходящую в данном конкретном случае пространственную

I- D irlikA. Performing the World. P. 406.

17 7
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

перспективу, с другой; это требует от историка осознанно

подходить к выбору исследовательских средств1.
Важно понимать, что масштабы не заданы заранее. На­
оборот, они создаются социальной деятельностью и по­
вседневными практиками. «Локальный» масштаб, напри­
мер, появился как категория идентификации и анализа
в ответ на процессы национального строительства и гло-
бал изации. «То, что часто называют местным,— пишет со­
циолог Роланд Робертсон, — в сущности является состав­
ной частью глобального»1 2. «Глобальное» также не следует
считать чем-то раз и навсегда заданным, оно создавалось
и реализовалось благодаря участию социальных акторов.
Именно из-за взаимодействия различных мер реаль­
ности — того, что Жак Ревель назвал «переключением»
или «игрой» масштабов (jeux d’echelles), — можно наблю­
дать разные измерения прошлого. Историю следует по­
нимать как многослойный процесс, в котором каждый
из различных слоев в какой-то степени следует своей
собственной логике; их нельзя просто объединить или
свести к однородному и когерентному целому. Выводы,
полученные на одном уровне, нельзя механически пере­
нести на следующий. Воздействие этих выводов, однако,
ощутимо на других уровнях и влияет на них. Примени­
тельно к историческому процессу различные исследова­
тельские масштабы взаимно обуславливают друг друга:
гигантские макропроцессы сводят общества на уровень
индивидуального, а изменения на низших уровнях могут,
в свою очередь, воздействовать на большие структуры3.

1. Pomeranz К. Histories for a Less National Age; Aslanian S. D.y Chap­

lin J. E ., McGrath A ., M ann K. A H R Conversation: How Size Matters:
The Question of Scale in History // American Historical Review. 2013.
№ 118. R 1431-1472.
2. Robertson R. Glocalization: Time-space and homogeneity-heteroge­
neity // Featherstone M., Lash S. M., Robertson R. (eds.). Global M o­
dernities. London: Sage, 1995. P. 35.
3. Revel J. (ed.). Jeu x d’echelles: Le micro-analyse a Pexperience. Paris:
Seuil-Gallimard, 1996.

178
 МЕНЯЯ МАСШТАБЫ

Все это — масштабирование прошлого с его налагаю­

щимися друг на друга и взаимозависимыми уровнями
собы тий и сопряжений — может показаться слишком аб­
страктным, однако глобальным историкам такой взгляд
на проблему представляется особенно привлекательным.
Завершим этот раздел примером, взятым из работы Эн­
дрю Циммермана «Алабама в Африке»; книга поначалу
кажется исследованием отдельных человеческих судеб,
но в конечном итоге приходит к широким обобщениям.
История, которую рассказывает Циммерман, начи­
нается в дождливый ноябрьский день 1900 года, когда
четверо выпускников Промышленно-педагогического
института в городе Таскиги в Алабаме взошли на борт
парохода «Граф Вальдерзее», чтобы отправиться из Нью-
Йорка через Гамбург в немецкую колонию Того. Их на­
нял германский Колониально-экономический комитет
(Kolonial-wirtschaftliches Komitee) для обучения «тамош­
них негров тому, как следует сажать и убирать хлопок ра­
циональным и научным способом »1. Того был немецкой
колонией начиная с 1884 года. Вначале там господствова­
ла частная инициатива и «чистая» эксплуатация, однако
позже реформистски настроенные администраторы за­
дались целью модернизировать колонию и превратить
ее в прибыльное предприятие. Взяв курс на «науку», они
осознали, что центральную роль в планируемых меро­
приятиях должно сыграть местное население. П оэто­
му в планы реформаторов входило школьное образова­
ние, здравоохранение и повсеместное «обучение негров
работе».
Причиной заинтересованности немцев в выпускни­
ках института в Таскиги послужило убеждение, что ра­
совые отношения на американском Юге могут стать мо­
делью для немецких африканских колоний. Германские

I. Цит. по: & шгпегтапА- A Germ an Alabam a in Africa: The Tuskegee

Expedition to German Togo and the Transnational Origins of West
African Cotton Growers // American Historical Review. 2005. № no.
P. 1380. См. также: Zimmerman A. Alabam a in Africa.

179
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

администраторы и социологи прониклись особы м дове­

рием к директору института Букеру Т. Вашингтону, ко­
торы й внушал афроамериканским студентам теорию
естественных иерархий рас. Вашингтон считал, что по­
сле освобождения рабов возникла необходимость прежде
всего «образовать» афроамериканцев, приучив их к хри­
стианской жизни, ручному труду и мелкому фермерству,
с тем чтобы они постепенно, с течением времени достиг­
ли статуса полноценных граждан. Его консервативные
взгляды на социально-расовые отношения совпадали
с европейским империалистским пониманием контроля
и сегрегации. Выпускники института в Таскиги, таким
образом, казались идеальными фигурами, способными
осуществить задуманную модернизацию без ущерба для
установленного в колониях политического и расового по­
рядка. Вашингтон, со своей стороны, поддерживал им­
периализм, поскольку считал Африку отсталой частью
света, которую надо цивилизовать, и был убежден, что
немцы как нельзя лучше справятся с этой миссией. Одна­
ко в итоге проект в Того — школа для обучения местного
населения тому, как выращивать хлопок для европейско­
го рынка, — провалился и в политическом, и в экономи­
ческом отношении.
Этот эксперимент можно анализировать на разных
уровнях социального опыта. На микроуровне изучение
деятельности института в Таскиги и социальной струк­
туры колониального Того равно важны для понимания
судьбы проекта. Так, например, без пристального анализа
социальных отношений на территории народа эве — до­
минантной этнической группы на юге Того — нельзя по­
нять, почему местные крестьяне приняли в ш тыки при­
внесенные извне способы ведения сельского хозяйства,
а также ту особую роль, которую сыграли в этой истории
тоголезские женщины, занятые по преимуществу сель­
ским трудом, или яростное сопротивление коренного
населения вербовке, обучению, новым условиям труда
и вмешательству в традиционный уклад жизни.

180
 МЕНЯЯ МАСШТАБЫ

Однако если вы йти за границы локального уровня,

то можно использовать и другие релевантные в данном
случае масштабы. Среди важных контекстов окажет­
ся экономика Германской империи, поскольку постав­
ка хлопка-сырца — около 1900 года немецкая хлопко­
перерабатывающая промыш ленность занимала третье
место в мире — была приоритетной целью ее колони­
альной политики. Следующий уровень — это межим­
перское пространство, более ш ирокое явление запад­
ного колониализма, источник дискурса гегемонизма
и общ его оправдания колониального вмешательства,
с его «цивилизаторской миссией», риторикой «исправ­
ления» и развития колонизируемых народов. Третий
момент: эксперимент в Того следует понимать в кон­
тексте того, ч то назы вали «черной Атлантикой», —
связей, основанны х на трансокеанской м обильности
афроамериканцев, — а также в контексте споров о пан­
африканизме. На четвертом уровне Того был связан
с ожиданиями немецких ученых, что социальны й п о­
рядок американского Юга послуж ит моделью, на ко­
тор ой в полном соотв етств и и с при н ц и п ом этн и ч е­
ской сегрегации будут выстроены трудовые отношения
в сельском хозяйстве — не только в колониях, но и (в
среднесрочной перспективе) в населенных поляками
регионах Восточной Пруссии; на этом уровне Того ин­
тегрировался в систему эксплуатации германских сель­
скохозяйственных окраин, пребывавш их в (квази)коло-
ниальных условиях. И наконец, последнее, но не менее
важное: в этом примере есть еще и масштаб анализа,
имеющий явно глобальный характер и связанный с ин­
теграцией рынков и мировой экономикой. На этом уров­
не история, произош едш ая в Того, может пониматься
как воздействие глобальной реструктуризации произ­
водства сырья после конца работорговли и как часть
непрекращавшихся усилий заменить рабский труд на
плантациях номинально свободны м — но в реально­
сти часто совсем не свободны м — трудом.

181
6. П Р О С Т Р А Н С Т В О В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Ясно, что значительная часть произошедшего в этом

случае была обусловлена наложением множества сил
и взаимодействием различных масштабов. Изучая эти
взаимодействия, глобальные историки могут связывать
разные уровни социальной практики и решать глобаль­
ные проблемы, не рассматривая при этом в качестве еди­
ницы своего анализа весь мир. Другими словами, глобаль­
ное — это не отдельная сфера, внешняя по отношению
к национальной и локальной. Оно скорее представляет
собой масштаб, с которым можно соотнести даже отдель­
ные жизни и малые пространства.
 7. Время в глобальн ой
и стор и и

сли судить по внешним признакам, глобальная

Е история не говорит на языке времени. Она ско­

рее непосредственно ассоциируется с простран­
ством. Излюбленный словарь глобальных историков —
«картографирование», «обращение», «потоки», «сети»,
«детерриториализация» — выражает новое понимание
роли пространства в истории. Оборотная сторона этой
концентрации на пространстве — вызов, бросаемый
новой дисциплиной долгому господству категории вре­
мени в исторических сочинениях. Все варианты теории
модернизации, например, выдвигали время в качестве
центрального понятия. Целый риторический арсенал
темпоральных терминов — «революция» и «прогресс»,
«передовые» и «отсталые» народы, «стагнировать» и «до­
гонять», « longue duree»*, «синхронность» и «несинхрон-
ность» — был изобретен для того, чтобы локализовать
людей, сообщ ества и цивилизации внутри широкой тем­
поральной матрицы. История оказывалась большой хро­
нометрией. Глобальная история как подход подвергла эту
парадигму основательной критике. Она оспаривает при­
оритет темпоральных метафор и устоявшийся взгляд на
историю как генеалогию и (внутреннее) развитие.
Это, однако, не означает, что проблема времени ото­
двигается в сторону и не имеет больше концептуаль­
ного значения. О тчасти из-за особой роли простран­
ства в своих построениях глобальная история привела I.

I. Период большой длительности (фр.).

183
7. В Р Е М Я В Г Л О Б А Л Ь Н О Й ИСТОРИИ

и к преобразованию времени в исторических описаниях.

Здесь особо заслуживают внимания два аспекта. Они рас­
полагаются на противоположных концах темпоральной
шкалы и связаны с самым продолжительным и самым
коротким отрезками времени. На одном полюсе спек­
тра — попытки изучения всей человеческой истории (и
даже шире) в рамках одной концептуальной модели свя­
занности мировых процессов. На другом конце — поня­
тие синхронии как характерного тропа, подрывающего
представление о времени как факторе развития.
Споры об этих крайних точках широкого спектра тем­
поральных масштабов в конечном счете показывают, что
разные концепции времени подходят для разных вопро­
сов и формируют определенные ответы. Каждое исследо­
вание предпочтет ту шкалу, которая в наибольшей сте­
пени отвечает изучаемым проблемам. В этой главе мы
увидим, однако, что большинство исследований частных
случаев заметно выигрывает, если ученые рассматривают
проблемы в различных временных масштабах и исполь­
зуют их соответствующие аналитические преимущества.

Большая и глубинная история

Глобальные историки не только начали изучать все угол­

ки планеты, но и расширили временные рамки своих
исследований. «Телескоп, а не микроскоп» — вот их из­
любленная оптика1. Многие научные труды охватыва­
ют гигантские временные протяженности — их авторы
без малейших колебаний перепрыгивают через целое
тысячелетие, а то и более. Ш ирокие временные рамки,
разумеется, являются необходимым инструментом л ю ­
бого синтеза. Однако стремление создавать «глобальные»
труды, похоже, высвободило особое желание — охватить
все, всюду и всегда. Некоторые историки, выступающие
I. Armitage D. W hat’s the Big Idea? Intellectual History and the Longue
Duree // History of European Ideas. 2012. № 38. P. 493.

184
 БОЛЬШАЯ И ГЛУБИННАЯ ИСТОРИЯ

за охват как можно больших отрезков времени, доходят

до утверждений о том, что только гигантские временные
рамки открывают истину о человеческом прошлом.
Названия этой игры — «глубинная история» и «боль­
шая история». Ее сторонники представляют свои подхо­
ды как аналоги критики евроцентризма, которую часто
отождествляют с глобальной историей. Как замечают Дэ­
ниэл Лорд Смэйл и Эндрю Шрайок, «мы следуем за пост­
колониальными теоретиками, которые преследовали
сходные цели в области пространства, однако в области
времени то же самое делалось ими крайне редко, если во­
обще делалось». Вслед за «провинциализацией Европы»
раздается призыв провинциализировать и модерность:
отодвинуть временные рамки как можно дальше в про­
шлое и освободить историческое время от телеологии
модерного1.
Предложенное Смэйлом понятие «глубинная история»
предполагает изучение всего человеческого прошлого,
а также необходимость преодолеть концептуальные ба­
рьеры между историками, археологами и биологами. Как
проницательно замечает ученый, историческая наука
имеет фундаментальную границу — изобретение пись­
менности. Однако нет убедительных причин различать
отдаленное (глубинное) прошлое человечества и общ е­
ства, обладавшие письменностью1 2. Область «больш ой
истории» — термин, ставший популярным благодаря
работам австралийского историка Дэвида Кристиана, —
простирается еще дальше в прошлое и ведет отсчет от
начала естественной истории до появления человека да,
в сущности и до появления жизни на Земле. Начало боль­
шой истории— Большой взрыв и образование Солнечной

1. Small D. L ., ShryockA. History and the «Рге» // American Historical

Review. 2013. № 118. R 713.
2. Small D. L. In the Grip of Sacred History 11 American Historical Re­
view. 2005. № no. R 1336—1361; Small D. L. On Deep History and the
Brain. Berkeley, GA: University of California Press, 2008; Shryock A .,
Small D. L. (eds.). Deep History: The Architecture of Past and Present.
Berkeley, GA: University of California Press, 2011.

185
7. В Р Е М Я В Г Л О Б А Л Ь Н О Й ИСТОРИИ

системы, и в этой перспективе привычная нам мировая

история свертывается почти до уровня микроэпизода, а
история человеческого рода занимает всего несколько
страниц. Как глубинная, так и большая истории уделя­
ют много внимания тысячелетиям, в течение которых
люди занимались охотой и собирательством, утверждая,
что именно та эпоха сформировала человечество и пото­
му она чрезвычайно важна для понимания семьи, рели­
гии и разного рода социальных озабоченностей, суще­
ствующих в наши дни1.
Эти подходы обещают новые перспективы, которые
иначе прошли бы мимо внимания историков. Если одни
проблемы необходимо рассматривать с близкого рассто­
яния, то другие могут быть решены только в широких
временных рамках. Хорош ий пример — книга Джареда
Даймонда «Ружья, микробы и сталь», одна из самых по­
пулярных в этой новой области. Среди прочего автор
обращается к причинам европейского завоевания Аме­
риканского континента. Как получилось, что испанцы
высадились в Америке, а не инки — в Европе? И как стало
возможно, что в 1532 году небольшой отряд из 168 испан­
цев сумел победить местную армию из 80 тысяч человек
и завоевать самое могущественное государство на Амери­
канском континенте? Сказалось ли преимущество в во­
оружении — мечах и ружьях? Или все дело в отваге испан­
цев? Или в их католической вере? А может быть, сыграла
роль изобретательность испанцев или другие культурные
факторы? Найдем ли мы ответ среди тех причин, к кото­
рым часто обращаются историки? Даймонд полагает, что

I. Christian D. Maps of Time: An Introduction to Big History. Berkeley,

C A: University of California Press, 2004; Spier F. The Structure of Big
History: From the Big Bang until Today. Amsterdam: Amsterdam Uni­
versity Press, 1996; Spier F. Big History and the Future of Humanity. Ox­
ford: Wiley-Blackwell, 2010; Brown C. S. Big History: From the Big Bang
to the Present. New York: The New Press, 2007; Cook M . A Brief History
of the Human Race. New York: Norton, 2003; Christian D., Brown C. S.,
Benjamin C. Big History: Between Nothing and Everything. New York:
McGraw-Hill, 2013.

18 6
 БОЛЬШАЯ И ГЛУБИННАЯ ИСТОРИЯ

нет. Для него решающее различие лежит в области геоло­

гии. Ось «север — ю г» Американского континента замед­
ляла распространение полезных растений и животных
(что является условием оседлости) через климатические
зоны континента. В Евразии с ее ориентацией по оси
«восток — запад» такой процесс занял гораздо меньше
времени, и в этом состояло преимущество, позволившее
евразийским сообществам быстрее разрастаться и приоб­
ретать более сложную структуру. Побочным эффектом
распространения скотоводства было то, что население
Евразии адаптировалось к смертельным болезням. Когда
европейцы прибыли в Америку, они принесли с собой бо­
лезнетворные микроорганизмы, к воздействию которых
местное население было совершенно не готово. Примерно
95 процентов населения континента оказались жертвами
новых болезней. Другими словами, различные геологиче­
ские условия позволили обществам основных регионов
Евразии развиться таким образом, что они стали лучше
подготовленными к пересечению океанов, противостоя­
нию болезням и подчинению других групп, чем абориген­
ное население обеих Америк. В интерпретации Даймонда,
исход «битвы при Кахамарке» — первой встречи Писар-
ро и Атауальпы в горах Перу в ноябре 1532 года — был
предрешен гораздо раньше, чем состоялся в реальности1.
Как показывает приведенный пример, долговремен­
ные перспективы могут выявить важные факторы, кото­
рые легко упустить из виду, если держаться более тради­
ционных для истории временных рамок. Исследователи,
занимающиеся глубинной и большой историями, таким
образом, могут совершить открытия, недоступные для
их коллег с менее «галактической» оптикой. И потому
некоторые приветствовали новый подход с больш им
энтузиазмом. «Это прорыв, — восклицал Уильям Мак­
нил после прочтения книги Дэвида Кристиана, — кото­
рый можно сравнить с тем, как в XVII веке Исаак Ньютон

Diam ond J. Guns, Germs, and Steel.

187
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

объединил небо и Землю едиными законами движения»1.

Более ощутимой оказалась поддержка, которую Кристиан
получил от фонда Билла Гейтса, совместно с которым ос­
новал проект «Большая история» с намерением внедрить
эту дисциплину в школьную программу.
Многие историки, однако, не спешат откликнуться на
призыв заняться «больш ой» или «глубинной» пробле­
матикой. С точки зрения методологии две предпосылки
этого жанра вступают в противоречие с обычны м исто­
рическим подходом. Во-первых, поиск конечных при­
чин и первичных движущих сил истории привел мно­
гих «больш их» историков к детерминистскому взгляду
на прошлое. И это в некотором смысле прямое следствие
принятых в данной дисциплине временных рамок. «Су­
щ ествую т аспекты человеческой истории, — утверж­
дает Дэвид Кристиан, — которые нельзя адекватно по­
нять, используя знакомые мантры о действующих силах
и непредсказуемости»1 2. Во многих больших историях гео­
графия и окружающая среда наделяются такой абсолют­
ной властью, что это делает человеческое вмешательство
почти бессмысленным.
Эта первая опасность — детерминистское заблужде­
ние — тесно связана со второй: рискованными попытка­
ми смешения естественных наук с гуманитарными в одну
всеохватную парадигму. Споры между номотетическими
науками с их поиском общ их законов, с одной стороны,
и идиографическими науками, такими как история, с дру­
гой, ведутся с давних пор. Сторонники глубинной и боль­
шой историй вполне сознательно стремятся преодолеть
этот водораздел — и слишком часто таким образом, что
превращают прошлое в область естественных наук. Как
прямо признает Джаред Даймонд, «предметом изучения
является история, но подход должен быть (естественно-)

1. M cN eill W. Foreword // Christian D. Maps of Time. P. XV.

2. Christian D. Contingency, Pattern and the S-curve in Human History
// World History Connected. 2009. October. Par. 12 (http://worldhis-
toryconnected.press.illinois.edU/6.3/christian.html).

188
 МАСШТАБЫ ВРЕМЕНИ И Z Е I Т S С Н IС Н Т Е N

научным»1. Для Иэна Морриса «история есть подмноже­

ство биологии есть подмножество химии есть подмноже­
ство физики»2. В результате такого смешения происходит
подчинение истории поиску таких же, как в естественных
науках, универсальных законов3. Если принять во вни­
мание склонность этих историков к выведению законов,
то не вызовет удивления то, что они регулярно высту­
пают с предсказаниями будущего, как Моррис, который
уверенно заявил, что «2103 год будет, возможно, самой по­
следней точкой, в которой закончится эра Запада»4. Если
больш инство глобальных историков отвергают телео-
логичность, родимое пятно всех традиционных истори­
ческих описаний, то «большие историки» явно готовы
восстановить понятия прогресса и целенаправленности
исторического процесса.

Масштабы времени и Zeitschichten5

В конечном итоге различие между «больш им и» и все­

ми другими историями сводится к масштабности. Как
и в случае пространства, подходящие временные рам­
ки зависят от проблем, к которым обращено исследова­
ние, и от масштаба поставленных вопросов. И наоборот,
наше понимание лю бого собы тия или процесса будет ва­
рьироваться в зависимости от временного порядка ана­
лиза. В принципе, любое событие можно интерпретиро­
вать в различных и разнообразных временных рамках.
Историкам давно известно о многослойности временных
1. Diam ond J. Guns, Germs, and Steel. P. 26.
2. Цит. no: Thomas J. A. History and Biology in the Anthropocene: Prob­
lems of Scale, Problems of Value // American Historical Review. 2014.
№ 119. P. 1587.
3. Christian D. The Return of Universal History I I History and Theory
(theme issue). 2010. № 49. P. 6-27.
4- M orris I. W hy the West Rules — for Now: The Patterns of History, and
W hat They Reveal about the Future. New York: Farrar, Straus and G i­
roux, 2010. P. 582.
5 - Временные пласты (нем).

189
7. В Р Е М Я В Г Л О Б А Л Ь Н О Й ИСТОРИИ

режимов, накладывающихся друг на друга различными

способами. Известно высказывание Фернана Броделя
о множественности исторических времен, хотя сам он ин­
тересовался прежде всего широкими временными рам­
ками — longue duree— и, соответственно, темпоральными
ритмами столь медленными, что в иных масштабах они
просто недоступны восприятию. Позднее Райнхарт Ко-
зеллек предложил геологическую метафору^^iUehichten^
накапливающихся и взаимодействующих слоев времени.
Они предупреждают нас о необходимости различать раз­
ные уровни темпоральных «строительных лесов», об уско­
рениях и длительностях, а также об интервалах, каждый
из которых характеризуется своим собственным темпом
изменений. Очевидно, что такие темпоральности требуют
различных пространственных рамок; масштабы време­
ни и масштабы пространства, ^аким образом, всегда не­
посредственно связаны1.
В этой схеме остается место для различных временных
протяженностей, начиная с отдельных моментов и син­
гулярных событий и до самых долгих периодов большой
истории. Эти масштабы сосуществуют и дополняют друг
друга, даже если подход и результаты оказываются не
только различными, но и несовместимыми. Их значи­
мость также варьируется весьма широко. Кратчайший
промежуток — момент или день — оказывается недоста­
точной временной меркой для решения больш инства
проблем; однако не подходит и слишком долгий проме­
жуток. Для многих исследовательских тем — не исклю­
чая собы тий далекого прошлого, таких как изобретение
письменности, — происхождение планеты, последова­
тельность возникновения человекообразных и их рас­
пространение по Земле не имеет большого значения2. За
1. Braudel К Histoire et Science sociales: La longue duree // Annales E S C .
1958. № 4. P. 7 25 - 753 ; Koselleck R. Zeitschichten: Studien zur Historik.
Frankfurt: Suhrkamp, 2002.
2. Pomeranz K. Teleology, Discontinuity and World History: Periodiza­
tion and Some Creation Myths of Modernity I I Asian Review of World
Histories. 2013. № 1. P. 189-226.

190
 МАСШТАБЫ ВРЕМЕНИ И Z ЕIТ SС Н IС Н Т ЕN

большинство проблем, которые историки намереваются

решить, нельзя эффективно взяться с позиций большой
истории (которая оперирует промежутками в несколько
миллионов лет) или глубинной истории (40 тысяч лет).
Даже если начинать с «эпохи антропоцена» (последние
двести лет), то для осмысленного ответа на большинство
вопросов рамки окажутся слишком широки. Однако при
всем этом складывается впечатление, что по сравнению
с последними десятилетиями значение больших времен­
ных масштабов будет нарастать и мы в каком-то смысле
окажемся свидетелями возвращения longue duree. После
десятилетий доминирования микро- и культурной исто­
рии во многих разделах нашей дисциплины временные
рамки снова расширились как из-за вопросов, поставлен­
ных глобальной историей, так и из-за огромного массива
данных, которые стали доступны ученым в результате
развития цифровых технологий в гуманитарных науках1.
Какова бы ни была тема исследования, различные
слои времени позволяют рассматривать ее по-разному.
И в зависимости от того, что мы хотим объяснить и в ка­
ком временном масштабе, эти слои могут пересекаться.
Возьмем в качестве примера рост Китая до статуса эко­
номической сверхдержавы в начале X X I века. Если мы
посмотрим только на два последних десятилетия, начи­
ная со смерти Дэн Сяопина в 1997 году, то нас удивят не
столько цифры гигантского экономического роста Ки­
тая, сколько способн ость Коммунистической партии
управлять капиталистическими переменами. Если же
расширить временные рамки до 1978 года, когда нача­
лись реформы Дэна, то последующий рост националь­
ного богатства просто необъясним. Китай после смерти
Мао был одной из самых бедных стран мира, и во главе
государства стояло одно из самых авторитарных пра­
вительств на планете. В этих временных рамках кажет­
ся крайне маловероятным, что именно в Китае могла
г G u ld iJ A rm ita g e D. The History Manifesto. Cambridge: Cambridge
University Press, 2014.

191
7. В Р Е М Я В Г Л О Б А Л Ь Н О Й ИСТОРИИ

выплеснуться и найти поддержку властей предприни­

мательская энергия населения. Внимание исследователя
поневоле переключается на решения, которые принима­
ла политическая олигархия.
Однако если мы настроим нашу оптику на восприятие
широких промежутков времени — скажем, последнего
тысячелетия, — то картина снова изменится. В течение
очень долгого времени, вплоть до XVIII столетия, процве­
тающие области Китая принадлежали к наиболее эко­
номически продуктивным регионам мира. И под таким
углом зрения нынешний рост Китая выглядит не столько
как новое начало, сколько как возвращение — структур­
но предопределенное возвращение к «нормальному» для
Китая статусу сильной державы. Однако картина будет
неполна, если мы не обратим внимания на среднесроч­
ны й временной промежутсйс последних 150 лет. Начи­
ная с 1860-х годов правители из династии Цин, стараясь
преодолеть последствия вторжения империалистов, экс­
периментировали со стратегиями экономической модер­
низации, основанной на государственном контроле над
частным предпринимательством. Эта форма внедряемого
сверху капитализма породила важную модель «колеи» —
зависимости от первоначально выбранного пути, — кото­
рая актуальна до сего дня. И наконец, 1930-е годы — зо­
лотой век ничем не стесненного китайского капитализма
в условиях слабых государственных институций — уви­
дели подъем частного капитала, который впоследствии
сохранился в Гонконге и в среде китайцев-эмигрантов
и который также продолжает оказывать влияние на ки­
тайскую экономику сегодня1.
Каждый из этих факторов сам по себе еще не предве­
щал нынешнего роста Китая. Этот рост не определялся
длительным предшествующим периодом, но оказался
обусловлен целым рядом исторических обстоятельств.
Каждая из выбранных временных рамок вносит свой
I. OsterhammelJ. Vergangenheiten: Uber die Zeithorizonte der Geschich-
te, unpublished manuscript.

192
 СИНХРОННОСТЬ

вклад в объяснение, предлагая нечто без нее не очевид­

ное. Как и в случае с пространством, такое масштабиро­
вание прошлого, илиjeux d’echelles, является наилучшим
методологическим инструментом для согласования раз­
личных темпоральностей.
Глобальное измерение не связано внутренней связью
ни с одной из временных рамок. Глобальный подход мо­
жет быть использован на любом уровне, от макроописа­
ний, охватывающих несколько веков и более, до анали­
зов краткосрочных промежутков и даже какого-то одного
критического момента. Ш ирокая публика часто ассоци­
ирует глобальную историю с исследованиями больших
отрезков времени, с портретами целых веков или даже
тысячелетий из прошлого нашей планеты. Однако с точ­
ки зрения методологии более новаторскими и заслужива­
ющими большего внимания представляются исследова­
ния, использующие гораздо более короткие промежутки:
те, которые сосредотачиваются на отдельных моментах
или краткосрочных собы тиях и особенно на ситуациях
синхронности.

Синхронность

Внимание к синхроничности — то есть событиям, про­

исходящим одновременно, но в географически удален­
ных друг от друга местах, — стало отличительной чертой
глобальных интерпретаций истории. Ученые обраща­
ются к разделенным границами событиям, исследуя их
одновременно возникающие последствия, или, более
обобщенно, к синхронным условиям, которые выводят
на арену исторические силы и вместе с тем ограничи­
вают их действие. Такая установка резко отличается от
традиционных задач исторических дисциплин, так как
в данном случае исключается обычное для них стрем­
ление вы строить длительную связную цепочку собы ­
тий и отыскать истоки изучаемых явлений; при этом не

193
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

высказываются предположения об устойчивости тради­

ций, о воздействии «пережитков» прошлого или о зави­
симости развития от первоначально выбранной «колеи».
Что же подразумевает переход от генеалогической к син­
хронической модели? Давайте рассмотрим пример: взрыв
споров вокруг памяти о Второй мировой войне в Восточ­
ной Азии после 1990 года. В это время во всем регионе раз­
разились так называемые «войны памяти» как внутри
отдельных стран, так и на международном уровне. В Я по­
нии вышел школьный учебник истории, который вызвал
не только горячие споры у себя на родине, но и столкно­
вения на улицах Сеула и Пекина. Этот всплеск ярости
в связи с памятью о прош лом обы чно характеризуют
как «возвращение вытесненного», как почти естествен­
ное извержение «мемориальной энергии» после многих
десятилетий амнезии и подавления воспоминаний, вы­
ход на поверхность травматического прошлого, которое
не оставляло в покое людей и в настоящем. Генеалогиче­
ская модель, другими словами, ставит в центр внимания
отношения между прош лым и настоящим, отложенные
реакции на случившееся пятьдесят лет назад.
Однако гораздо более плодотворно было бы рассма­
тривать «войны памяти» в Японии, Китае и Корее как
эффект современных — и синхронных — трансформа­
ций: другими словами, не в качестве отзвуков собы тий
1937-1945 годов, а в качестве реакции на нечто случивше­
еся в 1990-е годы. Такая интерпретация помещает взрыв
памяти в контекст конца холодной войны и тех полити­
ческих и экономических перемен, которые происходили
в то время в регионе. Конец уклада, построенного вокруг
дихотомии «Восток — Запад», вызвал изменения, позво­
лившие политическим группам и активистам граждан­
ского общества — а также интересам корпораций — со­
средоточиться на Восточной Азии. Эта регионализация
серьезным образом воздействовала и на сферу памяти,
изменив формат публичных дискуссий. Голоса корейских
и китайских жертв войны теперь услышали в Японии,

194
 СИНХРОННОСТЬ

стали возникать новые трансграничные дискурсивные

и политические объединения единомышленников. В по­
литическом плане именно интерпретации прош лого
сделались той ареной, на которой обсуждались возмож­
ности общеазиатского обмена и сотрудничества. Таким
образом, все это было не столько возвращением памяти
о войне, сколько появлением новой азиатской публичной
сферы, обусловленной глобальными геополитическими
трансформациями и новыми структурами экономиче­
ского обмена1.
Внимание к синхронным факторам и пространствен­
ным отношениям, разумеется, не означает, что можно
игнорировать диахроническое измерение истории. Во­
прос о том, как анализировать воздействие синхронных
структур, с одной стороны, и последовательность собы ­
тий, с другой, остается важнейшим вопросом всех иссле­
дований в области глобальной истории. В ключевой для
данной темы работе Кристофер Хилл вывел дискуссию на
новый уровень, обратив внимание на особы й момент, ког­
да возникла сама идея создания национальной истории
с ее установкой на последовательность событий. М оно­
графия «Национальная история и мир наций» выглядит
как сравнительный анализ, посвященный возникнове­
нию в конце X IX века жанра национальной истории во
Франции, в Японии и США. Однако это не традиционное
сравнение, сопоставляющее отдельные страны и обще­
ства так, будто они существуют вне времени. Напротив,
сама идеология национального государства как незави­
симого и самоочевидного объекта исторического исследо­
вания ставится здесь под сомнение. Во всех трех странах
начиная с 1870-х годов публицисты и чиновники обрати­
лись к истории своих наций. И во всех трех странах этому
предшествовали социальные потрясения и кризисы: ре­
ставрация Мэйдзи в Японии, Гражданская война в США,

I. Conrad S. Remembering Asia: History and Memory in Post-Cold War

Japan // Assmann A., Conrad S. (eds.). Memory in a Global Age. Lon­
don: Palgrave Macmillan, 2010. P. 163-177.

195
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

падение Второй империи и Парижская коммуна во Фран­

ции. Япония, США и Франция играли совершенно раз­
ные роли в мире, и потому их версии национального про­
шлого резко различались. Однако они были причастны
к общим тенденциям, характерным для конца X IX века:
развитию межгосударственных отношений, росту меж­
дународной торговли и накоплению капитала, а также
к революции в средствах коммуникации. Как указыва­
ет Хилл, только в контексте таких глобальных структур
можно понять привлекательность национальной исто­
рии как жанра и национального государства как формы
в то время. В этих положениях анализ Хилла заметно от­
личается от других описаний того же явления, которые
выводят на первый план или историю распространения
националистических идей, или историю их подавления
империализмом либо отыскивают корни нации преиму­
щественно в специфических, независимых друг от друга
традициях местных сообществ.
Сам Хилл в своей книге ни в коем случае не забывает
о диахроническом измерении истории. Он описывает по­
литические и социальные изменения, способствовавшие
формулированию каждой из трех непохожих на другие
национальных идей. Сосредоточить все внимание на
одной лишь симультанности было бы ошибкой. Однако
и акцент на линейной последовательности собы тий — а
именно такой прием предпочитало больш инство исто­
риков — был бы столь же спорным. Подобные вымыслы
о национальной диахронии, по Хиллу, являются идео­
логической инверсией реально работавших механизмов.
В действительности, считает он, было сконструирова­
но «национально-историческое пространство» совре­
менных наций внутри развивающейся мир-системы —
и их предыстории могут показаться генеалогией только
при ретроспективном взгляде. «Синхронические усло­
вия, формирующие сознание и ценности, — настаивает
Хилл, — инвертированы в диахронические нарративы
об их появлении. Последствием такой инверсии является

19 6
 СИНХРОННОСТЬ

то, что и структурные условия, создающие национальные

государства как единицы мирового рынка, и междуна­
родная система национальных государств выдаются за
результаты национально обусловленных исторических
процессов»1.
Замечая синхронические совпадения, многие истори­
ки выбирали в качестве объектов своих исследований
отдельные «моменты » и краткие промежутки времени.
Популярной версией такого подхода стали работы, посвя­
щенные тому или иному году, когда собы тия всех видов
выстраиваются в ряд без дальнейшего обсуждения и без
постановки вопроса о причинах: так написаны, напри­
мер, глобальные истории 1688,1800,1979 годов. «Историк,
стремящийся описать мир, — писал один из сторонников
этого подхода, — пытается уйти от ограничений, нала­
гаемых любым стилем, любым набором вопросов, и сле­
довать своей интуиции, оставлять фактам свободу вести
себя за собой от одного к другому <...> Он надеется избе­
жать системности, размышляя о неограниченной вари­
ативности, блестящем разнообразии и странности форм
человеческой жизни»1 2.
Тем ученым, которые не слишком дорожат традици­
ями и имеют сильную склонность к анализу, более при­
влекательным кажется понятие «глобальный момент».
Исторические вехи — 11 сентября 2001 года, волнения
1989 года или протесты 1968 года, биржевой крах 1929 года
или победа Японии над Россией в 1905 году, или даже из­
вержение индонезийского вулкана Кракатау в 1883 году
(которое историки назвали самым первым общ емиро­
вым медийным событием) — понимались как глобаль­
ные моменты, события, воспринимавшиеся совершенно
по-разному, а иногда и прямо противоположно, но тем не

1. H ill С. L. National History and the World of Nations. P. 71.

2. Wills J. E. 1688: A Global History. См. также: Bernier 0 . The World
in 1800. New York: Wiley, 2000; Caryl Ch. Strange Rebels: 1979 and the
Birth of the 21st Century. New York: Basic Books, 2013.

197
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

менее повсеместно апроприированные и служащие те­

перь историческими ориентирами.
Эталонное и ш ироко обсуждавшееся исследование
в этой области — книга Эреца Манелы «Вильсоновский
момент». Эта работа помогает прояснить как преиму­
щества, так и потенциальные издержки данного под­
хода и много говорит в целом о результатах сосредото­
чения исследовательских усилий на синхроничности.
История, которую рассказывает Манела, начинается вес­
ной 1919 года, когда сразу в нескольких местах на плане­
те вспыхивают восстания против имперской власти —
практически одновременно и, по-видимому, независимо
друг от друга. 1 марта в Корее начинается крупнейший
бунт против японской колониальной администрации,
управлявшей страной с 1910 года. В том же месяце в Егип­
те представители всех слоев населения вышли на демон­
страции против британского правления; последовавшие
затем жесткие столкновения известны как «революция
1919 года». В Индии нарастание протестов со стороны
национального движения спровоцировало жесткий от­
вет британцев, кульминацией которого стала резня 13
апреля в Амритсаре, в результате которой погибли поч­
ти четыреста мирных жителей. И наконец, 4 мая крупное
восстание в Китае — кульминация Нового культурного
движения, стремившегося к обновлению страны по со­
временному западному образцу и к отказу от имперских
порядков в Азии1.
Эти четыре события не только хорошо известны— они
всегда были ключевыми моментами в соответствующих
национальных историографиях и культурах. Все четыре
случая уже получили достаточно подробное освещение
в научной литературе. Однако Манеле удалось внести
I. Manela Е. The Wilsonian Moment: Self-Determination and the Inter­
national Origins of Anticolonial Nationalism. Oxford: Oxford Univer­
sity Press, 2007. Чтобы оценить диапазон реакций, ср. пламенную
рецензию Усамы М акдизи (Diplomatic History. 2009. № 33. Р. 133—
137) на язвительны е замечания Ребекки Карл (American Histori­
cal Review. 2008. № 113. Р. 1474- 4 7 6 ).

19 8
 СИНХРОННОСТЬ

нечто новое в эти темы благодаря новаторскому подхо­

ду. Ученый поставил задачу объяснить одновременность
собы тий исходя из широкого международного контекста,
и соотнести их с изменением международного положения
после окончания Первой мировой войны.
Соответственно, он не просто сопоставляет эти четы­
ре случая, а выходит за рамки классического сравнения.
Кроме того, он прямо обращается к отношениям между
Китаем и Индией, Китаем и Египтом. При этом его под­
ход отличается и от традиционного исторического мето­
да изучения заимствований. Он помещает свое исследо­
вание конкретных случаев в общ ий контекст заявления
президента Вудро Вильсона о праве наций на самоопреде­
ление. Быстрому усвоению лозунга способствовала кам­
пания в прессе и пропагандистская машина, превратив­
шая Вильсона в икону для сторонников освобождения
от колониального ига. Однако когда стало ясно, что Вер­
сальское соглашение не воплощает эти прекрасные на­
дежды, эйфория обернулась жестоким разочарованием,
которое, в свою очередь, стало катализатором вспышек
националистических протестных движений.
Акцент на синхронии в данном случае явно продукти­
вен, но применяемый метод имеет и оборотную сторону.
Речь идет об отношениях между синхронией и диахро­
нией, между глобальным моментом и его различными
предысториями. И получается, что книга, с энтузиаз­
мом описывающая всемирное значение слов Вильсона,
в то же время обращает мало внимания на независимые
друг от друга традиции националистических движений
во всех четырех странах. Конечно, автор не считает, что
эти движения были обречены пребывать в спячке до тех
пор, пока не явится Вильсон и не разбудит их. Однако
подзаголовок книги, в котором «вильсоновский момент»
отождествляется с «международными истоками анти­
колониального национализма», предполагает слишком
строгую каузальность.

199
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Внимание к синхроническому контексту может приве­

сти к новым открытиям. С помощью данного метода одни
собы тия соединяются с другими поверх границ и выяв­
ляется их взаимосвязанность в пространстве. При этом
глобальные контексты помогают объяснить симультан-
ность событий, незаметную при традиционных подходах
в рамках национальных историй. Более того, такой метод
заставляет историка остро чувствовать причинные фак­
торы, которые действуют за пределами и помимо изучае­
мого общества или места. Однако для полноты картины
нужна более глубокая историческая перспектива— даже
если только позднейшие поправки могут показать истин­
ное значение предысторий. Суметь удачна пройти меж­
ду вымыслом «непрерывности собы тий» и обещаниями
«момента» и пытаться согласовать генеалогию с синхрон­
ными контекстами — наиболее настоятельные задачи
лю бой глобальной истории.

Масштабы, деятели и ответственность

В конце этой главы вернемся ненадолго к проблеме мас­

штаба. Из вышесказанного очевидно, что не существу­
ет предпочтительных временных рамок, равно пригод­
ных для лю бого исторического вопроса — так же как не
существует идеально подходящей для любой темы про­
странственной категории. Каждая проблема требует сво­
его темпорального и пространственного порядка, и это
не вопрос одной лишь исследовательской техники или
методологии. Выбор той или иной шкалы глобальной
истории означает необходимость принять критическое
решение о том, что и кого считать первичными силами
и деятелями истории. Другими словами, выбор масшта­
ба всегда имеет нормативные импликации.
Рассмотрим случай нацистской Германии. Когда мы
пристально изучаем отдельные эпизоды и короткие вре­
менные отрезки, личные решения и индивидуальная

2 0 0
 МАСШТАБЫ, ДЕЯТЕЛИ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

деятельность исторических лиц занимают централь­

ное место. Исследование последних недель Веймарской
республики или углубленное изучение Ванзейской кон­
ференции, принявшей «окончательное решение» о фи­
зическом уничтожении европейского еврейства, будут
акцентировать палитру индивидуальных выборов и мно­
ж ественность направлений возможного развития с о ­
бытия. Но как только мы расширим временные рамки,
вместо личной ответственности аналитический вес при­
обретут более безличные факторы. Когда «окончательное
решение» рассматривается в долговременной перспекти­
ве — включая, например, антисемитизм, развивавшийся
в Германии с X IX столетия и даже ранее; или описание
авторитарных тенденций, которые некоторые историки
возводят к фигуре Лютера, — тогда то, что при взгляде
с близкого расстояния казалось совершенно непредсказу­
емым, может раствориться в широкомасштабных и, воз­
можно, неостановимых процессах1.
То же верно по отношению к смене пространственной
шкалы. Микроисследования семьи или маленького го­
родка позволяют нам сфокусироваться на отдельных
людях, их интересах и выборах. Как местная школьная
учительница относилась к ученикам-евреям? Чем она ру­
ководствовалась, когда спрашивала учеников про их р о­
дителей? Этот ряд вопросов легко продолжить. Если же
мы увеличиваем масштаб до общенационального, то на
сцену выходят другие действующие лица и начинают до­
минировать более масштабные силы: фокус перемещает­
ся на партийную элиту, на соперничество между группа­
ми бюрократов, на институциональную логику— именно
на нее многие историки сейчас возлагают ответствен­
ность за важные, а иногда и фатальные события. Если
расширить масштаб до глобального контекста, то вперед

По этому вопросу см. также: Ginzburg С. Microhistory: Two or Three

Things That I Know about It I I Critical Inquiry. 1993. № 20. P. 10 -35;
KracauerS. History: The Last Things before the Last. New York: M. Wie­
ner, 1969.

201
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

выдвинутся проблемы иного порядка: воздействие Вели­

кой депрессии, изменение международного положения
после Версальского договора, общемировой поиск третье­
го пути между коммунизмом и либеральйым капитализ­
мом, стремление к региональным объединениям и эко­
номической автаркии, гегемония расистского дискурса.
На таком обобщенном уровне индивидуальные деятели
отойдут на второй план и вопрос об их ответственности
уступит место анализу структурных факторов и коллек­
тивной причинности. Если в микроистории отдельные
люди порицаются (или, наоборот, восхваляются), то при
более широком подходе они могут показаться жертвами
политической элиты в рамках национальной истории
или пешками, за движениями которых, в глобальной пер­
спективе, стоят крупные структурные трансформации.
Глобальную историю нередко подвергают критике за
то, что она игнорирует отдельных людей и уходит от проб­
лемы ответственности, прячась за безличными потока­
ми, безличными структурами и метафорами циркуляции.
В попытке объяснить ш ирокомасш табные изменения
и пред ложить тол кования, которые охватывали бы исто­
рический опы т разных регионов, глобальные историки
действительно иногда предпочитают аналитические ка­
тегории, исключающие человеческий фактор. Что же по­
лучается, глобальная история — это история без людей?
С одной стороны, ответ на этот вопрос зависит от того,
в какой манере тот или иной историк ведет свое повество­
вание. Нет причин для того, чтобы глобальные обзоры
были менее привлекательны для читателей, чем нацио­
нальные истории. Глобальные истории, так же как и ма­
кроописания национальной истории, могут быть очень
красочными и с вниманием относиться к роли личности.
В то же время если историк исходит из того, что при­
чины собы тий хотя бы отчасти действуют на глобаль­
ном уровне, может показаться, будто бы проблема персо­
нальной ответственности является для него вторичной.
Это в определенной мере обусловлено методологией

202
 МАСШТАБЫ,ДЕЯТЕЛИ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

глобального подхода: предпочтение отдается синхрон­

ным пространственным факторам, а не долговременным
генеалогиям и внутренней темпоральной непрерывности.
Само по себе стремление отойти от интерналистского нар­
ратива весьма похвально, однако как быть, если на прак­
тике это достигается ценой неоправданного умаления
роли личности в конкретных исторических событиях?
Если Холокост можно отчасти объяснить синхронно дей­
ствовавшими глобальными силами, не означает ли это,
что историк релятивизирует вину нацистских преступни­
ков? Подобные сверхконтекстуализации— предпочтение
глобальных факторов локальным акторам — может при­
вести к экстернализации проблемы вины и ответствен­
ности. Таким образом, глобальный подход может придать
ауру неизбежности явлениям, которые при «близоруком»
взгляде покажутся куда более случайными. Чем крупнее
масштаб, тем меньше в нем места непредсказуемости и ин­
дивидуальности — и это особенно верно по отношению
к гигантским временным рамкам. «Моя объяснительная
схема, — признает один из «больш их историков», Фред
Спир, — говорит о господстве необходимости»1.
Чтобы противостоять этой тенденции, многие истори­
ки считают для себя обязательным подчеркивать обрат­
ное и вместо указаний на историческую необходимость
пользуются риторикой случайного. Они отстаивают пре­
имущества анализа на локальном уровне и подчеркива­
ют, что историческая реальность на практике гораздо
беспорядочнее и фрагментарнее, чем это представляет­
ся в интерпретациях с позиций «макроподходов». Бо­
лее того, они высказывают сомнения в телеологических
установках сущ ествую щ их исторических нарративов.
Удачный пример придания «случайности» наивысшего
аналитического статуса— это споры о пресловутом «вос­
хождении Запада», которое предшествующим поколени­
ем историков рассматривалось как данность, почти как

!• Spier К The Structure of Big History. P. 18.

203
7. В Р Е М Я В ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

нечто естественное. Этот метанарратив теперь ставится

под сомнение и релятивизируетвя в ряде ключевых для
данной области текстов, подчеркивающих идиосинкра­
зии и непредсказуемый характер исторического разви­
тия. «Не было внутренней исторической необходимости, —
настаивает Джанет Абу Лугод в своих размыш лениях
о XIII столетии, — предпочесть Запад Востоку»1. Другие
историки концептуализируют «великое расхождение»
исторических путей Англии и Китая, начавшееся с кон­
ца XVIII века, и разрыв, возникший в промышленном
развитии этих стран, как результат удачи, «свалившего­
ся с неба» счастья и «географического везенья». Европа
в этой интерпретации была не более чем обладательни­
цей «случайного вы игры ш а»2.
Необходимость или случайность: каждый масштаб вы­
рабатывает свою идеологию. Наглядным примером могут
служить жаркие споры об антропоцене — периоде, начав­
шемся в эпоху промышленной революции, в результате
которой деятельность человечества превратилась в гео­
логический фактор. Впервые в истории один из биоло­
гических видов оказался в состоянии изменить фунда­
ментальные условия жизни на планете. Это утверждение
позволило ученым-естественникам и солидарным с ними
историкам сделать заявку на чрезвычайно масштабное
обобщение. Они утверждают, что только помещая антро­
поцен внутрь гораздо более долгой естественной исто­
рии планеты, можно осознать роль человеческого рода
как главного фактора климатических изменений. Такая
палеобиологическая перспектива кажется вполне убе­
дительной при огромных временных масштабах в сотни
и тысячи лет— и весьма поучительной в эвристическом
отношении, поскольку указывает на необходимость защи­
ты окружающей среды. Однако, несмотря на несомнен­
ные преимущества больш их временных рамок, в этом
подходе есть и определенная близорукость. Внимание
1. Abu-LughodJ. L. Before European Hegemony. P. 12.
2. PomeranzK. The Great Divergence. P. 2 3,12, 207.

204
 МАСШТАБЫ,ДЕЯТЕЛИ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

к биологическому виду как таковому делает неразличи­

мыми тех, кто причиняет вред окружающей среде, и тех,
кто этого не делает; тех, кто выигрывает от изменений
климата, и тех, кто становится его жертвой. Категория
биологического вида и работа в исключительно широких
временных рамках дают несомненную и важную возмож­
ность для научных открытий, однако это не позволяет
ставить вопросы об ответственности как исторических,
так и современных деятелей. Здесь маскируются группы
интересов и властные отношения, стоящие за капита­
листическими изменениями в современных обществах
и усиленно продвигающие стратегии непрерывного тех­
нократического развития в ущерб альтернативным трак­
товкам общества и альтернативным концепциям отноше­
ния человека к природе. Работа с большими масштабами
несет в себе риск затушевать социальную напряженность
внутри якобы однородного «человечества». Ученый, ра­
ботающий в рамках такого подхода, может недооценить
мощные силы капитализма и империализма, влияющие
на мир вокруг нас и требующие критического отношения
при решении вопросов об изменении окружающей среды1.
Если сторонники «большой истории» видят свою зада­
чу в создании такой истории, которая уподобляется есте­
ственным наукам вплоть до выведения строгих «и сто­
рических законов», аналогичных законам химии или
физики, то многие другие ученые, напротив, подчерки­
вают гетерогенность, непредсказуемость и фрагментар­
ность истории. Однако главное — не выбрать тот или
иной подход, а добиться сбалансированности множества
масштабов с их объяснительными возможностями. О б­
ращаясь к разным темпоральным и пространственным
уровням анализа, мы можем попытаться выйти за пре­
делы таких дихотомий, как структура/личное участие
и необходимое/случайное. Обобщения причинности на

I* Chakrabarty D. The Climate of History: Four Theses // Critical In­

quiry. 2009. № 35. P. 197-222; Thomas J. A. History and Biology in the
Anthropocene.

205
7. В Р Е М Я В Г Л О Б А Л Ь Н О Й ИСТОРИИ

макроуровне и роли личности на микроуровне, каждое

по-своему, являются вполне/гегитимными подходами —
и то и другое необходимо для полноты картины.
Возвращаясь к нашему примеру, можно сказать, что
вряд ли в 1930-е годы какое-либо общество в центре Ев­
ропы могло остаться не затронутым последствиями гло­
бальных трансформаций и не поддаться проистекаю ­
щему из них соблазну фашизма. Однако это еще не вся
история. Несмотря на жесткое давление со стороны струк­
турных факторов, целые сообщ ества (такие, как швей­
царцы) и отдельные люди в Германии (такие, как наша
школьная учительница, по крайней мере потенциаль­
но) находили в себе силы сделать нонконформистский
выбор. Поэтому важно помнить, что глобальные струк­
туры в той же мере сф ормированы человеческой дея­
тельностью, в какой сама эта деятельность формируется
глобальными структурами; они — результат процессов
структурации. В качестве таковых глобальные структу­
ры создают условия, в которых действует человек, но они
ни в коей мере не детерминируют выбор как отдельных
личностей, так и целых сообщ еств1.

. GiddensA. The Constitution of Society.

 8. П ози ц и он и рован н ость
и ц ен тр и р ован н ы е п од х од ы

то такое локализация мира? В какой точке находят­

ся сами историки, когда пишут историю мира? М о­
гут ли глобальные историки подняться над огра­
ниченностью национальных точек зрения и прийти
к некоей форме неангажированной объективности? Не­
которые программные заявления всерьез подают гло­
бальный подход как обещание обрести такую архимедову
точку опоры. Они оптимистично предвидят появление
«транскультурной версии истории, которая будет приня­
та во всех частях света»1.
Однако эти надежды иллюзорны. Глобальные исто­
рии не пишутся в вакууме. Даже если историки описы ­
вают историю всего мира, они неизбежно делают это
из определенной локации и в определенное время — то
и другое всегда вписано в их собственные жизненные
миры. Было бы заблуждением полагать, что просто пе­
реключив внимание с национальной истории на миро­
вую, мы можем избавиться от конфликтов настоящего.
И сегодня национальные и институциональны е кон­
тексты остаю тся важнейшими факторами в создании
как теорий, так и конкретных нарративов историческо­
го развития1 2. Большинство описаний истории мира ба­
зируется на определенных аксиоматических посылках,
Ценностных суждениях и иерархиях смыслов. Поэтому

1. Spier К Big History // Northrop D. (ed.). A Companion to World His­

tory. Oxford: Wiley-Blackwell, 2012. P. 173.
2. Castiglione D., Hamphser-Monk I. (eds.). The History of Political Thought
in National Context. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.

207
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

они фундаментальным образом «центрированы», даже

когда пытаются высказываться от имени всего мира или
«человечества». В этой главе мы постараемся определить,
какие следствия имеет такая позиционированность для
практической работы в области глобальной истории.
Среди различных «центризмов», предопределяющих
исторические интерпретации, особую роль играл евро­
центризм: он доминировал в науке на протяжении двух
последних столетий. И поскольку глобальная история
обы чно ассоциируется с желанием выйти за пределы
евроцентричного мировосприятия, то это явление мы
и примем за точку отсчета. Глобальная история обеща­
ет преодолеть типичн ы й для старого жанра «всем ир­
ной истории» тип нарратива, сосредоточенного исклю­
чительно на «восхождении Запада». Но что это означает
в действительности? Если мы подчеркиваем евроамери-
канскую гегемонию в X IX и X X столетиях— это евроцент­
ризм? И наоборот, если мы говорим о высоком уровне раз­
вития Китая времен династии Сун, означает ли это, что
мы впадаем в «китаецентризм»? Нужно ли нам отбросить
всю терминологию социальных наук по той причине, что
она была разработана европейскими учеными?
В нашей сегодняш ней ситуации проблема состои т
в следующем: как преодолеть евроцентризм и учесть
множ ественность позиций, с которы х можно писать
историю, не попав в ловушку нативизма и других форм
«центризма»? В этой главе мы попробуем разреш ить
внутреннее напряжение между позиционированностью
и центрированными подходами. С одной стороны, нель­
зя отрицать неизбежной позиционированности лю бой
интерпретации прош лого: если мы не хотим свести
историю к одному-единственному нарративу, нам сле­
дует принимать во внимание множественность точек
зрения. С другой стороны , акцент на особенны х и уни­
кальных чертах провоцирует разговоры о принципи­
альной несопоставимости: мол, культурные ресурсы раз­
личны х обществ столь радикально несхожи, что делают

208
 ЕВРОЦЕНТРИЗМ

их взаимно непостижимыми. И действительно, как мы

увидим ниже, желание отказаться от евроцентризма
в последние годы привело к расцвету других «центриз-
мов» в различны х частях света. М ы завершим эту гла­
ву призывом преодолеть культуралистское понимание
позиционированности.

Евроцентризм

Спор о евроцентризме — это обсуждение основных мето­

дологических и эпистемологических вопросов истории.
Во многих случаях мы видим смешение двух аспектов од­
ной проблемы. С одной стороны — евроцентризм как точ­
ка зрения, как особы й вид интерпретации, а с другой —
проблема оценки доминантной роли, которую играла
Европа в недавней истории. Эти два аспекта тесно связа­
ны, но в эвристических целях их лучше различать. В п о­
следующем изложении я буду отделять «евроцентризм»
(как точку зрения) от «европоцентричности» некоторых
исторических периодов.
Евроцентризм (как точка зрения) принимает различ­
ные обличья и воплощения1. Для упрощения анализа
полезно четко выделить две главные модели евроцен­
тричной мысли. Первая состоит в следующем: Европа
была инициатором исторического прогресса, именно она
главным образом продвигала мир по пути модернизации
(модель «Европа как перводвигатель»). Вторая модель —
концептуальный евроцентризм — касается норм, поня­
тий и нарративов, которые используют историки для
осмысления прошлого; эти средства могут быть евроцен-
трическими даже в тех случаях, когда обсуждается вовсе
не Европа. Далее мы разделим этот вопрос на три и об ­
судим по очереди модель «Европа как перводвигатель» (а

I. О типологии см.: Hobson J. М . The Eurocentric Conception of World

Politics: Western International Theory, 1760-2010. Cambridge: C am ­
bridge University Press, 2012.

20 9
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

также попытки ее преодоления); отношения между евро­

центризмом и европоцентричнбстью; концептуальный
евроцентризм.
Начнем с евроцентричного описания истории мира.
Роберт Маркс следующим образом суммировал его основ­
ные положения: «Евроцентричные интерпретации мира
рассматривают Европу как единственную активную силу,
формировавшую мировую историю, как ее „первоисточ-
ник“, если угодно. Европа действует, остальной мир реа­
гирует на ее действия. Европа деятельна, остальной мир
пассивен. Европа делает историю, остальной мир на это
не способен, пока не вступит в контакт с Европой. Евро­
па — центр, остальной мир — периферия. Только евро­
пейцы могут инициировать перемены или модерниза­
цию; остальной мир этого не может»1.
Модель «Европы как перводвигаГгеля» характерна для
многих всемирных историй2. В последние годы она была
поставлена под сомнение по разным причинам. Глав­
ный «подры вной момент» заключается в стремлении
ученых создавать географически более разнообразные
и сбалансированные нарративы. Такие повествования
уже не просто фиксируют движение от Древней Греции
к Французской революции в полной уверенности, что эта
узкая европейская траектория представляет всю картину
мировой истории. В качестве раннего примера подобного
поиска географической справедливости можно привести
двенадцать томов «Постижения истории» (1934-1961) Ар­
нольда Тойнби. Когда ученый слышал критические за­
мечания о том, что Англии он уделил всего одну шестую
часть того объема, который достался Египту, он возражал
следующим образом: «Отдать Англии одну шестую часть
объема текста, посвященного Египту, — это очень щедро,
1. M arks R. В. The Origins of the Modern World: A Global and Ecologi­
cal Narrative. Lanham, M D: Rowman & Littlefield, 2002. P. 8.
2. Вы даю щ иеся примеры этого: M cN eill W. The Rise of the West;
Jones E. The European Miracle: Environments, Economies and Geo­
politics in the History of Europe and Asia. Cambridge: Cambridge
University Press, 1981; Landes D. The Wealth and Poverty of Nations.

210
 ЕВРОЦЕНТРИЗМ

и объясняется это только тем, что я англичанин. Это по­

истине щедро, потому что правильное соотношение было
бы не одна шестая, а скорее одна ш естидесятая»1. Сход­
ным образом глобальные истории последнего времени
пришли к более равномерному распределению матери­
ала, отдавая больше страниц Африке и Ю го-Восточной
Азии и включая в свои повествования большее количе­
ство регионов.
Близкая к этом у цель антиевроцентричны х подхо­
дов — освобождение истории определенного региона от
навязчивого стремления историков продемонстрировать
его связи с Западом. Если раньше ученые ставили знак
равенства между «глобальной связанностью» и отнош е­
ниями разных стран с Европой, то в работах последнего
времени исследуется весь спектр контактов данного ре­
гиона. Возьмем в качестве примера доколониальную Юж­
ную Азию. Она формировалась благодаря связям, прохо­
дившим через Коромандельский и Малабарский берега,
через Гуджарат, и прежде всего — через Индийский оке­
ан. Экономически и культурно, через распространение
буддизма и санскрита, она поддерживала тесные связи
с другими регионами— Африкой, арабским миром, Юго-
Восточной Азией. Закрыть глаза на эти древние связи
и выдвигать только тезис о том, что колониализм якобы
освободил Индию от стагнации и открыл ее миру, озна­
чает цепляться за крайне узкую и евроцентричную кар­
тину «мира». Виней Лал не зря предупреждал, что подоб­
ные евроцентричные описания приведут к настоящему
«изъятию „мира“ из мировой истории»1 2. Сходным обра­
зом риторика «открытия миру» по отношению к таким
странам, как Китай, Корея или Япония, обы чно исполь­
зуется для обозначения начала их отношений с Европой

1. Toynbee A. J. A Study of History. Vol. 12: Reconsiderations. London:

Oxford University Press, 1961. P. 630.
2. Lai V Provincializing the West: World History from the Perspective of
Indian History // Fuchs E., Stuchtey B. (eds.). Writing World History,
1800-2000. Oxford: Oxford University Press, 2003. P. 283.

211
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

и Америкой, независимо от степени развития их связей

между собой до начала контактов с Западом1.
Справедливая критика привела историков к стремле­
нию преодолеть телеологические траектории прежних
всемирных историй. Ученые пришли к мысли о том, что
невозможно говорить о глобальной евроамериканской
гегемонии до начала X IX века. Европа и Запад в целом
никогда не существовали в мире одни. Научная литера­
тура последнего времени документально доказывает, как
много достижений, считавшихся ранее европейскими,
на самом деле возникли в результате череды взаимодей­
ствий, сложных потоков, стекавших в центры европей­
ской и американской власти, но вовсе не обязательно
проистекавших оттуда1 2.
Это приводит нас ко второму из поставленных выше
вопросов: отношениям между евроцентризмом и европо-
центричностью. Необходимость учитывать историческое
разнообразие обществ и изучать всю множественность
связей между ними остается насущной задачей глобаль­
ны х историков. И эта задача весьма сложна, посколь­
ку, решая ее, желательно не впасть в противоположную
крайность и стараться, чтобы колоритная смесь местных
историй не заслонила роль властных структур. Целью яв­
ляется преодоление евроцентризма без маргинализации
исторической роли Европы и Америки. Когда историки
провозглашают, что «всемирная история представляет
собой наиболее подходящее средство признания вклада
всех народов в общую мировую историю», они не только
выражают благие экуменические намерения, но и ри­
скуют проигнорировать скрытые властные структуры3.
Другими словами, любое альтернативное описание гло­

1. См. проницательную критику: Konishi Sh. Reopening the «Open­

ing of Japan».
2. Bartlett R. The Making of Europe; Goody J. The East in the West; H ob­
son J. M . The Eastern Origins of Western Civilisation. Cambridge:
Cambridge University Press, 2004.
3. Bentley J. H. Shapes of World History in Twentieth-Century Scholar­
ship. Washington, DC: Am erican Historical Association, 1996. P. 4 -5.

212
 ЕВРОЦЕНТРИЗМ

бальной динамики не должно затушевывать эпизоды,

в которых Западная Европа и позднее Соединенные Шта­
ты играли доминирующую роль.
Таким образом, есть важное различие между констата­
цией европоцентричности определенного явления и его
тенденциозным евроцентричным описанием. Сказать,
что индустриализация впервые в мире произошла в Ан­
глии, еще не означает впасть в евроцентризм; но утверж­
дать, что это могло случиться только там, безусловно
означает именно это. Указать на то, что многие общ е­
ства по всему миру в конце X IX века оглядывались на
Европу и Америку, выстраивая модели ш кольного о б ­
разования, значит просто зафиксировать повсеместное
перераспределение иерархий в пользу Запада и харак­
терный для того времени дисбаланс власти. Однако это
наблюдение станет евроцентричным, если мы скажем,
что современные институции могли возникнуть только
на Западе и только оттуда они могли распространиться
по всему миру.
Оценка роли Европы и Америки в истории — в конеч­
ном счете вопрос эмпирический. Указания на геополи­
тические иерархии и на их доминирующую роль в опре­
деленных составляющих исторического процесса еще не
евроцентризм. Однако в то же время ясно, что оба аспек­
та (процесс и подход) нельзя полностью отделить друг
от друга. За нарративами Европы о ее собственном подъ­
еме стоит реальная геополитическая сила; именно она
заставляет евроцентричные модели маскироваться под
объективные описания.
Поэтому перейдем к третьему пункту нашего плана —
концептуальному европоцентризму. На этом уровне евро­
центризм означает лишь приложение к прошлому опреде­
ленного набора понятий, ценностей и хронологий. Дипеш
Чакрабарти писал, что «в академическом историческом
дискурсе — то есть в „истории“, которую создает такая
институция, как университет, — „Европа“ остается вер­
ховным, теоретическим субъектом всех историй, включая

213
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

и те, которые мы называем „индийской44, „китайской44, „ке­

нийской44и какой угодно еще. Неким особым образом все
истории становятся вариациями одного главного нарра­
тива, называемого „историей Европы44» 1.
По иронии судьбы, даже описания, пы таю щ иеся вы ­
нести за скобки историческое влияние Европы и подчер­
кивающие специфически местную динамику и локаль­
ные траектории, могут оставаться евроцентричны ми
по набору понятий и общей логике. Так, например, не­
давние «поп-исторические» работы утверждают, что
китайский флот под командованием адмирала Чжэн
Х э заходил в 1421 году в Калифорнию, а в 1434 году во
Флоренцию, и рассматривают это как доказательства
м ирового китайского приоритета. Однако при этом
они вы двигаю т в качестве важнейших этапов на пути
к модерности те же собы тия, что и традиционные евро­
центричные сочинения, а именно открытие Америки
и эпоху Возрождения, приписывая, однако, и то и дру­
гое К и таю 1
2. Среди академических трудов выделяется
книга Андре Гундера Франка, уже самим своим назва­
нием призывающ ая «ре- 0 /шентп-ироваться» на Восток
и дем онстрирую щ ая вм есто евроцентризм а подч ер ­
кнуты й китаецентризм. Х отя Франк сводит дом ини­
рование Запада к короткому промежутку, его описание
истории основано на тех же параметрах: рынках, тор ­
говле и экономическом росте, — которые правили бал
в евроцентричны х исследованиях3. В итоге нам пред­
лагается простая смена полюсов, никакогр подрыва о с­
новны х понятий и исторических нарративов при этом
не происходит.

1. Chakrabarty D. Postcoloniality and the Artifice of History: Who Speaks

for «Indian» Pasts? // Representations. 1992. № 37. P. 1.
2. О такой мифоистории см.: M enzies G. 1421: The Year China Discov­
ered the World. London: Bantam, 2003; M enzies G. 1434: The Year a
Magnificent Chinese Fleet Sailed to Italy and Ignited the Renaissance.
London: Harper Collins, 2008.
3. Frank A. G. ReOrient: Global Economy in the Asian Age. Berkeley, CA:
University of California Press, 1998.

214
 ЕВРОЦЕНТРИЗМ

Глубинной причиной всего этого является то, что со ­

временные дисциплины зародились на Западе и вско­
ре были приняты во всем мире. В течение X IX столетия
под давлением глобальной интеграции и господства За­
пада параметры и понятия европейской академической
науки стали доминировать далеко за пределами тех о б ­
ществ, для которых они были изначально разработаны.
Европейская история воспринималась как модель уни­
версального развития в таких далеких от Европы местах,
как Аргентина и Южная Африка, Индия и Вьетнам. Эта
точка зрения, запечатленная в концептуальном аппара­
те современных социальны х наук, постоянно восп р о­
изводилась, причем часто бессознательно. Такие якобы
аналитические понятия, как «нация», «революция», «о б ­
щ ество» и «цивилизация», превратили ограниченный
(европейский) опы т в (универсальную) теорию, дикто­
вавшую направление интерпретации лю бого локаль­
ного прошлого. «Только „Европа44, — суммирует такую
логику Дипеш Чакрабарти, — является теоретически...
познаваемой; все другие истории — поле эмпирических
исследований, одевающих „плотью44теоретический ске­
лет, который в сущ ности является „Европой44» 1. В и сто­
риографической практике использование европейской
терминологии и стоящей за ней ф илософ ии истории,
разработанных в Европе и для Европы, привело к нар­
ративам длительного поступательного перехода от ф ео­
дального к гражданскому обществу, от традиционности
к модерности. Исторические различия и особенности
траекторий незападных общ еств обы чно описы ваю т­
ся в терминах недостатков и неудач — в духе «пока еще
не...» — и трактуются как ущербные.
Разумеется, тот объект, который в данном случае име­
новали «Европой», являлся в большей степени продук­
том воображения, чем географической реальностью;
это была материализованная абстракция, на которую

I. Chakrabarty D. Postcoloniality and the Artifice of History. P. 3.

215
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

проецировались надежды и страхи и которую пронизы­

вали асимметрии геополитической власти. Тот факт, что
в действительности Европа никогда не была гомогенна,
а скорее отличалась гетерогенностью, практически не
влиял на привлекательность Европы как понятия. Х а­
рактерно, что евроцентричные иерархические представ­
ления прилагались и к самой Европе, как показывает
образ «пассивной и отсталой» Восточной Европы 1. Ис­
ключая таким образом определенные части Европы, ев­
роцентризм начиная с X IX века в то же самое время рас­
ширялся и в конечном итоге вобрал в себя Соединенные
Штаты. Таким образом, вместо термина «евроцентризм»
было бы точнее использовать выражение «евроамерикан-
ские историцистские эпистемологии»2.
Освобождение глобальной истории от доминирования
евроцентричного нарратива остается сложной эпистемо­
логической и методологической проблемой. Кроме того,
этот вопрос имеет и политические импликации. Зада­
ча здесь масштабнее и сложнее, чем просто переоценка
роли Европы (и США) в мировой истории, поскольку ра­
нее «европейские», а теперь «универсальные» понятия
слишком долго функционировали в разных частях све­
та. Кроме того, нарративы модернизации по западному
образцу укоренены во множестве институций.
Поставив задачу преодолеть евроцентричный подход,
историки следуют двумя основными путями. Первый со­
стоит в том, чтобы подчеркивать позиционированность
любы х исторических сочинений и, всегда помня об этом,
выступать за умножение локал изованных в разных усло­
виях интерпретаций. В завершающей части этой главы
мы обсудим позиционированность вместе с ее прокля­
тием — сползанием к формам нативистского мышления
1. W olff L. Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization on the
Mind of the Enlightenment. Stanford, CA : Stanford University Press,
1994. См. также: SachsenmaierD. Recent Trends in European History.
R 5“ ?5.
2. DirlikA. Thinking Modernity Historically: Is «Alternative Modernity»
the Answer? // Asian Review of World Histories. 2013. № 1. P. 5 - 4 4 .

2 l6
 ПОЗИЦИОНИРОВАННОСТЬ

и альтернативным версиям «центризма». Что касается

второго аспекта — понятий и терминологии, — то этим
мы займемся в следующей главе.

Позиционированность

Пытаясь выправить евроцентричный уклон, сторонни­

ки глобальной истории выдвинули на первый план по­
зиционированность исторических подходов. Они опи­
рались на критические положения, сформулированные
в области постколониальных исследований, и на призы­
вы выйти за пределы мифа о некоей нейтральной архи­
медовой точке обозрения, поскольку такое «высокомерие
нулевой точки», как назвал эту позицию колумбийский
философ Сантьяго Кастро Гомес, только маскирует власт­
ные отношения, формирующие всю структуру знания.
Представители ш колы постколониальны х исследова­
ний, таким образом, предлагают перевернуть знаменитое
изречение Декарта: «Вместо положения о том, что мыш ­
ление первично по отношению к бытию, надо принять
положение, что расово маркированное тело в геоистори­
чески маркированном пространстве чувствует потреб­
ность или слыш ит призыв — говорить»1.
Как и любая другая форма историографии, глобаль­
ная история неизбежно зависит от условий, в которых
она появилась, и от специфического социального кон­
текста, в котором она пишется. Даже если предмет изу­
чения — весь мир, это не означает, что некие стандарт­
ные интерпретации будут повсеместно поняты и тем
более приняты . Как сербские и французские истори­
ки могут придерживаться противоположных взглядов
на начало Первой мировой войны (что и происходит

ь Castro-Gomez S. La Hybris del Punto Gero. Bogota: Editorial pontifi-

ca Universidad Javeriana, 2005; Mignolo W. Epistemic Disobedience,
Independent Thought and Decolonial Freedom // Theory, Culture &
Society. 2009. № 26. P. 160.

217
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

в действительности), так и варианты всемирной истории

иногда расходятся в самых важных пунктах: в предмете,
на котором они фокусируются; в том, что они опускают
в своих исследованиях как несущественное; в интерпре­
тации изучаемых событий. Понимание важности отдель­
ной проблемы (например, рабства) существенно меняется
в зависимости от того, с какой позиции мы ее рассматри­
ваем— с ангольской или нигерийской, бразильской или
кубинской, французской или английской. И даже пред­
ставления о том, из чего складывается релевантный
«мир», далеко не одинаковы у разных обществ и народов.
В результате некоторые ученые склоняются к мнению,
что глобальная история — это призыв увеличить число
точек зрения и расширить спектр интерпретаций за счет
добавления к историографическому хору новых голосов:
да будут услыш аны всемирные истории в исполнении
китайцев, зулусов и австралийских аборигенов. Одна из
привлекательных сторон глобальной истории с ее разно­
образием исторических нарративов состоит в обещании
наделить полномочиями людей из таких мест, которые
прежде никто не брал в расчет, дать им высказать свое
видение прошлого.
Разумеется, не следует преувеличивать различия и пре­
вращать альтернативные взгляды в нечто экзотическое.
Историческая наука в наше время— явление транснаци­
ональное; ее задачи, методологические школы и интер­
претативные модусы бы стро распространяются через
любые границы. Транснациональный диалог историков
сгладил многие идиосинкразии, характерные для пред­
шествующей эпохи. Здесь приветствуются все и каждый
(«Каким стало бы прошлое мира, если бы все люди писа­
ли его сообща?») — и в этом скрыта известная опасность1.
За подобной инклюзивностью часто лежит желание ком­
пенсировать односторонность предшествующих всемир­
ных историй или даже стремление искупить несправед-
I. Northrop D. Introduction: The Challenge of World History // North­
rop D. (ed.). Companion to World History. P. 4.

2 l8
 ПОЗИЦИОНИРОВАННОСТЬ

ливости и страдания людей, имевшие место в прошлом.

В худшем случае на выходе мы имеем просто-напросто
компенсаторную историю. Более того, поскольку истори­
ки обычно говорят не от себя, а от имени неких групп, то
встает вопрос о репрезентативности и уточнении адреса­
та. И наконец, с точки зрения норм сама по себе апелля­
ция к «подлинным местным» голосам — вспомним на­
цистских преступников — не является по определению
освобождающей практикой.
Тем не менее признание множественности взглядов
на мир — как в отнош ении оценки исторических дея­
телей, так и в отношении подходов нынеш них истори­
ков — это важный шаг вперед. На практическом уровне
это заставляет историков осознавать и включать в свои
нарративы как движущие силы, так и точки зрения раз­
личны х акторов таким образом, чтобы колониальная
история не сводилась к рассказам колонизаторов, стол­
кновения местных народов с миссионерами — к точке
зрения самих миссионеров, а исследование пограничных
конфликтов — к точке зрения только одной из сторон.
Историческая наука в целом требует признания множе­
ства соперничающих, иногда взаимоисключающих про­
чтений глобального прошлого.
Истории все еще далеко до естественных наук, пока
она только трансформируется в глобальную дисципли­
ну. Она слишком зависима от локальных, национальных
и региональных факторов. А учитывая близость к госу­
дарственным институциям и зависимость от коллек­
тивной памяти, эти локальные факторы будут и даль­
ше влиять на изучение прошлого. Соревнование между
различными интерпретациями в будущем может стать
даже более интенсивным. Написание глобальной исто­
рии, таким образом, остается внутренне разнородной
Деятельностью. В своем весьма показательном исследо­
вании Доминик Заксенмайер использовал пример США,
Китая и Германии, чтобы продемонстрировать: при всех
надеждах глобальных историков преодолеть границы

219
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

наша дисциплина неизменно связана с национальными

факторами, институциональны м окружением и куль­
турно-политическим климатом. Эти контексты порож­
дают историографии, различающиеся не только норма­
тивно, но и концептуально. Даже такие общие термины,
как «глобализация», «модерность» и «история», в разных
местах наделяются разными значениями1. И чем больше
подобных случаев включаем мы в свое исследование, тем
яснее становится гетерогенность точек зрения на п р о­
шлое мира. Не все версии будут иметь одинаковое значе­
ние и равные шансы на успех, не все выдержат проверку
временем, но это означает, что в определенной степени
глобальная история «может быть написана только как
историография — как описание не только различных
концептуализаций мира, но тадсже и разных способов
понимания прош лого»1 2.
Это привело к попыткам восстановить в правах ранее
маргинализированные точки зрения, гарантировать им
историографическое гражданство. В качестве одного из
многих возможных примеров рассмотрим случай Афри­
ки. Как и в других регионах, родословная антиевроцент-
ричных работ здесь восходит к X IX столетию. Ранние о б ­
разцы представлены именами таких мыслителей, как
Фредерик Дуглас и Эдвард Уилмот Блайден, а позднее
к ним присоединился Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа,
чья книга «М ир и Африка: исследование роли Африки
в мировой истории» (1946) сейчас уже считается класси­
ческой3. В эпоху деколонизации все громче стали разда­
ваться сетования на маргинализацию Африки в мировой
истории. Историки жаждали компенсации в виде так на­
зываемой позитивной дискриминации: как можно больше го­
ворить о роли африканцев, о былы х африканских импе­
риях, о достижениях африканских цивилизаций. Но их

1. Sachsenmaier D. Global Perspectives on Global History. P. i—io.

2. D irlikA. Performing the World.
3. Keita M . Race and the Writing of History: Riddling the Sphinx. Ox­
ford: Oxford University Press, 2000.

220
 ПОЗИЦИОНИРОВАННОСТЬ

критика касалась также и теоретических проблем: такие

историки, как Мартин Бернал, Валантен Мудимбе, Пол
Гилрой и другие, громко выступали за включение аль­
тернативных знаний в историческую науку, чтобы подо­
рвать позиции евроцентризма, который, по их мнению,
был ответственен за маргинализацию Африки1.
Однако до какой степени альтернативно это «альтер­
нативное»? Неужели разница подходов делает их несопо­
ставимыми? В поисках «географической справедливо­
сти» некоторые историки берутся за трудновыполнимую
«задачу разработать чисто африканские нарративы»1 2. Но
если учесть долгие века интенсивного обмена через Атлан­
тический и Индийский океаны, то сомнения в сущ ество­
вании чего-либо «чисто африканского» кажутся вполне
оправданными. То же, разумеется, относится к любым
заявлениям о «чистоте», неважно какой — французской,
турецкой, русской или колумбийской. Обобщая, можно
сказать, что признание позиционированности и утверж­
дение культурной несопоставимости часто идут рука об
руку. Выявление культурной и социальной принадлеж­
ности историка помогает понять его идеологическую по­
зицию, влияющую на интерпретации прошлого. Однако
радикально альтернативные взгляды— подход к истории
с точки зрения австралийских аборигенов, американских
индейцев или китайцев — могут легко превратиться в но­
вые формы центризма, которые сделают диалог поверх
границ таких нативистских эпистемологий трудным,
если не невозможным.

1. Bernal М . Black Athena: The Afroasiatic Roots of Classical Civiliza­

tion. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1987\Mudimbe V. T.
The Invention of Africa: Gnosis, Philosophy, and the Order of Knowl­
edge. Bloomington, IN: Indiana University Press, 1988; Gilroy P. The
Black Atlantic; M iller J. C. History and Africa/Africa and History //
American Historical Review. 1999. № 104. P. 1-32.
2. Feierman S. African Histories and the Dissolution of World History //
Bates R. H., Mudimbe V. Y., O ’Barr J. (eds.). Africa and the Disciplines:
The Contributions of Research in Africa to the Social Sciences and Hu­
manities. Chicago: University of Chicago Press. P. 198.

221
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

Умножение центризмов и возвращение

цивилизации

Можно сказать, что такие центризмы сейчас широко об­

суждаются по всему миру. Начиная с 1990-х годов, после
конца холодной войны, евроцентризм стал постепенно
утрачивать свои позиции, постоянно подвергаясь критике
на своей собственной территории. В силу многих причин
повсюду стали распространяться разнообразные центриз­
мы, и каждый требовал признания. Так, центризмы гло­
бального Ю га— часто под маской освобождения от запад­
ного доминирования — сигнализируют о символической
перемене в конфигурации пространства вследствие изме­
нения современного мирового порядка. Но в то же время
их можно понимать и как часть .процесса превращения
знания в товар в эпоху мощной капиталистической инте­
грации, когда культурное разнообразие приобрело рыноч­
ную стоимость. Не последнюю роль в интенсификации по­
стулирования цивилизационных ценностей в различных
местах— в Египте и Индии, но также и в СШ А— сыграла
и ударная волна событий 11 сентября 2001 года.
Многие из этих новых центризмов формулируются
в терминах «цивилизации». Модель цивилизационного
мышления восходит к X IX столетию, но в X X веке она
с успехом вернулась как ответ на дезинтеграцию бипо­
лярного послевоенного миропорядка. Другими словами,
то, что на поверхности выглядит как возвращение старых
стратегий интерпретации, следует рассматривать прежде
всего как реакцию на современный опы т глобализации.
В некотором смысле парадигму цивилизации можно
понимать как особы й вариант популярной глобальной
истории, опирающейся до некоторой степени на местные
генеалогии, но в то же время привлекающей такие раз­
нородные концепции, как «столкновение цивилизаций»
или призыв к «альтернативным модерностям». Однако
во многих других отнош ениях такой подход вступает
в противоречие с понятием глобальной истории, как она

222
 УМНОЖЕНИЕ ЦЕНТРИЗМОВ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

понимается в этой книге. Вместо того чтобы подчерки­

вать взаимосвязи и взаимодействия, цивилизационный
дискурс сосредотачивается на четком осознании границ
и культурной уникальности1.
Спектр цивилизационны х моделей весьма ш ирок,
и формы их выражения при всех структурных и нарра­
тивных сходствах сильно варьируются в зависимости от
места происхождения. Сплошь и рядом эти модели оказы­
ваются по сути популистскими, их внутренняя динамика
прямо зависит от специфических местных и националь­
ных конфликтов. После холодной войны возрождение по­
нятия «цивилизация» наблюдалось почти повсеместно.
Например, популярная в США и в некоторых странах Аф­
рики афроцентричность переворачивает старые евроцен­
тричные подходы, чтобы нарисовать картину гомоген­
ной африканской цивилизации, далеко превосходящей
европейскую в моральном и культурном отнош ениях2.
На Ближнем Востоке, в Турции и Египте претензии на
онтологическое различие исламских обществ популяр­
ны у националистических элит, которые стремятся ос­
вободиться от интеллектуальной зависимости от Запада.
Малайзия — еще один пример страны, где набирает силу
альтернативная по отношению к доминирующей версия
всемирной истории: здесь на кафедре истории и цивили­
зации Международного исламского университета препо­
дают исламскую историю мира, вдохновленную Кораном
и направляемую идеей религиозного откровения, отвер­
гая тем самым эволюционные метанарративы всемирной
истории, основанные на понятии прогресса3.
1. См.: Dirlik A. Thinking Modernity.
2. Diop Ch. A. Civilization or Barbarism: An Authentic Anthropology.
New York: Lawrence Hill, 1991; Asante M . K. The Afrocentric Idea.
Philadelphia, PA: Temple University Press, 1998; M azam aA . (ed.). The
Afrocentric Paradigm. Trenton, NJ: A frica World Press, 2 0 0 3 . C m .
критическую оценку в: Howe S. Afrocentrism: Mythical Pasts and
Imagined Homes. London: Verso, 1998.
3. AbushoukA. I. World History from an Islamic Perspective: The Exp e­
rience of the International Islamic University Malaysia // M anning P.
(ed.). Global Practice in World History: Advances Worldwide. Princ­
eton: Markus Wiener, 2008. P. 39-56.

223
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

В Южной Азии такие авторы, как Аш иш Нанди, раз­

вернули критику, направленную против некоторы х
догматов современной историографии. Для Нанди сам
жанр исторических сочинений — инструмент запад­
ной гегемонии. Даже сегодня, утверждает он, большая
часть населения Индии не мыслит в исторических ка­
тегориях. М ышление в духе истории, считает он, игно­
рирует другие способы доступа к прошлому, оставляя
нам только одно возможное будущее1. Восточная Азия
в 1990-е годы также была охвачена цивилизационной
лихорадкой. В Японии авторы вроде Кавакацу Х эй ты
использовали понятие «цивилизация», чтобы предло­
жить альтернативный образ м ировой истории, к ото­
рый Х эйта явно противопоставляет доминирующ им
на Западе нарративам наподобие мир-системной тео­
рии. Так, период между 1600 и 1853 годами, когда Япония
придерживалась политики строгой изоляции, он интер­
претировал как фазу становления подлинно японской
культуры, дистанцированной от китайских и западных
влияний. Он призывал вернуться к самодостаточности
и создать «экологическую ниш у» (sumiwake), в которой
японцы могли бы жить независимо от глобализирован­
ного мира1 2.
Подъем культурного фундаментализма наблюдает­
ся во многих странах, однако синоцентризм остается
в наше время самым мощ ным из всех альтернативных
центризмов. О тчасти это обусловлено ведущей ролью
Китая на мировой арене, экономическими и отчасти
политическими вызовами, которые он бросает между­
народному порядку. Возвышение Китая заставило не­
которых ученых как в самой стране так и за ее предела­
ми, «переформатировать» историческое развитие мира
с поправкой на привилегированную роль Китая как

1. Nandy A. History’s Forgotten Doubles // History and Theory. 1995.

№ 34. P. 44-66.
2. Heita K. Nihon bunmei to kindai seiyo: «Sakoku» saiko. Tokyo: N H K
Books, 1991.

224
 УМНОЖЕНИЕ ЦЕНТРИЗМОВ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

в настоящем, так и в прош лом 1. Синоцентризм опира­

ется на культурные основания, противопоставляемые
прагматичному материализму Запада. О бы чно си н о­
центризм связывают с конфуцианством, которое олице­
творяет вековечные устои, способны е пережить любые
перемены, стрем ительно преображ ающ ие современ­
ное общество. Возрождение конфуцианского наследия
изначально инициировали ученые из США, Гонконга,
Тайваня и Сингапура (многие из них этнические китай­
цы), но в 1990-е годы оно было с энтузиазмом принято
в самом Китае. В политической сфере конфуцианство
воплощается в популярных лозунгах вроде «азиатских
ценностей» — этики, продвигаемой бывш ими премьер-
министрами Малайзии и Сингапура доктором Махат­
хиром Мохамадом и Ли Куан Ю 1 2.
Рост влияния Китая способствовал подъему сино-
центризма, но в то же время, по иронии судьбы, подтол­
кнул и вновь обретший силы евроцентризм. Это может
показаться неожиданным, учитывая, как долго звучала
в самой Европе, США и многих других местах критика
гегемонии западного мышления. Несмотря на это, ев­
роцентричны й способ построения истории вновь о б ­
рел популярность в X X I веке, особенно после собы тий
11 сентября 2001 года, придавш их новое правдоподо­
бие старой песне про неминуемое «столкновение ци­
вилизаций». Историки ответили на социальный заказ
«западной» идентичности нарративами о независимом
и самодостаточном развитии Европы. «Запад с его „не­
устанным44творчеством и либертарианским духом», со­
гласно этой версии, «всегда в том или ином виде при­
сутствует в культурах всего остального мира»3. В рамках
такой концепции глобальные изменения возникаю т
вследствие распространения достиж ений западных

1. Sachsenmaier D. Global Perspectives on Global History. P. 200-206.

2. Ibid.
3 - Duchesne R. The Uniqueness of Western Civilization. Leiden: Brill, 2011.
P.X.

225
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

стран1. В академическом мире столь вульгарный евро­

центризм в целом остается маргинальным, однако у ш и­
рокой публики и на периферии образовательной системы
он чувствует себя совсем неплохо.
В Соединенных Штатах новый евроцентризм следует
воспринимать в контексте так называемых «культурных
войн», охвативш их академическое сообщ ество в 1990-е
годы и связанных с реакцией на мультикультурализм,
с поляризацией политической культуры после 11 сен­
тября и с подъемом «П артии чаеп и ти я »12. Он со о т н о ­
сится также с возрождением религиозного фундамен­
тализма и с попытками приохотить ш ирокую публику
к христианским ценностям. В результате появились не
только нарративы национальной и цивилизационной
уникальности, но и описания мировой истории, подчи­
ненные нативистской логике и представляющие собой
явные параллели к возникш им одновременно с ними
афроцентрическим и исламоцентрическим историогра­
фиям. Этот новый евроцентризм изображает западную
историю как процесс самореализации христианства, как
прямую противополож ность нехристианским сообщ е­
ствам, якобы погрязшим в предрассудках, воинствен­
ным и ф ан ати чн ы м 3. Х отя такие книги обы ч н о пи ­
шутся в триумфалистском духе, многие из них выдают
владеющее авторами чувство «осажденных в крепости»
и страх, что «м ы доживаем последние годы 500-летней
1. Среди примеров: Headley J. М . The Europeanization of the World;
Pagden A. Worlds at War; H u ff T. E. Intellectual Curiosity and the
Scientific Revolution: A Global Perspective. Cambridge: Cambridge
University Press, 2010.
2. Nash G. B., Crabtree Ch. A ., Dunn R. E. History on Trial: Culture
Wars and the Teaching o f the Past. New York: Vintage Books, 2000;
LeporeJ. Th e Whites of Their Eyes: The Tea Party’s Revolution and
the Battle over Am erican History. Princeton: Princeton University
Press, 2010.
3. Thompson G., Combee J. World History and Cultures in Christian
Perspective. Pensacola, FL: A Века Book, 1997. См . также: Pater­
son F. R. A. D em ocracy and Intolerance: Christian School C u rri­
cula, School Choice, and Public Policy. Bloomington, IN: Phi Delta
Kappa, 2003.

226
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И СПОРА О КУЛЬТУРЕ И ЦЕНТРИЗМЕ

истории господства Запада»1. В определенном смысле

перед нами перезагрузка евроцентризма — по сути, эти
книги излагают все ту же старую историю, но прилив
сменился отливом и прежних сил у него уже нет. Неког­
да несомненная цитадель европейской гегемонии, евро­
центризм в его современном обличье — это всего лишь
один из многих этноцентризмов.

За пределами спора о культуре и центризме

Одновременное воскрешение понятия «цивилизация»

в различных странах в последовавшие после холодной
войны десятилетия глобализации не было случайным.
Хотя многие историки скептически настроены по отно­
шению к ценности цивилизационного нарратива, ш и­
рокая публика принимает это направление в целом по­
ложительно. Понятие «цивилизации», часто имеющее
националистическую, а иногда и ксенофобскую окраску,
привлекает отчасти тем, что дает простые ответы на во­
просы, возникающие при смене мирового порядка. Оно
предлагает точку отсчета для критики неотвратимой
глобальной гомогенизации, позволяет высказывать опа­
сения относительно глобальной миграции и выражать
беспокойство по поводу доминирования США в мире.
В качестве противовеса глобализации цивилизацион­
ный подход выдвигает автономные культурные регионы,
в которых якобы сохранились чистые традиции, позво­
ляющие проложить уникальные пути развития, специ­
фичные для каждого региона.
Вообще говоря, различные версии цивилизационного
подхода имеют много общего. Они существуют внутри би­
нарного мировоззрения, противопоставляя соответству­
ющую цивилизацию одиозному «Западу». Типичное для
них понятие — это изначально мирная природа той или
I. Ferguson N. Civilisation: The West and the Rest. London: Allen Lane,
2011, предисловие к английскому изданию.

227
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

иной цивилизации, которая поневоле изменилась в ре­

зультате контакта с модернизированным Западом. М но­
гие подходы разделяют надежду на жизнеспособность
собственной цивилизации — исламской, африканской,
китайской или гуарани, — которая реализует свой потен­
циал, если только сумеет восстановить свои исконные
формы разума, веры и общественного устройства. Хотя
все формы центризма подчеркивают свою особенность
и уникальность, они носят очень похожую одежду и ба­
зируются на одних и тех же предпосылках. Это облегча­
ет обмен между ними, несмотря на то что за сходными
чертами кроются сущ ностные несогласия по вопросам
идеологии и политического влияния1.
Бурный рост центризмов, которому способствовали
перемены глобального поря,фса, во многих случаях дело
рук тех, кого можно назвать «нативистскими антрепрене­
рами». Их призывы к альтернативной модерности — всег­
да часть сложной борьбы, которая в определенной мере
обусловлена внутренними конфликтами, касающимися
возможных сценариев будущего внутри их собственных
стран: настоятельное продвижение специфически мест­
ных способов знания может служить дискредитации по­
литических и социальных идей соперников. Этаже борь­
ба может быть отчасти и результатом международного
соревнования элит. В этом случае выдвигаемые альтерна­
тивы провозглашают курс на модерность, которая больше
не рассматривается как производная евроамериканской
культуры, но понимается как продукт местных традиций.
Однако, что интересно, подобные заявления редко ведут
к критике самого понятия модерности. В этом отношении
«цивилизация» в ее современном обличье отличается от
своих исторических предшественников. Во время Второй
I. О такой научной кооперации см.: Asante М . К., M iike Т , Jing Tin
(eds.). The Global Intercultural Communication Reader, 2nd edition.
New York: Routledge, 2 0 1 3 . Об историческом подходе к трансна­
циональны м диалогам между сторонниками культурной ун и ­
кальности см.: SachsenmaierD. Searching for Alternatives to Western
Modernity.

228
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И СПОРА О КУЛЬТУРЕ И ЦЕНТРИЗМЕ

мировой войны, например, японские интеллектуалы на

знаменитой конференции в Токио выбрали стратегию
«преодоления модерности». Подобная риторика редко
встречается в наши дни. Вместо этого соответствующие
национальные традиции мобилизуются в качестве ресур­
сов для построения «истинно» китайского (исламского,
японского или евроамериканского) капиталистическо­
го будущего. В большинстве случаев концепт «цивили­
зация» используется для культурного оправдания аль­
тернативных путей к модернизации, а не для создания
альтернатив модерности как таковой.
Таким образом, несмотря на настойчиво провозгла­
шаемое стремление к выявлению особенностей, сторон­
ники альтернативных модерностей сами действуют на
международной арене. Это означает, что их протагонисты,
«нативистские антрепренеры», отвечают на вызовы гло­
бального интеллектуального рынка, а не только отклика­
ются на зов предков, требующих вернуться к традициям
и обычаям прежних дней. Ариф Дирлик поставил этот во­
прос очень остро: «Может быть, те, кто сейчас призывает
к „альтернативным модерностям44, на самом деле ближе
к своим соперникам, альтернативу которым они предла­
гают, чем к собственным национальным или цивилиза­
ционным предшественникам, на культурной идентично­
сти с которыми они настаивают?»1Не случайно многие
носители центристских идеологий прониклись любовью
к локальным эпистемологиям, находясь в ситуации диа­
споры. Итак, критика евроцентризма и призыв к альтер­
нативным подходам часто скатываются к разным формам
культурного эссенциализма и политики, провозглашаю­
щей приоритет национально-культурной идентичности.
Однако все вышесказанное не означает, что следует
оставить попытки осознать свою позиционированность
и что критическая рефлексия о способах производства со­
временного знания утратила актуальность. Экспликация

I. D irlikA. Thinking Modernity. Р. 15.

229
/8 . ПОЗИЦИОНИРОВАННОСТЬ И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

различных взглядов на мир и децентрирование интер­

претаций остаются важной задачей исторической науки.
В этой ситуации важно уметь лавировать между евроцен­
тричными категориями, несмотря на их укорененность
в институциональных структурах производства знания,
с одной стороны, и отвергающими диалог локальными
парадигмами, с другой. Иначе говоря, вопрос можно по­
ставить так: как лучше всего провести разделительную
линию между позиционированностью и нативизмом но­
вых центризмов?
Самые многообещающие ответы на этот вопрос — те,
которые не рассматривают различные подходы как вну­
тренне обусловленные культурой. Вместо этого ученым
следует заняться совокупным влиянием политических,
экономических и культурный факторов, которые опре­
деляют характер влияния господствующ их властных
отношений на наше понимание истории. Говоря проще,
соперничающие точки зрения не просто отражают раз­
личные культуры: то, что сейчас понимается под «куль­
турой», само по себе вырабатывалось такими мощными
силами, как империализм, капиталистическая интегра­
ция и холодная война. Любая попытка вернуться к тра­
дициям должна начинаться не с поиска некоей изначаль­
ной культурной сущности, а с реконструкции процессов,
в ходе которых перерабатывались старые формы принад­
лежности к тому или иному региону и «цивилизации».
Позиционированность при этом оказывается не просто
продуктом культуры и/или дискурса. Она глубоко укоре­
нена в отношениях власти в прошлом и настоящем при
посредстве институциональных факторов и в условиях
неравной интеграции различных стран в структуры гло­
бальной политической экономики. Поэтому не следует
рассматривать национальные различия как данности
или прямые выражения культурных различий1.

I. Весьма перспективны ми в этом отношении представляю тся

работы японского ф илософа Такэути Йошими, см. его статью:
Yoshimi Т. Hoho to shite no Ajia [Asia as Method] // Yoskimi T. What Is

230
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И СПОРА О КУЛЬТУРЕ И ЦЕНТРИЗМЕ

Это тем более верно, что дифференциация по наци­

ональным и цивилизационным принципам во многих
случаях оказывается весьма проблематичной. От чьего
имени могут выступать интеллектуалы в глобализован­
ных академических учреждениях? Историческая наука
в международном плане настолько взаимосвязана, что
даже объяснения и интерпретации с национальных по­
зиций редко выражают фундаментальные культурные
различия без медиации другими факторами. К какой
традиции мы отнесем такого ученого, как Дипеш Чакра-
барти, который родился в Бенгалии, получил образова­
ние в Австралии, работает с европейскими текстами, пре­
подает в Чикаго и выступает с лекциями по всему миру?
В результате переводов и конференций, публикаций на
иностранных языках, международных карьер самих исто­
риков и международного характера аудитории студентов
и читателей часто оказывается трудно четко локализо­
вать те или иные позиции.
И наконец, немаловажно отметить, что работа истори­
ка в определенном культурном контексте — это только
одна из причин несовпадения интерпретаций. Диалоги
между «западным» и «африканским», «русским» и «ки­
тайским» взглядами очень важны, однако не следует ор­
ганизовывать глобальную историю по тому же принци­
пу, что и Олимпийские игры. В действительности, хотя
нация и культура привлекают наибольшее внимание
ученых в нашем глобализированном мире, многие дру­
гие факторы по крайней мере столь же сильно влияют
на исторические нарративы. Особенно глубокое воздей­
ствие на восприятие прошлого оказывают социальные

Modernity? Writings of Takeuchi Yoshimi, edited, translated, and with

an introduction by Richard Calichman. New York: Columbia Univer­
sity Press, 2005. P. 149-165. См. также, например: D irlikA. Revision­
ing Modernity: Modernity in Eurasian Perspectives // Inter-Asia Cul­
tural Studies. 2011. № 12. P. 284-305; Chen Kuan-hsing. Asia as Method:
Toward Deimperialization. Durham, NC: Duke University Press, 2010;
Wang Hui. The Politics of Imagining Asia: A Genealogical Analysis //
Inter-Asia Cultural Studies. 2007. № 8. P. 1-33.

231
8. П О З И Ц И О Н И Р О В А Н Н О С Т Ь И ЦЕНТРИРОВАННЫЕ ПОДХОДЫ

и политические различия. Полярные политические

взгляды часто вызывают к жизни противоречащие друг
другу интерпретации как внутри отдельных сообществ,
так и за их пределами. Востребованность «истории снизу»
или «исследований угнетенных» сулит разработку аль­
тернативных, ранее маргинализированных прочтений
исторического развития. Итак, разговоры о культуре и по­
иск альтернативных эпистемологий только затемняют
внутренние различия: было бы, например, явной ош иб­
кой приписать ряду противоположных интерпретаций
общий ярлык «африканские»1.
В противовес подобному культурному эссенциализму
ученые предложили альтернативные парадигмы, кото­
рые не исходят из презумпции культурной инаковости.
Так, Джин и Джон Комарофф указывали, что их проект
«теории с юга» не надо понимать как «теоретизирование
о людях, которые полностью или частично происходят
с юга <...> она посвящена воздействию юга как таково­
го на теорию». Другими словами, написанные с альтер­
нативных позиций работы рассматривают различные
исторические жизненные опы ты, но не подразумевают,
что авторы этих работ усвоили подобный опы т на соб­
ственной практике. Соответственно, изложение истории
с точки зрения глобального «юга» не указывает на некую
географическую или этническую принадлежность авто­
ра, но говорит только об эпистемологической позиции1 2.
Все вы ш есказанное приобретает особое значение
в свете того обстоятельства, что всемирная и глобаль­
ная истории — как, впрочем, и вся академическая исто­
рия — пиш утся по преимущ еству интеллектуалами,

1. D irlikA . Culture and History in Post-Revolutionary China: The Per­

spective of Global Modernity. Hong Kong: Chinese University of Hong
Kong Press, 2011.
2. ComaroffJ., ComaroffJ. Theory from the South: A Rejoinde // Cultural
Anthropology. March 2012 (http://culanth.org/fieldsights/273-theory—
from— the— south— a— rejoinder). См. также: RosaM . C. Theories of
the South: Limits and Perspectives of an Emergent Movement in Social
Sciences // Current Sociology. 2014. № 62. P. 851-867.

232
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И СПОРА О КУЛЬТУРЕ И ЦЕНТРИЗМЕ

ti
принадлежащими к городскому среднему классу, и в боль­
шинстве случаев мужчинами. Учитывая такое неравен­
ство и механизмы исключения, было бы неверным— если
не прямо идеологичным — придавать национальным/
цивилизационным подходам статус главного различи­
тельного критерия. Ярко выраженный дискурс культуры
позволяет предположить, что неравенства и несходные
позиции в современном глобализированном мире объ­
яснялись в первую очередь национальными и даже куль­
турными сущностями; таким образом, дискурс культуры
скрывает материальные и структурные факторы, управ­
ляющие политической экономией земного шара. Сама по
себе идея, что культура создает все различия, является
продуктом современной глобализации и превращения
этих различий в товар.
 9. С оздан ие м ира и п он я ти я
глобальн ой и стор и и

лобальная история, понимаемая как особы й на

учный подход, предполагает и особы й взгляд на
мир, особую форму конструирования мира. Поня
тия «мир» и «глобальный» не являются чем-то самооче
видным и естественным. Они появляются как результат
определенной постановки вопросов и отражают опреде
ленные интересы. Это особенно заметно в наши дни, ког
да риторика глобализации уже проникла в публичную
сферу. В этом контексте политики и ученые, художники
и активисты общественных движений каждый по-своему
используют понятие «глобальный» как практическую
и когнитивную категорию. Историки также оказывают
ся в русле этой тенденции.
Указывая на «м ир» как на важную для своей дисцип­
лины категорию, ученые не п р осто констатируют су­
щ ествование явления: глобальная история является
отчасти и попыткой конструирования некоей реально­
сти. В определенном смысле она творит объект своего
исследования. В этом плане она смыкается с другими
подходами, например социальной или гендерной и сто­
рией, которые форматируют реальность прош лого с о ­
гласно своим представлениям об изучаемом предмете.
Чем больше глобальные историки вчитываются в доку­
менты в поисках связей и обменов, чем больше находят
соединительных элементов, тем больше они склоняю т­
ся к тому, чтобы придавать этим связям и соединени­
ям первостепенное значение и считать их причиной

234
 СОЗДАНИЕ МИРА И П ОН Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

изучаемых явлений: «Глобальные подходы порождают

глобальные и стор и и »1.
Разумеется, диалектика процесса и подхода действу­
ет не только в области глобальной истории. Эта пр об­
лема встает перед всеми историками независимо от того,
где они работают, независимо от их биографии и специ­
ализации по определенному региону или периоду. Уче­
ные давно спорят об отнош ениях между спецификой
и обобщением, о необходимости оперировать местными
(эмическими) или аналитическими понятиями. Любое
описание, выходящее за пределы частных случаев, вы ­
нуждено прибегать к той или иной абстракции1 2. Одна­
ко в области глобальной истории эта общая для ученых
проблематика приобретает особую остроту. При изуче­
нии протяженных временных промежутков обращение
к обобщенным категориям несет в себе гораздо больший
риск потери исторической специфики. Ради достижения
общности теоретического подхода различные историче­
ские данные переводятся в некие эквиваленты. Хотя при
этом исследователь жертвует множественностью, такое
исчезновение «чужого» является, так сказать, платой за
диалог различных, хотя и соотносим ы х моментов про­
шлого и одновременно условием диалога.
В этой главе мы попробуем определить, что означает
создание историками своих собственных миров. При этом
мы не имеем в виду, что писать об истории — значит за­
ниматься только созданием обобщ енных категорий, при­
думыванием или конструированием миров. Глобальная
история как подход к прошлому и как процесс глобальной
интеграции имеет две стороны , которые обуславлива­
ют друг друга. Памятуя о диалектике процесса и особого

1. Gills В. К., Thompson W. R. Globalization, Global Histories and His­

torical Globalises // Gills В. K., Thompson W. R. (eds.). Globalization
and Global History. London: Routledge, 2006. P. 2.
2. См., например споры, вы званны е работой: White Н. V Metahis­
tory: The Historical Imagination in Nineteenth-Century Europe. Bal­
timore, MD: Johns Hopkins University Press, 1973.

235
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П О Н Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

подхода, основное внимание в следующих разделах мы

уделим методологическим вопросам.

Историки и создание миров

В качестве философского понятия «создание мира» имеет

длительную предысторию, включающую работы Ницше,
Хайдеггера, Гадамера и Жан-Люка Нанси, а также теорию
речевых актов. Нельсон Гудмен в своей влиятельной кни­
ге «С пособы создания миров» предложил радикально
конструктивистское и релятивистское понимание про­
цессов, с помощью которых люди символически создают
свои «миры». Они не просто «находят» миры вокруг себя,
но постоянно творят их через различные виды смысло­
образующей деятельности. По Гудмену, «нет такого яв­
ления, как реальный мир; нет неповторимой, готовой,
абсолютной реальности, не зависящей от человеческих
версий и взглядов. Скорее существуют версии мира, ино­
гда несовместимые друг с другом, и потому есть много ми­
ров (если есть хоть один)». Другими словами, локальные
знаковые системы постоянно порождаются и воспроиз­
водятся, и историки могут описать процессы, с помощью
которых одна такая космология вытесняет — а в некото­
рых случаях и уничтожает— другую. Постколониальная
обеспокоенность разрушением локальных жизненных
миров в век империализма и «колонизацией воображе­
ния» — самый показательный пример такого внимания
к насильственному смещению систем значений1.
В интерпретации Гудмена, создание мира потенци­
ально включает все ф орм ы и варианты социального
производства значений. Для наших целей было бы п о­
лезно заменить такой всеохватны й подход более спе­
циф ическим и вместо множества ж изненных миров

I. Goodman N. Ways of Worldmaking. New York: Hackett, 1978. Ц итату

см.: Goodman N Realism, Relativism, and Reality // New Literary His­
tory. 1983. № 14. P. 269.

236
 ИСТОРИКИ И СОЗДАНИЕ МИРОВ

обратиться к появлению «мира» как социальной катего­

рии. Отталкиваясь от концепции Гудмена, мы сосредо­
точимся на способах выражения историками их взгля­
дов на связи и обмены и на их видении той или иной
целостности (своей ойкумены, мира, планеты, Вселен­
ной), частью которой они себя чувствуют. С этой точки
зрения «м иров» будет много, и каждая версия отразит
позицию, с которой мир постигается. Как мы видели
в главе 2, подобные конструкции мира изменялись с те­
чением времени и различались в зависимости от места.
Формы создания мира не только отражали условия сво­
его появления, но и представляли собой активные вме­
шательства в социальную реальность. При этом такие
вмешательства были не вполне бескорыстной и беспри­
страстной деятельностью, но соответствовали опреде­
ленным интересам и планам.
Соответственно, критики обратились к р ол и совре­
менности в глобальной истории и поставили под вопрос
ее политику. О собенно важны ф ормы постколониаль­
ной критики, которая привлекла внимание к языковым
и нарративным механизмам, с помощью которы х мир
«ф ормулируется» и творится в качестве единой и вза­
имозависимой целостности. «В последних дискуссиях
о глобализации прилагательное „глобальный44по умол­
чанию отн ося т к эм пирическом у процессу, которы й
имеет место „где-то там44, в мире, — замечает литерату­
ровед Санджай Кришнан. — Я же, напротив, считаю,
что „глобальн ы й44 описы вает вид тематизации мира
или сп особ сделать его видимым». Язык «глобально­
го», утверждает Кришнан, создает видимость прозрач­
ности, прямого доступа к процессу, который можно на­
блюдать эмпирически. Однако в действительности это
способ видения, сводящ ий воедино очень разные явле­
ния в общ епринятом дискурсе и таким образом умень­
ш ающий гетерогенность. «О н указывает не на мир как
таковой, а на условия и воздействия, сопровождающие
институционально признанные сп особы понимания

237
9. С О З Д А Н И Е МИРА И ПОНЯТИЯ ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

в рамках единой концепции принадлежащих этому миру

различны х территорий и народов»1.
Пропозиция «глобальности», таким образом, неизмен­
но и прямо связана с интересами, точками зрения и от­
ношениями власти; это вопрос иерархии производства
знания. Оставаясь на позициях постколониальной тео­
рии, Кришнан рассматривает глобальную историю как
инструмент мощ ных идеологий, средство управления
и господства. «Глобальное выступает как доминирую ­
щая точка зрения, с которой мир был создан для репре­
зентации и управления. Важно то, что эта то.чка зрения
установила термины, в которых стали представляться
субъективность и история»1 2. Эта критика оказывается
тем важнее и продуктивнее, что ученые часто беспечно
и бездумно принимают «глобальное» как нечто само со­
бой разумеющееся. Пересмотр используемых историка­
ми стратегий создания мира помогает избежать ловушки
упрощающей телеологии глобализации.
Но вовсе не обязательно придерживаться конспиро­
логического взгляда на глобальную историю, следуя за
теми, кто, подобно Кришнану, рассматривает ее как уловку
сильных мира сего. Глобальная история не всегда пред­
ставляет собой иерархическую вертикаль, и глобаль­
ный подход не управленческий инструмент (западного)
империализма.
С одной стороны, наши глобальные представления не
просто абстракции. Они хотя бы отчасти имеют своим ис­
точником взгляды на мир самих исторических акторов. Не
только историки занимаются построением миров. У них
было множество предшественников, включая социалис­
тов и анархистов, феминисток и представителей религи­
озных меньшинств, членов диаспор и активистов анти­
колониальных движений. Все эти группы в разных целях
создавали свои представления о мире, и двигало ими не

1. Krishnan S. Reading the Global: Troubling Perspectives on Britain’s

Empire in Asia. New York: Columbia University Press, 2007. P. 2,4.
2. Ibid. P. 4.

238
 КАК СОЗДАВАТЬ МИРЫ ПРИ П О М О Щ И СЛОВ

только стремление приобрести или удержать власть. Ког­

да историки реконструируют историю мира, они прини­
мают во внимание и такие альтернативные космологии.
С другой стороны, глобальные историки сегодня дей­
ствуют в рамках широкого спектра представлений о гло­
бальном. В эвристических целях мы будем понимать
современное «сотворение глобальности» — с его плане­
тарными претензиями и глобальными системами обра­
щения — как особую, присущую X X I веку версию дли­
тельной истории конструирования мира. Некоторые из
этих концепций трактуют мир как плоскость, а глобали­
зацию уравнивают с конвергенцией1. Другие рассматри­
вают земной шар как гораздо более пересеченную мест­
ность, раздробленную на цивилизации, разлагающуюся
до полной анархии, раздираемую местными разногласи­
ями и «нелепыми обязательствами»1 2. Есть и такие, кто
предлагает радикальные альтернативы неолибераль­
ным идеям глобализации — среди них Антонио Негри
и Майкл Хардт с их понятиями «империи», «множествен­
ности» и «содружества»3. Поэтому не стоит априори урав­
нивать глобальные подходы с какой-то одной— по версии
Кришнана неолиберальной — формой создания мира4.

Как создавать миры при помощи слов

Процесс создания миров историками не ограничива­

ется ш и р ок ом а сш та б н ы м и п ов ест в ов а н и я м и ,

1. Friedman Th. The World Is Flat. New York: Farrar, Straus and Giroux,
2005.
2. Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking o f World
Order. New York: Simon & Schuster, 1996; Kaplan R. D. The Com ing
Anarchy. New York: Random House, 2000; и с совершенно иного
угла зрения: Tsing A. L. Frictions: An Ethnography of Global Con­
nection. Princeton: Princeton University Press, 2004.
3. Negri A., H ardtM . Empire. Cambridge, M A: Harvard University Press,
2000.
4 - Karagiannis N., Wagner P. (eds.). Varieties of World-Making: Beyond
Globalization. Liverpool: Liverpool University Press, 2007.

239
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П О Н Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

показывающ ими направление социального развития

или определяющими значимость собы тий внутри исто­
рического континуума. Ниже уровня подобных метанар­
ративов лежит другой уровень, определяющий наиболее
влиятельные способы конструирования мира: через по­
нятия, которые они используют при его описании. Та­
кие термины, как «торговля», «миграция», «империя»,
«национальное государство», «религия», «демография»
и так далее, — не просто отсы лки к «чистой», не опосре­
дованной экстраязыковой реальности. Описывая исто­
рические процессы, они в то же время являются частью
нашего концептуального аппарата, призванного снизить
понятийную и лингвистическую сложность таким обра­
зом, чтобы глобальное прошлое поддавалось прочтению.
Они тем самым создают эквивалентности между различ­
ными формами социальной практики и тем в опреде­
ленной степени преобразуют историческую реальность
и разглаживают складки ее сложностей.
Чтобы проиллю стрировать это положение, остан о­
вимся на двух понятиях: миграции и империи. М ас­
совая м оби л ьн ость кардинально изменила мир. Ее
воздействие не ограничивается соврем енностью , но
измеряется многими тысячелетиями, уходя в прош лое
вплоть до распространения человечества по земному
шару в эпоху более чем 15 000 лет назад: этот процесс
способствовал рассеиванию по планете языков, генети­
ческой информации и материальных традиций. В тече­
ние последующ их веков процессы массовой миграции
часто порождали изменения в технологии и способах
культивации почвы. Постепенно потоки информации
и транспортны е технологии улучш ались, делая меж­
граничную м оби л ьн ость менее опасной. Н екоторы е
схемы движения по налаженным маршрутам, таким
как Великий ш елковый путь или морские пути, соеди­
нявш ие Средиземное и Ю жно-Китайское моря, имеют
многовековую историю. Таким образом, массовое пе­
ремещение на больш ие расстоян ия с незапам ятны х

240
 КАК СОЗДАВАТЬ МИРЫ ПРИ П О М О Щ И СЛОВ

времен бы ло одним из важных двигателей глобально­

го взаим одействия1.
Миграция, иными словами, представляется нам нео­
споримым и самоочевидным историческим процессом, ко­
торый историкам остается только наблюдать и описывать.
Однако в действительности это понятие менее прозрачно,
чем кажется поначалу, так как термин «мобильность/ми-
грация» достался нам с увесистым историографическим
^ б а га ж ом . Оно далеко не столь очевидно, когда речь захо­
дит о кочевых народах, поскольку их движение обычно не
называют миграцией и не включают в сферу интересов
транснациональных историков. Исключение номадиз­
ма из области «миграции» указывает на то, что это по­
нятие приложимо только к оседлым народам, живущим
под властью той или иной формы государства. Однако
даже при такой оговорке по-прежнему неясно, как далеко
должно зайти движение, чтобы заслужить название «м о­
бильности». Характеризуя формы перемещения людей
как мобильность, большинство историков негласно по­
лагают, что в процессе движения пересекается некая гра­
ница. В истории Нового времени понятие мобильности/
миграции предполагает существование национального
государства, так что короткий переезд из Тихуаны в Сан-
Диего подпадает под рубрику «миграция», а куда более
длительное путешествие в Гвадалахару такой чести не удо­
стаивается. Любое внимание к миграции, таким образом,
имплицитно базируется на предположении относитель­
но различия между повседневными формами движения,
остающимися немаркированными, и иными формами
мобильности, по ходу которой пересекаются границы ад­
министративных образований и государств, и потому они
признаются историками миграцией2.
1. Wang Gungwu (ed.). Global History and Migrations. Boulder, CO: West-
view Press, 1997; Manning P. Migration in World History. New York:
Routledge, 2005; HoerderD. Cultures in Contact: World Migrations in
the Second Millennium. Durham, N C: Duke University Press, 2002.
2. Это общий вопрос всех исследований мобильности, таких как
Basch L., Blanc-Szanton С., Schiller N. G. (eds.). Nations Unbound: Trans­
national Projects, Postcolonial Predicaments and Deterritorialized
241
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П ОН ЯТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Кроме того, понятие миграции гнездится под одной

концептуальной крышей с больш им количеством раз­
ных форм мобильности. Это зонтичный термин, игно­
рирующий такие факторы, как множественность моти­
ваций передвижений и разнообразие стоящих за ними
жизненных ситуаций. Под эту рубрику подпадают и мел­
кие торговцы в пограничных районах, и купцы, достав­
ляющие товары на большие расстояния, и временные
рабочие, и бродячие суфии, и рабы, которых перевозили
между Африкой и Америками, и туристы, заполняющие
спа-комплексы и пляжные курорты. Этот термин не раз­
личает завоевателей и беженцев, судовладельцев и тех,
кто ютится под палубой, выполняя судовую работу по
кабальному договору.
Понятие миграции, таким образом,— часть нашего на­
бора концептуальных инструментов. Это определенный
ракурс, помогающий совмещать разные исторические
реальности и переводить их друг в друга. Становится ли
термин «миграция» менее удобным для практического
применения из-за своей «сделанности»? На одном уровне
сконструированность действительно снижает внутрен­
нюю универсальность этого понятия. Историки долж­
ны внимательно разбираться в используемых ими кате­
гориях, и глобальных историков это касается особенно.
С другой стороны, все вышесказанное не заставляет нас
полностью отбрасывать данную категорию. Я еще вернусь
к этой проблеме, но позвольте уже здесь заметить, что мы
имеем дело с диалектикой подхода и процесса, которая
вообще характерна для современных понятий. Понятие
миграции не было создано исключительно историками;
этот термин в том виде, как он используется сейчас, есть
продукт определенной исторической конъюнктуры. Тер­
мин «миграция», возникший вследствие необходимости
определенной классификации в рамках национального
государства и современных социальных наук, не просто
Nation-States. New York: Routledge, 1994; GreenblattS. etal. Cultural
Mobility: A Manifesto. Cambridge: Cambridge University Press, 2009.

242
 КАК СОЗДАВАТЬ МИРЫ ПРИ П О М О Щ И СЛОВ

описательное понятие. Оно появилось в модерный период

как термин социальной науки, связанный с налагающи­
мися друг на друга проектами национального строитель­
ства, империализма и найма рабочей силы. Эти проек­
ты вызвали к жизни множество стратегий — таких, как
надзор за границами, контроль нежелательных форм мо­
бильности, утверждение легального и идеологического
статуса мигрантов как свободных индивидуумов, — ко­
торые повлияли и на собственно людские потоки. Дру­
гими словами, такие проекты не только создали терми­
нологию, которой мы пользуемся сейчас, но и в каком-то
смысле породили само явление. Таким образом, «мигра­
ция» — это продукт сложной истории, которая не просто
определяет формы нашего мировосприятия, но и форми­
рует сами социальные процессы 1.
Прежде чем более подробно поговорить об этой теоре­
тической проблеме, рассмотрим еще один пример — им­
перию. Это излюбленный предмет размышлений для
глобальных историков, и не потому, что им нравится им­
перия, но потому что это явление было распространено
повсеместно. Империи — понимаемые как государства,
которые правят этнически и/или культурно различными
группами населения и часто строятся на иерархии между
этими группами, — имеют трансисторический характер.
Они возникают на очень ранней стадии истории челове­
чества и существуют вплоть до сегодняшнего дня. «Импе­
рия, — пишет Джон Дарвин, — на протяжении большей
части истории была способом политической организации
„по умолчанию“. Имперская власть обы чно представля­
ла собой общепринятые правила дорожного движения»1 2.
Поскольку империи— это политические образования,
составленные из разнородных частей и всегда выходящие
за пределы отдельных этнических единиц, глобальные

1. О современном «создании» м играци и см.: McKeown A. Melan­

choly Order: Asian Migration and the Globalization of Borders. New
York: Columbia University Press, 2008.
2. Darwin J. After Tamerlane: The Global History of Empire. P. 23.

243
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П ОН Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

историки видят в них воплощение своих представлений

о транслокальном. Переход к изучению транснациональ­
ных и глобальных вопросов заставил многих историков
обратиться к теме империи и релятивизировать роль на­
ции как главного «контейнера» для прошлого. «Империя
была удивительно стойкой формой государственности, —
пишут Бёрбэнк и Купер. — По сравнению с ней нацио­
нальное государство кажется всего лишь кратковремен­
ной вспышкой на историческом горизонте»1. В результате
такого расширительного (чтобы не сказать — империа­
листского) использования термина «имдерия» возника­
ют проблемы с другими понятиями. С одной стороны,
переводя разнообразные формы исторического опыта во
всеохватное понятие «имперйя», мы рискуем упустить из
виду реальные различия между ними. С другой стороны,
общий термин в первую очередь позволяет сравнивать
разные частные случаи и высказывать о них суждения.
Это положение можно проиллюстрировать примером
монографии «Империя команчей», которая дает богатую
пищу для размышлений и заслуженно отмечена науч­
ной премией. Историк ПеккаХямяляйнен, обратившись
к государственному образованию, созданному одной из
племенных групп в конце XVIII — начале X IX века, оспа­
ривает общепринятое мнение об американских индей­
цах как жертвах европейской экспансии. Благодаря сво­
им широкомасштабным набегам на Великих равнинах
и вглубь Мексики команчи в течение многих десятилетий
удерживали за собой большую территорию, подчиняли
и поглощали соседние племена и успешно справлялись
с лю бы м и «им перски» настроенны ми конкурентами.
Установки книги Хямяляйнена — одновременно реви­
зионистские и политические, поскольку больш инство
американцев в наши дни вряд ли поверят, что абориге­
ны Америки могли создать нечто заслуживающее назва­
ния «империя». Такой ход позволяет ученому поставить
команчей в один ряд с их противниками — Испанской

I. Burbank J., Cooper F. Empires in World History. P. 2 -3.

244
 КАК СОЗДАВАТЬ МИРЫ ПРИ П О М О Щ И СЛОВ

империей и расширявшимися на запад Соединенными

Штатами. Разумеется, есть большая разница между госу­
дарственным образованием команчей и тогдашними бю ­
рократически оформленными империями, такими как
китайская Цин или французское правление в Алжире.
Понятие кочевой «кинетической империи» Хямяляйнен
вводит, чтобы заполнить концептуальную лакуну, необ­
ходимую для сравнения команчей с другими неоседлы­
ми имперскими образованиями1.
Но можно ли так сказать — «империя команчей»? Не
помещает ли это экономику индейских племен — охоту
на бизонов и спорадические набеги — в концептуальное
прокрустово ложе; не искажается ли этим историческая
реальность? Разумеется, Хямяляйнен навязывает истори­
ческому опыту команчей чуждую ему терминологию. На­
сколько мы знаем, сами индейцы никогда бы не назвали
свои владения империей. Тогда зачем именовать их плен­
ных «рабами», а их зимние стоянки — «городами»? Зачем
писать о них как о «супердержаве», проводившей свою
«внешнюю политику»? Вместо того чтобы использовать
западную терминологию, почему бы не воспользоваться
местными категориями и таким образом по-настоящему
глобализировать наше видение этого момента истории?
Действительно ли попытка подчеркнуть специфический
характер местных движущих сил «ироническим образом
ведет к принижению местной эпистемологии»?1 2
Разумеется, команчи никогда не жили в изоляции. На­
против, их полития во многом зависела от соперничаю­
щих имперских образований и отвечала на их действия.
От них индейцы заимствовали самое необходимое для
своего образа жизни— лошадей и огнестрельное оружие.
Стратегии, которые они использовали, отчасти были

1. Hamalainen Р. The Comanche Empire. New Haven: Yale University

Press, 2008.
2. Jacoby K. Indigenous Empires and Native Nations: Beyond History
and Ethnohistory in Pekka Hamalainen’s «The Comanche Empire»
// History and Theory. 2013. № 52. P. 63.

245
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П ОН ЯТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

реакцией на имперские планы Испании и молодых Со­

единенных Штатов. Обобщая, можно сказать, что борьба
команчей— часть более широкой конъюнктуры, в основе
которой лежали глобальные торговые операции; она до­
стигла кульминации в войне 1846-1848 годов за господство
в Северной Америке. Действия команчей в этом контексту
можно связать с более широкими процессами глобализгь
ции в X IX столетии. Ограничиваться местной термино­
логией, по всей видимости, означало бы упустить из виду
более широкие зависимости1. Однако нерешенным оста­
ется вопрос: пригодны ли категории современных соци­
альных наук для адекватного описания гетерогенности
глобальной реальности или их следует дополнить мест­
ной терминологией, если мы полностью признаем мно­
жественность способов осмысления прошлого?

Местные эпистемологии?

В последние годы ученые во многих частях света пред­

принимают попытки выйти за пределы евроцентричной
академической терминологии. Ведется широкий поиск
радикальных альтернатив, а также понятий и ценност­
ных суждений, уходящих корнями в местные культуры.
Сложным и поучительным примером поиска местных
категорий являются ранние публикации группы «и с­
следований угнетенных», ставившей задачу написать
историю Южной Азии с точки зрения угнетенных — не­
зависимо от дискурса элит. Целью проекта было возро­
дить совершенно принципиально иные, надолго выпав­
шие из сферы внимания Запада интерпретации мира.
Однако эти раскопки альтернативных космологий и ау­
тентичностей оказались сложны в методологическом от­
ношении и были подвергнуты строгой критике за эссен-
циализм и попытки задним числом дать ностальгические
I. TutinoJ. Globalizing the Comanche Empire // History and Theory.
2013. № 52. P. 67-74.

246
 МЕСТНЫЕ ЭПИСТЕМОЛОГИИ?

интерпретации исторических событий. Группа исследо­

вателей, занимавшаяся этой темой, под влиянием пост­
структуралистских подходов оставила свой проект и со­
средоточилась на анализе воздействия доминирующих
дискурсов на положение угнетенных1.
Впоследствии востребованность местных категорий
возросла, чему способствовало принятое в 1997 году ре­
шение Всемирного банка поощрять исследования мест­
ных систем знания. В Латинской Америке выступающие
за местную культуру движения призывали к признанию
эпистемологий аймара, майя и других народов и в целом
выступали за альтернативные способы познания1 2. В ЮАР
в 2004 году правительство одобрило национальную поли­
тику в области местного знания под названием «Афри­
канский Ренессанс»3. В Китае это время отмечено возвра­
щением «китайских исследований» (guoxue), восходящих
к одноименной дисциплине, возникшей в начале X X века
в качестве ответа на подъем социальных наук и рост влия­
ния западной терминологии. Теперь в большом количе­
стве стали возникать посвященные этой дисциплине
учебные и научные центры в престижных университе­
тах, а на образованную публику пролился целый водо­
пад книг, газетных приложений, телевизионных лекций
и летних школ. На поверхностный взгляд, это говорит
о ностальгии по дореволюционной китайской истории
и культурным традициям. Однако за этой зачарованно-
стью деяниями династий китайских императоров лежит
более фундаментальный поиск китайских путей знания,

1. Prakash G. Subaltern Studies as Postcolonial Criticism; Chaturvedi V

(ed.). Mapping Subaltern Studies and the Postcolonial. London: Verso,
2000.
2. Varese S. Indigenous Epistemologies in the Age of Globalization // Po-
blete J. (ed.). Critical Latin American and Latino Studies. Minneapolis,
MN: University of Minnesota Press, 2002. P. 138-153; TlostanovaM. V,
Mignolo W. D. Learning to Unlearn: Decolonial Reflections from Eur­
asia and the Americas. Columbus, OH: Ohio State University Press,
2012.
3. Indigenous Knowledge Systems / Republic of South Africa, Depart­
ment of Science and Technology. Pretoria: Government Printer, 2006.

247
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П ОН Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

в течение долгого времени оттесненных на обочину рас­

пространения наук в том смысле этого слова, которое ему
придало европейское Просвещение1.
Попытки вернуть старые эпистемологии и не сов ц ^ а -
ющие с западной политической мыслью способы мыш ­
ления, разумеется, заслуживают похвал. Они способству­
ют лучшему пониманию внутренней логики жизненных
миров прошлого и переоценке его наследия. «Китайские
исследования» могут дать ответы на многие вопросы:
было ли конфуцианство формой философии или рели­
гией? Действительно ли рисунки тушью времен династии
Сун адекватно представляютто, что называют китайским
„искусством*? и другие. Эта методология обещает лучшее
понимание китайской истории в процессе исследования
местных традиций «в их собственных терминах»1 2. К тому
же обращение к прежним традициям может послужить
точкой отсчета для критики современности в тех случа­
ях, когда это делается ради переоценки капиталистиче­
ского настоящего3.
Тем не менее поиск альтернатив сталкивается со свои­
ми особы ми проблемами. Слишком тонкая линия разде-
ляеттакое критическое переосмысление старых подходов
и широковещательные заявления о новых эндогенных
парадигмах или новых центризмах. Слишком часто из­
влечение на поверхность автохтонных традиций больше
похоже на симптом современной глобальной конъюнк­
туры — с ее требованием культурного разнообразия,
понимаемого как рыночный товар, — чем на попытку

1. MakehamJ. Disciplining Tradition in Modern China: Two Case Stud­

ies // History and Theory. 2012. № 51. P. 89-104.
2. Elman B. On Their Own Terms: Science in China, 1550-1900. C am ­
bridge, M A : H arvard University Press, 2005. О провокативной
позиции см. также: M in OuYang. There Is No Need for Zhongguo
Zhexue to Be Philosophy // Asian Philosophy. 2012. № 22. P. 199-223.
3. См., например: WangHui. Zhongguo xiandai sixiang de xingqi (The
Rise of Modern Chinese Thought): In 4 vol. Beijing: Sanlian Shudian,
2004. Короткое резюме аргументации см.: WangHui. China from
Empire to Nation-State. Cambridge, M A: Harvard University Press,
2014.

248
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И ДИСКУРСА

решить стоящие перед нами теоретические проблемы.

Под маской эпистемологической позиции скрывается
подход, который легко может пасть жертвой злободнев­
ной повестки, связанной с национальной идентичностью
и холистическими взглядами на человеческие сообщ е­
ства1. Такой подход идет вразрез с экуменическими и ди­
алогическими устремлениями глобальной истории как
научной дисциплины. Даже если мы признаем легитим­
ность различных жизненных миров и космологий, есть
очевидные преимущества в том, чтобы сохранять возмож­
ность диалога и придерживаться идеи принципиальной
сопоставимости человеческих опытов.

За пределами дискурса

Итак, предложить что-то новое взамен терминологии

современных социальных наук может быть совсем не
просто. Две очевидные альтернативы — отвергнуть ее
полностью или, поддавшись искушению культурного ре­
лятивизма, посчитать все терминологические системы
одинаково пригодными для исследования — не кажутся
ни убедительными, ни удовлетворительными. Если мы
решаем отказаться от радикальных «антимоделей», то де­
лаем это потому, что понимаем: никак нельзя повернуть
вспять исторические часы, даже если бы нам этого очень
хотелось. Причина заключается в том, что развитие на­
шего концептуального языка неотделимо от динамики
исторического процесса.
Понятия современных социальных наук имеют уже
долгую глобальную историю, они оказали сущ ествен­
ное влияние на разные общ ества во всех концах зем­
ного шара. Другими словами, наш концептуальны й
аппарат не п р осто набор риторических приемов, ко­
торы й можно легко заменить каким-то другим. Давно
I. См.: D irlikA . Guoxue / National Learning in the Age of Global M o­
dernity // China Perspectives. 2011. № 1. P. 4-13.

249
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П О Н Я Т И Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТ ОР ИИ
/
выложившаяся терминология сказывается на твлЦ как
/л ю д и взаимодействуют с миром и как осм ы сляю т его,
в том числе — местные традиции и категории. Таким
образом, как удачно формулирует Дипеш Чакрабарти,
понятия социальной науки, возможно, «неадекватны»
но при этом они «незаменимы» для понимания дина­
мики современного мира1.
Хорош им примером подобной диалектики процесса
и подхода является современное понятие религии. В боль­
шинстве обществ та или иная форма культовой или ри­
туальной практики прослеживается на протяжении мно­
гих веков. Однако то, что нам известно как «религия»,
появилось только в первые Десятилетия X IX века. В ка­
честве отдельной области социальной деятельности этот
термин предполагает наличие государства и противопо­
ставление религиозной и секулярной областей. Изобре­
тение «религии» произошло сначала в Европе и Америке,
а затем распространилось по всему миру благодаря евро­
пейскому империализму. В то же время местные элиты
и формирующийся средний класс за пределами Запада
усвоили это понятие и использовали его для реформи­
рования социальных практик в своих странах. В резуль­
тате они обновили культурные традиции — такие, как
буддизм или индуизм, а также ислам и конфуцианство,—
превратив их в «религии», и создали новы е— такие, как
сикхизм и бахаизм.
П онятие «р ел и ги я» в п ротивопоставл ении «суеве­
рию», с одной стор он ы , и ф и л ософ и и и науке, с дру­
гой, закрепилось в социальных практиках как форма
легитимации и признания в эпоху, когда отсутствие
религиозной традиции легко приним алось за отсу т­
ствие вы сокой культуры. На п оверхностн ы й взгляд,
этот термин указывает на особую (европейскую) точку
зрения, которая благодаря европейскому доминирова­
нию была перенесена в другие социальные реальности.

I. Chakrabarty D. Provincializing Europe. Р. i6.

 ЗА П РЕ Д Е Л АМ И Д И С К У Р С А

Называть все эти практики «религиями», таким обра­

зом, означало бы нивелировать различия между ними,
что ведет к заблуждениям. Однако новый термин — о со ­
бенно в выражении «мировы е религии» — был чем-то
большим, чем просто инструментом описания. Он ра­
дикально менял социальные практики, вводя их в рус­
ло «религий» современной эпохи. Соответственно, мно­
гие явления, которые теперь квалифицировались как
«религии», начали получать сходные черты, такие как
централизованное бюрократическое управление и си­
стематизированные догматы. Одновременно они адап­
тировали идею о том, что вера доступна всем и каждому
без посредничества класса профессиональны х служи­
телей культа. Этот процесс, разумеется, не завершился
унификацией, и важные различия в значении термина
«религия» и в ассоциирую щ ихся с ним практиках с о ­
храняются по сей день.
С другой стор он ы , понятие религии является ин­
струм ентом , к отор ы й историки и сп ол ьзую т для с о ­
поставления исторических случаев и для того, чтобы
вы строить ряд сравнимы х между собой опы тов. Такая
операция имеет очевидны е преим ущ ества — в п р о ­
тивном случае нас смущ али бы сходства и различия
между общ ествами и каждую религиозную практику
приш лось бы изучать отдельно. Однако на этом пути
есть определенны е издержки, поскольку возникает
риск нивелирования различий и приуменьшения б о ­
гатства и разнообразия прош лого. Но, с другой с т о ­
роны , данное понятие нельзя п р осто вычеркнуть как
искажающее реальность в направлении гом огениза­
ции. Сам этот термин появился в ответ на кардиналь­
ные трансформации социальной сферы: он не только
дал новое название социальны м практикам, но и п о­
мог изменить их, иногда самым радикальным обра­
зом. П онятие и то, ч то за ним стоит, таким образом,
взаимно влияю т друг на друга. В современном мире
едва ли удастся найти сообщ ество верующих, которое
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П ОН Я ТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

не получило бы новы й импульс к развитию nog В гт к я -

нием понятия «р ел и ги и »1.
Если понятия нельзя отделить от исторических про­
цессов, то что же это значит для нашей работы? Историки,
разумеется, должны продолжать реконструировать усло­
вия, в которых ныне существующие понятия появились
и были приняты всем миром, равно как и анализировать
асимметрии власти, которые были причастны к их соз­
данию. Ключевые понятия завоевывают всемирное при­
знание отнюдь не благодаря своему внутреннему универ­
сализму; часто бывает так, что их господство достигается
за счет насилия, подавления и вытеснения альтернатив.
Как показывает пример понятия,* «религия», внимание
к истории понятий и к их нивелирующему воздействию
чрезвычайно актуально. Если мы исходим из того, что
социальные практики гетерогенны и ассоциируемые
с ними явления весьма различны, то попытка рассорти­
ровать их при помощи универсальных понятий никог­
да не приведет к успеху1 2. Следовательно, надо оставаться
открытыми для концептуальных инноваций, для новой
терминологии, которая не будет опираться на западный
исторический опыт.
В то же время следует с осторож ностью относиться
к призывам вы бросить за борт инструменты социаль­
ных наук вместе с их универсализирующими претензи­
ями. Есть все основания полагать, что концептуальный
арсенал современных дисциплин в будущем пригодит­
ся нам для аналитической работы. Дух рефлективного,

1. Bayly С. A. The Empire of Religion // Bayly C. A. The Birth of the Mod­

ern World, 1780-1914. Oxford: Blackwell, 2004. R 325-365; Masuzawa
T. The Invention of World Religions: Or, How European Universalism
was Preserved in the Language of Pluralism. Chicago: Chicago Uni­
versity Press, 2005; Josephson J. A. The Invention of Religion in Japan.
Chicago: Chicago University Press, 2012.
2. Pernau M . Whither Conceptual History? From National to Entangled
Histories I I Contributions to the History of Concepts. 2012. № 7. P. 1-11;
Gluck C., TsingA. L. (eds.). Words in Motion: Towards a Global Lexicon.
Durham, NC: Duke University Press, 2009.

252
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И ДИСКУРСА

самокритичного универсализма остается достойной и до­

стижимой целью по крайней мере по четырем причинам.
Во-первых, очень важно то, что это нормативный выбор.
Глобальная история, как она практикуется сегодня, осно­
вывается на предпосылке о том, что объединяющие тео­
ретические положения и диалог поверх границ обществ
и культур возможны и желательны. Универсально приме­
нимые термины могут иметь свои недостатки, но в целом
их способность облегчать диалог через границы все-таки
перевешивает преимущества более фрагментированного
словаря. Специфическая только для данного места тер­
минология неизбежно затруднит разговор поверх границ
на темы государства, семьи, знания и так далее.
М ы видим, что подобные нормативные соображения
влияют на многие концептуальные решения, которые
принимают глобальные историки. Примером может слу­
жить широкое распространение понятия «ранняя модер-
ность» для обозначения определенного периода. Джон Ф.
Ричардс ввел эту формулировку в 1990-е годы с нескры­
ваемым намерением представить Индию менее «исклю ­
чительной, уникальной, экзотической» и «в меньшей
степени отдаленной от мировой истории»1. Такой жест,
как напомнил нам Дипеш Чакрабарти, может быть «вы ­
ражением нашего коллективного предпочтения тракто­
вать различные истории на равных, не позволять Западу
становиться центром мира и так далее». Может показать­
ся, будто бы «все мы обладаем „равными66 историями
прошлого, так как нам нравится, чтобы истории были
равными», и причиной этих предпочтений оказывает­
ся мультикультуральный и космополитический дух на­
шего времени1 2.

1. Richards J. F. Early Modern India and World History //Jo u rn al of

World History. 1997. № 8. P. 197. Обсуждение ранней модерности
в глобальной истории см. в: Struve L. Introduction // Struve L. (ed.).
The Qing Formation in World Historical Time. Cambridge, M A: H ar­
vard University Press, 2004. P. 1-54.
2. Chakrabarty D. The Muddle o f Modernity I I American Historical Re­
view. 2011. № 116. P. 672.

253
9. С О З Д А Н И Е МИРА И П ОН ЯТИ Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Это полезное напоминание о ценнос*гт!ых суждениях,

формирующих абстрактную на первыми взгляд термино­
логию, и в особенности о тенденции к выравниванию, ко­
торую часто ассоциируют с глобальной историей. Однако
понятия, прилагаемые к разным случаям, не обязательно
сводят разные формы прош лого к одному знаменателю.
Они скорее задают общую концептуальную рамку, внутри
которой следует понимать различные истории, включая
и точки их расхождения. То, что Индия и Англия прошли
через фазу ранней модерности, еще не делает эти страны
тождественными; подобное обстоятельство только под­
черкивает масштабы всемирных изменений, к которым
они обе причастны. Некоторые из отличий — их взаимо-
дополнительные функции в торговле тканями, их роли
в империи — были прямым результатом специфическо­
го характера их взаимодействия. Таким образом, терми­
нология, облегчающая соизмеримость различных про­
шлых, не подразумевает автоматически ни гомогенности,
ни равенства. В действительности различия могут быть
обозначены очень четко, даже когда они сф ормулиро­
ваны в весьма сходных терминах и посредством общего
концептуального языка.
Во-вторых, многие акторы по всему миру уже приспо­
собили язык социальных наук к своим целям и «регио­
нализировали» его. Начиная по крайней мере с середи­
ны X IX века Европа, Америка и «Запад» в целом были
главным (хотя никогда единственным) ориентиром, на
который равнялись модернизирующие стратегии куль­
турных и политических элит по всему миру. Довольно
трудно представить позицию, полностью внешнюю по
отнош ению к этому дискурсу, избежавшую всех ее пред­
посылок и устремлений. Универсализация этих поня­
тий — понимаемая как их постепенное распространение
повсюду— была, таким образом, следствием работы мно­
гих акторов в различных частях света1.
I. H ill С. L. Conceptual Universalization in the Transnational Nine­
teenth Century I I Moyn S., Sartori A. (eds.). Global Intellectual His­
tory. New York: Columbia University Press, 2013. P. 134-158; Conrad S.

254
 ЗА П Р Е Д Е Л А М И ДИСКУРСА

В-третьих, форматирование мира посредством концеп­

туального языка оказывало весьма действенное и фун­
даментальное влияние на сам социальны й порядок.
Понятия — это не просто дискурсивные образования,
происходящие из различных традиций; они скорее по­
являются в качестве реакций на условия, которые дикту­
ют те или иные структуры, одновременно репрезентируя
и трансформируя эти структуры определенным образом.
Введение понятия национального государства, например,
бы ло не только дискурсивным и юридическим актом.
Оно еще и изменило способ самоорганизации отдельных
стран так, что стало невозможно просто заменить один
набор терминов другим. Пытаться реанимировать утра­
ченные значения и восстанавливать исчезнувшие аль­
тернативы — занятие бесперспективное.
В-четвертых, простая замена терминологии в конеч­
ном итоге окажется неэффективной. Часто попы тки
выйти за пределы евроцентризма, предложить альтер­
нативные понятия и реабилитировать местные формы
знания сводятся всего лишь к критике на уровне дис­
курса и репрезентации. Однако производство знания
неотделимо от геополитических условий, в которых оно
происходит. В конце концов, современные понятия раз­
вивались в тандеме с более ш ирокими структурными
трансформациями и формами глобальной интеграции.
Эти процессы не только оставили нестираемые следы
в понятиях социальных наук, но и наделили их автори­
тетом и властью. Универсализация «Е вропы » возник­
ла не только из-за восхищения европейской культурной
и политической системами, но также и под влиянием
экономического и имперского баланса сил своего време­
ни. «Без могучей силы капитализма и всех структурных
инноваций, которые сопровождали его в политическом,
социальном и культурном становлении, — пишет Ариф

Enlightenment in Global History: A Historiographical Critique //

American Historical Review. 2012. № 117. R 999-1027.
9. С О З Д А Н И Е М И Р А И П О Н Я Т И Я ГЛОБАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

Дирлик, — евроцентризм оказался бы всего лишь еще

одним этноцентризмом»1.
Нет сомнений в том, что «создание миров» историками
и риторическая сила использурз^ых ими терминов способ­
ствуют своего рода конвергенции и до некоторой степе­
ни, стирают различия между несовпадающими опытами
прош лого разных стран. Более того, в этом историки —
и, шире, представители гуманитарного знания не оди­
ноки. Последовательность ДНК, рыночная логика в эко­
номике, колонизация всякого локального знания через
так называемые большие данные и проекты, связанные
с «циф ровыми гуманитарными науками», противосто­
яние экологическим угрозам и!многое другое — все это
в наше время способствует нивелировке специфических
черт и особенностей.
Однако в любой дисциплине и при использовании лю ­
бой терминологии «уплощение» мира, которое мы при­
писываем дискурсивным операциям, нельзя отделять
от самого исторического процесса. Растущая интегра­
ция — возникает ли она в результате цивилизационной
гегемонии ольмеков в древней Мексике, или завоевания
русскими Сибири в раннемодерное время, или вводимых
Международным валютным фондом правил и норм —
всегда навязывает общ ий словарь и выступает посред­
ником в социальных практиках, осуществляемых в раз­
личных пространствах. В модерную эру государственное
строительство, империализм, капитализм, разнообраз­
ные проекты развития и многое другое сформировали —
и в определенном смысле «уплощ али» — социальные
реалии в гораздо большей степени, чем это когда-либо
удавалось историкам.

I. Dirlik A. Is There History after Eurocentrism? Globalism, Postcolo­

nialism, and the Disavowal of History // Dirlik A. Postmodernity’s
Histories: The Past as Legacy and Project. Lanham , MD: Rowman &
Littlefield, 2000. P. 72.
 10. Глобальная и стор и я —
д л я к ого? П ол и ти ка
глобальн ой и стор и и

огда в X IX веке история стала академической

К дисциплиной, она развивалась в тесной связи

с и н сти туц и ям и национального государства.
М ногие ученые в своих работах ориентировались на
национальное прочтение истории. Одни сознательно
ставили задачу способствовать формированию нации,
другие делали это непреднамеренно, просто в силу того,
что уделяли центральное место трудам и достижениям
своего народа. Большинство историков писали на мест­
ном языке и предназначали свои труды читателям, с ко­
торы ми у них бы ло много общ его как в политическом,
так и в культурном плане; так или иначе они деятельно
участвовали в создании нации. Сходным образом гло­
бальная история в самом глубинном смысле посвящ е­
на поиску ключей к глобальным вариантам прош лого
и решает задачу создания мира в целях, связанных с на­
стоящим. Эти цели многочисленны, иногда они сопер­
ничают друг с другом, иногда конфликтуют. Историки
могут мысленно рисовать себе образ мира без границ,
где победил либеральный капитализм, но это не значит,
что в их реконструкциях мира не будут прослеживаться
связи с проблемами природоохранных движений, або­
ригенными сообщ ествами или определенными «груп­
пами давления». И поскольку историки вовлечены в те
или иные формы создания мира, важно осознавать п о­
следствия этого процесса. Если предметом исследования
является «мир», то кто же тогда те «м ы », для которых
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

пиш ут свои труды глобальные историки? И в чем с о ­

стоит политика подобного подхода?

Глобальная история — для кого?

О бы чны й ответ на этот|*рп$ос гласит: глобальная исто­

рия — это по определению космополитическое предпри­
ятие. Это по сути инклюзивный проект как в географиче­
ском, так и в нормативном отношении. Отметим прежде
всего, что эта дисциплина дает очень ширЪкое описание
прош лого человечества. В эпоху, когда новости уже не
ограничиваются тем обществдм, в котором живет их по­
требитель; когда туристы перемещаются по всей планете,
а миграция связывает рынки труда в различных частях
света; когда мы едим продукты, выращенные в далеких
от нас местах, и покупаем произведенные где угодно то­
вары; другими словами, в нашем глобализированном на­
стоящем глобальная история вносит свой вклад в осмы с­
ление мира, в котором мы живем.
Это означает, что быть историком в X X I столетии по
сути означает бы ть глобальным историком. Прошли
те дни, когда исторические факультеты могли ограни­
чиваться исследованиями прош лого только собствен­
ной нации: «Такую узость можно сравнить с хим иче­
ским факультетом, на котором преподают и исследуют
только один из химических элементов... игнорируя все
остальны е»1. В наши дни от ученого требуется знание
различных вариантов прош лого — по числу регионов
мира, а также многочисленных взаимодействий и обме­
нов между ними. Наше настоящее призывает историков
задавать вопросы и давать ответы в широких концепту­
альных рамках и вводить в свои работы чужие для себя
нарративы, точки зрения и голоса. На то, что наука при­
дет к этому, долгие годы надеялись все ш ироко мысля-
I. Beckert S. The Travails o f Doing History from Abroad // American
Historical Review. 2014. № 119. R 821.

258
 ГЛОБАЛЬНАЯ И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ?

щие историки. «[Разрушились] преграды, которые были

созданы между нациями и государствами враждебным
эгоизмом, — объявил Фридрих Шиллер еще в 1789 году. —
Все мыслящ ие умы объединены теперь всемирными
узами»1.
Таково утопическое обещание глобальной истории:
превратить всех нас в граждан мира. Вера в его осущ е­
ствимость основана на масштабности и многоуровнево-
сти происходящей на планете интеграции: теперь мно­
гие большие процессы нельзя ни изучать, ни понимать
по отдельности. Глобальные идеологии и политические
движения, финансовые и экономические кризисы, рас­
ширение основанной на сетевых взаимодействиях комму­
никации — все это невозможно понять, ограничившись
изучением какого-то одного места на планете. Многие
проблемы, с которыми сталкиваются сегрдня разные
страны, — от экологических и климатических, условий
труда и функционирования рынков до культурного обме­
на— требуют понимания того, что все мы населяем одну
и туже планету и совместно пользуемся ее ресурсами1 2. На
практике, однако, представление «я — гражданин мира»
остается довольно слабым фактором в самоопределении
большинства людей, эта идея почти не укоренена в их
жизненных мирах.
П онятия «к осм оп ол и ти зм » и «граж данин» имеют
давнее европейское происхождение. Однако споры от­
носительно космополитизма в наше время не связаны
исключительно с западной философией, абстрактным

1. Schiller К The Nature and Value of Universal History: A n Inaugural

Lecture [1789] I I History and Theory. 1972. № 11. P. 327 (Шиллер Ф.
В чем состоит изучение мировой истории и какова цель этого
и зучен и я (в ступ и тел ь н ая лекция) / Пер. с нем. под ред. Е.
Книпович // Ш иллер Ф. Собрание сочинений: в 7 т. М.: ГИ Х Л ,
1956. Т. 7. С. 17).
2. Masashi Н. Atarashii sekaishi е: ChikyQ shimin no tame no koso. To­
kyo: Iwanami Shinsho, 2011. P. 3-16 ; Bentley J. H. Myths, Wagers, and
Some Moral Implications of World History // Journal o f World Histo­
ry. 2005. № 16. P. 51-8 2; Sachsenmaier D. World History as Ecumenical
History? //Journal of World History. 2007. № 18. P. 465-490.

259
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

универсальным разумом и считавшимися ранее нормой

претензиями на всеобщность. В последние годы ученые
предложили множество космополитических подходов,
источниками которых послужили самые разные места
за пределами «Запада». Эти подходы не поддаются п р о­
стому делению на «включающ ие все» и «узкие», «уни­
версальные, ассимилирую щ ие» и «местны е». То есть
историки занялись ^С^чением разнообразных практик,
с помощью которы х'социальны е группы налаживают
коммуникацию друг с другом, за пределами предложен­
ных философами идеалистических концепций. Такие
«космополитические зоны мыш ления» появлялись там,
где совершенно разнородные группы совместно решали
проблемы, преодолевая культурные и иные различия,
хотя и не приходя при этом к общему универсальному
взгляду на м ир1.
Однако космополитические взгляды разделяют далеко
не все. Глобальная история как подход ставит перед со­
бой много разнонаправленных и даже противоречащих
друг другу целей. Некоторые изучают мир и глобальную
историю явно для того, чтобы выделить и возвеличить
свой народ. В Китае, как мы уже писали, историки не­
давно возродили предания о путеш ествиях адмирала
Чжэн Х э через океан, равно как и о других совершавших­
ся в трансрегиональном пространстве подвигах своих
соотечественников. Это было сделано ради того, чтобы
стимулировать инициативность китайцев, способство­
вать продвижению страны к мировому лидерству. Попу­
лярность мировой истории в Китае несомненно связана
I. Bose S.y Manjapra К. (eds.). Cosmopolitan Thought Zones: South Asia
and the Global Circulation of Ideas. New York: Palgrave Macmillan,
2010. См. также: Breckenridge C. A ., Pollock Sh., Bhabha H. K., Chakrab-
arty D. (eds.). Cosmopolitanism. Durham, NC: Duke University Press,
2000; Pheng Cheah, Robbins B. (eds.). Cosmopolitics: Thinking and Feel­
ing Beyond the Nation. Minneapolis: University of Minnesota Press,
1998 \Appiah K. Cosmopolitanism: Ethics in a World of Strangers. New
York: Norton, 2006; Delanty G. The Cosmopolitan Imagination: The
Renewal of Critical Social Theory. Cambridge: Cambridge University
Press, 2009.
 ГЛОБАЛЬНАЯ И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ?

со статусом страны как глобальной экономической и по­

литической державы. В публичном дискурсе глобализа­
ция иногда рассматривается почти как политический
инструмент китайского государства. Глобальная история
поэтому обычно служит не методологической альтерна­
тивой, а контекстом, в котором можно объяснить и сти­
мулировать подъем нации1.
Связи между глобальной историей и менее масштабны­
ми идентичностями также заметны повсеместно. «Нельзя
сказать, что мировая история как контекст несовместима
с претензиями на национальное или цивилизационное
верховенство, поскольку она может служить только по­
водом возвести определенную нацию или цивилизацию
в ранг главенствующей в мировой истории»1 2. Эта связь,
однако, не обязательно будет чисто идеологической. Стро­
го говоря, всякий раз, когда глобальную историю пони­
мают как контекст, помогающий лучше объяснить свою
нацию или цивилизацию, эта дисциплина имеет тенден­
цию выдвигать на первый план те пространственные
образования, ведущую роль которых она была призва­
на оспорить. Это верно даже в случае описаний, весьма
критичных по отношению к национальному прошлому.
Однако не стоит преувеличивать напряжение между
космополитическим и национальным/цивилизацион-
ным взглядами. Для многих историков нация давно пере­
стала быть привилегированным объектом исследования
даже в тех случаях, когда они не мыслят в общечеловече­
ских категориях. Часто получается так, что воображаемое
сообщ ество — не нация, а либо фрагменты нации, либо
транснациональные группы: рабочий класс, женщины,
буддисты, экологические движения. Но когда историки
пишут, мысленно адресуясь к таким сообществам, в дей­
ствительности читательская аудитория оказывается

1. Sachsenmaier D. Global Perspectives. Р. 213-231; Luo Xu. Reconstruct­

ing World History in the People’s Republic of China since the 1980s //
Journal of World History. 2007. № 18. P. 325-350.
2. D irlikA. Performing the World.
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

гораздо уже и состоит обычно только из их коллег. Если

не принимать во внимание популяризаторские сочине­
ния и сосредоточиться на специальных трудах в духе
глобального подхода, то эта тенденция станет еще более
очевидной. В институциональном поле академических
исследований работа в области глобальной истории —
это часть профессионального диалога, и «м ы » в данном
случае означает коллег-историков.
Несмотря на все вышесказанное, историки сегодня по­
дотчетны и широкой публике, и в большинстве мест эта
публика учитывается в глобальныхтрудах гораздо боль­
ше, чем р а н ь ^ . Потенциальные читатели— от студентов
до образованной публики — ощущают свою повседнев­
ную жизнь как все более глобализирующуюся. Для этой
группы представителей международных средних клас­
сов, контролирующих значительную часть финансово­
го, а также социального и интеллектуального капиталов,
транснациональные и глобальные перспективы весьма
и весьма значимы. Потворствуя этим рынкам, историки
в то же время чувствуют необходимость легитимизиро­
вать свое использование публичных фондов и институ­
циональной власти. В результате некоторые из них специ­
ально подчеркивают глобальный характер своей работы,
затрагивающей важные проблемы общепланетарного
масштаба. Не менее важна и демонстрация того, что ис­
следования «чужих» вариантов прошлого — например,
написанные в Америке работы о торговых путях через
Сахару или о каучуковых плантациях в Малайзии — не
экзотичны и не периферийны, но способствую т понима­
нию места наших собственных обществ в большом мире.

Глобальная история как идеология

глобализации?

Глобальные и другие пространственны е вопросы ча

сто п р и обр етаю т норм ативны й характер. Помимо
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КАК ИДЕОЛОГИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ?

противоречий между национализмом и космополитиз­

мом, самый насущный методологический вопрос сего­
дня — отношения между глобальной историей и глобали­
зацией. Нет сомнений в том, что повсеместное обращение
к глобальному подходу корреспондирует с текущим п ро­
цессом глобализации и стимулируется им. Но как имен-
но^оотносятся эти два явления? Или можно поставить
вопрос более провокативно: если национальная история
возникла в X IX веке в альянсе с проектом построения
национального государства, а страноведение появилось
как проект времен холодной войны, то не является ли
глобальная история X X I века служанкой расцветшей
ныне глобализации?
Как не раз указывали критики, труды по глобальной
истории временами очень похожи на создание генеало­
гии для текущего процесса глобализации. Исследования,
с энтузиазмом трактующие темы разнообразных дина­
мических изменений, мобильности и обращения, произ­
водят впечатление, что с каждым днем крепнущая инте­
грация мира — естественный путь его развития, так что
глобализация начинает казаться явлением, происходя­
щим помимо воли исторических акторов. Риторика про­
славления разнообразных «потоков» недалеко ушла от
призывов к многосторонности и гибкости в сфере менед­
жмента и от либерального рыночного языка глобализа­
ции. Антрополог Карен Х о заметила, что «язык потоков,
децентрализации и имматериальности» в социальных
науках коренится в желании капитализма «теоретизи­
ровать» собственный образ1. Фернандо Коронил усма­
тривает легитимирующ ий дискурс в таких понятиях,
как «единый мир» и мирная «глобальная деревня». Для
него «глобоцентризм» — всего лишь идеологическая
маска, скрывающая подлинное лицо глобализации, за

I. Но К. Situating Global Capitalisms: A View from Wall Street Investment

Banks // Cultural Anthropology. 2005. № 20. P. 69; см. также: Rocke­
fe lle r s . A. Flow // Current Anthropology. 2011. № 52. P. 557 ” 57 8; Sedge-
wick A. Against Flows // History of the Present. 2014. № 4. P. 143-170.
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

которой стоит финансовый капитал1. Обучение в области

глобальной истории или «глобальных исследований»,
таким образом, будет удовлетворять потребность в экс­
пертах по всем глобальным вопросам — и на выходе мы
получим весьма привлекательных для глобальных кор­
пораций специалистов.
Как это ни парадоксально, но именно отказ от евроцен­
тричны х нарративов может создать впечатление, что р о­
сту глобального капитализма нет альтернативы — возве­
сти евроцентризм в абсолют. Действительно, в последние
десятилетия(Ь$ггорики в разных частях мира выступали
против модели распространения цивилизации с Запада
и пытались&тыскать альтернативные, местные корни ка­
питализма, например, в Египте, Японии или Китае. Они
подчеркивали специфические культурные ресурсы этих
стран и разнообразие их путей к модерному миру, выстра­
ивая концепцию глобальной модерности, имеющей мно­
жество корней, которые следует искать не только в Евро­
пе, но также и за пределами Запада. С этой точки зрения
китайские традиции, например, становятся ингредиен­
тами китайского капитализма. Такой вид построения,
однако, предполагает некую «домашнюю», естественно
развивавшуюся универсальность. Такие концепции при­
надлежат к тому типу, который Иммануил Валлерстайн
однажды окрестил «антиевроцентричным евроцентриз­
мом»: занимая антиевроцентричную позицию, их авторы
в то же время побуждают нас закрывать глаза на господ­
ство и насилие, с помощью которых империализм и ев­
ропейский капитализм создавали глобальный мировой
порядок в X IX веке12.
Точно так же некоторые недавние интерпретации гло­
бального процесса, подчеркивающие культурное разно­
образие, легко превращаются в идеологический реквизит

1. Coronil К Towards a Critique of Globalcentrism: Speculations on Capi­

talism’s Nature // Public Culture. 2000. № 12. P. 351-374.
2. Wallerstein /. Eurocentrism and its Avatars: The Dilemmas of Social
Science // New Left Review. 1997. № 226. P. 93-107.

264
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КАК ИДЕОЛОГИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ?

глобализации. Различия здесь понимаются прежде всего

как культурные, как конфликт между «западной», «китай­
ской» и «индийской» традициями, а социоэкономические
неравенства по большей части игнорируются. Понятие
множественных модерностей, например, открыто для за­
имствований незападными элитами, которые готовы со­
ревноваться за глобальное влияние с другими элитами,
однако совсем не хотят слышать требований экономиче­
ской справедливости со стороны рабочих в своих странах.
Такие обратные проекции местных модерностей часто
представляют собственные народы как гомогенные куль­
турные единицы и игнорируют внутренние противоре­
чия и проблемы внутри самой нации1.
Это фундаментальное препятствие для дискурсов гло­
бальности и глобализации нельзя просто отбросить, даже
если исследователь настроен скептически по отнош е­
нию к дихотомиям труда и капитала и к риторике «ма­
сок», с помощью которой они часто формулируются. Гло­
бальные историки, следовательно, должны внимательно
относиться к использованию своих находок и к логике,
которая непроизвольно проникает в их собственные про­
екты. Нужно осознавать силу структур, частью которых
являешься, даже когда сам анализируешь эти структуры.
В сущности, это означает, что одна из важнейших задач
глобальной истории — предложить критический ком­
ментарий к продолжающемуся процессу глобализации.
Глобальная история в состоянии объяснить и пробле-
матизировать нарративы, используемые заинтересован­
ными сторонами для легитимации своих политических
повесток, будь то сокращение государства всеобщего бла-
госостояния или устранение пограничного контроля.

I. DirlikA. Globalization Now and Then: Some Thoughts on Contempo­

rary Readings of Late 19th / Early 20th Century Responses to Moder­
nity //Journal of Modern European History. 2006. № 4. № 2. P. 154;
Dirlik A. Confounding Metaphors, Inventions of the World: W hat Is
World History For? // Fuchs E., Stuchtey B. (eds.). Writing World His­
tory. P. 91-133.

265
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

Есть по крайней мере четыре пути того, как это может

быть сделано.
Во-первых, глобальную историю можно использовать
как методологию, которая выявляет телеологию ритори­
ки глобализации. Помещая собы тия и процессы в кон­
кретные (глобальные) контексты, этот подход вносит
важные коррективы в предпосылки долговременной не­
прерывности и секулярного исторического развития, а
также в метафизику глобализации, которая часто встре­
чается в экономической и социальной научной литера­
туре1. Во-вторых, историки могут напомнить нам о том,
что глобальные структуры — это всегда отчасти резуль­
тат процессов глобализации й, следовательно, продукт
деятельности неких исторических сил, преследующих
свои интересы и реализующих свои планы. В этом смы с­
ле глобально-исторический подход опровергает утвержде­
ния о «естественным образом» развивающемся процессе.
В-третьих, у историков появляется возможность оце-
нит 1 ^ здер ж ки и выгоды глобальной интеграции. Свя­
зи сами по себе не плохи и не хороши, они не обладают
внутренним потенциалом добра или зла. За связанность
мира приходится расплачиваться рабством, войнами,
империями, эпидемиями. Однако в то же время взаимо­
действия поверх границ делают предметы и идеи общ е­
доступными и создают новые пространства, где отдель­
ные люди и группы могут вступать в альянсы, требовать
реформ и осм ы слять сложности глобальной реально­
сти. Многое зависит от того, как историки оценивают
глобализацию. Для одних она ассоциируется с расши­
рением неравенства по всему миру, с новыми способами
эксплуатации и доминирования, вынужденными пере­
мещениями, маргинализацией и экологической ката­
строфой. Другие восхваляют глобализацию за создание
невиданных форм процветания, свободы, эмансипации
и демократии. Способствовала ли Монгольская империя

I. OsterhammelJ. Globalizations.

266
 ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КАК ИДЕОЛОГИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ?

подъему международной торговли, культурному взаимо­

действию и расширению горизонтов? Или она принесла
лишь разрушение и чуму — Черную Смерть? В какой-то
степени верны обе версии. Разумеется, были жертвы —
те, кто пострадал от новых форм обмена, в то время как
другим те же причины принесли выгоду и процветание.
И наоборот, хотя некоторые поплатились за свою огра­
ниченность, в сохранении местных ценностей и отсут­
ствии связей, в неподчиненности глобальным структу­
рам есть и свои выгоды. Нам может не нравиться то, как
принуждались к конвергенции рынки, каким образом
достигалась культурная гегемония, как формировались
транснациональные политические институции. Но в це­
лом едва ли можно утверждать, что связанность несет от­
ветственность за все недостатки в большей степени, чем
сама история.
Наконец, глобальная история как подход выходит за
пределы интерналистских объяснений. Э тот момент
может показаться формальным и несущественным. Од­
нако он позволяет поставить под вопрос генеалогиче­
ские объяснения, приписывающ ие историческое разви­
тие — скажем, взлет и падение, процветание и увядание,
откры тость и изоляцию — внутренним свойствам от­
дельных личностей, общ еств и «культур». Глобальная
история, таким образом, бросает вызов идеологии, гла­
сящей, что индивидуумы и коллективы полностью от­
ветственны за свое счастье или несчастье. Эта поправ­
ка очень существенна, если учесть богатую традицию
методологического индивидуализма в социальны х на­
уках. Глобальная история может сместить фокус наше­
го внимания на иерархии власти и геополитические
структуры, которые определили пути м ировой инте­
грации и сильно повлияли на отдельных людей, груп­
пы и целые сообщ ества.

2б7
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

Кто пишет мир? Иерархии знания

На пороге нового тысячелетия Дипеш Чакрабарти пред­

упреждал коллег-историков о «неравенстве незнания» —
важной черте глобального производства знания. «Истори­
ки третьего мира, — писал он тогда, — считают нужным
ссылаться на работы по европейской истории; историки
Европы не считают нужным отвечать им взаимностью».
Действительно, историки в Индии, Кении или Аргенти­
не могут только на свой страх и риск игнорировать тру­
ды известных западных коллег. И наоборот, когда такие
ученые, как Эдвард Томпсон, Джордж Дьюби, Карло Гинз-
бург или Натали Дэвис, работали над своими книгами,
едва ли кто-то ожидал, что они станут сверяться с исто­
риографическими трудами, созданными за пределами
Евроамерики1. Насколько такое положение вещей изме­
нилось в нашем глобализированном настоящем? Поз­
воляет ли глобальная история как парадигма услышать
больше голосов, привлечь к научной дискуссии больше
участников? Где же на самом деле пиш утся работы по
глобальной истории?
Надр^сразу признать, что и в X X I веке глобальная
история в основном остается вотчиной представителей
индустриально развиты х и экономически привилеги­
рованных частей света. В качестве подхода или допол­
нительного измерения она начинает оказывать влия­
ние и в других местах; однако в университетской системе
глобальная история нашла что-то вроде постоянного
дома главным образом в США и других англоязычных
странах, а также кое-где в Западной Европе и Восточной
Азии. Институциональные структуры играют здесь пер­
востепенную роль. Различные точки зрения на глобаль­
ную историю зависят не только от теоретических дебатов
и дискурсивных традиций— они в значительной степени
являются продуктами расходящихся социологий знания.

I. Chakrabarty D. Provincializing Europe. Р. 28.

 КТО ПИШ ЕТ МИР? ИЕРАРХИИ ЗНАНИЯ

Причины такого неравномерного развития многооб­

разны. В любой отдельно взятой стране привлекатель­
ность глобальной истории зависит от множества внутрен­
них условий. В США, например, важную роль сыграли
подъем страноведения и дебаты вокруг реформы уни­
верситетского преподавания, а также требования имми­
грантского сообщества. В результате в 1982 году возник­
ла Ассоциация всемирной истории, а в 1990 году начал
выходить «Журнал всемирной истории». В Великобри­
тании благодаря традиции имперской истории, гораздо
шире, чем в других странах, распространены историче­
ские исследования Азии и Африки. Однако какова бы ни
была местная специфика, трудно игнорировать тот факт,
что подъем глобальной истории как парадигмы произо­
шел изначально в странах, которые активно участвова­
ли в процессе глобализации и получали от него выгоду.
В некоторых местах — особенно в США и КНР — успе­
хи глобальной истории связаны с массовым осознани­
ем гражданами лидирующей роли своей страны в мире1.
Почему же глобальная история менее популярна в дру­
гих странах и что стоит за этим недостатком внимания?
в какой-то мере отсутствие энтузиазма в некоторых науч­
ных кругах можно объяснить иными институциональ­
ными факторами. Один из них— это степень знакомства
академического сообщества с англоязычными научными
дискуссиями и, соответственно, степень влиятельности
последних. Во многих арабских странах, а также до неко­
торой степени во Франции и в Италии, осведомленность
об англоязычных дебатах часто весьма слаба и публика­
ции на национальном языке остаются стандартом акаде­
мической жизни. По сложившейся традиции многие исто­
рики в Латинской Америке испытывают больше влияний
со стороны французской и испанской науки, чем со сто­
роны английской или североамериканской, — в отличие

I. Manning Р. Navigating World History: Historians Create a Global Past.

New York: Palgrave Macmillan, 2003; Sachsenmaier D. Global Perspec­
tives on Global History.

269
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

от ситуации в Дании и Нидерландах, где глобальная исто­

рия прижилась гораздо раньше.
Глобальная история остается менее привлекательной
и для стран, где публикой и интеллектуалами высоко це­
нится национальное строительство. Это характерно как
для Африки, так и для Восточной Европы после оконча­
ния холодной войны. В этих условиях финансирование
обы чно выделяется — если вообще выделяется — в пер­
вую очередь на проекты, имеющие отношение к нацио­
нальному прош лому1. В целом же, разумеется, вопросы
финансирования играют решающую роль— и не только
для глобальной истории. В тяжелой ситуации глубокого
кризиса остаются многие университеты и исследователь­
ские учреждения в Африке: само преподавание истории
здесь часто оказывается под вопросом. Глобальная исто­
рия может оказаться чрезвычайно затратным предпри­
ятием. Журналы и исследовательские центры, языковой
тренинг, международные конференции и тому подобное
могут процветать только там, где фонды шправитель-
ственные организации, невзирая на риски, желают п ро­
двигать новый подход и где издатели могут рассчиты ­
вать на возврат своих вложений. Готовность заниматься
глобальной историей зависит не в последнюю очередь от
того, насколько выгоден процесс глобализации для той
или иной страны в политическом и экономическом от­
ношении. В результате число представителей богатых
государств Запада и Восточной Азии в данной области
диспропорционально велико, а многие мыслящие п о­
добным образом историки из других регионов теперь
I. 4 >?rger S., Lorenz Ch. (eds.). Nationalizing the Past: Historians as Na­
tion Builders in Modern Europe. Basingstoke: Palgrave Macmillan,
2010; Berger S. (ed.). Writing the Nation: Global Perspectives. Basing­
stoke: Palgrave Macmillan, 2006; Falola T. Nationalism and African
Historiography // Iggers G. G., Wang Q. E. (eds.). Turning Points in
History: A Gross Cultural Perspective. Rochester, NY: University of
Rochester Press, 2002. P. 209-231; Iggers G. G.} Wang Q. E. The Appeal
of Nationalist History around the World // Iggers G. G., W ang Q. E.
(eds.). A Global History of Modern Historiography. Harlow: Pearson,
2008. P. 194-249.
 КТО ПИШ ЕТ МИР? ИЕРАРХИИ ЗНАНИЯ

преподают в США, Великобритании или Сингапуре. Бо­

лее того, в мире, где дистанционное обучение стало обще­
доступным (так называемые MOOCS — массовые откры­
тые онлайн-курсы), где имеются ресурсы Google Scholar
и Шанхайский рейтинг университетов, существует мно­
жество средств поощрения интернационализации и гло­
бализации исследований. Глобальная политическая эко­
номия академической системы — существенный фактор
в понимании «динамики повестки дня» и неравномерно­
го распределения производства знаний.
Таким образом, мы видим, что институциональная
география глобальной истории очень неровна. Это, од­
нако, не означает, что мы не находим трансграничных
перспектив во многих странах мира. Хотя почти повсе­
местно история собственного народа остается привилеги­
рованной формой знания, начиная с 1990-х годов значе­
ние транснациональных исследований заметно выросло
в ряде государств; вы росла также и востребованность
альтернативных исторических нарративов и простран­
ственных подходов. Как правило, задача состоит не в том,
чтобы полностью исключить национальную историю из
исследовательской повестки дня, а только в том, чтобы ее
«транснационализировать»1. Поэтому отсутствие четко
выраженного глобального подхода еще не следует урав­
нивать с местной замкнутостью.
В этом контексте транснациональные перспективы —
исследования по истории океанских и региональных
пространств, таких как Индийский океан, Южная Атлан­
тика, Восточная Азия и другие, — сыграли важную роль
для многих незападных исследователей. Работа с подоб­
ными географическими единицами шла вразрез с при­
оритетом изучения истории национального государства;
I. Fuchs Е ., Stuchtey В. (eds.). Across Cultural Borders: Historiography in
Global Perspective. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2002; Fuchs E.,
Stuchtey B. Writing World History; FillaferF. L., Wang Q E. (eds.). The
M any Faces of Clio: Cross-Cultural Approaches to Historiography.
New York: Berghahn, 2007; Northrop D. (ed.). A Companion to World
History. Oxford: Wiley-Blackwell, 2012. P. 389-526.

271
 10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

кроме того, такие труды можно воспринимать и полити­

чески, как реакцию на процесс глобализации. Они часто
служат отправными точками для альтернативных нар­
ративов, преодолевающих идею постепенной инкорпо­
рации «остального мира» в евроамериканскую мировую
систему. Вот почему некоторые историки обращают осо­
бое внимание на связи за пределами Запада: наприм^!,
контакты между Анголой и Бразилией, миграцию из К о­
реи в Маньчжурию, исламские маршруты из Индонезии
в Мавританию. По тем же причинам в рамках таких иссле­
дований ученые часто обращаются к эпохам до X IX века,
то есть до установления западной имперской гегемонии.
Хотя, как мы видим, транснациональная историогра­
фия уже хорошо разработана, понятие «глобальный» за
пределами англоязычной литературы появляется до­
вольно редко; в некоторых странах историки откровенно
его избегают. Это связано с общим скептицизмом по от­
ношению к подходу, который при всей его антиевроцент-
ричной риторике воспринимается некоторыми как импе­
риалистический дискурс — очередной западный обман.
По мнению критиков, глобальные историки только го­
ворят о взаимодействиях и связях, а наделе занимаются
исключительно отношениями между Западом и «осталь­
ным миром». «И ндийские интеллектуалы приучены
к идее биполярного мира — Индия и Запад, — замечает
Виней Лал, — и это характерно для всех колонизирован­
ных народов. Совершенно очевидно, что подобные огра­
ничения накладываются европейским колониализмом»1.
В некоторых случаях глобальная история противопо­
ставляется историографии, которая сознательно отказы­
вается от шаблона «наш ответ Западу», который присущ,
например, работам на темы «Латинская Америка и Запад»,
«Африка и империализм», «Индия и британское правле­
ние (радж)», «Китай и Опиумные войны». В местных исто­
риографиях фокус, напротив, смещается на эндогенную

I. Lai V Provincializing the West. P. 278-279.

 ГЕОПОЛИТИКА И ЯЗЫК

динамику, на индуктивную «историю снизу», где внеш­

ние влияния присутствуют как общ ий контекст, но не
играют роли доминирующих причин исторических пе­
ремен. На фоне подобных исследований призывы к гло­
бальным нарративам звучат как попытки возродить от­
жившие интерпретации.
Итак, стремление избежать глобальности не всегда мож­
но легко отбросить как всего лишь пережиток прошлого.
Оно связано с условиями производства знания как вну­
три той или иной страны, так и за ее пределами. Нет со­
мнений в том, что местные проблемы и историографи­
ческие традиции продолжают оказывать влияние на то,
как национальные нарративы осваивают представление
о мире — какие элементы включают и какие исключают.
В то же время понятия «откры тости» и «сопротивления»
глобальным теориям только отчасти объясняют степень
притягательности глобальных подходов. Их варьирую­
щуюся привлекательность следует понимать как резуль­
тат воздействия геополитических структур и разной во­
влеченности отдельных стран в процесс глобализации.

Геополитика и язы к

Возражения по адресу парадигмы глобальной истории

звучат особенно громко тогда, когда речь заходит о доми­
нировании англоязычной науки. Проблема языка и в са­
мом деле имеет важнейшее значение. Господство англий­
ского в научных публикациях— неоспоримый факт, даже
если оговориться, что в гуманитарных исследованиях
оно проявляется не так сильно, как в естественных и со­
циальных науках. Это доминирование особенно замет­
но в области глобальной истории, которую часто прямо
считают американо-британским проектом. Большинство
глобальных историков и сегодня продолжают игнориро­
вать исследования, написанные на других языках и соз­
данные за институциональны ми рамками западных

273
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

университетов — особенно американских и британских.

Как указывал Доминик Заксенмайер, такая маргинали­
зация других историографических традиций, даже когда
иноязычные работы доступны в переводе на английский,
входит в явное противоречие с «инклюзивной» и постъев­
роцентричной риторикой, свойственной глобально-исто­
рическому подходу. «Иерархии знаний, появивш иеся
в последние сто-двести лет, вплоть до нашего времени»
сохраняются в неизменном виде и по-прежнему опреде­
ляют весь спектр осведомленности и академического ин­
тереса в мире». Заксенмайер призывает задуматься о по­
следствиях глобальной гегемонии английского языка за
пределами западного мира: «Тазе, например, в Китае уче­
ные, специализирующиеся в области всемирной и гло­
бальной истории, обы чно хорошо знакомы с последней
западной литературой по своему предмету, но, как пра­
вило, упускают из виду развитие науки в данной области
в таких странах, как Индия, не говоря уже о Латинской
Америке, Ближнем Востоке и африканских странах к югу
от Сахары»1.
Итак, господство английского маргинализировало дру­
гие языки и научные традиции — в этом не может быть
ни малейшего сомнения. Но все же появление глобальной
linguafranca— не только средство доминирования; в этом
содержится еще и возможность установления диалога по­
верх границ в масштабах, немыслимых для многовековой
эпохи «вавилонского» разноязычия. В отличие от латин­
ского, персидского, китайского и других региональных
средств коммуникации, английский язык не ограничен
одной ойкуменой, а доступен повсеместно. В сущности,
английский язык облегчает доступ к научному знанию,
прежде остававшемуся тайным и недостижимым, дает
возможность участвовать в дискуссиях и услышать тех,
чьи голоса ранее звучали только в локальном кругу.

I. SachsenmaierD. Some Reflections on the Nature of Global History / Toyn­

bee Prize Foundation (http://toynbeeprize.org/global-history-forum/
some-reflections-on-the-nature-of-global-history/#more-984).
 ГЕОПОЛИТИКА И ЯЗЫК

Историки за пределами западного мира могут теперь

использовать силы англоязычной науки стратегически,
критикуя узкую приверженность местным ценностям, ха­
рактерную для различных национальных традиций. Так,
например, ученые в Германии, Италии, Корее и Китае от­
четливо дистанцировались от ранних (национальных)
традиций исторических сочинений о мире в целом и ста­
ли с помощью переводов и методологических заимствова­
ний вводить глобальную историю в свой национальный
научный обиход, с явным намерением преодолеть преж­
нюю историографию в духе «всеобщей» или «заморской»
истории. Ссылки на англоязычные дискуссии могут, та­
ким образом, служить продвижению новых интеллекту­
альных задач и освобождению от прежних, ограничен­
ных (например, евроцентричных) прочтений прош лого1.
При этом гегемония английского языка в данной об ­
ласти истории никогда не будет полной. В конце концов,
для глобальных историков знание ряда языков — необ­
ходимость и несомненное преимущество. Несмотря на
всю технологическую гомогенизацию, никуда не исчезла
лингвистическая гетерогенность прошлого, и это верно
даже для тех периодов, которые теперь кажутся в значи­
тельной мере глобализированными. Как замечает Бе­
недикт Андерсон, на Филиппинах в X IX веке «писали
австрийцам — на немецком, японцам — на английском,
друг другу — на французском, испанском или тагаль­
ском <...> Некоторые жители немного знали русский,

I. Ср. примеры из Италии: D i Fiore L ., M eriggi M . World History: Le

nuove rotte della storia. Rome: Laterza, 2011; из Бельгии: Vanhaute E.
Wereldgeschiedenis: Eeen inleiding. Ghent: Academia Press, 2008; из
Германии: Conrad S., Eckert A., Freitag U. (eds.). Globalgeschichte: The-
orien, Ansatze, Themen. Frankfurt: Campus, 2007; из Ш вейцарии:
David J ., D avid T h L ii t h i B. (eds.). Globalgeschichte / Histoire Glob­
al / Global History. Zurich: Chronos, 2007; из Ф ранции: BeaujardPh
Berger L., JVorel Ph. (eds.). Histoire globale, mondialisations et capital-
isme. Paris: La Decouverte, 2009; из Южной Кореи: Cho Ji-hyong ,
Kim Tong-Woo (eds.). Ghigusa ш tojon: oddogge yuropchungsimjutu
гй 1 nomosol kotinga. Seoul: Sohaemunjip, 2010; из Японии: Tsukasa
M . Gurobaru hisutorl nyumon. Tokyo: Yam akawa Shuppan, 2010.

275
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

греческий, итальянский, японский и китайский. Теле­

грамма пролетала вокруг света за считанные минуты, но
реальная коммуникация требовала истинного и нелегко
достижимого интернационализма — интернационализ­
ма полиглота»1. Каким бы радужным ни представлялось
будущее глобального английского языка, документы про­
шлого написаны на малайском, персидском, русском и те-
лугу. В дальней перспективе мода на глобальную исто­
рию может даже поставить в невыгодное положение тех
ученых, которые не хотят по доброй вол$ знакомиться
с другими языками и покидать комфортную зону своего
родного английского языка, сохраняя неуместную веру
в его универсальную силу и в^еохватность.
При всем этом английский достиг той степени доми­
нирования, какой никогда не было прежде ни у одного
языка; часто понятие «международный» по сути сужается
до «англоязычный». Это, разумеется, ставит носителей
английского в привилегированное положение. Ученые,
для которых английский не родной язык, не могут так же
свободно, как англофоны, выражать свои мысли, без уси­
лий писать или обосновывать свои позиции на научных
конференциях так же убедительно. Еще существеннее то,
что господство англоязычной научной мысли превраща­
ет специфические обычаи англо-американских универ­
ситетов в принятые по всему миру нормы, а это влияет
и на рекомендуемый объем публикации (книга, разуме­
ется, не должна быть столь объемной, как французская
these d’Etat1
2), и на решение вопроса о том, насколько эм­
пирической или теоретически ориентированной должна
быть диссертация и какие исследовательские проблемы
считать «актуальными». Языковая асимметрия, таким
образом, оказывает глубокое воздействие на формы и со­
держание научного знания. Ц ифровой обмен и н ф ор­
мацией и данными исследований не меняет ситуацию.

1. Anderson В. Under Three Flags: Anarchism and the AntTColonial

Imagination. London: Verso, 2005. P. 5.
2. These du doctorat d’Etat — докторская диссертация (фр.).
 ГЕОПОЛИТИКА И ЯЗЫК

Онлайн-курсы доступны из любой точки на планете, но

первоисточники, как правило, даются в переводе на ан­
глийский. Впереди у нас, похоже, цифровая эра, которая
будет беспрецедентно англоязычной.
Господство английского языка, а главное — ведущая
роль американских (и некоторых британских) институ­
ций совершенно очевидны; они являются, по сути, ору­
диями геополитического влияния Соединенных Штатов.
Однако в области глобальной истории наблюдается еще
один крен, на который обращают гораздо меньше вни­
мания. В этом активно развивающемся поле научных
знаний явно начинает выдвигаться вперед Азия. С од­
ной стороны, такой уклон имеет институциональный
характер: ученые в Японии, Корее, Китае и Сингапуре
стали заниматься глобальной проблематикой и инсти­
туциональная поддержка этих исследований там наби­
рает силу. Азиатская ассоциация мировых историков,
основанная в 2008 году, — весьма процветающая орга­
низация. С другой стороны, Азия довольно неожиданно
оказалась также и привилегированным объектом сочи­
нений по глобальной истории. Многие сегодняшние ра­
боты посвящены азиатским событиям и истории связей
Азии с Европой и Новым Светом. В большинстве синте­
тических и обзорных трудов Азии уделяется пристальное
внимание, часто за счет Латинской Америки, России и аф­
риканских государств к югу от Сахары. Впечатляющим
примером является книга Джона Дарвина «Глобальная
история империи», в которой нет ни единого упомина­
ния имперских формаций за пределами Евразии1. Судя
по всему, ближайшей задачей глобальной истории станет
подлинное открытие Азии.
Эта Азия, разумеется, не является ни континентом, ни
чисто географическим обозначением. В центре внимания
здесь не столько Афганистан с Ираном, сколько Япония
и четыре азиатских «тигра» (Гонконг, Корея, Сингапур

I. Darwin J. After Tamerlane: The Global History of Empire.

10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

и Тайвань); не столько Малайзия с Филиппинами, сколь­

ко Китай. По большому счету, глобальная история по­
лучила импульс к развитию из-за подъема Китая, в осо­
бенности из-за необходимости осмысления меняющейся
геополитической ситуации. В этом отношении сравни­
тельное изучение экономического развития и индустри­
ализации в Англии и Китае, которое предпринял Кеннет
Померанц, представляет собой знаковую для нового под­
хода работу1. Подъем китайского капитализма в большей
степени, чем все методологические споры и интеллекту­
альные течения внутри академического‘мира, сп особ­
ствовал переосмыслению глобальных иерархий как в по­
литическом, так и в эпистемологическом отношении. Для
понимания судеб глобальной истории китайский вызов
столь же важен, как доминирование американских ин­
ституций и господство английского языка.

Недостатки «глобального»

О светив некоторые вопросы социологии глобальной

истории, обратимся теперь совсем к другой проблемати­
ке и закончим эту главу, а также и всю книгу кратким об ­
зором потенциальных недостатков и интеллектуальных
потерь, характерных для глобальной истории как под­
хода. Понятие «глобальное» помогает выйти за пределы
изолированных историй и билатеральных исторических
повествований, построенн ы х на концептах влияния
и переноса, диффузии и заимствования. Оно является
частью методологической революции, которая пробле-
матизирует интернализм в историческом анализе. В то
же время это понятие имеет свои недостатки и таит в себе
определенные опасности.
Некоторые потенциальные подводные камни данно­
го подхода уже освещались нами ранее. О собенно важна

I. Pomeranz К. The Great Divergence: Europe.

278
 НЕДОСТАТКИ «ГЛОБАЛЬНОГО»

проблема масштаба, обсуждавшаяся в главах ш естой

и седьмой. Выбор ш ироких пространственны х и тем­
поральны е рамок позволяет вы явить ш ирокие кон­
тексты и структурные факторы, влияющ ие на то или
иное собы тие или ситуацию. Но в то же время подоб­
ны й вы бор может затемнить роль акторов, их м отивы
и вы боры и таким образом отодвинуть на задний план
проблему индивидуальной исторической ответствен­
ности. Дихотомия «локальные акторы — глобальные
ф акторы » часто вводит исследователя в заблуждение,
поскольку никогда нельзя полностью отделить одно от
другого. Как бы то ни было, вы бор больш их масштабов
нередко происходит за счет принижения значимости
локальных сил.
Помимо этих вопросов, стоит рассмотреть еще четыре
дополнительные проблемы, с которыми сталкиваются
глобальные историки. Вкратце они состоят в следующем:
1) «глобальное» может привести ученого к стиранию спе­
цифической логики прошлого, 2) фетишизации связан­
ности, 3) игнорированию роли власти и 4) нивелирова­
нию исторической реальности в поисках объединяющих
все факты концепций. Все четыре опасности предупреж­
дают историка о том, что не следует преувеличивать зна­
чение глобальных контекстов. Рассмотрим последова­
тельно эти четыре проблемы.
Во-первых, интерес к глобальности и глобализации
привел многих историков к трактовке взаимодействий
и трансферов как самоцельных процессов. Связанность
становится для таких исследователей единственным язы­
ком, на котором могут говорить источники, словно в ней
и состоит их истинное значение. Все другие возможные
истории — будь то истории веры, войны, политических
интриг, интимны х отнош ений, защ иты окружающей
среды, трудовых навыков — трактуются как что-то на­
носное, эфемерное. Иногда глобальные историки при­
писывают себе способность прозревать через завесу лю ­
бых внешних собы тий и докапываться до источников,

279
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

дающих нужную им информацию о состоянии, качестве

и логике связанности.
Если это именно то, чего ищет историк, то подобный
метод ему, несомненно, подойдет. Но исследования тако­
го рода имеют свои недостатки, поскольку нивелируют
богатство и сложность прошлого. Биография немецкого
мигранта с американского Среднего Запада в 1840-е годы
может рассказать нам кое-что о политической истории
1848 года, об экономических условиях в сельской Герма­
нии, о немецких поселениях в Мичигане, об отношениях
между иммигрантами и индейцами, о правилах мужского
поведения и гендерных отношениях в семье и о многом
другом. Использовать все эти*истории только как средство
изучения связанности — значит обеднять исторический
анализ. «В самом деле, — предупреждал нас Джон-Пол А.
Гобриэл, — мы рискуем оказаться в мире, населенном без­
ликими странниками, бесцветными хамелеонами и пе­
ресекающими границы невидимками, индивидуумами,
настолько вырванными из всякого местного, конфессио­
нального или личного контекста, что они превращаются
в оконные стекла, сквозь которые мы наблюдаем... вза­
имосвязанный мир, где они обитаю т»1. Если свести все
исторические биографии, истории и собы тия к метафо­
рам глобальности, то получится одномерный и поверх­
ностный образ прошлого.
Во-вторых, глобальной истории нужно преодолеть фе­
тишизацию мобильности, столь характерную для послед­
них работ в этой области. Во многих дискуссиях мобиль­
ность стала главной приметой, если не эквивалентом
глобальной истории. Движение людей через границы —
в качестве путешественников или иммигрантов, рабов
или рабочих, торговцев или пленных— один из основных
механизмов, создающих международные связи и глобаль­
ность, и в то же время ключевое средство для их исходного

I. Ghobrial J.-P. A. The Secret Life o f Elias of Babylon and the Uses of
Global Microhistory // Past & Present. 2014. № 222. P. 59.
 НЕДОСТАТКИ «ГЛОБАЛЬНОГО

понимания. Вот почему большинство релевантных работ

сосредотачивается на мигрантах и других мобильных
группах. Такой подход открыл важные новые возмож­
ности длд видения прошлого; но в то же время исключи­
тельное внимание к мобильности может свести прошлое
к простой предыстории глобализации. Складывается впе­
чатление, будто все и вся пребывают в безостановочном
движении всегда и всюду. В реальности такой образ боль­
ше говорит о нуждах настоящего, чем о прошлом.
Чрезмерное увлечение м обильностью и движением,
таким образом, ведет к преувеличениям и искажени­
ям. Можно привести множество примеров глобально­
исторических обзоров, в которы х разделы, посвящ ен­
ные социальны м изменениям, заменяю тся главами
о миграции. М иллионы крестьян постепенно исчеза­
ют с радаров, в то время как судовые экипажи привле­
кают совершенно непропорциональное по отнош ению
к их численности внимание ученых. В прошлом боль­
ш инство людей путеш ествовали нечасто или вообщ е
не путеш ествовали, и, разумеется, поездки редко с о ­
вершались на большие расстояния или предполагали
знакомство с чужой культурой; господствовавшие в про­
шлом социальные, политические и экономические ус­
ловия и отсутствие необходимой инф раструктуры во
многих частях света делал и подобную всепроникающую
мобильность совершенно невозможной. Было бы оп р о­
метчиво со стороны глобальных историков приносить
никуда не ездивших людей в жертву своим сегодняш ­
ним исследовательским предпочтениям — интересу
к обращ ению и текучести. В этом есть своего рода и ро­
ния: если часто мигрирующие и кочевые народы стали
реальными жертвами процесса глобализации, то теперь
жертвой современной историографии и небрежения уче­
ны х оказались народы оседлые, привязанные к месту
постоянного обитания.
Одно из недостаточно освещ енных последствий эт о ­
го явления — та привилегированная роль, которую

281
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

играю т в сочинениях глобальны х историков элиты .

Разумеется, было и рабство, и труд батраков-кули, и мас­
совая миграция. Но во многих описаниях ключевая
роль отводится образованным путешественникам, о т­
правлявш имся в заморские земли, мудрецам, расска­
зывавш им о далеких царствах, тем немногим, кто мог
выразить свои «глобальные» мысли в словах и записать
их на бумаге. П оэтому в будущем глобальная история
много выиграет, если повернется лицом к тем, кого она
игнорировала: ведь крупномасш табные процессы так
или иначе затрагивали и тех, кто почти никогда никуда
не ездил. Нетрудно предсказать, что рано или поздно
ученые все больше начнут обращаться к судьбам людей
оседлых, укорененных в местны х традициях и непри­
вилегированных, а также и к тем, кого мало затрону­
ла глобализация, кто остался как бы за ее пределами.
Вспомним о более чем ста миллионах человек, принад­
лежавших к маргинализованным группам в горных ре­
гионах Ю го-Восточной Азии, которые историки окре­
стили «Зомия». В течение многих веков они избегали
интеграции, не признавая институций и отнош ений
эксплуатации, которы е навязы вало им государство.
Такие сообщ ества — «беженцы от модерности» — в на­
стоящее время почти не исследуются специалистами
по глобализации1.
Обобщая, можно сказать, что социальная наука о глоба­
лизации выделила в качестве своих приоритетов мобиль­
ность и сосредоточилась на потоках товаров, людей и идей.
Потоки, понимаемые как повторяющиеся паттерны об ­
ращения, стали ключевой метафорой в глобально-исто­
рической литературе. Они обещают проблематизировать
всякую фиксированность, место и территорию, провоз­
глашая любимую мантру глобализации: «Все сословное
и застойное исчезает» («М анифест коммунистической

I. Scott J. С. The Art of Not Being Governed: A n Anarchist History of

Upland Southeast Asia. New Haven, CT: Yale University Press, 2009.
 НЕДОСТАТКИ «ГЛОБАЛЬНОГО

партии»). Потоки уравниваются с «детерриториализа-

цией» и в особенности с преодолением рамок националь­
ного государства. Но изучая потоки, мы должны хорошо
осознавать возможные провалы и препятствия. Некото­
рые из вредных процессов территориализации вовсе не
означает упрямого сопротивления глобализации или
разрыва ее паутины. Напротив, их следует понимать
в свете реакции на глобальную интеграцию; подъем на­
ционального государства был прежде всего ответом на
глобальное давление в X IX веке1. О бы чно оба процесса
идут рука об руку. Когда в 1869 году открыли Суэцкий
канал и время в пути между Британией и Индией резко
сократилось, одним из последствий стало то, что новый
водный путь заставил замереть верблюжьи караваны
и арабские каботажные суда, прервав тем самым долгую
историю налаженного пути торговли и мобильности.
Ускорение и замедление, таким образом, обусловливали
друг друга2.
Это означает еще и то, что не все движется и не все пу­
теш ествуют — и, следовательно, нужно дополнить ри­
торику потоков языком разногласий, нетрансферности
и инерции. Почему некоторые формы знания никогда не
перемещались в пространстве? Почему некоторые идеи не
переносились— даже когда политические и инфраструк­
турные условия не только допускали такой трансфер, но
и подталкивали к нему? Рассмотрим только один при­
мер — историю цезальпинии (павлиньего цветка). В Ла­
тинской Америке и на Карибских островах это растение
использовали в качестве контрацептивного и абортивно­
го средства. В XVIII веке рабыни узнали о медицинском
воздействии цезальпинии и использовали ее для вы ­
травливания плода, чтобы дети не рождались в рабстве.
1. К ритику метаф оры «потока», популяризированной такими
учены ми, как Арджун А п п адур аи и Ульф Х аннерц, см. в: Rocke­
fe lle r s . A. Flow // Current Anthropology. 2011. № 52. Р. 557 “ 57 8-
2. Huber V Channelling Mobilities: Migration and Globalisation in the
Suez Canal Region and Beyond. Cambridge: Cambridge University
Press, 2013.

283
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

Однако это знание оставалось сугубо местным даже по­

сле тесной интеграции Карибов в капиталистические
структуры атлантической экономики. Историк науки
Лонда Ш ибингер ввела понятие «агнотологии» — изу­
чения культурно обусловленных форм незнания — для
описания многих явлений, от культурных и институци­
ональных приоритетов до индивидуальных предпочте­
ний и антипатий, препятствовавших широкому распро­
странению знаний1.
Глобальную историю как подход критикуют за то, что
она пренебрегает проблемами власти. Поцятие «глобаль­
ное», указывают критики, может скрыть из виду социаль­
ные иерархии и асимметрии власти, сформировавшие
модерный мир. И действительно, в некоторых исследова­
ниях заметна тенденция рассматривать глобальные свя­
зи не как проект, осуществляемый отдельными людьми
и группами, преследующими свои собственные интере­
сы, но как почти «естественный» процесс. Превыше всего
ставя связи, такие работы используют термин «глобаль­
ны й» для того, чтобы скрыть, обычно ненамеренно, ле­
жащие за ним неравные отношения власти.
В результате возникают— точнее, могут возникнуть —
истории о самопорождающихся потоках, о беспроблем­
ном распространении коммерции, о движении в духе
свободного плавания. В ностальгических размышлени­
ях «Вчерашний мир» писатель Стефан Цвейг дал жи­
вую картину такой утопии безграничной мобильности:
в X IX веке, пишет он, «земля принадлежала всем. Каж­
дый отправлялся куда хотел и оставался на сколько хо­
тел». По Цвейгу, в то время не существовало границ, они
«были чисто символическими линиями, через которые

I. Schiebinger L. Plants and Empire: Colonial Bioprospecting in the At­

lantic World. Cambridge, M A: Harvard University Press, 2007; Proc­
tor R. N., Schiebinger L. (eds.). Agnotology: The M aking and Unmak­
ing of Ignorance. Stanford, CA : Stanford University Press, 2008. C m .
также: Tsing A. L. Friction: A n Ethnography of Global Connection.
Princeton: Princeton University Press, 2004.

284
 НЕДОСТАТКИ «ГЛОБАЛЬНОГО»

человек переступал так же просто, как через меридиан

в Гринвиче»1. Однако этот опы т едва ли репрезентати­
вен. Живой опыт миллионов, трудившихся по кабальным
договорам, опы т азиатских кули, работавших в шахтах
и на плантациях в Южной Африке, на Кубе и на Гавайях,
очень сильно отличался от жизненного опыта горстки ав­
стрийских новеллистов и английских туристов. Воспетая
Цвейгом безграничная мобильность— «.. .мы всходим на
пароходы и сходим с них, ни о чем не спрашивая, и нам
не задают вопросов» — очень далека от опыта народных
масс, сталкивавшихся с иммиграционной службой, сани­
тарно-гигиеническим контролем, карантинами, закона­
ми о национальности, снятием отпечатков пальцев, про­
веркой документов, законами о гражданстве и запретами
на въезд по этническому признаку.
Сходные случаи близорукости можно наблюдать
и в других областях. В некоторых последних историче­
ских сочинениях империи выглядят как самоочевидные
формы политического управления гетерогенным населе­
нием, словно они и не были основаны на попрании прав
отдельных людей и социальных групп. Рынки также сли­
ваются самым естественным образом — хотя многие из
них открывались для внешней торговли только под угро­
зой уничтожения. Распространение религий описыва­
ется как результат переводов и диалогов, а вовсе не гоне­
ний и крестовых походов. В некоторых работах заметна
тенденция деполитизировать наше понимание истории
и представлять прошлое с помощью воображения, осно­
ванного на понятиях свободного рынка1 2.
На теоретическом и методологическом уровнях тако­
му изгнанию политики соответствует назойливое рас­
хваливание «глобальной истории» как противоядия от

1. Zuong S. Die Welt von gestern: Erinnerungen eines Europaers. Frank­

furt am Main: Fischer, 1970. P. 465. (пер. с нем. Г.Е. Кагана).
2. Drayton R. Where Does the World Historian Write From? Objectivity,
Moral Conscience and the Past and Present of Imperialism //Journal
of Contemporary History. 2011. № 46. P. 671-685.

285
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

преувеличений постколониальных исследований, с од­

ной стороны, и мир-системного анализа с другой. Хотя
оба этих подхода строятся на критике власти, некото­
рые из их направлений последних лет, наметившихся
в глобальной экономической истории и естественно-на­
учных тенденциях большой истории, часто исключают
проблемы социальных и политических иерархий. П оэ­
тому нелишне напомнить самим себе, что трансгранич­
ные взаимодействия и процессы глобальной интеграции
по сути во многом сформированы асимметриями вла­
сти и насилием. Хотя транснациональные й глобальные
связи часто считают заведомо прогрессивными и добро­
вольными, в действительностизра ними нередко стояли
зловещие силы. У нас вошло в привычку представлять
в качестве символа нарождавшегося глобального созна­
ния путешествие из романа Жюля Верна «Вокруг света
за 80 дней», но была еще и Первая мировая война, кото­
рая отправила миллионы людей на далекие берега, поля
сражений и кладбища, и этот.глобальный опы т оставил
после себя незаживающие раны.

Что скрывает «глобальное»?

Четвертый из ранее выделенных пунктов прямо касает­

ся проблем нормативности и, более конкретно, вопроса
об ответственности. В исторических обзорах и особен­
но в работах, посвященных длительным периодам, на­
блюдается тенденция описывать большие безличные
процессы так, словно отдельные люди не играли в них
никакой роли. Пытаясь объяснить крупные изменения
и прийти к интерпретациям, связы ваю щ им историю
различных регионов, историки обращаются к аналити­
ческим категориям, практически исключающим челове­
ка. Эта тенденция особенно очевидна в крайнем случае
«большой истории», но проявляется также и в описаниях
не столь всеохватных временных промежутков. Является

286
 ЧТО СКРЫВАЕТ «ГЛОБАЛЬНОЕ»?

ли глобальная история формой исторической науки, в ко­

торой нет места людям?
В каком-то смысле это зависит от стиля повествования.
Но отчего же глобальные обзоры разительно отличают­
ся от национальных историй по части живости пред­
ставления материала? Глобальные истории, по крайней
мере в принципе, тоже могут быть красочными и прини­
мать во внимание решающую роль личности, не уступая
в этом национальным историческим макроописаниям.
По правде говоря, некоторые жанры глобально-истори­
ческих сочинений до такой степени предпочитают ин­
дивидуальную деятельность, что отвлекаются от общих
условий, при которых эта деятельность осуществлялась1.
Однако в целом многие обзорные труды по истории мира
действительно не замечают индивидуальных поступ­
ков. Необходимость охвата огромных пространств и дли­
тельных временных протяженностей приводит к тому,
что мы злоупотребляем понятиями «необходимость»
и «неизбежность».
Но есть опасность поважнее: когда ученые постулиру­
ют, что причины собы тий хотя бы отчасти действуют
на глобальном уровне, то они действительно склонны
релятивизировать проблемы ответственности. Это мо­
жет быть следствием характерного для глобального под­
хода методологического выбора, а именно предпочтения
синхронических пространственных факторов долговре­
менным генеалогиям и внутренней темпоральной непре­
рывности. Здравое решение избежать интерналистских
нарративов оборачивается в этом случае игнорировани­
ем реальных действующих лиц. Если Холокост — при­
ведем только один пример — можно отчасти си н хро­
нически объяснить действием глобальных сил, то не
релятивизирует ли это вину нацистских военных пре­
ступников? Такая сверхконтекстуализация— предпочте­
ние глобальных факторов конкретным деятелям— ведет
I. См., например: Wills J. Е. 1688: A Global History; Ogborn М . (ed.).
Global Lives.

287
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

к экстернализации вопросов вины и ответственности.

П оэтому важно помнить, что глобальные структуры
не только формируют человеческую деятельность, но
и сформированы ею; они есть результат процессов струк­
турации. И в этом качестве глобальные структуры спо­
собствую т созданию условий, внутри которых действу­
ют люди, но не детерминируют человеческое поведение.
Они задают рамки конкретных ситуаций и делают не­
которые сценарии развития маловероятными, однако
не предопределяют поступки1.
П ятый тезис, развиваемый критиками* глобальной
истории, имеет самый фундаментальный характер. Его
можно пояснить так: если понятйе «глобальное» одинако­
во используется для описания путешествий Марко Поло
и финансового кризиса 2008 года, то не является ли оно
слишком общим? Насколько эффективно понятие, если
оно применимо ко всему на свете? Если мы подверстыва­
ем все виды трансграничных обменов под «глобальное»,
то есть ли смысл в таком термине — в такой аналитиче­
ской категории?
Разумеется, поскольку на протяжении веков различные
части мира были соединены друг с другом, то рассмотре­
ние этих связей крупным планом позволяет сделать весь­
ма ценные открытия. Однако не все эти связи имели одну
и ту же природу. Более того, они порождались весьма раз­
личными структурами — некоторые действовали заод­
но, а другие соперничали. Потерять из виду конкретную
логику условий существования таких взаимодействий
означало бы упустить и саму историческую специфику.
Уравнять их все под этикеткой «глобальное» на каком-то
уровне, может быть, и оправданно, но в целом это так же
неконкретно, как взять и заменить все индивидуальные
имена словом «человек». Мы хотим поименно знать тех,
кто инициировал крестовые походы или штурм Бастилии,
кто пострадал во время восстания тайпинов, а понятие

I. GiddensA. The Constitution of Society.

288
 ЧТО СКРЫВАЕТ «ГЛОБАЛЬНОЕ»?

«человек» полностью обезличено. Равным образом нам

важно понимать, была ли устойчивость дальних связей
гарантирована исламской ойкуменой, персидским языком,
трансатлантическими пароходными маршрутами, цепной
миграцией китайских кланов, властью Британской импе­
рии или негласными механизмами спроса и предложения.
«Глобальное» как слово-заместитель всего на свете не дает
нам увидеть эти важнейшие разграничения.
Понятие «глобальное» предполагает непрерывность,
которая часто оказы вается обманчивой. В простран­
ственном отношении оно преобразует различные ф ор­
мы связей в нечто единообразное. Во временном отн о­
шении — подразумевает, что более ранние связи были
предысторией последующ их. Был ли великий марок­
канский путешественник Ибн Баттута (1304-1377) просто
предшественником современных туристов, летающих
по всему свету на самолетах бюджетных авиакомпаний?
Проложил ли британский колониализм тропу для гло­
бализации — или «англобализации», как выражаются
некоторые историки?1Британская империя несомненно
наладила новые связи— хотя и разрушила старые, освя­
щенные временем, но не нужные более лондонскому Сити.
Кроме того, колониализм устанавливал новые границы,
тормозивш ие м обильность и торговлю. Цейлон (Шри-
Ланка), например, полностью превратился в «островную
единицу» в начале X IX века, когда британцы прервали
его связи с материком и проходившими через Индийский
океан торговыми путями, сделав Цейлон отдельной тер­
риториальной единицей1 2. Таким образом, каковы бы ни
были связи между ранними и поздними формами взаи­
модействий, они оказываются сложнее, чем предполага­
ет понятие «глобальное».

1. Об «англобализации» см.: Ferguson N Empire. Р. X X II. Более

тр езвы й ан ал и з связи меж ду и м п ер ск и м и и гло б ал ьн ы м и
вопросами см.: Magee G.} Thompson A. Empire and Globalisation.
2. Sivasundaram S. Islanded: Britain, Sri Lanka, and the Bounds of an
Indian Ocean Colony. Chicago: Chicago University Press, 2013.

289
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

Вопрос состоит не столько в том, были ли широкомас­

ш табные структуры в буквальном смысле слова «гло­
бальными», то есть имели ли они общепланетарный
охват и достигали ли всех уголков Земли1. Речь идет ско­
рее о терминологической проблеме: свести к выражению
«глобальные структуры» все разнообразие империй (в
том числе таких несхожих, как Монгольская и Британ­
ская), торговы х взаимоотношений (от транссахарских
караванов до современных мультинациональных кор­
пораций), дискурсивных гегемоний и так далее — зна­
чит совершить акт концептуального насилия. Подобная
абстракция может помочь найти ответы на некоторые
широкомасштабные вопросы, но вряд ли будет полезна
для решения проблем, которые больш инство историков,
равно как и читающая публика, считают сегодня актуаль­
ными. Используемое таким образом понятие «глобально­
го» угрожает нивелировать историческую реальность и
в определенном смысле выводит историю из сферы гло­
бальной истории.
Означает ли это, что надо вовсе отказаться от терми­
на «глобальное»? Разумеется, нет. На самом обобщенном
уровне нам нужно ключевое слово, которое позволило
бы обсуждать кажущиеся совершенно различными вари­
анты прош лого и всматриваться в связи, не замеченные
прежними научными школами. На очень конкретном
уровне это помогает обнаружить появление подлинно
глобальных структур. А с политической точки зрения
нам нужен призыв или лозунг. Глобальная история —
это не просто один из научных подходов. Это также и ло­
зунг, необходимый для преобразования ландшафта зна­
ния и обновления институций производства знания. Он
указывает на то, что прошлое было глобальным — и не
ограничивалось только американской, итальянской или

I. В этом я расхожусь с Фредриком Купером, хотя основной посыл

совпадает с его работой: Cooper F. W hat Is the Concept of Globaliza­
tion Good for? An African Historian’s Perspective // African Affairs.
2001 . № ioo. P. 189 - 2 13 .

290
 ЧТО СКРЫВАЕТ «ГЛОБАЛЬНОЕ»?

китайской историей. Для осуществления революции в на­

шей парадигме знаний и спасения истории от «контей­
нерного» мышления понятие глобальной истории оста­
нется незаменимым.
Однако в качестве аналитического инструмента этот
термин соперничает с более специфическими и часто
более точными понятиями. В длительной перспективе,
следовательно, эвристическое приращение смысла поня­
тия «глобальное» будет уменьшаться. Можно с уверенно­
стью предсказать, что чем лучше мы будем понимать, до
какой степени различные регионы мира были связаны
друг с другом, и чем больше осознавать влияние крупно­
масштабных структур на локальные события, тем вернее
начнем постепенно освобождаться от риторики глобаль­
ного. Однако в этом направлении предстоит еще долгий
путь. Даже в наше время историки почти повсеместно за­
нимаются историей собственного народа или государ­
ства. Во многих странах институциональная обстановка
и ожидания публики сообщ а крепко удерживают рамки
«национального» на прежних позициях. Учитывая тес­
ные связи исторической дисциплины с вопросами нацио­
нальной идентичности, можно предсказать, что все это
еще не скоро изменится. Институционализация глобаль­
ной истории — долгое дело, которое до сего дня являет­
ся уделом исключительно англоязычного мира, а также
части Западной Европы и Восточной Азии. И даже там
этот процесс остается весьма ограниченным1.
Когда-нибудь в будущем — когда мы достигнем луч­
шего понимания глобальных структур и общемировой
динамики, понятие «глобальное» отступит на второй
план, а на первый выйдут специфические черты каж­
дого явления. Историки обратятся к новым географиям,

I. См. обзоры: M anning R (ed.). Global Practice in World History: A d ­

vances Worldwide. Princeton, NJ: Markus Wiener, 200 8 ; Sachsenmaier
D. Global Perspectives on Global History. См. также: Clossey L ., Guy-
attN . It’s a Small World After All: The Wider World in Historians’ Pe­
ripheral Vision // Perspectives on History. 2 013 . May. № 5 1 .

291
10. Г Л О Б А Л Ь Н А Я И С Т О Р И Я — ДЛЯ К О Г О ? П О Л И Т И К А Г Л О Б А Л Ь Н О Й И С Т О Р И И

не связанным априори с национальными государства­

ми, но это не обязательно будет весь мир. Они займутся
специфическими взаимодействиями или схемами обме­
на, не используя в качестве отправной точки один-един-
ственный заданный масштаб. И тогда постепенно исчеза­
ющая риторика «глобального» парадоксальным образом
возвестит о победе глобальной истории как парадигмы.
 Б лагодарности

Эта книга созревала довольно длительное время, и могла

бы оставаться в работе еще дольше. Если принять во вни­
мание скорость, с которой меняется область глобальной
истории, легко понять, что подведение научных итогов
в ней в любом случае получилось бы всего лишь момен­
тальным снимком. Работа начиналась с перевода моей
написанной на немецком книги «Глобальная история»
('Globalgeschichte), опубликованной в Германии издатель­
ством Бека в 2013 году, но вскоре я понял, что здесь ну­
жен не перевод, а новое начало — и в этом меня любезно
поддержали в издательстве Принстонского университета
Бригитта ван Рейнберг и Джереми Аделман. Я переписал
две из восьми глав немецкого издания, а остальные от­
бросил и взялся за более проблемно-ориентированный
и менее пропедевтический текст. В результате получилась
совсем другая книга.
В этом труде меня поддерживали, вдохновляли и кри­
тиковали многие из коллег по всему миру: их слишком
много, чтобы всех здесь перечислить. Я представлял и
обсуждал изложенные в этой книге идеи на конферен­
циях и семинарах в Европе, США и Восточной Азии. Дже­
реми Аделман, Андреас Эккерт, Кэтрин Дэвис, Михаэль
Фациус, Шелдон Гэрон, Масаши Ханеда, Лассе Хеертен,
Кристоф Калтер, Дёрте Лерп, Киран Патель, Маргрит
Пернау, Алессандро Станциани и Эндрю Циммерман, —
каждый из них прочитал одну или несколько глав, и их
благожелательная критика принесла мне много пользы.
Кроме того, меня заставляло двигаться вперед то обсто­
ятельство, что я почти каждый день отвечал на вопросы
БЛАГОДАРНОСТИ

и замечания участников магистрантского семинара по

глобальной истории в Берлине. Среди шести анонимных
рецензий, которые запросило и получило издательство
Принстонского университета, была одна, заставившая
меня переосмыслить всю композицию и аргументацию
книги. И наконец, я особенно благодарен Кристоферу
Л. Хиллу и Доминику Заксенмайеру за неоднократные
подробные обсуждения некоторых* затронутых здесь во­
просов; без их помощи работа не приняла бы ту форму,
которую имеет сейчас, и текст имел бы куда более «чер­
новой» характер.
Некоторые части написанных изначально по-немецки
второй и третьей глав умело перевели Ш ивон Хис и Джой
Тизеридж. Большим счастьем было то, что в подготовке
текста приняли участие мои студенты-помощникц Стефа­
ни Фезер, Яннис Гиргсдис, М этт Стеффене, Маттиас Та-
ден и Барбара Ухдорф. Работа была поддержана Исследо­
вательской программой корееведения {Laboratory Program
fo r Korean Studies) Министерства образования Республики
Корея и Службой продвижения корейских исследований
{Korean Studies Promotion Service) Академии корееведения
(AKS-2010-DZZ-3103).
 У казатель

А зи атск ая ассоц и ац и я м и ро вы х историков 279

А зиатские «ти гр ы » (Гонконг, К орея, С и н гап ур , Тай ван ь) 279
«Азиатские ц енности» 225
А зи я 17, 38, 40, 42, 51, 56, 57, 73, 78, 80, 83, 85, 96, 117, 12 1, 129, 133,
138, 141, 146, 149, 157, 159, 175, 194, 198, 2 11, 224, 246, 268 -270 ,
277, 282, 291. См. такж е: Ц ен тр альн ая А зи я ; Ю ж ная А зи я ;
Ю го-Восточная А зи я
«А л а б ам а в А ф ри ке» (Ц иммерман) 179
А л и М устаф а (Mustafa АН) 41
Аль-Д и н Р аш ид (al-Din, Rashid) 36, 38
Аль-М асуди Абуль-Хасан А л и (al-Mas’udi, Abu’l-Hassan АН) 37, 38
«А л ь-М ук ад ди м а» (Ибн Х ал ь д у н ) 38
А м ер ик ан ск ая Граж дан ская война 27, 69, 195
Ам ер ики (Северная и Ю жная) 40, 69, 70, 77, 110, 129, 15 1, 152,
157, 186, 187, 2 12 , 2 13, 242, 246, 250, 254, 262; их и н тегр ац и я
40; их «откры тие» европейцами 40, 61, 214; привнесение
болезней 187
А н ар х и сты 172, 238; их сети 142
Ан дерсон Бенедикт (Anderson, Benedict) 275, 293; подход
к истории н ац и о н али зм а 1 1 0 - 1 1 1
А н гл и я 61, 65, 6 6 , 69, 73, 204, 210, 254; и н д устр и а л и за ц и я
в А н гл и и 278
А н го л а 43, 272
«А н гл о б ал и зац и я » 289
«А н н алов» историческая ш кола 55
Ан тро п о ц ен а эпоха 141, 191, 204
«А рабская весна» 93
А р ген ти н а 64, 137, 2 15
А ссоц и ац и я всемирной истории (World History Association) 269
А тауал ьп а 187
А ф р и к а 29, 37, 38, 40, 41, 56, 61, 73, 98, 137, 141, 146, 15 1, 169,
2 11, 2 15 , 220, 242, 269, 270, 272, 285; как «стр ан а детства
человечества» 48; м ар ги н ал и зац и я в мировой истории 180,
220, 221. См. такж е: В осточн ая А ф р и к а
А ф р о ам ер и к ан ц ы 180, 181
А ф р о ц ен тр и ч н о сть 223
Ачех 41

295
УКАЗАТЕЛЬ

Бейли К. A. (Bayly С. А.) 17, 90, 93; о тр ан сн ац и он альн о й

истории 71
Бельский М арц ин (Bielski, M arcin) 41
Бендер Том ас (Bender Thom as) 69-70
«Б ен гали я в глобальном п о н и м ан и и и стории» (Сартори)
1 1 4 - 1 1 6 , 118
Б ен гальский зал и в 91
Бентли Джерри X . (Bentley, Je r ry Н.) 126, 127
Бернал М ар ти н (Bernal, M artin) 221
Бёрбэнк Джейн (Burbank, Jane) 244.
Ближ ний Восток 40, 139, 152, 223, 274
Бокль Генри (Buckle, Henry) 45, 82,
Блайден Эдвард У илм от (Blyden, Edw ard Wilmot) 220
болезнь, проникновение в А м ерики 141, 152, 187
больш ая история 6 , 22, 24, 184, 185, 18 6 -19 1, 203, 205, 286;
и сторонн ики устан овлени я «и стори ческих законов» 80, 109,
188, 189, 205
Бонапарт Н аполеон (Bonaparte, Napoleon) 142
Бродель Ф ер н ан (Braudel, Fernand) 154, 190; об отдельн ы х
м и р-экон ом и ках 72, 73
бю рократия меритократическая 101

В ал лер стай н И м м ан уи л (Wallerstein, Immanuel) 55, 72, 74, 76,

126, 264; важ ность его трудов и идей 75
В аш и н гто н Букер Т. (Washington, Booker Т.) 180
Вебер М акс (Weber, М ах) 60; о «расколдовы ван и и м ира» 101
«Вильсоновский момент» (М анела) 198
В еликая Ч ум а 141, 267
В еликий ш елковы й п у т ь 149, 156, 240
В ели к о бри тан и я/Б р и тан ск ая и м перия 96, 99, 136, 142,
159, 283, 289, 290; и тр ади ц и я им перской истории 271;
ф и н ан совы й кризис (18 40 -е гг.) 115
великое расхождение: меж ду А н гли ей и К и таем 65, 204;
споры о нем 168
«Великое расхож дение» (П омеранц) 65
Вена, крах биржи (1873) 30
Верн Ж ю ль (Verne, Jules) 286
вестер н и зац и я 83, 84; ее тр и у м ф 44
Возрож дение/Ренессанс 214
«Вокруг света в 80 дней» (Ж. Верн) 286
Вольтер (Voltaire) 43
Восточная А зи я 40, 42, 157, 159, 175, 194, 2 11, 224, 2 71, 282;
и а к туал и за ц и я споров вокруг п ам я ти о Второй мировой
войне в ней 19 4 -19 5 ; «откры тие» ры нков в ней 80

296
 УКАЗАТЕЛЬ

В осточн ая А ф р и к а 37, 146

В осточн ая Евр о п а 216, 270
В осточн о-К итайское море 157
«Восхож дение З ап ад а» (М акнил) 53, 5 4 , 89, 101
«Всеобщ ая история» (Universal H istory) 42, 43, 275
всем ирная история 17, 21, 22, 39, 40, 43, 49, 50, 52, 63, 72, 89,
90, 93, 94, 101, 102, 104, 105, 107, 126, 169, 210, 2 12 , 218, 223, 232,
269, 274; в годы зап адной гегемонии 4 4 -5 2 ; вли яни е на нее
геополитики 93; главн ая характерн ая черта (евроцентризм)
в X I X и начале X X вв. 48, 55, 79; как контекст 261; как
образцовы й нарратив 50, 56; понятие 8 8 ; после 1945 г. 5 4 -6 0 ;
появление тр ади ц и и 54. См. такж е: панорам н ы е к арти н ы
истории X V I - X V I I I вв.
В сем и рны й банк 247
Вторая м ировая война 52, 53, 56, 194, 228; и «вой н ы п ам я ти »
в К итае, Я п о н и и и Корее 19 4 -19 5
«Вчераш ний мир» (Цвейг) 284, 285
в ы п уск н и к и и н сти тута в Т а ск и ги 179, 180. См.: « А л аб ам а
в А ф ри ке» (Ц иммерман»)
Вьетнам 97

Гавайи, анн ексия С оеди н ен н ы м и Ш татам и 116

Гадамер Ганс-Георг (Gadamer, Hans-Georg) 236
Гам бия 169
Ган ь Ин (Gan Ying) 148
«гастарбай теры » 160
Гаттерер И оганн К р и сто ф (Gatterer, Joh ann Christoph) 43
Гегель Г. В. Ф. (Hegel, G.W.F.): лекции по ф и л о со ф и и истории
48; об А ф рике как «стране детства человечества» 48
Гейтс Билл (Gates, Bill) 188
Геллнер Эрнест (Gellner, Ernest) 108; о н ац и онали зм е 109
гендерны е исследован ия 29
Генуя 175, 176
Гердер И оганн Готф рид (Herder, Johann Gottfried) 51, 52;
и понятие Kultur 114
Герм ания 63, 275; н ац и стск ая Герм ани я 200
Герм анская им перия и герм анская хлоп ковая
п р ом ы ш л ен н ость 179
Герм анский К олониальн о-экон ом и чески й комитет (Kolonial-
wirtschaftliches Komitee) 179
геополитика: геополитические иерархии 2 13, 216, 278; и язы к
2 7 3 -2 7 8
Геродот 3 5 -3 7 , 147

297
УКАЗАТЕЛЬ

Гетти н ген ски й ун и вер си тет как один из первы х центров

всеобщ ей истории 43
Гёкальп Зия (Gokalp, Ziya) 49
Гиббон Эдвард (Gibbon, Edward) 43, 146
Гизо Ф р а н су а (Guizot, F r a n c is ) 45, 82
Ги лр ой Пол (Gilroy, Paul) 221
Гомес, С ан тья го К астр о (Gomez, Santiago Castro) 217
Ги н збур г К арло (Ginzburg, Carlo) 268
гло бал изац и я 17, 58, 80, 93, 108, 12 1, 125, 133 , 136, 139, 140,
142, 143, 146, 150, 157, 165, 166, 172, 227, 237, 239, 263, 265, 266,
272, 273, 279, 2 8 1-2 8 3 ; глобальная история как идеология
глобал изац и и 168, 262, 263, 265, 269, 270; «естественн ость»
80; за п ределам и гло б ал и зац и и 130; «и берийская
гло бал изац и я» 92, 129; исследован ия, касаю щ иеся
источников 12 1, 128, 132; история глобали зац и и 22, 122,
12 3, 128, 130, 13 1; как подж анр глс^бальной истории 130;
м и ф о непреры вности р азв и ти я 13 1; ц и в и л и зац и о н н ы й
подход в качестве п р отивовеса глобал и зац и и 222, 227, 233;
нарративы 130; предп олагаем ы е истоки в отдаленном
п рош лом 58, 146, 147; пролож ил ли бри тански й
к олониализм тр о п у д ля гло бал и зац и и 289; р азм ы то сть
терм и н а 12 3, 12 5, 132, 220; ри тори ка 35, 6 8 , 144, 234, 266;
соц и альн ая н аука 162, 266; ф ун д ам ен та л и стск и й взгляд
126; ф ун д ам ен тал ьн ы е проблем ы глобально-исторического
подхода (стремление в ы п р я м и ть и р аци он али зи р овать
историю , предполож ение, что у всех связей есть
определенная н ач альн ая точка) 132 , 238, 281
глобальная д и н а м и к а 143, 159, 2 13, 291
«глобальн о-би ограф и чески й » подход 24
глобальное сознание 35
глобальность: пропозиция «глобальности» 238;
ф ундаментальное препятствие для дискурсов 13 0 -13 1, 177, 265
«гло к али зац и я» 172
глуби н н ая история 18 4 -18 9 , 191
Гобриэл Джон-Пол (Ghobrial, John-Paul А.) 280
Г о л л ан д и я /Н и д е р л а н д ы 270
Го лл ан дск ая О ст-и н дская к ом п ан и я 142
Гонконг 225, 277
господство (гегемония) 23, 6 8 , 75, 89, 238, 246; английского
язы к а 273, 274, 2 76 -27 8 ; британское господство 115 ;
западного м ы ш л ен и я 78, 252; европейское господство 44, 84,
227; и сториограф ия в век госп одства З ап ад а 2 15
Гр а м ш и А н тон и о (Gram sci, Antonio) 57
Грец ия 106; к ласси ческ ая Грец и я 148, 210

298
 УКАЗАТЕЛЬ

Гроц ий Гуго (Grotius, Hugo) 106

Гр узи н ск и Серж (Gruzinski, Serge) 42
гр уп п а «исследовани й угн етен н ы х» 51, 5 7 , 1 0 2 , 232, 246
Гудм ен Н ельсон (Goodm an, Nelson) 236
«Гугл скол ар» (Google Scholar) 271

Даймонд Джаред (Diamond, Jared) 186—188; об истории и науке

188
Д ан илевский Н иколай Я ковлеви ч 82
Д ан ия 270
Д ар-аль-И слам 39
Дарвин Джон (Darwin, John) 95, 243, 277
Движение (П артия) ч аеп и ти я 226
двойн ая реф л екси вн ость 31
Деррида Ж ак (Derrida, Jacques) 57
детерм инистское заблуж дение 188
детерр и тор и ал и зац и я 161, 162, 183
Д ирлик А р и ф (Dirlik, A rif) 229
долгосрочность (longue duree) 183, 190, 191
Дуглас Ф редерик (Douglass, Frederick) 220
Дью би Джордж (Duby, George) 268
Дэвис Н атали Земон (Davis, Natalie Zemon) 169, 268
Дэн С яоп и н (Deng Xiaoping) 191
Дю буа У и льям Эдуард Бергхардт (DuBois, W .E.B.) 220

Е вр ази я 43, 146, 187, 277; « и сл ам и зи р о в ан н ая Е вр ази я» 154

Евроам ерика 268
Евр опа 32, 40, 41, 42, 4 7-4 9 , 65, 6 6 , 83, 92, 113 , 137, 141, 156,
204, 209, 210, 2 12 , 2 15 , 216, 225, 255, 268; дом и ни рован и е в
м ировом порядке 35, 44, 47, 57, 75, 2 13, 254; европейская м ир-
систем а и современная глобал и зи р ован н ая экономика
72, 73, 82; как м атер и али зо ван н ая аб стр ак ц и я (скорее как
п р одукт воображ ения, чем географ и ческая реальность) 79,
2 13, 214, 2 15 ; создание академ и ч ески х д и сц и п л и н в Европе
X I X века 19, 45; и истоки м одернизации 45, 54, 103, 209;
« п р о в и н ц и ал и зац и я Евр о п ы » 185
Е ги п ет 36, 210; хрон ики Древнего и Среднего ц арств 36

«Ж урнал всем ирной истории» 269

«Закат Евр о п ы » (Ш пенглер) 52

Заксенм айер Д ом иник (Sachsenmaier, Dominic) 47, 219, 274
З ап ад н ая А ф р и к а 29, 98
«Золоты е копи и ро ссы п и сам оцветов» (А ль-М асуди) 37

299
УКАЗАТЕЛЬ

Ибн Б аттута (Ibn Battuta) 146, 289

Ибн Х а л д у н (Ibn Khaldun) 36, 38
«Идеи к ф и л о со ф и и истории человечества» (Гердер) 51
и м пер и али зм 52, 59, 80, 116, 196, 205, 230, 243, 256, 264,
272; европейский им п ер и али зм 106, 250; за п ад н ы й
и м пер и али зм 238; разруш ени е л о к ал ьн ы х ж изнен ны х
миров в эпоху и м п ер и али зм а 78, 236; См. такж е:
культур н ы й и м пер и али зм
им перии 26, 41, 43, 49, 67, 6 9 -7 3, 80, 82, 89, 91, 117, 12 1, 127, 132,
133 , 135, 137, 146, 149, 15 1, 159, 161, 164, 166, 174, 18 1, 296, 239,
240, 2 4 3-2 4 5, 254, 266, 285, 289, 290; глобальная история
им перий 24, 277. См. такж е: им перия команчей; Герм анская
им перия и герм анская хлоп ковая п ром ы ш л ен н ость;
В ели к о бр и тан и я/Б р и тан ск ая им перия; М он гол ы /
М он гольская им перия
им перия команчей 144,^245 ?
И н дий ск и й океан 26, 6 8 , 15 1, 157, 159, 2 11, 2 21, 2 71; захват
п о р тугал ьц ам и гудж аратски х кораблей 143; торговы е п ути
29, 142, 146, 289
И н дия 37, 38, 40, 48, 54, 57, 64, 79, 99, 118 , 139, 164, 198, 199,
2 11, 2 15 , 222, 224, 253, 254, 268, 272, 274, 283; и м перия
В ели к и х М оголов 41; инди й ски е и н те л л ек туал ы и идея
биполярного м ира И н дии и З ап а д а 272; и «радж » 272; резня
в А р м итсаре 198
И ндонезия 27, 272
и н д устр и а л ьн ая револю ция 61
И нчхон 143
И оанн Лев А ф р и к ан ск и й ; ал ь-Х асан ибн М ухам м ед ибн
А х м а д аль-В аззан (Africanus, Leo; al-Hasan ibn M uham m ad
ibn Ahm ad al-Wazzan) 170
И сп ан и я 61, 73, 146, 170, 246
историческая н аука как тран сн ац и он альн о е явление 22, 67,
6 9 -7 1
историческая социология 278
«исторические закон ы » 109, 189, 205
исторический м атер и али зм 50, 54. См.: м атери али зм
историческое м ы ш лен и е, и н терн али стски е и ли
генеалогические версии 2 1, 104, 119, 140, 148, 203, 222, 224, 267,
287
«И стория» (Геродот) 35, 36
«И стория Зап адн о й И н дии » (Tarih-i H in -i garbi) 40
«История уп адка и разруш ения Римской империи» (Гиббон) 43
истории за и м ствован и й (transfer histories) 64, 65, 67, 79, 85,
96, 108, 114, 19 9 ,; ключевое ограничение 6 5 ,; смеш ение

ЗОО
 УКАЗАТЕЛЬ

к ом п ар ати ви стики и истории заи м ствован и й в

м он ограф ии «Великое расхож дение» (Померанц) 65, 66
И тали я 2 1, 54, 108, 269, 275

Йемен 159
Й окогама (Yokohama) 143

к а п и та л и зм 27, 57, 60, 74, 77, 116 , 118 , 167, 192, 205, 2 57 -259 ,
265, 280; и вклю чение в его орбиту все н овы х о б ш и р н ы х
частей света 138, 182; и зм ен ч и вость 74; как «бесконечное
накопление к ап и тал а» 74; к и тай ски й к а п и та л и зм 229, 266;
ли бер альн ы й к ап и тал и зм 202
К ар л Ребекка (Karl, Rebecca) 1 1 6 - 1 1 8 , 198
к арти н ы всем ирной истории X V I - X V I I I вв. 3 9 -4 3 ; и
европейское «откры тие» обеих А м ерик 129; и и н тегр ац и я
обеих А м ер ик 40
К а стел ь с М ан у эл ь (Castells, Manuel) 12 3, 16 2 -16 4 , 166.
К а ш м а н Грегори (Cushm an, Gregory) о глобальной истории
гуано 159
К и та й 26, 37, 38, 39, 41, 42, 46, 48, 54, 61, 65, 6 6 , 73, 80, 85, 97,
1 1 6 - 1 1 8 , 12 1, 13 1, 139, 146, 148, 149, 154, 157, 163, 191, 192, 194,
198, 199, 204, 208, 2 11, 214, 219, 224, 225, 249, 262, 263, 266, 274,
276, 277, 279, 280; возрождение к о н ф уц и ан ств а 225; «войны
п а м я ти » о Второй мировой войне 19 4 -19 5 ; восстан и е 4
м ая 198; и н д устр и а л и за ц и я 280; и н сти туц и о н а л и зац и я
преподаван и я и и зучен и я всемирной истории 54; учены е
К и та я , спец и али зи р ую щ и ея я в глобальной истории
276; китайские исследован ия ( guoxue ) 249 -250 ; к и тай ски й
к а п и та л и зм 229, 266; ки тай ски й ф ар ф ор 137; «кри ти ческая
ш кола» (kaozhengxue) истори ограф и и 46; п оп улярн ость
всемирной истории 2 7 1; п о стм аои стски й К и та й 191;
преподавание глобальной истории в К и тае 21; рост до
статуса экономической сверхдерж авы 19 1-19 2 ; хан ьск и й
К и та й 148; ц и н ски й К и тай 80, 1 1 6 - 1 1 7 , 192, 247. См. такж е:
синоцентризм
К озеллек Рейнхардт (Koselleck, Reinhart) 190
колониализм 59, 78, 7 9 -8 2 , 129, 18 1, 2 11, 274; пролож ил ли
британский к олони али зм тр о п у д ля гло бал и зац и и 291
К о л ум б Х р и сто ф о р (Columbus, Christopher) 40, 13 1, 141
К о м ар о ф ф Джин (Comaroff, Jean) 232
К о м ар о ф ф Джон (Comaroff, John) 232
к о м м ун и зм 108, 202
ком п ар ати вн ая/ср авн и тельн ая история 43, 49, 6 0 -6 7
Кондорсе М ари Ж ан А н ту а н Н и кола (Condorcet; M arquis de
Condorcet) 48

301
УКАЗАТЕЛЬ

кон ф уц и ан ство 39, 84, 85, 225, 250, 252,

ко н ц еп туал ьн ы й ап п ар ат/язы к /тер м и н о ло ги я 2 15, 242-244,
2 51, 254, 256
К онго 42
К о н и ш и Ш о (Konishi, Sho) 172
К о н т О гю ст (Comte, Auguste) 45
Корея 21, 129, 163, 194, 198, 2 11, 277, 279; бун т п р оти в японской
колониальной адм и н и стр ац и и 198; «вой н ы п а м я ти » о
Второй м ировой войне 19 4 -19 5
К орон ил Ф ер н ан до (Coronil, Fernando) 2 6 5 -2 6 6
косм оп олитизм 2 6 1-2 6 2 , 265; напряж ение между
косм ополи ти чески м и н а ц и о н а л ь н ы м /ц и ви л и за ц и о н н ы м
в згл яд ам и 263
«к расн ая» А тл а н ти к а (Red Atlantic) 156
«К р атк и й курс истории ВКП(б)» 54
креольские сообщ ества 1 1 0
К р и сти ан Дэвид (Christian, David) *185, 18 7 -18 8
К р и ш н ан С ан дж ай (Krishnan, Sanjay) 2 3 9 -2 4 1
К р оп отки н П етр Алексеевич 172
«кул ьтур н ы е войны » 226
культур а 2 2 7 -2 3 3 ; как важ ны й вид глобальной и н тегр ац и и
13 9 -14 0 ; «ли бер ал изм и ли к ультур а» 1 1 5 - 1 1 6 ; понятие
культур ы 81, 11 5
к ул ьтур ал и зм и и н те л л ек туал ь н ы й перенос 116
к ультур н ы е р азл и ч и я /к ул ь т ур н о е разнообразие 51, 140, 148,
2 31, 233, 267
к ул ьтур н ы й и м пер и али зм 100, 10 2-10 3, 115
к ул ьтур н ы й эссен ц и ал и зм 8 6 , 229, 232
культуры : гом оген изаци я 8 6 ; п лю рали зм 52
К ун Том ас (Kuhn, Thom as) 13 9 -14 0
Купер Ф редерик (Cooper, Frederick) 25, 125, 139, 246, 292

Л ал Виней (Lai, Vinay) 2 11, 274

Л а м п р ехт К ар л (Lamprecht, Karl) 58
Л ати н ск ая А м ер ик а 33, 49, 53, 104, 107, 218; историки 216;
«откры тие» ры нков 55
Л атур Бруно (Latour, Bruno) 16 7 -16 8
Лев X (папа) 170
Ли К уан Ю (Yew, Lee Kuan) 225
«ли бер ал изм или культур а» 1 1 5 - 1 1 6
ли бер али зм : к ласси ческ и й ли б ер али зм 108
«ли н гв и сти ч еск и й поворот» 55
Лугод Дж анет А бу (Lughod, Janet Abu) о «вн утренн ей
исторической необходим ости» 204

302
 УКАЗАТЕЛЬ

Л эндис Дэвид (Landes, David) 101

Л ян Ц ичао (Liang Qichao) 48, 58; об истории арийской расы ,
которая неверно им енуется «всем ирной историей» 50

М ак н и л У и льям (McNeill, W illiam ) 53, 54, 89, 1 0 1 , 187

М ал а й зи я 223, 225, 264, 280,
М ал а к к а 146
М ал ы й ледниковы й период 141
М ан ела Эрец (Manela, Erez) 198
« М а н и ф ест ком м уни сти ческой п арти и » (М аркс и Энгельс)
5 0 -5 1, 74, 124, 284
М арко Поло (M arco Polo) 13 1, 290
М аркс К ар л (M arx, Karl) 50, 51, 74, 97-98 , 124,
М аркс Роберт (Marks, Robert) 210
М аркус Джордж (M arcus, George) 158
м ар к си зм /м арк си сты 50, 54, 76-77, 90, 101, 119; вли ян и е
м арксистской теории 77; восп р и я ти е/вли я н и е
м ар к си стск и х идей в Ю го-Восточной А зи и 9 7-98
М ар ти н Генрих (M artin, Heinrich) 40
м ассовы е откры ты е о н лай н -кур сы (Mooes) 273
м асш таб ы 94, 13 1, 167, 168, 184, 281; взаи м о связан н ы е
м асш табы 177; изменение м асш табов 17 6 -18 0 м асш таб ы
времени и Z e^ schichten 18 9 -19 3 ; м асш таб ы , деятельность
и о тветствен н ость 202-209; сб алан си р о ван н о сть множ ества
м асш табов 205
м атериализм : за п ад н ы й м атери али зм 1 1 2 ; исторический
м атериализм 50, 54
«м едийны е» револю ци и 163
меж дународное право: вклад альтер н ати вн ы х, н е-зап адн ы х
тр ади ц и й 10 6 -10 7; и европейский и м пер и али зм 106; как
р а ц и о н ал и зац и я м еж дународн ы х отнош ений 106
М еж дун ародн ы й И слам ск и й ун и вер си тет в М ал ай зи и 223
м естны е категории, поиск 248 -249
М ечников Лев И льи ч 172
м и гр ац и я, и м оби л ьн ость/схем ы движ ения 242-24 5
«м и крои стори я» 55
М и лли к ен М акс Ф. (Millikan, М. F.) 12 3
М и н ц С и д н и (Mintz, Sidney) 160
«М и р и А ф ри к а: исследование роли А ф р и к и в мировой
истории» (Дюбуа) 220
«М ир и крош ечное место в А ф ри к е» (Райт) 169
«М и р о вая сцена» {Staging the World , Карл) 77, 116 —117
м и р -си стем н ая теория 55, 7 1-7 7 , 80, 167; и понятие
«объединенной теории» 76; как м акрои стори ческая

303
УКАЗАТЕЛЬ

альтернати ва теории м одернизации 72; недостатки 7 3-74 ;

понятие, 7 2 -7 3; элем ен ты евроцентризма 74
м и ссион еры -иезуиты 164
М и тре Бартоломе (Mitre, Bartolome) 45
М езоам ерика 163
М ексика 40, 41, 42, 62, 246, 258
«множ ественны е модерности» 8 4 -8 7, 103, 105, 267;
и м п л и к а ц и и 8 4 -8 5 ; подход к истории прав человека
105; понятие 8 4 -8 5 ; п р огр ам м а 8 6 ; сосредоточенность на
культурном р азл и ч и и 86
м одернизац ия 4 4 -4 5 , 83, 85, 101, 110, 119, 180, 192, 209,
216, 229; истоки в Европе 101; п остко ло н и альн ая
к р и ти ка модернизационной п ар ад и гм ы 78, 80; теория
м одернизации 54, 72, 78, 80, 8 3 -8 5 , 90, 93, 101, 103, 109, 110,
12 3, 13 1, 181;
модерность 84; господство зап адной модерности 84; как
«гло бальн ы й и конъюнктурный ф еномен» 104; «ран н я я
модерность» 2 5 5 -2 5 6 ; расп ространен и е как процесс
деп р и вац ии 1 0 2 ; р асп ространен и е как ф ор м а культурного
и м пер и али зм а 1 0 2 ; стратеги и я п о н ски х и н теллектуал ов
по «преодолению модерности» 229. См. такж е:
«множ ественны е модерности»
М он го л ы /М о н го л ь ск ая им перия 41, 43, 133, 136, 146, 268, 292;
М онгольское хан ство 164
М оррис Я н (Morris, Ian) 189
М осковия 41
М удим бе В алан тен (Mudimbe, Valentin) 221
М охам ад М ахатхи р (Moham ad, M ahathir) 225
М уха м м а д Т а хи р (M uham m ad, Tahir) 41
М ухам м ед, пророк 159

Н ан ди А ш и ш (Nandy, Ashis) 238

Н ан си Ж ан-Л ю к (Nancy, Jean-Luc) 187
национализм : внеш няя, или материальная, и внутрен няя,
или духовная сф еры 1 1 2 ; конструкти ви стски й подход 1 1 0 ;
«методологический нац и онали зм » 19; ультранац и онали зм
107. См. также: наци онали зм и наци и в глобальной истории
национализм и наци и в глобальной истории 10 8 -119 ;
ан тиколониальн ы й наци онали зм и оппозиция З ап ад у
1 1 2 ; все н ац и он али зм ы по сути одинаковы 1 1 0 ; глобальны е
струк тур ы как необходимая п редп осы лка для появления
особы х ф орм н ац ионали зм а 118; и «модульная» природы
н ац ии 1 1 0 ; и «н ац ион альная ф орм а» 1 1 2 ; наци онали зм
в колониальном мире 112 , 113; примеры определения нации
в глобальном контексте 1 1 4 - 119 ; связи и в л и ян и я 110

304
 УКАЗАТЕЛЬ

«Н ац и он али сти ч еск ая м ы сль и к олон и альн ы й мир»

(Чатттерж и) 1 1 1 - 1 1 2
н ац и о н ал-соц и али зм немецкий 107
«Н ац и он альн ая история и мир н ац и й » (Х и л л) 19 5 —197
нац иональн ое государство 101, 175, 242, 246, 294; понятие 257;
как территориальное единство, служ ащ ее «контейнером»
д ля общ ества 19
н ац иональн ое стро и тельство 272; после Второй мировой
войны 53
«Н ац и я и ее ф р агм ен ты » (Чаттержи) 112
«Н ац и я среди н ац и й » (Бендер) 69-70
Негри А н тон и о (Negri, Antonio) 241
Неру Д ж авахарлал (Nehru, Jaw aharlal) 48, 146
Н инбо 143
Н и ц ш е Ф р и д р и х (Nietzsche, Friedrich) 238
новизна и исторический процесс 1 2 4 - 1 2 5

Осевое время 139

О как ур а К.; Т эн си н (Tenshin, Okakura) 51
О п и ум н ы е войны 274
«О р и ен тали зм » (Саид) 78
О ттом ан ск ая им перия 41, 73

п ан аф р и к ан и зм 181
П ариж ская к о м м ун а 196
П арк Роберт (Park, Robert) 124
П арсонс Т а л к о тт (Parsons, Talcott) 83, 119
П егу 41
«перекрестная история» (histoire croisee) 31, 64
П ерсия 41
Перу 42, 70, 159, 187
П исарро Ф р ан си ск о (Pizarro, Francisco) 187
п о зи ци о н и ро ван н ость 208-209, 2 17 -2 2 1; и альтернати вны е
в згл яд ы на историю 2 2 0 - 2 2 1 ; и умнож ение центризм ов
2 2 2 -2 2 7; и вы ход за п ределы спора о культуре и центризм е
2 2 7 -2 3 3 ; и м нож ественность взглядов на мир 219; как
п о п ы тка вы р овн ять евроц ен три чн ы й уклон 217; не просто
пр одук т культур ы и /и л и д и ск ур са 230; и сл уч а й А ф р и к и
в м ировой истории 2 2 0 - 2 2 1
П оланьи К ар л (Polanyi, Karl) 72
П олибий (Polybius) 35
П ольш а, р азделы в X V II I веке 116
П омеранц К ен нет (Pomeranz, Kenneth) 6 5 -6 6 , 280
П о р тугали я, 41, 73; п о р т угал ьская Estado da India 164
«П остиж ение истории» (Тойнби) 52, 210

305
УКАЗАТЕЛЬ

п остколон и али зм 80, 104

постколони альн ы е исследован ия 22, 44, 7 7 -8 2 ;
и европейский и м пер и али зм 106; основны е подходы 78-8 0 ;
«право народов» 106; проблем ы 81
п р ава человека: взгл яд всемирной истории 105; подход
«м н ож ественн ы х модерностей» 105; п остко ло н и альн ая
и н терп р етац ия 10 5 -10 6
приверж енность м естн ы м ц ен н о стя м /м естн ая зам к н уто сть
207, 269, 273, 277
причинность 100, 120, 143, 149, 202, 205; глобальная
причинность 100, 120, 149; коллективная причинность 202; на
глобальном уровне 202, 289; обобщения причинности 205-206
Ц ен тр альн ая А зи я 149
П росвещ ение 102, 107, 250; ун и в ер сал и зм П росвещ ен и я 102
«п р о стр ан ствен н ы й поворот» 92, 150
**
р абство 70, 218, 284, 285; в н утр и аф р и к ан ско е рабовладение
15 1; история 29, 76, 15 1; освобождение от 138; м ар ш р уты
работорговли 29; тр ан ссахар ск и й м ар ш р ут работорговли
169
Р айт Дональд Р. (Wright, Donald R.) 169
Ревель Ж ак (Revel, Jacques), об «игре м асш табов» (jeu x
d ’echelles) 178
«Ре-О риент» (ReOrient, Ф ран к) 214
Рам узио Дж ованни Б атиста (Ramusio, Giovanni Battista) 41
Ранке Леопольд ф он (Ranke, Leopold von) 46
р ел и ги я/р ел и ги о зн ы е п р ак ти к и 2 5 2 -2 5 3
Р и м /Р и м ск а я им пери я 148
Ричардс Джон Ф. (Richards, Joh n F.) 255
Робертсон Роланд (Robertson, Roland) 178
«Рождение современного м ира» (Бейли) 90
Россия 63, 197, 279; экономика до П етра I 73
Ростоу У и льям У. (Rostow, W. W.) 12 3
«Руж ья, м икробы и сталь » (Даймонд) 18 6 -18 7

С аи д Э двард (Said, Edward) 57, 78

С ак с Бендж амин (Sacks, Benjamin) 23
Сартори Э ндрю (Sartori, Andrew) 1 1 4 - 1 1 6 , 118
С ахар а 112 ; тр ан ссахар ск и й м ар ш р ут работорговли 169
«св язан н о сть»/связи /в заи м о св я зи 9 4 -9 5 , 97-10 0, 145
«сеиды » или «сай и ды » (Sayyids) 159
Сезер Эме (Cesaire, Aime) 56
Сенгор Леопольд (Senghor, Leopold) 56
С еф ев и д ы 41

Зоб
 УКАЗАТЕЛЬ

С и н га п у р 26, 225, 273, 279

«си н осф ера» 116, 154
син оцентризм 2 2 4 -2 2 5
си н хр о н н о сть/си н хр о н и ч н о сть/си н хр о н и я /си н хр о н и зац и я
93, 96, 106, 183, 184, 193, 19 3-20 0
С м и т А д ам (Smith, Adam ) 80
С м эй л Дэниел Лорд (Smail, Daniel Lord) и понятие
«глубин ной истории» 185
С оветский Сою з 54
создание м ира и п о н я ти я глобальной истории 2 3 6 -2 3 8 ;
историки и создание м и ра 2 3 8 -2 4 1, 259; и появление «м и ра»
как соц иальн ой категории 239; как создавать м и ры при
помощ и слов 242-248
сознание, ф ор м ы 146
соц иал-дарвинизм 45
соц и альн ы е и гум ан и тар н ы е науки, «родовые травм ы »:
евроц ен тричн ая природа 2 0 ; связь происхож дения
с н ац и о н ал ьн ы м государством 19
соц и альн ы е науки: и н стр ум ен ты 254; историческая
социология 6 8 -6 9 ; и р ели ги я 2 5 2 -2 5 3 ; приспособление
язы к а 256; соц и альн ая н аука о гло бал и зац и и 284; строги й
язы к 60; терм ин ологи я соврем енн ы х со ц и ал ь н ы х наук
2 5 1 -2 5 2 . См. такж е: соц и альн ы е и гум ан и тар н ы е науки,
«родовые тр авм ы »
соц и альн ы е отн ош ен и я/сети 163
соц и альн ы е п р акти ки , гетерогенность 2 53
соц и альн ы е стр ук тур ы 134
соц и альн ы е тео р и и 119
Спенсер Герберг (Spencer, Herbert) 45
«С п о со бы создан и я миров» (Гудмен) 238
С редние века 31, 42, 146, 147, 153; глобальны е С редние века 146
Средиземное море 26, 154, 242
стр ук тур н ы й ф ун к ц и о н ал и зм 58
С ту р м а н С и п (Stuurman, Siep) 14 7 -14 8
С уб р а хм а н ья м С ан дж ай (Subrahm anyam , Sanjay) 139;
о модерности 104
суф и и святы е 164
«С у щ н о сть истории» («Kiinh ul-Ahbdr» [Али]) 41
С уэц к и й кан ал 285
С Ш А /С о ед и н ен н ы е Ш таты 17, 18, 25, 27, 32, 47, 54, 56, 63, 64,
69, 71, 73, 75, 82, 113 , 116, 137, 138, 159, 174, 195, 196, 2 13, 216,
219, 222, 223, 2 2 5 -2 2 7 , 247, 270, 271, 273, 279; геополитическое
вли ян и е 279; историческая наука 27, 32; подъем
страноведения 2 71; после Граж данской вой ны 27; См.
такж е: А м ер ик ан ск ая Граж дан ская война
(
307
УКАЗАТЕЛЬ

С ы м а Ц ян ь (Sima Qian) 36 -3 7 , 147

С я м ы н ь 143

Тагор Р абиндранат (Tagore, Rabindranath) 51

Т а й в ан ь 225, 280
Т ам б и а С тен л и (Tam biah, Stanley) 84
телегр аф н ы е систем ы /«ви к то р и ан ск и й интернет» 163
телеологи я/телеологи ч н ость 48, 62, 65, 83, 93, 103, 133,
185, 185, 203, 240; глобальная история как методология,
которая в ы я вл я ет телеологию ри торики глобал и зац и и
268; стрем ление преодолеть телеологические траектории
преж них всем и р н ы х историй 2 1 2
теория речевы х актов 238
Т и л л и Ч арльз (Tilly, Charles) 143
Т и х и й океан 98, 157
Того 138, 17 9 -18 1 ?
Тойнби Арнольд (Toynbee, Arnold) 52, 54, 82, 84, 210;
разделение м ира на двад ц ать одну ц и в и л и зац и ю 5 2 - 5 3
Том псон Эдвард (Thompson, Edward) 270
торговы е п ути через Т и х и й океан 129
тр ан сн ац и о н ал ьн ая история 22, 6 7 -7 1, 109, 2 7 3-2 7 4 ;
отнош ение к глобал ьн ы м подходам 69-70; противоречие,
леж ащее в основе п о н яти я «тр ан сн ац и о н альн о е» 70; роль
тр а н сн а ц и о н а л ьн ы х ор ган и зац и й 68
Т у В эй м и н ь (Tu Wei-ming) 8 4 -8 5
Т ур ц и я 223

узбеки 41
ун и в ер сал и зм 102, 2 5 5 -2 5 6
Уош брук Дэвид (Washbrook, David) 99

Ф ан о н Ф р а н ц (Fanon, Frantz) 56
ф аш и зм 107, 206; и тал ья н ск и й ф аш и зм 10 7-10 8
Ф ернандес-Арм есто, Ф ел и п е (Fernandez-Armesto, Felipe) 23
Ф и л и п п и н ы 116; американское завоевание 116
Ф лем ин г, С эн дф о р д (Fleming, Sandford) 124, 142
Ф р а н к А н др е Гун дер (Frank, Andre Gunder) 214; о древн и х
корнях гло бал изац и и 216
Ф р а н ц Ф ер ди н ан д, уби й ство 12 1
Ф р а н ц и я 25, 27, 54, 69, 73, 195; и стори ограф и я во Ф р а н ц и и 27;
падение Второй им перии 196; поражение от П русси и 27;
См. такж е П ариж ская к ом м ун а
Ф р а н ц у зс к а я револю ци я 10 5 -10 6 , 124
Ф уко, М иш ель (Foucault, Michel) 5 7 ,119 ; и понятие эпистемы 140
 УКАЗАТЕЛЬ

Ф у к у д за в а Ю кити (Fukuzawa Yukichi) 48

ф ун д ам ен та л и зм р ели ги о зн ы й 226

хадрам аутск и е к уп ц ы 164

Х ай д еггер М ар ти н (Heidegger, M artin) 238
Х ар д т М ай к л (Hardt, Michael) 241
Х и л л К ристоф ер (Hill, Christopher) 27, 28, 19 5 -19 6
хлопок. См. Герм анская и м перия и герм анская хлопковая
п р ом ы ш л ен н ость
Х о Енсен 159
холодная война 17, 82, 153, 194, 222, 223, 227, 230, 265, 272
Х э й т а К а в а к а ц у (Heita, Kawakatsu) 224; п ри зы в создать
«экологическую н и ш у» 224

«Ц арство Божие» 59
Ц вейг С теф а н (Zweig, Stefan) 286
Цейлон 37, 41, 291
ц енностны е суж дения 207, 248; и аб стр ак тн ая терм и н ологи я
255
ц и в и л и зац и я 8 6 , 230; возвращ ение п о н я ти я ц и в и л и зац и и
в п олитической теории 19 9 0 -х годов 82; кри ти ка
ц и в и л и зац и и на «рубеже веков» 52; подход к истории
с точки зрения «п он яти я ц и в и л и зац и и » 5 1- 5 2 ;
по п ул ярн о сть п о н яти я «ц и в и л и за ц и я » за пределам и
Е вр о п ы 82; сам о со зи даю щ аяся ц и в и л и зац и я 87;
«столкновение ц и в и л и зац и й » 170, 222; цен тр и зм ы и язы к
ц и в и л и зац и й 2 2 2 -2 2 7 ; ц и ви л и зац и о н н ы е модели 223;
ц и в и л и зац и о н н ы й подход 90
Ц им м ерм ан Э ндрю (Zim m erm an, Andrew) 17 9 -18 2

Чакрабарти Дипеш (Chakrabarty, Dipesh) 25, 213, 215, 252, 255, 270
Чаттерж и П арта (Chatterjee, Partha) 1 1 1 - 1 1 3 ; кри ти ка его
взглядов 113 ; о н ац и онали зм е в колониальном мире 1 1 2 - 1 1 3
Черная А тл а н ти к а 29, 152, 156, 181
Черное море 148, 157
Чжэн Х э (Zheng Не) 214, 262
Ч и м а л ьп аи н Доминго (Chim alpahin, Domingo) 41
ч увство собственной и склю чи тел ьн о сти (особости) западное
64, 70, 10 0 -10 2

Ш ан хай ск и й р ей ти н г уни вер ситетов 273

Ш вей цар и я 176
Ш и ллер Ф р и д р и х (Schiller, Friedrich) 261
Ш пенглер О свальд (Spengler, Oswald) 52, 84

309
УКАЗАТЕЛЬ

Ш райок Э ндрю (Shryock, Andrew) 185

Ш ри Л ан ка 291

Э й зен ш та д т Ш м у э л ь (Eisenstadt, Shmuel) 83

эконом ический детерм и ни зм 139
Этьен (Balibar, Etienne) 112
Э н гельс Ф р и д р и х (Engels, Friedrich) 50, 74, 124
Э риксон Лейф (Erikson, Leif) 131
эссен ц и ал и зац и и оп асность 86

Ю го-Восточн ая А зи я 40, 42, 159, 2 11, 284; м ар ги н али зо ван н ы е

гр уп п ы , которы х глобальны е историки окрести ли
«Зом и я» 284
Ю жная А зия 38, 57, 73, 78, 121, 248; критика, направленную
против некоторых догматов современной историографии 224
Ю ж ная А тл а н ти к а 273 9
Ю ж ная А ф р и к а 2 15 , 287 *
Ю ж но-Китайское море 157, 242

язы к. См.: геополити ка: и язы к

Я н ц зы дельта 65
Я п о н и я 27, 42, 61, 172, 195, 196, 197, 2 11, 224, 266; введение
европейских часов 9 5 -9 7 ; и «вой н ы п а м я ти » 19 4 -19 5 ;
и р еставр ац и я М ейдзи 27, 96, 172, 195; исторические
сочинения 27; «н ац и он альн ая ш кола» истори ограф и и 46;
период п р авлен и я сёгунов из рода Т о к угав а 95 (132
Японское море 157
 Себастьян Конрад

ЧТО ТАКОЕ ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Редактор И. К а л и н и н

Дизайнер серии Д . Ч ер нога ев

Корректоры С. К р ю ч к о в а , О. С е м ч е н к о
Верстка Л .Л а н ц о в а

Налоговая льгота — общероссийский

классификатор продукции О К-оо 5 - 9 3 , том 2 ;
953000 — книги, брошюры

О О О РЕДАКЦИЯ Ж УРН АЛА

«НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ»

Адрес редакции:
1 2 3 1 0 4 , Москва,

Тверской бульвар, 13 , стр. i

тел./факс: (4 9 5 ) 2 2 9 - 9 1- 0 3
e-mail: real@nlo.magazine.ru
сайт: www.nlobooks.ru

Формат 60 Х90 V 16. Бумага офсетная № 1 .

Офсетная печать. Печ. л. 19 ,5 . Тираж юоо. Заказ №К-3 5 8 0 .
Отпечатано в АО «ИПК «Чувашия»
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 13
 И З Д А Т Е Л Ь С Т В О

Новое
Л итературное
Обозрение
И нте р нет-ма газин
Возможность купить книги НЩ О по ценам издательства,
которые значительно ниже цен в книжных магазинах

Доставка в любой регион России

Специальные сервисы
для покупателей интернет-магазина:

Раздел «Раритеты»
Возможность оформить заказ на редкие книги
нашего издательства, тираж которых почти распродан.

Раздел «Print on demand»

Возможность купить книги «НЛО», которые уже давно
стали библиографической редкостью.
М ы специально издадим эти книги для Вас
по уникальной технологии «Print on Demand»,
которая позволяет напечатать любую книгу тиражом
всего в 1 экземпляр.

Раздел «Специальные предложения»

Возможность купить отдельные книги издательства
со значительными скидками
 Книга рассказывает об одном из наиболее
динамично развивающихся направлений
в современной исторической науке —
глобальной истории. В увлекательной
и лаконичной форме определяются амби­
ции и границы этого Направления. Каким
образом глобальная оптика помогает
понять локальные события и процессы?
Что ускользает за пределы анализа, огра­
ничивающегося рамками национальной
истории? Как акцент на взаимосвязях, про­
низывавших мир задолго на наступления
эпохи глобализации, позволяет дать голос
тем, кто лишился •то в ходе колонизации
СЕБАСТЬЯН и эпистемологического доминирования
европейского взгляда на мир? К£ков поли­
КОНРАД тический и культурный потенциал глобаль­
ней истории и каковы возможные опасно­
ЧТО ТАКОЕ сти норе j лексивного применения этого
подхода? Таков далеко не полный список
ГЛОБАЛЬНАЯ проблем, затронутых i книге немецкого
историка, профессора Свободного универ­
ИСТОРИЯ? ситета в Берлине Себастьяна Конрада.

paiypHoe
Обозрение