Зимний лес

Вы бывали когда-нибудь в зимнем лесу? Только под словом «лес» я подразумеваю не

тот, что находится недалеко от города и наполнен большим количеством
полуспортсменов-лыжников, с гиканьем отважно спускающихся с полуискусственных
крутых горок на горных лыжах и подымающихся на них с помощью подвесной канатной
дороги. В таких местах обычно играет громкая музыка, растёт пара сотен уцелевших
деревьев, гуляет ветер, кругом продают шашлыки, а на близлежащих стоянках полно
машин.
Не подходит мне и лес, находящийся за тысячу километров от дома, где-нибудь в
Швейцарских Альпах, где чувствуешь себя чужим посреди чужой красоты – и опять
вокруг те же шумно-весёлые быстрые лыжники в дорогой экипировке.
Всё это мне не подходит ни в эстетическом, ни в финансовом плане. Поэтому я еду в
тот лес, что растёт вокруг небольшой исчезающей в когтях современной цивилизации
деревеньки с десятью старыми домами и такими же старыми жителями. Деревеньки,
затерянной в сосново-еловом зелёном маленьком море, где до ближайшего райцентра
километров двадцать и куда надо добираться в ясный морозный день не на машине (чтобы
потом о ней не беспокоиться), а электричкой девять остановок. Я беру на работе отгул,
выбирая день, свободный от дел, натираю с вечера свои старенькие деревянные лыжи
воском и утром следующего дня, предварительно выспавшись, отправляюсь на вокзал.
Гудя двигателем и открыв двери, электричка поджидает немногочисленных
пассажиров. Я захожу в холодный вагон и выбираю место у окна по ходу поезда,
пристроив лыжи между колен. Салон понемногу наполняется разносортными
пассажирами.
Вот две бабули с клунками, одетые в тёплые допотопные пальто семидесятых годов,
громко обсуждая последние цены на гречку и переваливаясь с боку на бок, проходят до
середины вагона и долго устраиваются на своих местах. За ними следует парочка юных
влюблённых, которые, прижимаясь друг к другу и не переставая обниматься, садятся на
самое дальнее свободное сиденье. Тяжело дыша, появляется грузная женщина, закутанная
в платок, с целой кучей сумок, возвращающаяся из города домой.
Всё новые пассажиры входят в вагон, и он постепенно наполняется людским гулом.
Напротив меня усаживается средних лет полная сельская женщина в видавшей виды
дублёнке и начинает без стеснения разглядывать меня и мои лыжи. Весь её вид
показывает: и есть же люди, которым делать нечего…
Я оглядываюсь вокруг. Весь салон электропоезда наполнен, преимущественно
женщинами, навьюченными покупками, сделанными в столице, и возвращающимися в
свои деревни. Мужчин насчитываю только семь-восемь человек.
Электричка пронзительно свистит, со стуком закрываются двери, и она неожиданным
толчком, медленно и с лязгом трогается с места.
Начинает отъезжать вокзал с длинным перроном. Впереди появляется частокол из
многочисленных высотных домов, постепенно сменяющийся малоэтажными
постройками. Поезд набирает скорость. Мимо проплывают пока не снесённые
одноэтажные единоличные кирпичные гаражи, построенные ещё во времена СССР, с
бесконечно тянущимся бетонным забором, расписанным разноцветными граффити. И вот
поезд, разогнавшись, вырывается на простор. Вместо заборов появляются маленькие
деревянные домики, жмущиеся к самой железной дороге. Начинают мелькать
придорожные деревья и нескончаемые холмы полей, укрытые снегом, тянущиеся по обе
стороны железнодорожного полотна. Электричка тормозит, и с правой стороны возникает
длинное закопчённое двухэтажное кирпичное строение. Это первая остановка –
«Радиаторный завод». На ней никто не выходит, зато в створе дверей возникает
подвыпившая физиономия мужчины в сером толстом свитере и распахнутой настежь
грязной куртке. Он выбирает первое свободное от входа место и плюхается на него. Две
 2

опрятные молодые женщины, оказавшиеся рядом, брезгливо поднимаются и

пересаживаются на другие места. Мужчина запахивает куртку и укладывается спать на
спине, занимая всё трёхместное сиденье.
Электричка трогается и мчится дальше. Время проходит быстро. Объявляют
остановку «Негорелое», следующая – «Крыжовка», моя станция.
Я поднимаюсь с места, беру связанные лыжи в правую руку и выхожу в пустой
тамбур. Поезд останавливается, открываются двери, и по крутым вагонным ступенькам я
спускаюсь на безлюдный перрон. Со мной из электрички почти никто не выходит. Только
из дальних вагонов появляется четыре-пять фигур. Я первый спускаюсь со склона
железной дороги и по цепочке следов выхожу к узкой протоптанной в снегу дорожке,
тянущейся к деревне.
Передо мной огромный простор полей, не заслоняемый высокими домами и
рекламными щитами – непременными атрибутами современного города. В высоком
голубом небе медленно плывут небольшие бело-тёмные облака. Дует умеренный ветер, но
в лесу он пропадёт.
Я развязываю лыжи, цепляю лыжные ботинки к креплениям, продеваю кисти рук в
петли лыжных палок и, отталкиваясь ими от свежевыпавшего снега, бодро скольжу по
протоптанным следам к деревне. Впереди появляется припорошённая снегом лыжня,
ведущая в лес, на которую я и сворачиваю. Эту лыжню прокладывают каждую зиму
немногочисленные городские любители тишины вроде меня да деревенские охотники,
расставляющие в лесу свои силки и капканы. Попадаются зайцы, лисы и, говорят, даже
кабаны. Окоченевшие на морозе тушки зверей неприятно режут глаз. Весь снег около
дерева, к которому привязана петля или капкан, вытоптан следами маленьких лап и
иногда покрыт маленькими бурыми пятнами крови. Такие места я стараюсь пройти
быстрее.
Шагов через пятьсот начинается прилесок. Открытое пространство постепенно
заполняется редкими невысокими ёлочками и соснами, далее появляется кустарник, и
спустя десять минут я уже попадаю в лес. Лыжня виляет то вправо, то влево между
деревьями и поднимается вверх. Я долго взбираюсь на горку, сильно упираясь палками в
снег. Впереди прямой и пологий спуск. Скользить вниз легко и приятно. В ушах свистит
от набегающего ветра, и в теле чувствуется лёгкий адреналин. С левой стороны вдалеке
появляется край деревни с бревенчатыми домами и замшелыми шиферными крышами.
Трубы большинства из них дымятся. Серый дым наклонно поднимается вверх и
растворяется в необъятно высоком небе. Приятно пахнет сгоревшим деревом. Через
десять минут ходьбы домики исчезают из виду, и я попадаю уже в настоящий зимний лес.
Кругом стоят высокие, неприступные и величественные сосны. Их кроны чуть
колышутся от ветра. Хочется прижаться к этим прямым и ровным сильным стволам,
чтобы перенять хоть маленькую частичку их силы, но близко подойти мешают лыжи, и я,
сняв перчатку, лишь прижимаю к дереву ладонь. Такими же величественными и
жизнеутверждающими эти сосны были и в тот день, когда мы в последний раз вместе с
отцом (в ту пору я был ещё студентом) приезжали сюда до начала его тяжёлой и
неизлечимой болезни.
После его смерти я перестал бывать в этих краях (работа, своя семья, быт), и только
спустя двадцать лет меня неудержимо потянуло сюда вновь, к этой неизменной лыжне,
проложенной по тому же пути, к этому лесу, этим деревьям и к этой тишине. Тем местам,
где я ещё совсем маленьким мальчиком учился ходить на детских лыжах; где мы вместе с
отцом из сухих веток разводили небольшой костёр и жарили на нём, нанизывая на
обструганную ножом палочку, невероятно вкусный, хрустящий и пахнущий костром хлеб
с салом и колбасой, запивая обжигающим чаем из старенького, купленного ещё в
советские времена, китайского термоса со стеклянной зеркальной колбой.
И я опять стал бывать здесь зимой на лыжах: вначале вместе со своими маленькими
детьми, а как только они выросли и у них появились другие увлечения – один.

2
 3

Проходит час с начала моего спуска с перрона, и я выхожу на место, где растут самые
высокие (под двадцать метров) и красивые ёлки, уходящие своими стволами и
треугольниками огромных веток в голубое спокойное и прозрачное небо. Под ними
совершенно нет ветра, но, если сильно запрокинуть голову и посмотреть вдоль ствола
вверх, становится видно, как от него покачиваются с тихим скрипом верхушки крон.
Иногда с них срывается большой ком снега, вызывая своего рода пышную лавину, плавно
и еле слышно несущуюся вниз и оголяющую тёмно-зелёную хвою.
Я в лесу один, стоит полная тишина. Слышно только собственное дыхание и приятное
поскрипывание лыж по свежему пушистому снегу. Никаких других звуков в лесу нет. В
будний день здесь редко кого встретишь. Охотники встают гораздо раньше, а горожане
ездят сюда в основном по выходным. Зато если какой-нибудь человек и встретится тебе на
пути, то непременно уступит лыжню и поздоровается как со старым знакомым. От этого
простого приветствия так тепло всегда становится на душе – как будто человек с тобой
поделился чем-то хорошим и радостным.
Лыжня заворачивает вправо и начинается спуск. Я плавно качусь вниз, стоя прямо, не
сгибая колен, раскинув, словно крылья в стороны прямые руки и приподняв над снегом
концы лыжных палок. Иногда даже на несколько секунд закрываю глаза, стараясь
ощутить полёт и небывалое чувство свободы тела и души. Только на небольшом повороте
слегка притормаживаю и переставляю ноги, удерживая равновесие. Меня выносит на
горку, и, сделав несколько шагов вверх, опираясь на лыжные палки, я опять спускаюсь
вниз. В этом месте идёт череда холмов. По обе стороны лыжни растут небольшие
лиственные деревья. Все веточки у них усыпаны толстым слоем снега. Красота
необыкновенная, как на хорошей картине. Под тяжестью снега молодые стволы лип
выгнулись дугой и нависают прямо над тобой. Некоторые из них касаются своими
верхушками земли, представляя собой сказочные белые ворота; и ты мчишься с холма,
пригибаясь пониже, под снежными арками их стволов.
Вскоре две параллельные линии лыжни выходят на прямой длинный участок леса.
Здесь когда-то пролегала небольшая дорога. По обе стороны от неё растут стройные
раскидистые сосны, все обсыпанные и укутанные снегом. Их большие ветви от его
тяжести сильно прогнулись вниз, и деревья кажутся огромными заколдованными и
застывшими многорукими гигантами. Просека длится с полкилометра и исчезает за
небольшим подъёмом с поворотом. Я не спеша поднимаюсь на него и, мягко скользя,
скатываюсь вниз. Такое ощущение, будто стоишь на месте, а мимо тебя плавно с двух
сторон проносятся деревья.
Впереди самое красивое место. Справа на холме видна небольшая поляна, уходящая
вниз, над которой светит яркое солнце. Нетронутый снег сверкает и искрится
разноцветными блёстками. Все ветви растущих ёлок укрыты пушистым белым ковром.
Вдалеке бесконечный зимний лес, вид которого завораживает. Даже не верится, что это
место создано одной природой. Такое впечатление, что вместе с ней здесь поработал
искусный ландшафтный дизайнер-художник. Воздух прозрачен, свеж и чист, как это
бывает только зимой. В таком месте надо непременно сделать остановку и отдать дань
этому великолепию. И чем дольше тут стоишь и наслаждаешься красотой, тем сильнее
возникает чувство, что ты попал в огромный древний храм, созданный Богом до
появления человека. Душу наполняет умиротворение и какая-то безотчётная радость,
оттого что ты тоже сопричастен этому миру и допущен к созерцанию подобного зрелища.
Так и стоишь неподвижно минут десять, стараясь запомнить и вобрать в себя как
можно больше окружающей красоты, торжественности и покоя. Ощутить гармонию
природы, осознать радость жизни, понять её смысл, связь со всем миром и со всей
Вселенной.
Затем, вздохнув, не торопясь, пройдя вперёд ещё немного, я разворачиваюсь и
возвращаюсь той же лыжнёй обратно в город в надежде, что, когда у моих детей

3
 4

подрастут свои дети, они их тоже станут приводить в этот старый зимний лес, который
надеюсь, не вырубят за это время.
Конец

2011