Социально-политические науки 4’2017

7. ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА,

ИСТОРИЯ УЧЕНИЙ О ПРАВЕ И ГОСУДАРСТВЕ
7.1. КОЛДОВСТВО КАК ВИД РЕЛИГИОЗНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
В ДРЕВНЕРУССКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
Лукьянов Сергей Александрович, доктор юридических наук, профессор кафедры государственных и гражданско-
правовых дисциплин
Место работы: Московский областной филиал Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя
luk1959@rambler.ru
Аннотация: в статье исследуется колдовство как вид религиозного преступления в законодательстве Древней
Руси X-XVII вв., а также его последующая эволюция в российском праве.
Ключевые слова: колдовство, религиозное преступление, каноническое право, магия, ведовство, волхование.

WITCHCRAFT AS THE FORM OF RELIGIOUS CRIME

IN THE OLD-RUSSIAN LEGISLATION
Lukyanov Sergey A., doctor of juridical sciences, professor of the department of state and civil-lawful disciplines
Place of employment: Moscow provincial branch of Moscow University MVD of Russia name V.YA. Kikotya
luk1959@rambler.ru
Abstract: in the article is investigated witchcraft as the form of religious crime in the legislation of ancient Russia X-XVII sub-
stances, and it’s also subsequent evolution in the Russian right.
Keywords: witchcraft, religious crime, canonical right, magic, vedovstvo, volkhovanie.

Большая Советская Энциклопедия давала следующее
определение колдовства: «Колдовство, волшебство, ве-
довство, чародейство, согласно народным поверьям,
таинственная способность некоторых людей причинять
различный вред или избавлять от нег, насылать или
снимать порчу. Вера в колдовство существовала как у
отсталых, так и у развитых народов, в ней отражаются
суеверный страх и бессилие перед болезнями, стихий-
ными бедствиями и пр. Вера в колдовство сохраняется и
при господстве христианства, ислама, буддизма и др.
сложных религий, частично сплетаясь с ними» [4, 409]. В
Википедии колдовство толкуется несколько иначе: «ча-
родейство, ведовство, волхование, волшебство – заня-
тие магией как ремеслом, при котором колдун заявляет о
контакте со сверхъестественными силами (демонами,
духами предков, природы и другими)» [6].
Если исходить из того, что колдовство является родом
занятий, ремеслом, то им с древнейших времен зани-
мались практически все служители политеистических
культов, поскольку в их основе лежала магия как ком-
плекс особых действий, направленных на материализа-
цию или дематериализацию объектов и явлений. Бу-
дучи неотъемлемой частью политеизма, колдовство не
воспринималось как криминальное явление, его леги-
тимность или противоправность зависела лишь от
направленности и результатов магического воздействия
– положительного или отрицательного. В этом плане
показательно отношение к колдовству в дохристиан-
ском римском праве. Проникнутое сакральным характе-
ром, оно содержало требования проведения в опреде-
ленных ситуациях религиозно-магических действий: при
принятии важных политических решений совершались
церемонии жертвоприношений, оракульских гаданий,
толкования «знамений». Частная жизнь римлян, осно-
ванная на «домашних культах», также сопровождалась
имеющими сакральное значение церемониями и маги-
ческими действиями. Но уже в тот период в римском
праве запрещалось совершение безнравственных или
опасных ритуалов. Согласно Плинию, в 568 г. от осно-
вания Рима, коллегией Бахуса был принят ряд поста-
новлений, предусматривающих смертную казнь за со-
вершение человеческих жертвоприношений, волшеб-
ство и гадания (кроме оракульских предсказаний). В
языческом римском праве появилось понятие Crimen
mathematicorum, означавшее наказуемое преступное
колдовство (волшебство). При этом совершение маги-
ческих действий допускалось как часть культа, но за-
прещались самовольные занятия магией [33, 2-4].
С установлением христианства в римском, а затем и
в византийском праве колдовство и волшебство в лю-
бой форме были полностью запрещены и решительно
пресекались. Константин I Великий запретил обра-
щаться к колдунам, волшебникам и магам и злоумыш-
лять против чьего-либо здоровья или целомудрия,
император Констанций установил смертную казнь для
магов и колдунов, в Институциях Юстиниана указыва-
лось на опасность смерти от ядов, применяемых при
волшебстве, в Эклоге чародеям назначалось обез-
главливание мечом [33, 29-30].
В дохристианской Руси под колдовством (волшеб-
ством) понималось волхование и ведовство как обяза-
тельная часть восточнославянских языческих культов.
Волхвы осуществляли языческое богослужение в фор-
ме магических ритуалов и обрядов, а само понятие
«волхование», по мнению Е. Е. Левкиевской происходи-
ло от древнеславянского «влснжти» – «говорить сбив-
чиво, неясно» [19, 529]. Слово «ведовство» происходит
от исконно общеславянского глагола «ведети», то есть

64
Лукьянов С. А. КОЛДОВСТВО КАК ВИД РЕЛИГИОЗНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
В ДРЕВНЕРУССКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
«знать», «уметь». «Ведунами» признавались лица, об-
ладавшие особыми знаниями и навыками. Например, в
мифе о князе Олеге он именуется «вещим», то есть
обладавшим особым даром предсказания [5, 145-146].
Первым нормативным правовым актом, принятым
после провозглашения греко-византийского правосла-
вия государственной религией Киевской Руси являлся
«Устав святого князя Володимира, крестившего Русь-
скую Землю, о церковных судех» [36,137-138]. Среди
преступлений и проступков, относящихся к компетен-
ции церковного суда, указывались:
«ведьство», под которым подразумевалось волшеб-
ство и колдовство;
«зелииничьство» – изготовление лекарственных
средств, ядов и «приворотных» и «отворотных» «зе-
лий»;
«потвори» – изготовление талисманов и амулетов;
«чародеяния» – совершение колдовских, магических
действий, призывание потусторонних сил;
«волхования» – совершение языческих обрядов и
ритуалов [43, 13-14].
В Уставе не имелось конкретных указаний на субъек-
ты этих преступлений, но под ними безусловно подра-
зумевались «ведуны» и «ведуньи» (колдуны и ведь-
мы), знахари, использовавшие «бесовские» заговоры,
заклинания и ритуалы, языческие жрецы и жрицы. При
этом в Уставе отсутствовали санкции за совершение
религиозных преступлений и проступков [36, 148-150].
Как показала дальнейшая практика церковных судов по
делам о религиозных преступлениях, древнерусские
церковные нормы предусматривали в качестве наказа-
ний за их нарушение чисто канонические меры воздей-
ствия – «запрещение» (временное ограничение общения
преступника с верующими – запрет на вход в церковь, на
исповедь и причастие) и «отлучение» (полный разрыв
церкви с отлученным: «чужи имети от соборныа церкви и
наших заповедей недостойны и непричастны») [20, 261].
Уставом Ярослава Мудрого о церковных судах 1051-
1054 гг. были впервые определены карательные санкции
за совершение отдельных видов религиозных проступ-
ков, подсудных «вопчим» судам, но единственным упо-
минанием в нем о колдовстве можно считать статью 38
Пространной редакции Устава, где говориться о наказа-
нии мужьями жен, занимающихся магией, предсказания-
ми, изготовлением талисманов («узлов») и «зелий»:
«Аще жена будеть чародеица, наузница, или волхва, или
зелейница, муж, доличив, казнит ю, а не лишиться» [11,
90]. Под «казнью», по мнению Н. М. Гальковского, пони-
малось простое телесное наказание [7, 104].
Для пришедшей на Русь церковной (монастырской)
медицины народная языческая медицина являлась
конкурентом, поэтому изготовление лекарственных
препаратов было объявлено прерогативой монастыр-
ских лекарей. В смоленских уставных грамотах XII в.
указывалось, что к полномочию епископского суда от-
носились дела, связанные с изготовлением «зелий» на
дому, а не в монастырях [13, 213-217].
Нужно отметить, что Русская церковь не приняла на
вооружение суровые санкции византийского законода-
тельства по делам о религиозных преступлениях. Ос-
новываясь в целом на нормах греко-византийского
Номоканона, русские иерархи вносили собственные
новации, смягчающие наказания за совершение пре-
ступлений, находящихся в компетенции церковных
судов. Например, в «Правиле церковном вкратце»
митрополита Иоанна II (1080-1089 гг.) указывалось, что
волхвов следует «яро казнити навъзбранно злу, но не
до смерти убивати, ни обрезати их телесе… не бо
принимает сего церковное наказание и учение» [33,
46]. Церковные суды стремились руководствоваться
достоверными сведениями и уликами по делам о
«волхованиях», что способствовало формированию в
системе церковного судопроизводства инквизиционной
формы расследования. Почти за три века до издания
«Malleus malefikarum» епископ Серапион подготовил
инструкцию церковным судам о методах изобличения
колдуний: «Вы же воду послухом постависте и глаго-
листе: аще утопати начнеть, неповинна есть, аще по-
плыветь – волхов есть» [36, 93]. Способом выявления
колдовства была также исповедь: «Настойчиво будут
исповедальные вопросы требовать ответа на следую-
щее: «Или к волхвам ходил еси или в дом водил? Аще
волхову водил еси в дом или к ней еси ходил? Или
вежество за тобой есть? Или оумеешь волшебныя
потвори?» [1, 279-280].
Имевшие в XI-XIII вв. место репрессии в отношении
волхвов носили, как правило, характер самосудов.
Например, зафиксированный Никоновской летописью
факт сожжения в 1227 г. в Новгороде четырех волхвов,
обвиненных в «насылании» неурожая и эпидемий объяс-
няется самосудом новгородских «черных людей», в то
время как «мужи Ярослави» пытались их спасти, а сам
летописец сомневался в виновности казненных [36, 158].
Церковь не была в состоянии охватить контролем
сложнейшие процессы религиозного синтеза, поэтому
вынужденно смирялась с необходимостью пассивного
созерцания процесса формирования особого, русского
варианта православия: «Духовенство часто равнодушно
смотрело на остатки языческих старых обычаев» [7, 125].
По мнению Г. А. Носовой языческие культы постепенно
влились в русское православие [22, 152]. Как писал Б. Д.
Греков, православие в своем ортодоксальном византий-
ском варианте так и не смогло утвердиться на Руси, при-
няв особую, соответствующую местным условиям форму
двоеверия [9, 386-390]. «Ведунами» официально имено-
вались даже некоторые представители феодальной ари-
стократии. В «Сказании о Мамаевом побоище» Д. М.
Боброк-Волынский показан как «вещун», обладавший
способностями «слушать» землю, птиц, зверей и т. д. [41,
172, 184]. По мнению Е. В. Аничкова, «волхование само
по себе оказалось неискорененным… Самое волхование
не исчезло. Оно держалось долго и упорно» [1, 278-279].
Распространение в XIV-XV вв. «городских ересей» по-
влияло на ужесточение наказаний за совершение рели-
гиозных преступлений. В 1410 г. митрополит Фотий
направил послание новгородскому духовенству, в кото-
ром указывал учить мирян «чтобы басней не слушали,
лихих баб не принимали, ни узлов, ни примолвления, ни
зелия, ни вороженья» [8, 231]. Но уже в 1411 г. по реше-
нию псковского посадника было сожжено двенадцать
«вещих женок», обвиненных в «насылании мора». В 1462
г. в Можайске по решению князя Ивана Андреевича за
колдовство был сожжен боярин Андрей Дмитриевич с
женой. По обвинению в колдовстве была сожжена мать
Григория Мамоны, одного из воевод Ивана III. В 1497 г.
Ивану III поступил донос на супругу Софью Палеолог, о
том, что ее посещали три «лихие бабы» с «зелием», ко-
торые были схвачены и утоплены в Москве-реке [8, 241].
В Псковской судной грамоте 1467 г., а затем и в Судеб-
нике 1497 г. смертная казнь была закреплена лишь за
совершение святотатства [12, 11]. Церковным собором
1503 г. были преданы анафеме и переданы для «град-
65
Социально-политические науки
ской казни» «жидовствующие», подвергнутые сожжению
по приговору великокняжеского суда [21, 94-101]. По
мнению Е. Е. Голубинского на рубеже XV-XVI вв. «уси-
лившаяся гражданская власть взяла на себя защиту
чистоты веры, что выразилось в преследовании грехов
и пороков полицейскими мерами» [8, 232]. Как считал В.
А. Рогов, сожжения еретиков начала XVI в. стали пре-
цедентом в правоохранительной практике, с этого мо-
мента светская власть начинает широко применять
«градские казни» в отношении религиозных преступни-
ков [35, 83]. Н. М. Гальковский объяснял ужесточение
наказаний за религиозные преступления влиянием
норм золотоордынского права: «Воспитанная в суровой
школе татарщины, гражданская власть не была склонна
к кротким мерам… Начиная с XV-XVI вв., преступления
против религии и вообще против всякого рода остатков
язычества считаются государственными преступления-
ми» [7, 242-243].
По мнению Филарета (Гумилевского), в XVI в. в Мос-
ковском государстве имел место рост преступлений,
связанных с колдовством и волшебством, а также ши-
рокое распространение старых и новых суеверий. Он
считал это следствием «усиленного сближения с За-
падной Европой» [44, 120]. Е. Е. Голубинский видел
причину усиления борьбы с колдунами во влиянии
«суеверий татар на русскую знать», считая, что «пре-
следование колдовства московским правительством
производилось в силу подражания татарам». В каче-
стве примера он упоминал случай 1591 г., когда в ре-
зультате розыска, проведенного боярином Астафием
Пушкиным по делу о смерти крымского царевича Му-
рата в Астрахани, были сожжены «ведуны», обвинен-
ные в «изведении» царевича колдовством [8, 252].
Обвинение в колдовстве в ту эпоху являлось беспроиг-
рышным, поскольку обвиняемому доказать обратное
было практически невозможно. Так, когда потребовалось
устранение Сильвестра и Адашева из окружения
Ивана IV, им было предъявлено обвинение в «изведе-
нии» волшебством царицы Анастасии Романовой [8, 69].
Попытка установления самодержавной монархии в
эпоху Ивана IV закономерно приводила к идее тоталь-
ного контроля за поведением и образом жизни поддан-
ных. В постановлениях Стоглавого собора 1551 г. ука-
зывается на ряд проступков, связанных с остатками
язычества: «Русалии о Иванове дни и в навечерии
Рождества Христова и крещения сходятся мужи и жены
и девицы на нощное плещевание, и на безчинный го-
вор, и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание,
и на богомерзкие дела… А в великия четверток порану
солому палят и кличют мертвых» [37, 309-310]. По мне-
нию Е. В. Аничкова, в этот период наблюдалось «пере-
рождение волхования»: наряду с сохранявшимися
«народными» суевериями пришли новые ереси из Ев-
ропы [1, 281]. В Стоглаве говорилось и о них: «Злыя
ереси кто знает их и держится: рафли, шестокрыл, во-
ронограй, остромий, зодей, алманах, звездочетьи, ари-
стотелъ, аристотелевы врата и иные составы и мудро-
сти еретическия и коби бесовские, которые прелести от
Бога отлучают» [37, 309-310]. Изобличению «бесов-
ства» западноевропейской астрологии посвятил свое
«Послание о неблагоприятных днях и часах» Филофей
Псковский: «А звезды… не помогут ни в чем, не приба-
вят и не убавят» [23, 142].
Предпринимаемые меры были частью борьбы с «вол-
хованиями». Грамотой Троице-Сергиева монастыря 1555
г. запрещалось держать «волхвей и баб ворожей», пред-
писывалось «выбивать» их из сел и деревень [33, 242].
66
4’2017
Какой-либо статистики дел, связанных с колдовством
или волшебством на данный период не имеется. По
мнению Николая (Ярушевича) по этим делам уже не
сохранялась двойная подсудность: «Ряд исторических
фактов суда над волшебниками на Руси до половины
XVII века – отводит исключительно светской власти
роль судьи над волшебниками, или факты говорят
просто о народной расправе над волшебниками, или
же выражаются очень неопределенно: был наказан, но
чем, – неизвестно» [20, 164]. Аналогичная ситуация
сохранялась в XVII в., колдовство, как вид религиозно-
го преступления, в нормативных правовых актах за-
креплено не было, первой главой Соборного Уложения
были предусмотрены лишь богохульство и церковный
мятеж [38, 85]. Со слов Г. Котошихина в указанный
период за «волховство» и «чернокнижство» «мужскому
полу» полагалась казнь через сожжение, а «женскому
полу» за «чаровство» – отсечение головы [17, 95-96].
В течение всего XVII в. наблюдалось активное пре-
следование колдовства. В 1606 г. в Пермском уезде
расследовались два дела о порче людей колдунами
посредством икоты. В 1628 г. за хранение «гадатель-
ных тетрадей» дьячок Семенко Григорьев был сослан
в Нижегородский Печерский монастырь «на черную
работу» с лишением причастия на год. В 1647 г. за
чародейство к заточению в монастыре был приговорен
крестьянин Мишка Иванов. В 1638 г. расследовалось
дело царской «мастерицы» Дарьи Ломановой, «сы-
павшей в след» царицы Евдокии Лукинишны пепел с
целью «порчи», непосредственно причастные к этому
делу были «пытаны огнем до смерти», остальные,
косвенно причастные, сосланы по «дальним городам».
В 1674 г. в Тотьме была сожжена некая Федосья по
обвинению в «порче» [33, 131-132]. Распространен-
ность веры в колдунов приводило к возникновению
массовых психозов: в 1670 г. жители г. Шуи «били че-
лом» царю Алексею Михайловичу в том, что «посацких
людей жены и дети одержимы от нечистых духов» и
обвиняли в «порче» «уездных людей» [33, 132]. Власть
подозревала угрозу колдовства и в сфере просвеще-
ния: при основании в 1682 г. в Москве Славяно-греко-
латинской академии указ Федора Алексеевича содер-
жал запрет на занятия в академии каким-либо «чаро-
действом»: «аще же таковые учители где обрящутся, и
оне со своими учениками, яко чародеи, без всякого
милосердия да сожгутся» [8, 246].
Н. И. Костомаров писал: «Опасение, чтоб лихие
люди не нанесли порчи царю и царскому семейству
не имело границ… То же господствовало и в домах
знатных господ» [17, 289].
Необходимо указать, что содержавшееся в Собор-
ном Уложении требование при расследовании уголов-
ных дел «сыщется про то допряма» стимулировало
совершенствование методов дознания в части поиска
доказательств. Так, в 1680 г. знахарь Якушка Паутов
был привлечен воеводой в качестве эксперта по делу
лица, подозреваемого в колдовстве. Досмотрев перед
воеводой изъятые у подозреваемого «корешки и тра-
вишки», знахарь засвидетельствовал, что «корешки
действительны от сердечной скорби, а худаго в тех
корешках и травишках ничего нет» [45, 11].
Как и в XVI в. светская власть использовала обвине-
ния в колдовстве в борьбе с политическими противни-
ками. После свержения правительницы Софьи Алексе-
евны в рамках дела Шакловитого расследовалось и
дело о злоумышлении на жизнь и здоровье Петра Алек-
сеевича и царицы Натальи Кирилловны путем «воро-
Лукьянов С. А. КОЛДОВСТВО КАК ВИД РЕЛИГИОЗНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
В ДРЕВНЕРУССКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
жения на костях, и на деньгах, и на воде о здоровье» и
«напущении дьявольски порчи по ветру». Указом от 23
декабря 1689 г. велено «воров и богоотступников Ан-
дрюшку Безобразова, да человека его Ивашку Щерба-
чева, да волхвов и чародеев Нижегородских жителей,
коновалов Дорошку Прокофьева, Федьку Бобылева, за
их воровство и на Их Государское здоровье злой вол-
шебный и богоотметный умысел по Уложению казнить
смертию. Андрюшке и человеку его Ивашке отсечь го-
ловы, а волхвов Дорошку и Федьку сжечь в срубе» [25].
Обвинения в колдовстве применялись и иерархами
церкви в отношении «раскольников». Митрополит Си-
бирский и Тобольский Игнатий в одном из своих посла-
ний конца XVII в. писал о последователях «беспоповско-
го толка» «подрешетников»: «причастие же у них бяше
некое волшебство, не хлеб но ягоды, изюм глаголемые,
чарованием напоенныя» [34, 572]. Аналогичные обвине-
ния выдвигал и Дмитрий Ростовский в «Розыске о рас-
кольнической брынской вере» 1709 г.: «Евгда же того их
волхованного общения ягод, аще бы кто вкусил, абие
тако желательне смерти себе будет радети» [10, 114].
Парадоксально, но лишь в «просвещенном» XVIII в.
колдовство было юридически закреплено в российском
законодательстве как религиозное преступление. В пер-
вой главе Воинского устава 1716 г. «О страсе Божьем»
прослеживалось стремление оградить «православное
воинство» от ересей и «суеверных помыслов»: «все идо-
лопоклонство, чародейство (чернокнижество) наикреп-
чайше запрещается, и таким образом, что никоторое из
оных отнюдь ни в лагере и нигде не будет допущено и
терпимо. И ежели кто из воинских людей найдется идо-
лопоклонник, чернокнижец, ружья заговоритель, суевер-
ный и богохулительный чародей: оный по состоянию
дела в жестоком заключении, в железах, гонянием
шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть» [39,
328]. Толкованием данного артикула устанавливались
процессуальные требования к применению указанных
наказаний: «Наказание сожжения есть обыкновенная
казнь чернокнижцам, ежели оный своим чародейством
вред кому учинил, или действительно с диаволом обяза-
тельство имеет. А ежели ж он чародейством своим нико-
му никакова вреду не учинил и обязательства с сатаною
никакова не имеет, то надлежит, по изобретению дела,
того наказать другими вышеупомянутыми наказаниями, и
притом церковным публичным покаянием». Наказание
же в этом случае предусматривалось и для подстрекате-
ля: «Кто чародея подкупит, или к тому склонит, чтоб он
кому другому вред учинил, оный равно так как чародей
сам наказан будет» [39, 329].
По мнению П. О. Бобровского ряд глав и статей Во-
инского устава практически полностью заимствован из
Военного Артикула шведского короля Густава-
Адольфа II, при этом копировались состав преступле-
ния, процессуальные требования, виды наказаний [3,
42-43]. Учитывая, что к концу XVII в. в Западной Евро-
пе уже начинала формироваться «просвещенная»
точка зрения на колдовство как суеверие «простона-
родья», мнение Петра I относительно «чернокнижия»
и «чародейства» можно считать по тем временам от-
сталым. Возможно поэтому в Морском уставе толкова-
ние «чернокнижия» несколько отлично от толкования в
Воинском уставе. В первой главе книги четвертой
Морского устава «О благом поведении на кораблях»
полностью воспроизводился текст первого артикула
Воинского устава [26]. Однако в толковании статьи
говорилось: «Наказание сожжения есть обыкновенная
казнь чернокнижцам, и тем, которые чрез отраву вред
какой учинят, или во оных письмах, или словах, хула
имени Божию, или отвержение от онаго найдется. А
ежели во оных письмах или словах хулы имени Божию
и отвержения от онаго нет, но точию суеверные бред-
ни, то надлежит по изобретению дела того наказать
другими вышепомянутыми наказаниями, и при том
церковным публичным покаянием» [26]. Здесь колдов-
ство говорилось не о связи субъекта «чернокниже-
ства» с нечистой силой, а о его «суеверных бреднях»,
что свидетельствовало о новом взгляде на данное
преступление. Этот подход к колдовству, волшебству
и чародейству был закреплен в Духовном Регламенте
1720 г., согласно которому духовные власти обязаны
были надзирать за распространением в народе «вся-
ческих суеверий» и своевременно доносить об этом
светскому начальству [33, 373-375].
Новый взгляд на колдовство проявился и в царствова-
ние Анны Иоанновны. Объявленным из Сената указом от
25 мая 1731 г. «О наказании за призывание волшебников
и о казни таковых обманщиков» предусматривалось
наказание как для «волшебников», так и для тех, кто об-
ращается к их услугам. В указе колдуны именовались
«мнимыми волшебниками» и «обманщиками», которые,
обманывая «простых людей» «получают себе немалые
прибытки», то есть колдовство рассматривалось как вид
мошенничества. Однако, поскольку действия «мнимых
волшебников» совершаются «душевредными способа-
ми» и «богомерзкими делами» в соответствии с некими
«учениями», а те, кто к ним обращаются, ищут «вспомо-
ществования в злых своих намерениях», то и те и другие
впадают в несовместимый с учением государственной
церкви и религии грех. Поэтому колдуны подлежали каз-
ни через сожжение, а их «клиенты» – либо такой же каз-
ни, либо наказанию кнутом [27].
По мнению А. С. Лаврова, указ был понят местными
властями как сигнал к началу кампании против всякого
«еретичества»: количество следственных дел о кол-
довстве резко увеличилось, если в 1726 г. таких дел
вообще не было, в 1727 г. – одно, в 1728 г. – восемь, в
1729 г. – четыре, то после указа наметился явный рост
– в 1732–1740 гг. было расследовано 40 дел о колдов-
стве, причем в 15 из них содержалась прямая ссылка
на указ 1731 г. [18, 364-365]
Предусмотренная указом санкция на практике была
реализована в 1736 г. в г. Симбирске. Там на протяже-
нии четырех лет расследовалось дело о колдовстве
посадского человека знахаря Якова Ярова по доносу
его жены. На основании материалов расследования
Канцелярии Симбирской провинции Казанская губерн-
ская канцелярия по указу от 25 мая 1731 г. приговорила
Ярова к смертной казни и 18 марта 1736 г. он был со-
жжен на соборной площади Симбирска [2, 4]. Как счита-
ет А.С. Лавров, это был последний в России случай
сожжения колдуна, причем Казанская губернская кан-
целярия своевременно о принятом решении не уведо-
мила Святейший Синод, иначе Яров, принеся покаяние,
вполне мог бы избежать смертной казни [18, 365]. Нака-
зания за колдовство не всегда соответствовали уста-
новленным в1731 г. санкциям: указом от 12 июня 1735 г.
жительница Калинкинского уезда Настасья Яковлева,
обвиненная в волшебстве, и пользовавшаяся ее услу-
гами полковница Мария Антонова были приговорены к
наказанию плетьми и ссылке в женские монастыри в
«тяжкую работу навечно» [33, 380].
Другим нормативным актом относительно колдовства
67
Социально-политические науки
стал указ Синода от 25 ноября 1737 г. «О преследовании
суеверий». Данный указ можно рассматривать как про-
должение положения Духовного Регламента в части пре-
сечения разного рода «суеверных» проявлений среди
«простого» народа. В указе колдовство, волшебство и
чародейства не упоминались, речь шла исключительно о
«самовымышленных суевериях», направленных «к поко-
лебательству и сумнительствам простого народа» [28].
В царствование Елизаветы Петровны отношение к
колдовству было зафиксировано указом от 24 августа
1754 г. о разработке проекта нового Уложения. В одном
из вариантов проекта в главе «О колдунстве и волшеб-
никах» за распространение суеверий предлагалось
наказание плетьми или кнутом, за «суеверные бредни
шептанием» – телесное наказание и публичное покая-
ние, и лишь в случае причинения кому-либо реального
вреда лицом, «обманно выдающим себя за чародея», –
смертная казнь через обезглавливание [33, 381-382].
Фактическая декриминализация колдовства произошла
в эпоху царствования Екатерины II. Личный взгляд импе-
ратрицы на религиозные преступления, сформировав-
шийся под влиянием идеи «полной терпимости», был
сформулирован ею в Наказе Комиссии по составлению
Нового Уложения: «Между преступлениями, касающими-
ся до закона и веры, я не полагаю никаких других… како-
вые суть прямые и явные святотатства» [33, 381-382]. В
соответствии с данной концепцией Екатерина II изложи-
ла в Наказе и свое представление о колдовстве, которое
рассматривается как плод больного воображения, свой-
ственного невежественному простонародью, «склонному
к заблуждениям». При этом императрица заостряла во-
прос не на самом колдовстве, а на особенностях рассле-
дования подобных дел: «Надлежит быть очень осторож-
ным в исследовании дел о волшебстве и о еретичестве.
Обвинение в сих двух преступлениях может чрезмерно
нарушить тишину, вольность и благосостояние граждан,
и быть еще источником безчисленных мучительств, если
в законах пределу оному не положено» [29]. Конкретной
реализацией данных положений в законодательстве стал
указ от 14 марта 1770 г. «О предостережении судей от
неправильных следствий и решений по делам о колдов-
стве и чародействе и о наказании кликуш плетьми, яко
обманщиц». В указе содержалось определение колдов-
ства: «закоснелое в легкомыслии многих людей, а паче
простого народа о чародейственных порчах суеверие,
соединенное с коварством и явным обманом тех, кои или
по злобе или корысти своей оным пользуются». Отдель-
ным положением указа разрушалась сама мысль о воз-
можности причинения какого-либо вреда путем колдов-
ства, кроме как путем отравления: «всякому благоразум-
ному человеку ведати, что давая употребить в пищу ка-
ких-либо вредных здравию человеческому вещей и со-
ставов, иными сверхъестественными средствами людей
портить… отнюдь невозможно». В указе назывались при-
чины распространенности веры в колдовство: «По суеве-
рию простого народа, наслышкою и воспитанием в него
вперяемому, многие воображают себе различные к ча-
родейственным порчам способы, и как кто из детства об
оных наслышался, так слепо тому и верит; напротив, чего
пронырливые, обращая легкомыслие их в свою пользу,
умышленно затевают на себя чародейственное искус-
ство и тем для корысти своей приводят себя у простаков
в почтение и боязнь». Признавалось, что все ранее при-
нятые судебные и иные решения о колдовстве являлись
ошибочными, а осужденные по этим делам «к жестокому
наказанию» лица объявлялись осужденными «безвин-
но». Судьям давалось указание не принимать подобных
68
4’2017
дел к рассмотрению и не давать повода к дальнейшему
укреплению в народе «сумасбродства» и суеверия, а
напротив – «того же часа принять объявление о сем ча-
родействе за пустую, смеха и презрения паче, а не ува-
жения достойную баснь» [30].
Указ от 14 мая 1770 г. приравнял все, связанное с
колдовством, к проступкам, совершенным слабоумными
или малолетними, дела о колдовстве, волшебстве, ча-
родействе, как и дела о «ложных предсказаниях» и кли-
кушах, передавались в компетенцию «совестных» су-
дов, которые А. Кизеветтер характеризовал как «первую
смелую попытку» «пересадить на русскую почву заро-
дыш таких начал здравой и гуманной юстиции, которые
оставались, если не вполне, то почти, чуждыми русско-
му праву предшествовавшей эпохи» [15, 143–155]. По
мнению А. В. Попова, после указа 1770 г. все дела о
«суевериях» рассматривались «совестными судами», а
в качестве наказаний предусматривались денежный
штраф или порка плетьми [33, 381].
В соответствии со ст. 266 Устава благочиния или по-
лицейского от 8 апреля 1782 г. выявление и пресече-
ние колдовства возлагалось на органы полиции: «Буде
кто учнет чинить колдовство, или чародейство, или
иной подобный обман, происходящий от суеверия, или
невежества, или мошенничества, и для оного начерта-
ния на земле, или курения, или пугания чудовищем,
или воздушные или водяные предвещания, или толко-
вания снов, или искания клада, или искания видений,
или нашептания на бумагу, или траву, или пития того
отослать к суду, где учинить с ним, как законы повеле-
вают» [40, 375].
По мнению Н. М. Гальковского, в 1795 г. «совест-
ным» судом было рассмотрено последнее дело о кол-
довстве в Российской империи [7, 248].
В последующем российском уголовном законодатель-
стве сохранялись отдельные составы, ранее считавшие-
ся признаками колдовства. В Уложении о наказаниях
уголовных и исправительных 1845 г. разглашение «лож-
ных чудес» (ст. 1159), объявление себя колдуном или
чародеем, лжепредсказания и лжепредзнаменования (ст.
1160), распространение слухов о мнимых видениях, про-
дажа «мнимоволшебных напитков», «составов» и талис-
манов (ст. 1161), кликушество (ст. 1163) рассматривались
не как религиозные преступления, а как преступления,
«нарушающие общественное спокойствие и порядок»,
выражающиеся в «подложном проявлении чудес и дру-
гих сего рода обманов» [31]. Статьей 263 главы 12 «О
нарушении постановлений, ограждающих общественное
спокойствие» Уголовного Уложения 1903 г. предполага-
лась ответственность лишь за распространение «заве-
домо ложного, могущего возбудить общественную трево-
гу, слуха», а о народных суевериях упоминалось в статье
79 главы 2 «О нарушении ограждающих веру постанов-
лений», предусматривавшей ответственность за похи-
щение или поругание действием тела умершего «по суе-
верию, неразумению или невежеству» [32]. Из этого сле-
дует, что к началу XX в. у светской власти сложилось
впечатление о полном преодолении суеверий, могущих
вызвать негативные последствия в сфере обеспечения
общественного порядка и безопасности. Однако именно
в этот период в российском обществе наблюдался глу-
бочайший духовно-религиозный кризис, связанный с
ослаблением влияния государственной церкви и рели-
гии, выражавшийся в широком распространении разно-
образных мистическо-оккультных учений и сект [24, 506-
508]. В кругах русской элиты процветала вера в чудеса,
творимые «магами», «ясновидцами», «медиумами» и т.
Лукьянов С. А. КОЛДОВСТВО КАК ВИД РЕЛИГИОЗНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
В ДРЕВНЕРУССКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
д. Феномен Г. Е. Распутина вполне понятен и объясним
на фоне этих процессов и явлений.
Во многом аналогичная ситуация наблюдается в со-
временной России. Дичайшие суеверия получили широ-
кое распространение благодаря средствам массовой
информации, телевидению, кинематографии. В настоя-
щее время вера населения Российской Федерации в
колдовство составляет 36% из числа опрошенных (по
данным ВЦИОМ по опросу 22-23 октября 2016 г.). Это
часть населения, считающая, что колдуны и колдовство
реально существуют и способны «наводить порчу,
сглаз», совершать иные действия в силу обладания
сверхъестественными способностями. При этом 27%
опрошенных заявили, что сталкивались с подобными
проявлениями лично, до 29% пояснили, что применяют
способы охраны от «злой магии» путем посещения пра-
вославных церквей (43%), ношения крестиков или лада-
нок (14%), «народных» амулетов и т. п. [14].
Узаконенная деятельность «потомственных ведьм»,
«православных (!) колдунов», «дипломированных экс-
трасенсов», «целителей», «ясновидящих» создает
реальную угрозу не только имуществу, но и жизни,
физическому и психическому здоровью граждан, ду-
ховно-нравственному здоровью общества. В опреде-
ленной ситуации дальнейшее распространение ок-
культно-мистических учений, идей и практик может
создать реальную угрозу национальной безопасности.
Список литературы:
1. Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914.
2. Арсений Королев. Знахарь // Симбирский курьер.
17.03.2016, № 38–39.
3. Бобровский П. О. Происхождение «Артикула Воинско-
го» и изображение процессов Петра Великого по Уставу
Воинскому. 1716 г. СПб., 1881.
4. Большая Советская Энциклопедия (БСЭ). Т. 12,
«Кварнер – Конгур». Третье издание. М.: Издательство
«Советская энциклопедия», 1973.
5. Бычков А. А. Киевская Русь. Страна, которой никогда не
было?: легенды и мифы. М.: Олимп АСТ: Астрель, 2004.
6. Википедия. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/
7. Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками
язычества в Древней Руси. Т.1. Харьков, 1916.
8. Голубинский Е. Е. История Русской церкви. Т. 1. М.,
1901.
9. Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953.
10. Дмитрий Ростовский. Розыск о раскольнической
брынской вере. М., 1824. 11. Древнерусские княжеские
уставы XI–XIV вв. М., 1976.
12. Есипов В. Святотатство в истории русского зако-
нодательства. Варшава: Варшавский императорский
университет, 1893.
13. Законодательство Древней Руси. Т.1. М.: Изд-во
Юридическая литература, 1984.
14. Интернет-ресурс (по состоянию на 31.10.2016 г.).
URL: https:// regnum. ru/news society/21994483.html
15. Кизеветтер А. Совестные суды при Екатерине II //
Голос минувшего. М., 1923. № 1.
16. Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни и нравов
великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М.: 1992.
17. Котошихин Г. Россия в царствование Алексея Ми-
хайловича. СПб., 1859.
18. Лавров А. С. Колдовство и религия в России 1700 –
1740. М.: Древнехранилище, 2000.
19. Левкиевская Е. Е. Славянские древности: этнолинг-
вистический словарь // в 5 т. под общей редакцией Н.И.
Толстого. Т. 3, «Круг – Перепелка». М.: Институт славяно-
ведения РАН, 2004.
20. Николай (Ярушевич). Церковный суд в России до
издания Соборного Уложения Алексея Михайловича
(1649 г.). Пг., 1917.
21. Никольский Н. М. История Русской Церкви. М., 1983.
22. Носова Г. А. Язычество в православии. М., 1975.
23. Олейников В. В., Гончаров А. В. Идеи социальной
защиты населения в концепции старца Филофея Псков-
ского в контексте иосифлянского учения // Известия Туль-
ского государственного университета. Экономические и
юридические науки. Выпуск 4. Часть II. Тула, Издатель-
ство ТулГУ. 2016.
24. Ольденбург С. С. Царствование императора Ни-
колая II. – СПб., 1991.
25. Полное собрание законов Российской империи (да-
лее – ПСЗРИ). Собр. 1. Т. III. № 1362.
26. ПСЗРИ. Собр. 1. Т. IV. № 3485.
27. ПСЗРИ. Собр. 1. Т. VIII. № 5761.
28. ПСЗРИ. Собр. 1. Т. X. № 7450.
29. ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XVIII. № 12949.
30. ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XIX. № 13427.
31. ПСЗРИ. Собр. 2. Т. XX. № 19283.
32. ПСЗРИ. Собр. 3. Т. XXIII. № 22704.
33. Попов А. В. Суд и наказания за преступления против
веры и нравственности по русскому праву. Казань, 1904.
34. Послания блаженного Игнатия митрополита Сибирско-
го и Тобольского // Православный собеседник. 1855. № 1.
35. Рогов В. А. История уголовного права, террора и ре-
прессий в Русском государстве XV–XVII вв. М., 1995.
36. Российское законодательство X–XX вв. Т.1. М., 1984.
37. Российское законодательство X–XX вв. Т. 2. М., 1985.
38. Российское законодательство X–XX вв. Т. 3. М., 1985.
39. Российское законодательство X–XX вв. Т. 4. М., 1985.
40. Российское законодательство Х–ХХ вв. Т. 5. М., 1987.
41. Сказание о Мамаевом побоище // Памятники Кули-
ковского цикла. Гл. ред. Б. А. Рыбаков, ред. В. А. Кучкин.
СПб.: Институт российской истории РАН, 1998.
42. Словарь обиходного русского языка Московской Ру-
си XVI – XVII вв. // Под редакцией О.С. Мжельской. –
СПб.: Наука, 2006.
43. Старков О. В., Башкатов Л. Л. Криминотеология: ре-
лигиозная преступность. СПб., 2004.
44. Филарет (Гумилевский). История Русской церкви.
Период второй. М., 1850. 45. Штольц В. Руководство к
изучению судебной медицины для юристов. СПб., 1890.
69