Poka-Dysu-Nadeus FF

Ссылка на материал: https://ficbook.
net/readfic/6629317
Пока дышу, надеюсь

Направленность: Слэш
Автор: Castlevania (https://ficbook.net/authors/835551)
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Пэйринг и персонажи: Осаму Дазай/Чуя Накахара, Чуя Накахара/Осаму Дазай,
Рюноске Акутагава, Ацуши Накаджима
Рейтинг: NC-17
Размер: 1 125 страниц
Количество частей: 87
Статус: завершён
Метки: Зомби, Повествование во втором лице, Как ориджинал, Повествование
от нескольких лиц, ООС, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП, Ангст, Психология,
Повествование от первого лица, Hurt/Comfort, AU, Постапокалиптика, Дружба,
Каннибализм, Жестокость, Смерть второстепенных персонажей
Описание:
В новом мире нет законов. Не правил, нет морали, нет справедливости. В мире
зомбиапокалипсиса только одна цель – выжить.
Группа подростков начинает долгий путь в Токио, надеясь найти убежище, о

котором все говорят. Однако надежда на спасение угасает с каждым днем.
Япония заражена. Опасность подстерегает на каждом шагу. Безнаказанность
порождает хаос и жестокость. Не так пугает мертвец, плетущийся по дороге,
как живой человек, добродушно машущий рукой.
Посвящение:
Хотелось бы выразить огромную благодарность nvoo (chertopolokx).
Ее арты по ПДН покорили мое сердце. И не поделиться ими с вами будет
кощунством с моей стороны.
https://drive.google.com/drive/folders/1pizjJMMXZC-VV1tEeJIinKTv8EWLNhjT
P.S Работа завершена, но экстры еще будут выходить.
Публикация на других ресурсах:

Запрещено в любом виде
Примечания:
Дорогие читатели, в данной работе был изменен возраст основных персонажей,
чтобы он соответствовал правилам фб.
Художник из меня никакой, но я пыталась)
Дазай (https://disk.yandex.ru/i/9N6mUKDfD7c0bA)
Алек (https://disk.yandex.ru/i/8NVv0ufpVEUprQ
набросок - https://disk.yandex.ru/i/az6JW-BRAEx6MA)
Дрейк (https://disk.yandex.ru/i/FGe5YD8Ci_M5fA)
Молодой Арата (https://disk.yandex.ru/i/WSddpIHtsiGtow)
Набросок Ясунори (https://disk.yandex.ru/i/luwIi8njpauNTg)
Набросок Федора (https://disk.yandex.ru/i/zLu12Ycrc6-MLQ)
Рюноске (https://disk.yandex.ru/i/kYRRDxlHzEs1jA)
Оглавление
Оглавление 2
Часть 1 5
Часть 2 14
Часть 3 28
Часть 4 39
Примечание к части 51
Часть 5 52
Часть 6 66
Часть 7 78
Часть 8 89
Часть 9 98
Часть 10 109
Часть 11 122
Часть 12 141
Часть 13 154
Глава 14 166
Глава 15 179
Часть 16 194
Часть 17 212
Часть 18 227
Часть 19 242
Часть 20 257
Часть 21 269
Часть 22 283
Часть 23 296
Часть 24 308
Часть 25 323
Часть 26 339
Часть 27 360
Часть 28 374
Часть 29 389
Часть 30 404
Часть 31 422
Часть 32 434
Часть 33 449
Часть 34 461
Часть 35 472
Часть 36 486
Часть 37 500
Часть 38 512
Часть 39 525
Часть 40 538
Часть 41 550
Часть 42 566
Часть 43 584
Часть 44 596
Часть 45 607
Часть 46 621
Часть 47 635
Часть 48 646
Часть 49 657
Часть 50 668
Часть 51 682
Часть 52 698
Часть 53 712
Часть 54 726
Часть 55 739
Часть 56 751
Часть 57 761
Часть 58 772
Часть 59 782
Часть 60 797
Часть 61 810
Часть 62 821
Часть 63 833
Часть 64 845
Часть 65 858
Часть 66 871
Часть 67 882
Часть 68 892
Часть 69 902
Часть 70 912
Часть 71 924
Часть 72 937
Часть 73 949
Часть 74 964
Часть 75 979
Часть 76 992
Часть 77 1007
Часть 78 1022
Часть 79 1036
Часть 80 1049
Часть 81 1061
Часть 82 1074
Часть 83 1086
Часть 84 1100
Экстра 1126
Экстра 2 1143
Часть 1
На свете существует целых восемьдесят восемь созвездий. А сорок

восемь из них были описаны еще Птолемеем. У некоторых созвездий даже есть
семьи. Геркулес, Большая медведица, Орион. По сути, созвездия — это просто
рисунки на небе. И любой, обладавший богатой фантазией, на протяжении
шести тысяч лет пополнял эти рисунки новыми фигурами.
Когда только начинаешь вливаться во всю красоту звездного неба, то с

восторгом взираешь на каждую из них. Поднимаешь в памяти множество
прочитанных книг, пытаясь определить, на какую именно звезду ты взираешь в
данный момент. Вон, три яркие звезды беспрекословно — Орион. А на его плече
можно лицезреть не менее прекрасный Бетельгейзе. На ноге Ригель, а рядом
Гончие псы.
На мое восемнадцатилетие мама подарила мне зеркально-линзовый телескоп.

Тот самый, что я несколько месяцев отслеживал на сайте, но не имел
возможности приобрести. Да что там. Всех моих карманных денег за прошедшие
годы вместе взятых не хватило бы на эту модель.
По сути, любой телескоп может открыть глаза на вселенную. Заставить совсем
по-новому взглянуть на окружающий мир. Мое путешествие началось четыре
года назад, когда мама подарила мне карту звездного неба. И по сей день я все
еще пленен звездами и их красотой.
Однако понимание прекрасного у каждого свое.

Отец мои увлечения категорически не признавал. Порой его недовольство
выливалось в настоящий скандал. Мама всячески меня выгораживала, объясняя
мою любовь к астрономии переходным возрастом и неопределенностью, отчего
отец сердился еще больше.
Неудивительно, что ему, как бывшему военному, мой род занятий пришелся не
по вкусу. Каждые выходные он вытаскивал меня в лес на охоту или стрелять по
птицам. С оружием я управлялся так же, как мой отец с телескопом.
Иногда я думаю, а могли бы наши отношения сложиться иначе, будь он рядом?

Сколько я себя помню, отец служил в горячих точках и дома появлялся раз в
несколько лет. Все мое воспитание было переложено на плечи матери. А слово
«отец» давно стало для меня пустым звуком. С какого-то момента я вовсе начал
его бояться.
Он обладал взрывным характером и был несдержан. Мог легко дать мне оплеуху
и забыть об этом уже через минуту. Только вот я не мог. Обида на него копилась
каждый божий день. Мы стали чужими друг для друга.
Время от времени к нам приходил мой одноклассник. Он же мой лучший друг.

Однако последнее время меня все не покидала мысль, что Чуя больше приходит
к моему отцу, нежели ко мне. Обменявшись несколькими фразами, он сразу
бежал в гараж, где отец проводил большую часть дня. Он коллекционировал
оружие и весь свой арсенал держал именно там.
Одних только кольтов у него было штук семь. Кольт Патерсон, старенький, с
красной потертой рукоятью. Кольт Драгун с защелкой рычага. Нэви, который
был практически близнецом Драгуна. А вот Уэллс Фарго даже мне пришелся по
вкусу. Совсем небольшой карманный револьвер. Названия остальных я, к
сожалению, не запомнил.
5/1179
На стене было специальное железное крепление, где демонстративно был
выставлен ряд винтовок и дробовиков. Даже я облюбовал один из них. Дробовик
легендарной итальянской компании — Беретта «Storm». Дело даже не в каких-
то особых характеристиках этого оружия. Просто оно нравилось мне внешне. И
отец явно не пришел бы в восторг от такого ответа.
Вообще, была у него удивительная способность. Он мог с закрытыми глазами,
едва пощупав оружие, назвать модель, год производства, емкость магазина,
скорость полета пули, дальность и даже скорострельность. Может, дело в
огромном рабочем опыте. Кто его знает.
— Милый, ты не хочешь присоединиться к отцу и Чуе?
Мама готовила яблочный пирог на кухне. А я помогал ей с готовкой. Чистил

яблоки, мыл блендер, вытирал вымытую посуду и аккуратно раскладывал на
полке.
— Я буду там лишним, — ответил я с грустью.
Мама понимающе улыбнулась.
— Твой отец сложный человек. Но попробуй… как-нибудь подступиться к нему.
— Как? Сделать вид, что мне нравится оружие? Лгать, что прихожу в восторг,
отстреливая несчастных животных?
— Разве интересы твоего отца ограничиваются лишь этим?
Конечно нет. С ним можно было поговорить на любую «мужскую» тему. Но дело
в том, что я терялся рядом с ним. Не знал, с чего начать разговор. Моя попытка
заговорить с ним будет смехотворной и похожей на дешевый каламбур. Ведь он
знал род моих увлечений. Какой сейчас смысл заливать масло в проржавевший
насквозь двигатель?
— Ты предлагаешь мне подстраиваться под него? — спросил я.
Мама сразу изменилась в лице, и мне стало совестно за свои слова.
— Прости.
— Я понимаю тебя, — сказала она, заправляя темный локон за ухо. — Но твой

отец много лет пробыл на службе. Он видел смерть. Возможно, и сам отнимал
жизни. Его характер не всегда был такой. Просто…
— Я понял, мам, — я улыбнулся, забирая из ее рук грязную миску с остатками

крема.
Я стянул клетчатый фартук и решительно направился в гараж, где сидели отец с

Чуей. И чем ближе я подходил к ним, тем сильнее становилось желание
развернуться. О чем мне с ними говорить? Как вообще начать разговор? Снова я
буду смотреться белой вороной на их фоне.
Чуя, в отличие от меня, в огнестрельном оружии разбирался ничуть не хуже

моего отца. Пока я мечтательно смотрел на звезды, он ходил на борьбу. Позже
6/1179
стал увлекаться стрелковым спортом и даже записался на биатлон. В нашей
школе он был знаменитостью. По сей день задаюсь вопросом, как он мог
подружиться с кем-то вроде меня. Ведь единственным нашим общим
увлечением были комиксы. А в двенадцать лет мы всерьез загорелись идеей
нарисовать собственный комикс с вымышленными героями. Из этого, конечно,
ничего не вышло. Рисовать никто из нас не умел. Все остальное время Чуя
валялся на моей кровати и смотрел, как я настраиваю телескоп. Рассматриваю
карту звездного неба, едва ли не разинув рот от восхищения. Что странно, еще
ни разу я не слышал упрека с его стороны. Он был единственным, кто не
говорил, что мои увлечения девчачьи.
И как-то я осмелился задать ему этот вопрос. Чуя долго не отвечал.

Расслабленно лежал на моей кровати, подперев голову руками, и смотрел в
потолок. Ему нравилось, когда глубокой ночью я включал свой светильник-
проектор «звездное небо», и он освещал комнату разноцветными бликами.
Менялась и сама атмосфера. Мы оба задумчиво молчали и словно становились
ближе друг другу в такие моменты. А на мой вопрос Чуя все-таки ответил, пусть
и утром, перед самым уходом. Он сказал мне:
«Какая разница, чем ты увлекаешься, если можешь постоять за себя?».
Пока я рефлексировал и лихорадочно соображал, что сказать, не заметил, как

подошел к высоким секционным воротам гаража. Они были приподняты
наполовину, и оттуда доносились тихие голоса Чуи и отца. Всю мою уверенность
как рукой сняло. Но давать заднюю было слишком поздно. Чуя услышал мои
шаги на узкой гравийной тропинке и негромко окликнул. Мне ничего не
оставалось, кроме как присоединиться к их компании.
На широком железном столе, прямо по центру, лежал разобранный ремингтон и

блочный охотничий арбалет. Чуя, засучив рукава, смазывал маслом крохотные
винтики. Отец сидел на железном стуле-раскладушке и курил. Они о чем-то
оживленно говорили прежде, но с моим приходом повисла тишина. Я
почувствовал себя не в своей тарелке.
— Как твоя голова? Прошла? — спросил Чуя. На секунду я опешил и удивленно

на него посмотрел.
Он помогал мне и пытался втянуть в разговор. А голова у меня не болела. Два

часа назад, когда пришел Чуя, он застал меня на кухне, помогающего матери с
готовкой. И благо этот факт он прикрыл «больной головой».
— Да, — ответил я и благодарно кивнул ему.
Отец тем временем бросил окурок в пепельницу и посмотрел на меня.
— Надо меньше пялиться в свой телескоп, чтобы голова не болела.
Я промолчал. Чуя смотрел озадаченным взглядом то на меня, то на отца. Он

знал, что отношения у нас натянутые, но, видимо, не подозревал насколько
сильно.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Чуя.
Отец неторопливо поднялся со стула и кивком головы указал на арбалет.

7/1179
— Если свой так и не получится починить, можешь забрать этот.
Чуя улыбнулся, вытирая масляные пальцы о вымоченную в растворе салфетку.
— Я к своему уже привык. Попробую заменить детали в точности, как вы

показали. Но и за предложение спасибо.
— Не благодари, сынок. Я им все равно не пользуюсь. А кроме меня мужчин в

доме нет.
У меня внутри все похолодело. Слышать подобное из уст родного отца было
очень неприятно и больно. Чуя кинул на меня взволнованный взгляд, из-за чего
мне стало еще хуже. Лучше бы я сюда не приходил. Последняя фраза,
брошенная отцом, наверняка сказана была намеренно. Даже идиот это понял
бы. Чего он добивался? Чтобы я в конце концов возненавидел его? Или
притворялся тем, кем не являюсь?
От обиды сердце заколотилось как бешеное, а щеки горели от стыда. Не хотел
я, чтобы Чуя стал свидетелем этого разговора. Но сделанного, как говорится, не
воротишь.
— Осаму, не стой там, как статуя. Проводи гостя.
— Вовсе не обязательно, — сказал Чуя.
— Я провожу тебя, — сказал я поспешно и посмотрел на него с мольбой в глазах.
Несколько минут мы шли в тишине, не обмолвившись ни единым словом. Чуя

ковырялся в телефоне, а я уныло плелся позади него, рассматривая свои
потертые кеды. Мама уже несколько раз пыталась их выбросить, но я каждый
раз ловил ее на этом преступлении. Нравились они мне. Эти кеды были
удобными. И подарила мне их покойная бабушка за неделю до своей смерти. Для
меня эта обувь имела особую ценность.
— Итак… — Чуя убрал телефон и резко остановился. Я не успел вовремя

среагировать и ударился носом о его плечо. — Что за херня это сейчас была?
— Мой отец, — сказал я.
Чуя сощурил голубые глаза и раздраженно схватил меня рукой за подбородок.
— А может, ты?
Я растерялся. Раньше он никогда не проявлял никаких признаков агрессии или

неприязни по отношению ко мне. Этот случай был первый. А его вопрос вызвал
только недоумение.
— В чем моя вина? — спросил я осторожно. — Ты видел все сам.
— Да, я видел все сам, — Чуя фыркнул, грубо убрав руку. — Может, хоть на один
день запихнешь свое «я» в задницу и побудешь ему сыном? Хоть раз посидишь с
ним в гараже, а не на кухне у маминой юбки?
— Да что ты знаешь?! — крикнул я, начиная злиться. На мой голос обернулось

8/1179
несколько прохожих. Но мне уже было плевать. Теперь отец и Чую перетянул на
свою сторону. Здорово. Просто здорово!
— Мне достаточно и того, что я видел. А спец по самоанализу у нас ты, — сказал
Чуя, опустив руки в карманы. — Подойди к нему как мужчина, а не целка на
выданье.
— Да пошел ты! — выкрикнул я, показав ему средний палец, и, развернувшись,

пошел прочь.
Чуя ничего не ответил. Однако я чувствовал, как он прожигал мою спину

взглядом, пока я на всех парах мчался домой.
С тех пор, как я повздорил с Чуей, прошло четыре дня. Он не писал мне и не
звонил. И я упрямо делал то же самое. С какой стати я должен извиняться
первым? Он оскорбил меня, притом незаслуженно. Чуя не знает моего отца так,
как знаю его я. Этому человеку невозможно угодить. Что бы я ни делал, он
всегда будет недоволен. Угрюм и молчалив. Его присутствие морально на меня
давит.
Я не Чуя, который с кем угодно может найти общий язык. Даже в малознакомых
компаниях я, как правило, сижу особняком, пока кто-нибудь ко мне не подойдет
и не заговорит первым.
Спустя еще два дня я совсем поник. Делать было нечего. Никогда не знал, чем
занять себя в школьные каникулы. Обычно этот вопрос решал за меня Чуя.
Вваливался с утра пораньше после какой-нибудь пьянки и отсыпался на моей
кровати, чтобы не отхватить дома от родителей. Часто он оставался ночевать, и
мы вместе смотрели на звезды через телескоп. Сколько бы я ни пытался
объяснить ему, как определять созвездия, он так и не научился. Порой, бывало,
он возмущенно падал на кровать и говорил:
«Какая это к черту Большая Медведица? Где ты там видишь медведя, кретин?».
К слову, в чем-то он даже был прав. Медведицу там не рассмотришь даже при
желании. Названия созвездий часто не соответствуют их рисунку. Аристотель
полагал, что созвездие получило такое название из-за своего расположения.
Близь к северному небесному полюсу или же полюсу мира.
А вообще, мне всегда безумно нравилась легенда о Большой Медведице.

Зевс влюбился в прекрасную Каллисто, которая была нимфой в свите богини
Артемиды. И, долго думая о том, как незамеченно приблизиться к ней, он решил
принять облик самой богини. Последствия этого вскоре заметила Артемида и
изгнала несчастную Каллисто из своей свиты. Долго скитаясь по горам в
полнейшем одиночестве, она родила сына и дала ему имя — Аркас.
Гера, супруга Зевса, узнав о рождении Аркаса, из ревности превратила Каллисто
в медведицу. Прошло много лет, и Аркас вырос в прекрасного юношу и славного
охотника.
Однажды, находясь в лесу, он повстречал медведицу. И даже не подозревая о
том, что она его собственная мать, он достал лук и натянул тетиву. Но рука
Зевса остановила его. И пусть он был верховным богом, Зевс не мог отменить
проклятие другого божества и вернуть Каллисто прежний облик. Тогда Зевс и
самого Аркаса превратил в медведя. А после, даровав бессмертие матери и
сыну, перенес их на небо.
9/1179
По-моему, прекрасная история. Как-то я даже рассказал ее Чуе. Однако он, как
обычно, уничтожил всю романтику, обозвав Зевса кобелем, а Каллисто —
шлюхой.
Ну вот опять решив не думать о Чуе, снова я вернулся к мыслям о нем. Эта была
не первая наша ссора, но почему-то именно сейчас меня не отпускало какое-то
чувство тревоги. С тех пор, как мы перешли в старшие классы, я каждый день
задавался вопросом, почему он дружит со мной. В отличие от меня, количеством
друзей он не был обделен. Чуя несколько раз занимал первое место в
соревнованиях по бадминтону, трижды по боксу и один раз по карате. И когда
он только все успевает?
Я положил на прикроватную тумбу том «Вселенной Стивена Хокинга» и

плюхнулся на кровать. Читать ее сейчас было бесполезно. Ибо в памяти не
откладывалась ни одна прочитанная строчка.
Долгих полчаса я пялился на старенький плакат «Star Wars» и грыз ногти. На
верхнем правом углу корявым почерком был написан номер телефона. Год назад
его дала мне Киока, девушка из клуба книголюбов. Но я так и не решился
позвонить ей. Опять же моя застенчивость.
Но с другой стороны, чем бы мы занимались? Гуляли под ручку? Обедали бы в

кафе или ходили в кино на вечерний сеанс? С девчонками ходить в кино скучно.
Они сердятся, когда кушаешь при них попкорн, комментируешь фильм или
пытаешься закинуть руку им на плечо. Я не занудствую, нет, просто даю
объяснение явным недочетам фильма. Еще они злятся, когда не рыдаешь вместе
с ними на сопливой любовной драме, и обзывают бесчувственным бревном.
В кино ходить мне нравилось с Чуей. Мы покупали два огромных ведра попкорна
и колу. Брали удобные места в самом конце зала, а садясь, широко раздвигали
ноги, чего не сделаешь при девчонках. Позже хватали попкорн и горстью
закидывали в рот. С ним не надо было торчать у зеркала, выбирать галстук,
прилизывать волосы и гладить рубашку. Натянул первую попавшуюся футболку
и свободные штаны, все, жизнь прекрасна.
Правда, иногда он вел себя как гопота. Было это на вечернем сеансе в кино,
когда он грубо пихнул ногой кресло перед нами, на котором страстно
целовались двое парней. Я, конечно, объяснил ему, что страна у нас свободная и
за это не бьют, но в душе ликовал. Эти двое раздражали и меня тоже. Не всем
приятно смотреть на отношения подобного рода. Просто отвратительно.
— Осаму! Спускайся ужинать.
— Иду! — крикнул я и неохотно поднялся с кровати.
В комнате у меня был бардак. На полу валялись раскрытые карты звездного

неба и длинная инструкция по сборке телескопа. Стул был завален горой
одежды, которую я так и не потрудился убрать в шкаф. На столе лежал
трехдневный огрызок яблока и банановая кожура. Смахнув все это рукой в
мусорку, я победно вытер ладони друг о друга и вышел. И пускай мне потом не
говорят, что в комнате я не убираюсь.
Когда я спустился, отец уже сидел за столом. Мама приготовила аж несколько

блюд. Индейку с соусом терияки, жареные бананы в кляре и плов. Я по привычке
10/1179
чуть не встал возле плиты, чтобы помочь матери накрыть стол, но вовремя себя
одернул. Когда отец был на службе, готовкой мы занимались вместе. Не видел я
ничего зазорного в этом. Кто вообще придумал делить все на мужское и не
мужское? Почему нельзя заниматься тем, что тебе нравится?
Я вытянул стул и сел напротив отца. Он даже голову не поднял, а мои мысли все
не покидали слова Чуи — «побудь ему сыном хоть один день». Несколько минут
я лениво ковырял плов вилкой и украдкой поглядывал на отца. Никогда прежде
у нас не бывало столь неловкой тишины за столом. Да что там, настолько
давящей атмосферы.
— Слушай, пап, — сказал я и крепче сжал в руке вилку. Первый раз я так
нервничал за свои восемнадцать лет. Создавалось впечатление, словно я сижу
перед комиссией Кембриджского университета, куда мечтал поступить еще с
десяти лет. — Как насчет того, чтобы сходить на охоту? В эти выходные.
Отец замер с поднесенной ко рту ложкой, а мама, не менее удивленная, едва не

выронила тарелку из рук. Те несколько секунд, что он пристально смотрел на
меня, я едва не потерял сознание перенервничав. Но, вовремя вспомнив слова
Чуи, успокоился. Смотреть, как мужчина. Не нервничать и не мямлить, думал я.
— Ну так что? — спросил я спокойным тоном.
Отец откинулся на спинку стула и улыбнулся.
— Слышала, Айяно? Разве я не говорил, что рано или поздно он станет

мужчиной? Надо было сразу держать его подальше от своей юбки.
Мама мягко улыбнулась в ответ.
— Дело не в моей юбке. И ты это прекрасно знаешь, — ответила она.
Атмосфера изменилась сразу же. И это все? Только и надо было позвать его на
охоту? Даже мама взбодрилась и стала весело носиться по кухне. Вскоре их
приподнятое настроение передалось и мне. Если сначала я чувствовал подвох,
то сейчас был уверен, что отец на самом деле обрадовался моему предложению.
Как только мы закончили кушать, он резко отодвинул стул и посмотрел на меня.
— Сын, ты можешь выбрать любое оружие в гараже.
Сын. Сын?! Я был так счастлив услышать это слово, что никак не мог стереть
идиотскую улыбку с лица.
— Я уже приметил несколько, — нетерпеливо ответил я.
— Правда? Пошли, покажешь какие.
Отодвинув стул, я быстро поблагодарил маму за ужин и помчался за отцом. Меня

переполняло какое-то чувство эйфории и радости.
— Я видел Маузер девяносто восьмой и два винчестера, — сказал я отцу, проходя

вместе с ним по гравийной тропе. Он набрал короткую комбинацию на охранном
датчике и ворота стали медленно подниматься с тихим скрежетом.
11/1179
— Я бы посоветовал ригер. Он лучше подойдет для мелкой дичи. Но все
приходит с опытом, как и предпочтение в оружии. Кому-то нравится ригер, а
кому-то винчестер.
Мы зашли в гараж. Отец включил свет и маленьким ключиком отпер стеклянные

двери, за которым хранилось оружие. У меня глаза стали разбегаться. Я вообще
не понимал, что из них лучше. Какое для охоты, а какое — нет. Что из них
винтовка, что — дробовик. Отец подбадривающе положил руку на мое плечо. Он
никогда так раньше не делал.
Мне вдруг захотелось услышать его историю. Где он воевал. Чем занимался. Как
получил свои шрамы на лице и длинный порез поперек живота. Все это
неожиданно стало играть важную роль для меня. Чуя был прав. Сделать-то
нужно было совсем ничего.
Отец включил маленький телевизор, прикрепленный к стене, и бросил пульт на
старенький кожаный диван, который когда-то стоял у нас в гостиной. Никто из
нас, конечно же, смотреть его не собирался. Он просто придавал какое-то
чувство уюта и спокойствия. На этом его роль и заканчивалась.
— С чего начнем?
— С винчестера? — спросил я.
В гараже мы провели чуть больше четырех часов. Отец наизусть знал историю
каждого оружия. Где оно используется чаще всего и какое наиболее
востребовано в настоящее время. Мы даже соревнование устроили по стрельбе
из арбалета. Но так как мишень висела совсем близко, прицел мы намеренно
сняли. Я попал в центр с первого раза. Случайно, конечно же. Но с
последующими выстрелами удача меня покинула.
— Надо немного потренироваться, — сказал я весело. — Пап?
Он неотрывно смотрел в телевизор и не слышал моих попыток окликнуть его.

Я отложил арбалет и прислушался к голосу в ящике.
«Буквально час назад произошел взрыв в одной из крупнейших научно-

исследовательских фармацевтических компаний. По нашим данным,
произошел выброс опасных для жизни бактерий, которые находились на
стадии исследования. Однако сама компания отмалчивается и
отказывается давать какие-либо комментарии. Будем держать вас в
курсе дела».
— Пап? — позвал я тихо.
— Ты хорошо стрелял, молодец, — он наконец оторвался от телевизора и

улыбнулся. — Уже поздно. Ложись спать.
— А ты?
— Пропущу по пивку и вернусь, — ответил он.
Я с неохотой поставил арбалет на место и прикрыл стеклянную дверцу. Почему

его настроение так резко изменилось? Я сделал что-то не так?
12/1179
Полночи я ворочался в постели и не мог заснуть. Даже светильник-проектор на
этот раз не успокаивал, а наоборот действовал на нервы. Пришлось отключить.
Опять я пялился в потолок и нервно дрыгал ногой. Что-то было не так. И,
кажется, я знал одну из причин.
Вытащив телефон из-под подушки, я быстро набрал короткое сообщение:
«Стрелял сегодня с отцом из арбалета».
Ответ пришел через несколько минут. Он не спит?
Ч: «Все-таки решился. Я рад за вас».
«Прости меня за тот случай. Я вспылил…»
Ч: «С кем не бывает».
«А ты чего не спишь?»
Ч: «Какой-то мудила не может отключить сигнализацию на машине. Гудит уже

целый час».
«Ужасно. Так у нас, это… мир?»
Ч: «Мир».
Я облегченно вздохнул и положил телефон на тумбу. Время было четыре утра.

Поворочавшись еще какое-то время, я наконец заснул. Уже находясь в сонной
дреме, мне послышался громкий женский крик.
А вспоминая об этом на следующее утро, я подумал, что крик мне всего лишь
приснился. Отец с прошлой ночи так и не вернулся домой. Видимо, перепил и
остался ночевать в гараже. Я собирался зайти к нему сразу после того, как
сгоняю в магазин.
— Осаму, только поторопись. Иначе еда остынет.
— Хорошо, мам, — ответил я хриплым ото сна голосом.
Я накинул ветровку, завязал кеды и помчался вниз по дороге. И чем дальше я

отходил от дома, тем сильнее становилась моя тревога. Вокруг было слишком
тихо. Город пустовал. Я вытащил телефон, чтобы набрать Чую, и слишком
поздно заметил мчащийся на меня красный Ниссан.
13/1179
Часть 2
Мне снился странный сон. Я сидел посреди цветочного поля в парке

Хитачи и наблюдал за кровавым закатом. Было в этой картине что-то неописуемо
прекрасное и зловещее. Словно закат этот был предвестником страшной беды. Я
срывал пышные тюльпаны, нарциссы и лилии. Вдыхал приятный сладкий запах
и все не мог насытиться им. Возле меня сидела маленькая кроха, пытаясь
сплести венок из сорванных мною цветов. Была она молчалива и угрюма. За
полдня не произнесла ни слова.
Меня охватило любопытство, и я решил во что бы то ни стало спровоцировать ее

на разговор. Она сплетала разные цветы, а неудавшиеся венки бросала мне под
ноги. Я стал намеренно срывать одни лишь нарциссы. И тогда она остановилась.
Сидела не шевелясь до тех пор, пока я не протянул ей парочку лилий и
тюльпанов.
«Для кого столько венков?» — спросил я. Она сощурила зеленые глаза и скинула
светлые кудри с плеч. На свой вопрос я так и не получил ответа. Вскоре я и сам
присоединился к ней. Плести венки - это целое искусство. Мы сделали их
столько, что вскоре я не мог пошевелиться. Они были всюду. На моих ногах. На
голове. Вокруг. Я чувствовал необъяснимую тревогу. Но каждый раз, когда она
протягивала мне новый венок, я забывал про тяжесть. До поры до времени.
Солнце скрылось за горизонтом, и теперь я не мог видеть выражения ее лица.
Она поднялась, стряхнула песок с пышного красного платья и посмотрела на
меня.
«Цветов больше нет», — произнесла она оглядываясь.
Я посмотрел вокруг. И правда. Все цветочное поле превратилось в пустошь. А

там, где я последний раз взирал на кровавый закат, на нас надвигалась
песчаная буря. Но от тяжести венков на мне я не мог пошевелиться. Они давили
на ноги, на руки и на голову. Во рту пересохло, а картина перед глазами стала
размываться.
— Ну же, просыпайся! Давай!
Я слышал тихое пищание приборов. Чувствовал сильный запах лекарств и

спирта. Кто-то копошился возле меня и тяжело дышал.
— Эй, пацан. Я понимаю, тебя нехило огрело, но надо открыть глазки.
Я бы хотел, но не мог. Странное было состояние. Я слышал все вокруг, понимал,

но словно сам находился не в своем теле, а наблюдал со стороны. Мою голову
кто-то приподнял и поднес спирт прямо к носу. Горло обожгло резким запахом,
и, резко открыв глаза, я зашелся в приступе сильного кашля.
— Прости, но это был самый быстрый способ.
Мне дали стакан воды и подставили подушку под голову. После воды мне
заметно полегчало. В горле перестало першить, да и в глазах - двоиться.
Наконец я смог рассмотреть человека перед собой. Мужчина. Выглядел он лет
на двадцать пять. С недельной черной щетиной, большими серыми глазами чуть
навыкате и глубокими морщинами на лбу. На шее у него было тату в виде
14/1179
перевернутого креста. Это показалось мне странным. Насколько я знал, крест
заключает в себе значение триединого Бога — Отца, Сына и Святого Духа. А вот
нижняя часть креста — Сатана. И если перевернуть крест, то Сатана окажется
над Святой Троицей.
В символах я разбирался неплохо. Но именно в эти подробности меня когда-то

посвятили знакомые из параллельного класса. Мидори, Джун и Нори. Самые
знаменитые готы в нашей школе. Знаменитые не в хорошем смысле, конечно же.
Добрых полгода они пытались меня «завербовать». Я не любил насилие и
грубость, поэтому тактично каждый раз отказывался. Пока они не подошли ко
мне в присутствии Чуи. Этот, в отличие от меня, терпением был обделен и
раздражался по любой мелочи. И «темная троица» нехило огребла в тот день.
Возвращаясь к теме креста, могу предположить, что означать он мог и другой
символ. Например, рыцарский меч. Ведь если вонзить его в землю, то получалось
именно подобие креста. К людям, которые носили тату на полтела, я всегда
относился настороженно. Какой человек в здравом уме будет рисовать на
собственном теле? Когда я поделился этими мыслями с Чуей, он назвал меня
ограниченным болваном и предложил расширить свои рамки мировоззрения.
— Чувак, ты немой, что ли? — он щелкнул пальцем перед моим носом, возвращая
в реальность.
Его глаза заставляли меня нервничать. Они лихорадочно бегали с одной точки
на другую, не задерживаясь на одном предмете. Он словно был чем-то напуган
или просто психически неуравновешен.
— Я в больнице? — спросил я хриплым голосом.
У меня все не получалось пошевелить руками и ногами. А шея болела так

сильно, что малейшее движение вызывало острую волну боли вдоль
позвоночника. Еще и этот шейный бандаж, из-за которого я вообразил себе уже
невесть что.
Вспомнив про красный Ниссан, я резко дернулся вперед и тут же пожалел о
своем решении. Очередная волна боли пронзила все тело, от которой невольно
заслезились глаза.
— Эй, не так резко. Ты чудом выжил.
Я тяжело задышал, ожидая, пока боль утихнет. Не получилось поднять и голову,

чтобы посмотреть, в каком состоянии были мои руки и ноги. Я их просто не
чувствовал. В голове уже тысяча мыслей пронеслось по этому поводу. Начиная с
ампутации конечностей и заканчивая полной парализованностью. Я был из того
типа людей, которые сразу думают о плохом. Помню, в нашем книжном клубе
частенько натыкался на парня, который ходил в бандаже для поддержания
головы. Выглядел он в нем забавно, из-за чего часто становился объектом
насмешек. Я не смеялся, но и сочувствия к нему никакого не испытывал. Мне
было все равно. Однако сейчас я смог бы не то что посочувствовать, а точно
понять, что он испытывал.
— Кто ты? — спросил я, стараясь не выдать свое паническое состояние.
Парень почесал выбритую по бокам голову, и на его толстых пальцах я заметил

новые татуировки. Как мне почудилось, то были римские цифры. А возможно и
нет, я вполне мог ошибиться.
15/1179
— Пациент, — ответил тот легко.
— А где все? Врач?
— Мертвы.
У меня все перевернулось внутри. Он сел на край кровати и внимательно

посмотрел на меня.
— То есть, мертвы? — спросил я дрогнувшим голосом.
— Что в слове «мертвы» тебе не понятно? — он раздраженно фыркнул.

— Отправились к праотцам! Покинули физическое тело и блуждают по миру в
виде заблудшей душонки! Так лучше?
Я испуганно сглотнул и отвечать ему ничего не стал. В голове у меня был какой-
то мыслительный ступор. Он резко вскочил с кровати, громко стуча железными
шпорами на ботинках, и закрыл дверь в палату на замок. Вернулся и опять сел
возле меня.
— Что ты помнишь перед тем, как попал сюда?
Я посмотрел на него с замешательством. Этот парень был не в себе. Если я

попал сюда после серьезной аварии, то логически должен находиться в
реанимации. Но что здесь делает он? Как вообще сюда попал? Куда подевался
весь медперсонал?
— Отвечай! — рявкнул он громко. Я вздрогнул и перепуганными глазами

уставился в потолок.
— Я шел в магазин…
— Так, — он кивнул, задумчиво сложил руки на груди. — Потом?
— Потом слишком поздно заметил машину, которая мчалась прямо на меня.
— А за рулем кто был? Как выглядел? Выражение лица?
— Не знаю. Я даже не видел, кто там сидел. Все произошло слишком быстро, —
ответил я, пытаясь подавить нарастающую панику. Всегда боялся психов.
С самого детства у меня был страх перед такими людьми, как он.
Душевнобольные люди казались мне хуже серийных убийц или маньяков.
Может, все дело было в происшествии десятилетней давности.
Мне тогда было семь лет. Я возвращался домой из школы. Обычно забирала
меня мама, но после третьего выкидыша у нее началась серьезная депрессия.
Она забывала приходить за мной в школу. Помню, как добирался обратно,
спрашивая дорогу у каждого прохожего. Иногда она забывала готовить завтрак
и ужин. Могла несколько часов подряд сидеть перед телевизором в одной позе,
даже не моргая. А как-то я застал ее плачущей в моей комнате. Заметив меня,
она сорвалась с места и влепила мне звонкую пощечину. По сей день задаюсь
вопросом, осложнения у нее начались после моего рождения? За это она меня
16/1179
так возненавидела?
Я, конечно же, причины не понимал, был мелким. Старался не раздражать ее в

лишний раз. Не попадаться на глаза. Вскоре и готовить сам научился. Мне
казалось, что если подождать и дать ей немного времени, она станет прежней.
Но ничего не менялось.
Спустя месяц у ворот школьного двора ко мне подошел худощавый высокий

мужчина и представился знакомым моего отца. Прежде я видел его несколько
раз, на этом же месте. Но в связи со своей патологической наивностью, а может,
и глупостью, не придал этому никакого значения и послушно поплелся за ним.
Следующие несколько месяцев я провел в аду. Этот человек был болен. Жили
мы на окраине города в заброшенном домике. Никому и в голову не пришло бы,
что там кто-то может поселиться. Керамическая черепица едва держалась на
крыше, а то и могла свалиться кому на голову. Весь дом трещал по швам. Сам он
был крохотный и невзрачный. Только вот дело было в том, что жили мы не в
самом доме, а в подвале, что находился под ним. Звал он меня всегда одним
именем — Хирото. Как позже выяснилось, так звали его погибшего семилетнего
сына.
Практически каждый день он покупал мне игрушки, в которые я перестал играть

еще в возрасте четырех лет, книги, одежду. Приносил еду из Макдональдса,
бургеры со знакомой этикеткой «Burger King» и кофе из «Starbucks». Все бы
ничего, если не обращать внимания на крупную цепь на моей ноге, которая
натирала кожу почти в кровь. Да и немало пугали его разговоры с самим собой,
а порой внезапные приступы агрессии. Он говорил то тихо, то кричал на
невидимого собеседника. Иногда он плакал, признавался, что все понимает и
осознает, что я вовсе ему не сын. А потом наступали минуты озарения, которые
влекли за собой жестокие побои.
Год я провел в полнейшей антисанитарии. В моей «комнате» был один лишь

стол, два стула, кровать, на которой белье ни разу не менялось, и старенький
ворсовый коврик. В туалет я ходил под его сопровождением, а купался в тазике,
который он позже выносил.
Сейчас уже не скажу, на чем именно он попался и как его вычислили. Помню
лишь, как по скрипучей деревянной лестнице спускались копы. Яркий свет
фонарей и чьи-то крепкие руки, что вынесли меня наружу. Потом была скорая,
больницы, психолог. Долгие и нудные разговоры. Но, что самое главное, мама
стала прежней. Стоил ли год мучений того? Определенно да. Трудные моменты
в жизни наступают у каждого. Но я не смог стать тем человеком, что помог бы
ей пересечь ту черную полосу, на которую она ступила. А отец…когда он у нас
был?
— Кстати, меня Лери зовут, — он поднялся и встал возле окна, время от времени
кидая на меня любопытные взгляды. — И прекрати пялиться на меня как на
психопата. У меня экзофтальм.
— Я не…
— Ты не выглядишь заражённым, — перебил он.
— Зараженным чем? — спросил я.
17/1179
— Вирусом.
Только я успокоился, как он снова сморозил какую-то чушь. Все-таки он псих. И

дело не только в выпученных глазах. Я судорожно вздохнул, пытаясь
предсказать свою дальнейшую судьбу. Может, это вообще не больница? Кроме
проклятого потолка я ведь ничего толком не видел. Да и ощущения были
странные. Словно вся нижняя часть моего тела отсутствовала.
— И чего ты молчишь? Не интересно, о чем идет речь?
— Нет, — ответил я.
— А ты забавный, — Лери опустил жалюзи и наклонился над моим лицом.

— Вижу, что ты мне не веришь, но послушай, что я тебе скажу. — Он похлопал
меня по плечу, я поморщился. Судя по ощущениям, там был крупный синяк.
— Авария произошла три дня назад. Тебя сбила зараженная.
Я тяжело вздохнул, морально готовясь слушать очередной бред. Никак не

пойму, что он из себя представляет. То пугает своими криками, то беседует так,
словно мы закадычные друзья.
— Ты ничего не слышал про крупную аварию в фармацевтической лаборатории?

— спросил он.
Как же не слышал? Ведь отец напрочь забыл о моем присутствии, когда смотрел
этот вечерний выпуск новостей.
— Слышал, — ответил я.
— Так вот, пацан, это все серьезно. Бактерии воздействуют на какую-то часть
мозга, — он забавно помахал руками в воздухе. — Человек становится
агрессивным и бросается на других. Это как бешенство у животных. Неизлечимо
и необратимо.
— На какую-то? А более подробно? — спросил я, пытаясь показать свою

заинтересованность.
— Мне почем знать? Я говорю, что слышал и видел собственными глазами, —

буркнул Лери.
Мне стоило просто огромных усилий, чтобы выслушать до конца этот бред. Он
пересказал мне сюжет какого-то ужастика? Почему никто не заходит?
Я постарался успокоиться и рассудить все логически. По его словам, в больницу
меня привезли три дня назад. А потом… А что потом? Опять всплывает один
вопрос. Где все?
— Что с моими ногами и руками? — спросил я напрямую.
— А, это… — Лери шмыгнул носом. — Прости, но я вколол тебе кое-что. Думал,

ты тоже зараженный. Хотел подстраховаться.
— Что именно? — спросил я, стараясь сдержать гнев в голосе. Чушь про

зараженных вообще пропустил мимо ушей.
18/1179
— Да не кипятись ты. Эффект пройдет через час, другой. Ты мне еще спасибо
скажешь, — Лери вытер ладонью мокрый нос и посмотрел на меня. — У тебя
сломаны два ребра. Нога, вывих руки и сотрясение.
У меня ком в горле застрял. Уйти от этого психа я, значит, не смогу. Благо хоть
конечности на месте.
— Так, давай еще раз. Ты говоришь, что из-за той, как ее…
— Катастрофы в фармацевтической лаборатории, — подсказал Лери.
— Катастрофы в фармацевтической лаборатории, — продолжил я, — люди стали

сходить с ума.
— Верно, — он кивнул.
— Все в больнице друг друга поубивали?
— Да.
Повисла тишина. Я уставился в потолок, словно пытался прочитать там решение

своих дальнейших действий. Наиболее действенным планом сейчас было
отвлекать его разговорами и ждать, пока кто-то не придет, или пока я сам не
смогу двигаться. Если Лери, конечно же, мне не солгал.
— И теперь тут только мы?
— Не совсем. Есть еще и вторая стадия этой болезни, — он согнул два кривых
пальца. — Но об этом позже. Все и так звучит слишком бредово.
Последняя фраза снова поставила меня в тупик.
— Слушай… — я тяжело вздохнул. — Ты ведь понимаешь, что в такое трудно

поверить?
— Понимаю.
— Ладно. Если все так ужасно, люди спятили, все друг друга убивают, то какого
черта ты еще не убежал в безопасное место, а торчишь тут?
— Ну, если честно, я тут прятался, — сказал он. — Эта палата единственная, где
дверь закрывается на замок изнутри. Я не знал, заражен ты или нет, поэтому
заранее принял меры.
— И что теперь?
— Теперь тебе придется подняться и спасать свою задницу. Потому что за тобой
никто не придет. И это не шутка. Миру кранты, понимаешь?
В коридоре послышались чьи-то шаги. И некто остановился напротив двери в

нашу палату. У Лери глаза нервно забегали в поисках хоть какого-нибудь
оружия. Он бегом схватил скальпель с железной тумбы и, затаив дыхание, встал
напротив двери. Его паника передалась и мне.
Лери посмотрел на меня и приложил палец к губам. С той стороны пару раз
19/1179
дернули ручку. И тогда я перестал дышать вместе с Лери. С одной стороны я
ждал, пока эту проклятую дверь откроют, но с другой были какие-то сомнения.
Бред конечно, а если он прав?
Ручку дернули снова, а потом наступила тишина. И стоило Лери только
облегченно вздохнуть и опустить скальпель, как дверь с громким грохотом
вышибли.
— Какого черта?! — взвизгнул он.
— Хлебало завали.
У меня мурашки пошли по всему телу, когда я услышал этот голос.
— А вот и наша принцесса, — Чуя, ухмыляясь, встал напротив меня.
Я был так рад его видеть, что пропустил эту фразу мимо ушей. Господи, да пусть
хоть вечность называет меня принцессой.
Лери поднялся с пола, держась рукой за сломанный нос. С его лица на ладонь и
подбородок капала кровь, которую он пытался остановить. Губа была рассечена.
Как только Чуя умудрился так его покалечить за несколько секунд?
— Кто этот хмырь? — спросил Чуя, покосившись на него.
— Принято сначала спрашивать, а потом бить, ублюдок!
Я перевел взгляд на Лери.
— Прятался тут от кого-то, — сказал я. Всю злость на Лери как рукой сняло.
— О как, — Чуя обернулся. — Проваливай, пока я второй раз не дал тебе по носу.
Тот, даже не дождавшись, пока Чуя договорит, пулей выскочил из палаты,

посылая в наш адрес поток нецензурной брани.
— Выглядишь хреново, — сказал он, окинув меня беглым взглядом.
— Есть немного, — я натянуто улыбнулся. — Может, хоть ты объяснишь мне, что

тут происходит?
Чуя нахмурился и сел на край кровати. Выглядел он странно. Длинные волосы

были коротко острижены. Был он в черной борцовке, военных широких штанах и
гриндерсах. По бокам торчали два пистолета в кобуре и охотничий нож.
— Встать можешь?
— Нет, Лери что-то вколол мне. Если верить его словам, эффект сойдет через
час, другой. Так что насчет…
— У нас нет целого часа. Где твоя одежда?
— Не знаю. Чуя, ты так и не…
— Я поищу для тебя одежду, — он быстро поднялся с кровати и направился к

выходу из палаты.
20/1179
— Кто-нибудь скажет мне, что здесь происходит?! — громко крикнул я. Чуя
остановился и посмотрел на меня через плечо.
— Не торопись погружаться в это дерьмо, — сказал он тихо и вышел, бросив

короткое «скоро вернусь».
Пока Чуи не было, я попытался подняться самостоятельно. Чувствительность

стала постепенно возвращаться, а вместе с ней боль и тошнота. Лери не солгал
про сломанные ребра и ногу. А судя по головокружению, досталось и голове.
Перед глазами все начало двоиться, и я рухнул обратно. При резких движениях
острая боль отдавалась и по всему позвоночнику.
Сев кое-как, я осмотрелся вокруг. Как Чуя выбил настолько толстую дверь?
Наверно, три года назад и мне следовало записаться с ним на бокс. А вместо
этого, мы с моим тогдашним знакомым Тоши подали заявку в книжный клуб. Ну
не любил я насилие и не думал, что приемы самообороны когда-нибудь мне
пригодятся. Лишь за такие мысли Чуя уже вдарил бы мне по лицу.
Я не ошибся, когда предположил, что нахожусь в реанимации.
Слева на низкой железной тумбе лежал электрический прибор для отсасывания
жидкости и дренажные трубки. Использованные бинты, грязные марли.
Кардиологический дефибриллятор, на который был небрежно накинут белый
халат.
На мне самом были одни лишь боксеры и бинты по всему телу. Приподняв
голову, я снял мешающий бандаж с шеи. Дышать стало намного свободнее. В эту
минуту вернулся и Чуя.
— Ты думаешь, тебе его для красоты поставили?
— Он меня душит, — сказал я, держась за ноющие ребра.
Но Чуя, как обычно, мои слова ни во что не поставил, а бандаж снова оказался
на моей шее.
— Сможешь одеться самостоятельно?
— Смогу.
Он кинул передо мной одежду и полез в свою сумку. Шея у меня начала ужасно
чесаться. Я просунул под бандаж пальцы и блаженно закрыл глаза. До чего было
приятное чувство. На недовольный взгляд друга я не обратил внимания. Он-то
должен меня понимать как никто другой. Сам ведь года два назад не отставал
от меня и постоянно просил почесать его загипсованную ногу спицей.
— Твой отец нашел для тебя обезболивающие и антибиотики на третьем этаже.
Я удивленно уставился на Чую.
— Отец тоже здесь?!
— Да, мы разделились, когда искали тебя.
Какое-то время я наблюдал за его копошением, а потом раскрыл одежду, что он

принес. Это была бордовая футболка с крупным изображением Билла Шифра.
21/1179
Черные бриджи и красные кеды. У меня было столько вопросов, что я просто не
знал, с чего начать.
Почему он так одет? К чему столько оружия, и как он вообще прошел с этим в
больницу. Выбил дверь, и никто даже не прибежал на шум. Если память мне не
изменяет, то именно на этой неделе отбоя не должно было быть от пациентов. А
все из-за рекламы о приезде опытных врачей из Нью-Йорка. Даже мама
записалась к ним на прием аж за месяц. Так почему так тихо, словно вымерла
вся больница? Либо это чья-то совсем не смешная шутка, либо в словах Лери
была доля правды. Но как в такое поверить?
Перенервничав, я резко согнул руку, чтобы просунуть ее в рукав, о чем сразу же
пожалел. На мой болезненный вздох Чуя сразу повернулся.
— Беспомощный, — сказал он раздраженно и подошел ко мне. Я даже

отказаться от его помощи не успел, как он выхватил футболку из моих рук. — Не
шевели пока этой рукой. Как нога?
— Сломана, — буркнул я.
— Еще какие сюрпризы? — Чуя осторожно просунул мою руку в рукав футболки и
натянул на голову. Волосы наэлектризовались, и я чихнул из-за зачесавшегося
носа.
— Два сломанных ребра. Вывих и сотрясение.
Футболка была мне немного велика и свисала на один бок, оголяя плечо. Он
поджал губы и молча схватился за штаны.
— Лери сказал, что меня сбила зараженная.
Я в это, конечно, не верил. Хотелось проверить реакцию Чуи. Он на секунду

опешил, но быстро вернул на лицо маску равнодушия. Значит, рассказывать он
мне изначально ничего не собирался. Здорово. Однако конфликтовать с ним мне
не хотелось. Рано или поздно все выяснится, ведь так? А может, меня
остановило его состояние. Выглядел он неважно. Да что там, паршиво. Он вроде
бы как находился тут, со мной, а мыслями витал в другом месте. И мысли эти
были явно не из веселых.
Я мог спросить у него. Поинтересоваться. Потому что невооруженным взглядом
видел, как ему паршиво. Но это ведь Чуя. Если будешь ходить с унылым лицом и
хандрить, он выбьет из тебя все дерьмо и вытрясет правду. Заставит рассказать
о своей проблеме, выговориться. А когда происходило все в точности наоборот,
он уходил в себя. Эта его черта меня всегда здорово бесила. Почему он не мог
довериться мне так же, как и я ему?
В коридоре послышались шаги по битому стеклу. Мы обернулись. На пороге

стоял мой отец.
— Все в своем репертуаре, Осаму? — спросил он недовольным тоном.
И без того паршивое настроение стало еще хуже. Этот человек мог одной
фразой закопать заживо. Видимо, на этот раз его разозлила помощь Чуи. Меня
всего-то сбила машина, и я чудом остался жив. Дело второсортное, черт бы его
побрал!
Уверен, сбей эта машина меня насмерть, он и на похороны не пришел бы, сказав:
«Этот слабак не мой сын». Для него даже смерть не оправдание. А каждый раз,
22/1179
видя меня в компании Чуи, отец наверняка жалел о том, что его сын я, а не Чуя
Накахара.
— Он серьезно пострадал, — вмешался Чуя, пока я сидел с низко опущенной

головой. Штаны я грубо вырвал из его рук и сам постарался их нацепить. Мешал
чертов позвоночник, от боли в котором я не мог согнуться.
— Это не оправдание. Мои бойцы и с оторванными руками продолжали...
— Я не твой боец! — крикнул я. — Я твой сын! Хватит постоянно равнять меня на

кого-то!
— Кажется, ты забылся, — сказал он строго.
— Нет, я не забылся! Мог не утруждаться и не приходить сюда! - закипая от

злости, выкрикнул я.
Чуя смотрел на меня во все глаза, а отец, как обычно, с полным равнодушием.
Я сам поднялся. Было мучительно больно, но находиться здесь мне больше не
хотелось. Как и не хотелось видеть этого человека. Все бесполезно. Мои
попытки вырасти в его глазах. Стать сыном, о котором он мечтает. Только
сейчас до меня дошло, что ему просто плевать. Иначе он не уехал бы на
несколько лет, оставив меня и маму. Он не приехал даже после той истории с
похищением.
Может, это он не достоин называться моим отцом?
Я, едва ковыляя на одной ноге, прошел мимо него. Целой рукой я хватался за
стены, чтобы не свалиться. Чуя хотел было вскочить и последовать за мной, но
отец остановил его коротким взмахом руки.
— Осаму Дазай! Приказываю в последний раз. Стой там, где стоишь.
Я вытер испарину с лица и посмотрел на него через плечо.
— Да пошел ты.
— Если ты сделаешь еще хоть один шаг, клянусь, что откажусь от тебя!
— Откажешься?! — я повернулся к нему лицом. — А разве ты не отказался от нас

сразу, после моего рождения? У меня когда-то был отец? А может, тиран,
который думает, что он все еще на войне? Посмотри на себя. Да ты живешь
только этим. Твое оружие в гараже тебе куда дороже, чем собственная семья!
Я тяжело дышал и неотрывно смотрел на него. Ожидал хоть каких-то эмоций. Но

ни один мускул на его лице не дрогнул. Он лишь поправил ремешок с оружием
на плече и, безразлично развернувшись, зашел в палату.
Мне стоило огромных усилий простоять ровно на ногах эти несколько минут.
Хотелось найти другую палату и лечь на свободную койку. Прийти в себя. Но
такой роскоши позволить я себе не мог. Особенно после того, как осмотрелся
вокруг. В больнице царил хаос. Битые стекла, перевернутая мебель. Кровавые
разводы на стене, словно кого-то били об нее головой. У приемного отделения
валялся крохотный детский ботинок и чья-то отрубленная рука. Огромный клок
волос лежал чуть поодаль. А слева, на скамье, сидела женщина, вокруг шеи
23/1179
которой был обмотан телефонный провод.
Я прирос к холодному кафелю на полу и не мог пошевелиться. Мне казалось, что

смотрит она прямо на меня. Омерзительными залитыми кровью глазами. Эмоции
ежесекундно сменялись то паникой, то страхом, то желанием забиться в одной
из палат и сидеть там до скончания веков. Схватившись за ноющую руку, я,
насколько мог, быстро поковылял к выходу, едва сдерживая рвотный позыв.
— Осаму! — Чуя бежал ко мне навстречу с другого конца коридора. Не обратив

внимания на его оклик, я дрожащими руками толкнул входные двери и вышел на
улицу.
— Да погоди ты, придурок! Стой!
Пока я, широко распахнув глаза, пораженно смотрел на улицу, Чуя подбежал ко

мне. Не дав толком опомниться, он содрал с меня бандаж и что-то ввел в шею.
— Что ты… — я осел на пол, пытаясь схватить его фигуру расплывчатым

взглядом. Он, тем временем, вытащил пистолет из кобуры и прострелил
женщине с проводом голову.
— Тебе не показалось, она смотрела на тебя, — сказал он.
— Чуя… — я схватил его за штанину, постепенно проваливаясь в беспамятство.

Шея горела так, словно к ней приложили раскаленное железо.
— Скоро все пройдет, потерпи, — сказал он и, подтянув меня чуть выше, прижал
спиной к своей груди.
— Больно, — я тихо взвыл, до крови кусая его ладонь.
— Да, я знаю. Еще две минуты и обещаю, боль исчезнет.
Эти две минуты прошли словно в аду. Не знаю, как мне удалось находиться в
сознании все это время. Жгучая боль с шеи перетекла в грудь, затем и в ноги. В
какой-то момент стало настолько невыносимо больно, что, я сам того не
осознавая, начал ногтями раздирать свою кожу. Чуя мои руки завел за спину и
опустил лицом вниз, сильно надавив на шею.
Жар в теле стал постепенно стихать. Я, всхлипывая, смотрел на забрызганный
чужой кровью кафель и проклинал весь этот день.
На замену одним болезненным ощущениям пришли другие. Голова, рука, нога и
ребра, которые еще и Чуя помял неслабо. Вытирая мокрые глаза локтем, я слабо
дернул головой, чтобы он отпустил меня.
— Прошло? — взволнованно спросил Чуя.
Я, быстро развернувшись, въехал ему кулаком в лицо. Но и тут он успел

перехватить мою руку и отклонить удар за секунду.
— Какого черта вам всем от меня надо? Я попал в долбаный ад?!
Чуя поднялся на ноги и, стряхнув пыль с колен, протянул мне руку.
— Можно и так сказать. Найдем безопасное место, и я тебе все расскажу, — я

24/1179
поджал губы, а на протянутую руку никак не отреагировал. — Даю слово, —
добавил он чуть тише.
***
Улица была безлюдна. Чахлые деревья, идущие в ряд вплоть до центральной

улицы, мало спасали от жары. Солнце в ярко-синем небе безжалостно палило
горячими лучами. Даже раскаленный асфальт проминался под ногами. Не было
привычного шума машин да звука голосов. Словно в один день весь город решил
принять обет молчания.
В открытых уличных кофейнях порой встречались «спящие» люди. Кто-то сидел,

скрючившись в неестественной позе, кто-то, как казалось, спал, уронив голову
на стол, а кто-то, откинувшись на спинку стула, иссушенными жарой глазами
смотрел на раскаленное солнце. Было в их спокойной неподвижности что-то
устрашающее.
Та же картина повторялась и в других местах, но куда более зловещая. Мы

старались идти как можно быстрее. Не останавливаясь и не оглядываясь.
Однако мое любопытство всегда брало верх над страхом. С ужасом я смотрел на
изуродованные тела. Перешагивал через части оторванных конечностей и
зажимал нос рукой. Если в одном кафе люди сидели мирно, то на другой улице
можно было наткнуться на следы ужасной бойни.
— Что ты мне вколол? — спросил я замогильным голосом.
— Антидот, — Чуя остановился, чтобы я мог перевести дыхание и отдохнуть. Да

и ему не помешало бы. Он поддерживал меня весь путь из-за сломанной ноги.
— Антидот, — повторил я будничным тоном.
— Не кипятись. Их было всего два, — Чуя кивком головы указал на аптеку

напротив. — Пошли туда.
— То есть? Откуда?
— Твой отец. И не спрашивай, откуда они у него. Я не в курсе, Осаму, ясно?
Я замолк на полуслове и, отказавшись от протянутой руки, хромая, поплелся в

сторону аптеки. Чуя тяжело вздохнул, поправил ремешки сумки и последовал за
мной.
Внутри аптеки работал кондиционер, и было прохладно. После пекла на улице

выходить отсюда не хотелось. Чуя снял сумку со спины и начал закидывать в нее
все антибиотики с полки. Я же, развалившись на удобном кресле фармацевта,
отдыхал, время от времени наблюдая за его действиями. Из-за моих прыжков на
целой ноге ребра заныли сильнее обычного. Еще и в голове, ушах стоял какой-то
звон.
— Смотри, что нашел, — Чуя подошел ко мне и, встав на одно колено,

25/1179
торжественно протянул железный костыль.
— Дурак, — я засмеялся. Но отказаться от такого дара не смог. К тому же так

забавно поднесенного.
— Попробуй походить с ним.
Я поднялся, не без труда конечно же. Чуя на этот раз протягивать руку не стал и
терпеливо ждал моего подъема в замедленной съемке.
— Тебе идет, — сказал он усмехаясь.
— Завали, — я сам едва давил лыбу, глядя на свое отражение в настенном

зеркале. Помню, когда мы совсем мелкими были, Чуя украл костыли своей
бабушки. Один он дал мне, а второй оставил для себя. Не знаю зачем, но ходили
мы с этим костылем целый день по улице. Прикидываться больными было
интересно. Пока его бабка весь дом на уши не поставила, обнаружив пропажу.
— Ходить на одной ноге не так-то и приятно, — сказал я с обреченным вздохом.

Чуя пожал плечами, застегнул полную сумку на замок и перекинул ее через
плечо.
— Пошли. Нам надо вернуться в дом до темноты.
Я сделал вид, что не расслышал его. Вернулся к маленькому окошку у стойки и

сел на синее кресло на колесах.
— Сначала ты мне все расскажешь.
Чуя долгую минуту сверлил меня недовольным взглядом. Но сумку с плеч все-
таки снял. Он подошел ко мне и, легко подпрыгнув, сел на стойку. А свои
грязные гриндерсы поставил поперек моих ног на кресло. Больше некуда что ли
было?
— У нас мало времени. Поэтому расскажу все коротко. Не перебивай и слушай.
Я быстро закивал.
— После того, как сообщили о взрыве в лаборатории, уже на следующий день

люди с ума посходили. Стали агрессивными, начали бросаться друг на друга. А
потом вовсе дурдом начался. Ты сам все видел.
Видел. И это был не просто кулачный бой. Трупы валялись прямо на улице. Кто
без конечностей, кто с огнестрелом, кто с ножевыми ранениями. И эта картина
не менялась от самой больницы вплоть до аптеки через пять кварталов.
— Научного названия этих бактерий я не запомнил. Язык сломаешь. И я не знаю,

откуда твой отец раздобыл эти вакцины. У нас был бы шанс это узнать, если бы
не то милое семейное представление, — Чуя раздраженно фыркнул. — Это раз.
Второе. Все эти люди не совсем мертвы. Считай, это затишье перед бурей.
Долбаный зомби-апокалипсис. Называй как хочешь. Но эти твари спустя какое-то
время поднимаются.
— Нет, нет, нет, неет! Нет! — сказал я громко. Чуя замолчал. — Что за чушь?
26/1179
Какой еще нахрен зомби-апокалипсис? Я сломал ребра. Сломал руку и ногу, но
не мозг!
— Хорошо, — Чуя развел руками. — Это все огромный массовый флешмоб.

Знаешь, сколько бабла мне пришлось отвалить этому Лери за роль? А тем
ребятам на улице? Чтобы и город подняли вверх дном! Ведь все должно было
выглядеть правдоподобно, — усмехнулся он.
Я поежился и виновато опустил голову.
— Куда мы пойдем? — спросил я тихо.
Чуя спрыгнул со стойки и посмотрел на меня в упор.
— О, теперь ты мне веришь?
— Ты ведь не стал бы мне лгать, — сказал я, уверенно встречая взгляд голубых

глаз.
Чуя закатил глаза и хлопнул себя ладонью по лбу.
— И как ты умудряешься бесить и умилять меня одновременно.
27/1179
Часть 3
Я всегда был большим поклонником фантастики. Мама покупала мне

самые интересные книги и читала их на ночь. Бывало, я настолько проникался
книжным миром, что мамино «на сегодня хватит» заканчивалось моими слезами
и капризными просьбами прочитать еще одну страницу. Но она строго качала
головой и закрывала книгу. Тогда я по полночи смотрел в потолок и
самостоятельно додумывал продолжение истории. А вскоре научился читать
сам. И тогда меня уже было не остановить. Я сметал все книги с полки отца и
матери. Но был в них такой странный контраст. Иногда я невольно задумывался
о том, как они, настолько разные, полюбили друг друга? Как любители книг
«Военное дело» и «Золушка для Герцога» нашли что-то общее?
Но не важно. С тех пор, как научился читать, все карманные деньги я тратил на
фантастику в книжном магазинчике через квартал. Мне даже скидочную карту
подарили спустя год, как постоянному покупателю.
Я видел столько миров. Читал столько прекрасных историй. Даже мечтал
оказаться хоть в одной из них. Могу ли я теперь считать, что мои мольбы были
услышаны? Получите, распишитесь…
Я узнал многое от Чуи. Но вопросов от этого меньше не стало. Скорее наоборот,

они прибавились. Если, как выразился Чуя, вакцина помогает от заражения,
почему бы не вколоть ее каждому жителю Японии? Откуда они у моего отца? Я
только сейчас задумался о том, как странно он вел себя тогда в гараже. Отослал
меня домой, а сам остался якобы пропустить по пивку. Так куда он пошел на
самом деле?
— Лицо попроще сделай, — сказал Чуя и, схватив с витрины какую-то синюю

коробку, кинул ее мне на колени.
— Что это? — спросил я тихо.
— Читать разучился?
Я повертел коробку в руках и покосился на Чую. "Бандаж для плеча и

предплечья"? В любой другой день я бы заупрямился и поспорил с ним. Но не
сейчас. Чуя вел себя странно. Нет, он и раньше манерами и тактом не блистал,
но сейчас я чувствовал что-то неладное. А толку-то спрашивать? Он как всегда
отмахнется от меня, как от назойливой мухи, и скажет не лезть не в свое дело.
Я открыл синюю пыльную упаковку и извлек из нее черный бандаж. Долгие

десять минут соображал, как его цеплять и какой стороной. Чуя раздраженно
косился на меня, но молчал. Он почти всю сумку забил всевозможными
лекарствами.
— Стрелять можешь? — спросил он.
— Могу, но попадание в конечную цель не гарантирую, — ответил я. А подумав

еще минуту, добавил. — Слушай, Чуя, а эту вакцину для меня…мой отец дал
сам?
— Нам пора, поднимайся.
28/1179
Я едва успел поймать кобуру с пистолетом, которую он кинул мне. Ну и мудак
же он временами.
Мне не терпелось попасть домой и скорее увидеть маму. От аптеки, если память
мне не изменяла, пешком идти часа два. Я оперся на костыль и нехотя поднялся
с большого удобного кресла. Рука теперь была крепко зафиксирована и при
ходьбе больше не причиняла неудобств.
Стоило нам только перешагнуть порог аптеки, как в лицо ударил жар с
раскаленного асфальта. Еще и отвратный запах гнили. Конечно. Под таким
пеклом тела разлагались куда быстрее. У меня ком к горлу подкатил, когда я
заметил подростка примерно моего возраста. Сидел он, прислонившись спиной к
дереву, и смотрел прямо на нас. Голубые глаза были широко распахнуты. На них
с мерзким жужжанием сели две жирные мухи. Чуя, проследив мой взгляд,
равнодушно фыркнул и поправил сумку на плече.
— Пошли, не стоит задерживаться.
— Надеюсь, с мамой ничего не случилось, — сказал я. Чуя хмуро посмотрел на

меня, но промолчал.
Что же тебя так гложет? Наверно, мне, как другу, давно следовало задать ему
этот вопрос. Я медленно шел позади, смотрел в его спину и мысленно
прокручивал возможные варианты диалога в голове. Чуя сложный человек. И
подступиться к нему очень трудно. Почти невозможно. Называя замкнутым
меня, он не заметил, как сам давно покрылся панцирем. Ребята из книжного
клуба, кто хоть раз с ним пересекался, называли его отшибленным на голову.
Отпускали тупые шутки про боксеров, якобы мозги у них набекрень, а то и вовсе
отсутствуют. Двуличные ублюдки. Осмелился бы кто пошутить так при нем.
— Тебя не напрягает тишина? — спросил я.
— Нет.
Сказал как отрезал.
Больше попыток заговорить я не предпринимал. Тишина давила. Мне просто

хотелось услышать его голос и успокоиться. И насчет матери были у меня
нехорошие предчувствия. Морально я готовил себя к худшему. Оставались
надежды, что отец и ей вколол вакцину. Или хотя бы, что она не подверглась
действию инфекции. Ведь Лери не был заражен. Может ли это означать, что у
кого-то есть иммунитет?
Чем дольше мы шли, тем сильнее я начинал задыхаться. Все-таки мой организм
после аварии был еще слишком слаб. Я старался не подавать виду и сильно не
отставать от Чуи. И так я был для него обузой.
Еще старался по возможности не оглядываться по сторонам. Каждый

пройденный квартал не отличался разнообразием. Всюду тела, вонь, гробовая
тишина. Пустые машины с открытыми нараспашку дверями, хоть садись прямо
сейчас и езжай куда глаза глядят. Бумаги, много бумаг, которые внезапно
поднявшийся ветер стал носить кругами. И даже мертвые пугали не так сильно,
как сама тишина. Она была настолько непривычна, что вызывала не то что страх,
а панику. Но мои жалкие попытки заговорить Чуя пресекал на корню. Когда это
такое было, что я заранее ломал голову над тем, что ему сказать? Мы просто
29/1179
общались. Свободно и без неловких пауз. Так что же изменилось?
— Чуя? — позвал я тихо. Он остановился и посмотрел на меня нечитаемым

взглядом. — Тебе, наверно, хотелось бы попасть к себе домой. Может,
разойдемся?
Я стойко выдержал его взгляд и даже не моргнул. Свое решение мне казалось
наиболее правильным. Он и так сделал для меня слишком много. А по сути,
нянчиться со мной вовсе не был обязан. Мои раны — только мои проблемы.
— Ты себя в зеркало видел?
Ну почему он такой грубый?
— Видел, — ответил я с нажимом. — Я могу постоять за себя. И тебе не

обязательно меня сопровождать.
— Можешь за себя постоять… — сказал Чуя задумчивым голосом. Я аж

неприятно поежился от его тона. — Ну, давай посмотрим, — сказал он и быстрым
движением ноги выбил костыль, на который опиралась моя рука. Я удивленно
охнул и, потеряв равновесие, упал на горячий асфальт.
— Доволен?
— Ничего нового, — Чуя сел на корточки, глядя на меня сверху вниз. — А теперь
лежи мирно и втыкай во все, что я тебе говорю.
— Ты не…
— Заткнись и слушай, — он сощурил голубые глаза. — Все, что видишь вокруг,

эти трупы, все эти зловонные вонючие куски мяса, скоро поднимутся. И поверь,
на одной ноге и со сломанными ребрами ты далеко от них не уйдешь. Час назад
ты сам сказал, что стрелок из тебя никудышный. А стрелять надо в голову.
Иначе понапрасну спустишь всю обойму.
— Откуда ты столько знаешь о них? — спросил я, держась за руку, на которую

неудачно свалился.
— Ты не видел, какой ужас творился на улицах все эти три дня, Осаму. Ты не
видел того, что видел я. В таком состоянии ты не жилец. И еще, — Чуя протянул
мне руку и помог подняться. — Мы идем ко мне. Твоя мама, она… — он прикусил
губу.
Договаривать было и не нужно. Я все понял по выражению его лица.
— Осаму…
Сердце пропустило удар. Я вновь осел на землю и закрыл лицо ладонями. Все
это было похоже на страшный сон. Слишком реалистичный и страшный. Глупо
было надеяться, что совсем скоро мама громко окликнет меня, позовет
завтракать, а потом улыбнется присущей только матерям нежнейшей улыбкой.
Глупо было щипать себя за бок и шептать «проснись уже». Если бы меня только
не сбила эта проклятая машина…
30/1179
— Эй, тут только я, — тихо сказал Чуя и мягко заправил мои волосы за ухо.
— Тебе некого стесняться.
Я уткнулся лицом в его плечо и, не сдерживаясь, заплакал.
Снова он изменился. Стал мягче. После того, как я почти час ревел, уткнувшись
ему в шею, мне полегчало, но теперь душило и чувство стыда. Я, хромая, плелся
позади него, низко опустив красные опухшие глаза. Мне казалось, еще немного,
и я просто свалюсь замертво. Все мое тело болело. В частности голова, звон в
которой так и не прекратился. Несколько раз шла кровь из носа, но я быстро
вытирал ее об плечо и закидывал голову, чтобы она остановилась. Моя слабость
меня смущала и злила. Мне не хотелось тормозить Чую из-за своей немощности.
Если, как он выразился, все настолько плохо, я бы искренне хотел, чтобы он
оставил меня позади и скорее побежал в безопасное место.
Еще это чертово солнце. Сколько сейчас, интересно, градусов? Мне казалось,
что от жары у меня начинала закипать кровь в венах. А во рту была такая
сухость, словно я полдня шел не по городу, а пересекал Сахару. Чуя бросил на
меня взволнованный взгляд и резко остановился.
— Постой под этим деревом, — сказал он.
Я удивленно посмотрел на него, но просьбу выполнил. Чуя снял свою сумку,

поставил возле меня и куда-то быстро помчался. Я стал с интересом наблюдать.
Он пересек широкую дорогу с застывшими машинами и ловко перепрыгнул через
один из круглых столиков, которые стояли перед кафе, на низкой веранде.
Выпендрежник. Можно было и обойти. Потом Чуя скрылся за широкими
стеклянными дверьми и пропал на долгих десять минут.
Меня не отпускало беспокойное чувство, что кто-то за мной наблюдает. У меня

едва сердце из груди не выскочило, когда мне на голову упали несколько сухих
листьев. Взяв один в руки, я стал нервно крутить его, поглядывая на застывшие
в страшных гримасах лица людей. Те, что в машинах, казалось, все разом
устремили на меня взгляд. Мужчина в бордовой рубашке и с высохшей
блевотиной на лице. Девочка с двумя толстыми косичками, что сидела, забавно
прижав нос к горячему стеклу. Женщина в черной тойоте. Клянусь, видел, как
она моргнула. Тишина. Долбаная тишина. Так люди слетают с катушек?
— Эй! — Чуя подбежал ко мне и приложил холодную минералку к моему лбу.

— Тебя, кажется, мучила жажда.
Я поднял на него удивленные глаза. Так он заметил? Побежал туда ради меня?
— У тебя ресницы слиплись, — он улыбнулся. Мои губы сами растянулись в

ответной улыбке.
— Спасибо за воду.
— Не благодари. Я не платил за это.
— А это разве правильно?
31/1179
— Что? — Чуя открыл вторую минералку и жадно припал к ней губами. Я
задумчиво смотрел, как двигался его кадык от каждого глотка. Как крупные
холодные капли воды стекали по его подбородку, шее и разбивались об черную
борцовку. Меня самого начала одолевать сильная жажда.
— Ну, мы и в аптеке денег не оставили.
Чуя изогнул бровь и посмотрел на меня как на идиота.
— А кому их оставлять-то?
Действительно. В этом весь я. Сказал, потом подумал.
— Думаешь, это конец? Как прежде уже ничего не будет?
— Пей. Нам надо успеть вернуться в дом до заката.
— А что будет после заката? — спросил я.
Чуя открыл еще одну бутылку с ледяной водой и вылил ее себе на голову. Как
же пекло.
— После заката, — он тряхнул головой. Брызги с его волос полетели на меня.

— Видишь ту девчонку, что пялится на тебя через стекло машины?
Я проследил его взгляд.
— Она же мертвая.
— Неа, — Чуя поднялся. Закинул тяжелую сумку на плечо. — Мне кажется, это
жара на них так действует. Ночью они очень даже активные.
И тут я вспомнил слова Лери.
— А что происходит при второй стадии? — на его недоуменный взгляд я

поспешно пересказал слова этого психа.
— А, это… — он пожал плечами. — Так вот она, вторая стадия. Сначала психоз,
агрессия. Потом подыхают и превращаются в это.
— Не слишком ли грубо? Они ведь люди.
— Нет, они уже не люди.
Он протянул мне руку. А я ведь так удобно сел. Самое приятное, что произошло
со мной за день, это холодная минералка. Я повторил жест Чуи и оставшуюся
часть вылил себе на голову. Дышать стало легче.
— Чуя?
Прям видел, как он обреченно закатил глаза и повернулся.
— Ведь есть еще выжившие?
32/1179
— Конечно есть. Все прячутся.
— А мой отец? Он остался в больнице?
— Твой отец — странная личность. Без обид, — сказал он, перешагнув через
мертвую рыжую кошку. Кто-то ее переехал. Бедняжка.
Я догнал Чую и поравнялся с ним. Он теперь шел чуть медленнее, давая мне
фору.
Никак не возьму в толк, почему я вообще волновался об отце. Особенно после
тех слов в больнице. Иногда мне кажется, что он меня люто ненавидит. И только
я начинаю привыкать к этой мысли и принимать ее как должное, он снова
переворачивает мое представление о себе вверх дном. Зачем он отдал Чуе
последнюю вакцину? Чтобы я не забывал, кому обязан своей жизнью? Но это
явно не был жест великой отцовской любви.
Мы с Чуей прошли еще три квартала. Страшно звучит, но я начал привыкать к

лежащим всюду телам. Насколько к такому вообще можно привыкнуть. Спустя
еще полчаса мы вышли на знакомую улицу. Чуть поодаль, за углом, находилась
баскетбольная площадка. Раньше мы частенько там играли. Площадка была
совсем старая, и туда почти никто не ходил.
Первое время мы играли вдвоем. Позже к нам присоединились еще двое.
Акутагава и Ацуши. Странные они были. Один тихоня, а другой рта не закрывал.
Чую бесили оба. Кто бы сомневался.
Он вообще очень раздражительный. Его могло разозлить даже чье-то громкое

дыхание рядом. Он намеренно мяч подавал Акутагаве прямо в лицо. И полдня
тот ходил с красной щекой, тяжко вздыхая каждые пять минут. Я-то знаю, как
это больно. Мне от Чуи прилетало не меньше. А вот Ацуши ловкий ублюдок.
Сейчас он мог стоять рядом, а через секунду где-то в другом конце поля. Но эти
двое пропали так же внезапно, как и появились. Видимо ушли на новую
площадку через дорогу.
— Не устал?
Устал. Едва держался на ногах. И пусть при этом опирался на костыль, нагрузка
на ребра шла немалая.
— Порядок.
Мы приближались к его дому. Вон, появился цветочный магазинчик Тачибаны-

сана. Чуя частенько покупал у него цветы для своих девушек. Встречаться он
мог с двумя и даже тремя одновременно. Я, конечно, пытался его образумить, но
кого он слушает? Для него есть только один авторитет. Он сам. Не хотел бы я
быть его второй половинкой. Как друг он незаменим. А вот как парень, не особо.
Почему нельзя выбрать одну и любить ее?
Боги, тут такая катастрофа, а чем заняты мои мысли…
Пожалуй, я намеренно старался думать о чем угодно. Отвлекать себя любыми

мыслями, лишь бы не возвращаться к думам о матери. Это выбьет меня из колеи.
И я проиграю, даже не начав бороться.
— Мы почти дошли.
33/1179
У Чуи я не был несколько лет. И даже позабыл, какой у них огромный дом. Одна
его комната была как весь наш первый этаж. Будь я на его месте, торчал бы там
безвылазно. А Чуя почему-то предпочитал торчать безвылазно в моей. Или
пропадать на тренировках.
В комнате у него всегда царил такой беспорядок, что можно было в ней
потеряться. Он никогда не убирал постель. Одежду так же, как и я, кучей
собирал на стуле (это была единственная моя погрешность). На полу у него
всегда валялись тренировочные жгуты, скоростная скакалка, гимнастические
кольца и даже спортивный мат. Странный был контраст. Потому что полки на
стене были забиты книгами. Я даже как-то отыскал там Франсуазу Саган,
запрятанную в самом дальнем углу, между Грейвзом и Кафкой. Чуя, красный как
мак, сказал мне, что книгу оставила его девушка. А я сделал вид, что поверил.
Хотя по сей день задаюсь вопросом: «А что тут, собственно, такого?». Всех порой
тянет на романтику. И меня тянет.
— Хорошо, — сказал я тихо.
Вывески, которые, как правило, включались поздним вечером, теперь горели

целый день. Какие-то мигали, какие-то сгорели. Отключить или же починить их
было некому. Я посмотрел на пустые мясные прилавки, где тучей собрались
мухи и воняло тухлятиной. На одном из мясных крюков кто-то подвесил
дворнягу без двух задних лап. Мы старались пройти этот ряд как можно скорее
и не оборачиваться. А в рыбном отделе меня все-таки вывернуло от
тошнотворного, мерзостного запаха. Я держался еще с того момента, как
покинул больницу. И это место стало конечной точкой.
— Ты как? — Чуя вытащил из сумки бутылку с водой и наклонился, придерживая

мои волосы. Ответить я не успел, потому что снова вырвал какой-то зеленой
желчью.
— Полегчало, — сказал я, с отвращением глядя на то, что выблевал. — Прости.
— За что? — искренне удивился он.
— За то, что тебе пришлось прийти с моим отцом. За то, что не бросаешь меня,
хоть я и сильно торможу тебя в пути. За заботу…черт, да за все.
Чуя помрачнел и, схватив мою руку, вложил в нее бутылку с водой.
— Одного спасибо было бы достаточно.
Обиделся? Наверно, да. На его месте я поступил бы точно так же. Глупо было
извиняться.
Он терпеливо ждал, пока я приводил себя в порядок, а потом мы пошли дальше.
Ворот футболки я потянул чуть выше, зажимая им рот и нос. Но запах
просачивался даже так.
— Слушай, Осаму… — Чуя пнул ногой банку из-под колы, валявшуюся на земле.
— Ты не воспринимаешь все это всерьез, да?
Я отрешенно уставился на свою загипсованную ногу. Белый цвет давно принял

сероватый оттенок.
34/1179
— Ты думаешь, что через день, два, все как по щелчку пальца встанет на свои
места? Люди станут прежними, и мы заживем, забыв все как страшный сон?
Прости, но твое поведение наталкивает меня на подобные мысли. Просто…не
будь так беспечен. Прошу тебя.
— Я выгляжу беспечным? — спросил я.
— Мне просто…нас и так мало.
— Нет, — сказал я упрямо. — Нас много. Все напуганы и прячутся. Ты сам сказал.
Чуя на это лишь тяжело вздохнул.

Вообще-то он был прав. Наверно, я ждал чудо-вакцины, поэтому не чувствовал
настоящего страха. Уже одно ее существование дарит нам шанс, разве нет?
Нужно всего лишь покинуть очаг заражения и подождать, пока власти
разберутся с остальными.
В тишине мы прошли еще квартал, где заканчивались многоэтажки и

начинались частные дома, идущие в ровный ряд. Создавалось впечатление, что
ужасные события нескольких дней этого места не коснулись. Низко
остриженные зеленые газоны обрызгивались веерными дождевателями. Где-то
во дворах стояли маленькие детские палатки для игры. Были разбросаны
игрушки, словно вот-вот из шалаша выскочит ребенок и схватит одну из них. Из
распахнутого окна в доме напротив громко звучала музыка, придавая этому
моменту какую-то драматичность. Я узнал ее. Ludovico Einaudi — Walk. Помню,
когда первый раз включил ее при Чуе, он запустил в меня подушкой и велел
выключить эту «депрессивную муть». Сам-то он предпочитал музыку
поэнергичнее. А в его плейлисте была дикая смесь. Начиная от Vince Staples и
заканчивая каким-нибудь индастриал-металлом вроде Combichrist. И касалось
это не только музыки.
— Дошли, — сказал Чуя.
Я сощурил глаза, всматриваясь вперед. В самом конце улицы стоял огромный

облицованный клинкером двухэтажный дом, весь обросший фиолетовыми
глициниями. Красота была неимоверная. Перед самим домом раскинулась
огромная ухоженная лужайка с двумя маленькими фонтанчиками. Один стоял
каскадом, откуда вода перетекала через десять веток бамбука, а второй
напоминал каменный водоем в форме монеты. В детстве мы топили в нем
самодельные кораблики. Тогда мне казалось, что интереснее занятия не найти.
Чуя за те несколько минут, что мы пересекали улицу, весь покрылся испариной.

Нервничал и ломал пальцы. У меня все это время на языке вертелся один вопрос:
"А где твоя семья?". Но в нынешней ситуации в лоб такое не спросишь. Поэтому
я молчал. У Чуи, помимо отца и матери, была младшая сестра. Абсолютно на
него не похожая. Милейшее существо с огромными серыми глазами и светлыми
волосами, как у матери. Чуя же пошел в отца. Как внешне, так и характером.
Когда мы играли во дворе, Ясу частенько выбегала к нам, но Чуя ее прогонял.
Наверно, вредность у старших братьев в крови. А тут еще и Чуя. Иногда с трудом
у меня получалось его уговорить оставить маленькую заплаканную Ясу с нами.
Каким же счастьем светилось ее личико в такие моменты. Сейчас ей должно
быть около четырнадцати. Мы много лет не виделись, так как с возрастом я
ходить к Чуе перестал.
35/1179
— Глицинии скоро полностью закроют окна, — сказал я.
— Тем лучше, — Чуя толкнул калитку, пропуская меня вперед. — Не споткнись.
Я зашел во двор, с интересом осматриваясь по сторонам. Почти ничего не

изменилось. Разве что пропали качели Ясу, когда-то подвешенные к огромному
камфорному дереву. Оно охватывало почти половину двора и летом служило
укрытием от жары. На нем даже наши с Чуей инициалы остались. Сколько же
дорогих воспоминаний было связано с этим местом.
— Эй, — Чуя бросил мне связку ключей. — Иди в дом. Я кое-что проверю в гараже
и вернусь.
Не дав мне даже опомниться, он сбросил сумку у крыльца и быстро скрылся за

углом дома. Заходить в дом я тоже не торопился, поэтому сел возле его сумки на
крыльце, положив костыль рядом с собой. Мой взгляд зацепила красивая
тропинка из мелкой гальки и цветочные клумбы. Накахара-сан частенько
проводила время во дворе с маленькой лопаткой в руках. Неудивительно, что
это место ей удалось превратить в рай.
Я просидел так минут двадцать. Чуи все не было. И когда я уже схватился за
костыль, чтобы подняться и проверить, он вернулся. Какой-то странный,
подавленный. На мой вопросительный взгляд он кивком головы указал на
входную дверь.
— Чего не зашел?
— Я не могу вламываться в чужой дом без приглашения, — сказал я.
— Твоя чрезмерная воспитанность бесит, — он раздраженно поднялся на

крыльцо и, взяв у меня связку ключей, отворил дверь. — И я тебя пригласил
вообще-то.
— Мне просто хотелось немного посидеть во дворе, — я улыбнулся.
— Так бы и сказал сразу.
Мне хотелось спать. Да хоть на пол куда-нибудь завалиться, не важно. А внутри

дома было прохладно и уютно. Холодный мраморный пол, об который аж щекой
хотелось потереться. Я облокотился о толстую высокую колонну и закрыл глаза.
Меня внезапно охватила такая сильная слабость. Просто удивительно, как мне
удалось преодолеть все это расстояние пешком.
— Осаму, — тихо позвал Чуя, — не засыпай. Надо сменить твои повязки.
— Да черт с ними… — я бросил костыль на пол и сам сполз следом. В середине

зала лежал уютный ворсовый ковер. Добраться бы до него.
Чуя положил сумку на стеклянный столик и стал извлекать из нее все

содержимое. Бинты, антибиотики, спирт, марлю. Кучу разных препаратов,
названия которых я издалека не смог прочесть. Глаза слипались, ноющая боль
опять отдавалась в спину и в руку. Мне хотелось спросить, куда подевалась его
семья, но уже через пять минут я провалился в глубокий сон.
36/1179
Когда я проснулся, стояла глубокая ночь. Ну, или мне так показалось. Темно
было - хоть глаз выколи. В горле неприятно першило, и на языке был горький
привкус лекарств. Лежал я на чьей-то мягкой постели. Отчетливо помню, как
вырубился прямо на полу. От одной мысли, что Чуя перенес меня, стало
неудобно. Еще и грудь перебинтовал. Как я мог не проснуться от таких
махинаций?
— Чуя? — позвал я негромко. Ответа не последовало.
Вставать с уютной кровати не хотелось. Не знаю, сколько я проспал, однако

сонливость и вялое состояние не прошли. От резкого движения голова
закружилась так сильно, что я, схватившись за нее обеими руками, свернулся
калачиком. Вернулась уже привычная тошнота, и участилось дыхание. Но кое-
как, превозмогая сильную боль, мне удалось принять сидячее положение, а
потом и подняться. Пытаясь нащупать включатель на стене, я несколько раз
наворачивался на какие-то предметы и дважды умудрился споткнуться и больно
упасть.
Габариты этих комнат больше не восхищали меня, как прежде. Вместо
желанного включателя я нащупал ручку двери и потянул ее.
В глаза ударил яркий свет. Хотя на самом деле он вовсе не был ярким.
Потолочные светильники в форме перевернутой свечи едва давали свет. Но
привыкшие к темноте глаза заслезились. Вытерев их о плечо, я, хромая, пошел
вниз, потрясенно рассматривая жуткие картины на стене. Может, днем они
смотрелись вполне себе нормально, но ночью, с падающими тенями, их лица
внушали страх. Неудивительно, что в детстве Чуя предпочитал ночевать у меня.
Попробуй пройди ночью в туалет мимо такого.
— Чуя, ты здесь?
Спуск по лестнице был самым трудным. Удивительно, как со своим просто

аномальным невезением я благополучно пересек лестницу. Добрался до
гостиной и с силой толкнул огромные массивные двери. В этом доме на свете
что ли экономят? В огромном зале горел лишь один тусклый светильник.
Пожалуй, даже от луны было больше освещения, нежели от него.
Там я и нашел Чую. Он стоял у окна и курил. Поза у него была какая-то
расслабленная и напряженная одновременно. Не поймешь. Услышав звук
открываемой двери, он обернулся и удивленно застыл с сигаретой во рту.
— Осаму?
— Давай в следующий раз ты не будешь поднимать меня так высоко, — сказал я,

чувствуя небывалое облегчение рядом с ним.
— Ты должен был проспать до самого утра, — он нахмурился.
— Ну прости, что проснулся.
Чуя опустил жалюзи и быстро подошел ко мне. Схватил за подбородок и

наклонил мою голову вбок. Я к его грубым действиям давно привык, поэтому
смиренно молчал и ждал.
37/1179
— У тебя кровь идет из ушей.
— Кровь? — я коснулся своего уха и посмотрел на ладонь. И правда. Красная.
Он мягко взял меня за руку, подвел к кожаному дивану и помог лечь.
— У тебя сотрясение, Осаму. Тебе нужен покой, тишина. Хотя бы на несколько

недель. С тем, что я вколол тебе, ты должен был проспать до утра. Полежи
немного, хорошо?
Я кивнул. Чуя поднялся и куда-то ушел. От нечего делать я стал рассматривать

интерьер гостиной. Тут был огромный камин. Всегда мечтал о таком. И виной
тому рождественские рекламы по телевизору. А вот белый мраморный пол
придавал какое-то чувство холода. Странная смесь, но гармоничная. И огромный
ворсовый ковер в центре хорошо вписывался и нисколько не портил интерьер.
— Теплой воды не было, пришлось греть, — сказал Чуя, закрывая дверь ногой.
— Для чего она?
— Для тебя.
— Ну я понял, а что…
— Заткнись и дай профессионалу работать.
— С каких это пор ты стал профессионалом в медицине? — пробубнил я. Чуя

только улыбнулся и ласково щелкнул меня по носу.
Мне хотелось сказать еще что-нибудь. Поговорить с ним. Как-то развеселить.

Ведь он был сам не свой. Что же творится у него в голове?
— Чуя… — он мокнул ватный диск в теплую воду и начал аккуратно стирать уже
высохшую кровь с моего уха. — Твои родители, где они?
— Держи голову ровно, — ответил он строгим голосом.
Я поджал губы и уставился на его живот. Чуя сидел возле меня на коленях и
сосредоточенно обрабатывал антисептиком ушную раковину.
— Ясу?
Он судорожно вздохнул, а рука таки дрогнула.
— Знаешь, Чуя, — сказал я спокойным голосом, — а ведь я тоже здесь один. И

тебе некого стесняться.
Он сидел на коленях с низко опущенной головой. Дрожащими пальцами держал

флакон с антисептиком и все не решался взглянуть на меня. Соскользнув с
дивана, я сел на его колени и, обвив шею обеими руками, крепко прижал к себе.
— Тут только я…
38/1179
Часть 4
Мне никогда не доводилось видеть слабого Чую. Ни разу за все те годы,

что мы знакомы. Это я мог расплакаться, когда падал с велосипеда и в кровь
обдирал себе колено. Мог заплакать, когда в детстве, после уроков, толстяк
Уинсли колотил меня ногами за то, что Минори позвала меня на свой день
рождения, а его нет. Я мог плакать из-за плохих оценок. Даже если видел
мертвое животное на улице. Но Чуя — никогда. Может, поэтому мы и дружили?
Ведь сильные, они либо бьют тебя, либо защищают. Зависит от того,
импонируешь ты им или нет. А толстяк Уинсли точил на меня зуб долгое время.
Не пойму, чем вызвал его недовольство. Он перевелся к нам в школу много лет
назад. И гордился тем, что он чистокровный американец.
В детстве я был той еще размазней. Чужое мнение принимал за свое и часто шел
на поводу у «сильных». Да что там, не я один. Весь класс. Если бы толстяк
Уинсли сказал, что земля квадратная, то все согласно закивали бы. Все, кроме
Чуи. Этот, пожалуй, заставил бы самого Уинсли поверить в то, что она на самом
деле плоская.
И вот вскоре приехал мой отец. Который с отвращением поморщился при виде
меня. Сказал, что я похож на беглеца из фашистского концлагеря. Тощий и
слабый. По сути, так оно и было. И если на кого и обижаться, то только на себя.
Все три месяца, что отец жил с нами, он, не щадя, гонял меня каждое утро. Мы
бегали по песку на берегу моря. Он босой, а я в кроссовках, которые мне не
позволялось снять. Обливались ледяной водой, стреляли птиц по выходным. А
каждый вторник он забирал меня с собой в тренажерный зал. Тогда-то я и
подтянулся. Пусть и едва заметно.
Как-то даже дал отпор Уинсли. Правда, он все равно меня поколотил. Возможно,
этот момент и стал переломным. Тогда-то мы с Чуей по-настоящему и
подружились. А имея такого друга, я не мог позволить себе быть слабым.
Шли годы, и до меня постепенно стало доходить, что не обязательно доказывать
свою точку зрения кулаками. Да и не любил я это. Избегал конфликтов и
ввязывался в драку, лишь когда она была неизбежна.
Чуя тоже менялся. И не в лучшую сторону. Он с каждым годом становился все

злее, раздражительнее и агрессивнее. Иногда мне приходилось буквально
отдирать его от жертвы, которую он избивал до крови. Даже толстяк Уинсли не
перенес соседства с ним за одной партой и вскоре перевелся. Но если быть
искренним, порой он и меня пугал. В частности, его взгляд.
На тот момент он уже ходил на бокс, а после записался еще и на карате.
Выжатый, уставший, он становился более покладистым, тихим и мирным. По сей
день подозреваю, что виной тому семейные проблемы, о которых он никогда не
распространялся. Что со временем и вылилось в психическую травму и нервное
расстройство.
И как же было непривычно обнимать его, гладить по голове, словно ребенка.

Чуя не вырывался и даже не произнес ни одной колкой фразы. Он сидел смирно
в моих объятиях, уткнувшись лицом мне в шею, и этот акт доверия я принял как
высшую благодарность.
— Тебе нужно лежать… — сказал он тихо.
— Прекрати постоянно обо мне волноваться, — я улыбнулся и сам положил

39/1179
голову на его плечо.
Было так тепло и уютно, что мне не хотелось разрывать этих объятий.
Но всему хорошему приходит конец. Где-то с улицы заработали одновременно
несколько сигнализаций из чужих домов. Чуя вздрогнул и резко поднялся на
ноги. Я нехотя сделал то же самое. Он приблизился к окну и потянул жалюзи
вверх.
— Что там происходит? — я оперся ладонями о подоконник, пытаясь хоть что-то

разглядеть в темноте. Уличное освещение было совсем тусклым.
— Они пытались войти в дом, — сказал Чуя, хмурясь.
— Кто они? Хозяева?
Он кивком головы указал на темную фигуру. Неизвестный долгое время стоял

неподвижно, повернувшись к нам спиной. Насколько я понял, это был мужчина.
На нем был черный пиджак, классические штаны, волосы, зализанные лаком, с
несколькими выбившимися прядями.
— Он пьяный? Чего он пялится в одну точку.
Чуя покосился на меня и сокрушенно покачал головой.
— Смотри внимательно, — сказал он.
С правой стороны, возле соседского дома, включилась сигнализация и на

новеньком феррари. Удивительно, как хозяева оставили такую машину без
присмотра.
Творилось что-то странное. Я весь мурашками покрылся и стал напряженнее
всматриваться в темноту улицы. Движение мне почудилось еще с нескольких
сторон.
— Они сейчас все соберутся на шум, — Чуя отошел от окна и погасил и без того
тусклый свет.
Я промолчал и никак не прокомментировал его действия. Меня переполнял

какой-то необъяснимый страх перед неизведанным. Неподвижность мужчины
напротив дороги пугала и холодила кровь в жилах. Мысленно я повторял одно
слово, как одержимый: повернись, повернись, повернись. Чтобы я мог увидеть
его лицо и успокоиться. Убедиться, что все это бредни. Что мертвые не встают
по ночам и не бродят по улицам. Да это просто научно невозможно! Ни одни
опыты в лаборатории не способны достичь подобного.
С тех пор, как мы вернулись в дом Чуи, на улице беспрерывно звучал Ludovico
Einaudi. Эта музыка только усугубляла ситуацию депрессивными нотками.
Почему нельзя сделать потише или выключить ее к чертовой матери!
Чуя положил руку мне на плечо и успокаивающе похлопал. В тот-то момент

мужчина и обернулся. Я узнал его. Это был Йошито-сан. В детстве он грубо
отругал меня, когда я случайно закинул мяч на его газон. Вредный
высокомерный политикан. Казалось, что он всех детей в округе ненавидит. Или
его неприязнь относилась только ко мне?
Йошито, шатаясь, повернулся к гудящему Феррари и резко ударился головой об
капот. Я, разинув от удивления рот, уставился сначала на него, затем на Чую. У
40/1179
него ни один мускул на лице не дрогнул.
— Этот звук их раздражает, — пояснил он.
Через каких-то пять минут стали собираться и остальные. Я смотрел на них во

все глаза, не верил, что это происходит на самом деле. Даже незаметно
ущипнул себя за бок.
Люди под окнами выглядели кошмарно. У кого не было половины лица, кто полз,
не имея нижних конечностей, кто ходил с отстреленной головой. У Йошито-сана
была дыра в шее. Я придерживал трясущуюся руку у рта и смотрел на все это
через окно. Они собирались возле новенькой Феррари и бились об нее. Кто-то
даже пытался укусить и царапал ногтями. Отвратительный звук. Что творилось
эти несколько дней, что я лежал без сознания? Как можно было получить такие
увечья? Как можно было изобрести что-то настолько опасное? А ведь правильно
бабушка говорила, людей убьет не конец света, который они ждут каждый год.
Они убьют себя сами.
Всего на мгновение мне послышался тихий женский голосок, совсем близко. Но
я одернул себя от панических мыслей. В доме никого быть не должно. Чуя
закрыл все двери. Ведь закрыл?
Переведя дыхание, я уткнулся лбом в холодное окно и часто задышал. Мне

нужно было время, чтобы переварить всю информацию.
Даже если в Японию завезут вакцину, что будет с теми, кто ходит с такими
ранами? Обратим ли вообще процесс, или вакцина действует лишь на тех, кто
еще не заражен? И главное, откуда три из них попали в руки моего отца? Я до
последнего верил, что мама для меня не потеряна. Но, глядя на них, эта вера
становилась все меньше. По сути это просто трупы, внутри которых что-то
сидит.
— Довольно, тебе нужно спать, — Чуя резко опустил жалюзи и посмотрел на

меня. — В дом они не зайдут, можешь не волноваться.
— Спать?! — сказал я истерично. — Ты видел, что там творится? Ты думаешь, я

спокойно лягу на кровать и усну?!
— Да, именно это ты и сделаешь, — ответил он устало.
Я заправил волосы назад, устало прислонился спиной к стене и сполз на пол.
— Как далеко это распространилось?
— Не знаю, — он сел возле меня и взял мои трясущиеся руки в свои, — Осаму,
послушай. Я понимаю твои чувства. Правда понимаю. Но тебе нужен покой.
Сегодня ты слишком перенапрягся.
— Волнуешься за меня? — я усмехнулся.
— Тебя это удивляет? — спросил он.
— Я лягу, если и ты ляжешь вместе со мной.
Чуя озадаченно уставился на меня.
— Не делай такое лицо, — я горько улыбнулся, с трудом поднимаясь на ноги.

41/1179
— Ты ведь всю ночь будешь дымить, стоя у этого окна.
— Так хорошо изучил меня?
У него появились синяки под глазами. Он выглядел таким уставшим,

подавленным. От этого мне становилось совестно. Что я еще мог сделать для
него, как друг. Ведь Чуя словно закрытая книга. С огромным количеством тайн и
секретов. Я бы хотел думать, что его нынешнее состояние связано с потерей
родителей, но это было не так. Они никогда не были близки. С отцом, сколько
себя помню, он обменивался холодным приветствием. Мать все свое время
посвящала одной Ясу. Как бы грубо и некрасиво это ни прозвучало, Чуя не тот,
кто стал бы скорбеть из-за их потери. Иногда я себя ненавижу за такие мысли.
Но, думается мне, что истинная причина кроется в другом.
— Пошли… — я схватил его руку.
— Поднимемся наверх?
— Ну уж нет. Я с трудом оттуда спустился. Ляжем на диван.
Чуя согласно кивнул и, несмотря на возражения, закинул мою руку себе на

плечо, помогая доковылять до дивана.
Благо, он был огромный, мы устроились с удобством. Я, по крайней мере. Чуя все
вертелся, пытаясь расположить свои конечности. А в итоге просто закинул ногу
на меня. Что-то никогда не меняется.
Полночи я смотрел в потолок и не мог сомкнуть глаз. Мешали посторонние звуки

под окном. Еще стоило обдумать дальнейший план действий. Куда мы пойдем
завтра. И как далеко. Эти мертвяки несут какую-то опасность для нас? Серьезно.
Мы ведь не в фильме про зомби. К слову, всегда их ненавидел.
От нечего делать я стал барабанить пальцами по мягкому дивану. Снова и снова
мысленно возвращался к отцу. Интересно, где он сейчас и чем занимается.
Откуда-то из коридора мне снова послышался голос. И уверен, что на этот раз
мне не показалось. Тихо, стараясь не разбудить Чую, я медленно поднялся. Он
не проснулся, даже когда я ногой задел стеклянный столик. Эти несколько дней,
видимо, сильно его вымотали.
Едва ковыляя на одной ноге, я вышел из гостиной, цепляясь за стены, чтобы не

свалиться. И чем дальше я шел, тем отчетливее становился голос. Но что
странно, в длинном коридоре не было никаких дверей. Да и освещение ни к
черту. Может, следовало разбудить Чую? В планировке своего дома он
разбирается лучше меня. Однако, интуиция подсказывала мне просто идти
вперед, на голос, и ни в коем случае его не будить.
Всегда до чертиков боялся темноты. Почему в таком богатом доме настолько
ужасное освещение? Экономят на свете?
Споткнувшись о собственные кеды, я едва не свалился. Вовремя успел

обхватить руками толстую колонну. Идти без костылей было трудно. Даже не
удосужился спросить у Чуи, куда он их убрал. А может, они лежали возле моей
кровати на втором этаже. Если бы я только осмотрелся как следует. Моя
беспечность однажды сыграет со мной злую шутку.
Вновь я услышал за стеной мерзкий скрежет. Словно кто-то царапал ногтями
декоративную штукатурку изнутри.
42/1179
— Есть тут кто? — спросил я тихо.
Коридор был широким и длинным. Подпирали его огромные мраморные колонны

в греческом стиле. И снова картины. Правда, не такие страшные, как те,
наверху. Я даже невольно залюбовался ими. Девочка на портрете сильно
напомнила мне Ясу в детстве. У нее были такие же серые глаза и светлые
волнистые кудри. Она сидела на поросших лианой качелях и, весело дрыгая
ногами, кушала персики. Удивительно, как только художнику удалось настолько
«оживить» эту картину. Всего на мгновение мне даже показалось, что девочка
вот-вот спрыгнет с качелей и протянет руку с фруктом.
На противоположной стене картина была почти в мой рост. И изображена на ней

была опрокинутая деревянная тележка с цветами. Я бы с удовольствием
посмотрел на эти две картины при солнечном свете. Уверен, тогда они
смотрелись бы еще прекраснее.
— Помогите! Пожалуйста!
Я остановился, соображая, с какой стороны доносился звук. Голос был явно

женский. Но вот откуда? Тут нет ни одной двери. Только огромные картины и
стены, покрытые золотистой штукатуркой.
— Где вы находитесь? — спросил я.
— Картина. Подвиньте ее чуть влево.
Я встал напротив девочки на качелях и коснулся шершавой поверхности

пальцами. Попробовал слегка надавить на огромную рамку и толкнуть ее вбок.
Но картина висела словно приклеенная и даже не сдвинулась с места.
— Снизу, под углом толкните, — сказала девушка приглушенным голосом.
Я встал на колено здоровой ноги и попробовал толкнуть ее снова. Что-то

случайно задел пальцами, и после тихого щелчка картина стала медленно
отъезжать в сторону. Потайная дверь? Интересно, для чего.
В темноте я не сразу рассмотрел девушку, что говорила со мной все это время.
Морщась от света после долгого сидения в кромешной тьме, она перешагнула
через высокую арку и удивленно уставилась на меня.
— Осаму? — спросила она потрясенно.
Я же ошарашено разглядывал ее, не веря своим глазам. Это была Ясу. Грязная,
потрепанная, уставшая. Была она в одной футболке и коротких джинсовых
шортах. На руках и ногах алели огромные синяки и кровоподтеки.
— Что…что ты там делала? — спросил я, когда дар речи ко мне вернулся.
— Брат. Он запер меня, — ответила Ясу.
— Но зачем? Разве вы не…
— Отойди от нее, Осаму.
Ясу испуганно вскрикнула и прижалась к стене. Я же, услышав тихий щелчок за

43/1179
спиной, медленно повернулся к нему лицом.
— И как прикажешь это понимать? — спросил я, горько улыбнувшись. — Все

мертвы, да?
Чуя крепче сжал рукоять пистолета, перевел хмурый взгляд с меня на Ясу.
— Я всегда говорил, что чрезмерное любопытство однажды выйдет тебе боком.
— Брат…
— Замолчи, — холодным голосом сказал Чуя.
— Зачем ты солгал мне? Зачем сказал, что все они умерли?
— Когда я такое говорил? Ты сам так решил, разве нет? — Чуя пожал плечами.
И правда. Само то, что Чуя стоял, направив на меня дуло пистолета, лишало
возможности здраво мыслить. Он вконец спятил?
— Зачем ты держишь ее там? Она ведь твоя сестра!
— Вот именно, Осаму, — фыркнул он, — она моя сестра. И я не позволю ей тоже
умереть и стать одной из этих…
Я посмотрел на Ясу. Она дрожала от холода, переводя испуганный взгляд то на

меня, то на Чую.
— Это бесчеловечно. Ты не имеешь права решать за нее!
— Я оберегаю ее! — крикнул он.
— Оберегаешь?! Это теперь так называется? Не думал спросить у нее самой?!
— Я не хочу туда возвращаться, — Ясу заплакала, спрятав лицо в изгибе локтя.

— Я больше не могу там сидеть.
— Чуя…послушай, — я вытянул руки в примирительном жесте, — что если все

это будет продолжаться месяцами? Сколько дней прошло. Если бы нам хотели
помочь власти, то хоть что-то уже сделали бы, разве нет? Сколько ты
продержишь ее там? Может, у нее вообще иммунитет.
Чуя покачал головой.
— А если нет? А если у нее нет иммунитета, Осаму? Что тогда? — он с жалостью
посмотрел на плачущую Ясу. — Наша мать зарубила отца кухонным ножом.
Пыталась сделать то же самое и с ней. Видишь эти синяки на ее теле?
У меня все похолодело внутри. Чтобы Накахара-сан и совершила подобное. Ведь

она всегда была так добра ко всем. Но почему я подумал, что эти синяки оставил
ей Чуя. Мне стало тошно от самого себя.
— И ты…убил ее? — спросил я осторожно. Чуя болезненно поморщился.
44/1179
— Это сделала я! — крикнула Ясу, вытирая красные заплаканные глаза. — Я
убила ее. Но я не хотела. Правда…это вышло случайно.
Чуя тут же бросил оружие на пол и подбежал к ней. Ясу начала горько и
мучительно плакать. Захлебываясь в собственных слезах, она пыталась что-то
сказать. Прихрамывая, я тоже опустился возле нее.
— Довольно. Ты защищалась, — Чуя прижал ее к себе.
— Я убила маму… — сказала она, глотая слезы. — Убила…
Мне даже представить было трудно, что она испытывала на тот момент. Что она
испытывала те несколько дней, что Чуя держал ее взаперти, в этой страшной
комнате. Одну, со своими мыслями. А каково было при этом Чуе. Он настолько
сильно боялся ее потерять? Глупый вопрос. Он ведь всегда ее любил. А любовь
порой толкает на самые безумные поступки.
— Что ты будешь делать? — спросил я.
Чуя задумчиво перебирал волосы Ясу. Она успокоилась. Тихо сидела в его
объятиях, уткнувшись лицом ему в грудь.
— Мне пришлось их повторно застрелить.
— …что?
— Отца и мать, — сказал он обыденным тоном. — Они поднялись как ни в чем не

бывало. Через день после смерти.
Я промолчал. В очередной раз понимаю, как я слаб в сравнении с ним. Мне не

хватило бы духа даже направить дуло пистолета на мать. А про то чтобы
застрелить, и речи быть не могло.
— Чуя, — я крепко сжал его плечо, — что будет с Ясу?
Она вздрогнула, но промолчала.
— У меня осталась только она, Осаму, — сказал Чуя горько. — Я не хочу

лишиться и ее.
Мне в голову вдруг пришла абсолютно нелепая мысль.
— Слушай, а если она будет носить респиратор?
— Что? — они одновременно подняли на меня глаза.
— Респиратор, — повторил я. — Ведь был крупный выброс бактерий. А

респираторная маска на то и нужна, чтобы защищать органы дыхания.
Чуя задумчиво почесал подбородок и перевел взгляд на Ясу. Она смотрела на

него с такой мольбой в глазах, что он сдался.
— Я знаю, где их можно достать, — сказал он. — Сразу как выйдет солнце,
отправлюсь туда.
45/1179
— Хорошо, тогда мы…
— Никаких мы, — перебил Чуя. — Иду я. Один. Ты сидишь с Ясу и никуда ее не

выпускаешь. Усек?
— Усек… — сказал я низким голосом. Чертов тиран.
Пусть я и сказал, что останусь с Ясу, в душе у меня назревал крупный конфликт.
Зачем мне оставаться с ней? Она ведь не дура выбегать на улицу, где может
заразиться или быть убитой кем-то еще. Тем более, если вскоре мы вернемся с
респиратором для нее. А вот Чую отпускать одного мне было страшно. От меня,
конечно, и так пользы никакой, но я просто с ума сойду, пока буду ждать его в
четырех стенах. И ведь даже спрашивать нет смысла. Мало того, еще взбесится.
В последнее время, все чаще и чаще, прежде чем сказать ему что-либо, мне
приходится заранее подбирать слова. Почему с ним так трудно.
Несколько раз я хотел с ним поговорить, пока он собирался, и каждый раз
одергивал себя. От меня больше вреда будет, чем пользы. Но все равно на
улицах ведь нынче опасно. Да и стрелять я могу.
— У тебя сейчас пар из ушей пойдет, — сказал Чуя, застегивая пряжку ремня.
Я помолчал и понуро опустил голову. Мне было страшно его отпускать. Люди,
как правило, в подобных ситуациях забывают о гуманности. И пусть мы ни одну
живую душу не видели вчера, повезет ли сегодня так же? Вместо того чтобы
сплотиться, многие выбирают иной путь. Насилия и отшельничества. Добивают
тех немногих и воруют то, что, по сути, им и не нужно.
— Будь осторожен, — ответил я и протянул ему красную футболку. Чуя тряхнул

головой, забрызгивая меня каплями холодной воды после душа. — Почему ты
постоянно это делаешь!
Он засмеялся и выхватил футболку из моих рук.
— Ты так забавно морщишься.
— Это не повод, — буркнул я. — Слушай…
— Нет, — сказал он сразу.
— Но я еще ничего не сказал.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, — Чуя кинул косой взгляд на мою

загипсованную ногу. — С этим ты будешь тащиться как черепаха. Это раз. У тебя
сотрясение. Это два. Ясу несколько раз пыталась сбежать из дома. Это три. Ты
должен остаться здесь.
— Что? Почему? — я протянул ему кобуру с пистолетом.
— Говорит, что после случившегося не может тут оставаться.
— И ты поэтому ее запер?
46/1179
— Моя мать заразилась, находясь на кухне. Окна, двери, ветром может занести
откуда угодно.
— Все равно, это некрасиво. Держать ее так, словно…
— На словах мы все моралисты, да, Осаму? — Чуя схватил серый рюкзак и

перекинул его через плечо.
— Ты никогда не считаешься с чужим мнением, — сказал я ему вслед.
Чуя, даже не повернувшись, показал мне средний палец, бросив короткое «у

меня есть свое».
С тех пор как Чуя ушел, прошло четыре часа. Мне надоело ломать голову над
вопросами, ответы на которые мне не суждено было узнать в ближайшем
будущем. Интересно, моя мама так же бесцельно бродит каждую ночь и
неподвижна днем? Я думал, как только смогу ходить на двух ногах, обязательно
попаду домой.
У Чуи дом огромный, но такой «пустой». С виду уютный, а в душе никакого уюта
не чувствуешь. Мало вещей и те лишь для «услады» глаз. Колонны, картины,
плетеная мебель, стены, к которым боязно прикоснуться, как бы позолота не
осыпалась. Ворсовый ковер, который, наверно, стоит как одна иномарка. В таком
месте даже прилечь страшно. Вдруг что сломаешь или испортишь. Например,
вон ту высокую вазу с кельтскими узорами. С виду уродливая безделушка, но
интересно, какова ее цена?
Зачем заполнять дом чем-то настолько дорогим и бояться лишний раз не так
развернуться? Дом это, прежде всего, то место, где ты чувствуешь уют и
спокойствие. Вот у нас тот еще хламовник был. Но зато уютный.
Я бесцельно бродил по первому этажу. Разглядывал картины, перебирал книги,

которые явно были куплены для интерьера и ни разу не брались в руки. Еще
через час, прыгая на одной ноге, доковылял до окна и высунулся наполовину.
Погода стояла солнечная, и было так непривычно светло. Я рассматривал чужие
аккуратно стриженые газоны и растительность. Было сегодня по-особенному
тихо. Возле дома через дорогу, прислонившись к дверям гаража, сидел Йошито-
сан. Он не шевелился, и голова была низко опущена. Мне стало интересно, куда
подевались прочие. Особенно тот парень без ног, что, высунув язык, полз к этой
машине. Вчера мне эта картина казалась жуткой, а теперь отчего-то стало
смешно. Какой смысл загонять себя в эмоциональный вакуум? Ведь жизнь
продолжается, да? Продолжается до тех пор, пока бьется твое собственное
сердце. И не важно, что творится вокруг. Преодолеть можно все. Главное — в
это верить.
Я схватил небольшую аптечку и, опираясь на свой костыль, медленно поплелся

в коридор. Остановился напротив «девочки на качелях» и негромко позвал:
— Ясу?
— Можешь войти, — тут же отозвалась она.
Снова я не мог нащупать этот чертов механизм. Так же, как и в прошлый раз,
47/1179
сдвинул картину совершенно случайно.
Ясу сидела на маленьком красном диванчике, поджав под себя ноги, и смотрела
на меня во все глаза. Я поставил аптечку на круглый столик и стал
осматриваться. Эта комната своими размерами напомнила мне хоббитский
домик. Забавно. Круглая дверь под картиной, низкий потолок и необычное
оформление комнаты. Заметив мое удивленное выражение лица, Ясу
улыбнулась.
— Моя мама была очень депрессивным человеком. Запиралась тут часами.

Пряталась от всего мира. Особенно когда у нас бывали гости. Приходилось лгать
им, что она в отъезде.
— Ты принимала гостей вместо мамы? — спросил я.
— Иногда, — ответила она, с ленцой собирая волосы в толстую косу. — Мама не

ладила с отцом. Может, она больше пыталась избегать именно его. А сюда он
никогда не приходил.
Взгляд у нее стал грустный, рассеянный. Вспомнив зачем пришел, я кивком

головы указал на маленькую аптечку.
— У тебя раны. Стоило бы обработать.
Она кинула на нее короткий взгляд и благодарно кивнула.
— Можно тебе кое-что рассказать?
— Конечно, — я присел на деревянный стульчик и потянулся к настольной

лампе, чтобы прибавить свет. В комнате стояла смесь разных запахов. Цветов,
лекарств и легкого аромата духов.
— Уверена, что брат никогда не говорит на личные темы, — Ясу с тяжелым

вздохом потянулась за аптечкой. Я промолчал. Мне показалось, что это был не
вопрос, а скорее утверждение. Она порвала новую упаковку с ватой и оторвала
кусок. Вылила на нее немного перекиси, приложила к мелким ранам. — В
отличие от меня, детство у него прошло между двух огней.
Я непонимающе посмотрел на нее.
— Мама никогда не хотела выходить за отца. Она его ненавидела. Но кого это
волнует, правда? Ведь положение и деньги всегда на первом месте.
— Брак по расчету?
Ясу кивнула.
— Ее заставили. А отец принудил ее к… — она смущенно отвернулась, пытаясь

дрожащей рукой обмотать бинт на запястье. Я перехватил ее руку и сам взялся
за перевязку.
— Спасибо.
— Хоть в чем-то я оказался полезен.
48/1179
— Это неправда! — Ясу посмотрела на меня строго. — Я рада, что ты дружишь с
моим братом. Он ведь такой грубый и вредный! — воскликнула она.
Мне не удалось сдержать улыбку. Весь Чуя в двух словах. Я аккуратно

обматывал бинт вокруг ее руки и все ждал, пока она продолжит.
— Так Чуя…
— Был нежеланным ребенком, — она облегченно вздохнула, когда я завязал

узелок и выпустил ее руку. — Родители постоянно ругались при нем, доходило и
до рукоприкладства. Мама открыто показывала свою неприязнь, а отца никогда
не бывало дома. А если и бывал, то торчал в кабинете. Потом появилась я. Но ко
мне, что странно, отношение было другое. По крайней мере, в сравнении с
братом мне жаловаться грех.
Она поднялась, аккуратно убрала бинты, перекись. Использованную вату

закинула в маленький синий контейнер для мусора и села возле меня.
— Я рада, что ты с ним, — сказала она после минутной паузы. — Он на самом

деле хороший. Просто грубоват и вспыльчив.
— Да я и не спорю, — сказал я улыбаясь и откинулся на спинку стула.
Ясу здорово изменилась. Помню ее совсем мелкой, плаксивой девчонкой. Как

она прибегала к нам и просила с ней поиграть. Мы всегда выбирали прятки. И
пока Ясу отсчитывала до десяти, просто уматывали играть в другое место.
Подло, да. Ну, совсем ж мелкими были.
Иногда заваливались ко мне домой. Мама варила для нас малиновый кисель или
пекла яблочный пирог. Если не брать в счет некоторые казусы, мое детство было
не таким уж и плохим.
— Твой брат убьет меня, если узнает, что я сюда заходил.
Ясу улыбнулась.
— Обещаю ничего ему не рассказывать.
С момента ухода Чуи прошло еще два часа. Я нервно барабанил пальцами по
стеклянному столу, не находя себе места от волнения. Да и тучи появились.
Солнце то пряталось за ними, то появлялось вновь. Еще немного, и оно пропадет
вовсе. Чуя не успеет вернуться. Отбросив костыль в сторону, я нервно
взъерошил свои волосы и посмотрел на огромные настенные часы. Давно
перевалило за три. В голову стали лезть пессимистичные мысли. А вдруг его кто-
то перехватил? И даже если я уйду, то в каком направлении его искать?
Я вновь встал у окна, надеясь уловить глазами его силуэт.
Йошито-сан, сидевший у гаража, поднял голову, и наши глаза встретились. Он

издавал жуткие булькающие звуки и тянулся ко мне руками. Не мог подняться?
Я наблюдал за его действиями больше двадцати минут. Он ничего не делал.
Просто смотрел на меня, хрипел, высовывал язык и тянулся руками, словно
хотел съесть. Просто отвратительно. Когда солнце спряталось за тучами, он,
словно почувствовав прилив сил, внезапно поднялся с места и двинулся в моем
49/1179
направлении.
Я захлопнул окно и, ковыляя, подбежал к столу, на котором лежала заряженная
беретта, оставленная Чуей. Схватив ее, прыгая на одной ноге, быстро вернулся
к окну и стал смотреть за его дальнейшими действиями. Можно было его сразу
застрелить, но любопытство сделать этого не позволило.
Йошито-сан долго простоял у закрытой калитки, сверля меня взглядом. Не

хватило ума снять крючок? В итоге он перелез. Ну как, перелез. Свесился
наполовину и свалился во двор. Прошел прямо по цветам, растоптав
большинство из них, и встал напротив меня. Нас разделяло одно окно, которое
он всячески царапал ногтями и облизывал желтым языком. Дыра на его шее
смотрелась жутко.
Внезапно с улицы прозвучал громкий выстрел, и на окно брызнула черная кровь.

Йошито-сану просто-напросто сшибло половину головы. Вместе с кровью на
стекле остались остатки его мозгов. Я шокированно взобрался на подоконник,
пытаясь рассмотреть стреляющего. Бешено колотящееся сердце успокоилось в
одно мгновение. Это был Чуя. Он довольный, как никогда, перезарядил дробовик
и помахал мне рукой. Мое внимание привлекли еще две фигуры, устало
плетущиеся позади него. Я, не веря своим глазам, отворил окно и, жмурясь от
тошнотворного запаха гнили, высунулся наполовину.
— Вот так неждан! — крикнул я, широко улыбаясь.
Ацуши весело помахал мне рукой, а Рюноске смущённо опустил глаза,

поправляя маску на лице.
Прозвучал еще один выстрел. Мы все повернулись к Чуе.
— Бинго! — сказал он. — Смотрите-ка, и остальные подтянулись.
— Они сейчас повалят на шум! Забегайте в дом.
Акутагава послушно встал у крыльца, ожидая, пока я открою дверь, а эти два
идиота принялись на спор отстреливать зараженных.
— Да вы шутите! — сказал я возмущенно. — Живо тащите свои задницы сюда!
На шум, исходящий от Феррари, выполз еще один зараженный. Тот самый,

обрубленный по пояс. Он широко открывал рот и хрипел. Желтые глаза
смотрели то на Чую, то на Ацуши, а костлявые руки хватали воздух.
Чуя подошел и сел на корточки возле него. Расстояние между ними было
небольшое.
— Мне вот интересно. Они питаются человеческой плотью? Прямо как в

фильмах.
— У тебя есть отличный шанс это проверить, — сказал Ацуши.
— Ты прав, — Чуя изогнул бровь. — Может, твоего дружка кинем?
— Чуя! — крикнул я, стоя напротив Рю, и пригрозил ему костылем.
— Да шучу я, шучу, — он усмехнулся и ткнул зараженного прикладом дробовика.

Тому это не понравилось. Он начал визжать, издавая странные звуки. Даже язык
50/1179
высунул, пытаясь им коснуться обуви Чуи. Зараженных с каждой минутой
становилось все больше.
— Не знаю, что насчет поедания мяса, но двигаются они очень даже быстро, —
сказал Ацуши, нервно облизывая высохшие губы. Чуя поднялся и одним ударом
ноги проломил череп инфицированному перед ним.
— Ну и вонь!
— В дом забегайте! — крикнул я, начиная закипать.
Чуя нехотя развернулся, брезгливо вытирая грязные гриндерсы. Ацуши шел за

ним, поочередно отстреливая приближающихся.
Наша теория подтвердилась. Солнце их слабость. При жаре они теряют

способность передвигаться. И это здорово усложняло задачу. Теперь наша
безопасность зависела от погоды и навыков стрельбы каждого находящегося в
этом доме.
Примечание к части
https://myzcloud.me/song/13307143/ludovico-einaudi-walk
51/1179
Часть 5
Чуя знатно занервничал, когда огромная картина тихо отодвинулась в

сторону. Его волнение передалось и мне. Ацуши переводил заинтересованный
взгляд то на меня, то на него. Он все не понимал, чего мы стоим с такими
напряженными лицами и пялимся в картину. Но когда появилась круглая дверца
и оттуда вышла Ясу, морщась от яркого света, он удивленно присвистнул.
— Не дай Бог мне такого брата.
Чуя бросил на него столь убийственный взгляд, что даже я мурашками

покрылся. Теперь вспомнил, из-за чего мы с этой парочкой не ладили. Ацуши
был слишком прямолинейным и не упускал ни единой возможности лишний раз
потыкать в Чую веточкой. А меня, в свою очередь, раздражал Акутагава. Этот
парень двух слов не мог связать, не краснея и не запинаясь. И, что странно,
заикой он становился только в моем присутствии. Совсем мелким я даже
подтрунивал над ним, повторяя его имя «Рю…рю…носке». Тогда мне и ребятам с
баскетбольной площадки это казалось забавным.
— Эта маска должна тебя защитить. Носишь ее и не снимаешь. Поняла?
Ясу не сразу ответила на вопрос, удивленно рассматривая нас. Так еще от Чуи
несло тухлятиной после того, как он размозжил череп тому зараженному.
Раньше запах мне не казался настолько отталкивающим и резким.
— А они кто такие? — спросила она.
— Знакомые, — Чуя в нервном нетерпении протянул ей красный респиратор.
— Откуда ты знаешь, что он поможет? — Ясу с интересом посмотрела на

Акутагаву, который носил точно такую же маску, только черного цвета.
— Поможет, поможет, — Ацуши, сложив руки на груди, с нескрываемым

презрением посмотрел на Чую. — Твой брат их уже испытал на моем друге.
— Это как? — вмешался я. Чуя закатил глаза, готовясь к очередному потоку

неприязни и осуждения в свой адрес.
Ацуши сложил руки на груди, сощурив серые глаза.
— Народ у нас не тупой, гляди. Фишку с респираторами просекли сразу. За них

сейчас война идет в городе, — сказал он. — У Чуи оказались две. Он согласился
дать мне одну из них на определенных условиях.
На каких именно, догадаться было не сложно. Но перебивать я не стал. Однако,

это сделал Чуя.
— Я попросил его дружка походить в маске несколько часов. И не нужно делать

такие рожи. Потому что он так же, как и Ясу, не мог высунуться из дома. А я
предложил оптимальный вариант для нас двоих.
— Это некрасиво, брат… — Ясу повертела респиратор в руках и подняла

виноватый взгляд на Акутагаву.
52/1179
— Да мне плевать, — честно признался Чуя.
— Так, постойте, — вмешался я. — Ацуши? У тебя иммунитет?
Он кивнул. Теперь вопросы отпадали. Значит, Ацуши так же, как и Чуя, бродил
по улицам в поисках респиратора. Меня с самого первого дня не отпускала одна
мысль. Связанная непосредственно со мной. Три дня, что я провалялся на
больничной койке, был велик риск заражения. Но ничего не случилось. Могло ли
это означать, что и у меня был иммунитет? Или дело было в том, что я находился
в отключке три дня? Сейчас эта информация уже не играла никакой роли, но
мой интерес так и остался неудовлетворенным.
Ясу натянула маску и посмотрела на нас с каким-то дискомфортом.
— Пахнет странно и тянет, — сказала она.
— Привыкнешь за пару часов, — ответил Акутагава. — Мне тоже мешала.
Ацуши откинулся на позолоченную стену, с интересом рассматривая богатую

обстановку.
— У всех богатеев бзик на скрытых комнатах и бункерах?
Не дав Чуе ответить, я быстро заговорил.
— Какие наши дальнейшие действия?
У Ацуши и Чуи было что-то общее в характере. Оба говорили, не думая о

последствиях. Что Ацуши намеренно провоцировал его, что тот за словом в
карман не лез. Уверен, оставь я этих двоих наедине, они уже через десять минут
вцепились бы друг другу в глотки. Они были обладателями сильных,
несгибаемых характеров. Не могу сказать, хорошо ли это или плохо.
— Проверим область заражения, — сказал Чуя. — А если разделимся, будет еще

быстрее.
Под словом "разделимся" он, конечно же, подразумевал Акутагаву и Ацуши.
— Отличная идея, — Накаджима фыркнул. — Без всяких раздражителей

заниматься делом будет куда комфортнее.
— Довольно! — крикнула Ясу. Стоящий возле нее Чуя вздрогнул. — Мы и так

дохнем как собаки! Так еще и вы между собой грызетесь. Если что-то не
поделили, идите во двор и решите свои проблемы по-мужски. Но если
разойдемся, то уже и не встретимся никогда. Поэтому, прошу, давайте придем к
согласию?
От тихой и мирной Ясу такого всплеска эмоций я не ожидал. Да что там, даже
Чуя пребывал в легком замешательстве и ступоре. Ацуши обменялся с
Акутагавой коротким взглядом и согласно кивнул.
— Она дело говорит.
Чуя тяжело вздохнул.

53/1179
— Для начала нам нужно узнать, насколько далеко распространилась эпидемия.
И выехать за пределы этой зоны. Телефоны и прочую технику можно просто
выбросить. Толку от них никакого на данный момент.
— Хорошо, что электричество не отключили, — сказал Ацуши. Наши чувства в

тот момент было просто не передать словами, когда через секунду-другую все
лампочки в доме замигали и свет отключился. Чуя громко засмеялся, а мы стали
напряженно смотреть друг на друга.
— Плохой знак, — шепотом сказала Ясу.
— Хорошо, что мы не верим в знаки, да? — Чуя перезарядил оружие и пошел

вниз по коридору. Мы все последовали за ним.
Пока мы собачились между собой, погода стала еще хуже. Если раньше солнце
пропадало на несколько минут, то сейчас оно окончательно скрылось за тучами.
Еще и ветер поднялся, завывал жутко, до мурашек. Что-то мне подсказывало,
что как прежде с погодой нам везти не будет. Ясу предлагала переждать денек-
другой дома, пока погода не прояснится. Но все остальные, включая и меня,
выступили против. Ждать можно было день, а то и неделю.
Когда мы вышли во двор, зараженные бесцельно ходили по улице. Кто-то просто

стоял, застыв в одной позе. Кто-то, высоко задрав голову, смотрел в небо.
Наблюдая за ними какое-то время, я пришел к выводу, что их раздражает шум.
Когда в Феррари заработала сигнализация, их реакция подтвердила мою
догадку. Мне бы первым делом хотелось сходить к очагу взрыва. Вдруг там мы
нашли бы хоть какое-то решение сложившейся ситуации. Но тут уже не
согласился со мной Чуя, сказав, что это бесполезная трата времени. Да и кто
знает, какой только сброд там не соберется в поисках того же, что и мы.
Думается мне, нам больше стоит избегать самих людей, нежели зараженных.
Надеюсь, я ошибаюсь. Но вера в людей во мне всегда была минимальной. А в
минуты опасности каждого заботит спасение лишь одной жизни — своей.
— А мне оружие не полагается? — спросила Ясу, на ходу застегивая короткую

кожаную жилетку. Чуя остановился, покопался в своем рюкзаке и вытащил два
пистолета. Ацуши присвистнул.
— А стрелять она умеет?
— Думаешь, раз девчонка, то с оружием не управлюсь? — сказала Ясу ледяным

голосом.
Накаджима покраснел и смущенно стал ковырять ботинком сырую землю.
— Она стреляет не хуже моего, — вмешался Чуя. — По крайней мере, лучше

некоторых.
Акцент был сделан на меня. Не понять это было невозможно. Особенно глядя на
его довольную, ухмыляющуюся рожу.
— Завали. Я хорошо стреляю, — сказал я возмущенно. Чуя засмеялся и похлопал

54/1179
меня по плечу.
Не будь у меня гипс на ноге, сотрясение и вывих руки, то, конечно же, я доказал
бы ему правдивость своих слов. Сколько раз мы с отцом ходили птиц стрелять.
Да и методы рыбалки у него были тоже странные. Мы собирали все
необходимое. Специальную одежду, непромокаемую обувь, соль, спрей от
укусов, рыболовные снасти и запас продуктов. Однако, отец весь этот хлам так и
не вытаскивал из машины. Кроме высоких резиновых сапог, в которых заставлял
меня заходить в озеро и ловить рыбу голыми руками. Меня съедали комары,
жара и чувство всей абсурдности ситуации. Зачем ловить рыбу голыми руками?
Вдоволь надо мной поиздевавшись, он начинал ловить рыбу сам. Ловить рыбу в
его понимании это жевать сигарету и стрелять в воду из пистолета с
пофигистичным выражением лица. Когда я тем временем, скрипя зубами, до
крови чесал комариные укусы на коже.
На обратном пути рыбу мы покупали у старика Киши. У него был рыбный
магазинчик, куда свежая рыба завозилась три раза в день. Но какой стоял запах!
— Заметь, я ничего не сказал.
Чуя прикрыл калитку, когда мы все вышли, и с раздражением посмотрел на

двоих зараженных, что шли прямо на нас. Ясу, весело улыбаясь, вытащила оба
пистолета и уложила их двумя выстрелами в голову. Акутагава даже рот
разинул от удивления. А я поспешил отвернуться, чтобы Чуя снова не ляпнул
что-то в своем духе. У меня-то в руке был только один пистолет. Потому что
второй приходилось держать костыль.
На громкие выстрелы стали собираться и остальные зараженные. Один побежал

на меня. С дико косящим правым глазом, ободранной нижней губой и
раздробленным наполовину черепом. Выстрелить я не успел, это сделал
Акутагава, чем немало меня разозлил. Медлить не было времени. Чуя пошел
впереди, отстреливая всех поочередно, и мы позади него, озираясь по сторонам.
Картина была жуткой. Дело было то ли в оружии, то ли в их физиологии. Каждый
выстрел сопровождался мерзким хлюпающим звуком и фейерверком из мозгов и
крови. Я искренне позавидовал Ясу и Акутагаве, которые находились в
респираторах и не могли сполна прочувствовать ту вонь, что поднялась тут.
Этот запах и нас пропитал насквозь.
— Все к центральной дороге! Живо! — крикнул Чуя.
— На них патронов не напасешься, — быстро сказал Ацуши, отстреливая еще

двоих позади меня.
Их походка не была быстрой, но нам требовалось время на перезарядку оружия.

Да и брали они количеством. Я словно заснул и оказался в каком-то шутере.
Меня не покидала навязчивая мысль, что все это не взаправду. Что я лежу в
коме после аварии, или заснул в своей спальне после того, как прочитал
очередной бредовый рассказ про конец мира. Мне все чаще и чаще хотелось
приставить дуло пистолета к виску и выстрелить. Раз уж проснуться
самостоятельно не получалось.
Не знаю, каким чудом мы оторвались от тех инфицированных. Все вспотели и с

трудом переводили дыхание, Акутагава чуть ли не задыхался, захлебываясь в
кашле. Ацуши смотрелся жутко в белой рубашке, которая насквозь пропиталась
55/1179
кровью. Виной всему был сильный ветер, который отбрасывал обратно на нас же
ошметки мозгов и кровь.
— Чувак, от тебя воняет тухлятиной, — сказал я Ацуши, вытирая испарину со

лба.
— От тебя не лучше, — он засмеялся, оттирая красное лицо салфеткой,

протянутой Ясу.
— Ребят, не хочу вас расстраивать, но… — Чуя кивком головы указал на дюжину
зараженных, что вылезали из машин.
Я узнал среди них и ту маленькую девочку, что глазела на меня, когда мы с Чуей
устроили привал под деревом. У нее не было ног и, вывалившись из машины, она
сильно ударилась головой об мокрый асфальт. Несколько инфицированных
перешагнули через нее, а кто-то наступил. Она смотрела на нас желтыми
глазами и, царапая короткими ноготками асфальт, пыталась сдвинуться с места.
Я смотрел на нее, как завороженный. Пришел в себя лишь тогда, когда Чуя
прострелил ей голову и покосился на меня.
— Нам нужно найти свободную тачку, если… — Ацуши замолк на полуслове и с

озорным огоньком в глазах переглянулся с Чуей. Тот ухмыльнулся.
— Даже не думай.
— Вы о чем? — спросил я недоуменно. Но эти двое пулей помчались вперед,

толкаясь, весело хохоча, перепрыгивая через капот припаркованных машин.
Мы же уставились на них в замешательстве. Причину их странного поведения я
просек в момент. Напротив трехэтажного торгового центра был припаркован
новенький черный Порше с откидным верхом. Уже добегая, Чуя подставил
Ацуши подножку, и тот распластался между почтовым ящиком и бордюром.
— Не честно, — сказал Акутагава.
— На войне все средства хороши, — Ясу сложила руки на груди, с нескрываемым

удовольствием наблюдая за братом.
А ведь сначала она показалась мне милой…
Обидно, что меня в счет эти двое даже не взяли. Чертова нога. Я бы дал им
фору. В младших классах я завоевал две медали в соревновании по бегу. А
потом интерес к этому виду спорта у меня внезапно пропал. Тогда я и подсел на
астрономию.
— Какого черта они творят? — сказал удивленно Рюноске.
Я сощурил глаза, всматриваясь в местность через дорогу. Иногда у меня в

глазах двоилось, и ком подступал к горлу из-за сотрясения. Мне показалось, что
лучше всего об этом промолчать. Забот и без того хватает. А зрение со
временем, надеюсь, восстановится.
— Куда он поехал? — мы с Ясу озадаченно переглянулись.

56/1179
Верх машины они опустили. А вместо того, чтобы развернуться через круговой
перекресток, они съехали на газон, сбив несколько почтовых ящиков и кран.
— Они этого не сделают… — сказала Ясу, наблюдая за черным Порше,

набирающим скорость.
— Значит, ты плохо знаешь своего брата, — ответил я, покачав головой.
Из машины раздался громкий смех и свист. Зараженные, которые медленно

брели в нашу сторону, услышав шум мотора, остановились. А когда то ли Чуя, то
ли Ацуши включили Combichrist — Buried Alive, они с громкими воплями стали
кидаться прямо под колеса машины. Я слышал хруст ломающихся костей, видел
как кровь брызгала из размозженных голов, как отрывались конечности
зараженных. Новенький Порше превратился во что-то страшное и пугающее. Чуя
подавал назад, а потом на скорости добивал оставшихся.
Я покажусь наивным, а может и глупым, но разве это не слишком жестоко? Мы
ведь могли просто сесть и уехать. К чему эта демонстрация жестокости. Иногда
даже я не знаю, чем оправдать жестокость Чуи.
Некогда уютная, зеленая и многолюдная улица в один момент окрасилась в

красные оттенки. Я посмотрел на оторванную голову чуть поодаль, из которой
маленьким фонтанчиком била кровь.
— Чего рты разинули? Прыгайте, — машина остановилась прямо перед нами.

Целиком забрызганная кровью. Акутагава растеряно смотрел на ручки двери, не
зная, как потянуть, чтобы не заляпать руку. Ацуши, это заметив, засмеялся, и
верх Порше они великодушно опустили. Ясу и Рюноске запрыгнули сразу, а вот
мне пришлось порядком попыхтеть под их громкий ржач.
— Куда мы едем? — спросил я.
— В Токио, — Чуя обернулся и внимательно осмотрел меня с ног до головы,

затем Ясу.
— Почему именно в Токио? — Ясу подалась вперед и пальцем стерла засохшую

кровь на его щеке.
— Если где и найдем ответы, то там. В любом случае, за пределы Йокогамы

нужно выехать уже сегодня.
Он повернулся к рулю и завел двигатель. Машина медленно тронулась в путь. Я

устал. Хотел немного поспать и отдохнуть. В глазах все расплывалось, и даже
Ясу, сидящую ко мне впритык, я видел с трудом. Из носа снова потекла кровь, и
я поспешил вытереть ее локтем, пока она не заметила. Акутагава подпер
подбородок рукой и уныло смотрел на мелькающие за окном однообразные
картинки. Ацуши, закинув руки за голову, тихо перешептывался о чем-то с Чуей.
Кажется, эти двое наконец нашли общий язык. Всего-то надо было передавить
пару десятков зараженных.
По радио заиграла Labuat «Soy tu aire». Все было хреново. Без преувеличений. Но
этот голос и эта музыка меня успокаивали. Моя мама мертва, отец пропал. Чуя
застрелил своих родителей. Ясу и Акутагава не имеют иммунитета. Мы оставили
свои дома и едем в город, толком не понимая, для чего и с какой целью. Вокруг
57/1179
безумие, хаос, разруха. Зараженных с каждым днем все больше. Кто знает,
может, в будущем и нам не избежать подобной участи.
Ясу уронила на меня голову. Дышала она размеренно и спокойно. Глаза были
закрыты. Заснула, так быстро. Какое-то время я пытался сфокусировать взгляд
на рыжей макушке, вникнуть в суть разговора Ацуши и Чуи, но больное тело
взяло верх. Вскоре отключился и я.
— Подъем, сони! — Чуя так грубо ударил ногой по двери, что я подпрыгнул на
месте от испуга. Акутагава покосился на него недовольным взглядом, но
промолчал.
— Ясу, — я мягко потряс ее за плечо. — Привал, просыпайся.
Когда она просыпалась, реакция у нее становилась в точности как у Чуи. Какая-
то заторможенность в движениях, и выражение лица, словно видит меня в
первый раз. Я, с трудом сдерживая смех, снова позвал ее. Она что-то
прошептала и легла на место, освобожденное Акутагавой.
— Вставай, сестренка! — Чуя наклонился над ней и взорвал синий воздушный

шар, тем самым испугав и меня во второй раз.
— Придурок! — крикнула она и, пулей выскочив из машины, помчалась за ним,

покрывая нецензурной бранью. Где он только шарик откопал?
Ацуши засмеялся.
— Всегда жалел, что у меня нет братьев и сестер.
— Чтобы ты довел их до нервного срыва? — я приоткрыл дверцу и, кряхтя, на

одной ноге, с трудом вылез. Акутагава хотел протянуть мне руку, но, увидев мой
убийственный взгляд, тут же убрал. Этот парень меня раздражал. Он вроде бы и
ничего такого не делал, но все равно жутко бесил. Что с ним не так? Или со
мной? Кажется, я начинаю понимать причину. Дело в его странной и
ненавязчивой заботе. Но ведь протяни мне руку Чуя, я бы с радостью ее схватил.
Не понимаю, в чем дело. Правда.
— Почему это? Я был бы хорошим братом, — обиженно пробубнил Накаджима.
— Сколько сейчас часов? — спросил я, протирая глаза. Все никак не мог

избавиться от чувства, словно у меня на глазах пленка. Сколько ни три, все одно
и то же.
— Эй, с тобой все в порядке? — взволнованно спросил Ацуши. Я кивнул.
Вчера, когда мы отстреливали зараженных возле дома Чуи, мне в глаза

брызнула кровь одного из них. Полагаю, причина крылась в этом.
— Мне нужна вода. И где мы вообще?
Накаджима почесал голову.
58/1179
— Почти доехали до Кавасаки. Нам нужно найти место для привала, пока не
стемнело, и заправиться.
— Здорово! И вы решили остановить машину в гуще леса, — сказал я.
— Все зараженные в городе. Здесь мы в большей безопасности.
— Здесь мы как на ладони. А в городе могли хотя бы закрыться в каком-нибудь

здании.
— А как выбираться? — спросил он. — К тому же, сейчас уже темно. Их там тьма.
Идти туда - безумие.
Акутагава подошел ко мне и протянул маленькую канистру с водой.
— Чуя нашел тут охотничий домик для туристов.
Я тяжело вздохнул.
— Стоило начать с этого.
Спустя десять минут вернулись Чуя и Ясу. Он, смеясь, отходил от нее каждый
раз, когда она делала попытки приблизиться. Пока эти двое дурачились, я взял
канистру с водой и отошел к дереву, чтобы промыть глаза. Пришлось зажимать
ее между ног и потихоньку поливать.
Спиной чувствовал, как всего в пяти шагах от меня стоял Акутагава. Видимо,
хотел предложить помощь, но боялся подойти. Пожалуй, я и правда был с ним
слишком резок. Позже стоило бы его поблагодарить за воду и извиниться.
Поставив канистру на землю, я краем футболки вытер мокрые глаза и пару раз
моргнул. Зрение прояснилось, но осталось легкое жжение.
Проспав столько часов, я даже не почувствовал, что отдохнул. Все тело ломило,
и эта проклятая голова. Я сел на сырую землю, прислонившись спиной к дереву.
Не знал, что в Кавасаки есть такой огромный лес. У дороги деревья были
высоченные, с большим расстоянием между друг другом, а вот выше начинались
настоящие джунгли. Кривые, изогнутые деревья, покрытые мхом и лишайником.
Колючки, которые цеплялись к одежде, и ядовито-зеленые растения, похожие на
лиану. Судя по тому, что ребята нашли охотничий домик, и диких животных тут
хоть отбавляй.
Я набрал полную грудь воздуха и закрыл глаза, мысленно считая до десяти.

Никогда не любил находиться на природе. Жутко боялся насекомых и змей.
Помню, как два года назад одноклассник обнаружил клеща у меня за ухом. В
обморок мне свалиться не позволило присутствие Чуи.
Боги…ты просто слабак, Осаму. Хватит сидеть, поднимайся. Ну же!
— С тобой все в порядке?
Я вздрогнул. Голос прозвучал совсем близко. Чуя сидел на корточках возле моих
разведенных ног и смотрел так пристально, что даже неудобно стало.
— В порядке, — протараторил я.
59/1179
— А с глазами что?
— С деревьев что-то осыпалось…вот.
Чуя сощурил глаза. Конечно же, он не поверил ни единому слову. Но, думается
мне, Чуя понимал, какой политики я придерживаюсь.
— Выглядишь хреново. Не отходи далеко, пока не доберемся до хижины.
Я быстро закивал.
Мне хотелось поскорее избавиться от гипса на ноге и перестать быть обузой.
Машину нам пришлось оставить практически у самой обочины. В лес на ней

въехать было невозможно. Мы вытащили все вещи и, весело переговариваясь,
направились в сторону хижины. Тут-то для меня и началось настоящее
испытание. Подниматься вверх по холму было настоящей пыткой. За одежду
цеплялись острые колючки длиной в два-три метра. Корни они опускали вдоль
по земле, так и не заметишь, пока не зацепишься ногой. После мелкого дождя
земля была сырой. Идти было невозможно. Крупные листья били прямо в лицо, а
нога скользила. Ребята понимали, как мне трудно, поэтому старались идти
медленно. Чуя шел впереди, показывая дорогу. Сколько же мы с Ясу проспали,
раз он успел отыскать этот охотничий домик и вернуться обратно.
Внезапно прогремел гром. Мы все остановились.
— Нужно поторапливаться, — сказал Ацуши.
— Далеко еще идти? — спросила Ясу.
Чуя упер руки в бока, озираясь по сторонам.
— Еще минут двадцать. Ацуши, ты ведешь.
Накаджима кивнул. Чуя спустился вниз и подошел ко мне.
— Ты как, держишься?
— Стараюсь не отставать, — сказал я.
Он схватил мою руку и закинул себе на плечо.
— Пошли.
Раскаты грома стали громче. До мурашек по коже. В густом лесу, где опасность
поджидает тебя практически везде, эти приятные раньше звуки казались
жуткими. За весь путь, что мы взбирались наверх, несколько раз меня тянуло
спросить у Ацуши и Рюноске, что стало с их родными. Но каждый раз я вовремя
себя одергивал. Раз они тут, с нами, ответ, по-моему, очевиден. Но почему они
не выглядят подавленными? Хоть какие-то эмоции ведь должны быть?
— Дождь… — Ясу протянула ладонь, ловя несколько мелких капель. Чуя

нахмурился.
— Поторапливайтесь.
60/1179
Мелкий дождь спустя каких-то десять минут превратился в настоящий ливень.
Земля под ногами стала совсем рыхлой, обувь потяжелела. Идти, не цепляясь за
что-либо, было невозможно. Ацуши останавливался время от времени и
протягивал руку Ясу, когда она скользила вниз. Мы вымокли до нитки, ветер
холодил мокрую кожу. У меня губы посинели, и зубы стучали от холода. Почему
похолодало так внезапно?
— Лучше было бы переночевать в машине! — сказала громко Ясу, пытаясь

перекричать шум дождя.
Чуя покачал головой.
— На открытой дороге слишком опасно. Не только зараженные наши враги.
— Откуда ты знаешь? — спросила она, сплевывая дождевую воду.
— С того, что был в городе. И видел, на что способна обезумевшая толпа.
— Он прав, — сказал Ацуши. — Я был там с ним. Лучше избегать и тех, и других.
— Мы почти на месте.
Чуя отпустил меня и, цепляясь за длинные лианы, поравнялся с Ацуши. Оба они
взобрались на ровную поверхность и протянули нам руки. Однако Ясу в
последний момент соскользнула и кубарем покатилась вниз. У меня сердце
пропустило удар и едва не остановилось. Чуя что-то крикнул и сломя голову
помчался за ней вниз. Я ничего не видел. Дождь размывал весь обзор и заглушал
звуки. Мне пришлось замереть на месте, обеими руками вцепившись в ствол
дерева. Земля под ногами стала совсем скользкой.
— Осаму! — крикнул Ацуши. — Постарайся немного подняться, я тебя вытащу.
— А Чуя?!
Он быстрым движением руки зачесал мокрые волосы назад и свесился

наполовину.
— Я схожу за ними. Сначала поднимись! — Акутагава держал его за талию,

чтобы сам Накаджима не соскользнул.
Меня разрывало изнутри. Сердце неистово колотилось. Хотелось сползти вниз и

убедиться, что Чуя и Ясу целы. Но в таком состоянии я просто расшиб бы себе
лоб, неудачно ударившись об какое-нибудь дерево. А об обратном подъеме и
речи быть не могло. Такое чувство, словно вся вселенная обернулась против нас.
— Осаму!
Я отлип от дерева и, втыкая костыль глубоко в землю, стал медленно

подниматься. Опираться на него целиком мешала рука, которая еще не
восстановилась. Несколько раз я думал, что вот-вот соскользну, но вовремя
цеплялся за растительность вокруг. Ацуши обеими руками схватил меня за
футболку и одним сильным рывком вытянул наверх.
61/1179
— Живой?
— Живой… — сказал я, тяжело дыша. Спиной чувствовал холод, исходящий от

земли, еще и крупные капли дождя, ощутимо бьющие по лицу. Но подняться
просто не было сил. Я распластался на ровной поляне и, жадно глотая воздух,
смотрел на небо.
— Вы слышали? — Акутагава подошел ближе к обрыву и посмотрел вниз. Ацуши

в тот момент уже спускался вниз. Я из последних сил подполз к ним и свесил
голову, вслушиваясь в голоса. Кричал Чуя, что-то вроде «оставайтесь на месте».
Долгие десять минут мы напряженно всматривались вглубь склона, пытаясь
поймать взглядом две фигуры. Дождь стал хлестать по лицу еще сильнее из-за
поднявшегося ветра. Так еще и с деревьев окатывало как из ведра.
Когда я увидел огненно-рыжие пряди, то облегченно вздохнул. Ясу хромая шла

рядом и придерживала рукой сломанный нос. Чуя крепко держал ее за талию и,
цепляясь за лианы, вел вперед. Ацуши протянул им руку, помогая взобраться
наверх.
Все молчали. Переводили дыхание и устало смотрели на маленький домик чуть

поодаль. Ясу так же, как и я, лежала на спине, придерживая у носа платок. Но
не долго. Чуя заставил ее подняться. А потом и на меня кинул такой взгляд, что
я все понял и без слов.
Уставшие, грязные, вымокшие и продрогшие насквозь, мы с трудом поднялись,
чтобы сделать последний рывок до хижины.
Чуя поддерживал Ясу, Ацуши - меня, Акутагава уныло плелся позади нас.
Дверь хижины была не заперта, и внутри нас встретил завывающий ветер и

темнота. Окна были распахнуты, а на деревянном полу под окнами собрались
маленькие лужи. Выключатель мы нащупали с левой стороны за светильником и
немало удивились, когда все пять маленьких лампочек загорелись светом.
Комнатка была уютной. Между двумя окнами висело большое чучело головы
оленя с рогами. Под ним низкий длинный диванчик с подушками, тумбы,
декоративные вазы, медвежья шкура посередине на полу, и самое главное —
камин. Мы так продрогли, что нам не терпелось его затопить. Несколько
поленьев лежало перед камином.
Усадив Ясу на диванчик, Чуя открыл остальные двери. Кроме уютного зала там
было еще четыре маленькие комнатки и парная. Одинаковые клетчатые
рубашки и желтые жилетки мы нашли в шкафу. А вот остальную одежду
пришлось стирать и ждать, пока она подсохнет. Ацуши закрыл окна и начал
протирать мокрый пол. Чуя нашел аптечку и возился с Ясу. Я же сел возле
камина и попытался разжечь огонь. Акутагаву мы отправили в парную, чтобы он
подготовил вторую печь. Однако, когда зал нагрелся, идти туда уже никому не
хотелось. Ясу лежала на диване, закинув ноги на Чую, и задумчиво смотрела на
огонь в камине. Мы с Ацуши устало валялись на медвежьей шкуре, а Рюноске
плюхнулся в кресло, на котором и заснул.
— Надо сходить в парилку. Не пропадать ведь стараниям Рю, — сказал устало
зевая Ацуши.
— Ты иди первый, — ответил я, потеревшись щекой о мягкий мех. — Мы с Чуей

позже присоединимся.
— Да вы все тут отключитесь к моему приходу, — сказал он, поднимаясь с

неохотой.
62/1179
Возможно, он был прав. Мы так устали. Тело не желало слушаться. Ясу медленно
засыпала, а Чуя время от времени кидал на нее жалобный, взволнованный
взгляд. Понимаю, каково ему. Ведь нам троим защищать некого. Хорошо, что во
время падения респиратор не слетел с ее лица.
В глухой тишине мы просидели больше часа. Говорить не хотелось, как и

обсуждать сегодняшние события. Все было ясно и без слов. Мы попали.
Подбросив еще несколько поленьев в камин, я сел напротив, обхватив колени
обеими руками. От холода больше не трясло. Здесь было тепло и уютно. А
потрескивающие в огне поленья действовали успокаивающе. Дверь тихо
скрипнула, и в дом зашел Ацуши.
— Вы чего не присоединились? — спросил он. — Там здорово.
— Не хочу, — сказал я, ковыряя угли веточкой.
— А вот зря. Очень расслабляет.
Чуя аккуратно поднял ноги заснувшей Ясу, встал и накинул на нее одеяло.
— Пошли, — сказал он, глядя на меня. — Тебе еще простуды не хватает для
полного комплекта.
Накаджима засмеялся.
— Осаму, не ломайся, там круто.
Я тяжело вздохнул и с неохотой поднялся. Идти никуда не хотелось. Даже в

парилку. Единственным моим желанием сейчас было зайти в одну из этих
уютных комнатушек, свалиться на мягкую, теплую кровать и проспать до самого
утра.
В парилке было душно, и горячий пар сразу ударил в лицо. Одежду мы оставили
еще у входа в предбаннике и, шлепая босыми ногами, сели на деревянную
скамейку. Я прошелся беглым взглядом по ароматическим маслам, мыльному
набору, веникам, тазику и небрежно брошенным сланцам. Стрелка на часах
перевалила за десять. Чуя для чего-то уменьшил свет в светильнике и сел на
другом конце от меня. Мы почти не говорили. Просто перекидывались короткими
фразами.
Мне надоело бесцельно сидеть, и я решил открыть одно из ароматических
масел. Только вот, прыгая на одной ноге, потерял равновесие. Чуя сорвался с
места, чтобы меня подхватить, но не успел.
— Черт, — прошипел я, хватаясь за больную руку.
Чуя помог мне подняться и доковылять до деревянной раскладушки. Когда я

держался за его талию, мне сначала почудилось, что влага на моей ладони это
вода или пот. Но когда он меня усадил и я посмотрел на свою руку, она была вся
в крови.
Я испуганно сглотнул и поднял на него глаза.
63/1179
— Чуя…будь добр, повернись.
Он вздрогнул и завел руку за спину.
— Опять пошла, — сказал он с недовольством.
— Что? — спросил я недоуменно. И, не дождавшись, пока он изволит выполнить

просьбу, встал и, схватив его за плечо, развернул. — Ты идиот?!
На спине у него была глубокая рана, которая тянулась от шеи вплоть до

поясницы. Чуя небрежно махнул рукой.
— Всего лишь царапина.
— Ты ее видел? — сказал я, начиная медленно закипать от злости.
— Это всего лишь царапина, — повторил он раздраженно.
Я схватил костыль, хромая добрался до комнатки, где была сложена моя

одежда, и вышел. Чуя остался сидеть в парилке. Чертов придурок. А какой
разнос он устроил бы мне, сотвори я нечто подобное.
Когда я вернулся в домик, все уже спали. Аптечку долго искать не пришлось,
она лежала на столике, напротив Ясу. Стараясь не шуметь и ненароком не
разбудить ее и Акутагаву, я вышел, тихо прикрыв деревянную дверцу.
Увидев меня, Чуя протер сонные глаза и удивленно моргнул пару раз.
— Просто замолчи и повернись ко мне спиной, — сказал я.
Нетрудно было догадаться, где он умудрился так пораниться. В тот самый

момент, когда безрассудно прыгнул за Ясу.
— Знаешь, Чуя, — я открыл аптечку и начал в ней рыться, заранее вытаскивая

все необходимое, — это совсем не страшно и не так унизительно, когда о тебе
заботятся.
Он промолчал.
В полной тишине я промыл глубокую рану перекисью, а затем раствором
антисептика. Наверно, щипало ужасно, но Чуя даже не дернулся. Я стал дуть на
поврежденный участок кожи и аккуратно обрабатывать края йодом. Парная
начинала остывать. А мы так толком и не посидели.
— С перевязкой у меня не очень, — признался я сразу.
— Делай как умеешь, — сказал он тихо.
Прикрыв рану антисептической салфеткой, я взял бинт в руки и тяжело

вздохнул. Когда говорил, что с перевязкой у меня не очень, я имел в виду, что
вообще не знаю, как это делается. После того, как я несколько раз неудачно
обмотал его спину, Чуя начал тихо смеяться.
— Завали, — пробубнил я.
64/1179
Поднявшись с места, я сел к нему лицом. Завел бинт за спину и начал плотно
обматывать грудь и плечи. Для этого мне пришлось подвинуться к нему чуть ли
не впритык. Не знаю, почему я покраснел. То ли из-за Чуи, который не сводил с
меня пристального взгляда ни на секунду, то ли из-за того, что касался его
обнаженной груди. В отличие от меня, он был подтянутым и крепким. И я
невольно восхитился им.
В дом мы зашли очень тихо. Чуя сказал, что ляжет возле Ясу, а я поплелся спать
в свободную комнату.
65/1179
Часть 6
Весь вечер я думал о том, как приду в отведённую мне комнату, стяну с
себя обувь, брошу порядком поднадоевший костыль у входа и завалюсь спать.
Но сон совсем не шел. Как только я закрывал глаза, то видел перед собой
огромный обрыв. Слышал громкий, перепуганный крик Ясу и видел Чую, сломя
голову помчавшегося за ней. Это был безумный поступок. Но мне ли его
упрекать? Разве я не поступил бы в точности так же? Хотя, лежа на мягкой
уютной кровати, куда проще строить из себя героя. Ведь не прыгнул я следом за
Чуей. И вот, весь вечер я толкую себе: «Ты поступил обдуманно. С твоими-то
ранами Чуе пришлось бы тащить не только Ясу, но и тебя». Однако, в глубине
души меня не покидают постыдные мысли, что я струсил.
Часы на стене тикают слишком громко. Не могу спать. Не могу, черт возьми,
сомкнуть глаз. Мне кажется, что вот-вот распахнется дверь и в нее ввалится
обезумевшая толпа зомби. А еще мне слышно, как тихо, напряженно ходит Чуя.
Его тоже мучает бессонница? Мне бы хотелось встать, пойти к нему и
подбодрить. Но это же, мать его, Чуя Накахара. Ринувшись к нему с благими
намерениями, я рисковал лишь получить кулаком в нос. Он человек-загадка. И
иногда я искренне его не понимаю.
Что-то за окном скрипнуло, и я от испуга едва не подпрыгнул на кровати. А

спустя пару минут стыдливо осознал, что это всего-навсего был ветер. Я боялся
представить, что творится в городе. Боялся представить толпу мертвяков, что
ходит по улицам и думает, чем бы полакомиться. Хотя сомневаюсь, что теперь
они способны думать.
Иногда мне кажется, что я все-таки сплю. Что красный Ниссан сбил меня так
сильно, что я впал в длительную кому. И если это правда, мне безумно хотелось
проснуться. Вновь увидеть маму, стоящую у плиты. Чую, по-хозяйски
развалившегося на моей кровати. И даже отца, расслабленно попивающего пиво
в гараже.
Я приподнялся, опираясь на здоровую руку, и сильно укусил себя в плечо.
— Блять!
— С тобой все в порядке? — тут же раздался встревоженный голос Чуи за

дверью.
— Да! Неудачно перевернулся! — быстро протараторил я, чувствуя себя

идиотом. А бредовая идея, что я нахожусь в коме, отпала сразу. Это реальный
мир, детка.
***
Утром я проснулся от того, что кто-то тихо плакал за дверью. И судя по голосу,
то была Ясу. Кто-то утешал ее, тихо разговаривал и перешептывался. Меня
охватило беспокойство и сильная тревога. Но я едва мог разлепить глаза, словно
кто-то кинул горшню песка мне в лицо. А на правом боку появился крупный
синяк после неудачного падения в бане. Ребра ныли, и голова пульсировала так,
словно вот-вот надуется как воздушный шар и взорвется на тысячу мелких
кусков. Чувствовал я себя беспомощным восьмидесятилетним стариком,
66/1179
который, проснувшись, в первую очередь тянется к вставной челюсти, а затем к
костылям.
Костыль мой, к слову, валялся у двери. Несколько минут я сверлил его тяжёлым
взглядом и не заметил, как вновь впал в легкую дрему. От стресса я не
избавился, но тело, хоть и немного, отдохнуло. Вскоре мне начало казаться, что
и плачущая Ясу мне приснилась.
Подобное со мной происходило довольно часто. Нередко я путал сны с
реальностью, из-за чего постоянно выставлял себя идиотом. Этой ночью мне
снилось, что я сам превратился в живого мертвеца. От меня несло как от свалки
в Пуэнте Хиллз, зато ходил я в большом черном сомбреро с красной лентой.
Вместо одной ноги у меня был деревянный костыль, а в животе зияла огромная
дыра. Главным антагонистом моего сна был, конечно же, Чуя. Он сидел в кузове
крутого серебристого пикапа и швырял в меня цветастые кольца. Когда он
попадал ими в мой живот, громко кричал «Бинго!». Я же, перепуганный не на
шутку, бежал за ними и умолял остановить машину. Но они не считали меня за
своего.
Проснувшись, я долго думал об этом. И задавался вопросом «Стань я
зараженным, Чуя, не раздумывая, пристрелил бы меня?». А может, связал бы
где-нибудь в гараже. И в моменты скуки швырял бы в меня пустые банки из-под
пива с громким возгласом: «Поймай-ка это, тварь». Вполне в его духе.
Кто-то негромко постучал. Я прекратил созерцать потолок и уставился на

железную подкову, висевшую над дверью. Та каждый раз опасно покачивалась,
когда дверью хлопали слишком громко. И я был уверен, что рано или поздно
кто-то из нас отхватит немного железа. У порога появился Акутагава. Он,
неловко переминаясь с ноги на ногу, нервно ломал пальцы и отчего-то стеснялся
смотреть на меня.
— Чуя сказал тебе собираться. Мы выдвигаемся через полчаса.
Я вспомнил, что еще вчера хотел извиниться перед ним. Но что-то мне
подсказывало, что после этого он ко мне вовсе прилипнет как банный лист.
Отрепетированная заранее благодарность так и не вырвалась из моих уст. А все
из-за Чуи, который спустя несколько совместных игр на площадке стал
подшучивать надо мной. «Да малыш Рю влюблен в тебя! — говорил он, гаденько
ухмыляясь. — Глазами пожирает». Замечание Чуи на тот момент показалось мне
бредовым и оскорбительным. Однако со временем я и сам стал замечать
неладное. Всякий раз, глядя на меня, Акутагава краснел, запинался и нес какую-
то чушь. Прямо как я, когда пытаюсь позвать девчонку на свидание. И все бы
ничего, но меня раздражала его навязчивая услужливость. Это здорово злило.
Из-за него я сам становился объектом насмешек.
Чуя Накахара на удивление наблюдательный ублюдок. На день святого
Валентина, в одну из совместных игр, он демонстративно подарил мне и
Акутагаве пачку розовых гондонов. «Защищенный секс очень важен, господа.
Иначе велика вероятность подхватить СПИД», — говорил он, переводя
серьезный, строгий взгляд с меня на Рюноске. Я намеренно не стал отнекиваться
и оправдываться. И розовые гондоны с благодарностью выхватил из его рук,
бросив короткое: «Спасибо. Выручил». Разочарование на его лице определенно
того стоило.
— Хорошо. Я скоро выйду, — сообщил я хриплым голосом.
В спину уходящего Рюноскэ мне так и хотелось крикнуть:

67/1179
«Влюбись в кого-нибудь другого! Я нормальный!».
После ухода Акутагавы вставать я не торопился. Кровать была мягкой, уютной, а

из тонких пыльных занавесок просачивался теплый солнечный свет. Я с ленцой
разглядывал свою небрежно брошенную у входа одежду, оружие, лежащее на
подоконнике, и железную подкову. Чем-то она сильно мне приглянулась.
Вставать не хотелось настолько, что я готов был остаться в этой хижине еще на
несколько часов. Отосплюсь, думалось мне, отдохну, а потом тронусь в Токио,
отдельно от ребят. Наиглупейший мой замысел. В своем нынешнем состоянии я,
разве что, только кубарем скатился бы со склона, пытаясь выбраться на дорогу.
Посмеявшись над самим собой, я сбросил одеяло, кряхтя, словно старик, и сел на
кровать. Мне бы следовало поскорее собраться и присоединиться к ребятам. Во
второй раз будить меня придет явно не Акутагава.
Я нехотя поднялся и, шлепая босыми ногами по теплым доскам, встал возле

стула. С трудом натянул на себя футболку и штаны, аж испарина появилась на
лбу. Когда я вышел из комнаты, все остальные уже сидели в зале и попивали
чай. Чуя, увидев мое помятое, невыспавшееся лицо, присвистнул. Ацуши дул на
горячий чай, стоя возле камина. Акутагава еще со вчерашнего вечера облюбовал
большое плетеное кресло. В нем он и полулежал с чашкой в руках. А вот Ясу
сидела на диванчике с низко опущенной головой и даже не взглянула на меня. Я
хотел было спросить, как ее самочувствие. Но Чуя, словно прочитав мои мысли,
сощурив глаза провел пальцем у шеи. Я сразу замолк.
— Ну ты и соня, дружище! — отозвался Накаджима.
Все были какие-то напряженные. А их невеселый настрой передался и мне. Я

переводил любопытный взгляд с одного на другого, и вновь мое внимание
оказалось сосредоточено на Ясу. Тогда-то она и вскинула на меня глаза. Мне
едва удалось подавить удивленный вздох. Выглядела она жутковато. На
некогда маленьком, аккуратном носу появилась горбинка. А под ее глазами
залегли крупные, фиолетового оттенка, синяки. С респиратором на лице
выглядело это жутко.
— Откуда вы раздобыли сладости? — быстро спросил я и отвел взгляд.
— Их нам любезно оставили предыдущие жильцы, — ответил Ацуши.
Это были мятные конфеты, половина недоеденного фруктового торта и

затвердевшие пирожные. Я уже не мог припомнить, когда нормально питался с
тех пор, как попал в этот безумный круговорот событий.
Собирались мы все с какой-то заторможенностью и ленью. Уходить никто не

хотел, а вновь спускаться по отвратительному склону тем более. Правда, мы
надеялись, что солнце хоть немного подсушит землю до нашего выхода. Ясу,
закидывая свои вещи в сумку, тихо шмыгала носом и незаметно вытирала
красные глаза. Каждый из нас делал вид, что ничего не произошло. Мне, как и
всем остальным, хотелось ее подбодрить. Но что я мог сказать ей? Ситуация
была весьма сложной.
— Ну что, готовы? — спросил Накаджима, уплетая последний кусок торта. Я

слабо кивнул и уставился на Чую. Он сидел возле Ясу и что-то тихо шептал ей на
68/1179
ухо. Иногда большим пальцем он ласково вытирал слезы с ее лица и гладил по
спине. И эта картина поразила меня. Я всегда знал, что Чуя, несмотря на грубый
характер, любит сестру. Но никогда бы не подумал, что он способен проявить к
кому-то нежность.
Земля, к нашему счастью, подсохла. Грязь больше не хлюпала под ногами, исчез
густой туман, и ветер стал дуть не так сильно. Настроение наше заметно
приподнялось. Обратно мы пошли тем же путем. Спускаться, как оказалось,
было гораздо проще, чем карабкаться наверх. Чуя придерживал Ясу под локоть,
несмотря на ее упирания. Акутагава смотрел куда угодно, но не вперед. Ацуши
втирал нам выдуманную историю о том, как некогда встречался с девчонкой
старше его самого на три года. Никто из нас, конечно же, не поверил. Я плелся
позади всех и едва за ними поспевал. Из-за костыля мне боязно было
поскользнуться. Так еще и пелена перед глазами стала сильнее. И сколько бы я
их ни промывал со вчерашнего дня, лучше не стало. Полночи я раздумывал о
том, что могло стать причиной. Сотрясение или кровь зараженных, которая
попала мне в глаза при перестрелке. В любом случае я надеялся, что о моем
недуге никто не узнает и, рано или поздно, зрение восстановится само.
К машине мы вышли уже через час. Дождь пошел ей на пользу. Отмылись

кровавые разводы и пропал запах гнили. Она выглядела как новенькая, если не
брать в расчет несколько вмятин на бампере.
— Точно в Кавасаки? — спросил Ацуши, вытаскивая канистру с бензином.
Чуя кивнул.
— Надо разобраться, что здесь происходит.
Все мы молча заняли свои места и тронулись в путь.
За целый час никто не обмолвился и словом. Настроение у всех было паршивое.

Акутагава складывал небольшие фигурки оригами из исписанных листов,
которые нашел в хижине, и протягивал их Ясу. И каждый раз она восхищенно
принимала их из его рук. Меня же нисколько не впечатлило. Пожалуй,
единственный из нас, кто по-настоящему развлекался, был Чуя. Стоило только
Ацуши задремать, как он намеренно находил яму на дороге и наезжал на нее.
Машина высоко подпрыгивала, и полусонный Накаджима бился головой об
крышу машины. Вся наша тройка смотрела на Чую с осуждением. Однако сам
Чуя угрызений совести нисколько не испытывал. Ситуация с Накаджимой его
только забавляла.
Чем ближе мы подъезжали к Кавасаки, тем чаще стали встречаться заражённые.

Они не шевелились, но я чувствовал, как каждый из них провожает нас
взглядом. Не я один был напряжен. Все мы разочарованно всматривались в окно
машины. Этот город постигла та же участь. Всюду царил хаос и разруха. А мы
же, глупцы, наивно полагали, что, выбравшись за пределы собственного ада, не
попадем в другой.
— Тут что, война была? — спросил Ацуши, настороженно разглядывая

дымящиеся высотные дома. Всюду были перевернутые машины, пустые витрины
с битыми стеклами и свежие трупы.
69/1179
— Это сделали живые, — сказал Чуя. — Посмотри на их раны.
Я протер глаза и с омерзением уставился на труп со сломанной и свисающей

вниз челюстью. На вид то был мужчина лет тридцати, если не больше. Напротив
него лежала переломанная надвое бита и еще один труп с ножом в голове. Меня
едва не вывернуло, и я поспешил отвернуться.
— Здесь нельзя оставаться, — опасливо прошептала Ясу. — Давай уедем отсюда,

Чуя?
— Нам нужно пополнить запасы, — пояснил он, морщась от запаха дыма.

— Желательно до наступления темноты. Пусть эти твари и медленные, их
слишком много. Возьмут в кольцо, уже не выберемся.
— Опасаться стоит не мертвых, а живых… — произнес я тихо, глядя на костер, в

котором догорали человеческие тела.
— Они уверены, что рано или поздно власти решат эту проблему. И тем
временем пытаются побольше награбить. Это человеческая сущность, чувак, —
Чуя барабанил пальцами по рулю, задумчиво глядя на бездвижно сидящих
инфицированных. — Пополняем запасы и уматываем отсюда.
— Мы не можем тут оставаться!
— Чуя прав, — вклинился я. Ясу бросила на меня злой, полный негодования

взгляд. — Мы не знаем, сколько нам придется ехать. А без топлива и припасов
это то же самое, что играть в рулетку.
— Я люблю в тебе твой острый ум, — пропел Чуя, смеясь. Я показал ему средний
палец и откинулся на мягкую спинку сидения. Не хотелось мне принимать его
сторону, честное слово. Но Ясу, увы, была неправа. А сейчас не самое
подходящее время для конкурса личных симпатий.
Мы медленно ехали по улицам, ошеломленно разглядывая погром вокруг. Пару

раз наехали на чьи-то тела. И несколько раз что-то хрустнуло под колесами.
Жара стояла невыносимая, от того и запах разлагающихся тел бил в нос.
Кондиционер в машине не спасал. Как и закрытые окна. Я был уверен, что в
одном из этих высокоэтажных домов кто-то за нами наблюдает. Смотрит
пристально, провожает взглядом и, возможно, строит какие-то планы. Мне, как
и Ясу, хотелось скорее оказаться за пределами этого города. Вот уже второй
день я задавался одним вопросом «Что станет с нами, если и в Токио будет
похожая картина? Куда нам податься в таком случае? Это конец?».
— Останови тут, — вдруг громко произнес Ацуши.
Напротив дороги находился крупный торговый центр. Чую просить дважды не

пришлось. Он вышел из машины, а следом и Ацуши с Рюноскэ.
— Так, придурки, — огласил Накахара, торжественно хлопнув в ладони.

— Инвалиды и калеки остаются в машине. Остальные за мной.
— Пошел к черту! — буркнул я, хоть и был рад тому, что мне не придется
плестись за ними. Чуя отвесил мне шутовской поклон и скрылся из виду. Мы с
70/1179
Ясу остались одни в машине. На несколько минут между нами воцарилась
неловкая тишина. Я делал вид, что поправляю повязки на теле, а она неотрывно
смотрела в окно.
— Давай, спрашивай уже, — вдруг сказала она с тяжким вздохом.
— Спросить… о чем? — растерялся я.
Ясу отлипла от окна и подняла на меня серые глаза.
— Все вы…смотрите на меня с жалостью. Но боитесь, однако, спросить, как мое

самочувствие. Знаю, все из-за моего вспыльчивого братца. Ну что ж, сейчас его
нет. Давай, спроси, облегчи душу.
— Ты не так поняла.
— Не надо, Осаму. Я знаю тебя не один год. И поверь, ты правильно поступил, не

прыгнув следом с того обрыва. Там, в комнате, я плакала не из-за
обезображенного лица. Это был страх. Понимаешь? Я никак не могу забыть,
как… Не могу забыть хруст ветки. То, как сорвалась вниз. Я думала, что умру,
Осаму. Это чувство невозможно передать словами. Этот дикий страх перед
кончиной. А потом Чуя схватил меня за руку. Вытащил из лап смерти. И в тот миг
я подумала "Нет, Ясу, это не твоя остановка. Старший брат ни за что не позволит
тебе умереть".
Я молчал какое-то время, обдумывая ее слова. Ясу улыбалась, глядя на Чую,

стоящего у витрины. Он размахивал длинной катаной и отбивался от Ацуши, у
которого в руках была тоненькая шпага.
— Я думал… Ты плакала от боли, и от того, что, ну…
— Да, побаливает временами. А сокрушаться из-за красоты, — она равнодушно

пожала плечами, — в нынешнем-то положении, сам понимаешь, глупо.
Ясу оказалась куда рассудительнее, чем я полагал. В очередной раз мне стало
стыдно перед ней. Я воспринимал ее как девчонку. Глупую, несмышленую
младшую сестру моего друга. Как я мог проглядеть в ней столь сильную
личность? Мама часто говорила мне, что Бог наделил женщину терпением, а
мужчину силой. И этот дар всегда казался мне неравноценным. Но я начинаю
понимать истинный смысл ее слов. Мужчина силен, но сломить его проще
простого.
— Долго они будут дурачиться? — спросил я, обмахиваясь листами, из которых

Акутагава лепил оригами. — Запах невыносимый.
— Боюсь, он будет преследовать нас вплоть до того момента, пока мы не

покинем город.
Я с тяжким вздохом бросил мятые листы и устало протер глаза. Как мне
показалось, зрение стало еще хуже. Чую и остальных ребят я видел
расплывчато. Это сильно беспокоило меня и в какие-то моменты наводило
чувство паники. Я больше не мог спокойно сидеть в этой машине со спертым
вонючим запахом. Отыскав свой костыль, я отворил дверь и вышел наружу.
Состояние мое было трудно описать словами. Чувствовал я себя ужасно.
71/1179
Солнечный свет вызывал резь в глазах, а ребра болели и днем, и ночью. Я
пытался не акцентировать на этом внимания, но когда осознаешь, что помощи
ждать неоткуда, невольно в голову приходят самые пессимистичные мысли. В
нашей группе я самое слабое звено. И в случае чего буду их только тормозить.
Морально я был готов к тому, что ребятам рано или поздно придется оставить
меня. Уверен, что остальные рассуждали в точности так же.
— Мы, вроде как, собирались поторопиться со всем этим дерьмом, — буркнул я,

перелезая через разбитую витрину.
Эти идиоты вели себя как малые дети, которых родители отпустили погулять по
огромному гипермаркету. На возмущенный возглас откликнулся только Рюноскэ.
Он смущенно вернул старый кольт на место и спрятал руки в карманах. Небось,
гадает, видел я или нет, как он размахивал кольтом перед зеркалом и пафосно
цитировал охотника за головами: «Эй, амиго! Ты знаешь, что ты такой
красавчик, что стоишь две тысячи долларов?». Я мысленно усмехнулся и
поспешил отвести взгляд. Не хотелось мне его смущать.
А глядя на тех двух идиотов, что сражались на шпагах возле старенькой

Импалы, мне захотелось хлопнуть себя по лбу. Мысленно я подумывал о том, что
стоило бы составить несколько пунктов того, что делать стоит, а чего нет.
Прямо как Джесси Айзенберг в Зомбиленде. Он, правда, поступился своими же
принципами ради девчонки, но я был уверен, что подобное мне не грозит.
Единственная девчонка в нашем окружении — Ясу. Да и ей всего четырнадцать.
А блондинки не в моем вкусе.
— Он неотрывно пялится на нас уже несколько минут, — Чуя отбросил шпагу в

сторону и перевел взгляд на зомби, который сидел, прислонившись спиной к
колесу Импалы. — Только посмотрите на его мерзкие залитые кровью глазенки.
— Накахара сел на корточки перед ним и глумливо хмыкнул.
— Представляет, небось, как будет лакомиться нашими конечностями, — бросил

Накаджима с отвращением.
— Так пусть полакомится! — Чуя засмеялся, вытягивая пряжку ремня.
— Что ты собрался делать? — насторожился я, понимая, что уже через секунду

этот кретин вытворит очередную пошлятину. Так и оказалось. Чуя, мерзко
хохоча, расстегнул ширинку и положил свой член на голову замершему зомби.
Ацуши взорвался громким истеричным смехом, а я, разинув от удивления рот,
смотрел то на одного, то на другого. — Это не смешно!
— А по-моему, смешно! — все не унимался Чуя. — Давай оторвем ему руки, а?

— сказал он, глядя на Накаджиму. Ацуши тут же согласно закивал и с
готовностью закатал рукава рубашки.
— Ну вы и мудачье!
— Слышь, моралист, либо помогай, либо катись нахер отсюда, — раздраженно

произнес Чуя, хватая инфицированного за руку. Ацуши схватил вторую. — На
счет три.
Я слышал отвратительный звук разрываемой пополам плоти и веселый смех,

последовавший за этим. Акутагава стоял в стороне и так же, как и я, не одобрял
72/1179
их действий. Оторванных рук им оказалось недостаточно, после чего они
принялись тянуть ноги инфицированного в разные стороны. Я молча наблюдал
за их действиями, боясь прослыть еще большим занудой. А у Рюноскэ желудок
оказался слабее, чем у меня. Его вывернуло уже через пару секунд.
— Но, но! Я посмотрю, как вы запоете, когда эта тварь поднимется вечером и
нападет на вас, — изрек Чуя, прочитав неподдельный ужас и осуждение на
наших лицах.
— Ты мог просто застрелить его.
— А ты можешь попросить его не кусать тебя за задницу! Посмотрим, как он

отреагирует, — ответил Чуя, зло пнув лежащее напротив туловище. — Святоша,
мать твою!
— Нас Ясу ждет… — неловко и очень тихо произнес Акутагава. Все разом на него
обернулись.
— Почему ты такой жесткий? — все-таки огласил я вслух свои мысли.
— Завали, — буркнул Чуя, поправляя кобуру с оружием.
— Злые и нервные люди эмоционально истощаются быстрее, — тут же ответил

я, с трудом перешагивая через крупные битые стекла.
— Завали, — вновь буркнул Чуя и показал мне палец. Я не обратил на этот жест
никакого внимания.
— Озлобленный мудак.
— Гондон с избыточным чувством справедливости.
— Хоть у кого-то оно есть, — согласно кивнул я.
Ацуши и Рюноске уныло плелись позади нас и держали по сумке, забитой

оружием и патронами. Наши перепалки давно перестали их интересовать. Они
рассеянно разглядывали погром в торговом центре и думали, что бы еще такого
можно умыкнуть. Весь путь зараженные провожали нас голодным взглядом. И
моя тревога усиливалась с каждым часом. Что станет, если жара спадет? Как мы
будем передвигаться? А погода рано или поздно изменится. Всего лишь вопрос
времени. Нам везло. Крупно везло все эти дни. Но что судьба уготовила нам на
будущее? Черт возьми, я посмотрел недостаточно фильмов про зомби. Ведь это
такая банальщина!
— Да? А еще у меня есть яйца, в отличие от некоторых, — произнес Чуя,

перекидывая сумку с запасами еды на другое плечо.
— Спасибо, что напомнил, дружище. Ведь одной демонстрации твоих яиц и

члена на сегодня было недостаточно, — съязвил я.
— То-то ты смотрел на него рот разинув, — хмыкнул Накахара. — Ты только

попроси, милый, мне не жалко устроить повторную демонстрацию.
73/1179
— Какое благородство! — всплеснул я руками. — Жаль тебя огорчать, но на тебя
у меня не встал бы, даже предложи мне сама королева Елизавета почетный
титул сэра!
Накахара на секунду остановился. Я слышал, как активно крутятся шестеренки в

его голове. Как подрагивают его губы и как он старается не засмеяться.
Ублюдок мысленно произнес мое имя, добавив «сэр»? Наверняка. Но звучит,
однако, весьма неплохо. Совсем неплохо!
— Парни, может, хватит о членах и яйцах? — спросил Накаджима, удерживая

стеклянную дверь для плетущегося позади Акутагавы. — Иначе меня скоро
будет тошнить от вида на свой собственный.
— Святой Нептун! — Чуя театрально приложил ладонь к груди, проигнорировав

слова Ацуши. — И этот человек говорит мне в лицо, что я страдаю завышенной
самооценкой?
— Констатирую факт, — отозвался я. — И вообще, тебе не кажется, что наша

дискуссия перетекла не в то русло? Я по девчонкам, если что.
Чуя задумчиво приложил палец к губам и не сдержал ехидный смешок,

покосившись на Рюноскэ.
— Ты доказываешь это мне или кому-то еще? — Накаджима переводил глупый

взгляд то на одного, то на другого. Акутагава покраснел и поспешил
отвернуться. А меня наводящие намеки Чуи начали раздражать. Он на полном
серьезе думает, что между мной и Акутагавой что-то есть? — И если ты по
девчонкам, — «он изобразил пальцами кавычки», — не обязательно об этом
кричать на каждом шагу, понимаешь? Наводит на сомнения, знаешь ли.
— А ты, типа, мой духовный гуру? — подковырнул я.
Чуя ловко закинул в рот мятную конфету и пожал плечами.
— Вот уж не дождешься, Лори. У меня есть дела поважнее.
Я проигнорировал уже привычное «Лори» и буркнул в ответ:
— Например, класть свой хер на лица зараженным?
Чуя весело захохотал, едва не подавившись конфетой.
— Именно.
Мы спустились на второй этаж пешком. Ни один эскалатор не работал. Как и

лифты. Я боялся свалиться вниз и вновь стать посмешищем в их глазах. Они и
без того смеялись каждый раз, когда я кряхтя залезал в машину. Ну не мог я
иначе. Раны на мне всегда затягивались очень долго. А с такими
повреждениями, как у меня, не особо погеройствуешь. Каждый раз, когда я
спускал ногу на очередную ступень, приходилось выставлять перед собой
костыль, и каждое мое движение, даже самое незначительное, отдавалось
вспышками острой боли в голове и ребрах. Ребята, несмотря на мои протесты, не
доверили мне сумку с оружием и даже припасы. «Ты и себя-то нести не
74/1179
можешь», — сочувствующе сказал Ацуши и засыпал мне в ладонь горсть конфет.
Чуя на это лишь усмехнулся и отвернулся, покачав головой. Наверняка считает
меня бесполезным. Что недалеко от истины. Несколько раз в голову мне
приходила шальная мысль намеренно отстать от них, затеряться. И чем сильнее
ухудшалось мое зрение, тем увереннее я становился в своем решении.
— К слову, мы еще ни одну девочку не встретили, — вдруг произнес Ацуши,

нарушив тишину.
— Почему это? — спросил я. — Ясу?
— О-о… — протянул Накаджима.
— Она красивая, — ляпнул я не подумав. И в тот же миг накахаровский кулак

впечатался в мой нос. Потеряв равновесие, я выронил костыль и задницей
посчитал несколько ступеней. Ацуши и Рюноске удивленно вскрикнули, а Чуя
бегом спустился вниз. — За что? — ошарашенно спросил я, схватившись за
кровоточащий нос. Протянутую руку я проигнорировал и метнул в него
испепеляющий взгляд.
— Прости, — апатично произнес он. — Мне показалось, ты сказал: «Мне нравится

твоя сестра».
— Ты идиот?! — рявкнул я.
— А оно не видно? — буркнул Ацуши, спускаясь вниз, и, намеренно задев Чую

плечом, протянул мне руку.
— Знаешь, Чуя, — произнес я, поднимаясь с холодного, грязного пола, — не

каждый, называя кого-либо симпатичным или красивым, вкладывает в это
пошлые мысли. Больной кретин!
— Тогда ты плохо знаешь людей, Осаму.
— Бедная Ясу, — я поднял голову и посмотрел в голубые глаза с вызовом.

— Столько лет расти под гнетом брата-тирана. Может, и в ее первую брачную
ночь ты сексом вместо нее займешься?
Ацуши подавился воздухом. А Чуя на мою провокацию, увы, не купился.
— Я и с тобой сексом займусь, если потребуется. Даже при нынешних

обстоятельствах наверняка найдется несколько банок крепкого алкоголя, чтобы
наутро я ничего не вспомнил.
— Мерзость, — бросил молчавший до этого момента Рюноскэ, чем вызвал у

Накахары глумливый смешок.
Один только Накаджима был задумчиво угрюм.
— А представьте, что будет в будущем? Это мы сейчас все мерзость да мерзость.

А что станется через год? Два? Десять лет? Если ничего не изменится. Если
проблема окажется мирового масштаба? — он пораженно осел на пол и обхватил
голову обеими руками. Все мы трое удивленно воззрились на него. — Если
ситуация не изменится, мы вскоре именно на такое порно начнем передер…
75/1179
— Не уверен, что хочу это слышать, а тем более представлять, — скривился Чуя.
— У нас нет привычки дрочить на порно.
Я прыснул в кулак, а уже через секунду мы все расхохотались. Я сидел на полу,

держась за нос, и в приступах смеха бил кулаком по колену. Чуя, весь красный,
пытался отдышаться, но стоило нам только взглянуть на лицо Накаджимы,
полное досады и искреннего ужаса, как мы вновь и вновь начинали
закатываться от смеха.
— С чего ты взял, что массовый геноцид грозит именно всему женскому полу?
— с трудом спросил я, едва подавляя спазм смеха.
— Ну…они слабые, — буркнул он.
— Скажи это моей сестренке, — горделиво произнес Чуя, сложив руки на груди.
***
Кавасаки покинуть в тот же день нам так и не удалось. Погода внезапно

изменилась, и инфицированные стали медленно подыматься со своих мест. Мы,
затаившись в чьем-то доме, опасливо наблюдали за их беспорядочным
передвижением. Они бесцельно мотали круги по улице и жутко хрипели, словно
кто-то проткнул им горло. Запах с каждым днем становился сильнее.
Инфицированные пусть и очень медленно, но разлагались. Я наблюдал за ними,
пытаясь выявить хоть какую-то странность, хоть какую-то подсказку. Но ничего
интересного не происходило. Они были чертовски медлительны и тупы. Как и в
каждом фильме про зомби. Но вопросов от этого меньше не становилось. Я все
думал, можно ли заразиться от укуса или попадания в организм крови
зараженного. Потому что мое зрение стремительно ухудшалось и становилось
все более расплывчатым. Сообщать о своей проблеме я и не думал. Скорее,
наоборот, решил бороться с ней в одиночку. Отец неоднократно намекал мне,
что я та еще заноза в заднице и в подобной ситуации буду самым бесполезным
членом команды.
— Кто взял полуфабрикаты, кретины? — гаркнул Чуя. — Я ведь ясно сказал,

берите только то, что не надо готовить.
Я не стал дослушивать накахаровское ворчание и вновь уставился в окно. Мы

удачно заехали в отдаленный городок, где по всей улице в ряд тянулись одни
лишь частные дома. Инфицированных было куда меньше, чем в центре
Кавасаки. Меня беспокоили лишь низкие окна и отсутствие на них железных
решеток. Куда подевались хозяева дома, и гадать не стал.
— Почему так холодно в середине лета? — Ясу поежилась, и, упав на широкое

кресло, раскрыла небольшую книгу. Я едва успел прочесть название — «Над
кукушкиным гнездом». Неплохой выбор, подумал я. Книги с трагичным концом,
как правило, чаще западают в душу. И почему люди так стремятся добровольно
нагнать на себя хандру и апатию? Почему именно плохое оседает в душе, а
хорошее выветривается в удивительно короткие сроки?
— Потому что закон подлости, мать его! — фыркнул Ацуши, стоя возле ярко
пылающего камина.
76/1179
Я мысленно с ним согласился. И это не только закон подлости, нет, это сама
жизнь, которая терпеливо поджидает, а затем в самый неподходящий момент
сует палки в колеса. Наверно, именно поэтому человеческая душа является
самой большой копилкой негативных воспоминаний. Жизнь мало кого балует.
Я подул на замерзшие ладони, потер их друг об друга и уставился в отражение
Рюноскэ в окне. Мои губы сами сложились в улыбку. Он разглядывал портреты
на стенах и одновременно пытался нацепить на себя бордовый свитер. Видимо,
некогда принадлежавший хозяину этого дома. Длинные отросшие волосы
наэлектризовались и почти встали дыбом. Кое-как справившись с ними, он
плюхнулся на пол и, высоко задрав голову, уставился на старые ретро обои. Они
и мне пришлись по вкусу. Однако чувство уюта и приятный настрой мигом
улетучились. С улицы меня пристально разглядывал инфицированный. Я, затаив
дыхание, наблюдал, как медленно он отворил калитку, подошел к окну и
приложил к нему серую руку. Не знаю зачем, но я повторил его жест. В ночной
темноте лишь мне одному удалось его разглядеть. Инфицированный
принюхивался несколько минут, издавал хриплые булькающие звуки, а затем
просто развернулся и пошел прочь.
Развернувшись всем корпусом, я с интересом принялся разглядывать друзей.
Чуя пофигистично пожал плечами и кинул в меня пачку чипсов. Акутагава все
увлечённо разглядывал обои. Ацуши грелся у костра. А Ясу время от времени
смущенно улыбалась мне, заправляя светлый длинный локон за ухо. Я едва
различал их лица.
77/1179
Часть 7
Сколько себя помню, всегда боялся темноты. Ночью все очертания

комнаты приобретают новый вид. Шкаф отбрасывает жуткую тень, что-то
шуршит под кроватью, и ото всех сторон раздаются странные звуки. А ты на
кровати смотришь в потолок, стараясь с каждой секундой плотнее завернуться в
одеяло. И вот, наконец, тебе это удается. Ты похож на гусеницу, либо на
младенца, которого добросовестно запеленали. И вот же подлянка от
собственного организма! Тебя неумолимо тянет в туалет. И вот он, вопрос жизни
и смерти: лежать, мучиться и ждать рассвета, либо собрать всю волю в кулак и
на всех парах промчаться через комнату. Второй вариант я не раз воплощал в
жизнь. Но лишь тогда, когда луна освещала всю мою небольшую захламленную
комнатушку. Я не трус и не боюсь темноты. Меня всегда пугает неизвестность.
Скажи тогда кто-то шестилетнему мне: «Эй, парень, там всего лишь темнота.
Тебе нечего бояться». Я бы поборол свой страх. А откуда, по сути, берется этот
страх? Фильмы. Именно эта дьявольская задумка вселяет зерно страха в каждую
впечатлительную душу. Как-то я проиграл спор своему школьному знакомому
Тачи. И он сказал мне: «Я хочу, чтобы ровно в три часа ты поднялся с кровати,
встал напротив зеркала и смотрел на него неотрывно больше десяти минут». Я
боялся зеркал по ночам. Признаться, в детстве тайком от матери я пересмотрел
все фильмы ужасов, которые существовали на тот момент. Некоторые из них мы
смотрели вместе с Чуей. Я частенько брал его на слабо, когда боялся смотреть
очередную картину в одиночку. Чуя, в отличие от меня, столь впечатлительным
не был. Он, развалившись на нашем стареньком диванчике, подкидывал попкорн
в воздух и ловил его ртом. А чаще носом. «Спорим, эта девка сдохнет первой»,
говорил он, громко хрумкая попкорном возле моего уха. Чуя всегда был каким-то
неправильным. Фильмы ужасов веселили его, а то и смешили. Там, где я сидел в
жутком напряжении, прижимая к груди подушку, словно спасательный круг, он
громко хохотал и всякий раз пытался угадать сюжет. Я восхищаюсь этим
чертовым ублюдком!
Порой меня заносит не туда в своих мыслях. Я всего-то хотел сказать, что меня
пугает моя слепота. На следующее утро я был полностью слеп. Слышал, как
просыпается Ясу. Как громко ходит Чуя по скрипучему полу и стучит своими
тяжеленными гриндерсами. Акутагава искал свой полосатый свитер. Ацуши
бранился из-за потухшего ночью огня, от чего он проснулся в полном
окоченении. Тут он, конечно, преувеличил. Было холодно, но не настолько.
Солнца по-прежнему не было.
Меня слегка лихорадило. Скорее от волнения, испуга и страха перед принятым

решением. В моей голове все без устали крутились слова отца. «Обуза». В таком
виде я правда был им обузой. Хромой калека, едва передвигающийся с
костылем, так еще и ослепший в итоге. Не сказал бы, что спешу расстаться с
жизнью и иду на этот шаг без толики сожаления. Нет, конечно нет. Страх был, и
еще какой. Но я знал этих ребят. Знал, заяви я им напрямую, что ослеп и дальше
идти с ними никуда не намерен, Чуя станет первым, кто грубо хватит меня за
руку и поволочит к выходу. И его сторону примут все. «Мы тебя не бросим»,
скажут они. Но в глубине души каждый из них будет понимать, что эта задумка
не сулит ничего хорошего.
— Я сказал, не снимать респиратор! — громко вякнул Чуя. Ясу тут же вступила с

ним в спор. Я и сам не видел необходимости в респираторах. Что бы ни было
распылено той корпорацией, за столько дней, думается мне, развеялся бы любой
78/1179
яд. Но я умышленно не стал встревать в их конфликт. Когда дело касалось Ясу,
переубедить его, а тем более переспорить, было невозможно. Я старался не
высовываться, не привлекать излишнего внимания и изображал активную
деятельность. Мне хотелось, чтобы они скорее ушли и оставили меня одного.
Наедине с принятым решением и его последствиями. Но больше меня волновало
то, смогу ли я пройти с ними хотя бы пять минут и незаметно ускользнуть.
Повернуть назад и вернуться в дом. В том, что они не заметят моего отсутствия,
я был уверен. Чуя всякий раз собачился с Накаджимой, отчего все наше
внимание бывало целиком приковано к ним. Эти двое всегда являлись
центральными актерами нашего театра.
Недалеко от себя я услышал тихий щелчок зажигалки. Затем снова и снова. Чуя
всегда что-то дергает и во что-то тычет, когда злится или нервничает, а
выплеснуть злобу некуда или не на кого. Услышав щелчок зажигалки, я
вспомнил, как год назад к нам перевелась американка. Высокая, стройная, но
перекрашенная, словно каждый день для нее карнавал. Никто из нас не
удивился, когда она положила глаз на Чую. Девочкам нравятся плохие парни. А
Чуя был воплощением этого образа. И, что смешно, он не пытался таковым
казаться. Он на самом деле был мудаком.
Однако Клариссой он не на шутку увлекся. Настолько сильно, что ради нее

согласился перейти с обычных сигарет на электронную. Как-то, поймав его на
том, как он морщится, держа в руках этот странный прибор, я спросил у него,
чувствует ли он разницу между настоящей сигаретой и той, что навязала ему
Кларисса. Чуя долго не отвечал мне. Он задумчиво смотрел на рекламный
плакат косметики и с каждой секундой становился все мрачнее. Наконец он
выдал загробным голосом: «Я словно каждый раз отсасываю у робота». На этом
все мои вопросы отпали.
Странное, однако, дело. Девчонки любят плохих парней, но, добившись их,
пытаются исправить. «Прежний ты нравился мне больше», наверняка сказала бы
та же Кларисса, не будь Чуя… Чуей. Его изменить она не смогла.
Мне всегда казалось странным, что и сами парни тянутся к подобным личностям
вроде Клариссы. Чуя встречался с ней шесть месяцев. И я всегда задавался
вопросом: «А как ей это удалось?». Неужели она настолько хороша в постели?
Иных вариантов я не видел, потому что она была стервой. Но это только
полбеды. Она была еще и тупой стервой. Как-то довелось мне просидеть в ее
компании два часа. И я понял вот что — Клариссу можно любить не дольше
двадцати минут. Десять минут своей влюбленности я отдал бы ее прекрасным
ногам. Они были длинные, стройные и чем-то цепляли взгляд. Я готов был
смотреть на них неотрывно. Может, дело было в родинке на икрах или едва
заметном шраме на лодыжке. Меня всегда привлекали детали. Пять минут своей
любви я отвел бы на ее грудь. Маленькую, миниатюрную, но все же грудь. И еще
пять на лицо. Только пять минут, не больше. Излишество косметики на женском
лице уже само по себе испытание для меня. Вот и все двадцать минут. Как я уже
говорил ранее, Кларисса была пустышкой. Симпатичной? Может быть. И я даже
влюбился в нее на двадцать минут. Но с таким же успехом я вполне мог бы
обзавестись надувной секс-куклой. Но разве с секс-куклой поговоришь? На нее
можно только смотреть, удовлетворять свою похоть. Но вряд ли ты когда-нибудь
отдашь ей свое сердце. Только похоть и желание. Чего у каждого из нас хоть
отбавляй.
— Что происходит с погодой? — внезапно произнес Ацуши, тем самым вырвав

79/1179
меня из раздумий. — Разгар лета, а холод собачий. Не припомню подобных
аномалий.
— Во-первых, аномалия не считается аномалией, если она уже заведена в

природе, — ответил Чуя.
— Что? — непонятливо переспросил Ацуши.
— Говорю, ты драматизируешь. Если бы пошел огненный дождь, то тогда да —

это аномалия. А тут всего-то погодка попортилась. Ты ведь не думал, что нам
будет фартить каждый день?
— Я не думал, что так скоро увижу удачу с задней стороны, — ответил

Накаджима.
— А по-моему, с самого начала мы пялимся именно туда, — беззлобно сказал

Чуя.
Утро было оживленным. Все собирали свои сумки, складывали в пакеты мусор и
бесстыдно копались в чужом шмотье, пытаясь отыскать одежду потеплее.
Акутагава внезапно вырос подле меня. Его отросшие волосы щекотали мое лицо,
и теплое дыхание касалось щеки. Он молчал некоторое время, а затем тихо
произнес:
— Тебе тоже они кажутся странными, Осаму?
Я был уверен, судя по волосам, что волной прошлись по моему уху, он кивнул в
сторону окна. Понятия не имею, что он там увидел, и что именно показалось ему
странным. Но я кивнул. Мне не терпелось избавиться от его компании. Не потому
что он меня раздражал, нет, я боялся проколоться. И не знал, как выглядели в
тот миг мои глаза. А Рюноске порой бывал внимателен там, где его не просили.
— Думаешь, стоит сказать об этом Чуе? Или пустяк?
— Делай, как посчитаешь нужным, — уклончиво ответил я. Он снова кивнул,

отошел.
— Все готовы? — спросил Чуя. — Эй, Осаму, задницу от окна оторвать не

хочешь? Где, блять, его костыль?
— Видел где-то тут, — отозвался Ацуши.
— Тебя спустить, принцесса? — с усмешкой спросил Чуя. Я, ориентируясь на

голос, вытянул руку и показал ему палец.
— Перебьюсь.
— Так шевели колготками! — он громко хлопнул в ладони. — Ясу! Респиратор!
Ясу обреченно взвыла и натянула на лицо красную маску, предварительно

уронив ее на пол. По характерному шуму, который они издавали, определить их
действия было вполне возможно. Я, опираясь об подоконник, здоровой ногой
опустился на пол. В моей слепоте был один плюс: яркий свет больше не резал
глаза. Вокруг была одна тьма.
80/1179
— Все помнят план? — я кивнул, уверенный в том, что и остальные повторили
мой жест. — Я беру машину, собираю эту сраную толпу гнильцов и еду вверх. У
вас пять минут, чтобы добраться до второй машины. Встречаемся в назначенной
точке.
— Зачем спрашивать, помним ли мы план, если ты снова его озвучил?

— осведомился я. Чуя щелкнул меня по носу и усмехнулся.
— Потому что в умственных способностях некоторых присутствующих здесь я

сомневаюсь.
Камень был брошен в огород Накаджимы. Я все не пойму, друзья они или враги.
После того, как Чуя покинул нас, осуществить мой план оказалось гораздо
проще. Ребята мигом позабыли, что один из них передвигается с костылем. Чуя
проехал мимо нас, извергая потоки мата. И самый скромный из них звучал
примерно так: «Какого черта вы такие медленные?! Шестьсот пятьдесят
лошадиных сил под моей задницей неистово негодуют!».
Мне бы хотелось посмотреть на машину, которую он выбрал для угона. Боже
мой, он напоминает мне Вуди Харрельсона! Ему бы еще кобуру с револьвером,
ковбойские ботинки и шляпу. Он такой же бесстрашный и отбитый на всю
голову.
— Со стороны они не кажутся столь жуткими… — тихо прошептала Ясу.
Инфицированные не видели нас, мы скрывали свое присутствие за невысоким

заборчиком и все ждали момента, чтобы выпрыгнуть наружу и помчаться в
сторону нашей тачки. Вернее, ждали они. А я надеялся хотя бы благополучно
вернуться в дом. Когда мы подошли к забору, я не сразу сообразил, что был он
не в человеческий рост, но Ацуши вовремя дернул меня за руку, заставив
наклониться. На мою странную и неуверенную походку никто не обратил
внимания. Прилив адреналина был слишком велик, чтобы заморачиваться
подобными мелочами.
Чуя, как и было спланировано, забрав толпу инфицированных, трижды

просигналил нам. Все ринулись вперед, и я сделал вид, что собираюсь сделать
то же самое. Но я остался сидеть там. Возле низкого деревянного заборчика.
Шум машины стих, как и топот ног моих убегающих друзей. И меня обволокла
тишина. Нет, меня обволокла неизвестность. В тот миг я и ощутил весь ужас и
страх от своего «героического» плана. Меня так и тянуло закричать во всю
глотку «Я здесь. Не уезжайте без меня». Но слова отца превратились в молот,
что вбил гвоздь сомнений до самого конца. Я не имел права звать их. Я не имел
права становиться обузой и подвергать их опасности. Четыре жизни не стоят
одной моей. Я солгу, если скажу, что твердо и уверенно принял это решение.
Оно далось мне с трудом. Душило и сейчас. Сердце ухнуло в пятки, когда
поблизости хрустнула ветка. Зашуршала листва под чьими-то ногами. Громкое
дыхание незнакомца холодило кровь в моих жилах. Что-то наклонилось надо
мной. Дышало тяжело, громко и издавало отвратительные булькающие звуки,
словно у него пробито горло. Никогда мне не забыть зловоние, что исходило от
него. Нечто холодное, склизкое капало из его пасти на мои крупно дрожащие
руки, которыми я обхватил колени. Я забыл как дышать. Забыл речь. Забыл как
думать. Меня целиком поглотил страх. Я не понимал, что именно находится
передо мной. Человек ли? Нет. И даже не инфицированный. Сошел ли я с ума?
81/1179
Возможно. Но неизвестность всегда выбивала почву из-под моих ног. И поэтому
я решил, что прикоснусь к нему. Поборю свой страх и протяну руку. Все это
происходило за считанные секунды, на самом деле.
— Позволь хотя бы прикоснуться, если и так планируешь убить меня, —

прошептал я. Хотя и был уверен, что вряд ли буду понят этим существом. Люди
любят повторять одну знаменитую фразу «На все воля божья». И сейчас я
убедился в том, что по божьей воле и ослеп. Ослеп и не могу увидеть безобразие
перед собой. А оно безобразно, я уверен. Мои пальцы коснулись чего-то мягкого,
затем грубого. Шерсть? Местами она есть, а местами ее нет. Вытянутая пасть
без нижней челюсти. Язык был словно обрублен и шатался, как маятник. С него
безостановочно капала слизь. Густая и тошнотворно пахучая. Собрав всю волю в
кулак, я вздернул подбородок и коснулся того места, где, как правило, должна
быть грудь. Но моя рука наткнулась на дыру. Я проталкивал ее все глубже и
глубже, с трудом сдерживая рвотный позыв. И тогда я коснулся сердца.
Интересно, вырви я его, оно бы умерло? Это полный абсурд! Это немыслимо
глупо! Не мог я поступить так подло. Что бы ни находилось передо мной, оно
доверилось мне. И, черт возьми, я благодарен ему уже за то, что он не оторвал
мне голову в качестве закуски. Да, запах был невыносим, и резкие неожиданные
звуки, что издавало существо, всякий раз пугали, заставляя отдернуть руку, но в
те минуты я достиг апогея наглости и безбашенности. Я трогал его руки, трогал
ноги. Неестественно длинные и костлявые для человека. Насчитал три пальца. И
каждый был в ширину сантиметров в двадцать. Уверенно могу сказать одно —
оно легко распотрошило бы меня своими когтями. Но почему оно бездействует?
Что передо мной? Всего пару минут назад я благодарил Бога за свою слепоту, а
теперь проклинал. Я хотел видеть его. Чуя как-то сказал мне: «Порой мне даже
боязно тебя пугать, дружище. Мне кажется, что твое воробьиное сердечко
просто разорвется от страха». Он видел меня именно таким. И жаль, что этим
подвигом я уже не смогу похвастать.
Теперь уже оно принюхивалось ко мне. Я прижался мокрой спиной к забору и

затаил дыхание. Влажный язык коснулся моего уха, толкнулся глубже, едва ли
не до барабанных перепонок. Это было не так больно, как жутко. Язык был
шершавый, холодный, а слюна словно обжигала. Крепко зажмурив глаза, я
наклонил голову вбок, позволяя ему свободно «обнюхать» свою шею и одежду.
Все это «знакомство» длилось минут десять. Я считал себя морально
изнасилованным, самую малость и физически. Может, он личинки отложил в
моем ухе! Однако, развить эту мысль я не успел. Оно резко встрепенулось.
Больно полоснуло меня шипастым хвостом по щеке и скрылось. И перед тем, как
свалиться без чувств, я пожалел о том, что не коснулся его ушей. Как далеко
оно слышит? Ведь вокруг стояла гробовая тишина.
***
Когда ты слеп, теряешь счет времени. Возможно, я пролежал на сырой земле

пять минут, а возможно, несколько часов. Удивительно, что за это время никто
не попытался меня сожрать. Видимо, Чуя забрал с собой всех инфицированных.
А они жутко раздражительны, когда слышат рев мотора и пищание
сигнализации. Я решил, что хватит мне прохлаждаться возле забора, и пора бы
вернуться назад, пока до инфицированных не дошло, что их облапошили, как
младенцев. Раньше я придерживался мнения, что все инфицированные —
ходячие трупы. В них нет интеллекта. И даже его задатков. Но после
случившегося весь мой мир и представление о них перевернулись вверх дном.
82/1179
Глупо называть инфицированных зомби. Но это общепринятый термин. Не знаю,
кем именно принятый. Фильмами, черт возьми!
Я нащупал свой костыль и не без труда поднялся. Меня лихорадило. И на этот

раз от холода. Ухо, куда недавно это существо совало свой язык, и моя правая
рука немного покалывали, словно от ожога. Я не мог оценить всю степень
повреждения, потому что был полностью слеп. Скорее всего, в слюне этой твари
содержалось еще что-то. Я помнил, что, скрываясь от толпы инфицированных,
мы прятались за забором дома, в котором провели всю ночь. То есть, от
безопасного места меня разделяли какие-то двадцать пять, тридцать метров. И
мне предстояло безошибочно пройти их, добраться до крыльца, нащупать дверь
и раз и навсегда скрыться в стенах двухэтажного дома. Это и был весь мой
гениальный план. Дальнейшее выживание я не планировал. А с собой у меня был
пистолет. И в случае малейших признаков превращения я собирался окрасить
бледные стены дома своими мозгами. Я не хочу быть одним из них. Не хочу быть
живым трупом и разлагаться день ото дня.
Мне надоело называть то существо существом. И чтобы хоть как-то скрасить

время одиночества, я решил подарить ему имя. Звучит самонадеянно, но я уже
всерьез загорелся этой идеей. Однако мой пыл иссяк уже через несколько
минут. И мысленно я прозвал его — химера. Банально, но правдоподобно. А
назови я его Грэг, наверняка посыпались бы вопросы из разряда: «Чувак, а кто
такой Грэг?». Попытки объясниться выглядели бы глупо…
Не сворачивая с гравийной дороги, я добрался до крыльца. Толкнул дверь,

вошел в дом и, заперев его на засов, медленно стек по стене и распластался на
полу. Весь ужас пережитого обрушился на меня лишь сейчас. Мои руки тряслись
от ужаса, и зубы стучали от холода. Вся одежда на мне взмокла, и из своих
волос я вытаскивал опавшие листья. Долго, видимо, я пролежал без сознания.
Ветер сильными порывами громко бился об окна, а сам я словно дрейфовал на
крохотном глетчере. Стоило бы скорее взять себя в руки, собраться и сменить
мокрую одежду. Умирать — так в удобстве. Долгих десять минут я боролся с
перманентным склерозом и пытался вспомнить, где расположен шкаф с
одеждой и ванная комната.
Пытаясь отыскать шкаф, дважды я навернулся с лестницы, пару раз ударился

лбом об стену, о присутствии которой и не подозревал, один раз больно
прищемил пальцы. Какая-то нелепица и эпидерсия окружала меня целый день.
Думаешь: «Куда бы еще хуже?». Но нет, надо обладать особым талантом, чтобы
умудриться пробить двойное дно неудачи. И этот талант у меня был. Падая с
лестницы, я сломал свой костыль. И с той минуты передвигался по дому, прыгая
на одной ноге. Я походил на Трэйси Эштон из сериала «Меня зовут Эрл». Теперь
понимаю, как ужасно она изматывалась, целый день скача на одной ноге.
Ублюдок ты, Эрл!
Не прошло и двух часов, как я справился со всеми невзгодами и даже заполнил

ванну. Отмокал в ней минут двадцать, свесив за бортик ванны свою
загипсованную ногу. В шкафу отыскал старенький махровый халат с мелкими
дырочками и накинул на нагое тело. Обвязал тоненький пояс вокруг талии,
схватил стакан виски, недопитый кем-то из ребят, и лег на ковер. Круглый,
ворсистый и тёплый. Я представлял себя крутым «Чуваком» Лебовски. А в руках
у меня был совсем не виски, а Белый русский. Знать бы еще, какой он на вкус.
Для полного погружения мне не хватало плеера и наушников. Спустя еще пару
минут я стал подумывать о том, кого бы мне хотелось увидеть в последний раз.
83/1179
Все мои знакомые были экспрессивными идиотами! Задротами! Либо
фанатиками, которые даже во сне не прекращая штудируют Библию! И тогда я
подумал о Чуе. Этот парень даже саму смерть сумел бы превратить в каламбур.
Рядом с ним и умереть было не так страшно. Но вернемся к суровой реальности.
Чуи Накахары рядом нет. Зато была очевидная проблема — слепота. А
сломанная нога, ребра и сотрясение уходили далеко на второй план.
На кухне я отыскал пачку чипсов, недоеденные крекеры, две упаковки конфет.

Уверен, мятные. Ацуши грыз их весь путь до Кавасаки. Открыв холодильник, я
тут же захлопнул его. Воняло как со старой рыбацкой лодки. Запас еды был не
велик. Мне все еще не верилось, что мой конец будет таковым. А когда-то я
собирался вгрызться зубами в небо и достичь небывалых высот. Но задаваясь
вопросом: «Каких именно?», я начинал разрываться на тысячу мелких кусков. Я
столько хотел достичь и столько узнать! Случалось со мной и такое, что
поздними ночами, глядя на проекцию звёздного неба, к горлу подкатывал ком.
«Я столько всего хочу сделать», думал я, но на осуществление даже ничтожной
половины мне не хватит и всей жизни. А ведь большинство из нас растрачивают
ее понапрасну. Каждый день я наблюдал унылые серые лица. Офисных клерков,
банковских рабочих, официанток, водителей, курьеров! Все эти господа
недовольны тем, что имеют. Выражение их лиц так и кричит: «Я просрал эту
жизнь! Несите новую». И я не могу не согласиться. Они именно ее «просрали».
Многие слишком беспечно относятся к выбору профессии. Как-то я спросил у
своего знакомого Кейджи, кем он видит себя в будущем. Тот несколько минут
ковырял в носу, разглядывал плакат Клинта Иствуда на моей стене, а затем
выдал: «Не знаю. Поступлю, куда возьмут, а там посмотрим». Уверен, спустя
много лет Кейджи стал бы прекрасным пополнением в золотой копилке «серых
лиц».
В одну из таких ночей я осознал, что мне достаточно и одной жизни. Главное —
успеть вовремя определиться. А для «серых лиц» и одна жизнь покажется
длиною в вечность.
Спустя еще два часа я стал потерянно блуждать по комнатам, вытянув здоровую
руку вперед. Как же глупо я выглядел! Но мне хотелось научиться
ориентироваться в пространстве. Занять себя любой чушью, лишь бы не
забивать голову мыслями о предстоящей кончине. Жизнь великодушно
протянула мне две пилюли. Одна красная, другая синяя. Красная — быть
растерзанным инфицированными, синяя — голодная смерть. В отряде «слепцов»
я был желторотым новобранцем. И шансы на выживание у меня были один к ста.
Жаль, что не было третьего варианта, который назывался бы — эвтаназия.
Мне с детства был свойственен непонятно откуда взявшийся оптимизм. Почему

непонятно откуда? Потому что моя мать явно не была ярким примером
оптимизма. Вечерами, бывало, пока отец служил в горячих точках, она
устраивалась на кухне, включала Джонни Кэша и в одиночку уничтожала
бутылку бурбона. Я люблю Джонни Кэша, но некоторые его песни как волна
высотою в тридцать метров. Ударит, оглушит и смоет к чертовой матери. Много
раз, подглядывая за ней через узкую щель прикрытой двери, я задавался
вопросом, что заставляет ее каждый вечер напиваться вусмерть. По кому она
горюет и льет слезы. Явно не по моему отцу. Не то чтобы она его не любила, но
моя мать была эмоционально черствой. Подарки судьбы принимала как должное.
Слышал от тетушки Моммо, что она когда-то увлекалась музыкальными
инструментами. Пела в хоре, играла на клавесине, скрипке и совсем неплохо на
виолончели. И кажется мне порою, сделав выбор в сторону отца, а не карьеры,
84/1179
она неоднократно об этом жалела. Наша семья не была плохой, хоть и
образцовой назовёшь ее с трудом. Но покажите мне семьи с идеальными
отношениями. Таковых нет в природе.
И вот, поддавшись своему оптимизму, я подумал, что и один процент для

выживания не так плох. Я, черт возьми, совсем недавно смотрел смерти в лицо.
У нее нет нижней челюсти и дыра в груди. Смерть благоволит храбрым, как
говорится. Но у храбрецов, однако, после подвига ноги не подкашиваются, и
сознание они не теряют от страха. Что тут скажешь… Я начинающий «храбрец».
И своим процентом решил воспользоваться с умом. Пару дней «слепого

хождения», и понимание придет само. Как двигаться, как слышать, как
выживать. По крайне мере, я очень на это надеюсь. Испустить последний дух в
замызганном доме мне не хотелось. Есть у людей странная способность —
приспосабливаться. Абсолютно ко всему. Я нисколько не преувеличиваю. Будь
вынуждена горстка людей влачить существование на бескрайних болотах, не
пройдет и месяца, как они адаптируются. Но зачем гадать наперед? Разве вся
наша жизнь не сплошная адаптация? Теперь и я с ней столкнулся. Либо
адаптируйся, либо умри. Жестоко, но справедливо. В этой жизни нам никто
ничем не обязан.
Я опустился на старенькую оттоманку и задумчиво водрузил подбородок на

ладонь. Ну чем не «Мыслитель» Огюста Родена? Я прикидывал, какие у меня
шансы выбраться наружу и вернуться живым. Как скоро погода смилостивится
надо мной, и появится долгожданное солнце. Вся эта вылазка была суицидальна
с самого начала. Даже появись солнце, я, не ориентирующийся в одной
комнатушке, собирался самостоятельно добраться до ближайшего гипермакета
и пополнить запасы еды. Скорее, я обманывал себя этими планами. Они были так
же неосуществимы, как и мое желание переместиться в прошлое и оседлать
коня Буцефала. Оставалась надежда на то, что рано или поздно правительство
вмешается и уничтожит проблему на корню. Однако мало кто скажет им за это
спасибо. Пиррова победа никому не нужна.
«Молись Богу», — сказал бы сейчас мой школьный знакомый Тетсу. — «Успей

замолить свои грехи». «Пошел-ка ты к черту, Тетсу», — ответил бы ему я, в
очередной раз убежденный в том, насколько эгоистичны многие верующие. А
молитвы их подобны списку требований. Требовать я ничего не собирался. Если
жизнь и поднесла мне какой урок, назывался он так: «Тебе никто и ничего не
должен. Даже Господь Бог». Скажи я в свое время Тетсу, что неверующий, он
забил бы меня своей Библией насмерть. Но дело было не столько в вере, сколько
в отрицании всех имеющихся религий. Итсизм в чистой форме? Возможно. Но я,
как и считал прежде, что религия это механизм манипуляции людьми, так
считаю и по сей день. И ни одному живому разуму в этой вселенной меня не
переубедить.
Всего на мгновение мне почудилось, что кто-то постучал в дверь. Едва я

расслабился и свел все на больную фантазию, как стук раздался снова, и
оглушающе громко. Я испуганно подпрыгнул на оттоманке и невидящими
глазами уставился на дверь. Мое сердце готово было пробить грудную клетку и
выскочить к чертям собачьим. Стеклянная дверь разбилась вдребезги, и я
услышал тяжелые шаги по битому стеклу. Может, Химера вернулась довершить
начатое, думал я. Или вернулись инфицированные и почувствовали мое
присутствие? Я забыл как дышать. О беге и речи быть не могло. Что-то встало
прямо передо мной и принялось разглядывать меня. Я слышал его тяжелое
85/1179
дыхание. Злое, нетерпеливое. Однако не было омерзительного запаха тысячи
канализаций, что исходил от Химеры. Передо мной стоял человек. И я протянул
руку, снова. Лицо незнакомца было холодное и мокрое. Мелкий дождь, видимо,
так и не прошел. Он был выше меня. Нос ровный, слегка вздёрнутый, губы
полные, обветренные и обкусанные. Волосы выбриты по вискам и чуть выше
торчат ежиком. Я в ужасе отдернул руку и, споткнувшись, упал на оттоманку.
— Надо же, узнал… — произнес он хриплым голосом, прежде чем ощутимо

ударить меня кулаком по скуле.
***
Дождь лил как из ведра. Я сидел завернувшись в теплый плед и держал в

дрожащих руках кружку с горячим крепким чаем. Чуя сидел в кресле напротив и
не переставая сверлил меня тяжелым взглядом. Пару раз приложив меня в
гневе, он успокоился, а затем потребовал рассказать ему причину моего глупого
поступка. И я выложил все как есть. Тогда он замахнулся снова и, когда я
прикрыл лицо сломанной рукой, внезапно остановился. На этом наш конфликт
был временно исчерпан.
— Твои глаза омерзительны, — наконец буркнул он, закинув ногу на ногу.
Я прекрасно расслышал его, но не спешил отвечать. Жадно втягивал теплый пар

в легкие и наслаждался заботливо сваренным чаем. Его присутствие
умиротворяло. Знал бы он, насколько сильно. Я чувствовал себя словно за
каменной, нет, титановой стеной. И я собирался сполна насладиться его
присутствием и спокойствием.
— Это ты так извиняешься? — спросил я. Он слегка подался вперед.
— Нет, Осаму. Они в прямом смысле омерзительны.
Я неосознанно потянулся к ним рукой, затем вскинул глаза на самого Чую. Он

мигом напрягся. Это меня насторожило.
— Что ты хочешь сказать? Что с ними не так?
Он не торопился отвечать, вовсю разглядывая меня. А я встревоженно думал о

том, стоит ли рассказывать ему о моем знакомстве с Химерой. Даже мне было не
угадать, как он поступит, узнав об этом. Спустит на меня весь магазин своего
пистолета, либо пожмет плечами и скажет: «Да ты везучий, сукин сын!». От Чуи
Накахары можно было ожидать любого неадекватного поступка. Но всякий раз,
когда я почти решался рассказать ему правду, то сразу вспоминал тот сон в
хижине. И это ужасало.
— Они желтые, — он фыркнул. — На демона смахиваешь. Гадство.
Омерзение в его голосе, однако, не улавливалось. Лишь настороженность и

недоверие. Это меня и выбило из колеи.
— Ты думаешь, что я инфицированный?
— Не исключаю, — честно признался он.

86/1179
— Ты лично вколол мне вакцину.
Он снова замолк.
— Что с ребятами? — тихо спросил я.
— Живы.
— Ты убьешь меня?
Он резко поднялся и встал напротив окна. Минуты тишины давили. В какой-то

миг я и сам начал верить в то, что постепенно становлюсь одним из
инфицированных. Мой сон обретал вполне реалистичные краски.
— Не тяни. Да или нет?!
— Когда ребята вернулись без тебя, я… — он отошел от окна. Пол скрипел под
его тяжелой обувью, словно сообщая мне о его передвижениях. — Я был зол на
них. Так зол… — Чуя встал за моей спиной и водрузил на мои плечи тяжелые
ладони. — Но когда нашел тебя тут, понял, что ты спланировал это с самого
начала. Герой!
— Чуя…
— Мне поаплодировать? Или рассыпаться в комплиментах перед твоим

героическим поступком? А если я скажу тебе, что ты не герой вовсе, а трус!
Трус, который побоялся попросить помощи!
— Я не хотел быть обузой для вас! — крикнул я.
— Ты думал, мы бросим тебя?! Сам бы ты бросил Ясу? Бросил бы Рю или Ацуши?!

Да ты бы жизнь за них отдал! Ты всегда чужие жизни ставишь выше своей!
Я подавился воздухом.
— Город кишит зараженными. Ребята хотели вернуться за тобой, и мне едва

удалось отговорить их. И знаешь что, Осаму? Ты стал обузой в тот момент, когда
решил остаться тут.
— Ну и какой смысл распинаться и тыкать меня лицом в собственную

никчемность? — спросил я. — Брось, Чуя. Чтобы остановить тех троих,
достаточно было уверить в том, что я мертв. Так почему ты самолично вернулся
за мной? Почему столько часов блуждал в поисках и рисковал жизнью? Называй
меня трусом! Кем хочешь. Я не жалею о своем решении и на ситуацию смотрю
трезво. В таком состоянии я балласт, который рано или поздно всех вас утянет
ко дну.
Чуя спорить со мной не стал. Я слышал и чувствовал, как он нервно мотает круги
вокруг кресла и пристально сканирует меня глазами. В следующие секунды
раздался щелчок предохранителя и тяжелый вздох Чуи.
— У тебя ровно минута доказать мне, что ты не инфицированный. Минута,

Осаму. Иначе я прострелю тебе голову.
87/1179
Минутку внимания!
В свете последних событий, не могу не написать эти строки.

Многие считают своим священным долгом ткнуть меня в неканоничность
персонажей. Каждому третьему надо написать, что герои не соответствуют
своему характеру.
В моих работах вы не найдете канона. В шапке стоит «ООС» и «АУ» - для вас,
дорогие мои, не для меня. Прежде чем снова писать свое излюбленное «Не
канон», прошу умерить свою твердолобость и пройтись глазами по шапке.
Спасибо.
88/1179
Часть 8
Когда Чуя направил на меня оружие, я почти не удивился. В моей

голове было два подходящих варианта, чтобы охарактеризовать его: мудак и
упертый муфлон. Порой мне кажется, он родился под этим знаком. Я уверен, он
нашел бы выход из ситуации, но пеленой на его глазах стала Ясу. Все его
решения были спровоцированы одной целью — защитить сестру. Я не берусь
обвинять его в импульсивности и несдержанности, ведь привести подобного мне
к остальным равносильно тому, что кота запереть с мышами в одной клетке.
— Меня никто не кусал, — произнёс я.
— Да? А твои глаза говорят об обратном, — на удивление спокойно ответил Чуя.
— Ты ведь не думаешь, что я стану слезно умолять тебя сохранить мне жизнь?
Если хочешь застрелить меня, спусти курок, и покончим на этом.
Он резко приставил пистолет к моему виску, и я зажмурил глаза, ожидая

выстрела. Что-то подсказывало мне, что смелости ему не хватит, как и
решительности. Может, потому и я настолько осмелел. Все-таки мы не один год
провели вместе и что-то да значили друг для друга. Будь иначе, он не стал бы
рисковать собой, пытаясь отыскать меня в незнакомом городе, переполненном
инфицированными.
— Я не могу позволить тебе находиться рядом с ней… — шепотом произнес он. И

я невольно вздрогнул. Сколько горечи было в его голосе. Эмоции Чуи Накахары я
наблюдал каждый день. То был гнев, злость, раздражение, досада,
вспыльчивость, апатия, период тупых пошлых шуток, от которых порой хотелось
провалиться сквозь землю. Но нерешительность и колебание в его голосе я
уловил впервые.
— Тогда спусти курок.
— Блять! — Чуя сильно ударил ногой по оттоманке, на которой я сидел. Мне

едва удалось удержать равновесие и не выронить пустую кружку, которую все
это время я нервно сжимал в руках.
— Ты либо не уверен в том, что я инфицированный, либо не хочешь марать руки.

Верно? — сделал я выводы. — После того, как ты пристрелишь меня, тебя
неоднократно начнут посещать мысли: «А вдруг он правда не был
инфицирован?». Поправочка, Чуя, ты уже об этом думаешь. Тогда почему бы
тебе просто не уйти? Скажи ребятам, что не сумел отыскать меня, либо нашел
мой труп. Ясу будет в безопасности, и я…
— Заткнись, — Чуя грубо схватил меня за подбородок и слегка наклонил голову

вбок. Холодные пальцы коснулись линии скул, и я поморщился. Челюсть
побаливала после его удара. Чуя с недовольством цокнул и буркнул короткое
«извини». Тут уже у меня перехватило дыхание. Извиняющийся Чуя это что-то
новое.
— Ты говоришь, никто тебя не кусал. Ты вернулся домой и с тех пор не

высовывался.
89/1179
— Именно так, — я быстро закивал.
— Тогда как ты объяснишь мне это? — он провел пальцем вдоль моего уха и
коснулся шеи.
Я непонимающе повторил его жест.
— Я слеп, Чуя.
— Ожог. Это похоже на ожог, — задумчиво ответил он. — Меня не было рядом
всего пару часов. В какую историю ты вляпался на этот раз?
И тут меня осенило. Ну конечно! То-то шею и ухо жгло, словно меня кипятком
облили. Что же содержалось в слюне этой твари? Вот уж интересно.
— У меня есть достойное объяснение! Но не совсем правдоподобное!

— протянул я, сложив пальцы в форме домика. Я знал Чую так давно, что даже
слепым мог почувствовать, как он скривился и едва подавил желание снова
треснуть меня. Вот же вспыльчивый засранец!
И как только Ясу выросла адекватным подростком в компании братца-кретина.
Внезапно меня накрыли воспоминания прошлого. Это были те времена, когда я
ходил хвостом за Чуей и практически стал его тенью. Так случается, когда
встречаешь свою полную противоположность. Смотришь на него разинутым от
восхищения ртом и сопровождаешь каждое нелепое действие дурацким «Вау».
Стыжусь себя прошлого, но от воспоминаний никуда не деться. Может, года три
назад, влепи в меня Ацуши мячом чуть посильнее, мне память и отшибло бы. Но
Накаджима круто налажал, а поцелуй с мячом достался многострадальному
Рюноске. Ходил целый день с красной щекой. Все ахал да охал. Мне было
искренне его жаль. Этот парень был магнитом для неудач. Даже я на его фоне
казался везунчиком, оседлавшим фортуну.
И вот, в те времена, ходил я, значит, за Чуей по пятам и впитывал каждое его

слово. Прямо как подросток, который прикупил порно-журнал и тайком читает
его под покровом ночи. Шугается от малейшего звука и покрывается красными
пятнами, когда перед его взором оказываются женские округлости. Для меня
«женскими округлостями» был отборный мат, который у Чуи никогда не
заканчивался. Он мог поносить кого-либо ругательствами минут десять и при
этом ни разу не повториться. Ему бы в рэп-баттл записаться, честное слово.
Снискал бы славу в этом деле.
Я впитывал каждое его слово, но до ужаса боялся ляпнуть что-то

нелицеприятное дома. Моя мать терпеть не могла, когда подростки грязно
выражались. А догадаться, от кого я понабрался «крутых» словечек, труда бы не
составило. Потому что Чуей Накахарой я прожужжал матери все уши. Почему я
им так восхищался? В окружении у меня народец был унылый. Черт возьми!
Даже само слово «унылый» не передало бы их истинную унылость! И я не шучу.
Помню, моего друга Киоши как-то прижал к стене двенадцатилетний шкет. С
идиотским хохолком на голове и кастетом. Приставил складной нож к его шее и
говорит: «Выворачивай карманы». Киоши без всякого сопротивления отдал ему
все карманные деньги.
«Я бы ему вломил, — сказал он мне позже, — но у него ведь нож».
Киоши был восемнадцатилетним верзилой и унылым тупым жиробасом.

90/1179
Единственное, от чего его поросячьи глазки загорались, была еда. Он постоянно
что-то ел. Постоянно крошил еду и ходил с жирными губами. А над губами у него
как раз стал появляться темный пушок, и выглядела эта картина омерзительно.
Второй мой друг был фанатичным кретином. Но я не берусь его в этом винить.
Мамаша у него была чокнутая. А дом их — золотая кладезь для фанатика. Тетсу
имел привычку всюду меня поправлять и осуждал за малейшую провинность.
Прошла мимо нас девчонка годом старше, на ней короткая юбчонка и белая
облегающая рубаха. А этот зануда со своей моралью тут как тут.
«Ты, — говорит, — сейчас на ее заднюю часть посмотрел?», еще краснеет и очки

поправляет пальцем. Осталось только ширинку расстегнуть и не отличишь от
извращенца.
«Почему бы просто не сказать — задница?», — спрашиваю. На что тот смотрит

на меня округлёнными от ужаса глазами. И в них настолько неподдельный шок,
словно я только что сообщил ему, что перепихнулся с сатаной. Вскоре мой
сатана явился в образе Чуи Накахары.
Тетсу, само собой, общение со мной прекратил. Даже верзила Киоши. Первое
время он все еще цеплялся за нашу дружбу. Догонял нас по пути домой,
пристраивался между мной и Чуей и рта не закрывал ни на секунду. Болтал
всякую несусветную чушь и нелепицу. А когда он начинал громко хрумкать
чипсами или яблоками, у Чуи желваки ходили под скулами. Однако он не
прибегал к насилию, нет. В ход шли саркастичные язвительные шуточки, от
которых Киоши начинал неистово краснеть. Парнем он был закомплексованным.
Не прошло и пяти дней, как от нашей тройки откололась огромная жирная часть.
Что ж…репутация у Чуи была дурная.
Он славился отвратным характером, несдержанностью и вспыльчивостью. Его

вывести из себя было как конфету у младенца отобрать. Тетсу и Киоши много
раз пытались отговорить меня от дружбы с ним, ибо Чуя Накахара не
вписывался в наш «задротский клуб». Но я склоняюсь к тому, что дело было не
столько в Чуе, и не столько в желании вернуть меня, сколько в зависти. Они
настолько привыкли жить в своем гребанном мирке лопухов и неудачников, что
любое отклонение от «лопуховой» нормы казалось им почти дикостью. Я не
считаю себя лопухом. Увольте! Я дружил с этими ребятами из-за
приверженности к мирной спокойной жизни. Тусовки, пьянки и полураздетые
легкодоступные шлюхи никогда меня не интересовали. И я всегда думал, что
все остальные, не «лопухи», живут именно такой жизнью. Однако Чуя Накахара
перевернул все мое представление о них. Пожалуй, единственное, в чем я почти
не прогадал, это когда несколько лет назад шепотом сказал Тетсу: «Этот
пресловутый парень обернет против себя всю школу». Он обернул против себя
всех школьных «лопухов». А началось с того, как он ударил Карла. Карл был
черным геем-второгодкой, едва говорил на японском, носил идиотские дреды и
мешковатую одежду. Однако пидорских манер не скрывала ни толстовка, ни
широченные штаны, с виду в которых наложили огромную кучу. Карл трижды
шлепал меня по заднице, и трижды я закрывал на это глаза. Кто в здравом уме
тронет черного гея? По крайней мере, так я считал до поры до времени. Карл
совершил роковую ошибку, когда положил глаз на задницу «Накахары-
ненавижу-долбаных-геев».
— Ты, блять, заснул?! Я тебе вопрос задал!
91/1179
Я вздрогнул и выронил пустую кружку из рук. Она упала на пол, издав глухой
звук, и замерла. Видимо, Чуя положил на нее ногу.
— Может, ты прекратишь пинать ногами эту чертову оттоманку! — не выдержал

я. Чуя хмыкнул, обошел меня и плюхнулся на свое кресло. Пол противно скрипел
под тяжелыми гриндерсами, выдавая его местонахождение. Я разрывался
между двумя решениями и потому тянул время. Как я говорил ранее, характер
Чуи Накахары был взрывной. Любое не так переданное слово грозило мне
сломанным носом или разбитой губой. Но в одном я был уверен: выстрелить в
меня смелости ему не хватит.
— Я слушаю тебя внимательно, Осаму, — спокойно ответил Чуя.
— Знаешь, кто такие шерофобы? — спросил я.
— Понятия не имею, — ответил он.
— Когда все складывается хорошо, тебя начинает одолевать страх. Кажется, что
так или иначе твой день обязательно что-то омрачит. То есть…
— Погоди, — Чуя громко щелкнул пальцем в воздухе. — Кажется, понял. Это про
идиотов, которые перекрещиваются, когда черная кошка перебегает им дорогу.
Я закатил глаза, кивнул.
— Почти. Ты говоришь про суеверия.
— Одинаковая бурда.
— Нет, вовсе не…
— Я сказал — да. Завали и не спорь со мной, — заявил он и резко поднялся.

Снова принялся мотать круги вокруг меня. — Если ты много смеешься, это еще
не значит, что вечером тебе придется плакать. Если черная кошка перешла тебе
дорогу, это значит, что кошка, мать твою, просто куда-то идет. И ей срать на
тебя, на твои проблемы и гребаные суеверия, — прошептал он мне в ухо. Я
покрылся мурашками и быстро растер свои руки, на которых волосы встали
дыбом.
— Для тебя есть хоть что-то святое?
— Зубы мне не заговаривай, Лори. Давай, колись.
Я закинул ногу на ногу и прилежно опустил ладони на колени.
— Это никакие не суеверия. Всегда, когда со мной происходит что-то хорошее,

неудача начинает наступать мне на пятки. Я чудом спасся сегодня и весь
остаток дня рассуждал о том, какой казус случится на этот раз.
— Вот видишь, милый, — Чуя по-дружески похлопал меня по плечу. — Явился я и

разрушил все твои суеверия.
Мне хотелось съязвить и сообщить ему, что все в точности наоборот. Мне
удалось выжить после столкновения с Химерой, а потом явился он и приставил
92/1179
пушку к моему виску. Мало того, едва челюсть не сломал. Почему я передумал?
Потому что почувствовал его дыхание напротив себя. Он стоял передо мной,
видимо, слегка наклонившись, и пристально разглядывал меня. Этот жест
смущал и напрягал одновременно. Я был полон комплексов и не жаловал
подобного внимания к своей персоне. Пару лет назад Чуя сказал, что мои карие
глаза сильно напоминают ему лори. С тех пор это прозвище приелось так
сильно, что «Лори» я слышал гораздо чаще, чем собственное имя.
— Ты… пялишься? — не выдержал я.
Чуя резко обхватил мое лицо горячими ладонями и придвинулся еще ближе.
— Омерзительные…
— Что?
— Твои глаза. Смотреть, говорю, тошно, — сказал он. Поддавшись моменту, я

накрыл его ладони своими.
— Тогда почему продолжаешь смотреть? — прошептал я.
Эти несколько мгновений были жутко странные, напряженные и смущающие.

Словно десять пачек мятных конфет одновременно закидали в желудок. Руки
Чуи были теплые, почти горячие, покрытые крупными мозолями. Я водил по его
грубой шершавой ладони большими пальцами, не совсем осознавая, что творю и
как странно мои действия смотрятся со стороны. Больше меня удивляло
пассивно-покорное поведение самого Чуи. Он либо находился в ступоре, либо
всерьез подумал, что я спятил.
Но спятил ли я на самом деле? Осмелился бы на подобную наглость, будучи

зрячим? Пожалуй, нет. Мне всего-то хотелось тепла живого человека. Чуя не
осознавал, как сильно я был рад его возвращению. Умирать страшно. Как бы ты
себя к этому ни готовил. Я бы и обнял его со всей силы, до хруста костей, но,
боюсь, и без того перешел черту. И волновало смущение, которое я испытал,
коснувшись его кожи.
— Откуда ты знаешь, куда я смотрю, раз слеп? — поинтересовался он.
— Интуиция, — тут же ответил я.
Чуя не мог долго сидеть на одном месте. Он снова принялся ходить по комнате.
Его беспокойные шаги передавали и мне ту нервозность, которую он испытывал.
— Я все ещё жду от тебя объяснений, Сорвиголова, — с издевкой бросил он.

— Что с тобой случилось, пока меня не было?
Я поднялся с оттоманки и слепо побрел на его голос. По пути я не встретил

никаких препятствий, кроме кружки, которая все еще валялась на полу.
— Хорошо. Я расскажу все до единой мелочи, но при одном условии: ты не

перебиваешь и слушаешь до конца.
Ответа не было долго. Чуя порой забывал, что я слеп и не вижу его кивка.
93/1179
— Договорились, — ответил он прокуренным сиплым голосом. Я сделал еще
несколько шагов, добрел до окна, нащупал подоконник и, подпрыгнув, сел на
него. С окна продувало и едва слышно свистел ветер. Погода за несколько часов
разбушевалась. Наши худшие опасения стали сбываться. Если солнце так и не
выглянет, ребятам придется пробираться сквозь толпу инфицированных. В
последние дни я все чаще стал задаваться вопросом: может ли вакцина
противостоять укусу инфицированного? Чуя вколол мне дозу, когда инфекция
еще витала в воздухе. Но есть ли от нее прок сейчас?
Я говорил больше часа. Рассказал о том, как кровь инфицированных попала мне
в глаза. Как начал слепнуть, как решил отколоться от нашей компании и пойти
своим путем. Химеру я не видел и понятия не имел, как она выглядит. В моей
голове был лишь образный портрет. Но я старался описать ее подробно, не
упустив ни единой детали. Чуя все это время сидел напротив, благо, размеры
подоконника позволяли. Он, как и обещал, ни разу меня не перебил. Однако,
спустя тридцать минут беспрерывной болтовни тишина стала давить. Мне
казалось, что в комнате я один и беседую сам с собой. Чуя, видимо, что-то
прочитал в моих глазах, потому что в ту же секунду слабо сжал мою руку. Этого
жеста хватило, чтобы успокоиться и продолжить свой рассказ.
— … а потом пришел ты и едва не сломал мне челюсть, — завершил я, скорчив

недовольную мину.
Чуя молчал. Ему требовалось время, чтобы обмозговать услышанное. Одной

рукой он лениво гладил мое запястье, второй негромко барабанил по окну.
— Паршиво, — заключил он. — Выходит, инфицированные лишь одна из наших

проблем. Есть и другие.
— Может, это была огромная собака, — предположил я. — Убитая или избитая

кем-то.
— Нам еще восставших из могил мертвецов не хватало для полного букета, —

ответил Чуя трагичным голосом. — Собирайся, нужно срочно возвращаться.
— Так ты… не убьешь меня? — спросил я, затаив дыхание. Чуя спрыгнул с окна и
встал между моих разведённых ног.
— Когда ты перестанешь верить всему, что я говорю тебе? — в его голосе

проскользнул смешок.
— Но… — начал я. — Ты ведь…
— Видишь ли, Осаму, человек становится куда общительнее, когда дуло

пистолета упирается ему в висок.
— Так ты с самого начала не собирался меня убивать?! — громко крикнул я.
Чуя заботливо поправил ворот моего свитера и мягко похлопал по плечу.
— За кого ты меня принимаешь, черт возьми? Не стану ведь я дырявить голову

лучшему другу.
Его взгляд снова был заострен на моих глазах. Не знаю как, но я чувствовал это
94/1179
всякий раз. И это было не ожидаемое отвращение. То, скорее, было
любопытство. И повышенное внимание мне отчего-то сильно льстило. Ему
нравились мои глаза, пусть он и дважды назвал их омерзительными.
***
Около двух часов мы работали над планом побега. После того, как Чуя увел
основную массу наших разлагающихся соседей, спустя час-два те стали
возвращаться обратно. Странный и необъяснимый феномен. Однако мы с Чуей
предположили, что причиной могла стать мышечная память. С каждой минутой
зараженных становилось все больше. Они были всюду. На улице, на лужайке, в
домах, где двери были открыты нараспашку, и даже под машинами. Ходили
бесцельно кругами, издавая порой жуткие щелкающие звуки. Иногда они
замирали, подолгу глядели в одну точку и стучали зубами. Когда стучал один,
это не казалось пугающим, но когда зубами стучит толпа, становится на самом
деле страшно.
После знакомства с Химерой меня все чаще стали посещать мысли, что не все
зараженные опираются на одни инстинкты. У них есть разум. Они могут
мыслить. Слишком громкое заявление, но сама мысль уже прочно въелась в мою
голову. Я кормил ее еще крохой. Еще маленьким червем, что день ото дня
разрастался в моей голове, пока не обрел колоссальные размеры. Я не
собирался навязывать свои безумные необоснованные идеи другим. Но
собирался наблюдать, изучать и делать выводы. Однако моя слепота пустила
все планы под откос.
Если кому взбредет в голову поймать и изучить парочку зараженных, полагаю,

вскоре нам потребуется очередное гетто. Это будет огромное сонмище
инфицированных, число которых будет расти с каждым днем.
Все заняты выживанием, грабежом, и никто не задумывается, куда пропало
правительство. Ни за что не поверю, что никого не осталось. Раз выжили
идиоты, что кромсают друг друга за пачку чипс, то наверняка выжила и
«верхушка». У меня было множество глобальных мыслей. Но когда я озвучивал
их вслух, они теряли всю серьезность и превращались в бред безумца. В одном я
был уверен точно: мы пережили первую стадию. И черт его знает, сколько их
последует затем. Инфекция витала в воздухе несколько дней и почти
рассеялась. Кто-то заразился, кто-то выжил. Но назвать их везунчиками язык не
поворачивается. Думается мне, Химера — это и есть вторая стадия.
Инфицированные мутируют. И это факт.
— Хватит витать в облаках, — Чуя щелкнул пальцем перед моим носом. — Я

нашел его.
— Уверен, что сработает? — спросил я.
— Нет, но попробовать можно.
Испробовать мы собирались ультразвуковой отпугиватель для грызунов. На

необычную идею навел нас Ацуши. Наши телефоны давно разрядились, и толку
от них не было. У Накаджимы же оставалась еще добрая половина заряда,
которую он вознамерился истратить до конца привала. Поначалу он включал
странные песни, прислушиваясь к смыслу которых, уши сворачивались в
трубочку. Первым не выдержал Чуя и запустил в него банановую кожуру.
95/1179
Галерею он рассматривал свыше часа, раздражающе комментируя каждую
фотографию. А если попадалось фото с насекомыми или животными, раздавался
восхищенный вздох и фраза, которая вызывала у нас групповой отчаянный
вздох: «А вы в курсе, что…».
Спустя два часа пыток Ацуши Накаджима перешел на приложения. Понятия не

имею, для чего и с какой целью он скачал ультразвук на телефон, однако
реакция инфицированных была незамедлительная. Кто-то из них принялся
яростно биться головой об окно, а кто-то уматывал подальше, стараясь покинуть
источник звука. Причина необычного поведения дошла до нас не сразу. Мы,
перепуганные не на шутку, стали в спешке заколачивать окна, даже не пытаясь
выяснить причину столь бурной реакции.
Спустя несколько дней Чуя предположил, что причина была именно в
ультразвуке. Но проверить свою догадку мы уже не могли.
— А если они станут на нас кидаться? — спросил я, придерживая Чую за руку.
Он вел меня в другую комнату, расположенную с обратной стороны дома.

Напротив был припаркован старенький Ниссан, на котором мы планировали дать
деру. Однако перед этим необходимо было завести мотор без ключа и подогнать
машину как можно ближе. Попытка провести меня через дорогу могла
закончиться для нас плачевно. Я не сомневался в способностях Чуи, но где-то в
глубине души оставался потаенный страх. Чуя Накахара порой бывал слишком
самоуверен. И эта самоуверенность в любой момент могла сыграть с ним злую
шутку. Он мог без проблем завалить десять инфицированных, но где гарантия,
что одиннадцатый его не укусит? Чуя давно перестал быть для меня просто
другом. Наши отношения были куда крепче, несмотря на короткие ссоры,
недопонимания и даже драки. Он был мне как брат. Уверен, Чуя испытывал то
же самое, учитывая чрезмерную опеку, которая обрушивалась лишь на наши с
Ясу головы.
— Не станут. Потому что они не будут знать, где именно расположен источник
звука.
Я маленькими шажками, вытянув обе руки вперед, подошел к Чуе.
— Но не факт, что они отреагируют на ультразвук. Это всего лишь

предположение, — сказал я.
— Ты всегда был таким пессимистом? — спросил он, хватая меня под локоть.
— Надо раздобыть тебе костыль.
— Ты ведь не собираешься выходить наружу? — обеспокоился я.
— Рисковать жизнью ради костыля? Заманчивая перспектива, правда?
— Глумишься?
— Именно, — буркнул он и легко толкнул меня в грудь. Я коротко вскрикнул и

тут же почувствовал что-то мягкое под собой. Если память мне не изменяла, в
этом месте стоял потертый угловой диван. Именно на него мне посчастливилось
свалиться. — Ума не приложу, с какой целью ты полез на второй этаж.
— Я думал, там безопаснее.

96/1179
Чуя тихо выругался и бросив короткое «сиди на месте», пошел устанавливать
ультразвуковой отпугиватель. Нам предстояло увести волну зараженных,
завести тачку и присоединиться к остальным ребятам. Никогда не думал, что с
такой надеждой буду ждать солнца. Наше спасение было лишь в нем.
***
Правило выживания
Запись первая: «Инфицированные реагируют на ультразвук как мухи на

дерьмо».
Из личных наблюдений Осаму Дазая.
Мы поняли, что наш план провалился, когда зараженные, вместо

запланированного побега, толпой ринулись в проклятый гараж. Чуя едва успел
ускользнуть и закрыть на замок железные двери. Правда, защемил пару
разлагающихся конечностей, их функциональность, однако, от этого не
убавилась. Скорее, те пришли в такую ярость, что принялись биться головами об
массивные двери. Бились до той поры, пока их черепа не проломились и мозг не
начал вытекать под ноги. Зрелище, уверен, было завораживающе-
отвратительное. Чуя минут пять дразнил их через окно, не обращая внимания на
мои просьбы скорее мчаться к машине.
Действия некоторых инфицированных показались нам странными. Они не

бежали от звука, но не бежали и на него. Стояли неподвижно, словно
вкопанные, и громко стучали зубами. Этот звук сильно пугал меня. Я не решался
двигаться дальше скрипучего крыльца и все ждал указаний от Чуи. Он тоже
смотрел на них и, уверен, был не менее растерян. Его словоохотливость
пропала, атмосфера стала давящей.
— Пошли отсюда, — сказал он резко и грубо схватил меня за запястье.
— Ты что-то увидел? — осведомился я, с трудом поспевая за ним.
— Нет. Но чувствую что-то неладное. Надо убираться.
97/1179
Часть 9
Мои гениальные планы чаще всего оказывались не столь гениальными,

как мне казалось на первый взгляд. Думаешь о чём-то, рассуждаешь, строишь
невероятные идеи, замыслы, самооценка стремительно летит к небесам, а потом
так же стремительно разбивается о твоё неоправданно раздутое эго. К чему я
веду, спросите? А к тому, что слишком часто мои якобы гениальные,
сногсшибательные идеи оказывались… провальными. Ладно, буду откровенен,
порой люблю поумничать и вжиться в роль всезнайки. На самом деле смысл
многих заумных словечек, которые я толкал перед своими друзьями в
стареньком пабе хромого Хито-лесоруба, был мне непонятен. Я любил в нужный
момент втиснуть «умное» словечко и вальяжно откинуться на спинку скамьи или
диванчика. У Хито-Лесоруба обычно стояли броские ярко-красные пластиковые
стулья. На них пафосно откинуться было сложно. Зад скользил, да и грубая
спинка упиралась прямо в позвоночник. Порой мне казалось, что упирается она в
мою совесть.
Наша компания состояла из идиотов с радикальными маниями. Один — больной

на голову фанатичный ублюдок, второй — унылый жиробас, который может
поддерживать беседу, только если она о еде. У третьего, на мой взгляд,
умственное развитие не поспело за физическим. То придёт с дурацким хохолком
на голове, то выкрасится целиком в черный и повесит дешевенькую железную
пентаграмму на шею, тайком прикупленную где-то в школьном киоске на
карманные деньги. «Это подарило мне братство» говорил он самодовольным
голосом, присаживаясь на красный стул, от которого меня уже тянуло блевать. А
через день-два ты наблюдаешь, как половина школы щеголяет в «братских
дарах» за сто йен. Компашку я подобрал неудачную, и идите вы к черту со своей
изъезженной фразой «друзей не выбирают».
Будь моя воля, я давно схватил бы поднос с едой и пересел бы на высокий «стул-
одиночку», или «стул-изгой», стоявший напротив деревянной стойки Хито-
Лесоруба. Прошлое Хито, полагаю, уже ни для кого не секрет. В молодости он
работал лесорубом в Техасе. Косил сосновые леса как нечего делать. Был
мастером своего дела, мог рассчитать траекторию падения любого дерева лишь
взглянув на него. Если слухи правдивы, Хито отработал на этом поприще свыше
пятнадцати лет. Понятия не имею, что побудило его бросить все и вернуться в
родную Японию. Может, больные родители, если они вообще имеются у Хито. Не
поймите меня неправильно, но человек он странный. Угрюмый, нелюдимый, да и
тот еще мизантроп. Ходила в наших кругах шутка, что Хито-Лесоруб —
внебрачное дитя Гипериона и Рокфеллера. В нем было почти два метра, и от
мускулатуры на его теле порой покалывало глаза. Хито прослыл мизантропом по
нескольким причинам.
У него был воистину нордический характер.

Он никогда не улыбался, очень мало говорил и смотрел холодно, таинственно,
отчего каждый чувствовал себя не в своей тарелке. В кампусе Хито была
огромная барная стойка, за которой наверняка уместилось бы человек
пятнадцать. Но вместо пятнадцати стульев стоял всегда один. Видимо, Хито-
Лесоруба изматывала чужая болтовня. А ведь сколько водится любителей
присесть за барную стойку, заказать дешевую выпивку и начать нести поганые
речи, от которых хочется выбросить ублюдка за порог паба, предварительно
пнув его пару раз в жирную задницу. И вот, когда я сидел в том самом пабе, мои
глаза сами находили «стул-изгой». Мне хотелось водрузить на него свою пятую
98/1179
точку и в угрюмом молчании попивать горячий шоколад. Хито, в манере своей
привычной сдержанности, хмыкнул бы разок, почесал бы бороду с
проглядывающей сединой и молча поднес бы второй стакан горячего шоколада.
Мы на удивление хорошо понимали друг друга. Да, я имел честь посидеть на
«стуле-изгое», но только в те редкие выходные, когда никто младше двадцати
лет сюда не заглядывал. Я кажусь сам себе редкостным лицемером. Но моя
совесть, однако, спит спокойно.
Кто-то, возможно, меня и осудил бы за «гнилое» мышление и безморальное

поведение. Но знаете что? Свои морали засуньте себе туда, где солнце не
светит. «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень», как говорится.
Безгрешных нынче нет. Да и были ли они когда-нибудь.
Когда говорить не с кем, моя мысленная словоохотливость возрастает в тысячу

крат. Я всего-то хотел сказать, что все мои задумки и планы чаще всего
оказываются провальными. Даже когда ты уверен в успехе на все сто процентов.
Вот уж чего я не мог сказать о Чуе. У этого парня имелся врожденный талант к
изобретательству. Но он был слишком ленив, чтобы хоть как-то развивать себя в
этой области. Ему бы только бутылку холодного пива и удобное местечко под
солнцем. Однако, когда он на полном серьезе брался за дело, я мог руку дать на
отсечение, будучи уверенным в том, что любой его план и любое изобретение
будет иметь вес. Это и называют вселенским балансом? Бог одаривает человека
талантом, но при этом насылает неимоверную лень. Ацуши, частенько заставая
его за бездельем, проходя мимо мог прикрикнуть: «Бро, прекращай ржаветь».
Чуя не всегда реагировал на насмешливые колкие фразочки. Порой ему бывало
влом даже приподнять руку и показать средний палец.
— Вот скажи, ты правда меня не слышишь или только делаешь вид?
— Что? — растерянно переспросил я, поднимая глаза на Чую.
Я не видел его, но чувствовал раздражение в голосе. Его вопрос был мною

услышан и понят с первых же секунд, однако привычное «что» неосознанно
сорвалось с моих уст. Я всегда переспрашивал вопрос у собеседника, чтобы
вырвать себе несколько дополнительных секунд на размышление. Право, я не
знаю, что ответить ему.
«Думаю о всякой ереси. Думаю о прошлом. Вспоминаю старых друзей, короткие

знакомства, любимые места: пиццерии, кафе, парки. Думаю о чем угодно, лишь
бы не возвращаться к суровой реальности. Лишь бы не думать о мертвой матери,
при одной мысли о которой приходится кусать щеки и кулаки сжимать со всей
дури, чтобы не расплакаться как девчонка. Я вспоминаю Хито-Лесоруба, чтобы
не думать о своей слепоте. На самом деле, мне страшно. Мне очень страшно,
Чуя. Каждое утро я открываю глаза в надежде, что зрение вернется. Мне
хреново, дружище. Быть слепым чертовски хреново. Но ты не Бог и не можешь
повернуть время вспять по щелчку пальца. По ночам рвешь волосы на голове от
досады, а днем вновь натягиваешь личину спокойствия и рассудительности».
— Почему тебе все приходится повторять дважды? Ты еще и глуховат?
— Возможно, — буркнул я, глядя перед собой.
Старенький Ниссан мчался вперед. Одна его фара была разбита, вторая не
работала. Мотор гудел так, словно мы сидели не в машине, а во взлетающем
99/1179
самолете. Вся эйфория от успешного побега стала переливаться в хандру. Я
думал о том, какими глазами на меня будут смотреть ребята. Что я им скажу и
как оправдаю свой поступок. Мало того, Чуя все еще остерегался меня. Нет, то
был вовсе не страх. То было беспокойство за сестру. Чуя Накахара и спать лег бы
рядом со мной, и ванну принял бы вместе, но как только вопрос касался его
сестры, он становился до жути бдителен, подозрителен и неспокоен. И я
прекрасно осознавал, что отныне для его спокойствия и во избежание ненужных
конфликтов мне придется держаться от Ясу как можно дальше. Пусть в душе я и
оставался все тем же Осаму Дазаем, мои глаза говорили об обратном.
— Знаешь, Чуя… — я повернул голову к окну и подпер подбородок рукой. Легкий

ветерок колыхал мои волосы, и редкие капли дождя били в лицо, — мне
кажется, ребята уже не примут меня. То есть… как прежде уже ничего не будет.
— Как же легко понять ход твоих мыслей, — Чуя сбросил скорость и принялся
хлопать себя по карманам. Через минуту салон машины заполнился едким
запахом дыма. Я закашлялся, но не стал просить его потушить сигарету. Стресс
каждый из нас переносил по-своему. Кто-то бросал реальность и сбегал в
выдуманный мир, а кто-то травил себя дешевыми сигаретами и алкоголем. — Не
забивай голову этим дерьмом. Ребята поймут. В конце-то концов, мы говорим о
моей сестре и о двух добродушных придурках.
— А что насчет тебя? — я нервно поерзал на грубом сидении.
— А что я? — спросил он равнодушным тоном.
— Какое у тебя ко мне отношение? Теперь. После всего случившегося. Я же, ну…
Я сам не знаю, что я такое. Это чудовище нюхало меня, касалось языком и… я не
знаю, черт! Может, я и правда становлюсь… Я же… Они же…
— Эй, — Чуя резко затормозил. Мелкий дождь, что лениво сеялся с неба, перерос
в настоящий ливень. Раздражающе громко барабанил по машине, и крупные
брызги попадали на меня через приоткрытое окно. Видимо, мы стояли в каком-
то безлюдном месте. Где-то на одинокой дороге, которую с двух сторон окружал
лес. Я слышал вой ветра, шум деревьев и звук дождя, что безжалостно колотил
по зеленым листьям. В нос ударил запах свежести и сырого асфальта. Мне было
холодно и приятно, но удовольствие длилось недолго. Чуя наглухо закрыл окна
и теперь вовсю сверлил меня тяжелым взглядом. — Ты плачешь?
— Нет…
— Ты никогда не умел врать, — он вновь затянулся и откинулся на спинку

сидения. Мы сидели в тишине, прислушиваясь к звукам снаружи. Иногда я
всхлипывал, краснел, вытирал глаза о свое плечо. Чуя ничего не говорил, и я
был благодарен ему за это. Никакие речи не утешили бы меня сейчас. Я лишь
нуждался в его немом присутствии. И Чуя, как всегда, все понял без слов.
— Херовая погодка.
— Мы в лесу?
— Ага. Как понял?
— Шум, — тихо прошептал я, хлюпая носом. Чуя усмехнулся и всучил в мои

холодные руки носовой платок.
100/1179
— Высморкайся уже, раздражаешь.
Мы просидели в машине свыше одного часа. Чуя курил одну сигарету за другой.
Я молчал. Иногда мы перекидывались парой скупых фраз и вновь уходили в
себя. Хотелось забыть обо всем том дерьме, что творилось вокруг. Вернуться в
свою старую комнату, включить проектор звёздного неба, когда-то подаренный
мне матерью на день рождения, и плюхнуться на кровать. Эти воспоминания
были самыми ценными в моей памяти. Мы с Чуей завороженно смотрели на
потолок, курили травку, рассказывали смешные забавные истории, байки, ели
бутерброды из дешевой забегаловки с дурацким названием: «Mr. and Mrs. Smith»
и завороженно разглядывали звезды на нашем личном небе.
— Если я все-таки превращусь…
— Осаму, — грозно позвал Чуя. Но я проигнорировал его и продолжил.
— Пообещай, что сразу застрелишь меня.
— Слушай!
— И я знаю Ясу с самого детства, она обязательно начнет упрашивать тебя

сохранить мне жизнь. Предложит запереть где-нибудь и держать там, пока вы
не найдете выход из ситуации. Но выхода как такового нет. Вернее, есть, и ты
сам знаешь, куда он ведет. Просто я… Пойми, я не хочу быть как они. Да и ты не
пожелал бы такого существования. Просто пообещай мне. Прошу.
— Почему с тобой всегда так трудно, Осаму? — спросил Чуя. Я вздрогнул и

неверяще повернул голову в его сторону. Сколько боли было в его голосе.
Сколько сожаления. Он был так же сломлен, как и я.
— Пообещай…
— Не могу.
— Ты собирался застрелить меня еще там.
— Разве я не сказал тебе, что никогда не совершил бы подобного? Ты идиот,

Осаму, без обид. Всегда сам себе на уме. Живешь где-то в своём гребаном
мирке, и чтобы спустить тебя на землю приходится нехило так дернуть за руку.
Убить тебя, говоришь? Застрелить при первых же признаках? Хорошо. Тогда
скажи мне, как ты поступил бы, окажись на моем месте? Твоя рука…поднялась
бы на меня?
Я сплел пальцы в замок и принялся нервно ломать их. Чуя ждал ответа, которого
у меня не было. Хотя, постойте, кому я лгу. Я был тем самым человеком, который
во всем согласился бы с Ясу. Застрелить Чую? Увольте! В Японии свободных
домов с лихвой, где мы смогли бы держать его до лучших времен. Какой же ты
гребаный эгоист, Осаму Дазай. Просто тошно.
— Прости.
— Пошел нахер, окей? И свои предсмертные речи затолкай себе в задницу, да

поглубже. Снова услышу что-то подобное, убить не убью, а нос сломаю точно.
101/1179
— Господи, да признай ты уже, а! — я засмеялся и пихнул его в плечо. — Ты
привязался ко мне!
— Вот еще чего!
Я снова захохотал и уронил голову на его плечо.
— Спасибо.
— Заткнись, чувак. Просто заткнись.
***
Наш Ниссан заглох на полпути. Благо, мы успели объехать трассу, проходящую

через лес. Мы снова находились в сердце Кавасаки. Погода была странная,
непонятная. То ли холодно, то ли тепло. Дождь прекратился, тучи рассеялись, и
выглянуло солнце. Однако детская радость сошла с моего лица в тот же миг,
как мы выбрались из машины наружу. Все мое тело покрылось мурашками, и
зубы стали стучать от холода. Приближалась осень, притом очень настырно. Не
припомню, чтобы в конце августа случались подобные холода. Что я, что Чуя в
футболках прежде щеголяли аж до ноября месяца.
— Что, черт возьми, происходит? — прошептал Чуя. Я неосознанно потянулся за

его рукой и замер. Было тихо. Слишком неестественно тихо.
— О чем ты? Все в порядке?
— Они замерли, — удивленно ответил Чуя. — Погоди. Проверю кое-что.
— Не провоцируй их! — протараторил я, пытаясь говорить как можно тише. Чуя,

что странно, внял моим словам, остановился.
— Эй, у тебя ведь чертовски сильно развита интуиция, — он неожиданно

обхватил мое лицо теплыми ладонями и прижался к моему лбу своим. Я
чувствовал его беспокойное дыхание на своих щеках и губах. — Что она
подсказывает тебе?
— Ты… серьёзно спрашиваешь? — поразился я. Он кивнул. А ведь Чуя Накахара

никогда не относился к людям, полагающимся на одну лишь интуицию. Меня
охватило любопытство, и не только оно. Один мой глаз стал нервно дергаться, и
вспотели ладони. Ситуация, видимо, была критической, и никакие планы тут не
имели вес.
— Я не верю солнцу. Глупо звучит, да?
— Вот-вот, Лори. И я ему не верю. Сможешь пройти три квартала и не

облажаться?
— Смотря, что ты понимаешь под словом «облажаться», — ответил я.
Его слова, признаться, меня сильно оконфузили. Всякий раз, когда мне говорили
заветное «только не лажай, парень», я лажал в троекратном размере.
102/1179
— Не шуметь, Осаму, — он наклонился к моему уху и прошептал совсем тихо.
— Видится мне, эти гниющие выродки прекрасно реагируют на звук.
— С чего ты взял?
— С того… что половина из них оборачивается даже на мой шепот. И я спрошу

снова. Ты справишься, Осаму? Нежели нет, мы вернемся в машину и обдумаем
новый план.
— Скажи, Ясу и ребята…через три квартала отсюда?
— Да, — ответил он.
— Веди.
— Уверен?
— Нет, — признался я честно. — Но ведь ты и сам все знаешь. Если мы сядем в

эту машину, солнце скроется рано или поздно. И тогда вся эта толпа, а их
именно толпа, я уверен, мгновенно отреагирует на наш запах. Вернемся в
машину — мы не жильцы. Тогда выбор становится очевиден, верно?
Чуя улыбнулся. Я всегда мог уловить его эмоции, даже будучи незрячим. Глупая,
глупая способность…
Так мы и двинулись в путь. Солнце все еще благоволило нам. Ветер, однако,
явно намеревался заставить нас попотеть. Он выл громко, стучал по крышам
домов, поднимал вверх и кружил весь мусор, создавая небольшие вихри. И мне
не нужно было быть зрячим, чтобы увидеть эту картину. Мусор летел на нас.
Картонные коробки, пакеты, одноразовые стаканчики, шуршащие упаковки не
пойми от чего, и пыль.
Я шел, прихрамывая на одну ногу, и держался за ноющие ребра. Если прежде

мне шаг-то сделать было больно без костылей, то сейчас я спокойно поспевал за
Чуей, а боль была терпимая. Вот уже много часов я избегал мыслей о Химере и
воспоминаний о необычном контакте с ней. Дело в том, что с того момента что-
то случилось с моим организмом. Явным признаком стали желтые глаза, но было
что-то еще. Мое самочувствие стало лучше. Голова отныне не беспокоила,
пропала резь в глазах. Я не видел своей сломанной ноги, но казалось мне
отчего-то, что кость чудесным образом срослась. Могут ли иметь место мои
доводы о том, что слюна Химеры ускорила регенерацию моего тела? Полнейший
бред, фантастика! Согласен. Но эти мысли уже стали частью меня. И раз уж я
добровольно отворил калитку этим мыслям в свою голову, почему бы не
довершить мысль до конца, какой бы безумной она ни казалась на первый
взгляд. Но разве инфицированные не та же фантастика и что-то невообразимое?
Расскажи мне кто еще пару недель назад, в каком аду я проснусь в свои
восемнадцать лет, я вдоволь посмеялся бы над юмористом. Да что там. Всучил
бы ему свои карманные деньги, чтобы этот чувак прикупил себе толстенный
блокнот, несколько ручек и написал очередной выброс с дурацким клишейным
названием «Атака инфицированных». Господи, где твоя фантазия, Осаму! Ладно,
ладно! «Берегись! Мертвые восстали!». Бред собачий. Лишь прочитав одно
название, я прошел бы мимо.
— Тут лестница. Перекинь руку на мое плечо. Эй, о чем опять задумался? — Чуя
103/1179
щелкнул меня по носу.
Я вздрогнул, потер нос, чихнул. Пыль кружила вокруг. Забивалась в легкие, в

нос, попадала в рот и оседала на голове, делая волосы жесткими и неприятными
на ощупь.
— Как долго нам еще идти?
— Что, уже устал? Мы не прошли и квартала. Я нашел обход через храм. Там
должно быть безлюдно.
— Лестница высокая?
— Или это церковь… — пробубнил Чуя, проигнорировав мой вопрос. — Черт, не

шарю в религиозных штуках.
— Ты не можешь отличить храм от церкви? — в замешательстве спросил я.
— Так, знаешь что? Заткнись.
Я засмеялся и сделал, как он просил. Закинул руку на плечо, и вместе мы стали

подниматься по бетонной лестнице. Она была неровная. Где-то имелись
глубокие ямы, и проваливалась в них нога. Где-то бетон был треснутый, и трава
проглядывала целыми пучками. Мне на удивление хорошо удавалось отличить
одно от другого. Были плюсы в моей незрячести. Я начинал чувствовать
окружение. Начинал чувствовать весь мир совсем на ином уровне. Однако страх
остаться слепым до конца своих дней все так же сильно угнетал меня. Я всегда
любил лето и обожал весну. Ждал ее целый год, чтобы наблюдать за тем, как
медленно оживает и «расправляет крылья» природа. И я оживал вместе с ней.
Радовался, получал удовольствие, дремал на заднем дворе под теплыми
солнечными лучами, и жизнь казалась мне прекрасной.
Не лгала моя бабка, когда верещала сиплым старческим голосом: «Все, чего ты
боишься, рано или поздно встанет на твоем пути тяжелым бременем». И вот,
тьма стала моей вечной спутницей. Бабуля толкала весьма странные речи в свои
восемьдесят с лишним. Напророчила она мне четыре руки, четыре пары глаз и
верного спутника «ни живого — ни мертвого». Дар пророчества и ясновидения
появился у нее к годам пятидесяти. А в возрасте шестидесяти лет ее старческая
крыша стала медленно протекать. Мало кто верил ее словам и мало кто
воспринимал всерьез.
Мой отец бабку не любил и всегда избегал ее компании. Порой поглядывал на

мать и говорил недовольным, сдержанным тоном: «Надеюсь, это не
наследственное». Он вел к тому, что у моей матери случались сильные перепады
настроения. Она не могла больше иметь детей, отчего сильно переживала. Все
мальчики рождались мертвые. До сих пор задаюсь вопросом, каким чудом
родился я. А может быть, после меня у матери и начались проблемы, кто знает.
Окажись мои доводы правдивы на все сто процентов, она никогда не стала бы
меня винить и тем более упрекать. Да, моя мать была подвержена сильным
депрессиям, перепадам настроения, стрессам, порой могла и по заднице меня
шлепнуть, и отругать, но в одном я был уверен точно — она любила меня. И я
любил ее.
Вспоминаю пророчества бабули, и меня так и тянет горько театрально

104/1179
вздохнуть. Напророчили, значит, четыре пары глаз, а я лишился единственных
двух. Может, потому ей никто не верил и считал выжившей из ума старухой? И
Слава Богу, что людям не дано предсказывать и видеть будущее. «Все, чего ты
боишься, рано или поздно встанет на твоем пути тяжелым бременем», говорила
она. В детстве я боялся, что огромные Армейские муравьи-солдаты захватят наш
мир и истребят все человечество. А в возрасте моих шести лет мама отвела меня
в небольшую пиццерию, где выступала странствующая группа из трех
мексиканцев. Они носили странное обтягивающее трико, красные куртки, сильно
напоминающие сценический желтый костюм Фредди Меркьюри, длиннющие
выкрученные усы и огромные сомбреро из фетра с выгнутыми краями.
Семь ночей подряд мне снился один и тот же кошмар. Огненный дождь из
гигантских сомбреро. Лишь спустя несколько лет я рассказал о своем необычном
кошмаре Чуе. Никогда не слышал прежде, чтобы он смеялся так долго и так
истерично. До слез и до икоты. Искренне не понимаю, что так сильно его
рассмешило.
Я пытался представить, что было бы, окажись пророчество моей бабушки

правдивым. На головы нам обрушился бы дождь из горящих мексиканских шляп,
а Армейские муравьи пили бы наш мозг, как мы пьем кокосовый сок через
трубочку. Еще один момент, за который я хочу сказать Богу спасибо. Я рад, что
людям не дано читать чужие мысли… Правда.
— Больно уж тут тихо. Не находишь? — Чуя сбросил мою руку со своего плеча и
остановился. От него пахло дождем, свежестью и духами Ясу. Не понимаю, как
только сумел уловить почти выветрившийся аромат ее духов. Запах был не
резкий и не сладкий. Он напоминал мне весну. Первые дни цветения листвы и
нежные лучи солнца. — Не нравится мне это. Что-то не так.
Я огляделся скорее по привычке, тяжко и удрученно выдохнул. Все чаще мне

начинало казаться, что я заперт в небольшой комнатке с закрытыми наглухо
ставнями и дверями. Помнится, когда мне стукнуло восемь лет, я впервые
изъявил желание иметь свою собственную комнату. Прежде я всегда спал с
матерью, так как отца часто не бывало дома. Иногда месяцами. Наслушалась
мама всякой ереси от глупых болтливых соседок. Те с пеной у рта уверяли ее в
том, что дитя до исполнения десяти лет — «незащищенный сосуд» и «храм
дьявола». «Ты мальчишку-то одного не оставляй, — говорили они, —
приглядывай. Глаз да глаз за ним. Мало ли какое еще зло вселится». Слушал я
их, зубами скрипел от злости, но поделать ничего не мог. Разве что лишь
единожды помочился на выстиранное белье толстушки Моммо. Да и то была
случайность. Знатно мы тогда с Чуей обкурились. И вот, выпросил я, значит,
комнату и, получив одобрение матери, в тот же миг принялся перетаскивать в
нее вещи с небывалым энтузиазмом. Плакатов развесил уйму, старенький дартс,
подаренный отцом на шестилетие, разложил все свои книги по полкам и одежду
всей кучей зашвырнул на стул. Тряпки складывать я ненавидел больше всего.
Провозился я в комнате пару часов, словно одержимый. И затем, довольный
собой и подуставший, свалился вздремнуть на кровать.
Ночью, часов эдак в три, а может, в четыре, а может, даже пять, черт его дери,
уже не вспомню, я проснулся на новой кровати. Потный, красный и
перепуганный не на шутку. Вокруг меня была тьма и звенящая тишина. Когда
остаешься один во мраке, что странно, слишком быстро пропадает логическое
осознание того, что ты один. Все шумы, шепоты, скрипы — их нет, их
проецирует мозг, знающий твои слабости и страхи лучше тебя самого. Однако
105/1179
страх — мерзкое чувство. Кричи сколько хочешь средь бела дня: «срал я на вашу
фантастику, призраков и прочее дерьмо». Ночью все равно станешь трястись,
как долбанный чихуахуа на морозе в минус двадцать. В комнате матери во
сколько бы я ни проснулся, луна всегда освещала стены. В ней было тепло,
уютно, и окна были огромные, почти три метра. В моей новой обители окошко
было небольшое. Однако в ту ночь я так и не сумел отыскать его и на полном
серьезе подумал, что лишился зрения. Щупал стены несколько минут, искал
включатель, а найдя его, так и не испытал долгожданной радости и эйфории.
Вокруг было все так же темно. Моя глупая теория о слепоте подтвердилась. И
что я сделал в следующий момент? Все правильно. Лег спать. Не зря говорят,
что утро вечера мудренее. Проснулся я рано. Солнце светило в глаза слишком
ярко. Всю ночь, как выяснилось, просто-напросто не было света.
— Повернем назад? — спросил я. Чуя цокнул, промолчал. Пнул ногой пару

камней и грязно выругался. Я не стал встревать и нагружать его дельными
советами. Он был раздражен и в подобном состоянии напрочь лишался
способности слышать окружающих. Да, дружба с этим человеком всегда
напоминала мне хождение по минному полю. Но факт оставался фактом: Чуя
Накахара — вспыльчивый, раздражительный мудак.
— Поздно. Двигаемся дальше.
— А что если… — я замолк на полуслове, прикусил язык. Продолжать мне резко

расхотелось. Чуя подошел ко мне впритык и неожиданно обхватил пальцами мой
подбородок.
— Ну? Сказал «а», говори и «б», — приказным тоном произнес он. И глаза
наверняка сощурил.
— Я просто подумал, что… — пробубнил я, начиная отчего-то краснеть и

нервничать. — … не мог бы ты прекратить… пялиться?
— Откуда ты знаешь, куда я смотрю? — спросил он, усмехнувшись. Горячие

шершавые пальцы соскользнули с моего лица.
— Не знаю, — я пожал плечами, — просто чувствую. Сложно объяснить.
— И что я делаю сейчас?
— Пялишься…
— Да ну?
— Прекращай, — попросил я, начиная злиться. Чувствовал я себя цирковым

зверьком, на которого пришли поглядеть зрители и пальцами потыкать. Вы
только гляньте на желтоглазого уродца! А бросите доллар, еще и чечетку
станцует. — Так нравится смотреть на то, что вызывает отвращение?
— Самооценка явно хромает, да, Лори?
— Не с твоей ли подачи?
— Да брось! Ты принимаешь мои слова близко к сердцу, — Чуя стянул шарф со

своей шеи и принялся заботливо обворачивать меня в него. — Да, твои глаза
106/1179
самую малость…ну, того…
— Чего? — буркнул я, хватаясь обеими руками за шарф и зарываясь в него

лицом. Весна. От него тоже пахло весной. — Ну?
Чуя молчал на удивление долго. Неужели не мог придумать подходящее

сравнение? Как на него не похоже. И это мистер «придумаю сто прозвищ за
минуту»? Теряешь хватку, приятель.
— Так! Давай ты…
— Заткнешься? — предположил я и засмеялся, когда он принялся шутливо

тянуть концы шарфа в разные стороны.
Мы дурачились, стоя на крупной бетонной лестнице, что вела нас то ли в храм,

то ли в церковь. Пихали друг друга, толкались, щекотали, смеялись и хохотали,
стараясь удержать равновесие и не свалиться кубарем вниз. На какое-то
мгновение, клянусь, я позабыл о своей слепоте, об инфицированных и, да
простит меня мама, даже о том, в какой ситуативной жопе мы находились.
Смех Чуи внезапно прекратился. Вопрос, готовый сорваться с моих губ, потонул
в шуме ветра. Я стал нервно жевать пыльные эглеты своей толстовки и
озираться по сторонам. Все тело пробрала волна мурашек, и сердце забилось с
утроенной скоростью. Мы стояли на ветру, прислушиваясь к звукам, от которых
становилось на самом деле жутко. Бесперебойное клацанье зубами становилось
громче. Где-то неподалеку были зараженные. Они действовали как большой
единый организм. Как огромный оркестр, которым управлял невидимый
дирижер.
— Прямо как тогда, — беспокойно протараторил я. Думалось мне, придется

поворачивать обратно и идти длинным путем. Едва я обернулся и сделал шаг в
неизвестность, как моя нога соскользнула с высокой ступени. После
продолжительного дождя мох на ней стал мокрым и каким-то липким.
Перспектива пересчитать задницей количество ступеней грозила практически
каждому. Но и тут я стал «первопроходцем».
— Ну ведь, блять, знаешь, где стоишь! — рявкнул Чуя над ухом, перехватывая
меня поперек груди, прямо по больном ребру. Я подавил испуганный крик и
больно прикусил щеку. — Стой тут.
— А ты? Только не говори, что собрался туда?! — я вцепился в его плечо обеими
руками.
— У нас нет времени идти другим путем. Погода ухудшается.
— Тогда идем вместе!
Чуя громко устало вздохнул, грубо выдернул свою руку и отвесил мне горький
болючий щелбан.
— Жди тут.
— И не подумаю! Ты… — спохватился было я, однако Чуя приложил палец к моим

губам.
107/1179
— Сообрази сам, Осаму. Ты с трудом передвигаешься, слеп. Одному мне будет
проще. Это дело пяти минут. Не усложняй.
— Мы идем вместе, — упрямо повторил я.
Можно ли почувствовать ауру раздражения, злости и нетерпимости? Нет,

скажете? А я отвечу — да, можно. Чуя излучал ее тоннами. Меня обжигало его
раздражение и бурлящая, словно лава, злость. Уверен, ему хотелось усадить
меня разок другой, но рука на слепого не поднималась. Он скрипел зубами,
желваки на скулах наверняка ходили ходуном, и дышал он громко и часто.
Злись, злись, Чуя Накахара. Так уж вышло, что вся наша шайка обладает
взрывным темпераментом. И лишь ты не умеешь его прятать за маской
спокойствия.
— Что, за ручку тебя повести? — съехидничал он в ответ на мою нагло

протянутую руку.
— Да, было бы неплохо, — спокойно ответил я, словно обсуждал погоду, сидя за

журнальным столиком, попивая горячий капучино. — Пошли.
И Чуя сдался. Не потому, что я уговорил его. Нет, вовсе нет. Все было куда
проще. Чуя знал меня, а я знал его. Мы без слов понимали «лимит» друг друга.
108/1179
Часть 10
Дождь начал сеяться с неба. Я поднял голову, протянул ладонь.

Прогромыхал гром, и звук был такой, словно где-то неподалеку взорвалась
электростанция. Ветер начал завывать сильнее. Мне в лицо ударил песок, и тут
же захрустело в зубах. Погода ухудшалась с каждой минутой, и если мы все еще
планировали пережить этот день, то медлить было нельзя. Не то чтобы я хотел
его пережить и удачливо выбраться из всей этой заварухи. Причина крылась в
другом. И причина звалась - Чуя Накахара. Он бы и с места не сдвинулся без
меня. И потому миссия «выжить во что бы то ни стало» перекладывалась и на
мои плечи.
Инфицированные все так же стояли где-то неподалеку. И, со слов Чуи, стояли
они плотным кольцом. Все до единого глядели в небо, высоко задрав головы, и
синхронно стучали зубами. Жуткий, ужасно жуткий звук, заставляющий всего
тебя целиком покрыться мурашками. У меня вспотели ладони, по спине скатился
холодный пот. Я не представлял, как мы незамеченными пройдем мимо и как
выберемся из этой ситуативной задницы. Мох на бетонных ступенях был мокрый
и скользкий. Пытаясь спуститься обратно, я наверняка где-нибудь навернусь и
полечу кубарем. Не удержит меня даже идущий рядом Чуя. Места для маневра
здесь маловато. Иначе говоря, мы оказались загнаны в угол. Выход оставался
только один. Идти вперед и надеяться, что фортуна сегодня на нашей стороне.
— Держись позади меня, хорошо? — попросил Чуя, несильно сжав мое плечо. Я
вскинул на него глаза, но наткнулся лишь на тьму. Забавно. Мы могли погибнуть
с минуты на минуту, а я готов был расплакаться из-за своей незрячести. К
такому невозможно привыкнуть. Семнадцать лет ты живешь жизнью
нормального человека, но в один миг из-за одной случайности,
невнимательности или просто случая ты оказываешься бесповоротно слеп. Это
угнетает. И не дает думать ни о чем другом.
— Да, босс.
— Всегда бы так отвечал, — усмехнулся Чуя.
— Тогда тебе было бы со мной скучно, — ответил я, улыбаясь. — Тебе ведь по

душе, когда я заноза в твоей заднице.
— Ты что, подписал контракт с дьяволом? — он щелкнул меня пальцем по носу.

— Обменял глаза на яйца?
— Всегда забываю, какое у тебя отвратительное чувство юмора, — буркнул я.
Чуя засмеялся. По его тяжелым шагам я понял, что он поднимается. Дождь

стекал по моему лицу, затекал под ворот кофты, волосы наверняка уже завились
и по-идиотски топорщатся в разные стороны. Сломанное ребро при резких
движениях всегда покалывало и приносило дискомфорт. На сломанную ногу я
старался не опираться. Боялся сделать еще хуже. Уж больно долго все
заживало. Хотя, если подумать, ведь и прошло не так много времени. А порой
кажется, что миновала вечность… Я все еще надеюсь, что сплю. Что рано или
поздно мама разбудит меня, скажет, что мне снился какой-то жуткий кошмар.
Если постоянно твердить себе, что все вокруг сплошной вымысел, больная
фантазия, или просто сон, меня отпускает. И тогда я думаю «это все ничего,
надо немного подождать. Мы ведь проснемся когда-нибудь. Обязательно
109/1179
проснемся». Мама обязательно меня разбудит.
— Дать руку?
— Очень смешно.
— Я серьезно, Осаму. Тут скользко.
Его теплые пальцы коснулись моей руки. Удивительный контраст. Чуя всегда
теплый. Я решил не ломать комедию и принять помощь. И вот, держась за руки,
мы начали подниматься наверх. Мне стало казаться, что бетонные блоки стали
крупнее. Подъем давался нелегко. Я не мог поднимать ногу, опираясь на вторую
больную. А потом у меня началась астма. Такая, какой не было уже много лет.
Воздуха катастрофически не хватало. Из горла вырывались жуткие свисты и
хрипы. Сегодня вся вселенная решила обернуться против меня?
Чуя молчал. Больше всего я ненавидел, когда он вел себя так. Становился тихим,
угрюмым. Это поведение и без слов прояснило картину «Мы в заднице».
— Как давно у тебя был последний приступ?
— Что? — переспросил я, пусть и прекрасно его расслышал. — Не помню. Года

три назад, наверно. Помнишь межшкольные спортивные соревнования?
— опустив ногу на самый край лестницы, я едва не соскользнул, но он обхватил
меня попрек талии и, словно я ничего не весил, поставил в вертикальное
положение.
— Да, припоминаю. Ты еще потерял сознание во время забега и целый день

отлеживался в медпункте, — ответил издевательски Чуя.
— Ну да, — буркнул я, — именно тот день.
— Одного не могу понять. Куда смотрели твои родители? — Чуя остановился,

ожидая, пока я преодолею еще одну бетонную ступень. — Ведь для ребенка-
астматика такой забег равносилен… Не то чтобы я осуждаю твоих родителей,
просто…
— Мама ничего не знала, — ответил я, обливаясь потом. Последние десять минут

меня не покидали мысли, что мы поднимаемся не в храм, а пешей походкой
идем до луны. — А мой отец думает, что занятие спортом всегда хорошо. Вот и
сложи два и два.
— Он что, заставил тебя участвовать?
— Нет, — ответил я. — Я сам записался. Хотел угодить ему. Глупо вышло…
— Боже. Как только я начинаю думать «нет, Чуя, он не такой кретин», как ты
доказываешь обратное.
Я горько улыбнулся.
— Знаешь, я уже которое время задаюсь вопросом.
— Ну? — нетерпеливо спросил он.
110/1179
— Почему ты вернулся за мной?
Чуя тихо взвыл, буркнул что-то нелицеприятное.
— Я… я к тому, что всегда был обузой. Еще перед аварией. В твоем окружении
было столько ярких личностей, а ты вместо того, чтобы коротать время в их
компании, сидел со мной и слушал мои глупые рассказы про космос. И я
прекрасно знаю, что ты на дух не переносишь черничный пирог, который
готовила моя мама, однако уплетал его за обе щеки. А еще тебе не нравится
классическая музыка. И не спорь со мной! Что что, а наблюдательности мне
хватает.
— Закончил, Шерлок? — апатично спросил он. Жаль, я не мог видеть выражение

его лица.
— Тебя всегда раздражали мои друзья. Ты злишься, когда я много говорю.

Злишься, когда я молчу. Злишься, когда…
— Мне уютно рядом с тобой, — тихо сказал он.
Я резко остановился. Чуя, напротив, развернулся и пошел вперед. Вопросы в

моей голове выстроились в огромную очередь. Однако ни один из них не
прозвучал вслух. То, что сказал Чуя, не было предназначено для чужих ушей.
Даже для моих. Но он сказал это. И я решил не испытывать судьбу и просто
принял его слова.
Итак, мы стали взбираться наверх. Его слова отчего-то грели меня и приносили
странное чувство уюта и правильности всего происходящего. Думается мне, не
настигни нас эти херовые деньки, фраза «мне уютно рядом с тобой» так и
никогда не сорвалась бы с его уст. Чуя на самом деле не такой черствый… Хаха!
Хорошая попытка, Осаму. Прекрати перемалывать его слова и обмазываться
ими, как муха дерьмом.
— Последняя? Последняя… — прошептал я, пытаясь нащупать ногой следующую

ступень.
— Ага, последняя, — подтвердил Чуя. Его голос, в отличие от моего,

запыхавшегося, звучал очень бодро.
— И что там? Мы пройдем?
— Если ты будешь говорить чуть потише, то возможно.
Инфицированные стучали зубами и издавали жуткие звуки. Мне казалось, что

они доносятся отовсюду: спереди, позади, справа, слева. Погода сегодня была
ужасно переменна и капризна. Дождь стекал по моему лицу, футболка и
рубашка полностью промокли и липли к телу. Меня трясло от холода. А может,
от страха и нервов, черт его знает. Я сам походил на огромный сгусток нервов.
Хотелось бы расслабиться, прийти в себя, передохнуть и снова тронуться в путь.
Но и такой возможности не было. Из пекла прямо в ад.
— Я думаю, мы сможем обойти их, если сделаем небольшой круг. Интересно, они
могут нас учуять.
111/1179
— Это был вопрос или утверждение? — осведомился я.
Чуя резко схватил меня за руку и поволок куда-то вниз. Я едва поспевал за ним.
И дважды умудрился обронить костыль. Благо, я был слеп и не мог видеть его
испепеляющего взгляда. Но я делал все как мог. Честное слово. Мне правда
было больно. Ребро день ото дня приносит все больше дискомфорта. Мне
кажется, что мое тело не заживает вовсе, а разлагается. Я словно медленно
сгниваю изнутри. Учитывая характер полученных ран, я бы нисколько не
удивился, окажись оно на самом деле так. Мне плохо, мне дурно. Паршивое
самочувствие с утра вплоть до ночи. Мне постоянно мерещится запах гнили. Я
слышу странные звуки, но не могу определить, откуда они доносятся. В ушах
отдается стук собственного сердца. Оно стучит непозволительно быстро, а
порой замирает. Иногда на час, второй, а потом разгоняется вновь. Возможно ли
такое? Мое сердце не билось ровно два часа, или что-то с моим слухом? Я уже
ничего не понимаю… А человек ли я?
Твердость под ногами сменилась рыхлой землей. Я чувствовал траву, запах

скошенного сена, аромат стиранного белья, развевающегося на ветру. Где-то
совсем близко жужжали мухи. Пахло арбузом и черешней. Мои пальцы
оцарапали пыльную деревянную стену, старая засохшая краска, облупившаяся
от стен, осталась под моими ногтями. Я нащупал битые стекла, низкие
подоконники и черствый ломоть хлеба, выставленный снаружи на отлив. Мы шли
через задний двор храма, крадучись, словно воры. По моим вискам и спине
градом стекал пот. Я едва поспевал за Чуей, но сам подгонял себя вперед. Страх
стать обузой был сильнее нестерпимой боли. Мне казалось, что мое ребро сошло
с места и поочередно кололо во все органы. То в сердце, то в легкое, то в
печень. Каждый раз я вздрагивал и кусал губы, стараясь молчаливо переждать
очередную волну боли. Я понимал, что внутри меня происходит какая-то
деформация. Словно все мои внутренности опухают, увеличиваются в размерах
или… почкуются? Стучат одновременно два сердца, два ребра растут там, где
должно быть одно. В боку снова кольнуло, и я вскрикнул. Чуя остановился.
— Что с тобой? — спросил он, подойдя ко мне вплотную. Грубые мозолистые

пальцы обхватили мое лицо, накренили голову влево, затем право. — Черт
возьми…
— Что? — нетерпеливо спросил я, чувствуя локтем, как что-то торчит из правого

бока, под рубашкой. — Что ты увидел? Не молчи!
— Нужно поторапливаться, — ответил он растерянным голосом. Что его так

удивило? Что он увидел на моем лице? Я требовательно схватил пальцами край
его рубашки. Чуя обернулся.
— Прошу тебя… Я ничего не вижу, Чуя. Не понимаю, что со мной творится, —

взмолился я и снова вскрикнул, когда та же боль вновь отдалась в боку.
Он торопливо задрал мою футболку и замер. Я слышал, как тяжело Чуя дышит,
как моргает, как облизывает сухие губы, хватает обеими руками свои волосы и
смотрит на меня, точно на монстра. А может, этот взгляд я выдумал сам. Но
почему-то был уверен, что на его лице в тот миг отразилось отвращение, испуг и
брезгливость. Я и сам был себе противен. Когда я нащупал торчащее из бока
ребро, все поплыло перед глазами. Голос Чуи опустился до шепота «у тебя по
два зрачка в каждом глазу».
112/1179
По два зрачка… И я ничего при этом не вижу? Хотя… постойте.
Храм промелькнул перед глазами. Картины прошлого передо мной стали

сменяться с огромной скоростью. Я сижу на окне, напротив стоит
инфицированный и пристально взирает на меня. Я на втором этаже огромного
особняка, спускаюсь вниз. Чуя стоит напротив окна, всматривается куда-то в
темноту. Мы стоим напротив высокого торгового центра, Чуя размахивает
катаной, Ясу закатывает глаза и ворчит в точности, как моя мать. Ацуши
примеряет парик Элвиса Пресли, Рюноскэ поглядывает на всех осуждающе. Ему
не терпится скорее уехать в безопасное место. Всюду битые стекла,
разграбленные магазины, сожжённые человеческие трупы. Неинфицированных,
обычных людей. Тут была какая-то передряга, стычка, затем начался мордобой,
кто-то начал стрельбу. Точно. Мы были здесь совсем недавно. Мы снова в лесу. Я
с трудом волочу ноги, они скользят по грязи. Ветки бьются о лицо, крапива
обжигает ноги. Слышу крик Ясу, Чуя мчится вперед. Снова сменяются события.
Мы в машине. Ацуши тихо посапывает. Чуя намеренно наезжает на яму. Машина
подпрыгивает. Накаджима бьется головой о крышу. Чуя громко хохочет,
уклоняясь от его ударов. Мы все в хижине. Ясу, заплаканная и уставшая,
проваливается в объятия Морфея уже через минуту. Рюноскэ качается на
кресле, время от времени подкидывая поленья в камин. Ацуши лежит на
ворсистом ковре, раскинув руки и ноги в форме звезды. Я топаю в баню,
прижимая к груди чистую одежду и пугливо озираясь по сторонам. Мне всюду
мерещатся посторонние звуки. В бане жарко и хорошо. Он сидит там, не моргая
смотрит в одну точку. Замечаю крупный порез на его спине. Мой взгляд всякий
раз цепляется за его обнаженное тело. Неумело перебинтовываю крепкую
грудь, борясь с желанием прикоснуться пальцами к его коже. Утро. Дверь
открывает Рюноскэ, железная подкова опасно покачивается над его головой.
Химера.
Я громко закричал и прогнулся в спине, широко распахнув глаза. Чуя оказался

возле меня мгновенно. Я не сразу сообразил, что вижу его. Ошарашенного,
перепуганного не на шутку. Синхронное клацанье зубов вмиг прекратилось.
Стали доноситься откуда-то скрипучие, булькающие звуки, словно из
перерезанного горла. Что-то проткнуло мне спину, и я перевернулся на живот,
давясь криком и своими слезами.
— Что со мной происходит? — слезно спросил я, утыкаясь лбом в рыхлую землю.

Чуя выглядел каким-то оцепеневшим, потерянным, потерявшим дар речи. Он
безмолвно глядел на меня, разинув от удивления рот. — Больно…
Молния осветила весь двор. Секундная вспышка привела Накахару в себя.

Далее, не раздумывая ни секунды, он что-то выдернул из моей спины. Еще одна
волна боли окатила меня, едва не лишив рассудка. Я видел все вокруг. Даже то,
что было позади. Первый мой крик потонул в громе, второй - в хлынувшем
ливне, а на третий все инфицированные одновременно обернулись. Они
перестали клацать зубами, начали выискивающее глядеть друг на друга. Дождь
сбивал их с толку. Сбивал наш запах, скрывал местонахождения.
Чуя тяжело дышал, озираясь по сторонам. Внезапно он выпустил мою руку и

подбежал к низкому окну, в котором не было ни одного целого стекла.
Оперевшись обеими руками о подоконник, он легко подпрыгнул и взобрался на
него. Наши взгляды встретились. Он приложил палец к губам, призывая меня
быть потише. Я бы рад послушать его, но боль была нестерпимая. Вам когда-
нибудь вырывали органы заживо? Нет? А в тот момент мне казалось, что именно
113/1179
это со мной и происходит. Словно мои кости прорастают сквозь меня. Рвут
мышцы, сухожилия, кожу и прорываются наружу. Весь мой организм
выворачивался наизнанку. Трясущейся рукой я обхватил торчащее сбоку ребро и
дернул его. Из глаз хлынули слезы. Я уткнулся лицом в землю, чтобы заглушить
громкий вопль.
— Чуя… — позвал я, едва находясь на грани сознания.
— Еще минуту, еще одну минуту, Осаму, — задыхаясь, ответил он. Чуя скидывал
с подоконника крупные битые стекла. Двери храма были заперты, а снаружи
висел огромный замок, который мы не отворили бы, даже провозившись с ним
час. Но и часа в запасе у нас не было. Слишком много было от нас шуму. На этот
раз дождь стал нашим союзником. Я жевал траву и почти ел землю, обезумев от
боли. Перед глазами появились черные пятна, которые порхали с одной точки на
другую. Мне было страшно пошевелиться, страшно вздохнуть. В эти адовы
минуты я молил бога о скорой кончине.
Чуя, однако, отпускать меня так скоро не собирался. Наспех прочистив путь, он
спрыгнул с окна и подбежал ко мне.
— Закинь руку мне на плечо, — запыхаясь, попросил Чуя. Я поднял голову,

посмотрел на него помутненным взглядом. Отыскал глазами кобуру на его
правом боку. Чуя нахмурился и, крепко стиснув зубы, сам подхватил меня на
руки. — Придурок.
— Больно… — проныл я, шмыгая носом. — Положи меня обратно.
— Положу. В храме, — ответил он, сплевывая дождевую воду.
— Ты не сможешь поднять меня на окно, — продолжал я упрямиться.
— Не льсти себе. Весишь как девчонка, — сказал Чуя. Лицо у него покраснело, на
шее и на лбу выпирали крупные вены. На улице было скользко, грязно, и идти
было трудно. Однако до окна мы добрались благополучно. И только я подумал,
что все у нас получится, как моя рука вывернулась в обратном направлении.
Затем нога, а следом плечо. Чуя не позволил себе вновь растеряться, как в
первый раз. И потому, не обращая внимания на мои дикие вопли и крики,
приложив все силы, он подкинул меня на окно. Где-то в машине заработала
сигнализация. Я понятия не имел, откуда тут могла взяться машина. Как ее
подняли по бетонным ступеням. Может, был другой проход? А мы, идиоты,
выбрали самый сложный.
— Блять! — гаркнул Чуя, прыгая следом на окно. Сигнализация все гудела и

гудела, привлекая внимание всей округи. Справа и слева от храма на нас волной
хлынула толпа инфицированных. Это конец, думал я, отстраненно глядя на их
свисающие челюсти. Редкие волосы, блеклые отвратительные глаза и
вывалившиеся языки. Скоро у них будет пополнение на два человека.
— Прости за грубость, — проронил Чуя, скидывая мое тело на деревянный пол

храма. Внутри было сухо, но пахло плесенью и сыростью. Вокруг было темно и
пыльно. Чуя носился возле меня, что-то искал. Громко матерился и поносил все
существующие в природе храмы. Я вздрогнул, услышав выстрел, затем второй,
третий, четвертый, пятый.
Инфицированные стали лезть в окно. Чуя отстреливал их даже не целясь, но все
было без толку. На место одного убитого становились двое. Они издавали такие
114/1179
звуки, от которых кровь леденела в венах. Я лежал на полу, свернувшись
калачиком, и дрожал всем телом. Мне было страшно. Я не хотел становиться
одним из них. Внезапно к горлу подкатил ком. Я встал на четвереньки и,
схватившись одной рукой за живот, зашелся в диком кашле. Чуя оборонялся как
мог. Спустя пару минут закончился весь запас патронов. Из оружия у него
оставался только складной нож. И тут я заметил деревянные ставни,
прислоненные к дверям шкафа.
— Чуя… — позвал я так громко, как мог. Но все равно получилось шепотом.
— Сзади, там…
Он не обращал на меня внимания, но как только я предпринял попытку

подняться, тут же обернулся.
— Сзади! — что есть мочи крикнул я, перепугавшись за него не на шутку. Он

успел уклониться в последний момент и воткнуть нож инфицированному в
голову. Я протянул руку, указывая на шкаф, после чего обессиленно рухнул. Чуя
понял меня без слов. Он торопливо спрыгнул с широкого подоконника, схватил
крупные ставни и потащил их собой. На окнах висели готовые железные замки
для них. Я понимал, что один он не справится. Что нужно заставить себя
подняться, несмотря ни на что. Свои слезы мне казались солоноватыми.
Странными на вкус. Я провел рукой по щеке и взглянул на свои пальцы. Это
были не слезы, а кровь. Я плакал кровью. Что за безумный день…
— Я подержу ставни, — с трудом проговорил я, едва шевеля языком. — Избавься

от зараженных.
Чуя молча кивнул и принялся выталкивать каждого зараженного, которому

хватало ума не только глупо махать руками, но и подняться на подоконник. Я к
тому времени придерживал спиной тяжелые ставни и надеялся, что очередной
приступ не схватит меня прямо сейчас.
К счастью, все прошло благополучно. Вырвав кадык последнему, Чуя захлопнул
ставни и окровавленными руками в темноте нащупал замок, который формой
больше напоминал железную балку. Он тянулся поперек окна и фиксировался
железной булавкой. Справившись со всем этим дерьмом, мы оба скатились вниз.
Чуя был весь в крови. Она была и на подоконнике, и на полу. Запах стоял
невыносимый. Мы дышали тяжело и жадно. Усталость разливалась по всему
телу. Мне опять стало дурно. Я прислонился к стене, а уже через секунду меня
вывернуло на пол. Что-то шмякнулось под ноги с мерзким звуком.
Чуя ошалело опустил глаза, затем подполз ко мне на корячках. Подниматься сил
ни у кого из нас не было.
— Или я тронулся умом… или ты только что выблевал свое легкое, — прошептал
он, глядя на красный сгусток. Я не успел ответить. Потому что нечто огромное
снова разрывало мне горло. Мне хотелось порвать себе кожу на шее и вырвать
препятствие. Чуя, словно прочитав мои мысли, навалился на меня сверху, сипло
дыша мне в ухо.
— Терпи, придурок, — пропыхтел он, плечом стирая кровь и пот со своего лица.
— Я знаю, что больно, твою мать. Но, сука, терпи.
— Ну и уёбок же ты… — с трудом выговорил я, царапая ногтями деревянный

пол. Сам я издавал звуки не хуже инфицированных. Спустя еще пару минут
невыносимых мучений из моего рта потекла кровь, вывалилась еще одна часть
115/1179
печени. Я брезгливо взял ее в руки и засмеялся от абсурдности ситуации.
— Смех сквозь слезы, да? — устало бросил Чуя. — Давай дальше, что ты там еще
выблюешь.
— Если ты пытаешься меня взбодрить, то у тебя хреново получается.
— Правда?
— Правда, — ответил я, скидывая его с себя. — Весишь как слон.
Он засмеялся.
— Темно, как в жопе.
— Ага… — я посмотрел на него. — Ты весь в крови. Не боишься повторить мою

судьбу?
Чуя нахмурился. С тяжким вздохом он принял сидячую позу и, стянув с себя

рубашку, начал протирать ей лицо. Толку от этого, правда, было мало. Кровь
уже высохла и неприятно стягивала кожу.
— Вот уже долгое время кое-что не дает мне покоя, — угрюмо сказал Чуя,
швырнув рубашку на пол. Он поднялся и начал расхаживать по комнате.
— Кстати. Рад, что к тебе вернулось зрение. С четырьмя зрачками, обратное,
думаю, было бы крайне несправедливо.
— Ты можешь оставить свой отвратный юмор хоть в такие моменты? — буркнул

я, вновь изрыгая на пол свои внутренности. Чуя поморщился, а я устало уткнулся
лицом в пол, рассеяно протерев запястьем рот.
— Прости, прости, мне очень жаль, правда, — апатично ответил он, оглядываясь
вокруг себя. Инфицированные продолжали ломиться к нам. Царапали ногтями
ставни, бились головами, пытались заглянуть внутрь через узенькие щели.
Право, на что они наделялись? Что мы внезапно выйдем к ним и скажем:
«знаете, мы тут, это… передумали, короче. Можете нами полакомиться.
Приятного аппетита. Простите за беспокойство».
— Так… что там тебе не дает покоя? — спросил я, пытаясь хоть на что-то
отвлечься.
Чуя ничего не ответил. Он отворил двери шкафа и начал копаться в нем. На пол
полетели простыни, пододеяльники, небольшие подушки с ручной вышивкой,
мелкие безделушки, талисманы, маски разных зверюг, старые настенные часы.
Шкаф этот показался мне бездонным. Чуя, выудив из-под самого дна катану,
удовлетворенно хмыкнул. Я собирался сострить, но не тут-то было.
— Сердце? — неуверенно спросил он, размахивая катаной.
— Пошел нахер! — крикнул я, в глубине души понимая, что сердиться на него

глупо. Одно лишь его присутствие не позволяло мне сойти с ума.
— Как твой организм перемалывает органы, прежде чем избавиться от них?

— поинтересовался он, становясь напротив меня на корточки.
116/1179
— Самому интересно, — ответил я и, не в силах стоять даже на четвереньках,
повалился на пол, в собственную кровавую блевотину. Со стороны казалось, что
Чуей движет просто любопытство. Ему плевать, что будет со мной, его толкает
только интерес. Однако, стоило подойти ему чуть ближе, как я разглядел
нездоровую бледность на его лице. Каждый раз, когда мои внутренности
просились наружу, он болезненно морщился, словно происходило это с ним, а не
со мной.
— Ты как? — спросил он совсем тихо, перекладывая мою голову на свои колени.

Я закрыл лицо обеими руками и заплакал. Я больше не мог это выносить. Свет
молнии прорвался сквозь щели и на мгновение осветил комнату. Я успел
разглядеть двух летучих мышей, забившихся в углу, облупленный потолок и
разбитую люстру. Чуя подцепил острием катаны пододеяльник и притянул к
себе. Сложил его и аккуратно подложил под мою голову. Тишину нарушали лишь
мои всхлипывания, шум дождя и гром. Мы не знали, как скоро сможем
выбраться из храма. Уйдем ли мы отсюда вместе, либо уйдет кто-то один…
Эту ночь я запомню на всю жизнь. Всю перенесенную боль и каждую пролитую
слезу. Мое тело деформировалось восемь часов. Я отхаркивал свои легкие,
сердце, печень, почки… желудок. Все. Ребра раскрывались, точно цветок лотоса.
Приходилось их вырывать и ждать, пока не отрастут новые. Пару раз отпадал
язык, затем прорастал новый. Дважды я давился своими зубами. Трижды терял
сознание от болевого шока, когда позвоночник ломался в обратную сторону. Я
не мог плакать слезами, из меня вытекала только кровь. Мне чудилось, что в
меня вселяются демоны. Один за другим. Вселяется один, забирает сердце.
Вселяется второй, выдирает ухо, вселяется третий и вырывает позвоночник. Пол
подо мной давно пропитался кровью. Комната заполнена тошнотворным запахом
разлагающихся органов. Моих. Моя голова все еще покоится на его коленях. Чуя
мертвенно бледный и, кажется, не в себе. За всю ночь он ни разу не сомкнул
глаз, ни разу не выпустил моей руки. Наутро я полностью поседел.
***
Под утро усталость взяла свое. Мой организм прекратил издеваться надо мной и
позволил передохнуть. Я обхватил Чую поперек талии и, уткнувшись лицом в его
живот, заснул. Несколько минут я чувствовал, как его пальцы осторожно
перебирают мои волосы, приглаживают, нежно заправляют за ухо. А потом рука
остановилась. Убедившись, что больше мне ничего не грозит, он позволил себе
впасть в легкую дрему. Мы провалялись в храме до трех часов. Дождь давно
прекратился. Солнце светило сквозь щели, поднялась жара. «Спасены»
пронеслось у меня в голове. Когда я проснулся, Чуя все еще спал. Я с
отвращением огляделся. Комната выглядела так, словно в ней расчленили
несколько человек. Воздух был тяжелый, спертый, пахло кислятиной и
разлагающимся трупом. Я осторожно отстранился от Чуи, стараясь его не
будить, и на цыпочках подошел к окну. Вытащил железную «булавку», отворил
замок и снял ставни. Свежий воздух тут же ударил в лицо. Я заулыбался, как
кретин и, взобравшись на подоконник, сел на него, свесив вниз ноги.
Инфицированных рядом не было. Да и будь они где-то поблизости, в такую-то
жарень вряд ли смогут пошевелиться. Теплый ветерок ерошил волосы, где-то
недалеко щебетали птицы. Я обхватил пальцами свой локон и пораженно завис
на пару минут.
117/1179
— И правда… седые, — прошептал я. Хотелось бы отыскать зеркало и
посмотреть, во что я превратился за ночь. Но ничего даже близко
напоминающее зеркало рядом не нашлось. Несколько минут, прислонившись
спиной к окну, я смотрел в небо и весело дрыгал ногой. После пережитого ада я,
кажется, научился ценить жизнь. Не хочу умирать. Хочу жить. Хоть тысячу лет.
Хочу просыпаться каждое утро и видеть солнце. Хочу слушать, как поют птицы,
шелестят деревья, воет ветер. Как громыхает гром, светит молния, течет река,
снег, дождь, град. Хочу слышать смех дорогих мне людей, хочу видеть их
улыбки, хочу чувствовать тепло их объятий. Хочу жить…
— Я хочу жить…
— Я рад, что ты это осознал, — тихо произнес Чуя. Я улыбнулся и отодвинулся в

сторону. Он плюхнулся напротив меня и широко зевнул.
— Я словно из пещеры выбрался.
— Знакомое чувство, — ответил я, соскребая зеленый мох со стен.
— Ну что? Двигаем домой? — спросил он, несильно сжав мое бедро.
— Домой? — переспросил я удрученно. И тут до меня дошло. Дом там, где все мы
собираемся вместе. Я жутко соскучился по ребятам. Расцелую каждого при
встрече. — Да, домой. Скорее бы.
***
Ацуши Накаджима
И почему все девчонки такие нервные и импульсивные? Чуя слинял за Осаму, и

вестей от них нет уже второй день. Не то чтобы я волнуюсь, но да… я волнуюсь.
У меня нет богатого опыта общения с девчонками, и доселе мне не приходилось

унимать у них панику, граничащую с истерикой. А Ясу находилась именно на
грани паники. Она не могла просидеть спокойно больше пяти минут. Нервно
мотала круги по комнате, хватала мелкие безделушки, вертела в руках,
разглядывала их, а затем ставила обратно. Выходила на балкон, топталась там
час-другой, а после возвращалась обратно. Нервная, растрепанная и
заплаканная. Своей нервозностью она заражала и меня. Недавно застукал ее
курящую в ванной. Однако не стал читать ей лекции. Каждый справляется с
нервами как может.
Рю уже второй день не выпускает гитару из рук. Бренчит на ней неумело, уже
порвал две струны. Меня его неумелая игра нисколько не раздражает.
Напротив, она отвлекает, не дает идти по стопам Ясу. Думается мне, самый
спокойный в нашей шайке — Рюноскэ. Самый невозмутимый и самый собранный.
Видеть его эмоции — особый дар. И я обрел его лишь спустя несколько лет
дружбы с ним. Чуе бы побрать у него пару уроков сдержанности. Я вышел на
балкон и свесил голову вниз. Мы укрылись в элитном пентхаусе на десятом
118/1179
этаже. Вид с балкона открывался прекрасный. Если, конечно, не
присматриваться пристально к некоторым картинам. Например: к двум
инфицированным, которых солнце застало врасплох посреди улицы. Они лежали
распластавшись прямо на проезжей части. Машина им, правда, не грозила, зато
вороны едва ли дрались за право выклевать им глаза. Увидев картину чуть
дальше от них, меня едва не стошнило. Какой-то бородатый татуированный
верзила грубо трахал зараженную, прижав ее щекой к телефонной будке. Я,
подперев голову рукой, стал наблюдать за ними. Не подумайте, что я
извращенец и получаю удовольствие от подглядываний, нет. Мне было
интересно другое. Как скоро заразится этот кретин. И заразится ли вообще. Я бы
и Рюноскэ позвал для компании, но уверен, он бы посмотрел на меня как на
сумасшедшего и покрутил бы пальцем у виска. А звать Ясу было… ну, не то.
— Не жарко? — раздался женский голос за моей спиной. Я вздрогнул и резко

обернулся. Ясу улыбнулась. В руках она держала две бутылки холодного пива и
пачку сигарет. Я метнул мимолетный взгляд на ее нос, облепленный тремя
слоями пластырей, и с благодарностью принял пиво из ее рук.
— Не думал, что буду так радоваться сорока градусам жары. Это… даст им
шанс, — сказал я. Ясу заметно помрачнела. Она бросила сигареты на тумбу,
переставила горшок с цветами и встала напротив меня.
— Боже… смотри, что творит этот придурок! — воскликнула она, указывая

пальцем на телефонную будку.
— Да, видел. Наблюдаю за ними уже несколько минут, — честно признался я.
— Интересно, заразится или нет? — она лукаво усмехнулась и подмигнула мне. Я

засмеялся.
— В точку! Ну не идиот ли, а?
— Может, — она откупорила крышку и жадно прильнула губами к стеклянному

горлышку. Сделала несколько глотков и удовлетворенно громко выдохнула, —
он решил добровольно обратиться. И при этом… — она взмахнула рукой, —
получить удовольствие в последний раз.
— Трахнув мертвую девушку?
— Фактически, она не мертвая, — ответила Ясу, переступая с ноги на ноги.

Плитка на балконе была горячая. Я подошел к белому шкафчику, стоявшему в
левом углу, выдвинул нижнюю тумбу, пошарил в ней и выудил почти новую пару
тапочек. Ясу с благодарностью приняла их. Несколько минут мы стояли в
тишине, распивая свое пиво, а когда оно закончилось, одновременно потянулись
за сигаретами.
— А братец-то за милю почует запах сигарет, — все-таки съязвил я. — Голову

потом не снесешь.
— Если братец вернется, — нервно усмехнулась она, держа меж дрожащих

пальцев сигарету. — Если вернется… — повторила она тише.
— А может быть иначе? — спросил я, заправляя отросшие, мешающие волосы за

ухо. — Это ведь Чуя. Он пообещал тебе вернуть Осаму. А раз дал обещание, то
119/1179
костьми ляжет, но выполнит его.
— В этом и проблема, — ответила Ясу, свисая наполовину с балкона. — Я

постоянно думаю… А что… что, если я убила его своим капризом?
— Не мели чепухи, — отмахнулся я.
— Я была той, кто велел ему вернуться за Осаму!
— Поверь мне, — фыркнул я, — ты тут ни при чем. Ты не понимаешь отношений

этих двоих. Он бы вернулся за ним. С твоей просьбы или без. Это было
неизбежно!
— Откуда тебе знать?! — крикнула она.
— Ты и сама это знаешь, — ответил я, вновь возвращаясь к лицезрению

толстяка. — Вот же похотливый кобель. Только глянь, что творит.
Мы оба уставились на него.
Мужчина тем временем нетерпеливо развернул «девушку», грубо швырнул на

капот машины и начал в дикой спешке спускать с нее шорты. Затем короткий
топик и бюстгальтер. Мы с Ясу хохотали, глядя, как он пыхтит над ней со
спущенными штанами и членом, стоящим по стойке смирно.
— По-моему, наш самоубийца - не самоубийца вовсе, а просто-напросто ёбнутый

на всю голову извращенец, — заключил я. Ясу улыбнулась.
— Словно в первый раз девушку увидел.
Я выбросил бычок и удрученно смотрел, как он падает вниз. Признаться, я сам

несколько раз подумывал о том, чтобы отправиться на поиски Чуи и Осаму. Эти
два дня я успокаивал Ясу как мог, обнадеживал ее, приободрял. Когда сам с
каждым часом все меньше и меньше верил в их возвращение. Произойти могло
что угодно. Распогодилось только недавно. Я понятия не имел, добрался ли Чуя
успешно до особняка. Не повстречал ли толпу инфицированных или живых…
Нынче опасность представляли и те, и другие. Нашел ли он Осаму или так и не
сумел добраться до него. И все эти два дня чувство вины съедало меня изнутри.
Я недоглядел. Не увидел, что один из нас отстал. Возможно, будь я чуть
повнимательнее, то непременно заметил бы это. Чуя… заметил бы. Ведь Осаму,
он… Он такой придурок, боже. Идиот, вечно витающий в облаках. За ним нужен
глаз да глаз.
Как ты мог так лохануться, Ацуши Накаджима? Дважды мне удалось поймать
Рюноскэ, пытающегося незаметно улизнуть на его поиски. Слишком занятый
охраной Ясу, я позабыл об еще одном разбитом сердце. Что мешало мне самому
отправиться с Чуей? Точно. Сам Чуя. Я мысленно усмехнулся, вспомнив его
последние слова:
«Остаешься за главного. Хоть волос упадет с головы моей сестры…»
«Я труп?»
«Ты труп».
120/1179
«Замечательно».
Из комнаты стали доноситься чьи-то голоса. Мы с Ясу неверяще переглянулись,

затем бросились к выходу, скользя тапками по плитке. Первой в комнату
влетела Ясу, за ней и я. Нам открылась очаровательная картина. Рюноскэ
прижимал к себе растерянного Дазая. Тот не знал, куда девать свои руки, и
глупо улыбался, поглядывая на Чую. Ясу вскрикнула и завизжала так, от чего
испуганно дернулся даже я. Она помчалась вперед, словно ураган, и
подпрыгнув, на ходу, бросилась в его объятия. Чуя, смеясь, подхватил ее под
бедра и поцеловал в лоб. Она вцепилась в него обеими руками, словно клещ!
Нет, я не преувеличиваю!
И тут мое внимание привлек Осаму, когда Рюноске, наконец, соизволил

отлипнуть от него. Мой взгляд тут же метнулся на его волосы. И они были…
седые? Он перекрасился? Но встретившись с ним глазами, я впал в самый
настоящий ступор. По рукам и ногам прошла волна мурашек. Я прижался спиной
к холодной стене, удивленно разинув рот. Тут и Ясу стала приглядываться.
Повисла тишина. Все напряженно глядели на него. Все, кроме Чуи. Он
пофигистично ковырял в ухе, подставив лицо под кондиционер.
— У тебя… глаза желтые, — сипло выдохнула Ясу, медленно протягивая к нему

руку. Дазай поморщился, словно от удара.
— Да, а еще у него четыре отвратительных желтых зрачка, — вклинился Чуя.
Все разом осуждающе повернули к нему головы. Ясу фыркнула и махнула на

брата рукой.
— Ничего страшного. Это не

важно. Главное… — она улыбнулась, нежно обхватив его лицо ладонями, —
главное, что ты жив. А все остальное, — она засмеялась, показывая пальцем на
свой сломанный нос.
— Пополнение в клубе уродов, — меланхолично буркнул Чуя, направляясь в

ванную комнату. Все мы стали возмущенно свистеть и улюлюкать ему в спину.
Кто-то даже успел пустую банку из-под пива кинуть вслед. Но тот уже скрылся
за дверью, демонстративно показав нам средний палец. Что ж… все вернулось
на круги своя.
— Кто, блять, тут курил?! Ясу!
Ну, почти.
121/1179
Часть 11
Я валялся на кровати, широко распластав руки и ноги. Холодный стакан

со свежевыжатым соком стоял у меня под боком. Я лениво тянулся губами к
розовой трубочке и пил апельсиновый нектар короткими глотками. Кондиционер
дул прямо на меня. Самое то в сорокоградусную жару. На мне были только
плавки и резинка для волос, которую мне добродушно одолжила Ясу. Мы с Чуей
глядели в потолок и делали ставки на двух дерущихся мух. Кто-то из нас
предположил, что это, возможно, самка и самец, которые пытаются спариться. А
мы тут травим их друг на друга и ждем мордобоя.
С момента нашего возвращения прошло пять часов. И пятичасовая болтовня

меня изрядно утомила. Вопросы сыпались как из рога изобилия. И на
большинство из них отвечать приходилось мне. Чуя, по своей природе, был
неразговорчивый. А если и говорил, то коротко, скомканно, сухо, и по делу. Там,
где я балаболил по получасу, он отвечал одной скупой фразой. И потому эти
трое объектом пыток выбрали именно меня. Многие вопросы ставили в тупик, на
половину у меня не было ответов. Я не хотел рассказывать о той ночи. Не хотел
даже вспоминать ее. Не хотел говорить, что ослеп на полпути и решил
добровольно отколоться от группы, дабы не тяготить их своим присутствием. И
тогда на помощь мне приходил Чуя. Лгал напропалую. Выдумывал такие
небылицы, от которых даже у меня свисала челюсть. Но звучало все, однако,
правдоподобно. По крайней мере, вопросов больше ни у кого не было.
Я выпил последние остатки сока, приподнявшись на одну руку, поставил пустой

стакан на прикроватную тумбу и снова повалился на кровать. Она была
огромная. Высокая и широкая. Постельное белье белое-белое, мягкое и приятное
на ощупь. Возвращаясь обратно, мы мечтали о теплом душе и планировали
проспать несколько суток. Я по крайней мере точно. Чувствовал себя так, словно
меня закинули в мясорубку. Хотя весь мой организм прошлой ночью и был той
самой мясорубкой. Все еще теряюсь в догадках, что это могло быть. Почему
подобное случилось со мной. Заразились миллионы, а ад извернулся именно под
моими ногами.
Я закрыл глаза, прислушиваясь к жужжанию мух и тихому шуму кондиционера.

Чуя лежал на другой кровати, справа от меня. Не пойму, спал ли он на самом
деле, или только прикидывался, чтобы я не доставал его разговорами.Тишина
была умиротворяющая. Сонливость медленно одолевала меня. Я клевал носом и
разглядывал светло-кремовые обои на стенах. На прикроватной тумбе стояла
стеклянная, позолоченная фоторамка небольшого размера. Из неё на меня
глядели добрые старческие глаза. Женщине на вид было лет восемьдесят -
восемьдесят пять. На ней было легкое ситцевое платье светло-голубого цвета,
которое удачно сливалось с фоном неба за её спиной. Волосы у незнакомки были
седые, почти белые, зато длинные и густые. Она собрала их в высокий хвост и
надела прекрасный, плетеный из цветков венок. Её ноги скрывало скошенное
сено, а за спиной стоял голубоглазый карапуз, который тянулся к ней маленькой
пухлой ручкой. Я представил, как она улыбается и оборачивается назад. Как
обнимает ребёнка, целует его в румяные щеки. Услышал громкий, заливистый
смех матери, запечатлевшей забавный кадр. Слышал, как шелестит подол её
платья, чувствовал запах свежескошенной травы. На миг мне почудилось, что
картина ожила. И тогда я подумал, что обе женщины, вероятно, мертвы. Мертв и
ребёнок.
122/1179
— Мне не спится, — сказал я громко, разбив тишину вдребезги. Чуя повернул ко
мне голову, наши глаза встретились.
— Мне тоже, — тихо проронил он.
Солнце медленно скрывалось за горизонтом. Небо точно было объято жёлтым

пламенем. Комната заполнилась солнечными бликами. Их отражала стеклянная
люстра. Ветер слабо раскачивал её, блики порхали с одной точки на другую. Они
были на стене, потолке, на моих ногах, в волосах Чуи, на белом кафельном полу,
на моих пальцах. Я попытался схватить их, не успел. Они переместились вперёд.
Стеклянные двери балкона распахнулись, легкие, тоненькие, прозрачные шторы
взмыли вверх. Тёплый ветерок взъерошил мои волосы, погладил по лицу,
коснулся шеи.
— В храме ты хотел что-то рассказать мне, — вспомнил я, протягивая руку

вперёд, словно пытался коснуться потолка и выдернуть из люстры одну
стекляшку.
Чуя сразу напрягся, закинул руки за голову. Причину его напряжённости я

принял на свой счёт.
— Как и обещал, я не буду находиться с ними наедине. Не беспокойся об этом.
— Что? — он приподнялся на локте и взглянул на меня.
— Дело разве не в этом? — осведомился я.
— Дело совсем не в этом, — ответил он, принимая сидячее положение.
Я, пребывая в легком трансе, смотрел, как на его шее из стороны в сторону

покачивается волчий клык. Мне хотелось схватить его пальцами и остановить,
чтобы не мельтешил перед глазами. Чуя поправил сползшую лямку чёрной
майки и потянулся за сигаретами. Я терпеливо ждал, пока он откроет
полупустую пачку, выудит из неё сигарету и затянется. Он, однако, не
торопился. Задумчиво крутил сигарету меж пальцев и раздражающе громко
щёлкал зажигалкой. Под его пристальным взглядом я чувствовал себя неловко.
Ладони стали горячие и влажные, пересохло во рту. Он неотрывно смотрел в мои
глаза. И что выражали при этом его собственные, оставалось только гадать. Вся
его эмоциональная составляющая ассоциировалась у меня с ящиком Пандоры.
Никогда не угадаешь, что достанешь в следующий миг.
— Как ты себя чувствуешь? — вдруг спросил он спокойным, расслабленным

голосом. Комната заполнилась дымом. Я повторил его позу, подпер голову
рукой, улыбнулся.
— Сказать правду или солгать?
— Сделай то, что тебя успокоит, — ответил он.
Я оттянул свои волосы назад, сделал глубокий вдох, выдохнул.
— Я боюсь.
— Это нормально.
123/1179
— Второй такой день… я не в силах пережить. Мне… — мой голос дрогнул, —
страшно. Стоит мне чихнуть, стоит зачесаться руке, или ком подкатит к горлу,
как я мысленно содрогаюсь. У меня кровь в жилах стынет, черт возьми. Мне
кажется, сейчас рука извернется не в том направлении. Вывалится глаз, или
зубы посыплются на пол. Я… не готов к следующему раунду, Чуя.
— А с чего ты так уверен, что он будет? — он поднялся с кровати, подошёл ко

мне и плюхнулся рядом. — Может, та ночь была первой и последней.
— А если нет?
— А если да? — фыркнул он. — В кого ты такой пессимист, а?
Я обхватил свои колени обеими руками и стал медленно раскачиваться вперёд-

назад. Солнце медленно опускалось за горизонт. Ночь вступала в свои права.
— Останешься со мной? — неуверенно спросил я, не рассчитывая услышать

положительный ответ. На вторую такую ночь не согласился бы ни один
здравомыслящий человек. Пусть даже в роли наблюдателя.
— Вообще-то мы и так спим в одной комнате, — ответил он, нарочно выдыхая

облако дыма мне в лицо. Я несколько раз махнул рукой в воздухе и,
развернувшись, уронил голову на его колени. Чуя приподнял бровь, но
промолчал.
— Я видел в минибаре две нетронутые бутылки Дом Периньона.
— И? — спросил я, пусть и понял, к чему он клонит.
— Ты серьёзно? У тебя не возникало желание напиться вусмерть? Позабыть о

всех проблемах, нажраться и вырубиться, вплоть до самого утра?
— Я предпочитаю находиться в здравом уме и контролировать ситуацию.
Чуя махнул на меня рукой, так и говоря «что с тебя, зануды, взять».
— Хорошо, можешь и впредь находиться в здравом уме, а я пошел напиваться.
Он отполз на конец кровати, свесил ноги и поднялся. Я смотрел на него снизу

вверх и думал, что напиться вусмерть не такая уж и поганая идея. Куда лучше,
чем всю ночь трястись от страха, ожидая очередных «подарков» от своего
организма. И меня охватило лютое любопытство. Я никогда не пил, и тем более
не напивался. И тут подвернулась возможность сделать все сразу. Почему бы
хоть раз не расслабиться, подумалось мне. Мы находимся на десятом этаже, в
огромном пентхаусе, который закрыт изнутри на четыре замка. Что может пойти
не так?
— А знаешь, почему бы и нет? Присоединяюсь, — ответил я, перевернувшись на

спину и свесив голову с дивана.
— Что-что? Мне послышалось? — Чуя усмехнулся, приложив ладонь к уху.

— Мистер «трезвая голова» решил пойти против правил?
124/1179
— Завали уже, — я засмеялся и швырнул в него подушку. Он увернулся и,
хохотнув, выскочил за дверь.
В коридоре было тихо. Все либо уже спали, либо разошлись по комнатам. Улыбка
медленно сползала с моего лица. Я смотрел на прозрачную штору,
колыхающуюся от слабого ветра, и внезапно испытал жуткое чувство
одиночества. Словно во всем мире остался лишь я один, запертый в огромном
вакууме, лицом к лицу со своими демонами.
Мне захотелось увидеть Ясу, услышать ее веселый, заливистый смех.

Обмолвиться парой фраз с Ацуши, посидеть в тишине с Рюноске. Мы всегда на
удивление хорошо понимали друг друга.
Но идти к ним сейчас, со своими необоснованными страхами и секундными
вспышками паники, было бы крайне глупо. Никто из них на протяжении пяти
часов нас с Чуей не беспокоил. Наверно, потому что выглядели мы как
восставшие из могил трупы. Бледные, уставшие, измотанные и грязные. Мы
засыпали на ходу, едва волочили ноги.
Мой взгляд упал на высокий комод и зеркало на нем. Я ни разу не смотрел в свое
отражение. Лишь единожды, когда проходил мимо разбитых витрин. На меня
смотрел чужак. Беловолосый, мертвенно бледный, с уродливыми желтыми
глазами и жутким взглядом. Я стал еще отвратительнее, чем был. Каково же Чуе
находиться рядом со мной, когда мне самому смотреть на себя боязно и тошно.
Что чувствовали ребята эти несколько часов в моей компании?
То, что Чуя вызвался спать со мной в одной комнате, наверняка их насторожило.
Да что там, они не идиоты, все поняли. Они давно поняли, что я инфицирован.
Как долго продержится наша дружба в подобном темпе? И все-таки он зря за
мной вернулся…
— Стоило мне отлучиться на десять минут, как комната тут же заполнилась

аурой депрессии и хандры. Как ты это делаешь?
Я прислонил ноги к стене, широко раскинул руки, прикрыл глаза.
— Хочу нажраться как свинья, — проронил я уныло.
— Это я могу тебе устроить, Лори, — ответил Чуя и внезапно замолк.
Я горько улыбнулся.
— Пора придумать новое прозвище, а?
— Не торопи события, — усмехнулся Чуя, протягивая мне целую бутылку Дом

Периньона.
— Что, прямо из горла? — удивился я.
— А что, слабо?
Я поймал его издевательский взгляд и с вызовом поднялся. Резко выдохнул и

жадно прильнул губами к горлышку бутылки. Ужасно хотелось пить. Лицо Чуи
удивленно вытянулось. А когда уже через пять секунд из моего рта, как из
фонтана брызнуло на пол шампанское, он громко захохотал. Откашливался и
плевался я еще долго. Не пил ничего более отвратительного. И как это может
125/1179
кому-то нравиться?
— Ну и? — спросил он, все еще посмеиваясь.
— Дрянь редкостная, — ответил я.
— Ну конечно, с ходу влил в себя полбутылки, — Чуя стал копаться в шкафу, а

спустя минуту-две, вытащил два бокала. Казалось, сожми их в руке чуть
сильнее, они разобьются вдребезги. Он отобрал у меня бутылку, вместо нее
всучил бокал. Заполнил его, а затем стал шарить в карманах в поиске сигарет.
— Будем прививать тебе дурные привычки.
— Мне не нравится запах сигарет, — тут же отрезал я. — К тому же, это вредно
для здоровья.
Он выразительно приподнял бровь.
— Чувак, ты сейчас серьёзно?
Мы уставились друг на друга. Сморозил глупость, что тут скажешь. Да и в

случае чего, мой организм отрастит новое легкое. Черный юмор во всей красе…
Перед глазами у меня промелькнуло лицо матери. Вспомнил, как она всякий раз
отчитывала меня, стоило нам увидеть где-то поблизости курящего подростка.
«Никогда не бери эту дрянь в рот. Никогда!» говорила она. И до сегодняшнего
дня я свято соблюдал все ее наставления.
— Так… правильно. Затягивайся, медленно… — Чуя, улыбаясь, глядел на меня.
Ей-богу, словно ребенка учил первым шагам. Уже хотелось кинуть колкий
комментарий, как я внезапно осознал, что мне, черт возьми, нравится курить. Я
мстительно выдохнул облако дыма ему в лицо и отпил пару глотков из бокала.
Он присвистнул и тоже потянулся за сигаретой. Зажигалка глухо щелкнула,
никакой реакции. Во второй и в третий раз повторилось то же самое. Я слегка
подался вперёд, позволяя ему прикурить от своей сигареты. Наши глаза
встретились. Мы стояли непозволительно близко друг к другу. Я отчетливо
видел каждую родинку, каждую веснушку и каждую морщинку на его лице.
Видел, как расширяются его зрачки, как движется кадык. Разглядывал крупные,
выпирающие вены на его руках, смотрел на длинные пальцы, меж которых он
крутил пустую смятую пачку от сигарет. Близко. Слишком близко. От него пахло
духами Ясу и дымом. Мятным шампунем и фруктовым мылом. Мне показалось,
что атмосфера накалилась настолько, что с секунды на секунду полетят искры.
И тут я резко отстранился от него и залпом влил в себя все содержимое бокала.
Внутренности вспыхнули, на глаза навернулись слезы. Чуя, расслабленно
улыбаясь, похлопал меня по спине.
— Спокойнее, ковбой. Бутылка никуда не убежит.
— Бутылка не убежит, а вот нервы на пределе, — ответил я, дрожащими руками

поднося сигарету к губам. Ещё одна глубокая затяжка вызвала легкое
головокружение. Люстра поплыла перед глазами, затем пол и потолок.
Покачиваясь, я подошёл к своей кровати, но передумав в последний момент,
сполз на круглый розовый ковёр. Он был мягкий, удобный и тёплый.
Кондиционер работал на всю мощность. Стоило бы закрыть двери, ведущие на
126/1179
балкон. Мне захотелось выйти и подышать свежим воздухом. Остудить голову,
черт возьми. Мысли у меня были какие-то неправильные, постыдные. Я резко
поднялся, едва не пролив на себя шампанское, и кривой походкой поковылял к
застекленным дверям.
— Ты куда?
— Дышать нечем.
Чуя вмиг насторожился.
— Снова астма?
— Что? О-о… нет. Тут все в дыме, — ответил я, хватаясь за пластиковую ручку и,
споткнувшись об деревянный порог, выбрался наружу. В лицо тут же ударил
тёплый ветер. На улице стояла гробовая тишина. Но я знал, насколько она
обманчива. Инфицированные бесцельно расхаживали вперёд, назад, время от
времени издавая странные звуки- «щелчки». Словно обмениваясь между собой
какой-то информацией. Девчонка, с виду лет восьми или девяти, билась под
колёсами помятого Фольксвагена, пытаясь освободиться и выползти, но
безуспешно. Заражённые поглядывали на неё, останавливались, а затем вновь
продолжали бесцельное хождение. Некоторые ходили на месте, уткнувшись
лбами в стены. Кто-то грыз собственные конечности, кто-то неподвижно стоял.
Город накрыл мрак. Лишь мерцали гирлянды, и где-то тускло светили вывески.
Уличные фонари были разбиты, не считая двух-трёх, на последнем издыхании.
Они трещали и мигали, словно вот-вот лопнут. Я отстранённо разглядывал
темное облако из комаров под светом уличной лампы и напряжённо жевал
бычок сигареты. Эта тишина была неправильная. В ней скрывался хаос, таилась
смерть. Мне чудилось, что они чувствуют каждого в этой комнате. Слышат, как
стучат наши сердца, питаются нашим страхом.
Я наполовину свесился с балкона, встречаясь взглядом с одним из

инфицированных. Девчонка под колёсами смотрела на меня безотрывно. По
спине у меня пробежался холодок. Она была далеко, но мне казалось, что я
слышу её дыхание напротив себя. Стоит подойти чуть ближе…
— Я спасал тебя не для того, чтобы ты, надравшись, свалился с балкона

десятого этажа!
Я крупно вздрогнул и едва не соскользнул вниз, но сильная рука схватила меня

за резинку боксеров и затащила назад. Думал, обрушится сейчас на мою голову
шквал ругани и отборного мата, но Чуя лишь окинул меня сердитым взглядом.
Выглядел он трезвым, словно и не пил вовсе.
— Жарковато тут… — сказал я, поднимаясь. Чуя опустил руки в карманы черных

бридж и, высоко задрав голову, уставился на звездное небо.
— Ты в курсе, что у тебя глаза светятся? — спросил он шепотом. — Желтым.
— Жутко, наверно… — предположил я, уже ничему не удивляясь. Скажи он, что

у меня хвост торчит из задницы, я бы и то смиренно пожал плечами.
— Круто, на самом деле, — ответил он, усмехнувшись. — Тебе идет.
127/1179
Нет. Все-таки он пьян.
— Спасибо?
Чуя взглянул на меня. Я стряхнул пыль с колен, встал напротив него, свесив
руки с балкона. Комары начали атаковать нас. То на щеку сядут, то на шею, то
на нос. В лицо било плотным, душным воздухом. Всякий раз, когда дул теплый
ветер, моя бабуля говорила "к дождю". Сейчас это меня совсем не радовало. Я
тряхнул головой, отгоняя от себя жирного, настойчивого комара. Несколько раз
пытался схватить ублюдка, и всякий раз ему удавалось ускользнуть. Его
жужжание над ухом выводило из себя. Ненавижу долбаных комаров.
— Может, зайдем внутрь? — спросил я.
Чуя закрыл глаза и громко вздохнул. Что-то его беспокоило, и далеко не первый
день. Помнится, там, в храме, он что-то хотел мне сказать. С тех пор уже не
единожды я допытывался у него об этом, но Чуя отмалчивался, либо переводил
тему, либо просто игнорировал меня. И тогда я понял. Он не уверен в своих
домыслах, потому и молчит. Нужно набраться терпения и ждать. Рано или
поздно он вновь поднимет эту тему. Либо не поднимет больше никогда.
— Исправь меня, Осаму, если я ошибаюсь, — Чуя неожиданно приблизился ко

мне, взял мои ладони в свои. Я, затаив дыхание, уставился на него, — ты… опять
надумал что-то из ряда вон выходящее, да? Снова хочешь свалить?
— Я…
— Да, они все поняли, — сказал он фыркнув. — Нетрудно сложить два плюс два,
но… Это ничего не меняет. То, что с тобой случилось… Осаму, ничего не меняет.
И если мы для тебя значим хоть что-то, ты останешься здесь, с нами. В
противном случае, — его рука переместилась на мою шею, — своим уходом ты
ясно дашь понять, что мы для тебя никто.
— А ты не боишься? Не боишься, что посреди ночи я нападу на тебя? Нападу на

Ясу? Ацуши? Рю? Нормальные люди не вырывают собственными органами, Чуя. У
них по два зрачка, и те не светятся под покровом ночи. У нормальных людей
органы не генерируют за считанные минуты, а кости не отваливаются, как… — я
поморщился, вспомнив ту невыносимую боль, которая едва не лишила меня
рассудка. — Знаешь… я сам не понимаю, что я такое, чего от себя ожидать.
Каждый день как на иголках. Но пока я в здравом уме, и…
— Осаму, — Чуя прикусил губу. Выглядел он каким-то потерянным, странным.

Обремененным непонятно чем. Я стиснул пальцы, сжимая его ладонь. Наши
отношения в последние несколько дней стали выходить за рамки дозволенного.
Кто эти «рамки» ставил? Никто. Я лишь отталкивался от того, что было прежде.
Прежде мы никогда не держались за руки. Прежде я не засыпал в его объятиях.
Прежде он не убирал волосы с моего лица, пока я, стоя на четвереньках,
выблевывал свои легкие. Прежде мы не смотрели друг на друга «так»
пристально. Прежде… никто не возвращался за мной через весь город, не
прорывался сквозь толпу инфицированных. Так что же пошло не так? Кто из нас
запустил механизм? Откуда взялось отсутствовавшее прежде напряжение? Или
напряжен лишь я один? Этот мир спятил… Либо с ним все в порядке, а с ума
схожу лишь я? — Пошли-ка внутрь. Есть разговор.
128/1179
Чуя резко схватил меня за руку и поволок в комнату.
Едва мы оказались внутри, от резкого контраста воздуха моя кожа покрылась

мурашками. Я громко чихнул и вопрошающе уставился на Чую. Его взгляд
беспокойно метался по всей комнате. Он выпустил мою руку, отбросил подушку
на край кровати и сел. Я последовал его примеру, сделал то же самое. Подогнул
под себя ноги, схватил сигарету и стал ожидать. Мухи все сидели на люстре. В
приоткрытом Чуей шкафу я разглядел еще четыре одинаковых бокала, две
рюмки, серебряную пепельницу и стопку аккуратно сложенных полотенец. Кто
бы ни жил в этой комнате, он явно любил пригубить спиртного. Со своего места
я не мог разглядеть размеры одежды, которая лежала полкой ниже. Но судя по
ядовитым цветам и огромному количеству узоров на них, комната принадлежала
некой юной особе. Кому-то, кто не попал на тот снимок в позолоченной раме.
— Помнишь день, когда я нашел тебя в больнице? — спросил Чуя, выжидающе

взглянув на меня. Я быстро кивнул. С чего он вдруг вспомнил тот день? Ужасное
выдалось пробуждение. Безумное лицо пучеглазого Лери все еще снилось мне
ночами. Напугал он меня до чертиков. И я не берусь гадать, чем закончилась бы
наша история, не выломай тогда Чуя дверь. Ей-богу, из скольких передряг уже
спас меня этот парень.
— Такое не забудешь.
— Скажи… тебе совсем не интересно, где твой отец? Чем занимается? Жив ли
вообще?
Вспомнив отца, мне стало не по себе. Слова Чуи, произнесенные с таким

упреком, отчего-то задели меня. Конечно, я скучал по отцу. Не единожды жалел
о том, что наговорил ему в палате в порыве гнева. Но и он мог быть помягче с
тем, кто едва не погиб под колесами машины. Он ведь даже не спросил о моем
самочувствии. Наша встреча началась с упреков и его постоянного недовольства
мной. Так вот откуда вызван этот чертов комплекс «обузы». Я почти что умер. Но
какие были его первые слова? «Все в своем репертуаре, Осаму?». Гнев вновь
начал душить меня. Злил и коробил тот факт, что я еще и скучал по нему.
Ненавидел, был обижен… но скучал.
— Почему ты спрашиваешь?
— Видишь ли… — он поднялся и стал беспокойно расхаживать по комнате. Под

окнами зазвенела сигнализация. Чуя остановился, мы переглянулись. Молча он
подошел к балкону, захлопнул двери. — Я постоянно думаю о той вакцине,
которую вколол тебе в больнице, — произнес он низким голосом, стоя ко мне
спиной.
— А что… — я тряхнул головой и опустил руки на свои согнутые колени, — что

было не так с той вакциной? Почему ты вообще это вспомнил?
Он уткнулся лбом в холодное стекло и долго молчал.
— У твоего отца было две вакцины. Одну он вколол мне. Вторую велел ввести
тебе в шею, прежде, чем ты успеешь выбраться наружу. Что я и сделал.
— Я не понимаю, — произнес я. — Это плохо, что ты вколол мне вакцину? Что не

так-то?
129/1179
— Что не так? — он нахмурился. — Дело в том, Осаму, вакцина, которую ввел
мне твой отец… она была прозрачная. А та, что предназначалась тебе —
красная. Меня озадачило это еще тогда, но я подумал, что глупо сомневаться и
задавать неуместные вопросы. Ведь он твой отец. Что могло пойти не так,
казалось бы. А потом, — его голос дрогнул, — у тебя вместо слез идет кровь из
глаз. Появляются четыре зрачка. Кости и органы сбрасываешь, как змея чешую,
иначе и не назовешь. И черт возьми, та история с химерой, о которой ты
поведал. Руку даю на отсечение, любого из нас она разорвала бы в клочья.
В моих ушах стоял звон. Чуя все говорил и говорил, а я мог думать лишь об отце.
Вспоминал тот вечер, когда мы сидели в гараже, и по телевидению стали
говорить о крупной фармацевтической компании, где совсем недавно прогремел
взрыв. Мелочи, подумалось мне. Но отец так не считал. Он изменился в лице,
напрягся, точно струна. Не моргая смотрел на маленький черно-белый экран
телевизора, до скрипа сжимая самодельный арбалет, из которого он собирался
учить меня стрелять. А затем отец велел мне идти спать, солгав, что хочет
пропустить еще по банке пива. Я уловил ложь в отцовском голосе, но не хотел
перечить ему и раздражать. Так он… знал? Знал наперед, чем грозит этот взрыв
всем нам? И в ту ночь отправился за вакциной? А злился… потому что,
вернувшись домой, не застал меня там?
— Осаму? — Чуя слабо встряхнул меня за плечи. Я поднял на него глаза.
— Мой отец, он… работал там, — я поморщился. Говорить и вспоминать об отце

было тяжело. Я вдруг ясно осознал, что понятия не имею где он. Жив ли вообще.
Мой отец… Единственный, кто остался у меня из семьи.
— Ты что-нибудь знаешь об этом? Чем он занимался? Кем работал?
— Не знаю. Я не знаю! — крикнул я раздражённо. — Сам помнишь, какие у нас

были отношения.
Чуя упер руки в бока и отвернулся. Я, прикусив губу, стал метаться по комнате.
— Слышал, как он говорил матери об охране лаборатории на минусовом этаже.

Туда собирали отряд из опытных военных.
— Какой лаборатории? — осторожно спросил Чуя.
— Понятия не имею. Какой-то кретин разбил окно в мою комнату мячом, и

разговор тут же прекратился. Да и, признаться, я позабыл о нем уже через
несколько минут.
— Боги… Какой же ты контуженный кретин, Осаму! — воскликнул он,

разъяренно вцепившись в свои волосы. — Ответы были у тебя под носом, но ты,
сука, в своем долбаном репертуаре!
— Я просто, блять, отвлекся!
— Отвлекся? Отвлёкся?! — Чуя истерично засмеялся.
— Ты всегда отвлекаешь на всякую ересь! Всегда! Отец зовет тебя на охоту, а

ты не можешь. У тебя ведь с минуты на минуту должна упасть сраная звезда с
130/1179
неба! Кричишь, что отец не уделяет тебе внимания, а сам торчишь с матерью на
кухне и печешь чертовы пироги! Все тебе не так, все вокруг плохие! А если
посмотреть на ситуацию с другой стороны… Осаму. Видишь? — он резко
замолчал, тяжело вздохнул. — Я словно говорю со стеной. Небо сегодня
прекрасное, чистое. Можешь полюбоваться звездами.
Он ушел, оставив меня в гордом одиночестве. До самого утра я так и не сомкнул

глаз, раздумывая о его словах.
***
Ясу
Я проснулась от звука чужих шагов. Моя комната была расположена ближе к

залу, и потому я отчетливо слышала голоса снаружи. Хотелось проспать еще
час, второй, но солнце беспощадно светило в лицо. Кондиционер прошлой ночью
я отключила. Меньше всего хотелось подхватить простуду и слечь. Однако,
сейчас, лежа на пуховом одеяле и обливаясь потом, я здорово об этом пожалела.
В зале громко свистел чайник. Никто не торопился его отключать. Я сбросила
одеяло на пол и села. Майка прилипла к телу, волосы ко лбу. Давно хотела их
состричь, но каждый раз, хватаясь за ножницы, вспоминала, как братец
заботливо плел мне косы, стоило его об этом попросить. Эти мгновения
значительно перевешивали желанное удобство.
Под подушкой я нащупала пульт, включила кондиционер, и распластав руки и

ноги, в блаженстве закрыла глаза. В зале раздался смех Ацуши. Рю был явно
возмущен и чем-то недоволен. Улыбка сама заиграла на моем лице. Мелкие
стычки этих двоих всегда меня веселили.
Крохотные звездочки на люстре мелко позвякивали, подталкиваемые ветром.

Они мешали вновь провалиться в сон. Кровать, на которой я лежала, была
коротковата. Принадлежала, видимо, ребенку. Но сама комната пришлась мне
по вкусу, и потому я решила остаться в ней, несмотря на большой выбор. Справа,
с угла, на меня глядела огромная зеленоглазая кукла, едва ли не в мой рост. На
ней было очаровательное бордовое платье восемнадцатого века и цветастый
веер, украшенный осиновыми листьями. Он был слегка надломлен с правого
края и потерт, словно им неоднократно пользовались. Желтые волосы куклы
были сплетены в косы и зафиксированы коричневыми бантами. Ее
внимательный, пронзительный взгляд был направлен прямо на меня. Сейчас это
пустяки, а вот ночью, признаться, было жутко. Я бы с радостью завалилась к
брату, как делала прежде, но по некоторым причинам была вынуждена
оставаться здесь. И причина называлась — Осаму Дазай.
Со вчерашнего дня в моих мыслях царил хаос. Их неожиданное возвращение

сильно порадовало меня, но и озадачило. Прекрасно помню волну мурашек,
которая прошлась по моему телу, когда поймала взгляд его желтых глаз. На
меня словно глядел не человек, а что-то иное. В его глазах было что-то
таинственное, странное, не поддающееся объяснению. Мне стало страшно. Но
тогда я одернула себя и заставила улыбнуться ему. «Эй, Ясу, подумала я, твой
брат не привел бы кота в мышиное логово». С Осаму все хорошо, просто
выслушай его историю и постарайся понять. Чем больше он говорил, тем больше
убеждалась, что наш Осаму все тот же. Несмотря на жутковатый взгляд и седые
волосы. Сомнения, конечно, остались, вопросы тоже, но я была рада его
возвращению. Какие мы друзья, если отвернемся от него при первой же
131/1179
трудности? Брат говорил, что вколол ему вакцину лично. Так что могло стать
причиной столь устрашающей деформации? Неужели проклятая пандемия
эволюционирует день ото дня?
В любом случае, я была рада его благополучному возвращению. Осаму давно

стал неотъемлемой частью моей жизни.
Я схватила зеркало с прикроватной тумбы и стала разглядывать свой нос.

Синяки наконец сошли. При прикосновении боль почти не ощущалась. Однако от
прежнего вида не осталось и следа. Понравлюсь ли я ему теперь такой?
— Ясу!
Я спрятала зеркало под подушку и резко вскочила. Так бесцеремонно ко мне мог
ввалиться только один человек.
— А если бы я голая стояла, идиот?!
— И что я там не видел? — ответил Чуя, меланхолично уворачиваясь от

полетевшей в него подушки.
Я собиралась отругать его и выставить, как в голову мне пришла другая

безумная мысль.
— И правда, — ответила я, схватив тоненький шелковый ремешок на поясе и

дернула его. Халат на мне распахнулся. Апатия на его лице тут же сменилась
негодованием. Он сложил руки на груди и приподнял бровь.
— Маловаты, — ответил он, задумчиво почесывая подбородок. И как так вышло,

что пытаясь его смутить и проучить, в итоге стыдно стало мне самой?
— Эй, вы чего копошитесь! Лазанья остывает! — в дверном проеме появился

Ацуши в идиотском фартуке с уточками. Стоит ли говорить, какая неловкая
тишина повисла в тот момент, и с какой скоростью братец подлетел ко мне и
захлопнул халат. Ацуши, красный как рак, прикрыл дверь с обратной стороны.
— Надеюсь, тебе стыдно.
— Заткнись…
За столом царила странная атмосфера. Все были необыкновенно молчаливы и

задумчивы. Притихли даже Осаму и Чуя. Эти двое-то чего молчат? Заметила, что
время от времени они переглядываются. Первый — виновато. Второй —
раздраженно. Если судить здраво, раздражение - постоянная спутница моего
брата. Но интуиция подсказывала, что прошлой ночью между ними пробежала
черная кошка. С Чуей всегда тяжело. А тут кое-кому пришлось коротать с ним
всю ночь. Удивительно, что обошлось без мордобоя.
Ацуши избегал смотреть мне в глаза. Понимаю. Рю, так же, как и я,
недоумевающе поглядывал на всех. Нормально ли, что этот парень
ассоциируется у меня с котенком? Порой хочется усадить его на колени и
потрепать по голове. Взгляд у него иногда такой… словно вот-вот расплачется.
132/1179
Однако, учитывая положение дел, расплакаться не такая уж и плохая идея.
— Все языки проглотили? — спросила я, чем и нарушила тишину. Чуя покосился

на меня, пожал плечами и стал с кислой миной ковырять свою лазанью. Осаму к
своей так и не притронулся. Все мы незаметно поглядывали на него. Его
внешность невольно притягивала взгляд. Особенно глаза.
— А я думал, тебя с утра тянет только прилюдно обнажиться.
Я скомкала салфетку и швырнула ее в брата. Он легко увернулся и скучающе

подпер подбородок рукой. Осаму и Рю недоуменно переглянулись. Ацуши
подавился соком и начал громко кашлять. Напряжение за столом стало меня
порядком раздражать. Я положила вилку на пустую тарелку и подошла к барной
стойке. В винах я разбиралась так же паршиво, как и в спорте. Ребята сверлили
меня любопытными взглядами и молча наблюдали за моими действиями. Я
схватила первую попавшуюся бутылку, несколько бокалов, и побрела обратно.
Брат при виде бутылки поморщился. Осаму схватился за голову. Ах вот оно что…
— Ну, алкаши… Еще по бутылке, а? — усмехнувшись, спросила я.
— С утра? — осведомился Рюноске.
— Уже первый час, — ответила я, протягивая Ацуши бутылку. Он пыхтел над ней
несколько минут, безуспешно. Затем поднялся и поковылял на кухню, на поиски
штопора.
Облокотившись спиной о диван, я смотрела на ребят. В груди у меня расцветала

огромная, просто необъятная нежность к ним. Мы через столько прошли,
столько препятствий преодолели и выжили. Нынче и представить не могла, что
кого-то из нас может не стать. Все они были дороги моему сердцу.
— А вот и я, — Ацуши плюхнулся на пол, положив открытую бутылку на

стеклянный журнальный столик. Все переглянулись. Уверена, мысли каждого из
нас в тот момент сошлись. Почему мы сидели в зале, на полу, когда всего через
стену находилась огромная кухня? Видимо, не я одна чувствовала себя в ней
неуютно. В зале, на стене из красного кирпича, висел огромный домашний
кинотеатр. Ацуши пытался включить его. Попытка не пытка. Но как мы и
ожидали, ничего не заработало. Кто-то оборвал провода. Ума не приложу, для
чего и с какой целью. Не ловило даже радио.
Странно, что в доме все еще было электричество. Покинуть апартаменты мы

планировали через день-другой. Кочевать с места на место было утомительно и
опасно. Я боялась, что рано или поздно мы нарвемся на группу выживших.
Раньше мне казалось, что объединиться с другими не такая уж плохая идея, и
искренне не понимала, почему Чуя принимал в штыки мои идеи о поиске
выживших. Однако, увидев огромный костер из человеческих тел в центре
города, я осознала, насколько была наивна и как ошибалась. Если мы хотим
добраться до Токио, то избегать стоит именно живых. Они хуже зараженных.
Хуже животных. Хуже любой твари на этой планете. Они только ждут момента и
повода, чтобы «сбросить человечность».
Никогда не забуду первые сутки после взрыва. Люди обезумели. Заражённые

бросались на здоровых, а здоровые думали лишь об одном — кого обокрасть.
Некогда спокойные, культурные, цивилизованные, всего за день они
133/1179
превратились в неконтролируемых монстров, сметающих с прилавков и из
брошенных хозяевами касс все, что попадалось им под руку. Я была свидетелем
того, как мужчина закрыл стеклянные двери перед лицом своей жены и
пятилетней дочери. Десятки инфицированных разрывали их на части, поедали
заживо, они кричали и молили о помощи. Их голоса стихли спустя несколько
минут. Но я слышу их по сей день. Мы продолжаем бежать, боясь повторить их
участь, но рано или поздно кто-то из нас споткнётся. И хватит ли тогда нам
смелости не захлопнуть дверь перед лицом опасности?
— Через день мы тронемся в путь, так почему бы не расслабиться? Братец не

против? — осведомилась я, метнув на Чую взгляд. Он равнодушно пожал
плечами. Его молчание могло значить одно: делай, что хочешь. Видимо, он и сам
прекрасно понимал, что грозит нам следующим утром, и потому дал согласие.
Я схватила бутылку и разлила ее по бокалам. Вино пошло на «ура». Оно было

кислое и сладковатое. Пахло то ли вишней, то ли виноградом, а может, и тем, и
другим, не могу сказать. Поначалу оно показалось мне безалкогольным. Я
словно пила горьковатый сок из граната. Однако с третьего бокала перед
глазами малость поплыло. После того, как мы испили одну бутылку, кто-то
притащил еще две. На шестом бокале мы разговорились. В основном то была я и
Накаджима. Рю время от времени вставлял какие-то замечания, либо задавал
вопросы. Мы говорили о спорте, рассказывали о домашних питомцах, которых
давно не стало, делились самым сокровенным: первой школьной любовью.
Я промолчала о том, что моей любовью еще с шести лет был никто иной, как
Осаму Дазай. Когда тебе шесть лет, и старший братец задирает тебя по любому
пустяку, некто со стороны, заступающийся за тебя, выглядит в глазах ребенка
едва ли не богом. Осаму всегда принимал мою сторону и часто отчитывал Чую за
излишнюю строгость. В детстве мы были как кошка с собакой. Не могу винить
брата и сердиться на него. Ведь причины на то были весьма веские. Но пусть он
отторгал меня долгое время и не хотел принимать, я продолжала упорно
тянуться к нему. Осаму и стал тем связующим звеном между нами. А восхищение
им вскоре переросло в нежность, привязанность, а затем и любовь. Вовсе не та
любовь, о которой многие подумали бы. Я любила его на ином уровне. Он был
дорог моему сердцу, так же, как и брат. Перед Осаму я не постеснялась бы
оголиться. Предстать больной, уязвимой и слабой.
— Я все думаю… — Ацуши, порядком подвыпивший, повернул испитую почти до

дна бутылку и сощурив глаза, стал вчитываться в мелкий косой текст на
кольеретке. — Доберемся мы до Токио, а там будет такая же задница. Что…
— Так, стоп! — я подняла руку, призывая его замолчать. — Сегодня мы

отдыхаем. Никаких пессимистичных мыслей.
— Проще сказать, чем сделать, — ответил Рюноске с тоской в голосе. Осаму,

подперев голову рукой, водил пальцем по запотевшему стеклу бокала. Чуя,
откинувшись спиной на диван, глядел куда-то в потолок. Атмосфера стояла не
праздничная. И тут я подумала, что пока в беседу не втянутся все, мы так и
будем хандрить по кругу.
— Как насчет игры? — спросила я, ловя на себе заинтересованные взгляды.
— Какой игры? — осторожно спросил Осаму.
134/1179
— Допустим… Правда или действие?
— Да ну, изъезженная тема, — бросил Чуя.
— Да, но мы никогда не играли в неё все вместе. Что мы, по сути, друг о друге
знаем, а? Ничего. Знания только поверхностные! Никому не интересно заглянуть
в глубины…
— Я не собираюсь заглядывать ни в чьи глубины, — буркнул Чуя, за что тут же

получил от меня пяткой по колену.
— А что, хорошая мысль. Я не против, — с энтузиазмом подхватил Ацуши,

потирая ладони. — С правилами все знакомы?
— Не уверен, что хочу играть, — с сомнением в голосе сказал Осаму, почесывая

лоб. — Развлечение не из приятных.
— Есть что скрывать? — поддел его Чуя ледяным голосом. Все мы осуждающе
уставились на них. — В любом случае, я тоже пас. Дерьмо игра.
А ноги-то из-под стола заранее убрал. Предусмотрительный ублюдок.
— Если согласишься, — произнесла я, сощурив глаза, — обещаю всю неделю

беспрекословно выполнять все твои поручения.
Чуя перестал пялиться в потолок, в его взгляде я поймала нарастающий

интерес. Рыбка-таки попалась на крючок.
— А если потребую массаж. Ну… или шею помять? — с сомнением спросил он.
Осаму прыснул, за что Чуя тут же пихнул его в плечо.
— Все, что пожелаешь, — заговорщицким тоном заявила я, прекрасно зная, как

сильно брат любил, когда ему мяли руки и ноги. Особенно когда он заваливался
домой после изнурительных тренировок.
— Ладно. В игре, — ответил он, махнув рукой. Осаму красноречиво изогнул

бровь, но промолчал. Я тут же угрожающе ткнула его пальцем в грудь.
— И ты играешь, желтоглазый! Без возражений.
Он проследил, как я ударила кулак о ладонь и вскинула на него ожидающий

взгляд.
— Хорошо-хорошо, — ответил он, посмеиваясь. — Твоя взяла.
— Прошу меня простить, но у меня вопрос, — Ацуши поднял руку, словно

находился в классе и просил разрешения, чтобы озвучить вопрос. — Если
отвечающий выбирает действие, то… какое? Пьет? Или как свезет?
— Как свезет, — ответила я. — Иначе мы нажремся уже через десять минут.
— Справедливо, — заметил Рюноске.
— Итак, — я потерла ладони друг о друга, мысленно выстраивая ряд вопросов и

135/1179
действий, который мне не терпелось озвучить.
Осаму был единственный, кого, судя по выражению лица, напрягал мой

энтузиазм.
— Я начинаю, — произнесла я, хватая пустую бутылку из-под вина. На

стеклянном журнальном столике она легко и быстро крутилась, приковывая к
себе несколько напряженных пар глаз. Мы не сразу заметили, как небо
заволокло тучами, но громкие раскаты грома быстро привлекли наше внимание.
Дождь хлынул как из ведра. Мы отключили кондиционер и открыли широкие
окна нараспашку. Пока мы находились тут, шум дождя успокаивал и приносил
чувство уюта. Тонкая прозрачная занавеска извивалась на ветру. Гостиную
наполнил запах дождя, свежести и прохлады. Иногда комната озарялась светом
молнии, аж дух перехватывало. Мы сидели на мягком, уютном ковре вокруг
журнального столика и прислушивались к звукам природы. В комнате, несмотря
на время, стало заметно темно. Но мы пришли к единогласному безмолвному
мнению, что так даже лучше.
— Рю! — воскликнула я, чем вырвала всех из прострации. Он опустил глаза и

обреченно уставился на бутылку. — Так… значит, спрашиваю. Что… Нет. Погоди.
Если бы у тебя было всего двадцать четыре часа, на что бы ты их потратил?
Все задумались. Признаться, я тоже. Но мой ответ был бы слишком банален. Я

бы пожелала провести отведенные часы в компании двух любимых мужчин, что
сидели напротив меня.
— Признался бы в любви, — тихо и неуверенно ответил он. — В любом случае,

получи я отказ, жить с разбитым сердцем мне осталось бы не так долго.
Повисла тишина. Осаму выглядел напряженным. Ацуши громко прочистил горло

и стал нервно барабанить пальцами по столу. Чуя фыркнул и покосился на
Осаму. Всего на миг мне показалось, что лишь я одна не осведомлена в
происходящем. Не понимаю истинного смысла слов, произнесённых Рюноске.
Хотел ли он признаться на самом деле или просто ответил возможным
предположением? Глупо гадать об этом сейчас.
— Что ж, по-моему, весьма неплохая идея, — ответила я. — Судьба иной раз

может удивить. Будь у меня такой человек, я бы набралась мужества и
призналась ему. В ожидании подходящего момента ты можешь потерять все.
— Господи, крути уже бутылку, — попросил Чуя, закатывая глаза. Ацуши

захохотал. Рюноске громко шмыгнул носом и наклонился над столом. Все
напряженно уставились на бутылку. Она сбавляла темп через каждую секунду.
Вот, почти остановилась на Осаму, но нет, на последнем издыхании замерла в
направлении моего брата. Чуя сложил руки на груди и воззрился на Рюноске. Тот
выглядел растерянным. Несколько минут его взгляд метался по комнате, а
затем устремился на меня и вновь на брата.
— Если бы тебе вкололи яд и сказали, что антидот ты можешь получить только

переспав с представителем своего пола, что бы ты выбрал? Смерть или секс с
мужчиной?
Я громко присвистнула и, широко улыбаясь, откинулась на диван позади. Ацуши,

едва сдерживая рвущийся наружу смех, выжидающе уставился на брата. Осаму
136/1179
потупил взгляд и залпом опрокинул в себя остатки вина в бокале. Смотреть на
Чую было одно удовольствие. Какая гамма эмоций отразилась на его лице:
омерзение, злость, задумчивость, негодование. Его аж перекосило от вопроса
Рюноске. Я отвела себе роль стороннего наблюдателя и вмешиваться не
собиралась. Признаться, не ожидала от брата реакции столь негативной. К
подобному, на моей памяти, он всегда был равнодушен и безразличен. Как-то он
сказал: мне без разницы, кто кого трахает, пока дело не касается меня. А теперь
же у него желваки ходили ходуном. Неужто Рю неосознанно бросил камень в его
огород?
— Смерть. Я бы выбрал смерть, само собой.
— Бро, ты сейчас серьезно? — неподдельно удивился Ацуши. — В конце-то

концов, хоть мешок можно на голову нахлобучить. Тогда и не увидишь кого, ну…
— Шучу? — Чуя покрутил меж пальцев пустую зажигалку и пару раз щелкнул. В
темноте вспыхнули маленькие искорки. Он покосился на Осаму. Тот чесал
укушенную комаром щеку, раздирая кожу грязными отросшими ногтями едва ли
не до крови. Так и хотелось шлепнуть его по ладони. Что-то странное творилось,
точно. — Нет. Я был искренен и не раздумывая выбрал бы смерть. В другом
случае меня бы вывернуло от омерзения.
— Ну и кретин, — сказал Накаджима. Он слегка приподнялся, подцепил

пальцами осеннюю белую жилетку, обрамленную редким мехом, и просунул в
нее руку. Осаму все чесал щеку и не отводил глаз от пальцев Ацуши. Кнопки на
жилетке тихо щелкали, нарушая тишину. Рю поправил растянутый ворот
черного свитера и кивком головы велел Чуе крутить бутылку. Он, однако, не
торопился и с присущим ему раздражением и нетерпением наблюдал за Осаму.
Вскоре это занятие ему наскучило. А я же удовлетворенно хмыкнула, когда
братец таки шлепнул придурка по ладони.
— Что? — взвинченно протараторил Осаму, не понимая, где накосячил на этот

раз. Чуя ответить ему не удосужился. Что-то в моей голове щелкнуло. Нарастала
наводящая мысль, но я никак не могла ухватить беглянку за хвост. Что-то
странное было между ними. Какая-то непонятная химия, обрамленная тайной,
недоговоренностью и подростковой незрелостью. Я почти уверилась в том, что
понимаю, какие отношения связывают этих двоих, но не осмелилась признаться
в этом даже самой себе.
Чуя тем временем «завел» бутылку. Ацуши накинул капюшон на голову и

поджал под себя ноги. Осаму скучающе глядел на бутылку, теперь ковыряя дыру
на футболке. Выцветшая футболка была велика ему на несколько размеров и
свисала вбок, оголяя одно плечо. Куда, к слову, частенько косился мой брат.
Бутылка показала на меня. Я, смеясь, подняла обе руки.
— Готова к расстрелу.
Чуя улыбнулся мне. И уже от этого по моему телу разлилось необъятное тепло.
Всегда любила его улыбку. Именно ту, которая предназначалась лишь мне
одной. Добрая, ласковая, преданная. Говорящая «Я всегда буду рядом, хоть весь
мир от тебя отвернется». И в этом я не сомневалась ни на минуту. Однако, он
никогда не упускал возможность надо мной подшутить, и потому морально я
готовила себя к худшему. И как выяснилось позже - не зря.
137/1179
Одну руку он засунул за ремень на военных бриджах, а второй почесывал бровь.
Смотреть на него долго мне не хватало терпения, и я уставилась в окно, закрыла
глаза. Гроза напомнила мне о том роковом дне, когда я соскользнула с обрыва.
Катилась вниз, подсчитывая своим телом каждый обрубленный пень, сломанные
ветки, крапиву и гниющую листву. Странно, но больше я тогда волновалась о
брате, который бросился за мной сломя голову. Я круто ударилась носом, пару
раз сделала забавное сальто, едва не сломав шею, и упала в самую гущу, где
росла мелкая крапива. Нос кровоточил, тело горело, где-то на ветках осталась
копна моих волос. Забуду ли я когда-нибудь этот день?
— Два года назад я нашел в своей комнате…
— Нет… Господи, нет… — прошептала я, густо краснея.
— Два года назад, — повысил голос Чуя, — я нашел в своей комнате кое-что
интересное. Нет, нет, погоди. Нашла мама, — его глаза подозрительно сузились
в две щелки. — Было весьма неловко наблюдать за ее реакцией, а потом два
часа кряду выслушивать лекции о сумбурности и вульгарности однополых
отношений и защите в сексе. Так скажи мне, Ясу…
— Он был мой! — крикнула я, сжав край стола с такой силой, что аж костяшки
пальцев побелели. — Только молчи, молю тебя!
— О чем речь вообще? — поинтересовался Осаму. Я с горящим от стыда лицом

бросила на брата умоляющий взгляд.
Чуя гадко усмехнулся и покачал головой.
— Да так… — ответил он, посмеиваясь. Заметила, как Рю неловко откашлялся,

отвернулся. Вот злопамятный мудак! Подожди у меня!
— Моя очередь, — прошипела я, желая провалиться сквозь землю. Чуя так и не

сказал, какую подлянку я устроила ему в тот день, но сделал все возможное,
чтобы остальные догадались и без слов. Все, кроме Осаму. Его наивность и
непросвещенность всегда умиляла.
Мы играли почти два часа. Было весело, стыдно и занимательно. Иногда мы

хохотали, как умалишенные, порой до слез. В ходе игры кто-то из ребят
притащил еще две бутылки дорогущего вина. Игра шла полным ходом. Я
терпеливо выжидала момента, чтобы с лихвой поквитаться с братом. И момент
этот мне предоставился спустя еще полчаса.
Пустая бутылка из-под вина остановилась на Чуе. От выпитого думалось плохо.

Хотелось прилечь на диван и вздремнуть. Либо выйти на балкон и глотнуть
свежего воздуха. Приходилось одергивать себя и думать о следующем вопросе.
О чем-то таком, на что Чуя затруднился бы дать ответ, но ничего толкового не
приходило на ум. Не стоило столько пить, не стоило. Но тут меня осенило. Я
вспомнила одну историю трехлетней давности, в которой стала случайным
наблюдателем. То было раннее утро. Часов эдак пять, если не раньше. Я
возвращалась домой с небольшой вечеринки моей тогдашней подруги Ханны
Такахаси. Однако в ту ночь пустовала не только моя кровать. Квартал у нас был
тихий, и редко кто вставал в такую рань. Босоножки натерли мне ноги в кровь, и
потому я шла босиком, двумя пальцами придерживая обувь за ремешки. Утро
было прохладное, небо со вчерашнего дня не прояснилось. Больше шансов
138/1179
проскочить незамеченной, думала я тогда.
А все потому, что всего через два дома от нас жила чокнутая
восьмидесятилетняя старушенция, тронувшаяся умом. Помню, как годом ранее
она весьма метко для своего возраста швырнула в меня тухлый помидор,
обозвав «вертлявой дворовой шлюхой». Ей не приглянулась длина моих шорт и
плотность футболки. В принципе, доставалось всем. Даже матери. Никто однако
на нее не жаловался, а дом старухи все обходили стороной, либо спешно
пробегали, увидев ее на веранде или на балконе. Так о чем я? Ах да, братец…
Возвращалась я, значит, в то утро от Ханны и приближаясь к дому, заметила, как

миссис Нэлл Чемптон, едва ли не наполовину высунувшись из окна первого
этажа, стала оглядываться по сторонам. Я притаилась за углом, чудом не
попавшись ей на глаза. Миссис Чемптон была частой гостью в нашем доме.
Несмотря на свои тридцать пять, выглядела она очень молодо. Отчасти от того,
что половину семейного бюджета тратила на себя.
И вот, Нэлл несколько мгновений глядела по сторонам, а затем скрылась в доме.

Я собралась выйти из своего укрытия и скорее вернуться к себе, как заметила
своего братца, вылезающего из окна Чемптон. В тот день, как и во все
последующие, я ни разу не заикнулась об увиденном. И как никогда была
довольна этим сейчас. А Чемптон, кажись, была весьма падка на молоденьких
мальчиков.
Я оторвала спину от дивана, выпрямилась и устремила взгляд на брата. Он

смотрел на меня скучающим взглядом, ожидая очередной «проходной» вопрос.
— Как звали девушку, — я усмехнулась, поймав длинную паузу, — или

женщину… с которой ты лишился девственности?
Чуя мигом напрягся, а я мысленно отвесила себе пятюню.
— Что за глупый вопрос? — спросил он, нервно посмеиваясь. Осаму, Рю и Ацуши

требовательно уставились на него. Вопрос заинтересовал каждого.
— Люблю я глупые вопросы, — ответила я, всплеснув руками. — Особенно люблю

находиться в неположенных местах, скажем так, ранним утром.
Чуя удивленно разинул рот. А его челюсть едва не оказалась на журнальном

столике. Мне казалось, еще минута-две, и он швырнет бутылку куда-нибудь в
угол и объявит конец игры. Но этого не случилось. Он тихо засмеялся и покачал
головой.
— Ты демон во плоти, знаешь?
— Я так поняла… действие? — нахально бросила я. Он вяло кивнул.
— Действие...
Признаться, я добивалась его проигрыша только по одной причине: меня сильно

покоробил его ответ на вопрос Рюноске. Не ожидала от брата такой реакции и
столь обидных слов. Мы не выбираем, в кого влюбляться.
— Я хочу… хочу, чтобы ты поцеловал Осаму. Здесь и сейчас, — произнесла я

139/1179
почти шепотом.
Рюноске и Осаму одновременно подавились вином.
Ребята, работа не отбечена. Не кидайтесь тапками -__-

запятые - мой худший враг.
140/1179
Часть 12
Всегда знал, что место Ясу в святой инквизиции. А может, Генрих

Крамер и Якоб Шпренгер — её дальние родственники? Или же все женщины по
своей природе натуры мстительные и злопамятные? Весьма забавное желание
она озвучила после пламенной речи Чуи о том, что всех с нетрадиционной
ориентацией надо предавать костру либо подвергать принудительному
лечению. И я бы вдоволь похохотал над тем, как глупо он угодил в вырытую
самим же яму, не скинь меня Ясу в нее следом.
Почему не Рюноске или Ацуши? Рю — тихоня и вообще мутный перец, но, если
поглядеть со стороны, весьма хорош собой. Улыбался бы только почаще. Чем не
угодил ей этот балабол Накаджима, а? У меня морда смазливая, или от меня
попахивает гомосятинкой? Почему, черт возьми, я? Стоит ли говорить, как
сильно задето моё мужское самолюбие?
— Ты, должно быть, пошутила? — спросил я, откашлявшись.
Ясу сложила руки на груди и весьма красноречиво взглянула на меня. Нет, она
не шутила. Я перевёл остолбенелый взгляд на Чую в поисках хоть какой-то
поддержки, но напрасно. Первый раз видел его в таком смятении.
Ацуши, нахлобучив капюшон на голову, согнулся пополам, хохоча и дергаясь,
словно в конвульсиях. С какой радостью я огрел бы этого идиота пустой
бутылкой по голове!
— Эй, земля вызывает! — буркнула Ясу, щёлкнув пальцами перед бледным

лицом Чуи. Тот вздрогнул и попятился так, словно собирался спасаться
бегством. Окна позади были приветливо распахнуты. Было лишь одно маленькое
«но» — мы находились на десятом этаже. Какой кретин станет прыгать…
— А ну стоять! — громко крикнула Ясу, мигом вернув меня в реальность. Ацуши

взорвался громким истеричным хохотом, когда она, перегнувшись через весь
стол, обеими руками вцепилась в кожаный ремень Чуи, пригвоздив его к полу.
— Удрать удумал, морда!
— Я не буду никого целовать! — крикнул он отчаянно, царапая ногтями ковер.
И после этого вы станете заливать мне, что женщины слабый пол?
— Раньше начнёте, раньше закончите, — меланхолично буркнул Рюноске,

сложив руки на груди.
— Дело говорит, — согласился Ацуши, кивая. И когда он успел нацепить

серьёзную мину на лицо?
Ясу, сидевшая на спине Чуи в султанской манере, отвесила брату легкий

щелбан.
— Ты там помер, что ли, а? — гаркнула она.
— Ладно… твоя взяла, — проронил он куда-то в пол замогильным голосом,

словно собирался идти на плаху.
141/1179
— В следующий раз хорошенько подумай над своими словами, — прошептала
она ему в ухо, прежде чем подняться. Но я каким-то образом отчетливо её
расслышал.
Мы сидели друг напротив друга. Я неотрывно глядел в его глаза, а он — в мои.

Меня немало раздосадовал тот факт, что, окажись напротив меня любой другой
из нашей компании, я не раздумывая согласился бы стать частью «действия». Но
это был, мать его, Чуя! Его не то что целовать, с ним находиться в одной
комнате неприятно, когда он в дурном настроении. Под его взглядом хотелось
скукожиться, уменьшиться в размерах и бежать прочь! Всякий раз я мысленно
напоминал себе, что это простой поцелуй, ничего больше. В конце-то концов, не
собираемся же мы воплощать в жизнь все содомские грехи.
Оставалось побороть свой стыд и непонятно откуда взявшееся смущение. Щеки

у меня горели, и тело охватил легкий мандраж. Я словно находился в горящем
доме и убеждал себя, что запах дыма мне всего лишь мерещится. То же самое
творилось и у меня на душе. Внешне я был спокоен, но тело считало иначе.
— Я боюсь представить, сколько времени потребуется этим двоим, чтобы

заняться полноценным сексом, — съязвил заскучавший Ацуши. Каким взглядом
окинул его Рю в тот миг, не передать словами. Накаджима тут же замолк и
потянулся за полупустым бокалом с вином.
— Так, ладно, — сказал Чуя, нервно облизав губы. И тут я понял, что в своём
смущении был не одинок. Он явно чувствовал то же самое. — Давай…
Мы одновременно резко подались вперёд и больно стукнулись лбами. Я зашипел

и схватился за голову обеими руками. За моей спиной раздался громкий,
несдержанный смех. Этот кретин снова смеялся как гиена, что-то приговаривая,
словно сумасшедший. Едва ли не бился в истерике. Даже Ясу кусала губы и
раскраснелась вся, пытаясь держать лицо.
— Смешно им, блядь, — огрызнулся Чуя, чем вызвал новую волну смеха.
Удар пришёлся не слабый, однако. Точно кто-то засунул тарелки мне в голову и
со всей дури стукнул по ним молотком. В ушах звенело ещё несколько секунд,
затем боль как рукой сняло.
Увидев красную отметину у Чуи на лбу, я сам невольно заулыбался. Тут и он

подхватил всеобщее веселье.
— Дубль два, мальчики, — произнесла Ясу, нетерпеливо хлопнув в ладони.
— Я ещё недостаточно пьян, — ответил Чуя, схватив открытую бутылку с

шампанским и опустошив её несколькими глотками.
— Вообще-то я здесь жертва, — возмутился я и собирался подвинуться поближе

к Рюноске от греха подальше, как Чуя мигом схватил меня под локоть. Мы вновь
уставились друг на друга.
Его ладонь, такая тёплая и легкая, легла на мою шею. От волнения у меня
засосало под ложечкой. А когда он приблизился ко мне, я и вовсе забыл, как
дышать.
Я видел своё отражение в его голубых глазах. Они напомнили мне озеро
Нельсон, куда мы ездили семьей год назад. Такие же светлые, ярко-ярко
142/1179
голубые, освежающие, неописуемо прекрасные. Глядя в его глаза, я словно
возвращался в прошлое, перемещался обратно в Новую Зеландию и ходил
босыми ногами по чистым берегам Нельсона. Всегда был без ума от его глаз.
Что, в принципе, никогда и не скрывал.
Рука Чуи поднялась выше. Большим пальцем он провёл по моей щеке и

медленно потянулся к губам. Голова закружилась, и на мгновение я провалился
в темноту. Часто в любовных романах говорят в такие минуты «бабочки
затрепетали в животе». Мои бабочки, видимо, малость заплутали, потому как
затрепетали они не в животе, а в паху.
В этот самый миг, в эту самую секунду, я четко осознал, что в глубине души
всегда этого хотел. Всегда, когда он находился рядом со мной. Я не знаю, что
это за чувство. Понятия не имею, как его обозначить. Любопытство? Меня
физически тянуло к нему. Но это была вовсе не влюбленность.
Наш «пробный» поцелуй поначалу был неуверенный, неловкий, полный

застенчивости и скованности. Я боялся отдаться истинным желаниям и
показаться ему напористым. А Чуя «пробовал» меня на вкус.
Ребята наблюдали за нами, затаив дыхание. К счастью, я не мог видеть их лица,
потому как мои глаза были закрыты. Странное чувство, когда ощущаешь во рту
чужой язык. Хочется отстраниться и прильнуть сильнее. Я полностью
развернулся к нему и, подавшись немного вперед, уперся обеими ладонями в
мягкий ковер. Одна рука Чуи была в моих волосах, вторая покоилась на шее. Я
не заметил, как переложил руки на его бедра, не заметил, как простой,
невинный поцелуй перетек во что-то пошлое, жаркое и дикое. Мы целовались,
словно в первый и последний раз, напрочь забыв, где находимся.
Ясу, восхищенно зажав рот обеими ладонями, неотрывно глядела на нас. Брови
Ацуши от удивления поползли на лоб. Максимум, чего он ожидал, видимо, это
секундного поцелуя в губы.
— И это наш без пяти минут натурал… — шокировано прошептал он.
Отрезвели мы и резко отлипли друг от друга, когда входная дверь громко

хлопнула.
— Чего это он? — удивилась Ясу, глядя вслед промчавшемуся мимо Рюноске.
***
Стоит ли рассказывать, с каким жутким похмельем я проснулся на следующее

утро? Голова раскалывалась, в ушах стоял шум, во рту пересохло. Несколько
минут я пытался разлепить глаза и вспомнить, как управлять собственными
конечностями. Язык заплетался, солнце пекло прямо в спину. Едва открыв глаза,
я тихо взвыл, хватаясь за голову обеими руками. В комнате было слишком ярко.
Занавеска слабо колыхалась от ветра, а над люстрой раздражающе громко
жужжали мухи. Я свесил ноги, принял сидячее положение. Чем больше я
вспоминал события вчерашнего дня, тем сильнее хотелось провалиться сквозь
землю. Либо выпрыгнуть из окна, предоставив себя на милость
инфицированных. Я размыто помнил вчерашнюю игру и череду глупых вопросов.
Затем мы выпили еще и еще… А потом… что потом? Все словно в тумане. Помню,
как споткнулся о собственную ногу и едва не распластался в ванной, не
143/1179
подхвати меня Чуя вовремя. Что он делал со мной в ванне?
Кто-то блевал, согнувшись над сортиром, кто-то собирал волосы в хвост, кто-то
стоял перед зеркалом, а кто-то отливал прямо в ванну. То ли Ясу, то ли Ацуши. И
зачем так напиваться-то, ей-богу. Кадры из вчерашнего дня мелькали перед
глазами, но у меня все не получалось выстроить картину из них. Алкоголь
всегда так действует на голову?
Оставалось надеяться, что в огромном пентхаусе найдется несколько

обезболивающих. Шатаясь, я подошел к двери, нащупал ручку с третьего раза и
повернул ее. В нос ударил приятный запах кофе. Едва я нашел дорогу в зал, как
три пары глаз уставились на меня.
Чуя покраснел и, прикусив губу, тут же отвернулся. Ацуши усмехнулся, но никак
не стал комментировать. Пожалел нас? Выглядели мы все паршиво. Особенно я и
Чуя. Мой взгляд ненароком упал на Рюноске. Глаза у него были красные,
опухшие, а под ними залегли крупные тени.
— Проснулся, соня? — весело прощебетала Ясу, подлетая ко мне. — Я заварила

тебе кофе.
— Я один не помню, что за безумие вчера творилось? — спросил я, опускаясь на

диван с кружкой кофе, которое Ясу заботливо вложила в мои руки. Ацуши встал
со своего кресла и плюхнулся рядом, хлопнув меня по плечу. Выглядел он
довольным, точно кот, переевший сметаны.
— Ты ничего не помнишь? — спросил он, шурша фантиками мятных конфет.

Говорил он негромко, но мне показалось, словно эти слова он выкрикнул мне в
ухо. На самом деле, из тех фрагментов воспоминаний, я понятия не имел, что
было реально, а что мне приснилось. Пожалуй, отчетливо я помнил только
поцелуй. Поздно, наверно, краснеть и сокрушаться по поводу вчерашнего
вечера. В отличие от Чуи, который был вынужден пойти на поводу у сестры, я
мог отказаться. Но любопытство всегда было моей ахиллесовой пятой. Сидя в
тот вечер напротив него, я подумал, что стану первым парнем, с кем этот дьявол
поцелуется. И место у меня было прекрасное. В первом ряду.
Я отпил горячего кофе и зажмурился от удовольствия. Рука Ацуши покоилась на

моем плече, а пальцами он лениво перебирал мои волосы. Для больной головы в
самый раз. От крепкого кофе мне заметно полегчало. Я поджал под себя ноги и
стал разглядывать остальных, не торопясь с ответом. Как уже говорил ранее, Рю
выглядел так, словно всю ночь проревел в подушку. Мне тоже хочется заплакать
в моменты, когда вспоминаю, какая чертовщина творится вокруг. И от одной
мысли, что наша мирная идиллия скоро подойдет к концу, веселее не
становилось.
— Отрывками, — ответил я, наклоняя голову вбок, а затем вовсе упал на колени

Накаджимы. Тот и бровью не повел. Чуя покосился на нас, но промолчал.
Рюноске не моргая смотрел в свой стакан, словно, черт возьми, разглядывал в
нем будущее. — Мне снилось, что я натянул твой бюстгальтер… — прошептал я,
потирая виски. — А потом очутился в душе. Кто-то облил меня холодной водой.
Ацуши прыснул. Рю наконец оторвался от своего стакана и посмотрел на меня

как на идиота.
— Насчет бюстгальтера мы еще поговорим… — прошептала Ясу.
144/1179
— Так… О нет… Боже, нет, — взмолился я.
— Да, — засмеялся Ацуши. — Так как я был единственным трезвенником, так уж

и быть, расскажу, как все было.
— Не думаю, что хочу это слышать, — буркнул Чуя. Голос у него был хриплый и
простуженный. Я поднял на него глаза. Не один Рюноске этим воскресным утром
выглядел паршиво. Чуя был помятый и невыспавшийся. Глаза опухшие, а слева,
на щеке, все еще красовался забавный узор, оставленный то ли подушкой, то ли
одеялом. На нем была одна тонкая белая рубашка, которую он даже не
удосужился застегнуть, и джинсовые шорты. Моё внимание снова приковал
волчий клык, размеренно покачивающийся на его шее. Клянусь, не помню, в
какой момент мой взгляд соскользнул ниже. На крепкую подтянутую грудь,
россыпь родинок и череду мелких, едва заметных шрамов. Их обилие меня
нисколько не удивило. Все-таки, Чуя Накахара был тем еще любителем помахать
кулаками. Когда Рю, сидящий напротив, громко опустил стакан на журнальный
столик, я крупно вздрогнул и быстро отвел глаза. Никто не заметил, кроме
Ацуши. Он усмехнулся и во второй раз за утро проявил чудеса несвойственной
ему молчаливости.
— А нечего тут рассказывать, — с кислой миной ответил Рюноске. — Вы оба

нажрались, как свиньи. Вылакали весь мини-бар, а потом кое-кто спутал ванну с
сортиром и…
— Довольно… — взмолился я, утыкаясь лицом в ноги Ацуши. Ясу засмеялась. Вот

уж кто в нашей компании выглядел бодрым и отоспавшимся.
— Ладно, оставим тему алкоголя, — произнесла она, собирая волосы в высокий

хвост. Они были необычного оттенка. Пепельного, я бы сказал. Руку даю на
отсечение, большая часть женского населения окинула бы меня сейчас
скептическим взглядом и сказала бы «Эй, кретин, не бывает естественного
пепельного цвета». Может быть. В цветах я не силен. Любой черный я называю
черным. Красный — красным. И не разбиваю их на оттенки, черт возьми. О чем я
говорил? Ах, да… Волосы ее были необычного пепельного оттенка.
Переливающиеся на солнце и тонкие, как паутина. Кажется, заройся в них
рукой, и они вытекут сквозь пальцы, словно вода. И мы с Ацуши, без всякого
стыда, вовсю глазели на нее.
Чуя с утра вел себя необычно. Непривычно тихо. Подозреваю, что в душе у него
бушевал и свирепел самый настоящий ураган. Повод на то у него, во всяком
случае, был. Жалел ли он о вчерашнем поцелуе? Тут и к гадалке не ходи. Его
вид говорил за себя.
— Пока ты отсыпался, мы с ребятами подумали кое о чем, — сказала Ясу,

посерьезнев. Она сцепила пальцы в замок, обвела всех нас странным взглядом.
— Братец сейчас не в духе, поэтому скажу я.
— Скажешь что? — спросил я, приподнимаясь с колен Ацуши. К горлу тут же

подкатил ком. Меня затошнило и закружилась голова. Я собирался остановить
Ясу и прежде всего отыскать чертовы обезболивающие, даже если она
собиралась в эту минуту сообщить мне, что за ночь у меня отвалился член и
отросла вагина. Но я и подняться не успел, как с правой стороны от меня тихо,
точно призрак, сел Рюноске. Он протянул ладонь, затем раскрыл ее. На ней
лежала зеленая таблетка. Во второй руке он держал стакан с холодной водой и
145/1179
выжидающе глядел на меня.
— Спасибо… — сказал, едва ли не шепотом. Этот жест отчего-то смутил меня.

Ацуши и Чуя имели привычку частенько поддевать меня и шутить по поводу
«голубизны». И всякий раз повод им давал Акутагава, всюду следующий за мной
по пятам. Но я бы обнял его сейчас, хотя бы за спасение моей многострадальной
головы, однако поймав на себе взгляд Чуи, одернул себя в последний момент.
— Не подумай чего, Осаму, но мы с ребятами обсуждали тебя, — Ясу посмотрела

на меня, словно ожидала увидеть упрек в моих глазах, но, не словив ничего
подобного, взбодрилась и продолжила. — Мы думаем… что изменения в тебе,
они неспроста. Как бы сказать…
— Они думают, что у тебя есть способности, — сказал Чуя с издевательской

улыбкой. Ясу схватила мой стакан с недопитой водой, который Рю заботливо
поставил на стол и плеснула ее на брата. Тот и уклоняться не стал, лишь дал
волю смеху.
— Прости, но я не могу слушать этот бред с серьезным лицом, — сказал он,

вскакивая с места, когда Ясу вновь потянулась за стаканом.
— Еще несколько месяцев назад ты не поверил бы и в существование зомби. А

как видишь, они вполне реальны. Настолько, черт бы их побрал, что вымерла
половина населения. Так почему бы и не быть способностям? Бог всегда
склоняется к равенству. Там, где есть зло, всегда найдется оружие против него.
Чуя закатил глаза.
— Радость моя, — произнес он, словно говорил с глупым ребенком, — Зомби —

это вымысел, чья-то богатая фантазия. Как и хоббиты, гномы, орки и прочая
ересь. А мы имеем дело с зараженными. Видишь разницу? Фантазия. Инфекция?
Люди глазом не моргнув готовы истребить половину человечества во
удовлетворение своего любопытства. И вот чем это обернулось для нас.
— Но можно попробовать! — отчаянно хваталась за идею Ясу. — Мы ведь ничего

не потеряем!
— Да? И как вы хотите это провернуть? С крыши его сбросите? Авось крылья
вырастут? — съехидничал он. Ясу насупилась.
— Осаму, что ты думаешь? — угрюмо спросила она, поворачиваясь ко мне в

поиске поддержки. Мы редко с Чуей сходились взглядами. И именно сейчас был
тот самый редкий момент. Я взял свой стакан с остывшим кофе и стал задумчиво
раскачивать жидкость в нем. Нужно было незамедлительно дать ответ. Вся эта
ситуация выглядела глупо и смешно. И как бы сильно мне ни хотелось сказать
эти слова вслух, я решил прикусить язык и пойти у нее на поводу. На самом
деле, что мы теряем? Время, которого у нас и так уйма?
— Что ты предлагаешь? — спросил я, намеренно игнорируя удивленный взгляд

Чуи. Ацуши тут же с готовностью потер ладони.
— Мы думаем схватить одного инфицированного и притащить сюда.
— Что?! Вы спятили? — крикнул я. Все напряглись. Рю поднялся с дивана и встал

146/1179
напротив окна, нервно кусая заусеницы на пальцах. Я уставился на огромное
пятно от вина на кресле, переваривая услышанное. Босой ногой я катал пяткой
по ворсистому ковру, чувствуя скопившийся на нем мусор. Как ни крути, глупое
любопытство может стоить нам жизни. Об инфицированных мы не знаем ровным
счетом ничего. Опасно ли находиться рядом, допустим ли контакт с ними. А ведь
ребята не так давно оставили свои респираторы.
— Погода играет нам на руку. К тому же… можно схватить одного и

понаблюдать за ним некоторое время. Найти его слабости. Черт, Осаму! Любая
информация лучше неведения! — всплеснул руками Ацуши. — Мы только и
делаем, что убегаем и пытаемся выжить. Пора из жертвы превратиться в
охотника.
Заметил, что этот белобрысый кретин во всем начал потакать Ясу. Еще немного
столь неприкрытой симпатии, и он явно нарвется на внимание еще одного
человека. Тот, увы, хихикать над его плоскими шутками не станет.
— Пафосная речь, да не к месту, — усмехнулся Чуя, поглядывая на застывшего в

одной позе у окна Рюноске. И тут мне ужасно захотелось досадить ему. И, сам
того не соображая, я выпалил следующее.
— Терять нам нечего. Попробуем. Правда, понятия не имею, что должен делать.
Ясу тут же оживилась, вскочив с места, подбежала ко мне и обвила мою шею
обеими руками.
— Я знала, что ты не подведешь! Ну что, братец, съел?
Чуя пожал плечами и провел рукой в воздухе, словно отмахиваясь от нас, как от
назойливых мух.
— Большего я от него и не ожидал.
Ясу покачала головой и тяжко выдохнула.
— Не обращай внимания, Осаму. Он всю жизнь ворчит, как дед.
— Солнце может сесть в любой момент, — сказал Ацуши. — Поторопимся.
Итак, не имея никакого плана, с чертовски идиотскими мотивами мы решили

выбраться из нашего «убежища». Все разбежались по комнатам, чтобы
подготовиться к вылазке. В нашей компании лишь мы с Чуей не нуждались в
респираторах. Надобность в них, вроде бы, исчезла, но то было единственное
условие Чуи. И тут я был на его стороне. Перестраховка никогда не будет
лишней. Первой из зала выскочила Ясу, а затем, выдержав небольшую паузу,
вышел и Ацуши. Рюноске наконец оторвался от окна и медленно обвел нас
грустным, опечаленным взглядом.
— Хочется бежать отсюда… — сказал он, словно обращаясь не к нам, а куда-то в

пустоту. — Но бежать некуда. Это угнетает.
Я собирался было спросить, что именно он имел в виду, как Рю, резко задернув
штору, спешным шагом поковылял к выходу. Остались мы с Чуей. В воздухе
повисло напряжение. Он что-то хотел сказать мне и все пытался собраться с
147/1179
мыслями. Давно не видел его таким мрачным. Я понимал, какого характера
разговор нам предстоит, но помогать ему не собирался. Я поднялся с места и
остановился у окна, где еще пять минут назад стоял Рюноске. На подоконнике
лежала открытая пачка сухариков, скомканные фантики и недопитая бутылка
колы. Снаружи палило солнце и дул ветер. Молодые деревья накренились вбок,
едва не касаясь ветками земли. Кому-то из зараженных в лицо ударил мусорный
пакет, и я глупо, отрывисто засмеялся.
— Довольный, словно свинья в дерьме, — раздражённо осадил меня Чуя. Он

хоть когда-нибудь пребывает в нормальном состоянии? Я не счел нужным
поворачиваться и тем более удостаивать его ответом. Мое внимание целиком
охватили зараженные. В каких же глупых позах они застыли. Я смотрел то на
одного, то на другого, соображая, кого из них мы притащим сюда. Мое внимание
привлек фольксваген, под которым не так давно истерично металась
инфицированная. Под колесами машины ее не оказалось. Торчала лишь серая
отгрызенная рука. Я уставился на нее, крепко вцепившись пальцами в
подоконник. Неужто сама отгрызла себе руку? Если так, то не такие они и
безмозглые, какими кажутся на первый взгляд. Первым делом, выбравшись на
улицу, я надумал отыскать ее. Но внезапно меня осенило. И как только я мог не
придавать этому внимания прежде? Мы находились на десятом этаже, а ее руку
я словно видел вблизи. Видел цвет кожи, застывшие синие вены, тонкий шрам
напротив указательного пальца и короткие обгрызенные ногти. Стало быть,
неспроста мои глаза подверглись столь отвратительной деформации. Но об этом
я решил промолчать. Может, идея Ясу не такая уж и бредовая, будет от нее
прок.
— Думал, выпрыгнешь из окна, — произнес я негромко, вспомнив, как вчера Ясу

пригвоздила его к полу. Чуя поднялся с дивана и подошел ко мне. Он смотрел
туда же, куда и я. Правда, сомневаюсь, что видели мы одно и то же. Атмосфера
снаружи была унылая. Никак не мог привыкнуть к безлюдным улицам. Тишине.
Мне не хватало играющей музыки у соседей, которая прежнего меня стала бы
непременно раздражать. Не хватало, мать его, рева машин, спешного топота ног
торопящихся с утра на работу, не хватало даже детского плача! Все эти шумы я
ненавидел, они выводили меня из себя. Но к ним привыкаешь едва ли не с
рождения. Сколько времени потребуется взрослому мне, чтобы принять новый
мир? Год? Два? Всю жизнь?
— Насчет этого… — он наконец взглянул на меня.
— Не волнуйся, — бесцеремонно перебил я его. — Ты был пьян. Я был пьян.

Забудем и не будем больше никогда вспоминать вчерашний день.
Всего на долю секунды мне почудилось, что на его лице пролегла тень сомнения
и какой-то грусти. Может, я поторопился с выводами, и он хотел сказать нечто
другое? Но Чуя опроверг мои призрачные домыслы уже через минуту.
— Хорошо, — ответил он. — Тот поцелуй был ошибкой.
Мое сердце пропустило удар. И всего меня точно окатило ледяной водой. В
руках и ногах появилась ужасная слабость, словно я не ел несколько суток.
Несколько часов я толковал о том, что поцелуй был мне безразличен. Но стоило
сказать Чуе это вслух, как к горлу подкатил ком. Ему было настолько противно?
— Согласен, — ответил я ледяным голосом, быстро взяв себя в руки. Не позволю

148/1179
увидеть ему мои истинные эмоции. Ни за что, никогда. — Куда делись эти трое.
Долго копошатся, — поспешил я сменить тему.
Чуя посмотрел на входную дверь и пожал плечами.
— Я видел респиратор Ясу в своей комнате под кроватью.
— И говорить ей об этом ты, конечно же, не будешь? — усмехнулся я.
— Не-а, — ответил он, улыбаясь, а затем, подпрыгнув, сел на окно. — Пусть

ищет. Послужит ей уроком.
— По-моему, временами ты слишком строг с ней, — сказал я, становясь между

его ног. Каково было мое удивление, когда он обхватил меня ими поперек талии.
Но виду я не подал. Вел себя так, словно все в порядке вещей.
— Возможно. Но все ради ее блага. Дурного я ей никогда не посоветовал бы и

тем более не сделал бы.
— Это тоже я знаю, — произнес я, заглядывая в его глаза. Красивые,

невообразимо красивые глаза. Вот же гребаный ублюдок. Куда подевалась твоя
пафосная речь, Осаму, передразнил я сам себя. — А вот где носит остальных.
— А то ты не знаешь, — фыркнул он. — Рю такой медлительный, что в забеге на

скорость его поимеет даже черепаха.
Я засмеялся.
Чем занимался Ацуши, и гадать не стоило. Этот парень всегда был себе на уме.
Недавно видел, как он расхаживал по комнате в женской шляпке восьмидесятых
годов с торчащим сбоку идиотским крашеным пером и громко читал стихи,
активно жестикулируя рукой. Сейчас он мог либо искать свой респиратор, либо
записывать сведения о нашей вылазке в свой дневник, либо ковырять в заднице.
— А тебе собираться не нужно? — спросил я.
— Мне респиратор ни к чему, — ответил он.
Я почесал затылок и отвел взгляд.
— Слушай, Чуя… — на полуслове моя речь оборвалась. Он прикоснулся пальцами

к моей щеке. Они были горячие, шершавые, грубые мужские руки. Большим
пальцем Чуя неожиданно провел по моим губам, слабо надавил, оттягивая
нижнюю вниз. Я затаил дыхание, и наши глаза встретились. Мне казалось, еще
пару мгновений, и он наклонится ко мне, мы сольемся в страстном поцелуе.
Таком же, как вчера. Нет, этот будет гораздо лучше. Тогда никто из нас не
посмеет жаловаться на алкоголь.
— Он лежал под твоей кроватью!
Я резко отпрянул назад. Чуя и бровью не повел. Ясу удивленно застыла в

дверном проеме, пытаясь переварить увиденное. Потрясение, однако, слишком
быстро сошло с ее лица. Она победно усмехнулась, на ее губах заиграла
самодовольная усмешка, словно Ясу наперед знала, что застанет нас за чем-то
149/1179
подобным.
— Еще скажи, что я его туда бросил, — огрызнулся Чуя. В другое время эти двое
непременно начали бы выяснять, кто прав, а кто нет, но тут она промолчала.
Через минуту появился Ацуши, выкрасив свой респиратор в военный раскрас.
Вскоре подтянулся и Рюноске.
— Ну что, все готовы? — с ленцой в голосе спросил Чуя. Мы закивали.
***
Едва мы вышли на улицу, в лицо ударил горячий спертый воздух. Запах стоял
отвратительный. Под горячими лучами солнца разлагались инфицированные.
Смрад и зловоние было всюду. Над ними громко жужжали мухи, и белые личинки
шевелились под их серой рыхлой кожей. Пришлось зажать рот и нос, чтобы не
стошнило. В квартире почти всегда работали кондиционеры, и потому, когда мы
выбрались наружу, нам было трудно привыкнуть к жаре. Я искал фольксваген и
поглядывал вверх, на наше окно, пытаясь определить его местоположение.
Вышли мы с заднего входа, через лестничную площадку.
— Они еще противнее, чем были, — сказал Ацуши, сплевывая на землю. Он снял
респиратор. Чуя заметил, но ничего говорить не стал. Мы ходили, осматривались
и искали непонятно что. Картина всюду была одинаковая. Разграбленные
магазины, битые стекла, перевёрнутые машины и шлейф из трупов.
Инфицированные следили за нами глазами, но ничего предпринять не могли.
Солнце намертво сковывало их. Ацуши, зазевавшись, споткнулся об одного
лежачего и едва не полетел вперед, но Чуя схватил его за футболку. Накаджима
нахохлился и несколько раз агрессивно пнул инфицированного. Из его рта
выпало несколько зубов, а из треснутого черепа потекла темная, почти черная
кровь.
Черви обжились в ее животе и почти съели одну грудь. Картина была
тошнотворная. Над нашими головами пролетела стая ворон. Я высоко задрал
голову, приставив ладонь ко лбу. В небе не было ни единого облака.
Неожиданно что-то белое упало на плечо Чуе. Ацуши взорвался громким смехом,
я же поспешил отвернуться, чтобы тот не увидел, с каким трудом мне удается
сдерживать смех.
— Как метко, — сказала Ясу, протягивая ему платок. Взглянув на нас, Чуя
закатил глаза.
— Дети, — произнес он, спокойно оттирая птичий помет со своего плеча.
Мы отошли довольно далеко и все топали и топали непонятно куда. Видимо,

каждый из нас хотел побольше разглядеть. Меня настораживало, что мы все
еще не наткнулись на других выживших. Они, возможно, тоже прятались в
квартирах и сейчас наблюдали за нами из своих убежищ. Я увидел синий
фольксваген и, не проронив ни слова, двинулся к нему. Ребята молча
последовали за мной.
— Вчера я видел девочку под колесами, — сказал я и кивком головы указал на

маленькую ладошку, придавленную шиной. Чуя встревоженно посмотрел на
меня. Затем протиснулся между нами и сел на корточки перед машиной.
150/1179
— Ты хочешь сказать, она оторвала свою руку, чтобы выбраться?
— Либо так, либо ей помог другой инфицированный, — ответил я. И тот, и

другой вариант одинаково не играли нам на руку.
— Черт возьми, — прошептал он. — Я думал, они безмозглые.
— А может, они… — сказал Акутагава, нервно ломая пальцы, —

эволюционируют?
— Они разлагаются, а не эволюционируют, — как-то резко ответил ему Чуя.
— А ты в этом уверен? — не унимался он.
— Я уже ни в чем не уверен, — ответил он, покачав головой.
— Знаете, мне внезапно расхотелось тащить одного из них в убежище. С них

кожа слезает, как плавленый сыр с мяса, — сказал я, зажимая нос пальцами. Все
то время, что мы ходили по пустой улице, меня не покидало странное чувство.
Словно кто-то идет за нами по пятам и наблюдает. Но сколько бы я ни озирался
по сторонам, никого не видел. Всего в пяти минутах ходьбы находился огромный
шестиэтажный торговый центр. Мы надумали свернуть туда и забить сумки
припасами. Я все отгонял тревожные мысли, уверенный в том, что вновь себя
накручиваю.
Задумавшись, я не заметил, как ребята резко остановились, и ударился о Чую.

Он не отреагировал, а удивленно и с отвращением смотрел куда-то перед собой.
Я проследил его взгляд. На асфальте, напротив телефонной будки, лежала
инфицированная. Она была полностью обнажена, а ее белье валялось на капоте
машины. Ясу и Ацуши двусмысленно переглянулись и стали кусать губы,
пытаясь не засмеяться. Что именно их рассмешило, я понял секундой позже. В
трех шагах от нее лежал крупный мужчина. Лысый, с длинной черной бородой и
сплошь покрытый татуировками. Отвратительными татуировками. На левом
плече у него был изображен смеющийся дьявол, на правом надпись, которую я
не смог разобрать. И чем ниже я опускал взгляд, тем сильнее мне хотелось
провалиться сквозь землю. У мужчины были спущены штаны, а то, что некогда
называлось членом, было до неузнаваемости заклёвано воронами. Вороны какие-
то стали хищные, подумал я, увлеченно разглядывая татуировку голой девушки
с раздвинутыми ногами на его животе.
— Смотрите-ка, — сказал весело Ацуши, — когда его дружок готов к труду и

обороне, кажется, словно она садится на его…
— Эй, — буркнул, скривившись, Чуя. — Уверен, все уже заметили.

Комментировать не обязательно.
— Ну, в любом случае, теперь мы знаем его судьбу, — сказал Ацуши, больше
обращаясь к Ясу, нежели к остальным. Она кивнула, все еще поглядывая на
толстяка.
— Откуда только берутся такие уроды, — прошептал Чуя, пнув его тяжелыми
берцами в бок. Залитые кровью глаза, полные жажды убийства и голода,
обратились на него. Все мы отшатнулись, кроме Накахары. Его взгляд тоже
изменился. И я прекрасно знал его.
151/1179
— Эй, Ясу, — сказал я, — как тебе та малявка? Пойдем, попробуем испытать на
ней мои суперспособности!
— Но у тебя нет никаких способностей, — вклинился Рю. Честное слово, пока

этот парень не начинал говорить, я забывал, что он идет рядом с нами.
— Вот и проверим.
— Почему бы и нет, — участливо произнесла Ясу, хватая меня под локоть. Уже
отходя вместе с ней от зараженного, я услышал жуткий звук. Треск, словно
падало дерево, и, обернувшись, увидел Чую, который пробил толстяку череп
ударом ноги.
Мы столпились напротив скамейки, в небольшом парке во дворе дома. Одним

единственным глазом на нас смотрел мальчуган. С виду лет десять, может,
одиннадцать. Второй глаз вытек и присох к щеке. На шее у него зияла дыра,
куда огромные зеленые мухи откладывали яйца. От него несло мочой и дерьмом.
Видимо, обделался перед смертью. Его поза, однако, меня удивила. Словно кто-
то посадил его на скамью уже после смерти. Едва оставившая меня тревога
вспыхнула с новой силой. Что-то было не так. Мы были здесь не одни.
— Ну? — спросила Ясу, нетерпеливо потирая ладони друг о друга.
— Что? — буркнул я.
— Сделай что-нибудь, — сказала она таким тоном, точно говорила с умственно

отсталым ребенком. Чуя сложил руки на груди и, криво улыбаясь, отвел взгляд.
Ситуация его только забавляла. Уверен, он Ясу дал добро на вылазку только
чтобы потешиться надо мной.
— Но что? Я ведь не какой-то там Мерлин! И вообще, чувствую себя идиотом!
Ацуши засмеялся, но под ее уничтожительным взглядом тут же подавился

воздухом.
— Прикажи ему что-нибудь!
— Ты шутишь, да?
Я посмотрел на Чую в поиске хоть какой-то поддержки. Тот весь раскраснелся и

кусал губы, стараясь не засмеяться в голос.
— Ладно, — сказал он, опустив руку на мое плечо. — Повторяй за мной. Слово за
слово. И не перебивай.
— Хорошо, — ответил я, быстро закивав. Ацуши удивленно приподнял бровь. Рю

придвинулся ближе к нам. Все затаили дыхание.
— Ну что, Лори, готов? — спросил Чуя, натянув маску серьёзности. Голубые глаза
сощурились, между бровей пролегла морщинка. Я вновь быстро-быстро закивал.
Он громко прочистил горло и произнес:
— Фокус-Покус!
152/1179
— Фокус… Да пошел ты!
Все разом громко захохотали. Ацуши в истерике упал на землю, схватившись за

живот обеими руками. Ясу держалась за скамейку, все пытаясь что-то сказать,
но из-за спазмов смеха могла лишь издавать непонятные звуки. Даже Рюноске,
молчаливый, мать его, тихоня Рюноске, покатывался со смеху.
Я плюхнулся на траву и обиженно отвернулся от этих идиотов.
Мне почудилось, словно за спиной зашелестела трава. Но не успел и дернуться,

как кто-то приставил дуло пистолета к моему затылку.
— Давно не виделись, парни.
153/1179
Часть 13
***
Пришла беда — открывай ворота
— Если вы не хотите, чтобы я продырявил ему голову, стойте смирно!
Дазай, услышав знакомый голос, поёжился. Однако повернуться ему не хватило

смелости. Человек, стоявший позади, был не в ладах с самим собой. Ожидать от
него можно было любого безумного поступка. Ясу неосознанно сжала ладонь
Ацуши. В глазах её читалось неприкрытое беспокойство и страх. Рюноске
попытался незаметно дотянуться до кобуры на поясе, но вовремя заметивший
слабое движение руки Накаджима мотнул головой. Рюноске безвольно свесил
руку.
— Вот так встреча, — проговорил Чуя, облизав сухие губы.
— Приятная для меня и неприятная для вас, — ответил Лери, сильнее вжав дуло
пистолета в висок Дазая. — Было опрометчиво с вашей стороны оставить меня
там. Вдруг я оказался бы заражён, парни?
— Тогда нам пришлось бы перестрелять всю больницу, — развёл руками Чуя.

— Бесполезная трата патронов.
— Вы оставили меня умирать! — громко крикнул Лери, сверкая безумными

глазами. Стая ворон резко взмыла в небо, издавая недовольный галдёж. — Они
могли съесть меня! Сожрать заживо!
— Но не сожрали, — ответил Чуя, на мгновение встречаясь глазами с Дазаем.

Тот побледнел, а на лбу выступила испарина. По вискам стекал пот. Дазай
всегда боялся безумцев. С раннего детства. А покинув стены больницы, на
повторную встречу с этим психом определенно не рассчитывал.
— Да… — протянул он, грубо схватив заложника свободной рукой за волосы. Ясу
вскрикнула, Дазай поморщился. — Рад видеть тебя в полном здравии, Осаму.
Лери бросил быстрый взгляд на желтые глаза и усмехнулся.
— А хотите, папочка Лери расскажет вам одну занимательную историю?
— Говори, чего хочешь, и отпусти его, — рыкнул Чуя.
Лери засмеялся, широко выпучив глаза. Казалось, ещё немного, и они вылезут из
орбит либо лопнут. Но ни того, ни другого не произошло. Лери продолжал
хохотать, словно неожиданно вспомнил забавный анекдот. Чуя мысленно
прикидывал, сколько у него займёт времени, чтобы рвануться вперёд и выбить
оружие из рук неприятеля. Несмотря на внешний вид, интуиция подсказывала
Накахаре, что Лери не первый день держит оружие в руках и управляется им
весьма профессионально. Любая ошибка, любой неверный ход могли стоить
Дазаю жизни.
154/1179
— Думаешь, как обезоружить меня? — вдруг спросил он, расплываясь в гнилой
ухмылке. — И думать забудь, рыжий. Ничего не выйдет. В прошлый раз ты
застал меня врасплох. Но не сейчас. Сейчас преимущество на моей стороне.
— Ты собирался рассказать нам историю, — ледяным голосом произнесла Ясу.
Лери вскинул на неё оценивающий взгляд и улыбнулся, обнажив ряд кривых

зубов.
— Твоя правда. Собирался. И все ещё собираюсь, — прогундосил он. — Видите

ли, после того, как вы, сучьи дети, оставили меня умирать в больнице, я пришёл
в сознание спустя час. Обнаружил, что все мои конечности при мне, и я все ещё
нормальный. Вот так удача! — он грубо потянул белые волосы на себя. Дазай
охнул и скривился от боли. Лери тянул его так, словно собирался выдрать
волосы вместе со скальпом. — А кто эта девка? Уже занята, малышка?
— Ещё слово и я переломаю тебе хребет, — угрожающе прошипел Чуя.
Лери вновь захохотал.
— Во-первых, ты не в том положении. Во-вторых, — он бросил похабный взгляд

на Дазая, — я-то думал, что вы, ребятки, полируете друг другу члены. А тут
смотри, какая фигуристая вырисовалась. Это он тебе так в нос дал, а?
Дазай покраснел, Чуя не изменился в лице. Ясу зло скрипела зубами, сгорая от
отчаяния и безысходности.
— Она моя сестра, ублюдок, — ответил Чуя, сделав шаг вперед.
— Стой на месте! — крикнул Лери. — Стой, мать твою, на месте! Не испытывай

моё терпение!
— Все, все. Я не двигаюсь. Прекрати размахивать этой штукой, — тихо произнёс

Чуя, подняв руки. Лери взглянул на тяжелый револьвер, которым ещё секунду
назад угрожал Накахаре, а затем вновь уткнул дуло Дазаю в затылок.
— Прекрати дрожать, крошка, — прошептал он, облизав языком дазаевское ухо.

Все застыли в изумлении. Самому же Дазаю почудилось, словно на ухо ему
посадили жирного слизняка. — Так о чем я говорил?
— Собирался нам что-то рассказать, — зло бросил Рюноске.
— Ах да! Да! Какой я забывчивый, — он быстро почесал грязными ногтями

широкий лоб. — Потому что вы меня постоянно перебиваете! Постоянно! А что,
если я буду перебивать вас всякий раз?! — истерично вскричал Лери.
Чуя и Дазай переглянулись. Лери, казалось, с момента их последней встречи

полностью лишился рассудка. По крайней мере, в стенах больницы он лишь
казался перепуганным до смерти параноиком. Дазай отчетливо помнил, какое
радужное пробуждение устроил ему Лери: вколол какую-то дрянь, которая
парализовала его на целый час. Он и думать боялся, как сложилась бы его
судьба, не приди за ним Чуя. Пусть Лери и задавал ему наводящие вопросы,
Осаму каким-то шестым чувством понимал, что так или иначе этот человек не
оставит его в живых. Все вопросы были лишь поводом, чтобы всадить ему пулю в
155/1179
голову с чистой совестью.
— Значит так, я остановился на том… на том, что… — Лери поковырял

комариный укус на щеке и вдруг закивал, словно соглашаясь с понятными
только ему мыслями. — На том, что после того, как вы, ублюдки, оставили меня
одного, я долго думал, каким будет мой следующий шаг. Искать выживших,
забиться в группу или передвигаться особняком. Знаете, люди меня почему-то
не любят, — сказал он рассеянно. А спустя мгновение обозлился от собственных
слов. — Почему они меня не любят?! Почему, мать вашу?! У меня клеймо на лбу?!
Отвечай! Отвечай! — закричал он, больно ткнув дуло револьвера Дазаю в
затылок.
— Я не знаю. Не знаю! — в панике ответил он, зажмурив глаза. Дазай был

уверен, что на этот раз Лери точно нажмёт на курок.
— Тебя все избегают, потому что ты больной урод! — выпалила Ясу, выпустив
потную ладонь Накаджимы.
Лери пораженно уставился на неё. Чуя похолодел. Несколько мгновений все

молчали, обмениваясь взглядами. Где-то неподалёку раздался хрип и тяжелое
дыхание инфицированных. Двое из них сидели под тенью крупного дерева,
прислонившись спинами к широкому стволу, и залитыми кровью глазами
наблюдали развернувшуюся трагедию. Рюноске готов был поклясться именем
своего отца, что отчетливо разглядел ухмылку на их разлагающихся лицах. То
были парень и девушка. У девушки ножницы торчали в голове. А тонкая голубая
майка на ней была залита кровью. Может, её, а может, второго
инфицированного. Его челюсть держалась на растянутой коже и слабо
покачивалась из стороны в сторону. Некогда зеленые глаза заволокло
прозрачной пленкой, словно его в последний момент сразила катаракта.
— Если эта шлюха ещё раз вякнет без моего разрешения, я снесу ей голову, —
спокойно произнёс Лери. — Затем этому выродку, который вот-вот наложит в
штаны, — он пнул изношенными кедами Дазая в спину. — А затем убью и вас.
Уяснили?
— Что ты от нас хочешь? — негромко осведомился Чуя, собрав всю волю в кулак.
Его трясло от гнева и дикого желания выдавить ему глаза. Затем поковырять
пальцами в его пустых глазницах и вырвать гортань голыми руками. Он смотрел
на Лери и представлял, как медленно отрезает от него кусок за куском,
упиваясь громкими криками и мольбами. Это успокоило его и вернуло трезвость
ума. Потом, думал он, потом мы обязательно провернём с ним все это, приятель.
Главное сейчас вырвать револьвер из его рук.
— Что я от вас хочу? — Лери усмехнулся и покосился на Осаму. — И все же

позвольте закончить рассказ. Значит… после своего весьма неприятного
пробуждения, поразмыслив немного, я решил, что логичнее всего будет
отправиться на место взрыва. Что я и сделал. Вы знали, парни, что в этом
гадюшнике всегда были подземные этажи, уходящие вниз аж на семь, лгу,
восемь этажей? Забавно, правда? Я спускался вниз по тросу и едва не
распрощался с жизнью. Жуткое местечко. Боюсь представить, что творилось там
ещё пару месяцев назад.
— О чем ты? — спросил Ацуши.
156/1179
— О том, что там ставили опыты на людях! — рявкнул он, махнув рукой. — Они
сварились заживо в своих капсулах! Запертые там, в неволе. Никто не выжил.
Никто!
— Бред, — фыркнул Чуя.
— Да? — тут же оживился Лери. — Я нашёл одну забавную вещицу в сейфе.

Правда, пришлось порядком повозиться, чтобы его открыть, — он опустил глаза
на Дазая, запустил пятерню в его волосы и засмеялся.
— Что смешного? — спросил Рюноске.
Лери не удостоил его ответом. Некоторое время он задумчиво глядел на Дазая,

а затем потянулся левой рукой ко внутреннему карману своей куртки. Все это
время он не сводил с них пристального взгляда, готовый при любом резком
движении всадить пулю в лоб.
— Держи, — весело произнёс он и, достав из кармана небольшой потрёпанный

блокнот в коричневом переплете, бросил его Накахаре. — И прочти. Громко.
Чтобы все слышали.
— Что это? — спросил Чуя, вертя в руках блокнот. Он был старый, страницы в
нем пожелтели от времени. Где-то пыльные, где-то в пятнах от кофе и еды.
Косой мелкий почерк был едва читаем. Чуя бегло пролистал все страницы и
вновь вернулся к первой.
— Не могу не задать этот вопрос, — сказал Рюноске, глядя на возбужденного

Лери. — Ты спокойно пришёл на место взрыва. Никого не встретил. Чудом
отыскал спуск на подземный этаж. Нашёл сейф, открыл его и достал дневник?
— Именно так, — ответит тот, быстро закивав.
— А по-моему, пиздежью попахивает, — сказал Ацуши, сложив руки на груди.
— Читай! — рявкнул Лери.
Чуя окинул его кислым взглядом и уставился в блокнот.
— Запись первая… — прочитал он, злясь на автора дневника. Буквы были едва
читаемы. Так еще на первой странице расплывалось огромное коричневое пятно
от кофе.
Запись первая:
Дневник доктора Альбрехта Мейснера.
Вчера мы поставили первый опыт на гражданском. А7 был употреблён им в 7:30

утра. В 21:00 не выявлено никаких изменений.
— А7? Что это?
— Читай дальше.
Запись вторая:
День второй.
157/1179
Подопытный жаловался на головную боль. А7 вызывает легкое раздражение и
приступы паники.
Запись третья:
Никаких видимых изменений. Доза А7 увеличена.
Запись четвёртая:
Усиленное сердцебиение. Приступы астмы участились. Подопытный ежедневно
испытывает приступы усиленной головной боли. Доза А7 увеличена.
Запись пятая:
Мы желали знать, как поведёт себя А7 в естественных условиях. Однако никаких
явственных отличий не выявили. Подопытный 129 подвергается ежедневному
увеличению дозы.
Запись шестая:
Прошло восемь месяцев. А7 никак не проявляет себя.
Неужели девять лет исследований были спущены впустую, Альбрехт? Где-то я
облажался. Однако допускаю мысль, что А7 самостоятельно эволюционировал и
полностью перестроил организм подопытного 129.
Запись седьмая:
Вторую неделю упрашиваю мистера Клауса дать согласие на задержание
подопытного 129 для вскрытия.
Запись восьмая:
Арата предложил смешать вирус А7 и вакцину в крови подопытного 129.
Решился бы я на его месте сотворить нечто подобное со своим сыном?
Запись девятая:
Подопытный пожаловался на легкое недомогание. Легкое, мать его,
недомогание…
Это конец, Альбрехт, можешь собирать свои манатки. А7 не оправдал
вложенных в него средств. Либо этот мальчишка… Осаму Дазай, изначально был
непригоден для А7.
Запись десятая:
На нас напали! Слышу звуки выстрелов наверху. Кто-то выкрал А7 из
лаборатории и все мои записи об исследованиях. Капсулы в зоне 8.7.5 пусты!
Подопытные инфицированы! А7 хуже чумы! Если им удастся выбраться наружу,
мы все…
Чуя замолк. Далее запись обрывалась. Все недоуменно глядели на Дазая. Лери
улыбался слишком самодовольно.
— Я ничего не понял из прочитанного, — наконец ответил он, швырнув дневник

обратно Лери. Улыбка быстро сошла с его лица. Он нахмурился и слабо пнул
сидящего на корточках Дазая в спину.
— Все ты понял, — прошипел он. — Все прекрасно понял. Он с самого начала был
инфицирован! Это он подопытный 129! Мне стоило пристрелить его ещё тогда…
в больнице, — сказал Лери, опустив глаза на белые волосы. — Все это время
между вами находился монстр. Чудовище!
158/1179
— Заткни пасть! — яростно произнёс Чуя.
Лери засмеялся и слабо шлепнул притихшего Дазая по щеке.
— Каково это, Осаму, понимать, что твой собственный папаша каждый день
пичкал тебя этой дрянью и наблюдал за твоим состоянием? Ты ненавидишь его?
Презираешь? Хочешь отправить на тот свет? Я вот говорю с тобой и понятия не
имею, насколько это опасно.
— Если бы он был опасен, мы бы все уже заразились, — ответила Ясу. Чуя,

вспомнив ночь в храме, вздрогнул. Ведь он так и не рассказал им правду.
Заступались бы они за него и впредь, расскажи он им, сколько раз в ту
злопамятную ночь он блевал своими органами, и сколько раз они
восстанавливались вновь. Никто из них не знал, как Осаму Дазай столкнулся
лицом к лицу с химерой и выжил. Все написанное в дневнике вполне могло
оказаться правдой. Арата работал на фармацевтическую компанию, которая
пару недель назад взлетела в воздух.
Человеком он всегда был странным, несловоохотливым и чрезмерно строгим.

Одним словом — военный. Да, он мог пойти на подобный шаг, но лишь
преследуя какую-то цель. Чуя был уверен, что, несмотря на закаленный суровый
характер, Арата сына любил. Однако гадать на его счёт глупая была затея.
Чтобы узнать правду, придётся спросить ответ у самого Араты. Но с того
момента, как они разделились в больнице, Накахара понятия не имел, где его
искать, и жив ли тот. Чуя в который раз проклял себя за неосмотрительность.
Что мешало ему спросить у Араты о его планах ещё там. Точно, подумал вдруг
он. Помешал мне этот болван, который ринулся вниз по коридору, хромая на
одну ногу. Обеспокоенный его состоянием, он и думать забыл о Дазае-старшем,
спешно всучившем ему вакцину. Но и какой был в этом толк? Чуя в досаде
поджал губы. Слишком много фактов не сходилось. Та же реакция Дазая на
вакцину в больнице. Он корчился от боли и едва не лишился чувств. Могло ли
это означать, что он вколол ему вовсе не вакцину. Ведь жидкости изначально
отличались по цвету. Так что же дал ему тогда Арата?
— Может, вы уже заразились! — процедил сквозь зубы Лери.
Ацуши, заметив движение за его спиной, ошарашенно прирос к земле, потеряв

дар речи. Инфицированные, сидящие под деревом, зашевелились и зашипели,
точно змеи.
Лери, упивающийся вызванной реакцией, не сразу заметил, как мигом все

переменились в лице. Они смотрели словно сквозь него и всех парализовало от
удивления. Первым пришел в себя Чуя. Ситуация выходила из-под контроля.
Девушка с ножницами в голове попыталась встать с места, однако лишь сумела
сдвинуться на несколько сантиметров. Ножницы от раскачиваний врезались в
дерево и глубже зашли в голову. Изо рта и носа инфицированной потекла
темная зловонная кровь.
— Слышь, Осаму, а может, в тебе такое же дерьмо сейчас течет. Давай отрежем
тебе руку и пров…
Лери внезапно покачнулся назад и громко завизжал. Зараженная прыгнула на

его спину и, обвив его тело руками и ногами, впилась зубами в шею. Дазай
вскрикнул и бросился вперед. Чуя перехватил его и резко дернул на себя. Все
159/1179
потрясённо глядели на корчившегося в муках Лери, никто из них не торопился
убегать. Мысли каждого превратились в туман. Они в глубочайшем
замешательстве приросли к земле и во все глаза с ужасом наблюдали, как
мелкая девчонка рвет зубами живую плоть. Лери орал и вопил, что было мочи.
Клетчатая рубашка на нем окрасилась в красный, а на шее уже зияла дыра.
Кровь хлестала во все стороны. Девочка рычала и издавала воистину жуткие
звуки. Мелкие зубы жадно выдирали куски мяса и остервенело поглощали их.
Она поедала Лери, но глаза не сводила с застывших в диком ужасе ребят. Они
узнали ее. Не могли не узнать. Девчонка, что еще вчера корчилась под колесами
мятого Фольксвагена. Дазай не мог не запомнить этот взгляд и эти осмысленные
глаза. Она точно обладала разумом, но ведома была инстинктами. Постоянный
голод принуждал ее убивать и поедать подобных себе. Может, она и сохранила
разум, однако сострадания в ней явно не чувствовалось. Она упивалась каждым
проглоченным куском мяса. И волнами от нее исходило нетерпение, словно она
боялась, что кто-то из зрителей внезапно предъявит права на ее добычу.
Жуткие душераздирающие крики Лери наконец стихли. Девочка, сгорбившись
возле его трупа, обхватила обеими руками бледную кожу на животе Лери и
дернула ее в разные стороны. Внутренности вывалились наружу. Ясу обхватила
рот обеими руками, но было слишком поздно. Все содержимое ее желудка
оказалось на земле. Чуя наконец пришел в себя. Он отступил на шаг и
обернулся. Лицо его было бледное как полотно.
— Надо уходить, — произнес он не своим голосом.
— Боюсь… поздно, — прошептал Ацуши.
В небе прогремел гром. Тучи поплыли с огромной скоростью. Солнце скрылось.
— Я словно попал в долбаный Сайлент Хилл… — проговорил шепотом Рюноске, и

все невольно с ним согласились.
— Что будем делать? — спросила Ясу, вытирая губы.
— Выживать…
— А план?
— К черту план! Бежим обратно, пока эти твари нас не заметили! — быстро
протараторил Чуя. — Сейчас каждая секунда на счету. Живее! Живее! — он
выхватил охотничий нож и, подбежав к зараженным, сидящим у дерева, всадил
его им в голову. Нож вошел в их черепа на удивление легко, словно скользил по
маслу. Ацуши схватил Ясу за руку и беспокойно огляделся.
— Возвращаемся тем же путем? — спросил он.
— Да. Не медлим! Они вот-вот поднимутся.
Бросив последний раз взгляд на Лери, они побежали назад. Девочка не

обращала на них внимания, словно их и не было. Пробежав несколько шагов, Чуя
резко остановился. Дазая снова не было рядом. Накахара оглянулся назад. Он
сидел в том же положении, на коленях, бессмысленно уставившись в одну точку.
— Блять! Этот болван! — рявкнул он. Ацуши, Ясу и Рюноске резко остановились.
Все трое обеспокоенно и нетерпеливо взглянули на него.
160/1179
— Почему он не двигается? — в подступающей панике спросила Ясу.
— Не оборачивайтесь! Бегите дальше! Я приведу его, — крикнул Чуя. Небо стало

темным, словно наступил глубокий вечер. Несколько капель упали на их
бледные лица, а затем в один миг хлынул ливень. Улицы стали оживать.
Глядевшие на них голодными глазами инфицированные начали подыматься со
своих мест.
— Ты не сможешь! — крикнул Ацуши, пытаясь перекричать шум дождя. — Не в

этот раз. Отступать некуда. Мы в открытом парке! Вы не уйдете далеко.
— Предлагаешь оставить его? — отчаянно спросил Чуя. — Я никогда себе этого

не прощу. Слышишь? Никогда.
— Мы и не собирались, — зло бросила Ясу. — Ацу хочет сказать, что остаемся мы

все.
— Да вы спятили! — Чуя сплюнул дождевую воду и раздраженно махнул рукой.

Одежда на них намокла, дождь капал с волос. Губы посинели от холода.
Деревья низко накренялись вбок, раскачивались из стороны в сторону, словно
вот-вот ветер выдерет их вместе с корнями. Под ногами вовсю текли ручьи, и в
обуви неприятно хлюпала вода. Дождь, что есть мочи, громко барабанил по
брошенным крышам машин и домов, словно намереваясь поднять как можно
больше инфицированных. Где-то затрещала вывеска, померкла, издав
характерный звук, и свалилась на асфальт, придавив двоих инфицированных.
Реки мутной воды стекали в канализацию, а где-то собирались небольшими
озерами из-за невозможности пробиться дальше.
— Один раз я уже позволила тебе уйти за ним и едва не сошла с ума. Во второй
раз случиться подобному я не позволю!
— Пока вы спорите, нас всех сожрут! — крикнул Акутагава.
Все удивленно уставились на него.
— Он прав, — сказал Чуя, первым взяв себя в руки. — Хватаем Осаму и

возвращаемся. Оружие может дать осечку, будьте осторожны. Ацу и Рю, глядите
в оба. Ясу, поможешь мне.
Все закивали и, больше не проронив ни слова, побежали обратно.
Дазай пустым, отчужденным взглядом смотрел, как девочка поедает останки

Лери. Он что-то неразличимо шептал бледными губами и походил на безумца. Он
не замечал дождь и гром. Не замечал друзей, которые звали его и махали
руками, пытаясь привлечь внимание. Не замечал инфицированных, нелепо
ковылявших к нему со спины. Вполне вероятно, что заметил он и тех, и других,
но в какой-то момент потерялся в своих чувствах. «Я следующий», с надеждой
думал он, поглядывая на валяющуюся неподалеку голову Лери. Без языка и
глазниц. На него словно глядел призрак из прошлого. Человек, с которого
началось все безумие. На нем оно и закончится. «Я следующий», снова повторил
он, встречаясь с дикими налитыми кровью глазами.
— Осаму! Эй! Посмотри на меня! — Чуя, мокрый и перепуганный до чертиков,

161/1179
рухнул перед ним на колени, прямо на сырую землю и втоптанную в грязь траву.
— Посмотри, черт возьми, на меня! — повторил он, грубо встряхнув его за плечи.
— Я следующий… — прошептал Дазай. Накахара проследил его взгляд.
— Как выберемся отсюда, клянусь, я собственноручно откручу тебе голову! А

теперь поднимай задницу и шевели колготками! Живо!
— Я…
— Что с ним? — изумленно спросила Ясу. — Нас окружают. Они уже всюду.
Совсем близко прогремел выстрел. Затем второй, третий, а за ним целый залп.
— Я не знаю, что с ним делать, — сказал Чуя, подняв голову. Ясу наклонилась и
сжала плечо брата.
— Достучись до него. У нас не так много патронов с собой. Еще немного, и

отступать уже будет некуда.
— Вдохновляюще, — горько усмехнулся Чуя. Ясу грустно улыбнулась.
Инфицированные становились быстрее. Пока Накаджима перезаряжал пистолет,

нескольким удалось подобраться на опасно близкое расстояние. Его едва не
зацепило, но подошедшая вовремя Ясу метко пустила пулю зараженному в лоб.
Его отбросило назад, словно тряпичную куклу. Однако на его место быстро
пришел другой. С каждой минутой количество инфицированных увеличивалось,
а сдерживать их становилось все труднее. Пришлось сгруппироваться и встать
спинами друг к другу, чтобы все углы были под ясным обзором.
Инфицированные, у которых не было ног, ползли на руках, издавая громкие
скрипучие звуки. Кто-то стучал зубами, а кто-то щелкал челюстью, словно уже
сомкнул на свежей плоти. Они бежали вперед, насколько их кривую ходьбу и
ковыляние можно было назвать бегом. Переступали через головы своих же,
толкались и шипели, вытянув вперед руки к желанной закуске.
— Патроны на исходе, — сказал надломленным голосом Накаджима. — Неужели

нам крышка.
— Подбери сопли и стреляй, — рявкнула Ясу, от чего дернулся даже Рюноске.

Ацуши быстро закивал и стал шариться в разгрузочных карманах. В дикой
спешке заряжая пистолет, он бросил на нее короткий взгляд. В глазах ее стояли
слезы. Со сломанного носа отвалился пластырь, обнажив горбинку с глубоким
шрамом, который она кропотливо от всех скрывала. И Ацуши собрался. Он не
позволит ей умереть. Только не сегодня.
— …приди в себя, черт бы тебя побрал! — заорал Чуя и замахнувшись ударил его
кулаком в скулу. Дазай покачнулся, его сотрясала крупная дрожь. Он неотрывно
глядел в пустые глазницы Лери, охваченный диким ужасом. Он был бледен,
точно смерть, а в огромных желтых глазах читалась неприкрытая горечь и
отторжение самого себя. Инфицированные брали их в плотный круг.
Переползали через тела сородичей, ведомые одним лишь голодом.
— У меня все. Нет патронов, — устало сказал Акутагава. — Мы хотя бы

попытались.
162/1179
— У меня еще пять… — шепотом произнес Накаджима. Однако Ясу и Рюноске
отчетливо его услышали. — Мы обречены. А становиться одним из них… нет,
увольте.
Ясу бросила пистолет и рухнула на землю, обхватив голову обеими руками. Ее

плечи стали сотрясаться от тихих, едва сдерживаемых рыданий.
— Пусть это сделает брат. Я готова умереть только от его руки, — произнесла
она.
Ацуши поморщился и вскинул глаза. От шума дождя он не мог слышать, что

говорил Накахара Дазаю. Он грубо тряс его за плечи, что-то кричал, пытался
вразумить его, но все без толку. Дазай был глух к его словам.
— Не думал, смерть придет так скоро... — выдохнул он, опускаясь рядом с Ясу.
Она тут же прильнула к его груди. Рюноске отчаянно глядел по сторонам. А
затем, бросив оружие, помчался к Дазаю.
— Мы пусты, — быстро проговорил он, становясь на корточки перед ним. Чуя

обернулся и увидел Ясу, сидящую в объятиях Накаджимы. Отступать было
некуда. Они оказались в ловушке. Отведено им было не больше двух-трех минут.
— Все? Конец?
— Боюсь, что да, — изможденным голосом ответил Чуя. — Почему ты так и не

признался ему? — вдруг спросил он, глядя на медленно приближающихся
инфицированных.
— А какой смысл тяготить его душу грузом вины, когда знаешь наперед, что
получишь отказ?
Чуя грустно улыбнулся.
— Твоя правда. Прикидывается милашкой, а на деле тот еще говнюк.
Губы Акутагавы тронула ответная улыбка.
— Что есть, то есть.
— Сколько, думаешь, их?
— Сто, двести, может, больше. Звуки выстрелов привлекли всю округу.
— Хреново.
Рюноске засмеялся.
«Они сожрут их всех!», — произнесла голова Лери. Челюсть на обглоданном

черепе сложилась в форме оскала. Дазай обхватил голову руками и зажмурил
глаза.
«Заткнись, заткнись, заткнись!», кричал он, пытаясь избавиться от ненавистного

голоса в своей голове.
163/1179
«Уже вижу, как они будут разрывать плоть девчонки, как еще пару минут назад
эта мелкая сука разорвала мою, — Лери цокнул отсутствующим вроде языком. —
А Чуя… ох уж этот парень. Наверное, будет неприятно смотреть, как твои
собратья лакомятся плотью того, к кому ты питаешь весьма не дружеские
чувства. Думается мне, лучше ему оказаться съеденным, чем узнать, что на него
запало чудовище».
«Я не чудовище, — дрожащим голосом ответил Дазай. — Я не… ».
«Они сожрут их. По твоей вине. Потому что ты, Осаму, монстр. Может, ты еще не
понял, что заражённые идут за тобой, как за мамочкой? Ты магнит для них».
Дазай скрючился и затрясся всем телом.
«Нет», — молвил он.
«Да!» — крикнул Лери.
Осаму резко распахнул глаза и увидел ошеломляющую картину. Чуя прижимал

Ясу к своей груди одной рукой, а второй держал дуло пистолета у ее затылка.
Она не дрожала, не плакала. Смотрела снизу вверх на брата глазами, полными
обожания.
— Встретимся на той стороне, — произнесла она, одарив его нежной улыбкой.

Чуя кивнул. Любовно провел ладонью по ее светлым волосам и на миг закрыл
глаза.
— Я прямо за тобой. Не бойся.
— Не-ет! — истошный отчаянный крик вырвался из его горла. Все разом

обернулись. Ясу изумленно отстранилась от груди брата. Чуя вскочил на ноги.
Ацуши и Рюноске похватали пустое оружие раньше, чем сообразили, что
патронов в нем нет. Инфицированные перестали брать их в круг. Все, словно по
команде, остановились. Высоко задрали головы и начали громко стучать зубами.
«Как в храме», пронеслось у Чуи в голове, прежде чем Дазай обернулся. Желтые
глаза смотрели на них со страхом и с мольбой о прощении. Некогда круглые
зрачки сузились и теперь походили на кошачьи. Дазай смотрел на друзей, и губы
его дрожали. Те молчали. Никто не решался заговорить первым.
Через квартал, где-то недалеко от торгового центра, донесся продолжительный
жуткий вой. Химера, понял Дазай.
— Уходите, — сказал он, бросив взгляд на девчонку. От Лери остались одни

кости. Она поднялась, громко хрустнула костями и поравнялась с ним. Дазай
отчего-то был уверен, что она для него не опасна. Он не понимал, откуда ему
это известно, но в своей интуиции был уверен как никогда.
— Значит, — Чуя повел рукой в воздухе, — все это правда? Ты, типа, один из
них?
Дазай посмотрел на девочку. Она на него.
— Я не знаю, — ответил он. — Но оставаться среди вас я больше не могу. Да и вы

после случившегося вряд ли захотите меня знать.
164/1179
Ясу выступила вперед, но Чуя перекрыл ей путь рукой.
— По твоей вине я едва не убил сестру, — ответил он ровным голосом. Но Дазай

отчётливо понял, какой гнев скрывался за показным спокойствием. Ацуши и
Рюноске выглядели потерянными. Глядели то на Осаму, то на Чую. И если
Акутагава еще собирался принять сторону Дазая, то через миг уже все встало на
свои места. Девочка обхватила его ладонь. Дазай улыбнулся ей.
— Во мне что-то есть, — проговорил он, глядя в ее красные глаза. — Нас теперь
двое.
Чуя поморщился.
— Надеюсь, что больше никогда не увижу твою рожу, — произнес он и повернул

назад.
Инфицированные расступились, выпуская их небольшой отряд из плотного

круга. Дазай печально улыбнулся им вслед.
— Как интересно получается, а? — усмехнувшись, сказал Федор. Алек поймал

бинокль, брошенный Достоевским, и отчаянно закатил разноцветные глаза.
— Опять ты за старое…
165/1179
Глава 14
— Прекрати идти за мной! — рявкнул Дазай, резко обернувшись.

Девочка остановилась, накренила голову вбок. И едва Дазай, потеряв к ней
интерес, двинулся дальше, она зашагала следом. Дождь, не переставая, лил
третий час. По улицам текли мутные реки из грязи и мусора. Небо порой
громыхало и вспыхивало светом, словно кто-то там, наверху, бросал огромные
петарды и фейерверки. Улицы казались мрачными и мертвыми. Нынче, глядя на
все это безумие, трудно было представить, что когда-то здесь бурлила жизнь.
Порой, ударившись в тишину и безмолвность, Дазай искренне начинал верить,
что мысли о прошлом обманчивы. Глупая игра разума. Вот она реальность:
безлюдный город. Померкшие вывески. Битые витрины, поломанные манекены,
раскрытые пустые кассы, заброшенные магазины, кафетерии, лавки. Япония
постепенно превращалась в страну-призрак.
Инфицированные бесцельно ходили по узким переулкам, что-то вынюхивали,

замирали. Никто не обращал на него внимания. Дазай остановился под
небольшим навесом, откуда воняло тухлой рыбой. Девочка принюхалась к ней,
поморщила маленький носик. Дазай вскинул на нее желтые глаза. Её короткие
светлые волосы были собраны розовыми прозрачными бантами в два хвостика.
Из одного выбивались пряди, а некогда яркие банты померкли от пыли и грязи.
Отросшая челка закрывала один глаз, под вторым свисала содранная кожа. Кто-
то неслабо приложил ее. Однако на тот момент она оставалась жива. Возможно,
даже сумела вырваться из рук своего убийцы. Но фортуна улыбалась ей
недолго. Так она и встретила свою смерть под колесами фольксвагена.
Дазай наконец решился подойти к ней. До сего момента она нарочно держалась
от него на расстоянии. Он сел перед ней на корточки, не обращая внимания на
дождь, неприятно затекающий под ворот рубашки. Руками он обхватил ее
тонкое запястье. Оно было мягче положенного.
Разлагается, подумал он.
Оттенок ее кожи был серый, губы синие, на тонкой коже отчетливо виднелись
застывшие в неподвижности вены. Дазай глядел на нее со всей
внимательностью и все не мог вразумить, как удалось ей самостоятельно
выбраться из-под колес машины. Как получилось подняться, когда солнце было
высоко в небе. Неужто эволюционируют столь быстро, либо среди них тоже есть
другие особи, думал он, водя большими пальцами по серой коже. Едва он
надавил чуть сильнее, кожа под пальцами сошла следом. Дазай содрогнулся от
отвращения, но не сумел удержаться от соблазна и надавил вновь. Девочка
молча глядела на него. Боли она, по всей видимости, не испытывала.
«Ну все, довольно», одернул он себя, но уже в следующий миг потянулся к ее

лицу. Обхватил пальцами свисающую под глазом кожу и дернул вниз. Она,
тонкая и мягкая, тут же разорвалась в его руках.
— Какая гадость, — прошептал он, разглядывая свою ладонь. Кожа прилипла к

пальцам. Он не сразу заметил, что дождь прекратился так же внезапно, как и
начался. Инфицированные остановились, задрали головы, уставились в небо и,
что-то промычав, вновь вернулись к бесцельному хождению. Какая-то мысль
крутилась у Дазая в голове, но он никак не мог собрать ее воедино. Он глядел
на них и недоумевал. Неужели, поразился он, эволюция все-таки имеет место?
166/1179
За дождем, как правило, часто следует солнце. Они поняли это? Мычание —
выражение недовольства? Возможно ли такое, что инфицированные не
растеряли разум? Его задатки все же остались. Он взглянул на одного из них.
Тот бился головой о витрину, пытаясь прорваться внутрь, когда в паре
сантиметров от него была приветливо распахнута дверь. И Дазай тут же отмел
свои мысли.
Твоя вера весьма похвальна, но глупа, пронеслась мысль. Он отступил от

девчонки и, шатаясь, побрел дальше. В голове царил хаос. Нарастающую панику
он подавлял как мог. Вот уже в который раз он проматывал в голове недавние
события и холодел от ужаса. Чуя едва не убил Ясу. Все они могли погибнуть по
его вине. И то уже не в первый раз.
«Чему ты удивляешься? — прошептал голос Лери. — Они отсеяли слабое звено.

Ты ведь слабак, Осаму. Всегда был слабым. Худшим из худших. И как это Чуя
терпел тебя столько лет? Спорим, он ненавидел тебя? Арата считал тебя
бесполезным слабаком, а мамаша всегда желала смерти».
— Глупости… — улыбнулся он, рассеянно топая по пустым улицам.
«Глупости? — изумился Лери. — Ах да, ты ведь привык сидеть на лжи, как на

героине. Удобно носить розовые очки? Видеть благородство там, где его и в
помине нет? А может, они прознали, кто ты на самом деле? Увидели истинную
мерзкую сущность, которую ты... ».
— Глупости слушать того, кто умер на моих глазах, — изрек Дазай, перебив
голос.
Лери не ответил.
— Ты ведь понимаешь, что он не может говорить с тобой? — задал он себе

вопрос вслух. — Ты видел, как она съела его. Видел же, ну? Да, да, да,
определенно. Мне не померещилось.
Дазай внезапно обернулся. Девочка, плетущаяся позади, остановилась. Он

перевел взгляд на ее запястья со стертой кожей и грязное лицо. Фыркнул,
развернулся. Стоял неподвижно несколько мгновений, а затем, что-то решив,
повернулся обратно. Спустя полчаса он уже стоял на том месте, где некогда
Лери держал его под прицелом.
Он огляделся. Обглоданная голова валялась напротив дубового дерева. Девушка
и парень, которые сидели под ним, стояли чуть поодаль. Дазай неуверенно
подошел к дереву и обеими руками подхватил голову Лери. Осмотрел ее вдоль и
поперек, испытав при этом одно лишь облегчение. Подбросил в воздух
несколько раз и широко улыбнулся.
— Я ведь говорил, что он мертв. Не могут мертвые говорить, — обратился он к

девочке.
Та посмотрела на него любопытными глазами. Она определенно отличается от

других, подумал Дазай. Так и не выпустив голову Лери, он побрел прочь,
прижимая ее к груди.
167/1179
Он бесцельно расхаживал по городу свыше двух часов. Случившееся недавно
никак не давало ему собраться. Придумать план дальнейших действий.
Чувствовал он себя странно. Словно какую-то часть его сердца удалили.
Вырезали и выбросили. Но та, что осталась, ноет. Постоянно, беспрерывно. Вот
бы и ее вырезать, думал он, поглаживая пальцами лысый череп Лери. Спустя
еще два часа Дазай примирился с мыслью, что скучает. Ему не хватает
Накахары, как воздуха. Не хватает, черт возьми, этих упрямых голубых глаз. Вот
уже полдня прошло и никто не потешается над ним. Никто не отпускает тупые
шутки в его адрес. Никто не проявляет заботу, так тщательно скрытую под
раздражением и хамством.
Он скучал по Ясу. По этому бесперебойному источнику оптимизма и внутренней

силы. Даже мысли о Рюноске и Накаджиме вызывали в нем тоску. Но он и
подумать боялся, как отреагировали бы ребята на его непрошеное возвращение.
Да и вряд ли после всего те стали бы возвращаться в прежнее место. Иначе
говоря, их пути разошлись раз и навсегда.
Дазай скривился, словно от удара. Постояв бесцельно несколько минут, он
побрел вперед. Ноги сами несли в неизвестном направлении. Он больше не
хотел думать ни о чем. Только о дороге, что развернулась перед ним. Картина
вокруг не менялась. Всюду властвовал хаос. Город был перевернут вверх дном.
Инфицированные встречались на каждом шагу. Где-то их было уйма, а где-то не
видать, если не присмотреться внимательно. Больше скопление было ближе к
центру.
В который раз Дазай удивился тому, что за все время так ни разу и не наткнулся
на живых. Хотя следы их пребывания были налицо. Не раз они натыкались на
брошенные совсем недавно упаковки от сладостей, недопитые бутылки пива,
открытые консервные банки и даже разведенные костры. «Было бы разумно и
нам держаться подобно им», говорил Чуя. Однако каждому не терпелось
повстречать хоть кого-то из выживших.
Ближе к вечеру Дазай забрел в лес. Усталость подкатила внезапно. Он

прислонился спиной к дереву, простоял несколько минут, а затем медленно осел
вниз. Дыхание его стало быстрым и частым. И вдруг его обуял страх. Быстро
вскочив на ноги, Дазай побежал вперед. Быстро, что есть мочи. Тонкие ветки
били его по лицу, многолетние корни деревьев, незаметно пролегающие на
поверхности земли, пытались поддеть его за ногу. Несколько раз он удачно
перепрыгивал, вовремя заметив «корневой капкан», а порой спотыкался и
скатывался вниз по склонам, обдирая руки и ноги в кровь. Девочка бежала за
ним следом, ухитряясь не отставать от него. Где-то неподалеку доносился вой
химеры, но на глаза она по-прежнему не показывалась. Спустя сорок минут,
окончательно выдохшись, Дазай остановился. Упал на мокрую траву и гнилые
листья, обхватив себя обеими руками. Из его горла вырывались хриплые вздохи
и свисты. Грудь часто вздымалась от острой нехватки кислорода.
Девочка пулей выскочила из кустов и, прыгнув с невысокого возвышения,

подбежала к нему. Волосы ее растрепались, кожа на лице и теле ободралась во
многих местах. Она, не обращая внимания на вывихнутую руку, опустилась
рядом. Дазай лежал в позе эмбриона, поджав под себя ноги, и крупно дрожал.
Ему нездоровилось. Чувства были такие же, как в тот день, в храме. И это
повергло его в глубочайший страх. Он поднял глаза и взглянул на девочку. Она -
на него.
168/1179
— И зачем ты преследуешь меня? — проговорил он дрожащим голосом. — Вон,
руку вывихнула.
Девочка не шевельнулась, продолжая вовсю глядеть на него страшными

красными глазами. Дазай зашелся в приступе кашля и, едва осилив себя,
поднялся на ноги. Дыхание его выровнялось, но походка была кривая,
неуверенная, точно вот-вот он свалится вновь.
Смеркалось. Пропали редкие лучи солнца в лесу. Дазай, бледный словно смерть,
брёл вперед. Кровь засохла на лице и неприятно стягивала кожу. Но он боялся
остановиться.
«Если остановишься, произойдет что-то плохое».
«Ты теперь один из них?», молниеносно пронеслись в голове слова Накахары.

Дазая передернуло от отвращения к самому себе.
— Нет, — вяло прошептал он, отодвигая сырые ветки в сторону, расчищая себе
путь. — Нет, нет. Я не один из них. Я нормальный, клянусь тебе.
«Нормальный, — захохотал Лери».
Дазай опустил глаза на череп, который продолжал прижимать к груди.
«Эй, нормальный, а сколько людей ты встречал с желтыми глазами?

— осведомился он. — Чуя знает, с кем все это время... ».
— Я нормальный! — истерично закричал Дазай и что есть силы швырнул череп

Лери. Тот ударился о дерево и треснул. Осаму засмеялся. — Ну и поделом тебе!
«По-моему, ты сходишь с ума, — предположил Лери. — Но не принимай близко к

сердцу, приятель. Ты всегда был больным на голову. Странно, что никто не
замечал. Знаешь, такие тихони, как ты, склонны к безумию. Ты ведь и сам это
знаешь, верно?».
Дазай быстро подошел к дереву, под которым лежал ненавистный череп, и пнул
его ногой.
«Ужасно больно! Не надо!», — театрально завопил Лери, а затем зашелся в

приступе смеха.
Дазай заскрипел зубами от злости. Он не сразу заметил, как ночь накрыла лес
темным одеялом.
***
Чуя второй час сидел на диване, обхватив голову обеими руками. Миновал
второй час, как он был безмолвен. В квартире стояла гробовая тишина, никто не
решался ее нарушить. Ясу, поджав под себя ноги, сидела в кресле и время от
времени бросала на брата встревоженный, сочувствующий взгляд. Ацуши в
пятый раз за вечер собирал и разбирал оружие. Он с удивлением заметил, как
ловко научился обращаться с ним. Задумчиво повертев его в руках несколько
169/1179
раз, он вновь выдернул магазин и принялся вытаскивать из него патроны.
Рюноске стоял напротив широкого окна, отстранённо наблюдая, как последние
капли дождя стекают по стеклу. В голове у него, как и у остальных, творился
кавардак. Он несколько раз оборачивался, силясь что-то высказать вслух, но,
едва взглянув на Накахару, тут же передумывал.
За спиной раздался грохот. Все, кроме Чуи, повернули головы. Накаджима

обронил обойму и теперь пытался собрать ее трясущимися руками. Близилась
ночь, но никто не торопился зажигать свет. Во мраке трудно было разглядеть
лица друг друга.
Ясу некоторое время наблюдала за попытками Ацуши собрать рассыпанные
патроны, после чего, растеряв терпение, спрыгнула с кресла. Рюноске
обернулся, Накаджима поднял голову.
— Чуя? — позвала она тихо.
Накахара не отреагировал на голос сестры.
— Долго ты еще будешь убиваться? — спросила она. Тишина. Рюноске вновь

обернулся к окну, чтобы никто не увидел, как дрожат его губы. С момента
возвращения его угнетало принятое решение. Вот и вся твоя любовь, подумал он
с горечью. При первой же трудности ты повернулся к нему спиной. — Чуя!
Акутагава и Накаджима вздрогнули от звонкого голоса, разбившего тишину

вдребезги. Он наконец посмотрел на сестру. Мучительно уставшим взглядом.
Глаза его казались бледно-голубыми, выцветшими. Ясу подошла к нему и мягко
опустилась на колени перед ним. Ее теплые руки обхватили его лицо.
— Взгляни на меня, — ласково попросила она. Чуя отвел взгляд в сторону. Она
никогда не видела его настолько разбитым и подавленным. Эта перемена пугала
ее не на шутку. И потому она твердо вознамерилась во что бы то ни стало
выдернуть брата из оков бремени. — Никто из нас не осуждает тебя. Твое
решение, оно… было вынужденным. И то, что мы оставили Осаму…
Чуя покачал головой. Ясу замолкла.
— Она права, — вмешался Ацуши. — Ты ведь сам видел. Они не трогали его.
Приняли… за своего. Значит, ему ничего не угрожает.
Ясу нахмурилась. Едва она открыла рот, силясь продолжить разговор, как голос
подал Рюноске.
— Ты ничего не хочешь нам рассказать? — ледяным голосом спросил он. Чуя

скривился и собрался было подняться с места, но Ясу крепко схватила его за
запястье.
— Снова убегаешь от ответа? Ты правда думаешь, что мы повелись на ваш

рассказ? Что-то случилось в тот день, когда ты пошел искать его, —
приподнявшись, она села на подлокотник дивана и опустила ладони на его
плечи. — Пойми, мы все не вчера родились. Глаза просто так не становятся
желтыми, а волосы не белеют.
— Если, конечно, по пути им не вздумалось заскочить в парикмахерскую, —

пошутил Ацуши. Ясу бросила на него испепеляющий взгляд. Накаджима тут же
170/1179
прикусил язык.
— Чуя, — ее голос опустился до шепота. — Мы одна команда. Ты, я, Ацу, Рю…

Осаму. Проблемы одного касаются всех нас. Ты сильный, я знаю. Но тащить груз
ответственности на своих плечах обременительно даже для тебя. Не ты один
потерял близкого друга. Все мы потеряли. Поэтому, прошу тебя…
Чуя внезапно сбросил ее руки и, резко поднявшись с дивана, удалился в другую

комнату. Рюноске усмехнулся и покачал головой.
— Как неожиданно, — буркнул он.
Ночь была на удивление холодной. Ясу долго пыталась заснуть, но все тщетно.
Под окнами заработала сигнализация. Она удивилась, что никто не проснулся.
По крайней мере, никто не стал любопытствовать, что стало причиной
включения сигнализации. Она плотнее завернулась в махровый халат и, тихо
шаркая тапочками, подошла к распахнутому окну. Как и думалось, источником
звука оказались инфицированные. Бесперебойно сигналила битая акура,
которую те наверняка задели. Удивителен был тот факт, что сигнализация еще
функционировала в ней. Ясу захлопнула окно. Звук тут же пропал.
Однако даже легкую сонливость сняло как рукой. Вновь вернувшиеся мысли о
Дазае стали с новой силой тяготить ее. Чего уж лгать. Несколько часов она
ворочалась в кровати, но все без толку. Беспокойство ее усиливалось с каждым
прожитым часом. Дазая ей не хватало катастрофически. И от одной мысли, что
они оставили его одного, ей становилось дурно. В голове красочно проносились
пугающие картины, от которых ей хотелось поддаться соблазну схватить
оружие и помчаться за ним посреди ночи.
Она твердо вознамерилась рано утром поговорить с Чуей. Уговорить его
вернуться либо поставить перед фактом. Ясу не сомневалась, что Ацуши и
Рюноске не раздумывая примут ее сторону. Оставалось дождаться утра.
Стрелка на часах перевалила за три. Она устало плюхнулась на диван, бросила

быстрый взгляд на пачку сигарет, забытую Чуей. Потянулась за ними, но на
полпути одернула руку, поджала под себя ноги и стала разглядывать огромный
зал. Невольно нахлынули воспоминания о том, как еще недавно они играли на
этом самом месте. Осаму сидел на полу, рядом с Чуей, на ворсовом ковре. Они
пили, играли в карты, веселились. Здесь, на этом полу, Чуя против воли
поцеловал Осаму. Губы Ясу дрогнули в улыбке. Она перевела печальный взгляд
на коричневую плитку в центре зала. Еще пару дней назад там сражались
Ацуши и Рюноске на импровизированных мечах. Чуть поодаль все еще была
рассыпана земля из разбитого ими же горшка. Сам цветок, помнится, она
пересадила, но бедолага засох к вечеру. Цветовод из нее был никудышный.
Ясу глубоко вдохнула, выдохнула. Прошло каких-то десять минут. Самая
длинная ночь в ее жизни. Она зареклась до утра не смотреть на часы. Но
поступилась собственной клятвой уже через пять минут.
— Только продержись, — прошептала она.
С трудом прождав еще двадцать минут, Ясу поднялась с дивана и спрятала

накахаровские сигареты в кармане халата. Ей захотелось выкурить несколько
171/1179
сигарет и постоять на свежем воздухе на балконе. Бетонные стены квартиры и
затаившиеся в каждом углу воспоминания душили ее. Обвиняли в слабости и
бесхарактерности. «Если бы я настояла еще тогда, он бы вернулся за ним», в
который раз подумала она. Ясу винила себя, даже не вспоминая о том, что
думать на тот момент была не в состоянии. Никто не был виноват. Но винила она
отчего-то только себя.
Пытаясь так же тихо вернуться к себе, она заметила, что дверь в комнату Чуи
приоткрыта. Мысль постучаться она отмела сразу. Это только даст ему лишнее
время нацепить маску непробиваемого засранца. Она неуверенно обхватила
ручку и слабо толкнула дверь. В комнате было светло. Яркий лунный свет
освещал ее. Чуя сидел сгорбившись на кровати. Разумнее было бы развернуться
и тихо покинуть комнату, не привлекая внимания, но в эту тягостную ночь
прислушиваться к голосу разума Ясу не была намерена. Чуя прятал глаза за
ладонью. Она без слов поняла почему.
— Эй, — позвала она шепотом. Чуя крупно вздрогнул и попытался незаметно

вытереть глаза. Сердце Ясу обливалось кровью. Она медленно подошла к нему
и, не проронив ни слова, заключила в объятия.
— Мне кажется, я совершил ошибку, — тихо произнес он, уткнувшись лицом ей в

живот. Ясу улыбнулась.
— Мы все совершаем ошибки, — произнесла она. — Что важнее, уметь с

достоинством их принять.
Чуя шмыгнул носом, его губы дернулись от слабой улыбки.
— Боюсь, одного этого мало.
— Мы вернемся за ним. Завтра же! — ответила Ясу. Чуя поднял на нее красные
глаза.
— Серьезно? Думаешь, он будет сидеть под деревом и ждать, пока мы за ним

вернемся? Мы все еще говорим об Осаму? О том самом парне, у которого шило в
заднице?
Ясу нахмурилась и, фыркнув, дернула Чую за нос.
— И ты-то еще смеешь звать его пессимистом? По-моему, почетное первое место
твое, придурок.
Чуя печально улыбнулся. Крепкие руки обвились вокруг талии сестры. Ясу с
тяжким вздохом запустила пальцы в рыжие волосы.
— А теперь расскажи-ка мне, что у вас произошло на обратном пути. До утра у

нас уйма времени.
***
Дазай поднял голову, всматриваясь в луну. Она светила ярко, освещая ему путь.
Он понятия не имел, куда забрел, и как теперь выбираться из леса. Девочка
172/1179
была безмолвна. Да и вряд ли она умела говорить. Однако ее компания, как ни
странно, Дазая, пусть и самую малость, утешала. Он не любил одиночество. В
голову приходили весьма не радужные мысли. Он брел вперед, надеясь, что
рано или поздно выйдет на дорогу. Но спустя несколько часов блужданий
примирился с мыслью, что окончательно потерялся. Возможно, он все это время
наматывал круги по одной точке.
Ну и черт с ним, буду ходить, пока не упаду, думал он, боясь остановиться. С
каждым пройденным шагом ему становилось хуже. Подкатывала тошнота,
обострилось чувство голода. Порой нестерпимо чесались зубы, шея и спина. Он
пытался грызть ветки. Помогало первое время, пока зуд во рту не стал сильнее.
«Ориентируйся по мху», — подсказал Лери.
— Заткнись, мне не нужны твои советы, — отмахнулся Дазай. — И не говори со

мной! — крикнул он.
«Тогда выброси мою голову, болван. Таскаешься с ней, точно полоумный».
— Но ты ведь не заткнешься, верно? А если у меня будет твоя голова, рано или
поздно я решу, как заставить тебя молчать.
«Что ж, удачи, приятель», — пожелал Лери.
Дазай внезапно упал на землю и закричал.
— Чешется! Как же чешется!
Он обхватил свои зубы вымазанными землей пальцами и попытался выдернуть

их. Попытки оказались тщетными. Дазай задрал голову и огляделся. На
четвереньках дополз до старого березового дерева и вцепился в грубую кору
зубами. Девочка присела рядом на корточки, с интересом накренила голову
вбок. Затем повторила его жест. Старая кора оторвалась с тихим скрипом. Дазай
сплюнул ее вместе с передними сломанными зубами и вновь вцепился в дерево,
царапая дёсны в кровь.
«Ну и зрелище! Видел бы ты себя со стороны! — воскликнул Лери. — Интересно,

а что бы сказали твои драгоценные друзья, застав тебя за этим делом?».
— Заткни пасть! — крикнул Дазай, сплевывая кровь на жухлые листья под

ногами. — Заткнись! Заткнись! Заткнись! Не говори со мной!
«Как больно на тебя смотреть, — печально произнес Лери. — А ведь казался

таким тщедушным».
— Не говори со мной, — угрожающе повторил он.
«А то что, радость моя? — изумился Лери. — Я всего лишь говорящий череп.

Чтобы не слышать меня, тебе, разве что, только уши себе отрезать».
Дазай вскинулся. Лихорадочно взглянул на девочку, затем на разгрузочные

карманы на своем поясе. В небе снова прогромыхало. Готовился сильный ливень.
Луна спряталась за тучами, вокруг потемнело. Однако свет Дазаю был не нужен.
Он и без того понятия не имел, куда забрел и где находился. Был ли когда-
173/1179
нибудь в Кавасаки лес? Он потянулся нервно трясущимися пальцами к карманам
на поясе и, пошарив в них, выудил складной нож с коричневой стеклянной
рукояткой. Раскрыл его и поднес к лицу.
«Будет больно, — предупредил Лери».
— Пошел ты, — ответил Дазай.
Он опустился на землю, отстегнул разгрузочный карман, бросил его рядом.

Деревья, словно переговариваясь, тихо зашелестели. Дазай раздраженно
махнул рукой, точно и их призывая заткнуться. Череп Лери он аккуратно
положил напротив. Где-то громко завыла химера. Она почти была рядом. Дазай
на миг закрыл глаза, собираясь с духом. Несколько раз глубоко вздохнул. Что-то
больно укусило его в ногу. Он опустил глаза. Муравейник.
«Знаешь, малыш, мне тебя искренне жаль. Всего-то восемнадцать лет, а уже
поехал крышей».
— Я нормальный, — в который раз за день повторил он и раскрыл нож. Пальцами

одной руки он обхватил ушную раковину и оттянул ее в сторону. Второй рукой
поднес нож и, широко раскрыв глаза, резко полоснул острым лезвием. Теплая
кровь потекла на шею из разрезанного уха. Дазай тяжело задышал и, зарычав,
вцепился зубами в свою ладонь.
«Уже передумал? — осведомился Лери».
Глаза Дазая опасно сузились. Не проронив ни звука, он проделал все до конца.

Девочка тихо, стараясь не привлекать внимания, подползла к нему.
Принюхалась и облизала языком отрезанное ухо. Дазай, бледный, словно
полотно, наблюдал за ней, держа в окровавленных руках нож. Его крупно
лихорадило, на шее выступили крупные вены. Обезумевшими глазами он
пристально смотрел на череп Лери и, не услышав ни единого колкого
комментария, истерично захохотал.
— Что, съел, ублюдок? — крикнул он. — Ну? Скажи что-нибудь?
«Скажу, что проблема была не в твоих ушах. Она в твоей голове. Ты спятил,
Осаму. Просто признай, парень».
Дазай вскрикнул и далеко отшвырнул голову Лери.
— Нет, нет, нет… Неет! — завопил он, обхватив голову обеими руками. Совсем
недалеко испуганно встрепенулись птицы и взмыли вверх. Девочка прыгнула,
пытаясь схватить одну из них, но сумела выдрать лишь пару перьев из хвоста. С
обрывистого возвышения спрыгнула химера и приземлилась рядом с Дазаем. Тот
нисколько не отреагировал на ее появление. Даже когда она потерлась носом о
его шею. — Проваливайте. Оставьте меня в покое, — прошипел он и,
отстранившись на секунду, что есть силы приложился головой об дерево. Затем
снова и снова. Из разбитого лба потекла кровь, заливая глаза. Но он продолжал
остервенело биться головой, что-то приговаривая. Химера подошла к нему и,
схватив острыми клыками за ворот рубашки, оттащила от дерева с такой
легкостью, словно он ничего не весил.
Его крики стихли. Дазай, находившийся на грани потери сознания, замолчал.

174/1179
Упал навзничь, посмотрел на химеру. Она была именно такой, какой он себе ее
представлял еще в том доме.
— Мы так уродливы... — на его губах застыла полуулыбка. Он поднес к лицу

переломанные в падении пальцы. Сначала вытек левый глаз, затем правый.
Лишь после этого Дазай широко раскинул руки и позволил себе провалиться в
беспамятство.
В небе сверкнула молния, последовал гром. Дождь хлынул внезапно. Дазай

лежал под открытым небом, истекая кровью, в ожидании своей кончины. Химера
взобралась на него, пригвоздив к месту немалым весом и опустила костлявую
голову на его тяжело вздымающуюся грудь. Девочка накрыла собой его ноги.
Миновал час, второй, третий. Дождь неустанно капал с неба, сопровождаемый
громкими раскатами грома.
Вскоре начало светать. Дазай пришел в себя. «Жив», с глубоким отчаянием

подумал он, и в тот же момент его сразила сильнейшая боль. Химера вскочила
от резкого крика. Дазай перевернулся, встал на четвереньки, что-то вновь
подкатывало к горлу.
«Начинается», промелькнула последняя мысль.
Семь часов спустя.
Он отбил ногой торчавшие на витрине осколки и зашел внутрь. С ходу стянул с

себя окровавленную рубашку, ободранные джинсы и отшвырнул их в сторону.
Бутик с одеждой сохранился на удивление хорошо. Высокие манекены стояли,
выстроившись в идеальный ряд. Над головой все еще мигали лампочки. С
перебоями играли Битлз, то обрываясь, то пропадая полностью. Дазай схватил с
вешалки черную футболку, натянул на себя и потопал дальше. Что-то хрустнуло
под ногами. Он опустил глаза. Чей-то брошенный в спешке плеер и наушники.
Перешагнув через них, он вошел в следующий отдел. Неоновая лампочка, издав
тихий предсмертный треск, лопнула над его головой. Свет слегка померк. За
спиной раздался топот босых ног. Дазай остановился.
— Эй, — позвал он. Девочка, неумело затаившаяся за манекеном, вышла из

своего укрытия. Дазай сел на корточки и поманил ее пальцем. Она тут же
подбежала к нему. — Разве я не говорил тебе больше не преследовать меня?
Она пожала плечами. Дазай усмехнулся.
— Ну раз так, полагаю, тебе причитается имя. Прошлое я не знаю, но как тебе —
Сью?
Она фыркнула и зашипела. Дазай засмеялся.
— Элли?
Повисла тишина.
— Значит, на том и порешим, — ответил он поднимаясь. Осмотревшись вокруг,

175/1179
Дазай стянул с манекена новые джинсовые штаны и прихватил берцы.
Неторопливо натянул их, посмотрел на свое отражение в треснутом зеркале.
Погода была ясная. Выйдя из бутика, Дазай поморщился и сощурил глаза. Свет
после темного помещения слепил. Он собирался было идти дальше, но, едва
сделав шаг, остановился. На его губах заиграла ухмылка.
— И как долго вы будете следить за мной?
Из-за стены вышел невысокий парень, держа его под прицелом револьвера. С
другой стороны вышли еще двое. Первый, светловолосый, высокий. Дазай с
удивлением посмотрел на его глаза. Один был голубой, второй - зеленый. Взгляд
у него был уставший, измаявшийся. А вот и главный, подумал Дазай, с
любопытством взирая на второго. Он был высок, но ниже блондина. Волосы
темные, собранные в короткий хвост. А хитрющий лисий взгляд уже вызывал к
нему определённую неприязнь.
— О, так ты нас заметил? — наигранно-удивлённо осведомился Федор. Дазай

опустил руки в карманы, приподнял бровь.
— Ты всегда такой придурковатый, или это твой метод заводить новые

знакомства?
Федор засмеялся.
— Прости. Сам понимаешь, людей тут встретишь редко. Все прячутся. Мы,
признаться, были в замешательстве, когда увидели тебя.
— Вот как… — задумчиво протянул Дазай. — И когда, позволь узнать, вы

увидели меня?
Федор нахмурился. Крылась некая подоплека в его вопросе. Они пристально

смотрели друг на друга, пока он, наконец, не подал голос.
— В парке. Вчера.
Дазай молчал какое-то время, что-то обдумывая, затем слабо кивнул.
— Полагаю, следили вы за мной с какой-то целью?
— Убери оружие, Дик, — нетерпеливо приказал Федор, бросив на приятеля косой

взгляд.
Тот растерялся, но быстро спрятал револьвер. Элли наблюдала за ними,

притаившись за раздвижной дверью. Дазай чувствовал, что их вовсе не трое, а
гораздо больше. — Мы все направляемся в Токио.
— Какое совпадение, — ответил Дазай.
— Мы уже побывали в нескольких небольших городах. Картина везде

одинаковая, — сказал Федор. — Если где и есть шанс выйти на военных, то
только в центре.
— И зачем вам я?
176/1179
— Затем, что все собираются в группы, — ответил блондин. — И чем нас больше,
тем лучше.
— У меня уже есть группа, — ответил Дазай, но голос его дрогнул.
— Не та ли, которая оставила тебя и сбежала? — подковырнул Федор. Дазай

опасно сузил глаза. Дик, почувствовав тяжелую ауру, напрягся, потянулся
пальцами к револьверу. — Не подумай чего. Я вовсе не собирался задевать твои
чувства. Но мы, в отличие от твоих друзей, своих не оставляем в беде.
— Как благородно! — всплеснул руками Дазай. — И сейчас вы предложите

присоединяться к вам?
— Именно так, — кивнул Федор. — В компании лучше, чем одному.
Дазай задумался. На миг его взгляд остановился на парне, которого главарь

окликнул Диком. Тот, поймав на себе пронзительный взгляд желтых глаз,
побледнел. Однако ослушаться главаря не решился и покорно свесил обе руки.
— А ты…
— Точно! Черт возьми! Прошу простить мне мое невежество! — сказал он.
— Меня зовут Федор. Этого парня, — он несильно сжал плечо блондина, —
Александр. Дика ты уже знаешь.
— Очень приятно… — улыбнулся Дазай. Однако в его улыбке

доброжелательность увидел бы только безумец. — А остальных не желаешь мне
представить?
Александр потерянно взглянул на него. Федор отнюдь не выглядел удивлённым.

Он кивнул, щелкнул пальцем. За стеной бутика их пряталось еще шестеро.
— Погода та еще переменчивая чертовка, — сказал Достоевский. Дазай сложил

руки на груди и громко засмеялся. Как умело он выкрутился.
— В Токио, значит…
— В Токио.
— Ты ведь не думаешь, что я стану слушать твои приказы?
— И мыслей не было, — ответил Федор, с неприкрытым интересом разглядывая

его. — И… добро пожаловать? — спросил он, протягивая руку.
Дазай разглядывал ее некоторое время, а затем пожал в ответ.
Два часа спустя.
— Никто из вас не был на месте взрыва? — спросил Дазай, прыгая на переднее

177/1179
сидение машины. Федор опустил руки на руль красной тойоты. Алек закатал
рукава белой рубашки и, заведя руки за голову, откинулся на мягком сидении.
— Были, — одновременно ответили они с Федором.
— Нашли что?
— Нашли, — сказал Федор, заводя машину. Дик, сидящий напротив Алека,

наклонился к уху Достоевского и что-то быстро прошептал ему. Федор метнул
взгляд в зеркало заднего вида. Рыжая макушка промелькнула в нескольких
метрах от них. Он ухмыльнулся. Машина плавно тронулась с места.
178/1179
Глава 15
Утрата.
Рюноске Акутагава
Мне не хватает тепла его глаз. Не хватает его голоса. Его прикосновений, пусть
и случайных, неосознанных. Что бы он подумал, узнай когда-нибудь, что я
неоднократно представлял его губы на вкус. Представлял, как ранним
прохладным утром захожу к нему со спины, обвиваю руками его талию и целую
в теплую шею. А он улыбается мне в ответ и спрашивает, почему я на ногах в
такую рань. Я готов вставать и в пять утра, и в четыре, чтобы заварить ему
самый вкусный горячий кофе на этой сплошь зараженной планете. Готов не
спать сутками и стеречь его сон. Я готов на все ради него. На все…
Красивые слова, но какая гнусная ложь, Акутагава.
Всю ночь я ворочался в кровати и не мог сомкнуть глаз. Чувство вины съедало
меня изнутри. В какой-то момент я четко осознал, что ее груз слишком тяжел и
невыносим. Поднялся в дикой спешке, натянул одежду и на цыпочках подошел к
дверям. Любая неосторожность, любой звук могли разбудить его. Чуя никогда
не спит как убитый. Он всегда начеку. Всегда держит оружие под подушкой. И
чтобы выбраться из квартиры незамеченным, мне пришлось бы воззвать ко всем
своим навыкам. Однако, едва я приоткрыл дверь и прошмыгнул в коридор, как
заметил чужую тень, беспокойно расхаживающую по залу. Не мне одному не
спалось в эту ночь. Ясу была сама не своя. Нервно поглядывала на настенные
часы и грызла ногти. Несколько раз она садилась на диван, нетерпеливо
дрыгала ногой, затем поднималась вновь. А потом случилось то, чего я не
предполагал увидеть даже во сне.
Я увидел Чую Накахару. Не того упрямого самодовольного засранца, которого

мы лицезрим каждый день. Этот был какой-то… настоящий? Да, да, именно
настоящий. Потому что проявлять эмоции свойственно каждому человеку. Свои
он удачливо скрывал от нас. Настолько профессионально, что со временем мы
единогласно пришли к выводу, что у Чуи Накахары нет чувств. Он все решал
путем насилия. Но, задумываясь об этом сейчас, понимаю, что именно такого
лидера мы желали видеть в своих рядах. Сильного, грубого, умеющего
мгновенно сориентироваться в ситуации и быстро принять решение. Потому
среди всех нас лишь он один был на это способен.
В ту ночь я стоял за дверью и слушал его всхлипы. Слышал слова утешения,
которыми Ясу пыталась его успокоить. Видел, как отчаянно он обнимал ее, и
сколько горечи и сожаления было в его голосе.
Я вернулся к себе и до самого утра смотрел в потолок. Наутро он объявил, что

мы немедленно отправляемся возвращать «желтоглазого кретина».
***
179/1179
— Так ты… умеешь этим управлять? — спросил Федор Дазая.
Тот пожал плечами и уставился в зеркало заднего вида. Дик уже второй час
сверлил его затылок угрюмым взглядом. Решение Достоевского завербовать
кого-то вроде него явно не приглянулось Дику Фишеру. Дазай улыбнулся и
подмигнул ему. Дик фыркнул и, подперев голову рукой, уставился на скудный
однообразный пейзаж. Алек, заметивший немую перебранку, покачал головой и
перевернул карту.
— Нет, — с неохотой ответил Дазай. — Разочаровал?
Федор усмехнулся.
— Не то что бы. Насколько я знаю, ты сам только-только вникаешь во все…

это, — он махнул рукой в воздухе и вновь опустил ее на руль. — Просто хотел
сказать, что, если ты на самом деле сумеешь управлять этими ребятами, то
здорово облегчишь себе жизнь.
— И вам, — изрек Дазай, сложив руки на груди.
— И нам тоже, — согласился Федор.
— Нам угрожают не только мертвые, так, к слову, — вклинился Алек, посмотрев

сначала на Достоевского, затем - на Дазая. Его взгляд остановился на желтых
глазах. Он не подал виду, но заметно напрягся. — Если мы приедем в Токио и
ситуация будет такая же…
— Не будем загадывать наперед, — прервал его Федор.
— А вдруг этот мутант заразен?! — не выдержал Дик. — Тогда мы и до Токио не

доедем. Он сожрет всех нас посреди ночи! Спасибо, если косточки оставит,
урод!
Красная Тойота резко остановилась. За ней еще три машины, едущие следом.
— Ну начинается, — буркнул Алек, толкая ногой скрипучую дверь. Остальные

ребята тоже повылазили из своих тачек и подошли к новенькой ауди. Кто-то уже
держал в руках пистолет, кто-то раскрывал складной нож. Пусть Достоевский и
представил ему каждого, Дазай едва мог назвать поименно хотя бы пятерых.
Выглядели они взросло. И самому старшему он дал бы не меньше тридцати.
Исходя из того, с момента знакомства его трогал один вопрос: почему все
беспрекословно подчиняются его приказам? Достоевский выглядел на
девятнадцать - двадцать лет, не старше.
— Парни, у вас все в порядке? — осведомился Хияши, постукивая по своей

ладони деревянной битой. Напротив него встали Генри, Дрейк и Рейко.
Остановочка пришлась не на самом благоприятном месте. Инфицированные,
привлеченные шумом моторов, стали медленно подтягиваться толпой. Дрейк
прикрутил глушитель на оружие и, даже не прицелившись, уложил троих друг
за другом метким попаданием в голову. А вот Генри пришлось попотеть, чтобы
не промахнуться. Его навыки стрельбы были в разы хуже. Федор к тому моменту
вышел из машины, подошел к задней двери тачки, открыл ее и выволок
растерянного Дика на дорогу. Тот едва успел удержаться на ногах и не
свалиться на битые витражные осколки, разбросанные вокруг, словно от взрыва.
180/1179
Выражение лица Федора в тот миг было нечитаемо, и Дазай понятия не имел,
какие дикие мысли крутились в голове этого парня.
— Эй, за что? — возмутился было Дик, но Фёдор, замахнувшись, крепко ударил

по лицу. Затем снова и снова. Из разбитой губы и сломанного носа потекла
кровь. Глаз поплыл, кожа под ним содралась. Федор остервенело колотил его, и
никто из ребят даже не думал вмешиваться. Алек прислонился к машине и,
опустив руки в карманы, неодобряюще глядел на них. Дазай, вышедший следом,
расположился на капоте машины. И в его холодных жутких глазах Алек не
увидел ни единого намека на жалость.
— Ну все, довольно, Федь. Ты убьешь его, — вступился Александр. Федор, глухо

зарычав, ударил Фишера еще раз и поднялся. Дик был едва живой. Он стонал и
держался обеими руками за отбитые почки. С огромным усилием
перевернувшись набок, он сплюнул два выбитых зуба вместе с кровью на землю.
Алек оттолкнулся от машины и собирался помочь Дику подняться, но Федор
перекрыл ему дорогу рукой.
— Он не стоит твоих усилий, Александр. Садись-ка ты за руль. Мне надо

привести себя в порядок.
— А с ним что? — спросил Дазай, спрыгивая с капота.
Достоевский бросил на него долгий оценивающий взгляд.
— Не люблю, когда перечат моим приказам, — ответил он. — Если каждый будет
делать и говорить, что вздумается, какой смысл собираться в группы? Какой
смысл в лидере, Осаму?
— Большинство склоняются к лидеру, который может вразумить словами. Но

никак не путем избиения. Не думаешь, что рукоприкладство пошатнёт твой
авторитет?
Федор поймал брошенные Рейко салфетки и принялся оттирать уже засохшую на

кулаках кровь. Он вплотную подошел к Дазаю, пригвоздив его спину к дверям
машины.
— Боюсь, что здесь ты заблуждаешься, — прошептал он в его ухо и резко

отстранился. Дазай бросил на него угрюмый взгляд и молча запрыгнул на
заднее сидение.
Целый час они ехали в тишине. Алек вел машину, время от времени сверяясь с
картой. Напротив него теперь сидел Дрейк, который скучающе листал старый
выпуск Плейбоя. Дазая немало удивило, что половина людей в группе Федора
были европейцы. Те, думал он, скорее всего, уже были знакомы до происшествия
в фармацевтической компании. Дрейк Ким, заменивший Дика, нравился ему
отнюдь не больше. Но он, по крайней мере, хоть и был чем-то недоволен, умело
это скрывал. Дрейк был хорош собой и имел атлетическое телосложение. Дазай,
вспомнив, как ловко он стрелял, вперил в него любопытный взгляд. Ким не
казался засранцем, но манера общения была у него малость издевательская. Он
часто подтрунивал над собеседником, придумывал всем глупые прозвища и был
падок на женщин. Однако с имеющимися двумя девушками в команде грызся,
181/1179
точно кошка с собакой.
— Где ты научился так стрелять? — не выдержал Дазай.
— Святые угодники, зачем ты спросил? — взмолился Александр. Дрейк забросил

плейбой в бардачок машины и круто развернулся к Дазаю. Федор посапывал на
его плече.
— А что, желтоглазка, хочешь научиться?
— Ээ…
— Мистер Ким всегда к твоим услугам, дорогуша!
— Попридержи коней, Дрейк. Я не собираюсь тормозить машину, чтобы вы

устроили живой тир из инфицированных.
— А знаешь, Алек, ты только что подал мне идею! Зачем останавливать машину,
если можно стрелять на ходу? — торжественно вопросил Дрейк, как никогда
довольный своей задумкой.
— Не думаю, что Федор одобрит, — зацепился за последний шанс Алек. Дазай и

Дрейк испытывающее уставились на умиротворенное лицо Достоевского. Тот
приоткрыл один глаз. Его губы тронула едва заметная улыбка.
— Валяйте, парни.
— Да пошли вы нахер, — разозлился Алек и, открыв бардачок, принялся вслепую

шарить рукой, пытаясь отыскать наушники. Препятствие в виде трех выпусков
Плейбоя он небрежно смял в ладони.
— Эй, блондинчик, а аккуратнее никак? — с обидой спросил Дрейк. — Дженни

Маккарти и Тара Рид все еще…
Машина резко затормозила, едва не съехав на обочину. Алек, трясясь от гнева,

уставился на свою руку. Что-то белесое и липкое было на его пальцах.
— Знаешь, Дрейк… — дрожащим от ярости голосом прошипел он, — я сейчас

возьму твой любимый револьвер, затолкаю его тебе в задницу и…
Ким, громко хохоча, распахнул дверь тачки и бросился вниз по дороге. Алек
вытер ладонь о его рубаху, небрежно закинутую на кожаное сидение, и пулей
вылетел следом. Достоевский закатил глаза.
— Вот и постреляли.
***
Ясу кинула сумку под дубовое дерево и упала следом. Чуя бросил на нее косой
взгляд, в который раз за прошедший час огляделся вокруг. Ацуши неторопливо
шел к ним со стороны торгового центра. Заметив, как пристально те на него
182/1179
смотрят, он развел руками. От Рюноске не было ни слуху ни духу уже полчаса.
— Глупо было надеяться, что он еще тут, — с печалью произнесла Ясу.
— Мы осмотрели всю округу, — ответил Чуя, кусая ногти. — Ума не приложу,

куда он мог деться.
— И каковы наши следующие действия? — осведомилась она с нескрываемой

тоской и разочарованием в голосе.
— Подождем остальных.
На лице подошедшего Накаджимы все читалось и без слов. Он молча стянул со

спины рюкзак и бросил его на землю. Светлые волосы слиплись от пота, лицо
покраснело, а под мышками и на спине выделялись крупные пятна. Он тяжело
дышал и выглядел раздосадованным. Его глаза нервно метались из стороны в
сторону, что не осталось незамеченным Накахарой. Он опустился рядом с ним на
корточки и несильно сжал его плечо.
— Чувак, ты порядке? Выглядишь неважно.
Ясу подняла голову, наблюдая за ними.
— Я… я не знаю, как это сказать… — он вскинул влажные серые глаза, облизал

сухие губы и слишком натянуто улыбнулся. — Я видел кое-что, и…
— И? — осторожно спросил Чуя.
— Мне кажется, что никакой помощи не будет. Что все это бесполезно. Ехать в
Токио, искать выживших. Если бы кто-то остался из верхушки, то они наверняка
уже придумали бы, как бороться с вирусом. Наши жизни не зависели бы от
погоды, понимаешь? Я почти уверен, что мы доберемся до Токио, и нас встретит
в точности такая же картина. Если не хуже. Половина населения мертва.
Оставшаяся — вымирает. Никто друг другу не доверяет, все скрываются. А что…
что, если мы тут ищем Осаму, а он уже где-то мертвый? Или что хуже, стал
одним из них. Да он уже один из них!
Чуя полоснул его огненным взглядом.
— И что же ты предлагаешь? Оставить все как есть? Ничего не выяснять. Даже

не пытаться узнать, какого черта произошло и почему все мы дохнем, как
собаки? Предлагаешь опустить руки и сдаться? Сидеть, точно трус в одном из
этих домов, и молиться на каждый новый день? А знаешь, что я тебе скажу? Ты
чертов трус. Лучше прострели себе голову сейчас и не клюй нам мозги своим
нытьем. Потому что с таким настроем ты не пройдешь и одного квартала.
— Чуя… — тихо позвала Ясу.
— Не встревай, — рявкнул он и, схватив Накаджиму за грудки, грубо встряхнул

его. — Осаму жив. Я знаю этого парня едва ли не с детства. Всех сбивает с толку
его мирный и покладистый характер, но ты не видел того, что видел я. Хватило
ли бы тебе смелости преднамеренно бросить своих друзей, будучи полностью
незрячим? Со сломанными ребрами и хромым на одну ногу? Хватило ли бы тебе
смелости, Ацуши, лицом к лицу встретить тварь, которая могла разорвать тебя в
183/1179
клочья? — Чуя наклонился к побледневшему лицу Накаджимы. — Ты не был с
нами в ту ночь, когда я отправился на его поиски. Ты не видел, что творилось в
храме. И знаешь? Пережить подобное я не пожелал бы даже худшему врагу.
Осаму справился. И ты говоришь мне сейчас, что он, возможно, мертв? Я скорее
поверю, что на небесах сидит огромный кот, который мочится на облака всякий
раз, когда в Японии идет дождь.
— В такую теорию я бы с радостью поверил, — насмешливым голосом сказал

Акутагава. Все одновременно обернулись.
— Что у тебя? — спросил Чуя, тут же позабыв о Накаджиме.
— Осаму я не нашел. Но кое-что хочу показать вам. Идите за мной.
Ясу вяло поднялась с места, закинула сумку на плечо и поравнялась с Рюноске.

Чуя перевёл дыхание, заметно успокоился, после чего протянул руку одиноко
сидящему на траве Накаджиме.
— Прости, если был резок, — сказал он. — Не самое время нам ссориться.
Ацуши обвел его долгим взглядом, затем пожал протянутую руку и вскочил на
ноги, отряхивая траву со штанов.
— А знаешь что? Я не считаю, что он мертв. Не ты один знаешь его с детства.

Но… меня уже долгое время терзает кое-что другое, — заключил он. — С тех
пор, как вы вернулись, его словно… подменили. Не знаю, как выразить словами.
Вроде… все тот же Осаму, а вроде и нет. Что-то в нем поменялось. Что-то
невидимое, едва уловимое. Глупо звучит, но…
— Нет, не глупо, — перебил его Чуя с нескрываемой горечью в голосе. — Все

заметили. Но каждый пытался убедить себя в обратном.
Ацуши кивнул.
— Думаешь, при следующей нашей встрече он все еще будет нам союзником?
Чуя пристально смотрел в спины отдаляющихся Рюноске и Ясу, затем покачал

головой.
— Я не знаю, Ацуши. Не знаю.
На второй этаж торгового центра они поднимались молча. Ясу целиком ушла в
себя, думая о чем-то своем. Ацуши, устыженный Накахарой, плелся позади всех,
обдумывая его слова. Не то чтобы он сомневался в Дазае, но как бы ни был
силен человек, сможет ли он выстоять против толпы? Не важно,
инфицированных или живых людей. И те, и другие были одинаково опасны. И
доказательством тому были обуглившиеся тела людей на площади. Возможно,
там произошло столкновение двух групп, возможно, случился раздор в одной.
Однако то не отменяло факта, что одни перебили других. Сожгли заживо и дали
деру, демонстративно оставив их на всеобщее обозрение. Ясу несколько раз
выступала за то, чтобы наконец отыскать других и присоединиться к ним. Но
Чуя держался иного мнения. А длительные дискуссии так и не привели к
184/1179
единому решению. Но глубоко в душе каждый понимал, что рано или поздно
придется прийти к единогласному мнению. С наступлением осени дневные
вылазки станут слишком опасны. А без должного количества людей будут
равносильны самоубийству.
— Осторожно, перила держатся на соплях, — предупредил Рюноске. В тот же

момент они отвалились и, издав жуткий скрип, упали с громким грохотом,
пригвоздив к полу несколько зараженных. Ясу вскрикнула, испуганно
подпрыгнув на месте. Чуя подошел к краю лестницы, посмотрел вниз. Двоим
инфицированным отсекло головы, одному - обе ноги. Темная густая кровь
медленно растекалась по белому кафелю, собираясь в небольшую лужу. Шум
привлек внимание остальных. На них одновременно воззрились несколько
десятков глаз. Запах внутри здания витал тошнотворный. Не спасали даже
респираторы, которые они по каким-то причинам продолжали таскать с собой.
Вокруг царил хаос и полная разруха. Торговый центр был разграблен и
перевернут вверх дном. Всюду валялись битые стекла от витрин и стеллажей. В
лифте торчала чья-то голова с выпученными глазами и посеревшим лицом. Под
ногами валялись манекены, вешалки, нижнее белье, разбитые вывески и уйма
испорченной заплесневелой еды. Над головой летали жирные мухи, которые так
и норовили сесть на голову. Инфицированные глядели на них голодными
глазами, издавали жуткие хрипы, шевелясь на месте, словно выброшенные на
берег рыбы. Кожа их за несколько недель посерела, на лицах стали выступать
волдыри. У кого-то уже были изъедены глаза, а кто-то был набит опарышами и
личинками мух, словно пиньята.
— Меня сейчас стошнит, — глухо выговорила Ясу, зажав рот носовым платком.
— У тебя очень слабый желудок, — поглядывая вниз, сказал Рюноске. Чуя шел
впереди группы, ощупывая ногой ступени на прочность.
— Балки снизу шатаются. Поднимайтесь без резких движений.
— Впервые вижу торговый центр без эскалатора, — пожаловался Накаджима.
— А он есть. Я осмотрел тут все. Правда, находится с обратной стороны. И

проход закрыт инфицированными. Думаю, сначала заразился кто-то один. Стал
кидаться на прохожих, развел панику. Началась суета. Я к тому, что на выходе и
на лестнице их больше всего. Все бежали на улицу.
— Но не добежали…
— Рю, что ты хочешь нам показать? — спросила Ясу, преодолев последнюю

ступень. Тот в один миг помрачнел. Указал кивком головы в самый конец, где в
ряд шли магазины электроники и бутики. Они, не переговариваясь, пошли
вперед в ожидании худшего. Искусственная пальма шаталась из стороны в
сторону, покачиваемая слабым ветром. На скамье полусидел-полулежал
инфицированный, вывалив синий язык. Возле его ног валялись гнилые яблоки,
разбитые тухлые яйца и черствый хлеб, который хрустнул и рассыпался, когда
Накахара наступил на него тяжелыми гриндерсами. Акутагава остановился и
сцепил пальцы за спиной.
— Чуя, — позвал он спокойным тихим голосом. Тот вскинул голову в ожидании

вопроса.
185/1179
— Ну?
— Отец Осаму… где он сейчас?
Чуя удивленно приподнял бровь.
— Думаешь, если бы я знал, где он, то стоял бы сейчас тут?
Акутагава развернулся, недоверчиво сузил глаза.
— Ты был последним, кто видел его. Мало верится, что он передал тебе вакцины
и пропал. Подумаешь, всего-то город обезумел. Все кидаются друг на друга,
пытаются убить. Вокруг хаос, паника, люди подыхают, как крысы. А Арата
передал тебе вакцины и провалился сквозь землю, свалив заботы о полуживом
сыне на подростка.
— Ты на что-то намекаешь? — угрюмо спросил Чуя. — Знаешь, ненавижу, когда

ходят вокруг да около. Если есть что сказать, говори в лицо.
— А я и говорю, — Рюноске подошел вплотную к Накахаре. — Его отец был

военным и по чистой случайности работал именно на ту фармацевтическую
компанию, где прогремел взрыв. Осаму говорил, что он пропал в ту ночь, сразу
после новостей. А потом появился в больнице с вакцинами. Я все задаюсь
вопросом. Если он знал о вакцине, то знал и какого рода ведутся опыты и
эксперименты на живых людях.
— По-моему, об этом и так говорилось в дневнике, — вмешался Ацуши.
— Ты не понимаешь? — крикнул Акутагава. — Если Арата ходил туда в ту ночь,

такой человек, как он, не оставил бы улику в виде дневника. Он забрал бы его.
Уничтожил бы, черт возьми. Исходя отсюда, напрашивается один вывод.
Вакцины уже были у него. Еще до взрыва. Он знал, что это случится!
— Даже если так… — Ясу опустила руку на его плечо, — что может сделать один
человек?
— Обнародовать информацию! Вариантов множество, Ясу!
— Стоп, сто-оп! — Чуя вытянул руку. — Все, что ты говоришь, всего лишь доводы
и предположения. Мы ничего не можем знать наверняка. Да, блять, мне тоже
кажется странным, что Арата всучил мне вакцины и пропал. Я сам постоянно
задаюсь вопросом — какого хрена лысого?! Но. Я. Не. Знаю! — рявкнул он. — Не
додумался спросить, извини! Как-то было не до беседы! Мой лучший друг в
одной больничной рубахе и с голой задницей выбежал в коридор, где лежало
месиво из трупов! Будут еще вопросы?
Акутагава упер руки в бока и высоко задрал голову, пытаясь взять себя в руки.
Одного из команды они уже потеряли, и новые ссоры грозили очередным
разладом. Однако уже долгое время он не мог перестать думать о Накахаре. В
частности, о стычках между ними, которые становились чаще с каждым днем.
Он сам толком не понимал своих чувств, но каждый раз, находясь рядом с ним,
Рюноске едва сдерживал себя от колких, задевающих комментариев. В душе с
каждым проведенным рядом с ним днем возрастала неприязнь, граничащая
едва ли не с ненавистью. И все началось с того проклятого поцелуя. Он не мог
186/1179
забыть, что чувствовал в тот миг. Как захлестнули его жгучая ревность,
отчаяние и ненависть к человеку, который целовал Дазая. Возможно, этот вечер
он выбросил бы из головы, не придав ему должного внимания, не отреагируй
Осаму столь страстно на невинный с виду поцелуй.
Каждую ночь на протяжении многих лет он представлял себе ту же картину, но

с другими актерами. Он был тем, кто признавался в любви. А Осаму с охотой
принимал его чувства. Он никогда и никому не признался бы, что неоднократно
представлял его обнаженным. Представлял, как оглаживает сухими ладонями
каждый изгиб его тела. Покрывает медленными страстными поцелуями,
упиваясь каждым его стоном и каждым прикосновением. Но как легко Дазай
променял его на другого. Акутагава горько усмехнулся. «А разве он давал тебе
хоть один намек на симпатию?» — пронеслась неприятная мысль. Но разве он
был недостаточно хорош для него? Обижал, издевался, поддевал глупыми
неуместными шутками? Был груб? Невежественен? Так почему он смотрел столь
вожделенным взглядом на того, кто ни во что не ставил его чувства? Однако,
поразмыслив немного, он со стыдом осознал разницу между ними. В его
арсенале были только слова.
— Ты прав… Прости. Не знаю, что на меня нашло, — Акутагава потер лоб. — На

самом деле, я хотел кое-что показать.
— Так показывай, — Чуя прошел мимо, грубо задев его плечом.
— Небо опять посерело, — Ацуши посмотрел на застекленный потолок. Ясу вяло

улыбнулась ему.
Пусть каждый и пытался избежать ссоры, тяжелая атмосфера недоговоренности

повисла в воздухе. Чуя шел за Рюноске, оглядывая игровые автоматы,
аквариумы с дохлой рыбой и прочую утварь. Он с трудом мог представить, как
выглядело это место прежде. Вся прошлая жизнь начинала размываться и
казалась чем-то далеким и нереальным.
Иногда, думая о родителях, он испытывал чувство вины за свою черствость и

безэмоциональность. Он редко думал о них и еще реже горевал. А однажды Чуя
поймал себя на мысли, что никогда не испытывал к ним привязанности, а любви
и подавно. И следующая мысль неприятно удивила его. Несмотря на огромное
разнообразие знакомых, друзей, истинное спокойствие он испытывал в
компании идиота, которого они нынче пытались отыскать. Их отношения было
не описать одним словом. Осаму Дазай, как любимый уютный свитер, который
носишь несмотря на то, что в шкафу множество новых. Он заводил знакомства,
занимался сексом с кем ни попадя, развлекался, употреблял, но за душевным
спокойствием всегда возвращался к нему. Дазай никогда не претендовал на
должность лучшего друга. Он вообще ни на что не претендовал. Да и был не от
мира сего. Айяно частенько говорила о сыне «ему бы только лишние уши, чтобы
поболтать о звездах». И Чуя был вовсе не против в обмен на уютный свитер.
Равноценный обмен.
— Военные, — сказал Рюноске, указывая рукой на площадку. Три пары глаз

недоуменно метнулись в ее сторону. Трупы военных были повсюду. Под ногами
валялись пустые гильзы, оружие, треснутые шлемы и гниющие конечности, в
которых шевелились черви. Ясу поморщилась и отвернулась.
— Белок. Чего ты? — Чуя опустился на корточки перед трупом. Кто-то отгрыз
187/1179
бедолаге лицо. У него не было рта, носа и правой щеки. На отрубленной руке
красовался чей-то грязный след от ботинка. Кто-то тут уже побывал до них.
— Какой ты отвратительный, — обратилась Ясу к брату.
— Что тут делали военные? — удивился Ацуши, расхаживая вокруг. Он

наклонился, подобрал пустую гильзу и покрутил ее между пальцев. — Дерьмо…
— Тут была самая настоящая бойня, — Акутагава взглянул на Накахару. — Есть

предположения, что среди них был и Арата. Думаю, они истребляли
зараженных.
— Ты серьезно, бро? — Накаджима махнул рукой, отгоняя назойливых мух.

— Думаешь, они заявились сюда средь бела дня и начали пальбу? Откуда им
было знать, кто заражен, а кто - нет?
— Не будь таким наивным. Кого это волнует? Иногда лучшее решение - убить
миллион человек, чтобы выжили миллиарды.
— Я так не думаю, — Чуя, оперевшись на колени, поднялся. Молча огляделся.

Трупы гражданских были всюду. Большинство лежали друг на друге, на
лестничной площадке. Видимо, в спешке пытались покинуть место перестрелки.
Кто-то сидел на скамье с низко опущенной головой, кто-то лежал с пулей во лбу,
а кто-то шатался на хрупких балясинах. Зловоние, исходящее от них,
становилось невыносимым с каждой минутой.
— Этот… Мейснер писал в своем дневнике, что половина подопытных сбежала

из лаборатории во время обвала. И что-то мне подсказывает, что эта группа вояк
была направлена на их ликвидацию. Но почему они все погибли? — Чуя
расковырял носком ботинка отрубленную руку. Та издала характерный звук, а из
раны выползли опарыши. Накахара раздавил их ногой, а подошву вытер о
военную форму.
— Какое неуважение к мертвым, — съязвил Рюноске.
— Значит так, — он спихнул ногой полусидящий труп со скамьи и присел на нее

сам. — Я понятия не имею, что тут творилось. Гадать и строить это последнее,
что я собираюсь делать. Возвращаться на место взрыва мы не будем.
— Но…
— Нет, Ясу, — осадил он сестру ледяным голосом. — Раз уж такое дерьмо, как
Лери, побывало там до нас и нашло дневник, за пару недель, уверен, туда
наведались многие. И, вернувшись, только зря потратим время. Мы не будем
сбиваться с курса. Едем в Токио. Там и решим, что дальше.
— А как же Осаму? Решил бросить его?! — Акутагава резко метнулся к нему.

Занесенную для удара руку Чуя легко перехватил и, глухо зарычав, перебросил
его через спину. Тот свалился на плитку, приложившись головой об
искусственное пальмовое дерево. Мухи одновременно взмыли со всех трупов и
раздражающе зажужжали над головами. Голуби метнулись с места и
выпорхнули через битое стекло на потолке. Ясу медленно опустилась на плитку
с засохшей кровью и закрыла лицо ладонями. Накаджима остолбенело глядел то
на разъяренного Накахару, то на корчившегося от боли Рюноске.
188/1179
— Что с нами происходит? — спросила она шепотом. В ее голосе стояли едва
сдерживаемые слезы. — Мы постоянно ругаемся. Постоянно в разладе. Что с
нами станет потом? Когда наступит время… я не хочу выбирать между вами. Мы
все — семья.
— Семья, — сплюнул Чуя. Ясу метнула на него свирепый взгляд. Подтянувшись с

пола, она подошла к нему. В воздухе просвистел звук звонкой пощечины. Чуя,
несмотря на горящую от удара щеку, не переменился в лице.
— Вы оба в него влюблены! — крикнула она. — И у обоих, как выяснилось, не

было яиц, чтобы признаться ему, когда он еще был среди нас! Когда он мог
ответить кому-то из вас взаимностью. Либо послать вас обоих в задницу
Юпитера! И знаете что? Выбери он последний вариант, я бы его поняла. Потому
что вы - два ебаных мудака!
Акутагава тихо застонал, поднял сверлящий взгляд на Чую. Тот смотрел куда-то
вдаль, сквозь всех них. И один Бог знает, что он видел и что творилось в его
голове.
— Ясу права, — Ацуши поднял с пола треснутый военный шлем. — Мы

разваливаемся как команда. Глупо выяснять, кто и что хочет от Осаму. Он
никому из нас спасибо не скажет при встрече. И у него на то веские причины.
Рюноске завел руку за спину и поморщился. На спине расплывалось кровавое

пятно.
— Ну и дерьмо ты, — прошипел он.
— Забавно слышать подобные речи из уст труса. Теперь понятно, почему Осаму
игнорировал тебя столько времени, — Чуя усмехнулся, от чего у Накаджимы
мурашки побежали по спине. Он впервые видел столько желчи и неприкрытой
ярости на его лице. — Моя сестрица, как всегда, сделала неверные выводы. Я не
педик, в отличие от некоторых. И не люблю, когда меня долбят в задницу. И
знаешь…
Он резко охнул и согнулся пополам, схватившись за пах. Ясу взглянула на него с

отвращением.
— Подумай над своими словами. А потом поговорим. Брат.
Она подошла к Рюноске и опустилась перед ним на колени.
— Покажи спину, — потребовала она. Акутагава раскрыл рот, но, поймав ее

взгляд, тут же осекся и покорно склонил голову.
— Дойти до убежища сможешь? Придется зашивать. Рана глубокая.
Рюноске кивнул.
— А ты, — она обратилась к брату, — остуди голову. И потом возвращайся ко

мне.
189/1179
Чуя молча наблюдал, как они вдвоем помогают Рюноске встать на ноги и
покидают торговый центр. Он долго стоял неподвижно, крепко сжав кулаки. И в
какой-то момент его разум помутился. Он громко закричал и, упав на колени,
принялся остервенело бить кулаками труп перед собой. Челюсть под ним
хрустнула, из уха и носа мертвеца вывалились опарыши и стали извиваться на
полу.
— Я. Не. Люблю. Его! — кричал он, обрушивая удар за ударом. — Я нормальный!

Нормальный! — следующим ударом он расколол мертвецу череп. Пот стекал с
его лица, застилая глаза. Хруст костей эхом разносился по всему торговому
центру. Все вокруг замерло, словно боясь его гнева. — Я не люблю его, мать
вашу…
***
Он выдернул из кармана белый носовой платок и протер окровавленное лицо.

Кожа на кулаках содралась, от одежды шло невыносимое зловоние. Чуя
сфокусировал взгляд на растекшихся мозгах на белом кафеле и резко мотнул
головой. Капли пота стекали по его лбу и спине. Чувствовал он себя
омерзительно. Погода играла с ними на выживание. Солнце нещадно палило над
застекленной крышей, от чего торговый центр испускал зловонные пары, мутя
рассудок. Чуя вновь замахнулся и обрушил последний удар на грудную клетку
растерзанного военного. Стирая с себя кровь, он пытался представить
выражение лица Ясу и остальных ребят. А что сказал бы Осаму. Подумав о нем,
он засмеялся. Этот болван наверняка молча опустился бы перед ним на корточки
и спросил бы своим рассудительным заботливым голосом «Эй, ты в порядке?».
Накахара содрогнулся от одной мимолетной мысли, что ему до зуда в заднице
не хватает этих проклятых карих глаз, постоянно излучавших беспокойство и
тепло.
— Сука! Дерьмо! — закричал он. Поднялся на ноги и со всего размаху пнул

лежащее на полу тело. Несколько опарышей подбросило в воздух. Чуя
поморщился, стряхнул их со своего плеча. Время было возвращаться. Однако он
не сомневался, что увидев бледное лицо Рюноске, расквасит его в кровь. Не
сможет сдержать гнева. Как посмел он намекнуть, что у него могут быть
чувства к лучшему другу. Глухо зарычав, он смял испачканный в крови платок,
швырнул его наземь и побежал вниз, не обращая внимания на опасно
поскрипывающую лестницу. Едва он коснулся подошвой обуви плитки на первом
этаже, как вся лестница рухнула за ним следом. В воздух поднялись клубы пыли,
неподвижно лежащие инфицированные разом обратили на него взор. Чуя
усмехнулся.
— Что, тварь? Хочешь съесть меня, но ничего не выходит? — он опустился перед

инфицированным на одно колено. Шмыгнул носом, вытер мокрый лоб о плечо.
— Ну же, мразь, поднимайся. Одной мелкой сучке это уже удалось.
Инфицированный зашипел, пытаясь дотянуться до него языком.
— Ну же! Вкусно пахнет, а? — он поднес к его лицу свою руку. Залитые кровью
глаза жадно уставились на нее. Накахара засмеялся. Следующим жестом он
190/1179
достал пистолет и всадил всю обойму бедолаге в голову. Звук выстрелов эхом
разнесся по всему залу. Улыбка сошла с лица Чуи. Спрятав пистолет, он
поспешил на улицу, подальше от зловония и жужжания мух над головой.
— Нет, Чуя, не надо, — передразнил он фальцетом. — Они ведь не виноваты, что

заразились. Это некрасиво! Так бы ты сказал, да, Осаму? Святоша, блять! Но
смотри! Я и сам неплохо справляюсь.
Чуя пристрелил еще одного инфицированного снаружи.
— Трахни себя в задницу, Осаму. Я буду убивать кого хочу и когда хочу. Как
приятно осознавать, что никто не читает лекции о морали над ухом.
Шатаясь, он побрел вниз по дороге. Одежда на солнце быстро просохла и

затвердела. Волосы слиплись и потускнели от крови. Кожу на теле неприятно
тянуло. Когда он остановился напротив проезжей части, наигранная веселость
слетела с него. Чуя тяжело сглотнул, рассеянным взглядом наблюдая огромную
череду заброшенных машин. Он представил, как еще пару недель было
оживлённо в городе. Как проносились машины или как они стояли в длинных
пробках, сигналя друг другу. Он смотрел в разруху вокруг и прислушивался к
мертвой тишине, пытаясь представить воочию призраков прошлого.
— Возьми себя в руки, тряпка… — прошептал он. — Не позволяй этому дерьму

захлестнуть тебя. Ну же! — Чуя отвесил себе пощечину, встряхнул головой и
пошел дальше, ни разу не обернувшись. Знакомая местность давно сменилась
другой. Он шел, ничего не замечая перед собой. Говорить с сестрой и
выслушивать ее нотации было не самое лучшее время.
Акутагава был для него как красная тряпка для быка. Мысли о Накаджиме
распаляли его не меньше. Он правда думал, что взгляды в сторону его сестры
останутся незамеченными? Однако Чуя отмел в сторону все мысли о них.
Он раздумывал, с кем бы ему сейчас хотелось переброситься парочкой слов. И в

голову приходил только Арата. Этот человек всегда умел расставлять
приоритеты и говорить по делу, без лишнего трепа.
Вскоре запах стал невыносим. Чуя после двухчасовой пешей походки

остановился напротив фонтана. В нем сидел инфицированный, словно опустился
туда по собственной воле. Еще бы полотенце на голове для образа. Не
раздумывая ни секунды, Чуя прыгнул в воду и сел напротив него. Теплая вода
расплескалась по раскаленным плитам. Инфицированный повернул к нему
голову, Чуя улыбнулся, кивнул ему и закинул руку на его плечо.
— Привет, дружище. Отдыхаешь? — спросил он. Тот издал хриплый звук,

раскрыл полный червей рот. — Ничего, что я так, без спросу? Жара, сам
понимаешь.
Инфицированный голодными глазами глядел на него, пытаясь оторваться от

места хоть на сантиметр. Чуя не сразу заметил второго под водой. Цокнув
языком, он схватил его за шиворот, словно котенка, и прислонил к первому. Оба
выглядели еще подростками. На одном была оранжевая рубаха в цветочек и
джинсовые шорты, на втором футболка с Суперменом и спортивные штаны.
— Фанат DC? Что ж, не осуждаю, — серьезным задумчивым голосом проговорил

191/1179
Чуя. — Супермен крутой мужик. Серьезно.
Оба зашипели, пытаясь вгрызться зубами в накахаровскую шею. Тот покачал

головой, точно не замечал их усилий.
— Слышали, парни? Что моя сестрица выдала-то? Говорит, что я влюблен в

лучшего друга детства!
Одетый в футболку Супермена резко моргнул и клацнул зубами над его ухом.
— Вот и я о том же, друг! — всплеснул руками Чуя. — Бабы!
***
— Ты не думаешь, что Дик, возможно, в чем-то был прав? — Дазай устремил

взгляд на Федора. Тот улыбнулся, отложил разобранный револьвер в сторону.
Дрейк, придерживая остатки тающего льда у разбитой губы, поморщился от
очередного прыжка машины. Легкое головокружение все еще вызывало тошноту
и недомогание. Он посмотрел на Александра сердитыми глазами, но тот лишь
оторвал руку от руля, чтобы показать ему средний палец.
— В том, что ты один из них, и нам стоит тебя опасаться? — спросил Федор,
пусть и знал ответ наперед.
— А ты не опасаешься? Разве твоя задача, как лидера, не обезопасить своих

людей?
Достоевский думал какое-то время над его словами. Дазай, уже не надеявшийся
на ответ, отвернулся, разглядывая мелькающий лес и проблески заката. Редкие
тучи нависали над ними, точно угрюмые башни. А теплый дорожный ветер
ласкал его лицо. Позади от потертых колес машин взмывали вверх клубы пыли,
оседая на поблекших листьях деревьев. Дазай, несмотря на рев мотора, мог
слышать их легкий шелест, ласкающий слух, и стремительно приближающийся
дождь. Он навострил слух, протянул руку, мелкие капли дождя разбились о
мозолистую ладонь.
— Осаму… — вновь заговорил Федор, вырвав его из легкой дремы. — Ты

считаешь себя инфицированным?
Алек взглянул на них через зеркало заднего вида, затем на недовольного

Дрейка.
— Все еще болит? — тихо спросил он. Ким фыркнул.
— Еще скажи, что тебе есть до этого дело.
— Действительно, — Алек улыбнулся.
Осаму задумчиво водил языком по переднему ряду зубов, мысленно проигрывая

вопрос Федора.
192/1179
— Я не знаю.
— Не знаешь? — Достоевский собрал оружие, взвел курок и приставил его к

дазаевской голове. — Или все-таки есть мысли по этому поводу.
Дазай приподнял бровь.
— Во-первых, я видел, что оружие не заряжено. Эти глупые трюки можешь

оставить для своих остолопов.
— А во-вторых? — промурлыкал Федор.
— Во-вторых, — Дазай наклонился к его уху, обдавая кожу горячим дыханием.

— Ты просто больной на голову ублюдок, которого заводят опасности. Отвечая
на твой вопрос, скажу вот что — мы ничего не знаем об этом вирусе. Но раз есть
инфицированные, почему бы и не быть разумному инфицированному? Я бы хотел
считать себя нормальным, но последние события поимели меня во всех позах.
Федор с минуту сверлил его довольным взглядом, после чего неожиданно

расхохотался.
193/1179
Часть 16
***
После ухода Осаму в нашей группе произошел раскол. Брат на дух не переносил
Рюноске, а Рюноске - его. Так случается, когда расходятся точки зрения.
Рюноске всячески уговаривал нас вернуться на место взрыва, а брат говорил,
что это бесполезная трата времени. Ведь и проехали мы уже немало. Ацуши
держался особняком и встревал в спор лишь в крайнем случае. Либо когда
приходилось в очередной раз разнимать этих двоих. Если наши
взаимоотношения и раньше были натянутые, то после драки в торговом центре
все пошло кувырком.
Стыдно признаваться, но порой я задаюсь вопросом, а если бы кто-то один из

них попал в беду. Помогли бы они друг другу? Раньше, не задумываясь,
ответила бы за брата — да. Да, он бы непременно помог. Но сейчас меня
съедают сомнения. Это уже не тот Чуя Накахара, которого я знала с детства. Не
мой брат, несмотря на грубый характер, готовый любому протянуть руку
помощи. Нынешний, вместо протянутой руки, скормил бы бедолаге пулю в лоб.
И, самое страшное, я никак не могу повлиять на эти изменения. Я наблюдаю,
замечаю, и на этой ноте заканчивается моя роль стороннего наблюдателя.
Попытки поговорить выводят его из себя. Мы молча пробираемся вперед. Едим в
полной тишине, засыпаем, не пожелав друг другу спокойной ночи. Возможно, я
все еще та глупая наивная девчонка, которая верит в добро, в людей и не может
смириться с концом света.
Мы шли пешком третий час. Многие машины в Кавасаки были не на ходу. С

некоторых кто-то слил весь бензин. Мы планировали найти рабочую машину и
поехать на ней, но брат сказал, что шум привлечет инфицированных. Погода
весь день была переменчивая. Солнце то появлялось, то скрывалось за тучами. А
в какой-то момент стало громыхать. Но, слава богам, обошлось без
происшествий. С другой стороны, пока инфицированные лежат и не могут
подняться, мы могли бы уехать на безопасное расстояние. Выехать за пределы
города, где нам не угрожали бы сотни инфицированных. Однако Чуя и слушать
меня не стал. Он шел впереди, вел нашу группу и постоянно тревожно озирался.
И тогда я поняла. Он искал его. Искал хотя бы след. Я, как никто другой,
понимала, как ужасно он себя чувствует из-за своего поступка в парке. Пытается
все исправить. Вернуть как было. Но разве кто-то осуждает его? Да, Рюноске
время от времени любит тыкать в него тем решением. Но делает он это со зла.
Намеренно. Осмелюсь предположить, из-за ненависти к самому себе. Решение
моего брата было вынужденным. Он лидер нашей группы и поступил как
истинный лидер. Акутагава это понимает. Но с тем и осознает, что, в отличие от
моего брата, ему бы никогда не хватило смелости на подобный шаг. Если бы
Осаму не остановил инфицированных, Акутагава продолжал бы тянуть его за
рукав, несмотря на то, что вся группа была под угрозой. Он бы всех нас отправил
на тот свет. А мой брат выбрал меньшее зло.
— Скоро стемнеет. Надо определиться с местом привала, — сказал Ацуши.
Чуя стянул с себя рубашку, обвязал ее вокруг пояса и вытер запястьем

стекающий по вискам пот.
194/1179
— Еще рано.
Акутагава фыркнул и прошел мимо. Иногда мне хотелось схватить обоих за

волосы и стукнуть лбами. Что и кому они пытались доказать? Конечно, я бы
могла предложить им разобраться со своими проблемами раз и навсегда, набив
друг другу морды. Но у Рюноске не было ни единого шанса против брата. Я не
восхваляю его и не возношу. Всего-то трезво оцениваю физические способности
этих двоих. И я не уверена, что в пылу драки брат сможет совладать с эмоциями
и вовремя остановиться. Он вполне мог забить его до смерти либо превратить в
калеку до конца своих дней.
Помни, Ясу, говорю я себе каждое утро, твой брат уже не тот, кем был прежде. А
может, он обличил свою истинную сущность? Как бы там ни было, Осаму всегда
являлся неким сдерживающим механизмом. Достаточно было негромко
окликнуть брата, придав голосу больше строгости, либо мягко хлопнуть его по
плечу, и взгляд Чуи всегда прояснялся. Всегда. Может, я не ошиблась? Может,
он на самом деле любил его с самого детства и боялся показать себя с плохой
стороны.
— Слишком тихо. До жути, — Ацуши задрал голову, наблюдая за перелетом

птиц.
Я замыкала нашу небольшую группу. Смотреть на разруху вокруг больше не

было сил. Запыленные машины ржавели на дорогах. Всюду летал мусор и
газеты. На улицах ни единой души, не считая зараженных. Многие сидели в
машинах и поворачивали головы нам вслед. Порой мы встречали и убитых
инфицированных. Значит, кто-то из живых проходил тут до нас. Никто из ребят
не горел желанием с ними встречаться. Остерегайся мертвых, не доверяй
живым, сказал мне брат. И его слова не покидают меня уже долгое время. Конец
света превращает людей в монстров. Развязывает руки тем, кого прежде от
убийств и насилия удерживал закон. А теперь каждый придумывал свои законы
и нарушал по своему усмотрению. Сдерживать преступников больше некому.
— Ребят, я уже рассказывал, как занял первое место в соревнованиях по

баскетболу? — спросил Ацуши.
— Рассказывал, — отозвались все хором.
— Да? Когда?
Чуя улыбнулся, впервые за долгое время.
— Эм, думаю… постоянно.
Ацуши уныло пожал плечами. Я похлопала его по спине и поравнялась с братом.

Он ведь просто пытался нас растормошить. Я шла по дороге, внимательно
изучая свои кеды. Помнится, забрала их из женского бутика. Они призывно
лежали у разбитой витрины, и я не смогла пройти мимо. Там же отыскала себе
новый голубой джемпер и узкие джинсы. Все бы ничего, но не прошло и
получаса, как брат с мачете разрубил голову инфицированному. Кровь брызнула
мне на грудь и на новые джинсы. Так я и поплелась дальше. Мои
многострадальные кеды тоже порядком износились. Покрылись пылью и грязью.
А не так давно ржавый гвоздь проткнул подошву, чудом не добравшись до
пятки.
195/1179
— Замрите, — внезапно сказал брат, потянувшись за пистолетом.
— Что ты увидел? — шепотом спросил Рюноске.
И тут все мы услышали хруст стекла, доносившийся из аптеки напротив. Чуя

жестом приказал нам держаться вдоль стены и выйти обходом к центральным
дверям. Сам он пошел прямиком на звук. Я хотела остаться с ним, но Ацуши
настойчиво потянул меня за руку.
— Ты будешь только мешаться, — сказал он, проигнорировав мой свирепый

взгляд.
Однако я силой выдернула руку и крадучись пошла за Чуей. Кто бы ни находился

там внутри, отправлять брата одного на разведку я не собиралась. Чуя заметил
меня не сразу. А когда заметил, было поздно. Низко нагнувшись, мы миновали
застекленное окно, еще целое с одной стороны, и прижались спинами к входной
двери. С другой стороны я увидела светлую макушку Ацуши. Он подал нам знак.
Чуя слегка высунул голову. Незнакомец стоял к нам спиной, безразборчиво
сметая все таблетки в свою сумку. Пистолет торчал у него за поясом, а из
бокового кармана на бедре проглядывала рукоять ножа.
— Брось сумку и подними руки, — приказал Чуя. Незнакомец вздрогнул, а затем

замер. Когда брат повторил просьбу, пообещав прострелить ему задницу, он
послушно опустил сумку и поднял обе руки. Чуя медленно приблизился, ни на
секунду не сводя с него прицел. Забрал оружие, охотничий нож и только после
этого позволил ему обернуться.
— Да ну! Серьезно! — неверяще засмеялся он. — Меня грабанули сопляки?
— Зря… — покачал головой Ацуши. Уже через секунду незнакомец упал на

плитку, схватившись руками за разбитый нос.
Чуя опустился перед ним на корточки.
— Кто ты такой и что ты здесь делаешь?
— Покупаю тампоны для твоей мамаши, урод!
Чуя усмехнулся.
— Повторяю в последний раз…
— Отсоси, дерьма кусок! — прошепелявил он. Чуя тяжело вздохнул. И только я

удивилась его собранности, как брат снова его ударил. И снова по носу.
Мужчина завопил, согнувшись пополам. Я отвернулась в сторону. Никогда не
могла спокойно смотреть на насилие. Чуя тем временем приставил дуло
пистолета к виску нашего нового знакомого и шлёпнул его по щеке.
— Сука, за что?!
— За все, — будничным тоном ответил он. — Рожа мне твоя не нравится. Да и ты

сам весь не нравишься.
196/1179
— А у нас что, конкурс симпатий?
Брат замахнулся кулаком. Мужчина под ним завизжал, вытянул в защитном

жесте обе трясущиеся руки перед собой.
— Хорошо! Хорошо! Убери, мать твою, пушку!
— Имя.
— Дик. Меня зовут Дик! Отбился от своей группы. Вернее, эти ублюдки бросили
меня и свалили нахрен с тем желтоглазым мудилой!
— Что? — удивилась я. — Ты сказал, желтоглазым?
— А у тебя плохо со слухом, дамочка?
Чуя влепил ему затрещину, и Дик замолчал. Присмотревшись внимательно,

заметила, что кто-то еще до нас неплохо его обработал. Правый глаз у него
заплыл, он едва им что-то видел. На шее, скуле и на лбу были огромные
фиолетовые синяки и кровоподтеки. Кто-то лупил его точно боксерскую грушу.
Дик показался мне не таким уж и взрослым. Может, лет на двадцать пять, плюс -
минус. Не берусь сказать, каким прежде был его нос, но сейчас он походил на
раздавленную картошку. Дик шепелявил, словно во рту не хватало нескольких
зубов. У него были большие круглые глаза, отчего выражение его лица казалось
то ли удивлённым, то ли напуганным. Густые черные волосы стояли торчком из-
за лака.
Выглядел он безобидным, но слова брата я всегда держала в голове — не

доверяй живым.
— Кто они такие? Куда поехали? Как вы нашли парня с желтыми глазами?
Дик протер запястьем разбитые в кровь губы, а затем сплюнул на пол.
— А он что, ваш приятель?
Чуя схватил его за грудки и встряхнул. Дик машинально прикрыл сломанный нос
ладонью, ожидая очередной удар.
— Запомни одно правило. Тут вопросы задаю я. Хочешь жить — отвечай на них
сразу. Понял?
Дик кивнул.
— Итак. Куда вы держали путь?
— В Токио.
— С какой целью?
— С той же, что и все. Ты не понимаешь? Во всех мелких городах одинаковая

картина. Все передохли либо заражены. Но раз выжил кто-то из гражданских,
то, соответственно, выжила и верхушка. Остались военные. Они позаботятся о
нас.
197/1179
— Конечно, держи карман пошире, — усмехнулся Рюноске. Дик бросил на него
взгляд, затем на Чую.
— Парня с вами звали Осаму?
— Да, вроде того, — Дик скривился, словно кто-то разбил о его голову тухлые
яйца. — Мы видели, как вас окружили в парке. Наблюдали за вами. Тогда-то
Федор и захотел забрать пацана к себе в группу.
— Зачем? — удивленно спросил Ацуши.
Дик поднял на него уставшие глаза.
— Не спрашивай. Никто не понимает ход его мыслей. Федор приказывает, мы

исполняем. И как правило, все всегда проходит без косяков. Он хрен умный. Все
продумывает на несколько шагов вперед. А вашего Осаму мы не брали в плен.
Он присоединился к нам по собственной воле. Вы ведь… — Дик ухмыльнулся
окровавленными зубами, — бросили его. Весьма забавно, учитывая тот факт, что
мы сами выбираем себе таких лидеров. Ублюдков и лицемеров.
Я стояла рядом с братом, но не заметила, как изменилось выражение его лица.

Не заметила, как он перебросил нож в другую руку, а затем стало слишком
поздно.
— Чуя, нет! — громко крикнул Ацуши, бросившись вперед. Но и ему не удалось

предотвратить то, чему суждено было произойти. Тело Дика, издав
пробирающий до мурашек хруст, свалилось замертво. Чуя свернул ему шею
настолько быстро, что никто из нас не успел ничего предпринять. Я отшатнулась
в сторону, а Рюноске истерично засмеялся. Дик смотрел прямо на меня своими
огромными оленьими глазами. Странное чувство. Еще минуту назад я говорила с
этим человеком, а сейчас он один из многих трупов, переполняющих Кавасаки.
— Мы ведь не успели допросить его, — в ужасе прошептал Ацуши. — Зачем ты…
— Он больше ничего не знал, — ответил Чуя. В его голосе было столько холода и
враждебности, из-за чего Ацуши, видимо, решил прикусить язык и не
продолжать дискуссию. Чуя тем временем убрал свой пистолет в кобуру, а
отобранный у Дика заткнул за пояс. Нож он повертел в руках, пару раз подкинул
в воздух, затем стал разглядывать рукоять. На ней было выгравировано имя
некоего Сэма. Значит, и Дик его у кого-то отобрал. Либо снял с трупа. Чуя
воткнул нож в стол и все мы вздрогнули от неожиданности. — Те парни бросили
его тут.
— Ты убил человека… Вот так просто. Глазом не моргнув, — я схватила его за

руку, но он тут же ее вырвал.
Это странное чувство. То ли опустошения, то ли утраты. Не берусь сказать

точно. Я смотрела на брата и понимала, что он теряет человечность. Теряет
самого себя. Теряет жалость к окружающим. Что дальше? Будем палить направо
и налево? Беспощадно убивать каждого встречного? Да, мир сошел с ума, но нам
не обязательно сходить с ума вместе с ним. Где-то по земле ходят такие же
говнюки, как Лери, а есть и добродушные, которым посчастливилось выжить.
Все вокруг твердят, что наступил конец света, но если мы начнем убивать друг
198/1179
друга, он правда наступит. Ничего не останется от того света. Мы сами станем
животными с одной лишь целью — выжить. А я выживать не хочу. Я хочу жить.
— А ты думаешь, он бы стал колебаться? Повзрослей, Ясу. Доверяя каждой

встречной собаке, ты рискуешь сама оказаться за бортом.
— Но он мог быть хорошим парнем!
— Он не был хорошим парнем! — крикнул Чуя. Ацуши испугался и выронил из

рук ампулы, которые собирался затолкать в свой рюкзак. — Ты слышала, что он
сказал?! Они были там! Наблюдали за нами. Видели, как нас окружают, и
пальцем не пошевелили. Хорошие? Да черта с два! Прекрати быть такой
наивной!
Он прошел мимо, наступив на ладонь Дика, и даже не оглянулся. Я хотела

остановить его и доказать, что он не прав, но в последний момент поняла, что у
меня ничего для этого нет. Только пустые слова. Возможно, Дик и вправду был
засранцем. Но нам ли решать, жить ему или нет?
Мы постояли еще некоторое время, затем стали забивать сумки антибиотиками,

жаропонижающими, бинтами, ватой и прочими средствами, которые могли нам
пригодиться в пути. Выбор был невелик, так как до нас аптеку уже кто-то
обчистил. Одного не понимаю, откуда такая тяга к разрушению? Зачем
опрокидывать полки? Зачем ломать витрины? Зачем топтать лекарства, которые
могли бы пригодиться другому? До чего же человек гнусное существо.
Втроем мы вышли из аптеки. Брат уже ждал нас у входа, пригнав к порогу
синюю шкоду. Я заняла переднее место. Ацуши и Рюноске примостились сзади.
Сидение спереди было сильно откинуто назад, от чего Ацуши приходилось чуть
ли не вжиматься в спинку своего. Я пыхтела над ним несколько минут, пытаясь
подвинуться вперед. Шарила повсюду руками, надеясь найти рычаг или кнопку.
Чуя внимательно смотрел на меня, а на его лице читалось такое недоумение,
что мне стало стыдно.
— Кажется, оно сломано, — сдалась я.
Брат вышел, обошел машину, открыл дверь с моей стороны. Наклонившись, он

что-то покрутил с правого края, внизу сидения, и оно подвинулось вперед.
— Спасибо.
— С какой стороны поедем? — спросил Рюноске. Чуя завел машину, опустил руки
на руль. Я молила лишь о том, чтобы они не начали вновь ссориться.
— У нас есть только один путь.
— Обходом? Через лес? — осведомился Ацуши.
— Да. Иначе мы не проедем и полпути. Дороги перекрыты заброшенными

машинами.
— Думаешь, — Ацуши посмотрел на меня через зеркало заднего вида, затем на

Чую. — Этот… Федор, поехал тем же путем?
199/1179
— Я в этом уверен. Не думаю, что у них так много времени убирать с пути
каждую машину на дороге. Это займет не один час и сильно замедлит их. Они
поехали обходом.
— Интересно, сколько их? — вслух подумала я. Брат бросил мне на колени плед,
который откопал в багажнике, пошарил в бардачке, затем посмотрел на меня.
— Раз он позволяет себе так просто выбрасывать людей из команды, полагаю,

немало.
— И почему только Осаму пошел с ними…
Чуя ничего не ответил. На его лице пролегла тень. Не стоило произносить его
имя вслух. Никак не могу привыкнуть к мысли, что у моего брата могут быть к
нему чувства. И даже если эти чувства раздавят его, как человеческая нога
таракана, ему никогда не хватит смелости признаться Осаму. Напротив, он
будет вести себя как говнюк. Грубый, ревнивый, несдержанный говнюк. А Осаму
все примет как должное. Время изменило его, скажет он. Либо же мир
сдвинулся и мы вместе с ним. Но будь я трижды проклята, если и он к нему
равнодушен. После поцелуя в пентхаусе многое встало на свои места. Брат не
любит целоваться. Осаму не выносит прикосновений. И как внезапно оба
поступились своими принципами. Как пожирали друг друга глазами. Эти ребята
хотят друг друга, либо, черт возьми, официально заявляю, что совсем не
разбираюсь в людях.
Машина завелась с третьего раза. Мы плавно тронулись в путь. Первое время

ехали без препятствий, а спустя час-полтора резко увеличилось количество
инфицированных на дороге. Мы оттаскивали их в сторону, но затем поняли, что
попусту тратим время. Многие из них разлагались, что сильно упростило нам
задачу. Брат прибавил максимальную скорость, и мы проехали по трупам,
оставляя за собой длинный кровавый шлейф. Вскоре что-то начало стучать под
машиной. Брат остановился, обошел ее кругом, заглянул вниз. Не выдержав
долгого копошения, я нетерпеливо выглянула в окно. В тот самый момент, когда
Чуя вытащил чью-то ногу с едва читаемой татуировкой «mother» на лодыжке и
швырнул куда-то в кусты.
— Нога застряла, — сказал он будничным тоном и, вытерев руку о карманы

штанов, сел за руль. Подумала о том, как сильно взбунтовалась бы я прежняя,
увидев подобное отношение к мертвым. Но сейчас меня это не трогало.
Застряла оторванная нога в машине? Так выброси ее к чертовой матери. Ты
ужасный человек, Ясу.
Когда мы оказались за пределами города, нас встретила полуразрушенная

дорога с мелкими ямами и трещинами, словно не так давно было землетрясение
или оползень. Поваленные деревья лежали на обочине, а отколовшиеся ветки
считала наша старенькая Шкода. Трасса выглядела мрачной и заброшенной.
Редко нам попадались перевернутые машины, либо с инфицированными внутри.
И все без капли топлива. Кто-то перелил его до нас.
Когда стало смеркаться, лес поглотила тьма. Мы ехали по прямой, надеясь, что
по пути не перегорит и вторая фара. Она едва светила, а бензин был на исходе.
Со стороны леса доносился вой. Совсем не волчий. И оттого у меня мурашки шли
по телу.
— Я тут подумал, а живые могут заразиться от укуса? — вдруг спросил брат. Мы

200/1179
с Ацуши переглянулись. — Все полегли из-за инфекции в воздухе. Сейчас ее нет.
Наверное, нет. Но что будет, если одна из этих инфицированных тварей укусит
кого-то?
— Думаю, это так же опасно, как инфекция в воздухе. Разве что процесс пройдет
куда больнее.
Чуя сбавил скорость, покосился на Ацуши.
— Откуда ты знаешь?
— Когда ты отправился на поиски Осаму, оставив нас в пентхаусе, мы кое-что

заметили, — сказала я.
— Помнишь жирного ублюдка со спущенными штанами? — Ацуши занял место

посередке и просунул вперед голову. — Он пялил инфицированную на капоте
машины. Затем заразился и помер сам.
Чуя нахмурился.
— Так получается… Он сначала подхватывает инфекцию, а затем умирает? Сам?
— Нет, нет, дружище. Ты, кажется, запамятовал. Он был жив, когда ты убил его.
Просто не мог двигаться.
— Аа-а, вот оно что, — протянул Чуя. — Я тогда…
Кто-то резко выскочил на дорогу, прямо под колеса. Послышался глухой удар, и
на лобовое стекло брызнула кровь. Я вскрикнула, вжавшись спиной в сидение.
Брат остановился и включил дворники. Разбилась вторая фара.
— Мы кого-то сбили? — прошептал задремавший Акутагава. Чуя открыл

бардачок, вытащил фонарик и включил его. Когда он потянулся к двери, я
быстро схватила его за край майки.
— Ты не пойдешь туда!
— Предлагаешь сидеть в машине до утра? — усмехнулся он. Ацуши торопливо

раскрыл свой рюкзак, вывалил половину вещей на сидение и лишь потом
нащупал фонарь. Тот барахлил и включился лишь с пятого раза.
— Я прикрою, — сказал он.
— Уверен, мы сбили инфицированного. Их может быть там сколько угодно. Ясу

права.
Чуя обернулся, раздраженно посмотрел на сонное лицо Акутагавы и, не сказав

ни слова, распахнул дверь. Я в ужасе схватила пистолет. Было страшно. Однако
страх за жизнь брата пересилил страх перед инфицированными. Я потянулась к
дверной ручке, но, заметив этот жест, брат наклонился и строго повел пальцем.
— Сиди на месте, — сказал он мне тоном, не терпящим возражений. — В лесу их

не должно быть много. Вероятно, тот, кого мы сбили, был тут один. Заплутал.
201/1179
— А если нет?! Ты ведь и сам знаешь, какие они быстрые!
Пока мы препирались, брат вышел и захлопнул дверь. Я прижалась к стеклу,

наблюдая за светом фонаря. Фигура Чуи была едва различима в темноте. Он
посветил на капот, забрызганный кровью, затем наклонился, пропав из поля
зрения. Целая минута, на протяжении которой он разглядывал колеса,
показалась мне вечностью. Но как только я решительно собралась выйти, он
поднялся и жестом показал, что инфицированный всего один. Видимо, Ацуши
был прав. Зараженный брел бесцельно вперед, а мы сбили его, размазав
конечности по машине. И только я подумала, что наши проблемы на этом
закончились, как Акутагава замогильным голосом сообщил, что мы на нуле. Брат
к тому времени закончил осматривать местность и сел в машину. Мы тут же
сообщили ему дурную новость. Он попытался завести машину, однако ничего не
вышло.
— Придется заночевать в тачке, — сказал он, прислушиваясь к вою снаружи.
***
Святой отец
Яркие солнечные лучи показались ему алыми. В машине стояла невыносимая

духота и спертый воздух. Над головами кружили мухи. Он спросонья протер
слипшиеся глаза, затем потянулся к дверям, чтобы глотнуть свежего воздуха.
Однако за ночь ее намертво заклинило. Накахара ударил ее трижды, и лишь на
четвертой попытке она сильно накренилась вбок, чудом не слетев с петель. Чуя
сел слева от руля, опустив ноги на асфальт. Тело ломило от ночи, проведенной в
неудобной позе. Он потянулся, громко хрустнул шеей, затем посмотрел вперед.
Ошметки мяса были повсюду. Ближе к обочине лежала голова инфицированного,
в плену у насекомых. Под колесами валялась оторванная рука в засохшей луже
крови. Чуя отбросил ее ногой в сторону. Ясу спала, откинувшись на сидении и
смешно раскрыв рот. Из-за полученной травмы она не могла дышать через нос
как прежде. Ацуши спал, уронив голову на плечо Рюноске. А тот в свою очередь,
проснувшись раньше всех, буравил взглядом рыжий затылок.
— Ты громко храпел и мешал спать, урод.
— Да? — Чуя похлопал по карманам, достал последнюю сигарету и затянулся.

— А не наоборот ли? Я уж всерьез подумывал перекрыть тебе чем-нибудь
кислород.
Акутагава спихнул Накаджиму со своего плеча. Тот что-то растерянно

пробурчал, вытер слюну на уголках губ и вновь провалился в сон.
— Какой у нас дальнейший план?
— Эта старушка больше не сдвинется с места. Придется искать новую машину,

либо убежище.
— Хочешь идти через лес? — осведомился Рюноске, закинув обе руки на

водительское сидение.
202/1179
— Ты слышал, что сказал Дик? Все ломятся в Токио. Опасно стоять тут. Нужно
сматываться, пока ни на кого не напоролись.
Акутагава распахнул дверь со своей стороны и выбрался наружу. Выглядел он

уставшим и был помят. Накаджима ворочался во сне каждые пять минут и что-то
неразборчиво бубнил себе под нос. И только Рюноске начинал думать, что тот
затих и закрывал глаза, Накаджима в тот же миг пихал его в бок. Плюнув на сон,
он решил, что будет бодрствовать до самого утра. Где-то в три часа ночи мимо
старенькой Шкоды, ковыляя, прошла армия инфицированных. И, благо, не
учуяли их запах. А все благодаря Накахаре, который по неосторожности
размазал по капоту зараженного. Сам он неподвижно глядел на них через
замызганные стекла машины. Первой мыслью было разбудить Чую, впавшего от
усталости в глубокий сон, однако рука его остановилась на полпути. Перебуди
он хоть всех в этой машине, выбор оставался только один. Наблюдать, затаив
дыхание. Инфицированных было не сосчитать. То ли они шли на вой в лесу, то ли
еще куда-то.
Акутагава никогда не любил фильмы про зомби. Они казались ему скучнейшим
бредом. Он скорее ковырял бы в носу и швырял козявки в потолок, нежели
потратил бы хоть минуту на просмотр подобной безвкусицы. Зомби в фильмах
его отчего-то невыносимо раздражали. Он тут же проникался ненавистью ко
всем актерам, режиссёру и непосредственно самому фильму. Может,
виновником столь черной неприязни был Накаджима, который души не чаял в
подобной фантастике. Пересматривать одни и те же фильмы мог по несколько
раз, и с таким неподдельным интересом, словно видит картину впервые.
Акутагава всегда спрашивал себя, что интересного они видят в том, что мертвые
восстают из могил, вытягивают руки вперед и бредут черепашьей походкой.
Однако, пару часов назад оказавшись внутри этого самого фильма, он испытал
страх, едва ли не ужас. Он сидел в машине, слушая тяжелое дыхание Ясу и
громкое биение своего сердца. На мгновение ему подумалось, что кто-то из
инфицированных обязательно услышит, как стучит его заячье сердце. Как вот-
вот проломит грудную клетку от паники. Он взмок от страха. Пусть на улице и
стоял холод, ему мерещилось, что кто-то поднес горящий факел к его лицу.
Инфицированные целенаправленно шли вперед. Словно по чьему-то зову. Так
подумал Акутагава, когда они миновали половину пути и вой, доносящийся из
леса, остался далеко за их спинами. Нет, они определенно шли за чем-то
другим. Или кем-то…
— Ты слышал тварь в лесу? — Акутагава обхватил руками затекшие ноги,

пытаясь сменить позу. Развернувшись к дверям, он наконец позволил себе
растянуться в полный рост, уронив голову Накаджиме на колени.
— Слышал, — непривычно тихим и смиренным голосом отозвался Чуя. — И

мертвых тоже.
Рюноске вздрогнул. Значит, он был не один.
— Ты не спал?
— Я не могу позволить себе такую роскошь, — ответил он, несколько раз

хрустнув шеей. Акутагава только заметил синяки под его глазами и измученный
взгляд. На миг его охватила жалость к нему.
203/1179
— Думаю, ты прав. Нужно найти новую тачку и привал.
Чуя опешил. Они взглянули друг на друга. И внезапно Накахара улыбнулся ему.
Не своей жуткой ухмылкой, а самой настоящей, доброй улыбкой.
— Я был уверен, что ты запаникуешь, — признался он.
— Я кажусь тебе таким трусом?
— Не пойми меня неправильно, — Накахара облокотился спиной о машину и

сложил руки на груди. Накренив голову вбок, он внимательно посмотрел на
Рюноске. — Твоя чрезмерная осторожность многим кажется трусостью.
— И тебе?
— Нет. Меня ты просто раздражаешь.
— О-о… — удивился Рюноске. — Тогда это чертовски взаимно, рыжий говнюк.
Чуя прыснул, а затем громко засмеялся. Ясу выдохнула с облегчением.
Прихватив самое необходимое, они оставили машину на дороге и свернули в

лес. Утро занималось пасмурное и по-осеннему прохладное. В гробовой тишине
шелест листьев казался пробирающим и жутким, точно влек за собой дурное
предзнаменование. Под ногами трещали и ломались сухие ветки. Длинные,
поросшие в земле лианы так и норовили поставить им подножку. Колючие кусты
цеплялись за одежду и царапали обувь. Ясу плотнее куталась в плед и шла
прямиком за братом по расчищенному пути. Лес был высокий и заросший, словно
по нему давно не ступала человеческая нога. Однако она замечала, как менялся
в лице Чуя, когда они находили отломанные сучья и ветви деревьев. Акутагава и
Накаджима выглядели вполне умиротворенно, а вот Ясу с тех пор, как заметила
настороженность на лице брата, забеспокоилась сильнее.
Чуя занимался охотой с юношества. Поначалу с отцом, который таскал его с

собой стрелять по птицам, а затем с Каримом, молодым домоуправляющим.
Карим отменно управлялся с оружием и подстрелить движущуюся мишень мог
без прицела. Чуя души в нем не чаял и всюду ходил по пятам, упрашивая
мужчину обучить его мастерству стрельбы. Он так и не согласился бы, не
случись спустя пару недель небольшой казус. Накахара-младший, случайно, а
может, и нет, стал свидетелем соития Карима и его матери в родительской
спальне. Чуя никогда не питал к отцу особой любви, а привязанности тем более,
потому нисколько не оскорбился. Однако нацепить маску оскорбленности не
забыл. И в обмен на молчание потребовал обучать его стрельбе тайком от отца.
Спустя несколько лет случилось спонтанное знакомство с Дазаем-старшим.
Найти с ним общий язык не составило труда. Их интересы были на удивление
идентичны.
Ясу не сомневалась, что следопыт Накахара первоклассный. И раз он напряжен

и насторожен, то его глаза видят куда больше, нежели их.
— Тут были люди… — вдруг сказал он. Все остановились. — Думаю, человек
204/1179
шесть-семь.
— Что? — переспросил Ацуши. — В этой глухомани? С чего ты взял? Ручаюсь,

сюда много лет не ступала человеческая нога.
Накаджима собирался пойти дальше, но Чуя перекрыл ему путь рукой, затем
присел на корточки.
— Здесь прошли двое, — прошептал он, проведя ладонью над сухой листвой.
Ацуши сел на корточки, внимательно посмотрел на указанный след, но по-
прежнему ничего не увидел. Он почесал лоб, поднялся, развел руками.
— Не-а, ничего не вижу. Может, инфицированные прошли?
— Один хромал на ногу, второй помогал ему передвигаться. Остальная группа

шла впереди, — Чуя огляделся по сторонам. — Кем бы они ни были, у них
раненые. Значит, далеко они не ушли. Тут где-то поблизости лагерь.
Ясу встрепенулась.
— Мы пойдем к ним? — взволнованно спросила она. Чуя смерил ее угрюмым

взглядом и покачал головой.
— Мы пойдем с противоположной стороны.
— Но…
— Нет, — отрезал он. — Идем обходом. Сколько мне еще распинаться перед
вами! Люди опасны!
— Или кое-кто страдает паранойей, — фыркнула она. — Не все вокруг злодеи.

Остались хорошие люди. Ты сам сказал, что среди них кто-то хромой. Они не
бросили его!
— Ясу…
— Послушай нас хоть раз! Мы слепо идем за тобой. Соглашаемся со всеми

твоими правилами. Ну и ты, будь добр, считайся с нами хоть самую малость.
— Самую малость? — фыркнул он. — Которая может привести нас к смерти?
Ясу замолкла на полуслове, плотно поджав губы. В ее глазах горела ярость.

Иногда Чуя выводил ее из себя, пробуждая в недрах души необъятную
ненависть, о которой спустя какое-то время она начинала неистово жалеть и
стыдиться. Ясу любила брата с самых пеленок. Восхищалась им и возносила как
божество. Чего нельзя было сказать о Чуе, который в ранние годы отнюдь не
пылал к ней нежными чувствами.
И вот, в моменты порывов, поддавшись некому бунтарству, она жалела о

каждом сказанном слове. Внешне оставаясь веселой, в душе она переживала
самую настоящую горечь и угрызения совести. Вспыльчивость в их семье была
присуща в основном Чуе, однако не так давно этот недостаток заметила за
собой и Ясу.
205/1179
— Предлагаю голосовать, — неуверенно произнесла она. — Кто за то, чтобы
найти лагерь людей, поднимите руки.
Ацуши робко взглянул на Чую. Лицо его было мрачнее тучи. Затем он посмотрел
на Ясу. Девушка неловко переступала с ноги на ноги, подминая под подошву
изношенных кед сухие ветки. Она нервно тянула рукава рубахи вниз, растягивая
их еще больше и время от времени поглядывала на брата. Накаджима, устав
метаться между ними, уверенно подошел к девушке и встал напротив. Его выбор
был сделан. Три пары глаз устремились на Рюноске. Он стоял облокотившись о
дерево, думая о чем-то своем. Никто не стал окликать его и требовать
немедленного решения. Спустя долгую минуту раздумий он обвел всех
рассеянным взглядом.
— Кажется, у нас тупик. Двое против двоих.
— Что?! — поразилась Ясу.
— Не пойми меня неправильно, — ответил он, — но твой брат прав. И как бы мне
ни хотелось утереть ему лицо и принять твою сторону, я привык
руководствоваться логикой. Идти в лагерь к людям опасно. С чего ты решила,
что они примут нас с распростёртыми объятиями? Четырех желторотых
подростков?
— Но мы умеем стрелять! Можем о себе позаботиться не хуже любого взрослого!
— И они должны поверить тебе на слово? Я всегда готов поддержать тебя, Ясу.
Но, поверь мне, здесь ты ошибаешься. Идти туда нельзя. Ни в коем случае.
Неподалеку раздался крик. Все неожиданно встрепенулись. Чуя вытащил

оружие. Остальные, не дождавшись команды, сломя головы бросились на голос.
Накахаре ничего не оставалось, кроме как смиренно поплестись за ними.
Однако, будь его воля, он и ухом не повел бы. Спасая каждого встречного, и
самому можно напороться на шипы. Не будь с ним младшей сестры, чью жизнь
он эгоистично ставил выше остальных, возможно, он был бы в первых рядах
«спасителей».
— Совсем близко! — крикнула Ясу, на бешеной скорости прочищая себе путь.

Отведенная в сторону ветка больно хлестнула по носу, но она, не обратив
внимания, продолжала бежать вперед. Они убили Дика и взамен должны спасти
хоть чью-то жизнь, думала она. Перед глазами все стояло его удивленное лицо и
неестественно вывернутая шея. В его огромных глазах читался лишь один немой
вопрос «за что»? И вправду, за что? Злость на брата вспыхнула с новой силой.
Скрипя зубами, она бежала вперед, моля бога, чтобы к их приходу не стало
слишком поздно. Позади нее бежал Ацуши, а за ним недовольный Рюноске.
Очередная ветка больно полоснула ее по щеке. Чем дальше они углублялись в
лес, тем гуще и непроходимее становилась листва. Чуя давно потерялся из поля
зрения. Но она продолжала упорно мчаться вперед. Он, в отличие от кричавшего
о помощи, мог за себя постоять. И вот, совершив последний рывок, она
выбежала на небольшую поляну, едва сумев остановиться в последний момент.
Следом в нее больно ударился Ацуши, не сумевший удержать равновесие после
того, как зацепился носком кроссовка о лиану. Рюноске вышел третьим,
разгоняя облако комаров над головой. Чую было не видать.
— Христа ради, спасите! Уберите от меня эту тварь!

206/1179
Ясу в смятении уставилась на огромный булыжник. На нем сидел мужчина
средних лет, облаченный в одеяния священника. У подножия стоял
инфицированный, пытаясь схватить его за ногу. Дрожащими от страха руками,
мужчина схватил длинную серебряную цепочку в виде креста, которая висела на
его шее, и вытянул ее перед собой. Когда он принялся громко молиться и
просить господа о помощи, появился Чуя. Тут же оценив ситуацию, он не смог
сдержать издевательскую ухмылку. Инфицированный не замечал их. Его цель
сидела на булыжнике и верещала так громко, что, если зараженные и были в
лесу, все наверняка направлялись сейчас к ним. Ацуши и Рюноске замерли в
оцепенении. За недели скитания все привыкли к тому, что инфицированные
лежат приклеенные к асфальту и могут разве что издавать хрипы им вслед. А
этот был тем еще живчиком. Огромные выпученные глаза с диким голодом
смотрели прямо на святого отца. Серыми пальцами он настойчиво царапал
булыжник и даже пытался его прокусить. Грязные ногти оторвались от кожи и
были вывернуты в обратную сторону. Изо рта зараженного капала слюна с
примесью крови. Передние зубы, в попытках прокусить камень, отломились.
Чуя, устав от криков священника, выхватил пистолет и прострелил голову

инфицированному. Тот свалился замертво, а священник принялся молиться еще
громче. У Накахары на лице желваки пошли ходуном. С какой радостью он
потратил бы на него вторую пулю.
— Хвала небесам! Всевышний услышал мои мольбы! — вскричал он, вытирая

белоснежным платком пот со лба. Чуя сплюнул и размозжил ногой череп
инфицированного. От жуткого звука все вздрогнули и поежились.
— Их услышал не всевышний, а мы, — процедил он сквозь зубы.
Священник осторожно спустился с булыжника и добро улыбнулся ему.
— Но он послал вас ко мне, — ответил он. — Благие деяния всевышний часто

совершает через нас.
Накахара скептически взглянул на него, а затем махнул рукой.
— Мы спасли труп. Этот кретин и пары шагов не пройдет в одиночку.
— Чуя… — заступилась за священника Ясу. Но Накахара не обратил на нее

ровным счетом никакого внимания. Он подошел к мужчине вплотную и схватил
его за грудки.
— А если прямо сейчас я переломаю тебе руки и ноги и брошу здесь умирать?
Твой бог спасет тебя? Может, попробуем?
— Довольно! — крикнула Ясу. — Всякому сумасбродству есть предел! Прекрати

относиться к людям как к мешкам с мясом!
— А если не прекращу? — он развернулся к ней лицом и сощурил глаза. — Снова

влепишь мне пощечину? Давай, сестренка. Тебе ведь до одури нравится
заступаться за слабаков.
Ясу пихнула его в грудь и подошла к священнику. Мужчина с интересом

разглядывал их, метаясь между двумя решениями: разнять или наблюдать
207/1179
дальше. Чуя показался ему опасным, недружелюбным и неуравновешенным. По
крайней мере, у нормального человека хотя бы дрогнула рука при выстреле.
— Прошу простить моего брата, — сказала Ясу, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
Она не любила ссориться с Чуей. Просто ненавидела. И после каждой такой
стычки, которых в последнее время становилось все больше, ей хотелось
спрятаться где-то под кроватью и зарыдать горькими слезами. Ей не хватало
Дазая, который всегда умел уловить ее настроение. Который вне зависимости от
ситуации принимал ее сторону. Ему на удивление легко удавалось сглаживать
конфликты и ставить Накахару на место. Сейчас она понимала, что причиной
тому было особое отношение брата к нему, будь он с ними сейчас, как много
ссор они бы избежали. В этом они были схожи. Оба ненавидели конфликты и
насилие.
— Так он ваш брат? — осведомился священник.
— Мы не особо похожи друг на друга, — с тоской ответила Ясу. — Вас не

укусили? Все в порядке?
Мужчина отряхнул пыль, осмотрел себя, затем кивнул.
— Благо, бегаю я быстро, — улыбнулся он.
— Что вы делали в лесу? Один, — спросил Акутагава. Мужчина на время

задумался, после чего поднял голову и обвел всех взглядом.
— У нас тут лагерь недалеко. Дежурим круглосуточно. В группе восемь человек.

Двое раненых. Потому быстро идти мы не можем. Приходится часто делать
привалы.
— Раненых? На вас напали?
— Нет. Мы держали путь в Токио. Отыскали небольшой фургончик, заполнили

бак и тронулись в путь. Джеймс, наш лидер, решил ехать без остановки и
привала, чтобы добраться до города как можно скорее. Там, говорят, собрались
все военные силы. Активно строятся базы. Возводятся высокие стены из кирпича
и проволоки, что ни один зараженный не проскочит. Вышки, на которых
круглосуточно стоит вооруженный караул. Сейчас в Токио направляются все
выжившие.
— Но что с вами случилось? — спросила Ясу.
— Джеймс заснул за рулем, — мужчина тяжко вздохнул и устало потер

переносицу. — Мы находились на трассе неподалеку, когда наш фургончик
перевернулся посреди ночи. Каори, да упокоит господь ее душу, скончалась на
месте. У Мизуко закрытый перелом ноги. Остальные отделались синяками и
ушибами. Лес окружал нас с двух сторон, поэтому мы решили устроить привал.
Оставаться на дороге было опасно.
— Мы не видели никакого фургона, — сказал Ацуши. Мужчина пожал плечами.
— Возможно, вы не доехали.
Чуя, сложив руки на груди, опоясывал круги вокруг них. Он молчал и не

208/1179
встревал в разговор. Отчего Ясу под его молчаливым взором чувствовала себя
крайне неловко. Неужто обиделся, подумала она. Намеренно молчит, позволяя
ей вести разговор. На миг она растерялась, и все важные вопросы улетучились
из головы. Однако Накаджима быстро пришел ей на помощь.
— Если я правильно понял, настала ваша очередь сторожить лагерь?
— Именно так, — с готовностью ответил он, нервно поправляя колоратку на шее.
— И вы пошли без оружия? — улыбнулся Акутагава.
— У него оружие помощнее. Сама божья помощь, — съязвил Чуя, возведя глаза к
небу.
— Все глумитесь, — отозвался пастор. — К слову, я ведь так и не представился.

Зовите меня Луис.
— Отец Луис… — тихо позвала Ясу. — И все-таки, почему вы безоружны?
Священник посмотрел на инфицированного и правой рукой вновь схватился за

серебряный крестик.
— Эти люди просто не в себе. Бог покарал их. Но рано или поздно
смилостивится, и тогда…
Чуя хохотнул.
— А не ты ли просил пять минут назад избавить тебя от этой "твари"? —

Накахара приподнял бровь. — Но теперь, когда твоя черная задница вновь в
безопасности, они снова стали детьми божьими? Не думаю, что есть смысл
продолжать этот разговор. Мы спасли его, и пусть теперь катится на все четыре
стороны. Его судьба - не наша проблема.
Луис облизал сухие губы и смахнул со лба темную прядь. Он нервно оттянул
колоратку, словно она в один миг стала ему тесновата.
— Если я не ошибаюсь, вы тоже направляетесь в Токио, верно? Почему бы нам не

объединиться? В нашем лагере достаточно припасов и оружия. Есть бойцы,
умело обращающиеся с оружием. Они сумеют защитить вас и доставить в Токио
в целости и сохранности. Ведь чем больше нас, тем лучше, согласитесь. А раз вы
в одиночку сумели преодолеть такое расстояние, вы, ребята, не из робкого
десятка. Что думаете?
Чуя открыл было рот, но, поймав взгляд сестры, замолчал. Луис не вызывал
доверия. Слишком много фактов играло против него. Если настала очередь
пастора охранять территорию лагеря, как остальные могли отпустить его
полностью безоружным. Да и что может простой священник против
инфицированного? Дать ему оружие - то же самое, что гранату макаке в руки.
Замешкавшись всего на секунду, можно было лишиться жизни. Эти
инфицированные вовсе не те парни из фильмов, которых трижды успеешь
порубить на фарш, прежде чем они приблизятся. Инфицированные в реальности
куда проворнее. Быстрее обычного человека. И, в отличие от живых, усталости
не знают. Так что же делал священник в гуще леса без оружия? Как могли они
проглядеть огромный фургон на ровной трассе?
209/1179
— Что вы думаете? — спросила Ясу. — По-моему, замечательная идея. Если мы
отправимся с ними, у нас будет больше шансов на выживание.
Ацуши плюхнулся на листву и принялся отдирать от штанины прилепившиеся

колючки. Акутагава нерешительно поглядывал на Чую, не торопясь с ответом.
Всем троим его мысли были понятны, как ясный день. Луису он не доверял и
придерживался изначального плана: обойти лагерь чужаков и найти прибежище
на ночь. Ясу, однако, не могла с ним согласиться. Кто-то из них рано или поздно
мог потерять бдительность. Мог не расслышать шагов инфицированных. Мог
просто не успеть вовремя отреагировать. И тогда потери стали бы неизбежны. А
Ясу терять никого не хотела. Ни брата, ни Ацуши и Рюноске. Потеря Осаму и без
того надолго лишила ее сна. Им нужны люди, если они хотят выжить.
— Брат?
— Делай как знаешь, — равнодушно ответил он.
Ясу кивнула ему. Затем протянула руку Луису. Мужчина сидел в султанской
позе, спокойно поглядывая то на одного, то на другого. Чуе показалось, что
раздор в команде отчего-то веселит его. «Ты чертов параноик. Возьми себя в
руки!» одернул он себя. Но интуиция вовсю била тревогу. И первый раз Чуя
Накахара ею поступился. Если Ясу хочет в лагерь, так тому и быть.
— Хорошо. Тогда поступим так. Луис идет со мной и показывает

местонахождение лагеря. Я оценю обстановку. И в зависимости от того,
понравится она мне или нет, мы решим, как быть дальше.
— Почему идете только вы? — сердито спросила Ясу, вскочив с места.
Чуя быстро подошел к ней и пальцами обхватил ее подбородок. Выцветшие

голубые глаза испепеляюще посмотрели на нее.
— Потому что ты взяла на себя слишком большую ответственность. Твоя

эмоциональность и неумение хладнокровно мыслить может сегодня всех нас
свести в могилу. И чтобы не лечь в нее всем троим, я выдвинул самое
рациональное решение. Сиди здесь и не рыпайся.
— Как насчет меня? — тихо спросил Акутагава. — Я могу составить вам

компанию?
— Нет, не можешь, — Чуя кивком указал на Ацуши. — Со мной пойдет он.
Накаджима тут же с готовностью кивнул. Он стряхнул сухую листву с колен,

поднял рюкзак и закинул его за спину, затем тайком взглянул на Ясу. Девушка
тоже смотрела на него.
— Почему именно Ацуши? — спросила она, удивившись отказу на предложение

Акутагавы. Чуя подошел к Луису, оттеснив сестру, и протянул ему руку.
— Потому что в твоем присутствии он становится бесхребетным придурком. Мне

нужен человек с трезвой головой, а не…
Луис неожиданно вскрикнул и повалился на землю, обеими руками схватившись

210/1179
за лодыжку. Все трое в замешательстве воззрились на него. Тот корчился на
траве какое-то время, а затем разлепил плотно закрытые глаза и опустил взгляд
на свою ногу. Чуя нетерпеливо опустился перед ним на корточки и вытащил
охотничий нож. Ясу вскрикнула, Ацуши и Рюноске, оправившись от потрясения,
бросились к нему. Накахара замер с поднесенным к ноге Луиса ножом и
медленно повернулся. На безэмоциональном лице внезапно расцвела хищная
ухмылка.
— Серьезно? Думали, я собираюсь зарезать его?
— А что ты собирался сделать? — с вызовом бросил Акутагава.
Накахара воткнул нож в землю и поднялся.
— Собирался разрезать штанину его святейшества и проверить ногу. Хотя,

знаете что? Катитесь-ка вы все к чертям собачьим, хорошо?
— Чуя… — Ясу виновато коснулась его руки, но Накахара грубо отдернул ее.
— Я пойду один, — сказал он. — А вы сидите тут. Охраняйте этого набожного

ублюдка. Потому что, если лагеря там не будет, я вернусь и спущу с него шкуру.
Он молча схватил свою сумку, затолкал в нее пистолет Дика и складной нож.
Присев на одно колено, он подтянул шнурки на берцах, обвязал вокруг пояса
рубаху, оставшись в одной черной майке, и пошарил по боковым карманам
военных штанов, проверяя наличие патронов.
Когда он уходил, никто так и не осмелился окликнуть его. Три пары глаз
провожали его спину взглядами, чувствуя то ли вину, то ли облегчение.
— Можно попросить вас об услуге? — спросил Луис, нацепив на смуглое лицо

самую дружелюбную улыбку из своего арсенала, когда Накахара скрылся из
виду. Ясу улыбнулась в ответ.
— Конечно, святой отец.
211/1179
Примечание к части Господа, в данной главе присутствует сцена изнасилования.
Если вам неприятно такое читать, рекомендую пролистать середину главы, либо
вообще перескочить на следующую.
Предупреждён — значит вооружён
Часть 17
Ацуши не слышал и половины того, что сказал Луис. Серые глаза

взволнованно смотрели в гущу леса, в которой пять минут назад скрылся
Накахара. Совесть всегда была его слабой стороной. Засомневавшись в
человеке, который вел их с самого первого дня, он чувствовал себя
неблагодарным засранцем. Ацуши хотел бы свести все проблемы к нервному
перенапряжению. Подумать, что Накахара, возможно, сильно переутомился за
пару дней, вот и навел прицел на безобидного священника. Но как так вышло,
что все трое подумали о нем как об убийце. Почему все одновременно выставили
его в дурном свете? Может, пора кому-то из них взять главенство на себя и дать
Чуе время передохнуть? Не то чтобы они сомневались в его способностях,
однако накахаровская адекватность была под серьезным вопросом. Порой он
вел себя грубо, несдержанно, а временами проявлял такую жестокость, из-за
чего недоверие к нему увеличивалось троекратно. Почему он убил Дика,
спрашивал себя Ацуши долгое время. Чем он заслужил столь жестокое
обращение? Из-за одной необдуманно брошенной фразы? А если кто-то из них в
дальнейшем вступит с ним в дискуссию, их ждет такая же судьба?
Накаджима покачал головой и протер глаза. Думать о том, что будет после, не
хотелось совсем. Возможно, он был единственным, кто свято верил в
адекватность Накахары. А ведет он себя как говнюк по двум причинам: сестра,
ради которой он готов прокладывать дорожку из трупов. Осаму Дазай, к
которому он наверняка питает не самые дружеские чувства. Жаль, что Ясу не
понимает, как преданно он оберегает ее, не понимает, что он готов руки
запятнать кровью, лишь бы она оставалась невредима. Чуя убил Дика, потому
что видел в нем угрозу. Хотел убить Луиса, потому что его появление вызывало
много противоречий. И Ацуши устыдился своих мыслей. В глубине души он
желал смерти священнику. Будь они с Накахарой вдвоем, он бы и пальцем не
пошевелил, чтобы его остановить. И мук совести испытывать не стал бы.
Ацуши взглянул на Луиса, затем на Ясу и Рюноске. Эти двое сидели на корточках
и внимательно его слушали. Сам же Луис держался за подвернутую лодыжку и,
как показалось Накаджиме, слишком переигрывал со стонами.
— Я все-таки пойду за ним, — решительно заявил он. Луис замолк. Все трое
обратили на него взгляды. Рюноске молчал, а Ясу поджала губы.
— Делай что хочешь, — безучастно ответила она. Однако в ее голосе читалась

явная обида.
— Не надо, — обратился к ней Ацуши.
— Не надо, что? — спросила она с нотками раздражения. Накаджима ничего не

ответил. Проверил запас патронов, наличие ножа, повернул кепку козырьком
назад и пошел тем же направлением, что и Чуя. Но в последний момент он
остановился.
212/1179
— Не злись на брата за то, что он любит тебя.
— Да что ты знаешь….
— Я знаю, что он убивает тех, в ком видит угрозу для тебя! — слишком резко
ответил Ацуши. — Но ты так эгоистична, что этого не замечаешь. Все со своей
ненадобной жалостью.
Ясу в возмущении вскочила с места, но Накаджима и слушать ее не стал. Он

отодвинул ветки в сторону и скрылся в темноте леса, так и не выслушав ее
распаленные в гневе слова.
Рюноске немало удивился столь внезапному перебежничеству. И даже увидел
смысл в его действиях. На самом деле, было крайне глупо оставаться всем
троим и охранять одного хромого священника. Но и перспектива идти на
разведку с Накахарой ему не льстила. Он не был уверен, что по пути в лагерь
они не сцепятся друг с другом. А исходя из взаимной неприязни, о слаженной
работе можно было только мечтать.
Рюноске в который раз задумался о причине, из-за которой они внезапно стали
пылать лютой ненавистью друг к другу. И все началось после того поцелуя. Он
зло скрипнул зубами и посмотрел на Ясу. Все из-за нее. Из-за ее паршивой
шутки. Его отношение к Чуе было нейтральное до того момента. Но в ту ночь он
не смог сомкнуть глаз. Перед лицом стояла картина, от которой хотелось рвать и
метать. Почему Осаму так пылко отреагировал на поцелуй? Из-за того ли, что
целовал его Накахара, или выпивка ударила в голову? А если бы он сам
поцеловал его? Смотрел бы Осаму и на него с таким же вожделением? Перерос
бы простой невинный поцелуй в страстное сплетение языков, которое они
продемонстрировали на глазах у всех. Рюноске помнил тот взгляд. Видел
желтые глаза, которые так и говорили «ты можешь взять меня прямо на этом
полу, клянусь, я и пальцем не пошевелю, чтобы тебя остановить». И будь они
там одни, только бог знает, до чего дошел бы этот абсурд. И всему причина одна
невинная шутка.
— Пусть идет, — махнула рукой Ясу. — Пусть оба идут. Им не помешает остудить
головы и наконец пообщаться с другими людьми.
— Будет забавно, если они придут туда и всех перестреляют. Без обиняков, Ясу,
но уравновешенность твоего брата под сомнением.
Ясу посмотрела на Рюноске нечитаемым взглядом.
— Твоя уравновешенность тоже под вопросом. Думаешь, я не замечаю, с какой

неприязнью ты на него смотришь? Если тебя что-то не устраивает в моем брате,
Рю, повторюсь, иди и выскажи ему это в лицо. Нечего поливать его грязью за
спиной, — она ткнула его пальцем в грудь. — Вы оба деретесь из-за кости,
зарытой в землю. Знаешь, мы за это время опустились до того, что окажись ты
сейчас на месте Ацуши, я бы не раздумывая тебя остановила. Потому что больше
не доверяю тебе. Не могу оставить вас двоих и полагаться на лучший исход.
— Значит… такого ты обо мне мнения? Думаешь, я бы набросился на него

исподтишка?
— Я уже не знаю, что думать, Рю, — Ясу сдула с лица светлую прядь, затем
развернулась к затихшему Луису. — Вы все мне дороги, но… брата я люблю. И
213/1179
никому не дам его в обиду. Даже тебе.
— Можешь об этом не переживать, — буркнул Рюноске. — Я от тебя многое

готов был услышать, но такие слова… Может, нам всем пора разбрестись в
разные стороны, а? Мы изжили нашу дружбу. Она вообще была когда-нибудь?
Ясу обессиленно рухнула на колени и спрятала лицо в ладонях. Становилось все

хуже и хуже. Сначала ушел Осаму, теперь и Рюноске собирался их покинуть. Она
собрала всю волю в кулак и подняла на него горящие гневом глаза.
— А что мне еще остается думать?! Что?! Вы глотки готовы друг другу
перегрызть и даже не скрываете этого! Мне делать вид, что все нормально? Что
так и должно быть? Помиритесь, черт бы вас побрал! Дождись дня, когда мы
найдем Осаму. Пусть он сам решает, кому отдать свое сердце. Хоть один из вас
задумывался о его чувствах? Вы оба такие эгоисты, Рю. И ты просто сбегаешь
вместо того, чтобы решить проблемы как взрослый человек. У тебя ведь было
столько лет в запасе. Не смей винить моего брата в своей нерешительности. Не
смей...
Акутагава слушал ее, словно провинившийся ребенок. И чем больше она

говорила, тем сильнее он испытывал стыд за свои поступки. После той ночи в
пентхаусе дни шли так, точно кто-то закрыл его глаза темной плотной тканью,
которая искажала и омрачала все его мысли. Что бы ни творилось вокруг, он
всегда думал о худшем. Он так любил Осаму, что всех вокруг, кто испытывал к
нему симпатию, возомнил врагами. Может, эта его черта и стала причиной
провала, подумал он. Может, поэтому Осаму никогда не обращал на него
внимания. Избегал всякого контакта с ним. Потому что со стороны, он, Акутагава
Рюноске, казался мрачным, хмурым и нелюдимым парнем, от которого у
остальных шли мурашки по коже. А если бы он был чуть попроще? Если бы
научился ко всему относиться с юмором? Если бы он был чуть более открыт…
— Простите, что вмешиваюсь, — Луис опустил больную ногу, — но могу я

успокоить вас дельным советом? Все-таки…
— Нет, — отозвались они одновременно. Акутагава протер ладонью

покрасневшие глаза и, громко шмыгнув носом, опустился перед отцом Луисом.
— Покажите вашу ногу, — попросил он. Пастор провел языком по переднему

ряду зубов, затем потер затекшую шею.
— Ребята, — шепотом сказал он, словно кто-то мог их подслушивать. Рюноске

подвинулся ближе, чтобы лучше его расслышать. Ясу опустилась рядом. — Тут
такое дело… Видите ли, когда вы появились и спасли меня, я кое о чем хотел
рассказать вам. Но, — он громко прочистил горло и, выдержав небольшую паузу,
вновь продолжил. — Этот рыжий парень хотел убить меня, и потому я подумал,
что уместнее будет умолчать об истинной причине моего прихода сюда.
— Что? — удивилась Ясу. — Какой еще причине? Вы солгали нам?
— Дай ему договорить, — попросил Акутагава.
Луис вытащил из кармана белый платок и снова протер влажный лоб. Поначалу
Рюноске думал, что причина столь обильного потовыделения связана с
полученной травмой. Однако сейчас он начал подозревать, что мужчина отчего-
214/1179
то нервничал. И тем сильнее ему хотелось задрать его штанину, и проверить на
наличие травм. Неспроста Чуя не повелся на его слова и решил проверить
священника лично, а они, идиоты, все трое бросились его останавливать.
— Когда мы проходили это место, нас преследовали инфицированные. У нас с

собой была огромная сумка с оружием и припасами. Там же лежали
антибиотики, которые нам сейчас жизненно необходимы, — Луис посмотрел на
размозжённый череп инфицированного. Над ним громко жужжали мухи, и
зловоние шло невыносимое. — Раз вам удалось выжить и добраться сюда,
полагаю, вы сами понимаете, что существа они быстрые. Мы не могли бежать с
двумя ранеными на руках и огромной сумкой. Пришлось ее бросить. Когда мы
обустроили лагерь, я попросил Джеймса дать мне несколько людей, чтобы мы
могли вернуться и забрать сумку. Но Джеймс и слушать меня не стал. Сказал,
что по лесу бегает какая-то крупная тварь, и отряд он разделять не намерен.
Тогда я вызвался идти в одиночку. Но он отобрал у меня оружие. Думал,
остановит меня. И вот, теперь я здесь. Сначала сломал себе лодыжку, убегая,
так потом еще инфицированный загнал меня на булыжник. Глупо вышло…
Рюноске выдохнул с облегчением. Все-таки Чую подвела его интуиция. Он сжал

плечо Луиса и понимающе кивнул.
— Вы поступили храбро, — сказал он, не скрывая обуявшую его легкость. Ясу

обеими руками обхватила крупную темную ладонь. Луис с виду походил на
мексиканца. У него была темная загорелая кожа, немного узкие, темные глаза и
низко посаженные брови, от чего его взгляд казался тяжелым. Он носил тонкую,
аккуратно стриженную бородку, и сей факт Ясу показался странным. Однако
такую мелочь она тут же отмела прочь. Некоторые мужчины любят ухаживать за
собой, и даже конец света и отсутствие условий не станет тому помехой. Туда
же смотрел и Рюноске, и Ясу поняла, что их мысли сошлись.
— Где вы оставили сумку? — обратился к нему Акутагава. Мужчина замолчал, он

медлил и тянул время. Ясу подумала, что он, возможно, из-за выходки брата
теперь не доверяет им. Да и доверилась ли бы она сама странной компашке,
которая не может уладить даже внутренние конфликты и выносит их на
всеобщее обозрение. Так еще и Чуя пытался дважды его застрелить.
— Она там, — Луис пальцем указал на копну листьев, которые лежали с

противоположной стороны, откуда ушли Чуя и Ацуши. В шаге-двух, начинался
лес. Рюноске с подозрением взглянул на горку сухих листьев. Казалось, словно
кто-то набросал их намеренно.
— Разве вы не убегали в спешке? — спросил он настороженно.
— Так и есть, — ответил Луис. — Джеймс второпях прикрыл сумку. И признаться,

я не уверен, там ли она еще.
Ясу поднялась и собиралась было проверить слова священника на правдивость,

но Рюноске перекрыл ей путь рукой. На ее удивленный взгляд он только
покачал головой. Она с согласием кивнула и присела напротив отца Луиса. Пока
Акутагава шел за сумкой, Ясу предложила осмотреть его ногу. Луис отмахнулся,
сказав, что все необходимое лежит в сумке. И как он получит ее на руки, они
могут делать с его ногой все, что им заблагорассудится. У Луиса была добрая
заразительная улыбка. И как бы плохо ей ни было после ссоры с братом, она не
смогла сдержать ответной улыбки. Ей не терпелось скорее познакомиться с
215/1179
остальными членами отряда и в кои-то веки увидеть новые лица. Акутагава к
тому моменту уже подошел к месту, указанному Луисом. Листвы наброшено
было куда больше, нежели казалось на первый взгляд, да и сумку было под ней
не видать. Если верить словам священника, и за ними в самом деле была погоня,
как в такой спешке они сумели спрятать припасы настолько хорошо? Вопросов
становилось все больше. Только он начинал думать, что Луис откровенен с ними,
как выявлялись новые факты, играющие против него.
— Чуть подальше! — крикнул Луис, поймав Акутагаву на задумчивом

разглядывании. — Посмотри чуть дальше, дитя.
— Чего ты копошишься? — не выдержала Ясу. — Пошарь руками!
Акутагава бросил на нее кислый взгляд. Он хотел поделиться с ней своими

соображениями, но по ее глазам понял, что если он сию же минуту не достанет
сумку, она сделает все сама. Будь что будет, подумал он, и решительно шагнул
вперед. Страдальческое выражение лица Луиса тут же изменилось. Он схватил
Ясу за запястье и грубо дернул на себя. Не растерявшись, Акутагава быстро
бросился назад, но едва он сделал шаг, как почва под ногами испарилась.
Громко хрустнули сухие ветки, тщательно скрытые под листвой, а затем
проломились надвое, не выдержав веса. Он скатился в глубокую яму, по колено
заполненную мутной дождевой водой. Сверху стали доноситься женские крики и
грязная ругань Луиса. Акутагава сплюнул воду и, не обращая внимания на
распоротую, истекающую кровью щеку, поднялся на ноги. За спиной раздался
отчетливый хрип, а затем еще несколько. Он обернулся.
***
Тем временем…
Чуя заткнул нож за пояс и, не сбавляя скорости, принялся снимать с волос

паутину. Чем дальше он шел, тем плотнее становился лес. Деревья шли все
выше и выше, а продвигаться без мачете было практически невозможно.
Приходилось прорубать себе путь, вырезая длинные лианы, которые оплели
сразу несколько деревьев, высокие колючие растения, липнущие к одежде, и
крупные ветки, на которых обосновались пауки. Ясу ненавидела пауков, и Чуя не
смог сдержать улыбку, вспомнив, как три года назад кропотливо собирал их в
банку, а затем подсыпал еще спящей сестре в кровать. Криков и слез было
немерено, но Накахара никогда не мог унять свою любовь к подтруниванию над
сестрой. Особенно после ссор и стычек.
Чуя остановился и тихо присвистнул. Поваленное сосновое дерево перекрывало

половину пути. Поначалу он собирался перекинуть сумку и пройти дальше, но
случайно зацепил взглядом корень дерева. Разрез был идеально ровный, а
вокруг лежала совсем свежая опилка. Он присел на корточки, схватил горсть
опилок и подбросил в воздух. Ветер разнес их по сухой листве. Все это казалось
ему странным. Кому понадобилось срубать дерево посреди леса. Внезапно его
охватила тревога, а интуиция потребовала немедленно возвращаться. Но если
Луис и был опасен, его остались охранять три человека, подумал он. Надо идти
вперед и найти лагерь. Пусть многое и не сходилось со словами священника, он
предпочел оставить выводы на потом. Поднявшись, он закинул рюкзак за спину,
обвел глазами местность и, перепрыгнув через поваленное дерево, побрел
216/1179
дальше.
Погода стояла облачная, но в глуши леса духота и комары донимали его. Он

обмахивался ладонью, а затем сорвал широкий куст папоротника. Чем дальше
он отдалялся от своих, тем сильнее ему хотелось вернуться обратно и сломать
Луису вторую ногу. Он не любил делать что-то для удовлетворения чужих
капризов. А то, что потребовала Ясу, был именно каприз. Пройдя пешком не
больше пятнадцати минут, он набрел на небольшой высыхающий ручей. Бросив
рюкзак наземь, он в спешке забежал в воду, опрыснул покрасневшее лицо и
закрыл в блаженстве глаза. Вода была холодная, почти ледяная. Вытащив из
бокового кармана сумки пластиковую бутылку, он попытался заполнить ее.
Вдруг за спиной раздался громкий хруст. Чуя бросил бутылку, выхватил
пистолет и резко обернулся. Его лицо удивлённо вытянулось.
Накаджима, споткнувшись о корень дерева, скатился с невысокого обрыва, а

затем кряхтя поднялся, держась обеими руками за ушибленную поясницу.
— Какого… — развел руками Чуя. — Что ты здесь делаешь? С Ясу что-то

случилось?
— Нет, нет, попридержи коней, приятель, — ответил Ацуши, сплевывая землю.

— Просто подумал, что безрассудно было отправлять тебя одного. — И вот… я
тут.
Чуя приподнял бровь.
— Хвалю. А теперь иди обратно.
— Не будь таким засранцем! Тебя, знаешь, нелегко было выследить. Я уже

всерьез подумывал повернуть обратно. Но нам ведь недалеко осталось, да?
— Да, — ответил Чуя, слабо кивнув. — Если Луис не солгал нам.
— Тогда поторопимся.
Накахара оглядел его с ног до головы. Вся уверенность Ацуши отчего-то

испарилась. Ему казалось, словно он предстал перед одним из родителей своей
девушки. Не то чтобы он считал Ясу своей девушкой, но предложение
сблизиться уже долгое время вертелось в голове, однако озвучить его он так и
не решился. Если первое время ему казалось, что между ними что-то есть, то
вскоре он осознал, что Ясу ко всем была дружелюбно настроена и никого не
ставила выше другого. Но в одном Ацуши был уверен, что Чуя, несмотря на
показушную строгость, даст им добро, если удостоверится в искренности его
чувств.
— Эй! — Чуя щелкнул пальцами перед его лицом. — Закрой свой театр фантазий
и прекрати лыбиться как идиот.
Ацуши вздрогнул, быстро закивал.
— В какую сейчас сторону? Луис ничего не говорил про реку.
Чуя прикусил губу и молча закинул наполненную наполовину бутылку в рюкзак.
217/1179
— Он вообще много чего недоговорил.
— Ты тоже заметил? Я потому и пошел за тобой. Мне кажется, в лагере не

обрадуются нашему визиту. И вот еще что… — Ацуши остановился. Он обхватил
обеими руками ремешки своей сумки и поднял глаза на Чую. Накахара
остановился, всем своим видом изображая внимание. — Ты ведь был не уверен,
да? Поэтому и идешь в лагерь?
— В чем? — удивился Чуя.
— Когда мы шли по следам, ты сказал, что раненых двое. А Луис сказал…
— Я знаю, что он сказал, — нетерпеливо перебил Чуя. — К чему ты клонишь?
Ацуши стянул с себя кепку, загладил жирные отросшие волосы назад. Футболка
неприятно липла к телу, а над ухом раздражающе жужжали комары.
— Если бы ты был уверен в своих словах на все сто процентов, Луис лежал бы
сейчас мертвый. Ясу, я, Рюноске, никто из нас не остановил бы тебя. Ты бы убил
священника, Чуя. И прострели мне ногу, если я неправ. Ты боишься, что
неправильно прочел след. Боишься, что там на самом деле лежат раненые,
которые нуждаются в уходе. Именно поэтому ты оставил нас троих там. Ты
сомневаешься, и нестыковки в его словах щекочут твои нервы.
— Я не чертов Арата! — крикнул Чуя. Ацуши замолк. — Отец Осаму научил меня
почти всему, что я знаю. Но я не он, Ацу. Если бы Арата сказал, что там прошли
двое, и один из них был ранен, то значит, так оно и было. Клянусь, я бы ни на
секунду не усомнился в его словах. Но я… совсем другое дело.
Ацуши медленно приблизился к Чуе, опустил руку на его плечо и несильно сжал.
Накахара вскинул на него измученные, утомленные глаза. Они были красные от
недосыпа и раздражения, а вокруг залегли синяки. Он словно не смыкал глаз
несколько ночей подряд. И Накаджима почему-то был уверен, что именно так
оно и есть.
— Я мало был знаком с отцом Дазая. Видел пару раз и только-то. Но вот дело в
чем, дружище, — Ацуши внимательно посмотрел в голубые глаза, — если ты
сказал, что раненый был всего один, значит, он был один. Я доверяю тебе и
твоей интуиции на все сто процентов. Ведь не было никакого грузовика, и ты это
знаешь. Луис сказал, что у них полно припасов, оружия, людей, умеющих им
искусно управляться. Но на обход почему-то отправили безоружного
священника. Не находишь сей факт странным?
Чуя поскреб подбородок.
— Возможно, мы добровольно идем в ловушку.
— Если мы отпустим священника, он может навести на наши следы остальных.
— Надо было убить его, — заключил Чуя. Ацуши резко шлепнул себя по щеке.
Кровь из убитого комара размазалась по коже. Устав от жары, он выудил из
кармашка железную флягу, опустил голову и вылил на волосы все содержимое.
— Ты бы не убил, — ответил он, стряхивая с волос капли воды. Чуя, что-то

218/1179
пробубнив, закрылся от брызгов обеими руками.
— Завали уже жало, раздражаешь.
Ацуши широко улыбнулся.
— Идем?
После того, как они пересекли реку, следы возобновились. Многое в них Чуе
казалось странным. Словно один из них был вовсе не ранен, а его силой волокли
вперед. И чем ближе они подходили, тем сильнее он нервничал. Ацуши едва
поспевал за ним, но Накахара и не думал сбавлять шаг. Он почти бежал,
стараясь быстрее закончить вылазку и вернуться к сестре. Его беспокоила не
только странная компания незнакомцев, но и пробирающий вой, который не
давал ему глаз сомкнуть всю ночь. В этом лесу они были не одни. И потеряв
бдительность всего на миг, рисковали лишиться жизней. Что за тварь бы там ни
бегала, она была явно огромных размеров и передвигалась на исключительно
огромной скорости. Если с такой столкнуться лицом к лицу, исход будет
очевиден.
Услышав женский голос, Чуя замедлился. Идущий позади Ацуши поравнялся с

ним.
— Ты тоже слышал?
— Да, — протянул Накахара. — Будь наготове. Кажется, мы нашли лагерь.
Голоса стали громче. Кто-то говорил на повышенных тонах, кто-то смеялся. В

лагере трещал костер, а вокруг были воздвигнуты три небольшие палатки.
Густая листва и плотно растущие деревья закрывали почти весь обзор, а с
обратной стороны было не подкрасться из-за обрыва. Треск костра заглушал
голоса людей. И как бы Чуя ни пытался разобрать хоть слово, все было тщетно.
Ацуши слегка отвел ветви в сторону и собирался было подкрасться к лагерю
поближе, но Чуя перекрыл ему путь рукой. Накаджима проследил его взгляд.
Под ногами проходила проволока, которая, по всей вероятности, охватывала
весь лагерь. На ней висели пустые консервные банки. Там, где деревьев было
меньше, торчали самодельные копья. Как они успели подобными образом
огородиться за столь короткий срок, подумал Чуя. Очередная недомолвка со
стороны Луиса.
— Выйдем к ним? — шепотом спросил Ацуши.
— Нет. Что-то здесь не так, — ответил он. — Попробуем подойти поближе.
Низко пригнувшись, они поползли в сторону торчавших копьев. Под локтем

Ацуши громко хрустнула сухая ветка. Оба замерли. Кто-то из лагеря подкинул
дров в огонь, и звук заглушился ревом костра. Их было трое, и все вооружены.
Голоса девушки и двоих мужчин доносились из палатки. Подобравшись чуть
ближе, Чуя отчетливо услышал мольбы о помощи. Караулившие вокруг лагеря
смеялись, отвешивая пошлые комментарии на ее крики.
— Они насилуют ее… — Накаджима побледнел.

219/1179
Чуя мельком взглянул на него, затем вновь на патруль. Судьба девушки его
абсолютно не трогала. Мужчины не подозревали, что к ним прокрались
посторонние, и он намеревался сполна этим воспользоваться. Всего их было
шестеро, не считая заложницы и Луиса, охранять которого должны были Ясу и
Рюноске.
— Нужно их разделить и убить поодиночке, — изрек Чуя.
— Но как мы это сделаем? — голос Накаджимы стал срываться на панику.
— Эй, — Чуя шлепнул его по щеке. — Если ты пришел сюда истерить,

разворачивайся и катись обратно. Ты меня понял?
Ацуши собирался что-то ответить, но в последний момент успел отстраниться и

выблевать содержимое желудка на свою обувь. Чуя тяжело вздохнул и, оставив
его одного, пошел в обратную сторону, где стояла грузная фигура одного из
караулящих. Накахара спрятался за деревом и, вытащив один патрон из
кармана, швырнул его прямо в консервную банку. Удар получился точным. Все
трое одновременно уставились на место, откуда донесся звук.
— Саймон, что там? Иди проверь.
— И без тебя знаю, — рявкнул мужчина. Почесав отросшую щетину, он снял с

плеча автомат и медленно стал приближаться к месту, где затаился Чуя. Крики
девушки становились все громче и громче, словно с нее заживо снимали кожу.
— Вы с ней поаккуратнее! У нас нет замены этой шлюхе до следующей

вылазки, — смеясь выкрикнул кто-то из патруля.
— Слышь, Джо, а Луис не говорил, когда вернется?
Джо пригладил редкие седые волосы, затем пожал плечами.
— Понятия не имею, где шатается этот кретин. Сказал, что ночью видел машину
на трассе. В ней девка сидела белокурая.
Все трое засмеялись.
— Так чего он ее не приволок сразу?
— Тухлые ублюдки полночи топали куда-то. Было не подобраться. А знаешь, что,

Саймон? — издевательски протянул Джо. — Луис говорил, что видел рядом с ней
симпатичного рыжего мальчишку. Прям как ты любишь. Может, тебе стоило
отправиться с ним?
Саймон опустился на одно колено, разглядывая покачивающуюся консервную

банку. Недалеко раздался шум. Мужчина поднял глаза и, увидев
выглядывающий за деревом козырек кепки, гадко ухмыльнулся. Неторопливо
поднявшись и не сводя глаз с затаившегося гостя, он шел вперед то сжимая, то
разжимая рукоять ножа.
Ацуши думал, что привлекла его не столько кепка, сколько бешено колотящееся
сердце.
220/1179
— Выходи, я вижу тебя, — улыбнулся Саймон, обнажив ряд желтых зубов. Чем
ближе он подходил, тем сильнее хотелось Ацуши дать деру. Но он вспомнил о
Ясу и Рю, и быстро взял себя в руки. — Это о тебе говорил Луис? Не бойся меня,
парень. Я всего лишь немного поиграю с тобой… А затем… снова, и снова, и
снова, — он пошло облизнулся. — Пока твои ноги не будут дрожать от…
Ацуши едва не вскрикнул, когда Саймон обеими руками схватился за порезанное

горло. Лезвие ножа полоснуло его шею на невероятной скорости. Кровь
брызнула Накаджиме на лицо и одежду. Он в оцепенении упал на землю, глядя в
выпученные глаза Саймона и темную лужу крови, которая собиралась вокруг
него. Чуя вытер нож о штанину и взглянул на бледного, как полотно Ацуши. Тот
открывал и закрывал рот, словно что-то собирался сказать, но голоса не было.
— Ты хорошо справился, — безэмоционально похвалил его Накахара. — А теперь

отойди назад, чтобы тебя не задело. Эй?
Ацуши впал в ступор. Голос Чуи доносился откуда-то издалека. Чужая кровь на
его коже обжигала. Она не может быть настолько горячей, думал он. Словно его
облили кислотой или обдали кипятком. Он не отреагировал, когда Накахара
схватил его за подмышки и поволок вниз, подальше от лагеря. Удалившись на
определенное расстояние, он прислонил его спиной к дереву, а сам пошел
обратно. Ацуши хотел его окликнуть, попросить не лезть на рожон, но голос так
и не появился.
Подобравшись обратно к лагерю, Чуя первым делом забрал винтовку Саймона.

Джо тем временем наклонился над палаткой, собираясь зайти внутрь. А один из
тех, что находился внутри, вышел наружу, застегивая замок на ширинке.
— Бойкая шлюха. Цапнула меня, — засмеялся он.
— Надеюсь, ты не сломал ей челюсть, как той на прошлой неделе, — недовольно

пробурчал Джо.
— Уймись, цела она. Я всего-то…
Прогремело два выстрела. Сначала замертво свалился Джо, с дырой в голове, а

затем его напарник. Падая, он обрушил палатку, в которой их находилось еще
двое и девушка. Пока те, запутавшись, пытались выбраться наружу, Накахара
метнул нож в спину последнему из караула. Покачнувшись, он упал в костер. По
лесу разнёсся дикий вопль. Мужчина кричал и корчился от боли, а спустя минуту
перестал шевелиться. То ли от полученной раны, то ли от ожогов. По лагерю
стал разноситься запах горелого мяса, и Чуе он определенно нравился.
— Где твой нож, мать твою? Разрежь эту долбаную палатку!
Накахара, не теряя времени, подбежал к ним и открыл огонь. Стрелял

намеренно в ту сторону, откуда доносились голоса. Вскоре все стихло. Вытащив
запасной нож, отобранный у Дика, он с осторожностью приблизился к ним. На
ткани стало отчетливо проявляться огромное кровавое пятно. С правой стороны
кто-то продолжал шевелиться. Чуя, не двигаясь, наблюдал за фигурой. Спустя
минуту-две, ткань была отброшена в сторону. Накахара быстро опустил ладонь
на рукоять пистолета, но увидев избитую, изнасилованную девушку, убрал руку.
221/1179
Он подошел к ней и опустился рядом.
— С вами все в порядке? — спросил он. Та подняла на него злые красные глаза.
— Ты чуть не пристрелил меня! — заорала она.
— Постойте, — Чуя поднял обе руки. — Я намеренно целился…
— Чтоб тебя тройной инсульт хватил сегодня же, ебучий ублюдок! Куда ты
целился?! Куда?!
Накахара внимательно посмотрел на нее, молча поднялся и, не проронив ни

слова, пошел прочь из лагеря. Она еще что-то долго кричала ему вслед, но он
давно ее не слышал.
Обнаружив Ацуши на том же месте, он велел ему возвращаться обратно. Всучив
Накаджиме в руки пистолет, он сломя голову бросился обратно к сестре.
***
Последствия недоверия
Ясу и Луис одновременно обернулись на вой. Тварь, что бегала по лесу, была
совсем близко. Однако это не остановило священника. Он сильнее дернул
рубашку на ней, разорвав ее пополам. Девушка попыталась высвободиться, но
сумела только сорвать с шеи Луиса колоратку и поцарапать его под глазом.
— Шлюха! — он, замахнувшись, ударил её кулаком в нос. Ясу громко вскрикнула

от боли и вновь попыталась освободить руки. Луису хватало сил удерживать ее
одной рукой, а второй он торопливо, словно изголодавшийся зверь, срывал с нее
одежду. — Зря ты не прислушалась к словам своего братца. А ведь он был прав.
На самом деле никакой я не священник. Тот, кому принадлежала эта одежда,
сейчас в ловушке с твоим приятелем. Боже, какие люди кретины! Стоит только
вырядиться в эту клоунскую одежду, и вы тут же готовы поверить в любую
чушь!
Ясу перевела взгляд на яму, куда недавно провалился Акутагава. Не было ни

криков, ни звуков драки, но она до последнего отгоняла мысли, что Рюноске
мертв. Луис резко схватил ее за горло и приложил головой о булыжник.
— Тебе стоит побеспокоиться о себе!
Внезапно его лицо озарилось довольной ухмылкой. Он дернул ее за волосы и

поволок по земле в ту сторону, где якобы лежала его сумка.
— Можешь посмотреть, как его разрывают на куски, пока я буду развлекаться с

тобой, — сказал он. Девушка не думала сдаваться так быстро. Собрав всю волю в
кулак, она схватила его за ногу и повалила на землю. Теплая кровь
безостановочно капала из носа, причиняя невыносимую боль. Однако она мало
беспокоилась о себе. Ей необходимо было как можно скорее вырубить Луиса и
броситься на помощь Акутагаве. Она молила бога, чтобы тот оказался цел и
невредим до того момента.
222/1179
Пока Луис лежал на земле, Ясу попыталась подняться и схватить оброненное в
драке оружие. Двух-трех слабых ударов, которые она обрушила на него,
оказалось недостаточно. Луис был куда сильнее и крепче, чем казался на
первый взгляд. Ясу, со своим хрупким телосложением, не имела и шанса
одержать над ним победу при равной схватке. Мужчина в бешенстве заревел и,
вновь подмяв ее под себя, ударил кулаком в живот.
Перед глазами все поплыло, а живот горел так, словно кто-то приложил к ее
коже раскаленное железо. Она едва оставалась в сознании, а схватка со
священником была проиграна в пух и прах. Он тем временем, как и намеревался,
приволок ее к яме и бросил у самого края.
— Смотри, сука, — прошипел он, схватив ее за горло. Ясу увидела Рюноске,

стоящего по колено в мутной воде. В руках он держал охотничий нож и
отбивался от инфицированных. Те спотыкались и падали в воду, когда Акутагава
толкал их в грудь. Но затем поднимались и вновь начинали напирать на него.
Земля под ногами была скользкая, и ему стоило огромных усилий оттеснять
толпу зараженных. Их было десять, может меньше. Большинство были убиты
совсем недавно, и именно они создавали крупные проблемы. Нож застревал в
черепе, и прежде чем он успевал его вытащить, на место убитого становились
сразу трое.
— Интересно, сколько он так продержится, — хмыкнул Луис.
— Мой брат вернется… — прошептала Ясу окровавленными губами. — И тогда

тебе не поздоровится.
— Очнись, идиотка! Никто не придет вам на помощь, — он расстегнул ремень на

ее штанах, затем потянул вниз. Ясу не сопротивлялась. Не было сил даже
говорить. Она находилась на грани потери сознания, но не хотела оставлять
Рюноске одного. Он что-то говорил ей, кричал из ямы, но она ничего не
слышала. От ударов Луиса звенело в ушах. Видимо, он неслабо приложил ее.
— Он вернется….
— Там шестеро моих ребят. Его наверняка уже прикончили, — Луис содрал с нее
нижнее белье, затем спустил свои штаны. Рюноске попытался вскарабкаться
наверх, но инфицированные вцепились в его ногу и потянули обратно. Он упал в
воду и принялся панически шарить руками по дну в поисках оброненного ножа.
Тогда-то он и понял, обо что спотыкался всякий раз. Один из инфицированных
лежал на дне с обрубленными ногами, и едва Рюноске провел рукой над его
лицом, как тот вцепился гнилыми зубами в его ладонь.
— Черт! — вскрикнул он. Ясу разлепила глаза и расплывчато взглянула на него.

Ее лицо было залито кровью. Правый глаз поплыл, на скуле вырисовывался
огромный лиловый синяк, из носа все текла кровь. Луис терся стояком об ее
ягодицы, рассказывая о том, как вскоре вернется с ней в лагерь и, подлатав
немного, бросит своим друзьям, чтобы и они с ней порезвились.
— Если тебе повезет, ты еще встретишься со своим братом. Наш Саймон больше
по мальчикам. Ручаюсь, он ему приглянулся. Даже я не побрезгую всунуть
рыжему ублюдку. Знаешь, — пропыхтел он, грубо толкаясь в нее, — это чтобы
сбить с него спесь. Матерь божья… — Луис громко засмеялся, а после
присвистнул. — Так я у тебя первый!
— Убери от нее свои руки, дерьма кусок! — во все горло заорал Рюноске,
223/1179
отталкивая от себя инфицированных. Они громко хрипели и щелкали зубами
прямо над ухом, пытаясь укусить его. Он снова соскользнул и плюхнулся в воду.
Чудом избежав укуса в спину, Акутагава отскочил на правую сторону и, схватив
нож за острие, метнул в Луиса. Хорошая была попытка, но инфицированный
вцепился в его запястье, тем самым изменив траекторию полета.
— Неудачник, — усмехнулся Луис, а затем в блаженстве закатил глаза. Ясу

дрожащими пальцами впилась в землю, моля бога, чтобы ее мучения скорее
закончились. Луис до хруста завел одну ее руку за спину, а второй ткнул лицом
в жухлые листья. Несколько веток вонзились ей в щеку и раненый глаз.
Он брал ее, словно впервые за много лет увидел особь женского пола.
Прикладывал все усилия, чтобы каждое его движение обжигало ее волной боли.
Он хотел заставить ее кричать. Хотел унизить и довести до слез. Его злило
высокомерное выражение ее лица и отрешенный взгляд. И Ясу не собиралась
уступать ему, даже оказавшись в такой ситуации. Он все равно это сделает,
думала она, будешь ты кричать или нет. Терпи. Терпи сколько сможешь. Не
роняй своего достоинства.
— А ты выносливая тварь, — заметил он, сильнее заломив ее руку. Ясу

поморщилась и, не удостоив его ответом, спрятала лицо в изгибе локтя. Ей
почудилось, что она слышит шелест листьев. Словно кто-то бежал к ним на
огромной скорости. Она с трудом подняла голову и застыла. Из ее горла
вырвался истошный отчаянный крик. Чуя на огромной скорости выбежал из леса
и набросился на Луиса. Тот не успел понять, что случилось, как Накахара
повалил его на землю и начал обрушивать удар за ударом. Спустя минуту из
леса выбежал и запыхавшийся Накаджима. Быстро оценив ситуацию, он
подбежал к Ясу, развязал рубашку, которая висела на его поясе и набросил на
ее плечи. Она взглянула на него одним здоровым глазом.
— Там… — прошептала она, — Рюноске. Ацуши ринулся к яме. При виде

отбивающегося от инфицированных Акутагавы, у него отлегло от сердца.
— Держись, я вытащу тебя! — крикнул он, торопливо доставая пистолет. В

воздухе прогремела серия выстрелов. Инфицированные падали друг за другом
от прямого попадания в голову. Избавившись от большинства, он накренился
вниз и протянул руку. — Хватай! Живо!
Ясу, закутавшись в огромную рубашку Ацуши, не моргая смотрела, как Чуя

превращает лицо Луиса в кровавое месиво. Его собственное лицо было
забрызгано чужой кровью, но жажда убийства в голубых глазах полыхала ярким
неистовым пламенем.
— Боже… — прошептал Рюноске, выбравшись наружу.
Чуя тем временем схватил несопротивляющегося Луиса за ногу и поволок по

земле к яме, как совсем недавно он тащил Ясу.
— Что… Что ты собираешься делать? — прошепелявил он беззубым ртом.

Накахара намеренно бил так, чтобы лжесвященник не потерял сознание и ясно
понимал всю картину. Дотащив его до места, он стянул с Луиса штаны и, не
обращая внимания на громкие крики и визги, свесил его наполовину над ямой.
Инфицированных оставалось всего двое, но и тех хватило с лихвой. Луис начал
брыкаться, пытался поджать ноги, чтобы до него не дотянулись зараженные.
224/1179
Однако поняв, что это бесполезная трата времени, собрав последние силы, он
резко дернул руки вниз, пытаясь утащить с собой и Накахару. У него могло бы
получиться, не появись вовремя Ацуши, который подсобил ему, схватив вторую
руку Луиса.
— Нет. Нет! Вытащите меня! — взмолился он. — У нас много оружия. Много еды!
Есть припаркованный фургончик неподалеку. Я все вам покажу! Пожалуйста!
Ацуши побоялся посмотреть на лицо Чуи. Потому он предпочёл наблюдать за

инфицированными. Один из них приблизился к Луису и крепко вцепился зубами
в бедро. Вскоре подошел второй. Страшный вопль эхом разнёсся по лесу.
Негодующе каркая, вороны грузно взлетели. Мертвяки отрывали от него плоть
кусками и глотали, не пережевывая. Мутная грязная вода смешалась с кровью.
Спустя несколько минут от ног Луиса остались лишь обглоданные кости. Он
больше не шевелился.
— Брат… — дрожащим голосом позвала Ясу. Чуя и Ацуши обернулись. Рюноске

смотрел на них, придерживая кровоточащую руку.
— Кажется, я влип, ребята, — пробормотал он сухими губами. Чуя все понял без
слов. Он пулей метнулся к своей сумке, схватил лежащее рядом мачете и
выдернул ремень из своих брюк.
— Придется рубить.
— Что?! — в ужасе спросил Ацуши. Рюноске побледнел, медленно попятился

назад.
— Не стой как истукан! — рявкнул на Накаджиму Чуя. — Держи мачете. Руби со

всей силы, понял?
Ясу на шатающихся ногах подошла к ним.
— Я помогу, — сказала она. Чуя быстро оглядел ее с ног до головы и нехотя

кивнул.
— Нет… нет, — Акутагава вцепился в свою правую руку. — Я не хочу. Не

позволю…. Нет.
— Иначе ты умрешь! — процедил Чуя сквозь зубы.
— Я и так умру! С чего ты взял, что это поможет?! Лучше я умру от укуса, чем от
потери крови!
— Время уходит, ребята, — нервно изрек Ацуши.
— Никто сегодня не умрет, — ответил Чуя и подошел к Рюноске вплотную.

— Тебе страшно, я понимаю. Но ты тянешь кота за яйца, приятель. Решайся.
Акутагава поджал губы. Чуя кивком подозвал Ацуши.
— Справишься?
— Да, да, — быстро закивал он. — Я смогу.

225/1179
Рюноске, все еще сомневаясь, лег на землю. Чуя впопыхах обмотал ремень
вокруг его руки и затянул.
— Почему так высоко? Чуя?!
— Тише… — успокаивающе произнес он. — Все хорошо.
— Ничего, блять, не хорошо! Вы собираетесь отхерачить мне руку! Черт! Черт!
Пот скатывался с него градом. Быстро подступила и лихорадка. Он слишком

долго простоял в яме с двумя укусами на руке.
Чуя встал с одной стороны, Ясу с другой. Они крепко придавали его к земле и
одновременно подняли головы.
— Бери выше! Руби прямо у предплечья. Ацуши?!
Накаджима задрожал и в последний момент выронил мачете. Ясу скривилась и

перевела взгляд в сторону.
— Дай сюда! — гаркнул Чуя. — Держи его руку. Крепко, чтобы он не брыкался.
Они поменялись местами. Рюноске пытался полностью абстрагироваться от

происходящего и не смотреть наверх. Не слышать их голосов. Не видеть
искаженных гримасой боли лиц. Как до такого дошло, подумал он, прежде чем
мачете опустилось на его руку.
226/1179
Часть 18
— Ты говорил, что хорошо ориентируешься в местности! — Александр

свернул карту и шлепнул Дрейка по голове. Тот потупил взгляд и пожал
плечами. Четыре машины остановились на небольшом перекрестке. Справа от
дороги, на пыльном столбе, покачивалась заржавевшая табличка. Четыре пары
глаз удрученно уставились на нее.
— Если верить указателю, то нам нужно свернуть обратно, — Федор, сложив

руки на груди, прислонился спиной к двери машины. Дрейк поймал на себе злой
взгляд Александра и отчего-то заметно приуныл.
— Я был уверен, что еду правильно, — раздосадованно произнес он. Дазай

выпрыгнул с заднего сидения машины и начал разминать ноги и спину. После
четырёх часов сна в одной позе тело ужасно ломило. Он бегло прошелся глазами
по табличке и приподнял бровь.
— Что случилось? — спросил он.
— Мы ехали не в ту сторону, — спокойным, сдержанным голосом ответил

Достоевский. — Видимо, где-то не там свернули.
Дазай сошел с дороги и, уперев руки в бока, остановился перед указателем. Он

показался ему странным. Железный столб и сам знак заметно отличались по
цвету краски и слою пыли. Словно кто-то намеренно сбивал проезжих с пути.
Осаму задумчиво почесал голову, затем обернулся к Федору.
— Думаю, мы едем правильно.
— Но знак… — вмешался Дрейк.
— Взгляни повнимательнее. Кто-то насадил его на столб.
Александр поравнялся с ним. Вскоре подошел и заинтересованный Достоевский.
— А ведь правда, если присмотреться...
Он опустил руку на голову Дазая и взъерошил светлые волосы. Дазаю этот жест
не понравился. Он не любил прикосновений и старался их избегать. Было во
всем этом что-то неприятное и отталкивающее. Однако Федор за пару дней
совместного путешествия неплохо изучил нового знакомого, и был прекрасно
осведомлен о его отношении к резким прикосновениям. Но это отнюдь не
мешало ему всякий раз нарушать его личное пространство. При беседе он
становился так, что их лица едва разделяли пятнадцать сантиметров. В машине
Достоевский часто использовал дазаевское плечо взамен подушке. А как умело
он притворялся спящим и делал вид, что не замечает, как тот пытается
медленно оттесниться в сторону. Бывало, схватит его под руку, точно лиана
обвивающая дерево, и Дазаю ничего не оставалось, кроме как скрипеть зубами и
терпеть. Много раз приходила мысль вытолкнуть наглеца из машины, и трижды
он едва не воплотил задуманное, но что-то от прежнего Осаму Дазая
осуждающе качало головой и требовало не пакостить. Он не мог избавиться от
навязчивой мысли, что Федор намеренно испытывает его терпение на
прочность. Испытывает его самого, окуная лицом в самые необычные ситуации.
227/1179
Когда происходило что-то, требующее немедленного решения, все взоры бывали
обращены на Федора. Однако сам Федор глаз не сводил с Дазая, а далее
следовал вопрос, который тот ожидал наперед: как поступим, Осаму?
Случалось такое, что в теплую погоду кого-то из группы Достоевского кусали

инфицированные. Зараженные никогда не признавались в том, что были
укушены, и всячески пытались скрыть полученную рану. Да так, пустяк,
отмахивались они от вопросов о самочувствии, усердно пряча укус под одеждой.
Никто не задумывался о том, что ложь может привести к гибели остальных.
Либо они надеялись, что инфекция обойдет их стороной. Стороной эта сука
никого не обходила и забирала всех, кого касалось зловонное дыхание смерти.
Определить точный период заражения казалось практически невозможным.
Кого-то начинало лихорадить спустя десять минут, а кто-то сходил с ума через
минуту. Джонатан Эндерли оказался самым выносливым засранцем, который
проходил с инфекцией целых шесть часов. Полное перевоплощение случилось в
три ночи. Крики не утихали до самого утра. Джонатан, этот трусливый,
эгоистичный кусок дерьма, заразил еще двоих, а те, в свою очередь,
перевоплотившись за считанные минуты, набросились на остальных. Отныне
после каждой заварушки Достоевский приказал осматривать друг друга на
наличие укусов и ран.
Понаблюдав за их компанией несколько дней, Дазай пришел к выводу, что даже

тут действует некоторая иерархия: слабый — сильный. Кто не мог постоять за
себя, взваливал на свои плечи такие обязанности как: готовка, таскание сумок,
вещей, оружия. В отряде их было всего пять. И трое из них женщины за
тридцать. Мередит Браун, коренная американка, приехавшая в Японию на пару
недель, попала в самый настоящий ад, в котором потеряла сына и двух дочерей.
Браун была опытным врачом, потому Достоевский выделил ей место в отряде.
Однако у них был еще один врач. Склонный к алкоголизму и мелкому воровству
тридцатидвухлетний Йошимуро Такахаши. Знатный балабол и нытик, который
всем действовал на нервы. Осаму был уверен, что его часы сочтены. Может, он и
умрет от укуса, но с кое-чьей подачи. Эта «четверка слабейших», не считая
Мередит Браун, была лишь демонстрацией добросердечности и добродушности
Федора. Добросердечным Достоевский стал бы лишь в том случае, если бы
дьявол отрастил ангельские крылья и вознесся на небеса. Дазаю потребовалось
всего несколько минут общения с Федором, чтобы понять, какой он человек.
Хитрый, изворотливый, жестокий. Но с каким усердием Достоевский пытался
казаться самой невинностью в его глазах, и Дазая его усердность не могла не
забавлять. Он подыгрывал, улыбался, делал вид, что целиком и полностью
поддерживает его политику. Но смешинки в глазах часто выдавали его. Федор
знал, что Дазай лишь подыгрывает, а Дазай знал, что Достоевский давно
разоблачил его. Атмосфера недоговоренности, загадочности и
взаимопритяжения витала в воздухе, накаляя и обостряя ее. На тринадцатый
день, проснувшись в пять утра и увидев Федора, стоящего в лесу обнаженным
по пояс, Дазай испытал странное двоякое чувство. Затеять очередной колкий
разговор либо поддаться любопытству и ответить на его флирт.
Почему бы и нет, думал он, неосознанно облизывая губы. Достоевский был

хорошо сложен и красив. Наверняка пользовался огромной популярностью у
девушек. Они зачастую бывали склонны обращать свой взор на внешний вид,
нежели на внутренний мир человека. И Дазай был уверен, что каждая, которая
когда-то повелась на его внешность и завораживающий взгляд, горько об этом
пожалела. А ведь присмотревшись к нему чуть пристальнее, не так трудно было
разглядеть в нем редкостного подонка.
228/1179
Дазай накинул на плечи рубашку, натянул штаны и вышел из палатки.
Разведенный вечером костер потух, остались лишь угли. Все спали. Запах росы и
леса приятно ударил в нос. Дазай на миг закрыл глаза и улыбнулся. Нахлынули
воспоминания двухлетней давности, когда он ходил с отцом на охоту. Стояло
такое же раннее утро, моросил легкий дождь, громко пели птицы и шелестели
листья. Каким же он был глупцом тогда. Как яростно мечтал скорее избавиться
от компании отца и оказаться дома, в своей маленькой уютной комнатушке. А
ведь старик учил его. И нынче, вспоминая каждое ворчливое настояние Араты,
он с горечью понимал, что все его слова отныне были на вес золота.
— Подглядывать нехорошо, Осаму, — улыбнулся Федор, продолжая упражняться

с катаной. Дазай пожал плечами и подошел к Достоевскому.
— Что, бессонница?
— Нет. Мне с утра чертовски хорошо думается, — подмигнул он. Дазай

усмехнулся и плюхнулся рядом.
— А катана ускоряет мышление?
— Тренировать нужно не только разум, но и тело, — ответил Федор, резким

взмахом руки приставив острие катаны к горлу Дазая. Тот и бровью не повел.
Желтые глаза посмотрели на Достоевского скучающим понурым взглядом.
Федору это не понравилось. Он надавил на кожу сильнее, и неестественно
темно-красная кровь выступила с небольшого пореза на шее. Дазай
раздражённо обхватил лезвие катаны одной рукой и переломил его пополам.
Озадаченный увиденным, Достоевский сначала отшатнулся, а затем с каким-то
безумным блеском в глазах уставился на обломки оружия в своих руках.
— Невероятно… — восхищенно изрек он. — Как ты…
— Вы чего тут устроили? — спросил Александр, протирая сонные глаза. Федор

разочарованно выдохнул, а интерес на его лице тут же сменился досадой. Он
швырнул катану в гущу листвы и потянулся за висящей на ветке рубашкой.
Дазай, в свою очередь, протер ледяными пальцами кровь, размазав ее по коже,
затем поднес их к губам и облизнул. Федор на мгновение замер, вдумчиво глядя
на него, затем покачал головой.
— Как спалось? — спросил он Александра.
— Отвратительно, — буркнул тот, растирая плечи. Вскоре из палатки выполз

Дрейк. Алек пронзил его испепеляющим взглядом. — Ким! Клянусь, если ты
будешь так же храпеть этой ночью, я придушу тебя подушкой!
Дрейк удивленно выпучил глаза.
— Попридержи коней, сладкий! Храпел ты, а не я.
Алек едва не сорвался с места, но Федор опустил руку на его плечо.
— Держи себя в руках, Александр, — спокойным голосом попросил он. — Нам не

стоит тут задерживаться. Сворачиваем палатки и двигаемся дальше. Будь добр,
разбуди остальных.
229/1179
Совсем неподалеку раздался длительный вой. Все устремили взгляды на звук,
кроме Дазая.
— Твой питомец? — безучастно спросил Федор, застегивая пуговицы на

рубашке. Дазай смерил его тяжелым взглядом. Достоевский улыбнулся ему.
— Ну, ну, не кипятись. Я просто спросил. Нечего делать такое лицо.
— Не боишься, что мой питомец разорвет тебя пополам? — спросил Дазай

сощурив желтые глаза. Губы Достоевского растянулись в змеиной ухмылке. Он
медленно приблизился, обхватил пальцами его подбородок.
— А ты позволишь? Ты не настолько жесток, Осаму. По крайней мере сейчас…
Он резко выпустил его и отошел. Дазай, оглушенный его словами, еще

несколько минут, раздумывая, стоял на месте.
Александр помогал Дрейку и остальным свернуть палатки. Погода склонялась к

сильному ливню, и потому следовало немедленно убираться из леса. Все
собирали сумки, пересчитывали и складывали припасы, тушили утренний
костер. Алек временами поглядывал на Дазая, который безмолвно сидел на
небольшом склоне, не замечая суету вокруг. Он собирался подойти к нему,
поговорить, но Федор отвлек его очередным поручением.
Они выехали ближе к полудню. Место водителя на этот раз занял Достоевский.
Дрейк и Дазай устроились на заднем сидении. Три машины позади громко
просигналили, предупреждая о готовности тронуться в путь. Федор развернул
старую, мятую карту и начал внимательно изучать ее. До префектуры Айти
оставалось совсем ничего. Каких-то два-три часа, если по пути не будет никаких
препятствий. Там они планировали отыскать многоэтажку, пригодную для
жизни, и провести в ней несколько дней. Следовало запастись новыми
припасами, так как имеющиеся были на исходе, собрать топливо и зимнюю
одежду.
Холода нынче стали ощутимые. Алек то и дело потирал замёрзшие ладони и дул
на них, пытаясь хоть немного согреть. В их команде он был единственным
мерзляком. Федор и Дрейк в тонких рубашках чувствовали себя вполне
комфортно. Дазай заметил, что вообще ничего не чувствует. Сначала был холод,
потом жар, а потом все пропало. Словно его организм выбрасывал все, что
считал ненужным. Как-то Дазай, заметив за собой подобное, опустил руку в
чайник с кипятком. Случилось именно то, что он ожидал. Кожа покрылась
волдырями и вздулась, но боль была едва ощутимая, больше похожая на легкое
покалывание. Спустя час-полтора кожа вернула прежний вид. И с каждым
прожитым днем регенерация становилась чудовищно быстрой. Иногда он
замечал за собой абсолютное равнодушие ко всему вокруг. Как-то на его глазах
инфицированные разорвали члена команды, однако его сердце даже не екнуло.
Все в порядке, утешал он себя, ты просто не знал этого парня, он для тебя
никто. Все они — никто. Проходной материал. Еда. Их съедят. Всех до единого.
Конечно, вот почему я так спокоен, думал он. Я ведь все еще человек. Из плоти и
крови.
Алек накинул на плечи кожаную куртку, одолженную Дрейком. Однако и это его
230/1179
не спасло. Вскоре его начало крупно лихорадить. Он до последнего отнекивался
и делал вид, что чувствует себя хорошо и способен продержаться до прибытия в
Айти. Но выглядел он болезненно, и состояние его расходилось со словами.
Александр был бледен, словно мел, дрожал и стучал зубами, а когда он едва не
свалился без чувств, Достоевский протянул руку и коснулся его лба. На
сосредоточенном лице пролегла тень.
— И что тебе помешало сразу сказать мне, что ты болен?
— Я не болен… — слабым голосом прошептал Алек, уткнувшись лбом в холодное

стекло машины.
Дазая удивило, что Федор ради него остановился в неизвестном месте и объявил
привал. Не так давно он заметил, что к Александру у Федора было особое
отношение. Словно они хорошие друзья либо давние знакомые. Они ругались,
спорили, послать могли друг друга на все четыре стороны. Никто другой ничего
подобного себе не позволял. Их отношение, скорее, было больше боязливое.
Потому что предугадать ход мыслей Федора не мог никто. Он мог убить за
малейшую оплошность, а мог спустить с рук. Манера его речи всегда была
дружелюбная, но заставляющая чувствовать себя не в своей тарелке. Всякий
понимал, что улыбка на его лице — маска. А под ней скрывается жестокий,
бессердечный тиран. Однако почему они слепо исполняют его приказы,
задавался Дазай вопросом, пока сам же не нашел на него ответ. Федор был
жесток и всякое неповиновение убивал еще в зародыше. Его боялись, но
уважали. Потому что он был силен как лидер и отменно умел держать в узде
даже самых твердолобых, своевольных мужчин и женщин. Его первенство было
неоспоримо и принималось как факт. Он умело манипулировал людьми, и в этом
ему не было равных.
— Это какой-то частный город? — спросил Дрейк, оглядываясь. Идентичные

дома шли друг за другом в ряд. Впереди раскинулись лужайки, давно никем не
стриженные и неухоженные. Под окнами стояли отколотые фигурки гномов,
которые приветливо махали руками при дуновении ветра. Качели, заросшие
крапивой и сорняком, слабо покачивались и скрипели от ржавчины. На окнах и
крышах двухэтажных домов с комфортом обустроились вороны. Они сидели в
длинный ряд, втянув голову в плечи, и пристально следили за непрошеными
гостями. Инфицированных поблизости не было. Все переглянулись и
повытаскивали оружие. Они могли быть внутри.
— Там никого нет, — тихо сказал Дазай. Федор внимательно посмотрел на него.
— Ты уверен? Я не хочу им рисковать, — ответил он, мельком взглянув на Алека,

сидящего в машине.
— Уверен.
— Эй, — рядом раздался женский голос. — Могу помочь занести блондинчика в

дом.
Федор улыбнулся.
— Не стоит, Карма, но спасибо за помощь. Скажи остальным, что у нас привал,

пусть разгружают машины. Возможно, мы здесь задержимся. И не забудьте
осмотреть дома. В них могут быть инфицированные. Раздели отряд на две
231/1179
группы, стреляйте только в крайнем случае. Нам не нужно лишнее внимание.
— Так точно! — ответила она. Голос ее был грубый и сильный. Явно не из

робкого десятка. От дазаевского взгляда не ускользнуло и то, с какой ловкостью
она управлялась с оружием, играючи перекидывая его с одной руки на другую.
Карма была хороша собой, но подойти к ней решился бы не каждый. Характер у
нее был тяжелый. Если она кого и ставила в авторитет, то только Федора. Дазай
и к Алеку заметил симпатию с ее стороны. Но то больше походило на умиление.
И Осаму мог понять ее, потому что Алек у многих вызывал смешанные чувства.
Он казался невероятно милым своей внешностью, сердобольным, воплощением
самой доброты. Однако легкой дурман слетал сразу, стоило ему оказаться не в
духе или в одной компании с Дрейком. «Все тут с приветом, сделал выводы
Дазай, но монстру ли их судить».
Дрейк намотал рубашку на руку и выбил локтем стекло. Затем просунул руку
через разбитое окошко и сдвинул щеколду. Дверь отворилась с тихим
скрежетом, собрав по пути всю пыль у порога. Первым зашел Федор, за ним
Дазай и Дрейк. Дом изнутри был большой, уютный, но сплошь покрыт слоем
пыли. А воздух был тяжелый и спертый, словно где-то недалеко разлагались
трупы. Достоевский прошел по битому стеклу и, опустив руки в карманы
кожаной куртки, внимательно осмотрелся. До них в доме точно никого не было.
Оставалось проверить все комнаты и найти источник запаха.
— Поднимайтесь на второй этаж. Я осмотрюсь тут, — сухим голосом приказал

Федор. Дрейк размотал рубашку, бросил ее на пол и стал подниматься по
лестнице. Дазай шел позади, придерживая рот обеими руками. Запахи он
чувствовал особенно остро. А со второго этажа шел самый настоящий смрад.
Дрейк достал носовой платок и тоже прикрыл нос. Дазай остановился в

просторном коридоре. На ярко-голубых стенах висели детские рисунки и
натюрморты. Цветы в вазах давно иссохли, а на ковре расплывались засохшие
кровавые пятна. Дазай осторожно опустил ладонь на ручку двери слева от себя
и слабо толкнул. Дрейк бросил на него короткий взгляд и, кивнув ему, отворил
следующую. Они разошлись.
Дазай попал в ванную комнату. Увидев его, вороны вспорхнули с приоткрытой

форточки и улетели восвояси. Здесь запах был гораздо слабее. Дазай посмотрел
на высокую плетеную корзину, наполненную грязным бельем. Сверху лежала
скомканная черная футболка. Он потер ткань пальцами, затем поднес их к носу:
пахло кровью.
На бортике ванны стояли детские принадлежности: шампуни, мыло, гель для

душа, пенка и мочалка в виде морской звезды. Взгляд Дазая остановился на
мочалке. Он попытался представить, как мать купает ребёнка в этой небольшой
ванне, трет ему спинку, кидает резиновых уточек и солдатиков, лишь бы сидел
смирно, затем обливает его теплой водой, смывает пену, закутывает в огромное
махровое полотенце, сажает на корзину для белья и сушит его волосы феном.
От детской кожи пахнет апельсинами, может, персиками, или даже яблоками.
Смотря какой гель для душа использовала мать. Дазай на короткое мгновение
представил эту картину и явственно увидел их перед собой.
— Бедный… бедный малыш, — прошептал он, взглянув на своё отражение в

зеркале. Желтые глаза смотрели на него сквозь пыльное стекло. Холодные,
ухмыляющиеся, лишенные чувств и человечности. Глаза демона. Из соседней
232/1179
комнаты, куда направился ранее Дрейк, донёсся грохот и испуганный вскрик.
Дазай в последний раз обвёл глазами ванную и неторопливо вышел в коридор.
Там он и нашёл Дрейка, сидящего прислонившись спиной к стене. Он был
бледен, взвинчен и чем-то сильно напуган. Однако Дазай уже знал, что так
сильно встревожило его.
— В чем дело, — спросил он, стараясь придать голосу больше участливости.
— Лучше не заходи туда, — предупредил Дрейк, откинув со лба влажную от

пота челку. — Я многое повидал за этот год, но… Боже. Может, нас наказывают
за что-то, Осаму? Бог нас…
Дазай опустился перед Дрейком на корточки и с размаху влепил ему звонкую

пощечину. Тот в изумлении схватился за горящую щеку, а Осаму тем временем
поднялся, даже не пытаясь скрыть отвращение на лице.
— Прекрати сопли жевать и возьми себя в руки.
Он повернулся к двери, из которой выскочил Дрейк, и решительно потянул ее на

себя. Первое, что он увидел, это две пары детских ног, которые покачивались на
уровне его глаз. Он вошёл внутрь и прикрыл за собой дверь. Дрейк так и остался
сидеть в коридоре. Зайти повторно он не решился.
Дазай поднял голову и внимательно посмотрел на покачивающиеся трупы.

Мальчику на вид было не больше семи, столько же девочке. Их глаза были
выклеваны воронами, а иссохшая кожа, точно резиновая маска, обрамляла
маленькие черепа. Светлые запутанные локоны были рассыпаны по их плечам,
на шее висели серебряные крестики. Девочка была одета в тонкое белое
платьице, а мальчишка в ночную шёлковую рубашку пепельного цвета и
короткие штанишки. Они должны были отойти ко сну, но отошли на сон вечный.
Дазай прошёл мимо и остановился напротив кровати.
Женщина, лежавшая на ней, вероятно, являлась их матерью. На ее лице застыла

маска ужаса и гримаса боли. Под разорванной на груди ночной сорочкой
шевелились опарыши, а над головой жужжали мухи. Между ее бёдер, на
простыне, темнело кровавое пятно, а на руках был переломан каждый палец.
Кто-то прокрался в дом под покровом ночи. И не один. Они повесили детей на ее
глазах, а затем изнасиловали, заставив смотреть, как они дрыгают ногами и
испускают последнее дыхание. «Может, мы правда заслужили то, что
происходит» подумал Дазай, касаясь пальцами ее светлых волос.
— Эй, — сиплым голосом позвал Дрейк, на пару сантиметров приоткрыв дверь.

— Ты как?
— Откроем окна и запрём двери, — сказал Дазай и собирался было выйти, но

Дрейк остановил его, схватив за руку.
— Ты… уйдешь? Вот так просто? — изумился он. — Нельзя их так оставлять.
— Какая разница? Они уже мертвы.
— И что с того? Они заслуживают достойных похорон. Хотя бы следует снять…

детей.
233/1179
Дазай закатил глаза.
— Вот и займись этим. Мне тут делать больше нечего.
Дрейк стряхнул пыль со штанов, затем посмотрел в спину отдаляющемуся

Дазаю.
— Ты худший из всех, кого я встречал за все время.
Осаму остановился, взглянул на него через плечо.
— Худший? Это почему же? Потому что отказался хоронить неизвестную мне
женщину или снять с веревки двух ее детей? Жизнь вообще штука жестокая и
несправедливая, Дрейк. Знаешь, сколько таких, как она, погибли за это время?
Сколько детей умерло либо было съедено? Сколько действительно хороших
людей не стало? Все они достойны похорон. И если начать оплакивать и
хоронить каждого, твои руки и глаза сотрутся в кровь. Хочешь предать их земле,
дело твое. На мою помощь не рассчитывай.
— У вас там все в порядке? — донесся голос Федора.
— Да, отлично. Пара трупов наверху, — ответил Дазай, медленно спускаясь по

скрипучей лестнице. Дрейк вытащил нож из кармана и вернулся в комнату. Окна
были открыты Дазаем нараспашку. Вороны сидели на плечах трупов, наблюдая
за действиями Дрейка.
— Пошли прочь отсюда! — рявкнул он.
Те закружили над его головой, затем выпорхнули. Дрейк схватил деревянный

складной стул, поставил его в центре комнаты и взобрался на него. Стул опасно
покачнулся и заскрипел, словно вот-вот разломится пополам, не выдержав его
веса. Дрейк посмотрел на толстые деревянные балки и гниющую веревку, на
которой висели дети. Он поднес к ней лезвие ножа, но, подумав о чем-то,
остановился, вобрал в легкие побольше воздуха и обоих детей обхватил поперек
талии. Лишь удостоверившись, что они не свалятся на пол, он обрезал веревку.
Трупы упали прямо на него. Дрейк спрыгнул со стула, уложил их рядом с
матерью и накрыл одеялом. Уходя, он закрыл окна и двери.
— Уложим его сюда, — прокряхтел Федор, осторожно снимая с плеча руку

Алека. То же самое сделал и Дрейк.
— С ним все будет в порядке?
— Он всегда был неустойчив к холоду, — буркнул Достоевский, поправляя

подушку под его головой.
— Всегда? Так вы давно знакомы? — Дазай быстро зацепился за соломинку.
— Давно? — он обошел Алека, сел на краю дивана и начал стягивать с него

кроссовки и куртку. Дазай встал напротив окна, наблюдая за действиями
остальных. Вторая и третья группы заняли два соседних дома. Кто-то выгружал
еду и оружие, а кто-то тащил убитых инфицированных во двор. Это были Карма
234/1179
и Рейко. Неужели управились одним только ножом, удивился он, ведь не было
выстрелов. — Я уже не помню, сколько мы дружим. Наверно, с пеленок.
— Что бы ты и чего-то не помнил, — усмехнулся Дазай. Он почувствовал, как

Достоевский поднялся с дивана и встал за его спиной.
— Ты слишком высокого обо мне мнения, Осаму… — прошептал он, намотав на

палец светлый локон.
— Может быть и так, — согласился Дазай, мечтая скорее оказаться на улице,

подальше от компании Федора. — Пойду покурю. Будет нужна помощь, зови.
— Нужна. Позови Мередит. Пусть осмотрит его, — игривый тон тут же сменился
на озабоченный. Он опустился на кресло и внимательно посмотрел на
Александра.
Как выяснилось позже, убиты были не все инфицированные. Троих Карма и

Генри намеренно оставили для своих забав. А забава называлась «продержаться
в клетке с инфицированным десять минут». Проходящий испытание заходил
безоружным, в одной футболке и штанах. Кто-то засекал время, а кто-то следил
за испытуемым, чтобы по сигналу вовремя отворить клетку. Клетка была
самодельная, из ржавой железной сетки, которую Хияши обнаружил на заднем
дворе одного из домов. В играх чаще участвовали те, кто до зуда в заднице
хотел изменить свое положение в команде. Это бывали те ребята, которые
таскали сумки, готовили на всех еду и занимались остальными мелкими
поручениями. Если во время испытания кто-то просился наружу раньше
положенного времени, то он навсегда терял возможность вступить в основной
состав команды.
Дазай выловил Мередит и направил в дом, где ее ожидал Федор. Сам он остался
наблюдать, как другие закрепляют клетку для предстоящих игр. Карма
руководила всем процессом. Генри выпивал уже третью банку пива. Он сжимал
их между ладонями, словно под прессом, а затем швырял в спину новичка,
которого не так давно они подобрали на улице. Генри отчего-то сразу его
невзлюбил и потому не упускал повода лишний раз над ним поиздеваться. А
Дазай, в свою очередь, терпеть не мог Генри, который возомнил себя вторым
после Федора. Задевал каждого третьего в отряде, кто не мог дать сдачи, либо
избивал до полусмерти, если что-то делалось не так, как он хотел. Как-то он
избил восемнадцатилетнего пацана лишь потому, что тот случайно пересолил
еду. Генри часто и на Дазая поглядывал злым взглядом, но, видя отношение
Федора к нему, не решался поднять руку. У Дазая, в отличие от Генри, на пути
не было никаких преград.
— Чего пялишься? — буркнул он.
— А это где-то запрещено? — справился Дазай.
— Слышь… мразь, — Генри швырнул полупустую банку наземь и резко поднялся

с гнилого бревна, на котором сидел. Рейко двинулась в их сторону, чтобы
урегулировать надвигающуюся драку, но Карма схватила ее за руку.
— Оставь. Хочу посмотреть.
235/1179
— Если Генри убьет его, Федор будет очень зол, — ответила она.
Карма опустила руки на кожаный пояс и пожала плечами.
— Мы не всегда будем рядом, Рей, а Генри та еще подлая крыса. Хотят разборок,
пусть делают это прилюдно. Обещаю, остановлю их сама, если ситуация того
потребует.
— Ты играешь с огнем, — ответила Рейко с тяжким вздохом, однако больше

возражать не стала. Люди стали собираться вокруг конфликтующих.
И с каждой минутой привлечённых громкой бранью Генри становилось все

больше. Вскоре собрался весь отряд, не считая Александра, Дрейка и Федора. У
Генри желваки на лице шли ходуном, до того ему не терпелось расквасить
дазаевское лицо.
— Не понимаю, что Федор нашел в тебе. Никчемный, бесполезный ублюдок!

— сплюнул Генри. Дазай приподнял бровь.
— А в чем же твоя полезность, приятель? Уничтожаешь запасы пива и

поколачиваешь беззащитных? Да ты прям сама полезность! — он всплеснул
руками.
Генри громко зарычал и, дав волю гневу, бросился на него. Дазай не был низким
и в свои восемнадцать лет, его рост достигал почти ста восьмидесяти
сантиметров. Однако на фоне Генри, который походил на бывшего
заключенного, переевшего стероидов, он казался беззащитным ребенком. Все
произошло в считанные минуты. Тот бросился на него, точно зверь, с одним
лишь желанием — убить. Несколько раз Дазай уклонился от прямого удара
кулаком, словно наперед видел все его движения. То ли Генри был слишком
медленный, то ли он стал быстрее. Толпа молчала и, затаив дыхание, жадно
смотрела на них. Краем глаза Дазай заметил Федора, который наблюдал за боем
с веранды. Его лицо было непроницаемое и строгое. Рейко ошиблась.
Останавливать он никого не собирался.
— Прекрати уворачиваться, трус! — закричал Генри, тяжело дыша после серии

ударов. Как бы Дазай не хотел поскорее закончить битву, уложив Генри, он
понимал, что в физическом плане у него никаких шансов. Весь упор был только
на ловкость. Если он хоть раз оплошает и попадет под кулак, ему конец. В этот
самый миг, прямо у лица, пронеслась огромная рука Генри. Дазай отскочил в
сторону. Генри вновь попер на него.
— Отступать некуда, ты попался, выродок, — он улыбнулся, стукнув кулак о

ладонь. Дазай пятился назад, пока спиной не напоролся на сетку. Отступать
было действительно больше некуда. Генри снова бросился вперед. Дазай
уклонился и, сделав кувырок, проскочил между широко расставленных ног
противника. Удар снова рассек воздух.
— Просто признай, Генри. У черепахи реакция и то лучше. Тупой, бесполезный

кусок дерьма.
— Иди сюда, сука! Я тебя разорву в клочья! А потом поимею твой труп у всех на
глазах! — заревел он.
236/1179
Толпа синхронно отошла на шаг назад. Карма, сложив руки на груди,
внимательно смотрела то на одного, то на другого. Генри она не любила, но на
победу новичка даже не рассчитывала. Рейко напряженно смотрела в сторону
Федора, ожидая сигнала от него, чтобы наконец остановить битву. Но
долгожданный сигнал все не поступал.
Дазай тем временем продемонстрировал очередной ловкий трюк, почти в
последний момент избежав сокрушительного удара, который наверняка сломал
бы ему челюсть.
— Тебя поэтому посадили? Слишком медленно убегал от копов? — подстрекнул

Дазай.
Генри остановился. Пот стекал с него градом. Грубое лицо покраснело. То ли от

злости, то ли от размахивания кулаками. Вокруг стояла гробовая тишина. Карма,
почувствовав опасность, потянулась рукой к пистолету. Что-то было не так. Что-
то изменилось в его взгляде.
— Нет! — крикнула Рейко, когда Генри выхватил револьвер из кобуры.

Прогремел громкий выстрел. Затем еще один. Сначала замертво свалился Дазай,
с огромной дырой во лбу, затем Генри, подстреленный в ногу.
***
— Почему он не приходит в себя? Он что, умер?! — Ацуши схватился за голову.

Чуя бросил на него испепеляющий взгляд.
— Прекрати разводить панику! Думаю, он отключился от болевого шока. Ясу,

дай что-нибудь приложить к его руке. Нужно остановить кровь.
Девушка поднялась и, хромая на одну ногу, подошла к рюкзаку, который валялся

полуоткрытым у дерева. Из него торчал небольшой плед, накануне найденный
Чуей в машине. Дрожащими окровавленными руками она схватила его и
поковыляла обратно. Чуя, даже не взглянув на сестру, принял из ее рук плед и
поспешил перекрыть кровоточащую рану.
— Может, снимем ремень? — спросила она. Накахара покачал головой.
— Нельзя. Он истечет кровью.
— А если он не очнется? Или станет одним из них?!
— Прекрати, мать твою, истерить! — закричал Чуя. — Я, блять, не ебаный врач! Я

тоже не знаю, выживет он или нет. Так что просто заткнись!
Ацуши подпрыгнул на месте, однако замолчал. Ясу придерживала плед у

основания руки Рюноске, не обращая внимания на собственные раны. Чуя
временами поглядывал на нее, и как только их глаза встречались, поджав губы,
тут же отворачивался.
— Нужно устроить здесь привал, — сказал он уставшим голосом. — Я могу

вернуться в тот лагерь и перенести все необходимое сюда. Ацуши, Ясу, вам
придется…
237/1179
— Я сам схожу, — прервал его Накаджима. — Скажи, что нужно. Я все принесу.
Чуя поднял на него расплывчатый взгляд.
— У них было оружие. Возьми сколько сможешь. Затем еду и аптечку. У нас
только антибиотики, этого мало. Две палатки остались целые, разбери их, сложи
и принеси сюда. Его нельзя оставлять под открытым небом. Может пойти
ливень. Справишься?
Накаджима кивнул. Не теряя времени, он схватил свой пистолет, нож, накинул

на голову капюшон и скрылся в гуще леса. Чуя еще некоторое время смотрел
ему вслед, а затем перевел взгляд на посеревшую отрубленную руку. Ясу,
заметив это, поднялась, осторожно взяла руку и бросила в яму, где лежали
мертвые инфицированные.
— Не хочу, чтобы он ее увидел, когда проснется, — объяснила она.
— Можно твой ремень? — попросил Чуя.
Ясу растерянно посмотрела на него, затем кивнула и выдернула ремень из брюк.

Накахара развернул плед обратной стороной, где еще не было крови и,
приложив его к ране Акутагавы, начал фиксировать ремнем. Ясу все это время
стояла рядом, наблюдая за манипуляциями брата. Закончив, он вытер красные
от крови руки о свои штаны и, поднявшись лишь со второй попытки, медленно
приблизился к Ясу. Он встал перед ней, виновато посмотрел в ее серые глаза. По
бледным щекам скатились слезы.
— Прости… — прошептал он. Его голос дрогнул. Он сгорбился, спрятав лицо за

ладонями. — Прости меня, Ясу…
— Что ты такое говоришь? — она обвила его шею обеими руками. Чуя уронил
голову на ее плечо, сотрясаясь от беззвучных рыданий.
— Прости, прости, прости…
— За что ты извиняешься, брат? — спросила она в ужасе. — Тебе ли просить у

меня прощения? Все, что здесь случилось, моя и только моя вина. Это мне
следует просить прощения у вас… у Рю. Я не знаю, как теперь смотреть ему в
глаза. Что сказать, когда он очнется. Как вести себя...
Она обхватила его запястья и не спеша отняла руки от лица. Его глаза были
красные, заплаканные, опухшие, а сам он был бледен, как снег, и едва держался
на ногах от усталости. Ясу не на шутку заволновалась.
— Тебе нужно отдохнуть, — заботливо произнесла она, собирая большим

пальцем слезы с его щек.
— Нет, — Чуя покачал головой, отстранился от сестры и уверенно направился в

сторону Акутагавы. — Он может очнуться в любой момент.
— Как он очнется, я разбужу тебя, — уверила его Ясу. — Приляг. Отдохни.

Пожалуйста.
238/1179
Накахара сел напротив Рюноске и мотнул головой, сгоняя усталость и
сонливость.
— Нет, — упрямо повторял он.
— Хорошо, как скажешь, — согласилась Ясу. Она присела рядом. Спустя минуту-
две полной тишины, подняла руку и аккуратно запустила пальцы в рыжие
лохмы. Чуя прикрыл глаза, а вскоре опустил голову на ее колени. Не прошло и
пяти минут, как он провалился в глубокий сон. Ясу отвела волосы с его лица и,
наклонившись, с нежностью поцеловала в лоб.
— Я усвоила урок, брат.
***
— Больная сука! — зарычал Генри, схватившись обеими руками за ногу.

— Поймаю и убью, тварь! Все зубы выбью нахрен! Только попадись мне.
Никто не бросился ему на помощь. Все, затаив дыхание, ошеломленно смотрели

на труп возле Генри. Темная кровь собиралась лужей под головой, кожа на лице
посерела, стала заметно тоньше, от чего виднелась каждая застывшая вена под
ней. Карма и Рейко в глубоком потрясении уставились на Федора. Он стоял все
там же, словно чего-то ожидая.
— Мне поможет кто-нибудь или нет?! — крикнул Генри, пытаясь подняться на

здоровой ноге. Все отступили назад. На лицах у многих читалось разочарование.
Как-никак половина отряда молилась на его смерть. — Эй, Билли! Сукин ты сын!
Я вижу тебя, шавка! Хватит прятаться за чужими спинами! Поймаю и переломлю
тебе хребет, чертов трус! А не окажет ли мне доктор Мередит услугу и не
подлатает мою ногу? Где ты, старая блядь!?
— Господи, лучше бы ты выстрелила ему в голову, — процедила сквозь зубы

Рейко.
— Я не думала, что ты опустишься до такой подлости! — крикнула Карма.

— Трусливый ублюдок!
Генри повернулся к ней.
— Сопляк бы все равно проиграл. У него не было и шанса. Но ты, Карма… — он

облизал сухие губы и, похрамывая, стал приближаться к ней. — Так легко не
отделаешься. Твоя смерть будет долгая и мучительная. Сначала я сломаю тебе
руки и ноги, а затем выбью зубы… Потом выдавлю правый глаз, а затем левый.
— Ты на самом деле думаешь, что ровня мне? Такой отброс только голосить и
горазд.
— Закрой пасть, шлюха!
— Ебучий козел, — сплюнула она.

239/1179
Федор еще некоторое время разочарованно смотрел на труп Дазая, а затем
вернулся в гостиную. Дрейк сидел на стеклянном журнальном столике, о чем-то
разговаривая с Александром. Достоевский предположил, что его разбудили
выстрелы снаружи.
— Что там случилось? — спросил Дрейк.
Федор пожал плечами.
— Ничего. Наткнулись на несколько инфицированных.
— А-а… — протянул он, удовлетворённый ответом, однако Александр вперил в

Достоевского недоверчивый, пытливый взгляд.
— Что ты опять натворил? — спросил он, и в ту же секунду зашелся в сильном

приступе кашля. Федор подбежал к нему и, заботливо подложив руку под
голову, помог приподняться. Дрейк открыл рюкзак, вытащил полную воды
бутылку и бросил Федору. Он ловко поймал ее, раскрутил крышку и поднес к
губам Алека. Но тот отвел ее ладонью в сторону и строго посмотрел на него.
Федор театрально закатил глаза.
— Почему всегда, когда я чем-то расстроен, ты думаешь, что я где-то накосячил?
— Потому что знаю тебя дольше, чем хотелось бы.
Он обессиленно откинулся на подушку и прикрыл глаза. Говорить из-за

простуженного горла было больно, а слабость в теле не позволяла подняться и
самолично выяснить причину выстрелов. Федор отчетливо дал приказ не
стрелять. И той же Карме, которая никогда его приказов не нарушала.
— Дрейк, помоги мне подняться, — попросил он хриплым от кашля голосом.

Достоевский покачал головой, однако останавливать его не стал. Напротив, он
схватил шерстяную кофту со спинки стула и набросил на светлую макушку.
Дрейк закинул одну руку на свое плечо, а второй приобнял его за талию.
— Смотреть на тебя больно, — улыбнулся Федор.
— Вот и не смотри, — огрызнулся он.
Поддерживаемый Дрейком он вышел на веранду. Федор тяжело выдохнул,

готовясь к гневной тираде. Но ничего не услышав ни через минуту, ни через пять
минут, он вышел за ними следом. Дрейк и Алек не заметили его присутствия, так
как их внимание было сосредоточено на другом, и Достоевский проследил их
взгляд.
Голоса становятся громче. Кто-то спорит, кто-то кричит и грязно ругается.

Вокруг много людей. Чертовы зеваки. Так интересно смотреть на труп? От них
всех пахнет кровью. Свежей теплой кровью и мясом. Кто-то обделался в штаны.
Билли. У этого придурка даже кровь пахнет дерьмом. И правда — трус. Прячется
за женскими спинами. Все стоят за ограждением. Никого не поймать с одного
240/1179
прыжка. Но одна жертва добровольно заперлась в клетке со зверем.
«Ну-ка, парень, повтори. Я. Нормальный. Нормальный» — засмеялся Лери.
«Все остришь?», — ответил ему Дазай и широко распахнул желтые глаза.
Опираясь на локти, он приподнялся. Кто-то в толпе закричал. Карма и Генри

прекратили обмениваться ругательствами.
— Матерь божья… — в замешательстве прошептала Рейко, отступив на пару

шагов назад. Дазай закатил глаза, зрачки полностью пропали, делая его еще
более жутким. Он не шевелился несколько секунд и затем начал сильно
кашлять, схватившись обеими руками за горло. Карма собиралась броситься к
нему, но Рейко схватила ее под локоть.
— С ним что-то не так, — сказала она не своим голосом. — Не подходи. Нутром

чую, нельзя подходить.
Дазай тем временем, под ошеломленные взгляды, выплюнул смятую пулю на

свою ладонь, а дыра во лбу стала стремительно затягиваться.
— Какого хера… Я же прострелил тебе голову, — озабоченно спросил Генри,

потянувшись за револьвером. Злые желтые глаза уставились на него.
— Это было неприятно… — прошептал он. — Очень неприятно, Генри. Не люблю,

когда на меня наставляют оружие.
Даже до твердолобого Генри дошло, что перед ним уже не человек. Кто угодно,
но не человек. Оружие выскользнуло из его потных рук. Он развернулся и, что
есть мочи, побежал к выходу из клетки. Дазай нагнал его в считанные секунды
и, вцепившись зубами в шею, вырвал кусок плоти.
Алек в гневе посмотрел на Федора. Достоевский улыбался.
241/1179
Часть 19
Этой ночью мне снился Осаму. Он сидел в темной, холодной клетке,

забившись в угол. Я чувствовал волнами исходящий от него страх. До того он
был осязаем. Мне хотелось успокоить его, окликнуть, но ноги приросли к полу,
голос пропал. Я звал, а он не слышал. Его боязливый взгляд был обращен на
высокую фигуру, облаченную во все черное. Он был точно каменный ангел. Но
едва незнакомец вышел из тени, я увидел желтые глаза и глумливую ухмылку.
Они оба смотрели на меня с осуждением…
Мое стремление найти его играет с моим сознанием злую шутку.
Осаму как-то предложил мне вести дневник. Сказал, что для такого замкнутого,
нелюдимого человека это единственный способ выплеснуть эмоции и не сойти с
ума. Но помогает ли… Я пишу эти строки, зная наперед, что через пять минут,
дописав все, что хотел, вырву очередной лист и сожгу его. Обращу в пепел
постыдные минуты своей слабости.
Чуя Накахара
***
Как Чуя и предполагал, ближе к вечеру пошел ливень. Ацуши чудом успел
вернуться вовремя. Спящий на коленях сестры Накахара, едва услышав
поблизости треск, тотчас распахнул глаза и выхватил пистолет. Накаджима не
обиделся, напротив, выразил восхищение навыкам друга. Сам он и мамонта не
услышал бы во сне, до того сладко спал. Сбросив сумку у костра, он опустился
на корточки перед Акутагавой. Тот тяжело дышал, а временами обливался
потом. Организм активно боролся за жизнь. Ацуши знал, что как бы паршиво ему
ни было сейчас, он ни за что не позволит себе умереть, пока вновь не увидит
Осаму.
Многим не нравился Акутагава. В частности из-за его несловоохотливости. Он не

любил говорить лишнее и попусту растрачивать слова, потому не каждый мог
узнать его должным образом. Ацуши же понимал его с полуслова и полувзгляда.
Осаму невзлюбил Акутагаву по той же причине, что и все остальные. Но Дазай

отнюдь не был пустышкой, которая ведется на внешний вид. Его словно
напрягало присутствие Рюноске по абсолютно другим причинам. Кто-то, заметив
в себе неладное, проходил все этапы осознания и мирился со своей
«бракованностью», а Дазай не мог. Он смотрел на Накахару восхищенным
взглядом, а по ту сторону пряталось вожделение. И на подобном взгляде он как-
то уличил Рюноске. Этот парень был отражением его самого, и взгляд на себя со
стороны ошеломил. Долгожданное смирение так и не пришло. Акутагава давно
забросил попытки вести себя как все, Дазай же все еще пытался починить
сломанный механизм, впавший в неисправность с появлением Накахары в его
жизни.
— Еды почти не было. Кто-то все утащил, — разочарованно произнес Ацуши,

извлекая из сумки консервные банки. Чуя мигом понял, о ком идет речь.
242/1179
Утащить все могла лишь та незнакомка.
— Ничего, справимся. Что с лекарствами?
— Этого добра было побольше.
Накаджима развернул плащевую ткань. В ней лежали несколько пачек бинтов,

ваты, антибиотики, спирт, шприцы, жгут и ампулы, предназначение которых
никто из них не знал. Чуя перебрал все необходимое и сел напротив Рюноске.
Ясу помогала ему с рукой. Ацуши тем временем начал воздвигать палатку. В
небе громко загромыхало и ярко сверкнула молния, осветив весь лес. Затем все
потемнело и погрузилось во мрак. Передав Рюноске Накаджиме и Ясу, Чуя
вытащил фонарь, торчащий наготове из заднего кармана, взял проволоку,
принесенную Ацуши, и начал огораживать лагерь.
Он раскрутил уже ржавеющую проволоку, обмотал вокруг дерева и потянул за

собой по кругу, вокруг палатки. Ацуши сообразил принести несколько пустых
консервных банок, которые Чуя удачно развесил. Однако поднявшийся ветер
пустил весь план под откос. Банки начали покачиваться из стороны в стороны,
сделав ловушку бесполезной. На этом они решили караулить посменно. Первой
вызвалась Ясу, но Чуя и Ацуши одновременно отклонили ее просьбу. После
десяти минут препирательств, Накаджима уступил и Чуе. Тот опирался на
получасовой сон, который провел на коленях сестры. Однако, судя по его лицу,
того получаса было крайне мало. И тогда Ясу с мольбой в глазах взглянула на
Накаджиму.
— Эй, Чуя! Я вот что придумал. Мы такими темпами до утра спорить будем. Как
насчет того, чтобы решить спор как истинные мужчины?
— Что ты предлагаешь? — спросил он настороженно.
— Шоушилин!
— Да ну тебя к черту!
— Сдрейфил?
Накахара закатил глаза.
— Только один раз.
— Мне больше и не надо.
Оба одновременно спрятали руку за спиной.
— На счет три.
— Один… — медленно протянул Ацуши, улыбаясь, — два-а, три!
— Сука!
— Бумага бьет камень! Ты продул, детка!
— Ты жульничал! — возмутился Накахара.

243/1179
— Ты всегда показываешь камень, чувак, серьезно. Прояви немного фантазии.
Ясу засмеялась.
— А ведь он прав. Ты всегда показываешь камень. Все это уже знают.
— Ну вас… — Чуя обиженно махнул на них рукой. Ацуши, все еще посмеиваясь,
накинул на себя не по размеру огромный плащ военного раскраса, водворил
кепку на голову, под капюшон, взял оружие, предварительно проверив магазин
на наличие патронов, и вышел из палатки. В лицо тут же ударил сквозняк и
мелкий дождь. Договорились они сменяться каждые три часа. Он встал у самого
выхода, где смыкались начало и конец проволоки, закрыл глаза, прислушиваясь,
как струится ручей с обрыва неподалеку.
Чуя какое-то время молчал, глядя вслед Накаджиме. Ясу накрыла Рюноске
выцветшим шерстяным покрывалом и тихо окликнула брата.
— Поспи и ты.
— Дай аптечку, — попросил он, не глядя на нее. Ясу перегнулась через

Акутагаву и обеими руками, стараясь не свалиться на него, схватила набитую
лекарствами сумку. Палатка была низкая, и о том, чтобы выпрямиться хотя бы в
полроста, не было и речи. Чуя опустил сумку перед собой, расстегнул замок и
начал вытаскивать бинты, вату и антисептик. Ясу молча наблюдала за его
действиями.
— Сядь поближе, — приказал он. — И будь добра, сними рубашку.
Ясу вздрогнула, открыла было рот, чтобы возразить ему, но поймав

непреклонный, полный горечи взгляд, послушно кивнула. Трясущимися руками
она начала расстегивать пуговицы. Открылись первые синяки и кровоподтёки на
груди и плечах. Она медленно потянула вниз один рукав, затем второй. Рубашка
сползла вниз. Чуя скривился, точно от удара, увидев всю картину целиком.
— И ты терпела все это время? — тихо спросил он.
Ясу молчала. Она посмотрела на свой живот и вспомнила ту жгучую вспышку

боли, когда Луис ударил ее кулаком. Ужас пережитого яркими красками
пронесся в памяти, из разбитого носа снова начала капать кровь. Чуя оторвал
кусок бинта, приложил к ее носу, а второй рукой нежно провел по ее волосам.
— Бессмысленно говорить, что все будет хорошо. Но… я рядом.
Она схватила его за запястья и спрятала лицо в его мозолистых ладонях.
— Я бы пережила все снова, если бы это только могло вернуть ему руку. Я так
виновата. Первый раз я не знаю, что делать, Чуя. Это чувство, оно… давит,
убивает меня изнутри. Сводит с ума.
Чуя горько улыбнулся.
— Поверь мне, я знаю, каково это. На моей совести целая жизнь.
244/1179
Ясу подняла на него глаза.
— Не говори так, — она покачала головой. — Не смей хоронить его раньше

времени.
Чуя вложил бинт в ее руки и слабо отстранился. Больше они не говорили.

Тишину нарушал дождь, барабанящий со всех сторон, шелест листьев и тяжелое
дыхание Рюноске. Чуя несколько минут суетливо копался в сумке, придирчиво
перебирая мази, а затем подполз к сестре и выжидающе посмотрел на нее.
Мазь пахла травами, особенно сильно чувствовался аромат мяты. Чуя старался
растирать ее пальцами, чтобы предварительно согреть, но мазь все равно
холодила кожу, заставляя Ясу мелко вздрагивать при каждом прикосновении. И
тогда она задумалась. А думал ли когда-нибудь Осаму, насколько нежными
могут быть эти грубые руки?
— Ясу… — робко позвал ее Чуя. Она рассеянно взглянула на него. — Дальше

ты… сама?
— Неужто начал стесняться меня? — она невесело засмеялась.
— Дура, — буркнул Накахара и всучил ей мазь в руки. Он затеял немедленно

сменить Ацуши на посту, и потому, прихватив свою куртку, потянулся к выходу.
Ясу робко схватила его за штанину, но обернулся он не сразу. Ему
потребовалось несколько тяжелых секунд, чтобы стереть с лица гнев и
нацепить маску заботливого старшего брата.
— Ну? — спросил он, стараясь спрятать возрастающее раздражение.
— Знаешь… — она смущенно скомкала пальцами черную футболку,

проглядывающую под его курткой. — Я всегда мечтала быть мужчиной.
Чуя удивленно приподнял бровь и развернулся.
— Ну да, почему бы не поговорить об этом сейчас, — подковырнул он.
Однако Ясу проигнорировала колкий комментарий.
— Помнишь, четыре года назад со мной в одном классе учился некий Макото?
Постоянно задирал меня, издевался, говорил, что наша мама шлюха, лишь
потому что мы с тобой отличались цветом волос. Вскоре его издевки подхватили
остальные. И уже весь класс называл меня дочерью шлюхи. Ни с того ни с сего
каждый третий начал видеть нашу маму в каком-нибудь грязном переулке, где
она якобы занималась всякими непотребствами за деньги. Вся эта клоунада
походила на конкурс — придумай историю пошлее. Это длилось месяца два,
может, три, не помню. Меня и маму очернил весь класс. А ведь они знали, что
это неправда и чистой воды выдумка, но им было весело над кем-то издеваться.
А я была слишком стеснительна, чтобы возразить им. Не обращай внимания,
думала я, рано или поздно им надоест. Но не тут-то было. Им наскучили истории
про маму, и они взялись за меня. Макото несколько раз даже пытался залезть
мне под юбку. Прижимал к стенке и… Все они смотрели, смеялись…
— Почему ты не рассказала мне об этом? — потрясенно спросил Чуя.
245/1179
— Тебе? — Ясу покачала головой. — Ты забыл, какими были тогда наши
отношения? Ты терпеть меня не мог и никогда не заговаривал в школе. Каждый
вечер, после перенесенных унижений, я приходила домой, бросала сумку,
садилась на пол, прижимала щеку к стене и слушала тебя. Ощущение твоего
присутствия всегда придавало мне сил. Когда нас разделяла всего одна тонкая
стена, я не боялась ничего. И даже Макото начистила бы рожу.
Она подняла на него глаза полные обожания.
— Кто-то по секрету сказал Осаму, что сестра его лучшего друга - школьная
давалка, раздвигающая ноги перед каждым желающим. Спрашивал, не желает
ли он лично в этом убедиться.
— Что? — Накахара недоуменно покосился на сестру. — Осаму лишь сказал мне,

что этот кретин Макото клеится к тебе.
Ясу нервно засмеялась.
— Подожди-подожди… То есть, ты ворвался ко мне в класс, схватил его за

шиворот, поволок в мужской туалет и избил лишь потому, что он… клеился ко
мне? Ты даже не знал, так это или нет?!
— Ну… это… По-моему, веская причина, — он неловко почесал голову.
— Ты всегда игнорировал меня! Делал вид, что мы не родня. А потом вдруг

ворвался ко мне в класс и начистил ему морду!
— И что с того? Это не отменяло того факта, что ты моя сестра! — огрызнулся
Чуя.
— Боже… я люблю тебя.
— Столько болтовни, чтобы сказать то, что я и так знаю? — проворчал он.
Ясу нагнулась и запечатлела поцелуй на кончике его носа.
— Нет. Тогда-то и я захотела стать парнем! Понимаешь? Всегда представляла,

как кто-то задирает тебя, а потом влетаю я и ломаю ублюдку морду! — она
воинственно согнула руку, демонстрируя мускулатуру. Чуя едва подавил
смешок.
— Нет, не понимаю. Давай ложись спать, Супермен в юбке, — он ласково

потрепал ее по голове и направился к выходу.
Ацуши от скуки рыл землю носком ботинка. Занимался он этим, судя по глубине
ямы, давно. Иногда он прыгал с ноги на ногу, что-то напевал под нос, проклиная
холодный ветер и мелкий дождь.
— Выглядишь как придурок.
Накаджима вздрогнул и едва не выронил оружие от испуга.
— И давно ты стоишь у меня за спиной?!
246/1179
— Нет, — ответил он. — Минут пять.
— Пять минут?! Ты что, маньяк? Боже мой! Я ж чуть не обделался!
— Меняемся, — сухим голосом сказал Чуя.
Ацуши недоверчиво накренил голову вбок.
— Три часа еще не прошли, Чуя.
— Хочу покурить. Или предлагаешь сделать это прямо в палатке?
Накаджима обвел его неодобрительным взглядом.
— Предлагаю бросить курить. Но не мне тебе указывать.
Он стянул с себя мокрый плащ, протянул Накахаре и, пожелав ему скорее

отморозить задницу, заполз в палатку. Чуя несколько минут наблюдал за
фигурами внутри. В палатке троим было тесно, не развернуться. Лежать
приходилось в позе эмбриона, поджав ноги под живот. Спать, по всей
видимости, ни Ясу, ни Ацуши не собирались. Они тихо переговаривались, а
вскоре начали считать оставшиеся запасы еды и лекарств.
Накахара, убедившись, что никто из них его не потревожит, решительно

направился к яме, куда днем ранее провалился Акутагава. Он потянул на себя
мокрые ветки, отбросил их в сторону и, опустившись на одно колено, посмотрел
вниз. В небе снова прогромыхало. Лес на мгновение осветился дневным светом,
и Чуя заметил слабое шевеление под водой. Яма едва заполнилась наполовину,
скрывая под мутной водой несколько тел мертвых инфицированных. Однако
среди них оставался один живой. Что несказанно радовало Накахару. Он впился
пальцами в сырую землю и тяжело выдохнул, силясь унять гнев, вызванный
одним взглядом на Луиса. Священник махнул обглоданной наполовину рукой,
пытаясь зацепить его. С синих губ Луиса срывались хрипы и булькающие звуки.
Пролежав несколько часов под водой, его кожа вздулась и словно отрастила
жабры. Чуя бросил на землю отданный Накаджимой плащ, стянул с себя куртку,
затем футболку. Луис вцепился кистью руки в рыхлую землю, пытаясь
выбраться наружу, но тут же свалился обратно в воду.
— Не мельтеши, — приказал Чуя, не глядя на него. — Я обязательно тебя

вытащу.
Он разорвал футболку, затем соединил ее крепким узлом. Ливень стал сильнее.

Чуя накинул на голый торс куртку, засучил рукава и опасно наклонился над
ямой. Риск свалиться был слишком высок, но сей факт мало его останавливал.
Он забросил самодельную удавку, пытаясь зацепить Луиса, но та лишь ударила
его по лицу. Он попробовал снова. И только при седьмой попытке удалось
зафиксировать удавку на разбухшей шее. Луис замотал головой и принялся
остервенело тянуться к его лицу обеими руками. Вернее, тем, что от них
осталось.
Чуя грубо дернул священника на себя и выволок его тело на поверхность. Не дав
себе передохнуть ни минуты, он тотчас потащил его по земле в самую глубь
леса. Однако пройдя несколько шагов, Накахара остановился и обернулся. Его
взгляд упал на отброшенные в сторону ветки и плащ, любезно одолженный
247/1179
Накаджимой. Тихо выругавшись, Чуя повернул назад, накрыл яму, вернув ей
прежний вид, обвязал плащ вокруг пояса, а затем возвратился к брыкающемуся
Луису. Тот широко раскрывал рот, клацал зубами и тянулся к нему языком. А
бывало, пытался подтолкнуть себя вперед, отталкиваясь ногами от земли. Чуя
тащил его за собой, глядя во мглу леса стеклянными глазами. Ветер и дождь
хлестали по лицу, словно осуждая за низкий поступок. Луис был мертв, но
злость Накахары жива. Его трясло, а гнев вырывался наружу, точно пламя в
полыхающем дому. «Убил слишком быстро… » шептал он беспрерывно,
потягивая Луиса следом.
Отдалившись на несколько метров от лагеря, он наконец остановился, выпустил

удавку и вытащил из кармана черные кожаные гловелетты. Его руки тряслись от
нетерпения. Он высоко задрал голову и посмотрел на небо, застеленное тучами.
Погода хорошо подходила для того, чтобы утопить в шуме всю его горечь.
Чуя сел верхом на Луиса и поджал губы. Его лицо было искажено гневом, но
казалось, что он вот-вот заплачет, отдавшись всему, что тяготило его долгое
время. Он согнул пальцы, растягивая перчатки и одновременно поглядывая на
священника.
— Я буду бить, пока от тебя ничего не останется, — с тоской в голосе прошептал

он.
***
Федор оставил позади обозлённого Александра и решительно направился к

месту жесткой расправы. В глазах всего отряда читался жадный интерес и
лёгкий испуг. Все поглядывали на Достоевского и мысленно выдыхали с
облегчением. Его спокойствие передавалось и остальным. А раз у босса все было
под контролем, значит, и ситуация ничем им не угрожала. Даже Билли перестал
прятаться за спинами Рейко и Кармы и выступил вперёд, чтобы получше
рассмотреть, как от Генри отрывают кусок за куском. Картина казалась ему
зрелищной и захватывающей. Съешь этого ублюдка целиком, думал он, едва
скрывая злорадную ухмылку.
Дазай тем времени разорвал на мужчине футболку и впился пальцами в его

живот. Вошли они в тело с такой легкостью, точно Генри был не человеком, а
изваянной совсем недавно восковой фигурой. Плоть разрывалась под его руками
с невероятной легкостью, орошая землю остывающей кровью. Громко хрустнули
поломанные рёбра, а внутренности вывалились наружу. Тело Генри дернулось, и
даже осмелевший Билли на миг подумал, что тот вовсе не мёртв, либо вернулся
с того света в точности, как Осаму несколькими минутами ранее. Он растолкал
толпу позади себя и что есть мочи бросился восвояси. Осаму глубже окунул руки
в живот Генри и застыл, наслаждаясь угасающим теплом его тела. Но кто-то
подкрался к нему со спины и мягко похлопал по плечу.
— Уверен, есть много других способов согреться, — сказал Федор бархатным

голосом.
Дазай выдернул руки и, мгновенно развернувшись, схватил его за горло. Алек в

ту же секунду сорвался с места, но Дрейк вовремя перехватил его. И сколько бы
он ни брыкался, истощенный простудой, так и не смог разомкнуть замок из
248/1179
пальцев на своём животе. Дрейк держал его слишком крепко. Наверняка и то
был приказ Федора.
— Убью… — Дазай яростно сверкнул желтыми глазами.
Для того, кому вот-вот грозились сломать шею, Федор выглядел слишком
спокойно и беспечно.
— Тогда почему ты сжимаешь мое горло вполсилы? — пропыхтел он.
Лицо его покраснело и глаза налились кровью. Карма достала пистолет, но

Достоевский осадил ее одним взглядом.
— Ты… еще можешь себя контролировать, Осаму. Докажи папочке, что зря он в
тебя не верил. Что…
— Он убьёт его! — закричал Алек, вновь приняв попытку вырваться. — Что, если
Федор снова...
Дрейк сильнее обхватил его поперёк груди. Александр глухо зарычал, лягнув
его промеж ног.
— Блять! Ты сделаешь только хуже, кретин! Кому, как не тебе знать, что ни один
из них не пострадает! — падая, он успел схватить его за лодыжку и повалить на
землю. Оба рухнули на острый гравий и приложились лбами. Дазай обернулся,
привлечённый шумом, затем снова устремил на Федора взгляд. Более ясный и
осмысленный.
— Отец? — дрогнувшим голосом спросил он. — Отец…
— Да-а… — с трудом выговорил Фёдор, накрыв его руку своей. — Успокойся, и

мы поговорим.
— Отец… — желтые глаза стали похожи на две узкие щелочки, рука,

вымазанная в крови, плотнее сомкнулась на шее Достоевского. Его пальцы были
точно стальные тиски, а во взгляде заплескалось безумие.
— Я видел твоих друзей! — крикнул Алек, отчаянно пытаясь отделаться от

Дрейка.
Дазай тут же повернул голову.
— Рыжего с девчонкой и еще двоих. Расскажу подробнее, если отпустишь его!

Ну? Да отцепись ты! — рявкнул он на Дрейка, пнув его ногой в плечо.
Дазай недоверчиво разомкнул пальцы и требовательно поглядел на Алека.

Федор свалился на землю, жадно глотая ртом воздух. На его шее бились
крупные вены от напряжения, а на коже заалели синяки. Дазай раскрыл рот,
силясь что-то спросить, но запах людской плоти сбивал с толку. Сбивал и ту
толику разума, к который сумел воззвать его Александр. Он поглядел по
сторонам, ощущая прожигающие, укоризненные взгляды и гнетущую тишину.
Достоевский, лежащий на земле, неожиданно хрипло засмеялся. Все обратили

на него удивленные взгляды.
249/1179
— Чуя Накахара, верно? Твой отец всегда хорошо о нем отзывался. Чего не могу
сказать о тебе. А я ведь столько просил его не ставить на тебе крест! И вот она
благодарность… — он распластал руки и снизу-вверх глумливо посмотрел на
Дазая. — Соберись и возьми себя в руки. Либо можешь отдаться инстинктам, а
потом, клянусь, я убью тебя. И во второй раз ты не вернешься из мира мертвых.
«Убей» тут расцвела фраза в глазах перепуганного Билли. В карманах широких

спортивных штанов он нервно теребил прижженную рукоять складного ножа и
прокручивал ее меж пальцев вверх-вниз. Присутствие лидера и смерть Генри
пробудило в нем дремлющую прежде смелость. На короткий миг он даже
представил, как яростно влетает на самодельную арену, раскрывает нож и
одним точным движением прорезает горло чудовищу. Именно чудовищу. Потому
что человек наделен всего одной жизнью, а он своими глазами видел, как Генри
безжалостно ее отобрал. На лице Билли заиграла уверенная улыбка. Он почесал
грязными ногтями волдыри вокруг широкого рта и поравнялся с Кармой, готовый
в любой момент, словно преданный пес, пустить оружие в ход.
Йошимуро, пользуясь всеобщей отвлеченностью, принялся торопливо копаться в

еще не разобранных запасах, которые накануне привезли ребята из группы. Он
искал, чем бы поживиться, а в частности, был нацелен на пачку сигарет или
бутылку выпивки. Он бы с радостью посмотрел шоу снаружи, но организм
требовал табака и немного спирта. Трясущимися руками он торопливо
переворачивал все вверх дном и грязно ругался всякий раз, когда натыкался на
консервные банки, раздавленные в порошок чипсы, сухарики и прочую ересь,
которая совсем его не интересовала. Средства женской гигиены он брезгливо
хватал двумя пальцами и перебрасывал в другую коробку. Заветная бутылка
дешевого пойла нашлась на самом дне. Наверняка кто-то из этих «искателей»
припрятал ее для себя, ворчливо подумал он, пряча бутылку во внутреннем
кармане своего пальто. Поправив дырявую шапку на голове и почесав бороду, он
внимательно осмотрелся, прислушался к звукам снаружи и, убедившись, что
никто его не поймает на воровстве, посвистывая, вышел наружу.
Йошимуро сразу не приглянулся новичок и потому, взвесив все за и против, он

надумал, что лучше было бы его прикончить. Осаму Дазай напоминал ему Карму
и Александра, которые даже во сне держали ухо востро. Так и этот глядел
своими желтыми глазами, от чего борода становилась дыбом. Одним словом,
Йошимуро его невзлюбил. «Меткий удар» вскричал он про себя, мысленно
пожелав такой же кончины Карме, пятью часами ранее обозвавшей его пьяным,
вонючим куском свинины. Но так как Генри отправили на тот свет, он
планировал прождать до вечера и под покровом ночи завести двух-трех
инфицированных, чтобы поднять переполох и избавиться от неугодных.
Обдумывая свой план, Йошимуро встал позади толпы.
— Ты знал моего отца? — спросил он, ничем не выказав удивление.
Федора поразила мгновенная перемена в нем, но и он, не подав виду, протянул

руку, ожидая, пока Дазай поможет ему подняться.
— О-о, смотрю, ты быстро с этим справился. Я про твое… состояние. Клянусь,

был уверен, что снова включишь агнца и начнёшь пускать сопли, — он
безразлично пожал плечами. — Думал, загнешься тут, огорошенный тяжким
бременем! Осознанием своей…
250/1179
— Поубавь драматичность и заткнись, — улыбнулся Дазай. Улыбка эта была
жуткая, опасная и не предвещавшая ничего хорошего. Достоевский с минуту
сканировал его взглядом, затем опустил руку и, разочарованно выдохнув,
поднялся.
***
Никто не выказал желания похоронить тело Генри. Он провалялся на улице

несколько часов, а затем превратился в инфицированного. Билли все это время
терпеливо сидел на самодельной скамейке, громко хрумкая твердыми, как
камень, сухариками. На шее Генри была обмотана веревка, а дальний ее конец
сжимал в руке сам Билл. Рейко дважды предлагала оттащить труп в сторону,
подальше от домов, но Билл уверил ее, что лучше переждать перевоплощения, а
затем увести его на своих двух. Рейко, обдумав его слова, дала согласие. Как-
никак, Дазай отлично постарался, вывернув внутренности бедолаги наружу.
Громоздкое, перекаченное тело таскать никто не вызвался, а пачкать машины
зловонным трупом отказались капитаны отрядов. Федор, слишком занятый
беседой с Дазаем, никаких распоряжений по его поводу так и не отдал. Таким
образом бесхозный труп оказался в полной власти Билла.
— Я позабочусь о тебе, приятель, — громко чавкая буркнул он. Засыпав в рот

остатки острых сухариков, Билл протер грязные руки о свою футболку, затем
грубо дернул веревку. Генри, потеряв равновесие, свалился навзничь. Позади
раздался громкий хохот Йошимуро.
— И сдался тебе этот тухлый уебок?
— Сам ты уебок. Воняешь, как дерьмо, — огрызнулся Билл. — Иди куда шел и
оставь меня в покое.
— Нет, нет, стручок, не покатит. Ты определенно что-то намереваешься сделать.

Или бери меня в долю, или я иду к Федору.
— И что ему скажешь, а? Ты со стороны себя видел? Тебя и близко к нему не

подпустят.
— Подпустят, если скажу, что пришел осмотреть Алека. Сучка-то Федора слегла
с простудой.
— За Алеком смотрит доктор Мередит. А ты, вонючий кусок говна, смердит от

тебя, как с помойки. Понимаешь, Йоши? Ты никому не нужен, чувак. Врач из тебя
тоже никудышный. Тебя терпят лишь по приказу Федора. Как найдут замену,
так и выбросят за борт.
Генри, наступая на собственные внутренности, шатаясь, поковылял к Йошимуро.

Тот, замешкавшись, пихнул его в грудь и по чистой случайности коснулся
поломанных ребер. Он отскочил от трупа словно ужаленный, а Билли захохотал,
глядя, как мужчина остервенело оттирает кровь инфицированного с кожи.
— Советую промыть водой. Мало ли, дружище. Слышал, Осаму заразился лишь
от того, что кровь инфицированного попала ему в глаза.
Йошимуро, скрипя зубами, помчался в дом, предварительно опрокинув на голову

251/1179
развеселившего Билла всю брань, которая пришла ему на язык.
Билли прождал добрый час, прежде чем увести Генри подальше от домов. На
вопросы прохожих, зачем он держит его на привязи и просто не убьет, тот
отвечал, что надумал понаблюдать за поведением инфицированного. Гиблое
дело, с ленцой отвечали ему, не желая присоединяться к эксперименту, в
который втягивал их Билл, заранее рассчитывая на отказ. И вот, когда все
наконец утихло, он схватил веревку и потащил Генри в неизвестном
направлении. Ноги мертвеца заплетались, и шел он медленнее, чем хотелось
бы. Вскоре Билл заметил, что Генри временами тянет веревку обратно, словно
требуя вернуться к дому. Что разума в нем нет, парень не сомневался ни на
минуту, но настойчивость инфицированного не могла не удивлять. Однако
Билли решил не опускаться до разговора с зараженным и просто молча волок
его несколько кварталов. Отдалившись на нужное расстояние, он остановился
напротив заброшенного бара. Вокруг было тихо и пусто, а двери приветливо
распахнуты. Они зашли. Как и ожидалось, внутри был погром. Под ногами
валялись битые стекла, мебель, и даже со стен были содраны обои. Билл
высунулся наружу, несколько минут прислушивался к звукам, а затем захлопнул
двери и закрыл их на огромный железный засов изнутри. Генри брыкался и
шипел, привязанный к деревянному столбу в центре зала. А Билли тем временем
обернулся и осмотрел его с ног до головы похотливым взглядом.
— Не думал, что после смерти тебя натянут, как бабу, да, Генри? — прохрипел
он возбужденным голосом. Не теряя времени, Билли торопливо подошел к нему,
плотно затянул веревку сначала на шее, зафиксировав голову лицом к столбу,
затем принялся обматывать тело. Весь процесс отнял у него не больше десяти
минут. Добротно завершив свое дело, он победно усмехнулся и нетерпеливо,
изнывая от похоти, накрыл свой пах ладонью.
— Почему бы и нет? — обратился он к Генри, расстегивая ширинку дрожащими

руками. — Мертвые-то бабок не просят.
***
— А может, дело в тебе? — не выдержал Алек. — Почему каждый третий хочет

дать тебе в лицо?
— Почему? — с неподдельным интересом спросил Федор, потирая скулу, куда

минутой ранее ударил его Дазай. Алек начал усердно тереть виски. Дрейк стоял
в самом дальнем углу комнаты, примерив на себя роль невидимки.
— Значит так, — строгим голосом сказал Александр, ткнув Достоевского

пальцем в грудь, — сейчас ты выходишь из этой комнаты и идешь заниматься
своими… делами. Чем угодно! Понял?
— Но…
— Понял?! — прошипел он.
Федор выдохнул, развел руками и покорно кивнул. Три пары глаз напряженно
смотрели ему вслед, пока он не вышел наружу. Дазай, в отличие от Алека и
Дрейка, выглядел немного опешившим и удивленным. Кто мог подумать, что
Достоевский может внять чьей-либо просьбе. Поначалу идея Алека Дазаю не
252/1179
приглянулась, так как правду о своем отце он намеревался услышать от
первоисточника. Однако перебросившись с Федором парой-тройкой фраз, он
ясно осознал, что дельного диалога у них не выйдет. Федор не умел говорить
прямо. Он постоянно юлил, отшучивался, переводил тему и просто действовал
на нервы. Дазай в который раз пожалел о том, что не переломал ублюдку шею.
Но остановили его отнюдь не слова Алека и даже не самого Федора, было что-то
третье, но что именно, он все еще не понимал, не разобрался. Достоевский был
хитер, как лис, и изворотлив, как змея, а доверия к нему не было ни крупицы, но
Осаму всегда собственная злоба на него казалось поверхностной и наигранной.
Как только дверь за Федором захлопнулась, Алек плюхнулся на диван и

обхватил голову обеими руками.
— Ты как? — взволнованно спросил Дрейк.
Александр посмотрел на него так, точно забыл, что с ними в одной комнате есть
и третий. Дазай заметил, как он нездорово бледен, и внимание его невольно, в
который раз, приковали разного цвета глаза.
— Прекрати пялиться. Я тебе не экспонат на выставке, — проворчал Алек,

поймав его на разглядывании. — Разговор будет долгий. От тебя требуется
только одно. Молчать. Потом задавай столько вопросов, сколько твоей душе
заблагорассудится. Договорились?
— Договорились, — Дазай кивнул, схватил с подлокотника дивана покрытую

пылью плюшевую ворону и начал нервно откручивать ей голову. Дрейк же,
увидев в шкафу недопитую бутылку виски, оттолкнулся от стены и подошел к
ней. Алек обвел унылым взглядом одного, затем второго и обреченно вплел
пальцы в волосы.
— Начну с самого начала, — сказал он, заметно опечалившись. — На днях ты

интересовался, сколько нам лет, так вот, я младше Федора на три дня. И он
тычет в меня этим фактом при каждом удобном случае.
Дазай раскрыл было рот, но Алек приложил палец к его губам.
— Мне и Федору двадцать три года. Дружим мы уже много лет, сколько, не
припомню точно. По мне, наверное, не скажешь, но я много болел в детстве.
Поэтому лучшие дни лета приходилось коротать прикованным к постели. Федор
частенько наведывался ко мне. Говорил, что я нравлюсь ему куда больше тех
идиотов, которые окружают его в школе. Но при этом он ужасно злился из-за
моей немощности. Мог вспылить, наорать и даже влепить пощечину. И я почему-
то всегда терпел его выходки. Наверное, боялся потерять единственного друга.
Не смотри на меня так, Осаму. Я не называю друзьями кого угодно. Он злился,
потому что не мог смириться с тем, с чем смирился я, — Алек откинулся на
спинку дивана и забросил ноги на журнальный столик. — Спустя какое-то время
он начал приносить разные игры, чтобы развеселить меня: шахматы, карты,
сиггил, го, тэнно… Мы много чего перепробовали. Федор на дух не переносил
мою мать, потому что она заглядывала к нам каждые десять минут. И даже не
стеснялся говорить мне в лицо, как эта женщина его раздражает.
— Смотрю, он и в детстве был не подарок, — сделал выводы Дазай. Алек пожал

плечами.
253/1179
— Он предан тем, кого любит.
— Мне послышалось или ты сказал… любит? — иронично переспросил Дрейк.
Александр засмеялся.
— Что дальше? — спросил Дазай.
— Как-то летом, когда мать отлучилась из дома, он влетел в мою комнату,

схватил меня за руку и поволок к выходу. Сказал, что пока моей больной
мамаши нет дома, я наконец смогу выбраться наружу и погулять, как
нормальные люди. Его слова меня порадовали и напугали одновременно. Я ведь,
ну… — он покачал головой. — Проще показать.
Алек обхватил края рубашки и высоко задрал их. На бледной коже, в области
сердца, был огромный рубец, бросающийся в глаза.
— Сердце?
Алек спрятал уродливый шрам и на минуту впал в раздумья.
— Не только. Моя родная мать страдала гемофилией и умерла, когда мне было
пять лет. Федор понятия не имел, что та женщина приходится мне мачехой. Но
стоит отдать ей должное, любила она меня, как родного сына.
— Подожди, — Дазай отшвырнул ворону на другой конец дивана. — Ты говорил,

что Федор…
— Он ничего не знал о гемофилии, — принялся оправдывать его Алек. — И о

больном сердце тоже. Я лгал ему постоянно. Лгал, что страдаю астмой, и летом,
якобы, она особенно обостряется.
— Но… почему? — удивился Дрейк.
— Не знаю, — Александр опустил голову. — Мне было стыдно. Ведь я был

такой… хилый, слабый, немощный. И постеснялся признаться ему и в тот день.
Думал, что все обойдется. Не обошлось. Я серьёзно поранился. Федор
перепугался, но я успокоил его, в который раз солгав, что если обмотать ногу
бинтом или тряпкой, кровь остановится. Он достал бинт, обмотал мою ногу, а
спустя две-три минуты он весь пропитался кровью. Тогда я сказал, надо
обмотать снова новыми бинтами. И он повторил всю процедуру, — Алек поскреб
подбородок и вдруг тихо засмеялся. — Спустя полчаса я шлепнулся в обморок.
Скорее от вида собственной крови, чем от ее потери.
— Даже не знаю, кто из вас двоих больше отбит на голову.
— Мы были детьми.
— Не оправдывайся, — Дазай сложил руки на груди и приподнял бровь. Дрейк

несколько минут разглядывал бутылку, крутил ее в руках, но отчего-то
передумав, вернул на место.
— Ладно-ладно. После того случая очнулся я уже в больнице и сразу увидел его.
Он сидел напротив, совсем рядом, смотрел на меня с перекошенным от злости
254/1179
лицом. Едва я разлепил глаза и осознал, где нахожусь, Федор вскочил с места и
замахнулся кулаком. Думал, мне конец, но он остановил руку прямо у моего
лица. Сжимал и разжимал ладонь, боролся с желанием влепить мне. Так я и
понял, что он все знает. Наслушался я от него в тот день всякого. Но… именно
после этого наша дружба стала крепче. Лучше. Мы росли, и Федор менялся с
каждым годом. Он стал более сдержанным и менее вспыльчивым. Когда я
попадал в больницу, он всегда бывал рядом. Однако некоторые изменения в нем
мне совсем не нравились. Он прятал себя, — Алек поморщился. Быстро
поднявшись, он встал напротив окна. — Настоящего себя, понимаешь? Боялся
сказать лишнее, задеть, толкнуть случайно, поранить. Я словно был
фарфоровый. А как-то поздним вечером, во время игры в го, он сказал, что
вылечит меня. Костьми ляжет, но вылечит. Я ответил, что не хочу такой
жертвенности от него. В конце-то концов, ведь я не умираю. Я жив. Но мы снова
поругались. В тот вечер я впервые увидел его истинные эмоции и своим
упрямством довел до слез. Федора. Понимаешь? Скажи, Осаму… эгоист в этой
истории я?
Дазай долго молчал. Затем поднялся с дивана и встал напротив Алека возле
окна.
— А давай лучше так, — сказал он. — Поменяйся с ним местами. Представь, что у
Федора больное сердце, и он перенес несколько тяжелых операций. А еще у
него гемофилия. Не дай бог случайно пораниться или получить легкую
царапину. Ну? Теперь он фарфоровый в твоих глазах? Страдает, как правило, не
тот, кто умер, а тот, кто потерял, Алек.
Повисло долгое молчание. Дазай, подперев голову ладонью, находился в

задумчивости. Он пытался представить образ заботливого Федора, но все
безуспешно. Снаружи Карма и Рейко переругивались с Йошимуро. Мужчина что-
то отвечал им, активно жестикулируя руками. Атмосфера явно накалялась.
Внезапно девушки схватили его за ноги, перевернули вниз головой и начали
трясти. Из широких карманов старого пальто Йошимуро посыпалась еда,
украденная из общих припасов. Федор, стоящий в тени неподалеку, вышел на
свет. Он вытащил из кобуры пистолет и, не дав тому объясниться, прострелил
мужчине горло. Дазай вздрогнул, поймав на себе его улыбающийся взгляд. Алек,
почувствовав холод, вернулся за кофтой.
— Осаму, ты слышал что-нибудь о вирусах, которые намеренно распространяют,

чтобы заразить половину населения?
Дазай завороженно смотрел на труп Йошимуро. Его руки мелко затряслись,

пересохло в горле. Ему захотелось выскочить прямо из окна, наклониться над
остывающим трупом, обхватить зубами еще теплую кожу и содрать ее, чтобы
обнажить скрывающуюся под ней плоть. Он сглотнул и впился пальцами в
подоконник. Александр внимательно посмотрел на него.
— Да, да-а… кажется, слышал, — невнятно ответил он. — Фармацевтические

компании распространяют вирус, а потом продают лекарство от собственной
болезни. Но это лишь слухи и предположения.
— Не такие уж и слухи, — ответил он, обхватив лицо Дазая обеими ладонями.

— Эй, смотри мне в глаза. Понял? — он слабо встряхнул его.
Дазай кивнул, но вновь попытался мазнуть взглядом тело Йошимуро.

255/1179
— Осаму, ты не должен смотреть на его труп. Федор испытывает тебя.
— Не могу… — прошептал он.
— Можешь, — Алек опустил ладонь на его голову. — Поддашься и пути назад не

будет.
Дазай уткнулся в его грудь лицом и тихо зарычал.
— Скажи, он вылечил тебя? Сдержал обещание?
Федор, едва увидев Александра и Дазая через немытое окно, расплылся в

веселой задорной улыбке и помахал им рукой. Тот фыркнул и резко опустил
жалюзи.
— Да, Осаму. Сдержал.
— Какой ценой? — спросил Дрейк.
256/1179
Часть 20
***
Третий день Рюноске не приходит в себя. Он беспокойно мечется во сне, что-то

тихо шепчет, кого-то зовет, а затем так же внезапно затихает. Недавно заметил,
что не я один веду дневник. Ацуши начал частенько откалываться от нашей
компании. Когда заканчивалось время караула, он хватал ручку, потрепанный
блокнот и садился на землю, прислонившись спиной к дереву. Что-то увлеченно
записывал и улыбался, точно кретин. Поначалу меня раздражало, но вскоре
объял интерес к его писанине. Не то чтобы я чрезмерно любопытен и люблю
совать нос в чужие дела, но меня не покидали думы о том, что же мог Ацуши
Накаджима писать в чертовом дневнике. Ацуши, мать его, Накаджима, у
которого чувство стыда было напрочь атрофировано, а все свои мысли он без
раздумий вываливал на наши головы.
В тот день я сказал себе: нет, Чуя Накахара, ты до такого не опустишься. И

повторил то же самое, уже держа в руках его дневник. Битва с совестью была с
крахом проиграна. Но каково было мое разочарование, когда я прочел первые
строки:
А.Н: От всей этой лесной влаги на моих ногах появился грибок. Но это лишь
предположения.
Чуя Накахара.
***
Сегодня Рюноске наконец очнулся. Первым делом, едва придя в себя, он сразу
справился о самочувствии Ясу, и она тут же ударилась в слезы. Ох уж эта
чувствительная женская натура!
P.S Мне кажется, кто-то читает мой дневник…
.
***
Проснувшись, первым делом я почувствовал острую боль в руке. Сначала была

именно она — боль, а затем пришло осознание. Я понял, где нахожусь, вспомнил
похотливую ухмылку Луиса и лицо Чуи, когда он занес надо мной мачете.
Захотелось провалиться в беспамятство, чтобы избежать самого страшного
257/1179
момента, который, при возможности, я бы оттягивал до бесконечности. Я боялся
повернуть голову и просто посмотреть на себя. Посмотреть на то, что осталось
от моей руки. Убедиться, что все это не сон, и я на самом деле проснулся в аду.
Проснулся, мать его, там, где изначально заснул. Признаться, в последний миг я
понадеялся, что не выкарабкаюсь. Возможно, мои мысли трусливы, и у многих
вызвали бы отвращение, но у меня было много веских причин не желать
проснуться. И самая главная называлась — Осаму Дазай.
Он не любил меня нормальным, а калекой не полюбит и подавно…
В моем выдуманном мире время текло иначе. И жизнь была ко мне более
благосклонна. В моем мире мы нежно любили друг друга и годы проживали
вдали от всех. Осаму из фантазий никогда не смотрел на меня с презрением. Он
любил меня всем сердцем, а я был предан ему всей душой, точно верный пес. За
эти три дня, на протяжении которых мой организм без устали боролся за жизнь,
я проживал ее параллельно. Три дня для меня тянулись годы. Счастливейшие
годы рядом с ним.
Но когда я открыл глаза и увидел нависшие надо мной лица, мое сознание
мгновенно прочертило грань между жестокой реальностью и выдуманным
миром. И тогда я подумал «неужели ты настолько слаб, Рюноске Акутагава, что
готов променять реальность на пустые фантазии? Неужели больше ничто не
привлекает тебя в этом мире?». Точно. В моих фантазиях не было клубничных
моти и рамэна тонкацу. Какое упущение, черт возьми.
***
Не постесняюсь сказать, что, даже потеряв уйму крови и с отрубленной рукой, я

выглядел куда лучше, чем Чуя. Ясу, едва увидев меня, заливаясь слезами,
припала к моей груди. Она торопливо говорила о чем-то, но слишком сбивчиво,
чтобы я мог понять ее речь. Однако в огромных серых глазах лишь слепой не
прочел бы чувство вины. И за что она просит прощения? За то, что хотела
помочь? За то, что не смогла пройти мимо, как прошли бы все остальные?
Но не откликнись ты, Ясу, в тот роковой день на крики Луиса, то я откликнулся
бы непременно.
Не буду строить из себя героя и вывалю всю правду без прикрас — без руки
тяжело. Я еще толком не успел примерить на себя роль однорукого калеки, но
каждый раз, когда поворачиваю голову направо, к горлу подкатывает ком. Такое
не могло со мной случиться, думается мне, но прямое доказательство у меня
перед глазами. Нужно держаться бодрячком, подбадриваю я себя, дашь
слабину, приятель, и утонешь в собственных соплях.
— Рю, ты нас слышишь? — Чуя обеспокоенно провел ладонью перед моим лицом.
Боги, до чего он бледен. Может, нам стоит поменяться местами, дружище? Ты
словно вот-вот свалишься без чувств.
— Дайте ему воды, — попросил он, заталкивая руку под мою голову. Он помог
мне принять сидячую позу и опустился на корточки, готовый поддержать в
любой момент. Однако, глядя на его осунувшееся лицо и синяки под глазами,
мне подумалось, что такими темпами вскоре поддерживать придется его.
258/1179
Неужели Ясу и Ацуши не видят, как он тает на глазах?
— Выглядишь дерьмово, — заметил я. Голос у меня был хриплый, словно я был

заядлым курильщиком.
— Узнаю нашего Рюноске, — Чуя улыбнулся, похлопал меня по спине. — Только

очнулся и уже отвешиваешь мне комплименты.
— Как же без этого. Расслабился небось.
Ясу и Ацуши улыбнулись, а Чуя поразил меня еще больше, когда взъерошил мои
волосы и предложил подняться. Я, впав на мгновение в ступор, неуверенно
кивнул. Самочувствие, лгать не буду, было паршивое, точно у меня на заднице и
по всей спине образовались крупные пролежни. Кожу раздражала одежда,
пропитанная засохшей кровью, да и ложе было не из удобных. Поменяв позу
впервые за три дня, я почувствовал небывалое облегчение. Я сравнил себя с
бесхозным механизмом, который долго лежал без дела, и вдруг в него надумали
залить немного масла.
Когда я попытался самостоятельно встать, все вокруг закружилось, а лица

напротив поплыли. Думал, нехило приложусь головой, но реакция у Чуи по-
прежнему была молниеносной.
— Ему нужно поесть, — сказал он. Ясу мигом метнулась к сумке. Ацуши,
воспользовавшись моментом, быстро выдернул окровавленное одеяло и
постелил мне под спину мягкий плед. И лишь после этого Чуя позволил мне
опуститься обратно. Понятия не имею, что приключилось с ребятами за
прошедшие три дня. Я смотрел на них и с трудом узнавал. Они были странные.
Какие-то… сломленные, потерянные, печальные.
— Мы все еще в лесу?
Ясу и Ацуши одновременно кивнули. Я взглянул на Чую.
— Мы ждали, пока ты очнешься, — объяснил он. — Ты потерял много крови и

передвигать тебя с места на место было опасно. Да и ты, знаешь ли, не из
легких.
— Пошел ты.
Чуя, улыбаясь, протянул мне открытую консервную банку и ломоть

зачерствевшего хлеба.
— Чем богаты, — сказал он, пожав плечами. После трех дней голодовки тушенка
и хлеб показались мне деликатесом и даром богов. Чуя аккуратно поставил еду
на мои колени и отошел. Ясу вытащила железную вилку из рюкзака, и я, идиот,
неосознанно потянулся за ней правой рукой. Повисла напряженная тишина. Чуя,
уже выходящий из палатки, на миг застыл. Ясу и Ацуши переглянулись. На их
лицах отразилось такое чувство вины, от чего даже мне стало стыдно за свое
необдуманное действие.
— Точно, я и забыл… — прошептал я, силясь натянуть улыбку на лицо. Вышло

259/1179
слишком неестественно. Чуя ушел, я не мог видеть его лица, а Ясу и Ацуши
молчаливо опустились рядом.
— Если тебе, ну… нужна помощь, друг, ты, это… — промямлил Ацуши.
— Попроси нас, — договорила за него Ясу.
— Все в порядке, — быстро ответил я. — Честное слово, ребята. Я долгое время

учился писать левой рукой, так что проблем у меня с этим не будет.
— Хорошо, — кивнула Ясу, однако ее глаза уже были на мокром месте, а взгляд
каждые пять минут ненароком падал на мою руку. Случилось именно то, чего я
так боялся. Они больше не видели во мне полноценного члена команды. В их
глазах я превратился в безрукого, беспомощного калеку.
Не прошло и пяти часов с момента моего пробуждения, как Чуя объявил, что
настало время двигаться дальше. Ацуши и Ясу тут же вступили с ним в долгую
дискуссию. Я не встревал в их спор, так как все сказанное мной оборачивалось
против меня же. Они не позволяли и шагу сделать самостоятельно. Над душой
всегда стояли либо Ясу, либо Ацуши, готовые даже мой член придержать, когда
я ходил отлить.
Все это походило на абсурд, но до них было не достучаться. Чуя, пожалуй, был
единственный в нашей шайке, кто относился ко мне по-прежнему. В его взгляде
не было ни толики жалости. Я предлагал ему помощь, и он с радостью ее
принимал. Однако не проходило и пяти минут, как поблизости нарисовывались
Ясу и Ацуши. Потрясенные увиденным, они начинали клевать ему мозги,
вываливая наружу все моралистическое дерьмо, в котором я вовсе не нуждался,
как и в заступничестве. Чуя стойко игнорировал их возмущения, а порой и вовсе
делал вид, что не замечает их присутствия.
И тогда я задался вопросом. Как вышло, что тот, к кому я питал неприязнь
долгое время, понимал меня лучше остальных?
Чуя знал, что жалость уничтожит меня, раздавит, убьет во мне личность, а те
двое лишь эгоистично думали о том, как искупить вину. Но разве я обвинял их?
Требовал чего-то? Я всего-то хотел быть нормальным, полноценным. Прежним
Акутагавой Рюноске, к которому не относились с пренебрежением, скрывая его
под маской заботы. Я хотел делать то, что делают все остальные. И Чуя давал
мне это чувство, не сгибаясь под градом упреков.
Но держу ли я зло на этих двоих? Нет. Каждый пытался помочь и спасение видел
по-своему.
Спустя девять часов мы тронулись в путь. Следующей остановкой должна была

стать префектура Айти.
***
— …и после окончания школы каждый из нас пошёл своим путём. Я хотел стать
художником, а Федор с головой окунулся в дела компании своего отца. Первое
260/1179
время мы еще общались, встречались время от времени, но спустя несколько
месяцев он пропал, — Алек печально вздохнул. — Все это время меня не
покидало чувство, что в ту ночь я сильно задел его. Он просто не мог так
внезапно измениться, понимаешь?
— Ты говорил с ним об этом? — осторожно спросил Дазай. Алек кивнул.
— Пытался. Но у него сразу менялось настроение. И я оставил бесполезные

попытки.
— Как-то ты легко сдался, — поддел его Дрейк. Алек внимательно смотрел в

окно. Рейко и Карма тащили труп Йошимуро подальше от домов. Джонатан,
курящий неподалёку, предложил не надрывать спины и сбросить труп в
мусорный бак. Девушки, если и раздумывали над его предложением, то не
больше двух минут. Джон потушил окурок о свою ладонь и бросил его на мокрый
асфальт. Даже не поинтересовавшись, за что бедолагу застрелили, он схватил
его за ноги. Рейко и Карма встали над головой Йошимуро. Раскачав труп из
стороны в сторону, они зашвырнули его в огромный мусорный бак. Тело
свалилась в него с глухим звуком. Внутри запищали придавленные крысы, и тут
же принялись царапать когтями железные стенки контейнера. Рейко, громко
взвизгнув, отскочила в сторону, когда крысы, выбравшись наружу, ловко
юркнули за угол, проскочив между их ног. Карма и Джонатан захохотали.
Алек закатил глаза и перевёл внимательный взгляд на Дазая. Он собирался

продолжить рассказ, но внезапно зашёлся в сильном, затяжном кашле. Дазай
протянул ему бутылку с водой. Дрейк немедля метнулся к двери, но Алек
остановил его взмахом руки.
— Я в порядке, не надо его звать, — он закутался в плед и взобрался на диван.

— Ты не против, если я немного сокращу рассказ, Осаму? Меня ужасно клонит в
сон.
Дазай кивнул.
— Когда мне стукнуло девятнадцать, Федор пропал. Полностью исчез из моей

жизни, словно мы никогда и не были знакомы. Я не мог до него дозвониться, не
мог поймать в любимых местах, где он любил гулять. Он не отвечал на мои
сообщения и письма. Его словно на самом деле не стало. И в какой-то момент я
всерьез в это поверил. Поверил, что Федор Достоевский никогда не
существовал. Шли месяцы, и я немного освободился от него. Странно, небось,
прозвучало, но все было именно так. Он занимал в моей жизни слишком много
места. Вскоре я поступил в университет и переехал в студенческое общежитие.
На второй год обучения мой сосед по комнате обзавелся машиной. Вернее, сей
скромный дар ему преподнесли родители на день рождения. Акира, так звали
этого кретина, решил его отпраздновать на съемной яхте. Там, само собой, он
напился вдрызг, а позже, рассорившись со всеми, изъявил желание немедленно
ехать домой на новой тачке. Я пытался отговорить его, но безуспешно, — Алек
развел руками.
— И ты, конечно же, поплелся следом, — заключил Дрейк, уверенный в своей

правоте. Александр кольнул его недовольным взглядом.
— Конечно я пошел за ним, болван. Он был пьян и разбился бы нахрен.
261/1179
— Что-то мне подсказывает, что нахрен разбился ты, — обратился к нему Дазай
с уксусной гримасой. Александр плотнее завернулся в шерстяную кофту и,
слегка отодвинув вязаный подол, показал ему средний палец. Дазай усмехнулся.
— Вы мне надоели, два идиота, — проворчал он. — Да, я разбился, но по вине

одного мудака, который въехал в нас на грузовике. Акира отделался переломом
ноги и легкими царапинами, а я, ну…
— Ну? — голос Дрейка опустился до шепота. Он сел позади Дазая, на спинку

дивана, встав пыльными гриндерсами на зеленый велюровый чехол.
— Из меня можно было собирать пазлы. Хотя... все было не так плачевно, если
бы не моя болезнь. Кровь не останавливалась, и я умирал от ее потери. Та ночь
должна была стать для меня последней, — Александр посмотрел на входную
дверь, точно вот-вот должен был зайти Федор Достоевский. Но секундное
наваждение прошло так же быстро, как и появилось. — И тогда пришел он…
— Федор?
— Да-а… — Алек улыбнулся. — Я был напичкан обезболивающими, меня ужасно

клонило в сон, и его фигуру я видел словно в тумане. Но я все равно узнал его.
Он долго сидел рядом со мной, а затем сказал «Будет больно, Алек, но придется
потерпеть». Я подумал, что говорит он о моих ранах, и потому не обратил
внимания на его слова. Я давно смирился с фактом, что не доживу и до
тридцати. Мне всего-навсего хотелось поговорить с ним в последние минуты
своей жизни. Хотелось узнать, чем он занимался, почему исчез так внезапно,
почему избегал встреч со мной. Но… ничего я спросить не успел. Он что-то
вколол мне в шею, — Алек неосознанно почесал ее. — А потом начался ад.
Дазай, вспомнив ночь в лесу, неприятно поежился. Алек громко шмыгнул носом
и подул на замерзшие руки. Со второго этажа раздался слабый скрип-скрежет.
Наверняка ветер ворвался в распахнутые окна, где лежали иссохшие трупы.
Дрейк, вспомнив о них, твердо вознамерился похоронить несчастную семью под
покровом ночи. Все вмиг поникли. Дазай выжидающе глядел на Алека, а тот все
собирался мыслями и медлил. Дрейк долго сверлил глазами желтый абажур
лампы, а затем, наклонившись вперед, принялся давить пальцем мелких пауков,
выглядывающих наружу. Осаму апатично наблюдал за его действиями.
Вскоре он заметил, что запах крови Йошимуро пропал, либо он перестал его
чувствовать. И в том была заслуга Александра, сумевшего вовремя отговорить
его от безрассудного поступка. Иначе сидел бы он во дворе и лакомился бы
мертвечиной. Однако его мысли занимали и не менее важные думы. Он
рассуждал, какими глазами отныне будет смотреть на него добрая половина
отряда. Многие и так были от него не в восторге, а после случившегося он дал
им множество причин укрепиться в своих негативных позициях. Но мысль та
была сиюминутная и пассивная. Дазай не испытывал чувства вины за убийство
Генри. Не испытал бы он его и перебив весь отряд Достоевского. Все эти ребята
и гроша ломаного не стоили. А случись нападение инфицированных, каждый
был бы занят спасением своей собственной задницы.
Дрейк размазал по лампе еще одного паука, а затем поднес пальцы к носу и
скривился.
— Пахнут дерьмом.
262/1179
— Ты что, идиот? — обратился к нему Алек.
— Что вколол тебе Федор? — спросил Дазай, прервав очередную перебранку

между ними. — То же самое, что и мне?
Алек покачал головой.
— Не совсем. Насколько я осведомлён, в ту пору только-только начинали ставить

опыты над людьми. Тайком, конечно же. Федор вколол мне вакцину, но он не
знал, поможет ли она. Видишь ли, Осаму, на каждого вакцина действует по-
разному. Кто-то умирает в ту же секунду. Кто-то корчится в адских муках,
сходит с ума. А на кого-то вакцина и вовсе не действует. В моем случае все
прошло благополучно. Я полностью излечился, но... я не так силен, как ты или, —
он вдруг замолчал, словно сказал что-то лишнее.
— Федор знал, что опыты проводятся на живых людях? — спросил Дрейк,

казалось, не заметив короткой заминки. Алек кивнул.
— Вообще-то… частично это была его идея, — он пристыженно опустил голову.

— Прежде опыты проводились только на животных. И потому каждый
эксперимент с вакциной оказывался провальным. По крайней мере, так думали
работающие на компанию ученые. Федор боялся, что я могу пострадать прежде,
чем они получат положительные результаты, и тогда он предложил отцу,
который уже был на грани принятия такого же решения, ставить опыты на
бездомных. То, что вкололи тебе, Осаму, более усовершенствованная вакцина,
которую получили путем…
— Сотни жизней? — фыркнул Дазай. Алек напряженно потер виски.
— Отец Федора думал только о том, как обогатиться. А сам Федор играл на его
желаниях, подавая все более безумные идеи.
— Я тоже был частью эксперимента? — он сердито посмотрел на него.
— Не совсем. Внести тебя в список подопытных предложил твой отец и только

на его условиях. Альбрехт отдал ему вирус А7 и десять вакцин. Они условились,
что он будет колоть их тебе поочередно.
— Подожди-подожди! — Дрейк поднял обе руки. — То есть, они решили сначала

заразить его вирусом и потом напичкать вакциной, словно рождественскую
утку?
— Арата представлял интересы военных. Понятия не имею, что было у него на

уме. Может, он думал, что такой ход будет эффективнее.
— Либо убьёт его сына к чертовой матери и превратит в инфицированного!
— Эй, я не Арата, — хмуро отозвался Алек. — Все претензии к папаше этого

парня.
Дрейк прикусил язык. Дазай задумчиво молчал. В рассказе Александра чего-то

не хватало. То ли он лгал, то ли недоговаривал.
263/1179
— Военные хотели получить от компании идеальную сыворотку. А отец Федора
планировал распространить вирус, а затем продать вакцину за бешеные деньги.
Но ее отнюдь нельзя было назвать идеальной и проработанной на все сто
процентов. Твой отец, Осаму, на протяжении многих месяцев пичкал тебя только
вирусом А7, и в очень маленьких дозах. Альбрехт получал от него ложные
отчеты, и Федор об этом знал, но почему-то помалкивал. Я не всегда понимаю
ход его мыслей, и, если меня не подводит моя наблюдательность, он всегда был
с твоим отцом на короткой ноге.
Алек вдруг сбросил с плеч кофту и удивленно уставился на Дазая.
— А ведь в этом есть смысл!
— Что? — буркнул Дазай.
— Твой отец годами развивал у тебя иммунитет! Понимаешь?! Твой организм

пассивно перестраивался все это время! При Федоре ты говорил, что Арата
передал твоему другу вакцину для тебя.
— И?
— Ты совсем не догоняешь? — воскликнул Александр. — Вакцина — это антидот

от А7. После попадания в твой организм, он начал активно бороться с вирусом,
но подавить его так и не смог. Напротив, пробудил дремлющий в тебе А7!
Оттуда и пошли твои деформации. Если бы не было никакого взрыва, ты бы до
конца своих дней жил, не зная, что носишь в себе нечто настолько токсичное.
Твой отец спас тебя.
— Спас? — прошипел Дазай. — Это что, шутка?
— Заткнись и послушай меня, — Алек встал с дивана и опустился перед Дазаем

на корточки. Он взял его руки в свои и внимательно посмотрел в желтые глаза.
— Да, я не могу даже представить, через какую боль тебе пришлось пройти. Мне
довелось однажды побывать в лаборатории вместе с Федором, и я видел, как
взрослые мужчины плакали от боли и мочились в штаны. Бились головами об
стены, желая скорее свести счеты с жизнью. Твой отец, Осаму, не подверг бы
тебя такому испытанию, если бы не был уверен, что ты справишься. Выйди на
улицу и оглянись. Всюду лежат трупы. Инфицированные заполонили каждый
город. И единицы выживших боятся и шагу сделать в одиночку. Но ты, в отличие
от всех нас, можешь об этом не беспокоиться. Потому что эти ребята принимают
тебя за своего. Благодаря твоему отцу.
Дрейк на какое-то время потерял нить разговора. Сощурив глаза, он безотрывно

смотрел в пыльное окно. Снаружи ему почудилось какое-то движение. Поначалу
он было подумал, что расхаживают по двору остальные члены отряда, но сие
предположение отпало сразу. Федор дал ясный приказ не высовываться из
дома, если погода на улице явно не благоволила романтическим прогулкам.
Небо заволокло тучами, и потому уже к семи часам вечера чудилось, что
наступила полноправная ночь. Вокруг было не видно ни зги, лишь одиночные
тени, пьяно передвигающиеся с места на место. Дрейк спрыгнул с дивана и
подошел к окну. Пыльные стекла мешали разглядеть, что творилось снаружи. Он
растянул рукав, зажал его пальцами и принялся торопливо тереть стекло.
264/1179
— Вот дерьмо… — прошептал он изумленно и накрыл рукой револьвер на правом
бедре.
Во дворе и снаружи стояли инфицированные. И их количество было не счесть.
***
— Мне кажется, мы заблудились, — угрюмо буркнул Ацуши. — И ходим кругами.
— Ничего мы не заблудились, — успокоил его Чуя.
Ясу устало плелась позади. Время от времени ее взгляд падал на Рюноске,

идущего прямо за Накахарой. Ацуши держался за ним, а она смыкала ряд.
Первые несколько часов ее не покидали мысли, что они наматывают круги по
одной и той же местности, однако вскоре она напомнила себе, что с ними, по
крайней мере, был один человек, который неплохо читал следы и хорошо
ориентировался на местности. И раз Чуя сказал, что кругами они не ходят,
значит, так оно и было. Ясу, в отличие от мнительного Накаджимы, мало
волновалась о том, в какую глушь они забрели. Ее все не отпускала злость на
брата, который не считался с нынешним состоянием Рюноске. За его спиной
висел огромный рюкзак, который тот тащил на себе, несмотря на пережитую
травму. Неужели ты не замечаешь, как ему плохо, спрашивала она брата
мысленно, глядя на него с укором.
Вскоре им пришлось карабкаться по склону, чтобы выйти на главную дорогу.

Там же, если Луис не солгал, они должны были найти фургон, припаркованный к
обочине. Но даже если слова священника не были правдой, не осталось иного
выхода, как идти вперед.
Преодолевать расстояние с каждым часом становилось труднее. Деревья росли

слишком плотно друг к другу, и обвивали их колючие сорняковые растения,
которые цеплялись к одежде и кожу раздирали в кровь. Первое время Чуя
расчищал дорогу затупившимся мачете, но и он выдохся ближе к полудню. Где-
то наверняка был обходной путь, но времени оставалось слишком мало, чтобы
тратить его на поиски, опираясь на одни предположения. Ацуши обмахивался
огромным кустом папоротника, пытаясь отогнать от себя мелкую мошкару,
облеплявшую руки и ноги. Кожа нестерпимо чесалась, а вскоре он заметил, как
покрылся мелкой сыпью. Ясу то и дело шлепала себя по лицу, шее и запястьям,
раздражаясь с каждым пройденным шагом.
Чуя внезапно остановился и навострил слух. Где-то поблизости едва слышно

струился ручей. Вся компания дружно переглянулась и не переговариваясь
ринулась на звук. Накахара закатил глаза на их нетерпение и покорно поплелся
следом. Ручей протекал ближе, чем они думали.
Побросав свои сумки, они, смеясь и толкаясь, забежали в воду. Ацуши лег на
спину и распластал руки. Ясу намочила волосы и резко тряхнула головой.
— Ясу, я бы не советовал… — Чуя подбежал к сестре, но не успел. Она

скривилась от боли и согнулась пополам, обеими руками схватившись за нос.
265/1179
— Дерьмо, — рявкнула она.
— В заднем кармане рюкзака должны быть пластыри и вата, — сказал Рюноске.
Чуя бросил сумку на жухлые листы и принялся копаться в карманах. Ацуши

приподнялся на локте и сочувствующе посмотрел на девушку.
— Никак не заживет, — выдохнул он. Ясу намеренно умолчала о том, как

дважды, позабыв, со всей дури шлепнула себя по носу, сгоняя надоедливую
мошкару. Девушка ни на миг не сомневалась, что признайся она об этом вслух,
издевательских смешков будет не избежать. Чуя нашел пластыри, бинты, и
поманил сестру пальцем. Она послушно подошла к нему и села на сваленное
сухое дерево.
— Откинь голову, — попросил он.
Рюноске тем временем прополаскивал пересохшее горло и увлажнял кожу

мокрой бейсболкой. Ацуши снова погрузился в воду и расслабленно прикрыл
глаза. Звук воды успокаивал, приносил чувство гармонии и легкости. Он
вспомнил, как года два назад лежал в надувном бассейне, полном холодной
воды в самый разгар лета. И лежать он мог в нем часами, разглядывая небо без
единого облачка и прислушиваясь к звукам из дома. Обычно то бывало радио,
либо телевизор, по которому крутили одни и те же шоу со Стивеном Кольбером,
Колином О’Брайеном и Филом Макгроу. Его мать любила их и могла коротать
часы перед экраном, сидя на любимом кресле-качалке с огромной тарелкой
попкорна на коленях. Иногда Ацуши составлял ей компанию, представляя, как
сам рано или поздно окажется на большом экране.
Он приоткрыл глаза и уставился на желтеющие листья деревьев. Ясу вдруг

вскрикнула, и он быстро вскочил на ноги. Чуя, ни с того ни с сего потеряв
сознание, упал на нее. Акутагава и Накаджима молниеносно бросились к ним.
Ясу начала трясти брата за плечи и громко звать, но Накахара не отреагировал
на ее голос. Ацуши и Рюноске бережно обхватили его поперек груди и оттащили
в сторону, прислонив спиной к дереву. Рюноске, похрамывая на ногу, поковылял
к сумке, вытащил из кармашка спирт и возвратился обратно. Ясу молчаливо
уселась напротив брата, отуманенным взглядом наблюдая за действиями
Рюноске.
— Он вообще спал? — вдруг спросил он. Все трое удручённо уставились друг на
друга.
— Убери спирт, Рю. Не надо его будить, — Ацуши горестно посмотрел на

Накахару. — Очухается и сразу потребует двигаться дальше. Пусть отдыхает.
Остановимся тут.
***
— Он нас убьёт, если мы его не разбудим, — сказал Ацуши, ковыряя вилкой

просроченную тушенку в консервной банке. Ясу, бережно перебирающая волосы
брата, безразлично пожала плечами.
266/1179
— Можешь сказать, что это была моя идея.
— А мне вот думается, что на ясную голову он будет менее раздражителен, —

подал голос Рюноске, одарив всех красноречивым взглядом. — Да и на самом-то
деле, какая разница, а? Пусть наорется себе вдоволь. Это не изменит того
факта, что мы его не разбудили, и он проспал полдня.
— Дело говоришь, — согласился Накаджима. Все трое замолкли. И нараставшую

тишину нельзя было назвать тишиной. Она была тяжелая, давящая,
напрягающая. Странные звуки исходили отовсюду. Громко каркали вороны над
головами, и отовсюду им мерещился хруст веток. Иногда они видели тени, но
прочистив глаза, понимали, что отбрасывают их всего лишь деревья, когда
выглядывали редкие холодные лучи солнца. Ацуши зажмурился, силясь вновь
оказаться в любимом надувном бассейне в июльскую жару. Но как бы он ни
старался, желанный образ мигом вытеснял мрачный лес и жуткое карканье
ворон.
— У меня мурашки от этого места, — признался он.
— Не у тебя одного, — заметила Ясу. — У вас нет чувства, словно за нами кто-то
наблюдает?
— Может, вы прекратите! И так тошно.
— Я серьезно, — возразила она.
— Значит, так! — Накаджима принялся разминать руки и ноги.
— Ты чего творишь? — недоуменно спросил Рюноске.
— Мне надоело, что вы двое ноете весь вечер и несёте всякую ересь! То за нами
кто-то наблюдает, то выясняется, что в лесу обитает какой-то сраный Индиго и…
— Вендиго, умник — оскорбленно поправил Рюноске. — И он существует.
— Конечно! — всплеснул он руками. — А еще существует Чупакабра,

Джерсийский дьявол и Человек-мотылёк! И все эти лесные твари наверняка
тоже подцепили вирус и теперь ходят, пуская слюни на землю, и пялят деревья!
Ясу засмеялась, а Рюноске прокрутил пальцем у виска.
— У тебя крыша поехала от страха.
Ацуши выпрямился, набрав полную грудь воздуха, и закрыл глаза. Несколько

минут он стоял неподвижно в одной позе, а затем медленно и плавно взмахнул
правой рукой. Тот же трюк через мгновение он повторил и с левой.
— Что он делает? — шёпотом спросил Акутагава Ясу. Девушка пожала плечами.
— Медитирует, — предположила она.
— Я вас прекрасно слышу.
— Тогда будь добр и ответь, какого хрена лысого ты делаешь?

267/1179
— Призывает дьявола, — тут же нашлась Ясу.
Акутагава в глубокой задумчивости поскреб родинку на подбородке.
— Если бы я был дьяволом, то непременно откликнулся бы на его зов.
— Правда? — удивилась Ясу, шаря рукой в рюкзаке. Она вытащила некогда

раздобытый Чуей плед и заботливо набросила на спящего брата.
— Да, — иронично согласился Рюноске. — Чтобы воочию посмотреть на этого

придурка.
Ацуши тем временем подпрыгнул на одной ноге, затем на второй и замер,

скрестив руки за спиной.
— А теперь он похож на балерину.
Накаджима резко распахнул глаза и, дав волю чувствам, начал активно двигать
всем телом. Движения его были странные, хаотичные и причудливые. Он прыгал
с места на место и временами трясся, словно у него началась эпилепсия.
— Бесполезно, я сдаюсь, — Акутагава подсел ближе к костру, схватил одну из

сухих веток и принялся ковырять угли. Накаджима, не останавливаясь, полоснул
их взглядом.
— А никому в голову не пришло, что я просто танцую? — спросил он запыхаясь.
— Аа-а… — протянули они одновременно.
— Ты похож на ту надувную танцующую хрень возле торговых центров, —

честно признался Акутагава. Ясу громко захохотала.
Вдруг Ацуши резко остановился и побледнел. Из тени леса на них пристально

смотрела грузная фигура незнакомца.
268/1179
Часть 21
Инфицированные стоят под окнами и внимательно смотрят на нас.

Забавное зрелище, когда находишься по ту сторону и угроза только витает в
воздухе. Мертвечина невыносимо воняет, и я один зажимаю нос, чтобы избежать
грозящий мне рвотный позыв. Нас всего-то отрезали от основной группы, а
чувство такое, словно мы отрезаны от всего мира. Однако, если вдуматься в
глубину этих слов, мы и есть мир. По крайней мере, друг для друга. Людей
нынче осталось мало. И те, что остались, постоянно скрываются. Не осталось
глупцов, верящих в порядочность и добросердечность окружающих. Все
наивные идиоты давно повымирали, совсем как мамонты и динозавры. Мир
мутировал и избавился от слабых звеньев. А те, которым посчастливилось
выжить, могут смело настрогать себе досок для гроба. Один неверный шаг, один
неверный ход, и ты уже пополняешь армию инфицированных. Все мы нынче
пешки на шахматной доске, где на кон ставится единственное, что каждый
может извлечь из дырявой походной сумки за спиной, — жизнь. Но, вот забавно,
игроком я всегда был паршивым.
— Не хочу казаться занудой, но, думается мне, гнильцы пришли по кое-чью

душу… — проницательным взглядом смотрю на Осаму. Ублюдок и бровью не
повел. Он стоит перед окном, лениво смотрит на армию своих разлагающихся
собратьев и ковыряет в ухе. Что ж, если принимать к сведению его
неприкосновенность, на месте Дазая я бы не только в ухе поковырял. Ему-то
беспокоиться не о чем. Что мешает ему прямо сейчас открыть двери, отвесить
прощальный поклон и удалиться восвояси?
Запах становится сильнее. Подпрыгнув, сажусь на пыльный подоконник и

пристальнее всматриваюсь в окно. Инфицированные подходят все ближе. Уже
четверо стоят напротив, уткнувшись лицами в холодное стекло. Их кожа
оставляет разводы. Тот, что примостился справа, пытается боднуть головой
оконную раму. Его вытекший глаз стекает по щеке и попадает в открытый рот.
Отвратительное зрелище. У второго в гнилых зубах застряла кожа с волосами;
похоже на кусок скальпа. Интересно, кем он успел полакомиться или разделить
трапезу. Замечаю, кровь совсем свежая. Все четверо вымазаны ею с ног до
головы, словно только что вернулись с какого-то кровопролитного ритуала. То
вполне могли быть ребята из нашего отряда. Может, Карма, Рейко и Джон?
Помнится, они пытались бросить тело этого пьянчуги Йошимуро в мусорный
контейнер. Однако тут же отметаю эту мысль. Карма, чертов солдафон,
выживала и не в таких ситуациях. Рейко слишком сообразительна и хитра, эта
сука им не по зубам. А Джонатан и вовсе ловчак. Делаю ставки на Билли и
старую докторшу. Билл — трусливый кусок обезьяньего дерьма и просто
скользкий тип, строящий из себя саму порядочность. Однако старину Дрейка не
обманешь смазливым личиком, я гондонов чувствую за версту. Доктор Мередит,
признаться, мне импонирует, но она слишком стара для подобных забегов. Но,
приглядевшись к волосам во рту инфицированного, отметаю и ее кандидатуру.
Оставшихся и в счет не беру. Больше смерти они боятся ослушаться приказа
Федора. А раз папочка-босс приказал сидеть дома после семи, значит, все
ринулись исполнять приказ с пеной у рта.
— Скверно, — говорит Дазай.
— И это все, что ты можешь сказать? — спрашиваю.
269/1179
На время забываю о присутствии Алека. Он плотнее кутается в кофту и мелко
дрожит. Мне почему-то хочется обнять его. Он выглядит таким хрупким… А ведь
и правда — фарфоровый.
Странное человек существо. В наши окна стучатся мертвые, я же в такой момент

ярко представляю картину с двумя совокупляющимися мужчинами. Судя по
рассказам Александра, ради него Федор мир схватил за ворот и здорово
встряхнул. Хваленая мужская дружба? Увольте. Блондинчик определенно утаил
пикантные подробности. Хочется спросить, но не решаюсь. Потому что знаю, вся
его «фарфоровость» — отменная обманка.
— Могу выбросить тебя за окно, — отвечает Осаму, соскребая старые, почти

зажившие струпья с рук. Он все так же спокоен и пофигистичен. Раньше он мне
нравился больше. Нынче я наблюдаю лишь бездушную машину, для которой не
осталось ничего святого. Его глаза пусты и холодны. А в конкурсе дерьмовых
характеров он вскоре и Федору даст фору. Почему я окружен одними психами?
— Выбросись сам. Проверим твою хваленую силу.
Он усмехается, глядя мне в глаза.
— Я сейчас выброшу вас обоих, — говорит Алек. Ловлю нотки раздражения в его
голосе. — Вместо того, чтобы препираться, может, потратим время на решение
проблемы?
— А чего ее решать? — спрашиваю, искренне удивившись. — Ведь у нашей

подопытной крысы, мать его, иммунитет. Так пусть выйдет наружу и немного
проветрит яйца. Заодно отвлечет этих уродов, — кивком головы показываю на
окно.
Все затихло и погрузилось во мрак. Почти не видно, что творится снаружи.

Уличные фонари разбиты все до единого, а окна в какой-то зловонной слизи,
запах которой просачивается в дом через мелкие щели.
Осаму за моей спиной громко хрустит пальцами. Алек каждый раз морщится от
неприятного звука, но не просит его прекратить. По загривку и спине пробегает
волна мурашек. Чувствую, как желтые глаза пристально сверлят меня. Я
разозлил его? Задел за живое?
— Когда-нибудь я вырву тебе позвоночник, — шепчет он, натянув приторно-

милую улыбку на лицо, и тем самым подтверждает мои догадки.
— Можешь вырвать его из моего холодного трупа лет через семьдесят, —

копирую его улыбку.
— Не думаю, что готов столько ждать, — отвечает он, приложив палец к

растянувшимся в кровожадной ухмылке губам.
— Тогда советую научиться терпению у буддистских…
— Закрыли, блять, рты! — громко рявкнул Алек. Мы вдвоем подпрыгиваем на

месте от неожиданности, переглядываемся. Осаму кивает, легким жестом давая
понять, что препирательства закончены, но стоит Алеку отвернуться всего на
миг, чтобы поправить сползшую с плеч кофту, желтоглазый ублюдок проводит
270/1179
пальцем по шее. — Я схожу и осмотрю наружность через другие окна в
комнатах. Если будет все чисто, покинем дом.
— А если их будет всего несколько? Ну-у, трое или четверо? — спрашиваю,

поглаживая кожаную потертую кобуру на бедре, в которой лежит полностью
заряженная малышка Мэриан. Алек задумывается на минуту. Между светлых
бровей пролегает морщинка. Он тихо шмыгает носом, затем вытирает его
рукавом кофты. Сосредоточенно разглядываю кудри на его голове, похожие на
рожки, и жду ответ.
— Ждем до утра. Даже трое будут представлять для нас угрозу. Не забывай, что
на дворе ночь и они быстрее нас.
— А что насчет остальных? — спрашивает Осаму, не сводя глаз с окна.
— Уверен, Федор отдал им такой же приказ.
Дазай вновь кивает. Чувствую, что в голове у этого парня назревает какой-то
план. Когда Алек оставляет нас наедине, я наконец спрашиваю у него:
— Все-таки решил испытать себя?
Осаму молчит. Все мы догадались, из-за кого оказались в этой ситуативной

заднице. Однако ни я, ни Алек не сказали об этом вслух. Инфицированные шли
за нами по пятам несколько дней, о чем неоднократно докладывал Престон, на
которого Федор возложил обязанности разведчика. Так и не дождавшись
ответа, падаю на диван и начинаю осматривать скудный дизайн дома. На окнах
висят пыльные шторы сероватого оттенка, их держат по левому и правому краю
две закрепки, походящие на золотую плетеную веревку. На треснутом
журнальном столике лежит свернутая в трубку прошлогодняя газета, напротив
нее журнал, с обложки которого улыбается какой-то мудак, переборщивший с
отбеливанием зубов. Страницы мятые, подпорченные, видимо, неоднократно
листали мокрыми руками. Над головой Осаму пролегает деревянная балка, из
которой торчат четыре дротика с цветными хвостиками. На полосатых обоях
висят деревянные рамки, и в каждой по фотографии. Поднимаясь, подхожу
ленивой, непринужденной походкой, а в душе все леденеет. Я уже знаю, что
увижу. Вернее, кого. Каждая фотография сделана с промежутком в один год и
бережно подписана «с днем рождения».
Всякий раз убеждаю себя, что стал относиться к смерти равнодушно, но детские
голубые глаза, которые внимательно смотрят на меня из рамки, говорят
обратное — «к смерти равнодушны только мертвые. А ты мертв, Дрейк?».
Неосознанно опускаю ладонь на рукоять Мэриан и закрываю глаза. Порой мне
думается, что всевышний пропускает людей через огромное решето, и ублюдки
вроде меня проваливаются вниз, влачить жалкое существование.
Слышу позади скрип и тотчас оборачиваюсь. Осаму пытается открыть окно, но

то заклинило. Спустя минуту понимаю, в чем дело.
— Это английское окно с вертикально-сдвижным механизмом. Не в ту сторону

тянешь, — говорю, когда он заносит локоть, чтобы разбить стекло. О двери
никто из нас почему-то не подумал.
Неожиданно с чердака раздается грохот и звук битого стекла. Вспоминаю, что

271/1179
Алека не видать уже минут пятнадцать, и мы одновременно срываемся на
второй этаж. Уже поднимаясь по лестнице, слышу знакомые голоса. И вот,
преодолев еще пару шагов, лицом к лицу сталкиваюсь с Федором. Он смотрит на
Дазая и улыбается чеширской улыбкой. Позади стоит Карма, стряхивает с себя
осколки, и мой взгляд, клянусь, ненароком, падает на ее пышную грудь.
Пытаюсь мысленно раздеть ее хотя бы по пояс, и в штанах тут же становится
тесно. Как-нибудь обязательно предложу ей попробовать Дрейка-младшего на
вкус. Такие, как Карма, обожают грубый секс и не растрачивают время на
предварительные нежности.
Рейко стоит позади и помогает громиле Джону втиснуться в окно. Престон все
еще находится снаружи. Держась за канат обеими руками, он нетерпеливо
тычет его ногой в поясницу. Мой взгляд заостряется на половинках Рейко.
Хороша, но не идеальна. Японки — бабы миниатюрные, да и я больше склоняюсь
к горячей мексиканской крови.
— Откуда вы достали крюк и канат? — спрашивает Алек, возникший в дверном

проеме.
Федор, посерьезнев, сканирует его внимательным взглядом, затем вновь

улыбается и треплет рукой светлые лохмы. Алек пытается уклониться, но без
толку. Осаму стоит особняком, сложив руки на груди и лицо кирпичом. Даже не
знаю, кто из всех присутствующих меня раздражает больше.
— В доме напротив много полезного, — отвечает Федор таинственным голосом.
— Да-а, там определённо жила пара извращенцев, — посмеиваясь, говорит

Джон, наконец ввалившись внутрь. Престон прыгает следом и мягко
приземляется на деревянный пол.
— Каковы наши действия? — спрашивает Рейко. Карма, не отвлекаясь от сути

разговора, без особого интереса начинает разглядывать чердак. Поднимет
детскую игрушку с пола, мазнет взглядом, бросит обратно. Военные берцы
отбивают глухой звук по деревянным доскам. Эта девушка не может стоять
спокойно даже минуту.
— По-моему, все очевидно, — говорит Дазай. — Я выйду и отвлеку их. Вы тем

временем отъезжаете как можно дальше.
— Идея определенно хороша, но почему бы нам не переждать до утра?

— спрашивает Престон.
— Мы не знаем, сколько их еще подтянется к утру, — отвечает Федор,

покручивая на пальце ключи от машины.
— Оставаться, конечно, опасно, но, — внимательно смотрю на каждого. — Что,

если он отвлечет не всех? Ну, пойдет на приманку добрая половина, а
оставшаяся часть уродов подумает, что и в доме пахнет жареным, так зачем
куда-то драпать? В этом и будет весь казус. А если нас окружат, или мы
разделимся? На улице тьма, а эти твари быстрые, для них мы легкая закуска.
— Они пришли сюда за мной, — отвечает Дазай, выдержав паузу. — Значит, и

сейчас пойдут следом.
272/1179
Федор, сцепив пальцы в замок за спиной, задумчиво ходит вокруг нас кругами.
Все терпеливо ждут его решения.
— Осаму… — тихо зовет он и подходит к нему. — А ведь мы все еще не испытали

тебя.
Дазай приподнимает бровь, что-то собирается сказать, но Достоевский

прикладывает палец к его губам.
— Я к тому, что не уверен на все сто процентов, что с тобой ничего не станется.
И потому не могу отпустить тебя.
Престон и Джон одновременно вздыхают. То ли от облегчения, то ли от досады,

не пойму. Рейко, словно изначально рассчитывала именно на такой исход, не
выражает абсолютно никаких эмоций. Подхожу ближе к окну и наблюдаю, как
она комкает твердый пластилин и целится в инфицированных. Те при каждом
попадании высоко задирают головы и царапают кирпичные стены, пытаясь
взобраться наверх.
— И что ты предлагаешь? — терпеливо спрашивает Дазай.
— Мы поймаем одного. Свяжем. А ты попробуешь… — он щелкает пальцами в

воздухе, — что-нибудь сделать.
— Например, потанцевать с бубном?
— Тоже вариант! — весело отвечает Федор. — А теперь спать! Я жутко утомился.
Он хоть когда-нибудь бывает серьезен?
— Босс, а что делать с остальными? — растерянно спрашивает Федора Престон,

пока тот не покинул чердак. Достоевский останавливается в дверном проеме,
чешет легкую щетину на лице, затем вздергивает вверх палец.
— Сообщи им все по рации.
Не к месту вспоминаю, что рация все это время была закреплена и у меня на
поясе. Удивившись собственной глупости, ударяюсь в тактическое отступление.
Однако Алек уже с подозрением косится в мою сторону.
— Идиоты… — шепчет он.
Все медленно покидают чердак и расходятся по разным комнатам. Алек

слишком поздно замечает проходящую мимо Карму и не успевает увернуться. С
реакцией, гляжу, у него туго. Девушка, издав довольный смешок, звонко
шлепает его по ягодице и тоже выходит. Дазай удивленно смотрит ей вслед,
затем на злого и красного Алека.
— Она делает это постоянно, — объясняю, однако удивление с его лица сходит
не сразу.
— Но зачем?
— Затем, что у нее фетиш на блондинов. Так что береги задницу, приятель.
273/1179
Он фыркает и уходит, оставив нас с Алеком наедине.
***
Знакомые из прошлого
Ацуши прекратил свой танец и, замерев от испуга, уставился на незваного гостя.

В возникшей тишине он мог услышать глубокое молчание ночи, как невнятно
лепечут сухие листья и струится ручей. Эта ночь несла в себе нечто жуткое и
пугающее. Сознание искажало тени, а звуки одурманенный страхом разум
интерпретировал как огромный замысел, целью которого было не позволить им
покинуть лес.
Чем дольше он смотрел на широкую тень, тем сильнее страх сковывал его,
лишая дара речи. Ярко полыхающий костер освещал всю округу, и потому все,
что находилось за пределами его досягаемости, было погружено во мрак и
окутано зловещей и темной аурой таинственности.
Накаджима перевел взгляд на Рюноске и Ясу. Девушка шмыгала носом от

холода, морщилась от боли. Он посмотрел на закатанные рукава ее кофты и
увидел череду синяков, кровоподтеки на шее, мелкие царапины на щеках.
Накахара спал на ее коленях, мелко дрожал во сне. То ли и его сразил холод, то
ли видел он не самый радужный сон. Костер освещал его бледное веснушчатое
лицо и огромные синяки под глазами, которые без всяких слов передали всю его
усталость и изможденность.
Серые глаза посмотрели направо. Акутагава все еще ковырял угли, временами с
плохо скрываемым беспокойством поглядывая на Ясу. Девушка, ловя его с
поличным, натянуто улыбалась и вновь опускала взгляд. Хрупкие женские руки
ласково перебирали рыжие волосы. Иногда она со всей присущей ей нежностью
отводила их назад и, слегка наклонившись, целовала его в холодный лоб.
Рюноске за прошедшие пять минут несколько раз тянулся за новым прутиком
правой рукой. Он мелко вздрагивал и незаметно оглядывался, чтобы лично
убедиться, что никто не заметил его косяка.
— Кто-то прячется в кустах, — прошептал Накаджима, совладавший со страхом.

Треск костра поглотил его голос, но те двое успели все расслышать. — Не
подавайте виду. Не оборачивайтесь.
— Что он делает? — шепотом спросила Ясу, крепче прижав к груди брата.
— Смотрит…
Акутагава незаметно потянулся за пистолетом. Но, вот досада, то висело с

правой стороны. Его спина была открыта незнакомцу, и такой жест не мог
остаться незамеченным. Накаджима, уже взятый на зрительный прицел,
неожиданно даже для самого себя решил первым открыть огонь. Он был
главной мишенью, и ответный удар определенно придется на него. А пока
незнакомец будет управляться с ним, у этих двоих будет уйма шансов его
274/1179
завалить. «Только бы его навыки оставляли желать лучшего», думал он.
Попадись им профессиональный стрелок, тому хватило бы и пары секунд, чтобы
пристрелить всех четверых.
— Нам стоит… — начал Рюноске, но, не договорив, упал на землю, прикрыв

голову левой рукой. Ясу накрыла собой брата. В воздухе прогремел
оглушительный выстрел. Незнакомец увернулся, пуля проскочила мимо.
— Зараза! — рявкнул Ацуши, снова надавил на курок и зажмурился. Однако

вместо ожидаемого залпа услышал глухой щелчок. Он выпустил последний
патрон.
«Есть ли в этом мире кто-то неудачливее тебя!» с досадой мысленно крикнул он.
Незнакомец поднял огромные медвежьи лапы. Рюноске, оглушенный грохотом,

подбросил другу свой пистолет. Накаджима ловко поймал его, однако оружие
выскользнуло из потных ладоней. Он дважды пытался словить его в воздухе и
лишь на третий раз поймал, удача улыбнулась ему.
— Стреляй! — крикнула Ясу. Но Ацуши замешкался. Незнакомец покинул тень и с

поднятыми руками вышел на свет костра. Однако даже так, с того расстояния,
что разделяло их, Накаджима не разглядел его лица и, как некстати вспомнив
улыбающееся лицо Луиса, снова взвел курок. «Или я, или меня. Или я, или
меня…» шептал он, стараясь держать пистолет ровно ослабевшими руками. «Ну
же, стреляй. Стреляй, трус! Он подходит все ближе!».
Третий выстрел рассек тишину. Пистолет выпал из рук Накаджимы, уткнулся

дулом в сырую землю, а спустя секунду свалился набок. Все трое ошарашенно
перевели дыхание.
Чуя, в последний момент выбивший ногой пистолет из его рук, угрюмо уставился
на незнакомца.
— Слышь, Хито! — гаркнул он. — Инфицированные оторвали твой ебаный язык?!
— Парень дрожал от страха. Подай я голос, он тут же выстрелил бы! — Хито

наконец опустил руки. — Твой друг плохо танцует, — некстати заметил он.
— Ну да, — улыбнулся Чуя, не обращая внимания на три пары глаз, потерянно

взирающие на него. — Самый нужный для выживания навык при конце света.
— Вы знакомы? — первым не выдержал Ацуши.
— Можно и так сказать, — ответил Чуя, шагая в сторону новоприбывшего. — Его

зовут Хито.
— Хито Лесоруб? — удивилась Ясу. — Мы с Осаму частенько пили в кампусе Хито

горячий шоколад! — девушка резко вскочила на ноги и пошла за братом.
— Мне его имя ни о чем не говорит, — неприветливо ответил Накаджима.
— Я тоже его знаю, — подал голос Рюноске, поднимая с земли свой пистолет. Он
оттер с него грязь, поднес к кобуре на правом боку, поморщился. Помедлив с
минуту, он грубо потянул его, сорвав с заклепок, и развернул к левому боку.
275/1179
— Как ты оказался здесь? — спросил Чуя, потирая опухшие глаза грязными
пальцами. Ясу звонко шлёпнула его по ладони. Хито хмыкнул.
— Я видел вас в Кавасаки, но не успел догнать. Вы сели в машину размером со

спичечный коробок и дали деру.
— Для тебя все машины размером со спичечный коробок, — заметил Накахара.
— Возможно, — огрубелым голосом согласился Хито, почесывая огромными

волосатыми руками густую с сединой бороду. — Понять, куда вы едете, было не
так трудно. Закончив с делами, я поехал следом. Нашел вашу игрушечную
машинку на трассе и день бродил по лесу в поисках.
— Ты искал нас? — удивилась Ясу. Хито, вместо ожидаемого ответа, снова

хмыкнул.
— Я не вижу малыша Осаму. Где он? — вдруг спросил мужчина осмотревшись.

Ясу тут же сделалась печальной. Рюноске начал активнее оттирать с пистолета
несуществующую грязь. Чуя выдержал долгий проницательный взгляд Хито,
затем покачал головой. Хито кивнул в ответ.
— Понятно. — сказал он.
— Слышь, Чуя, — Ацуши, наконец убедившись, что гигант не представляет

угрозы, подошел ближе. — С какого момента ты прикидывался, что спишь?
Накахара почесал голову.
— С того, как услышал треск, — ответил он.
— Треск чего? — осведомилась Ясу.
— Веток, — Чуя нетерпеливо махнул рукой и приподнял бровь, — под ногами

этого парня, — он указал на Хито.
— Твою мать… — удивленно выдохнул Накаджима.
***
Раз, два, три, четыре, пять, убит.
Узкоглазая шлюха вызвалась сопровождать этого подонка.
Все началось с того, что мы попытались отворить двери и запустить одного

инфицированного. Эти ебучие твари повалили толпой и едва не вышибли дверь.
Снаружи их десятки, сотни, а я, знаете ли, своей чистокровной американской
задницей рисковать не буду. Не для того я играл в выживание, чтобы один
мутированный ублюдок использовал меня как пешку. Я — Престон Спенсер-
младший, не слушаю ничьих приказов, если они идут вразрез моим желаниям и
как-то угрожают жизни.
276/1179
Осаму Дазай — самая большая угроза на данный момент. Но Престона слушать
никто не хочет! Престон — простой разведчик! Джонатан, Дрейк, Карма и
остальные пустоголовые отморозки считают, что нет ничего круче размахивания
автоматом. Шайка идиотов, возомнившие себя значимыми членами отряда лишь
потому, что босс чаще обращается к ним с просьбами. Я - его правая рука… или
левая, хер с ним, не шарю в этом дерьме. Я — основной источник информации,
без которого они застряли бы еще в Киото, по горло в собственном дерьме. НО
ПРЕСТОНА НИКТО НЕ ЦЕНИТ!
Успокойся, друг. Дыши ровнее. Возьми себя в руки, Спенсер.
На часах пять утра, но никто не спит. Дрейк нервирует. Ходит кругами по

комнате, стучит железными шпорами на сапогах. Его черные, как уголь волосы
падают на бледное лицо. Светло-зеленые глаза каждые пару минут
возвращаются к Алеку. Я что-то упустил, парни? Тут определено что-то есть. У
старины Престона глаз намётан, мимо внимательного взора Престона не
проскочит и мошка. И как давно ты сменил ориентацию, Дрейки? Неужто
мексиканская бабочка больше не разжигает в тебе огонь страсти? На какое-то
время решаюсь сосредоточиться на этих двоих, ибо больше не могу наблюдать
за желтоглазым мудаком. Он сидит напротив Джонатана и обнюхивает его,
точно сука перед спариванием. Гора Джон спит, ему хоть бы хны, а мне кажется,
что с минуты на минуту Осаму вцепится в его шею зубами и вырвет здоровенный
кусок мяса.
И тут я вспомнил Генри. Ну и поделом ему, шавке плешивой. Лучшей смерти он

не заслужил. Одно интересно, куда пропал этот дрыщ Билли. Забавно, если и
этого стручка сожрали. Я ставил двадцатку на то, что его сгребут уже через
неделю.
— Как можно храпеть так громко! — первый выходит из себя Дрейк и швыряет в
Джона плюшевого слона. Тот что-то невнятно бурчит во сне, чешет волосатую
грудь и переворачивается на другой бок. Осаму мигом отодвигается в сторону,
сует в рот два пальца и начинает обсасывать их. Даже задумываться не стану,
насколько он адекватен. Безумный взгляд говорит сам за себя. Я бы нацепил на
него намордник для всеобщей безопасности.
— Слушай, Алек, не в обиду… — вдруг заговаривает Дрейк, мотая круги вокруг

него. — Это чистой воды любопытство, так что не принимай на свой счёт, и…
Алек с нарастающим раздражением косится на него и весь сжимается, когда

ладони Дрейка опускаются на его плечи со спины.
— Ты когда-нибудь спал с мужчиной?
И тут даже Осаму вынимает пальцы изо рта и внимательно смотрит на Алека,
ожидая ответа. Мне кажется, что и Джон перестал храпеть. Дрейк затронул
тему, о которой тайком шепчется каждый третий в отряде. Всякому интересно,
на самом ли деле босс пялит этого блондинчика, когда ему вздумается. Однако
Алек не выглядит злым или смущенным. Он, скорее, больше задумчив и
заинтригован вопросом.
— Позволь ответный вопрос. Ты настолько отчаялся, что наперёд готовишь себе

почву?
277/1179
— Что? — Дрейк удивленно вытягивает шею, словно петух в четыре утра,
готовый закукарекать на весь квартал. — Отчаялся? Я?
— Ты, — Алек подбирает под себя ноги и принимает султанскую позу. Он сидит
на столе и улыбающимися глазами смотрит на Дрейка, откинув голову назад.
— С Кармой у тебя не вышло. Она отшила тебя уже… сколько раз? Десять?
— Девять, — смущенно поправляет Дрейк.
— А милашка Рейко? — Алек наигранно-печально вздыхает, продолжая смотреть

на него. — Дрейк-младший, небось, уже чувствует себя рыбкой, выброшенной в
самое сердце Сахары.
Дазай глухо смеётся, но, поймав ледяной взгляд Дрейка, тут же отворачивается.
Джон тычется лицом в подушку. Выколите мне глаз, если он не подслушивает.
На бледном лице Дрейка отчетливо выступает румянец. Кто-то должен был
предупредить этого парня, что у его оппонента язык как у ядовитой змеи.
— Я ведь так и не ответил на твой вопрос. Какой я невежа! — говорит Алек,

театрально хлопнув себя ладонью по лбу. — Да, Дрейк, я люблю мужчин. Просто
обожаю. Особенно я люблю…
Дрейк отчего-то смущается еще сильнее и даже пытается отстраниться, но Алек

накрывает его пах ладонью и пошло облизывает губы.
— … когда меня ставят раком, грубо хватают за волосы и трахают, пока искры из
глаз не пойдут.
Комнату накрывает тишина. Все молчат. Понимаю почему. Даже у меня заныло в
паху, едва я представил эту картину. Но неужели Дрейк купится на столь
откровенную ложь и провокацию? Он ведь не настолько глуп и…
Беру свои слова назад.
— То есть, — хриплым голосом спрашивает Дрейк, — если бы я предложил

тебе…
Алек звонко смеётся.
— Даже если бы ты предложил простой поцелуй за миллион долларов, я бы

сказал — нет. Нет. Нет-нет-нет, — он улыбается. — Нет. Не-е-т. Нет и нет. Нет.
— Одного нет было бы достаточно, - уныло шепчет себе под нос Дрейк.
У нас, возможно, конец света, а ублюдок думает лишь о сексуальных потехах.

Нынче для меня только одно слово звучит сексуально и заставляет давиться
слюной — гамбургер!
Уже семь утра. Чарли и Хикару сообщили по рации, что Шиноэ нашел под
лестницей коробку шампанского. Они откупорили все до единой и напивались
всю ночь. Ближе к четырём часам Шин, узкоглазый мудак, забыл, в каких
условиях находится, и отворил дверь, чтобы отлить. Инфицированные вцепились
в его рожу, а кто-то оторвал член. Парни целиком вытолкали его наружу и
278/1179
захлопнули дверь. Непременно сообщу боссу. Он должен знать, что зря не
оставил меня за главного. Эти парни боятся его, но стоит Федору отвести
взгляд, и они думают, что вольны делать все, что им заблагорассудится.
Престон бы вправил им мозги. Но вместо того, чтобы заниматься воистину
важной работой, я сижу в комнате с четырьмя отсосами, которых на дух не
переношу. Особенно желтоглазого.
Не то чтобы я осуждаю приказы босса, но оставить его с нами — то же самое,

что кота запереть с мышами. Он Генри разорвал голыми руками, и что станется
с нами, если его снова потянет на перекус? Я не желаю становиться сырым
стейком для этого мутанта.
Снова незаметно поглядываю на него и держусь ближе к двери, чтобы первым

дать деру в случае опасности. Осаму тычет Джонатана в бок слюнявым пальцем,
затем хмурится.
— Как-то тихо стало. Я могу рассказать вам сказку, — вдруг подает он голос. — А
то, гляжу, Дрейк обосрался и хочет сменить тему.
— Убейся, — беззлобно отвечает Дрейк и подальше отходит от Алека.
— Значит так, — продолжает Осаму, презрительно поглядывая на Джона.

— Жил-был один очень невкусный человек. Он был настолько невкусный, что на
его месте любой уважающий себя мужчина триста раз сделал бы себе сэппуку
и…
— Дерьмо твоя сказка, — говорю.
Дрейк посмеивается. Алек задумчиво приподнимает светлую бровь.
— Осаму, — зовет он его мягким, снисходительным голосом. — Может, другую

сказку?
Дазай чешет седую голову. Замечаю, что в корнях у него проглядывают темные
волосы. Значит, он седой не с рождения? Откуда такие выводы, Престон?! Злюсь
на себя за несообразительность. Право, как можно родиться седым?
— Других я не знаю, — говорит он и разводит руками. Мне кажется, что стены в

комнате сужаются. Отвратительные розовые обои действуют на нервы.
Деревянный пол под ногами скрипит. В потолок вкручены три лампы, две из
которых не рабочие. Мебели минимум, как и удобства. Тут, видимо, запирали
непослушных деток. Либо заставляли делать уроки, чтобы не отвлекались на все
лишнее. Единственный тонкий тюфяк в правом углу занял Джонатан. А на
фиолетовый двухметровый диван, из которого торчат пружины, никто и не
думает садиться, чтобы ненароком не лишиться девственности.
— Напомните-ка, почему мы все в одной комнате? — спрашивает Дрейк,

становясь у окна рядом со мной.
Ощутив разницу в росте, чувствую себя неловко и приниженно. В нем почти два
метра. Косо поглядываю на него, мысленно фиксируя все детали. Зеленые глаза
сосредоточенно смотрят в окно. Большими пальцами правой и левой руки он
водит по внутренней стороне кожаных подтяжек, время от времени морщит нос.
Замечаю светлый длинный шрам на скуле. Видимо, совсем старый, едва
279/1179
заметный. На бледном лице много родинок. Одна крупная прямо под глазом. Две
на щеке, расположены горизонтально. На правой их аж три. Две на подбородке.
Удивительно, но они хорошо гармонируют на него лице. Не хочу признавать, но
есть в нем что-то горячее и притягательное, когда не валяет дурака. Насколько
я помню, он из Техаса. Что парень из Америки забыл в Японии? Сидел бы в своей
пустыне да отстреливал ядовитых змей.
Напоминаю себе, что и сам чистокровный американец. Но слава богу не из

Техаса. В Техасе люди сначала стреляют, а потом спрашивают, кто нажал на
звонок на двери.
— Потому что босс сказал не разделяться, — деловито отвечаю и отхожу от него

подальше, так как чувствую себя неполноценным из-за низкого роста.
— Потому что босс сказал не разделяться, — повторяет он фальцетом. — А чего

Карма и Рейко спят в отдельной комнате? Может, они… — на его лице
проскальзывает удивление, а затем губы расплываются в пошлой ухмылке.
— Боже, о чем ты опять подумал?! — сокрушается Алек, метнув на него

уничижительный взгляд.
— Я есть хочу… — говорит Осаму. Все напряженно поворачиваются.
На улице льет, как из ведра; ветер барабанит в окна. Хочу выйти из комнаты и
наконец избавиться от компании этой омерзительной четверки. В тот момент,
когда Осаму сказал, что голоден, прогромыхал гром и молния осветила комнату.
Получилось зловеще и символично.
— Вон, — говорю, — груда мяса на тюфяке. Ешь да не подавись.
Дазай сердится; его глаза как две узкие щелочки. Он пристально смотрит на
меня.
— Ты сейчас, типа, пошутил? — спрашивает он и громко хрустит шеей. Каждый

щелчок заставляет крупно вздрагивать и искать пути к отступлению.
— Слышь, урод! — Джонатан поднимается с места и, скомкав подушку, словно

снежный ком, швыряет мне в лицо. Оступившись, падаю на спину и бьюсь
головой о дверной косяк. — Думаешь, я сплю и ничего не слышу?!
— Ну все, довольно, — пытается успокоить их Алек.
— Не порть шоу, белобрысый, — вмешивается Дрейк. — Дай поглядеть. Ставлю

десятку, что Гора сложит Престона пополам.
Сука! Какое же вы отродье!
Алек напряженно смотрит на гору-Джона, потом - на меня. Он единственный

смышлёный из всех собравшихся. Смотрю на него с надеждой и жду спасения.
Не зря босс доверяет ему как себе. Он найдет выход.
— Предлагаю дуэль, — торжественно объявляет он, вздернув вверх палец в

280/1179
манере Федора. — Гора против Престона.
Я — Престон Спенсер, коренной американец, официально заявляю, что ненавижу

этих гондонов.
***
Нам выпала детская комната. В ней тепло, уютно, много игрушек, о которых я и
мечтать не смела в детстве. На время забываю, почему мы здесь оказались и по
какой причине коротаем ночь. В картонной коробке много интересного: водяные
пистолеты, карты таро, конструкторы, розовые чашки с блюдцами, кукла с
изрисованным лицом, игрушечная гитара и еще много всякого добра. Порывшись
в ней несколько минут, извлекаю с самого дна шахматы и трясу деревянную
коробку в воздухе, чтобы проверить, не пустая ли она. Карма к моему
энтузиазму относится со скептицизмом. Она-то желала спать в одной комнате с
Федором, чтобы в случае прорыва инфицированных суметь его защитить.
Однако не думаю, что такому человеку, как наш босс, требуется чья-либо
защита, о чем неоднократно повторяю Карме. Она соглашается с моими
словами, но душой все равно рвется в соседнюю комнату.
Понятия не имею, где расположилась вторая пачка. Признаться, и знать не хочу.

Все в полном порядке, пока этот извращенец Дрейк не полирует мою задницу
похотливым взглядом.
Спустя три часа бесполезных метаний Карма наконец соглашается на

шахматную партию. Автоматы мы прислоняем к стене, туда же кладем и кобуру.
Ковер в детской мягкий и приятный на ощупь. Карма стягивает берцы и швыряет
их в сторону.
— Воняет, — говорю, обмахиваясь детским веером.
— Заткнись, — она, посмеиваясь, толкает меня в плечо.
Мы начинаем игру. Шахматы затягивают, расслабляют и по-настоящему дают

сосредоточиться. Не замечаю, как одна запланированная партия перетекает в
две, затем три. На часах уже семь утра. Спать совсем не хочется. Да и не до сна
вовсе, когда под окнами сотни инфицированных и молния грохочет, словно вот-
вот разнесет дом в щепки.
Под окнами вдруг раздаются знакомые голоса. Удивленно переглядываемся с

Кармой и бежим к окну. На заднем дворе пусто и нет инфицированных, зато
стоят Дрейк, Александр, Джонатан, Престон и Осаму. Их речь доходит до меня
отрывками. Шум дождя заглушает их голоса.
— Что они творят? — недоуменно спрашивает Карма.
Пожимаю плечами и смотрю вниз. Дрейк, придерживая рукой ковбойскую шляпу,

что-то объясняет Престону и Джону. Первый быстро кивает, нервно ломая
пальцы, а второй сверлит его грозным взглядом. Неужели Спенсер где-то
перешел дорогу горе-Джону?
Осаму стоит, прислонившись спиной к кирпичной стене, и чего-то ждет. Не могу

281/1179
разглядеть его лица. Престон поворачивается к Алеку, показывает ему средний
палец. Александр вдруг смеется, опускает руки в карманы и отходит подальше.
То же самое делает и Дрейк спустя минуту.
Снова переглядываемся с Кармой.
— Может, стоит предупредить босса? — неуверенно спрашивает она. Однако

любопытство не позволяет ей сойти с места.
Спенсер и Джонатан достают пистолеты и, перебросившись парой фраз, отходят

друг от друга на два метра. В небе прогромыхало сильнее обычного, а затем
раздался треск электрического разряда.
— Твою мать! — орет Карма и, распахнув окно, высовывается наружу.
Гора-Джон растягивается на земле. Оружие выскользает из его рук и падает в

мутную лужу. Престон, бледный как смерть, ошарашенный увиденным, поначалу
вскрикивает, а позже, осознав, что случилось, громко, истерично хохочет.
— Эй, Джон! Поднимайся! — орет Дрейк, сплевывая дождевую воду. — Ты ведь

не сдох, парень!
— Может, стоит его затащить в дом? — меланхолично спрашивает Осаму.
— Брось. Молния не бьет дважды в одно место, — отмахивается Алек.
Едва Джон, пошатываясь, встает на ноги и силится что-то сказать, как гнев
небес обрушивается на него повторно.
Дрейк в немом изумлении снимает шляпу и прижимает ее к груди. Осаму

красноречиво смотрит на Александра. И лишь Престон с трудом давит победную
улыбку, не подозревая, что в этот день он в последний раз видит небо над
головой.
282/1179
Часть 22
Сегодня мне нечего писать. В голове пустота.

Я устал. Я чертовски сильно устал…
***
Воссоединение
Занимался рассвет. Погода этим утром благоволила пятерым спутникам,

медленно ступающим по холмистым тропам. Откуда-то издалека до их слуха
доносились тонкое щебетание птиц и шелест листьев. Мягкий лесной ветерок
оглаживал их лица и уносился прочь, колыхая невысокие кусты папоротника и
густой крапивы, которая безжалостно обжигала руки каждому осмелившемуся
коснуться ее листьев. Путники топтали ее ногами и непоколебимо шли вперед,
не желая сворачивать со с таким трудом найденной тропы из-за небольшого
препятствия. Порой, отдавшись тихой лесной атмосфере, они на время
забывали, какой ад развернулся за её пределами. Но легкое забытье испарялось
так же быстро, как утренняя роса на траве. Шум, явно не принадлежащий ни
одной из лесных тварей, возвращал их в напряженное состояние. Они опускали
руки на оружие и, не переговариваясь, смыкали строй.
Хито спустя два часа долгих пререканий с Чуей Накахарой взял на себя роль
«непоколебимой стены», мимо которой ни одна тварь не могла пройти
незамеченной. Он ловко орудовал самодельным струганым копьем и добычу
убивал без жалости, одним сильным и точным ударом. Остатки еды, которые
остались у них еще с Кавасаки, они единогласно решили оставить на черные
времена. А пока и сам лес неплохо снабжал их свежим мясом. Чуя, незаметно
поглядывая на безэмоциональное лицо Хито, вдавался в долгие раздумья.
Ходили слухи, что Хито был простым лесорубом, много лет прожившим вдали от
людей. И что же заставило его бросить спокойную жизнь и вновь вернуться в
мирскую суету? Однако как бы сильно ему ни хотелось удовлетворить свое
любопытство, расспрашивать Хито он ни о чем не стал, продолжая
довольствоваться одними лишь догадками.
Ближе к полудню они прошли треть пути, к великой удаче не встретив никого из
зараженных. Говорили они крайне мало. И Чуя склонялся к тому, что
присутствие Хито их смущает и даже вызывает легкое недоверие. Все-таки
своим жутким появлением он знатно их напугал. Ацуши был славным малым, но,
когда дело касалось новых знакомств, становился до раздражения невыносим и
подозрителен. В каждом оброненном слове и резком жесте видел скрытую
подоплеку.
Внезапно Хито заговорил:
— У меня накопилось много вопросов к тебе, Чуя Накахара.
— И ты, смотрю, с пеной у рта торопишься их озвучить, — заметил Чуя.
283/1179
— Мгм, — ответил Хито. Огромная рука коснулась отросшей бороды.
— Как говорится: краткость — сестра таланта, — сказал устало плетущийся

позади Акутагава.
На этом и завершилась их небольшая беседа. Ясу неторопливо шла между

Рюноске и Ацуши, скучающим взглядом рассматривая свои изношенные кеды.
Одежда на ней пропиталась запахом пота и пылью. Они так далеко отошли от
единственного ручья, что не было возможности даже ополоснуть лицо, а те
запасы воды, которые у них остались при себе, уже были на исходе. Однако ее
подгоняла вперед мысль, что идти осталось не столь долго, если верить словам
Хито. Когда он начал расспрашивать об Осаму, атмосфера заметно потяжелела.
Никто не хотел возвращаться даже воспоминаниями в тот день. Только их
горечь ослабла, как Хито одним невежественным вопросом поднял в воздух едва
осевшую пыль.
Чуя, несмотря на внутренние переживания, все же поведал ему обо всем, что
случилось ранее и как именно они оказались в лесу. Хито долго молчал, угрюмо
почесывая бороду, а лишь спустя полчаса, когда уже никто не ждал от него
ответа, он сказал:
— Этот парень слишком сообразительный. Выкрутится.
— Да, — ответил Чуя, мысленно добавив, что отнюдь не разделяет его

оптимизма. Хито не было с ними, и как бы красочно они ни описывали ему тот
злосчастный день, лишь человек, видевший все воочию, мог уверенно сказать,
что Осаму целиком отдался своему безумию. Оно поглотило его, не оставив и
капли здравого смысла. О какой сообразительности могла идти речь? Чуя
внутренне содрогнулся, представив лучшего друга бесцельно блуждающим по
безлюдным улицам. Полностью поглощенным своей новой личностью и не
отдающим себе отчет в сотворенном. Не раз после долгих и мучительных
раздумий Чуя Накахара приходил к выводу, что рано или поздно тому дню
суждено было случиться. В ту ночь, ворвавшись за ним в окруженный
инфицированными дом, он уже почувствовал неладное. Все тот же Осаму Дазай
стоял перед ним. Слепой, дрожащий всем телом, точно осиновый лист,
неуверенный в себе и пугливый, словно кролик. Однако то, что зовется
интуицией, подсказывало не верить чувствам и быть настороже. Чуя подумал,
что и впрямь едва не нажал на курок в ту ночь и угроза его была вполне
серьезной.
Я бы выстрелил, но ни за что не позволил бы ему умереть.
Более четырех часов они шли пешком, целиком доверившись Хито. И мужчина их
не обманул. Они выбрались на дорогу, где уже редел лес и виднелись
небольшие постройки. Они вышли на правильный путь в префектуру Айти.
— Жду не дождусь, когда мы найдем нормальный дом, в котором есть вода и

мягкие кровати, — устало выдохнула Ясу, едва волоча потяжелевшие вмиг ноги.
Лицо ее осунулось и сделалось совсем бледным. Старые раны, оставленные

Луисом, приносили ей беспокойство, но девушка никогда не позволила бы себе
пожаловаться вслух. Особенно об этих ранах и в присутствии брата, который все
еще считал виноватым себя. Все то время, что они шли по узкой тропе в лесу, ее
одолевало желание схватить брата за руку и идти подобным образом весь
оставшийся путь. После того, как он внезапно свалился от усталости, ей
284/1179
захотелось оберегать его еще сильнее и в кои-то веки стать для него
поддержкой. Она хотела вывести его на разговор по душам, чтобы он наконец
отпустил тяжесть на своем сердце. Но как бы Ясу ни пыталась улучить момент,
он не представлялся. И вскоре она пришла к неутешительному выводу: как бы
сильно ни страдал старший брат, он никогда не даст ей об этом знать. И ни один
мускул не дрогнет на его лице при очередной лжи. На то ведь и нужны старшие
братья, чтобы подставить плечо в трудную минуту. Но тогда кто подставит
плечо ему? И тогда Ясу подумала, что этим человеком всегда был Осаму. Тот, с
чьего лица почти никогда не сходила доброжелательная, извиняющаяся улыбка.
Тот, кто всегда казался ей внешне красивым, но очень слабым и робким юношей.
Однако Чуя не смотрел на него как на слабака. Неужели он видел то, что видеть
не могла она? Был ли Осаму Дазай притворщиком еще тогда, не снимающим
маску даже при самых близких людях? Или же он думал, — позволила она себе
сделать куда более дерзкие выводы, — что брату нравится в нем именно эта
неловкость во всем и миловидная улыбка. Он улыбался, когда тот бранил его,
улыбался, когда Ясу, вся в слезах, прижималась к его груди, жалуясь на злого
старшего братца, не желающего играть с ней. Улыбался в компании других
людей, которые, обманутые им, тут же принимали Осаму Дазая за простака и
добрячка, который снесет любую обиду. Чуя Накахара, ее горячо любимый
старший брат, на дух не переносил бесхребетных слабаков и трусов. Терпеть не
мог тех, что молчаливо глотали обиды, обвиняя в своей немощности весь мир.
Так почему он столь сильно сдружился с ним? Должна ведь быть разумная
причина. И чем больше она думала, тем сильнее подстегивался ее интерес и
желание озвучить вопрос вслух. Однако на такую дерзость она бы ни за что не
решилась. Хотя бы из-за уважения к брату. Их отношения могли быть какими
угодно, и девушка решила не колыхать едва застывшую в спокойствии воду.
Перед ними расстилалась старая асфальтированная дорога, испещренная

неглубокими ямами, трещинами. Где-то высовывались небольшие зеленые
ростки, трава и колючий сорняк. Небольшой отряд медленно, из последних сил
шагал вперед, воодушевленный недавними словами Ясу. Все они мечтали найти
пригодный для отдыха дом и надолго провалиться в сон. Несколько дней и
ночей измученные и утомленные тела не касались мягкой поверхности. Спать
приходилось под открытой луной на сырой земле и вздрагивать от малейшего
шума поблизости. Радовало хотя бы то, что вскоре куда-то исчез
продолжительный вой, который долгое время раздавался где-то в лесу. Узнав от
Дазая о существовании химеры, Чуя долго не мог найти объяснения
услышанному. Чем все-таки являлась химера? Убитой лесной тварью либо же
мутантом, который выше остальных существ на одну ступень? Что если они на
самом деле могут эволюционировать, думал он. И чем больше Накахара об этом
рассуждал, тем мрачнее становилось его лицо.
На дорогу им вышли несколько инфицированных. Несмотря на смертельную

усталость, они насторожились и молниеносно похватали оружие. Лица
инфицированных уже разлагались. У кого-то было съедено червями пол-лица,
кто-то с ног до головы был полон опарышей. Их ребра были поломаны и свисали
вниз, покачиваясь в такт движениям. Отвратительный запах гниющей плоти
ударил в нос. Они неторопливо шли вперед, нацелившись на них красными
глазами. Их походка всем показалась странной. Погода подпортилась еще час
назад, потому небо накрыло темными тучами и моросил мелкий дождь.
Инфицированные при таких-то располагающих условиях должны были мчаться
на них сломя голову. Всем показалось это странным, и, не сговариваясь, они
пустили оружие в ход.
285/1179
Хито замахнулся самодельным копьем и метким ударом раздробил череп
инфицированному. Чуя же орудовал мачете, которым не так давно лишил
Акутагаву руки. Стрелять из оружия никто из них не решился, да и не было
надобности. Звуки выстрелов могли привлечь остальных. Оставив раздумья о
странности их походки на потом, они тронулись дальше.
Хито внезапно заговорил:
— Я бывал несколько раз в Айти. Тут неподалеку есть частный городок.
— Предлагаешь остановиться там? — спросил Чуя.
— Хм, — кивнул Хито.
Ацуши от холодного дуновения ветра неприятно поежился. Тишина казалась ему

странной. Все-таки в Айти проживало немало людей. И если большинство из них
обернулись, то улицы должны быть переполнены ходячими трупами. О своих
догадках он решил немедленно сообщить.
— Почему мы встретили только троих?
Он озвучил вслух вопрос, который у остальных давно вертелся на языке. Все

нервно переглянулись, словно ища друг у друга поддержки. Чуя пожал плечами.
С появлением Хито он стал необычайно вял и пассивен. Редко встревал в споры
и отвечал с неохотой. Прежде он отходил далеко на несколько метров, чтобы
предварительно проверить местность, сейчас же он отстраненно плелся позади
грузной фигуры Хито, даже не глядя перед собой. Каким тяжким думам он был
подвержен, оставалось только гадать. Спрашивать что-либо, не относящееся к
делу, у Чуи Накахары было равносильно тому, что встать перед прорывающейся
дамбой переполненной водой с одним лишь ведром.
— Не знаю, — честно ответил Хито.
— Тогда нужно разделиться и проверить, в чем дело, а не идти в объятия смерти

всей группой, — сказал Акутагава, морщась от боли в плече.
— Нужно скорее найти аптеку и заняться твоей… — Накаджима вовремя

прикусил язык. — Твоим плечом. Простых антибиотиков недостаточно.
Лицо Рюноске стало темнее тучи.
— Ну конечно! — громко воскликнул он, гневно взмахнув единственной рукой.

— Двери каждой аптеки будут приветливо распахнуты перед тобой! Не
стесняйтесь! Заходите! Берите все, что вам заблагорассудится!
— Эй, ты чего? — тихо спросил Чуя, отчего все удивленно посмотрели на него.
Хито угрюмо хмыкнул и пошел вперед.
— Старик, ты куда намылился? — крикнул ему в спину Ацуши. Мужчина не

обернулся и, поправив громоздкую сумку на мускулистой спине, направился
дальше. Три пары глаз с разными выражениями лиц молча смотрели ему вслед.
Несмотря на прохладный день, на Хито была всего лишь красная клетчатая
рубашка, рукава которой он закатал по предплечья, и черные потертые джинсы,
через которые отчетливо выделялись перекаченные икры. Чем дальше он
286/1179
отходил, тем меньше становилась его фигура. Первым сдался Чуя и неторопливо
пошел следом. За ним потянулась Ясу, а следом и Рюноске. Накаджима
нерешительно переминался с ноги на ногу несколько минут, а затем, плюнув на
всё, громко закричал:
— Подождите! Я с вами!
Хито шел не так быстро, как казалось, и потому они быстро его нагнали. Тот
метнул на них короткий взгляд.
— Хм.
— Да-да, мы будем держаться позади, — тут же отозвался Чуя.
Остальные давно оставили попытки понять, как Накахаре удавалось читать его
мысли с полувзгляда.
По пути в названный городок они встречали инфицированных, бесцельно

передвигающихся шаткой походкой. Хито убивал их сразу, не подпуская к
остальным ни на шаг. Тех, кому все же удавалось прорваться, собственноручно
убивал Чуя. Он, в отличие от Хито, редко целился в голову, отсекая одну часть за
другой, словно пытаясь выплеснуть на них свой гнев. И, наигравшись вдоволь,
сносил инфицированным головы. От каждого звука и брызгов крови Ясу
невольно содрогалась. Она вспоминала Дазая, который ослеп в результате
попадания зараженной крови в глаза. Но сколько бы она ни одергивала брата и
ни кричала ему быть осторожнее, тот забывал о ее предостережениях уже через
минуту.
Развернувшаяся картина в Айти премного отличалась от той, что была в

Кавасаки. Инфицированные были на каждом шагу, на каждой улице и на
каждом повороте. Город кишел зараженными, и они разорвали бы их в клочья,
если бы природа им не благоволила. Они много дней провели в Кавасаки лишь
благодаря палящему солнцу, которое обездвиживало мертвецов, не позволяя им
сдвинуться с места.
И тут Накахару внезапно осенило. Он быстро взглянул на Рюноске. Глаза

товарища говорили о том, что и он давно об этом раздумывает. А думали они о
той ночи, когда тысячи инфицированных прошествовали мимо старенькой
Шкоды, припаркованной на трассе. Акутагава мотнул головой, пытаясь оставить
мысли о той ночи. Еще никогда не было ему так страшно, как в тот день. Даже
когда Чуя замахнулся мачете над его рукой.
— Я должен кое-что рассказать, — произнес он сиплым голосом. Все взгляды

обратились на него.
***
— Чё кого, сучары! — громко крикнул Престон, торжественно разведя руками.
Одурманенный казавшейся изначально невозможной победой, он и думать

забыл, в каком положении они находятся. Начисто забыл о сотне
инфицированных, которые поджидали их с обратной стороны забора. Услышав
человеческий крик, они тут же оживились и принялись напирать с новой силой.
287/1179
Карма удивленно смотрела, как те, разъярившись от голоса Престона,
принялись царапать ногтями деревянный забор и тот стал медленно
прогибаться под их весом. Ошмётки разодранного дерева застревали под
чёрными ногтями, впиваясь в гнилую плоть точно иглы. Кто-то насадился
животом на торчащее, словно копье, острие забора. Отточенное с двух сторон
дерево прошло насквозь, разорвав гнилую плоть, и вышло из спины, сломав
позвоночник. Но даже после столь ужасного увечья мертвец продолжал упорно
тянуться руками к группе людей, стоявших внутри забора. Из его горла
вырывались хрипы, а из беззубого рта торчал язык, которым он так же пытался
их достать. Вскоре на него упали еще двое, а затем целая толпа. Забор жалобно
скрипнул и опасно покачнулся.
— А я говорил, что это плохая идея! — завопил Престон. — Теперь нам

достанется от босса! Все из-за тебя, Дрейк!
— Слышь! — мужчина схватил Престона за грудки и грубо встряхнул. — На кого

батон крошить вздумал, урод?
— Вы можете и дальше разбираться, кто сверху, а кто снизу, а я пошёл отсюда!

— крикнул Дазай и первым умчался прочь.
— А разве не ты должен нас всех защитить? — закричал ему в спину Престон.
Дазай, не останавливаясь, бросил через плечо.
— Я вам что, Жанна д’Арк или Иисус?
— Ну и гнусный же ты мудак!
— Что есть то есть, — с наигранной грустью ответил Дазай и скрылся в доме,

громко хлопнув входной дверью.
Слева послышался громкий треск. Забор пал под натиском мертвецов. Те, что
были внизу, оказались крепко придавлены к земле, и оставалось им только
громко хрипеть и вспахивать ногтями землю. Те, что были на вершине
«пирамиды», скатывались вниз и резво вскакивали на ноги. Алек застыл на
месте. Дазай, едва осознав, что Александр не зашёл следом за ним, тотчас
вернулся обратно и распахнул дверь. Дрейк швырнул перепуганного Престона
наземь, а сам метнулся к Алеку и схватил его за дрожащую руку.
— Ты чего стоишь как вкопанный? Сдохнуть захотел? — заорал он. Однако тот
продолжал стоять на месте, бледный точно снег. Огромными перепуганными
глазами он смотрел на огромную толпу инфицированных и что-то шептал
онемевшими губами. — Эй! Алек! Да очнись ты! — Дрейк вновь попытался
сдвинуть его с места.
— Разумный… — проговорил он.
— Что? — переспросил Дрейк. — Ты здесь самый неразумный, раз не знаешь,

когда нужно дать деру!
Дазай, услышавший его шёпот даже издалека, метнул взгляд на опрокинутый

забор. У самого его края на него внимательно смотрела девочка, которой он
когда-то дал имя.
288/1179
— Элли…
***
Федор задумчиво расхаживал по переполненному людьми залу. Уже занимался

рассвет, и комната озарялась дневным светом. Никто не решался нарушить
тишину и заговорить первым. Снаружи доносились звуки, от которых нервно
вздрагивали все собравшиеся. Мертвецы снаружи царапали дверь и бились
головами, пытаясь проникнуть внутрь. Им крупно свезло, что дверь оказалась
незастекленной. Инфицированные спустя еще полчаса угомонились и начали
бесцельно блуждать по новой территории.
Федор искоса поглядывал на провинившихся, однако в его глазах и намека не

было на злость. Он описывал круги по комнате, сложив руки за спиной, и мысли
его никому из присутствующих не были подвластны. Алек сидел в самом
дальнем конце, вжавшись спиной в кожаное кресло. Его взгляд был направлен
на окно, точно он ожидал незваного гостя. Дрейк стоял неподалеку,
прислонившись спиной к стене со сложенными на груди руками. Глядя на
бледное лицо Александра, он хмурился все сильнее. Но как бы сильно ни
подстегивало его любопытство спросить о случившемся, он не был уверен, что
Алек ответит. Что вовсе обратит на него взгляд или же услышит его слова.
Сейчас он мог слышать только свои мысли.
Престон сидел на диване между Кармой и Рейко. В зале, пожалуй, он был

единственный, кто боялся безмятежной федоровской улыбки. Он следил за ним
глазами, лихорадочно придумывая, как отвертеться и вывернуть все так, чтобы
в глазах босса он оказался полностью непричастен и оправдан. В конце-то
концов, разве не Скала-Джон спровоцировал его на ответные действия?
Кто-то позади слишком громко гремел посудой. Федор остановился, остальные

обернулись следом. Дазай открывал и закрывал шкафчики на кухне в поисках
чего съедобного. И чем больше он натыкался на пустоту, пыль и паутину, тем
злее становилось выражение его лица.
— Осаму? — мягко улыбаясь, позвал его Федор. Тот на мгновение замер,

захлопнул очередную дверцу и обернулся, уперев руки в бока.
— Это все Престон, — тут же ответил он и, счастливо блеснув глазами,

уставился на полупустую пачку хлопьев под раковиной.
— Сука, блин, чё?! — крикнул Престон, вскочив с места.
— Довольно, — тихо ответил Федор.
Он встал напротив окна, ничего не выражающим взглядом рассматривая

мертвецов, блуждающих по двору. Он долго смотрел на опрокинутый забор и
инфицированных, которые все еще пытались освободиться и встать на ноги.
Однако дерево прочно засело в их груди. Остальные перешагивали через них
либо, спотыкаясь, падали наземь, затем вставали и продолжали свой
бесцельный путь. Один из мертвецов, увидев стоящего напротив окна
Достоевского, хромая, подошел к нему. Залитые кровью глаза яростно смотрели
на него. Мертвец провел языком по стеклу, оставив на грязном окне влажный
289/1179
след. Федор усмехнулся, а затем отступил назад. Дазай тем временем, широко
раскрыв рот, засыпал в себя все остатки хлопьев. Те, что не попадали в рот,
ударились об его лицо, грудь и бесшумно падали на плитку. Скомкав пустую
коробку, он бросил ее в урну и протер запястьем запачканный рот.
— Я не буду спрашивать, почему один из моих лучших людей лежит

поджаренный во дворе. Не буду спрашивать, что вы там делали и какого черта
подались наружу посреди ночи.
И только он собрался договорить свою речь после недолгой паузы, как Дазай
перебил его:
— Странно, что ты ничего не услышал.
Федор натянул миловидную улыбку на лицо. Дазай усмехнулся.
— Ночью, Осаму, принято спать. Да и мог ли я вас слышать, если окно моей
комнаты выходило на другую часть дома?
— Разумный ответ, — согласился Дазай, в чьем голосе скрывалась

насмешливость. Однако никто его в этом не уличил, кроме самого Достоевского.
Несколько мгновений он внимательно смотрел в желтые глаза, а затем тяжело
выдохнул.
— Раз вопросы иссякли, могу я продолжить, Осаму? — спросил он с виноватой

улыбкой.
Осаму угрюмо взглянул на него. Дазаевская болтливость и вольность не

пришлась по нраву остальным в зале. Все один за другим пронзили его
холодным взглядом.
— Продолжай, — ответил он, отвесив Достоевскому поклон. — Кто я такой,

чтобы перебивать тебя.
Федор закатил глаза, а после чего продолжил:
— Мы заперты здесь надолго. И потому надо придумать способ незамеченными

добраться до машин. Признаюсь, изначально я рассчитывал на Осаму. Но, судя
по вашим словам, его присутствие во дворе не остановило инфицированных.
— Я сразу сказал, что бесполезен, — развел он руками.
— Ты не только бесполезен, так еще и труслив! Первым развернулся и бежал

прочь! — воскликнул Престон. Федор замолк и, судя по выражению его лица, он
и не думал затыкать Престону рот.
— Да-а, да, черт возьми, дружище, ты как никогда прав. Я ужасно труслив и
неблагодарен.
— А еще он грозился… Что? — лицо Престона удивлённо вытянулось. — Почему

ты соглашаешься со мной, ублюдок?!
— Тебе не угодишь, — уныло ответил Дазай, махнув на него рукой.
290/1179
Федор, глядя на Дазая, не прекращал улыбаться.
— Осаму, — тихо позвал он, и пререкания между ними двумя мигом

прекратилось. — Мы ведь так и не проверили твои силы.
Дазай, высоко подпрыгнув, сел на стол и принялся дрыгать ногами. На его губах
расцвела шкодливая ухмылка.
— Когда ты так говоришь, думается мне, что мои силы — это стрельба лазером
из глаз и умение парить в воздухе.
Федор тихо засмеялся.
— И впрямь полезная способность. Но давай будем развивать ту, что уже

имеется?
— Конечно, как скажешь, — с покорностью ответил он, чем немало удивил даже
самого Федора. — Но как ты собираешься все это провернуть? Большая часть
твоих людей заперта во втором доме, а путь к ним перекрыт инфицированными.
При попытке пригнать сюда хоть одного они всем скопом ринутся к дверям.
Первый натиск дверь выдержала, но выдержит ли второй?
Неожиданно Карма заговорила:
— В доме есть подвал с выходом наружу. Если мы отвлечем инфицированных,

задний двор временно освободится, так как все мертвецы повалят сюда.
— И какой нам от этого прок? — возразил Дрейк. — Выберется он наружу и что

потом?
— В Айти не так много мертвецов блуждают по улицам. Два-три человека вполне

способны схватить одного из них и затащить в пустующий дом.
— Мы можем затащить одного и сюда, — включилась в разговор Карма. — Зачем

для этого куда-то уходить?
— Потому что мы не знаем, как инфицированный себя поведет, — задумчиво

ответил Федор. — Осаму каким-то образом притягивает их к этому месту. Если
мы притащим мертвеца внутрь и начнем экспериментировать, что угодно может
пойти не так. Их сотни снаружи. Если мои опасения оправдаются, никто не
выберется живым.
— Это всего лишь одно из возможных событий, — сказал Дрейк.
— Да. Но стоит ли рисковать? — спросила Рейко. — Если безопаснее выйти

наружу, то почему бы не провернуть этот трюк?
Федор долгое время хранил молчание. Алек к тому времени пришел в себя и
схватился за голову обеими руками. Дазай кротко взглянул на него, затем на
окно. Он чувствовал, что где-то за дверью Элли терпеливо ожидает его выхода.
Слово, брошенное Алеком в момент побега, не покидало его разум. На самом ли
деле девчонка была разумной и отдавала отчет своим действиям? И если так на
самом деле, единственная ли она в своем роде? А если нет, то сколько их таких
блуждает по свету?
291/1179
— Я устал от ваших споров! — Раздраженно выкрикнул Дазай. И даже Федор
удивился внезапной вспышке гнева. — Пусть Престон идет со мной, а остальные
отвлекают мертвяков.
— Почему это я иду с тобой?! — Едва ли не завопил Престон.
— Я бы тоже хотел услышать ответ, — прошептал Федор, поскребывая

подбородок. — Почему именно Престон, Осаму?
Дазай спрыгнул со стола и схватил ранее брошенную на спинку дивана кожаную

куртку. Он высоко задрал ее рукава и вдруг громко фыркнул.
— Престон хорошо разбирается в местности и в подобных делах подкован. Не

тебе ведь со мной идти, — он вытянул из светлых волос застрявшие в них хлопья
и смахнул на пол. — Твои люди здесь, и тебе не следует их бросать.
Федор заметно напрягся. Дазай поставил его в неловкое положение, чтобы тот
не мог отправиться с ним и воочию проследить за всем процессом. Остальные
смотрели на него во все глаза, мысленно согласившись со словами Дазая. Осаму
усмехнулся столь удачной затее и собирался прошествовать мимо, как Федор
резко схватил его за запястье.
— Ты тоже… мой человек.
Дазай застыл. Алек поднял на них разноцветные глаза, затем покачал головой и
отвернулся. Дрейк нерешительно подошел к нему, подумав, что тому вновь
стало дурно.
— Рыба гниет с головы, Федор, — тихо проговорил Дазай.
Достоевский крепче сжал его запястье, однако ни один мускул не дрогнул на его
лице. Напряжение и тишина становились затяжными. И тут он разжал пальцы и,
натянув добрую улыбку, отошел в сторону. Осаму посмотрел на свое запястье.
На тонкой коже отчетливо выступили синяки.
— Я ухожу.
— Престон.
Тот, скрипя зубами, поднялся с дивана. Как бы сильна ни была его ненависть к
Дазаю, он не смел ослушаться Федора.
***
Долгий час они хранили гробовое молчание. Осаму Дазай, взявший с собой
Престона, чтобы тот указывал ему путь, однако, ни разу не обратился к нему с
просьбой о помощи. А Престон, ударившийся в свою гордость, не издал и звука.
Они блуждали по узким улицам, не задумываясь о том, что на любом повороте
их могла поджидать опасность. Вернее, не задумывался об этом Дазай,
уверенно идущий вперёд. Спенсер же намеренно держался позади, чтобы в
случае непредвиденного нападения иметь возможность убежать первым.
Даже спустя целый час его злоба не иссякла. Он прожигал взглядом дазаевскую
292/1179
спину, желая скорее избавиться от его компании. Неужели этот болван
настолько не ориентируется в местности, что не сможет самостоятельно
вернуться назад, думал он. Престон не любил что-либо делать за других.
Особенно если не извлекал из этого выгоду. Радовало его хотя бы то, что они
незамеченными выскользнули из дома, и теперь армия мертвых далеко позади.
В молчании они прошли еще два квартала. Разруха в Айти и в сравнение не шла
с тем, что творилось в Кавасаки. Айти казался мертвым городом, где всегда
царила тишина и спокойствие. И нарушал ее лишь тихий свист Дазая. От него у
Спенсера мурашки по коже. Как бы сильно ни доверял Федор этому человеку,
интуиция Престона вопила во всю глотку бежать от него прочь. С самой первой
встречи он казался ему изворотливой, непонятной личностью. Дазай не давал
четких ответов на вопросы и всегда юлил. Улыбка у него была хитрая, змеиная, а
в желтых глазах он всегда видел искорки безумства и жесткости. Однако
Престон никому не доверял и ни с кем не мог поделиться своими опасениями.
— Мы прошли уже много домов.
— И ни одного инфицированного… — наигранно-грустно выдохнул Дазай. Когда

они свернули в очередной переулок, Спенсер на миг замер. Проход был слишком
узкий и темный. Справа у кирпичной стены стояли три железных контейнера,
переполненные разлагающимися отходами. Воняло тухлой рыбой, кислятиной и
плесенью. Он тут же прикрыл рот ладонью, стараясь не выплеснуть содержимое
желудка на свои ноги. Внутри бака запищали крысы, и вскоре, в подтверждение
его догадок, юркнул лысый кончик крысиного хвоста. И все-таки Престон не
выдержал. Уперевшись ладонью в холодную стену, он согнулся пополам,
выплёвывая свой скудный завтрак. Дазай остановился, а затем развернулся
назад.
— Не любишь крыс? — спросил он.
— Кто их, блять, любит?! — крикнул Престон, вытирая липкий рот рукавом своей
кофты. Дазай приподнял бровь. Нырнув рукой в железный мусорный бак, он
схватил одну из крыс за хвост и поднес ее к лицу. Та брыкалась несколько
минут, безуспешно пытаясь цапнуть его за руку, а затем вдруг замерла и
посмотрела на него крошечными красными глазками. Дазай улыбнулся,
погладил ее пальцем против шерсти, а вскоре сделал то, от чего Престона снова
согнуло пополам. Коснулся сухими губами серого дергающегося носа и, немного
погодя, лизнул языком.
— Ты… что творишь… — рыкнул брезгливо Спенсер.
— Я назову его Спенсер! — изрек Дазай, повеселев в один миг. Крысу он посадил
на свое плечо и как ни в чем не бывало продолжил путь. Спенсер несколько
минут смотрел ему в спину, брезгливо потирая руки друг о друга, и после с
тяжелейшим вздохом поплелся следом.
Они находились на самой окраине Айти, и высотных домов поблизости было не

видать. Неторопливым шагом они покинули частный городок и вышли за его
пределы. Впереди раскинулись небольшая поляна с косыми неровными тропами
и огромная тень леса, откуда доносилось громкое карканье ворон. Спенсер
обхватил себя обеими руками и нервно огляделся, вскинув голову. По пути им
стали попадаться маленькие заброшенные домишки, построенные на скорую
руку. Вероятно, люди в них проживали в самый разгар весны, когда совершались
посевы на полях.
293/1179
«Почему именно сюда?», думал Спенсер, бледнея от страха. Ведь в частном
городке шансов было куда больше поймать одного инфицированного, нежели
так рисковать и отдаляться от отряда. Дазай, словно услышав его мысли,
прекратил свистеть. Он посадил крысу на свою голову и сонно потянулся, встав
на носочки. Тишину разрезал громкий хруст его костей.
— Куда мы идем? — не выдержал Престон, готовый вот-вот сорваться в бег.
— Почему я должен объяснять тебе очевидные вещи? — спросил он. Голос его
звучал по-прежнему беззаботно и весело, однако Престон уловил нечто такое, от
чего неосознанно попятился назад. Дазаевская улыбка стала еще шире.
— Говори, зачем мы сюда пришли?! — закричал он, сжав кулаки с такой силой,
что ногти впились в кожу.
И наконец улыбка сползла с его лица, явив истинные эмоции. Дазай угрюмо
взглянул на него, а после схватил за запястье и грубо поволок в сторону одной
из старых хижин. Сердце Престона пропустило удар, его лицо и спина
покрылись холодным потом. Не издав и звука, он дернул руку, но захват
оказался слишком сильный.
— Будешь кричать, и сюда сбегутся только инфицированные, — предупредил

Дазай не глядя на него. — А если все-таки надумаешь… я вырву тебе язык. Не
люблю крикунов.
Он взглянул на него через плечо. Крыса, сидящая на светлых волосах, встала на

задние лапы, словно к чему-то принюхиваясь.
— Что ты от меня хочешь? — спросил Престон, совладав со своим голосом. Дазай

громко фыркнул.
— Скучный вопрос. Давай следующий.
— Они хватятся нас рано или поздно! И тогда…
— Тогда что? — отстраненно спросил Дазай. — Ты мнишь о себе слишком много,

Спенсер. Видишь ли, всем на тебя плевать.
— Босс меня хватится!
— Непременно. А еще земля квадратная.
Престон открыл было рот, чтобы обрушить на его голову поток нецензурной
брани, как заметил, что тот тащит его по земле, словно тряпичную куклу, не
прилагая при этом никаких усилий. Даже вены не вздулись у него на лбу от
напряжения.
— Чертова инфицированная тварь!
— Комплименты, смотрю, пошли.
Он крепче согнул пальцы, и чужое запястье в его руке громко хрустнуло.

Спенсер истошно завопил от боли, а его пронзительный крик ветер разнёс по
294/1179
всему полю. Вороны в лесу загалдели еще громче. Сухие деревья, скрытые в
ночной тени, издали треск и повалились наземь. Дазай нахмурился. На время он
забыл о вопящем Престоне и напряженно всматривался в лес. Упало еще
несколько деревьев. Вороны взмыли вверх и закружили над головами.
— Отпусти меня! Немедленно! — Престон целой рукой обхватил свой локоть.

Одной ногой он уперся в землю, а второй попытался пнуть Дазая под коленную
чашечку. Тот наконец оторвал взгляд от леса. От прежней веселости не
осталось и следа. Он отпустил Престона и сел перед ним на корточки. Тот
попытался попятиться назад, однако неосознанно сделал упор на сломанную
руку. Дикий вопль вновь разорвал тишину, и даже сверчки в округе замолкли.
Вдруг Дазай прикоснулся холодными пальцами к губам Престона. Брови гневно

сдвинулись, суровая складка пролегла на лбу. Пальцы сложились в кулак и уже
в следующую секунду он разбил замершему в страхе Спенсеру губы. Тот
закашлялся, отхаркивая кровь и выбитые зубы на пожелтевшую траву. Не дав
ему и минуты опомниться, Дазай наклонился над ним и просунул длинные
пальцы тому в рот.
— Я ведь просил — тише, — прошептал он не своим голосом.
На глазах Спенсера выступили слезы. Вся его речь превратилась в неясное

бормотание. Однако Дазай был безжалостен. Он обхватил пальцами скользкий
язык и вырвал, оставив кровавый след у Престона на подбородке.
***
Ясу испуганно спряталась за спиной Чуи. Ацуши трясущимися руками заряжал

оружие, не сводя полного ужаса взгляда с сотни инфицированных, собравшихся
вокруг двух домов в частном городке.
— Кто, по-вашему, внутри? — спросил Рюноске, обращаясь ко всем остальным.
Чуя нахмурился.
295/1179
Часть 23
***
Пир
Его пальцы были точно тиски. Они намертво сомкнулись вокруг запястья
истекающей кровью жертвы. Престон брыкался, пытался кричать и зацепиться
рукой за высушенную траву, скосившуюся вбок из-за сильных ветров. Из его рта
вылетали лишь хрипы и глухое мычание. Трава с легкостью вырывалась из земли
с корнями, а на дороге оставались глубокие борозды от его ног. Впервые за
много лет Престон всеми мыслями и душой взмолил Бога о спасении. В сотый
раз за минувший час он пожалел о том, что не доверился интуиции. Рот его
онемел, а теплая кровь заливала горло и пачкала одежды. Дазай не смотрел в
его сторону. Его больше интересовал шум в лесу. Подобные звуки Престон
слышал впервые. Рычал то ли зверь, то ли человек, сцепившийся с чем-то в
смертельной схватке.
Дазай тем временем пересек все поле, волоча его по земле, точно мешок,
забитый сеном, и остановился напротив ветхого деревянного домика. Стекла в
маленьких окошках были разбиты, а пыльные, покрытые паутиной ставни слабо
покачивались на одной ржавой петле. Спенсер снова предпринял попытку
сорваться с места. Дазай скосил на него взгляд, улыбнулся.
— Тебе сломать ноги, Спенсер?
Тот в ужасе вытаращил глаза и активно замотал головой.
— Элли, малышка! — вдруг крикнул он. — С каких пор ты стала столь

стеснительна? Да и прячешься ты ужасно плохо. Я вижу твою макушку.
Дазай развернулся всем корпусом и приставил ладонь ко лбу, словно его

слепило солнце.
— Не выйдешь на счет «три», запру за собой дверь. Оди-ин… — лукаво улыбаясь

протянул он. Престон неосознанно вцепился в дазаевскую руку. — Три!
Элли удивленно вскинула голову, заподозрив Дазая в обмане. Она поднесла к

лицу маленькую ручку с глубокими следами от шин на серой коже и вытянула
три пальца. Согнула сначала один, затем — второй. Красные глаза с
подозрением сузились. Она согнула третий и зашипела. Дазай захохотал.
Девочка сорвалась с места и, громко шелестя пышным красным платьем,
врезалась в его ногу, а после вцепилась крепкой хваткой. Дазай одарил ее
мягкой улыбкой и свободной ногой толкнул дверь.
В лицо всем троим тут же ударил спертый запах, а над головами зажужжали
сотни мух. Крыса, сидящая на голове Дазая, всполошилась. Она встала на
задние лапки и вытянулась словно сурикат. Маленький носик беспрерывно
дергался, распознавая запахи вокруг. Спенсер из-за увиденного зажал рот
окровавленной ладонью и с мольбой в глазах взглянул на Дазая. Тот, однако,
даже не смотрел в его сторону. Желтые глаза были обращены на отрубленные
коровьи головы, валяющиеся на тонком стоге сена. Их огромные черные глаза
296/1179
были покрыты мухами и личинками. В правом углу стояли два битых желтых
тазика. Они были полны нечищеных внутренностей, от которых и шло ужасное
зловоние. Чуть поодаль лежали отрубленные копыта и хвосты, а на деревянных
балках над головами покачивались содранные шкуры.
Дазай зашел внутрь. Элли все еще висела на его ноге, не желая отцепляться от
него ни на миг. Спенсер же попытался зацепиться ногами за узкую рейку.
— И даже разбитое окно не помогло искоренить запах… — почесывая

подбородок, сказал Дазай, не обратив внимания на бесполезные манипуляции
Спенсера. Старый гнилой пол скрипнул под их весом. — Это место использовали
для разделывания скота.
Его взгляд метнулся к железной мясорубке, намертво прикрученной к столу. Все

его внимание оказалось сосредоточено на этом несложном механизме. Он
внимательно разглядывал его несколько минут, перемещаясь то налево, то
направо, то заглядывая вниз — под стол. Вскоре его внимание перетянуло
другое устройство — дробилка для костей. Она была расположена у самого
входа, чтобы проще выносить останки, не задевая множество предметов внутри.
— Недурно, — прошептал Дазай бесцветным голосом. Спенсер побледнел от

страха. Едва он увидел это место, как в голову стали прокрадываться страшные
мысли. Однако он всячески успокаивал себя и убеждал в том, что Осаму Дазай —
не убийца и, несмотря на свою природу, не опустится до каннибализма.
Насколько ошибочны были его суждения, он понял, лишь когда его схватили за
руку и поволокли в другой конец комнаты, точно тряпичную куклу. И тут ему
захотелось заорать во всю глотку. Кричать так, чтобы все вокруг согнулись
пополам, схватившись обеими руками за голову. Спенсер давно сбился со счету,
сколько раз он пожалел за прошедший час, что не воспротивился приказу босса.
Ведь тогда у него был шанс. Тогда на его месте мог оказаться кто-то другой. Тот
же Дрейк или эта сука Карма, возомнившая себя второй по старшинству.
Дазай грубо швырнул его на пол и высоко закатал рукава белоснежной рубашки.
На его бесстрастном лице заиграла довольная ухмылка.
— Чего сокрушаться по поводу сделанного и несделанного? — спросил у него

Дазай, словно прочитав мысли. — Каждому существу в этом мире
предопределена своя роль, мой милый Спенсер.
Престон замотал головой и что есть силы попятился к выходу. Дазай, сложив
руки за спиной, свободно обошёл его и загородил собой путь. Не помнивший
себя от страха мужчина вновь развернулся и побежал к окну, но едва он сделал
шаг, как высокая фигура в одно мгновение разбила его последнюю надежду.
Приклеившаяся к его ноге Элли безэмоционально наблюдала за игрой своего
хозяина. Как бы Престон хотел в этот миг оказаться на ее месте.
Без языка он даже оскорбить не мог этого ублюдка!
— Что-что? — издевательски бросил Дазай, приложив ладонь к уху. — Твоя речь

ужасно неразборчива, дружище.
Престон одарил его гневным взглядом и попытался ударить ногой в пах. Однако
Дазай опередил его, пригвоздив к полу, и тишину разрезал глухой треск
297/1179
ломающихся костей. Из глаз Спенсера хлынули слезы. Он свернулся в позе
эмбриона, держась обеими руками за пострадавшую ногу. Но и этого Дазаю
оказалось мало. Он наклонился над ним и застыл, внимательно вглядываясь в
искаженное болью лицо. Притом его собственное сделалось каменным и таким
холодным, отчего невольно содрогнулась бы фёдоровская шайка, будь она
поблизости.
«Пощади…» прошептал Престон, но получилось очередное неразборчивое

мычание.
— Думаешь, какой я плохой и ужасный? — повеселев, спросил Дазай. — Все

вовсе не так. И чтобы доказать это, я дам тебе один шанс. Как ты на это
смотришь, приятель? — почти ласково проворковал он. И от этого ласкового
тона Спенсеру лучше не стало. Он бросил на него загнанный взгляд и покорно
кивнул.
— Я даю тебе ровно десять минут, чтобы убежать, — желтые глаза опасно
сузились. — И ровно через десять минут я выйду искать тебя. Продержишься
час — свободен. Волен делать все, что твоей душе угодно. Даже Фёдору можешь
на меня донести. А? Как тебе такое?
Престон, едва дослушав его, быстро закивал. И тогда Дазай, согласно слову,
отступил. Неторопливо развернувшись, он присел на деревянную скамью, согнав
с неё недовольных мух, и закинул ногу на ногу. Отцепившаяся от него Элли
взобралась на скамейку и вновь прильнула к нему, обхватив за талию обеими
руками. Стоило взгляду Дазая упасть на неё, как улыбка невольно смягчалась, а
рука сама опускалась на светлую макушку.
— Время пошло, — бросил он, роняя каждое слово, точно кусок льда.
Спенсеру не нужно было повторять дважды. Не помня себя от радости, он

сорвался с места, но в тот же миг повалился на бок, сокрушённый дикой болью в
правой ноге. Откуда-то сбоку раздался смешок.
— Девять минут.
Стиснув зубы он поднялся. Встал, покачиваясь, и нетвердым шагом направился к

выходу. Дазай, подперев голову рукой, молча наблюдал за ним. Его лицо не
было ни весёлым, ни печальным, ни взволнованным. Ему было все равно.
Престон тем временем прислонился плечом к деревянному косяку, переводя

дыхание. Впереди раскинулось длинное ровное поле, которое он должен был
преодолеть на одной ноге в течение восьми минут. К горлу вновь подкатили
слезы и жалость к самому себе. Однако, быстро взяв себя в руки, он уверенно
пошёл вперёд, волоча по земле сломанную ногу.
«Неужели этот ублюдок с самого начала собирался предложить мне бежать и

потому намеренно сломал ногу?» — подумал он.
Спенсер сжал кулаки и ускорился, насколько то позволяло ему измотанное тело.

Сердце в груди от страха колотилось как бешеное, словно вот-вот вырвется
наружу. Дыхание его становилось то частым, то прерывистым. Он бежал вперёд,
не разбирая дороги, и каждую минуту оглядывался назад, боясь увидеть позади
чужую тень.
298/1179
Что-то прогромыхало в лесу, раздался громкий пронзительный вой. Все краски
покинули лицо Спенсера, но и тут он не остановился. Искренне понадеявшись,
что лесная тварь наведается в хижину к этому подонку, он уверенно бросился
вперёд. Картина перед глазами блекла, и сознание порой становилось мутным.
Боль в сломанной ноге и во рту была слишком сильна, чтобы вот так
игнорировать ее. Адреналин подгонял страх перед человеком в хижине,
заставляя мчаться вперед изо всех сил. Разве мог он подумать еще пару дней
назад, что этот человек станет его величайшим страхом?
Всхлипнув в очередной раз, он упал на землю, споткнувшись о сухие сорняки. Он

лихорадочно вспоминал, сколько прошло минут и сколько у него осталось в
запасе. Скосив взгляд на отдалившуюся хижину, он заставил себя подняться и
продолжить путь.
***
— Мы ведь просто пройдем мимо и не будем в это вмешиваться? — с надеждой в

голосе спросил Ацуши. Потной ладонью он потирал рукоять пистолета, украдкой
поглядывая то на одного, то на другого. И каково было его удивление, когда
спустя минуту тем, кто согласился с ним, была Ясу. Та, что еще совсем недавно
первая бросалась на помощь каждому встречному. Теперь же в ее глазах не
осталось ни толики жалости. Она дернула брата за рукав, привлекая его
внимание:
— Ацуши прав. Кто бы там ни находился, они справятся сами. Нам нужно идти.
Хито с Чуей озадаченно переглянулись. Рюноске же было все равно, пойдут они
дальше или решат спасать пленников, загнанных в ловушку. Не дождавшись
ответа от кого-то из них, он наклонился, подул на бордюр, сгоняя пыль, и
плюхнулся вниз. Его энтузиазма хватало лишь на то, чтобы молча слушать, как
грызутся между собой посторонние. Взгляд его блуждал по округе и вновь
возвращался к двум домам, которые «оцепили» инфицированные. Частный
городок и впрямь прежде был райским местом. Даже деревья здесь росли в
идеальный ряд. Газоны были кем-то растоптаны, а дома — разграблены. Где-то
выбиты стекла на окнах, где-то — двери.
«Кто-то еще верит, что мир вернется в прежнее русло? — подумал он. — Мне бы
оптимизма этих ребят».
Он неосознанно коснулся правой руки и, почувствовав непривычную пустоту,

вздрогнул, а затем побледнел. Его взгляд потух. Однако никто не заметил
перемен, будучи слишком занятым перебранкой между собой. Ясу стояла на том,
чтобы развернуться и идти прочь, оставив незнакомцев разбираться со своими
проблемами самостоятельно. Ацуши кивал за каждым ее словом, точно попугай
на плече. Хито и Чуя их мнения не разделяли.
— В доме могут быть женщины и дети, — запротестовал Накахара. — А мы

просто развернемся и сделаем вид, что ничего не видели?
— Именно так! — крикнула Ясу, и тут же зажала рот обеими ладонями.
Все разом отступили назад и прижались спинами к стене. На месте остался

299/1179
сидеть один Рюноске с отсутствующим взглядом. Но никто не обратил на него
внимания.
Инфицированные, один за другим, словно игроки в американский футбол,

бились головами о дверь, точно желая пробить ее насквозь, и скатывались вниз
по лестнице. Их было слишком много, чтобы уместиться на маленьком дворе.
Они топтали друг друга, и тащились вперед, словно переплывают море из
трупов. Картина была одновременно и жуткая и забавная. Выглянувший на
мгновение Чуя застыл. В окне промелькнула чья-то тень. Ошибки быть не могло,
внутри люди.
— Можно проверить, есть ли машины на ходу и отвлечь их.
— Слишком опасно! — прошипела Ясу, вцепившись в его руку с такой силой, что
наверняка останутся синяки. — Почему всегда ты должен всех спасать?! Это не
наше дело! Их спасение — не наша обязанность! Давай… просто уйдем, —
взмолилась она.
Хито обвел их хмурым взглядом и, не проронив ни слова, двинулся в

противоположную сторону.
— Эй! Ты куда? — негромко окликнул его Чуя.
— Хм… — Хито кивком указал на огромный грузовик, кое-как припаркованный на

обочине.
Синий бампер был глубоко смят ударом о железный мусорный контейнер и угол
стеклянной витрины. Инфекция, видимо, застала водителя врасплох, и тот
скончался прямо за рулем. Хито, несмотря на грузное тело, двигался на
удивление быстро и ловко. Он незаметно пересек дорогу и подбежал к
грузовику. Стоило ему оказаться рядом с машиной, как кто-то внутри кабины
ударился головой о боковое окно. На него уставилась пара красных глаз с
иссохшей, пожелтевшей кожей на лице. Он водил языком по стеклу и клацал
зубами, пытаясь дотянуться до Хито. Глаза его расширились столь сильно,
словно вот-вот вылезут из орбит. Однако его устрашающий вид мало чем пугал
мужчину, который подобных ему уже повидал с дюжину. Слабо приоткрыв
ржавеющую дверь, он быстро вонзил нож в глаз инфицированного и отпихнул
его одним крепким ударом, освобождая место водителя.
Все четверо забыли, как дышать, пораженно наблюдая за действиями Хито.
— Мне все меньше верится, что он просто лесоруб, — заметил Акутагава. Чуя
промолчал, но по его взгляду несложно было догадаться, что он далеко не
первый задумывается о том же.
Грузовик завелся с первого раза. Хито резко сдал назад, смахивая с капота
битые стекла. Дворники пришли в активность, счищая мусор и пыль. Мотор
громко загалдел на всю округу, чем тут же привлёк внимание инфицированных.
Сгрудившиеся вокруг двух домов зараженные вскинули головы, впервые за
долгое время прекратив осаждать несчастное крыльцо.
— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — завопил Ацуши, в ужасе вцепившись в
свои волосы. — Теперь они идут сюда!
300/1179
И в ту же минуту громко скрипнули шины. Грузовик тронулся с места и
промчался мимо них. Инфицированные сменили направление и поковыляли в
противоположную сторону. Однако не все купились на уловку Хито. Некоторые
зараженные остались на месте, продолжая таранить головами деревянную
дверь. Ясу, побелев от отвращения, наблюдала за останками в конце процессии.
Те, что были без ног, тащились вперед, отталкиваясь от земли руками. Кто-то
полз, извиваясь наподобие змеи, вспахивая обрубленным туловищем гравий.
Чуя мягко высвободил руку, в которую мертвой хваткой вцепилась Ясу.
Велев ей оставаться на месте, он достал револьвер из кобуры и торопливо

обошел кафетерий, за углом которого они скрывались. Уловку Хито вполне
можно было назвать успешной, так как основная масса послушно откликнулась
на звук. Но и те оставшиеся при неосторожности могли причинить немало вреда.
Поразмыслив, Накахара убрал оружие и достал охотничий нож. Спустя какое-то
время он заметил еще три фигуры, молча плетущиеся за ним. Поймав полный
возмущения взгляд, Накаджима гордо вздернул средний палец и ответил не
менее дерзким взглядом, пытаясь одними глазами выразить все, что он о нем
думает. Ясу поспешила отвернуться, чтобы не видеть выражения его лица.
— Что во фразе «ждите меня здесь» было непонятно? — прошипел он.
— Прекрати строить из себя героя! — ответил Ацуши, метая искры из глаз.

— Или забыл, как недавно свалился в обморок?
— Ты… — рявкнул он, скрипнув зубами, явно задетый последним замечанием.
— Я-я? — продолжил Ацуши. — Прекрати, мать твою. Ты нас всех ведешь, словно
овец на заклание! Мы ведь даже понятия не имеем, кто внутри! Уверен, что нас
поблагодарят за спасение? Мир давно уже не тот, как ты не понимаешь?! Вот уж
не подумал бы, что из всех нас, именно тебе придется это объяснять!
— Поэтому я и просил вас оставаться на месте! — в сердцах крикнул он.
«Да чтоб тебя!» — с этими словами Ацуши закатил глаза.
— Бесполезно ему что-то объяснять. Он всегда был и будет сам по себе, — тихо
буркнул Рюноске, напомнив всем о своем присутствии.
Повисло молчание. Чуя быстро натирал виски, злясь и негодуя от этой

непослушной троицы.
— Я не хочу подвергать вас опасности. Как до вас не дойдет? — устало бросил

он, прижавшись спиной к стене.
— Как до тебя не дойдет, что и мы не хотим, чтобы ты подвергал себя

опасности? Не слишком ли ты эгоистичен?! Да просто поставь себя на место
своей сестры! Что бы ты сам почувствовал тогда? Смиренно ждал бы ее
возвращения? Да черта с два, мудила!
— Да у нас тут семейная драма разворачивается, — донесся чей-то насмешливый

голос.
Все четверо вздрогнули и обернулись. Напротив стояло человек десять-

пятнадцать и все вооруженные до зубов. Едва взглянув на них, Накахара
301/1179
догадался, кому именно принадлежал раздражающий дружелюбный голос.
Федор стоял в центре, сложив руки на груди, и даже не удосужился
позаботиться об оружии. Однако его окружение покрывало все с лихвой. В
отличие от Достоевского, который так и лучился наигранной
доброжелательностью, Алек уныло смотрел на незваных гостей. Несколько
минут он апатично всматривался в их лица, и вдруг его словно током прошибло.
Он вскинул голову и удивленно воззрился на Федора. С его губ слетело тихое:
— Ты знал?
Федор наградил его мягкой улыбкой и слабо покачал головой.
— Годы идут, а ты все продолжаешь винить меня во всех смертных грехах. Это
не что иное, как чистое совпадение.
— О чем они толкуют? — прошептал Ацуши. Чуя пожал плечами. Ясу сильнее
вцепилась в его руку, боясь отпустить брата от себя даже на шаг.
— Это вы прятались в том доме? — спросил Накахара.
Улыбка быстро сошла с лица Федора. Он долго молчал, пристально всматриваясь

в бледное лицо. И только он собрался ответить, как позади раздался еще чей-то
голос.
— Босс! Мы поймали здоровяка!
Ясу вскрикнула и тут же бросилась вперед. На лицо Достоевского легла тень.
— Разве я приказывал бить его? — спросил он голосом, способным замораживать

океаны.
Вторая группа волокла за собой Хито, чье лицо истекало кровью. Тот, что самый
здоровый, грубо перехватил подбежавшую Ясу под локоть и пригвоздил к месту.
Стоящий до этого мирно Накахара мгновенно переменился в лице. Сорвавшись с
места, он за считанные секунды оказался подле сестры. Не видя в нем никакой
угрозы, мужчина уставился на Федора, ожидая приказа, и прежде чем все
осознали, что именно произошло, замертво свалился наземь. Чуя вытащил нож
из его позвоночника и закрыл сестру собой.
Дрейк удивленно присвистнул, а лицо Алека стало темнее тучи. Карма и Рейко
крепко сжали автоматы в руках, но без приказа босса даже не шелохнулись.
Федор же, напротив, расплылся в очередной улыбке.
— Один-один, на этом и остановимся, — произнес он. — Я не отдавал приказ

калечить вашего друга. И больше склоняюсь к тому, что он сам бросился на них
с кулаками.
— Все так и было, — фыркнул кто-то из второй группы с подбитым глазом и

сплюнул кровью.
— Что вам от нас нужно? — угрюмо спросил Чуя.
— Боже мой! Воистину ничего! — воскликнул он. — Как-никак вы наши

спасители. И будет очень некрасиво с нашей стороны вот так вот отпустить вас.
Ни с чем.
302/1179
— И все-таки мы бы предпочли мирно разойтись.
Федор в глубокой задумчивости накренил голову вбок.
— А как же раны вашего приятеля? У вас есть с собой все необходимое, чтобы
оказать ему помощь? — зоркий взгляд метнулся в сторону Акутагавы. Уголки его
губ приподнялись. — Да и смотрю, в вашем небольшом отряде имеются те, кто
определённо нуждаются в лекарствах посильнее. Все аптеки в десяти кварталах
отсюда разграблены. Даже обычный антибиотик, боюсь, не найдете.
— Как-нибудь справимся! — выкрикнул Рюноске.
— Какой пылкий юноша, — вздохнул Федор. — Но давайте не будем путать

геройство со слабоумием.
Чуя закрыл глаза, крепко сжимая в ладони рукоять охотничьего ножа. Он успел
насчитать двадцать пять человек, включая тех, кто прятался в доме и за
стенами.
«Почему, имея столько оружия и людей, они не попытались выбраться наружу?»

— подумал он.
Что-то определённо не сходилось. Что-то было не так с их лидером, да и со всей

шайкой. От одного взгляда на Федора кулаки Накахары нестерпимо чесались.
До того ему хотелось стереть с его лица эту натянутую фальшивую улыбку.
Монстр во плоти прикидывается невинной овечкой?
— Прошу вас пройти с нами, — предложил Федор, чем вырвал Накахару из

раздумий. — Мои люди окажут вам помощь. Ведь на добро принято отвечать
добром, не так ли?
И лишь идиот не понял бы, что под дружелюбным «прошу» звучала отнюдь не
просьба, а прямой приказ.
***
— Десять! — выкрикнул заскучавший Дазай, поднимаясь с места.
Элли нехотя разжала объятия и, спрыгнув на пол, обхватила его теплую ладонь.
Обменявшись взглядами, они вместе вышли из хижины. В лицо тут же ударил
поток свежего холодного воздуха. Он закрыл глаза и вздохнул полной грудью.
Светлые волосы растрепались на ветру, его губы тронула улыбка.
— Чувствуешь, Элли? — спросил он. — Запах его крови повсюду.
Девочка накренила голову, словно фарфоровая кукла. Идти по полю в длинном

платье оказалось куда труднее. Чтобы поспевать за Дазаем, она придерживала
подол платья одной рукой, а второй крепче цеплялась за его ладонь, боясь
отстать. Неухоженное поле быстро заросло сорняком, который через каждый
шаг цеплялся к ее ногам, выдергивая нити из одежд. Дазай, заметив, как
нелегко ей приходится, остановился. Наклонившись, он легко поднял ее и
усадил за изгиб правой руки. Элли в знак благодарности слабо боднула в грудь
303/1179
головой. Дазай усмехнулся.
— До чего милое дитя.
Ориентируясь на запах крови Престона, они двинулись вперед. Дазай был

уверен, что этому идиоту не хватит ума отсидеться в каком-нибудь убежище,
где даже ему будет трудно его отыскать. Он, как и предполагалось, обратно
пошел все той же дорогой. Там, где прошел Спенсер, тропа была растоптана, а
где-то отчетливо виднелись пятна крови. Дазай неторопливо шел вперед, что-то
тихо напевая себе под нос. Конечно, ничто не мешало ему убить Престона еще
десять минут назад, однако с таким же успехом он мог бы свернуть ему шею за
первым же углом, как только они скрылись от посторонних глаз. Дазаю
нравилось играть в «кошки-мышки». А еще больше пришлось по нраву идти на
запах свежей плоти.
И тут он остановился. Элли обхватила его шею обеими руками.
— Погуляли и хватит, — изрек он, разворачиваясь обратно.
Наблюдавший за ними из-за угла хижины Престон забыл, как дышать. Все его
тело парализовало, а холодный пот хлынул градом. Ему стоило немалых усилий
поднять голову и посмотреть в глаза своему убийце. Лицо Осаму Дазая
оказалось самым страшным, что ему когда-либо приходилось видеть.
Лучше бы он смотрел на него гневно, с ненавистью. Лучше бы сразу дал знать о

своих намерениях. Спенсера до дрожи пугала его дружелюбная улыбка, без
малейших признаков злости.
«И почему босс держит столь опасную тварь подле себя?» — в ужасе думал он.
Престон до последнего надеялся, что ему удалось надурить Дазая. Ведь кто мог
подумать, что тому взбредет в голову развернуться обратно и затаиться за
домом.
Чем ближе подходил Дазай, тем громче стучало его сердце. Он зарылся
пальцами в землю, пытаясь подавить рвущийся наружу крик о помощи. Но кто
мог услышать его в безлюдном поле? Кого он мог позвать, не имея даже языка?
— Хей! — весело бросил Дазай. Престон отскочил от него, как ошпаренный.

— Смотрю, ты тот еще лентяй! Почему же не убежал, позволь узнать? — он
задумчиво нахмурился и поскрёб ногтями шею. — Может, потому что у тебя
сломана нога?
Престон что-то гневно промычал в ответ.
— Кто же сотворил с тобой подобное! — с искренним изумлением выкрикнул он.
«Да ты же и сотворил, тупой, мать твою, ублюдок!» — заорал про себя Престон.
— В любом случае, ты проиграл, — сокрушился он и покачал головой. В тот миг

его схватили словно щенка за шкирку и потащили в хижину.
Престон искренне поверил, что если ад есть, то выглядит он как маленькая

деревянная лачуга. Вместо бушующего огня вокруг сухое поле и ни одной души.
304/1179
Всюду тишина и безмолвие. А сам дьявол восседает внутри.
Он дрожал так сильно, что Дазай опустил взгляд и внимательно посмотрел на

него. В его глазах всего на мгновение промелькнула жалость, однако Спенсер
успел зацепить ее. Не помня себя от страха, он вцепился в его ногу обеими
руками и заплакал. Дазай поморщился и отпихнул его. Тот отлетел в другой
конец хижины и больно ударился спиной о стену. Изо рта и носа хлынула теплая
кровь, которая тут же смешалась со слезами. Дазай тем временем сел на
корточки и, почесав голову, нажал на красную, выцветшую кнопку. Гулкий шум
неисправного мотора заполнил хижину. Ржавые механизмы лишь слабо
подрагивая стояли на месте, не желая крутиться. Вышедший из себя Дазай пнул
железяку ногой. От его удара осталась едва заметная вмятина, однако машина,
издав еще один странный звук, пришла в действие и перемолола нечто
странное, отдаленно напоминающее копыто. Удовлетворённый результатом,
Дазай вновь засиял и перевел взгляд на забившегося в угол Престона.
— Престон, смотри-ка, заработала! Сегодня явно твой день! — бросил он.
«Не надо… — прошептал он, дрожащими руками вцепившись в серебряный

крестик на шее. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
Даже когда его вновь схватили и поволокли к жуткой машине, он продолжал

молиться, что есть силы зажмурив глаза. Дазай в который раз за день швырнул
его на пол, а затем, наклонившись, схватил его руку и принялся закатывать
рукав свитера. Престон пожелал скорее умереть от страха, чем от невыносимой
боли. Но сознание никак не покидало его тело, а бешеное сердцебиение гулом
отдавалось в ушах. Сильные руки дернули его вверх. Его собственная правая
рука оказалась внутри механизма. Дазай ударил коленом по кнопке, а хижину
заполнил столь громкий истошный вопль, что у него мигом заложило в ушах.
Долгожданное освобождение души от тела наконец пришло к Престону. Но лишь
после того, как он прошел через ужасные муки и на собственной шкуре ощутил,
каково это, когда тебя перемалывают заживо.
То, что вытекло наружу, Дазая отнюдь не обрадовало. Перемолотое мясо

шмякнулось на сено, и тут же на него налетели мухи. Он скривился, а затем
выдрал руку Престона из машины, отдирая ее от ржавых механизмов вместе с
кожей. Поразмыслив еще немного, он сам плюхнулся на сено и жадно вгрызся
зубами в кровоточащую руку. Обглодав ее почти до костей, он вытер
окровавленный рот запястьем и опустил взгляд. На ширинке Спенсера
отчетливо выступало огромное мокрое пятно. Тогда-то он выпустил его руку и
— Да ты…
Тот, даже потеряв сознание, продолжал упираться в его грудь правой рукой,
словно желая оттолкнуть. И Дазая немало позабавил сей факт. Изначальные
планы съесть его целиком внезапно дали трещину. Переменившись в лице, он
очень долго разглядывал Спенсера.
Крыса, все то время скрывавшаяся от жутких звуков в его кармане, вытянулась

во весь рост, словно сурикат, и ловко взобралась на его голову. Дазай задумчиво
почесал ее пальцем, а затем, замахнувшись, звонко шлепнул Спенсера по щеке.
Тот несколько минут приходил в себя, а потом, наконец, разлепил глаза.
305/1179
Первым делом он уставился на свою обглоданную руку и вновь упал в обморок.
Дазай закатил глаза. Он снял с себя рубашку, разорвал ее и обмотал вокруг
предплечья Спенсера. В который раз за прошедший час он сокрушался по
поводу того, что сломал бедолаге ногу. Однако с внезапными вспышками гнева
он не мог совладать. Ей-богу, не стоило Спенсеру выводить его из себя.
В тот момент, когда он, перебросив здоровую руку через плечо, легко подхватил
Престона на руки, тот с огромным трудом открыл глаза. Его лицо в который раз
перекосило от страха. Он дернулся, интуитивно пытаясь бежать, но Дазай
крепче прижал его к груди.
— Будешь мельтешить, поволоку по земле, усек? — спросил он ледяным

голосом, явно не пребывая в восторге от собственной идеи.
Он сам не понимал, почему в итоге решил сохранить ему жизнь. Откуда

появилась внезапная жалость. И как бы ему ни хотелось одуматься и довести
начатое до конца, едва бросив на дрожащего Престона косой взгляд, он думал,
что не хочет пугать его вновь. Это слишком жестоко, даже по его меркам.
— Я не убью тебя, — сказал он, глядя куда-то перед собой. — Мое тебе слово.
Однако… если хоть одна живая душа узнает о том, что здесь случилось,
сегодняшний день покажется тебе легкой разминкой.
Престон судорожно вздохнул и, уткнувшись лицом в его шею, быстро закивал.
— Отлично. Пора возвращаться домой.
***
На протяжении всего пути Престон так и не соизволил отнять лица от его шеи и
заглянуть в желтые глаза. Его все еще колотило от страха, притом так сильно,
что настоящая боль от всех полученных ран полностью затупилась. Он обнимал
его за шею, мягко царапая ногтями кожу на спине. Дазай на это лишь приподнял
бровь, но никак не стал комментировать. Элли плелась позади, придерживая
маленькой ручкой край его кожаной куртки. Иногда Дазай оборачивался и
нежно улыбался ей. И если бы только мертвые умели краснеть, она наверняка
покрылась бы пунцовыми пятнами с ног до головы.
Спустя долгий час они наконец вернулись в частный городок. Не увидев толпу
инфицированных вокруг двух домов, Дазай заметно удивился. Он отослал Элли,
чтобы никто из шайки Федора ненароком не пристрелил ее, и уверенно пошел
вперед. Он перешагнул через калитку, прошел весь двор и остановился
напротив двери. Только он собирался ударить ее ногой, как кто-то открыл ее с
противоположной стороны.
Взгляд Дрейка тут же упал на Престона. Заметив их в дверном проеме, к ним

быстро ринулись все остальные, осыпая его потоком вопросов. Зал заполнился
удивленным гулом и всесторонним мельтешением. Алек и Дрейк попытались
отцепить от Дазая едва живого Престона, но тот вцепился в него с такой силой,
что вскоре они оставили безуспешные попытки.
— У него шок, — ответил Дазай, пройдя внутрь со Спенсером на руках.
306/1179
— Уложи его на диван, — сказала Рейко, сбрасывая все подушки на пол. Дазай
сделал еще несколько шагов и вдруг, наткнувшись на внимательный взгляд
голубых глаз, окаменел.
— Осаму… — дрогнувшим голосом позвала Ясу.
307/1179
Часть 24
Человек, вкусивший человека,

остается человеком
Его волнение длилось недолго. Если удивление и проскользнуло на его лице, то

задержалось не дольше пяти секунд. Он медленно развернулся, подошел к
дивану и наклонился, намереваясь уложить Спенсера. Престон, до сей поры не
подававший никаких признаков жизни, широко распахнул глаза и крепче
вцепился в Дазая, не желая отпускать его. Спенсер смотрел на него так, словно
от того, отпустит его Дазай или нет, зависела вся его жизнь. Он крупно
задрожал и единственной целой рукой схватил его за белую рубашку на груди.
В области сердца появился кровавый след, оставленный трясущимися пальцами.
Осаму, не меняясь в лице, произнес леденящим голосом:
— Отпусти.
И рука, державшая его за одежду, мигом отстранилась. Спенсер наконец

отцепился от него, и Дазай смог разогнуться и встать в полный рост. Все это
время он не мог не замечать прикованный к себе взгляд. Но сам, однако,
намеренно не смотрел в сторону Накахары. И только он развернулся, собираясь
произнести речь, как Ясу сорвалась с места и влетела в него, крепко обвив его
шею руками. Даже стоя на цыпочках она едва дотягивала до уровня его глаз. Их
глаза встретились: серые, полные слёз; желтые, эмоции которых никому не
были подвластны. Дазай молча глядел на нее некоторое время, а затем, так и не
проронив ни слова, аккуратно обхватил ее тонкие запястья. Ясу то ли не хотела
понимать, то ли намеренно делала вид, что не замечает его желания
отстраниться, и потому вновь обняла его, обвив талию обеими руками и
прижавшись раскрасневшимся от радости лицом к его груди.
— Я так по тебе скучала, — произнесла она тихим, взволнованным голосом.

— Так хотела увидеть тебя вновь.
— Что-то не похоже, что он разделяет твои чувства, — донеслось откуда-то

сзади.
Дазай на мгновение закрыл глаза и шумно выдохнул. Медленно обернувшись, он

увидел того, чей голос никогда не спутал бы ни с чьим иным. Рюноске сидел
вполоборота, разглядывая его с неприсущей ему холодностью. Дазай испустил
смешок, заставивший всех невольно поежиться.
— Рю… — протянул он. — Мы так давно не виделись, а в твоем голосе я почему-

то не уловил и капли прежнего тепла. Неужто не рад старому другу? Или… — он
обнял Ясу и усмехнулся, — после случившегося ты вычеркнул меня из списка
своих друзей?
— Не мели чепухи! — тут же вскрикнула девушка, высоко задрав голову. — Ты

всегда нами любим. То, что случилось в тот день, — лишь недоразумение!
Кто-то в углу тихо прыснул. Все одновременно повернули головы. Федор

стряхнул несуществующую пыль с рукавов, а затем, оттолкнувшись от стены,
308/1179
подошел к ним ближе.
— Всего лишь недоразумение? — переспросил он издевательским тоном. — Вы

бросили его одного, в неизвестном городе, средь толпы инфицированных и
бежали прочь, спасая свои шкуры. И это, моя дорогая, недоразумение?
— Но… — на глазах Ясу выступили слезы. Как от горечи его слов, так и от
понимания всей их правдивости. — Мы вернулись за ним. Мы… — ее голос
опустился до шепота. — Вернулись… но его там уже не было.
Достоевский, искренне поражённый ее словами, высоко вскинул брови.
— А нужно было ему просидеть на улице несколько часов, ожидая вашего

возвращения? — он слегка накренил голову вбок, а выражение его лица
сделалось таким, точно перед ним стояло неразумное дитя. От столь
откровенного вопроса девушка растерялась и залилась краской стыда.
— Ясу, — тихо позвал Чуя. Дазай наконец решился взглянуть на него, однако сам
Накахара сидел с низко опущенной головой и смотрел куда-то себе под ноги.
— Не надо.
— Откуда вам знать, что случилось в тот день? — раздался еще один знакомый
голос. Узнав в нем Накаджиму, Дазай усиленно потер обеими руками мигом
разболевшиеся виски.
— Как вы вообще здесь очутились? — резко спросил он.
— Я их пригласил, — лучась самодовольством, ответил Федор. — Они оказали

нам неоценимую услугу. Ведь не мог я их отпустить, не поблагодарив!
— Чем же они помогли тебе? — спросил он, с подозрением сощурив глаза.
Достоевский сложил руки на груди, уголки его губ слабо дернулись.
— Они вызволили нас из домов, отведя инфицированных в другую сторону.
На бесстрастном лице Дазая в кои-то веки отразилось неподдельное удивление.

Помолчав некоторое время, он лишь выдавил из себя «О» и вновь надолго
замолк.
Алек, все это время наблюдавший за ними, истратил остатки терпения. Он долго
молчал, угрюмо разглядывая раны Престона, и не проронил ни слова, пока Рейко
и Карма оказывали тому первую помощь, не забывая при этом с нескрываемым
интересом слушать чужие речи в зале.
— Осаму, — мягким голосом позвал он. Будь на его месте кто другой, тихо
оброненное «Осаму», несомненно потонуло бы во множестве других голосов,
наперебой звучавших в этой комнате. Однако Алек говорил крайне редко. И
когда говорил, его спокойный голос проносился, словно иней в жаркую погоду.
— Да? — тут же с готовностью ответил он, оборачиваясь.
Алек не торопился с ответом. Между светлых бровей пролегла морщинка, а

разноцветные глаза очень пристально всматривались в руку Спенсера. Пусть
309/1179
внешне он и выглядел спокойным, Осаму сразу понял, какую внутреннюю борьбу
тот сейчас ведет. В этой комнате было лишь три человека, которые могли при
желании поймать его на лжи.
Первым был Федор, нисколько не изменившийся в лице, когда он перешагнул

порог дома со Спенсером на руках.
Вторым был Алек. И он в отличие от расслабленно стоящего неподалёку Федора

тут же напрягся, мгновенно догадавшись, что к чему. Однако мягкость его
характера и привычка искать всему оправдание не позволили произнести вслух
то, что было на уме. Он отвел сердитый взгляд в сторону, о чем-то глубоко
задумавшись.
И третьим был Чуя Накахара, которому было вовсе не до Спенсера, как и не до

причин его нынешнего состояния.
— Ты… — протянул Алек. Федор прикусил губу, нетерпеливо ожидая приговора.

Его глаза загорелись азартным огоньком.
«Ну же, ангелочек, скажи это вслух! Внеси немного смуты, иначе я скончаюсь от
скуки!» — В нетерпении воскликнул про себя Достоевский.
Однако продолжение фразы Алека разочаровало столь сильно, что улыбка на

его лице мигом померкла.
— … очень давно не виделся с друзьями. Думаю, нам стоит оставить вас

наедине. Вам наверняка есть, что обсудить.
— Так они знакомы? — громко спросил Дрейк, все это время не сводящий глаз с
груди Кармы.
Федор и Рейко одновременно закатили глаза. Алек слабо покачал головой и,

подбадривающе похлопав Дазая по плечу, схватил стоящего неподалеку
Достоевского за запястье.
— А ты идешь со мной.
Федор удивленно уставился на него.
— Что? Но я еще не закончил! Хочу посмотреть на душераздирающее

воссоединение семьи, — ответил он, всплеснув свободной рукой.
Алек вдруг нежно улыбнулся ему. Федор мгновенно затих и молча последовал за
ним. Все-таки он никогда не мог сказать «нет», глядя на это лицо.
***
Жест Алека любой назвал бы дружеским и понимающим, кроме самого Дазая,

который мечтал первым ринуться прочь из комнаты и свалить восвояси. Следом
за Алеком и Федором вышли Карма и Рейко, а за ними — Дрейк, который, едва
переступив порог комнаты, принялся осыпать их пошлыми комплиментами. На
фразе Кармы «когда-нибудь я отрежу ему яйца и заставлю их…» дверь громко
захлопнулась, и зал потонул в тишине. Дазай оттянул ворот рубашки и громко
310/1179
хрустнул шеей. Он только заметил пятно на своей груди, оставленное рукой
Престона, перевел на него взгляд и фыркнул. Ясу наконец ослабила хватку и
слабо отстранилась. Ее бледные щеки все еще покрывал румянец, а глаза
лихорадочно блестели. И только Дазай вздохнул с облегчением, как она вновь
протянула к нему руку и коснулась ладонью его щеки. Ее губы тронула теплая
улыбка.
— Мне все еще кажется, что глаза обманывают меня… — прошептала она. — Вот
я отстранюсь, и ты исчезнешь.
Дазай заставил себя улыбнуться в ответ. Тем временем Ацуши, стоявший

особняком все это время, наконец решился подойти ближе. Он долго
всматривался в его лицо и никак не мог заставить себя заговорить. Выдавить
хотя бы одно слово. Стоящий перед ним Дазай почему-то отталкивал и
разительно отличался от прежнего. Может, дело было в его глазах, не
выражавших ничего, кроме холода и отстранённости. А может, в манере речи.
Ведь каждое брошенное им слово так и сочилось сарказмом. Но стоило ему
улыбнуться Ясу, как Ацуши все понял. Дело в глазах. Губы улыбались, а глаза
оставались черствы.
— Словно к ядовитой змее подкрадываешься, — прозвучал его голос.
Накаджима неприятно поежился.
— Да вот, смотрю на тебя и не узнаю.
— Я настолько похорошел? — бросил он, посмеиваясь. Ацуши удивленно

приподнял бровь.
— Да ты! Ты… что-нибудь о скромности слышал, идиот?!
— Не-а, — протянул Дазай, продолжая лукаво улыбаться. Накаджима громко

выдохнул, покачал головой. Как бы сильно он ни кусал губы, силясь держать
себя в руках, ответная улыбка уже расплылась на пол-лица.
— Боже, иди сюда! — проговорил он, широко раскрывая объятия. Осаму тут же
поменялся в лице и попятился.
— Знаешь, я тоже рад тебя видеть, но давай без…
Не успел он договорить, как его вновь заключили в объятия. Притом такие, что
дышать становилось невыносимо трудно. Он уперся обеими руками в грудь
Накаджимы, пытаясь отстраниться. Но чем больше он суетился, тем сильнее
смыкал объятия Ацуши.
Он и думать забыл, как еще минуту назад поглядывал на него с неодобрением. В

этом и был весь Ацуши Накаджима. Мог накрутить себе невесть что, а через
минуту уже забывал о собственных опасениях. Может, в любой другой ситуации
он был бы куда настороженнее, но практически родное лицо перед глазами
невольно заставляло забыть обо всех тревогах. Изменился? Ну и черт с ним.
Было бы куда страннее, останься он все тем же наивным мальчишкой,
стремящимся защитить каждого встречного.
Дазай, с трудом вырвавшись из рук Накаджимы, похлопал себя по

311/1179
раскрасневшимся щекам, которые тот без зазрения совести тянул во все
стороны. Поправив растрепавшиеся волосы, он отошел от них подальше и,
приподняв здоровую ногу Престона, сел на диван. Он все еще находился без
сознания и вряд ли пришел бы в себя ближайшие несколько часов. Карма и
Рейко, провозившись с ним около часа, так и не заметили, что у бедолаги вырван
язык. И Дазай тому был только рад. Что-что, а объясняться перед ними хотелось
меньше всего. Особенно в присутствии старых знакомых.
Стоило им отойти друг от друга, как в зале вновь воцарилась неловкая тишина.
Чуя угрюмо ломал пальцы, глядя куда-то в одну точку под ногами. Рюноске же,
заметив, как Дазай полоснул взглядом его руку, побледнел и плотнее
завернулся в куртку, словно пытаясь скрыть свой дефект. И чем сильнее он
пытался спрятаться, тем внимательнее тот смотрел на него.
— Чуя… — вдруг позвал Дазай мягким и глубоким голосом. — Ты в рот воды

набрал?
Накахара вздрогнул. Остальные присутствующие в комнате затаили дыхание.

Случилось то, чего они боялись больше всего. Чуя долго молчал, накручивая на
палец кусок красной нити. Дазай терпеливо ждал, лениво дрыгая одной ногой.
За окнами громко прогромыхало, и спустя пару минут хлынул ливень. Ацуши
поднялся со стеклянного стола и перебрался на окно, упиваясь растерянным
видом инфицированных, одиноко бродящих по дороге.
Чуя наконец поднял голову. Нога Дазая замерла в воздухе, а на лице застыла
маска изумления и легкой растерянности. Накахара смотрел прямо на него. И то,
что Осаму увидел в голубых глазах, потрясло его до глубины души.
— Прости.
Дазай неосознанно подался вперед.
— Что… — нахмурившись, выдохнул он.
— Прости, — так же тихо прошептал Чуя, а затем поджал губы, словно вот-вот…
— Эй, — тихо позвал его Осаму. Неторопливо поднявшись с дивана, он медленно

опустился перед ним на одно колено, долго разглядывая побледневшего
Накахару исподлобья. — Сотри это убогое выражение с лица и больше никогда
мне его не показывай, — флегматично произнес он, обхватив его лицо одной
рукой.
Чуя поморщился и собирался было отвернуться, но Дазай к тому моменту сам

отдернул руку и поднялся на ноги.
— Что вы, черт возьми, себе понапридумывали? — он обвел всех тяжелым

взглядом. — Думали… я злюсь на вас? Ненавижу? Упрекаю за то, что оставили
меня?
— А разве нет? — вполголоса спросил Ацуши.
Дазай, широко распахнув глаза, уставился на него и вдруг неожиданно громко

захохотал. Все потерянно уставились на него.
312/1179
— И потому у вас такие лица, словно вас на плаху привели?! — он вновь
засмеялся, а через минуту так же внезапно замолк. Его взгляд потяжелел, а
лицо сделалось темнее тучи. — Знаете, что я вам скажу? Я и так не пошел бы с
вами. Наши пути разошлись задолго до этого, но я упорно не хотел признавать
очевидное. И мой эгоизм едва не погубил вас.
— Осаму, — Ясу робко схватила его пальцами за рукав.
— Не надо, — он опустил ладонь на ее макушку и слабо взъерошил светлые

волосы. — Вы, наверное, сильно устали с пути, — бросил он, уже стоя на пороге.
— Отдыхайте. А надумаете уйти, вас никто не станет держать силой.
***
— Ну и чего ты приперся?
Дазай, прижавшись спиной к двери, удивлённо приподнял бровь. Он без

зазрения совести принялся разглядывать обнаженного по пояс Александра,
запутавшегося в своих одеждах. На его стройном рельефном теле не было ни
единого шрама. И бледная, словно фарфоровая кожа, невольно приковывала
внимание.
Тот, с трудом выпутавшись из длинных рукавов кофты, скомкал ее и швырнул в

лицо засмотревшегося Дазая.
— Приюти несчастного на одну ночь, — тут же взмолился опомнившийся Осаму,

сложив ладони в просьбе.
— Лицо погрустнее сделай, чтобы я купился, — буркнул Алек. Дазай хохотнул.
— Все спят, разбившись на парочки. А я, сам понимаешь, ни с кем не хочу делить

ложе.
— И лишь я удостоился этой чести?
— Как сказать… Твоя комната, она, как одинокая лодка, дрейфующая в

свирепом океане.
Алек молчал какое-то время, а затем, схватив подушку с изголовья кровати,

швырнул ее в опешившего Дазая. Тот ловко поймал ее одной рукой и мягко
похлопал.
— Я у стенки, — сказал Алек ворчливым тоном. Однако тому, кто знал его хотя
бы немного, не составило бы труда заметить, насколько напускным было его
недовольство. Осаму, поблагодарив его за гостеприимство, прилег с левой
стороны кровати, предварительно избавившись от обуви и куртки. На нем была
все та же рубашка, которую Престон испачкал в крови. То ли забыл, то ли
закрыл глаза на такую мелочь, как кровавое пятно, оставленное на груди. Алек
повернулся к нему спиной и больше не говорил. Комната потонула во мраке и
313/1179
тихих скрипах, которые доносились снаружи. Инфицированные, которых
отвлекла команда Чуи, видимо, стали постепенно возвращаться. Либо к ним
забрели новые инфицированные, почувствовав запах живого человека. Однако
последнее оставалось все еще под вопросом. Дазай понятия не имел, насколько
хорошо зараженные способны различать запахи и так ли хорош их слух, как его
собственный.
Он подложил ладони под голову, закинул ногу на ногу и уставился в потолок.

Все разбрелись по комнатам, оставив Престона, перебинтованного с ног до
головы, одного в зале. Дазай несколько раз прокрутил в голове события
сегодняшнего дня, раз за разом вспоминая, как грыз руку Престона или как
ломал бедолаге ногу. Он долго пытался воззвать себя хотя бы к жалости, однако
и тут потерпел неудачу.
«Ну и бог с тобой, — безразлично подумал он, поворачивая голову в сторону

Александра».
Поддавшись внезапному порыву, он бесшумно придвинулся ближе, касаясь

носом влажных после купания локонов. От Алека всегда приятно пахло. И он в
очередной раз не смог подавить желание втянуть запах его кожи. Сам он
покрылся мурашками по всему телу и, вразрез здравому смыслу, уткнулся лицом
в теплую шею. Тогда-то Алек и повернулся. Они долго смотрели друг на друга,
не проронив ни единого слова.
Очевидно, что оправдываться было глупо. Дазай не собирался причинять ему

вреда. Но необдуманные действия поставили его в весьма неловкое положение.
— Я… — тихо прошептал он, не зная, что сказать после. Алек поднял руку и
приложил палец к его губам.
— Скажи, Осаму… ты сделал Престона таким?
Вопрос его звучал на самом деле так: я знаю, что это ты покалечил Престона. Но
хочу услышать искренний ответ от тебя.
Дазай долго и неотрывно смотрел в его разноцветные глаза, словно пытался

прочитать эмоции на спокойном лице. А потом, сохраняя тишину, он просто
кивнул. Алек слабо вздрогнул, после чего тихо выдохнул и прикрыл глаза.
— Почему ты оставил его в живых? Почему не спрятал труп, а притащил

обратно? Неужели взыграла жалость?
И в темноте он мог отчётливо видеть бледное лицо с нежными чертами. Даже

после признания он продолжал смотреть на него все с той же мягкостью во
взгляде, которая сильно сбивала с толку. Дазай, внимательно глядя на него,
подпер щеку рукой и, слегка посмеиваясь, ответил:
— Можно и так сказать. В самый последний момент. Но если ты догадался еще

тогда, — он протянул руку и схватил пальцами волнистый локон, спавший на
лицо Алека, — почему молчал? Ведь мог разоблачить меня перед всеми.
— Зачем? — с искренним удивлением осведомился он. Не менее удивленный

Дазай потерял дар речи. Александр тихо кашлянул, смущенный подобным
жестом. — Я не смогу объяснить. Даже не спрашивай.
314/1179
Дазай вновь оторопел. Он задумчиво почесывал подбородок, а затем хохотнул,
набросив на светлую макушку одеяло.
— И правда не от мира сего, — Алек высунулся из-под одеяла, но Дазай к тому

моменту уже сполз с кровати. — Не думаю, что смогу заснуть этой ночью, —
ответил он, натягивая ботинки на ноги. — Ты ложись. Спи.
— Осаму! — негромко окликнул его Алек. Тот обернулся. — Завтра они

обязательно спросят, что с ним случилось.
— Да. Знаю.
Не потрудившись набросить на плечи и куртку в столь прохладную погоду, он

вышел на улицу и вздохнул морозный воздух полной грудью.
Эта ночь была гораздо холоднее остальных. Неминуемо приближалась зима.

Рейко неоднократно намекала, что пора бы всем отрядом заняться поиском
зимней одежды, чтобы внезапные холода не застали их врасплох. Выживших
было много, но каждый сформировавшийся отряд намеренно прятался от
другого. Все магазины были давно разграблены, и редко удавалось найти что-
либо стоящее. Федор на замечания Рейко лишь отмалчивался, и Дазай почку
поставил бы на то, что у такого человека, как Федор Достоевский, все действия
просчитаны далеко наперед. Девушка только зря беспокоила его
беспочвенными переживаниями.
Стоило Дазаю перешагнуть порог двора, как где-то в темноте послышался тихий
шорох и топот маленьких ножек. Не успел он обернуться, как нечто врезалось в
него и крепко схватило за ногу. Он молчаливо приподнял бровь. Элли вскинула
на него бледное грязное личико и что-то прохрипела. Она не могла говорить, но
всячески пыталась что-то ему сказать. Однако из ее горла вырывались лишь
непонятные звуки.
Дазай, наклонившись, поднял ее на руки и слабо похлопал по попке.
— И не стыдно тебе, малышка? Ты уже взрослая и не должна каждый раз

проситься на руки.
Девочка смяла маленькими кулачками рубашку на его груди и остервенело

замотала головой, на что Дазай громко рассмеялся.
— Ладно-ладно, твоя взяла, маленький цветочек. Все равно ты не тяжелее

Спенсера.
Вспомнив о ручной крысе, он тут же похлопал свободной рукой по карманам. Он

правда надеялся отыскать в них крысу? Спенсера, как и ожидалось, там не
было. И тогда он запоздало вспомнил, что оставил его в зале еще днем.
Воистину не повезет тому, кто наткнется на этого помойного ручного зверька.
И так, вместе с Элли на руках, он пошел вперед. Пусть и стояла глубокая ночь,
он прекрасно видел дорогу перед собой, а вскоре и тучи разошлись в сторону,
открывая яркую луну. Бесцельно блуждающие в округе инфицированные
оборачивались в их сторону. Элли громко шипела на них, стоило кому-то
315/1179
подойти чуть ближе, и крепко цеплялась за Дазая, словно боясь, что тот
выпустит ее и возьмет на руки кого-либо другого. Самого Дазая ее реакция
забавляла, и он не мог удержаться от того, чтобы не бросить пару насмешливых
комментариев.
— Матерь божья, боюсь представить, в какую ревнивицу ты бы превратилась с

годами.
Девочка на его слова вовсе не обижалась и лишь сильнее льнула к нему, словно
пытаясь согреться теплом чужого тела. Дазай и сам не раз замечал за ней
подобное и мысли об этом долго не отпускали его. Могла ли она на самом деле
чувствовать холод? Но задав себе этот вопрос, он никогда не трудился на него
ответить. Потому что он не стоил потраченного на него времени.
Впрочем, было и кое-что другое, занимавшее его мысли многие недели. Почему
же он сам ничего не чувствует? Ни боли, ни холода, ни жары, даже одетый в
одну тонкую рубашку. И после долгих размышлений, он всегда приходил к
одному выводу: Может, потому что мы оба уже мертвы?
«Но что будет, если я добровольно проткну себя чем-нибудь? Что будет, если
отрежу себе руку?»
И перед глазами тут же вспыхивал отчетливый образ Лери и кошмарная ночь в

храме. Нет, повторять подобное ему определённо не хотелось.
Таким образом, погрузившись в мрачные мысли, он отошел от лагеря слишком

далеко. Весь город, окутанный темнотой и легким сиянием луны, казался
старым, нелюдимым и давно заброшенным. В домах не горел свет, а двери
магазинов были приветливо распахнуты. Изнутри на них смотрели безглазые
манекены, которые в ночи казались неподвижно застывшими людьми. Под ноги
бросались старые газеты и мусор. Где-то неподалёку шуршали крысы, наблюдая
за прохожими крохотными красными глазками. Дазай ловко схватил одну из них
за кончик хвоста и помахал перед лицом Элли.
— Ты кушаешь такое? — спросил он.
Девочка, придя в восторг, робко приняла сопротивляющуюся крысу из его рук и

одним быстрым движением свернула ей шею, а затем впилась зубами в голову.
Кровь брызнула на дазаевскую грудь, но он лишь улыбнулся и слабо потрепал ее
по голове.
Очередная газета ударилась об его ногу. Дазай схватил ее, прежде чем ветер
успел понести ее дальше. Расправил ее и раскрыл. Его взгляду тут же предстал
заголовок.
«Взрыв, унесший миллионы».
Не читая дальше, он скомкал газету и швырнул за спину.
По пути он выловил еще несколько крыс. И девочка, совсем не церемонясь,

отправляла их живьем в рот, выплевывая лишь хвосты. Дазай бесцельно шел
вперед, оглядываясь по сторонам, словно пытался кого-то выцепить взглядом.
Его неустанно посещали мысли оставить Элли и обойти весь лес вдоль и
поперек. Вот уже много часов он ломал голову над тем, что же за тварь буянила
316/1179
недалеко от них. И все же стоило бросить Спенсера и пойти на шум сразу.
Однако он не собирался долго сокрушаться по поводу сделанного и
несделанного. Рано или поздно то, что он ищет, объявится само.
Услышав скрип совсем близко, Дазай остановился и повернул голову. На

обросшем сорняком и крапивой дворе стояли семь грязных стеклянных фигур,
отдаленно напоминающих котов. Все одновременно покачивали одной лапкой,
что в ночи выглядело довольно жутко.
— Обычно ставят гномов, а не котов, — донесся чей-то знакомый голос. Дазай,

сразу узнав его обладателя, еще некоторое время всматривался в кошачьи
статуэтки, после чего обернулся.
Федор стоял посередине дороги и сосредоточенно смотрел куда-то вдаль.

Длинные черные волосы, собранные в высокий хвост, яростно трепыхались на
ветру. На нем была растянутая футболка, оголявшая одно плечо, и выцветшие
джинсы, в карманах которых он прятал руки. На мгновение их глаза
встретились, и Дазай готов был поклясться, что те отливали фиолетовым
цветом.
— Не боишься замерзнуть в одной футболке?
Достоевский вновь посмотрел на него, посмеиваясь.
— И это говорит мне парень в тонкой рубашке?
Дазай равнодушно пожал плечами.
— Не могу не спросить, как ты очутился здесь? От лагеря, знаешь ли, довольно

далеко.
— В свою очередь, не могу не спросить, кто эта маленькая леди на твоих руках?
Элли, резко выронив остатки недоеденной крысы, крепко обхватила шею Дазая
обеими руками и спрятала лицо в изгибе его шеи. Ее тут же начало мелко
трясти. На губах Федора появилась невероятно фальшивая улыбка.
— Могу я подержать ее на руках?
Элли еще яростнее вцепилась в Дазая.
— Нет, не можешь, — спокойно ответил он.
— Что ж… очень жаль.
Он вытащил руки из карманов и сложил их за спиной. В этот миг откуда-то

издалека донесся громкий рев. Что бы это ни была за тварь, хоть и находилась
она далеко, ее рычание пробирало до костей. Дазай застыл всем телом, будто
окаменев, а затем поравнялся с Достоевским, предварительно выпустив Элли.
Та, не теряя ни секунды, тут же убежала прочь, подобрав брошенную ранее
крысу.
— Что это? — спросил Дазай. Федор долго молчал, прежде чем ответить.
317/1179
— Ты никогда не задумывался о том, что некоторые… инфицированные могут
эволюционировать?
— Задумывался, — честно признался Дазай, угрюмо глядя в темноту перед

собой.
— Вот как? — Достоевский усмехнулся. — И не заметил, что девчонка на твоих

руках одна из них?
Осаму, не особо удивленный его словами, сложил руки на груди.
— Догадывался. Однако спасибо за подтверждение.
Федор хмыкнул.
— Увидев тебя здесь, я было подумал, что руки Спенсера тебе оказалось
недостаточно.
Дазай развернулся и внимательно посмотрел на него. Достоевский повторил его

движение.
— Иногда я задумываюсь, — тихо проговорил Дазай, и Федор подвинулся ближе,

чтобы услышать его голос. Расстояние между ними сократилось до десяти
сантиметров. — То ли ты безумный гений, то ли просто безумец.
Тот молчал некоторое время, удивлённо хлопая глазами, после чего взорвался
громким хохотом. Вдоволь насмеявшись, он опустил руку на плечо Дазая и
несильно сжал его. Взгляд Осаму оставался все таким же скучающим и
равнодушным, словно все, что проделывал человек напротив, не имело к нему
никакого отношения. Тем временем рука Достоевского соскользнула с его плеча
и обхватила двумя пальцами подбородок. Дазай неосознанно задрал голову.
Улыбающееся лицо Федора было прямо перед ним.
— А ты сам как считаешь? — низким, хриплым голосом спросил он.
— Я считаю… — его собственный опустился до едва различимого шепота.
***
Трепещущий цветок поймаю я
Даже несмотря на то, что весь отряд и «гости» были разбиты Достоевским на
команды по два человека, ближе к полуночи в комнате Накахары собрались все
четверо. Поначалу явился Накаджима, оправдываясь тем, что кто-то через стену
храпит слишком громко и не дает сомкнуть глаз. Спустя еще полчаса в дверь
тихо постучал Рюноске, спать которому мешал скрип, якобы доносящийся с
чердака. Шумели, скорее всего, отодранная черепица либо шатающийся отлив, в
который не так давно врезался Скала-Джон, пытаясь пролезть в окно.
Едва переступив порог комнаты, Рюноске замер и прошелся по всем беглым

взглядом. Все трое были одеты и смотрели на него с мрачным видом. Несложно
было догадаться, кого именно они обсуждали, окруженные столь тяжелой
атмосферой. Он неловко прокашлялся и зашел внутрь. Остальные словно и
ожидали, пока он присоединится к их компании, и потому лишь молча кивнули.
318/1179
— … и все-таки я думаю, что он прежний… — договорила Ясу. — Я почти ничего
не заметила.
— Почти? — тихо переспросил Чуя. — Да от него кровью за версту несло.
Ацуши почесал шею и нервно смял пальцами край одеяла.
— Может, потому что… он всю дорогу нес на руках того парня? Может…
— Осаму сказал, что никто не будет удерживать нас насильно, — вмешался

Рюноске. — Можем уйти хоть сейчас, хоть на рассвете. Но, — он посмотрел в
сторону Накахары, — я не уверен, что кое-кто согласится оставить его во второй
раз.
Чуя поднялся с пола и принялся ходить кругами по комнате, задумчиво кусая

заусеницы на ногтях. Внезапно он остановился и вперил тяжелый взгляд в
Акутагаву.
— Ты ведь сам этого хочешь, верно? А потом просто сделаешь вид, что остался
здесь по моей воле? Умно. Умно…
Рюноске долго не отвечал ему. Его глаза нервно порхали с одного бледного лица
на другое. Нервозности прибавляли и мысли о том, что Осаму в данный момент
находился рядом, где-то в этом доме, и от одной мысли о нем его бросало то в
жар, то в холод. Ведь он так жаждал вновь увидеть его и после долгожданного
воссоединения смог лишь выдавить несколько саркастичных фраз. Однако он не
смел привлекать к себе большего внимания, чтобы тот ненароком не разглядел
его руку. Вернее, ее отсутствие. Рюноске с огромным трудом уверил себя, что
полностью смирился с потерей руки, и даже стал неплохо управляться с левой,
но неожиданная встреча вновь заставила всплыть всем старым переживаниям,
от которых он столь долго и тяжело огораживался.
Акутагава уже не раз спрашивал себя: «А заметил ли он?».
Реакция Дазая была нечитаемой. Выражение его лица от самой первой минуты
до расставания оставалось непроницаемым. О чем он думал, глядя на них, что
почувствовал, когда Ясу прильнула к нему? Что ощутил, переступив порог
комнаты и увидев их? Акутагава не поверил ни единой мимике на его лице. Как
бы горько ни было признавать, прежний Осаму Дазай теперь существовал лишь
в его воспоминаниях.
На какое-то время Акутагава мысленно отстранился от вялых споров группы,

уйдя в долгие раздумья. Все еще бушующие внутри эмоции подхлёстывали
собрать всю волю в кулак и встретиться с ним лицом к лицу. Несколько раз он
вздрагивал, словно вот-вот сорвется с места и ровно столько же раз,
сгорбившись, оставался сидеть на полу. Каждый раз его останавливал тот
секундный взгляд, промелькнувший на дазаевском лице в момент, когда Ясу
обняла его. Всего секунда, но Акутагава искренне поверил, что он схватит ее за
горло и переломит хрупкую шею. Бесспорно, то был гнев. Но чем он был вызван?
— И все-таки… я не хочу его оставлять, — Чуя встал напротив окна, сложив руки
на груди. От слабого мерцания свечи в окне отражался его силуэт и ставшее
давно привычным угрюмое выражение лица. Ясу, услышав его слова, заметно
319/1179
приободрилась. Ацуши с усиленным вниманием разглядывал дырявый носок на
своей правой ноге. Казалось, что слова Чуи опустились на него словно
стокилограммовые гантели, заставив тяжело сгорбиться. Его руки слегка
задрожали, и он, поймав на себе изучающий взгляд Рюноске, тут же поспешил
спрятать их за спину.
В какой-то момент Акутагаве стало казаться, что его голова вот-вот раздуется,
точно воздушный шар, и лопнет. Как бы он ни пытался отвлечься, его мысли
неустанно возвращались к одному человеку. Он усиленно потер виски и
принялся апатично разглядывать комнату, временами прислушиваясь к
разговору.
Он подвинул ногу в сторону и на деревянном полу, прямо под пяткой, заметил

часть солнца, нарисованного желтыми мелками. Подвинувшись немного вправо,
он слабо сдвинул выцветший круглый коврик и наклонился. Усталая улыбка
заиграла на его губах. На коричневых досках кто-то неумело изобразил три
фигуры, державшиеся за руки, траву, достающую им до колен, и улыбающееся
солнце.
«Так здесь жили дети? — подумал он. — Интересно, что с ними стало?».
Но едва он задал себе этот вопрос, как улыбка его тут же померкла. Он поднял
голову и, включаясь в разговор, негромко сказал:
— Мне и не нужно чье-либо одобрение, чтобы остаться с ним. Второй раз я не

допущу одной и той же ошибки.
Чуя, мотающий круги по комнате, остановился, бросил на него взгляд.
— Какой смысл спорить… — выдохнул он, потирая воспалённые глаза. — Ведь,

едва увидев его, мы все пришли к единому мнению.
В комнате воцарилась тишина.
— И все-таки он жуткий… — шепотом добавил Ацуши. И тут Чуя не смог

сдержать смех.
Утро занималось серое и туманное. Температура за ночь заметно упала. Всем

приходилось кутаться в пыльные одеяла либо прижиматься друг к другу в
надежде получить хоть немного тепла. Даже когда они пребывали внутри дома,
изо рта шел пар, а пальцы на руках и ногах коченели от мороза.
К пяти часам утра большинство людей Федора уже сидело на кухне, вытряхивая
из дорожных мешков все запасы кофе и пакетики чая. Кто-то все еще кутался в
одеяла, мелко трясся и стучал зубами. Вскоре к ним присоединились Чуя, Ясу и
Рюноске. Лица у всех троих были опухшие и невыспавшиеся. Каждый из них всю
ночь ворочался в неудобной кровати, но так и не сомкнул глаз в отличие от
Накаджимы. Он спал как убитый и храпел так громко, что эти трое готовы были
не сговариваясь выбросить его через окно.
Спустя полчаса к ним присоединился Хито. Пол-лица мужчины было покрыто

синяками и кровоподтеками, что со стороны выглядели довольно жалко. Он
кивнул им в знак приветствия, вытянул свободный стул и упал на него. Ясу тут
же принялась рыться в сумке, чтобы заварить для Хито согревающий чай.
320/1179
С каждым часом к ним присоединялось все больше людей. После Хито спустился
Дрейк, громко и широко зевая, затем Алек, который в полудреме ударился лбом
о дверь. Карма и Рейко, пожалуй, были единственными, кто спустился вниз в
хорошем расположении духа. Из второй группы к ним присоединились лишь три
человека. Доктор Мередит, которая все это время ухаживала за Хито, Нана,
отвечающая за запасы, и Лесли, второй после Престона, кому Федор доверял
разведку местности.
Сам же Престон все еще одиноко лежал на диване, так ни разу и не придя в
сознание. Толпа на кухне время от времени бросала на него жалостливые
взгляды и начинала тихо шептаться, чтобы новички не могли их расслышать.
Однако Чуе и не нужно было понимать их слов, чтобы догадаться, в каком русле
текли их мысли.
Рюноске долго сидел неподвижно, обхватив ладонью остывающую кружку кофе,

и вдруг поднялся. Ясу подняла на него глаза.
— Что-то не так?
«Все не так! Разуй глаза».
— Все в порядке. Пойду разбужу этого идиота.
Девушка улыбнулась и едва заметно кивнула.
— Хорошая идея. Думаю, скоро появится их… главный, — произнесла она

взволнованным голосом, не обращая внимания на прикованные к ним с самого
утра пронизывающие взгляды. Дрейк же, изначально не испытывающий к ним
никакого интереса, шкодливо улыбаясь, накручивал на палец светлый локон
сидящего напротив Алека. Тот, уронив голову на стол, что-то возмущенно
промычал и закрыл глаза.
Рюноске тем временем уже поднимался наверх по скрипучей лестнице. Солгав

остальным, он просто пытался вырваться из кокона взглядов и наконец
вздохнуть полной грудью. Из комнаты все еще доносился громкий храп Ацуши.
Акутагава слегка толкнул дверь и заглянул внутрь. Накаджима спал,
развалившись поперёк кровати, и половина его туловища свисала вниз. Рюноске
покачал головой и прикрыл дверь. Вместо того чтобы спуститься вниз, он
продолжил изучать верхние этажи дома.
Стены были пыльные, грязные, и на них отчетливо виднелись свежие отпечатки

пальцев. Кто-то прошелся по коридору, даже не потрудившись протереть
подошву обуви. Акутагава медленно пошел вперед, аккуратно ступая по чужим
следам, словно играл в какую-то игру. Вскоре грязевые следы привели его на
чердак. Он опустил руку в карман и надолго застыл, разглядывая крохотную
комнатушку. Дети наверняка любили здесь играть, так как все стены были
исписаны детскими рисунками. Лишь спустя десять минут он тронулся с места и
остановился напротив распахнутого окна. Следы незнакомца были на стене и
даже на подоконнике. На полу валялся железный механический крюк, выгнутый
в обратную сторону.
Рюноске опустил ладонь на пыльный подоконник и высунулся наружу. В лицо

тут же ударил мороз, местность застилал туман. Увидев темный силуэт внизу,
он нахмурился и высунулся еще немного вперед. Сидящие на крыше вороны
321/1179
негодующе закаркали и разом вспорхнули вверх, не на шутку напугав Рюноске.
Тот крупно вздрогнул и, прежде чем осознал, что произошло, соскользнул с окна
и полетел вниз.
Падая, он крепко зажмурил глаза, а его сердце бешено заколотилось от страха.

Он отчаянно выставил перед собой левую руку, понимая, насколько бесполезен
его жест.
Однако, падая, он не ударился о бетонную плиту внизу. Казалось, словно что-то
смягчило его падение. Лишь спустя несколько секунд он набрался смелости
разлепить глаза. И в тот же миг все краски схлынули с его лица, а затем с такой
же скоростью он покраснел в одно мгновение.
Темным силуэтом внизу оказался ни кто иной, как Осаму, который, увидев
падающего Рюноске, просто вытянул руки и поймал его.
И чем дольше Акутагава заливался краской стыда, напрочь позабыв

человеческую речь, тем выше Осаму поднимал бровь.
— Доброе утро? — бросил он, усмехнувшись.
322/1179
Часть 25
Они глядели друг на друга всего несколько минут, но Рюноске

казалось, что прошла целая вечность. Было во взгляде Дазая что-то неприятное
и отталкивающее. Желтые глаза смотрели слишком внимательно и «глубоко»,
словно желая пробраться под кожу. От его глаз разило холодом, покрывающим
все тело Акутагавы ледяной корочкой. Он съежился, так некстати вспомнив
истекающего кровью Спенсера, сомнительного характера раны и осуждающие
шепотки за спиной. Прежде он, не сомневаясь, встал бы на его сторону, но
нынче, мельком всматриваясь в бездушные глаза, он с горечью понимал, что
червь сомнения гложет его с каждым часом все сильнее.
Хотелось бежать от нынешнего Дазая так далеко, чтобы тот до скончания веков
не сумел напасть на его след.
— Почему ты так напряжен, Рю? — спросил Дазай, не переставая улыбаться.

— Моя компания тебе неприятна?
Он мазнул глазами по его правой руке, из-за чего Акутагава всполошился,

словно раненый зверь, и принялся вырываться из его объятий. Улыбка Дазая
стала еще шире. Некоторое время понаблюдав за бесполезными попытками
Рюноске, он хрипло засмеялся, а затем произнес:
— Ты правда думаешь, что я не заметил? Если дело в этом, то прекрати

брыкаться. Ей-богу, ты меня обижаешь.
— Отпусти, — попросил Акутагава, поправляя сползшую с плеча куртку. Дазай

прикусил губу, делая вид, что активно думает над его словами, после чего
цокнул языком и молча двинулся с юношей на руках в обратном направлении.
Рюноске покрылся холодным потом. Вокруг царил густой туман. Он понятия не
имел, куда понес его Осаму, да и что он делал на улице, когда остальные и нос
боялись сунуть за порог дома. Особенно в столь ненастную погоду, в которую
они могли стать легкой добычей для инфицированных. Серые глаза впились в
дазаевское лицо, однако тот намеренно игнорировал его, продолжая смотреть
куда-то вперед.
«И как он только дорогу различает», — подумал Акутагава.
На пути их настиг внезапный ветер, и куртка, покоящаяся на худых плечах

Рюноске, слетела, обнажив пустой колыхающийся рукав. Он тут же окаменел,
осознав весь ужас ситуации. Бледные щеки залились краской стыда.
— Отпусти… — вновь попросил он, едва сдерживая подступившие от

испытанного стыда слезы.
— Разве я не сказал, что уже все видел, — фыркнул Дазай. Рюноске

встрепенулся и повис на его руках, точно безвольная кукла, из которой одной
бесчувственной фразой выкачали всю жизнь.
Ветер громко завывал и мягко подталкивал их в спину. Гравий под ногами Дазая
хрустел особенно громко, но его звуки почему-то успокаивали беспокойное
сердце Рюноске. Закрыв глаза, он какое-то время прислушивался к хрипам
инфицированных издалека и пришел к выводу, что, пока находится на этих
323/1179
руках, не боится мертвых снаружи. Он не понимал, чем подкреплена его слепая
вера и почему он так уверен, что, пока Осаму Дазай прижимает его к груди, ни
одна мертвая тварь не осмелится на него напасть.
«Но кто спасет тебя от самого Дазая, глупец?».
— Знаешь, — вдруг беззаботно заговорил Осаму. — Меня очень забавляет ваша

реакция. Честное слово! У меня что, рога выросли на голове?
Рюноске вскинул на него глаза, тщательно обдумывая слова.
— Ты… на самом деле считаешь, что ничуть не изменился? — робко спросил он.
Осаму приподнял бровь, однако не удостоил его ответом. Спустя несколько

минут перед ними появилась ржавая дверь, которую тот слабо толкнул ногой.
Она с громким скрипом отворилась в обратную сторону, пропуская внутрь
непрошеных гостей. Акутагава внимательно осмотрелся и понял, что они
находятся в заброшенном гараже. Стены были покрыты тонким слоем паутины,
окна прибиты досками, а на потолке висела старая лампочка, медленно
покачивающаяся из стороны в сторону. У левой стены стоял небольшой диван с
торчавшим наружу поролоном, а напротив — похожее кресло с отломанным
подлокотником. Подметив еще несколько деталей, Рюноске вдруг замер, словно
подумав о чем-то ужасном, и в тот же миг расслабился, зарывшись кончиками
пальцем в светлые волосы на затылке Дазая. Они стояли молча минут пять-
шесть, пока Акутагаве не начало казаться, что тишина затянулась. И тогда он
снова осмелился поднять глаза. Дазай без единой эмоции на лице смотрел
прямо на него. Акутагава одернул руку, выпуская его волосы. Прочистив горло,
он произнес:
— Мне, конечно, приятно находиться в твоих объятиях, — говоря это, он

почувствовал всю твердость дазаевской груди и едва сумел подавить громкий
вздох. — Но ты очень холодный…
Дазай хмыкнул, подошел к низенькому дивану и заботливо опустил на него

Рюноске. Сам он упал в кресло напротив и подпер подбородок рукой. Акутагава
под его взглядом отчего-то смутился и вжался спиной в диван.
— Ты ведь не просто так притащил меня сюда? — вновь спросил он, пытаясь
разговорить его. Дазай упорно молчал, сверля его яркими желтыми глазами.
Лампочка над их головами слабо поскрипывала, нарушая гробовую тишину и
возникшую неловкость. Испытывал ее, по крайней мере, Акутагава,
чувствовавший себя крохотным предметом под микроскопом, который
тщательно изучали уже несколько долгих минут.
Как можно так откровенно пялиться, негодовал он.
— Осаму! — не выдержал Рюноске, от чего Дазай тут же залился громким

смехом.
— Прости–прости, — произнес он, все еще посмеиваясь. — Выражение твоего

лица меняется с такой скоростью, что я невольно залюбовался.
— Брехун, — буркнул тот и, ощутив странное облегчение, заметно расслабился.
324/1179
В гараже стояла легкая прохлада из-за ветра, просачивающегося через щели в
окне. Он выдохнул облако пара, задумавшись о наступающей зиме, и плотнее
завернулся в тонкую куртку.
В последнее время Акутагава часто думал о том, как они планируют пережить
надвигающиеся холода. Придется ли задержаться надолго в одном городе, либо
Чуя надумает несмотря ни на что двигаться вперед? Рюноске и сам не знал,
какое из двух решений самое оптимальное. В обоих случаях придется
отправляться на поиски одежды потеплее, пока остальные выжившие
группировки не разобрали все подчистую. За многими водилась привычка
хватать нужное и ненужное и избавляться от хлама на полпути. Однако
решение столь незначительной задачи было всего лишь верхушкой айсберга.
Чего уж лгать, что ему, что остальным, никогда прежде не приходилось
выживать в подобных условиях. Так что они должны делать? Разводить костер
каждый день, собираться всей группой вокруг него и греться? Либо натаскать
столько одеял, сколько сумеют найти? А насколько холодной и беспощадной
будет зима в этом году? Сколько запасов они должны собрать перед тем, как
отыщут достойное жилище? Лучшей идеей было повторить предыдущий опыт и
поселиться в высокой многоэтажке, чтобы ни один инфицированный не мог
стать для них угрозой, однако согласятся ли остальные абстрагироваться от
мира на столь протяжный срок? Но вдруг его посетила еще одна мысль, которую
он упорно прогонял прежде. Разве не решили они остаться с Федором и его
людьми?
Услышав смешок напротив, Акутагава мелко вздрогнул и поднял взгляд. Дазай

беззастенчиво изучал его, не удосужившись отвернуться, даже когда его
поймали на наглом разглядывании.
— Что за дурацкая привычка уходить в себя, когда рядом с тобой кто-то сидит?
— спросил он весело.
— Я… просто задумался, — неловко ответил Рюноске, бегло осмотревшись

вокруг. — Зачем ты принес меня сюда?
Дазай откинулся на спинку кресла, забросил ноги на деревянный журнальный

столик и прикусил губу.
— Я еще не прошел допрос, — проронил он.
— Допрос?
— Да. Из-за Престона. Многие думают, что это моих рук дело.
— А это не так? — сорвалось с его уст прежде, чем он успел поразмыслить над
своими словами. Тут же осознав, что именно он ляпнул, Рюноске поежился и
вжался спиной в диван, словно пытаясь стать с ним единым целым. Улыбка
сошла с лица Дазая, он, напротив, слегка подался вперед и, сцепив пальцы в
замок, стал смотреть на друга. Спустя пару мгновений по гаражу пронёсся его
низкий смех.
— Скажи мне вот что… — он приподнял бровь. — Зачем я принес его обратно,
зная, что остальные будут подозревать меня? Неужели никто не допускает
мысль, что я на самом деле спас Престона и по доброте душевной взял на себя
сохранность его никчемной жизни? У нас, конечно, были разногласия, но
325/1179
вспоминать о них в такой момент слишком низко! Даже для меня.
Поразмыслив над его словами, Рюноске едва заметно кивнул, а его бледные
щеки вновь залились краской. Ему стало по-настоящему стыдно за то, что он
даже на мгновение допустил мысль о причастности Дазая.
— Прости.
— Не бери в голову, — отмахнулся он и уставился на пустующий рукав

Акутагавы. — На самом деле, я привел тебя сюда потому, что хотел узнать, что
случилось с твоей… — Дазай облизал ярко-красные губы, — рукой.
Акутагава горько улыбнулся.
— А я так надеялся избежать этого вопроса. Или, по крайней мере, думал, что
спросишь ты не у меня…
— Не пойми меня неправильно, но я не хочу снова оказаться в роли мягкой

игрушки в объятиях Ясу, — Дазай обхватил свои плечи, словно одна эта мысль
пугала его до чертиков.
Рюноске, не сдержавшись, засмеялся.
— А что насчет остальных?
— Остальных? — он поднялся с кресла и принялся ходить кругами вокруг

дивана. Деревянные доски тихо скрипели под его весом, словно вот-вот
проломятся. — Разве недостаточно того, что я спрашиваю конкретно у тебя?
— его ледяные, точно у мертвеца руки, опустились на худые плечи Акутагавы.
Рюноске покрылся мурашками и в который раз поежился от холода. Он высоко

задрал голову, встречаясь с желтыми глазами. Его взгляд плавно перетек на
губы, которые тот не переставая кусал и облизывал каждые пять минут. Тем не
менее, быстро взяв себя в руки, он тут же нахмурился, сбросив легкий дурман.
— Не боишься подхватить простуду?
— Что? — удивился Дазай.
— Ты одет не по погоде, — настаивал Акутагава, всерьез обеспокоенный его

внешним видом.
— Боже мой. Почему всех так волнует мой внешний вид? — Дазай потер
переносицу, а затем, опустив ладонь на голову друга, слабо взъерошил густую
копну волос. — Мне не холодно. И прекрати уводить тему. Как ты потерял руку,
Рюноске?
Смирившись, что этой темы ему никак не избежать, Акутагава начал свой
рассказ с того момента, как они услышали чей-то крик о помощи.
Он говорил долго, не упуская ни одну деталь. И на протяжении всего часа, что

он вел рассказ, Дазай молча сидел на спинке дивана. Он ни разу не перебил его
и внимательно слушал, время от времени отвлекаясь на звуки снаружи, которые
едва доходили до слуха самого рассказчика. Рюноске поведал о встрече с
326/1179
Луисом, о его обмане, о вражеском лагере, о всем ужасе, который пришлось
пережить Ясу, и, наконец, о причине, по которой Накахара был вынужден
лишить его руки.
Затем наступила тишина. Дазай долго молчал, погрузившись в раздумья.

Выражение его лица оставалось все таким же холодным и апатичным, отчего
Рюноске стал незаметно вглядываться в его глаза. Оказавшись к нему лицом к
лицу, он с удивлением заметил, насколько неестественна его бледнота. Чего уж
там, он походил на мертвеца, восставшего из могилы. Он и сам отличался особой
бледностью, однако не шел ни в какое сравнение с Дазаем. На фоне его светлой
кожи желтые глаза слишком выделялись и выглядели жутко. А наткнись он на
его взгляд поздней ночью, его дух наверняка в тот же миг покинул бы тело.
«Интересно, они светятся ночью?», подумал он и тут же мысленно дал себе

оплеуху.
— Вам пришлось через многое пройти… — тихо прошептал Дазай, сделав вид,
что не замечает, как откровенно смотрит на него Рюноске. Серые глаза тем
временем в очередной раз вернулись к дазаевским губам.
— Думал, ты спросишь у Чуи, но никак не у меня.
Его слова сильно удивили Дазая.
— Почему же? — осведомился он. — Почему я должен был спросить у него?
Акутагава заметно растерялся. И правда, почему?
— Но вы… Вы ведь… — он оторопело взмахнул рукой в воздухе. Дазай

улыбнулся. Когда он перепрыгнул через диван и упал на его колени, Рюноске
потерял дар речи и замер в глупой позе, ожидая разъяснений. Но тот не
торопился что-либо ему объяснять и лишь глумливо смотрел на него.
— Расслабься, Рю. Знаешь в чем твоя проблема? Ты слишком много

рефлексируешь. Почему бы не выбросить весь хлам из головы, оставив в ней
лишь самое нужное?
— Не понимаю, о чем ты, — прошептал он дрогнувшим от волнения голосом.
Дазай наклонился вперед, коснулся уголков его губ двумя пальцами и потянул
вверх.
— Когда ты улыбался в последний раз, Рю? А когда смеялся?
Акутагава перехватил его руку и крепко сжал в своей. Осаму все еще сидел на
его коленях и ерзал, словно намеренно подталкивая к действиям.
— Слишком замкнутый. Слишком нелюдимый. Слишком скрытный. В тебе все…

слишком. Понимаешь, о чем я? Даже сейчас ты развернул такой мыслительный
процесс, что я, скорее, скончаюсь от скуки или от старости, пока ты надумаешь,
что со мной делать.
— Ты намеренно подталкиваешь меня? — с нескрываемым отчаянием в голосе

спросил он.
327/1179
— Я хочу, — он ткнул Рюноске пальцем в грудь, — чтобы ты размотал этот
клубок из черных змей в своей груди и хоть раз сделал то, что хочет сердце, а
не голова. Жить станет намного проще, поверь.
— А если мое сердце хочет слишком много? — спросил он, медленно водя
пальцем по дазаевской ладони.
Все происходящее казалось ему странным, ненастоящим, словно кто-то напоил

его до беспамятства либо распространил какой-то дурман, от которого глаза не
глаза, сердце не сердце, эмоции не свои, а желания постыдны. Он громко
сглотнул, пожирая глазами алые губы, которые тот столь призывно облизывал.
Тяжесть чужого тела на ногах казалась приятной и какой-то знакомой.
Ах да, подумал он, много лет назад Осаму уже приходилось сидеть на его
коленях, когда кто-то случайно задел его локтем в тесном актовом зале и тот,
потеряв равновесие, упал прямо на его колени. Несколько мгновений они
смотрели друг на друга, пунцовые, точно мак, а затем Дазай встрепенулся,
словно колени под ним нагрелись в один миг на сто градусов. Причиной столь
бурной реакции оказался Чуя, подловивший их в странной позе. Неудивительно,
что с того дня шутки из уст Накахары полились, как из рога изобилия. В
принципе, он и до этого не обделял их вниманием.
— Такова природа человека, — хриплым голосом ответил Дазай, вырывая его из

раздумий. — Хотеть слишком много. Но я предлагаю тебе здесь и сейчас.
Больше шансов не будет.
— Протягиваешь мне руку, чтобы потом вновь утопить?
— Утоляю твой голод и твое любопытство. Ты столько времени пожираешь меня

глазами. Клянусь, даже инфицированные не смотрят на человека с таким
голодом, — подковырнул он.
— А если… — Рюноске закрыл глаза на мгновение, а затем, набравшись

смелости, крепко схватил его за ягодицу. Тот громко и удивленно выдохнул,
после чего залился звонким смехом.
— Не-а, — прошептал он в его губы. — Целься выше. Помни, я лишь…
— Удовлетворяешь мое любопытство… — договорил Акутагава. Дазай кивнул.
— Первый и последний раз, Рю. Второго не будет. Решать тебе.
Грудь Рюноске стала вздыматься чаще. Его рука по-прежнему покоились на теле
Дазая, а на лбу выступила испарина. Он колебался еще какое-то время, после
чего его ладонь медленно поползла вверх, задевая края белой рубашки. Его
взору открылась светлая кожа и рельефный пресс, посыпанный мелкими
родинками. Он подавил завороженный вздох, но не смог избавиться от соблазна
провести по холодной коже подушечками пальцев. Дазай накренил голову вбок.
— Рю… — позвал он низким голосом. — Ты позволяешь себе лишнее.
— Да, да-а, — неуверенно выдохнул он и отдернул руку, которую обдало жаром.

Обозлившись отчего-то, он резко толкнул Дазая в грудь, заставив того упасть на
328/1179
диван, и навалился сверху, жадно и со всей страстью сминая чужие губы.
***
Престон нервно ерзал, пугливо поглядывая на собравшихся вокруг людей. Его

глаза, переполненные страхом и волнением, бегло осматривали каждую фигуру,
заключившую его в плотный круг. Кто-то говорил с ним, кто-то пытался помочь
подняться и даже схватил его за руку. Спенсера чужое прикосновение напугало
не на шутку, и, едва почувствовав исходящее тепло от ладони незнакомца, он
поджал под себя ноги и вжался спиной в диван. Карма, стоящая неподалеку,
нахмурилась. Реакция Престона выходила за грань разумного. Едва придя в
себя, он вскочил с дивана, точно ужаленный, и тут же рухнул наземь, позабыв о
сломанной ноге, которая незамедлительно отозвалась острой болью по всей
правой стороне его тела. Карма искренне прониклась к нему сочувствием и
вновь попыталась оказать помощь, но своими действиями всполошила
раненного еще сильнее. Престон прикрыл голову обеими руками в защитном
жесте и крепко зажмурился. Каждый находящийся в комнате был растерян не
меньше Кармы.
— Спенсер… — мягким голосом позвала Рейко. Чуя, Ясу и Ацуши стояли чуть
поодаль, с неподдельным интересом разглядывая юношу. Как-никак этого парня
принес именно Осаму. Так где же носило его самого, когда вопросов у каждого в
комнате с каждой минутой становилось все больше. — Спенсер, эй, посмотри на
меня, — Рейко, осторожно вытянув руки, вышла вперед и медленно опустилась
перед ним на одно колено. Престон отнял ладони от перепуганного лица и
взглянул на нее.
— Спроси, что случилось в тот день, — сказала Карма. Рейко раздраженно

посмотрела на нее через плечо, затем вновь на Спенсера.
— Ты целый день пролежал без сознания, — тихо проговорила она, боясь

спугнуть его. — Осаму принес тебя, истекающего кровью, сказал, что на вас
напали инфицированные. Вернее… — девушка поморщилась, вспоминая его
слова.
— Он сказал, что они разделились, — снова вмешалась Карма. Рейко закатила

глаза.
— Он сказал, что вы разделились, — повторила она на случай, если Престон

прослушал их диалог. — Затем он спас тебя и принес в лагерь. Все было именно
так?
Престон поднял голову. Он все так же сидел на полу, исподлобья высматривая

каждого в зале, словно пытаясь кого-то отыскать. Рейко задала еще несколько
вопросов, но, так и не получив ответ, разочарованно отступила назад. Жина, из
третьей команды, предложила записать вопросы на листок и всучить его
Престону в руки, чтобы тот прочел их. Многие подхватили ее идею.
Чуя, на протяжении всего времени всматривающийся в его окровавленную

футболку, наконец выдал:
— У него были еще раны, кроме сломанной ноги и руки?
329/1179
Все намеренно проигнорировали его вопрос, так как изначально не испытывали
к новичкам симпатии. Однако Карма тут же насторожилась.
— К чему ты клонишь? — спросила она.
— Посмотри на кровь на его груди, — Накахара кивком указал на Престона, и все

взгляды в ту же минуту приковались к несчастному Престону. Тот, почувствовав
неладное, вновь закрылся руками, поджал под себя ноги и повернулся к ним
спиной. Карма, словно о чем-то догадавшись, пулей метнулась к Спенсеру и
грубо схватила его за подбородок.
— Открой рот! — приказала она.
И он, не смея противиться ее властному голосу, покорно исполнил приказ. Все

разом отшатнулись. На лице у каждого присутствующего читался искренний
ужас и замешательство. Ясу удивленно вскрикнула, а Накаджима скривился от
столь отвратительной картины. Лишь лицо Накахары стало темнее тучи. Он
отступил назад, пропуская вперед любопытных зевак, и плюхнулся на стул,
зарывшись в свои волосы обеими руками.
Идея Жины оказалось столь же бесполезной, как и расспросы Кармы и Рейко.

Престон несколько минут всматривался в лист с кривым почерком, после чего
скомкал его и под ошарашенные взгляды затолкал бумагу себе в рот, тщательно
прожевал ее, порой морщась от острой боли, и демонстративно проглотил. Все
до единого потеряли дар речи.
Именно в эту минуту распахнулись двери и на пороге появились Дазай и

Рюноске. Первый выглядел крайне недовольным. На фоне бледного лица
откровенно выделялись раскрасневшиеся, припухшие словно от поцелуев губы.
Стоящий позади Акутагава многим показался бы бесстрастным, однако Чуя сию
же минуту заметил довольный блеск в его глазах. Бокал с водой, который он
схватил за минуту до их прихода, тихо треснул. Дазай сквозь толпу метнул на
него взгляд, услышав хруст стекла.
В следующий момент случилось то, что поразило всех, включая самого Дазая.
Спенсер, долгий час не желавший ни с кем идти на контакт, едва заметив
знакомую фигуру на пороге, отчаянно бросился к нему, прихрамывая на одну
ногу. Рюноске испуганно отскочил в сторону, Осаму же, быстро сообразив, что к
чему, приветливо распахнул объятия, позволяя Спенсеру прильнуть к себе.
— Ты наконец очнулся, — ласковым голосом проронил он, опустив ладонь на

слипшиеся от крови волосы Престона. — Какое облегчение…
Чуя громко фыркнул и отвернулся. Улыбка Дазая стала еще шире.
— Почему ты не сказал нам?! — крикнула Карма, первой взяв себя в руки.
Несколько пар глаз пронзили его упрекающим взглядом. Спускающийся по

лестнице Федор остановился на полпути, с интересом вслушиваясь в
пререкания людей в зале. Стоящий за его спиной Алек вытянул шею, силясь
разглядеть лица собравшихся.
— Не сказал что? — спросил Дазай, нацепив на лицо маску удивления.
330/1179
— Что у него, мать твою, нет языка!
— Может, он сам его и вырвал, — едва слышно произнесла Нори, обменявшись с

Жиной понимающим взглядом.
Нори с Жиной относились к третьему отряду, которые на время разделения

занимали самый дальний дом. Однако после того, как группа Накахары отвела
инфицированных, те стали передвигаться в свободном порядке. Жину Дазай
старался всячески избегать и не обращать внимания на ее косые взгляды и
недовольные речи, которыми она всякий раз пыталась опустить его перед
Достоевским. Дазай понятия не имел, по какой причине оказался у этой девушки
в немилости, но и выяснять не собирался. Жина в его глазах была маленькой
ручной псиной, которая горазда только тявкать, но не кусать.
А вот Нори Осаму невзлюбил всей душой. Недовольство она никогда не

выражала открыто, походя на маленького надоедливого чертенка, который
садится кому-то на плечо в разгар ссоры и шепчет ему в ухо слова, подстрекая
жертву ввязаться в конфликт.
Как он и ожидал, едва она произнесла фразу, придав ей больше робости и

неуверенности «может, он сам его и вырвал», как все мигом насторожились,
вспомнив инцидент с Генри. Федор подпер подбородок ладонью и тихо
присвистнул, даже не собираясь раскрывать своего присутствия. Алек пихнул
его в плечо и собирался было спуститься, но тут же оказался схвачен за
запястье сильной рукой.
— Что?! — Дазай округлил глаза. — Карма, Господи, ты сейчас серьезно? А ты

правда из военных?
— Осаму… — предостерегающе рыкнула Карма. — Следи за языком.
— Ты меня, конечно, извини, но разве это не было очевидно? Спенси, радость

моя, не мог бы ты отлипнуть от меня на одну минуту, — попросил он. Престон
нехотя подчинился. Дазай схватил его за подбородок, заставив высоко задрать
голову, после чего развернул перепуганного парня всем корпусом. — А теперь
смотри внимательно, — ласковый игривый голос превратился в лед. — Его шея,
грудь и подбородок забрызганы кровью. Как хорошо, что никто из вас не
потрудился хотя бы протереть его лицо, а? Да атмосфера тут просто пропитана
дружелюбием!
Он засмеялся. Испугавшись тона его голоса, Престон вновь прижался к нему.

Карма, заметно подрастерявшая свой пыл, не нашлась что ответить. Дазай был
прав. Если присмотреться, то рана становилась слишком очевидной.
— Я спас его. Принес в лагерь, рискуя собственной шкурой. Оказал ему первую
помощь. А что получаю взамен? Упреки? Подозрения? Недовольство? Нори,
малышка, нечего строить из себя ангелочка. Давай ты прямо сейчас сорвешь с
себя личину святоши, вытащишь свой хвост из-под юбочки, обнажишь свои
крохотные рожки и копытца! — весело проговорил он. — А потом выйдешь в
круг, как все хорошие девочки, и громко скажешь, что уже целых десять минут
шепчешь на ухо моей чуткой подруге!
— Пошел ты! — крикнула Нори.
331/1179
Дазай тут же громко зааплодировал. Услышав звонкий смех позади, все
одновременно обернулись.
— Какая милая беседа, — произнес Федор, медленно спускаясь по лестнице.

Едва увидев его, Дазай сразу же замолк и неосознанно облизал губы. Взгляд
Достоевского застыл, как и его походка. Алек нетерпеливо подтолкнул его в
спину.
— Тебя сбросить, или сам спустишься?
— Мне и впрямь стыдно перед нашими гостями, — сказал он, продолжая

удерживать Алека за запястье. — Смотрю, какая они сплоченная команда и что
из себя переставляем мы…
— Босс… — тут же спохватилась Карма. Но была остановлена сердитым

взглядом Федора.
— Вчера мы с Осаму обнаружили кое-что весьма интересное.
Чуя, сложив руки на груди, рассеянно смотрел то на одного, то на другого.

Мысли в его голове запутались окончательно. В каждом фильме или сериале,
как правило, есть положительный герой. Здесь, в данную минуту, все смотрели
друга на друга с нескрываемой неприязнью и враждой. Но если каждый из них
отрицательный герой, то… кто же тогда положительный?
Ясу, заметив брата, севшего особняком, вырвалась из толпы и незаметно

подошла к нему. Маленькая женская ладошка опустилась на его плечо, ее губы
тронула заботливая улыбка.
«Все меняются рано или поздно» прошептала она ему на ухо и выпрямилась. И
Чуе оставалось лишь согласно кивнуть.
— … можете называть их новым подвидом, — тем временем продолжал говорить

Достоевский. — Но суть одна. Они эволюционируют. Одну такую особь нам с
Осаму посчастливилось повидать накануне.
Все вздрогнули и покрылись холодным потом. Жина напряженно вцепилась в

оружие на правом боку и с трудом выговорила.
— Если их укус не опасен… разве это не отличная новость?
Дазай и Федор покосились на нее словно на полоумную.
— Думается мне, от страха Жина растеряла способность здраво мыслить. Хотя,

ее соображалка всегда оставляла желать лучшего, — Дазай подмигнул девушке.
Та, трясясь от злости, показала ему средний палец.
— Для тех, кто еще не понял, — громко произнес Федор. — Эволюционировавшие

инфицированные… способны мыслить. Да, от его укуса вы не обернетесь,
Спенсер прямое тому доказательство, но так ли это успокаивает, когда зверь,
намного превосходящий вас по силе и выносливости, разумом уподобляется
человеку?
— Как много таких… — Рейко нервно сглотнула. — Эволюционировавших?

332/1179
Алек, с трудом вырвав свое запястье, принялся усердно потирать его и зло
коситься на Федора. Тот, проигнорировав его недовольство, пожал плечами.
— Где один, там и второй.
Стоявший за их спинами Дазай усмехнулся.
***
Начало зимы
— Сначала они подозревают меня, поливают грязью, а потом отправляют к черту

на рога, чтобы я помог им. Где ваша логика, ребята? Хотя, я бы перефразировал.
Где ваше чувство собственного достоинства? Предлагаю порыскать по округе и
поискать его.
Дазай, заложив руки за голову, откинулся на спинку кресла. Сидящий за рулем

Дрейк прыснул, а Карма и Чуя закатили глаза.
— Прекрати ныть, — рявкнула она. — Все перед тобой уже извинились.
Девушка полезла в разгрузочный карман и, вытащив аккуратно сложенную

карту, принялась внимательно изучать ее. Днем ранее Достоевский сообщил, что
недалеко от заброшенной больницы, на окраине города, есть небольшой
торговый центр. И если он все еще не разграблен посторонними группировками,
то там они должны найти много добра, включая теплую одежду, в которой в
наступающий период холодов они крайне нуждались. Погода ухудшалась с
каждым днем, отчего слегших с простудой становилось больше.
Дазай, нисколько не восприимчивый к спадам температуры, к приказу Федора

самолично сопровождать вылазку отнесся скептически. Однако тот был
одержим мыслью, что его присутствие не позволит инфицированным напасть на
них либо же отведет все внимание на себя. И вот уже второй час он терялся в
догадках, какой от него прок, если так называемый «иммунитет» только у него
одного.
— Еще два квартала и налево, — скомандовала Карма.
Чуя мельком взглянул в зеркало дальнего вида. Дазай спал либо прикидывался
спящим. Обычно словоохотливый Дрейк вел себя неестественно тихо. То ли из-за
отсутствия Алека, в компании которого из уст мужчины пошлые шутки
струились ручьем, то ли из-за паршивой холодной ночи. Он ворочался несколько
часов, безуспешно пытаясь заснуть, после чего вплоть до самого утра выкуривал
одну сигарету за другой. Со всех комнат доносились звуки кашля и скрипы
полов. Не только к нему этой ночью не пришел сон.
Как и ожидалось, Алек в то же утро слег с простудой. Дрейк поймал себя на

странной мысли, что был бы совсем не против проявить заботу и поухаживать за
ним. Однако роль сиделки взял на себя Федор.
— Тут перекрыто, — бросил он. Раздраженно обгрызая ногти на пальцах, Карма

333/1179
отложила карту и вышла из машины. Поток холодного ветра и дорожный песок
тут же ударили в лицо. Интуитивно опустив ладонь на кобуру, она принялась
бегло прочесывать округу взглядом.
— В чем дело? — выкрикнула Хатояма, высунувшись из окна черного Порше.
— Перекрыто, — буркнула Карма. — Рухнула стена, все засыпано.
Стиснув зубы, она вновь уставилась на карту, пытаясь отыскать обходной путь.
Один взгляд на спортивный Порше, который пригнали девушки из третьей,
вызывал в ней стойкое чувство гнева. Разве Лесли не должен был пригнать
старенький фургончик, думала она. Как они планируют довести припасы на
столь крохотной машине, в которой едва помещалось два человека? Вылазка не
воспринималась ими всерьёз и казалась чем-то сродни легкой прогулки.
День изначально занимался прохладным, но никто и не думал, что ближе к

полудню на их головы обрушится настоящий ливень. Негодуя и злясь с самого
утра, Карма почувствовала, как глубоко в недрах ее души зарождается нечто
злое и темное. Смяв карту, она вперила долгий взгляд в смуглое лицо Хатоямы,
представляя, как хватает мелкую дрянь за волосы и разбивает ее смазливое
лицо о дорогущий руль Порше, на котором она изволила покататься именно
сегодня. Сидящая напротив нее Нана никаких эмоций у Кармы не вызывала. Ни
гнева, ни радости, ни даже апатии. Её существование из-за заурядной
внешности игнорировал каждый. Нана была человеком, однажды взглянув на
которого, уже через минуту забываешь его лицо. И как бы ты ни силился его
вспомнить, перед глазами появлялось лишь темное пятно.
Холодные капли дождя уже стекали по ее лицу. Указанный Федором путь был
перекрыт без возможности пройти даже пешком. Однако Карма не собиралась
возвращаться с пустыми руками. Грубым пинком она отшвырнула крысу,
принюхивающуюся к обглоданному трупу возле ее ног, и целенаправленно
пошла вперед. Чуя, растеряв остатки терпения, высунулся из окна.
— Эй, ты куда? Льет как из ведра.
Она сплюнула дождевую воду и тряхнула головой.
— Искать обходной путь!
— А если его нет?
— А если есть? — крикнула она, пытаясь перекричать дождь. — Людям нужна

одежда. А пока мы тянем, ее могут забрать другие прямо из-под нашего носа!
Накахара колебался всего мгновение. Быстро схватив пистолет, покоящийся на

его коленях, он выскочил наружу, прикрывая голову кожаной курткой. Дазай
надул щеки и принялся биться головой об бардачок машины. Дрейк улыбнулся.
— Не пойдешь следом?
— Пошел нахер, а?! — рявкнул он, открыв дверь с такой силой, что та чудом не
отлетела в сторону.
После того, как все выскочили из машины, Дрейк открыл бардачок, выудил из
334/1179
него старые журналы и принялся апатично листать, время от времени
поглядывая на рацию. Хатояма и Нана были не столь терпеливы. Выехав из
узкого переулка, они быстро развернулись и на огромной скорости умчались
вперед, намереваясь найти обход раньше Кармы. Чуя покачал головой и в пару
шагов нагнал девушку.
Тихий и безмолвный город пугал. Карма, оглядываясь по сторонам, приходила в

ужас, разглядывая обглоданные до косточек тела, размозженные головы и
внутренности, прилипшие к асфальту. Мертвецов ей приходилось видеть и
прежде, однако привыкнуть к такому было невозможно. Много людей
заразилось за рулем, в пути, и собственные машины стали для них гробом. Они
следили за ними красными глазами, били ладонями по стеклам и тянули языки,
изнывая от голода. Если еще летом их главной проблемой были сторонние
группировки, то теперь оглядываться приходилось каждую минуту, реагируя на
малейший звук. По словам Лесли, выманенные новичками инфицированные не
вернулись обратно, а продолжили свой путь, вскоре оказавшись за пределами
города. Однако какая-то часть все-таки разбрелась и нынче ковыляла по улицам.
Но отнюдь не инфицированные пугали ее, а их новый подвид, о коем ранее

проинформировал всех Достоевский. И раз кто-то из них напал на Престона, не
значит ли, что все они находятся в опасности? Монстр мог затаиться где угодно.
Крепче сжав рукоять пистолета, Карма громко выдохнула, собираясь с духом.
Чуя быстро нагнал ее. Они обменялись взглядами и, не проронив ни слова,
двинулись бок о бок.
Дождевые капли стекали с их волос, курток и пробирались под ворот, вызывая

мелкую неприятную дрожь. Карма поднесла замерзшие ладони ко рту, пытаясь
согреться. Чуя настороженно оглядывался по сторонам. Ему казалось странным,
что за весь путь им не повстречался ни один инфицированный. Может, Лесли
был прав, и те на самом деле массово покинули город, движимые стадным
инстинктом.
Вскоре, как они и ожидали, появился густой туман, застлавший весь обзор.
Карма грязно выругалась и ударила ногой по железному контейнеру. Идти
дальше не было смысла.
— Ты слышишь? — Чуя вытянул руку, перегородив ей путь.
Карма навострила слух, но так ничего и не услышала. Встав спиной друг к другу,
они удрученно всматривались в тесные проходы. Звуки шагов и хрипы
становились отчетливее. Туман рассеивал обзор. Оставалось либо стрелять в
упор, либо ждать, затаив дыхание, и надеяться, что инфицированный внезапно
сменит направление. Накахара медленно наклонился. Карма, вмиг предугадав
его замысел, кивнула, выставила перед собой пистолет. Чуя тем временем
подобрал с асфальта пустую консервную банку и собирался швырнуть ее в
противоположную сторону, чтобы увести инфицированного. Нападать на него
вслепую было опасно, их скорость значительно превосходила человеческую. Кто
знает, сколько их поблизости и скольких привлечёт звук выстрела.
Карма мотнула головой, стряхивая с лица дождевую воду, ее тело напряглось,

точно струна. Онемевшие от холода руки крепко держали пистолет, готовые
выстрелить в любую минуту.
И в ту секунду, когда Накахара замахнулся, чтобы провести отвлекающий

335/1179
маневр, всего в двух-трех метрах от них раздался жуткий хруст ломающихся
костей. Они быстро переглянулись и застыли. Время, казалось, замерло вместе с
ними.
— Ты… — волнительным голосом прошептала Карма, увидев светящиеся в

тумане желтые глаза.
— Не стоит благодарности! — донесся из переулка знакомый голос,

переполненный язвительный усмешкой. И Накахара выдохнул с облегчением.
Дазай неторопливо приблизился к ним и швырнул наземь инфицированного. Тот
все еще слабо шевелился, хрипел, однако не мог сдвинуться с места, даже
подняться. Чуя осторожно перевернул его ногой.
— Матерь божья, — Карма, ничуть не скрывая отвращения, опустилась на

корточки. — Ты вырвал ему позвоночник?
— А я ведь так старался тебе угодить! Будет ли Карма когда-нибудь ко мне

благосклонна? — беззлобно бросил он, возведя глаза к небу.
— Ты все это время шел за нами? — спросил Чуя, перебив его на полуслове.
Дазай бегло осмотрел Накахару с ног до головы и фыркнул.
— Я шел… перед вами. Вы ведь не думаете, что удача настолько благоволит

вам, что позволит ходить по округе слоновыми шагами, при этом не привлекая
внимания?
— Мы ходили бесшумно, — Карма оторопела. Дазай улыбнулся.
— Конечно.
Дрейк поспешно снял ноги с бардачка машины и швырнул мятые журналы под
сиденье. Сначала отворилась соседняя дверь, а затем — задние. Карма, дрожа
от холода, испустила едва ли не рык, почувствовав тепло, обволакивающее
тело. Чуя стянул мокрую куртку и, отведя в сторону, слабо встряхнул. Дрейк
косо взглянул на Дазая, сидевшего в одной черной рубашке, но чувствовавшего
себя при этом превосходно.
— Обнаружили что-нибудь?
Карма выжимала мокрые волосы, но мыслями была где-то далеко. Чуя устало
разглядывал цветные надписи на стенах и потому не сразу услышал вопрос.
— Да, есть один, — ответил Дазай. — Но машине там не проехать.
— Не может быть такого, чтобы не было обходного пути, — не сдавался Дрейк.
— Дороги перекрыты заброшенными машинами, — ответила Карма, закинув руку

на переднее сидение. — Придется идти пешком.
— Это самоубийство, — возразил Дрейк.
336/1179
Дазай подпер голову рукой и уставился в окно. Споры в машине становились все
громче и громче. Он закрыл глаза, прислушиваясь к звукам дождя и тихому
шелесту листьев. Слух терзали слабые шаги, сиплое дыхание, скрип шин нового
Порше и потоки воды, струящиеся по канализационным люкам. Его раздражение
нарастало с каждой минутой, взгляд становился все темнее.
— Я пойду один.
Все споры затихли. Дрейк неверяще сощурил глаза, Карма посмотрела на него,
точно на самоубийцу с гранатой в руках. Выражение лица Чуи было нечитаемо.
— Ты спятил? — наконец спросила она.
— Посуди сама. У меня так называемый «иммунитет». Меня инфицированные не

тронут. Если вы отправитесь со мной, сохранность ваших жизней я не
гарантирую. И, черт возьми, Карма, ты промокла до нитки и одета не по погоде.
Если тебя ранят, и я, по своей героической натуре, вновь спасу тебя и приволоку
обратно в лагерь, все на меня ополчатся. Особенно эта мелкая пиранья Нори.
Боже! Как я ее ненавижу!
Карма и Дрейк молчали какое-то время, обдумывая его слова. И вдруг Карма
засмеялась.
— Прости-прости, я просто представила.
— Престон будет ревновать, — нацепив маску серьезности заявил Дазай. Однако

смешинки в глазах выдавали его с потрохами.
Карма, все еще посмеиваясь, кивнула.
— Хорошо. Твоя взяла. Но возьми с собой рацию и будь на связи.
— Я пойду с ним, — неожиданно заявил Чуя.
— Нет необходимости, — тут же отрезал Дазай.
— Разве я просил у тебя разрешения? — Голубые глаза остановились на

дазаевских пальцах, которые тот сжал с такой силой, что ногти впились в кожу.
— А я думал, вы приятели… — встревоженно протянул Дрейк, глядя на их

напряженные лица.
— К черту! — Дазай распахнул дверь машины и вышел наружу. Чуя, не

дождавшись дальнейших распоряжений от Кармы, вышел следом. Дождь почти
прекратился и вяло капал с огненно-рыжих волос. Придерживая одной рукой
рюкзак, а второй — оружие, он потер запястьем нос и громко шмыгнул.
Буравящий его недобрым взглядом Дазай закатил глаза и быстро пошел вперед.
Как он и предупреждал, инфицированные обходили его стороной, однако сам

Осаму отчего-то не обходил их сам. Мирно плетущемуся позади Чуе оставалось
разве что перешагивать через трупы и идти за ним следом. Слух Дазая позволял
почувствовать зараженных за версту, но по какой-то причине он намеренно
игнорировал присутствие еще одного инфицированного, который следовал за
337/1179
ними по пятам. Чуя, в который раз заметивший кусок красной ткани,
выглядывающий из-за угла, покачал головой.
— Я тут вспомнил одну историю, — негромко произнес Накахара, привлекая

внимание идущего впереди Дазая.
— Есть ли смысл просить тебя не рассказывать о ней? — Едко пробормотал он,

немного замедлив шаг. Чуя печально улыбнулся.
— Ты уж послушай. Это было всего пару лет назад. Ты наверняка помнишь. Мы

тогда ходили на охоту, и я случайно подстрелил сокола.
— Случайно? — передразнил Осаму.
— Ладно, не случайно, — нехотя согласился он. — Ты тогда ударился в слезы и

просил не убивать сокола. В итоге мы решили сохранить ему жизнь. Помнишь?
— Не дождавшись, пока Дазай ответит, Чуя продолжил. — Мы перевязали его
крыло, выкрали у твоей матери одну из ее плетеных корзин, затолкали в нее
кучу сухой листвы и, соорудив что-то наподобие гнезда, опустили в него птицу.
Ты весь день ходил как на иголках. Заплаканный, нервный… Постоянно боялся,
что она умрет.
— В итоге она все равно умерла.
— Во сне?
— Во сне, — подтвердил Дазай.
— Что ж… видимо, после того, как я ушел, оставив несчастную птицу у тебя, а
затем вернулся, вспомнив, что забыл арбалет на заднем дворе вашего дома…
Дазай ошарашенно застыл, мгновенно изменившись в лице.
— … это не ты свернул ей шею и выбросил в мусорный бак.
Дазай не спешил поворачиваться. Чуя молчал, сверля его спину тяжелым

взглядом.
— Осаму, скажи… после того похищения, — Накахара прикрыл веки от острой

боли, стрельнувшей в висках. — С тобой работали психологи?
Не дождавшись ответа, Чуя осторожно приблизился к нему, опустил руку на

напряженное плечо и слабо развернул к себе. Он смотрел на него огромными
голубыми глазами, этими чистыми осколками неба и боролся с желанием
заключить его в крепкие объятия.
— Столько лет, Осаму. Почему именно сейчас?
338/1179
Примечание к части Помнится, crying_doing-okey просил(а) музыкальное
сопровождение, как в первых главах)
https://zvooq.pro/tracks/dream-within-dreams-ian
Часть 26
В этот день все казалось ему странным и подозрительным. Странным

был Достоевский, даже самые скорбные новости сообщавший с улыбкой на
губах. Странными ему казались Рейко и Карма, столь рьяно тянущиеся к
добродетели и справедливости. Странным казался Дрейк, чьи мысли и действия
он не мог понять. Но самый странный и загадочный среди всех оставался,
пожалуй, Александр. Ацуши невзначай вспомнил слова одного старого друга
«все ценное храню на виду». Так почему же он вспомнил их сейчас?
Накаджима долго просидел за обеденным столом с остывшей чашкой кофе в

руках, искренне не понимая самого себя и необъяснимую тревогу, не
покидавшую его с тех пор, как эти необычные глаза обратили на него взгляд.
Александр был странный. Так же, как и все. Но он умудрялся эту странность
прятать за заботой и такой искренней улыбкой, что все сомнения, возникавшие
когда-либо, отпадали сами собой. И лишь оказавшись наедине со своими
мыслями, Ацуши вновь впадал в раздумья. Сомнения его вспыхивали с новой
силой.
— Матерь божья, о чем ты только думаешь, — Накаджима сплюнул холодный

кофе обратно в стакан.
Этажом выше раздался громкий крик и выстрел. Голос кричавшего принадлежал

одному из людей Федора. Ацуши не сдвинулся с места. В этом доме постоянно
кто-то ссорится. Здесь нет близких и нет приятелей. В этом аду каждый сам за
себя. Юноша вдруг улыбнулся, наконец сообразив, что именно кажется ему
странным в этом блондине. Среди людей Федора не водилось никого
сердечного, добродушного и отзывчивого. Здесь каждый заботился только о
своей заднице. А если иные и находились, то наверняка поумирали ужасной,
мучительной смертью. Вот чем выделялся Александр из всей достоевской своры.
Накаджима не мог выкинуть из головы его улыбку: добрую, искреннюю, немного

печальную. Даже в дазаевских глазах он повидал больше вражды нежели его. И
могло ли это не казаться странным? Как мог кто-то годами водить дружбу с
таким человеком, как Федор Достоевский, и не изменить себе? Разве что этот
человек куда страшнее Федора.
— Идиот, — вновь ответил он вслух, обхватив ладонями холодный стакан.
— Кто тут идиот?
Двери распахнулись, на пороге появился Ричи. Не так давно, то есть вчера, этот
задира принялся донимать Хито. Хито — человек немногословный и молчаливый,
однако многие находили в этом его слабость. Одним из таких людей стал Ричи,
решивший у всех на виду устроить мордобой. Хито от боя не отказался, но и
жалости к противнику не проявил. Тот свалился с первого же удара, громко
крича и завывая от острой боли в сломанном носу.
339/1179
Этим утром Ричи выглядел крайне раздражённым. Накаджима разглядел
пластырь на широком носу и крупный фиолетовый синяк, расплывшийся под
глазом. Он бы и рад позлорадствовать, однако не был наделён такой же силой,
что у Хито, чтобы в случае агрессивного манёвра суметь постоять за себя. Чего
юлить, в драках Ацуши Накаджима был одним из худших. Зато оружием
размахивал совсем недурно.
— Да так, — Накаджима натянул капюшон на голову, словно пытаясь спрятаться

в нем целиком. — Мысли вслух.
Ричи криво ухмыльнулся. Отвесив юноше слабую затрещину, он схватил стакан с

недопитым кофе и осушил его крупными жадными глотками. Ацуши
поморщился, однако останавливать его не стал.
— Чего вылупился, придурок? Заваришь новый, руки не отсохнут. У нас тут

принято… делиться, — заявил он, громко поставив перед ним пустой стакан.
— Без проблем, приятель, — беззлобно ответил Накаджима, борясь с огромным

желанием навестить прихворавшего Александра. Он понятия не имел, что будет
у него спрашивать, что ответит Фёдору, который непременно посмотрит на него,
точно на идиота. Осаму как-то сказал, что душа человека в глазах, и Накаджима
собирался посмотреть в эти разноцветные глаза и, возможно, разглядеть в них
душу.
Прошлое и настоящее
— Я обязан отчитываться перед тобой? — Дазай приподнял ногу и принялся

стряхивать с брючины прилипшую паутину. — Прежде тебя не волновало мое
прошлое. Оно никого не волновало. Даже моих отца и мать. А знаешь почему?
Потому что я был удобным. Для них, для тебя, для всего окружения. И как
только я перестал таковым быть… посыпались глупые вопросы! — заорал он.
Накахара от неожиданности вздрогнул.
— Осаму…
— Ненавижу глупые вопросы, Чуя. Особенно провокационные и наводящие. А

еще больше ненавижу лицемеров.
— Лицемеров? Тогда, небось, и себя вовсю презираешь? — Накахара сделал

несколько шагов вперёд. Дазай сощурил глаза, однако промолчал, внимательно
наблюдая за ним. — Не спросишь почему?
— Валяй, — он равнодушно пожал плечами.
— Истолковывая твои слова, думается мне, что мы оба хороши. Но вот чего я не
понимаю, так это твоего поведения. Я был бы рядом с любым тобой. Психом,
неадекватным кретином и мнительным придурком. Скажи еще, это я виноват,
что ты пошёл тропой притворства, вместо того, чтобы признать, что с головой у
тебя непорядок.
— С моей головой все в порядке, — прошипел он.
— Нет, Осаму, далеко не в порядке.

340/1179
Повисла тишина. Накахара остановился на полпути, словно ожидая разрешения
сделать следующий шаг. Дазай долго и задумчиво молчал, становясь мрачнее с
каждой минутой. Желтые глаза становились то безумными, то потерянными, то
злыми. Чуя и предположить не мог, чем сейчас заняты его мысли. Однако одно
он знал точно, пока есть шанс, они должны поговорить. Поколотить друг друга,
избить до полусмерти, если того потребует ситуация, но во всем разобраться.
— Помнишь тот день, когда ты слег с сильной простудой? — спросил Чуя, сделав
еще один шаг вперёд.
— Не помню, — солгал Дазай, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Голос у

него изменился, стал резким и раздраженно-подозрительным.
— Помнишь, — беззаботно ответил Чуя. — Арата уехал в тот день, оставив тебя
одного с матерью. Я подумал, что вам пригодится моя помощь и попросился на
ночевку. Да и хотелось слинять от своих. Но суть не в этом. Пока ты бредил в
жару, твоя мать много чего мне поведала под градусом.
— Мудак, — Дазай покачал головой. Устав топтаться на месте, он огляделся. В

грязном переулке не нашлось ничего подходящего, чтобы временно
расположиться. Сняв с плеч увесистый рюкзак, он бросил его на сырой асфальт
и уселся сверху, закинув руки на подогнутые колени. — Ну давай поговорим,
порассказываем друг другу истории. Я их обожаю! Особенно, когда они обо мне.
— Острить надумал? — Чуя посмотрел на него со странным любопытством.
Последовав примеру друга, он снял с плеч рюкзак, бросил наземь и устало

свалился на него. Переулок был темный и узкий. Они сидели друг напротив
друга и разделяло их не больше двух метров. Накахара подумал о том, что
впервые за долгое время они остались наедине. Прежде у них не возникало
возможности поговорить по душам. Всегда кто-то прерывал их либо врывался в
самый неподходящий момент. И больше всего грешил этим Достоевский, словно
намеренно поджидавший под дверьми.
— Надумал я поскорее закончить с делами и понежиться в ванной. Понимаешь,

как сильно ты портишь мои планы?
— Будь ты менее колючим и более расположенным к разговору, мы могли бы

понежиться в ней вместе, — с нескрываемым удовольствием произнёс Накахара,
готовясь насладиться ответной реакцией. Нежиться ни с кем в ванной он,
конечно, не собирался, однако не мог упустить возможности и не провести грань
между прежним и нынешним приятелем. Прежний Дазай наверняка вогнался бы
в краску и принялся бы неразборчиво смущенно мямлить.
— А спинку мне потер бы? — слегка подавшись вперед, спросил Дазай, одарив
Накахару хитрой и обворожительной улыбкой. Голубые глаза застыли на
бледном лице, усердно отчеканивая в памяти эту новую улыбку. Как же так
вышло, что тем, кто растерялся, оказался он?
— А может, тебе еще резиновых уточек принести?
— Да, было бы неплохо, — ответил Дазай, схватив за хвост крысу, выползшую из

его разгрузочного кармана. — Смотри-ка, Спенсер проснулся.
341/1179
Услышав знакомое имя, Чуя нахмурился.
— Боюсь спросить, в честь кого ты его назвал.
Дазай поднёс несопротивляющуюся крысу близко к лицу, пальцы крепче

сомкнулись вокруг лысого хвоста. Та запищала и принялись дергаться, желая
вырваться из рук, причинявших ей боль.
— Спросить? Боишься? Якобы еще не догадался? — он, тихо посмеиваясь,

покачал головой. — Не будь как все… друг, — Дазай поднял на него
внимательный тяжелый взгляд. — Спроси у меня напрямую, не моих ли рук дело
небольшие деформации Спенсера. И я, возможно, искренне тебе отвечу. Видишь
ли, все меня подозревают, но никто не осмеливается спросить напрямую.
— Это был ты?
— Да.
— Понятно.
— Вот и поговорили, — Дазай резко поднялся.
Спенсер, вырвавшись из его рук, скрылся в открытом разгрузочном кармане.

Бросив косой взгляд на притихшего Накахару, Дазай закинул рюкзак на плечо,
намереваясь продолжить путь в одиночку. Высокие моральные принципы Чуи
вряд ли позволят ему закрыть глаза на случившееся. Выдать не выдаст, но с
этой поры наверняка станет другим человеком. И именно на такой исход
рассчитывал Дазай, признаваясь в содеянном.
Спенсер зашевелился в кармане, меняя положение. Осаму стряхнул пыль со

штанов и кожаных перчаток. Погода заметно ухудшилась, заморосил дождь.
Бежать очертя голову он не собирался и потому огляделся по сторонам в
поисках временного пристанища. Холод его не пугал, отнюдь, однако мокнуть
под дождем за «благое дело» совсем не хотелось. То была лишь причина, чтобы
избавиться от надоедливой шайки Федора. Он планировал поблуждать по
окрестностям, а если повезёт, наконец отыскать тварь, чей протяжный вой
каждую ночь доносился из леса. Случалось, его посещали и иные мысли. Уже не
один раз он подумывал о том, чтобы направиться в Токио в одиночку и всякий
раз отчего-то передумывал.
— Возвращайся обратно, пока не стемнело, — сказал он, не удостоив Накахару и

взглядом. Его присутствие тяготило и вызывало отсутствующий ранее
дискомфорт. — Я вернусь, если…
Не успел он договорить, как Накахара грубо схватил его за запястья и завёл

руку за спину. Тот поморщился от стрельнувшей в плечах боли, затем широко
улыбнулся.
— Насиловать меня собрался? Предупреждаю, я буду кричать.
— Все шутишь, смотрю, — Чуя прижал его щекой к шершавой стене и

наклонился к уху. — Знаешь, в нормальном обществе психов изолируют.
342/1179
— Психов? — переспросил Дазай, предприняв легкую попытку вырваться. —
Душа моя, ты не по адресу. Или ты так проявляешь симпатию? Я, конечно,
всегда открыт ко всему новому и… — Накахара, не дав ему договорить, сильнее
дернул руку, чем вызвал у него болезненный вздох, а затем истеричный смех. —
Отношения с тобой я представлял именно так! Какое у нас стоп-слово?
— Ты когда-нибудь затыкаешься?
— Есть много способов меня заткнуть. Но для начала предлагаю немного

ослабить хватку и… — он прикусил губу и тихо зашипел от боли.
— Почему ты просто не поделился со мной… — вдруг прошептал Чуя,

уткнувшись носом в тёплую дазаевскую шею. Улыбка и наигранная веселость
сошли с лица Дазая. Он дернул плечом, пытаясь оттолкнуть от себя друга, но
тот, уклонившись, просунул вторую руку между их телами и обхватил его вокруг
талии.
— Ты ведь знаешь, что я могу вырваться в любой момент? — апатично спросил

он.
— Хотел, уже вырвался бы, — ответил Накахара, устало закрыв глаза. — Эй,
Осаму… Что этот ублюдок делал с тобой? В том подвале. Твоя мать, она…
— Блять, — он мелко задрожал, пытаясь подавить приступ гнева. — Ничего не

было. Ничего он не делал. Ничего! Он считал, что я его погибший сынок! Хватит
делать из меня жертву. И выпусти меня наконец!
— Не-а, — Накахара замотал головой, сильнее прижав его к себе. — Не отпущу,

пока не расскажешь всю правду. Можешь ударить меня и оттолкнуть. Я не
отвечу.
— Да что с тобой? Умом тронулся, пока меня не было? Почему ты ведешь себя
так странно?
— Я много думал… Обо всем, — заговорил он твёрдо.
Дазай высоко задрал голову, разглядывая паука, торопливо ползущего к щели

между кирпичами в стене. Он задумался о том, какие пауки на вкус. Они
сладкие или соленые? С кислинкой или горечью? Почему бы не удовлетворить
своё любопытство прямо сейчас, схватив его до того, как он скроется в стене?
Он пошевелился, но крепкие обнимающие его руки сомкнулись еще сильнее,
превратившись в железные тиски. Дазай, разочарованно вздохнув, откинул
голову назад, на накахаровское плечо и расслабленно произнёс:
— Отличное ты выбрал место для душевных разговоров. Если ты в любви мне

здесь признаешься, я сверну тебе шею.
Чуя хрипло засмеялся.
— Неудивительно, что ты так долго прикидывался милашкой. С таким

характером у тебя должно быть как минимум девять жизней.
Неподалёку послышалось тихое шуршание и топот ног. Дазай возвёл глаза

вверх, наблюдая за серым небом. Он не любил дожди, туман и облачную погоду.
343/1179
А еще больше ему не нравилось находиться на улице в подобные дни.
Чуя напрягся всем телом, повернул голову. Инфицированные прошли мимо, не

обратив на них внимания. И Накахара задался вопросом, было ли то просто
везение или причиной стало присутствие Дазая. С каждым днем вопросов
становилось все больше, и он понятия не имел, к кому обратиться за ответом.
Арата, некогда пообещавший, что это не последняя их встреча, пропал
бесследно, а довериться Достоевскому было сродни тому, что руку засунуть в
раскалённую печь и надеяться, что она не сгорит.
— У меня их гораздо больше. Разве ты не убедился в этом еще в храме? — Чуя

побледнел, вспомнив ту кровавую ночь. — Говори, что хотел, и уходи.
— Ты так и не ответил мне.
Дазай закрыл глаза и поморщился, чувствуя, как острая боль стрельнула в

висках. Все, что говорил и спрашивал Чуя, заставляло неприятные воспоминания
вновь всплывать наружу. На мгновение он снова почувствовал себя семилетним
ребёнком, которого за руку ведёт сутулый долговязый мужчина в неизвестном
направлении, прикинувшись приятелем его отца. Дазай не был глупым ребенком
и никогда по доброй воле не пошёл бы с незнакомцем, однако упоминание отца
невольно вызвало в нем потаенный страх. Раз уж мать неоднократно забывала
прийти за ним, почему не мог Арата отправить кого-то за себя, думал он, наивно
протягивая детскую ладошку.
— Ты просто хочешь удовлетворить своё любопытство? — с горечью спросил он.

Чуя, замешкавшись на минуту, расслабил руку и, слабо схватив его за плечо,
развернул.
— Ты ведь знаешь, как сильно я люблю свою сестру? — Дазай застыл с глупым
выражением на лице. Чуя тем временем продолжил. — К тебе я… испытываю все
то же самое. И потому никогда не стал бы…
— Подожди-подожди! — он высвободил руку и упёрся ею в накахаровскую грудь.

— Ты любишь меня… как сестру? — спросил он, едва сдерживая смех.
— Из всего сказанного ты услышал только это? — нисколько не смутившись,

спросил он. — Или ты так пытаешься скрыть дерьмовое настроение?
Желтые глаза налились злобой. Не дав ему и секунды опомниться, он резко

схватил его за шею и крепко вжал в стену, отчего тот скривился и испустил
болезненный вздох.
— Ты правда считаешь, что имеешь право спрашивать у меня об этом? Думаешь,

можешь уйти, когда захочешь, а потом вернуться, как ни в чем не бывало, и
продолжать строить из себя друга? Это так не работает, Чуя.
— Осаму… — прохрипел он, пытаясь разжать руку на своём горле. Дазай,

заметив, как покраснело его лицо, застыл всем телом, будто окаменев. Лишь
когда в кармане зашипела рация, он пришёл в себя и разжал пальцы. Чуя упал
наземь, жадно глотая воздух.
Из динамика раздался голос Кармы, который прерывался частыми помехами. На

заднем плане негромко играла музыка и был слышен голос Дрейка. Дазай
344/1179
несколько минут смотрел на рацию в своей руке, а затем, выключив ее,
небрежно закинул в рюкзак. Карма и Дрейк определенно не относились к списку
людей, с которыми он нынче был настроен разговаривать. Намеренно не
оглядываясь на распластавшегося позади Накахару, он отряхнул колени,
перебросил сумку через плечо и собирался было уйти, как тот негромко
окликнул его сиплым голосом.
— Как был мудаком, так и остался. Если продолжишь в таком же темпе

отталкивать от себя людей, то однажды, обернувшись, никого не увидишь за
спиной, — с трудом выговорил Чуя, держась за горло.
Дазай устало привалился плечом к стене и прикрыл веки. Впервые за долгое

время он почувствовал себя уставшим и ужасно измотанным. Не изнуряли его
так ни ночные прогулки, ни длительные патрули, к которым всех обязывал
Достоевский, лишь Накахара умудрился вогнать его в подобное состояние одной
небрежной фразой. Желая избавиться от его компании как можно скорее, он
посчитал наиболее благоразумной идеей тронуться в путь, проигнорировав его
слова. Однако, несмотря на внутреннюю убеждённость и моральную готовность
исполнить задумку, он отчего-то замешкался.
— Что ты хочешь от меня услышать? — с тоской в голосе спросил он. — Я отвечу

на все вопросы, но при одном условии. Мы больше никогда не вернёмся к этой
теме. Никогда, Чуя.
— Я понимаю, — ответил Накахара, садясь на мокрый от дождя асфальт. Он

согнул ноги в султанской позе и опустил ладони на колени. Горло все еще
болело и речь давалась ему не без труда. — Просто поговори со мной.
— Как же ты раздражаешь временами, — Дазай натянуто засмеялся, спрятав

лицо за ладонью. — Я ведь и не знаю, что тебе говорить. Не знаю, что ты хочешь
от меня услышать. Моя мать уже все рассказала, разве нет? Кто-то потерял
сына, не смирился с потерей и решил отыскать ему замену в лице чужого
ребёнка. И этим счастливчиком оказался я.
— Он… не делал… — Накахара сцепил пальцы в замок, запнувшись на

собственных словах. То, что он собирался спросить, злило и вгоняло в некий
дискомфорт. Но и Дазай не был бы самим собой, не пойми он его с полуслова.
— Боже мой, конечно, нет! Ну и мыслишки у тебя, извращенец!
Чуя нахмурился и прикусил губу.
— Не было никакого физического контакта. Он просто был больным.

Отшибленным на всю голову ублюдком. Постоянно называл меня Хирото,
обхаживал, как принцессу, а в моменты озарения начинал колотить до
посинения. Хватал за плечи и начинал трясти, как полоумный. Спрашивал,
почему я жив, а его сын мёртв, — Дазай прислонился спиной к стене, закатал
рукава рубашки, а затем сложил руки на груди. — Я ответил, что будь я его
настоящим сыном, с таким папашей сам наложил бы на себя руки.
Чуя прислонил ладонь ко лбу и покачал головой.
— Это привело его в ярость. Представляешь? — Дазай улыбнулся.
345/1179
— Ужасно непредсказуемо, — ответил он. Его лицо оставалось суровым и
спокойно-внимательным. И только тревога в глазах выдала его беспокойство.
— Я вот что подумал, если бы все говорили друг другу только правду, то
количество людей на планете наверняка снизилось бы на процентов двадцать.
Либо мир повяз бы в бесконечной войне.
— Так ты еще ребёнком язык за зубами держать не умел. Боюсь спросить, что он
сделал с тобой после этого.
— Ничего особенного, — равнодушно ответил он, пожав плечами. — Поколотил,

поплакал, извинился, вновь поколотил. И так каждый день. Он покупал мне
дорогие подарки: книги, машины, конструкторы… Взамен просил лишь одно —
назвать его отцом. Не знаю, почему я так упёрся и категорично отказывался это
делать. Однажды он избил меня так сильно, что я неделю ничего не видел
правым глазом и не мог ходить. Я думал, что отец, мой настоящий отец, — губы
Дазая дернулись в холодной улыбке, — рано или поздно найдет меня. Поднимет
на руки, обнимет и похвалит за то, что я столько вытерпел и не сломался. Не
назвал этого ублюдка отцом. Я ждал шесть месяцев. В этом богом забытом доме,
в темном сыром подвале. И как-то проснувшись рано утром… я наконец понял
одну простую истину. Чтобы выжить, настоящего себя надо спрятать в таком же
темном подвале. Я знаю, что характер у меня не сахар. И чтобы выжить, я
изменил себя. Просыпался с улыбкой, лез к нему обниматься, называл его
папочкой, выпрашивал подарки, которые мне к черту не сдались. Первые
несколько недель я держал нож в руках и представлял, как встану поздно ночью
и перережу ему горло. А потом… я стал забывать, кто из них мой настоящий
отец.
Дазай замолк, широко распахнув глаза. Чуя напрягся всем телом, готовый
вскочить с места в любую минуту.
— Как-то на него вновь нашло озарение, он сломал мне руку. И тогда, немного
оправившись, я убил его. Во сне. Сначала проткнул горло ножом и наблюдал, как
жизнь угасает в его глазах, а потом… потом сел на него, схватил нож обеими
руками, навел на грудную клетку и надавил. Силёнок было мало сделать это
одной рукой, — уточнил он, поглаживая мирно спящего Спенсера. — Затем меня
нашли. Мать бросила убиваться по неродившемуся ребёнку и вновь прониклась
ко мне любовью. Только вот спохватилась поздновато. Из этого я вынес один
урок. Чтобы тебя любили, надо быть удобным. Хотя бы поверхностно.
Накахара долго молчал, оторопело разглядывая бледное лицо друга. Тот не

выглядел ни подавленным, ни расстроенным, словно рассказал ему обычную
страшилку, к которой не имел никакого отношения.
— И поэтому ты со мной столько лет оставался «поверхностным»? — спросил

Чуя.
Как бы он ни пытался вложить в голос больше спокойствия, гневные нотки

выдали его мгновенно. Дазай усмехнулся.
— Ты ведь любишь слабых и беспомощных, Чуя. Любишь всех защищать.
— Еще скажи, что все это притворство было ради меня.
346/1179
— Не льсти себе. Я лишь выбрал удобную для всех позицию.
Накахара тяжело поднялся и подошёл к нему. Осаму не изменился в лице,

продолжая глумливо наблюдать. Не дернулся на его лице и мускул, когда
сжатый до побеления кулак врезался в стену в сантиметре от него.
— Кто из нас тут буйный, а?
— Иногда так хочется раскрасить твою морду парой-тройкой синяков, —

прошипел он, скрипя зубами.
— А что мешает? Ударь. Если от этого тебе станет легче.
Накахара резко замахнулся, но его рука остановилась на полпути.
— Твою паршивую игру я разоблачил уже много лет назад, — устало прошептал
он, вновь уткнувшись носом в дазаевскую шею. — Я все думал, если хоть что-то
для него значу, однажды он поговорит со мной. Сам. По собственной воле, без
глупых намеков. Но ты…
— Это бы оттолкнуло тебя, — так же шепотом ответил Дазай.
— А не пробовал сначала спросить у меня? — Чуя удрученно улыбнулся и разжал

пальцы.
Осаму, заметив, как он поднёс руку к его лицу, вздрогнул и зажмурил глаза. Но
вместо ожидаемого удара его щеки коснулись тёплые шершавые пальцы.
Накахара отвел влажные локоны с его лица и с заботой заправил за уши.
— И как это понимать? — дрогнувшим голосом спросил Дазай, не привыкший к

подобному обращению.
— Понимай, как хочешь, — ответил Чуя, заключая его в объятия.
Юноша из подвала
Весь оставшийся путь Дазай думал, как избавиться от компании надоедливого

Накахары. Чуя был молчалив и позволял себе лишь редкие взгляды, которые
время от времени Дазай ловил на себе, а когда не ловил, чувствовал, как
голубые глаза насквозь прожигают его спину. Спустя долгих и бесконечных два
часа, он уверил самого себя, что паранойя вновь ярко взыгралась у него в
голове, а длительное напряжение связано с недавними объятиями, в которые
так неожиданно заключил его Накахара.
Дазай ускорил шаг в надежде, что плетущийся позади рано или поздно устанет
от его темпа. Неоднократно его посещала мысль облегчить себе путь, отыскав
рабочую машину. И следующая мысль тут же красочно взыграла в голове. Он
представил, как они будут сидеть в одном салоне и неловко молчать. Все-таки
своим жестом, поступком Накахара удивил его. Прежде Дазай думал, что
обними его Чуя так, именно так, как сегодня, искренне, заботливо, беспокойно,
он бы непременно упал на грязный замызганный асфальт, держась за сердце от
переизбытка чувств. Но то, что он почувствовал сейчас, казалось странным даже
ему самому. Он сразу уверился, что злобы на него не держит, как и на всю
347/1179
команду. Их решение было вынужденным. Исходя из всего этого, у него не
должно было возникнуть неприязни к другу, должны были сохраниться прежние
тёплые чувства. От одной мысли о них Дазай криво улыбнулся. Объятия Чуи
были тёплые и приятные. Но ничего больше.
— Далеко еще идти?
— Уже устал? Можешь повернуть назад.
Держась позади Дазая, Накахара неоднократно замечал красное пышное

платье, выглядывающее из-за углов зданий, которые они миновали. Маленькая
детская фигурка, якобы незаметно плетущаяся позади, казалась ему смутно
знакомой, однако он все не мог вспомнить, где же видел ее прежде. Дважды он
подумывал рассказать о маленькой гостье и дважды передумывал, уверенный,
что Осаму и сам давно заметил чужое присутствие.
Весь остаток дня Дазай был немногословен. А если и говорил, вся его речь
сочилась ядом и сарказмом. Не мудрено, что он столько лет скрывал истинного
себя под маской простака и терпилы. Но как бы он ни был хорош, никто не
способен притворяться столько лет, думал он, внимательно разглядывая
крепкую спину, маячившую перед глазами. Вакцина имела место в его
деформациях. И не только внешних. Что Арата имел в виду, когда просил
присмотреть за ним? Он знал, в какую жестокую сволочь превратится его сын? И
все же, несмотря на все опасения, велел вколоть ему вакцину? Чуя замедлил
шаг. Поразмыслив над тем днем в больнице, он ощутил огромный укол совести и
злость на человека, которым восхищался столько лет. К чему были эти мучения?
Зачем нужно было пробуждать в его крови этот вирус, когда они могли обойтись
обычным респиратором. Ведь остальные как-то справились. Выжили. Неужели
вера Араты в сына была столь ничтожна?
Накахара остервенело потер ноющие виски. За углом заброшенного кафетерия

раздалось шуршание и странный звук, словно что-то волочили по земле. Спустя
две минуты их взору предстал худощавый инфицированный в оборванном
шмотьё. Из его шеи торчала стрела, а к поясу были привязаны длинные веревки,
штук шесть или семь, на другом конце которых и находился источник
раздражающего звука. Кто-то привязал к бедолаге пустые консервные банки,
пустил в него стрелу и отправил восвояси.
И не проще ли было просто убить, думал Чуя, снимая пистолет с

предохранителя. Призадумавшись над своими словами, на мгновение он
мысленно вернулся к прошлому, в тот жаркий день в торговом центре, когда сам
потешался над инфицированным.
— Выстрелишь или так и будешь ворон считать? — донёсся до него холодный

голос. — Звук привлечёт остальных.
— Тогда какого хрена ты предлагаешь стрелять? — огрызнулся Накахара.

Воистину, количество инфицированных в округе не могло не радовать. Их почти
не было. — Может попросишь его уйти, а?
— Я не знаю, как это работает, — он беспричастно развел руками. — Но одно

знаю точно, стрелять в него — идея плохая.
Чуя перебросил оружие в левую руку и потянулся за охотничьим ножом,

348/1179
висевшем на правом бедре. Он ловко подбросил его в воздухе и поймал. Дазай
сложил руки на груди и закатил глаза.
— Почему идея плохая? Мы выкурили их всех из ближайших районов.
Дазай бросил быстрый взгляд в сторону Элли.
— Ты всегда был такой болтливый?
— Сука.
***
Увидев неторопливо плетущихся Дазая и Чую, Нана и Хатояма вышли из

машины, внутри которой прождали их почти два часа. Судя по весёлости и
азартному огоньку в их глазах, им повезло в течение всего этого времени не
столкнуться ни с одним инфицированным, которые порой бродили по одиночке в
округе. Дазай и Накахара были одинаково угрюмы и ничуть не разделили чужой
радости.
Хатояма, отбросив толстую косу за спину, наклонилась над багажником,
извлекая наружу небольшую оливковую сумку с оружием. Накахаровский взгляд
невольно скользнул по ее обнаженным бёдрам. Короткие джинсовые шорты
едва прикрывали ее. Дазай приподнял бровь. Нана, перестав недобро сверлить
его взглядом, отвлеклась на Чую.
— Долго вы. Мы всю округу успели обойти.
— Внутрь заходили? — грубо перебил ее Дазай.
Нана фыркнула. С уст ее готов был сорваться колкий комментарий, который она
тут же проглотила, увидев его глаза. По-волчьи желтые, яркие и переполненные
холодом.
— Н-нет… — ответила она, растеряв прежнюю уверенность. — Торговый центр

большой. Идти туда вдвоем было опасно. Особенно после слов босса, что
появились разумные. Да и мародеры…
Хатояма к тому моменту закончила со сборами и громко захлопнула багажник,

чем вновь привлекла к себе внимание. Чуя отчего-то покраснел, что не укрылось
от чертовски наблюдательного Дазая. Он глухо засмеялся, мазнув глазами
женскую фигуру, и пошёл вперед. Нана помчалась следом, удерживая обеими
руками шапку, которую ветер так и норовил сорвать с ее головы. После
небольшого ливня поднялся ледяной ветер, пробирающий до самых костей.
Хатояма, стуча зубами от холода, попыталась улыбнуться все еще стоявшему
как вкопанный Накахаре. Замешкавшись на минуту, он стянул с себя джинсовую
куртку и накинул ее на худые плечи.
— Ты одета не по погоде, — добавил он и сорвался с места, пытаясь догнать

далеко ушедшего вперед Дазая.
Внутри торгового центра было тихо и гораздо теплее, чем на улице.

Непривычная тишина давила и вызывала странное чувство тревоги. Нана,
пугливая от природы, намеренно держалась ближе к Дазаю, нервно сжимая
349/1179
пистолет во влажных ладонях. На первом этаже царил хаос, в точности такой
же, как и во всех других местах, в которых они успели побывать. Судя по
разбросанным и разбитым вещам, мародеры или просто другие такие же
компании знатно опередили их, растаскав все ценное. Под ценным
подразумевалась одежда и лекарства, в которых так сильно сейчас все
нуждались.
— Нужно осмотреть остальные этажи, — обратился к ним Дазай, опустив обе

руки в карманы брюк. Нана загнанно перекинула пустую сумку через плечо и
негромко ответила:
— Мы ведь не пойдём все по отдельности? Нам надо разбиться на пары.
Дазай перешагнул через опрокинутый манекен и, сев на корточки, поднял с пола

треснутый глиняный горшок. Он подбросил его и ловко поймал, а затем
аккуратно вернул на место.
— Я пойду с Осаму, — уверенно заявил Накахара, растягивая пальцами черные

резиновые подтяжки на груди. Хатояма вздрогнула, вцепившись в джинсовую
куртку на своих плечах, словно за спасательный круг. Нана упёрла тупой взгляд
на свои ноги. Дазай поднялся, обвёл глазами весь первый этаж и не глядя на них
произнёс:
— И какой ты джентльмен после этого, дружище? Негоже оставлять

беззащитных дам без мужского плеча, — на его губах заиграла улыбка.
Настолько фальшивая, отчего у всех троих в голове всплыл образ Достоевского,
который улыбался в точности так же. — Но… Почему бы нам и в самом деле не
разбиться на пары? Идея замечательная. Торговый центр большой, и куролесить
по нему пару-тройку часов мне не особо хочется.
— Тогда можно мне с тобой? — первее всех спохватилась Нана, поравнявшись с

опешившим Дазаем. Тот безразлично пожал плечами, бросив беглый взгляд на
Накахару. Хатояма не отходила от него ни на шаг и наверняка пришла в восторг
от дазаевских слов. Нана же придерживалась других взглядов. Не так давно
став свидетельницей жестокой расправы над громилой Генри, она не
сомневалась в сделанном выборе. Если рядом с кем и будет безопасно, думала
она, то только рядом с Дазаем.
Чуя смиренно топтался на месте, решив, что идея разбиться на пары не такая
уж и плохая. Как бы сильно ему ни хотелось продолжить разговор с Дазаем, он
подумал, что их общая проблема до поры до времени может подождать. Нынче
их первостепенной миссией было найти хоть что-то, что могло бы помочь
больным и раненным в отряде. Холода наступали стремительно. И если так
пойдет и дальше, не каждый сумеет пережить этот год.
Перебросившись несколькими скупыми предложениями, они обусловились

встретиться на этом же месте через два часа. Не обмолвившись на прощание ни
единым словом, они разошлись по разным сторонам.
Нана, поразмыслив о том, как была резка с Дазаем прежде, надумала начать
незатейливый разговор и расположить его к себе. Она крепче прижала пустую
сумку к груди и ускорила шаг, пытаясь поравняться с ним. На улице смеркалось,
и потому внутри торгового центра становилось темнее. Она спотыкалась о битые
стекла, манекены, перевёрнутую мебель и раздавленные чем-то тяжелым
350/1179
железные тележки. Иногда она высоко задирала голову, чтобы сквозь
стеклянный потолок полюбоваться небом, на котором минута за минутой
появлялись новые звёзды. Иногда она забывалась, начинала улыбаться,
мысленно переносясь в далекое прошлое. В одну из таких ночей она справляла
свой девятнадцатый день рождения под открытым небом. В тот вечер все было
замечательно. Начиная с праздничного торта и заканчивая долгожданным
поцелуем со звездой шахматного клуба. Нана всегда была падка на умных
мужчин.
Уйдя в свои мысли так глубоко, она слишком поздно заметила колонну, в
которую ударилась головой. Идущий впереди Дазай, услышав удивленный
вскрик, остановился.
— Цела? — спросил он и, не дав ей ответить, тут же обернулся и продолжил

путь.
Нане почудилось, что он уже давно витает в облаках, так же, как и она минуту
назад. Телом он с ней, а вот разумом — где-то далеко-далеко. И, судя по его
лицу, мысли явно были не из добрых.
— А ты не особо разговорчив сегодня.
— А тебя, смотрю, на разговоры потянуло, — ответил он, остановившись возле

трупа.
Мухи, противно и громко жужжа, закружили над головами. Труп давно окоченел
и лежал в жуткой неестественной позе. Его глазницы были пустые, но если
присмотреться, можно было разглядеть мелких, слабо шевелящихся опарышей.
В нос ударил запах гнилой плоти и мочи. Парень обделался перед смертью, и
убил его определённо не человек. С первого взгляда казалось, что бедолагу
сбросили с верхних этажей, но, всмотревшись в раны пристальнее, Дазай с
удивлением обнаружил глубокие следы клыков и рваные раны на груди.
Перекинув фонарь в другую руку, он присел на одно колено и перевернул труп.
Не выдержав жуткий смрад, Нана выронила сумку и обхватила обеими руками
рот. Добежав до колонны, с которой ей не так давно не повезло столкнуться, она
согнулась пополам, извергая содержимое желудка на керамическую пыльную
плиту. Издаваемые ей звуки эхом раздались по этажу. Дазай поморщился,
дернул плечом, сгоняя со спины надоедливых мух. Спенсер, учуяв запах,
осторожно высунулся из его кармана, принюхиваясь.
Пользуясь состоянием Наны, Дазай вытащил нож из бокового кармана и не

спеша разрезал куртку на груди мертвеца. Ткань расходилась в стороны от
одного прикосновения острого лезвия. С пропитанной кровью рубашкой он
расправился гораздо быстрее. Взору открылась окоченелая грудь, усыпанная
синяками и кровоподтеками. С правой стороны в глаза бросались крупные
рубцы, с левой — торчащие из кожи рёбра. Задумчиво поскребывая подбородок,
он надавил пальцем на заострённую кость. Спенсер тем временем пробежал по
его плечу, прыгнул на бледное лицо мертвеца и вгрызся в него со всей
жадностью.
Нане, наблюдавшей за ними со стороны, сделалось еще хуже. Шатаясь из

стороны в сторону, она доковыляла до железных сетчатых стульев и опустилась
на них. Ее голова тяжело упала в ладони.
351/1179
— Его убили? — спросила она негромко, чтобы разбить тишину, которая так
сильно пугала ее, вызывая дрожь по всему телу. Дазай облизал сухие губы,
отстраненно наблюдая за Спенсером, прогрызшим небольшую дыру в
человеческой щеке.
— Да.
— Жутко, — Нана обхватила себя руками, словно этот жест мог спасти ее от
всего ужаса, который творился вокруг.
— Его сбросили сверху. Надо подняться и проверить все. Ты со мной? Если тебе
дурно… то можешь подождать в машине.
— Нет! Нет-нет-нет! — она вскочила со стула и принялась активно стряхивать

пыль со штанов. — Я с тобой.
— Замечательно, — буркнул Дазай, не скрывая досады в голосе.
Весь следующий час она занимала его разговорами, которые, как ей казалось,
не могли оставить равнодушным и у всякого вызывали бы интерес. Говорила
Нана о федоровском отряде и об отдельных его членах. Она была на удивление
хорошо осведомлена о многих, но, как подумалось Дазаю, никому ненужных
деталях. В основном то были сплетни и простые наблюдения. Кто-то трахал
трупы по ночам и, как правило, наутро уже не возвращался, кто-то кололся
втайне от всех, кто-то воровал запасы, а кто-то подглядывал за девицами в
душе. Ей и не нужно было называть имена, чтобы Дазай понял, кто чем грешил.
И чем чаще Нана открывала рот, тем сильнее Дазай смыкал ладонь на ноже.
Спустя полчаса небо заволокло тучами. Если прежде и был какой свет от луны,
то теперь приходилось надеяться на тусклые фонари в руках. Тишина стояла
давящая и пугающая. Время от времени мухи взмывали в воздух, обозначая
очередной труп на пути. Они были всюду. Кто-то был подвешен за ногу на
потолке, кто-то лежал на кованных перилах со сломанными позвонками, кто-то
скончался от потери крови на полпути к лифту.
— Боже… кто мог сотворить подобное, — дрожащим голосом прошептала Нана.

Ноги ее не слушались, и тело стало свинцовым. Вновь напоровшись на труп, она
громко вскрикнула и, не выдержав, залилась слезами. Дазай, что показалось ей
странным, не проявил прежнего нетерпения и раздражения, а спокойно уселся
возле неё.
— Держи, — он протянул ей платок, который Нана с благодарностью приняла и

начала усердно утирать слезы.
— И все же тебе следовало подождать в машине, — мягко произнёс он, подарив

ей одну из редких искренних улыбок. Нана застыла с поднесённым к лицу
платком. На миг ей почудилось, что ее щеки заполыхали.
— Мне было страшно, — неожиданно для себя призналась она. — Я очень боюсь
темноты на самом деле… И инфицированных. И трупов. И вообще всего. Не знаю,
как еще умудрилась столько пережить, когда люди гораздо сильнее меня уже
канули в…
Она прикусила губу. Дазай тяжело вздохнул.

352/1179
— Извини, я не особо умею утешать людей. Особенно девушек.
Нана засмеялась сквозь слезы.
— У тебя неплохо получается.
— Брось, — он закинул руку на согнутое колено, а второй принялся искать

сигареты. Нана накренилась вперед, с улыбкой разглядывая его лицо в темноте.
— Я не шучу. Но все же думаю, нам не следовало разделяться. Но Хатояма очень

просила…
Рука, шарящая по карману, резко остановилась, в желтых глазах заиграли

смешинки.
— Что? Давай-ка поподробнее.
— Просто, ну, понимаешь… — она нервно потянула рукава полосатой кофты,

растягивая их сильнее, а затем обхватила худые плечи руками. — Она запала на
твоего друга. Просила при первой же возможности тебя увести.
— Во-от как… — Нана удивилась тому, как быстро он воспрянул духом.

Облокотившись спиной о стену, Дазай затянулся сигаретой и принялся весело
дрыгать ногой. — Вот почему она была так одета. Ей-богу… Как, говоришь, ее
зовут?
— Хатояма, — тут же ответила Нана, обрадованная тем, что сумела

заинтересовать его.
— Хатояма, — повторил Дазай, разглядывая стеклянный потолок. — Красивое

имя.
***
Улица затихла и погрузилась во мрак. Лишь у входа горел тусклый фонарь,

который ветер слабо покачивал из стороны в сторону. Первый снег настиг их на
обратном пути. Крупный и осыпающийся с неба хлопьями, он облеплял их
замерзшие лица и одежду. Идти становилось невыносимо. Порше едва провез их
полпути, из-за проколотой шины пришлось добираться пешком. Утешало, что
вылазка не оказалась бессмысленным риском для жизни. Запасов в торговом
центре было вдоволь. Всем, кто пытался вынести это добро до них, не повезло
наткнуться на тварей, которые располосовали их до неузнаваемости. Дазай,
волоча за собой тяжелые сумки, думал, что, будь он один, вряд ли вернулся бы
так скоро. Может, через день, может, два, а может, и вовсе не вернулся бы.
Иерархия заражённых зацепила его не на шутку. Иногда, оглядываясь на дитя в
красном, крадучись следующим за ними, его тянуло взять ее на руки и
собственноручно надеть тёплые сапоги на ее маленькие обледенелые ножки. Но
вряд ли Элли чувствует дискомфорт от своей босоты. Она наверняка вообще
ничего не чувствует.
Ветер свистел и разносил снег по округе. Скамейки, деревья, крыши домов и

дороги покрылись белым покрывалом. Зима действительно нагрянула раньше
353/1179
положенного срока. Хатояма, идущая в одних коротких джинсовых шортах,
стучала зубами так громко, что плетущаяся позади Нана несколько раз
обеспокоенно косилась на неё. Единственным ее спасением была джинсовая
куртка, которую по доброте душевной одолжил ей Накахара. Дазай, в отличие
от остальных, был одет ничуть не теплее Хатоямы. Но разница между ними была
в том, что холода он не чувствовал. Его руки и ноги не немели от мороза, ветер
не вызывал волну мурашек по всему телу, он не выдыхал пар изо рта, как
делали это другие. И чем больше он думал об этом, тем сильнее ему казалось,
что ближе всех ему именно эта мелкая девчонка, которая не сводит с него
красных глаз, словно ждёт от Дазая команды.
Он бы скомандовал немедля подбежать и запрыгнуть ему на руки. Элли

нравилась ему. Своей молчаливостью, покорностью и странным пониманием,
которое всегда отражалось в глазах этого мертвого ребёнка.
Дазай изнуренно посмотрел на свою ладонь, сжал ее несколько раз, желая

разглядеть вены на запястье. Кожа была неподвижна. Не было той самой
пульсации, которую он жаждал ощутить. Нечто зловещее и тяжелое пробрало
его сознание на миг, заставив замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться.
Глядя на прозрачный свет луны, он ощутил пустоту, огромную дыру в сердце и
какую-то печаль. Чуя развернулся и негромко окликнул его. Дазай поднял на
него безмятежный взгляд. Он смотрел долго, очень долго, как почудилось ему в
тот момент, что-то невнятно ответил и поспешил за остальными. Однако эта
потерянность так и не покинула его до конца.
Нана, чувствуя себя неловко в воцарившей тишине, принялась активно чесать

языком, рассказывая все, что приходило ей на ум. Хатояма затянулась в
разговор мгновенно. Накахара же недобро косился на девушку, искренне
поражаясь, как Дазаю хватило терпения провести в ее компании столько
времени и не сорваться. Чуя сплетни не любил, Дазай не любил вообще всех, кто
говорил без умолку.
Когда они вернулись в лагерь с сумками, набитыми запасами, время перевалило

за три ночи. Дазай знал, что Федор не спит. Он не позволял себе такую роскошь,
как сон, когда Алека хватал очередной приступ. Однако первым, кого они
увидели, оказавшись в гостиной, был вовсе не Федор, а Спенсер, который сломя
голову, насколько позволяла покалеченная нога, в радостях кинулся в объятия
Дазая. Тот приподнял бровь, слабо похлопал его по плечу и отстранил от себя.
Спенсер, сияя от счастья, вновь прильнул к нему. На лицо Дазая легла тень.
Заметивший изменения в настроении друга Накахара быстро схватил Спенсера
за руку и оттащил в сторону, велев не докучать. Тот издал странный звук и
поник.
Достоевский не заставил себя ждать долго. Он появился на лестнице в одних

спортивных штанах, расстёгнутой рубашке и с кружкой кофе, от которой все
еще исходил горячий пар. Аромат кофе разнесся по всей гостиной. Одарив всех
своей фирменной поддельной улыбкой, он спустился вниз и расположился на
диване.
— Как прошло? — спросил он, обхватив стакан обеими ладонями. Выглядел он

неважно.
Некоторые, услышав голоса внизу, вышли из своих комнат. То были Накаджима,

Рюноске, Хито, Дрейк и Ричи. Ясу, ужасно распереживавшаяся из-за долгого
354/1179
отсутствия брата и Дазая, впала в дрему. Вскоре к остальным присоединились
Карма и Рейко. Принесённых запасов оказалось более чем достаточно. Они
долго обсуждали увиденное в торговом центре и по комнатам разошлись только
под утро. Справившись у Федора о состоянии Алека, Дазай вышел на веранду.
Снег лежал по щиколотку, ветер превратился в метель. Он стряхнул снег с
обледеневших деревянных ступеней, присел на одну из них и спрятал лицо в
ладонях. Его трясло. Не от холода, не от страха, а от гнева, природу которого он
не мог понять. Не понимал, на что злится, что стало тому причиной и что ему
делать, чтобы избавиться от мерзкого чувства пустоты внутри. Достав
последнюю сигарету из мятой пачки, он торопливо поджег ее и глубоко
затянулся. Дым стал приятно растекаться по горлу, в нос ударил запах табака.
Нервная дрожь на время отпустила его.
— Нет, нет! Не стоит тебе спрашивать у него! Особенно находиться с ним

наедине. Он не в себе. Ты видела его глаза? — Нана, почувствовав себя в полной
безопасности, вновь переминалась в своём отношении к Дазаю. Стоя в темном
коридоре, она удерживала Хатояму под локоть, уговаривая подругу оставить
идею поговорить с ним о Накахаре. Даже находясь снаружи, под громко
завывающим ветром Дазай отчетливо слышал каждое слово. Внезапно хандра
отпустила его. Он откинулся на спину, подложил руку под голову и вновь
затянулся, разглядывая яркие звёзды. Как же переменчива и капризна погода в
этом году, думал он.
— Я всего лишь быстро поговорю с ним. Что он мне сделает? Все уже поняли, что
история со Спенсером была случайностью. Стал бы он так радоваться тому, кто
отрезал ему язык? Брось, Нана, ты излишне паникуешь.
— Ты что, на самом деле не замечаешь насколько он подозрительный?!

Думается мне, напиши он на лбу «я подозрительный», ты внезапно разучишься
читать!
Дазай усмехнулся.
Дверь позади приоткрылась, выпустив на улицу фонарный свет, тихо скрипнули

доски на веранде. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, кто
пришёл поговорить с ним. Хатояма, увидев его, лежащего в снегу, немного
оторопела.
— Не холодно? — с сомнением спросила она.
— Ужасно холодно, — солгал Дазай.
— Тогда… тогда почему ты лежишь в снегу?
Дазай лег на правый бок, подпер щеку рукой и, слегка посмеиваясь, посмотрел
на неё.
— Практикую медленный способ самоубийства. Ты ведь пришла сюда не о моем

здоровье справляться?
— Да, то есть, — она тихо кашлянула, словно собираясь с духом. — Мне неловко
спрашивать, но я хотела спросить про… твоего друга.
— Друга? — Дазай слегка привстал, опираясь на локоть. — Не Чую ли часом? О,

355/1179
можешь не отвечать. У меня, знаешь, на дела сердечные глаз намётан, — он
вновь лёг обратно, подложил ладони под голову и принялся весело дрыгать
ногой. — Но позволь спросить. Боже, что в этом идиоте тебе приглянулось?
Хатояма, раскрасневшаяся от смущения, принялась нервно придавливать

снежинки резиновым сапогом.
— Он… добрый, — прошептала она. Дазая на миг перекосило от отвращения. Не

заметив его реакции, девушка продолжила. — У него притягательная улыбка и
доброе сердце.
— Повторяешься, — он цокнул языком и покачал пальцем. Ветер очередным

яростным порывом столкнул снег с черепицы. Деревья опасно накренились вбок,
едва не касаясь земли. Девушка вскрикнула, испугавшись внезапного падения
снега на голову. Следом за ней быстро поднялся Дазай. И дело было вовсе не в
испуге. За пределами деревянного забора ему померещилось движение. Кто-то,
слившись с ночной темнотой, долго и неотрывно смотрел на него. Поначалу
Дазаю подумалось, фигура ему мерещится. Возможно, то был столб, возможно,
обрубленное наполовину дерево, возможно, перевёрнутая скамья, которых
ребята понатаскали, когда инфицированные сломали деревянный забор. И лишь
когда тень пришла в движение, он в ужасе поднялся, всматриваясь в ночь.
— Осаму? — Хатояма негромко окликнула его. — С тобой все в порядке?
Босыми ногами он ступил на снег и сделав пару шагов остановился. Этот запах
он не мог спутать ни с одним другим. Запах машинного масла, черничного
пирога, кофе и дешевых сигарет.
— Отец… — пошатываясь от волнения, он выбежал во двор и распахнул

деревянную калитку. Ответом ему послужил лишь гул ветра и шелест ещё не
опавших листьев. Он долго всматривался вдаль, оглядывался по сторонам,
пытался вновь учуять знакомый запах, но ночной гость словно растворился в
воздухе.
— Да что с тобой?! — не выдержала Хатояма, выбежавшая на дорогу следом за

ним. Даже в меховой куртке ее пробрал озноб. В ночной темноте ей всюду
мерещились инфицированные, которые вот-вот выскочат из-за угла и вцепятся
ей в ногу. Дазай неподвижно стоял к ней спиной. Ледяной ветер ерошил
волнистые волосы и толкал его в спину. Хатояма не заметила, как напряглись
желваки на его скулах, когда она коснулась его руки из-за долгого молчания.
— Я знаю, как тебе помочь, — вдруг произнес он, не сводя глаз с того места, где
ему привиделась тень отца.
— Ты… — она нервно сглотнула, — точно в порядке? Выглядишь неважно.
— Может быть иначе? Ну так что, помощь еще нужна?
— Да. Да-а, — ответила Хатояма более уверенно.
***
Ведя девушку за собой в темный подвал, он в который раз задался вопросом: она
356/1179
настолько глупа или просто наивна?
Как она может идти за едва знакомым человеком и нисколько не усомниться в

странности его действий? Возможно, Хатояма на подсознательном уровне
чувствовала тревогу, но одержимость Накахарой подхлёстывала ее покорно
идти вперед, не задавая лишних вопросов. Девушка полагала, что Дазай, как
лучший его друг, осведомлён о всех его слабостях, желаниях и предпочтениях.
И вот, вооружившись знаниями до зубов, она планировала захват крепости,
название которой Чуя Накахара.
Влюбленные идиоты Дазая ужасно раздражали. Он не верил в любовь, лишь в

инстинкты, желания и стремление к удобству. Период влюблённости он называл
периодом цветения. Все слова, сказанные друг другу, все выраженные чувства
вскоре можно было сбросить в глубокую яму и засыпать их песком. Уверенный в
своей правоте, он на мгновение осекся. Тогда почему тебя так задела ее
просьба, задался он вопросом. И незнание ответа разозлило его еще сильнее.
От волос Хатоямы разливался приятный аромат лаванды, а ее мягкая нежная

кожа пахла цветочными маслами. В карманах джинсовых штанов она держала
открытую пачку мятных жвачек и каждые пять минут нервно кусала губы,
оглядываясь назад. Дазай удивился разнообразию запахов, что исходили от неё.
И все ради придурка Накахары, справился он у самого себя. И где только она
умудрилась все это откопать?
— Что ты хочешь мне показать? — наконец, всполошившись, спросила она, уже

спускаясь в темный подвал, о существовании которого никто не догадывался.
Дазай закрыл за ней дверь, просунув небольшой стержень между круглыми
кольцами на двери и железном косяке. Подвал поглотила тьма. Единственный
источник света был отрезан. Однако в отличие от Хатоямы, Дазаю не нужен был
свет, чтобы видеть ее.
— Неужели у тебя ни разу не возник вопрос, какого черта я веду тебя в подвал?
Не возник, черт возьми вопрос, что особенного я скажу тебе тут, чего не мог бы
сказать там?
— Но ты… Ты ведь собирался, — она в ужасе посмотрела на закрытую дверь.
— Хатояма-Хатояма… — Дазай неторопливо подошел к ней, обойдя длинный

железный стол, предназначенный для разделывания крупного скота. Он покачал
головой и разочарованно вздохнул, заправляя выбившиеся из косы локоны за
ухо. — А ведь ты тоже меня привлекаешь. Самую малость. Правда, немного в
ином плане.
Девушка попятилась назад, натыкаясь в захламлённом подвале то на стулья, то

на покрытые пылью инструменты и чучела животных.
— Я буду кричать, — пригрозила она, схватив первое, что попалось под руку. То
оказалась покрытая ржавчиной отвёртка. Когда отступать уже было некуда, и
спина столкнулась с бетонной стеной, издав глухой крик, она кинулась вперёд.
Дазай, играючи, легко перехватил ее запястье и завёл руку за спину. Второй
рукой он обхватил ее поперек шеи, крепко прижав спиной к своей груди.
— Ты так приятно пахнешь, — прошептал он, касаясь губами покрывшейся

испариной кожи на ее шее. — От тебя разит страхом и адреналином.
357/1179
Невероятное сочетание. Ужасно притягательное.
Сколько бы она ни пыталась вывернуться или ударить его, все было без толку.
Он был гораздо выше и сильнее настолько, что не получалось сдвинуться даже
на чёртов сантиметр.
— Я поняла… — вдруг прошептала она, поняв, что в этом подвале для неё все
кончено. — Я знаю, почему ты так поступаешь.
Дазай удивлённо приподнял бровь.
— Ну-ка, просвети меня.
— Ты влюблён в него. Влюблён и не можешь признаться. А я могу! Потому что,

это нормально и заложено в природе! А то, что ты к нему испытываешь, просто
омерзительно и аморально.
Он завёл руку за спину. Сначала погладил шею, затем рассеяно почесал

затылок. Под железным столом послышалось шуршание и чье-то учащенное
дыхание. Дазай опустил глаза, разглядывая знакомую фигуру, кряхтя
выползающую наружу. Спенсер, встав на одну ногу, облокотился правой рукой о
стол. Он смущенно и виновато улыбнулся, побоявшись быть наказанным, что не
выдал своё присутствие сразу. Однако Дазай не выглядел злым, а расстроенным
— тем более.
— Жалко тебя расстраивать, Хатояма, но ты неправа с самого начала до конца,

— весёлость сошла с его лица. — За что вас любить? — шёпотом спросил он,
вмиг сделавшись безразличным и холодным.
Темноту пронзил громкий душераздирающий крик, которому не было суждено

оказаться услышанным. Спенсер поймал оторванную руку и прижал ее к груди,
прыгая на месте от счастья. Вторую, кидай вторую, говорили его горящие
азартом и преданностью глаза. Немая просьба тут же осуществилась. Хатояма
что есть силы кусала дазаевскую ладонь, которая находилась у неё во рту,
заглушая дикие вопли и крики. Он смотрел на искаженное болью страшное
бледное лицо и медленно тянул кисть на себя, вслушиваясь в звуки рвущейся
плоти. Он был голоден, но есть Хатояму не хотелось. Она могла выливать на
себя сколько угодно ароматических масел, но вкус ее мяса оставался по-
прежнему ужасен. Несколько раз она теряла сознание и столько же раз Дазай
возвращал ее в реальность. Спенсер, прижимая к груди ее руки и ноги, что-то
неясно бормотал, в диком веселье дрыгая целой ногой. Ему было страшно
весело и легко. Он знал, что его боль больше не повторится. Дазай не причинит
ему вреда. Он смотрел на мучения Хатоямы, чьи раны Осаму затянул жгутом, и
блаженно улыбался. Спенсер помнил ту боль, когда живая плоть проходит через
мясорубку, он помнил страх, и ему больше не хотелось возвращаться в те дни и
тем более быть на чужом месте. До чего прекрасна позиция простого
наблюдателя, думал он, разглядывая крупную крысу в дазаевских руках.
«Ты, должно быть, проголодался», прошептал Осаму, поглаживая питомца по

голове. Спенсер, увидев эту картину, пришёл в ярость и загорелся желанием
немедленно откусить голову этой чертовой крысе.
Последний раз Хатояма пришла в себя, когда ручной дазаевский зверёк

прогрызал ей живот. Она не могла пошевелиться, не могла закричать и позвать
358/1179
на помощь. Она была изуродованным монстром, без рук и без ног, которому
оставалось доживать последние минуты в темном, грязном подвале.
***
— Я ужасно по тебе скучал, — Дазай устало свалился на диван, водрузив голову

на тёплые колени Алека. Тот отложил книгу в сторону и нахмурился, медленно
убирая с дазаевского лица влажные после душа локоны.
— Даже для своей бледности ты слишком бледен. У тебя все хорошо?
Дазай поджал губы и, не проронив ни слова, развернулся и уткнулся носом в его

живот.
— Да, — буркнул он приглушенно. Алек ласково погладил его по голове.
— Когда будешь готов, я тебя выслушаю.
359/1179
Часть 27
Спустя три дня, когда прекратились дожди и утихомирились холодные

ветра, Алек почувствовал себя гораздо лучше. Жар наконец спал, вернулась
способность ходить, и под пристальным надзором Достоевского он принялся
собираться к долгожданному отъезду.
За три дня многое изменилось, особенно отношения в отряде. Хрупкие раньше,

ныне они трещали по швам. Ссоры вспыхивали на пустом месте, из-за любой
мелочи, из-за одного косого взгляда и повышенного голоса. Ясу, никогда не
видевшая подобного рода отношений, чувствовала себя маленькой беспомощной
птицей, запертой в огромной железной клетке с другими птицами. Огромными,
хищными и злыми. Однако, как бы ей ни было плохо в компании новых знакомых,
она никогда не позволяла себе жалоб и излишней грубости, особенно в
присутствии брата, в компании которого она всегда преобразовывалась,
становясь любящей и заботливой сестрой. То же самое пытался делать и Чуя,
боясь передать сестре свое дурное настроение и мрачные думы.
За три дня поговорить с Дазаем ему так и не удалось. Кто-то постоянно чинил им
неудобства, прерывая разговор в самый ответственный момент. Либо случались
драки, на которые сбегался весь отряд, требуя больше хлеба и зрелищ. Никто и
не думал разнимать сцепившихся словно псов драчунов, все свистели, орали и
улюлюкали, пуще натравливая их друг на друга.
Дазай к подобным побоищам не испытывал интереса и потому первым покидал

место боя и долго отлеживался на обмерзлом крыльце, разглядывая туманное
небо. Порой Накахара выходил следом, но, едва учуяв его запах или услышав
звук шагов, Дазай словно растворялся в бесконечном дожде и белоснежных
хлопьях снега.
Случались и другие попытки, когда Чуя Накахара пытался вновь вывести его на
откровенный разговор, но в такие моменты, точно по расписанию, являлся
Федор Достоевский с лучистой улыбкой на губах и с каким-то мелким делом,
якобы не требующим отлагательств.
Все эти дни Нана сходила с ума, пытаясь отыскать внезапно исчезнувшую
подругу. Все имеющиеся на руках зацепки вели к одному человеку, к которому
Хатояма собиралась обратиться за советом перед исчезновением. Нана была
человеком некрепкого ума и ужасно бесхитростна. Она не ходила вокруг да
около и наобум вывалила все в надежде, что Дазай во всем признаётся сам и
покажет, где спрятал труп несчастной девушки. Дазай, к ее величайшему
удивлению и разочарованию, корчил столь невинное и оскорбленное лицо, что в
его причастности начинал сомневаться даже Федор. Но одной хорошей игры
было мало, чтобы провести его вокруг пальца. Достоевский спровадил Нану,
сделав несколько недобрых замечаний по поводу необоснованной клеветы, а
Дазаю достался лишь взгляд этих странных глаз. Пристальный, глумливый и
говорящий «впредь будь немного осторожнее, это так утомляет». И в такие
моменты Дазая невыносимо влекло к нему, до дрожи во всем теле.
На третий день, день подготовки к отъезду, Нана вновь набралась смелости и

подошла к Дазаю, чтобы в очередной раз спросить о пропаже лучшей подруги.
Тот и глазом не моргнул, и бровью не повёл, продолжая спокойно собирать
дорожную сумку. Нана его не злила и даже не раздражала, она походила на
надоедливую мошку, летающую над головой днями и ночами.
360/1179
— Последний раз я видела ее, когда она собиралась с тобой поговорить. Я
видела, как она, черт возьми, открывает эту долбаную дверь на крыльце и
выходит наружу! И ты тоже был там! Не смей этого отрицать! Посмотри мне в
глаза, Осаму, и скажи, где она! Что ты с ней сделал?
Дазай скомкал рубашку, которую безуспешно пытался сложить, швырнул ее в

сумку и закатил глаза. Не обращая внимания на застывшую на месте девушку,
он мирно обошёл ее, подошел к шкафу с одеждой и замер, разглядывая его
содержимое. Нана не решалась заговорить вновь, ее геройства хватило лишь на
один выпад. Дазай долго стоял перед шкафом, почесывая скулу, мыслями
находясь где-то далеко. Услышав за спиной скрип пола и стук тяжелых берцев,
девушка слегка подпрыгнула от испуга. Он остановился за ее спиной. От него
исходил странный запах. Так пахнет асфальт после дождя и сырые доски в огне.
Еще, подумала Нана, что чувствует вкус металла, словно коснулась языком лужи
крови. Но то был не вкус, а запах, который исходил от человека за ее спиной.
— Ты видела нас вместе? — низким голосом спросил он, положив одну руку на ее
плечо. Нана вздрогнула и метнула взгляд к дверям. Ей невыносимо сильно
захотелось броситься вперед очертя голову, открыть эту проклятую дверь,
которую сама же ранее прикрыла и бежать без оглядки куда глаза глядят, лишь
бы подальше от монстра в этой комнате. — Ты видела, Нана, как я убил ее?
— Нет, — ответила она не своим голосом.
— Нет… — Дазай улыбнулся. — Но при этом ты продолжаешь обвинять меня?
— Ты видел ее последним.
— И поэтому ты сразу надумала, что это я? Раз уж ты отказываешься включить

голову и мыслить логически, я сделаю это за тебя.
Теплая рука обвилась вокруг ее шеи, кожи коснулось его горячее дыхание. Нана
мелко затряслась, ощущая от этих странных объятий двоякие чувства.
— Скажи, Нана, зачем мне понадобилось убивать Хатояму? Раз ты обвиняешь

меня в убийстве, значит, ты знаешь, какой у меня был мотив. Озвучишь? Потому
что я понятия не имею. Мы не общались прежде, конфликтов у нас не было, да и
буду искренним, она совсем не в моем вкусе.
— А кто тогда… в твоем вкусе? — неожиданно для себя выпалила Нана и тут же
вспыхнула, осознав двусмысленность своих слов. Дазай удивлённо приподнял
бровь, а затем захохотал.
— Боже правый, — он отнял руку, которой обнимал ее за шею, вернулся к

кровати и вновь принялся складывать разбросанные по кровати вещи. — Раз уж
на то пошло, не ты ли видела ее последней?
— Что? — девушка в ужасе отшатнулась. Дазай пожал плечами.
— Мы скоро выезжаем. Не могла бы ты… — он кивком указал на дверь.
Наблюдения и выводы
361/1179
Мы наконец покинули это злополучное место. Многие находились в приподнятом
настроении — не я один радовался сегодняшнему отъезду. Айти приелось нам
всем, несмотря на царящее вокруг спокойствие и мир. Мир, конечно же, не
внутри отряда, а снаружи. Все то время, что мы находились здесь,
инфицированные не беспокоили нас. Хито неплохо постарался, отведя их на
самую окраину города. Большинство продолжило путь вперед, а тех, что
возвращались, мы убивали по одиночке, благо, было их не так много.
Снег последние дни шел почти беспрерывно. А когда его не было, начинался
дождь. Признаться, еще в первый день я заскучал по тем временам, когда,
изнывая от жары, сидел под деревом, обмахиваясь старой газетенкой. Теперь
же нам грозила не только холодная зима, но и орды инфицированных, которых
больше не сдерживали солнечные лучи. Прежде мы проходили мимо, не
замечали их пронизывающих голодных взглядов и редко задумывались, как
будем выживать зимой, сегодня. Не страшно смотреть на неподвижно лежащего
инфицированного, страшно, когда он несётся вперёд и у тебя в запасе
несколько секунд, чтобы принять верное решение. Бежать или стрелять. Дать
отпор или дать деру. Куда бежать, чтобы остальные не учуяли твой запах.
Не уверен, что сумею добраться до Токио. Только не с одной рукой. Стоило ли

мне осесть в Айти и прожить в нем остатки своих дней?
Утро началось с суеты. Все разбились на маленькие отряды из трех-четырёх

людей и теперь рассаживались по машинам. Всего нас было где-то тридцать,
может, больше, может, меньше. Половину из них я так и не потрудился
запомнить.
Их лидер поначалу казался мне человеком беззаботным, взбалмошным и вообще

себе на уме. Однако, прожив тут какое-то время, понимаю, как обманчиво
первое впечатление. На ум не приходит подходящих слов, чтобы
охарактеризовать его. Личность Федора Достоевского точно ящик Пандоры. Как
много человек хотят его открыть, и все боятся последствий.
Я до последнего надеялся, что Осаму поедет с нами. Надеялись на то и Ясу, и

Ацуши, сохранившие в нашем пикапе для него место. Не знаю, о чем думал Чуя.
Он был мрачен с самого утра и заговаривать с ним хотелось в последнюю
очередь. Осаму то пропадал из виду, то появлялся вновь, со скучающим видом
выслушивая поручения Достоевского. Всякий раз глядя на него, я вспоминал тот
странный поцелуй в гараже. Губы у меня начинало покалывать, и дыхание
перехватывало. Он сказал мне «это первый и последний раз», но кто властен над
своими чувствами? Признаться, тайком я желал, чтобы он сел с нами в этот
чертов пикап. Сел слева от меня и впал в глубокую дрему. Его голова опустилась
бы на мое плечо, а я сидел бы неподвижно, изображая спокойствие и
безмятежность. Однако все мои глупые фантазии рухнули, так и не успев
разыграться.
Федор озвучил имена своего отряда, и он был среди них. Меня вновь посетила
мысль, что Федор Достоевский намеренно держит его поодаль от нас. Замечает
ли это сам Осаму? Если да, то почему бездействует? Неужели мы навсегда
разошлись в том парке?
— Эй, довольно ворон считать, прыгай в машину.

362/1179
Чуя хлопнул меня по спине и прошёл мимо, перекинув через плечо увесистую
сумку. Ясу каждые пять минут оборачивалась назад, пытаясь выцепить глазами
Осаму. Он уже сидел на заднем сидении машины, о чем-то переговариваясь с
Алеком. За рулем был Дрейк, сбоку полусидел-полулежал Достоевский,
углубившись глазами в карту. И меня охватила небывалая хандра. Помнится,
когда-то мы сидели так же. Чуя за рулём, Ацуши справа от него, а я, Осаму и
Ясу, теснились на задних сидениях. Не думал, что секундная вспышка
воспоминаний способна причинить такую боль. Все мы повзрослели. Особенно
Чуя. Его теперь не узнать. А Осаму… куда пропало то согревающее тепло и уют в
его глазах? Куда пропал тот добрый и отзывчивый юноша, который был с нами
на протяжении всего этого времени? Иногда, тайком, я всматриваюсь в его
глаза. Когда он говорит, когда улыбается, когда смеётся, но неизменно вижу в
них пустоту.
Спустя два часа беспрерывных споров, мельтешений и беготни мы собрались.

Внутри пикапа было тепло и уютно. Кондиционер согрел весь салон и даже
кожаные сидения. Я примостился у правого окна, наблюдая за суетой снаружи.
Передние двери резко распахнулись, впуская в салон поток холодного ветра.

Машина прогнулась под весом Ацуши и Чуи. Первый принялся потирать
замёрзшие руки, а второй искать ключи, на которые, вероятно, сел. Ясу все еще
стояла снаружи, топчась на месте от холода. Чуя окликнул ее несколько раз, и
лишь тогда она открыла дверь и присоединилась к нам.
— Что-то случилось? — спросил я, заметив тень недовольства на ее лице. Она

фыркнула и отвела глаза в сторону. Чуя бросил на неё взволнованный взгляд
через стекло заднего вида.
— Да, все отлично, — буркнула она, сложив руки на груди. Я несколько раз
сплевывал волосы, которые лезли в рот, мешая разговаривать, на седьмой раз я
отвёл их рукой и случайно мазнул щеку криво стриженным ногтем на пальце.
Обозлившись еще сильнее, я вновь принялся их грызть, желая оторвать
заострённые углы. Так уж вышло, что ни у кого не оказалось заточенных
ножниц. Пришлось кое-как извращаться найденными в доме. Вернее, эта участь
пала на плечи Ацуши, который чудом не прихватил с ногтями и часть моих
многострадальных пальцев.
— А выглядишь как самка богомола, которая вот-вот оторвёт… — Чуя резко

пихнул Накаджиму в плечо, и тот замолчал. Ясу бросила на него убийственный
взгляд.
— С меня хватит, — вдруг прошептала она и, распахнув дверь машины, пошла

куда-то вперед. Чуя и Ацуши высунули головы из окон, крича ей вслед, но она
упорно делала вид, что не замечает их криков. Тут и меня стало подхлестывать
любопытство. Оставив обгрызенные в кровь ногти, я поддался вперед, между
сидениями и стал внимательно наблюдать за Ясу. Она спешно прошла мимо
Рейко и Кармы, заливающих топливо в машину. Мимо Ричи и женщины-доктора,
клянусь, не могу вспомнить ее имя. Спенсер так же, как и мы, стал провожать ее
глазами. Нана слишком приказным тоном велела возвращаться к своей машине,
а остальные же принялись спрашивать, почему она еще не на месте и
разгуливает тут, когда все вот-вот должны тронуться в путь. Никого не удостоив
ответом, она торопливым шагом подошла к машине Достоевского.
363/1179
Двери у них еще были распахнуты, так как Дрейк в последний момент решил
проверить состояние шин. Однако, думается мне, учитывая беззаботность этого
парня, то, скорее, был приказ Федора. Ясу остановилась у задних дверей, все мы
затаили дыхание. Не знаю, о чем они шептались несколько минут, но, клянусь, я
бы полжизни отдал, чтобы увидеть выражение лица Осаму, когда Ясу под
удивленные взгляды влепила ему звонкую пощечину. Единственное, что я
слышал отчетливо, так это смех Федора. Чуя аж рот разинул от удивления,
Ацуши превратился в каменное изваяние и, видимо, раз сто пожалел о своих
словах насчёт самки богомола.
— Сколько раз еще нам нужно извиниться перед тобой?! — закричала она.
— Ясу… — Осаму поднял на нее растерянный взгляд, держась одной рукой за

покрасневшую от удара щеку. Он вышел из машины, Алек тяжело вздохнул и
покачал головой.
— Не перебивай меня! — рявкнула она, сжав кулаки с такой яростью, словно вот-
вот набросится на него. — Мы не хотели тебя бросать! Бог свидетель, не хотели,
черт возьми! Ты один из нас! Я люблю тебя не меньше родного брата. Но ты был
там и видел все своими глазами. Мы держались до последнего! Из-за чего ты
держишь на нас обиду? Что мы сделали не так? — Ясу положила ладонь на его
шею и потянула вниз, заставив его сгорбиться и наклонить голову. — Посмотри
мне в глаза, Осаму, и выскажи все, что у тебя на душе.
— Извините, что вмешиваюсь, — улыбаясь произнёс Федор, — но нам уже…
— Не лезь не в своё дело! — крикнула Ясу, метнув на Достоевского

уничижительный взгляд. Алек прыснул в кулак и тут же поспешил отвернуться.
— Прошу… прощения? — то ли удивлённо, то ли потерянно ответил Федор. Ясу

вновь посмотрела на притихшего Дазая.
— Осаму… — ее голос дрогнул.
— Ясу, я… Не сержусь на вас. Разве я не сказал об этом с самого начала. Вы

поступили правильно.
— Тогда в чем дело?! Почему ты так ведёшь себя?
— Я не понимаю твоего вопроса, — резко ответил он.
Ясу надолго замолчала. Серые глаза неотрывно смотрели на бледное лицо, на

котором отражалось неподдельное замешательство. Сидя на мягком сидении
пикапа, я думал, как сильно должно быть у него горит щека. Рука у Ясу тяжёлая.
Остальные во все глаза наблюдали эту сцену, а вскоре начали перешептываться.
Федор вновь заговорил, а затем кивком головы указал на нас. Алек что-то
ответил ему, затем вклинился Дрейк. Не уверен в правильности своих
рассуждений, но думается мне, он предложил Ясу ехать с ними. Осаму, все еще
держась за красную щеку, походил на растерянного ребёнка, которого мать
отругала за испачканную одежду или разбитую любимую вазу.
Тут уже лопнуло терпение Чуи. Он открыл дверь машины и собирался было
выйти наружу, но, высунувшись наполовину, застыл. Ясу схватила Осаму за руку
и поволокла за собой. Он, что странно, отреагировал спокойно. Ничего не
364/1179
спросил и даже не выразил удивления. Он мирно шёл за ней, низко опустив
голову.
Дверь слева от меня распахнулась, вновь впустив холодный поток ветра. Ясу
мягко толкнула Осаму в кабину, сама села следом и громко хлопнула дверью.
Дазай крупно вздрогнул, а затем обвёл всех взглядом, как-то стыдливо и робко.
Первым пришёл в себя Ацуши.
— С возвращением, — улыбаясь, произнёс он и, перегнувшись через сидение,

взъерошил копну светлых волос.
— Трогай, — устало прошептала Ясу, словно разом растеряв все силы.
— Больно, наверно, было, — все не унимался Ацуши, глядя на красную щеку

Дазая.
— А ты у соседа спроси, он наверняка помнит, больно или нет, — ответил я. Чуя

показал мне средний палец, Дазай, не выдержав, засмеялся. Спустя секунду мы
все подхватили его смех.
Как сердце прикажет
Этим утром я проснулся раньше обычного. Помнится, еще при нормальной

жизни часто просыпался под громкую трель на телефоне либо крики матери,
требующей спуститься к столу. Признаться, я был тем еще засоней, который мог
проспать до полудня или глубокого вечера, если никто не приходил по мою
душу. Сейчас все изменилось. Я стал просыпаться раньше всех и долго
неотрывно смотреть в потолок. Меня занимали думы, как пройдёт новый день.
Кто кому устроит взбучку на этот раз, кто из ребят Достоевского решит сегодня
докопаться до нашей шайки, сколько раз я увижу Осаму в течение дня, который
обрёл уникальную способность растворяться в воздухе при виде нас. Каждое
утро, едва открыв глаза, я думал, кто останется за бортом сегодня.
С новыми знакомыми должно было стать легче, проще, безопаснее, но меня не

отпускало чувство нарастающего напряжения. Что-то темное окутывало нас,
меняло в худшую сторону, отдаляло друг от друга.
Сложно было не замечать, какими глазами все смотрят на Осаму. Они видят в
нем монстра, убийцу, бессердечное чудовище, потому обходят стороной, словно
прокаженного, однако не брезгуют тайком шептаться, порицать его и
обращаться за помощью в безводные минуты.
Я слушаю, наблюдаю и все постоянно задаюсь вопросом: а если бы мы не

сбежали? Если бы мы остались там, в толпе инфицированных до последнего, то
сейчас на заднем сидении этого чёртового пикапа была бы такая же тишина?
Такая же неловкость? Нет. Никто из нас не позволил бы ему почувствовать себя
монстром. Даже Чуя, этот грубиян, закрыл бы глаза на все его изъяны. Мы бы
брали его доверие любовью, но Федор Достоевский опередил нас, решив играть
в обратном порядке. В самом быстром и самом проверенном.
Посмотри в зеркало, говорит он, и ты увидишь отражение монстра, а затем

взгляни на меня, внимательно, пристально, прямо в мои глаза. Ты увидишь в них
365/1179
принятие.
— С возвращением! — произнёс я громко, пытаясь разбавить эту чёртову

неловкость в салоне. Осаму опешил и растерялся сильнее, когда я принялся
ерошить его волосы. Ясу выглядела как выжатый лимон. Рюноске, напряженный
сильнее всех, словно кто-то запретил ему дышать, громко выдохнул с
нескрываемым облегчением.
— Трогай, — Ясу уткнулась лбом в холодное стекло машины. Нелегко ей должно

быть пришлось. Однако, увидев красную щеку этого идиота с едва заметным
отпечатком ладони, я не смог сдержать смех.
— Больно наверно было, — произнёс я, пытаясь придать голосу больше

сочувствия, но рвущийся наружу смех выдал меня.
— А ты у соседа спроси, он наверняка помнит, больно или нет, — пробормотал

Рюноске, подперев щеку ладонью. В его глазах играли смешинки, а губы едва
заметно дрогнули. Он определено намекал на ту жгучую пощечину, которую Ясу
в порыве гнева отвесила братцу в торговом центре. Чуя отреагировал на
удивление спокойно, этот парень взрослеет на глазах. Он лишь пожал плечами
и показал ему средний палец, чем вызвал тихий смех у сидящего позади Дазая.
И меня отпустило. Напряжение, тоска, чувство тяжести на сердце и какая-то
необъяснимая безысходность улетучились в мгновение, оставив после себя лишь
странное покалывание в кончиках пальцев и такую легкость, от которой мне
хотелось смеяться громче всех.
— В Токио, значит, — прошептал вдруг Рюноске, перестав смеяться. Все

замолчали. Втайне каждый думал об этом, но не решался заговорить вслух.
Меня тянуло туда, словно мотылька на свет, и так же сильно я боялся того дня,
когда окажусь там. Может, все мы искали спасения в большом городе? Надежду
на выживание? Надеялись найти ответ на вопросы, которых не было ни у кого? Я
привык не строить ложных надежд и всегда предполагать худший вариант
развития событий, но как бы мне хотелось, чтобы все обернулось иначе. Я устал
выживать.
— Вы уверены, что хотите ехать туда? — негромко спросил Осаму, обведя всех
поочерёдно взглядом. — Там может быть…
— Мы знаем, — перебил Рюноске, словно испугавшись следующей его фразы.

— Но это лучше, чем вечно прятаться и жить в неведении. Я предпочитаю
увидеть все своими глазами.
Осаму замолк на полуслове. Я заметил, как он мазнул взглядом его плечо, где
трепыхался пустой рукав куртки. Рюноске напрягся, почувствовав на себе его
взгляд. Этот «новый» Осаму порой столь сильно походил на Федора, что у меня
мурашки пробегали по спине. Прежний он никогда не взглянув бы так…
оценивающе. Словно прикидывая, сколько процентов у Рюноске на выживание.
Это был секундный взгляд, но клянусь, его почувствовал каждый. Вновь повисла
неловкая тишина. Я отвернулся и сел ровно, глядя на машину перед нами.
Докторша рассыпала антибиотики и в спешке собирала их. Ричи и не думал ей
помогать, жадно затягиваясь четвёртой сигаретой за час. Из окна другой
машины высунулась нататуированная загорелая рука Кармы, подающая знак,
что мы вот-вот тронемся в путь.
366/1179
— Все-таки мне лучше будет вернуться… — быстро проговорил Осаму и
потянулся к двери. Ясу, по всей вероятности, предвидела и это. Ее реакция не
заставила ждать долго. Она звонко шлёпнула его по ладони, насупилась и
приняла позу, точно разъяренная медведица, вставшая на задние лапы. Почему-
то в этот момент, она предстала передо мной именно в этом образе. Осаму
одернул руку и попятился назад, уперевшись спиной в бок Рюноске. Тот скорчил
недовольное лицо, однако в его глазах было больше радости, нежели наоборот.
Этот идиот все еще сохнет по нему? Чуя завёл машину и медленно тронулся.
— Поздняк метаться, — буркнул он, закинув вторую руку на руль.
— Мне кажется…
— Тебе с нами некомфортно? — спросил я, вновь обернувшись. Осаму, нагло

перебитый в очередной раз, удивлённо захлопал своими жуткими жёлтыми
глазами. Иногда они меня пугали до чертиков, словно Люцифер вынырнул из
своей огненной печи и примостился тут между нами от скуки.
— Напротив, — слегка наклонив голову, медленно проговорил он, — это вам, как
вижу, со мной некомфортно. Я не понимаю, чего вы от меня хотите. Честно,
ребят. Я думаю, что мое место среди…
— Твоё место здесь! — крикнула Ясу.
Чуя вздрогнул, на миг оторвав руки от руля. На лице Осаму не дёрнулся и

мускул. Какое-то время он неотрывно смотрел на побледневшую Ясу, а затем
откинулся на спинку сидения, сложил руки на груди и закрыл глаза. Я знал этот
жест. Все знали. И говорил он «ваша взяла, я умываю руки».
Цепочку из машин вёл Достоевский. Вернее, Дрейк, занявший место водителя.

Федор, с моих наблюдений, был не большим фанатом вождения. Место Осаму
так никто и не занял. Многие побаивались Достоевского и потому предпочитали
не контактировать с ним в лишний раз. Потому и желающих на вакантное место
не оказалось. Мне всегда было интересно, о чем говорит с ним Осаму. Как много
раз я замечал этих двоих вместе. И всякий раз, когда до меня доносились
отрывки их фраз, они бывали пропитаны сарказмом, иронией, а порой так и
сочились ядом. Однако, несмотря на это, между ними оставалась какая-то
непонятная мне искренность, я так и не увидел неприязни.
Первая ведущая машина свернула направо, остальные поехали за ней хвостом.

После небольшой ссоры мы ехали в гробовой тишине, которая в последнее время
возникала все чаще и чаще. На улице стоял холод, жуткий колотун. Стёкла на
машине замерзали, шины скользили. Сегодня снег напирал особенно сильно,
словно намеренно усложняя нам путь. Мы медленно проезжали одинокие
заброшенные дома и с какой-то хандрой всматривались в темные окна. Иногда я
замечал движение внутри и темные силуэты. Запертые внутри инфицированные
мотали круги по комнатам без возможности выбраться наружу. Я представил,
как буду убегать от них в гололёд. Как они будут свирепо гоняться за мной, а
затем скользить и падать. Вот умора. Если, конечно, тем, кто упадет первым,
буду не я или кто-то из нас.
— Кстати, а Хатояму так и не нашли? — спросил Чуя, борясь с заклинившими

дворниками.
367/1179
— Я думаю, она тайком сбежала. Либо Нана что-то с ней не поделила и пришила
ее. Здесь это вполне нормальное явление, — приоткрыв один глаз, ответил
Осаму. Чуя взглянул на него через зеркало заднего вида, приподнял бровь.
— И для тебя тоже? — с усмешкой бросил он.
— Ты серьезно спрашиваешь или потешаешься? — Дазай усмехнулся в ответ.

— Для меня, если судить по недавнему разговору, это в порядке вещей еще с
семи лет. Исправь меня, если ошибаюсь.
— Я ничего подобного не говорил.
Все мы навострили уши. Ясу вынырнула из легкой дремы и заинтересованно

покосилась на них. То же самое сделал и я. О каком разговоре шла речь?
Рюноске устало выдохнул и закатил глаза, готовясь к очередной перепалке.
Подперев щеку ладонью, он смотрел на улицы и дома, быстро сменяющиеся друг
за другом. Иногда нам попадались инфицированные, которые, едва завидев нас,
бросались следом за машиной, а кто-то кидался прямо под колёса. Машина
высоко подпрыгивала, скользила немного, а затем Чуя вновь выруливал на
дорогу. Благо, водил он отменно.
— Зато жирно намекнул.
— Зачем вы снова начинаете, а? — не выдержал Акутагава. Ясу требовательно

положила ладонь Осаму на колено.
— Это что сейчас было? Брат? О чем он говорит?
— Не бери в голову, — раздраженно отмахнулся Чуя. Дазай мечтательно

приложил палец к своим губам.
— Не так давно твой брат сказал мне, — его голос стал низкий, едва
различимый, — что любит меня гораздо сильнее тебя.
Заинтересованность на лице Ясу сменилась озадаченностью. Рюноске напрягся,

словно струна. Мне же их диалог показался забавным. Засучив рукава, я
принялся слушать их перепалку. Хоть какое-то развлечение в пути. Не хватает
только пива и чипсов. Если я что и понял, так это то, что нет смысла пытаться
усмирить нрав этих двоих. Они либо собачатся, либо молчат. Приняв на себя
роль стороннего наблюдателя, я приготовился слушать. Время от времени я
смотрел в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть в нем побледневшее лицо
Рюноске.
— Конечно, я тебя люблю, — Чуя невинно улыбнулся. Я подавился собственной

слюной и зашёлся в диком кашле. Никто не торопился мне на выручку. Осаму
остолбенел. Не на такую реакцию он рассчитывал. — Люблю так сильно, что
хочу прижать тебя к груди и придушить.
— Я могу принять это как полноценное признание? — с ленцой подавшись

вперед, спросил Осаму и подмигнул Накахаре, пихнув его в плечо. Чуя грубо
перехватил его руку, прямо перед моим носом. Ситуация выходила из-под
контроля, становясь все более и более неловкой. Я бы нисколько не удивился,
выскочи сейчас Рюноске прямо из машины. Пауза затянулась. Я все смотрел на
его запястье, кожа вокруг которого становилось лилового оттенка. До того
368/1179
сильно Чуя сжимал его руку.
Однако Осаму не подавал никаких признаков, что ему неприятно или даже
больно. На его губах все так же играла блаженная расслабленная улыбка.
— Ну все, довольно, — Ясу схватила Осаму за ворот рубашки и потянула назад.

Чуя нехотя разжал ладонь и вернул ее на руль.
— Жаль, что меня никто не любит, — снова буркнул я. — Смотрю, это очень
весело, отношения выяснять.
— За что тебя любить? — рявкнул Рюноске, переполненный мстительного гнева.
— За мою шикарную задницу, — самодовольно ответил я.
— В следующий раз не забудь прихватить ее с собой, — ответил Осаму,

устраивая голову на плече Рюноске. Чуя засмеялся в голос.
Ясу Накахара
Грань
Я долго смотрела на безмятежное лицо спящего Осаму и не могла не думать о

его словах, брошенных ранее. Что он имел в виду под семью годами и почему
брат так переменился в лице от моего вопроса. За время, проведённое с ними, я
научилась смирению. И потому подавила все свое любопытство на корню. Что бы
там ни было, уверена, они разберутся и примут верное решение.
Осаму задавал вопрос брату в шутливой манере, но я видела, как сильно он

жаждал искреннего ответа. Могла ли я стать инициатором этих странных
отношений? А если между ними что-то и было, не усугубила ли я ситуацию,
принудив их к поцелую во время игры? И как только Рюноске не возненавидел
меня после содеянного. Если бы я только знала все тогда…
— Дороги заметает снегом.
Я взглянула в окно. Чем сильнее мы отдалялись от Айти, тем больше

инфицированных встречалось нам по пути. Услышав гул мотора, они выходили
из состояния дремы и бросались на нас. Мы ехали не быстро, дорога того не
позволяла, но простому человеку нагнать нас было бы сложно. Однако
зараженные справлялись с этой задачей за раз. Они прыгали на машину, бились
телами о двери, капот, пытались проломить головой стекло или бросались под
колёса. Несколько раз мы едва не перевернулись. Я подумала, что, возможно,
мы наткнулись именно на ту толпу заражённых, которых выпроводили за
пределы Айти. Машинам перед нами приходилось так же тяжко. Карма, слегка
приоткрыв окно, колола их мачете, место водителя временно заняла Рейко.
Престон сидел позади, прилипнув щекой к грязному стеклу машины. Никто не
решался стрелять. Мы боялись привлечь внимание остальных.
— Мы никогда не доберёмся такими темпами, — произнесла я, расстёгивая

дорожную сумку, которая лежала между моими ногами. В ней был припрятан
охотничий нож, который я нашла во время тайной прогулки в отсутствии брата.
Я планировала слегка приоткрыть окно и в точности как Карма заколоть
несколько инфицированных. Осаму, почувствовав мельтешение напротив,
369/1179
приоткрыл один глаз. Рюноске все то время, что он спал, положив голову на его
плечо, боялся пошевелиться и даже вздохнуть чуть громче.
— Не думаю, что это хорошая идея, — произнёс он, вяло перехватив мою руку.
Брат обернулся и, увидев рукоять ножа, зажатую между моих пальцев, сердито
покачал головой. Ацуши вдруг вскрикнул и отпрянул от окна. Раздался глухой
звук треснувшего стёкла. На переднем боковом окне появилась трещина и
темное кровавое пятно.
— Блять! — в ужасе выкрикнул Ацуши, с лица которого схлынули все краски.
— Давай-ка мы с тобой местами поменяемся, — предложил мне Осаму, мягко

схватив меня за плечо. Игривый тон в его голосе пропал. Я собиралась
заупрямиться, так как тоже не хотела рисковать им, пересев на безопасное
место по центру, тем не менее, увидев выражение его лица, решила уступить.
Рю отвернулся, пытаясь скрыть разочарование и кислый взгляд. Снова я стала

причиной его дурного настроения. Однако сейчас было совсем неподходящее
время, чтобы рефлексировать по поводу сделанного и несделанного.
Меняться местами в тесной кабине машины, где на заднем сидении сидят сразу
три человека, оказалось куда труднее. Мне пришлось сесть на колени Осаму,
чтобы перекатиться вправо, дважды я задела его локтем по скуле и один раз
случайно надавила на пах. Он тихо зашипел, затем поджал губы. Видимо, устав
от моего мельтешения, Осаму подхватил меня под бёдра и словно пушинку
опустил по центру, между ним и Рюноске. Брат, бросающий на нас косые
взгляды, до скрипа сжал руль обеими руками.
Не прошло и двух минут, как очередной инфицированный ударился лбом о

стекло. Послышался уже знакомый хруст стекла и машина затормозила.
Остановились и другие, ехавшие перед нами. Позади начал нервно сигналить
Френк, везущий основные наши запасы. Если память не изменяла мне, за ним
держались еще два пикапа, смыкающие ряды.
— Что у них там стряслось? — спросил Чуя, нервно барабаня пальцами по

колену.
Никто не выходил наружу. Все стояли, ожидая непонятно чего. Дрейк

остановился, но зачем, думала я, если мы продолжим в том же духе, все
инфицированные, которых мы успешно миновали, вскоре нагонят нас. Снежная
буря становилась сильнее с каждым часом. Машина слабо покачивалась и
скрипела от ветра. Все напряжённо молчали, пытаясь разглядеть хоть что-то
через замёрзшие окровавленные стёкла. Дворники на лобовом стекле не
выдержали столь сильного напора и все-таки сломались, замерев в самом
центре. Брат грязно выругался, Ацуши высоко поднял ворот меховой джинсовой
куртки и вжал голову в плечи. Кто-то начал царапать капот ногтями.
Обернувшись назад, мы увидели двух инфицированных, смотрящих прямо нам в
глаза. Первый был без нижней челюсти и верхнего ряда зубов, у него не было
глаза и двух пальцев на руке. Второй, не сводя с нас голодного взгляда, обошёл
машину и остановился возле двери, напротив которой сидел Осаму.
Инфицированный подошёл ближе и, положив обе руки на стекло, принялся

таранить его головой. Брат вытащил пистолет, но Осаму опередил его и к
всеобщему ужасу опустил стекло. Следующие секунды прошли словно в тумане.
370/1179
Одной рукой он держал инфицированного за шиворот, словно дворнягу, а
второй рукой схватил за волосы и потянул вверх. Я смотрела, как медленно
рвётся кожа на его шее. Как отделяется голова от тела, падает и катится по
белому снегу, окрашивая все вокруг в красное. Рюноске согнулся пополам,
извергая содержимое желудка под ноги. Брат и Ацуши смотрели на Осаму
стеклянными глазами, словно только-только осознали, что один из этих
монстров все это время сидел среди нас. Не могу сказать точно, как выглядел
мой собственный взгляд в этот момент.
— Я пойду проверю, как там дела у Федора, — удрученно проговорил Осаму,

нервно вытирая окровавленные руки о брючину. Я не смогла остановить его
вовремя, потому что так же оказалась во власти страха, и, когда я пришла в
себя, было слишком поздно. Дверь громко хлопнула, ознаменовая, что все мои
усилия были напрасны. Он снова вернулся к ним.
— Стой!
Брат выскочил за ним следом. И все мы, оставшиеся в машине, прильнули к окну.
Позади раздались звуки выстрелов и душераздирающие крики. Голос
принадлежал Френку. Акутагава, ругаясь из-за неудобства передвижения с
одной рукой, пыхтя, развернулся в салоне и прижался лбом к заднему стеклу,
пытаясь разглядеть ситуацию снаружи сквозь замёрзшие кровавые пятна.
— Куда они, блять, вышли, когда там толпа инфицированных! — панически

заорал Ацуши, схватившись за волосы. — Надо помочь им!
— Я ничего не вижу, — замогильным голосом сообщил Рюноске. Не раздумывая

больше ни секунды, я схватила нож, который недавно Осаму отобрал у меня и
швырнул обратно в сумку. Заряженный пистолет покоился в кобуре, на моем
поясе, но в тот момент я отчего-то не додумалась схватиться за него. Все
происходило слишком быстро и необдуманно. Я боялась потерять этих двоих.
Дверь со скрипом открылась, морозный воздух полоснул по лицу. Ацуши что-то

крикнул, а Рю безуспешно пытался схватить меня за ворот. Снег лежал почти по
колено. Мы остановились, судя по окружавшим нас деревьям, где-то в лесу.
Неприятные воспоминания хлынули тяжелым потоком. Тем не менее, времени
ударяться в хандру у меня не было. Позади инфицированные разрывали плоть
Френка. Все еще живого и вопящего от ужаса и боли на весь лес. Остальные
наблюдали за ним из своих машин и отводили глаза. Впереди сквозь плотные
хлопья снега я разглядела знакомые фигуры. Они о чем-то спорили, время от
времени убивая инфицированных, бегущих на них. Почему никто не обращал
внимания на Френка?! Боясь, что Ацуши и Рюноске выйдут следом, я помчалась
вперед, на звук знакомых голосов. И чем ближе я подходила к ведущей машине,
тем больше появлялось осознание ситуации. Поперёк дороги лежало огромное
дерево, и его было не объехать, не убрав с пути.
— Какого черта?! — крикнула я, увидев спорящих о чем-то брата, Федора и с ног

до головы покрытого кровью Осаму. Тела инфицированных были повсюду. И
столько же позади пожирали плоть Френка, неожиданного ставшего приманкой.
Брат, едва увидев меня, пришёл в ярость и рванул в мою сторону. Осаму
отреагировал быстрее и, схватив его за руку, удержал на месте. Дрейк
приоткрыл дверь машины, приглашая меня внутрь. Сесть я согласилась лишь
после того, как он пообещал не поднимать стекло, чтобы я могла слышать суть
разговора. Внутри салона сидел Алек. Несколько раз он пытался выбраться
371/1179
наружу и столько же раз его мягко толкали обратно. Дважды это был Федор и
дважды Осаму. Сама того не осознавая, я принялась разглядывать его. За время,
прожитое под одной крышей, мы контактировали крайне редко и почти не
общались напрямую. Однако, несмотря на круг общения, он не вызывал
неприязни. Может, дело было в его лице? В этой обманчиво-доброй улыбке? В
этих странных разноцветных глазах, вызывавших некую двоякость чувств?
— Если верить карте, тут неподалёку должна быть хижина для туристов.
— Это на каких картах отмечают подобные хижины? — осведомился Чуя. — Как-

то мы устраивали привал в лесу, и закончилось всё огромной катастрофой.
Достоевский сложил карту и прислонился спиной к капоту.
— Может… вся причина в никудышном лидере? — справился он.
Дазай окинул их внимательным взглядом и изогнул бровь. Чуя покачал головой,

затем усмехнулся.
— Забавно, когда кто-то вроде тебя толкает подобные речи. Твоего человека
прямо сейчас рвут на части инфицированные.
Достоевский пожал плечами, затем мотнул головой, стряхивая снег с волос.
— Смерть Френка пойдет нам на пользу. К тому же, он был укушен столько раз,
что спасать его просто не имеет смысла. Пожертвовать одним человеком ради
спасения сотни — не такая уж и плохая прерогатива.
— Распоряжаешься чужими жизнями, словно пешками, — молвил Чуя.
Федор облизал обветренные губы, громко хрустнул шеей, затем

непозволительно близко приблизился к нему.
— Раз ты столь добр, сердоболен и переполнен праведного гнева, чего не

бросился выручать попавшего в беду?
— Ребят, от ваших споров дерево в сторону само не сместится, — заметил Осаму,

поглядывающий то на одного, то на другого. Достоевский вдруг схватил его за
руку и потянул на себя.
— Ты слышал, Чуя Накахара? Твой друг, — яркие лиловые глаза опасно

сузились, — дело говорит. Если снег не остановится, дороги заметёт и мы
окажемся в ловушке. Так что будь послушным мальчиком, возвращайся в
машину и жди, пока мы с Осаму не проверим содержимое карты на
достоверность.
Чуя молчал какое-то время, сверля этих двоих странным взглядом. Затем он
опустил голову, и по содрогающимся плечам я поняла, что он смеётся. А вот с
губ Достоевского улыбка сошла быстро. Дазай удивлённо вскрикнул, когда брат
схватил его ворот и грубо потянул на себя. Давно не видела такую гамму эмоций
на его лице. Он был так потерян, озадачен и ошеломлён, что не осознавал в
полной мере, из-за чего разгорелся спор и чего от него хотят эти двое. Брат тем
временем крепко схватил его поперёк груди и кивком указал на Алека, с какой-
то обреченностью и унынием наблюдавшего за ними.
372/1179
— Теперь они и меня вплетут, — выдохнул он, обращаясь ко мне и принялся
чесать один глаз, в который, видимо, попала пылинка. — А твой брат не из
робкого десятка.
Забыв о споре снаружи, я удивлённо уставилась на него. Алек удрученно

обернулся, огляделся вокруг и после снова с сомнением посмотрел на меня.
— Все… хорошо? — спросил он, с неподдельной заботой и беспокойством.
Его голос был нежный, мягкий, невероятно успокаивающий. Он сказал всего

одну фразу, а мне почудилось, словно меня обволокло теплым невидимым
светом. Но одно мне показалось странным. Он смотрел на меня, смотрел на
брата, Осаму, Федора, Дрейка, и его взгляд не останавливался на ком-то
определённом. Он смотрел сквозь нас. Его не было с нами. Его взгляд был
пропитан пустотой и отрешенностью, словно у человека, проживающего
последние минуты своей жизни.
373/1179
Часть 28
— Ты мне не нравишься, — произнесла Ясу после долгого молчания.
Дрейк, не без интереса прислушивающийся к спору на улице, в удивлении

обернулся, позабыв о конфликте снаружи. Алек безучастно пожал плечами и
вновь отстранённо уставился в окно.
— Всем мил не будешь, — прошептал он. Ясу фыркнула.
— Даже не спросишь почему? — осведомилась она. Алек мягко улыбнулся, его

взгляд упал на Осаму, выражение лица которого было таким, от которого
молоко скисает. Федор, как и обычно, выглядел веселым и беззаботным, однако
улыбка на его губах отнюдь не была показателем хорошего настроения.
— Раз ты так сказала, значит, у тебя была на то причина, — ответил Алек и

потянулся рукой к двери.
Дазай, заметивший мельтешение в машине, толкнул дверь обратно и

прислонился к ней спиной, пригрозив ему пальцем. Вновь раздались звуки
выстрелов, и все одновременно замолкли. Карма, пользуясь ценными минутами,
принялась активно обстреливать инфицированных, толпой облепивших
несчастного Френка, от которого оставались одни кости. Те, привлечённые
новыми звуками, быстро потеряли интерес к обглоданному трупу.
Рюноске, пораженно и с долей отвращения, наблюдал, как инфицированные,

толкая друг друга, повалили на Карму. Их разлагающиеся лица, покрытые
свежей кровью и ошмётками мяса, заставили его содрогнуться от страха и
неподвижно замереть. И на сердце Ацуши легла тень страха. Широко распахнув
глаза, он смотрел в их лица, спины, пьяно покачивающейся фигуры и все больше
терял возможность двигаться, возможность даже пошевелить пальцем. Не
дыша и не моргая, он прислушивался к стуку своего сердца и мёртвой тишине в
салоне.
Выстрелов стало больше. Следом за Кармой из машины вышла Рейко, затем Ричи
и Уильям, у которого на плече висел огромный патронташ и револьвер в одной
руке. С оружием Уильям не расставался даже во сне. Его паранойя или просто
желание защититься наконец сыграли всем на руку.
— Слишком громко, мы привлечём инфицированных. Надо убираться отсюда, —

сказал Дазай. Пересуды, однако, не стихли. Глаза Фёдора метали молнии.
Накахара даже не пытался скрыть дурного настроения.
Оставив попытки воззвать их к совести и здравому уму, Осаму грубо вырвал

карту из федоровских рук и целенаправленно зашагал в сторону леса. Если
карта не лгала, то в километрах шести-семи должен был находиться небольшой
отель, построенный для туристов, приезжавших на сезон охоты.
— Эй, ты куда?! — закричал Чуя и двинулся следом, жестом велев Ясу

оставаться на месте. Тут сорвался и Достоевский, тем не менее, сделав еще
несколько шагов, он внезапно остановился. Полный раздражения взгляд
полоснул накахаровскую спину. Он метался между желанием ринуться следом и
остаться на месте еще несколько мгновений, после чего, выдохнув полной
374/1179
грудью, обернулся и, наклонившись, тихо постучал в окно машины. Алек
припустил стекло и свесил обе руки вниз, касаясь бледными руками ледяных
дверей машины. Достоевский неуверенно перехватил их, накрыл своими
ладонями, крупными и горячими.
— Хочешь пойти следом? — спросил он. Федор кивнул, растирая его холодные
руки.
— Хочу, но сам знаешь.
— Верь в нас хоть немного. Мы продержимся. А там в лесу эти двое могут
встретить что угодно… или кого угодно, — Алек высвободил руку и подпер
подбородок ладонью. — Или мы можем пойти вместе.
— И речи быть не может! — тут же отрезал Федор, разозлившись.
Ясу растерянно покосилась на него. Прежде ей не доводилось видеть столько

«человечности» в его поведении. Звонкий смех Кармы заставил всех на
мгновение отвлечься и обернуться. Нападение инфицированных было успешно
отбито. Но и расслабляться было слишком поздно. Возможно, прямо сейчас на
них надвигалась толпа пострашнее. Кивнув Алеку, Федор отлип от дверей и
наконец оставил их наедине. Вскоре его голос стал доноситься отдалённо.
Карма, Рейко, Ричи и остальные люди из команды окружили его, выведывая
план действий.
Ясу, пользуясь суматохой и всеобщей отвлеченностью, незаметно двигалась

ближе к двери, что справа. Ее ладонь опустилась на кожаный подлокотник,
когда вторая рука медленно нащупывала ручку. Алек, с ленцой наблюдавший за
ней, покачал головой. Этот жест не утаился и от зорких глаз Дрейка. Услышав
глухой щелчок, Ясу вздрогнула, осознание пришло к ней уже через секунду.
— Открой немедленно эту дверь!
— Зачем? — спросил Дрейк.
— Затем, что ты не имеешь права держать меня здесь! Я хочу вернуться к своим.
Дрейк расстегнул кожаную куртку, поправил меховой капюшон, затем

обернулся. Черная прядь выбилась из зафиксированной лаком причёски и упала
ему на лицо. Он раздраженно сдул ее, затем громко цокнул.
— В лес за теми двумя или в машину?
— Не твоего ума дела! — рявкнула она.
— Ну что за ребёнок, — сказал Алек. — Неужели слова и доводы не могут тебя

вразумить? В лесу опасно. Твой брат и Осаму могут за себя постоять, а ты — нет.
Понимаешь, как сильно будешь мешаться?
— А ты поэтому не пошёл? Чтобы не мешаться? — насмехаясь, спросила она.

Однако Алек не выглядел оскорбленным и тем более — задетым. Он взглянул на
неё как-то странно. То ли с сочувствием, то ли с пониманием. Разноцветность
его глаз всегда сбивала с толку, придавая некую двуличность.
375/1179
— Именно так.
Ясу опешила и долго не могла найти нужных слов, чтобы с достоинством

возразить ему. Любая игра в одни ворота становится скучной. Алека не задевали
ее провокации, тон голоса, а порой истеричность, с которой она ломилась
наружу. Его сдержанность удивляла. Он глядел на неё точно на ребёнка, и в его
глазах отражалось неподдельное сочувствие. Того же нельзя было сказать о
Дрейке, который спустя двадцать минут наставил на неё револьвер и велел
заткнуться.
Ясу собиралась было ответить, но вовремя вспомнив, что люди Федора не

слыхали о таких словах, как благоразумие, понимание и милосердие, прикусила
язык. Лишь тогда Дрейк оставил ее в покое и вернулся к своим делам. Никто не
говорил, все хранили молчание. Тем временем голоса снаружи становились
громче. Кто-то рьяно спорил и требовал немедля убрать препятствие с пути.
Кто-то бранил крикуна, напоминая, что инструментов у них с собой нет. Разве
мог кто-то подумать, что их остановит такое глупое препятствие, как
поваленное ветром дерево. Но все необходимое вполне могло найтись в хижине,
искать которую направились Осаму и Чуя.
— Красивый револьвер, — не выдержала Ясу, первой нарушив тишину. Дрейк в

ответ лишь пожал плечами. — Мой брат частенько давал имена своим
арбалетам. Он увлекался стрельбой, до всего этого… Вот подумала, может и
ты…
— Мериан, — сухо отозвался Дрэйк, перебив ее.
— В честь девушки? — спросила Ясу.
— В честь погибшей сестры, — ответил Дрейк. — Ее съели инфицированные.
Алек устало потер лицо и прислонился головой к окну.
— Не кипятись, она не знала. Схожу посмотрю, как там дела снаружи.
— Куртку набрось! — крикнул Дрейк ему в спину.
Александр вновь вернулся, торопливо схватил белый пуховик и, подбадривающе

кивнув побледневшей девушке, вновь исчез. Ясу долго разглядывала странные
узоры на револьвере, едва заметные потёртости и царапины. Дрейк открыл
бардачок и принялся листать старые журналы, содержимое которых знал едва
ли не наизусть. Ясу переместилась немного в центр, чтобы наблюдать за ним
через зеркало заднего вида. Он был недурен, даже вполне красив, однако его
поведение часто отталкивало. Она долго и неотрывно смотрела на зеркало,
рассуждая о двух странных личностях, с которыми по милости Федора оказалась
заперта в одной машине. Погрузившись в свои мысли так глубоко, она не сразу
заметила, что зеленые глаза смотрели на неё с такой же внимательностью.
— Мне жаль, — прошептала Ясу.
— Полчаса набиралась для этого смелости? — Дрейк усмехнулся. Почувствовав

дружелюбие в его голосе, она вздохнула с облегчением.
— Почему ты выпустил Алека, а меня — нет?

376/1179
— А его кто-то тут удерживал? — удивился он. Ясу потеряла дар речи. — Он
сидел с тобой за компанию.
— Но… но сам Федор не позволял ему выйти! А потом еще Осаму.
Дрейк резко засмеялся и так же резко замолк. Смех получился совсем не

веселый, напротив, переполненный горечи.
— Потому что у него очень слабое здоровье. А чувства самосохранения у него

нет. Вот и делай выводы.
***
— Стой! Да стой же ты! — закричал Чуя, с трудом преодолевая снежные

сугробы. Лес был неровный, полный склонов и ям, куда проваливалась то одна
нога, то другая.
После небольшого дождя небо начало расчищаться. Прохладный вечер угасал, и

медленно близилась ночь. Накахара с радостью остановился бы полюбоваться
звездным небом, однако его головная боль неслась куда-то вперёд, не думая
останавливаться даже на легкую передышку. Благо, лес неплохо освещался
луной и снегом, который спустя полчаса посыпался вновь.
Чуя, устав бежать без продыху, остановился, жадно глотая воздух. Легкие
горели, точно к ним приложили раскалённый уголь, и лицо его раскраснелось от
бега. Он почувствовал невыносимую жару. Рубашка под меховой курткой липла к
мокрой от пота спине, в ногах он чувствовал ужасный дискомфорт — обувь
забилась снегом, который тут же растаял. Теперь же при каждом шаге в берцах
неприятно хлюпала талая вода. Чуя поморщился, однако время поджимало. Тень
впереди могла ускользнуть в любой момент, отведи он взгляд хоть на минуту.
Иногда Осаму все-таки пропадал из поля зрения, и Накахаре оставалось
ориентироваться по его следам на снегу.
— Эй! Я тебе задницу надеру, как поймаю! — вновь крикнул он, задыхаясь.
Получилось слишком тихо и приглушенно.
— Какой ты все-таки твердолобый, — донёсся до него знакомый голос. Чуя

усмехнулся и покачал головой, медленно переступая с ноги на ногу. — Я же
сказал не идти за мной.
— О, наконец изволил вспомнить об отстающих.
Дазаевские глаза светились в темноте жутковатым жёлтым цветом.

Прислонившись плечом к дереву, он безучастно наблюдал за Накахарой, словно
силой мысли пытался заставить его возвратиться обратно.
Чуя, задыхаясь, низко склонился, обеими руками тяжело уперевшись в свои

колени. Дазай, в отличие от него, не выглядел уставшим. Напротив, от него
веяло свежестью, какой-то непередаваемой словами силой.
377/1179
Так прошло несколько протяжных минут. Чуя пытался выдавить слово, Дазай
покорно ждал, пока тот отдышится. Где-то поблизости раздавалось тихое
журчание воды. Накахара краем глаза заметил реку, протекающую недалеко, в
метрах двух. Река была узкой и темной, словно черная полоса, а над ней
нависали замёрзшие ольховые ветви. Пусть и вечерело, небо оставалось
светлым и холодным. От берега реки смутными полосами поднимался туман и
лениво полз в сторону холмов. На фоне бледного неба резко вырисовывались
деревья, которые ветер раскачивал из стороны в сторону. Чуе почудилось, будто
бы они плавают в тумане, так как их стволов не было видно, а заснеженные
ветви отливали золотом, из-за выглянувшего на пару мгновений солнца.
— Сколько еще это будет продолжаться, засранец? — спросил, отдышавшись,

Чуя.
Дазай лениво повёл плечом и с такой же ленцой в движениях принялся

засучивать рукава рубашки. Его бледная кожа сливалась с цветом одежды.
Такая же бледная, почти прозрачная, отчего легко можно было разглядеть
каждую вену на его руках и шее.
— Пока вы всей шайкой не отцепитесь от меня, — равнодушно ответил он. Чуя

задумчиво приподнял бровь.
— Ты совсем не логичен, Осаму. То говоришь, что у тебя к нам нет претензий, то

ведёшь себя… словно обиженное дитя.
Дазай вздрогнул, сжал и разжал кулаки, вены на его висках заметно

запульсировали.
— Веду себя словно обиженное дитя? — переспросил он, отталкиваясь от

дерева. Накахара не шевелясь глядел на него. Рыжие волосы и плечи облепило
снегом. Прохладный ветер неприятно завывал над ухом, вызывая холодную
дрожь в теле. Мокрые от снега ноги медленно замерзали. Однако Чуя мало
обращал внимания на собственное состояние. Все его внимание было
максимально сконцентрировано на фигуре напротив. — Обиженное дитя?
— тише спросил он, с горечью в голосе.
— Скажешь нет? — спокойно ответил Чуя, стягивая зубами кожаные перчатки с

рук. Толку от них все равно было мало. Дазай, еще мгновение назад
разъярённый так, словно вот-вот оторвёт Накахаре голову, застыл перед ним,
глядя в голубые глаза растерянным щенячьим взглядом.
— Почему? — прошептал он, скривившись. — Почему вы так ведёте себя… Ты?

Они… — Дазай отвернулся, крепко прикусив губу. — Неужели ты не замечаешь?
Вы постоянно осуждаете меня. За любую мелочь. Прилагаете все усилия, чтобы
доказать мне, что ничего не изменилось, что все по-прежнему, однако… — он
опустился на землю, зарывшись пальцами во влажные волосы. Его голос звучал
странно, надломленно, — каждый из вас пытается разглядеть во мне что-то от
старого Осаму. И поэтому мне неловко. Неудобно находиться в вашей компании.
Я не могу вернуть вам того придурка с костылем. Правда не могу. Поэтому… не
лучше ли нам разойтись? Идти своими путями и больше никогда…
Чуя рухнул на землю, неуверенно поднял руку, а затем коснулся холодными

пальцами бледной дазаевской щеки. Тот замолчал, бросив на него озадаченный
взгляд. Накахара не остановился на одном прикосновении. Он мягко очертил
378/1179
большим пальцем холодные скулы, подбородок и осторожно, словно прося
разрешения, прикоснулся к нижней губе, заботливо стирая с неё кровь. Дазай
настороженно наблюдал. Выражение его лица менялось каждую минуту. От
растерянного к удивленному, затем подавленному и огорченному.
— Прости, — наконец выдохнул Чуя, досадливо хмурясь. — Я понимаю. Я…

принял тебя и смирился со всем уже на вторую секунду, как увидел в тот день
на заднем дворе, — он громко сглотнул, неуверенно сжимая в пальцах белую
ткань на его груди. — И… тогда я подумал, что, несмотря ни на что, буду рядом.
Буду приглядывать за тобой, чтобы остановить в нужный момент. Буду рядом,
потому что… — он стыдливо опустил глаза, — Потому что, если быть искренним
хотя бы сейчас, перед тобой, перед собой, я хотел быть рядом и потому выдумал
причину, которой придерживался столько лет.
Дазай отвернулся. Чуя быстро развернул его к себе лицом, а через мгновение
потянул за руку, сгребая в крепкие объятия. Снова.
— Почему тебе так сложно поверить, что кто-то может искренне любить тебя?
— Почему я должен отвечать на столь банальный вопрос?! — крикнул он,

вырываясь. — Почему ты спрашиваешь у меня очевидное?! Вы, ребята, уверяли,
что мы не разлей вода. Всегда будем стоять друг за друга до последнего. Но при
первой же сложности вы отступились. Я ведь уже говорил тебе про удобность,
Чуя. И вы упорно пытаетесь вновь отыскать эту «удобность» во мне. Но вот, я
стою перед тобой. Такой, какой есть, жестокий, безжалостный ублюдок и просто
кусок дерьма. И я не исправлюсь, даже если сам Иисус спустится с небес и
начнет читать мне нотации!
Дазай не сводил взгляд с Чуи, тот, в свою очередь, не решался смотреть на него.
Голубые глаза замерли на оцарапанной ветками коже на чёрных берцах.
Грязными, криво стриженными ногтями, он слабо поддевал небольшую дыру,
образовавшуюся на колене его серых джинс.
— Но… — осторожно продолжил тем временем Дазай, — если вам так

невыносимо тяжело со мной, до поры до времени, пока наши пути вновь не
разойдутся, я могу снова влезть в шкуру того придурка. Могу ради вас…
— Я люблю тебя.
Дазай, так и не договорив фразу до конца, резко замолк. Чуя поднял голову.
— Что…
— Я не собираюсь повторять это снова, — фыркнул Чуя, нетерпеливо взмахнув

рукой. — Я вообще не собирался когда-либо произносить эту фразу. Так что
запомни ее раз и навсегда, придурок.
Накахара не мог дать точное описание выражению дазаевского лица. А в его

глазах плескался целый океан разных эмоций. То был отчего-то гнев, затем
досада, недоверие, снова гнев, растерянность, задумчивость, потрясение,
настороженность, а после — пустота. Он закрылся от посторонних взглядов,
укрыв все эмоции, которые не сумел сдержать поначалу. И Чуя нисколько не
удивился подобной скрытности. Как-никак, эмоции Осаму маскировал лучше
всех. Не понапрасну на протяжении стольких лет каждый третий считал этого
379/1179
человека божьим одуванчиком. Ей-богу, Накахара и сам купился бы на образ
добрячка, не вернись в тот день за позабытым арбалетом. Хотя, черт его знает.
Он бы все равно его раскусил рано или поздно. Но процесс затянулся бы
однозначно.
***
Какое сегодня число? День? Я не могу вспомнить. Вы когда-нибудь просыпались

с мыслью, что проживаете один и тот же день на протяжении долгого времени?
Все вокруг повторяется: слова, фразы, действия, ситуации… страх. Я попал в
чёртову матрицу.
Я открываю глаза. Я думаю, что должен сделать сегодня, чтобы никто не

пострадал. Я думаю, как далеко должен отойти от сестры, чтобы она
чувствовала себя в безопасности, но не ощущала чрезмерную заботу и
сверлящий спину взгляд. Я думаю, как мне оставаться сдержанным, когда земля
уходит из-под ног. Я думаю, как мне оставаться другом, когда наши сердца
сделали одинаковый выбор. Я думаю, как мне остаться человеком и не
уподобиться тому, кто свою человечность растерял. Я думаю, не сошёл ли я с
ума, раз душой и телом жажду внимания этих желтых глаз. Могу ли я
причислить себя к числу здравомыслящих, если потерял голову, едва уличив
лучшего друга во лжи. Я годами осуждал его жестокость, не желая
признаваться, что он давно у меня под кожей. Давно в моей голове, в моих
венах, в моем сердце. Но я по-прежнему буду именовать эти чувства
привязанностью.
Как-то за обедом Осаму сказал мне, что моя нелюдимость никогда не позволит
мне полноценно раскрыться перед другим человеком. «Какие бы сильные
эмоции ты не испытывал, Чуя, ты упёртый баран. Без обид, приятель, — сказал
он. — И из-за нежелания выставлять свои чувства ты останешься один».
Никогда. Я один нахожу это слово долгим и пугающим? Мог ли Осаму подумать,
что когда-нибудь я прибегну к его же совету, чтобы признаться ему? Боги, это
похоже на каламбур.
— Никак не пойму, ты покраснел от злости или от смущения? — спросил я, и он

наконец перестал переливаться всеми цветами радуги.
Отношения с ним ужасно интригуют. Одно понимать, что твой лучший друг
детства отшибленный на всю голову, другое — наконец иметь возможность
говорить с ним без всяких преград и узнавать его заново. Не того идиота,
который, непременно улыбнувшись, ответил бы своей излюбленный фразой «да,
ты прав» или «конечно, как скажешь». Этот Осаму та еще заноза в заднице.
Я не побоялся быть отвергнутым. Не потому, что осведомлен о его чувствах, нет.

Я открылся, пусть он и пророчил мне обратное, протянул ему свою душу, всего
себя на ладони. И каким бы он ни был говнюком, вся эта внутренняя желчь, вся
эта токсичность умудрялись обходить нас стороной. Это не выразить словами.
Не передать одной фразой. Если я не приму его, а он — меня, мы просто больше
никогда не поднимем эту тему. Никогда об этом не заговорим.
380/1179
— Ты сказал правду? — спросил Осаму, пытаясь придать голосу больше
равнодушности. Выходило у него паршиво. В принципе, я чувствовал себя не
лучше. Руки у меня отчего-то дрожали и дыхание сбилось.
— Нет, я ведь каждый день в любви признаюсь прикола ради, болван!
— Сам болван! — огрызнулся он, стремительно отворачиваясь и шагая куда-то

вперёд. Передохнуть я так и не успел. Преодолевать, пусть даже небольшое
расстояние, при таких сугробах — испытание было не из легких.
Около получаса мы шли в гробовой тишине. Вскоре Осаму сбавил скорость,

видимо, чтобы я мог угнаться за ним. Я несколько раз пытался заговорить, но
все продуманные наперёд фразы казались мне глупыми и банальными. Чего уж
юлить, Чуя Накахара, тебе, как и ему, ужасно неловко после недавнего
признания. Я шёл позади, разглядывал его спину, макушку, отрастающие
темные корни на голове, которые отчетливо выделялись на белом фоне.
Думалось мне только одно — «прошу, не оборачивайся». Могу поклясться, что он
и шёл вперёд в надежде, что я не заговорю с ним и не окликну. Столько лет
дружбы сложно переиграть. Почти невозможно изменить статус отношений.
Однако после того инцидента с Лери я поклялся себе, поклялся Ясу, что отныне
буду искренен в своих чувствах, как бы сильно они ни разнились с моими
принципами.
— Мы уже близко, — произнёс я, в который раз разворачивая потертую карту.

Федор не ошибся с обозначением, первые знаки нам попались еще полчаса
назад. — Я могу разведать состояние особняка в одиночку. Тебе бы стоило
вернуться. Кто знает, сколько их еще околачивается поблизости.
Дазай резко затормозил. Углубившись глазами в карту, я не сразу заметил его

перед собой и ударился в спину. Он не сдвинулся с места ни на сантиметр.
Свободная белая рубашка трепыхалась на нем от ветра. Светлые волнистые
волосы лезли в рот и глаза. Он был бледнее обычного, словно само дыхание
смерти коснулось его. Его вид казался мне болезненным, точно он вот-вот
обессилено упадёт на колени. Никогда не мог искоренить из себя это чувство,
скорее привычку, замечать малейшие изменения в нем.
С недавних пор стал замечать за Осаму одну странность: смущаясь или

испытывая стыд, там, где обычный человек покраснел бы, он начинал страшно
бледнеть. И если мне удавалось застать его в этот момент, клянусь, что
отчетливо видел эту полосу, которая медленно накрывала его белым от шеи до
макушки.
— Ты не пойдёшь туда один, — отрезал он. — Либо идём вместе, либо катись
обратно.
— Что-то никогда не меняется, да?
— Вот именно, — проговорил он, нагло перехватывая у меня карту. — Как был
эгоистичным ублюдком, который верит только в свои силы, так и остался.
— Мне приходится. Сам знаешь.
— Нет, не знаю, — он вяло ударил ногой ветку, сбивая с неё охапку снега.
— Нужно учиться доверять окружающим.
381/1179
Как смешно это слышать от него. Я собирался ответить колкостью, но слова
застряли в горле. Довериться?
— У меня как-то был подобный опыт, — прошептал я, глядя на него исподлобья.

— Охрененный такой, мать твою, опыт. Рю рассказывал, как лишился руки?
Осаму чаще заморгал и потупил взгляд. Наверняка рассказал. Чертов Акутагава

не смог бы ему отказать или воспротивиться напору. Вряд ли отрубленная рука
утаилась от его глаз.
— Упоминал, но не вдавался в подробности, — угрюмо ответил он.
Я покачал головой, вновь стряхивая снег. Талая вода скатилась по виску, вызвав
неприятную холодную дрожь. Туман начал медленно рассеиваться, ветер унес
его в сторону.
— Мы встретили раненного священника. Доверились ему. В итоге Рю упал в яму с

инфицированными, в которой чудом не погиб. Но не все так радужно. Его
укусили, мне пришлось отрубить ему руку. Плохо заточенным, тупым мачете.
Других у нас не было, — Дазай медленно опустил карту. По выражению его лица
я понял, что Рю определено не вдавался в подробности. Тем временем я
продолжил. — Я ударил один раз, и лезвие застряло в кости. Он так орал… Ясу и
Ацуши не могли удержать его. Нужно было подложить под руку что-то твердое,
но время шло на секунды. Он умолял убить его… а потом отключился от
болевого шока.
Я не смог сдержать судорожный вздох. Осаму поморщился.
— И знаешь, все это время Ясу суетилась возле него, искала что-то типа жгута,
бинтов, антибиотиков… А по ее бедрам стекала кровь. Из разбитой губы. Из
разбитого носа… Она…
— Эй, довольно. Прекрати.
У него ледяные руки. Очень холодные. Я не сразу сообразил, что он обнял меня.
До последнего не мог поверить, что это мои собственные слезы стекают по
щекам. Такие горячие и соленые. Конечно, мои. Ручаюсь, этот белобрысый
плачет холодными слезами, если плачет вообще. И как до такого дошло?
— Ты страшный, когда плачешь, — прошептал он, аккуратно утирая слезы с моих

щек большим пальцем.
— Заткнись.
Он засмеялся, затем сильным рывком прижал меня к груди. Одна его рука
опустилась на мою спину, вторая на голову.
— Прости, — выдохнул он, уткнувшись лицом в мои волосы, — что меня не было
рядом. У меня были небольшие проблемы.
— С головой, небось.
— Вот же сука.
382/1179
— Взаимно.
Улыбка тронула мои губы. Впервые за долгие недели, месяцы я почувствовал

долгожданное облегчение. То самое, которое мог себе позволить лишь в его
присутствии.
— Я тебя тоже люблю, — едва слышно, тихо-тихо проговорил он в мои волосы. Я

крепко ущипнул его и фыркнул.
— И чего столько ломался-то. До меня и то первее дошло.
— Блять, завали, а, — беззлобно рявкнул он, оглядываясь по сторонам. — Пошли,

пока совсем не стемнело.
Он разжал объятия и протянул мне руку. В лесных сумерках его фигура

откидывала грузную тень. Сощуренные глаза в темноте светились желтым.
На какое-то время я засмотрелся на них, прежде чем протянуть ему руку. До

чего они отвратительны.
***
«Не суди человека не зная, какую войну он ведёт внутри себя».
Чуя Накахара, всосавшись в сигарету, поглядывал с небольшой беседки, как

люди устало затаскивают в здание заброшенного отеля свои сумки. Все были
печальны, угрюмы и не расположены к общению. День был тяжёлый для всех.
Вторая волна инфицированных застала их в тот момент, когда Чуя и Дазай едва
вернулись с хорошими новостями. Отель был большой и вместил бы в себя еще
три такие же группы. Однако до конечной точки добрался не каждый. Сначала
их странным образом окружили, съедая по одиночке, а затем к страшному
кровавому пиру присоединились дикие волки, неожиданно появившиеся со
стороны севера из леса. Отряд заметно поредел. Как-то Ацуши задавался
вопросом, заражаются ли звери. Ответ пришёл к нему сам.
Рейко, лишившаяся в передряге трёх пальцев, игнорируя боль в руке, помогала

раненым преодолевать крутые склоны на пути. Дорога была кривая, ухабистая,
однако от снега было не различить, куда ставить ногу.
Все пялили глаза на Дазая, который уходил далеко вперед, а затем

возвращался, выискивая для них обходные удобные пути. Выглядел он странно.
Что не укрылось от взоров особо наблюдательных. Под странностью
подразумевалась его нервозность, резкость движений и невнятная речь. Он
держался либо впереди, либо позади на пару метров. Несколько раз Ясу,
заметившая неладное, намеревалась подойти, заговорить с ним, возможно,
справиться о его состоянии, но державшийся поблизости Достоевский не
позволял ей ни того, ни другого.
«Сейчас не самое лучше время», — сказал он, странно поглядывая на Дазая. Ясу
отчего-то спорить не стала. Может, она утомилась от споров, а может, не
383/1179
считала нужным вступать с ним в конфликт. А ее пылкость непременно
закончилась бы именно таким исходом.
Чуя бросил окурок на пол и отряхнул ладони. Окна большого отеля выглядели
мрачными и заброшенными. Кто-то сновал внутри. Костлявые ладони
присасывались к стеклу, оставляя на них жидкие разводы. Несколько раз едва
мелькало иссушенное лицо и редкие волосы, которые Накахара чудом
разглядел.
— Эй, — бросил он вслед проходящей мимо Карме, — в некоторых комнатах

инфицированные.
Она молча проводила его взгляд, затем кивнула и пошла дальше. Много человек
не стало этим вечером, и потому настроение у всех было дурное.
— И все-таки я думаю, что мы попусту тратим время. Надо было остаться и

расчистить дорогу, — буркнул Ацуши, становясь напротив Чуи. Тот
неопределённо пожал плечами, выискивая Осаму в поредевшей толпе.
— А если бы на нас ночью напали? — фыркнул Акутагава, пришедший вместе с

Накаджимой. — Всех бы просто растерзали. Думай своей пустой головой хоть
иногда. Еще инфицированных животных нам не хватало.
Ацуши было возмутился, но, поразмыслив над его словами еще мгновение,
закрыл рот. Все трое, свесив руки с деревянного забора, уныло наблюдали за
мельтешением отряда. Кто-то уже начал ссориться из-за комнат, а кто-то рыдал,
только сейчас осознав весь ужас произошедшего.
— Покажи мне свою руку, — произнесла Карма, хватая мертвенно-бледную Рейко

за запястье. Та поморщилась от внезапного прикосновения, тем не менее
покорно проследовала за ней.
Чуя вновь огляделся, пытаясь отыскать Дазая. Однако спустя пару минут тот
явился сам. Все трое уставились на него. Рюноске тут же выпрямился, неловко
ломая пальцы за спиной. Ацуши, наблюдая за метаморфозами приятеля,
приподнял бровь. Дазай встал между ними и, повторяя их жест, опустил руки на
забор.
Накахара хмыкнул, заметно успокоившись и вытащив новую сигарету,
затянулся.
— Херовый день, — заключил Дазай, отбирая у Чуи сигарету. Он припал к ней

губами и на пару секунд прикрыл глаза, вдыхая запах едкого табачного дыма и
холодный вечерний воздух.
— Давно мы так не стояли, — произнёс Ацуши.
— Где Ясу? — справился Дазай.
— Помогает раненным, — бесцветным голосом ответил Чуя, переключив своё

внимание на него. — А ты где пропадал?
Дазай долго молчал, прежде чем ответить.
— Проверял округу.
384/1179
***
В стенах отеля стояла тишина. Семь комнат были вынужденно заперты, чтобы
потревоженные шумом инфицированные не выбрались наружу.
Кто-то расположился в зале, прямо на пыльном диване, чтобы поутру не тратить
ценное время на сборы. Кто-то же напротив, обустраивался в самых больших
комнатах, чтобы выспаться с комфортом, без вынужденного соседства. Благо,
отель был построен на славу, и комнат в нем было столько, что хватило бы
каждому. Несмотря на это, самые боязливые спали парами, предварительно
заперевшись изнутри. С едой им повезло больше. Дрейк, слоняющийся по
заднему двору, по чистой случайности нашёл небольшую комнатку,
обустроенную под продуктовый склад. Если бы не колотун на улице, внутри
стояла бы невыносимая вонь от испорченных продуктов. Позвав на помощь еще
несколько человек, они быстро опустошили все запасы, распихав найденную еду
по сумкам.
Осаму, несмотря на недавнее признание перед Накахарой, изъявил желание

провести ночь подле Алека. И Чуя был не против. Причин на то было много. И
первая из них — появляющаяся в такие моменты неловкость, от которой оба не
знали куда девать глаза и руки.
Федор, расположившийся на веранде второго этажа, так и просидел там вплоть

до самого рассвета, выкуривая одну сигарету за другой. Дважды к нему
наведывался Александр с просьбой покинуть незастекленное, холодное
помещение, но тот лишь пожимал плечами, глядя куда-то в темноту. Ближе к
трём часам ночи еще один непрошенный гость нарушил его покой.
Дазай прикрыл за собой дверь, медленно, бесшумно прошёл вперед и,

подпрыгнув, сел на мраморный стол, свесив одну ногу с высоко засученной
штаниной. Федор бросил окурок на пол и улыбнулся уголками губ.
— И чего не спится в три ночи?
— Аналогичный вопрос, — ответил Дазай. Федор внимательно посмотрел на

него. Его взгляд остановился на ярко-желтых радужках.
— Раньше их было четыре, — почесывая подбородок, произнёс он. Дазай

накренил голову вбок.
— Уверен? Может, тебе показалось?
Достоевский усмехнулся. Его рука потянулась вверх. Пальцами он коснулся его

шеи, холодной скулы, светлых локонов и полноватых губ. Дазай приоткрыл рот и
слабо укусил кончик его пальца. Федор замер, его дыхание участилось, зрачки
расширились. Со двора раздался женский смех и голос Дрейка. Снова он кого-то
клеил, рассказывая всякие небылицы. Вскоре к говорящим присоединилась Нана
и Ацуши. Накаджима принялся рассказывать о самой большой рыбе, которую
ему некогда удалось словить в возрасте тринадцати лет. Спустя еще какое-то
время Дрейк завёл новую шарманку о первоклассных стрелках. Нана,
восхищенная его рассказом, тут же принялась уговаривать Кима обучить ее
385/1179
мастерству стрельбы. Дазай, слышавший их вполуха, мысленно закатил глаза.
Федор тем временем, не меняясь в лице, слабо отнял пальцы от его губ и с
ленцой заскользил рукой под рубашкой, поддевая короткими ногтями кожу на
груди.
— Людей стало слишком мало, — безучастно проговорил он. Дазай опустил

глаза, наблюдая за чужой рукой. — Будет сложнее тебя отмазать, если пропадёт
еще кто-то.
— Ты уж постарайся, — прошептал Осаму, наклонившись к его уху. — Ведь это

ты не позволил мне уйти.
Луна на пару минут выглянула из-под туч. Веранда осветилась, снег на

поверхности мебели стал отливать серебром. Кресло-качалка, толкаемое
поднявшимся ветром, стало тихо поскрипывать, раздражая слух.
Оба молчали, словно под гипнозом глядя на покачивающееся кресло, а затем

Федор, первый проснувшийся от странного наваждения, грубо схватил его за
шею и одним сильным рывком повалил на стол. Дазай скривился, хоть и не
почувствовал боли. Одной рукой он обвил его шею, а второй схватил за волосы,
притягивая ближе к своим губам. Достоевский попытался отстраниться, но было
слишком поздно. Тишину разрезал громкий вздох. На белую рубашку капнула
кровь, затем еще и еще. Федор прикрыл ладонью откушенную губу и слабо
отстранился, морщась от неприятного саднящего чувства.
— Так ты намного привлекательнее, — издевательски бросил Дазай. Тот отнял

руку от лица. Улыбка получилась жуткой и кровавой. — Жаль, что твоя
регенерация уже скоро все исправит.
— Напомни-ка, этот твой… Чуя знает, какое ты на самом деле больное на голову
д…
Дазай, не дав ему договорить, поддался вперёд, вгрызаясь зубами в тёплую

шею. Федор засмеялся.
***
Сейчас ровно пять утра. Небо прояснилось, вновь пошёл ебучий снег. Никогда бы
не подумал, что зима будет так раздражать меня. Я чувствую и не чувствую
холод. Зависит от того, насколько мне порой хочется уподобиться человеку.
Федор уполз, избавившись от следов недавнего безумия. Он так боялся
осуждающего взгляда Алека, что подолгу прохлаждался на улице, пока весь
запах крови не выветрился из его одежды.
Интересно, Алек знает, что у его приятеля регенерация в десять раз

превосходит мою? Знает ли он вообще, сколько опытов Федор провёл на себе,
прежде чем вколоть вакцину ему? Думается, что нет. И, кажется, я прекрасно
понимаю, почему Федор умалчивает об этом. Алек всегда будет чувствовать
себя обязанным, а может, и загнётся от чувства вины. Такой он человек.
Излишне добрые люди раздражают. Но лишь с Алеком все обстоит иначе. Его
386/1179
бесхитростность отражается в глазах.
В отличие от Федора, я так и не удосужился сменить одежду. Рубашка и штаны

были перемазаны кровью. Даже волосы неприятно липли ко лбу.
Я несколько минут наблюдал за Дрейком, тянущим свои руки под юбку Наны. Та
сопротивлялась, пусть и вяло. От неё ужасно пахло воском, сыростью и
крапивой. От Кима несло порохом и сигаретами. Он задрал юбку выше, обнажая
белоснежную кожу с тонким шрамом на сгибе. Нана быстро перестала вызывать
у меня интерес. Особенно после того, чем наградил её Дрейк спустя пару минут.
Вскоре мне надоело созерцать пустой двор. Ближе к рассвету я решил смыть с
себя кровь и переодеться. После вчерашнего инцидента народ был измотан и
подавлен. Вряд ли кто-то будет толпиться в очереди в душ в столь раннее утро,
думал я, и несказанно удивился, напоровшись на закрытую изнутри дверь.
Снаружи доносился слабый шум и женское пение. Этот голос я узнал сразу.
Ясунори.
Молниеносно отодрав ладонь от ручки двери, я отошёл назад, но сладкий запах

ее плоти уже стал одурманивать мой разум. Я ясно представил ее нагое тело
под струями горячей воды. Ее серебряные волосы, умопомрачительные шрамы,
из которых не так давно текла кровь. Такая… тёплая. Такая…
Боже!
Резко отскочив назад, я ударился спиной о шкафчик. С него упали криво

сложённые полотенца, масла, ароматизированные свечи и искусственное
деревце в горшке. Шум воды прекратился. Возможно, она услышала грохот, а
возможно, просто закончила водные процедуры. Этого я не мог знать, но в
одном был уверен, стоит ей отворить дверь, я непременно сверну ей шею.
Убью, разорву на части.
Нет-нет-нет! Нет! Ты ничего ей не сделаешь, строго уверил я себя. Развернись и

иди прочь. Подумай о чем-нибудь неприятном.
Отец.
Мама.
Лери?
Где Элли? Где я оставил это дитя? Возьми себя в руки!
От щелчка двери все во мне обмерло на миг. Вот-вот она выйдет и увидит мое
лицо.
Что-то от Лери неистово кричало во мне, подталкивало к очередному убийству.
Убей, говорил он, ведь тебе нравится смотреть на чужие мучения, нравится
убивать, нравится насилие. В этом, новом мире ты как рыба в воде. Ты получил
что хотел.
Иногда мне кажется…

387/1179
Убей её, черт возьми, и прекрати размазывать сопли по столу!
Я вздрогнул, словно вынырнул из глубокого сна. Он словно океан, который

затягивает меня вниз, ко дну, все глубже и глубже. И если я однажды перестану
сопротивляться, то просто утону. Исчезну безвозвратно.
Мой разум прояснялся.
Я приоткрыл соседнюю дверь и припал к ней спиной, медленно сползая вниз.
— Прости, разбудила тебя?
— Нет, — этот голос. Чуя. — Я плохо спал.
— Это из-за него?
— Наверно, даже не знаю. На ум приходит всякое, — прошептал он,

прислонившись к двери. — Почему его так тянет к ним?
Я высоко задрал голову и уставился в потолок. Меня посетила очередная

безумная
мысль. Почему бы не поговорить с ним? Едва не рассмеялся в голос. Это звучало
бы так: знаешь, едва не съел твою сестру. Что мне делать, чтобы не съесть ее в
следующий раз?
Купи себе лес и потеряйся в нем, Осаму Дазай. Мир стал бы намного лучше без
тебя.
Эй! Каждая жизнь ценна, не смей так говорить.
Даже моя?
У кого ты спрашиваешь? Здесь никого нет. Прекрати задавать себе вопросы и на

них же отвечать!
Ты слышишь звук шагов снаружи, Осаму? Их много. Кто-то окружает вас. Нас?
Я так голоден…
388/1179
Часть 29
Снаружи раздались звуки выстрелов. Кто-то кричал, кто-то громко

матерился, кто-то, сломя голову, несся прочь, спускаясь торопливым шагом
обратно к брошенным на дороге машинам. Незнакомцы не церемонились с
приветствиями. С задней стороны дома прогремел взрыв, стеклянная веранда
разбилась вдребезги, выпустив наружу запертых инфицированных. Стреляющих
по-прежнему не было видно. С разных сторон летели дымовые шашки, и не
прекращалась пальба по перепуганным людям.
Накахара, едва поняв, что к чему, велел Ясу вернуться в комнату и надежно
спрятаться. Судьба Ацуши и Рюноске была неизвестна, найти их ему не удалось,
даже после долгого поиска. Такая же картина обстояла с Осаму. Однако
Накахара волновался за него не столь сильно, как за тех двоих. Пули Дазая не
брали, а смекалки ему было не занимать. Тем не менее, как бы Чуя ни пытался
себя обнадежить, он все равно бегло проходился глазами по растерянной толпе,
пытаясь выцепить светлую макушку.
— Вниз! — крикнула Карма. Чуя, не оборачиваясь, наклонился. Над головой

прогремел залп выстрелов. Незнакомцы, ловко маскирующиеся в тени леса,
один за другим свалились замертво. Разглядеть в белом камуфляжном
обмундировании их было практически невозможно, лишь пятна крови выдавали
их местоположение.
Чуя приподнялся и, кивнув Карме и Рейко, побежал дальше. Мало кому хватило
ума схватиться за оружие и дать отпор. Основные члены отряда, включая
Федора, Алека и Дрейка, остались на перекрестке, убирать с дороги поваленное
ветром дерево. Остальным было велено довести до убежища людей.
Пытаясь отыскать друзей, Накахара лихорадочно думал, кого бы послать

обратно, чтобы сообщить Достоевскому новость о засаде. Однако даже опытные
бойцы разбежались кто куда. Половина оказалась перебита еще в начале
перестрелки. Единицы выживших отстреливались, пытаясь защитить от огня
обезумевшую от страха толпу. Спасать раненых было некому. Мередит была
подстрелена в ногу, но никому до нее не было дела. Каждый был занят
спасением собственной жизни. Пытаясь уползти от огня подальше, доктор
Мередит стала легкой добычей для инфицированных, выползших из
полуразваленной гранатами хижины.
Карма была ужасно зла. Никто не слышал ее команд или намеренно

прикидывался глухим. Стрелять в противника было невозможно. Они, словно
тени, то появлялись, то исчезали. И их внезапное нападение уже не казалось ей
столь внезапным.
— Вы как? В порядке? — задыхаясь, спросил Чуя, падая рядом. Карма,

оглушенная взрывом, прижалась спиной к оврагу, схватившись за уши обеими
руками. Рейко тут же подоспела к ней.
— Они забежали в дом! — слишком громко, не слыша себя, закричала Карма. С

благодарностью кивнув ей, Чуя бросился в сторону хижины, не обращая
внимания на мольбы раненых помочь им.
— Осаму! — закричал он громко. — Рю? Ацуши?
389/1179
Прогремел ещё один взрыв. Накахара убрал автомат за спину и, перепрыгивая
через несколько ступеней, помчался наверх. Из открытой нараспашку двери на
него бросились инфицированные. Один впился зубами в кожаные берцы,
пытаясь прогрызть в них дыру, второй вцепился в его плечи и вытянул
желтоватый язык, с которого посыпались крохотные опарыши. Первого он
раздавил ногой, переломав хрупкий череп надвое, второго схватил за шкирку и
выбросил в окно. Еще трое бросились на него, едва заметив в узком коридоре.
Чуя молниеносно метнулся к открытой двери и захлопнул ее, прищемив
несколько пальцев зараженного.
Еще одна дверь отворилась. Чуя опустил ладонь на рукоять ножа, но, увидев
выбегавших, облегченно вздохнул. Спенсер, побледнев от страха, огромными
глазами озирался по сторонам, после чего ползком пошел по коридору, глухо
вскрикивая каждый раз, когда где-то рядом раздавался выстрел. Следом за ним
вышла Нана, вскоре и Йошимуро. Чуя нахмурился, вперил в них тяжелый взгляд.
Какая подлость, подумал он, пустить Спенсера вперед, чтобы тот поймал все
пули и прочистил им дорогу.
— Не видели мою сестру? — торопливо спросил он.
— Как-то, блять, не до твоей сестры было! — рявкнул Йошимуро и промчался

мимо, грубо задев его плечом. Нана на его немой взгляд мотнула головой и
убежала. Не оставалось ничего, кроме как проверять каждую комнату. В своем
успехе Чуя сомневался. Ясу, которую знал он, не стала бы послушно сидеть под
кроватью, ожидая спасения. Проверив все комнаты, он с досадой ударил ногой
стену. Еще одна граната взорвалась у самого окна, и огромный осколок стекла
полоснул его по лицу, оставив глубокий порез на скуле. Едва увернувшись, он
помчался вниз.
Верхняя часть деревянной двери разлетелась на щепки, оттуда потянулись две

пары рук. Нана, схваченная инфицированными за волосы, громко завопила.
Накахара достал револьвер и освободил ее.
— Боже, спасибо! — закричала она, заливаясь слезами. — Спасибо…
Взглянув на клок выдранных темных волос, она осела на пол, поджала под себя
колени и замерла в оцепенении. Чуя собирался растормошить ее и потащить за
собой, однако, вновь оглядев ее с головы до ног, равнодушно развернулся и
зашагал прочь.
— Чего расселась, дура? — гаркнул Йошимуро, пробегая мимо. В руках он

держал сумку с запасами и несколько автоматов. Никто не обращал на него
внимания. Каждый был занят спасением собственной жизни.
Чуя вновь оказался снаружи. Неизвестные постепенно брали их в круг,

отступать было некуда. Рейко и Карма находились на прежнем месте. Кто-то
помогал им отстреливаться, затаившись за фургонами, а кто-то прятался за
небольшими оврагами и деревьями. Их ряды редели с каждой минутой.
— Нашел сестру? — спросила Рейко. Чуя покачал головой. Он понятия не имел,

где ее искать и куда она могла запропаститься.
Вдруг выстрелы с вражеской стороны прекратились. Спустя некоторое время

Карма подала знак своим людям прекратить огонь. Перестрелка закончилась в
390/1179
считанные минуты. Все затаили дыхание, воцарилась тишина. Вокруг трещал
огонь, горел второй этаж хижины. Дышалось всем тяжело. В воздухе летал
пепел, густой дым заполнял легкие.
— Если обещаете не стрелять, мы вас не тронем! — раздался из тени леса

громкий голос. — Опустите оружие, и бог свидетель, никто не пострадает.
Чуя крепче впился пальцами в оружие. Карма и Рейко переглянулись.
— А если не отпустим? Что тогда? — крикнула Карма.
Вновь повисла тишина. Враг молчал слишком долго. Спустя десять-пятнадцать

минут знакомый голос заговорил вновь.
— Тогда нам придется убивать пленных. Одного за другим. Одного… за другим…

— повторил он. — Не люблю ходить вокруг да около. Я выпущу двоих. Не бросите
оружие, пристрелю на глазах.
Чуя приподнялся и сощурил глаза, пытаясь разглядеть заложников. С

противоположной стороны их лица были неразличимы. Но стоило им выйти из
тени, Накахара побледнел. Сжав мерзлую землю в обоих кулаках, он стиснул
зубы. Пусть он и не видел лиц заложников, но одного из них узнал сразу, по
болтающемуся от ветра пустому рукаву.
— У вас есть ровно одна минута. Не бросите оружие, будем убивать ваших, пока
не перебьем всех до единого. К слову, ребята, нас очень много. На всех хватит.
— Что делать? — ледяным голосом спросила Карма. Рейко, несмотря на мороз,

обливалась потом. Утерев испарину со лба, она медленно посмотрела на Чую.
— По-моему, очевидно.
— Где, черт возьми, носит босса! — прошипела Карма.
— Все было спланировано, — нечитаемым голосом ответил Чуя. — За нами

следили с самого начала. Вероятно, вторая группа тоже втянута в перестрелку.
— Так мы… сдаемся? — неуверенно спросила Рейко. Чуя громко вздохнул,

опустил руки на затылок. Карма, выдержав паузу, кивнула.
— Мы сдаемся! Не стреляйте в заложников! — крикнула она, и вышла из

укрытия. Швырнув автомат наземь, она перелезла через овраг и, стряхнув снег с
колен, выпрямилась.
— Мудрое решение! — крикнул незнакомец. — А что насчет остальных?
Все молчали. Кто-то сплюнул и бросил оружие в снежный сугроб, метнув в Карму
полный ненависти и презрения взгляд. Люди разделились на два лагеря: те, кто
принимал решение Кармы и считал его верным, и те, кто увидел в ней
трусливого, бестолкового капитана.
— Бесполезная сука, — рявкнул Энди. Бросать оружие, а тем более сдаваться он

не думал. Остальные переглянулись. — Сам этих уродов наизнанку выверну.
391/1179
Но стоило Энди приподняться, вражеская пуля пригвоздила его громоздкое тело
к земле, оставив без верхней части лица. Группа людей в ужасе отпрянула, кто-
то закричал.
— Я все еще похож на шутника? — крикнул незнакомец.
— Довольно! Все сдаются!
Карма обернулась, ища поддержку в лице Накахары и Рейко. Девушка поднялась

сразу, Чуя замешкался. Остальные тем временем, перепуганные смертью Энди,
повылезали из укрытий один за другим. По приказу захватчиков каждый
выстроился в ряд и по очереди кидал оружие в центр двора, куда была свалена
горстка трупов. Бедолаги пытались покинуть место перестрелки, но едва сумели
переступить порог дома.
Незнакомца, как выяснилось позже, все звали Кессиди. Он был высокий, худой,
лицо без единой морщинки, но злое, пренеприятное. Губы у него были узкие,
плотно сжатые, словно он сердится постоянно. Смотреть ему в глаза, к слову, не
хотелось совсем. Они были не то хмурые, не то раздраженные и переполненные
самолюбия и собственного превосходства.
Заложников принудили сесть на колени, а руки держать на голове. Четверо

принялись обыскивать их, выворачивая каждый карман наизнанку. Женщинам
приходилось тяжко. Люди Кессиди не отличались манерами. Они сжимали их
груди, касались шеи, ягодиц и пошло подмигивали, делая вид, что ведут обыск.
В одном Кессиди не солгал, их было много. Чуя сидел напротив Кармы, пытаясь
хоть что-то узнать из их разговоров. Ацуши и Рюноске сидели с
противоположной стороны, обмениваясь обеспокоенными взглядами. Ясу среди
них не было.
Огонь спустя полчаса перекинулся на первый этаж. Огненные блики играли на

их лицах и шеях. Те, кого успели обыскать, сидели обхватив колени связанными
руками и громко похрустывали пальцами. Чуя беспокойно вглядывался в каждое
тело на земле и беглецов, которых отлавливали люди К. Среди них оказался
Йошимуро. Он хромал на одну ногу. Глаз у него был подбит, изо рта капала
кровь. Кто-то посмеивался, стоя напротив. Держали они в руках те самые
запасы, которые Йошимуро пытался стащить во время суматохи.
Тучи стали расступаться, выглянуло солнце. Лизнуло холодными лучами их лица

и вновь спряталось за большим темным облаком. Пепел сдувало на них ветром, а
густой черный дым поднимался в небо.
Чуя смотрел по сторонам, пытаясь отыскать что-то, чем можно распилить

веревку. Люди К. постарались на славу, перевязывая им руки. Все они оказались
на удивление ловкие, сильные и обученные сражаться. Так же Накахара не мог
не обратить внимания на идентичные маскировочные костюмы, одинаковые
татуировки на запястьях и жетоны на шеях. Словно целый военный отряд
превратился в шайку головорезов. Понаблюдав за ними еще немного, Чуе уже не
казалась своя идея столь безумной.
Его рассуждения прервал женский испуганный вскрик и смех одного из людей К.

Кинув на них беглый взгляд, Накахара тут же встрепенулся, а затем сорвался с
места. Человек Кессиди тащил Ясу за собой, намотав светлые волосы на кулак.
Во второй руке он держал оружие, которое было приставлено к спине Осаму. Тот
392/1179
что-то шептал про себя, мотал головой, а порой отмахивался от кого-то
невидимого, озирался по сторонам безумными глазами.
Спенсер, едва ковыляя на одной ноге, шел позади, пытаясь не отставать от

Дазая. Порой ему удавалось их нагнать, и он бесстрашно бросался на человека
К. Тот, однако, не воспринимал его всерьез и лишь, посмеиваясь, отталкивал в
сторону. Когда Спенсер бросился на него третий раз, он наконец вышел из себя.
Удар в живот заставил Престона согнуться пополам от боли. Подняться в
четвертый раз ему не удалось. Как бы громко он ни мычал, ни пытался привлечь
внимание Осаму, тот послушно шел впереди, продолжая кричать на невидимого
собеседника.
— Что тут у нас, Оскар? — спросил Кессиди.
— Парень, кажется, инфицированный, — ответил он. — Но ты только посмотри

на…
Оскар не успел договорить. Чуя в считанные секунды оказался возле него, но,
заскользив по снегу, едва успел ударить. Тот, как Спенсер минуту назад, рухнул
на колени, схватившись обеими руками за пах. Чуя, пользуясь суматохой, вновь
занес ногу для удара. Оскар взвыл, схватившись пальцами за кровоточащий нос.
Кессиди, усмехнувшись, расслабленно опустил обе руки на висевший на груди
автомат. Его люди быстро окружили их. Никто не стрелял по приказу К., но
лицом к земле его прижали молниеносно.
— Так-так, — весело произнес Кессиди. Он выступил вперед и осторожно сел на

корточки перед ним.
— Отойди от него! — крикнула Ясу.
К. удивленно приподнял бровь и замолк на полуслове. Внимательный взгляд

остановился сначала на ней, затем на Накахаре, пытающегося выбраться из
цепкого захвата двух пар рук. Одного звали Эдди, второго — Сэм. Эдди крепко
держал его шею, уткнув лицом прямо в снег. Сэм сосредоточенно придерживал
ноги, время от времени меланхолично поглядывая на разрастающийся пожар.
— Что тут у нас? Влюбленная парочка? — засмеялся Эдди.
— Нет, погоди, — с подозрением в голосе произнес К., продолжая улыбаться.

— Посмотри на их лица, как две капли воды.
— А по-моему, нихера они не похожи, — буркнул Сэм.
— Вот поэтому главный тут я, а не ты, Сэмми, — ответил К., по-дружески

похлопав его по плечу. Чуя вновь принял попытку вырваться, но Сэм мигом
придавил его своим немалым весом. К. похлопал ладонью по широкому карману,
вытащил мятую пачку сигарет, полупустой коробок спичек, взмокший с одной
стороны, и закурил. Все хранили молчание. Кессиди придвинулся ближе, чтобы
Чуя мог видеть его лицо. Он сосредоточенно смотрел на него долгое время,
иногда выдыхая густое облако дыма.
— Кто этот странный юноша с вами? — неожиданно обратился он к Чуе, однако

его глаза замерли на дазаевской макушке. Осаму сидел сгорбившись, крепко
вцепившись в волосы пальцами. Что он истерично шептал, чье называл имя
393/1179
временами, К. так и не сумел различить. — Он определенно не человек, но и
назвать его одним из… этих… — К. вальяжно махнул рукой, указывая на трупы
инфицированных, — язык не поворачивается. Его укусили? У него процесс
обращения или что? С другой стороны, кто в здравом уме оставит зараженного
без присмотра?
К. стянул бейсболку и почесал лысеющую голову. Требовательный взгляд уперся

в Накахару.
— А может, тебе нахер сходить, мудила?
Эдди тут же ударил его в гортань. Ясу вскрикнула. Чуя громко закашлял.
— Идиот, — тихо буркнул Рюноске, сидящий среди толпы задержанных. Карма и

Рейко отвернулись.
К., тяжело опираясь на колени, поднялся, обошел Накахару несколько раз и

вдруг резко остановился напротив Дазая. Кривая улыбка тронула его губы. Он
припал на одно колено, медленно протянул холодную руку вперед и коснулся
дазаевской щеки. Осаму резко замолк и поднял голову. Холодные желтые глаза
уставились на К. Они неотрывно смотрели друг на друга. Что-то, возможно,
внутренний голос, возможно, предчувствие грядущей опасности, заставило его
так же медленно отнять руку и убрать за спину.
К. не сразу заметил, как весь покрылся испариной и мелко задрожал. Сердце его
стучало громко, настолько сильно, что он уверился, юноша напротив прекрасно
его расслышал, прочитал весь страх, на долю секунды отразившийся на его
лице.
— Все… назад, — шепотом отдал приказ Кессиди.
— Босс? — растерянно позвал Эдди.
— Я сказал… все назад, — прошипел К. Капля пота скатилась с его виска и

разбилась о карман разгрузочного жилета. Дазай не моргая смотрел на него.
— Отворите засов. Живо.
— Засов чего, босс? — Эдди тупо почесал голову. Сэм кивком указал на
пустующий железный вольер.
Лишь тогда до Эдди наконец дошло, чего от него хотят. Он отпустил Накахару,
уступив место Сэму, который просто-напросто уселся сверху, пригвоздив
бедолагу своим весом к земле. Эдди тем временем под сопровождением
огромного количества взглядов потянул огромный ржавый затвор в сторону. Тот
не поддался. Даже не сдвинулся с места.
— Что вы делаете? — крикнула Ясу.
— Заткнись, шлюха! — взревел Оскар и, замахнувшись, отвесил ей звонкую

пощечину. Ясу, не удержав равновесие из-за связанных рук, покатилась назад и
приложилась затылком о дерево. Из рассеченного во время падения лба потекла
кровь.
— Идиот! — заорал Кессиди. Сэм напрягся всем телом, пытаясь удержать

обезумевшего Накахару под собой. Дазай, застыв всем телом, смотрел, как
394/1179
осторожно поднимается Кессиди, как тихо он дышит и нервно смотрит назад
через плечо. — Откроешь ты ебаную клетку или нет?!
Карма ахнула и инстинктивно дернулась вперед, но чьи-то грубые руки позади

схватили ее волосы, а голос незнакомца велел не рыпаться.
Ацуши несколько раз мотнул головой, чтобы стряхнуть капли пота, стекающие
по лицу. Никто не заметил крохотный деревянный брусок между плотно сжатых
колен, которым он уже час пытался незаметно распилить веревку.
— Блять! Открывай! — Кессиди сорвался с места. Дазай следом за ним. Эдди в

последний момент успел выдернуть железный засов, оттолкнуть скрипучую
дверь и отпрыгнуть в сторону. Кессиди бежал прямо в клетку. Эдди ошалело
наблюдал, лежа на снегу, как К., высоко подпрыгнув, схватился за железные
прутья и, сделав кувырок, спрыгнул вниз. Дазай, не успев затормозить, забежал
внутрь. Дверь торопливо за ним захлопнули. Осаму развернулся, осмотрел
раскрасневшегося и запыхавшегося Кессиди с ног до головы и принюхался. На
каждый его шаг вперед К. отступал на один назад.
— Он сломает эту блядскую клетку… — прошептал он, истерично посмеиваясь.

Отступив еще на пару шагов, он остановился, наблюдая, как несколько его
человек пытаются удержать одного на земле. — Эй, вы, недоноски, — рявкнул
он. Оскар и Сэм подняли на него уставшие красные лица. — Тащите его в клетку.
— Черт, черт! — Ацуши лицом отвел в сторону мешающий ворот куртки. Его руки
крупно дрожали, по спине градом стекал пот. Тоненький брусок ломался, обе его
стороны стали гладкие от трения веревки. Рюноске, побледневший от ужаса,
затаив дыхание наблюдал, как люди К. тащат Накахару прямиком в клетку к
Дазаю.
— Почему он так странно себя ведет? — едва различимым шепотом спросил он.
Ацуши на секунду остановился, посмотрел вперед и снова остервенело принялся

резать веревку.
Эдди, громко сглотнув, просунул автомат через клетку и навел прицел на Дазая.
Сэм и Оскар тем временем тащили сопротивляющегося Накахару внутрь. Оскар,
получив еще несколько ударов, подозвал кого-то на помощь. Все звали его
Томми. Томми был невысокого роста, краснощекий и упитанный. По его
неуверенному поведению и беспрекословному подчинению каждому указу
создавалось впечатление, что Том новичок в их команде. Новичку было поручено
держать руки. Справлялся он, однако, едва-едва.
Кое-как затолкав Чую в клетку, все быстро отступили назад. Эдди захлопнул
дверь и закрыл на засов. Кессиди выдохнул с облегчением. Сняв оружие с плеча,
он подошел ближе к клетке, не без интереса разглядывая движение внутри. Чуя
застыл. Осаму стоял все в той же позе, наблюдая за происходящим. Накахара
понятия не имел, видел ли он все, что творилось вокруг, либо вновь ушел в себя
и свои параноидальные мысли.
— Эй… Осаму? — позвал он тихо, утерев локтем кровь со лба. Кто-то нехило
огрел его прикладом автомата по голове. То ли Оскар, то ли Сэм, он и знать не
хотел. Самая большая его проблема сейчас стояла напротив. — С тобой… Ты
вообще слышишь меня?
395/1179
Почувствовав движение перед собой, Дазай резко наклонил голову вбок. От
громкого хруста шеи Кессиди поежился. Эдди, громко вобрав воздух в легкие,
взвел курок.
— Может, скажешь хоть слово? — Чуя подошел ближе. — Как моя сестра
оказалась рядом с тобой?
— Что он говорит? — спросил Эдди. — Ни черта не слышу.
Оскар нетерпеливо переступал с ноги на ногу. За их спинами раздался громкий

треск и языки пламени взметнулись высоко в небо. Второй этаж особняка
полностью рухнул. Кто-то вскрикнул, отбегая в сторону, кто-то громко
заругался, стряхивая с одежды мелкие угольки и отгоняя рукой клубы густого
дыма.
— Прекращайте уже свои брачные игры, уроды! — рявкнул Оскар и что есть
силы ударил ногой по клетке.
Кессиди что-то громко крикнул. Никто не успел понять, что именно произошло.
Дазай, еще секунду назад стоящий в другом конце клетки, мгновенно очутился
возле дверей. Эдди от страха уронил автомат. Упав на задницу, он попятился
назад, так как ноги его не слушались. Кессиди оцепенел, глядя на искаженное
от боли лицо Оскара. Его тело перетягивали в клетку, словно тряпичную куклу.
Он орал во все горло, но его крики заглушал треск пламени. Дазай тянул его
внутрь, ломая одну кость за другой. Сэм, шатаясь, отошел назад. Оскар из
последних сил вцепился руками в клетку.
— Пожалуйста… спасите… — прошептал он, захлебываясь кровью. Кессиди

словно не замечал его и не слышал криков. В его глазах плескалось безумие,
жестокость и дикое желание узреть продолжение кровавой сцены.
Чуя, вжавшись спиной в клетку, безмолвно смотрел, как Оскара безжалостно

затащили внутрь. Бездыханный труп свалился наземь. Голова, оторванная от
тела, покатилась по снегу вниз и ударилась о дерево, возле которого лежала
Ясу. Потеряв интерес к мертвому телу, Осаму обернулся. Его одежда, лицо и
белые волосы были целиком изваяны в крови. Чуя собирался отступить, но
напоролся спиной на железные прутья.
— … Осаму? — неуверенно позвал он.
Дазай рванулся к нему. Рюноске вскрикнул. Чуя едва увернулся от удара в

последний момент. Железные прутья издали громкий скрежет и согнулись.
Рейко зажмурила глаза.
Чуя, переведя дух, снова попятился, пытаясь держать дистанцию. Однако не

успел он и опомниться, как новый удар обрушился на него. Снаружи стали
доноситься громкие испуганные вздохи и подбадривающие крики. Чуя
наклонился и, заблокировав обеими руками прямой удар, отпрыгнул в сторону.
Дазай замахнулся, но чье-то мельтешение позади отвлекло его. Чуя, не теряя
времени, вскочил на ноги и что есть силы ударил его по челюсти. Осаму
попятился и ударился головой о клетку.
— Не отвлекайся во время драки, сученыш, — с кислой улыбкой произнес он,

396/1179
стирая кровь с лица.
Кессиди впился пальцами в оружие, завороженно наблюдая за боем. Очередным

накахаровским ударом Дазай выбил головой несколько железных прутьев.
Подхватив один из них, Чуя проскользнул между его ног и, замахнувшись,
ударил по спине. Второй удар блокировал Дазай. Поняв, что самодельное
оружие потеряно, Чуя быстро выпустил его и прыгнул назад. Эдди, едва придя в
себя, схватился дрожащими руками за револьвер. Кессиди, Сэм и Томми,
стоявшие ближе всех к клетке, приложили ладони к ушам. Звуки выстрелов
были оглушающие. Дазай неестественно дернулся. Первые три пули прошли
насквозь через спину, одна сквозь горло и две последние застряли в голове. Чуя
в ужасе застыл, точно каменное изваяние. Арматура выпала из его
обессиленных рук.
— Рано! — заорала Карма. — Чуя! Отойди от него!
— Назад! — крикнула Рейко.
Рюноске, едва пули коснулись Дазая, упал без сознания.
Дазай не шевелился. Кессиди отнял ладони от ушей. Разгневанный, он вытащил

оружие и спустил всю обойму Эдди в живот. Сэм и Томми переглянулись.
— Отойди от него, мать твою! — еще громче крикнула Карма. Человек К., не
церемонясь, ударил ее по затылку.
Чуя, несмотря на выкрики, подбежал к нему и, не осознавая, насколько глупо

выглядят его действия, приложил крупно трясущиеся ладони к кровоточащему
лбу, пытаясь остановить кровь. Желтые глаза, залитые кровью, смотрели на
него без толики эмоций. Пустые, не выражавшие абсолютно ничего.
Почувствовав, как что-то горячее и гладкое коснулось его ладоней, Чуя
приподнял одну. Две пули упали вниз и застряли в залитом кровью снегу.
— … как ты…
— Блять! — крикнул Ацуши, услышав громкий удар о клетку. Чуя захрипел,

схватившись за ребра. В горле запершило, и он зашелся в громком кровавом
кашле. Дазай уже стоял перед ним, сжимая пальцы в кулак. Чуя сплюнул кровь
и высоко задрал голову.
— Приди ты уже в себя, — прохрипел он. Дазай накренил голову, затем

опустился перед ним на корточки. — Ты…
Кессиди безумно засмеялся. От следующего удара Чуя согнулся пополам, почти

касаясь лицом земли. Одно сломанное ребро торчало наружу, проткнув кожу.
Боль была невыносимая, ужасно жгучая, словно все внутренности раздробили в
кашу.
— Ты… ведь потом никогда не… простишь себя, — двумя пальцами он схватил
его за край рубашки и слабо потянул вниз. Затем поднял вторую, сломанную в
запястье руку, и едва нащупал холодное лицо. — Осаму. Посмотри на меня.
Дазай сжал кулак, но Чуя вновь потянул его на себя. Едва превозмогая боль, он
расстегнул одну пуговицу, затем вторую, третью, положил ладонь на его грудь и
397/1179
зажмурился, почувствовав бешеное сердцебиение.
— Довольно. Прекращай. Я ведь тебя, блять… брошу, если будешь себя так
вести.
— Что он там бормочет? — нетерпеливо спросил Кессиди. Томми пожал плечами.

— Эй, добивай его!
Дазай тяжело задышал. Его пальцы сжали накахаровскую шею, вот-вот готовясь
вырвать гортань. Чуя устало улыбнулся и закрыл глаза. Драться больше не было
сил. В глазах Дазая то мелькало осознание происходящего, то снова застилала
пелена.
— Чуя? — вдруг очень тихим, испуганным, полным ужаса и паники голосом

позвал Дазай. Накахара приподнял веки.
— Аа-а… все-таки очухался, — выдохнул он и слабо поманил его пальцем.

— Наклонись-ка. Хочу кое-что сказать.
Дазай тут же послушно опустился. Чуя, громко шмыгнув носом, собрал

последние силы в кулак и, замахнувшись, ударил его в лицо. Осаму отклонил
голову в сторону и, громко хрустнув шеей, посмотрел на Чую.
— И что это было?
Чуя вновь ударил его. Дазай молча стер кровь с разбитой губы.
— Если тебе от этого станет…
От третьего удара он поморщился.
— Закончил?
— Да. Отвали.
Услышав выстрелы где-то в глуши леса, Карма мигом воспряла духом. Что-что, а
Мериан стреляла всегда по-особенному. И раз Дрейк здесь, то значит и
остальные были где-то поблизости.
— Наконец-то, — Рейко улыбнулась. — Босс рядом.
***
Джереми Андерсон бежал изо всех сил, чтобы сообщить Кессиди о провальном
задании. Несмотря на большое количество опытных и натренированных бойцов,
их план по захвату провалился. Поначалу все шло как по маслу, так и еще и с
запада в их сторону шествовала огромная армия инфицированных. Джереми
отдал приказ отложить нападение. Он не видел проку растрачивать патроны и
людей, когда можно было мирно отсидеться и понаблюдать, как зараженные
разорвут всех пополам. По словам Кессиди, основной отряд Достоевского был
направлен к хижине. Потому большую часть своих людей он сконцентрировал
именно в той зоне.
398/1179
Ни Кессиди, ни Джереми Андерсон не предположили третий исход: у врага есть,
как минимум двое «разумных», о которых столь долго и муторно рассказывал
старик Питрелли, пока не получил пулю в лоб во время мятежа на военной базе.
Кессиди в разумных инфицированных не верил, а встретив Осаму Дазая, напрочь
съехавшего с катушек, так и вовсе уверился в своей правоте.
Однако Джереми бежал, преодолевая огромные сугробы, не с целью

подтвердить его доводы, а скорее, наоборот, сообщить, что именно разумный в
считанные минуты выкосил почти всех бойцов.
Джереми долго наблюдал за ними. В частности, за Достоевским. Его поведение

он находил странным. Все три часа, что он сидел в укрытии, тот ошивался возле
одной машины, безостановочно о чем-то разговаривая с собеседником внутри.
Юношу в машине Андерсен толком не разглядел. В окне время от времени
мелькала светлая макушка. Порой тот предпринимал попытки выбраться
наружу, но Достоевский в шутливой манере толкал его обратно.
Самым бесполезным и болтливым в отряде Джереми посчитал Дрейка. Который,

в отличие от остальных, потягав пару бревен, устало потянулся и на долгие
полчаса прилип к машине, возле которой беседовал Федор. Иногда Джереми
чудилось, что Дрейк смотрит прямо в его глаза. Смотрит на его ребят,
затаившихся за деревьями и что-то шепчет Достоевскому. Однако вскоре они
начинали хохотать, и Дрейк вновь возвращался к работе. Джереми, упрекнув
себя за излишнюю подозрительность, продолжал слежку. Дрейк тем временем
продолжал следить за ним и докладывать обо всём Федору.
Нападение людей Кессиди удалось бы отразить гораздо быстрее, не стань

инфицированные и глубокие снежные сугробы препятствием на пути. Далеко за
несколько километров они увидели черные клубы дыма, взмывающие в небо.
Вскоре стали доноситься крики и знакомые голоса. В какой-то степени Федор
был благодарен Кессиди за то, что он избавил его от ненужного балласта. Чем
ближе они подходили к хижине, тем больше становились сомнения Александра
по поводу неосведомленности Достоевского о предстоящем нападении. Но
порой он врал так искусно, что даже Алек не мог отличить правду от лжи.
Как выяснилось позже, Кессиди и его люди бежали еще до прихода

Достоевского. Остальные, будучи связанными, так и не сумели задержать их до
прихода подмоги. Многие погибли во время перестрелки, кто-то бежал, а кто-то
остался под деревянными обломками хижины.
Спустя полчаса после побега Кессиди Федор велел немедленно собираться и

готовиться к выезду. Он отчего-то был уверен, что К. просто-напросто не ожидал
от них какого-либо отпора и потому привел лишь малую часть своих ребят.
Дайте ему полдня, и он непременно вернется с подмогой, сказал он, такие парни
проигрывать не любят.
Однако не все были в силах отправиться в путь тотчас. Раненых было слишком
много.
Соорудив небольшой лагерь, было решено отправиться в путь с восходом
солнца.
***
399/1179
Рюноске долгое время собирался с силами, чтобы зайти в палатку, внутри
которой находились Накахара и Дазай. Первый едва мог ходить из-за сломанных
ребер, второй же не отходил от него даже на минуту. Ясу пришла в себя быстро
и, дабы успокоить разбушевавшегося брата, явилась к нему самолично. И лишь
осмотрев ее с ног до головы, Чуя наконец вздохнул с облегчением и позволил
себе впасть в легкую дрему.
— Долго еще будешь у входа топтаться?
Рюноске вздрогнул. Ацуши неосознанно потер покрасневшие от веревки

запястья. Высокий ворот куртки доходил ему до носа. Криво отстриженные
волосы свисали на один бок, а на затылке он кое-как соорудил хвост, из
которого волосы топорщились в разные стороны.
— Попросил бы подстричь. Выглядишь, как клоун.
— Да кому есть дело, — отмахнулся он и поднял глаза, наблюдая за облаком

пара изо рта. Накаджима потянул ворот куртки еще выше. Кеды почти не
защищали от холода, и потому он прыгал с одной ноги на другую, пытаясь
согреться. Рюноске громко шмыгнул красным носом и подул на ладонь. К вечеру
становилось холоднее. Засунув замёрзшую руку в карман куртки, он уставился
на палатку, внутри которой сидели Ясу, Чуя и Осаму.
— А ты зайти не хочешь? — вдруг спросил он.
— Нет, — отмахнулся Ацуши. — Пятерым нам будет тесновато.
— Да и вчетвером, думаю…
— Просто зайди уже, окей? — Ацуши похлопал его по плечу. — Ведь не съест он
тебя. Наверное, — Накаджима хрипло засмеялся.
— Очень смешно, — буркнул Рюноске и решительно направился к палатке.

Ацуши какое-то время угрюмо смотрел ему вслед, а затем развернулся и пошел
прочь.
В палатке было теплее, но не сильно. Ясу едва увидев Рюноске, вскочила на

ноги и, кивнув Дазаю, вышла наружу. Чуя спал, укутанный в несколько одеял и
курток. Осаму осторожно выпустил его руку, которую до этого прижимал к
губам, и заботливо накрыл перебинтованную кисть. Акутагава на какой-то
короткий миг, на долю секунды, почувствовал ужасный гнев, от которого все
тело покрылось мурашками. Сердце словно взяли в раскаленные тиски. Он
громко прочистил горло и, не проронив ни слова, уселся напротив. Дазай
оторвал взгляд от бледного лица Накахары и посмотрел на него. Рюноске
кивком указал на Чую.
— Как он?
— Уже лучше, — ответил Дазай.
Оба молчали. Снаружи доносились голоса Кармы и Ясу. Вот Алек прошел мимо.
Следом промчался Достоевский. Дрейк, сидя дальше ото всех, с какой-то
хандрой протирал Мериан. Ацуши отчего-то надумал сесть именно рядом с ним.
400/1179
Каждый был занят делом. Кто-то считал остатки запасов, кто-то обыскивал тела,
а кто-то готовился к скорому выезду. Рюноске мазнул взглядом болезненное
лицо Чуи и выпрямился. Ему многое хотелось спросить, многое узнать, однако с
того момента, как он зашел в палатку, его не отпускало чувство, что он здесь
лишний. Дазай смотрел словно сквозь него и все ждал, пока он скажет, что
хотел, и оставит их наедине. Конечно, эти слова не прозвучали вслух, но
Рюноске всегда хорошо читал между строк.
— Что с тобой было?
Дазай раздраженно покосился на него.
— Я уже говорил об этом Ясу, говорил Чуе и Федору. Мне надоело повторяться.
— Да, да, конечно… извини, — торопливо проговорил он. — Просто хотел

удостовериться, что все хорошо. Вы, смотрю, сильно сблизились.
Дазай наклонил голову и задумчиво коснулся языком переднего ряда зубов.

Акутагава не сводил с него пытливый взгляд. В наступившей темноте желтые
глаза светились особенно ярко, словно гирлянды. Несмотря на колотун снаружи,
он сидел в одной футболке, ковыряя пальцем дыры на левом плече. Рюноске
заметил, что его волосы сильно отросли и кончики уже спадают на плечи.
— Слушай, Рю, — Дазай отвел волосы со лба и прикусил губу. — Я… без понятия,
что тебе ответить. Ты мой друг и…
— Не надо, — Акутагава натянуто улыбнулся. — Скажи ему, чтобы поправлялся.
— Непременно, — ответил Дазай.
Рюноске быстро развернулся, приподнял плащевую дверцу и торопливо

выскочил наружу, жадно вдыхая холодный воздух. Его колотила сильная дрожь.
Гнев вновь охватил его. Как бы он ни пытался бороться с ревностью в сердце,
стоило ему едва взглянуть на Накахару, как вся его выдержка начинала гореть
алым пламенем. Он ненавидел Чую и ненавидел себя за то, что он такой.
Схватившись за голову, он осел наземь. В тот момент, когда Осаму прижимал

руку Чуи к своим губам, Акутагава на миг пожалел, что ему удалось выжить в
той клетке. И собственные мысли отнюдь не вызвали у него радости. Но это
было то, с чем он не мог бороться.
— Боже, как же неловко было вас слушать.
— И как долго ты притворяешься спящим?
Чуя отодвинул несколько курток, наброшенных на него, и попытался принять

сидячее положение. Боль в правом боку тут же дала о себе знать. Он тихо
зашипел и завалился обратно. Дазай, сложив руки на груди, наблюдал за его
тщетными попытками подняться.
— Сука, даже не скажешь лежи, не двигайся?
401/1179
— Лучше разок дать тебе почувствовать, чем сто раз повторять, чтобы ты не
шевелился.
Чуя усмехнулся. Из разбитой губы снова потекла кровь. Дазай заметно напрягся.
Чуя, от которого не утаилась мгновенная перемена в его лице, намеренно
коснулся пальцем разбитой губы, размазывая кровь по подбородку.
— Что ты делаешь? — скрипучим голосом спросил Дазай.
Чуя вперил в него внимательный взгляд. Осаму шумно выдохнул и навис над
ним, взволнованно разглядывая его лицо, подбородок и теплую шею, где
заметно пульсировала венка. Издав мучительный стон, он зарылся пальцами в
рыжие волосы.
— Федор сказал, еще один срыв, и он нахлобучит на меня намордник.
— Иногда он говорит чертовски разумные слова, — подковырнул Чуя. Осаму по-

детски улыбнулся. Однако радость уже через мгновение сошла с его лица.
— В чем дело? — Чуя, скривившись от боли, протянул руки и обхватил его лицо
ладонями.
— Просто… на миг подумал, что мог убить тебя там и…
— Снова за старое, — Накахара закатил глаза. — Ты извинился уже уйму раз.

Извинился на пару лет вперед. Может, хватит?
— Думаешь, извинений достаточно? Одних только извинений?
— А что ты еще собрался сделать? Что было, то было, — Чуя грубо потянул его
за ухо. — Хочешь прощения, научись себя контролировать. Усек?
Дазай вяло улыбнулся.
— Усек.
— Молодчина. А теперь будь хорошим мальчиком и слезь с меня. Ты, видишь ли,
не пушинка, весишь, как слон.
— Не хочу, — он мягко протолкнул пальцы под его шею, слегка приподнял

голову и накрыл его губы своими. Чуя что-то промычал в поцелуй, но вскоре
безвольно закатил глаза и обвил его шею руками.
И почему столь простое действие всегда казалось ужасно невыполнимым,

подумал Чуя. А остальные, пусть думают себе всякое. Ему без разницы. Пусть
даже пальцами будут тыкать. Он просто переломает их к чертовой матери.
***
Дрейк нашел Федора сидящим под деревом. В одной руке он держал круглый
брусок, а во второй нож. Что бы он ни пытался там вырезать, выходило у него из
рук вон плохо. Дрейк не упустил бы возможности отвесить пару колких
комментариев по поводу его бездарной работы, однако проблема, с которой он
402/1179
пришел, не требовала отлагательств. Достоевский всегда хорошо читал своих
людей. Едва услышав торопливые шаги Дрейка, он уже знал, что тот спешит к
нему, чтобы доложить дурные вести.
— Девчонка пропала.
— Которая? — апатично спросил Федор, срезав тонкий слой дерева с бруска.
— Ясунори.
Достоевский воткнул нож в снег и, опираясь на колени, приподнялся.
— Пока никому не говори.
— Даже…
— Никому.
403/1179
Часть 30
Всю ночь его не покидали беспокойные сны. Он бесцельно бродил по

лесу в гробовой тишине. Порой его ноги проваливались в снежные сугробы,
иногда тонкие ветки деревьев грубо хлестали по лицу, пуская кровь. Где-то
рядом раздавался вой, который вскоре превращался в скулеж. В ночной тишине
редкие звуки казались особенно громкими: вой ветра, хруст снега под ногами,
шелест листьев, спадающий охапками снег с замороженных веток, собственное
учащенное дыхание и журчание реки.
Чуя шел вперед, не понимая зачем и с какой целью. Однако его не покидала
мысль, что он не должен останавливаться ни в коем случае. Не должен
поворачивать назад. Не должен вестись на яркие желтые глаза, сверлящие его
спину.
«Ты должен идти только вперед», - шептал он, обводя языком замерзающие от
холода зубы. Шарф, за которым он прятал лицо, задеревенел от его дыхания и
морозного ветра. Снег собирался на его волосах и ресницах, разгибать пальцы
становилось трудно. Чуя помнил, что в начале своего путешествия брал с собой
перчатки. Большие, теплые, камуфлированные. Но сейчас их не было. Неужели
он замерз настолько, что не заметил, как они сползли с его рук?
Иногда он останавливался, когда ему казалось, что одна картина быстро

сменяется другой. Пропадал ночной зимний лес, и появлялся небольшой
цветочный магазин. Скорее будка. Круглая, невысокая, обставленная цветами. В
ней пахло свежестью, духами и летом. Ясу сидела на пластиковом стульчике,
едва слышно напевая мелодию. Толстая светлая коса покоилась на ее плече. Ее
веки были слегка прикрыты, словно она о чем-то глубоко задумалась, а руки
продолжали ловко аранжировать цветы. Лишние лепестки, хвостики, корни,
падали на ее голубой сарафан, затем скатывались на пол. Она медленно
отодвигала их ножкой и вновь напевала:
— …я повстречала человека с вершины холма. Он звал себя спасителем людей.

Он говорил, что пришел спасти мир от разрушений и боли, но я спросила, кто
спасет мир от тебя?
— Ясу…
Чуя сделал быстрый рывок вперед, но картина вновь переменилась, и он снова

оказался в лесу. Он кричал, звал ее, несколько раз оборачивался и мотал
головой, но лес никуда не пропадал. Неожиданно на его плечо легла рука.
Настолько холодная, отчего ему подумалось, что она не может принадлежать
живому человеку. Наверняка ее обладатель то странное существо, что шло по
его пятам и не спускало с него глаз.
— Чуя? Эй? Очнись.
Накахара зашевелился. Мышцы его скул подергивались в такт движениям, а на

руках то взбухали, то опадали, играя под кожей. Чье-то теплое дыхание
коснулось его шеи, затем щеки, руки незнакомца заботливо заправили отросшие
локоны за уши, поправили подушку под головой. Чуя давно проснулся, но какая-
то дрема и сонливость не отпускали его, не давая разлепить глаза. Он узнал,
кому принадлежали эти руки. Узнал запах, исходящий от человека в палатке.
404/1179
Осаму, конечно, подумал он, от него всегда пахло одинаково — кровью.
— Отвали. Дай поспать.
Накахара сбросил его руку и собирался перевернуться набок, однако мысли не

поспели за телом. Он развернулся и в ту же секунду скривился от острой боли в
боку. Осаму цокнул, осторожно, словно держал в руках куклу из фарфора, вновь
уложил его на спину.
— Я тебе не кисейная барышня, — буркнул он, скорее, желая скрыть смущение,

чем от недовольства.
Осаму примостился рядом и подпер голову рукой. Вторая его рука все еще
покоилась на груди Чуи, на случай, если ему вновь вздумалось бы
перевернуться.
— Ты морщился во сне. Снилось что-то плохое?
Чуя несколько раз моргнул, окончательно проснувшись, и слабо повернул голову

в его сторону. В палатке было темно. Однако через ткань он заметил
догорающий огонь и две фигуры, ковыряющие угли прутиками. Акутагаву он
узнал сразу, а второй, видимо, был Накаджима. С людьми Федора они по-
прежнему ладили не очень хорошо, поэтому всегда старались держаться друг
друга.
Накахара быстро потерял к ним интерес и исподтишка взглянул на Дазая. Его

неудачный маневр, однако, пресекли сразу. Осаму, подперев щеку рукой,
смотрел прямо на него. У Накахары всегда дух перехватывало, когда он смотрел
в его глаза. Дикие, неестественно яркие, в оранжево-желтом меланже. Также
Накахара не мог не заметить дурную привычку, которая у него завелась с
недавних пор. Он постоянно хмурился, отчего его взгляд почти всегда казался
мрачным.
— Сколько часов? — спросил он, взглянув на ладонь на своей груди. Ему ужасно
хотелось накрыть его руку своей и крепко сжать ее в ответ, но то ли стыд не
позволил ему это сделать, то ли мысль о том, какие у них нынче отношения.
Признание Осаму в лесу теперь вновь казалось ему странным. Каким-то
неправильным, хоть и в тот момент он не видел в его словах и в своих словах
ничего неправильного. Все-таки Осаму не один год был его лучшим другом и
нынче воспринимать его в совершенно новой роли было слишком сложно. Все
его прикосновения, даже мимолетные, были горячо желанны и приятны, но Чуя
не мог отпустить себя до конца. Он не любил быть слабым, уязвимым. А разве
любовь не делает из нас слабаков?
— Мне очень интересно, какие безумные мысли крутятся в твоей голове, — он

провел большим пальцем между его бровей, пытаясь сгладить морщинку.
— Сейчас восемь вечера.
Накахара поморщился еще сильнее.
— Я проспал почти целый день. Почему ты не разбудил меня?
— И что бы ты сделал? — Дазай красноречиво посмотрел на его перевязанную

грудь, затем на него. Несколько секунд они обменивались взглядами и первым
405/1179
сдался Осаму. Приняв сидячее положение, он схватил тарелку с едой, которую
при входе поставил на рюкзак. Пластиковая вилка выпала из его рук. Он поднял
ее с пола, протер о рукав рубашки и воткнул в остывающие спагетти.
— Тебя покормить или сам?
— Я не голоден.
Дазай прикусил губу. Чуя мог поклясться, что всего на секунду на его лице
промелькнуло раздражение.
— Я не спрашивал, голоден ты или нет. Вопрос был следующий: будешь есть сам
или тебе помочь?
Накахара опешил. Иногда Дазай пугал даже его. И случалось это неоднократно,
еще с того дня, как он застал его на заднем дворе много лет назад. Чаще он
старался не подавать виду, а порой просто пускал все на самотек, о чем
искренне нынче жалел. Ведь мог он измениться, если бы они поговорили по
душам? Если бы он знал, что есть на этой бренной земле человек, которому не
плевать на него. Который не оттолкнет и не будет требовать чего-то
невыполнимого. Но разве способен о подобном думать детский разум? Нет.
Тысячу раз нет. Разве не взрослые должны были о нем позаботиться? Его мать,
его отец. Чем больше Чуя задавал себе этот вопрос, тем больше понимал, что
ищет оправдание своим поступкам. С горечью осознавал, как низко это
выглядит со стороны. В том чертовом подвале он потерял самого себя. Потерял
навсегда.
Но разве он не нравится тебе именно таким, была следующая мысль, от которой

он резко дернулся, едва не выбив тарелку из рук Дазая.
Тот быстро поднял тарелку над головой, его глаза опасно сузились. Чуя молчал,
гадая, что он предпримет.
— Я не нарочно…
— О, не беспокойся, — бросил Осаму. И его дружелюбный тон вызвал у Накахары

еще больше подозрений. Дазай поставил тарелку обратно на рюкзак, схватил
еще одну подушку, подполз к наблюдающему за ним Чуе и, приподняв его
голову, подложил ее под шею. — Не слишком высоко?
— Нормально, — удивленно прошептал он. Дазай тем временем уселся рядом, с

тарелкой в руках, накрутил на вилку макароны и поднес их к его лицу.
— Открывай рот.
— Я что, по-твоему, ребенок? — возмутился Накахара. — Может, ты мне еще

слюнявчик на грудь повесишь?
Осаму, прекрасно видящий в темноте, заметив румянец на его щеках,

— Ты в этом сомневаешься?
Пошло оно все, подумал Накахара и послушно открыл рот. Он ни на минуту не

406/1179
сомневался, что этот идиот потратил уйму времени, пытаясь приготовить для
него еду. Спроси он сейчас об этом, наверняка даст задние. Соврет, что
готовила Карма или Рейко. В чем-то они все-таки были похожи. Они по-своему
заботились о других, но никогда не умели заботу принимать.
Когда с едой было покончено, Дазай отложил тарелку, придерживая его голову,
выдернул одну подушку и поправил одеяла на нем. Оба молчали, раздумывая о
чем-то своем. Чуя думал, что каждое действие этого парня вгоняет его в краску.
Еще вчера они целовались в этой самой палатке, а теперь он не мог даже в
глаза ему посмотреть. А ведь рефлексивным в их отряде был далеко не он. И,
черт возьми, как же он был благодарен Дазаю за его сдержанность и умение
читать сквозь строки.
— Как Ясу?
Дазай, уже собиравшийся выйти наружу, замер на пороге. Акутагава, словно

услышав его вопрос, обернулся. Осаму долго молчал, стеклянными глазами
разглядывая догорающий тонкий прутик в руках Накаджимы. Тот переступал с
ноги на ногу, иногда потирая друг о друга замерзшие руки. На его красных
фланелевых брюках собирался снег, клетчатая шапка была нахлобучена
наискосок, а над воротом куртки торчал черный флисовой капюшон, внутри
которого сидел Спенсер.
— Она в порядке, — Дазай улыбнулся, и в ночной темноте Чуя не сумел

разглядеть фальшивость его улыбки.
— Что делает? — спросил он, словно чувствуя неладное.
— Играет в шахматы с Алеком.
— Вот как…
Дазай нетерпеливо приподнял плащевую дверцу палатки.
— Если у тебя все, я пойду. Выздоравливай.
— Да, — Чуя поправил подушку под головой, ненароком мазнул взглядом

дазаевскую спину, бледные жилистые руки и, прежде чем успел осознать, вновь
окликнул. — Эй!
— Что? — Дазай, находясь уже снаружи, просунул голову в палатку. Чуя

отчетливо разглядел Накаджиму, с откуда-то появившимся синяком под глазом,
и Рюноске обматывающего пустой рукав вокруг обрубка своей руки. Накахара
отвел от них взгляд и посмотрел на Осаму. Сердце, как ему почудилось,
забилось в тысячу, нет, в миллион раз быстрее. Как же красив, чертяга, думал
он, разглядывая его глаза и напряженную фигуру.
— Спасибо… за все.
Дазай прыснул в кулак.
— Боже, какой очаровашка.
Накахара швырнул в него подушку, однако Осаму, посмеиваясь, уже отскочил в

407/1179
сторону. Полог за ним бесшумно опустился. Снаружи раздались голоса, почти
шепот, словно они говорили намеренно тихо, чтобы их не могли расслышать. Чуя
видел их смазанные тени. Вот Осаму остановился рядом с Ацуши, обхватил его
лицо одной рукой, разглядывая синяк, что-то быстро произнес, вытащил
Спенсера из его капюшона и быстро зашагал в сторону. Чую все не покидало
какое-то беспокойство. Что-то было не так. Что-то…
Через пару минут он провалился в сон, в котором вновь увидел Ясу.
— …я повстречала человека с вершины холма, — прошептала она, срезая острые

шипы с темно-красных роз.
***
Лесной мороз казался ему благословением. Из-за высокой температуры тела он

не переносил жару. Осаму медленно взбирался наверх по щербатой тропе,
почесывая Спенсера за ушком. Крыса вырвалась из его рук, вскарабкалась по
рукаву рубашки и села на плечо, виляя тонким лысым хвостом. Дазай задрал
голову, подставляя лицо под снег. Он беспрерывно шел уже третий день,
спрятав все следы Белок. Белками их прозвал Федор, потому как половина из
них ловко пряталась на деревьях. В белом камуфляже вычислить их было
практически невозможно. Откуда-то раздавались выстрелы, люди замертво
падали, кто-то обращался в бег, кто-то падал на землю, пытаясь скрыться в
снежных сугробах, однако с высоты дерева все они были как на ладони.
Дазай уронил тарелку в снег и рухнул на колени, схватившись обеими руками за

голову. Очередной приступ настиг его по пути к Федору. Голова пошла кругом.
Несмотря на то, что снег замел все следы, накрыл собой все оставшиеся трупы,
которые не сожгли, он чувствовал запах разлагающейся плоти.
Он тихо взвыл, ударив кулаком по дереву. То содрогнулось. Снег свалился на

голову, наконец отрезвив его. Спенсер пискнул, заполз под ворот рубашки и
когтистыми лапами вцепился в его спину. Осаму встал, встряхнул снег и, пару
раз хлопнув себя по щеке, продолжил путь.
В палатке, как он и ожидал, сидел Федор. С противоположной стороны стояли

обеспокоенные Алек и Дрейк. О пропаже Ясу знали только эти трое и сам Дазай.
Осаму первым делом пытался отследить Белок по следам и запаху, однако из-за
снежной бури идея с крахом провалилась.
— Как он? — спросил Федор, не поднимая головы.
Дазай стряхнул снег с обуви и встал напротив стола, вперив взгляд в

разложенную на нем карту.
— Проспит до самого утра.
— Что ты ему подсыпал?
Дазай раздражённо махнул рукой.
— Какая разница. Что с планом?

408/1179
Федор пожал плечами.
— Нет смысла отправлять людей на ее поиски в такую погоду. Раз уж мы не

справились, другие тем более не смогут отыскать их следы. Слишком поздно,
Осаму. Все замело снегом.
— Мы можем попробовать утром… — предложил Алек.
Дазай тяжко вздохнул. Как бы ему не хотелось признавать, Федор был прав.
Мало кто захочет отправляться на ее поиски посреди ночи. Половина людей
была ранена, половина напугана до смерти. Большинство из них все еще не
считали Чую и остальных частью отряда. За спиной они называли их чужаками и
держались отчужденно. То же самое Дазай мог сказать и о себе. Разница была
лишь в том, что сам Достоевский симпатизировал ему, да и вряд ли кому
хватило бы смелости нагрубить. Смерть Генри все еще не была забыта, а бойню
в клетке многие обсуждали до сих пор. Осаму не любил сплетни, но не делал
ничего, чтобы они не распространялись. И полное отсутствие их отрицания с его
стороны только усиливало их. Многие поговаривали, что и увечья Спенсера его
рук дело, однако сам Спенсер его причастность отрицал и при каждом удобном
случае не упускал возможности поластиться.
— Я пойду сейчас.
— И вернешься ни с чем, — произнес Дрейк, поправляя кобуру с револьверами.

Алек отвел взгляд в сторону. Федор уже несколько минут обгрызал ноготь на
большом пальце, не отрывая глаз от карты.
— Их временный лагерь может находиться где угодно. Возможно, они уже

уехали. Быть может, эти ребята даже не отсюда. И никто из нас не
ориентируется в местности. Нет смысла придумывать план сейчас.
— К тому же Белок очень много, — Алек внимательно посмотрел на Дазая.

— Даже если мы на них случайно нарвемся, нет гарантий, что все уйдут живыми.
— Ты предлагаешь оставить ее? А с Чуей завтра сам поговоришь?
— Осаму, не кипятись, — Федор схватил его за руку. — Я понимаю твое

состояние. Эта девушка очень важна для тебя, поэтому ты был первым, кому мы
сообщили о пропаже. Но постарайся думать не эмоциями, а головой.
Осаму, казалось, действительно успокоился. Он сел на рюкзаки, сваленные в

одну кучу, и спрятал голову между колен.
— Ты ведь понимаешь, что будет, если он узнает?
— Да, — ответил Федор. — Но в его-то состоянии? Он не сможет даже

подняться, поэтому…
— Он пойдет искать ее, — перебил его Дазай, подняв голову. — Поверь мне, он
поднимется. Ты его совсем не знаешь. Он уже подозревает что-то неладное. И
завтра, как только я зайду к нему, он спросит о ней. Что прикажешь ответить?
Повисла тишина. Достоевский, широко расставив руки, уперся ладонями в стол.

409/1179
Дазай вновь спрятал лицо в изгибе локтя. Федор подумал, что он обеспокоен
пропажей Ясу из-за Чуи, который придет в ярость, едва узнав о сестре. Однако
Дазай не столько переживал за Чую, сколько за Ясунори. Он всегда относился к
ней так же, как и остальные — дружелюбно. Однако любил ее он гораздо
сильнее. Так, как старший брат любит младшую сестру.
Осаму, так же, как и Чуя, был скуп на эмоции и их проявление, тем не менее, в
присутствии Ясу ему никогда не удавалось сдержать улыбку. Она всегда знала,
что сказать, знала, как поддержать в сложную минуту, а если не находила слов,
просто сидела рядом. Как же беззаботны были их дни, думал он, прислушиваясь
к ветру снаружи. Прежние проблемы теперь вызывали у него горький смех.
— Я пойду один, — повторил он.
Федор громко вздохнул.
— Оставьте нас наедине.
Алек и Дрейк переглянулись. Алек собирался что-то сказать, но, взглянув на

поникшего Дазая, передумал. Когда они остались наедине, Федор наконец
оторвался от карты, подошел к нему и сел рядом. Что-то громко треснуло в
рюкзаке, но он не подал виду. Оба молчали, разглядывая свою обувь. Внутри
палатки был слышен треск костра и завывание ветра. Кто-то прошел мимо,
громко переговариваясь, что-то уронил.
Палатку слабо накреняло то в левый бок, то в правый. Красный термос все так
же стоял нетронутым на столе. Вода в нем при такой температуре наверняка
остыла. Федор повернул голову, взглянул на Дазая. В светлых кучерявых
локонах застрял желтый лист, опавший с дерева. Ворот и спина его рубашки
были мокрые. Сцепив пальцы в замок над головой, он постукивал по костяшкам,
нервно дергая ногой в такт.
— Снова начинается?
— Я в порядке.
— Ты не в порядке, — Федор дернул его за волосы, заставив высоко задрать

голову. Дазай поморщился. — Что я говорил насчет срывов? Если чувствуешь
неладное, идешь ко мне.
— И что дальше? Будешь вечно опекать меня?
— Я хотя бы смогу привести тебя в чувства! А он сможет? Ты едва не убил его.
Дазай сбросил его руку и резко поднялся. Федор вскинул на него злой взгляд.
— Хоть раз признай, что я прав, Осаму. Тебе не по пути с этими людьми.
— Довольно!
— Оставайся рядом со мной. Я о тебе позабочусь.
— Я не женщина, чтобы заботиться обо мне! — крикнул он.

410/1179
Федор в ярости вскочил на ноги, схватил его за шею и, заломив одну руку за
спину, вжал лицом в стол. Осаму дернулся пару раз, эффект получился
обратным. Пальцы Достоевского сильнее сомкнулись на его шее.
— Почему ты все мои слова воспринимаешь в штыки? — тяжело прошептал он в

его ухо. — Мы нужны друг другу.
Дазай, почувствовав твердость между своих ягодиц, издал полустон-полувздох,

царапая ногтями поверхность стола. Правую руку ужасно ломило, так как Федор
продолжал удерживать ее за спиной.
— Смотрю, ты становишься чувствителен к боли. Так даже лучше, не находишь?
— Отпусти… — сиплым голосом попросил Дазай, пытаясь сбросить его руку.

Достоевский с минуту сверлил светлую макушку взглядом, после чего
отстранился. Осаму, скривившись от боли, прижал затекшую руку к груди.
Несколько минут они смотрели друг на друга, пока Федор не сделал первый
шаг, вновь вжав его спиной в край стола.
Костер снаружи потух. Пропали голоса и лязг тарелок. Оба повернули головы,
прислушиваясь к молчанию беспросветной ночи. Они слушали, как глухо и
невнятно лепечут листья, как шумит поток реки за много метров от них,
прислушивались к потрескиванию углей, сырых, не догоревших до конца досок,
они слышали голоса и тихие перешептывания людей. Все боялись повторного
нападения Белок и с нетерпением ждали утра, чтобы скорее тронуться в путь.
Федор потушил масляную лампу, подхватил Дазая под бедра, усадил на стол и
встал между его разведенных ног. Осаму схватил края его свитера и потянул
наверх. Темные наэлектризованные волосы Федора встали дыбом, вызвав у
Дазая нервный смех. Прикусив губу, он провел ладонью по крепкой подтянутой
груди, очертил подушечками пальцев кубики пресса, затем линию позвоночника
и ключицы. Достоевский не шевелился, завороженно разглядывая жёлтые глаза
в темноте.
— Может, ты проявишь немного фантазии и перестанешь кусать меня в… — он

громко рыкнул, впившись пальцами в дазаевские бедра, — шею.
Дазай, вырвав зубами кусок плоти, проглотил ее и блаженно закрыл глаза.
— Скажи спасибо, что не откусил тебе кое-что другое.
Федор фыркнул. Прижавшись к нему вплотную, он запустил холодные руки в

расстёгнутые джинсы и крепко сжал ягодицы, вызвав у Дазая болезненный
вздох.
— Давай сразу. Без всего этого.
— Тебе будет больно, — предупредил Федор.
Осаму протер окровавленные губы белым рукавом своей рубашки и злобно

— С каких пор тебя это волнует? Можешь трахать меня как прежде, представляя
411/1179
на моем месте Алека.
Федор в одно мгновение переменился в лице. Улыбка Дазая стала еще шире,
щеки покрылись румянцем, глаза лихорадочно заблестели.
— Он слишком слаб для твоих извращенных фантазий, я прав? — почти

промурлыкал он.
— Замолчи, Осаму, — одернул его Федор, почти разрывая на нем одежду в

клочья, — Замолчи, ради Бога, иначе я за себя не ручаюсь.
— Как я люблю это выражение лица… Что мне для тебя сделать?
***
Все утро Дазай не находил себе места, раздумывая о том, как подступиться к
Чуе. Как сообщить ему новость о пропаже сестры, не вызвав у него приступ
гнева.
— Никак, — прошептал он, натягивая на испещренную шрамами грудь черную

толстовку. Раны, оставленные Федором прошлой ночью, заживали, хоть и очень
медленно. Поясницу ломило, в горле пересохло, собственный голос ему казался
не своим. Вправив вывихнутую ночью руку, он грязно выругался и, покачиваясь,
вышел из палатки на свежий воздух.
В лесу было тихо, мало кто вставал в такую рань. Ветер утих, деревья были
неподвижны. Осаму долго стоял на одном месте, всматриваясь в желтоватый
свет восходящего солнца. Снег слабо мерцал, переливаясь разноцветными
бликами. Он еще не был тронут человеческими следами. Дазай опустился на
корточки и, не сводя глаз с крупных снежинок под ногами, принялся рыться в
карманах, пытаясь отыскать сигареты. В последнее время он слишком к ним
пристрастился. Дерево впереди шелохнулось. Он резко вскинул голову. Птица,
незаметно сидевшая на ветке, вспорхнула. Видимо, не понравился запах
табачного дыма, подумал он. В утренней тишине его охватило необъяснимое
умиротворение. Словно еще недавно в этом месте не было кровопролитного
сражения, которое унесло немало жизней. Время, казалось, остановилось. Он
все смотрел и смотрел на деревья, смотрел на снег, на яркие солнечные лучи,
проворно пробирающиеся сквозь плотные ветки, смотрел на небо и вместе с
дымом вдыхал морозный воздух.
Он убьет меня, — подумал он, прикусив фильтр сигареты. Освободив руки, он

принялся лепить фигуру из снега. Получалось недурно. Будь кто рядом
непременно отвесил бы похвалу, сказав, что у него есть талант. Однако самому
Дазаю что-то не понравилось. Он остановился в середине процесса и, выждав
минуту, разрушил свое творение ударом кулака.
Где-то отдаленно загремела посуда, стали доноситься голоса и знакомый смех.

Осаму пожалел, что приятные минуты одиночества подошли к концу. Сидеть
здесь вечно и любоваться красотой природы он не мог. Однако, чем больше он
думал о разговоре с Накахарой, тем сложнее было заставить себя подняться,
412/1179
придумать нужные слова и объяснить ему, почему он рассказывает о Ясу только
сейчас. Почему не примчался сразу, едва узнав о ее похищении. Он нервно
достал еще одну сигарету и прильнул к ней губами.
Жадно втянув в легкие табачный дым, он прикрыл глаза, раздраженно

постукивая пальцами по колену. Никто добровольно не пойдет искать Ясу. Люди
Федора боялись его.
Кто-то пытался выглядеть дружелюбным, кто-то улыбался через силу, кто-то

вовсе не утруждал себя бездарной актерской игрой. Выплюнув пулю, он сам
положил начало процессу. Но что ему оставалось делать? Лежать в грязи и
ожидать, пока все зеваки не разойдутся? Разве он просил делать из себя
подопытную крысу? Почему все они смотрят с таким осуждением, когда ни одно
из прошедших событий не зависело от него? Он сам был жертвой обстоятельств.
Но сколько бы Дазай не уверял себя в этом, сколько бы не пытался оправдаться
в своих поступках, все сводилось к тому, что он начинал вспоминать, какое
испытывал удовольствие наблюдая, как угасает жизнь в чужих глазах. Он
бросил окурок на снег и придавил его ногой. Он редко занимался самокопанием,
однако нежелание идти к Накахаре заставляло его рефлексировать и загоняться
из-за собственных дум.
Люди не любят, когда кто-то отличается от них. Если ты слабый, тебя унижают,
если сильнее, то в ход вступают гнилые языки. Когда-то, еще ребенком, Осаму
тоже не считал себя плохим человеком. Он понятия не имел, что должен
сделать, чтобы воспылать ненавистью или отвращением к самому себе. С
детства родители учили его нормам поведения. И ребенок выстроил для себя
четкую грань. Убийство — плохо. Терпение — хорошо. Терпение и покорность
судьбе всегда приведут тебя к успеху, часто говорила его мать. Если не на
земле, так в следующей жизни точно.
«Короче говоря, надо быть тупым терпилой, чтобы выдуманный бородатый

мужик вознаградил тебя после смерти в выдуманном мире», — посмеиваясь
говорил Чуя, выслушав очередную поучительную речь Осаму, которой тот, в
свою очередь, наслушался от матери. Дазай на шутки Накахары обижался. Мог
резко вскочить, топнуть ногой и бросить столь нелепое оскорбление, что Чуя
начинал смеяться еще сильнее.
Лишь проведя долгие мучительные месяцы в темном подвале своего

похитителя, он наконец понял, что же за чувство многих толкает на убийство. А
его мать и вправду очень глупая женщина, раз верит в «выдуманного
бородатого мужика» на небесах.
Человек не меняется по собственной воле или по своей прихоти. Человека

меняют обстоятельства. И сколько бы раз Дазай не думал о том злосчастном
случае в подвале, он приходил к одному выводу. Будь у него возможность
отмотать время назад, он убил бы снова. Но на этот раз не стал бы тратить
время на бесполезные мольбы и надежды, что кто-то спасет его. Думал ли он о
себе плохо, после того, как убил человека? Нет. Он не думал об этом вовсе. Нет
плохих людей. Есть только жертвы обстоятельств. Тем не менее, постепенно,
совершенно ненамеренно, люди внушают нам свое мнение о нас самих.
Мать больше не говорила с ним о боге. Не говорила о всепрощении, смотрела на

него искоса, порой с испугом, порой с холодным надменным взглядом. А чего ты
хотел, спрашивал он у себя, крепко прижимая подушку к груди. Ты теперь
413/1179
плохой. Ты больше не отмоешься никогда. И «выдуманный бородатый мужик»,
если Чуя ошибся и он все-таки есть, никогда не пустит тебя на небеса.
Оскверненного, грязного, запачкавшего руки в чужой крови.
Именно мать положила начало его самомнению. Очень дурному и

неправильному.
Дазай бросил последнюю выкуренную сигарету на землю и тяжело поднялся. В

пояснице вновь стрельнуло острой болью. Он скривился и, кряхтя, схватился за
спину обеими руками.
— Эй, кудряшка! — громко окликнула его Карма. Дазай, пытающийся пройти

незамеченным, возвел глаза к небу и медленно обернулся.
— Пожалуйста, прекрати меня так называть.
— А по-моему, очень мило, Кудряшка, — посмеиваясь произнесла Рейко.

— Присоединяйся. Мы сварганили неплохую похлебку. Горячее даже тебе не
помешает.
Осаму, вспомнив о ночи с Федором, в которую он насытился сполна, тут же

отмахнулся.
— Я не голоден. Но спасибо.
— Вот привереда, — буркнула Карма. — Здесь порция для твоего дружка.

Прихвати, раз к нему идешь.
Дазай сложил руки на груди и принялся нервно постукивать пальцами.
— С чего вы решили…
— По твоему лицу видно, — перебила Карма. Она развернулась к нему спиной и

принялась разливать дурно пахнущий суп по железным мискам. Дазай
безмолвно стоял позади, разглядывая светлый мех на ее выцветшей зеленой
куртке. Рейко подошла к нему, с небольшим подносом в руках и неловко
откашлялась. На нем была миска горячего супа, от которого исходил густой пар,
два куска хлеба и стакан с водой.
Они уже все знают, с горечью подумал он.
— Ты сделал все, что было в твоих силах, — сказала Рейко, пытаясь приободрить
его. — Найти кого-то в снежную бурю, ночью…
— Не нужно придумывать мне оправдания, — перебил он. Рейко замолкла,

однако в ее взгляде все-еще читалась немая поддержка и какая-то жалость.
Дазай натянуто улыбнулся и принял поднос из ее рук. Еще минута в компании
этих дам, подумал он, и чтобы сдержаться от явного раздражения, ему
потребуется овладеть высшими приемами тантризма. — Спасибо за… все.
Рейко кивнула. Дазай не расслышал, что она бросила ему вслед, так как
мысленно уже прикидывал план по поиску Белок. Снег лежал по колено. Они
414/1179
были в лесу, окруженные деревьями и рекой. Как они могли скрыться так
быстро? Почему следы вели сразу в несколько направлений? Дазай резко
остановился, едва не расплескав суп. Той ночью они разделились. Дазай
отправился по следам, что вели прямо вперед, Федор и Дрейк спустились вниз,
по склону, который напрямую вел к лесной просеке. Если Белки исследовали
местность, значит, у них был транспорт, который должен был оставить следы на
дороге. Правду ли сказал Федор, когда говорил, что они ничего не нашли? Мог
ли он намеренно отправить его по ложному следу, учуяв правильный?
— С тобой все в порядке? — возникший из ниоткуда Акутагава щелкнул пальцем

перед его лицом. Дазай вздрогнул, чем немало его удивил.
— Да, я просто… — он устало потер глаза, — плохо спал.
Рюноске наклонил голову, разглядывая красную полосу на его шее, затем

смущенно переступил с ноги на ногу. Снег хрустел под его ногами, изо рта шел
пар, каждый раз, когда он намеревался что-то сказать в ответ, но передумывал.
Видимо, не мог подобрать нужных слов. В отличие от Ацуши, разум которого не
поспевал за языком, Акутагава тщательно думал над каждым словом, отчего
порой выглядел весьма странно. Спрятав нижнюю часть лица за полосатым
шарфом, он кивком головы указал на палатку Накахары.
— Он проснулся где-то полчаса назад, а потом вновь уснул.
— Не говорил ничего? — взволнованно спросил Дазай.
— Говорил, — Акутагава смерил его любопытным взглядом. — Спрашивал о Ясу,

потом о тебе.
— Вот как…
Оба обернулись на шум. Кто-то устроил мордобой из-за одеял. Две грузные
фигуры сцепились прямо напротив палатки Дрейка. Тот не заставил себя долго
ждать и вышел уже через минуту, сонно потягиваясь. Однако разнимать
драчунов он не торопился. Карма и Рейко, уперев руки в бока, стояли
прислонившись к дереву, остальные зеваки медленно окружали их. На лицах
многих читалось недовольство. Под глазами у многих от бессонной холодной
ночи залегли тени. Кто-то держался за перевязанные раны и качал головой. Кто-
то, напротив, громко подстрекал, заставляя их драться еще яростнее. Ночь
действительно была холодной, неудивительно, что многие проснулись в дурном
расположении духа. Так как хижина сгорела, всем пришлось обустраиваться на
ночлег в тонких палатках, которые едва ли спасали от ветра. Костер разжигали
перед палаткой и грелись возле него до самой глубокой ночи. Кто-то надоумился
развести огонь внутри и, задремав в теплоте, едва унес ноги, когда ткань
загорелась.
— Почему никто их не разнимает?!
Появился Алек. Дазай, уверенный, что тот сию минуту бросится их разнимать,
собирался было передать поднос с едой Акутагаве, но опередил его Дрейк,
громко выстреливший из обоих револьверов в воздух. Драка стихла. Осаму на
секунду встретился с разноцветными глазами Алека. Оба улыбнулись друг
другу.
415/1179
— Ведут себя, как животные, — буркнул Рюноске. Осаму перевел на него
нечитаемый взгляд.
— Я пойду, — он приподнял пластиковый поднос. — Остынет.
— Да, конечно, — Рюноске отошел в сторону, пропуская его.
***
Войдя в палатку, первое, что увидел Дазай, это окровавленные бинты,

брошенные у входа. Чуя сидел вполоборота и потому не сразу его заметил.
Одной рукой он пытался перевязать грудь, второй держал длинный рулон бинта.
Однако, как бы он не пытался поднять руку выше, из-за боли в ребрах не мог
дотянуться даже до шеи. Дазай не торопился извещать о своем присутствии,
жадно разглядывая покрытую шрамами спину. В палатке было холодно,
несмотря на то, что он выгреб весь снег и постелил одеяло на пол. Накахара был
бледен, возможно, замучен борьбой с острой болью.
— И как долго будешь на меня пялиться?
Дазай дрогнул. Голос Накахары звучал странно. Он опустил поднос с едой на

пол и неловко поскреб шею.
— Давай я помогу…
— Где ты ночевал? — спросил он, проигнорировав предложение о помощи. Так и

не сумев обвязать бинт вокруг груди, он уронил его на пол и устало вздохнул,
спрятав лицо за ладонью. Дазай, словно провинившийся ребенок, безмолвно
стоял у входа, разглядывая перекатывающиеся мышцы на его спине,
выступающий из-за худобы позвоночник и ключицы, на которых за ночь
образовались струпья.
Они почти не проводили время вместе, несмотря на то, что практически

находились в одном отряде. Иногда они могли переброситься несколькими
дежурными фразами, обсудить дурную погоду, планы на следующие несколько
дней и неловко разойтись. Дазай замечал его стремительную худобу, синяки под
глазами, дурное настроение и какую-то отстранённость во взгляде.
Однако, в те моменты, когда нужно было схватить его за руку и наконец начать
разговор, он трусил, превращаясь в пугливого мальца, над которым постоянно в
детстве подшучивал Накахара. Чуя не любил, когда кто-то пытался влезть в его
голову, строил из себя психолога, норовя дать дельный совет. И сам Осаму
неоднократно получал в нос когда просто пытался справиться о его дурном
настроении, после очередной ссоры родителей. Сам будучи еще ребенком, он не
понимал, что у Чуи Накахары срабатывал защитный механизм. Привыкший
всегда быть сильным, он до ужаса боялся предстать в его глазах слабаком. Ему
было проще ударить и выплеснуть свой гнев, нежели кому-то довериться.
И даже спустя столько лет почти ничего не изменилось, думал Дазай. В

случившемся с Рюноске и Ясу он винил себя, из-за чего продолжал загоняться по
сей день.
416/1179
Что же станет, когда он сообщит ему о похищении Ясу? Дазай опустился на
корточки и поднял с пола оброненный Накахарой бинт. Не важно, решил он для
себя. Даже если он оттолкнёт меня, возненавидит, велит убираться прочь и
больше никогда не попадаться ему на глаза, я не оставлю его. Больше никогда.
— Нам надо поговорить, Чуя.
Накахара бросил на него косой взгляд, особенно долго задержавшись на шее,

где оставался красный след от ремня. Дазай пристыженно приподнял толстовку,
однако сей жест мало чем помог.
— Я думал, ты останешься со мной на ночь, — вдруг ровным голосом произнес

Чуя, глядя куда-то в сторону. Осаму, пытающийся подобрать правильные слова
для разговора, ошарашенно застыл. — Ладно, не бери в голову. Прости. Я,
наверное, странно веду себя.
Дазай молча придвинулся ближе, помог ему сесть ровно, стараясь не сильно
касаться холодными руками его обнаженной груди, после чего потянулся к
рюкзаку, в котором лежала небольшая аптечка. Чуя не сводил с него
замученный взгляд, безмолвно наблюдая за каждым действием. Дазай,
нахмурившись, аккуратно, почти скрупулёзно, обрабатывал каждую рану,
забавно прикусив язык. Иногда Чуя вздрагивал от боли. Осаму вздрагивал еще
сильнее, волнуясь, что причиняет ему боль.
— Я боюсь оставаться с тобой наедине, — прошептал он, замерев с раскрытым

бинтом в руках. Чуя тяжело выдохнул, долго молчал. Когда Дазай подумал, что
ответа уже не дождется и вновь принялся перевязывать его грудь, тот
заговорил:
— Я настолько страшный?
— Я боюсь не тебя.
— Вот как… — Чуя печально улыбнулся. — Поэтому решил остаться с ним?
Дазай выронил бинт и дрожащими руками схватил его за плечи.
— Смотри, что я сделал с тобой. Я мог убить тебя. Я… — его голос дрогнул. Он
уткнулся носом в его шею, боясь, что тот увидит выражение его лица. Увидит
неподдельный страх. Почти дикий ужас. — Не могу перестать думать об этом.
Случись что, тебе не справиться. Лучше мне находиться на расстоянии от тебя.
— Я так не думаю, — прошептал Чуя, опустив ладонь на его макушку. Дазай

обнял его обеими руками и закрыл глаза.
Совсем скоро эта идиллия разрушится, с тоской подумал он. Надо рассказать
ему. Надо… Скажи, пока не поздно.
— Я должен сказать тебе кое-что…
— Я знаю.
Дазай резко отстранился. Чуя осмотрел ровно перевязанную грудь,

417/1179
удовлетворённо кивнул и потянулся к черному свитеру, аккуратно сложенному
возле подушки. Нетерпение Осаму можно было почувствовать кожей и Накахара
наконец сжалился над ним.
— Алек приходил ко мне той ночью, — он низко опустил голову, пытаясь

натянуть на себя одежду. Его лицо на несколько секунд скрылось за черной
тканью шерстяного свитера. Он пригладил вставшие дыбом волосы и,
приподнявшись, потянул свитер вниз, скрывая под ним перевязанную грудь.
— Рассказал о Белках и о похищении Ясу.
Во время разговора Накахара постоянно суетился. То поправлял ворот свитера,

то нервно скручивал рулон валяющегося на полу бинта. То копошился в аптечке,
трясущимися руками перекладывая их с места на место. Дазай, нахмурившись,
наблюдал за ним, подмечая каждое его действие.
— Он сказал, что вы разбились на два отряда и отправились искать ее, — он

замер. — Я собирался отправиться следом, но он сказал, что, если я попробую
встать, сломает мне оставшиеся ребра и просидел со мной почти до самого
утра, — Чуя горько усмехнулся. Дазаю показалось, что за эти полчаса он похудел
еще сильнее.
— Так ты знал. Еще тогда…
— Посмотри на меня, — он беспомощно опустил руки. — Я не могу даже

подняться без чужой помощи. В таком состоянии я не дойду даже до дороги и…
Дазай зацепился глазами за белые эластичные бинты, которых еще вчера в

палатке не было. Из рюкзака торчало что-то отдаленно напоминающее корсет с
железными пластинами. В таком ходил его приятель Чак, когда в драке ему
сломали два ребра. Почти целый месяц он расхаживал с костылем, в сотый раз
по кругу рассказывая, что мог умереть, проткни одно из ребер ему легкое. Чуя
что-то говорил и говорил, нервничая сильнее с каждой минутой пребывания
Дазая в палатке. С его виска скатилась капля пота, он нервно ломал пальцы,
пытаясь смотреть куда угодно, только не на него.
С каждой подмеченной деталью, взгляд Дазая становился все темнее. Он

сложил руки на груди, вперив в Накахару угрюмый взгляд.
— Когда ты собирался свалить из лагеря? — ледяным голосом спросил он.
Бессвязная речь Чуи резко оборвалась. Он медленно поднял голову и вздрогнул,

встретившись с опасно сощуренными жёлтыми глазами.
— Сегодня. До вашего отъезда, — признался Чуя, понимая, что врать больше нет
смысла.
— Почему ты мне ничего не сказал? Ацуши и Рю в курсе?
— Я уже не знаю, о чем тебе можно говорить, а о чем нельзя, Осаму.
Дазай резко поднялся и, распахнув плащевую дверцу, остановился на пороге.

Погода обещала быть солнечной. На белоснежном, еще нетронутом снегу, он
заметил крохотные птичьи следы. Деревья слабо шелестели от ветра, снег с них
медленно осыпался наземь. Осаму тяжело дышал, изо всех сил пытаясь
418/1179
подавить подступающий к горлу гнев.
— Ты боишься меня? Ответь честно.
— Она моя сестра, Осаму…
— Да или нет?!
Чуя стянул одеяло. Скривившись от боли, он накренился вбок, чтобы подняться,

опираясь на здоровую руку. Новая волна боли поползла вдоль позвоночника. Он
замер на несколько мгновений, ожидая, когда боль утихнет, а потом,
пошатываясь, поднялся и поковылял в его сторону.
— Тебя-то? — прошептал он, почти повиснув на нем со спины. В ту же секунду

Дазай обернулся, готовый мгновенно подхватить его. — Не в этой жизни, Лори.
— Тогда почему? — спросил он голосом полным отчаяния.
— Потому что я не знаю, с кем ты.
***
Услышав звук пистолетного затвора за спиной, все четверо остановились. Уйти

незамеченными, как он и предполагал, не вышло. Все-таки Федор, ожидая чего-
то подобного, следил за ним слишком пристально. Всем отрядом они добрались
до лесной просеки, где под срубленными ветками были спрятаны машины. И
тогда, взвесив все за и против, он решил сообщить о своем решении покинуть
отряд, в компании Накахары, Рюноске и Ацуши. Остальным его идея не
понравилась. Однако Дазай знал о Федоре то, чего не знали другие. Попытайся
они сбежать, Достоевский найдет их за считанные минуты. И как далеко они
могли уйти, когда Чуя едва переставлял ноги и держался лишь благодаря
своему упрямству?
— Как только они появились, я уже знал, что рано или поздно этот час
наступит, — произнес Федор.
Дазай бережно снял руку Чуи со своего плеча и сделал шаг вперед, оставив их
за спиной.
— Забавно. Едва увидев тебя, я подумал: однажды этот парень направит на тебя
дуло пистолета. Только вот незадача. Пули мне нипочем.
Федор хрипло засмеялся. Мельтешение в отряде прекратилось. Кто-то

недоумённо переглядывался, пытаясь понять, что эти двое опять не поделили.
Кто-то наблюдал уже сидя в машине. А кто-то громко перешептывался, говоря,
что изначально не стоило доверять желтоглазому ублюдку. С самого начала
было ясно, что от него ничего хорошего не жди. Дрейк уныло уставился на
заснеженную дорогу. Длинную, бесконечную, которой не было видно ни конца
ни края. Ему казалось, в какую бы сторону они не поехали, никогда не доберутся
до пункта назначения. Алек тем временем подошел к Федору и смерил его
укоризненным взглядом. Тот пожал плечами, решив отложить с ним все
разговоры на потом.
419/1179
— Вот незадача, — повторил Достоевский, — твои друзья не могут похвастать
тем же.
Дазай нахмурился.
— Что ты предлагаешь?
— Пусть идут своей дорогой. Даю тебе слово, никто из моих ребят не станет
преследовать их. Но ты должен остаться.
— Боюсь, я не могу этого сделать, — ответил Дазай.
Федор громко хрустнул шеей, желваки на его скулах пошли ходуном.
— Хорошо. Хорошо, — он взмахнул рукой. — А что ты будешь делать, если у тебя

вновь начнется…
— Что-нибудь придумаю, — торопливо перебил его Дазай. Чуя удивленно

посмотрел на него. Федор усмехнулся.
— О-о! Так ты ему ничего не рассказал? Он, должно быть, даже не представляет
о твоих предпочтениях в…
— Довольно.
Алек, под растерянный взгляд Федора, обошел стоящего впереди Дрейка, встал
перед Дазаем и широко развел руки.
— Ты не имеешь права удерживать их, а угрожать тем более.
— Что ты делаешь? — прошипел Федор. Дрейк удивленно присвистнул.
— Стреляй, если хочешь, — посиневшими от холода губами ответил Алек. Дазай,

стоявший за его спиной, забеспокоился не на шутку. Однако стоило ему
положить руку на его плечо, как Алек ее сбросил. — Но сначала придется
выстрелить в меня.
— Твою мать, Алек! — крикнул Федор. — Отойди в сторону! На чьей ты, черт
возьми, стороне?!
— Здесь нет никаких сторон. Я вижу лишь несчастных ребят, которые идут
искать дорогого им человека. К слову, которого ты должен был оберегать, как и
каждого в этом отряде.
— Алек…
— Стреляй или опусти оружие, Федь. Я не отступлюсь.
Федор долго молчал, съедаемый сомнениями. Никто и предположить не мог, о

чем он думает, как поступит в следующий момент. Выстрелит или опустит
оружие. Карма и Рейко нервно переглянулись. Дрейк с нескрываемым ужасом
смотрел на Алека, боясь, что палец босса надавит на курок. И лишь Дазай знал,
что этот раунд они выиграли. Федор никогда не поднимет на него руку. Никогда
420/1179
не причинит ему вреда. Спустит с рук любой его необдуманный поступок. Как
жаль, что сам Алек об этом не догадывался.
— Ты простудишься, — прошептал Осаму ему в ухо.
— Заткнись, я спасаю ваши задницы.
Достоевский, прежде чем опустить руку, колебался еще минуту. Повисла

гробовая тишина. Федор пристально смотрел на Дазая, однако в его глазах не
было ожидаемого гнева. Напротив, он ухмылялся, словно это он вышел
победителем из этой ситуации.
— Можете идти, — произнес он и вытянул руку, этим жестом прося Алека

вернуться к нему. Тот обернулся и, не проронив ни слова, заключил Дазая в
крепкие объятия.
— Эй, Осаму, — окликнул его Федор, когда они отошли на определенное

расстояние. Тот обернулся. — Каждая ночь, проведённая с тобой, была
умопомрачительной!
Дазай ненароком коснулся шеи. Рюноске посмотрел на Накахару, но так и не

смог понять странного выражения его лица.
Дорогие, работа не отбечена.
421/1179
Часть 31
Осаму долго смотрел вслед уезжающим машинам, нервно подкидывая в

воздух ключи от серебристого Лексуса. Федор, несмотря на явное недовольство
и нежелание отпускать его, бросил ключи ему в спину. Не проронив больше ни
слова, они разошлись.
Дазай ни на минуту не сомневался, что они еще увидятся. Может, через месяц,
может, через два, а возможно, и через год. В любом случае, путь у них был один.
Отыскав Ясунори, они вновь повернут обратно, в Токио, где, как им думалось,
должно быть спасение. Все военные силы наверняка сконцентрированы там, им
надо было лишь добраться.
Там уже не придется каждый день думать, как выжить завтра. Не придется
прислушиваться к каждому шороху и пугаться теней. Не придется исподтишка
присматриваться к чужим ранам, чтобы уличить обманщика. В отряде Федора
все были подозрительны и крайне недоверчивы. Если кто-то хромал, люди
требовали немедленно задрать штанину и показать ногу, если кто-то скрывал
рану, его могли насильно выволочь на улицу и прилюдно содрать одежду. Кто-то
и вовсе мог застрелить, при первых же признаках сопротивления. Осаму
неоднократно становился свидетелем подобных сцен, но никогда не
вмешивался в них и ничего не делал, чтобы предотвратить.
Ему было все равно, что обезумевшая толпа может убить ни в чем неповинного
человека. Он не чувствовал к ним ничего. Даже толики жалости. Он всегда
держался в стороне, наблюдал, как люди, еще вчера высокомерно осуждавшие
других за аморальное поведение, в приступе паники убивали друг друга из-за
простой царапины. Федор Достоевский ни во что не ставил жизнь. Порой в его
поступках Осаму Дазай видел собственное отражение.
— Кто поведет? — спросил Осаму, вновь подбросив ключи в воздух.
— Точно не я, — Акутагава проводил глазами последнюю машину, скрывшуюся

за поворотом.
— А чего сам не сядешь? — справился Накаджима.
Дазай молчал. Опустив руки в карманы, он разглядывал следы на снегу,

оставленные шинами. Погода стремительно ухудшалась. Небо заволокло тучами,
из леса медленно пополз туман, скрывая деревья, вытоптанную тропу и даже
дорогу, на которой они находились.
Молчание затянулось. Ацуши махнул ногой, отгоняя туман в сторону. Все

чувствовали неловкость и причин тому было немерено. Основной из них
Накаджима считал Федора Достоевского, который намеренно бросил им вслед
ту фразу, пытаясь внести раздор. Не мог же Осаму на самом деле отдаться
этому ублюдку, подумал он. Кто вообще в здравом уме станет ему доверять?
— Не люблю водить, — вдруг ответил Осаму, осторожно перехватывая руку

Накахары, перекинутую на плечо Ацуши. Вид у него был неважный. С тех пор,
как Федор и его отряд покинули их, он не проронил ни слова. Даже когда Дазай
бережно закинул его руку на свою шею и приобнял за талию, тот
безэмоционально отвел глаза в сторону. Причины злиться у него были. Тем не
422/1179
менее его несловоохотливость отчего-то задела Дазая. Чуя никогда не вел себя
подобным образом. Он был из того разряда людей, которые все недовольство
высказывали в лицо.
Так почему же ты молчишь, подумал Осаму, приоткрывая свободной рукой дверь

машины.
Ацуши занял водительское сидение, Рюноске сел напротив, время от времени

враждебно поглядывая в зеркало заднего вида. Дазай тем временем помогал
Накахаре залезть в машину. Тот морщился от боли, порой с такой силой сжимал
кулаки, что костяшки белели на руках. Однако из его горла не вырвался ни
единый звук, ни единый стон. Придерживая перевязанную грудь одной рукой,
вторую он снял с дазаевской шеи и вытянул вперед, чтобы опереться о кожаное
сидение. Дазай, стоявший за его спиной, на пару мгновений испытал
облегчение. Наконец он не видел его разбитую губу, синяки на скуле и шее, не
видел его потухших пустых глаз.
Закрыв за ним дверь, он замешкался. Может, все–таки стоило сесть за руль,

подумал он. Ехать придется немало. Как он должен изъясниться перед ним, в
присутствии свидетелей? Осуждающая тишина его просто убьет. Не убьет так
выжмет морально до конца поездки.
Дазай никогда не заботился о чужих чувствах. Вся его забота была напускной.
Его не трогали женские слезы, увечья, жалобы, предсмертные крики. Ничего.
Однако сейчас он не находил себе места. Чуя Накахара словно покрылся
ледяной корочкой, после фразы Достоевского и Дазая не отпускало
беспокойство. Он хотел развернуть его к себе лицом, схватить за плечи и грубо
встряхнуть.
Приди в себя, крикнул бы он. Не смей отводить взгляд, не смей отталкивать

меня. Кто угодно, только не ты…
— Ты садишься или нет? — Рюноске высунул голову из окна. Дазай вздрогнул. В

голову ему пришла занимательная мысль. Почему бы не отправить их без него?
Он не отстанет. Возможно, придет раньше времени. Гораздо лучше пробираться
пешком через снежные сугробы и густой туман, нежели сидеть в машине, в
которой царит невысказанная обида и гробовая тишина.
— Вы езжайте, — заметив красное пятно за деревом, он сощурил глаза. Снежная

буря усиливалась с каждой минутой. Снег грубо хлестал по лицу, машина
покрывалась тонкой коркой льда, туман окутал весь лес, откуда-то издалека
раздался пронзительный вой.
— А как же ты? — испуганно спросил Рюноске.
— Не переживай, я вас догоню.
Чуя смотрел куда-то перед собой. То ли на затылок Накаджимы, то ли на дорогу.

Ацуши громко захлопнул бардачок и покрутил пальцем у виска.
— Ты идиот? Куда ты собрался в такую погоду? Еще час и тут заметет все!
— Он прав. Погода сейчас явно не располагает к прогулке. Лезь в машину.
Дазай, казалось, их не слышал. Захлопнув дверь, чтобы Накахара не замерз от

423/1179
ветра, он вперил взгляд на дерево. Красное пятно то появлялось то пропадало.
— Я кое-что должен проверить… — прошептал он, отчего-то вспомнив Спенсера,

которого пришлось силой затолкать в машину и запереть, до того, как он
вцепился в него мертвой хваткой. Спенсер еще долго пытался звать его и
остервенело бился головой о стекло машины, пока Карма не вырубила его
ударом. — Со мной ничего не будет. Встретимся, где договаривались сделать
первый привал.
— Он ходит по ахуенно тонкому льду, — прошептал Накаджима, бросив быстрый

взгляд на зеркало. Чуя, низко опустив голову, что-то перебирал между пальцев.
Ацуши понятия не имел, что происходило между этими двумя, однако он не мог
не заметить, как изменились их отношения за последние несколько дней. Только
он начал думать, что они поговорили и все между собой уладили, как вновь
воцарилась та самая давящая тяжелая атмосфера.
Ей-богу, что с вами не так, думал он, нервно постукивая пальцами по рулю.
— А вдруг с нами будет?! — крикнул Рюноске. — Ты можешь хоть раз не вести

себя, как…
Дазай резко оттолкнулся от машины и, так и не дав ему договорить,

стремительно пошел вперед. Красное пятно становилось все больше и больше.
Чем ближе он подходил к дереву, тем яснее вырисовывалась маленькая фигура,
прячущаяся за широким стволом дерева. Сделав еще несколько шагов Осаму
остановился. Маленькие детские пальчики шкрябали замерзшую кору, собирая
под ногтями зеленую грязь и осколки дерева.
— Элли? — тихо позвал он. — Малышка, как ты здесь оказалась?
Элли отступила на шаг, словно увидела его впервые. Ее светлые волосы были в
засохшей грязи. Некогда розовый бант висел на запутанном локоне на левом
плече и вот-вот должен был свалиться. Темно-красное платье было ободрано,
где-то не хватало целых кусков ткани. Его светлый подол точно вываляли в
грязи, и Осаму понятия не имел, где она умудрилась найти грязь зимой, в столь
лютый мороз. Его взгляд пополз ниже, к серым колготкам, огромной дыре на
коленке, одной босой ножке и черному потрескавшемуся лакированному
башмаку. Он поднял на нее глаза. Серое лицо Элли было в царапинах, один глаз
гноился, странная желтоватая жидкость стекала на ее щеку и бледные губы.
— Ты все это время шла… за мной?
Она кивнула, но, бросив взгляд на машину, ожидающую его на дороге, снова
попятилась назад. Дазай раскинул руки и улыбнулся.
— Не бойся. Они со мной, — помолчав минуту, он присел на одно колено и

добавил: — иди ко мне. Ну же, обними меня.
Элли зашипела, словно дикая кошка, однако отступать не стала. Единственным

зрячим глазом она смотрела то на него, то на машину. И если ей и хотелось
наконец обнять его, три пары глаз, наблюдающие за ней, пугали ее. Откуда-то
из леса донесся очередной вой. Дазай нахмурился. Помедлив минуту, он
поднялся, стряхнул снег с колен и собирался было юркнуть под низкие ветви
424/1179
деревьев, как вдруг Элли быстро подбежала к нему и вцепилась в его ногу
мертвой хваткой.
Осаму застыл, секундная вспышка гнева быстро отпустила его. Элли и прежде
вела себя странно, а порой капризничала. Осаму не любил дороги и за время их
совместного путешествия всегда держался леса, либо проселочных дорог, по
которым медленно и бесцельно шли куда-то лишь инфицированные. Когда Элли
не нравился его выбор, она принималась кусать его, либо царапать, пока он не
выберет другой путь. То ли она что-то знала, но не могла об этом сказать, то ли
на самом деле капризничала.
Вот и сейчас. Она держала его так крепко, сцепив маленькие пальцы в замок,
что отодрать ее от себя можно было лишь оторвав ей руки. Ей-богу, как это дитя
могло привязаться к кому-то вроде него, думал он, прислушиваясь к вою из леса.
Чем дольше она его держала, тем сильнее ему хотелось броситься вперед.
Найти то существо, увидеть воочию, прикоснуться. Осаму помнил свою первую
встречу с химерой, как он был беспомощен и незряч. Помнил и вторую, когда
химера и Элли сопровождали его несколько дней, когда он был сам не свой.
Вспомнив Лери, он покрылся мурашками. Этот странный тип был все еще в его
голове. Порой говорил с ним, порой насмехался, время от времени толкал к
убийству.
Помнишь, шептал он, как ты задушил беременную кошку? Не вороти нос,

дурень, кто еще примет тебя таким, а? А помнишь ли ты, как пытался опустить
руку в измельчитель для отходов? Тебе все еще интересно, что это за чувство,
когда тебя перемалывает заживо? Дазай поежился. Ему отчего-то ужасно
захотелось оказаться в родительском доме. Теплым летним утром, на маленькой
убранной кухне, возле раковины. Он бы опустил в нее руку и смотрел. Смотрел,
словно завороженный, как его рука превращается в кровавое месиво, слушал бы
скрип маленьких механизмов, которые едва справляются с поставленной
задачей. Он смотрел бы на свою кровь, медленно растекающуюся по раковине…
Правильно, говорил Лери, все именно так. Ты должен опустить руку в
измельчитель отходов. На этот раз твой отец нам не помешает.
Отец. Дазай опустил ладонь на макушку Элли. Точно-точно, прошептал он, это
ведь отец тем утром помешал ему сделать задуманное. Осаму закрыл глаза,
вспоминая события того дня.
Лето в том году было жаркое. Не справлялись даже кондиционеры. Арата

приехал на их с матерью годовщину. Он редко бывал дома. Возможно, он не
лгал, когда говорил, что слишком загружен работой. А тип его деятельности
исключал все внезапные порывы сорваться с места и приехать домой к семье. Да
и вряд ли его отца хоть раз посещали подобные мысли. Он был воякой до мозга
костей и совсем не романтик. Однако на пятнадцатую годовщину его все-таки
отпустили. И вот, спустя два дня, поздним летним вечером он уже стоял за
дверью и нажимал на неисправный звонок. Мать, услышав скрип досок на
веранде и тяжелые шаги, высунулась из окна и увидела его. Дазай, скорбящий в
своей комнате из-за задушенной накануне беременной кошки услышал, как
торопливо мать бежит по лестнице и открывает дверь.
Ты поступил ужасно, сказал тогда Лери. Однако Дазай припоминал, что Лери
был вовсе не Лери. Эти слова он говорил себе сам. Вернее… кто-то очень
похожий на него. А потом все изменилось. Он нашел замену своему лицу,
превратив его в Лери. Ведь смотреть на него было гораздо проще, чем на
425/1179
ненавистного себя.
Тем утром Арата проснулся раньше времени. Наверняка сработала его интуиция.
Она никогда его не подводила. Осаму как вчера помнил, как он, едва взглянув
на него, стремительно спустился вниз, схватил его крепкими руками поперек
талии и оттащил в сторону. Осаму не сразу понял, что случилось. Он даже не
мог вспомнить, как оказался на кухне. Но мысли в голове становились все
настойчивее. Ему казалось, что, если он не закончит начатое, мир развалится,
превратится в пепел и развеется, испарится, сгинет раз и навсегда. Но больше
чем исчезновение мира, его напугал взгляд отца. Он не сердился на него, не
отчитывал, как мать. Арата лишь смотрел на него своими спокойными
равнодушными глазами, а на следующий день, не объяснив ничего, уехал.
Это все из-за тебя, сказал тогда Лери, очень тяжко вздыхая. Все беды из-за тебя.
Оглушающий звук выстрела мгновенно отрезвил его. Элли неестественно

дернулась и, расцепив пальцы, быстро отступила на несколько шагов назад. На
ее плече зияла дыра, настолько большая, что Дазай с легкостью мог разглядеть
ствол дерева за ее спиной. Посеревшей босой ногой она наступила на острый
камень и, взглянув на Дазая зрячим глазом, издала странный звук. Раздался еще
один выстрел. Элли упала на спину и больше не шевелилась.
— Отойди от нее, — крикнул Ацуши. Рюноске уже бежал к нему, с трудом

преодолевая снежные сугробы. Дорога была неровная. Под снегом не было
видно затвердевшую от холода грязь, отколовшиеся когда-то от скал камни,
которые долгое время скатывались вниз, на безлюдную дорогу, которую многие
годы использовали лишь туристы, приезжавшие на летнюю охоту в сгоревшую
хижину. Чуя, отворив дверь, сидел свесив обе ноги. В правой руке он держал
револьвер, из которого стрелял в Элли.
Конечно, подумал Дазай, больше никто не мог выстрелить так точно.
Закрыв Элли своей спиной, он наклонился и осторожно поднял ее на руки. Она

приоткрыла глаз и, сжав маленькие кулачки, взглянула на него, точно сам бог
предстал перед ней в человеческом обличии.
— Прости, — прошептал он, прижав ее в груди. — Больше никто не навредит

тебе.
— Какого черта он творит? — нетрепливо рявкнул Ацуши, покидая водительское

сидение. Когда Рюноске добежал до него и опустил руку на его плечо, Осаму
резко обернулся.
— Опустите оружие! Она не опасна.
Акутагава вытаращился на ребенка, которого Дазай прижимал к груди. Чем

дольше он разглядывал ее, тем сильнее вытягивалось его лицо от удивления.
— Боже… она инфицированная. Ты в своем уме? — прошептал он.
— Я потом все объясню. Только прекратите в нее стрелять.
— Что тут происходит?! — крикнул Ацуши, поравнявшись с Рюноске. Тот отошел

в сторону, демонстрируя ребенка на дазаевских руках. — Твою мать…
426/1179
— Я все…
— У тебя совсем крыша поехала?!
— Ацу…
— Если ты еще не заметил, этот ребенок инфицирован! — громко произнес он,

пытаясь перекричать ветер.
— Мы так и будем здесь топтаться и спорить или сядем в машину? — устало

спросил Дазай.
Накаджима и Рюноске переглянулись. Осаму посмотрел на Накахару. Он сидел

все в той же позе, покручивая револьвер на указательном пальце. Дазай мог
поклясться, что на долю секунды уловил гнев в его взгляде. Идея идти пешком
вызывала у него еще больше соблазна. Но как некстати он вспомнил данное
себе же обещание. Никогда не оставлять их. Пусть он собирался нагнать их
позже и встретить уже у привала, но не был ли сам поступок актом трусости?
Осаму не понимал, чего он боится. От чего хочет убежать. Но сам того не
осознавая, со страхом думал о предстоящем разговоре с Чуей. Он должен был
перед ним объясниться. Рассказать об отношениях с Федором.
«И не трахаться с ним, после столь милого признания» подковырнул Лери. Дазай

скривился, словно проглотил дольку лимона.
— Она разумная, — произнес он, увидев сомнения во взгляде друзей. — И она вас
прекрасно понимает.
Рюноске отчего-то дернулся. Ацуши, напротив, казался заинтересованным. Всю

его злость и раздражение как рукой сняло. Задумчиво почесывая подбородок, он
склонился над Элли и принялся разглядывать ее. Из ее горла вырвался хрип, она
беспокойно зашевелилась. Дазай успокаивающе погладил ее пальцем по щеке и
тихо прошептал:
— Не бойся. Они друзья.
Маленькое тельце в его руках тут же расслабилось. Широко распахнутым

голубым глазом она рассматривала Накаджиму, поскребывая грязными
пальцами рубашку на дазаевской груди.
— Слушай, у нее дыра в плече, — заметил Ацуши.
— Ты чертовски наблюдателен, приятель.
— Иди нахер, а, — отмахнулся он. — Все равно я не одобряю инфицированных в

машине. Но объясняться придется не передо мной, — Накаджима легким кивком
головы указал на Чую.
— Пошли уже, — раздражённо протараторил Дазай. И лишь Рюноске заметил с

каким беспокойством Осаму поглядывал на Накахару каждый раз, когда ветер
дул чуть сильнее или, когда туман скрывал его фигуру. Акутагава Рюноске
проклинал собственную наблюдательность, а порой и жгучую ревность, которая
прорастала в его груди точно раковая опухоль.
427/1179
***
Никто не удивился, когда Чуя, не задавая вопросов, молча отодвинулся в

сторону, уступая место у правого окна Дазаю и Элли. Осаму все прижимал ее к
груди боясь, что Накахара, едва увидев ее, вновь что-нибудь ей прострелит. Тем
не менее Чуя убрал револьвер в кобуру и на появление Элли отреагировал куда
спокойнее. Первые два выстрела Осаму списал на резкость Элли. Она бросилась
на него так внезапно, что у Чуи, само собой, сработали рефлексы.
Сейчас же он вновь выглядел расслабленным или, скорее, измотанным.

Подперев голову рукой, он смотрел в окно, не обращая внимания на взгляды,
которые бросали на них Рюноске и Ацуши. Элли весь путь прижималась к
дазаевской груди, время от времени настороженно поднимая взлохмаченную
голову. Она смотрела на белые одинаковые пейзажи, туман, из-за которого
водить приходилось почти интуитивно, смотрела на серое небо и стаю ворон,
которые встревоженно перелетали с одного дерева на другое. Дазай
прислушивался к скрипу снега под шинами, размеренному дыханию Чуи и
продолжительному вою в лесу, которое звало его, заманивало в лес.
Наверняка никто из них и подумать не мог, что когда-нибудь они будут ехать в
машине с инфицированной девчонкой на заднем сидении. Но за последние
несколько месяцев произошло столько дерьма, что появление Элли почти никого
не удивило. Все были измотаны, морально выжаты, грезили о горячей ванне и
крепком сне. Вопросы будут потом. Каждый в машине понимал, если они начнут
выяснять отношения сейчас, потонут в собственной желчи и сарказме.
Рюноске, каждую минуту воспроизводя в голове фразу Достоевского, ликовал.

Порой его съедала совесть, порой стыд, но он не мог удержаться от желания
вновь посмотреть в зеркало заднего вида и взглянуть на нахмуренное лицо
Накахары.
О чем он думает, задавался вопросом Рюноске и сам же себе отвечал на него. А

разве не очевидно? Наверняка, словно на повторе, раз за разом прокручивает
фразу этого ублюдка: каждая ночь, проведённая с тобой, была
умопомрачительной!
Каждая ночь, выдохнул Рюноске, вспоминая вкус губ Осаму, когда он целовал
его в старом заброшенном гараже. Он бы все отдал, чтобы вернуться в тот день
и остаться в нем навечно.
Ацуши мазнул взглядом светлую макушку Элли. Дазай наконец оторвал ее от

себя и усадил на колени. Коричневые кожаные кресла слабо поскрипывали при
каждом движении. Несколько минут он копошился в рюкзаке, пытаясь отыскать
расческу Ясунори, а найдя ее, резко вскинулся вверх и крепко приложился
головой о пластиковую ручку на спинке переднего сидения.
Накаджима прыснул.
— А вы знали, — вдруг заговорил он, медленно съехав с неровной лесной

просеки на широкую трассу. Машину наконец перестало трясти, — если
428/1179
опустить ноги спящего человека в воду, ему приснится, что он тонет.
— Вообще-то, — Рюноске расслабленно откинулся на спинку сидения, —

опускают не ноги, а руку.
— Ладно-ладно, — Накаджима хмыкнул. — Но факт остается фактом.
— Здесь ты тоже не прав, — Акутагава бросил быстрый взгляд на зеркало

заднего вида. Осаму, посадив инфицированную девчонку на колени, распутывал
ее волосы, пытаясь привести их в божеский вид. Та не сопротивлялась.
Напротив, сидела неподвижно, покорно склонив голову. Иногда она протягивала
руки вперед, чтобы ощупать его лицо. Касалась губ, слегка вздернутого носа,
длинных светлых ресниц и скул. Даже Чуя порой бросал на них любопытный
взгляд. — Один мой знакомый говорил, что подобные эксперименты могут
вызвать непроизвольное мочеиспускание.
— Бред, — подал голос Чуя. Все одновременно уставились на него. Повернулась

даже Элли. — Все это выдумки. Если опустить руку, скажем, в холодную воду,
проснется каждый. Если в теплую, есть вероятность, что этому человеку
приснится сон, связанный с водой. Но это лишь догадки.
— Да откуда тебе знать? — справился Рюноске.
— Я проверял, — Накахара вновь подпер голову рукой и уставился в окно.
— И на ком же? — спросил Осаму, застыв с расчёской в руках.
— На тебе.
Ацуши захохотал. Рюноске, отстранённо наблюдавший за дворниками на стекле,

вдруг резко подался вперед и сощурил глаза. Ему показалось, что в густом
тумане он уловил странное движение. Что-то молниеносно выскочило из леса и
пронеслось мимо.
— Эй, тормози, — взволнованно произнес он, крепко сжав плечо Накаджимы. —

Кажется, я что-то…
Однако было слишком поздно. За секунду до столкновения он успел разглядеть

лишь огромную тень, с горящими красными глазами в гуще тумана. Машина
содрогнулась от удара, в салоне всех крупно тряхнуло. Осколки от разбитого
лобового стекла посыпались на бардачок. Капот оказался безжалостно смят, а
спустя минуту из-под машины стал подниматься пар. На дороге, отброшенная
ударом, лежала огромная туша зверя, то ли оленя, то ли медведя. Накаджима
сощурил глаза, пытаясь сосредоточиться. Голова гудела, в глазах двоилось.
Кровь из рассеченной брови затекала в глаз, превращая обзор в кроваво красное
марево. Рюноске, придя в себя, слабо шевельнулся. Издав тихий болезненный
стон, он оторвал голову от бардачка и рассеянно моргнул. Его лицо было в
кровавых точках, из которых торчали мелкие осколки стекла. Акутагава,
казалось, от испытанного шока не замечал собственные раны. Едва придя в себя,
он в ужасе обернулся и тут скривился от острой боли в боку. Крупное стекло
вонзилось в кожу и, при неаккуратном движении, Рюноске неосознанно вонзил
его глубже, облокотившись на сидение.
Увиденная позади картина неприятно удивила его.

429/1179
В отличие от Накаджимы, реакция Дазая была молниеносной. Схватив Элли
левой рукой поперек талии, он накрыл Накахару своим телом, приняв удар от
столкновения на себя. Чую лишь тряхнуло, а удар лбом пришелся о дазаевскую
грудь.
— Все целы? — Ацуши протер глаз рукавом куртки, однако кровь залила его
вновь. Морщась от боли, он сел вполоборота. Акутагава вытащил осколок и
раздраженно швырнул его на дорогу.
— Что это было? — спросил Чуя, пребывая в смешанных чувствах. Дазай не

проронил ни слова. Убедившись, что Накахара не пострадал, он отодвинулся в
сторону, бегло осмотрел Элли и открыл дверь.
— Стой! — Рюноске, взобравшись коленями на ободранное сидение, схватил его

за край черной толстовки. — Там может быть опасно.
— Поэтому не выходите.
Акутагава вздрогнул, когда дверь за ним тихо хлопнула. Его рука безвольно
повисла в воздухе. Несколько мгновений он пустым взглядом смотрел на Элли,
расстроенную из-за сломанной расчески, и затем вернулся на место. Мелкие
осколки стекла вновь посыпались вниз, под ноги. Никто не обратил на них
внимание. Накаджима, приложив рукав к рассечённой брови, напряженно
смотрел на Дазая. Рюноске, казалось, и вовсе забыл, как дышать от
беспокойства.
— Я проверю, что там.
Чуя схватился за дверную ручку. Та несколько раз щелкнула, но так и не

поддалась.
— Без обид, приятель, — сказал Ацуши, не отводя глаз от Дазая.
Осаму тем временем склонился над мертвым оленем. Не удивительно, подумал

он, что капот машины смялся при столкновении с этим животным. Это был
взрослый самец, длиной почти в два метра. И весил наверняка немало.
Килограммов сто сорок. Им еще повезло, что озверевшее животное не пробило
рогами лобовое стекло. Сколько в них, прикинул Дазай, сантиметров
восемьдесят? Девяносто?
Заметив странное шевеление под кожей, он опустился на корточки. Под ней что-
то то ли двигалось, то ли пульсировало, словно пытаясь пробиться наружу.
Осаму вытащил нож, скрытый за голенищем черных берц и медленно провел
острым лезвием по шкуре. Внезапно целый рой трупных мух с сердитым
жужжанием взмыли в воздух. Дазай отмахнулся от них и, прихватив край
оленьей шкуры, потянул вниз, обнажив гниющее изнутри тело. Запах
разлагающейся плоти стал невыносим. Он задержал дыхание и быстро
поднялся. Мухи вновь опустились на свою добычу. Несколько минут они ползали
снаружи, а вскоре начали исчезать одна за другой. Дазай присмотрелся.
Маленькими черными лапками они цеплялись за оленью тушу, чтобы не
сползать вниз, а рожками пробивали себе путь ко внутренностям мертвого
430/1179
животного.
— Ничего не понимаю… — он расковырял ножом кожу, чуть ниже шеи.

Одновременно с запахом дыма из машины ноздрей достигали миазмы гниющей
плоти. Дазай бросил нож на снег и вновь зажал нос пальцами. С его острым
обонянием запах становился невыносим, почти тошнотворен.
Рюноске почти целиком высунул голову наружу, пытаясь получше рассмотреть

происходящее. Ацуши сидел, прислонившись боком к двери и не был столь
любопытен. Перед глазами у него все еще двоилось. Никто не заметил, как Элли
выбралась наружу и села напротив Осаму, скопировав его позу. Он опустил
ладонь на ее макушку и велел возвращаться обратно в машину. Однако в
нужные моменты Элли отлично умела прикинуться обычной инфицированной, не
понимающей человеческую речь.
Дазай выглядел озадаченным. Животное было инфицировано, а опарыши

заводились только в мертвых телах. С зараженными процесс разложения
проходил немного иначе. Вспомнив красные глаза оленя, когда он, точно
обезумев, несся на них, Осаму нахмурился. Подняв отброшенный в сторону нож,
он решил вскрыть череп и проверить наличие опарышей в самой голове.
Рюноске громко сглотнул. Когда он, оперевшись коленом о бардачок, собрался

выйти наружу, Накаджима схватил его за капюшон и резко дернул назад.
Чуя, развалившийся на заднем сидении машины, словно в прострации глядел то

в окно, то в оливковый потолок, то на свои ноги. Сколько бы он не пытался
сконцентрировать взгляд на Дазае, все его внимание и мысли уносились куда-то
далеко. Ацуши, временами поглядывавший назад, свел его рассеянность на
удар. Пусть Осаму и накрыл его собой, их тряхнуло так сильно, что сломанные
ребра, вероятно, дали о себе знать. Но странное состояние у Накахары вызвал
вовсе не удар, а таблетки, которые на протяжении трех дней подсыпал ему
Дазай, чтобы он не мучился от боли.
Картины перед глазами быстро сменялись. Порой он не понимал, это он крутит

головой в разные стороны или движется все вокруг. Порой у него случались
провалы в памяти, он забывался. Но когда он смотрел на разбитое лобовое
стекло и двух раненных друзей, осознание приходило молниеносно. До поры до
времени.
Иногда прерывалась последовательность действий, ориентиры, помогающие

ему понимать где он и что с ним. Все расплывалось, он погружался в сон наяву.
В голове бродили какие-то мысли, и он не мог понять, кому они принадлежат.
Порой его покидала тревога, порой он забывал куда они едут и с какой целью.
Забывал о сестре, о том, что происходило в предыдущие дни, исчезало
представление о том, кто он и чего от него хотят эти люди в машине. Чем
больше он запутывался, тем меньше ему хотелось распутывать этот клубок.
Ведь там, в конце, не будет ничего хорошего. Лишь дурные вести.
Но как бы ему не было дурно, он всегда искал глазами его. Чуя видел, как Осаму
поднимает нож, замирает на мгновение, словно, в точности, как и он,
почувствовав тревогу. Однако дурное предчувствие его не остановило. Он
полоснул ножом по коже и поддел ее острием лезвия. Внезапно мертвое
животное распахнуло красные глаза. Дазай отстранился назад. Олень вскочил
на ноги и, словно что-то подало сигнал в его голове, встал на дыбы, издавая
431/1179
странные звуки. Ацуши и Рюноске застыли в ужасе. Огромное разъяренное
животное теперь казалось еще больше. В нем было уже не два, а целых пять
метров. Он бил передними копытами и остервенело мотал головой, словно что-то
пытаясь сбросить с себя. Осаму чудом увернулся от удара, но в третий раз ему
повезло меньше. Олень, склонив голову, помчался на него. Ацуши был уверен,
что при желании Осаму мог увернуться, мог отпрыгнуть в сторону, но стоял
неподвижно, словно завороженный, глядя прямиком в его глаза.
Когда огромное животное проткнуло его насквозь рогами и протащило

несколько метров, все похолодели от ужаса. Первым пришел в себя Чуя, но как
бы он не пытался открыть заднюю дверь, у него ничего не выходило. Накаджима
впал в такой ступор, что некоторое время был глух к его крикам.
Рюноске тем временем оставив заклинившую дверь, выполз на мятый капот и

сломя голову бросился вперед, в приступе дикой паники забыв оружие в
бардачке. Накахара громко выругался, со всей силы пнув ногой водительское
сидение. Мучительная боль тут же пронзила его, отчего на глазах против воли
выступили слезы.
— Твою мать! — увидев Дазая, прибитого рогами к дереву и несущегося в их

сторону Рюноске, Накаджима достал пистолет и выбежал следом.
— Идиот! Остановись! У тебя даже нет оружия!
— Он убьет его! — закричал Рюноске, в ужасе мчась вперед со всех ног.
Дазай словно околдованный смотрел в глаза зверю, не обращая внимания на

раздробленную грудную клетку и пробитые насквозь органы длинными рогами.
Что же с тобой не так, прошептал он. Тебе больно? Ты хочешь, чтобы кто-то
избавил тебя от мучений? Ты хочешь умереть?
Лишь услышав знакомые голоса, он пришел в себя. Рюноске, что-то крича, падая
и спотыкаясь, бежал к нему. Следом за ним шел Накаджима, пытаясь поймать
оленя на прицел. Если они подойдут еще ближе, он бросится и на них, подумал
Осаму, обхватывая голову зверя обеими руками. Чем сильнее он смыкал пальцы,
тем тяжелее дышал олень, однако не предпринимал никаких попыток
вырваться. От громкого хруста ломающегося черепа содрогнулись все.
Животное издало предсмертный вздох облегчения и свалилось замертво,

потянув за собой Дазая.
— Твою ма-ать! Чтоб тебя! — крикнул Ацуши отвернувшись. Рюноске, став белее
снега, смотрел, как Осаму, опираясь на мощную оленью шею, медленно подался
назад, снимая собственное тело с длинных рогов. — Какой ты, сука,
омерзительный!
— Какой есть, — Осаму натянуто улыбнулся.
Однако уже через мгновение улыбка сошла с его лица. Он упал наземь и
согнулся пополам. За длинными седыми волосами никто не видел его лица, лишь
длинные пальцы, остервенело комкающие снег.
— Начинается… — прошептал Чуя, зажав голову между колен. Он крепко

432/1179
зажмурился, проглотив крик боли и накрыл уши ладонями.
433/1179
Часть 32
***
Он спас мне жизнь, но вместо благодарности я его возненавидел.
Акутагава Рюноске
Мужчины всегда мечтают о чем-то приземлённом. О крутой тачке, большом

доме, красивой молодой жене, высокооплачиваемой работе и сексапильной
любовнице. Признаться, в моей голове никогда не было подобных мыслей. Я не
хотел большой дом. Мне бы хватило и простой хижины на берегу моря. Мне не
нужна была крутая тачка. Я бы промышлял рыболовством. Мне не нужна была
красивая жена, потому что, я никогда не любил женщин. Порой они вызывали у
меня гнев, порой раздражение, порой апатию. Невероятно глупые существа.
Пустышки. Часто я одергивал себя, упрекал за подобные мысли, но чем больше
девушек появлялось в моей жизни, тем больше я убеждался в своих суждениях.
Несколько лет назад у нас состоялась дружеская сходка, на которую один мой
приятель явился с девчонкой. Ее звали Молли. Молли Паркер. В нашем
городишке она считалась диковинкой. Высокая, стройная, светловолосая.
Явилась на сходку с одним, а окучивала другого.
Этим другим был Осаму. Его смущало внимание Паркер. Он прятал глаза за
пятнистой бейсболкой, нервно комкал в руках край своей футболки и медленно
отодвигался на край скамейки, пытаясь увеличить расстояние между ними.
Осаму, как и любой нормальный мужчина, любил женщин и Молли была в его
вкусе, однако он был так застенчив, что не мог даже посмотреть ей в глаза.
Такой очаровательный. Невообразимо милый и застенчивый. Я весь вечер не
сводил с него глаз. Порой глядел украдкой, порой нагло пожирал глазами.
Занимался я подобным далеко не первый раз.
Что бы не делал Осаму Дазай, мне казалось, что он не умеет по-настоящему

злиться. Его карие глаза всегда были переполнены теплом. Всегда. Когда он
кричал, злился, смеялся, бывал рассержен, чем-то раздражен. Я никогда не
смотрел на нахмуренные брови, поджатые губы, пальцы, сжатые в кулаки. Я
смотрел в его глаза и думал, кого ты пытаешься обмануть этой напускной
злобой? Глаза выдают тебя, Осаму. Тебе все равно. Ты вовсе не злишься.
Иногда я намеренно задевал его плечом. Порой проходил так близко, чтобы
наши руки могли соприкоснуться. Как-то я застал его спящим на спортивной
площадке. В тот день наши играли в американский футбол против школы Асувы.
Игра была неважная. «Скучнецкая» как выразился тогда Ацуши. В нашей школе
практиковать американский футбол начали совсем недавно и потому половина
болельщиков понятия не имела, что происходит на поле. Осаму спорт на дух не
переносил, но пришел на игру ради Накахары. А тот в свою очередь не явился
вовсе, как выяснилось позже, трахал Молли Паркер в школьной подсобке.
Осаму спал на скамье болельщиков, уронив голову на рюкзак, лежавший на его

434/1179
коленях. Солнце стояло высоко и пекло нещадно. «Разбуди» скомандовал я себе,
но вразрез своим мыслям опустился перед ним на корточки и принялся
рассматривать покрасневшее от солнца лицо. Впервые я видел его так близко. У
него были по-девичьи длинные ресницы, которые откидывали светлую тень на
щеки. Слегка вздернутый аккуратный нос, в кончик которого мне ужасно
хотелось ткнуть пальцем. На его лице была россыпь мелких родинок,
незаметных, пока не всмотришься вплотную. Под левым глазом, на обеих щеках,
на скуле, подбородке, даже на лбу.
«Это был не я…» прошептал он во сне и зашевелился.
Сейчас, подумал я, сейчас он откроет глаза и застанет тебя врасплох.

Молниеносно поднявшись, я опустил ладонь на его плечо и слабо затормошил.
Годами я пестовал свои чувства к нему. Прятал, питал фантазиями, жил в

выдуманном мире. Меня грели его глаза. Теплые, добрые, готовые простить
абсолютно все…
И лишь спустя много лет я осознал, что тепло в его глазах и было напускным.
Настоящий Осаму прятался за этой притворной добротой.
Так кого я любил все эти годы?
***
— Почему нам так не везет?! — крикнул Ацуши, перекидывая тяжелый рюкзак с

одного плеча на другое. После столкновения на дороге, починить машину не
получилось. Поначалу задымился капот, а вскоре прозвучал странный звук,
словно что-то в нем лопнуло. В машинах никто из них не разбирался. Да и
инструментов для починки не было. Накаджима частенько наблюдал за отцом,
когда тот лежал под своей колымагой и громко ругался временами, прося
поднести ему необходимые инструменты. Ацуши знал название каждого из них,
но понятия не имел как их применить в деле. Отец вытягивал руку, а он
молниеносно вкладывал нужный ключ в его ладонь. Если бы он только знал, как
пригодятся ему эти знания, то меньше смотрел бы на экран своего телефона и
больше слушал ворчания недовольного старика.
Ацуши украдкой взглянул на Дазая. Тот шел позади, придерживая сонного

Накахару за талию. Выглядел Чуя неважно. Он был бледен, часто и громко
дышал, а его лоб был покрыт испариной. Скорее всего прошло действие
антибиотиков и боль снова вернулась. Но Чуя Накахара себе не изменял. Даже
испытывая сильную боль, он не издавал ни звука, предпочитая все мучения
нести в себе. И правда, подумал Накаджима, он ведь никогда не слышал, чтобы
Чуя на что-то жаловался.
— Вот же упертый хрен, — пробубнил он, стараясь смотреть куда угодно, лишь
бы не на Осаму. Рюноске шел с противоположной стороны, раздраженно
перешагивая через снежные сугробы. Его губы были плотно поджаты, а глаза
смотрели далеко вперед, словно он видел что-то, чего не могли видеть они.
Аа-а, догадался Накаджима, ему тоже не по себе. Иногда Ацуши опускал взгляд
и смотрел на свои руки. Прошло больше получаса, но пальцы все-еще дрожали
после увиденного. Он сжал кулаки так крепко, отчего костяшки побелели на
руках, но дрожь никуда не делась. Не подавай виду, приказал он себе, вон,
435/1179
Рюноске держится молодцом, и ты держись. Пожалуйста, не подавай виду. Это
все тот же Осаму.
«А может ли он однажды слететь с катушек и всех нас сожрать?».
«Куда делась та девчонка в красном? Ее придавило оленьей тушей? Ну и

поделом ей!».
— Еще немного, мы почти дошли.
Ацуши бросил взгляд через плечо и натянуто улыбнулся.
— Отличная новость.
Осаму нахмурился.
— Я могу уйти. Сразу, как доведу вас.
Рюноске и Ацуши переглянулись. Чуя что-то простонал в бреду и вновь уронил

голову на грудь.
— К чему ты это сказал? — Ацуши нервно теребил ремешок рюкзака, избегая

прямого взгляда. Все эти месяцы Накаджима находил оправдание всем
странным поступкам Дазая. Несмотря на репутацию простака и «беззаботного
идиота», как много раз называли его остальные, Ацуши далеко не был столь
простодушен и глуп. Все увиденное он тщательно анализировал, а если что-то
не понимал, то продолжал наблюдать, чтобы не делать преждевременные
выводы. Все опасались Осаму, но Накаджима никогда не чувствовал тревогу
находясь рядом с ним. Порой он склонялся к тому, что дело в старой дружбе. В
привычках. В сложившихся за долгие годы знакомства отношениях. Не позволяй
привязанности обмануть себя, повторял он часто, но всякий раз заглядывая в
знакомое лицо давал слабину.
Однако сегодня его вера пошатнулась. Вера во что, спрашивал он себя,

прислушиваясь к хрусту снега под ногами. Иногда он останавливался и подолгу
смотрел в его спину. Дазай замечал его прожигающий взгляд. Наверняка
замечал. Он замечал все. И от этого Накаджиме становилось дурно. Он ощущал
холод в желудке и ком в горле, словно это он выблевывал свои внутренности час
назад, а не Осаму. До какого же абсурда дошла эта ситуация. Почему все ведут
себя словно это нормально?
Ацуши мазнул глазами Рюноске. Однако тот непоколебимо шел вперед, время от
времени поправляя соскальзывающую с плеча сумку.
А тебя ослепила любовь, Рю?
Накаджима настолько погрузился в свои мысли, что не сразу заметил, как перед
глазами замаячили знакомые улицы и дома. Именно в эту часть города они
когда-то выманили инфицированных, чтобы те двинулись вдоль леса, подальше
от городка. Он жалел, что не прихватил с собой больше оружия. Жалел, что
позволил Хито остаться с Федором и его компанией. Ему отчего-то ужасно не
терпелось скорее попасть в Токио. Ацуши жалел, что невольно стал свидетелем
той ужасной картины, которая перевернула весь его мир вверх дном.
436/1179
Осаму, мать его, чудовище, внезапно озарила его мысль. И он чудом не убил
Накахару в той клетке. Неужели никто этого не понимает? Он резко опустил
ладонь на рукоять ножа и нахмурился. Рюноске влюбленный в Осаму по уши
болван и смотрит на него через свои розовые очки. Чуя едва переставляет ноги,
Ясу похищена.
«Мне и дальше делать вид, что все это в порядке вещей или предпринять хоть
что-то?! Если бы только здесь была Ясу… Она бы сразу сказала, что нужно
делать».
Накаджима не сразу заметил, что его вопрос так и остался без ответа. Рюноске
поглядывал на него с неодобрением. Казалось, он хочет что-то сказать, но так
же, как и он не может собрать мысли воедино.
— Там впереди дом, предлагаю остановиться и перевести дух.
— А что будем делать потом? — Ацуши облизал губы и, скрывая раздражение,

приподнял край шарфа выше. Губы от мороза начали трескаться, а ресницы
слипаться. Он устал думать и хотел лишь одного — спать. Спать до той поры,
пока все проблемы не образуются сами собой. Он не помнил, когда питался
нормальной едой последний раз. Когда в его желудок попадало что-то горячее.
Когда в последний раз он спал на нормальной кровати, а не дрожал от холода
лежа в тонкой палатке под двумя одеялами. Когда в последний раз он закрывал
глаза, не боясь, что кто-то нападет на них посреди ночи? А в те моменты, когда
ему кое-как удавалось заснуть, он видел в темноте лицо Луиса. Видел
разъяренного Накахару, остервенело колотившего труп. Спустя мгновение он
уже находился в другом месте. Кто-то спешно вкладывал ржавое мачете в его
дрожащие пальцы. Он крепко обхватывал деревянную рукоять, чувствуя, как
теплая кровь стекает по запястьям. Кто-то толкал его в грудь, и он
проваливался вниз. Падал до тех пор, пока все вокруг не становилось темным.
Он водил руками по невидимому пространству, мотал головой, но не чувствовал
даже легкого ветра, не слышал свой голос, свое дыхание, свои шаги. Его
подсознание словно потешалось над ним, измывалось, вытаскивало наружу все
его страхи и показывало их раз за разом, превращая сон в пытку. Одни и те же
кадры, одни и те же лица. Одни и те же глаза, смотрящие на него сквозь черный
потолок.
С каждым таким кошмаром его настроение днем становилось все более дурным.
Выскальзывая из одного кошмара, он тут же попадал в другой.
Порой Ацуши думал, как сильно он устал. Как сильно ему не хочется вставать по
утрам, смотреть на такие же невыспавшиеся лица. Все чаще его посещали
мысли, что стать инфицированным не столь уж и плохая прерогатива.
— Составим план. Мы понятия не имеем с чего начинать поиски Ясу.
— А как же твой нюх, а? До этого все работало отлично.
Осаму приподнял бровь.
— Я уже говорил, что потерял ее след.
— Тебя лишь один раз попросили кого-то найти, и ты тут же…
— Ацуши! — Накаджима перевел уставший взгляд на Рюноске. Выглядел он

437/1179
тоже неважно. Наверняка ему приходилось хуже всех с одной-то рукой. А ведь
он никогда и не жаловался на неудобства. Никогда не говорил, как сильно болит
плечо, как трудно ему порой приходится без обезболивающих. Как, мать его,
ему трудно выживать с одной рукой. Как трудно держаться наравне с другими.
— Ты перегибаешь палку.
Ацуши устало улыбнулся.
— Ты прав, — прошептал он, всмотревшись в болезненное лицо Чуи. — Нам всем

сейчас паршиво. Прости.
— Я могу донести.
— Что?
— Твою сумку. Если тебе тяжело, — ответил Рюноске. — Выглядишь неважно. Ты

прежде никогда не срывался на других.
Ацуши, что есть силы вцепился в лямки своего рюкзака. Светлые пряди,
выбившись из хвоста, упали на его глаза и покрасневшие от стыда щеки.
Поначалу он метнул свирепый взгляд на Рюноске, затем на Дазая. На его
мертвенно бледном и бесстрастном лице не проскользнула ни единая эмоция.
— Да пошел ты, — прошипел он и, накинув капюшон на голову, быстро помчался

вперед. Почти добежав до пустующего двухэтажного дома, он замер и резко
обернулся. Остальные топтались на месте о чем-то неторопливо
переговариваясь. Больше говорил Дазай, а Рюноске слушал, время от времени
поглядывая на Чую. Каждый раз, когда Накахара сползал вниз, Дазай заботливо
придерживал его, не позволяя упасть. Задача наверняка была не из простых.
Осаму умудрялся держать его так, чтобы не касаться сломанных ребер. Иногда
он поправлял на нем одежду, подтягивал шарф, прижимал к себе, пряча его
лицо от ветра в изгибе своей шеи.
Топчась на месте и поглядывая на них, Ацуши со стыдом осознал, сколько

ужасных мыслей прокралось в его голову. Осаму редкостный ублюдок, но наш.
— Наш… — прошептал он и, громко выдохнув, зашел во двор. Если в доме были

инфицированные, он намеревался оторваться по полной.
А ведь раньше эта честь всегда выпадала на долю Чуи. Накаджима поднялся на
крыльцо и, уперев руки в бока, остановился, прислушиваясь к звукам. Вот, что
было не так, наконец сообразил он, бросив еще один короткий взгляд на
приближающихся друзей. Недееспособность Чуи всех выбила из колеи. Накахара
вел их с самого первого дня. Он всегда знал, что делать. Знал, куда нужно идти.
У него на любую ситуацию, даже самую безвыходную, всегда был план.
«Неужели мы так привыкли слепо на него полагаться, что теперь похожи на

младенцев, которых выставили из родительского дома, вложив в руки по
пистолету»?
— Блять. Стало только хуже.
Накаджима встал напротив двери, выбил локтем стекло, просунул руку внутрь и
медленно повернул холодную рукоять налево. Прогнившие от влаги доски
438/1179
скрипели под его ногами. Самодельный амулет из серебряных монеток и белых
перьев тихо звеня, слабо покачивался из стороны в сторону. Деревянное кресло-
качалка, несмотря на ветер, было неподвижно. Наверняка примерзло ножками к
полу. Никто не отозвался на звук битого стекла и Ацуши зашел в дом.
Внутри было прохладно, но гораздо теплее, чем на улице. На полу и на мебели

лежал тонкий слой пыли. Гостиную и кухню разделяла небольшая арка. На
кухонном столе стоял стеклянный чайник, узорчатые стаканы с кофейными
разводами, плетеная хлебница с заплесневелыми булочками и не вскрытая до
конца банка шоколадной пасты. Ацуши, не веря своему счастью, тут же
метнулся к столу и схватил ее. Сдув пыль с железной крышки, он подцепил
пальцами тоненький нож для масла из пластиковой подставки для столовых
приборов и приставил острие к крышке. Минуту он накручивал ее на тупое
лезвие, сосредоточенно высунув язык, а после победно улыбнулся. От знакомого
шоколадного аромата хотелось плакать. Он медленно провел указательным
пальцем по краям банки, собирая шоколад, после чего обхватил его губами. Он
долго простоял на кухне с закрытыми глазами, прижимая к груди банку с
шоколадной пастой. Еще бы кофейку, подумалось ему, и теплую ванну. Когда
остатки шоколада растаяли во рту, он вспомнил, что так и не проверил
остальные комнаты и второй этаж. Однако, когда он опомнился, у входной двери
зазвенели серебряные монетки и на пороге появился Рюноске, а за ним Осаму и
Чуя. На их удивленные взгляды, Ацуши хвастливо показал банку почти полную
шоколада. Рюноске громко сглотнул, а Осаму поморщился, словно ему не
шоколад предложили, а кофейные зерна пожевать.
— Проверял второй этаж?
— Нет, — честно признался Ацуши. — Да и здесь-то не все…
— Понятно, — Дазай пожал плечами. — Справитесь?
Накаджима и Рюноске быстро закивали. Тем не менее взгляды обоих были

прикованы к шоколадной пасте. Дазай тяжело вздохнул. Бросив одну сумку на
пол, он крепче обнял Накахару и стал подниматься по лестнице. В доме
наверняка жила большая семья, подумал он. На столе он сосчитал семь
стаканов. Большое количество столовых приборов и прочей посуды. В гостиной
лежал огромный ворсовый ковер. Такой же покупала его мать, чтобы он не
поранился во время падений или чтобы не натирал колени, когда подолгу играл
с машинками на полу. На деревянных балясинах висели гирлянды и пыльная
переноска с пятью отверстиями. На уголочках каждой ступени Осаму заметил
кусочки прибитой гвоздями резины, а выше над последней ступенькой лежал
круглый синий коврик с улыбающимися зайчиками.
— Эй, не суй туда свои грязные пальцы! Тебе что, мало ложек?
Дазай опустил взгляд. Акутагава и Ацуши корпели над банкой, передавая ее

друг другу по очереди.
Поднявшись на второй этаж, он потерял их из виду, однако их голоса все еще

доносились до него. Осаму взглянул на изрисованные стены и детские картины,
которые кто-то из родителей заботливо поставил в рамку и повесил. Дазай
испытал странное чувство дежавю. Где-то он уже видел нечто подобное. И через
мгновение его осенило. Конечно. Ведь он правда нечто подобное уже видел,
когда вместе с Дрейком проверял дом для ночлега.
439/1179
— Посиди пока тут, — обратился он к Чуе, заботливо опуская его на ворсистый
коврик. Из-за розовых стен и широких выпирающих рам коридор казался уже
чем есть. Комнат всего было три и двери каждой были закрыты. Осаму вытащил
пистолет из кобуры и резко распахнул дверь ближайшей комнаты. Она
оказалась пустой. Снова детская, подумал он с отвращением. Детские рисунки
на стенах отчего-то вызывали у него сильное чувство раздражения. Что за
привычка у взрослых вешать подобную нелепицу. То же самое когда-то делала и
его мать.
Громко хлопнув дверью, он открыл противоположную. Она была пуста. На полу

стояли открытые банки с краской и две новые щетки, с которых не успели даже
снять упаковку. У окна стояла зеленая железная стремянка и полупустой графин
с водой. Дазай вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Чуя поднял на него
глаза. Осаму замер.
— Очнулся? — тихо спросил он, вмиг оказавшись рядом. — Как ты себя

чувствуешь?
— Словно по мне проехался бульдозер, — прохрипел он. Дазай улыбнулся.
— Потерпи еще пять минут. Я подготовлю для тебя кровать.
— Эй… — Чуя схватил его пальцами за край толстовки. Дазай посмотрел на свои
черные берцы, талый снег с которых скатывался прямо на ковер, затем на
Накахару. Тот замолчал, словно вновь впав беспамятство, а спустя секунду
вздрогнул и разлепил глаза. — Нам нужно поговорить.
— Я знаю, — Осаму перехватил его руку и мягко прикоснулся губами ко

внутренней стороне его ладони. — Дай мне еще десять минут, и я полностью
твой.
Чуя удовлетворённо кивнул и обессиленно опустил голову. Дазай не моргая

смотрел на него некоторое время и, прежде чем подняться, заботливо протер
испарину с его лба и висков. Его взгляд каждый раз падал на накахаровские
губы, и чтобы не поддаться соблазну он резко отстранился и быстро направился
в конец коридора, где находилась последняя третья комната.
Ему не нужно было открывать ее, чтобы услышать шаги. Инфицированных

внутри было трое. Один стоял возле окна, двое у левой стены. Дазай посмотрел
на Чую, затем на детские рисунки над его головой. Голоса на первом этаже
стихли. Нужно было сделать все быстро и бесшумно. Узнав, что внутри
инфицированные, Чуя поднялся бы даже в полуобморочном состоянии. Дазай
открыл дверь, быстро прошмыгнул внутрь комнаты и захлопнул ее.
Слух не подвел Дазая. Возле окна стоял зараженный, пробивая головой дырку в
стене. Каждый раз, когда поднимался ветер и амулет начинал покачиваться,
звеня серебряными монетами, он принимался яростно биться головой, пытаясь
вырваться наружу. Когда инфицированный обернулся, Дазай скривился от
отвращения. В черепе зияла огромная дыра, а мозг превратился в черный
гнойный сгусток, который стекал по его лбу. Их глаза встретились и Осаму
вздрогнул.
Прежде он не имел привычки заглядывать им в лица, пристально рассматривать
их. И потому лицо мертвеца показалось ему ужасным. Дело было не столько в
440/1179
его виде, сколько в глазах. Они были пустые, расфокусированные, без толики
разума. Это был просто полумертвый человек, который не узнавал собственную
жену и дочь, что стояли от него с противоположной стороны. Осаму показалось,
что он стоит на этом месте вечность, глядя в его пустые глаза, но прошло не
больше секунды. Этого времени вполне хватило, чтобы все трое бросились на
него одновременно. Он не отбежал в сторону и даже не увернулся, когда они
вцепились в него зубами. Мужчина впился в его щеку, почти отодрав кусок мяса.
Дазай громко хрустнул челюстью и провел языком по переднему ряду
окровавленных зубов. Когда холодный воздух полоснул десну, он понял, что
инфицированный все-таки оторвал ему половину лица. Девчонка раздирала его
запястья, жадно заглядывая в его лицо большими детскими глазами, покрытыми
белой пеленой. Женщина поначалу ломала зубы о кости на его плече, а затем,
громко рыкнув, озлобленно укусила в шею. Кровь из прокушенной артерии
брызнула на дверь и запачкала обои. Дазай стоял не шевелясь, на миг
представив Накахару в таком же образе. На секунду его охватила паника и
такая слабость, что он едва не свалился.
На первом этаже кто-то зазвенел посудой. Вероятно, в доме были только эти
трое, подумал Осаму, медленно отрывая голову инфицированного от тела. Череп
девчонки он расплющил об угол шкафа, стоящего слева от стены. Женщина,
почувствовав, что настала ее очередь, принялась яростнее кусать его, словно
пытаясь насытиться перед кончиной. Дазай впал в легкий транс. Глядя на нее,
он вспомнил свою мать. Перед смертью она смотрела на него в точности так же.
Порой он задавался вопросом, жив ли его отец. Если да, думает ли о нем хотя бы
одну чертову секунду. Как бы Дазай не уверял себя, что ненавидит отца, все
чаще он ловил себя на мысли, что скучает по нему. И известие о смерти Араты
наверняка огорчило бы его.
Схватив инфицированную за волосы, он поволок ее к окну через всю комнату,

приподнял тяжелую деревянную раму и, швырнул ее так, что шея оказалась
между железным отливом и белым подоконником. Отрубленная голова
покатилась вниз и с громким грохотом свалилась на коричневую черепицу над
верандой.
Дазай выпрямился, осмотрелся и пришел к выводу, что эта комната совсем не

пригодна для Чуи.
***
— Я не знаю, как это работает, но тут есть свет! — воскликнул Ацуши с

нескрываемым восторгом в голосе. Дазай равнодушно пожал плечами,
продолжая вытаскивать наружу содержимое своей сумки. Алек, словно
предчувствуя тем утром, что их пути разойдутся, самолично притащил в его
палатку пластиковую коробку, битком набитую антибиотиками, бинтами и
прочими лекарствами.
Чем больше времени проходило, тем сложнее становилось найти что-либо в

аптеке. Они бывали либо полностью разграблены, либо на полках лежали
никому не нужные таблетки. Кто-то из жадности брал больше чем надо, а кто-то
и вовсе, набив свои сумки, поджигал все остальное. Обходя очередную
сгоревшую аптеку, они искренне недоумевали, теряясь в догадках с какой
целью люди поджигают их.
441/1179
Нечему тут удивляться, говорил Хито. Такое вот существо человек. Привыкайте.
Рассеянно перебирая лекарства, Дазай думал о Хито и о его спонтанном
желании ехать в Токио. Неужели никто не понимает, что количество
инфицированных там будет гораздо больше. По сей день им несказанно везло.
Но в Токио все будет по-другому. Никто не сможет свободно передвигаться по
улицам. Действительно ли там есть военные базы, куда съезжаются выжившие
со всех городов? Этого никто не знал точно. Однако призрачная надежда на
лучшую жизнь, оттесняла все остальные проблемы на задний план.
Но какой смысл военным в сложившейся ситуации защищать гражданских?

Значит ли, что выживших гораздо больше, чем они думали? Ну конечно, Осаму
краем глаза посмотрел на Рюноске и Ацуши. Один придерживал деревянную
доску на месте выбитого стекла, второй заколачивал, не переставая о чем-то
говорить. Бессвязную речь Накаджимы Дазай давно научился пропускать мимо
ушей. Он мог говорить про футбол, а через минуту обсуждать экологические
проблемы в Африке. Подобные скачки его часто раздражали, особенно во время
разговора. Если Накаджима не хотел отвечать на вопрос, то нагло переводил
тему, либо делал вид, что не расслышал. Неоднократно Дазай хотел спросить у
них, так ли важна поездка в Токио. Что они намереваются там найти? Спасение?
Не будет ли разумнее уехать подальше от центра, чем каждый день жить в
опасности, надеясь на других?
Подобные мысли возникали у него часто, но тем не менее он молчал. Отношение
команды к нему и так было не самое хорошее и нагнетать ему не хотелось.
Ацуши о чем-то пошутил и сам же принялся хохотать над своей шуткой. Рюноске
фыркнул и велел ему торопиться. В доме был свет и была горячая вода.
Каждому не терпелось скорее попасть в душ. Однако им всем предстоял
тяжелый разговор. А Дазаю еще один. Наедине с Накахарой. Он громко и устало
вздохнул. Никакой физический труд не изматывал его так сильно, как
предстоящие разговоры. Они никогда не заканчивались ничем хорошим.
Осаму положил все необходимое на стеклянный столик, а сумку бросил на пол.

Нужно было сменить повязки, однако он не был уверен, что вправе сейчас
прикасаться к нему. Сначала нужно было объясниться, поговорить всем вместе,
а затем заняться его ранами. Чуя, словно услышав его мысли, появился на
пороге. Он был бледнее обычного, а тени под глазами стали еще больше.
Каждый раз он тяжело опирался на деревянный костыль, когда переставлял
ноги. Дазай резко поднялся, но поймав его ледяной взгляд, плюхнулся обратно.
Ацуши, закончив с дверью, сел посередке, Рюноске на мягкий подлокотник, а
Чуя с левой стороны, на самый край, словно намеренно держа дистанцию.
— Итак… — начал Дазай. Он не хотел ничего говорить, объяснять, доказывать.

Ему было бы гораздо проще, если бы все трое обрушились на него с гневными
обвинениями. А тишина неприятно давила. Он поерзал на месте, пару раз
смахнул волосы со лба и поджал губы. Он понятия не имел с чего начать
разговор.
— Часто с тобой подобное происходит? — вдруг спросил Рюноске, словно

услышав его мысли.
— Что именно? — спросил Дазай.
Они переглянулись. Чуя поморщился, отвернулся в сторону.

442/1179
— Ну… Когда твои органы начали…
— На моей памяти — это восьмой раз, — ответил Осаму.
— Восьмой?!
Все трое удивленно обернулись. Чуя, казалось, не сразу осознал, что именно он
выкрикнул этот вопрос.
— Восьмой, — Дазай мягко улыбнулся. — Об этом я и хотел поговорить. Вы

должны кое-что узнать.
Он тяжело поднялся и принялся расхаживать по комнате, время от времени

поглядывая на окна. В гостиной горел свет и им крупно повезло, что на окнах
стояли железные решетки. Инфицированные пытались просунуть руки, бились
головами, громко хрипели и яростно кусали железный отлив. Входную дверь они
подперли роялем, а стекла на двери Накаджима полностью заколотил. Дазай
какое-то время смотрел на инфицированного, пытающегося дотянуться до окна
языком, после чего сдвинул глиняный горшок чуть правее, скрывая его лицо.
— Пожалуй, начну с того, что я не один такой. Федор рассказал мне, что из
лаборатории во время взрыва сбежало около пятидесяти человек. Им всем
кололи то же самое, что и мне.
Дазай на минуту остановился, словно что-то услышав за дверью, а затем вновь
начал угрюмо ходить по гостиной, сложив руки за спиной. Пол противно скрипел
под его ногами, снаружи звенел амулет. Все-таки стоило его снять, запоздало
подумал он. В гостиной было холодно. Ацуши и Рюноске сидели в куртках, на
Чуе была фланелевая клетчатая рубашка и черный жилет. Дазай стоял в одной
тоненькой футболке и черных джинсах. Из широкого бокового кармана свисали
серебристые цепи и один жетон, который, вероятно, накренился вбок, когда он
резко поднялся с дивана. Осаму, словно прочитав их мысли, опустил руку в
набедренный карман, выудил горстку железных жетонов и кинул их на стол.
— Нам удалось отыскать шестерых.
Рюноске открыл рот, собираясь что-то спросить. Но Дазай опередил его вопрос.
— Мы всех убили.
— Зачем? — растеряно спросил Ацуши, не сводя глаз с жетонов. — Они ведь

обычные… — не договорив до конца он вдруг замолчал и мазнул глазами
перебинтованную грудь Накахары. Дазай усмехнулся.
— Они были опасны.
— Опаснее тебя? — фыркнул Накаджима. Рюноске с упреком взглянул на него.
— Эй.
— Да, — ответил Дазай. — Поверь, в сравнении с ними я просто пример хорошего

поведения. Видишь ли, вирус на каждого действует по-своему. Кто-то убивает
всех без разбору. Кто-то не может подавить голод. Кто-то чувствует
безграничную власть, а что за этим следует… делайте выводы сами.
443/1179
— Из-за них тебе пришлось пройти через полную регенерацию? — тихо спросил
Чуя, глядя куда-то себе под ноги. Дазай устало потер шею.
— Да. Бой был не из лёгких.
— Зачем Федор отправился с тобой? Разве это не опасно?
Осаму мягко улыбнулся Рюноске. Тот покраснел и принялся нервно теребить

пальцами края куртки.
— Он такой же, как я. Разве что, его регенерация в разы превосходит мою. И…
есть еще кое-что, о чем я должен вам рассказать, — Дазай встал посреди
гостиной, опустив руки в карманы брюк. Акутагава слегка поднял голову,
разглядывая выпирающие вены на его запястьях. Он не заметил, как откровенно
разглядывает его, пока наконец не столкнулся с ярко-желтыми глазами. Осаму
не подал виду и продолжил говорить. — Сбежавшие из лаборатории лишь одна
из наших проблем. Пока я путешествовал с Федором, мы обнаружили еще кое-
что. Инфицированные, они… эволюционируют.
— То есть, эволюционируют? — спросил Чуя.
— Сложно объяснить, — он прикусил губу. — Они гораздо сильнее обычных.

Издают странные звуки… словно, общаются друг с другом. По крайней мере, мы
с Федором пришли именно к такому выводу. Есть еще несколько отличий. Этот
тип инфицированных выглядит иначе. Увидев их, вы и сами все поймете. Не
стоит жалеть на них патроны. Нужно всадить хотя бы штук пять, чтобы убить
наверняка. И вот еще, — Дазай внимательно посмотрел на каждого из них.
— Есть и разумные. Опережая все ваши вопросы и догадки отвечу сразу — да,
они такие, как Элли.
— Куда делась мелкая? — спросил Рюноске.
— С ней все в порядке, — Осаму пожал плечами. — О них я знаю очень мало. Из
разумных пока встречал только ее. Вопросы?
Ацуши громко зарычал, словно раненный зверь и схватился за голову обеими

руками.
— Мне не нравится этот новый мир! Совсем не нравится! Может кто-нибудь

изобрести машину времени?!
Все удивленно уставились на него. Поначалу повисла тишина, а затем все

начали хохотать. Смеялся даже Чуя, придерживая больные ребра обеими
руками. Напряжение, которое царило между ними долгие недели куда-то
пропало. Они долго смеялись и порой не понимали над чем. То ли от
безысходности, то ли от усталости, то ли каждый из них просто соскучился по
смеху. Соскучился по веселым лицам друг друга.
***
444/1179
На первом этаже свободных комнат было всего две. В одной разместились
Ацуши и Рюноске, во второй Осаму и Чуя. Рюноске и Чуя, казалось, с радостью
поменялись бы местами, но усталость взяла свое. Преодолевать пешком
снежные сугробы оказалось куда труднее. Никто не стал спрашивать у Дазая,
чем не угодили ему комнаты на втором этаже. Ответ был очевиден. Тем не
менее Накаджима и Акутагава подобному раскладу были рады. Входная дверь
была хлипкая, а приложив немного сил можно было и рояль сдвинуть с места.
Пока Осаму находился рядом единственной угрозой для них являлся сам Осаму.
Накаджима долго лелеял мысль о горячей ванне, однако едва его голова
коснулась подушки, он тут же заснул. Рюноске долго всматривался в его лицо,
думая будить или нет, а спустя еще десять минут уже сидел на корточках,
расшнуровывая кожаную обувь на его ногах. Покончив со всеми делами, он
наконец вышел в гостиную и наткнулся на Дазая. Тот стоял, задумчиво
прислонившись к стене, и не сразу заметил его присутствия.
— Начинать разговор всегда трудно, — прошептал Акутагава, переминаясь с

ноги на ногу. Дазай вздрогнул и поднял на него глаза. — Особенно когда
провинился.
Дазай сложил руки на груди и приподнял бровь.
— Все-то ты замечаешь.
Рюноске набрал воздух в легкие собираясь что-то ответить, но, почувствовав

странное смущение, уставился на свои босые ноги. Дазай угрюмо разглядывал
его полосатую пижаму и худые ключицы, выпирающие под тканью. Акутагава
топтался на месте, не понимая, почему не проходит мимо, в ванную комнату, как
и собирался пять минут назад. Он стоял на месте, уткнувшись глазами в пол и
словно чего-то ждал. Тишина затянулась.
Осаму оттолкнулся от стены. Казалось, звук его тяжелых берц эхом отдается в
стенах.
— Как твоя рука? Не беспокоит? — он встал к нему вплотную, странно

поглядывая на пустой болтающийся рукав пижамы. Рюноске подумал, что
никогда прежде не замечал, какая у них разница в росте. Это он за пару
месяцев так вымахал, подумал он.
— Я… наберу для тебя ванну, — сбивчиво прошептал он, а затем мысленно

выругался и проклял за предательски дрожащий голос. Однако рядом с ним он
всегда ужасно волновался. Его подсознание словно намеренно отказывалось
воспринимать дазаевскую речь, когда тот находился от него на
непозволительно близком расстоянии. В такие моменты он произносил
бессвязные фразы и жутко краснел, из-за чего еще в школе все стали считать
его странным.
Дазай накренил голову вбок, а на лице затаилась усмешка. Рюноске заставил

себя оторвать глаза от пола и посмотреть на него.
Красив. До чего же красив, с горечью думал он, заглядывая в эти холодные

глаза. Он сам не понял в какой момент потянулся рукой к его лицу, отвел густые
светлые локоны в сторону и, встав на цыпочки, чмокнул его в лоб.
445/1179
Осознание случившегося пришло мгновенно. Акутагава отпрянул от удивлённого
Дазая, быстро скрылся за дверьми ванной комнаты и прижался к ней спиной,
пытаясь восстановить сбившееся дыхание.
— Дурак, дурак, дурак! — прокричал он в махровое полотенце и крепко впился в

него зубами, прислушиваясь к звукам снаружи. Дазай с минуту стоял, словно
вкопанный, а затем скрылся в комнате Накахары.
***
Когда дверь с тихим щелчком приоткрылась, Чуя Накахара уже знал, кто стоит
на пороге. Тем не менее он не обернулся и продолжил нервно снимать с груди
старые повязки. Осаму безмолвно стоял на месте, уныло разглядывая бардак в
комнате. Накахаровский рюкзак валялся на полу. Там же лежала его куртка и
красный свитер. По всей кровати были разбросаны лекарства, бинты, полупустая
бутылка с водой и перчатки. Одна подушка валялась у его ног и еще три у
подножия кровати. На прикроватной тумбе лежала перевернутая деревянная
рамка.
Осаму долго разглядывал коричневые узорчатые обои, картины на стенах,

плотные кремовые шторы и тусклый светильник, который был единственным
источником света в этой комнате. Не зная куда деть глаза, Осаму уставился на
пыльный абажур. Постояв еще минуту, он наконец подал голос.
— Это не то, о чем ты подумал.
Чуя замер. Дазай не видел его выражения лица. Лишь спину, которая тут же
напряглась. Осаму успел насчитать четыре шрама и один глубокий порез.
— Вот как… — голос Накахары так и сочился сарказмом. — А о чем же я по-

твоему подумал?
— Я не спал с ним. То есть, спал, но…
Чуя усмехнулся.
— Но? Знаешь, мне чертовски интересно, как ты выкрутишься. Хотя, постой. Нет,
не интересно. Так что, прекрати сверлить меня своим щенячьим взглядом и
съебись нахрен с моих глаз.
— Чуя…
— Возвращайся к нему. Небось, он ужасно, блять, по тебе истосковался.

Трахайтесь себе вдоволь, только оставьте меня в покое.
— Да выслушай ты меня! — крикнул Дазай.
Накахара резко обернулся. Даже в полумраке комнаты Осаму увидел, какой

неистовый гнев горит в голубых глазах.
— С твоего признания не прошла даже одна неделя! Ты, блять, такая… шлюха,
Осаму.
446/1179
Дазай судорожно вздохнул. Слова Накахары больно ранили его, что случалось с
ним крайне редко.
— Я боялся сорваться, — прошептал он. Чуя непонимающе посмотрел на него.

— Я вижу, как ты зол. На твоем месте я бы злился еще сильнее. Но прошу, хотя
бы выслушай меня.
Чуя, не справившись с перевязкой, отбросил бинты в сторону. Скривившись от

боли, он перекатился на левую сторону кровати и сел, оперевшись о деревянную
спинку кровати. Его молчание Дазай принял за согласие. Он сбросил берцы и,
тихо ступая по ковру, сел напротив него. Обеими руками он обхватил
накахаровские колени и уткнулся в них лбом. Чуя фыркнул, но отталкивать его
не стал.
— Нас давно связывают подобные отношения… — Чуя дернулся, собираясь

отстраниться, но Дазай крепче вцепился в его ноги. — Это была не любовь и
даже не привязанность. Я сходил с ума. Каждый день все больше и больше
терял контроль над своим разумом. Превращался в какое-то… дикое животное,
подчиняющееся одним инстинктами. Я боролся как мог, но голод брал свое.
— Все еще не понимаю причем тут Федор, — буркнул Чуя. Он был зол, но его
голос заметно смягчился.
— Ты ведь уже и сам догадался, — глухо произнес Дазай. — У Федора очень

быстрая регенерация. Очень.
Он нехотя оторвал голову от его колен и поднял глаза. На лице Чуи застыла
маска ужаса. Пальцы его рук, казалось, заледенели в одно мгновение. И чем
больше он не моргая смотрел на Дазая, тем сильнее он начинал переживать за
его состояние.
— То есть… — выдохнул он дрогнувшим голосом, — он трахал тебя, а ты его в

этот момент… блять. Блять… Дай мне минуту, хорошо?
Дазай вновь уткнулся лицом в его колени и послушно молчал, пока над ухом не
раздался голос.
— Неужели тебе не было противно? Ты, мать твою, лег под мужчину.
— Это всего лишь секс, — Дазай безразлично пожал плечами. — Люди слишком
его переоценивают. Да и на тот момент мне было все равно.
— Тогда почему ты…
Осаму приподнял руку и нежно коснулся его груди подушечками пальцев. Чуя
замолк на полуслове.
— После того случая в клетке, я постоянно боюсь потерять над собой контроль.
Федор знал, как со мной справиться. И рядом с ним я не волновался, что кого-то
из вас могу поранить.
— Осаму, послушай.
— Я не жалею, Чуя, — Дазай слабо покачал головой. — Даже если ты меня

447/1179
возненавидишь. Лучше так, чем снова причинить тебе боль.
— Ты пробовал есть что-то другое? Обычную еду? Или… животных?
— Да. Бесполезно.
— Хреново.
— Прости меня… Все только началось между нами, а я уже так напортачил. Ты
теперь меня бросишь? Как и грозился.
Чуя запустил пятерню в его волосы и горько улыбнулся.
— Как видишь, я тоже ненормальный, раз не хочу расставаться с тобой после

всего услышанного.
— Прости…
— Прекрати извиняться. Я удивлен гораздо меньше, чем хотелось бы. Ты всегда

был отбитым на голову. С самого детства.
Дазай слабо боднул его головой в колено.
— Позволишь мне искупать тебя?
— Пошел нахрен, а?
— А потом я обработаю твои раны и перевяжу тебе грудь. Позволь мне

позаботиться о тебе.
«… я сделаю все возможное, чтобы ты отвлекся от мыслей о ней хотя бы на

мгновение».
Автор слепой, очепятки не видит (♡ ▽ ♡)
448/1179
Часть 33
— Ты так ничего толком и не рассказал. Про встречу… с другими.
Дазай, сделав вид, что не расслышал его слов, продолжал медленно

подворачивать рукава рубашки. Ему не хотелось вспоминать о временах в
отряде Федора. В основном из-за долгих мучительных обходов в одиночку. Что
ему, что Достоевскому, тяжело приходилось обоим. Пока остальные убивали
обычных инфицированных, они выслеживали эволюционировавших, либо
подобных себе.
Дазай не совсем был искренен, когда говорил, что его организм проходил через
полную регенерацию восемь раз. Критических случаев было гораздо больше.
Как-то ему не повезло наткнуться сразу на двоих, сбежавших из лаборатории,
после чего восстанавливаться пришлось почти два дня.
Один из них представился Икэдой, второй Наоки. Оба изначально не были

настроены вести разговор. Все случилось слишком быстро.
— Эй! Ты там заснул?
— Прости. Задумался. Я не слишком сильно давлю?
Накахара взглянул на цветастую мочалку, которой Осаму медленно водил по его

груди, стирая засохшую кровь. Дазай сидел на бортике ванны, уткнувшись
взглядом на круглый фиолетовый коврик под ногами. Окна и зеркала запотели
от горячего пара. В ванной было душно, почти жарко. Иногда он разглядывал
белую с черным плитку, напоминающую пчелиный улей. Белые махровые
полотенца, зубные щетки, пену для бритья, женские духи, салфетки и еще
много странных вещей, назначение которых он не понимал.
— Я мог бы и сам.
— Конечно, — сухо ответил он, стараясь не смотреть ниже груди Накахары.

Дазай все чаще задавался вопросом, почему стал испытывать дискомфорт в его
присутствии. Они были знакомы много лет. Часто купались вместе,
переодевались в мужских раздевалках, спали в одной кровати, но ничего
подобного он прежде не испытывал. Всякий раз, когда мочалка опускалась ниже
подтянутого живота, Дазай тихо сглатывал и медленно поднимал руку, стараясь
не смотреть в осуждающие голубые глаза. Ему казалось, еще немного и
Накахара испепелит его недовольным взглядом. Может, ему противно, думал он.
Ему бы тоже было противно, если бы кто-то посторонний принялся обтирать его
тело мыльной мочалкой. Дазай не любил прикосновения. И Чуя наверняка едва
его терпит. Как-никак, признание на словах одно, а когда дело доходит до
малейшего физического контакта, всплывает столько нюансов, от которых
опухает голова.
Ненароком задев ногтем накахаровский сосок, Дазай задумался, а если опустить

руку немного ниже, какое выражение лица будет у Чуи? Он придет в ярость?
Выставит его? Ударит? Обзовет извращенцем?
— О чем ты там опять задумался, ненормальный?
449/1179
— Я? — Дазай вдруг ухмыльнулся. — Да вот подумал, как ты отреагируешь, если
я, по доброте душевной, помою тебя целиком. Ты ведь не будешь меня
стесняться? — взгляд желтых глаз медленно пополз вниз. Чуя интуитивно
сдвинул ноги и резко приподнялся, расплескав воду на пол.
— Осаму!
— Я сделал что-то не так? — робко спросил он. — Я всего лишь хотел помочь. Ты
ведь сам не дотянешься. Да и чего я там не видел?
— Это другое! — негодуя крикнул Чуя. — Сейчас все по-другому!
— Почему? — Дазай, задумчиво почёсывая подбородок, слегка накренил голову

вбок. — Ты теперь меня стесняешься?
— Господи, нет!
— Тогда в чем дело?
Дазай не сводил с него взгляд. Желтые глаза смотрели пристально, не упуская

ни единой эмоции, которые проскальзывали на его лице. Его покрасневшее лицо
они вполне могли списать на жару в ванной комнате, но оба понимали, что
причина кроется совсем в другом. И от одной мысли об этом Чуя готов был
утопиться в этой же ванне. Готов был выбить чертово окно локтем и, сверкая
голой задницей, бежать прочь, лишь бы не краснеть перед этим идиотом, словно
девственница.
Вдруг рука Дазая накрыла его живот и начала осторожно массировать, снимая
остатки крови и мягкие струпья со старых ран. С каждой минутой его движения
становились более медленными и чувственными. Рука опускалась все ниже и
ниже, и Накахара тихо вздыхал, когда кожи невзначай касались его длинные
пальцы, а не цветастая мочалка.
— Осаму… — прошептал он, схватив его за запястье дрожащей от слабости

рукой. Дазай смотрел прямо в его глаза, однако Чуя боялся другого. Еще минута-
другая и он наверняка почувствует его каменный стояк. Как тогда смотреть ему
в глаза, с ужасом думал он, чувствуя, как лицо горит от стыда.
В данную минуту, пожалуй, сильнее стыда была только его злость. Злость на
самого себя, из-за того, что он возбудился лишь от прикосновения чужих
пальцев. Чуя понимал, что немалой тому причиной послужило долгое
воздержание. Да и вряд ли кто-то из них хоть раз прибегал к помощи руки. По
ночам они думали, как выжить. Как не умереть с голоду, как не умереть от
обморожения, как не умереть при внезапном нападении инфицированных.
Спустя много месяцев они научились чуткости сна. Даже закрывая глаза и
впадая в дрему, они продолжали слушать. Прислушиваться к гулу ветра, к
шагам снаружи, скрипам деревянных досок, дверей, к жутким скребущим окна
звукам.
— Осаму, хватит. Стой…
— Что-то не так? — Дазай навис над ним, его пальцы неторопливо заскользили
вниз, по тоненькой дорожке рыжих волос. Накахара, почувствовав теплую руку
на своем члене, резко прогнулся в спине, издав тихий стон.
450/1179
— Идиот, — прошептал он сбивчивым дыханием и отвернулся лицом к стене,
мечтая провалиться сквозь землю. Ладонь Дазая тут же легла на его щеку. Он
наклонился еще ниже и, не прерывая зрительный контакт, накрыл его губы
своими.
Накахаре на мгновение почудилось, что он попал в какой-то безумный сон. У

него слишком долго не было женщины и потому его воспалённый разум теперь
потешался над ним. Конечно, подумал он, задыхаясь от горячих прикосновений,
это тебе всего лишь мерещится. Всего лишь мерещится… Я бы никогда не стал
стонать от прикосновения грубых мужских рук.
— Ты думаешь вслух, Чуя, — с усмешкой прошептал Осаму и тут же прикусил

кожу на плече зубами. Накахара обхватил его шею обеими руками и прикрыл
глаза. Если не смотреть на него, то не так стыдно, подумал он. Тем не менее Чуя
не мог отрицать того факта, что ему безумно приятно. Все, что делал Осаму,
отзывалось жаром внизу живота. Его рука двигалась быстро и грубо, его
поцелуи были нежные, временами настойчивые, требовательные. И в какой-то
миг то, что вызывало неловкость исчезло, стало почти абстрактным. Он
разлепил глаза и сам прильнул к нему, содрогаясь всем телом. Дазай держал его
крепко, не позволяя уйти под воду. К черту, подумал Чуя, пытаясь унять дрожь в
теле. Он слишком устал и хотел спать. Если ему и будет стыдно за
произошедшее, то только завтра утром. Он опустил руку на затылок Осаму и
принялся с ленцой ерошить влажные пряди. Дазай молчал, уткнувшись носом в
его шею.
— Эй, Осаму?
— Что? — глухо спросил он.
Чуя какое-то время молча смотрел на светлую макушку, а затем грубо дернул
его за волосы, заставив вскинуть голову.
— Еще раз посмеешь изменить мне…
В глазах Дазая заиграли смешинки.
— То, что?
— Твоя регенерация тебя не спасет, — угрожающе произнес он. — Я не шучу.
***
— Как думаешь, чем они там занимаются?
— Выясняют отношения, — ответил Рюноске, пытаясь застегнуть пуговицы

одной рукой на полосатой пижаме.
Они никогда не переодевались перед сном и сразу ложились в одежде, в

которой ходили на протяжении всего дня. Порой кто-то скидывал обувь, кто-то
куртку, но не более. Ночные пробуждения становились неотъемлемой частью
жизни. Даже в спокойные минуты они просыпались точно по расписанию и
подолгу лежали без сна, прислушиваясь к звукам снаружи. Инфицированные
451/1179
скребли окна, бились о стекла головами, пытаясь проломиться внутрь.
Несколько раз они натыкались на небольшие группировки, которые по чистой
случайности выбирали тот же дом для привала. Мертвенно уставшие, голодные
и замерзшие, они молча кивали друг другу и занимали свободные углы, чтобы
скоротать ночь.
Тем не менее этой ночью Рюноске решил, что будет спать в пижаме и в мягкой
кровати. Когда он вернулся в комнату, Ацуши уже не спал. Он сидел на окне,
свесив одну ногу и глядел куда-то вдаль отрешенным взглядом.
— Почему ты так спокоен?
— А что мне остается делать? — спросил Рюноске, все еще борясь с маленькими
пуговками на пижаме. Ацуши какое-то время следил за его бесполезной
борьбой, после чего мягко спрыгнул и подошел к нему.
— С другой стороны, я рад, что он тебя отшил.
— Никто меня не отшивал, — буркнул Рюноске. — Почему ты это сказал?
Накаджима виновато посмотрел на него.
— Ты слишком мягкий.
— Это плохо?
— Да. Если подумать, кого именно ты хочешь в партнеры. Он раздавит тебя

морально. А Чуя, он… справится с ним.
Ацуши медленно вдевал одну пуговицу за другой, не решаясь посмотреть в

глаза Рюноске. Тот молчал, уныло наблюдая за неловкими пальцами
Накаджимы. С коридора стали доноситься голоса и тихий топот дазаевских
берц. Дверь напротив скрипнула и закрылась с тихим щелчком. В коридоре
вновь воцарилась тишина. Рюноске переступил с ноги на ногу и судорожно
вздохнул.
— Иногда я желаю ему смерти, — вдруг признался он. Руки Накаджимы замерли
на последней пуговице. Несколько секунд, оглушенный его словами, он смотрел
куда-то в область его груди, прежде чем решился поднять глаза и посмотреть
ему в лицо. Рюноске вымолвил эту фразу тихим шепотом, едва различимым,
почти одним выдохом.
Чем дольше Ацуши изумленно смотрел на него, лишившись дара речи, тем
тяжелее начинал дышать Рюноске. Его худое тело мелко тряслось. То ли от
холода, то ли от ужаса, то ли от отвращения к себе. Как бы он не пытался
избавиться от желчи внутри, от огромного темного сгустка, его пассивная
ненависть становилось с каждым днем все больше. Питалась им изнутри, точно
червь, точно паразит, заставлявший его ненавидеть все сильнее и сильнее. В
глубине души он обжигался мерзостью своих мыслей, питал отвращение к
самому себе.
— Рю…
— Я так люблю его… — обреченно произнес он, вдыхая запах обветшания и

сырости. Ему вдруг стало мерещиться, что хозяева этой комнаты тоже стали
свидетелями его грязных мыслей и теперь тычут пальцем, смеются над ним. Он
452/1179
подумал об Осаму. Какое у него было бы выражение лица? Злое? Полное
отвращения? Он бы ударил его или сразу убил? Дикая паника комом
подкатывала к горлу. Он не столько боялся смерти от его руки, сколько боялся
увидеть разочарование на его лице.
Ацуши, увидев слезы стекающие по его щекам, скривился. Он так и не смог

подобрать нужных слов. Он никогда не умел утешать плачущих девушек, а
парней тем более. Поколебавшись секунду, он опустил теплые ладони на его
худые плечи и слабо обнял.
— Ревность ужасное чувство, Рю.
— Я знаю, — дрожащим голосом произнёс Акутагава, а спустя секунду, словно

опустив какой-то невидимый рычаг, принялся рыдать взахлеб.
Ацуши понимал, что никакие слова его не утешат. Никакие обезболивающие не

помогут залатать кровоточащее сердце. Единственное что он мог, молча стоять
рядом, безмолвно разделяя его скорбь.
***
Утро было пасмурным и холодным. Небо заволокло тучами и лишь изредка

бледные солнечные лучи просачивались сквозь них, слабо освещая гостевую.
Накаджима сидел на пыльном подоконнике, вяло дрыгая ногой. С другой
стороны окна инфицированный кусал ржавый отлив, пытаясь убрать его со
своего пути. Иногда к нему приближались остальные, поглядывали мутными
белесыми глазами на железные решетки и, разворачиваясь, продолжали
медленно блуждать по двору.
Ацуши смотрел на них в упор, но мыслями был где-то далеко. В его душе
поселилась тревога. Он думал о ней всю ночь и потому не смог сомкнуть глаз до
самого утра. Их маленький отряд разрушался изнутри. Не было прежней
сплоченности, веселости и безоговорочного доверия. Осаму стал
инфицированным, Рюноске остался без руки и буквально прошлой ночью
признался, что желает Чуе смерти. Ясу похищена, а он в глубоком
замешательстве.
Это и есть взрослая жизнь? Много сил уходит на борьбу с самими собой, но душа
все равно черствеет. Когда-то увидев разлагающийся труп, он падал на колени,
извергая наружу содержимое желудка, а теперь безэмоционально проходил
мимо. Когда-то он сопереживал другим, готов был снять одежду с собственных
плеч и отдать другому, а сейчас бы не ощутил и толики сочувствия. Смерть
больше не казалась ему чем-то ужасным. Смерть была повсюду. На каждой
улице, в каждом углу, в каждом доме.
Ацуши вздрогнул, когда прогнившая дранка скатилась вниз и застряла в снегу.

На время вырвавшись из своих мыслей, он посмотрел на немытые стаканы и
полупустую банку с кофе. В свете дня слой пыли на полу и отпечатки их ног
были отчетливо видны. Он шмыгнул носом и обхватил колено руками. Осаму
изменился, подумал он, а Чуя всегда был ублюдком. Он часто наблюдал за
Рюноске и удивлялся, как много заботливости и доброты может быть в одном
человеке. Но вчера Акутагава словно лопнул его мыльный пузырь, внутри
которого он долгое время отгораживался от реальности. Но разве было что-то
ужасное в его словах? Ведь Рюноске тоже человек. Из плоти и крови. Со своими
мыслями, эмоциями и привязанностями. Хотел ли он ненавидеть Чую?
453/1179
Определенно нет. Но порой решать не нам. Это чувство появляется само и его
невозможно искоренить, выжечь, вырвать и растоптать. Оно есть и с ним надо
мириться. Учиться сосуществовать.
Ожесточение — это нормально. А осознание и принятие себя гораздо лучше.
Напротив окна неподвижно встал инфицированный. Ацуши, еще минуту назад

полностью ушедший в свои мысли, дернулся, медленно придвинулся вперед и
сощурил глаза, пытаясь рассмотреть его получше. Этот зараженный отличался
от остальных. Его плечи, казалось, покрыты большими красными волдырями, из
которых прорастало нечто напоминающее плесень. Как бы пристально он не
всматривался, Накаджима не понимал, что видит. То ли дело было в тумане, и
потому его фигура размывалась. То ли на его плечах был светлый тоненький
волосяной покров. Поразмыслив еще немного, Ацуши вновь склонился к
варианту с плесенью. Нечто похожее он видел много раз, когда не закрывал
крышку какого-нибудь томата. Банка стояла в холодильнике день-два, неделю,
пока она не пригождалась ему снова. Плесень внутри напоминала паутину, либо
паппус одуванчика. Плечи и шея инфицированного выглядели в точности так же.
Тонкие жидкие волосы свисали по его вискам, лицо было иссушенным,
прилипшим к черепу. Вместо левой руки у него болталась кость. На одной ноге
не хватало обуви, а джинсовый комбинезон был забрызган кровью.
— Не спится? — раздался голос с коридора. Ацуши повернул голову. Под круглой

аркой стоял Осаму, обнаженный по пояс. В руках он держал толстовку и, еще не
отошедший ото сна, несколько минут пытался безуспешно вывернуть ее
наизнанку. Накаджима впился в него взглядом. Кожа Дазая была пугающе
бледная. На его руках и шее выпирали крупные вены, но чем дольше Ацуши
смотрел на них, тем больше ему казалось, что кровь в них не движется.
— Дурной сон.
Дазай натянул толстовку, зашел на кухню, вытянул стул и устало плюхнулся на

него, потирая глаза.
— Как Чуя себя чувствует? — спросил он, поскребывая грязным ногтем чью-то
прилипшую к подоконнику жвачку. Дазай молчал, угрюмо постукивая пальцами
по столу. Что-то в выражении его лица показалось Ацуши странным, словно он
испытывал чувство вины.
— Ты снова что-то ему подсыпал?
Дазай тяжело вздохнул.
— Нам нужно найти Ясу и как можно скорее.
Ацуши спрыгнул на пол.
— Будешь кофе? Вкус, правда, отвратный.
— В самый раз для отвратного утра, — уронив голову на стол, он принялся

потирать шею обеими руками. Накаджима понимал, что дело было вовсе не в
дурной погоде. Ацуши всегда нравился Чуя, несмотря на его отвратный
характер. Он был вспыльчив, часто не сдержан, порой очень груб, но чертовски
рассудителен. Раньше эта черта проявлялась не так ярко, как в последние
454/1179
несколько месяцев. Опять же, взросление, подумал он. Накахара здраво
оценивал ситуацию и понимал, что в нынешнем состоянии едва ли пройдет
несколько кварталов. Тем не менее спокойствия это не прибавляло. Чуя изводил
себя. Дазаю не оставалось ничего, кроме как прибегнуть к помощи лекарств,
чтобы заставить его поспать.
И Ацуши не осуждал его за это.
— Я видел странного инфицированного, — сказал он, поставив перед ним стакан

с горячим кофе. Осаму вскинул на него глаза.
— Странного?
— Ну, знаешь, у него словно на плечах… плесень.
Накаджима слегка покраснел. В его голове это звучало не так глупо.
— Как давно ты его видел?
— Буквально… пару минут назад. А что?
— Нам нельзя задерживаться тут надолго, — он отпил кофе и поморщился. —

Ночью я обошел весь городок. Не думаю, что Белки остановились где-то здесь.
Их слишком много. Нужно искать за пределами города. Какие-нибудь
заброшенные фабрики, заводы, — Дазай вновь принялся тереть глаза, словно в
них попала соринка и едва не сбросил стакан, задев его локтем.
— Черт возьми. Когда ты успел?
— Ночью, — повторил он, приподняв бровь. — Я накидал… — вдруг Дазай

замолк. Ацуши проследил его взгляд и увидел Рюноске, топчущегося под аркой.
Осаму отодвинул стул и поднялся. — Я разбужу Чую.
Когда он проходил мимо, Акутагава отодвинулся в сторону, едва ли не

вжавшись спиной в стену. Дазай даже не взглянул на него. Рюноске посмотрел
на Ацуши, тот на него. В глазах обоих была какая-то неловкость и потерянность.
— Он все слышал, — прошептал Акутагава, нервно улыбнувшись.
— Ничего он не слышал! — буркнул Ацуши.
Они собрались в гостиной спустя пятнадцать минут. Дазай стоял возле окна,
облокотившись на подоконник. Чуя, морщась от боли в груди, сидел на диване,
попивая горячий кофе, сваренный Осаму. Ацуши нервно мотал круги по
гостиной, а Рюноске, мертвенно бледный, сидел на диване посередке, боясь
поднять голову, чтобы ненароком не встретиться глазами с Дазаем.
— Я накидал план, — первым заговорил он и кивком головы указал на карту,

которая была аккуратно разложена на стеклянном круглом столике. Некоторые
точки были помечены крестиками красным маркером. — Места, указанные на
карте, нужно проверить. Мы не можем ехать дальше, пока тут не осмотрим все.
Я бы сделал это ночью, но не хотел уходить слишком далеко. Дом всю ночь
455/1179
окружали зараженные. Толпа, которую вы выпроводили, вернулась обратно.
— Ты не мог начать утро с чего-нибудь хорошего? — ворчливо спросил Ацуши,

остановившись посреди комнаты. Дазай пожал плечами.
— Рю, Ацуши, — он посмотрел сначала на одного, затем на другого. — Будет

быстрее, если мы разобьемся на две группы. У меня всего лишь один вопрос. Вы
справитесь?
— Конечно мы справимся! — тут же горячо отозвался Накаджима.
Чуя внимательно посмотрел на Рюноске.
— Рю, — тихо позвал он, — ты научился пользоваться левой рукой? Если их будет
много, отбиваться придется холодным оружием. Тебе может не хватить силы
удара.
— Я повторюсь, — ледяным голосом произнес Дазай, сложив руки на груди. — Вы

справитесь? Да или нет.
Ацуши молчал. Он был уверен в себе. Однако корил себя в данную минуту, так,
как не подумав, дал согласие за двоих. Чуя ничего не говорил просто так. И раз
он спросил, значит, сомневался. Теперь и Накаджиму стали одолевать сомнения.
Раньше левой рукой он даже арбуз не мог разрубить пополам, однако по сей
день не сильно переживал по данному поводу. Но каково приходится Акутагаве,
у которого выбора нет совсем?
— Я справлюсь, — прошептал Рюноске. — Уже приловчился. Честное слово.
Каждой клеточкой своего тела он ощущал, как желтые глаза испепеляют его. Он
съёжился, низко опустил голову и крепко зажал руку между колен.
— Хорошо, — Осаму оттолкнулся от окна и стряхнул пыль с ладоней. — Я пойду

один. Вы двое — вместе.
Дазай посмотрел на Чую. В его глазах он увидел осуждение.
— К слову, — произнес он. — Этим утром Ацуши видел зараженного. Не

обычного зараженного. Некоторые из них, скажем так… — он опустил руки в
карманы, медленно покачиваясь с носка на пятку. — Ядовитые.
— Что?! — крикнул Ацуши.
— Пока я был с Федором, мы несколько раз натыкались на них. Ни в ком случаем

не приближайтесь. Стреляйте издалека. Прямо в голову. И… еще кое-что! — с
наигранной веселостью протараторил он, звонко щелкнув пальцами. — Если вы
увидите странное существо…
— Насколько странное? — спросил Чуя.
Дазай встал рядом с Ацуши. Все молчали.
— Похожее на, — он задумался на секунду, — несколько зараженных, склеенных

в одно нелепое тело. Тогда просто… бегите.
456/1179
***
Добравшись до перекрёстка, они разделились. Дазай пошел прямо, в сторону

севера, Ацуши и Рюноске повернули на запад. Погода ближе к полудню
переменилась. Выглянуло солнце, дышать стало гораздо легче. Талый снег
капал с крыш, вокруг стояла тишина, все казалось каким-то скучным, унылым и
мертвым. Держа карту в руках, они медленно шли вперед, топча снег с каким-то
мрачным сладострастием. Ацуши плохо читал карту. Несколько раз ему хотелось
свернуть, чтобы значительно сократить дорогу, однако он решил оставить
мысли об окольных путях и идти прямо.
— Почему ты соврал?
Рюноске долго корпел над ответом, прежде чем подал голос, с нотками какой-то
обреченности.
— Я хочу быть полезен.
— Твой труп нам не будет полезен!
— Прекрати говорить, как он! — неожиданно громко крикнул Рюноске, чем

вогнал Накаджиму в ступор. Больше не проронив ни слова, он быстро пошел
вперед, оставив удивленного Ацуши далеко позади.
— Я не это имел в виду. То есть… Рю, да погоди ты!
Он нагнал его лишь спустя пять минут. Акутагава держался отчужденно, и

Ацуши решил повременить с разговорами. Они дошли почти до самой окраины.
Под ногами проходила железная дорога. Местность за пределами городка
показалась самой унылой картиной, которую ему доводилось вообще когда-либо
видеть. Слева от ржавых рельсов возвышалась огромная стена из железных
контейнеров, с облупившейся краской. Половина из них были исписаны
цветными баллончиками. Надписи были какие-то глупые и почти выцветшие,
наверняка оставила группа подростков.
Вероятно, подумал Ацуши осматриваясь, они попали на какой-то остановочный

пункт или контейнерные терминалы. Однако во второй вариант ему мало
верилось. Расположение было не слишком удобное. Тем не менее, пройдясь
немного, они увидели закрытую площадку для осмотра грузов. Чуть поодаль
стояла огромная трансформаторная подстанция, а с другой стороны
оборудование и техника для погрузки контейнеров.
Ацуши убрал карту в карман куртки и потянулся за пистолетом. Это было то

самое место, которое отметил Дазай. Вокруг не было ни души. На снегу были
только их следы. Однако Осаму эту точку отметил не просто так, подумал он,
решив перед уходом проверить несколько контейнеров. Белки вряд ли выбрали
бы постоянной базой подобное место. Да и для временного привала оно не
годилось. Оставалась лишь одна проблема. Стена из железных контейнеров
тянулась далеко вперед на несколько метров. Чтобы ускориться, разделиться
было необходимо. Ацуши не мог уйти, не проверив местность с обратной
стороны.
457/1179
— Нужно сделать круг и проверить, что за ними. Одному из нас придется
открывать контейнеры. Они скорее всего пустые, но лучше убедиться.
— Я схожу, — Рюноске развернулся, но Ацуши быстро опустил руку на его плечо.
— Нет. Пойду я. А ты начинай открывать.
— Мы и до завтра все не откроем.
— Не обязательно все. Пару штук. Нужно успеть обойти вторую точку на карте.
— Накаджима снял рюкзак, затолкал в него карту, вытащил перчатки и
патронташ. — Встретимся на этом же месте. Договорились?
Рюноске кивнул. Ацуши подбадривающе улыбнулся ему и похлопал по плечу.
— Ну я пошел. Если что, используй рацию.
Рюноске несколько минут топтался на месте, глядя в спину отдаляющего все

дальше и дальше друга. Как только Ацуши скрылся за углом, он тут же
переменился в лице и поник. И дураку было ясно, что он намеренно оставил его
тут, боясь на той стороне наткнуться на инфицированных. Однако подобное
обращение вызывало у него грусть и озлобленность на самого себя. Иногда,
глядя на обрубленную почти по плечо руку, он со злостью думал о Ясу, которую
угораздило помочь незнакомцу в лесу. Если бы только не эта оплошность, у него
была бы рука. Никто не относился бы к нему, как к какому-то дефектному,
неполноценному. Инвалиду.
Какой смысл постоянно думать об этом, укорил он себя, что сделано, то сделано.
Акутагава осмотрелся. Это место казалось жутким и неприятным. Когда-то здесь
наверняка было много людей и целая какофония голосов. Проезжали поезда,
привозили и увозили железные контейнеры, кто-то проверял их содержимое, а
кто-то работал за краном. Он закрыл глаза, пытаясь воспроизвести в голове звон
рельс и раздражающе громкий гудок паровоза.
Надо догнать его, вдруг подумал он, и побежал в сторону контейнеров, чтобы,
как можно быстрее проверить их содержимое. Спустя две минуты он уже стоял
напротив них, разглядывая ржавые запорные штанги. Он схватил холодную
ручку, повернул ее вправо и вверх. То же самое он проделал со второй дверью и
потянул на себя. В лицо мгновенно ударил спертый запах. Он отмахнулся и,
помедлив секунду, шагнул внутрь. Как он и ожидал, контейнер был пустой. В
углах была паутина, на стенках слой замерзшей пыли и старые бычки под
ногами.
Акутагава вышел и побрел проверять остальные контейнеры. Открыв десятый и
в очередной раз ничего не обнаружив, он достал рацию.
— Ацуши? Здесь ничего нет. Они пустые.
По рации стали доноситься помехи, затем прозвучал недовольный голос

Накаджимы.
— Эй! Я же тысячу раз просил! Говори — прием!
Рюноске закатил глаза.
— Я иду к тебе.
458/1179
— Давай. У меня пока тоже ничего.
Он убрал рацию и поднялся, стряхивая снег с колен. Солнце то появлялось, то

исчезало за тучами. Время давно перевалило за три. Когда они доберутся до
второй точки, наверняка будет уже темно, подумал он. Поправив сползающую
лямку на плече, он огляделся в последний раз и пошел за Накаджимой, ступая
по его глубоким следам в снегу. Уже на повороте ему померещилось, что кто-то
шкрябает ногтями ближайший от него контейнер изнутри. Он встал, словно
вкопанный. Первая мысль была немедленно связаться с Ацуши, но он быстро
отбросил ее. Скорее всего он пуст и у тебя разыгралась фантазия, думал он, не
сводя глаз с синих дверей. Он не сразу обратил внимание на огромный крест,
который кто-то начертил красной краской.
Его пальцы крепко сомкнулись на рации. Изнутри вновь раздался шум. А если
это какой-то зверек, лихорадочно соображал он. Ацуши наверняка будет
глумиться над ним до конца жизни. Он медленно приблизился к контейнеру и
опустил ладонь на запорный штанг.
Этот крест там неспроста, идиот, пронеслась очередная мысль, прежде чем он
дёрнул ее на себя, а затем вверх. Правая дверца с громким скрипом отворилась.
***
Первое, что он увидел, когда солнечный свет проник внутрь, свисающие на пол
серые руки. Их костяшки бились о ржавый железный пол, а выше, с локтей,
стекала прозрачная жидкость. Рюноске, оцепенев от страха, очень медленно
поднял глаза. Между обеих рук низко свисала безволосая голова, почти касаясь
пола. Лицо было такое же серое. Глаза закрыты, а губы плотно поджаты. Выше
от шеи грудная клетка расходилась в стороны, раскрываясь словно бутон, и
вместо костей торчали острые клыки. Само тело находилось в странном
положении, спиной вниз. Акутагава громко сглотнул. Туловище человека,
словно, было отделено огромными клыками и мелкими зубками, которые
обрамляли его кругом. И лишь охватив целиком всю картину, он почувствовал,
как жгучий страх окутывает и покалывает точно мелкими иголками все его тело
и сознание. Он не мог пошевелиться. Не мог дышать. Не мог выдавить из себя ни
единого звука, чтобы позвать на помощь.
Чудовище, издавая странные звуки, медленно выбиралось наружу. В голове

Акутагавы ясно пронеслись утренние слова Дазая:
»… несколько зараженных, склеенных в одно нелепое тело. Тогда просто…

бегите».
Бежать было поздно. Лишь когда тварь выбралась целиком на свет, он понял,
что Осаму имел в виду. Монстр напоминал то ли ящерицу, то ли лягушку, то ли
огромного добермана. Он стоял на четырех лапах. Акутагава не знал, как
назвать иначе. Из его спины, живота, позвоночника, отовсюду торчали головы и
человеческие конечности. Костлявый хвост резко дёргался из стороны в
сторону, мгновенно реагируя на посторонние звуки снаружи. Его пасть была
огромной, при желании он мог проглотить человека целиком, а челюсть
настолько мощной, что он любого перекусил бы пополам.
Пока Рюноске не двигался, монстр не обращал на него внимания. Он выходил на

459/1179
свет, громко пронзительно визжал и убегал обратно в темноту. Акутагава
быстро уловил, что к чему. Он чувствителен к звукам, но полностью слеп. Если
он не будет двигаться, тварь, возможно, пройдет мимо и он останется
незамеченным.
Неужели Осаму уже встречался с этой тварью, с ужасом подумал он.

Беспорядочный поток мыслей помогал ему не терять рассудок от страха. Одно
движение, один громкий вздох, и он труп.
Так прошли пять минут. Однако Акутагаве казалось, что он стоит здесь
вечность. Плечи ужасно затекли. Толстовка под курткой намокала от пота и
липла к спине. Пот градом стекал по его лицу и шее. Глаза, казалось, высохли,
но глядя на его пасть, он боялся даже моргнуть.
У монстра не было глаз. На изменения, вероятно, реагировала кожа, подумал он,
мелко трясясь от страха. Его сердце билось слишком быстро и громко. Рюноске
казалось, оно вот-вот сломает грудную клетку.
«Спокойнее, спокойнее, пожалуйста, успокойся. Пожалуйста… он обязательно

услышит. Дыши. Только дыши».
По виску вновь скатилась капля пота и разбилась о капюшон его толстовки.

Монстр широко раскрыл пасть и вновь издал пронзительный визг, от которого
заложило в ушах. Когда он подошел совсем близко, краска отхлынула от его
лица. Рюноске был белее снега, который его окружал. Он смотрел на огромную
клыкастую пасть, на лоснящуюся кожу, с которой стекала прозрачная слизь и
молил всех богов, лишь бы он прошел чуть левее. Лишь бы не задел его боком
или хвостом. Когда он оказался совсем рядом, Акутагава приподнял руку и
зажал рот ладонью. С его глаз безостановочно стекали слезы, застилая обзор.
Монстр был огромен. Почти три метра в длину и два в высоту.
«Пожалуйста, пройди мимо. Пройди мимо…».
— Прием! Рю? Ты там сквозь землю провалился? Короче, я ничего не на…»
460/1179
Примечание к части Редко пишу под музыку, но некоторые западают в сердечко)
https://music.yandex.ru/artist/9057?from=serp
https://music.yandex.ru/album/7091160/track/50512593?from=serp
Работа не отбечена, пб наше все)
Часть 34
Как-то много лет назад, я прочитал одну интересную статью в местной

газетенке. В ней говорилось о человеке, о психологии, о скрытых возможностях
мозга. Некий ученый Аарон Коллинз писал, что в критических ситуациях
человеческий мозг обрабатывает информацию гораздо быстрее. Я неоднократно
пытался проверить его теорию, но, вероятно, не сталкивался с ситуациями,
которые мог бы назвать по-настоящему критическими.
До этого момента.
Казалось, верное решение пришло само. То ли от страха, то ли из-за выброса

адреналина, когда заработала рация в моих руках. Мне казалось, что прошла
вечность с той секунды, как до моего слуха донесся голос Ацуши. Говорят, у
людей в момент смерти вся жизнь проносится перед глазами. Словно смотришь
немое кино. Чушь собачья. Меня переполнило лишь глубокое разочарование.
Мне подумалось, что я сделал недостаточно, чтобы быть счастливым с
человеком, который был для меня дороже всего мира. Умирать с чувством
глубокого сожаления такая себе прерогатива.
Я сожалел, раскаивался, злился, и все это за долю секунды, пока моя рука сама
интуитивно не отбросила рацию в сторону. Голос Ацуши звучал встревоженно.
Кажется, он спрашивал слышал ли я громкий рев. Огромные железные
контейнеры могли исказить звук. Возможно, Ацуши показалось, что звучал он
откуда-то издалека, а не с противоположной стороны, всего в нескольких
метрах от него. Рация застряла в снегу, а вместо голоса Ацуши стало доноситься
глухое шипение. Чудовище широко разинуло пасть и молниеносно бросилось в
его сторону, словно собака на кость. Длинный шипастый хвост ударил по ржавой
железной двери, слегка полоснув меня по щеке. Мысли в голове лихорадочно
метались. Думал я, то ли мне стоять на месте и не шевелиться, то ли бежать.
Где-то в пяти метрах, слева от меня, стояла синяя будка, в которой, вероятно,
когда-то сидела охрана. На двери висел замок, однако сама будка стояла на
невысоких ножках и закатиться под нее вполне было возможно. Тем не менее
меня съедали сомнения. Монстр был огромен и быстр. Я либо не успею
добежать, либо он перевернет чертову будку одним ударом. Но и была
вероятность, что он вновь вернется в открытый контейнер. Эта тварь не
переносила свет.
Она стояла перед рацией, истекая зловонной слизью, громко рыча и

принюхиваясь. Это последний шанс, подумал я. И, если тебе повезет, чертова
будка не перевернется от его удара.
Мысленно досчитав до трех, я собрался бежать. Вот, прямо сейчас, думал я, еще
секунда, две. Однако, досчитав до тридцати, я понял, что ноги не слушаются
меня. Я прирос к месту, не в силах пошевелиться от страха. Наверное, я
понимал, что при всей моей физической подготовке, мне ни за что не успеть.
461/1179
Меня разорвут на части едва я сделаю шаг.
Ты снова струсил…
Сделай что-то безумное. Хоть раз. Удиви его.
***
Дазай всегда удивлялся, как это дитя находит его раз за разом. Куда бы он ни
пошел, как бы далеко от нее не находился. Вот и сейчас она поглядывала на
него, скрываясь за полуразрушенной стеной. Маленькие бледные пальцы, с
высохшими корками крови под ногтями, тихо поскребывали бетон. Огромные
белесые глаза, не моргая пристально наблюдали за ним. Над светлой макушкой
жужжали надоедливые мухи, а некоторые садились прямо на глазное яблоко и
надолго замирали, словно тоже становясь участниками наблюдения.
Элли не выдала своего присутствия, но, казалось, безумно хотела, чтобы Дазай
наконец обратил на нее внимание. Всякий раз, когда он вставал вполоборота
или, когда их глаза вот-вот должны были встретиться, она нетерпеливо тряслась
от радости, предвкушая с каким удивлением он на нее посмотрит, а затем,
привычным жестом, распахнет перед ней объятия.
Однако Дазай все не обращал на нее внимание. Он медленно расхаживал по

заброшенному заводу, держа в одной руке скомканную карту. Иногда он
разговаривал, кому-то раздраженно отвечал, а порой посмеивался, словно рядом
был кто-то второй.
Элли не сводила с него глаз. От Дазая всегда приятно пахло свежей кровью.
Когда он вновь резко повернулся, словно обозлившись на кого-то, она прильнула
плечом к стене и приоткрыла рот, в который тут же залетели мухи и поползли по
сухому шершавому языку.
Подол красного платья, изодранного едва ли не в клочья, слабо приподнимал

ветер. С каждым холодным потоком ледяного воздуха в спину, она оглядывалась
назад, словно ветер подсказывал ей, что на заводе они не одни. Однако Дазай,
столь увлеченный яростными спорами с самим собой, не замечал, как на
территорию завода ступил кто-то еще.
Ровно три раза Элли хотела выдать свое укрытие, и все три раза что-то
удерживало ее на месте. Ее глаза были мертвы, но вглядевшись в них чуть
пристальнее, можно было увидеть едва заметную искорку жизни. Ее глаза
кричали лишь одно:
«Я здесь, посмотри на меня».
— Прекрати указывать мне! Заткнись! — закричал Дазай, и Элли вздрогнула. Он

упал на колени, схватившись за голову, а затем, что есть силы ударил кулаком в
бетонный пол. Громкий хруст сломанных костей пронесся эхом под железной
крышей. Он скривился от боли и замер на несколько мгновений, слегка наклонив
голову вбок. Выражение его лица переменилось мгновенно.
462/1179
«Заметил. Заметил» возликовала Элли, крепко впившись пальцами в стену.
Несколько посиневших ногтей выгнулись в обратную сторону. Зловоние ее
разлагающейся плоти давно должно было разнестись по территории завода, но
чем-то глубоко увлеченный Дазай не замечал ничего. Он нервно расхаживал из
стороны в сторону, крича на невидимого собеседника. Иногда он хватался за
волосы с такой силой, словно вот-вот, в приступе гнева, вырвет целую копну.
Эмоции его менялись ежеминутно. Он то хохотал, то громко ругался, то
замолкал, угрюмо наматывая круги вокруг расколовшейся на части гирьки.
Красный кирпич громко хрустел под его берцами, на черную кожаную куртку
медленно падал снег из небольших дыр в крыше и таял на его плечах. Желтые
глаза горели в темноте, словно в тени затаился монстр, а не человек. Однако
выйди сейчас Дазай на свет, то вряд ли его внешний вид успокоил бы простого
прохожего.
Элли попыталась пошевелить языком, вздохнуть, произнести хоть один звук,

который сложился бы в слово. Трупные мухи от резкого движения сердито
взмыли вверх, затем вновь осели на язык и поползли к гортани. Кожа на ее
голове слабо шевелилась, то же самое происходило с шеей и плечом. Раны
копились месяцами и не заживали. Ее съедали изнутри. В ее плоти откладывали
личинки, зарождая новую жизнь и медленно уничтожая ее саму. Иногда, в
редкие секунды, когда к ней приходило понимание ситуации, ее охватывала
дикая паника, но вскоре, словно по щелчку пальца, все исчезало, уступая место
простой апатии. Тело, казалось, больше не принадлежало ей. Она просто душа,
отколовшаяся от тела, но все равно запертая внутри него, без шанса вырваться,
пока трупные мухи не доведут свое дело до конца. Элли понимала все, но не
могла сделать ничего. Она знала, как дышать, но не могла. Она знала, как
говорить, но язык не слушался ее. Она любила Осаму Дазая, но порой боялась
поймать его взгляд. Она не любила, когда он становился таким.
Несколько снежинок упали на ее посеревшее лицо. Она вскинула глаза,

завороженно наблюдая за крупными хлопьями снега, которые медленно и
плавно опускались вниз, ровно по солнечному свету, который пробивался сквозь
дыры в крыше. Они падали на красную гирьку, на железный изогнутый картуш,
на неработающие проржавевшие станки, заледеневшие шины и на Дазая. Один
из солнечных лучей светил прямо на него, словно он стоял на сцене, а Элли была
его единственным зрителем и обожателем.
Не сумев скрываться и дальше, она оттолкнулась от пола и побежала к нему.
Дазай резко обернулся. И стоило ему едва понять, кто именно вцепился в его
ногу маленькими ручками, весь гнев мгновенно сошел с его лица, уступив место
добродушной улыбке. Он громко выдохнул и прикрыл глаза на несколько
секунд.
— Всегда удивлялся, как ты умудряешься так быстро меня находить.
Элли подняла голову, завороженно глядя на его улыбающиеся глаза, а затем

вновь уткнулась лицом в брючину и потерлась щекой о его ногу. Дазай хрипло
засмеялся. Рука по привычке потянулась к ее волосам, но заметив на макушке
запекшуюся кровь, он подхватил ее на руки.
— Признайся, я запал в твое маленькое сердечко, — подковырнул он, слабо

боднув ее в плечо. Элли хотела, мечтала улыбнуться в ответ, но единственное,
что она могла себе позволить был простой кивок. — Откуда у тебя этот… —
внезапно он замолчал и слегка накренил голову, словно прислушиваясь к звукам
463/1179
снаружи. Где-то неподалеку, под чьей-то ногой хрустнула ветка. Кто-то
торопливо застегнул ширинку. На задней стороне двора включилась рация,
раздался чей-то грубый голос:
«… контейнер. Кто-то… Прием? Вы, сука, оглохли? … открыт. Сходите и

проверьте».
— А в рот у меня случаем взять не хочешь, Брук? — ответил другой голос. — Иди
и проверяй сам. Я туда не полезу.
«…отправь Купера и Дика. Не говори им, что контейнер открыт. Прием? …

осмотрятся».
— Другое дело. Пусть эти два гнойных пидора и тащат туда свои задницы! Они
мне всю плешь проели… постой-ка. Тут чьи-то следы на снегу. Дерьмо…
«Не слышу тебя. Джонас? … сказал следы?».
Рация заглохла. Элли и Дазай переглянулись. Если бы он только знал, о каком

контейнере идет речь, то немедленно бросился бы в обратную сторону, куда
отправил ранее Ацуши и Рюноске. Но Дазай не знал. Некий Джонас стал для
него приоритетной задачей. Он был уверен, почти на девяносто процентов, что
они не имеют никакого отношения к Белкам, но тем не менее не мог отпустить
их не допросив.
Он посмотрел на Элли, все еще прижимающуюся к его ноге и сам опустился

перед ней на корточки.
— Малышка, давай договоримся, — прошептал он, осторожно снимая ногтем

тонкий кусок свисающей кожи под глазом. — Ты пока спрячешься вон за той
стеной. И что бы ты не услышала, ни в коем случае не выходи из укрытия. Когда
все закончится, я вернусь за тобой. Договорились?
Элли кивнула. Однако, когда он поднялся, она вновь вцепилась в его ногу на
мгновение, а затем отпустила.
Дазай часто говорил одно, но делал другое. Элли верила ему, но не доверяла
человеку, с которым временами он спорил. Она демонстративно подошла к
указанному укрытию, за которым было велено спрятаться и послушно села на
колени, поправляя подол грязного платья. Осаму, удостоверившись, что ее не
видно, покинул помещение.
Выход на задний двор пролегал через темный узенький коридор. В лицо ударил
затхлый запах, от чего он скривился, прикрыв нос воротом куртки. По
кирпичным стенам стекала талая вода, а из крупных железных труб бил пар.
Под ногами громко хрустел раздробленный бетон. Массивная покрытая
ржавчиной дверь была слегка приоткрыта, впуская внутрь дневной свет. Дазай
опустил руку на холодную ручку и приложился к двери плечом, толкая ее
вперед. Лед тихо затрещал под дверью. Осаму опустил голову, разглядывая
лужу, в которую стекала вода со стен и из трещин в трубах. Набрав полную
грудь свежего воздуха, он с облегчением прикрыл глаза. Ему не нужно было
всматриваться в полуразрушенные станки и сваленный в кучу хлам, чтобы
почувствовать чужое присутствие. Кто-то держал его на прицеле. Сердце
незнакомца билось спокойно, размеренно. Он ничуть не волновался и почти был
464/1179
уверен, что держит ситуацию под контролем.
Дазай огляделся, а затем медленно поднял руки.
— Прежде чем ты начнешь стрелять, может, поговорим?
— Ты еще что за хер?! — раздался прокуренный голос.
Дазай слабо толкнул ногой желтую каску, та покатилась в сторону и ударилась

об стену. Здание завода выглядело хрупким, словно вот-вот обвалится на
голову. Лестницы напрочь проржавели и не выдержали бы даже веса Элли.
Краска на стенах облупилась и где-то падала целыми слоями на пол. Задний
двор казался некой свалкой, куда сбрасывали всю неисправную технику. Под
трубами пробегали крысы, стены гудели от ветра. Пожалуй, единственное
чувство, которое могло вызвать это место была необъятная тоска. Заброшенный
завод словно являлся ярким олицетворением всего происходящего.
— Я ищу кое-кого, — ответил Дазай. — Нам не обязательно держать друг друга

под прицелом.
— Поправочка, говнюк, это я держу тебя под прицелом.
— Зато я знаю, что ты здесь один. Тех двоих, что были с тобой ты куда-то
отправил, верно?
Сердце Джонаса ускоренно забилось. Он облизал сухие губы и крепче сжал дуло
пистолета.
— Следил, значит, за мной, а?
— Долго мы еще будем обмениваться любезностями? У меня к тебе парочка

вопросов. Убивать друг друга вовсе не обязательно.
Несколько минут стояла тишина. Джонас думал, стоил ли доверять

появившемуся неизвестно откуда незнакомцу. Иногда он смотрел на рацию,
словно пытаясь прочитать в ней ответ, а иногда, сквозь щели между
сваленными в гору станками, на Дазая, нетерпеливо переминавшегося с ноги на
ногу. Джонасу он сразу показался странным. Парень с самого начала понял, что
он под прицелом, но несмотря на это открыто вышел поговорить. Он либо идиот,
либо его яйца выкованы из стали. Так же Джонас не мог не обратить внимание
на его странный вид. Порой ему казалось, что глаза Дазая переливаются
неестественным цветом, однако он свел все к трем бутылкам пива, которые
опустошил часом ранее. А седые волосы, хер с ним, подумал Джонас. После
всего увиденного странно, что у него самого волосы на заднице не поседели.
— Как тебя звать-то, щенок?
— Осаму.
— Япошка? Вот те на… А так и не скажешь. Твоя мамка, это… налево не ходила,
случаем?
Дазай потер виски и тяжко вздохнул.
465/1179
— Могу устроить вам встречу в загробном мире. Там и спросишь, раздвигала ли
она перед кем-то ноги, в отсутствии моего отца.
— Ей-богу, чего сразу пенишься, как пиво в бокале, — Джонас опустил пистолет
и вышел из укрытия. Дазай смерил его любопытным взглядом. Как он и думал,
Джонас выглядел лет на сорок. Невысокий, но мускулистый. Широколицый,
борода с сединой, несколько шрамов на лице и синяки под глазами. — Кого ты
там ищешь?
— Девушку.
— Девушек, сука, много. Опиши детальнее. Сиськи какого размера, задница… —

он посмотрел на свои ладони и хохотнул.
Дазай скрипя зубами ответил:
— Блондинка. Невысокая. Серые глаза. Шрам на носу. Выглядит на семнадцать-

восемнадцать лет.
Джонас задумчиво поскреб грязными ногтями бороду.
— Такую не видел. Уж точно запомнил бы.
— Ты знаешь что-нибудь о Белках?
— Ты, сука, совсем больной? Какие, мать твою, белки?
Джонас не врал. Осаму отвернулся, пытаясь скрыть разочарование на лице. Как

и он думал, вылазка оказалась бесполезной. Белок было много. В их арсенале
находилось огромное количество оружия и неплохое обмундирование. Ушли они
тоже не пешком, значит, где-то должны были стоять машины. Или по крайней
мере остаться следы от шин. Дазай не нашел ничего. Даже запах.
На заводе пахло сыростью, разложением, мертвечиной и Джонасом.
— А кто тебе эта девка? — вдруг спросил он.
— Сестра.
Джонас с сочувствием покачал головой.
— Херово. Надеюсь, найдешь ты ее.
— Спасибо. Бывай.
Дазай махнул рукой на прощание и, стоя уже на пороге, вдруг обернулся.
— Слушай, Джонас. Я тут случайно услышал, что у вас кто-то из контейнера

сбежал. Кого-то держите в плену?
— Не кого-то, а что-то, — он самодовольно усмехнулся. — Делать все равно

нечего, так что, я тебе расскажу. Значит, дело было такое. Мы с мужиками
случайно наткнулись на контейнерный пункт. Расставили половину людей на
охрану, а остальные, значится, принялись открывать контейнеры. Мало ли что
466/1179
внутри. Вдруг запасы еды, одежда, сам понимаешь. Сейчас все это дороже
денег. И тут, — он сощурил глаза, — слышу я крик. Это был голос Йохана.
Писклявый такой. Его точно ни с кем не спутаешь. И мы, значится, все сбежались
на крик. Представь, сука, мое удивление, когда я Йохана увидел. Вернее, то, что
от него осталось! Ноги в одном углу, туловище в другом, голова скатывается с
контейнера и херак, сука, прямо в снег! Я чуть в штаны не наложил. А потом… —
Джонас тяжело выдохнул и принялся шарить рукой по боковым карманам в
поиске сигарет. Вытащив мятую пачку, он достал две сигареты и протянул одну
Дазаю. Тот охотно принял ее и прислонился плечом к стене, с интересом слушая
продолжение рассказа.
— И кто этого… Йохана так изуродовал? — справился он.
— А вот тут самое интересное! Слышу я, значится, странный шум. Словно кто-то
идет, пьяной походкой, шатаясь, бьется о контейнеры. Я чего решил-то, что он
пьяный. Между контейнерами больше метра, а раз бьется то об один, то об
другой, значит, ноги его едва держат. Стоим мы с мужиками, ждем, что за чудо
из-за контейнера выйдет, а тут, мать твою, выползает какая-то истекающая
слизью ебучая тварь!
— Тебе бы книги писать, — усмехнулся Дазай, затягиваясь сигаретой.
— Тебе смешно, а нам тогда было не до смеха. Этот монстр… он был словно
огромный слепок из человеческих тел! Мы давай в него стрелять! Кейсер, Миха,
Фалберт и Мизуки так перепугались, что со страху в контейнер забежали. А
мразь эта за ними! Рвала их на куски! Тут-то Брук и приказал закрыть контейнер,
пока эта тварина их пожирала, — он тяжко вздохнул, тоскливо уставившись на
окурок меж огрубевших пальцев. — Хорошие были ребята…
— Погоди… — сигарета выпала из руки Дазая. Он подбежал к Джонасу и схватил

его за грудки. — Где находится этот контейнерный пункт?!
— В сторону запада, — прокряхтел он. — Отсюда недалеко.
Дазай в дикой спешке вытащил смятую карту из кармана, раскрыл ее и показал

Джонасу.
— Это здесь? — спросил он, указав пальцем на обведенный маркером участок.

Джонас кивнул.
Элли слышала, как Дазай торопливо покинул заброшенный завод. Она

приподнялась, отряхнула подол красного платьица и собиралась было
отправиться следом, но вспомнив про его обещание вернуться за ней, вновь села
на место, не моргая глядя на дверь.
***
Долгое молчание Рюноске Ацуши не показалось поначалу странным. Он всегда

был неговорлив. А если и отвечал на какой-то вопрос, то нехотя, словно делал
467/1179
одолжение. Накаджиму часто это раздражало в нем, однако не в его характере
было пререкаться по мелочам. Рюноске от того разговорчивее не станет, думал
он, а вот их и без того хрупкие отношения треснут словно скорлупа.
Акутагава казался ему таким человеком, рядом с которым чувствуешь себя

некомфортно, до той поры, пока не узнаешь его получше. Рюноске был отличным
собеседником. Он никогда не перебивал, умел слушать, был искренен и всегда
давал дельные советы. Не то что бы Накаджима часто в них нуждался, но порой
душа требовала небольшой исповеди.
Ацуши Накаджима любил вылазки, где его ставили в пару с Рюноске. Они,
бывало, подолгу шли молча, лишь время от времени обмениваясь взглядами.
Порой могли переброситься парой шуток и вновь замолчать на полдня. Ацуши
всегда был любителем потрепать языком, однако даже ему временами хотелось
брести в тишине, с хандрой разглядывая полуразрушенный город.
С другими ему редко выпадал шанс расслабиться и просто «разгрузить» голову.

Чуя был ужасно раздражителен. Часто язвил, бывал не сдержан и жесток.
Однако Накаджима не мог не заметить, как сильно тот изменился за последние
несколько недель. Он стал апатичен, часто уходил в себя, а иногда и вовсе,
казалось, выпадал из реальности, пропуская большую часть разговора.
С Дазаем все обстояло гораздо хуже. Если с ним прежним Ацуши чувствовал
себя уверенно и раскованно, всегда мог найти тему для разговора, то с
нынешним часто пребывал в легком напряжении. Молчаливость Рюноске
успокаивала. А когда молчал Осаму, казалось, даже птицы переставали петь. Он
никогда не шел плечом к плечу, предпочитая держаться за спиной. Говорил
редко, сухо и всегда по делу. Часто Ацуши мерещилось, что его спину сверлят
взглядом и ощущение было ничем не отличимое от того, если бы кто-то держал
дуло пистолета у его виска.
Накаджима ловил себя на мысли, что все еще не может говорить, глядя прямо
ему в глаза. Что-то в них всегда его отталкивало. Что-то темное, злое,
неприятное. Словно на него смотрел кто-то еще. Дазай никогда не говорил, что
думает на самом деле. Он часто юлил в ответах, уводил тему, а порой улыбался
столь жутко, от чего кожа покрывалась мурашками. Ей-богу, думал Ацуши,
поглядывая на Рюноске, что он мог в нем найти. За что он так сильно его любит?
Накаджима громко выдохнул и вновь посмотрел на рацию. Думать о них можно

было бесконечно, но эти ребята такие, какие есть. Открыв очередной пустой
контейнер, он с легкостью подбросил рацию в воздух и, ловко поймав ее, нажал
на кнопку.
— Прием! Рю? Ты там сквозь землю провалился? Короче, я ничего не нашел.

Надеюсь, Осаму повезет больше.
В динамике раздался странный звук, словно что-то тяжелое упало на железный

контейнер. Накаджима отодвинул рацию от лица и посмотрел на стоптанную
тропу со следами человеческих ног, ведущую от контейнерного порта к лесной
просеке. Первая мысль была пройти по ней, проверить, куда приведут следы,
однако тишина в динамике насторожила его.
— У тебя там все в порядке? Рю? Что это был за звук?
Когда вместо голоса Акутагавы в динамике раздался громкий рев, он крупно

468/1179
вздрогнул, отступив назад на пару шагов. Казалось, словно кричат несколько
человек, но в то же время голос был вовсе не людской. Замешкавшись на пару
секунд, он развернулся и побежал в обратном направлении, с трудом
перешагивая через снежные сугробы. Он бежал, порой скользя и падая на
железных рельсах. Несколько раз он больно ударялся плечом об открытые
двери контейнеров, но несмотря на боль продолжал идти.
Накаджима думал, что прошел не столь большое расстояние, однако с тех пор,
как повернул обратно, дорога стала казаться бесконечной. Ноги подкашивались
от слабости, дыхание сбивалось. Высокие снежные сугробы выжимали из него
все остатки сил. Его трясло от одной мысли, что Рюноске, возможно, уже мертв,
либо серьёзно ранен. А все по его вине.
Сознание словно специально ярко воспроизводило в голове ту неловкую сцену,

когда он вскочил с места, заверив всех в гостиной, что они справятся с
поставленной задачей. Что оставалось Рюноске, кроме как согласиться? Что ему
оставалось, кроме как солгать, что он приловчился к левой руке. Да черта с два!
Он вилкой-то едва в еду попадал. Об оружии и речи быть не могло.
Добежав до поворота, он скривился от боли в легких. Каждый вздох приносил

жгучую боль. Тяжело облокотившись о контейнер, он слегка выглянул вперед.
Рюноске заметил его быстро. Красная шапка ярко выделялась на фоне снега и
ржавых контейнеров.
Накаджима, казалось, потерял дар речи. Рация выпала из его рук и с глухим
звуком утонула в снегу. Он не знал, как описать то, что видел. Такое не снилось
ему даже в самых жутких кошмарах. Первая мысль была развернуться и бежать,
однако, приложив немалое усилие, он немного совладал над страхом. Ацуши не
сразу заметил Рюноске, который остервенело махал рукой, пытаясь привлечь
его внимание. Когда их глаза наконец встретились, он приложил палец к губам,
надеясь, что тот поймет его без слов. Благо, сообразительности Накаджиме
было не занимать. Он выровнял дыхание и слабо кивнул ему в ответ.
Монстр, потеряв интерес к заглохшей рации, поднял голову, принюхиваясь.

Между контейнерами гудел безумный ветер, снег взмывал вверх, закрывая
обзор. Ветки деревьев бились о железные крыши, открытые двери слабо
поскрипывали. Одну из них придерживал Рюноске, чтобы не привлечь внимание.
Огромное количество звуков злило монстра. Он метался то в одну сторону, то в
другую, бился телом о контейнеры и громко пронзительно рычал.
Накаджима сразу догадался, что он слеп, но в то же время его не покидал страх,

что все тела разом откроют глаза. Он должен был подумать над планом побега,
но в голове была пустота. Ноги не слушались, руки мелко тряслись от страха. Он
не столько боялся умереть, сколько стать частью его омерзительного тела. И от
этого Осаму говорил бежать, подумал он. Как от такого вообще можно унести
ноги? Разве что, только на тот свет.
Вскоре Накаджима сбился со счета, сколько прошло времени с тех пор, как они
застыли в одной позе, боясь пошевелиться. Может минута, может, час, а может,
полдня. Он не понимал, играет ли ветер им на руку или наоборот. Вновь
обменявшись с Рюноске взглядом, он наклонился за рацией, которую уронил в
снег и нахмурился. Он мог швырнуть ее как можно дальше, в какой-нибудь
контейнер и попробовать сбежать. Однако Накаджима решил проверить вторую
догадку. Он поднял ногу и, тяжело сглотнув, наступил на нетронутый снег.
Рюноске, побледнев, прижался спиной к двери, которую держал все это время.
469/1179
Монстр, как и ожидалось, отреагировал мгновенно, повернув голову в сторону
Накаджимы.
«Слышит даже хруст снега…» с безысходностью подумал он, чувствуя, как

холодная капля пота стекает по напряженной спине. Стиснув зубы, он широко
замахнулся и швырнул рацию далеко вперед. Та ударилась о распахнутую дверь
и шум от удара эхом разнесся по узкому ряду контейнеров.
Монстр молниеносно сорвался с места. Ацуши и Рюноске по-прежнему не

шевелились. Бесполезно. Оставалось ждать, пока он уйдет сам. Монстр
чувствовал их, однако ветер разносил, путал запахи, искажал звук.
Он вертел огромной головой, бил неуклюжим хвостом и яростно рычал, издавая

булькающие звуки, когда слизи в горле становилось слишком много.
«Думай, думай, думай!» кричал Ацуши, но в голове по-прежнему было пусто. Не

было никаких идей. Как бежать, как не умереть, как обмануть эту тварь. А ведь
продержавшись так долго, после «великой катастрофы», он был уверен, что
больше ничего в этом мире не удивит его, не напугает так сильно, отчего
собственное тело перестанет его слушаться. Он пытался расслабиться, пытался
выставить ситуацию пустяковой, но обмануть самого себя получалось плохо.
Страх обволакивал его, убаюкивал, клонил ко сну. Почувствовав ужасную
усталость и почти дикий голод, он прислонился плечом к контейнеру и прикрыл
глаза.
— Страшно…
Они простояли еще некоторое время. Ближе к вечеру погода испортилась.

Холодный ветер бил по лицу, забирался под ворот куртки. Ноги медленно
замерзали в снегу, руки трясло от холода. Иногда Накаджима закрывал глаза,
но громкий рев всякий раз заставлял его вздрагивать. В какой-то момент он
встретился глазами с Рюноске, тот махал рукой, пытаясь привлечь внимание.
Ацуши нахмурился. Он знал это выражение лица. Прекрасно знал.
— Беги! — вдруг крикнул Рюноске и сам рванул в противоположную сторону.

Тут-то Накаджима и понял, что пришло ему на ум. Он собирался отвлечь монстра
на себя, чтобы Ацуши успел убежать.
— Ты совсем рехнулся?! — громко закричал он.
— Пусть лучше умрет один из нас! — рявкнул он в ответ.
Монстр, мчащийся к Акутагаве, поскользнулся на заледеневших рельсах и

громко рухнул на спину. Издав глухой скулеж, он быстро перевернулся и вдруг
застыл. Голоса пропали.
Накаджима, нащупав рукой угол контейнера, чтобы не свалиться от слабости в

ногах, облокотился об него и выдохнул с небывалым облегчением. Рюноске стоял
в нескольких метрах от него, а за его спиной возвышался Дазай. Одной рукой он
крепко держал его поперек груди, а вторую приложил к губам. Акутагава
медленно развернулся и наткнувшись на спокойные желтые глаза, прильнул к
нему всем телом, судорожно вздыхая.
470/1179
— Очень глупый поступок, — едва слышно прошептал Дазай, успокаивающе
ероша пальцами копну темных волос. — Но выглядело круто.
Акутагава, безуспешно пытаясь унять дрожь в теле, вымученно улыбнулся.
— Что теперь? — спросил он шепотом, утнувшись лицом в его шею.
— Ждем, — ответил Дазай. — Убивать эту тварь долго и почти бесполезно. А на

шум выстрелов сбегутся инфицированные.
В эту же минуту прозвучал чей-то хриплый голос. А вскоре второй. Купер и Дик
шли не торопясь. Монстр, скользя по льду и ударяясь о стенки контейнеров,
промчался мимо. Когда раздались громкие крики и глухой рык, Дазай махнул
рукой Накаджиме и кивком головы указал на утоптанную тропу между
контейнерами. Проход был свободен.
471/1179
Часть 35
16 месяцев спустя.
Каждый из них с нетерпением ждал лета, в надежде получить небольшую

передышку. Однако с наступлением лета участились дожди. Погода стояла
пасмурная, а порой из-за нависших над небом черных туч, казалось, что стоит
глубокий вечер. Временами молния сверкала в небе, порой громыхало так, что
закладывало в ушах.
Тем не менее иногда погода благоволила им. Солнце светило столь ярко, из-за
чего приходилось укрывать головы, держаться тени и делать частые привалы.
Рабочие машины попадались все реже и реже. Во многих стояли неисправные
кондиционеры, либо несло мертвечиной. Однако никто не смел жаловаться.
Инфицированные наконец не мешали им передвигаться средь бела дня. Никто
не знал, почему жара обездвиживает их. Данный факт удивлял, но никто не
ломал над этим голову.
Они возвращались обратно, заезжая в каждый город, который некогда

проезжали по пути в Токио. В некоторых они задерживались на несколько дней,
а в других, бывало, на целые недели.
Порой призрачные следы вели их через лес, порой через мертвые безлюдные
улицы. В жару запахи разложения становились невыносимыми. Миазмы гниющей
плоти тянулись по улицам, распространялись по лавкам, закоулкам, проникали в
дома, салоны машин. Они любили держаться леса, окраин дорог и лишь при
крайней необходимости оставались ночевать в домах.
С каждым неудачным поиском Чуя уходил в себя. Последовательность
каждодневных действий прерывалась. Привычные ориентиры, позволявшие
понимать, где он, что с ним, расплывались. Он словно погружался в сон наяву.
Как-то он пристрастился к выпивке. Часто забывал куда идет, что собирается
делать и с какой целью они идут обратно, вновь преодолевая уже пройденный
путь. Чуе Накахаре порой казалось, что он тонет. Медленно уходит ко дну.
Однако всякий раз, когда он позволял себе подумать, что это конец, появлялся
Дазай, словно яркий солнечный луч и тянул его обратно в ад, из которого он
пытался бежать.
Прежний мир было не вернуть. Все изменилось. Многие погибли, другие

собирались в группы и держали путь в Токио, в надежде на спасение. Кто-то
умирал, так и не добравшись. Кто-то оказывался слишком слаб, чтобы дать
отпор инфицированным. А кому-то просто не везло оказаться не в том месте и не
в то время. Дазай часто слышал вой глубоко в лесу, но ни разу не решился
оставить друзей, чтобы отыскать химеру, которая преследовала его с того дня.
Иногда он с горечью вспоминал Элли, которой пообещал вернуться, но так и не
сдержал слова. Иногда он видел ее во снах, мирно сидящую на заброшенном
заводе, поправляя изодранное в клочья красное платье. Осаму терзался
чувством вины, но никогда не давал эмоциям всплыть наружу.
— Погода сегодня замечательная.
Дазай перестал дрыгать ногой. Мягкий лунный свет падал на накахаровские

472/1179
плечи прозрачным покрывалом. За спиной тихо шелестели листья, скрипели
ветки деревьев. Из леса доносился приятный аромат древесины и свежей травы.
Они сидели на самом краю высокого обрыва, глядя на тусклый город. Где-то еще
горели уличные фонари, где-то громко гудела сигнализация, собирая всех
инфицированных в округе. Ацуши и Рюноске от ночной прогулки отказались,
предпочтя залезть в спальные мешки и набираться сил до завтра. Дазай тому
был только рад. Вот уже долгое время все никак не выпадала возможность
поговорить с Накахарой наедине. Он не знал с чего начать. Не знал, как утешать
людей в горе. Однажды Дазай пытался поставить себя на его место. Он силился
вспомнить, что чувствовал, когда узнал о смерти матери. Что он хотел бы
услышать от других в тот миг. Ответ пришел, но совсем не тот, который он
ожидал.
Тот день Осаму Дазай помнил, словно это случилось вчера. Чуя вел его домой
прямиком из больницы. Раненного, покалеченного, едва переставляющего ноги.
Забавно, думал он, Чуя Накахара становится сильнее, когда в нем нуждаются, а
когда помощь требуется ему, он тут же опускает руки. Дазай помнил, что
плакал в тот день. Но плакал не от горя. Плакать пришлось, потому что рядом
стоял он. Осаму любил мать. Но его любовь к ней была такой же, как и ее к нему.
Временной и переменчивой. Иногда он любил ее, иногда ненавидел, а порой
ревновал к так и не родившемуся ребенку.
— Думаешь о том, как подбодрить меня? — вдруг спросил Чуя, словно прочитав
его мысли. Дазай смерил его любопытным взглядом. В отличие от него,
Накахара всегда разбирался в людях.
— А есть смысл?
— Не думаю.
Чуя слегка откинулся назад, опираясь на руки. Длинные рыжие волосы,

собранные в высокий хвост, рассыпались по его плечам. Дазай даже под лунным
светом отчетливо видел веснушки, покрывавшие его загорелое лицо, плечи и
руки. Шестнадцать месяцев они гонялись за Ясу и Белками, и не было ни одного
дня, когда они могли остаться наедине, либо позволить себе что-то большее,
чем невинные поцелуи. Тем не менее Дазай никогда не давил на него.
Плотскими утехами он перенасытился еще с Достоевским. Чуя, однако, так не
думал. В его взгляде Осаму часто читал чувство вины и какое-то беспокойство.
— И поговорить не хочешь? — обратился он, пропуская сквозь пальцы рыжие

волосы. Чуя замялся. Помедлив секунду, он целиком откинулся на спину и
посмотрел на небо.
— О чем говорить, Осаму? Какой смысл в словах? Все плохо. Я пытаюсь быть
оптимистом. Пытаюсь не падать духом. Но одно накладывается на другое.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь, — Чуя повернулся на бок и подпер голову рукой,

внимательно глядя на бледное лицо Дазая. Его глаза ярко светились в темноте,
отчего он невольно сосредоточил на них внимание. — Неделя не прошла, как Рю
пытался покончить собой, — он усмехнулся с горечью. — До чего же, блять,
забавно. Люди готовы идти по головам друг друга, обманывать, подставлять,
убивать, все, лишь бы выжить, а этот болван пытался повеситься. Тогда уж
473/1179
вышел бы во двор. Толпа инфицированных с восторгом приняла бы его идею.
Дазай протянул руку, задумчиво обвел пальцем строго поджатые губы и линию
подбородка.
— Вечно пытаешься казаться бессердечным засранцем, а на деле… Помнишь, ты

как-то сказал, что настоящий мужчина своей чувствительности воли не дает?
Что, только слабаки так делают.
— Думал смутить меня? А вот выкуси, — Чуя фыркнул. — Настоящий мужчина

умеет признавать свои ошибки. И я признаю их. Я был идиотом, раз говорил
подобное.
Дазай долго молчал, меланхолично разглядывая небо. Если смотреть на него

долго, вот так, не опуская глаз, то можно было представить, что внизу горят
огни города. Едут машины, люди идут по своим делам. В набитых людьми
кафетериях играет музыка, стоит гул из голосов. Где-то, на чьем-то
подоконнике, сидит кошка, наблюдая за пьяным прохожим. Где-то громко
празднуют день рождения, поют, веселятся. Главное не опускать глаза.
— Строй из себя плохиша сколько хочешь, — прошептал он, подняв руку вверх,
словно пытаясь коснуться луны, — но не поспей ты вовремя, он бы умер, Чуя.
Накахара устало закрыл глаза. День выдался тяжелый. Утром они отбивались от
инфицированных, чуть позже заглохла машина. Несколько часов они брели
пешком, по мокрой после дождя дороге, едва отрывая ноги от липкой грязи.
Вскоре им не повезло наткнуться на двух эволюционировавших, и Чуя не сидел
бы сейчас на обрыве, разглядывая небо, не нацепи на него Дазай вовремя
респиратор. Какая была вероятность встретить именно этих парней? Она была
равна почти нулю.
Как-то Накаджима сказал, что нужно дать им сокращенные имена и на полном
серьезе принялся составлять спецификацию. Эволюционировавших он просто
называл «ЭВО». Поначалу всем казалось название странным и нелепым, но
приелось оно быстро. Осаму Накаджима назвал «Совершенным», однако сам
Дазай его труд не оценил и сильно обиделся, так как его причислили к
инфицированным. На то Накаджима ответил, что это равносильно тому, что
обижаться на свою вторую руку за то, что она есть.
С каждым месяцем список Ацуши Накаджимы возрастал. В Категорию «ЭВО»

стали добавляться подпункты. Инфицированные эволюционировали, но каждый
по-разному. Никто не знал, что становилось тому причиной. Может, то была
разновидность вируса в их теле, может, изменения зависели от условий, в
которых они пребывали долгое время.
Ацуши неоднократно возвращался мыслями к тем дням, когда инфицированные
обходили Осаму стороной и вели себя крайне странно. Однако нынче они
кидались на него, как и на всех остальных. Поразмыслив, он пришел к выводу,
что сила Осаму вовсе не идет на спад, напротив, вирус «синхронизировался» с
его организмом, став с ним единым целым. Его первостепенной задачей было
защитить и огородить от угрозы носителя до тех пор, пока они не станут одним
целым. Теперь же в защите не было нужды.
После того, как Дазай на полном серьезе обозлился на него, Накаджима стал
наблюдать за ним исподтишка. Дело было не в отсутствии доверия или в любой
другой причине. Он просто хотел знать, с кем им в дальнейшем предстоит иметь
474/1179
дело. Федор был Совершенным. Им был и Осаму. Он как-то упоминал, что
подобных себе они убивали. То означало, что даже Совершенные постоянно
эволюционируют. Среди них есть слабые и есть сильные. Но их, в отличие от
простых инфицированных, было крайне мало и занимались они не спасением
жизней, а истреблением друг друга.
— Тебе не кажется, что пора поговорить с ним?
Чуя стянул тяжелые берцы и зарылся босыми ногами в траву. Одно упоминание
Рюноске в разговоре утомляло его. Находиться рядом с ним было тяжко.
Говорить — тяжело вдвойне. Он часто присматривался к нему, наблюдал.
Рюноске всегда выглядел спокойным и отрешенным, однако лицо его было
бледное и несчастное, замученное борьбой и продолжительным страхом. И лишь
один бог знал, что выражали его глаза, когда они встречались взглядом. Может,
он думал о горячем сытном завтраке, а может, представлял, как затягивает
эглеты на его шее.
Однажды Чуя все-таки решился поговорить, когда они в паре отправились

проверять помеченный на карте торговый центр. Акутагава молчал всю дорогу,
словно лишился языка, а не руки. А дельного разговора так и не получилось. «Ты
с ним, потому что рядом никого другого нет» сказал он грубо. Ответить Чуя так
и не успел. На них неожиданно напали инфицированные.
С тех пор Накахара много думал над его словами. В чем-то Рюноске был прав.
Если бы мир не изменился, если бы все осталось как прежде, он бы никогда не
признался в своих чувствах. Он бы никогда не признался самому себе, что
годами неровно дышал к нему. К этому жестокому, самовольному и
хладнокровному человеку.
«И потрясающему актеру» добавил он, вспомнив долгие поиски Осаму, когда он

ослеп и покинул их. Чуя знал, что до первой встречи с химерой произошло кое-
что значительное. Знал, что по пути Дазай свернул еще кое-куда и слепота ему
нисколько не мешала, но, даже несмотря на дуло пистолета у виска, Дазай не
раскололся. Чуе ничего не оставалось, кроме как смириться и принять его ложь.
Иногда его так и тянуло спросить:
«Насколько хорошо ты видел, когда убивал мать?».
Накахара не осуждал его, нет. Возможно, на месте Дазая он поступил бы так же.
Арата не сумел убить супругу, после заражения. Но у Дазая рука не дрогнула.
— Ты ведь знаешь, разговоры сделают только хуже.
— Я вот чего не понимаю, — Накахара приподнялся и отряхнул ладони от грязи.

— Что ему так нравится в тебе? Ты же тот еще засранец, ей-богу.
— Почему это прозвучало так небрежно? — наигранно оскорбился он.
— Между вами ничего не происходило раньше? Ты ничего для него не делал? —

Чуя приблизился к Дазаю вплотную и надавил ладонями на щеки. — Ну же,
напряги извилины!
Дазай смешно надул губы и, поразмыслив немного, покачал головой.
475/1179
— Вроде, ничего. Да и пересекались мы не так часто. Он с детства был какой-то
замкнутый, несловоохотливый.
— И все?
— И все.
Они сели на край обрыва и свесили ноги. Теплый ветер ласкал их лица, а шелест
листьев приносил легкое умиротворение. Если не смотреть вниз, закрыть глаза
и представить другое место, последние три года могли бы показаться дурным
сном. Чьей-то не смешной шуткой. Выдумкой.
Чуя был прав, поговорить с Рюноске было нужно. После его неудачной попытки
уйти к праотцам, у него не было возможности поговорить с ним наедине. Всякий
раз раздумывая об этом, Дазай понимал, что обманывает самого себя. Время
было и случаи тоже. Однако это был один из тех случаев, когда он не знал, что
сказать. Он не видел его в петле, но видел Чуя. И Накахара, озверев, только-
только сняв его с петли едва не убил в приступе гнева. Дазай крепко держал его
за плечи, не позволяя сорваться с места. Он громко кричал. Что-то бранное,
нелицеприятное. Рюноске лежал на полу, держась за шею и жадно глотал
воздух. Несколько дней он говорил сиплым голосом, прятал глаза и был сам не
свой.
— Я не хочу возвращаться обратно. Посидим еще? — спросил Чуя, опустив голову

на его плечо. Дазай вытащил карту из кармана, раскрыл ее и показал Накахаре.
— Тут недалеко есть деревня. Я отметил ее на карте. Если ты…
— Да. Пошли.
— Ты уверен? — Дазай внимательно посмотрел на него. — Я, в отличие от тебя,

хорошо вижу в темноте.
— Значит, будешь моими глазами. И посмотри на луну. Светло, как днем, — он

быстро поднялся, отряхнул штаны и наклонился, чтобы поднять обувь. — Ясу мы
не найдём, зато прогуляемся.
— Почему ты так в этом уверен?
Чуя то ли не расслышал его, то ли сделал вид. Он обвязал рубашку вокруг талии,

проверил оружие, патроны и, закинув сумку на плечо, решительно двинулся
вглубь леса.
— Ты чего там застыл? Догоняй.
***
Спуск к дороге оказался не так легок. После мелкого дождя накануне, ноги
скользили по рыхлой земле, а порой из-за крутых склонов приходилось идти
476/1179
очень медленно, цепляясь за растения и торчащие корни деревьев. Они
планировали попасть в деревню еще до рассвета, однако из-за непредвиденных
осложнений временной интервал сместился не в их пользу.
По ночам они сооружали лагерь, удалившись куда-нибудь вглубь леса, либо

находили заброшенный дом на окраине города, чтобы поутру не было проблем с
уходом. Несколько раз они обольщались удобством и комфортным жильем, едва
ли не в центре города, и тогда их настигал дождь, который не прекращался по
несколько дней. Вокруг дома сновали инфицированные. А из центра бежать
было не так просто.
Дазаю нравилось спать на природе, под открытым небом. Вдали от города он

чувствовал себя свободно и не так обременено. Однако некоторые с ним
поспорили бы. Например Накаджима, который каждый день жаловался на
комаров и клещей. Разницы не замечал лишь Чуя. Порой казалось, подсунь ему
камень вместо куска хлеба, он не почувствует разницы, так как сутками
напролет думал лишь о сестре.
— Я давно не видел, чтобы ты охотился, — сказал Чуя, спрыгнув с метрового

обрыва на поляну с папоротниками. Дазай спрыгнул следом, зацепив локтем
высокий куст ежевики. Маленькие колючки полоснули его по лицу и шее,
оставив тонкие царапины.
— Я ел пару дней назад, — буркнул он, вытерев о грудь зеленые от мха ладони.
— И тебе этого хватает? — удивился Чуя. — Мы договаривались, что ты не

будешь есть людей, а не перестанешь есть совсем.
Дазай демонстративно вытащил карту и вперил в нее злой взгляд. Пару месяцев
назад, после небольшого инцидента, Чуя вытряс из него обещание, в котором
Осаму больше никогда не должен был прикасаться к человеческому мясу. Дазай,
пусть и неохотно, но согласился. Причиной тому была не столько жалость к
людям, сколько любовь к Чуе. Ему он редко мог отказать.
И все же сдержать обещание было нелегко. Организм не принимал

человеческую еду. После каждого приема пищи его тошнило, иной раз доходило
и до потери сознания. Накахара надумал уменьшить порции еды, чтобы
организм привыкал постепенно, однако от одного ее вида лицо Дазая
становилось бледнее обычного. Поняв, что здесь успехов он не добьется, Чуя
предложил иной вариант. Заменить человеческое мясо на мясо животного.
Решив проверить свою догадку, он в тот же вечер раздобыл крольчатину. Он
собирался было снять с нее шкуру, разделать и обжарить, но Рюноске
предложил оставить как есть, в сыром виде.
Накахара часто вспоминал тот день и никак не мог решить. Рюноске предложил
это со злости или понимал Осаму лучше него?
Дазай долго воротил нос, отказывался принимать еду, но, вспомнив о данном
слове, кролика надкусил. Все прошло успешно, если не брать в расчет
Накаджиму, которого стошнило при виде Дазая, надкусывающего сырое мясо
зубами.
— Хватает. Почему ты спрашиваешь? Я вел себя как-то не так?
477/1179
— Нет, — Чуя покачал головой. Спуски наконец закончились и появилась едва
заметная обросшая травой тропа. Путь они выбрали хоть и покороче, но не
самый лучший. С обеих сторон за одежду цеплялись ветки деревьев, кусты
ежевики, папоротник царапал ноги, крапива обжигала. Иногда к брюкам липли
колючки и они принимались шутливо бросать их друг в друга. — Просто я
беспокоюсь.
— О небеса! Ты становишься сентиментален.
— Заткнись, — Чуя улыбнулся. Наклонившись, он содрал несколько цветков

репейника и кинул в Дазая. Тот ловко увернулся от двух, но с третьим повезло
меньше. Чуть-чуть не пролетев над головой, он застрял в волосах. Чуя, смеясь,
подошел к нему вплотную.
— Опусти голову, — попросил он. Дазай, извратив просьбу по-своему, обвил его
талию руками и уронил голову на плечо.
— Я так ничего не вижу.
— Нащупай рукой, — пробурчал он, обнимая Накахару еще крепче. — Ты приятно

пахнешь.
— Странно это слышать, учитывая, что я не мылся несколько дней.
— Все равно вкусно пахнешь, — ответил он, слегка прикусив солоноватую кожу
зубами. Прежде Чуя вздрогнул бы или насторожился, но не сейчас. После того
случая в клетке, Дазай никогда не позволял себе даже малейшую грубость.
— Что ж, я польщен, — ответил он, с трудом выковыряв репейник из светлых

запутанных кудрей. — Готово.
— Постоим еще немного? — попросил он с ленцой в голосе.
— Нет. Мы почти дошли, — ответил Накахара, похлопав его по плечу.
Чуя не ошибся. Спустя пятнадцать минут они вышли на лесную просеку. Дорога
заросла травой, однако все еще отчетливо были видны глубокие следы от
тракторных шин. В ямах стояли дождевые лужи, а вдоль дороги тянулась
молодая крапива. Иногда из луж раздавалось громкое кваканье и всплески
воды. Медленно восходило солнце. Постояв полминуты, они, не торопясь, пошли
по дороге, обходя и перепрыгивая через ямы.
Все вокруг прорастало травой. Асфальт в городах трескался. Торговые центры,
маленькие магазинчики, кафетерии, все медленно покрывалось
растительностью. На дорогах где-то одиноко росли одуванчики, где-то крапива.
Нередко можно было увидеть крупное животное, пугливо пробегающее мимо
заржавевшей машины. Весь этот вид вызывал тоску, непередаваемую грусть, из-
за необратимости катастрофы. Не будет больше по утрам огромной толпы,
спешащей на работу, не будет пробок, какофонии голосов, людской суеты. Эра
людей ушла. Пройдет не так много времени, и природа поглотит даже Токио.
Они шли молча и каждый думал о чем-то своем. Мысли Чуи были ясны как день.
Денно и нощно он изматывал себя размышлениями о поисках Ясунори. Дазая же
478/1179
в данную минуту больше волновал Рюноске. Он волновался гораздо больше чем
показывал. За прошедшие сутки он много и безуспешно думал, что сказать ему,
когда они останутся наедине. Он хотел подбодрить его, но не знал, как. Хотел
помочь, но понимал, что в его помощи Рюноске нуждается меньше всего.
Вероятно, он и видеть-то его не захочет. Всем казалось, что Дазай холоден к
нему, порой даже недолюбливает, однако все было отнюдь не так. Осаму
нравился Акутагава, несмотря на сложный характер. Несмотря на все трудности
в общении с ним и недопонимания. Все они стали гораздо ближе друг другу.
Ближе, чем просто знакомые, чем просто друзья.
— Почему ты решил искать здесь? — спросил Чуя.
Дазай отогнал назойливых комаров, темной тучей летающих над головой.
— В городе опасно. Слишком много инфицированных. А в деревнях есть дома,

амбары, удобное расположение и лес вокруг. Шанс, конечно, невелик, но лучше
проверить, чем уйти в сомнениях.
Спустя пять минут они остановились напротив обветшалого дома из белого

кирпича. Маленькое пыльное окошко и стену почти целиком закрывал плющ. На
земле валялась отколотая коричневая черепица, а на крыше зияла дыра, из
которой выпорхнули несколько ворон, заставив Чую в испуге дернуться. Дазай,
спрятав улыбку, пошел дальше, оглядываясь по сторонам. Все дома были
одинаковые. Заросшие крапивой, покрытые паутиной, а дороги было почти не
видать под травой. Услышав коровье мычание Дазай в ступоре остановился.
Вскоре до него донесся запах дыма и жареного мяса. Чуя удивленно приподнял
бровь.
— Тут определённо кто-то есть.
— Браво, Шерлок, — подковырнул Дазай, выглядывая из-за угла дома. Накахара

слабо пихнул его в бок.
— Смотри. Их там двое.
Чуя сощурил глаза. У самого дальнего дома, на деревянной веранде, стояла

девушка, нанизывая куски мяса на самодельный деревянный шампур. Перед
домом, в середине двора, догорал огонь. Мужчина, невысокого роста, ковырял
веткой угли. Дазай и Чуя переглянулись.
— Что-то… очень странное, — прошептал Накахара.
Дазай поскреб комариный укус на щеке. Чуя быстро шлёпнул его по ладони.
— Их тут двое.
— Ты уверен?
— Я больше никого не слышу. Если, конечно, не считать коров, свиней и овец в

хлеву. Думаю, стоит к ним выйти и расспросить о Белках.
— Вряд ли они что-то знают. Но была не была.
479/1179
Мужчина заметил их сразу, как только они вышли из-за угла. Он выпрямился и,
казалось, нисколько не удивился их появлению. Девушка замерла за пару
мгновений, а после вновь вернулась к своему занятию. Дазай подметил, как они
быстро обменялись взглядом и незаметно кивнули друг другу.
— Это вы, господа, вовремя нагрянули, — в шутливой манере произнес мужчина.

Бросив прутик в затухающие угли, он выпрямился и упер руки в бока. Дазай
бегло осмотрел его с ног до головы. На нем была застиранная серая рубашка и
свободные синеватые брюки. На голове слабо покачивалась от ветра соломенная
шляпа, а в зубах догорала сигарета. Мужчина был краснолицый, из-за сильного
загара. Его вытянутое лицо и длинный нос с горбинкой выглядели странно.
— Кто вы такие? — спросил Чуя.
— А разве не видно? — рявкнула девушка. Дазай угрюмо покосился на нее.

Исходящий от нее запах казался ему смутно знакомым, однако большое
количество сильных запахов вокруг сбивали с толку. Из хлева несло пометом и
мочой, во дворе стоял запах дыма, а от незнакомца разило потом. Настолько
сильно, что, казалось, даже Чуя мог бы почувствовать, принюхавшись чуть
сильнее.
— Ну, Асука, не будь так груба с гостями. К нам и так редко кто захаживает, —
мужчина стянул соломенную шляпу и протер испарину со лба. — Вы на нее не
обращайте внимания. На самом деле она у меня добрая. Хоть и ворчит иногда.
— А вы… — произнес Чуя, слегка накренив голову вбок.
— Прошу прощения! Следовало представиться сразу. Можете звать меня Ючи. А

это моя супруга.
— Вы здесь живете? — спросил Дазай.
— Вы только посмотрите на них! Один глупее другого! Конечно мы тут живем,

болван! — буркнула Асука. Ючи тяжко вздохнул и покачал головой.
— Мы не злые вовсе, вы ничего такого не подумайте. Просто с тех пор, как

наступил этот апокалипсис, половина жителей деревни поумирали, а выжившие
отправились в Токио, словно им там медом намазано, ей-богу. Вы только
задумайтесь на минуту, сколько человек со всех городов и деревень туда
повалило! Кто их там защищать-то будет? Правительство? Да черта с два! Они
сейчас думают лишь о том, как свою задницу защитить, а не всяких
деревенщин. Что тут помереть, что там, все равно что выбор между чумой и
холерой.
— И часто у вас бывают гости? — справился Чуя, разглядывая заброшенные

дома. Дазай пялился на деревянную калитку, которая тихо поскрипывала от
ветра. Дом в соседском дворе расходился крупными трещинами в стенах, между
которыми выглядывал плющ. На дымоходе сидели вороны, громко каркая и
хлопая крыльями.
— Не часто, — ответил Ючи, прижимая соломенную шляпу к груди. — Но все они

требуют, чтобы их накормили! Снабдили припасами. Я недавно последнюю
свинью заколол, ради этих ублюдков. Нам ведь тоже выживать надо. Мы тут
480/1179
никого не трогаем, ведем себе хозяйство, как в прежние времена.
— А как вы защищаетесь от инфицированных? — удивленно спросил Дазай. —

Где мертвые селяне?
Ючи и Асука переглянулись. Она раздраженно отбросила косу за спину и

обтёрла мокрые руки о белый фартук.
— Где-где. Там, где и следует быть мертвым! Сосед наш Фудо, после смерти
снова восстал из мёртвых. Глаза противные, залитые кровью, а мертвечиной от
него за версту несло! Вот мой Ючи его и убил. А после этого случая мы и
остальных добили, пока они тоже не поднялись.
— А куда дели трупы? — спросил Накахара.
— Сожгли и закопали, — Ючи обернулся и посмотрел на угли. Асука спустилась с

веранды и протянула ему три шампура с нанизанным мясом. Дазай вновь
принюхался.
— А как вы сами защищаетесь? Инфицированные сюда не суются?
— От города мы далеко. А если и сунутся, тут всюду ловушки, сразу услышим, —

Ючи посмотрел на Дазая, затем на Накахару. — А вы, собственно, что тут
делаете? Ищете кого?
— Как вы узнали? — спросил Чуя, садясь на корточки напротив Ючи. В лицо тут
же ударил жар от углей. Он протер лоб запястьем и смахнул с лица влажные
пряди. Дазай стоял за его спиной, словно каменное изваяние, время от времени
со странным взглядом поглядывая по сторонам.
— У вас на лице все написано.
Чуя устало плюхнулся на маленький деревянный стульчик, на котором сидел

Ючи, когда разводил огонь, и свесил руки с колен. Сырое мясо тихо затрещало
на углях, и воздух заполнился приятным ароматом. В желудке жалобно
заурчало, а рот наполнился слюной. Чуя не помнил, когда последний раз ел
сочный стейк. Прошлая жизнь иногда казалась ему сном и выдумкой.
— Мы действительно кое-кого ищем, — Дазай угрюмо посмотрел на Ючи. —

Отсюда не проходили странные ребята, вооруженные до зубов? Может,
проезжали на бронемашине?
— Бронемашине?! — удивленно воскликнул Ючи. — Нет-нет, таких не видали.
— А может, девушка проходила? Светловолосая, невысокая, серые глаза, шрам

на носу.
— Не проходила. А кем она вам приходится-то? — спросила Асука. — Нынче

никто и никого не ищет. Все только свои шкуры спасают.
— Сестрой, — одновременно ответили Чуя и Дазай.
Асука печально вздохнула.
481/1179
— Не знаю где она, но повезло ей с братьями. Когда все это началось, сосед наш
заперся в дому, пока его жену и пятилетнюю дочь истязали мертвецы снаружи.
Они ему кричали, молили их впустить, а этот трус и ухом не повел. Вышел, когда
все закончилось и крики стихли. Но карма его быстро настигла. Акира из
мертвых восстала и убила негодяя! — она сплюнула на землю и фыркнула. — Так
ему и надо, выродку.
— Мы вам ничем не помогли, но можем хотя бы угостить вкусным обедом, —

сказал Ючи, переворачивая шампур с мясом.
— Спасибо, но у нас нет времени, — ответил Дазай.
— Так, может, я вам супчику погрею? — спросила Асука. — Очень вкусный!

Поднимайтесь на веранду. Сейчас все принесу.
— Мы правда очень… — начал было Чуя, но увидев, что Асука уже вовсю носится
с едой, замолк.
Дазай скорчил кислую мину. Запахи он ощущал гораздо сильнее остальных. А

когда они смешивались, чувствовал легкую тошноту. Тем не менее аромат
жаренного на углях мяса понравился даже ему. Он бы с радостью составил
компанию Асуке и Ючи, если бы не было необходимости возвращаться в лагерь.
Ребята наверняка уже беспокоятся, подумал он. Асука тем временем уже
нагрела суп на плите и принялась разливать его по тарелкам. Чуя беседовал с
Ючи. Расспрашивал о каких ловушках шла речь, сколько раз им приходилось
отбиваться от инфицированных и не планируют ли они, как и все остальные
направиться в Токио.
Дазай поднялся на веранду и принялся осматриваться. У стены стояла печь.
Старая, потрескавшаяся местами. Перед ней лежали сырые дрова и срезанные
кусты шиповника. Железная заслонка, с высохшими коричневыми пятнами, была
прислонена к углу.
Деревянный пол жалобно скрипел под ногами Дазая. У лестницы висел
маленький колокольчик, который всякий раз тихо звенел, когда приподнимался
ветер. Ючи что-то сказал, и Чуя засмеялся. Дазай взглянул на него через плечо и
вновь принялся хмуро осматривать веранду. Асука разлила суп по тарелкам,
разложила ложки и нарезала хлеб.
— Ну все, довольно болтать! Садитесь за стол.
Ючи отказался, так как собирался приберечь свой аппетит для жареного мяса.
Чуя же, заметив, как Дазай взвинчен и странно себя ведет, собирался было
отказаться, но решил посидеть еще пять минут из вежливости.
— Я не буду, — резко сказал Осаму, отодвигая тарелку с супом. Асука

нахмурилась и уперла руки в бока.
— Как это не будешь? Я тут, значит, бегаю, суечусь. Еду им грею. А он не будет!
Не нравится, как я готовлю?
Чуя потянул его за рукав, заставив сесть за стул.
— Хотя бы сделай вид, что ешь, — прошептал он. Осаму закатил глаза, но
просьбу покорно выполнил. Чуя отломил ломоть хлеба и взял ложку. Дазай, с
482/1179
недовольным видом, ковырял бульон, пытаясь понять, что в нем плавает. То
была картошка, какие-то травы, куски мяса, зеленый лук, половина яйца и
острый перец. Он все отодвинул в сторону и ткнул палочками в мясо.
— Немного жестковатое, — предупредил Чуя. Дазай закинул его в рот и

принялся жевать. Интересно, вдруг подумал Накахара, глядя в дазаевские
глаза, они не рассмотрели их цвет или не подали виду?
Ючи сидел к ним спиной, иногда ковыряя веткой угли, а Асука носилась на
веранде. Разделывала сырое мясо, мела пол, а порой исподтишка поглядывала
на них. Засиделись они дольше, чем планировали. Дазай, несмотря на
нежелание пробовать стряпню Асуки, выловил все мясо из бульона. Чуя,
справившись со своей порцией, вновь вернулся к разговорам с Ючи. Так они
просидели чуть больше получаса, пока Чуя вдруг не схватился за живот. Дазай
мигом оказался возле него.
— С тобой все в порядке?
— Живот немного прихватило, — ответил он.
Дазай посмотрел на Асуку.
— Где у вас…
— За домом, — ответила она, поняв его с полуслова. Осаму поднялся вместе с

Чуей, но он бросил на него такой взгляд, от которого Дазай медленно сполз
обратно на стул.
Чуя, держась одной рукой за живот, обошел дом. Территория на заднем дворе
давно никем не убиралась. От калитки шла узенькая протоптанная тропа, а вся
остальная земля была покрыта сорняками и крапивой. Где-то в кустах раздался
шелест. Наверняка змеи, либо ящерицы, подумал Чуя, остановившись напротив
деревянного клозета. Неподалёку был либо ручей, либо большая дождевая яма,
так как откуда-то громко квакали жабы. Вдруг к горлу резко подкатил ком, и он,
зажав рукой рот, быстро открыл скрипучую дверь и зашел внутрь.
Над унитазом летали жирные мухи и мошки. В углу, под крышей, висела
огромная паутина, а на стене замер сам паук. Чуя резко упал на колени и едва
успел открыть крышку унитаза, как все содержимое его желудка оказалось
снаружи. Голова пошла кругом. На улице стояла знойная жара, а внутри клозета
невыносимая духота и отвратный запах. Чуя отвел волосы с лица и протер губы
ладонью. Стало гораздо легче, однако он решил выждать еще пару минут, на
случай, если ему снова станет плохо.
Опираясь руками на колени, он закрыл глаза, чувствуя, как капли пота стекают
по шее и спине. Снаружи стрекотали кузнечики и каркали вороны. Он тяжело
дышал, вновь мечтая оказаться в прохладной лесной чаще, либо в каком-нибудь
доме, где есть свет и горячая вода. Он фыркнул и опустил глаза, с отвращением
разглядывая недожеванные второпях куски мяса. Потянувшись рукой к кнопке
слива, он вдруг застыл. По спине прошла волна мурашек, а к горлу вновь
подкатил ком. Он резко выбежал наружу, быстро и тяжело дыша. Несколько
секунд он стоял точно вкопанный, схватившись за голову, а затем, отломив
483/1179
тоненький прутик и набрав полную грудь воздуха вновь зашел внутрь. Он сел на
корточки и, тяжело сглотнув, слегка ткнул прутиком в кусок мяса, пытаясь
развернуть его. Увидев кожу с куском чьей-то выцветшей татуировки, он вновь
согнулся пополам, схватившись за унитаз обеими руками. Вскоре рвать было
нечем, и он засунул пальцы в рот, намереваясь выплюнуть все, что съел из той
тарелки.
В порядок он приводил себя недолго. Как Чуя и предполагал, рядом была

неглубокая рытвина. Он сполоснул лицо, руки и тяжело поднялся, все еще
пытаясь собраться с мыслями. Вернувшись, он обнаружил Дазая беседующего с
Асукой. На столе перед ним стояла уже вторая порция супа. Ючи смахивал
обжаренное мясо с шампура в тарелку и Накахара не мог не задуматься, кому
оно принадлежало на самом деле.
Он быстро поднялся на веранду и занял своё место. Асука встала рядом, Дазай
обеспокоенно накрыл его руку своей.
— Ты как? Я уже собирался идти искать тебя.
— Он очень о тебе волновался, — усмехнулась Асука. — Едва его удержала.
— Ты очень бледный, — произнёс Дазай, сжимая его руку. Асука вышла

навстречу Ючи, чтобы забрать у него тарелку и передать новые шампуры с
мясом.
— Нужно уходить отсюда, — нервно прошептал Чуя.
— Почему? — удивился Дазай.
— Это человеческое мясо, Осаму. Мы ели человечину. Эти люди каннибалы.
Весь обратный путь они хранили молчание. Чуя был страшно бледен, угрюм и
ничего не замечал вокруг, погруженный в свои мысли. Дазай прочищал им
дорогу, держал его за руку, чтобы Чуя не скатился со склона, а иногда просто
шел позади, на случай, если Накахара упадет, чтобы вовремя поймать его. Дазай
понимал, что он чувствует, потому не донимал разговорами. День состоялся
тяжелый, так и не мало удручал предстоящий разговор с Рюноске.
Временами Дазай останавливался, принюхивался к своей одежде, рукам. Легкий

аромат человеческого мяса дурманил его разум. Он чувствовал легкое
возбуждение и дикий голод, который вновь вернулся спустя долгие месяцы
контроля. Тем не менее он не подавал виду и весьма неплохо держался. Всякий
раз его взгляд ненароком падал на глубокий шрам на шее Чуи и это быстро
остужало его пыл.
Чуя никогда не упрекал его за тот случай в клетке. С этим неплохо справлялся
сам Дазай. Он часто наблюдал за Чуей по вечерам, когда он переодевался, а
бывало, перехватывал его руки и сам принимался расстегивать пуговицы на его
рубашке. Чуя стоял неподвижно, безмолвно наблюдая за его действиями. Дазай
бережно прикасался к шрамам на его теле, ласково водил губами, а порой
замирал, уткнувшись лицом в его шею. Чуя Накахара был живым напоминанием
о его сумасшествии и несдержанности. Дазай извинялся множество раз и
продолжал по сей день, несмотря на то, что, Чуя давно простил его. Шрамы для
484/1179
Накахары не значили ровным счетом ничего. Но сколько бы раз он не повторял
эти слова, лицо Осаму всегда менялось при их виде.
— Мы идем уже несколько часов. Может, устроим небольшой привал?
— Устал? — спросил Дазай, приложив холодные ладони к его вискам. Чуя закрыл
глаза, издав глухой стон.
— Немного. Обожаю твои руки, — прошептал он. Дазай улыбнулся.
Чуя вырубился, едва его голова коснулась земли. Он не помнил сколько проспал.
Может, час, может, два. Наручные часы он разбил накануне, уронив их на
камень. Он сел, сонно зевнул и потянулся. Вокруг стояла тишина.
— Осаму? — негромко позвал он. Никто не отозвался.
485/1179
Часть 36
Из Синагавы мы вернулись в Ота, а из Ота в Кавасаки. Весь обратный

путь казался мне бесполезным. Искать Ясу было равносильно тому, что иголку
пытаться найти в стоге сена. Но как я могу сказать подобное скорбящему брату?
Другу, который без устали ищет ее шестнадцатый месяц? Как я могу сказать
ему, возможно, твоя сестра уже мертва? Никто из нас давно не верит в чудо.
В кого мы превратились? Осаму инфицированный. Акутагава едва не покончил с

собой на днях. Чуя, насколько мне кажется, тоже медленно теряет рассудок.
Могу ли я назвать себя единственным «здоровым» парнем в нашей компании?
Пожалуй, нет. Одно событие пятилетней давности сильно повлияло на меня и,
наверное, самую малость и на мое восприятие мира.
Пять лет назад мы с отцом отправились в Гонконг, на отдых. Мы редко куда-то с

ним выбирались, и потому предложению отправиться с ним я был несказанно
рад. На самом деле, у отца были кое-какие важные дела в Гонконге, но он все
вывернул так, словно везет меня на отдых. Однако причины в тот момент мало
меня интересовали, я просто был рад оказаться в новом месте.
Все поначалу казалось мне прекрасным. Люди, город, природа, архитектура.

Эдакие каменные джунгли. И вот, в один из прекрасных солнечных дней, отец, в
компании своих коллег по работе, повел меня в ресторан.
Сейчас подадут особенное блюдо, сказал он, подмигнув мне. И я принялся

гадать, что это могло быть за особенное блюдо. Димсамы, чар сиу, вонтоны,
жареный рис, а может, булочки со свининой? В местной кухне я разбирался не
особо хорошо.
В зале было темно и кондиционер приятно дул прямо в спину. Рубашка у меня
взмокла от пота, даже волосы липли ко лбу от жары. Мне хотелось встать и
окунуться всем телом в небольшой фонтанчик, который одиноко стоял в
середине ресторана. Приглушенный свет немного раздражал, скрывая многие
объекты и лица других посетителей. По своей природе я был очень любопытен и
любил разглядывать людей исподтишка. Персонал ресторана двигался точно
призрак. То они тут, то там, не уследить глазами. С потолка свисала огромная
люстра с искусственными свечами, которая совсем не сочеталась с дизайном
этого здания. Мы сидели за круглым столом, а вокруг нас стояла высокая
перегородка из бамбука, на которой были изображены огнедышащие драконы. В
заведении пахло сигаретами и спиртным. Кто-то громко разговаривал за
соседним столиком, а с противоположной стороны каждые несколько минут
раздавался неестественный женский смех.
Есть мне резко расхотелось. Особенно в компании незнакомых мне людей. Они
не обращали на меня внимания, слишком занятые беседой о предстоящих делах
и грядущих сделках. И тут мое внимание привлёк стол, за которым мы сидели. В
его середине была огромная прорезь и горизонтально лежали две деревянные
створки, закрепленные железными петлями.
Едва я открыл рот, чтобы спросить у отца, для чего они предназначены, как за
моей спиной раздался крик обезьяны. Послышалось, успокоил я себя, однако
спустя пару секунд он раздался вновь и становился все ближе и ближе.
486/1179
Хрупкая ширма слегка шелохнулась и перед нами встали два официанта. Один
держал брыкающуюся мартышку, а второй принялся раскладывать по столу что-
то вроде маленьких молоточков. Когда с раскладкой было покончено, он
коснулся деревянных створок, которые меня так заинтересовали и отодвинул их
в сторону.
Дальше происходило нечто ужасное. Перепуганную до ужаса мартышку они

пропихнули в разъем в столе, оставив торчать лишь голову и плотно сдвинули
створки. Я растерянно поглядел на отца. Он и его коллеги неуверенно похватали
маленькие молоточки и начали переглядываться. Официанты, сложив руки за
спиной, встали позади них, точно каменные изваяния. И тут один из коллег отца
ударил мартышку молотком по голове. Она заскулила и принялась кричать еще
громче. А неуверенность остальных словно рукой сняло. Все схватили по
молоточку и принялись бить ее по голове. Мартышка кричала, пыталась мотать
головой, ее взгляд, полный ужаса, боли, страха, очень долгое время стоял у
меня перед глазами, вызывая двоякие чувства. Когда крик стал тише,
официанты вновь зашевелились. Я переполненными слез глазами смотрел, как
они профессионально срезают скальп, раскрывают раздробленный маленький
череп и указывают деревянными палочками на мозг. Кто-то восхищенно
захлопал в ладони, кто-то схватил палочки и принялся ковырять особый
«деликатес».
В тот день я осознал одно. Человек хуже животного. Гораздо хуже. Мир давно
стал бы таким, какой он есть сейчас, если бы не закон, держащий людей в узде.
Животных можно оправдать инстинктами. Но чем оправдать человека?
— Эй-эй, парень, стой! Давай поговорим! Я не собирался никого убивать. Богом

клянусь! Я просто увидел дым и решил посмотреть, кто здесь.
— А в моего бро ты целился просто так, а? Чтобы поближе его рассмотреть?
— Это не то, о чем вы подумали!
Всегда одно и то же, подумал я. Каждый третий на кого нам не везет наткнуться
пытается нас убить. А когда их застают врасплох, с пеной у рта принимаются
доказывать обратное. Однако после случая с Луисом всем нам пришлось
переломать свою добросердечность в нескольких местах. Поначалу я думал
пристрелить его, но затем вспомнил о том случае в ресторане. Интересно, как
поведет себя человек, если ударить его битой по голове, но не слишком сильно?
Будет кричать? Потеряет сознание? Начнет молить о пощаде?
— Может, все не так плохо, как нам кажется, Рю? — спросил я, крепче сжимая
старую потертую биту в руках. Рюноске безразлично пожал плечами. — Я про
все это дерьмо. Хоть представь на минуту сколько таких бесполезных уебков,
как он, сдохло от вируса. Кто-то сделал миру огромное одолжение.
— Мужик, стой! Стой! У меня тут лагерь неподалёку и полно запасов! Хотите я
отведу вас туда? — прохрипел он, вытирая плечом кровь со лба. — Вам нужны
девчонки? Со мной как раз двое. Хватит на каждого! Только отпусти меня.
Улыбка сползла с моего лица. Отчего-то мне стало невыносимо грустно. Мой
пленник сидел на коленях, с завязанными за спиной руками и тяжело дышал. На
нем была совсем новая кожаная куртка, из кармана которой торчали сигареты.
На светло-синих джинсах были зеленые следы от травы и мелкие дырочки. На
487/1179
запястье поблескивали часы, а на вороте черной футболки висели
солнцезащитные очки. Куртка явно была ему не по размеру, да и кто стал бы
носить ее в такую жару. Наверняка стащил с трупа. Меня вдруг стало
раздражать его лицо. Темное, с широким носом. Его огромные толстые губы,
широкий подбородок, высокий лоб, абсолютно все. Меня раздражала его поза,
раздражало частое дыхание, раздражал запах пота и страх идущий от него
волнами. Что, если бы я, по чистой случайности, не оказался за его спиной? Что,
если бы мне не приспичило отойти подальше от лагеря, чтобы отлить? Что, если
бы я замешкался? Ублюдок пристрелил бы меня, а затем Рюноске. Верно?
— Знаешь, — я замахнулся битой под углом. — Ненавижу черных. Как же я,

блять, вас ненавижу. Ебаные…
Рюноске вздрогнул, когда капли крови попали на его лицо. А я уже не мог
остановиться. Ненависть захлестнула меня, поглотила с ног до головы. Бита
была в крови и скользила в руках. Кровь стекала по моему лицу, впитывалась в
одежду, в волосы, в кожу. Мои руки, казалось, двигались сами на одном лишь
гневе и ненависти к человеку передо мной. Я остервенело бил его и видел перед
собой мартышку, зажатую в столе деревянными тисками. Когда ошметки его
мозга вновь попали на Рюноске, я резко остановился и пришел в себя. Бита
выпала из моих рук. Легкие жгло, словно я долго бежал без остановки. Мы оба
молчали. Мне захотелось смыть с себя кровь и завалиться спать. Я,
пошатываясь, перешагнул через мертвое тело и вытер окровавленное лицо о
край футболки.
— И что это было? — уныло спросил Акутагава и, схватив труп за руку, медленно
поволок его куда-то в сторону.
— Что ты делаешь? — я развел руками, удивляясь его спокойствию. С каких пор

смерть стала для нас обыденностью? С каких пор я сам начал убивать с таким
равнодушием?
— Скоро Осаму вернется, — ответил он, тихо кряхтя. Тело для него было
тяжеловато.
— И, блять, что?
— Он почувствует запах крови. Ему нельзя. Забыл?
— Аа-а… — буркнул я, хватая труп за вторую руку. — Он же на диете.
— Он неплохо справляется. Не смейся.
— И в мыслях не было. Напротив, мы ведь активно его поддерживаем в этой

трудной и непростой диете. Все отказались от человечины ради него.
— Боги, ты такой идиот, — ответил Рюноске. На его лице появилась едва

заметная улыбка. — Где мы его спрячем?
— Оглянись, сынуля. Мы в лесу. В самом, мать его, сердце леса. Тут любое место
пригодно для могилы.
— Прекрати называть меня так, — буркнул он.
488/1179
Окровавленная ладонь выскользнула из его пальцев и упала на сухие листья.
Рюноске фыркнул. Наклонившись, он крепко схватил его запястье, и мы снова
тронулись в неизвестном направлении, оставляя за собой едва заметный след.
Он правда настолько наивен и не понимает, что Осаму за версту учует чужую
кровь?
— Теперь не отвертишься. Отныне я буду надзирать, контролировать и бдеть.

Как папочка, оберегающий своего глупого сына от глупых поступков.
— Роль глупого сына тебе подходит больше, — ответил он, пытаясь смахнуть
темный локон с лица.
— Чего это?
— У тебя глупое выражение лица.
— Поздно метаться. Раньше нужно было думать. Кстати, — я кинул на него

быстрый взгляд, затем на отдаляющийся лагерь за нашими спинами. — Осаму
уже заходил прочитать тебе нотацию?
— Я не хочу об этом говорить, — резко ответил он, тут же переменившись в

лице. — Надо убрать тело, пока они не вернулись.
— Ну-ну.
***
Чуя неторопливо пробирался вперед, через высокие кусты папоротника и лианы,

о которые спотыкался каждые пять минут. Его мысли были заняты совсем
другим, и потому он не замечал, как ветки деревьев бьют его по лицу или как
колючие стебли ежевики царапают шею и оголенные руки. Иногда он попадал в
паутину и неторопливо убирал ее, нисколько не раздражаясь препятствиям на
пути.
Дважды ему не повезло наткнуться на инфицированных. Один выдал себя

хриплыми звуками из пробитой гортани, второй находился слишком далеко,
чтобы подбежать к замешкавшемуся Накахаре и вцепиться ему в лицо.
Когда прозвучал громкий выстрел, он вздрогнул, словно очнувшись ото сна и

удивленно уставился на дыру в голове зараженного. Тело рухнуло на землю,
издав противный хлюпающий звук.
— Блять… — пошатываясь от слабости в теле, он стянул клетчатую рубашку,

обвязанную вокруг талии, протер потное лицо, затем осмотрелся. Вокруг стояла
тишина, временами нарушаемая тихим шелестом в траве. Сон, казалось, помог
ему прийти в себя, однако едва в голове вспыхнул самый злополучный отрывок
этого утра в деревянном клозете, как к горлу подкатил ком. Одной рукой он
прикрыл рот, а второй уперся в дерево, чтобы не потерять равновесие. Подул
слабый ветер и деревья над головой зашелестели, словно переговариваясь.
489/1179
Чуя знал, куда направился Осаму. Знал, что бежать за ним сломя голову не
имеет смысла. Осаму наверняка долго боролся с собой, пока охранял его сон.
Однако голод и долгое воздержание взяли свое. Тем не менее он бы не ушел, не
убедившись, что, оставляет его в полной безопасности.
Накахара потер виски и, отдышавшись, медленно пошел вниз по склону, в

сторону деревни. Некоторые моменты просто неизбежны, подумал он, как бы мы
не старались их игнорировать. И Осаму бы держался по сей день, не вздумай эта
пара каннибалов подсунуть ему человечину.
Глупые мысли. Глупые дешёвые оправдания. Ты пытался держать его на

привязи, но с крахом провалился, укорил он себя. Иногда в его голову
прокрадывались и другие мысли, которые Чуя тут же гнал прочь, стесняясь
одного их существования. Согнувшись пополам в том деревянном клозете, он
провел слишком много времени, разглядывая кусок неразжёванного
человеческого мяса. Интересно, что сказал бы Осаму, если бы узнал, о чем
именно думал Накахара в тот момент. Асуке он мечтал отрезать руки, а Ючи
вспороть живот. Но разве мог он повести себя подобным образом, когда сам же
отчитывал Дазая за убийства? Тогда какой во всем этом был смысл? Раньше
было гораздо проще. Но время не стоит на месте.
Чуя громко выругался, когда нога в очередной раз соскользнула с невысокого

обрыва. Решив значительно сократить путь, он выбрал не самую удобную дорогу
и потому временами приходилось идти, пробивая себе путь сквозь высокую
крапиву, листы папоротника и ужасно колючие кусты, которые Чуя видел
впервые в жизни. Когда он вышел из тени леса на уже знакомую дорогу, ему
почудилось, что кожу слегка покалывает от солнца. Чуя поднес руку к лицу и
ошеломленно уставился на красные следы похожие на ожоги. Тянулись они от
самого запястья до плеча. Так же он почувствовал небольшое жжение на шее и
щеке.
Пройдя в глубокой задумчивости еще пару шагов, он резко остановился.

Кажется, Арата как-то упоминал о подобном растении. Однако, как бы он не
пытался сосредоточиться на словах Араты, все его мысли занимал Осаму. Решив
не обращать внимание на усиливающееся жжение на коже, он перекинул сумку
на другое плечо и быстро побежал.
Дорога в деревню была испорчена, и нога каждый раз проваливалась то в яму,

то в лужицу, которая на самом деле оказывалась гораздо глубже, чем он
предполагал.
Когда перед ним появился знакомый дом, обросший плющом, он замедлил шаг, а
затем и вовсе остановился. Вороны, сидящие на крыше, внимательно наблюдали
за ним. Над головой вновь нависло темное облако из мошкары и откуда-то
неподалёку раздалось тихое кваканье.
Возвращаться сюда в одиночку было странно. Пока он стоял в этом безлюдном
опустевшем месте, его охватила паника. Словно весь мир умер, а он остался
один в самом ужасном месте, какое только можно было придумать. Если бы
рядом был Осаму, было бы не так страшно. Неужели он так привык к его
постоянной компании за эти месяцы, что теперь и полдня не мог провести без
него?
Чуя не торопясь вышел из-за угла, с горечью осознавая, что все обстояло именно
так. А ведь прежний он наверняка вышел бы из себя от одной этой мысли.
Неужели еще года три назад он был настолько незрелым?
490/1179
Со двора Асуки и Ючи поднимался небольшой дым. Подойдя поближе, он увидел
Дазая, одиноко сидящего на деревянной лестнице под навесом.
Рукава черной рубашки были высоко подвернуты, обнажая крепкие

перемазанные в крови руки. Кровь была и в его волосах, и на лице, и даже на
обуви. Он сидел, низко опустив голову и, казалось, не заметил чужого
присутствия, однако Чуя знал, что он услышал его шаги очень давно.
— Приятного… аппетита? — неуверенно спросил Чуя. Дазай поднял на него

желтые глаза, а затем быстро отвел взгляд.
— Ты поверишь, если я скажу, что кто-то пришел сюда до меня и съел этих
двоих?
Чуя сложил руки на груди и приподнял бровь.
— А перед побегом он измазал тебя кровью и вложил оторванную руку прямо

тебе в ладонь в качестве сувенира?
Дазай звонко щелкнул пальцами.
— Все именно так и было!
Чуя закатил глаза. Он неторопливо стянул тяжелый рюкзак со спины, бросил его
на веранду, а затем сел возле Дазая. Оба молчали. Чуя не понимал, что именно
испытывает глядя на разорванные тела Асуки и Ючи. Расчлененный труп
мужчины лежал во дворе. Правая нога упала на угли и потому в воздухе стоял
тошнотворный запах подгоревшего мяса. Голова валялась у деревянного забора
и Чуе померещилось, что один открытый глаз Ючи смотрит прямо на него.
Изуродованное тело Асуки лежало на веранде, покрытое мухами. Иногда они
садились на голову Дазая, но он, сдавалось, вовсе не замечал их. Чуя же,
напротив, злился, раздраженно махал рукой, пытаясь отогнать жирных мух.
— Почему ты ушел так внезапно? Знаешь ли, не очень приятно просыпаться

одному в лесу.
Дазай фыркнул.
— А что мне надо было сделать? Разбудить и предупредить тебя?
— Во-первых, не следовало никого убивать!
— Они были каннибалами! — ответил Дазай, возмущенно ткнув Накахару в плечо

отрубленной рукой Ючи.
— Во-вторых, не смей в меня тыкать этой штуковиной!
— Ты из-за них съел человека! — крикнул Дазай. Чуя изумленно посмотрел на

него. — Они, блять… Ладно я, Чуя. Но ты! Они не имели права делать этого с
тобой… — его голос опустился до шепота. Он отшвырнул руку Ючи в сторону и
обхватил свои колени руками. Чуя неуверенно подсел ближе, осторожно
коснулся дазаевского уха, затем запустил пальцы во взлохмаченные, слипшиеся
местами от крови, кудри. Дазай слегка наклонил голову, подставляясь под
491/1179
ласку. — Я ведь не дурак и прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И все
то время, что мы вместе, я каждый день задаюсь вопросом, почему ты до сих пор
меня не бросил.
— Почему я должен был…
— Я видел с каким ужасом ты смотрел на эти тела. Смотрел на меня. И сейчас

пытаешься держать себя в руках, но, — Дазай вновь сел ровно, закинул руки на
колени. — У тебя сердце бьется, как бешеное.
— Блять, — Накахара потер переносицу. — Блять… Осаму, послушай.
— Я убил их не потому что снова поддался голоду. Все это я сделал осознанно.
Чуя поднялся. Опустив руки в карманы, он спустился с веранды и встал

напротив тела Ючи.
Если расслабиться и закрыть глаза, то можно мысленно перенестись на четыре

года назад, с тоской подумал он. За спиной будет гараж, под ногами дорога из
мелкого гравия, а над головой будут петь птицы. Если закрыть глаза и
повернуть голову, то можно увидеть огромное кленовое дерево, под которым
сидит Осаму, пытаясь натянуть тетиву. У него каштановые взлохмаченные
волосы, большие карие глаза и такой взгляд, словно он вот-вот заплачет. Чуя
улыбнулся. В тот день он и правда едва не расплакался. Погода была ясная,
солнечная, прямо как сейчас. Вокруг стоял запах свежескошенной травы,
яблочного пирога и бензина. Из открытого окна доносился голос радиоведущих.
Арата грузной тенью стоял за спиной Осаму, угрюмо наблюдая за его попытками
подготовить арбалет к стрельбе.
Почувствовав запах гари, Чуя открыл глаза. Дазай безмолвно наблюдал за ним,
перекатывая меж пальцев полумертвую муху.
— Это все дико и ненормально. Так ведь?
Чуя повернулся.
— Забавно, что ты это осознаешь, но тем не менее пришел сюда и убил их.
Неужели жизнь настолько обесценилась, Осаму? Нет, я не упрекаю тебя.
Правда. Просто…
— Так и мир уже другой, — ответил Дазай поднимаясь. — Если замешкаешься

хоть на секунду — тебя убьют. Позволишь себя обмануть — тебя убьют. Будешь
слишком мягкосердечен — тебя убьют. К этому нужно либо привыкнуть, либо
сразу вырыть себе могилу и лечь в нее.
Он спустился с крыльца, обогнул деревянную колонну и встал напротив дверей в

кладовую с железными кольцами вместо ручек. Снаружи казалось, словно это
небольшая избушка, едва пригодная даже для подсобки, однако, когда он
распахнул двери, Накахара понял, насколько внешний вид может быть
обманчив. Внутри она была огромной и шла глубоко вниз.
— В деревнях часто такое практикуют, — ответил Осаму на любопытный взгляд

Чуи. — Под землей прохладно, припасы хранятся дольше. Когда мы с тобой
пришли сюда, меня все время преследовал странный запах. Гнили, разложения.
492/1179
И я не мог понять откуда он. То, что готовили Асука и Ючи пахло совсем по-
другому.
— Что ты хочешь сказать? — Чуя перешагнул через тело Ючи и подошел к нему.
Из открытых дверей ужасное зловоние ударило в лицо. Дазай схватил его за
запястье и потянул на себя.
— Тебе не следует туда спускаться.
— А тебе не следует обращаться со мной, словно с кисейной барышней.
Осаму покачал головой, но дорогу покорно уступил. Чуя, схватившись за

шатающиеся перила, начал спускаться вниз. Деревянная лестница громко
скрипела под ногами и пыль с досок посыпалась вниз. С потолка свисала
лампочка, покрытая паутиной и три липкие ленты, которые не менялись уже
много лет. Чем ниже Чуя спускался, тем невыносимее становился запах. Еще
одна тусклая лампочка горела в самом конце кладовой. Под ней стоял высокий
стол из деревянных досок, а на нем лежало несколько тел и окровавленный
тесак.
Приподняв ворот футболки до лица, Накахара подошёл ближе. Насчитал он

шесть тел, не считая тех, кого пара каннибалов уже расчленила. На краю стола
лежали разделочная доска и плетеная корзина, куда они кидали ненужные
части тела. Какие-то тела были свежие, а какие-то, вероятно, лежали в кладовой
далеко не первую неделю.
Чуя наклонился над столом, разглядывая тело без глаз. Ему показалось, что его
губы шевелятся, словно он еще живой и что-то хочет ему сказать. Он наклонился
еще ниже, сильнее прижав футболку к лицу и неуверенно коснулся пальцем
бледных губ. Внезапно целый рой трупных мух вырвался изо рта трупа и
поднялся в воздух. Чуя резко отшатнулся от испуга и едва не свалился на
землю, споткнувшись о ведро с разделанным мясом. Он затаил дыхание.
Осознание происходящего настигло его внезапно. Асука и Ючи солгали им.
Никто не покидал деревню. Всех выживших они перебили сами. Чуя прижался
спиной к холодной стене. Пот стекал с него градом. Мухи некоторое время
кружили над его головой, а затем снова опустились на свою добычу. Воцарилась
тишина.
Забыв, как дышать, он смотрел на безглазый труп, на нанизанное на проволоку

мясо, на мелкие опарыши, вываливающиеся из ртов и глазниц, и тихо заскулил,
вжимая собственную ладонь в лицо. Однако запах был везде, пропитывал его с
ног до головы, вместе с волной паники и ужаса. Он медленно сполз вниз и
обхватил голову руками, лишь бы не слышать этот гул над головой. Вдруг чья-то
холодная рука легла на его плечо. Чуя судорожно вздохнул.
— Пошли отсюда, — присев на одно колено, Дазай обхватил Чую попрек талии,
помогая ему подняться.
***
Когда они вернулись в лагерь, стрелка часов перевалила за девять. Рюноске

493/1179
сидел напротив небольшого костра, поджигая от скуки прутики, а Накаджима
лежал на спальном мешке, листая старенький журнал трехлетней давности.
Чуя, не проронив ни слова, стянул с плеч сумку, бросил ее на землю и устало
плюхнулся рядом с Ацуши, стеклянным взглядом уставившись на огонек.
Накаджима убрал журнал и с любопытством посмотрел на него.
Дазай, однако, присоединяться к идиллии не торопился. Он встал возле палатки,

переводя хмурый взгляд с Накаджимы на Акутагаву.
— Кого вы убили? — спросил он.
Рюноске вздрогнул. Ацуши безразлично пожал плечами.
— Одного мудака, который хотел нас пристрелить.
Чуя, несмотря на усталость, резко поднялся.
— Когда это случилось?! Почему вы ничего…
— А что тут говорить? — спросил Ацуши, раздраженно отбросив журнал в

сторону. — За нами следил какой-то чернокожий урод. А я вовремя его заметил и
убил первым.
— Ты теперь всех темнокожих будешь ненавидеть из-за Луиса? — прошептал

Рюноске, поправляя болтающийся рукав рубашки. — Это мог быть и белый
парень.
— Да что, черт возьми, происходит? — спросил Чуя, больше обращаясь к Ацуши.
— Ничего! — рявкнул он и, вновь подняв журнал с земли, уставился на него не

моргающим взглядом.
— Ты бы его хоть перевернул, — мягко произнес Чуя, подсев к нему поближе.

Накаджима, заметивший, что держит журнал вниз головой, крепко впился в
листы грязными пальцами, демонстративно продолжая смотреть в одну точку.
Дазай нерешительно топтался возле палатки. Подойти к Рюноске оказалось

тяжелее, чем он думал. Чуя и Ацуши говорили о чем-то шепотом, и при желании
Осаму мог бы напрячь слух и подслушать их, однако решил этого не делать. Чуя,
в отличие от него, всегда знал, что говорить.
Дазай стянул рюкзак с плеча и прислонил его к зеленой палатке. Ближе к вечеру
поднялся небольшой ветер и плохо закреплённые края слабо колыхались. Он
пытался припомнить, когда они в последний раз спали в нормальной уютной
постели, а над головой у них было не небо, а крыша дома. В поисках Ясу они
обходили заброшенные заводы, торговые центры, шахты, большие особняки, но
держались подальше от города, так как инфицированные могли доставить
немало проблем. Лето сыграло им на руку, позволив спокойно передвигаться в
свете дня, однако случалось и такое, что погода менялась слишком внезапно и
они попадали едва ли в смертельную ловушку.
Дазай прислонился плечом к дереву, наблюдая за рассевшимися по отдельности

друзьями. Ацуши что-то тихо бормотал, зажав руки между колен, а Чуя молча
слушал его, кивая время от времени. Рюноске, ссутулившись, сидел ко всем
494/1179
спиной, ковыряя угли. Случалось, что даже Осаму охватывало чувство вины.
Особенно в такие моменты, когда они дни напролет проводили в лесах, без
нормального пропитания, без возможности смыть с себя дорожную пыль и пот.
Дазай до последнего был уверен, что рано или поздно кому-то наскучит или
надоест призрачная погоня за Ясу, но никто из них ни разу не выразил даже
сомнения в том, что она жива.
Однако Дазай не мог сказать того же о Чуе. Когда он отмечал новые точки на
карте, у Накахары менялся взгляд. Казалось, вот-вот он поднимется, разорвет
карту, скажет, что с поисками покончено. Вероятно, думал об этом каждый.
Впадал в сомнения, задавался вопросом, а выполнимо ли то за что они взялись.
И все же Дазай не верил, что первым сдавшимся будет именно Чуя.
Он часто раздумывал об этом, исподтишка разглядывая Накахару. Прежде он

рвался проверить каждый закоулок, каждый дом, но что было сейчас? Когда он
стал столь апатичен? Когда потерял веру в собственную сестру?
Дазай пытался поставить себя на его место. Пытался честно ответить на вопрос,
что бы напугало его больше — смерть или безызвестность? Смерть однозначно
уничтожила бы надежду, сожгла бы какую-то часть его души, но разве
безызвестность лучше? Каждый день он бы просыпался с мыслями о ней. С
беспокойным сердцем и душой. Что, если ей плохо, думал бы он. Что, если она
страдает? Что, если нуждается в помощи?
Безызвестность убила бы его. Медленно и мучительно. Вероятно, думал об этом

и Ацуши, думал и Рюноске. И потому каждый стойко молчал, ни разу не упрекнув
его в решении вернуться обратно. Дилемма Дазая в, отличие от них, была
гораздо проще. Он слепо шел за Чуей, неважно какой он выбирал путь.
— Рю? — тихо позвал Дазай. — Уделишь мне пару минут?
Акутагава бросил прутик в огонь и встряхнул ладонь.
— Если ты хочешь поговорить о том случае, то я…
— Прошу тебя.
Рюноске повернулся и с легким любопытством взглянул на него. Дазай протянул

ему руку и улыбнулся. Той самой редкой улыбкой, которую он не видел уже
много месяцев. И разве мог он отказать ему после такого? Кончики холодных
пальцев неуверенно коснулись мозолистой ладони, и Дазай быстро сомкнул ее,
точно капкан. Рюноске вздрогнул. Осаму медленно потянул его наверх.
Ноги после долгого сидения на траве затекли. Он слегка пошатнулся, вокруг все
поплыло на несколько секунд. Дазай тем временем перехватил его руку выше, у
запястья, и повел за собой в неизвестном направлении.
Они шли молча минут пять, может, десять. Дазай не говорил куда ведет его, а
Рюноске не спрашивал. Он знал, о чем хочет поговорить Осаму и уже
проигрывал в голове возможные варианты ответов, порой не самые вежливые.
Дазай, конечно, бывал вспыльчив, иногда непредсказуем, иногда жесток, но
Акутагава его не боялся.
Дазай молчал весь путь, а Рюноске начинать разговор первым не собирался. Он
495/1179
послушно шел за ним, постоянно озираясь по сторонам. Ночь была ясной и
теплой. Луна освещала дорогу, тихо шелестели листья. Иногда ему казалось,
что он слышит звук воды, но то были деревья, сбивающие его с толку. В отличие
от своих друзей, Рюноске любил природу и долгое нахождение в лесу нисколько
его не утомляло.
Пожалуй, единственным неудобством была мелкая мошкара и комары, которые

раздражали жужжанием у самого уха. Ему нравился запах леса, хруст веток под
ногами и тишина, которой он с радостью наслаждался. Рюноске, конечно, любил
компанию Ацуши, однако порой он становился невыносим. Накаджима мог
часами разговаривать без умолку, отпускать тупые шутки, а когда говорить
было не о чем издавал странные звуки, пытаясь повторить пение соловья, либо
карканье ворон. Интересно, что я сейчас сказал на соловьином, спрашивал он на
полном серьезе, отчего Рюноске едва сдерживал желание в сотый раз за день
закатить глаза.
Дазай выпустил его запястье и спрыгнул вниз с небольшого обрыва высотой в

метр. Когда он протянул руку, чтобы помочь ему спуститься, Акутагава
демонстративно отвернулся. Пройдя чуть пониже, он сел на краю обрыва, свесил
ноги и, ухватившись левой рукой за торчащие корни дерева, ловко спрыгнул
вниз. Дазай улыбнулся.
— Это не значит, что я тебя недооцениваю, Рю. Просто хотел помочь.
— Я знаю, — ответил Рюноске. — Долго нам еще идти?
— Мы почти пришли, — ответил он уклончиво.
Вновь повисла тишина. Спустя несколько минут Рюноске понял, что ему отнюдь
не померещился звук воды. С каждым пройденным шагом журчание становилось
громче, а почва под ногами - тверже. Спускаться им пришлось еще дважды, и
как бы Акутагава не пытался все делать собственными силами, ему все-таки
пришлось принять руку помощи. Камни вокруг были скользкие, влажные и
покрытые мхом. Иногда он спотыкался о корни деревьев, которые не замечал
под сухой листвой, а иногда, засмотревшись на что-либо, попадал лицом прямо в
паутину. Дазай весь путь держался ненавязчиво близко, чтобы поймать его, если
он где-то потеряет равновесие.
Когда перед глазами появилась долгожданная река, Рюноске удивленно

воскликнул. Течение было не быстрое, но и не медленное. Вокруг берега лежали
маленькие круглые камушки, покрытые мхом булыжники, сырые ветки,
обваленное когда-то дерево, которое кто-то давно приспособил под мост. С
другой стороны реки был небольшой склон, на котором росли и свисали вниз
огромные кусты папоротника. Сухие листья собирались у самого берега, а какие-
то уносило течением вниз.
Рюноске радостно посмотрел на Дазая, затем вновь на воду. Это место казалось
ему прекрасным, особенно в серебряном свете луны. Осаму тем временем стянул
рубашку с плеч, бросил ее на траву, а сам сел рядом, поправляя
приподнявшиеся вверх рукава черной футболки. Акутагава неуверенно сел на
специально подстеленную для него рубашку, стараясь избегать зрительного
контакта.
Почему все постоянно заканчивается одинаково, с горечью подумал он. Дазай

496/1179
делает что-то из вежливости, а в его сердце, словно лампочка, тут же
загорается надежда.
— Полагаю, ты уже догадываешься, о чем я хотел поговорить.
— Не стоило вести меня так далеко ради этого, — шепотом ответил Рюноске,
зная, что Дазай все равно его услышит.
— Хотел сделать тебе приятное.
Акутагава устало улыбнулся.
— Что ж… у тебя получилось. Спасибо.
Он закрыл глаза, прислушиваясь к журчанию реки. Все в этом месте было

идеально, не считая Дазая, который портил всю идиллию одним только своим
присутствием. Как же это ужасно, упрекнул себя Рюноске, человек, которого ты
безмерно любишь сидит на расстоянии вытянутой руки, но тебе нельзя к нему
даже прикоснуться. Что может быть хуже? Пожалуй, тот факт, что с минуты на
минуты он начнет читать ему нотации.
— Почему я тебе нравлюсь, Рю?
Акутагава крупно вздрогнул. Дазай внимательно смотрел на него. В его глазах

не было издевки, а в голосе снисходительного тона. Он был серьезен и ждал
искреннего ответа. Рюноске долго молчал, разглядывая в темноте
неестественно светлые янтарные глаза.
— Нравлюсь — слишком примитивное слово, чтобы описать то, что я к тебе

чувствую, Осаму.
Дазай оторопел, а затем и вовсе растерялся. Его вид настолько позабавил

Рюноске, от чего он вдруг звонко рассмеялся.
— Расслабься. Это ни к чему тебя не обязывает.
— Ошибаешься.
— Вовсе нет. Ты ко мне равнодушен, Осаму. Увы, это факт, на который я никак
не могу повлиять. Однако наша мнимая дружба обязывает тебя поговорить со
мной. Что ты и делаешь в данную минуту. Сейчас ты скажешь, что я поступил
глупо. Я с тобой бесспорно соглашусь. Ты сбросишь камень с сердца, так как
утомительный диалог позади, и мы вернемся обратно в лагерь.
Дазай вытащил из кармана пачку сигарет, медленно, слишком медленно открыл

ее и, увидев всего одну сигарету, утомленно потер переносицу.
— Всегда ненавидел в тебе эту черту, — сказал он, поджигая сигарету

зажигалкой.
Сделав глубокую затяжку, он протянул ее Рюноске. Тот недоверчиво посмотрел

на Дазая, затем на сигарету. Курить ему никогда не доводилось, да и не было
желания, несмотря на уговоры со стороны любопытных сверстников. Тем не
менее сигарету из рук Дазая он принял и с легким волнением сделал первый
497/1179
глубокий вдох. Ему вдруг показалось, что его легкие уменьшились в несколько
раз и образовали некий вакуум. В горле запершило, а на глаза навернулись
слезы. Он зашелся в приступе кашля и быстро протянул сигарету обратно
Дазаю.
— Теперь я точно не понимаю курильщиков. Как можно травить себя этим!

— поразился он. Дазай приподнял бровь, затем равнодушно пожал плечами и
откинулся на траву. Акутагава сел вполоборота, чтобы видеть его и реку.
— Знаешь, Рю, я, честно, понятия не имею, что тебе так во мне нравится. Ума не
приложу, чем заслужил твою любовь и понимаю, что сам ты никогда не
расскажешь. Но… сегодня мы говорим откровенно друг с другом, верно? Не
юлим, говорим только правду. Так вот, твои слова про… — он махнул рукой в
воздухе и снова затянулся сигаретой, — сбросить камень с сердца, или как ты
там выразился, меня очень сильно задели.
— Еще скажи, что я не прав, — ответил Акутагава.
— Ты не прав, — Дазай слегка приподнялся, опираясь на руку. — Я люблю тебя.

Не той любовью, которую тебе хотелось бы, но люблю.
Рюноске поджал губу и отвернулся.
— Я тебе кое-что скажу, Рю. Выслушай меня и не перебивай, — он вновь лег,

подложив руку под голову. — Мы с тобой знакомы много лет. Почти с детства,
да? Со стороны могло показаться, что я холоден к тебе или испытываю
неприязнь, но все было совсем не так. Я часто наблюдал за тобой и понимал, как
много у нас общего. Как сильно мы с тобой похожи. Пожалуй, это меня и злило.
Кто будет рад собственному отражению? Слышал фразу — противоположности
притягиваются? Так вот, это не про нас с тобой. Тогда мы были детьми. Глупыми,
горделивыми, капризными. И не могли поговорить вот так. Лицом к лицу. Сейчас
все иначе. Не смей говорить, что мне плевать на тебя. Что весь этот разговор
фальшь. Необходимая формальность. Прошлый Осаму, тот малолетний кретин,
никогда бы этого не сказал, но скажет взрослый. Мне не плевать на то, что с
тобой происходит. Ты… не чужой для меня, Рю. Как я мог выбрать тебя, если ты
мне как брат? — Дазай ткнул его пальцем в бок. — Ты вообще представляешь,
как это, целоваться с братом?
— Господи… а так хорошо начинал, — голос Рюноске звучал странно. Однако

Дазай не видел его лица. Он то ли плакал, то ли смеялся. Но Дазай решил не
любопытствовать и дать ему время собраться с мыслями. — И к слову, ты меня
целовал раньше.
— Тогда я был немного не в себе. Это очень трудно описать словами. Словно…
моим телом и разумом управлял кто-то второй.
— А теперь? — Акутагава посмотрел на него красными глазами, но на его лице

стояла добродушная улыбка.
— Вирус, конечно, никуда не делся, но, как бы странно это не прозвучало, я

чувствую… себя. Чуя считает, что первоначально вирус защищал меня, как
носителя, пока адаптировался в организме. Я бы даже сказал, защищал слишком
498/1179
агрессивно. И представь, этот идиот Ацуши завел на меня целый дневник!
Проводит идиотские опыты и думает, что я не замечаю, — буркнул он.
Акутагава, пытаясь сдержать смех, тоже откинулся на спину и посмотрел на

Дазая. Взгляд его был безмятежный, внимательный и вдумчивый.
— Мы первый раз разговариваем с тобой… так.
— И надеюсь не последний, — ответил Осаму, протягивая ему сигарету.

— Давай-ка, попробуй еще раз.
— Отвали.
499/1179
Часть 37
17:00
Запись №44
… он говорил сам с собой на протяжении десяти минут.
Ацуши Накаджима.
Спустя три недели долгих скитаний, Накахара отрешённо произнес:
«Мы возвращаемся».
Дазай впал в ступор, лишившись дара речи. Когда Накахара повторил свои
слова, Рюноске выронил тарелку с супом и не заметил, как обжегся. Ацуши
молча сканировал его глазами, но выражение его лица было нечитаемо.
Когда Чуя Накахара неловко засмеялся и ушел, они долго молчали, напряженно
переглядываясь.
Неужели сломался?
День прошел словно в аду. Жара. Ужасная, нестерпимая. В домах затхлый запах,
зловоние трупов, опарыши и плесень. Раздражающе громкое жужжание трупных
мух, стены, заляпанные кровью. Отпечатки пыльных ботинок на ковре,
выцветшие обои, с дырами от пуль, сухая раковина, медленно покрывающаяся
ржавчиной. Завешенные паутиной окна и мертвая тишина в заброшенных
стенах.
С каких пор они перестали искать ночлег в домах? Может, с того момента, как
начали чувствовать пустоту. С тех пор, как начали чувствовать себя пылинками
в огромном пустующем мире. С тех пор, как раз и навсегда заглохло радио.
Пропали повседневные привычные звуки. Их четверых было слишком мало,
чтобы воссоздать какофонию голосов. Шум. Воссоздать скрип шин, звук сирены,
детский смех, плач, крики переругивающихся соседей, голос телеведущего на
утреннем шоу. Звон колокольчика над дверью в кофейне. Усталые недовольные
лица за круглыми, натертыми до блеска столами в пиццерии. Стук каблуков,
мрачные невыспавшиеся толпы, спешащие с утра на работу. Школьный звонок,
звук дрели, лай собак, шипение кошек.
Все исчезло.
Заглохло, словно кто-то щелкнул пальцем и отключил привычный круговорот

жизни.
Лес стал роднее любого дома. Природа стала ближе, чем мнимый комфорт за
хрупкими стенами с обманчивой иллюзией защиты. Густой аромат вереска,
золото стерни, неровная зелень лугов, тени облаков, бегущие по склонам,
фестоны паутины, свисающие с низких стеблей деревьев, все вокруг приносило
умиротворение, почти пасторальную идиллию. Вне кирпичных стен, дышать в
500/1179
которых приходилось запахом обветшания и умирания, жизнь казалась не такой
тягостной и обременительной. До поры до времени. Пока вновь не оглушала
реальность.
— А теперь я спрошу еще раз, — Дазай осклабился по-волчьи. Желтые глаза

превратились в две узкие щелочки. Он сидел на корточках, мучительно
медленно ломая, а затем отрывая незнакомцу пальцы. Тот брыкался из
последних сил, пытался кричать, звать на помощь, однако стоящий позади
Накаджима крепко удерживал грязный лоскут ткани у него во рту. — Почему ты
околачивался возле нашего лагеря? Ты один или пришел с кем-то?
Тот потряс головой и замычал, вцепившись в кусок мокрой от слюны ткани, что
есть силы, пытаясь перетерпеть очередную волну боли. Дазай и Накаджима,
казалось, наслаждались процессом пытки и ответ незнакомца, который
представился Нейтаном, их мало волновал. В глазах Дазая стояла нескрываемая
жестокость, Накаджимы — сталь. Если первый получал удовольствие от чужой
боли, то второй просто отпустил себя, наступив собственной гордости на глотку.
Нейтан был вторым, кого они поймали. Первого Ацуши убил лично и по сей день
убеждал себя, что поступил правильно. Иногда ему хотелось быть, как Осаму.
Жестоким, самоуверенным, злобным ублюдком, который лишь при Накахаре
цеплял на лицо милейшую улыбку, от которой тянуло блевать. Осаму был
мудаком, каких не сыскать, но этот мудак был на их стороне.
Ацуши наблюдал за ним. Постоянно. Исписанных страниц в дневнике

становилось все больше. Он подмечал многое, чего не замечал раньше.
Поведение Дазая, привычки, мимика, выражение лица, когда врет, говорит
правду, когда смеется или злится. Когда злится так сильно, отчего на губах
играет улыбка, но желваки ходят ходуном. Поначалу читать Осаму было трудно,
но Ацуши приловчился. Он искренне верил, что Дазай носит маску безразличия.
Что ему, как и всем остальным, призрак каждого убитого не дает покоя. Не дает
сомкнуть глаз по ночам. Но каким же он был наивным дураком.
Ацуши каждый день заставлял себя улыбаться. Рюноске подобным никогда не

утруждался. Чуя забыл, как это делается с момента исчезновения Ясу. А от
улыбки Осаму хотелось залезть под горячий душ и яростно натирать кожу
наждачкой, пока вода под ногами не станет красной. Ацуши улыбался, чтобы
хоть как-то разбавить серые будни. Шутил, пытаясь вызвать у друзей хотя бы
подобие улыбки. Он улыбался, пытаясь удержать что-то невидимое,
неосязаемое, но медленно утекающее сквозь пальцы.
Он устал.
Если бы Ясу была рядом, она бы непременно улыбнулась ему. И этого хватило
бы, чтобы подзарядиться и начать все сначала. Но он так устал…
Улыбаться не было сил. Смерть больше не вызывала сострадания. Его глаза не

были желтыми, как у сидящего напротив друга. Но безразличие в них
одинаковое. Им плевать, кто такой Нейтан. Его мольбы — простой звук. Такое
же, как щебетание птиц над головой, гул реки или шелест листьев.
Когда именно это случилось, пытался понять Ацуши. Но сколько бы он не ломал

голову, так и не сумел вспомнить. Вероятно, начало кривой дорожки положил
Луис. Вероятно, Рюноске, из-за которого ему по сей день снился ржавый мачете
501/1179
в своих окровавленных руках. Вероятно, причина была в Ясу, чье похищение он
переживал гораздо сильнее, чем показывал. Причин было много и, пытаясь
найти нужную, он надолго заплутал бы в собственной голове.
— Я… одиночка. К-клянусь! — закричал он, обливаясь холодным потом, когда

Дазай наклонился и вобрал в рот его указательный палец. — Пожалуйста. П-
пожалуйста. Я просто хочу выжить!
Ацуши отбросил кляп в сторону и уставился на Дазая, неспешно обсасывающего

палец Нейтана. Его глаза были закрыты, но он мягко улыбался. Разглядывая
слегка полноватые ярко-красные губы, Накаджима вдруг задумался, что,
собственно, заставило ярого гомофоба и отъявленного натурала, дать слабину
перед этим человеком. Не эти ли блядские губы? Вполне возможно. Дазай был
красив. Ацуши и раньше замечал, но никогда об этом не задумывался. А может,
он мыслит слишком приземленно? Накахара не тот тип людей, который
поведется на внешность. Все гораздо глубже. Что же такого Чуя увидел в Дазае,
чего не замечал он? А что видел в нем Рюноске?
Когда Дазай вонзил пальцы Нейтану в шею, Ацуши отрешенно подумал, что ведь
никогда и не общался с ним близко. Да, они всегда рядом. Всегда вместе. Но
сколько раз они говорили по душам? Никогда.
— Ничего, что я его… — Дазай отпустил Нейтана. Бездыханное тело с глухим

стуком упало на землю.
Ацуши смерил окровавленное тело безразличным взглядом и пожал плечами.
— Ничего. Как-то многовато стало… одиночек. В любом случае, я не позволю

истории с Луисом повториться.
Осаму смерил его внимательным взглядом. Губы, которые Накаджима так

усердно разглядывал еще пять минут назад, искривились в ухмылке.
— О-о… наш мальчик теперь никому не верит? Какая жалость.
— Он, блять, не выжил бы тут один! Он нам врал! — гневно рявкнул Ацуши и
резко замолк, не ожидавший от себя подобного всплеска эмоций. Дазай коротко
хохотнул. — Почему ты убил его, если я не прав? — не унимался он, коря себя и
предательски дрогнувший голос. Накаджима был зол. Не на Дазая и даже не на
Нейтана. Он злился на самого себя. Злился на свой безвольный характер, из
которого можно было лепить все, что заблагорассудится. Ацуши не умел
повышать голос, не умел по-настоящему злиться. Не умел настоять на своем. Не
умел принимать важные решения, когда того требовала ситуация. Его
нерешительность едва не стоила Рюноске жизни.
— Понял по сердцебиению, что он лжет, — спустя долгую минуту зрительного

контакта спокойно ответил Дазай. — Как и ты сейчас.
Ацуши резко отвернулся и принялся лихорадочно собирать в рюкзак

разбросанные вокруг вещи. Осаму сидел на груди Нейтана, закинув руки на
колени, и молча наблюдал за ним.
— Ты ведь не думаешь, что был виноват в той ситуации?
502/1179
Вопрос Дазая раздался, как гром среди ясного неба. Накаджима впился
пальцами в ремешки сумки, пытаясь скрыть нервную дрожь в руках. Почему
птицы над головой решили замолчать именно сейчас? Почему стих этот
гребаный ветер? Почему в лесу стало так тихо?
— Не каждый отважился бы на подобное. А Чуя… это Чуя.
— Типа, пытаешься утешить меня? — выплюнул Ацуши. — Сам якобы святой!
Дазай слегка откинулся назад и приподнял бровь.
— Я и не претендую на звание святоши.
— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, Осаму, — устало и как-то обреченно

ответил Ацуши, бросив рюкзак на землю. Выражение его лица изменилось, что
заставило Дазая нахмуриться и податься вперед. Накаджима, казалось, всего за
долю секунды постарел на несколько лет. В густых светлых волосах он заметил
прядь серебристых седых волос. Между бровей появилась складка, губы были
строго поджаты, вокруг глаз мелкие морщинки. Дазай запустил пятерню в
волосы и взъерошил их с тихим вздохом.
— Ради кого ты это делаешь?
— Я, черт возьми, сказал, что не собираюсь это обсуждать с тобой! — крикнул

Ацуши, распугав всех птиц в округе. — С тем, кто прячется тут, потому что
боится поговорить с собственным парнем! И ты еще будешь мне заливать про
искренность?!
Дазай поднялся. Бледные руки, с засохшими корками крови, скрылись в

карманах широких бежевых брюк. Он стоял неподвижно, исподлобья
разглядывая Накаджиму. Наконец без маски придурка и весельчака. Даже
Дазай согласился с тем, что смотреть на такого Ацуши было странно.
Неправильно. Непривычно. Хотелось коснуться пальцами уголков его губ и
поднять их вверх. Это они должны были злиться. Кричать друг на друга.
Закатывать истерики и выяснять отношения. А Ацуши… Ацуши был их
единственным лучом света. Неужели он тоже сломался? Как выстоять перед
этим миром остальным, если не выстоял даже Накаджима?
— Сейчас речь не о нас с Чуей. Не пытайся перевести тему, — Дазай облизал

сухие губы. — Поговори со мной, Ацу.
— Мне нечего тебе сказать, — быстро протараторил он.
Осаму закрыл глаза, медленно выдохнул и заговорил тихим сиплым голосом.
— Мой отец часто говорил мне, что… человек — это ресурс. Ресурс семьи, ресурс
общества, ресурс государства. Неважно. Все ресурсы ждет одинаковый конец.
Он истощается. Истощается, а вскоре становится никому не нужным мусором.
Кажется, я начинаю понимать, что тогда хотел сказать мне отец. Ты — тот
самый ресурс. Каждому отдаешься так самозабвенно, даже когда тебя об этом
не просят. Ты до отвращения сердоболен. Кому-то это нравится, но точно не
мне, — Дазай высоко задрал голову, угрюмо наблюдая за темным облаком птиц.
День выдался чистым и ясным. Холодная свежесть напоминала о близящемся

503/1179
конце лета, что не могло не расстраивать. За прошедшие несколько месяцев в
поисках Ясу, они обнаружили столько мутировавших тварей, что порой терялись
и путались в методах их убийства. Порой, затаив дыхание, приходилось
скрываться, чтобы не выдать свое местоположение. Некоторые твари были
неубиваемы. Не спасал ни огонь, ни солнце, ни пуля в голову.
— Постараюсь это как-нибудь пережить, — глумливо фыркнул Ацуши. Дазай,

глубоко ушедший в свои мысли, мелко вздрогнул, затем поморщился, почесывая
одной рукой жесткие белые волосы.
— Постарайся затолкать свой сарказм в свою тощую задницу, — рявкнул он,

потянувшись за сигаретами к заднему карману. — Ты либо пиздец тупой, либо
просто ебаный альтруист.
Ацуши нахмурился. Как никогда сильно хотелось дать Дазаю кулаком промеж
его желтых глаз.
— Тогда не понимаю, почему ты тратишь на этого «ебаного альтруиста», — он

согнул пальцы, изображая кавычки, — столько своего столь ценного времени.
Если бы взглядом можно было убивать, то от Накаджимы наверняка сейчас

осталась бы лишь горстка пепла. Однако ярость в глазах Дазая исчезла так же
быстро, как и появилась. Осаму громко выдохнул, устало поскреб лоб ногтями.
— Ты правда не понимаешь? — спросил он тихо.
— Я в этой жизни много чего научился делать, — ответил Ацуши стальным

голосом, — но мысли, к сожалению, пока читать не умею. Однако активно над
этим работаю.
— Прекрати истязать себя, — прошептал Дазай, опустив руку с так и не

зажжённой сигаретой. — Прекрати делать вид, что тебе весело, когда на самом
деле в горле ком стоит, хочется выть и рвать волосы на голове. Тебе не нужно
постоянно всех подбадривать и притворяться. Когда тебе грустно, просто,
блять, делай, как все нормальные люди. Дай волю слезам. Не нужно
притворяться ради нас. Рано или поздно это сломает тебя. Ведь уже что-то
крошится внутри, да? Если я не прав, посмотри мне в глаза и скажи это. Скажи,
что я долбаный параноик и все у тебя заебись, — Дазай поджал губы.
— Сможешь?
Повисла мучительно долгая тишина. Ацуши упрямо смотрел на Дазая. С

вызовом, немного угрюмо, до крови прикусив губу и незаметно сжимая кулаки в
карманах джинсовой куртки. О-о, Осаму всегда умел выдержать чужой взгляд.
Вот и сейчас он смотрел неотрывно, водя языком по переднему ряду зубов.
Накаджима хотел отвернуться, но не мог. Едва повернув голову в сторону, едва
разорвав этот зрительный контакт, он бы дал немое согласие, что этот человек
прав. Да, он не такой весельчак, каким кажется. Дазай его раскусил. Но Ацуши
сдаваться без боя не собирался. Он нужен друзьям. Им нужна его улыбка.
Нужна его поддержка. Что с ними станет, если единственный, кто хотя бы
изредка заставляет их улыбаться, тоже внезапно померкнет? Счастью и веселью
давно нет места. Этот мир персональный ад для каждого. Но он хотя бы
пытается. Не сидит сложа руки.
Дазай неторопливо двинулся в его сторону. Раздался глухой хруст сухих веток и
504/1179
жухлых листьев. Сигарету он лениво крутил меж тонких длинных пальцев,
продолжая испытующе смотреть в серые глаза. Чем ближе он подходил, тем
дальше отступал Ацуши. Шаг, второй, третий. Дазай усмехнулся, продолжая
медленно напирать, словно уже выиграл в этой игре. Его глаза выворачивали
наизнанку. Насильно выдирали запрятанные глубоко внутри эмоции.
Понимающий взгляд словно бил током по оголенным нервам. Ацуши вымученно
улыбнулся, нисколько не удивляясь влаге на собственных щеках.
— Мне хреново, Осаму. Я… больше не вывожу это дерьмо, — признался он,

надрывно вздыхая, прикусив дрожащую губу. Дазай остановился в полушаге от
него. На его лице больше не было улыбки, словно до этого он издевался,
подражая ему. На его бледном лице вообще не было никаких эмоций. Лишь
пугающая пустота и отчужденность. Только яркие жёлтые глаза давали понять,
насколько Накаджима не одинок в своей безмерной усталости.
— Что тебе мешает обнять меня? — спросил Осаму, глядя на него исподлобья.
— Не стесняйся. Я отлично обнимаюсь.
Ацуши на мгновение растерялся, а затем залился мягким тихим смехом и сам

прильнул к нему, испытав небывалое облегчение от того что, наконец оказался
разоблачен. И нет больше смысла притворяться, хотя бы перед одним
человеком.
— Только не злоупотребляй этим. Я не шучу, — буркнул Дазай.
— Ты сам вложил ключ в мои руки. Терпи.
Осаму закатил глаза.
***
Дазай не трусил. Дазай знал, сколько нужно выждать, прежде чем зайти в
палатку к Накахаре. Чуя всегда был сложным человеком. Немного скрытным,
малость замкнутым, порой грубоватым и… чрезмерно рефлексирующим.
Пожалуй, гораздо больше, чем когда-то Дазай и Рюноске.
Правда, он, в отличие от своих друзей, прекрасно скрывал эту часть себя. И
никто ее не замечал, потому что не хотел. С Дазаем все было гораздо сложнее.
Он замечал, он знал, он всегда был наблюдателен, еще ребёнком, однако эту
черту Накахары он отнюдь не считал плохой.
До той поры, пока она не начала травить его разум.
Кто-то сказал бы, что Осаму Дазай ужасный человек, раз бросил своего парня в
тот момент, когда он нуждался в нем больше всего. Но Дазай знал, что первые
несколько часов, после своего заявления, Накахара уйдет в себя. Нет, телом он
будет все в той же палатке, однако разум будет блуждать где-то далеко. В
каком-то собственном мире. Мрачном и наверняка холодном. Он будет слепо
шагать по тернистому пути, который сам же и проложил перед собой.
Чуя Накахара сложный человек. Его душа похожа на темный лабиринт,

505/1179
переполненный опасными ловушками и загадками. По нему можно блуждать
бесконечно, в надежде отыскать выход, а в итоге потеряться и забыть
первоначальную цель.
Даже сейчас направляясь в его палатку, Дазай не был уверен, что будет
услышан.
— Не в твоем духе ложиться так рано.
Он прошмыгнул в палатку и опустил вниз москитную сетку, чтобы мошки и

комары не залетели следом. Ответом ему послужила тишина. Накахара,
укрывшись тонким одеялом, не шевелился. Дазай по дыханию мог понять спит
он или нет. И сейчас Чуя определённо лежал с закрытыми глазами, в надежде,
что Осаму оставит его в покое. Их окружала тишина. Нарушало ее лишь тихое
жужжание комара над головой. Дазай резко вздернул руку и сжал кулак.
Жужжание прекратилось. Однако стоило ему удовлетворенно хмыкнуть, как
раздражающий писк вновь повторился. Перед палаткой замельтешила чья-то
фигура и погасила небольшой костер. Без привычного для слуха треска огня
стало невыносимо тихо. Пока кто-то из ребят не потушил его, Дазай не замечал
даже свет, тускло отливающий через москитную сетку.
На мгновение он застыл, прислушиваясь к отдаляющимся шагам. Прожив

столько времени вместе, они без проблем могли узнать друг друга даже по
дыханию. Походка медленная, слегка вразвалочку, наверняка принадлежала
Рюноске. Дазай не мог не улыбнуться мысли, как сильно они сблизились за
прошедшие недели. Ничего из этого не было запланировано и не входило в его
планы. Беседа с Рюноске, затем с Ацуши, а теперь и с Чуей. Он не любил долгие
душевные разговоры, в особенности искать слова поддержки и кого-то
приободрять. Тем не менее, эти три человека были ему дороги, как бы сильно
порой он не отрицал очевидное.
— Я знаю, что ты не спишь, — Осаму стянул тяжёлые берцы, небрежно

отшвырнул их в сторону и сел перед Накахарой, водрузив руки на согнутые
колени. Из-под одеяла торчала лишь рыжая макушка. Дазай потянулся к нему
рукой но, вдруг передумав, вернул ее на свое колено. Может, Чуе будет легче
говорить с ним, если не будет видно его лица?
Дазай заерзал на месте, оттягивая ворот черной футболки. В палатке было

душно. Комар все еще жужжал над ухом, словно издеваясь. Он звонко шлепнул
себя по щеке и тихо выругался. Снова мимо.
Ловкий ублюдок, подумал Дазай, пытаясь отследить место звука, чтобы

расправиться с ним раз и навсегда. И с четвертой попытки удача улыбнулась
ему. Забыв о первоначальной причине своего визита, он принялся злобно
раскатывать темный комок меж пальцев. Чуя слабо шевельнулся и повернул
голову. Осаму сидел вполоборота, слишком увлеченный своей местью и не
заметил, как пристально его рассматривают уже несколько минут.
В Чуе боролись два желания. Отвернуться, пока не поздно и дальше

притворяться спящим. Хоть раз дать слабину, побыть искренним и поговорить.
Скорбь порой становилась невыносимой. Разъедающей. Он боролся, как мог.
Занимал себя поисками днями и ночами. Занимал свои мысли. Пытался думать о
чем угодно, лишь бы не о сестре, за которой он не уследил. Одна часть его
сознания упорно твердила, что девушка давно мертва, и он лишь в силу своего
506/1179
упрямства и эгоизма не может принять очевидное, мучая не только себя, но и
ребят, что поддерживали его из всех сил. Вторая же была уверена, что Ясу жива.
Ждет его. Надеется на спасение. И пока оставались даже мизерные отголоски
этих мыслей, он не мог вздохнуть полной грудью, невольно став заложником
собственных сомнений.
Страх порой сковывал. Приступы паники повторялись все чаще и чаще. Он не

замечал, как болезненно стонет во сне, кричит имя сестры, словно раз за разом
переживает один и тот же кошмар. Дазай редко оставался с ними на ночь,
предпочитая слоняться по округе и выискивать новые виды инфицированных.
Вернувшись в лагерь за забытой картой, он заглянул в палатку и увиденное там

надолго осталось в его памяти. Он часто забывал, что Чуя обычный человек. Со
своими эмоциями, чувствами, переживаниями. Однако с той ночи Дазай больше
не покидал их. Едва Накахара скрывался в палатке, Осаму молча шел следом и
лип к нему вплоть до самого утра, игнорируя чужое недовольное ворчание.
Когда Чую вновь поглощали кошмары, Осаму не будил его. Он осторожно
прижимал его к груди, медленно гладил по напряженной спине, покрывая
легкими поцелуями мокрые от слез щеки и скулы. Если бы Чуя узнал, ему бы
наверняка стало стыдно. Он не любил показывать эмоции, давать слабину. А
узнав, как хнычет по ночам и корчится во сне, наверняка не подпустил бы к себе
Дазая даже на пушечный выстрел, предпочитая вариться во всем в одиночку.
— Мне даже мысли твои не нужно читать, чтобы догадаться, зачем ты пришел.
Дазай протер руку о штанину и, подавив усталый вздох, повернулся. Накахара,

подперев голову рукой, продолжал сверлить его взглядом.
— Не мог бы ты смотреть на меня чуть более дружелюбно? — полюбопытствовал

Дазай, почесывая место комариного укуса на шее.
— Черт, прости… — Чуя сбросил одеяло и принял сидячее положение, потирая

воспаленные от пыли и недосыпа глаза. — Слушай, насчет того, что я сказал…
— Почему? — грубо перебил его Дазай, крепко сжав теплую накахаровскую

ладонь в своей. Тот смерил его усталым взглядом и вновь откинулся на
спальный мешок.
— Мне давно следовало это сделать. Еще пару месяцев назад.
Дазай собирался что-то ответить, но Чуя поднял палец, коротким жестом

попросив его помолчать. Дазай поджал губу, но просьбу покорно выполнил.
— Этот шаг дался мне с огромным трудом. Я даже сейчас сомневаюсь в

правильности принятого решения. Мысль, что моя сестра может быть еще жива,
заставляет меня сомневаться. Но наши поиски, они… — он горько улыбнулся, —
это как иголку в стоге сена искать. Понимаешь? Я бесконечно благодарен тебе и
ребятам за поддержку. За то, что вы молча следовали за мной все это время.
Правда. Но сколько еще это продлится? Год? Два? Три? Десять? — его голос
дрогнул. Дазай крепче сжал ладонь Чуи, ловя каждую эмоцию на его лице.
— По крайней мере…
— Пожалуйста, Осаму, — Накахара подполз к нему и обхватил его лицо руками.

507/1179
— Не говори ничего. Просто прими это решение. Уступи хоть раз и не спорь.
Пожалуйста.
Дазай долго смотрел в его глаза. Строгие, полные решимости и немой мольбы.
Иногда он спрашивал себя, а верит ли сам, что Ясу жива? Но никогда не получал
однозначный ответ.
— Выезжаем завтра, на рассвете? — спросил он, пытаясь сменить тему. Чуя

неуверенно кивнул.
— Да. Держим путь в Токио. Как и планировали, — он тихо шмыгнул носом, все
еще разглядывая хмурое лицо Дазая. — Может, встретим там твоих друзей.
— Опять ты за старое, — Осаму взъерошил отросшие волосы, разглядывая

учиненный Накахарой беспорядок. Сумка с вещами была распахнута, кипа мятой
одежды валялась вокруг нее. Возле подушки стояла грязная чашка из-под чая,
поодаль лежал арбалет, полупустой пузырек спирта, салфетки и кожаная
кобура. — Я ведь столько раз уже извинился. У нас были не такие… отношения.
Накахара сел ближе к выходу, глядя на погасшие угли через москитную сетку.
Ацуши, спящий в палатке напротив, что-то пробормотал во сне, затем
перевернулся набок. Рюноске спал в обнимку с одеялом, слегка приоткрыв рот.
Раньше они оставляли больше пространства между палатками, но после
нескольких нападений инфицированных, решили держать друг друга в поле
зрения.
— Зато у нас нет даже таких, — вырвалось с упреком, прежде чем он успел
подумать о сказанном. Дазай застыл каменным изваянием. Чуя в ужасе прикрыл
рот ладонью, чувствуя, как шея и уши горят от стыда. На несколько мгновений
воцарилась неловкая тишина. Осаму вновь оттянул ворот футболки и облизал
сухие губы. Накахара намеренно не отводил взгляд, понимая, что как только
сделает это проиграет окончательно. А в душе оставалась толика надежды, что
Дазай не разглядит его горящее от стыда лицо в темноте. Как он мог ляпнуть
подобное? Какой дьявол в него вселился?
— Я думал… — прошептал Дазай сиплым голосом. Помолчав секунду, он

прочистил горло и вновь заговорил. — Просто… Я не докучал тебе и не лез со
всем этим, потому что… Блять, — он протер влажную шею, нервно облизал губы
и взъерошил волосы. — Я хотел дать тебе время. Столько всего произошло за
эти несколько месяцев.
— Ты можешь не оправдываться, — ответил Чуя, опустившимся до едва

различимого шепота голосом.
— Мне всегда хочется прикоснуться к тебе. Но я понимаю, что сейчас не самое

подходящее время. И… душой ты все равно будешь не со мной, — Дазай вперил
взгляд на свои руки, нервно комкающие карман на брючине. — Я не помешан на
сексе, Чуя. Если вдруг ты переживаешь об этом. Мне достаточно одного твоего
присутствия.
Чуя молчал долгую минуту, о чем-то раздумывая, а затем залился тихим

хриплым смехом. Дазай удивленно посмотрел на него, не понимая, что стало
причиной внезапного веселья.
508/1179
— А что, если мне… недостаточно? Может, иногда мне хочется, чтобы ты ко мне
прикоснулся?
***
05:00
Запись №49
Утро бледное и мглистое. Пахнет влажной землей и гниением.

Не люблю ранние подъемы. От них мне всегда становится тревожно. Но будет
болтать. Для этой страницы у меня более интересная заметка, нежели моя
утренняя хандра. Мы едем дальше. Мы сдвинулись с мертвой точки.
Ночь была светлая, прохладная и звездная. На фоне серого неба бурой полосой
вырисовывались высокие деревья. Слабый ветер медленно раскачивал их. Тихий
шелест листьев, лесной воздух и потухшие угли вызывали двоякие чувства.
Чего-то необратимого и волнующего. Словно мы перевернули очередную
страницу нашей жизни, а теперь двигаемся дальше, оставив за плечами
необъемный груз пережитого.
На восходе из густого тумана всплывало красное солнце. Что стало для меня
очередной причиной для дурного настроения и ожидания чего-то скверного.
Осаму не ошибся, когда сказал, что я намного депрессивнее, чем хочу казаться.
Мне не понять, каких усилий Чуе стоило это решение, но теперь и я не хочу
лажать. Мы встали на новый путь, и нет смысла оглядываться назад. Я не знаю,
что ждет нас в Токио. Возможно, спасение. Возможно, неминуемая гибель. С
уверенностью могу сказать, что это слово больше не пугает меня. Жизнь
странная штука. Порой ужасно утомляющая. Я утомился. Остальные тоже.
Может, нам всем пора на покой?
Я думал, что все будут собираться в путь с азартом и нетерпением, но ранним

утром лицезрел их мрачные лица и некоторое смятение. Мы правда расстаемся с
Ясу. Она останется в нашей памяти. Ее образ, голос, смех. Но ведь воспоминания
тускнеют со временем. Это грустно. Иногда я тоже боюсь стать чьим-то
воспоминанием.
Серебристый форд поджидал нас на обочине. С машинами в последнее время

приходилось тяжко. В немой тишине мы закинули вещи в багажник, расселись в
салоне. Внутри было душно. Пахло бензином и чем-то сладким. Над головой
раздражающе жужжала муха. После нескольких ленивых попыток ее схватить,
мы просто открыли все окна, в надежде, что она вылетит сама. Осаму молча сел
за руль. Чуя занял место напротив. Мы с Рюноске умостились сзади.
Кондиционер не работал, радио тоже. Чуя порылся в бардачке и вытащил
несколько старых газет, бегло пробегаясь глазами по выцветшим строкам.
Осаму сжимал руль пальцами и нервно облизывал губы, словно собирался что-то
сказать, но никак не решался. Рюноске быстро заметил его рассеянность и
справился в чем дело. Тогда уже и Чуя поднял на него любопытный взгляд.
509/1179
— Мне хотелось кое-куда заехать на обратном пути, — сказал он, обхватив руль
до скрипа.
— Куда именно? — спросил Чуя.
— Это одна из точек на карте, где мы были раньше…
— И что ты хочешь там найти? — осторожно спросил Акутагава.
Осаму вновь облизал губы. Он всегда так делал, когда нервничал.
— Одну девочку, — прошептал он. Это была всего секунда, пожалуй, мгновение,
но пристально глядя на него через зеркало дальнего вида, я уловил легкий
оттенок стыда на его лице и… сожаления?
Чуя закинул газеты обратно в бардачок, громко захлопнул его и откинулся на

спинку мягкого сидения, заведя руки за голову.
— Эта та инфицированная? — спросил он, глядя прямо перед собой. И тут я

вспомнил ее. Это крохотное дитя в оборванном красном платье. Помнится, когда
мы были в отряде Федора, она частенько ходила за ним тенью. Смотрела
пристально, изучающе, никогда не теряла его из поля зрения, однако подходила
лишь тогда, когда рядом с Осаму не оставалось ни души. Неужели Дазай
проникся к ней чувствами? К этому инфицированному ребенку? Разумному
ребенку.
— Да. Она.
— Где именно ты ее оставил? Как давно?
— На заброшенном заводе… — его голос дрогнул. Он оторвал пальцы от руля и

принялся потирать руки друг о друга. — В тот день, когда мы впервые
столкнулись с той тварью в контейнере.
— Так это было… — Рюноске нахмурился, задумчиво почесывая лоб. — Больше

года назад. Разве нет?
Дазай неуверенно кивнул. В машине повисла гробовая тишина. Мы незаметно

переглядывались, затем отводили глаза в сторону. У всех троих в голове
крутился один вопрос, но никто не решался озвучить его.
— Ты ведь понимаешь, что спустя почти… — Чуя сложил руки на груди, сканируя
Дазая глазами. — Почему не забрал ее сразу? И с чего ты решил, что она еще
там?
Дазай, не выдержав пристальный взгляд Накахары, отвернулся к окну.
— Я начал привыкать к ней, — его голос звучал ровно, но всем было понятно с
каким трудом ему это дается. Дазай странный человек. Не поддающийся логике.
Какому-либо объяснению. Все, что он делает — странно. Полагаю, эти двое со
мной охотно согласились бы. Тем не менее его слова для нас троих стали пищей
для размышления. Однако сейчас было не самое подходящее время, чтобы
рефлексировать. Нам предстоял долгий путь. С трудом убедившись, что этому
510/1179
парню можно доверять, я не хотел прийти к обратному мнению.
— Что в этом плохого? — спросил Чуя, выдержав небольшую паузу. Он выглядел

спокойным и на удивление собранным. Нет, я не ждал слез, депрессии и
самобичевания. Спустя долгие месяцы, он принял нелегкое решение оставить
поиски сестры. И это непоколебимое спокойствие на его лице тревожило меня.
— Она зараженная, Чуя. Ты не понимаешь? — Дазай повел рукой в воздухе и

громко выдохнул. — Ее тело разлагается. Я не хотел за этим наблюдать.
— И решил поступить как трус, бросив ее там, — заключил Чуя.
— Да… — согласился Дазай. — Именно так.
— Я думаю, это не займет много времени. К тому же, — он повернулся назад и

слегка кивнул нам, — мы ведь никуда не торопимся, верно?
Торопиться нам было некуда. А если быть откровенным, поездка в Токио была
самой большой ложью, которой мы пичкали себя с самого первого дня. Когда
есть цель, хотя бы какая-нибудь, становится чуточку легче. Этот мир давит не
так сильно. Каждое утро, открывая глаза, я спрашивал себя, зачем ты
проснулся? Зачем прилагать столько усилий? Ради чего ты пытаешься выжить?
Сегодня может укусить инфицированный. Завтра — застрелить кто-то из
вражеской группы. Можно упасть в яму с инфицированными и последние минуты
своей жизни потратить на сожаления. Можно радоваться плитке шоколада,
полупустой банке кофе и любимому рамэну, найденному где-то под пыльными
полками в супермаркете. Можно ругаться с друзьями каждый день, глубоко в
душе испытывая жгучую боль от своих же слов, но остановиться трудно. Потому
что, все вокруг давит и порой жизненно необходимо выплеснуть эмоции.
Мы так хороши в выживании или нам крупно везло все это время? Токио — наша
цель. Нам нужно за что-то цепляться, чтобы по утрам открывать глаза. Но что с
нами будет потом? Что с нами станет, когда мы достигнем цели?
Чуя прав. Нам некуда торопиться.
511/1179
Часть 38
***
Все кроме Осаму ведут личные дневники. Я тоже решил попробовать.

Понятия не имею, что писать. О погоде? Что может быть скучнее.
Рюноске Акутагава.
Лунный свет разрисовывал листья оттенками серебра и старой кости. Высокая

трава колыхалась под вздохами ветра. После вчерашнего дождя все еще пахло
землей и сырым асфальтом. Группа из четырех людей окольными путями
двигалась в направлении старого заброшенного завода. Ветер кружил вокруг
них, мокрый гравий поскрипывал под ногами. Все проявляли излишнюю
осторожность, останавливаясь время от времени, чтобы прислушаться к звукам.
Глубоко в лесу раздавался длительный вой, давно ставший чем-то привычным.
Дорожные знаки и указатели, покрытые ржавчиной, поскрипывали,
раскачиваясь от ветра из стороны в сторону.
На железных рельсах, к которым они вышли обходным путем, лежали два

обезглавленных трупа, со связанными за спиной руками. Чуть поодаль,
прислоненный к рельсе, лежал огромный топор, испачканный в крови. Чуя
посмотрел на деревянную ручку, обмотанную черной изолентой. Ацуши
перевернул труп ногой и тут же пожалел об этом. В воздух взмыл рой мух, в нос
ударил резкий запах, из шеи трупа на мелкий гравий посыпались опарыши.
Рюноске, под угрюмые взгляды остальных, сделал то же самое со вторым
трупом. Тело было женское.
Пока все отмахивались от запаха, закрывали лица арафатками и воротниками,
взгляд Дазая скользнул по задранной юбке и обнаженным бедрам девушки.
Синяки и кровоподтеки на них были едва различимы, тем не менее,
присмотревшись, не сложно было догадаться, что делали с ее телом. На
клетчатой рубашке не хватало пару пуговиц. Майка под ней была высоко
задрана, обнажая одну маленькую аккуратную грудь. На месте второй зияла
кровавая рана.
— Надеюсь, сначала они убили ее, — сказал Чуя, проследив взгляд Дазая.
— Они были женаты, — Ацуши опустился на корточки перед трупом мужчины.

На безымянном пальце его левой руки было такое же кольцо, что и у женщины.
— Наверное, даже спустя десять лет, я не перестану удивляться человеческой

низости, — выплюнул Рюноске.
В небе громко загромыхало, ярко сверкнула молния. Дазай по привычке

вытащил карту, но, замешкав на мгновение, небрежно свернул ее и убрал в
задний карман брюк. Дорогу он помнил, как свои пять пальцев. Оставив трупы
на рельсах, они двинулись дальше. Прежде кто-то наверняка предложил бы
похоронить тела, сейчас же на него взглянули бы точно на безумца. Они
черствели душой, но иначе было не выжить.
512/1179
Впереди шел Дазай, напротив, чуть поодаль, шагал Чуя, с любопытством
оглядываясь по сторонам. Из-за сломанных ребер он пропустил много вылазок, и
местность была ему не знакома. Рюноске и Ацуши держались позади, время от
времени уныло поглядывая на мрачное небо. Ветер с каждой ночью становился
все прохладнее. Стремительно приближалась осень. Дожди приносили много
неудобств. Ноги скользили по сырой земле. Ночь в палатке превращалась в
пытку. В шуме дождя было невозможно услышать посторонние шаги, из-за чего
часто инфицированные подбирались слишком близко к лагерю. Благо, у них был
Дазай, и в плохую погоду он бодрствовал до самого утра.
— Этой ночью мне снилась арахисовая паста, — мечтательно сказал Ацуши,

отгоняя от лица надоедливых комаров. Рюноске издал тихий смешок.
— Так ты только недавно в одну харю целую банку выжрал. Хоть поделился бы.
Накаджима поморщился, словно выпил кислого молока. Дазай поднялся на

небольшое возвышение и протянул Акутагаве руку, помогая ему подняться.
Затем взобрался Чуя, за ним Накаджима.
— Я уже сто раз сказал, что она была почти пустой. И вообще, не ты ли вылакал
весь наш запас кофе?
— Считай, что это ваша благодарность мне за то, что я всю ночь охранял ваш
покой.
— Так это была твоя смена! — возмутился Накаджима.
— Тогда и мне благодарность причитается, — вклинился Дазай. — Где мой кофе

и арахисовая паста?
— Ты хотел сказать, где мой кусок сочного человеческого бедра? — подковырнул

Ацуши. Чуя и Рюноске засмеялись.
— Нет, скорее кусок крольчатины или белки, — Накахара щелкнул Дазая по

носу. — Кстати, ты никогда не думал делать из них чучела? Ты как раз недавно
жаловался, как скучно тебе по ночам.
— Очень смешно, — буркнул Осаму, почесывая кончик носа. — И куда мне эти
чучела девать? Носить с собой в сумке?
— Расставляй вокруг палатки, — предложил Рюноске, пытаясь держать

серьезное лицо. — Если бы я увидел нечто подобное, то перекрестился бы и
развернулся обратно.
— Ой, идите к черту, — отмахнулся он, — заодно спросите у него, не видел ли он

ваше чувство юмора.
Те, однако, уже не слышали его. Они смеялись в голос, облокотившись друг на
друга. Дазай, почувствовав влагу на лице, высоко задрал голову. С неба сеялся
мелкий дождь. До завода оставалось идти около получаса, и он надеялся, что
дождь не превратится в мощный ливень. Всю неделю почти не появлялось
солнце. Небо было серое, мрачное, порой зловеще сверкала молния. В
513/1179
дождливую погоду им хотелось солнца, в солнечные дни прохлады. Когда ливни
не прекращались сутками, приходилось искать ночлег в городе. Привыкшие к
лесной тишине, они искренне удивлялись, когда видели поблизости небольшие
группировки. Однако тягу к знакомству не испытывал никто. Они скрывали свое
местоположение, намеренно избегая нежелательного контакта.
Дазай часто думал о людях, которых они ловили недалеко от лагеря,

размышлял, насколько их слова были правдивы. Мог ли кто-то забрести в такую
глушь, либо за ними действительно кто-то наблюдал. Тем не менее второе
становилось практически невозможным. Расположение лагеря менялось каждый
день.
Дождь усилился. Дазай вынырнул из своих мыслей и мельком взглянул на

Накахару. Тот поправлял капюшон на голове Рюноске. Ацуши злился. Дождливая
погода изрядно ему надоела. Осаму тряхнул головой, белые кудри рассыпались
по плечам. Порывшись в карманах, он вытащил резинку и, зажав ее в зубах,
принялся собирать волосы в высокий хвост. Несколько мокрых локонов выбились
из хвоста и упали на шею. Он раздраженно фыркнул. Не только Ацуши злила
погода. Холодные капли дождя застилали глаза. Мокрая футболка неприятно
облепляла тело, берцы скользили по земле. Дазай опустил руку в карман брюк и
нащупал мокрую пачку сигарет. Незаметно наблюдавший за ним Чуя знал, что
причина его раздражения кроется в девчонке, а вовсе не в плохой погоде. На
месте Осаму он бы оставил инфицированную без раздумий, либо
собственноручно отправил бы на тот свет, несмотря на привязанность. Раз она
разумна, то должна понимать, что ее тело разлагается и процесс необратим. На
ее месте Чуя хотел бы, чтобы его застрелили. Смерть порой лучший выбор.
Он не сразу заметил, как Дазай оказался рядом, с дождевиком в руках. Чуя

собирался было отказаться, но передумал в последний момент. Тело Осаму было
менее чувствительно к перепадам погоды. В отличие от них он не будет
шмыгать носом и дрожать от холода. Он перекинул сумку на левое плечо, пока
правую руку пытался просунуть в рукав дождевика. Дазай расправил
прозрачный капюшон и накинул на его голову. Чуя поблагодарил его одним
жестом, ласково коснувшись пальцами холодной ладони. Тот кивнул и, сбавив
шаг, поравнялся с Рюноске.
Акутагаве идти было труднее всех. Тем не менее виду он не подавал. Дазай
ненавязчиво держался рядом, чтобы в случае падения успеть вовремя поймать
его.
Порой они переговаривались, обменивались шутками, время от времени

останавливались, чтобы свериться с картой. Иногда Дазай, услышав
посторонние звуки, на время исчезал, но спустя какое-то время вновь
возвращался к ним, безмолвно держась за их спинами. Чем ближе они
подходили к заводу, тем мрачнее становилось его лицо. Дорога терялась в
густом тумане, ржавые рельсы змеились из стороны в сторону.
Спустя столь долгое время он едва мог представить, что когда-то по этим
рельсам ходили поезда. И это удручало. Воспоминания о прошлой жизни были
яркими и тусклыми. Он помнил все в деталях, но предаваясь старым
воспоминаниям, удивлялся им, словно ничего этого никогда не было, а все
мысли лишь яркая фантазия. Стремление выдать желаемое за действительное.
Никто не говорил об этом вслух, но каждый понимал, что прежняя жизнь
осталась в далеком прошлом. Как раньше не будет никогда. И их поколение,
514/1179
возможно, последнее, кто видел лучший мир. Старый мир.
Дазай думал, жалко ли ему тех, кто придет в этот мир сейчас. Кто будет жить,
расти в страхе с самого детства, боясь, что может быть укушен, съеден, убит. И
все-таки — нет. Ему их не жалко. Дети нового поколения, по крайней мере, не
будут ронять слезы из-за потерянного мира. Потому что знать будут только один
из них. Родившись в болоте, никто не будет ронять слезы по каменному дворцу,
в отличие от тех, кого из уютного дворца бросили в болото.
Услышав странный топот, Дазай остановился. Что-то стремительно

приближалось к ним с двух сторон. Над головой закружило темное облако из
птиц. В густом тумане они едва видели фигуры друг друга, но услышав громкое
карканье взволнованных ворон, насторожились.
— Что-то бежит прямо на нас, — сказал Осаму. Остальные поспешно собрались

рядом. Рюноске встревоженно оглядывался по сторонам, но не мог понять,
откуда раздается шум. Тяжёлый топот доносился то слева, то справа, где-то за
спиной, то отдавался эхом над головой. Ацуши щурил глаза, но туман, как назло,
становился гуще. Крупные капли дождя громко бились о дождевик. Чуя сбросил
капюшон и посмотрел на Дазая. На бледном лице не было эмоций, лишь ярко-
желтые глаза жутко светились в густом тумане. Почувствовав, как пристально
Накахара разглядывает его, Осаму повернул голову, встречаясь с ним глазами.
— Судя по шуму, это что-то бежит сюда не одно, а с приятелями.
— Все равно бежать некуда, — Ацуши наклонился, проверяя оружие на

количество патронов.
— Что это может быть? — спросил Рюноске. Его плечо вдруг заныло. Возможно,
дело было в погоде. Когда холодало или шел дождь, плечо всегда напоминало о
себе. Страха почему-то не было. Он больше не ждал смерти, не считал ее
избавлением, как прежде.
Дазай задумался. Звук показался ему знакомым. Но едва он успел схватить

Рюноске за руку, как из леса на огромной скорости выбежало стадо оленей.
Перепуганные красные глаза ярко горели в тумане. Густой пар валил из
ноздрей. Огромные рога, выставленные вперед, устрашали и могли убить
любого из них, замешкавшего хоть на секунду. Лишь Дазаю не грозила
опасность, тем не менее вновь снимать свое тело с длинных оленьих рогов не
хотелось.
Первый выстрел прозвучал спустя минуту. Олень издал жалобный звук.

Передние копыта подогнулись, он упал вперед всем телом, проехавшись
челюстью по рельсам. Красные глаза некоторое время смотрели в лицо
Накаджимы, а затем потухли. Из разбитого носа и ушей потекла темная кровь.
Мышцы мертвого животного сокращались еще несколько мгновений, а затем он
застыл. Ацуши так и смотрел бы на истекающее кровью тело, но Накахара грубо
отпихнул его в сторону, чем спас от удара копытом в голову. Дазай закрывал
собой Рюноске, одновременно пытаясь уследить и за остальными членами
группы. Раздалось еще несколько выстрелов. Убитые животные, словно
окоченев, с глухим стуком падали один за другим.
Вдруг из леса раздался протяжный вой, который вскоре подхватила вся стая.
Дазай готов был сорваться с места, но Чуя быстро перехватил его руку и больно
сжал. Он помнил рассказ Осаму о химере и его одержимость ее поисками все
515/1179
больше тревожила его.
— Это может быть просто стая волков, — процедил он сквозь зубы, пытаясь
утихомирить гнев. Дазай расслабился, но даже после того, как Чуя недоверчиво
выпустил его руку, продолжал поглядывать в сторону леса. Ацуши, схватившись
обеими руками за голову, перешагивал через трупы. Его левый бок был слегка
поцарапан, а с виска стекала струйка крови. Если бы не Чуя, то копыто оленя
раскололо бы ему череп. Он громко шмыгнул носом и толкнул ногой огромную
тушу перед собой, вложив в удар всю злость. Челюсть животного хрустнула от
удара и раскололась надвое. Длинный олений язык вывалился на землю и
испачкался в пыли. Накаджима и на него собирался наступить, но, заметив
шевеление под кожей, испуганно отпрянул.
— Все целы? — спросил Чуя, доставая охотничий нож. Запыхавшийся Рюноске

устало плюхнулся на траву, стирая плечом испарину со лба.
— Порядок.
Дазай заметил, что Рюноске слегка хромает. В него либо попали копытом, либо
отдавили ногу. Однако он не стал ничего спрашивать, решив некоторое время
наблюдать со стороны за его состоянием. Акутагава и так чувствовал себя
неполноценным из-за руки, и усугублять Дазай не хотел.
— Их словно намеренно гнали из леса, — Чуя сел на корточки и вонзил нож в

оленью тушу.
— Стой! — крикнули Осаму и Ацуши одновременно. Накахара озадаченно

взглянул на них.
— Максимум, что мы увидим, это опарыши и трупные мухи, — ответил он,

продолжая разрезать плоть острым лезвием. — Не уверен, но инфекция либо
осталась в воздухе, либо… заразна.
Все трое вдруг отвлекались на нервный смех Рюноске. Он медленно потирал

мокрый лоб, усталыми воспаленными глазами глядя куда-то себе под ноги.
— Будет очень забавно, если это так.
Чуя резко сплюнул и вскочил на ноги. Одна из мух, вылетевшая из-под кожи
оленя, ударилась о его губы. Через мгновение в воздух взмыл целый рой мух. В
нос ударил резкий запах гнили, отчего у всех заслезились глаза. Не
переговариваясь, они быстро похватали сумки и убежали прочь.
***
Элли
Огромный завод то появлялся, то исчезал в тумане, словно дом-призрак. Черные

тучи над головой стояли неподвижно. Вой больше не был слышен и
воцарившаяся тишина напрягала. Чуя молчал, однако Осаму затылком
чувствовал, с какой злобой тот сверлит его взглядом. Ацуши держался позади,
придерживая рукой ноющий бок. Акутагава все так же хромал, но всякий раз,
516/1179
когда кто-то на него смотрел, старался идти прямо.
Дазай смотрел на завод, окутанный туманом, и чем ближе они подходили, тем
сильнее становился соблазн развернуться и уйти. Человек, которого он встретил
в этих разваливающихся стенах, наверняка был мертв. Пьянчуга со стажем, едва
оружие державший в руках. В этой местности они много разных
инфицированных повидали, и половину так и не смогли убить.
Чем больше они пытались разобраться в вирусе, тем больше загоняли себя в
тупик. Некоторые инфицированные умирали от простого выстрела в голову, на
некоторых же приходилось тратить всю обойму. Порой появлялись экземпляры,
которых не брало ничего. Они ловили их и отрезали головы, однако тела
продолжали шевелиться, а головы издавать невнятные звуки. Они поджигали,
но инфицированные бежали на них, словно озверевший бык на красную тряпку.
Они морили голодом, замораживали, топили, расчленяли, но чем больше они
узнавали, тем меньше понимали, как с ними бороться.
Наблюдая за ними, Дазай часто испытывал любопытство. Желание проверить

собственное тело временами превращалось в одержимость. И поздними ночами,
уходя на обходы, он начал экспериментировать. Раны после каждого нового
пореза затягивались быстрее. При желании он мог не дышать под водой, хоть и
чувствовал сильный дискомфорт. Огонь причинял боль, но и она затуплялась со
временем. И тогда Дазай решил пойти дальше. Когда его взгляд упал на
сверкающее лезвие охотничьего ножа, руки потянулись за ним быстрее, прежде
чем он успел осознать, что разрезает собственную плоть. Когда нож ударился о
кость, он высоко поднял его над головой и резко опустил. Острая боль пронзила
все тело. Отрубленная рука висела на куске кожи, покачиваясь из стороны в
сторону. Дазай задумчиво смотрел на нее и ничего не понимал. Рука отросла
быстро, однако отрубленная так и лежала мертвой плотью. Когда он стрелял
себе в живот, регенерация начиналась гораздо быстрее, тем не менее Осаму
решил, что над органами экспериментировать не будет. Процесс восстановления
был не из самых приятных.
В такие минуты его ненависть к отцу становилась гораздо сильнее. Он понятия

не имел, кто он. Зачем отец сотворил с ним такое, когда подопытных в
лаборатории было хоть отбавляй. Дазай, после очередных опытов над
инфицированными, часто ловил на себе любопытные взгляды парней. И ему не
нужно было уметь читать мысли, чтобы понять, о чем они думали. Дазай
убеждал себя, что эта стадия недоверия давно пройдена, но часом их взгляды
приносили гораздо больше боли, чем отрубленная рука. С Федором все было
иначе. С ним по крайней мере он не чувствовал себя чудовищем. Алек никогда
не позволял себе ни одного снисходительного взгляда или грубого слова. Даже
Дрейк казался ему порой роднее, чем люди, которые окружали его сейчас.
— Эй, Осаму?
Дазай вздрогнул. Ацуши приподнял бровь.
— Я спрашиваю, нам зайти с тобой или подождать здесь?
Он нервно выдохнул, мазнув взглядом угрюмое лицо Чуи. Казалось, тот

наблюдает за ним уже давно.
— Нет… Нет, — ответил он увереннее. — Сам справлюсь.
517/1179
Массивные железные двери с громким скрежетом отъехали в сторону, оставив
неглубокие борозды на земле. Дазай закрыл глаза и затаил дыхание. В нос
ударил запах гниения, плесени и сырости. Его рука легла на холодную ручку
двери и толкнула ее. Как только он сделал шаг, кто-то прижался к его спине. На
его плечо легла теплая ладонь, горячее дыхание опалило ухо.
— Выброси из головы все, о чем ты думал до этого, — прошептал Чуя. Осаму

вяло улыбнулся, его тело по-прежнему было напряжено.
— Интересно, что такого ты прочитал на моем лице.
— В нашей паре за позитив отвечаешь определённо не ты, — Накахара накрыл

его глаза ладонью, а второй принялся медленно массажировать шею. Ацуши
неловко откашлялся и отвернулся. Рюноске не видел их, слишком увлеченный
вытряхиванием пыли из кроссовок. Очевидно, это и была причина из-за которой
он хромал весь путь.
— Твою мать… у меня подошва отваливается! — пожаловался он. Накаджима, не

знающий куда себя деть, молниеносно поспешил на помощь. Дазай выкрик
Рюноске не слышал, все его внимание было все сосредоточено на пальцах в
своих волосах.
— Ты считаешь, что для позитива осталось место? Оглянись. Мы на заброшенном

заводе, где воняет, как с помойки. Не так давно я отправил несколько людей
отсюда на верную гибель. За этой дверью, возможно, медленно умирает еще
один ребенок из-за моей…
Когда мягкие губы коснулись его плеча, Дазай застыл.
— Давно я тебя таким не видел. Если этот ребенок так важен для тебя, просто
сделай то, что должен.
Осаму молча кивнул. Когда Чуя отстранился, он почувствовал неприятный

холодок, ударивший в спину. По телу прошла волна мурашек. На коже он все
еще ощущал чужое прикосновение. Временами до одури желанное.
После того, как дверь за ним закрылась, ему показалось, словно он очутился в
склепе. Вокруг было темно, источником света были только небольшие щели в
крыше. На железных парапетах сидели вороны, внимательно провожая его
глазами. Над потолком жужжали мухи. Из-за заколоченных досками окон стоял
спертый неприятный запах. Под ногами хрустело битое стекло, ржавая лестница
тихо скрипнула за спиной. Прыгни на парапет еще одна ворона, наверняка
рухнула бы вся конструкция.
Дазай не замечал, как капля пота стекает с его виска, как нервно он
постукивает пальцами по боковым карманам брюк, как оглядывается по
сторонам, в надежде, что девчонка все-таки ослушалась и ушла. Он медленно
дошел до середины и заглянул за стену, за которой велел ей когда-то
спрятаться. И сердце вдруг ухнуло вниз. В груди все оборвалось. Дазай громко и
зло крикнул быстро отвернувшись. Отчаянно вцепившись в волосы обеими
руками, он сел на корточки, остервенело мотая головой.
— Зачем?! — закричал он. — Зачем?! Почему именно сейчас ты решила меня

518/1179
послушать! Чертова девка! Зачем…
Полный ярости голос опустился до шепота. Дазай прикусил губу, едва не

оторвав ее зубами. От гнева и сожаления щипало глаза. Он ходил кругами,
извергая ругательства и не замечал, как горячие слезы стекают по щекам и
подбородку. Услышав глухие хрипы за спиной, он замер, боясь обернуться.
Не так давно он задумывался о том, что больше ничего на свете не вызывает у

него серьезных эмоций. Он не помнил, когда плакал в последний раз, когда
сожалел о чем-то настолько сильно, отчего эмоции приносили почти физическую
боль. Даже когда он отрезал себе руку, было не так больно. То, что он
испытывал сейчас, было несравнимо ни с чем. Это был стыд, это была горечь,
это было сожаление и безысходность.
Костлявые пальцы коснулись его брючины. Дазай повернул голову и наткнулся

на ее глаза. Все такие же преданные, такие же доверчивые. Это и стало
последней каплей. Он рухнул перед ней на колени и протянул руку, подбирая
ближе к себе разлагающее тельце. Тонкая кожа под его пальцами разошлась. На
черную футболку посыпались опарыши. От красного платья почти ничего не
осталось. На лысой голове зияли огромные язвы, оставленные воронами.
Костлявые руки, обтянутые тонкой, как пленка кожей, безвольно повисли на его
плечах. Дазай прижимал ее к груди, словно держал самое дорогое, что было у
него в жизни. Бережно покачивая ее на руках, словно обезумевший, он повторял
лишь одно слово «прости».
***
В салоне машины стояла тишина. Ацуши увлеченно смотрел в окно, Рюноске

листал старый журнал, однако его глаза уже час как застыли на одной точке.
Чуя, закинув руку на руль, нервно жевал фильтр сигареты. Дазай не проронил
ни слова за два часа. Все слышали его крики и потому терпеливо ждали, пока он
оклемается. Излишнее любопытство могло сделать только хуже.
Однако был один момент над которым все ломали голову. Никто не слышал
выстрел. Всех гложил вопрос, что стало с девчонкой.
Увидев одиноко бредущего инфицированного, Чуя опустил вторую руку на руль

и надавил на газ. Акутагава растерянно поднял голову. Накаджима втиснулся
между двумя передними сиденьями. Тело ударилось о машину, издав глухой
звук, и отлетело в сторону. Чуя и Ацуши захохотали.
— Вон еще один, дави его, — сказал он, несильно сжав плечо Накахары. Чуя
улыбнулся и, выбросив окурок в окно, вновь дал газу. Темная кровь брызнула на
капот машины, оторванная от сильного удара рука скатилась с лобового стекла.
Чуя резко подал назад и снова вперед. Когда рука наконец свалилась на
асфальт, он включил дворники.
— Не хочу быть занудой, но сейчас вы реально придурки, — Акутагава бросил

журнал под ноги. Мягко пихнув Ацуши в плечо, он подвинулся ближе к ним,
чтобы видеть дорогу. — Смотрите-ка, третий плетется. Они что, повздорили.
519/1179
Три пары глаз посмотрели друг на друга через зеркало дальнего вида.
Напряженная борьба взглядов длилась пару секунд. Все трое, сохраняя
серьезные лица, словно принимали важное решение, строго кивнули друг другу,
и Накахара вновь надавил на газ. Салон машины наполнился смехом. Дазай,
слушавший их вполуха, приподнял бровь.
— Вернулись к тому, с чего начинали, — сложив руки на груди, он откинулся на

спинку сидения и закрыл глаза. Чуя громко фыркнул.
— И ты, смотрю, решил вернуться к своим должностным обязанностям зануды.
Дазай, не открывая глаз, улыбнулся и показал ему средний палец.
Они ехали без перерыва восьмой час, когда ночь застала их. Иногда Чую сменял
за рулем Накаджима, иногда Дазай. Акутагава тихо похрапывал на заднем
сидении машины, прикрыв лицо бейсболкой. Ехать с каждым часом становилось
труднее и опаснее. Тучи никуда не делись, не было даже лунного света. Тусклые
фары машины едва светили. И тогда они решили, что пора делать привал.
Заезжать в город на машине было опасно. Однако никому не улыбалась
перспектива ночевать где-то на обочине. В лесу можно было укрыться, а сейчас
они находились словно на ладони. Было решено оставить машину и дальше идти
пешком. Каждый с содроганием вспоминал день, когда они искали ночлег в
небольшом городке, а в итоге наткнулись на толпу инфицированных, от которых
чудом удалось унести ноги.
Ацуши, пересмотревший множество фильмов с зомби, вывалял футболку и

брюки в крови зараженных, однако хитроумный план с крахом провалился.
Бежал он в тот день так, как никогда не бежал за всю свою жизнь. Легкие
горели, а ноги, казалось, вот-вот сотрутся в порошок. Они не любили крупные
города и всегда старались держаться окраины, а ночевать предпочитали под
открытым небом. Однако временами все же приходилось оставаться на ночлег в
каком-нибудь доме.
Ацуши часто злился, проводя аналогию между вымышленными зомби и

инфицированными, с которыми им приходилось иметь дело. Разве мертвецы не
должны раздуваться от газов, которые выделяют бактерии внутри них, думал
он. А под жарой так и вовсе должны разбухать и взрываться, как мыльные
пузыри. Он негодовал и злился. В еще больший тупик его загоняла их
активность зимой.
— Больше всего на свете я сейчас хочу под душ, — Чуя широко зевнул.
— А я хочу поваляться на огромной мягкой кровати. Нет, нет! — Рюноске

торопливо защелкал пальцами. — Хочу сначала принять душ, надеть шёлковый
халат, махровые тапки, заварить себе кофе и сесть перед камином с книгой в
руках.
— Да ты романтик, Рю, — Ацуши улыбнулся. — А я просто хочу сладкое… и

поспать. Сейчас бы маминого пирога.
Все трое перевели взгляд на лениво плетущегося позади Дазая. Он не сразу

заметил, что на него смотрят, а когда поднял голову, слегка опешил. Спустя
520/1179
долгую минуту тишины, он вздохнул с облегчением, указав на первый
попавшийся дом.
Он стоял на окраине. Темный и мрачный. Инфицированных поблизости Осаму не

почувствовал. Ацуши и Акутагава, дождавшись его кивка, рванули вперед со
всех ног, чтобы первыми залезть под душ. Чуя и Осаму остались стоять на месте.
Дазай, сжимая пальцами ремешок сумки, разглядывал невысокий двухэтажный
дом. Калитка была приветливо распахнута. Вокруг невысокого кирпичного
забора росли деревья. То ли береза, то ли кедр, то ли клен, он никогда в них не
разбирался. Окно на верхнем этаже было разбито. Наверняка эту комнату птицы
уже превратили в свою обитель. В подтверждение его мыслей, из окна вылетел
голубь и сел на бордовую черепицу, похлопывая крыльями.
— Ты как? — рука Чуи осторожно легла на его ладонь. — Весь день хотел
спросить. Но думал, тебе это не понравится.
— Мне нравится все, что ты делаешь, — ответил Дазай.
— Даже когда сбиваю инфицированных на машине? — губы Накахары тронула

слабая улыбка.
— Особенно, когда ты сбиваешь инфицированных, — Дазай хрипло засмеялся. —

Вспоминаю наши беззаботные деньки.
Его взгляд стал тяжелый и задумчивый. Чуя глядел на него исподлобья,

переступая с ноги на ногу. Глаза Дазая ярко светились в темноте. Выбившиеся
из хвоста белые локоны, слабо тормошил ветер. Накахара неосознанно
скользнул взглядом ниже. По острому кадыку, ключицам, которые выглядывали
из-под глубокого выреза на футболке. За два года все они изменились. Стали
выше, крепче, сильнее. И Чуя не мог не замечать эти чертовы перемены и в
Дазае. Накаченные жилистые руки постоянно маячили перед глазами. Иногда
хотелось порыться в собственном гардеробе и метнуть ему в лицо более
широкую футболку, чтобы та не обтягивала грудь так сильно. Временами он
подолгу зависал на его бедрах, чувствуя себя ужасно некомфортно в его
Накахара оттянул ворот рубашки и вдруг нервно усмехнулся.
— Знаешь, иногда мне стыдно, что я столько времени оттягиваю… — он замолк,

пытаясь подобрать нужное слово. Осаму, опустил руки в карманы, лениво
раскачиваясь с пятки на носок.
— Оттягиваешь, что? — спросил он.
Чуя облизал сухие губы и метнул взгляд на дом. Кто-то из этих двоих уже
наверняка плещется под душем. Они же все стояли на улице. В гробовой
тишине. Темно, хоть глаз выколи. Но Дазаю и свет-то не нужен, чтобы видеть
его, либо слышать учащённое сердцебиение.
— Тебе не кажется, что секс со мной будет странным? — осторожно спросил Чуя.
— Я к тому, что… мы давно знаем друг друга. И когда я прикасаюсь к тебе или
ты ко мне, появляется чувство, словно мы делаем что-то аморальное.
Дазай долго молчал, обдумывая его слова.
521/1179
— Странно, что ты заговорил об этом сейчас.
— Кто-то должен был, — он потер лоб, затем резко плюхнулся на землю, нервно
ломая пальцы. — Я давно хотел поговорить, но все не было возможности.
— Это ты сейчас так пытаешься порвать со мной? — Дазай вытащил сигарету,

опустился следом на корточки, протягивая вторую сигарету Чуе. Тот быстро
закурил и выдохнул облако дыма.
— Что? Нет! Господи. Нет. Просто…
— Тебе страшно, — договорил за него Дазай. — Тебе было противно, когда я тебя
целовал? — холодные пальцы коснулись его затылка, затем зарылись в волосы,
медленно массажируя кожу головы. — Или, может, ты чувствовал отвращение,
когда я касался тебя в ванной?
— Боже, заткнись.
Дазай хрипло засмеялся.
— Чуя, всем плевать с кем ты спишь. Не трахаешь инфицированных уже

молодец. Есть повод пожать тебе руку.
— Блять, просто иди нахер! — Чуя закрыл лицо руками. Улыбка сошла с лица
Дазая. Он сделал последнюю глубокую затяжку, выбросил окурок и подсел
ближе к Накахаре.
— А теперь давай по-честному. Если бы ты считал наши отношения

аморальными, то не позволил бы себя целовать. Врезал бы мне сразу, как только
моя рука оказалась между твоих ног. Причина по которой ты упрямо
отталкиваешь меня в другом, верно? Я даже осмелюсь предположить, что эта
причина Федор.
— Глупости, — сердито ответил Чуя, пожалев, что вообще затеял этот разговор.
Он резко поднялся, собираясь уйти, но дазаевские пальцы крепко впились в его
запястье.
— Ты сказал, что простил меня.
— Так и есть.
— Да черта с два.
— Ты изменил мне… когда мы были уже в отношениях, — надломленным голосом

прошептал Чуя, глядя прямо в желтые глаза. Дазай скривился, словно от удара и
опустил голову. Накахара устало посмотрел на свое запястье, которое Осаму
продолжал сжимать. — Иногда мне кажется, что однажды я проснусь и не увижу
тебя рядом.
— Чуя…
— Ты, вроде, здесь, а, вроде, нет, Осаму.
— Я уже столько раз извинялся, Чуя… — Дазай уронил руки на колени и громко
522/1179
выдохнул. — Что я должен сделать, чтобы мы забыли об этом раз и навсегда?
— Я не знаю, — честно признался он, ковыряя пяткой сырую землю. — Иногда я

думаю, что если мы сделаем это, наутро я тебя не застану. Смешно, да? — его
голос дрожал, руки в карманах мелко тряслись. Он злился на Дазая, злился на
себя, злился на чувства к нему, которые не мог вырвать из груди и избавиться от
них раз и навсегда.
— Послушай… — Дазай тяжело поднялся и встал рядом с Накахарой. Их лица

разделяло не больше сантиметра. Чуя собирался сказать что-то колкое, но
увидев желтые глаза напротив, лишь поджал губы. Холодные руки нежно
обхватили его лицо. Их лбы соприкоснулись. Он чувствовал чужое дыхание на
своих губах, шершавые пальцы ласково гладили его шею. — Я не буду снова
извиняться. Не буду оправдываться и говорить, что это была ошибка, так как
пошел на этот шаг осознанно. Никто меня не заставлял. Но…
— Но? — выдохнул Чуя, радуясь лунному свету. Ветер медленно гнал тучи в
сторону.
— Я не лгал об остальном. Мы можем оставить все это позади и двигаться

дальше. Либо можем вечность топтаться на месте, пока один из нас не устанет
от этого замкнутого круга.
Чуя усмехнулся. Опустив руку на его затылок, он грубо схватил копну белых
волос и оттянул их назад, наслаждаясь видом бледной, как мрамор шеи.
— Смотрю, ты в своем кружке задротов научился толкать неплохие речи.
— Немного, — согласился Дазай, облизывая сухие губы.
Чуя неосознанно представил, как целовал их Федор, и волна ненависти на

мгновение помутила его рассудок. Он толкнул Дазая в грудь и тот,
споткнувшись о небольшую выемку на земле, ударился спиной о дерево. Его
лицо исказила гримаса боли, что вполне удовлетворило Накахару. Он быстро
оказался рядом и, не дав ему вымолвить и слова, прильнул к его губам. Каждый
его вздох был полон желания и Дазай не смел прерывать его, покорно терпя
каждый укус. Кора дерева царапала спину, мелкие капли дождя стекали по их
волосам и лицам.
Они продолжали целоваться, Дазай тянул его за ворот, неловко пытаясь сорвать
с него рубашку и выдернуть ремень из военных джоггеров. Впиваясь друг в
друга губами, они прижимались еще ближе, хаотично блуждая руками по телам
друг друга. Дазай довольно сильно укусил Чую за щеку и тот на секунду
отпрянул, после чего снова прильнул к нему, в отместку прихватив зубами
нижнюю губу. Вдоволь насытившись его языком, он принялся целовать его шею,
откинув голову Дазая назад.
— Укуси… сильнее, — всхлипнул он, неосознанно потянув его за волосы. Чуя,

проигнорировав просьбу, высоко задрал черную футболку и обхватил губами
маленький твердый сосок. Дазай широко распахнул глаза, затем мелко
задрожал. Слишком долго его не касались. Каждая точка на теле превратилась
в эрогенную зону. Силы на миг покинули его, и он слабо покачнулся. Чуе
показалось, что Осаму теряет сознание. Он закинул его руки на свои плечи и
крепко прижал к груди. Дазай висел на нем безвольной куклой пару мгновений,
а затем укусил за подбородок и рванул рубашку. Мелкие пуговки посыпались на
523/1179
землю. Чуя издал тихий смешок. Вновь прижав Осаму к дереву, он стал осыпать
поцелуями его глаза, щеки, скулы, затем раздвинул красные губы языком.
Теплая ладонь скользнула в брюки и накрыла пах. Дазай резко откинул голову
назад и ударился затылком о дерево. Боли он не почувствовал. Все его внимание
было сконцентрировано на пальцах, которые приносили столь сладкое чувство
внизу живота.
— Чуя… — позвал он не своим голосом, комкая пальцами ткань его рубашки.

Ладонь на нем сомкнулась сильнее, и он снова вскрикнул, теряясь в вихре
удовольствия. — Если ты сейчас же…
— У нас ничего с собой нет, — опередил его слова Чуя.
— Плевать… — Дазай уткнулся мокрым лбом в его плечо. Рука Накахары все еще
дразнила его. — Так даже лучше.
— Без подготовки? — удивился Чуя.
— Да, черт, да, — он жалобно захныкал, почувствовав бедром его возбуждение.

Накахара нахмурился. Вдруг Осаму оторвал голову от его плеча и мутным
рассеянным взглядом уставился в сторону дома. Он смешно поморщил нос и
разочарованно выдохнул. — Ацуши.
— Что?
— Эй, придурки? — рявкнул Накаджима, на ходу закутываясь в махровый халат.

Высокие берцы на голых ногах смотрелись смешно, из-за чего удивление Чуи
быстро сменилось громким хохотом. Ацуши, заметив их потрепанный вид,
насторожился. Понимание пришло спустя секунду. Он вспыхнул, а негодование
и возмущение на его лице было столь сильно, что даже Дазай не сдержал смех.
524/1179
Часть 39
***
На днях смастерил для Рюноске деревянную руку.

Она была почти идеальна.
Только я не подумал, как прилепить ее к плечу.
Рю сказал, что будет отбивать этой рукой мясо. Задета ли моя гордость? Нет.
Даа…
— …и чего он просто не признается ему?
— Это же Алек. Даже я не рискнул бы ему признаться.
— Ты слишком его идеализируешь.
— Вовсе нет, — Дазай улыбнулся. — Это ты его слишком плохо знаешь. Жаль,
что вы не успели познакомиться поближе.
— Ужасное упущение. Постараюсь как-нибудь пережить, — съязвил Чуя.
Резкие порывы ветра дергали за одежду и бросали волосы на глаза. Узкая

дорога после дождя сделалась скользкой. Иногда гравий хрустел под шинами,
иногда к ним липла грязь и слякоть. Колеи с глубокими ямами часто мешали им
на пути, и приходилось делать небольшие опасные объезды. Колеса скользили к
обрыву, машина опасно накренялась в сторону. Объездной путь отнимал гораздо
меньше времени, но никто не предвидел, что дорога окажется настолько
опасной. Возвращаться было поздно. На узкой дороге, где с одной стороны
возвышался обрыв, не было места для разворота. Тем не менее Накаджима не
переживал. После всего пережитого, скользящая на мокрой дороге машина,
казалась ему сущим пустяком.
Запахи после дождя наполнили ноздри: колкий и резкий аромат сосновых

иголок, идущий от земли запах сырой и гниющей листвы, запахи зверей, дым, от
потухающих после пожара домов. Снизу простирался лес, и вершины его уже
тронула легкая желтизна. Лето всегда наступало быстро, но заканчивалось еще
быстрее. Каждый знал, что зима будет тяжкой. Гораздо тяжелее, чем была до
этого. Когда-нибудь, думал Чуя, удача обязательно отвернется от одного из них,
и быть им погребенными под снегами, пока вновь не наступит лето, и солнце не
обнажит их окоченелые останки. Чуя часто думал о своей кончине. Думал и
гадал, где именно смерть настигнет его. Ведь каждый день был похож на
рулетку. И двигал этими мыслями совсем не страх, а самое банальное
любопытство.
Накахара стянул перчатку зубами, потянулся к бардачку и вытащил пачку

525/1179
нетронутых сигарет. Дазай, подперев голову руками, пялился в потолок
машины, словно на нем крутили интересное ток-шоу. Ацуши и Рюноске дремали
на заднем сидении, облокотившись друг на друга. Иногда Чуя намеренно
наезжал на ямы. Машина высоко подпрыгивала, однако эти двое, слишком
утомленные в пути, не замечали, как дергались их тела. Дазай на ребячество
Накахары лишь улыбался. Так и не дождавшись реакции с заднего сидения, Чуя
быстро потерял интерес к этому занятию.
— А ты, типа, хотел ему признаться?
— Что? — удивился Дазай. — Кому?
— Алеку, — Чуя выдохнул облако дыма и опустил руку на руль, с зажатой меж
пальцев сигаретой.
— Нет, — ответил он. Накахара удовлетворённо кивнул.
— Если верить карте, скоро будет спуск.
Машина вновь наехала на яму. Слишком широкую для объезда. Дазай

поморщился, больно приложившись коленом о бардачок.
— Какой кретин предложил сократить дорогу?!
— Ты, — сонно ответил Рюноске, лениво приоткрыв один глаз. Накахара издал
смешок.
Полчаса, которые машина медленно ехала вниз, они перешептывались.

Акутагава сел посередине, уткнувшись подбородком в дазаевское плечо. Они
говорили о погоде, о наступающих холодах, о необходимости пополнить запасы:
лекарств, зимней одежды, еды и патронов. С последним пунктом с каждым
прошедшим месяцем становилось все тяжелее. Иногда патронов
катастрофически не хватало и приходилось обыскивать мертвые тела.
Угрызений совести, однако, не испытывал никто. Мертвецу патроны ни к чему.
Ацуши тихо похрапывал, приоткрыв рот. Дазай время от времени косился на

него, удивляясь его крепкому сну. Сам же он просыпался от малейшего шороха,
да и в голове было слишком много тревожных мыслей. Наверняка они были не
только у него, но каждый пытался скрыть тревогу за маской безразличия.
До Токио оставалось всего несколько часов езды. И чем ближе они подъезжали,
тем сильнее становилось их смятение. Токио — конечная цель. В Токио их будет
ждать либо долгожданное спасение, либо великое разочарование. Дазай
ложных надежд не питал. Радио молчало. Не было никакой информации о
военной базе, о лагере для беженцев, о борьбе с инфицированными. Всякий,
кого они встречали, держали путь в Токио, и Дазай понятия не имел, добрались
ли они, нашли ли то, что искали. Если же все-таки его опасения подтвердятся,
думал он, как выживать в огромном городе, где тринадцать миллионов
инфицированных будут пытаться убить тебя.
Дазай всегда злился, когда кто-то говорил, что удача на их стороне, после
очередной вылазки. Дело было не в удаче, а в умении постоять за себя, за свою
жизнь и жизни остальных. Они всегда держались окраины, ночевали в лесу,
несмотря на огромный дискомфорт, караулили ночами, делали обходы, тяжким
526/1179
трудом собирали столь драгоценные запасы еды и оружия. Страдали от укусов
комаров, мошкары, страдали от холода по вечерам в палатках, страдали от
недосыпа и постоянной тревоги. Но к чему все это? Чтобы умереть в Токио? За
все свое путешествие они так и не встретили человека, который держал бы
обратный путь. Который подтвердил бы, что военная база не выдумка для
успокоения.
Но если это все-таки огромный обман, что делать дальше? Что им делать?
Пока Дазай, поддавшись меланхоличным мыслям, слепо смотрел перед собой,

проснулся Ацуши. Наступило время меняться. Рюноске все активно утверждал,
что водит не хуже остальных и с одной рукой. Чуя отмахивался от него, точно от
комара. Продержавшись столько времени, обидно было бы умереть, въехав в
какое-нибудь дерево или свалившись с обрыва. Накаджима в отличие от друга
не горел желанием вести машину. Ему больше нравилось занимать место
напротив водителя, либо дремать позади.
Вскоре они миновали спуск. Кривая ямчатая дорога осталась позади. На ровной
земле они почувствовали себя увереннее.
Желтая трава слабо колыхалась у обочины, ветер кружил вокруг, поднимая в

небольшом вихре сухие листья. Небо было темное, словно стоял глубокий вечер.
Тени облаков бежали по склонам, погружая в сумрак и туман дорогу впереди.
Накахара включил фары, но толку от них было немного. Оставалось надеяться,
что на пути не будет никаких препятствий. Кто-то намеренно рубил деревья с
небольших утесов и склонов по краям дороги, чтобы загородить путь. Кто-то
расставлял машины и огромные грузовики, чтобы водители ехали объездным
путем. Дазай считал это очевидным приглашением в ловушку. Если машины
можно было отодвинуть, они толкали их в сторону вчетвером, оттаскивали
деревья, благо, сила Дазая позволяла. Но когда препятствий становилось
слишком много, и скрытая опасность дышала прямо в затылок, они бросали
машину и шли пешком.
Вдруг Чуя удивленно вздохнул и грязно выругался. Все посмотрели на него,

затем на вид снаружи. Машина остановилась и все вышли, удивленно глядя
наверх. С неба падал легкий снежок. Они ощутили прикосновение хлопьев к
лицу и холодное дуновение ветра. Рюноске сжался, неуклюже пытаясь одной
рукой застегнуть замок на тонкой кофте. Дазай, заметив, как он дрожит от
холода, стянул с себя кожаную куртку и накинул на его плечи. Ацуши, разинув
от удивления рот, не моргая смотрел на небо.
— Почему так рано… — прошептал Чуя, не обращаясь к кому-то конкретному, и

выдохнул облако пара. Снег таял, касаясь земли, но камни, корни деревьев и
ветки уже были покрыты свежей порошей.
Дазай встрепенулся. На его лице проскользнуло беспокойство и

замешательство. Он нервно огляделся по сторонам и накренил голову вбок,
словно пытаясь что-то услышать. Накахара, которому поведение Дазая
показалось странным, посмотрел на него с тревогой.
— Осаму? — позвал он.
— Это они, — грубо произнес Дазай. В глубине желтых глаз прятался гнев и
нетерпение.
527/1179
Ацуши неуверенно опустил руку на его плечо и заглянул в лицо.
— Кто, они? — осторожно спросил он. Рюноске, чувствуя дурное, поежился.
— Белки, — выплюнул он, упорно продолжая смотреть в одну точку и

принюхиваясь. Его глаза пылали, желваки ходили ходуном. — Я помню запах
этого ублюдка. Они были здесь совсем недавно.
Молчаливые лица замерли. Наступила долгая тяжёлая тишина.
— Ты мог ошибиться… — начал Ацуши, посмотрев на побледневшего Чую.
— Это Кессиди! — рявкнул Дазай с такой злобой, от которой Накаджима,

испугавшись, попятился назад. Осаму помнил его имя. Помнил его
самодовольную улыбку, каждую родинку и морщинку на лице. Он никогда не
считал себя злопамятным, но Кессиди хотел разорвать на куски. Он много раз
представлял, как будет терзать его тело, отрывать одну часть за другой, как
будет наслаждаться его криками и мольбами о помощи. Он представлял, как
даст ему надежду на спасение, а потом убьет. Кессиди не заслуживал
прощения. Не после того, как похитил Ясу. Как запер его в клетке, точно дикое
животное, в которой он едва не убил лучшего друга.
Акутагава незаметно пихнул его в плечо и Дазай вздрогнул от чужого

прикосновения. Рюноске его глаз не боялся, а гнева тем более. Кивком головы
он указал на Чую и отошел в сторону, пытаясь разглядеть хоть какие-то следы.
Всю злость Дазая как рукой сняло, стоило ему взглянуть на Накахару. Он,
казалось, не шевелился и не дышал целую вечность, с ужасом в глазах глядя
куда-то перед собой. И Осаму мог понять его ступор. После долгих поисков, Чуя
наконец смирился со смертью сестры. Он убедил себя, что Белки не оставили ее
в живых, что нет смысла гоняться за призраком по всей Японии. Дазай только
вернул его в чувства, как Белки вновь перешли им дорогу. Переживет ли он это
и во второй раз, с отчаянием подумал Дазай. Чуя силен, пока дело не касается
тех, кого он любит.
— Что они могли делать в таком месте? Тут ничего нет, — вдруг спросил он
ледяным голосом.
Ацуши развернул карту и, пробежавшись по ней глазами, задумчиво почесал

бровь.
— Тут недалеко есть какое-то поселение или городок, не пойму. Название

стерто, — он поскреб ногтем карту. — Есть у кого запасная?
— Да какая разница, как он называется! — Чуя угрюмо посмотрел на дорогу. —

Мы должны пойти по следу и найти Белок.
— Неужели ты забыл, — процедил Рюноске. — Их слишком много. И они

вооружены до зубов. Идти туда верная гибель.
— Она может быть жива! — рявкнул Чуя. Акутагава поморщился и, махнув на

него рукой, отошел в сторону, стараясь не выдать все, что было у него на уме.
Накаджима все это время не сводил взгляд с Дазая. Тот, казалось, был
528/1179
возбужден сильнее Чуи, но выглядел спокойно и непринужденно. Но его глаза,
подумал Ацуши, глаза его выдают. Ему не терпится оказаться там и воздать им
за все сполна. Только было одно «но», они, в отличие от Дазая, могли умереть от
пули и больше никогда не подняться. Ситуация была весьма щекотливая.
— Мы можем… — Ацуши поднял руку, привлекая внимание, — сходить на

разведку. Просто проверим, что к чему и придумаем план.
— Отлично, я пойду, — нетерпеливо ответил Чуя.
— Мы все пойдем, — сказал Рюноске.
— Конечно! И нас всех пристрелят, прежде чем ты успеешь почесать задницу! —

Акутагава метнул злой взгляд на Ацуши. Тот, проигнорировав его, продолжил. —
Прошлый раз мы долго не могли понять, откуда в нас стреляют. Их люди сидели
на деревьях. Прятались под снегом. И все были в специальном обмундировании.
Если где-то там у них лагерь, то наверняка везде расставлены люди. Это не
просто шайка кретинов, которым кое-как удалось выжить и собраться в группу.
Поймите уже!
— Если тебе так страшно, можешь остаться здесь, — Чуя вырвал карту из его
рук и, резко развернувшись, пошел вдоль дороги. Акутагава в полнейшей
растерянности посмотрел на Дазая. Тот, сложив руки на груди, смотрел ему в
спину, но, казалось, даже не думал останавливать.
Ацуши пытливо смотрел на машину, одиноко брошенную на дороге.
— Так и будешь молчать? — не выдержал Рюноске. Дазай равнодушно пожал

плечами.
— Эй, Чуя, — окликнул он негромко. Накахара остановился, полоснув его

раздражённым взглядом. — Ты идешь не в том направлении.
Дазай желал смерти белкам ничуть не меньше Чуи. Но Ацуши был прав. Эти
ребята были слишком хорошо подготовлены. Если они сунутся туда, не обдумав
план, то ничего кроме смерти не найдут. От Накахары сейчас не было толку. В
его голове была лишь одна Ясу. И будь его воля, он бы связал его и бросил в
багажник машины, пока сам не проверит лагерь белок лично. Но Чуя сейчас был
словно бомба замедленного действия и ожидать от него можно было любого
безумного поступка.
Дазай всегда допускал мысль, что Ясу жива. Он не видел смысла брать пленных,
чтобы позже убить их в лагере. Однако он никогда не озвучивал свои мысли
вслух.
Когда Чуя повернул в другую сторону, Ацуши закатил глаза. Лицо Рюноске стало
темнее тучи.
— Предлагаю вколоть ему капельку здравого смысла, — фыркнул Накаджима. —

Если это вообще возможно.
— Ты ждал два года, — спокойно произнес ему в спину Дазай. — Что для тебя
изменит один день?
529/1179
Накахара резко остановился. Даже стоя к нему спиной, Осаму мог
почувствовать, как он нахмурился и гневно поджал губы. Казалось, прошла
вечность, прежде чем он обернулся, метая молнии из глаз.
— А теперь… — прошептал он, крепко сжимая обеими руками лямки рюкзака. —

Представь, что в плену у белок находится не моя сестра, а я. — С каждым
произнесенным словом он подходил к Дазаю ближе и ближе, пока не
остановился в пяти сантиметрах от него. — Ты бы сидел сложа руки?
— Это не честно, Чуя, — ответил Дазай.
— Да пошел ты, Осаму. Я пойду туда прямо сейчас. С тобой или без тебя.
Повисла тишина. Прошла всего минута, но казалось, что вечность. Дазай молча
смотрел на Чую, тот на него. И когда Накахара развернулся, собираясь уйти,
Осаму схватил его за руку.
— Я поведу.
***
Следуя по запаху Кессиди, меньше всего они ожидали наткнуться на

заброшенную тюрьму. Высокое здание из красного кирпича выглядело ветхим.
Казалось, если ветер подует чуть сильнее, свалится вся боковая стена, вверх по
которой ползла огромная трещина. Окна в здании были небольшие, и с далекого
расстояния казались маленькими черными точками. Перед фасадной частью
находилась небольшая площадка, огороженная колючей проволокой. В
баскетбольном кольце, связанном верёвками снизу, лежала голова
инфицированного, с нарисованной мишенью на лбу. Само тело неподвижно
валялось в углу. Стена вокруг тюрьмы была наполовину разрушена. Огромные
бреши белки залатали железной сеткой. Узкая, мощеная кирпичом дорога,
наполовину погрязшая в грязи, вела на задний двор, откуда раздавались хрипы
инфицированных.
Поблизости Дазай насчитал двенадцать человек. На двух вышках караулили по

два человека. Обход вокруг здания делался каждые двадцать минут тремя
людьми. Когда инфицированные подходили слишком близко, они убивали их
ударом ножа в голову. У белок был либо дефицит патронов, либо они намеренно
не стреляли, чтобы не привлекать внимание. Несколько человек Дазай
чувствовал за пределами стен. Кто-то был неподвижен, кто-то расхаживал из
стороны в сторону, выкуривая одну сигарету за другой. Осаму слышал, как сухие
ветки хрустят под их ногами. Как кто-то болезненно кашляет и громко харкает.
Кто-то передергивал затвор, постукивал по неисправно работающей рации.
Дазай говорил шепотом, хоть и находились они на безопасном расстоянии.
Спустя еще полчаса подъехал зеленый пикап. Делающие обход отворили им

самодельные двери из железных балок и колючей проволоки. Пикап
припарковался перед зданием тюрьмы, где уже стояло несколько машин. Через
три минуты из салона высунулись головы. Водитель пикапа был высок и
долговяз, одет в серый камуфляжный костюм и белую балаклаву, которую он
приподнял до самого лба, как только они оказались на базе. Прислонившись
530/1179
спиной к двери машины, он закурил, время от времени обмениваясь короткими
фразами с остальными. Мужчины, которые делали обход, встали возле него.
Опустив замерзшие руки в карманы, они скучающе постукивали ногой по
заметно сдувшемуся колесу. Остальные двое разгружали пикап. Несколько
вещевых мешков были чем-то забиты, из последнего торчали автоматы. В
другом конце кузова лежала крупная оленья туша, наполовину накрытая
плащевой тканью. Это место не казалось обжитым. Наверняка белки держали
куда-то путь, возможно, в тот же Токио, а это место использовали как
временное прибежище.
За стенами тюрьмы Дазай учуял Кессиди. Однако удивила его отнюдь не эта
находка. Он почувствовал ее. Ясунори была внутри.
Ацуши слегка высунулся из вымоины, пытаясь осмотреться. Рюноске надавил на

его голову, затем стукнул кулаком по плечу.
— Спятил?
— Я ничего не вижу! — возмутился он.
— Поэтому я и здесь, — улыбаясь ответил Дазай. — Обожаю чувствовать над

вами превосходство.
Акутагава и ему отвесил звонкий подзатыльник.
— Я же пошутил, — обиженно пробубнил он. Накаджима засмеялся, но поймав

на себе холодный взгляд Накахары, подавился воздухом.
— Она там? — спросил он, не сводя глаз с пикапа.
— Нет, — солгал Дазай, поймав мелькнувшее на долю секунды в его глазах

разочарование. — Мне нужно подобраться ближе. С вами это сделать не
получится. Люди Кессиди повсюду.
Чуя внимательно посмотрел на Дазая. В его взгляде было что-то странное. То ли

недоверие, то ли сомнение. Осаму неосознанно напрягся. Мог ли Чуя уличить его
во лжи? Или не доверял ему настолько, что не хотел отправлять в одиночку? От
одной мысли, что это могло быть правдой, становилось неприятно. Дазай боялся,
что узнав о Ясу, Чуя пойдет на белок без плана, где и найдет свою смерть.
Однако внутренний голос говорил, что Накахара хоть и вспыльчив, но не
безрассуден. И эта ложь еще аукнется ему в будущем.
— Осаму, я спрошу тебя еще раз, — произнес он. — Ясу. Она внутри?
Чуя развернулся и резко ударил его кулаком в лицо. Голова Дазая дернулась от
удара, но сам он не шелохнулся. Ацуши и Рюноске затаили дыхание.
— Больше не смей врать мне.
— Прости.
Чуя мазнул взглядом покрасневшую скулу и быстро отвернулся.

531/1179
— Я не настолько глуп, чтобы идти на них без плана. Перестань меня настолько
недооценивать.
Дазай молчал, глядя на людей у пикапа. Белки что-то бурно обсуждали, а затем
громко расхохотались. Охрана на обеих вышках сменилась. Тогда же загремели
смазанные цепи, потянувшие вверх небольшую решетку, разбивающую двор на
две части. Вышел Кессиди. Он остановился возле пикапа и присвистнул, увидев
оленью тушу.
Накаджима, устав держать голову в приподнятом положении, бросил рюкзак на

землю и сел на него, закинув замерзшие руки на колени. Снег закончился, но
теплее от этого не стало. Он надеялся, что это была временная аномалия, и уже
завтра вернется привычное тепло. Ацуши ненавидел холод и предпочитал
обтекать потом в тридцатиградусную жару, нежели трястись как осиновый лист.
Вскоре Дазай потерял интерес к Кессиди. Его внимание привлек огромный

резервуар с водой. На месте Кессиди он бы точно поставил несколько человек
для охраны. Ведь любой недоброжелатель мог отравить ее, либо оставить
внутри инфицированных. Тогда бы белки умирали медленной и мучительной
смертью. Дазай бы так и поступил, если бы не было риска, что Ясу выпьет эту
воду.
— Они держат зараженных на заднем дворе, — наконец произнес он, после

долгого молчания. — Это может сыграть нам на руку. — Ацуши, услышав
громкий хохот, встал на поросший мхом камень и оперся руками о плечи Дазая.
— Мы можем устроить небольшой взрыв, чтобы отвлечь их внимание. Тем
временем я открою дверь и выпущу инфицированных наружу. Это создаст
ажиотаж и почти все сбегутся на шум. Мне хватит всего пару минут, чтобы
попасть внутрь, отыскать Ясу и вывести ее в безопасную зону. Как только я
подам сигнал, вы взорвете все остальные точки.
— Чтобы все это провернуть, нужно точно знать, когда они меняются и каким
маршрутом идут, — с сомнением произнес Чуя. — Придется какое-то время
понаблюдать за ними.
***
Мир пробуждался. Становился из черного пурпурно-фиолетовым, а затем ярко-

красным. Рассвет крался по полям и лесам. Бледный туман простирался под
ногами, и редкие снежинки падали на их лица. Глубокая вымоина скрывала всех
четверых, но не защищала от холодных порывов ветра. Втроем они
прижимались друг к другу, в отчаянной попытке отыскать немного тепла и
порой с завистью поглядывали на Дазая.
Вокруг пахло сырой землей, дымом и гниением. Вероятно, белки сжигали тела
инфицированных. Осаму было интересно, с какой целью Кессиди поймал их.
Впрочем, он не мог игнорировать того факта, что Белки, вероятно, тоже
заметили, что некоторые зараженные каким-то образом эволюционируют.
Неужели Кессиди ставил на них опыты?
532/1179
Дазай закатил глаза, когда Рюноске и Ацуши в очередной раз прижались к нему.
Чьи-то холодные руки заползли под футболку, кто-то принялся натирать его
шею ладонями. Почувствовав несвежее дыхание возле уха, он слабо двинул
локтем, Накаджима скривился, а затем намеренно подул ему в лицо. Акутагава
нащупал его соски под футболкой и шлепнул ладонью. Дазай резко дернулся.
Ацуши и Чуя глухо засмеялись.
— Придурки.
— Долго мы еще тут будем сидеть? Мы даже знаем, когда и во сколько они
отходят отлить, — возмутился Ацуши, вновь нагло просовывая руки под его
футболку.
Осаму молчал, внимательно наблюдая, как несколько человек садятся в зеленый

пикап. Вскоре, кутаясь в куртки и широко зевая, появились еще шестеро. Когда
они расселись по машинам, патруль отворил двери, выпуская их наружу.
— Мы можем как-нибудь заглушить их рации? — спросил Осаму, провожая их

взглядом.
— И да, и нет, — Чуя угрюмо наблюдал за людьми на вышках. Пришло время

сменяться, но те почему-то продолжали стоять на посту. — Ты можешь подавить
сигнал другой рацией, более мощной. Но для этого нужно знать на какой они
частоте.
— У нас нет на это времени, — в его голосе сквозило разочарование. Если бы у

них было в запасе еще несколько дней, они бы придумали идеальный план, без
изъянов. Сейчас же приходилось импровизировать. — Начинаем через пять
минут. Все готовы?
— У нас была целая ночь, чтобы подготовиться, — Ацуши выглядел

взволнованным.
— Если что-то пойдет не так или вас засекут, убирайтесь оттуда немедленно, —
Дазай посмотрел на Чую. — Тебя это тоже касается.
***
Громкий оглушительный взрыв прогремел в назначенное время. Как и

предполагал Дазай, люди Кессиди переполошились и выбежали во двор. Первым
было решено взорвать резервуар с водой. Место, в котором он располагался,
было узкое и не рассчитано на большое количество людей. Осаму, к моменту
взрыва, уже находился на заднем дворе, где в небольшом самодельном загоне
держали инфицированных. Он отворил дверь и, следуя плану, направился к
черному входу. Прогремел еще один взрыв. Раздались громкие крики, стоны
боли и выстрелы.
Дазай, оказавшись внутри, на мгновение застыл, пытаясь привыкнуть к темноте.

Перед глазами заплясали темные пятна, в нос ударил запах плесени и сырости.
С ржавых труб капала вода, под ногами собралась небольшая лужа. Со стен
осыпались пласты штукатурки, торчали куски отколотой краски, а с потолка и
533/1179
углов стекала вода тоненьким ручейком. Все здесь дышало старостью,
обветшанием и умиранием. Дазай сделал шаг и вдруг остановился. Что-то
хрустнуло под ногой, разбив напряженную тишину. Он убрал ногу, посмотрел
вниз и увидел кусок рассыпавшего в песок бетона. Ему было интересно, сколько
лет этому месту и когда его перестали использовать по назначению.
Он схватился за шаткие железные перила и ступил на лестницу. Покрытая

местами ржавчиной массивная дверь была слегка приоткрыта, чему Дазай
мысленно возрадовался. Если бы кому взбрело в голову ее закрыть с обратной
стороны, на этом и завершился бы их главный план. Железный затвор даже ему
не был бы под силу. Направив на нее весь свой вес, он начал осторожно толкать
ее плечом, морщась от громкого скрипа.
Прогремел еще один взрыв. В другом конце коридора отворилась дверь, и

послышались чьи-то торопливые шаги. Осаму шел быстро, не обращая внимания
на бледно-зеленые стены и прогнивший линолеум под ногами. Камеры быстро
сменялись одна за другой. Один взгляд на них вызывал беспокойство и
неприятное чувство на душе. Все камеры были идентичны: ржавые койки,
треснутый бетон, гниющие деревянные полки, старые туалеты и пожелтевшие
раковины. На некоторых койках лежали матрасы и сумки. Видимо, их временно
занимал кто-то из белок. Дазай пришел к выводу, что предпочел бы коротать
даже самую дождливую ночь под открытым небом, нежели в одной из этих
камер. На стенах он пытался прочитать выцарапанные надписи, но сумел
разобрать лишь отдельные слова. Все было погребено временем и слоем пыли.
Запах Ясу становился сильнее. Услышав топот и голоса, Дазай повернул за угол.
Пистолет покоился в кобуре, охотничий нож висел на бедре. Привлекать
внимание стрельбой, он считал не самой разумной идеей, а с ножом обращался
не так искусно как Чуя. Шаги становилось все ближе и ближе. Стрельба внутри
тюрьмы могла вызвать подозрения. Тяжко вздохнув, он резко вынырнул из-за
угла, чем ошеломил пробегающих мимо белок. Первому он свернул шею.
Бедолага даже толком не понял, как и из-за чего умер. Второй успел вытащить
пистолет, но сильный удар в живот заставил его скривиться пополам от боли.
Прежде чем он нажал на курок, дазаевская нога опустилась на его голову,
размозжив ее по полу, словно спелый арбуз.
Он перешагнул через тела, вытер подошву о пол и побрел дальше, вновь

пытаясь отыскать Ясу в мешанине запахов. Иногда Дазай останавливался, чтобы
прислушаться к звукам снаружи. Инфицированные уже должны были растерзать
половину белок. Именно сейчас он был благодарен плохой погоде, от которой те
становились гораздо сильнее. Простых инфицированных Кессиди не стал бы
держать в вольере из колючей проволоки. И Дазай подозревал, что полчаса
назад выпустил наружу кучу эволюционировавших. Если так, то парням стоило
бы держаться подальше от этого места и просто наблюдать. Благо,
эволюционировавших они повидали достаточно, и Накахаре хватало ума, чтобы
увидеть разницу.
Дазаю не повезло напороться еще на двоих белок. Обеспокоенный ситуацией

снаружи, он не заметил чужого присутствия, и первый удар принял на себя.
Острое лезвие ножа прошло меж ребер. Осаму схватил нападавшего за горло и в
неконтролируемом приступе ярости вырвал гортань. Его напарник, падая и
спотыкаясь, в ужасе отступил, пытаясь нащупать пистолет дрожащими руками.
Дазай едва успел обернуться, когда ему в грудь спустили почти всю обойму.
После ряда оглушительных выстрелов, повисла тишина, в которой были слышны
534/1179
лишь щелчки пистолета. Осаму опустил голову, нечитаемым взглядом
разглядывая дыры на футболке.
***
— Мы должны проверить все ли с ним в порядке! Почему он не отвечает?
Ацуши метнул злой взгляд на Рюноске.
— Что с ним может быть не так? Парочка пуль все равно его не убьют!
— Откуда ты знаешь? — рявкнул Рюноске. — Вдруг ему снова крышу снесет, как
в прошлый раз?
— Я сказал, ты никуда не пойдешь!
— Прекратите оба! — прикрикнул Чуя. Его тревожный взгляд постоянно падал

на рацию. Дазай молчал с тех пор, как скрылся из виду. Их план сработал
гораздо лучше, чем они рассчитывали. Пятнадцать человек покинуло лагерь
ранним утром на машинах. Вероятно, отправились на поиски провианта.
Остальные сбежались на взрыв, после чего Осаму выпустил инфицированных.
Многие в панике убегали, забыв про оружие, другие спускали целую обойму на
зараженных, но патроны их не брали. У выхода образовалась давка. Все толкали
друг друга на растерзание, пытаясь первыми вырваться наружу. Кто-то хватался
за колючую проволоку, пытаясь перепрыгнуть сверху. Если кому-то удавалось
выбраться, их снимал Чуя. В огромной сумятице криков, стонов и выстрелов
трудно было понять, кто и откуда стреляет. Накахара не знал, сколько белок
осталось внутри и все ли выбежали наружу. Его мысли всякий раз возвращались
к сестре, и, несмотря на порыв бросить все и побежать следом за Осаму, он
продолжал следовать плану.
Интуиция подсказывала ему, что у белок далеко не один лагерь. То же самое

практиковал и Достоевский. Он разбивал людей на отряды и раскидывал по
нескольким точкам, чтобы ускорить сбор провианта. А в обговоренное время они
вновь встречались и объединялись в огромную группу. Одну из них вел Дрейк, а
имена остальных троих Чуя так и не запомнил.
— Почему они не умирают от выстрелов? — Накаджима с легким раздражением

все еще поглядывал на Рюноске.
— Сам как думаешь? — Чуя перезарядил оружие и посмотрел в прицел. —

Кессиди как-то удалось поймать эволюционировавших. Только вот ума не
приложу зачем.
— Полагаю, — произнес Рюноске, — он проникся к ним особым интересом, после

встречи с Осаму.
Чуя неосознанно коснулся пальцами своих ребер. Эту боль он все еще помнил.
***
535/1179
Выбросив из кармана разбитую рацию, он остановился напротив котельной. От
Ясунори его разделяла только дверь. Бледная ладонь легла на ржавую ручку и
медленно потянула ее на себя. В нос ударил привычный запах сырости, а глаза
вновь столкнулись с темнотой. На холодном бетонном полу валялись ржавые
трубы, из трещин в стенах стекала вода. В углу стояли огромные железные
баллоны с облупленной краской, чуть выше висела ржавая коробка с
электрическими щитками. Дазай медленно спускался по лестнице, оглядываясь
вокруг.
Вдруг он резко остановился. С другого конца котельной раздался глухой стон, а

затем вскрик. Этот женский голос Осаму не спутал бы ни с одним другим. Он
предчувствовал, что-то плохое и неосознанно замедлил шаг, ноги, казалось,
налились свинцом, и он едва мог оторвать их от пола.
— Ясу? — позвал он шепотом и, поймав ее взгляд, застыл всем телом, будто

окаменев.
Прошла целая вечность, прежде чем она повернула голову. Осаму содрогнулся,
увидев в темноте синяки и ушибы на ее лице. Когда-то длинные светлые волосы
были неуклюже отстрижены, под глазами залегли тени, губа была разбита в
кровь.
— Осаму… — произнесла она на выдохе, ничуть не удивившись его появлению.

Рукой она придерживала округлый живот и холодно улыбалась ему кровавой
улыбкой. — Я знала, что рано или поздно этот день настанет.
Скривившись от резкой боли, она отвернулась и, глухо закричала, прикусив

зубами кулак. Дазай опустил глаза ниже и содрогнулся. Все краски схлынули с
его лица. Ясу снова закричала. Ее лицо покраснело, глаза налились кровью, на
шее выступили крупные вены.
У Дазая в голове не было ни единой мысли. Он забыл, как говорить, как

двигаться, и как дышать. Лишь когда тишину пронзил детский крик, он пришел
в себя. Ясу не поймала ребенка и намеренно позволила ему упасть на холодный
пол.
— Что ты… делаешь? — прошептал Дазай, глядя как ее худые руки, смыкаются
на детском горле.
— Мне не нужен ребенок от насильника, — дрожащим голосом ответила она,

пребывая на грани потери сознания. — Не смей смотреть на меня такими
глазами, Осаму.
— Ребенок ни в чем не виноват, Ясу. Одумайся, — он вытянул руки в

успокаивающем жесте и сделал медленный шаг вперед. Собственный голос
казался ему чужим. Он пытался успокоить ее, но сам все еще пребывал в ужасе
и не до конца верил в происходящее. — Прошу тебя.
— Я не героиня дешевого романа, — вяло ответила она, от усталости свесив

голову. — Я живой человек. Со своими чувствами и эмоциями. Можешь
разочароваться во мне, можешь возненавидеть, но я не хочу воспитывать
ребенка от насильника. Я хочу, чтобы он умер… Я ненавижу его. Ненавижу себя,
536/1179
потому что семя этого ублюдка было во мне, — ее голос становился все ниже и
ниже. Силы покидали ее. — Как-то мне снилась девочка… Наверное, это… был
дурной знак.
Дазай угрюмо слушал ее несвязные речи и вскоре пришел к выводу, что она не в
себе. Однако сделав еще один шаг, он остановился. Что-то в ее взгляде
заставило его передумать.
— Делай, что хочешь, — ответил он, прислонившись спиной к ржавой трубе. За

стеной Дазай слышал приближающиеся шаги, но умолчал об этом. Когда Чуя
отворил дверь в котельную, жизнь уже покинула детское тело.
537/1179
Часть 40
Дазай не уклонился, когда тяжелый кулак мелькнул перед его лицом.

Он не считал, что заслужил этот удар, но если от этого Накахаре станет легче,
он смиренно вытерпел бы еще пару десятков. Ацуши и Рюноске за их спинами
превратились в каменное изваяние. Полные ужаса глаза глядели то на Ясу, то
на тело мертвого ребенка, лежащее у ее ног. Дазай небрежно стер кровь
запястьем и облизал разбитую губу. Накахара больше не смотрел в его сторону,
словно с этой секунды он умер для него, как и дитя у ног его сестры.
Он смотрел на нее и не мог подобрать слов. В голубых глазах застыла влага,

сердце неистово колотилось в груди. Не на такую встречу он рассчитывал.
Голова казалась пустой. Порой его охватывал гнев, и он не понимал на кого
больше: Осаму, Белок или Ясунори, которую он застал за убийством
собственного ребенка.
— Зачем… — прошептал он, протянув к ней руку. Ясу смотрела на него

холодными серыми глазами. — Ты… Ребенок, — его голос дрогнул. — Как…
черт…
— Ты действительно хочешь знать, как? — спросила она, пошатываясь от

усталости.
— Нам нужно убираться отсюда, — тихо произнес Дазай, чувствуя привкус

железа на губах. — Белки могут вернуться в любой момент.
Ясу пошатнулась и, едва сделав шаг, упала без чувств в крепкие руки старшего
брата.
***
Все четыре часа, что Ясу пролежала без сознания, Чуя неотрывно смотрел в
стену. Его взгляд не выражал ничего, глаза были пусты. Ацуши нервно
расхаживал по комнате, каждые пять минут останавливаясь возле окна, чтобы
осмотреться. Если бы к ним действительно кто-то приближался, Осаму заметил
бы сразу, однако это действие отвлекало его.
Тишина, царившая в комнате, давила и нагнетала и без того тяжелую
атмосферу. Накахара молчал. Осаму смотрел на крохотное тельце, завернутое в
одеяло, и нервно кусал щеку. Накаджиму ужасал сам факт, что они принесли
вместе с собой труп ребенка. Рюноске и Осаму долго уговаривали Накахару
предать тело ребенка земле, но Чуя был уверен, что Ясу, проснувшись,
непременно захочет с ним проститься.
Ацуши сел на подоконник, устав беспокойно расхаживать по комнате, нервируя

всех остальных. Его взгляд остановился на Ясунори, свернувшуюся калачиком на
пыльном диване. Босые грязные ноги торчали из-под двух пледов, коротко
остриженные волосы закрывали ее глаза. Иногда она беспокойно ворочалась во
сне, но как только рука брата ложилась на ее лоб, ее дыхание вновь
становилось тихим и размеренным.
Ацуши и остальные понятия не имели, что нужно делать с роженицами. Какой

им нужен уход, какие лекарства. Порой от своих мыслей ему становилось
538/1179
стыдно и неловко.
Из нее совсем недавно вышел ребенок, думал он, разве не нужно ее омыть? Или
обработать? Что именно ты собрался обрабатывать, пришла новая мысль, от
которой он сделался совсем пунцовым. Интересно, как отреагировал бы Чуя,
если бы он задрал ее юбку, с целью обтереть кровь с ее бедер. Тем не менее в
голове Ацуши не было дурных мыслей, лишь искреннее беспокойство и желание
помочь. Оставалось лишь ждать, когда Чуя придет в себя, осмыслив все
произошедшее. Его молчание пугало.
Дазай, прислонившись плечом к стене, стоял возле двери. Чуя ударил его
дважды, и Осаму молча принял его злость. Но чувствует ли он вину? Сожалеет
ли о содеянном? Нет, понял Ацуши по его равнодушным глазам. Даже этому
ребенку не удалось тронуть высеченное из камня сердце. На его месте я бы
силой отобрал дитя, думал он, кивая самому себе. А он просто смотрел и ничего
не делал. Почему, Осаму?
— Нужно похоронить ребенка, — от его голоса дрогнули все, даже молчавший

долгое время Чуя. Голубые глаза посмотрели на него с презрением.
— Это не тебе решать, Осаму, — медленно ответил он, тяжело глядя на него
исподлобья. Дазай равнодушно сложил руки на груди, словно заранее ожидал
подобный ответ.
— От ее тела уже идет запах. Сколько ты собираешься ждать? Или ожидаешь,

пока твоя сестра проснется, чтобы продемонстрировать ей труп и показать
какая она паршивая мать?
Накахара в диком гневе сорвался с места. Однако реакция Накаджимы и

Рюноске оказалась быстрее. Они крепко обхватили его поперек груди, но даже
вдвоем им едва удавалось удерживать его на месте. Чуя брыкался, выкрикивал
ругательства и рвался вперед. На лице Дазая не дрогнул и мускул. С виска
Ацуши скатилась капля пота, на лбу выступила испарина. Сердце от тревоги
громко стучало, словно вот-вот пробьет грудную клетку. Должно было произойти
что-то плохое, он чувствовал это.
— Я, блять, думал, ты изменился! — крикнул Чуя, оставив попытки вырваться.

— А ты молча смотрел, как она убивает ребенка!
— Это был ее выбор, — сухо ответил Дазай.
— Она была не в себе! Ты должен был остановить ее! Ты должен был… — его
голос дрогнул. Он низко опустил голову, чтобы никто не видел его слабости.
— Ребенок, воспитывающий ребенка… — проговорил он. Чуя вздрогнул от его

слов. — Как ты себе это представляешь? Или мы все четверо сделались бы
няньками? Подтирали бы ему задницу по очереди? Всякому безрассудству есть
предел.
— Осаму, — рявкнул Ацуши, — закрой, блять, рот! Ты никак не помогаешь

ситуации.
— Убирайся… — прошептал Чуя. — Больше не хочу тебя видеть. Никогда.
539/1179
Все краски схлынули с лица Акутагавы. В ушах Накаджимы звенело, а в голове
образовался вакуум. Ошеломленный его словами, он медленно повернул голову,
руки обессиленно повисли, выпуская его из тисков.
— Значит, все? — спросил Дазай, отталкиваясь от стены. — Это конец?
— Уходи, — ответил Чуя обессиленно.
— Парни, вы чего… — в глазах Ацуши стояли слезы. — Мы наступаем на одни и

те же грабли. Просто поговорите.
Дазай, проигнорировав его слова, молча прошел в конец комнаты, поднял свой
рюкзак, сваленный в кучу с другими и закинул его на плечо. Две пары глаз
напряженно смотрели на него. Осаму напоследок осмотрелся. Дом выбрали они
не самый лучший. Деревянный пол противно скрипел под ногами, из-за
разбитого окна на втором этаже стояла легкая прохлада. Узорчатые кремовые
обои свисали со стен от сырости и плесени, а стены расходились мелкими
трещинами. Одинокая пыльная лампочка на потолке медленно раскачивались от
ветра.
Несмотря на холод на Дазае была тонкая черная футболка, черные джоггеры и

берцы. Отросшие белые волосы он теперь всегда собирал в небрежный хвост на
затылке, а выбившиеся пряди рассыпались по плечам. Яркие желтые глаза на
миг остановились на бледном лице Ясу. Он бы непременно погладил ее по
волосам, сказал бы несколько слов на прощание, но раздражать Накахару еще
сильнее он не хотел, и оттого резко развернулся и зашагал к двери.
Ацуши с нервной дрожью прислушивался к громким шагам. Он знал, как только

Осаму выйдет за порог, Рюноске бросится следом, и они снова потеряют друг
друга. Возможно, уже навсегда. И Ацуши решил, что никто из них сегодня не
покинет стены этого дома. Чуя всегда был вспыльчив. Пройдет немного времени
и он остынет, затем испытает жгучий стыд за свою несдержанность и слова,
которые выкрикнул в порыве гнева. Но до этого момента он должен был
задержать Осаму любой ценой.
Вот уж кому точно ярость не застилала глаза. Неужели он действительно

позволил ей убить ребенка лишь потому, что он мог стать обузой в будущем, с
горечью подумал он. Неужели он способен на такую подлость? Оставив позади
притихшего Чую, он побежал следом, намереваясь схватить Дазая за руку. На
душе его стало тяжело от мысли, что Осаму даже не обернулся напоследок,
когда отворил дверь и вышел на крыльцо. Как он и ожидал, спустя секунду и
Рюноске сорвался с места.
— Я просила его не вмешиваться.
Женский голос раздался за их спинами.
Ацуши и Рюноске застыли посреди комнаты. Когда Чуя поднял голову, все
увидели его покрасневшие глаза и бледное лицо. Дазай бросил на Ясу взгляд и
собирался было идти дальше, но она снова заговорила, пригвоздив его
следующими словами к месту.
— Я рада, что именно Осаму был тем, кто открыл эту дверь, — она слегка
приподнялась, морщась от боли. Ее взгляд на мгновение остановился на плече
540/1179
Рюноске, но она быстро отвела глаза в сторону. — Среди вас он всегда был
самым рассудительным.
— Ясу… — тихо позвал Чуя.
— Помолчи! — рявкнула она, чем вызвала у всех четверых удивление. — Если бы

один из вас остановил меня в ту минуту, я бы никогда его не простила. Никогда.
— Ты была не в себе, — начал Чуя, но увидев полные презрения глаза, потупил

взгляд.
— Да, — согласилась она с братом, — я была достаточно безрассудна, чтобы

убить его. Но с вашей помощью я бы упустила этот момент. И тогда мне уже не
хватило бы смелости сделать то, что я сделала.
— Но почему? — шепотом просил Ацуши. — Что сделал тебе этот ребенок?
— Ничего, — ответила она с холодной улыбкой. — Он не сделал ничего плохого,

в отличие от его отца, который насиловал меня едва ли не каждый день.
Лицо Рюноске удивленно вытянулось. Ацуши поморщился и прикусил губу. Чуя

сидел, низко опустив голову, его лица не было видно за волосами, но пальцы его
тряслись, когда он крепко сжимал края фланелевой рубашки. Дазай стоял с
непроницаемым лицом.
— После нападения на лагерь, Белки, пользуясь хаосом вокруг, похитили меня и

еще несколько человек. Нас затолкали в машины, словно мешки с дерьмом, и
долго куда-то везли, — она громко шмыгнула носом. Чуя поднялся с пола,
схватил лежащую на спинке кресла куртку и заботливо накинул на ее плечи,
затем подтянул сброшенный плед до самого ее подбородка. На мгновение, в
благодарном жесте, ее пальцы коснулись его руки. Накахара сел возле ее ног и
внимательно посмотрел на нее. Ясу тем временем продолжила, желая покончить
с этой историей раз и навсегда:
— Я потеряла счет времени. Мы ехали очень долго. Когда машины наконец

остановились и нас выволокли наружу, я увидела небольшой особняк. Нас
выстроили в ряд и приказали ждать. Через несколько минут появился Кессиди.
Этот самодовольный ублюдок, — ее лицо исказилось в гневе, — медленно
расхаживал вперед-назад и решал нашу судьбу. Он сказал, что его парни
нуждаются в хорошем отдыхе, и я сразу поняла, что он имел в виду под
«хорошим отдыхом». Стивена Кессиди запер в небольшой клетке, в которой
едва можно было разогнуться и оставил на заднем дворе, где держал
инфицированных. Клетка была устроена так, что руки снаружи не дотягивались
до того, кто сидит внутри. Пока он находился в центре… Но стоять днями и
ночами на одном месте с согнутой спиной сможет не всякий. Каждое утро
Кессиди выходил с чашкой кофе и наблюдал за его муками, пока однажды Стив
не упал от усталости, — ее лицо помрачнело от воспоминаний, но глаза
оставались сухими. — Вы все окажетесь там, сказал он, если попытаетесь
сбежать или надумаете самовольничать. Мы с самого начала не были ему
нужны. Он не доверял нам накормить даже умирающего пса! Федор ударил по
самолюбию Кессиди и в отместку он решил похитить несколько его людей.
Ясу ненадолго замолчала, вспоминая обглоданные конечности Стива.
541/1179
— К нам относились хуже, чем к животным. Били, измывались, морили голодом.
Мицуки ради забавы они отрезали одну грудь и хохотали глядя, как она
корчится в муках. С Беккой они обошлись еще хуже. В тот вечер люди Кессиди
напились. Они праздновали находку крупного провианта, если память мне не
изменяет… — она поморщилась, пытаясь в деталях вспомнить тот день. — Бекка
сказала, что голодна и попросила немного еды.
Рюноске тяжело сглотнул. Его взгляд каждую минуту метался между Ясу и
Осаму. Он боялся, что потеряв бдительность на секунду, упустит его из виду.
— Джимми, эта толстая свинья, сказал, что еду надо заслужить и ткнул ее лицом
в свой пах. Однако дело одним Джимми не обошлось. Эта шайка грязных
похотливых ублюдков насиловали ее всю ночь. Только поднимался и уходил
один, как его место занимал другой. Чем моя сперма тебе не еда, сказал Джим,
а после принялся колотить ее ногами, словно озверев… — Ясу сжала челюсти в
гневе.
Дазай прислонился спиной к дверному проему. Он помнил Бекку. Низкая,

рыжеволосая и веснушчатая. При встрече она всегда искренне улыбалась ему и
частенько любила напоминать, что глаза у Дазая в точности как у ее кота. Осаму
думал, что Бекка мертва, так как больше не встречал ее, после нападения
Белок, но он и не догадывался, какая ужасная участь ее настигла.
— Через день она скончалась от полученных ран, — Ясу задумчиво уставилась

на пыльный потолок. Жирная муха громко жужжала над их головами,
беспокойно пересаживаясь с одного места на другое. Дазай с флегматичным
лицом разглядывал трещины и проталины на земле. Во дворе, сложенные
штабелями, лежали доски, укрытые шифером и рваной клеенкой. Сверху сидели
вороны, внимательно разглядывая его черными глазами. Одна из них
расправила крылья, словно потягиваясь, и громко закаркала. В тот момент,
когда Рюноске отвел от него взгляд, он спустился вниз по скрипучей деревянной
веранде, встал чуть поодаль от ворон и опустил руки в карманы.
— Вы голодны? — спросил он, продолжая краем уха слушать речь Ясу. Она
говорила об остальных людях Федора похищенных Белками. Некоторых мужчин
Кессиди все же взял в свои люди, но перед этим заставил пройти небольшое
«испытание на верность». Дазай уже знал, о каком испытании идет речь, и
спустя минуту Ясу подтвердила его догадку. Он заставил мужчин драться друг с
другом насмерть. Женщинам он не предоставил и такого шанса, отдав их на
растерзание своим людям. Ясу повезло не больше Бекки. Она переходила от
одного к другому, словно вещь, пока толстяк Джимми не положил на нее глаз и
не забрал себе. Однако и на этом ее мучения не закончились. Свободными
вечерами Джимми колотил ее. Бил по животу, груди, ребрам, мог ударить по
лицу, отчего у нее кровь шла носом. Джимми считал забавным бросать еду на
пол и смотреть, как за нее дерутся пленники. Когда Ясу оставалась гордо стоять
в стороне, он, в приступе ярости, таскал ее за волосы и колотил до посинения.
— Голодны, голодны, — каркнул ворон, — голодны, голодны.
Дазай удивился. Ворон был крупнее остальных. Его крупные черные перья,
казалось, переливались синевой.
— Ребенок был от Джимми? — в словах Ацуши Дазай услышал нотки

неуверенности и страха.
542/1179
— Да, — ответила Ясу.
— Ты правда уйдешь? — услышал он голос за спиной.
— Уйдешь, уйдешь, — повторил ворон. Дазай закрыл глаза, наслаждаясь свежим

прохладным воздухом.
— Тебе стоит вернуться в дом, Рю, — ответил он.
— Если ты уйдешь, я пойду за тобой.
— Как друг? — спросил Осаму, даже не пытаясь скрыть ухмылку на губах.

Рюноске на мгновение растерялся. Каждая секунда молчания обнажала его
мысли. Чувства к этому человеку не исчезли, но по крайней мере Рюноске
работал над этим. Не справедливо спрашивать у меня такое, с обидой подумал
он.
— … я понимаю, — Дазай повернул голову, услышав голос Накахары. — Но ты

поступила ничуть не лучше Джимми.
— Ну не дурак ли, — произнес Осаму, покачивая головой. — Если бы ты знал, как

порой мне хочется ему врезать.
Акутагава нахмурился.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Поправочка, Рю. Это ты не ответил на мой.
— Поправочка, поправочка, — закричал ворон, хлопая огромными крыльями.

Дазай не смог сдержать восхищенную улыбку и всерьез задумался, откуда
сбежал этот ворон. Кому понадобилось учить птицу человеческой речи? Тем
временем остальные вороны взмыли в воздух и пересели на небольшую
пристройку из песчаника. Деревянный багор с железным наконечником скатился
с бордовой черепицы и с глухим звуком упал на сырую землю. На лице Рюноске
проступил испуг. Эти птицы всегда его пугали. Он неосознанно встал ближе к
Осаму, пока разномастные глаза не посмотрели на него с любопытством.
— …ты не понимаешь, каково это быть бабой в этом долбаном мире! — в гневе
закричала Ясу. — На тебя смотрят, как на мясо, а не на человека! Открой, черт
возьми, глаза, Чуя!
Половину слов Накахары заглушило очередное громкое карканье.
— …почему ты злишься на меня? Прости, что у меня нет вагины! Это ты хочешь
от меня услышать?! Прости, что похитили и насиловали тебя, а не меня. Прости,
что не залетел от насильника и не убил собственного ребенка!
— Чуя! — в ужасе крикнул Ацуши.
Звук звонкой пощечины эхом раздался в стенах комнаты. Вздрогнул даже Дазай.
Рюноске побледнел, неосознанно сжав в руке его ладонь. Двери на крыльце
распахнулась шире и на улицу вылетела Ясу. Она промчалась мимо них, даже не
543/1179
удостоив взглядом. На ней было лишь темно-красное шерстяное платье и белые
носочки, в которых она промчалась по двору, не надев обувь. Спустя секунду на
пороге появился Ацуши. Угрюмый пытливый взгляд остановился на их
соединенных руках.
— Я пойду за ней, — сказал Дазай. — Не хочу видеть этого кретина.
— Значит, ты вернешься? — с надеждой спросил Рюноске.
Дазай прошел мимо, не удостоив его ответом.
***
Ветер крепчал. На улице сделалось холоднее. Вечера теперь наступали быстро.

Мелкий снег падал с неба, тут же тая от прикосновения к земле. На небе
высыпали звезды, однако тучи медленно закрывали их. На улице стало темно, и
любой другой непременно заблудился бы, но не Дазай. Глаза верно служили
ему. В темноте он видел каждую вымоину, яму и ложбину, чего нельзя было
сказать о Ясунори, потому он шел быстро. Резкие порывы ветра били в лицо,
дергали одежду. Полотно белого тумана висело над поверхностью земли. И все-
таки лето закончилось слишком быстро. Неужели это конец, думал он с легкой
грустью, перелезая через свалившееся от удара молнии дерево. Его не
беспокоили зараженные, чья активность с наступлением холодов непременно
возросла бы. Дазай не любил слякоть, мелкие дожди и туманную погоду,
особенно, когда приходилось подолгу скитаться по лесу в целях безопасности.
Почувствовав влагу на лице, он поднял голову. Ночь становилась холоднее. Тем

не менее Дазай не торопился укрываться от дождя. Холодные капли остужали
голову. Медленно ступая по следам Ясу, он вдруг вспомнил об отце, и жгучая
злость полоснула внутренности. Он остановился на минуту, чтобы определиться
с дорогой. Дождь усиливался и вскоре мог смыть все следы. Однако Осаму никак
не мог сконцентрироваться. В голове, словно на повторе, крутился вопрос
Рюноске «ты вернешься?». Возвращаться Осаму не хотел. Самое большее, что он
мог сделать для ребят перед уходом, это вернуть им Ясу.
В Токио он планировал добраться в одиночку. Это во многом развязывало ему

руки. Тем не менее оставался легкий страх потерять самого себя. Дазай от всех
прятал свой истинный характер, но не мог спрятаться от него сам. Он часто
делился своим беспокойством с Федором и тот внимательно слушал его. Осаму
рассказывал о прошлом, об отце, о матери. Говорил, как из кожи вон лез,
пытаясь привлечь их внимание и получить похвалу. Но единственное, что он
получал недовольное ворчание отца и полное нежелание матери хотя бы
взглянуть на него. Безысходность со временем перетекла в злость. Злость — в
желание причинить кому-то вред. Это чувство ему не удалось искоренить даже
спустя годы. Оно всегда было в нем, разрастаясь в сердце черными пятнами.
Осаму любил Чую. Но возвращение Ясу могло снова превратить его в параноика.
Парни по-прежнему остерегались его, хоть и пытались скрыть все за неловкими
улыбками. Чуя напрягался, когда Осаму стоял рядом с Ясу, всегда прерывал их
разговор, либо становился между ними.
544/1179
Дазай видел и все замечал. Однако понимание вскоре сменилось усталостью.
Как одна стая не принимает другую, так и они не могли принять того, кто столь
сильно отличался от них.
Дазай хотел вернуться к Федору. Вновь увидеть Алека и крепко обнять его.
— Выглядишь паршиво.
Ясу подняла на него серые глаза. Улыбка невольно тронула ее губы.
Он нашел ее под небольшим навесом для дров. Она мелко дрожала, обхватив
себя руками, капли дождя стекали с ее криво отстриженных волос. Дазай
накинул на ее плечи куртку, которая висела на лямке его рюкзака.
Оглядевшись, он взял одно из поленьев, лежащих невысокой кучей в углу,
бросил на пол и сел.
Они долго молчали, глядя куда-то перед собой. Дождь пошел с огромной силой,
громко барабаня по крыше. Вода текла ручьями по земле, унося с собой даже
мелкий гравий. В доме напротив были заперты инфицированные. Они бились
головами об окна, царапали ставни, пытаясь вырваться наружу. Двор был
небольшой. Метров десять в длину и ширину. Огорожен он был деревянным
забором, сломанным в нескольких местах. Вдоль стены валялась пара резиновых
сапог, а чуть поодаль стояла полка для обуви. На самой верхней лежал
маленький детский башмачок, покрытый птичьим пометом. Дазай перевел
взгляд на расколотое бревно и воткнутый в него ржавый топор. Заметив
раскачивающиеся ноги в окне, он поднял глаза. Кто-то висел на потолке.
Инфицированные, расхаживая по комнате, задевали иссохшее тело головами.
Ясу вдруг подвинулась ближе. Не проронив ни слова, она прижалась лицом к его
груди и крепко обхватила руками. Дазай обнял ее в ответ.
— Я считаю, что ты поступила правильно, — сказал он. Ясу слегка отстранилась,

разглядывая его лицо. — Можешь не искать ложь в моих словах. Я всегда с
тобой откровенен.
— Жаль, что мой брат так не считает, — наконец ответила она, поджимая
пальцы на ногах от холода. Осаму, от взгляда которого не укрылся этот жест,
опустился перед ней на корточки, стянул с нее мокрые носки и начал медленно
растирать ледяные пальцы. Ясу молча наблюдала за ним.
— Если бы этот ребенок был от тебя, я бы вырастила его, — сорвалось с ее губ.

Дазай застыл на мгновение.
— Я сделаю вид, что не слышал этих слов, — ответил он, вновь возвращаясь к
делу.
— Прости… Мне спокойно рядом с тобой, — она подняла голову, наблюдая за

рогатым полумесяцем. — Впервые за два года я чувствую себя в полной
безопасности.
— Уверен, то же самое ты ощутишь и в присутствии своего брата.
— Мы не будем близки, как прежде, — с ее губ сорвался разочарованный вздох.

545/1179
Дазай долго молчал, раздумывая над ее словами.
— Чуя злится… не из-за ребенка, — угрюмо проговорил он. — Он обеспокоен,

потому что дитя погибло от твоих рук. Возможно, Чуя думает, что теряет тебя.
Продолжает терять, даже когда нашел спустя два года. Неправильно просить
тебя об этом, но дай ему время. Он поймет, что перегнул палку и извинится за
свои слова.
— Ты все слышал? — спросила она.
Дазай присел рядом и кивнул. Ясу куталась в его куртку. Одну ногу она
вытянула вперед, ловя холодные капли дождя. Под маленьким навесом, в
компании Осаму, она почувствовала долгожданное умиротворение. Дазай,
закинув руки на колени, разглядывал темные окна дома, и ей оставалось лишь
гадать, что видят за ними его глаза.
Дождь прекратился. Ясу только заметила, как было до этой минуты шумно.
Дождь стучал о крышу, бился в окна, барабанил по огромной металлической
крышке, которая лежала во дворе, покрывшись ржавчиной. Мелкие ручейки
текли по двору куда-то вниз, за стену. Она громко шмыгнула носом и перевела
на Дазая взгляд.
— Ты снова хочешь нас оставить?
Дазай не выглядел удивленным, он догадывался, что она не спала в минуту их

ссоры. Он равнодушно пожал плечами, разглядывая трещины в стенах дома.
— Так будет лучше.
— Позволь мне дать тебе твой же совет, — прошептала она, опустив руку на его
бедро. — Дай моему брату время. Ты знал, что он идиот, когда соглашался на
отношения с ним.
— Я устал, Ясу, — Дазай тяжело вздохнул, уронив голову на ладони. — Чуя

всегда держит дистанцию, словно чего-то боится. А теперь, когда ты вернулась,
все станет еще хуже.
Ясу не чувствовала обиду от его слов. Дазай не вкладывал в них злого умысла.
Это была правда, которую она знала и так. Чуя всегда чрезмерно опекал ее.
— А если я попрошу тебя остаться?
— Ясу…
— Два гребаных года, Осаму, — она крепко сжала его бедро. — Я даже мечтать
не смела о том, чтобы увидеть вас снова. Но теперь мы все вместе и я не
позволю тебе уйти. Считай меня эгоисткой, кем хочешь, мне плевать. Но прямо
здесь и сейчас я прошу тебя остаться. Ты нужен нам.
Он потянулся к карману, вытащил две сигареты, одну протянул Ясу. Они

одновременно выдохнули облако дыма и задумчиво посмотрели на небо. Ветер
гнал тучи на запад. Где-то рядом журчала вода, и каркали вороны. Их
обволакивала приятная свежесть после дождя. Пахло сырой землей, лесом и
546/1179
листьями. После первой сигареты они выкурили вторую, затем третью. Гниющая
дранка свалилась с крыши и воткнулась в землю. Вскоре упали еще несколько
штук, вызвав небольшой всплеск в грязевой луже. Дазай бросил окурок и
размазал его по полу берцами. Ясу, закрыв глаза, сделала глубокую затяжку и
медленно выдохнула дым. Ее лицо было бледное, не считая красного кончика
носа.
— Что надумал? — спросила она.
— Надумал подровнять твои волосы. Давно в зеркало смотрелась?
— Ты слыхал что-нибудь о галантности? — она наигранно оскорбилась.

— Никаких манер в общении с дамой.
Дазай поднял рюкзак на колени и, порывшись в нем, вытащил ножницы и

расческу.
— Кто тебя так покромсал? — спросил он, прося ее взглядом повернуться к нему
спиной.
— Я надеялась, что Джим потеряет ко мне интерес, если я буду выглядеть так.
— Некоторым мужчинам не так важно, как выглядит женщина выше пояса.
Ясу закрыла глаза, полностью доверяясь его рукам. Она не была столь близка
даже с собственным братом. Потеря Осаму непременно оставила бы в ее груди
неизлечимую рану. Ему она могла сказать все, что было у нее на уме. Даже
самое скверное и отталкивающее. Осаму никогда не осуждал ее и на все
откровения, бывало, с искренним интересом спрашивал «почему ты так
поступила?».
Ясу отрешенно смотрела на свои волосы, спадающие из-под острого лезвия

ножниц на ее плечи, грудь и колени. Она мысленно возвратилась к школьным
годам, когда из друзей у нее был только один человек, который сейчас стоял за
ее спиной.
— Ясу, — позвал тихо Дазай, опустив ладонь на ее плечо. — Этот Джим… он

был с вами в здании?
— Нет, — ответила она, быстро сообразив к чему он клонит. — Кессиди отправил

небольшой отряд на поиски провианта и патронов. Второе у них было в особом
дефиците, после того, как мы наткнулись на одну омерзительную тварь, которая
положила дюжину его людей.
— Опиши ее, — мягко попросил он.
— Ты не поверишь, — Ясу откинула голову, заглядывая в желтые глаза. — Мой

рассказ покажется тебе бредом сумасшедшего.
— У меня хорошая фантазия, — Дазай подбодрил ее улыбкой.
— Представь… — она почесала бровь, нервно сдирая зубами сухую кожу с губ, —
547/1179
огромного монстра, из которого в разные стороны торчат человеческие
конечности.
— Я так и подумал, — Дазай закинул ножницы и расческу обратно в сумку.

— Нам тоже как-то приходилось иметь дело с этой тварью. Видимо, нам всем
есть, что рассказать друг другу. Но все потом.
Он опустился перед ней на корточки и осторожно взял ее руки в свои.
— Расскажи-ка мне поподробнее об этом Джимми.
***
Весь обратный путь он нес ее на руках. Поначалу Ясу держалась скованно,

стыдливо, но спустя некоторое время заметно успокоилась, а вскоре и вовсе
принялась дрыгать ногами. Обозлившись на брата, она не задумывалась о
погоде снаружи и о необходимости надеть теплую одежду и обувь. Обида на
Чую была столь сильна, что убегая в неизвестном направлении, она была твердо
уверена, что ни за что не вернется обратно. Однако Дазаю удалось ее
вразумить. Ясунори непременно вернулась бы сама. Ее любовь к брату была
сильнее любых разногласий, но Осаму не хотел ждать, когда она одумается.
Слишком велик был риск напороться на инфицированных, либо подхватить
простуду.
Дазай узнал от Ясу, что Джимми и остальные парни из его отряда, вероятно, все
еще не догадывались, что Кессиди не стало, как и половины его людей. Кессиди
был хитер, но пал жертвой собственных экспериментов. Ясу не знала, в каком
месте они договорились о встрече, но подозревала, что где-то на выезде из
города. Возвращаться обратно с провиантом в такую глушь не имело смысла. У
Белок было еще два отряда по двадцать человек, но в каком направлении
поехали они, оставалось только гадать.
Дазай внимательно слушал ее, а когда она закончила говорить, не проронил ни

слова. Она не спрашивала, что у него на уме, и какими будут его следующие
действия. Ей вновь хотелось ощутить себя маленькой девчонкой, закрыть глаза
и надолго уснуть крепким сном в его теплых объятиях. Ясу все еще стыдилась
своих слов и жалела о них. Но прими она вторую попытку за день извиниться
перед ним, он бы непременно почувствовал себя неловко. Под тем навесом они
договорились больше никогда не поднимать эту тему.
Где-то на улице собаки лаяли как оголтелые. Ясу, водрузив острый подбородок
на его плечо, смотрела на отдаляющие дома. Перед некоторыми торчали
деревянные остроги, с нанизанными на них телами зараженных. Интересно,
подумала она, помогло ли это кому-нибудь?
Оторвав голову от его плеча, она стала незаметно разглядывать его профиль. Ей
казалось, что Осаму за эти два года стал еще выше. Теперь перед ней был не
тощий пугливый мальчишка, а настоящий мужчина.
— Ты изменился, — сказала она, схватив пальцами белый волнистый локон.
— Мы все изменились, — сухо ответил он. Злится, поняла Ясу. Он хотел уйти, но
ему снова не позволили.
548/1179
Она уткнулась носом в его шею и закрыла глаза. Если долго держать их
закрытыми, думала она, то можно представить свою прежнюю жизнь. Можно
вообразить, словно ничего не случилось. Словно она снова ребенок, а близкий
друг несет ее в свою комнату, чтобы она не мешала им в их мальчишеских
играх. В той жизни она мечтала стать взрослой, получить хорошую работу и
объездить весь земной шар. Теперь же былые мечты приобрели прокисший вкус.
Осаму что-то прошептал ей на ухо, и она разлепила глаза. Они приближались к

дому, из которого она сбежала пару часов назад. Чуя сидел на крыльце, сцепив
пальцы в замок. Голубые глаза неподвижно смотрели на них.
Интересно, сколько он там просидел?
Когда они зашли во двор, Осаму бережно опустил ее на крыльцо. Все трое молча
смотрели друг на друга. Наконец Чуя мягко поймал ладонь сестры и посмотрел
на нее взглядом побитого щенка.
— Прости, — прошептал он. — Я был неправ. Мои слова…
Ясу вырвала ладонь и звонко ударила его по щеке. Дазай слегка попятился
назад и напоролся спиной на Рюноске. Он стоял в дверном проеме с чашкой чая
в руках. Радость на его лице сменилась удивлением.
— Прости, — снова повторил Чуя и вновь получил удар по второй щеке. Дазай и
Рюноске переглянулись.
— Смотрел бы на это вечно, — сказал Осаму, сложив на груди руки.
— Не сомневаюсь, — ответил Акутагава, протягивая ему кружку чая. — Ты,

наверное, замерз.
Его бледные пальцы коснулись дазаевской щеки, словно желая удостовериться

в своих словах, однако поймав на себе острый взгляд Накахары, он безвольно
опустил руку и неловко улыбнулся.
— Рю, пошли в дом, — вдруг сказала Ясу, схватив его руку. — Я ужасно скучала
по тебе и Ацуши. А эти двое пусть остаются здесь и мерзнут!
Она затолкала растерянного Рюноске в дом и громко захлопнула дверь перед

лицом опешившего Дазая.
549/1179
Часть 41
Все чаще мне кажется, что его глаза способны заглянуть в человеческую душу.
Прошу, если истина тебе известна, не говори о ней вслух…
Р. Акутагава.
***
Дома чернели на фоне пурпурного зарева. Вороны сидели на гниющих дранках,

хлопая огромными черными крыльями. Моросивший с обеда дождь вновь
усилился, жаля кожу холодными каплями. Дазай и Накахара молча сидели на
крыльце. Каждый думал о своем. Осаму опостылели пустые разговоры, и он
намеревался, как можно скорее попрощаться и уйти.
Ясу будет злиться, возможно, возненавидит его, но он не давал ей никаких

обещаний. Вот уже третий раз он собирался с духом, чтобы начать разговор, но,
едва открыв рот, замолкал. Грубая речь Накахары не изменила его чувств.
Однако привязанность и любовь Осаму проявлял по-своему. Отец тоже любил
мать, думал он, но это не помешало ему оставить ее на несколько лет. В детстве
Дазай прочитал много любовных романов, не предназначенных для глаз
ребенка. У матери их было много, и она не утруждалась прятать их.
Поздними ночами он взбирался на кровать, накрывался простыней и, боясь быть

пойманным, медленно открывал книгу, дергаясь от малейшего шелеста страниц.
Грязные описания сексуальных утех он быстро пролистывал, желая как можно
скорее вернуться к романтическим моментам, где один герой преданно любил
другого. Он надеялся, что однажды и сам встретит человека, ради которого
прыгнет под колеса, заслонит собой от удара меча и вынесет возлюбленную на
руках из горящего дома. Иногда он наблюдал за отцом и матерью, пытаясь
уловить хотя бы толику любви в их глазах, но видел только отрешенность. Не
такие ли как его мать пишут эти книжонки, думал он. Одинокие женщины,
которым не хватает любви, застрявшие в своих фантазиях и живущие одним
воображением.
Дазай устыдился, что подобное могло ему нравиться. Возможно, в этих книгах
он видел героя, которым никогда не смог бы стать сам. Он был сыном своего
отца. Холодным, расчётливым, отрешенным и бездушным. Он не любил говорить
о своих чувствах и не любил, когда в них копались другие. Дазай искренне
любил Чую Накахару, но мог легко уйти и унести эту любовь с собой. Она бы
грызла его изнутри, пожирала бы словно червь, но Дазай никогда не понял бы,
откуда исходит эта боль. Кто является ей причиной.
— Как думаешь, почему отец женился на моей матери?
Чуя на миг опешил от его вопроса.
— Раньше твоя мать была другой.
Дазай поднял голову. Где-то далеко впереди горели дома. Огонь бил по крышам
горячими алыми крыльями и даже дождь был не в силах усмирить его. Дазай
550/1179
мазнул взглядом по рюкзаку, лежавшему у его ног и, зацепив ремешок пальцем,
закинул на плечо. Опираясь руками на колени, он тяжело поднялся с лестницы и
посмотрел на ворон, мокнущих под дождем. Накахара молча наблюдал за ним.
Дазай спустился с крыльца, прошел через весь двор, ступая по грязевым лужам,
и приоткрыл калитку. Он надеялся попрощаться с Ясу перед уходом, но судьба,
видимо, распорядилась иначе.
— Осаму, — тихо позвал Чуя. Дазай не обернулся. Деревянная калитка глухо

ударилась о стенку. Дождь барабанил по крыше, вороны громко кричали,
встревоженные пожаром. — Осаму! — позвал он громче.
Фигура Дазая медленно растворялась в темноте. Он слышал, но почему-то не

оборачивался. Накахара смотрел ему вслед и сердце его бешено заколотилось.
Волна слабости обволокла его тело, конечности, казалось, сделались мягкими и
неповоротливыми. Его охватил страх от одной мысли, что Осаму вот-вот
исчезнет в этом чертовом тумане и больше никогда не вернется. Вот, значит, как
бывает, если два упрямца столкнутся лбами. Катастрофы не избежать, если
один из них не наступит на глотку собственной гордости. И Чуя был не прочь
наступить на нее, если это поможет ему вернуть Осаму. Ведь сказанных слов
ему уже точно не воротить.
Накахара сбежал вниз по ступеням и побежал через двор, шлепая босыми

ногами по холодным лужам. Он смотрел только вперед, боясь упустить Дазая из
виду. Иногда ему казалось, что он его почти потерял, но судьба была
благосклонна к нему.
— Осаму! — закричал он, перепрыгивая через ямы и рытвины. Острые камни

впивались в ноги, дождь хлестал по лицу, но он боялся закрыть глаза, боялся
моргнуть. — Осаму! — крикнул он, и бросился вперед, поймав его обеими
руками. Лишь почувствовав дазаевское тело в своих руках, он тяжело задышал и
закрыл глаза. Легкие горели, воздуха катастрофически не хватало. Ему
казалось, что он не видел Дазая вечность, хотя с их разлуки прошло не больше
десяти минут.
— У вас это семейное? — спросил Осаму, опустив взгляд на его босые ноги. Чуя
устало улыбнулся, уткнувшись лбом в его шею.
— Мне страшно, Осаму, — прошептал он. Дазай хотел обернуться, но Чуя крепче
вцепился в него. — Прошу, не смотри. Иначе я не смогу сказать то, что
собираюсь.
Дазай кивнул. Накахара какое-то время молчал, собираясь с мыслями. Ему

всегда тяжело давались подобные беседы. Он бегло огляделся и облизал
посиневшие от холода губы. Они находились на придорожье, напротив старой
заправки. Возле колонки стояла машина, капот которой покрылся ржавчиной от
обильных дождей. На крыше заправки зияла огромная дыра, и Чуе стало
любопытно, что могло эту дыру на ней оставить. Он закрыл глаза и сцепил
пальцы в замок на животе Дазая.
— Я не такой сильный, каким пытаюсь казаться.
— Знаю, — тихо ответил Дазай. Губы Чуи дрогнули.
— Я не помню, когда высыпался в последний раз. Полночи я ворочаюсь в

551/1179
постели, думая о всяком… — он шмыгнул носом. Ноги мерзли на холодной
земле, однако он не хотел отпускать Дазая даже на секунду, чтобы спрятаться
от дождя под крышей. — Проснувшись, я снова начинаю думать: умрет ли кто-то
из нас сегодня, получит ли рану, будет ли укушен, похищен или еще что похуже.
Я постоянно волнуюсь о Рюноске. Страшно беспокоюсь, когда отправляю его
куда-то. У него же, блять, нет руки. Он слабее всех нас. Но как я могу сказать
ему подобное, не задев его гордость? Я вижу, как изменилась Ясу. И не описать
словами, как мне жаль, что это случилось при таких обстоятельствах. Я смотрю
на нее и злюсь. Злюсь на себя, Осаму, потому что я никчемный брат, который не
смог защитить ее, — Чуя поджал губу. — Мне страшно, когда ты уходишь один.
Я боюсь, что однажды ты сорвешься и снова попробуешь человека. Ты обещал
этого не делать, но как бы я не хотел тебе верить, у меня не получается… Ты
предал мое доверие, когда изменил мне. Я каждый ебаный день, как в аду,
потому что постоянно боюсь потерять всех вас.
Чуя судорожно вздохнул. Ледяные пальцы вцепились в дазаевскую футболку.
— Но сколько бы я не злился, я уже не могу без тебя. Не могу тебя отпустить…
Дазай осторожно расцепил пальцы на своей груди и повернулся, не выпуская

его холодные руки из своих.
— Прости, — быстро протараторил Чуя, прежде чем Дазай успел ответить.

— Прости меня за те слова. Я жалею, что погорячился. Я был груб. И отныне
постараюсь держать себя в руках. Такого больше не повторится.
Осаму долго всматривался в его лицо бесстрастными глазами.
— Это повторится. И еще не один раз. Ты не контролируешь свой язык, когда

злишься, — он поймал руку Накахары и повел его в сторону, подальше от дождя.
Впритык к заправке стоял минимаркет. Панорамные окна были разбиты, снятая с
петель дверь валялась у входа. С другой стороны стояла небольшая будка, где
прежде принималась оплата за топливо.
Дазай не раздумывая направился к будке. Она была нетронута, а окна и двери

были целы. Наличные давно никого не привлекали. Он потянул на себя дверь, та
отворилась с противным скрежетом из-за ржавых петель. Переглянувшись, они
шагнули в темноту. Чуя полез в карман за зажигалкой, Дазай же стоял
неподвижно, разглядывая обстановку. Прежний хозяин, видимо, проводил в этой
конуре большую часть своей жизни и потому обставил ее с комфортом.
У дальней стенки стоял небольшой серый диванчик, покрытый пылью. На левом
подлокотнике торчал поролон, на правом лежал клетчатый плед. Стены были
обклеены полосатыми обоями, однако от сырости половина свисала до пола. В
углу над потолком висел маленький телевизор, и Дазай подумал, посмотрит ли
он когда-нибудь его снова. Ребенком он боготворил супергероев и никогда не
пропускал ни одного сериала с их участием. Чуя знал о его любви к выдуманным
героям, и редко упускал возможность пожурить его. Дазай, зная, что Чуя не
увидит его в темноте, позволил себе ностальгическую улыбку.
— Я оставил зажигалку в доме, — сказал Чуя, медленно расхаживая по комнате,

боясь что-либо задеть. Ковер под их ногами был старый, выцветший, а доски под
ним скрипели от каждого шага. Дазай наклонился над столом и принялся
выдвигать один ящик за другим. Чуя за его спиной громко выругался,
ударившись мизинцем о ножку стула.
552/1179
— В следующий раз подумаешь головой, прежде чем нестись куда-то без
обуви, — буркнул Дазай.
— Я бежал за тобой, — ответил Чуя. Осаму тем временем нашел, что искал.
Свеча и коробок спичек лежали в нижнем ящике. Спустя минуту комната
озарились светом, и Чуя присвистнул, разглядев обстановку.
— У моего дедушки был такой же ящик. Правда, висел у него в гараже, —

Накахара, пытаясь скрыть нервозность, принялся расхаживать по комнате.
— Пульт от него он давно потерял и потому каждый раз просил меня
переключить канал.
Дазай не утруждал себя поддержанием беседы. Он стоял, точно каменное

изваяние, вперившись взглядом в маленький огонек над свечой. Руки Накахары
осторожно обхватили его поперек талии, холодный нос уткнулся ему в шею. У
них точно одна привычка на двоих, подумал Дазай.
— Осаму, скажи… — голос Чуи звучал приглушенно. — Если бы я не побежал за

тобой, ты бы действительно ушел?
— Ты любишь меня? — спросил он с горечью.
— Да, — вновь повторил Дазай.
— Тогда я совсем тебя не понимаю.
Чуя выпустил его из объятий и сел на диван, спрятав лицо в ладонях. Осаму
повернулся, но долго не решался подойти к нему. Он не знал, как его утешить.
Не знал, что должен сказать. Он прочитал так много любовных романов, но
теперь стоял точно вкопанный, не в силах подобрать нужные слова. Любовь
можно унести с собой. Это просто чувство. Что-то невидимое, абстрактное, не
имеющее физическую форму, так он считал. Любовь можно унести с собой, пока
она не померкла. В точности как у отца и матери. И он унес бы свою любовь к
Чуе, пока эта чума не перекинулась и на них.
— Я не умею выражать свои чувства, — прошептал Дазай, разглядывая обои,

которые были ему совсем не интересны. Их тени плясали на стенах, огонь слабо
колыхался от легкого ветра, продуваемого сквозь щели в окне. Внутри было
тепло и по-своему уютно.
— Я мог бы тебя научить, — ответил Чуя, тихо шмыгая носом.
— Ты сам в этом плох, — он медленно сполз вниз и обхватил колени руками.
— Тогда давай учиться вместе?
Они одновременно подняли головы. Пару мгновений стояла неловкая тишина, а

затем они смущенно заулыбались и отвели глаза в сторону. Они были знакомы
так давно, однако в этой крохотной пыльной комнатушке, при свете одной
тусклой свечи, чувствовали себя так, словно знакомятся впервые, делая
маленькие неуверенные шаги навстречу друг другу.
553/1179
Чуя подвинулся в сторону, приглашая Дазая сесть рядом. Тот поднялся с пола,
но прежде чем сесть, раскрыл плед, лежащий на подлокотнике, и накрыл им
ноги Накахары.
Дождь то стихал, то обрушивался с новой силой. Инфицированные блуждали по
округе и некоторые из них, привлеченные светом в окошке, прислонялись к
грязному стеклу, пытаясь его прокусить. Под столом валялся закупоренный
штоф, внутри, судя по запаху, был коньяк. Дазай быстро потерял к нему
интерес. Он никогда не любил спиртное. На этой заправке наверняка жил
одинокий человек, без семьи и без родственников. Уж слишком обжито было это
место.
Голова Чуи опустилась на колени Дазая. Внутри маленькой будки повисла

тишина. Осаму лениво перебирал волосы Накахары, прислушиваясь к шуму
снаружи. Ребята наверняка о них беспокоятся, подумал он, следовало
прихватить с собой хотя бы рацию. В окно потянуло слабым запахом петрикора,
огонек слабо дернулся. Инфицированные карябали ногтями стекло и бились
лбами, в попытке прорваться внутрь. Чуя задумчиво жевал эглеты, разглядывая
пыльную лампочку на потолке.
— Так и будем молчать? — справился он. — Здесь и сейчас мы должны во всем

разобраться.
Дазай ничего не ответил и Чуя подумал бы, что он заснул, если бы не пальцы,
мягко перебирающие его волосы.
— Хорошо, — наконец произнес он, угрюмо ковыряя ногой облезлый ворс на

ковре. — Почему ты шарахаешься от меня, как от прокаженного? Каждый день я
теряюсь в догадках. То ли ты меня любишь, то ли боишься. А может, все сразу?
Может, я неприятен тебе? Может, мои глаза отталкивают тебя? Ты часто
говорил, как они омерзительны. И тут не поспоришь. Иногда я сам себе
противен. — Чуя открыл было рот, но Дазай приложил палец к его губам. — На
нас много дерьма свалилось за эти два года, и я пытался быть терпеливым. Но
сейчас Ясу с нами, Белки почти перебиты. И я устал находиться в подвешенном
состоянии. То твое признание… в лесу, — он покарябал щеку ногтем и отвел
глаза в сторону, — могло быть спонтанным и необдуманным. И если это так…
— То что? — спросил Чуя, с угрозой в голосе. — Уйдешь от нас?
— Да, — не задумываясь ответил он. Накахаровский кулак ударил его в скулу,

прежде чем он успел уклониться. Тряхнув рукой, Чуя вновь лег на его колени,
словно ничего не случилось. Осаму растерянно потер лицо.
— Вечно ты так. Для тебя есть только черное и белое, а смотреть шире ты
упорно отказываешься. Знаешь, иногда мне хочется так тебя поколотить. Дать
промеж этих желтых глазищ, небось, лучше соображать начнешь, — Чуя
фыркнул и перевернулся на спину. Дазай выглядел как обиженный ребёнок. И
как только он умудряется выглядеть одновременно столь невинным и
устрашающим, подумал Накахара, поглаживая пальцем его покрасневшую
скулу. — Хочешь знать правду? Хорошо, получай. Меня злит… нет, это слишком
мягко сказано. Меня трясет от одной мысли, что ты готов так легко от нас
отказаться. И сегодня ты это в очередной раз доказал. Ты не имеешь права
говорить мне о безразличии, Осаму, когда сам поступаешь так по-свински. Я не
шарахаюсь от тебя, черт возьми, я, блять, просто не хочу того же дерьма, что
554/1179
было у тебя с Федором. Я не смогу причинять тебе боль. Не смогу быть с тобой
грубым в постели. Тебе ведь такое нравится, да?
Рука Дазая резко замерла в его волосах.
— Что… — прошептал он осипшим от удивления голосом. — Повтори-ка, что там

мне нравится?
— Хочешь сказать, что нет? — огрызнулся Чуя. — С хера ли ты бегал тогда к

нему каждую ночь? Может, член у него, блять, особенный?!
— Боже. — Дазай закатил глаза. — Наверное, когда я умру, твоя речь над моим
надгробием будет звучать примерно так: этот сукин сын изменил мне тридцать
лет назад!
Чуя побагровел от злости. Он вновь замахнулся, но Дазай перехватил его руку,

однако от удара в пах он уклониться не успел. Скривившись от боли, он упал на
ковер, зажав руки меж колен.
— Грязный трюк, Чуя… — прохрипел он, глотая ртом воздух.
— И поделом тебе. Я, мать твою, единственный, кто борется за наши отношения.

А ты… да ты просто гандон! Вот ты кто!
Дазай с трудом приподнялся, придерживаясь одной рукой за край дивана. Он

тяжело дышал, его глаза и лицо покраснели. Он повалился на диван спиной,
вновь накрыв пах руками и глухо застонал от боли.
— Я хотел уйти из-за вас, — застывшим взглядом он уставился в потолок. — То,

как парни порой смотрят на меня… это неприятно, Чуя. Ты твердишь, что мы
команда, но я не чувствую себя ее частью. Я словно белая ворона среди вас.
Ацуши наблюдает за мной, словно за лабораторной крысой и думает, я не
замечаю. Рюноске шарахается от меня, как от прокаженного, стоит на моей
одежде появиться хотя бы капле крови. Ты отталкивал меня два года. И вот
однажды я подумал, может, никаких чувств и не было? Что, если твое признание
действительно было спонтанным и теперь ты о нем жалеешь? Вот почему я
хотел вернуться к Федору. Там никто не смотрит на меня, как на монстра.
Чуя, прислонившись спиной к дивану, сидел с низко опущенной головой. В

тишине слабо потрескивал огонек. Инфицированные то ли устали карябать
стекло, то ли нашли другую добычу. Увидев под столом хрустальный штоф,
Накахара поддел его ногой, притянул к себе и откупорил крышку. Резкий запах
коньяка ударил в нос. Он поморщился и отложил его в сторону. Только идиот
стал бы напиваться, когда вокруг блуждали толпы инфицированных.
— Знаешь, почему мы сидим тут и выясняем отношения, спустя почти два года?
— спросил он, нервно сдирая остатки ворса с ковра. — Потому что никто из нас
над ними не работал. Мне так погано, и я не понимаю из-за чего больше. Из-за
того, что я чуть тебя не потерял или из-за того, что довел ситуацию до такого,
что тебе, черт возьми, комфортнее рядом с Федором, чем со мной!
— Чуя…
— Помолчи, — Накахара сжал челюсти в гневе. — Мы разберемся во всем прямо

555/1179
здесь и сейчас.
Дазай обеспокоенно заерзал на месте.
— Я повторю эти слова снова, чтобы отныне они не казались тебе спонтанными.
Я люблю тебя. Наверное, любил еще со школы. Но тогда я был слишком горд и
упрям, чтобы признать это.
— Я думал, тебя привлекали только женщины в возрасте, — мягко пожурил

Дазай, вспомнив, как Накахара частенько бегал к соседке по ночам.
— По крайней мере, я не дрочил на комиксы, — раздраженно парировал он.

Осаму безразлично пожал плечами. — Послушай… — Чуя встал на колени,
облокотившись плечом о подлокотник дивана. На улице сделалось еще
холоднее. Клетчатый плед, всеми позабытый, валялся где-то на полу. Свеча
медленно догорала, и свет ее становился тусклым, принимая оттенки
бирюзового. Воск застывал вокруг старых окурков, кромка стакана почернела от
дыма. Накахара, казалось, молчал вечность, прежде чем продолжить. — Я бы
хотел сказать, что теперь многое изменится, но это не так. Я не могу заставить
их смотреть на тебя иначе. Но пробовал ли ты хоть раз взглянуть на ситуацию
под другим углом? С их стороны? Рюноске остерегается всего, что ты делаешь,
потому что до усрачки боится тебя потерять. Ты думаешь, я не вижу, как он на
тебя смотрит? Думаешь, я настолько слеп, что не замечаю его чувств? Он не
задумываясь бросит всех нас и пойдет за тобой, что он и доказал совсем
недавно.
Свеча погасла в мгновение ока, и комната погрузилась во мрак. Напоровшись

локтем на ржавый пружинный блок, торчащий из дивана, Чуя дернулся. Дазай
схватил его за руку и потянул на себя. Оба молчали, глядя в темноту. Осаму
пытался представить, как выглядел хозяин этого места. Наверняка, ему было
где-то за шестьдесят, и он годами пребывал в одном перманентном состоянии,
то ли стресса, то ли одиночества. Об этом говорили распиханные по всем
стаканам и бутылкам бычки, старая мебель, полосатые обои, маленький
телевизор с вбитыми внутрь кнопками и ворсовый ковер, повидавший больше
мусора, чем бак для отходов снаружи.
— Мне нравятся твои глаза, — прошептал Чуя. — Да черт с ним. Раз позориться,
то по полной. Помнишь тот день, когда я вернулся за тобой?
— Когда ты держал меня под дулом пистолета и грозился убить?
— Когда ты водил всех нас за нос и притворялся слепым!
— Но я правда был слеп, — возмутился Дазай, за что тут же получил легкую

оплеуху.
— Уже не важно, — сердито ответил Чуя. — Я хотел сказать совсем другое.

Помню, как вошел в гостиную и увидел тебя. Твои глаза… я просто не мог
оторваться от них и поэтому мотал круги вокруг ебучей софы. Я сказал, что твои
глаза омерзительны, но никогда так не думал.
Дазай отвернулся, пытаясь спрятать улыбку. Чуя хрипло засмеялся, схватившись

за волосы.
556/1179
— Работа над отношениями оказалась гораздо тяжелее, чем я предполагал, —
он шмыгнул носом, поджав под себя босые ноги. — Эй, Осаму? Ты ведь
понимаешь, что ребята и дальше будут вести себя, как придурки?
— Понимаю, — ответил Дазай.
— Ацуши не считает тебя монстром. Никогда не считал. Войди в его положение.

Страх — естественная реакция. Но она давно прошла. Мне тоже было страшно,
когда я впервые увидел твою регенерацию. Тем не менее я сейчас сижу тут,
рядом с тобой. Федор говорил, что помимо вас есть другие совершенные и нам
нужно знать, как с ними бороться. Вот откуда исходит любопытство Ацуши.
Несмотря на разногласия, мы сумели прижиться, привыкнуть друг к другу, стать
командой. Идеальных отношений не существует. Ибо человек несовершенен и
склонен допускать ошибки. Но над ними можно работать, — Чуя крепко сжал его
руку. В комнате было темно, но он отчетливо видел яркие желтые глаза
напротив. — Давай попробуем еще раз, Осаму?
— И мы будем откровенны друг с другом?
— Всегда.
— Будем сдержанны и терпеливы? — с сарказмом спросил Дазай.
— Не все сразу, — Чуя похлопал его по плечу. — Не все сразу.
***
Под хлещущим в лицо дождем, они перебежали улицу, перепрыгивая через

вздувшиеся ручьи. Птицы сидели, нахохлившись на крышах домов, мокрые и
недовольные. Ветер швырял по округе палые листья и мусор. Крысы, при виде
людей, прятались за мусорными баками, собаки убегали, жалобно скуля. В небе
сверкнула молния, осветив светом небольшую улицу. Дазай, сбросив капюшон,
остановился напротив пиццерии. Стеклянную дверь снаружи подпирала балка,
внутри были заперты инфицированные. Он отступил назад, угрюмо разглядывая
трещины в асфальте под ногами.
— Ты можешь представить, какой раньше была эта пиццерия?
— Могу, но разумнее этого не делать, — ответил Чуя. — От запаха пиццы, пусть

даже воображаемого, у меня потекут слюнки, а потом слезы. Ты нашел кого-
нибудь?
— Ясу была права. Они ждут Кессиди где-то на окраине. Здесь никого.
В его голосе сквозило раздражение. Бесконечные дожди изрядно всем надоели.

Туман застилал обзор, от шума дождя можно было не услышать приближение
инфицированных. Накаджима и Рюноске намеревались отправиться с ними на
поиски людей Кессиди, и всех удивило, что воспротивился этой затее Осаму, а
не Чуя. Дождь то моросил, то лил с такой силой, из-за чего приходилось идти с
низко опущенной головой. Если даже Осаму порой не мог вовремя расслышать
посторонние шаги, как должны были защищаться остальные в случае
557/1179
опасности? Дождь бился о крыши домов, стекла, мусорные баки, машины,
создавая огромную мешанину звуков, от которых голова шла кругом, а нервы
становились точно мыльный пузырь.
— Почему ты не сказал Ясу, куда мы идем? — спросил Дазай. Они прошли мимо
пиццерии и завернули за угол. Их встретили узкие улицы, крытые сланцем дома,
темные окна с выступающими парапетами и гниющие мешки мусора. Осаму от
резкого запаха пошатнулся и наверняка свалился бы на землю, не подхвати его
Накахара под локоть.
— Что с тобой? — спросил он обеспокоенно. Дазай мягко высвободился и

поправил сползший с плеча рюкзак. Последние несколько дней он всюду носил
его с собой, словно держал внутри нечто ценное.
— Я в порядке, — отмахнулся он. Ответ Накахару не удовлетворил. Он до боли

стиснул его руку и сощурил глаза, в медленно нарастающем раздражении.
Дазай тяжело выдохнул. — В последнее время мне тяжело воспринимать звуки.
— Это как? — спросил он. Дазай, разминая руку, пошел вперед. Чуя последовал
за ним.
— Трудно объяснить, — подпрыгнув, он схватился за железные навершия на

каменном заборе и перепрыгнул на другую сторону. Когда Накахара поравнялся
с ним, он продолжил. — Представь, что у тебя в голове стоит фильтр,
позволяющий находить один нужный звук, среди тысячи остальных.
— Это вообще возможно? — удивился он. Чем дальше они отходили от центра,
тем хуже становились дороги. Асфальт был потрескавшийся, где-то вовсе
раздроблен, в некоторых местах прорастала трава и сорняки. Чуе это всегда
казалось печальным. Словно само время пыталось стереть все следы
цивилизации. Пройдет еще несколько лет, думал он, дороги зарастут, а потом
природа коснется всего остального.
— Было возможным. Теперь все звуки смешиваются в голове. И этот чертов

дождь никак не закончится. Он сводит меня с ума. Шум идет отовсюду.
— И как давно это продолжается?
— Несколько недель, — ответил Дазай. На лице Накахары заиграли желваки.
— И когда ты собирался мне об этом сказать? Если вообще собирался.
— Эй, ты забыл? — Осаму звонко щелкнул пальцами. В глубине желтых глаз

прятался смех. — Мы сдержаны и терпеливы. Помнишь?
Чуя быстро переменился в лице.
— Да, на что я тебе ответил — не все сразу!
Как бы Дазай не силился прочитать на карте название поселка, все было

бестолку. Влага пропитала бумагу, и буквы превратились в черные кляксы. Чем
558/1179
дальше к окраине они отдалялись, тем скуднее становилась обстановка. Идти
приходилось медленно, скрываючись, чтобы зараженные не учуяли их и не
услышали шаги. Если информация Ясу была правдивой, и планы белок не
поменялись, то двадцать человек должны были стоять на выезде и охранять
фургон с провиантом до приезда Кессиди.
Спустя час пешего пути им стало казаться, словно они очутились в каком-то
захолустье. Дома теперь были не из камня, а из дерева или старого красного
кирпича. С краю располагались пристройки и невысокие загоны для скота.
Внутри лежали человеческие тела, сваленные в кучу и обугленные. Чуя и Дазай
переглянулись. Тела были сожжены не так давно, запах гари все еще витал в
воздухе. Значит, люди не покинули свои дома и продолжали жить в этом месте,
несмотря на угрозу, подумал Чуя. Но что мешало им перебраться поближе к
центру? Там, по крайней мере, они могли защититься внутри каменных стен.
— Так вот что вчера горело, — Дазай остановился напротив сожжённого дома.
Накахара смерил угрюмым взглядом отрубленные головы, нанизанные на
самодельные деревянные пики. Вокруг пахло копотью, навозом и разложением.
От расчлененных тел исходило зловоние, мухи кружили над ними темным
облаком. Громко чмокая берцами по грязи, Чуя пошел вперед, разглядывая дома
на пригорке, окружённые невысоким земляным валом. Вязкая грязь
перемежалась с лужами, гравием и опилками. Дазай опустился на корточки,
разглядывая глубокие следы шин на земле. Вороны, казалось, преследовали их
весь путь. Они перелетали с одной крыши на другую, провожая их взглядами.
Когда Осаму поднялся, одна из ворон пролетела над его головой, нагадив на
плечо. Угрюмый и молчаливый доселе Накахара не удержался от смеха. Дазай
потянулся к карману за платком.
— Очень рад, что сумел тебя развеселить, — проворчал он.
Была середина дня, но стоял полумрак. Через пару часов стемнеет и наступит
очередная пакостная ночь, подумал Дазай, все еще пытаясь бороться со звуками
в голове. Вдруг раздался громкий визг. Они помчались вперед, ловко
перепрыгивая через глубокие лужи. Наконец добежав до загона, они
остановились, тяжело дыша от быстрого бега. Деревянная калитка была
распахнута. Инфицированные внутри раздирали зубами свинью, и она визжала
почти человеческим голосом. Дазай, заметив странный вид одного из
зараженных, перехватил руку Чуи, потянувшуюся к кобуре.
— Не надо, — прошептал он. — Уходим отсюда.
Накахара быстро сообразил, что так обеспокоило Дазая. Плечи и спина

инфицированного были покрыты огромными вздувшимися волдырями. Осаму
как-то приходилось сталкиваться с этим видом, и последствия были не самые
приятные.
Когда дома остались далеко позади, он вновь извлек карту из кармашка
рюкзака и попытался прочитать ее.
— Напомни мне в следующий раз взять новую карту, — буркнул он.
— Мы оба об этом забудем, как только ты уберешь ее в карман, — ответил Чуя

потягиваясь. — Как твоя голова? Дождь перестал.
— Гораздо лучше. Я подумал… — он резко замолк на полуслове. — Ты слышишь?

559/1179
Впереди кто-то есть.
Накахара проследил за его взглядом, но ничего не обнаружил. Перед ними

простиралась раскисшая дорога, на которую без боли было не взглянуть. По
краям в ряд тянулись электрические столбы, сухая трава и гниющее от дождей
сено. Они сошли с дороги и, пройдя несколько метров, нырнули в подлесок. Чуя
отломил небольшой прутик и принялся выковыривать грязь из-под обуви. Дазай
выглядел злым и раздраженным. Он бил ногой по дереву, пытаясь таким
образом стряхнуть липкую грязь с подошвы. Накахара прислонился плечом к
дереву и приподнял бровь, наблюдая за Дазаем. Когда он заметил на себе
глумливый взгляд, резко подбоченился и сдул мокрую прядь с лица.
— Мы совсем близко, — сказал он и пошел вперед, показывая путь. Чуя молча

последовал за ним. Сырость опостылела и ему. В ногах неприятно хлюпало,
одежда промокла насквозь. Знали бы Рюноске и Ацуши, рвущиеся идти с ними,
как много приятного они упускают. Дазай тем временем ускорял шаг. Он
наконец чувствовал под собой не грязь, а твердую землю, потрескивание веток,
слои лесной подстилки и корни деревьев. Они прошли где-то двадцать метров и
вновь повернули, чтобы не отходить далеко от дороги. Вдруг Дазай
остановился, преградил Чуе путь рукой и потянул его вниз.
— Впереди, — прошептал он. Они легли на сырые листья и принялись

наблюдать. Белый Форд увяз в луже, четыре человека толкали его сбоку и еще
двое сзади. Мотор громко заревел, и шины заскользили по грязи. Дазай смотрел
на них, с досадой кусая губы, и все пытался понять, кто перед ними. Они
ожидали увидеть двадцать человек, но насчитали всего семь. Судя по хмурому
выражению лица Чуи, он думал о том же.
Громкий взрыв хохота отвлек их. Двое, что толкали форд сзади, резко отскочили
в сторону, сплевывая грязную воду.
— Джимми, жирный ты кусок дерьма! Вытаскивай свою задницу и помогай

толкать!
Из кабины высунулась лохматая голова. Чуя резко дернулся, Дазай, опустив руку
на накахаровское плечо, пригвоздил его к месту. Даже дурак понял бы, что это
тот самый Джимми, о котором рассказывала Ясу. Ростом он был почти два метра,
с выцветшими татуировками на руках и шее. Неряшливая с проседью борода
доставала ему почти до груди. Он повернул козырек бейсболки назад и
вывалился наружу с устрашающим видом.
— Какие-то проблемы, Уолтер? — спросил он, вытянув пистолет из кобуры.

Оружие в его огромных руках выглядело игрушечным.
— Прекратите, мать вашу, пока я вас обоих не отправил к праотцам! Тадо, что с
рацией?
— Нет сигнала, — ответил худощавый юноша, с длинным уродливым шрамом на

щеке.
Голос Тадо показался Дазаю знакомым. Он долго всматривался в его лицо, пока
не вспомнил. Этот юноша был разведчиком в отряде Федора, однако он
внезапно исчез, после нападения Кессиди. Дрейк был уверен, что парень погиб в
перестрелке, и Дазай скорбел о нем не больше минуты. Тадо всегда казался ему
чудаковатым. Он был крайне стеснителен, скован в общении и при разговоре
всегда смотрел в пол. Шрам на щеке, вероятно, он получил, когда Кессиди
560/1179
предоставил заложникам шанс показать свою преданность.
Внезапно раздался женский крик. Дазай и Чуя поползли в сторону, где обзор был
лучше.
— Может, узкоглазая обезьяна врет? — спросил мужчина, приложив дуло

пистолета к его виску. Тадо выглядел спокойным, однако огромные оленьи глаза
нервно бегали от одного лица к другому. — Слышь, Тадо, как думаешь, стоит
поставить тебе еще один шрам, чтобы рация заработала?
— Мики, черт бы тебя побрал, убери пистолет и съеби с моих глаз. Мне
осточертела твоя постная рожа! Где, блять, носит Кессиди? Если он не
объявится к утру, кому-то из нас придется вернуться.
— Мейсон, скажи, что ты пошутил? — Уолтер все еще протирал лицо от грязи
своей клетчатой рубашкой. Весь его вид вызывал отвращение. У Уолтера
отсутствовал нос, и на его месте зияла дыра. На обеих руках не доставало по
два пальца, а по лысой голове тянулся шрам от шеи до лба. Было похоже, что
его погрызли собаки. Джимми сплюнул под ноги Мейсону и пошел к
близрастущему дереву, к которому была привязана девушка, чей крик они
услышали ранее. Сжав челюсти, он замахнулся и ударил ее в живот. Она снова
вскрикнула и на пару минут повисла, словно тряпичная кукла. Уолтер тем
временем не оставлял попыток вразумить Мейсона.
— Чувак, мы чудом ноги унесли! Эти ебучие гнильцы сожрали почти всех наших.
Если ты кого-нибудь отправишь, он тоже не вернется. Надо валить отсюда, пока
не поздно!
— Если ты ослеп, Уолт, наша тачка стоит в луже, — огрызнулся Мейсон.

— Придется разгружать половину провианта. Иначе не вытянем.
— Предлагаю заставить шлюху тащить все, что выгрузим. Ведь благодаря ей

половину наших перебили, — Джимми схватил ее за волосы одной рукой, а
второй сорвал с нее рубашку, обнажив маленькие аккуратные груди. Она
подняла на него глаза и плюнула в лицо. Все остальные громко захохотали. Лицо
Джимми побагровело. Он вытащил складной нож из кармана, спешно разрезал
веревки на ее руках и швырнул наземь. Девушка пыталась бежать, но едва
успела отползти на полметра, как огромная туша Джимми навалилась на нее
сверху. Он сорвал с нее юбку, нижнее белье и вошел одним грубым толчком.
— Шлюха, — прохрипел он, крепко сжимая ее грудь. — Знаешь, как я убил

твоего ребенка? Я поднял его с люльки и швырнул об стенку. Его черепушка
раскололась словно арбуз.
Девушка истошно закричала и Джимми, схватив ее за волосы, несколько раз

ударил головой о землю.
— Не слишком ли жестоко? — Мейсон, сложив руки на груди, подпирал собой

машину. Уолтер пожал плечами.
— Девка выпустила инфицированных. Я бы просто отрезал ей нос, а потом

скормил бы псам, — ухмылка у него была такая же гадкая, как чирьи,
покрывающие его рожу.
561/1179
Мейсон бросил на него косой взгляд.
— Меня больше интересует, как сельские олухи умудрились загнать столько

гнильцов в загон.
— Может, это и были…
Прозвучал оглушительный выстрел и Мейсон застыл с широко распахнутыми

глазами. Кровь из простреленной головы Уолтера брызнула на его лицо. Тадо
бросился к машине за оружием, Джимми, подтягивая одной рукой спущенные
штаны, боролся с кобурой, Девушка отползла в сторону и затаилась за кустами.
Дазай не хотел нападать и предлагал Накахаре выждать еще немного. Белки
могли выдать местоположение второго отряда. Более того, он чувствовал
поблизости зараженных. Но если раньше он мог определить по звуку их
количество, то теперь эта задача казалась ему непосильной. Пугали его не
столько зараженные, сколько эволюционировавшие, затесавшиеся в их ряды. А
именно столь ненавистный ему вид. Ядовитые споры на их плечах вызывали
рвоту с кровью, а затем неминуемую гибель. Федор потерял шестерых человек,
прежде чем им пришла идея сжигать этот вид. Дазаю тоже не повезло вдохнуть
споры и лишь спустя несколько дней харканья кровью, истощенный организм
начал полную регенерацию.
Дазай боялся, что следующим может оказаться Чуя и потому до последнего

удерживал его на месте. Однако Накахара никогда не отличался большим
терпением, и Осаму не оставалось выбора, кроме как последовать за ним.
С людьми Кессиди они расправились быстро. Мейсону Чуя прострелил ногу,

затем глаз. Тадо умер в кабине машины, с пулей в позвоночнике. Остальных взял
на себя Дазай. Выжил один Джимми, которого они намеренно не трогали.
Толстяк, наконец достав пистолет, выстрелил Дазаю в грудь. Тот опустил
голову, наблюдая за красным пятном, разрастающемся на футболке. Когда он
поднял желтые глаза, Джимми в ужасе отшатнулся.
— Почему ты не уклонился? — сердито спросил Чуя, задрав его футболку.
— Хотел, чтобы ты побеспокоился обо мне, — ответил он, подмигнув. Накахара,

однако, его веселья не разделял, а угрюмый взгляд ясно давал понять, что
позже он обязательно вернется к обсуждению его безалаберного поступка.
Джимми тем временем, справившись с потрясением, нащупал пистолет на
земле, но не успел им воспользоваться. Чуя ударил его прикладом ружья и
прошел мимо к кустам, за которыми спряталась девушка. Он осторожно
отодвинул их в сторону, но никого за ними не обнаружил.
— Я говорил, что спасибо она тебе не скажет, — произнес Дазай, с опаской

прислушиваясь к звукам.
— Мне не нужна ее благодарность, — ответил он. Джимми зашевелился и

застонал от боли, когда Чуя ударил его ногой по ребрам. Осаму, перешагнув
через тело Мейсона, отворил двери кузова и присвистнул. Форд был забит
консервами, военными пайками, патронами и оружием. Услышав шелест кустов
и глухой хрип, он резко обернулся. Из подлеска выползла инфицированная. У
нее были оторваны обе ноги, и свисала нижняя челюсть.
— Эй, Чуя, — позвал он, поскребывая щеку. Так и не дождавшись ответа, он

562/1179
закрыл двери кузова и подошел к инфицированной. Наступив на ее шею, Дазай
оторвал висящую на лоскуте кожи челюсть и поднял зараженную с земли. Чуя
обратил на него внимание, лишь когда он начал привязывать ее торс к дереву,
на котором еще оставались веревки от прежней жертвы.
— Ты спятил…
— Если скажешь, что это не гуманно, я тебе врежу. Тащи сюда этот кусок сала.
Джимми испуганно смотрел на них целым глазом и гадал, что собрались делать
эти двое. Он хотел бежать, но Накахара сломал ему ребро. Малейшее движение
отзывалось острой режущей болью, с виска стекала кровь, заливая весь правый
глаз. Он лежал в грязи и громко стонал от боли.
Джимми прекрасно помнил тот день, когда они напали на людей Федора. Дазай,
потеряв рассудок, не разглядел его лица среди остальных белок, однако Джим
узнал его сразу. Держа заложников под прицелом, он наблюдал за боем со
стороны. С тех пор Кессиди стал одержим зараженными. Он отлавливал их,
стравливал друг с другом, проводил жуткие опыты, порой не жалея собственных
людей, но ему так и не удалось понять, что за вид представлял собой Осаму
Дазай. В тот день Джимми радовался, что чудовище заперто в клетке. Сейчас,
столкнувшись с ним лицом к лицу, он не понимал, чего боится больше: безумия
или осмысленности в его глазах.
Пока Накахара отвлекся на разговор, Джимми, сжав челюсти и превозмогая

боль, пополз к дороге, куда Чуя отбросил его оружие. Он проклинал Мейсона,
что тот помер так быстро, Кессиди, за его одержимость гнильцами, шлюху, из-за
которой его застали врасплох.
— Далеко собрался? — донесся до него хриплый голос. Чья-то рука схватила его
за ворот рубашки и грубо поволокла по земле. Вновь оказавшись возле
злосчастного дерева, он впился в грязь пальцами, пытаясь перевернуться набок.
Дазай и Чуя молча переглянулись.
— Вставай, — раздраженно скомандовал Осаму. Взгляд Джимми упал на

инфицированную, привязанную к дереву. От нее шло зловоние, над головой
летали мухи, а от вывалившегося наружу языка тянуло блевать. Джимми нервно
облизал разбитые губы. Вдруг Дазай подошел к нему, нетерпеливо поднял на
ноги, точно тряпичную куклу и подвел ближе к дереву.
— Что… Что вы делаете? Мужики?
— Вытаскивай хер, — произнес Дазай, сложив на груди руки. Джимми подумал,

что ослышался.
— Что? Я не понимаю… Вам нужен провиант? Забирайте хоть все. Там… там
много еды. Оружия и патронов!
Дазай сощурил глаза.
— Я сказал, вытащи член и трахни ее.
— Но… она зараженная.
— Какая разница? — ответил Чуя с холодной улыбкой. — Щель-то на месте.

563/1179
Джимми понимал, что выхода у него нет. Но выполнив приказ, он подпишет себе
смертный приговор. Бежать со сломанным ребром он не в силах, но будь он
даже в лучшей своей физической форме, Дазаю хватило бы несколько секунд,
чтобы нагнать и оторвать ему ноги. Джим никак не мог собраться с мыслями из-
за страха.
— Прошу вас…
Он шмыгнул носом, очень медленно потянулся волосатой рукой к ширинке и с

надеждой в глазах посмотрел на Накахару.
— А твоя многоречивость не уступает твоему жирному заду. К слову, ты не на

того смотришь, — сказал Дазай, с любопытством раздвигая пальцами половые
губы инфицированной. От резкого запаха гнили он поморщился и отпрянул.
Джимми хотел тоже отстраниться, но его грубо подтолкнули вперед. Нервно
трясущимися руками, он расстегнул ширинку, спустил штаны и обхватил рукой
вялый член.
— Эй, почему он не стоит? — Осаму задумчиво наклонился над его пахом.

— Джим, не разочаровывай нас. Ну же!
— Не получается! — с отчаянием крикнул Джимми, надрачивая себе рукой.
Накахара развернулся и побрел к белому форду, застрявшему в грязи. Открыв

двери, он слегка подпрыгнул и взобрался в кузов. Недолго порывшись в
коробках, он разочарованно спрыгнул на землю и скрылся в подлеске на долгих
полчаса.
Вернулся Чуя держа в руках лопату и картонный лист длиной в полметра. Застав
не самую приятную картину, он скривился от отвращения. Джимми, глотая
слезы, медленно двигался в теле инфицированной. На его груди и бороде
высыхала рвота, на месте левого уха была кровавая дыра. Зараженная не
оставляла попыток высвободить руки, но время от времени ей удавалось
пройтись склизким языком по лицу толстяка. Дазай сидел на корточках
напротив, подкидывая в воздух оторванную ушную раковину. Желтые глаза
застыли на лопате в руках Накахары. Когда Чуя бросил ее под ноги Джимми,
толстяк побледнел.
— Да что я вам такого сделал?! — закричал он и бросился наутек, потеряв от

страха рассудок. Чуя нагнал его быстро и свалил на землю, ударом ноги под
колено. Однако этим дело не обошлось. Он бил его по лицу до тех пор, пока оно
не превратилось в кровавое месиво.
— Нам — ничего, — рыкнул Чуя, обрушивая на него удар за ударом. — А вот моей
сестре пришлось несладко эти два года. Помнишь ее?
Дазай молча стоял в стороне, наблюдая за ними. С неба вновь посеялся мелкий
дождь. Он подумал, как хорошо было бы оказаться в теплом доме, с чашкой чая
в руках. В ногах хлюпала вода, одежда прилипла к телу. Ему казалось, словно он
находится вечность в этом богом забытом месте. Вспомнив о брошенном на
землю рюкзаке, он подошел к нему, слегка приоткрыл и заглянул внутрь. Его
губы тронула слабая улыбка.
— Больше я не подведу тебя, — прошептал он и поднял уставшие глаза,

564/1179
наблюдая за Джимми, копающим себе лопатой могилу.
565/1179
Часть 42
Мне каждую ночь снятся его глоза.

Федор гаварит, што мне нада меньше удилять внимание сваим снам.
Так я и паступлю. Федар умный и все знает. Нада верить Федору.
П. Спенсер.
***
Третий совершенный
Подъем был крут и каменист. Редкая трава колыхалась от ледяного ветра.

Бледный туман накрыл долину, скрывая узкую тропу, а от черных туч в небе
казалось, словно стоит глубокий вечер. Ноги порой ударялись об обомшелые
камни, но из-за ороговевших мозолей они почти не чувствовали боли. Руки
огрубели от оружия, работы и холода, ноги от долгой ходьбы. От дождя они
прятались под капюшонами своих плащей, когда шел снег, кутались в куртки
потеплее. Несколько дней погода была переменчива. Порой шли дожди, смывая
за собой весь гравий, а порой падал снег, покрывая каменную долину порошей.
Когда ветер совсем распоясывался, они думали о теплых палатках, весело
потрескивающем огне и упитанном кролике, который висел над костром, капая
на уголья жиром. Это помогало им не падать духом. До поры до времени.
Первым странности в Дазае обнаружил Чуя. Вскоре стали замечать и остальные.

Он перестал различать звуки, отчего не мог предупредить о приближении
зараженных. Привыкшие заранее знать, что их ждет впереди, они впервые за
долгое время столкнулись с неизвестностью. Обходить опасность, как прежде
стало невозможным. Инфицированные находились повсюду: на каждом углу, в
каждом переулке, в каждом доме, куда они заходили в поисках ночлега. Дазая
каждый день мучали голоса и шум, из-за них он стал раздражителен и порой
резок в высказываниях.
Временами Чуя замечал, как подолгу он смотрит на одного из них и яростно
жует губу. Чуя Накахара редко чего-то боялся, но нынче, стоило ему едва
разлепить глаза, как тревога стальным кулаком сжимала его сердце. Он
пугался, когда не находил его рядом. Беспокойство грызло его словно червь,
когда Осаму надолго пропадал и возвращался лишь под утро. Он пытался
поговорить, но Дазай сердился еще сильнее, а вскоре и вовсе принялся избегать
все разговоры.
Чем ближе они были к Токио, тем больше инфицированных им попадалось на

пути, и было решено придерживаться старой тактики — держаться как можно
дальше от дорог. Путь был долгий и мучительный, тем не менее безопасный.
Дазай, как и в прежние времена, стал держаться особняком. Говорил он крайне
редко, улыбаться стал еще реже. Все замечали, как временами он морщится от
боли, как держится за голову, словно собираясь расколоть себе череп, однако
никто не знал, что с ним и как ему помочь.
Ближе к вечеру они поставили палатки на каменистой гряде и разожгли огонь.

Много еды из провианта Кессиди они унести не смогли и взяли лишь самое
необходимое. Впрочем, никто не отказал себе в удовольствии умыкнуть пару
566/1179
банок кофе и шоколадной пасты.
Накаджима, пожевывая вяленое мясо, открывал консервные банки. От

приятного запаха сводило желудок. Рюноске ковырял угли и временами
подкидывал сырые поленья. Огонь громко трещал, черный дым резал глаза, но
мокрое дерево вскоре обуглилось. Чуя поглядывал на Дазая, нервно ковыряя
отверткой неисправную рацию. Ясу протянула ему кусок вяленого мяса и,
закутавшись в куртку, шмыгнула носом.
— Может, я схожу и поговорю с ним? — три пары глаз уставились на Дазая,

одиноко сидящего на расколотом булыжнике. Свесив одну ногу, он смотрел
куда-то вдаль.
— Я сам схожу, — быстро ответил Чуя. Рюноске и Ацуши посмотрели на него с

любопытством.
— Вы опять поссорились?
— По-моему, если они не поссорятся хотя бы раз в день, все ангелы разом падут
в ад, а демоны вознесутся на небеса, — пробубнил Ацуши. Ясу, не сумев
сдержать смех, подавилась куском мяса. Накахара бросил на них осуждающий
взгляд и резко поднялся.
— Будет кто-нибудь кофе? — спросил Ацуши, держа замерзшие руки над

костром. Ясу и Рюноске кивнули.
Ближе к вечеру ветер утихомирился. Вдали от города Чуя впервые за долгое

время почувствовал спокойствие. Инфицированные в такую даль не забредали, у
них была еда, лекарства и теплая одежда, чтобы без страха встретить
настоящие холода. Он считал разумным идти пешком, несмотря на неодобрение
остальных. Лишь Дазай был на его стороне. Чуя всегда обращал внимание на
зараженных, одиноко бредущих вдоль дороги. Чем ближе они были к Токио, тем
больше их становилось. Он боялся, что однажды их окружит такая толпа, из
которой они не смогут прорваться даже на машине. Тем не менее, думал он,
оказавшись в городе придется искать колеса. Там уже не получится как прежде
идти незамеченными.
Чуя взобрался на булыжник и молча сел напротив Осаму. Со своей стороны, из-
за небольшого каменного навеса, он видел лишь спину сестры и яркие искры
костра. Почувствовав легкий холод, Накахара потер руки друг об друга и подул
на них, пытаясь согреть.
— Я бы не отказался посмотреть, как возносится дьявол, — с легкой хрипотцой в

голосе сказал Дазай.
Чуя пожал плечами.
— А я бы с радостью посмотрел на ангельские сиськи.
— Сиськи, как сиськи, — безрадостно ответил он.
— Ну не скажи. Где-то я слышал, что у ангелов по два соска на каждой груди.

567/1179
— Ты правда хочешь об этом поговорить?
Чуя устало засмеялся.
— Нет… На самом деле я пытаюсь понять, в каком ты расположении духа. Иной

раз мне кажется, что ты едва справляешься со всем… этим, — он взмахнул
рукой, прочертив в воздухе непонятную фигуру.
Дазай повернулся. В желтых глазах не было раздражения или тревоги, он

выглядел спокойным и сосредоточенным. Холодные накахаровские руки он взял
в свои и принялся медленно растирать их.
— Тебе следовало остаться у костра. Ночь будет холодной.
— Если хочешь, чтобы я сидел в тепле, то присоединяйся к нам.
Дазай надолго замолчал. Накахара поджал под себя ноги и принялся от скуки
царапать ногтями щербатый камень. Мох и грязь забивались под ногти, но ему
было все равно. Несмотря на холод, ему нравился вид вокруг. Далеко вперед
тянулась ухабистая дорога, которой давно никто не пользовался. Редкие
деревья почти касались ветками земли из-за сильных ветров, а под низкими
утесами земля расползалась от дождей. Запах в долине был свежий и холодный.
Пахло сырой землей и мхом. Чуя, устав глядеть на серый пейзаж, тайком
принялся разглядывать Дазая. Временами он думал, как сильно ему не хватает
этого лица. Просто смешно. Они вместе почти три года, тем не менее дальше
поцелуев так и не зашли. Постоянно кто-то мешал, либо обстановка была
неподходящая.
— Мы договорились не лгать друг другу, — вдруг заговорил Дазай. Чуя сел

вполоборота, чтобы держать в поле зрения и его, и лагерь. — Поэтому я буду с
тобой откровенен.
— Стало еще хуже? — догадался он.
Дазай кивнул. Накахара потянулся к карману за сигаретой, но вспомнил, что

пару дней назад отказался от табака. Бег становится не самым приятным
занятием, когда легкие горят так, словно к ним приложили раскаленную
кочергу. Накахара астмой не страдал, и скажи ему кто, что лет через двадцать
он будет запыхаться, если пробежит всего один квартал, он бы махнул рукой.
Однако мир сейчас был не тот, и жизнь порой зависела от того, как быстро ты
бегаешь.
— Я боюсь сорваться, — признался Дазай, опустив голову. Чуя молчал.

Ветер унес тучи в сторону и на небе показались звезды. Вороны сидели на
ветках деревьев и глядели на них, поблескивая бусинками глаз. Это место
вызывало спокойствие и тревогу. Вот уж где мне не хотелось бы умереть,
подумал Накахара. В одинокой долине, где есть только камни, ухабистая дорога
и кривые покрытые паршой деревья.
— Это из-за звуков? — тихо спросил он.
Дазай выпустил руки Чуи и нервно потер лицо. Со стороны Осаму выглядел
спокойным, однако, приглядевшись к нему более пристально, Накахара заметил
568/1179
то, что не замечал раньше: нездоровый блеск в глазах, испарину на лбу,
искусанные в кровь губы, а от кожи исходил жар, словно его охватила
лихорадка.
— Нет. То есть… да, — ответил Дазай, нервно бегая глазами по округе. — Все
перемешалось и…
— Эй, — Чуя обхватил его лицо ладонями и успокаивающе провел пальцем по

щеке. — Не торопись. Расскажи мне все. И мы найдем выход. Вместе.
Дазай скривился от его слов. С тех пор как начались приступы, он много раз
пожалел, что не ушел, когда еще мог. Он жалел, что поддался чувствам и
позволил себя уговорить остаться. Каждое утро он уверял себя, что все под
контролем, он клялся, что никогда не позволит повториться истории с Кессиди,
однако с каждым днем все становилось только хуже.
Иногда его брал гнев, иногда страх, от которого сердце в груди колотилось,
словно заведенный мотор. Он просыпался посреди ночи, с ужасом в глазах, и
смотрел на друзей, мирно посапывающих в палатках. Ему снились дурные сны, в
которых он убивал их собственными руками. Ему снился Накахара, который
смотрел на него таким взглядом, от которого весь день ему хотелось отмыться.
Облиться кипятком, либо снять кожу заживо.
Его голод становился сильнее. Боли в голове делали его грубым и

раздражительным. Он слышал все и ничего. Он слышал каждый шорох, каждый
вздох, но не мог отличить одно от другого. Дазай боялся, что в приступе
безумия причинит кому-то вред. Все вокруг казались ему слабыми и хрупкими.
Прикоснись он к ним чуть иначе, и что-то непременно хрустнет под пальцами.
Если бы только Федор был рядом.
— На этот раз все действительно плохо, Чуя. Я думаю, — он провел языком по

переднему ряду зубов и задумчиво постучал пальцами по колену, — надо
поговорить со всеми.
Чуя поджал губы. Дазай сбился со счету, сколько прошло времени, когда он
наконец встал и протянул ему руку.
Ацуши, наевшись досыта, о чем-то разглагольствовал, посасывая ложку в

шоколадной пасте. Ясу, завернувшись в плед, слабо улыбалась, слушая его
рассказ. Рюноске с унылым лицом все также ковырял угли. Казалось, это было
его любимым занятием. Когда Осаму и Чуя подошли к костру, Накаджима резко
замолк и, почувствовав грядущий не самый приятный разговор, нахмурился.
Рюноске бросил прутик в огонь и отодвинулся в сторону, давая им место. Дазай
опустился рядом с ним. Чуя сел возле сестры.
— Пришли получить наше благословение? — попытался пошутить Ацуши. Чуя

горько усмехнулся.
— Что-то случилось? — спросила Ясу, накинув часть пледа на плечи брата.
— А по их кислым рожам не видно? — фыркнул Ацуши.
Рюноске уставился на Дазая. Тот поерзал на месте, чувствуя себя словно под
микроскопом.
569/1179
— Тебе стало хуже? — справился Акутагава. — Вы об этом хотели поговорить?
Все взгляды разом обратились на Осаму.
— Да, — ответил за него Чуя. — Ему…
— Мне стоит уйти, — перебил его Дазай. Беспокойно перебирая пальцами

грязные шнурки на берцах, он смотрел вниз, не решаясь поднять голову и
посмотреть Накахаре в глаза. Он и так знал, какое у него сейчас выражение
лица. Все вокруг затаили дыхание, глядя то на него, то на Чую. Осаму
чувствовал себя паршиво. Намного хуже, чем в день своей первой регенерации.
Они столько всего пообещали друг другу в той заброшенной комнатушке, а
Осаму снова стал тем, кто первым нарушил слово.
— Давай ты скажешь, что неудачно пошутил, мы все посмеемся и забудем про

это, — дрогнувшим голосом сказал Ацуши. Выражение лица Ясу было нечитаемо.
Рюноске глядел куда-то в сторону стеклянными глазами. И лишь Чуя смотрел
прямо на него.
— Я больше не могу контролировать свое тело, — Дазай сжал в ладони горячие

угли. Почувствовав обжигающую боль, он на секунду закрыл глаза, наслаждаясь
этим чувством. Боль всегда возвращала его в реальность.
— С чем это связано? — спросила Ясу. — Ведь должна быть причина. Всему, черт
возьми, есть причина!
— Я не знаю! — резко ответил Дазай. Рюноске осторожно коснулся его плеча.
— Что именно с тобой происходит? Мы видим, как ты страдаешь, но не знаем из-

за чего. Не знаем, чем тебе помочь.
— Вы ничем не сможете мне помочь, — ответил Дазай и поднялся, чтобы уйти,

однако Акутагава крепко схватил его за руку и усадил обратно.
— Прекрати вести себя, как капризная девчонка! — рявкнул он. — Ты не даешь

нам ни единого шанса! Просто, блять, расскажи, что с тобой не так и мы найдем
выход. Сколько еще дней и месяцев должно пройти, чтобы ты доверился нам?
Дазай тяжело вздохнул.
— Хорошо. Ответьте мне всего на один вопрос. Кто-нибудь из вас сможет меня
остановить, если прямо сейчас я потеряю рассудок? — он обвел усталым
взглядом каждого и печально усмехнулся. — Я теряю себя, ребят. Иногда я не
узнаю ваши лица, не различаю голоса. Мой нюх стал настолько обостренный, из-
за чего я против воли знаю, как пахнет кровь и плоть каждого из вас. Неприятно,
правда? В моей голове столько звуков, что меня буквально трясет от ярости! —
крикнул он. Рюноске и Ацуши вздрогнули. Дазай отчаянно вцепился в свои
волосы, издав полувздох-полувсхлип. — Временами я отключаюсь и не помню,
что делал до этого. И в момент, когда я прихожу в себя… когда начинаю в дикой
спешке искать вас глазами… просто не передать, какой это страх. Я так боюсь…
навредить вам.
Ясу взволнованно посмотрела на брата. Тот задумчиво потирал скулу. Рюноске

поправил пустой болтающийся рукав и вновь посмотрел на Дазая. Вид у него
570/1179
был измотанный. Казалось, придвинься он чуть ближе к костру и уже через
минуту задремлет от усталости. Сколько ночей он не спал, боясь причинить им
вред? Рюноске хотел подбодрить его, похлопать по плечу, обнять, сказать, что
он самый сильный человек из всех, кого ему доводилось видеть. Он бы много
чего хотел ему сказать, однако нынче он был не в том положении, даже для
невинных дружеских прикосновений. Акутагава разжал дазаевскую ладонь, в
которой он сжимал уже потухшие угли и медленно провел по обгоревшей коже
пальцами. Накахара, сидящий напротив, не изменился в лице, однако в его
взгляде появилось что-то тяжелое и неприятное.
— Я несколько дней думал о странном поведении Осаму, — сказал он, неохотно

выпуская руку Дазая, — и мне в голову пришла одна дикая мысль. Я подумал…
— Ну? Не тяни кота за яйца! — нетерпеливо буркнул Накаджима. Рюноске

насторожено посмотрел на Накахару, затем на Осаму. Ему казалось, что
говорить подобное неправильно. Дазай сердился всякий раз, когда Ацуши
наблюдал за ним и вносил записи в свой дневник, а он собирался сделать кое-
что похуже.
— На протяжении двух лет мы наблюдали, как эволюционируют зараженные, —

он поджал под себя ноги и плотнее закутался в куртку, вспомнив ту тварь,
которая едва не проглотила его заживо у контейнерного пункта. — Что… если с
Осаму сейчас происходит то же самое? Он ведь… не совсем человек. Я понятия
не имею, как это происходит у совершенных. Да что там, я не видел, как
меняются даже обычные инфицированные, но…
— Не называй меня так, — резко оборвал его Дазай. Рюноске потупил взгляд и
замолк.
Чуя и Ацуши переглянулись. Оба допускали подобную мысль, но всерьез

задумались лишь когда Рюноске озвучил ее вслух. Никому за два года так и не
довелось увидеть процесс деформации своими глазами, а единственный
человек, который мог ответить на их вопросы был мертв. Кессиди наблюдал за
инфицированными на протяжении двух лет и ему определенно было бы что им
сказать. Оставался еще один человек, который несомненно был осведомлен о
происходящем лучше Кессиди, но при одном упоминании его имени, у Накахары
чесались руки. Федор ничего не делал просто так и его советы дорого бы им
обошлись. Прошлый раз им крупно повезло, потому что Алек встал на их
сторону, но при повторной встрече вряд ли Достоевский упустит возможность
вернуть Осаму. Двое совершенных в одной группировке - пугающий перевес в
силе.
Чуя нахмурился, вспомнив, как однажды Осаму упоминал вскользь о двух

совершенных, которых они убили с Федором. Какова вероятность найти себе
подобных, когда во всей Японии их всего десять? Мог ли Достоевский искать их
намеренно? И если это так, то с какой целью?
Какой же я идиот, подумал он, почему не расспросил его об этом раньше?

Наверное, не допускал даже мысли, что когда-то им придется иметь дело с
другими совершенными. Однако сейчас Дазай выглядел неважно и, казалось,
вот-вот свалится от усталости. Чуя решил, что непременно расспросит его, но не
сейчас.
— Слова Рю более чем логичны, — осторожно произнес Ацуши, наблюдая за

571/1179
реакцией Дазая. Взгляд у Осаму был расфокусированный, несколько дней без
сна вымотали его столь сильно, что ему едва удавалось вникать в разговор.
Спустя пару минут он задремал и медленно заваливался на плечо Рюноске.
Акутагава спрятал улыбку и застыл в одной позе, боясь пошевелиться.
— Сколько бы мы не отрицали, факт остается фактом. Осаму зараженный.
— Только он заразился не так как все, — ответил Чуя. — На нем годами ставили
опыты, и когда начался весь этот хаос, Арата велел вколоть ему антидот. Он,
черт возьми, знал, что вирус в его организме начнет сопротивляться. Знал, через
какие муки ему придется пройти, но он все равно сказал мне это сделать. Я
чувствую себя таким идиотом!
— Ты не мог знать, чем это обернется, — Ясу опустила ладонь на его спину. — К
тому же Арата его отец. Ты доверял ему.
— Но зачем делать такое с собственным сыном? — Накаджима принялся лениво

листать свой дневник, словно пытаясь найти в нем ответ.
— Потому что… любил его? — тихо произнес Рюноске. Чуя фыркнул.
— У тебя больное представление о любви.
— Может быть, — Акутагава с вызовом посмотрел в голубые глаза Накахары. —

Но вы мыслите слишком шаблонно. Хороший, плохой, злой, добрый… Что вы
подразумеваете под этими словами? Иногда, чтобы сохранить кому-то жизнь
приходится быть плохим. Арата работал на людей, которые занимались
разработкой этого вируса и знал гораздо больше чем мы сейчас. Что, если они и
так собирались в скором времени распылить вирус с целью наживы?
— Какой толк от зараженных-то? — спросил Ацуши. — Как-то не сходится.
— Напомню, что лаборатория взлетела в воздух, к чертям собачьим.
— Может, конфликт интересов? — Ясу пожала плечами.
— Это всего лишь предположения, — буркнул Чуя. — Арата не мог знать, что
кто-то подорвет лабораторию.
— Ты прав, — Рюноске стойко выдержал его взгляд. — Но у меня есть еще одно
предположение, — он посмотрел на потухший костер и надавил ногой на
небольшую горку золы, оставшуюся от углей. — После похищения… Осаму не
разговаривал несколько месяцев. И… моя мама работала с ним.
Поймав на себе удивленные взгляды, Рюноске опустил голову и принялся нервно

скрести ногтем брючину. Он не был уверен, имеет ли права рассказывать
подобное, особенно при Дазае, который прямо сейчас спал на его плече.
— Арата три раза в неделю приводил его на сеансы. Я их видел, так как часто
ждал маму в приемной.
— Кем работала твоя мама? — спросила Ясу.
— Психологом, — угрюмо ответил за него Ацуши.

572/1179
— Слушайте, — Рюноске выглядел взвинченным, — я не хочу вдаваться в
подробности. Проблема была в том, что Осаму не разговаривал. И всякий раз,
когда Арата приводил его, на нем были синяки, порезы и кровоподтеки.
Выглядело со стороны очень жутко. Я пытался несколько раз заговорить с Осаму
и узнать, кто это с ним делает, но он даже не поднял голову, словно не слышал
меня. Вот почему Арата согласился на эксперимент. Он боялся за его жизнь.
— Но что все-таки с ним было? — шепотом спросила Ясу, с жалостью поглядывая

на Дазая.
— Он был психически нестабилен, — ответил Чуя. На его лице было слишком

много эмоций, и чтобы спрятать их, он быстро поднялся и начал вновь разводить
огонь. Никто не был против. Ближе к ночи пошел легкий снег и поднялся ветер.
Вороны галдели над головой и хлопали крыльями, подлетая все ближе и ближе,
словно тоже желая погреться у костра. — После похищения он нуждался в
матери, но она была слишком занята оплакивая мертвого ребенка. А Арата…
грубый человек. От него даже на смертном одре не дождешься похвалы. Я как-
то начал расспрашивать Осаму о похищении, но он рассказал все поверхностно
и перевел тему, — Чуя на мгновение замер с зажигалкой в руке, вспомнив страх
мелькнувший тогда на лице Дазая. Каким же он был дураком спрашивая у него
подобное. — Только я не припомню, чтобы он ходил в синяках.
— Тогда ты не общался с ним так близко, — заметила Ясу.
— Тебе-то откуда знать? Ты вообще под стол ходила, — фыркнул он, отбрасывая
в сторону мокрые поленья. Ацуши усмехнулся. Ясунори что-то ответила и
началась словесная перепалка. Рюноске почти не слышал их, его внимательный
ласковый взгляд был обращен на спящего Дазая. Прошло так много лет, и
события тех дней почти размылись в его памяти.
»… если ты будешь постоянно молчать, моя мама ничем не сможет тебе

помочь».
«Твой отец очень жуткий. Он оставляет на тебе эти раны?».
«Я случайно подслушал разговор матери, она сказала, что тебе очень одиноко.
Знаешь, я могу быть неплохим другом! Если согласен, ничего не говори… Вот и
договорились!».
«Я никогда не слышал твой голос. Пожалуйста, скажи что-нибудь. Всего одно

слово».
»… тогда я буду тебя любить! Вот увидишь».
— Если все это правда, то я не осуждаю его отца, — Ацуши протер грязные
ладони о штанину и поднялся. Перешагнув через сумки, сваленные в кучу перед
палаткой, он открыл свой рюкзак и вытащил несколько банок тушенки. Ясу
подсела ближе к костру. Чуя опустился рядом с Осаму и притянул его ближе к
себе, не обращая внимания на любопытные взгляды. Рюноске на детскую
выходку Чуи не обратил внимания. Время от времени ему нравилось дразнить
Накахару и сколько бы раз Осаму не просил его этого не делать, Рюноске не мог
отказать себе в маленьком удовольствии.
573/1179
— Если сопоставить факты, все сходится, — ответила Ясу. От запаха тушенки
она вновь почувствовала себя голодной. В такую ночь хотелось сидеть у костра,
пить кофе и есть приготовленную Накаджимой тушенку. Лишь беспокойство за
Осаму не давало ей расслабиться должным образом. Все говорили шёпотом и
старались не греметь посудой. Проговорив почти полночи, они так и не пришли
к единому мнению. Осаму желал уйти, однако никто из них не хотел его
отпускать. Тем не менее они не могли закрыть глаза на тот факт, что Дазай в
любой момент мог потерять над собой контроль. Но неожиданно выход нашел
Накаджима.
***
Наступившие холода все приняли с покорным смирением. На утро снегом замело

дороги, небо было темное и мрачное. Накаджима шевельнулся на заднем
сидении машины и кости у него заныли. Деревья и трава снаружи, казалось,
остекленели от мороза. Он подул на окно и принялся сонно тереть его рукавом
куртки. Птицы сидели нахохлившись на деревьях, мелкие лужи вокруг
покрылись тонким слоем льда. В салоне машины было тепло. Кондиционер
исправно работал всю ночь. Ацуши впервые за долгое время почувствовал себя
комфортно, несмотря на тесноту. Потянувшись, он громко зевнул и посмотрел на
свое отражение в зеркале. Под глазами залегли синяки и на лице появлялись
первые признаки щетины. Он гордо провел по ней пальцами и не смог сдержать
самодовольную улыбку. Чуя, наблюдавший за ним через зеркало заднего вида,
приподнял бровь. Дазай, перегнувшись через кожаное сидение, уставился на
Накаджиму, с издевательской ухмылкой.
— Выглядишь, как придурок.
— В тебе говорит зависть или обида за вчерашнее? — он кивком головы указал

на ошейник на шее Дазая и вернул ему его ухмылку. Осаму коснулся застежки
пальцами, поджал губу и вновь сполз на сидение, закинув ноги на бардачок.
— Эй, это всего лишь временная мера, — подбодрил его Чуя.
Как только внимание Накахары и Дазая переключилось на скользкую дорогу,

Ацуши отвернулся, от его улыбки не осталось и следа. Совсем скоро они будут в
Токио и будь его воля, он бы вновь вернул всех в Йокогаму, чтобы начать путь
заново. Полночи он не мог сомкнуть глаз. Неизвестность пугала его. Что ждет
нас в Токио, думал он. Разочарование, смерть, может, спасение? В последнее,
однако, верилось с трудом. Люди не ладили друг с другом. Убивали, насиловали,
сжигали заживо. И Ацуши искренне не понимал подобной глупости. Какой смысл
в истреблении друг друга? Не разумнее ли объединиться и создать одну
большую общину, чем разбиваться на мелкие группировки? Накаджима вновь
посмотрел на свое отражение. Седая прядь, которую он отстригал каждый раз,
снова отросла. Он заправил ее за ухо и уткнулся лбом в холодное стекло.
Наверное, Осаму был прав, когда говорил, что некоторым людям просто
нравится чувствовать свое превосходство. А кто-то слишком горд, чтобы
подчиняться приказам другого. Стал бы Федор слушать Кессиди или Чуя
Федора? Ответ был очевиден.
— И чего вам не спится в пять утра?
Все, кроме Ясунори, обернулись на хриплый голос Рюноске. Он выпрямился и

574/1179
потер глаза.
— Осаму хочется проверить, сколько вольт в его ошейнике, — съязвил Ацуши.

Чуя закатил глаза. Дазай развернулся, встав коленями на сидение.
— Меня больше интересует, о чем ты думал, когда затолкал его в сумку.
— А что такого? — Накаджима растормошил волосы. — Мертвецам он точно ни к

чему. К тому же, все тюремные камеры были приветливо распахнуты. Разве что,
не хватало таблички: берите, не стесняйтесь.
Акутагава фыркнул, медленно разминая рукой шею.
— Да, но ты мог взять оружие. Кому вообще придет в голову брать ошейник? На
ком ты вообще собирался его использовать?
— Оружие у меня было, — Ацуши оттопырил палец. — А взглянув на этот

очаровательный ошейник я подумал, что Осаму оно непременно будет к лицу. И
смотрите-ка, не прогадал!
— Уверен, на тебе он будет смотреться гораздо лучше, — Дазай криво

улыбнулся. — Могу дать померить.
— Вынужден отказаться. Передаривать подарки дурной тон, — Накаджима

стойко выдержал его взгляд.
— Иногда я забываю, что вы взрослые люди, — проворчал Рюноске. — Но нам

действительно стоит узнать, сколько в нем вольт, прежде чем необдуманно
тыкать на кнопки.
— Девяносто тысяч, — прошептала Ясу. В салоне машины повисла гробовая

тишина. Акутагава отдернул руку, которой тянулся к шее Дазая. Накаджима же
вжался спиной в сидение, словно ошейник должен был взорваться с минуты на
минуту. Накахара плавно повернул руль, бросив короткий взгляд на зеркало
заднего вида. — Иногда парни Кессиди днями напролет торчали в лагере.
Делать было нечего и от скуки они придумали бои со ставками. Ставки, конечно,
были на еду, наркотики, женщин, или что-то полезное. Типа… теплой меховой
куртки, хороших сапог или ножа, — Ясу села ровно и протерла запотевшее
стекло запястьем.
— И Кессиди разрешал им драться друг с другом? — удивился Ацуши. — У него

было так много людей, чтобы разбрасываться ими вот так?
— Нет. Они дрались с инфицированными, — Ясу осторожно посмотрела на

Осаму. — На них надевали ошейник и, если человек Кессиди оказывался в
затруднительном положении, смотрящие включали его. Это давало им
несколько минут, чтобы убраться с арены.
— Девяносто тысяч вольт… и всего несколько минут? Боже, — Рюноске

откинулся на сидение машины и уставился в потолок.
— Они держали его включенным недолго. Иначе эта штука поджарила бы им

мозг, а человека и вовсе убила бы, — она обвела взглядом их угрюмые лица и
громко вздохнула. Ей не нужно было уметь читать мысли, чтобы догадаться, о
575/1179
чем они думали. — Мы не нуждаемся в оружии, способном остановить
совершенного. В прошлый раз Осаму пришел в себя. Значит, ему просто нужна
небольшая встряска, чтобы держать себя в руках, верно? И эта штука на его шее
неплохо справится со своей задачей. Прости, Осаму, — она отвернулась. Время
было не самое подходящее, чтобы нянчиться с его гордостью. Тем не менее
Дазай мог отказаться от затеи Накаджимы, посчитав ее оскорбительной, и уйти,
как и намеревался. Однако Ясу знала, что именно заставило его стиснуть зубы и
покорно опустить голову, позволив закрепить на своей шее эту штуковину. Ее
взгляд задержался на рыжей макушке брата.
— Ребят… — голос у Чуи был взволнованный. Все прилипли к окну, жадно

разглядывая вид снаружи. — Что ж… добро пожаловать?
Машина остановилась на обочине. В салоне долго стояла тишина. Когда дверь

тихо отворилась, все вздрогнули от неожиданности. Дазай бережно положил
рюкзак на своё место и вышел из машины. Холодный ветер носил и швырял
палые листья, мелкие капли дождя били по лицу. Осаму закрыл глаза, пытаясь
разобраться в какофонии звуков. Впрочем, как бы он не пытался
сконцентрироваться, все попытки пошли крахом в ту самую минуту, когда он
начал злиться.
Вторым вышел Чуя. Что-то быстро прошептав остальным, через спущенное окно,
он встал возле Осаму. Город встретил их мертвой тишиной. Далеко впереди,
сквозь рассеивающийся туман, показались высотки. С огромного расстояния они
выглядели игрушечными и ненастоящими, словно неумело монтированная
фотография. Чуя сбросил капюшон и стал осматриваться. Дорога потрескалась,
где-то прорастали травы, где-то образовались ямы и мелкие вымоины. Снег
таял, едва касаясь земли, но крыши домов и ветки деревьев уже были покрыты
порошей. Чуя не переносил подобную погоду. Поначалу поднимался туман,
превращая их в слепых котят, а затем шел дождь со снегом. Все вокруг
обжигало холодом и недружелюбием, но бледное лицо напротив вдруг
показалось ему в разы холоднее.
— Я не могу сказать, что нас ждет впереди, — произнес Дазай. Чуя понимающе
кивнул.
— Не беспокойся. Все же нам стоит время от времени рассчитывать и на

собственные силы, а не полагаться постоянно на тебя.
Все вокруг казалось старым и обветшалым. Железо ржавело, камень покрывался

мхом, дороги превращались в те, что они видели по пути. Простояв на обочине
еще несколько минут, они вернулись в машину. Идти по городу пешком было
рискованно. Пусть шум мотора и привлекал внимание, по крайней мере они
могли смотаться, прежде чем их поймают или съедят.
Накахара, проезжая мимо очередной аптеки с разбитыми витринами, крепко

сжал пальцы на руле. Они колесили по городу уже второй час, но не увидели ни
единой живой души. Казалось, даже инфицированные впали в спячку от холода.
Порой он забывал, что именно в холоде они чувствуют себя словно рыба в воде,
а вот жара здорово их утомляла. Впрочем, сказать того же об
эволюционировавших он не мог. Эти ребята норовили съесть их при любой
погоде.
Его взгляд ненароком упал на Осаму. Тот был темнее тучи. Прежде бы он
оставил их, возможно на ночь, возможно, на целый день, чтобы освежить
576/1179
голову, однако сейчас он был вынужден постоянно находиться рядом. Чуя,
нащупав небольшой пульт управления в кармане, поерзал на месте. Эта штука
заставляла его чувствовать себя неловко, постоянно напоминая о том, что он
буквально нацепил на собственного парня ошейник, в котором было девяносто
тысяч вольт. Поначалу он пытался отдать пульт Накаджиме, но тот отказался
даже прикасаться к нему. Рюноске честно признался, что ему не хватит
смелости нажать на кнопку, если вдруг Осаму потеряет рассудок. Мысль отдать
пульт управления Ясунори Чуя отмел сразу.
Он повернул за угол и вдруг резко затормозил. Все разом подались вперед, а

кто-то вскрикнул. Рыжая кошка выскочила из мусорного бака, сжимая в зубах
мертвую крысу, и перебежала через дорогу. Все проводили ее ошалелым
взглядом, а затем облегченно вздохнули. Ацуши убрал пистолет обратно в
кобуру и небрежно протер со лба испарину. Поймав на себе настороженный
взгляд Рюноске, он натянуто улыбнулся и поспешил отвернуться, пока
разочарование на его лице не стало слишком заметно. Объехав очередной
квартал, Накахара остановил машину. Пожелтевшая газета прилипла к лобовому
стеклу, а через секунду ветер унес ее в неизвестном направлении. Он нервно
стучал пальцами по рулю, пока остальные смотрели себе под ноги.
— Никаких указателей, — прошептал Рюноске.
— Эй, — Чуя повернулся. — Мы только приехали. Найдем место для ночлега,

отдохнем и составим план.
— План чего? — нетерпеливо спросил Ацуши. — И раз мы заговорили об этом, что

нам делать, если все окажется ложью? Что, если нет никаких военных? Нет, черт
возьми, убежища и все это выдумки?! Что нам делать тогда?
— Не надо вываливать на него свое раздражение, — сердито произнес Дазай. —

Мы все в одной лодке.
— Все? — Накаджима истерично засмеялся. — Не смеши меня. Ты можешь

делать все, что тебе заблагорассудится! Ты ведь у нас совершенный! Если всю
обойму на тебя спущу, ты просто выплюнешь эти ебучие пули! Все мы в одной
лодке? Да черта с два!
— Ацу, ты перегибаешь палку, — спокойно произнес Рюноске. — Он такой не по

собственному желанию.
Накаджима рыкнул, спрятав лицо в ладонях. Дазай резко вышел из машины,

бросив короткое «я осмотрюсь». Спустя мгновение за ним выбежал Накахара.
— Молодец, — сказала Ясу, сложив на груди руки.
— Я болван. Знаю, — виновато прошептал Ацуши, глядя вслед Дазаю. — Если я

побегу за ним, он мне врежет.
— И правильно сделает, — согласился Рюноске.
***
Однажды ты разочаруешься в них.

577/1179
Однажды их слова больно ранят тебя.
Однажды ты откроешь глаза и устыдишься собственного отражения.
Федор Достоевский/Осаму Дазай.
— … ты ведь понимаешь, что он не это имел в виду? — спросил Чуя, наклоняясь

вслед за Дазаем. — В смысле, что… Он часто говорит что-то не подумав. Осаму?
Дазай перешагнул через битое стекло и тряхнул ногой, скидывая с подошвы

осколки. Накахара перепрыгнул через перевернутую стойку и вновь поравнялся
с ним. Осаму молчал, увлеченно разглядывая торговый центр. Все витрины на
пяти этажах были разбиты, словно кто-то сделал это намеренно. Горшки с
цветами были перевернуты, одежда и вешалки валялись под ногами. На белой
плитке отчетливо виднелся засохший след крови и чуть поодаль лежало
иссохшее тело. Дазай перевернул его ногой и не найдя ничего интересного,
пошел дальше.
— Тебе не следовало идти за мной. Не боишься оставлять их одних? — спросил

он, схватившись за пыльные железные перила. На лице Чуи на мгновение
проступил испуг. Однако он быстро взял себя в руки и начал подниматься
следом по витой лестнице.
— Говоришь так, словно ты совсем для меня ничего не значишь, — ответил Чуя,
быстро подавив секундную ярость. — И да, сейчас оставлять тебя одного я
боюсь больше. Ведь невесть что себе надумаешь.
Дазай усмехнулся. Отодвинув в сторону манекен, он пнул ногой резиновую

игрушку, и та запищала, издав противный звук.
— Ты сразу сказал, что отношение ко мне будет… особое. Так что грех
жаловаться.
Поднявшись на третий этаж, оба остановились. Повсюду лежали человеческие

тела. При их приближении, в воздух взмыл рой мух и резкий запах разложения
ударил им в лица. Дазай, восприимчивый к запахам гораздо сильнее Накахары,
поморщился и подтянул футболку до носа. У некоторых трупов были расколоты
черепа, словно на них наступили, кто-то валялся в луже крови, у кого-то нож
торчал в шее. Одни тела лежали здесь очень давно, другие были еще свежие. На
последних не хватало обуви и верхней одежды. Глядя на них Чуя вспомнил, как
пару лет назад они расхаживали по торговым центрам, смотрели на тела людей,
на инфицированных, и все казалось им увлекательной игрой, которая рано или
поздно закончится. Какими же глупцами они были. Каким глупцом был он сам.
Самоуверенным, нахальным и высокомерным.
Дазай остановился напротив небольшого магазинчика. Вход в него был

перекрыт огромным количеством одеял, подушек и ковров. Постояв минуту, он
принялся разбирать их и Чуя поспешил на помощь. Вместе они управились за
пять минут, однако едва перешагнув порог магазинчика, Дазай отпрянул назад,
накрыв рот обеими руками. Раньше он не реагировал так сильно на запахи,
подумал Чуя. Оставив Дазая позади, он зашел внутрь. Жирные черные мухи
облепили стекла и потолок. В мелком помещении стояла невыносимая духота.
На полу валялись бумаги, кофемашина, отколовшиеся куски потолочной плитки
и штукатурка. Почувствовав резкий запах гниения отшатнулся даже Чуя. Бегло
578/1179
пройдясь глазами вокруг, он заметил ноги, торчащие из-под стола. Увидел их и
Осаму, однако подойти решился не сразу. Выглядел он бледнее обычного и Чуя
невольно ему посочувствовал, несмотря на то, что массивное тело вытягивал из-
под стола он сам. Впрочем, как бы сильно он не тянул его, тело едва сдвинулось
на пару сантиметров. Дазай выглянул из-за его плеча.
— Думаю, не стоит этого делать. Смотри, — он кивком указал на труп. Но Чуя, в

отличие от него, не мог видеть столь же хорошо в полутьме. — Он умер недавно.
Тело уже начало наполняться метаном, углекислым газом и жидкостью. Еще и
умер, наверное, с набитым желудком.
Накахара покосился на пустые консервные банки, рамен и упаковки от

шоколадных батончиков.
— Зато умер сытым и в тепле, — Осаму похлопал Чую по плечу и пошел обратно.
Накахара в последний раз осмотрел магазинчик и вышел следом. — Так и
будешь за мной таскаться? Возвращайся к остальным. Мне всего лишь нужно
остудить голову.
— Я никуда без тебя не пойду.
С потолка время от времени сыпалась пыль и падали целые куски плитки.

Вороны сидели на винтовой лестнице, провожая их глазами. Осаму поднялся на
круглый настил и доски заскрипели под его ногами. Небольшой детский уголок
теперь выглядел жутким. На горке лежало человеческое туловище, чуть
поодаль, возле качелей, остальная часть тела. Дазай нахмурился. Ни одному
человеку не хватило бы сил разорвать другого на две части, а
эволюционировавшие не оставили бы тело просто так, не обглодав его до
костей. На секунду его охватила паника. Он резко поднялся, но едва
спустившись с настила остановился, точно вкопанный. Чуя проследил его
взгляд. Дазай смотрел на стену, на которой черной краской была нарисована
перевернутая цифра восемь и красная корона над ней. Он видел этот символ
дважды с тех пор, как они въехали в город, однако не придал этому должного
внимания. Сейчас же его интуиция била тревогу.
— Надо уходить… — прошептал он. Огромное достоинство Чуи было в том, что
он все понимал с полуслова и не задавал лишние вопросы. Дазай схватил его за
руку и вместе они побежали обратно, торопливо перепрыгивая через тела
лежащие на полу. Может, парень в магазинчике от кого-то прятался, подумал
Чуя, с беспокойством глядя на Осаму. Но кто мог напугать его так сильно, что от
страха он залез под стол, где и скончался в итоге?
Выбравшись наружу оба поморщились от яркого света. Дазай выругался и

протер заслезившиеся глаза о плечо. Накахара с тревогой сжал его запястье
крепче чем собирался. Сначала звуки, потом запахи, теперь еще и свет.
До машины они добрались за пару минут. Ясу и Акутагава стояли на улице,

подкармливая кошку вяленым мясом. Накаджима сидел внутри, что-то
увлеченно записывая в свой дневник. Когда Осаму и Чуя запыхаясь выскочили
из-за угла, все ужасно перепугались. Накахара велел им немедленно садиться в
машину и вскоре они сорвались с места.
— Что происходит? — наконец спросил Ацуши, спустя долгих пять минут

молчания. Чуя покосился на Осаму. Тот все еще часто моргал и протирал глаза.
579/1179
Заметив инфицированных на дороге, Накахара остановился, подал назад и
повернул машину в другом направлении. Что-то хрустнуло под колесами.
Акутагава обернулся и посмотрел в грязное окно. На дороге валялось тело,
покрытое снегом. Они переехали бедолаге руку и наверняка размозжили кости.
— Я пока ни в чем не уверен. Но лучше убраться отсюда как можно дальше, —

ответил Дазай, нервно дергая зубами заусеницы на пальцах.
Машина промчалась под мостом и вдруг заскользила. Кто-то, возможно,

намеренно, разлил воду и асфальт покрылся коркой льда. Ясу опустила стекло и
слегка высунулась наружу. Никакой погони не было, однако легче ей не стало.
Она редко видела Осаму таким взвинченным и это пугало ее. Дождь закончился
давно и снег тоже, вновь поднимался туман, словно кто-то игрался с
переключателем погоды. Первое впечатление от Токио казалось ей ужасным.
Все вокруг было разрушено, разбито и разграблено. Всюду летали пакеты, мусор
и журналы. Город был усыпан мертвыми телами, а это значило, что ближе к лету
Токио накроет запахом гнили и разложения.
Чуя вдруг замешкался, не зная, куда ехать дальше. То ли убираться из города,

то ли ехать ближе к центру. Если и искать какую-то помощь, то только там,
думал он. Если убежище не выдумка, то должны быть указатели или подсказки
для новоприбывших. Но, если уехать прямо сейчас, то весь проделанный путь
окажется бесполезным риском. Накахара посмотрел на Осаму, словно пытаясь
прочитать решение на его лице, однако тот отрешенно смотрел в одну точку,
поглаживая пальцами ошейник. Чуя сжал обеими руками руль и резко
развернулся. Ясу и Ацуши облегченно вздохнули. Лишь Рюноске не разделял их
радости. Страх давно стал неотъемлемой частью их жизни, как грязные волосы,
запах немытого тела, ороговевшие от мозолей руки и ноги, но иногда этот страх
был вполне обоснован. Чуя подумал, что Осаму не в себе и пренебрег его
словами, но Рюноске был уверен в одном, как бы не был взвинчен Дазай, как бы
странно он себя не вел, если он сказал, что здесь опасно, то стоит бежать без
оглядки.
Акутагава прижался к окну. Инфицированные все еще преследовали их. Чуя

давил на газ, когда они оказывались совсем близко, либо резко останавливался
и подавал назад. Лобовое стекло треснуло в нескольких местах, однако спустя
полчаса им все-таки удалось оторваться.
Несмотря на широкие дороги ехать порой становилось очень трудно. С левой и

правой стороны тянулся огромный бесконечный ряд из заброшенных машин. И
если где-то им удавалось проехать, то уже на следующем повороте приходилось
поворачивать обратно и искать объездной путь. Больше всего Чуя боялся
оказаться в тупике. Зараженные реагировали на звук и, собрав за собой
огромный хвост, они сильно рисковали.
Ясу за последние полчаса не проронила ни слова. Она с тоской смотрела в окно,

разглядывая грязные улицы, пустые дома, ржавые вывески, битые витрины и
огромные мрачные высотки. Когда-то она мечтала оказаться здесь, а теперь ей
хотелось убраться отсюда как можно скорее. Чуя завернул в узкий переулок и
остановил машину. Все вывалились наружу и поежились. Стоял легкий
полумрак, холод пробирался под одежду, мелкий дождь бил в лицо. Накахара
накинул капюшон на голову и перебросил тяжелый рюкзак через плечо. Ясу
ковырялась в сумке, Ацуши помогал Рюноске застегнуть пуговицы на куртке.
Осаму был одет в одну тонкую рубашку и черные брюки. От ветра ее края
580/1179
приподнимались, обнажая бледную кожу. От одного взгляда на него Накахара
поежился. Дазай тем временем подцепил пальцем свой рюкзак, бережно прижал
к груди и поднял голову. На секунду их глаза встретились. Чуя прочистил горло
и быстро отвернулся.
— Мы правда будем там ночевать? — спросил Ацуши, переступая с ноги на ногу.

От резкого порыва ветра железные секционные ворота, возле которых была
припаркована машина, издали громкий звук и все четверо вздрогнули. Осаму,
казалось, и этого не услышал. После обхода торгового центра он вел себя
странно и Чуя намеревался поговорить с ним наедине, без посторонних глаз.
— У тебя есть еще предложения? Займем этаж повыше и сможем хотя бы

выспаться без страха, что на нас нападут, — ответил Чуя.
— А если на нас нападут люди? В домах хотя бы есть запасной выход, а здесь мы
окажемся в ловушке.
— Ты где-то видишь здесь частные дома, умник? — огрызнулся Чуя.
— Ты всегда был таким занудой? — буркнула Ясу, проходя мимо Накаджимы.

Ацуши тут же замолк и покраснел. Осаму, продолжая прижимать рюкзак к
груди, послушно последовал за Накахарой. За ними потянулись и остальные.
***
Уставшие и сонные они разбрелись по своим комнатам. В квартире было темно и

пыльно, однако были кровати, диван, подушки, одеяла и мягкие ковры. Одну
комнату заняла Ясунори, вторую Ацуши и Рюноске, третью Чуя и Осаму.
Оставалась еще одна свободная комната, но никто и не подумал претендовать
на нее. Они задернули шторы, зажгли свечи и столпились на небольшой кухне.
Накаджима вытащил несколько банок с тушенкой и сухой спирт. Рюноске,
пошарив по тумбочкам, нашел сковороду. Ясу медленно качалась на стульчике,
разглядывая магнитики на холодильнике.
Чуя бегло обвел кухню взглядом и, побездельничав пару минут, удалился, чтобы
не мешать остальным. Квартира была небольшая, но обставлена с уютом.
Накахара всегда задавался вопросом, что стало с хозяевами квартир и домов, в
которых они останавливались с ночевкой. Удалось ли им выжить, примкнуть к
какому-нибудь отряду или найти безопасное убежище.
Он медленно расхаживал по гостиной назад-вперед, разглядывая чёрно-белые
картины на стенах. Коричневый ковер под ногами заглушал стук его тяжелой
подошвы. Спустя десять минут беспокойного хождения, он присел на диван и
долго смотрел на черный экран телевизора. Из кухни потянуло приятным
ароматом кофе и запахом тушенки. Чуя вспомнил, что ничего не ел со
вчерашнего вечера. Он устало откинулся на пыльные подушки, блуждая
взглядом по комнате. Его внимание привлекла прозрачная фоторамка на
стеклянном журнальном столике. С фотографии на него смотрел ребенок, с виду
не старше десяти лет. В одной руке он держал маленькую рыбёшку, а во второй
удочку. Чуя наклонился вперед и опустил фоторамку. С кухни стал доноситься
смех и звон посуды. Накахара посмотрел на настенные часы, время в этой
квартире застыло на десяти тридцати.
Он так и просидел бы уткнувшись взглядом в стенку, не появись Ясунори,

581/1179
которая повела его на кухню за руку, словно ребенка. Весь остаток вечера они
не оставляли попыток его растормошить. Ацуши с ностальгией вспоминал
школьные дни, любимые игровые автоматы, кафетерии и университетский
кампус, куда он таскался тайком, выдавая себя за ученика университета.
Акутагаве же хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Ацуши часто
подбивал его на глупые поступки, после которых ему хотелось стереть себе
память.
Чуя улыбался, однако даже не слышал и половины из сказанного Накаджимой.

Все его мысли были об Осаму, который, сославшись на дурное самочувствие, лег
спать. Просидев на кухне, с остывшей чашкой чая в руках еще полчаса, он
бесшумно отодвинул стул, поднялся, и нерешительно застыл на пороге. На
минуту его посетила мысль вернуться в гостиную и переночевать на диване.
Рюноске отодрал зубами мозоль с ладони и сплюнул ее на пол. Ацуши, при виде
выступившего гноя на его руке, высунул язык и скривился. Ясу прислонилась к
стене, угрюмо наблюдая за братом. Однако прежде чем она успела что-то
сказать, Чуя вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Накахара проснулся глубокой ночью, почувствовав на своей спине шершавую

ладонь. С трудом разлепив глаза, он перевернулся набок и увидел Дазая,
пристально глядящего на него в темноте. Застигнутый врасплох он нисколько
не смутился. Его губы тронула слабая улыбка, а рука потянулась к рыжим
волосам. Чуя опустил голову, поддаваясь редким порывам дазаевской ласки.
— Я подумал, — тихо заговорил Осаму, медленно массируя пальцами кожу

головы, — что мы могли бы, ну…
Остатки сна сняло как рукой. Накахара резко перехватил его руку и принял
сидячее положение. Несколько подушек и плед сползли на пол. Плотная зеленая
шторка слабо приподнималась от ветра и медленно опускалась вниз, сметая
слой пыли с пола.
— Я не думаю, что сейчас подходящее время, Осаму, — прошептал он,

уткнувшись взглядом в старый облезлый ковёр. Дазай печально улыбнулся.
Осторожно высвободив руку, он отстранился. Оба молчали, глядя кто куда в
полумраке. Накахара нервно сминал карман своих брюк, рассеянно бегая
глазами по комнате.
— Прости, — Дазай сполз с кровати и остановился напротив книжной полки. Не

зная куда деть руки, он взял пыльную фигурку Дарта Вейдера и начал нервно
крутить пластиковый шлем в разные стороны. Услышав хруст под пальцами, он
торопливо вернул фигурку на место и вытянул первую попавшуюся книгу.
«Мальчик в полосатой пижаме» прочитал он и угрюмо провел пальцем по
гребешку. — Иногда мне тебя очень не хватает. Даже когда ты рядом, —
признался он, разглядывая многочисленные медали и грамоты.
— Мне тоже. Правда, — Чуя облизал сухие губы. — Но… сейчас ты ведешь себя
странно. Я думаю, Рю был прав. Ты меняешься, как и другие… — он резко замолк
на полуслове и тихо выругался. С другого конца комнаты раздался смешок.
— Что ж… на правду не обижаются, — Дазай небрежно протер руки о футболку

и приблизился к Накахаре. Длинные пальцы вновь оказались в его волосах.
Второй рукой он обхватил его лицо, слегка приподнял голову, и наклонился,
чтобы оставить легкий поцелуй в уголке его губ. — Пожалуй, я уже не засну.
582/1179
Схожу, прогуляюсь. И на этот раз не нужно идти за мной.
— Ты сердишься на меня? — спросил Чуя.
— Немного, — Дазай улыбнулся. — И все-таки человек уникальное существо. Он

слушает, но ничего не слышит.
Когда Дазай ушел, Накахара еще долго сидел в одной позе, размышляя над его
словами.
«Что я не услышал, Осаму»?
***
Он назвал себя новым богом.

Он сказал, что вернет старый мир. Сказал, что исправит чужие ошибки.
Но кто исправит твои?
Осаму Дазай.
Сложенные штабелями мешки перекрывали дорогу. Асфальт был покрыт

крупными трещинами, а каменные бордюры разломаны надвое. На улице стоял
жуткий колотун. Резкие порывы ветра дергали одежду, гоняли мусор по улицам,
а порой отрывали ржавые вывески от стен. Пожарная лестница змеилась из
стороны в сторону и громко скрипела, вот-вот норовя свалиться на голову.
Услышав тихие шаги за спиной, Дазай остановился.
— Все-таки нашел меня, — прошептал он обречённо.
— Сними эту побрякушку с шеи. Не позорь наш вид.
Незнакомец вышел из тени. Его красные глаза ярко светились в темноте.
583/1179
Часть 43
Мама часто говорила мне, что все дети попадают в рай.

Порой эта мысль приносит мне облегчение. До поры до времени, пока я не
вспоминаю, что не верю в бога. Не верю в рай и ад. Не верю, что добро всегда
побеждает зло. Но одно я знаю точно. Все мои дети теперь кормят червей своей
плотью.
Ясунори Накахара.
***
— Знаешь, иногда я задаюсь вопросом, как бы я выжил, если бы попал в

прошлое. Просто представь, суровые рыцари, облаченные в тяжелые доспехи,
направляют на меня свои мечи, допрашивают, а потом ведут к своему
правителю. Я, само собой, чтобы спасти свою шкуру, признался бы, что попал к
ним из будущего. И вот как бы я выкрутился, попроси он меня показать что-то из
разработок будущего? Я, черт возьми, даже не знаю, откуда берется
электричество. Оно просто всегда было и все. Кажется… я немного тупой.
— Как самокритично, — ответил Рюноске. Огонь свечи обрисовывал его скулы.
Накаджима перевернулся набок и подпер голову рукой. Он долго ворочался во

сне, однако из-за тревоги так и не сомкнул глаз. Токио никому из них не
пришлось по душе. Это место кишело опасностью, холодом и недружелюбием.
Перед тем, как разойтись по комнатам, Накаджима трижды проверял входную

дверь, каждый час поддаваясь необъяснимой паранойе. Рюноске, в отличие от
него, выглядел спокойным, но Ацуши знал его слишком хорошо, чтобы понять,
насколько напускным было его спокойствие.
Услышав тихие шаги за дверью, оба переглянулись в темноте. Спустя еще

полчаса из-под небольшой щели под дверью в комнату проник запах табачного
дыма. Рюноске отчетливо слышал, как хлопнула входная дверь два часа назад, и
несложно было догадаться, кого из троих потянуло на ночную прогулку.
— Он вроде как бросил курить?
— Бросил, — согласился Рюноске, подминая пуховую подушку под согнутый

локоть.
— Осаму рассердится, если увидит.
— Не увидит. Он ушел два часа назад.
Ацуши почесал светлую щетину, затем провел по ней пальцами. Рюноске был
рад, что в темноте не видит этого раздражающего жеста.
— Они опять поссорились? — спросил он настороженно.

584/1179
Акутагава долго молчал, раздумывая над его словами. Причин для ссоры у них
было немерено. И обдумывая каждую из них, он пришел к выводу, что не
отказался бы пару раз дать Ацуши крепко по лицу. Как хорошо у него
получилось взбаламутить воду и потом исчезнуть, словно это не его рук дело.
Сколько раз отношения между ними накалялись именно из-за его необдуманных
слов? Или Накаджима лишь прикидывался идиотом и говорил все намеренно?
От собственных мыслей Рюноске почувствовал себя неуютно. Он вновь поерзал

на продавленном матрасе в попытке найти удобное положение.
Пытаясь лечь боком, он всякий раз боялся потерять равновесие и упасть на

спину, либо на живот, что вызвало бы у присутствующих глумливый смех. Когда
он делил комнату с Осаму, все было иначе. Он всегда помогал ему устроиться во
время долгих ночных бесед и каждые полчаса интересовался удобно ли ему.
Накаджиме подобное и в голову не приходило. Если бы он споткнулся о край
ковра и полетел бы кубарем через полкомнаты, Дазай бы молча помог ему
подняться. Ацуши же, лишь насмеявшись вдоволь.
Рюноске устало провел ладонью по лицу. Ноющая боль в сердце давно стала для
него привычным делом. Как же ужасно безответно кого-то любить. Еще
ужаснее, делать вид, что ничего не осталось от былой любви и теперь он просто
друг, на которого можно положиться. Да черта с два, подумал он с горечью.
Черта с два, Осаму…
— Уверен, у них была на то причина. Ты ведь хорошо для этого постарался, —

ответил Рюноске грубее, чем собирался. Лицо Накаджимы удивленно
вытянулось. Он отложил на прикроватную тумбу черный квадратный куб,
который крутил до этого в руках и принял сидячее положение.
— Ну-ка… — произнес он, сощурив глаза. — Для чего я там постарался?
Рюноске метнул на него злой взгляд.
— Так и будешь прикидываться дураком?
Накаджима удивленно развел руками.
— Я понятия не имею о чем ты! Прекрати говорить загадками!
Акутагава схватил подушку и яростно метнул ее в Ацуши. Тот едва успел

уклониться. Подушка ударилась об штору, что-то за ней с громким грохотом
упало на пол и покатилось под кровать.
— Зачем ты сказал в машине те слова?! — рявкнул Рюноске. — Ты правда

глупый и не понимаешь, что кому-то твои сравнения могут быть неприятны!
— Кому-то? Ты про Осаму, да? Не надо ходить вокруг до около, пытаясь меня
пристыдить! Я всего лишь сказал правду! Меня до чертиков разозлила его
фраза, что мы все в одной лодке. Он практически бессмертный, Рю! Это нам
постоянно грозит опасность, а не ему! Его слова прозвучали, как
издевательство.
— И что он теперь должен сделать? Сидеть, как мышка, боясь произнести даже
585/1179
слово, потому что у Ацуши Накаджимы комплекс неполноценности?! Он один из
нас, а ты своими мерзкими замечаниями просто отталкиваешь! Ты постоянно
напоминаешь ему, что он не такой как мы. Что он какой-то урод и должен быть
нам благодарен, что мы разговариваем с ним на равных!
— Да что ты такое несешь?! У меня и в мыслях подобного не было! Он и мой друг

тоже!
— Он, блять, может от нас уйти! Как ты не понимаешь?! Клянусь, однажды он

так и поступит, и я пойму его! Второй раз чуда не случится… — его голос
дрожал. Холодными пальцами он мял подушку, ужасаясь одной мысли, что
однажды такой день может наступить, если они продолжат в том же духе. —
Все, что он делает, мы воспринимаем как должное. Он всегда нам говорит, куда
идти, куда можно ехать, куда нельзя. Где нас ждет засада, а где
инфицированные. Сколько раз он спасал наши задницы? И хоть кто-то сказал
ему спасибо? Так я тебе отвечу. Нет! Но если нужно отпустить саркастичный
комментарий или ткнуть его лицом в его особенности, то все тут как тут!
Особенно ты!
Накаджима глядел на него удивленно вытаращив глаза. Прислонившись спиной

к холодной стене, он прижал к груди мягкую игрушку, вцепившись в нее
пальцами, словно за спасательный круг. Он несколько раз открывал рот,
собираясь что-то сказать, но под грозным взглядом Рюноске, замолкал и отводил
взгляд в сторону. Повисла долгая и неловкая тишина. Единственная тусклая
свеча в комнате погасла и комнату объяла темнота. Дверь снаружи хлопнула. То
ли кто-то вышел, то ли наконец вернулся Осаму.
Акутагава повернулся на спину и уставился в потолок. Он чувствовал, как

мурашки бегут по спине от холода, но не хотел вновь подниматься, идти на
ощупь к свече, а потом копаться в сумке, в поиске более теплой одежды.
Кровать напротив тихо скрипнула.
— Я никогда об этом не задумывался, — прошептал Ацуши. — Он всегда такой

невозмутимый, отчего порой мне кажется, словно этот вирус высосал из него все
эмоции и возможность что-либо чувствовать. Иногда его глаза такие… —
Накаджима поморщился, — бездушные. Холодные. Он словно пустая оболочка,
понимаешь? И как бы я не пытался избавиться от этого образа, у меня ничего не
выходит. Я не думал, что мои слова заденут его или оскорбят. Я не вкладывал в
них злого умысла. Просто… тогда, в машине, я был очень взвинчен и немного
напуган.
Рюноске долго молчал, яростно кусая губу. Он думал, если Ацуши скажет еще
хоть слово, он поднимется и даст ему по морде. Его всегда злила эта черта
характера Накаджимы — делать преждевременные выводы. Откуда он мог
знать, что у Осаму на уме, и о чем он думает, если всякий раз шарахался от
него, либо каждый разговор переводил в шутку или сарказм. После
долгожданного воссоединения, Дазай и Рюноске казался до чертиков жутким,
однако одной совместной ночи хватило, чтобы поговорить и узнать его получше.
Осаму не был загадкой, как и не был бездушной машиной, коей именовал его
Накаджима. Чтобы узнать его получше, всего-то нужно было поговорить. Осаму
из тех людей, у которых нужно спросить, чтобы они ответили. Но Ацуши никогда
не спрашивал. Он давно сделал для себя выводы и упрямо их держался.
586/1179
— А каким по-твоему он должен быть, после всего случившегося? — спросил
Рюноске.
— Не понимаю, чего ты так яростно его защищаешь? — раздраженно ответил

Ацуши. — Потому что все еще влюблен в него? Я думал, ты с этим покончил.
Акутагава громко скрипнул зубами.
— Я бы тебе врезал, но не хочу марать об тебя руку.
Он повернулся к стене и по голову накрылся одеялом. Его мелко трясло, то ли от

холода, то ли от злости. На минуту он поразился собственной выдержке. Даже
Кессиди и инфицированные никогда его так не злили, как сейчас Накаджима.
Рюноске просунул руку под одеяло и спустил задравшуюся штанину, однако
спустя минуту она приподнялась вновь. Нырнув глубже под одеяло, он заправил
их в носки и, поерзав еще пару минут, наконец устроился с комфортом. Впрочем,
как бы он не пытался заснуть, сна, казалось, этой ночью ему больше не видать.
Зажав руку между колен, он уставился в стену, вспоминая разговор с Осаму.
После возвращения Ясунори, Чуя несколько ночей провел в ее комнате.
Поначалу то была паранойя, а затем страх, что однажды, заглянув к ней, он не
застанет ее в постели. Тогда-то Осаму и предложил ему остаться с ней, а сам
перекочевал к Рюноске. Иногда они занимали одну палатку на двоих, а если
посчастливится целую комнату.
Временами Акутагава удивлялся самому себе. С Дазаем он мог говорить часами

и темой для обсуждения могло стать что угодно: револьверы Дрейка, болезнь
Алека, вспыльчивый характер Накаджимы, лесоруб Хито, зловоние от трупов,
разбросанные на улицах банкноты или надоедливые вороны. Как-то они
придумали целую теорию заговора и долго над ней смеялись, пока Накахара не
постучал в стенку, прося их заткнуться.
Иногда они вспоминали былые дни, и тогда Осаму признался, что долгое время
избегал его из-за прошлого. Это были не самые приятные для меня годы, сказал
он тогда, и твое лицо мне всегда о них напоминало. Рюноске знал, или по
крайней мере догадывался об этом. Однако, когда Осаму признался в этом
вслух, огромный груз свалился с его сердца.
— Прости…
На минуту Рюноске показалось, что он ослышался.
— На самом деле, я очень на него злюсь, — Ацуши натянул одеяло до

подбородка и принялся царапать ногтями мелкие катушки на матрасе. — Он
всегда такой… угрюмый и неразговорчивый. Постоянно держится особняком,
вечно куда-то пропадает. Раньше мы много времени проводили все вместе. Были
семьей. А теперь все иначе. Он отдаляется от нас. Мне его очень не хватает… —
голос Накаджимы опустился до шепота. — Но не могу ведь я ему в таком
признаться. Как-то это не по-мужски.
— Ты тысячу раз ходил перед ним голышом, купался с ним под одним душем,
рассказывал без всякого стыда, когда и на какой порно журнал дрочил в
последний раз, но тебе стыдно признаться ему, что тебе его не хватает? —
удивился Рюноске. Ацуши удрученно потер шею.
587/1179
***
Осуждение в ее глазах причиняет боль, но я не в силах отпустить ее…

Не сейчас.
Почувствовав легкое прикосновение к своим волосам, он разлепил глаза. Осаму,

застигнутый врасплох, на мгновение замер, а затем мягко улыбнулся. Длинные
пальцы вновь оказались в рыжих волосах. Накахара оторвал голову от подушки
и опустил ее на колени Дазая.
— Сколько сейчас часов? — спросил он хриплым голосом. — Тебя долго не было.
— Пять утра, — ответил Дазай. — От тебя пахнет дымом. Ты снова начал курить?
Накахара что-то сонно проворчал и перевернулся на другой бок. В комнате было

темно, свеча давно превратилась в холодную лужу воска. Взгляд Дазая упал на
полупустую пачку сигарет, торчащую из кармана куртки. Почему людям так
нравится быть от чего-то зависимыми, подумал он. Часто его удивляла фраза
Чуи, что избавиться от привычек не так просто. Но разве зависимость от сигарет
вырабатывается с первой затяжки? Наверное, порой оставалось только
смириться с человеческими странностями.
— Чуя? — Дазай наклонился и мягко коснулся его лба холодными губами. —

Просыпайся. Нам нужно поговорить.
— Это не может подождать до утра? — спросил он, обхватив колени Осаму

обеими руками. Несмотря на сонливость, в его голосе проскользило
беспокойство. Осаму, почувствовав, как он напрягся, принялся осыпать его лицо
ленивыми поцелуями.
— Боюсь, что нет, — ответил он, наблюдая тонкую полосу света между шторами.
Светало. Накахара нехотя расцепил пальцы и приподнялся, опираясь на одну
руку. Дазай глядел на него с тоской и думал, как бы ему хотелось поднять
одеяло, потеснить сонного и теплого Чую в сторону и лечь рядом, крепко
прижавшись к нему всем телом. Как бы ему хотелось уткнуться носом в его шею
и лежать так всю ночь и весь день. Как бы ему хотелось хоть раз прикоснуться к
нему, как возлюбленные прикасаются друг к другу. Он опустил голову, пытаясь
спрятать разочарование и боль на лице, пока вновь не возьмет себя в руки. Чуя
тем временем накинул на себя черное худи и поежился. В комнате стоял холод.
Остатки сна полностью рассеялись.
— Что-то случилось? — осторожно спросил он, приподняв лицо Дазая рукой. Тот
слегка накренил голову, закрыл глаза и потерся о теплую ладонь щекой.
588/1179
— Да, — ответил он не своим голосом.
— Осаму? — Чуя нахмурился. — Посмотри на меня.
Дазай долго сидел в одной позе, словно окаменев. Спустя пять минут Чуя не на
шутку забеспокоился.
— Тебе стало хуже? У тебя что-то болит? — он провел рукой по его плечам и
шее, но потянувшись выше, к лицу, вдруг застыл. — Ты снял ошейник?
Дазай отстранился и сел на край кровати. Чуя тем временем поднялся, подошел
к окну и раздвинул шторы. В комнате стало светлее. Он облокотился о
подоконник и сложил на груди руки, ожидая ответа. Осаму смотрел на полку,
бегло разглядывая старые фигурки и пыльные гребешки книг.
— Я встретил Федора, — наконец произнес он, нервно ломая пальцы на левой

руке. Чуе на мгновение показалось, что земля ушла у него из-под ног. Одно
упоминание этого имени отчего-то всегда беспокоило его, словно оно проклято
и несет одни несчастья. — Он предложил вновь присоединиться к нему. Сказал,
что поможет справиться с моей проблемой. И… я согласился.
— Что? — Накахара крепко вцепился пальцами в подоконник. — Я… не понимаю.

Ты бросаешь нас?
— Так будет лучше.
— Лучше?! — крикнул Чуя. — Для кого? А как же мы с тобой?
Дазай тяжело вздохнул. Смотреть на Накахару было трудно. Он уставился на

свои берцы, однако ничего перед собой не видел. Будь его воля, он немедленно
посадил бы всех в машину и уехал бы куда-нибудь далеко. Либо в лес, либо на
какую-нибудь окраину, где кроме деревьев и камней ничего нет. Глаза Накахары
горели яростью. Он смотрел на взлохмаченные волосы Дазая и представлял, как
Достоевский проводит по ним рукой. Федор часто так делал, особенно в его
— А есть мы с тобой? — шепотом спросил Дазай. Чуя дернулся в его сторону, но

вдруг замер на полпути.
— Проблема ведь не в Федоре, верно? И даже не в контроле над собой?
Осаму молчал какое-то время раздумывая над его словами, а затем поднялся,
встал напротив Накахары и принялся медленно расстегивать пуговицы на своей
рубашке. На лице Чуи на секунду промелькнула паника, что не ускользнуло от
Дазая. Он расправился с пуговицами и отвел края белой рубашки в сторону,
обнажив бледную, словно фарфор кожу. От шеи и до самого низа живота
тянулась россыпь мелких родинок. Грудь Осаму тяжело вздымалась, а кожа
покрылась крупными мурашками. Чуя прошелся взглядом по родинкам и
остановился на рельефном животе. Дазай молча схватил его запястье и положил
мозолистую ладонь на свою грудь. Накахара вздрогнул и собирался было
отдернуть руку, но Осаму держал ее крепко.
— Что не так? — спросил он.

589/1179
— Все так! — резко ответил Чуя, нервно облизав губы.
— Ты даже в глаза мне не смотришь, — его голос звучал устало и надломлено. —

У нас было два года и за это время ты ни разу не прикоснулся ко мне. Мы ни разу
не зашли дальше дрочки и поцелуев.
— Так в этом все дело? — зло спросил Чуя. — Ты так сильно нуждаешься в члене,
что готов снова лечь под этого ублюдка?!
— Лягу, если мне захочется, — сбросив руку Накахары, он прикрыл грудь. — В

отличие от тебя он своих желаний не стыдится.
— Только вот любит он другого, — ответил Чуя. Его лицо было напряжено и
желваки ходили на скулах. Он то сжимал, то разжимал пальцы, словно пытаясь
утихомирить бурлящий в нем гнев.
— Ты прав. И чтобы прикоснуться к нему так, как ты все это время мог
прикоснуться ко мне, он продал бы душу. — Дазай застегнул пуговицы на
рубашке, подошел к двери и прижался к ней спиной. — Как я уже говорил, Чуя, я
не помешан на сексе. Я терпел два года и с готовностью подождал бы еще хоть
десять лет. Я люблю тебя, правда. Но… со временем я просто понял, что даже
спустя десять лет мы не продвинемся дальше. Потому что, ты всегда находишь
отговорки, — Дазай глухо засмеялся и быстро протер лицо ладонями. — И
знаешь, недавно меня осенило. Я понял, что ты просто… боишься. Боишься
заразиться, верно? Боишься, потому что я не девчонка с грудью третьего
размера и с вагиной между ног.
Чуя вздрогнул. Дазай стоял в тени, не отнимая ладоней от лица.
— А ведь ты мог просто спросить… И я не посчитал бы это чем-то

оскорбительным или обидным.
— Осаму… — Накахара быстро направился к нему, но он остановил его коротким

жестом. Увидев красные от слез глаза, Чуя окаменел и на время лишился дара
речи. Когда в последний раз он видел его слезы? Когда в последний раз видел
столько боли на его лице? Казалось, с тех времен прошло много сотен лет.
— Я спрашивал у Федора… Он спал с женщинами, спал с мужчинами. Никто не

заразился. Ни через день, ни через два, ни через месяц, — Дазай вытер глаза
запястьем и шмыгнул носом. — Наверное, Рюноске был прав. Мы с тобой самая
нелепая пара и будущего у нас нет. Мы оба слишком горды и упрямы.
Он повернул ручку, отворил дверь, и на мгновение застыл на пороге.
— Попрощайся с остальными за меня. Не хочу их будить.
Лишь когда дверь за ним тихо захлопнулась, Накахара осел на пол, уставившись
в одну точку остекленевшими глазами. Все происходящее казалось ему
страшным сном. В ушах звенела тишина, сердце бешено стучало в груди и
каждый удар отдавался ноющей болью. Всего пару минут назад он прижимал
ладонь к его груди, а теперь Осаму испарился, словно никогда не существовал в
его жизни.
590/1179
***
Он неторопливо спускался по лестнице, собирая ладонью пыль с железных

перил. Под ногами валялись старые бычки, пустые банки из-под пива и жухлые
листья. На бетонных ступенях, если присмотреться, можно было увидеть
вчерашние следы от их ног. Дазай наступил на один из них и, постояв
мгновение, спрыгнул вниз.
Что-то звякнуло в его сумке и в карманах брюк. Он обеспокоенно спустил рюкзак
с плеча, заглянул внутрь. Запах в подъезде стоял спертый и тяжелый. Где-то
потрескалась стена, где-то расползалась плесень, кованая лестница покрылась
ржавчиной, оставляя желтый след на ладонях. Он протер их об штанину и на
минуту остановился напротив двери. Воспоминание о разговоре с Чуей
наполнило его хандрой. Дазай не считал себя хорошим человеком, а
сострадающим и сердобольным тем более. Тем не менее он пытался измениться
и приложил для этого немало сил. Много раз он наступал на глотку собственной
гордости и делал так, как требовал от него Чуя, а не так, как хотелось ему
самому.
Когда любишь кого-то, это нормально идти на уступки, сказал как-то Рюноске и
сейчас Дазай с ним определенно поспорил бы. Он поймал себя на мысли, что ему
осточертело быть правильным. Ему хотелось наконец побыть самим собой. И
голоса разума в обличие Накахары с этого утра больше не существовало.
Он толкнул дверь и вышел наружу. Трое совершенных одновременно подняли

головы и посмотрели на него. Один стоял, прислонившись плечом к машине.
Второй сидел на лестнице. Третий на капоте машины.
— Душераздирающая вышла сцена.
— Разве я не просил не подслушивать? — произнес Дазай, подворачивая рукава

рубашки.
— Ты знаешь, что это невозможно. Даже при всем желании.
Мужчина отворил дверь черного фольксвагена и жестом велел ему сесть внутрь.
Осаму долго стоял на месте, разглядывая их напряженные лица в темноте. Он
не любил, когда ему приказывали, и особенно, когда разговаривали
повелительным тоном. Пожалуй, подобную вольность он спускал только Чуе и
Федору. Опустив руки в карманы брюк, он громко хрустнул шеей и повел
плечами.
— Что насчет твоего обещания? — спросил он.
— Я всегда держу свое слово, — терпеливо ответил мужчина. — Никто не тронет

этих людей.
Дазай высоко задрал голову. В окнах на восьмом этаже стояла темнота. Он

задумался на мгновение, будь его силы стабильны, будь у него возможность
услышать их разговор, поддался бы он соблазну? Стал бы прислушиваться
напоследок к его сонному дыханию или биению сердца? Нет, подумал он, с
горькой усмешкой. В их паре никогда не было романтиков. А теперь нет и
591/1179
никакой пары. Они снова Чуя Накахара и Осаму Дазай. Старые знакомые.
Наверное, теперь даже не друзья. Дазай поймал себя на мысли, что злится. Два
чертовых года. Сколько же человеку нужно времени, чтобы разобраться в себе?
Или он давно все знал? Знал, что никогда не зайдет дальше, но продолжал
удерживать его при себе, словно ручного зверька.
Осаму резко отвернулся, его лицо на мгновение исказила гримаса гнева. Он сел
на переднее сидение и закинул ноги на бардачок. Один из совершенных
собирался было сесть туда же, но увидев, что место занято, громко цокнул и
прыгнул на заднее сидение. Вскоре все заняли свои места, и машина тронулась
в путь.
Дазай чувствовал, как двое совершенных сверлят его затылок глазами, но

упорно молчал. Человек напротив, который при прошлой встрече представился
Натаном, тоже не торопился заводить разговор, словно чувствуя его дурное
настроение. Осаму облокотился плечом о дверь и стал исподтишка
разглядывать его. У Натана было немного вытянутое лицо, раскосые красные
глаза и тонкие губы, которые вовсе пропадали с его лица, когда он поджимал
их. Дазай знал его всего пару часов, но уже догадывался, что человек он
угрюмый и неулыбчивый.
— Эй, Натан! Ты вообще собираешься нас знакомить? — раздался за спиной

голос. Осаму бросил сердитый взгляд на зеркало заднего вида. Меньше всего
ему сейчас хотелось разговаривать и изображать дружелюбие.
— Собирался. Но в лагере, — ответил он, медленно поворачивая руль. Дазай,

подперев голову ладонью, уставился в окно. Они проезжали один квартал за
другим и всюду царила разруха. На дорогах стояли сотни-тысячи заржавевших
машин, на улицах валялись крупные осколки стекол, перевернутые мусорные
баки, стеллажи, а где-то лежали обугленные тела, которые клевали вороны.
— Не будь занудой, Нейт. До лагеря еще ехать и ехать! Эй, красавчик, —

красная макушка просунулась между передними сидениями. — Слышал, тебе
разбили сердце. Как насчет замутить со мной? Плюсы — я не мудак и трахаюсь,
как бог.
— А что, Ханна больше не «твоя любовь до скончания времен»? — передразнил

его другой совершенный. Натан строго поджал губы.
— Полагаю, придется представить их сейчас, — произнес он, явно не пребывая в

восторге от этой идеи. — Этого зовут Кай, — он кивком указал на юношу с
неестественно красными волосами. - Сзади сидит Базз.
— Базз? — переспросил Дазай. — Как Базз Лайтер?
— Эй! — рявкнул тот с заднего сидения. Кай засмеялся.
— Он не любит, когда его так называют, — яркие зеленые глаза просканировали

его с ног до головы. Пару раз он остановился на его кадыке и столько же раз на
паху. Почувствовав себя неловко, Осаму сбросил ноги с бардачка и сел ровно. —
Так… что насчет моего предложения?
— Боюсь, ты не в моем вкусе, — ответил Дазай. Теперь пришла очередь Базза

смеяться. Кай, однако, расстроенным не выглядел. Напротив, его глаза,
592/1179
казалось, загорелись желанием и азартом.
— Так, что стало-то с твоей Ханной? — спросил Натан, чем немало удивил Дазая.
Он думал, что тот не ввязывается в подобные разговоры, считая это чем-то
бесполезным и немаловажным. Кай вернулся на свое место и закинул руки за
голову.
— На днях я устроил ей романическое свидание. Ну, знаете, как это бабы обычно
любят. Свечи, лепестки роз, выпивка и прочая ересь, — он развел руками, затем
вновь закинул их за голову. — Ей все понравилось. Да что там, Ханна была в
восторге. Мы напились, а там пошла жара. Не знаю, что было в этой выпивке, но
мне, блять, конкретно сорвало башню. Я содрал с нее белье, прижал к стене и
начал ебать так, что она взвизгивала при каждом толчке, — он самодовольно
усмехнулся. Но спустя секунду улыбка его стала какой-то кислой. — В общем…
спустя какое-то время она затихла. Я развернул ее, смотрю, а там половина лица
осталась на стене.
— Ужасно, — без толики сочувствия ответил Базз. — Ты хотя бы успел кончить?
Кай пожал плечами и прикрыл глаза, давая понять, что разговор на этом
закончен. Натан внимательно следил за Дазаем. Тот, казалось, вновь ушел в
себя и уже не слышал разговор позади.
Занимался рассвет, и его блики бежали по панорамным окнам высоток и лужам

на дорогах. Салон машины погрузился в тишину. Под шинами глухо хрустело
битое стекло и лед. Инфицированные провожали их мутными белесыми глазами
и широко отрывали пасти, демонстрируя гнилые окровавленные зубы. Вскоре за
ними погналась стая собак, но увидев свежие трупы, валяющие на земле, они
остановились и начали обгладывать их, время от времени рыча друг на друга.
Иногда Дазай оглядывался назад, когда они проезжали мимо знакомого символа
на стенах. Порой его брало любопытство и ему хотелось наконец спросить у
Натана, что значит этот знак, однако начало разговора означало, что Кай
непременно к нему присоединится. Дазаю он был неприятен, а его змеиные
зеленые глаза тоже вызывали неприязнь и отторжение. Даже сейчас он
чувствовал, как тот прожигает его взглядом.
Они заехали в огромный широкий тоннель и салон машины на несколько минут

накрыла темнота. Осаму посмотрел в зеркало заднего вида и тут же отвел глаза.
Кто-то ударился всем телом об капот и отлетел в сторону, ошметки дурно
пахнущего мяса врезались о лобовое стекло. Спустя мгновение машина
подпрыгнула и кости инфицированных громко хрустнули под колесами. Натан,
не сбавляя скорость, продолжал безразлично давить их. Дазай замечал
инфицированных не сразу и их силуэты размывались в темноте. Прежде он
почувствовал бы их еще до того, как машина заехала в тоннель, но не сейчас.
Кай, казалось, тоже обратил на это внимание. Он резко поддался вперед и
положил руку на подлокотник. От прежней самодовольной ухмылки не осталось
и следа.
— Знаешь почему ты их не заметил? — спросил он, сверля его своими жуткими

глазами. — Потому что долго пренебрегал потребностями своего организма из-
за парочки смертных.
— Это не твое дело, — резко ответил Дазай.

593/1179
— Мое. Ты теперь один из нас.
Наконец они вынырнули из тоннеля и салон машины вновь залился дневным

светом. Выехав на трассу, Натан надавил на газ и фольксваген на огромной
скорости понесся вперед. С какой радостью Дазай открыл бы эту дверь и
выпрыгнул наружу. И пусть ему оторвало бы одну из конечностей, или кожа
стерлась бы до мяса, ему было плевать на боль, лишь бы оказаться подальше от
этих троих. Однако Натан ясно дал понять, что сделает с Накахарой и его
группой, если он посмеет ослушаться.
— Я правильно понял, — Дазай с вызовом посмотрел на Кая, — вы горой стоите

только друг за друга? На остальных людей вам плевать? Они для вас просто
закуска? Мусор под ногами?
Кай удивленно разинул рот. Натан вдруг сбавил скорость и посмотрел на него
своим фирменным строгим взглядом.
— Нат, он что… не знает? — спросил Кай. — Осаму, мы в прямом смысле

бессмертны. Мы не постареем ни через десять лет, ни через двадцать. Так что,
если ты не успел отрастить волосы в паху или щетину на лице, у меня для тебя
плохие новости.
Дазай потерял дар речи. Он не моргая смотрел в одну точку, а пальцы, в

которых он сжимал ремень безопасности, мелко задрожали. По затылку
пробежали мелкие мурашки, и когда Кай коснулся его запястья, волосы едва ли
не встали дыбом от ужаса. Он резко отпрянул назад, но ударился плечом о
закрытую дверь и зашипел. Натан остановил машину посреди дороги и
посмотрел на него холодными глазами. Они долго молчали и Базз принялся
нетерпеливо жевать губу.
— Неужели новость о вечной жизни так сильно расстроила тебя? — он провел

рукой по коротко стриженным темным волосам. — Или наконец понял, что кроме
нас у тебя никого нет?
— Есть… — совсем неуверенно прошептал Дазай, все еще пытаясь переварить

услышанное. В слова Кая верилось с трудом.
— Мне было достаточно послушать вас всего пару минут, чтобы уловить их
пренебрежение к тебе, — Натан хмуро оглядел его с ног до головы. — Ты либо
слепой, либо врешь самому себе, либо боишься отпустить прошлую жизнь.
— Они по крайней мере не едят себе подобных, — выплюнул он.
— Ты осуждаешь льва, когда он убивает ради пропитания? — спросил Натан. —

Против природы не пойдешь, Осаму. И кому, как тебе этого не знать? Разве
голод не мучает тебя месяцами? Твой организм истощён и близок к тому, чтобы
потерять рассудок и превратиться в кровожадного зверя. Хочешь я расскажу,
что стало бы с твоими друзьями, если бы мы вовремя не вмешались?
— Нет, — грубо оборвал его Дазай.
— А ты все-таки послушай, — усмехнулся Кай, наклонившись к его уху. — Такими

темпами ты однажды довел бы свой организм до полного истощения, как и
594/1179
сказал Нат. Перестал бы различать кто перед тобой: друзья, родные…
возлюбленный, — он скорчил грустную мину. — И впав в безумие ты просто
разорвал бы их на куски. И знаешь, что во всем этом самое страшное? Тот самый
миг, когда сознание начинает проясняться, и ты, сидя среди кучи расчлененных
тел, начинаешь понимать, что натворил. Могу ли я смело заявить, что мы спасли
тех ребят, которыми ты так дорожишь… от тебя самого?
Натан вновь завел машину и плавно тронулся в путь. Базз, подперев голову
рукой, скучающе смотрел в окно. Они выехали за город и даже воздух, казалось,
стал совсем другим. Более чистым и свежим.
— Что означает этот символ на стенах? — вдруг спросил Дазай.
— А ты еще не догадался? — Натан приподнял бровь.
Осаму не ответил. Царапая ногтями кожаное сидение, он с досадой кусал губу,

угрюмо разглядывая профиль Натана. Эмоции были смешанные. Он понимал, что
дела его были плохи и эти парни вовремя забрали его, пока он не натворил бед.
Однако, с другой стороны, их высокомерие и надменность была заметна
невооруженным взглядом. Мы никого не держим силой, сказал Натан прошлой
ночью, все люди в их отряде, а их больше тысячи, примкнули к ним по
собственному желанию. Совершенные убивали людей, но не своих. И те,
наверняка, едва ли не поклонялись им точно богам.
Впрочем, Натана мало интересовала численность отряда. Его целью было

собрать всех совершенных, но какими качествами он обладает, чтобы заставить
их подчиниться, подумал Дазай? Что Натан может предложить Федору, чтобы
тот согласился преклонить перед ним колено? А что он предложил Каю и Баззу?
Осаму долго смотрел на свое отражение в зеркале и то, что он увидел в нем ему
не понравилось. Он вспомнил, как изувечил Спенсера. Как в приступе ревности
оторвал Хатояме конечности и оставил ее умирать в темном холодном подвале.
Он вспоминал о всех тех людях, которых без зазрения совести когда-то убивал,
тем не менее совесть его отчего-то была спокойна. Он пытался выдавить из себя
жалость или хотя бы сочувствие, однако, вскоре он понял — ему все равно.
595/1179
Часть 44
***
В комнате стоял легкий полумрак. Он нетерпеливо расхаживал вперед-назад,

кусая губы до крови. Лихорадка мучила его второй день. Снаружи раздавались
приглушенные голоса, смех и звук стали. Кто-то дрался на декоративных мечах,
облачившись в шутовской наряд, а кто-то громким басом комментировал бой,
нарядившись в красную королевскую накидку, отороченную мехом. В
заброшенном театре, в котором временным лагерем встал Натан, найти можно
было много интересного. Начиная от королевского наряда и заканчивая скудным
серым платьем прислуги. Все эти люди поначалу казались ему чудаковатыми.
Они были веселы, словоохотливы и всякий раз улыбались, стоило ему просто
пройти мимо.
Дазай слегка отодвинул шторку и поморщился от яркого света, ударившего в

глаза. Перед театром собралось человек двадцать. Некоторые из них сидели на
опрокинутых статуях, потягивая пиво, громко аплодировали и свистели. Пьяные
голоса с каждым часом становились все громче.
Железные мечи лязгнули друг о друга, и в следующую минуту один из

сражающихся перекатился на другой конец двора и резко выпрямился, выставив
перед собой оружие. Дазай на минуту представил, как сильно закатил бы глаза
Рюноске от этой сцены. Улыбка сама собой тронула его губы. Кто-то, заметив
шевеление напротив окна, обернулся. Он тут же задернул штору и попятился
назад. Пот градом стекал по его спине и вискам. Мокрые пряди липли ко лбу,
дыхание стало частым и хриплым. Время от времени ему мерещилось, словно
перед ним человек, и он бросался вперед, желая разорвать наглеца на куски,
однако хватал руками лишь воздух. Голод сводил его с ума. В редкие моменты
его разум все же прояснялся, впрочем, ненадолго.
Когда Кай заявил, что Натан спас его друзей, Осаму не на шутку обозлился.
Каждый, кто был ему знаком, находил причину и отговорки своим поступкам.
Так поступал Федор, Кессиди и даже Чуя. Однако спустя еще пару дней, он ясно
осознал, насколько же Кай был прав. Натан не преследовал благих целей,
отнюдь, и друзей его знать не знал, тем не менее Осаму не мог отрицать того
факта, что они остались живы благодаря ему.
Осаму прислонился спиной к столу и высоко задрал голову. Мысли постоянно

обрывались, а время от времени он забывал, о чем думал еще минуту назад. Он
оттянул влажный ворот футболки и уставился на расписной потолок. Ангелы,
купидоны, стрелы и арфы, как банально. В ангела, с приторной улыбкой, ему
захотелось запустить стакан, либо что-то поострее. Он нетерпеливо оттолкнулся
от стола и упал на диван, потирая ноющие виски пальцами. Пыль и запах
плесени били в нос. Все вещи вокруг словно намеренно подбирали для того,
чтобы они собрали на поверхности побольше пыли: портновские манекены,
декоративные шляпки, искусственные цветы, драпировка на стенах, абажурные
лампы, оттоманка и кресла из бордовой замши. На туалетном столике лежали
вскрытые потертые письма, ленточки, гребень для волос, бусы и старые часы.
Дазай подолгу рассматривал каждую вещь, пытаясь представить, как еще пару
лет назад в этом месте было оживленно. Люди, вероятно, носились вперёд-
596/1179
назад, заучивали сцены, поправляли наряды, пудрили лица, а какой стоял
галдеж.
Дазай утомленно прикрыл глаза и задремал на несколько минут. Смех снаружи

разбудил его, и он резко вскочил. Кай дал ему два дня, Базз поставил на три.
Натан отказался участвовать в их глупом споре. Однако теперь Осаму
сомневался, что продержится хотя бы день и вся былая уверенность
улетучилась, как и остатки здравого разума. Огромные палладианские окна
открывали широкий обзор на веселящихся. Дазай уткнулся лбом в холодную
арку, а вскоре принялся биться об нее головой, поскребывая мраморную колонну
ногтями. Кровь с ободранной на лбу коже стекла по щеке, ногти выгнулись в
обратную сторону. Однако от запаха собственной крови он обозлился еще
сильнее.
— Никак не пойму, ради чего ты так упрямишься.
Дазай замер. Кай смотрел на него, прислонившись спиной к стене, в зеленых

глазах стояли смешинки. За окном вновь раздался взрыв смеха и лязг мечей. Их
речь казалась странной и неразборчивый, словно все разом заговорили на
другом языке. Осаму слизал кровь с губы и медленно повернул голову. Кай
оттолкнулся от стены, но увидев, как опасно сощурились в полутьме яркие
желтые глаза, остановился. Пусть Осаму и был не в себе, но он все еще
оставался совершенным и был опасен.
— Зачем ты пришел?
— А ты как думаешь? — ответил он вопросом на вопрос, слегка накренив голову.

Красные локоны упали на лицо, слегка прикрыв один зеленый глаз. Он
переступил с ноги на ногу, а затем принялся покачиваться с пятки на носок, с
наигранно-заинтересованным видом рассматривая обстановку. Дазай смерил его
сердитым взглядом. Кай его отчего-то раздражал и вызывал неприязнь. Может,
дело было в его глазах, а может, в манере речи или поведении. Все, что слетало
с его губ, звучало как ложь, даже когда он был серьезен.
— Эй, расслабься, — Кай вытянул руки в примирительном жесте. — Ты слишком

напряжен, знаешь?
— А ты собирался предложить мне особые услуги, чтобы я расслабился? —

справился Дазай, начиная злиться из-за пьяного галдежа снаружи. Отчего-то он
был уверен, что это именно Кай надоумил их устроить небольшое
представление под его окном, точно проверяя его нервы на прочность.
— А почему нет? — осторожно спросил он, словно прощупывая почву под ногами.
Красная кожаная куртка тихо поскрипывала от каждого его движения. Через
черную, облегающую тело футболку, можно было разглядеть твердую грудь и
маленький пирсинг на соске. Он опустил руки в широкие карманы военных брюк
и слегка пнул тяжелыми берцами мраморную колонну. — Нас мало, Осаму. Люди
будут умирать. Кто от старости, кто от пули, кто от укуса. Но их выжило
достаточно, чтобы перевесить эти потери, понимаешь? А вот нас всего восемь и
больше никогда не будет, — Кай медленно прошел вперед, не сводя
напряженного взгляда с притихшего вдруг Дазая.
Что-то глухо хрустнуло под его ногами. Стеклянная фигурка ангела, через
которую постоянного перешагивал Осаму, но ленился поднять. Оказавшись
597/1179
лицом к лицу, оба затаили дыхание, разглядывая друг друга с непривычно
близкого расстояния. На лице у Кая были мелкие веснушки. Совсем как у Чуи,
подумал неосознанно Дазай. Красные густые волосы он собирал в высокий хвост
на затылке, а короткие пряди, что постоянно выбивались из хвоста, заправлял за
уши. Кай постоянно облизывал сухие губы, либо сдирал кожу зубами. Иногда он
морщил нос, то ли нервничал, то ли очередная привычка, к которой еще стоило
привыкнуть. Дазай мазнул взглядом острые скулы и маленькие зажившие
дырочки в мочке ухе. Кай тем временем сканировал россыпь родинок на его
бледном лице и вдруг чему-то улыбнулся. Осаму напрягся, когда он протянул
руку и обхватил пальцами белый локон.
— Всегда хотел спросить, почему это случилось с тобой?
— Что именно? — грубо спросил Дазай, сбросив его руку. Кай задумчиво провел
языком по верхнему ряду зубов.
— На мне ставили такие же опыты, что и на тебе, но цвет моих волос не

поменялся.
— Пиздишь, — ответил он.
— Я их подкрашиваю, умник. Да и глаза и так были зеленые. Сейчас, правда, они

словно две ебучие гирлянды, но цвет тот же. Однако я сомневаюсь, что при
жизни у тебя были желтые глаза. Так как?
— При жизни? — фыркнул Дазай.
— Не придирайся к словам. Ты все прекрасно понял.
От его улыбки Кай неосознанно попятился назад.
— Даже если бы я знал ответ на этот вопрос, то вряд ли стал бы делиться с

тобой подробностями.
— Никак не пойму. Я тебя раздражаю или ты находишь меня привлекательным и

это тебя бесит? Бесит, что ты всего пару дней назад расстался со своим парнем,
а уже не терпится присесть на член другого?
На мгновение повисла тишина. И вдруг Дазай громко расхохотался. Однако Кай

так и не успел спросить, что именно столь сильно развеселило его, потому что в
следующую секунду чужая рука с невероятной силой схватила его за горло и
швырнула словно тряпичную куклу в огромное палладианское окно. Стекло, с
громким грохотом, разбилось вдребезги. Люди снаружи закричали. Кто-то в
испуге бросился прочь, а кто-то упал на землю, прикрыв голову руками. Кай
ударился спиной и затылком об мраморную колонну. Услышав хруст
ломающегося позвоночника, кто-то заревел в толпе. Дазай спрыгнул следом.
Люди Натана, все еще не привыкшие к новому совершенному в отряде, смотрели
на него то ли с ужасом, то ли с благоговением. Осаму с момента приезда
держался особняком и не проявлял желания знакомиться с остальными. Натан
не настаивал. Пожалуй, эта черта и нравилась ему в лидере.
— Куда пропала твоя словоохотливость? — с полубезумной улыбкой спросил

Дазай. Кай лежал на осколках и пытался откашляться. Не обращая внимания на
перепуганные взгляды и тихое перешёптывание, он опустился перед ним на
598/1179
корточки и приложил ладонь к покрасневшей шее Кая. Тот, почувствовав палец
на кадыке, заметно напрягся и тяжело сглотнул.
— Видишь ли… процесс регенерации не самый приятный, — прохрипел он с

трудом. — Буду крайне благодарен, если ты уберешь руку.
— Осаму, отпусти его.
Дазай, услышав строгий голос за спиной, на минуту закрыл глаза, а затем

медленно отстранился.
***
Яркий свет проникал в комнату через небольшое круглое окошко. Тонкий

прозрачный тюль приподнимался от легкого ветра и медленно опускался вниз,
задевая высыхающий гиацинт в стеклянном горшке на полу. Старая люстра тихо
покачивалась от ветра. Под плафоном свисала паутина, косые солнечные лучи,
преломленные сквозь хрусталь на люстре, окрашивали спальню в
разнообразные цвета. На сером ворсовом ковре, ещё с прошлого вечера, стояла
откупоренная полупустая бутылка вина и два бокала. Две жирные мухи сидели
на горлышке бутылки, но всякий раз, когда поднимался тюль, они беспокойно
взмывали вверх.
Однако вскоре одна из них застряла между оконными рамами и принялась

биться об стекло. Чуя перевернулся на другой бок, натянув одеяло до головы.
Беспокойное жужжание застрявшей мухи действовало на нервы и мешало спать.
Голова с утра была тяжелой, словно кто-то влил в неё свинца. Он едва мог
открыть глаза, чтобы осмотреться. Все тело ныло, точно его перемололи в
мясорубке, а затем на скорую руку неумело собрали обратно. Тихо прокряхтев,
он перевернулся на другой бок и зашипел, придавив собственные волосы
локтем. Впрочем, вспышка злости прошла быстро, стоило ему увидеть пустую
часть кровати. Осаму не было рядом. Чуя протянул руку и провёл ладонью по
холодной простыне. Значит, его давно нет, подумал он, сонно оглядываясь по
сторонам.
Накахара скатился с постели и встал напротив окна. Приподняв деревянную

раму, он выпустил муху наружу и вновь опустил ее вниз. Кусок облупившейся
белой краски застрял под ногтем, и он тихо зашипел, обхватив палец губами.
Под ногтем собралась кровь, и он попытался достать ее языком. За этим делом и
застал его Дазай, неожиданно ввалившийся в комнату. Его волосы были
растрёпаны от ветра, на обычно бледных щеках стоял легкий румянец.
— Не думал, что ты встанешь так рано, — произнёс он, на ходу скидывая с ног
обувь. Холодные пальцы ног зарылись в тёплый ворс. Он остановился посреди
комнаты и поднял с пола вчерашнюю бутылку вина. Накахара, казалось, забыл,
как дышать. В дневном свете, под яркими солнечными лучами, Осаму выглядел,
словно существо не из другого мира. Словно некое наваждение или обман
разума. Возможно, вчерашний алкоголь ещё не выветрился из твоей головы,
подумал он, сжимая пальцами края подоконника.
— Я проснулся от шума, но увидев, что тебя нет рядом, уже не смог заснуть… —
прошептал Чуя, продолжая сверлить его взглядом. Дазай поёрзал на месте. Ему
599/1179
нравилось приятная мягкость ворса под ногами. Накахара же стоял возле окна,
под которым пролегали старые скрипучие доски.
— Я увидел, что наконец появилось солнце и мне захотелось немного пройтись.

Сам знаешь, как порой надоедает холод и постоянный туман.
Чуя заторможено кивнул. Дазай еще некоторое время топтался на месте, а

затем прошел к полке с книгами. Корешки некоторых были запыленные, а
некоторые, напротив, пожелтели от частых прикосновений. Осаму вытащил
одну, раскрыл посередине и уставился на страницу не моргающим взглядом. Вся
утренняя идиллия вдруг куда-то испарилась. Осаму напряженно держал книгу
вниз головой, а его глаза уже несколько минут как застыли на одной точке.
Накахара посмотрел на расстегнутые пуговицы на его рубашке, бледную кожу и
тонкие длинные пальцы, напряженно сжимавшие края книги.
— Почему… — вдруг прошептал Дазай, продолжая смотреть на пыльную

страницу.
— Что… почему? — растерялся Чуя. Осаму выглядел расстроенным. Поджав губу,

он опустил глаза, а книга с глухим звуком выпала из его рук.
— Прикоснись ко мне, — тихо попросил он. — Прямо сейчас. Сделай это.
— Осаму, я…
Чуя оттолкнулся от окна, но, так и не дойдя до Дазая, остановился посреди

комнаты. Собственные ноги казались ему тяжелыми, словно их залили железом.
Он делал шаг вперед, но ему казалось, что на два он отступал назад. Осаму
манил и отчего-то отталкивал. Он присел на кровать и устало свесил руки с
колен. Дазай выглядел точно кукла, которая отключилась на время его
рефлексии. Глаза его стали стеклянными, грудь перестала вздыматься. Однако
стоило Чуе поднять голову, как он вновь зашевелился, произнося одну и ту же
фразу, от которой хотелось заткнуть уши, либо выброситься через окно.
— Я неприятен тебе?
— Нет, это не так, — в который раз повторил он, поднимая ноги на кровать.
Стены комнаты сужались, окно подбиралось все ближе и холодный ветер дул
прямо в затылок.
— Тогда дотронься до меня, — взмолился Осаму.
— Не могу, не могу, не могу! — закричал Чуя, вцепившись в волосы обеими

руками. Дазай вдруг резко замолк. С его губ слетел странный вздох. Он откинул
голову назад и мелко задрожал. Чьи-то бледные руки обхватили его поперек
груди. Яркие фиолетовые глаза жутко светились в темном углу комнаты.
Достоевский потерся носом о шею Осаму и улыбнулся. Холодные руки уверенно
блуждали по его телу, словно делали это уже множество раз.
— В нем столько силы, — промурлыкал он. Его рука скользнула по ребрам вниз
под ремень брюк, а второй он распахнул рубашку, обнажая фарфоровую кожу,
покрытую глубокими укусами, — но стоит прикоснуться к нему здесь, и он
становится таким покорным.
600/1179
Дазай мелко дрожал, и когда мозолистая ладонь начинала ласкать его сильнее,
тихо всхлипывал, прижимаясь сухими губами к острым скулам.
Чуя смотрел на них затаив дыхание. Стены вокруг все сужались и сужались. На
миг он почувствовал себя той самой мухой, зажатой между оконными рамами.
Ему хотелось вскочить на ноги, больно схватить Осаму за руку и оттащить его,
однако воздух вокруг стал вязким и тяжелым. Он не мог пошевелить ни единой
частью тела. Каждый вздох давался с трудом, словно оседал свинцом в его
легких. Он не мог поднять руку, не мог отвернуться, не мог закрыть уши и
зажмурить глаза. Федор тем временем грубо толкнул Осаму на кровать, сорвал с
него остатки одежды и вошел одним резким толчком.
— Проснись, — прошептал Чуя, обливаясь холодным потом. — Проснись,

проснись, проснись… Это все не реально.
Осаму уткнулся лицом в его бедро и тихо заскулил, вздрагивая от каждого

грубого толчка. Лицо Федора размылось в темноте. Накахара видел лишь руки.
Одна давила на поясницу, другая крепко сжимала в кулаке белые волосы.
— Проснись, — вновь взмолился Чуя, и Дазай, словно услышав его, поднял

голову.
— Почему…? — прошептал он.
Чуя распахнул глаза и резко вскочил с кровати, сбросив одеяло на пол. Вокруг
стояла полутьма. Воздух был спертый и тяжелый. Мокрая от пота футболка
неприятно липла к телу, кожа, от резкого контраста температуры, покрылась
мелкими мурашками. Он подбежал к окну, быстро распахнул шторы и открыл
окно. Занимался рассвет. В лицо ударил свежий морозный воздух. С двадцать
четвертого этажа все внизу казалось мелким и едва различимым. На отливе
другого окна нахохлившись сидели вороны, мокрые и недовольные следили за
ним черными бусинками глаз. Чуя громко хрустнул шеей, все кости у него вдруг
заныли. Утро было пугающе тихим.
Рассвет становился красным, а потом зеленым. Туман поднимался от земли

вверх, скрывая во мраке улицу. Вчерашний снег начинал таять, однако Чуя знал,
что совсем скоро выпадет новый, гораздо больше, чем было вчера. Схватившись
за перевязанную грудь, он скривился от боли. Раны еще вчера покрылись
струпьями, однако резкие движения все еще приносили острую боль.
Он взял пачку сигарет, небрежно брошенную вчера на прикроватную тумбу,

вытащил одну и покрутил ее меж огрубевших пальцев. Огонь из зажигалки он
извлекал почти десять минут, но в итоге сдавшись, принялся искать спички.
Вороны, почувствовав неприятный запах табачного дыма, возмущённо взмыли в
воздух и пересели подальше, на другое окно. Чуя усмехнулся, уставившись на
свою дрожащую руку. Сон все еще стоял перед глазами.
Кто-то тихо постучал в дверь и отворил, прежде чем Чуя успел дать свое
согласие. На пороге появилась Ясу, с клочком бумаги в руках. На секунду их
взгляды встретились. Не проронив ни слова, она прошла через всю комнату,
села на подоконник, напротив него, и свесила одну ногу. Чуя молча наблюдал,
601/1179
как она потянулась за мятой пачкой сигарет, вытащила одну и закурила. Оба,
мрачно выдыхая облако дыма, уставились на полуразрушенные улицы.
— Рюноске ушел, — сказала она, глубоко затягиваясь. Чуя посмотрел на записку

в ее руках.
— Этого следовало ожидать, — ответил он. — Что пишет?
— Что не вернется без Осаму. Просил не искать его.
Накахара прижался затылком к оконной раме и закрыл глаза. Несмотря на то,

что он проспал всю ночь, сил не было, даже чтобы засмеяться. Он долго молчал,
не обращая внимание на горячий пепел, осыпающийся на его пальцы. Ясу
выбросила бычок в окно и поправила грудь, вывалившуюся наружу, когда она
наклонилась к тумбе. Чуя отстранённо наблюдал за ней. В комнате сделалось
холодно, но никто из них не торопился закрывать окно. Ясу поправила тонкий
фиолетовый халатик и перекинула затекшую ногу через бедро брата.
— Дерьмо, — прошептала она, выдыхая облако дыма. Чуя принял протянутую

ему сигарету и вновь затянулся.
— Мы еще никогда так не сходились во мнении, — устало ответил он. Она

бросила взгляд на его грудь.
— Сильно болит?
— Терпимо, — ответил он, схватив зубами торчащий возле ногтя заусенец. —

Как-то тяжело стало передвигаться без… — Чуя замолк на полуслове. Ясу
тяжело вздохнула.
— Не хочешь рассказать, что опять между вами случилось? Вы выглядели

словно…у вас все хорошо? Не знаю, — она пожала плечами. — Я думала, вы
наконец во всем разобрались.
— Так и было.
Чуя провел рукой по бинтам на своей груди, вспоминая тот день, когда его едва
не придавило бетонной плитой. На очередной вылазке Накаджима тоже заметил
странные символы на стенах и отчего-то решил, что это и есть тот самый знак,
который они искали с момента приезда в Токио. Вдруг это военные, убеждал он
их, спасательный отряд или лагерь для выживших. Если это так, почему нельзя
просто написать обычными словами? К чему эти символы, возразил ему Рюноске.
Чуя впервые не знал, как ему поступить. Любопытство и желание докопаться до

истины, подхлестывало принять сторону Накаджимы, однако реакция Дазая в
торговом центре настораживала его. Осаму совершенный, но этот символ
напугал даже его. Ведь неспроста?
Тем не менее вскоре они начали отмечать на карте все точки, где видели его.
Первое время Рюноске был подавлен, неразговорчив и отказывался как-либо
помогать в их затее. Однако вскоре он неожиданно переменился и возгорелся
куда большим азартом, чем Накаджима. Чуе внезапная перемена в его
поведении казалось странной, но он был слишком удручен и сломлен, после
ухода Осаму, чтобы найти в себе силы беспокоиться за кого-то. Все его дни
602/1179
проходили словно во сне, и когда Накаджима предложил хоть какую-то идею,
помимо безрезультатного блуждания по городу, и он схватился за нее, словно за
соломинку.
Сейчас же, держа этот клочок бумаги в руке, он понял, что интуиция его не
подвела. Рюноске, вероятно, понял что-то, до чего даже втроем они не смогли
догадаться. Но как он собирается выживать в кишащем инфицированными
городе один? Ну не безумец ли?
Тем не менее Чуя не чувствовал страха или паники. Он не чувствовал ничего.
Словно, его сердце кто-то заживо вырезал ножом. Он устал беспокоиться, устал
бояться, устал переживать каждую чертову минуту своей жизни.
Когда инфицированные окружили их и едва не убили, Чуя гадал, что убьет его
раньше, бетонная плита, чудом не раздавившая его или зараженные, почти
прорвавшиеся внутрь склада. Но Ясу и Ацуши вытащили его быстрее. Сейчас же
он стыдился того, что мысли о неминуемой смерти принесли ему в тот миг
несказанное облегчение.
— Расскажи мне, что случилось.
Это была не просьба, а скорее требование. Чуя пожал плечами.
— Нечего рассказывать.
— Давай мы сразу пропустим диалог, в котором я буду тебя уговаривать со мной

поговорить, а ты будешь упрямиться? — Ясу слезла с подоконника и вернулась
обратно с одеялом. — Я слушаю тебя.
Она накрылась одеялом, а второй конец накинула на ноги Чуи. Тот слегка
поерзал, принимая более удобную позу. Его взгляд вновь упал на прощальную
записку Рюноске. Читать ее не хотелось совсем. Все это время Акутагава винил
Чую в уходе Осаму, а озвученную причину считал жалкой отговоркой. О чем
думал Ацуши оставалось только гадать. Он всегда держал дистанцию и ни с кем
не сближался по-настоящему. Он всегда был для Чуи загадкой.
— Ты пользуешься своим положением младшей сестры, — обреченно ответил

Чуя, собирая снег с железного отлива. Ясу улыбнулась. — Я… правда не знаю, с
чего начать. У нас все было хорошо.
— Люди не ссорятся, когда у них все хорошо, — сказала она, наблюдая за

инфицированными под окном. С такого расстояния они казались крошечными
точками, которые так и хотелось раздавить пальцем. Туман рассеялся и теперь
оба наблюдали за ними, выкуривая одну сигарету за другой. Ацуши спал за
стеной и вряд ли проснется раньше девяти утра. От этой мысли Чуе стало
спокойнее. Последние несколько дней ему казалось, что все вокруг осуждают
его, но только Рюноске хватило смелости сказать об этом вслух.
К черту, подумал Чуя. Ему вдруг захотелось выговориться. Рассказать обо всем,
что гложило его долгие месяцы.
— Дай мне минуту. Я должен собрать все в цельное предложение, — произнес

он. Ясу молча кивнула. Чуя несколько минут угрюмо кусал губы, а затем
заговорил. — Папа как-то сказал, что мужчины умирают гораздо раньше
женщин, потому что, в отличие от них, они не могут позволить себе слезы.
603/1179
Потому что… это позорно? Унизительно? Он говорил, что мужчина всегда
должен оставаться мужчиной. Сильным и мужественным. И… эти его слова как-
то въелись в мою голову, Ясу. Просто, блять, засели там напрочь. Каждый раз,
когда мне хотелось поговорить, высказаться, проявить эмоции, я вспоминал
лицо отца, и минутная слабость тут же проходила. Я привык с детства держать
все в себе.
Ясу усмехнулась.
— Когда ты ребенок, родители кажутся тебе полубогами. Но лишь повзрослев

понимаешь, какими на самом деле они могут быть глупцами. Мама тоже
говорила мне, что я буду должна во всем угождать своему будущему мужу и
беспрекословно ему подчиняться. Тогда я даже не думала, что могу возразить
ей или не согласиться с ее словами. Для меня она была самой мудрой женщиной
во всем мире. Но сейчас я часто вспоминаю, чему она учила меня и думаю,
какого черта? Почему я должна кому-то угождать и подчиняться? Почему я
должна уважать человека, который ничем моего уважения не заслужил?
Родители много чего нам навязывают, братец. Все это отголоски прошлого,
старого воспитания, от которого они сами когда-то не смогли освободиться.
Когда тебе больно или плохо, плакать абсолютно нормально. Неважно, мужчина
ты или женщина, боль все чувствуют одинаково. Мне правда жаль, что ты все
эти годы рос с такими мыслями в голове.
Чуя выглядел растерянным. Разговаривать с Ясу вот так, без братских замашек и
чрезмерной опеки казалось странным. Он посмотрел на ее лицо, бледное и
невыспавшееся. Под глазами залегли крупные синяки и мелкие морщинки. На
носу так и осталась горбинка от страшного падения и глубокий шрам. Ее волосы
были коротко отстрижены, пожалуй, даже короче, чем у кого-либо в их группе.
Иногда он скучал по ее волосам, так как любил причесывать их по вечерам и
заплетать ей косы. Однако сказать подобное вслух он никогда не решился бы.
— Полагаю, твоя сдержанность и стала одной из причин? — спросила она,

напоминая о разговоре. Чуя кивнул.
— У нас действительно было очень много разногласий. Он мне всегда нравился,

но я боялся даже себе в этом признаться. Я никогда не был с мужчинами, Ясу, и
старался не осуждать других, но глубоко в душе все равно чувствовал какое-то
отвращение. И вселенная словно решила поиздеваться надо мной. Я просто
чертов эгоист, — он с горечью улыбнулся. — Я осуждал других, когда сам любил
другого парня.
— Так вот чего ты был такой колючий в его присутствии, — пошутила Ясу,
однако Чуе было совсем не до смеха.
— Мне потребовалось много времени, чтобы принять это. Но как мне кажется
сейчас, именно тогда все и пошло по пизде, — он жадно присосался губами к
сигарете. Третьей за утро. — Я подумал, эй, у нас же тут ебучий апокалипсис,
какая разница, кого ты любишь. Даже если это твой лучший друг. Какие могут
быть проблемы? Но видишь ли… друзья всегда остаются рядом, а возлюбленные
— нет. Эти отношения такие ненадежные и хрупкие, что их снесет любым
встречным ветром.
— Это Осаму-то ненадежный? — искренне удивилась Ясу. — Чуя, на всем белом

свете я знаю только двоих людей, кому я беспрекословно доверила бы свою
604/1179
жизнь. Один сейчас сидит передо мной, а второй слинял черт знает куда. Дело
не в том, друзья вы или возлюбленные. Дело в твоей твердолобости и неумении
разговаривать. Кто виноват в том, что ты предпочитаешь все до последнего
держать в себе, а потом взрываешься как пороховая бочка?
— Мы обо всем поговорили! — возразил Чуя. — Просто…
— Просто самое важное ты, как обычно, утаил, — Ясу собрала остатки снега,
слепила небольшой шар и метнула его в опешившего Чую. Сигарета,
поднесенная к губам, сломалась надвое.
— Он изменил мне, — прошептал Чуя, низко опустив голову. — Изменил, когда я

буквально находился всего в нескольких метрах от него, Ясу. Он столько раз
просил прощения, столько раз клялся, что любит меня и больше никогда
подобную ошибку не совершит. И я сказал, что прощаю его. В тот момент я сам в
это искренне верил. Но… я не могу перестать думать об этом. Не могу, черт
возьми. Ни на одну чертову минуту, когда просто вижу его лицо. Я смотрю на
него и думаю, в какой позе они это делали. Федор был с ним груб или нежен, —
Ясу, услышав имя Федора, заметно удивилась. — Сколько раз он брал его до
этого? Сколько раз он трахался с ним, пока я находился где-то рядом?!
— Это называется ревность, — выдохнула ошеломленно Ясу.
— Я знаю! — закричал Чуя. — Да, я, блять, ревную! Ревную так, что иногда не
могу решить, на чьей шее мне хотелось бы больше сомкнуть пальцы. Его или
этого ублюдка! Да, я ревную, и эта ревность съедает меня изнутри! Каждый
ебаный день, каждый час, каждую минуту. Это ноющая боль в груди просто не
уходит, Ясу! Я не могу от нее избавиться… Не могу смотреть на него, не могу к
нему прикасаться… Я думал, если немного подождать, все пройдет. Но нихуя.
Прошло два года и ничего не изменилось. Я не смог даже слова из себя
выдавить, когда он уходил, потому что продолжал злиться…
Он спрятал лицо за ладонями и судорожно вздохнул. Ясу затаила дыхание.

Впервые она видела брата таким сломленным. Прочистив горло, она осторожно
протянула руку и схватила его за запястье, однако Чуя лишь сильнее прижал
ладони к лицу. Не хочет, чтобы я видела его слез, подумала она. Даже сейчас.
— Послушай, что я тебе скажу, — Ясу спрыгнула с окна, подошла к брату и

обвила его напряженные плечи руками. — Все мы совершаем ошибки, которыми
не гордимся. Но они есть и их надо просто принять. Никто из нас не идеален.
Осаму тоже живой человек, из крови и плоти. Он будет ошибаться и дальше.
Будут ссоры, будут недопонимания, без этого никак. Но все это пустяки, если вы
научитесь слышать друг друга. Ты винишь его за измену, но у тебя тоже
припрятаны скелеты в шкафу. Неужели ты забыл, как мы бросили его, когда он
нуждался в нас большего всего? Если он нашел в себе силы простить тебя,
почему ты не можешь? Все совершают ошибки, — повторила Ясу. — Ты либо
прощаешь и двигаешься дальше, либо отпускаешь его. Третьего не дано.
— Лучше бы он выстрелил в меня тогда, — Чуя отвел красные глаза в сторону. —

Раны от пули хотя бы заживают.
Ясу нахмурилась. Она так и не поняла, что именно имел в ввиду ее брат.
Чуя же смотрел в окно, вспоминая слова Федора, словно намеренно брошенные в
спину Осаму.
605/1179
«Каждая ночь, проведенная с тобой, была умопомрачительной».
Дверь в комнату резко распахнулась и на пороге появился Накаджима,

торопливо застегивая ширинку. Во рту он держал кусок черного хлеба, а в
свободной руке сжимал старую потрепанную карту.
— Ребят, кажется, я понял, где искать остальные символы! Если я не ошибся, то

их лагерь должен находиться в… Чуя? — спросил он удивлённо.
Накахара быстро вытер глаза о плечо и спрыгнул с окна.
— Говоришь, нашел лагерь? — спросил он, моля всех богов, чтобы Ацуши не
обратил внимание на его красные глаза. Ясу тем временем бросила одеяло на
кровать и закрыла окно.
— Ты что, плакал? — рука, сжимавшая карту, безвольно повисла. Чуя смотрел на

него поджав губы, а затем, наконец набравшись смелости, развернул записку и
пробежался по ней глазами:
«С тех пор, как он ушел, я постоянно вспоминаю прошлое. Раньше мы были

гораздо дружнее, вам так не кажется? Все эти дни я задавался вопросом, что же
изменилось? Окружение? Мир? Люди вокруг? А может, это мы просто
повзрослели? Стали злые, угрюмые и каждый вечер разбегаемся по своим
комнатам до наступления следующего утра. Неужели прошлое уже не вернуть?
Почему-то от этой мысли мне становится грустно… Но жить прошлым
неправильно, я понимаю. Надо двигаться вперед и приспосабливаться. Я устал
быть слабым. Устал полагаться на других. Какой смысл цепляться за такую
жизнь, если рядом нет тех, кто тебе дорог? Ради чего тогда жить?Я сделал свой
выбор. Я найду его, либо погибну на пути к своей цели. Прошу, не ищите меня».
606/1179
Часть 45
Я не живу, чтобы убивать людей.

Мне приходится убивать, чтобы жить.
***
Он впился ногтями в ладонь. Страх поселился у него в животе и с каждым часом

становился все сильнее. Впервые он осознал, что один, когда железная дверь
громко захлопнулась за ним и его окружила тишина. В угрюмом молчании он
шел по улицам, мимо темных извилистых закоулков. Тело ныло от неудобной
позы, всю ночь кроватные пружины упирались ему в спину. Онемевшая за ночь
рука давала о себе знать. Порой ему казалось, что он слышит скрежет трущихся
костей. Это беспокоило его. Он ужасно боялся остаться и без второй руки.
Акутагава остановился. Перед глазами вновь вспыхнула картина прошлого. Чуя

Накахара, заносящий над ним мачете, море крови и дикий страх. Адреналина
было так много, что он почти не помнил испытал ли тогда боль. Конечно,
испытал, подумал он, все живые существа чувствуют боль.
Он вновь посмотрел на руку, несколько раз сжал пальцы в кулак, затем

оттопырил их. Тихий хруст костей разозлил его.
Туман медленно рассеивался, вновь пошел снег. Дороги были скользкие,

покрытые тонкой коркой льда. Рюноске старался идти осторожно, однако
иногда детские привычки брали над ним верх, и он намеренно ступал на лед,
прислушиваясь к тихому треску под подошвой. Время от времени он опускал
руку в карман куртки, чтобы нащупать аккуратно сложенную карту с заметками.
Шероховатая бумага под пальцами придавала ему немного уверенности.
Рюноске добрел до парка и остановился. Несколько статуй взирали на него

холодными каменными глазами. На плечах одной сидели вороны, с
любопытством наблюдая за незнакомцем. От их взгляда ему становилось не по
себе. Акутагава счистил снег со скамьи и присел. Ему нужно было подумать. Он
долго смотрел в одну точку, вспоминая свое прощальное письмо и спящего
напротив Накаджиму. И что дальше, подумалось ему. Еды было максимум на
четыре дня, патронов еще меньше, спустить которые он мог всего за пару минут
при неудачном столкновении. С тех пор, как он вышел из подъезда
многоэтажного дома, его не отпускал страх и желание все бросить и вернуться
обратно. Ты можешь повернуть назад, шептал он, разглядывая снежные сугробы
вокруг. Если ты вернешься прямо сейчас, то, возможно, успеешь и никто не
прочитает твою записку. Сделаешь вид, что ничего не было.
— Трус, — прошептал он в тишину. — Чертов трус! Поэтому он никогда не

выбирает тебя. Ты…
Акутагава резко замолчал. Из-под снежного сугроба торчала человеческая рука.

607/1179
Он перекинул сумку через плечо и с опаской приблизился к сугробу. Рука
невольно потянулась к кобуре. Сильный снег щипал лицо и затылок, вороны
позади загалдели. Он коснулся носком ботинка твердой руки и ему показалось,
словно он стукнул камень. Набравшись смелости, Рюноске присел на корточки и
принялся счищать снег, все быстрее и быстрее с каждой минутой. На лбу от
напряжения выступила испарина, он мелко задрожал, продолжая усердно
раскапывать труп, словно от того, как быстро он справится с задачей, зависела
его жизнь. Вороны за спиной загалдели еще громче и взмыли вверх, кружа над
его головой. Акутагава вдруг вскрикнул и резко отпрянул, едва не
приложившись затылком о дерево.
Ему померещилось, что труп повернул голову, однако он ненароком задел его
сам и перепугался до полусмерти. На него смотрел один белесый глаз, во второй
глазнице зияла дыра. Кожа расползлась по лицу, словно ее расплавили, не было
носа и рта. Тело принадлежало подростку, почти ребенку, и Рюноске мог
увидеть разницу между съеденным телом и убитым в жестоких пытках.
Он тяжело поднялся и на негнущихся ногах побрел к следующему сугробу. Под

ним лежал труп мужчины. Голова была наполовину отрезана, и разрез был
сделан грубо, тупым незаточенным оружием, словно намеренно, чтобы помучать
бедолагу подольше. Рюноске не сразу заметил, как слезы текут по его щекам. За
долгие месяцы выживания, голода и страха, он впервые по-настоящему ощутил
безысходность. Что бы он не сделал, куда бы не подался, сколько бы не кричал в
пустоту, ничего не изменится. Спасать их некому. Он судорожно вздохнул и,
утерев глаза о мокрое от снега плечо куртки, вытащил перчатку из кармана.
Прихватив край черной кожи зубами, он опустил в нее руку и поднялся. Ноги
начинали мерзнуть, пальцы неметь. Какой бы теплой не была обувь, от долгого
пребывания на улице она не спасала.
Рюноске громко шмыгнул носом и огляделся. Вороны, словно разбившись на

группы, пересели на спинки деревянных скамеек, вдоль дороги. Деревья слабо
покачивались от ветра, снег с веток осыпался на землю. Надо идти дальше,
подумал он, однако в перчатке не почувствовал привычной шероховатости под
пальцами. В ужасе оттопырив карман, он заглянул в него и, увидев сложенную
карту, облегченно вздохнул. Согнав ворон с особым упоением, он сел на скамью
и принялся разглядывать ее. Несколько дней тщательных поисков и им почти
удалось приблизительно прикинуть где мог располагаться спасательный отряд.
Однако, порой у него закрадывались сомнения. Почему мы решили, что это
именно спасательный отряд, думал он. Потому что нам всем было проще думать
так? А если эти ребята вовсе не друзья нам? Почему нельзя было просто
написать, куда идти и как искать их, к чему вся эта символика? Что обозначает
перевернутая восьмёрка?
— Или это знак бесконечности? — Рюноске подтянул шарф до носа и вновь

углубился в карту. — Тогда, что значит корона?
Он поскреб бровь и нахмурился. Все догадки в голове ему казались глупыми,

притянутыми за уши. Однако его мысли раз за разом возвращались к Дазаю и к
другим совершенным. Осаму как-то упоминал, что вместе с Федором они убили
двоих совершенных. Следовательно, сейчас их оставалось всего восемь. Вот, что
могла значить восьмерка, прикинул он, сдирая сухую кожу с губы. Корона —
символ лидера. Значит, один из совершенных призывает других, оставляя для
них загадочные символы на стенах?
608/1179
— Бесконечность… что это значит? — спросил он вслух, а затем резко сложил
карту и откинул голову на скамью. — Боже, прекрати строить безумные догадки,
кретин. Это спасательный отряд. Ты его найдешь и все будет хорошо. Все
будет…
Услышав тяжелое дыхание за спиной, он резко замолк. По затылку пробежали

холодные мурашки, а сердце ускоренно забилось. Опустив руку на кобуру, он
медленно повернулся. Что бы не стояло позади, нападать оно не торопилось.
Инфицированные всегда бросались сломя голову, значит, это либо
мутировавшие, либо…
— Хороший песик, — прошептал он сиплым голосом. Собака тихо зарычала,

обнажив желтоватые клыки. Пришла полакомиться трупами? Рюноске хотел
подняться, однако шевеление не понравилось собаке. Он вновь сел на место и
вытянул руку. — Эй, я тебя не обижу. Видишь? — он очень медленно потянул
руку к сумке, расстегнул замок и, пошарив внутри, вытащил кусок валяного
мяса.
Собака все еще недоверчиво смотрела на него. Один глаз у нее слезился, ухо
было порвано, а на рыжеватой шерсти была запекшаяся кровь. Оставалось
только гадать, кому она принадлежала. Акутагава перегнулся через скамейку,
вытянул руку и потряс в воздухе куском мяса.
— Ну же, — шептал он, продолжая кусать губы от тревоги. — Я не причиню тебе

вреда.
Собака издала низкий рык и осторожно приблизилась к нему, принюхиваясь. Она

боится так же, как и я, подумал Рюноске. Теплый шершавый язык коснулся его
ладони, он расслабил пальцы. Собака выхватила мясо и отбежала в сторону.
Акутагава тем временем поднялся со скамьи и торопливо направился прочь из
парка.
Ветер сдирал шапку с головы, под капюшон забирался холод. Он то удерживал

шапку, чтобы она не слетела, то капюшон. В такие моменты хотелось от злости
кричать и выть, словно загнанное в угол животное. Он шел быстро, ускоряя по
возможности шаг. Ему казалось, что даже минута промедления может стоить
ему жизни. Он выбежал на дорогу и протиснулся мимо длинного ряда машин. В
компании других людей город не казался таким пустым и пугающим. Его
охватила паника и дикий парализующий страх. Он наклонился, уперевшись
рукой в колено, и начал тяжело дышать.
— Осаму хватило мужества уйти, будучи полностью незрячим, а у тебя всего

лишь нет руки. Ты справишься. Ты справишься. Матерь божья, — его голос
дрогнул. — Ты справишься, Рю. Осаму…
Он закрыл глаза на мгновение, а затем выпрямился, по привычке нащупал карту

и собирался было идти дальше, но увидев знакомую собаку напротив, оторопел.
— Зачем ты пошла за мной? — крикнул он. — У меня нет для тебя еды. Мне тоже
надо чем-то питаться! Пошла прочь!
Он вцепился в рюкзак и побежал. С обеих сторон возвышались высотки. Витрины

на первых этажах были побиты, а прилавки разграблены. Проржавевшие
вывески слабо покачивались из стороны в сторону. Ветер кружил вокруг, а под
609/1179
ногами поскрипывал гравий. Рюноске взглянул на канализационный люк, чуть
поодаль валялись предупреждающие знаки. Он устало потер глаза и выкрикнул
раздражённо.
— Я сказал тебе убираться!
Наклонившись, он схватил горсть гравия и быстро побежал вперед. Собака

завиляла хвостом и ринулась за ним. Акутагава повернул за угол, опрокинул
мусорный бак и помчался дальше. Потревоженные крысы перебежали дорогу и
быстро юркнули в небольшую дыру в стене. Впрочем, мусорный бак задержал
собаку всего на секунду. Она ловко перепрыгнула через него и громко тявкнула.
Рюноске, повернувшись, кинул в нее камешек, затем еще несколько. Самые
крупные он приберег напоследок.
— Отстань! — рявкнул он. Четвёртый камень попал собаке в лоб, а пятый в

воспаленный глаз. Она жалобно заскулила и замедлилась. Рюноске почувствовал
стыд и жуткое чувство вины. Бросив на землю все оставшиеся камни, он убежал
прочь, даже не обернувшись напоследок.
Отстранённо блуждая по улицам долгое время, он наконец набрел на аптеку.

Осторожно перешагнув через битые стекла, он отворил дверь и зашел. Ему
показалось крайне странным, что за все это время он увидел всего несколько
зараженных, но благополучно избежал столкновения с ними. Осаму говорил, что
заражённые реагируют на звуки, из-за чего могут собираться в огромную толпу.
Часто такие толпы они собирали в отряде Федора, когда нужно было зачистить
определённую местность, чтобы встать лагерем. Тогда эти толпы ничуть его не
пугали. Может, он невольно расслабился из-за двух совершенных под боком?
Точно, с горечью подумал Акутагава, с Осаму он всегда был точно за каменной
стеной.
Оставив дверь открытой, он нервно огляделся по сторонам и подошел к

прилавкам. Как он и ожидал, все было пусто. На одной из полок лежала пыльная
записка. Рюноске поднял ее, отряхнул и пробежавшись глазами по корявым
строчкам, в бешенстве скомкал бумагу и швырнул ее в угол.
— Хрен тебе, а не мне, дерьма кусок! — закричал он. — Хрен тебе, ясно?! Ну и
подавись своими таблетками!
Он пнул ногой деревянную стойку и зашипел. С обмороженными пальцами боль

ощущалась гораздо сильнее. Прихрамывая, он устало опустился вниз, стянул
шапку и уронил голову меж колен. Хотелось плакать. Безысходность душила и
комом подступала к горлу. Бежать было некуда, только терпеть и
приспосабливаться. Неужели единственный выход из этого кошмара смерть? Он
прижал рюкзак к груди и уткнулся в него лицом. Слезы, как бы он не пытался их
сдержать, потекли сами. Он не понимал, из-за чего плачет. Причина, возможно,
была в Осаму, в упрямых друзьях, в потерянной руке, в этом чертовом мире и
чертовых людях. Впрочем, после всего увиденного язык не поворачивался
называть их людьми. Головорезы, убийцы и насильники. Он громко шмыгнул
покрасневшим носом и вытер глаза о колено.
Зачем ты вообще ушел, подумал он со злостью. Все равно как прежде уже не
будет. Никогда. Любовь всегда все портит. Он просидел на полу полчаса,
возможно, час. Возвращаться теперь было глупо, он только выставит себя
посмешищем. Рюноске уже собирался подняться, как услышал у входа хруст
610/1179
стекла. Он затаил дыхание, во второй раз за день испытав парализующий страх.
Если бы это были люди, он бы непременно услышал шум машин, однако никаких
звуков не было, Рюноске был в этом уверен. Как бы сильно он не был подавлен,
он ни на минуту не ослаблял бдительность. Оставался только второй вариант —
инфицированный.
Ты не закрыл дверь, чертов кретин!
Тихо, стараясь не шуметь, он подполз ближе к администраторской стойке и

спрятался за ней. Инфицированный издавал звуки, которые он никогда прежде
не слышал. Стекло под его ногами хрустело так, словно по ним ступало что-то
тяжелое и громоздкое. Рюноске, почти не дыша, залез под выемку и прижался
щекой к полу, пытаясь рассмотреть хоть что-то под тонкой полосой света.
Увидев чешуйчатую человеческую ногу, он в ужасе зажал рот рукой. Из-за
паники и страха мыслить хладнокровно не получалось.
Единственное, что приходило на ум — бежать. Бежать сломя голову.

Собственное дыхание казалось ему ужасно громким. В какой-то момент Рюноске
захотелось засмеяться. Почему он постоянно попадает в подобные ситуации?
Мутировавший инфицированный подходил все ближе. Крупные чешуйки на его

теле раскрывались, словно жабры, пропуская воздух. Рюноске потеснился в
сторону. Он решил выждать, когда зараженный подойдет ближе, чтобы обойти
стол с правой стороны и бежать. Чешуйки на его теле выглядели тяжелыми и
казалось, словно он едва переставляет ноги от их веса. Тем не менее тварь в
контейнерных доках тоже выглядела массивной, и Рюноске решил и сейчас не
обманываться внешним видом. Впрочем, иного выхода у него не было. Он
опустил руку на кобуру и мысленно выругался. Глупая привычка застёгивать
кобуру на ремешок сыграла с ним злую шутку. Как пить дать, этот щелчок
привлечёт к нему внимание.
Инфицированный тем временем остановился. Акутагава медленно приподнял

кусок разбитого зеркала и подсунул его под щель под столом. Зараженный
стоял, уткнувшись взглядом в пустую полку. Да что ты увидел, нервно выругался
Рюноске, теребя штанину влажными пальцами. Подул резкий ветер, входная
дверь громко ударилась об стену. Мутировавший обернулся и мелкие чешуйки с
его тела молниеносно ударили в дверь. Акутагава выглянул наполовину,
собираясь бежать, но вдруг остановился. По треснувшему стеклу потекла алая
жидкость, разъедая все на своем пути.
Ему и не надо быть быстрым, подумал Акутагава, обливаясь потом. Ситуация

становилась безвыходной. Мутировавший вновь зашевелился. Он отошел от
одной пустой полки и прошел ко второй. Акутагава, стараясь не ступать по
битому стеклу, пополз еще правее. Если зараженный встанет лицом к витрине, у
него будет шанс выползти.
Главное соблюдать спокойствие, уверил он себя. Поторопишься и ты труп.

Спокойнее…
Сумка соскользнула с его плеча и едва не ударилась об стол. Он подхватил ее в

последний момент и едва не лишился чувств от ужаса. Зараженный время от
времени громко клацал зубами, и темные чешуйки на его теле разом
приподнимались вверх, обнажая серую плоть.
611/1179
Рюноске торопливо вытер пот со лба и, проползя еще пару сантиметров, замер.
Впереди валялся кассовый аппарат, пустые коробки из-под аптечек, треснутые
витрины из пластика, а под ними стекло. Как бы тихо он не прополз, стекло
обязательно хрустнет под его весом. Если попытаться обойти, он тут же себя
выдаст.
Рюноске прижался спиной к столу и устало поднял глаза. Замерзшая паутина

гирляндой свисала с отклеившейся наполовину потолочной плитки. Стеллажи,
косо прислоненные к стене, казалось вот-вот рухнут.
Что-то в этот миг оборвалось в нем. Словно растеряв весь здравый смысл, он
выглянул из-за стола и что есть силы помчался к дверям. Зараженный
обернулся, темные чешуйки крепко врезались в стеллажи, которые Рюноске
опрокинул, выбегая. Добежав до двери, он прикрыл голову рукой и наклонился.
Берцы заскользили по замерзшей плитке. Схватившись, что есть силы за
дверной проем, он направил весь свой вес в одну точку и откатился вправо. Что-
то острое впилось ему в спину, однако он не почувствовал боли. Адреналин и
бешенная тяга к жизни гнала его вперед. Зараженный выскочил следом.
Акутагава боялся обернуться и увидеть его испещренное страшными язвами
лицо. Однако еще больше он боялся получить несколько чешуек в спину.
— Черт! Черт! Черт! Отвали! — закричал он, проносясь мимо длинного ряда
машин. Он старался бежать пригнувшись, либо зигзагом, когда прятаться было
незачем. Одна чешуя пролетела над его головой и расплавила железную
вывеску. Рюноске в испуге отпрянул, и короткая заминка стоила ему
драгоценных секунд. Он пропустил поворот и, уже не ведая куда бежит, наобум
свернул за угол. И сердце ухнуло вниз, щеки опалил жгучий гнев. Он оказался в
тупике.
— Нет! — закричал он. — Нет, нет, нет! Я не умру здесь, тварь!
Он злостно стянул шарф с шеи и принялся жадно дышать через рот. Воздуха
катастрофически не хватало, легкие горели. Сбросив сумку на землю, он
отступил назад и, разогнавшись, побежал к кирпичной стене. Высоты прыжка
хватило, чтобы ухватиться за край стены, однако, как бы он не пытался
подтянуться, силы одной руки не хватало, чтобы поднять вес его тела. Вскоре
пальцы онемели, и он свалился вниз. Его грудь тяжело вздымалась, а из глаз
текли слезы. Не от боли, не от страха, а от разъедающей не хуже кислоты
злости. Ведь он мог спастись. Мог бы, будь у него вторая рука. Если бы не
чертова Ясу, с ее упрямством!
Лежа на снегу, он отстранено посмотрел на мусорные баки и исписанные стены.

Отличное место, чтобы встретить смерть, с горечью подумал он. Шаги
мутировавшего становились все громче и громче. Ты еще можешь убежать
подумал он, только встань.
«Ну же, вставай! Как же твой план найти Осаму? Сдулся на первом же
препятствии?!».
— Блять! — рявкнул он и резко поднялся, однако воодушевление на его лице тут

же сменилось досадой. Зараженный загородил единственный проход.
— Думаешь, я боюсь тебя, тварь? — прохрипел он, нервно облизывая губы.
612/1179
Зараженный откинул голову назад и издал громкий вопль, от которого едва не
заложило уши. Зовет остальных, ужаснулся Рюноске. Замешкав секунду, он
спрятался за мусорный бак. Сумка валялась у стены. Вспомнив про пистолет на
поясе, он расстегнул кобуру, вытащил оружие и тут же выстрелил. Несколько
пуль отскочили от чешуи, так и не пробив ее. Одна вонзилась под челюстью, и
монстр в ярости заревел.
Наконец-то Рюноске мог лицезреть насколько быстрым он мог быть.

Зараженный молниеносно сорвался с места. С другой стороны раздались удары,
словно что-то билось об стенки мусорного бака. Акутагава отскочил назад.
Огромная массивная рука пронеслась над его головой и ударилась об стену. Он
снова перекатился на спину и уже собирался бежать к выходу, но каменные
пальцы впились в его ногу. Резкий запах плавленой резины ударил в ноздри.
Рюноске извернулся, пытаясь ударить монстра второй ногой, однако тот
приподнял его, словно тряпичную куклу и яростно метнул в стену. Рюноске
показалось, что весь воздух выбили у него из легких, а органы перемололи в
фарш. Он издал глухой звук и свалился наземь, сплевывая кровь. Ногу стало
невыносимо жечь. Превозмогая ужасную боль, он зацепился пяткой за стенку и
стянул расплавленную обувь. Кровь из рассечённой раны на лбу потекла вниз,
застилая весь левый глаз. Монстр вновь издал оглушительный рев и побежал к
нему, громко топая ногами. Акутагава согнулся пополам, прикрыв голову рукой,
словно это могло чем-то помочь ему.
Он почти распрощался с жизнью, когда услышал за спиной рык. Рюноске

оторвал руку от лица и побледнел.
— Нет… — прошептал он. — Я же велел тебе убираться! Этот монстр тебе не по

зубам!
Собака зарычала еще громче и бросилась вперед. Зараженный попятился назад,

однако это не помешало ему схватить ее за шкирку одной рукой. От громкого
скулежа у Рюноске потекли слезы по щекам. Монстр разъедал все, к чему
прикасался.
— Беги, — кричал он, пытаясь подняться с земли. — Я не тот человек, ради

которого стоит умирать! Беги! Пожалуйста! Я отдам тебе все вяленое мясо!
Пожалуйста…
Цепляясь за стену, он приподнялся, схватил несколько раздробленных от удара

кирпичей и принялся швырять ими в зараженного. Пистолет, выбитый из руки,
валялся на другой стороне, возле мусорного бака. Собака, несмотря на глубокие
раны, вновь и вновь яростно цеплялась окровавленной пастью за каменное лицо.
Одна сломанная лапа безжизненно свисала вниз, правое ухо разъедала кислота.
Рюноске на мгновение поймал ее взгляд, а затем монстр схватил собаку за шею
одной рукой, второй за основание хвоста и разорвал на две части.
Все перед глазами размылось. Крики и голоса превратились в один непонятный

шум. Рюноске показалось, что в этот миг остановилось само время. Он отчетливо
видел, как туловище собаки монстр швырнул на дорогу, а затем и вторую
половину. Акутагава, шатаясь из стороны в сторону, и, едва ковыляя на целой
ноге, побрел к ней. Зараженный за его спиной издал утробный рык, но Рюноске
не обернулся. Залитыми кровью глазами он видел только собачье тельце,
разорванное пополам. На обожжённую кожу и уцелевший мех падали крупные
снежинки и тут же таяли. Он протянул руку и погладил его по шерсти. Пальцев
613/1179
коснулось что-то грубое. Утерев кровь с глаз, он отодвинул отросшую за годы
шерсть в сторону и увидел ошейник на худощавой шее. Ремешок почти стерся,
кожа откололась, отовсюду торчали нитки, железная подвеска вся была в
царапинах. Рюноске приподнял ее дрожащей рукой и прочитал надпись.
«Нобу».
— Нобу, — прошептал он, севшим голосом.
Зараженный ударом отшвырнул машину, преграждающую путь. Лысая,

покрытая черной чешуей голова, резко задергалась из стороны в сторону,
реагируя на звуки вокруг. От царапин не осталось и следа, дыра от пули тоже,
казалось, испарилась. Рюноске обвел его тусклым взглядом и прижался спиной к
холодной двери машины, ожидая мучительной кончины.
Монстр бросился на него, однако в этот миг кто-то с громким грохотом прыгнул
на капот машины. Акутагава поднял голову и, не поверив собственным глазам,
протянул вперед руку. Все происходящее казалось ему сном и наваждением.
Зараженный, едва увидев незваного гостя, издал тихий рык и попытался
развернуться, однако было поздно. Крепкие сильные руки схватили его за пасть
с двух сторон и резко потянули. От вида рвущейся плоти Рюноске стало дурно.
Он согнулся пополам, извергая содержимое желудка. Монстр все еще рычал и
вырывался. Мелкие чешуйки хаотично врезались в предметы вокруг, расплавляя
их. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец замолк. Рюноске
краем глаза увидел, как зараженный пролетел половину квартала и врезался в
кирпичную стену высотки.
— Вот так встреча! — весело выкрикнул Федор, спрыгнув с капота машины. Чуть
поодаль от него встали Алек и Дрейк. Рюноске, не обратив на них внимания,
пополз к Нобу и попытался поднять его с земли. Однако, когда он хватал
туловище собаки, вторая половина выскальзывала и падала на снег. Он
всхлипнул и вновь повторил попытку. Федор, Алек и Дрейк озадаченно
переглянулись.
— Что это с ним? — спросил Федор.
— По-моему, он не в себе, — угрюмо ответил Дрейк, сложив на груди руки.
Алек стянул с плеча тяжелый рюкзак, опустил на капот машины и осторожно

подошел к Рюноске.
— Ну же, ну же, — шептал себе под нос Акутагава, заливаясь слезами.
Алек, присевший рядом на корточки, внимательно осмотрел тело собаки, затем

взглянул на самого Рюноске. В заплаканных глазах стоял лихорадочный блеск.
Кожа на щеках потрескалась, на скуле зиял огромный фиолетовый синяк.
Половина лица была залита кровью, на босой ноге кровоточила ужасная рана.
— Акита, — прошептал Алек. — Очень преданные и верные друзья.
Рюноске, громко шмыгая носом, все продолжал остервенело прижимать к груди

то одну половину, то вторую. Алек молчал какое-то время, а затем вновь
заговорил. Дрейк и Федор терпеливо стояли позади, о чем-то тихо
перешептываясь.
614/1179
— Когда я был ребенком, отец подарил мне щенка. Я постоянно болел и поэтому
не мог играть с другими ребятами, — Алек печально улыбнулся. — Я всегда
чувствовал себя слабым, немощным и бесполезным, пока отец не протянул мне
маленькую коробочку в которой спала эта кроха.
— Как ты ее назвал? — спросил Рюноске, хриплым заплаканным голосом.
— Луна, — Алек осторожно приподнял туловище собаки и приложил ее к груди

Акутагавы. Тот крепко зафиксировал руку, не позволяя на этот раз Нобу упасть
на снег.
— Она умерла, когда мне было восемнадцать лет. Когда умирает питомец… это
больно, Рю. Очень больно. Я прекрасно тебя понимаю.
— Он спас мне жизнь, — прошептал Рюноске. — А я пожалел для него кусок

вяленого мяса.
— Не стоит терзать себя прошлым, которое уже не исправить, — Алек несильно

сжал его плечо. — Ты знаешь, что мы должны сделать?
Рюноске потерянно кивнул. Алек поднялся, стряхнул снег с колен и протянул

ему руку.
— Где остальные кролики? –угрюмо спросил Дрейк, обращаясь к Федору. — Ты

чувствуешь их?
— Нет, — ответил Федор. — Расспросим мальчишку, как придет в себя.
***
Хороший лидер никогда не идет впереди.

Он всегда держится позади других, чтобы подтолкнуть отставших.
Федор Достоевский.
Вычурный дизайн комнат раздражал. Его нервировали узорчатые бордовые

обои, пестрая керамическая плитка, от которой двоилось в глазах, сводчатые
высокие потолки, с многоуровневыми конструкциями и орнаментом по центру.
Деревянный сундук, украшенный позолотой, кушетки, стулья и огромную

кровать с массивным изголовьем совершенные отодвинули в сторону, оставив
посередине комнаты небольшой письменный стол, кожаный диван-шезлонг и
несколько кресел.
На столе стояла открытая бутылка скотча, бурбона и виски. На тоненьких

фарфоровых тарелках лежали маслины и нарезанный сыр. Дазай,
прислонившись спиной к оконной раме, с неодобрением наблюдал за Каем и
Базом, активно налегающим на выпивку. Натан, как обычно, сидел особняком,
615/1179
задумчиво покручивая книгу в кожаном переплете. Входная дверь на мгновение
отворилась, в проеме показалась женская голова и тут же исчезла, издав
странный звук. Дазай, услышав женский смех за дверью, напрягся.
— Ты слишком много думаешь, Осаму, — сказал Натан, пригубив немного

бурбона. — Даже нам время от времени нужно расслабляться.
— Так ты за этим меня сюда позвал? — спросил он с сарказмом. — Чтобы

расслабиться?
— Чтобы получше тебя узнать, — ответил за него Кай. — Ты всегда такой

колючка, а? Мы же тебе не враги.
— Конечно, — ответил Дазай, мягко оттолкнувшись от окна. — Вы всего лишь

заставили меня присоединиться к вам угрозами.
— Это была вынужденная мера, — спокойно ответил Натан, разглядывая дно

стакана. — И почему всякий раз, обвиняя меня, ты забываешь, что именно я спас
твоих друзей от ужасной смерти?
Дазай прикусил губу. Крыть было нечем. Натан не скрывал того факта, что он не
знал его друзей и их смерть вряд ли огорчила бы его. Но факт оставался фактом.
Появился он чертовски вовремя.
— Нечего ответить, да? — Натан усмехнулся. — В этой истории я кажусь тебе

злодеем, но лидер, Осаму, должен быть тверд характером и жесток, если того
требует ситуация. Люди ничем не отличаются от скота. Их всегда нужно
направлять. Нужно уметь вовремя отсеять паршивую овцу, пока она не
испортила все стадо. Доброта… нынче удел слабаков. Этот мир поднимет с
колен только сильная рука.
Осаму отпил немного виски и поморщился.
— Долго речь перед зеркалом репетировал?
Натан, несмотря на откровенную грубость Дазая, мягко улыбнулся.
— Хорошо. Тогда скажи мне. Ты много путешествовал с теми детьми и наверняка

многое повидал: предательства, убийства, насилие, каннибализм. Могу
перечислять до самого утра, но остановимся пока на этом. Скажи мне, Осаму…
тебе понравилось то, что ты увидел?
Дазай поджал губы. Слишком часто в беседах с Натаном ему бывало нечем
крыть. Кай подошел к столу, взял полупустую бутылку бурбона, прыснул
немного жидкости в стакан и закинул в рот сразу несколько маслин. Баз
отстранённо смотрел куда-то в потолок, прислонившись мощной спиной к
мраморным колоннам.
— Нет, не понравилось, — наконец ответил он скрипя зубами. Кай бросил на

него косой взгляд. Казалось, Дазай вот-вот раскрошит себе все зубы от злости.
Натан поднялся, громко хрустнул шеей и встал напротив окна, наблюдая за

своими людьми.
616/1179
— После катастрофы люди быстро разбились на мелкие группы. Не с целью
помогать выжившим или раненным. Нет. Они поняли, что с миром что-то не так и
сейчас самое время обличить свое истинное лицо, которое годами приходилось
скрывать из-за законов и правосудия. Все ограничители оказались разом сняты.
Руки развязаны. Делайте все, что вам заблагорассудится. И люди начинают
грабить, убивать, насиловать и наслаждаться своим превосходством над более
слабыми. Я не удивлен подобному повороту событий. Как я высказался ранее,
люди — скот, нуждающийся в пастухе.
Дазай хотел возразить. Хотел сказать что-то грубое и колкое, что наконец
заставило бы Натана показать свое истинное лицо, но впервые за долгое время у
него в голове было пусто. Если люди и станут кого-то слушать, то только
совершенных. Не от великого чувства долга, не от справедливости, не от
оброненного где-то достоинства, а скорее, от страха. Но какая, черт возьми,
разница?
— Ты хочешь создать единую общину? — спросил Дазай. — Для этого собираешь

всех совершенных?
Натан кивнул.
— С чего-то надо начинать.
— А если другие не захотят? Может, у них свои далеко идущие планы на этот
гребаный мир? Что, если другие не захотят подчиняться тебе?
— Я не прошу подчинения от совершенных, Осаму. Мы все здесь на равных

правах.
— Но выше людей? — спросил он.
— Да, — Натан кивнул. — И ты знаешь, почему.
— Эй, — Кай поставил пустой стакан на стол и поднял обе руки. — Может, хватит
вам обоим занудствовать, а? Забыли для чего мы тут собрались? Чтобы узнать
друг друга получше! Ну?
Дазай скривился при этих словах. Баз фыркнул.
— Осаму, ты новенький, тебе и начинать, — Кай закинул руку на его плечо.

Дазай хотел увернуться, но Кай зафиксировал руку на его груди еще крепче. —
Как ты попал в лабораторию? Что тебе предложили взамен? Нам безумно
интересно!
— По-моему, интересно только тебе, — ответил Баз. Кай махнул на него рукой и
вновь уставился на Дазая.
— Моя история слишком примитивная и скучная, — ответил он, пожав плечами.

Хотелось, как можно скорее избавиться от назойливой компании Кая. — Я жил у
тетки, а она была той еще сварливой сукой. Постоянно придиралась к мелочам,
ничего не позволяла. Мне это однажды надоело, и я стал искать мелкие
подработки. Школьника, хоть и выпускного класса, на постоянную работу брать
никто не хотел.
617/1179
— Херово, — сочувствующе ответил Кай. — На самом деле я тебя понимаю,
приятель. Мои предки тоже были не сахар. А отец тот еще гандон. Бил меня и
постоянно выгонял из дома, когда напивался. Приходилось коротать ночи на
детской площадке, либо в новостройках, пока наутро не прогоняли строители.
Дазай странно посмотрел на Кая.
— А что, взрослые не интересовались, почему школьник посреди ночи сидит на

детской площадке?
— Почему же? — Кай опрокинул в себя еще один шот бурбона. —

Интересовались. Предлагали деньги, сто долларов за отсос и двести, чтобы
трахнуть в задницу.
Баз поднялся, шатаясь подошел к столу, громко поставил свой стакан и

направился к выходу. Когда дверь за ним громко хлопнулась, Дазай не сумел
сдержать любопытства.
— А как…
— Баз стал совершенным? — договорил за него Кай. — Как знал, что спросишь.
Он пошатнулся, но Осаму подхватил его за талию, не позволив упасть. Натан,

тоже заметно захмелевший, угрюмо подскрёбывал подборок, наблюдая за
людьми снаружи. Почему бы и не расслабиться, если трое совершенных
охраняют лагерь.
— Баз десять лет провел на зоне за грабеж. А когда вышел, понял, что с таким
прошлым не так-то и легко найти работу. А бабки, знаешь ли, нужны. Особенно,
когда у тебя десятилетняя дочь. Кто-то из друзей ему посоветовал связаться с
ублюдками из ависа. Напиздели, мол, укольчик поставят, возьмут немного крови
и заплатят дохуя бабла.
— Авис… — протянул Дазай.
— Не тупи, чувак. Дочерняя компания. Они занимались подбором подопытных на

проект Юпитер. Меня тоже они позвали.
— Ну точно, — Осаму натянуто улыбнулся. — Совсем запамятовал.
Кай фыркнул.
— Так на чем я остановился? Ах, да. Значит, Баз сам вышел на Авис, предложил
всего себя. Делайте, что хотите, только заплатите мне. А Авису только таких
дурачков и подавай.
— Кай, не перегибай палку, — строго одернул его Натан.
— Каюсь, папочка, — сказал он, отвесив ему легкий поклон. — В общем, Баз
вместе с остальными сбежал после взрыва и отыскал дочь. На этом история
закончилась бы хорошо, но старину База начало тянуть на человечинку. Он
долго сопротивлялся. Отказывался есть людей. В итоге у него однажды крышу и
сорвало, — Кай закинул в рот еще одну маслину. — Он разорвал на куски
собственную дочь, а наутро проснулся с ее останками. Вот от чего мы тебя
618/1179
спасли, — он громко икнул и прикрыл рот рукой. — Если вдруг надумаешь меня
отблагодарить, двести долларов, так и быть, я с тебя брать не буду.
***
Запись черт знает какая. Я давно сбился со счета.

Я обозначил их как «ЭВО»,
но все продолжают называть их «зараженные» или «мутировавшие».
Тогда какой смысл в чертовой классификации, если все ее игнорируют?!
Ацуши Накаджима!
Дазай, пьяно пошатываясь, брел по коридору, время от времени спотыкаясь о

треснутые плиты. Ему казалось, что он напрочь забыл, в какой части
расположена его комната. Он просто слепо шел вперед, порой цепляясь за
мраморные колонны, чтобы не свалиться на пол. Где-то поблизости раздались
женские голоса. Однажды все равно со всеми придется познакомиться, подумал
он. Однако сейчас не было абсолютно никакого желания давить из себя улыбку
и цеплять маску дружелюбия.
От рассказа Кая на душе остался странный осадок. Он несколько раз пытался

представить, как просыпается утром с головой кого-то из друзей в руках.
Неужели он столько времени подвергал их опасности? Что бы с ним стало,
повтори он участь База? Баз сильный мужик. Чертовски сильный, раз ему
хватило сил пережить это. Хотя, кто такое забудет, даже спустя целую
вечность? Наверняка кошмары навещают его каждую ночь. И Дазай уже знал в
чьем обличии. Он отпил еще немного виски и поставил пустую бутылку на пол.
Кто-то схватил его за руку и с губ Дазая сорвался смешок.
— Какой же ты, блять, назойливый.
— Ты идешь не в ту сторону, мудила, — ответил Кай, прижавшись к нему со

спины.
— И твой упирающийся мне в задницу член должен подсказать в каком

направлении мне идти?
— Мой член предложил бы тебе только одно направление. В мою комнату.
Дазай обернулся. Длинные шершавые пальцы потянулись к шее Кая, но тот

среагировал мгновенно, отпрянув назад.
— Да у тебя какой-то фетиш на мою шею! Хотя, врать не буду, в постели я тебе
такое с радостью позволил бы.
Осаму промолчал, вспомнив слова Натана, что этот парень намеренно выводит
его из себя. Кай, так и не дождавшись ответа, закатил глаза.
— Тебе в противоположную сторону, придурок, — сказал он и побрел прочь, что-

то напевая себе под нос.
619/1179
Осаму блуждал по коридорам еще несколько минут, пока не наткнулся на
заветную дверь. После того, как он разбил палладианское окно, выбросив из
него Кая, Натан предоставил ему новую комнату. Не такую большую, как
первую, более мрачную и с небольшим круглым окном. Однако Дазай новой
комнате был только рад. Она находилась в самом конце коридора и окно
выходило на заднюю сторону двора, где все давно заросло сорняковыми
деревьями. Никто под ним не шумел, не смеялся и не пытался заглянуть внутрь.
Дазай зашел в комнату и, постояв несколько секунд, захлопнул за собой дверь,

так и не удосужившись зажечь хотя бы одну свечу. Комната погрузилась во
мрак. Лишь два желтых глаза светились в темноте, выдавая его
местоположение. Осаму обвел взглядом выцветшие обои, покрытый слоем пыли
рояль, фарфоровую вазу, с давно завядшим букетом лилий и черный диван. Его
взгляд остановился на серой сумке, прислонённой к батарее. Он медленно
подошёл к ней, опустился на корточки и схватил пальцами бегунок. Прежде чем
дернуть его в сторону, он долго сидел в нерешительности, нервно дергая ногой.
Наконец он расстегнул сумку, опустил в нее обе руки и, затаив дыхание,

вытащил наружу голову. Комната наполнилась запахом разложения. Несколько
мух, запертых внутри, выпорхнули вверх и закружили над люстрой. Дазай
прижался лбом к детской щеке.
— Ты ненавидишь меня? – спросил он.
Вместо ответа раздался едва слышный хрип.
Дазай бережно опустил голову на диван, отодвинул сумку ногой и вытащил

охотничий нож, висящий на поясе.
— Я должен сделать это, — прошептал он, ласково поглаживая ее по останкам

волос. Там, где касались его пальцы, кожа слезала сама, словно от них исходил
дикий жар. Элли подняла на него единственный целый глаз и Дазай в досаде
поджал губы. Дрожащей рукой он поднес нож к ее виску и замер. Рука дальше
не двигалась.
— Я не могу, — устало выдохнул он в темноту. — Не могу предать тебя дважды.
Он отшвырнул нож в сторону и осел на пол, вцепившись в волосы обеими

руками.
620/1179
Часть 46
После холодной туманной недели, небо наконец прояснилось и

выглянуло солнце. Порой Дазаю казалось, что люди Натана только и думают о
том, как бы повеселиться, развлечься, выпить чего покрепче. Каждый вечер они
устраивали танцы, веселились и шутили, словно проживали в другом мире, в
котором не было зараженных, а улицы не кишели зловонными трупами.
Под защитой совершенных, они не задавались вопросом, что происходит

снаружи, за деревянными ограждениями и бетонными стенами. Если Натан
планировал вылазку, то всегда ее сопровождал один совершенный. Либо Баз,
либо Кай, либо сам Натан. Зараженным не удавалось подойти близко, потому
что острый слух совершенных позволял засечь их гораздо раньше. Даже
опасные вылазки за провиантом люди воспринимали как нечто обыденное.
Дазаю подобное поведение казалось странным и в корне неправильным. Если
Натан собирается создать огромную общину, людей в ней будет становиться все
больше и больше. Совершенные уже не смогут сопровождать каждую вылазку и
защищать их задницы. Как поведут они себя тогда? Перепуганный народ просто-
напросто устроит бунт и откажется выходить за пределы безопасных стен.
Впрочем, делиться своими мыслями с Натаном Осаму не торопился. Его все еще
злил поступок Натана. Не самое хорошее начало для союза, думал он,
принуждать кого-то присоединиться путем угроз и манипуляций. Порой его
злость стихала, когда он думал о том, что и так собирался уйти, однако факт
оставался фактом. Натан не оставил ему выбора.
Дазай придавил ногой деревянную стружку и покрутил в руках небольшой

брусок. Он понятия не имел, что собирается вырезать и целый час неосознанно
снимал с бруска один слой за другим, угрюмо наблюдая за людьми вокруг.
— Натан тебя заставил выйти к нам?
Дазай не сразу заметил, что женский голос был обращен к нему. Люди с утра
странно поглядывали на него, но никто не решался подойти и заговорить. Он
стряхнул стружку с колен, отложил нож для резьбы и подвинулся в сторону.
Девушка присела на другой край скамьи и поглядела на него. В ее больших
карих глазах стояли смешинки.
— Да, — ответил он, решив не утруждаться придумыванием безобидной

отговорки.
— Эри, — вдруг произнесла она и протянула руку. Дазай с недоверием поглядел

на маленькую бледную ладошку, однако пожимать ее не торопился. Его вновь
охватило раздражение и желание встать и уйти. Однако Натан в своей просьбе
был весьма настойчив.
— Осаму, — буркнул он и демонстративно сложил руки на груди. Эри

приподняла бровь, окинула его странным взглядом с ног до головы.
— Все красавчики такие вредные?
— Все девушки пользуются такими банальными фразами? — ответил он.
621/1179
— Боже мой, — она засмеялась, — тяжело, наверное, Натану с тобой приходится.
Дазай поджал губы, но промолчал. Порой он сам удивлялся, откуда в нем

столько злобы и раздражения. Вероятно, в испорченном утре виноват был Кай.
Осаму скрипнул зубами, вспомнив, как он завалился к нему в комнату без стука
и предложил отведать кусок свежайшей человечины. Дазай не знал, что было в
том контейнере, который он держал в руке, обострённый нюх часто подводил
его, однако, спросить не позволила гордость. Ведь не мог Кай на самом деле
принести ему в контейнере кусок человечины?
Забыв про сидящую напротив Эри, Осаму уставился на людей во дворе. Они
разводили огонь, проверяли самодельные ограждения, весело
переговаривались и порой украдкой поглядывали на него. Дазай дернулся, но в
последний миг усидел на месте. Люди должны к тебе привыкнуть, вспомнил он
слова Натана. Они боятся тебя, сделай лицо подружелюбнее.
Ну конечно, подумал он, закинув руку на скамейку, как им еще смотреть, если
ты едва не убил Кая на их глазах.
Дазаю это место осточертело. Надоели вычурные комнаты, расписные потолки,

запах плесени, крысы и люди Натана. Он никогда не любил внимание, сейчас его
было слишком много. Эри, заметив, как долго Осаму смотрит на мужчину,
пытающегося разжечь костер, тихо шепнула ему на ухо.
— Его зовут Хэчиро. Шут и пьяница. Думает, никто не знает, что он ворует
спиртное из запасов и лакает его по ночам под одеялом, — она фыркнула. —
Рядом с ним Шуичи. Хороший парень. Такие обычно долго не живут. А вот эта
сука — Кана. Считает себя чертовски умной и везде сует свой нос.
Эри подтянула ворот куртки выше, шмыгнула покрасневшим от холода носом и

покосилась на Дазая. Тот сидел в одной летней футболке, черных брюках и
берцах. На его шее висели два железных жетона и взгляд Эри надолго застыл на
них.
— Ты не похож на того, кто служил. Слишком юн. Кому принадлежат эти жетоны
на твоей шее?
— Не твоего ума дело, — ответил Дазай. — Полагаю, здесь не только Кана

считает себя самой умной и сует свой нос куда не просят.
Эри вспыхнула, однако гневной тирады так и не последовало. Она

подбоченилась и принялась ковырять носком ботинка рыхлую землю. Иногда она
поднимала голову, собираясь продолжить разговор, но хмурое лицо Дазая
искореняло всю ее решимость.
Осаму глядел куда-то вперед и взгляд его становился порой рассеянный. Время
от времени все перед глазами темнело и пропадало, он видел только людей и
чувствовал лишь запах крови и мяса.
Иногда он сам не понимал, почему упрямится. Ради кого держится и мучается
день ото дня. Может, причина была в Натане, который с уверенностью заявил,
что даже при всем его упрямстве он однажды сломается. Почему-то хотелось
делать все в точности наоборот, вопреки его словам. Дазай потер лицо и
наклонился вперед, оперевшись локтями о колени. Мышцы скул подергивались в
такт движениям, вены на руках взбухали, когда он сжимал кулаки. Эри на
секунду почувствовала страх, но тотчас взяла себя в руки. С Базом и Каем ей
622/1179
всегда было спокойно, а рядом с Осаму даже дышалось тяжело.
По мощенной кирпичом небольшой дороге, двое мужчин протащили котел и

поставили напротив костра. Кидали в огонь все, что находили: сырую дранку,
бревна, ветки. Все было мокрое и вскоре двор заполнился запахом дыма, отчего
глаза у всех стали слезиться. Осаму поднялся, прошел в конец двора, не
обращая внимания на взгляды, протиснулся мимо самодельных деревянных
острог и вздохнул с облегчением, оказавшись вне досягаемости людских глаз.
Он пошарил рукой в кармане, вытащил пачку сигарет и зажигалку. Оставалась
последняя сигарета. Он прикусил зубами фильтр, раздражённо оглянулся и
закурил.
— Зачем ты пошла за мной?
Эри, спрятавшаяся за деревом, осторожно выбралась из укрытия и приблизилась

к нему. Дазай покосился на нее, глубоко затянулся и выдохнул облако дыма.
— У меня к тебе просьба, — сказала она.
— Ты не по адресу, — ответил Дазай, наблюдая, как тени облаков бегут по

склонам, погружая в сумрак все на пути. — Я сейчас не в том состоянии, чтобы
вести с тобой беседы. Проваливай.
Эри неосознанно дернулась в сторону острог, но быстро одернула себя и

осталась упрямо стоять на месте. Дазай облокотился спиной о дерево, сложил
на груди руки и уставился на каменные балясины вокруг ланцетовидного окна.
На него сели вороны и громко загалдели. Хэчиро метнул в них камень, но попал
в стекло. Благо, оказалось оно прочным и камень отскочил, оставив небольшую
трещину.
— Съешь меня, — прошептала Эри, громко сглотнув. — Я знаю, что ты голоден.

Знаю, что держишься из последних сил.
Дазай подавился дымом от сигарет и зашелся в громком приступе кашля.
— Спятила? — спросил он сиплым голосом, все еще покашливая.
— Натан говорит, что после смерти все мы попадем в рай. И там нам сполна
воздастся за наши муки на земле. Чем мучительнее смерть…
— Мучительнее? — грубо прервал ее Дазай. — То, о чем ты меня просила, это в

твоем понимании и есть мучительная смерть?
— Да, — твердо ответила она. — Натан…
— Хватит прикрывать свою глупость Натаном! — рявкнул он. — Только идиоты

верят в эти байки.
— Откуда тебе знать, что это просто байки? Никто не знает наверняка, что нас
ждет после смерти. А Натан совершенный! Бог создал его таким неспроста,
Осаму!
Дазай остервенело потер лицо и, оттолкнув стоящую на его пути Эри, пошел
вперед, желая избавиться от ее компании. Однако девушка увязалась за ним.
623/1179
— Натан говорил, что бог испытывает тебя. Такая сила никому не дается
задаром!
Осаму резко развернулся.
— Хочешь, я расскажу тебе, как на самом деле дается эта сила?
— Я не желаю слушать твои россказни!
— Твою же мать, — взвыл он и ускорил шаг. Эри пришлось бежать за ним, чтобы
поспевать.
— Убей меня, — прокричала она ему в спину. Ее голос срывался от бега, щеки
покраснели от холода. Она куталась в шарф по пути и едва успевала наклонять
голову, чтобы не зацепиться волосами за ветки. Дазай упрямо шел вперед. Он
знал, что если обернется, позволит себе отреагировать на ее слова, то
непременно сломает ей шею в ярости. Осаму всегда относился равнодушно к
верующим людям, пока их вера не начинала касаться его напрямую.
И что вообще значат слова Натана? Мог ли он сказать подобное на самом деле
или Эри лгала? Дазай перешагнул через сугроб. Где-то громко лаяли собаки, но
огромное полотнище тумана застилало обзор.
Все на мгновение потемнело перед глазами и Дазай понял, что скоро его
накроет очередной приступ голода. Он зажмурил глаза и тряхнул головой.
Крольчатина, которой он питался уже который день, едва помогала.
— Ты все равно сорвешься, Осаму! Думаешь, мы не видим? Все знают, что тебя
мучает голод и потому боятся тебя! А я предлагаю тебе решение проблемы
задаром! Кто еще на подобное согласится? Убей меня, черт возьми!
Дазай остановился, на мгновение закрыл глаза и перевел дух. Эри, задыхаясь,

остановилась позади, согнувшись пополам от нехватки кислорода.
— Почему сама себя не убьешь? — спросил он.
— Самоубийство величайший грех, — с ужасом ответила она. — Если я

пожертвую собой, то попаду в рай. Не смейся! — в ярости крикнула Эри,
услышав его смех. — Почему, если есть такие как ты, Натан, Кай и Баз, не может
существовать и другого чуда? Я верю, что есть жизнь, после смерти. Верю, что
за все мучения в этом мире мне воздастся в другом. Натан сказал, что Бог
сотворил вас, чтобы вы могли исправить этот мир. Что вы спасители всего рода
человеческого. И я готова отдать свою жизнь, чтобы и ты стоял в их рядах не
терзаемый муками! Что один человек по сравнению с миллионами?
— Не прикрывайся благородными целями, — ответил Дазай. Он повернулся и

внимательно посмотрел на нее. Черные пряди спадали на бледное лицо. Тонкие
губы были плотно поджаты, большие оленьи глаза лихорадочно блуждали по его
лицу. — Ненавижу фанатичных людей, — он опустил ладонь на ее шею. Эри с
готовностью откинула голову назад. — Слабые люди всегда прячутся за верой.
Ведь проще свалить свои неудачи на бога, чем взглянуть в зеркало и увидеть
истинного виновника. Такие как ты палец о палец не ударят, чтобы как-то
облегчить свою жизнь. На все воля божья, да? Так вы оправдываете любое
624/1179
дерьмо, которое происходит в вашей жизни?
Эри обхватила его запястье обеими руками, пытаясь оттолкнуть от себя, но

Осаму не шелохнулся.
— Почему ты борешься? — спросил он с ледяной улыбкой. — Разве не ты еще

минуту назад просила съесть тебя? Видишь ли, мой организм нуждается в
человеческом мясе, а тебя… я не считаю человеком. Хотя, в одном я все-таки
могу тебе помочь, — он наклонился к ее уху. — Ты знаешь, что делают с хромой
лошадью, Эри?
— Ты не посмеешь… — прохрипела она.
— Оо-о, — Дазай покачал головой. — На все воля божья.
***
Этой ночью мне снова снилась сестра. На этот раз она не пыталась убить меня.
Надеюсь, однажды я смогу посмотреть ей в глаза,
не терзаясь чувством вины.
Д.К.
Рюноске сидел сгорбившись перед огнем. Многие лица вокруг казались ему
знакомыми, однако у него не было сил даже обменяться приветственным
кивком. Он низко опустил голову, пытаясь разглядеть перевязанную грудь
сквозь тонкую ткань. На мгновение перед глазами вспыхнула вчерашняя
картина. Холодная вода заливала глаза, кровь наполняла рот, голова
раскалывалась от удара, а каждый вздох давался мучительно больно.
Зараженный точно сломал ему пару ребер. Рюноске дернул рукой, желая
убедиться, что она на месте и все пальцы функционируют должным образом.
Вчера, словно обезумев, он голыми руками принялся копать замёрзшую землю,
желая похоронить Нобу. Тогда он почти не думал о собственных ранах.
Акутагава сел вполоборота, поймав взглядом Алека. Он стоял неподалеку, о чем-

то переговариваясь с Дрейком. Когда тот поднял голову, Рюноске резко
отвернулся. Подняв с земли небольшой прутик, он принялся ковырять им угли.
Проснувшись поутру, он обнаружил, что все его тело отмыли от крови, раны
перевязали и переодели в чистую одежду. Прошлой ночью иногда сознание
возвращалось к нему, он открывал глаза и видел над собой обеспокоенное лицо.
Время от времени мелькали белые кудри, разномастные глаза и до ушей
доносился мягкий успокаивающий голос. Рюноске помнил, как что-то
пробормотал в бреду и Алек засмеялся. Он покраснел и принялся активнее
ковырять угли. Раз на нем была другая одежда, Алек наверняка видел его
625/1179
обнаженным. Мало того, он смывал с него кровь.
— Эй, — Алек, словно услышав его мысли, сел напротив него и ласково
улыбнулся. — Ты вчера был очень плох, не самая хорошая идея вставать в таком
состоянии.
— Мне уже гораздо лучше, — ответил Рюноске, пряча глаза.
— Плохо, — ответил Алек, а затем быстро поднял руки. — Нет, нет, не в том
смысле. Я к тому, что Федор сразу придет к тебе с допросом, как узнает, что
тебе стало лучше. Я вчера едва его выпроводил из палатки. Он очень настырный
парень.
— Да, припоминаю, — Рюноске улыбнулся. — Спасибо, что… позаботился обо

мне.
— Пустяки, — он поправил ворот белого свитера и неловко прокашлялся. —

Может, все-таки еще отлежишься? Мы сворачиваемся через четыре часа. Я
принесу тебе чего-нибудь вкусненького.
— Мне правда уже гораздо лучше, — ответил он, и украдкой огляделся, словно
выискивая кого-то. От внимательного взгляда Алека это не ускользнуло, однако
он промолчал. Несколько минут они сидели в тишине, слушая голоса вокруг и
потрескивание огня. Алек, вдруг вспомнив кое-что, запустил руку в карман
брюк, вытащил небольшой потертый брелок и протянул его Рюноске.
— Я думаю, тебе хотелось бы оставить это себе.
Акутагава судорожно вздохнул, сжал теплый брелок в кулаке и поджал губы. На

глаза вновь навернулись слезы. Алек с минуту глядел на него печальным
взглядом, а затем поднялся, не желая смущать его своим присутствием.
— Не сиди тут долго, хорошо? Я попрошу Рейко принести тебе чего-нибудь

горячего. Буду нужен, зови.
— Спасибо… — вновь прошептал Рюноске.
Всякий раз, когда он видел Алека, его так и тянуло спросить, почему ты с этим
отморозком? Впрочем, с недавних пор Федор уже не казался ему засранцем. Что
же такого дурного он сделал нам в прошлом, задался вопросом Рюноске. Да,
временами он заносчив, своенравен и высокомерен. Однако, его высокомерие
вполне оправдываемо. С такой-то силищей, подумал Рюноске, возможно, он и
сам стал бы смотреть на других свысока.
Он бросил прутик в огонь и вновь принялся оглядываться вокруг. Ребра болели,

в голове стоял звон, брелок, который он все еще держал в руке, казалось,
прожигал насквозь кожу. Тем не менее уходить в палатку Рюноске не собирался.
Осаму сказал, что возвращается к Федору и если так, где его носит? Почему его
не было с Федором? Ведь прежде они всегда ходили вместе. Почему он не
пришел к нему вчера? Он наверняка почувствовал его присутствие. Иначе и быть
не могло!
— Дурак, почему ты не спросил о нем у Алека… — он на мгновение закрыл глаза

и облизал сухие губы.
626/1179
Они встали лагерем где-то на окраине. Вокруг стояли частные дома, а на их
крышах сидели вооружённые люди. С краю от гравийной дороги тянулись
небольшие двухметровые пруды. Вода в них покрылась тонкой коркой льда. С
другой стороны в длинный ряд росли деревья и между ними стояли небольшие
деревянные скамейки. Кто-то свалил на них половину провианта и дорожные
сумки. На одной кто-то дремал, укрывшись старым флисовым одеялом.
Начинало холодать. Рюноске собирался вернуться в палатку, но чья-то жесткая
рука опустилась на его плечо. Он задрал голову и увидел Дрейка.
— Иди за мной, — сказал он и развернулся. Рюноске, проглотив крик боли от

резкого движения, пошатываясь встал на ноги и поспешил за Кимом. Тот
присвистывая шел вперед, покручивая на пальце один из своих револьверов.
— Куда мы идем? — спросил Рюноске, едва поспевая за ним. Карма,

разливающая похлебку по тарелкам, увидев его, собиралась было подойти, но
Ким покачал головой. Она показала ему палец и, кивнув Рюноске в знак
приветствия, вернулась к работе. Почти никто из них не изменился за два с
половиной года. Разве что, появилось несколько новых шрамов. А Дрейк все
такой же засранец, подумал Рюноске. Иногда ему хотелось поговорить с ним
наедине, однако за все время, проведенное в одном отряде, такая возможность
так и не подвернулась. Дрейк словно намеренно никогда не оставался ни с кем
наедине, кроме Алека и Федора. Порой он казался Рюноске странным, а
временами просто отбитым на всю голову.
— Ты попал во вражеский отряд, — усмехнулся он, что-то напевая себе под нос.
— Будем тебя пытать, колотить, и вытягивать полезную информацию.
— Что? — оторопел Рюноске. Алек, появившийся за его спиной словно тень,

свернул газету и ударил Дрейка по голове. Тот хрипло засмеялся.
— Обязательно вести себя, как придурок? Будь серьезнее!
— Серьезнее меня только инфаркт, — ответил он, поправив несуществующие

очки. Алек закатил глаза и встал по другую сторону от Рюноске.
— Прости, кто-то донес Федору, что ты очнулся. Он просил немедленно тебя

привести.
— Хорошо, — кивнул Акутагава.
В воздухе приятно запахло мясом и в животе у него заурчало. Он смущенно

накрыл живот ладонью, мысленно молясь, чтобы никто его не услышал. Алек
смотрел куда-то в сторону, хотя еще секунду назад его взгляд был обращен на
него. Дрейк отстал, встретив кого-то на пути, но быстро нагнал их.
Было всего лишь утро, но стоял полумрак, словно вот-вот пойдет дождь.
Рюноске осматривался вокруг, время от времени спотыкаясь о камни под
ногами. Птицы сидели на электрических столбах, провожая их взглядом. Ветер
носил снег по узеньким улицам и грубо швырял его в лица. По краям дороги
лежали сложенные штабелями мешки, а что находилось внутри них оставалось
только гадать. Рюноске повернул голову и посмотрел на Алека. Тот был угрюм и
задумчив, однако едва почувствовав на себе чужой взгляд, его губы тронула
улыбка.
627/1179
— Если хочешь о чем-то спросить, не стесняйся.
— Да, тут все свои, — сказал Дрейк, закинув руки за голову. Наверняка он
собирался отпустить пошлую шутку, но в присутствии Алека не решился.
Акутагава наконец набрался смелости спросить про Осаму, но к ним вновь кто-
то подошел. Они перекинулись парой тройкой фраз и разошлись. Ким сонно
потянулся, и кожаная куртка на нем заскрипела. Рюноске сразу заметил
насколько она была тонкой, а под ней Дрейк носил одну футболку. Акутагава
посмотрел налево. Алек то и дело тянул рукава свитера, кутался в меховую
куртку и громко шмыгал носом.
Ты слишком много думаешь, упрекнул он себя.
Наконец они подошли к палатке, внутри которой их ждал Федор. Снаружи

стояли люди, застыв в одной позе точно каменные горгульи. На них была
военная форма, на плече висели автоматы. Каска одного из них была помята,
словно на нее упало что-то тяжелое, у второго был огромный глубокий след от
когтей. Рюноске поежился, вспомнив зараженного, который едва его самого не
расплавил словно резину. Интересно, с кем не повезло встретиться этим
ребятам? Ему хотелось повернуться и спросить у Алека настоящие ли это
военные, однако кто-то уже приподнял дверь в палатку и жестом пригласил их
внутрь.
***
Порой мне кажется, что эта зима никогда не закончится…

Надоело мерзнуть.
Александр К.
— Почему это постоянно с нами происходит? — не унимался Ацуши, нанося

новый символ на карту. — Мы постоянно ругаемся, расходимся, вновь
встречаемся и опять расходимся! Может, все просто перестанут быть такими
задницами и наконец начнут уважать друг друга?
Чуя закатил глаза и повернул руль. Ясу, соскребая ногтями засохшую кровь с
рук, пожала плечами.
— Тебе бы самому научиться контролировать свои эмоции, — ответила она,

швырнув в бардачок окровавленное оружие.
— Мне-то?! — Накаджима резко подался вперед и просунул голову между

сидениями. — Во-первых, я здесь ни с кем не спал из своих друзей, ни в кого не
влюблялся, и по утрам мне хочется проснуться, почесать яйца и выпить кофе, а
не откусить от ближнего сочного куска мяса!
628/1179
— Вот в этом вся твоя проблема! — рявкнула на него Ясу и потянуло за ухо.
Ацуши ойкнул и отпрянул назад, потирая мочку уха.
— Я единственный, у кого их здесь нет.
— Уверен? — сердито спросила она. — Ты словно чертов папарацци. Следишь за

всеми, записываешь каждый их косяк, ничего не знаешь о тонкости ума и
говоришь любую чушь, которая приходит тебе на ум. Когда кто-то из нас
косячит, ты упиваешься этим. Ты просто не замечаешь, с каким азартом и
блеском в глазах тычешь других в их ошибки. Сталкиваешь всех лбами, а потом
такой, ой, а давайте не ссориться? Чего это мы постоянно ругаемся?
Действительно! Даже сейчас ты ведешь себя как говнюк! Какая тебе разница,
кто с кем спит? Осаму было хреново, но он никогда не жаловался. У Рюноске не
было руки, но он ни разу даже не пискнул об этом, когда ему было тяжело. Он
делал все наравне с нами. А что ты? Не упускаешь возможности показать какой
ты умница на фоне остальных, да?! Каждое твое слово, когда ты говоришь об
Осаму, так и сочит сарказмом. Да что он тебе такого сделал? Если боишься его,
так и скажи. Ты все твердишь, что он твой друг, но друзья так не поступают,
Ацуши. Это подло! Двуличие — подло! Друзья не сталкивают друг друга лбами,
а потом не сидят лыбясь в сторонке.
В салоне машины повисла тишина. Чуя растерянно взглянул в зеркало дальнего

вида. Ацуши молчал, угрюмо кусая нижнюю губу. Выражение его лица
выглядело так, словно он вот-вот заплачет.
— Останови машину, — вдруг попросил он, не своим голосом.
— Ацуши, это не самая хорошая…
— Останови машину, пусть выйдет! — буркнула Ясу. Чуя покорился. Накаджима

торопливо схватил свой рюкзак, закинул за спину, выпрыгнул из салона машины
и скрылся за углом прачечной. Накахара проводил его встревоженным взглядом.
Ясу фыркнула, сложила на груди руки и уставилась на потолок машины.
— Что на тебя нашло? — спросил он спустя минуту. Ясунори молчала, грозно

постукивая пальцами по колену. Чуя облокотился на руль, напряженно
рассматривая обстановку снаружи. Однако кроме тумана и нескольких машин
перед собой он ничего не видел. Слева стояла разгромленная забегаловка,
перевёрнутый пожарный кран и велосипед, привязанный цепью к фонарному
столбу. Хозяин, вероятно, так за ним и не вернулся.
— Сама не знаю, — прошептала она. Чуя, заметив, как она трет руки друг об
друга, открыл бардачок и протянул ей грелку для рук. Руки у нее были ледяные.
Кожа трескалась от морозов, и порой даже простой жест, как сжимание пальцев
в кулак вызывал неприятное жжение и боль. — Просто… он так говорил об
Осаму. Я никому не позволю его оскорблять. Только не в моем присутствии.
— Ты скучаешь по нему? — Чуя уткнулся взглядом на талую воду под ногами. В

поисках патронов им не повезло наткнуться на инфицированных и отступление
вышло не самым удачным. Колено болело от удара, кофта липла к спине. То ли
из-за крови, то ли от пота. Он слегка наклонился и почувствовал, как что-то
теплое потекло по позвоночнику.
629/1179
— Да, — ответила она, по привычке поглаживая горбинку на носу. — Он очень
дорог мне, Чуя. Вы с ним… всегда были для меня, как старшие братья. Знаешь…
порой хочется с кем-то поговорить, излить душу, выговориться, черт возьми, и
родной брат не всегда подходит для этой роли. Это просто какой-то
психологический барьер, который не позволяет сказать больше положенного. А
с Осаму все было иначе. Я смотрела на него и чувствовала, что готова рассказать
ему все на свете. Признаться, в чем угодно, потому что он никогда не осудит
меня, — Ясу горько улыбнулась. Несколько светлых прядей упали на ее лоб и
Чуя на секунду дернулся, чтобы отвести их в сторону. — Когда он нашел меня, в
том подвале… мои руки были… — она закрыла глаза и громко вздохнула, — на
шее у младенца. Я посмотрела на него и подумала, это конец. Сейчас он меня
остановит, и тогда вся моя решимость полетит к чертям. Всего за долю секунды
я представила, как ухаживаю за этим ребенком, забочусь о нем, кормлю его
грудью, пою по ночам колыбельную и укладываю спать. Как улыбаюсь ему, но в
душе люто ненавижу и желаю смерти. Я не знаю, что Осаму тогда прочитал на
моем лице, но он остановился… Он позволил решать мне.
Ясу спрятала лицо за ладонями. Чуя поморщился и отвернулся к окну.
— После этого я как-то сказала ему, что оставила бы этого ребенка, если бы он
был от него. Я…
— Замолчи, — прошептал Чуя, вцепившись пальцами в край кожаного кресла.

Ясу подняла красные глаза на брата.
— Я не знаю, что тогда на меня нашло. Осаму сказал, что сделает вид, что этого
разговора не было. И он сдержал слово. Но меня это терзает каждый день,
словно я сделала что-то ужасное. Мне было очень плохо, я нуждалась в
поддержке, а тебя не было рядом.
— Прости, — в смешанных чувствах ответил Чуя.
— Два года меня били, насиловали и унижали. Этот ребенок был далеко не
первый, — Ясу резко подняла голову, смахнула слезы и пожала плечами. — У
меня было три выкидыша. Никто не смог бы родить в таких условиях, когда тебя
пинают, как собаку, держат в холоде и кормят объедками. Два года… и я
возненавидела всех мужчин на этой планете. А потом Осаму появился в этом
чертовом подвале.
Ясу взглянула на притихшего Чую. За низко опущенной головой она не

разглядела выражения его лица.
— Ты злишься? — спросила она.
— По-моему, это я должен спрашивать у тебя, — его голос звучал странно. Ясу
протянула руку, отвела в сторону отросшие волосы и ласково погладила его по
щеке.
— Что сделано, то сделано, — она заправила рыжий локон за ухо, коснулась

пальцами его подбородка и повернула лицом к себе.
— Ты… любишь его? — спросил он.
Ясу, поймав нотки страха в его голосе, улыбнулась.

630/1179
— Люблю. Но не той любовью, о которой ты подумал. Он очень дорог мне, это
правда. Наверное, поэтому я пыталась вас помирить. Потому что, всегда хотела
видеть вас вместе. Эгоистично с моей стороны, но даже сейчас я продолжаю
верить в вас. Почему мужчинам нужно все так усложнять? Почему вам так
стыдно выражать свои чувства? Почему вы всегда разговариваете кулаками,
когда есть более простой способ?
— Не знаю, — ответил Чуя устало. — Не знаю…
Ясу уставилась в окно. Тощая серая кошка запрыгнула на велосипед и уселась

на покоцанное седло. Птицы перелетали с одних проводов на другие и снег с них
осыпался на заброшенные машины.
— Поехали искать нашего болвана.
— Тебе придется перед ним извиниться, — Чуя слегка поморщился от боли.
— И не подумаю.
***
Из зеленой штабной палатки вышли несколько человек. Один кивком головы

велел ему зайти внутрь, остальные прошли мимо, словно не заметив его.
Рюноске растерялся. Все происходящее казалось ему необычным. Этих людей он
не помнил. Они были странно одеты и хорошо вооружены. На секунду он даже
позволил себе понадеяться, что это и есть тот самый спасательный отряд, о
котором ходило столько слухов. Однако мысль, что эти ребята в отряде Федора
и напрямую подчинялись его приказам, заметно поубавила его энтузиазм.
Скорее всего, какие-то новички, подумал он, юркнув в палатку.
Следом за ним зашли Алек и Дрейк. Акутагава, оглядевшись, взволнованно

поерзал. Федор с кем-то разговаривал, наклонившись над картой. Вокруг стола
собралось несколько человек, и все говорили наперебой. Рюноске нервно
переступил с ноги на ногу. Встав ближе к Алеку, он принялся осторожно
разглядывать Федора и новые лица. Достоевский был не в духе. Столь угрюмым
и раздраженным Рюноске видел его впервые. Не поднимая головы, он отодвинул
локтем полупустой штоф и ткнул пальцем на одну из отмеченных точек.
— Начинайте отсюда, — приказал он, — и ни в коем случае не нападайте, если

обнаружите на базе хоть одну цель.
— Принято, — ответил грубый прокуренный голос. Рюноске взглянул на

мужчину, который стоял ближе всех к Федору. Он был невысок, но крепко
сложен. Одет он был в черный берет, зеленую футболку, военные брюки и
берцы. Очередная надежда укоренилась в его сердце. Он негромко прочистил
горло и все разом подняли головы. Раздражение Федора как рукой сняло. Он
широко улыбнулся и громко похлопал по столу.
— Рюноске! — выкрикнул он. — Наконец-то почтил меня своим присутствием.

631/1179
Как ты себя чувствуешь?
— Я … — едва Рюноске открыл рот, чтобы отмахнуться любезной фразой, как

Федор перебил его.
— Господа, этот парень полез в драку с опасным зараженным, практически

безоружным. Можете себе представить степень его безрассудства? Просто
невероятно!
Оценивающий взгляд военных остановился на его руке. Всего за долю секунды

выражения их лиц переменились. Услышав чей-то издевательский смешок,
Акутагава опустил голову, в замешательстве разглядывая грязные шнурки на
своих кроссовках. Краска стыда горячим потоком хлынула к его щекам. Вдруг
чья-то рука легла на его плечо.
— Все верно, он становится безрассуден, когда чья-то жизнь в опасности и не

убегает поджав хвост, как делают это многие.
Военные потупили взгляд, Федор улыбнулся. Алек огляделся и сел на небольшой

стульчик рядом с Дрейком. Тот скучающе сидел на сваленных в кучу мешках и
подбрасывал в воздух мелкие камушки.
— Если ты о вчерашнем отступлении, Александр, то никто из нас не бежал! —

рявкнул мужчина, ударив кулаком по столу. Стаканы зазвенели, воткнутый в
карту нож упал с глухим стуком. — Еще раз повторюсь, среди них был
совершенный! Я еще в своем уме, чтобы отправлять своих ребят на верную
смерть. Чем ты сам занимался в это время?
— Хён Джун, — Федор сложил руки на груди. Рюноске неосознанно отошел от

стола. Что-то в мановение ока переменилось на его лице, даже цвет глаз,
казалось, стал более ярким. Рука Дрейка замерла в воздухе, сам он удивленно
покосился на лидера. — Я вроде как говорил, что там не было совершенных.
— Откуда тебе знать?! — он в ярости стянул с себя берет и швырнул на стол. —

Эта тварь положила семнадцать моих самых лучших ребят! Ее не брала ни одна
чертова пуля! Скажешь, это был эволюционировавший? Да черта с два!
— Если бы это был совершенный, — ответил Федор, — поверь мне, умерли бы все
твои ребята, включая тебя самого. Наше преимущество перед
эволюционировавшими в том, что они глупы и безрассудно бросаются на любой
объект. Ими движет только голод. Однако не забывайте, капитан, что эти твари
постоянно развиваются.
— И все-таки, — настаивал на своем Хён Джун, — я знаю, что я видел. И я

заявляю, что это был совершенный.
— Насколько я знаю, совершенных всего осталось восемь и никакой внешней

мутации они не подвергались. Тварь же с ваших описаний была под два метра
ростом и покрыта иголками, — Дрейк расстегнул куртку и облокотился на мешки
за спиной. — Прекратите оправдывать свою трусость, прикрываясь
совершенными.
Хён Джун зло скрипнул зубами. Федор устало потер виски.
632/1179
— Так это правда? — с надеждой спросил Рюноске. Несколько пар глаз
обратились на него. — Правда, что военные все-таки выжили? Значит, еще не
все потеряно, верно? Мы с ребятами видели символы, которые вы оставляли и
долгое время пытались вас найти.
— Ты чем слушал, парень? — спросил Дрейк. Федор взмахом руки попросил его
помолчать. Он обошел стол и прислонился к нему спиной. Какое-то время он
напряженно потирал подбородок, разглядывая его раны.
— Давай-ка пока ты ответишь на мои вопросы, — прежнее веселье вновь

вернулось к нему. — А потом я отвечу на твои. Итак, что ты делал в том месте
один? Как тебе вообще пришла в голову мысль дать отпор этому зараженному?
Рю… я ведь всегда думал, что в вашей группе ты самый разумный. Ты меня
разочаровываешь, — он театрально вздохнул и покачал головой.
— Я искал Осаму, — ответил Рюноске.
— Вы разминулись или потеряли связь? — озадачился он.
— Нет! — вспылил Акутагава. Ему казалось, что Федор намеренно издевается

над ним. — К чему все эти вопросы, я не понимаю! Ведь Осаму вернулся к вам!
Почему он до сих пор не появился?
Дрейк и Алек в недоумении переглянулись. Достоевский вновь над чем-то

задумался.
— Расскажи-ка поподробнее, — попросил он.
Акутагава тяжело вздохнул. Либо они действительно ничего не знают, либо

потешаются.
— Последние несколько недель, у Осаму были проблемы с контролем из-за

голода.
Федор подпрыгнул, сел на стол и закинул ногу на ногу. Рюноске замолчал,

пытаясь подобрать нужные слова. Все-таки Федор не был им другом, а уход
Осаму по сей день казался ему странным. Стоило тщательно подбирать слова и
ни в коем случае не взболтнуть лишнего.
— Мы не хотели, чтобы он питался… — Акутагава почесал голову и нервно

переступил с ноги на ногу, — своей едой. И… поэтому он ел обычное мясо, —
издевательский смешок слетел с губ Достоевского, и Рюноске почувствовал себя
так, словно вернулся в начальные классы и стоит перед доской, в то время как
его отчитывает учитель. — Мы думали, это поможет, и ведь действительно
помогало первое время. А потом все пошло наперекосяк.
— Да вам чертовски повезло, — Достоевский налил себе вина, однако так и не

притронувшись к нему, поставил бокал обратно на стол. — А гениальная идея,
случаем, принадлежала не этому… как его, — он взмахнул рукой, затем щелкнул
пальцами в воздухе. Алек покачал головой.
— Не делай вид, что забыл его имя.
— Чуя! Точно, — поморщившись произнес он. — Только ему могла прийти в

633/1179
голову столь абсурдная мысль.
— Мы все вместе так решили, — твердо возразил Рюноске. — Все это на словах
звучит легко и просто. Но это не так. Задумайтесь на минуту. Это человеческие
жизни.
— Я думаю, Осаму и сам бы с этим прекрасно разобрался. Но ваш орден святых,

— Дрейк изобразил пальцами кавычки, — вмешался и умудрился все испортить.
Почему-то с нами у него подобных проблем не было.
Рюноске нечего было возразить. Он устало потер шею и облокотился спиной о

деревянный столб. Разговоры с этими ребятами ужасно выматывали.
— В том, что вы идиоты, мы разобрались, — Федор спрыгнул со стола, обошел

напряженного Акутагаву и встал за его спиной, закинув одну руку на его плечо.
— Скажи-ка, почему он от вас ушел?
Стоять рядом с этим человеком было некомфортно. Достоевский всегда

выглядел расслабленно и весело, однако что-то в нем отталкивало. Рюноске
задрал голову, и Федор посмотрел на него сверху вниз. Яркие ледяные глаза
прожигали холодом. Точно, подумал он, с Осаму первое время он чувствовал
себя так же. Может, все совершенные одинаковые?
— Он сказал, что случайно встретился с тобой и ты предложил ему вернуться к

вам. После этого он нас покинул.
Пожалуй, стоило сказать эти слова вслух, чтобы понаблюдать за

обескураженным выражением его лица. Рюноске давно догадался, что Осаму им
солгал. Сначала по выражению лица Алека и Дрейка, когда он спросил про
Дазая, теперь же удивление Федора стало окончательным тому
подтверждением.
— Очень интересно… — прошептал он. Акутагава напрягся еще сильнее, когда

холодные пальцы коснулись его шеи, медленно разминая ее, а затем поползли
выше и зарылись в волосы. — Расскажи мне про символы. Как они выглядели?
— Перевернутая восьмерка с короной, — проронил он, сгорая от стыда. Федор

облокотился на него, продолжая второй рукой перебирать волосы и
разглядывать его словно диковинку.
— Оо-о, значит, Натан нас опередил.
— Кто такой Натан? — спросил Рюноске.
Дверь в шатер резко приподнялась. Хён Джун выпрямился и сложил руки за

спиной. Акутагава не сразу разглядел лицо вошедшего из-за яркого света
снаружи. Незнакомец был одет в военную форму, как Хён Джун. На голове у него
была бейсболка цвета хаки, а рукава формы высоко закатаны, обнажая крепкие
жилистые руки. Дверь шатра опустилась. Мужчина бегло осмотрел всех
присутствующих. Акутагава, поймав взгляд холодных серых глаз, удивленно
разинул рот.
— И где же мой блудный сынок?
634/1179
Часть 47
Мысли вслух
Я долго твердил себе, что меня нисколько не задели ее слова,

однако осадок на душе все-таки остался.
Я правда плохой человек?
А.Н
Иногда мне хочется поступить, как Рюноске. Оставить записку и уйти. Однако у
Акутагавы была причина, но какая причина будет у меня? Все мои поступки
будут походить на действия обиженного ребенка. Пусть даже так, Ясунори
порой не думает, что ее резкие высказывания могут задеть. Я не обидчив и не
злопамятен, однако даже меня временами утомляет ее резкость. Она
изменилась и многое пережила, но дает ли это ей право судить других?
Говорить, словно она понимает меня лучше нежели я сам. Ее слова остры и
ядовиты, но мерзавцем в каждой истории получаюсь я.
Неужели никто не замечает? Почему все так слепы? Осаму высокомерен,

горделив и опасен. Гораздо опаснее, чем был раньше. Лев не дружит со своей
добычей. Он играется с ней, пока сыт, однако рано или поздно наступит роковой
момент, но будет уже поздно. Два чувства борются во мне. Дружба, за которую я
все еще цепляюсь. Здравый смысл, который твердит, что пора оставить прошлое
и двигаться дальше.
В его желтых глазах я часто видел скуку. Видел пренебрежение и легкую

отстранённость. Я не злюсь на него, нет. Я знаю, что он пытался быть
участливым, пытался быть таким, каким мы все его прежде знали… но мы все
пинаем уже мертвый труп. Его место среди совершенных. Наше — среди людей.
Мы уже никогда не будем на равных. Человеческая жизнь для него
обесценилась.
В нашей маленькой группе тоже не все идеально. В последнее время мы

слишком часто ссоримся. Наверное, это тоже… нормально? Разные люди, разные
характеры, разное мировоззрение. А любовь и привязанность, черт бы их побрал,
всегда все портят.
***
День не задался с самого утра. Поначалу дурная погода, от которой хотелось

лишь больше спать, затем закончилась тушёнка и вяленое мясо, а ближе к
середине дня произошла ссора с Ясунори.
635/1179
Накаджима выскочил из машины и долго бежал в такой спешке, от чего сейчас
обливался потом. Его щеки горели, на лбу и висках выступила испарина, светлая
челка липла ко лбу. Иногда он останавливался, чтобы перевести дух, но едва
вспомнив выражение их лиц, вновь начинал бежать, не разбирая дороги. Вскоре
ноги отяжелели, а груз на спине начал давить на плечи.
Он стянул шапку, взъерошил влажные волосы и сел на бордюр, уныло

разглядывая улицу. Все вокруг было завалено снегом. Рядом поскрипывала
вывеска, готовая вот-вот отвалиться, и тихо свистел ветер. Накаджима долго
сидел в одной позе, раздумывая, что делать дальше. Он считал, что выставит
себя идиотом и посмешищем, если вернется. А меньше всего хотелось смотреть
на самодовольное лицо Ясу. Ведь она была уверена, что он вернется, поджав
хвост. Ацуши резко вскочил и в гневе ударил бордюр сапогом. В следующий миг
острая боль пронзила ногу, и он взвыл, выплёвывая ругательства.
На минуту ему почудилось, что он услышал голоса. Тут же позабыв о боли, он

насторожился. Речь говорящего была ему непонятна. Однако, когда заговорил
второй, он отчетливо услышал знакомые слова. Крадучись, он пошел вперед,
стараясь издавать как можно меньше шума, но даже хруст снега под ногами
казался ему ужасно громким. Голоса становились все ближе и ближе.
Накаджима, затаившись в переулке, прижался спиной к стене дома и осторожно
выглянул.
Несколько человек сидели на коленях, со связанными за спиной руками. Ацуши
насчитал шестерых. Люди, схватившие их, громко переговаривались и хохотали.
Кто-то разводил огромный костер, кто-то набивал сумки сухими пайками и
швырял их в кузов грузовика. Все были чем-то заняты, кроме одного. Он стоял
спиной, и Ацуши не мог разглядеть его лица. Зато в глаза бросались
неестественно красные волосы. Он говорил с ужасным акцентом, однако это не
мешало ему громко отдавать приказы остальным.
Увидев на земле несколько изуродованных трупов, Накаджима напрягся.

Прижавшись затылком к стене, он зажмурил глаза, затем опустил голову,
разглядывая потрепанную кобуру. В берце он прятал стилет, патронов было
максимум на несколько выстрелов. Есть ли смысл геройствовать или забыть на
время про гордость и вернуться к ребятам? А может, и вовсе сделать вид, что
ничего не видел? Ацуши вновь медленно выглянул и тяжело сглотнул. Костер
был огромен. Неизвестные хватали полураздетые тела за руки и ноги и,
раскачав, швыряли в костер. Воздух заполнился запахом крови, мочи и горелого
мяса. Накаджиме показалось, что один из трупов тихо заскулил, однако, когда
его бросили в огонь, замолк уже навсегда.
— Черт… — он попятился назад, и едва успел развернуться, чтобы позвать на

помощь, как врезался в чью-то твердую грудь. Но страх тут же сменился
облегчением, когда он увидел обеспокоенные голубые глаза и Ясунори, стоящую
за спиной Накахары.
— Ты в порядке? — спросил Чуя, бегло осматривая его.
— Да, да-а, — Ацуши резко схватил его за руку и начал быстро тараторить. —
Там какие-то люди! Человек девять или десять! Они связали других и хотят их
заживо сжечь. Мы должны помешать им! Я видел, как…
— Тише. Тише, — Чуя приложил палец к его губам. — Мы тоже все видели. Этот
636/1179
дым сложно не заметить.
Все трое повернули головы, затем переглянулись.
— Что будем делать? — спросила Ясу. — С другой стороны идет толпа

зараженных. Мы надеялись, что не найдем тебя здесь, — она тяжело вздохнула.
— У нас в запасе не больше пяти минут, — Чуя пожал плечами. — Мы ничего не

успеем сделать. У нас нет ни патронов, ни времени, ни людей.
На мгновение повисла тишина. Все трое, едва обменявшись взглядом, поняли

мысли друг друга. Если бы Осаму был с ними, ситуация показалась бы им
пустяковой.
— Но мы не можем их оставить…
— Можем, — ответила Ясу. — Мы не знаем, кто они такие. За что их связали и

как они поступят с нами, после того, как мы их выпустим. Ты готов рискнуть?
— Я не… я, — Ацуши покачал головой, — не знаю.
— Уходим, — сказал Чуя.
Накаджима натянул шапку на голову и нехотя кивнул. Прежде он бы разозлился.

Прежде все попытались бы помочь. Однако от жалости глупых подростков,
которыми они когда-то были, не осталось и следа. Ацуши понимал, что Накахара
своим решением не гордится. Будь у него возможность, он бы непременно
помог. Но сейчас риски были слишком высоки.
Неизвестные за углом захохотали. Раздался громкий вопль и женский крик. Ясу

накинула капюшон на голову. Чуя заметно напрягся и на мгновение сбавил шаг.
Ацуши, плетущийся позади, до последнего был уверен, что тот плюнет на
опасность и повернет обратно, но Чуя не сделал ничего.
Они шли молча, время от времени оборачиваясь на крики. Солнце заливало

блеском крыши домов. Погода была ясной, однако мороз стоял ужасный. Ацуши
тяжело дышал, и каждый шаг через снежные сугробы давался все тяжелее и
тяжелее. Он смотрел на дома, дороги, пустые машины, заброшенные заведения
и в груди неприятно тянуло. Ему не хватало утренней людской суеты, скрипа
шин, огромных очередей за кофе, родной кровати и материнской стряпни. Он
опустил шапку пониже, надеясь, что, Чуя не обернется и не увидит скорбное
выражение его лица.
— Вы ничего не слышали? — спросила Ясу насторожившись. Чуя, глубоко о чем-

то задумавшись, прошел еще несколько шагов, прежде чем остановиться.
— Разве вы не сказали, что заражённые идут с востока? Почему они здесь?
— Понятия не имею, — прошептал Чуя. — Наверное, остальных тоже привлек

дым. Надо уходить.
Все трое помчались вперед. Солнце светило в глаза, а в шею задувал ледяной
ветер. Накаджима бежал и не чувствовал ног. Ему казалось, что его пальцы на
ногах обмерзли настолько, что, если он надумает ими пошевелить, они просто
637/1179
отвалятся. На плечи давил рюкзак, руки мерзли даже в перчатках. Куда бы они
ни сворачивали, дорогу им преграждали инфицированные, а путь к машине был
закрыт. Накахара перепрыгнул через металлические ограждения, Ясу прыгнула
следом. Ацуши опрокинул их ногой и перешагнул, поймав на себе кривые
взгляды.
— Быстрее! — закричала Ясу, когда зараженные огромной толпой выскочили из-

за угла, толкая и топча друг друга. Они резко остановились и побежали в
противоположном направлении. Спрятаться было негде. Они мчались мимо
магазинчиков, прачечных, кафетериев, всюду их сопровождали разбитые
витрины, перевернутая мебель и поломанные двери, которые удержали бы
несколько заражённых, но не толпу. Накахара резко затормозил и зацепился за
ржавую пожарную лестницу.
— Все наверх! — крикнул он. Ясу подняла голову, смахнула мокрые от пота
пряди и запрыгнула следом. Ацуши, пытаясь отдышаться, уткнулся руками в
колени, жадно вдыхая холодный воздух. Когда Ясунори поднялась достаточно
высоко, он обхватил лестницу с двух сторон и начал подниматься следом.
— Быстрее! — закричала Ясу.
— Не могу, пока твоя задница упирается мне в лицо! — огрызнулся Ацуши.
Накахара вскарабкался на крышу и протянул руку сестре. Накаджима,

почувствовав, что кто-то тянет его вниз за рюкзак, повернул голову.
Зараженный крепко держал его за внешний карман, не позволяя подняться
выше. Ацуши грязно выругался и накренился вбок, пытаясь спихнуть его ногой.
Даже когда он раздробил инфицированному лицо, тот продолжал упрямо
держать его, намертво вцепившись в сумку. Чуя достал пистолет, однако
зараженный к тому времени уже упал сам. Ацуши бросил взгляд на свой рюкзак
и побледнел.
— Нет, — прошептал он. — Нет, нет, нет, только не это!
— Что случилось? — Ясу склонилась над крышей. — Поднимайся, черт возьми!
— Он стянул его! — крикнул Ацуши.
— Что стянул? — уже раздраженно крикнул в ответ Чуя.
— Мамин браслет! Она сплела его для меня!
— Я сплету тебе таких хоть тысячу! Поднимайся, кретин! — рявкнул Накахара.
Ацуши посмотрел вниз. Инфицированные топтали друг друга, скалили зубы,

рычали и тянулись вверх, пытаясь стащить его. Вой дующего без передышки
ветра заглушал голоса. Пепел падал на плечи, точно серый снег.
— Не могу… — прошептал он. — Это единственное, что у меня осталось от нее.

Он расцепил обе руки, проваливаясь в толпу инфицированных.
***
638/1179
— Вот уж не подумал бы, что ты придешь ко мне сам, без приглашения.
Натан отложил книгу в сторону и откинулся на красный диванчик. В комнате

стоял легкий полумрак, в углу догорала одинокая свеча. От стены отделилась
тень, превратившаяся в человека с ярко-желтыми глазами. Натан закинул ногу
на ногу и поправил пальцем складку на брючине. Дазай встал посреди комнаты,
сверля его отрешенным взглядом.
— Мне кажется, ты мне не все рассказал.
— Что именно я упустил? — спросил он, потянувшись к бутылке вина. Осаму

накренил голову вбок, от чего его шея громко хрустнула, затем оттянул ворот
черного облегающего свитера.
— Не знаю. Например… что ты держишь людей на убой, точно свиней. И

забиваешь им голову всякой чушью.
— Осаму, Осаму…. — Натан медленно поднялся, взял второй бокал со стола, сел
на край дивана и медленно похлопал по нему ладонью. Дазай, проигнорировав
приглашение, остался стоять на месте. — Я говорил тебе раньше, что с вами
тремя я всегда честен и честно отвечаю на все поставленные вопросы, — он
улыбнулся, — если мне их задают.
Дазай обошел журнальный столик, присел на деревянный подлокотник дивана и

бросил короткий взгляд на книгу, которую читал Натан до его прихода. Он
приподнял бровь, однако решил промолчать.
— Эри…
— О-о! Ты уже познакомился с Эри! — воскликнул Натан, перебив его. — И как

она тебе? Бойкая девица.
— Она мертва.
Натан молча протянул Дазаю бокал вина. Тот принял его нехотя и, сделав один
глоток, отложил бокал в сторону. Под окнами раздался гул мотора, затем
людские голоса и хруст снега. Железные цепи громко ударились о капот,
спустили лестницу. Привезли провиант, догадался Дазай.
— Почему тебе так нравится все усложнять, Осаму? Раз на то пошло, я тебе
помогу, — Натан поднялся, обошел журнальный столик и встал напротив Дазая.
Осаму почувствовал неловкость, тем не менее не отодвинулся. Холодная рука
опустилась на его плечо, но чувство было сродни тому, точно змея обвилась
вокруг шеи. — Слушай меня внимательно, мой мальчик, и, может, мои слова
наконец помогут тебе определиться на чьей ты стороне.
— Я не принимаю ничьих сторон, — фыркнул Дазай. Спокойствие Натана

раздражало его. А еще больше манера речи, от которой он чувствовал себя
несмышлёным ребенком. Что-то жуткое скрывалось в этом человеке, из-за чего
он всякий раз испытывал дискомфорт в его присутствии.
— Это твое право, Осаму, — Натан сделал маленький глоток вина. — Но скажи
639/1179
мне… ты все еще считаешь, что люди ровня нам? Ты никогда не испытывал
превосходство рядом с ними? Каково это говорить с человеком, зная, что он в
любой момент может стать для тебя закуской? Он говорит, смеется, дышит,
только потому что ты ему позволяешь.
— Бред, — Дазай сбросил руку Натана и нервно улыбнулся.
— Уверен? — Натан подошёл к окну, со скукой наблюдая, как выгружают

провиант. Кай топтался рядом, нервно выкуривая сигарету. Спустя минуту он
бросил бычок на землю, придавил его ногой и подошел к кабине. Люди, стоящие
возле нее, сразу отошли в сторону. Кай отворил дверь и выволок кого-то наружу.
— Хочешь ты того или нет, твое отношение будет меняться на подсознательном
уровне. Разве можно дружить с едой, Осаму?
— Что ты такое несешь? — Дазай вцепился пальцами в полку. — Ты сам человек!
— Уже нет. Эри и многие другие не считают нас обычными людьми. Мы

защищаем их, даем кров и гарантируем безопасность. А что просим взамен?
Самую малость. Одну жертву раз в полгода. К тому же некоторые сами
предлагают себя. Сами кладут шею льву в пасть!
«Слишком часто ты сравниваешь себя со львом».
— Твои слова звучат безумно.
— Тогда давай поговорим о тебе, — Натан резко повернулся и начал надвигаться

на Дазая. Тот неосознанно попятился назад, пока не ударился спиной о стену. —
Из нас четверых, ты самый кровожадный, жестокий и несдержанный.
— Неправда! — рыкнул Дазай, в бешенстве схватив Натана за шею. Тот хрипло

засмеялся. Осаму тут же отдернул руку и зло скрипнул зубами.
— Смотрю, еще и не любишь, когда тебе говорят правду.
В дверь кто-то тихо постучал и приоткрыл ее. На пороге появился сонный Баз.
Он бегло оглядел комнату и отрешенно уставился на лидера и Осаму. Странная
поза, в которой они стояли, нисколько его не смутила.
— Кай вернулся, — буркнул он хриплым голосом. — Этот кретин чуть не спалил

целый квартал. В следующий раз давай ему более четкие указания. — Баз уже
собирался было закрыть дверь, но, вспомнив кое-что, мрачно взглянул на Дазая.
— И еще он взял пленного. Думаю, вам будет интересно на него посмотреть.
— Скажи Каю, чтобы привел его сюда, — ответил Натан.
Дазай оттолкнул его от себя и прислонился к спинке дивана. Голоса под окном
стали громче. Кай присвистнул и над чем-то захохотал. Вскоре раздался и
женский смех. Машина выехала из двора и шум мотора заглох. От резкого
дуновения ветра свеча в комнате едва не погасла. Когда Баз ушел, Осаму понял,
насколько ему некомфортно находиться наедине с Натаном. Если бы у него был
выбор между ним и Федором, он не задумываясь выбрал бы второго, несмотря
на свинью, которую он подложил ему перед уходом. Тем не менее, настоящей
злости Осаму к нему не испытывал.
640/1179
— Я подготовил для тебя кое-что, — сказал Натан, вырвав его из раздумий. — Ты
знаешь, что в моих планах найти всех совершенных и объединить их под моим
началом. И ты мне нужен в здравом уме.
Дазай неосознанно сжал в кулаке оба жетона, висящие на его шее.
— Казуми! — крикнул Натан, и спустя минуту на пороге появилась девушка. Она

была одета в тоненькое красное кимоно, которое, вероятно, она нашла среди
театральных реквизитов, а черные густые волосы были собраны и заколоты
палочками канзаши. Она смущенно переминалась с ноги на ногу, время от
времени поглядывая на Осаму исподлобья. — Подойди.
Вблизи она оказалась еще ниже. Стоя на расстоянии вытянутой руки, ей

приходилось задирать голову, чтобы видеть лицо Дазая.
— Что все это значит? — спросил Осаму, растерянно разглядывая девушку.
— Ты еще не догадался? — спросил он, изобразив удивление. — Казуми верит,

что после смерти ее ждет новая жизнь. Гораздо лучше той, что у нее есть
сейчас.
— Ты и ей промыл мозги, — прошипел Дазай. Натан, словно почувствовав, что он

собирается уйти, встал позади и крепко впился пальцами в его шею.
— Мне ли тебе рассказывать, как неприятна регенерация? После нее ты станешь

еще слабее. Кто знает… может, и рассудок наконец потеряешь, — прошептал
Натан, наклонившись к его уху. — Тогда мне придется посадить тебя на цепь,
словно бешенного пса и кормить насильно.
— Пожалуйста, — вдруг произнесла Казуми, смущенно взяв Дазая за руку. — У

меня все равно никого не осталось. Меня ничего здесь больше не держит. Я не
вижу смысла в выживании. Я плохо сплю. Почти не ем. Постоянно живу в страхе
и тревоге. Я устала. Очень.
— Видишь, — Натан улыбнулся. — Дама сама тебя просит. Или будешь и дальше
упрямиться и отнимешь у нее единственную надежду?
— Ну же, — прошептала Казуми, ласково поглаживая его ладонь.
***
Арата подошел к столу, встал напротив Хён Джуна и угрюмо уставился на карту.
— Дела плохи. Наши парни обнаружили русский корабль, прибитый к берегу

штормом… — он громко постучал пальцами по столу. В палатке стояла гробовая
тишина, нарушаемая гулом генератора снаружи. Запах дизельного топлива был
повсюду, отчего многие прятали лица за воротами своих курток или за
шарфами. Рюноске стоял словно каменная горгулья, замерев в одной позе и все
таращился на Арату. Он не знал, что больше его удивило. Отсутствие какой-либо
реакции или сам факт, что он жив и они встретились таким странным образом.
Все вопросы разом вылетели из головы и единственное на что он был способен в
данный момент, дышать и моргать время от времени.
641/1179
— Все мертвы? — спросил Дрейк. Арата наклонился над столом, блуждая
холодными серыми глазами по карте. Рюноске заметил легкую седину в угольно-
черных волосах, однако она только добавляла ему притягательности. Под
глазами Араты залегли синяки, вокруг губ появились едва заметные морщинки,
тем не менее выглядел он гораздо моложе своих лет.
— Хуже. Мы нашли несколько растерзанных тел. Остальные были заражены.
— Как обстоят дела с нашим кораблём? — справился Федор, мгновенно став

серьезным и собранным.
— Мы потеряли с ним связь. Завтра будет четвертая неделя.
Алек устало потер глаза.
— Это уже второй. Мне приказать остальным сворачиваться? Думаю, им больше

нечего делать в Йокогаме.
— Не торопись, Камински, — Хён Джун смерил его высокомерным взглядом. —

Солдаты в Йокогаме нам еще пригодятся. Пусть остаются на месте и ждут
приказ.
— Какой приказ? — огрызнулся Алек. — Мы не можем разбрасываться людьми.

Нам и так не хватает рук!
— Вы не хотите спросить, жив ли ваш сын или нет?! — закричал Рюноске.
Все на миг застыли. Арата, наконец оторвавшись от карты, удивленно

приподнял бровь. Лишь завладев всеобщим вниманием, Акутагава сообразил,
что сморозил и испытывал легкий стыд. Совесть, впрочем, гложила его недолго.
Злость на Арату придала ему смелости. Какого черта, думал он, пропал на
несколько лет, а ведет себя, словно ничего не случилось. Неужели ему на самом
деле ничуть не интересна судьба сына?
Рюноске вспомнил, как несколько лет назад впервые столкнулся с Аратой.

Ребенком он боялся его и всегда прятался, едва услышав знакомые шаги.
Казалось бы, столько времени прошло, тем не менее какой-то детский страх все-
таки затаился в груди. Арата не был похож на других взрослых. Он всегда
держался отстранённо, мало говорил, а его голос был холодный, словно сталь.
По его лицу невозможно было понять, о чем он думает. Весел ли он, раздражен
или чем-то недоволен. Всегда одно и то же холодное выражение лица, точно он
целиком сделан из куска льда. Но больше всего Рюноске не любил его глаза.
— Рюноске? Правильно? — спросил Арата.
— Надо же, вы помните, — с сарказмом ответил Акутагава. Алек поймал его

взгляд и добродушно улыбнулся. Однако в его разноцветных глазах читалось
«прекращай, парень». Ну уж нет, прекращать он даже не думал. Пусть
разозлится. Пусть хоть раз снимет маску мудака и покажет истинные эмоции.
«Если они у него есть…».
— Я помню имена всех друзей моего сына, — ответил Арата, сложив на груди
642/1179
руки. Федор тем временем сбросил чей-то рюкзак со стульчика и развалился на
нем, с нескрываемым удовольствием наблюдая за сценой.
— Почему вы не связались с нами? Мы думали, вы погибли! Осаму искал вас!

Почему вы вообще ушли?! — крикнул Рюноске. Говорить спокойно не получалось.
Он балансировал на грани истерики. Арата смерил странным взглядом его плечо
и задумчиво потер легкую щетину на лице.
— Осаму искал меня? Ты, должно быть, шутишь, парень? Мой сын был бы только
рад избавиться от моей компании, — Арата обошел стол и прислонился к нему
спиной, оперевшись ладонями о столешницу. Федор, сидящий напротив,
вытащил конфету из переднего кармана куртки, закинул ее в рот и весело
улыбнулся, обводя довольным взглядом мрачные лица вокруг. Алек, глядевший
на него с другого конца палатки, едва сдерживал желание метнуть в него чем-
нибудь тяжелым.
— Какая разница?! Он ваш сын. Вы должны были защищать его! Это ваша
прямая обязанность. А вы бросили его! Вы понятия не имеете, сколько всего мы
пережили. Сколько раз едва не погибли! Сколько дерьма повидали за это время!
Вы ведь даже не подозреваете, в какого монстра превратили собственного
сына! И черт возьми, Арата-сан, мы ведь были всего лишь детьми! Нам нужен
был кто-то взрослый рядом. А вы ушли… — выговорил он на одном дыхании.
Хён Джуна уже не было в палатке и Акутагава понятия не имел, когда он успел
незаметно выйти. Дрейк таращился на него во все глаза, Алек кусал губу,
нервно выковыривая грязь из-под ногтей. Даже Федор, перестав жевать, с
удивлением посмотрел на Арату.
— Да ты просто отец года, — произнес он, подняв палец вверх.
Арата оттолкнулся от стола и медленно подошел к Рюноске. Тот тяжело

сглотнул и едва заставил себя не попятиться назад. Рука мелко тряслась, и он
быстро спрятал ее в кармане брюк. Арата был выше почти на две головы и
Рюноске казалось, что он уменьшается под его пристальным взглядом. Он
опустил голову. Всю его смелость словно рукой смело. Он посмотрел исподлобья
на Алека, а тот смотрел на него, словно пытался выцепить его взгляд.
«Подними голову», прошептал он одними губами и Акутагава доверился ему.

Собрав всю волю в кулак, он резко вскинул голову и с вызовом посмотрел в
серые глаза.
— А ты не из робкого десятка, — сказал он. — Моему сыну повезло с другом.
— Жаль, что не повезло с отцом, — ответил Рюноске, пытаясь игнорировать

тошноту, подкатившую к горлу от волнения. Если бы только окружающие знали,
как он нервничает в присутствии этого человека, то подняли бы его на смех.
Лицо Араты смягчилось.
— Что ж, не буду тебя переубеждать. К слову, я не вижу рядом с тобой моего

сына. Он снова во что-то вляпался?
Рюноске в гневе сжал пальцы в кулак. От пренебрежения, с которым прозвучали

эти слова, хотелось врезать ему по лицу со всей силы, чтобы месяц челюсть
643/1179
хрустела. Неужели он его совсем не любит? Неужели такие родители
действительно существуют?
— Можно и так сказать, — ответил за него Федор. Он встал со стула и приподнял

дверцу палатки, впуская внутрь больше дневного света. Алек скривился и
закрыл рукой глаза. Достоевский встал рядом с Аратой. Теперь они вдвоем
смотрели на Акутагаву, словно пытаясь прочитать на его растерянном лице все
ответы на свои вопросы. — Мне кажется, твой парень у Натана.
— С чего ты взял? — спросил Арата. — Этот червь давно не давал о себе знать.
— Сделал выводы. Скорее всего, Натан заставил его примкнуть к ним шантажом.
Вполне в его стиле. — Федор сдул прядь с лица, однако та вновь упала на глаз.
Он вытащил резинку из грудного кармана, прихватил ее зубами и принялся
собирать волосы в хвост. — Будем вызволять или снова оставишь на произвол
судьбы?
— У этого мальчишки тяга к разрушению. Он и без нас прекрасно справится.
— Не слишком ли рискованно? — Алек подошел к ним, разминая затекшую

спину. — В отряде Натана еще двое совершенных. Кто знает, что они могут с
ним сделать. Осаму нестабилен, его надо вытаскивать.
Федор, не глядя на Алека, осторожно коснулся пальцами его шеи со спины и

начал медленно массировать. Александр закрыл глаза и устало выдохнул.
— Я знаю своего сына, — ответил Арата, опустив обе руки в карманы военных
брюк. — Ему сейчас лучше находиться на другой стороне. Парень, — он
обратился к Рюноске, — сколько вас всего? Чуя еще с вами?
— Да, — прошипел Акутагава, пытаясь подавить очередную волну ярости.

Интересно, думал он, сможет ли однорукий калека оставить на этом
безэмоциональном лице хоть один синяк? Чтобы этот ублюдок каждое утро
видел его в зеркале и вспоминал, за что его получил. Осаму ничуть не
преувеличивал, когда говорил, что отец никогда не питал к нему особой любви.
— Знаете, я нисколько не удивлен. Осаму говорил, какой вы мудила, но я наивно
полагал, что он преувеличивает. Что не может быть на самом деле все так
плохо. Но теперь понимаю, как сильно я заблуждался.
Арата усмехнулся. Рюноске поджал пальцы на ногах. Все-таки он был жутким

человеком. Даже ничего не делая он пугал одним своим присутствием.
— Я не собираюсь отчитываться перед ребенком. Мой сын может за себя

постоять. Об этом я позаботился.
— Вы превратили его в чудовище!
— Ошибаешься, парень. Он всегда им был.
***
644/1179
— Ублюдок! Скотина! Красноголовое чучело! Змея зеленоглазая!
— Слышь, за такие слова можно и по заднице получить.
Кай толкал связанного Накаджиму вперед, по темным коридорам, и громко

насвистывал неизвестную мелодию. Настроение у него было приподнятое и
сегодня его не испортил бы даже Баз, со своей вечно недовольной рожей. Они
вновь свернули за угол. Ацуши споткнулся об ковер и пролетел бы половину
пути, не подхвати его Кай, словно котенка за шкирку.
— Это же надо быть таким придурком, ей-богу. Премия Дарвина просто твоя по
праву.
— Я не просил тебя меня спасать!
— Вот как, — протянул Кай, — а мне показалось, что тебе нужна была помощь.
Бросился в толпу зараженных из-за какой-то фигулины.
— Сам ты фигулина! — огрызнулся Ацуши. — Отпусти меня!
— Ага, бегу и спотыкаюсь, — засмеялся Кай, и вновь начал насвистывать песню.
Накаджима фыркнул и дернул плечом, пытаясь сбросить чужую руку. Когда они
поднялись на второй этаж, включился генератор и коридор заполнился светом.
Ацуши поморщился и быстро заморгал. От резкой вспышки света его глаза
заслезились. Кай, как ни в чем не бывало, шел следом, перекатывая язык за
щекой. Накаджима быстро догадался, что они внутри театра. Кай не торопил его
и потому он мог по пути разглядывать картины, старые фрески и расписные
потолки.
— Теперь налево, — скомандовал Кай.
— Теперь налево, — пробубнил Ацуши, за что тут же получил легкий

подзатыльник.
— Дружеский совет, не рекомендую в таком же тоне разговаривать с Натаном. У

него совсем нет чувства юмора.
— Кто такой Натан? — спросил он. Кай молча оттеснил его в сторону и
приоткрыл дверь. Накаджима, едва сделав шаг, в ужасе застыл на пороге. —
Осаму…
645/1179
Часть 48
Сегодня я не знаю, что написать. Мыслей очень много.

Боюсь, в гневе я просто проткну страницу ручкой и испорчу ее.
Впервые мне так хочется кого-то ударить.
***
От звука генератора закладывало уши. Рюноске медленно разгуливал по

лагерю, вспоминая знакомые лица. Некоторых он не узнавал из-за шрамов,
некоторых из-за бороды или отросших волос. Кого-то он видел впервые, а от
кого-то намеренно держался подальше. Не все в лагере были дружелюбны к
нему, однако никто не решался в открытую оспорить решение Федора.
Достоевский часто вел себя придурковато, тем не менее люди боялись его.
На улице уже смеркалось, и погода была располагающая к прогулке. Не было ни

ветра, ни снега и по лагерю разливался приятный аромат еды. Акутагава,
заметив Спенсера, топчущегося возле солдат, сделал вид, что поправляет шарф
и быстро прошмыгнул мимо, оставшись незамеченным. Солдаты громко
смеялись, перебрасывая между собой потрепанную мягкую игрушку. Престон
прыгал между ними и, заикаясь, просил ее вернуть. Его речь была невнятна,
пустой рукав потрепанной куртки болтался из стороны в сторону. Рюноске
почувствовал к нему жалость, однако неуверенность и стыд не позволяли ему
подойти и вмешаться. Наверняка они и его подняли бы на смех.
Услышав знакомый голос, Акутагава обернулся. Дрейк шел с противоположной
стороны, самодовольно покручивая револьвер на пальце. Он о чем-то громко
рассказывал, и идущая рядом Карма закатила глаза.
Заметьте, пожалуйста, взмолился Рюноске и Ким, словно услышав его мысли,

повернул голову на шум. Голос Спенсера звучал низко, точно он вот-вот
расплачется. В памяти всплыл день, когда они впервые встретились с Осаму,
после долгой разлуки и как он зашел в гостиную, держа на руках истекающего
кровью Престона. Он по сей день задавался вопросом, солгал ли тогда Дазай.
Впрочем, будь он виновен в страшных увечьях Спенсера, стал бы тот его так
любить и бегать за ним, точно собачка?
— Что здесь происходит? — гаркнул Дрейк. Один из солдатов спрятал игрушку

за спину, остальные встали по стойке смирно, нервно переглядываясь.
— Эй, парень, что ты там спрятал за спину? — спросила Карма.
— Ничего. Это, просто… — он уткнулся глазами в землю, ковыряя сапогом снег.

Спенсер подбежал к Дрейку и крепко вцепился в его руку.
— Что случилось, приятель? — спросил он.
— Ышка! — воскликнул Спенсер.
— Ышка? — Дрейк озадаченно приподнял бровь. — Аа-а, мышка, — догадался он.

646/1179
— Дай-ка эту игрушку сюда, парень, пока я не оставила промежуток у тебя
между зубов, — рявкнула Карма, потянув солдата за подбородник. Тот нервно
облизал губы и вытащил из-за спины потрепанную мягкую игрушку. Остальные
прыснули, но поймав на себе холодный взгляд Кима, быстро замолкли.
— Серьезно? Вам заняться больше нечем? — спросил Дрейк.
Спенсер, получив свою мышь обратно, радостно прижал её к груди. Он почти не

изменился, подумал Акутагава, разве что немного исхудал и выражение лица у
него было теперь какое-то глупое. Карма и Дрейк ушли, так и не заметив
прячущегося неподалёку Рюноске.
Акутагава долго смотрел им в спину, раздумывая куда податься. Федор
разрешил ему свободно передвигаться по лагерю, но запретил его покидать.
Едва услышав от Достоевского эти слова, он начал обдумывать план побега,
однако Федор, словно предугадав ход его мыслей, предупредил, что
моментально почувствует, если он выйдет за пределы лагеря. Достоевского
боялись не просто так и испытывать его терпение на себе Рюноске хотелось в
последнюю очередь.
Он обогнул ряд палаток, прошел мимо небольшого загона для собак и вдруг
остановился. Рука сама потянулась в карман, в котором лежал небольшой
брелочек. Он быстро покачал головой и побежал, пытаясь не думать о Нобу. Под
ногами заскрипели деревянные паллеты. Они тянулись от самой первой палатки
вплоть до последней. Акутагава недоумевал, для чего они пронумеровали
каждую палатку, но догадался позже, когда Карма направила его с поручением.
Номера упрощали поиск.
Вытащив руку из кармана, он принялся перепрыгивать через паллеты. Под ними

была вязкая грязь, смешанная со снегом и лужи. Люди носились кто куда, никто
не обращал на него внимания. Военные то приходили, то уходили. Арата вновь
куда-то исчез. Рюноске не видел его уже второй день. Он понятия не имел,
почему лагерь стоит в этом захолустье так долго. Чем они занимаются. Почему
так много военных вокруг и когда его наконец отпустят, посчитав бесполезным.
Акутагава был уверен, что Федор избавился от Спенсера, но, увидев его, очень
удивился. Может, не такой уж он и плохой, каким хочет казаться?
— Рю! — Акутагава, услышав свое имя, остановился. — Давай к нам! Иди сюда!
Всякий раз, когда он видел Алека, в груди от чего-то теплело. Улыбка сама
появилась на его губах. Александр сидел на кромке колодца, подавая Рейко
чистую посуду. Она разливала суп по тарелкам и ставила их на поднос. Така и
Юдай забирали их по очереди. Дрейк представил ему их бегло и Акутагава
приятно удивился, что запомнил их имена. Как правило, они вылетали из его
головы уже через минуту.
— Очень вкусно пахнет, — сказал Рюноске, становясь рядом с Алеком. — Это

овощной суп?
— Да. Только овощей здесь почти нет, — Рейко выпрямилась и слегка

скривилась от боли в спине. Александр спрыгнул вниз, поднял железную
поварешку и встал напротив котла.
— Давай я помогу тебе?

647/1179
— Ну уж нет. Сиди и отдыхай. Ты сам только вернулся, — ответила она.
«Вернулся откуда?», хотел спросить Рюноске, но не стал задавать этот вопрос в

присутствии Рейко. Вдруг информация была конфиденциальной, подумал
Акутагава и своим вопросом он поставит его в неловкое положение. Тем не
менее ему ужасно хотелось узнать, куда подевался Арата и чем они здесь
занимаются.
Рейко тем временем протянула тарелку с супом и ему. Акутагава присел на

небольшую самодельную скамейку и быстро влился в разговор. В основном были
жалобы. Кто-то был недоволен туалетом, в который каждый третий боялся
провалиться. Кто-то жаловался на холод, условия, зараженных и долгую зиму.
Юдай выдал целый список, от которого все долго хохотали. Людей вокруг
становилось все больше и больше. Они стояли с тарелками супа и весело
переговаривались, время от времени громко смеясь над чьей-то шуткой. Вскоре
подошли и Дрейк с Кармой. Всякий раз, когда Ким маячил на горизонте, не
обходилось без словесной перепалки с Алеком. Тот словно намеренно
провоцировал его и Александр постоянно велся.
Несмотря на веселую обстановку, Рюноске стало грустно. Он скучал по своей

группе и отдал бы все, лишь бы они снова оказались все вместе, как раньше. В
лагере Федора было много людей, но все они казались ему безликими.
Возможно, причина была в том, что люди вокруг постоянно умирали, а на их
место приходили новые. Неизменна оставалась лишь четверка, которую Федор
всегда брал с собой, куда бы не направлялся. Что же в них такого особенного,
думал Акутагава.
***
Спустя три дня Рюноске совсем заскучал. Он не знал, чем заняться, куда пойти и
с кем поговорить. Александр и Дрейк словно сквозь землю провалились. Карма
была постоянно занята, а разговор с Рейко поддерживать порой бывало трудно.
Люди в лагере постоянно были в движении. Каждый чем-то занимался и не
сидел сложа руки. Каждый день уезжали одни машины и приезжали другие,
полные провианта. Однако больше Акутагаву интересовал вопрос, куда едут
военные грузовые автомобили полные солдат. Хён Джуна, после разговора в
палатке, он больше не видел. Время от времени компанию ему составлял Юдай,
но даже с ним постоянно приходилось придумывать тему для разговора. В
тишине он чувствовал себя неловко. На четвёртый день Акутагава слег,
подхватив легкую простуду. Как он и думал, никто не заметил его отсутствия.
Снаружи стоял шум, беспорядочный гул голосов, рев мотора и собачий лай.
Впрочем, Рюноске нравилась эта оживленность. Высунув голову из-под одеяла,
он стал прислушиваться к голосам, лениво разглядывая свои вещи, хаотично
разбросанные по всей палатке. И куда делась его хваленая чистоплотность?
Несмотря на холод снаружи, ему казалось, что все его тело горит. С утра его
мучила жажда, а ближе к обеду стала кружиться голова и началась легкая
лихорадка. Порой, когда он открывал глаза, ему мерещилось, словно кто-то
ходит вокруг и о чем-то говорит с ним. Фигура человека была размыта, а речь
невнятна, как бы сильно Акутагава не пытался его понять. Иногда полог палатки
648/1179
приподнимался, люди входили и выходили. Стояли напротив него, что-то
обсуждали, переговаривались, но он не мог им ответить. В горле ужасно
першило, а губы, казалось, слиплись так сильно, что он больше никогда их не
раскроет.
— Тебе, должно быть, очень плохо, — раздался до боли знакомый голос над
ухом.
Рюноске свернулся калачиком, зажав одеяло между ног.
— Очень, — прошептал он, комкая пальцами подушку.
— Что я могу для тебя сделать?
Рюноске молчал долгую минуту, а затем приподнялся и сбросил одеяло.
— Подойди поближе, — попросил он. Дазай сел перед ним на корточки. В

палатке стоял полумрак, но его Акутагава видел отчетливо. Он слегка улыбался,
разглядывая его с нежностью в глазах. — Ты пришел, потому что я болен?
— Нет. Я просто по тебе соскучился, — ответил он, осторожно перехватив его

руку. Рюноске затаил дыхание, когда Дазай поднес ее к своему лицу и потерся
щекой. — Ужасно истосковался.
— Тогда ты можешь остаться со мной, — неуверенно прошептал он. — Если,

конечно, хочешь.
Дазай засмеялся.
— Как я могу не хотеть остаться наедине со своим парнем?
— С кем? — ошарашенно спросил он, вскочив на ноги. Дазай растерянно

— Странный ты какой-то сегодня, — он наклонился за одеялом, накинул его на

плечи Рюноске и звонко чмокнул в уголок губ. — Ты что, уже меня разлюбил и
таким образом пытаешься порвать со мной?
Акутагава застыл. Не веря своим глазам, он протянул руку и коснулся

дазаевской щеки. Тот охотно подставился под руку и заулыбался так, от чего у
него в груди защемило.
— Не верю… — прошептал он, запустив пальцы в белые волосы. Затем он

коснулся длинных светлых ресниц, носа, линии челюсти. Когда он добрался до
губ, Осаму прихватил его палец зубами и слегка прикусил. — Я не верю тебе,
Осаму.
— Что? — Дазай нахмурился.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — Акутагава судорожно вздохнул. —

Даже в собственном сне я не могу расслабиться и получать удовольствие. Так
глупо… — он поджал губы и закрыл глаза ладонью. Дазай стоял неподвижно,
словно кукла, замерев в одной позе.
649/1179
— Что я могу сделать для тебя? — повторил он. Рюноске истерично захохотал.
— Даже это я испортил! Что ты можешь для меня сделать? Не знаю, — он

всплеснул рукой. — Можешь меня обнять. Можешь сказать, что… Хотя, пожалуй,
не нужно.
Он, пошатываясь, подошел к нему, уткнулся носом в дазаевскую шею. Тот обвил
его талию руками и крепче прижал к себе.
— Блять… — всхлипнул Рюноске. — Почему я не могу тебя разлюбить? Почему я

так сильно люблю тебя?
— Эй?
Кто-то слегка тормошил его за плечо. Он нахмурился и попытался сбросить

чужую руку, но она стала тормошить его ещё настойчивее. Осаму уже не было
рядом, хрупкие крупицы сна рассеялись, оставив его в кромешной темноте.
Голос зовущий его стал отчетливее, но как бы Рюноске не пытался, у него не
получалось пошевелиться и открыть глаза.
— Кажется, у него жар. Почему никто не проверял его?
Голос низкий, мягкий и приятный. Александр.
— Я… Прости, Алек. У меня правда не было на это времени.
Рейко развела руками.
— Да кто ж знал, что пацан сляжет, — Дрейк бегло осмотрел палатку и, не найдя
в ней ничего интересного, встал рядом с Алеком. — Может, встряхнуть его
посильнее?
— Если ты когда-нибудь заболеешь, я непременно так и сделаю, а теперь выйди,

пожалуйста, — попросил он, опустив холодную ладонь на лоб Рюноске. —
Рейко…
— Я покопаюсь в наших запасах. Может, найду какое-нибудь жаропонижающее,

— произнесла она.
Ким пожал плечами и вышел следом за ней. В палатке наконец воцарилась

тишина. Алек достал платок из внутреннего кармана куртки и начал протирать
лицо и шею Рюноске от пота. Спустя пару минут, он отложил его в сторону,
стянул с себя куртку и бросил ее на спинку стула. Куртка не долетела и упала на
пол. Алек хотел встать, но Акутагава открыл глаза и посмотрел на него.
— Выглядишь ужасно, — Александр, позабыв о куртке, сел обратно.
— Я тоже рад тебя видеть, — он улыбнулся. Даже не глядя на свое отражение,

он чувствовал, как опухли его глаза. Моргать было тяжело, словно кто-то
швырнул горсть песка ему в лицо. — Только не говори, что я плакал во сне…
Боже, какой стыд.
Алек неловко откашлялся и отвел взгляд от его лица.
650/1179
— Не вижу здесь ничего постыдного. Я тоже иногда плачу во сне, — ответил он.
— Врешь ведь, — Акутагава нащупал его руку, слегка сжал ее и уставился на

потолок. Ему было все равно, как выглядело это со стороны. Сейчас как никогда
он нуждался в прикосновении. — Алек, скажи, ты любил когда-нибудь
безответно?
— Нет, — ответил он, ничуть не удивившись его вопросу, или он просто не подал
виду.
— Я вообще никогда не любил, если подумать. Мне это чувство не знакомо.
— Совсем-совсем никогда?! — удивился Рюноске. — Даже в школе? В

университете?
Алек хрипло засмеялся и мягко толкнул его в грудь, укладывая обратно на

матрас.
— Почему тебя это так удивляет? Для меня все люди как люди. Я не вижу в них
ничего особенного, чтобы терять голову от одного их присутствия, — произнес
он задумчиво. — Некоторых я, конечно, люблю, но не думаю, что это то самое
чувство, о котором ты меня спрашиваешь.
— Понятно… — уныло ответил он.
— А ты терзаешься от безответной любви? — Алек протянул к нему руку и

заправил мокрые от пота пряди за уши. Рюноске уткнулся лицом в подушку и
что-то промычал. Ответа долго не было. То ли он не расслышал его глухое
мычание, то ли решил проигнорировать. Однако, когда Рюноске уже не ждал
ответа, Алек сказал:
— Ты очень много думаешь, Рю. И очень много загоняешься. Перестань

волноваться о том, что ты не можешь контролировать. Ведь в этом нет смысла.
Рейко приподняла полог и зашла внутрь. В руках у нее был блистер, пузырек с
мутной жидкостью внутри и стакан воды. Весь оставшийся день он ворочался в
постели, раздумывая над словами Алека.
Если бы он только мог прислушаться к его совету.
***
Дазай взглянул исподлобья. В тусклом свете свечи ярко-желтые глаза внушали

страх. Натан отпустил изуродованное тело Казуми. Оно ударилось головой о
тумбу, затем свалилось на пол с глухим стуком. Накаджима в ужасе посмотрел
на тело девушки. Обе руки были оторваны, лицо обгрызено до костей. Пустые
глазницы смотрели прямо на него. Черные длинные волосы рассыпались по
ковру, огромная лужа крови вытекала из-под ее тела.
Ошеломленный Дазай выронил оторванную руку и протёр окровавленный рот
запястьем. Минуту стояла гробовая тишина. Все смотрели друг на друга, затаив
дыхание. Осаму казалось, что Ацуши ему мерещится. Как еще объяснить его
651/1179
появление? Галлюцинации часто преследовали его, особенно в минуты сильного
голода. Иногда он слышал голоса, иногда крики. Временами он видел Лери и его
издевательскую ухмылку. Дазай страдал и ничего не желал так сильно, как
избавиться от шума в голове. Однако в данную минуту он надеялся, что образ
перепуганного Накаджимы, застывшего в дверном проеме, очередная подлянка
его больного разума.
— Кажется, мы не вовремя… — прошептал Кай, присвистнув.
— Ацуши? — тихо позвал Дазай. Он поднялся с колен и сделал шаг вперед.

Накаджима попятился. — Это не то… Я просто…
— Не подходи, — произнес он, и дрожащей рукой потянулся к кобуре.
— Ты не отобрал у него оружие? — равнодушно поинтересовался Натан.
— А надо было? — спросил Кай и бегло осмотрел комнату. Прежде он часто

думал, почему Натан всегда зажигает свечу, когда зовет к себе очередную
верующую глупышку. Видимо, по той же причине, что и сейчас. Стены были
забрызганы кровью. Тело Казуми валялось на полу, словно изуродованный
манекен. Ее лицо было искажено в ужасе, губы оторваны, глазницы пусты. При
свете это зрелище выглядело бы куда отвратительнее.
Накаджима тем временем пихнул Кая в плечо и выскочил в коридор. Дазай

пронесся следом, и Кай благоразумно отпрыгнул в сторону.
— Ацуши, стой! — закричал он, мчась за ним по коридору. Накаджима,

обернувшись на секунду, споткнулся об ковер и пробежал полпути прыгая на
одной ноге. Кое-как удержав равновесие, он схватился за пыльные перила,
чтобы быстрее затормозить и бросился вниз, перепрыгивая сразу через
несколько ступеней. Дазай, добежав до лестницы, на секунду остановился, а
затем перепрыгнул через перила и приземлился прямо перед Накаджимой. Тот
взвизгнул и испуганно отпрянул, из-за чего больно приложился головой о
мраморную колонну.
— Не подходи ко мне! — закричал он, вновь направив на него пистолет. —

Клянусь, я выстрелю!
— Да что с тобой, черт возьми?! — заорал Дазай.
— Нет, это что с тобой?! — крикнул Накаджима в ответ. Его грудь тяжело
вздымалась от бега, лицо побагровело, с висков стекали капли пота. — Ты убил
человека! Ты убил и съел человека!
— Ты всегда знал, чем мне нужно питаться! Не делай вид, что узнал об этом
только сейчас!
— Одно дело знать, а другое, блять, увидеть своими глазами! Ты просто ебаный
монстр!— плюнул он.
— Я не принуждал ее!
— Конечно! — Накаджима истерично захохотал. — Еще скажи, что она сама тебе
предложила ее съесть!
652/1179
— Ацуши, послушай, — Дазай поднял обе руки в примирительном жесте. — Я не
хочу навредить тебе. Отпусти оружие, пожалуйста. И мы спокойно поговорим.
— Поговорим? С тобой-то? — он нервно облизал сухие губы. — О чем мне

говорить с чудовищем? Лучше бы ты сдох и больше никогда не появлялся в
наших жизнях! От тебя всегда одни проблемы, ебаный, блять, мудак!
Дазай судорожно вздохнул. Ацуши смотрел на него с отвращением. Его взгляд

падал то на окровавленную футболку, то на взлохмаченные волосы и дикие
желтые глаза. Натан и Кай молча наблюдали за ними, стоя этажом выше, возле
кованных перил. Порой Кай растерянно поглядывал на лидера и недоумевал,
почему он бездействует. Однако, когда он сам надумал спрыгнуть вниз и
остановить перепалку между ними, Натан поднял руку, веля ему жестом не
вмешиваться. С такими-то друзьями и враги не нужны, растерянно подумал Кай,
облокотившись на перила. И это из-за них Осаму пожертвовал своей свободой?
— Отпусти пистолет, — попросил Дазай. Его голос звучал равнодушно, но Натан

и Кай заметили, как он слегка дрогнул. На губах лидера появилась улыбка.
— А не пойти ли тебе к черту? Это ты приказал привести меня сюда? Твоих рук
дело, верно?
— Ацуши…
— Не подходи! — закричал он и вскользь посмотрел на выход. Снаружи никого

не было слышно, а двери были приветливо распахнуты. Однако Дазай знал, что
едва Накаджима выйдет за порог, люди Натана тут же схватят его, возможно,
покалечат. Он понятия не имел, как Ацуши здесь оказался. В памяти всплывали
обрывки слов, когда Баз заглянул к ним. Он говорил о пожаре, о трупах и о
пленнике. Осознание пришло мгновенно. Значит, Натан велел его привести?
Дазай резко вскинул голову, и что-то в его взгляде до ужаса напугало
Накаджиму. Он не понял, когда сомкнул палец и нажал на курок. Прозвучал
громкий выстрел, а затем зазвенело в ушах. Осаму изумленно посмотрел на
свою грудь, на которой расплывалось кровавое пятно. Ацуши в панике уронил
пистолет и прижался к колонне спиной.
— Ты… — Дазай макнул пальцы в собственную кровь и неверяще поднес их к

лицу, — выстрелил в меня?
Ацуши глядел на расплывающееся пятно крови, испуганно вытаращив глаза.

Первым делом он хотел броситься к нему и зажать рану руками, но ноги
парализовало от страха. Он стоял не шевелясь, то открывая, то закрывая рот,
точно выброшенная на берег рыба.
Натан и Кай спрыгнули вниз. Осаму медленно осел на пол, стеклянными глазами
уставившись в одну точку. Натан подошел к нему, сел на корточки напротив и
мягко похлопал по плечу.
— Вот о чем я тебе и говорил, — сказал он сочувствующе. — И ради этих людей

ты так долго страдал? Скажи мне, Осаму, твои мучения стоили того?
— Но он мой друг… — прошептал Дазай, скривившись. Натан обхватил его лицо

пальцами и приподнял.
653/1179
— Друг? — он тяжело вздохнул. — Друг не направил бы на тебя пистолет. Не
назвал бы тебя чудовищем и не пожелал бы смерти.
Кай молча наблюдал со стороны. Вся его словоохотливость испарилась. Он был

растерян и озадачен. Осаму дураком не был, он прекрасно понимал, что Натан
все подстроил. Тем не менее, он на него не злился. Ведь руку Накаджимы
направлял не он.
***
Причинял ли я им боль?
Давал поводы усомниться в себе?
Был груб или резок?
Не знаю. Теперь я затрудняюсь ответить.
Федор был прав. Он всегда прав… Пора бы смириться с этой простой истиной.
Я снова один. Я снова тот мальчишка из подвала.
Неужели эта хворь снова осела во мне…
Осаму Дазай
Больше снега Рюноске ненавидел солнце зимой. Все вокруг начинало таять, вода
капала с крыш, под ногами постоянно слякоть, а мороз стоял такой, от которого
мерзли даже кости. Впрочем, провалявшись два дня в постели, Акутагава был
рад и такой погоде. В лагере почти ничего не изменилось. Разве что, солдат
вокруг стало гораздо больше и военных грузовых автомобилей. Вернулись,
подумал он, неосознанно выискивая глазами знакомую фигуру. Араты нигде не
было и Акутагава на короткий миг засомневался, настоящий ли был тот диалог в
палатке, а не плод его воображения. Полдня он лениво слонялся по лагерю,
обмениваясь короткими фразами и приветствиями. Занять себя было нечем.
Рейко, увидев его, едва удостоила парой фраз. Она всегда была чем-то занята.
Така и Юдай таскали канистры с бензином, а от предложения о помощи
небрежно отмахнулись.
Рюноске долго искал Алека, но и тот, казалось, провалился сквозь землю. Он

присел на скамейку и принялся скучающе наблюдать за прохожими. Люди не
обращали на него внимания. Акутагава вытащил руку из кармана и принялся
отдирать зубами мозоли. Это место по-прежнему казалось ему ужасным. Вязкая
грязь перемежалась с глубокими лужами. Пахло копотью, псиной и бензином.
Никто не говорил ему, почему они стоят здесь так долго, однако возвращение
военных он считал хорошим знаком. Значит, совсем скоро Федор все-таки
свернет лагерь.
Рюноске решил, что сделает еще один небольшой круг и вернется к себе в
палатку. Иногда ему в голову приходила мысль бежать, так как Достоевского
часто не бывало в лагере. Впрочем, они никогда не пересекались, даже когда он
возвращался. Как-то он спросил у Алека, действительно ли тот заметит,
надумай он бежать. Александр быстро переменился в лице и заметно напрягся.
Просто запомни одно, сказал он, Федор говорит один раз. Дальше начинаются
последствия. И даже я не смогу тебе помочь.
654/1179
Рюноске встал со скамейки и потянулся. В кармане куртки он нащупал
несколько орешков. Вытащив один, он подбросил его в воздух и открыл рот. Чья-
то перебинтованная рука резко появилась перед его лицом и перехватила
орешек.
— Закрой рот, парень, а то залетит трупная муха и отложит в нем личинки.
— Это не так работает, умник, — буркнул Рюноске.
— Тебя, наверное, часто в школе били, — Дрейк щелкнул его по носу и вложил
украденное обратно в его ладонь. — Как здоровье?
— Ты, вроде, руку повредил, а не голову, — Акутагава хмыкнул. — С чего вдруг

такая забота?
Ким что-то ответил, однако из-за рева мотора он его не расслышал. Быстро
нагнав Дрейка, Акутагава увязался за ним. Все их разговоры начинались и
заканчивались словесной перепалкой, тем не менее Рюноске в его компании
никогда не скучал. Прежде он казался ему жутким и неприятным типом. Того же
мнения он был и об Алеке, Карме, Рейко и многих других. Однако проведя здесь
всего пару дней, он пришел к выводу, что не такие они и плохие.
Прежде он этого не замечал, потому что всегда держался возле своего отряда, а
людей Федора воспринимал, как врагов.
— Где ты повредил руку? — спросил Акутагава, перепрыгнув через кривой

паллет. Дрейк вдруг остановился и взглянул на сероватую палатку напротив. Из
нее доносились знакомые голоса и Рюноске невольно прислушался.
— … ты всегда так поступаешь! Тебя никогда не интересует ничье мнение!
— Я делаю это ради тебя.
— Когда я столько раз просил оставить эту идею… Нет, Федор, ты делаешь это
ради себя.
Полог резко приподнялся. Алек выскочил наружу и промчался мимо них, даже не
удостоив взглядом. Дрейк тяжело вздохнул и, взъерошив волосы Рюноске, молча
ушел за Алеком.
Весь оставшийся вечер он провел в прострации, уставившись в потолок. Раз за

разом в памяти всплывал образ рассерженного Александра. Что вообще нужно
сделать, чтобы довести его до такого состояния, недоумевал он. Это же Алек,
черт возьми. Живое воплощение вселенского терпения и спокойствия. Он
перевернулся на бок и слегка накренил книгу, сонно блуждая глазами по
строкам. Сколько бы раз он не перечитывал текст, смысл вылетал из его головы
уже через секунду. Он никак не мог сосредоточиться. Его мучал дикий интерес и
желание немедленно отправиться на поиски Александра. Не для того, чтобы
расспрашивать его о разговоре с Федором, а чтобы убедиться, что он в порядке.
Задумавшись, Рюноске не сразу заметил Арату, бесшумно появившегося на

655/1179
пороге. Он быстро вскочил с матраса и выпрямился словно струна. Книга
завалилась за подушку, а стакан с водой, от резкого движения руки, пролился
на одеяло. Арата, наблюдавший за ним со стороны, вяло улыбнулся. Вид у него
был очень уставший. Черные волосы были непривычно растрепаны, из-под
ворота футболки проглядывали бинты.
— С вами все в порядке? — растерянно спросил он. — У вас…
— Не обращай внимания, — отмахнулся он. Без военной формы и со

взлохмаченными волосами Арата выглядел необычно. Гораздо моложе своих лет
и не устрашал своим грозным взглядом. Впрочем, даже это не помогло Рюноске
расслабиться. — Можно? — он кивком указал на стульчик, куда Акутагава
свалил всю свою одежду.
— Да. Да, конечно, — нервно ответил он и вихрем все сгреб.
Арата сел на стул и очень долго молчал, разглядывая скудную обстановку.

Рюноске терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу. Все-таки Осаму очень
похож на него, подумал Акутагава, разглядывая красивые черты лица. Разве что,
глазами пошел в мать и цветом волос. Однако сейчас, пожалуй, у него не
осталось и этого.
— Ты много времени провел с моим сыном, — произнес он наконец.
— Да, — подтвердил Рюноске.
Арата слегка кивнул и сцепил пальцы в замок.
— Расскажи мне о нем.
Акутагава улыбнулся. Он молча сел на пол и опустил ладонь на согнутое колено.
— Все-таки Осаму ошибался. Вам не все равно.
656/1179
Часть 49
***
— Что ты собираешься с ним делать?
— Очевидно, оставить его в лагере.
Натан облокотился плечом об железную клетку. Дазай сидел на деревянной

таре, подогнув ногу. Кай и Баз стояли чуть поодаль, наблюдая за зараженным,
запертым внутри. Выловили они его совершенно случайно.
Эволюционировавший слишком близко подошел к лагерю. То ли его привлек
запах еды, то ли дым, то ли звуки выстрелов. Люди Натана не думали, что их
действия могут спровоцировать огромный наплыв зараженных. А если бы и
задумывались, им было все равно, пока у них в отряде было трое совершенных.
Они не боялись вылазок, обходов и поисков провианта. Их всегда сопровождал
кто-то из тройки. Чаще всего это бывал Кай, которому просто не сиделось долго
на одном месте. Натан очень редко делал что-либо сам, а Баз никогда не
вызывался добровольцем, пока задачу ему не поручал лидер. Дазай, с момента
прибытия в лагерь, еще ни разу не покидал его пределов. Он был нестабилен,
опасен, и все его боялись.
Однако многое переменилось. Натан не без удовольствия наблюдал, как

изменился Осаму с тех пор, как съел Казуми. Говорил он спокойным
расслабленным голосом, не злился по пустякам и, как выяснилось, был очень
приятным собеседником. Натан все чаще и чаще начинал незатейливые
разговоры, получая неподдельное удовольствие от его компании. С Каем и
Базом все было не так просто. Кай либо отмалчивался, либо называл Натана
занудой и уходил, говоря, что, лучше проведет время в компании зараженных,
чем с таким мухомором. Баз всегда находился в своем собственном мире и
половину разговора благополучно пропускал мимо ушей.
— Вижу, ты недоволен моим решением?
Дазай слегка откинулся назад и начал лениво дрыгать ногой. Кай мельком
взглянул на бледные ключицы, выглядывающие из-под расстегнутого на две
верхние пуговицы ворота рубашки. Он прикусил губу и начал что-то активно
царапать в своем блокноте.
— Отпусти его. Пусть возвращается к своим. Все равно от него нет толку.
Натан не смог сдержать довольную улыбку, услышав «к своим» из уст Дазая.
— Он стал бы неплохим рычагом давления на тебя, — усмехнулся он,

уклонившись от резкого удара по клетке. Зараженный громко зарычал. Из
массивного тела появились острые ядовитые иглы и резко разлетелись во все
стороны. Кай возмущенно стряхнул их со своего блокнота. Базу несколько игл
попали в шею и грудь. Дазай и Натан не стали уклоняться. Осаму начал уныло
выдергивать иглы из своего плеча.
— Ценю твой честный ответ, — Дазай хмыкнул. — Но я уже говорил, что остаюсь
657/1179
с вами по собственной воле. Ты был прав. Мое место среди таких же, как я, —
Кай и Баз с любопытством посмотрели на него. — По крайней мере, парни не
будут смотреть на меня, как на мутанта.
— Не стоит впадать в крайности из-за одного случая, — вдруг сказал Баз. Дазай
растерялся. — Есть и хорошие люди, которые понимают, что против своей
природы ты пойти не сможешь. Да, некоторым людям все равно. Они будут
винить тебя, что бы ты ни делал, потому что ты отличаешься от них. Они будут
винить тебя, потому что боятся. А страх всегда приводит к ненависти. Но это не
значит, что тебе нужно отталкивать всех, лишь из-за того, что один, когда-то
сделал тебе больно. Просто будь избирательнее в друзьях.
— Вот вы всё гоните на пацана, а никто не подумал, что он просто испугался? —

Кай закрыл блокнот и пожал плечами. — Да он же чуть не обделался, когда в
тебя выстрелил.
Зараженный вновь заревел, от чего у всех заложило в ушах. Отравленные иглы

снова полетели в разные стороны. Кай и Баз на этот раз уклонились. Дазай
задумчиво уставился на черные иглы, вонзившиеся в кожу. Натан схватил
зараженного за горло и прижал лицом к клетке.
— Никак не пойму, как эта тварь создает иглы внутри организма, — он просунул
вторую руку в клетку и вонзил пальцы в зараженного. Тот взревел и впился в
железные прутья желтыми зубами, пока внутри него орудовала рука,
прощупывая все органы. Кай скривился от отвращения и высунул язык. Дазай
спрыгнул с деревянной тары и подошел поближе. Его тоже давно мучал этот
вопрос. Как зараженные эволюционируют? Что происходит с их организмом?
Эволюционируют определённые особи или все рано или поздно подвергаются
мутации? Дазай вспомнил о химере, найти которую давно оставил попытки.
Мысль об Элли неприятно кольнула его в сердце. Он так и не набрался смелости
проститься с ней.
— Нащупал что-нибудь?
— Ничего, — разочарованно ответил Натан.
— Может, убьем его и вскроем? — предложил Осаму, с интересом заглядывая в

склизкую пасть.
— Ну все, с меня хватит, извращенцы! — Кай оттолкнулся от стены и подцепил

пальцем красную кожаную куртку, висящую на частоколе. Он уже собирался
было уйти, как Натан окликнул его.
— Раз ты уходишь, можешь освободить пацана.
Кай озадаченно посмотрел на Дазая.
— Ты не…
— Нет, — Осаму догадался, о чем собирался спросить его Кай. Он не хотел

видеть Ацуши и тем более говорить с ним. По крайней мере, не сейчас. Дазай
много раз прокручивал в голове тот день, пока не пришел к выводу, что Ацуши
выстрелил случайно. Тот всегда терялся в критических ситуациях. Однако Осаму
по сей день не мог избавиться от неприятного осадка, после его слов.
658/1179
***
Мы дружим с самого детства.

Я давно привык к его эгоистичной стороне.
Но почему он продолжает раз за разом спрашивать меня об этом?
Почему он просто не забудет?
Александр. К.
Кай шел по коридору, громко насвистывая и покручивая ключи на пальце. День

был теплый, солнечный, и потому он был в прекрасном расположении духа. Кай
хоть и не чувствовал холод, ненавидел зиму. Осень он ненавидел еще сильнее.
Ему нравилось, когда все вокруг цвело. Когда щебетали птицы и пахло весной.
Зима оставила у него не самые приятные воспоминания. Отец часто выпивал и в

приступе горячки постоянно выгонял его из дома. Кай шатался по холодным
улицам, одетый кое-как и, трясясь от холода, пытался найти временное
убежище. Иногда он засыпал в подъезде, пока его не прогоняли, иногда под
мостом, где бездомные делились с ним дырявым одеялом и остатками еды, а
иногда ему везло попасть в метро.
Взрослые никогда не обращали на него внимания, а если и обращали, то с целью

прогнать. Кай не любил вспоминать свое детство. Он ненавидел отца и никогда
не понимал мать, которая годами терпела его побои, потому что боялась
осуждения. Она работала на двух работах, потому что не хотела приходить
домой. Иногда к ним захаживали родственники и в весьма грубой форме
осуждали ее за нежелание зачать еще одного ребенка. Раньше женщины и на
две работы ходили и за пятью детьми умудрялись уследить. А что сейчас? За вас
все делает стиральная машинка, пылесос, посудомоечная машина, а вы еще
умудряетесь жаловаться, говорили они. Мать Кая вообще редко на что-либо
жаловалась.
Кай взъерошил волосы и тяжело вздохнул. Так много лет прошло, а он по-
прежнему злился всякий раз, когда вспоминал родителей.
Остановившись напротив нужной двери, он вставил ключ в замок и повернул

его. Дверь тихо скрипнула. Накаджима стоял в середине комнаты, метая нож в
портрет неизвестной дамы с цветами. Ее высокомерное лицо его раздражало, и
он задался целью истыкать ее лицо целиком. Делать все равно было нечего.
— Осаму! — крикнул он, когда дверь отворилась, но увидев на пороге Кая,

заметно опечалился.
— Чего такая рожа кислая? Не рад меня видеть?
— О-о, я так рад тебя видеть, — Накаджима подошел к портрету, вытащил нож и
вновь встал на ковер, в середине комнаты, — особенно на этой стене!
Ацуши в гневе швырнул нож, но он так и не долетел до конечной цели. Кай

659/1179
перехватил его за лезвие двумя пальцами.
— Ты со всеми, кто спасает твою задницу так разговариваешь? — он протянул

ему нож. Накаджима минуту медлил, прежде чем принять его.
— Я не просил меня спасать. Я бы и сам прекрасно справился.
Кай нахмурился и резко подошел к нему вплотную. Он был гораздо выше, а

святящиеся в темноте зеленые глаза ничуть не способствовали наигранной
смелости Ацуши. Кай опустил голову и красные волосы, собранные в тугой хвост,
словно песок рассыпалась по его загорелым плечам.
— Ты прыгнул в толпу зараженных. Если бы не я, они растерзали бы тебя уже

через секунду. И твои друзья, сидящие на крыше, ничего не успели бы сделать.
— Я…
— Закрой рот. Я еще не договорил, — чем ближе Кай подходил к нему, тем
сильнее Ацуши пятился назад. — Ты просто наглый, тупой, эгоистичный
засранец. На месте Осаму, я бы свернул тебе шею и бросил на растерзание
собакам. Тебе повезло, что ты застал его уже в здравом уме. Иначе он так бы и
поступил.
Накаджима поджал губы и начал нервно тянуть указательный палец на руке.

Почему все говорят ему подобное? Сначала Рюноске, потом Ясу, теперь и парень,
который едва его знает. Ацуши много раз спрашивал себя, зачем он безрассудно
прыгнул в толпу зараженных. Ведь Кай был прав, шансов на выживание у него
не было. Тот буквально выдернул его на лету, схватив за шиворот словно
котенка. Он оправдывался подарком матери, но какой от него был прок, если бы
умер он сам?
— Собирай свои вещи и на выход, — скомандовал Кай. Ацуши опешил.
— Вы убьете меня? — спросил он.
Совершенный не ответил, но бросив взгляд на его рассерженное лицо,

Накаджима решил не испытывать судьбу. Собирать ему было, в принципе,
нечего. Он накинул куртку на плечи, поднял рюкзак с пола, поправил шнурки на
берцах и выпрямился. Кай все это время терпеливо наблюдал за ним.
— Иди за мной, — приказал он и вышел в коридор.
Ацуши в последний раз огляделся вокруг и последовал за ним. Молча они

прошли длинный узкий коридор, обвешанный пыльными картинами, спустились
на первый этаж и миновали холл, где он выстрелил в Осаму. Накаджима вжал
голову в плечи и прикусил щеку. Он думал, что Кай обернется и бросит на него
злобный взгляд, но тот равнодушно шел вперед и даже ни разу не взглянул на
него.
Вместе они вышли на улицу. Яркий свет обоим ударил в глаза. Ацуши
поморщился и прикрыл глаза ладонью. Кай с кем-то поздоровался и, не
оглядываясь, пошел дальше. Накаджима понял, что просто должен идти за ним
и не отставать. Несмотря на солнце, на улице стоял мороз. Под ногами чавкала
грязь и ноги разъезжались в разные стороны. Он застегнул ворот куртки и
660/1179
приподнял шарф, чтобы согреть лицо. От холода у него слезились глаза и даже
болел нос. Кай был одет в тонкую майку, под которой было отчетливо видно
крепкую грудь и пирсинг на правом соске. Он держал руки в широких карманах
бежевых джоггеров, время от времени лениво отвечая на приветствия
прохожих. Люди провожали их любопытным взглядом, но никто не спрашивал у
Кая, кто это с ним. Тем не менее Ацуши заметил, что никто не боялся его.
Напротив, они бросали шутки ему вслед, смеялись и дразнили. Кай на это лишь
улыбался, либо отвечал что-то в таком же тоне.
Спустя десять минут они дошли до главных ворот. На вышках стояли два
вооруженных человека, с левой и правой стороны. Все вокруг было огорожено
частоколом и металлической сеткой. Чуть поодаль стояла грузовая машина.
Напротив шин лежали сложенные штабелями мешки и огромные мотки
проволоки. Увидев Кая, мужчины подошли ближе и с интересом уставились на
Накаджиму.
— Слушай, это не тот пацан, которого ты притащил на днях?
— Он, — ответил Кай. — Открывайте двери.
Те обменялись взглядом и пошли выполнять приказ. Когда самодельные ворота

отъехали в сторону, Кай кивком головы указал на дорогу.
— Ты свободен. Проваливай.
Накаджима удивлённо вытаращился на него.
— Что?
— У тебя проблемы со слухом? Я сказал, ты свободен. Вали на все четыре

стороны.
Кай бросил на него раздраженный взгляд и, развернувшись, пошел обратно.

Охрана на вышках терпеливо ждала, пока Ацуши выйдет за пределы лагеря,
чтобы закрыть ворота. Однако Накаджима не шевелился. Он в ступоре смотрел
то на спину отдаляющего Кая, то на двух мужчин, которые поглядывали на него,
как на идиота.
— Я никуда не пойду! — крикнул Ацуши, и Кай остановился.
***
— …а потом Осаму вернулся со Спенсером, — Рюноске принялся задумчиво

ковырять прыщ на шее. — Мы тогда подумали, что это он ему навредил, но
Спенсер пришел в себя и опроверг все наши подозрения. Ведь не стал бы тот,
кому оторвали руку и вырвали язык, вешаться на своего мучителя? Если честно,
мне до сих становится стыдно за свои мысли. Я тоже подумал на Осаму, потому
что боялся его. При нашей первой встрече, он был немного… жуткий.
Арата подпер рукой подбородок и долго молчал, обдумывая весь двухчасовой

661/1179
рассказ Рюноске. Что-то ему подсказывало, что именно его сын приложил руку к
увечьям Спенсера.
— Что было потом? — тихо спросил он, морщась от боли в груди. Рюноске в
который раз за вечер бросил обеспокоенный взгляд на его бинты, но предпочел
промолчать.
— На нас напали Белки и…
— Федор рассказал мне об этом.
— Хорошо, — Рюноске нервно взъерошил волосы. — Мне не очень хотелось

вспоминать тот день. Белки похитили Ясунори и нам пришлось снова
разделиться, — Акутагава вдруг задумался, а упомянул ли Федор, как держал их
на мушке? Он представить себе не мог, чем бы все обернулось, не встань Алек
на их сторону. Самой неприятной частью рассказа было знакомство с Луисом.
Акутагаве было неудобно говорить о судьбе Ясу и об огромной ошибке, которую
они допустили, доверившись священнику. Почему только они не послушали
Накахару и не пристрелили его? Он думал об этом постоянно, даже когда
считал, что смирился с потерей руки. Тем не менее, каждый раз глядя на свое
отражение, чувство досады и сожаления разъедали его изнутри. Он злился на
Ясу, как бы не пытался ее простить.
Арата ни разу не перебил его, а по безэмоциональному выражению лица, трудно

было понять, о чем он думает. Впрочем, Рюноске помнил об обещании Араты,
взамен ответить на все его вопросы. И он терпеливо ждал своего часа,
вспоминая события прошлого.
Он рассказал ему о поисках Ясунори. О том, как они скитались два года, как
едва не погибли, когда выпустили тварь из контейнера, как Осаму нашел Белок,
как они вызволяли Ясу и, конечно же, о смерти ее ребенка. Отношения Осаму и
Чуи он старался обходить стороной, так как понятия не имел, как Арата
отреагирует на эту новость. Но причина, скорее, крылась в другом. Он просто не
хотел говорить о них, как о паре. Иногда он думал, так ли хорошо все было у
этих двоих? Все замечали напряжение между ними последние несколько
месяцев. И оно, возможно, и стало причиной его внезапного ухода. Однако
Федор придерживался другого мнения. Но его теория с совершенными Рюноске
казалась странной.
— …он ушел посреди ночи, попрощавшись только с Чуей. А дальше вы и так

знаете. Фёдор уже всем растрезвонил, как меня чуть не убили.
Арата сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.
— Не каждому хватило бы смелости встретиться лицом к лицу с

эволюционировавшим. Ты слышал Хён Джуна. Одна такая тварь положила
семнадцать наших ребят. Тебе крупно повезло, что Федор оказался рядом.
Акутагава согласно кивнул. Сколько бы Достоевский не подтрунивал над ним,

благодаря ему он остался жив.
— Я все рассказал, — прошептал он, настороженно глядя в серые глаза, словно

боясь, что Арата сейчас встанет и уйдет. Почему-то Рюноске думал, что именно
так он и поступит. Тот, однако, молчал, мрачным взглядом уставившись в одну
точку. Акутагава и вторую руку дал бы на отсечение, чтобы узнать, о чем думает
662/1179
этот человек.
— Спрашивай, — вдруг произнес он. Рюноске от неожиданности вздрогнул. — У

тебя ведь ко мне вопросы. Я обещал ответить.
Все вопросы разом вылетели из его головы от волнения. Он приподнялся и,

хромая на одну ногу, от долгого сидения в одной позе, встал возле полога,
облокотившись на опорную стойку. Поднялся сильный ветер и временами ему
казалось, что скат вот-вот взлетит на воздух. Крепления и оттяжки слабо
покачивались. Рюноске смотрел на них и думал, что же именно ему хотелось бы
спросить прежде всего?
— Вы любите его?
Он повернулся. Арата устало потер шею и вяло усмехнулся.
— Странный вопрос.
— Ничуть. Не все родители любят своих детей.
Рюноске смотрел слишком напряжённо, ожидая ответа.
— Он мой сын, — тихо ответил Арата, — конечно, я люблю его.
— Тогда почему вы ушли? Почему бросили его, когда он нуждался в вас больше
всего? Он ведь мог погибнуть!
— А здесь ты ошибаешься, — он вновь закинул руки на колени и слегка

наклонился вперед. На белых бинтах расплывалось небольшое кровавое пятно,
чуть ниже шеи. Арата поморщился и дернул плечом. Рюноске испугался и только
он хотел справиться о его самочувствии, как он заговорил. — Перед уходом я
позаботился о том, чтобы моему сыну ничего не угрожало.
— Вы говорите о вирусе?
— Да.
— Стоп. Подождите! — Рюноске схватился за голову и начал беспокойно мотать

круги по палатке. Арата смотрел на него, слегка приподняв бровь. — Чуя сказал,
что вколол Осаму антидот! Который вы же ему и дали! Но жидкости в ампулах
были разные. Иммунитет обрел только Чуя. Я знаю, что Осаму был заражен еще
до взрыва! И не смейте отрицать. Мы нашли блокнот… как его, — он быстро
защелкал пальцами, пытаясь вспомнить имя ученого.
— Альбрехта? — спокойно подсказал Арата.
— Да! — вскрикнул Рюноске. — То, что вы велели Чуе вколоть вашему сыну,
пробудило дремлющий в нем вирус! Я просто не понимаю, как можно было
сотворить нечто подобное с собственным ребенком! Вы позволяли ставить на
нем опыты и калечить его! И после такого вы еще говорите, что любите его?
Он тяжело дышал, обозлившись от собственных догадок. Арата спокойно

наблюдал за ним и ни один мускул не дрогнул на его лице. Рюноске встал совсем
близко. Глаза у него были мокрые, грудь тяжело вздымалась. Если до этой
663/1179
минуты Арата и хотел отмахнуться от надоедливого подростка, согласившись со
всеми его обвинениями, что-то внезапно заставило его передумать.
— Тебе ведь нравится мой сын? — спросил он. Рюноске на мгновение забыл, как
дышать. Он застыл на месте, мелко трясясь от ужаса. Арата вдруг улыбнулся.
— Можешь не отвечать, — он подпер голову рукой и слабо постучал пальцами по

колену. — Я никогда не любил детей, но, когда родился Осаму… я не мог
насмотреться на него. Когда он сжимал мой палец своей крохотной ручкой, я
думал, что это самое прекрасное, что я видел в своей жизни.
Рюноске судорожно вздохнул, не ожидая подобного откровения. Он тихо

опустился на матрас, с жадностью поглощая каждое его слово, точно только что
для него открылся другой неизведанный мир.
— Я был очень далеко, когда узнал о похищении сына. Военные не могут все
бросить и уехать по первому же зову, не получив предварительного разрешения.
А там, где стоял наш отряд, и идти-то было некуда без воздушного транспорта.
Разве что в горы.
— Вы не успели? — тихо спросил Рюноске.
— Мы искали его слишком долго. А когда нашли, он почти никого не узнавал.

Даже собственную мать, — Арата угрюмо провел рукой по легкой щетине.
— Но Осаму говорил, что вы прилетели уже после того, как его спасли, —
удивился Рюноске.
— Нет, — он покачал головой. — Я опоздал всего на пару дней. Мы искали его

неделями, пока не вышли на след похитителя.
— А что… — Акутагава поерзал на месте, — что там происходило?
— Не знаю. Никто не знает. Осаму всем говорил одно и то же. Мне, своей матери,
копам. Слово в слово, точно заранее заучил весь текст. Я по сей день задаюсь
вопросом, что этот ублюдок делал с ним, — Арата поднялся со стула, слегка
оттянул ворот футболки и посмотрел на окровавленные бинты. Он фыркнул и
вытащил из кармана пачку сигарет. Рюноске молча наблюдал, как он встал
возле входа и закурил. В небе сверкнула молния, осветив ярким светом палатку.
Вскоре раздался оглушительный гром и полил дождь. Акутагаве хотелось
подсесть поближе к свернутому вверх пологу, но он все еще смущался
присутствия Араты и никак не мог побороть в себе этот стыд.
— Почему вы стали водить его на приемы к моей матери?
Арата выдохнул облако дыма и опустил одну руку в карман черных брюк.
— Я стал замечать странности в его поведении. Жестокость, которая ему

прежде не была присуща. Осаму всегда был добрым мальчиком, а потом его
словно подменили. И знаешь, что самое странное? — он посмотрел на небо.
Казалось, Арата забыл про присутствие Рюноске и задавал этот вопрос самому
себе. — Когда рядом находились люди, он вел себя иначе. Был со всеми мил,
вежлив и очень добр. Но когда никто его не видел… превращался в монстра. Я
пытался с этим бороться. Брал его с собой на охоту. Учил рыбачить,
664/1179
выслеживать добычу, охотиться, чтобы он мог выплеснуть свой гнев…
Значит, тот Осаму, которого я встретил в тот раз, и был настоящий, с горечью
подумал Рюноске.
— Один раз я застал его с ножом в руках. Он собирался воткнуть его себе в руку.
На мой вопрос, зачем он хотел это сделать, Осаму так и не смог дать внятного
ответа. Это уже был огромный повод для беспокойства. Вскоре я стал замечать
на нем синяки, ссадины, порезы, ушибы. Один раз он пришел домой поздно
вечером со сломанной рукой. Сказал, что на него напали. Но в глазах читалась
откровенная ложь, — Арата тяжело вздохнул. — Спустя неделю я снял его с
петли. Это стало окончательным толчком, чтобы обратиться к Альбрехту. К тому
времени я уже подал в отставку, чтобы быть рядом с сыном и работал на Авис. Я
видел с какой скоростью регенерирует человек с вирусом А7 в крови, но
подопытные не проживали больше недели. Мейснер, само собой, мне отказал.
— Как вам удалось его переубедить? –спросил Рюноске.
— Никак. Через несколько недель, после отказа, я случайно столкнулся в

коридоре с приемным сыном Клауса.
— С Федором?! — удивлённо вскрикнул Рюноске, сам не понимая от чего так

воодушевился.
— Да, — Арата усмехнулся. — Этот парень никогда не вызывал у меня доверия.

Умный не по годам, но никогда не поймешь, что у него на уме.
Кто бы говорил, уныло подумал Рюноске.
— Он предложил мне свою помощь и подкинул идею для Альбрехта. Федор

порекомендовал уменьшить дозу до такой степени, чтобы организм
подопытного не заметил вирус. Мы стали увеличивать его постепенно.
— Один человек как-то сказал мне, что Федор Достоевский ничего не делает
просто так, — произнес Рюноске. Арата бросил на него взгляд через плечо и
вновь затянулся. Дождь хлынул еще сильнее.
— Кто бы ни был этот человек, он был прав. Я спрашивал у Федора, какая для
него выгода помогать мне. Он ответил, что ему нужен идеальный А7. Я так и не
узнал для кого. Он ведь сам был еще подростком. Кого он так сильно жаждал
спасти?
Акутагава поднялся, подошел к Арате и встал справа от него. Оба молча

смотрели, как крупные капли дождя ударяются о землю, оставляя в ней
небольшие кратеры. Людей не было видно. Все спрятались в своих палатках.
Собаки громко лаяли на ворон, сидящих нахохлившись на военных машинах. В
небе снова громыхнуло. От шума дождя Рюноске не слышал даже собственные
мысли.
— Он правда меня ненавидит? — вдруг спросил Арата, глядя куда-то перед

собой.
Рюноске долго молчал.
665/1179
— Может, ему вас не хватало все это время? Осаму часто говорил о вас. Не самое
приятное, конечно, но… даже дурак понял бы, что он злится. Вы хоть раз
обнимали его? Говорили, что любите? Вы столько лет пытались его уберечь, но
забыли для кого все это делали.
Арата озадаченно посмотрел на Рюноске, затем потянулся за новой сигаретой.
— Вам бы бинты сменить, — заметил Акутагава. Арата равнодушно пожал

плечами. — Почему мы так долго стоим тут лагерем?
— Ищем провиант. Ресурсы. Все, что может быть полезным.
— Полезным для чего? — спросил он, удивляясь тому, что Арата до сих пор
терпеливо отвечает на его вопросы. — Почему власти ничего не предпринимают,
чтобы помочь выжившим? Все сейчас направляются в Токио, в надежде на
спасение.
Арата невесело засмеялся и бросил окурок на землю.
— Потому что все мертвы, парень. Спасать их некому.
***
Чуя выбил стекло ногой и пробрался внутрь. Ясунори зашла следом, осторожно
перешагивая через битое стекло. Вокруг стояла полутьма, и им приходилось
подсвечивать дорогу фонариком, чтобы не напороться на препятствие. С левой и
правой стороны в ряд стояли пыльные полки. Они, прижимаясь спинами к
стенке, прошли в самый конец и переглянулись. На последнем стеллаже лежали
бутылки с вином многолетней выдержки. Ясу спустила рюкзак с плеча и широко
раскрыла его. Накахара не глядя брал бутылки и закидывал их в сумку. Вскоре
она набилась так, что они вдвоем едва смогли закрыть ее.
Выбирались они тем же путем, время от времени останавливаясь, когда им

мерещились посторонние голоса из-за ветра. На улице был ливень, и они долго
топтались под козырьком, от скуки переминаясь с ноги на ногу. Вскоре терпение
Чуи иссякло. Он стянул с себя куртку, набросил ее на голову сестры и вместе
они помчались по улице, перепрыгивая через огромные лужи. Ясу улыбалась,
когда капли дождя били в лицо или вся улица освещалась светом молнии.
Зараженные бродили совсем рядом, но шум дождя, казалось, дезориентировал
даже их. Вдвоем они прошмыгнули в подъезд многоэтажного дома и прижались
к дверям, тяжело дыша. Вода капала на пол с их волос и одежд. Чуя выжал
куртку и подсунул под лямку рюкзака. Ясу стучала зубами от холода, потирая
замерзшие руки друг о друга.
— Идем? — спросил Чуя. Ясу кивнула.
Они поднялись на второй этаж, затем третий и остановились на четвертом. На

лестничной площадке лежал разлагающийся детский труп. Не переговариваясь,
они схватили его за руки и ноги и потащили вниз. Иногда мухи так и норовили
сесть им на лицо, либо раздражающе жужжали над ухом. Положив тело возле
666/1179
лифта, они стали смотреть на него. Их взгляды были такие же пустые. Первым
ушел Чуя, за ним, спустя минуту, Ясунори.
Дверь, возле которой лежал труп мальчишки, была приветливо распахнута, и

чтобы не подниматься выше, в поисках другой квартиры, они решили, что
быстрее будет просто убрать тело, чтобы его зловоние не мешало им.
В квартире было пыльно, но имелись одеяла, подушки и кровати. Ясу задернула

шторы и зажгла свечи. Чуя принялся снимать мокрую одежду и бросать ее на
пол. Ясу мельком взглянула на огромный шрам на его спине, вспоминая те дни,
как они всей группой ютились в охотничьем домике. Она коснулась горбинки на
носу, и улыбка сама появилась на ее губах. Сколько было пролито слез из-за
подпорченной внешности и сколько парни утешали ее, уверяя, что она и с
горбинкой на носу по-прежнему самая красивая. Сейчас она не обратила бы на
это никакого внимания. Даже если бы ей оторвало нос целиком. Быть красивой
ей больше не хотелось.
Следуя примеру брата, она стянула с себя куртку, свитер и бюстгальтер.

Повернувшийся в этот момент Чуя, закатил глаза и вновь отвернулся.
— Вообще никакой совести, — пробурчал он.
— Да, я очень бесстыжая, — ответила она и звонко шлепнула его по заднице.

Чуя возмущенно отошел от нее, прыгая на одной ноге. Выбравшись из мокрых
брюк, он полез в сумку. Ясу достала бутылку вина и пошла на кухню, искать
бокалы. Бокалов на кухне было вдоволь, и она принесла в гостиную самые
большие. Чуя уже сидел на диване, в мешковатом бежевом свитере,
уставившись в огромный черный экран телевизора.
— Что показывают? — усмехнулась она.
— Говорят, что Ясунори Накахара очень пристрастилась к выпивке, — ответил

он.
— Правда? — Ясу поставила бокалы на журнальный столик, открыла бутылку

вина и начала разливать его по бокалам. — А мне послышалось, что сказали -
Чуя Накахара слишком налегает на сигареты.
Она упала рядом, закинув ноги на колени брата. Чуя положил на них теплые
руки, затем начал медленно массировать, разминая затекшие мышцы. Ясу
отпила глоток вина и откинула голову на мягкий подлокотник дивана.
Первая бутылка закончилась за полчаса. Они открыли вторую, затем третью.

Чуя, молчавший все это время, вдруг закрыл ладонями лицо. Ясу бросила на
него взгляд, тяжело вздохнула, и залпом осушила все содержимое бокала.
— Плакса, — прошептала она, запустив пальцы в рыжие кудри.
667/1179
Часть 50
***
Боль в руке не проходит четвертый месяц. Федор не позволяет мне покидать

лагерь.
Он сказал, что стряпня мне дается лучше, чем стрельба.
Но я не держу на него зла. За его колкими шутками всегда прячется забота.
Рейко.
— Я никуда не пойду!
Кай остановился. Голос Накаджимы прозвучал так уверенно и непоколебимо, из-

за чего на секунду ему померещилось, словно эти слова выкрикнул кто-то
третий. Однако, обернувшись, он увидел все того же Ацуши Накаджиму. То ли
он чересчур храбрый, то ли невообразимо глупый, подумал Кай. Впрочем,
взглянув на его бледное лицо, совершенный склонился к третьему варианту и
называлось оно — чувство вины.
Вот уже не первый раз глядя на это глупое выражение лица, Кай задумывался,
как между ним и Осаму могла появиться дружба. Ацуши казался ему
легкомысленным, пугливым, эгоистичным и чрезмерно суетливым засранцем.
Дазай же был полной его противоположностью. Иногда Каю хотелось подойти и
приподнять пальцами уголки его губ. Однако подобная самовольность ничего
хорошего не сулила.
— Слышь, пацан, для тебя ворота вечно открытыми держать никто не будет.
Заходи или выметайся отсюда, — крикнул мужчина на сторожевой башне.
— Кай! — полным отчаяния голосом позвал Ацуши. — Мне нужно с ним

поговорить! Пожалуйста. Всего пару минут и я уйду.
— Ты и так отсюда уйдешь, если я дам тебе хорошего тумака, — ответил он

небрежно и сложил на груди руки.
Накаджима нервно переступил с ноги на ногу. Пальцы покалывало от холода,

казалось, даже ресницы слиплись и отяжелели. Но Ацуши мало заботило
собственное состояние. Страх раз и навсегда потерять друга вытеснил
абсолютно все остальные мысли из его головы. Наверное, Рюноске и Ясу были
правы, подумал он с горечью. Накаджима любил своих друзей. Но ошибался,
думая, что они всегда будут смотреть на его проступки сквозь пальцы.
Прежде, когда они были еще подростками, когда катались на брошенных

машинах, гуляли по торговым центрам, когда вся катастрофа казалась им чем-то
забавным и веселым, да, каждый мог закрыть глаза на его эгоизм и парочку
фраз, брошенных не к месту. Однако сейчас все было иначе. Поменялось
мировоззрение, возраст, времена. С многими приходилось уживаться, под кого-
то подстраиваться. Лица у людей нынче были уставшие и измотанные, словно из
668/1179
них выкачали все счастье. В таком мире оставалось лишь ценить и оберегать
тех, кто сумел выжить, тех, кто не предал и остался рядом.
Сколько раз Осаму подставлял тебе свое плечо, подумал Ацуши. Сколько раз
закрывал от пуль, становясь живым щитом? Сколько раз терпел твою незрелость
и грубость? А сколько раз спасал от зараженных? Хватит ли тебе пальцев на
руках, чтобы сосчитать?
«Нет, не хватит».
— Я крупно облажался… — Ацуши подошел к Каю и обхватил пальцами край его

футболки. — Знаешь, я раньше не думал, что друзья могут от меня отвернуться.
Мне казалось, что бы я не делал, они всегда будут рядом. Иногда я срывал на
них злость, иногда давил прямо на раны, когда должен был делать все
возможное, чтобы залечить их, как и полагается настоящему другу. Двух дней
взаперти мне с лихвой хватило, чтобы переосмыслить всю свою жизнь и понять,
каким я был дураком. Ведь мои друзья, это лучшее, что со мной случалось за
последние несколько лет.
Повисла тишина. Кай угрюмо смотрел на него сверху вниз. Дозорные на

сторожевых башнях, напрочь позабыв о своих обязанностях, сосредоточенно
слушали речь Накаджимы, чему-то кивая время от времени. Когда он закончил
говорить, три пары глаз уставились на совершенного. Кай поднял голову и
громко прочистил горло. Дозорные, слегка растерявшись и не менее
разочарованные, вернулись на свои места.
— Мне правда жаль… — прошептал Ацуши, все еще держась за его майку, как за
спасательный круг.
— Мне-то зачем ты это говоришь? — Кай пожал плечами и, бросив косой взгляд
на ворота, пошел обратно. Накаджима поник. Он стоял на месте, провожая его
поблекшим взглядом. Неужели это конец? Ацуши тяжело задышал, схватившись
обеими руками за куртку. Воздуха стало катастрофически не хватать, ноги стали
словно соломенные. Ветер шевелил его спутанные волосы, беспокойные глаза
бегали от одного незнакомого лица к другому. Он хотел вновь позвать Кая, но и
горло словно сдавило невидимой рукой.
— Так ты идешь? — вдруг спросил Кай.
***
Дазай сидел в полумраке своей комнаты, уткнувшись взглядом в стену. Синие

шторы были плотно задернуты, окна и дверь закрыты. Разум Дазая прояснился и
теперь все вокруг вызывало у него апатию и думы, на которые он не мог
самостоятельно найти ответ.
Чаще он стал задумываться над словами Кая о бессмертии, и как ему теперь
быть с этим проклятием. На всем белом свете только восемь совершенных. Трое
из них до сих пор не найдены, однако Осаму и не надеялся увидеть в них хоть
толику адекватности. Все совершенные были себе на уме, словно дурной
характер прилагался бонусом.
669/1179
Что делать с вечной жизнью, если все вокруг будут умирать? Оставаться в
компании восьмерки лишь от страха одиночества? Каково это будет жить
вечность в таком мире? Каково это понимать, что Чуи Накахары однажды не
станет? Он либо умрет в бою, либо от старости, сморщенным седым стариком.
Что ты будешь чувствовать стоя над его могилой, ничуть не изменившись за все
эти годы? Что будет у тебя на сердце, когда ты увидишь смерть остальных?
Дазай согнул колени и низко опустил голову. Он устал. Устал от самого себя,
устал от постоянной тревоги. Устал думать о друзьях, которых оставил, пусть
его и вынудили.
Иногда он просыпался посреди ночи и едва сдерживал порыв отправиться на их
поиски, чтобы удостовериться, что у них все в порядке. И лишь слова Кая
приковывали его к месту, словно цепи. Зачем привязываться еще сильнее, если
однажды их не станет? Что тогда ты будешь делать со своими чувствами?
Стук в дверь был очень тихий, тем не менее Дазай вздрогнул. Он медленно
поднялся, пошатываясь подошел к двери и приоткрыл ее.
— Зачем пришел? — спросил он, устало прислонившись плечом к дверному

косяку.
Баз выглядел угрюмым. Он долго молчал, глядя куда-то сквозь Осаму. Когда он
хмурился, над его переносицей появлялись глубокие морщины, от чего вид у
него становился устрашающий. Дазай приподнял бровь, мысленно гадая, что
могло привести этого здоровяка к его двери. Баз был босой. Из одежды на нем
была лишь выцветшая синяя футболка и растянутые спортивные штаны, с
выпирающими коленями. Он напряжённо провел рукой по коротко стриженным
волосам и поджал губы так, что их почти не было видно. На мгновение Осаму
показалось, что это Натан стоит перед ним, а не Баз.
— Кого ты прячешь? — грубо спросил он.
Дазай выпрямился и провел рукой по шее, пытаясь унять злость.
— Смени тон, приятель, или наш разговор будет очень коротким, — ответил он,
взглянув на него исподлобья. Баз громко выдохнул. Дазай опустил глаза, с
немым вопросом разглядывая его странноватые пальцы.
— Я чую запах зараженного в твоей комнате, — спокойно произнес Баз,

внимательно наблюдая за реакцией Осаму. — Все учуяли еще с первого дня, как
ты появился.
— Тогда почему все молчали? — спросил Дазай, растрепав рукой волосы.
— Им все равно, пока это не доставляет проблем.
— А тебя вдруг сразило любопытство? — он сощурил глаза.
— Этот запах отличается от зловония инфицированных, — настаивал на своем

Баз. — Покажи мне!
Дазай собирался захлопнуть дверь, но он быстро просунул вперед ногу, оставив

небольшую щель.
670/1179
— Я знаю, что это разумный! — рыкнул Баз и толкнул дверь. Она громко
ударилась ручкой о стену и звук эхом разнесся по темному коридору.
Совершенный застыл в полутьме, оглядываясь по сторонам. Комната была
небольшая. Казалось, словно никто в ней не живет. Кровать была заправлена, на
полках и подоконнике лежал слой пыли. Никаких личных вещей он не увидел,
кроме рюкзака на спинке стула. Баз согнул пальцы на ногах, почувствовав
мягкий ворс. В комнате стоял едкий запах плесени. Он подошел к окну,
отдернул шторы и приоткрыл форточку. День был солнечный, но стоял жесткий
холод. Ветер выл в трещинах стен, а на улице пробирался через все слои
одежды.
Тяжелая зима в этом году. Началась рано и никак не желает уходить.
— Может, тебе еще принести вина? — съязвил Дазай. — Или… мне почесать тебе
спинку? А знаешь, раз ты пришел, чего стесняться, мы можем полежать на
кровати. Я буду маленькой ложечкой, а ты большой.
— Язвишь, — Баз усмехнулся, продолжая вовсю разглядывать комнату.
Он был слегка озадачен. Запах инфицированного щекотал нос. Совершенный

понимал, что Осаму прячет его где-то в комнате, тем не менее он никак не мог
найти его. Запах постоянно приводил его к одному и тому же месту, возле стула,
на спинке которого висел рюкзак. Он схватил пальцами красный бегунок. Дазай
равнодушно наблюдал за ним, прислонившись спиной к стене. Почему именно
сейчас ему приспичило выяснить, что в этой чёртовой сумке? Баз тем временем
открыл рюкзак и отшатнулся.
— Ты безумен! — прошептал он в ужасе. — Как можно было…
Он подошел ближе и, облизав сухие губы, опустил обе руки в сумку. Элли
подняла на него один единственный глаз и приоткрыла почти беззубый рот. Баз
поморщился, едва взглянув на ее лицо. В тех местах, где он держал ее, кожа
слезала от малейшего прикосновения. Светлые волосы были собраны в тонкую
кривоватую косичку и завязаны красным бантом. Она едва могла издать хотя бы
звук, но от одного ее взгляда бросало в дрожь. Баз бережно прижал Элли к
груди и закрыл глаза.
— Не зря Натан не доверяет тебе. За твоей фальшивой улыбкой прячется

монстр. Я забираю девочку.
Дазай улыбнулся.
— Попробуй.
Баз, проигнорировав его слова, обхватил голову Элли одной рукой, а второй
потянулся к выцветшей ткани, чтобы спрятать ее от посторонних глаз по пути к
себе. Осаму угрюмо наблюдал, как он накинул на нее ткань, вновь прижал к
груди и направился к двери. Дазай оттолкнулся от стены и тихо окликнул
совершенного. Баз повернулся. Последнее, что он видел, прежде чем свалиться
замертво, яркие желтые глаза и серый потолок.
671/1179
Я стараюсь экономить страницы, потому что исписанных дневников в моей
сумке становится все больше и больше. Сегодня второй день, как я заперт в этой
пыльной комнатушке. Три раза в день ко мне приходит милая девица, ставит
еду, что-то лепечет на немецком и уходит.
Два дня.
На переосмысление своих поступков мне не хватало и нескольких месяцев, а тут

всего два дня. Наверное, потому что я дурак, который по ночам занимается не
тем, чем надо. Ночь — это мое время. Как говорил Рюноске: время «театра
фантазий Ацуши Накаджимы». В чем-то он был прав.
Я всегда жду наступления ночи, чтобы вновь вернуться в свой идеальный мир.
Мир, в котором я не никчемный и бесполезный Ацуши. Иногда я представлял, что
у меня есть сверхспособности. Кто-то из моих близких попадал в беду, а потом
появлялся я и пафосно надирал всем задницы. Плохие парни похищали мою
мать, а я спасал ее. То вытаскивал из горящего автобуса, то останавливал целый
поезд, прямо как Тоби Магуайр в человеке-пауке. А потом я прилетал домой, и
мама готовила мне свой самый вкусный пирог!
В какой-то момент реальность стала настолько обременительной, что я то и дело
убегал в собственные фантазии. Переживи этот день, Ацуши, говорил я себе, и
потом наступит ночь. Но вот в чем проблема. Пока я жил «там», реальные друзья
отдалились от меня. Или я оттолкнул их сам?
Часто думаю, что кто-то убьет меня и найдет все мои дневники. Этот парень
такой идиот, в свои-то двадцать один, посмеются они.
Лишь Осаму сказал бы, что это не так. Но я в него выстрелил.
Я в него выстрелил…
Дазай сидел на корточках, подперев рукой подбородок. Окно было закрыто,

штора плотно задернута. Сумка вновь аккуратно висела на спинке стула, но
голову Элли он почему-то решил положить на кровать. Она смотрела на него
одним глазом, открывала и закрывала рот, словно пытаясь что-то сказать.
Однако Осаму не смотрел на нее. Все его внимание было приковано к Базу. Он
лежал напротив двери, с вывернутой шеей.
Дазай каждые пять минут тяжело вздыхал и тыкал в него пальцем. Спустя
полчаса совершенный зашевелился. Он провел руками по полу, словно ища
опору, а затем, слегка приподнявшись, схватил свою голову обеими руками и
вправил шею. Осаму скривился и высунул язык.
— Какая мерзость.
— Ты убил меня! — рявкнул Баз, потирая шею.
— А ты хотел забрать то, что тебе не принадлежит, — Дазай нахмурился,

уставившись на его шею, на которой был все еще виден огромный синяк. —
Почему у тебя такая медленная регенерация?
672/1179
— Обычная, — ответил он, поднимаясь на ноги.
— Нет, — Дазай посмотрел на него снизу-вверх. — Это должно было занять не

больше минуты. Ты пролежал почти тридцать.
Теперь Баз смотрел на него с удивлением. Любое проявление эмоций на его

лице всегда казалось Дазаю чем-то невероятным.
— Ты явно что-то путаешь, — ответил он, уставившись на Элли. Дазай задумчиво

поскреб подбородок. Видимо, Баз умирал не так часто, оттуда и столь долгая
регенерация, подумал он. Осаму не знал, как быстро поднялся бы Натан на его
месте или Кай, но у Федора это заняло бы гораздо меньше одной минуты.
Достоевский как-то обмолвился, что совершенный становится сильнее с каждой
смертью. Впрочем, до этой простой истины Дазай додумался и сам. Пожалуй,
никто из совершенных не умирал так часто, как Осаму и Федор. Один убивал
себя раз за разом впав в безумие, другой намеренно, желая ускорить
регенерацию.
— Эй, Баз? — Дазай прошел в конец комнаты, где стояла кровать, поднял голову
Элли и с тоской посмотрел на нее. — Я знаю, зачем она тебе нужна. Просто,
чтобы ты знал… она не вернет тебе мертвую дочь.
— Кай проболтался? — Баз вытянул стул и рухнул на него. Казалось, что всего за
секунду он постарел сразу на несколько лет. Осаму какое-то время смотрел на
его сгорбленную спину и от его горя ему самому становилось грустно. Никто не
заслужил подобной участи. Никто.
— Неважно. Ты должен понимать, что и этой девчонки скоро не станет. Она

просто тает на глазах, — он поджал губы. — Мой тебе совет, смирись со смертью
дочери и живи дальше.
Баз долго молчал, разглядывая царапины на лакированном столе. Дазай

терпеливо стоял за его спиной, медленно поглаживая Элли по голове.
Совершенный вдруг резко поднялся, от чего стул едва не свалился. Он
прочистил горло, словно хотел что-то сказать, но, передумав, подошел к двери и
открыл ее.
— Дам тебе твой же совет, — сказал он, уже стоя в коридоре. — Избавься от
девочки и вздохни полной грудью.
Дверь закрылась с тихим щелчком. Дазай еще долго стоял неподвижно, пытаясь
восстановить в памяти прежний облик Элли. Совет База был разумным, но все
его сознание отчего-то взбунтовалось против его слов. Он взобрался на кровать,
сел, поджав под себя ноги и с нежностью посмотрел на ее пятнистое лицо.
— Только ты любила меня по-настоящему, — прошептал он, коснувшись ее лба

своим. — Теперь настал мой черед. Старший брат позаботится о тебе, малышка.
***
673/1179
— Мы уже второй час ищем и никаких следов, — пожаловался Дрейк, постукивая
пальцами по рулю. — Эй, Рюноске!
— Что? — буркнул я, с заднего сидения машины. Как мы можем кого-то найти,

если человек, который должен искать бессовестно спит у меня на плече?
— Ты точно уверен, что вы останавливались здесь?
— Да, — ответил я, поглядывая на Федора. Как только этот парень умудряется

засыпать в таком шуме? Ким разговаривал всю дорогу. И в редкие минуты, когда
он замолкал, говорить начинал Алек, либо Карма. Половины их шуток я не
понимал, но у Дрейка был такой дурацкий смех, из-за которого я тоже невольно
начинал улыбаться. Они сплетничали, словно базарные тетки, перемывая
косточки почти всем из лагеря. Особенно досталось Хён Джуну и Юдаю. Эта их
сторона, признаться, стала для меня большим открытием. Пожалуй, только
Спенсер не икал в этот день. Его почему-то они не трогали.
— Я говорила, что глупо искать их здесь. Никто не стал бы надолго

задерживаться в таком месте, — Карма опустила стекло и слегка высунулась
наружу. Ближе к вечеру солнце исчезло и небо опять стало серым. Талая вода
превратилась в лед и шины постоянно скользили по дороге. В этом районе было
много высокоэтажных домов и детских площадок. Магазины были лишь на
первых этажах, и те разграбленные. Где-то были выбиты витрины, где-то
заколочены доски, а возле некоторых стояли ржавые приплющенные друг на
друге машины, словно это могло спасти от воров. Огромный длинный парк
тянулся на много метров вперед. Ищущий провиант вряд ли нашел в этом месте
что-то полезное.
Однако прежде мы останавливались именно в таких местах. В многоэтажных

домах можно было найти много полезного, если не бояться вламываться в чужие
квартиры. Несколько раз мы попадались. Вовсе не живым людям, а мертвецам.
Зараженные очень быстры, и порой счет идет на секунды. Много раз нас
спасала реакция и чистое везение. И однажды мы решили, что банка арахисовой
пасты, плитка шоколада и кофе не стоят таких рисков.
Но как нам выживать сейчас, когда доставать еду с каждым месяцем все
труднее и труднее? Люди украли все, что можно было украсть, а то, что унести с
собой не могли, просто поджигали, чтобы не забрали другие. Подло. Прежде я
бы часами сокрушался человеческой низости, но сейчас мне кажется, что и я
ничуть не лучше.
— Может, подберемся ближе к центру? — спросил Дрейк.
— Ты спятил? Это место кишит зараженными, — ответила Карма, поерзав на

месте. — И что ты будешь делать дальше? Кричать их имена, пока не соберешь
всю мертвечину в округе?
— Эй, я прекрасно стреляю! — Ким бросил лукавый взгляд на зеркало и

подмигнул ей. — Ты всегда можешь на меня положиться.
— Почему меня всегда бросает в холодный пот, когда ты это говоришь?
Алек засмеялся.
674/1179
— Вообще-то я тоже умею стрелять. Почему вы постоянно забываете про меня?
В салоне повисла тишина. Дрейк повернулся к окну, чтобы Алек не видел

выражения его лица. Карма кусала губы, стараясь не засмеяться. Федор
приоткрыл один глаз и чему-то улыбнулся. Вновь меня обуяло любопытство. И
впервые я задумался, как часто видел Алека с оружием в руках. Федор всегда
держал его возле себя, что бы ни происходило. Алек ходил с ним на вылазки,
участвовал в важных переговорах, и даже когда на нас напали Белки он был
рядом с ним. Осаму как-то обмолвился, что у него слабое здоровье, но почему же
Федор о нем так печется? Рюноске много раз наблюдал ситуацию, когда при
малейшей опасности Федор мгновенно прятал его за своей спиной. Разве ответ
не очевиден?
— С чего ты взял, что мы про тебя забываем? — наигранно оскорбился Дрейк. —

Ты нас воодушевляешь своим присутствием!
— Клянусь, я тебе сейчас врежу, — возмутился Алек. — Я готов отправиться хоть

в центр города, чтобы найти ребят. В Токио слишком опасно для такой
маленькой группы. А мы даже понятия не имеем где они.
— Мы и не сомневаемся, — произнес Федор хриплым голосом. — Конечно, ты

можешь стрелять, если хочешь. А я буду носить тебя на руках, чтобы вовремя
уворачиваться от укусов.
В салоне поднялся хохот. Алек резко повернулся назад, но увидев мое красное
лицо, замолк и расслабленно откинулся на кожаное сидение.
— Клоуны.
— Камински, это очень грубо, — протянул Федор. Александр высоко поднял руку
и показал средний палец.
Я не мог полноценно расслабиться и позволить себе даже такую мелочь, как

смех. Мне нравилось находиться в компании этих ребят. Но мне казалось, что я
предаю свою собственную группу. Когда-то мы так же сидели на их местах.
Переговаривались, обменивались шутками. Жизнь не казалась нам прекрасной,
но мы были друг у друга. Когда все пошло наперекосяк? Когда пропала Ясу?
Когда Осаму начал есть людей? Когда Ацуши открыл в себе редкостного
говнюка? Когда двое не смогли разобраться в своих чувствах? Даже если я их
всех найду, как мне склеить разбитую на мелкие осколки дружбу?
После того, как я попал в лагерь Федора, уже на второй день я набрался
наглости и попросил его отыскать остальных из своей группы. Достоевский в
моей просьбе не отказал, несмотря на неприязнь к Накахаре. Однако поиски не
увенчались успехом. Когда их нет рядом, я чувствую тревогу. Алек как-то
спросил у меня, почему я ушел, а теперь вновь прошу найти их. Я думал, что не
смогу ответить, но ответ я почувствовал сердцем. После потери руки, я считал
себя балластом. Они только вздохнут с облегчением. Вот о чем я думал, когда
писал прощальную записку. Однако теперь я в полной безопасности. И что
плохого в моем желании обезопасить дорогих мне людей?
Мы не нашли их в первый раз. Надеюсь сегодня судьба будет благосклонна к
нам.
675/1179
***
— А ты не такой плохой, каким пытаешься казаться.
— Я сейчас передумаю.
Ацуши быстро догнал Кая и поравнялся с ним. Совершенный широко зевнул и

почесал грудь. Казалось, он вот-вот свалится на снег от недосыпа. Ацуши
молчал, решив на этот раз не дёргать свое везение за косички. А ничем другим,
как везением, он назвать это не мог. Кай мало того, что не выставил его, так и
позволил поговорить с Дазаем. Однако осознание этой мысли уже не отзывалось
в нем такой же радостью и трепетом, как пять минут назад. Он ужасно потел и
его одолевала слабость. Казалось, даже ноги залились свинцом, от чего он едва
мог их переставлять. Впервые Ацуши так нервничал. Он впился ногтями в
ладонь, лихорадочно придумывая, что скажет другу при встрече. Мне жаль?
После такой фразы он бы сам себя выпнул на съедение зараженным. Паника и
страх поселились у него в животе и мучали его с каждой минутой все сильнее.
Пальцы, жесткие и мозолистые, были липкие от пота. Он широко оттопырил их и
слегка потряс в воздухе.
— Я нервничаю.
Кай покосился на него.
— Ты не девушку идешь девственности лишать. Осаму умеет слушать. Все

зависит от тебя и твоих слов.
— В том-то и дело, я не знаю, что ему сказать. Мне жаль? Мне жаль! Но этого
мало.
Кай тяжело вздохнул и остановился. Он опустил руку на плечо Ацуши и

посмотрел в его перепуганные глаза.
— Просто поговори с ним. Тебе не нужно придумывать речь, оправдываться или

объяснять почему ты так поступил. Это и так ясно. Но что бы ты не сказал ему
сейчас, ты все равно останешься парнем, который выстрелил в своего друга.
Ничто не сравнится с этим поступком. Никакие речи, приятель. Ты можешь
только извиниться, а прощать тебя или нет уже решать ему.
— Почему ты помогаешь мне? — Накаджима обхватил пальцами оттопыренный

карман на брюках Кая. Совершенный озадаченно уставился на его руку.
— Что за привычка постоянно тянуть меня за одежду? — он пошел дальше и

Накаджима за ним. — Я помогаю не тебе.
Кай обошел грузовую машину. Несколько человек выгружали огромную

деревянную тару, внутри которой находились инфицированные. Ацуши
проводил их удивленным взглядом. Для чего этим парням нужны заражённые,
подумал он, вспомнив о Кессиди и об его ужасных экспериментах.
Помимо деревянной тары в кузове грузовика лежали еще несколько коробок
поменьше. Худощавый парень, который помогал спускать зараженных, ловко
676/1179
взобрался внутрь и начал кидать коробки стоящим внизу. Накаджима едва не
спросил, что там, но вовремя прикусил язык.
Дазая они нашли возле костра. Он сидел в компании двух девушек и о чем-то с
ними переговаривался. Они шептали ему на ухо и звонко смеялись. Девушки
были прекрасно сложены и хороши собой, но Накаджиме они показались
редкостными уродинами. То ли смех у них раздражающий, то ли лица какие-то
хитрющие. Впрочем, забыл о них Ацуши быстро. Все его внимание было
сконцентрировано на Дазае. Кай велел говорить от всего сердца, и Накаджиме
от всего сердца хотелось дать деру. В голове он успел проиграть тысячу
вариантов событий и почти каждое из них заканчивалось весьма плачевно.
Чем ближе они подходили, тем сильнее тряслись у него руки и холодный пот
градом стекал по спине. Ацуши едва мог припомнить, как давно и при каких
обстоятельствах они познакомились, однако сейчас ему казалось, словно он
видит его впервые.
Дазай поднял голову и их глаза встретились. Ацуши выдавил из себя нелепую

улыбку. Осаму от удивления выронил точильный камень из рук. Девушки
обернулись и с любопытством взглянули на Накаджиму.
— Кай, кто это рядом с тобой? — спросила одна их них. — Не припоминаю его
лица. Новенький?
— Канзаки, ты разве не должна сейчас помогать Майклу с сортировкой

провианта? — рявкнул он.
— Майкл сказал, что справится сам, — пробубнила она, поглаживая длинную

косу. — И я между прочем тоже не сижу без дела.
— И как твои сплетни помогают делу? — Кай опустил руки в карманы. Костер
тихо потрескивал и в воздухе стоял запах горелой резины. От количества
тяжелых многотонных машин земля в лагере сделалась ужасной. Всюду были
глубокие ямы, мелкие рытвины и липкая грязь, из-за который приходилось
прикладывать усилия, чтобы просто оторвать ногу от земли. Даже обувь с
шипами на подошве скользила и ноги разъезжались в разные стороны. Пока
Канзаки собиралась с недовольным лицом, Кай раздобыл прутик и, оперевшись
на плечо Ацуши, начал выковыривать грязь из-под обуви. Обе девушки прошли
мимо. Первая прошмыгнула словно мышка, а вот Михо развернулась и звонко
шлепнула его по ягодице. Кай вздрогнул и заскользив ногами по земле, едва не
свалился, не подхвати его Накаджима под локоть.
— Дура Канзаки! — крикнул он и пихнул Ацуши в плечо. — Удачи, что ли.
Накаджима проводил Кая взглядом и нерешительно повернулся. Дазай не

обращал на него внимания. Если поначалу он и был удивлен, то сейчас на его
лице было полное равнодушие. На коленях он держал продолговатый точильный
камень и медленно водил по нему лезвием охотничьего ножа. Ацуши подошел
ближе к костру и, оглядевшись вокруг, сел на небольшое бревно, напротив
Осаму. От огня шло приятное тепло, и он вытянул вперед руки и ноги, пытаясь
согреться.
— Как твоя грудь? — робко спросил он. Руки Дазая на мгновение застыли в
воздухе. Он пожал плечами и вновь взялся за дело.
677/1179
— В порядке, — ответил он.
— Да, конечно, — Ацуши запустил пятерню в волосы, нервно бегая глазами

вокруг. — То есть… ты ведь, ну… Черт.
— Почему ты не ушел?
— Как я мог уйти?! — воскликнул Накаджима, сорвавшись с места, однако

безразличие в желтых глазах быстро вернуло его в прежнее состояние. Он
плюхнулся на бревно и уставился на свои грязные берцы. Один шнурок до того
перетерся, что должен бы вот-вот порваться. Он громко шмыгнул покрасневшим
носом и уставился на свои руки. Кожа на них была шершавой, потрескавшейся
от холода.
— Осаму… — тихо позвал Ацуши, сжимая руки в кулаки. Из мелких трещин

выступили капельки крови и он небрежно обтер их об штанину. — Я знаю, что ты
злишься. Но выслушай меня, хорошо? Я не отниму у тебя много времени.
— Это ничего не изменит, Ацуши, — перебил его Дазай. Накаджима поджал

губы, глядя на бледное лицо сквозь костер. — Присядь, пожалуйста.
Он мягко похлопал рукой по скамейке на которой сидел. Ацуши подошел на

ватных ногах и сел слева от него. Дазай отложил точильный камень, нож и
нечитаемым взглядом посмотрел на Накаджиму. Его губы тронула легкая
улыбка.
— Я знаю, что ты выстрелил в меня случайно. На твоем месте я бы отреагировал

так же.
— Те слова, которые я сказал…
— Да-а, — Дазай поднял голову, подставляя лицо под холодный ветер.

Накаджима напряженно смотрел на него, а рука так и тянулась убрать волосы с
его лица. — Насчет этого. Я скажу тебе кое-что. Кое-что, о чем ты, возможно,
даже сам не подозреваешь.
— О чем? — спросил Ацуши, и все же протянув руку, заправил белоснежные

волосы за ухо. Осаму покачал головой.
— Как обычно, себе на уме, — он сел вполоборота, перекинув ногу через

скамейку. — Ты такой идеалист, Ацуши.
— Я не…
— Тише, — Дазай приложил палец к его губам. — Не перебивай. Я буду краток.

Ты… привык все идеализировать. То же самое и с твоими друзьями. Если ты
видишь в них какой-то изъян, то уже не можешь вести как обычно, хоть и
пытаешься. Ты не замечаешь колкость в собственных словах. Не видишь сарказм
и грубость. Не понимаешь, что медленно снимаешь одну ступень за другой,
отчего в итоге один из нас оказывается в самом низу, без возможности
подняться наверх. Я не сержусь из-за того, что этим парнем оказался я. Потому
678/1179
что тоже не безгрешен и много лукавил. Мама говорила мне, будь хорошим и
люди к тебе потянутся. Но я хотел быть хорошим только для одного человека. А
в итоге рядом оказались все вы, — Дазай поднял небольшое полено, разорвал
его руками и бросил в костер. Ацуши поежился. — Чуя сильный лидер, верно?
— Да, — кивнул Ацуши. Дазай засмеялся.
— Ясунори сильная духом и справедливая. Рюноске… немного занудлив, но до

того правильный, что порой даже у меня чешутся кулаки. И лишь я постоянно
выбивался из твоего идеального списка друзей.
— Это не так… — прошептал Накаджима.
— А чего столько неуверенности в голосе? — Дазай подпер голову рукой. — Я

говорю это не для того, чтобы тебя пристыдить. Лишь хочу открыть тебе глаза
на правду. Да, ты можешь извиниться. А я могу тебя простить. Но какой смысл?
Как бы ты этого не хотел Ацуши, я не из добрых парней. Мне приходится
убивать, что уже идет вразрез твоим принципам. Я не трачу дни и недели на
раздумья и самокопания. Если я чувствую угрозу от человека, я просто его
убиваю. И ты смиришься с подобным? С таким неидеальным и проблемным
мной? Я буду убивать, а ты будешь злиться и каждый раз наставлять на меня
пушку? А потом мы будем снова друг перед другом извиняться? Какой-то
бесконечный цикл, не находишь? Поэтому я предлагаю просто разойтись. Я
отведу тебя к твоему отряду и вернусь в свой. Просто дай согласие и на этом…
Дазай опешил, когда Накаджима зарычал словно зверь и со всей силы ударил
его кулаком по лицу. Голова Дазая откинулась назад. Через секунду он вернул
ее в прежнее положение и громко хрустнул челюстью.
— Пистолет дать? — с желчью в голосе спросил Дазай.
Ацуши поднялся, схватил его за грудки и грубо встряхнул.
— Хватит постоянно решать за всех! Я знаю, что ты не идеальный. Просто, блять,

редкостная сука! — он вновь ударил его по лицу, от чего Дазай захохотал.
— Ты точно извиняться пришел?
— Заткнись! — крикнул Ацуши.
Несколько человек недоуменно уставились на них. Кто-то начал

перешептываться и косо поглядывать на Накаджиму. Ацуши схватил Осаму за
запястье и поволок за собой. Осаму нахмурился, однако не стал вырывать руку и
молча последовал за ним. Наконец они спрятались от человеческих глаз. Ацуши
посмотрел по сторонам, вокруг было странно тихо и безлюдно. В полуметрах
стояло длинное ограждение из двойной металлической сетки и с колючей
проволокой сверху. Накаджима прижал Дазая к деревянным тарам и расставил
руки по обе стороны от его головы.
— Слушай, Ацуши, я бы не советовал стоять в…
— Помолчи! Ты достаточно сказал! — рявкнул он, зло скрипнув зубами. Дазай

бросил взгляд на ограждение и тяжело вздохнул. — Ты…
679/1179
— Дыши чаще, полегчает, — съязвил Дазай. Накаджима в бешенстве ударил
кулаком по коробке. Дышал он громко и тяжело, огромный гнев бурлил у него в
груди. Тем не менее Ацуши ясно понимал, что, поддавшись эмоциям, может
наговорить много лишнего и испортить все окончательно.
— Прости меня, — прошептал он, уткнувшись носом Дазаю в шею. — Прости…

Да, ты прав. Наверное, я был идеалистом. Но знаешь, я просидел целых два дня
в этой ужасной комнате и у меня было достаточно времени, чтобы многое
переосмыслить. Прежде я делил людей на хороших и плохих, добрых и злых, и
это так глупо. Так по-детски. Я словно ходил с какими-то невидимыми весами и
взвешивал поступки людей. Но вот незадача, не бывает плохих или хороших
людей, как в сказках, которые нам читали родители перед сном. Бывают
ситуации и выбор. Кто-то страшится тебя, а кто-то считает своей вселенной. Для
меня Федор зло во плоти, но согласятся ли со мной его люди? Вряд ли. Ты словно
поднялся из преисподней, но Чуя и Рюноске считают тебя самым
очаровательным человеком в этом мире. Я видел, как Кай убивал людей, пока
тащил меня сюда. Но, блять, какими глазами люди смотрят на него в этом
лагере. Я долго думал над этим и понял, что мне все равно, Осаму. Убил ты
одного человека, двух или сотню. Ты мой друг. А значит, я всегда должен быть
на твоей стороне.
— Ты что, плачешь? — спросил Дазай, глядя на разрисованную граффити стену.
— Нет, — Накаджима шмыгнул носом.
— У меня все плечо мокрое.
— Ты прощаешь меня? — с надеждой спросил Ацуши.
За сеткой раздался шум и вскоре из тени появилась грузная фигура. Услышав

жуткий рев, Накаджима в ужасе отстранился от Дазая и бросился к
металлической сетке. Огромная шипастая рука ударила по торчащей балке и от
ее звона у Ацуши заложило в ушах. Он по привычке потянулся за пистолетом,
который два дня назад Кай отобрал у него. Зараженный смял сетку пальцами и
отстранился назад, чтобы обрушить на нее еще один удар. Дазай схватил Ацуши
за руку и быстро развернулся вместе с ним. Огромный шипастый кулак в
мгновение пробил ему грудную клетку. Все краски схлынули с лица Накаджимы.
Он выглядел точно мертвец, остолбенев от страха.
Дазай обхватил запястье зараженного обеими руками и резко дернул на себя.

Монстр взревел от боли, схватившись за плечо. Он бросился прямиком в
железную клетку и принялся жалобно скулить. Дазай отшвырнул в сторону
оторванную руку, посмотрел на дыру в своей груди. Рана затягивалась с
огромной скоростью. Ацуши подбежал к нему, но, увидев четыре ярко-желтых
зрачка, отпрянул.
— В чем дело? Уже пожалел о своих словах? - с холодом в голосе спросил

Осаму.
Накаджима молчал. Дазай бросил рубашку на деревянную тару, стянул

испорченную футболку, обтер ею окровавленную грудь и накинул рубашку
обратно на плечи. — Будь готов завтра к восьми. Я провожу тебя сам.
Он похлопал Накаджиму по плечу и ушел, оставив его одного.

680/1179
***
Рюноске устал сидеть в машине. Однако Ким уверил его, что, если Накахара и
остальные будут где-то поблизости, Федор непременно их почувствует. А
потому и нет смысла выходить из машины и понапрасну морозить задницы.
Разумом Акутагава понимал, что Дрейк прав. Он сам неоднократно становился
свидетелем отменного чутья совершенных, но тем не менее ему казалось, что он
делает недостаточно, отсиживаясь в теплом салоне.
С утра они проехали много улиц, и почти каждая была усеяна трупами. В
фильмах про зомби всегда пустые заброшенные города, подумал он, а в
реальности все иначе. Он протер шапкой запотевшее стекло и уткнулся в него.
Дрейк проехал мимо дерева, на ветке которого висели совсем свежие трупы.
Вороны едва начали их клевать. Тонкие нейлоновые веревки глубоко врезались
в их плоть. Ветер раскачивал и крутил тела. Вороны взлетали, клевали глаза, и
вновь садились на их головы и плечи.
— Могу я задать вопрос? — Рюноске обратился к Федору.
— Я весь внимание, — ответил он, лениво взмахнув рукой.
— В Японии восемь совершенных, — Дрейк с интересом посмотрел на него через

зеркало. Федор лежал с закрытыми глазами, по-прежнему используя его плечо
вместо подушки. — Это ты, Осаму, Натан, и… те два парня, которые следуют за
ним. Но кто еще трое?
— Хороший вопрос, — Достоевский приподнялся и широко зевнул, прикрыв рот

ладонью. — Рэн никогда не была сторонником насилия. Уверен, она нашла себе
тихое место и сейчас упивается своим покоем. Куда делся Аксель, я понятия не
имею. Но был бы не прочь найти старого друга. А восьмой совершенный, —
Федор подмигнул Рюноске, — в этой машине.
Господа, арка с Чуей и Ясу снова не влезла (стараюсь придерживаться

определенного кол-ва страниц). Перенесла их на следующую главу.
681/1179
Часть 51
***
Когда он улыбается, в уголках его рта появляются ямочки. У него мягкий

чарующий смех и добрый взгляд.
Помню, какой гладкой и горячей была его кожа, когда он положил мою ладонь
на свою грудь.
Я бы хотел, как прежде запустить пальцы в его белоснежные кудри и утонуть в
этих желтых глазах.
Если бы я только все не испортил... Ревность всегда затмевает мой разум.
Чуя Накахара
День стоял теплый и солнечный. Еще вчера он прижимал к груди бродячего

кота, и вместе они жались друг к другу под натиском свирепого ветра. Полночи
зубы стучали от холода, а пальцы на ногах онемели и приняли странноватый
фиолетовый оттенок. Накаджима перепугался не на шутку, но стоило ему
немного отогреться, как руки и ноги пронзила знакомая боль.
Всю ночь он ворочался в твердой постели и не мог сомкнуть глаз. Голова ужасно
чесалась, порой и в паху. Палатка была не самым уютным местом для сна, но он
был рад хотя бы такому пристанищу. За стенами лагеря громко выли собаки.
Рядом ходили караульные, переговариваясь шепотом и громко чавкая ногами по
грязи. Их присутствие Накаджиму успокаивало.
Его палатка была ужасна, но ближе к полуночи, забравшись под два одеяла, ему
удалось заснуть. Накаджиме всегда снились странные сны. Он плавал в теплой
голубой воде, и она постоянно толкала его назад. Огромные волны не давали
вздохнуть и тащили его куда-то далеко от берега. Вскоре он оказался под
землей и, проплыв под ней, достиг самого низа, из-за чего оказался выброшен в
космос.
Ацуши резко проснулся, жадно хватая ртом воздух. Космос не пришелся ему по
душе. Кота уже не было рядом, и сквозь палатку прорезались тёплые солнечные
лучи. Накаджима подумал, что еще вчера вечером слюна застывала, не успев
долететь до земли, а сейчас было странно тепло. Неужели эта зима подходит к
концу?
Он вылез из спального мешка и потянулся. В паху у него снова зачесалось.

Дурной знак, угрюмо подумал он, оттягивая резинку штанов. В такой позе и
застал его Кай.
— Что, из-за мороза потерял своего дружка? — он громко расхохотался. Ацуши

покраснел до корней волос.
— Нет! — огрызнулся он. — Мой дружок на месте!
— А что тогда? Вел с ним светскую беседу? — Кай вытащил сигарету и

облокотился об опорную стойку. Ацуши демонстративно отвернулся, поднял
682/1179
куртку с пола и начал выворачивать рукава. Палатка заполнилась запахом
едкого дыма.
— Ты видел Осаму вчера? — тихо спросил он. Кай сделал глубокую затяжку.
— А должен был?
— Кажется, я опять облажался… — Ацуши просунул руки в рукава куртки и

потянул ее вниз. В кармане он нащупал маленькую еловую шишку и полупустой
коробок спичек. Вспомнив слова Осаму, он посмотрел на наручные часы. Стрелка
перевалила за десять. Разве он не сказал быть готовым к восьми? Накаджима на
секунду допустил надежду, что Дазай все-таки передумал. Впрочем, даже если
бы он явился в заявленный час, Ацуши наотрез отказался бы с ним идти. Он
задался целью помириться и вернуть друга, даже если вторая сторона будет
сопротивляться изо всех сил. Даже если каждую ночь придется спать в
тоненькой палатке и на твердом полу, в обнимку с плешивым котом.
— Кажется, я опять облажался, — фальцетом повторил Кай. Накаджима тут же

подбоченился. — Твоя коронная фраза во время секса.
— Слышь! — рявкнул он. — Ты издеваться что ли пришел?!
— Почти, — совершенный звонко щелкнул пальцами. — Хотел проверить, не

превратился ли ты в сосульку за ночь.
Кай высунулся наружу, бросил бычок на землю и придавил его ногой. Он

умолчал, что именно по просьбе Осаму пришел его проведать.
Сказал, что ему все равно, а на самом деле беспокоится, подумал он.
— Скоро здесь все будет заставлено строительными материалами и провиантом.

Собирайся.
Накаджима быстро закивал. Сев на корточки, он принялся сворачивать спальный

мешок. Совершенный угрюмо наблюдал за ним.
— Что с руками? Про крем ничего не слышал? Или ты слишком суров для него?
Ацуши фыркнул.
— А крема нынче в свободном доступе на полках? — Так и не дождавшись

ответа, Накаджима вновь заговорил. — Почему Осаму не пришел? Он
передумал?
— Осаму немного занят, — ответил он. — Помогает с разгрузкой материалов.
— А ты чего здесь лясы точишь?
— Кажется, я начинаю понимать, почему ты всех так раздражаешь, — несмотря

на наигранно-недовольный тон, выглядел Кай расслабленным. Он вытащил ещё
одну сигарету и опустился на корточки, задумчиво наблюдая за ажиотажем в
лагере. Всю неделю Натан выглядел чем-то взволнованным. Они собирали
провиант и днем и ночью без продыху. Ночные вылазки сопровождал Кай, на
дневные отправлялся Баз. Дазая отпускать Натан по-прежнему не решался. Все-
683/1179
таки верно Баз подметил, что лидер остерегается его и не доверяет. Кай часто
думал об этом, и в своем отношении к нему так и не смог определиться. Его
холодные жёлтые глаза всегда бывали равнодушны, а лицо не выражало
ничего. Впрочем, благодаря Накаджиме, Кай убедился, что даже Осаму эмоции
не чужды.
— Куда вам столько провианта? — Ацуши затянул мешок и слегка потряс. Кай
повернулся к нему и закатил глаза. Накаджима прыгал на одной ноге, пытаясь
втиснуть вторую в сапог. У ворот раздался громкий шум мотора и людские
голоса. Еще одна подъехала, подумал Кай. — Из-за вас другие мелкие
группировки не могут найти себе еду.
— Когда увижу их непременно извинюсь, — усмехнулся Кай и потушил бычок

пальцами. — Твой ненаглядный возле сторожевых башен. Иди, если хочешь
поговорить.
— А ты? — растерялся Ацуши. — Не пойдешь со мной?
— Может, мне тебя еще во время первой брачной ночи за руку подержать? Не
наглей и вали отсюда.
Накаджима что-то буркнул себе под нос и вышел. Яркий свет на мгновение
ослепил его. Он приставил ладонь ко лбу и начал осматриваться. Лагерь
переменился до неузнаваемости всего за ночь. В десяти шагах от палатки
лежали огромные бетонные блоки. Чуть поодаль в длинный ряд тянулись
сложенные ровными штабелями доски и пыльные мешки. Несколько человек
ходили между рядами с блокнотом и ручкой в руках. Для прохода оставили
узкие тропинки и засыпали их мелким гравием. Ацуши растерянно смотрел то в
одну сторону, то в другую, чувствуя нарастающее в груди напряжение.
Сторожевые башни возвышались над лабиринтом из стройматериалов и
Накаджима направился к ним. По пути он старался не задеть поролоновые
листы, вот-вот готовые свалиться вниз, и длинные рулоны металлических сеток.
Кай не солгал. Осаму Ацуши нашел у сторожевых башен. Двое мужчин стояли в
кузове грузовика и кидали вниз тяжелые мешки, Дазай ловил их и складывал на
деревянных паллетах. Вид у него был растрепанный. В зубах он держал
сигарету, но судя по его сонному лицу и синяками под глазами, поджечь он ее
забыл. Накаджима долго топтался на месте, думая, что сказать. Стоит ли
сначала поздороваться или сразу нагло заявить ему, что никуда он не пойдет?
Может, сначала предложить помощь? Ну конечно! Ацуши мгновенно воспрял
духом. Как ни глянь, вид у него потрепанный, наверняка плохо спал, либо не
спал вообще. Помощь явно не будет лишней.
— Эй! — крикнул он, подбегая к грузовику. Три пары глаз удивленно уставились
на него. Мужчины замерли с мешком в руках, Дазай издал жалобный стон. —
Кидайте мне, я помогу!
Они переглянулись и, пожав плечами, бросили мешок вниз. Накаджима встал

рядом с Дазаем и вытянул руки. Однако груз оказался гораздо тяжелее, чем он
предполагал, и пятидесятикилограммовый мешок упал Дазаю на ногу.
Накаджима испугался и отпрянул назад, выпятив обе руки в защитном жесте.
— Прости, я не знал, что там…
684/1179
Осаму скривился и метнул на него свирепый взгляд.
— Когда в следующий раз захочешь оказать мне услугу, будь добр, не оказывай
мне услугу!
Ацуши поник. На радостях он не подумал, почему мешки поднимали двое, а

Осаму их ловил, словно они не весили ничего.
Если бы у меня была машина времени, подумал Накаджима, я бы отмотал время

назад и не стал бы лезть под этот мешок. Дурак, вновь упрекнул он себя. Если
бы ты мог мотать время, то просто вернулся бы в тот день, когда оставил дыру у
него в груди.
Внезапно у ворот раздалась стрельба. Ацуши и Дазай повернулись на шум. Двое

дозорных на сторожевых вышках стреляли в кого-то снаружи, пока третий
пытался связаться с остальными по рации.
— А я еще вчера говорил, что мы привлекаем слишком много внимания. Теперь

сотни гнильцов у нас под воротами, — проворчал Хибаяши, пнув ногой мешок с
цементом.
— Стой здесь, — приказал Дазай. Накаджима, казалось, его не услышал. Он

смотрел на сторожевые вышки, с грустью вспоминая об отобранном пистолете и
ноже. Если бы ему их вернули, он мог бы помочь. Осаму прошел мимо, стряхнув с
себя пыль. Спустя минуту к нему присоединился Кай.
Точно, подумал Ацуши, кому нужен твой пистолет с двумя патронами, когда в
этом лагере столько совершенных.
***
Они шли медленно, цепляясь друг за друга. Земля под ногами была скользкой, а
где-то проваливалась глубоко вниз. Снег вокруг был чистый и нетронутый. Ни
человеческих следов, ни звериных, словно они забрели в мёртвую необитаемую
глушь. Накахара сполз со склона вниз и протянул сестре руку. Ясу свесила одну
ногу и обвила шею брата руками. Он бережно опустил ее на землю. Падал
легкий снег и время от времени они поднимали головы, ощущая прикосновение
снежных хлопьев к лицу. Лес простирался далеко вперед. Сколько бы они не
глазели на карту, у них все не получалось разобраться, куда они забрели, убегая
от зараженных.
Патронов отстреливаться не было, а бежали зараженные настолько быстро, из-

за чего не хватало времени даже сообразить в какую сторону повернуть.
Единственное, о чем думал Чуя, что ни в коем случае не должен выпускать руку
сестры. Не должен упускать ее из виду. Когда кто-то из них проваливался в
вымоину или скатывался с небольшого оврага, засыпая на ходу, второй тянул
его вверх, либо слегка тряс, пытаясь согнать сонную негу. Они блуждали по лесу
шестой час, и глаза сами закрывались от усталости и недосыпа. Еды у них
оставалось совсем немного, и потому они терпели голод, не зная сколько еще
предстоит идти.
685/1179
В лесу было тихо, и даже ветер был едва ощутим. Тем не менее тишина
угнетала. Когда страх подбирался совсем близко, Ясу робко касалась руки брата
и он сразу сжимал ее в ответ.
Ему тоже не по себе в этом месте, думала она.
Была середина дня, но стоял полумрак. Ветки деревьев, кусты, огромные корни,
торчащие из-под земли, остекленели. Пахло непривычной свежестью. Чем
дальше они шли, тем медленнее становился их шаг. Руки и ноги немели от
холода, тяжелые рюкзаки давили на плечи. Ясу крепко сжимала ладонь брата,
пытаясь избавиться от навязчивого страха. С тех пор, как они забрели сюда, ее
не покидало дурное предчувствие. Прожив два года в плену, она научилась
доверять своей интуиции, и сейчас она громко вопила разворачиваться и идти
обратно.
Ясу крепко сжала руку Чуи. Он остановился и с беспокойством посмотрел на нее.
— Все в порядке? Ты устала?
— Давай пойдем обратно? — она накрыла его ладонь второй рукой. — Нам
нельзя туда идти.
— Почему? — он нахмурился. — Если мы повернем обратно, то придется идти

еще столько же. И неизвестно там ли еще зараженные. Мы чудом спаслись. У
нас почти нет еды, а если заснем, замёрзнем здесь насмерть.
— Чуя, пожалуйста… У меня плохое предчувствие, — взмолилась она.
Накахара тяжело вздохнул и устало потер виски. Впереди их могло ждать

спасение. Возвращаться обратно лишь из-за дурных предчувствий было не
самым хорошим решением. Тем не менее взволнованное состояние сестры
игнорировать он не мог.
— Давай сделаем привал? — предложил он, погладив ее по щеке. Ясу натянуто

улыбнулась.
— Хорошо… Хорошо, — повторила она, быстро кивая. — Попробуем развести

огонь?
Чуя бросил сумку на снег и бегло осмотрелся вокруг.
— Я думаю, получится. Надо поискать сухие ветки. У тебя осталась бумага и

спички?
— Давай сходим вместе? — Ясунори подобрала сумку брата и протянула ему. —

Если я скажу, что так мне будет спокойнее, ты не будешь спорить?
Чуя хорошо знал этот взгляд. Твердый и упрямый. Что бы он не сказал сейчас,
Ясунори сделает все по-своему.
— Идем, — ответил он.
Начинало стремительно темнеть и ветер стал холоднее. Они держались рядом,

боясь упасть, либо потерять друг друга. Чуя собирал сухие ветки и прижимал их
686/1179
к груди. Ясу светила фонариком, освещая ему дорогу. Порой он начинал клевать
носом, но едва его голова падала вниз, он резко вздрагивал и начинал быстро
моргать. То ли дело было в холоде, то ли в сильном недосыпе.
— Тебе не кажется, что мы ходим кругами?
— Что? — ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее слова. — Не

думаю. Смотри, — он кивком головы указал на огромное кряжистое дерево.
— Где мы вообще, черт возьми, находимся?
— Понятия не имею… — ответил он. Ясу посветила фонарем на дерево. Оно

показалось ей жутким и пугающим. В нем была небольшая дыра и ей
мерещилось, словно кто-то посторонний смотрит на нее изнутри. Чуя клевал
носом, хоть и твердил, что совсем не устал и готов идти всю ночь без продыху.
Ясу держалась рядом, время от времени озираясь по сторонам. На сердце у нее
было неспокойно. Веток для костра они собрали достаточно. Ясу вновь
посветила на дерево, поддавшись ненавистной паранойе. Все в этом лесу пугало
ее до нервного тика.
Чуя, отдалившийся на полметра, резко вскрикнул. Раздался громкий

металлический щелчок, словно что-то захлопнулось. Ясу в ужасе бросилась к
брату.
— Боже мой! Это что, капкан?! — закричала она, побледнев.
— Тише, успокойся, — Чуя, обливаясь холодным потом, посмотрел на свою ногу.

Кость ниже колена торчала наружу, порвав брючину. Капкан, в который он
угодил был огромен, и весил немало. Медвежий, подумал Чуя, пытаясь подавить
крик боли. Ясу успокоилась на удивление быстро. Она на мгновение закрыла
глаза, и когда открыла их, на Чую смотрел уже другой человек. Собранный и
серьезный. Она осторожно опустилась напротив брата и осмотрела его ногу.
— Ты знаешь, как работает эта штука?
— Да, — с трудом ответил Чуя. Его грудь тяжело вздымалась, на лбу выступила
испарина. Он облизал губы, затем посмотрел на огромное пятно крови,
расползавшееся по брючине. — Ясу, я не уверен, что даже вдвоем мы сможем
его разомкнуть. Пружина слишком мощная. Нужна огромная физическая сила,
чтобы…
— Мне плевать. Говори, что надо делать, — приказала она. — Я вытащу тебя из
этой сраной железки!
Чуя болезненно улыбнулся. Его глаза покраснели, а лицо стало бледнее снега
вокруг.
— И как ты умудряешься так быстро переключаться… — он медленно опустил

голову, словно засыпая, а затем резко вскинулся. — Нужно… нужно потянуть
вниз с двух сторон. Разъединить и… И правда, дурной знак. Ты была права.
— Чуя? Чуя! — прикрикнула она и Накахара открыл глаза. — Мне будет нужна
твоя помощь. Я знаю, что тебе очень больно. Можешь плакать и кричать, только
не смей отключаться. Ты должен мне помочь, хорошо?
687/1179
— Да-а, — Чуя вяло кивнул.
Ясу опустилась на корточки перед братом и положила фонарь на землю.
— Я навалюсь на одну половину, а ты попробуй придавить вторую. Если у нас

хватит…
Услышав хруст снега за спиной, Ясу насторожилась. Она резко повернулась на

шум и, взяв фонарь в руки, стала светить в темноту. Отчетливый звук шагов
становился все громче и громче. Ветки дерева впереди зашевелились.
Незнакомец остановился в трех метрах от них и долго молчал, глядя то на
брата, то на сестру. Когда он наконец вышел на свет, Ясу увидела дробовик в
его руках.
— Не подходи! — закричала она, прикрыв собой брата.
— Я не причиню вам вреда, — незнакомец приторно улыбнулся. — Этот юноша

истекает кровью. Чудо, что он не потерял сознание от болевого шока. Позвольте
я вам помогу.
***
Дазай медленно поднимался по лестнице, водя рукой по пыльным кованым

перилам. Ночью в лагере становилось тихо. Натан протащил к себе несколько
девиц еще вечером, и с тех пор не покидал своей комнаты. База он почти не
видел. Совершенный день и ночь коротал на вылазках, доводя себя до
изнеможения. Кошмары не давали ему спать. Наверняка, едва закрыв глаза, он
всегда видел лицо дочери.
Осаму накинул капюшон на голову и пошел вниз по коридору. Слева и справа на
настенных канделябрах тускло горели свечи. Некоторые картины лежали на
полу, изуродованные. Некоторые кто-то развернул обратной стороной. Осаму
даже мог сказать, кто причастен к этому делу. Многие в этом месте считали, что
изображать людей на картинах грех и тайком закрашивали им глаза, либо
вырезали чем-то острым.
В какой-то момент Дазай начал понимать позицию Натана. Набожных людей он

ненавидел больше, чем убийц и насильников. Нецелесообразно держать
подобный мусор в отряде. Когда нужно было браться за оружие и защищать
других, они начинали молиться и всякую победу присваивали богу. Они верили,
что дьявол вселяется в картины и через них наблюдает за людьми. Каждого, кто
рисовал портреты, они считали приспешниками дьявола и несколько раз
пытались вершить над ними самосуд. Прежде Дазай, услышав подобную
глупость, посмеялся бы, однако сейчас ситуация отнюдь не казалась ему
забавной. Тем не менее ему нравилось смотреть, как в очередной раз они
предлагали себя в качестве еды, а вскоре начинали визжать, как свиньи, моля
их остановиться.
Он поднялся на третий этаж, встал напротив серой двери и тихо постучал. С

другой стороны раздался звон стекла, тихое шипение и звук шагов. Дверь резко
688/1179
открылась. Кай появился на пороге в растянутой майке, с длинными
распущенными волосами и разбитой кружкой в руках. Раздражение на его лице
мигом сменилось на удивление. Осаму, сложив на груди руки, прислонился к
дверному косяку и начал бесстыдно разглядывать его.
— Недурно, — усмехнулся он. — Есть на что посмотреть.
Кай озадаченно посмотрел ему за спину, а затем снова на Дазая.
— Что-то случилось? — настороженно спросил он.
— Не-а, — Дазай сбросил капюшон, толкнул Кая вглубь комнаты и захлопнул

дверь. — Помнится, ты как-то говорил, что трахаешься, как бог?
Кай тяжело сглотнул, быстро соображая, что к чему. Дазай стоял в его комнате,
с ленцой осматриваясь вокруг. Впервые ему стало неудобно из-за беспорядка в
комнате. На полу растекалась лужа пролитого чая, кровать была не заправлена,
и стула почти не было видно под горой одежды. Осаму пожал плечами и
повернулся к Каю. Тот открыл рот и снова закрыл. Почему именно сейчас,
подумал он. Сколько прежде было сделано попыток привлечь его внимание, и
сколько раз он едва не лишился головы. Тем не менее Кай не сердился и обиду
на него не держал. Чем чаще ему говорили нет, тем азартнее он становился.
— Простые смертные тебя больше не привлекают? — спросил он.
Дазай отодвинул штору, посмотрел на улицу и безразлично пожал плечами. Все

под окном было заставлено бетонными блоками. Он медленно подошел к Каю,
обхватил края его майки и потянул вверх. Совершенный послушно поднял руки.
— Ты правда столь сильно нуждаешься в подтверждении, что я пришел именно

за этим? Никакого подвоха, Эрскин, расслабься. Простые смертные, — он
изобразил пальцами кавычки, — слишком хрупкие. Но если ты против, то я,
пожалуй, пойду.
Он хотел пройти мимо, но Кай резко схватил его за руку и прижал к стене. Оба
замерли, глядя друг другу в глаза. В темноте все ощущалось иначе. Видеть
Осаму столь близко было странно. Он на дух не переносил, когда кто-то касался
его или подолгу разглядывал. Даже Натан, имеющий дурную привычку
похлопывать всех их по плечу, редко проворачивал что-то подобное с ним. Кай
поддел пальцем пуговицу на рубашке Дазая, но, не рассчитав силы, оторвал ее.
Маленькая пуговка упала на пол, подпрыгнула несколько раз и закатилась под
кровать.
— Теперь ты должен мне новую рубашку, — апатично бросил Дазай.
— Перебьешься. Я неплохо штопаю одежду и пришиваю пуговицы, — ответил

Кай.
— Что, очередной несчастный опыт из твоей жизни? — Эрскин и рта не успел

раскрыть, как Осаму перебил его. — Избавь меня от душераздирающих
подробностей из своего детства. Они меня не интересуют.
Кай на минуту опустил голову и взглянул на него исподлобья.
689/1179
— Какой же ты… мудак, — посмеиваясь прошептал он. Дазай удивленно ойкнул,
когда его весьма грубо протащили через всю комнату и швырнули на кровать.
Кай тут же навис над ним, не дав опомниться, и рванул края рубашки в стороны.
Некоторые пуговицы посыпались на пол, некоторые упали на одеяло. Пользуясь
замешательством Дазая, он выдернул кожаный ремень из брюк, завел его руки
за голову и крепко зафиксировал.
— Ты ведь понимаешь, что я могу порвать его в любой момент?
— Я бы не советовал этого делать, — Кай стянул с него брюки, отшвырнул в

сторону и слегка отстранился, с восхищением разглядывая полуобнажённого
Дазая. — Иначе я сделаюсь самым нежным любовником, который у тебя когда-то
был.
Осаму скорчил гримасу.
— Ты на полном серьезе пригрозил мне этим?
Кай вместо ответа замахнулся и звонко шлепнул его по бедру. Дазай вскинулся и
слегка прогнулся в спине, широко распахнув глаза.
— Мы продолжим? Или так и будешь отрицать, что тебе такое не нравится?
***
Он слышал, как кто-то тихо плачет рядом. Воздух стоял спертый и тяжелый,
пахло плесенью. Он не мог пошевелить руками, и веки сделались такими
тяжелыми, из-за чего он не мог открыть глаза. Во рту ощущался горьковатый
привкус лекарств, шею сдавливал холодный метал.
— Мы все умрем, мы все умрем, мы все умрем…
— Заткнись!
Чуя слабо пошевелился и застонал от резкой боли в ноге. Он не узнавал голоса

шепчущих, но исходящий от них животный страх мог почувствовать даже
кожей.
— Эй, смотрите, кажется он просыпается, — прошептал чей-то голос. Накахара

наклонил голову и попытался открыть глаза. Грубые мозолистые руки обхватили
его лицо. Ясунори, тут же догадался он. Она прижала его голову к своей груди и
бережно погладила по волосам.
— Лучше не просыпайся, — прошептала она. — Поспи еще, брат.
Накахара поморщился. Нос щекотал странный запах. Он крепко зажмурился и

наконец поднял веки. Несколько минут перед глазами стоял туман, а от дурного
запаха ком подкатывал к горлу. Руки сестры все еще крепко держали его со
спины, а его голова покоилась на ее худом костлявом плече. Чуя слабо поерзал и
попытался приподняться. На руках звякнули цепи, левую ногу пронзило острой
690/1179
болью. Сначала он увидел бетонный потолок и лампочку, покрытую толстым
слоем пыли, затем человеческие тела, подвешенные низ головой на мясном
крюке, точно оленьи туши. У каждого тела не хватало какой-либо части: рук и
ног, груди и даже гениталий. Кровь с их тел медленно капала на белую клеенку.
В полуметрах стоял высокий железный стол, на нем отрубленные части тела и
огромный тесак.
Чуя попятился назад, но лишь уткнулся в сестру. Ясу крепко обхватила его
руками, насколько позволяли железные кандалы.
— Что случилось? — прохрипел Чуя, разглядывая незнакомые лица рядом. Они

сидели на холодном полу, большими перепуганными глазами поглядывая то на
Чую, то на покачивающиеся на крюках тела. Их было всего трое. Два парня и
одна девушка. У каждого на руках и на ногах были ржавые кандалы, кроме
Накахары. Его левая нога была плотно перевязана, а под бинтами он чувствовал
что-то твердое.
— Ты угодил в медвежий капкан, — ответила Ясу. — Этот псих нашел нас и

притащил сюда.
Чуя попытался повернуться, чтобы осмотреть сестру на наличие ран, но едва

смог пошевелиться. Тело было тяжелым, руки и ноги не слушались его.
— А это кто такие? — спросил он.
— Даже не спросишь, что за дерьмо тут происходит? — фыркнул юноша,

раздраженно дернув ногой. Цепи звонко лязгнули и ударились об пол.
— Я не слепой. И два плюс два сложить могу, — ответил Чуя, разглядывая сырой
холодный подвал.
— Нас убьют и съедят… — прошептала девушка, покачиваясь из стороны в

сторону. — Подвесят вниз головой, как свиную тушу и выпотрошат.
— Заткни пасть, шлюха! И так дурно!
— Довольно! — прикрикнула Ясу. — Юджи, не смей разговаривать с ней в таком

тоне!
— А то что?! — гаркнул он. — Ударишь меня? Ничего страшного! Нас и так скоро
всех порешит этот больной урод!
Они переглянулись и замолкли. Накахара просунул палец под оковы на шее и

нащупал небольшой замок. Цепь тянулась вниз, до самого пояса и расходилась в
две стороны. Без ключа никак не открыть, подумал он.
Внезапно раздался тихий щелчок, и железная дверь с громким скрипом

отъехала в сторону. Все пятеро подняли головы, с немым ужасом глядя на
своего мучителя. Мужчина был невысок и худощав. С виду ему было далеко за
сорок. У него были кустистые брови, волосы с проглядывающей сединой и
редкие усы. Он встал возле двери, вежливо улыбнулся своим пленникам и начал
завязывать ремни длинного фартука.
— Он нас убьет, он нас убьет… Не нужно было забираться в этот проклятый дом,
691/1179
— девушка заливалась слезами, яростно дергая цепи на руках. Кожа на ее
запястьях натерлась и кровоточила.
Мужчина тем временем закончил с фартуком и начал спускаться по лестнице. Он

молча подошел к железному столу, вытащил из переднего кармана небольшой
сверток и скиннер. Чуя, прежде увлекавшийся охотой на диких животных, знал,
с какой целью охотники использовали скиннер. Опираясь на здоровую ногу, он
подвинулся вправо, пытаясь полностью закрыть собой сестру. Однако этот жест
не ускользнул от внимания мужчины. Он подошел к Чуе и сел перед ним на
корточки.
— Хорошо, что ты очнулся, — дружелюбно улыбаясь сказал он. — Думал,

проспишь весь ужин. Как твоя нога?
Накахара растерялся. Ясу выглянула из-за его плеча, по-прежнему крепко

обнимая Чую за талию, словно готовясь держать его из последних сил, если
незнакомец надумает отобрать у нее брата.
— Не хочешь говорить? Ладно, — он вновь улыбнулся. — Я так и не

представился. Зовите меня Томас. Томас Хилл или мистер Хилл. Как вам угодно.
Прежде чем подняться, он бросил брезгливый взгляд на заплаканное лицо

Аюми. Юджи поджал под себя ноги и прижался спиной к ржавой койке, радуясь,
что его обделили вниманием. Томас подошел к столу, подвинул ближе к себе
железный лоток и начал закидывать в него грязные использованные
инструменты. Позже он развернул кожаный сверток, аккуратно разложил на
столе иглы разной толщины, зубную нить и зажим, взял в руки скальпель, а
скиннер убрал обратно в карман.
Чуя слегка поморщился. Боль в ноге снова возвращалась. Хилл наверняка что-то
вколол ему, прежде чем притащить сюда. Аюми тихо всхлипывала, что-то
бормоча себе под нос. Хонг, который за все это время едва сказал пару слов,
сверлил спину мужчины злым взглядом. Томас тем временем отошел от стола и
начал медленно расхаживать вокруг подвешенных трупов. Спустя какое-то
время он остановился напротив тела девушки и погладил ее по нагой спине.
— Она была очень вкусной, — заявил Томас. — Я запек ее задницу до аппетитной

корочки. Правда, перед этим мне пришлось пороть ее несколько дней, чтобы
мясо не было жестким.
Юджи стошнило на собственные колени, Аюми начала рыдать взахлеб.

Вскоре Хилл закончил говорить и встал напротив другого женского тела. Он
вытащил скиннер из кармана и принялся за дело. Все пятеро со страхом
смотрели, как ловко он снимает кожу с лица трупа, сантиметр за сантиметром.
Он управился спустя полчаса и вновь подошел к столу. Чуя не видел, чем именно
столь увлеченно занимался Хилл, но предчувствия у него были дурные.
***
Дазай сбросил одеяло и сел на кровати. Сколько бы он не ворочался в постели,

толком заснуть у него так и не получилось. За окном светало. Он протянул руку,
692/1179
взял спички и выдернул одну сигарету из пачки. Кай сонно потянулся и обхватил
его талию обеими руками.
— Ты чего не спишь? — спросил он, хриплым ото сна голосом. Дазай бросил
спички обратно на стол и затянулся. Еще ночью все его тело было покрыто
укусами и синяками, а теперь от них не осталось и следа.
— Не спится. У меня дурное предчувствие.
Кай, окончательно проснувшись, подпер голову рукой и начал медленно водить

ладонью по гладкому бедру. Дазай опустил глаза вниз, но не стал сбрасывать
его руку.
— А подробнее?
— Я не знаю, как объяснить это подробнее, — ответил он, протянув Эрскину

сигарету. Кай сделал глубокую затяжку и вернул ее обратно. — Я привык
доверять своей интуиции. Должно произойти что-то плохое. Это тревожит меня.
— Что плохого может произойти? — участливо спросил Кай. — Осаму, оглянись.

У нас в лагере четверо совершенных. Незаметно даже муха не проскочит.
— Нет, ты не понимаешь. Я… словно не там, где должен быть. Что-то, черт

возьми, не так.
Кай тяжело вздохнул.
— Это усталость и паранойя. Мне это знакомо. Поверь.
Дазая, казалось, немного успокоили слова совершенного. Он долго смотрел в

окно, нервно кусая губы. Вот-вот должно было взойти солнце. Небо было на
удивление чистое. Может, и правда паранойя, подумал он. Ведь поводов для
беспокойства у него было немерено. Хотя бы одной головной болью стало
меньше, когда Ацуши Накаджима появился в лагере. По крайней мере, теперь
он мог не беспокоиться хотя бы о нем. Дазай всегда был в курсе, чем он занят, с
кем говорит и чем питается. Ему достаточно было напрячь слух, либо обоняние.
Однако его появление здесь теперь означало, что от первоначальной команды
осталось всего три человека. Справятся ли они?
Дазай удивленно вздрогнул, когда горячая рука крепко схватила его за запястье
и резко потянула вниз. Он упал на Кая, чудом избежав столкновения головами.
Эрскин сцепил пальцы в замок на его пояснице и мазнул губами по щеке.
— Кто мы теперь друг другу? — робко спросил он, после минутного молчания.
Дазай пожал плечами.
— Обязательно нужно давать какое-то обозначение нашим отношениям?
— Не знаю. Нет… наверное, — он заметно поник. Осаму слегка приподнялся и

обхватил двумя пальцами подбородок Кая.
— Хорошо, я буду предельно откровенен. Мне понравилась проведённая с тобой

ночь. Это было потрясающе. Прекрати лыбиться, — тем не менее Дазай не
сдержал ответную улыбку. — Ты милый… иногда. Но чаще раздражающий. Мы
693/1179
можем стать неплохими друзьями, а временами трахаться, если совсем
прижмет. Не думаю, что в современном мире кто-то из нас обзаведется
постоянным партнером или… — он фыркнул, — влюбится, но, если это все же
случится, мы тут же все прекратим. Без обиняков.
Уже ищешь пути к отступлению, потому что все еще влюблен?
Дазай поежился от неприятного ощущения. Кай же, напротив, выглядел

довольным. Он резко развернулся и подмял Осаму под себя.
— Я вот подумал…
— Эрскин, — грозно прервал его Дазай, — всегда, после твоей фразы — я вот
подумал, следует какая-нибудь несусветица.
— На этот раз все иначе! — уверил он. — Раз мы с тобой окунулись в океан
похоти…
— Боже мой… — Осаму шлепнул ладонью по лбу.
— … я знаю, как сделать процесс еще приятнее, — Кай высунул язык. — С

пирсингом на языке все ощущается иначе. Тебе повезло, что у меня еще
остались…
— Погоди-ка, — Дазай сощурил глаза. — Я правильно понял, ты хочешь, чтобы я

проколол себе язык, чтобы тебе было приятнее, когда я буду сосать твой хер?
— Ну, знаешь, — Эрскин почесал голову, — из твоих уст это прозвучало грубо и
пошло.
Дазай наигранно мило улыбнулся. Спустя мгновение Кай резко отлетел назад и
ударился спиной о стену, проломив в полете деревянный стол в щепки. Он не
шевелился несколько минут, а затем резко вздохнул и зашелся в громком
приступе кашля. Спина начала быстро обрастать мышцами и кожей. Дазай,
подперев голову рукой, безразлично наблюдал за ним.
— Как знал… — он пошатываясь встал на ноги, — что с совершенным мне

гарантированы острые ощущения.
— Лучше, чем пирсинг на языке, согласись? — Дазай подмигнул ему. Кай

молчал, с заворожённой улыбкой разглядывая его обнаженное тело. Как только
регенерация завершилась, он потянулся, а затем начал собирать разбросанную
по полу одежду. В комнате было прохладно и несмотря на то, что совершенные
устойчивы как к жаре, так и к морозу, ему захотелось добавить немного тепла.
Шлепая босыми ногами по полу, он подошел к комоду и потянул выдвижной
ящик. Он был забит крупными купюрами. Кай вытащил несколько пачек, сел
перед камином, сложил внутри сухой хворост и подложил под них купюры.
Дазай бросил ему коробок спичек.
— Раньше я бы душу продал за такие деньги, — с грустью прошептал он, глядя

на горящие банкноты. Осаму сполз с кровати, вместе с одеялом, сел на корточки
рядом с ним и протянул ему один конец.
— Неужели все было так плохо? — спросил он. Кай прижался к нему плечом,
694/1179
завороженно глядя на тихо потрескивающий огонь. — Расскажи мне.
— Вчера ты сказал, что мое прошлое тебя не волнует.
— Это было вчера, — он согнул колени и положил на них голову. — Кай, я умею
слушать.
— Сначала скажи, почему так внезапно поменял свое отношение ко мне? — он

посмотрел на Осаму взглядом побитого щенка.
— Я не слепой и не глухой, — ответил он. — Ты оказался лучше, чем я думал.

Гораздо лучше. Такой ответ тебя устроит?
***
Рюноске промерз до костей, несмотря на многочисленные слои одежды и меха.

Он надвинул капюшон на голову и опустил руку в карман куртки. На улице
похолодало и серый туман пополз между деревьями. Все четверо косо
поглядывали на Федора. Он внезапно велел остановить машину и теперь второй
час куда-то упрямо шел через лес.
Рюноске раз за разом возвращался к словам Достоевского о восьмом

совершенном, и все никак не мог взять в толк, был ли он искренен или в
очередной раз потешался над ним? Ким и Достоевский шли очень быстро,
огромными шагами, словно вовсе не чувствуя усталости. Карма порой пропадала
из виду, а потом так же внезапно появлялась и что-то шептала Федору на ухо.
Вид у него был угрюмый и тревожный, что случалось крайне редко. Алек
держался позади всех, так как боялся, что Рюноске может отстать. Акутагава
хоть и скорчил недовольную гримасу, в душе хотел обнять его до хруста костей.
Алека он любил всем сердцем.
Поначалу он казался Рюноске фальшивым. Начиная от добродушной улыбки и
заканчивая его пристрастием заботиться о каждом третьем. Таких людей
просто-напросто не существует, уверял он себя и потому долгое время был
настроен враждебно и скептически. Шли дни, недели, месяцы, а Александр так и
ни разу не показал «дурную» сторону, которую Рюноске так жаждал увидеть,
упорно стремясь растоптать оставшиеся крупицы веры в людей.
Нынче он часто вспоминал тяжелые отношения с людьми Федора и понимал, что
во многом виноваты они были сами, отталкивая всех вокруг своим недоверием и
враждебным настроем. Теперь возле Александра ему хотелось околачиваться
денно и нощно, рассказывая глупые истории из прошлого, пытаясь вызвать у
него улыбку.
Весь путь он поглядывал то на Дрейка, то на Карму, то на Алека. Если Федор

все-таки сказал правду, рассуждал он, кто из них подошел бы на роль
совершенного? У них было много отличительных черт и никто из
присутствующих под них не попадал. Рюноске внезапно разозлился. Он устал
ломать голову над словами Федора, которые даже на правду не походили.
Он быстро нагнал Достоевского и поравнялся с ним.
— Ты солгал насчет совершенного? — спросил он напрямую. Федор удивленно

695/1179
приподнял бровь. Ким засмеялся.
— Федь, пацан ведь реально не догнал. А я-то думал, чего он молчал все это
время.
— Что это я не догнал?! — огрызнулся Рюноске, едва не провалившись в сугроб.

Достоевский не глядя схватил его за ворот одной рукой и поставил на ноги. —
Да кто в такое поверит? Совершенного можно невооруженным взглядом
опознать. Хотя бы по светящимся глазам! А ты простой, как трусы за доллар!
— Слышь! — вознегодовал Дрейк. — С хрена ли ты меня первым из списка

вычеркнул?
— Снова началось… — Алек тяжело вздохнул.
— Да у тебя пластырь, блять, на лбу! А вчера ты жаловался на боль в спине!
— Боль в спине — это возрастное, засранец!
— Тогда отрежь себе хренову руку и посмотрим, как быстро она отрастет.
— У тебя что, комплекс неполноценности?
Камински время от времени поглядывал на Федора. Он был странно задумчив.

Иногда он останавливался и подолгу стоял на месте, словно не понимая, куда
должен идти, либо что-то сбивало его с толку. Алек выдохнул облако пара и
посмотрел наверх. Деревья тянулись высоко к небу. Ноги утопали в сугробах по
колено и спустя всего полчаса ходьбы хотелось упасть лицом в снег. Солнце,
казалось, не проникало в это злополучное место.
— В чем дело? — обеспокоенно спросил Алек. Федор вместо ответа внимательно

посмотрел на Рюноске. Ким и Акутагава, почувствовав тяжелый взгляд
совершенного, перестали пререкаться между собой. На их красных обветренных
лицах появилась тревога.
— Рю, скажи, — Федор слегка поморщил нос. — Когда ты уходил, Ацуши был с
вами?
— Да, — напряженно ответил Акутагава. — Что-то… не так?
— Я его не чувствую. — ответил он. — Здесь проходили только Ясунори и Чуя.

Но…
— Кто-то ранен? — догадался Алек. Достоевский кивнул.
— Чуя, — он глубоко вздохнул, — запах его крови очень слабый.
— Что это значит? — спросил Рюноске.
— Это значит, что мы отстаем на несколько дней, — бросил Федор. Ким молча
последовал за ним. Все веселье мигом улетучилось. Акутагава, оглушенный его
словами, долго стоял на месте. Он не знал, что пугает его больше. Отсутствие
Ацуши или раненый Чуя. Что могло пойти не так в этой глуши? Могли на них
напасть дикие звери? Рюноске, как вчера помнил огромного оленя, которого они
696/1179
сбили на машине. Если бы зверь проткнул рогами кого-то другого, а не Осаму,
один из них сейчас кормил бы червей в земле. Акутагава не мог даже на минуту
представить, что кто-то из его друзей может умереть. Эта мысль казалось ему
чем-то невообразимым и страшнее семи кругов ада.
Рука Алека легла на его плечо.
— Не отставай, Рю, — он мягко подтолкнул его в спину. — Мы найдем наших

друзей.
Акутагава, словно очнувшись от ужасного сна, резко схватил его за запястье.

Федор тут же обернулся.
— Это ты? – он сказал это тихо. — Это ведь ты? Восьмой…
— Не отставайте, — голос Федора стал холоднее льда. Дрейк и Карма молча

пошли за лидером, ступая по его следам в сугробах. Алек посмотрел на свое
запястье, которое Рюноске продолжал упрямо сжимать.
— Да, — он добродушно улыбнулся. — Это я. Самый слабый и бесполезный из

всей восьмерки.
697/1179
Часть 52
Почему он сердится, когда я отвечаю, что не хочу быть бессмертным?

Разве я не имею право на собственный выбор?
В его глазах всегда столько скрытой печали, словно я уже мертв.
Что для тебя жизнь, друг мой?
Александр К.
***
Одинокий Мистер Хилл
Стол был большой и круглый. Если бы они немного потеснились, то поместилось

бы человек десять. Вечер был холодный и туманный, а за окном громко выли
волки. В камине из красного кирпича тихо потрескивал огонь. Пока все сидели
за столом, Томас ворошил угли кочергой. Искры взмывали вверх и сразу
потухали, едва успев коснуться раскаленного камня. У Аюми была жуткая
улыбка. Мистер Хилл пришил ей лицо мертвой девушки. Теперь она улыбалась
постоянно, сквозь слезы. Там, где проходили кривые швы, ее кожа покраснела и
покрылась сыпью. Кровь медленно стекала по шее и пачкала ворот белой
рубашки. Томас сказал, что не злится на нее, как-никак, этим вечером ее пальцы
послужат всем прекрасным ужином.
Юджи в этот день был гораздо бледнее, чем вчера. Может, дело было в потери
крови, а может, он никак не мог смириться с мыслью, что вчера Томас Хилл
приготовил мясной рулет из его правой руки. Казалось, он все еще в это не
верил. Каждые пять минут он с ужасом поглядывал на свое перевязанное плечо
и его лицо превращалось в бледную маску с огромными перепуганными глазами.
Чуя с трудом держал ложку в руке. Его лихорадило второй день. Томас
прикидывался искусным врачом, но его навыки лечения были на много уровней
ниже. Но одно все понимали точно - мистер Хилл был не в себе. Он говорил, что
рано или поздно съест их всех, и даже, когда их не станет, он больше не будет
одинок, так как они будут единым целым.
Томас закинул дрова в камин, стряхнул пыль с рук и поднялся. Все четверо
затаили дыхание, гадая, что он предпримет дальше. Однако Хилл был
человеком привычек. Он, как обычно, сел за стол, внимательно посмотрел на
каждого и, прочистив горло, произнес:
— Прочитаем молитву.
Одновременно звякнули все цепи. Они взялись за руки и закрыли глаза. Ясу
держала ладонь над плечом Юджи, стараясь не сильно его задевать. Молитв
они не знали, но делали вид, что молятся, с ненавистью поглядывая на Томаса
исподлобья.
У Чуи двоилось в глазах. Он слегка пошатывался на стуле, истекая липким

698/1179
потом. Аюми с устрашающей улыбкой смотрела на него, но тихо плакала под
маской от боли. Над их головами жужжали мухи. Они садились то Юджи на
плечо, то на лицо Аюми. Что-то отвратительное шевелилось у нее под кожей, но
никто не выдерживал долгого взгляда на ее лицо. Чуя выронил ложку, она
звонко ударилась об тарелку, отколов с краю небольшой кусок стекла. Томас
открыл глаза, посмотрел на тарелку, на Накахару, и покачал головой.
— Давай я помогу тебе, мой мальчик, — сказал он заботливо. Хилл взял ложку,
зачерпнул супа и поднес ее к сухим бледным губам. — Открывай рот.
Накахара отвернул голову, но увидев испуганные молящие лица за столом,

повернулся и послушно открыл рот. Хилл улыбнулся и влил ему в горло горячий
кисловатый суп. Чуя зашелся в громком кашле, но, когда к его лицу поднесли
вторую ложку с красным бульоном, он и его покорно проглотил.
— От одной жидкости сыт не будешь, — Хилл положил ложку на стол, вытащил

из бульона человеческий палец и слегка встряхнул его. — Ешь.
Ясу зло скрипнула зубами, яростно вцепившись пальцами в край стола.
«Пожалуйста, не надо», прошептал одними губами Юджи, заметив, как она

смотрит на нож в центре стола. Он был напуган до такой степени, что радовался
уже тому, что отделался одной отрубленной рукой. Неужели он не видел
подвешенные в подвале тела, подумала Ясу. Этот псих никого не оставит в
живых. Он будет отрезать от них кусок за куском, пока они не умрут от потери
крови, отравления или заражения.
— Ешь! — прорычал Хилл, грубо схватив Чую за волосы. Ясу сжала ложку в руках
и согнула ее в гневе.
"Если заступлюсь, Хилл почует неладное и начнет давить на родственную связь.

Нельзя подавать виду".
Чуя сомкнул зубы на пальце и когда Томас потянул его, во рту у него осталась
переваренная кожа и кусок мяса. Он жевал его долго и медленно, давясь
каждую минуту.
— А вы чего не едите? Неужели пальцы нашей Аюми не пришлись вам по вкусу?

— Хилл потянулся за оружием, которое держал прислоненным к столу. — Взяли
ебаные ложки и начали есть!
Хонг молча приступил к ужину. Юджи дрожащей от страха рукой поднял ложку.
Ясу выпрямила свою. Аюми в панике смотрела то на одно лицо, то на другое и
заливалась слезами. Сколько бы она не пыталась поднять ложку
перебинтованными пястями, она падала на стол с громким стуком. Раздражение
Хилла нарастало с каждой минутой. Вдруг он резко отодвинул стул, выдернул
ремень из брюк и поплелся к кухонному столу. Повозившись пару секунд, он
вытащил красный монтажный нож, разложил ремень и быстро порезал его на
шесть полос.
Все разом вскрикнули, когда он повернулся с ремнем в руках, который теперь

больше напоминал плеть. Он подскочил к Аюми, схватил ее за волосы и сдернул
со стула. Она упала на пол и зарыдала еще громче. Хонг поджал губы. Ему было
ее жаль. Но за свою жизнь он переживал больше, чем за девушку, которую знал
699/1179
от силы три дня. Он упорно смотрел на абажур лампы, сделанный из
человеческой кожи. Хилл много чего приспособил в быту от убитых.
Распиленные черепа он использовал как миски. У него было по крайней мере два
жилета из кожи и один жуткий длинный фартук, который полностью состоял из
снятых лиц, красных ниток и зубной нити.
Томас тем временем стянул с сопротивляющейся Аюми широкие выцветшие

джинсы и зеленые трусики. Одним рывком он бросил ее на стол лицом вниз.
Цепи на ее руках ударились об тарелку Юджи и разбили ее. Бульон потек на
стертую клеенку, а с нее на пол. Ясу и Хонг отпрянули. Чуя в бреду что-то
шептал себе под нос, слабо покачиваясь на стуле. На глазах Юджи выступили
слезы. Он дышал, как загнанный зверь, со страхом глядя на пролитый бульон и
пальцы.
— Я все выпью! — закричал он. — Мистер Хилл! Клянусь, я вылижу этот стол
дочиста. Ни одной капли не останется! Только не сердитесь. Молю вас! Это все
цепи Аюми, я тут ни при чём!
Ясу, сидящая неподвижно, медленно опустила глаза вниз. Моча текла по ноге
Юджи. Она отвернулась и попыталась незаметно подвинуться к брату, пользуясь
переполохом. Ей тоже было жаль Аюми, но ради брата она умертвила бы хоть
тысячу человек.
— Держись, — прошептала она, под крики девушки. Томас нещадно хлестал ее

ремнем по оголенной заднице.
— Почему тебе так трудно взять эту чертову ложку?! — закричал он, обрушивая
на нее удар за ударом. — Ты хотела унизить меня перед остальными?!
— Нет, — закричала она и вскинула руки, в поисках спасения. Но Юджи, вместо

ожидаемой помощи, потянул ее за кандалы вниз. Ясу, Хонг и Чуя безмолвно
смотрели, как ее кожа превращается в кровавое месиво. Кровь стекала по ее
ягодицам, бедрам, капала с пяток на пол. Ширинка у Томаса была слегка
оттопырена, выдавая его возбуждение. Чуя собирался потянуться за ножом, но
Ясу, предугадав его намерения, сжала его бедро под столом. С тех пор, как они
оказались здесь заперты, Хонг вызывал у нее подозрения. Он всегда был
странно спокоен, и порой она замечала, как он переглядывается с Хиллом. В его
присутствии она не могла говорить лишнего из-за своих опасений. Ночью она
пыталась поговорить с братом, но его сжигала лихорадка, а порой он бредил и
звал Осаму. Ясу каждый раз становилось тоскливо, когда она слышала его имя,
но она не могла позволить себе быть слабой. И пока ее брат не в самой лучшей
форме, она будет держаться.
***
— Почему не выбрать просто какой-нибудь спальный район?
Кай бросил коробку вверх, Дазай поймал ее и положил в кузов грузовика, поверх
остальных деревянных тар. Накаджима сидел под деревом, обернувшись в плед.
В руках он держал обгрызенный короткий карандаш и небольшой альбом на
700/1179
коленях. Он вполуха прислушивался к разговору, и его удивляла их
поразительная слаженность. Они понимали друг друга с полуслова.
Как же так, негодовал Ацуши, сколько времени Дазай провел здесь, среди этих
людей, и сколько лет с ними. Почему у них всегда были раздоры, и один не
понимал другого? Ответов было много, но все варианты теперь казались ему
жалкими отговорками. Они могли взаимодействовать, лишь когда все вместе
находились в одном помещении. Чуя не понимал Осаму, Осаму не понимал
Рюноске. Ацуши боялся Дазая и, казалось, лишь Ясу всегда искренне любила его
и принимала любым. И с улыбкой на губах, и с руками по локоть в крови.
Что же касалось Кая, думал Накаджима, кусая карандаш, кто поймет

совершенного лучше, чем другой совершенный?
— А толку от него? Натан сказал, чем ближе к порту, тем лучше.
Кай поднял пыльный мешок, слегка встряхнул и подбросил.
— И как он будет все это перевозить в Йокогаму? Сдался ему этот порт? В
рыбаки что ли решил заделаться?
Они переглянулись и начали хохотать. Ацуши слегка улыбнулся. Натана он

видел всего два раза. Первая встреча случилась не при самых приятных
обстоятельствах. Второй раз он видел его издалека, когда лидер впервые за
долгое время показался на улице. Накаджиме он не нравился. Вид у него был
высокомерный и взгляд какой-то пренебрежительный, когда он смотрел на
людей. Однако, выражение его лица менялось, когда он говорил с
совершенными.
На Накаджиму Натан бросил такой же снисходительный взгляд и на этом
закончилось их второе знакомство. Ацуши бы солгал, сказав, что подобное
отношение не задело его гордость. Тем не менее он мог спокойно разгуливать
по лагерю, пока его принимали за соринку в глазу.
Он поскреб карандашом голову, посмотрел на свой блокнот, затем на Кая.

Слегка высунув язык, он начал рисовать, время от времени поглядывая на
парней. Всякий раз, когда раздавался смех Осаму, он удивленно вскидывал
голову и надолго замирал. Кай намеренно метал мешки в другую сторону,
бросая глупые детские фразы, которые всегда начинались со слов «если не
поймаешь, то…».
Ацуши задумчиво покрутил карандаш между пальцев, затем нанес еще

несколько штрихов.
— Эй! — окликнул его Кай. — Ты что там делаешь?
Накаджима, увидев нависшую над ним тень, резко захлопнул блокнот и прижал
его к груди. Эрскину это показалось странным. Он сел на корточки перед ним и
гаденько усмехнулся.
— Тайком рисуешь наших девчат, негодник? — подмигнул он. — Изображаешь

упругие женские тела?
— Нет! — ответ получился слишком резкий. Улыбка совершенного стала еще

шире.
701/1179
— Тогда что ты там прячешь? Неужели рисовал меня?! — театрально
сокрушился он, а затем лег прямо на снег и подпер голову рукой. — Нарисуй
меня как на той картине. Как там ее… — он быстро защелкал пальцами.
— Сотворение Адама, — подсказал Дазай. Он сидел в кузове, свесив одну ногу и

наблюдал за ними.
— Точно! — воскликнул Эрскин и послал ему воздушный поцелуй. Ацуши

менялся в лице с каждым его словом. Неужели за столько дней знакомства с
этим парнем, Накаджима так и не вынес ни одного урока?
— Слишком много чести! — рявкнул он. Краска стыда хлынула к щекам, ладони
вспотели от волнения. Дазай удивленно приподнял бровь. Кай открыл рот, явно
желая прокомментировать увиденное, но едва взглянув на покрасневшие уши
Накаджимы, передумал и махнул рукой. Забот и так было по горло. А
разбираться с краснеющими от одного взгляда на обнаженное плечо сопляками
он ненавидел больше всего. Ацуши, убедившись, что совершенный не станет
силой вырывать у него блокнот, оторвал его от груди и аккуратно положил на
колени.
Кай и Осаму, потеряв к нему интерес, вновь вернулись к работе. Накаджима в

легкой прострации уставился на них.
Несколько дней он гадал, с какой целью эти люди собирали строительный

материал и свозили все в один лагерь. Что они собирались делать с бетонными
блоками или огромными мотками колючей проволоки? Для чего они ведут учет
собранных материалов, затем загружают их обратно и куда-то увозят? Однажды
любопытство все-таки пробрало его и он спросил у Дазая. Ацуши не надеялся на
ответ, но Осаму сказал, что все это нужно для укрепления основного убежища в
Йокогаме. Он все еще не понимал, злится на него Осаму или нет. У него всегда
был отстраненный взгляд. И в хорошем расположении духа, и в дурном. Тем не
менее он всегда был сдержан, терпеливо отвечал на вопросы и, казалось, даже
смирился с его присутствием.
Несколько раз, во время бесцельных прогулок, он случайно сталкивался с Базом.

Он всегда проходил мимо, не реагируя на приветствие. Впрочем, это не мешало
Ацуши и впредь громко здороваться с ним. Что-то подсказывало ему, что этот
здоровяк, несмотря на грозный вид, не причинит ему вреда. То ли дело было в
умиротворяющем спокойствии, которое исходило от этого человека, то ли в
Осаму, рядом с которым Накаджима вообще не чувствовал страха.
Остальные в лагере не были к нему столь дружелюбны. Кто-то высказывал свою

неприязнь открыто, кто-то разбрасывался угрозами, но, когда дело принимало
действительно серьезный оборот, Дазай словно тень появлялся за его спиной.
Ацуши почесал голову. Иногда ему мерещилось, словно что-то бегает по коже,
из-за чего он начинал чесаться еще сильнее, раздирая кожу головы в кровь.
— Эй, пацан… — Кай, вновь возникший из неоткуда, наклонился прямо перед его
лицом, уперев руки в колени. — Ты оглох что ли? Я к тебе обращаюсь.
Ацуши медленно опустил глаза. С какой целью Эрскин носил майку, которая не
скрывала ничего? Он мазнул взглядом рельефную грудь, затем щеку,
702/1179
перемазанную известью.
— Что? — буркнул он, пытаясь скрыть смущение.
— Говорю, отнеси это-о Канзаа-ки, — повторил он очень медленно, словно

говорил со слабоумным. Накаджима посмотрел на синий планшет в его руках. На
нем лежал исписанный лист, с ужасно неразборчивым почерком. Кто бы ни была
эта Канзаки, он уже ей сочувствовал.
— А где мне ее искать? — справился он. Осаму встал рядом с Эрскином,

смахивая пыль с волос.
— Здесь все просто, — Кай закинул руку на дазаевское плечо, — начерти

пентаграмму, встань в центре и три раза произнеси дура Канзаки.
Дазай слабо улыбнулся.
— Она в зеленой палатке, которая слева от вольера. Ты ее уже видел. Узнаешь

сразу.
Ацуши нехотя взял планшет. Ему нравилось сидеть на пеньке под деревом.
Осаму одолжил ему свою куртку, так как он мерз сидя без дела, а на коленях
лежал кожаный жилет Эрскина. Когда он поднялся, позабытый блокнот упал в
снег и раскрылся на странице, куда был вложен карандаш. Совершенные в
недоумении переглянулись. На желтоватой странице был изображен Кай,
сидящий на мешке с сигаретой в зубах. Вдруг подул ветер и несколько страниц
резко перелистнулись. Дазай тут же переменился в лице. Накаджима хотел
поднять блокнот, но резко отдернул руку, когда Осаму наклонился за ним. Он
поднял его и уставился на потрепанную страницу холодными мертвыми глазами.
— Осаму? — Кай обеспокоенно заглянул в блокнот. Он понятия не имел, как

выглядит Чуя Накахара, но едва увидев рисунок, догадался, кто изображен на
нем. Осаму помнил тот вечер, словно это было вчера. Они долго проговорили в
старенькой заброшенной будке, а вскоре вернулись назад, промокшие до нитки
от дождя, но счастливые и влюбленные. Полночи они все вместе играли в
ханафуду. Первым сдался и отошел ко сну Рюноске, вскоре и Ясунори. Играть
втроем было не так весело. Они убрали колоду, перебрались в гостиную и
разговаривали до самого утра. Накаджима лежал в кресле, закинув обе ноги на
мягкий круглый подлокотник и что-то рисовал, временами с улыбкой поглядывая
на них.
Так вот, что это было. Осаму провел пальцем по рисунку и поджал губы. Чуя
всегда любил спать положив голову на его колени и Осаму не шевелился, как бы
неудобно ему ни было.
Блокнот вдруг выскользнул из его рук и упал в снег. Дазай медленно опустился
на колени, крепко сжав в кулак ткань в области груди. Он скривился, словно что-
то причиняло ему боль. Каждый его вздох был тяжелый и болезненный. Эрскин
быстро сел напротив и обхватил его лицо ладонями.
— Спокойно, спокойно, — прошептал он, стерев большим пальцем испарину с

его лба. - Смотри мне в глаза и дыши. Вот так…
— Что с ним? — Ацуши взволнованно посмотрел на бледное лицо Дазая. Он сел

на корточки и слегка сжал его колено обеими руками.
703/1179
— Никогда не видел паническую атаку? — раздраженно бросил он, прижав
голову Дазая к груди. — Вот так, — прошептал он тихо, поглаживая его по
волосам, словно делал это далеко не в первый раз.
— Я должен… — Осаму принял слабую попытку отстраниться, но Эрскин обнял

его еще сильнее.
— Мы уже говорили об этом, — сказал он так тихо, что даже сидящий напротив
Накаджима едва расслышал его слова. — Ты ничего им не должен. Не надо
столь слепо доверять своей интуиции.
Ацуши испуганно вскрикнул и упал на спину. Дазай ударил Кая в грудь и,

пошатываясь, поднялся. Железный замок заднего борта громко звякнул. Эрскин
больно ударился затылком о железный кузов, оставив в нем глубокую вмятину.
Теплая кровь потекла по затылку к шее и вниз по позвоночнику. Кай коснулся
головы пальцами и увидев на них кровь, метнул в Дазая злой взгляд.
— Он тебя бросил! — крикнул он. Дазай, тяжело плетущийся к сторожевым

вышкам, замер. Накаджима затаил дыхание. — Прекрати унижаться перед ним!
Вокруг полно других людей, черт бы тебя побрал! Открой глаза пошире! Даже
если ему что-то угрожает, это уже не твое дело!
***
Ясу нервно раскачивалась из стороны в сторону, крепко обнимая спящего брата.

Она чувствовала жар, исходящий от его тела, даже сквозь слои одежды.
Лихорадка мучила его которую ночь. Несколько раз ко дню он терял сознание, и
каждый раз, когда он падал на пол, Ясу казалось, что вместе со звоном цепей на
его руках, ее собственное сердце выпрыгивало из груди.
Она не видела, что Хилл сделал с ногой брата. В первый же день Томас разлучил
их. Держа обоих под прицелом, он бросил к ее ногам кандалы и велел заковать
сначала брата, а затем себя. Вскоре он запер ее в подвале, а Чую увел с собой.
Увидела она его лишь на следующее утро. Бледного, измотанного, с
перевязанной ногой.
Я ничего не помню, уклончиво ответил он на ее расспросы, и Ясу не стала

досаждать.
Наблюдая за Томасом каждый день, Ясунори пришла к выводу, что мистер Хилл
был простым мясником, а не квалифицированным врачом, за коего себя
выдавал. Он колол Чуе обезболивающие, но не менял окровавленные бинты, а
что он сделал с торчащей наружу костью оставалось лишь гадать.
Ясунори Накахара не обладала обширными знаниями в области медицины, но и

тех небольших крупиц информации, которыми она владела, вполне хватало
чтобы понять, еще немного и у Чуи начнется либо гангрена, либо сепсис.
Чуя, словно почувствовав ее беспокойство, слабо зашевелился и застонал во сне.

704/1179
Ясу положила холодную ладонь на его горячий лоб.
— Я найду способ выбраться, — прошептала она, бережно отводя влажные

пряди с его лица. — Потерпи еще немного.
К утру их всегда пробирал сильный холод. Хилл днем и ночью держал их

запертыми в подвале. Ночью они стелили куртки на бетонный пол, однако толку
от них было мало. Спать мешал холод, трупный запах, мухи, жужжавшие над
ухом. Аюми всю ночь стонала от боли и лишь под утро перестала шевелиться.
Юджи сидел вжавшись в угол и мелко дрожал, шепча под нос. Хонг занял
ржавую пружинистую кровать и никого на нее не пускал. Ясу угрюмо смотрела
на подвешенные тела, думая, как избавиться от Хонга и забрать ключи у Томаса.
Хилл никогда не расставался с дробовиком и всегда был крайне
предусмотрителен. Над Аюми он жестоко поиздевался, отрубил все пальцы, а
затем отхлестал за то, что она не смогла взять ложку. Юджи он отрезал руку и
скормил им в виде мясного рулета.
Следующими в очереди был кто-то из них. Ясунори была уверена, что третьим
будет либо Чуя, либо она. Хонг определённо был подсадной уткой, который
выдавал все их разговоры и планы к побегу. Что обещал ему Томас взамен?
Отпустить? Или Хонг делал все по собственному желанию? А если он на самом
деле не виноват? Ясу исподлобья посмотрела на него. Хонг, словно заметив ее
взгляд, повернул голову.
— Жалко ее, правда? — он кивком указал на тело Аюми.
— Нас тоже съедят черви… — пробормотал Юджи, держась за руку. Ему повезло
меньше, чем Чуе. Томас не баловал его обезболивающими. Казалось, Юджи и
Аюми вызывали у Хилла неприязнь, из-за которой он взялся за них в первую
очередь.
— Черви? — спокойно переспросил Хонг. — На самом деле это личинки мух. Они
спариваются и откладывают яйца на мертвом теле. Это источник пищи для их
будущих деток. Яйца вылупляются и помогают разложению трупа, поедая его.
Вскоре они окукливаются и становятся полноценными мухами. Интересный
круговорот жизни…
— Что ты несешь? — Ясу посмотрела на Аюми. Бедолагу еще при жизни заживо
поедали личинки мух. Она боялась представить, что творилось под ее кожаной
маской, пришитой к лицу.
Чуя часто говорил, что в некоторых ситуациях смерть - самое гуманное решение.
Прежде Ясу злили жестокие высказывания брата, но два года в плену полностью
изменили ее мировоззрение.
— Хотел вас немного растормошить. Как-то тихо стало без нытья Аюми, —
ответил он.
— Закрой свой грязный рот, — злобно прошипела Ясу. Хонг улыбнулся.
— Как скажешь. Хотите я расскажу вам забавную историю про моего глупого
дядю? История не длинная, но, уверяю, вам понравится, — он принял султанскую
позу и сложил ладони домиком. — После того, как скончалась его любимая
бабка, этот кретин решил найти для нее самый лучший гроб, чтобы ни одна
705/1179
трупная муха не могла попасть внутрь. Вам что-нибудь известно о гробовых
мухах? Эти ребята невероятны. Видите ли, мой дядя спустил огромные деньги
на гроб, которое втюхало ему ритуальное агентство. Он хвастал перед нами, что
эта черная коробка смерти сделана из железа, воздухонепроницаема и
герметична. Он купил дорогой наряд для старухи, красивые цветы и шелковую
ткань в бирюзовом цвете. Как же сильно он хотел выделиться на фоне
остальных ее сыновей, а? Жаль, что он не знал, что трупные мухи могут
прокладывать туннель длиной в двести сантиметров, а его железный гроб на
самом деле тот еще бесполезный шлак. Почему люди так усердно пытаются
избежать неизбежного? Смерть и разложение — естественный процесс. Видели
бы вы лицо этого идиота, когда он открыл гроб спустя пару месяцев и…
— Не вижу ничего забавного в твоей истории, — ответила Ясу. — Зато трудно не

заметить твое чванство и гнильцу, похуже чем у трупа.
Хонг засмеялся.
— А ты остра на язык.
Нужно прикончить его, подумала Ясу. Даже если он не помогает Хиллу тайком,
риски слишком велики. Было бы хорошо задушить его во сне, но уже занимался
рассвет. Через полчаса откроется железная дверь и на пороге появится Томас.
Сегодня он точно заберет кого-то из них. Чуя серьезно ранен и, вероятно, выбор
каннибала ляжет на него. Если избавиться от Хонга, можно подстеречь его
около двери и выбить дробовик из его рук. С кандалами это будет трудно, но
вполне выполнимо. Ясу расстелила свою куртку на полу, подогнула рукав и
бережно опустила на него Чую. Он приоткрыл глаза, и, словно почувствовав
неладное, взял сестру за руку.
— Все хорошо, — она нежно улыбнулась ему. — Ты рано проснулся. Поспи еще
немного.
Накахара разжал пальцы, обессиленно упал на куртку и едва не задремал.

Однако спустя мгновение он вновь открыл глаза. За улыбкой сестры
определённо скрывались беспокойство и нервозность. Он попытался подняться,
но ногу пронзило острой болью. Чуя перекатился набок и попытался встать,
опираясь на здоровую ногу. Над головой раздался удивленный вскрик и лязг
цепей. Кричал Юджи, в ужасе вжавшись спиной в угол. Ясу сжимала цепи на
шее Хонга, что есть силы. Несколько секунд он пытался оторвать их от шеи, а
затем резко подался назад. Ясу больно ударилась затылком о железную спинку,
из-за чего ослабила хватку. Хонг, не теряя времени, развернулся и ударил ее
кулаком в лицо.
— Я говорил ему, что тебя надо сожрать первой! — кричал он, держа ее за
волосы одной рукой, а второй обрушивая один удар за другим. Чуя, превозмогая
невыносимую боль, схватил Хонга за шкирку и швырнул на бетонный пол. Не дав
ему опомниться, он сел сверху и начал колотить его, превращая лицо парня в
кровавое месиво. Ясу скатилась с кровати, жадно и тяжело глотая воздух.
Внезапно раздался щелчок в двери и все трое затаили дыхание. Дверь отъехала
в сторону, издав противный скрипучий звук. На пороге стоял Томас, с
дробовиком в руках.
— Какого черта здесь происходит? — рявкнул он.

706/1179
— Они пытались убить меня! — закричал Хонг, выплевывая сломанные зубы. — Я
говорил, что эту суку надо съесть первой! Мне она сразу не понравилась!
— Закрой пасть, — Хилл сплюнул с отвращением. — Не смог справиться с

девчонкой и парнем с раздробленной ногой?!
Он пренебрежительно посмотрел на Ясу, перепуганного до смерти Юджи, затем

на Хонга. Нечитаемый взгляд остановился на Чуе.
— Ты, — брякнул он. — Если хочешь, чтобы девка жила, следуй за мной. И без
сюрпризов.
***
— … я все равно не понимаю, — ответил Рюноске, кутаясь в шарф. Тяжелый

сырой ветер бил в лицо, от чего даже дышать приходилось сквозь ткань. Разве
еще вчера не проглядывало солнце? Только он подумал, что зима закончилась.
Ведь давно уже пора. Не зря его мать при жизни недолюбливала этот месяц. В
марте всегда то холодно, то дождливо, то появляется редкое солнце, давая
ложные надежды на долгожданное тепло.
— Что именно? — спросил Алек. Акутагава посмотрел на его покрасневший от

холода нос. — Почему вирус сработал на всех, кроме тебя?
— Потому что я был смертельно болен, — Александр вяло улыбнулся. — Федор

вытащил меня с того света. Я восстановился, но у меня нет такой же сверхсилы,
как у этих ребят.
— Есть, — упрямо заявил Рюноске.
— Вот как? — удивился Алек.
— Да, — Акутагава кивнул с серьезным видом. — Ты добрый. А эти пятеро

мудаки, как на подбор.
Федор, идущий перед ними, не смог сдержать смех.
— Парень-то дело говорит. Каждый из нас отличился жестоким поступком в

прошлом. А кто-то продолжает сеять хаос и по сей день, чувствуя
безнаказанность.
— Подслушивать нехорошо, — заметил Акутагава. — Несмотря на всю

безнаказанность.
— Эй, Камински, этот парень подрывает мой авторитет лидера. Что будем с ним
делать?
Рюноске то и дело каждые пять минут поднимал голову, чтобы посмотреть на

707/1179
лицо Алека. Все-таки он был красив. Взглянув на него всего один раз, хотелось
делать это постоянно. У него были нежные черты лица, бледная кожа, светлые,
слегка кучерявые волосы и такой добрый взгляд, от которого щемило в груди.
Неудивительно, что Федор так оберегает его.
— Спустим с рук ему небольшую вольность, — Алек потрепал его по голове,

отчего Рюноске смущенно уткнулся взглядом в свои сапоги. Почему-то именно
сейчас он вспомнил слова Александра, сказанные ему в палатке.
«Я вообще никогда не любил. Мне это чувство не знакомо. Для меня все люди
как люди. Я не вижу в них ничего особенного».
Несмотря на все тепло во взгляде, Рюноске на миг померещилось, что от Алека

повеяло холодом. А в какой-то миг он ощутил нечто сродни безысходности,
словно перед ним выросла огромная ледяная дверь. Он добр ко всем, но что
таилось за теплотой его глаз? Пустота? Одиночество?
Есть ли на этом свете хоть один человек, который смог бы заставить твое сердце
биться чуточку сильнее, Алек?
Акутагава с тоской посмотрел на Федора.
— Вы с детства знакомы? — внезапно спросил он, решив копнуть глубже. Ему

хотелось развеять, либо подтвердить свои домыслы по поводу Достоевского. Он
много раз пытался разговорить Осаму, но он говорил скомкано, неясно, либо
ловко менял тему. В такие мгновения Рюноске казалось, что Дазай верен Федору
больше, чем их группе. Однако Дазай просто-напросто не любил трепать
языком, почем зря. Полученные знания вряд ли чем-то ему помогли бы.
— Не припомню и дня, чтобы этот парень не мозолил мне глаза в больнице. На

самом деле он та еще прилипала, — усмехнулся Александр, со смешинками в
глазах поглядывая на Федора. Достоевский отвесил ему шутливый поклон.
— Всегда к твоим услугам. Ты ведь сам попросить меня остаться стеснялся, —

пожурил он. Алек неловко откашлялся.
— Я не хотел, чтобы ты жертвовал всем своим свободным временем, коротая дни

и ночи возле моей койки. Ты не уходил, даже когда тебя прогоняли медсестры.
Федор раздраженно пожал плечами.
— Я ничем не жертвовал.
Александр тяжело вздохнул.
— Мне однозначно повезло с другом.
— С другом… — Достоевский натянул привычную улыбку. — Именно так.
Рюноске призадумался. Все становилось на свои места. Вот кто был причиной
вмешательства Федора в создание вируса. Он обеспечивал Альбрехта
ресурсами, действуя через отца и он же подкинул им идею с частичным вводом
вируса в подопытного. Он помогал Арате, но не беспричинно. Вот ради кого
Достоевский пытался создать идеальный вирус, без побочных эффектов. Он
708/1179
ведь сам на тот момент был еще подростком. Насколько же сильна его
привязанность к Алеку?
Низкие ветки дерева заколыхались. Наконец появились Дрейк и Карма, которых

Федор отправил вперед. У Кима в руках был огромный ржавый капкан. Такой же,
немного поменьше, держала в руках Карма.
— Босс, мы нашли хижину.
— Не удивительно, что кто-то из них попался, — сказал Дрейк, нахмурено

разглядывая пружину. — Эти ловушки повсюду. А под снегом их трудно
разглядеть. Надеюсь, они наступили не на медвежий капкан, иначе…
Рюноске забеспокоился. Всякий раз, когда у Федора бывало угрюмое лицо, ему
казалось, словно все его тело покалывает мелкими иголками.
Спустя пятнадцать минут они уже находились рядом с хижиной. Вокруг стояла
могильная тишина, лишь иногда завывал ветер, бросая снег в лицо. Деревянная
хижина была в два этажа, окна заколочены досками, колючая проволока огибала
переднюю и заднюю часть дома. На веранде стояло плетеное кресло-качалка,
раскачиваясь вперед-назад, и от тихих зловещих скрипов шла дрожь по телу.
— Внизу есть подвал, — Федор мрачно посмотрел на второй этаж дома. — Вы,
втроем, осмотрите его. А я поздороваюсь с хозяином.
— А мне что делать? — быстро спросил Рюноске. Достоевский удивленно

повернулся, словно напрочь забыл о его присутствии. — А ты… — он мягко
похлопал его по макушке. — Будь хорошим мальчиком.
***
В воздухе просвистел звук звонкой пощечины. Голова Чуи откинулась назад,

щека горела от удара. Хилл потряс рукой в воздухе и принялся гневно мотать
круги по комнате.
— Ты еще смеешь сопротивляться?! — закричал он. — Я спас тебе жизнь,

неблагодарный щенок!
Накахара облизал разбитую губу и слегка потряс головой. Ухо заложило после
удара. Один глаз едва открывался, под вторым была рассечена кожа и стекала
кровь. Ему казалось, что комната парит и покачивается вместе со всей мебелью.
Худощавая фигура Томаса порой двоилась, а в нос бил сильный запах гари. От
боли в ноге к горлу подкатывала тошнота. Он не мог ни опереться на нее, ни
приложить даже немного усилий. Любое движение приносило нестерпимые
муки.
Томас вновь замахнулся и ударил его по щеке. Спустя мгновение, он схватил его
за волосы и дернул назад, заставив откинуть голову.
709/1179
— Я хотел дать тебе выбор, — бросил он, рассматривая слегка подрагивающий
кадык и рыжие волосы в своих руках. — Действительно, чего это я? Поступим,
как обычно.
Хилл разжал ладонь и подошел к столу, на котором заранее разложил все

инструменты. Чуя скривился от новой волны боли. Кровь заливала правый глаз.
Он наклонил голову и попытался вытереть ее о плечо. Томас неподвижно стоял
возле стола, оперевшись на него обеими руками. В комнате царил полумрак. Из
заколоченного окна едва просачивался свет. Однако недостатка в свечах не
было. Одна стояла на полке, две на столе, и еще две на старом комоде.
Чуя присмотрелся к бежевому абажуру лампы и поежился. На него смотрели две

пустые глазницы и искривленный рот. Полки были обставлены черепами. В
некоторых лежали инструменты, в некоторых человеческие зубы. Над камином
висела женская голова, с приделанными к ней оленьими рогами. Над окном
висело второе чучело из медведя, однако и его вторая половина была
человеческой. Чуя в испуге дернулся и кандалы на его теле звякнули. Впервые
за столько лет он испытал настоящий страх. Хилл не был зараженным, которым
двигал один голод и инстинкты. Томас Хилл был взрослым человеком. Имеющим
сознание и разум. Тем не менее он творил подобные зверства.
Обернувшись, Томас заметил, как побледнело лицо Чуи. Забыв о своем гневе, он
тут же развеселился.
— Итак, что мы приготовим сегодня нашим гостям? — Хилл держал в руках

раскаленную докрасна ложку. Он пересекал комнату нарочито медленно,
наслаждаясь чужим страхом. Когда он оказался совсем близко, Чуя, казалось,
забыл, как дышать. Томас почти нежно провел ладонью по его щеке, надавил на
кадык, из-за чего Накахара зашелся в кашле, а затем горячая шершавая ладонь
юркнула под рубашку и сжала грудь. — Обычно на этом этапе все начинают
слезно умолять меня остановиться.
— Я лучше второй ногой наступлю на капкан, — выплюнул Чуя.
Лицо Хилла потемнело от ярости. В мановение ока он схватил его за железный

ошейник на шее, и прежде чем Чуя успел осознать, что произошло, Томас
воткнул раскаленную ложку в его правый глаз. Жгучая боль пронзила голову.
Чуя закричал, накрыв лицо обеими ладонями. Кожа продолжала гореть, даже
когда Хилл отпрянул назад, наслаждаясь своей работой. Кровь вытекала из
пустой глазницы вниз по щеке. Ему казалось, словно в него вонзили тупой нож и
его конец все еще торчит из затылка.
Вдруг дверь резко распахнулась. Федор на мгновение застыл на пороге. Не

позволив Томасу даже толком удивиться, он схватил его волосы, впечатал лицом
в стену и протащил до самого окна, размазав голову по обоям, словно масло по
хлебу. Тело Томаса с грохотом свалилось на пол. Достоевский к тому времени
уже сидел на корточках, угрюмо разбивая кандалы на руках и шее Накахары. Он
все еще дрожал, крепко держась руками за лицо. Федор обвел беглым взглядом
его ногу и тихо выругался.
— Чуя, — мягко позвал он. — Посмотри на меня.
Накахара опустил голову еще ниже. Его плечи слегка подрагивали, из горла
вырывались хрипы, вместо слов.
710/1179
Достоевский осторожно обхватил его запястья и медленно отнял руки от лица.
На месте правого глаза зияла пустота. Кожа вокруг была серьёзно обожжена, в
воздухе все еще стоял запах паленой кожи.
— Ясу? — едва слышно выдохнул он.
— В безопасности, — ответил Федор. Он положил руку Накахаре на спину,

вторую просунул под колени и бережно поднял его, стараясь не трясти. Чуя
уронил голову на его плечо и судорожно вздохнул.
— И где носит твоего парня, когда он так нужен…
711/1179
Часть 53
Дверь тихо скрипнула. Совершенный остановился на пороге, задумчиво

рассматривая комнату, которую видел едва ли каждую ночь. Его всегда
удивляла холодная отстранённость Дазая. Порой ему казалось, что
эмоциональный диапазон этого парня чуть выше чем у стула, на котором он
сейчас сидел, зашнуровывая берцы. Кай тихо откашлялся, молча прошел мимо и
сел на край кровати.
Эрскину, где бы он не находился, всегда хотелось создавать вокруг себя уют. И

каждый раз, оказываясь в этом месте, ему казалось, словно он вошел в склеп.
Кровать Осаму всегда была идеально заправлена. Личные вещи не валялись на
столе, одежда не висела на стуле, как у многих, а от количества пыли вокруг
создавалось впечатление, что и ночи он коротает в другом месте. Частично так и
было. Кай всегда тащил его к себе и не выпускал вплоть до самого утра. Лишь
по ночам на его безразличном лице появлялись живые эмоции.
— Ты что-то хотел? — Осаму заправил футболку и затянул ремень. Кай молча

уставился на него. С момента их первой встречи, волосы у Дазая сильно отросли
и у Эрскина вошло в привычку каждое утро причесывать его, а пряди, что
подлиннее, собирать в невысокий хвост. Он протянул руку и Осаму с тяжким
вздохом опустился на пол. Кай провел рукой по белым волосам.
— Прости меня, — прошептал он.
— За что? — Дазай слегка задрал голову. Совершенный мягко надавил на

затылок и принялся распутывать густые запутанные пряди пальцами.
— Я пошел на поводу у своего эгоизма. Вчера… мне не следовало останавливать

тебя и говорить те слова.
— Кай…
— Нет. Дослушай меня, — Эрскин замер с копной белых волос в руках. Его
внимание постоянно привлекал черный рюкзак в углу комнаты. Он догадывался,
что находится внутри, однако любопытствовать не собирался. — Я позволил себе
лишнее. Мы сразу обговорили условия наших отношений. Мы с тобой даже не
друзья. Я не имел права говорить то, что сказал… Если ты еще не передумал, я
прикрою тебя перед Натаном.
Повисла тишина. Кай не видел выражения его лица, так как он сидел к нему
спиной. Осаму всегда хранил молчание, когда что-то загоняло его в тупик или
что-то сбивало с толку. Эрскин это знал, и потому терпеливо водил рукой по
волосам, порой незаметно заплетая тонкие косички.
— Почему? — спросил он, совершенно растерянно.
— Что… почему? — удивился Кай. Осаму развернулся и слегка сжал его бедро.
— Я был уверен, что ты наплюешь на все наши договоренности. И когда это

случилось, то нисколько не удивился. Твои слова лишь… разозлили меня.
Немного.
712/1179
— Немного? — подковырнул совершенный. — Ты швырнул меня так, что смял
половину кузова десятитонного грузовика. Мне страшно представить, что будет,
если ты действительно разозлишься.
— Кай! — вскипел Осаму. — Хоть раз будь серьезен.
Улыбка сошла с лица Кая. Он собрал волосы Дазая в хвост и бережно расправил
выбившиеся пряди. Осаму был напряжен. Тишина в комнате угнетала. Эрскин
сполз с кровати на пол, обнял его со спины и уткнулся носом в шею.
— Мне... всегда было тяжело доверять людям. Ты знаешь мое прошлое. За все
эти годы я проникся ненавистью к людям. Они приходят домой, улыбаются
своим детям, спят со своими женами, строят из себя благочестивых и
праведных, а тайком трахают малолеток в темных переулках и срывают на них
злость из-за своих неправильных наклонностей. — Дазай опустил голову. Кай
держал его крепко, что не шевельнуться. Однако он и не собирался вырываться.
Напротив, Осаму накрыл его руки своими и принялся лениво водить по ним
большим пальцем. — Я даже мысли не допускал, что однажды в моей жизни
появится человек, рядом с котором мне будет комфортно. Рядом с которым я
смогу спокойно закрыть глаза. Рядом с которым… мне бы хотелось просыпаться
каждое утро. И эти мысли здорово насторожили меня. Я бы хотел, чтобы наши
отношения переросли в нечто большое, Осаму, но… я не хочу влюбляться в
человека, который уже влюблен в другого. Разве это не верный путь к разбитому
сердцу? Поэтому… я хочу прекратить все. Пока не поздно. Пока я еще в силах
Дазай не замечал, как сильно был напряжен все это время. Снаружи его давно
ждали люди, которых он должен был сопровождать на вылазке. Тем не менее он
не торопился. Вряд ли кто-то стал бы упрекать его за медлительность. Никто не
горел желанием самовольно покидать стены, даже в сопровождении
совершенного.
— Еще не поздно все исправить, — прошептал Дазай. Кай, неправильно поняв

посыл его слов, медленно разжал объятия и поднялся. Однако едва он сделал
шаг в сторону, как холодная рука схватила его за запястье. — Ты сказал, что мы
даже не друзья. Так что нам мешает ими стать?
Кай резко повернулся. Недоумение и растерянность на его лице вызвало у

обычно угрюмого Дазая шкодливую улыбку.
— Что за глупое выражение лица, Эрскин? Тебе что, кто-то в первый раз
предлагает дружбу?
— Да… — выдохнул Кай.
.
***
Интересно, что подумал обо мне Кай,

когда увидел свое изображение в моем блокноте?
713/1179
Наверняка, рисунок показался ему двусмысленным. Но я не берусь
оправдываться. В тот миг он выглядел так умиротворенно, что моя рука сама
потянулась за карандашом.
— … но босс, я не могу гарантировать, что…
Федор резко схватил Хибаяши за горло и надавил пальцем на кадык. Алек и

Дрейк напряженно переглянулись. Уинсли вцепился обеими руками в
потрепанный саквояж, с испугом поглядывая на коллегу. Он бы непременно за
него заступился, будь на месте Федора кто-то другой. Однако спорить с
Достоевским было равносильно самоубийству. Он не принимал отказов и
приходил в ярость, когда кто-то осмеливался оспаривать его приказы.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — Уинсли старался говорить ровно, чтобы
не выдать свою нервозность. — У парня раздроблена кость. Вместо того, чтобы
прикидывать процент успеха, лучше поскорее приступить к делу, — сказал он,
больше обращаясь к покрасневшему от нехватки кислорода Хибаяши. Федор
разжал пальцы и смерил их холодным взглядом.
— Если он останется без ноги… — Достоевский выпрямился, держа руки за

спиной, — я лично оторву ваши. Приступайте.
Уинсли прижал к груди набитый саквояж. Чертов Хибаяши, думал он, каким надо
быть идиотом, чтобы перечить совершенному? К тому же, если этот
совершенный Федор Достоевский. Ведь он не понаслышке знает о его дурном
нраве.
Хибаяши и Уинсли торопливо юркнули в палатку, в которой лежал Накахара.
— И стоило их так пугать? — подал голос Алек. Федор равнодушно пожал

плечами.
— Будут усерднее работать.
Едва он сделал шаг к серой палатке, как Камински взял его за руку.
— Даже не думай туда заходить, — буркнул он. — От твоего присутствия они

только наделают ошибок.
— И чем предложишь заняться? — справился он, хотя дел у него было по горло.
Александр высоко задрал голову и с улыбкой посмотрел на небо. За последние

пять месяцев он позабыл, что небо может быть не только серым. Солнце
приятно грело, талый снег капал с крыш, и грязь чавкала под ногами. Он
сбросил капюшон и взъерошил волосы. Федор, пристально следивший за ним,
тут же отвел глаза в сторону, стоило Камински повернуться.
— Если ты не против, можем вместе пройтись, — предложил он, стряхивая грязь

с подошвы. Дрейка уже не было рядом. Едва завидев Рейко и Карму, он тут же
714/1179
удалился. Эти трое ладили на удивление хорошо, несмотря на пристрастие Кима
извращать все вокруг.
Федор редко тратил время на пустые прогулки, считая их бесполезным

времяпровождением, однако идею Алека он все же одобрил. Все-таки погода
действительно была располагающей к прогулке. Днем в лагере было не так
шумно. Под вечер приезжали грузовые автомобили с военными, машины с
провиантом, и начинались долгие хлопоты, которые тянулись вплоть до самого
утра. Хён Джун и Арата снова отбыли в Йокогаму, а в их отсутствие всегда
поднимался переполох.
— Ты выглядишь расстроенным, — Алек помахал рукой Юдаши, затем

внимательно посмотрел на Федора. — Так на тебя не похоже.
— Я вовсе не расстроен, — отмахнулся он, ступая одной ногой на деревянную

доску, брошенную над лужей. Встав посередине, он протянул Алеку руку, чтобы
тот не свалился. Камински ловко перепрыгнул на другую сторону.
— Мне кажется, иногда ты забываешь, что я знаю тебя с детства. И это

выражение лица мне хорошо знакомо, — Александр вытянул белые рукава
куртки, спрятал в них руки и шмыгнул носом. Достоевский никак не реагировал
на приветствия людей и за него весь путь отдувался Камински. — Федь… —
вдруг тихо позвал он. — Просто радуйся тому, что успел сделать, и не огорчайся
тому, что не успел. Ты силен, но не всемогущ.
Услышав детский смех, Алек остановился, с улыбкой глядя на детей, играющих

возле полуразрушенной кирпичной стены. Они бросали теннисный мяч и
отбивали его потрепанной самодельной ракеткой. Федор, увидев выбившуюся
светлую прядь, протянул руку, чтобы заправить ее, однако, на полпути резко
передумал и отдёрнул руку, прежде чем Алек успел заметить.
— Пойдем, посмотрим поближе!
Достоевский смиренно последовал за ним. Его всегда удивляло, как этот парень
умудрялся радоваться любой мелочи. Что угодно могло привести его в восторг.
В детстве, сидя напротив больничной койки, Федор рассказывал, как прошел его
день. Как дядя отругал его или похвалил. Как он попал под дождь, когда у него
не было при себе зонта. Как впервые оказался в лаборатории отца и увидел
настоящих ядовитых змей. Он говорил об этом со скукой, однако Алек каждый
раз слушал его так внимательно, с таким восторгом и счастливыми глазами,
словно он рассказывал ему, как попал в другой мир и собственноручно сразил
дракона.
Когда Федор складывал из бумаги оригами и дарил их Камински, тот бережно
ставил их на прикроватную тумбу, радуясь подарку, точно это дорогущий
Бентли. Федор никогда его не понимал. Как, с детства прикованный к кровати,
он может постоянно улыбаться? Почему он всегда утешает его, когда сам не
может даже выйти на улицу и погреться под солнцем?
Как же это глупо, думал Федор. Глупо и смешно. В отличие от тебя, я могу выйти
из этой палатки в любой момент.
— Эй, мелочь, во что играете? — справился Достоевский. Дети тут же

расступились. Самый старший взял ракетку, наклонился за упавшим на землю
мячом, и небрежно вытер его об свои одежды. С виду им было лет восемь, а
715/1179
самому взрослому не больше десяти. Четверо ребятишек тут же обступили
Алека, разговаривая наперебой.
— В теннис! — гордо ответил за всех старший. Федор опустил руки в карманы

брюк и начал покачиваться с пятки на носок.
— По-моему, в теннис играют по два человека, а не со стеной, гений.
— Со стеной тоже можно играть! — огрызнулся пацан. — К тому же у нас

выигрыш на кону. А если будем играть по двое, то зайдем в тупик с
победителем.
— Оо-о, вот как! — Достоевский тут же оживился, а фиалковые глаза загорелись

азартом. Алек тяжело вздохнул, прекрасно понимая, чем грозит остальным его
энтузиазм. — А на что играете?
Мальчик, слегка высунув язык, принялся усердно ковыряться в своих карманах.

Федор терпеливо ждал, лениво разглядывая лица остальных детей. Некоторых
он спас от рук собственных родителей, некоторых привел Алек во время вылазки
с Кимом, а кого-то он вынес на руках полумертвыми. Перепуганные до ужаса,
они вряд ли запомнили его лицо, однако такой расклад вполне его устраивал.
Ему нравилось наблюдать за искренними эмоциями людей, а не за теми, что
исходили от благодарности к нему.
— Вот! — наконец торжественно заявил мальчик, выудив из кармана грязной

куртки помятую и с виду черствую конфету. — Кто наберет больше очков, тот ее
и получит!
— Великолепно! — восхитился Федор. — За такую награду стоит сыграть!
Ладонь Алека со звоном повстречалась с лицом. Тем не менее он даже не

попытался отговорить друга. Если этому самодуру что-то приходило в голову, на
него не действовали никакие доводы.
— Тогда начинаем! — объявил мальчик. Алек напряг память, пытаясь вспомнить

его имя. То ли его звали Изаму, то ли Изао. Но как бы он не силился, так и не
смог восстановить небольшую прореху в памяти. А все из-за Федора, который
всякий раз величал пацана Пирожком из-за пухлых щек. — Самый большой счет
пока за мной! Целых тридцать четыре! — похвастал Пирожок.
Федор взял теннисную ракетку, грязный мяч и пару раз подбросил его в воздух.
Кто-то из детей подкрался к Алеку со спины и, обвив руками его талию, уткнулся
лицом в бок. Камински растерялся, но увидев возле себя ребенка, улыбнулся и
мягко похлопал его по макушке. Пирожок и Федор начали напряженно вести
счет. Поначалу все было вполне сносно, но чем больше становились цифры, тем
выше поднимались брови Алека.
Есть ли у тебя хоть капля совести, вознегодовал он, столь бесчестно обманывать
ребенка!
— И в итоге двести шестьдесят против тридцати четырёх! — заключил Федор,

ловко поймав отскочивший от стены мяч.
Пирожок нахмурился, почесывая короткие курчавые волосы.

716/1179
— Что-то мне кажется странным, — молвил он. — Не мог ты так быстро набрать
двести шестьдесят очков! Ты точно жульничал! После десяти явно идет не
двадцать!
— Что-о? — Федор умудрился одним взглядом изобразить удивление и глубокую

оскорбленность. – Как по-твоему человек, не умеющий считать, смог стать
лидером группы? Но раз ты мне не веришь, давай спросим у Алека? Этот
святоша точно обманывать не станет.
Несколько пар глаз уставились на Александра. Достоевский, сложив руки на

груди, обратил полный озорства взгляд на друга.
Ну что за великовозрастное дитя? Алек открыл было рот, но Пирожок опередил

его:
— Ладно, — сказал он приглушенно. — Я не какой-то там жадина. Раз выиграл,

забирай.
Он вытащил конфету и, бросив на нее последний тоскливый взгляд, протянул

Федору. Достоевский взял у Пирожка конфету, снял обертку и, под завистливые
взгляды, закинул в рот. Алек лишь покачал головой и медленно пошел вперед,
зная, что он его непременно нагонит. Федор, вдоволь насладившись игрой,
опустил руку в карман чёрной ветровки, вытащил горсть конфет, под
изумленные взгляды ребятишек, вложил их в руки не менее шокированного
Пирожка и побежал за отдалившимся Александром.
Камински не отреагировал, когда Федор догнал его и бесцеремонно закинул

руку на плечо.
— По лагерю гулять ужасно скучно, — пожаловался он, взлохматив копну

светлых волос.
Алек улыбнулся.
— Лучше, чем целый день сидеть в палатке и сверлить карту взглядом.
Они повернули за угол. Собаки, едва завидев их, принялись громко лаять и
царапать когтями железные вольеры. Федор метнул в них злой взгляд и собаки,
заскулив, отступили. Солнце на пару мгновений закрыли тучи и подул легкий
ветер. Алек о чем-то задумавшись, угрюмо смотрел под ноги, придавливая
берцами торчащие острые камни. По лагерю разносился запах дыма и жареного
мяса. Иногда раздавался чей-то смех и женские голоса. Федор остановился,
разглядывая высокие деревянные тары, накрытые плотной плащевой тканью.
Алек встал рядом, глядя туда же.
— Что ты решил делать с Натаном?
Федор безразлично пожал плечами.
— Ничего. Он всегда пытается казаться умнее, чем есть на самом деле. Пока он
нам не мешает, нет смысла ворошить осиное гнездо. Пусть упивается своей
властью.
717/1179
— А Осаму? — не унимался Камински.
— Осаму? — Федор повернулся и начал поправлять шарф на шее Алека. — Я

думаю, Арата прав. Не стоит пока его дергать.
— Но…
— Он заупрямится, как ребенок, если постараемся переманить его сейчас, —

терпеливо произнес он. — Осаму сам должен решить, на чьей он стороне.
Камински молчал, наблюдая, как Достоевский бережно закутывает его в шарф и

копошится в поисках перчаток.
— Не нужно никого переманивать. Он и так к нам придет, когда узнает, что

здесь его отец и друзья. Ты его недооцениваешь, — Алек повернул руку, чтобы
Федору было удобнее нащупать заклепку. — Он гораздо умнее, чем тебе
кажется.
— А разве я говорил, что он глуп? Если глаза меня не подводят, у этих ребят
сейчас не самые лучшие отношения, да и с отцом он не в ладах. Его присутствие
только все усугубит. Понятия не имею, что у него на уме, но в нужный момент он
примет нашу сторону. Не в его духе подчиняться тому, кто слабее.
— Ты считаешь, что Натан слаб? — усмехнулся он.
— Натан мелочен, самовлюблен и эгоистичен. Я знал его еще до того, как он

стал совершенным. Тот еще завистливый ублюдок, — Федор приподнял тяжелую
плащевую ткань. — Одного не понимаю, зачем он укрепляет лагерь в Йокогаме?
Нам, ясное дело, нужен порт. Он же хочет обзавестись собственным
королевством и провозгласить себя в нем королем.
— И ты все еще будешь утверждать, что следует оставить Осаму рядом с таким
человеком? — обеспокоенно бросил Алек. Федор внимательно осмотрел сухие
пайки, закрыл на секунду глаза и тяжело вздохнул.
— Александр, — как можно мягче позвал он. — Пойми, Осаму… другой. Я все еще
уверен, что Натан заставил его присоединиться к нему шантажом. Но, вероятно,
было еще что-то, о чем мы с тобой не знаем. Он уйдет, если захочет в любую
минуту. Ему наплевать на междоусобицы между совершенными. Будь его воля,
клянусь, он ушел бы куда-нибудь в горы и жил бы там в полном одиночестве.
Они с Рэн два сапога пара, не находишь?
Алек переступил с ноги на ногу. Федор был прав. У них было много общего,
кроме одной детали. Рэн больше некого было терять. У Осаму же оставался Чуя.
Однако назревал другой вопрос. Если Осаму мог уйти, когда ему вздумается,
почему он не вернулся?
— Прости. Я становлюсь слишком назойлив, когда разговор заходит о нем.
Федор понимающе кивнул головой.
— У тебя нос покраснел. Пошли, — он протянул руку и Алек, посмеиваясь,

вложил в нее свою ладонь.
718/1179
— Ты такой заботливый. Ведь никто не поверит, если расскажу.
***
Дазай сопровождал унылым взглядом усеянные трупами дороги. Казалось,

совсем недавно в этом месте случилась бойня. Тела висели на крышах домов,
свисали с машин, лежали на обочине, разорванные на части. Обычным
заражённым не хватило бы сил совершить нечто подобное, наверняка в этих
местах разгуливают несколько эволюционировавших. Парням из разведки
крупно повезло вернуться обратно живыми. Дазай развернул карту и посмотрел
на две жирные точки, отмеченные маркером. На первую Натан отправил Кая, на
вторую Осаму. Он никогда не поручал дела всем троим одновременно, всегда
оставляя подле себя одного совершенного. И к чему вся эта демонстрация
власти?
Осаму бросил карту на бардачок, закинул руки за голову и откинулся на спинку

кожаного сидения. Даичи, сидящий за рулем, тайком поглядывал на него.
Сатоши, Фудо и Цубаса хранили молчание в кузове машины. Присутствие
совершенного удручало всех четверых. Даже в компании всегда угрюмого и
неразговорчивого База они не чувствовали себя столь напряженно. Дазай, за два
часа пути, от силы обронил несколько слов, а на попытки Даичи развязать
дружеский разговор, отвечал скупыми фразами, либо смотрел таким холодным
взглядом, от чего бедолага начинал жалеть, что вообще открыл рот. И впрямь
жуткий человек.
Сатоши и Фудо изначально не испытывали к Дазаю симпатию. Им нравилось

отправляться за провиантом в компании Кая. Вот уж кто любил похохотать,
посплетничать и отпустить пару пошлых шуток. И лишь Цубасе было все равно,
кто сидит напротив водительского кресла. Лишь бы мог спасти их шкуры от
зараженных и вернуть в лагерь с целыми конечностями. Дазай спустя несколько
минут задремал. Даичи нервно потирал потные ладони о брючину и вновь клал
их на руль. Ужасное творилось вокруг. И как только Ямато вернулся из этого
пекла, да еще и нашел целые склады провианта?
К разведчикам в отряде было особое отношение. Натан ценил их и щедро

награждал за хорошую работу. Даичи тоже как-то подумывал вступить в
небольшой отряд разведчиков, однако ему никогда не хватило бы смелости
отправиться куда-то в одиночку.
Сатоши прижался к борту спиной и прикрыл нос шарфом. От зловония вокруг к

горлу подкатывала тошнота. Он промерз до костей, несмотря на солнце в небе, и
многочисленные слои одежды. Он мечтал скорее вернуться в лагерь, сесть возле
костра, снять резиновые сапоги и погреть одеревеневшие ноги.
Дазай поморщился во сне и резко дернул рукой, от чего Даичи в испуге

подпрыгнул на месте.
— Чего это он? — прошептал Фудо. — Может, разбудить его? Долго нам еще
ехать?
719/1179
Цубаса раздраженно пихнул Даичи через окошко.
— Подай-ка карту. У меня скоро внутренности перевернутся от такой тряски.
— Что здесь по-вашему случилось? — справился Даичи, протягивая Цубасе

карту.
От вида изуродованных тел холодок бежал по спине. Чем дальше они ехали, тем
больше все убеждались, что это дело рук зараженных. Обычному человеку
просто-напросто не хватило бы сил забросить тела столь высоко или разорвать
их пополам. Вороны громко галдели над трупами и поочередно клевали глаза.
Стая собак, с окровавленными пастями, бежала вслед за грузовиком. — Ямато
здорово повезло. Вовремя унес ноги. Этих людей словно на салат нашинковали.
Дазай поморщился во сне, а затем резко распахнул глаза. Никто не заметил, что
он проснулся. Привалившись плечом к двери, он сонливо смотрел на медленно
меняющиеся пейзажи. И так плохое настроение сделалось еще хуже. Ему снова
снился человек из прошлого. Много раз Осаму пытался вспомнить его имя, но
все попытки были тщетными. Тем не менее он прекрасно помнил его лицо,
словно виделся с ним только вчера.
Он улыбался, когда спускался к нему в подвал. Он плакал, когда бил его. Он был
угрюм и сосредоточен, когда копался в человеческих телах.
Что такое человек, часто спрашивал он. Веришь ли ты, что у человека есть
душа? Я уже многих порезал, нашел сердце, почки, легкие, печень, много чего,
черт бы их побрал. Но души… нет. Может, ты опустишь свои маленькие ручки и
попробуешь ее нащупать?
Дазай вытянул обе руки и посмотрел на свои ладони.
— Ты проснулся! — оживился Даичи. — Как раз собирался тебя будить. Мы почти

на месте.
Осаму опустил стекло и выглянул наружу. Как вообще Ямато очутился возле
этого подлеска, так далеко от города, подумал он. В лагере часто любили
подшучивать, что у разведчиков нюх гораздо лучше, чем у совершенных, и
Дазай почти готов был согласиться. Даичи припарковался на обочине. Все,
кроме водителя, вышли из грузовика. Фудо, Цубаса и Сатоши тут же прикрыли
носы. В воздухе расходились миазмы нестерпимого зловония. Осаму встал
напротив железного контейнера и затянулся сигаретой, мрачно разглядывая
тела вокруг. Они были мертвы уже не первый день. Ямато либо забыл о них
упомянуть, либо не почувствовал дурной запах, так как приходил сюда, когда
еще стоял сильный мороз. Однако нынче солнце появлялось чаще и все больше
трупов стало выглядывать из-под снега.
— Помечен черным крестом, — Цубаса встал рядом с Дазаем, разглядывая

покрытый ржавчиной штанговый замок. — Думаю, этот контейнер куда-то везли,
но бросили на полпути из-за нападения гнильцов. Вон, даже следы шин
остались.
— Значит, кто-то трусливо свалил, бросив своих, — Сатоши сплюнул и резко

потянул рычаг. Однако замок не сдвинулся даже на сантиметр. — Сука!
720/1179
Он вновь навалился всем телом, но все его попытки были тщетны. Дазай бросил
окурок, придавил его ногой и подошел к контейнеру. Сатоши отступил назад.
Под рукой совершенного штанговый замок согнулся, словно пластилин и
отвалился. Фудо и Цубаса встали с двух сторон и потянули на себя железные
дверцы. Внутри контейнера лежали деревянные коробы.
— Загружайте, — приказал Дазай меланхолично.
Отойдя подальше, он сел на корточки под деревом и снова закурил. Кай и Ацуши
частенько говорили, что он слишком пристрастился к табаку. Однако дело было
отнюдь не в зависимости. Сигареты помогали сбивать голод. Он мог долго
продержаться без еды, но запах человеческой плоти порой дурманил разум.
Сатоши, Фудо и Цубаса косо поглядывали на него, вытаскивая из контейнера

тяжелые коробки. Вероятно, Кай и Баз прежде помогали им в этом деле. Дазай
безразлично пожал плечами.
Внезапно раздался громкий протяжный вой. Осаму застыл, с поднесенной к

губам сигаретой. Уже в следующий миг он вскочил на ноги и бросился к
подлеску.
— Эй, ты куда?! — закричал Сатоши. — У тебя только одна обязанность! А ты и с

ней справиться не можешь!?
Осаму остановился, бросив на него холодный взгляд через плечо. Цубаса и Фудо
побледнели. Деревянный короб выпал из их ослабевших рук и упал прямо в лужу
с талой водой.
Какого черта творит этот ополоумевший, в панике подумал Даичи, вжав голову в
плечи. Из тройки совершенных, Дазай был самый непредсказуемый. По лагерю
частенько ходили слухи, что он безрассуден и жесток, и если бы не Натан,
крепко держащий его за поводок, словно собаку, он порешил бы всех вокруг.
Дайчи не всегда верил слухам, но глядя в разъяренные желтые глаза, на
мгновение попрощался с жизнью. Он не раздумывая мог сказать, как бы
отреагировали Кай и Баз. Эрскин наверняка отшутился бы, а Баз так и вовсе
закрыл бы глаза на хамство. Но этот тип...
Дазай вдруг развернулся. Сатоши сжал кулаки и вскинул голову. Он не

собирался отступать и тем более брать свои слова назад. Но едва ли он успел
открыть рот, чтобы сказать об этом вслух, как оказался вбит в ближайшее
дерево. Пожалуй, Сатоши даже не успел почувствовать боль. Его смерть была
мгновенной.
Осаму задержал взгляд на его трупе не больше секунды, затем взглянул на

остальных. Цубаса и Фудо, пряча за шарфами мертвенно бледные лица, быстро
подняли ящик и потащили его к грузовику.
— Может, это наконец научит вас нести ответственность за свои слова, —

отстранено произнес Дазай, глядя в сторону леса. Ошибки быть не могло. Где-то
рядом находилась химера.
721/1179
***
Тебе все-таки удалось обучить эту птицу приносить письма? Невероятно, друг
мой.
И чтобы похвастать своим успехом, ты отправил мне записку с рисунком
мужского органа?
Как по-взрослому.
Аксель.
Еще никогда время не тянулось так долго. Уинсли и Хибаяши скрылись в палатке
несколько часов назад и никого не пускали внутрь, кроме Юдая, который таскал
им инструменты и чистую воду. Ясу и Юджи занималась доктор Молли Грэм.
Всегда недолюбливал эту высокомерную грубую женщину, но дело свое она
знала. Молли было далеко за сорок, и она не церемонилась даже с самим
Федором. Она могла прилюдно его отругать, сделать замечание, даже стукнуть
книгой по голове. Достоевский на это лишь отшучивался, либо рассыпался
комплиментами, чем еще больше выводил ее из себя.
Когда Грэм первый раз при мне обозвала его сумасбродом и тупицей,
признаться, у меня участился пульс. Однако Алек, вероятно, заметив, как я
переменился в лице, поспешил меня успокоить, заверив, что подобные
отношения у этой парочки в порядке вещей. Федор высоко ценил ум и знания
Молли, а пререкания с ней всегда поднимали ему настроение.
Мы грелись возле костра и впервые вокруг было так тихо. Дрейк отрешенно
смотрел в свой стакан, Карма молча чистила пистолет, а Рейко складывала
грязную посуду в пустой котел. Така отрывал торчащие заусеницы зубами и
сплевывал их. Когда на пальце выступала кровь, он слизывал ее языком. Я тоже
грешил подобным, не догадываясь, как отвратно это смотрелось со стороны.
Тишина еще никогда не казалась мне такой напряженной. Тревога съедала

меня. Я не мог перестать думать об Ацуши. В подобные моменты я искренне
ненавидел свое богатое воображение. Разум подкидывал мне такие образы, от
которых хотелось отмыться кипятком. Когда я старался о чем-то не думать, мое
сознание словно намеренно делало все в точности наоборот. Я видел, как
подвешенное тело Ацуши покачивается на дереве и вороны клюют его голову.
Видел его лежащего на дороге, с белесыми глазами и застывшей маской ужаса
на лице. Видел его расчленённым, с сотнями личинками мух под кожей.
Почему ты всегда думаешь только о плохом, Акутагава Рюноске? Что угодно

могло произойти. Но если он жив, то в безопасности ли?
— Ну все, довольно! — буркнул Дрейк, резко опустив стакан на скамью. — Уже

тошнит от ваших кислых мин!
Карма поставила баллон с оружейной смазкой возле ног и вытерла масляные

руки об кусок ткани.
— А что ты предлагаешь? Улыбаться в тридцать два зуба, после всего

увиденного? Я много дерьма в жизни повидала, но это… Зараженных можно
оправдать, Дрейк. Но как оправдать человека, который творил подобное?
722/1179
— Никак, — ответил Ким. — Он давно растерял всю человечность. Хватит об
этом.
Я взял прутик, опустился на корточки и начал ковырять угли. На меня это

действовало лучше любого успокоительного.
— Хорошо, что босс быстро с ним управился, — заявила Рейко.
— Кстати, Рей, — Ким ткнул в ее сторону пальцем. — Долго ты еще будешь здесь
котлы мыть?
— Мне по чем знать, — бросила она раздраженно. — Я хотела вернуться в строй,

но Федор не позволил.
— Он сказал ей, что она хорошо готовит, — усмехнулась Карма.
Ким тут же взорвался громким смехом. Он хохотал так сильно, что едва не
свалился со скамейки. Рейко определённо стреляла лучше, чем готовила.
Интересно, кто тот безумец, сказавший Достоевскому, что кулинарные навыки
этой женщины достойны похвалы?
— Федор довольно часто юлит, — посмеиваясь сказала Карма. Она пыталась

говорить серьезно, но смешинки в глазах сводили к нулю все ее потуги.
— Есть такое, — быстро закивал Дрейк. — Как-то он обмолвился, что прекрасно

обращается с палочками. Но когда Юдаши приготовил и принес ему свое
фирменное блюдо, — Ким хохотнул, — видели бы вы это выражение
беспомощности на его лице.
— Вот же брехун, — прыснула Рейко.
— А еще он… — начал Тадо, воодушевившись общими жалобами, но, так и не

договорив до конца, замолк. Три пары глаз смотрели на него столь холодным
предупреждающим взглядом, от чего он невольно поежился. — Но ведь все… Я
подумал…
— Слышь, — Карма схватила его за грудки, — имеешь что-то против нашего

босса?
— Нет, нет! — Тадо быстро замахал руками. — Простите! Я не так понял!
Я отыскал новый прутик и начал ворошить угли, терпеливо ожидая Хибаяши и

Уинсли. Признаться, я устал от дурных новостей. Мне хотелось, чтобы все было,
как раньше. Хочу, чтобы Федор притащил Осаму и отругал, словно
нашкодившего ребенка. Хочу, чтобы Хибаяши и Уинсли вышли из этой палатки, с
улыбками на лицах, и сказали, что все хорошо. Хочу, чтобы Ясу забыла о всех
кошмарах, которые ей пришлось пережить. Хочу, чтобы Ацуши был жив и
здоров. Почему все это происходит с нами? Почему…
Скольких бед можно было избежать, если бы мы были вместе? Если бы мы были
немного честнее друг с другом. Я долгое время набирался смелости поговорить
723/1179
с Чуей. Мне хотелось рассказать ему о своих чувствах к Осаму и освободиться от
тяжкого груза на сердце.
Как много раз я желал ему зла и искренне ненавидел. Я был уверен, что причина
из-за которой я не могу добиться взаимности — Чуя Накахара. Пожалуй, до меня
слишком долго доходило, что Осаму не полюбил бы меня, даже стань я самым
последним человеком на этой планете. Он всегда любил смелых, сильных и
уверенных в себе людей. Он всегда смотрел только на него…
Можно ли сказать, что я стал взрослее, смирившись со столь простой истиной?

Наверное, нет. Ведь я так и не поборол в себе зависть.
Люди часто говорят — не грусти, не расстраивайся, не завидуй. Я могу

прекратить плакать, могу налить себе чай вместо кофе, могу съесть рулет на
завтрак, вместо шоколадной пасты. Но зависть — это не выбор. Это не то
чувство, которое можно искоренить просто того пожелав.
Счастлив ли ты сейчас, Рюноске, когда Чуя Накахара теперь при смерти?

Нет. Как бы я не был завистлив, черт возьми, нет.
За спиной раздался знакомый голос. Всякий раз, когда я слышал его, мне
хотелось утонуть в его тепле. Алек и Федор присоединились к нам и вновь
поднялся галдеж. Все говорили наперебой. Я поднялся, стряхнул пыль с колен и
сел на скамейку рядом с Дрейком. От него пахло машинным маслом и дымом. В
свободное время он возился либо со своими револьверами, либо с машинами. Я
не сразу заметил, как пристально Алек на меня смотрел, и когда наши глаза
встретились, он тепло улыбнулся мне.
— С ним все будет хорошо, — негромко сказал он, однако я отчетливо

расслышал его голос среди прочих. Федор, отбивающийся от жалоб Рейко,
замолк и перевел на меня странный взгляд.
— Это еще неизвестно. Будь я немного настойчивее, они бы избежали этого, —

ответил я, и, не зная, куда деть глаза, принялся поправлять пустой рукав
куртки. Александр потеснил Дрейка и сел между нами.
— Если бы не ты, они были бы мертвы, Рю. Почему ты постоянно принижаешь

свои заслуги?
Я зажмурился, когда теплая ладонь опустилась на мою голову. Мне так хотелось
обнять его и дать волю чувствам. Я хотел рассказать ему обо всем на свете.
Расплакаться, как ребенок, жалуясь на каждый плохой период в моей жизни. Я
стал похож на пороховую бочку, готовую вот-вот взорваться от переизбытка
эмоций. Прежде меня слушал Ацуши, но теперь и его не было рядом.
— А меня похвалить? — обиженно пробубнил Федор. — Я ведь тоже помогал.

Рисковал жизнью…
Ким приподнял бровь.
— Босс, вы серьезно? — недоверчиво спросил он. Достоевский вместо ответа, сел

на корточки перед Алеком и положил голову на его колено.
— Погладь, — приказал он, сощурив глаза. Алек оторопел, но уже через секунду
724/1179
вернул самообладание и зарылся длинными пальцами в иссиня-черные волосы. С
таким лидером точно не соскучишься. Никто, конечно же, не повелся на его
обиженный тон. Да и никакая благодарность ему не была нужна. Однако мне все
еще было интересно, что скрывалось за тем взглядом.
Рука Алека замерла в воздухе. Федор приподнялся. Хибаяши и Уинсли с

угрюмыми лицами вышли из палатки. За их спинами стоял Юдай, уставший и с
огромными синяками под глазами.
— Парень будет жить, — заявил Уинсли, нарушив гробовую тишину.
— Но… — протянул Федор. Вся теплота из его голоса испарилась. Взгляд снова
стал холодный и надменный.
— Но будет хромать до конца своих дней, — закончил Хибаяши.
725/1179
Часть 54
***
Обучить эту птицу было гораздо проще, чем заставить тебя написать больше
двух строк.
Ты все так же немногословен.
Мне о многом нужно тебе рассказать. Брось бессмысленные скитания и
возвращайся.
P.S Кстати, ты не заметил

ваше необычайное сходство? У нее твой клюв.
Федор. Д.
Ясу сидела неподвижно, бережно поглаживая пальцем ладонь брата. Ночь

дышала странным спокойствием. Не было слышно ни собак, ни людей, ни
громкого шума мотора, который разбудил ее пару часов назад. Свободной рукой
она провела по кромке стакана. Чай в нем давно остыл. В просторной палатке
стояла полутьма. Маленькая свеча догорала на столе, отбрасывая кривую тень.
Отороченная мехом куртка соскользнула с ее худых плеч и упала на клетчатый
плед.
Кто-то принес еду и оставил ее на столе. Ясунори слышала, как жалобно урчит
ее живот, но голода не чувствовала. Все ее тело превратилось в сплошную рану.
Ей было больно, когда она сидела, больно, когда лежала. Хонг отыгрался на ней,
сняв кандалы ключом, который прятал в сапоге.
Ясу наклонилась и прижала теплую ладонь брата к щеке. Несмотря на тишину
вокруг, в ее груди разрасталось беспокойство. Чуя скоро очнется. Как он
отреагирует на свои увечья? К чему она должна быть готова? В душе Ясунори
боялась бури, но тем не менее уповала на нее. Спокойная реакция означала
конец всему.
Чуя не привык быть слабым. Не привык ни на кого полагаться. Таким воспитал

его отец. Он внушил ему эти глупые мысли, из-за которых он теперь так
страдает.
Ясу аккуратно приподняла край бинта на правом глазу брата и поджала губы.
Кожа вокруг пустой глазницы была обожжена. Она наклонилась и оставила
легкий поцелуй в уголке его губ. Горячие слезы упали на бледное лицо.
— Прости… — прошептала она. — Я побуду слабой, пока ты спишь.
Ясу вновь прижала его ладонь к щеке и беззвучно всхлипнула. Вскоре тихие
рыдания стали сотрясать ее плечи. Даже собственные раны не причиняли ей
такую боль, как беспокойство о брате. Она знала, что никакие слова его не
возьмут, если он решит замкнуться в себе. Никакие доводы и никакие
726/1179
убеждения. Был только один человек, который смог бы на него повлиять, но его
давно не было рядом.
Ясу выпрямилась и вытерла глаза. Довольно плакать, подумала она, слезами

делу не поможешь. Ее взгляд упал на остывшую еду, оставленную каким-то
пугливым пацаном. Она тяжело поднялась, опираясь рукой о пол и,
прихрамывая, подошла к столу. В пластиковой тарелке был остывший рис и
кусок жареного мяса.
— Юдай. Точно, — произнесла она, вспомнив имя юноши. Ужасно стеснительный

парень. Не отрывал глаза от земли, пока говорил, а затем выскочил, словно гусь
клюнул в задницу. Кусок жареного мяса Ясунори переложила и накрыла сверху
тряпкой. После нескольких дней в доме Томаса Хилла, ее тошнило от одного его
вида. Сев на раскладной стул, она принялась жадно уплетать еду. В голове у
нее был кавардак из мыслей. Столь много следовало обдумать и решить, что на
мгновение ей захотелось отрастить еще две головы.
Подумав об Алеке, она резко перестала жевать. В голове не укладывалось, что

он мог так жестоко убить человека. Когда они ворвались в подвал, Хонг держал
ее за волосы и бил головой об пол. Алек оттащил его, словно тряпичную куклу.
Глаза у Ясу были залиты кровью, но она отчетливо видела, как он схватил его
одной рукой за грудь, смяв кожу, словно гнилой кусок ткани, второй воткнул
пальцы в спину и разорвал Хонга пополам. Его внутренности вывалились на
каменный пол, а разбрызгавшаяся кровь запачкала всех стоявших рядом.
Никогда еще Ясу так не радовалась столь безжалостной расправе.
Она взяла пальцами еще немного риса и отправила в рот. Прежде ей не

нравился Алек. И на то у нее было достаточно причин. Однако сейчас все
перевернулось вверх дном. Парень, которого она всегда считала двуличным
ублюдком, вынес ее на руках из подвала. После Луиса Ясунори ко всем
добродушно улыбающимся незнакомцам относилась с опаской. Тем не менее она
не хотела делать опрометчивых решений из-за неудачного опыта в прошлом. В
присутствии Александра ей было спокойно. От него не исходило ни фальши, ни
злобы, ни агрессии. Однако дни, проведенные когда-то с людьми Федора,
вызывали не самые приятные воспоминания. Они часто провоцировали их на
драку и не сдерживались в оскорблениях. Лишь присутствие Дазая не позволяло
им переходить грань дозволенного.
Но почему Федор спас их сейчас, подумала она. И как вообще он и его люди
забрели так далеко, в самую глушь леса? Ясу отодвинула пустую тарелку и
задумчиво посмотрела на брата. Ей казалось, что перед тем, как потерять
сознание, она видела лицо Рюноске и слышала его голос. Могло ли ей
померещиться?
Акутагава, словно услышав ее мысли, отодвинул тяжелый полог и зашел в

палатку. Ясунори застыла. Побелевшие пальцы крепко сомкнулись вокруг
запястья спящего Чуи.
— Давно не виделись, — виновато прошептал Рюноске, стоя на пороге. Он не

знал, как она отреагирует на его появление и потому смиренно стоял у входа,
ожидая, что его выставят прочь, даже не дав возможности изъясниться. Ясу,
покачиваясь, поднялась на ноги и медленно подошла к нему. Рюноске, едва
взглянув на ее лицо в кровоподтеках, поморщился. Сколько бы Алек не убеждал,
что он сделал все, что в его силах, Акутагава чувствовал вину за каждый синяк
727/1179
на ее теле. — Прости, я…
Он резко замолк, когда Ясунори прильнула к нему.
— Ты жив… — выдохнула она, пытаясь сдержать слезы. Рюноске поджал губы.

Он обвил ее талию рукой и уткнулся носом в костлявое плечо. Они стояли в
обнимку несколько минут, пока Ясунори не отстранилась первой. Не сводя с
него глаз, она бережно ощупала его лицо, заправила волосы за уши и погладила
по щеке. — Мы так долго тебя искали. Я уже не надеялась увидеть тебя снова.
— Я ведь просил этого не делать, — Рюноске с горечью улыбнулся.
— Мы и не хотели поначалу, так как очень на тебя злились. Искать человека в

таком огромном городе, почти непосильная задача, — Ясу опустилась на матрас
и потянула его вниз за руку. Акутагава примостился рядом, с печалью
разглядывая увечья Чуи.
— Он не просыпался?
Ясу покачала головой.
— Как ты здесь оказался? — спросила она. — Как вы нас нашли? Осаму тоже
здесь?
Рюноске взял с пола пустую тарелку, молча поднялся, поставил ее на стол и

долго смотрел в одну точку. Ясу с нарастающей тревогой наблюдала за ним.
— Сначала скажи… Ацуши, он…
— Я не знаю, — ответила она, ковыряя струпья на руке. — Мы убегали от

зараженных. Нас окружили, из-за чего пришлось лезть на пожарную лестницу.
Ацуши поднимался третьим и случайно уронил браслет матери.
— Только не говори… — Акутагава повернулся. — Даже он не такой идиот!
— Ты его недооцениваешь, — фыркнула она. — Он прыгнул прямо в толпу

зараженных. Но так и не долетел. Его поймал совершенный и забрал с собой. Мы
ничего не могли сделать. У нас не было даже патронов, чтобы отбиваться. А
стрелять в совершенного, сам знаешь, как мертвому припарка.
Ясу удивленно отпрянула, когда Рюноске подбежал к ней и схватил за руку.
— Ты сказала совершенный?! Опиши его! Это важно!
— Высокий, — быстро ответила она, — длинные красные волосы. Зеленые глаза.
Кай, догадался он. Федор ясно описал им всех совершенных, включая Натана. Он
не отзывался о них плохо, однако и ничего хорошего не сказал. Тем не менее
Кай зачем-то спас Накаджиму от верной смерти, и уже это вселяло в него
крохотную надежду. Если он приведет его в лагерь, не покалечив по пути, то
Осаму позаботится о нем.
Рюноске задумчиво посмотрел на перебинтованную ногу Чуи. В голове не

укладывалось, что Ацуши мог поступить так глупо. Неужели он не понимал, что
728/1179
погибнет, прыгнув в толпу зараженных?
— Рю, — тихо позвала Ясу. Он повернул голову. Ему было тяжело смотреть на ее
лицо. Он словно возвращался в тот злополучный день. — Ты что-то знаешь?
Расскажи мне все, прошу тебя.
— Хорошо, — он поскреб отросшими ногтями подбородок. — Начну, пожалуй, с

самой шокирующей новости. Арата-сан здесь.
Ясу, потянувшаяся вперед, чтобы поправить одеяло на брате, замерла в глупой

позе. Глядя на ее ошарашенное лицо, Рюноске едва сдержал смех. Когда он сам
впервые увидел Арату, выглядел куда глупее, причем в присутствии стольких
людей. Поняв, что дар речи к ней вернется не сразу, он решил продолжить:
— Когда я ушел от вас, чтобы найти Осаму, мне не повезло наткнуться на

эволюционировавшего. Эта тварь едва не убила меня, — он поморщился, сжав в
кармане куртки потертый кулон Нобу. — Но меня спасли. Так я и оказался здесь.
А на общем собрании появился Арата-сан. Федор все это время водил нас за нос.
Мы думали, что он, как и мы, направляется в Токио, в поисках спасения, но…
никакого спасения здесь нет и не будет. Все мертвы, — Рюноске встал и слегка
приподнял полог, чтобы впустить в палатку немного свежего воздуха. От
резкого запаха лекарств у него кружилась голова. — Из верхушки выжило
несколько человек, но толку от них мало. Федор отправил их вместе с военными
в основной лагерь в Йокогаме.
— В основной? — переспросила растерянно Ясу. Рюноске кивнул.
— Да. Лагерь в Йокогаме. Из Токио они везут провиант и материалы. Федор

сказал, что им нужен порт, поэтому и было решено остаться там.
— Зачем ему порт? — удивилась она.
— Насколько я понял, он хочет выяснить коснулась ли эпидемия других стран.

Недавно вернулся один из кораблей и Арата-сан на время уехал в Йокогаму.
Жаль, что вы разминулись… — Рюноске сел возле порога, глядя на звездное
небо. Осаму мог часами им любоваться. Смотришь ли ты на него сейчас?
Ясу молчала и Акутагава терпеливо ждал. Слишком много информации он

обрушил на нее.
— Осаму? — прошептала она, нервно дергая пластырь на пальце. — Что скажешь

о нем? Он ведь не здесь, так?
Даже находясь в другом конце палатки, Рюноске мог почувствовать исходящее

от нее напряжение. Всякий раз, когда он смотрел на ее лицо, его сердце
сжималось от жалости. Хонг сломал ей нос и разбил губы. Один ее глаз
покраснел, второй она едва держала открытым. Щеки, скулы и лоб были в
ужасных синяках и кровоподтеках. Почему ей всегда так достается?
— Не здесь, — наконец ответил Рюноске, после долгой паузы. — Осаму даже не

пересекался с Федором.
Он услышал знакомый голос и замолчал. Така и Юдай прошли мимо, держа

тяжелый железный котел с перемытой посудой. Они так боялись навернуться,
729/1179
что даже не заметили Рюноске, наблюдающего за ними из палатки. По ночам все
еще стоял мороз, и лужи с талой водой замерзали, покрываясь тонкой корочкой
льда. Акутагава с нетерпением ждал лета, но иногда он задумывался, какое же
зловоние будет вокруг, когда тела начнут разлагаться под лучами солнца.
— Ты знаешь, где он сейчас? — Ясу поднялась и, несмотря на протесты Рюноске,

села с противоположной стороны. — Не понимаю, зачем тогда он соврал нам?
— Здесь все запутанно, — он вытянул затёкшую ногу и принялся массировать ее.

— Осаму сейчас находится в другой группе. Федор уверен, что его заставили
присоединиться шантажом.
— Да кому вообще хватит ума его шантажировать?! — разозлилась она.
— Другому совершенному, — тихо ответил Рюноске, обратив на нее взгляд. Лицо

Ясунори стало еще бледнее. — Тот парень с красными волосами… из того же
отряда. Если он привел Ацуши в лагерь, то Осаму позаботится о нем.
— Почему ты так уверен? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Я не… — Рюноске резко замолчал и замер, недвижный, как камень. Ясунори,

увидев тень, в испуге слегка отпрянула назад. На пороге стоял Федор, глядя на
них с ленцой. Одет он был не по погоде. Из одежды на нем была просторная
голубая рубашка, с высоко подвернутыми рукавами, черные брюки и синие
сланцы на босых ногах. Акутагава, посмотрев на его обувь, вопросительно
— Прекрати так пристально меня разглядывать, — усмехнулся Федор. — А то

невесть что себе надумаю.
Он сел на корточки и вперил внимательный взгляд на раны Ясунори. Она

смутилась, однако до последнего старалась смотреть прямо, не выдавая своего
замешательства. Впервые она видела его так близко. От него пахло кровью и
мокрой землей. Он был необычайно бледен, а ярко светящиеся в темноте
фиалковые глаза показались ей чудесными. Прежде столь близко она могла
лицезреть только одного совершенного. И Ясу, не кривя душой, могла сказать,
что Осаму, в сравнении с Федором, выглядел жутковато. Особенно его глаза.
Как бы она не пыталась привыкнуть, когда на нее смотрели четыре зрачка
вместо двух, у нее всякий раз потели ладони. А когда это происходило в
темноте, она каждый раз вскрикивала от неожиданности, чем, наверняка,
ставила Дазая в неловкое положение. Делала она это неосознанно. И как бы Ясу
не пыталась не допускать подобного впредь, тело реагировало гораздо быстрее
разума. Пожалуй, самыми подкованными в их отряде были Чуя и Ацуши. Потому
что порой шугался даже Акутагава.
— Тебе и впрямь досталось… — угрюмо произнес Федор, чем огорошил Ясу и

Рюноске. Он осторожно коснулся ее уха и слегка надавил, словно прося опустить
голову. Ясу послушно наклонилась. Достоевский подвинул волосы в сторону и
прошелся пальцами по синякам на шее. — Зайди утром к Молли. Пусть она еще
раз тебя осмотрит.
Он поднялся, опустил руки в карманы брюк, и покачнулся с пятки на носок.
— У меня к вам небольшая просьба, — сказал он, больше обращаясь к Рюноске.

730/1179
— Не могли бы вы оставить нас с Чуей наедине? Мне нужно с ним перетереть.
— Но он еще не очнулся!
Акутагава и Ясу повернулись. Федор, с легкой улыбкой, смотрел в дальний конец

палатки. Чуя лежал с открытым глазом и молча смотрел на них.
***
Он карабкался наверх, замирая каждый раз, когда слышал продолжительный

вой. Порой он спотыкался, порой скользил ногами по камням, а иногда не
успевал даже уклониться от летящей в лицо ветки. Он был задумчив и мало что
замечал вокруг. Вороны темным облаком кружили над головой. В таком
количестве их можно было увидеть, если где-то поблизости лежали трупы.
Осаму тоже чувствовал запах смерти.
Он спрыгнул с невысокого валуна и набросил капюшон на голову. Вой ветра

сбивал его с пути. Все чаще ему приходилось останавливаться и прислушиваться
к звукам. Вороны кружили над неподвижными телами, а цель, которую он
преследовал, могла сменить направление за считанные минуты.
Лес становился гуще. Он прошел мимо заброшенной деревянной хижины, даже
не взглянув на покачивающиеся на веранде иссохшие тела. Видимо, хозяева
решили уйти сами, боясь стать зараженными, либо съеденными.
Дазай вдруг резко остановился. Почему-то именно сейчас ему вспомнились

слова Дрейка, когда он отказался снимать мертвые тела в доме, в котором они
остановились на ночлег. Неужели Натан был прав, и он на самом деле теряет
человечность? Смерть больше не вызвала у него ни сострадания, ни жалости.
Словно люди действительно стали для него просто едой.
Не пройдя и несколько шагов, он развернулся и пошел к веранде. Тела
покачивались от ветра, гнилые мокрые доски поскрипывали, словно вот-вот
обвалятся. Вороны сидели на крыше, наблюдая за ним, слегка наклонив головы.
Хижина была окружена деревянными острогами, а соединяла их колючая
проволока, на которой звенели пустые консервные банки. Значит, хозяин этой
хижины сдался не сразу. Он пытался бороться. Но что заставило его опустить
руки и пойти на такой шаг?
Дазай подвинул ногой низкий деревянный стул, встал на него и, вытащив нож,
разрезал веревку. Сначала он освободил из петли мужчину, затем двух детей и
женщину. Четыре тела упали на пол с глухим стуком. Дазай убрал нож и
отрешенно уставился на их тела.
Что я творю, подумал он, схватившись за голову, они ведь все равно мертвы.
Какая им разница, лежать на мокром полу или висеть на веревке. Что ты
пытаешься этим доказать?
Он убрал нож и сел на стул, свесив руки между колен. Его взгляд упал на тело
женщины. Она лежала боком, а ее голова была повернута в его сторону. Дазай
потер ладони друг об друга, испытывая тревогу от одного ее вида. Желтая в
пятнах рубашка была совсем как у его матери, когда он увидел ее среди
731/1179
инфицированных. Она бесцельно брела куда-то на запад, волоча за собой
сломанную ногу. Дазай не сопротивлялся, когда она напала на него. Не
сопротивлялся и тогда, когда она рвала его кожу ногтями и отрывала куски
плоти зубами. Он лежал неподвижный, пытаясь найти в родных чертах лица
хотя бы мимолетный намек на осознанность.
Почему, даже умерев, ты продолжала смотреть на меня с такой неприязнью и

осуждением? Чем я провинился перед тобой, мама?
Дазай перешагнул через трупы и спустился с веранды. Вороны, сидящие на

крыше, тут же перепорхнули на мёртвые тела. Осаму встал посередине двора.
Его окружала жидкая грязь и камни под ней. Солнце теперь появлялось чаще, и
земля начала проглядывать из-под снега.
Оставив хозяина хижины и его семью позади, он продолжил путь. Чем дальше
он отдалялся от дороги, тем сильнее становился резкий запах мертвечины.
Дазай замедлил шаг, услышав странные звуки за спиной.
Что-то просвистело над ухом, и он едва успел отскочить в сторону. Массивная

рука, испещренная глубокими язвами, сорвала преграждающие путь ветки, а
вскоре из тени вышла огромная трехметровая фигура. Дазай поразился жутким
видом этой твари. Он был почти метр в ширину. Его тело отекло, словно он
долгое время лежал под водой, шея же была настолько массивной, отчего
казалось, что голова лежит прямиком на плечах. Огромный тесак с зазубринами
он держал всего лишь одной рукой и размахивал им, словно сухой веткой. Дазай
остановил взгляд на язвах, из которых сочилась зеленая жидкость.
Наверняка разъест даже кости, если прикоснуться.
Монстр вновь замахнулся и Дазай, поняв, что не успеет отпрыгнуть на нужное

расстояние из-за широкого размаха, наклонился. Лезвие прошло прямо над
головой. Но даже уклонившись от удара, он не избежал попадания кислоты на
тело. Он сбросил куртку и в бешенстве коснулся щеки, на которой зияла дыра.
Организм моментально начал регенерировать. Монстр на минуту застыл, точно
учуяв что-то в воздухе, а затем вновь пошел в наступление. У Осаму был шанс
прикончить его, но он предпочел уклоняться и наблюдать. Подобное поведение
он замечал далеко не в первый раз и намеревался выяснить в чем причина. Тем
не менее бой со столь огромным противником давался ему нелегко.
Пару раз лезвие тесака проходило опасно близко. Увернувшись от очередного
удара, он ловко перекатился на спину, подобрался поближе и перехватил
свободную от оружия руку. Счет шел на секунды. Монстр замахнулся и,
пользуясь данным на маневр временем, Дазай резко потянул массивную руку на
себя. Его ладони горели огнем. Кислота разъедала кожу и кости. Зараженный
оглушительно заревел, хаотично обрушивая один удар за другим. От силы его
удара даже деревья разлетались в щепки.
Если попадусь хоть под один удар, этот тесак разрубит меня пополам, подумал
Дазай. Впрочем, он постоянно задавался вопросом, какая часть его тела начнет
регенерацию, если отрубить ему голову? Отрастет новое тело или голова?
Когда-то вместе с Федором они убили двоих совершенных, однако их
регенерация была на весьма слабом уровне. Тот же Баз пролежал тридцать
минут, прежде чем очнуться. Федор объяснил это тем, что вирус в их тела
вводили одной крупной дозой, из-за чего погибло немереное количество
подопытных от нагрузки на организм.
732/1179
Дазаю и Федору вводили вирус годами и в очень маленьких дозах. Он
адаптировался в организме и при малейших повреждениях начинал
регенерацию. Тем не менее это не значило, что остальные совершенные были
слабее. Однако работа им предстояла немалая. Федор как-то обмолвился, что
для ускорения регенерации этим ребятам всего-то надо умирать почаще.
Дазай был уверен, что сейчас перед ним как раз находился один из неудачных
экспериментов, так как прежде он никогда не видел, чтобы зараженные
пользовались оружием. Но тут возникал другой вопрос. Что двигало им сейчас?
Инстинкты? А может, они чем-то схожи с разумными? Вряд ли, подумал Дазай,
на его глупом лице не было даже крохотного проблеска интеллекта. И сколько
таких разгуливает по Японии?
Он отшвырнул оторванную руку в сторону и отпрыгнул назад. Пока речь шла о

пятидесяти. По крайней мере такое количество назвал Федор. Остальным
повезло умереть сразу. Но как быть с сотнями, тысячами зараженных, которые
медленно мутируют? Как обычным людям справляться с тварями подобно той,
что они видели у контейнерного терминала? Разве смогут восемь человек
сохранять баланс уничтожая их? Вряд ли. Да и не каждый совершенный был
готов посвятить этой задаче свою жизнь. Натан ради людей и палец о палец не
ударил бы. Федор слишком эгоистичен. Баз равнодушен ко всему, что
происходит вокруг. А Кай… Дазай бы сам не хотел подвергать его опасности.
Что касалось самого Осаму, он нисколько не уступал в эгоистичности
Достоевскому и Базу в равнодушии. Если он что-то и делал или кому-то помогал,
то отнюдь не из доброты.
Дазай, задумавшись, едва не лишился головы. На рев монстра стали сбегаться

другие зараженные. Из-за хаотичных движений он никак не мог подгадать
момент, чтобы нанести удар. Когда тесак взмыл в воздух, Осаму проскользнул
между ног зараженного и, оказавшись позади, ударил его ногой в спину. Монстр
потерял равновесие, чем и воспользовался Дазай. Он вскарабкался на его спину,
игнорируя боль от разъедающей плоть кислоты, обхватил обеими руками
склизкую лысую голову и наконец отделил ее от тела.
Резкий запах гнилой плоти ударил ему лицо, из-за чего он неосознанно ослабил
хватку и свалился на землю. Монстр, шатаясь, прошел еще несколько шагов,
размахивая тесаком, а затем грохнулся в сугроб и больше не поднялся. Однако
Дазай едва мог вздохнуть с облегчением. Со всех сторон его окружили
зараженные. Сидя на земле, Осаму посмотрел на свою руку. Несколько раз он
задумчиво сжимал кулак и оттопыривал пальцы. Он мог сразиться. Мог легко
разорвать всю толпу мертвецов, но вместо этого он сломал об колено
собственную руку, вонзил в нее охотничий нож и начал разрезать плоть по
кругу. Зараженные застыли на месте, высоко подняв головы. Дазай тяжело
вздохнул.
— Так вот в чем дело.
***
Федор сидел в султанской позе, сложив на груди руки. От запаха лекарств в

733/1179
палатке у него чесался нос. Он никогда не переносил резкие запахи. Из-за
приподнятого полога внутрь порой врывался ветер и огонь свечи становился
совсем тусклым. Генераторы работали в основном днем, в целях экономии
топлива. Впрочем, Федору было все равно, он прекрасно видел в темноте.
Накахара лежал неподвижно, глядя куда-то вверх. Достоевский поерзал на

месте.
— Наверное, думаешь, что хуже ситуации и быть не может?
— Это уже не важно, — апатично ответил Чуя. Федор угрюмо поскреб

подбородок.
— От чего же? — спросил он. — Дай-ка подумать.
— Валяй, — так же безразлично ответил Накахара.
Достоевский слегка откинулся назад, внимательно разглядывая Чую. Тот

поначалу пытался его игнорировать, но, все-таки не выдержав нагло
прожигающий взгляд, повернул голову. Смотреть на мир одним глазом было
странно. Неудобно и непривычно, словно кто-то закрывал ему обзор ладонью. Он
часто моргал, пытаясь сконцентрировать внимание, но все равно не мог не
замечать раздражающую темноту с одной стороны. Федор терпеливо наблюдал
за его реакцией, точно давая время привыкнуть к метаморфозам. Чуя ожидал,
что он будет злорадствовать, однако на лице Достоевского ничего кроме
спокойствия он не нашел.
— Давай уточним. Ты злишься, что тебя спас человек, с которым тебе изменил
твой парень? Или причина в том, что ты теперь хромой на одну ногу калека?
Чуя резко взмахнул рукой, но Федор с легкостью уклонился.
— Выходит и то и другое? — подковырнул он, отсаживаясь подальше.
— А ты, видимо, долго выжидал момент, чтобы позлорадствовать! — в гневе

выплюнул он, но тут же пожалел о резком движении. Все тело словно
парализовало на несколько секунд, а затем волна боли хлынула к
перебинтованной ноге. Он поморщился и вновь упал на спину.
Федор покачал головой.
— На самом деле нет. Просто не могу удержаться от соблазна тебя позлить. Ты

так забавно реагируешь. Тебе бы научиться спокойствию у своего парня.
— Он больше не мой парень, — на удивление спокойно ответил Чуя. Федор

бросил на него странный взгляд, затем пожал плечами. Каждый смотрел кто
куда, задумавшись о чем-то своем. Достоевский разглядывал палатку, порой
прислушиваясь к голосам своих людей в лагере. Кто-то жаловался на слякоть и
холод. Кто-то мечтал о кружке кофе и горячей ванне. Ким снова подбивал Рейко
на разговор с ним. Федор рассердился. Ведь не просто так он запрещал ей
возвращаться в строй. Ее рука все еще не зажила до конца. Инфицированные
слишком быстры и порой не каждый успевает даже пистолет вытащить из
кобуры. Ей просто-напросто не хватит силы удара, если придется отбиваться
голыми руками. Случиться могло что угодно и меньше всего ему сейчас хотелось
734/1179
сидеть и прикидывать шансы на выживание. Проще было просто не выпускать
ее из лагеря, дав простое поручение.
— Слушай, это, конечно, не мое дело, но… тебе не кажется, что частично ты
приложил к этому руку? — спросил Федор.
Чуя встрепенулся. Казалось, даже глаз у него налился кровью от злости.
— Что ты несешь? Хочешь сказать, это я виноват, что он раздвинул перед тобой
ноги?! — его голос так и сочился ядом. Достоевский поднялся, встал у порога и
широко зевнул, разглядывая небо. Чем больше он говорил с Накахарой, тем
сильнее начинал понимать Осаму. Этот парень был невероятно упрям. Не
удивительно, что Дазай даже не пытался достучаться до него, словно
изначально считал эту затею провальной. Он просто смиренно принял решение
всей группы.
— Да, — сухо ответил Федор, стоя к Накахаре спиной. — Я не оправдываю его

действий, но и не порицаю.
— Еще бы тебе их оправдывать! Ты ведь сам… — Чуя поднялся и тут же свалился

обратно, едва не подавившись собственным кашлем. Все внутри него кипело от
ярости. Он представлял, как этот ублюдок прикасался к нему своими руками.
Целовал его губы, а потом трахал всю ночь, пока он лежал полуживой в
соседней палатке. И он еще смеет говорить, что в этом есть его вина?
— Я тебе кое-что скажу. А прислушиваться или нет дело твое, — Федор

повернулся. Тоненькая широкая рубашка колыхалась на нем от резких порывов
ветра. Свеча потухла и Чуя видел только тень его фигуры и яркие глаза,
святящиеся в темноте. — Если ты любишь человека, то принимаешь его
целиком, а не частично, как сделал это ты. Это не так работает, Чуя. Ты ведь
знал, что Осаму нужно питаться. Не морковкой, не консервами и не
крольчатиной. Ему была нужна человеческая плоть. Он пришел ко мне, потому
что не мог сдерживать голод и сходил с ума. Ты ведь даже близко не
представляешь на что это похоже? Все вокруг… — он плавно провел рукой в
воздухе, — словно превращается в сгустки тумана. Ты перестаешь различать
лица, голоса, но зато обостряется нюх. На этой стадии тебе уже плевать, кто
друг, а кто враг. Даже разумные совершенные превращаются в животных, когда
голодны. Когда-то я тоже думал, что поступаю неправильно, питаясь людьми и
решил завязать с этим. И однажды, в порыве бешенства, я замахнулся на самого
дорогого мне человека. И тот испуг в его глазах… Я больше никогда не хочу
видеть его снова.
Федор подошел к столу, вытащил спички из кармана и зажег свечу. Тусклый свет
снова наполнил палатку. Чуя спрятал лицо в изгибе локтя и поджал губы.
— Утоли мое любопытство еще раз, — попросил Достоевский. Вытянув стул, он

развернул его спинкой вперед и сел, закинув на него руки. — Вы были вместе
больше двух лет. И все это время из-за ревности ты держал его рядом, как
собачку на привязи? Не отпускал, но и не отталкивал, так получается?
Накахара убрал руку с лица. Скривившись от боли, он с трудом принял сидячее

положение, осторожно подтянул ногу.
— Не понимаю, почему тебя это так интересует, — наконец произнес он

735/1179
надломлено.
— Потому что, он мой друг. Знаю, о чем ты подумал. С друзьями не спят, верно?
Даже особая ситуация нас не оправдывает, но что сделано, то сделано. Видишь
ли, еще перед уходом я предупреждал его, с чем ему придётся столкнуться. И
все равно он ушел вместе с тобой.
Достоевский, заметив, как тяжело дышит Чуя, поднялся, взял стакан воды со
стола и протянул ему. Накахара, выбив стакан из его руки, отвернулся. Федор
посмотрел на намокшую рубашку, прилипшую к груди, и громко выдохнул.
— Характер у тебя, конечно, не сахар.
— Рад стараться, — грубо ответил Чуя. — Завтра мы покинем лагерь.
— Что, даже спасибо не скажешь? — Федор расплылся в улыбке. Однако

Накахара так и не успел ответить. Совершенный перебил его, громко позвав
проходящего мимо Тодо. Парень едва не подпрыгнул на месте от страха.
Достоевский попросил его принести воды и вновь переключил внимание на Чую.
— Боюсь, это место ты покинешь еще не скоро.
— И кто же меня остановит? — разозлился он.
Улыбка сошла с лица Федора. Он толкнул Накахару в грудь и грозно навис над
ним.
— По-моему, ты забываешь, что я могу одной рукой оторвать тебе голову, —

прошипел он, грубо обхватив его челюсть пальцами. — Раз уж ты настолько туп,
что не можешь здраво оценить ситуацию, я сделаю это за тебя. Твоя сестра с
ног до головы покрыта синяками и едва волочит ноги. У Рюноске нет руки и вряд
ли он будет чем-то полезен, если наткнетесь на зараженных. Ты лишился глаза
и хромаешь на одну ногу. Ацуши пропал, а Осаму коротает деньки во вражеском
лагере. И я не хочу объясняться перед ним в будущем, когда он спросит у меня,
почему я вас отпустил.
— Кхм… — Тодо неловко переступил с ноги на ногу и опустил голову пытаясь

скрыть смущение. Достоевский представил, как двусмысленно выглядела эта
поза со стороны и поднялся, испытывая жуткое раздражение. Он забрал у
опешившего Тодо графин с водой и отпустил его. Чуя, распластавшись на
матрасе, безучастно наблюдал, как совершенный поднял брошенный им стакан,
сполоснул его и налил воды. Когда Федор сел перед ним на корточки, Чуя
посмотрел на его бледное лицо. На нем по-прежнему не было ни злорадства, ни
высокомерия, словно мыслями он был не в этой палатке. Он не был похож на
человека, у которого могут быть друзья, кроме врагов и подчиненных.
Странно, что именно он спас меня, подумал Накахара, глядя на протянутый

стакан. Шутка судьбы или простое совпадение? Однако спустя больше двух лет,
он признал, что больше не питал к нему лютой ненависти, которую испытывал
каждый раз, когда смотрел на лицо Осаму. Время не лечит, отнюдь. Старые
обиды идут с тобой рука об руку. Однако даже самые сильные эмоции
растворяются во времени, оставляя на сердце глубокий рубец. И все, что
остается в итоге — это тоска, смирение и печаль.
736/1179
***
Дазай озадаченно смотрел, как тени облаков бегут по склонам, погружая

дороги, ямы и овраги в сумрак. Утро было ясным и солнечным, но ближе к обеду
погода испортилась. Он часто останавливался и закрывал глаза. Ему нравился
запах сырой земли и дождя. Особенно летом. И ждать оставалось совсем
недолго. Внизу простирался лес, в своих поисках он забрел слишком далеко.
Резкие порывы ветра бросали волосы в глаза и толкали в спину, словно желая
сбросить с обрыва. Он встал неподвижно, слушая звуки вокруг. Порой его взгляд
падал на руку. Она отросла через несколько секунд, не осталось даже шрамов.
Осаму сел на сырой камень и уставился на черные берцы, покрытые грязью.

Оглянувшись по сторонам, он поднял с земли мокрый прутик и, согнув ногу,
начал сосредоточенно выковыривать грязь. Он пытался вспомнить каждый
момент, когда зараженные замирали в его присутствии.
Первый раз случился, когда Лери приставил дуло пистолета к его виску. Второй
раз, когда они пришли в «то ли храм, то ли церковь». Дазай не смог сдержать
смешок, вспомнив тот день. Они часто пререкались с Чуей по любым мелочам.
Третий случай Осаму так и не вспомнил. Однако, первый и второй случаи
связывало одно — страх.
Каждый момент сильного испуга сопровождался выбросом адреналина. Сегодня

же, чтобы проверить свою догадку, он отрубил себе руку. Боль была столь же
эффективна, как и страх. Зараженные не умеют думать. Они полагаются только
на свой нюх. И во всех этих случаях, подумал Дазай, они реагировали на всплеск
адреналина, либо вируса. В последней теории он не был уверен, так как его
организм деформировался и перестраивался годами. Но замирали зараженные
определенно чувствуя присутствие более сильной особи.
— Особи, — раздраженно буркнул он и, сломав ветку, выбросил ее.
На секунду Дазаю показалось, что камни с обрыва попадали вниз. Он повернулся

и увидел огромную когтистую лапу, зацепившуюся за поверхность земли. Через
мгновение показалась мохнатая голова, а затем все тело. Длинный шипастый
хвост дергался из стороны в сторону, реагируя на резкие порывы ветра. Дазай
стоял неподвижно, огорошенный увиденным. Химеру он представлял иначе, от
чего на короткий миг засомневался она ли стоит перед ним. Однако он
прекрасно помнил этот резкий запах. Несколько лет назад он был полностью
слеп, но обоняние никогда его не подводило.
— А ты похорошел, — он встал перед зверем и протянул руку. Химера громко

зарычала, взмахнув в воздухе двухметровым хвостом. — При прошлой нашей
встрече, помнится, у тебя не было нижней челюсти.
Дазай грубо схватил его за загривок, из-за чего зверь снова зарычал. У него
была пышная львиная грива, зеленые глаза с узкими зрачками, огромные
когтистые лапы, которые без труда разрезали бы человека пополам. Из
позвоночника торчали острые покрытые ядом шипы, а низ живота был покрыт
чешуей.
737/1179
— Значит, и ты не избежал деформаций.
Химера внезапно прекратила его вынюхивать. Сделав небольшой круг на месте,

зверь лег на его ноги и широко зевнул. Дазай посмотрел на острые желтоватые
клыки и шесть рядов зубов поменьше. Даже со своей регенерацией он не
пожелал бы оказаться внутри этой пасти.
Осаму какое-то время смотрел на него сверху вниз, а затем сел, облокотившись
на химеру спиной.
— Помнишь, как укрывал меня от дождя? — он закрыл глаза. На его губах

появилась слабая улыбка. — Навевает воспоминания. Жаль, что малышка Элли
не с нами.
738/1179
Часть 55
***
Лишь два дня назад я сошел на берег.

Мне многое довелось повидать на другой стороне, мой друг. И ситуация
скверная.
Я бы хотел поговорить об этом лично.
Аксель.
Хоть и долгие месяцы поисков увенчались успехом, он не испытывал радости. На

душе у него было тяжело, словно он совершил дурной поступок. Дазай привык к
этому чувству, однако именно сегодня оно его особенно тяготило. Причина
могла быть в чем угодно.
Его часто попрекали в бессердечности, из-за чего со временем он перестал

понимать, что делает правильно, а что нет. Чего хотят от него люди. Мать
постоянно твердила, что хорошие поступки возвращаются в двукратном объеме.
Если ты добродушен и отзывчив, то люди будут любить тебя и уважать.
Она всегда улыбалась, когда наставляла его, однако Дазай не мог не замечать
холодную отстраненность в ее взгляде.
Мужчина из подвала, напротив, всегда твердил, что люди никчемные куски

дерьма. Единственное, что у них хорошо получается, так это разрушать все, к
чему прикоснется их рука. Люди эгоистичные существа, жестокие, двуличные и
алчные. Сегодня они тебе друзья, а завтра воткнут нож в спину и бровью не
поведут. Не становись взрослым, говорил он. Останься навсегда ребенком и
умри чистым, неоскверненным человеческой чумой.
Все, кого когда-либо встречал Осаму в своей жизни, придерживались разных

точек зрения. И порой даже самые безобидные высказывания вызывали у
некоторых такую бурю эмоций, что едва не доходило до мордобоя.
Прежде Осаму неплохо понимал людей, однако, после похищения, ему стало
казаться, словно его разум полностью перезапустили. Он начал теряться в
собственных эмоциях и все чаще задавался простыми с виду вопросами: как он
должен реагировать на людей вокруг? Надо ли ему смеяться, когда кто-то
шутит? Нужно ли сделать грустное лицо и сказать несколько подбадривающих
фраз, если человек рядом плачет? Что делать, когда его отчитывают? А когда
несутся с кулаками? Как он должен отреагировать, если упал и ободрал колено?
Дазай, услышав вой химеры, остановился. Он отпустил ее, будучи уверенным,

что далеко зверь не уйдет и мгновенно откликнется на зов. Машины и парней у
подлеска уже не было. Дазай и не думал, что они станут ждать его
возвращения.
Тело Сатоши лежало под деревом, обгрызенное до костей. Обе ноги были
оторваны, а рука валялась в метре от тела. Дазай сел на корточки и, зажав
сигарету в зубах, уставился на труп мужчины. У него ушло много лет, чтобы
739/1179
вновь научиться понимать людей, а временами просто предугадывать их
эмоции, тем не менее на душе у него все равно оставалась какая-то пустота. Он
искренне не понимал, почему ничего не чувствует, глядя на это тело.
Может, поэтому она никогда тебя не любила, подумал он, глядя на Сатоши
пустыми глазами. Она хотела увидеть потерянного сына, но ей вернули лишь
пустую оболочку.
— И в этом тоже я виноват? — прошептал он в темноту.
Все-таки Чуя был прав. Дазай годами ломал голову, пытаясь понять, почему мать
всегда смотрела сквозь него, пока Накахара, в своей манере, не сказал: может,
она тебя просто не любит?
Осаму разозлился не на шутку, и даже Чуя в тот день осознал, что перегнул
палку, бросив столь безжалостную фразу. Однако многое переменилось
благодаря ему. Дазай поначалу отрицал очевидность его слов, но вскоре свыкся
и нацепил такую же милую улыбку, которая не сходила с лица его матери.
Дазай поднялся, бросил сигарету и придавил ее ногой. Мысли о Накахаре

постоянно приводили его в смятение. Обида, даже спустя столько времени,
ничуть не поубавилась, словно проросла корнями в его груди. Он терпел голод
месяцами, кусая пальцы по ночам, пытаясь сдержать зверя внутри. Он бы ни за
что не предложил Федору себя, если бы не боялся сорваться на Накахаре,
которого и так едва не убил, лишившись рассудка. Он бы не пришел к нему той
ночью, если бы вся группа не твердила, что он поступает аморально, убивая
людей для пропитания. Совершенный, с невероятной регенерацией, был лучшим
выходом из ситуации. Лишь одно Осаму не учел. Достоевский был ужасным
собственником и считал своим все, к чему прикоснется.
Сколько бы раз Дазай не убеждал себя, что поступил правильно, чувство вины
все равно тяготило его. Измена есть измена. И ничем ее не оправдать.
Когда Осаму вернулся в лагерь, стояла глубокая ночь. Дозорные на сторожевых

башнях проводили его странным взглядом. Значит, все уже в курсе, подумал он.
Угрызений совести Дазай не испытывал и о смерти Сатоши не жалел. Разве не
должен человек нести ответственность за свои слова? Жаль, что не каждый это
понимает, когда необдуманно бросается с упреками. Кай и Баз избаловали этих
людей, выполняя большую часть их работы. И спустя время все привело к тому,
что помощь они стали принимать, как должное. Дазай лишь напомнил, что его
роль заключалась в охране, не более.
В лагере было тихо, все давно разошлись по палаткам. Грузовик уже был
разгружен, а добытый провиант был накрыт прозрачной пленкой. Дазай снова
задумался, зачем он здесь. Его участие в деятельности группы было
минимальным. Натан всегда держал его при себе, не позволяя покидать
пределы лагеря. То ли не доверял, то ли хорошо знал его дурной характер. В
принципе, не зря. Ведь первая же вылазка закончилась почти беспочвенной
смертью человека.
Дазай развернулся, решив побродить снаружи до утра, однако, услышав

быстрые шаги за спиной, остановился. Эрскин, не проронив ни слова, схватил
его за запястье и потащил к ограждению, где они держали зараженных. Осаму
молча шел за ним, угрюмо разглядывая напряженные плечи совершенного.
Накаджима, который полночи не находил себе места от беспокойства,
740/1179
незаметно последовал за ними, надеясь, что они не почувствуют его
присутствие. Впрочем, оба были слишком взвинчены, чтобы обратить на него
внимание.
Кай толкнул Дазая к деревянным тарам и грубо схватил его за грудки.
— Не хочешь рассказать мне, что произошло? — прошипел он, глядя в яркие

желтые глаза. Осаму пожал плечами.
— А разве парни не рассказали? Или хочешь выслушать обе стороны?
Ацуши, затаив дыхание, прижался спиной к стене и слегка выглянул из-за угла.
— Значит, это правда? — Кай слегка встряхнул Дазая, и Накаджиме на миг

показалось, что он вот-вот его ударит. — Нельзя убивать людей, только потому
что они тебе не нравятся!
— Разве ты не делал то же самое? — сердито ответил Осаму.
— Делал! — крикнул Кай. — Но ты заставил меня измениться! Ты сказал мне, что

нельзя убивать просто так! Неужели теперь мой черед вправлять тебе мозги?
Что с тобой вообще, черт возьми, происходит в последнее время?
— Какая разница?! — Дазай перехватил руки Кая и оттолкнул его. — Нам и так
приходится убивать, чтобы не помереть с голоду!
— Одно убивать, чтобы выжить, другое — убивать из прихоти! Что бы сказали на

это твои друзья? Ты просто обесчеловечился, Осаму!
Ацуши в ужасе посмотрел на Дазая. Он стоял неподвижно, словно оглушенный

словами Эрскина. Выглядел он спокойным, но при этом глаза его беспокойно
бегали. Особенно зрачки, хаотично двигающиеся в разные стороны. И как только
Чуя выносил этот вид, со страхом подумал Ацуши.
— Мне плевать, — наконец ответил он, не поднимая головы.
— Да черта с два, — устало выдохнул Эрскин. — Чего тогда глаза прячешь?

Стыдно?
Он покачал головой и встал рядом с Дазаем, прислонившись спиной в

деревянным тарам. Порывшись в карманах, он вытащил пачку сигарет. Одну
сигарету он протянул Осаму, вторую закурил сам. Оба молчали, глядя куда-то
перед собой. Кай, внезапно заметивший светлую макушку, торчащую из-за угла,
закатил глаза.
— Слушай… — произнес он, выпустив облако дыма, — я знаю, что тебе тяжело.
Но именно человечность делает нас людьми. Представь, что будет с миром, если
все начнут убивать друг друга из-за пересоленного гамбургера или случайного
толчка в плечо? — Кай мягко похлопал притихшего Дазая по макушке. — Я знаю,
что в большинстве случаев, тебе все равно на людей и их проблемы. И это
совершенно нормально.
— Нормально? — удивленно переспросил Осаму.
741/1179
— Конечно, — фыркнул Кай. — Мало кто станет сопереживать человеку,
которого едва знает. Но нормы есть нормы, понимаешь? Тебе не обязательно
эмоционально погружаться в проблемы другого. Но ты можешь протянуть ему
руку помощи. Да ладно, Осаму. Ты ведь столько книг переворошил в детстве.
— Да, но… — Дазай, слегка подпрыгнув, сел на коробку. Кай сделал то же самое.
— Именно из-за того, что я ничего не испытываю к людям, мне казалось, что я
делаю что-то не так. Это всегда заставляло меня чувствовать себя каким-то…
дефектным?
Кай сел вполоборота, чтобы видеть лицо Осаму, сбросил обувь и подогнул под
себя ногу.
— Ты думаешь, я на тебя с криками обрушился, потому что очень любил Сатоши?

Да я едва его знал. И вообще, он был тем еще ленивым говнюком. Все опять
возвращается к человечности, Осаму. А насчет эмоций или чувств… ты ведь еще
любишь Чую? Или эту белобрысую блоху? Иначе чего так о нем печешься?
Ацуши, прятавшийся за стеной, метнул на совершенного кислый взгляд. Дазай,

обхватив колени руками, поднял голову. Небо этой ночью было без единого
облака. Он вспомнил свою небольшую, но уютную комнату, любимый проектор
звёздного неба и зеркально-линзовый телескоп, который подарила ему мама на
восемнадцатилетие. Когда Накахара приходил к нему с ночевкой, он частенько
рвался показать ему крупные созвездия. Хоть Чуя и не питал к ним никакого
интереса, подыгрывал как мог. Ему больше нравилось валяться на кровати,
курить, и пялиться в потолок. Звезды на нем, конечно, были не настоящие, зато
находились гораздо ближе.
Интересно, подумал Дазай, если бы я признался ему тогда, что бы он ответил?
Какую причину нашел бы, чтобы меня оттолкнуть? Нет. Чуя из прошлого пришел
бы в ярость. Ведь один из них бежал от своих чувств, а второй пытался доказать,
что они у него есть.
— Спасибо… — Дазай облокотился на плечо Кая и закрыл глаза.
***
Хён Джун беспокойно сновал по комнате, сложив за спиной руки. Арата стоял
напротив огромной карты, помечая точки маркером. Мужчина, в рваном тряпье,
сидел за столом, жадно поглощая пищу. Когда кто-то из солдат, стоящих
снаружи, чихал или начинал кашлять, он испуганно вздрагивал, выливая на себя
содержимое тарелки. Одна его рука была перебинтована, на второй не хватало
двух пальцев. Он отморозил их на обратном пути. Время от времени Арата
поворачивался, угрюмо смотрел на него, затем на наручные часы. С каждой
минутой терпение Хён Джуна истощалось.
— Простите, — наконец заговорил мужчина. — Я не ел почти четыре дня.
— Не торопись, ешь спокойно, — ответил Арата. Хён Джун метнул на него

свирепый взгляд.
— Довольно! Может еще слюнявчик на него нацепишь и с ложки начнешь

кормить?! Выкладывай! — крикнул он, ударив кулаком по столу. Арата закатил
742/1179
глаза, однако не стал спорить. Пререкаться с этим упрямым ослом самое
бесполезное занятие, которое только можно было придумать. Он бросил маркер
на подложку, присел на край стола и сложил на груди руки.
— Прошу меня простить, — отозвался мужчина, застенчиво отодвинув

полупустую тарелку в сторону. Он был невысок ростом и худощав. Черные
волосы топорщились в стороны, а из-за отросшей бороды он выглядел гораздо
старше, чем был на самом деле. Смуглое лицо покрывали синяки и свежие
рубцы. Половина уха была оторвана, от левой брови вплоть до челюсти тянулся
глубокий уродливый шрам.
— Рассказывай, Тетсуо, — Арата достал из нагрудного кармана сложенную

карту, ручку, и бросил их на стол.
Тетсуо, помедлив минуту, неуклюже раскрыл карту и задумчиво уставился на

неё. Хён Джун встал за его спиной, нетерпеливо постукивая пальцами по столу.
— Мы высадились в Пусане, оставив на корабле шесть человек, — произнес он. —

Всем остальным Эиджи приказал обследовать местность, разбившись на
несколько групп. Едва мы сошли с корабля и всем стало понятно, что зараза
добралась и сюда. Вокруг была одна разруха и трупы. Мы решили начать поиски
выживших, чтобы выяснить, что произошло и как началось заражение. Шесть
дней… — Тетсуо посмотрел на свою руку. — Мы искали выживших шесть дней и
потеряли почти половину своих бойцов. Кента, Мичи, Ли и Сора были заражены,
нам пришлось избавиться от них. Эшли и Хидеки не получали никаких ран, но
все равно заразились. Эиджи решил, что зараза в этих местах еще в воздухе и
приказал ходить в респираторах. Не знаю, в этом ли была на самом деле
причина, но другого объяснения этому нет. Остальных убила огромная тварь.
Просто проглотила, даже не прожевав…
— Вы нашли кого-нибудь? — спросил Арата. Тетсуо поджал губы.
— Да, нашли. Только вот ничего нового мы не узнали. И так было ясно, что Пусан
заражен. Мы наткнулись на небольшую группу из двух женщин, ребенка и
четверых мужчин. Они нас не понимали и пришлось объясняться на ломаном
английском. Женщина сказала, что выживших гораздо больше, просто все
прячутся, потому что люди не менее опасны.
— Как случилось заражение? — спросил Хён Джун.
— Так же, как и у нас, — ответил Тетсуо. — Люди начали сходить с ума, кидаться
друг на друга… Только вот, — он посмотрел на Арату, затем на Хён Джуна, —
там гораздо опаснее, капитан. Таких монстров я никогда в глаза не видел.
Зараженные намного быстрее и сильнее, даже пуля в голову их не сразу
убивает. Улицы покрыты странной пахучей слизью… Человеческие тела лежат
на каждом шагу. Там настоящий ад!
Это было очевидно, подумал Арата. Тем не менее им нужно было убедиться в
своей теории. Молчание соседних стран на протяжении почти трех лет отметало
все возможные догадки. Заражен был весь мир. И им, в отличие от остальных,
совершенные здорово облегчали жизнь. Достоевский создал небольшой
разведывательный отряд, у которого была только одна задача: находить
мутированных и отмечать их местонахождение на карте. Федор самолично
занимался их уничтожением и не позволял солдатам вступать с ними в бой.
743/1179
Не было сомнений, что и Натан держал под жестким контролем их численность,
однако им двигали отнюдь не благородные цели или забота о своих людях. Тем
не менее, количество таких монстров росло, в отличие от совершенных, которые
даже между собой не могли найти общий язык. Арата подумал о сыне и тяжело
вздохнул.
Он по-прежнему мне не доверяет.

И как тебе хватило наглости озвучить такую просьбу?
Мой тебе совет, направь кого-нибудь в Йокогаму. И поживее.
Лори.
Канзаки убрала бинокль и с сомнением посмотрела на База. Тот сидел

неподвижно, наблюдая за дозорными на вышках. Ночь была пасмурной, словно
вот-вот должен был пойти дождь. Все вокруг было сырое и холодное. Они
прятались в небольшой вымоине четвертый час. Их окружала липкая грязь,
жухлые листья и неглубокие лужи.
Канзаки устала стоять в одной позе, но и сделать ничего не могла. Каждая ее

попытка подойти к краю или схватиться за торчащие наружу корни дерева,
приводили к тому, что она в очередной раз медленно скользила вниз. Место для
слежки было не самое удобное, но являлось единственным, откуда они могли
спокойно наблюдать за врагом, оставаясь незамеченными. Время от времени Баз
поворачивался назад и жестом поторапливал остальных. Взрывчатка была почти
готова к использованию.
Канзаки заметно нервничала. Весь ее энтузиазм улетучился, когда совершенный

озвучил количество людей, которое находились за стенами. Какие бы цели не
преследовал Натан, разве то, что они собирались провернуть не бесчеловечно?
Когда приказ только поступил, первым делом она намеревалась поговорить с

Каем, однако, спустя пару минут, отмела эту мысль. Пусть он и вел себя с ней
дружелюбно, он все еще оставался совершенным и вполне мог поведать о ее
сомнениях Натану. Тогда-то ей точно головы не сносить. Оставался Осаму, но
ему она и волос на голове не доверила бы. До того он казался ей странным и
жутким. Баз командовал операцией. Приказ поступил от Натана. Кто оставался?
Обычные люди, которые, скорее, сожгли бы ее на костре, чем посмели бы
открыто перечить лидеру. Канзаки неоднократно допускала мысль о побеге, но
так и не набралась смелости для решительных действий.
Баз вытащил рацию, не сводя глаз с дозорных. Из-за громких помех, люди за его
спиной замолчали и замерли с проводами в руках, прислушиваясь.
— Прием, — буркнул Баз, раздраженно встряхнув рацию. — Меня слышно?

Майкл?
Ответ раздался не сразу.
«Да. Водим пока их кругами. Дай знать, как будете готовы».

744/1179
Баз кивнул, забыв, что вторая группа его жеста не увидит. Он убрал рацию и
обвел внимательным взглядом каждого присутствующего. Канзаки нервно
переступила с ноги на ноги. Ее трясло от волнения, но все посчитали, что
причиной тому холод.
— Ждите, пока я избавлюсь от дозорных, — сказал совершенный, сбросив на

землю прозрачный дождевик. — Как только я подам сигнал, приступайте.
***
Федор выдвинул нижний ящик в столе и вытащил несколько винтажных

подсвечников. Он пользовался ими всего один раз, когда перепуганная до
смерти Карма притащила окровавленного Дрейка прямо в его палатку. Люди
часто приносили ему безделушки в знак своей признательности и Достоевский
часто не мог решить, куда ему девать весь этот хлам.
Александр сидел на небольшом диванчике, напротив его стола, и читал книгу.

На подлокотнике уже стоял подсвечник со свечой, но огонек был тусклый и едва
освещал палатку. Федор, под удивленный взгляд Александра, поставил на
широкий подлокотник еще два подсвечника, один оставил на своем столе и,
вытащив спички, поджег свечи.
Света стало гораздо больше. Алек улыбнулся.
— Я все равно собирался уходить.
— А как же твоя простуда? — Федор замер на полпути к столу.
— Думаешь, у твоей палатки есть особые целительные свойства? — Камински

мягко засмеялся. — В любом случае, не хочу тебя стеснять. Время давно уже за
полночь. Мне бы тоже не помешало лечь пораньше. И позаботиться о себе я могу
сам.
— Знаю я, как ты заботишься о себе, — упрямо возразил Федор. — Останешься

тут на ночь.
— Это приказ, уважаемый лидер? — Алек закрыл книгу и облокотился на

подушку.
Достоевский мазнул взглядом выглядывающие из-под рубашки ключицы и

поспешно отвел глаза. Он никогда не болел, не чувствовал холод, а от
недостатка сна мог, разве что, стать чуть более раздражительным. Тем не менее
в его палатке было все, в чем он никогда не нуждался: огромная аптечка, до
отвала набитая разными лекарствами, целая полка с книгами, к жанру которых
он никакого интереса не питал, однако каждую перечитал от корки до корки. У
него были теплые одеяла, подушки, свитера, шарфы и даже грелки для рук.
— Да, если тебе от этого легче, — ответил Достоевский, раскладывая один

матрас поверх другого. У входа лежали сложенные палатки-раскладушки,
однако Алек часто ворочался во сне и постоянно валился на пол. Камински
поднялся с дивана и принялся помогать ему.
745/1179
— Ты какой-то беспокойный в последнее время. У тебя все хорошо?
— Да, — ответил Достоевский, не глядя на него. Он взял подушки, поправил их и

бросил у изголовья. Александр расстелил одеяло и упал на матрас, раскинув
руки. Федор долго и задумчиво смотрел на него сверху вниз. Алек, задрав
голову, смотрел в ответ. Первым сдался Федор. Он не смог сдержать улыбки и
отвернулся.
— Федь…
— Ты излишне беспокоишься, — спокойно ответил он, доставая лекарства из

аптечки.
— Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, когда ситуация не требует

моего внимания. Но сейчас не тот случай.
Достоевский сел на корточки напротив матраса. Едва Камински открыл рот,

собираясь вновь что-то ему сказать, как Федор быстро положил ему на язык две
таблетки и протянул стакан воды.
— У меня много поводов для беспокойства, — отмахнулся он. — Даже я порой

бываю не в духе. Мне погасить свечи?
— Ты не ляжешь со мной?
— У меня еще остались дела, — прошептал Федор, вложив небольшие грелки в

руки оторопевшего Алека.
Раньше все было гораздо проще, подумал он, мимолетно прикоснувшись

пальцами к светлым локонам. В детстве он частенько забирался на больничную
койку и прятался от медсестер под одеялом. Алек всегда прикрывал его, с
ангельской невинностью уверяя медперсонал, что он покинул палату буквально
пару минут назад. Успешно выполнив миссию, они чувствовали себя
заговорщиками и полночи глупо хихикали под одеялом, рассказывая друг другу
всякие глупости.
Алек как-то поделился своей мечтой стать фотографом. Он хотел

путешествовать по миру, спать под открытым небом, сидеть неподвижно и
безмолвно в засаде, выслеживая редкого зверя. Он мечтал о больших собаках,
кошках и о верном друге, с которым он мог бы поделиться эмоциями.
На пятнадцатый день рождения Федор подарил ему дорогущий фотоаппарат, о

котором он так мечтал, но когда Александр показал ему фотографию птицы,
сидящей нахохлившись на подоконнике, он впервые дал волю чувствам и
заплакал. Камински так растерялся, что спустя всего полминуты, тоже начал
реветь, толком не понимая из-за чего плачет. Позже, краснея, как мак, он
признался, что от вида его слез, ему самому стало невыносимо грустно.
Значит, я больше никогда не дам тебе повода для грусти, подумал в тот день
Федор. Я больше никогда при тебе не заплачу. Никогда.
Я подарю тебе такую огромную собаку, что ты потеряешь дар речи, только
увидев ее. Я сделаю все возможное, чтобы ты мог гулять с ней, а не наблюдать
из окна своей палатки. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы однажды ты
746/1179
увидел чистое звёздное небо, лежа в высокой траве, на свежем воздухе. Я
приложу все усилия, чтобы ты сделал самую красивую фотографию и буду
искренне улыбаться, когда увижу ее.
— Оставь дела на завтра, отдохни, — Алек успел схватить его за руку. Федор
вымученно улыбнулся.
— Ты пинаешься во сне.
— Клевета и ложь! — возразил он, отодвинув край одеяла. — Прекрати

отнекиваться и падай.
Достоевский демонстративно закатил глаза. Стянув с себя рубашку, он поправил

рукава черной футболки и потушил все свечи. Алек слегка отодвинулся в
сторону и как только Федор лег, накрыл их обоих одеялом. Оба молчали, но
Достоевский знал, что Александр не заснет, пока не докопается до настоящей
причины его плохого настроения. Словно в подтверждение его мыслей,
Камински повернулся на бок и засмотревшийся на него Федор не успел вовремя
отвести глаза, чтобы прикинуться спящим.
— Дело ведь в вирусе? — догадался он.
Совершенный, приподнявшись, навис над Алеком. Они долго с грустью смотрели

друг другу в глаза.
— Скажи, что я могу тебя переубедить. Прошу тебя. Умоляю, Алек…
Камински тут же переменился в лице, в его глазах появился холод. Он

отвернулся и поджал губы.
— Сколько раз мне нужно сказать нет, чтобы ты наконец понял?
— Но ты… умрешь, — прошептал он, надломленным голосом.
— Все умирают.
***
Арата, измотанный долгим разговором, вышел на веранду. Порой работать в

команде с Хён Джуном бывало невыносимо. Он был вспыльчив, резок и груб, а
его приказы часто ставили под сомнение его компетентность. Ей-богу, парень не
ел четыре дня и едва дополз живым, а он обрушился на него с упреками.
По мнению Хён Джуна Тетсуо поступил, как последний трус, сбежав, бросив всю
команду на произвол судьбы. Но какой прок от бессмысленной смерти? Если бы
Тетсуо погиб, они бы так и не узнали, что и другие страны подверглись
заражению. Тем не менее никакие доводы не смогли уразуметь этого упрямого
вояку. Хён Джун весь свой отряд обрек на смерть, приказав им сражаться с
мутированным, хоть Федор и велел обходить этих тварей стороной.
Арата спустился с веранды и сел на последнюю каменную ступень, угрюмо

осматриваясь вокруг. В некоторых двухэтажных домах горел свет. Он видел
747/1179
тени взрослых и детей, через окна. В соседском доме негромко играла музыка,
от которой на сердце у него всегда становилось беспокойно.
Эта музыка играла в кафе напротив, когда он впервые увидел ее. Девушку,
которая спустя пару месяцев согласилась стать его женой. Эта же музыка
играла в комнате Осаму, когда он снимал его полумертвого с петли.
— La vie en rose… — прошептал Арата, устало запустив пальцы в волосы.

Пожалуй, сейчас он сам с радостью влез бы в петлю. Несмотря на то, что
оставались выжившие люди из властей, толку от них было мало. Конечно, никто
не давал инструкций, как бороться с мертвецами, тем не менее их идеи звучали
безумно и были направлены в первую очередь на защиту собственных задниц.
Федор лишь делал вид, что прислушивается к ним, но на самом деле ни во что
не ставил их речи. Вероятно, Достоевскому для чего-то нужны были эти люди и
потому он приказал привезти их сюда. Арата и знать не хотел, какие у Федора
были на них планы. Ему и так хватало забот по горло, из-за чего порой не
бывало времени даже вздремнуть полчаса.
Он утомленно протер лицо ладонью и надолго впал в угрюмые раздумья.

Ситуация день ото дня лучше не становилась. Хён Джун утешался тем, что они
окружены водой со всех сторон. Но Арата считал, что это как радоваться тому,
что тонешь в море, а не в океане. Он подогнул рукава военной рубашки и
вытянул раненую ногу. Повязки на груди следовало сменить еще день назад, но
он напрочь про них забыл. Его мысли занимали другие заботы, нежели
собственное здоровье. Федор сбросил на его плечи огромное убежище, в
несколько кварталов, внутри которого находилось больше тысячи человек.
Среди гражданских часто вспыхивали ссоры, иногда случались кражи и драки.

Арата не привык заниматься подобными делами. Выяснять кому недодали еду
или кто ворует припасы из хранилища. Военных и способных держать оружие в
лагере катастрофически не хватало. Большинство было раскидано Достоевским
по всей Японии со своими поручениями и половина из них, вероятно, там и
останется, погребенная под землей.
Арата поднялся, поправил брючину и затянул шнурки на берцах. Подул

холодный ветер и мелкие капли дождя упали на лицо. И ради такого мира я
спасал своего ребенка, подумал он. Все умрут рано или поздно, а совершенные,
словно проклятые, будут обречены жить вечно, истребляя эту нечисть.
Арата вдруг резко остановился. Задумавшись, он не сразу заметил, как

непривычно тихо было в этой части убежища. У северных ворот всегда
караулили несколько человек и Фред и Мияно были самые шумные из них. Он
посмотрел на пустые скамейки, вычищенные от снега дороги, темные дома. На
крыльце одного из них валялась метла и перевернутый стакан. Арата
интуитивно опустил руку на автомат. Что-то было не так. Слишком тихо и ни
одного гражданского на улице. Он быстро развернулся и побежал к сторожевым
башням, но внезапно прогремел оглушительный взрыв, а спустя пару секунд
еще один такой же силы. Во всех домах тут же загорелся свет и громко залаяли
собаки. Люди, одеваясь на ходу, стали выбегать на улицу, перепуганные до
полусмерти. Солдаты пробегали мимо них, не обращая внимания на сумятицу и
крики. Арата, прибежавший первым к сторожевым башням, побледнел.
— Назад… Всем назад! — закричал он. — Немедленно разгоните гражданских по

домам!
748/1179
Солдаты, увидев огромную прореху в кирпичной стене, растерянно застыли, а в
глазах каждого стоял неподдельный ужас. Сквозь дыру в стене стали
прорываться зараженные.
— Шевелитесь, мать вашу! — крикнул Арата, на ходу извлекая рацию.
Военные, отстреливаясь, отступали назад. Однако, чем больше зараженных они

убивали, тем больше их становилось. Они неслись на огромной скорости, сметая
все живое на своем пути. Гражданские забегали обратно в дома, в спешке
заколачивая окна и двери.
— …пали. Северные ворота т… уничтожены! — ответил запыхавшимся голосом

Хён Джун. Арата едва слышал его голос. — Зараженные внутри!
Небольшой городок заполнился криками и стонами. Снег окрасился красным.

Повсюду лежали изуродованные тела детей и взрослых. Люди в страхе смотрели
на улицу сквозь щели в досках, но никто не решался открыть двери и помочь
раненным.
Солдатам, что находились ближе к центру, было приказано занять новые

позиции, так как лицом к лицу выстоять против такого количества зараженных
было непосильной задачей. Они взбирались на крыши домов или балконы,
откуда и вели обстрел инфицированных. Однако тем, кому не повезло оказаться
рядом со сторожевыми вышками во время взрыва, пришлось держать оборону,
став живым щитом.
Арата сбросил с себя убитого зараженного и, пошатываясь, поднялся. От того,

что они убивали инфицированных не было толку, пока в стене оставалась
огромная дыра. Недолго думая, он бросился к военному грузовику, намереваясь
перекрыть им проход.
***
Баз угрюмо наблюдал за устроенной резней через бинокль. Его отнюдь не

радовало происходящее, но приказ есть приказ. Канзаки, бледная и
неподвижная как статуя, с жалостью слушала крики, доносившиеся из лагеря.
Будь ее воля, она закрыла бы уши руками, чтобы их не слышать, но остальные
тут же полезут с расспросами, а затем все выложат Натану. А он терпеть не мог,
когда кто-то подвергал сомнениям его планы и не проявлял абсолютной почти
фанатичной верности.
— Одна радость смотреть, как эти крысы дохнут, — сказал со смехом Куро. — Я
бы еще помочился на их тела.
— Довольно, — Баз накинул капюшон на голову. — Возвращаемся.
Канзаки, бросив последний взгляд на горящий лагерь, решила, что сбежит. Ей

больше не хотелось находиться под командованием совершенного, который, не
моргнув глазом, приказал уничтожить тысячу людей, зная, что большинство из
них женщины, старики и дети.
Она спрятала половину лица и собиралась последовать за Базом, но вдруг перед
749/1179
глазами что-то сверкнуло. Куро, услышав глухой звук за спиной, повернулся.
Тело Канзаки, разрубленное пополам, лежало в снегу. Баз нахмурился и быстро
сбросил капюшон. Все остальные похватались за оружие и начали в панике
оглядываться по сторонам.
— Я здесь, — мягким низким голосом произнес незнакомец, сидя на небольшом

валуне.
— Это совершенный! — крикнул Куро, с испугом глядя в яркие карие глаза.
— Аксель... — выплюнул Баз.
750/1179
Часть 56
В палатке стоял легкий полумрак. Он сидел в расслабленной позе за

столом, закинув ногу на ногу. Отсутствующий взгляд был обращен на небольшой
зеленый флакончик, который он держал между большим и указательным
пальцами.
Все умирают.
На его лице проступил гнев, а затем появилась гримаса боли. Он слегка потряс
флакончик и, тяжело вздохнув, убрал его в карман брюк. Вечер был тихим и
теплым, но на душе у него было неспокойно. Федор всегда опасался этого
тревожного чувства в груди. Оно никогда не сулило ничего хорошего. Он
постучал пальцами по колену, а затем, словно вспомнив что-то, вытянул верхний
ящик в столе, вытащил аккуратно сложенную записку и вновь пробежался по
ней глазами:
«Он по-прежнему мне не доверяет.

Мой тебе совет, направь кого-нибудь в Йокогаму. И поживее.
Лори».
Достоевский не получал никаких известий, но сердцем уже понимал, что не

успел. Прошло два дня, как Аксель сошел с корабля. Он находился слишком
далеко от лагеря в Йокогаме. Даже совершенному, при всех его невероятных
способностях, не преодолеть такое расстояние за столь короткий срок.
Федор нахмурился, подумав о своих людях, которых полгода назад подослал в
лагерь Натана. Вероятно, им тоже не удалось войти в круг его доверенных лиц.
От них давно не было известий. Либо Натан их разоблачил, либо они по какой-то
причине не смогли выйти с ним на связь. Натан всегда был чрезмерно
подозрителен, и если он начинал в ком-то сомневаться, то доказывать ему
обратное не имело смысла. На этот случай Федор дал ясные указания. Он знал,
кого отправил и знал, что они не раздумывая оборвут свою жизнь, если ситуация
того потребует.
Долгое время Достоевский пытался держать под секретом местонахождение

основного лагеря, но это был лишь вопрос времени. Огромные грузовики,
везущие провиант и материалы, не могли все время оставаться незамеченными.
Он вздрогнул, когда в палатку залетел огромный черный ворон и сел прямо на

ворох бумаг на столе.
— Голодны! — каркнул он и взмахнул широкими крыльями. — Поправочка!
— Выучи уже что-нибудь новое, — раздражённо бросил Федор, отвязывая от

ноги птицы небольшую записку, прикрепленную красной нитью. Он развернул
ее, не ожидая ничего хорошего. Интуиция никогда его не подводила, но как бы
ему хотелось ошибиться хоть раз. Он бегло прошелся глазами по аккуратному
почерку и резко смял записку, крепко сжав челюсти.
«Я не успел. Выбор у меня был невелик. Либо сражаться с врагом, либо спасать
людей. Я выбрал второе. Вероятно, тебя интересуют потери.
751/1179
По нашим подсчетам погибло 267 человек, из которых 48 дети. Раненных 159. Я
намеревался умертвить их, но твой капитан настроен решительно. Должен ли я
напомнить тебе, друг, насколько велик риск заражения?
Ворота полностью уничтожены, потребуется какое-то время на восстановление.
Мне жаль, Федор.
Аксель».
Достоевский откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Ворон сидел

неподвижно, словно чувствуя дурное настроение хозяина. Аксель поступил
правильно. Простой человек не сумел бы без шума убрать всех людей на
сторожевых башнях. Ворота тщательно охранялись опытными бойцами. Значит,
к нападению определённо приложил руку кто-то из совершенных. Если бы
Аксель вступил в бой, то потратил бы слишком много ценного времени.
Федор ни на секунду не сомневался, что приказ был отдан Натаном, но исполнял

его кто-то другой. Осаму из списка подозреваемых Достоевский вычеркнул
сразу. Его кандидатура даже не рассматривалась. Оставались Кай и Баз. Один
из них был безнравственный и самовольный, второй упрямый и слишком
преданный, не умеющий мыслить рационально. Он исполнил бы любой приказ,
несмотря на всю его аморальность.
Федор потер виски. И чего Акселю стоило дописать в своем письме, кого именно
он увидел. Почему этот парень всегда так скуп на слова? Тем не менее
Достоевский и сам обо всем догадался. Баз безукоризненно выполнил поручение
и собирался отступить, однако ему не повезло столкнуться с Акселем, который
направлялся в лагерь. Кай же, устроив сумятицу такого масштаба, ни за что не
ушел бы, не насладившись ситуацией вдоволь.
Федор задумчиво посмотрел на ворона и принялся по привычке постукивать

пальцами по столу. В его планы не входила смерть еще одного совершенного.
Каждый из них был ему нужен. Тем не менее Баз пересек черту дозволенного. И
как теперь он должен поступить? Его взгляд упал на карту и сотни мелких
точек, отмеченных на ней.
Аксель был прав. Раненых следовало незамедлительно убить, ибо риск

заражения был велик. Аксель видел лицо человека, который приложил к этому
руку, и он без сомнений потребует крови. Аксель жесток, подумал Федор, но
умен и рассудителен. Если объяснить ему ситуацию, он уступит и забудет о
мести. А ситуация была такова, что мутировавших становилось больше день ото
дня. Ему придется закрыть глаза на выпад Натана и оставить эту победу за ним.
До поры до времени.
Федор взял чистый лист со стола и ручку. Он долго смотрел на ровные линии,
обдумывая следующие слова:
«На этот раз я вынужден потревожить твой покой, Рен. Мне нужна твоя помощь
в Йокогаме. Срочно».
Он аккуратно оторвал кусок бумаги, свернул ее трубочкой и привязал к ноге

ворона.
752/1179
— Голодны! — крикнула птица и расправила крылья. Достоевский отодвинул
стул, встал напротив небольшой клетки, накрытой черной тканью, и вытащил,
держа за хвост, маленького грызуна. Он подбросил его в воздух. Ворон
мгновенно сорвался с места, поймал его острым клювом, и вылетел из палатки,
оставив Федора наедине со своими мыслями.
Он долго стоял, облокотившись спиной о стол, и смотрел куда-то не моргая.

Задев рукой карман с флаконом, он резко дернулся и тяжело вздохнул. Перед
глазами все еще стояло рассерженное лицо Алека. Федор понимал, что просил у
него слишком много. Понимал, как эгоистично звучали его слова. Но порой его
посещала ужасная мысль, провернуть все насильно. Алек гораздо слабее, он не
смог бы долго сопротивляться.
Но как потом ты будешь смотреть ему в глаза?
Все умирают.
— Кевин, — тихо позвал Федор. Юноша, охраняющий вход в палатку, отодвинул

полог и зашел в внутрь. — Найди Дрейка и приведи ко мне.
— Да, босс, — ответил он и тут же удалился.
Достоевский обошел стол и рухнул на деревянный стул, прикрыв глаза ладонью.

Он устал. Он чертовски устал и хотел хоть на минуту остановить бесконечный
мыслительный процесс в голове. Порой он завидовал ребятишкам, которые
беззаботно носились по лагерю. Играть с ними было забавно, а жульничать еще
интереснее. Он улыбнулся, вспомнив кислое лицо Пирожка, после проигрыша.
Полог палатки вновь приподнялся и на пороге появился запыхавшийся Дрейк. Он

на мгновение замер, смерив лицо Федора странным взглядом, а затем прошел
внутрь.
— Выглядишь паршиво, — заметил он. Достоевский отмахнулся.
— Мы возвращаемся в Йокогаму, — произнес он, закинув ногу на ногу. Ким

удивленно приподнял бровь.
— Что-то случилось?
— Да, — Федор угрюмо поскреб подбородок, чувствуя под пальцами легкую

щетину. Ким напряженно посмотрел на его ноги, обтянутые узкими черными
брюками. Железные ремешки на высоких кожаных сапогах тихо позвякивали в
такт его движениям. — На лагерь напали. Аксель ждет нашего возвращения.
Дрейк помрачнел и крепко сжал кулаки.
— Известно, кто за этим стоит?
— Сам как думаешь? — Федор сложил руки на груди и подавил зевок. — Скажи
остальным, чтобы начали сборы. Выдвигаемся утром.
Ким стоял на месте неподвижно, в светлых зеленых глазах читалось

неодобрение.
753/1179
— Что-то еще? Дрейк?
— Ты спал вообще? — спросил он, оперевшись ладонями о стол. — На тебя

смотреть страшно.
Достоевский на секунду перестал дрыгать ногой, а затем расплылся в

самодовольной улыбке.
— Как мило, что ты обо мне беспокоишься, — бросил он, — но я не простой

человек и во сне не нуждаюсь.
Ким долго молчал, разглядывая синяки под его глазами и неестественную

улыбку, а затем махнул рукой и раздраженно вышел из палатки. Он не
понаслышке знал, что из себя представляет Федор, и если ты не Александр
Камински, то можешь смело уйти, оставив при себе все советы и замечания.
Когда наступила долгожданная тишина, Достоевский расстегнул две верхние

пуговицы на черной рубашке и слегка отвел ворот в сторону, обнажая бледные
ключицы. Он закинул ноги на стол и откинул голову назад, отрешенно
разглядывая зеленоватый потолок. Его пальцы медленно сжимались и
разжимались, губа была прикушена, тяжело вздымалась грудь. Гнев
перевешивал здравый ум, и, сидя в полном одиночестве, он пытался его
перебороть.
Когда мне тяжело принять решение, я бросаю все дела и отправляюсь на

прогулку, как-то сказал ему Арата, чистый воздух помогает освежить голову.
Федор убрал ноги со стола и поднялся. На выходе из палатки он едва не сбил

Накахару, неловко топчущегося у полога. И как давно он здесь стоит, удивленно
подумал Достоевский. За своими мыслями он даже не расслышал его шагов.
На несколько мгновений повисла тишина. Чуя, прикусив губу, смотрел под ноги,
Федор же, напротив, разглядывал его с особым вниманием.
— Я не вовремя? — подал голос Чуя.
— Я собирался немного прогуляться, — ответил совершенный. Накахара

удивился, услышав ответ. В его голосе не было привычной издевки и взгляд был
не такой надменный. Он выглядел измотанным и немного грустным. — Можешь
составить мне компанию. Если… тебе не тяжело.
Оба посмотрели на деревянный костыль, на который опирался Чуя. Накахара

спустя секунду неловко поправил бинты на глазу и прочистил горло.
— Не тяжело.
— Я так и подумал, — ответил Федор, жестом приглашая его следовать за ним.
Ночь была на удивление теплой. Лунный свет разрисовывал идущие в ровный

ряд палатки в оттенки серебра. Временами падал легкий снежок и ветер
разносил его по всему лагерю. Чуя потерянно смотрел по сторонам. Лагерь
внезапно оживился. Заработали генераторы, вспыхнул свет, люди громко
переговаривались, суетливо пробегали мимо, либо толпились возле Дрейка,
торопливо отдающего приказы.
754/1179
Патруль открыл ворота и в лагерь, один за другим, въехали тяжелые грузовые
машины, превращая едва опавший снег в слякоть. В рыхлой земле образовались
глубокие вымоины и ямы, на которые пришлось бросать доски, чтобы остальные
не скользили по грязи. Грузовики припарковались и люди начали торопливо
загружать их. Одни подкидывали мешки, другие ловили и аккуратно
раскладывали в кузове. Кто-то убирал палатки, кто-то носился с поручениями.
Со всех сторон раздавались голоса, крики и приказы. Чуя растерянно смотрел то
на одного, то на другого, не понимая, что происходит.
— Мы возвращаемся в Йокогаму, — ответил Федор на немой вопрос на его лице.

Он был уверен, что Накахара тут же вспылит и начнет упрямиться, однако он
лишь кивнул, чем немало удивил совершенного. Чуя, вероятно, хотел поговорить
о чем-то личном, и такое количество людей вокруг не способствовало
откровенному разговору. Достоевский вместе с Чуей вышли за главные ворота, а
спустя полчаса отдалились так, что едва был слышен гул генераторов.
Федор шел намеренно медленно, чтобы Накахара не сильно отставал от него,
однако не позволял себе и держаться вровень, чтобы Чуя не подумал, что он
намеренно дает ему поблажку.
— Ведешь меня в самую глушь, чтобы убить? — усмехнулся Чуя.
— Если бы я хотел твоей смерти, то просто позволил бы тебя убить в той хижине,
— Федор повернулся. Накахара облокотился о дерево и взял костыль в другую
руку. Оба молчали, напряженно глядя друг на друга. Вскоре совершенному
надоело стоять в одной позе и, отыскав невысокий пенек рядом, он смахнул с
него снег и сел, вытянув ноги.
— Спасибо… — вдруг прошептал Чуя. На этот раз не опустил голову и не прятал

глаза. Достоевский нахмурился.
— Это кто же тебя так запугал, что ты пришел лично меня благодарить? Небось,
долго смелости набирался.
Чуя пожал плечами.
— Хотел бы я знать, кто тот человек, который стер эту раздражающую улыбку с
твоего лица. Непременно пожму ему руку при встрече.
Достоевский метнул на него сердитый взгляд.
— Тебя родители не учили, как правильно говорить людям спасибо?
— Нет, — ответил Накахара, приблизившись к Федору. Он потеснил его в

сторону и сел рядом, потирая больную ногу. — Они не особо утруждались,
вбивая в мою голову правила этикета и нормы поведения. Моя сестра взяла весь
удар на себя.
Федор промолчал. Если бы он плохо разбирался в людях, то несомненно подумал

бы, что в его словах промелькнула зависть, однако это было совсем не так. Ему
всегда было интересно, каково это иметь брата или сестру. Федор был
единственным ребенком в семье и воевать за родительское внимание ему не
приходилось. Впрочем, он бы многое отдал, чтобы наоборот от него избавиться.
Мать души в нем не чаяла, постоянно наряжала в дорогущие костюмы, а на
званых вечерах не упускала возможности, чтобы похвастать его способностями.
755/1179
Иногда он играл для гостей на скрипке, иногда на рояле, а порой ему
приходилось поддерживать долгие скучные беседы по распоряжению матери.
Отец от нее не отставал, однако Федор никогда не проявлял непослушания. Он
занимался своими делами в свободное время, а сыграть для гостей и потешить
эго матери ему было не в тягость. Напротив, он тщательно изучал каждого
присутствующего и мысленно прикидывал, кто из них будет полезен ему в
будущем.
«Ты хоть раз занимался тем, что нравилось бы тебе самому? Не думая о том,
принесет ли это выгоду в будущем?» как-то спросил Александр, и эти слова
крепко въелись в его голову. Федор много думал, чем бы ему на самом деле
хотелось заняться, есть ли у него своя собственная мечта, но ничего в голову не
приходило. В его жизни не было никаких ответвлений, лишь один прямой путь.
Лишь одна цель.
Спасти друга. Спасти, любыми путями. Даже если это значило, что придется
идти по головам, принести бесконечные жертвы, сделать невозможное.
— Наверное, это здорово, когда у тебя есть младшая сестра, — почему-то сказал
Федор, нарушив затянувшуюся тишину. Чуя посмотрел на него в легком
замешательстве.
— И да, и нет на самом деле. В детстве я был не самым лучшим братом. Я знал,
что был нежеланным ребенком в семье и поэтому завидовал Ясу. Она с
рождения была окружена родительской любовью. Мама чуть ли не пылинки с
нее сдувала. А отец даже голос на нее никогда не повышал.
Достоевский сел вполоборота, чтобы видеть лицо Чуи.
— Я бы запретил таким людям размножаться, — со всей серьезностью произнес

Федор, чем вызвал у Накахары улыбку.
— Да, они были не самыми лучшими родителями. Из-за них я начал ненавидеть
сестру и долгое время игнорировал ее существование, хоть она и всеми силами
пыталась мне понравиться. Но, знаешь… с годами эта дурь выходит из головы.
Хоть я и пытался делать вид, что мы с ней не родня, я всегда волновался, когда
она долго отсутствовала, злился, когда кто-то крутился возле нее, и тайком
колотил ее ухажеров.
Федор, внимательно слушавший Накахару до этой поры, вдруг расхохотался.
— Что? — бросил Чуя, пытаясь сдержать смех.
— Честно, не так я себе представлял жизнь с братом или сестрой. Мне всегда
казалось, что это, что-то, не знаю… — он взмахнул рукой, — возвышенное и…
— Возвышенное? — теперь пришла очередь Накахары смеяться. — Нет, поверь

на слово. Это постоянные ссоры, разборки, недовольства, а если у тебя брат,
вместо сестры, так это еще и драки периодично. Но… — Чуя высоко задрал
голову, подставляя лицо под легкие порывы ветра, — сколько бы мы с Ясу не
ругались, сколько бы не расходились во мнениях, я знаю, что она никогда меня
не оставит. И я не оставлю ее. Вот в чем заключается родственная связь. Но
будет об этом. Я искал тебя для другого.
756/1179
— Ты уже сказал спасибо, — расслабленно ответил Федор, медленно дрыгая
ногой.
— Рюноске все мне рассказал, — произнес Чуя, переменившись в лице. От

прежнего веселья не осталось и следа. — Жаль, что я не застал Арату-сана. Мне
бы очень хотелось увидеть его.
Достоевский промолчал. Поднявшееся было настроение, вновь испортилось. От

одной мысли, что Натану сойдет с рук его выходка, злила его до дрожи в руках.
Может, этого он и добивался? Нанес решительный удар, зная наперед, что
Федор это оскорбление проглотит, потому что в отличие от самого Натана, он
понимал всю ценность совершенных. Если их не станет или будет меньше, чем
есть сейчас, в будущем даже оборона собственных лагерей станет огромной
проблемой. Не меньше его беспокоили разумные. На памяти Достоевского пока
был только один разумный зараженный. Интересно, что с ней стало?
— …тяжело думать за всех.
— Что? — удивился Федор.
— Да так, не бери в голову, — Накахара уставился на свой костыль. Почему-то

именно сейчас в его памяти ярко вспыхнуло воспоминание, когда он, встав на
колено, протянул Осаму железный костыль. Ей-богу, каким этот идиот был
мямлей и нытиком, подумал он с легкой грустью. Он скучал по тем временам.
Скучал по их ночным беседам, совместным путешествиям и даже над потугами
Осаму казаться добродушным. Особенно интересно было наблюдать за ним со
стороны, зная, какой он на самом деле мудак. Но именно таким мудаком Чуя его
всегда и любил. Жаль, что Осаму вбил себе в голову, что Накахаре по душе
слабые и беспомощные.
Он много раз задумывался, а что же в итоге все это время было настоящим?
Открывал ли он хоть раз ту чертову книгу, которая лежала на его прикроватной
тумбе? Вселенная Стивена Хокинга, вспомнил Чуя. Тебе правда нравилась
фантастика? Ты правда не умел стрелять или намеренно промахивался? Ты
действительно боялся темноты?
Он всегда знал, что Осаму врет. Однако с недавних пор ему не давал покоя один
вопрос. Знал ли он его настоящего? Или все, о чем он говорил, тоже было
ложью?
— После того, как ты ушел, я много думал над твоими словами, — сказал Чуя,
карябая ногтями влажную древесину. Федор, подперев голову рукой, обратился
весь во внимание. — Я был довольно резок с человеком, который спас мою
сестру, Рюноске и… меня.
— Да я ваш ангел-хранитель, — пошутил Федор. Чуя какое-то время молчал,

слушая, как тихо позвякивают ремешки на его кожаных сапогах.
— Видимо, так и есть, — кивнул он, потирая ладони друг о друга. — Я не могу
ненавидеть человека, который так много для меня сделал. Я думал, что никогда
не смогу простить Осаму и унять свою злобу к тебе. Но ты был прав. Никто его
насильно в твою палатку не толкал. Он пришел сам. Знаешь... Алек очень помог
мне в этом вопросе.
757/1179
Федор вздрогнул.
— Алек приходил к тебе?
— Да, — Накахара кивнул. — Он дал мне очень ценный совет. Он сказал… если
ты не можешь простить человека, то просто представь на минуту, что его
больше нет. И я представил. — Чуя оттопырил мозолистую ладонь и задумчиво
уставился на нее. — У меня всегда было плохо с фантазией, но даже одной
неудачной попытки хватило, чтобы понять, что я не хочу жить в мире, в котором
его нет.
«Представь, что его больше нет» мысленно повторил Федор, прикусив щеку от
досады. Какой же ты эгоист, Александр.
— Он прав, — после долгой паузы прошептал Федор, разглядывая рыжие

локоны, которые от влаги вились теперь еще сильнее. — Но ты ведь не думаешь,
что все так просто? Захотел бросил, захотел вернулся. Осаму тот еще
злопамятный засранец. И согласись, злиться у него поводов достаточно.
— Я и не думал, что будет легко. С ним никогда не бывает просто, — ответил он,
ковыряя здоровой ногой рыхлую землю. — Но на этот раз тем, кто оплошал был
я. Значит, мне и расхлёбывать.
Федор чему-то улыбнулся и закрыл глаза.
— Ты не замерз? — тихо спросил он. Накахара покачал головой. — Давай

посидим еще немного? С тобой на удивление приятно разговаривать.
***
Дазай угрюмо брел по коридору, вновь и вновь вспоминая, как всего несколько
минут назад Натан отчитал его словно ребенка. Ты можешь выбрать себе любую
женщину, сказал он, позабавиться с ней, а потом съесть. Для чего они еще
нужны, верно? Но я не разрешал тебе трогать людей из сформированных
отрядов.
Дазай едва подавил смешок. Не разрешал? Он правда думает, что если он

захочет кого-то убить, его разрешение на что-то повлияет? Впрочем, больше его
забавлял тон Натана. Он пытался казаться строгим и сдержанным, однако Осаму
уловил нотки неуверенности и раздражения в его голосе. Видимо, это была одна
из причин, почему он так редко давал ему поручения или вызывал к себе. Всех,
кого Натан не мог контролировать, он держал на расстоянии, до поры до
времени, пока не решал, как с ними поступить. Как правило, эти люди просто
исчезали и все делали вид, словно их никогда не существовало.
С Дазаем все обстояло гораздо сложнее. Натану он был нужен, однако

своенравный характер делал его практически бесполезным.
Дазай вышел на улицу, копошась в широких карманах брюк. Увидев над головой
огромного черного ворона, он протянул руку. Птица села на его запястье, слегка
оцарапав длинными когтями кожу. К ноге ворона была привязана маленькая
758/1179
записка. Осаму бережно развязал нити и развернул клочок бумаги. Едва он
взглянул на знакомый косой почерк, как взгляд его потемнел. Он дернул рукой и
ворон взлетел.
Наконец достав из кармана пустую пачку сигарет, Дазай сел на корточки,

потирая обеими руками шею. Иногда он высматривал проходящих мимо людей и
раздраженно цокал языком. Без сигарет голод ощущался сильнее.
По всему лагерю вдруг потянуло запахом жареного мяса. Он напряг слух и
несколько минут слушал знакомые голоса, периодично закатывая глаза от
абсурдности их разговора. Ацуши и Кай освежевали зверя и теперь насаживали
мясо на самодельные шампуры. Дазай решил к ним присоединиться, однако,
услышав еще один знакомый голос, остановился и пошел в обратном
Под небольшим навесом лежала утварь, которую использовали при постройке
вольера. Прислоненные к стене стояли две лопаты, моток колючей проволоки,
арматура, молотки и заржавевшая от влаги пила. Осаму взял одну из лопат и
перебросил ее из одной руки в другую, словно проверяя вес.
Ему не составило труда незаметно выбраться из лагеря. Он знал много обходных

путей, но при желании мог бы спокойно выйти из главных ворот, никто и не
подумал бы его остановить, тем не менее Осаму не хотел привлекать внимания.
Сначала он перекинул лопату через ограждение, а затем спрыгнул сам.
Склизкая грязь чавкнула под берцами и несколько капель попали на брюки.
Дазай удрученно потряс ногой, слякоть была повсюду. Он был тем еще
чистоплюем, и терпеть не мог, когда что-то пачкало его одежду.
Подобрав лопату с земли, он пошел уже по знакомой тропинке, перепрыгивая

через лужи талого снега. Ночь была теплая, легкие хлопья снега падали на его
бледное лицо. Позади остались заброшенные дома и обветшалые стены.
Раскинувшаяся впереди дорога была покрыта рытвинами, а где-то от асфальта
оставался лишь один песок. Осаму временами останавливался, принюхиваясь к
запахам вокруг, и вновь продолжал путь, улыбаясь всякий раз, когда видел
поблизости шипастый хвост. Химера порой подбегала к нему, тыкалась
холодным носом в ладонь и вновь исчезала. Спустя полчаса он добрался до
нужного места.
Это был небольшой подлесок, окруженный невысокими кустами папоротника.

Под ногами он почувствовал мягкий гумус и воткнул в него лопату. Дазай по
привычке вновь потянулся к карману, но, вспомнив, что сигарет в нем нет, тихо
выругался. Он долго стоял на месте, слегка зачарованно разглядывая высокое
дерево криптомерии. Непривычно было видеть его в таком месте.
— Что ты здесь делаешь? — раздался холодный голос. Дазай, не оборачиваясь,

слегка наклонился и поднял розового зайчика, аккуратно прислоненного к
корню дерева. Мягкая игрушка была сильно потрепана. Из одного уха
проглядывали лоскутки и левый глаз кое-как держался на нитке. Осаму
подбросил игрушку в воздух и поймал.
— Хотел почтить память твоей дочери. Она ведь здесь похоронена?
— Осаму! — взревел Баз. — Убери от нее свои грязные руки!
— Грязные? — наигранно оскорбился Дазай. — Забавно это слышать от того, кто

759/1179
не моргнув глазом убил столько человек всего за одну ночь.
Баз опешил. Осаму внимательно наблюдал за выражением его лица, беспечно

подкидывая в воздух мягкую игрушку, словно намеренно провоцируя его.
— Я выполнял приказ!
— И это освобождает тебя от ответственности? — спросил Дазай. — Я так не

думаю.
— Не такому как ты говорить мне о морали и ответственности, — зло рыкнул он,

готовый вот-вот броситься на него. — Словно на твоих руках меньше крови!
— Ты прав, — согласился Осаму. — Только вот дети для меня табу. Я бы не

притронулся к ребенку даже, если моя собственная жизнь оказалась бы под
угрозой, — он швырнул Базу игрушку и сложил на груди руки. — На самом деле
я здесь по другой причине. Видишь ли… по твоей вине чуть не погиб мой отец.
Так что теперь это личное, здоровяк.
Баз нахмурился. Как Осаму узнал о задании, распространяться о котором Натан

запретил под страхом смерти? Неужели кто-то все-таки проболтался?
Дазай тем временем подвернул рукава рубашки и взял лопату.
— Слушай, Баз, каково это смотреть, как тебе копают могилу?
760/1179
Часть 57
***
Он воткнул лопату в сырую землю и вдруг замер, уставившись на червей,

ползающих в грязи. Разве зимой они не уходят глубоко под землю?
— Считаешь, что у тебя есть шансы против меня? — спросил Баз.
Дазай опустился на корточки, расчистил землю, схватил самого длинного червя

двумя пальцами и поднес к лицу. Он вспомнил, как в детстве искал их под
бревнами и под камнями, чтобы порыбачить вместе с отцом и Чуей. Рыбалка
никогда ему не нравилась, он считал, что это занятие для стариков, у которых
терпение выработано годами. Однако Чуя это занятие обожал и Осаму в
очередной раз подыграл ему. Впрочем, сам процесс поиска червей ему все-таки
нравился.
— Не уверен, — ответил Дазай, пожав плечами. — Ты парень крупный, будет не

очень приятно, если попадусь под твой удар. Но когда это я играл честно?
Баз насторожился. С самого начала ему казалось, что они не одни. Осаму тем
временем разделил червя на две части и долго смотрел, как он дергается,
зажатый меж пальцев. Баз собирался было напасть на него со спины, но низкий
предупреждающий рык заставил его замереть. Дазай бросил на него
равнодушный взгляд через плечо. Он с самого начала не планировал с ним
сражаться. Прежде Дазай уже убивал его, однако все обошлось без казусов,
потому что Баз не ожидал, что ему свернут шею. Сейчас же он был настороже.
Впрочем, несмотря на огромную физическую силу База, шансы у них были
одинаковые. Дазай был проворен, и с такой-то регенерацией мог практически не
уклоняться от ударов. Баз же прекрасно помнил, как пролежал в комнате Осаму
почти тридцать минут со свернутой шеей. Если пропустит хоть один удар, он
нежилец.
— Это еще что за тварь? — ошарашенно прошептал он, попятившись назад.

Химера сидела на небольшом валуне, медленно двигая шипастым хвостом.
Зеленые глаза внимательно следили за совершенным.
— Не делай резких движений, — посоветовал Дазай, вытащив лопату из земли.
Поначалу он планировал заживо закопать База и закончить на этом, однако,

когда он увидел дождевых червей, на ум ему пришла другая идея. Ему вновь
стало любопытно, какая часть совершенного начнет регенерировать, если
расчленить тело.
Не так давно он отрезал собственную руку, но вопреки ожиданиям, мертвая
плоть регенерировать не начала, в отличие от его тела, которое восстановилось
за несколько секунд. Но если отрезать голову, подумал он, поглядывая на База,
совершенный умрет или вирус будет бороться до последнего? Наконец он мог
проверить свои догадки.
— Почему оно слушает тебя? — спросил Баз. Дазая позабавило, как быстро он
взял контроль над эмоциями. Ему всегда казалась необычной эта черта его
761/1179
характера. Что бы не происходило вокруг, он всегда оставался собран и спокоен.
Когда кого-то убивал, сообщал дурные вести или видел огромную тварь перед
собой, которая могла бы раздавить его одной лапой.
— Ты трахаешься с таким же отрешенным выражением лица? — не удержался от

вопроса Дазай.
Баз усмехнулся.
— С тех пор, как не стало моей дочери, меня мало что волнует, — ответил он. —
Если хочешь закопать меня заживо, то поменьше болтай и больше работай
руками.
Дазай открыл рот и закрыл. Очередная колкость была готова сорваться с его
губ, но он промолчал, вперив в него хмурый взгляд.
— Ты потерял ребенка, но твоя рука даже не дрогнула, когда ты убивал чужих

детей.
— Думаешь, я поверю, что тебя волнует их судьба? Я вижу тебя насквозь, Осаму,
— ответил Баз, украдкой поглядывая на химеру. — Плевать ты хотел на этих
детей. Признай, что это лишь жалкая отговорка, чтобы оправдать собственное
зверство. Ты, случаем, не страдаешь антисоциальным расстройством личности?
Все признаки налицо. В тебе никогда не было ни сострадания, ни заботы, ни
любви. Ты пуст внутри, но почему-то стараешься делать вид, что это не так. И
знаешь, что тебя выдает? — Баз посмотрел на плюшевую игрушку в своих руках.
— Твои глаза. Они мертвые и бездушные.
Осаму выдавил из себя кривую улыбку.
— Они мертвые и бездушные, когда рядом не те люди.
— Видимо, рядом с тобой постоянно не те люди, — сказал Баз, пожимая плечами.

— Одного не пойму. На чьей ты стороне?
Дазай долго молчал, сверля его рассерженным взглядом. Химера широко

зевнула и перевернулась набок, лениво дергая шипастым хвостом. Впрочем,
расслабленная поза зверя мало утешала. Баз понимал, один приказ хозяина и
эта тварь пронзит его ядовитым хвостом насквозь.
— Сначала ты ответь на мой вопрос, — Дазай нахмурился, задумчиво прикусив

губу. — Почему ты с Натаном? Ты правда столь слеп и не замечаешь, какой он на
самом деле человек? Он убийца и тиран.
— У каждого свои недостатки, — ответил Баз. — Я знаю, что он любит власть.

Знаю, что он самолюбив и пойдет по головам ради собственного благополучия.
Но он многое делает для людей. Он заботится о них. У каждого есть крыша над
головой, теплая постель, еда и надежная защита в лице совершенных.
— Боги! Да плевать он хотел на людей! Они для него не больше, чем обычный
скот, о чем он сам неоднократно говорил. Он только спит и видит, как собрать
всех совершенных под своим началом!
— А что еще остается делать?! — крикнул Баз, чем вогнал Дазая в ступор. —
762/1179
Натан делает хоть что-то, в отличие от остальных совершенных! Я не создан
управлять людьми! И Кай для этого не создан. Ты — беспринципный
эгоистичный ублюдок! Я бы не доверил тебе даже одного человека, опасаясь за
сохранность его жизни. Аксель и Рен тоже хороши. Исчезли, поджав хвосты,
когда людям нужна была их помощь! А Федор… этот высокомерный… — он в
гневе сжал пальцами игрушку. — Мне просто жаль людей, последовавших за
этим монстром. Натан достаточно о нем рассказал. И я жалею, что не стер с
лица земли лагерь в Йокогаме. Может, тогда люди открыли бы глаза и поняли,
что примкнули не к тому совершенному.
Дазай побледнел.
— Почему все обо мне такого мнения… — спросил он дрогнувшим голосом. — Да

что я вам такого сделал?
Химера, услышав странный тон в его голосе, резко поднялась и громко

зарычала, обдав База зловонным дыханием. Он попятился назад, но,
наткнувшись на кусты папоротника, заскользил ногами по земле и упал на
спину.
— Стой! — крикнул Дазай. Химера, издав низкий рык, послушно убрала хвост,
которым едва не продырявила совершенного. Осаму подошел к Базу и опустился
перед ним на корточки.
— Ты можешь говорить обо мне что угодно, но не смей в моем присутствии

оскорблять Федора. Иначе в следующий раз ты воочию увидишь, каким
беспринципным и эгоистичным ублюдком я могу быть.
Баз молчал, в ступоре глядя в желтые глаза.
— Откуда ты знаешь… — прошептал он, но резко замолк на полуслове.
— Смотрю, Натан неплохо постарался, промывая тебе мозги, — Дазай тяжело

вздохнул. — Знаешь, я не буду тебя убивать. Я придумал наказание похуже.
— Даже не знаю, что может быть хуже, чем оказаться закопанным заживо.
Осаму по-дружески похлопал База по плечу.
— Зато я знаю. Ты пойдешь к Федору и во всем ему признаешься. Расскажешь о

вашем плане. Сколько вас всего было. Чья это была задумка и как ты убивал ни в
чем не повинных людей. А надумаешь меня обмануть, — он кивком головы
указал на химеру, — она убьет тебя, — повисла небольшая пауза. — Или он…
Дазай удрученно отодвинулся от База и накренил голову вбок, пытаясь

рассмотреть промежность зверя.
***
Я проснулся ранним утром из-за рева мотора и громкого лая собак. В палатке
763/1179
стоял резкий запах бензина и выхлопных газов. В такое время вставали, разве
что, разведывательные отряды, и потому я сразу почувствовал неладное. Наспех
натянув одежду, я вышел наружу и застыл на месте. За ночь куда-то пропали
длинные армейские палатки, материалы, которые занимали большую часть
площади, исчезли грузовые машины и весь провиант. Палатки, которые еще
оставались, люди торопливо сворачивали. Все носились вокруг, словно
оголтелые, и в какофонии голосов трудно было сконцентрироваться на ком-то
одном. Я поправил пустой рукав куртки, натянул шапку почти до глаз и пошел
искать единственного человека, который мог бы терпеливо обрисовать
ситуацию.
Алека я нашел возле небольшого склада, где раньше хранилась большая часть
провианта. Сейчас же двери были открыты нараспашку, а полки были пусты.
Алека со всех сторон окружили детишки и что-то бормотали наперебой.
Камински, сидя на перевернутом котле, раздавал им леденцы. Когда его
карманы оказались пусты, он поднял маленькую Хину и посадил на свои колени.
Когда я подошел, оба подняли на меня глаза.
— Доброе утро, — сказал Алек, расплетая каштановые волосы Хины. Он держал

резинку в зубах, пока пальцами причесывал ее длинные запутанные волосы. Я
встал напротив, прислонившись спиной к стене.
— Что происходит? Мы меняем место?
— Не совсем, — ответил он и, немного помедлив, добавил. — Мы возвращаемся в

Йокогаму.
Вероятно, Алек понимал, что у меня была веская причина не возвращаться с

ними. Я знал о лагере, знал, что он огромен и проживает в нем чуть больше
тысячи человек, но никогда не подумал бы, что однажды увижу его
собственными глазами.
Федор не был таким человеком, который стал бы отдавать приказы, прячась за
каменными стенами. Напротив, он был любопытен, всегда находился на
передовой и за трудные поручения брался самолично. Оттого я и был уверен, что
в Токио мы останемся надолго. Провианта здесь было достаточно, оставалось
его только найти. Не было недостатка и в мутировавших, которых Федор
активно изучал. Мы нередко кочевали с места на место, но речь о возвращении
никогда не заходила. Лагерь и без Федора надёжно охранялся военными, так с
чего вдруг мы столь внезапно срываемся с места?
Я сразу подумал о Ясу и Чуе. Интересно, как эти двое отреагируют на новость?
Как быть мне? Я не могу уехать, оставив Осаму в Токио. Я обещал себе, что
верну его.
Алек тем временем закончил заплетать косу. Хина спрыгнула с его колен и
смущенно поцеловала в щеку. Я не смог сдержать улыбку, при виде ее
зардевшегося личика. Алек засмеялся и мягко похлопал ее по макушке. Когда
Хина убежала, улыбка на его лице стала какой-то печальной и одинокой.
— Думаешь, уезжать из Токио или нет? — догадался он, подняв на меня

разноцветные глаза. — Ты будешь дураком, если останешься.
— Почему? — его слова меня покоробили. Он ведь прекрасно знал причину. Не

мог не знать.
764/1179
— Почему? — удивленно повторил он, слегка приподняв светлую бровь. — Ты
правда не догадываешься, Рю? Я знаю, что причина в Осаму, но, скажи… ты тот,
кому под силу его вернуть?
Нет, подумал я, чувствуя неприятную ноющую боль в груди. Осаму словно

закрытая книга, от которой не существует ключа. Он ужасно схож с Федором.
Оба не позволяют знать больше положенного. И что бы я сказал ему при
встрече? Я все еще люблю тебя? Возвращайся? Ответом будет очередной
снисходительный взгляд. С чего я вообще решил, что смогу на него повлиять?
— А почему, собственно, мы возвращаемся? — спросил я, в надежде сменить

тему. Алек поднялся и стряхнул пыль с брючины. Вид у него был понурый.
— На лагерь напали, — ответил он и поморщился, вытаскивая волосы,

застрявшие в молнии куртки. Он куда-то направился, и я последовал за ним. — Я
слышал, многие ранены.
— Зараженные?
— Не думаю, что зараженным хватило бы ума бесшумно снять дозорных со

сторожевых башен, а потом подорвать стену.
Я остановился, пытаясь осмыслить его слова. Разве убежище не охранялось

военными? Кому вообще могла прийти в голову столь безумная идея? С какой
целью было совершено нападение? Мне хотелось схватить Алека за руку и
потребовать от него ответы на все свои вопросы, однако выглядел он и так
неважно и явно был чем-то расстроен. Никогда не видел его таким поникшим и
рассеянным.
— Тогда чьих это рук дело? — спросил я, быстро догнав его. Алек пожал
плечами. — А Федор не в курсе?
Он переменился в лице, и тут меня осенило. Прежде эти двое всегда были
вместе, но вот уже который день они словно избегали друг друга. И
неосведомленность Александра о происходящем в Йокогаме только
подтвердила мои сомнения. Ума не приложу, что нужно было сделать, чтобы
поругаться с ним? Более мягких и бесконфликтных людей я в жизни не видел.
— Он сделает объявление, как только сборы будут закончены, — ответил Алек.
Я медленно плелся позади него, думая, что же такого сделать, чтобы поднять
ему настроение. Этот парень должен улыбаться, а не ходить, как в воду
опущенный. Долгое время меня съедало любопытство. Мне было интересно, что
же стало причиной ссоры, но мог ли я спросить его об этом, не переходя черту?
Алек был дружелюбен ко мне, но, если подумать, он ко всем относился
одинаково. Я часто вспоминал его слова, сказанные в палатке, после моего
пробуждения, и каждый раз чувствовал грусть. Я ничем не отличался от
остальных людей.
Алек вдруг остановился и помахал кому-то рукой. Я проследил его взгляд. Чуя и
Ясунори шли в нашу сторону, поправляя на ходу одежду. Видимо, не только
меня разбудил шум в такую рань. Ясунори придерживала брата под локоть, но
Чуя ворчливо отталкивал ее руку. Этот человек никогда не научится принимать
765/1179
помощь.
— Смотрю, все уже на ногах, — Алек бегло взглянул на ногу Чуи, затем на лицо
Ясунори. Синяки уже не были заметны столь сильно, но тем не менее бросались
в глаза. Здорово жизнь нас потрепала, подумалось мне. Я остался без руки, Чуя
теперь хромой до конца своих дней, вся вселенная словно настроена против
носа Ясунори, Осаму у нас зараженный и остался только Ацуши. Надеюсь, хотя
бы его ангелы-хранители отрабатывают свой хлеб. Надеюсь… еще увижу его
однажды. Осаму, прошу тебя, не подкачай.
— Так это правда? — спросила Ясу, взяв ладонь Алека в свою. Чуя удивленно
приподнял бровь, но промолчал. И когда это они успели так сблизиться?
— К сожалению, да, — ответил он. — Сейчас весь лагерь стоит на ушах.
Ясу отпустила его, и мы все неторопливо пошли к главным воротам. Тропинка,

засыпанная мелким щебнем, была где-то метр в ширину и потому мы шли в два
ряда. Алек и Ясу впереди, а мы с Чуей держались за ними. Из-за тающего снега,
земля вокруг была скользкая и рыхлая. Тем не менее я как ребенок радовался
солнцу. В этом году был суровый холод. Помнится, как в самый разгар зимы я
носил несколько слоев одежды, закутывался в шерстяной шарф и шапку. На мне
была куртка длиною ниже колен, кожаная перчатка с маленькой грелкой и
сапоги с мехом.
И думаете мне было тепло? Да черта с два. Я мерз и плакал. А чертовы слезы
леденели у меня на щеках. Помню, одеревеневшие от холода ноги и свои мысли,
что если упаду сейчас, то больше никогда не поднимусь. Чуя мерз не меньше, но
никогда не жаловался. Он всегда поднимал меня и толкал вперед. Мы много раз
попадали в опасные ситуации, и порой коротали дни и ночи в лесу.
Иногда я понимал Ацуши, когда он дерзил Осаму. Даже самого благородного

человека возьмет гнев и зависть, когда ты отчаянно трясешься от холода, когда
зуб на зуб не попадает, а один из вас разгуливает в тонкой рубашке, словно
потешаясь над остальными. Но цена за такие удобства, пожалуй, слишком
велика.
— Я слышал, что это дело рук кого-то из совершенных, — сказал Чуя.
— Кто это тебе такое сказал? — спросил я. — Еще никто ничего толком не знает.
— Какая разница? — он раздраженно пожал плечами. С этим костылем он

казался еще ворчливее, чем обычно. Алек бросил на него странный взгляд, затем
тяжело вздохнул.
— Я думаю, Чуя прав. Лагерь хорошо охранялся. И раз Федор велел

сворачиваться, значит, потери колоссальные.
— Это ужасно, — прошептала Ясу. — Зачем кому-то делать подобное? Ведь в

этом лагере жили невинные люди.
— Так и есть, — Алек остановился. Удобная тропинка закончилась и дальше

тянулись глубокие вымоины, оставленные шинами десятитонных грузовиков. В
них была мутная вода и я на время застыл, уставившись на свое отражение.
766/1179
Я часто комплексовал из-за своей внешности. Она казалась мне посредственной.
В средних классах я покрасил волосы в светлый, но со временем они отросли,
пока не остались лишь белые локоны, которые на днях срезал Юдай по моей
просьбе. Ухаживать за длинными волосами трудно, а красить тем более.
Теперь в отражении на меня снова смотрела серая мышка. Хотя… какая

разница? Он и так никогда меня не замечал. Я невольно покосился на Чую. Он
был одет в свой излюбленный зеленый бомбер, а из-под него торчала длинная
клетчатая рубашка. Он всегда одевался несуразно, но на нем все смотрелось
словно это дизайнерская задумка.
Прежде он всегда щеголял с модными прическами, а теперь волосы, на его
выбритых прежде висках, отрасли так сильно, что ему приходилось заправлять
их за уши. По крайней мере сейчас он выглядел не так грозно, как прежде.
Ясунори же, напротив, стала коротко стричься, словно пыталась отгородить
себя от нежелательного мужского внимания.
— Но, если напал кто-то из совершенных, я догадываюсь, кто это мог быть, —
договорил Камински.
— Натан? — спросил я.
— Тот самый хрен, о котором ты говорил? — справился Чуя, обращаясь ко мне.
После того, как он проснулся, я многое поведал ему и Ясунори. Рассказал о

совершенных, о Натане, Федоре, Арате-сане, даже историю про Нобу и чудесное
спасение. Но часть с Осаму далась мне особенно тяжело. Я так и не узнал, какую
на самом деле причину ухода он озвучил Чуе, но, если судить по его
подавленному состоянию тогда, между ними в очередной раз вспыхнула ссора.
Не пойму, почему они продолжают цепляться за мертвые отношения.
— Тот самый хрен, — подтвердил я.
— Не думаю, что это был Натан, — вмешался Алек. — Полагаю, он отдал приказ,
но исполнял его кто-то другой.
— Но какая им от этого выгода? — удивилась Ясу.
Алек внезапно потянул ее за руку и прикрыл собой. Мимо проехал небольшой

грузовик, обдав нас всех грязной водой из лужи. Дрейк высунулся из окна
машины и, посмеиваясь, показал нам средний палец.
— Что за детские выходки, — бросил ему вслед Чуя и стряхнул капли воды со
своей куртки. Ясу робко посмотрела на Алека и слегка кивнула ему в знак
благодарности. Вся эта суета со сборами угнетала. Мы столько времени
добирались до Токио, а в итоге возвращаемся ни с чем. Правительства больше
нет, выживших единицы, зараженные эволюционируют, и в час, когда особенно
нужно сплотиться, люди себе не изменяют. Вокруг насилие, хаос и самосуд.
Конечно, ведь законов больше нет. Если прежде они сдерживали животную
сущность людей, то теперь руки каждого из них полностью развязаны. Мне
страшно представить, каким станет этот мир лет через двадцать.
— Выгода есть, — ответил Алек. — Вы, полагаю, раньше видели символы на

стенах? Перевернутая восьмерка с короной. — Ясу и Чуя заметно напряглись. Я
же давно догадался, кому принадлежал этот знак. Кто был настолько
767/1179
самоуверен и самолюбив, чтобы нарисовать корону над восьмёркой,
провозгласив себя лидером совершенных. — Натан падок на власть и
конкурентов не терпит. В Йокогаме есть еще одно убежище, которое
принадлежит ему. Он уже долгое время пытается переманить к себе людей.
— Тогда он очень нелогичен, — Чуя отломил небольшой прутик и просунул под

бинты на ноге. Ясу шлепнула его по ладони. — Зачем убивать людей, которых
хочешь переманить?
— Это покажет остальным, что Федор не способен их защитить. В страхе за свою

жизнь, само собой, многие уйдут, — Алек вновь отошел в сторону, пропуская
запыхавшихся военных, переносящих тяжелые деревянные тары. Бегло
оглядываясь по сторонам, он увидел Спенсера, растерянно глазеющего на
прохожих. Он пытался обратиться то к одному, то к другому, но все торопливо
пробегали мимо, отмахиваясь от него, словно от назойливого комара.
— Да, но… — Ясу нахмурилась, — зачем ему столько лишних ртов? Он же

совершенный. Ему не нужно огораживать себя высокими стенами и собирать
возле себя людей, способных держать оружие.
— Ты еще не поняла? — Алек покачал головой. — Совершенным нужно чем-то

питаться. И чем больше людей в лагере, тем проще скрывать внезапные
исчезновения. Когда ты бессмертен, о многом приходится думать наперед.
Чуя и Ясу резко остановились. Повисла долгая пауза. Александр обеспокоено

взглянул на них, не понимая, что вызвало столь бурную реакцию. Чуя
смертельно побледнел, и рука, намертво вцепившаяся в деревянный костыль,
мелко задрожала. Выражение лица Ясунори было нечитаемо, но глаза выдавали
ее тревогу. Она посмотрела на брата, затем на меня. Я вспомнил, что рассказал
им абсолютно все, кроме одной незначительной детали.
— Совершенные… бессмертны? — сиплым голосом спросил Чуя.
— А ты не знал? — в недоумении спросил Алек, сложив руки за спиной. — Это,

вроде как, не секрет.
Накахара бросил на меня испепеляющий взгляд. Ясу выглядела сконфуженной.

И все же я не чувствовал своей вины. Я не сделал ничего дурного! Всего лишь
избавил их от лишней головной боли. Что дала бы им эта информация? Чуя
давно расстался с Осаму. И будем честны, их отношения нельзя было назвать
нормальными. Они просто морально уничтожали друг друга. Так какая Накахаре
теперь разница до чужого бессмертия? Я бы поставил вторую руку на то, что
будь они вместе по сей день, Чуя непременно раздул бы из легкого ветра
огромный торнадо.
Я бы на его месте смирился. Я бы принял тебя, Осаму. Я был бы только рад,

годами смотреть на твое вечно молодое лицо.
— Алек, скажи… — Ясу взяла его руки в свои и слегка сжала, — бессмертны все
совершенные? Без исключения?
Александр нахмурился. Что его так озадачило?
— Нет, не все, — тихо ответил он, мельком оглядываясь по сторонам, словно

768/1179
пытался отыскать кого-то в этой суматохе. — Один из восьмерки смертный.
Это… я.
***
Он никогда не закрывал дверь на замок. Вряд ли кому-то хватило бы смелости

перешагнуть порог этой комнаты. Время было за полночь, яркий свет луны
заливал стены. Он бросил куртку на стул, а сам сел на пол, прислонившись
спиной к заправленной пару дней назад кровати. Дазай не помнил, когда спал
на ней в последний раз. Когда спал вообще. Он не любил надолго закрывать
глаза, а отпускать контроль над разумом тем более. Во сне могло присниться
что угодно.
Он долго сидел в тишине, низко свесив голову. Один раз его посетила мысль
разбудить Кая и юркнуть к нему в постель, но он быстро отказался от этой идеи.
Он не должен был использовать его каждый раз, когда самому становилось
плохо. Они договорились быть друзьями.
Дазай обхватил колени руками и целый час безмолвно смотрел на паутину в углу
комнаты.
— Беспринципный эгоистичный ублюдок, — повторил он слова База, кивнув в

пустоту.
Весь его день прошел в раздумьях. Осаму не мог понять, задели его эти слова
или нет. Впрочем, он прекрасно помнил то странное колющее чувство в груди.
Совесть в нем просыпалась крайне редко, и определённо не она была причиной
его подавленного состояния сейчас.
Что же тебя так задело, подумал он, спрятав лицо в изгибе локтя. Ответ был у
него на уме, но Осаму с упрямством осла отгонял его прочь. Не так давно Федор
прислал записку, в которой признался, что все это время знал, где его отец и
подробно рассказал об убежище в Йокогаме.
Дазай не злился. На месте Федора он бы тоже не стал раскрывать все карты, не

зная, какой человек перед ним. Однако, почему отец с ним не связался, если все
это время был жив и знал, где его сын?
Потому что я по-прежнему ему не нужен?
Дазай прошел в конец комнаты, сел возле своего рюкзака и раскрыл его. В нос
ударил запах разложения, но, казалось, он его не заметил. Опустив обе руки в
сумку, он вытащил голову девочки, прижал ее к груди и судорожно вздохнул.
— Зато у меня есть ты, — прошептал он, не замечая, как рыхлая кожа
расходится под его пальцами. В такой позе и застал его Ацуши. Дазай сидел с
закрытыми глазами и не сразу заметил фигуру, потрясенно застывшую на
пороге.
— Так ты… не убил ее?
769/1179
Осаму резко распахнул глаза. Накаджима испуганно дернулся. Первым делом
ему хотелось развернуться и бежать, однако, вспомнив как уже облажался
однажды, он остался стоять на месте.
— Как видишь, — с холодной отстраненностью ответил Дазай. — Тебе ведь

страшно? Можешь валить, преследовать тебя я не буду.
Ацуши колебался какое-то время, уж слишком заманчивое было предложение.

Он привык бежать от проблем, а не прыгать им в объятия. Тем не менее, вразрез
своим мыслям, Накаджима подошел к кровати и сел на нее, подогнув под себя
одну ногу. Дазай сел вполоборота и вопросительно приподнял бровь. Тишина
затягивалась, оба молчали.
Ацуши спрятал замерзшие руки в растянутых рукавах шерстяного свитера и

начал опасливо разглядывать комнату. На полу лежал толстый слой пыли, и по
редким следам можно было понять, что Дазай здесь появлялся не часто. В углу
лежал раскрытый рюкзак, в середине комнаты стоял круглый стол и один стул,
на который была свалена одежда. Стены пустые, без единой картины, кровать
заправлена, вокруг ни одной вещи, которая добавила бы этому месту хоть
немного уюта.
Взгляд Накаджимы упал на кулон на шее Дазая. Он показался ему смутно
знакомым. Это был крупный волчий клык на черной подвеске. Он точно где-то
видел его прежде.
— Хочешь… — Ацуши наклонился вперед, пытаясь лучше рассмотреть лицо

девочки, — я поменяю вас местами?
— Что ты такое несешь? — устало спросил Дазай. — Я сейчас не в духе, оставь

меня.
— Нет-нет, ты послушай, — настаивал на своем Накаджима. — Мне нравится

менять все местами. Это позволяет на многое взглянуть по-другому.
Дазай, нахмурившись, принялся потирать висок свободной рукой. Ацуши тем

временем продолжил, расслабленно дрыгая ногой.
— Просто представь, что… Элли это ты, а ты — это она. Представь, что она
несколько месяцев носит твою голову в сумке, потому что слишком привязана к
тебе. А ты… лежишь там, в темноте. Один. Разлагаешься каждый чертов день и
мучаешься, потому что ничего не можешь сделать. Не можешь сказать, что
устал, что боишься, что твоя жизнь превратилась в ад на земле. Что однажды
уже умер по воле судьбы, а теперь умираешь снова, только медленно и
мучительно, — Ацуши улыбнулся. — Как тебе такая смена ролей, дружище?
Дазай ошеломленно уставился на него. Накаджима подогнул под себя вторую

ногу и выпрямил спину. Он знал, что Осаму ему не навредит, но все равно
волновался. Половина лица Дазая была скрыта тенью, Ацуши видел лишь
середину комнаты, куда падал лунный свет. Из темноты на него смотрели яркие
желтые глаза. Он поерзал и поправил рукава кофты, мысленно моля себя
держать самообладание. Если раньше он еще мог перенести этот пугающий
взгляд, то теперь, когда глаза Осаму подверглись мутации, его бросало в
холодный пот от одного их вида.
Ты не должен так реагировать, упрекнул он себя, разозлившись. Дазай по-

770/1179
прежнему молчал.
— Язык проглотил? — сдался Ацуши. — Не удивительно. Истории наоборот

никому не нравятся.
Осаму оторвал от груди голову Элли и очень долго смотрел на нее, мягко
поглаживая большим пальцем ее лицо. Его взгляд становился то отчаянным, то
тоскливым, то полным горечи и сострадания. Он привязался к ней и искренне ее
любил. Ацуши во многом был прав, кроме одного: Дазай не носил ее с собой из
прихоти. Он всеми возможными путями искал способ остановить разложение.
Отчаявшись, он влил в нее свою кровь, в надежде на скорую регенерацию,
однако этот шаг стал тотальной ошибкой. Плоть девочки начала разлагаться с
огромной скоростью. Кровь совершенного дала обратный эффект.
— Ты прав, — Дазай усмехнулся. — Мне не стоило так затягивать с этим. Чего это
я? Ведь не пристало таким бессердечным отбросам к кому-то привязываться.
— Эй, я не это имел в виду, — Накаджима, услышав странный шорох,

настороженно спрыгнул с кровати. В тишине раздался глухой звук, больше
похожий на болезненный стон, а спустя секунду на деревянный пол упал
окровавленный нож. Дазай сидел неподвижно, обеими руками крепко прижимая
голову девочки к груди. Ацуши, быстро сообразив, что к чему, сочувствующе
опустил руку на его плечо. — Ты поступил правильно.
— Уходи.
Накаджима нахмурился.
— Ты… плачешь?
771/1179
Часть 58
***
Ацуши Накаджима всегда терялся, когда кто-то плакал. Пожалуй, эта

отличительная черта каждого мужчины, однажды сказала Ясунори, с
ностальгией вспоминая моменты, когда Осаму и Чуя пытались ее утешить.
Особенно часто она любила упоминать неловкое похлопывание по спине от
брата. Чуя всегда был плох в разговорах. Если кто-то обижал его сестру, он
просто находил обидчика и колотил его до тех пор, пока бедолага не вспоминал
свою прошлую жизнь. Осаму же, напротив, окружал Ясунори такой заботой, из-
за чего она частенько краснела и путала слова.
Бить тебе некого, Осаму сам кого хочешь обидит, подумал Ацуши, но как тогда
он должен его утешить? Ведь он не девчонка, попавшая в беду.
Накаджима не хотел повторять тот ужасно неловкий жест Накахары с

похлопыванием по спине, однако, чем дольше он стоял, словно каменная статуя,
тем труднее становилось вымолвить хоть слово. Отношения между ними едва
наладились, тем не менее Ацуши не мог не замечать, с какой холодной
отстранённостью теперь держался Дазай. Больше не было дружеских
разговоров у костра, которые Ацуши так любил, никто не спрашивал, что ему
снилось или что он хотел бы съесть на обед. Осаму почти всегда первым
начинал разговор. Это бывало что-то незначительное, но Накаджиме достаточно
было любого слабого толчка, чтобы начать долгую и нудную тираду о том, как
ему все надоело и как сильно он скучает по стряпне матери. Теперь, когда они
собирались возле костра, Осаму молчал. А если Ацуши предпринимал попытку
завязать с ним разговор, то отвечал коротко и с неохотой.
От этих мыслей у Накаджимы всегда становилось тяжело на сердце. Он много

раз пытался вернуть прежние отношения, но каждый промах напоминал ему тот
злосчастный день, когда он спустил курок. У него не было прав жаловаться и
чего-то требовать.
Ацуши опустил руку на плечо Дазая и слегка сжал его. Осаму все так же сидел в
углу комнаты, прижимая к груди голову девочки. Вокруг было темно и лишь
лунный свет позволял видеть чуточку больше.
Он точно плачет. И что постыдного в том, чтобы показать свои слезы? Кто тебя
за это высмеет или обругает?
— Я понимаю, что ты был к ней очень привязан… — прошептал Ацуши и замолк,

думая, как правильно подобрать слова. — И, наверное, нужно очень много
мужества, чтобы решиться на подобное…
Дазай поднял голову. Накаджима опешил, увидев красные от слез глаза. Он

медленно убрал руку с его плеча и отошел на шаг. Его напугали не слезы, а гнев
и раздражение, которые он увидел в его взгляде.
— Я сказал тебе уйти, Ацуши, — произнес он.
772/1179
— Тебе обязательно быть таким засранцем? Я ведь пытаюсь тебя утешить! —
разозлился Накаджима. — Терять близких всегда больно, и я не хочу оставлять
тебя одного.
— Близких? — Дазай усмехнулся. Обхватив голову Элли обеими руками, он

вытянул ее вперед и угрюмо посмотрел на мертвое лицо. — Это она-то?
— Осаму… — тихо позвал Ацуши.
— Не смеши меня! Это всего лишь зараженная девка! Я искал способ ее

вылечить, но провалился. Вот и вся история. Мне не нужна твоя поддержка. Я не
нуждаюсь в твоем присутствии и утешительных словах. А теперь будь добр,
выметайся.
Накаджима сжал кулаки. Ему бы не хватило пальцев на руках и ногах, чтобы

сосчитать, как много раз ему хотелось врезать по этому вечно недовольному
лицу.
— Почему ты просто не можешь признаться, что тебе, блять, плохо? Ты умрешь

что ли от этого?
Дазай резко поднялся и Ацуши попятился назад. Один шаг, второй, третий, и
отступать было некуда. Он ударился спиной о дверь и тихо ойкнул. Осаму был
гораздо выше и Накаджима чувствовал себя крайне неуверенно, глядя на него
снизу-вверх. Дазай расставил руки по обе стороны от его головы и начал тихо
постукивать пальцами. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга
и вдруг совершенный улыбнулся. Совсем не искренне. Его улыбка, скорее, была
больше издевательской.
— Почему я должен признаваться в этом тебе? — спросил он, обхватив пальцами

подбородок Накаджимы. — Разве у друга должны коленки трястись от страха, а?
Почему мой друг упорно отказывается смотреть мне в глаза? Может… тогда,
посмотришь сюда? — он положил ладонь на свою грудь, словно намеренно
напоминая ему о выстреле.
В висках у Ацуши отчаянно запульсировало. Как долго он будет напоминать ему

об этом? Сколько он должен расплачиваться за эту ошибку? Ацуши был напуган
до смерти, но он не хотел стрелять, а на курок нажал совершенно случайно. Но
ведь Осаму и сам знает.
— А у тебя так много друзей?! — не выдержав закричал Ацуши. Дазай уставился

на него широко открытыми изумленными глазами. — И что за глупые вопросы?!
Почему я на тебя не смотрю?! Да потому что, мать твою, мне страшно! Ты
глазюки-то свои видел? А когда ты смотришь с таким лицом, так и жить не
хочется! И да, я в тебя выстрелил. Но ты ел человека! А потом окровавленный с
ног до головы помчался за мной, словно какая-то маньячина! Что я должен был
подумать? Ты, — он грубо ткнул его пальцем в грудь, — высокомерный, упрямый,
эгоистичный, злопамятный, коварный, жесткий, бессердечный… — он замолк на
секунду, тяжело дыша.
— Закончил? — спросил Дазай.
— Я только начал! — рявкнул Накаджима. Он не обратил внимания, как Осаму

просунул руку за его талию и лишь когда дверь за его спиной резко открылась,
773/1179
понял, что совершенный незаметно поднял щеколду.
— Можешь продолжить в коридоре, — бросил Дазай и, вытолкав его наружу,

хлопнул дверью прямо у него перед носом.
Воцарилась тишина. Ацуши в недоумении уставился на железные настенные

канделябры, в которых медленно догорали свечи. Он долго простоял на месте,
переминаясь с ноги на ногу, а затем неуклюже повернулся и посмотрел на
дверь. Ему казалось, что еще минута-две и его голова лопнет от возмущения. Он
задумчиво посмотрел на пыльный красный коврик, под своими ногами, а затем
на окно, в конце коридора. В голову ему пришла замечательная мысль.
Он быстро выбежал на улицу и встал под небольшой аркой, вдыхая свежий
прохладный воздух. В лагере было тихо, разве что, время от времени доносились
редкие голоса. Ацуши поднял голову, в комнате Натана, сквозь задернутые
шторы, пробивалась тонкая полоса света. Несколько часов назад он видел, как
две девушки, тихо переговариваясь, словно мышки крались в его покои.
Интересно, они все еще там?
Накаджима сошел с веранды, прошел вдоль длинной стены, и остановился за

углом, уныло разглядывая поросшую сорняком землю. Возле железной сетки в
кучу была свалена старая мебель: диваны, стулья, рояль и чей-то бюст, с
отломанным ухом и носом. Небольшое круглое окно Ацуши приметил сразу.
Широко переставляя ноги, он прошел по бугристой земле и встал прямо под
окном Дазая. Оно было слегка приоткрыто, что немало порадовало его, в
противном случае вся его затея пошла бы коню под хвост. Однако, он правильно
раскинул. Когда у тебя в сумке разлагающаяся голова, волей-неволей придется
постоянно проветривать комнату.
Ацуши прислонил носок ботинка к стене и, слегка подпрыгнув, обхватил рукой

железный отлив. Он тихо скрипнул, словно вот-вот отвалится и Накаджима, не
теряя ни секунды, быстро схватился второй рукой за окно. Дальше дело было за
малым.
Вероятно, Осаму не ожидал, что его друг окажется столь настырен, и потому,
второй раз за вечер, изумленно застыл. Накаджима взобрался на подоконник и
прямо в грязной обуви спрыгнул на ковер.
— Я не договорил, — произнес он, стряхивая талую воду с рук. Дазай быстро

вытер глаза о плечо. Накаджима огляделся в поисках девочки, но во мраке
ничего не разглядел.
— Я, вроде, ясно дал понять, что тебе здесь не рады, — ответил он. — Почему ты
такой настырный? Сам сказал, что боишься меня, но при этом без конца светишь
своей рожей.
— Эй, это не тот страх! — возмутился Накаджима.
— Не знал, что у страха есть особые виды! — раздраженно бросил Дазай, затем
тяжело вздохнул, приложив ладонь ко лбу. Почему он опускается до столь
глупых споров?
— Раз не знал, твои проблемы! — крикнул Ацуши. — Я боюсь не тебя! Аа-а,

неважно!
774/1179
Он прошел в конец комнаты, сбросил обувь, взобрался на кровать и накрыл
босые ноги одеялом. Дазай угрюмо наблюдал за ним. Оба молчали, напряженно
глядя друг на друга. В темноте все чувствовалось по-другому. Им обоим
предоставился отличный шанс сказать то, чего сказать при свете дня никто из
них не решился бы.
— Я думаю, нам давно пора разобраться в наших отношениях, — начал Ацуши. —

Пожалуй, я начну первым, — он похлопал по своим коленям, словно набираясь
мужества. Дазай вытянул стул, сел на него и подпер голову рукой.
— Мне даже интересно, какую чушь ты выдашь на этот раз.
Ацуши горько усмехнулся.
— Слушай… в последние месяцы у нас с тобой не заладились отношения.

Наверное, — Накаджима провёл ладонью по пыльным обоям, — потому что, я
слишком усердно цеплялся за прошлого тебя. Но я очень много думал об этом,
пока до меня не дошло, что… ты ведь только внешне изменился.
— Не понимаю, о чем ты, — Дазай нахмурился.
— А по-моему, прекрасно понимаешь, — Ацуши принялся катать комок грязи

меж пальцев. — Немного освежу твою память, все равно у нас вся ночь впереди.
Помнишь, как мы с ребятами играли в бейсбол, а потом на поле приперся этот
кретин Кента и начал на нас бычить? Он еще Рю тогда толкнул, из-за чего он
чуть не ударился головой об скамейку.
— Насколько я помню, Кента почти всем нам по жопке надавал, — ответил

Дазай, покачиваясь на стуле. Накаджима скорчил мину и махнул рукой.
— Эй, я живу с мыслью, что этого не было! Не напоминай мне эти постыдные
минуты. Это бьет по моей гордости.
Осаму закатил глаза.
— Так о чем я? Точно. Кента. Когда он появился на поле, я видел, как ты схватил
бейсбольную биту и клянусь, у тебя было такое лицо, словно ты сейчас его
убьешь. А потом нарисовался Чуя и ты в мгновение ока стал другим человеком.
— Всегда поражался твоему богатому воображению, — ответил Дазай, медленно

дрыгая ногой.
— Я могу привести кучу примеров. Но речь сейчас не о них. Я просто хотел

сказать, что… — Накаджима запустил пальцы в волосы и резко взъерошил их. —
Черт… в моей голове все звучало гораздо лучше. Ладно, я все-таки попробую
высказаться. Я опасаюсь всего, что мне непонятно, либо держусь от этого на
расстоянии. И хоть уже поздно говорить такое сейчас, но мне очень хотелось бы
узнать тебя получше. Именно того Осаму, который сейчас передо мной. Я знаю,
что ты неплохой человек, знаю, как трепетно ты относишься к друзьям и
близким, и в этом плане ты ничуть не отличаешься от того парня, которого я
знал в прошлом. Но теперь я хочу оставить все позади. Все эти… сравнения. То,
каким ты был раньше, то каким стал сейчас, все это неважно. Ведь есть только
ты и всегда был… только ты один. И если ты дашь мне еще один шанс, я докажу,
что могу быть хорошим другом. Да, глаза у тебя жуткие, — произнес он. Дазай,
775/1179
внимательно слушавший его, оскорбленно фыркнул, — но дай мне немного
времени и я привыкну. Просто… просто не беги за мной больше, когда кого-то
ешь и с ног до головы в крови. Пожалуйста…
Дазай перестал покачиваться на стуле. Он смотрел на Накаджиму, пытаясь

держать серьезное лицо, но спустя минуту взорвался громким смехом.
— Даже, если надумаю тебя угостить? — спросил он, все еще посмеиваясь.
— Особенно, если надумаешь меня угостить! — рявкнул Ацуши. — У нас разный

рацион питания.
— Ладно, — ответил Осаму, хлопнув ладонью по столу.
— Ладно? — переспросил Ацуши. — И все?
— А ты думал, я тебе такую же словесную тираду выдам?
Дазай вдруг нахмурился. Он повернул голову, а затем, поднявшись со стула,

встал возле двери, прислонившись к ней спиной. Ацуши не заметил перемену на
его лице и продолжал воодушевлённо говорить, активно жестикулируя руками.
— … я всегда хотел разделить с тобой комнату. Но Чуя распределял нас так, что
ты постоянно был либо с ним, либо один. Не мог ведь я бросить Рюноске и пойти
ночевать к тебе. А коротать ночь в компании Рю, поверь мне, это то еще
испытание. Он же, мать его, Рюноске, миллион жалоб в секунду, Акутагава! А
пом…
— Тебе нужно уйти, — сказал Дазай. Ацуши растерялся.
— Эй, я думал, мы уже прошли эту стадию, — пожаловался он. — Что я опять
сделал не так?
Осаму быстро подошел к нему и схватил за руку.
— Сюда идет Натан. Скорее лезь в окно.
Накаджима, мгновенно поняв ситуацию, без слов кивнул. Подняв обувь с пола,
он торопливо подцепил пальцем куртку, лежащую на кровати, взял шапку со
стола и подбежал к окну. Вещи он перебросил на задний двор и следом прыгнул
на подоконник.
— Протри следы, — бросил он через плечо, прежде чем спрыгнуть вниз.
Талая вода под окном расплескалась. Ацуши, не обратив внимания на капли

грязи на лице, торопливо натянул берцы на босые ноги, поднял вещи и побежал
вдоль стены, накинув на голову капюшон. С одной стороны, он не понимал,
почему должен скрываться от Натана. Совершенный знал, что он в лагере.
Однако, что-то подсказывало ему, что лидеру отнюдь не понравилось бы его
тесное общение с Осаму.
Кай, пытаясь держать Ацуши в стороне и тем самым его обезопасить, порой мог
приврать Натану, что отношения у них складывались весьма скверные. Конечно,
из его лжи вытекал второй вопрос: почему Ацуши еще в лагере, если между ним
776/1179
и Осаму от старой дружбы не осталось ничего. И Накаджима понятия не имел,
что на это придумал Эрскин. Что бы придумал он сам?
Вероятно, Натан опасался, что Накаджима попытается уговорить Дазая
покинуть лагерь. Он узнал от Эрскина, как Осаму здесь оказался. Но Ацуши не
был настолько глуп, чтобы подталкивать его на столь опрометчивый шаг, когда
перед ним стояла огромная угроза в лице трех совершенных. Впрочем, Ацуши
частенько исправлял себя и говорил двух, вместо трех. Ему искренне хотелось
верить, что Кай примет их сторону, если будет предстоять выбор. Он частенько
вел себя как засранец, но Накаджима знал, что на самом деле он неплохой
парень.
Дазай снял рубашку со спинки стула и наспех протер подоконник, на котором

остались мокрые следы от обуви Накаджимы. В дверь тихо постучали, затем
приоткрыли. Осаму всегда раздражала эта привычка лидера. Какой смысл
стучать, если через секунду ты заходишь без приглашения. Дазай скомкал и
швырнул рубашку прямо на рюкзак. Казалось, словно ее небрежно сняли и
бросили. Сам он подпрыгнул и сел на подоконник, свесив одну ногу.
— Прости, что так поздно, — произнес Натан, однако в его голосе не было и
толики раскаяния. Дазай даже не пытался сделать дружелюбное лицо. Скорее,
его улыбка вызвала бы больше вопросов, чем кислая мина с которой он сидел.
— Я все равно не спал. Что-то случилось?
— Можно и так сказать, — спокойно ответил он, сложив за спиной руки. На

полосатой серой рубашке Дазай заметил небольшое красное пятно возле
воротника. Отправил очередную душу в рай, подумал Осаму. Натан какое-то
время молчал, холодным взглядом разглядывая скудную обстановку. Его взгляд
всего на мгновение остановился на мятой рубашке, затем на незаправленной
кровати.
— Я думал, у тебя на этом пунктик, — он кивком головы указал на смятую

простыню и одеяло, свисающее почти до пола.
Дазай хмыкнул.
— Меня немного смущает твоя осведомленность. Только не говори, что тайком

проверял, словно заботливая мамочка, заправляю я свою постель или нет.
Натан улыбнулся. Он подошел к окну и слегка высунулся наружу, делая вид, что
разглядывает старую мебель во дворе.
— Ты избавился от рояля? Он-то чем тебе не угодил?
Дазай бросил обеспокоенный взгляд в темноту. Ацуши должно было хватить

времени, чтобы подобрать вещи и скрыться, тем не менее в комнате оставался
отчетливый запах человека. Запах сырого мяса и крови.
Осаму намеренно оставил сумку открытой, чтобы запах Элли перебил его,
однако, ему казалось, что Натан уже обо всем догадался. Вряд ли его
интересовал вид из окна или старый рояль.
— Зачем ты пришел? — спросил Дазай, пытаясь избавиться от нежелательной

777/1179
компании.
— Значит, сразу к делу? — он отошел от окна и вновь оглядел комнату. Натан

уже дважды предлагал ему вариант попросторнее, на втором этаже, но Дазай
упрямо отказывался. И дурак понял бы причину столь благодушного жеста. — Не
знаю, заметил ты или нет, но Баз уже какое-то время отсутствует в лагере.
— Я думал, ты отправил его с каким-то поручением, — солгал Осаму и

безразлично пожал плечами. — Мы не были настолько близки, чтобы я следил за
его передвижениями.
— Тем не менее я хочу, чтобы ты его отыскал, — ответил Натан. — Не так давно,
я дал ему одно важное поручение и, думается мне, его исчезновение связано с
ним.
Он просит меня, а не Кая, подумал Дазай. Раз он не доверяет мне, его выбор
вполне логичен. Никто не пожелал бы оставаться в лагере с совершенным, чья
преданность была под большим вопросом.
— Хорошо, я возьмусь за это, — сказал Дазай. Однако первым делом он

намеревался разбудить Эрскина и попросить его присмотреть за Ацуши на время
его отсутствия. Натан определенно почувствовал его запах. Это могло стать
проблемой.
***
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Ясунори.
Чуя, прислонившись головой к стеклу, смотрел как быстро меняются пейзажи за

окном. Ясу неотрывно наблюдала за братом почти полчаса и за все это все время
он даже не шелохнулся. С каждым годом он ломается все сильнее, с тоской
подумала она, слабо сжав его ладонь.
На переднем сидении посапывал Рюноске, либо притворялся спящим, одно из

двух. Накануне он поругался с Чуей и теперь оба игнорировали друг друга.
Александр сидел за рулем. Он и раньше был не особо словоохотлив, однако
сейчас словно в рот воды набрал.
Ясу потерла виски и, закрыв глаза, откинулась на мягкое сидение. Ей тоже

хотелось позлиться на Рюноске, но кроме усталости она не чувствовала ничего.
Рюноске не заслужил, чтобы его обижали и обвиняли в недосказанности. Он и
так слишком много для них сделал. Может, у него были свои причины умолчать
о бессмертии Осаму, подумала Ясу. Сама мысль о том, что кто-то может жить
вечно казалась ей дикой и ужасающей. Она украдкой посмотрела на брата. Он
то ли ее не расслышал, то ли не хотел говорить.
— Что ты думаешь о бессмертии? — вдруг спросила она Алека, обхватив руками

спинку водительского сидения. Александр посмотрел на нее через зеркало
заднего вида. Чуя вздрогнул и наконец оторвался от скудного пейзажа за окном.
Даже Рюноске, казалось, притих.
778/1179
— Почему в последнее время всех так интересует, что я об этом думаю? —
спросил он с тяжелым вздохом и начал мерно постукивать пальцами по рулю.
Позади кто-то посигналил и Камински высунулся наружу. Этот был Спенсер,

который за мелкое баловство тут же получил оплеуху от Юдая. За ними тянулся
длинный ряд из грузовых машин. Ехали они медленно и часто останавливались,
чтобы расчистить дорогу. Это бывали либо поваленные от ветра деревья, либо
засада, либо непроходимые дороги, сплошь покрытые вымоинами и еще не
растаявшим льдом.
— Потому что ты один из совершенных, — ответила Ясу. — Мне показалось, ты

разочарован из-за того, что не обладаешь бессмертием, в отличие от остальных.
Алек повернулся и внимательно посмотрел на нее.
— Что же заставило тебя сделать такие выводы? — спросил он. Ясунори

растерялась.
— Это чувство обделенности, — ответил за нее Рюноске. Алек тихо засмеялся. Он

протянул руку и похлопал его по макушке.
— Что хорошего в бессмертии? — спросил Александр. Машина перед ними

тронулась. И они наконец сдвинулись с места. — Каждому живому существу
отведен определенный срок. А когда он бесконечен… все вокруг теряет смысл. Я
бы предпочел состариться и умереть, чем постоянно хоронить дорогих мне
людей. Какой смысл в бессмертии и вечной молодости, если в итоге ты
останешься один.
Рюноске поджал губы.
— Мне бы было все равно, бессмертен мой партнер или нет.
Чуя зло усмехнулся.
— А твоему партнеру было бы очень весело. Он бы каждый день смотрел на твое

лицо, на каждую новую морщинку, каждый седой волос и все это служило бы
ему напоминанием, что рано или поздно ему придется тебя похоронить, а потом
жить с этой болью в сердце. Жить с этим дерьмовым ощущением неизбежной
смерти каждый гребаный день на протяжении многих лет. Так кому из вас будет
тяжелее?
Ясу опустила глаза. Прежде она не задумывалась о бессмертии в таком ключе. В

словах Алека была доля правды и в словах ее брата. Ясунори поняла, почему Чуя
так разозлился, узнав правду, однако на сердце от этого стало только тяжелее.
Что бы сделала она сама на месте брата?
Скорее всего, я просто не влюбилась бы, подумала она, с легким стыдом

вспоминая, как едва не пересекла черту с Ацуши. Но их прошлое давно
покрылось мхом. Она любила Чую, любила Осаму, точно родного брата, любила
Ацуши и Рюноске, но ее любовь несла совсем иной характер. Когда-то она
мечтала выйти замуж за красивого галантного мужчину, мечтала иметь двоих
детей, огромный особняк и маленькую собачку, однако, спустя года, она поняла,
что все эти мечты принадлежали не ей, а матери и ее подругам. Два года в
плену заставили ее многое серьезно переосмыслить. И нынче она была уверена,
779/1179
что ее сердце больше не способно полюбить. Кессиди и Джимми сломали его.
— Что там случилось? — спросил удивленно Алек.
Красный пикап, в котором находился Федор, остановился. Перед ними ехали еще
несколько машин и потому разглядеть, что происходит на дороге было трудно.
Камински, перед выездом, намеренно пропустил перед собой несколько машин,
несмотря на приказ Достоевского держаться позади него.
— Вроде, кто-то стоит на дороге, — сказала Ясу, высунувшись из окна. Чуя со

своей стороны совсем ничего не видел из-за поворота.
— Может, зараженные, — уныло бросил Рюноске.
— Пойду проверю, — сказал Алек и быстро вышел, прежде чем все трое успели
возразить. Почему-то они постоянно забывали, что Александр совершенный и в
случае опасности сможет за себя постоять.
Федор сидел напротив водительского сидения, потирая одной рукой висок. Все-
таки Дрейк был прав, когда советовал ему немного вздремнуть. Он был не в
духе с самого утра и потому в салоне машины стояла тишина.
Рейко чувствовала себя неловко, так как на ее месте должен был сидеть
Александр, однако в последний момент он уговорил ее поменяться местами.
Федор, увидев Рейко вместо Алека, промолчал, однако атмосфера была
гнетущая. Немалым раздражителем являлись и мелкие группировки, которые
делали все возможное, чтобы остановить ряд машин с целью наживы.
Достоевский закинул ноги на бардачок, устало зевнул и закрыл глаза. Дрейк

порой поглядывал на лидера, и по возможности старался объезжать даже
неглубокие ямы на дороге, чтобы не беспокоить его.
Многие в лагере искренне верили, что совершенные не нуждаются в отдыхе и во

сне, однако Ким не понаслышке знал, что это отнюдь не так. Федор истязал себя
последние три недели и никакие уговоры отдохнуть на него не действовали. В
такие моменты единственный к кому Дрейк мог обратиться за помощью был
Александр, однако, он не знал, что должен делать, когда причиной недосыпа
стал сам Камински.
Федор вдруг стал принюхиваться, словно что-то почувствовал в воздухе, а затем

резко открыл глаза.
— Быть не может, — прошептал он, спустив стекло.
Неожиданно прямо из-под подлеска выскочила чья-то фигура и встала

посередине дороги. Ким едва успел нажать на тормоз. Шины громко скрипнули.
Машина остановилась всего в нескольких сантиметрах от незнакомца.
— Какого черта! — крикнул Дрейк. Когда юноша стянул капюшон, его лицо
удивлённо вытянулось. Федор открыл дверь и вышел наружу. Он сложил руки за
спиной и бросил на незнакомца высокомерный взгляд.
780/1179
— Смотрю, за короткое время, проведенное с Натаном, ты растерял все манеры.
Кто так бросается под колеса?
— Поверишь, если я скажу, что мне ужасно не терпелось увидеть твое

надменное лицо?
Федор посмотрел на улыбающиеся желтые глаза и не смог сдержать ответную

улыбку.
Карма и Рейко, распознав в незнакомце Дазая, собирались выйти из машины,

однако Ким предложил не торопиться и дать им время на разговор. Осаму Дазай
явился сюда собственной персоной не просто так. Значит, у него было срочное
дело к Федору, подумал Дрейк.
Они отошли в сторону и встали возле подлеска. Осаму что-то говорил, ковыряя
ногой землю. Достоевский внимательно слушал его, время от времени кивая. Его
взгляд с каждой минутой становился все мрачнее.
Неожиданно в окно машины тихо постучали. Ким, увидев Александра, опустил

стекло.
— Что происходит? — спросил он, пряча глаза от солнца. — Почему мы стоим?
— Алек! — громко крикнул Дазай и, оставив опешившего Федора позади,

подбежал к Камински и крепко стиснул его в объятиях.
781/1179
Часть 59
***
Александр не сразу понял, что произошло. Сначала он услышал знакомый голос,

а затем кто-то крепко стиснул его в объятиях и оторвал от земли, словно
плюшевую игрушку. Звонкий, полный радости смех, он узнал почти сразу и тут
же расслабился.
— Осаму? — удивленно позвал он. Совершенный поднял голову и Алек увидел

счастливые, полные обожания глаза.
— Только не говори, что не узнал меня сразу! — возмутился Дазай. Камински

засмеялся.
— Для начала поставь меня на землю, — попросил он.
Федор наблюдал за ними со стороны, но взгляд его был мрачен и задумчив.

Казалось, мысленно он был совсем в другом месте. Достоевский был рад
появлению Дазая, однако Ким оказался в своих догадках прав. Осаму
перегородил им дорогу не из-за того, что соскучился. Он принес дурные вести.
Натану каким-то образом удалось узнать о потерях в йокогамском лагере. Это

наводило на мысль, что кто-то тайком сливал ему информацию. Федор и сам
неоднократно задумывался об этом, но поймать крысу было не так просто.
Предателем мог быть кто угодно. В одном из писем он поделился своими
опасениями с Акселем.
Совершенный ответил, что приложит все усилия, чтобы найти крота, но не

гарантирует успех. Тем не менее, доверить столь щепетильное поручение он
мог только троим людям. Это была Рен, Аксель и Арата. Впрочем, Федор был
уверен, что именно Аксель достигнет в этом успеха. У Рен было и так много
забот с ранеными. Арата занимался лагерем и разгребал последствия
нападения. Аксель никому и ни с чем не помогал. Многим он казался странным и
мрачноватым, из-за чего все его сторонились. Лишь Достоевский знал, насколько
этот парень наблюдателен. Он мог часами сидеть на одном месте,
сосредоточенно слушая каждый голос в лагере. Начиная с шестилетнего
ребенка и заканчивая дряхлым стариком. Он никого не упускал из виду.
Разоблачение предателя было лишь вопросом времени.
Но едва ли Федор успел вздохнуть с облегчением. Дазай сообщил, что Натан уже
знает о скором возвращении Достоевского и попытается сделать все возможное,
чтобы уничтожить его людей, технику и весь провиант. Осаму рассказал, где их
будет ожидать засада, сколько будет человек и как хорошо они вооружены.
Федор задумчиво прислонился спиной к дереву, наблюдая за Алеком и Осаму.

Если Натан готовит нападение, логичнее всего будет сделать объезд, подумал
он, но все равно задача не из легких. Во-первых, придется повернуть назад, во-
вторых, на обходном пути может быть не менее опасно, в-третьих, как Осаму
мог узнать о планах Натана, если он ему не доверял? Несмотря на странное
стечение обстоятельств, Достоевский ни на секунду не усомнился в Дазае. Он
782/1179
неоднократно помогал ему раньше, он же предупредил о нападении на лагерь.
Осаму не примкнет к человеку, который путем шантажа заставил его склонить
голову. К тому же и Арата был на его стороне. Значит, Натан намеренно дал ему
недостоверную информацию? Но зачем?
Федор сложил руки на груди, посмотрел на небо, затем на людей, собирающихся

вокруг Дазая. Ближайшие несколько минут у него точно не получится его
расспросить. Однако в одном Федор был уверен точно — Осаму далеко не дурак.
Он не пришел бы сюда, не убедившись в достоверности информации. Но если не
Натан рассказал ему о своих планах, то кто?
— А если бы я не успел вовремя нажать на тормоз, засранец? — Дрейк вышел из

машины. Следом за ним выбрались Карма и Рейко. Юдай вовсю пялил на Дазая
глаза. Он много слышал о нем прежде. Кто-то вспоминал его лестными словами,
а кто-то плевался при одном упоминании его имени. Юдай никогда прежде не
видел других совершенных, кроме Федора, но всегда считал, что внешне они не
сильно отличаются от обычных людей. Однако, когда он взглянул на Дазая, то
едва удержался от порыва сесть в машину и запереться изнутри.
Спенсер стеснительно топтался за спиной Юдая, комкая пальцами ремешки на

его куртке. Ему хотелось выглянуть и показать, что он тоже здесь, но стеснение
каждый раз брало над ним вверх.
Рюноске нетерпеливо постукивал пальцами по бардачку. Чуя скучающе глядел в

окно, подперев голову рукой. Алек ушел почти десять минут назад, пикап
Федора стоял.
— По-моему, там что-то происходит, — сказала Ясу, высунувшись из окна. —

Схожу, посмотрю.
— Ты уверена? — спросил Рюноске. — Вдруг там опасно?
— Не похоже, — ответила Ясунори, приложив ладонь ко лбу. Солнце ярко

светило прямо в глаза. — Они с кем-то разговаривают.
Она открыла дверь и протянула ногу, пытаясь не наступить на талую лужу под
колесом машины. Под лужей оказался кусок толстого льда, из-за которого она
поскользнулась и едва не ударилась затылком о машину. Чуя среагировал
мгновенно. Он бросился к двери и подставил ладонь под ее голову. Рюноске, уже
стоявший на улице, поморщился от света.
— Вы чего там копошитесь? — спросил он, наклонившись. Ясу громко выдохнула,

волна жара прошла по ее телу. Она повернулась и сжала ладонь брата.
— Ужасно люблю тебя, — сказала она с улыбкой и отошла в сторону.
Следом за ней из машины вышел Накахара. Ему осточертело сидеть на одном

месте и разглядывать уродливые пейзажи одним глазом. Ослабевшая повязка на
голове постоянно сползала, а костыль под ногами вызывал у него только злость.
Несколько раз, пока никто не видел, он пытался ходить без него, но, едва
сделав несколько неуверенных шагов, падал от боли в раненой ноге. Под
повязку он заглянул только один раз, и в приступе гнева колотил стену до тех
783/1179
пор, пока кровь не пошла из рук. Не появись Алек в ту минуту, он бы так и
колотил кирпич, не замечая, как кожа сходит с рук. Алек привел его в чувства,
молча промыл раны и перевязал руки. Он не задавал никаких вопросов, лишь
время от времени просил повернуть руку, либо оттопырить пальцы. С тех пор
прошло немало времени, но Александр ни разу не пытался заговорить с ним об
этом. Оба делали вид, что ничего не произошло, и Чуя был ему за это искренне
благодарен.
Рюноске поправил болтающийся рукав. Ветер дергал одежды и бросал волосы в

лицо. Ясу стояла какое-то время, широко вытянув руки и глядела на небо.
Короткие серебристые волосы слабо колыхались, на бледноватое лицо падал
свет солнца. Чуя, взглянув на сестру, улыбнулся.
— Тебе идет, — сказал он и прихрамывая прошел мимо.
— Идет что? — с озорной улыбкой спросила Ясунори и побежала за ним. Рюноске

поплелся следом, раздраженно сплевывая волосы во рту.
Чем ближе они подходили к пикапу, тем громче становились голоса. Сначала
они заметили Юдая, стоявшего в сторонке, словно он в чем-то провинился, затем
Дрейка. Ким сидел на капоте, сложив на груди руки и дергал ногой. Рядом
стояла Карма, по привычке держась за подтяжки на груди, и Рейко чуть
поодаль. Ясу, стоя позади всех, разглядела светлую макушку Алека, а затем еще
одну. Волосы парня были неестественно белого цвета, а затем раздался его
голос. Ясунори медленно повернулась и посмотрела на брата. Чуя, словно
окаменев, стоял неподвижно, крепко сжимая костыль в руке. Все краски
схлынули с его лица. В один миг он побледнел точно мертвец.
— Осаму? — неуверенно прошептал Рюноске, протиснувшись вперед.
Дазай, угрюмо спорящий с Дрейком, что объезд бесполезная трата времени,

замолк на полуслове. Карма, заметив Ясунори, отошла в сторону, пропуская ее.
Федор оторвался от карты, медленно обвел всех взглядом и закатил глаза.
— Боги… это надолго. Объявите всем перерыв, не хочу на это смотреть, —

проворчал он, и, раздраженно махнув рукой, прошел мимо. Алек, улыбнувшись,
молча последовал за лидером. Медленно стали расходиться и остальные.
Дазай сначала взглянул на Рюноске, затем на Ясунори, и последним на Чую. На

Накахаре его взгляд задержался. Он поджал губы и тихо-тихо прошептал:
— Ребята…
— Я так рада тебя видеть... — ответила Ясу, улыбаясь сквозь слезы. Она
вытянула руки и Осаму сам приблизился и бережно обнял ее. Ясу была худой и
невысокого роста. Он видел страшные синяки на ее лице и потому боялся
переусердствовать с объятиями. Он чувствовал, как слезы текут по ее щекам,
слышал, как тихо она всхлипывает, обнимая его за шею. Всякий раз, когда она
плакала, он чувствовал себя виноватым. Рюноске стоял рядом, нервно кусая
губы. Дазай увидел его покрасневшие глаза и, улыбнувшись, притянул к себе
свободной рукой.
— Я скучал по вам, — произнес он полушепотом. Акутагава молчал, уткнувшись

лицом ему в плечо. Он никак не мог поверить, что все происходит по-
784/1179
настоящему. Что этот Осаму реальный, а не очередной призрак его
воспаленного разума, который тут же исчезнет, стоит только открыть глаза.
Ясу, громко хлюпая носом, мягко отстранилась, вытирая мокрые глаза. Рюноске
сделал то же самое, напоследок сжав его пальцы. Чуя стоял в сторонке, глядя
на них потерянным взглядом. Дазай направился к нему, но Ясу быстро схватила
его за запястье.
— Пообещай мне, — сказала она, — пообещай, что к чему бы ни привел ваш

разговор, ты не уйдешь! Ты вернешься и поговоришь с нами.
— Обещаю, — ответил он, щелкнув ее по носу.
***
Он старался идти медленно, чтобы Накахара не сильно от него отставал. Ему не

хотелось вести его далеко, особенно в таком состоянии. Конечно, они могли
поговорить и на месте, но вокруг было слишком много ушей и любопытных глаз.
Осаму постоянно тянуло повернуться назад, чтобы осмотреть его раны. Увидев
Накахару первый раз, он лишь задержал на нем взгляд, ничем не выдав своего
удивления, однако внутри него кипела ярость. Чуя не любил, когда его жалели и
слова поддержки лишь разозлили бы его.
Дазай перешагнул через кусты папоротника, и сам того не заметив, в гневе

переломил толстую ветку дерева перед собой. Он понимал, что в случившемся
его вины нет. Понимал, что был вынужден уйти, чтобы сохранить им жизнь, но
чем больше он пытался оправдаться, тем хуже себя чувствовал. Время от
времени он поглядывал назад, чтобы убедиться, что Накахара все еще идет за
ним. Чуя же постоянно смотрел куда-то в сторону, словно боялся случайно
поймать его взгляд. Спустя пятнадцать минут, они вышли к небольшой
прогалине. Дазай, прикинувшись уставшим, прислонился спиной к дереву. На
самом же деле, ему не хотелось, чтобы Накахара шел по сугробам, в которых
мог навернуться в любой момент.
Чуя осмотрелся вокруг и, увидев невысокий пенек, счистил с него снег и присел.
Прошло несколько минут, оба молчали. Дазай не знал, с чего начать разговор и
чувствовал странную скованность в присутствии Чуи, которую никогда прежде
не испытывал. Он сложил руки на груди и принялся увлеченно ковырять снег
сапогом. Чуя с любопытством смотрел на него, слегка наклонив голову вбок.
— И каково это быть бессмертным? — вдруг спросил он.
У Дазая перехватило дыхание. На мгновение он запаниковал, но быстро взял

себя в руки.
— Не знаю. Задай этот вопрос лет через пятьсот.
Накахара печально усмехнулся.
— Когда ты об этом узнал?
785/1179
— Когда… оставил вас, — признался Дазай.
— Вот как, — Чуя вытянул ногу и, подобрав с земли прутик, попытался просунуть
его под бинты. Нога нестерпимо чесалась, да и рядом наконец-то не было
Ясунори, чтобы шлепнуть его по ладони. — Круто, наверное. Вечная жизнь и все
такое.
Дазай оттолкнулся от дерева, подошел к Накахаре и выдернул прутик из его

руки.
— Даже вечная жизнь может превратиться в ад, если ты одинок, — ответил он,
сев перед Чуей на корточки. — Как это произошло? — Осаму слегка коснулся
прутиком его ноги.
Накахара безразлично пожал плечами.
— Попались одному каннибалу. Долгая история. Не бери в голову.
Дазай нахмурился. Он подозревал, что Чуя постарается обойти стороной этот

разговор и поэтому легко уступил. Все равно, немного позже, он собирался
расспросить об этом Рюноске. Вот уж кто не упустит ни одной детали.
Снова повисла тишина. Оба хотели многое сказать друг другу, но, за время
расставания, между ними словно выросла каменная стена. Дазай не знал, что
спросить и как продолжить этот неловкий разговор, чтобы не чувствовать себя
столь странно. Он поднялся и, сложив руки за спиной, начал медленно ходить
кругами.
— С Ацуши все порядке? — спросил Чуя, глядя куда-то в сторону.
Дазай на секунду остановился.
— Да… да-а, — рассеянно ответил он и тяжело выдохнул. — Что между нами

происходит, Чуя?
Накахара наклонился, поднял с земли снег и принялся угрюмо лепить из него

шарик. Если бы он только знал, что между ними происходит. Он тоже чувствовал
эту скованность. В движениях, в словах, даже во взгляде. Он бы солгал, сказав,
что не скучал по нему. Не было и дня, чтобы Чуя не думал о нем. Он много
переживал, много сожалел и постоянно винил себя в уходе Осаму.
Если бы он однажды набрался смелости поговорить с ним и выложить все, что у
него на душе, где бы они были сейчас? Если бы он признался, что два года не
мог простить ему измену, как бы отреагировал Осаму?
Ты даже сейчас трусишь, с отвращением к самому себе подумал он. Разве не ты

первым предложил всегда быть откровенными друг с другом? И не ты ли первым
нарушил слово?
— Я должен тебе кое-что сказать, — прошептал Накахара, надеясь, что Осаму

его не услышит. Что оставит ему этот жалкий путь к отступлению. Однако,
вопреки ожиданиям, Дазай услышал. Чуя поднял голову и долго и неотрывно
смотрел в его глаза. Они всегда были его слабостью. Дикая красота, подумал он,
глядя в жёлтые зрачки, затаив дыхание. — Знаешь, я подумал, все наши
разговоры всегда проходят в странных местах.
786/1179
Осаму оглянулся, словно только заметил, где они находятся и слабо улыбнулся.
— В той заброшенной будке было даже уютно. До сих пор жалею, что не открыл
тот штоф.
Чуя фыркнул.
— Да, особенный уют придавали зараженные, которые скреблись в окно.
Они засмеялись, однако, когда их взгляды случайно встретились, сразу

замолкли. Накахара потер ладони друг о друга и поднял голову. Солнце
казалось таким ярким, что он накинул капюшон на глаза. Некоторое время он
сжимал и разжимал пальцы, перебирая в уме слова отца. Он всегда учил его не
показывать эмоции, быть сдержанным и не плакать, даже если очень больно. Но
Ясунори была права. Взрослые не идеальны и тоже ошибаются. Их советы не
всегда верные. Его отец был глупцом, от которого в итоге отдалилась вся семья.
— Ты спрашивал меня… — наконец заговорил Чуя, подбрасывая в воздух комок

снега, — почему я отталкивал тебя все эти два года. Кажется, теперь я готов
ответить. Если, конечно, тебе все еще интересно.
Дазай встал перед ним, опустив руки в карманы брюк. Его голос сочился
сарказмом.
— Спрашиваешь, интересен ли мне ответ на вопрос, над которым я больше двух

лет ломал голову?
— Я так и подумал, — угрюмо ответил Чуя. Схватив костыль, прислоненный к

пеньку, он тяжело поднялся. — Я тебя ревновал. Я так сильно ревновал, что
иногда даже не мог смотреть на тебя, — он замолчал, наблюдая за реакцией
Осаму. Совершенный крепко сжал кулаки. Бегающие желваки на скулах
выдавали его гнев. Казалось, даже его глаза покрылись корочкой льда. Чуя
стойко выдержал его взгляд, а затем продолжил:
— В той маленькой будке мы договорились быть откровенными друг с другом. И

в тот день я искренне верил, что оставлю историю с Федором позади. Но… у
меня не получилось, Осаму. Я пытался не думать об этом, правда, пытался. Но
каждый раз, когда я смотрел на тебя, чувствовал свое бессилие и злость. Я не
понимал, почему ты это сделал. Я не мог к тебе прикоснуться, потому что…
черт! — Чуя прошел мимо Дазая и встал между двумя деревьями, глядя на
маленькие синие цветочки, выбивающиеся из-под снега. Его мелко трясло и в
ногах он почувствовал непривычную слабость.
— И это… все? — прошептал он, надломленным голосом. — То есть… ты два года

избегал близости со мной, лишь потому что не мог простить измену? Но… Я
ведь… Почему ты просто не поговорил со мной? Ты хоть знаешь, как я… — Дазай
в бессилии протер влажные глаза рукавом. Чуя, услышав слезы в его голосе,
поморщился.
— Мне жаль, Осаму, — ответил он.
— Да пошел ты! — крикнул Дазай. Накахара вздрогнул. — Почему ты говоришь

мне об этом сейчас?! Потому что мы больше никто друг другу? Или подумал, что
787/1179
мне станет легче от твоего признания?!
— Потому что я только недавно понял свою ошибку, — произнес он, медленно
повернувшись. Перекинув костыль в другую руку, он, прихрамывая, подошёл к
Осаму, протянул руку и собрал большим пальцем слезы на его щеках. —
Забавно, что мозги мне вправил человек, которого я люто ненавидел.
Дазай сразу догадался о ком идет речь, однако он не успел даже удивиться, как
Чуя приложил ладонь к его губам.
— Я не пытаюсь оправдаться, Осаму. Я знаю, что крупно облажался, и ты имеешь

полное право на меня злиться. Но поставь себя на мое место хоть на одну
чертову секунду! Как бы ты сам поступил? Как бы ты прикасался к человеку,
который изменил тебе, едва признавшись в любви?! Я постоянно смотрел на
тебя и думал, где он, блять, его трогал! Сколько раз вы это делали. Хорошо ли
вам было вместе?! Это постоянно сводило меня с ума, Осаму! — закричал Чуя. —
Два ебаных года, это съедало меня заживо! Я не знаю, почему не признался
тебе. Наверное… потому что это ничего не дало бы. Я должен был сам это
преодолеть.
Дазай злился и краснел от его слов. Он допускал подобные мысли, но не

представлял, как сильно Накахара увяз в этом. Осаму попытался поставить себя
на его место. Он подумал, как поступил бы сам, узнав об измене? Пожалуй,
несмотря на любовь и привязанность к Чуе, он обрубил бы все концы и навсегда
исчез бы из его жизни, не дав ни единого шанса. Может, именно в этом была их
отличительная черта. Несмотря на вспыльчивый и тяжелый характер, Чуя
простил бы его. Дазай — никогда.
Однако, когда он впервые пришел к Федору, Осаму не считал свои действия

изменой. Это была не любовь и даже не желание снять напряжение. Чуя
запретил ему есть людей, а Достоевский предложил альтернативу. Дазай
понимал, что он на грани и любое промедление могло лишить его рассудка.
— Я… — Дазай зарылся пальцами в волосы. — Я не знаю, что сказать, Чуя. Это

все? Может, кто-то снова из нас недоговаривает? И мы узнаем об этом еще через
два года?
— А ты через два года будешь рядом, чтобы это выяснить? — осторожно спросил
он.
Подул легкий ветер и снег с веток посыпался на его голову. Оба одновременно
потянулись к рыжим волосам. Чуя резко отпрянул и Дазай застыл с вытянутой
рукой. Совершенный, полностью сбитый с толку, наблюдал, как Накахара
торопливо смахнул снег, а затем схватился за повязку на голове.
— Что ты прячешь? — спросил он, не сводя с него внимательного колкого

взгляда. — Рана такая глубокая?
Чуя опешил. На секунду он запаниковал, что Дазай может увидеть его увечья, а
затем устыдился своих мыслей. Совершенный не давил на него, потому что знал,
если не Чуя, так Рюноске с радостью выложит всю подноготную, и просить не
надо.
Тем не менее Чуя вспомнил о словах Осаму, сказанных всего пару минут назад и
поник. Все их проблемы исходили из того, что кто-то один постоянно
788/1179
недоговаривал. Накахара поморщился и нехотя приподнял повязку. Выражение
лица Осаму было нечитаемо. Лишь недобрый блеск в глазах выдавал его
настроение. Чуя не шелохнулся, когда совершенный подошел к нему и провел
пальцем по пустой глазнице.
— Осаму… — тихо позвал он, неосознанно подставившись под его ладонь. Дазай,
не проронив ни слова, притянул его к себе и обнял. — Что ты творишь? Если
продолжишь в том же духе, я снова признаюсь тебе…
— Хочешь сказать, что все еще испытываешь ко мне чувства? — спросил Дазай,
мягко ероша пальцами рыжие волосы. Чуя, уткнувшись носом в его шею, слабо
кивнул. Он не хотел поднимать голову, не хотел знать, какое у него сейчас
выражение лица. Ему было стыдно даже перед Рюноске, с которым он повздорил
всего час назад из-за бессмертия совершенных, а теперь сам же и перечил
собственным словам.
— Да. Это так. Я все еще люблю тебя.
Рука, перебирающая его волосы, застыла.
— Этого недостаточно, Чуя, — ответил Дазай, отстранившись. — Я много думал о

нас. Думал о наших ошибках, ссорах, обо всех неловких поцелуях, в
промежутках между выживанием. Ты никогда не задумывался, что между нами
никогда не было любви. Что все это… просто привязанность друг к другу?
— Конечно, я думал об этом, — признался Чуя, горько усмехнувшись. — Это было

первое, о чем я подумал, после твоего ухода. Я долго не мог понять, почему
убрал тогда руку. Но в причине я тебе уже изъяснился. И повторять не буду.
— Ты постоянно пытаешься меня переделать, — произнес Дазай. — И это тоже

ты называешь любовью?
— Я уже не… Послушай…
— Нет, ты послушай, — он поправил повязку на голове Накахары и накинул на

него капюшон. — Меня не нужно переделывать. Я — это я. Я не изменюсь, Чуя.
Мне приходится есть людей, но я солгу, если скажу, что это огорчает меня. Я
могу по пальцам пересчитать людей, к которым неравнодушен, но на весь
остальной мир мне плевать. Даже если он сгорит к чертовой матери. Это ведь
совсем не вяжется с твоими идеалами, верно?
Накахара покачал головой.
— Ты думаешь, я слепой дурак, который не видит дальше своего носа? Я знал о

твоем противном характере еще с детства. Я не отрицаю, что наделал много
ошибок. И не должен был так с тобой поступать. Тогда я понятия не имел, что
альтернативы нет и верил, что смогу найти выход из ситуации. Но к черту
идеалы, — Чуя схватил Дазая за руку. — Сначала сама мысль, что тебе придется
есть людей казалось мне дикой и я никак не мог с ней ужиться. Это и сейчас
звучит дико, но… мне уже все равно. С некоторыми обстоятельствами нужно
просто смириться, верно?
— Я… — Дазай мягко выдернул свою руку. — Может, я не хочу, чтобы ты

менялся? Не хочу, чтобы становился другим. Может… мне нравится такой Чуя
789/1179
Накахара? Правильный, упрямый и временами раздражающий. Я не хочу, чтобы
ты опускался до моего уровня, — прошептал он.
Чуя смотрел на него какое-то время, словно не понимая его слов, а затем
опустил голову и кивнул.
— Значит, просто друзья? — нерешительно спросил он.
— Да, — ответил Дазай, до крови прикусив изнутри щеку. — Наверное… нам

пора вернуться. Мы немного задержались.
— Ты иди, — ответил Чуя потерянно. Его голос дрогнул. — Я тебя догоню.
***
Севодня я поймал мыш для Осаму.

Мы долга стояли на дороге и с Осаму пагаварить я не смог.
От мыши стал идти плахой запах и Юдай сказал ее выбрасить.
П. Спенсер
— Что ты ходишь туда-сюда, как тень отца Гамлета! — прикрикнул Федор,

оторвав глаза от карты.
С тех пор, как тридцать минут назад ушли Осаму и Чуя, я протоптал весь снег на
дороге. Ей-богу, о чем можно было говорить так долго? Я боялся, что они снова
сойдутся и успокаивали меня лишь слова Чуи о бессмертии. Прежде я был
уверен, что Осаму ушел от нас из-за расставания с Накахарой, но после того, как
узнал обо всех деталях, особенно о шантаже со стороны Натана, во мне снова
проснулся страх.
Иногда я сам себе становился противен, но контролировать свое сердце я не мог

и до последнего не оставлял попыток склонить весы на свою сторону. Впрочем,
что дурного было в моих словах и поступках? Почему я не могу перетянуть на
себя одеяло, даже когда они расстались? Почему чувство вины постоянно меня
преследует, словно я какой-то преступник?
— Оставь парня в покое, — Алек закинул руку на плечо Федора и вдвоем они
снова принялись гипнотизировать эту чертову карту взглядом. Ну хоть кто-то
помирился. Меня все не отпускало любопытство, из-за чего эти двое
поссорились. У Алека настолько мягкий и бесконфликтный характер, что я даже
вообразить не могу, что такого Федор мог сделать или сказать, чтобы вывести
его из себя.
Я в который раз посчитал шагами ширину дороги. Мой взгляд каждую минуту
падал на подлесок, в котором скрылись эти двое почти сорок минут назад.
Делать было нечего, и я встал напротив Алека, делая вид, что внимательно
790/1179
слушаю их. Они обсуждали пути объезда и возможный план нападения.
— Мы даже не знаем, насколько проходим этот путь, — Дрейк подпер голову

рукой, а второй ткнул в карту. — Можно, конечно, отправить несколько машин,
но это займет уйму времени, которого у нас нет.
— Думаешь, Натан снова нападет на лагерь? — спросила Карма.
— Нет, в этом я сомневаюсь, — сказал Алек, не обращая внимания на руку

Федора в своих волосах. — Сейчас в лагере двое совершенных и Натану
наверняка об этом известно.
— Я бы за версту обходила место, в котором находится Аксель, — напряженно

пробубнила Рейко. — У меня мурашки от этого парня.
Услышав о новых совершенных, я на время забыл про Осаму и Чую. Конечно,

прежде я уже задумывался, что есть и другие, но не думал, что однажды увижу
их. Приятно было осознавать, что они на нашей стороне. Услышав за спиной
хруст снега, мы все обернулись. Это был Осаму. Я попытался скрыть мгновенную
радость, которую испытал, едва увидев его.
Он бросил короткий взгляд на Ясунори, которая вот уже десять минут пыталась
избавиться от компании Спенсера, затем посмотрел на нас.
— Можете не вводить в курс дела, я все слышал, — сказал он и наклонился над

картой, оперевшись руками на капот машины. Вид у него какой-то подавленный.
Все напряженно переглянулись и молча сошлись на том, что разумнее будет
промолчать.
— Отлично, — сказал Федор. — Есть какие идеи? Или ты тоже считаешь, что
лучше поехать объездом?
Я увидел Чую. Он вышел из подлеска спустя несколько минут, после появления

Осаму. Однако, он не направился к нам, а пошел к Ясунори. Солнце ярко светило
в глаза, и я приложил ладонь ко лбу, пытаясь рассмотреть, чем заняты
остальные. Некоторые сидели в машинах, кто-то стоял на дороге и курил,
некоторые скрылись за деревьями, вероятно, ушли справить нужду. Грузовые
машины с провиантом вели военные. Эти парни сидели на месте с угрюмыми
минами и выходить не собирались.
— Объезд займет в два раза больше времени, — сказал Осаму. — Я бы поехал

прямо.
— Ты сам сказал, что нас ожидает засада. Двести человек нам не под силу, —
ответила Карма. — Даже несмотря на то, что с нами Федор. Он не сможет
защитить от пуль всех одновременно. На минуту, у нас в машинах беззащитные
дети и женщины, не умеющие держать оружие.
— Никто и не просит их вступать в бой, — Осаму взял маркер, лежащий на

капоте машины и, под пристальные взгляды, отметил точку на карте. — В этом
месте много каменистых склонов. Меня и Федора будет вполне достаточно,
чтобы устроить обвал. Вы — добьете выживших. Мы постараемся
присоединиться к вам, как только закончим. Не думаю, что им будет дело до
женщин и детей, когда собственные жизни будут на волоске.
791/1179
Федор молчал, задумчиво постукивая пальцами по капоту.
— Откуда ты знаешь, какая там местность? — спросил Дрейк. Интонация его

голоса звучала не очень дружелюбно. Осаму усмехнулся.
— Неужели ты меня в чем-то подозреваешь, Ким?
— Ты провёл с Натаном слишком много времени, — ответил он. — Откуда нам

знать, не промыл ли он и тебе тоже мозги?
— Я был там, когда кое-кого искал, — признался он. — Кого именно, не твоего
ума дела. В принципе, я не заставляю вас себе верить. Дело ваше.
— Дрейк, ты перегибаешь палку, — голос Алека звучал осуждающе.
— От тебя я других слов и не ожидал, Алек. Ты слишком к нему привязан, —

буркнул Дрейк. — Я понимаю, что звучу сейчас как мудак, но мы не можем слепо
верить его словам. Осаму, прости, чувак.
Осаму поднял обе руки и улыбнулся.
— Все в порядке, дружище. Я понимаю. Другим бы у тебя поучиться.
— Слышь, а ты не охренел, желтоглазый, — гаркнула Карма. — Мы здесь за кого,

по-твоему, заступаемся?
— Довольно! Голова от вас кругом, — Федор устало потер виски. — План

хороший. Его и будем придерживаться.
— Федь, — беззаботная улыбка сошла с лица Осаму. Он протер мокрые ладони

друг о друга и спрятал их в карманах своих брюк. — Нам придется избавиться от
всех людей Натана, без исключения. Никто не должен увидеть меня с вами.
— Какая теперь разница? — вклинился я. — Ты разве не остаешься с нами?
— Нет, я не могу этого сделать, — ответил он, лениво соскребая ногой грязь с
колеса машины. — Для начала мне нужно забрать Ацуши.
На секунду у меня груз свалился с сердца. Я знал, что Осаму не позволит ему
навредить. Однако позже я сообразил, что сейчас он был не в меньшей
опасности.
— Почему не взял его с собой? — справилась Рейко.
— Меня здесь вообще не должно быть, — ответил он. — Натан дал мне
поручение и любые попытки взять с собой Ацуши вызвали бы у него подозрения.
Я попросил Кая за ним приглядеть.
Федор нахмурился.
— Кая? Ты доверяешь ему?
— Да, — Осаму кивнул.

792/1179
У нас ушло еще полчаса, чтобы обговорить все детали плана. Ближе к месту
засады, Осаму и Федор должны были выйти из машины, подняться на склон и
дать сигнал остальным, когда все будет готово. Всех женщин, стариков и детей
мы пересадили в один из военных грузовиков. Их было не так много, как я
думал.
Когда настало время трогаться в путь, я надеялся, что Осаму сядет с нами,
однако он запрыгнул в машину к Федору. Порой меня брала ревность даже к
Достоевскому и его людям. Осаму каждый раз делал выбор в их пользу. Ясу тоже
заметно огорчилась, но вслух свое разочарование мы не обсуждали.
Конечно, всем было ясно, почему Осаму так поступил. Тем не менее мы
надеялись с ним поговорить наедине. Я был уверен, что и Алек нас бросит, и
немало удивился, когда он открыл дверь и сел за руль.
Мы ехали в тишине. Иногда Алек с беспокойством поглядывал на Чую, но

никаких вопросов не задавал. Молчали и мы с Ясу. И так было понятно, что
разговор у них не задался. Прежде я возликовал бы подобному стечению
обстоятельств, но сейчас я чувствовал себя не менее паршиво. Мне было стыдно
за все моменты, когда я ликовал от их ссор. Как я мог называться им другом,
когда в глубине души желал их разрыва? Мои эгоистичные желания всегда шли
вразрез дружескому долгу и здравому смыслу. Я понимал, что Осаму никогда не
увидит во мне что-то большее, но эта чертова надежда, которая годами
теплилась во мне… Сколько бы я не пытался растоптать чувства к нему, они не
уходят. Они словно стали частью меня.
Тем не менее я решил, что отныне не буду столь ярко демонстрировать свое
отношение к нему. Я попытаюсь измениться. Попытаюсь научиться жить с этим
ноющим чувством в груди.
Машина вдруг остановилась. Мы даже не успели удивиться, когда задняя дверь

распахнулась и в салон влез Осаму. Он потеснил Ясу ближе к оторопевшему Чуе
и захлопнул дверь.
— Мне нужно было кое-что перетереть с Федором, — сказал он, обмахиваясь

ладонью. — Чего у вас так душно?
Одним взглядом я охватил все сразу: белые пряди, прилипшие ко лбу.

Выпирающие ключицы, бледное оголенное плечо, которые выглядывало из-под
широкой черной футболки. Нечеловеческие желтые глаза и эту шкодливую
улыбку.
А вот и первое испытание, подумал я.
***
Куро лежал неподвижно несколько часов. Его правый бок кровоточил, тело было
покрыто синяками и ссадинами, глаз заливала теплая кровь. Ему чудом удалось
793/1179
увернуться от камнепада, однако, едва он прекратился, как люди Федора
начали убивать всех выживших. Бежать было некуда, их окружили.
У Куро оставалось всего несколько секунд, чтобы решиться на самую большую

авантюру в своей жизни. Он огляделся по сторонам. Местность была усеяна
трупами его товарищей. Из-под огромных булыжников торчали руки, ноги,
раздавленные головы и внутренности.
Услышав звук приближающихся шагов, Куро в панике метнулся к одному из тел.

Он торопливо вымазался кровью, а затем, наклонившись, обхватил труп обеими
руками и резко повернулся, поменявшись с ним местами. Одну руку он просунул
в снег, и со стороны казалось, словно она придавлена лежащим рядом камнем.
Куро закрыл глаза и затаил дыхание. Вскоре появились люди Федора. Он

слышал, как они переговаривались, небрежно переворачивали тела ногой,
проверяя живы или нет. Чем ближе они подходили, тем сильнее Куро хотелось
сбросить с себя труп и бежать со всех ног. Однако, когда он услышал знакомый
голос, его сердце заколотилось с бешеной силой. Куро не верил в богов, но в
этот миг он лихорадочно молился, прося их спровадить это чудовище.
Он ненавидел его и боялся. Дазай никогда не был эталоном преданности и

порядочности, и Куро неоднократно повторял, что этот ублюдок однажды
предаст их.
Когда он услышал его голос, то на секунду возликовал, а затем испытал
чудовищный страх. Его сердце билось слишком громко и пот стекал с него
ручьем. Если они начнут проверять тела поблизости, он точно не жилец.
Но удача неожиданно улыбнулась ему. Раздался выстрел. Осаму и люди Федора
ушли, а Куро так и остался незамеченным и единственным выжившим из двухсот
человек.
Поначалу он не мог пошевелиться, его парализовало от страха. Вскоре, когда

тело вновь начало слушаться его, он долго лежал, прислушиваясь к звукам
вокруг. Убедившись, что остался один, он сбросил с себя труп и, придерживая
одной рукой раненый бок, шатаясь, побрел пешком обратно в лагерь.
Иногда у него двоилось в глазах, иногда он был на грани потери сознания. Рана
оказалась серьезнее, чем он предполагал. Куро почти не помнил, как добрался
до лагеря, как парни на сторожевых башнях увидели его, затащили внутрь и
привели в чувства. Когда он открыл глаза во второй раз, увидел перед собой
Натана.
***
Кай весь день провел словно на иголках. Когда должно было произойти что-то
дурное, на сердце у него всегда было неспокойно. Прошло много часов с тех пор,
как ушел Осаму, попросив его об одолжении. Совершенный понятия не имел,
почему Дазай обратился к нему с этой просьбой. Конечно, многим в лагере не
нравился Накаджима, но никто не представлял для него серьезной угрозы. И
уйти он был волен, когда ему вздумается. Пожалуй, самым опасным врагом
Ацуши был только его длинный язык.
794/1179
Эрскин, задумавшись, не заметил, что тасует карты уже десять минут.
Накаджима наблюдал за ним, откинувшись на спинку стула. Они сидели в
комнате Кая, играя в странную игру, которую Ацуши раздобыл среди ненужного
хлама в подсобке. Правила игры оба так и не поняли, хоть и читали инструкцию
несколько раз.
В дверь тихо постучали и сразу же вошли, не дождавшись разрешения. Ацуши,

увидев на пороге Натана, выпрямился. В присутствии этого совершенного, он
всегда чувствовал себя в не в своей тарелке.
— Нат? Что-то случилось? — спросил Кай, отложив карты в сторону.
— Да, — ответил он, и прошел в комнату, сложив за спиной руки. Накаджима

подивился подобной наглости. — Парни на дозоре сообщили, что вокруг лагеря
ходят мутировавшие. Я хочу, чтобы ты избавился от них, пока кто-то из наших
не пострадал.
Кай и Ацуши переглянулись. Эрскину показалось странным, что Натан явился

лично, чтобы сообщить ему об этом. В конце концов, он мог просто кого-то
отправить, не утруждаясь сам, как обычно и делал.
— Хорошо, — ответил он и, отодвинув стул, поднялся. Накаджима бросил на

него умоляющий взгляд.
— Что-то еще? — спросил Натан, встав к ним спиной, напротив окна.
— Могу я взять с собой Ацуши? — Кай впился пальцами в край стола. Чертов
Осаму, подумал он, мог бы хотя бы сказать, что происходит. Он не понимал, от
кого должен защищать Ацуши, и кто представляет для него опасность. Тем не
менее его интуиция вовсю вопила не оставлять парня наедине с лидером.
— Чем он тебе поможет? — спросил Натан. — Снаружи мутировавшие, которые

могут убить его одной ядовитой иглой. Если так волнуешься о своем новом
друге, я за ним присмотрю.
Кай прикусил губу.
— Я обещал научить его расправляться с этими тварями.
Натан повернулся. Его губы тронула легкая улыбка. Накаджима, едва взглянув
на него, поежился. Улыбалось только его лицо, а красные глаза оставались
холодны, словно куски льда.
— Ты и так прекрасно знаешь, что простому смертному это не под силу. Тут
нужно как минимум пять человек. Как будешь потом оправдываться перед
Осаму, если он пострадает? Ведь он очень… дорог ему.
Делать было нечего. Чем дольше Кай тянул, тем более напряженной
становилась ситуация. Эрскину все еще казалось странным появление лидера в
его комнате, но что дурного он мог сделать Накаджиме? Ведь Натан и так все
это время знал, что Ацуши находится в лагере и прежде это не было проблемой.
— Хорошо, я… скоро вернусь, — произнес Кай, бросив взгляд на Накаджиму.

795/1179
Больше он ничем не мог возразить лидеру. Если бы еще был Баз, он спровадил
бы Натана к нему. Но не было ни Осаму, ни этого здоровяка. Баз словно сквозь
землю провалился.
Когда дверь за Каем захлопнулась, Ацуши вздрогнул. Натан принялся медленно

расхаживать по комнате. Накаджима, не зная куда деть руки, взял со стола
небольшие пакетики и начал складывать в них игровые фигурки по цветам.
Когда с ними было покончено, он взялся за карты и долгие минуты пытался
затолкать их в коробочку. Несколько штук выскользнули из его рук и упали на
пол. Тихо выругавшись, Ацуши наклонился за ними. Зеленая карта инженера и
оранжевая карта лаборанта лежали на его ботинке. Фиолетовая карта с
диспетчером застряла в ворсе ковра. Потянувшись за ней рукой, Накаджима
увидел черные лакированные ботинки напротив своего лица. Он резко поднял
голову и ударился макушкой об стол.
— О чем вы говорили в тот день? — Натан сел на корточки. Ацуши отпрянул,

выронив подобранные карты.
— Я много с кем разговариваю, — ответил он, чувствуя, как волосы на руках

становятся дыбом от его глаз. И это Осаму-то он считал страшным?
— Ты прекрасно знаешь, о ком я, Ацуши Накаджима. Думал, я не почувствую

твой запах в его комнате?
Ацуши на четвереньках выполз из-под стола.
— И что с того? Он мой друг. Я теперь не могу с ним поговорить?
Натан усмехнулся.
— Почему тогда сбежал через окно, если пришел просто поговорить?
Накаджима начал медленно пятиться назад. Он понимал, что уже не сможет

выкрутиться. Не сможет даже бежать. Против совершенного у него не было ни
единого шанса. Он не успеет даже добежать до двери.
Ацуши вздрогнул, когда спина коснулась бугристой стены. Его трясло от страха,
вся человеческая речь вылетела у него из головы. Он в ужасе скреб ногтями
стену, словно за его спиной каким-то чудом окажется дверь и он провалится в
нее. Однако чуда не случилось. Натан подошел к нему и обхватил его лицо
руками. Ацуши не моргая смотрел в глаза совершенного и только в этот
короткий миг он понял, что Осаму никогда по-настоящему не смотрел на него с
холодом или ненавистью. Настоящая злоба и нечеловеческая жестокость
отражалась в этих жутких красных глазах.
— Ему не следовало предавать меня.
Натан положил большие пальцы на глаза Накаджимы. Комната заполнилась

громким истошным криком.
796/1179
Часть 60
***
Крот
Шоджи медленно брел по дороге, разглядывая окна домов, в которых горел

свет. Его тихий свист и хруст снега под ногами заглушался громким ревом
генератора. Убежище было огромным, но развлечений в нем было не так много,
особенно после недавних событий. Люди, без крайней необходимости, перестали
выходить на улицу. Многие не оправились от шока, кто-то все еще оплакивал
погибших. Атмосфера в лагере стояла напряженная.
Однако, несмотря на то, что многие отказывались выходить из домов, слухи
распространялись словно чума. Люди, прежде видевшие в Федоре спасителя и
едва ли не полубога, принялись поливать его грязью. Кто-то твердил, что лидер
не справляется с огромным приростом людей и потому намеренно
спровоцировал нападение, чтобы порядить их количество. Кто-то говорил
обратное. Федор берет под крыло кого попало, не разобравшись, стоит ли
новоприбывший доверия, и, из-за его недальновидности, многие погибли.
Ходили слухи и иного характера. Люди шептались между собой, что Федор
держит их на убой, точно свиней.
Шоджи шмыгнул носом, громко прочистил горло и сплюнул на снег. Руки в

карманах куртки начали замерзать. В такую погоду хотелось снять сапоги, всю
верхнюю одежду и растянуться на кресле, возле камина. Однако, на
собственные прихоти у Шоджи не было времени. Ему предстояло сделать список
людей, решившихся покинуть лагерь.
Он самодовольно усмехнулся, но, услышав голоса военных, тут же принял

серьезное выражение лица. Натан обещал наградить его за качественно
выполненную работу и Шоджи предстояло пустить еще немало слухов. Люди
такие идиоты, думал он, начав тихо насвистывать, стадо тупорылых баранов,
готовое верить во что угодно. Уронил капельку лжи тут, капельку там, и паутина
из сплетен, паники и страха плетется сама. Хорошо, когда стадо не думает
своей головой.
Шоджи, проходя мимо вновь возведенной стены, сплюнул, уже с отвращением.

Военных он старался избегать и не смотреть им в глаза, особенно Арате. От
пронизывающего взгляда этого человека, у него всегда шли мурашки. Шоджи
казалось, что он видит его насквозь. То ли Арата действительно что-то
подозревал, то ли у Шоджи медленно развивалась паранойя.
Мужчина больше склонялся к первому варианту, и потому хотел поскорее здесь
закончить и свалить восвояси. Он свернул за угол и остановился в тупике, возле
мусорного бака. Чья-то тень отделилась от стены.
— Теплый сегодня день был, — сказал мужчина, ковыряясь в карманах куртки.

— Жаль, ближе к вечеру похолодало.
— Зима в этом году была очень длинной и холодной, — ответил Шоджи, встав
ближе к стене. — Есть прикурить? Я свою пачку прикончил, а новую на складе
хрен выпросишь.
797/1179
— У меня как раз осталось две, — ответил мужчина. Шоджи нервно наблюдал,
как вместе с сигаретами он вытащил аккуратно сложенную карту и незаметно
вложил в его ладонь. Оба прикурили и какое-то время напряженно молчали. Кто-
то в доме на втором этаже включил свет. Хён Джун поморщился и отошел в
тень. Шоджи сделал то же самое. Выдохнув облако дыма, он запустил руку в
карман и погладил пальцем гладкую поверхность карты. На ней была указана
вся информация о дальнейших вылазках: место, количество людей, тип оружия и
вид транспорта. Так как Хён Джун не мог учавствовать в них лично, Шоджи
приходилось это делать за него и тайком передавать информацию. Он должен
был улучить подходящий момент, уйти, якобы отлить, и отдать карту своему
человеку, который уже поджидал бы его где-то поблизости. Неудачные вылазки
сеяли еще больше слухов и паники среди людей. Люди Натана, получив
необходимую информацию, устраивали засаду, убивали военных и присваивали
себе весь провиант. В том числе технику и оружие.
— Скоро начнется перелет птиц, — сказал Хён Джун. Он бросил окурок и

придавил его ногой. Шоджи поправил шарф и, держа сигарету в зубах, потер
потрескавшиеся от холода руки друг о друга.
— Интересно, на птиц тоже распространяется зараза? Будет обидно, если

половина заразится при возвращении домой.
— Я так не думаю, — ответил Хён Джун. — Зараза им больше не страшна.
Шоджи улыбнулся.
— Спасибо за сигареты. Я, пожалуй, пойду. Как-то похолодало.
— Бывай, — Хён Джун махнул рукой. Они ушли в разных направлениях.
Шоджи своей работой был доволен. С появлением совершенных в лагере, они

больше не могли говорить о своих планах в открытую. Птицами они называли
людей, готовых покинуть лагерь. Все шло по их плану, пока им не стало
известно, что Достоевский возвращается в Йокогаму. Его прибытие могло
здорово пошатнуть решительность людей, тем не менее новость о готовящейся
засаде принесла им долгожданное облегчение.
В переулке воцарилась тишина. Редкие снежинки падали на землю, дул слабый

ветер, где-то громко зашипел кот. В доме за стеной замигал свет в комнате,
вероятно, заканчивалось топливо в генераторе, либо его собирались вот-вот
отключить. Из окна высунулся ребенок, быстро собрал снег с железного отлива и
исчез. Раздался женский вскрик, а затем детский смех.
Аксель бесшумно соскользнул с крыши дома, перепрыгнул на дерево, затем на

землю. Рен вышла из-за угла и сбросила широкий капюшон, закрывающий
верхнюю половину лица. Длинная рыжая коса коснулась ее руки и она небрежно
откинула ее назад.
— Вот и попались, — она прислонилась плечом к стене, разглядывая слабо

дымящийся окурок в снегу. — Тебе придется взять Шоджи на себя. Я не могу
оставить больных и покинуть лагерь.
Аксель подтянул белую арафатку до носа. Запах помоев из мусорного бака бил в
нос. Он развернулся и ушел, не проронив ни слова. Рен тяжело вздохнула.
798/1179
***
— … потом они разделились на группы. Алек спас меня, а Федор Чую. Так мы тут
и оказались, — закончила Ясу.
Она лишь к концу рассказа заметила, что все это время, держала Осаму за руку.
Исходящее от него спокойствие странным образом ее умиротворяло. Она
закрыла глаза и откинулась на спинку сидения.
Весь рассказ Ясунори Рюноске сидел словно на иголках. Все сводилось к тому,
что он ушел первым, трусливо оставив записку. Хоть ребята и сказали, что не
планировали его искать, он знал, что они, вопреки собственным словам,
отправились на его поиски. В итоге Ацуши сорвался с пожарной лестницы, едва
не погибнув, а потом его забрал совершенный во вражеский лагерь. Чуя угодил
в медвежий капкан, где сломал ногу, а затем вместе с Ясу они оказались в плену
у спятившего каннибала, который наверняка пустил бы их на суп, не появись
Федор вовремя.
Странно, что Осаму до сих пор не спросил, куда подевался Рюноске еще в начале
истории. Заметив на себе пристальный взгляд совершенного, Акутагава
трусливо отвернулся к окну. Конечно, он уже обо всем догадался или
подозревал. Эта его чертова проницательность. Ясу, вероятно, быстро
сообразила, что к чему, и потому намеренно упустила некоторые детали,
связанные с ним. Она не сказала, что они искали Рюноске, когда зараженные
загнали их в лес. Умолчала о прощальной записке и об его уходе. Конечно,
Ясунори все еще злил его глупый поступок, но подставлять друга она не хотела.
— Я не знаю, что сказать… — произнес Дазай, поглаживая большим пальцем

ладонь Ясунори. — То, что случилось с вами ужасно.
Вид у него потерянный. Даже раскрыв друзьям причину своего внезапного

ухода, он чувствовал вину из-за того, что в очередной раз не оказался рядом,
когда в нем нуждались. Сначала Рюноске, потом Ясу, теперь еще и Чуя. Осаму не
знал, на кого ему злиться, на ком выплеснуть весь свой гнев, ведь каннибал был
уже мертв. На месте Федора он бы не позволил ему умереть так быстро.
— Можно на старости лет написать книгу о наших приключениях, — буркнул

Чуя, глядя в окно. — Жаль, аудитория будет небольшая.
Алек прыснул. Ясу и Рюноске тихо засмеялись.
— Ты всю дорогу пялишься в это чертово окно. Внезапно открылись прекрасные

пейзажи? — подковырнул Дазай. Чуя безразлично посмотрел на него и фыркнул.
— А что, лучше весь путь пялиться на твою рожу?
— Раньше тебе нравилось пялиться на мою рожу, — ответил он. Чуя сделал
лицо, словно глотнул уксуса и вновь повернулся к окну. Осаму, едва бросив
взгляд на его покрасневшую шею, вдруг со стыдом осознал, что только что
флиртовал с ним. Наверняка, заметили и остальные.
799/1179
Он перекинул ногу через колени Ясу, пытаясь втиснуться между ней и Чуей.
Ясунори, смеясь, прижалась спиной к сидению, а затем подвинулась к окну.
Совершенный, оказавшись посередине, наконец мог видеть Алека. Он подался
вперед, облокотившись плечом о сидение Рюноске.
— Почему ты за рулем? — спросил он.
— Не доверяешь моим навыкам вождения? — справился Алек.
— Нет, нет, ты не понял, — Дазай приподнял бровь. — Я спрашиваю, почему ты

здесь, с нами, а не в машине с Федором? Только не говори, что снова
повздорили?
Камински поменялся в лице, и Дазай все понял без слов.
— Мы уже, типа… помирились, — ответил он и спустил козырек, чтобы солнце не

светило в глаза. Все остальные навострили слух. Им было интересно, из-за чего
эти двое повздорили.
— Он снова предложил… — растягивая слова произнес Дазай. Алек кивнул.

Какое-то время они молчали, глядя на красный пикап впереди. — Знаешь, с
одной стороны я его понимаю. На его месте, я бы не сдавался до последнего.
Наверное, даже был бы куда настойчивее.
— В этом вы с ним и схожи, — ответил Алек. — Но я не…
— Тебе не за что оправдываться, — перебил его Дазай и задумчиво уставился на

зараженных, плетущихся по обочине. Наверняка парни на грузовых машинах
начнут их сбивать от скуки. Прежде они тоже занимались подобным. Сейчас,
спустя время, это занятие казалось ему абсурдным. — Кому нужна вечность в
таком мире? Только безумцам и тем, у кого нет выбора.
Рюноске слушал их слишком внимательно, и когда совершенный неожиданно

повернулся, оторопел. Чуя, карябая костыль ногтями, смотрел на Дазая. Ему
показалось, в его голосе сквозила тоска и какая-то безысходность. Он так много
переживал о том, знал ли Осаму все это время о бессмертии, что совсем забыл
спросить, что он думает по этому поводу. Без глупых шуток и отговорок.
Рюноске пересказал им разговор с Аратой и с тех пор Накахара много думал о
происходящем. Осталась ли у Осаму тяга к саморазрушению? Каково жить с
мыслью, что ты бессмертен, когда несколько раз пытался уйти из жизни? Если
бог действительно существует, то у этого парня отменное чувство юмора. Чуя
хотел бы поговорить с Осаму обо всем услышанном от Рюноске. Он бы заставил
его выговориться, рассказать, что наплел ему тот ублюдок, из-за чего он так
изменился. Что такого могло произойти, из-за чего ребенок решил, что жизнь не
стоит потраченного на нее времени?
Накахара долго смотрел на профиль Осаму. Ясу что-то увлеченно рассказывала,

Рюноске время от времени кивал. Чуя слышал их через слово. В своих
воспоминаниях он вернулся в далекое прошлое, когда жарким летом они
коротали время в комнате Осаму.
Это был мансардный этаж, и потому в комнате летом было слишком жарко, а
зимой слишком холодно. Он валялся на его кровати, медленно листал журнал, с
обнаженными моделями и лениво дрыгал ногой. Маленький вентилятор стоял на
800/1179
прикроватной тумбе и едва обдувал их ветром. Осаму сидел за столом, поджав
под себя одну ногу. За горой одежды на спинке стула, было видно только его
голову. Он постоянно что-то собирал, паял, конструировал, но, насколько
помнил Чуя, никогда не бывал доволен результатом. К концу работы, он
выталкивал ногой небольшой короб, который стоял у него под столом, смахивал
в него все предметы со стола, а затем задвигал обратно. В один из таких дней,
он случайно задел локтем свой любимый проектор звездного неба. Осаму делал
его сам и когда он со звоном упал на пол, подорвался даже Чуя. Они долго
ползали на карачках, собирая осколки. Прежде Накахара лишь смутно
вспоминал тот разговор, но сейчас словно что-то щелкнуло в его памяти.
Ты никогда не чувствовал себя запертым в собственном теле, спросил он тогда.

Один человек как-то сказал мне, что у каждого живого существа есть душа.
Только не каждый решается выпустить ее на волю.
Осаму часто говорил странные вещи, и половину из них Чуя пропускал мимо
ушей, считая, что он просто немного чудаковатый.
Неужели все было так плохо, Осаму?
Пикап Федора вдруг остановился. Они ехали больше часа. То ли небольшая

передышка, то ли опять какое-то препятствие на дороге. Погода была слишком
теплая. Снег таял, и все вокруг превращалось в слякоть и лужи. На дорогах за
несколько зим появились глубокие ямы, в которые без проблем провалилось бы
целое колесо. Тем не менее, такое количество рытвин не могло появиться без
посторонней помощи. Где-то были поломаны деревья, выдернуты и согнуты
пополам дорожные знаки, а где-то из-под снега торчали человеческие
конечности.
Рюноске вспомнил идиотскую шутку Ацуши. Как-то он, громко хохоча, спросил,
как понять, что наступила весна. И, не дав ему ответить, сам же выкрикнул:
весна наступает, когда собачье дерьмо начинает выглядывать из-под снега.
Теперь Рюноске мог то же самое сказать про трупы. В этом месте определённо
случилось что-то дурное. Выглядело так, словно группа людей наткнулась на
мутировавших. Эти парни вообще все крушили без разбору.
Тут-то и начались их мытарства. Почти все повылезали из машин и долгое время

забрасывали ямы ветками. Рюноске мало чем мог помочь одной рукой, и потому
лишь изображал активную рабочую деятельность. Иногда его взгляд падал на
военные грузовики, весь капот которых был в засохшей крови зараженных, а
иногда он смотрел на Осаму, со страхом думая о предстоящем разговоре.
Они управились за полчаса и тронулись в путь. Рюноске боялся, что Дазай вновь
поедет с Федором, так как увлеченно беседовал с ним все это время, однако он
вернулся к ним. Причиной тому, конечно, был Александр, к которому Осаму
питал сильную привязанность.
Несмотря на то, что они проговорили так долго в машине, между ними все
равно оставалась какая-то неловкость, и каждый пытался заполнить ее
разговорами. Рюноске часто украдкой поглядывал на Дазая, вспоминая слова
Алека.
«В погоне за прошлым, ты потеряешь настоящее».
И в чем он был неправ, подумал Рюноске. Все его решения были переменчивы.
801/1179
То он уверял себя, что отныне Осаму его друг, то часами ворочался в постели,
сгорая от ревности. Он кадр за кадром воспроизводил в голове те драгоценные
моменты, когда впервые увидел Дазая на приеме у матери, когда впервые
заговорил с ним, когда впервые протянул ему руку. А потом появился Накахара.
Это нечестно, думал он. И эта обида жила в нем столько лет, что в какой-то миг
просто стала его неотъемлемой частью.
Рюноске понял, что сможет двигаться дальше, только если признается во всем
вслух. Тогда он не сможет взять свои слова назад. Пожалеет ли он о сказанном?
Определённо. Но ход будет сделан.
Акутагава долго молчал, глядя на пыльный бардачок. Ему нужно было набраться
смелости, чтобы заговорить об этом. Его признание могло раз и навсегда
оттолкнуть от него друзей. Алек порой поглядывал на него, вероятно, заметив,
что только он не участвует в общей беседе. Акутагава поймал его
обеспокоенный взгляд и Камински подбадривающе улыбнулся в ответ.
— Осаму… — позвал Рюноске.
Дазай сидел между Ясу и Чуей. Они активно спорили о масштабах заражения.
Услышав тихий неуверенный голос, совершенный замолк на полуслове.
Акутагава думал повернуться, чтобы видеть его лицо, но в последний миг
передумал и, низко опустив голову, уставился на свои колени. — Я хотел бы кое
в чем признаться.
Дазай подвинулся ближе.
— Что такое? — спросил он. Ясунори и Чуя молчали, но Рюноске чувствовал их

озадаченные взгляды на своем затылке.
— Я даже не знаю, с чего начать… — произнес он, нервно потирая пальцами

вспотевшую ладонь. Машину слегка качнуло. Яма оказалась глубже, чем
полагал Алек. Он включил дворники и какое-то время Рюноске смотрел на
лобовое стекло. Дазай терпеливо ждал. — Ладно, была не была. Ты ведь и так
знаешь, что я долгое время был к тебе неравнодушен.
— Да, — согласился Осаму. — Но мы, вроде как, во всем разобрались.
— Я тоже так думал, — ответил Акутагава. — Разговор с тобой действительно

помог мне, но только на время. Чувства — это не вещь, которую можно убрать в
ящик и забыть, Осаму. Сегодня я буду полностью искренен, хоть и рискую, после
всего сказанного, быть отвергнутым всеми вами. Что ж… — краем глаза он
увидел лицо Дазая и прикусил губу. Отступать было поздно. — Ты понравился
мне сразу, как только я увидел тебя в приемной у моей матери. Ты сидел там…
такой печальный и… отстраненный. Я наблюдал за тобой все это время и в груди
у меня было странное чувство, словно кто-то взял мое сердце в кулак. С тех пор
это ощущение повторялось каждый раз, когда я тебя встречал.
Дазай прикрыл глаза и устало потер шею. Ясунори выглядела крайне

смущенной. Алек молчал. Рюноске понимал, как, наверное, ему сейчас неловко
находиться в этой машине и слушать его. Он подумал, что немного позже
обязательно за это извинится.
— Потом мы повзрослели, и я понял, что по уши в тебя влюблен, — произнес

Акутагава, набравшись смелости. — Мне всегда хотелось подойти и начать
802/1179
непринужденную беседу, но я был так стеснителен, из-за чего всегда
превращался в мямлю, и ты смотрел на меня, как на придурка. А потом появился
Чуя…
— Ну прости, что ли, — проворчал Накахара. — Знал бы, не отсвечивал.
Дазай резко повернулся.
— Ты ведь пошутил?
Накахара подпер голову рукой и фыркнул. Ясу закатила глаза. Не вы ли всегда

ходили, словно приклеенные, подумала она. Чуя даже ее ревновал к Осаму, хоть
и не признавался в этом по сей день. И он-то не отсвечивал бы? Чертов брехун.
— Стеснение — это нормальная реакция, Рю, — сказал Алек. — Я знал много

людей, которые тоже начинали мямлить и заикаться от смущения. По-моему, это
очень мило.
Акутагава печально вздохнул.
— Не думаю, что ты и дальше будешь считать меня милым, когда я расскажу все
остальное. Дело в том, что… Мне стыдно об этом говорить. Я…
— Ты ненавидел меня, так? — спросил Чуя. Акутагава растерялся и на секунду

запаниковал. — Если ты в этом хотел признаться, то я и так знал.
— Я не просто тебя ненавидел! — крикнул он. — Я хотел, чтобы тебя не стало! Я

всегда думал, что все пошло наперекосяк из-за тебя.
— Знаю, — спокойно ответил Чуя, чем еще больше поразил Рюноске. — Слушай,
я не слепой. И могу понять, когда человек меня недолюбливает. Ты ведь меня
взглядом постоянно прожигал.
— Я тоже знал, — Дазай пожал плечами.
— Как… — выдохнул Рюноске на грани истерики. Он спрятал глаза за ладонью и

поджал губы. Казалось, он вот-вот расплачется от стыда.
— У меня обостренный слух, Рю. Иногда я слышу даже то, чего слышать не хотел
бы.
Акутагава вспомнил тот день, когда признался Ацуши, что желает Накахаре
смерти. Дазай появился на пороге кухни спустя всего пару секунд, после его
слов, и с тех пор Рюноске не переставал думать об этом.
— Тогда почему ничего не сказал?! Почему сделал вид, что ничего не услышал?
— крикнул он в бессилии.
— Что, по-твоему, я должен был сказать? — спросил Дазай.
Акутагава, не выдержав стыда, заплакал. Алек едва не остановил машину, но

быстро опомнился. Дазай впал в ступор. Он никогда не видел, чтобы Рюноске так
горько плакал. Отчаянно, громко и взахлеб. Он сидел согнувшись, едва ли не
пополам, и прятал лицо за ладонью. Его плечи крупно подрагивали, с ладони
803/1179
стекали слезы. Чуя и Ясу в замешательстве переглянулись.
— Рю, — позвал Дазай. — Посмотри на меня.
Акутагава упрямо покачал головой.
— Я ничего не сказал, потому что доверял тебе, — произнес он. Рука

совершенного потянулась к темным волосам, но остановилась на полпути. Он
медленно сжал пальцы в кулак, затем опустил руку. Чуя раздраженно потеснил
его в сторону и обхватил переднее сидение обеими руками.
— Слышь, хорош тут слякоть разводить.
— Чуя! — одернула его Ясунори. Накахара отмахнулся от сестры.
— Если бы ты по-настоящему желал мне смерти, то не упрашивал бы Федора

отправиться на наши поиски. Трус и мямля не пошел бы искать этого болвана,
рискуя собственной жизнью, — Дазай удивленно приподнял бровь и собирался
было что-то сказать, но Чуя заткнул его взглядом. — Не скажу, что тоже от тебя
в восторге, но я никогда не считал тебя плохим другом. Куда уж без
разногласий.
Тем не менее Накахара чувствовал небольшую злость на Рюноске. Весь этот

эмоциональный спектакль казался ему лишним. К чему было признаваться во
всем сейчас и ставить всех в неловкое положение. Особенно Осаму, который и
так чувствовал себя неуютно рядом с ним, зная о его влюбленности.
— Кто-то еще хочет выговориться? — с улыбкой спросил Алек. — Мы скоро будем

на месте.
— Нет уж, увольте, — Дазай закрыл глаза и потер лоб.
***
— Я постараюсь не свернуть ему шею, как только увижу.
— Мы оба знаем, что ты этого не сделаешь. Баз тебе нужен.
Дазай зацепился об острый край мокрого булыжника и взобрался наверх.

Пологий склон остался далеко позади. Они медленно карабкались наверх,
разглядывая огромные выступы, грозно нависающие над дорогой. Такой камень
подорвать будет не просто, подумал Дазай. Ноги скользили то по траве, то по
камню. Он часто озирался по сторонам, из-за чего несколько раз едва не упал.
Ему всегда нравился холодный горный воздух и своеобразная тишина.
Временами он даже подумывал найти похожее место и надолго осесть в нем,
подальше от людей. Однако планы Федора разнились с его желанием.
— Я наконец-то смогу познакомиться с твоей ручной псиной? — спросил Федор.

Он подкинул сумку, ухватился за край обрыва и перекинул ногу на ровную
поверхность. Дазай оттолкнулся о старый выщербленный камень и резко
подпрыгнул наверх. Камень с тихим треском откололся и упал вниз.
804/1179
Достоевский сел, свесив ноги, и начал оттирать руки от грязи и мха. Дазай
принялся разминать плечи. Какое-то время они молчали, сидя бок о бок. Вид с
вершины горы был захватывающий.
— Я бы не советовал подходить близко, — ответил он, расшнуровывая берцы.

— Давно хотел у тебя спросить, как думаешь, что стало с теми совершенными?
Достоевский слегка откинулся назад, опираясь на руки. Его глаза были закрыты,
холодный ветер ерошил отросшие волосы. Он молчал какое-то время, а затем
начал лениво наблюдать, как Осаму вытряхивает мелкие камушки из сапога.
— Скорее всего, они живы, — он пожал плечами. — Их регенерация была

слишком медленная. Сколько мы прождали, прежде чем их закопать? Час? Два?
— Час и сорок семь минут, — ответил Дазай. — Выходит, они были самыми
слабыми из нас?
— Я не знаю, с какой скоростью регенерирует Алек, — признался Федор. — Я

всегда следил за тем, чтобы он не получал серьезных ран. Надеюсь, и впредь не
получит, и его регенерация навсегда останется для меня секретом.
Дазай улыбнулся.
— Я слышал, что ты снова на него напираешь.
Федор печально усмехнулся.
— И ты, конечно, на его стороне.
Дазай внимательно посмотрел на Достоевского, однако ничего не ответил. Он

натянул берцы, зашнуровал их, протер мокрые руки о карманы брюк и шмыгнул
носом.
— Здесь трудно принять чью-либо сторону, — он снял кожаную куртку, сложил

надвое и сел на нее, закинув руки на согнутые колени. — На твоем месте, я не
раздумывая поступил бы так же. Но это все равно эгоистично. Посмотри во что
превратился мир. Зараженные мутируют, люди убивают друг друга, грабят и
насилуют. У нас уже нехватка лекарств и еды. Не думал, что станет с землей
через несколько лет? В какой ад она превратится? И ты хочешь, чтобы он
вечность жил в таком месте? У нас-то выбора нет, а у него есть. А ты хочешь это
у него отобрать.
— Я сделаю для него лучший мир… — прошептал Федор.
— Боюсь, он возненавидит тебя раньше, — ответил Дазай. — Он свой выбор

сделал. Когда дело касается Алека, ты начинаешь мыслить… — совершенный
задумчиво прикусил губу, — слишком глобально. Но будет об этом. Закопанные
совершенные не дают мне покоя. Я хочу знать, что с ними стало.
— Можем отправиться вместе и проверить, как вернемся в Йокогаму, —

Достоевский повернулся, наблюдая за реакцией Осаму. Тот выглядел
сконфуженным и намеренно не смотрел ему в глаза. — Ты со мной не поедешь…
так?
805/1179
Осаму принялся нервно потирать ладони друг о друга.
— Я не могу. Пока.
— Причина в Ацуши или в твоем отце?
— И то и другое, — признался Дазай. — Я так давно его не видел. И наше

расставание было не самым приятным. Я даже не знаю, что ему сказать при
встрече.
Федор фыркнул.
— Начни с привет, а там как пойдет.
Дазай встал и подошел к краю обрыва. Соблазн проверить тела совершенных

был слишком велик. Он смутно помнил причину, из-за которой они были убиты,
но эти парни явно были не из хороших. Одного из них Осаму расчленил и бросил
в яму. В тот день им двигало не столько любопытство, сколько безумный гнев.
Период с Достоевским давался Дазаю крайне тяжело. Особенно контроль над
эмоциями. Порой приводить его в себя приходилось Федору. И заканчивалось
все драками и поломанными конечностями. Тем не менее Дазай любил этот
период своей жизни. Он был насыщен яркими событиями и окружали его весьма
своеобразные личности. Но больше всего его поразило, как спокойно все
реагировали на потребность лидера в человеческом мясе. Мысли об этом всегда
нагоняли на него хандру.
Федор поднялся с земли, встал рядом с Дазаем и вытащил из кармана пачку

сигарет.
— Ты все еще куришь? — спросил он. Осаму молча протянул руку.
Они курили, рассматривая дерево, над которым кружило облако ворон. Тучи
уплыли куда-то на запад и снова выглянуло солнце, осветив лучами их бледные
лица. Рация все еще молчала, оставалось ждать, пока отряд внизу займет
позиции. Достоевский посмотрел на пачку сигарет, которую все это время
держал в руках и механически прочитал:
— Курение убивает.
Они переглянулись и начали хохотать.
***
Кай старался не бежать, но ноги сами несли его вперед. Внезапное появление
Натана показалось ему странным. Прежде лидер никогда не приходил лично,
чтобы сообщить о такой мелочи, как зараженные за воротами. Кому они могли
причинить вред, находясь снаружи, а если это действительно мутированные,
унюхав запах человечины, они попытались бы проломиться сквозь ворота, либо
разломали бы ограждение к черту. Лагерь был временным, и в случае нападения
мутированного, кое-как сделанное ограждение не продержалось бы и несколько
минут. Что-то определенно было не так.
806/1179
Эрскин бежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.
Он пробежал зал и толкнул деревянные массивные двери, едва не сбив Хонга,
курящего снаружи. Тот что-то буркнул и швырнул ему вслед сломанную
сигарету.
Кай всем сердцем ненавидел передний двор их временного прибежища. Из-за
того, что машины каждый раз заезжали внутрь, чтобы разгрузиться, земля
вокруг стала глинистой и рыхлой, а в ямах от колес стояли лужи. Приходилось
на каждом шагу прикладывать усилие, чтобы оторвать ногу от грязи и не
оставить ненароком в ней сапог.
Чертыхаясь, он дошел до сторожевых башен и громко окликнул Бернарда.

Мужчина сидел на пластиковом стульчике, что-то сосредоточенно вырезая
ножом из дерева. Услышав голос Эрскина, он поднял голову и поправил ремешок
автомата, который висел у него на плече. Юто, сидящий на вышке с другой
стороны, подошел к краю и облокотился об деревянное ограждение. Кая их
спокойствие насторожило. Он закрыл глаза, нервно сжимая и разжимая пальцы
и попытался сконцентрироваться вокруг голосов в лагере.
— Кай, тебе что-то нужно? — спросил Юто. Эрскин поморщился и принялся

искать дальше. Если Натан не солгал, его возвращение будет выглядеть глупо и
люди в лагере могут пострадать.
— Бернард, Юто, вы давно на смене? — спросил он, поглядывая на

поскрипывающие от ветра ворота. Снаружи было тихо.
Юто задумчиво поскреб щетину.
— Где-то десять минут назад, — сказал он. — Мы с Берном пришли вместе.
Эрскин, ничего не ответив, рванул обратно. Уже на полпути, он услышал

громкий крик и в то мгновение Кай понял, что опоздал.
Он пробежал по лестнице, оставляя грязные следы на плитке. Один сапог

слетел с его ноги еще во дворе, но совершенный не заметил и этого. Коридор
еще никогда не казался ему таким длинным и бесконечным. Он остановился у
нужной двери, заскользив босой ногой по ковру и со всей силы распахнул ее.
Дверь громко ударилась об стену и маленький железный гвоздик, выпавший из

петли, покатился по полу. Кай на мгновение застыл. Его лицо и спина покрылись
холодным потом. Накаджима, извиваясь от боли, лежал в дальнем углу комнаты,
зажимая глаза ладонями. Натан стоял рядом, сложив руки за спиной. Увидев
покрасневшего и разъяренного Кая, ворвавшегося в комнату, он улыбнулся,
словно минуту назад разглядывал цветы в оранжерее и тихо произнёс:
— Будешь медлить, он умрет.
Эрскин, бросив на совершенного полный ненависти взгляд, подбежал к Ацуши и

схватил его за запястья.
— Больно! — закричал Накаджима, всеми силами пытаясь вырваться. — Больно!

Больно!
— Ацуши! Это я! — крикнул Эрскин и, оставив попытки отодрать его руки от

лица, подхватил Накаджиму на руки и пулей вылетел из комнаты.
807/1179
— Каа-й, — не своим голосом позвал он. — Я больше не могу. Не могу это
терпеть. Убей меня.
Совершенный бежал так быстро, что вскоре его легкие начали гореть. Он в
ужасе смотрел, как кровь вытекает из-под ладоней Ацуши, течет по лбу и
вискам и застывает в волосах. Он выбил огромную дверь ногой, которой ранее
задел Хонга и побежал, перепрыгивая лужи. Порой что-то кололо его в босую
ногу, но эта боль была смехотворна в сравнении с тем ужасом, который он
испытывал, держа Накаджиму на руках.
— Пожалуйста… Кай. Моя голова сейчас взорвется, — взмолился он, сотрясаясь

всем телом.
— Потерпи еще немного, — запыхаясь выдохнул Эрскин. — Я понимаю, что тебе

больно. Просто потерпи.
Когда совершенный без предупреждения влетел в шатер, София от испуга едва

не пролила на себя свежезаваренный чай. Первым делом она собиралась
отругать наглеца, но едва взглянув на него, поняла все без слов.
— Клади его на кушетку и выметайся, — приказала она.
***
Дазай перешагнул через труп и остановился возле расколотого надвое валуна.

Дорога и подлесок были завалены камнями. Тела лежали повсюду. Взрыв
оказался гораздо мощнее, чем они рассчитывали. От горы откололся огромный
кусок, который свалился на головы ничего не подозревающим людям. Второй
взрыв вызвал камнепад, который не прекращался несколько минут. Дазай и
Федор поначалу наблюдали за проделанной работой с вершины горы, а затем
спустились вниз. Их помощь в добивании выживших не требовалась. Отовсюду
доносились стоны, крики и мольбы о помощи.
Юдай и еще несколько человек держались позади Дазая. Они переворачивали

ногой тела, и когда кто-то подавал признаки жизни, не раздумывая перерезали
им горло.
Осаму не было жалко этих людей. Все они казались ему безумцами и
фанатиками, с промытыми мозгами. Натану на удивление хорошо удавалось
внушать свои мысли другим и те вскоре начинали выдавать их за свои.
Дазай, с тех пор, как покинул лагерь, постоянно вспоминал разговор с ним,
состоявшийся, после торопливого ухода Накаджимы. Какими бы безумными
порой не казались его речи, в них всегда была доля правды. Он говорил, что
нужна жесткая иерархия и порядок. Что нужно пресекать любое непослушание,
а за более серьезные проступки человека следует утилизировать, словно
ненужный отход. Когда Осаму ответил, что его идеи безумны и тираничны,
Натан сказал следующее:
Люди боятся всего, чего не понимают. Поначалу они будут вести себя, словно
послушные овечки, пока совершенные не помогут им встать на ноги и
укрепиться. Будут идти дни, месяцы, годы, и тут люди начнут замечать, что
совершенные, в отличие от них, не стареют и не умирают. Это открытие не
808/1179
каждому придется по душе. Они не смогут спокойно спать по ночам, пока не
найдут нашу ахиллесову пяту. Пройдет еще какое-то время и люди забудут, как
много мы для них сделали. Как спасали их шкуры, когда они были беззащитны,
словно дети. И наконец наступит день, когда мы станем главной угрозой
человечества. Вот почему этим людям нужен диктатор. Человек, который
укажет им, как следует мыслить и правильно жить.
Дазай сошел с дороги, отогнул ветку ели и юркнул в подлесок. В этом месте снег
был по лодыжку, вероятно из-за того, что солнечные лучи не проникали сквозь
деревья. Дазай на мгновение замер. Ему показалось, словно он услышал чье-то
бешеное сердцебиение. Он нахмурился и, навострив слух, начал разглядывать
тела. Юдай и еще несколько человек топтались рядом, в ожидании следующих
поручений. Вдруг раздался громкий выстрел и крик Ясу.
— Осмотрите тут каждое тело! — приказал Дазай и быстро сорвался с места.
809/1179
Часть 61
***
С каждым убитым мутированным, ловлю себя на мысли, что наши попытки

держать баланс смехотворны.
Что могут сделать несколько человек против сотен? Тысяч?
Однажды этот мрак поглотит нас. Останутся только эти ребята.
И я не уверен, что завидую им.
Юдай.
— Проверьте, чтобы не было живых, — приказал Достоевский, не без удивления

разглядывая собственноручно устроенный камнепад. Осаму был прав, с
мощностью взрыва они переборщили и теперь предстояла немалая работа по
расчистке дороги. Но все же результатом он был доволен. Люди Натана были
хорошо вооружены и прямое столкновение не обошлось бы без жертв.
Федор вдруг заметил, как быстро Дазай юркнул в подлесок. То ли нашел

выживших, после камнепада, то ли заметил зараженных. Это могло стать
проблемой. Следовало скорее разобраться с дорогой и уехать, пока зараженные,
находящиеся в округе, не пришли на шум. Такой грохот услышал бы даже труп
на дне океана.
Он толкнул ногой огромный булыжник и сдвинул его в сторону, к обочине. На

сыром асфальте остался глубокий след. Услышав знакомые голоса, Федор
поднял голову. Люди, прячущиеся в грузовых автомобилях, стали выходить
наружу. Достоевский нахмурился. Проверены были еще не все тела, кто
позволил им выйти? Однако, не успел он и рта раскрыть, как Ким уже бросился к
ним, обрушивая проклятия на военных.
Когда ругался Дрейк, даже Федор чувствовал себя неловко. Он потупил взгляд и
сошел с дороги. Где-то отдаленно он услышал плеск и бормотание ручья, чей-то
тихий голос и треск веток под ногами. Совершенный отвел мокрые ветки в
сторону и перешагнул через покрытый мхом огромный корень дерева. Мох был
сильно придавлен, словно кто-то в спешке пытался скрыться в лесу, но
поскользнулся на этом месте.
Подул холодный ветер. Солнце скрылось за тучами и небо стало серым.

Достоевский замер. Звуки шагов пропали, беглец, вероятно, догадался, что за
ним хвост и где-то затаился, но не это насторожило Федора, с другой стороны к
нему приближались двое, и эти голоса он прекрасно знал.
Наконец, учуяв металлический запах крови, совершенный сорвался с места. Чуя

и Ясу, ничего не подозревая, шли прямиком в сторону раненного беглеца.
— Федор? — удивленно позвала Ясу.

810/1179
— Назад! — крикнул он, пытаясь отвлечь внимание на себя. Беглец, держась
одной рукой за раненый бок, сначала направил пистолет на Ясунори, но, увидев
Федора, из последних сил поднял руку и нажал на курок. Раздался громкий
выстрел и птицы взмыли в воздух. Лицо Достоевского удивленно вытянулось, в
ушах стоял звон. Он застыл на несколько мгновений, глядя на расползающееся
кровавое пятно на плече Накахары и лишь крик Ясу привел его в себя. Он быстро
подбежал к Чуе, опустился перед ним на колени и дернул край клетчатой
рубашки в сторону.
— Я в порядке… — прохрипел Чуя.
Достоевский бегло осмотрел рану, пуля попала в плечо и, вероятно, прошла

насквозь. Ясу села напротив, внимательно наблюдая за действиями Федора.
Совершенный удивился тому, как быстро она взяла себя в руки, впрочем,
выглядела она бледнее смерти. Он снял с себя шарф, прижал его к груди
Накахары и, не дав ему опомниться, поднял на руки. Чуя тут же встрепенулся.
— Я ведь сказал, что…
— Закрой рот, — ледяным голосом ответил Достоевский. Ясу сконфужено

плелась за ним, прикусив губу. По ее понурому виду совершенный понял и без
слов, что здесь они оказались по ее вине. Поначалу он хотел поинтересоваться,
почему они пренебрегли приказом и сунулись в лес, но решил, что стресса с этих
двоих и так хватит. Благо, отошли они недалеко. Накахара все упрашивал его
отпустить, но Федор делал вид, что ничего не слышит. Ей-богу, лучше он
потащит его на руках, чем будет ковылять полчаса, придерживая его за руку,
чтобы эго этого идиота не пострадало.
Едва они вышли из подлеска, как их сразу окружило несколько человек. Ким,
быстро сообразив, что к чему, сразу развернулся и отправился на поиски врача.
Рейко второпях бросила на землю несколько курток, на которые Достоевский
опустил Чую. Из подлеска, с противоположной стороны дороги, выбежал Дазай.
Вид у него был ничуть не лучше, чем у Ясунори. Растолкав зевак, он опустился
на корточки перед Чуей и торопливо осмотрел его рану.
— Я в порядке, — в который раз повторил Накахара, закатив свой единственный

глаз.
— Что произошло? — спросил Дазай.
— В нас стреляли в лесу, — тихо ответила Ясу, мелко трясясь от холода. Свою
куртку она подложила под голову брата. Федор не сводил с Чуи тяжелого
взгляда. Он не понимал, чем руководствовался этот парень, когда заслонил его
собой от пули. Дазай стянул с себя куртку и набросил ее на плечи Ясунори.
— Что вы там делали? — спросил он. Девушка, положив ладонь на живот,

покраснела и отвела глаза в сторону. Осаму все понял без слов и кивнул.
— Поправочка, — произнес Федор. — Стреляли в меня. Но кое-кто решил

погеройствовать. Может, тебе просто нравится, когда я ношу тебя на руках?
Чуя шлепнул себя ладонью по лбу. Взгляд Дазая потемнел. Он медленно

развернулся и озадаченно посмотрел на Достоевского.
811/1179
— Я сделал это ненамеренно. Тело отреагировало само, — Накахара слегка
приподнялся, опираясь на здоровое плечо и скривился от боли. Он не понимал,
что злило его сейчас больше: то, как по-глупому он подставился, то, как
двусмысленно и издевательски звучали слова Федора. Кажется, он
действительно очень разозлился. Или то, что он тут же принялся оправдываться
перед Осаму. Какого черта?
Наконец-то появился запыхавшийся Хибаяши, с саквояжем в руках. Все отошли в

сторону, чтобы не мешаться под ногами. Дазай, увидев Юдая, беседующего с
военными, возле грузовиков, подошел к нему.
— Вы закончили с телами? — спросил он.
Юдай, подбоченившись, нервно посмотрел на подлесок, где лежали тела,

придавленные камнями. Остальные украдкой переглянулись. Трупы проверять
они не стали, а приказ совершенного казался им до смешного абсурдным. Тела
были изуродованы. У кого-то внутренности вывалились наружу, у кого-то глаза
вылезли из орбит, а кому-то голову размозжило камнем. В чем был смысл
тратить время на бесполезную проверку, озадачился Юдай. Или Осаму думает,
что парень без головы вдруг поднимется, возьмет оружие и пойдет им мстить? В
такой мясорубке не могло быть выживших.
— Да. Все были мертвы, — солгал он, стойко выдержав острый взгляд.
***
Эрскин забежал в палатку, с огромной спортивной сумкой на плече. Накаджима

беспокойно спал на раскладушке, морщась время от времени. То ли снилось что-
то дурное, то ли даже во сне боль не отпускала его. Кай подбежал к столу,
раскрыл сумку и скреб в нее рукой все лекарства. Еще несколько минут он
обыскивал содержимое тумбочки и метался по палатке в поисках бинтов и
антисептика. Внезапно кто-то приподнял полог палатки и Эрскин резко
обернулся. София застыла на пороге. Она перевела взгляд на сумку, в руках
совершенного, затем взглянула на Накаджиму.
— Это плохая идея, приятель, — произнесла она.
— Просто скажи, что нужно делать, — попросил он, тяжело дыша. — Я все
сделаю сам. Каждая минута может стоить ему жизни. Здесь небезопасно.
— Кай…
— Пожалуйста, Софи, — прошептал он.
Девушка нахмурилась и потерла переносицу. Кай заметно напрягся, когда она

прошла мимо, взяла свой блокнот со стола, ручку и начала что-то записывать,
порой поглядывая на Ацуши. Спустя несколько минут, она вырвала исписанный
листок и протянула ему.
812/1179
— Я выйду покурить, — сказала Софи, заталкивая в карман пустую пачку
сигарет. — На листке подробная инструкция, как ухаживать за ним. Когда я
вернусь, тебя здесь быть не должно.
Эрскин закинул сумку на плечо, подошел к Накаджиме и осторожно взял его на

руки. София, как и обещала, ушла. Кай огляделся, вокруг было тихо.
Бездействие Натана удивляло его и настораживало, тем не менее он решил не
испытывать судьбу и скорее покинуть лагерь. Он подготовился заранее и ключи
от машины лежали у него в кармане. Этот черный пикап обожал Баз и никому не
позволял садиться за руль. Кай понятия не имел, где носит совершенного, но его
отсутствие сейчас только играло на руку.
Машина стояла возле ограждения, припаркованная за деревянными тарами. В

кузове лежал рулон железной сетки, моток колючей проволоки и пластиковая
коробка с инструментами. Кай, придерживая Ацуши под коленями, открыл дверь
и посадил его на переднее сидение. Несколько минут он возился с ремнями
безопасности, затем захлопнул дверь, выбросил все содержимое кузова и занял
водительское сидение.
Когда они тронулись с места, Накаджима поморщился, его голова опустилась на

бок. Эрскин бросил на него беспокойный взгляд. На голове Ацуши была повязка,
закрывающая оба глаза и хоть Софи и дала ему подробные инструкции, он
боялся заглянуть под нее и увидеть результат своей ошибки.
Крепко сжав руль обеими руками, он подъехал к воротам и просигналил. На

сторожевой башне все еще сидели Юто и Бернард. Когда совершенные
требовали открыть ворота, никто из дозора не задавал вопросы. Бернард
спрыгнул вниз, отворил замок и толкнул ворота в сторону. Юто, увидев Ацуши
напротив водительского сидения, насторожился. Однако, он слишком дорожил
своей жизнью, чтобы докапываться до совершенного. К тому же Накаджима
даже не был их человеком, какая разница, куда везет его этот парень, хоть на
убой.
Кай, оказавшись за пределами лагеря, облегченно вздохнул. При желании Натан

мог бы его выследить, но раз он не тронул их в лагере, то вряд ли бросился бы в
погоню сейчас. На уме у него определенно был каверзный план, но думать об
этом он пока не хотел. В приоритете у него стояли другие задачи.
Дорогу здорово развезло и Кай сотни раз проклял лидера, который выбрал столь
ужасное место для лагеря. Впрочем, любой разумный человек держался бы
подальше от города. Совершенным зараженные были не страшны, они могли
легко переломить их пополам, словно сухую ветку, однако обычный человек не
всегда успевал даже вытащить оружие. С первого взгляда зараженные казались
медленными и слабыми, особенно, когда бесцельно брели по улицам города, но
стоило им учуять запах человечины, как они менялись в считанные секунды.
Кай наконец выехал на асфальтированную дорогу и машину перестало трясти.

Первым делом он собирался найти пригодный дом, чтоб осесть в нем на время, а
затем заняться поисками Осаму. Дазай лишь смутно сообщил ему перед уходом,
куда направляется и потому Эрскин весь путь ломал голову над тем, как с ним
связаться и рассказать о произошедшем.
Ацуши пошевелился и Кай сбросил скорость. Он понятия не имел, что дала ему
813/1179
Софи, чтобы он проспал так долго, но был уверен, что ответ записан где-то на
листочке. Он помахал рукой перед его лицом, толком не понимая, какой реакции
хотел добиться. Накаджима никак не отреагировал. В прошлый раз Кай не смог
оторвать его руки от лица, а когда увидел его вновь, на нем уже была повязка,
скрывающая глаза. Спросить у Софии напрямую он так и не решился, однако в
глубине души все еще лелеял призрачную надежду, что глаза удалось
сохранить.
— Кай? — очень тихим хриплым голосом позвал Ацуши.
Эрскин резко остановил машину и сел вполоборота.
— Я здесь, — ответил он и вновь помахал рукой перед его лицом. Снова никакой
реакции. Он понуро опустил голову и слегка сжал его ладонь.
— Хорошо, — прошептал он и прислонился лбом к холодному окну. Кай ждал

еще какое-то время, но Накаджима больше не произнес ни слова. Эрскин завел
машину и тронулся в путь.
Больше часа он колесил по городу, пытаясь найти пригодный для ночлега дом.
Зараженные бежали следом, и стоило ему едва сбавить скорость, как они тут же
бросались на машину, царапали капот ногтями и бились головами об стекло.
Эрскину наконец удалось найти надежное место. Он сделал еще два круга по
всему кварталу, чтобы избавиться от зараженных, а затем подъехал к дому,
вокруг которого возвышался высокий каменный забор. Он вышел из машины,
сломал висящий на воротах замок и отворил их. Казалось, что хозяева покинули
это место, когда началась эпидемия. Удивительно, что до него никто не пытался
проникнуть внутрь. Кай завел машину во двор, закрыл ворота изнутри и начал
осматриваться. На каменном заборе он увидел старые отпечатки ног. Значит,
кто-то все-таки вломился, подумал он раздраженно, хоть и выбрал немного иной
способ для проникновения.
Во дворе было на удивление чисто. Участок был наполовину засыпан мелким

щебнем, наполовину была проложена узкая темно-бордовая плитка. На веранде
стоял круглый столик и четыре деревянных стульчика вокруг. От веранды к
пруду тянулась небольшая тропинка, вокруг которой росли молодые деревья.
Услышав тихий стук, Кай вяло улыбнулся. Это странное бамбуковое устройство
всегда ему нравилось. Оно заполнялось водой и тихо стучало по камню каждые
полминуты. Сколько бы раз ему не повторяли название, он так и не смог его
запомнить.
Кай поднялся на веранду, заглянул в окна, затем толкнул дверь. Было открыто.
Он не чувствовал чужого присутствия, выветрился даже слабый человеческий
запах. Кто бы сюда не приходил, было это очень давно. Эрскин вернулся к
машине, открыл дверь и отстегнул ремень безопасности. После короткого
пробуждения, Накаджима вновь заснул. Кай бережно поднял его и занес в дом.
В гостиной было уютно, хоть и прошлый гость оставил после себя много мусора.
Он бережно уложил Ацуши на диван и присел на соседнее кресло, удручённо
разглядывая обстановку вокруг. Облицовка гостиной была выполнена из дерева,
кроме дальней стены, в которой находился камин. Частично это был
искусственный камень, частично натуральный, тем не менее выглядело это
красиво.
814/1179
В детстве я бы душу продал за дом с камином, подумал он, разглядывая старую
пыльную вазу из глины. С левой стороны от камина стояло низенькое кресло из
дерева, с маленькой подушечкой на спинке, а с правой небольшая коробка,
внутри которой лежала черная железная кочерга и дрова.
Кай устало потер лицо и, опираясь на колени, поднялся. Из кабины машины он

вытащил спортивную сумку, свой рюкзак и вернулся в дом. Отыскав кухню,
Эрскин бросил тяжелую сумку на барную стойку и начал вытаскивать ее
содержимое наружу. Это были небольшие военные пайки, аптечка, моток
пластырей, бинты, сильнодействующие обезболивающие и антисептики.
Он все отодвинул на край стола, оставив только один паек. Внутри лежала
макрель в томатном соусе, два вида риса, отварной и жареный, пластиковый
одноразовый поднос и вилка с ложкой. Понюхав макрель, Кай сразу отправил ее
в мусорное ведро. Пожав плечами, он подтянул к себе второй паек. Его
содержимое было побогаче. Он вытащил армейские хлебцы, тушенку, паштет,
кофе, джем, горький шоколад, витамины, спички и портативный разогреватель.
Эрскина всегда злили электрические чайники в домах. Постоянно приходилось

извращаться, чтобы погреть воду. Порывшись в шкафчиках, он нашел железный
стакан, заполнил его водой и вновь подошел к столу. Открыв портативный
разогреватель, он отогнул железные пластины наверх, положил на него сухой
спирт, поджег и поставил сверху стакан с водой. Печенья он намазал джемом,
открыл банку тушенки и, когда вода в стакане закипела, засыпал в него кофе.
Всю приготовленную еду он поставил на поднос и вышел в гостиную. Накаджима
проснулся и сидел на диване, низко опустив голову. Кай на мгновение застыл на
пороге.
— Я как раз собирался тебя разбудить, — произнес он, поставив еду на круглый
журнальный столик. Ацуши поднял голову, но, ничего не увидев, с горечью
— Где мы сейчас находимся? — спросил он.
— В каком-то особняке, — ответил Эрскин, машинально оглядевшись. Хозяева в

этом доме явно не бедствовали. — Я не мог оставить тебя в лагере, после
случившегося. Ацуши, мне очень…
— Пахнет едой, — перебил он его. — Я так проголодался. Что там у тебя?
Эрскин заметно растерялся от такой прыти. Он уставился на поднос, словно

видел его впервые.
— Там… ну, печенья с джемом. Тушенка и кофе. Я не знал, ты любишь с сахаром

или нет, поэтому сделал без сахара, — протараторил он.
Накаджима пожал плечами.
— Я люблю с сахаром. Не принесешь?
— Да, конечно. Без проблем. Подожди минуту, — он скрылся за дверью. Какое-то

время Ацуши прислушивался к шуму на кухне, а затем потянулся рукой к столу.
Он провел ладонью по пыльной поверхности и слегка вздрогнул, когда рука
коснулась горячего стакана. Пальцами он нащупал пластиковый поднос, край
815/1179
стола, деревянную ножку и наконец мягкий ковер. Накаджима сполз с дивана,
опираясь о стол и принялся шарить рукой по ковру. Он точно слышал, как Кай
поставил где-то рядом свою сумку. Эрскин на кухне грязно выругался. Вероятно,
поиски сахара шли не очень успешно. Ацуши, отыскав рюкзак Кая, нащупал
бегунок, потянул его на себя и засунул руку внутрь. Запасной пистолет, как он и
ожидал, был внутри. Накаджима вытащил его и, не раздумывая ни секунды,
приставил к виску.
— Ацуши… — как можно тише позвал Кай, чтобы не напугать его. — Что ты
делаешь?
— А не видно? — ядовитым голосом спросил он.
— Ты совершаешь огромную ошибку.
— Нет, — ответил он, — пожалуй, это единственное верное решение, которое я

когда-либо принимал в своей жизни.
— Я понимаю, что ты сломлен, но…
— Сломлен?! — закричал Ацуши, разозлившись. — Да, блять, я сломлен, Кай! У

меня нет глаз! Как ты себе представляешь мое дальнейшее существование?!
Или, по-твоему, зараженные увидят, что я ебаный слепошара, попросят
прощения и пойдут дальше?! Всего бы этого не было, если бы тебе хватило
смелости убить меня, когда я просил! Ты просто чертов трус, который боится
взять на себя ответственность!
Кай крепко сжал пакетик сахара в руке и прикусил губу.
— Да, ты прав, — ответил он, медленными шагами приближаясь к Накаджиме. —

Я трус. Первое, о чем я подумал, когда зашел в комнату, что Осаму будет на
меня чертовски зол. Но это не все. Я понимаю, как тебе хреново, правда. Но
несмотря ни на что, я хочу, чтобы ты жил.
Ацуши истерично засмеялся.
— Ты точно дурак, если не понимаешь, что слепому здесь не выжить! Я словно с

полоумным разговариваю!
— Я понимаю, — ответил Эрскин. — Поэтому я буду рядом с тобой.
— Рядом? До конца моих дней будешь рядом? — выплюнул Ацуши.
— Буду, — невозмутимо ответил Кай.
Накаджима долго молчал, прежде чем вновь заговорить.
— Только вот… я не хочу, чтобы ты был рядом со мной из-за чувства вины. Хотя,
что такое одна человеческая жизнь, когда ты бессмертен, да? — его голос
звучал низко и подавлено. — Я не вижу смысла в такой жизни, Кай, когда вокруг
днем и ночью тьма. Я никогда к этому не привыкну. Мне жаль…
Накаджима, все это время держащий пистолет у виска, нажал на курок.
816/1179
Последняя его мысль была о том, существует ли ад или рай. Его родители не
были верующими людьми, но сам Ацуши наслушался столько историй про
самоубийц и вечные муки, что, спуская курок, испытал легкий страх. Забавно,
ведь в бога он не верил. Но сила внушения сыграла немалую роль в его
восприятии мира.
Вместо того, чтобы думать о родных и близких, он вспомнил Тетсу. Это был их
общий с Осаму знакомый, и он постоянно читал им нотации. Поначалу
Накаджиме казались смехотворными его внешний вид и манера речи, но, когда
он начинал рассказывать про библию, приводить оттуда доказательства и
цитировать отдельные строки, Ацуши невольно прислушивался. Осаму же Тетсу
ненавидел, и когда рядом никого не бывало, постоянно грозился сломать ему
челюсть. Что однажды и сделал. Тем не менее, из-за влияния Тетсу, Ацуши
избавился от многих дурных привычек, хоть и уверял себя, что это его
собственное решение. Накаджима всегда боялся огня и из-за своих ужасных
выходок не хотел гореть в аду, в который частично не верил. Однако,
лишившись глаз, он понял, что даже будучи живым можно оказаться в аду, и ад
— это не всегда огонь.
Когда Накаджима нажал на курок, совершенный не сдвинулся с места. Раздался

лишь щелчок, без выстрела. Ацуши недоуменно убрал пистолет от виска и
дрожащими руками попытался открыть магазин.
— Я знал, что ты захочешь покончить с собой, поэтому заранее вытащил все

пули, — спокойно произнес Кай.
Ацуши выронил пистолет и долго сидел на полу сгорбившись.
— Было забавно… наблюдать? — прошептал он.
— Нет, — ответил Кай. — Я хотел узнать, могу ли доверять тебе. Видимо, нет.
Совершенный молча подошел к столу, открыл пакетик с сахаром и засыпал его в

стакан с остывающим кофе. Он посмотрел на Ацуши и тяжело вздохнул.
— У тебя, наверное, ужасно болит голова. Действие обезболивающих должно

было уже пройти. Поешь. А я пока принесу аптечку.
Когда Накаджима, под действиями лекарств, снова заснул, Кай перенес его в
спальню на втором этаже и уложил на кровать. В комнате было темно, но вряд
ли Ацуши, проснувшись, почувствовал бы разницу. Эрскин подошел к окну,
высунулся наружу и какое-то время прислушивался к тишине. На сердце у него
было неспокойно, после случившегося в гостиной. Он закрыл окно, задернул
шторы, поправил на Ацуши одеяло и вышел из комнаты. Из-за повязки на глазах,
он не мог понять спит Накаджима или только делает вид, чтобы сбить его с
толку. Совершенный вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь и сел в
коридоре, прижавшись спиной к стене. До самого утра он не сомкнул глаз,
прислушиваясь к размеренному дыханию Ацуши.
***
817/1179
Хибаяши быстро управился с плечом Чуи. Пуля прошла насквозь, что облегчило
ему задачу. Тем не менее он не забыл отвесить пару шуток, что Накахаре,
видимо, пришлись по душе его услуги. Впрочем, Хибаяши и не возражал. Ему
крайне льстило, что Дрейк пришел за ним, а не Уинсли, который постоянно
кичился двумя образованиями и обширными знаниями в области медицины.
Однако, Дрейк поначалу бросился на поиски именно Уинсли, но не сумев
отыскать его, привел Хибаяши. Об этом, конечно, Ким тактично промолчал.
— Здесь я свою работу закончил, — произнес он, складывая инструменты в

саквояж.
Накахара с благодарностью кивнул, затем обвел взглядом всех собравшихся.

Рюноске и Ясунори сидели напротив, пристально наблюдая за работой Хибаяши.
Федор околачивался возле порога. Алек и Дрейк стояли снаружи, так как
размеры палатки не вмещали всех внутри.
— Что ж, — произнес Достоевский, когда Хибаяши ушел, — от лица всех

собравшихся заявляю, что ты — идиот.
— Всегда пожалуйста, — буркнул Чуя.
— А я с Федором согласен, — фыркнул Рюноске. — Твой синдром героя однажды

тебя убьет. Впрочем, кому я это говорю.
Акутагава, скривившись, поднялся. От долгого сидения у него затекли ноги и

спина. Рюноске вспомнил свою покойную бабку, которая всегда твердила, что на
плечах каждого человека сидит дьявол. И чем больше у человека грехов, тем он
тяжелее. Видимо, его дьявол не голодал и был тем еще упитанным засранцем,
раз у него так болели плечи.
Ясунори показалось, что Хибаяши недостаточно хорошо перебинтовал грудь

брата и она потянулась к его спине, пытаясь подцепить ногтем край эластичного
бинта. Вскоре к ней присоединился Рюноске, несмотря на возражения Накахары.
Федор, наблюдавший за ними со стороны, растеряв все остатки терпения,
прогнал обоих. Ясунори, по совету Осаму, отправилась на поиски доктора Молли
Грэм, а Рюноске был только рад составить компанию Алеку и Дрейку.
— Мне жаль, что я всех задержал, — тихо произнес Чуя, когда они с Фёдором
оказались наедине. Достоевский слегка приподнял полог, чтобы проветрить
палатку от едкого запаха лекарств. Опустив руки в карманы, он некоторое
время беспокойно расхаживал вперед-назад, а затем резко остановился и
странным взглядом посмотрел на Накахару.
— Все в порядке. Когда с тобой едут женщины и дети, привалы приходится

делать чаще, чем ты думаешь, — он расстегнул две верхние пуговицы синей
рубашки и слегка потянул ворот, словно из-за чего-то нервничал. Чуя, приподняв
бровь, молча наблюдал за ним. Редко можно было увидеть Достоевского таким
взвинченным. — Спасибо.
— Что? — удивился Чуя.
818/1179
— Я знаю только одного человека, который ради меня не раздумывая бросился
бы под пулю, — произнес он. Накахара сразу догадался, что речь идет об Алеке.
— Понимаю, что ты сделал это неосознанно и… вообще этого делать не
требовалось, но… я все равно это ценю. Спасибо.
Чуя и рта раскрыть не успел, как Достоевский быстрым шагом направился к

выходу. Накахара наконец-то мог расслабиться. Он откинулся на подушку и
уставился отсутствующим взглядом в потолок. Его нога болела постоянно. Едва
он успел свыкнуться с тянущей болью, как теперь и плечо стало приносить
дискомфорт, несмотря на обезболивающие, которые щедро вколол ему Хибаяши.
Он посмотрел на костыль и горько вздохнул. Боль сводила его с ума, особенно
по ночам, однако он никогда не жаловался и старался не подавать виду,
особенно в присутствии сестры. Уинсли объяснил ему причину, из-за которой его
нога не подлежала полному восстановлению, но говорил он столь заумными
терминами что, Чуя не понял и половины из сказанного.
Он сбросил край пледа в сторону и потер рукой колено. Глубокие шрамы и рубцы
на коже отчетливо чувствовались под пальцами. Нога была изуродована
медвежьим капканом. Впрочем, внешний вид ноги мало его волновал.
Услышав голоса снаружи, Чуя слегка приподнялся и навострил слух. Голоса

принадлежали Федору и Осаму. Беседа этих двоих всегда походила на
соревнование, кто кого искуснее оскорбит, не переходя на ругательства. То ли
их это забавляло, то ли им нравилось общаться подобным образом. Голоса
внезапно стихли и Дазай появился на пороге. Он занес руку, собираясь
постучаться, но, растерянно оглядевшись, опустил ее обратно.
— Заходи уже, — улыбнулся Чуя.
Осаму прошел внутрь и сел справа от него.
— Что сказал Хибаяши? — спросил он, обмахиваясь ладонью. Теплые солнечные

лучи проникали в палатку. Лето обещало быть теплым и многим людям это дало
бы передышку от зараженных. Однако Чуя понятия не имел, как мутированные
будут реагировать на солнце.
— Сказал, что пуля прошла насквозь.
— Да он чертов гений, — насмешливо произнес Дазай, бросив взгляд на

перебинтованную грудь друга. — А чего бинт на соплях держится? Я ведь
говорил, что надо было позвать Уинсли.
— Хибаяши тут ни при чем, — отмахнулся Чуя. — Это Ясунори и Рю постарались.

Хотели, как лучше, получилось, как обычно.
Дазай задумчиво поскреб подбородок, затем звонко щелкнул пальцами.
— Давай я исправлю?
Не дождавшись ответа, он наклонился вперед, пытаясь отыскать конец

эластичного бинта. Накахара подумал, что идея дерьмовая, но решил
промолчать. Несколько минут совершенный потратил на то, чтобы размотать
бинт. Повязка на его груди отклеилась и Дазай, слегка высунув язык, стал
приглаживать ее пальцем. Когда он поднял глаза на Чую, тот едва сдерживал
819/1179
смех.
— Я тут кое-что вспомнил, — весело ответил он, на недоуменный взгляд Дазая.

— Как ты помогал мне с этим в охотничьей хижине два года назад. Получалось у
тебя хреново. И знаешь… с тех пор почти ничего не изменилось.
— Ой, да пошел ты, — беззлобно фыркнул Осаму и Накахара засмеялся.
В палатке стало тихо. Чуя расслабленно наблюдал, как старательно Дазай

обматывал его грудь. Он по привычке поднял руку, чтобы растрепать копну
белых волос, но одернул себя на полпути.
— Слышал, ты хочешь сегодня вернуться.
— Да, — ответил Дазай, не глядя на него. — Я и так здорово задержался.

Вообще… я зашел к тебе попрощаться.
Чуя бы солгал, сказав, что эти слова его не огорчили. Всякий раз, когда Осаму
уходил от них, он чувствовал себя разбитым. Но будь он проклят, если скажет
такое вслух. Это просто очередное расставание, пора бы уже свыкнуться,
меланхолично подумал он. Но в то же время его тяготил вопрос. Только он что-
то чувствует по этому поводу или Осаму тоже не все равно?
Накахара, задумавшись, не заметил, что уже несколько минут подряд сверлит

его взглядом. Дазай, без капли стыда, уставился на него в ответ. И все вокруг
словно перестало существовать. У Чуи всегда перехватывало дыхание, когда он
видел эти глаза столь близко. Осаму, опираясь руками о спальный мешок,
приблизился к Накахаре вплотную. Чуя заметил легкий румянец на бледных
щеках и, поддавшись необъяснимому импульсу, положил ладонь на его шею и
притянул еще ближе к себе. Их губы почти соприкоснулись, когда кто-то
неожиданно появился на пороге.
Дазай резко отпрянул. Сердце Накахары пропустило удар.
— Я… не помешала? — в смятении спросила Ясунори. — Тут просто… полог… был

приподнят.
— Нет-нет, все в порядке, — спешно ответил Дазай, вскочив на ноги. — Я и так

собирался уходить.
Он быстро чмокнул ее в щеку на прощание и пулей вылетел из палатки, так и не

оглянувшись назад.
Федор, сидящий на капоте машины, вдруг громко и истерично захохотал. Алек

удивленно приподнял бровь.
— Опять кого-то подслушивал?
820/1179
Часть 62
***
Ночь казалась ему бесконечной. Кай не любил тишину. В тишине, он всегда

возвращался в прошлое, о котором мечтал забыть. Иногда он спрашивал себя,
была ли его прошлая жизнь хуже нынешней, и тут же с готовностью отвечал —
да. У него не было права голоса, права на собственную жизнь, права быть
личностью. Родители часто попрекали его фразой, что он обязан им всем. Но
разве ребенок несет ответственность за решение двух взрослых людей?
Кай никогда не понимал, за что он должен быть благодарен отцу. За что должен
его уважать, любить и беспрекословно подчиняться? Его отец был злым
человеком и заядлым алкашом. Выпив одну банку пива, он больше не мог
остановиться. Пил днями и ночами, а то и неделями.
В пьяном состоянии Кай боялся его больше, чем в трезвом. Он частенько будил
его по ночам громким криком и звал к себе, словно собачонку. Его настроение
менялось каждые несколько минут, в зависимости от того, что находилось в его
организме. Когда он смешивал алкоголь, Кай понимал, что грядет скандал и
никогда не ошибался. Его либо избивали, либо прогоняли на улицу посреди ночи
и запирали дверь, либо отправляли за выпивкой, которую никто ребенку не
продавал.
Летом он шатался по улицам, игнорируя любопытные взгляды, а зимой искал

временные прибежища, либо коротал ночь где-нибудь под мостом, в компании
бездомных. Эти парни, хоть и голодали сами, никогда не жалели для него еды и
всегда предлагали место возле костра. Спустя какое-то время, Кай понял, что в
компании бездомных чувствует себя гораздо комфортнее, чем дома.
Прошло еще несколько лет, когда он заметил, что весьма хорош собой и план
выживания назрел сам. Проблем с поиском клиентов у него никогда не было.
Слишком много женатых мужчин, как выяснилось, любили потрахивать
молоденьких мальчиков. Кому-то нравилось делать это в машине. Они
останавливались где-то на обочине, в безлюдном месте, и Кай приступал к
работе.
Больше всего его забавляло, как эти извращенцы остервенело трахали его в рот,
кончали на лицо, а потом с отвращением кидали в него купюры и уезжали с
самым благочестивым видом. Кто-то брал его прямо на улице, в каком-нибудь
темном переулке, а кто-то приглашал домой, заранее прикупив кружевное
женское белье, и грубо имел его прямо в супружеской постели.
Больше всего Кай ненавидел именно этот тип мужчин. Они боялись проявить
излишнюю агрессию в постели с супругой и потому отрывались на нем,
воплощая в реальность все свои извращенные желания. Впрочем, Кай не
жаловался. Платили ему всегда хорошо. На заработанные деньги, он постоянно
покупал еду бездомным и коротал с ними свободные вечера.
Кай подтянул ноги к груди и обхватил колени руками. Он думал об Осаму. Думал
о своем постыдном прошлом, о котором рассказал только ему. Той ночью Эрскин
боялся, что Дазай уйдет и почти был к этому готов, но он остался. Они
проговорили всю ночь и не заметили, как наступил рассвет. Осаму умел слушать,
821/1179
умел поддержать в нужный момент и всегда знал, что надо сказать, чтобы
заставить его улыбнуться. Кай отнюдь не был весельчаком, каким пытался
казаться, и Дазай его депрессивную натуру раскусил, после первой же
совместной ночи.
Эрскин протер глаза и, пошатываясь, поднялся с пола. Его ноги и шея затекли
из-за неудобной позы, в которой он просидел всю ночь, раздумывая, что скажет
Осаму при встрече. Однако, не столько занимал его Дазай, как попытки
Накаджимы свести счеты с жизнью. Он всю ночь прислушивался к звукам в
комнате, боясь закрыть глаза даже на секунду. Он слышал, как Ацуши
ворочался в постели, как пару раз тяжело вздыхал и что-то бормотал во сне.
Эрскин потянулся и широко зевнул. В стрессовых ситуациях его всегда клонило
в сон. Он слегка приоткрыл дверь в спальню и заглянул внутрь. Ацуши лежал к
нему спиной, но совершенный догадался, что он давно не спит. Кай распахнул
шторы и присел на край кровати.
— Как спалось? — спросил он, положив руку на плечо Ацуши. Накаджима упрямо
молчал. — Можешь притворяться спящим сколько хочешь. Но тогда мне снова
придется носить тебя на руках.
— Мы куда-то торопимся? — спросил он, хриплым ото сна голосом.
— Нам нужно перехватить Осаму, пока он не вернулся в лагерь. Я думаю, Натан

готовит для него какую-то ловушку. — Ацуши перевернулся на другой бок.
Увидев его растрепанные волосы, Кай невольно улыбнулся. — Как твоя голова? Я
уже подготовил…
— Почему ты думаешь, что Осаму вернется именно сегодня? — перебил его

Накаджима.
— Я этого не знаю, — ответил он, встав напротив окна. Со второго этажа было
прекрасно видно всю улицу, несмотря на двухметровый каменный забор.
Зараженные двигались вяло, время от времени спотыкаясь о бордюры. Солнце
светило с самого утра и Кай подумал, что весна не за горами. — У нас нет
средств связи, и пока это единственный выход. Я не хочу, чтобы он попал в лапы
этого ублюдка.
— Ты думаешь, Осаму проиграет этому высокомерному хрену? — Накаджима

приподнялся. Повязка сползла с его глаз и Эрскин, обернувшись, ужаснулся,
увидев его лицо. Он поджал губы и быстро отвернулся к окну, вцепившись
дрожащими пальцами в подоконник.
— Натан ни за что не станет с ним драться. Не в его это духе. Скорее всего, он
пойдет окольными путями. Осаму очень силен, а регенерация делает его
практически неуязвимым.
— Но регенерация есть у всех совершенных, — произнес Ацуши. Он сел, свесив

босые ноги с кровати. Эрскин подошел к стулу, на котором висела одежда
Ацуши, взял ее и опустился перед ним на корточки. Накаджима вздрогнул, когда
тёплые руки совершенного коснулись его ступни.
— Да, это так, — невозмутимо ответил Кай, натягивая носок на ногу Ацуши. —
Но у каждого из нас своя скорость регенерации. Мне нужно около получаса,
чтобы восстановиться. Столько же и Базу. Насчет Натана не уверен, но я видел,
822/1179
как он порезался, когда вскрывал зараженного и рана на его руке держалась
несколько минут. У Осаму и Федора регенерация начинается мгновенно. Насчет
остальных я не в курсе. Последний раз я всех вместе видел в лаборатории, еще
до взрыва. И нам было запрещено разговаривать друг с другом. Но даже не это
меня беспокоит, — Эрскин огляделся вокруг, пытаясь найти второй носок. —
Осаму отличается от всех нас. Как бы сказать… он очень сильно меняется, когда
впадает в ярость. Словно перед тобой совсем другой человек. И в таком
состоянии он может убить кого угодно, не понимая этого. Натан довольно часто
расспрашивал меня об этом. А он просто так ничего не делает. И отпустил он
нас тоже не просто так.
Ацуши молчал, раздумывая над словами Кая. До встречи с Кессиди, он бы

посчитал, что все опасения Эрскина насчет Осаму бред сумасшедшего, но
теперь он понимал, о чем говорит совершенный. Два года назад он своими
глазами видел, во что превратился Осаму, потеряв рассудок. В тот день он едва
не убил Накахару, которого заперли с ним в клетке.
После исчезновения Ясунори, Ацуши почти не задумывался о том случае, считая,

что странное поведение Осаму было лишь одноразовой акцией. Слова Кая его
обеспокоили, но, если бы Осаму не мог контролировать себя, рассказ
совершенного был бы насыщен кровавыми событиями. А тут Эрскин лишь
поделился своими наблюдениями и по-настоящему Осаму никому не навредил.
Либо он научился подавлять это состояние, либо Кай просто не видел злого
Дазая.
— У меня очень много вопросов к создателю этого вируса, — Накаджима

откинулся назад и слегка поморщился от вновь подступающей головной боли.
Порой она становилась настолько невыносимой, что будь у него глаза, он бы
выплакал целый океан. Ему часто казалось, что его глаза все еще на месте, и
горят адским пламенем, вместе с его мозгом. Эрскин, заметив гримасу боли на
его лице, тут же подорвался.
— Я отнесу тебя вниз. Софи сказала, что антибиотики очень сильные, поэтому
сначала тебе нужно поесть, — Ацуши открыл было рот, но Кай опередил его. —
Пожалуйста, не упрямься. Чем быстрее выпьешь лекарства, тем быстрее тебе
полегчает.
Тут даже Накаджима не нашелся с ответом. Однако желание сделать какую-

нибудь подлянку все-таки взяло верх. Он сел на колени и покорно протянул руки
к совершенному. Единственное, о чем он жалел, что не видит сейчас его глупого
выражения лица. Эту особенность Ацуши заметил в нем едва ли не с первых
дней пребывания в лагере. Поначалу он казался ему самовлюбленным мудаком,
с раздутым до размеров галактики эго, но, понаблюдав за ним какое-то время,
он понял, насколько все это было напускное. Кай был неплохим парнем, но
почему-то упорно это скрывал.
Эрскин тем временем набросил на его плечи флисовую толстовку, просунул одну
руку под колени, вторую положил на спину и бережно поднял его. Ацуши
прикусил губу, изо всех сил пытаясь не ляпнуть что-нибудь глупое из-за
смущения. Это было далеко не первый раз, когда совершенный нес его на руках,
но тогда Накаджиме было совсем не до этого. Сейчас все ощущалось иначе.
Ацуши представил, как это выглядит со стороны и прыснул. Если бы здесь были
его друзья, они бы точно отпустили пару саркастичных комментариев. Впрочем,
будь они тут, Накаджима героически спустился бы на своих двух.
823/1179
Ну а раз свидетелей нет, пусть несет, подумал он. Его мужское эго без раздумий
уступит личному комфорту.
— Так… что ты там говорил насчет вируса? — озадаченно спросил Кай, спускаясь
по лестнице.
Ацуши пожал плечами.
— Говорю, странно это все. У каждого совершенного разная регенерация.

Разный уровень сил и выносливости. Может, им вводили разный вирус?
— Этого мы не можем отрицать. Регенерацию Осаму можно объяснить тем, что

вирус в его кровь вводили годами. Насчет остальных… может, это особенности
организма? Но насколько я знаю, это исправимо. Совершенные могут
тренировать свои тела, хоть и не самым приятным способом.
— Под тренировкой ты имеешь в виду — смерть? — справился Ацуши.
— Да, — Кай кивнул. — Чем чаще умираешь, тем быстрей становится твоя
регенерация. Но я уж лучше минут тридцать погуляю по загробному миру, а
потом вернусь обратно.
Накаджима фыркнул.
— Ага. Только вот никто в здравом уме совершенного не оставит просто так.
Если произойдет чудо и кому-то удастся тебя убить, они сделают все возможное,
чтобы ты больше никогда не открыл глаза.
— Ты не совсем понимаешь, как это работает, верно?
На этот раз Эрскин решил не повторять старых ошибок. Он принес Накаджиму

на кухню и посадил его на барный стул. Ацуши нащупал гладкое сиденье,
железную подножку и начал слегка покачиваться. Кай тем временем начал
распаковывать сухой паек.
— Что ты имеешь в виду?
— Что убить нас невозможно, — Кай вложил в ладонь Ацуши армейские хлебцы.
Накаджима понюхал их и слегка надкусил. — Осаму не рассказывал тебе?
— Не рассказывал, о чем? — спросил он, перестав жевать. Кай потупил взгляд.

Он был уверен, что Осаму рассказал ему об их эксперименте. Но раз Дазай и
словом не обмолвился, имел ли он право говорить об этом? Совершенный
поджог сухой спирт и поставил на портативный разогреватель железный стакан
с водой. — Ты все равно уже проговорился, Эрскин. Выкладывай.
Кай бросил на него встревоженный взгляд.
— Осаму всегда был одержим мыслями о способах убийства совершенных. Он

расспрашивал об этом меня, Ната, и База. Я вообще не в курсе, как это все
работает. И какой совершенный в здравом уме стал бы искать способ убить
себя?
— Если ты забыл, мы говорим про Осаму, — буркнул Ацуши, встряхивая руки от

824/1179
крошек. — А он точно засланец с другой планеты. Я в этом уверен почти на
девяносто процентов.
Эрскин на секунду закрыл глаза и потер лоб.
— В общем, он много раз себя калечил, хоть я и пытался этому препятствовать.

Он всегда говорил, что просто ставит эксперименты и повода для беспокойства
нет. Ведь бессмертный подопытный идеальный вариант.
— Но ведь совершенные чувствуют боль? — озадачился Накаджима.
— Да, — Кай поставил перед ним поднос с кофе и с хлебцами в джеме. Ацуши
едва не опустил руку в стакан, но Эрскин вовремя отвел ее в сторону. — Осаму,
несмотря на это, подвергал себя жутким экспериментам. И в один день все это
безумие дошло до того, что я застал его с гранатой в руках. — Накаджима замер,
с поднесенным к лицу стаканом.
— Только не говори…
— Я даже рта открыть не успел, — Кай вытянул стул и рухнул на него. — Он,
черт возьми, себя подорвал.
Ацуши поставил стакан на поднос и долго молчал. Эрскин какое-то время

смотрел на мраморный стол, затем поднялся и начал вытаскивать лекарства
Накаджимы из спортивной сумки. Листок, который передала ему Софи, висел на
холодильнике, но Кай почти не смотрел на него, так как выучил его содержимое
наизусть.
— Что случилось потом? — шепотом спросил Ацуши. — Я ведь не с призраком

общался все это время?
Кай усмехнулся.
— Принцип такой, — произнес он, устало потирая глаза. — Если тебе отхерачит
руку, она отрастет. Если кто-то сделает конфетти из совершенного, начнется
такая жуткая регенерация, что ты неделю проходишь в прострации, после
увиденного. Каждая часть нашего тела… — Эрскин поднял указательный палец,
— живой организм. И он постоянно будет стремиться к целостности.
Накаджима глотнул кофе и слегка покачнулся на стуле.
— Что-то я совсем не догоняю. Говоря простым человеческим языком, если вас

разорвет на куски, то все оторванные части тела будут стремиться друг к другу,
словно, какой-то магнит или… блять, у меня впервые не хватает фантазии,
чтобы это описать. Скажу, что это просто омерзительно, чувак. Никогда не
взрывайся. Не хочу на это смотреть.
— Ты и так слепой.
— Действовал на опережение.
Кай засмеялся. Ацуши, улыбаясь, протянул руку в ту сторону, где, судя по

голосу, должен был стоять Эрскин.
825/1179
— Рад, что смог тебя развеселить. А теперь дай мои таблетки, пока я снова не
стал депрессивным и раздражительным. — Кай вложил в его ладонь несколько
пилюль и стакан с водой во вторую. Ацуши поставил стакан и задумчиво провел
пальцами по гладким пилюлям. — Я выбираю синюю.
Эрскин застыл в напряжении. Только он подумал, что Ацуши смирился с

происходящим, как фраза Накаджимы заставила его снова забеспокоиться.
«Примешь синюю таблетку и сказке конец. Ты проснешься в своей постели и

поверишь, что это был сон».
— Они все красные, — прошептал Кай.
Рюноске который день что-то тайком вырезает из дерева. Он зажимает ногами

брусок и строгает его одной рукой.
Как-то я предложил ему помощь, но он здорово смутился и сказал, что
справится сам.
Надеюсь, у него все получится. Нет. Не так. У него точно все получится!
Александр Камински.
В салоне машины стояла тишина. Кай нервно постукивал пальцами по рулю,

прислушиваясь к звукам вокруг. Он не был уверен, что Осаму придет, тем не
менее сидеть сложа руки они не могли. Эрскин поставил машину далеко от
лагеря и надеялся, что никому из бывших приятелей не повезет наткнуться на
них. В противном случае, он был бы вынужден их убить. Все эти ребята были
неплохими людьми, однако Натан выдрессировал их словно собак, быть верными
и преданными.
Ацуши молчал уже полчаса и Эрскина иногда раздражало, что он не мог понять,
спит этот парень, витает в облаках, или просто наслаждается тишиной. Однако,
причиной его нервозности был отнюдь не Накаджима. Кай пытался понять,
почему Натан ослепил его. Ацуши провел в лагере много дней и лидер либо не
замечал его, либо проходил мимо, едва удостоив снисходительным взглядом.
Осаму неспроста попросил его об одолжении. Вероятно, еще перед уходом он

предполагал подобный исход, но по некоторым причинам не мог забрать
Накаджиму с собой. Но черт возьми, разозлился Кай, почему он не мог должным
образом ему все объяснить? Если бы он только сказал, что Натан и есть угроза,
он бы не ушел из комнаты, оставив их наедине. Кай мог это объяснить только
тем, что Осаму где-то крупно облажался и Натан узнал об этом.
— Это не Осаму там, случаем, идет? — вдруг спросил Ацуши, приложив ладонь
ко лбу.
— Где? — взволнованно спросил Эрскин. Осознание пришло спустя секунду. —

Очень смешно, — буркнул он, скорчив кислую мину. Накаджима засмеялся.
Кай надеялся, что Ацуши сможет оклематься. Не физически, так хотя бы

морально. Однако привычная словоохотливость этого парня испарилась. Он
826/1179
постоянно молчал, либо притворялся спящим. Эрскин прекрасно понимал, что
Накаджима медленно погружается в океан, воды которого состоят из глубокой
депрессии, апатии и безысходности. Он и сам когда-то барахтался в таком же и
никого не было рядом, чтобы протянуть руку помощи.
— Сколько часов? — справился Накаджима. Он сидел, закинув ноги на бардачок,

и жевал витамины, которые Кай достал для него из сухого пайка.
— Почти восемь, — ответил он, взглянув на наручные часы.
— И сколько мы будем ждать?
— Не знаю. Ты устал? Можешь пересесть за заднее сидение и полежать немного.
— У тебя была когда-нибудь девушка? — вдруг спросил Ацуши, чем вогнал его в
ступор.
Эрскин убрал руки с руля и откинулся на сидение. Он молчал какое-то время,

устало массируя пальцами кожу головы. Он не спал вторые сутки и почти был
уверен, что заснет сразу, как только его голова коснется подушки.
— Нет. Дальше перепихона как-то не заходило.
— Искал что-то особенное? Или наоборот?
— Или наоборот, — Кай вяло улыбнулся.
Накаджима повернул к нему голову. Он не видел Эрскина, но его образ слишком

хорошо запечатлелся в его памяти. Наверное, причина была в том, что этот
совершенный раз за разом протягивал ему руку помощи.
Первый раз он подхватил его едва ли в воздухе. Ацуши сначала разглядел

длинный красный хвост, крепкие жилистые руки, а затем слегка загорелое лицо,
с хитрющей ухмылкой. Он смотрел на него, словно на полоумного, а затем
отвесил болючий щелбан и отвел к своим, несмотря на яростное сопротивление.
Впрочем, выглядело это так, словно кролик пытался выбраться из медвежьих
лап или антилопа из львиной пасти. Весь путь во вражеский лагерь Эрскин
подшучивал над ним и всячески издевался.
Второй раз случился, после того, как Осаму велел ему убираться из лагеря.
Накаджима заупрямился и Кай уступил ему. В тот день стоял ужасный колотун,
а этот парень довел его до ворот, одетый в одну растянутую майку, джоггеры и
черные берцы. Накаджима искренне не понимал, почему Эрскин красит волосы в
ядовито красный цвет, когда сам по природе был рыжим. Однако, когда он
задал этот вопрос, совершенный лишь отмахнулся, бросив фразу:
Некоторые сходства с одним человеком вызывают у меня отвращение.
И чертов третий раз. В принципе, вот он, подумал Ацуши. Наверняка, он все еще
одет в черную майку, кожаную куртку, в брюки, цвета хаки, на которых уйма
ненужных карманов, и высокие серые берцы. Его волосы, скорее всего, собраны
в пучок на затылке. Да… все именно так.
Этот парень, с самого первого дня знакомства, показался ему эгоистичным
ублюдком и прохвостом, который не упускал любой возможности подшутить над
827/1179
ним. Однако, у Ацуши было достаточно времени, чтобы узнать его получше и
многое переосмыслить. Кай куда серьезнее и ответственнее, чем пытался
казаться. Временами он депрессивен и молчалив. Он умен и много чего знает.
Он чрезмерно заботлив и не замечает этого. С ним можно поговорить по душам,
а можно весь вечер носиться по улице, стреляя друг в друга мыльными
пузырями из пистолетов. Иногда он очень груб и жесток. Но эти черты
характера идут со всеми совершенными рука об руку.
— А я никогда не задумывался об отношениях, — произнес Ацуши, пожав

плечами. — Мне все это казалось скучным и неинтересным, и поэтому я
постоянно находил отговорки.
Впрочем, едва произнеся эти слова вслух, он задумался о Ясунори. В какой-то

период между ними происходило что-то странное. Было то ли влечение, то ли
симпатия, но со временем все перетекло в дружеские отношения и такому
раскладу Ацуши был рад. Сейчас даже мысли о Ясунори в подобном ключе
заставили бы его покраснеть.
— Ты просто еще не…
Кай вдруг замолчал, услышав хруст веток неподалеку.
***
— Это они! Открывайте ворота! Живо! — крикнул Бенджамин. — Босс вернулся!
Кацу и Мэса сорвались с места. Железные четырехметровые ворота, с громким

скрежетом, отъехали в сторону. Военные, люди Федора и просто зеваки, встали
по обе стороны от дороги, с ажиотажем наблюдая, как длинный ряд машин
начал медленно заезжать на территорию городка. Первым проехал пикап
Федора, за ним несколько легковых машин, затем военные грузовики. Чуя,
Ясунори и Рюноске удивленно глазели по сторонам, поражаясь размерам
убежища.
По сути это была небольшая часть города, огороженная огромной кирпичной
стеной и высоченными воротами с двух сторон. Стены были шириной в
полметра, что позволяло спокойно патрулировать территорию. На сторожевых
вышках Чуя насчитал двенадцать человек, по шесть на каждой. Все были
вооружены до зубов, а на самих вышках стояли пулеметы. Внутри городка было
много домов, чистые ровные дороги, фонарные столбы, ухоженные клумбы и
деревья. Рюноске едва не потерял дар речи, увидев прачечную, столовую,
аптеку, напротив дороги, и бильярдный клуб. Впереди их ждало много чего
интересного.
— Алек… — сиплым голосом прошептал Чуя. — Я один не понимаю, что

происходит?
Рюноске и Ясунори уставились на Камински не менее напряженно.
— Вас это удивляет? — улыбнулся он, посигналив кому-то на улице. — Половину

того, что вы видите, Федор возвел из пыли и обломков. У нас есть вода, есть
свет, лекарства и еда. Но пока все это в небольших количествах. Но мы усердно
828/1179
работаем над этим.
— Но, как… — поразилась Ясу.
— Федор нашел проблему и устранил ее, вот и все, — ответил Алек. — Подумай,
почему у нас не было электричества? Или теплой воды?
— Потому что, все заразились и работать было некому? — предположил Рюноске.
— Именно так, Рю, — Камински протянул руку и потрепал его по голове. —

Поэтому он организовал охрану всех важных объектов. Некоторые пришлось
огородить стеной, так как зараженных в округе было много. Мы несколько раз
уводили их за пределы города, но они все равно рано или поздно возвращаются.
Хотя, большую угрозу сейчас представляют мутированные. Нам здорово повезло,
что Аксель и Рен вернулись в лагерь.
— Аксель и Рэн? — Ясу протиснулась между передними сидениями. —

Совершенные? Какие они? Я к тому, что…
Пикап Федора остановился возле длинного двухэтажного здания, из красного

кирпича. Наружу вывалились военные, с любопытством разглядывая новые лица.
Первым из машины вышел Федор. Кому-то он пожал руку, кого-то похлопал по
спине и, перебросившись парой тройкой фраз, скрылся в здании, что-то
прошептав Дрейку на ухо. Чуя предположил, что одна часть этого здания
использовалось под казармы, а вторая под хранилище оружия. Для простых
казарм уж очень хорошо это место охранялось.
Карма и Рейко, громко выкрикивая приказы, прошли в самый конец ряда, где
стояли грузовики. Люди медленно выбирались наружу, с неподдельным
удивлением озираясь по сторонам. Работа по расселению предстояла немалая.
Алек, заметив не менее взволнованные лица ребят, подбадривающе улыбнулся
им.
— Вы быстро ко всему привыкните. К тому же... наконец-то сможете поспать без

оружия под подушкой, — он забавно поморщил нос. — Либо Карма, либо Рейко
найдут для вас свободный дом, но это займет какое-то время. Поэтому ночь
можете провести у меня. Если вы, конечно… не против.
— Боги, на какой ответ ты рассчитываешь? — засмеялся Рюноске.
— Здесь у каждого свой дом? — поразилась Ясунори.
— Почти, — ответил Александр. Чуя заметил, что несколько человек топтались

рядом с машиной, словно ожидая, когда Камински выйдет из нее, но он
продолжал сидеть с ними, терпеливо отвечая на их вопросы. — Семьям дом
отдается без всяких вопросов. А если в жилье нуждается один человек или двое,
мы стараемся поселить их вместе. Так как почти все дома двухэтажные, это не
нарушает их личное пространство.
— А как здесь все работает? — Акутагава наконец задал вопрос, который

волновал его с тех пор, как они проехали через ворота. — Я видел магазины,
столовую… аптеку, черт возьми! Я не понимаю, как здесь устроена торговля.
Алек стянул с плеч куртку и закинул ее на изголовье сидения.

829/1179
— На самом деле, торговли как таковой у нас нет. В этом городке работают
почти все, кроме стариков, детей и больных. Столовые бесплатные. То же самое
и с аптеками. Вынести весь пенициллин, конечно, не получится, потому что
сначала надо обратиться к врачу, а потом уже идти в аптеку с разрешением на
выдачу нужного препарата. Насчет некоторых магазинов… — он задумчиво
поскреб подбородок. — Есть небольшая система поощрения. В основном она
касается ребят, которые берутся за опасную работу.
— Например, работа за пределами лагеря? — спросила Ясу.
— Да, — Алек кивнул. — Никто не гарантирует, что, выйдя за ворота, они

вернутся обратно. А некоторая работа требует определенных знаний. И таких
людей мы стараемся…
Кто-то тихо постучал в окно. Алек кивнул незнакомцу и вновь повернулся к ним.
— Мне нужно отлучиться на время. Как только освобожусь, я обязательно отыщу

вас и расскажу все более подробно. Идет? — Камински поднял рюкзак, который
лежал между двумя подлокотниками и, порывшись в переднем кармане,
вытащил небольшую связку ключей. — Все дома пронумерованы. Ищите
двадцать седьмой. Можете пока отдохнуть, принять ванну, не знаю… поспать.
Или прогуляться по городу.
Александр кивнул им на прощание и вышел из машины.
Кохаку снова занял маю кровать.

Я сказал Кохаку, что она мая, но он пасмеялся и ударил меня в нос.
Я хател пажаловаться Дрейку, но он всегда гаварит, что сильный мужчина сам
решает сваи праблемы.
П. Спенсер
Федор мерно постукивал пальцами по столу, безмолвно разглядывая сидящего

напротив База. Осаму рассказал ему, кто стоял за нападением на лагерь и
Достоевский едва сдерживал желание разорвать База на части. Алек стоял за
его спиной, и, едва заметив, как лидер напрягся, положил ладонь на его плечо.
Федор закрыл глаза и глубоко вздохнул. Арата стоял в дальнем углу, сложив на
груди руки. Вид у него был не менее мрачный. Справа от Федора сидела Рен,
слева Хён Джун, со связанными за спиной руками. Выглядел он потрепанным и
уставшим.
— Ты подорвал мой лагерь, убил моих людей и впустил зараженных. Как, по-
твоему, я должен с тобой поступить, Баз? — спросил Достоевский. Его
фиалковые глаза опасно светились в полумраке комнаты.
— Поступай, как хочешь, — ответил Баз. — Мне все равно.
— Если бы тебе было все равно, ты бы позволил ручному зверьку Осаму

830/1179
разорвать тебя. А не тащился бы сюда из самого Токио.
Арата, услышав имя сына, вздрогнул. Хён Джун поглядывал на База,

единственным целым глазом. Новость о том, что совершенный пришел с
повинной, казалась ему смехотворной. Баз был предан Натану, и его появление
здесь, он мог объяснить только очередным планом лидера. Тем не менее, он
понимал, что любая задумка будет тяжело выполнима, так как лагерь сейчас
кишел совершенными.
Он бросил на Рэн полный презрения взгляд. Кто вообще надоумился сделать

совершенную из бабы, подумал он. Роль женщин в новом мире была давно
предопределена. Ублажать мужчину и рожать детей. Жаль, что только Натану
хватает ума это понять и действовать соответствующим образом. Рэн, словно
прочитав его мысли, придавила каблуком сломанный палец на ноге Хён Джуна.
Тот глухо зашипел и бросил на нее испепеляющий взгляд. Рэн улыбнулась.
— Можешь верить мне, а можешь нет, — сказал Баз, после недолгих раздумий.
— Когда Осаму прижал меня и поставил свои условия, я готов был согласиться
на что угодно, лишь бы избавиться от этого психопата.
Федор исподлобья посмотрел на Арату. С виду он выглядел спокойным, но

Достоевский заметил, как у него желваки заходили на скулах и потемнел
взгляд. Арата несколько лет не видел сына, но, всякий, кто встречался с ним,
отвешивал не самые лестные отзывы.
Интересно, подумал Федор, слушая все эти безумные истории о нем, он пожалел
хоть раз, что сделал его частью эксперимента?
— Но по дороге сюда ты внезапно прозрел? — глумливо спросил Достоевский,

положив подбородок на скрещенные пальцы.
— Можно и так сказать, — ответил Баз. Выражение его лица никогда не

менялось, что, в прежние времена, дико злило Эрскина. — Я выполнял поручения
Натана, потому что был в его лагере. Если бы я находился здесь, то подчинялся
бы твоим приказам. Мне все равно, кто стоит у руля.
Федор нахмурился. Этот парень был либо самым большим идиотом, которого он
встречал в своей жизни, либо просто отъявленным пофигистом. Достоевский
собирался закончить этот бесполезный разговор, но, едва взглянув в спокойные
глаза совершенного, внезапно кое-что осознал.
— Я не могу оставить тебя в лагере, Баз. Люди рано или поздно узнают, что ты
натворил и начнется травля. Я знаю, что не в твоем характере отвечать
агрессией на агрессию. А людям, которые потеряли близких, будет плевать
совершенный ты или сам архангел Михаил.
— Мне все равно, — повторил Баз. — Делай, что считаешь нужным.
Рэн и Алек удивленно переглянулись. Внезапная перемена в тоне Федора

озадачила их.
— С некоторыми потерями нелегко смириться, — осторожно произнес

Достоевский, глядя Базу в глаза. Совершенный поджал губы и уткнулся
отрешенным взглядом в стол. — Если ты готов искупить свою вину, то в
831/1179
Йокогаме много зараженных. Нет недостатка и в мутированных. Ты знаешь, что
делать.
Баз поднялся и направился к выходу. Рэн едва не сорвалась с места, но Федор

остановил ее легким кивком головы.
— Пусть идет, — произнес он и переключил внимание на Хён Джуна.
Хён Джун, казалось, вот-вот взорвется от ярости. Он до последнего верил, что у

База есть план, однако уход совершенного заставил его трезво оценить
ситуацию, в которой он оказался. Несмотря на то, что они были предельно
осторожны, Рэн удалось вычислить его. Впоследствии, он много думал, где мог
оступиться и даже в какой-то миг начал подозревать Шоджи. Однако, эта
теория отпала сразу, так как в преданности Шоджи не было равных. К тому же,
уж слишком много злодеяний было на его счету, чтобы переметнуться на
сторону врага.
Раз вычислили его, значит, и за стариной Шоджи кто-то отправился, подумал

он. В этой комнате не было только одного совершенного. А он достанет кого
угодно и где угодно. Даже в аду.
— Ответь только на один вопрос, — Федор поднялся и встал возле Хён Джуна,
прислонившись спиной к деревянному столу. — Почему?
— Почему?! — плюнул он. — Я не желаю подчиняться мальчишке! Натан знает

свое дело и управился бы гораздо лучше тебя!
— Взрослый, не значит мудрее, — ответил Алек. — Оглянись вокруг. У нас есть

свет, есть чистая и горячая вода, электричество, лекарства, крыша над головой
и налаженная работа, где каждый знает, чем должен заниматься. В лагере
Натана хаос и самопроизвол. Это ты называешь — знает свое дело?
— Я не желаю слушать наставления от подстилки Федора! — крикнул Хён Джун.

Рен хохотнула, когда он отлетел в сторону и, ударившись головой об стену,
потерял сознание. Федор вернулся на место и сел на стул.
«Он того не стоил», тихо прошептал Алек.
— Приведите этого осла в чувства, — приказал Достоевский, раздражённо

пожав плечами.
832/1179
Часть 63
***
Раньше Арата был веселым парнем, но жизнь превратила его в угрюмого вояку.
Порой я пересматриваю старые фотографии со службы и не узнаю его.
Хито "Лесоруб"
— Ты куда?
— Сиди здесь, я скоро вернусь.
Кай вышел из машины и закрыл глаза, прислушиваясь к посторонним звукам.

Вновь раздался хруст мокрых веток и громкое карканье ворон. Этот запах
Эрскин узнал почти сразу. Поначалу он испытал облегчение, а спустя секунду
забеспокоился. Он сжал кулаки и, глубоко вздохнув, пошел на звук.
В лесу было темно. Время перевалило за восемь. Над головой беспокойно

кружили вороны и тихо завывал ветер. Совершенный поднял голову и какое-то
время зачарованно смотрел на высокие кустистые деревья. Он так много
времени провел в лесу, но только сейчас заметил, как быстро все вокруг
позеленело.
— Кай? — за спиной раздался знакомый низкий голос. Эрскин, несмотря на то,

что много раз готовился к этому моменту, почувствовал, как у него волосы
зашевелились на голове от страха. Эта минута должна была наступить рано или
поздно, подумал он. — Что ты здесь делаешь? Я направлялся в лагерь, но
почувствовал ваше присутствие. Все… хорошо?
Кай медленно повернулся. От Осаму пахло кровью и мокрой пылью. Наверняка

по пути в лагерь ему пришлось избавиться от парочки зараженных. Его белые
волосы слиплись от крови и желтые глаза устрашающе светились в темноте.
Совершенный стоял под деревом и половину его лица закрыла тень. Кай молчал,
думая с чего начать разговор.
— Осаму, я… В общем… Ацуши…
Дазай вышел из тени и подошел к Эрскину. Вид у него был потрепанный и

уставший. Значит, это были не зараженные, а мутированные, догадался Кай. С
ними даже совершенным порой приходилось несладко. Он поежился, вспомнив,
как один из них едва не проглотил его целиком. Высвободиться он, конечно,
успел, однако мутированный прожег ему кислотой половину лица. Ощущение
было не из приятных.
— Что с ним? — с сомнением спросил Дазай. — Он ведь здесь?
— Да, просто… Осаму, я не знал, что Натан…

833/1179
Дазай, недослушав, оттолкнул его и побежал к машине. Порывистый ветер
раскачивал деревья, они гнулись и громко скрипели. Где-то собаки подняли
адский гам. Вороны сидели на покрытом мхом валуне, смотрели, поблёскивая
черными бусинками глаз и порой широко расправляли крылья, словно собираясь
упорхнуть.
Пикап был припаркован на небольшой прогалине, возле высоких листьев

папоротника. Дазай остановился и, увидев светлую макушку через окно,
вздохнул с облегчением. За те несколько минут, что он бежал к машине, его
разум выдал уйму вариаций с участием Накаджимы, и каждая из них была с
плачевным исходом.
Он подошел к пикапу и открыл дверь. Эрскин, запыхаясь, выбежал следом,

однако, увидев, как совершенный приподнимает повязку на глазах Ацуши,
неосознанно попятился назад. Ночную тишину прорезал громкий отчаянный
вопль. Осаму отшатнулся от Накаджимы и схватился обеими руками за голову.
— Нет… Нет! Нет! Нет! — закричал он.
Ацуши, нащупав рукой дверь, попытался выбраться из машины. Он наступил на

железную подножку, однако, не рассчитал высоту под ней. Вторая нога
соскользнула вниз. Падая, он попытался ухватиться за что-нибудь рядом.
Пальцы заскользили по кожаному сидению и, пытаясь зацепиться за него, он
лишь вывернул пару ногтей. Второй рукой он все-таки успел схватить ручку, но
дверь отъехала в сторону и Накаджима вывалился наружу.
Кай, позабыв обо всем, бросился к нему сломя голову. Но не тут-то было. Дазай
схватил его за горло и со всей силы швырнул назад. Эрскин ударился затылком
о валун и какое-то время не шевелился. Вороны возмущенно загалдели и
перепорхнули на деревья.
— Осаму! — крикнул Ацуши, поднимаясь с сырой земли. Он пытался определить

по звуку, где находятся совершенные, но, из-за лая собак и громкого галдежа
ворон, не слышал ничего. Он нервно протер грязные ладони о грудь и шмыгнул
покрасневшим от холода носом. Руки спустя пару секунд стало покалывать и
Ацуши понял, что ободрал кожу во время падения. Он поджал губы и застыл на
месте, в панике озираясь по сторонам.
Дазай тем временем подошел к очнувшемуся Эрскину, приподнял его за волосы

и ударил лицом об шероховатый валун. Кай, держась за нос, попытался отползти
в сторону, но совершенный схватил за грудки и грубо встряхнул.
— Всего одна просьба! — крикнул он в гневе. — Всего одна долбанная просьба!
Кай проглотил кровь, скопившуюся во рту, и коснулся пальцами окровавленного

затылка. Он и слова не успел вымолвить в свое оправдание, как на него
обрушился очередной удар. Кое-как вырвавшись из рук совершенного, он,
пошатываясь, отошел назад и, держась за ребра обеими руками, вскинул голову.
Дазай резко повернулся. Его зрачки беспокойно бегали из стороны в сторону.
Эрскин понял, что он пытается одновременно уследить за всеми звуками вокруг.
Днями и ночами он ломал голову над вопросом, почему Натан отпустил их, и
ответ теперь казался ему очевидным. Натан полагал, что, узнав об увечьях
834/1179
друга, Осаму придет в такую ярость, что, потеряв рассудок, убьет сначала
Накаджиму, а затем расправится с Каем. Но самое приятное ожидало его
впереди. Очнувшись, Осаму столкнулся бы с последствиями своего безумия. Что
и стало бы для него высшим наказанием за предательство.
— Осаму, послушай… — произнес Кай, морщась от боли. Он чудом успел

уклониться от первого удара, второй он попытался заблокировать ладонью,
однако сила Дазая намного превосходила его. Он вывернул запястье Эрскина и,
развернув его к себе спиной, сломал позвоночник коленом. Кай, не издав ни
единого звука, распластался по земле. Осаму стоял рядом и смотрел на него
сверху вниз полными слез глазами. — Я не…
— Замолчи.
— Я не знал, от кого должен…
— Я сказал тебе заткнуться!
— Я знаю, что ты злишься на меня и… — прошептал Кай, не в силах

пошевелиться. Как-то Осаму рассказал ему про Кессиди и про первый случай,
когда он потерял над собой контроль. Когда Эрскин поинтересовался, как
Накахаре удалось привести его в чувства, он ответил, что все это время слышал,
как Чуя звал его.
— Злюсь? На тебя? — спросил он дрожащим голосом. — Я злюсь только на себя,

Кай. У меня были две попытки его спасти. Две! Я мог забрать его с собой! Мог
проверить эти чертовы тела, но не сделал ничего из этого. Я облажался везде,
где только мог!
Он упал на колени и закрыл лицо ладонями. Кай лежал на мокрой холодной

земле и молча смотрел на него. В голове было пусто. Он не знал, что должен
сказать. Да и нужны ли слова в такой ситуации? Он тяжело выдохнул и
уставился на луну. По крайней мере, этой ночью планам Натана не суждено
было сбыться.
Услышав шорох кустов, оба повернули головы. Ацуши, держа в руках длинную
гнилую палку, медленно брел куда-то в сторону, цепляясь за кусты и деревья.
Эрскин тихо прочистил горло и Накаджима подпрыгнул на месте от испуга.
— Кай?! — крикнул он с облегчением.
— Он самый, — улыбнулся совершенный. — Где такую крутую палку надобыл?
— Иди ты. Осаму рядом?
Эрскин бросил взгляд на Дазая.
— Здесь, — ответил он, пытаясь пошевелить рукой. Чувствительность наконец

стала возвращаться. Накаджима бросил палку на землю и какое-то время
молчал, собираясь с мыслями.
— Знаешь, Осаму, тебе бы не помешало немного поработать над своим

характером и приступами гнева. Прежде чем необдуманно бросаться на людей,
будь добр сначала с ними поговорить. Ты пропал, никому ничего толком не
835/1179
объяснив. И своей просьбой подставил Кая под удар. Но если бы не он, я уже был
бы мертв. Он спас мне жизнь и заботился обо мне все это время. А где был ты?
Не подумай, что я осуждаю тебя, вовсе нет. Ведь это изначально был мой выбор.
Я остался, несмотря на то, что ты несколько раз просил меня уйти. Это моё
решение и только я несу за него ответственность. Но скажи мне… а если бы на
месте Кая здесь был простой человек? Он был бы уже мертв? Просто… — он
вытянул руку и сжал ее в кулак. — Научись себя сдерживать. Прошу тебя.
Дазай незаметно вытер глаза и кивнул, хоть Накаджима и не мог видеть этого
жеста.
— Хорошо, — произнес он хриплым голосом. Ацуши настороженно наклонил

голову, но решил воздержаться от комментариев.
Осаму поднялся, снова вытер глаза и протянул Каю руку.
— Прости… за все. Можешь что-нибудь сломать мне в ответ.
— Оставлю это право за собой на будущее, — ответил Кай и крепко сжал

протянутую руку. Дазай оторвал его от земли и Эрскин зашипел от боли.
Отряхнувшись от грязи и листьев, они подошли к Накаджиме и одновременно
потянули к нему руки. Дазай, почувствовав себя неловко, уступил Каю и отошел
на шаг.
Сам же Эрскин был уверен, что Ацуши заупрямится из-за присутствия Осаму и
изъявит желание идти пешком, однако он не произнес ни слова, когда
совершенный поднял его на руки. Весь обратный путь к машине все трое
молчали.
Который день пытаюсь вырезать из дерева фигурку Алека.

Хотел сделать ему приятное.
Раньше я неплохо рисовал и думал, что работа с деревом практически не
отличается от простого рисования.
Как же я ошибался…
Ладонь в мозолях, нож затупился, все деревянные бруски испорчены неумелой
рукой.
— Куда едем? — спросил Эрскин, положив обе руки на руль.
— В Йокогаму, — тихо ответил Дазай. Он сидел позади, с низко опущенной

головой. Кай бросил взгляд на слипшиеся от крови белые волосы и небольшую
подвеску в виде волчьего клыка, слабо покачивающуюся на его шее. Он
понимал, что чувство вины съедает его изнутри и никакие слова поддержки
сейчас ему не помогут.
— Зачем? — изумился Ацуши. — Мы ведь так долго добирались до Токио. Какой

тогда был смысл…
836/1179
— Убежище, — перебил его Дазай, устало потирая лицо. — Там сейчас все наши.
Накаджима резко повернулся.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду Чую, Ясунори и Рюноске.
— Рюноске?! — крикнул Ацуши. — Боги, с ним все в порядке? Как они его нашли?
Он ведь умотал сразу, после твоего ухода.
Дазай сделал вид, что не услышал последнюю фразу. Поступок Акутагавы был
очевиден еще по рассказу Ясунори. Тем не менее, он не хотел придавать этому
значения. Рюноске во всем признался и это значило, что он наконец решил
двигаться дальше. По крайней мере, Дазай очень на это надеялся.
— А еще мы были бы не против узнать, куда ты так быстро умотал, — вклинился

Кай.
Дазай откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза. Его ужасно клонило
в сон. Он молчал несколько минут, собираясь с мыслями, а затем начал говорить.
Он рассказал им про Федора, про лагерь в Йокогаме, про Чую и Ясунори, над
которыми несколько дней измывался спятивший каннибал, и наконец про засаду
на дороге.
Ацуши весь рассказ вел себя на удивление тихо и лишь время от времени
перебивал друга, чтобы уточнить кое-какие детали. Новость об увечьях Чуи
потрясла его настолько, что он попросил остановить машину и какое-то время
сидел с широко распахнутой дверью, жадно глотая холодный ночной воздух.
Кай вникал в каждое слово, но эмоций Ацуши не разделял. Чую и Ясунори он
видел лишь мельком, так как был занят спасением Накаджимы, который по сей
день продолжал упорно врать, что не пытался покончить собой, а прыгнул в
толпу зараженных, чтобы достать подарок матери.
Кай выехал на асфальт и дорога стала более плавной. Он подавил зевок и

посмотрел на зеркало дальнего вида. Осаму клевал носом и слишком вяло
отвечал на вопросы Ацуши. Эрскин задумался о Базе. Он не понимал, почему
Осаму так слепо верил ему. Он мог наплести Федору что угодно, а затем
вернуться к Натану, надсмехаясь над их наивностью. Только вот, ни Осаму, ни
Федор отнюдь наивными не были. Но что же такого они в нем увидели, раз дали
ему полную свободу действий?
Впрочем, думал он не только о Базе. Раз они направлялись в убежище,

становился вопрос о судьбе самого Кая. Как Достоевский поступит с ним?
Репутация у него была не на высоте даже среди своих. Поначалу Эрскин решил,
что отправится своим путем, как только они прибудут в Йокогаму, однако,
обещание данное Ацуши, тут же связало его по рукам и ногам.
— Нам нужно устроить привал, — сказал Дазай, разглядывая дома через окно
машины.
— Этот ничего так, — ответил Кай, кивком указав на крытый белым сланцем
дом. Вокруг него бесцельно бродили зараженные. Услышав шум мотора, они,
толкаясь, бросились к ним.
837/1179
— Посидите тут, — сказал Дазай. — Я подам знак, как все расчищу.
Он резко открыл дверь, грубо оттолкнув зараженного назад и вышел из машины.

Кай по привычке закинул руки на руль и, слегка наклонившись вперед, принялся
наблюдать. Оторванная рука с глухим стуком упала на лобовое стекло. Эрскин
испуганно вздрогнул, а затем показал смеющемуся Дазаю средний палец и
включил дворники.
— Ты чего притих? — спросил он у Накаджимы. Ацуши потер ладони друг о друга

и невесело засмеялся.
— Ты был прав. В тот день, когда ты спас мне жизнь, я на самом деле хотел
покончить с собой… Подарок матери был только оправданием, чтобы спрыгнуть.
Хотя, этот браслет действительно был мне очень дорог, — он нащупал ремень
безопасности и начал нервно защёлкивать его. — Теперь я думаю, если бы не
мой глупый и эгоистичный поступок, может, глаз и нога Чуи были бы целы?
Может, если бы я был с ними, они не забрели бы в тот лес, не угодили бы в
капкан и не попали бы к каннибалу.
— Ацуши…
— Все могло обернуться иначе, Кай, — прошептал он, потирая шершавые ладони
друг о друга. — Если бы только я…
— Послушай меня, — Кай развернулся и обхватил его лицо руками. — Какой

смысл сожалеть о том, что уже случилось? Ты все равно ничего не исправишь.
Что сделано, то сделано. Жизнь, как огромная шахматная доска. И, думаю,
принцип тебе понятен. Забудь, черт возьми, это слово, — совершенный
приподнял повязку и вытер большим пальцем слезу на его щеке. — Думать о
случившемся можно бесконечно. А если бы Рюноске не ушел искать Осаму? А
если бы не появился Натан? А если бы Осаму остался в ту ночь с вами? А если бы
вы не приехали в Токио? Цепочка бесконечная.
Накаджима накрыл его ладони своими и громко шмыгнул носом.
— Ты прав. Прости… развел слякоть.
Эрскин улыбнулся.
— У меня для тебя подарок. Давно хотел вернуть, но все не было подходящего
времени. Деньки у нас не задались. Протяни-ка руку.
— Зачем? — спросил он растерянно.
— Просто протяни руку, — Кай закатил глаза и полез в карман брюк. Накаджима
нахмурился, когда Эрскин потянул наверх рукав его толстовки, а затем что-то
закрепил на запястье. Ацуши взволнованно провел пальцами по тоненькому
плетёному браслету, маленькой теплой застежке, крохотным круглым
бисеринкам и вдруг зарыдал в голос.
***
838/1179
Дазай бросил сумку в угол комнаты и устало свалился на кровать. Все его тело с
ног до головы было в крови зараженных. Время давно перевалило за
двенадцать, но Кай и Ацуши о чем-то разговаривали в гостиной и, судя по
оживленным голосам, спать в ближайшее время они не собирались. Дазай
принял сидячее положение и долго смотрел в стену перед собой. Несколько раз
он подрывался сесть в машину и вернуться в лагерь, чтобы убить Натана
собственными руками, но просьба Ацуши каждый раз окатывала его холодной
водой.
— Научись себя сдерживать, да? — прошептал он, крепко сжав подушку обеими
руками.
Ткань разошлась под его пальцами и перья высыпались наружу. Это на миг
отрезвило его. Он поднялся, стянул окровавленную рубашку и брюки, а затем
снова застыл посреди комнаты. Его крупно потрясло то, что он увидел под
повязкой Ацуши. И всякий раз, вспоминая вид пустых глазниц, он покрывался
холодным потом. Все происходящее казалось ему страшным сном. Он не верил,
что выхода из сложившейся ситуации нет. Не верил, что Накаджима до конца
своих дней останется слеп. Он бы с радостью отдал ему собственные глаза, если
бы это было возможно.
С улицы раздалось кошачье шипение и лай собак. Дазай подошел к окну,

отдернул в сторону плотные кремовые шторы и высунулся наружу. Зараженные
столпились возле мусорных баков и громко бились о них головами. Осаму
задернул штору, подобрал с пола сумку и сел на кровать.
Кай, обходя задний двор, нашел несколько пятидесятилитровых бочков, полных

дождевой воды. Два он затащил внутрь и оставил в ванной комнате.
Дазай запустил пальцы в волосы и скривился от отвращения. Из-за засохшей

крови, они походили на жесткую солому. А дурной запах, исходящий от его тела,
заставил совершенного усерднее копаться в сумке, в поисках сменной одежды.
От некоторых зараженных несло так, словно перед смертью они наелись тухлых
яиц.
Он вытащил синюю футболку и бледно-зеленые джоггеры. Из набедренного

кармана вывалилась сложенная надвое фотография. Дазай удивленно поднял ее
с пола и развернул. Его губы тронула улыбка.
Три года назад его сбил красный ниссан, из-за чего он сломал ногу и не мог
нормально ходить. Чуя пришел за ним в больницу и по пути домой украл из
аптеки для него костыли. Впрочем, Накахара упорно твердил, что это не
воровство, так как за кассой никого не было, да и кому есть дело до костылей,
когда чертов мир сошел с ума. На полке кто-то оставил желтенький полароид и
Дазай весь путь фотографировал Накахару. Тот постоянно ворчал, грозился
сломать фотоаппарат, прикрывался рукой и делал все возможное, чтобы
испортить кадр. Однако, один раз ему все-таки удалось запечатлеть его.
Дазай сполз с кровати на пол, разглядывая дремлющего под деревом Накахару,

а затем поднес фотографию к лицу и, прикрыв глаза, прикоснулся к ней губами.
***
839/1179
— Никогда бы не подумала, что однажды заплачу, встав под горячий душ.
— А я бы никогда не подумал, что твое чувство стыда настолько атрофируется,

— проворчал Чуя и кинул в сестру халат. Ясу поймала его в воздухе и
засмеялась.
— А кого мне стесняться? — спросила она, завязывая ремень на талии.
— Я, видимо, за мужчину не считаюсь, — произнес я, с любопытством

разглядывая гостиную. — Кто здесь убирался, если их так долго не было? Тут ни
пылинки.
Ясунори подбежала ко мне, встала на цыпочки и поцеловала в щеку. Это был ее

своеобразный способ извиниться.
— Здесь мало людей что ли, — ответил Чуя.
Он снял куртку и присел на диван. С ухода Осаму он был какой-то ворчливый и

постоянно ходил с кислой миной. Скорее небеса рухнут, чем эти двое разберутся
в своих отношениях. Что насчет меня… после своего стыдливого признания, мне
заметно полегчало. Словно камень с души свалился. Чувства к Осаму, конечно,
никуда не делись, но теперь я был готов двигаться дальше.
Ясунори убежала наверх, чтобы привести себя в порядок, а я сел на край стола и
начал разглядывать интерьер гостиной. Все было обставлено скромно, но уютно.
Пол был покрыт светло-коричневой шероховатой плиткой, а наверху лежал
длинный тканый ковер, с бордовыми ромбическими узорами. По его углам
стояли два маленьких диванчика и два кресла с противоположной стороны. Под
настенным телевизором стоял небольшой пуфик из плетеного каната, который
формой очень сильно напоминал песочные часы. Одна небольшая часть стены
была облицована мелким камнем и на ней висела странная картина, в
деревянной рамке. Я встал со стола и подошел к ней. Это был очень неумело
нарисованный пейзаж. Наконец-то я нашел хоть что-то, в чем Александр был
плох.
— Неужели нужно так много времени, чтобы надеть брюки и кофту, — Чуя
сложил руки на груди и начал нетерпеливо дрыгать ногой. Мы договорились,
что вместе осмотрим лагерь, однако Ясунори не удержалась от соблазна, узнав,
что в доме есть горячая вода. Я и сам был не прочь полежать в ванне, но это
удовольствие я решил отложить на ночь и сполна насладиться моментом.
Едва я собрался присесть на кресло, как услышал громкий топот. Ясунори

спускалась с лестницы, на ходу застёгивая зеленый бомбер. Чуя окинул ее с ног
до головы придирчивым взглядом.
— А ты в этом не замёрзнешь? — спросил он, вытаскивая из бокового кармана

рюкзака желтую шапку.
— Ты и сам знаешь, что там тепло, — ответила она, но, под грозным взглядом
брата, покорно опустила голову, позволяя надеть на себя шапку.
Пока я наблюдал за ними со стороны, пришел к мыслям, что тоже хотел бы брата
840/1179
или сестру. Скорее, маленькую сестричку, чтобы заботиться о ней. Я был
единственным ребенком в семье и никогда не знал, каково это: ссориться из-за
вещей, размеров комнаты или любой другой мелочи.
Наконец мы вышли из дома и какое-то время растерянно топтались на веранде.

Большую часть дороги занимали огромные грузовики с провиантом. Военные
торопливо разгружали их и заносили все в длинное здание из красного кирпича,
в котором почти два часа назад скрылся Федор и его люди.
Мы сошли с веранды и пошли вниз по дороге. Людей в убежище почти не было

видно, то ли все попрятались по домам, то ли были заняты. Тем не менее, иногда
я замечал, как кто-то отодвигает шторку на окне и с любопытством поглядывает
на нас.
Убежище действительно было огромным и больше напоминало спальный

городок. Одинаковые двухэтажные дома тянулись в длинный ряд. Между ними
периодично стояли небольшие беседки, покрытые круглой бордовой черепицей.
Я остановился на пару секунд, с удивлением разглядывая плетеные стулья,
невысокий круглый столик и маленькую корзинку, в которой лежали старые
книги, журналы и какие-то мешочки с травами.
Мы молча свернули за угол и пошли куда-то вниз, абсолютно не ориентируясь в

убежище. Мощенная кирпичом дорога вскоре закончилась и под ногами
захрустел мелкий гравий. Ясу восхищенно ахнула, увидев огромный пруд. Над
ним проходил узкий деревянный мостик. Вокруг пруда росли совсем молодые
деревья березы и дзельквы.
Мы гуляли по убежищу почти час и, ненароком заплутав по пути, снова вышли к

главным воротам. С левой и правой стороны от дороги в ряд тянулись круглые
болларды. На одном из них лежал полосатый кот, забавно свесив задние лапы.
Вероятно, камень нагрелся за день, погода сегодня была по-осеннему теплая.
Впрочем, всю идиллию лагеря нарушали огромные вышки и установленные на

них пулеметы. Конечно, я понимал, что это необходимая мера, чтобы
обезопасить убежище, тем не менее один их вид вызывал у меня тревогу.
Вдруг железные ворота начали медленно отъезжать в сторону. Парни на вышках

засуетились, а в руках одного из них появилась рация. Чуя, нахмурившись,
быстро схватил Ясу за руку и потянул назад. Я проследил его взгляд и застыл в
изумлении.
Ворота открылись где-то на полметра и через них прошел человек. Половина его
лица была спрятана за арафаткой. На нем было длинное черное пончо с
капюшоном, черные брюки и высокие сапоги. На плече у него висела выцветшая
потрепанная сумка, из которой торчала рукоять мачете. Но отнюдь не внешний
вид поразил нас. В правой руке он держал за волосы отрубленную голову.
Почему-то этот человек вызвал у меня дикий страх и последовавшее за ним

оцепенение. Мы стояли возле спящего кота, не в силах выдавить и слово.
Незнакомец вдруг остановился напротив нас, окинул всех троих равнодушным
взглядом и прошел мимо.
— Его глаза… — прошептала Ясу.
841/1179
— Совершенный, — ответил Чуя, глядя ему вслед.
Желание к дальнейшей прогулке у нас отпало. Мы вернулись в дом тем же

путем и весь вечер просидели в гостиной, разбирая полку с книгами Александра.
После увиденного, даже мысли о горячей ванне не приносили мне радости.
— По-моему, все совершенные немного двинутые на голову, — сказал я, нервно

листая книгу. Я переворачивал страницу за страницей, не понимая текста.
Разозлившись, я закрыл ее и посмотрел на обложку. Книга называлась: Ким Джи
Ён, рожденная 1982 году.
— Не все, — ледяным голосом буркнул Чуя, появившийся на пороге с тремя

стаканами кофе. Прихрамывая, он прошел мимо, протянул один стакан Ясунори,
второй всучил мне, а свой поставил на край стола и сел на пол, прислонившись
спиной к диванчику.
Под «не все», очевидно, он имел в виду Осаму, но я бы с ним поспорил и, конечно
же, вышел бы стопроцентным победителем. Я люблю Осаму, но врать самому
себе — высшая степень идиотизма. Из всей восьмерки самым безобидным,
пожалуй, был Алек. Порой у меня язык не поворачивался назвать его
совершенным. А вот по степени опасности и непредсказуемости, наш
желтоглазый друг занимал одну из лидирующих позиций. Впрочем, спорить об
этом вслух я не собирался.
— Ума не приложу, почему охрана пропустила его, — произнесла Ясу, глядя в

потолок. — Неужели никого не смутил вид оторванной головы у него в руках?
— Я бы тоже не осмелился такому перечить, — ответил я. — Ты глаза его

видела? У него взгляд какой-то… мертвый. Ты ему слово, а он тебе голову с
плеч.
— Нормальный у него был взгляд, — сказал Чуя, отпивая кофе. — Может, эта
голова какому-нибудь мудаку принадлежала.
— А мы всем мудакам нынче головы отрываем? — бросила Ясу. —

Вседозволенность к такому и приводит.
— А что у нас сейчас, как не вседозволенность? Нет полиции, нет суда, нет
тюрем. Захотел девку, поймал и трахнул. Захотел тачку, взял да угнал. Захотел
поохотиться, устроил из людей живой тир.
— Потому что, все рассуждают, как ты, — ответила она. — Если бы каждый…
Мы услышали голоса на веранде и замолкли. Дверь открылась и в гостиную

зашел Алек. Увидев нас, он заметно растерялся. Достоевский встал рядом,
закинув руку на его плечо.
— Я почти был уверен, что вы отправитесь осматривать убежище, — удивленно

произнес он.
— Так и было, — ответил я. — Но потом мы увидели странного типа, с

отрубленной головой в руке, и гулять как-то расхотелось. К тому же люди здесь
какие-то неприветливые.
842/1179
Федор и Алек напряженно переглянулись. Достоевский прошел мимо и встал
напротив картины, сложив за спиной руки. Я наблюдал за ним вскользь. Он
поворачивал голову то налево, на направо, то пытался смотреть на нее снизу-
вверх. Он определённо не мог понять, что на ней изображено, однако, увидев
косую подпись в уголочке, он тут же подбоченился и выражение лица
поменялось.
— Невероятная красота! Это ты рисовал? — восхищенно спросил он, обращаясь к

Алеку.
Вот же актерище!
Александр зарделся и как-то неуверенно кивнул. Входная дверь снова

распахнулась. И на пороге появился запыхавшийся Дрейк.
— Босс, все готово, — произнес он, поправляя кобуру с револьверами на поясе. —

Люди ждут.
— Чего ждут? — спросил Чуя, встретившись с Кимом взглядом.
— Оо-о, вам тоже не помешает послушать, — произнес Федор. От улыбки на его

лице не осталось и следа. Я очень не любил эти жуткие перемены настроения в
нем. Атмосфера вокруг сразу становилась какой-то давящей и холодной. Это и
был настоящий Федор Достоевский, от взгляда которого кровь стыла в венах.
Как хорошо, что в этом чертовом мире был Александр Камински, ради которого
Федор всегда пытался быть лучшей версией себя и прятал истинную личину за
дежурной улыбкой и дружелюбием.
Вшестером мы вышли из дома. Я поразился огромному количеству людей,

собравшемуся на улице. Их было точно не меньше тысячи. Огромная плотная
толпа тянулась далеко вниз. Мы трое застыли на веранде, не понимая, куда
должны идти и что от нас требуется. Неожиданно чья-то теплая рука коснулась
моей. Я повернул голову и увидел Алека.
— Не отставайте, — произнес он и потянул меня за собой.
Люди, едва увидев Федора, тут же начали активно перешёптываться и

расходиться в сторону, уступая ему дорогу. Шум поднялся невероятный, словно
кто-то разворошил пчелиный улей. Алек то и дело останавливался и смотрел
назад, боясь, что мы потеряемся в толпе.
— Я обещал показать вам город и рассказать, как здесь все устроено, — он

виновато улыбнулся. — Мне жаль, что сегодня ничего не вышло.
— Не бери в голову, — я крепче сжал его руку. — У нас и так уйма времени.
В ответ он только кивнул, а я весь оставшийся путь пялился на его светлую

макушку. С каждой минутой, проведенной в компании этого парня, я все больше
понимал, почему Федор так привязан к нему. У Александра была удивительная
способность видеть лучшее, даже в самом пропащем человеке. Всякий раз,
когда я начинал неровно к нему дышать, я, словно мантру, повторял его же
слова:
Люди как люди. Я не вижу в них ничего особенного.

843/1179
Этот человек любил всех… и не любил никого.
Мы дошли до сторожевых вышек. Алек и Дрейк остались с нами внизу, а Федор

поднялся наверх. Там его уже ждали несколько человек, и среди них я заметил
того самого совершенного. Отрубленная голова была все еще при нем. Он
скучающе подкидывал ее рукой в воздух, словно мяч. Увидев Федора, он
швырнул голову бедолаги в него. Достоевский брезгливо поймал её двумя
пальцами и подошел к краю выступа. Такой галдеж я слышал впервые. Кто-то
был возмущен его действиями, кто-то прикрывал глаза детям, кто-то что-то
разъяренно выкрикивал, на непонятном мне языке. Ясу встала ближе к брату.
Дрейк выглядел чем-то глубоко озадаченным. Раздался голос Федора через
мегафон и весь шум словно выключили одной кнопкой.
— Меня не было долгое время, — произнес он, глядя вниз. — Какие-то лица мне
знакомы, кого-то я вижу впервые. Эй, это же старина Джонни! Я думал, ты уже
помер! — с широкой улыбкой крикнул Федор. Пожилой мужчина, с длинной
седой бородой, громко засмеялся и помахал ему рукой, в дырявой перчатке.
— Не дождешься! — выкрикнул он в ответ. В толпе прошла волна смеха.
— Шучу, приятель. Рад, что ты в полном здравии, — ответил Достоевский. — Что

ж… а теперь по делу. Я собрал вас не просто так. До меня дошли слухи, что
некий человек, по имени Шоджи, кстати, вот он, — совершенный поднял руку, в
которой держал отрубленную голову, — готовил переворот. Не знаю, чего он
наплел вам, но… скажу вот что. Вы здесь не заключенные. Если вы хотите уйти,
если вы считаете, что я плохой лидер и не справляюсь со своими обязанностями,
если вам кажется, что у Натана вам будет лучше, то пожалуйста. Никто вас не
удерживает здесь силой. Завтра вы можете покинуть лагерь. Ни у кого не будет
к вам вопросов. Парни на вышке просто откроют ворота и выпустят вас. У
вашего решения будет только одно последствие. После ухода, обратный путь
для вас будет закрыт навсегда.
С одной стороны, жестоко, подумал я, но с другой… как много будет подсадных

уток, если они станут принимать перебежчиков обратно.
— Уму непостижимо, — прошептала Ясу. — Даже в таком месте людям спокойно

не живется без интриг и заговоров.
Кто-то позади усмехнулся. Ясунори повернулась и увидела девушку. Она была

выше почти на целую голову. Толстая рыжая коса лежала у нее на плече. На
улице под вечер похолодало, но она была одета в один короткий топик, брюки-
карго и белые кеды. Ясу пару секунд смотрела в её светло-серые глаза, а затем
резко отвернулась и со всей силы сжала руку Чуи.
844/1179
Часть 64
***
В подвале стоял полумрак. Лампочка мигала второй день и медленно

покачивалась от тяжелого топота ног над головой. Вокруг нее летали мошки, а
порой залетала моль. Из-за тусклого желтого света, тени казались больше чем
обычно. А некоторые принимали жуткие очертания.
Он всегда боялся темноты и потому утыкался лицом в рваный матрас, крепко
жмурился и вспоминал детскую считалку, которой когда-то учила его мать.
Доски над головой скрипели, порой с них сыпалась пыль. Осаму сидел в темном
углу, гадая, в каком настроении он придет сегодня. Глаз, после вчерашнего
избиения, заплыл и выглядел так, словно его укусила пчела.
Услышав, как скрипнула дверь, он согнул ноги и обхватил колени руками.
— Хирото!
Дазай, спрятавшись за деревянной бочкой, смотрел сквозь узкие щели, затаив

дыхание. Что-то защекотало шею и он провел по ней рукой. Черная сороконожка
свалилась на пол и, под детский крик, юркнула за гнилые доски.
— Вот ты где, паршивец… — мужчина выдернул ремень из брюк и согнул его

пополам. — Ты не мой Хирото, верно?
Дазай резко распахнул глаза. Вечернее солнце, из окна машины, светило прямо
в лицо. Он оттянул ворот прилипшей к телу футболки и запустил мелко
трясущиеся пальцы во влажные волосы.
— С тобой все в порядке? — спросил Кай, заметив его бледноту.
— Да… да, порядок, — ответил он, поморщившись. — Никто не против, если я

закурю?
— Валяй, — ответил Ацуши, кусая заусеницы на пальцах. Он полусидел-

полулежал, закинув ноги на бардачок. Повязка на его голове ослабла и он
небрежно поправлял ее каждые пять минут. Эрскин время от времени бросал на
него любопытные взгляды.
Прошлой ночью он намеренно оставил сумку на диване, в которой лежало

оружие, и отправился на поиски воды, чтобы смыть с себя кровь зараженных.
Накаджима своим поведением определённо не походил на человека, которому
заживо выдавили глаза. Его оптимизм и бесконечная говорливость ставила
совершенного в тупик. Любой другой на его месте бился бы в истерике, рыдал и
обвинял всех вокруг в своих увечьях.
Ацуши, вопреки ожиданиям Кая, к оружию не прикоснулся, то ли он был уверен,

что его там нет, то ли не хотел дважды наступать на одни и те же грабли.
845/1179
Эрскин не верил, что он смирился так быстро. От такого нельзя исцелиться всего
за пару дней. Ведь он никогда не увидит ни рассвета, ни заката. Ни снега, ни
дождя, ни солнца. Он больше никогда не увидит лица дорогих ему людей, не
увидит человека, которому, возможно, когда-нибудь отдаст свое сердце. И до
конца своих дней он будет вынужден лицезреть бесконечную беззвёздную ночь.
Оптимизм Накаджимы Кай считал бомбой замедленного действия. Он хотел

поговорить об этом с Осаму, однако, он со вчерашнего дня был сам не свой.
— Я тут вот о чем подумал… — произнес Ацуши, пытаясь схватить торчащую

заусеницу зубами. Дазай затянулся сигаретой, морально готовясь к череде
абсурдных разговоров. — Представьте ситуацию. Идет, значит, человек с
работы. В обед он умял два огромных бургера, с тройной котлетой, сыром,
помидорами и халапеньо. А потом он все это запил кофе. И тут ему жутко
приспичило сходить по-большому.
— Твою мать… как чувствовал, — Дазай выдохнул облако дыма в открытое окно
и закатил глаза. Кай засмеялся.
— Ой, не делай вид, что тебе не интересно! — отмахнулся Ацуши. — Вопрос-то в

чем? Шел он, значит, домой. По пути его схватил удар, и он взял да помер.
— А можно покороче? — буркнул Дазай, стряхивая на дорогу пепел с сигареты.
— Эй! Я рассказчик по жизни! У нас не принято, — он согнул пальцы, — короче.

Так вот… Мужик помер, с дерьмом в заднем проходе. И мне жутко интересна его
дальнейшая судьба.
— Мужика или дерьма в его заднице? — спросил Кай, задумчиво поскребывая

ногтем родинку под глазом. Дазай, сложив руки на груди, медленно переводил
взгляд с одного на другого.
— Да это не важно! — всплеснул руками Ацуши. — Что с трупом потом делают-

то? Я к тому, что его омывают, приводят в порядок, переодевают, в конце-то
концов. В ритуальные услуги входит, ну… очистка задних каналов. Не похоронят
ведь они его… так.
— А почему нет? — Кай поднял солнцезащитный козырек и объехал

зараженного, лениво плетущегося посередине дороги. — В гробу-то он все равно
рано или поздно начнет разлагаться и жутко вонять. Так какой смысл
измываться над телом этого несчастного?
— Да он обделается сразу, после смерти! — воскликнул Дазай. — Это ведь

очевидно! Сокращение мышц, агония и прочая еботня. Не зря ведь перед
электрическим стулом на заключенного надевают памперс. Потому что, блять,
мозг уже бывает не в состоянии контролировать мышцы нижней части тела. Вы
чем в школе занимались?
— В школе о таком не рассказывают, — фыркнул Ацуши.
— А еще я слышал, что у некоторых бывает стояк, после смерти, — сказал

Эрскин, поправляя одной рукой повязку на голове Накаджимы.
— Серьезно? Да прям день открытий какой-то. Предлагаю в следующий раз это

846/1179
проверить.
— Я чужой хер трогать не буду.
— Тебе жалко, что ли?
Дазай угрюмо жевал фильтр сигареты, разглядывая невысокие горные хребты

за окном. Перебранку парней он слушал вполуха. Голод снова и снова
напоминал о себе и порой не помогали даже сигареты. У каждого совершенного
был свой способ борьбы с голодом.
Кай всегда носил с собой мятные леденцы. Временами Дазаю казалось, что у
него собственное производство этих чертовых конфет, которыми он постоянно
раздражающе хрустел над ухом. Баз часами колотил боксёрскую грушу, пока не
валился с ног от усталости. Федор как-то обмолвился, что в подобных методах
не нуждается, так как у него есть человек, который отрезвляет его одним своим
существованием. И поэтому контроль над сознанием он ставит превыше всего,
не позволяя животным инстинктам помыкать собой. Натану, пожалуй, было
проще всех. Он подобным не терзался и ел, когда ему вздумается. Благо, в
желающих умереть за высшую цель недостатка не было.
Дазай притуплял голод табаком. Прежде он держался гораздо дольше, но

нынешнее положение дел казалось ему весьма плачевным. То ли его организм
становился более требовательным, то ли быстро истощался из-за
экспериментов, которые он проводил над собой. Впрочем, результаты его
отнюдь не радовали. Ничего нового он не выяснил. Иногда он подумывал зайти
еще дальше в своих экспериментах, однако ставить их в одиночку было
невозможно. Эрскин помогать наотрез отказался и долгое время упрашивал его
оставить безумные затеи, которые рано или поздно свели бы его с ума. Какими
бы сильными и выносливыми не были совершенные, у всего живого есть лимит.
И Кай был уверен, что Осаму ходит по тонкому льду, пытаясь достичь его.
Аксель вызывает у меня двоякие чувства.

Этот парень немногословен, опасен и скрывает свое лицо.
Не понимаю, почему Алек постоянно столь лестно о нем отзывается.
Хотя, дайте-ка подумать. А о ком Александр хоть раз отзывался плохо?
Дазай опустил стекло и высунул руку из окна. Легкий прохладный ветерок

коснулся его лица и взъерошил волосы. Он какое-то время сидел с закрытыми
глазами, а затем мягко похлопал Эрскина по плечу.
— Кай, останови машину.
— Что-то случилось? — спросил он, сбавив скорость.
— Хоть иногда поворачивай голову, — улыбнулся Дазай. Кай посмотрел налево и

присвистнул. Они съехали с дороги на небольшую поляну и заглушили мотор.
Осаму вышел из машины, обошел ее и открыл переднюю дверь. Кай, подкидывая
ключи в воздух, стоял рядом, соскребая ногой засохшую грязь с колеса.
847/1179
— Мы уже приехали? — растерялся Ацуши.
— Нет, — Дазай взял его за руку, помогая выйти из машины. Накаджима помнил,
что подножка высокая и потому крепко вцепился в его ладонь, боясь снова
соскользнуть вниз. Сделав несколько неуверенных шагов, он остановился и
высоко задрал голову. Это точно горы, подумал он, сделав глубокий вздох.
Поначалу пахло травой, цветами и соснами, но, чем выше они поднимались, тем
сильнее становился запах мха, мокрой земли и камня.
Порой Ацуши спотыкался и совершенные, идущие с двух сторон от него, тут же
приходили на помощь. Вскоре и почва изменилась под ногами. Дорога стала
ухабистой и каменистой. Мелкие камешки застревали между подошвой, колючие
растения время от времени цеплялись за одежду. Воздух стал более
разрежённым.
Заметив, как тяжело Ацуши дается подъем, Дазай решил, что пройденного пути
достаточно. Они подошли к длинному уступу и сели, свесив вниз ноги.
Накаджима сидел между совершенными, вцепившись в их руки мертвой хваткой.
Он всегда боялся высоты и болтающиеся в воздухе ноги этот страх только
усугубляли. Тем не менее, он нисколько не жалел о потраченном на подъем
времени. Казалось, словно в этом месте остановилось само время. Словно они
переступили какую-то невидимую грань и попали в другое измерение, где мир
никогда не сходил с ума, и вокруг царили только тишина, умиротворение и
спокойствие.
— Мне одному мерещится журчание воды? — спросил Ацуши, карябая ногтями

мох.
— Там река внизу, — ответил Кай. Он взял небольшой камушек и швырнул его
вниз.
— Возле дома моей бабули тоже река протекала, — произнес он, с

ностальгической улыбкой. — Когда шел дождь, она становилась огромной.
Почти пять метров в ширину.
— Пять метров это не много, — Кай снял кроссовок, вытряхнул из него мелкие
камушки и натянул обратно на ногу. Холодные порывы ветра на вершине
становились все сильнее.
— Да, но река-то была сама по себе малюсенькая. К тому же мы были детьми и

все нам казалось больше, чем было на самом деле. Мы в этой реке часто
купались с друзьями и загорали на берегу. Там еще мостик был забавный, —
Ацуши поежился от холода. Кай, заметив, что его кожа покрылась мурашками,
стянул с себя куртку и набросил на его плечи. Накаджима кивнул в знак
благодарности. — Он был весь ржавый, постоянно скрипел и качался. И как-то
одни придурки сбросили меня вниз, потому что я отказался уступать им дорогу.
— Вечно ты из-за своего упрямства получаешь, — Эрскин потянул его за ухо.

Ацуши засмеялся.
— Ты бы тоже на моем месте заупрямился. Слышал бы ты этот мерзкий

приказной тон. До сих пор вспоминаю, аж злость берет! Я тогда руку сломал при
падении, но ни о чем не жалею! — Накаджима выплюнул красные волосы изо
рта и протер лицо ладонью. — Эрскин, собери уже свою львиную гриву.
848/1179
— Пора возвращаться. Дождь капает, — вдруг произнес Дазай, хранивший
молчание все это время. Он поднялся, но Кай резко схватил его руку. Несколько
мгновений они угрюмо смотрели друг на друга, а затем пальцы на его запястье
разжались.
Мы целый день проторчали на вышке, в ожидании желающих покинуть

убежище. Никто так и не явился.
То ли Федор толкнул прекрасную речь, то ли голова Шоджи произвела на них
неизгладимое впечатление.
Может, никто с самого начала и не собирался уходить?
Просто людям нравится быть частью чего-то.
Будь то заговор, мятеж или обман.
Юдай.
Дазай сидел на окне, высматривая зараженных. Стояла глубокая ночь и дождь

стучал по крыше. Кофе в его руках давно остыл, на кухне витал запах горелой
бумаги и спирта. Порой его глаза закрывались от усталости, но стоило крупным
каплям дождя удариться о железный отлив, как он тут же вздрагивал и
беспокойно озирался по сторонам. Это была их последняя ночь в пути и Дазай
все еще боролся с соблазном бесследно исчезнуть, лишь бы не смотреть в глаза
друзьям.
Он поставил стакан на подоконник и подогнул под себя ногу. Маленькое тусклое

пламя свечи слабо колыхалось из-за небольшого сквозняка между рамами.
Заметив движение во дворе, он повернул голову, а затем приложил ладонь к
холодному стеклу. Спустя несколько секунд, кто-то повторил его жест с другой
стороны. Дазай изможденно улыбнулся.
Девочка, на вид не старше одиннадцати лет, пристально смотрела на него

огромными белесыми глазами. Капли дождя стекали по ее волосам и рваной
одежде. Сероватое лицо было покрыто мелкими царапинами и порезами. Когда
она повернула голову, Дазай заметил огромную дыру в ее черепе, словно кто-то
ударил ее молотком.
— Разумная… — его лицо исказилось, словно он испытал страшную боль. —

Хочешь… я впущу тебя?
Девочка покачала головой, медленно развернулась и побрела куда-то в сторону.

Осаму прислонился лбом к стеклу и принялся наблюдать. Она сильно хромала на
одну ногу, практически тащила ее за собой. Вероятно, это сделал тот же
человек, что разбил ей голову. Люди понятия не имели, что среди зараженных
имелись разумные особи и убивали всех без разбору. Но кто стал бы упрекать их
за это? Инфицированные в этом мире отнюдь не были похожи на зомби, которых
все привыкли видеть на экранах телевизоров. Пока «экранный зомби» ковылял
до человека, можно было успеть пару раз перекусить и станцевать чечетку. В
реальности счет шел на секунды.
Девочка остановилась под небольшим навесом и повернула голову. Дазай

заметил еще двух зараженных. Они рвали крысу пополам и рычали друг на
друга, словно дикие звери.
849/1179
— Значит, решила остаться с семьей.
Осаму наблюдал за ними какое-то время, а затем потушил свечу и спрыгнул с

окна.
Кая он нашел сидящего под дверью. Вид у него был понурый и не менее
усталый. Дазай молча плюхнулся рядом. Он прислонился спиной к стене, сложил
на груди руки и закрыл глаза. Из комнаты время от времени доносились тихие
всхлипы, скрип досок и тяжелое дыхание.
— Он когда-нибудь примет это?
— Не знаю, — честно признался Дазай. — Но дам тебе совет, раз уж ты решил

остаться с ним до конца. Никогда не жалей его. Веди себя так, словно он ничем
не отличается от любого из нас. Жалость только сломит его.
— Хорошо. Я это учту. А что насчет тебя?
— А что не так? — спросил он, без интереса разглядывая картины на стене.

Скучные пейзажи, лишенные души. Кай подвинулся ближе и сжал его колено.
— Ты свои синяки под глазами видел? Когда ты спал в последний раз?
— Недосып меня точно не убьет, — он спрятал половину лица в изгибе локтя. —

Ты правда хочешь остаться с ним? Это не на один день, Кай.
Эрскин положил голову на его плечо и закрыл глаза.
— Хочу, — прошептал он. — Наверное, прозвучит эгоистично, но… мне нравится

чувствовать себя нужным.
Ответа не последовало. Дазай, задремав, начал соскальзывать вниз, но крепкая

рука совершенного удержала его.
***
Накахара скучающе жевал эглеты, распластавшись на коричневом велюровом

диване. Время едва перевалило за десять утра, но он уже ломал голову над тем,
чем занять себя в ближайшие несколько часов. Убежище казалось ему скучным и
невыносимо тихим. Людей он почти не видел, а если кто и встречался, они
обменивались приветственными фразами и расходились каждый по своим
делам. Федора и Александра не было видно второй день. Однако их занятость
Чуя вполне мог объяснить. Как-никак они отсутствовали долгое время и теперь
им многое предстояло наверстать.
Арата ушел, так и не повидавшись с ними. Дрейк, заметив их разочарованные

лица, с неохотой обмолвился, что одним из предателей был его давний друг, и
потому он покинул лагерь вместе с военными. Чую судьба заговорщиков не
волновала, тем не менее он несколько раз задумывался о том, поднялась бы его
850/1179
собственная рука на друга, предавшего его? Смог бы он спустить курок, если бы
перед ним стоял Ацуши или Рюноске? Никогда, подумал он. Только вот Арата
совсем из другого теста был сделан.
Чуя перевернулся набок, взял со стола спицу и начал чесать плотно

забинтованную ногу. Безмолвно наблюдая за Ясунори и Рюноске, разбирающих
вещи, он вдруг осознал, почему убежище не пришлось ему по душе. За воротами
они привыкли держать ухо востро, спать с оружием под подушкой, привыкли
сами добывать еду, патроны, одежду и лекарства. И Чуе трудно было
адаптироваться под новые условия. А особенно избавиться от тревоги, которая
со временем стала неотъемлемой частью его жизни. Он боялся расслабиться, не
мог спать по ночам и, на любой шорох за окнами, тут же хватался за оружие.
— Да она буквально женская версия твоего брата! — вдруг воскликнул Рюноске.

Ясу покраснела и швырнула в него фланелевую рубашку.
— Чем это она на меня похожа? — спросил Накахара, время от времени

прислушивавшийся к их разговору.
— Волосы, — Рюноске начал загибать пальцы. — Веснушки. Скверный характер.

Высокомерный тон. Наглый взгляд.
— Слышь! — рявкнул Чуя.
В дверь кто-то тихо постучал. Все трое повернули головы и удивились, увидев
Александра на пороге. По выражению его лица, они сразу заподозрили
неладное. Чуя бросил спицу на стол и поднялся, ожидая худшего.
— Ребят, вам… лучше выйти на улицу, — произнес он, окинув их странным

взглядом. Чуя взял костыль, прислоненный к дивану, и направился к двери. Ясу и
Рюноске промчались мимо, оставив его позади.
Первое, что увидел Накахара, выйдя на веранду, это огромный черный пикап,
посреди дороги, забрызганный грязью от колес до самой крыши. Чуть поодаль
от машины стояли Федор и Осаму. Достоевский что-то быстро говорил ему,
обхватив лицо Дазая ладонями. Сердце Чуи забилось быстрее. Однако
секундная радость тут же исчезла. Все вокруг были молчаливые, угрюмые и в
воздухе витала какая-то напряженность. Накахара почувствовал неладное. Он
перекинул костыль в другую руку и, держась за пыльные, нагретые солнцем
перила, спустился с лестницы. Из-за чужих спин Чуя не видел, кто находится в
пикапе, и потому начал медленно протискиваться вперед. Дрейк и Рейко отошли
в сторону. Юдай схватил Спенсера за руку и потеснил его назад. Чуя, увидев
светлую макушку на переднем сидении машины, улыбнулся.
— Ацуши! — воскликнул он.
Ясунори повернулась к брату. Выражение ее лица было такое же, когда два года
назад по ее вине Акутагава потерял руку. Она что-то прошептала в оцепенении
и, пошатнувшись, ударилась спиной о грудь Александра. Камински положил
ладони на ее плечи и слегка подбадривающе сжал их. Чуя повернул голову. Его
улыбка тут же погасла, а костыль выпал из ослабевших пальцев и с глухим
звуком ударился об железную подножку. Рюноске, смертельно побледнев,
отдернул руку от лица Ацуши.
851/1179
— Вы так и будете на меня молча пялиться? — разозлившись, спросил
Накаджима.
Он понял по голосам, что его окружает толпа людей и от того чувствовал себя
неуютно. На короткий миг ему захотелось, чтобы Кай закрыл эту чертову дверь,
завел машину и вывез его отсюда, подальше от посторонних глаз. Но Эрскина
рядом не было. Он стоял позади всех, растерянно озираясь по сторонам. Чуя
заметил его краем глаза, когда спускался с веранды, и тотчас узнал по
необычному цвету волос. Однако Кай играл за вражескую команду, и его
присутствие здесь наверняка многих поставило в тупик и вызвало уйму
вопросов.
— Что… произошло? — спросил Рюноске, пытаясь совладать над голосом.
— Долго рассказывать, — Накаджима, с тех пор, как ослеп, часто наклонял

голову вбок во время разговора. Ему казалось, что так он слышит собеседника
гораздо лучше. — Мы можем уйти отсюда? Чувствую себя экзотическим
зверьком в зоопарке, — прошептал он.
— Конечно, — запинаясь ответил Рюноске и взял его за руку, чтобы помочь

выйти из машины. Он пытался вести себя непринужденно, но собственное тело
отказывалось подчиняться. Ноги сделались ватными, рука мелко дрожала, и
каждый раз, когда он смотрел на повязку на глазах Ацуши, его бросало в
холодный пот.
— А Чуя и Ясу…
— Мы здесь, — ответили они одновременно. Ацуши застыл в сгорбленной позе и

скорчил кислую мину.
— Я что, на похороны приехал? Что с вашими голосами? — не выдержал он. —

Мне по пути сюда хватило компании двух мрачных парней, преисполненных
чувством вины!
— Прости… — Ясунори крепко сжала его пальцы. — Мы отведем тебя в дом.

Поговорим внутри?
Чуя долго смотрел на Накаджиму, а затем повернулся назад, выискивая Осаму в

толпе. Он стоял особняком, в полном одиночестве, и отрешенно глядел на
вышки. Федора уже не было рядом с ним. Пропали и Александр с Каем. Скорее
всего, Достоевский увел его для разговора. Накахара не знал, какой судьбы для
него желает. Этот совершенный спас Ацуши, когда он сорвался с пожарной
лестницы, но следующими действиями он перечеркнул все, когда забрал его с
собой против воли.
Чуя поднял костыль с земли и обошел о чем-то перешептывающихся Рейко и

Кима. Спенсер пялил глаза на кожаный руль пикапа, а иногда тыкал в него
пальцем и глупо хихикал. Юдай, обычно следивший за ним, безмолвно стоял
рядом, вид у него был какой-то нездоровый.
Дазай крупно вздрогнул, когда холодные пальцы коснулись его запястья. Он

повернул голову и увидел Чую.
— О чем бы ты сейчас не думал, ты не виноват, — произнес он. Дазай горько

852/1179
— Вы с Федором сговорились что ли? Я в полном порядке.
— А по-моему, ты разбит, — ответил он.
— Нет… — Дазай покачал головой. — Разбит не я, а тот парень, которого сейчас

завели в дом. Так что, ты не того утешать пришел, Чуя.
Накахара тяжело вздохнул. Эта черта характера Осаму была ему хорошо
знакома и всегда его дико раздражала. Он никогда не делился с посторонними
своими мыслями, переживаниями, постоянно закрывался в непробиваемом
панцире от всего мира.
— Это ведь дело рук Натана? — Чуя положил ладонь на его шею и грубо
притянул к себе. — Ты не мог быть в двух местах одновременно! Своим выбором
ты спас десятки жизней.
— Десятки?! — выплюнул Дазай. — Плевать я хотел на эти десятки! Плевать,

даже если это будут миллионы! Я бы весь мир стер с лица земли ради одного из
вас… — его голос опустился до шепота, а глаза предательски покраснели. Он
оттолкнул от себя Накахару и отвернулся.
— Осаму, послушай меня, — Чуя поморщился от резкой боли в ноге. Уинсли

велел ему принимать обезболивающие, но он прибегал к ним крайне редко. —
Все делают ошибки, и ты, черт возьми, не исключение. Мы не всем… — он вдруг
замолк на полуслове, заметив, как Дазай до хруста сжал кулаки.
— Ты… — прорычал он, увидев Юдая, стоящего среди зевак. Дрейк обернулся на
крик Чуи. Он проследил взгляд Осаму и в последний момент успел оттолкнуть
Юдая в сторону. Но все же рука совершенного коснулась его плеча. Юдай
отлетел с такой легкостью, словно швырнули куклу, набитую соломой. Он
проломил спиной деревянные балясины на веранде и ударился головой об
колонну. Рейко бросилась к нему, но Юдай на удивление быстро пришел в себя.
Он сплюнул кровь на пол и, пошатываясь, приподнялся, вытирая разбитую губу
запястьем.
— Мне жаль, — произнес он, держась за вывихнутое плечо.
— Жаль?! — в бешенстве крикнул Дазай. — Я сказал тебе проверить тела! Это

отняло бы не больше пяти минут твоей никчемной жизни! — Чуя, Дрейк и Карма
держали его изо всех сил, не позволяя приблизиться к парню. Однако их
совместных усилий хватило ненадолго. Поначалу он оттолкнул Дрейка. Затем
Карму и Чую. Ким ударился спиной об открытую дверь машины и тихо
выругался, почувствовав что-то липкое на боку. Чуе повезло больше. Он упал на
газон. Земля была рыхлой и мягкой. Карму поймал Александр, появившийся, как
никогда вовремя. Но даже Камински не успел бы поставить Карму на ноги и
добежать до Дазая. Неожиданно помощь пришла, откуда ее совсем не ждали.
Престон, широко расставив руки, прикрыл собой полуживого Юдая. Осаму замер,
с занесенным для удара кулаком.
— Спенсер?.. — он ошарашенно уставился на его брюки. По ноге Престона

потекла моча, и от ширинки повалил пар. Его губы дрожали, ноги
подкашивались от страха, тем не менее он продолжал стоять на месте, пытаясь
853/1179
задержать совершенного. Вдруг кто-то обнял Осаму со спины и знакомые
пальцы сомкнулись на его животе.
— Хватит. Успокойся, — Чуя уткнулся носом в шею Дазая. — Ты и так всех

напугал. Давай уйдем и поговорим в другом месте?
— Да, не помешало бы, — фыркнул Дрейк, разглядывая огромный порез под

ребром.
Пятьдесят человек подверглись мутации в лабораториях Ависа,

и только десять из них не изменились внешне и не потеряли рассудок.
Что, если мутированные — это и есть результат ошибки Альбрехта?
Те самые сорок человек, о которых все молчат, словно их никогда не
существовало.
Вдруг подобная участь ждет всех совершенных в будущем?
Кай.
— Забавно. Раньше в нашей команде вспыльчивым и безрассудным был я. А ты

словно мать Тереза вечно нудел над ухом и попрекал все мои действия, — Чуя
поднял с земли гладкий плоский камушек и швырнул его в пруд. Разноцветная
галька на дне переливалась под лучами солнца и теплый ветер шелестел
листвой. Дикие утки недоверчиво прятались между осокой и камышом, а
некоторые спали на деревянном мостике, спрятав голову под крыло. Те, что
сидели с краю, глядели на них одним открытым глазом. Жабы квакали со всех
сторон и когда звук нарастал особенно сильно, Накахара бросал камень в воду и
все разом затихало.
— Ты жалеешь, что все изменилось? — он спросил это тихо, словно боясь

услышать ответ на свой вопрос.
— Ты знаешь, что нет, — Чуя подтянул больную ногу ближе к лицу и начал
разматывать ослабевшие бинты. Это отнимало у него уйму времени каждый
день, и всякий раз, когда он подумывал избавить себя от утомляющей
процедуры, вид изуродованной капканом ноги возвращал обратно весь
энтузиазм. — Кто-то выжил в той потасовке, да?
Дазай кивнул. Он какое-то время наблюдал, как Накахара возится с ногой, а

затем подсел поближе.
— Позволь мне, — их глаза на секунду встретились. Чуя передал ему край бинта
и расслабленно откинулся назад. Дазай подвернул брючину для удобства и
принялся разматывать бинты, обнажая бледную кожу, сантиметр за
сантиметром. Накахара исподлобья наблюдал за его реакцией, испытывая
странное дежавю. Осаму, нахмурившись, очерчивал пальцем каждый рубец и
шрам на его ноге. Особенно долго он глядел на длинный след от шва, который
тянулся от колена вплоть до щиколотки. — Я все думаю, сколько он там
провалялся в ожидании, когда мы отчалим. Мне стоило самому все проверить.
854/1179
— Знаешь в чем самый большой изъян человечества? — спросил Чуя, глядя на
покачивающиеся лепестки лотоса в пруду. — Мы постоянно живем в прошлом.
Какая теперь разница, кто из вас недоглядел? Уверяю тебя, Юдай сам прекрасно
понимает масштабы своей ошибки, и пару сломанных ребер не принесут ни
одному из вас удовлетворения.
Дазай зафиксировал бинт под коленной чашечкой и спустил брючину.
— Отец в лагере?
Засранец, увиливает от темы, подумал Чуя.
— Да, только я его еще не видел. Иногда мне кажется, что он плод моего
воображения.
Дазай сердито фыркнул.
— Чем он был так занят, что за несколько дней не смог уделить вам пару минут
своего драгоценного времени? Годы идут, а он не меняется.
— Эй, полегче на поворотах. Ты, наверное, не в курсе, — Накахара согнул и

разогнул ногу. Узелок под коленом немного мешал, однако он решил умолчать о
такой мелочи. В сравнении с прошлыми разами, Осаму делал большие успехи в
перевязке.
— Не в курсе чего? — спросил он. Голос Чуи терялся в громком кваканье жаб.
Дазай подобрал камушек и швырнул его в пруд. Раздался еле слышный всплеск
воды. Утки захлопали крыльями и перепорхнули на другую сторону.
— В убежище готовился переворот. Если его можно так назвать, — Накахара

пожал плечами. — Заговорщиков поймали. И одним из них оказался давний друг
твоего отца. Хён Джун, если не ошибаюсь.
— Хён Джун?! — поразился Дазай, а затем презрительно усмехнулся. — Я всегда

говорил Федору, что этот упрямый хрен однажды предаст его. Он своими
взглядами на жизнь застрял в прошлом веке.
— Ты долгое время пробыл в лагере Натана, — осторожно произнес Чуя. — Люди

в убежище почему-то уверены, что там все обустроено гораздо лучше.
— Вот как… — бездушно бросил Дазай. — Тогда Федору стоило всех

сомневающихся отправить к Натану. Вот он обрадовался бы. Истинная причина
не в том, что где-то хуже, а где-то лучше. С тех пор, как началась вся эта
поебень с зараженными, люди отвыкли работать. А тут их ставят перед фактом.
Либо работаешь и приносишь пользу, либо оказываешься за воротами. Вот что
двигало ими на самом деле. Лень и нежелание палец о палец ударить, — он лег,
положив голову на здоровую ногу Накахары. — Есть покурить?
— Ты знаешь, что я бросил, — ответил Чуя. Тем не менее он опустил руку в

карман куртки и вытащил нетронутую пачку сигарет. Дазай приподнял бровь,
но, заметив, как Накахара смутился, решил промолчать. Он поджег сигарету и
облегченно выдохнул. Чувство расслабленности приятной истомой стало
растекаться по всему телу. Он закрыл глаза и долго молчал, слушая кваканье
лягушек, стрекотание кузнечиков в траве и жужжание комаров над ухом.
855/1179
Несколько раз он бил себя по лицу, желая прихлопнуть назойливое насекомое,
но каждый раз промахивался. Разозлившись, он смял сигарету в кулаке и резко
поднялся. Чуя, с легкой хандрой, смотрел куда-то вдаль.
— О чем задумался? — спросил Дазай, звонко шлепнув ладонями у него перед

лицом. Он осторожно разжал руки, но ничего в них не обнаружив, зло скрипнул
зубами.
— О скоротечности времени, — ответил Чуя. — Знаешь… это немного пугает. Я

помню, как все началось, словно это было только вчера. Я думал, что мы всегда
будем вместе. Все пятеро. Ты, Я, Ясу, Рюноске, Ацуши… И что в итоге? Ты ушел.
Мне пришлось отрубить руку Рюноске. Я до сих пор чувствую вес этого мачете,
его шершавую рукоять и ржавое лезвие. И как только Рюноске выжил, после
такого? Мою сестру два года избивали и насиловали. Ацуши ослепили, я —
хромой до конца своих дней калека, — Накахара поднял пачку сигарет с земли и
закурил. Дазай молчал, угрюмо поглядывая на нервно трясущиеся руки Чуи. — И
вот я подумал… Проснусь я однажды, и никого из вас не увижу. Может, уже
завтра на этом месте будет сидеть кто-то другой и слушать это ебучее кваканье
жаб. Время не остановится ради нас. И поэтому… я решил, что больше не хочу
растрачивать свою жизнь на неопределённость.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Дазай, сев рядом. Чуя закрыл глаза, словно
для чего-то набираясь смелости.
— Я имею в виду нас, — ответил он. — Я не скажу, что ты мне нравишься. Не

скажу, что у меня все еще остались к тебе чувства. Не скажу, что меня
постоянно к тебе тянет. Я буду максимально искренен. Я люблю тебя. И это мое
последнее признание, Осаму. Потому что, мне осточертела эта неловкость
между нами. Мы делаем вид, что все в порядке, но это не так. Если ты снова
ответишь отказом, я приму твоё решение без обиняков, и мы наконец сможем
двигаться дальше. Так что… твой ход.
— Мой, значит, — сердито прошептал Дазай. Он задумчиво поскреб подбородок,

затем поднялся с земли и встал напротив пруда, сложив за спиной руки. — Тобой
зачастую движут эмоции, Чуя.
— Хоть кто-то из нас должен быть эмоциональным.
Дазай повернул голову и холодно усмехнулся.
— Ты всего час назад был свидетелем моей эмоциональности.
— Мы оба знаем, что это было. Тебе бы поработать над характером.
— Где-то я такое уже слышал, — Дазай провел языком по переднему ряду зубов,
затем утомленно потер шею. — Стоит ли напомнить тебе, почему мы разошлись?
Так уж получилось, что с тех пор ученые все еще не изобрели другой способ
поддержания жизни в совершенных. Время от времени мы перекусываем
людьми. И тебя это дико коробит.
— Пошел нахер со своим сарказмом, — беззлобно ответил Чуя и швырнул в него

содранные цветки репейника. Дазай легко уклонился, но следующий
неожиданно прилетел прямо ему в голову и застрял в волосах. — Ученые,
видимо, еще не придумали способ поддержания у совершенных долгосрочной
856/1179
памяти, потому что в прошлый раз я тебе ответил, что готов с этим смириться.
Перекусывай себе на здоровье. И только попробуй снова завести свою шарманку
о том, что не хочешь, чтобы я менялся или изменял своим принципам.
— Но… почему? Что изменилось? — оторопело спросил Дазай, не оставляя

попыток вытащить репейник из волос.
— Мое мировоззрение, — на секунду ему стало жаль, что он так жестоко с ним
обошелся. — Иди сюда, — позвал он и Дазай покорно сел перед ним, опустив
голову.
— Тогда я должен еще кое в чём признаться, — сконфуженно ответил

совершенный, водя бегунок на кармане куртки Накахары вверх-вниз. Ему не
хотелось повторения истории с Федором, и он решил быть предельно искренним,
куда бы эта откровенность его в итоге не привела.
— Ты с кем-то спал? — догадался Чуя и обескураженное выражение лица Осаму

стало тому подтверждением. — Не пугайся ты так, — он щелкнул его по носу. —
Все в порядке. Мы ведь расстались. Я сам тебя оттолкнул и наговорил много
лишнего.
— Мы оба наделали ошибок, — Дазай приподнялся на руках и робко улыбнулся.

— Давай на этот раз научимся говорить друг с другом?
857/1179
Часть 65
***
— Не все города заражены, но правительство и не думает оказывать

пострадавшим какую-либо помощь. Видишь ли, они считают нас переносчиками
инфекции и боятся заражения. Все умалчивают о случаях, когда люди впадали в
бешенство и бросались друг на друга. Ситуация крайне напряженная. Вирус
медленно накрывает всю планету, друг мой. Полное заражение лишь вопрос
времени. Я думаю, нам повезло, что мы оказались первыми в очереди. Это дало
нам фору.
— Ты так считаешь? — Федор задумчиво покрутился в кресле, затем поднялся и

встал напротив карты, опустив руки в карманы брюк. — Человек — удивительное
существо, Аксель. В критической ситуации он может открыть в себе много
разных способностей.
— Например? — спросил совершенный, присев на край стола.
Достоевский молчал, разглядывая красные отметки на карте. Новости о взрыве в

лаборатории, наверняка, транслировались по всем каналам. Но многим ли
хватило бы ума связать одно с другим? Сначала прогремел взрыв, а спустя
какие-то сутки начались необъяснимые симптомы, массовое заражение и
гибель. Люди, находящиеся в эпицентре событий, могли упустить столь важную
деталь, занятые спасением своих жизней, чего нельзя было сказать о господах,
которые молча наблюдали за всем хаосом со стороны и сидели, сложа руки.
Впрочем, их осведомлённость говорила о том, что разведка все-таки побывала
на берегах Японии.
— Например… жестокость, — ответил Федор, покачиваясь с пятки на носок.

— Они вполне могут пожертвовать одной страной, ради спасения остальных.
— Ты мыслишь слишком масштабно, — Аксель стянул арафатку с лица и

небрежно бросил её на стол. Достоевский, повернувшийся в этот момент, какое-
то время смотрел на него, точно вкопанный. Он так редко видел его лицо
полностью, из-за чего каждый раз впадал в легкий ступор. Впрочем, внешность
Акселя была довольно посредственной. Слегка вьющиеся каштановые волосы,
карие глаза, обрамленные черными густыми ресницами, тонкие губы, и нос, с
небольшой горбинкой, над которым часто подтрунивал Федор, сравнивая его со
своей ручной птицей. — Если бы они хотели стереть нас с лица земли, то не
тянули бы два года. К тому же корень проблемы не в людях, а в том, что
находится в воздухе. Сейчас им определённо нет до нас дела, когда
собственный апокалипсис дышит в затылок.
— Ты прав, — Достоевский, сложив руки за спиной, начал расхаживать по

кабинету. — Только вот это не помешало им наведаться в лабораторию, после
взрыва.
— Они все равно ничего не нашли. Мы об этом позаботились.
— Позаботились, говоришь? — Федор резко остановился. — А как насчет того

858/1179
психопата, который откуда-то достал дневник Альбрехта?
Совершенный, не переменившись в лице, безразлично пожал плечами.
— Оправдываться не буду.
— Удивил, — фыркнул Достоевский. Кто-то постучал и дверь приоткрылась с

тихим скрежетом. На пороге появились Осаму и Чуя. — Зачем ты всегда
стучишься, если все равно заходишь без разрешения?
— Нормы приличия тебе ни о чем не говорят? — спросил Дазай.
Он прошел к столу, бросив на Акселя любопытный взгляд, и упал на кресло

Достоевского. То громко скрипнуло и прогнулось под его весом. Чуя замешкался
на пороге, увидев Акселя. Перед глазами у него все еще стояла картина, как
совершенный зашел через главные ворота убежища, держа в руках голову
Шоджи.
Почему никто об этом не говорил? И с каких пор подобная жестокость стала в

порядке вещей? Чуя рассказал об этом случае Осаму, но тот и бровью не повел,
и ответил, что Шоджи получил по заслугам, а на людей устрашение всегда
действовало лучше всего. Того и гляди, перестанут заниматься бесполезными
сплетнями и наконец возьмутся за ум.
Чуя изумился, когда узнал о перевороте. Шоджи, судя по всему, умел присесть
на уши, и все же Накахара не мог понять, чего людям не хватало в убежище. У
них была еда, крыша над головой, горячая вода и гарантия защиты. Неужели
Осаму был прав, и вся причина крылась в простом нежелании работать? Ведь о
лагере Натана Чуя тоже имел кое-какое представление. Осаму говорил, что
люди там жили, словно свиньи на убой. Покорные и запуганные. Многие искали
утешение в религии и искренне верили, что Натан послан им богом. Всякий, кто
считал иначе, таинственно исчезал посреди ночи.
Нередко Натан приглашал и Осаму на «религиозные вечера». Однако он каждый

раз вежливо отказывался, не желая принимать участие в жуткой оргии, которая
заканчивалась убийством почти всех присутствующих. Тем не менее Осаму не
знал, что представлял из себя лагерь Натана в Йокогаме, но не было сомнений,
что люди в нем мало чем отличались от тех, кого он успел повидать.
— А ты о приличиях вспоминаешь, только когда тебе это выгодно? — Федор

сбросил ноги Осаму со стола. Тот тихо цокнул и покрутился в кресле, скрестив
на животе пальцы. Чуя обвел беглым взглядом кабинет. Все было обставлено
предельно скромно. Серый диванчик стоял у левой стены, в конце кабинета. На
нем небрежно лежали узорчатые подушки и смятый клетчатый плед. Казалось,
словно кто-то совсем недавно на нем дремал, и если прикоснуться к подушке
ладонью, то можно было почувствовать сохранившееся тепло человеческого
тела. Перед диваном стоял круглый журнальный столик, испещренный
глубокими царапинами и вмятинами. На нем лежала пыльная кипа документов,
с одинаковыми коричневыми корешками, и перочинный ножик. Похожие
документы занимали и всю соседнюю полку. Они были аккуратно разложены по
мелким ячейкам. У Чуи на секунду вспыхнул интерес к старым бумагам, но он
быстро про них позабыл, стоило ему услышать низкий голос Акселя.
— Давно мечтал с тобой познакомиться, — сказал он, обращаясь к Дазаю.

859/1179
— Федор много о тебе рассказывал.
— Правда что ли? — Осаму облокотился на подлокотник кресла и подпер голову

рукой. — Надеюсь, только самое хорошее?
— Если бы я описывал тебя только с положительной стороны, то не сумел бы

составить и трех предложений, — Достоевский усмехнулся. Дазай махнул на
него рукой и уставился на красные отметки на карте. — А с Чуей, насколько я
осведомлен, ты уже виделся.
Аксель повернулся всем корпусом.
— Имел честь, — ответил он. — Полагаю, я предстал перед вами не в самом

лучшем свете. Но… если это прояснит ситуацию, я не имею привычки каждый
день разгуливать с отрубленной головой в руке.
— Тем не менее для многих этот жест послужил уроком, — ответил Чуя.
Прислонив костыль к журнальному столику, он сел на диван, потирая ногу.
Осаму тут же поднялся с кресла, прошел в конец кабинета и сел рядом с
Накахарой. — К слову, я думал, в убежище гораздо больше людей. А тут как-то…
пусто?
— Потому что большая половина сейчас работает на других объектах, — ответил

Федор.
Дазай взял папку с документами, лежащую на журнальном столике, положил на

колени и начал безразлично листать. Чуя краем глаза поглядывал на их
содержимое. В каждой папке хранилось личное дело участников проекта
«Юпитер». То, которое попалось Осаму, принадлежало некому Акимуре Ёсиде.
Ему было тридцать шесть лет, он не был женат, не имел детей и родственников.
В досье было указано, что на момент заключения договора, Акимура болел
раком печени четвертой стадии. Его фотография была перечеркнута красным
маркером, а под ней была маленькая косая надпись: статус — мертв.
Чуя крепче сжал руку Осаму. Тот удивленно повернул голову и проследил его
взгляд.
— Статус… мертв? — прошептал Чуя. — И это все? Все, что он заслужил, после
смерти?
Аксель ловко спрыгнул со стола, не издав и шороха, и наклонился над папкой,

разглядывая поросшее бородой морщинистое лицо Акимуры.
— А чего ты ожидал? — бросил Достоевский. — Все эти люди знали, на что идут.
Их никто не принуждал.
— Знали, на что идут? Так они знали, что превратятся в мутантов, когда
подписывали договор? Или вы намеренно подбирали людей, которым было
нечего терять? Бездомных, одиноких, смертельно больных?
Дазай на секунду пересекся с Федором взглядом. Вид у него был

непроницаемый, однако Осаму был уверен, что никакие речи не тронут его
расчетливого сердца. Но мог ли он винить его за это? Они во многом были
похожи, особенно в своей жестокости и готовности идти по головам.
860/1179
— Я не оправдываюсь, но… этот проект изначально имел совсем другую цель, —
Достоевский подошел к ним и присел на журнальный столик, подогнув под себя
одну ногу. — Видишь ли, Чуя, когда мой отец только начинал работать в этом
направлении, я еще под стол ходил. Все своё свободное время я был занят тем,
что ползал по полу, дергал кота за хвост, спал, плакал, гадил в памперсы и ел
песок. Конечно, верится с трудом, но это правда. Когда мне стукнуло
пятнадцать лет, я лишь поверхностно знал об отцовских делах. Ведь никто не
станет посвящать подростка в серьёзные тайны компании, согласен? Лишь став
немного постарше и заручившись доверием отца, я узнал, что они долгое время
работали над созданием вируса. Цель у фармацевтических компаний одна —
продать как можно больше и обогатиться.
— И для этого вы распространили вирус? — предположил Чуя.
— В очередной раз повторяю, Чуя Накахара, — произнес Федор, сощурив

фиалковые глаза. — Все это делалось задолго до моего появления. Вирус не был
распространён, потому что Альбрехт нашел в нем кое-что поинтереснее. Тогда-
то и начались массовые опыты. Сначала на животных, потом на людях. Я бы не
смог это остановить, даже при желании. Слишком много людей и денег было
задействовано. Поэтому я решил извлечь из этого выгоду. Вирус был мне нужен
в кротчайшие сроки, и ради него я пустил бы под нож не одного, а тысячу
бездомных, — Федор резко поддался вперед и холодно усмехнулся. — Считаешь,
что я ужасен? Но скажи, если бы не опыты Альбрехта и все эти многочисленные
жертвы, где бы сейчас находился твой друг? Глубокая затяжная депрессия
часто приводит к петле, верно?
— Федор, ты перегибаешь палку, — строго произнес Дазай.
Чуя, не выдержав глумливый взгляд Достоевского, отвернулся. Вдруг кто-то

тихо постучал. Не закрытая до конца дверь, приоткрылась сама, издав
протяжной раздражающий скрежет. Спустя мгновение на пороге появился
Александр. Чуя не без удивления наблюдал за метаморфозами Федора. Он тут
же выпрямился, принял самый благочестивый вид и стер с лица свою надменную
улыбку, которая всякий раз вызывала жгучее желание дать ему по физиономии.
— С чем это он перегибает палку? — спросил Алек, одарив всех присутствующих

добродушной улыбкой.
— Я просто… — растерянно произнес Федор. Беглый взгляд упал на

соединённые руки Осаму и Чуи. — Поздравлял нашу парочку с воссоединением.
Вот же хитрый лис, подумал Дазай. Лицо Александра удивленно вытянулось.
— Правда?.. — спросил он, пребывая в легком замешательстве. В его голосе

сквозило столько искренней надежды, что окажись слова Федора выдумкой, Чуя
и Осаму молча согласились бы с ним.
— Правда, — улыбнулся Дазай. Алек молча подошел к ним и, наклонившись,

крепко обнял обоих.
— Я рад за вас. Очень, — прошептал он. Накахара, полностью обескураженный,

слегка поднял голову. Светлые локоны Алека приятно щекотали шею. От
Камински пахло улицей, свежескошенной травой и веяло от него странным
861/1179
умиротворяющим теплом. Чуя почувствовал легкое разочарование, когда он
разжал объятия и отстранился от них. — Аксель, — он кивнул совершенному и
присел на подлокотник дивана, закинув ногу на ногу.
— Ты пришел вовремя, — Федор затянул ремешки на сапогах, затем поднялся и

подошел к интерактивной доске. На подложке лежала сложенная в трубочку
карта Йокогамы. Он развернул ее и зафиксировал на доске черными
магнитиками. — Мы как раз собирались перейти к основной проблеме на
электростанции.
— Сколько там сейчас человек? — спросил Алек.
— Где-то восемьсот. Плюс-минус, — ответил Федор. — Проблема в том, что

сейчас там небезопасно. Недавно на станцию снова напали зараженные.
Погибло семьдесят шесть человек, остальные боятся работать и хотят вернуться
в убежище.
— А в чем проблема обеспечить им охрану? — спросил Чуя.
— Проблема в том, что против мутированных у людей нет шанса. К тому же эти
ублюдки нападают только ночью. Пока пристрелишь одного, десять пробегут
мимо.
— У нас в лагере сейчас шестеро совершенных, — Дазай бросил личное дело

Акимуры на стол. — В чем проблема задействовать кого-то? Можно устроить
посменную охрану.
— Я согласен с Осаму, — Алек стянул толстовку через голову и поправил

задравшиеся края футболки. — Электростанцию в любом случае нужно
огородить стеной. А пока будут идти строительные работы, мы возьмем на себя
охрану людей.
Федор закрыл глаза и какое-то время стоял неподвижно, потирая виски.
— Хоть кто-то из вас видел размеры электростанции? Стена не появится

чудесным образом за один день.
Все четверо переглянулись.
— Насколько я знаю, — сказал Аксель, — прежде это была охраняемая

территория. А все что охраняется, как правило, уже должно находиться за
стеной. С остальными объектами у нас нет подобных проблем.
— Так и есть, — Федор задумчиво поскреб подбородок, — но ограда невысокая.

Через такую и шестилетний ребенок перепрыгнет. К тому же одна сторона
территории выходит прямиком к воде, другая просто засажена деревьями, без
каких-либо ограждений.
— А что… если построить стену с двумя входами? — Дазай вздернул палец.

— Один вход будет на территорию станции, а второй, открытый — прямой путь к
воде, огороженный стенами с двух сторон, чтобы зараженные бежали только
прямо.
Чуя удивленно приподнял бровь. Федор усмехнулся.

862/1179
— Все твои идеи на грани безумия и идиотства.
Камински похлопал Осаму по плечу.
— По-моему, идея очень хорошая. Раз все равно придется воздвигать стену,
почему бы не добавить небольшую пристройку? Это многое упростит и
сэкономит нам патроны.
Достоевский упал в кресло и сложил на животе пальцы домиком.
— Проблема в том, что стены пока нет. И надо как-то обезопасить людей — это
раз. Территория большая и потребуется огромное количество стройматериалов и
техники — это два. Мы годами искали выживших по всей Японии и привозили их
в убежище, но у нас все равно острая нехватка рук — это три.
Алек подошел к Достоевскому и положил ладонь на его спину. Мышцы под

рубашкой показались ему каменными от напряжения.
— Мы практически восстанавливаем все из пепла и проблемы, с которыми мы

столкнулись, были вполне ожидаемы. Сейчас разумнее придерживаться
изначального плана. Охрану мы возьмем на себя.
— Еще можно привлечь База, — Дазай подошел к карте и начал подворачивать

рукава рубашки. — По пути сюда, мы видели тела убитых мутированных. Он
добросовестно выполняет возложенные на него обязанности. Думаю, он не
будет против, какое-то время пожить на территории станции. — Совершенный
взял все магнитики, которые лежали на подложке и, отойдя на пару шагов
назад, начал метать их в доску. — К слову… мы ведь пришли сюда не
электростанцию обсуждать.
Аксель негромко прочистил горло, привлекая к себе внимание.
— Раз моё присутствие больше не требуется, я вас покину.
— Чем займешься? — спросил Федор.
— Отправлюсь на поиски База, — он поднял арафатку со стола, обвел всех

беглым взглядом, задержавшись на Алеке чуть дольше, и быстро вышел из
кабинета.
— Странный парень, — бросил Дазай, когда дверь закрылась, затем повернулся

к Достоевскому. — Надеюсь, ты не забыл, что мы собирались кое-куда
наведаться?
Только открываю глаза по утрам, а уже чувствую себя уставшим.

Может, это какой-то недуг...
863/1179
Приближался закат. На улице пахло скошенной травой, сиренью, черемухой и
миндалем. Возле дерева стояла зеленая газонокосилка, с парой грязных
перчаток на ней.
Так вот чем Алек занимался, прежде чем прийти, подумал Чуя.
У задней части здания была припаркована грузовая машина и несколько

военных разгружали ее, обнаженные по торс. Даже под вечер погода оставалась
теплой. Федор расстегнул две верхние пуговицы на своей рубашке и принялся
обмахиваться ладонью. Люди мирно прогуливались вдоль дороги, о чем-то
увлеченно беседуя. Некоторые скамейки пустовали, на некоторых спали коты,
свесив лапы поперек досок. Окна домов, всегда закрытые днем, были открыты
нараспашку. Кто-то курил, высунувшись наружу, кто-то просто смотрел,
подперев голову рукой. Чуя удивленно озирался по сторонам. Даже беседки,
которые казались мертвыми в разгар обеда, были заполнены людьми. Они
разговаривали, смеялись, играли в уно и попивали чай.
Федор действительно на славу постарался, хотя бы частично вернув людям их
привычную жизнь.
— И как давно вы вместе? — спросил Достоевский, заметив на себе взгляд

Накахары. Чуя на секунду задумался. Но Дазай опередил его с ответом.
— Семь часов.
— А вот это уже серьезно! — наигранно удивился Федор. — Дай-ка подумать. Это
ведь на шесть часов дольше, чем длились ваши предыдущие отношения?
Алек свернул карту трубочкой и мягко ударил его по голове.
— Ты можешь просто порадоваться за них, без сарказма?
— Мы даже никому не успели сказать, — улыбаясь, ответил Чуя. — Поговорили

немного и сразу пришли сюда.
— Какая преданность делу, — ворчливо отозвался Федор. — Но те двое либо все

еще лежат в могиле, либо их там давно нет. В вашей спешке не было смысла.
— А что ты думаешь по этому поводу? — справился Чуя, заметив странные нотки

в его голосе. Совершенный то ли не услышал, то ли раздумывал над ответом.
Накахара перекинул костыль в другую руку. Пластиковый наконечник постоянно

стучал об асфальт и его этот звук порой выводил из себя. Осаму, целый день не
сводящий с него взгляд, заметил, как Чуя менялся в лице каждый раз, когда
ступал по твердой поверхности. Уинсли намеренно снабдил его костылем с
железными шипами. Погода все еще была переменчива, и эта небольшая
хитрость много раз выручала его во время сильных дождей. Земля становилась
рыхлой и скользкой, а твердо стоять на обеих ногах Накахара долго не мог.
— Алек! Александр! — за их спинами раздался женский голос. Все четверо

обернулись. На веранде, через дорогу, стояла девушка и активно махала ему
рукой.
— Я отойду на пять минут, — сказал он и быстро убежал, прежде чем кто-то

успел возразить.
864/1179
Осаму и Федор тут же навострили слух.
Алек пересек дорогу, поднялся на веранду и встал возле девушки, скрестив руки
за спиной. Рядом с ним она казалась маленькой девочкой. Смущенно улыбаясь,
она глядела на него снизу-вверх, комкая пальцами подол красного платья.
— В прошлый раз ты… очень сильно помог мне, а я так и не поблагодарила

тебя… должным образом, — произнесла она, заикаясь от волнения.
— Пустяки, — Алек улыбнулся в ответ. — Любой с этим справился бы.
— Вовсе не пустяки! — горячо ответила она. – Я… Я неплохо готовлю и… была бы

очень рада, если бы ты… пришел. Пришел на ужин! Ты, наверное, давно не
пробовал горячую выпечку? Вот… я подумала… если ты не занят…
— Я… подумала… если ты не занят, — фальцетом повторил Федор, испепеляя

девушку взглядом.
— Вот курва, — фыркнул Дазай. — Хочешь, я убью ее?
— Да, — не раздумывая ответил Достоевский.
— Так, вы оба!
***
Ясунори шла впереди, убирая все вещи, об которые мог споткнуться Ацуши. Я
придерживал его под руку и вел в гостиную, в которой мы едва успели навести
порядок. Рейко нашла для нас неплохой дом, но он пустовал долгое время и
потому вся мебель была покрыта толстым слоем пыли. После ее ухода, мы еще
долго стояли в коридоре и смотрели куда-то в стену, не в силах поверить, что
все это реально. Что теперь у нас есть дом, в котором можно жить, спать, не
боясь за свою жизнь, просыпаться каждое утро и с глупой улыбкой смотреть на
один и тот же потолок, сидеть в гостиной с друзьями, в одной пижаме и
домашних тапках, открывать шкафчики и видеть там свои собственные вещи, а
не мертвецов, чей дом мы присвоили на ночлег.
Полдня мы с Ясунори осматривали дом, выбирали комнаты, а потом

раскладывали вещи, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. Прошлый я
только скептически выгнул бы бровь на такую сентиментальность, но ведь все
наше прошлое было построено именно на таких мелочах.
Я любил просыпаться раньше будильника и смотреть в окно, завернувшись в

одеяло. Мне нравился мой бледно-голубой потолок, старая кровать, мягкий
ворсовый ковер, в который я зарывался босыми ногами. Нравились
геометрические обои, абстрактные картины, мой письменный стол, на котором
всегда царил идеальный порядок, нравились старые билеты в кино, аккуратно
сложенные под зеленой настольной лампой. Мне много чего нравилось из моей
прошлой жизни, только тогда я этого не понимал и не ценил.
865/1179
— Тут порог, осторожнее.
— Куда делись остальные? — спросил Ацуши, схватив меня за руку. Мы с

Ясунори переглянулись.
— Остались на улице. Им, наверное, многое надо обсудить.
— Ну и хорошо, — бросил Ацуши, со вздохом облегчения. — Эти двое меня чуть

не довели до нервного срыва своей навязчивой заботой.
— Что произошло?.. — спросила Ясунори. — С твоими глазами.
— А я уж было подумал, никогда не спросите, — ответил он, присаживаясь на

диван. — Представляю, какие сейчас у вас страдальческие рожи.
— Не без причины, — подтвердил я, сев рядом.
Ацуши перестал улыбаться. Он нащупал спинку дивана, откинулся на нее и

какое-то время молчал, постукивая пальцами по подушке. Мы с Ясу терпеливо
ждали. Мне не хотелось торопить его или заваливать вопросами, я понимал, как
ему тяжело, несмотря на внешнее спокойствие.
Ведь я сам до сих пор не смирился с потерей руки, из-за чего часто впадал в
депрессию. Первое время мне было противно смотреть на себя в зеркало.
Особенно на этот уродливый торчащий обрубок. Я думал, что, если бы у меня
был шанс вернуться в прошлое, я ни за что не позволил бы Чуе снова отрубить
себе руку и не раздумывая выбрал бы смерть.
Пожалуй, я так и не научился ценить жизнь. Может, потому что я всегда

чувствовал себя неполноценным, каким-то… неправильным? Словно меня всегда
окружало здоровое общество и только я один был неизлечимо болен.
Вскоре это привело к замкнутости и частично отшельническому образу жизни. Я

не мог долго находиться среди людей, у меня никогда не получалось смешно
шутить или как-нибудь остроумно ответить на подкол со стороны. Лишь
оказавшись дома, я говорил себе: черт возьми, надо было ответить вот так!
Почему ты не додумался до этого раньше? Почему твой мозг перестает
функционировать в критических ситуациях?
В кругу моих знакомых часто любили обсуждать девчонок. Их рост, размер

груди, задницу. Обсуждали даже нижнее белье или его полное отсутствие.
Ацуши мог часами распинаться о своих предпочтениях. Особенно он любил
повторять, как сильно ему нравятся девушки с маленькой грудью. Он считал их
очаровательными. А я то и дело засыпал Ацуши вопросами, чтобы его
любопытство невзначай не перекинулось на меня. Что бы я тогда ему ответил?
Меня больше привлекает мужская грудь?
Я всегда мирился с самим собой, со своим внутренним уродством, странными

вкусами и совершенно неправильной любовью. Но теперь я был изуродован весь.
Изнутри и снаружи. Я просыпаюсь каждое утро, становлюсь напротив зеркала,
смотрю на свое тощее тело и этот торчащий огрызок руки. Ничего не осталось от
старой обиды, нет горечи и даже злости. Только пустота. Из меня словно
вытряхнули душу и оставили никчемную оболочку.
Мне бы хотелось, хотя бы один раз в жизни... быть любимым. Безответно любить
866/1179
я устал.
— Рассказывать особо нечего, — произнес Ацуши и развел руками. — Да вы и

сами обо всем уже догадались, да?
— Нет, — Ясу взяла в охапку гору одежды, которая лежала на подлокотнике

дивана и бросила на журнальный столик. До приезда парней, мы собирались
разложить вещи по полкам в наших комнатах. И только Чуя, нисколько не
воодушевлённый новым жильем, швырнул в шкаф свой рюкзак и все остальное
время провалялся на диване, отпуская в наш адрес саркастичные комментарии.
— Есть, конечно, мысли… но я надеюсь, что ошибаюсь.
— Ладно-ладно, — Ацуши сбросил берцы на ковер и поджал под себя ноги.

— Помнишь, как я сорвался с пожарной лестницы?
Ясу нахмурилась. Наверняка причина была в том, что Ацуши уже лгал, едва
начав рассказ. Что Чуя, что Ясу, оба были уверены, что он спрыгнул сам, а вовсе
не сорвался, как твердил сейчас.
— Помню, — она начала складывать вещи. И мои, и свои, кажется, совсем не

замечая разницы.
— Так вот… — Ацуши завел руки за голову и начал поправлять узелок на

затылке. — Когда я падал, меня спас Кай и забрал с собой в лагерь. Не
спрашивайте, почему он меня не оставил, или зачем спас. Я понятия не имею,
что в голове у этого парня. В общем… привел он меня туда. Сказал, что мне
встреча предстоит с лидером, а он тот еще серьёзный хрен, шуток не понимает,
поэтому веди себя подобающе. Привели меня, значит, в какой-то заброшенный
театр. А там все такое жуткое внутри. Пылища, пауки, тусклые свечи, плесенью
пахнет и пол скрипит под ногами. Наконец мы дошли до нужной комнаты. И тут
Кай открывает дверь…
Ясу затаила дыхание. Мне же захотелось Ацуши хорошенько ущипнуть, чтобы он

перестал лить воду и просто все рассказал по существу. Рассказчик хренов.
— И там?.. — взволнованно прошептала Ясунори.
— И там… — повторил Ацуши и вдруг замолчал. Всю его наигранную весёлость,

как рукой сняло. Он зажал руки между колен и начал нервно кусать губу. — Я
увидел Натана. Мы перекинулись парой фраз, а потом я узнал от Кая, что Осаму
с ними.
— О чем вы говорили с Натаном? — спросил я, чувствуя подвох в его рассказе.
— Не помню, — солгал он. — Какая разница? Раз забыл, значит, было что-то
незначительное. В итоге я решил остаться, чтобы уговорить Осаму уйти вместе
со мной.
— С ним плохо обращались? — аккуратно спросила Ясу.
— С Осаму-то? — уточнил Ацуши. — Кому хватит смелости с ним плохо

обращаться? Нет, конечно. Просто этот Натан… тот еще тип. Жуткий и
скользкий. Он плохо на него влиял. Вот я и остался. Вскоре Осаму узнал, что
Натан готовит крупную засаду и смылся под каким-то предлогом, чтобы это
867/1179
предотвратить.
— Боже мой… — Ясу бросила футболку на стол и медленно присела на диван,

зарывшись рукой в волосы. — Вот почему Осаму все твердил, что надо добить
всех раненных. Кто-то выжил? Поэтому ты…
Ацуши молчал. Но все было ясно и без слов. Мы просидели долгое время в
тишине, словно провалившись в какую-то прострацию, а затем я поднялся и
похлопал Ацуши по плечу.
— Ты знаешь, что у нас тут есть горячая вода?
Про свет я намеренно умолчал. Какая ему до него теперь разница.
— Серьезно?! — воскликнул он, с неподдельным удивлением. Как же, черт

возьми, хорошо, что этот парень умел радоваться любой мелочи.
И все же... что он увидел за той дверью?
***
Путь от убежища был недолгий и потому они решили пройтись пешком. Чуе идея
показалась безумной, однако он быстро отмёл эту мысль, едва осознав, что
собрался за пределы городка в компании трех совершенных. Где еще можно
было почувствовать себя в большей безопасности?
Почти за целый час пешей прогулки, они наткнулись всего на семерых

зараженных и одного мутированного. Алек объяснил это странное явление тем,
что раз в несколько дней они уводили большую часть инфицированных за
пределы города.
Никто в их компании не выделялся особой словоохотливостью этим вечером. И

причина была в ностальгии по знакомым местам. Они шли не торопясь,
медленно разглядывая знакомые улицы, закоулки, граффити, старые дома,
пиццерии и парки.
Чуя всю дорогу пытался идти сам, не используя костыль, однако Осаму замечал,
как тяжело ему это дается. Всего за полчаса он покрылся испариной и тяжело
дышал, из-за боли в ноге. Дазай вдруг отобрал у него костыль, выдернул все
стальные шипы и вернул обратно.
— Я всегда буду рядом, чтобы поймать тебя, — прошептал он Накахаре в ухо.
— Дурак… — ответил он, слабо отпихнув его от себя. Дазай улыбнулся и быстро
поравнялся с Федором, чтобы более не смущать его. Пусть Чуя и был
инициатором их отношений, Осаму понимал, как он плох в выражении своих
эмоций и отнюдь не считал это дурной чертой. Напротив, колючий характер
Накахары всегда был для него магнитом.
— Тут раньше игровой магазин был, — сказал Дазай, кивком головы указав на
ржавую вывеску с надписью «SEGA». — Я ребенком все карманные деньги там
868/1179
оставлял.
Федор, Алек и Чуя подошли ближе, чтобы рассмотреть магазинчик. Как они и
ожидали, внутри был погром. Стеллажи были перевернуты, игровые автоматы
разбиты, от дверей до пожарного выхода тянулся длинный кровавый след. Кто-
то сорвал даже плакаты, некогда висящие у входа.
Дазаю вскоре наскучило внутри, и он вышел на улицу. Чуя бесцельно бродил по

магазину, вместе с Федором и Алеком, разглядывая старые коробки с играми.
Некоторые он прежде видел у Осаму в комнате, аккуратно сложенные на полке.
Одного Чуя не мог понять, зачем Осаму их коллекционировал, если годами играл
в одни и те же игры, пока остальные просто покрывались пылью.
Увидев небольшую игрушку, размером с брелок, Накахара наклонился и поднял
ее с пола. Несколько минут он, улыбаясь, разглядывал ее, а затем вышел вслед
за Дазаем. Тот сидел на корточках, под небольшим навесом, возле пустых
автоматов с напитками, и жевал фильтр незажженной сигареты, о чем-то
глубоко задумавшись.
— Я тут кое-что нашел для тебя, — Накахара вложил мягкую игрушку в его
ладонь. Дазай немного растерянно провел пальцем по пыльному меху и
огромным карим глазам зверька.
— Лори? Навевает воспоминания...
Чуя тихо охнул, когда совершенный резко схватил его за руку, затащил под
навес и, крепко прижав к стене, грубо поцеловал. Однако не прошло и пяти
секунд, как сам Дазай испуганно отпрянул.
— Черт, прости. Я не подумал, что… еще рано.
Накахара нахмурился. Он бросил костыль на землю и схватил Осаму за грудки.
— Думал, я тебя оттолкну, если не остановишься? — грозно спросил он.
— Да, — честно признался Дазай. — Ты так уже делал…
Чуя выпустил его и хрипло засмеялся, уткнувшись носом совершенному в шею.
— Вот до чего я тебя довел? Слушай… я ведь твой парень? Ты можешь меня
целовать, когда захочешь. Я больше никогда тебя не оттолкну, — он не видел
выражение лица Осаму, но чувствовал, как бешено стучит его сердце. — Только
не смей этим злоупотреблять, усёк? Ненавижу нежности…
— А вот я — обожаю, — ответил Дазай, лучась радостью.
За стеной раздался хруст стекла и они нехотя разорвали объятия. Федор и

Александр вышли из магазина, о чем-то переговариваясь. То ли они не слышали
их разговор, то ли просто тактично умолчали. Чуя склонялся ко второму
варианту. Как-никак слух у совершенных был отменный. Тем не менее он не
испытал и толики стыда. Чуя прекрасно знал о своих недостатках, знал, что в
прошлом его эмоциональная замкнутость в отношениях усложняла жизнь им
обоим. И он всеми силами пытался измениться, несмотря на то, каким тяжелым
грузом давило на него строгое отцовское воспитание.
869/1179
Часто Накахара задумывался, почему у него без проблем получалось отвесить
хоть миллион комплиментов неизвестной девушке, которую он планировал
затащить в постель на одну ночь, но, когда дело доходило до Осаму, словно кто-
то закрывал отсек в его голове, который отвечал за словарный запас.
— Нам бы ускориться, скоро потемнеет, — сказал Алек, взглянув на небо.
— Мы почти на месте, — ответил Федор, разглядывая высокую синюю арку над

дорогой, напоминающую тории.
Спустя полчаса в небе загромыхало. Время от времени улицы освещались

яркими вспышками света, но уже через мгновение все вокруг поглощала
темнота. Они добрели почти до самой окраины города, где в прежние времена
царила нищета и разруха. За полуразрушенными домиками, магазинчиками и
прачечными, возвышались огромные небоскребы, словно чья-то неумелая рука
соединила два разных мира. Дазай поднял голову, хмуро разглядывая паутину
из проводов, на которых покачивались от ветра распотрошенные тела.
Такое определенно было не под силу человеку. Но если в этих местах когда-то и
обитал мутированный, то наверняка его и след простыл. Они никогда не
задерживались на одном месте, а порой, из-за сильного зловония в некоторых
частях города, отследить их становилось непосильной задачей.
— Дождь… — прошептал Алек, вытянув ладонь. — Мы немного задержались.
Дазай пару раз стукнул по забарахлившему фонарику и взял Чую за руку,

помогая ему спуститься в ров. От оглушительного грохота в небе вздрогнули
все. Мелкий дождь превратился в настоящий ливень. Все четверо угрюмо
молчали, глядя на две пустующие могилы.
870/1179
Часть 66
***
— Настроение сегодня у всех паршивое.
— А ты как думал? После увиденного-то.
Дазай стянул мокрую футболку через голову и бросил на пол. Когда они
вернулись в убежище, время перевалило за два часа ночи. В городке стояла
мертвая тишина, временами нарушаемая громким кваканьем лягушек. В
некоторых беседках все еще сидели люди и молча курили, листая журналы
многолетней давности. Главную дорогу освещали уличные фонари, но и те
должны вот-вот погасить.
Дазай хотел подремать возле пруда, однако Чуя затащил его в дом. Странная
привычка у Осаму выработалась, еще когда он начал ставить эксперименты на
себе и других зараженных. Он часто покидал лагерь и ночи проводил под
открытым небом. Вскоре он так сильно к этому привык, что крыша над головой
вызывала у него некое чувство дискомфорта и тесноты. Впрочем, Чуе отказать
он не смог, несмотря на свою неприязнь к четырём стенам.
— Как думаешь, где эти двое теперь? — спросил Чуя, снимая грязные бинты с
ноги. Он поднял голову, но, увидев обнаженного по пояс Осаму, покраснел и тут
же отвернулся. Впрочем, не прошло и полминуты, как он вновь начал
разглядывать его исподлобья. На памяти Накахары, Осаму получал столько
травм, что все его тело должно было быть усеяно шрамами и рубцами, однако на
его бледной коже не было ни единого шрама, только россыпь мелких родинок,
расположение которых Чуя выучил наизусть. В какой-то миг он так засмотрелся
на ямочки на его пояснице, из-за чего не расслышал, что ответил Дазай. Тот
обернулся и поймал на себе взгляд Накахары. Оба покраснели и, пытаясь
спрятать неловкость, начали заниматься своими делами. Дазай нервно копался в
рюкзаке, в поисках сменной одежды, Чуя, прикусив от стыда губу,
перебинтовывал ногу.
— Тут есть еще одна свободная комната. Можешь занять её, — бросил Накахара,
избегая его взгляда.
— А ты где спишь? — справился Дазай.
— С Ясу, — ответил Чуя, мигом переменившись в лице. — Ей… постоянно снятся

кошмары. Она кричит во сне, просыпается вся в поту. Не хочу оставлять её в
такой момент.
Дазай натянул футболку и присел на край дивана.
— Это из-за… ребенка?
Накахара тяжело вздохнул и устало потер лицо ладонями.
— Не только. Кто знает, что с ней делали все эти два года. Уверен, о многом она
умолчала. Ничего что я?..
871/1179
— Нет, что ты, — Дазай покачал головой. — Я бы на твоем месте поступил бы так
же. Ты… прекрасный брат. Ясу здорово с тобой повезло.
— Я бы так не сказал, — он вяло улыбнулся. — Я столько ошибок наделал, что

всех пальцев не хватит пересчитать.
Он прилег на диван, опустил голову на колени Дазая и свесил руку.
— А кто из нас не ошибался? Вся жизнь состоит из ошибок и жизненного опыта.

Жаль, что второе порой нельзя получить без первого, — ответил он, лениво
перебирая рыжие волосы. Чуя молчал, медленно водя пальцами по ворсу ковра.
В гостиной было прибрано, исчезла гора одежды, которую накидали Рюноске и
Ясунори, намереваясь отсортировать зимние вещи от летних. Чуе все еще не
верилось, что лето действительно наступило, спустя столько тяжелых и
холодных месяцев. А может, причина его радости была отнюдь не в погоде. С
тех пор, как они поговорили на пруду, Накахаре казалось, словно кто-то
поместил в его тело лампу с огоньком, и невидимая ладонь перестала сжимать
сердце. Действительно, не всегда можно получить важный опыт, не допустив
ошибки, но в конце концов весь пройденный путь делает каждого человека
чуточку мудрее, и эта мудрость стоит потраченного на неё времени.
— Ты прав… — прошептал Чуя, проваливаясь в сон.
«Короткая пешая прогулка», как назвали ее совершенные, здорово утомила его.

Первое время он пытался идти сам, намеренно игнорируя костыль в руке. Уинсли
и Хибаяши неоднократно повторяли, что в подобных потугах нет смысла, так как
его нога не подлежит полному восстановлению. Уже то, что ее удалось спасти,
казалось им чудом, в современных условиях медицины. Тем не менее Чуя
продолжал упрямиться, подвергая свой организм сильным нагрузкам. Федор,
Алек и Осаму намеренно шли медленно, чтобы он не отставал, однако подобные
поблажки лишь сильнее задевали его гордость.
Накахара слегка сжал бедро Дазая и открыл глаза. Прошло всего несколько
часов, как он предложил возобновить их отношения, а он уже загонялся по
поводу их близости. Что, думал он, если Осаму вскоре надоест, что он такой?
Хромой, одноглазый, совсем не тот Чуя Накахара, которого он знал прежде?
Раньше он был шумный, задиристый, своевольный, а теперь… Теперь он
предпочел бы покемарить где-нибудь под деревом, а не разъезжать на крутых
тачках, сбивая зараженных. Ведь рано или поздно Дазай заметит эту разницу.
— Осаму? — позвал он шепотом. Рука, перебирающая его волосы, на секунду

замерла. Чуя перевернулся на спину, чтобы видеть лицо Дазая. Свет в гостиной
был тусклый, на журнальном столике догорала последняя свеча, однако глаза
совершенного светились гораздо ярче любого огня. Чуя никогда не мог понять,
почему всем вокруг они кажутся жуткими. — Скажи честно… Я уже не тот, каким
был прежде? В смысле…
— Да, — перебил его Дазай. — Не тот.
От столь резкого ответа, он хотел отвернуться, но быстро взял себя в руки.
— Мы договорились не совершать старых ошибок и говорить напрямую, если нас

что-то беспокоит. И вот я уже какое-то время не могу избавиться от мысли, что…
872/1179
узнав меня немного получше, ты разочаруешься. Тебе нравился прежний я. А
сейчас… Я сам себя не узнаю.
— Чуя… — сердито позвал Дазай.
— Я, черт возьми, теперь калека, и даже пяти минут не могу без костыля пройти.
Когда там, на пруду, я предложил начать все сначала, я даже не подумал, а
нужно ли тебе…
— Чуя! — крикнул Дазай. Накахара дёрнулся в испуге и ошеломлённо уставился

на лицо совершенного. Он много раз видел слезы боли, страха, тоски, но чтобы
кто-то прослезился от злости… впервые. Дазай мелко задрожал, впившись
пальцами в его плечи. — Что ты, блять, такое несешь… — прошипел он, слегка
встряхнув его. — Ты стал гораздо лучше, чем был прежде! Почему взросление
должно меня расстраивать? Все мы через это проходим. Мне без разницы,
хромой ты или безглазый. Слепой, безногий, безрукий, мне все равно. У тебя
есть я! Я буду носить тебя на руках, если потребуется, буду смотреть за нас
двоих, буду защищать тебя и любить. Всегда и везде. Любым, черт возьми!
Поэтому никогда, никогда, никогда… не смей больше так говорить!
Чуя глядел на него снизу-вверх, приоткрыв от удивления рот. Повисла тишина.

Дазай, смешно поморщив нос, отвернулся в сторону и вытер глаза о плечо.
Накахара протянул руку и коснулся его щеки.
— Прости…
Рюноске, все это время сидящий на лестнице, бесшумно поднялся и вернулся в

свою комнату. Внутри царил легкий полумрак. Из открытого окна дул легкий
ветер, приподнимая тонкий тюль. Закрыв дверь, он долго стоял на пороге,
угрюмо кусая губу, а затем, стараясь не шуметь, стянул с себя толстовку,
сбросил обувь и сел на подоконник. Под окном раздался гул мотора. Вернулись
военные, которые несколько дней назад покинули лагерь, забрав с собой
предателя Хён Джуна.
Акутагава едва не сорвался с места, увидев Арату на водительском сидении, но
тут же одернул себя. Время от времени он поглядывал на Ацуши. Накаджима
спал на кровати, повернувшись лицом к стене.
Его вещи висели на спинке стула, а небольшой рюкзак небрежно валялся возле
двери. Рюноске согнул одну ногу в колене и закинул на нее руку, продолжая
разглядывать исчезающую в темноте машину. Погода была по-летнему теплая, и
на секунду у него возникла мысль прогуляться возле пруда, однако он вспомнил
об Осаму и Чуе, которые сидели в гостиной, и тут же отмел эту мысль.
Рюноске ни за что не признался бы даже себе, что ждал возвращения Дазая

целый день. Он о многом хотел с ним поговорить, но судьба в очередной раз
распорядилась иначе. Может, таким образом она оберегала его от
необдуманных действий.
Ацуши зашевелился и Рюноске повернул голову.
— Спишь? — тихо спросил он, не ожидая услышать ответ. Накаджима

развернулся и лег на спину, подложив руки под голову.
— Нет. Не могу заснуть. А ты чего?

873/1179
— Я тоже… — Рюноске посмотрел на своё отражение, через стекло в оконной
раме. Он заметно исхудал за этот месяц. Щеки впали, волосы снова отросли и
свисали до самых плеч, постриженные кое-как. Он согнул руку, напряг ее и с
легким презрением начал разглядывать едва заметные мускулы. На месте
второй руки торчал обрубок, от одного вида которого у него порой слезы
наворачивались на глаза.
— Знаешь, о чем я думаю, приятель? — Накаджима закинул ногу на ногу. — Что

давно мы вот так не проводили время вместе. Только ты и я. Как в старые
добрые времена. Чтобы окончательно вернуться в прошлое, не хватает одной
важной детали, — он приподнял повязку, словно это могло помочь ему увидеть
Рюноске. — Твоих жалоб. Так что, приступай. Папочка тебя выслушает.
— Прекрати называть себя моим папочкой! Это нелепо!
Ацуши расхохотался.
— Почему ты всегда так бурно на это реагируешь? Давай, твои речи действуют
на меня лучше любого снотворного. Подсоби другу!
Конечно, Рюноске дураком не был и сразу понял, что Накаджима пытается его
разговорить.
Но черт возьми, подумал он, тебе ведь самому гораздо хуже, чем мне.
— Какого рода сплетни тебя интересуют? — справился Рюноске, поудобнее

устраиваясь на подоконнике. Однако едва он уселся, как подул ветер и тусклая
свеча потухла. Он тихо выругался, спрыгнул с окна и начал шариться в комоде, в
поиске свечей. Конечно, он мог включить свет в любой момент, но ему не
хотелось привлекать внимание к окну их дома, особенно военных, чьи голоса
было все еще отдаленно слышно.
— Не знаю. Например, когда это вы успели так законтачить с Федором, что вам
целый дом выделили?
— А тут всем дома выделяют, — Рюноске хмуро наблюдал, как горячий воск
капает на блюдце, а затем поставил на него свечку и небрежно забросил
полупустой коробок со спичками в комод. Его взгляд упал на пачку сигарет,
которую он еще днем спрятал под одеждой. Акутагава за всю свою жизнь курил
только один раз, да и то, с подстреканий Осаму, но как-то увидев похожую пачку
сигарет на полке, он не удержался и незаметно затолкал ее в карман. Рюноске
по сей день не знал ответ на вопрос, зачем это сделал. Однако, глядя на
нетронутую и слегка помятую пачку, его одолело сильное желание закурить.
Небольшая комната вновь озарилась светом. Он сел на подоконник, свесив одну
ногу, и начал разглядывать предметы интерьера.
Они с Ясунори на славу постарались, пытаясь придать своим комнатам

максимальный уют. Рюноске всегда любил часами сидеть на окне и читать
книги. Он понятия не имел, откуда об этом узнал Алек, так как никогда ничего
подобного ему не рассказывал, тем не менее Камински пришел во время
перестановки с зеленой матрас-подушкой и самолично постелил ее на
подоконнике, еще и накидал много мелких подушек такого же цвета. Рюноске,
удивленный и потерянный, наблюдал со стороны, не зная, как выразить всю
874/1179
благодарность, которую он испытывал к этому человеку. Алек порой запоминал
такие мелочи, о которых забывал даже сам рассказчик. Значит, где-то и когда-то
он все-таки об этом обмолвился. Но пока Рюноске нашелся со словами
благодарности, Камински мягко похлопал его по макушке и ушел, сославшись на
важные дела.
Акутагава улыбнулся, прижав одну из подушек к груди. Под ногами был мягкий
темно-синий ковролин. В комнате свободно умещались две кровати. Одна стояла
у правой стены, вторая у левой. Над изголовьями висели ночные лампы, а
напротив стояли две прикроватные тумбы. Рюноске еще не придумал, что
поставить в свою, и потому положил сверху только одну книгу, к которой
планировал приступить в ближайшее время. Он прошелся взглядом по
потрепанной желтой обложке, на которой было написано косыми буквами:
«Что-то не так с Гэлвинами».
На облицованных деревом стенах висели старые ретро картины. И в общий

дизайн не вписывалась только одна. Еще один подарок Александра. Он так и не
сообразил, что на ней изображено, а спросить напрямую посчитал верхом
бестактности. В дальнем конце комнаты, слева от двери, стоял шкаф, с мелкими
ячейками, и почти все пока пустовали. Вещей у Рюноске было не много.
— Странно… — произнес Ацуши. Он перевернулся на бок и подпер голову рукой.

— Я слышал, что людей здесь много. Как еще не дерутся за места.
— Не совсем, — Акутагава наклонился, сорвал со своей кровати плед, с

греческими узорами и завернулся в него. — Насколько я понял, в Йокогаме много
разных объектов, на которых живут и работают люди. Нет смысла по вечерам
возвращаться в убежище, а рано утром ехать обратно. Это далеко и
небезопасно.
— Хм… — Накаджима содрал зубами сухую кожу с губ. — А этот Федор умный
мужик.
— Тут не поспоришь, — улыбнулся Рюноске. — Слушай… хочешь покурить? — он

прикусил губу, наблюдая за реакцией Ацуши. Акутагава почти был уверен, что
тот непременно отпустит пару колких комментариев, однако Накаджима лишь
молча кивнул. Рюноске помог ему подняться и сесть на подоконник. Он вытащил
из пачки сигарету, протянул ее другу, а вторую обхватил губами и встал за
спичками, которые несколько минут назад бросил в комод.
— Ну и дрянь… — хриплым голосом произнес Ацуши, сделав одну затяжку.
— Согласен, — прогундосил Рюноске, пытаясь держать дым во рту. Спустя

мгновение он принялся стучать кулаком по груди и громко кашлять. Накаджима
захохотал. — Одного никогда понять не мог. Везде пишут, что курение вызывает
зависимость. Я вот одну выкурил и понял, что не моё. А как это работает у
остальных? Типа, тебе не нравится, но ты все равно куришь, чтобы выглядеть
крутым? А потом это переходит в зависимость?
— Думаю, ты все правильно понял. Помнишь Такано? Шепелявый такой. С нами

на баскетбольную площадку иногда гонял.
— Припоминаю, — ответил он, отмахиваясь от комара, кружащего над головой.

875/1179
— Так и не понял, что с ним случилось под конец года. Его словно подменили на
другого человека.
— Можно и так сказать, — Накаджима звонко щелкнул пальцами. — Этот дурак

попал в плохую компанию и пошло-поехало. Курить начал по-страшному, а со
временем вообще на травку пересел. Его этот мудаёб Шого вечно подначивал,
мол, тебе слабо что ли, — Ацуши развел руками. — Ненавижу ебучих подростков.
Они такие тупые уёбки! Всех отправлял бы в специальные лагеря до исполнения
двадцати лет.
— А после двадцати лет они, типа, поумнеют? Такова природа людей.

Перебесятся и станут нормальными. — Рюноске фыркнул. — Говоришь так,
словно тебе самому сто лет.
— А в чем я, собственно, не прав? — он обернулся на голоса под окном. — Эти

малолетние задроты думают, что компании в которых курят и бухают крутые. А
у некоторых девок в этом возрасте такая, мать его, корона на голове. Смотришь
и думаешь, ты, блять, с Олимпа что ли спустилась? Откуда такое эго? Все
пытаются привлечь к себе внимание, как-нибудь выебнуться, быть не такими как
все. Вечно им нужно бунтовать, защищать чьи-то права, ходить с кислыми
минами, приписывая себе несуществующие болезни, кому-то постоянно, что-то,
сука, доказывать, с пеной у рта нести какую-то несусветную чушь, обязательно
добавляя, через каждое предложение — это моё мнее-ние! — произнес он
фальцетом, скорчив рожу. — Тьфу, блять!
Рюноске удивленно приподнял бровь.
— Вот это тебя знатно прорвало…
Накаджима нащупал край пледа и набросил его на ноги. Ветер стал прохладнее.
— Да черт возьми, Рю… Это ведь так глупо! А попытаешься им объяснить, так
тебя на смех поднимут и выставят идиотом. Ведь можно просто быть самим
собой! Зачем насильно себя переделывать, только чтобы кому-то угодить или
понравиться? Неужели они так сильно себя ненавидят? Они тратят драгоценное
время на людей, которые либо утянут их на дно, либо, в лучшем случае,
бесследно исчезнут из их жизни.
— А зачем кому-то что-то объяснять или доказывать? Все-то тебе надо, —

Акутагава закрыл пачку сигарет и бросил на прикроватную тумбу. — Хотят
деградировать, их право. Говорю же, возраст такой. И вообще, ты чего такой
дерганный?
Ацуши тяжело выдохнул и прислонился головой к створкам.
— Кай до сих пор не вернулся…
Акутагава видел, как Федор уходил вместе с Эрскином. Он не успел

познакомиться с ним лично, но из рассказа Ацуши, он казался ему неплохим
парнем. Тем не менее Кай пришел из вражеского лагеря, и один хороший
поступок, не смывал остальные его грехи.
Рюноске решил не усугублять ситуацию, видя беспокойство друга.
— Им, наверное, многое надо обсудить. К тому же Кай не простой человек.

876/1179
Ничего с ним не будет.
— О чем можно говорить столько часов?! И дураку ясно, что они давно
закончили.
— Тогда, может… он ушел?
Ацуши подтянул ноги к груди, обхватил их руками и уткнулся в колени лбом.
— Может… — прошептал он.
Вторую неделю мучают головные боли.

Надеюсь, что это не мигрень. Боги… пусть это будет не мигрень.
Рейко.
Спустя полчаса Ацуши задремал на подоконнике. Рюноске слегка растормошил

его и помог лечь на кровать. В сонном состоянии Накаджима всегда бывал на
удивление податлив. У Акутагавы сна не было ни в одном глазу, и он решил
прогуляться по лагерю.
Уже оказавшись за порогом комнаты, он вспомнил, что в гостиной сидели Осаму

и Чуя. Ему не хотелось оказываться с ними наедине и тем более начинать
разговор. Он осторожно подошел к лестнице и, схватившись рукой за перила,
посмотрел вниз. В гостиной было пусто. Акутагава быстро спустился на первый
этаж, взял карманный фонарик, ключи, натянул бейсболку и открыл дверь.
На улице было тихо. Над головой тут же зажужжали комары и кваканье лягушек
стало гораздо громче. Первым делом ему захотелось набрать в карман мелких
камней, пойти на пруд и закидать этих крикливых засранцев. Но идея
показалась ему сущим ребячеством и потому он побрел в противоположном
Из одежды на нем была только футболка, длинный темно-бордовый кардиган и
короткие шорты, едва достающие ему до колен. От холодного ветра мурашки
шли по телу и зуб на зуб не попадал, и все же Рюноске решил не возвращаться.
Какое-то время он одиноко сидел на скамейке, под уличным фонарем, а затем
поднялся и медленно побрел вниз по дороге. Деревья громко шелестели от
ветра. В окнах некоторых домов горел тусклый свет, в небольшой круглой
беседке сидел человек и угрюмо курил, глядя куда-то в сторону. Акутагава
опустил руку в карман шорт и быстро проскочил мимо, боясь, что незнакомец
решит завязать с ним разговор. Однако мужчина даже не заметил его
присутствия.
Прошло еще десять минут, пока Рюноске добрался до длинного кирпичного

здания, которое все почему-то называли казармой. Это же здание являлось
складом и местом, где проходили все важные собрания. Как он и думал,
огромный грузовик был припаркован возле открытых ворот склада. Военные
неторопливо разгружали деревянные тары из кузова. Вид у них был
измождённый и казалось, что они держатся из последних сил, чтобы не заснуть
на ходу.
877/1179
— Что ты здесь делаешь? — за его спиной раздался чей-то резкий голос.
Рюноске ничуть не испугался, сразу узнав его обладателя. Он повернулся и
внимательно осмотрел Арату с ног до головы. Вид у него был ничуть не лучше,
чем у тех бедолаг, которые разгружали грузовик.
— Ужасно выглядите, — произнес Рюноске. Арата приподнял бровь.
— Я задал тебе вопрос, парень.
Акутагава потер шею, а затем пожал плечами, показывая, что у него нет
однозначного ответа на его вопрос.
— Вы со всеми так недружелюбно себя ведете или усталость делает вас

ворчливым? — он бросил быстрый взгляд на серые, почти бледные глаза Араты,
в которых не было ничего, кроме холодной отстранённости. Акутагава решил
больше не испытывать судьбу. — Мне просто не спалось… А еще гул вашей
машины отогнал все остатки сна.
— И ты пришел мне это предъявить? — усмехнулся он.
Рюноске громко чихнул и вновь покрылся мурашками от холода. Арата прошелся

строгим взглядом по его внешнему виду, а затем стянул с себя военную куртку и
бросил ему. Тот поймал ее одной рукой и поразился тому, как ловко ему удалось
набросить ее на плечи почти с первого раза. От куртки пахло порохом и дымом.
Ткань слегка шуршала от его движений. Он просунул руку в длинный рукав,
поправил капюшон и обхватил пальцами железный бегунок.
— Спасибо, — смущенно ответил он, переминаясь с ноги на ногу. — Вообще-то, я

пришел сообщить вам важную новость.
— Да? И какую же? — спросил он, подав быстрый знак рукой подчинённым. За их
спинами раздался царапающий слух скрип затвора, а спустя минуту громко
заревел мотор. Грузовик отъехал в сторону, ворота склада закрыли изнутри.
— Ваш сын вернулся в убежище.
***
Чуя долго ворочался в постели, в безуспешных попытках заснуть. Он привык

просыпаться каждые несколько часов, чтобы сменить кого-то на посту. Привык
спать сидя, спать в одежде, спать голодным и грязным, где-нибудь под
открытым небом. Он отвык от мягких кроватей, постельного белья, от которого
пахло кондиционером и лавандой, отвык спать, ни о чем не беспокоясь даже во
сне. Иногда он переворачивался и подолгу смотрел на спящую сестру. Однако
его мысли были совсем не о ней.
Он думал об Осаму, об их отношениях и той неловкости, которая постоянно

между ними возникала. Прежде Дазай был более напорист, сейчас же он не
позволял себе даже лишних прикосновений. Впрочем, и сам Чуя не решался на
более откровенные действия. Психологический барьер, размером в несколько
лет дружбы, преодолеть было не так просто.
Он тяжело вздохнул, сбросил одеяло и подпер голову рукой. Комнату освещал

878/1179
только лунный свет и тусклый фонарь через дорогу. Накахара уставился на
стену, за которой, должно быть, спал Осаму. Едва приподнявшись, он перевел
взгляд на сестру и тут же сел обратно. Он обещал ей быть рядом. Вдруг она
проснется и не увидит его? Вдруг ей снова будут сниться кошмары? Взвесив все
за и против, Чуя распластался на кровати, напряженно ожидая наступления
утра. Он все не мог выбросить из головы недавнюю прогулку. Все делали вид,
словно не случилось ничего серьезного, однако Накахаре проблема с
совершенными не казалась пустяковой. Впрочем, вряд ли Федор оставит всё как
есть.
Дверь вдруг тихо приоткрылась, впустив в комнату тонкий лучик света. Кто-то
бесшумно подбежал к кровати и ловко юркнул под одеяло.
— Осаму? — в легком ступоре прошептал Чуя, увидев светящиеся желтые глаза

напротив.
— Я не мог заснуть, зная, что ты за этой чертовой стенкой, — ответил он,

приподнявшись на руках. Накахара спешно натянул одеяло на его голову и
взглянул на сестру. — Мне уйти?
Чуя шире развел ноги, чтобы Дазай мог уместиться на односпальной кровати.
Совершенный положил голову на его плечо и посмотрел щенячьими глазами
снизу-вверх.
— Ты мной нагло манипулируешь, — ответил Чуя, положив ладонь на его

макушку.
— Мне было одиноко одному, — признался Дазай. Он приподнялся, придерживая

одеяло одной рукой и остановился, когда между их лицами оставалось всего
пару миллиметров. Чуя сжал простыни, почувствовав теплое дыхание на своих
губах. Ясу пошевелилась и оба замерли, поглядывая друг на друга с озорными
улыбками. Вдруг Осаму поцеловал его в уголок губ, а теплая рука юркнула под
резинку штанов. Накахара издал резкий вздох и быстро свел ноги вместе. Внизу
живота он ощутил приятное покалывание, волосы на руках встали дыбом. Он с
трудом мог вспомнить, когда в последний раз занимался чем-то подобным.
— Осаму… моя сестра…
— Она спит, расслабься, — Дазай провел пальцами по глубоким рубцам на его

бедрах. — Мы не дойдем до конца, я просто помогу тебе сбросить
напряжение, — прошептал он, покрывая его лицо ленивыми поцелуями.
Накахара и рта раскрыть не успел, как Осаму развел его ноги коленом и сполз
вниз. Ясу густо покраснела, услышав стон брата. Чуя прогнулся в спине, крепко
вцепившись в белые волосы обеими руками. Прерывисто дыша, он смотрел на
потолок, но видел лишь потоки постоянно движущихся разнообразных цветовых
пятен, которые ускользали, едва он пытался сконцентрировать на них взгляд.
Его голова беспомощно откинулась на подушку, из горла вырвался еще один
хриплый стон, который он тут же поспешил заглушить, прикусив ладонь.
— Стой, кажется…
Вопреки собственным словам, он вновь свел колени и слегка толкнулся вперед,

полностью погружаясь во влагу горячего рта.
879/1179
Ясу, воспользовавшись моментом, незаметно повернулась к ним спиной. Её щеки
пульсировали, словно от удара и горели от стыда. Несколько раз ее одолевал
невыносимый соблазн подглядеть, но она мигом одергивала себя и начинала
глупо улыбаться, представляя, как завтра старший брат будет смущенно
поглядывать на нее, гадая, слышала ли она чего.
Дазай тем временем высунулся из-под одеяла и потерся мокрым лбом о Чую.
— Фу! Ты мокрый и липкий.
— Это говорит о том, что здесь работал только я один. С твоей стороны участие
принимал только член. Кстати… — он вдруг замолчал на полуслове и повернул
голову. Дыхание Ясу изменилось. Стало тихим и размеренным. Дазай слегка
смутился, догадавшись, что она не спит. Однако Чуе об этом знать было не
обязательно.
— Что, кстати? — спросил он, расстегнув ремень на его брюках. Осаму

посмотрел вниз и, зардевшись, перехватил его ладонь.
— Что ты делаешь?
— А разве не видно? Я ведь не какая-то там эгоистичная скотина. Помогаю

тебе… — Накахара замолчал.
— Ничего не говори… — пристыженно пробубнил Дазай, уткнувшись носом в его

плечо. Чуя вытащил ладонь и начал медленно потирать влажные пальцы друг о
друга.
— Я рад, что ты пришел, — произнес он шепотом, накрыв их одеялом с головой.

На первом этаже громко хлопнула дверь. Вернулся Рюноске.
***
Натан медленно расхаживал по помосту, сложив за спиной руки. Моросил

мелкий дождь, от земли поднимался густой туман. Иногда он останавливался,
смотрел на огромное сооружение, напоминающее арену, и хмурился.
Чудовище, запертое внутри, металось из стороны в сторону, громко ревело и

билось склизкими боками о железные стены. На металлических пластинах были
отчётливо видны следы от глубоких вмятин. Слякоть на земле перемешалась с
человеческими органами, все вокруг было орошено кровью.
— Этого недостаточно. Ведите остальных.
— Но босс… — осторожно позвал Цубаса, — людей почти…
Фудо и Даичи испуганно отпрянули, когда совершенный схватил Цубасу за горло

и швырнул на арену, словно соломенную куклу. Люди, наблюдавшие за всем со
стороны, напряженно переглянулись. Кто-то попытался незаметно уйти с
помоста, но охрана грубо толкнула их обратно. Два десятка глаз, побледнев от
страха, смотрели на загон. Цубаса едва успел подняться из лужи, как чудовище
оказалось рядом в два огромных прыжка. Одного удара лапой хватило, чтобы
880/1179
его голова отлетела в сторону и разбилась о стену, словно переспелый арбуз.
Натан возбужденно вцепился пальцами в перила, наблюдая, как монстр

поглощает труп, увеличиваясь в размерах.
— Скормите остальных! — крикнул он. Люди, услышав приказ, побежали

врассыпную, крича и рыдая в голос. Совершенные, стоящие за его спиной,
881/1179
Часть 67
***
Если бы в далеком прошлом кто-то сказал мне, что однажды я буду часами
влюбленно смотреть на спящего человека, я бы не раздумывая вытряхнул из
наглеца всю душу.Но теперь я не вижу в этом ничего постыдного.Наблюдать за
человеком, которого любишь всем сердцем, невероятное удовольствие.
Интересно, это взросление или принятие? Лишь об одном я пытаюсь не думать,
глядя на него. Это прекрасное лицо… никогда не состарится. Я счастлив. Я
уверен, что счастлив.
Но почему эта ноющая боль в сердце не оставляет меня…

Что теперь не так?
— … и что ты ей ответил?
— Что я занят и обязательно приду в следующий раз.
Алек отложил папку в сторону и взглянул на Достоевского. Тот с самого утра

выглядел неважно, был ворчлив и раздражителен. Камински странное
поведение лидера свел к недосыпу. После вчерашней прогулки он был сам не
свой. Конечно, исчезновение двух совершенных из могил нельзя было оставлять
без внимания, но разве подобный исход не был очевиден?
Алека больше занимал вопрос, почему эти двое пролежали под землей так
долго? Обе ямы были выкопаны совсем недавно. То ли кто-то им помог
выбраться наружу, то ли их регенерация затянулась. Но как такое возможно?
— Не могу не спросить, чем же ты ей помог, раз она тебя на ужин пригласила.
— Ничего особенного, — Алек откинулся на спинку дивана и утомленно потер

шею. — Помог перенести мебель. Мы еще долго будем её обсуждать? — он
кивком головы указал на открытое личное дело. — Взгляни.
Достоевский перестал крутиться в кресле и нехотя поднялся. На журнальном

столике лежала раскрытая папка с личным делом. Федор уселся на диван,
потеснив Алека, и посмотрел на старую фотографию. Личное дело
принадлежало Хидеки Сугаваре. Одному из совершенных, которого они убили и
закопали.
— На второго я пока ничего не нашел, — сказал Камински, пожав плечами.
— В этом нет необходимости, — Достоевский взял папку и перелистнул пыльную

882/1179
страницу. — Они близнецы. Хидеки и Ринья Сугавара.
Алек нахмурился. Федор, заметив на себе злой, сверлящий взгляд, намеренно не

поворачивал голову, медленно листая страницы, в которые даже не пытался
вчитываться. Весь текст перед глазами превратился в сплошные черные линии.
— И ты решил сказать об этом только сейчас?
Достоевский промолчал. Александр тяжело вздохнул. Поднявшись с дивана, он

подошел к окну и принялся расплетать собранные в небрежный пучок волосы.
Светлые кучерявые локоны рассыпались по его плечам. Он начал кое-как
причесывать их пальцами, зажав резинку между зубов. Федор наблюдал за ним,
спрятав половину лица за папкой.
— Знаешь, — сказал Александр, обматывая резинку вокруг волос, — пока все

тихо и спокойно, тебе бы не помешал отдых. Помнится, в школе девушки
постоянно оказывали тебе знаки внимания, а ты только нос воротил. Может,
попробуешь…
— Нет, — тут же прервал его совершенный. Резко захлопнув папку, он бросил ее

на стол.
— Ты даже недослушал.
— Я и так знаю, что ты хотел сказать. Отношения меня не интересуют. Особенно

со всякими… — он прикусил губу и вновь погрузился в какое-то подавленное
молчание. Алек мазнул его странным взглядом и сжал переносицу пальцами.
— Вряд ли в этом мире найдется человек, который будет соответствовать твоим

стандартам.
— Может, такой человек уже нашёлся? — раздраженно парировал он.
— И я должен в это поверить? Ты не способен воспылать к кому-то чувствами.

Это не в твоем характере.
Федор встал у окна, сложив за спиной руки.
— Иногда твои слова ранят… Александр, — тихо ответил он, потирая запястье
пальцем. — Какой же ты видишь настоящую любовь? Горячей? Безумной?
Всепоглощающей? Но не путаешь ли ты ее со страстью? А страсть, как и огонь,
рано или поздно гаснет, оставляя лишь горстки пепла.
Истинно любит тот, кто заботится, не ожидая ничего в ответ. Как странно
полжизни любить человека и от него же услышать, что на такое чувство как
любовь, он не способен. Но разве не она сделала меня таким? Расчетливым,
жестоким, жадным.
— Прости. Возможно, я выразился не совсем правильно. А имел я в виду, что

даже влюбленным ты остался бы самим собой. Хладнокровным и собранным.
Терять голову от чувств, это не про тебя, — произнес он, наблюдая за Спенсером
и Дрейком из окна. Ким, сорвав с Престона шляпу, принялся подкидывать ее в
воздух, смеясь над бесполезными потугами этого бедолаги вернуть свою
собственность. — А по поводу твоего вопроса… что я могу знать о любви? Я
883/1179
столько лет провел в четырех стенах больницы, в окружении врачей и
медсестер. Все мои скудные познания взяты из книг. Но в твоих словах есть доля
правды. Я бы предпочел зрелую и спокойную любовь. Может, я просто не умею
быть страстным? — он улыбнулся. — Но теперь меня волнует другой вопрос. Кто
этот человек, который совершил невозможное?
— Кто? — Федор опустил руку в карман брюк и сжал маленький стеклянный

флакончик. Это действие его успокаивало. Он хранил эту вещицу годами, в
призрачной надежде, что однажды она ему пригодится. Однако с каждым днем
он все сильнее смыкал на нем пальцы, готовый раздавить тонкое стекло,
поддавшись сиюминутному отчаянию и злости. — Этот человек… очень красив,
— ответил он, впившись ногтями в кожу. — Так красив, что каждый раз, когда
смотрю на него, дух захватывает. Раньше я ошибочно полагал, что особенный
для него, но вскоре понял, что ничем не отличаюсь от других. Ведь он со всеми
так же дружелюбен, так же мил и улыбчив, из-за чего я постоянно его ревную.
Ревную к воздуху, которым он дышит. Ревную к вещам, к которым он
прикасается… Ревную и злюсь, потому что не могу стать для него особенным, —
Федор стукнул по стеклу один раз. Ким, увидев Достоевского, стоящего возле
окна, закатил глаза и вернул запыхавшемуся Спенсеру шляпу.
Алек слушал внимательно, не перебивая, выражение его лица было пустым. Они
безмолвно смотрели на небо, в ожидании дождя. Первая капля ударилась о
стекло, затем вторая-третья и хлынул ливень. Кто-то промчался вниз по дороге,
в прозрачном дождевике, кто-то забежал под беседку, стряхивая воду с волос.
Небо заволокло тучами и стало темно, словно наступил вечер. Федор взял с
подоконника пластиковый распылитель и слегка потряс его, проверяя
количество воды внутри.
— Знаешь, — произнес он, сосредоточенно опрыскивая листочки калатеи, — ты

прав. Пожалуй, сегодня я все-таки возьму выходной.
Дверь с тихим щелчком захлопнулась. Алек отчужденно провел пальцем по

пёстрому кусту, собирая с него остатки влаги.
***
Ясу с трудом припоминала, как заснула прошлой ночью. Несмотря на все

непотребства, которые вытворяли ее брат и Осаму, она впервые за долгое время
спала так крепко. Когда эти двое парней оказывались рядом, даже армагеддон
ей казался нипочем. Однако, проснувшись рано утром, она не обнаружила Осаму
в кровати брата. Чуя спал в своей излюбленной позе, свесившись с кровати
наполовину. Между ног он всегда сжимал подушку и просыпался мгновенно,
стоило кому-то к ней прикоснуться.
Ясунори на ходу расстегнула пижаму, бросила ее на пол и распахнула двери

шкафа. Чуя, услышав тихий топот ног, разлепил глаза. Поморщившись от яркого
света, он закрыл лицо ладонью и широко зевнул. Он чувствовал себя так, словно
кто-то истязал его тело всю ночь. Осознание пришло к нему спустя мгновение.
Он резко приподнял одеяло, затем перевел пытливый взгляд на сестру.
— Ты чего там стоишь ухмыляешься? Спятила? — проворчал он, сонно ероша

884/1179
волосы. Ясунори повернулась и Чуя, громко выругавшись, тут же отвел глаза в
сторону. — Почему ты постоянно светишь своей грудью?! Она не так идеальна,
как тебе кажется! Имей совесть!
— Кто бы говорил о совести… — тихо буркнула она, перебирая одежду.
Чуя обмотался одеялом и сел на подоконник. На улице лило словно из ведра и

громыхало порой так, что в ушах закладывало. Он посмотрел на смятые
простыни и слегка покраснел, вспомнив минувшую ночь. Даже когда он накрыл
их одеялом, Осаму продолжал шептать всякие непотребства, в перерывах
покрывая его поцелуями. Если бы Ясунори не было в комнате, Чуя точно
сорвался бы и показал этому желтоглазому демону, что шутить с ним весьма
опасно. Как-никак, зайти дальше он хотел не меньше Осаму.
— Сколько часов?
— Шесть утра, — ответила Ясу, причесывая волосы.
— И чего ты вскочила так рано?
— А чего делать в постели?
Чуя удивленно приподнял бровь.
— Спать?..
— Брось! — она подбежала к нему и, лучась счастьем, схватила за руку. — Мы

наконец-то все вместе! Давай посидим в гостиной? Соберемся, как прежде.
Поговорим! Ну же!
— Откуда в тебе с утра столько энергии, — прошептал он, сдаваясь.
Спустившись, они обнаружили в гостиной уже проснувшихся Рюноске, Осаму и

Ацуши. Акутагава сидел напротив Дазая, положив подушку на колени, словно в
защитной позе. Он все еще был одет в пижаму, а черная маска для сна
болталась у него на шее. Дазай распластался на диване. Чуя задержал взгляд на
коротких розовых шортах в полосочку и огромной растянутой футболке. Вид у
него заспанный и помятый. Он был так взъерошен, словно кто-то несколько
часов гладил его против роста волос. Эта картина показалась Накахаре
невообразимо очаровательной. Видимо, он слишком засмотрелся на
возлюбленного, потому что Ясунори, стоящая позади, начала нетерпеливо
выглядывать из-за его плеча.
— Кто спускается? — спросил Ацуши, услышав звук шагов.
Чуя замешкался. Они с Накаджимой так толком и не поговорили. Обо всем

случившемся им поведал Осаму, во время вылазки.
Федор, внимательно выслушав его, больше был озадачен тем, что Натан
отпустил парня живым, и предположил, что тот, скорее, надеялся, что Осаму сам
сделает за него всю грязную работу. И его план едва не удался. Дазай и сам
много об этом думал. Он частенько вспоминал слова Достоевского о
885/1179
самоконтроле. И теперь, когда у него появился человек, чью жизнь он ставил
превыше своей, ему было что защищать. Было ради чего держать собственный
разум под контролем.
— Ацуши, — Чуя слегка сжал его плечо. Тот каждый раз приподнимал повязку,
словно она мешала ему видеть и, едва прикоснувшись к ней, быстро одергивал
руку. Все делали вид словно не замечали этого жеста.
— Я тоже здесь, — сказала Ясунори, присев справа от Ацуши.
— Невероятно, — усмехнулся Накаджима. — Вся группа в сборе. Как в старые

деньки.
— Навевает приятные воспоминания, — произнес Рюноске, лениво сдирая

струпья с ноги.
Дазай разлепил глаза, услышав голос Чуи. Он присел рядом и совершенный тут
же обвил руками его талию и положил голову на колени. Акутагава смерил их
долгим задумчивым взглядом, но как только Накахара поймал его на
разглядывании, быстро отвернулся.
— Я не слышал, как ты ушел, — прошептал Чуя, наклонившись. Дазай

перевернулся на спину и согнул ногу в колене.
— Не хотел смущать тебя перед сестрой, — тихо ответил он, поправляя широкий
ворот футболки. Накахаре вдруг показалось, что разговоры вокруг стихли. Он
поднял голову и заметно растерялся. Все смотрели на них.
— Вы ведь понимаете, что мы слышим, о чем вы шепчитесь? — справился Ацуши.

— Вы что, снова вместе?
— Наконец-то… — Ясу смущенно похлопала себя по щекам. Рюноске закатил

глаза.
— Смотрю, все уже в курсе, — улыбнулся Дазай.
Неожиданно раздался тихий стук в дверь. Акутагава едва не сорвался с места и

только усилием воли заставил себя остановиться. Однако, когда дверь
приоткрылась и на пороге появился совершенный, он разочарованно скорчил
уксусную гримасу. Четыре пары глаз удивленно уставились на Эрскина. Взгляд
Накахары потемнел.
— …Кай? — тихо позвал Ацуши. Эрскин вздрогнул, услышав свое имя. Впрочем,
каждый в гостиной поразился тому, как он сумел распознать его без единого
слова.
— Да. Прости, что так поздно. Я подумал, что тебе захочется…
— Я думал, ты ушел, — равнодушно перебил он его, поглаживая босой ногой

мягкий ворс.
Рюноске, подперев голову рукой, принялся наблюдать за обоими. Кто-то,

знающий Ацуши не так хорошо, непременно подумал бы, что ему все равно, но
именно за таким поведением Накаджима всегда пытался скрыть обиду. И чем
886/1179
язвительнее он становился, тем сильнее переживал ситуацию.
— Федор сказал, ты захочешь побыть с друзьями. Поэтому я остался у Алека.
— А предупредить… — он замолк и поджал губы.
А теперь он подумал, что не имеет права чего-то от него требовать, догадался

Рюноске. Этот парень такой предсказуемый. Злится, а ведь сам всю ночь не мог
сомкнуть глаз, переживая о нем. Почему человек так сложно устроен?
— Долго ты еще будешь на пороге топтаться? Не замечал раньше за тобой такой

стеснительности, — Дазай поднялся, схватил Эрскина за руку и подвел к дивану.
— Думаю, все и так знают, кто это. Но на случай, если вы запамятовали…
— Нам не по сто лет, чтобы запамятовать. Мы прекрасно знаем, кто он, —

буркнул Рюноске. Он протянул руку Каю и тот пожал ее в ответ. То же самое
сделал Чуя. Ясу отделалась легким кивком. Плотно прижавшись к брату, она
наблюдала за совершенным, краснея каждый раз, когда он встречался с ней
взглядом. Федор определенно отбирал их по внешности.
Вскоре прошла неловкость и все вновь разговорились. Кай пересказал разговор

с Федором и даже обмолвился, что они были знакомы еще до взрыва.
Достоевский, как выяснилось, часто беседовал с ним, когда наведывался в
лабораторию, а как-то даже пытался отговорить его участвовать в проекте. Кай
не понимал, зачем ему это нужно и уговорам Федора не поддался. Лишь Осаму,
слушавший его вполуха, знал, какую цель преследовал Достоевский. И она была
на удивление простой.
За долгое время, проведенное вместе, он часто обсуждал с Федором других

совершенных. И вот что однажды он сказал об Эрскине, когда Дазай вернулся
предупредить о засаде:
«Я хотел, чтобы он разорвал договор и ушел, пока не поздно. Мне хватило

одного взгляда на него, чтобы понять, как ужасна была его жизнь. Я подумал,
он так молод, у него еще все впереди. Он должен оставить прошлое, взять себя
в руки и двигаться дальше. Эти опыты рано или поздно убьют его. Но впервые я
рад, что оказался неправ. Ведь послушай он меня тогда… возможно, был бы уже
мертв».
Осаму вздрогнул, почувствовав прикосновение к руке. Чуя угрюмо поправил

ворот его футболки, который каждый раз сползал вниз, оголяя плечо.
Совершенный мягко боднул его головой и вновь лег на колени Накахары.
Это утро всем казалось особенным. Никто не сговаривался заранее проснуться в
шесть утра и собраться в гостиной. Тем не менее все были здесь. Каждый
глубоко в душе скучал по временам, когда они могли беззаботно говорить друг с
другом.
Он остался таким же, каким я запомнил его много лет назад.

Все та же издевательская манера речи, надменный взгляд и озорная улыбка.
Он не задавал много вопросов и был настроен весьма дружелюбно.
Я сидел перед ним, словно нашкодивший ребёнок, который боится, что родитель
отругает его за баловство. Частично, так оно и было. Я бы понес любое
887/1179
наказание, лишь бы не смотреть в эти пронизывающие глаза, от которых
невозможно ничего скрыть.
Почему, спросил он, почему ты выбрал его?
Но разве ты не знаешь ответ, Федор? Уверен, ты давно догадался.
Я годами утопал в грехе и разврате, и только ты пытался протянуть мне руку
помощи. Я выбрал сторону врага, потому что ты знал о моем прошлом.
Мне претит сама мысль, что человек, которым я восхищался… восхищаюсь,
знает, какой грязной и постыдной была моя жизнь.
Как бы я смотрел тебе в глаза?
Но клянусь, я не сделал ничего дурного, чтобы навредить тебе.
Кай Эрскин.
***
Дазай любил запах земли после дождя. Любил туман, легкий дождь и
леденящий холод. Пожалуй, в чем-то совершенные были схожи с зараженными.
Все они не переносили жару. В их действиях чувствовалась вялость,
медлительность и сильное желание вздремнуть. Впрочем, у Осаму было гораздо
больше причин любить дождь.
Когда первые капли дождя падали на лицо, он всегда вспоминал мать. Тот
ненастный день, когда он ждал ее под сильным ливнем. Сначала он увидел зонт.
Большой и ярко-желтый, словно само солнце на миг осветило его, а затем была
ласковая улыбка матери и прикосновение ее теплой руки.
С тех пор прошло много лет, но стоило в небе едва загромыхать, Дазай всегда
задирал голову, словно надеясь увидеть над собой знакомый зонтик.
— Нам обязательно для этого выходить из убежища?
— Прекрати ворчать, — Дазай повис на Накахаре. — Если приведу её в город,

Федор с меня шкуру спустит.
— Так это живое существо? — поразился он.
— Как тебе сказать… Помнишь тот день, когда ты нашел меня слепым?
— Ты хотел сказать, когда ты притворялся слепым? — усмехнулся Чуя. — И

прекрати на мне виснуть. Ты тяжелый.
— Да не притворялся я! — громко возмутился Дазай. Накахара захохотал.
— Тебя с этого каждый раз так коробит.
Смех Чуи быстро стих. Весь путь он не мог выбросить из головы утренний
разговор. Все прониклись к Каю симпатией и только ему Эрскин казался
странным типом. Кто добровольно согласится провести столько лет с незрячим
человеком, которого едва знаешь? Неужели он не понимает, какую
ответственность берет на себя? Или Осаму был прав и им двигало чувство вины?
А что, если рано или поздно оно пройдет? Научится ли Ацуши к тому времени
888/1179
самостоятельности или будет вовсю полагаться на него?
Чуя прикусил губу. Из-за неприязни к Эрскину, здравая оценка его поступков
давалась Накахаре тяжело. Он понимал, что ревность многое искажает и выдает
в дурном свете, однако его волнения были небезосновательны. Кай долгое
время провел с Натаном и закрывал глаза на многочисленные убийства лидера.
Что, если спасение Ацуши и его присутствие в лагере очередная задумка

Натана, подумал он, рассеяно слушая оживленный рассказ Дазая о химере.
— … сейчас ее вид может немного тебя напугать.
— Не думаю, что в этом мире осталось что-то способное напугать меня, —

ответил он, поглаживая пальцем его ладонь.
— Осаму?..
За их спиной раздался знакомый спокойный голос. Чуя, побледнев, быстро

выдернул руку и выпрямился, словно по приказу. Дазай, нахмурившись, какое-то
время смотрел перед собой, затем медленно повернулся.
— Отец, — тихо произнес он. Чуя в полной растерянности уставился на Дазая. Он

изменился всего в одно мгновение, словно кто-то незаметно подменил его
клоном. От веселости и словоохотливости совершенного не осталось и следа,
его взгляд стал холодным и враждебным. Арата тоже был не особо говорлив. Он
молчал, хмуро разглядывая сына. Накахара быстро догадался, в чем причина
столь пристального разглядывания. Ведь он не видел деформаций Осаму. Они
не встречались с той ссоры в больнице.
— Арата-сан… — неуверенно позвал Чуя, пытаясь нарушить затянувшееся

молчание.
— Оставь, — фыркнул Дазай, — пусть внимательно посмотрит на результаты

своих трудов.
— Все такой же заносчивый мальчишка, — ответил Арата с тяжким вздохом. Чуя

почувствовал себя крайне неловко, заметив, как серые глаза изучают его так же
детально, как и Осаму минуту назад. — Я слышал о том, что случилось. Мне
жаль, — произнес он, опустив ладонь на рыжую макушку.
— Все в порядке, — Чуя нервно улыбнулся. Неприязни Осаму он не разделял,

особенно после того, как Рюноске пересказал им весь разговор. Прежде Чуя и
сам считал, что этот человек слишком требователен и строг к сыну, но теперь он
оправдал бы каждый его поступок. За строгим характером и приказным тоном
скрывалась искренняя забота. — По крайней мере мы выбрались оттуда живыми.
— Как твоя сестра? — спросил он. — Ясунори, если не ошибаюсь?
— С ней все хорошо. Нам повезло, что Федор оказался рядом, — ответил Чуя.
Дазай поморщился, незаметно схватив пальцами край его футболки.
— Рад это слышать, — сказал Арата. — Чуя, могу я поговорить…
— Да-да, конечно! — Накахара быстро повернулся, прижав костыль к груди. — Я

889/1179
подожду тебя дома. Покажешь мне ее в следующий раз, хорошо?
— Хорошо… — буркнул Дазай.
Несколько минут они стояли посреди дороги, глядя на спину отдаляющегося

Чуи. Мелкие капли дождя сеялись с неба, а порой громыхало так сильно, что
казалось вот-вот разобьются все стекла в домах. Осаму упорно отказывался
смотреть на отца. Со временем его злость превратилась в безразличие. Он знал,
чего добивался Арата все эти годы. Знал и об экспериментах Альбрехта. Федор
обо всем ему рассказал. Казалось бы, этого достаточно, чтобы простить его и
постараться понять, однако, какая-то детская обида, засевшая глубоко в сердце,
никак не отпускала. Он хотел еще чего-то, упрямо этого жаждал, и страшно
сердился на себя, потому что не понимал, что именно желает услышать.
— Пройдемся? — спросил Арата. Осаму кивнул.
Они развернулись и пошли в противоположном направлении. На улицах было

пусто. На городок опускался густой туман, мелкий дождь неприятно бил в лицо.
Людей почти не было видно. Лишь изредка проезжали грузовые машины и
отдаленно раздавался звук отбойного молотка.
Осаму накинул капюшон на голову и спрятал руки в карманах зеленой кожаной
куртки. Весь путь он смотрел на дорогу и с досадой пинал мелкие камушки.
Спустя пару минут они дошли до беседки и решили переждать дождь под
крышей. Арата стянул с плеч куртку, стряхнул капли воды и небрежно бросил ее
на спинку стула. Осаму взял со стола один из старых журналов и начал
безразлично листать его, почти не различая текст.
— Так и будешь молчать?
— Мне нечего тебе сказать, — ответил он, перелистнув пожелтевшую страницу.
— Даже не спросишь, как у меня дела?
— Вижу, что прекрасно, — сказал Осаму, искренне не понимания природу своего

раздражения. Арата откинулся на спинку стула, закинул на него руку и вновь
принялся разглядывать сына.
— Ты повзрослел.
— Пришлось, — потеряв остатки терпения, он грубо бросил журнал на стол и

сложил на груди руки. — Ты ведь бросил меня, когда я в тебе больше всего
нуждался.
— Ошибаешься, — Арата вытащил из кармана пачку сигарет, — когда ты

нуждался во мне, я был рядом. Куришь?
Дазай шмыгнул носом и молча протянул руку. Полчаса они курили в тишине,
глядя на покрытый туманом пруд. Всякий раз, когда Арата отворачивался, Осаму
поглядывал на отца исподлобья. Тот почти не изменился за несколько лет.
Густые черные волосы едва тронула седина. Однако появилось много новых
шрамов, которые бросились в глаза.
890/1179
Совершенный подумал, что ему, возможно, несладко приходилось все эти годы.
Ведь он не обладал столь же высоким болевым порогом и бешеной
регенерацией. Прежде отец казался ему всесильным, почти божеством, которое
никогда не умрет и никому не проиграет ни одной битвы, в этом и был огромный
порок взросления. Сейчас же, глядя на уставшее лицо Араты, он внезапно
осознал, что рано или поздно ему придется пережить еще одну смерть.
— Это правда, что вы с Чуей?..
— Типа того, — ответил он, напряженно ожидая реакции.
— Он… неплохой парень, — задумчиво произнес Арата, выпустив облако дыма.

Осаму нервно поерзал на стуле. Он никогда не обсуждал с ним подобные темы, а
душевным разговорам в их жизни не было места. Будучи ребенком, он так
боялся отца, что едва мог два слова связать в его присутствии.
— И ты не против? — осторожно спросил он.
— Это твоя жизнь, Осаму. Тебе и решать с кем ее провести, — Арата потушил
окурок в стеклянной пепельнице и, поднявшись, облокотился на деревянные
балюстрады. — Я одобрю любой твой выбор.
Совершенный в смятении притянул к себе плетеную корзинку. Внутри лежали

чайные пакетики, и он начал перебирать их, без интереса вчитываясь в названия
и состав. Все происходящее было для него в новинку. Он всегда избегал отца,
предпочитая компанию матери. Однако каждый раз, когда он наблюдал, как
свободно Чуя говорит с Аратой, как часами торчит с ним в гараже, и с какой
легкостью подхватывает любую беседу, его начинали душить ревность и
чувство неполноценности.
— Пап… — позвал он, нервно перебирая пальцами чай из разорванного пакетика.

Над головой загрохотал оглушительный гром. Дождь лил не переставая. Погода
словно следовала определённому расписанию. Ближе к обеду появлялось
солнце, а вечером вновь начинало моросить. Осаму, увидев маленького паука,
выбежавшего из-под корзинки, занес над ним палец, намереваясь его
раздавить, но, передумав в последний момент, он подпер голову рукой. —
Расскажешь, чем занимался все это время?
891/1179
Часть 68
***
Он повернул ручку и медленно толкнул дверь вперед. В гостиной стоял

полумрак, в воздухе витал запах спиртного и табака. Несмотря на способность
видеть в темноте, он предпочитал находиться в привычном глазу освещении.
Совершенный огляделся по сторонам и ударил рукой по выключателю. Комнату
озарил яркий свет. Федор поморщился и закрыл глаза ладонью.
— Не думал, что доживу до дня, когда увижу тебя напивающимся в одиночку…
— Ты слишком меня идеализируешь, — ответил Достоевский. Приняв сидячее

положение, он поставил полупустую бутылку с виски на стол и потер лоб. — И я
тебя немного поправлю, дружок. Не напивающийся, а выпивающий.
— О-о, прошу меня простить. Это ведь абсолютно разные понятия, — улыбнулся
Дазай, нервно почесывая шею. Федор смерил его расплывчатым взглядом. Кожа
на местах, где Осаму постоянно карябал ее ногтями сильно покраснела.
Совершенный усмехнулся и, взяв стакан со стола, плеснул в него виски.
— Как прошел разговор с отцом? — спросил он, протянув ему стакан. Дазай сел в
кресло и отпил пару глотков.
— Лучше, чем я ожидал, — произнес он поморщившись.
Напиток обжег горло, но он заставил себя выпить содержимое стакана до конца.

Откуда Федор узнал о разговоре с отцом, Осаму даже не хотел спрашивать,
давно свыкшись с мыслью, что совершенный все и обо всех знает.
Тем не менее, после разговора с Аратой настроение у него было паршивое. Все
прошло без ссор и скандалов, но на душе остался неприятный осадок. Арата
объяснил свое внезапное исчезновение, но Осаму казалось, словно отец в
очередной раз столкнул его в бушующий океан, оставив в помощь пару
сломанных весел. В памяти сразу всплывали ужасные воспоминания, когда он
вредил себе, сходил с ума, не мог избавиться от шума и голосов в голове.
Полудохлый пес и мертвая девчонка оказали ему куда больше заботы, нежели
родной отец, которого и след простыл.
Однако, как бы сильно Осаму не злился, в глубине души он понимал, что готов
простить его. Особенно после недавних откровений.
Арата сказал, что был вынужден его покинуть, ради его же безопасности. Об
экспериментах Альбрехта знали очень влиятельные люди. Как в самой
компании, так и за ее пределами. После взрыва был организован массовый поиск
совершенных. Из пятидесяти сбежавших Авис отловил большую часть. Конечно,
не для того, чтобы направить их силу во спасение человечества. Во-первых,
каждый сбежавший, подписав договор, больше не принадлежал себе. Они
становились собственностью Ависа. Во-вторых, в каждого были вложены
баснословные деньги. В-третьих, «элита» как в результате назвал их Арата,
хотели использовать их в личных целях. Однако никто не ожидал, что ситуация
892/1179
выйдет из-под контроля, и вирус накроет почти весь континент. Осаму этому
немало удивился. Как кто-то может управлять совершенными? Кто вообще в
здравом уме решится перечить им, не боясь за собственную жизнь?
«Это сейчас тебе ничего не стоит свернуть человеку шею, — ответил Арата. —
Но тогда люди были в смятении, и такие как ты не понимали, что могут и на что
способны. Усмирить их еще было возможно».
Отец рассказал ему и о жутких способах «усмирения». Непокорным

совершенным поджаривали мозг и пытали их до тех пор, пока они не
соглашались сотрудничать. Как-никак, боль они чувствовали, несмотря на
регенерацию. Кто-то соглашался добровольно, а кого-то военные пытали
неделями, выбивая из них покорность. В орудиях пыток не было недостатка.
Дазай вспомнил, как Ацуши однажды предложил и на него нацепить ошейник,
который бил бы его по девяносто тысяч вольт. Однако свой он хотя бы мог снять
в любой момент.
Когда Осаму спросил, что стало с совершенными, Арата ответил, что

большинство мутировало и сбежало из мест заключений, уничтожив всю охрану.
Тогда он не на шутку забеспокоился о судьбе сына и попросил Федора отыскать
его. Достоевский просьбу выполнил, но не ограничился только ей. В одиночку он
уничтожил почти всех, кто имел отношение к Авису и принимал участие в
пытках. Из пятидесяти совершенных осталось всего десять, враждебно
настроенных друг к другу.
— Он рассказал о своей просьбе, — Дазай откинулся на спинку кресла и закинул

ногу на ногу. — Почему ты молчал об этом?
— Почему? — Федор с громким стуком поставил стакан на стол и лег на диван.

Все перед глазами плыло, а голос Осаму словно доносился откуда-то издалека.
Он расстегнул пуговицы на рубашке и начал обмахиваться ладонью. Его тело
внезапно охватил жар. — Ты ведь знаешь.
— Очередное любопытство?
— Почти, — он обхватил сигарету губами и поднес железную зажигалку к лицу.

— Я много о тебе слышал от Альбрехта. И вот появилась возможность
познакомиться лично. Арата сильно переживал из-за твоих суицидальных
наклонностей. Но скажем так… его просьба не была для меня обременительной.
Дазай молчал какое-то время, а затем усмехнулся. Отец постоянно о нем

переживал, спасал его от смерти, помогал из тени, но никогда не находился
рядом. Однако Осаму так и не набрался смелости сказать ему об этом. Может,
тогда он научился бы ценить жизнь. И Арате не нужно было бы идти по столь
долгому и тяжелому пути. Он должен был всего лишь подняться к сыну в
комнату, поговорить с ним и сказать, что любит его.
Дазай взял открытую пачку сигарет, вытащил одну и подошел к Достоевскому.

Тот задумчиво смотрел на потолок и курил. Осаму зажег сигарету и начал
расхаживать по гостиной. Его немало удивило количество растительности
вокруг. И цветы были отнюдь не маленькие. Кто бы мог подумать, что у Федора
Достоевского столь необычные увлечения. Сам Дазай от подобного был далек.
Прежде в его комнате стоял всего один цветок, который он постоянно забывал
поливать, а все, что приносила мать увядало в течение недели. Однажды
893/1179
Накахара подарил ему кактус, заверив друга, что этого колючего крепыша даже
он не сживет со света. Осаму, загоревшийся желанием сохранить хотя бы
подарок Накахары, усердно поливал несчастное растение каждый день, от чего
оно однажды и сгнило изнутри.
— Ты с Алеком поругался? — спросил Дазай, разглядывая хищное растение в

синем горшке. Он сунул в раковину палец, но, так и не дождавшись никакой
реакции, разочарованно убрал его.
— С чего ты взял? — спросил Федор, выдохнув облако дыма. Он свесил ногу с

дивана и закрыл глаза. Осаму остановился возле дартса, который висел на
двери, истыканный дротиками. Он вытащил все, отошел назад на пару шагов и
начал прицеливаться.
— Ты всегда такой разбитый после ссоры с ним, — дротик попал точно в

середину. Второй дротик сбил первый и вместе они упали на пол, издав глухой
стук. — Слушай… если тебе хуево, то так и скажи.
— И что это даст?
— Облегчение.
Федор засмеялся. Бросив бычок в пепельницу, он резко поднялся и подошел к

Дазаю. Тот и слова вымолвить не успел, как Достоевский прижал его к стене и
грубо обхватил пальцами подбородок.
— Облегчение? Сомневаюсь. Зато я знаю другой, проверенный способ, —

прошептал он в губы Осаму. Совершенный резко оттолкнул его. Федор отлетел в
другой конец комнаты и ударился спиной о камин.
— Ты намеренно провоцируешь меня на драку? — прошипел Дазай. Федор,

пошатываясь, приподнялся и вдруг начал хохотать.
— Видел бы ты свою рожу. Блять, оно того стоило! — воскликнул он, продолжая
смеяться.
Осаму поднял дротик с пола и швырнул его. Федор поймал его двумя пальцами и
подмигнул разъярённому Дазаю.
— Нет, я вовсе не провоцирую тебя на драку. Просто хочу, чтобы ты… съебался
нахуй.
— С огромной радостью лишу тебя этого удовольствия, мудак, — ответил Дазай.

Федор сразу переменился в лице. Какое-то время они молча смотрели друг на
друга, а затем он махнул на него рукой и снова упал на диван, прихватив со
стола бутылку виски. Осаму присел рядом, задумчиво потирая большим пальцем
ладонь. — Все еще носишь с собой? — он кивком головы указал на флакончик, с
зеленой жидкостью внутри. Он лежал на столе, возле открытой пачки сигарет.
Федор проследил его взгляд и закрыл глаза.
— Считаешь, что я жалок?
Дазай тихо цокнул. Забрав у Федора бутылку, он жадно припал к ней губами.
894/1179
— Нет.
— Пиздишь.
— Чего спрашиваешь тогда? — он зло ущипнул Достоевского за ягодицу и тот,

вскрикнув, посмотрел на него с упреком. — Не считаю я, что ты жалок, окей?
Решение проблемы буквально у тебя перед глазами, и такой выдержки я ни у
кого… — Дазай нервно покрутил фильтр сигареты между пальцев. — На твоем
месте я бы насильно влил содержимое флакона ему в горло, в надежде, что
однажды он меня простит. Страх потери… ужасное, мать его, чувство.
Он сбросил с себя ноги Достоевского и поднялся.
— Есть еще выпить?
— Посмотри в шкафу, — ответил совершенный, мутным взглядом рассматривая

паутину на люстре. Дазай приоткрыл деревянные дверцы и задумчиво хмыкнул.
Когда-то он совсем не умел пить и абсолютно не разбирался в спиртном, однако
Федор этот пробел со временем заполнил. Осаму вытащил бутылку виски и
слегка взболтал ее, словно сомневаясь в своем решении.
— Я так его люблю, Осаму… — прошептал Федор. Дазай бросил на него взгляд
через плечо, но промолчал. — Я его смерть не переживу.
— Переживешь. У тебя не будет выбора. Как и у всех нас, — резко ответил он,
громко поставив бутылку на стол. — Ты думаешь, я об этом не задумывался,
когда Чуе признавался? Едва открыв глаза по утрам, я думаю о том, что
однажды он состарится и умрет. Это больно. Это чертов ад. Я ни одной
возможности не упускаю прикоснуться к нему, поцеловать, заключить в
гребаные объятия! Через год он будет шарахаться от моего назойливого
внимания, но я не могу остановиться. Поэтому… — он дрожащими руками
притянул к себе стаканы. — Перестань думать о реакции Алека и признайся.
Просто признайся, пока он рядом и будь что будет. Потому что сожалеть, стоя
над его могилой, уже будет не о чем.
Достоевский повернулся лицом к спинке дивана и долго хранил молчание. Осаму

влил в себя четвертый стакан виски и сполз на пол, потирая переносицу.
— Слушай… проблема ведь не только в Алеке?
Федор сел, обхватив голову обеими руками. Вид у него был крайне
изможденный.
— Я устал нести за всех ответственность… — тихо ответил он, сгорбившись. —

От меня всегда многого ждали. Сначала родители, теперь все эти люди. Они
смотрят с такой надеждой, словно у меня есть готовые решения на все
проблемы. А проебешься где-то разок, так сразу заговоры и недовольства.
Бесконечный мыслительный процесс сводит меня с ума. Я хочу остановить этот
проклятый марафон хоть на один день. Я устал, Осаму.
Лампочка слабо замигала. Снаружи раздался гром и молния осветила гостиную.

Плотный дым от выкуренных сигарет застыл над их головами.
Какой-то дерьмовый день, подумал Дазай, под стать погоде.

895/1179
— Люди свое мнение меняют с такой же скоростью, с какой младенец срет в
подгузник. С каких пор тебя это стало волновать? Очеловечился что ли?
— Почти. Я бы назвал это… человеколюбием.
Дазай приподнял бровь. Они переглянулись. Спустя мгновение комнату

заполнил громкий хохот.
Аксель поднялся на крыльцо и удивленно застыл, с занесенной над дверью

рукой. Он воровато огляделся по сторонам и, слегка наклонившись, прислонился
ухом к двери. Из гостиной доносился смех. Совершенный вздрогнул, услышав
звук разбившегося стекла, за которым последовала новая волна смеха. Он тихо
постучал, однако никто не отреагировал. Аксель смиренно простоял под дверью
ровно пять минут, затем снова занес руку. Постучать повторно он так и не успел,
так как дверь резко распахнулась.
— Аксель! — воскликнул Дазай. — А мы с Федором все гадали, как долго ты там

простоишь.
За его спиной появился Достоевский, с разбитой бутылкой в руке.
— Дверь была открыта, — произнес он, кивком головы приглашая его войти.
Аксель протиснулся мимо двух совершенных и встал посреди комнаты, в легком
замешательстве. Казалось, что вся мебель вокруг пропиталась запахом табака и
спиртного. Он потянул арафатку наверх и присел на подлокотник дивана.
— Я пришел сообщить, что нашел База, — Аксель поправил подол серого пончо и
сложил на груди руки. — И ввел его в курс дела. Он уже направляется к
электростанции.
Дазай и Федор молча пялили на него глаза.
— С вами… все в порядке?
— Хочешь с нами выпить? — справился Достоевский.
— Я не пью.
— Может, сигаретку? — Дазай бросил ему пачку. Она ударилась о плечо

совершенного и упала на пол.
— И не курю.
— Боги. Ты скучный, как вчерашний снег.
— А что ты делаешь, чтобы снять стресс? Или… унять голод? — Осаму

приблизился к Акселю и, подцепив пальцем арафатку, спустил ее вниз.
— Охочусь, — ответил он, перехватив его руку.
Дазай поморщился. Он и думать забыл об изначальной цели своего визита.

Охоту на людей он на дух не переносил, однако страх навредить близким любые
моральные принципы отводил на второй план. Федор, наблюдавший за ним со
896/1179
стороны, все понял без слов. Вероятно, он догадался еще в тот момент, когда
Осаму переступил порог его дома. О подступающем голоде говорила его
нервозность, разодранная едва ли не в кровь кожа на шее и количество
выкуренных сигарет, которыми он пытался отсрочить неизбежное. Не
удивительно, что этот вечер он решил провести в компании другого
совершенного. Слишком уж велик был риск сорваться.
— Прекрасно. Наконец-то разберемся, кто из нас лучший в охоте , —

Достоевский улыбнулся.
Инагда я тоже хачу быть палезным.

Севодня я паднялся на вышку, но мужики пасмеялись и велели мне выметаться.
Дрейк сказал, что на вышке высоко и ани просто баялись, что я упаду.
Все-таки они харошие парни. Я зря на них абиделся. Нада как-нибудь извиница.
П. Спенсер.
***
— Бред собачий. Я всему обучился за несколько дней. И если у кого-то на это

ушли целые годы, то они просто неприспособленные идиоты.
— Не начинай… — Рюноске закатил глаза. Казалось бы, он давно привык к

самохвальству друга, тем не менее тот умудрялся каждый раз его удивлять,
поднимая планку. На этот раз речь зашла об адаптации Накаджимы. Акутагава,
искренне желая помочь, решился затронуть тему, о которой все молчали, боясь
задеть его чувства.
Главной проблемой Ацуши, как понял Рюноске, после недолгих наблюдений,

было ориентирование в пространстве. И не только на улице, но и дома. Первым
делом он предложил выделить Накаджиме отдельную комнату, чтобы он
расположил свои вещи так, как ему удобно. Таким образом, никто не будет их
переставлять, а все необходимое будет под рукой. Перестановка так же грозила
гостиной и коридору. Всю мебель Рюноске намеревался подвинуть ближе к
стене, а на полу сделать специальные обозначения.
Идея казалась ему прекрасной. Кай и Ясунори его энтузиазм поддержали.

Однако заупрямился Накаджима. Он настойчиво пытался убедить всех, что ни в
каких перестановках не нуждается, а Рюноске, вместо благодарности, получил
лишь шквал недовольства. Ацуши обвинил его в том, что тот пытается выселить
его из комнаты, а со своими непрошенными идеями, выставляет его
беспомощным калекой.
Конечно, Рюноске не обиделся. Накаджима часто подобным грешил и все с его

грубостью свыклись. Само собой на его эмоциональное состояние повлияли и
недавние события, из-за чего друзья относились к нему с пониманием.
Тем не менее на этот раз уступать Акутагава не собирался. Перестановка в доме

897/1179
была необходима. Это облегчило бы жизнь не только Ацуши, но и Каю, который
всегда тенью держался за его спиной, тайком убирая все препятствия с его
пути. То же самое касалось и Осаму. Эти двое опекали его, словно ребенка,
готовые броситься исполнять любую его прихоть.
— Я прекрасно ориентируюсь в пространстве! — крикнул Ацуши. — Не надо

выставлять меня беспомощным!
— Ты хотел сказать — Кай прекрасно ориентируется?!
— Парни… — Эрскин поднялся с кресла. Ясу, поймав его взгляд, медленно

покачала головой. Он сел обратно, устало зарывшись пальцами в волосы. Эти
двое никого не замечали вокруг, словно соревнуясь, кто кого перекричит.
Ясунори сидела на подоконнике, с чашкой кофе и небольшой книгой на коленях.

Один и тот же абзац она перечитывала уже в седьмой раз и все никак не могла
вникнуть в смысл текста из-за криков Накаджимы и Рюноске. Впрочем, к ссорам
парней она давно привыкла. Ацуши любил поскандалить время от времени, а
Акутагава не упускал возможности убедить окружающих в своей правоте.
Наорутся друг на друга и снова придут к миру, подумала она, скучающе глядя в
окно. Дождь лил третий час. Вода стекала по водосточной трубе и пенилась
возле крыльца. Ясу улыбнулась. Это напомнило ей детство. У их семьи был
большой дом. По вечерам все запирались в своих комнатах и почти не
разговаривали друг с другом. Но в редкие моменты, когда шел сильный дождь,
Чуя приходил к ней с двумя желтыми дождевиками и парой белых резиновых
сапог.
Они играли во дворе, возле водосточной трубы, перекрывали ногами воду,

строили песчаные ограждения, чтобы перенаправить поток воды, либо просто
носились кругами по огромным лужам.
Ясу вдруг слегка приподнялась и прислонилась лбом к стеклу. Рен куда-то

торопливо шла вниз по дороге.
Она быстро спрыгнула с окна и пулей промчалась мимо ругающихся парней.

Ацуши и Рюноске сразу замолчали.
— Ты куда? — спросил Акутагава. Ясунори стянула с вешалки прозрачный

дождевик, натянула желтые сапоги, посмотрела в зеркало и поправила волосы.
— Хочу пройтись.
— Но там дождь! — вознегодовал Ацуши. — Может, разбудить Чую?
— Для чего? — она хрипло засмеялась. — Будет защищать меня от дождя?
Прежде чем кто-то успел ответить, она накинула капюшон на голову и

выскочила на крыльцо. На улице было безлюдно. Крупный дождь бил в лицо и
ветер толкал в спину, словно прося ее поторопиться. Она застегнула дождевик и
помчалась вдоль дороги, выискивая знакомую фигуру.
На секунду ей показалось, что она упустила Рен из виду, но уже через

мгновение ее сердце пропустило удар. Рен с кем-то говорила, стоя под навесом,
898/1179
и выжимала толстую рыжую косу на кафель. Ясу спряталась за углом дома и,
затаив дыхание, начала наблюдать за ней. Со спины она не сразу узнала
собеседника, но, когда он повернулся, она распознала в нем Юдая. С момента их
последней встречи, он сильно исхудал и теперь больше походил на вчерашний
труп, нежели на живого человека. Иногда Ясунори завидовала совершенным.
Эти ребята могли подслушать любой разговор, находясь за много метров от
цели.
Рен похлопала Юдая по плечу и через минуту они разошлись. Ясу выскочила из-
за угла, придерживая широкий капюшон обеими руками и помчалась вниз, боясь
упустить ее из виду. Рен вдруг остановилась. Ясунори спряталась за деревом,
надеясь, что бешеный стук ее сердца заглушает шум дождя.
Вдруг сильный порыв ветра сорвал капюшон с ее головы, а из окна соседнего

дома вылетела москитная сетка и упала на коротко стриженный газон. Ясу, тихо
выругавшись, вытерла мокрое лицо о ворот свитера и робко выглянула из-за
дерева. Однако на дороге уже никого не было.
— Ты следишь за мной? — раздался насмешливый голос за спиной. Ясунори

подпрыгнула от испуга, краска стыда бурыми пятнами покрыла ее лицо и шею.
— Нне-ет, я-я… — ответила она заикаясь. — Я просто… прогуливалась!
Рен приподняла бровь. В серых глазах стояли смешинки.
— В ливень?
— Да, — тихо пробубнила она, чувствуя себя ужасно глупо. Дождь стекал по ее
волосам, мокрый ворот свитера неприятно облегал шею, а в сапогах хлюпала
вода. Ее тело охватил такой жар от стыда, из-за чего ей казалось странным, что
от нее до сих пор не валит пар. — Мне нравится гулять в одиночку. То есть… не
совсем. Я имею в виду, если не с кем… Боже… — она спрятала лицо за ладонями
и опустилась на корточки, моля всех богов, чтобы на нее немедленно упал
метеорит.
Рен улыбнулась.
— Ясунори, верно?
Она кивнула, не поднимая головы.
— Ясу, не хочешь составить мне компанию?
Очередной день без происшествий.

Утром я проснулся, посмотрел в окно, почесал яйца.
Приготовил отвратительный завтрак, почистил револьверы,
спас Спенсера от тумаков.
Вокруг одни довольные рожи, словно за стенами города раскинулся зеленый
сладкопахнущий сад.
Тишина и спокойствие тревожат меня. Не к добру это долгое затишье.
Не к добру...
899/1179
К. Дрейк.
Она часто гадала, что находилось на втором этаже этого огромного длинного
здания, которое все называли казармой. И вот, спустя несколько дней, ее
любопытство было удовлетворено.
Едва перед ней открылась тяжелая дверь, с облупленной белой краской, как в
нос тут же ударил резкий запах спирта и лекарств. Помещение было ярко
освещено и люди в белых халатах суетливо бегали от одной больничной койки к
другой. Со всех сторон доносились стоны, болезненные вздохи, мольбы о
помощи и детский плач. Рен внимательно смотрела на Ясу, наблюдая за ее
реакцией.
— Если тебе плохо, можешь выйти.
— Что с ними случилось? — в ужасе спросила она, разглядывая людей. У кого-то

не было ноги, у кого-то обеих ног. Кто-то рыдал в голос, бился в истерике, а кто-
то, лишившись всех конечностей, отрешенно смотрел куда-то в потолок.
— Последствия нападения зараженных, — угрюмо ответила Рен, натягивая

халат. — Еще неделю назад здесь ногу было негде поставить от количества
раненных.
— А куда они сейчас…
Она резко замолчала. О нападении она слышала еще в Токио, однако с

расспросами не лезла. Ей не было дела до малознакомых людей, да и своих
проблем на тот момент хватало вдоволь. Однако, одно дело слышать о потерях
со стороны, а другое видеть этот кошмар воочию.
Рен не нужно было отвечать на ее вопрос. Ясу поняла и без слов. Всех, кто
заразился и кому не повезло быть укушенными, наверняка, застрелили.
Белки делали с ними тоже самое. Их били, насиловали, измывались. Если кто-то
на утро не мог подняться или падал без сил, его без раздумий убивали, словно
скот.
— Ясу? — Рен положила руку на ее плечо. — С тобой все хорошо? Ты побледнела.
— Да… Я просто не ожидала увидеть такое, — ответила она, нервно обхватив

себя руками.
Мимо прошел Хибаяши и слегка задел ее плечом. Ясунори отпрянула назад,

чудом не ударившись затылком о каменную колонну позади. Пытаясь сохранить
равновесие, она схватилась за прикроватную тумбочку и уронила лекарства на
пол. Несколько пузырьков закатились под кровать.
— О боже! Я сильно задел тебя? Давай помогу.
— Нет, все в порядке. Я сама, — быстро ответила Ясу, наклонившись за

лекарствами. Хибаяши подбежал к ней, пытаясь помочь. Их руки на мгновение
соприкоснулись, когда они потянулись одновременно к пластиковой баночке. —
900/1179
Я сказала, что справлюсь сама! — крикнула она и, промчавшись мимо, выскочила
за дверь. Рен и Хибаяши удивленно переглянулись.
— Вот дела… — вздохнул он и покачал головой. — Схожу за Тадо, чтобы убрал

тут все.
— А ну стоять, — Рен схватила его за шкирку, словно котенка. — Расскажи-ка

мне про нее.
901/1179
Часть 69
***
Моя бабуля часто готовила для меня овощное рагу.

Оно очень полезное, говорила она,
все не оставляя попыток отучить меня от привычки каждый день таскаться в
забегаловку напротив дороги, в которой продавали огромные гамбургеры с
тройной котлетой за сущие копейки. Конечно, после него у меня частенько
прихватывало живот,но оно того, черт возьми, стоило.
Бабушкино же рагу я брезгливо ковырял вилкой, вытаскивая из тарелки
ненавистные баклажаны, болгарский перец и помидоры. В итоге оставались
лишь картошка и мясо, но пока я завершал свой ритуал «очищения» пропадал и
аппетит.
И вот… мне за двадцать. Я живу в мире, о котором по глупости когда-то мечтал.
Вряд ли завтра я смогу прочитать то, что сейчас написал. Но, может, оно и к
лучшему? Может… завтра мне будет не так грустно? Может, через год или два я
забуду каким вкусным был рагу моей бабушки?
— Тоска накатывает, когда смотришь на разруху вокруг. Не думал, что однажды

скажу такое, но мне очень не хватает привычных звуков, которые еще пару лет
назад ужасно раздражали. Наверное, всякий мечтает об одиночестве, пока не
столкнется с ним по-настоящему.
— Глупо о таком мечтать, — ответил Аксель, положив руку на руль. — Многие

путают одиночество с простым желанием побыть наедине и отдохнуть. Но я бы
сказал, что это опухоль, которую замечаешь только на последней стадии. Ты
каждый день приходишь в пустую квартиру, в которой тебя никто не ждет,
выполняешь одни и те же действия, спишь, просыпаешься, встаешь,
работаешь… И вот однажды, ты стоишь на пороге, с выключенным светом,
смотришь в темноту и думаешь, как долго это будет продолжаться. Поначалу
упиваешься своим одиночеством, а потом проклинаешь его.
— Вот уж от кого не ожидал услышать подобную речь, — произнес Федор,

подперев голову рукой.
— Ты забываешь, что я тоже человек. Из плоти и крови. И именно одиночество

подтолкнуло меня поставить подпись на договоре Ависа.
— Хорошая попытка, друг мой, но не правдоподобная. Отшельничество у тебя в

крови.
— Прошу прощения за бестактный вопрос, — Дазай просунул руку между

изголовьем сидения и опустил ладонь на голову Федора. С тех пор, как тот
хитростью занял переднее место, Осаму не оставлял попыток вывести его из
себя. Достоевский резко наклонил голову вбок, пытаясь сбросить руку, и
стукнулся лбом о стекло. Дазай, с чувством выполненного долга, вальяжно
902/1179
откинулся на спинку сидения и широко расставил ноги. — Но чем тебе,
собственно, помогли все эти метаморфозы? Ты все равно держишься особняком.
Достоевский, увидев впереди небольшую яму, что-то прошептал Акселю на ухо.

Тот закатил глаза, но просьбу выполнил. Машина резко подпрыгнула и Дазай
ударился головой о крышу машины. Федор хмыкнул.
— Такой мир мне нравится куда больше, — как ни в чем не бывало ответил он.
Осаму протиснулся вперед, между двумя сидениями, потирая макушку. —
Раньше людей сдерживали нормы поведения и законы. А теперь нет ни того ни
другого. Никакой фальши и натянутых улыбок. Мир еще никогда не был таким
естественным.
— Интересно, как бы ты запел без вируса в крови.
— Уверяю, моя песня звучала бы так же.
Дазай фыркнул и вновь откинулся на сидение, потеряв к Акселю интерес. В

салоне повисла тишина. Вид разрушенного города вызывал хандру и
непрошенные воспоминания.
Казалось, словно все их прошлое было безжалостно перечеркнуто одним

несчастным случаем. Дазай опустил стекло и высунул руку из окна. В лицо
ударил легкий ветерок и несколько крупных капель дождя. Небо заволокли
черные тучи, тем не менее стояла невыносимая духота. Зараженные двигались
медленно и неуклюже. Некоторые поднимали головы, осмысленным взглядом
смотрели им вслед и целенаправленно продолжали идти прямо, словно
преследуя какую-то цель.
Некоторые все же бежали за машиной, но спотыкались о болларды, бетонные

перила и поребрики. С тех пор как появились новые виды зараженных, на
простых инфицированных мало кто обращал внимание, считая их наименьшей
проблемой из ныне существующих. Однако Осаму с этими самоуверенными
смельчаками поспорил бы. Зараженные, в погоне за добычей, ничем не
отличались от мутированных и могли легко догнать человека. Их скорость
всегда была для него загадкой.
Аксель заехал в туннель и на несколько секунд в салоне потемнело. Дазай

повернул голову, озадаченно разглядывая машины, брошенные хозяевами
посередине дороги. Иногда все еще можно было наткнуться на транспорт,
внутри которого сидели зараженные, без возможности выбраться наружу.
Прежде он пристреливал их из жалости, теперь же равнодушно проходил мимо.
Тоннель закончился и все вокруг залилось светом. Аксель выехал на шаткий

мост. Время от времени приходилось сбавлять скорость для маневра, либо вовсе
останавливаться, чтобы очистить дорогу от заброшенных машин. Впрочем, они
не особо церемонились с имуществом мертвецов и сталкивали все с моста
прямиком в воду. Когда с преградой было покончено, Федор облокотился о
железные перила и свесил руки. Его взгляд был направлен на полуразрушенное
колесо обозрения.
— Когда-то я хотел покататься на нем вместе с Алеком, — сказал он, посмотрев

на тонущие в заливе машины. Дазай встал рядом, скучающе разглядывая
разруху вокруг. Город выглядел так, словно по нему прошёлся ураган.
903/1179
— И что тебя остановило? — спросил он.
— Его не выпустили из больницы, — Федор похлопал по ржавым перилам и

побрел обратно к машине, в которой их терпеливо ждал Аксель. — Он ведь
постоянно болел. То слабость, то недомогание... И я решил выкрасть его на один
день.
— Выкрасть? — улыбнулся Осаму.
— Хотел, чтобы он отвлёкся от своей болезни хоть на какое-то время, — Федор

пожал плечами. — Но в последний момент я передумал, осознав, что просто иду
на поводу у своего эгоизма.
— Разумное решение.
— Да. Одно из немногих, — Достоевский открыл дверь и залез в машину.
Мост они проехали за считанные минуты и оказались в самом сердце города.

Прежде высокие небоскребы восхищали и захватывали дух. Повсюду горели
огни, кипела жизнь. Теперь же любое напоминание о прошлом вызывало
скребущее чувство в груди и сожаление о потерянной жизни.
Асфальт трескался от холода, плавился от жары, дороги зарастали сорняками,
полуразрушенные стены обвивали лианы, дорогущие машины ржавели под
открытым небом, небоскребы выглядели зловеще, став пристанищем для тысячи
птиц, которые темным облаком кружили над головами, словно предвестники
беды.
— Гнильцы вернулись, — Аксель кивком головы указал на огромную толпу

зараженных. Федор угрюмо постучал пальцами по бардачку.
— Мы их вывели за пределы города всего несколько дней назад. Прежде они не

возвращались так быстро.
— Причина сейчас не так важна, — ответил Осаму. — Надо от них избавиться.
— Аксель… — Федор приподнял бровь.
— Но я только вчера ее помыл… — жалобно простонал он, вцепившись пальцами

в руль. — Ты знаешь, как тяжело выковыривать куски мяса из…
— Я все понимаю, — мягко перебил его Достоевский и сочувствующе похлопал

по плечу. — Но мы должны это сделать.
Совершенный громко выдохнул. Огромный желтый пикап он любил словно

родное дитя. Машина была оснащена большим количеством оружия и лезвий. На
крыше был установлен пулемет, а в кузове лежали пулеметные ленты, оружие,
гранаты, мачете и патронташи.
Однако этим Аксель не ограничился. Он так не любил пачкаться в крови, из-за
чего установил длинные острые лезвия на дверях и бампере. Совершенные
могли легко расправиться с зараженными, но Аксель был единственным, кто
постоянно носил с собой катану, чтобы не прикасаться руками к
инфицированным. Он был ужасно брезглив.
904/1179
Мотор громко заревел, и машина резко сорвалась с места. Осаму схватился за
резиновую ручку над головой, не без удовольствия наблюдая, как огромные
шипованные колеса проезжают по телам. На лобовое стекло брызнула кровь.
Дворники запутались в длинных зеленых волосах и несколько минут водили по
стеклу оторванный скальп. Зараженные, нанизанные на лезвия, агрессивно
карябали ногтями капот, бились о него головами и пытались прокусить. Пикап
высоко подпрыгивал на раздавленных телах, оставляя за собой длинный
кровавый шлейф.
Осаму и Федор недоуменно взглянули на спидометр, затем переглянулись.

Стрелка перевалила за пятьдесят, но зараженные почти не отставали.
— Поворачивай к контейнерному пункту, — приказал Достоевский. — Их нужно

сжечь.
Аксель резко остановился и подал назад. Инфицированных ударом отбросило в

сторону. Те, что успели взобраться на крышу, оставив нижнюю часть тела
болтаться на острых лезвиях, попытались пробить головой окно. Федор опустил
стекло и, схватив зараженного за горло, оторвал туловище и швырнул его
назад.
— Только не в салон! — воскликнул Аксель, когда Достоевский положил дурно

пахнущую голову на колени и размозжил пальцами череп.
— Я должен понять… — прошептал он, с безумным блеском в глазах.
Дазай зажал нос пальцами и открыл окно. Аксель в ужасе наблюдал, как лидер
остервенело копается в мозгах, словно в них была спрятана записка с ответами
на все его вопросы. Машина вновь подпрыгнула и зловонные ошметки мозгов
рассыпались по всему салону. Федор уставился на свои руки и зло скрипнул
зубами.
Одного выходного ему точно было мало, подумал Аксель, сворачивая на

территорию контейнерного пункта.
Осаму невольно вспомнил тот злополучный день, когда Рюноске и Ацуши едва
не погибли, освободив из контейнера огромную ползучую тварь. Дазай часто
жалел, что не расправился с ней, ведь она обладала неприятной способностью
увеличиваться в размерах, после каждого съеденного тела. Однако он не мог
рисковать жизнями друзей и предпочел оставить эту работенку для других
совершенных.
Федор, высоко задрав голову, посмотрел на разноцветные контейнеры,

сложенные в семь длинных рядов, от которых падала огромная тень и тянулась
далеко вперед. В таком месте потеряться было проще простого. Чуть поодаль
стояли контейнеровозы, с облупленной краской и проколотыми шинами. Цепные
стропы тихо скрипели и слабо покачивались от ветра. На грузоподъемном кране
сидели вороны и, едва увидев желтый пикап, покрытый кровью, громко
загалдели.
— Вы слышали? — настороженно спросил Осаму. За контейнерами раздался рев

и человеческие крики о помощи.
— Останови-ка здесь, — попросил Федор и вышел из машины. Следом выбрались

905/1179
Осаму и Аксель. Какое-то время они стояли на месте, прислушиваясь к звукам, а
затем Достоевский опустился на одно колено и приложил ухо к земле. — Это не
зараженные и не мутированные, — произнес он.
Дазай потер переносицу и тяжело выдохнул. Одного запаха было достаточно,

чтобы догадаться с какой тварью им придется иметь дело. Этих слизневидных
ребят он недолюбливал.
— Предлагаю взобраться на контейнеры и осмотреться, — сказал Аксель,

брезгливо стряхивая небольшие куски мозга, прилипшие к его пончо.
— Крики о помощи никого не смущают? — справился Федор.
— Они все равно уже трупы, — бросил Дазай.
— Я тебя испортил… — прошептал Достоевский и прошел мимо. Остановившись

возле синего контейнера, он поставил ногу на ржавый замок и, схватив рукой
штангу запорного механизма, начал карабкаться наверх. Следом за ним полезли
Осаму и Аксель.
Не прошло и пяти минут, как зараженные, от которых они оторвались, наконец

догнали их. Однако интерес к ним на какое-то время у совершенных пропал.
Федор взобрался наверх и помог подняться Осаму. Аксель предпочел
карабкаться по дверным петлям и потому залез на крышу с другой стороны.
Вместе они подошли к краю и ошарашенно уставились вниз. Вся площадка была
усеяна мертвыми телами. Огромное бесформенное существо тяжело волочилось
по асфальту, поглощая трупы. С каждым съеденным трупом оно едва заметно
деформировалось и увеличивалось в размерах.
Вместо зубов из пасти монстра торчали человеческие ребра. Когда он хватал

короткими нелепыми ручонками очередное тело, гигантская метровая пасть
широко раскрывалась, чтобы целиком проглотить жертву. Весь его вид вызывал
ужас и отвращение. Руки и ноги монстра, живот, позвоночник, хвост — все это
были люди. Искаженные в ужасе гримасы, застывшие от страха мертвые глаза,
посиневшие разлагающиеся тела, оторванные конечности и позвонки. Федору
стало интересно, до каких размеров может увеличиться эта тварь, пока не
лопнет, как мыльный пузырь.
Дазай же думал о том, было ли это чудовище частью эксперимента или оно
подверглось мутации, как остальные зараженные. Впрочем, выглядело оно так,
словно над ним поработал какой-то нерадивый мастер. Определённо не в духе
Альбрехта. Если верить рассказам Федора, старик был тем еще ворчливым
педантом.
— Вам не кажется, что этот обжора похож на мозгового жука из Звездного

десанта? — спросил он. Федор засмеялся.
Вдруг Осаму заметил, что между контейнерами прячется девушка. Она мелко
тряслась, и стояла слегка согнувшись, сжимая рукой раненое плечо. Федор и
Аксель тоже ее заметили, однако от увиденного не пришли в восторг.
— Будем спасать? — спросил Аксель.
906/1179
— Предлагаешь бросить даму в беде? — усмехнулся Федор. — План немного
изменился, парни. Сначала подожжем эту тварь.
— Так, к слову… — Дазай упер руки в бока. — Чем мы вообще собрались ее

поджигать?
— В наше время, Осаму, любой уважающий себя джентльмен держит в машине

канистру с бензином. Загвоздка лишь в том… кто из нас троих за ней спустится,
— ответил Достоевский.
Они подошли к другому краю. Машину окружили зараженные, в тщетных

попытках пробраться в салон. Добровольцами вызвались Аксель и Осаму. Было
ясно как день, что Акселя ужасно коробит любое прикосновение к машине,
Дазай же просто хотел выпустить пар, так как долгое время не подворачивалась
подобная возможность. Однако же спуститься вдвоем они не могли. Враг на
другой стороне был сильнее и опаснее. Да и девушка, обезумев от страха или
боли, могла броситься к единственному выходу между контейнерами. В таком
случае одному из них пришлось бы отвлекать на себя внимание монстра, а
второму догонять девушку, так как на выходе ее ждало бы не спасение, а толпа
изголодавшихся заражённых.
Дазай с кислой миной наблюдал, как ловко Аксель спускается вниз, а затем
орудует катаной. Что ж… стоило отдать ему должное. Он отменно владел всеми
видами оружия. Впрочем, как бы искусен он ни был, убийство всех зараженных
не входило в его планы и отняло бы уйму времени. Аксель, отбиваясь одной
рукой, прыгнул в кузов машины, стянул бледно-зеленую плащевую ткань и
выбрал из шести канистр с бензином самую большую. Пока он выбирался из
кузова, зараженные прыгнули на него со спины. Один вцепился в шею, второй
укусил в плечо, третий вгрызся гнилыми зубами в лицо. Спустя мгновение
зараженные облепили его. Аксель в бешенстве зарычал. Вытерев о плечо
вытекший глаз, он начал оттаскивать их и грубо швырять в сторону.
— Вот же назойливые твари! — Дазай уже собирался было спуститься вниз, как
внезапно, на другой стороне, девушка выбежала из-за контейнера и со всех ног
бросилась к выходу из тупика.
— Твою мать! — раздражённо рявкнул Федор. — Аксель сам справится. За мной!
Времени на долгий спуск не было. Они стояли на высоте почти шестнадцать

метров, однако, не задумываясь о последствиях, вместе спрыгнули вниз. Монстр
заревел и бросился в их сторону, не дав времени даже оклематься. Впрочем,
серьезных ран они не получили. Кости совершенных были куда прочнее и могли
выдержать удары и посерьезнее. В последний момент они отпрыгнули в
сторону. Огромная рука из человеческих костей ударилась об асфальт, оставив
на нем трещину.
— Останови девчонку! — крикнул Дазай. Федор взглянул на нее краем глаза.

Она почти добежала до выхода.
— Стой! — закричал он и побежал за ней. Осаму, отвлекся на них всего на

мгновение, однако этого времени с лихвой хватило, чтобы монстр схватил его за
ногу, высоко поднял над головой и широко раскрыл зловонную пасть.
Достоевский бесцеремонно обхватил брыкающуюся девушку поперек талии и

907/1179
обернулся. Дазай словно испарился. Федор недоуменно огляделся по сторонам,
затем поднял голову, осознав, что произошло.
— Отпусти! Отпусти меня, долбаный ублюдок! Я не умру здесь сегодня!
— Не умрешь, если изволишь хоть на секунду закрыть рот, — сердито ответил

он, мысленно прикидывая, как быстро сможет подняться наверх с человеком в
руках. Однако в голову ему пришла идея получше. Увернувшись от нового удара,
он закинул девушку на плечо, выбил замок и швырнул ее внутрь контейнера,
велев сидеть тихо. Девушка тут же поднялась и начала остервенело колотить
руками и ногами дверь, осыпая его угрозами и проклятиями. Федор закатил
глаза. Все-таки стоило ее просто съесть, подумал он, уклонившись от
кислотного плевка. Как победить четырехметрового монстра идей по-прежнему
не было.
— Эй! Ползи сюда, слизняк, — крикнул он, разминая плечи. Пожалуй, это был
самый глупый план, который ему когда-либо доводилось придумывать.
Достоевский решил разорвать эту тварь голыми руками и вытащить Осаму из его
брюха. Неожиданно идея показалась ему замечательной. Никаких засад и
хитросплетений, только физическая сила, которую он давно не применял. Одна
только мысль об этом вызвала у него едва ли не детский восторг.
Но монстр вдруг жалобно заревел, хаотично выплевывая кислоту. Его пасть то

открывалась, то закрывалась, словно он собирался извергнуть содержимое
желудка. Федор даже не шелохнулся, когда кислота прожгла его брючину и
половину бедра. Все его внимание было приковано к Дазаю, который вывалился
прямиком из разорванного брюха и, пошатываясь, поднялся. От него исходил
густой пар, тело регенерировало с огромной скоростью, покрывая скелет
мышцами и кожей. Несколько пар желтых глаз, появившиеся на его теле, быстро
и хаотично двигались верх, вниз, влево, вправо, словно убеждаясь, что носителю
не грозит опасность.
— Омерзительно… — прошептал Федор и, вскрикнув, отпрыгнул назад. Монстр

рухнул на землю, с огромной дырой в животе. Достоевский, сдерживая рвотный
позыв, стряхнул с кожаного сапога наполовину разъеденную кисть руки. — Ты
бы прикрылся чем-нибудь.
Дазай протер ладонями лицо и тряхнул головой, пытаясь избавиться от слизи в

волосах. Глаза на его теле исчезли, точно их никогда там и не было.
— Расскажешь Чуе — убью, — грозно произнес он и, осмотревшись, сел на

корточки возле трупа и начал снимать с него одежду.
Аксель, окровавленный с ног до головы, застыл за их спинами, с канистрой в

руке. Он громко вздохнул, желваки на его лице пошли ходуном.
— Эй?! Откроет кто-нибудь эту дверь! Выпустите меня!
Федор закрыл глаза и устало потер лоб.
— Точно. Я про нее забыл.
Аксель поставил канистру на землю. Дазай, прыгая на одной ноге, торопливо

натянул брюки и серую футболку. Втроем они подошли к контейнеру.
908/1179
Достоевский схватил штанги с двух сторон и потянул тяжелые железные двери
на себя. Девушка, морщась от света, выбралась наружу.
— Не бойся, мы не причиним тебе вреда, — сказал Федор, заметив испуг на ее

лице.
Девушка завела руки за спину и выпрямилась. Дазаю ее напускное спокойствие

показалось странным. Ведь еще минуту назад она билась в истерике.
— Ваши глаза… — тихо произнесла она, шмыгнув носом. — Такие же, как у него.
— Как у кого? — осторожно спросил Федор. Вместо ответа, она подняла

пистолет, который прятала за спиной и выстрелила Достоевскому в голову. Тот
свалился замертво, с удивленным выражением лица.
— Нет, нет, нет! Аксель, стой! — крикнул Осаму, но было слишком поздно.
Совершенный молниеносно вытащил катану и одним ловким движением
разрезал девушку вдоль тела. Кровь брызнула Дазаю на лицо, запачкав волосы и
одежду. Федор поднялся с земли, покатывая между пальцев горячую пулю.
— Больше я с вами никуда не пойду…
***
В которой раз спрашиваю себя, почему постоянно отталкиваю Дрейка и не

принимаю его ухаживаний? Может, причина в том, что он ни одной юбки не
пропускает мимо? Или… из-за того, что он неровно дышит к Александру?
Хотя, второй пункт я бы охотно ему простила. К блондинчику все неравнодушны.
Я бы и сама не прочь завалить эту недотрогу и хорошенько его объездить.
Смотрю в окно и вижу, как Дрейк дурачится со Спенсером.
Кажется… я только что поняла, почему постоянно отказываю ему.
Повзрослей, Дрейк Ким.
Карма.
После долгих споров и пререканий, Ацуши решил уступить Рюноске. Акутагава

редко с ним о чем-то спорил, но, когда это происходило, переубедить его или
переспорить становилось практически невозможно. И Накаджима, спустя почти
три часа, капитулировал.
Комната, которую ему предоставили, была самой большой в доме. Однако вещей
у Ацуши было не много. Он всегда передвигался налегке и брал с собой лишь
самое необходимое. В комод он убрал нижнее белье, в шкафу повесил две
любимые рубашки и оранжевую кожаную куртку, которую прошлой зимой
стащил с манекена. Рюкзак он бросил возле кровати, а обувь оставил на первом
этаже, у порога.
Друзья заранее обставили комнату мебелью, постелили огромный мягкий ковер,
перевесили занавески на более короткие, чтобы он не наступал на них. Все
острые углы они обклеили мягкой накладкой и если Ацуши и ударился бы об
909/1179
стол или шкаф, то не почувствовал бы сильной боли.
Ближе к полудню Накаджима закончил расстановку и, прихватив подушку с

кровати, сел на ковер, крепко обняв ее. Какое-то время он сидел молча,
прислушиваясь к горячему спору соседей под окном, а затем потянулся за
рюкзаком. Он вытащил из него почти все, кроме личных дневников, ручек и
скетчбука. Прежде он почти не расставался с карандашами и любимым
альбомом. Он никогда не показывал его друзьям, так как наброски могли
вызвать у них вопросы.
Накаджима несколько минут пытался нащупать бегунок и, наконец отыскав его,

дернул вниз и просунул руку в рюкзак. Сначала он вытащил огрызок карандаша,
затем личный дневник. Который из трех Ацуши так и не понял, сколько бы не
крутил его в руках. Третьим он вытащил скетчбук и нежно провел по нему
ладонью.
Накаджима помнил каждый рисунок в нем. На первой странице была

изображена карта выдуманного им мира. На второй была Ясунори. В тот день
они сидели на балконе и долго беседовали. Чуя отправился на поиски Осаму, а
они наблюдали, как огромный бородатый мужик трахает зараженную на капоте
машины. То еще было зрелище. Он перевернул страницу и поскрёб ее ногтем. На
ней определённо был Рюноске. Тем вечером он прорыдал почти два часа, после
того, как признался, что ненавидит Чую и жизнь без Осаму лишена всякого
смысла. Ацуши едва сдержал нервный смех. На четвертой странице был снова
Рюноске. Он сидел перед костром и уныло ковырял прутиком угли. На пятой был
Чуя. В тот жаркий день он, ополоумев, после ссоры с Осаму, полчаса агрессивно
колотил труп. Удивительно, как сильно люди могут измениться, подумал он,
сравнив Накахару из прошлого с нынешним. Спокойный и рассудительный Чуя
нравился ему гораздо больше. Следующие рисунки он листал быстро, пытаясь
вспомнить каждый постранично. На сорок седьмой он остановился и провел
большим пальцем по шершавому листу.
На первом этаже кто-то разбил стакан и Ацуши, испуганно вздрогнув, резко

захлопнул скетчбук. Спустя минуту он поднял голову и осмотрелся, словно
любуясь результатами своих трудов. В комнате все было прибрано и уложено по
полочкам. Ацуши вздохнул полной грудью и широко улыбнулся. Сбросив рюкзак
с колен, он взял отложенную в сторону подушку, уткнулся в нее лицом и громко
закричал. Вскоре крик перетек в судорожные рыдания.
Кай, прислонившись плечом к дверному косяку, молча наблюдал за ним.

Накаджима был тем еще гордецом, и узнай он, что кто-то видел его в таком
состоянии, взбаламутился бы еще сильнее. Эрскин редко выдавал свое
местоположение, предпочитая тенью следовать за Ацуши, и помогать лишь
тогда, когда его вмешательство было необходимо.
Он бесшумно оттолкнулся от стены, собираясь уйти, как Ацуши вдруг заговорил
с ним.
— Жалеешь, что подписался на это?
— Нет.
— Ложь! — крикнул он и швырнул в него подушку. Эрскин не стал уклоняться.

Подушка ударилась об его грудь, но прежде чем она упала, Кай поймал ее. —
Только дурак не будет о таком жалеть! Все эти слова ты наговорил сгоряча и из-
910/1179
за чувства вины! Так вот, я тебя не держу! Скажем так… — он вытер мокрые
глаза о плечо и всплеснул руками, — я освобождаю тебя от твоего обещания!
Уходи! Уходи и живи своей жизнью! Я чувствую себя таким жалким рядом с
тобой… — он сгорбился и закрыл лицо ладонями. Кай прошел в комнату, сел
перед Накаджимой на корточки и обхватил его худые запястья руками.
— Это не жалость. У меня есть причины быть рядом с тобой.
— Какие у тебя могут быть причины?! — вознегодовал Ацуши. — Ты можешь

пойти куда угодно и тебя примут с распростёртыми объятиями! Тебе все
подвластно! Любые удовольствия, развлечения, женщины!
Эрскин нахмурился. Сев напротив, он принялся размеренно стучать пальцами по

согнутому колену.
— С первым пунктом ты, конечно, перегнул палку. Единственное удовольствие,

которое мы можем себе позволить сейчас, это горячая вода и мягкие постели.
Насчет женщин… ты прав. Первое время так и было. Вседозволенность и чувство
превосходства могут затуманить разум. Но, знаешь, со временем все это теряет
значимость и жизнь превращается в черно-белое кино, — Кай спустил рукава
желтого свитшота и поерзал на месте. — В детстве я сильно страдал от
недостатка внимания, Ацуши. А повзрослев, сам не заметил, как начал искать
его в малознакомых людях. Отец постоянно твердил, что я бесполезен, что мое
появление на свет было большой ошибкой. И эти слова засели в моей голове с
той самой минуты, как они слетели с его губ.
— Я… не понимаю, Кай, — произнес он, поморщив лоб.
Эрскин печально усмехнулся.
— Что здесь понимать, Ацуши? За всю свою жизнь я не совершил ни одного

полезного поступка, и это лишь подтверждает слова моего отца. Я хочу быть
рядом. Хочу быть здесь. И это отнюдь не жалость, уверяю тебя. Думаешь, моя
безнравственность бесследно испарилась из-за одного несчастного случая?
Лжец, подумал Ацуши, почему ты постоянно пытаешься казаться хуже, чем ты

есть?
— Будь твой отец жив, я бы плюнул ему в лицо, — Накаджима вытер глаза о
плечо и гордо вздернул голову. — Я правильно понимаю… у нас, типа,
взаимопомощь?
— Да, можно и так сказать, — согласился Эрскин.
— Хорошо, — Ацуши потер ладони друг о друга и натянуто улыбнулся. — Такой

расклад меня устраивает.
911/1179
Часть 70
***
Чувствую себя наркоманом, который проходит реабилитацию, после долгой

зависимости. Моей многолетней зависимостью был Осаму, и я солгу, если скажу,
что полностью излечился. С тех пор, как он вернулся в лагерь, мы почти не
контактируем. Он либо пропадает с Федором, либо окучивает Чую. Накахаре
пора бы забеспокоиться.
Остановись, Рюноске Акутагава. Твоя речь снова полна желчи.
Жизнь в лагере кажется мне скучной. Прежде она была насыщена яркими
событиями, а теперь все превращается в обыденность. Пожалуй, самые яркие
события этой недели — споры с Ацуши. Мы не даем друг другу скучать. Иногда я
протираю штаны в его комнате, иногда он в моей. Кая мы почти не замечаем.
Этот парень словно тень, которая появляется в нужный момент и протягивает
руку помощи.
Все чаще мне кажется, что наша группа разобщилась и это здорово пугает.
Сначала Осаму предпочел компанию Федора старым друзьям, затем Чуя начал
коротать с ними время, а теперь Ясунори, вызвавшись добровольцем по уходу за
больными, убегает каждое утро, сияя, словно медный таз. И дураку ясно, что она
запала на Рен, а уход за больными лишь повод видеть ее чаще. Это уже не та
сердобольная девчонка, которую я знал прежде.
Удивительная штука жизнь. Не менее удивительны и сами люди. Как многое они
способны забыть и закрыть глаза на грехи прошлого. Осаму водит дружбу с
бывшим секс-партнером, Чуя, который прежде и за меньшее убил бы, делает
вид, что в их дружбе нет ничего зазорного. Ясунори питает теплые чувства к
женщине, у которой погиб муж и грудной ребенок. Насколько велики ее шансы?
Почему мы становимся на шаткий гнилой пол, зная, что он может проломиться в
любой момент? Ах да… чувства. Разум всегда проигрывает сердцу.
Услышав скрип лестницы, я оторвался от окна и повернул голову. Чуя, весь

заспанный и помятый, спускался в гостиную, ероша и так лохматую голову. На
последней ступеньке он поскользнулся, но в последний момент успел
схватиться за перила.
— Осаму еще не вернулся? — спросил он, широко зевая.
— Нет, — ответил я и спрыгнул с окна, чтобы заварить кофе. Между нами

наступил долгожданный мир, однако я каждый раз чувствовал легкое
раздражение в его присутствии. Мой день стал бы гораздо лучше, если бы
Накахара навернулся с этой чертовой лестницы и сломал себе палец.
Желчь. Желчь, Рюноске. Держи себя в руках!
— А Ацуши?..
Сегодня он хромал особенно сильно и на секунду мне стало совестно из-за своих
912/1179
мыслей. Я не питал к нему ненависти, клянусь! Но как тяжело быть
проигравшим! Как тяжело смотреть в глаза тому, кто отобрал у тебя смысл
жизни. Забрал то, в чем никогда прежде не нуждался… Обида, эта чертова
обида. Она разъедает все достоинство и человечность.
А ведь я поклялся двигаться дальше. Признался всем в своих грехах и в
недобрых мыслях. Но как я могу двигаться дальше, если постоянно дух
захватывает от одного его присутствия. Мурашки бегут по телу от этих диких
желтых глаз. Паника накатывает всякий раз, стоит ему случайно прикоснуться
ко мне. Можно ли это назвать избавлением? Скорее, пустым самообманом. Как
наркоману слезть с иглы, если столь желанная доза всегда перед глазами?
— Он у себя. Мучает Кая.
Чуя застыл с чашкой в руке и удивленно приподнял правую бровь, на которой

остался глубокий шрам после рассечения, при неудачной попытке дать отпор
Томасу Хиллу.
— То есть… мучает?
— Вызвался заплести ему волосы, — ответил я, вспомнив скорбное лицо

Эрскина, молящее о помощи.
— А-аа… — протянул Чуя и, сделав глоток кофе, поморщился. Я встал на

цыпочки, достал свой любимый стакан с верхней полки и подошел к чайнику. Я
был уверен, что Чуя сразу уйдет, однако он вытянул стул и сел на него, потирая
больное колено. Заваривая кофе, я поглядывал на него краем глаза. От одного
вида всех этих рубцов и жутких шрамов на его ноге становилось дурно. На
медвежий капкан я никогда не наступал, но мог представить, какая это боль.
Чуть менее больно, чем когда тебе отрезают руку. — У тебя есть минутка
поговорить?
— Я думал, ты хотел встретить Осаму у ворот?
— Уверен, если припозднюсь, он сам как-нибудь отыщет дорогу.
Я пожал плечами, всем своим видом пытаясь выказать безразличие.
— Минутка есть.
— У нас с тобой… — он поставил кружку на стол и, положив одну руку на

столешницу, начал сильнее тереть колено, — все хорошо?
— Смотря, что ты имеешь в виду под — все хорошо.
— Рю, — он закрыл глаза и громко выдохнул. — Не прикидывайся дураком. Я

вижу, что у нас проблема. Избегая друг друга и притворяясь слепыми, мы
усугубляем ситуацию. Здесь только ты и я. Если есть, что сказать — говори.
Я сел за стол, обхватил чашку рукой и уставился на мраморную столешницу,

собираясь с мыслями. Но что я мог ему сказать? Что парень, с которым он
встречается, у меня под кожей? В моем сердце. В моей голове. В каждой
частичке моего тела. Я люблю его, черт возьми. Люблю. Но как выдворить это
чувство? Я желаю освободиться от него, но не могу.
913/1179
— У нас с самой первой встречи не заладились отношения, — произнес я тихо.
Чуя постучал пальцами по стакану и вяло кивнул. — Я думал, причина в том, что
мы с тобой так не похожи друг на друга. И все же я надеялся, что рано или
поздно эта невидимая стена между нами исчезнет.
— Но она никуда не делась, — прошептал Чуя. — Из-за Осаму? Это ведь он

камень преткновения?
Я поднялся и подошел к окну. Не видя сосредоточенного лица своего

собеседника, говорить было куда проще.
— А ты как думаешь? Поставь себя на мое место, Чуя. Я ведь любил его с самого
детства. Годами из кожи вон лез, пытаясь привлечь его внимание. А тут
появляешься ты. Самоуверенный грубиян, который ни во что не ставил чужие
чувства и желания. Вокруг тебя столько людей крутилось. Колин Маккласки,
Йоши Огава, Фукуда, Сакаи, Комацу и Хамада! Но из всех ты выбрал именно его.
Их полную противоположность!
— Не только я его выбрал, но и он меня. Почему ты говоришь так, словно мы с

тобой одновременно потянулись за понравившейся вещью, а я просто успел
схватить ее быстрее? Ты прав, все эти ребята были такими же, как я. Наглыми,
самоуверенными, взбалмошными. И Осаму был словно глоток свежего воздуха
среди них. Он был единственным, с кем можно было поговорить о чем-то другом,
кроме порножурналов.
— И поэтому ты вел себя с ним, как свинья!
— Я знаю, что не был идеальным другом! Но не смей выплескивать на меня все

свои неудачи! Если ты так сильно любил его, почему не признался? Проще
обвинять других в собственной трусости, чем посмотреть реальности в глаза!
— Потому что знал, что он не ответит мне взаимностью! — закричал я. — Потому

что он глаз с тебя не сводил, стоило тебе появиться! У меня не было ни единого
шанса против тебя! Против человека, которому он даже не был нужен. Ты не
испытывал к нему то, что испытывал я! Ты звал его, только когда нуждался в
утешении, когда ругался с родителями или расставался с очередной шлюхой, а
когда потребность в нем исчезала, снова возвращался в компанию этих
отбросов!
— Я не виноват… — голос Чуи задрожал. Он сжал колено и зло взглянул на меня

единственным глазом. — Не виноват в том, что ты такой… скучный и заурядный.
Я нервно дернул рукой и случайно смахнул с подоконника стакан. Он упал на

пол и разбился вдребезги, а кофе растекся по кафелю. Нужно было протереть
пол, но я, оглушенный его словами, стоял неподвижно. По выражению лица Чуи
я понял, что он тут же пожалел о сказанном, но от того легче не стало. Он
озвучил истину, которую я и так знал, но не мог принять и смириться.
— Ты прав, — я взял со стола салфетку и, сев на корточки, начал протирать

кофейную лужу. — А на правду не обижаются, верно?
— Рю… — Чуя взял другую салфетку и опустился рядом, на секунду скривившись

от боли в ноге. — Я думаю, нам с Осаму лучше пожить в другом месте.
914/1179
— Не стоит. Я сам уйду, — я выжал салфетку, прижав ее к раковине и вновь
опустился на корточки. Чуя в замешательстве выронил тряпку. — На самом деле
Алек давно предлагал мне переехать к нему. Там я хотя бы не буду каждое утро
сталкиваться с Осаму… — когда я выговорил его имя, мой голос дрогнул, а на
глазах появились слезы. Чуя сел на пол, угрюмо потирая лоб грязной рукой. Я
остервенело вытирал глаза, но слезы все лились и лились, уничтожая остатки
моей гордости. Чуя, повернулся ко мне спиной и, не проронив ни слова, начал
собирать разбросанные кругом осколки.
***
— Ну? Что там, черт возьми, происходит? — прошипел Ацуши, ущипнув Эрскина
в плечо. Кай утомленно возвел глаза к небу и незаметно спустился на пару
ступеней.
— Рюноске сказал, что Чуя вел себя с Осаму, как свинья.
— Вполне может быть, — он кивнул в пустоту, потирая родинку на скуле. — А

Чуя что ответил? Ну?! — Накаджима нетерпеливо потряс Кая за плечо.
— Я знаю, что не был идеальным другом! — произнес Эрскин фальцетом. — Но

не смей выплескивать на меня… — совершенный вдруг замолк и обессиленно
развел руками. — Слушай… Тебе не кажется, что это подло?
— Нет, не кажется! В этом доме совесть оставляют за порогом! И за что я тебе

вообще плачу?
— Ты мне не платишь! — раздражённо прошептал Кай.
— Плачу своей превосходной компанией! Так что заткнись и подслушивай.
Ацуши возмущенно потянул Эрскина за длинную косу, а затем обхватил

деревянные балясины обеими руками. Накаджима бы год жизни отдал за то,
чтобы своими глазами посмотреть, что происходило на кухне. Он услышал, как
разбился стакан, и как друзья о чем-то зашептались.
Ацуши вдруг переменился в лице, а вся веселость слетела в мгновение ока. Он
уткнулся головой в щель между балясинами и поджал губы. Рюноске говорил о
переезде к Алеку. Камински жил недалеко, всего через три дома, тем не менее
это означало, что единственный друг, с которым он был по-настоящему близок,
вскоре его покинет. Для зрячего расстояние длиной в три дома не было
проблемой, в отличие от слепого, который едва ориентировался в собственной
комнате.
С улицы раздался громкий шум. Кай быстро поднял опешившего Ацуши, закинул
его на плечо и поднялся вверх по лестнице. В ту же минуту Рюноске и Чуя
вышли в коридор, стряхивая с рук капли воды. Накахара открыл дверь и застыл
на крыльце. Желтый пикап, забрызганный кровью от крыши до колес,
остановился напротив дома. Первым из машины выбрался Федор, затем Осаму.
Аксель, что-то буркнув им в спину, уехал, обдав обоих дымом из выхлопной
трубы.
915/1179
— Эй, я же сказал, что мы поможем ее помыть! — крикнул вслед Достоевский. —
Какой обидчивый.
— Не то слово, — согласился Дазай, распутывая слипшиеся от крови волосы. —

Ты не против, если я у тебя помоюсь? Не хочу в таком виде показываться
перед… — он поднял голову и, увидев Накахару, сорвался с места, мгновенно
забыв о своей просьбе.
— Стой! — крикнул Чуя, выпятив обе руки. Однако Дазай тут же сгреб его в
охапку и принялся осыпать лицо поцелуями. Рюноске, уткнувшись взглядом в
пол, неловко переступал с ноги на ногу. Чем дольше он смотрел на них, тем
сильнее укреплялся в своем решении принять предложение Александра.
Время от времени Акутагава коротал вечера в компании Камински. Как-то,

пригубив немного вина, он разговорился и выболтал все, что было у него на
душе. На утро он пожалел о каждом сказанном слове и долгие тридцать минут
набирался смелости, чтобы выйти из комнаты. Однако Александр постучал сам,
положив конец его метаниям.
Он принес с собой поднос, на котором лежал завтрак, стакан воды и таблетка от

головной боли. Рюноске делал вид, что ничего не помнит из сказанного вчера,
но Алек быстро его раскусил и предложил перебраться к нему, раз компания
Накахары и Дазая не дают ему покоя. Акутагава бы и с радостью согласился, но
он понимал, что находиться в компании Александра не менее опасно. Камински
многие любили за его доброту, но у этого парня был огромный порок, которого
Рюноске боялся, как огня. Федор уже по неосторожности обжёгся и тем не
менее он упрямо продолжал словно мотылек лететь на свет. Но Акутагава
больше влюбляться не хотел, тем более безответно. Однако из двух зол он
решил выбрать меньшее.
— Осаму… прекрати, — прошептал Чуя, в жалких попытках оттолкнуть от себя

Дазая. — На нас смотрят люди.
— Мне все равно. Пусть смотрят, — ответил он, стискивая его в объятиях. — Я по
тебе смертельно соскучился.
— Ты весь в крови и дурно пахнешь, — предпринял Накахара последнюю

попытку, и Дазай сжалился над ним. Чую Накахару никогда не интересовали
посторонние люди, их мнение и сплетни, однако просьба остановиться
прозвучала из-за Рюноске, которого Осаму не заметил, так как его внимание
было полностью приковано к возлюбленному. И лишь отстранившись он увидел
Акутагаву, стоящего под аркой на пороге.
— Рю, — негромко позвал он и похлопал его по плечу. Акутагава сдержанно

улыбнулся и обменялся неловким взглядом с Чуей.
— Не знаю от чего меня тошнит больше, — Федор поднялся на крыльцо,

соскребая с шеи кровяные корочки. — От этой ванильной картины, которую я к
несчастью лицезрел или от исходящего от меня зловония. К слову, я займу вашу
ванну на пару минут.
Рюноске отошел в сторону, пропуская совершенного. Дазай закатил глаза и

вновь потянулся к Накахаре, но тот поднял костыль и ткнул резиновым
наконечником в твердую грудь.
916/1179
— Нет. Сначала смой кровь.
***
Федору Достоевскому казалось, что Александр сторонится его на протяжении

всего дня. И в своей гипотезе он убедился, когда Камински начал
целенаправленно избегать его взгляд на протяжении всего вечера. Впрочем,
Федор обладал многими достоинствами, и одним из них была — ненавязчивость.
Раз Камински решил держать дистанцию, Достоевский ни за что не нарушил бы
его личные границы. Возложив на себя роль стороннего наблюдателя, он
вернулся к проблемам, которые требовали его немедленного вмешательства.
Когда речь заходила о Натане, все вокруг становились задумчивыми и

мрачными. Люди, когда-то проработавшие в Ависе бок о бок с Натаном, имели
некоторое представление об этом человеке. Он всегда был ужасно завистлив,
горделив и вспыльчив. Если что-то шло не по его плану, он впадал в ярость, но
от радикальных действий его всегда сдерживало увольнение. Однако, после
небольшой ссоры или словесной перепалки с ним, обидчик всегда пропадал без
вести, либо возвращался со странными травмами, появление которых едва ли
мог объяснить. Каждое предложение пострадавшего звучало словно заученный
заранее текст.
Да, Натан Унгольд не любил, когда ему перечили или оспаривали его решения. В
какой же он должно быть ярости, раз все совершенные, один за другим,
оставили его?
— …почему никто не вспоминает о близнецах, которые восстали из мертвых?
— А почему ты так уверен, что они направились в лагерь этого отморозка? —

спросил Акутагава. — Может, они даже не подозревают о его существовании.
— А куда, по-твоему, идти двум совершенным, которых заживо закопали? — Ким

развел руками. — Само собой к человеку, у которого с ними один общий враг. И
каждая плешивая собака вокруг знает, что в Йокогаме есть два убежища. Наше,
по очевидным причинам, близнецы вычеркнули из списка.
Федор, сложив руки домиком, молча крутился в кресле, отстранённо слушая

горячие споры, которые не утихали уже второй час. Осаму сидел на
подоконнике, украдкой кидая на отца любопытные взгляды. Чуя же, узнав, что
Осаму проговорился об их отношениях, чувствовал себя неловко. Впрочем, Арата
вел себя, как обычно и никакой неприязни к Накахаре не выказывал, что
заставляло его нервничать еще сильнее. Чуя почти был уверен, что он человек
старой закалки, а такой непременно посчитал бы их отношения аморальными.
— Я понимаю, что совершенные представляют смертельную угрозу. Но на нашей

стороне их семеро. Это дает нам огромный перевес в силе, не так ли? —
произнесла Карма. — И почему все забывают, что босс и Осаму уже когда-то
победили близнецов?
917/1179
— Есть одна небольшая загвоздка, — Дазай спрыгнул с подоконника и встал за
спиной Достоевского. — Я провел в лагере Натана достаточно времени, чтобы
понять одну важную деталь. Он никогда не использует грубую силу. Его методы
это — хитрость и коварство. И долгое бездействие с его стороны веский повод
забеспокоиться.
— А что с людьми, которых мы подослали? — поинтересовался Арата.
— Ничего, — Федор пожал плечами. — Все шестеро словно в воду канули.
— Значит, нужно подослать новых шпионов, — сказала Карма.
— А судьба тех шестерых тебя ничуть не интересует? — спросил Рюноске. Федор

перестал крутиться в кресле и бросил на Акутагаву тяжелый взгляд.
— Это не будет выглядеть подозрительно? — справился Чуя. — Я к тому, что…

этих ребят вполне могли вычислить. Ведь каждый помнит, как были пойманы
Шоджи и Хён Джун? Даже сильное сердцебиение может вызвать у Натана и
близнецов подозрение.
Арата, услышав имя старого друга, изменился в лице. Предательство Хён Джуна
потрясло его. Однако, несмотря на многолетнюю дружбу, именно Арата был тем,
кто вынес ему смертельный приговор и исполнил его собственными руками.
— А почему бы и нет? — вдруг воскликнул Федор, напугав стоящего за его

спиной Дазая. — Карма права! Мы подошлем еще людей.
— Ты… уверен? — с сомнением спросил Осаму. — Чуя прав. Это рискованно.
— И давно ты стал таким занудой? — спросил внезапно развеселившийся

Достоевский. Карма, Дрейк и Алек озадаченно переглянулись. Эти трое Федора
знали слишком хорошо. За искусственной улыбкой лидера таилось что-то
страшное. — Сделаем, как в прошлый раз. Придумаем правдоподобную историю
и внедрим наших парней в убежище Унгольда. А сердце может стучать из-за
чего угодно, верно?
Долгие два часа они отбирали людей на роль шпионов и, спустя двадцать шесть
имен, список Араты опустел. Достоевскому не нравилось абсолютно все.
Начиная от кривого носа и заканчивая нестриженными ногтями. Когда все
утомились и опустили руки, Федор предложил собственных кандидатов, узнав
личность которых, все удивленно разинули рты.
Первым был Кумагаи. От этого пьянчуги не было абсолютно никакого толку.

Однако стоило отдать ему должное, раз он умудрился продержаться в убежище
почти год, не привлекая к себе внимание.
Вторым был Мията. Этот парень был не чист на руку. Но сколько бы жалоб не
летело в его адрес, никто не мог упрекнуть его в воровстве, не поймав с
поличным.
Третий — Ямаучи. Этот мужчина был падок на женщин и никогда не упускал

возможности ущипнуть их за зад или помять грудь. Мало кто из пострадавших
от рук извращенца обращался за помощью, считая случившуюся с ними
неприятность крайне постыдной. Впрочем, если кто-то и набирался смелости,
918/1179
все равно не получал справедливого суда. Напротив, осуждали именно
потерпевшую сторону, упрекая ее в вульгарности и недостойном поведении.
Подобные вопросы редко доходили до высшего начальства и потому мелкими
спорами занимались лица, чья репутация высоко ценилась в городке.
— Не могу не спросить, что ты такого увидел в этих отбросах? — удивленно

спросил Дрейк. — У совершенных развиты еще какие-то чувства, о которых мы
не подозреваем?
— Довольно оспаривать мое решение, — зло бросил Федор и Ким замолчал. —

Отправляем этих троих и точка. Дрейк, отыщи их и приведи сюда. Карма,
поработай над правдоподобной историей. Только не переусердствуй.
— Будет сделано.
— Прекрасно. Можете идти, — Федор устало потер пальцами висок и откинулся

на спинку кресла. Несколько секунд стояла тишина, а затем все одновременно
поднялись и направились к выходу. — К слову… — вдруг произнес Достоевский.
Кто-то уже находился в коридоре, а кто-то стоял на пороге. Тем не менее,
услышав голос лидера, они остановились и прильнули к дверям. Губы Федора
растянулись в неестественной холодной улыбке. Он поставил локти на стол и
водрузил на сложенные в замок пальцы подбородок. — Забыл упомянуть, что я
чертовски добр. И всегда готов выслушать и простить того, кто явится ко мне с
повинной. Явится до того… как я ткну в него пальцем.
Спустя почти минуту напряженного молчания, Дазай фыркнул.
— Отдохни-ка ты еще немного.
— Прекрасный совет. Непременно к нему прислушаюсь, — усмехнулся

Достоевский. — Дрейк, Карма, Алек, а вас попрошу задержаться еще на
несколько минут.
Каждый нормальный отец, оказавшись ранним утром в комнате своего сына,

наверняка, произнес бы фразу:
Доброе утро.
Кто-то, может, спросил бы: как спалось?
Мой же отец всегда говорил только одно:
Никому в этом мире нельзя доверять. Даже мне.
Этот урок я освоил хорошо. Мой отец никогда не тратил время на пустые
сантименты, за что я ему очень благодарен.
Ф. Достоевский.
***
Чуя все еще считал, что затея Федора лишена смысла. И сколько бы Осаму не
919/1179
уверял его, что Достоевский ничего не делает просто так, Накахара не мог
найти выгоду в решении отправить трех совершенно не подготовленных людей
в логово монстра. Да, каждый из них был в чем-то хорош, но вряд ли
аморальные навыки этих мужчин помогли бы им разузнать о пропаже ранее
подосланных шпионов. Так же Чую немало заинтриговала последняя фраза
Федора. В чем-то он все-таки был с Осаму согласен, этот человек беспричинно
не делал ничего. Так что же побудило его сказать те слова? Среди них снова
затесался крот? Чуя хотел верить, что ошибается.
— Ты какой-то мрачный с тех пор, как мы вернулись, — Осаму закрыл дверь и

опустился перед Чуей на корточки, чтобы помочь ему снять обувь. Накахара
облокотился спиной о стену и прикрыл глаза. На улице второй день держалась
знойная жара и от долгого пребывания на солнце плавились даже мозги. В доме
же стояла приятная прохлада и Чуя, оказавшись внутри, с трудом сдержал
желание лечь на холодный пол.
— Все думаю о словах Федора. Тебе они не показались странными?
— Да, наверное… — уклончиво ответил Дазай, слегка занервничав. Он поднялся,

отряхнул руки и, натянуто улыбнувшись, начал медленно покачиваться с пятки
на носок. — К слову, мы впервые за долгое время одни в доме. Ты заметил?
— Трудно не заметить, — Чуя взял костыль, прислоненный к комоду и прошел

мимо.
Осаму стоял на месте, сердито глядя Накахаре вслед и, прежде чем он скрылся
под аркой, совершенный негромко окликнул его.
— Ты ведь помнишь? Помнишь о нашем договоре?
— Я — помню, — тихо ответил Чуя, отстранённо разглядывая узоры на ковре. —

Но помнишь ли ты?
— Послушай меня, — Дазай быстро подошел к нему и взял его руки в свои. Почти
минуту они стояли молча, глядя друг другу в глаза. Совершенный бережно
гладил шершавые ладони, едва сдерживая желание заключать этого хмурого
парня в объятия. — Я люблю тебя. Мы с тобой многое пережили и наконец
пришли к тому, что имеем. Ты дал мне второй шанс, и я поклялся, что всегда
буду с тобой откровенен. Поверь, я не имею никакого отношения к словам
Федора.
— Тогда почему… — прошептал он.
— Потому что, я знаю всех этих людей. И каждый из них по-своему мне дорог.
Когда Федор сказал эти слова, я…
— Испугался? — шепотом спросил Чуя. Дазай кивнул.
— Он мог ошибиться, Осаму, — деревянный костыль бесшумно упал на ковер.

Совершенный поднял его и протянул владельцу.
— Нет. Он никогда не ошибается.
920/1179
Когда открылась входная дверь и друзья зашли в дом, Чуя и Осаму уже сидели
на диване в гостиной, пряча встревоженный вид за дежурной улыбкой. Вокруг
Ацуши всегда было шумно и этот раз не стал исключением. Он громко ругался
на погоду, на шаткий мост над прудом и жаб, ночное кваканье которых мешало
ему спать. Каждый, едва проведя в компании Ацуши чуть больше трех часов,
утомлялся от разговоров с ним, потому что речь из этого юноши лилась словно
из рога изобилия. Однако Эрскин, казалось, никогда не уставал от его компании.
Дазай все больше убеждался в том, что Кай где-то прячет запас
успокоительного.
— Эй! А мы все гадали куда вы так быстро испарились, — произнес Кай.
— Я же говорил, что они домой побежали обжиматься, — Ацуши гаденько

усмехнулся и, вытянув руки, медленно побрел в сторону кресла. Ясу, небрежно
бросив обувь на пороге, села между братом и Осаму.
— И поэтому ты так торопился сюда? — спросила она, устало растирая ноги.
— Нет, — ответил Ацуши, устроившись поперек кресла. С одного подлокотника

он свесил ноги, со второго голову. Да так низко, что волосы почти касались
ковра. — Я торопился домой, потому что меня всего искусали комары и мошки!
— Я тебе сразу сказал, что это плохая идея, — ответил Кай.
— К слову, — Накаджима повернул голову на голос Ясунори. — Как у тебя дела с

Рен? Все не оставляешь тщетные попытки подкатить к ней?
Ясунори вспыхнула. Сначала она робко взглянула на брата, едва не

подавившегося водой от услышанного, затем на Осаму, который с трудом
сдерживал смех.
— Я же просила держать это в секрете!
— От кого? Все и так знают, — Накаджима развел руками.
— Я не знал… — изумленно выдохнул Чуя.
***
С тех пор, как мы оказались в убежище, у меня вошло в привычку каждый день
обходить его вдоль и поперек. Однажды, поздним вечером, я заметил, как Сано
и Игараси крадучись шли к стене, возле которой прежде старик Джонни пытался
развести сад. Его идея с крахом провалилась, после того, как люди начали
устраивать небольшие посиделки на траве, а кто-то и вовсе топтал саженцы
старика. После долгих споров и небольшой драки, Джонни покинул лагерь и
принялся обрабатывать землю за его стенами. Впрочем, расположился он не так
далеко и парни, караулящие на вышках, всегда приходили на помощь, когда
старику грозила опасность.
921/1179
Сначала я было подумал, что Сано и Игараси планируют тайком от всех распить
ворованный алкоголь со склада, прячась в кустах, но эти двое, воровато
оглядываясь, начали вытаскивать кирпичи из стены. А мое удивление быстро
сменилось заинтересованностью.
Сначала через небольшую дыру пролез Игараси, а затем Сано. Стоило отдать
должное смекалке этих пьянчуг. На этот участок не падал свет уличных
фонарей, а огромные кусты и сорняки хорошо скрывали почти полуметровую
щель в стене. Всю неделю меня съедал интерес, куда же эти двое ускользают
каждую ночь, и однажды утром, открыв глаза, я подумал, что мне все равно. Но
на этом моя история с Сано и Игараси не закончилась.
Случилось это на восьмой день, когда я увидел, как Чуя прижимает Осаму к
стене и орудует рукой у него в штанах. Каждый раз, когда я видел их вместе,
мне хотелось швырнуть что-нибудь тяжелое в наглое лицо Накахары и громко
крикнуть, чтобы все услышали: ты взял то, что тебе не принадлежит.
В тот день я долго ходил в дурном настроении, пока мне в голову не пришла
ужасная идея. Я решил воспользоваться тайной дверью, о которой знали всего
три человека. За стенами меня поджидала смертельная опасность, но мне
хотелось сделать что-то рискованное, хотелось немного адреналина и риска.
После того, как я удачно вернулся с первой вылазки, мной овладел некий азарт.
Ситуация напоминала мне рулетку с пистолетом, в барабане которого один
патрон. Пистолет не выстрелил и на следующий день. И так продолжалось почти
всю неделю.
Я тайком уходил из дома, покидал лагерь, ошивался по улицам города, ночевал
в пыльных апартаментах, дружил с собаками, обходил все магазины, аптеки, а
иногда убегал от зараженных и, чудом оторвавшись, начинал судорожно
рыдать. Иногда я не понимал, почему плачу. Почему мне постоянно плохо. Я
разрушался изнутри, медленно погибал, но никому не было до этого дела. Как и
мне самому.
Моя ночная жизнь была полна авантюр и неоправданных рисков. Но каждое

приключение рано или поздно подходит к концу. В одну из таких ночей, я
встретил человека, от которого не смог бы убежать, как бы быстры не были мои
ноги.
— Ты сегодня припозднился.
— Я не могу приходить каждый раз, когда тебе вздумается меня повидать.
— Этой ночью ты особенно раздражительный. Не расскажешь в чем дело?
— Словно тебе не все равно! Вот имена, которые ты просил.
Я протянул ему мятый листок и отступил на пару шагов, пытаясь рассмотреть

яркие глаза из-под низко надвинутого козырька кепки.
— Кумагаи. Мията. Ямаучи… И какая история нас ждет? — спросил он, со

смешком в голосе.
— С этим уж сам как-нибудь разберись, — ответил я, так как понятия не имел,

под каким предлогом эти трое собирались внедриться к ним в доверие.
922/1179
— Что ж, с меня должок. Ты все еще не передумал, малыш Рюноске?
923/1179
Часть 71
***
Постоянно думаю о трупах на контейнерном пункте. Как они там оказались? Что
привело этих людей туда?
Может, кто-то намеренно загнал их в угол, словно скот и скормил той твари?
Если бы только Аксель не располовинил девчонку…
О. Дазай.
Первый раз, когда Рюноске Акутагава решился покинуть убежище, стояла

глубокая ночь. Напротив дороги тускло горел фонарь, громко квакали лягушки,
в соседском доме кто-то расхаживал с чашкой в руках и пританцовывал.
На первом этаже было тихо. Все либо спали, либо занимались делами, о которых
Акутагава не хотел думать. Когда стрелка на часах перевалила за двенадцать
ночи, он сполз с кровати и вытащил из-под нее старенький потрепанный рюкзак.
Внутри лежали заряженный пистолет, охотничий нож, фонарик, патроны, стилет
и нетронутая пачка печенья. Он быстро закрыл сумку, словно делал что-то
противозаконное, закинул ее на плечо и сбежал вниз по лестнице. Никто не
услышал, как он спускался, как открылась входная дверь и закрылась спустя
секунду.
Выйдя из дома, Рюноске старался не бежать, несмотря на страх встретить

знакомых людей. По привычке он поправил пустой рукав, натянул на голову
капюшон и, незаметно пробежав под окнами соседей, скрылся в месте, которое
когда-то старик Джонни пытался облагородить.
Уже оказавшись возле стены, Акутагава стал сомневаться в правильности

принятого решения. Лгать самому себе не было смысла. Он надеялся, что кто-то
увидит его, поймает с поличным и образумит. Однако Осаму вслед за ним не
бросился, и Рюноске, несколько раз воровато оглянувшись, начал бесшумно
вытаскивать кирпичи.
За стенами городка даже воздух казался ему другим. Холодным и

недружелюбным. Деревья громко скрипели, отовсюду завывал ветер и лаяли
собаки. На секунду его охватил страх, он повернулся к стене, собираясь
вернуться, но мгновение паники прошло так же быстро и Рюноске со всех ног
побежал вперед, не разбирая дороги.
Второй раз за всю свою жизнь он делал что-то настолько безумное. Первый раз
он убежал, чтобы отыскать Осаму, а теперь убегал от него. В темноте он не
видел ничего и мчался по улицам Йокогамы, лишь уповая на свое везение.
Конечно, луна освещала ему дорогу, но в заброшенном городе она была так же
полезна, как мертвому припарка. И лишь пробежав несколько метров,
споткнувшись о железную тележку и разодрав колено, он вспомнил о фонаре,
924/1179
который лежал у него в сумке.
Время от времени Рюноске мерещилось, словно что-то преследует его. То ли это

была игра теней, то ли он действительно видел огромный шипастый хвост и
гигантские мохнатые лапы. Много раз он думал вернуться и столько же раз
заставлял себя упрямо идти вперед, сжимая в потной ладони старый
ржавеющий брелок с надписью «Нобу».
В новом мире никто не проходил мимо аптек, торговых центров и продуктовых

магазинов. Всякий сворачивал в эти три места, даже если побывал в них только
вчера и не нашел ничего, что могло бы спасти от голода или хвори. Рюноске не
был исключением.
Он встал на разбитое стекло и потянул на себя пыльную скрипучую дверь. Над

головой тихо зазвенел колокольчик, предупреждая о новом посетителе.
Акутагава несколько минут стоял у входа, разглядывая погром. Стеклянные
витрины были разбиты, на полу валялись электрические зубные щетки, пустые
упаковки из-под салфеток, треснутый плазменный экран, разбитые растворы,
давно высохшие на белом кафеле и много-много хлама, который никому не был
нужен.
Рюноске провел рукой по пустой полке и тяжело вздохнул. Каждый раз, при
виде подобной картины, ему казалось, словно он попал в виртуальный мир.
Словно Ацуши Накаджима снова нацепил на него свои странные нелепые очки и
сунул джойстик в руки. Акутагава хотел закончить эту игру и вернуться в свою
реальность, но не знал как.
Вскоре, однако, его хандра прошла, и он заметно взбодрился. Все случилось из-
за его неосторожности. Выходя из аптеки, он громко хлопнул дверью и на звон
колокольчика стали сбегаться зараженные. Наученный горьким опытом, он
отреагировал мгновенно и со всех ног помчался вниз, вдоль дороги, моля всех
богов, чтобы она не завела его в тупик. Но именно в эту секунду боги решили
покинуть его. Фонарь, который он остервенело сжимал в руке, начал мигать, а
спустя четыре минуты отключился. В эту секунду Рюноске почувствовал себя
самым неудачливым человеком на свете. Ему хотелось кричать, проклинать весь
мир, громко жаловаться и сетовать, но судьба дала ему выбор. Либо он умрет,
жалея себя в последние мгновения своей жизни, либо соберет волю в кулак и
задумается о спасении своей задницы. Как бы сильно Рюноске не любил жалобы,
этой ночью он решил выбрать второй вариант.
Зараженные пробежали за ним почти четыре квартала, и за время своего

длительного спринта, Рюноске много раз спотыкался, катился кубарем, ободрал
скулу, колени и вывихнул палец. Вскоре он оказался в парке и, не придумав
ничего лучше, вскарабкался на дерево. Одной рукой, казалось бы, задача почти
невыполнимая, но страх перед смертью порой открывает в людях новые
таланты, о которых они прежде не подозревали. Впрочем, умение лазать по
деревьям ему мало помогло. Зараженные окружили его и долгие два часа
штурмовали дерево. Когда кто-то особенно настырный пытался взобраться
наверх, Акутагава скидывал его ногой вниз, либо бил рюкзаком по голове. И
когда пошел третий час, ему в голову пришла безумная идея. Пристрелив
одного зараженного, он поднял его наверх и измазался в крови с головы до пят.
Дважды Рюноске стошнило и столько же раз он плакал от гнева и бессилия,
копаясь голой рукой в зловонном трупе. В голове у него неустанно крутилась
одна мысль: ты мог сейчас лежать в мягкой удобной постели и спать глубоким
сном.
925/1179
Вымазавшись в крови зараженного, Рюноске просидел еще час на дереве,
однако спасла его отнюдь не сомнительная задумка, а громкий зловещий вой,
на который сбежались все инфицированные.
Ближе к рассвету, уставший и измотанный от длительной погони, он решил, что,

несмотря на риски, проведет час-другой в первом попавшемся доме, отдохнет,
кое-как смоет с себя кровь и немного подремлет. Все равно его никто не
хватится.
Дом, на который пал выбор Рюноске, был небольшой, но уютный, а входная

дверь была приветливо открыта. Сколько бы раз Акутагава не стучал по фонарю,
он так и не включился. То ли дело было в батарейках, то ли он сломал его еще в
тот день, когда светил Ацуши в лицо, и Накаджима не нарочно ударил его рукой
в шуточном бою.
В доме стояла кромешная тьма. Окна были закрыты, а плотные синие шторы не
пропускали в гостиную ни лучика лунного света. Рюноске опустился на
корточки, открыл сумку и вытащил полупустой коробок со спичками. Всякий раз,
когда он сталкивался с задачами, в которых нужно было задействовать обе
руки, он начинал неосознанно нервничать и терять самообладание. Иногда он
мог заплакать от бессилия, а иногда в гневе сломать первое, что попадалось ему
под руку.
Обхватив маленький коробок коленями, он поджег спичку и все те тридцать
секунд, что она горела, осматривал комнату. Сначала его взгляд упал на татами,
дубовый столик, плетенные пуфы, чайный сервиз, а затем на небольшой подиум,
на котором стоял огромный черный диван и два кожаных кресла по обе стороны.
Вдруг Рюноске в ужасе вскрикнул, выронил спичку и отпрянул назад. В гостиной
снова воцарился мрак. Тихо скрипнуло кресло, словно кто-то пошевелился на
нем, затем раздался глухой стук.
Рюноске, побледнев от страха, бросился к двери, опрокинув на пути стол и

разбив прекрасный чайный сервиз. Обливаясь холодным потом, он нервно шарил
рукой по стенам, пытаясь отыскать дверь, которую предусмотрительно закрыл.
Каждый миг, каждое мгновение, что Рюноске искал выход из этого ада, он
боялся, что вот-вот чужая рука ляжет на его плечо. Однако, к огромному
удивлению, сначала он услышал задиристый смешок, а затем громкий веселый
хохот.
— Сделаешь еще шаг, и я оторву тебе ноги, — резко произнес незнакомец,

перестав смеяться. Рюноске окаменел, по его спине пробежал табун мурашек, а
волосы на затылке встали дыбом от испуга. Он не шевелился почти минуту,
однако самому Акутагаве казалось, что прошла вечность. За эту минуту он
подумал о делах, которые не успел завершить, пожалел, что покинул лагерь, что
отошел так далеко, когда первые несколько дней ограничивался простой
прогулкой возле стен городка. Когда оцепенение прошло, он очень медленно
повернулся и крупно вздрогнул, увидев узкие зеленые зрачки, светящиеся в
темноте. — И что калека забыл посреди ночи в таком месте?
Рюноске поджал губы, едва удержавшись от ответной дерзости. Вне всякого

сомнения, перед ним находился совершенный. И не нужно было обладать
великим умом, чтобы догадаться, кто именно. В последние несколько дней
имена близнецов всплывали слишком часто. Оставалось выяснить, который из
них сидит перед ним, и рядом ли второй. Как бы то ни было, эта информация
926/1179
вряд ли облегчила бы его положение.
— Странные у тебя глаза, — произнес Акутагава, полностью проигнорировав

вопрос. Страх ушел, оставив толику безумия и адреналина. А может, он просто
не надеялся выбраться из этой комнаты живым и увидеть рассвет. — У
остальных совершенных они не такие.
Кресло снова скрипнуло. Казалось, слова Рюноске огорошили незнакомца.

Подперев голову рукой, он долго постукивал пальцами по подлокотнику, сверля
его язвительным взглядом.
— Совершенных? Какая безвкусица.
— И то правда. Совершенства вам не достичь и за всю вашу вечную жизнь, —

ответил Рюноске, мысленно прокляв себя за длинный язык. Хотя, какая разница,
если этот дом станет ему могилой?
— Смотрю на тебя и не могу понять. Ты бесстрашный или просто идиот?
— Я отчаянный идиот, — ответил он. — Невезучий, слабый, а еще, как ты

выразился, калека.
Совершенный фыркнул и поднялся с кресла. Чем ближе он подходил, тем

сильнее пятился назад Рюноске. Когда его спина ударилась о стену и отступать
было некуда, он зажмурил глаза и выпятил дрожащую руку вперед.
— Ты забыл добавить… трус, — прошептал совершенный и дернул на себя

шторы.
Тусклый свет залил комнату, обнажив жуткую картину, которая скрывалась за

темнотой. На подиуме, возле стола, валялся женский труп, с пустыми
глазницами и оторванным скальпом. Все пальцы на ее руках были сломаны и
съедена половина лица. Акутагава догадался, что это был за глухой стук,
который он услышал в темноте. Звук падающего на пол тела.
Внезапно он опустился на корточки и начал громко смеяться на грани истерики.
Незнакомец, совершенно сбитый с толку, взглянул на него в замешательстве.
— Не могу поверить! — закричал он, продолжая истерично смеяться и плакать.

— Из всех мест, из всех домов в этом чертовом городе, я выбрал именно тот,
внутри которого находился ты! Просто…убей меня и закончим на этом.
Вдруг он замолчал и поднял красные заплаканные глаза на совершенного. Он

выглядел совсем молодо. Не старше двадцати лет. У него были прямые
каштановые волосы, спадающие на плечи, тонкая линия губ и ровный нос, на
кончике которого красовалась небольшая родинка.
— Ты всегда такой чудаковатый? — спросил он, сложив на груди руки. — Мы

знакомы всего десять минут, а ты уже поплакал, впал в истерику и мысленно
похоронил себя. Я калек не трогаю. Хочешь сдохнуть, поищи веревку.
— Теперь все встало на свои места. Вероятно, дама, которую ты съел, не была
калекой? — едко заметил Рюноске.
Совершенный притворно улыбнулся.

927/1179
— Провоцируешь меня?
— Сам ведь сказал, что калек не трогаешь. Так чего бы не подразнить зверя?
— Как, говоришь, тебя зовут?..
— Рю…у, — ответил Акутагава, запнувшись.
— Рюу? — переспросил он, и в который раз захохотал, схватившись за сердце. —

А не слишком ли громко для такого труса?
Этот издевательский тон не на шутку злил Рюноске, но парень был совсем

юнцом, в отличие от остальных совершенных, которые не раздумывая свернули
бы ему шею, либо угрозами вытрясли бы из него всю информацию.
— Да, мои родители были теми еще юмористами, — ответил он, осторожно
приблизившись к окну. — А ты…
— Ринья, — произнес он. — Сугавара.
Акутагава вцепился в подоконник мертвой хваткой. Он был совсем не рад тому,

что его худшие опасения подтвердились. Во время собраний Федор часто
упоминал близнецов, но Рюноске либо смотрел в окно, либо считал мух на
потолке, уверенный, что информация о братьях никогда ему не пригодится. Тем
не менее кое-что о них он все-таки знал. Близнецы Сугавара были жестоки и
неуправляемы, словно псы, сорвавшиеся с цепи. Они убивали ради забавы,
потешались над жертвами, а порой вырезали целые группы невинных людей.
Тогда-то Федору и пришлось брать ситуацию под контроль.
Рюноске почувствовал, как по виску скатилась капля пота, а мокрая футболка

прилипла к спине. Он почти был уверен, что Ринья прекрасно слышит, как
громко и быстро стучит его сердце, словно заведенный мотор. Однако Сугавара
виду не подавал.
Взгляд этого парня всегда был какой-то хитрый и проказливый, и что бы он не
говорил, в конце любой его фразы всегда не доставало «но».
«Тебя зовут Рюу? Я верю, но…».
«Я не убиваю калек, но…».
Неожиданно Ринья начал ходить кругами по комнате, сложив за спиной руки.

Иногда он останавливался, принюхивался к чему-то в воздухе, странно
улыбался.
— Эй, дружок, не напомнишь откуда ты явился?
***
Мне кажется, Рюноске отдаляется от меня.

928/1179
С каждым днем между нами растет стена из тайн и секретов.
Однажды она поднимется настолько высоко, что я не смогу через нее
перепрыгнуть.
Федор Достоевский ценил каждую минуту своей жизни и предпочитал тратить

ее с умом. Отдых он считал бесполезной тратой времени и потому мог по
пальцам пересчитать дни, когда позволял себе полениться, либо отмахнуться от
дел. Сегодня, однако, он впервые проснулся с мыслью, что не желает думать о
проблемах и способах благоустройства города. Ему казалось, словно он не
отдыхал вечность. С того самого момента, как последствия взрыва упали на его
плечи. Иногда Достоевский прокручивал в голове разговор с отцом и думал,
каким бы мог быть мир сейчас, не возомни он себя богом. Тем не менее он не
держал на отца зла и не упрекал его за любопытство. Разве поступил бы он
иначе на его месте?
Проснувшись в шесть утра, Федор долго раздумывал, куда ему податься. Это
место должно было быть непопулярным и самую малость отталкивающим, чтобы
никому не пришло в голову искать его там. Выбор был очевиден. Огород старика
Джонни.
Он находился прямо за стеной городка и тянулся на метров сто в ширину и

длину. Там же стоял небольшой деревянный домик, ветхий сарайчик и глубокий
погреб, куда Джонни носил всю подстреленную дичь и туши животных. Федор
неоднократно отбирал у старика его добычу, так как она могла быть
инфицирована, а потому и смертельно опасна, однако Джон, вместо
благодарности, покрывал лидера нецензурной бранью, а порой, бывало, даже
наставлял дробовик. Впрочем, Федор спокойно относился к нападкам старика и
всю брань пропускал мимо ушей.
В шесть утра в городке еще бывало тихо и спокойно. В такую рань вставали
только военные и специальные отряды, выезжающие на патруль и за
провиантом.
Дозорные на сторожевых вышках широко зевали, расхаживая с оружием в одной
руке и стаканом кофе в другой, ожидая конца смены. Арата рвал и метал, и
бедолаги, под его командованием, едва осмеливались поднять головы.
Накаджима, казалось, никогда не спит. Этот парень с самого утра сидел на
веранде и о чем-то громко разглагольствовал, время от времени дергая Кая за
руку. Пожалуй, Эрскин был единственным, кто заметил Федора, но не подал
виду, словно поняв его намерения.
Джонни Достоевский нашел в огороде. Он сидел возле одной из клубничных

грядок и вырывал голыми руками сорняки. Федор, внимательно осмотрев его с
ног до головы, улыбнулся. На нем была цветастая вязаная кофта, с рваными
рукавами, растянутые спортивные штаны, резиновые сапоги и черная шапка
конусом торчала над ушами.
— И чего тебе не спится с утра? — спросил Федор. Джонни смачно сплюнул на

землю и почесал седую бороду грязными руками.
929/1179
— Кончай языком молоть и помогай! — рявкнул он, не поворачивая головы.
Федор опустился на корточки, возле второй грядки, подвернул рукава и начал
дергать сорняк.
— Куда тебе столько урожая?
— Куда?! — возмутился старик. — Так я тебе скажу, куда! Ты, должно быть, не в
курсе, что твои молодцы по ночам все с моего огорода таскают? Клянусь, в
следующий раз я церемониться не буду! Возьму да подстрелю кому-нибудь
задницу! Ебланы, бляха!
Федор засмеялся, но под злым буравящим взглядом Джонни сразу замолк.
— Да брось. Что они у тебя тут украдут? Несколько незрелых клубник? Черешню,
которую и так птицы склевали? Кислые яблоки? Если кого-нибудь поймаешь или
узнаешь в лицо, дай знать. Отправлю к тебе на исправительные работы.
Джонни открыл рот и быстро закрыл. Предложение Федора моментально

задобрило его. Он стянул шапку, вытер со лба испарину и нахлобучил обратно.
Достоевский тяжело поднялся, держась за спину, взял в охапку выдернутые
сорняки и понес к остальной куче.
Ближе к восьми часам старик наконец выдохся. Он сел под небольшим навесом и
вытащил из плетеной корзинки табак и бумагу. За два часа они не обмолвились
и словом. Достоевский работал словно заведенный, не отвлекаясь ни на воду, ни
на солнце, ни на ворчание соседа под боком. Он часто сюда наведывался, когда
хотел подумать в тишине. Работа руками требовала минимум умственной
нагрузки. Обычно Джонни никогда не вмешивался и просто был рад бесплатной
рабочей силе, однако сегодня Федор был сам не свой. Тем не менее, понаблюдав
за ним еще какое-то время, старик решил, что это не его дело. Он был хорош в
охоте, в растениеводстве, пчеловодстве, скотоводстве, прекрасно ловил рыбу и
делал отменные чучела животных. А когда дело касалось людей, он всегда
умывал руки.
— Будешь самокрутку? — спросил он, обмахиваясь веером из картонной бумаги.
Федор стянул с себя мокрую рубашку, бросил ее на куст дерева и начал

разминать плечи.
— С твоей слюной? Пожалуй, откажусь.
— Брюзга, — фыркнул он, махнув на него пятнистой морщинистой рукой. — У

меня, знаешь ли, всего пара зубов, но я все равно чищу их раз в неделю. Не
каждый из твоих таким похвастает, а? Старина Джонни за гигиеной следит. Так
что нечего нос воротить!
Федор подвинул стул и сел рядом со стариком. Джон выдохнул облако дыма и
слегка пихнул его в плечо.
— К слову. Давно у тебя спросить хотел, да все забываю. Что ты собираешься

делать с демографическим кризисом?
— С чем?.. — Достоевский откинулся на скамейку, отмахиваясь от мелкой

мошкары ладонью.
930/1179
— Ну сам посуди! Людей у нас нынче мало. А вы, господа, на человечину падки.
Да и без того они дохнут, как мухи. Чего уж разглагольствовать! Так вот… —
старик отложил самокрутку в сторону и сел вполоборота. — Мне тут подумалось,
что пора бы нам эту проблему решать.
— Правда? — Федор подпер голову рукой и приподнял бровь. — Полагаю, ты уже

решил, как.
— Конечно! — воскликнул он. — Мне неудобно об этом говорить, но… решение

проблемы, сынок, у нас перед глазами, — он кивком головы указал сначала на
свою промежность, затем Федора. — Пора оплодотворять самок.
— Блять, Джонни! Как ты заебал!
— Вечно одно и то же! Только подашь крутую идею и тебя тут же сворачивают!
Старик Джонни безумный! Старик Джонни несет какую-то чушь. Этот старый
гандон снова пытается нам что-то втюхать! — прокричал он фальцетом. —
Больше никаких вам идей! Ясно?!
За их спинами раздался шорох, а затем прозвучал мягкий спокойный голос.
— Как знал, что ты прячешься здесь.
Джон вскочил на ноги и вновь разразился руганью.
— Кого опять сюда привело?! Здесь что, где-то висит табличка с… Оо-о,
Александр… — старик резко замолчал и неловко стряхнул пепел с бороды. —
Забудь все, что я сказал. Ты можешь приходить в любое время.
— Вот это лицемерие, — возмутился Федор.
— А ты пошел на хуй! — рявкнул он и, демонстративно фыркнув, прошел мимо.
— Очень по-взрослому, Джон! — Достоевский тяжело вздохнул и перевел взгляд

на растерянного Алека. Тот сконфуженно ковырял ногой землю, потирая ладони
друг о друга.
— Мы можем поговорить?
— Да, конечно… — Федор указал на деревянный стульчик напротив, а сам слегка

подвинулся назад, чтобы между ними оставалось небольшое расстояние. Алек
зашел под навес и, оглянувшись вокруг, неуверенно присел. Старик копался где-
то в грядках, но совершенный был уверен, что он занял позицию, с которой все
прекрасно видно и слышно.
— Наш последний разговор… — тихо произнес Алек, нервно покручивая в руках

полупустой пакетик с табаком. — Не хочу, чтобы между нами были недомолвки и
недопонимания. Я долго рассуждал, сказал ли ты мне что-то важное в тот день
или я просто не так понял.
— И к чему в итоге пришел? — осторожно спросил Достоевский, наблюдая за

выражением его лица.
931/1179
— Честно? Я не знаю, Федь, — он пододвинул к себе грязный стакан Джона, на
дне которого болталась муха, в недопитом кофе, осторожно вытащил ее и
положил обсыхать на стол. — Мы с тобой дружим с детства и больше всего я
боюсь сделать скоропостижные выводы.
— Ты выглядишь расстроенным, — сказал Федор, с трудом подавив желание

встать и уйти. Не было в мире человека, который понимал бы его лучше, чем
Александр Камински. Порой ему удавалось угадывать его мысли и опережать
слова, которые он еще не произнес. И Федор ни за что не поверил бы в его речь
о «скоропостижных выводах». Алек был не глупее своего лучшего друга. И за
столько лет, он без сомнений догадался, что за их дружбой скрывалось нечто
большее. Догадался бы даже Спенсер, хоть раз увидев, какими глазами Федор
смотрит на Александра, когда никого нет рядом.
— У меня нет причин расстраиваться, — ответил он, внимательно наблюдая за

спасенной мухой, которая упорно пыталась взлететь вверх. С седьмой попытки
ей это удалось. Однако едва Алек успел порадоваться, как она вновь упала в
стакан. Федор закатил глаза.
— Знаешь, мне осточертело ходить вокруг до около. Почему ты не мог просто

подойти ко мне и спросить, что я имел в виду? — Камински побледнел на глазах,
и Достоевский решил сжалиться над ним. — Я говорил не о тебе. Блондины не в
моем вкусе.
И вновь, сделав шаг вперед, он отступил на десять назад. Во всяком случае он

не хотел давить на Алека и ставить его перед выбором. Разве не так поступают,
когда любят? Порой соблазн, словно демон-искуситель нашептывал на ухо
самые жестокие способы достижения желанной цели, но Федор оставался к ним
глух. Да, он не мог похвастать такими чертами, как человеколюбие и доброта.
Он привык внушать страх, манипулировать и подчинять, и единственная
причина из-за которой он никогда не переходил черту, это боязнь, однажды
обернувшись, увидеть осуждение в его глазах.
Последние несколько дней Федор раздумывал над словами Осаму. Дазай сказал,
что будь перед ним такой выбор, он пошел бы по пути принуждения. Но сказал
бы он то же самое сейчас? Смог бы причинить Накахаре вред? Смог бы сделать
что-то против его воли?
— Тогда кто в твоем вкусе? О ком шла речь? — спросил Алек, слегка сжав его
палец.
Федор вымученно улыбнулся. Иногда он смотрел на его лицо и пытался

вспомнить, за что полюбил его. О, Александр обладал прекрасными качествами,
из-за которых трудно было оставаться к нему равнодушным. Однако Федор
припомнил, что его любовь начиналась с ненависти.
Не привыкший и не видевший прежде таких людей как Камински, Достоевский
при первой же встрече подумал, что этот парень со странностями.
Столкнувшись с ним во второй раз, он пригрозил сломать ему нос, если тот еще
раз спросит, как у него дела и почему он такой грустный. Их третья встреча
произошла в больнице, куда его привезли после драки с одноклассником. Алека
он увидел возле автомата с напитками. Он стоял в больничной одежде,
переминаясь с ноги на ногу и считал мелочь в кармане. Федор видел, как перед
этим он отдал купленную банку содовой неизвестному пацану с огромным
пластырем на носу.
932/1179
«Зачем ты отдал ему свой напиток, если у тебя нет денег на новый?» — спросил
он, не выдержав. Алек добродушно улыбнулся и смущенно завел руки за спину.
«Он сказал, что очень хочет пить. Как я мог отказать?».
— Долго еще тужиться будешь? Моя четвертая жена и то быстрее двойню

родила! Говори уже! — нетерпеливо рявкнул Джонни, придерживая резинку
старых штанов одной рукой. Алек взволнованно поерзал на месте и потянулся
было за сигаретой, которую скрутил старик еще перед его приходом, но
Достоевский опередил его. Он смял сигарету в руке и отряхнул ладони.
— Аксель, — произнес он, со шкодливой улыбкой.
***
Правильно говорят, что человек способен адаптироваться где угодно и при

любых условиях. Спустя неделю я спокойно разгуливал по городу, совсем не
волнуясь, что однажды меня могут поймать. Разве в нашем убежище был закон,
запрещающий по ночам куда-то уходить?
Каждый из моих соседей был занят благоустройством личной жизни. Насколько
успешно шли их дела, я не знал, так как наши вечерние посиделки канули в
прошлое. Сначала перестала приходить Ясу, так как задерживалась в лазарете.
Затем Осаму и Чуя. Эти двое всегда где-то пропадали, а затем возвращались
красные и растрепанные. Я не подавал виду, но их счастливые лица злили меня.
Вскоре приходить на вечерние посиделки перестал я. Ацуши, конечно, был моим

лучшим другом, но из-за слепоты он часто нервничал, мог без повода наорать,
оскорбить, либо отвесить несколько саркастичных шуток, которые всегда точно
били в цель. Все мы жалели его и потому отмалчивались, понимая, как тяжело
ему приходится, однако Кай никогда с ним не церемонился и мог одернуть в
любой момент.
Мой переезд к Алеку почти состоялся. Я перенес свои вещи, обставил комнату,
но все равно большую часть времени проводил в старом доме. Как-то Александр
тактично намекнул, что смысла от моего переезда не будет, если я продолжу
каждый день таскаться в место, внутри которого находился источник моих
проблем. Вскоре я начал отучать себя от дурной привычки, несмотря на то, что
порой скучал по друзьям. Но видеться с Осаму я не хотел и самую малость
боялся, потому что моя любовь к нему превращалась в одержимость.
Проживать с Алеком в двухэтажном доме было странно и непривычно. Он будил

меня по утрам, готовил завтраки и ужины, даже когда сам не мог на них
остаться. По вечерам мы сидели в гостиной, подолгу беседовали, либо читали в
тишине.
Но не все было так идеально, как казалось бы на первый взгляд. Я постоянно
забывал, что Александр один из совершенных. Его могли выдернуть посреди
ночи, иногда он не появлялся дома по несколько дней, а когда выдавалась
свободная минута, Федор взваливал на него мелкие поручения. Но даже
уставшим и измотанным, он всегда находил время зайти ко мне, поздороваться,
справиться о моих делах и самочувствии. И каждый раз, глядя на эту добрую
933/1179
улыбку, мне становилось стыдно перед ним.
И вот, проснувшись однажды утром, я поклялся себе, что покончу с ночными

вылазками. Своей клятве я был верен до обеда, пока не узнал от Ясунори, что
Осаму отправляется на другую базу, на целых три дня. Чую, само собой, он
брать не собирался, так как объект неоднократно подвергался нападениям
мутированных. Туда же, помнится, когда-то направился Баз. Но Накахара без
дела тоже сидеть не собирался и, несмотря на возражения Дазая, напросился в
разведывательный отряд.
Той же ночью я тайком покинул убежище.
— Кумагаи. Мията. Ямаучи? И какая история нас ждет?
Каждый раз, предавая своих друзей, я чувствовал, как опускаюсь на дно. Иногда
мне хотелось остановиться, повернуть время вспять и не заходить в тот дом,
однако это были лишь несбыточные мечты. Никто на этот раз не простил бы
меня, как бы сильно я не раскаивался. По моей вине погибли люди. Всех
шестерых шпионов Натан умертвил. Ринья уверил, что их смерть была
безболезненной и быстрой, но все мы знали, как Натан относился к шпионам и
предателям. О безболезненной смерти и речи быть не могло. Но, уже наворотив
дел, отступать было поздно. Имена людей, которых собирался подослать Федор,
были в руках Сугавары.
— С этим уж сам как-нибудь разберись. Я не в курсе.
Ринья убрал листок в карман и похлопал меня по плечу. Рядом с ним меня всегда
охватывало беспокойство. Этот парень не вызывал доверия. Может, дело было в
его кошачьих глазах, с хитринкой, может, в манере речи. Он постоянно нес
какую-то чепуху и сам же над ней смеялся. До чего же неприятный тип.
— Что ж, с меня должок. Ты все еще не передумал, малыш Рюноске? — спросил

он, поправляя шнурки на белых кроссовках. Я не видел его лица за волосами, но
понял, что он улыбается.
— Прекрати называть меня малышом. Ты младше меня!
— Оо-о… — театрально сокрушился он. — Тебя это расстраивает?
— Нет. Просто… неважно. Вряд ли мы с тобой еще увидимся.
— Как знать, — Ринья плюхнулся на диван и похлопал по нему ладонью,

приглашая меня сесть рядом. Словно собаку подзывал, ей-богу. Я стоял в углу
комнаты, точно наказанный ребенок, и не хотел двигаться дальше. В этом
крохотном уголке мне было комфортнее, чем на огромном диване рядом с
Сугаварой.
Каждый раз, совершая дурной поступок, я вспоминал свою покойную бабушку и

ее слова про дьявола на плечах. Иногда я вглядывался в зеркало и, казалось,
видел его. День за днем он становился все больше, уродливее и тяжелее, совсем
как мои грехи.
Что-то ударилось о стекло, и мы повернули головы. Инфицированные сновали по

934/1179
двору и карябали стекла. Ринья не любил, когда нас что-то отвлекало от
разговора, но еще больше ему не нравилось пачкаться в крови зараженных. Ее
зловонный запах выветривался очень долго. И если простые люди едва его
переносили, страшно было представить, как страдали совершенные со своим
обонянием.
Ринья все же поднялся с дивана, открыл окно и одним мощным ударом

охотничьего ножа, прибил голову зараженного к железному отливу. Я сильнее
вжался в свой уголок, пытаясь не выказывать страха. Сугавара слегка наклонил
голову вбок и улыбнулся. Он всегда так делал, когда к чему-то прислушивался.
— Эй, меня не нужно бояться. Пока ты на нашей стороне, я в ответе за твою

жизнь.
— Я не на вашей стороне!
— Правда? — спросил он, присев на край журнального столика. — А как же те

несчастные, которых ты нам выдал? Или… — он вытащил мятый листок из
кармана белого худи и слегка потряс его, — вот эти бедолаги, которые даже не
подозревают, что идут на верную смерть?
— Они и так отбросы!
— Тебе ли решать?
Я едва не задохнулся от возмущения. Какое право он имел осуждать меня, когда

у самого за плечами были сотни убитых людей.
— А ты и твой братец были заживо погребены за гуманные поступки?
Ринья приподнял бровь.
— И как ты дожил до своих лет с таким языком…
— Мне такое часто говорят, — фыркнул я.
— Ладно-ладно, не кипятись. Выкладывай, какая требуется услуга.
Я молчал, исподлобья глядя на нахмуренное лицо Сугавары. Он терпеливо ждал,

беззвучно постукивая пальцами по колену. На секунду мне померещилось
неодобрение в его глазах. Он словно предостерегал меня этим взглядом, и
впервые я осознал по какому тонкому льду хожу.
— Мне нужно, чтобы ты избавился от одного человека, — я вышел из тени и

начал расхаживать по комнате, так как стоя на одном месте не мог говорить из-
за сильного волнения. — Он будет в военном грузовике. Отличишь его сразу.
Рыжеволосый, хромает, нет одного глаза.
Ринья потупил взгляд.
— Избавиться… то есть, убить?
— Нет! — крикнул я в ужасе. — Просто сделай так, чтобы он больше не вернулся

в лагерь. Никогда.
935/1179
— Чем же он тебе так насолил?
— Это не твое дело, — буркнул я. Все мое тело мелко трясло. Это был страх,
самый настоящий ужас. И чувствовал я себя не менее паршиво. Смогу ли я после
такого смотреть своим друзьям в глаза? Улыбаться? Делать вид, что ничего не
произошло? Если бы Чуя только знал, как я сожалею. Как сильно мне не
хотелось опускаться до такого. Мой разум словно разделился на две
воинствующие между собой половинки. Одна толкала меня на преступление,
другая умоляла опомниться.
Я не заметил, как Ринья подошел ко мне вплотную и прижал к стене. Несмотря

на разницу в возрасте он был выше на целую голову.
— Ты уверен, что это хорошая идея, малыш Рю? Иногда разумнее отпустить
человека, который к тебе равнодушен.
Я, разозлившись, попытался оттолкнуть его, но он не сдвинулся ни на

сантиметр.
— Во-первых, это не твое дело. Во-вторых, я ясно дал понять, что мне не
нравится, когда меня называют малышом. И в-третьих, ты мне должен.
— Хорошо, — Сугавара вернул свою мерзкую ухмылку и отвесил мне

издевательский поклон. — Слушаюсь и повинуюсь.
И тут я решил задать ему вопрос, который мучал меня долгое время.
— Почему всегда приходишь ты? Почему не твой брат?
— А с чего ты взял, что прихожу всегда я? — он засмеялся. — Ты просто не

умеешь нас отличать.
936/1179
Часть 72
***
— И речи быть не может! Ты еще не до конца оправился! Какая, мать его,

вылазка?!
— Не смей решать за меня! — крикнул Накахара. — Ты даже не понимаешь, что я

чувствую! Все здесь работают, вносят свой вклад, и только я один сутками
валяю дурака!
— Значит, я буду стараться за нас двоих! Если тебе так важно… — Дазай резко
отшатнулся, схватившись за покрасневшую от удара скулу. Чуя сжал челюсти,
все еще держа руку в воздухе. В его глазах пылала такая ярость, из-за чего
Осаму тут же проглотил все слова, которые были у него на уме.
— Осаму, пойми… — Накахара сам подошел к нему и, словно извиняясь, мягко

прикоснулся губами к его скуле, — мне это нужно. Прошу тебя.
Дазай перехватил его руки и посмотрел на грузовик, стоящий возле главных

ворот. Номура, Дзюнко и Сейки проверяли состояние машины перед выездом.
Парни из разведывательного отряда стояли на вышке, о чем-то переговариваясь
с дозорными. Осаму не был с ними близко знаком, но силу и опыт этих людей
ценил и уважал. Из пяти разведывательных групп только эта со всех вылазок
возвращалась без потерь. Однако, как бы они ни были хороши, Дазай боялся
доверить им самое дорогое, что было в его жизни.
Что они предпримут, если на них нападут мутированные? Этих тварей в
последние месяцы и так развелось слишком много, из-за чего шансы
столкнуться с ними были высоки.
— Хорошо, — Осаму крепко обхватил его плечи и прижал к себе, не обращая

внимания на любопытные взгляды зевак. — Только… молю, будь осторожен.
Если почувствуешь опасность, уходи немедленно.
— Я знаю.
— Да черта с два. У тебя тяжелая стадия синдрома героя! — пожаловался он.

Накахара засмеялся.
— Я от этого излечился, поверь. Теперь у меня есть причина вернуться назад.
Дазай выпустил Чую и, низко опустив голову, начал ковырять носком землю.
— Рад слышать. А теперь иди, — ответил он.
Накахара, заметив, как покраснели его уши, улыбнулся. Эта робкая застенчивая
сторона Осаму всегда умиляла его. Однако больше ему льстило, что только он
мог видеть его таким.
Забавно, думал Чуя, пропуская сквозь пальцы волнистые волосы Дазая, многие
сторонились его, боялись и недолюбливали из-за его несловоохотливости, порой
высокомерия, а временами жестокости. Но стоило ему перейти порог их
937/1179
спальни, как он тут же превращался в самого внимательного, заботливого и
нежного любовника.
Номура окликнул Накахару и он, мазнув взглядом погрустневшего Дазая, ушел,

запечатлев на холодной щеке быстрый прощальный поцелуй.
Когда ворота открылись и военный грузовик выехал из лагеря, Арата,

наблюдавший за ними со стороны, подошел к сыну. Они молча смотрели, как
закрываются ворота, как ложится на землю поднятая колесами пыль и как
дозорные возвращаются на свои места.
— Отправишь следом своего питомца?
Дазай сложил руки на груди и улыбнулся.
— Считаешь, это низко?
— На твоем месте я поступил бы так же. За стенами города опасно, — ответил

он, похлопав его по плечу. — Ты тоже сегодня уезжаешь?
— Да. Баз написал, что станция снова подверглась нападению. Большая часть
рабочих съедена, а выжившие просятся обратно. Попробуем что-нибудь
придумать. Может, сами стены поднимем за три дня.
Арата внимательно посмотрел на сына.
— А ты умеешь?
— А что там уметь-то? Поставил кирпич, сверху цемент и снова кирпич.
— Тебя послушать, так и за день можно управиться.
Дазай покосился на отца.
— Пап, это сейчас сарказм был?
— Ни в коем случае, — Арата захохотал и взъерошил копну белых волос. — Но ты

все-таки прихвати с собой справочник по строительству. На случай, если
«кирпич, цемент, кирпич» не сработает.
Постоянно борюсь с желанием окликнуть его и заговорить.

Последние несколько дней он выглядит подавленным.
Неужели никто не замечает?
Мне бы хотелось сделать для него что-нибудь приятное,
но мое прошлое связывает меня по рукам и ногам.
К. Эрскин.
Рюноске всю ночь ворочался в кровати, думая о предстоящем дне. После того,
как сделка с Сугаварой была заключена, не было и минуты, чтобы он не жалел о
содеянном. Возвращаясь домой, Акутагава множество раз прокручивал в голове
недоуменное выражение лица Риньи, когда он потребовал избавиться от
938/1179
Накахары, не убивая его.
Какие же извращенные способы могут прийти в голову этому человеку? Он

сломает ему обе ноги? Ослепит? Или сделает все сразу и вывезет за пределы
Йокогамы? Чем больше об этом думал Рюноске, тем сильнее он начинал бояться
последствий. Еще несколько часов назад собственная просьба не казалась ему
столь дикой и отталкивающий, скорее, гуманной и снисходительной. Однако
теперь он отчетливо понимал, что не было никакой разницы. Оба варианта
предполагали смерть.
Ринья Сугавара характером и поведением напоминал Рюноске джинна из сказок.

Он был хитрый и изворотливый. При нем всегда нужно было держать ухо востро,
и сто раз подумать над каждой мелочью, прежде чем озвучить желание вслух.
Акутагава, ослепленный местью и ревностью, облажался по всем пунктам.
Несколько раз за утро Рюноске подрывался сначала к Осаму, затем к Федору. Но

едва выйдя за порог комнаты, он трусливо разворачивался, боясь реакции
совершенных. У Дазая, после услышанного, будут веские причины оторвать ему
голову. И потому он сделал выбор в пользу спокойного и рассудительного
Федора. Вот уж кого Рюноске никогда не видел в гневе. Впрочем, Дрейк как-то
проговорился, что злой Федор — это жуткое зрелище. Благо, видели его таким
единицы.
До полудня Акутагава боролся с бесами в своей голове, и решился действовать

лишь когда Осаму покинул лагерь. Конечно, это решение пришло к нему не
сразу. Он терзался весь вечер и всю ночь, раздумывая, чем может обернуться
небольшая услуга. В своем воображении Рюноске представлял все иначе.
Вот, Ринья спрячет Чую. Увезет, запрет где-нибудь далеко, сделает так, чтобы
Накахара раз и навсегда перестал усложнять ему жизнь. Осаму, убитый горем,
будет нуждаться в поддержке, совсем как много лет назад. Но сколько бы раз
Рюноске ни прокручивал в голове свою идеальную жизнь, чувство вины не
давало ему насладиться ей сполна.
Когда стрелка перевалила за два часа, он вышел из дома, намереваясь

отыскать Достоевского и выложить все как на духу. Первым делом он
направился в казармы, но, встретив Рейко возле лазарета, он узнал, что Федор
там не появлялся. Дома Достоевского тоже не было. Не было его и в хижине
Джонни и на пруду, куда все ходили, чтобы поразмыслить в тишине. И чем
дольше Рюноске его искал, тем сильнее начинал паниковать. Разведывательный
отряд выехал с утра и Акутагава понятия не имел, когда Ринья выцепит
Накахару.
Что, если они не успеют, думал он. Что, если он все расскажет, а Чуи и след
простынет? Тогда не лучше ли промолчать, а затем самолично встретиться с
Риньей и попросить его вернуть Чую в лагерь? Ведь никто и не догадывается,
что он причастен к этому делу.
— Эй, Рю? С тобой все хорошо? — Акутагава подпрыгнул на месте от испуга. Он

так глубоко ушел в свои мысли, из-за чего не услышал, как к нему подъехал
красный пикап Федора. Достоевский остановил машину и высунул из окна руку.
— Ты какой-то бледный.
— Федор… — прошептал он с облегчением. Заметив, как дрожит собственный

голос, он громко прочистил горло и выдавил из себя улыбку. — Я… просто. Тут
939/1179
такое дело…
Увидев Акселя на соседнем сидении и Камински на заднем, он резко замолчал.

Федор сверлил его странным взглядом, постукивая пальцами по рулю.
— Какое дело? — наконец спросил он. Акутагава вновь посмотрел в салон

машины и покачал головой.
— Да так, ничего… серьезного. Я, пожалуй, пойду.
Федор, Аксель и Алек переглянулись. Окно на заднем сидении плавно

опустилось и Камински выглянул наружу.
— Мы собирались по городу покататься. Все равно важных дел на сегодня нет.

Не хочешь с нами?
Акутагава украдкой взглянул на Федора. Если кто и мог ему помочь, то только
он. Александру Рюноске даже с пистолетом у виска не признался бы в своих
грехах, из-за страха разочаровать его.
— За стеной опасно, — неуверенно пробубнил он, сминая пальцами

оттопыренный карман.
— Брось, — Достоевский усмехнулся. — Где ты еще будешь в большей

безопасности?
Камински открыл ему дверь и подвинулся к правому окну. Аксель за это время
не обмолвился и словом, лишь зевал время от времени от скуки. Рюноске
оставалось выгадать момент, когда он останется наедине с Достоевским и
поговорить с ним. Ведь не будут они вечно сидеть в машине?
В салоне было свежо и прохладно. В воздухе стоял легкий аромат

можжевельника. Дозорные, едва увидев пикап лидера, открыли ворота.
Акутагава мельком взглянул на стену, в которой был спрятан тайный проход,
затем на огород старика Джонни, над которым кружили вороны.
Весь этот путь он знал как свои пять пальцев, но смотреть на город днем было
куда приятнее, чем под покровом ночи. Иногда Рюноске казалось, что Алек
смотрит на него с беспокойством, но Камински всегда тревожился по мелочам и
потому Рюноске не придал этому должного внимания.
Он поерзал на месте и придвинулся ближе к окну. Прохладный ветерок бил в

лицо, а в носу стоял запах пыли. Несколько раз он протирал потную ладонь о
штанину и дергал ворот футболки. Пот стекал с него градом, сердце стучало все
быстрее и быстрее. В какой-то момент он готов был крикнуть. Закричать на весь
салон и наконец сбросить тяжелое бремя молчания. Но всякий раз, когда
признание вот-вот должно было сорваться с его губ, он представлял, что
подумает о нем Осаму.
Нет. Такое Дазай не простит ему никогда, а может, и вовсе убьет, узнав правду.
А как же его друзья? Что подумает о нем Ацуши? Ясунори? Алек… Как он
посмотрит в глаза Чуе после случившегося?
Федор внимательно следил за Рюноске, через зеркало дальнего вида. Акутагава

то краснел, то бледнел, то, скривившись, словно от боли, удручённо потирал
940/1179
виски. Достоевский тяжело вздохнул.
— Эй, помните это место? — вдруг спросил он, указав на старую

полуразрушенную забегаловку. Он слегка сбавил скорость и повернул за угол.
Они проехали по узкой с рытвинами дороге, разглядывая ряд мелких
магазинчиков и кафе. Когда-то в этом квартале продавали дешевый фаст-фуд и
кофе на вынос. Где-то рядом находилось семейное кафе и небольшая
забегаловка идзекая. Федор сделал два круга по кварталу, прежде чем отыскал
его.
— Конечно, — с ностальгической улыбкой ответил Алек, разглядывая

перевернутый столик и поблекший оранжевый тент. — Здесь я впервые выпил с
тобой саке.
— И отключился после четвертой чашки, — хмыкнул Федор. — А кое-кому

пришлось тащить твою тушу на себе.
— Если бы ты не подливал мне весь вечер, то не пришлось бы, — Камински

слегка ущипнул Федора за бок и тот засмеялся.
— Я никогда не видел тебя пьяным. Взыграло любопытство. А ты просто взял и

вырубился. Представляешь, как я был разочарован?
Аксель, весь путь безучастный к их разговорам, резко закрыл бардачок и

повернулся.
— Тебе не стоит пить в компании незнакомых людей, — со всей серьезностью

произнес он.
— Слушай, друг, тебе не говорили, что ты временами похож на робота? —

спросил Достоевский. Алек отвернулся к окну, пытаясь сдержать смех.
— Нет, — ответил Аксель.
Рюноске молча слушал их, вспоминая, как сам когда-то познакомился со своими
друзьями. Нет, он думал вовсе не о старых друзьях и подростковом периоде,
когда они курили тайком от родителей, забирались в злополучные районы и
делали селфи на фоне цветастых граффити. Рюноске их рисковые увлечения не
поддерживал и потому всегда был среди них белой вороной. Настоящими
друзьями он считал тех, кого вновь встретил после катастрофы и заново
сдружился. Чуя, Осаму, Ацуши и Ясунори.
Да, в начале своего нелёгкого пути они часто ругались. У них случались
недопонимания, конфликты, раздоры. Но разве может быть иначе в компании
абсолютно разных людей? Что важно, в трудные моменты они забывали все
обиды и стояли горой друг за друга. Как и принято в семье.
Рюноске, сгорбившись, уткнулся лбом в окно. Он дышал тяжело и отрывисто,

карябая ногтями дверь. О, как бы ему хотелось признаться во всем, сбросить
этот груз вины с души, но внезапно он понял, что уже никогда не будет как
прежде. Связавшись с Риньей Сугаварой, он обрубил все мосты.
***
941/1179
В салоне грузовика было душно. Кондиционер не работал, пахло потом,
дезодорантом, чем-то приторно сладким и табаком. За два часа они сделали
всего один перерыв, да и то, потому что колесо угодило в рытвину. Дороги с
каждым годом становились все хуже. Асфальт трескался от жары и сильных
морозов, сорняки росли сквозь расщелины, порой приходилось ездить зигзагами
из-за глубоких вымоин. Не редкостью было увидеть оленя где-нибудь на дороге,
волка или барсука.
— Когда мы вернемся, я эту карту затолкаю Хаякаве в глотку! — рявкнул

Мейсон. — Сколько раз нужно просить этого ублюдка указывать, что мы едем
забирать!
— Успокойся, Мейс. Ворчанием делу не поможешь.
— А ты его не успокаивай, Голди. В чем он, скажи, не прав? Что, так трудно
дописать одно слово? У него член от этого отсохнет? Ненавижу этого
высокомерного уебка.
— Этот высокомерный уебок хорош в своем деле, Дзиро. И босс его за это высоко
ценит, — ответила Голди, отодвинув плащевую шторку, отделявшую кабину от
кузова. — Эй, а ты в рот воды набрал? — спросил она, слегка шлепнув Чую по
плечу. Накахара сел вполоборота.
— Я не очень хорош в английском, — ответил он. — Понял только, что вам чем-то
не угодил Хаякава.
— Так чего ты сразу не сказал?! — Голди захохотала. — Мы все прекрасно

говорим на японском. Мейс приехал в Йокогаму, когда ему было двадцать два.
Сейчас тридцать седьмой год пошел. Шпарит, как на родном. Я сама с Окинавы.
С двенадцати лет жила со своей двоюродной бабкой, с тех пор как мои родители
погибли. А Дзиро местный. Говорит, что учил английский по сериалам. Вот мы и
говорим на родном языке, чтобы этого парня подтянуть. А те трое в кузове из
парней босса. О них мы мало знаем. Они не особо разговорчивые.
— Зато ты слишком много болтаешь, Голди, — заметил один из «молчунов».

Девушка махнула на него рукой.
— Не обращай внимания. Эрик постоянно ворчит и чем-то недоволен.
— Я понял. Спасибо, Голди, — Чуя улыбнулся.
Дзиро потеснил ее в сторону и протиснулся между передними сидениями.
— Слушай, а чего ты… к нам напросился? С такими-то травмами. Без обид,

приятель, просто интерес.
Накахара посмотрел на свою ногу, затем на Голди и Джиро. Оба выглядели

весьма молодо. Чуя не дал бы им больше двадцати пяти лет. У Голди была
смуглая кожа, черные густые волосы, большие раскосые глаза и полноватые
губы. Джиро был выше девушки на сантиметров пятнадцать. У него были
правильные черты лица, приятный голос и каштановые волосы. Все его лицо,
942/1179
шею и руки покрывали веснушки и Джиро, вероятно, сильно из-за этого
комплексовал. Чуя вспомнил своего приятеля, очень похожего на Джиро. В
школе бедолагу постоянно дразнили и тот едва мог дать им отпор из-за своего
мягкого характера и бесконфликтности. Зато мог Чуя. Драки ему были только в
удовольствие.
— Надоело сидеть без дела. А работа в убежище… сами понимаете. Затупляет

навыки.
— Понимаю, — кивнул Мейс. — Я слышал, вы, ребята, вдоволь дерьма

нахлебались за стенами. Удивительно, что вам удалось добраться сюда. Не все
взрослые могут таким похвастать. Сколько вам было, когда начался этот отстой?
— Восемнадцать, — ответил Чуя. — Не скажу, что это целиком наша заслуга. Без
помощи, конечно, не обошлось.
Голди хихикнула и пихнула его в плечо.
— Не знаю, насколько правдивы слухи, но говорят, что ты встречаешься с одним

из совершенных. Это правда?
Мейсон закатил глаза и потянулся к бардачку за сигаретами.
— Ты чего до парня докопалась? — буркнул Эрик, но никто не обратил на него

внимания. Напротив, даже Джиро загорелся любопытством.
— Правда… — Чуя смущенно потер шею.
— А с кем именно? — спросила молчавшая до этого Уэно.
— А разве не очевидно? — фыркнула Голди. — Осаму, конечно. Боги… он такой

очаровашка. Жаль, никак не выпадает случай познакомиться с ним поближе.
— Очаровашка? У меня мурашки от него по коже. Слышала, на днях его Джонни

святой водой облил, — произнесла Уэно. — Жуткий тип. Странно, что он ему шею
не свернул, после такой выходки.
— Все знают, что у Джонни не все дома. Спятивший старикашка, — отмахнулся

Джиро. — А вообще, будь я чуть смелее, подкатил бы к Федору. Он же ходячий
секс!
Чуя засмеялся.
— Никогда не рассматривал его в таком плане.
— А Джиро прав, — подал голос Араки. — Босс очень хорош собой. Но я никогда
не замечал, чтобы он кому-то оказывал знаки внимания.
Грузовик подпрыгнул на яме и Мейсон, Чуя и Голди ударились затылками о

крышу. Мейсон разразился громкой руганью.
— Довольно вам судачить! Вы разведотряд или бабки-сплетницы, мать вашу!

Будьте серьезнее!
943/1179
— Старый ворчун… — буркнула Голди.
— Мейс, судя по карте, мы уже на месте, — произнес Араки и улыбки у всех

сошли с лиц. Чуя выглянул наружу. Они заехали на территорию складских
помещений и им не было конца и края. Если этот Хаякава не подписал номер
склада, подумал Накахара, то он без всяких вопросов присоединится ко всем
желающим дать ему в морду. Эрик, Араки и Уэно поднялись со скамеек и
выпрыгнули из кузова. Чуя вышел за Мейсоном. Спустя две минуты подошли
Голди и Джиро, держа в руках увесистые сумки.
Механические откатные ворота были искривлены, словно на них свалилось что-

то тяжелое. Так же выглядел пост охраны. На территории склада в ряд стояли
огромные грузовики, легковые автомобили и ржавые прицепы. Все заметили, что
территория была не малой, однако вокруг не было ни одного зараженного, что
казалось очень странным. Либо здесь кто-то побывал до их прихода, и
определенно это был не Хаякава, либо другое существо, гораздо сильнее
простых инфицированных, сейчас бродило по территории.
— Будьте осторожны, — приказал Мейсон, положив руку на автомат. — Ищем

восемнадцатый блок.
Чуя, несмотря на боль в ноге, намеренно избавился от костыля, так как не хотел
показывать свою хромоту. Однако каждый новый шаг давался ему тяжелее
предыдущего. Тем не менее он старался не подавать виду и, превозмогая
острую боль, шел наравне с остальными.
— Вы когда-нибудь сталкивались с мутированными?
— В этом плане нам всегда везло, — признался Джиро, поправляя сумку на

плече. — Максимум, кого мы видели, кроме обычных зараженных, это
инфицированные звери. К слову, один из них чуть не отгрыз мне ухо.
— У тебя что, с памятью проблемы? — спросил Араки. — На нас нападал

мутированный. Но тогда с нами был Аксель. Он-то наши задницы и спас.
Джиро почесал родинку на шее и пристыженно улыбнулся.
— Я думал, ты спрашиваешь, сталкивались ли мы с мутированным лично.
— Если бы мы столкнулись с мутированным лично, то свой рассказ ты сейчас вел

бы с того света, умник, — фыркнул Араки. — Как можно быть настолько
беспечным?
— Что-то мне подсказывает, что судьба такой случай подкинет нам сегодня… —
прошептала Голди. — Здесь слишком тихо.
Все замолчали. Мейсон был мрачен и задумчив. Ситуация и ему казалась

странной, но вернуться без веской причины они не могли. Ведь все в лагере,
наверняка, поднимут их на смех. Кто повернет назад, когда весь путь был кем-
то услужливо расчищен?
Тут Чуя с Мейсоном поспорил бы. Много месяцев назад Ацуши и Рюноске
попадали в подобную передрягу и не выбрались бы из нее живыми, не подоспей
Осаму вовремя. Что, если и сейчас такая же тварь ползает по территории?
944/1179
Прежде Чуя думал, что это был единичный случай, пока Дазай не рассказал ему
о неудавшейся охоте с Федором и Акселем.
Но беспокоился об этом не только Накахара. Остальные члены развед-отряда

были сосредоточены и серьезны, словно за несколько минут их кто-то подменил.
Конечно, подумал Чуя, иначе эти люди не пережили бы столько вылазок.
— Здесь пятнадцатый блок. Мы уже близко, — сказал Араки шепотом.
Они двигались быстро, но тихо. Благодаря мягкой резиновой подошве, их шаг

был почти не слышен. Возле восемнадцатого блока стоял двадцатиметровый
грузовик, помеченный огромным синим крестом. Секционные ворота были
наполовину приподняты, а рядом, на гниющих деревянных паллетах, лежали
старые помятые коробки, над которыми летала мелкая мошкара. Вероятно,
когда-то давно, рабочих застали врасплох, однако вокруг не было ни единого
тела.
Мейсон потянул ворота наверх, но заржавевшие механизмы не поддались. Тогда
Араки прополз снизу, а за ним Голди, Эрик, Уэно и Джиро. Мейсон долго
колебался. Он нервно оглядывался по сторонам, словно чувствуя что-то
неладное. Чуя его беспокойство полностью разделял. Уж больно гладко у них
все шло, точно кто-то заманивал их в мышеловку, поведя перед носом
бесплатным сыром.
— Глазам не верю… — прошептала Голди, открыв одну из коробок на паллете.

Эрик, увидев консервные банки в ее руках, присвистнул.
— Это, мать его, продовольственный склад. Мы нашли золотую жилу.
— Странно, что мы первые его обнаружили, — настороженно произнесла Уэно.
— Не вижу здесь ничего странного, — Джиро развел руками. — Территория

просто огромная и не обозначена на картах. Если кто сюда и приходил, то,
скорее всего, либо помер, либо просто не дошел до этого блока. К тому же, куда
мелким группировкам столько еды?
— Эй, Мейс? Долго будешь яйца проветривать снаружи? Иди сюда! — позвала
Голди.
Мейсон спустился с грузовика, на который залез, чтобы оглядеться, затем

подошел к двери и вновь попытался приподнять ее, но она не сдвинулась ни на
сантиметр. Выругавшись, он прополз под ней, встав на четвереньки. Теперь
настала очередь Накахары. Чуя вытер плечом испарину со лба и набрал полную
грудь воздуха. Временами его тело слегка заваливалось в сторону, а пульсация
в ноге становилась почти невыносимой. Он в гневе сжал свою ногу пальцами и
вонзил в нее ногти, тяжело и часто вздыхая.
— Чуя? Ты долго? — спросил Джиро.
— Иду… — ответил он, и повторил маневр Мейсона, не вызывая никаких

подозрений.
Эрик ничуть не преувеличил, когда сказал, что они нашли золотую жилу.
Десятки, сотни пыльных полок были обставлены нескоропортящимися
продуктами: сушенными и консервированными бобами и фруктами, рисом,
945/1179
овсянкой, орехами, хлопьями, арахисовым маслом, сухим молоком, крекерами
разных форм и соками. На полках, что стояли подальше, Голди рассмотрела
питьевую воду, батончики, сухофрукты и хлопья. В основном все запасы были
упакованы в картонные коробки, но одна мысль, что их окружает еда, которую
они уже не надеялись вновь когда-либо попробовать, всех воодушевила. Джиро
едва не расплакался от счастья, и даже вечно угрюмая Уэно не сдержала
улыбку.
Но тут за их спинами раздался чей-то глумливый голос.
— Я сейчас заплачу вместе с ними. Какая трогательная сцена.
Чуя, потеряв равновесие, прижался спиной к подъёмнику. Развед-отряд

отреагировал мгновенно, за доли секунды сориентировавшись в ситуации.
— Вы еще кто такие? — крикнул Мейс, слегка выглянув из-за паллета с

коробками. Голди и Джиро бесшумно поползли к Накахаре, прячась за длинными
железными стеллажами, чтобы спасти его, пока Мейсон отвлекал незнакомцев.
— А чего все попрятались? Мы безоружны. Может, мы тоже проголодались и

пришли за едой.
— Тон мне ваш не нравится! — рявкнул Мейсон.
Чуя вдруг болезненно засмеялся.
— Боюсь, у нас с вами разный рацион, господа Сугавара. Или…под едой вы

имели в виду нас?
Ринья прикусил пирсинг на губе и зажмурился от удовольствия.
— Это точно он!
— Успокойся, Ринья, — ответил близнец, бросив на Накахару равнодушный

взгляд. — Босс сказал дождаться его. Он вот-вот прибудет.
Не нужно было долго раздумывать, чтобы догадаться, кто был их боссом. Одного
Чуя не понимал, зачем Натану заявляться сюда лично? Чтобы позлорадствовать?
Потешить самолюбие? Убить их и выставить перед лагерем на всеобщее
обозрение? Что мог сделать Натан, чего не смогли бы близнецы?
Чуя оттолкнулся от подъёмника и выпрямился. Он активно пытался найти выход

из ситуации. Придумать план, чтобы хоть кто-то из них выжил, вернулся в
убежище и доложил обо всем Федору. Но что они могут против совершенных? С
их силой, зрением, скоростью и слухом. Они обречены. А этот склад всем
семерым станет могилой.
Лишь осознав, что этот день ему не пережить, Чуя подумал об Осаму. Подумал,
что хотел бы увидеть его еще раз. Прикоснуться к нему. Попросить прощения за
эту выходку.
Неожиданно в голову ему пришла безумная идея, но для ее исполнения

требовались все члены команды. Как бы совершенные ни были сильны, они не
могли быть сразу в нескольких местах. Если все одновременно разбегутся и
начнут стрелять, создавая помехи для их идеального слуха, близнецы смогут
946/1179
погнаться только за двумя. А эхо от выстрелов кому-то даст фору. Не важно
кому, подумал Чуя, хотя бы один должен выжить. Себя на эту роль он не
рассматривал, так как не мог даже опереться на ногу.
— Узнаю это выражение лица, — спокойным голосом произнес Хидеки. — Но что

бы ты ни придумал, оставь эту затею. Просто жди.
— Ждать… чего? — Чуя низко опустил голову, борясь с болью. Хидеки спрыгнул с
трехметрового стеллажа и подошел к Накахаре. От него веяло спокойствием и
уверенностью. У него был низкий приятный голос, но взгляд казался
равнодушным и каким-то мертвым.
— У тебя больная нога? — спросил он. — Почему без костыля?
— Это игра такая? — ответил Чуя, с вызовом посмотрев в кошачьи глаза

Сугавары. — Поговорить с едой, перед тем, как употребить ее?
Ринья молча наблюдал за ними, улыбаясь время от времени. А парень не из

робкого десятка, подумал он. Неудивительно, что Рюноске так взъелся на него.
Этот Накахара кого угодно мог вывести из себя одним своим вызывающим
взглядом.
На улице раздался шум мотора и скрип гравия под шинами. Дверь, которую
Мейсон долгое время столь упорно пытался открыть, кто-то поднял снаружи
одной рукой. Ринья спрыгнул со стеллажа и присоединился к брату. Чуя, увидев
новоприбывших гостей, лишился дара речи. Мейсон выронил оружие. Голди и
Джиро вышли из своего укрытия. Эрик, Уэно и Араки озадаченно переглянулись.
— Босс, — негромко позвал Хидеки.
Федор взглянул на Накахару и потер переносицу.
— Клянусь, если мне еще раз придётся спасать твою задницу, я посажу тебя на
поводок.
— Федор? — Чуя перевел полный замешательства взгляд с него на Алека, затем

на Акселя, и лишь потом на Рюноске, побледневшего, словно лист бумаги. —
Что… происходит?
— Оо-о, об этом тебе расскажет Рюноске, — ответил Достоевский. Он снял с

паллета коробку, бросил ее на пол и сел, закинув руки на колени.
— Федор… пожалуйста, — взмолился Акутагава, осознав, что угодил в

собственную ловушку. До этой минуты он понятия не имел, куда они едут и был
уверен, что все это простая прогулка по городу, как и заверили его
совершенные. Ринья сделал шаг в его сторону, но Хидеки схватил брата за руку
и что-то быстро прошептал.
— Я дал тебе шанс, — сказал Федор, подкидывая в воздух ключи от машины.

Несмотря на внешнее спокойствие, в его голосе звучал гнев. — Я давал тебе
столько шансов, столько намеков… Но ты ими не воспользовался.
— Да что, черт возьми, тут творится?! — крикнул Чуя. — Рю?
947/1179
— Да, Рю. Расскажи нам, — Достоевский резко поймал подброшенные в воздух
ключи, поднялся, встал за спиной Акутагавы и наклонился к его уху. — Даже не
думай лгать. Сейчас сердце твой злейший враг. Поймаю на лжи, вырву его не
раздумывая.
948/1179
Часть 73
***
Рюноске Акутагава часто упрекал себя за робость, неуклюжесть и

неуверенность в себе. В детстве, бывало, он часто смотрел кино, сериалы и
представлял себя на месте главного героя. Иногда он вырезал меч из картона,
цеплял на плечи платок матери и гонялся за невидимым врагом по гостиной,
представляя, что спасает попавших в беду людей.
Когда игра подходила к концу и приходилось снимать импровизированный
плащ, он всегда чувствовал себя подавленным. Ведь за пределами дома его
ждала другая жизнь.
В детском саду Рюноске был настолько стеснительным, из-за чего порой мог
заплакать, потому что боялся обратиться с просьбой к воспитательнице или
заговорить с кем-то из группы. С годами ситуация едва ли изменилась.
Школьные годы для Акутагавы были ужасно мучительны. Все вокруг потешались
над ним, считали чудаком, могли намеренно пихнуть, отобрать обед или
карманные деньги.
И вот, после очередного дня, полного унижений и насмехательств, Рюноске
решил, что должен что-то сделать со своим характером. Стать более
раскованным, говорливым и, в конце концов, не стесняться давать отпор
обидчикам.
Удобный случай показать себя подвернулся ему спустя несколько дней. Он

увидел, как местные задиры перекрыли дорогу девушке, отпуская грязные
шуточки в ее адрес. У Рюноске не было картонного меча, с которым он любил
играть в детстве, зато была храбрость и искреннее желание помочь. Впрочем,
реальность оглушила его так же сильно, как и увесистый удар по голове.
Хулиганы, заливаясь смехом, схватили его за ноги и руки, бросили в мусорный
бак, полный отходов, и накрыли крышкой. В тот вечер Рюноске многое
переосмыслил.
Не все нуждаются в спасении и не каждый поблагодарит тебя за геройский

поступок. Рюноске Акутагава не был трусом. Он не боялся задир и местных
хулиганов. Не боялся темноты, призраков и других выдуманных монстров. Все
его проблемы были в стеснительности. Порой он мог позволить дать себе по
лицу, лишь бы не привлекать внимание. Лишь бы зеваки не собирались вокруг и
не тыкали в него пальцем. Он любил тишину и спокойствие. Но почти каждый
третий интерпретировал это как трусость.
Вскоре Рюноске понял, что его все это время преследовало еще одно чувство,
которое он прежде не осознавал. Это была апатия. Абсолютное безразличие ко
всему. Он часто думал над вопросами, на которые ни у кого не было ответов,
либо они казались ему неправдоподобными и притянутыми за уши.
Главный вопрос, над которым бился Рюноске, — в чем же смысл жизни? Зачем
человек рождается на свет, как и все живое? В чем цель его появления? К чему
прилагать столько усилий, если в конце все обернётся в прах? Жизнь — это
клетка, в которую человека заключают с момента рождения и освобождают в
949/1179
минуту смерти. Жизнь — это бессмысленный круговорот событий. Жизнь — это
огромный список дел, от которых нельзя отклониться, иначе так называемая
жизнь превращается в выживание.
Акутагава постоянно раздумывал, что бы он спросил у бога, выпади ему такой
шанс.
«Неужели ты не смог придумать ничего получше?».
У Рюноске не было отца, зато были прекрасные отношения с матерью. Конечно,

она не всегда могла уделить ему должного внимания, и поэтому он частенько
приходил к ней на работу, где часами сидел в зоне ожидания, наблюдая за
клиентами матери. Это были разные люди: взрослые, дети, старики и женатые
пары. У Рюноске никогда не возникало желания заговорить с кем-либо из них.
Он просто наблюдал со стороны и пытался угадать, что привело сюда этих
людей.
Однажды он увидел его. Молчаливого, хмурого и отрешенного от всего мира.

Осаму сидел на скамейке, в самом дальнем углу, и держал в руках раскрытую
книгу. Однако его глаза совсем не двигалась, а страницу он не переворачивал
больше получаса. Рюноске долго набирался смелости подойти и заговорить с
ним, но, стоило ему только подняться со стула, как открылась дверь и прозвучал
голос его матери.
С тех пор Рюноске начал приходить каждый день и, спустя некоторое время, ему
удалось установить контакт с этим мрачноватым парнем. Акутагаву
завораживало в нем все. Манера речи, рассудительность, холодное спокойствие
и взгляды на мир, которые так напоминали его собственные. После знакомства с
Осаму, жизнь уже не казалась Рюноске столь обременительной. Он с радостью
вставал по утрам, ходил в школу и прятал улыбку, которая невольно появлялась
на его губах при одной мысли о предстоящей с ним встрече.
Со временем Акутагава стал замечать, что на теле Осаму каждый раз

появляются новые раны. Едва заживала одна, как на следующий же день он
приходил с новой. Это были порезы, ушибы, странные синяки, словно от удушья.
Дазай часто носил свитера с высоким горлом, прятал под перчатками руки и
никогда не говорил о себе, когда Рюноске задавал наводящие вопросы, пытаясь
узнать его поближе. Как бы сильно он ни пытался сблизиться с ним, Осаму
держал его на расстоянии вытянутой руки. Тем не менее Акутагава не сдавался.
Как бы сильно ни обижало его поведение Дазая, он всегда вспоминал первый
день их знакомства.
«Если ты будешь постоянно молчать, моя мама ничем не сможет тебе помочь»,
— сказал он тогда, подсев непозволительно близко.
«Твой отец очень жуткий. Он оставляет на тебе эти раны?».
«Я случайно подслушал разговор матери, она сказала, что тебе очень одиноко.
Знаешь, я могу быть неплохим другом! Если согласен, ничего не говори… Вот и
договорились!».
Вскоре разговоры в пустоту дали плоды. То ли Осаму надоел этот назойливый

парень под боком, то ли он искренне им заинтересовался. Слово за слово, и они
проговорили несколько часов подряд, не заметив, как быстро пролетело время.
Несмотря на холодный тон и порой резкость своего нового друга, Рюноске
тянуло к нему как магнитом. Ночью он не мог дождаться утра, а встретившись с
950/1179
Осаму, испытывал острую нужду поговорить с ним, случайно прикоснуться и
сделать невозможное — рассмешить.
Но однажды случилось то, чего Акутагава совсем не ожидал. Осаму внезапно

переменился. Исчез тот равнодушный, саркастичный и надменный юноша, а его
место занял незнакомец, который всем мило улыбался, был добр к окружающим
и строил из себя слабака, едва способного поднять пятикилограммовую гирю.
Особенно это проявлялось в присутствии Накахары. Чую Рюноске невзлюбил с
первой же встречи, так как резкие изменения в Осаму сопоставил с его
появлением.
— Нечего рассказывать, — ответил Рюноске, дернув плечом. Федор за его

спиной выпрямился.
Столько часов его беспрерывно съедали чувство вины, тревога и страх, что,
наконец, оказавшись лицом к лицу перед своими грехами, Акутагава испытал
невероятное облегчение. Он перестал бояться, словно все, что могло произойти
дальше, не имело никакого смысла. Он не злился на Федора за то, что он привез
его сюда. Ведь Достоевский столько раз протягивал ему руку помощи и
протянул бы еще раз, будь Рюноске с ним откровенен. Нет… Федор бы сделал
все возможное, чтобы замять это дело и утаить от всех его неподобающий
поступок.
Рюноске не злился и на Алека. Этот парень словно всю дорогу взглядом просил
его сознаться. Сколько раз за эти три часа в машине он задавал ему наводящие
вопросы? Говорил о прошлом, о дружбе, преданности друг другу. Из всех сил
пытался спасти утопающего?
И даже Ринья, черт бы его побрал, по-своему намекнул, при последней их

встрече, что он затеял заведомо проигрышную игру.
— Все ведь и так уже догадались.
— Я не догадался, — прошептал Чуя, вперив в Рюноске тяжелый взгляд. — Не

объяснишь?
Акутагава поморщился и прикусил изнутри щеку. Интересно, каких размеров

сейчас демон на его плечах? Прогнулся бы он от тяжести его веса?
— Я. Тебя. Ненавижу, — медленно выговорил он. — Люблю. И столь же сильно

ненавижу. Считаю другом, но презираю всем сердцем.
Чуя поджал губы и слегка попятился. Он бы упал, потеряв равновесие без

костыля, но Хидеки, стоящий рядом, удержал его. Рюноске нашел в себе силы
поднять голову и посмотреть в единственный целый глаз Накахары, в котором
стояли слезы.
— Врешь.
— Нет, — он горько улыбнулся. — Я нашел тайный проход в стене и, когда в

очередной раз увидел тебя с ним… решил выбраться из лагеря и испытать свою
удачу. Все равно уже было нечего терять. Несколько раз мне везло, а потом я
как-то забрался в дом, чтобы передохнуть, и встретил его, — Рюноске указал на
Ринью. Сугавара смотрел прямо на него, но в его взгляде не было привычного
951/1179
озорства. Сейчас бы Акутагава ни за что не отличил его от брата. — Мы
разговорились. Он узнал откуда я и предложил сделку. Имена шпионов в обмен
на любую услугу.
— Ублюдок! — крикнул Мейсон и швырнул в Рюноске тяжелую консервную

банку. Федор, все еще стоящий за его спиной, поймал ее прямо перед лицом
Акутагавы. Мейсон, увидев глаза босса, что-то сконфуженно пробормотал себе
под нос.
— О какой услуге ты попросил? — Чуя оттолкнул Хидеки и, хромая, подошел к

Рюноске вплотную. — Говори.
— Так и так знаешь.
— Говори! — крикнул он, и Рюноске крупно вздрогнул.
— Я попросил избавиться от тебя! — закричал он в ответ, не замечая, как по

собственным щекам текут слезы. — Попросил сделать так, чтобы ты больше
никогда не вернулся в лагерь!
Чуя замахнулся, но его рука замерла на полпути. Он сжал край рубашки Рюноске
и уткнулся носом ему в плечо.
— То есть… убить меня? — спросил он, дрогнувшим голосом. — Отвечай, Рю. Ты

хотел убить меня?
— Нет.
— Нет? — переспросил Федор. Алек бросил на него умоляющий взгляд, но

Достоевский лишь нахмурился и прошел мимо. — Скажи, что ты подразумеваешь
под словом «избавиться»? Чуя, по-твоему, новорожденный котенок, которого
Ринья посадил бы в машину и бросил где-нибудь на окраине города? Что Ринья
должен был сделать, чтобы Чуя не вернулся назад? Вежливо попросить?
— Я не знаю, — Рюноске вытер запястьем глаза. — Я не думал об этом.
Чуя отстранился от него и, не проронив ни слова, сел на брошенную Федором

коробку. Он долго молчал, уставившись в одну точку. Все происходящее
казалось ему чьей-то неудачной шуткой. Вот, сейчас Рюноске засмеется, ткнет в
него пальцем и скажет: чувак, видел бы ты свою рожу. Чуя посмотрел на
Акутагаву, но на его лице не было и следа улыбки. Накахара в отчаянии
схватился за голову.
Рюноске правда это сделал? Тот самый Рюноске, который столько раз прикрывал
его спину? Спасал в самых безвыходных ситуациях? Сражался с ним бок о бок и
делился последней едой? Рюноске… человек — спасший жизнь его сестры. У
него было столько шансов избавиться от него не замарав руки, так почему
сейчас?
Накахара поднял голову, словно внезапно нашел ответ на свой вопрос,

посмотрел на близнецов, затем на Федора.
— Не хочешь рассказать, почему они здесь? Если память меня не подводит, этих
двоих ты вместе с Осаму когда-то убил.
952/1179
— Мы вам не враги, — ответил Хидеки.
— Правда? — Чуя презрительно усмехнулся. — И чего же вы тогда не вернулись,

после того как восстали из мертвых? Может, вы заплутали по дороге и случайно
попали не в тот лагерь?
— К чему ты клонишь? — грозно спросил Ринья.
— Не прикидывайся невинной овечкой. Ни для кого не секрет, что вы двое

работаете на Натана. Этот ублюдок десятки людей казнил при вас. А вы палец о
палец не ударили, чтобы это предотвратить! И мы должны поверить, что вы на
нашей стороне? Да черта с два!
— А ты не подумал, откуда у вас эта информация, если всех ваших шпионов

Натан вычислил и демонстративно распял перед воротами лагеря?!
Чуя истерично захохотал.
— И я должен поверить, что вы без злого умысла присоединились к человеку,

который вас расчленил и закопал в сырой земле? Должен поверить, что вы
внезапно переквалифицировались в хороших парней?! После всех зверств,
которые вы совершили? Вы, блять, вырезали целый лагерь! Приятно было
убивать ни в чем неповинных людей? Упиваться своей силой?
— Они это заслужили! — Ринья в бешенстве ударил кулаком по железной полке.

Она сложилась в гармошку и упала с громким грохотом. Голди и Джиро,
вскрикнув, отпрянули назад.
— И чем же?! Отказались добровольно класть шею вам в пасть?
— Они изнасиловали и повесили нашу сестру! — крикнул Ринья.
Эрик, наблюдавший за Накахарой, с удивлением заметил, как бледнота накрыла

его ровной полосой. Потрясенный, он то открывал рот, то закрывал, пытаясь
подобрать слова, но в ту секунду, казалось, он напрочь забыл человеческую
речь. Рюноске, знавший все о Ясунори, о ее нелёгкой судьбе, и долгих двух
годах беспросветных изматывающих поисков, понимал, что почувствовал Чуя,
услышав крик Сугавары, полный боли, отчаяния и какой-то безысходности.
Позабыв о положении дел, он хотел подойти и подбодрить его, но замер, едва
сдвинув ногу. Он больше не имел на это права.
— Довольно. Я проясню ситуацию, раз на то пошло, — Федор встал посередине

площадки, сложив руки за спиной. — Близнецов выкопал я. Как раз за день до
того, как мы пошли проверять их могилу.
— Что… — Чуя резко поднялся, но Федор, надавив на плечо, посадил его обратно
и пригрозил пальцем.
— После того, как мы расправились с братьями, — продолжил он, — мне не

давала покоя мысль, что все убитые были из одной группировки. Так уж вышло,
что мы столкнулись с близнецами, когда они пребывали не в самом хорошем
расположении духа. Само собой, конструктивного диалога у нас не получилось.
Вернувшись в Йокогаму, я решил повторить попытку.
953/1179
— Но почему ты не мог поговорить с ними при нас? — в недоумении спросил
Алек.
— Потому что в лагере было полно шпионов и подсадных уток. Во-первых, нужно
было пустить слух, что могилы пустые, а во-вторых, такие дела я предпочитаю
проворачивать в одиночку, — ответил он. — Той ночью мы во всем разобрались и
уладили конфликт. Детали, с вашего позволения, я упущу. Спустя некоторое
время я попросил близнецов втереться к Натану в доверие. И я же отдал приказ
не вмешиваться, какие бы безумства Натан не вытворял. Их задача заключалась
в одном. Наблюдать и докладывать.
— Но убийства, — осторожно произнес Араки. — Неужели ничего нельзя было с

этим сделать? Столько невинных людей…
— Боюсь, тут наша репутация нас опередила, — ответил Хидеки. — Мы не могли

вмешаться, не вызвав подозрений. К тому же у нас был приказ.
— Невинных? — раздраженно переспросил Ринья. — Вы про этот безумный

культ, который поклонялся Натану, точно божеству? Они насильно водили к
нему девиц, уверяя этих доверчивых дур, что они попадут на небеса, если
пожертвуют собой. Если кто-то выступал против или призывал к здравому уму,
их убивали, либо превращали в изгоев, что намного хуже смерти! Одни
присоединялись к культу, чтобы спасти свои задницы. Другие закрывали глаза
на зверства, которые творились вокруг. Третьи, идиоты, с промытыми мозгами,
дрались за возможность попасть к этому ублюдку в постель! И их мы должны
были спасти? Увольте. Мы с братом великодушно позволили им принести себя в
жертву и попасть на небеса, как они и мечтали!
— Ринья… — Хидеки тяжело вздохнул. — Держи себя в руках.
Аксель покосился на Федора. Достоевский намеренно упустил именно ту деталь,

о которой ему хотелось бы узнать побольше. Почему близнецы пролежали под
землей так долго? Никто из присутствующих не придал этому должного
внимания, так как ничего толком не понимал в физиологии совершенных, но те,
кто знал, выглядели озадаченными. Алек, Рюноске и Накахара. Был еще один
немаловажный вопрос, который Аксель намеревался в ближайшее время
обсудить с Достоевским.
Прежде они не трогали Натана из-за совершенных. На его стороне были Баз, Кай
и Осаму. Впрочем, последний находился в лагере не по собственной воле и,
наверняка, принял бы их сторону, в случае открытого конфликта. Тем не менее
даже двое совершенных были огромной угрозой, что оправдывало бездействие
Достоевского. Но что мешает Федору сейчас расправиться с Натаном? Почему он
тянет?
— Раз вопросов не осталось, вернемся к нашей начальной проблеме, — Федор

подошел к Рюноске и похлопал его по плечу. — Ничего не хочешь добавить?
— Нет, — твердо ответил Акутагава. — Хотя… — он посмотрел на Сугавару. —

Наша встреча была случайностью или это тоже твоих рук дело?
— Сам как думаешь? — спросил Федор.
— Понятно, — прошептал Рюноске. — Что теперь со мной будет? Погоди, не

954/1179
отвечай. Не хочу знать. На самом деле мне уже все равно.
После того, как все вопросы были улажены, Достоевский всем велел
возвращаться в лагерь. Рюноске Мейсон увел с собой, а Накахару, едва
переставлявшего ноги, было решено посадить в пикап. Сам Чуя, от такого
решения в восторг не пришел. Пытаясь попасть в грузовик, куда посадили
Акутагаву, он даже солгал Федору, что нога его больше не беспокоит.
Достоевской только усмехнулся на его ложь и, закинув брыкающегося Накахару
на плечо, запер его в салоне машины.
— Босс? — неуверенно окликнул его Джиро. — А что нам делать со складом?
— Ничего, — ответил он, поглядывая на Александра.
— То есть… ничего? А как же…
Федор нетерпеливо закинул руку на плечо Джиро. Тот резко выпрямился и

покраснел.
— Как думаешь, откуда каждую ночь мы привозим в лагерь грузовики полные

провианта?
— Не знаю, — он всерьез задумался над словами босса. — Удачей такое не

назовешь. Разве что, вы и так знали про склад и… — он вдруг замолк и поднял
глаза на Федора. Достоевский поощрительно улыбнулся.
— Быстро соображаешь. Молодец.
— Но почему в лагере никто об этом не знает? — справился он. — Ведь здесь

столько еды. Это огромные запасы!
Федора всегда злили люди подобные Джиро. Они никогда не задумывались о

будущем, предпочитая жить одним днем. После взрыва в Йокогаме, все
пришлось поднимать из руин. У них не было ни света, ни воды, ни безопасного
убежища, в котором можно было бы спрятаться от зараженных. У них не было
ничего. Люди грабили, убивали, дрались за еду и лекарства. Безнаказанность
усилила суматоху и хаос в городе, что в итоге привело к огромным жертвам.
Федор в человеческой сущности прекрасно разбирался и потому всех держал на
коротком поводке. Еда выдавалась в строго отмеренных порциях, за редкими
исключениями: поощрения за качественную работу, праздники, дни рождения.
Бесплатно кормили больных, стариков и, само собой, детей.
Многим подобная система показалась бы жестокой и бесчеловечной, однако у

Федора на то были веские причины.
Первая — количество людей, число которых возрастало с каждым днем.
Вторая — узнав, что в запасах еды нет недостатка, люди потребовали бы

увеличить порции, а качество выполняемой работы, несомненно, пошло бы в
упадок.
Третья — основная причина, заключалась в зараженных. Федор наблюдал за

955/1179
ними лично и то, что он видел, ему отнюдь не нравилось. Заражённые
мутировали. Появлялись новые виды, невосприимчивые к пулям. Их кожу не
пробивал даже крупный калибр. С некоторыми и совершенным приходилось
быть настороже, чтобы не получить серьезную травму. Как-никак, боль они
чувствовали, а регенерация являлась не самым приятным процессом. Особенно
люто ее ненавидел Дазай, чей организм все проблемы решал масштабно.
Федор видел мутированных, чья высота достигла почти трех метров. Видел
тварей, которые столь ловко плевались кислотой, словно у них в глазах стоял
прицел. Видел мутированных, чье тело покрывали жуткие язвы, и стоило кому-
то появиться рядом, как из мелких ранок вылетала зеленая пыльца,
разъедавшая внутренности при первом же вздохе.
О, он много жутких тварей повидал за время вылазок с Осаму, и с некоторыми из
них не справились бы даже десятки вооруженных до зубов людей. И как бы
совершенные не пытались сократить их численность, этот процесс был
неконтролируемым. Федор боялся дня, когда за стенами городка свободно
передвигаться смогут только совершенные. Тогда-то людям и потребуются
огромные запасы еды, спрятанные на складах, пока они не придумают решение
этой проблемы.
— Потому что они пригодятся нам в будущем, — уклончиво ответил Федор.
— Но это многим поднимет боевой дух!
Достоевский развернул Джиро к себе лицом и начал лениво поправлять ворот

его плаща.
— Скажи, я похож на клоуна?
— Н-нет… — заикаясь ответил Джиро.
— Тогда, может, я похож на парня, который будет развлекать всех, кому

взгрустнулось?
— Нет…
— Мне все равно на их боевой дух, — Федор, улыбаясь, сжал его плечи. Однако в
глазах совершенного не было и тени улыбки. — Я отвечаю за их жизни, а не
настроение.
— Я понял, босс, прошу прощения…
Вскоре на складе не осталось никого, кроме Александра. Он стоял возле полок с

едой, задумчиво карябая ногтями ржавчину на углах. Увидев Достоевского, он
собирался пройти мимо, но Федор схватил его за руку.
— Злишься?
Камински поднял на него красные глаза.
— Он ведь почти сознался, Федь. Почти. Почему ты хоть раз не можешь

отступиться от своих принципов? Еще бы немного... и он бы все рассказал.
— Я знаю, — ответил Достоевский. — Но предателей я не прощаю.

956/1179
Алек вырвал свою руку и ушел, оставив совершенного одного. Федор огляделся.
Почему-то он не подумал, что Хаякаве придет в голову заглянуть на территорию
складских помещений. Большое упущение с его стороны. Однако у него всегда
было так много дел, из-за чего порой он упускал из виду что-то незначительное
и терпевшие небольшие отлагательства. Федор знал Мейсона много лет и
доверял ему, несмотря на вспыльчивый характер и пристрастие постоянно ему
перечить. То же касалось и Хаякавы.
Совершенный устало вздохнул. Он вытащил из кармана пачку сигарет, вышел на

улицу и затянулся. Развед-отряд уехал первым. Красный пикап, заведенный,
стоял за воротами. Аксель сидел за рулем, о чем-то беседуя с Накахарой.
Прислушиваться у Федора не было ни сил, ни желания. Алек сидел на заднем
сидении, с закрытыми глазами, прислонившись виском к окну.
На секунду Достоевский заметил, как за угол юркнул длинный шипастый хвост.

Он прислонил ладонь ко лбу, пряча глаза от солнца, и неторопливо пошел вниз,
вдоль здания. Гравий тихо хрустел под ногами, в воздухе летала пыль, ржавая
пожарная лестница надоедливо скрипела над головой, словно вот-вот свалится
на землю.
Федор повернул за угол и резко остановился, едва не подавившись сигаретой.
Химера выпустила из пасти полумертвого оленя и тихо зарычала, обнажив
огромные окровавленные клыки.
— Халтурим на работе? — Достоевский приподнял бровь, разглядывая раненного

зверя. Олень все еще дышал, но с его ранами, это был вопрос времени. Химера
села на задние лапы и лениво рыкнула, словно отмахиваясь от замечания. Федор
засмеялся. Он подошел к монстру и запустил руку в пушистую длинную гриву. —
Ну что, расскажем Чуе о твоем присутствии? Или немного пошантажируем
твоего хозяина?
***
Федор сказал, что будет рад,

если мы с братом примем его предложение поселиться в убежище.
Хиде всерьез раздумывает над его словами,
но я бы предпочел держаться от этого парня подальше.
Он словно ящик Пандоры, в который лучше не заглядывать.
Ринья Сугавара.
«Хирото, подойди поближе».
Дазай послушно поднялся и подошел к столу, гремя железной цепью на ноге. В

подвале было темно, пространство освещала лишь небольшая тусклая лампа,
вокруг которой летала мелкая мошкара. По полу были разбросаны игрушки,
совсем новые конструкторы, глобусы, а под деревянной лестницей стоял купель,
с грязной мыльной водой. Осаму купался один раз в неделю, но делал это из рук
957/1179
вон плохо. У него постоянно чесалась голова, а временами ему мерещилось,
словно что-то бегает у него по коже.
«Еще ближе. Мне нужна твоя помощь».
Осаму не помнил имя этого человека. Оно каждый раз стиралось у него из
памяти, а звать его наугад он боялся, так как в прошлый раз его сильно
отхлестали прутиком за ошибку. Однако выход из ситуации он все-таки нашел и
начал называть мужчину отцом.
«Сегодня я принес еще одну душу. Помоги отцу ее освободить».
Дазай не дотягивал до стола. Он всегда брал складной пластмассовый стульчик,

взбирался на него грязными босыми ногами и хватался за железные бортики
стола. Душами «отец» называл мертвые тела людей, которые он выкапывал из
свежих могил. Он был уверен, что душа человека заперта в теле и после смерти
ее необходимо выпускать на волю. На столе всегда лежала пневматическая
пила для грудины, ретрактор, простыни и черные мешки для мусора.
Осаму так боялся смотреть на посиневший труп, из-за чего не сводил глаз с
лица своего похитителя. Он считал морщинки вокруг его рта, под глазами, на
лбу, считал седые волосы на его висках, обливаясь потом от напряжения и
долгого пребывания в одной позе. Его руки, окровавленные по локоть,
обессиленно дрожали и, к середине процесса, подкашивались ноги на
крохотном стульчике.
«Тяни грудину на себя. Сильнее!».
Дазай распахнул глаза и вскочил с постели, тяжело и часто дыша. Он несколько

секунд в ужасе озирался по сторонам, не слыша настойчиво зовущий его голос.
— … приди в себя! Осаму!
Совершенный застыл посреди комнаты, глядя на Чую, словно видел его впервые
в жизни. Мокрые белые волосы прилипли к его лбу, яркие желтые глаза, с
четырьмя зрачками, выглядели дико и устрашающе в тусклом свете комнаты.
Когда Чуя потянулся к нему рукой, Дазай больно схватил его за запястье, но,
едва распознав лицо Накахары, выпустил его и медленно осел на пол.
— Отодвинь шторы… — попросил он шепотом.
Чуя быстро подбежал к окну и комнату залил мягкий дневной свет.
— Что это, мать твою, было?..
— Прости.
Дазай подтянул ноги к груди и накрыл голову обеими руками.
— Прости? Ты, правда, думаешь, что сможешь отмахнуться от меня одним

прости?
Накахара опустился перед ним на колени и обхватил его лицо руками. У Осаму
958/1179
был крайне измотанный вид, синяки под глазами и уставший взгляд. Он не спал
целых три дня, из-за мутированных, которые убили и съели большую половину
рабочих на станции. Каждое их нападение надолго останавливало
строительство стены, но предугадать их появление не мог даже Федор.
Едва прибыв в лагерь, Дазай узнал от Чуи о Рюноске. Он слушал Накахару

внимательно, не перебивая и, когда тот закончил рассказ, он четыре часа
просидел в темной гостиной, уставившись в одну точку. Чуя опасался его
реакции, но совершенный отреагировал на удивление спокойно. Впрочем,
Накахара рано выдохнул с облегчением. Уже проваливаясь в сон, он услышал,
как открылась дверь, раздались тихие шаги, а затем скрипнула кровать. Осаму
повернулся к нему спиной и заснул. Тот самый Осаму Дазай, который никогда не
ложился спать, предварительно не осыпав его поцелуями, не проговорив с ним
хотя бы час перед сном и не прижав его к себе, словно мягкую игрушку.
— Сегодня я закрою на это глаза, — произнес Чуя, растирая его щеки большими
пальцами. — Но завтра я снова у тебя спрошу, что это было и ты мне ответишь.
— Хорошо, — слабо кивнул Дазай, бережно поймав его за покрасневшее

запястье. — Я не хотел причинять тебе боль.
Я привязываюсь к нему.
Становлюсь зависим от него.
Пропорционально этим чувствам растет тревога,
что однажды он уйдет, несмотря на обещание всегда быть рядом.
Я не могу смотреть на время его глазами.
Какой-то сукин сын снова прокрался в мой огород посреди ночи.

А я ублюдка того!.. Подстрелил из новенького арбалета прямо в зад!
Федор велел живых не трогать, так как воруют всегда свои, но клал я на его
приказы свои огромные волосатые яйца!
Сунется кто в мои владения без спросу, так я эту наглую залупу на тот свет
отправлю, сорняки дергать!
Джонни.
Рюноске не переступал за порог дома три дня. Федор умыл руки, отказавшись
судить его и подвергать наказанию. Вся ответственность пала на плечи
четверых друзей. Все три дня, что они дожидались возвращения Осаму, прошли
словно в тумане. Никто не хотел верить в правдивость случившегося.
Накаджима несколько раз рвался к Акутагаве, однако Федор настрого запретил
кого-либо пускать к нему и потому Дрейк, карауливший на первом этаже дома,
развернул Ацуши у самого порога, несмотря на громкие возмущения и угрозы
выцарапать ему глаза. Эрскин, повсюду сопровождающий Накаджиму, схватил
его за шиворот и потащил обратно, не обращая внимания на брань, которой
покрывал его Ацуши. Кай все понимал. Но приказ есть приказ. Встреча с Рюноске
959/1179
либо испортила бы ему настроение, либо Ацуши, в силу своего упрямого бойкого
характера, вознамерился бы вытащить друга из заточения.
Ясунори, наученная горьким опытом Накаджимы, решила проявить смекалку.

Дождавшись наступления вечера, она прокралась к заднему фасаду дома и
закинула железный крюк на окно. В ее плане не было изъянов, но бог удачи этой
ночью отвернулся от нее. Федор, прогуливавшийся неподалеку, услышал тихий
звон со стороны дома и сразу догадался, что кто-то вновь пытается пробраться
внутрь. Несколько минут Достоевский стоял под окном, с сигаретой в зубах, и
наблюдал, как Ясунори, кряхтя, медленно карабкается наверх. Окликнул он ее
только после того, как девушка добралась до окна. То ли из желания проучить,
то ли просто из вредности.
Пожалуй, только Чуя Накахара, все еще пребывающий в смятении, после

разговора с Рюноске, не пытался встретиться с ним.
Сам же Акутагава, за три дня заточения, ни разу не изъявил желания

повидаться с друзьями. Алек дома не появлялся, очевидно, из-за запрета
Федора. Ким характером очень походил на Эрскина. Эти двое все превращали в
шутку, и в течение дня Рюноске сбивался со счету, сколько раз он закатывал
глаза и сдерживал желание приложиться лбом о стол.
Когда начался третий день заточения, Акутагава готов был лезть на стены от
скуки. Он бродил по комнатам, утомленно сновал по гостиной, раздумывая обо
всем случившемся, принимал ванну, и несколько раз погружался под воду,
представляя, как задохнется, от нехватки кислорода, а затем его тело всплывет
наверх и напугает этого идиота Дрейка.
Впрочем, думал он не только об этом. Иногда Рюноске представлял, как Осаму в

последний момент врывается в ванную комнату, вытаскивает его из воды и
делает искусственное дыхание. Вскоре он приходит в себя, они смотрят в глаза
друг другу, а затем сливаются в страстном поцелуе.
Акутагава понимал, что его любовь переросла в зависимость. Однако,
представив их вместе однажды, он уже не мог остановиться.
Никто не осудит меня за жалкие фантазии, думал он. Ведь мир фантазий,
единственное, что у меня есть.
Когда в дверь тихо постучали, он уже знал, кто стоит по ту сторону. Рюноске
отложил книгу, сел на кровать, поджав под себя ноги и выпрямил спину. Дазай
на секунду застыл на пороге, встретившись с ним глазами, а затем прошел в
комнату и остановился посередине, опустив руки в карманы брюк.
— Что с окном? — спросил он, кивком указав на разбитое стекло, заклеенное

скотчем.
Акутагава пожал плечами.
— Птица влетела, — тихо ответил он, поерзав на месте.
Дазай подошел к окну, открыл его и выглянул наружу. На отливе, вжав голову в
плечи, сидел больной голубь. Одно крыло неестественно свисало вниз, а на
груди перья слиплись от засохшей крови. Перед голубем стояло блюдце с водой
960/1179
и кусок мокрого печенья.
— Он все равно умрет, — Дазай закрыл окно, подошел к столу, вытянул стул и
сел на него, закинув руки на колени. Каждая минута молчания тянулась для
Рюноске словно час. Он ничего не мог прочитать по выражению его лица. Оно
было бесстрастным.
— Я три дня думал, почему Федор отправил меня на объект раньше времени, —
вдруг произнес он, нарушив тишину, а затем поднялся и встал напротив белого
комода. Его заинтересовала небольшая пластиковая фигурка пантеры. Он взял
ее в руки и вяло улыбнулся. Три года назад они всей компанией заглянули в
магазинчик, в котором раньше торговали фигурками. Нынче, конечно, они
никому не были нужны и потому валялись на полу, грязные и поломанные.
Рюноске взял себе Гвенвивар, двадцатисантиметровую пантеру. Ацуши выбрал
Усаги Цукино, так как всегда был ее большим фанатом. Чуя поднял с пола Джа-
Джа Бинкса, Осаму приглянулся М35 «Мако», Ясунори, робко оглядываясь по
сторонам, схватила со стеллажа фигурку мужчины, с длинными светлыми
волосами и затолкала ее в сумку. Само собой, в старшем братце взыграл
интерес, и он почти два часа упрашивал ее показать новое приобретение. И
Ясунори сдалась. Она вытащила фигурку, гордо вскинула голову и произнесла:
это — Ясон Минк! Рюноске прыснул, остальные разочарованно прошли мимо,
махнув на нее рукой. Никто понятия не имел, кто это. — Боялся, что я убью тебя,
как только всплывет правда, — Дазай поставил кошку на место и,
прислонившись спиной к комоду, сложил на груди руки. — Но, знаешь, я не
чувствую злости. Я… опустошен. Одним необдуманным действием ты
перечеркнул столько лет нашей дружбы.
— Дружбы? — переспросил Рюноске, поморщившись. — А она у нас была?
Осаму поднял на него взгляд.
— Я много раз говорил, что не разделяю твои чувства. Но это не мешало мне
любить тебя по-своему. Как друга. Как брата. Одна твоя просьба, и я бы на край
света отправился ради тебя.
Акутагава поджал губы и вцепился пальцами в одеяло.
— Мне этого было недостаточно…
— Я знаю, — Дазай устало потер веки.
Рюноске вскочил с кровати, подбежал к совершенному и крепко схватил его за

руку. В серых глазах стоял лихорадочный блеск.
— Теперь ты понимаешь?! У нас бы все сложилось иначе, не появись он! Я

хотел… хотел, — Акутагава быстро смахнул слезы и посмотрел в желтые глаза,
которые глядели на него все с тем же равнодушием, — чтобы все было… как
прежде, — шепотом договорил он, испугавшись выражения его лица.
— Как прежде? — Дазай усмехнулся и вырвал руку. Схватив растерявшегося

Рюноске за горло, он наклонился к его уху. — Я никогда тебя не любил. И не
полюбил бы, будь ты даже последним человеком на этой планете.
Спустя минуту он убрал руку и, не обращая внимания на жадно глотающего

961/1179
воздух Рюноске, вышел из комнаты.
— О… Осаму… — Акутагава, тяжело кашляя, пополз к двери, опираясь на

единственную руку. В глазах стоял туман, а горло горело, словно рука,
сжимавшая его, никуда не делась. — Не уходи. Прошу… Останься со мной!
Раздался скрип лестницы, а затем хлопнула входная дверь. Услышав громкий

пронзительный крик, Дазай остановился и посмотрел наверх. Мертвый голубь
лежал на отливе, уронив голову в блюдце с водой.
***
Рюноске не помнил, сколько часов пролежал на полу. Его глаза опухли от слез,
на шее появились уродливые синяки. Он ласково потирал их пальцами и смотрел
в потолок. Вокруг пыльной люстры кружила муха. Иногда она подлетала к окну,
билась несколько минут о стекло, а затем затихала, словно переводила дыхание
до нового броска.
Акутагава поднялся и, слегка пошатываясь, подошел к окну. Он с самого начала

знал, что голубь умрет. Больные птицы всегда умирают.
Вдруг он вспомнил, как много лет назад прогуливался по парку. В выходные дни
в нем всегда бывало многолюдно. Люди выгуливали собак, играли в футбол,
жарили мясо, на специально отведенных площадках, и выпивали. Через парк
протекала река, но из-за строительства моста ее временно перекрыли, оставив
минимум воды, чтобы ее хватило подводным обитателям. От застоявшейся воды
иногда дурно пахло, но тем не менее Рюноске любил ходить по краю, наблюдая
за жабами.
Однажды он увидел, как голубь упал в воду. Рядом стояла небольшая компания
людей. Они весело переговаривались, нанизывая куски мяса на шампуры.
Несколько человек точно увидели, как птица отчаянно барахтается в воде,
пытаясь вспорхнуть, но мокрые крылья тянули ее вниз.
Рюноске всем сердцем хотел спасти ее, но он слишком долго простоял на месте,
пытаясь перебороть стыд. Взрослые смотрели на него, либо делали вид, что не
замечают, как одна маленькая жизнь угасает на их глазах. Каждый надеялся на
другого и в итоге птица задохнулась. С тех пор прошло много лет, но Акутагава
каждый раз с ужасом вспоминал этот день. Чего он так застеснялся? Почему не
подошел и не вытащил ее из воды? Какая разница, что подумали бы о нем
взрослые, пожалевшие одну гребаную минуту своей жизни?
С тех пор Рюноске много животных спас, но за тот случай он так и не простил
себя.
— Больные птицы всегда умирают, — прошептал он, постучав по стеклу. На

первом этаже раздался тихий звон. Вернулся Дрейк. Он никогда не поднимался
наверх, спускался сам Рюноске, когда хотел поговорить.
Акутагава отошел от окна, упал навзничь на постель и закрыл глаза.
962/1179
«Давно тебя не было».
— Целых два часа, — улыбнулся Акутагава. — Почему в реальности ты не

можешь быть таким же милым?
В мире Рюноске всегда было тепло и зелено. Он представлял небольшой домик

из дерева, который стоял на островке, окруженный океаном. Трава была им до
колена, а деревья росли самые разные: баобаб, кипарис, эвкалипт, секвойя, бук.
Иногда они прогуливались вместе, держась за руки. Иногда сидели на
деревянной скамейке, перед домом и наблюдали за закатом. Осаму часто
обнимал его и шептал, что настоящий он здесь, в его фантазии. И Рюноске с
каждым разом все больше верил его словам.
«Для меня даже два часа вечность. Почему ты не можешь остаться со мной?».
— Потому что я выдумал тебя, — Акутагава, все еще держа глаза закрытыми,
улыбнулся. Открой он их хоть на мгновение, весь мираж испарится, и унылая
комната вновь предстанет перед глазами. — Все сказанное тобою, каждый твой
жест, каждое действие… это тоже контролирую я. Считаешь, я жалок?
«Я считаю, что тебе пора сделать выбор. Я… люблю тебя», — Осаму потянул
Рюноске за руку и тот послушно лег на его колени. Теплые руки Дазая начали
ласково перебирать его волосы. — «Откуда ты знаешь, что этот мир не станет
реальностью? Ты уйдешь из одного, но окажешься в другом. В моем… мире. В
мире, где тебя любят, ценят и уважают. Так чего ты ждешь?».
— Это самоубийство, Осаму.
«Нет. Самоубийство — это то, что происходит с тобой сейчас. Неужели ты не

хочешь это остановить? Выбери меня, Рю, и я сделаю так, чтобы ты больше
никогда не грустил».
— Как жаль, что ты всего лишь моя фантазия.
Дазай, вопреки его словам, протянул руку. Волнистые каштановые волосы

развевались на ветру, а в карих глазах стояла неподдельная нежность.
Акутагава очарованно взглянул на него.
Крепко зажмурив глаза, он засунул руку под подушку, нащупал пистолет и

приложил дуло к виску. Ацуши и Кай застыли на крыльце дома, услышав
громкий выстрел.
963/1179
Часть 74
***
Когда мы поднялись на второй этаж, увидели над аркой отрезанные детские

ступни.
Они слабо покачивались на черном канате, а вокруг летали мухи.
В комнате стояло жуткое зловоние. Эрика стошнило на пол.
Обнаженное тело женщины было прибито гвоздями к стулу.
У нее не было одного глаза, второй вытек, вероятно, от сильного удара.
Ее волосы были обуглены, отрезан кончик носа и губы.
Она очень страдала перед смертью. Ребенка мы так и не нашли.
И для этого я месяцами упрашивала Федора вернуть меня в строй?
Рейко.
Кай и Ацуши замерли, услышав выстрел. Спустя мгновение Эрскин, оставив

Накаджиму на веранде, бросился в дом. Дрейк уже бежал вверх по лестнице,
держа револьвер наготове. Кай догнал его в несколько шагов, и вместе они
завалились в комнату Рюноске.
Увидев распластавшееся на кровати тело, Дрейк выронил оружие. Кай, сжав

кулаки, подошел поближе. Голова Акутагавы была наполовину свешена вниз,
кровь с нее стекала на ковер. На подушке лежал пистолет и небольшое серое
перо. Эрскин, затаив дыхание, стал прислушиваться к биению его сердца.
Волосы Рюноске слиплись от крови и потому никто из них двоих не смог сразу
понять, куда он выстрелил. Однако Кай был уверен, что, если перевернет тело,
то они с Кимом увидят дыру в его виске.
— Кто стрелял?
Кай и Дрейк вздрогнули, затем в панике переглянулись. Ацуши стоял на пороге,

одной рукой опираясь о дверной косяк. Ким поднял револьвер с пола и вцепился
в него мёртвой хваткой. Его голос немного дрожал, когда он начал говорить.
— Это…
— Стреляли не здесь, — перебил его Кай. Дрейк, в полном замешательстве,

вопросительно наклонил голову.
— Клянусь, звук выстрела был такой, словно стреляли со второго этажа, —

Накаджима, слегка выпятив вперед руку, зашел в комнату. Дрейк и Кай
напряглись. Ким понятия не имел, для чего Эрскин солгал. По правде, этого не
понимал и сам Кай. Ложь сработала мгновенно, словно защитный механизм.
Пожалуй, он не хотел, чтобы Ацуши узнал об этом сейчас. Когда его лучший друг
лежал мертвый на кровати, с дырой в голове, и всего в нескольких сантиметрах
от него. — А где Рю? Ему разве не запретили дом покидать?
Дрейк побледнел, когда Накаджима остановился возле кровати. Ничего не

964/1179
подозревая, он стоял в луже крови и что-то бормотал про равнодушных и
безответственных приятелей.
— Уверен, он скоро вернется, — ответил Кай, пытаясь звучать непринужденно.

— Давай еще немного прогуляемся?
Он схватил Накаджиму за руку и тот послушно последовал за ним. Дрейк

угрюмо посмотрел на кровавые следы, которые оставил Ацуши, выходя из
комнаты. Совершенный обернулся уже на пороге. Ким все понял без слов. Он
должен был найти Федора и обо всем ему доложить.
***
— Ты стал больше курить.
Аксель потеснил Федора в сторону и сел на скамейку, широко расставив ноги.

Достоевский покосился на него. Впервые за неделю он выкрал свободное время,
чтобы насладиться долгожданной тишиной, но его планы на отдых в очередной
раз рухнули. Судя по хмурому выражению лица Акселя, его ждал не самый
приятный разговор. Иногда Федору так хотелось приподнять пальцами уголки
его губ.
— Будешь? — Достоевский протянул ему сигарету.
— Я не курю.
— И как я мог забыть.
Откинувшись на деревянную спинку, он закинул ногу на ногу и выдохнул облако

дыма. Погода стояла солнечная. Ни единого облачка в небе. Федор вдруг
вспомнил свою гувернантку Миссис Олдридж. Отец пригласил ее из Англии.
Добродушная была женщина, никогда не повышала голос и обладала
несгибаемой волей и терпением. Она обучала его разным языкам и, бывало,
просила писать небольшие сочинения с метафорами. Как бы умен и смекалист
ни был Федор, об метафоры он всегда спотыкался. Он часами смотрел на белый
лист и ничего не приходило ему на ум. С чем он мог сравнить снег? Тучи в небе?
А красоту? Красив, как… кто?
Достоевский знал, что миссис Олдридж его не поймет, но все равно написал: «…
как Александр». Почему бы и нет? Раз именно он являлся для него эталоном
мужской красоты. Являлся и по сей день. Олдридж, взглянув на листок, не стала
его бранить. Она сказала, что Федор констатирует факт, так как и сама считала
Камински красивым юношей, однако метафора — немного другое. Это
проявление фантазии автора.
«Значит, у меня ее нет», — ответил Федор.
— Слушай, на что, по-твоему, похоже небо?
Аксель, приложив ладонь ко лбу, вскинул голову.
— На небо и похоже, — ответил он, спустя минуту. Достоевский громко

965/1179
захохотал.
— И не поспоришь, — совершенный бросил бычок в урну и поднялся. — Я знаю, о

чем ты хочешь поговорить. Давай пройдем к беседке? Тут много свободных
ушей.
Аксель, опустив руки в глубокие карманы черных карго, молча последовал за

ним. На улице было многолюдно, но всякий, едва увидев лидера, почему-то
спешил исчезнуть из поля его зрения. Все-таки слухи о нем ходили разные.
Впрочем, Федору было все равно, пока сплетни оставались сплетнями.
Акселю нравились эти уютные беседки, но он никогда не сидел в них по двум

причинам: он не любил привлекать к себе внимание, а люди обожали глазеть на
совершенных и порой бесстыдно обсуждать их. Вторая причина заключалась в
том, что ему просто-напросто было не с кем посидеть. Все считали его
чудаковатым и нелюдимым, а сам Аксель много раз набирался смелости позвать
Алека, но так и не сумел перебороть свою застенчивость перед ним.
— Все нормальные чаи разобрали, — пожаловался Федор, ковыряясь в

маленькой плетеной корзинке. — Эй, Юдай! — крикнул он, увидев юношу, и
поманил его рукой.
Тот, воодушевленный, подбежал к беседке. Его рука лежала на плечевом

бандаже. Синяки на лице и шее пожелтели, а на разбитой губе образовались
струпья, которые он постоянно облизывал языком. Все считали его раны
страшными, однако совершенные не раздумывая сказали бы, что он родился в
рубахе. Дазай мог убить его одним ударом. Несмотря на всю ярость, из-за его
поступка, Осаму все-таки сдерживал силу. С тех пор Юдай занимался только
мелкими поручениями. То ли про него забыли, то ли намеренно игнорировали. И
потому, когда Федор окликнул его, Юдай, вне себя от счастья, подбежал к нему,
готовый к службе. Но каково же было его разочарование, когда Достоевский
попросил его принести горячей воды.
— Кто бы мог подумать, что встречу вас тут, — раздался саркастичный голос.
Аксель повернул голову, Федор же, закатив глаза, поднес стакан к лицу. Дазай
перепрыгнул через невысокую деревянную перегородку, вытянул плетеный стул
и упал на него, сцепив на животе пальцы в замок. Аксель открыл пакетик с
чаем, залил кипятка в прозрачный стакан и подвинул к нему.
— Премного благодарен, — Дазай отвесил ему легкий поклон, а через секунду

зло пнул Федора под столом. Тот резко дернулся, едва не подавившись чаем. —
А вот и человек, спровадивший меня на целых три дня…
— Погоди, — Достоевский, откашливаясь, поднял указательный палец. Дазай

замолк. — Сначала я кое-что тебе расскажу. Поехали мы, значит, на территорию
складских помещений, а там бегает твоя ручная псина. Я сначала подумал, что
ты отправил ее следом за Чуей. Оо-о, он бы так расстроился, узнав об этом. Но
потом я одернул себя! Сказал, нет, Федор. Осаму бы так подло не поступил.
Правда?
Повисла тишина. Аксель долил кипятка в свой стакан, поднес его к губам,
сделал маленький глоток, затем обвел двух совершенных взглядом. Дазай и
Достоевский обменялись притворными улыбками.
966/1179
— Впрочем… Три дня не так уж и много.
— С тобой очень приятно иметь дело, — ответил Федор, подмигнув ему.
— Как я рад, что вы двое на одной стороне, — с ленцой произнес Аксель. — Так
мы вернемся к нашему разговору?
— Непременно, — кивнул Достоевский. — И раз Осаму подошёл, он поможет

внести ясность в некоторые моменты.
— О каком разговоре идет речь?
— О близнецах, — хмуро ответил Аксель. — И хотелось бы узнать, почему Натан

все еще жив.
Федор молчал, задумчиво почесывая пальцем веко. Совершенные его не

торопили. Аксель налил себе третий стакан чая, Дазай грыз ногти, исподлобья
разглядывая Юдая, моющего окна в доме через дорогу.
— Пожалуй, начнем с близнецов. Вам интересно, почему они год пролежали под
землей и не регенерировали. Так вот… — он раздраженно постучал пальцами по
столу. Казалось, слова давались ему нелегко. Он открыл рот, взглянул на
парней, затем схватил свой стакан с остывшим чаем и припал к нему губами.
Ухмылка Осаму с каждой секундой становилась все шире.
— Ты ведь не в курсе? — догадался он. На этот раз Достоевский пихнул его под
столом. Дазай подпрыгнул на месте и поморщился.
— Я бил тебя не так сильно…
— Ты правда не знаешь? — осторожно спросил Аксель. Федор пожал плечами.
— Скорее, не уверен, так как это все мои догадки. О нас практически ничего не
известно. Уверен, даже Альбрехт не ответил бы на все твои вопросы. Он хотел
создать вирус. И он его создал. Дальнейшего исследования не было. Вернее,
Альбрехт не успел его провести, — Достоевский разочарованно развел руками.
— Я спрашивал у близнецов, почему их регенерация не сработала, но они сами
не знают.
Аксель отодвинул стул, поднялся и уперся обеими руками в перегородку. Этот

чертов старик никогда ему не нравился. Альбрехт был слишком одержим своими
экспериментами. Подопытные люди в его глазах ничем не отличались от крыс и
обезьян, которых он держал в своей лаборатории.
— Что насчет твоих догадок? — спросил он.
Федор коротким жестом вновь подозвал Юдая.
— Не знаю, в курсе вы или нет, но у близнецов была младшая сестра. Она не

смогла принять тот факт, что ее братьям нужно питаться человечиной и поэтому
ушла от них, — Достоевский протянул руку и взъерошил волосы Дазая. — Первое
время они приглядывали за ней, пока сестренка об этом не прознала и не
прогнала их. Снова.
967/1179
— Как-то жестоко… — прошептал Осаму.
— Она их боялась. Что уж тут поделаешь, — Федор собирался продолжить, но

подбежал Юдай. Увидев Дазая, он отпрянул в испуге, но через секунду взял себя
в руки и низко поклонился.
— Мне очень жаль! — громко выкрикнул он, не поднимая головы. Аксель, сложив
на груди руки, прислонился спиной к балке, наблюдая за сценой. Достоевский
тем временем забрал у юноши воду, залил в чайник и снова полез в корзину,
словно за те полчаса, что он не заглядывал в нее, волшебным образом должны
были появиться новые пакетики с чаем.
— Жаль? — с презрением спросил Осаму. Юдай осмелился поднять глаза, но,

увидев, как у совершенного на скулах напряглись желваки, а взгляд наполнился
яростью, он поклонился еще ниже. Из-за травм эта поза наверняка доставляла
ему сильную боль и дискомфорт, но парень упрямо продолжал стоять, склонив
голову. — Из-за тебя мой друг ослеп. Думаешь, отделаешься простыми
извинениями?
— Вы можете сделать со мной все, что угодно. Я приму любое наказание! —

выкрикнул он.
— Осаму, брось… — Федор коснулся пальцами подбородка Юдая. Юноша робко

обвел их взглядом. — Ты сейчас больше лаешь, нежели кусаешься. Хочешь убить
его — сделай это сейчас. Нет — отпусти парня и прекрати испепелять его
взглядом.
Юдаю показалось, словно эти глаза действительно способны превратить его в

пепел. Когда Осаму впервые появился в городке, люди испугались его, а жуткие
демонические глаза стали объектом долгих сплетен и споров. Как-то даже
старик Джонни облил его святой водой, однако совершенный только посмеялся
над глупой выходкой. Как он мог сердиться на незнакомых людей, когда
собственные друзья долгое время боялись и сторонились его?
— Уходи.
Юдай вздрогнул. Смысл сказанного дошел до него не сразу. Когда все трое
уставились на него, он, что-то пробормотав, выскочил из беседки.
— Бесполезная трата времени, — сказал Аксель, глядя в отдаляющуюся спину

Юдая. — Так что там с твоими догадками? Ты говорил про сестру.
— Неприятно, когда родной человек так поступает, — огорченно произнес Дазай,

карябая ногтем трещину на столешнице.
— Не нам ее осуждать, — ответил Федор. — Раз она отказалась от братьев,

значит, не смогла перебороть себя. Хидеки говорил, что она не считала их за
людей. Боялась спать с ними в одной комнате. Только вот… судьба сыграла с
ней злую шутку.
— Так Ринья не солгал?
— Нет. Люди, к которым она примкнула, изнасиловали ее, а затем убили. Тут-то
и начинается самое интересное. Со слов Хидеки, они с братом долгое время не
968/1179
питались людьми, так как хотели доказать сестре, что способны жить,
употребляя обычную еду. Затем они узнали о ее смерти и начали охоту на
группировку. Вылавливали каждого по отдельности и убивали. Но при этом, —
он поднял указательный палец, — они продолжали голодать.
— Глупые принципы, — фыркнул Аксель. — Человек, ради которого они все

затеяли, был уже мертв. Кому и что они пытались доказать?
— Значит… на момент столкновения с нами, они были полностью истощены? —

изумился Дазай.
— Так оно и было, — подтвердил Федор. — Ринья рассказал, что иногда он

просыпался и чувствовал холод. Вокруг было темно и сыро. Он пытался найти
Хиде, но ничего не видел и не слышал, — совершенный надолго замолчал,
раздумывая над чем-то. — Больше всего он желал увидеть брата. Того же хотел
и Хиде. В итоге глаза обоих подверглись мутации.
— Ты хочешь сказать, что мы можем влиять на…
— Нет, — Федор нетерпеливо перебил Акселя. — Я хочу сказать, что вирус сам
выявляет наши потребности при мутации.
— Глупости, — ответил Дазай. — Тогда с чем связана моя мутация?
— Этот вопрос ты должен задать себе.
Осаму поднялся и сел на пол, у порога, вытянув одну ногу. Он знал ответ. Всегда
знал. Все началось с того чёртового похищения много лет назад. Этот человек
затуманил его рассудок. Стер грань между правильным и неправильным. Между
выдумкой и реальностью. С тех пор он постоянно вредил себе, пытаясь
освободиться от физического тела. Несколько раз пытался покончить с собой.
Все эти рубцы и шрамы копились на его теле годами. И когда Чуя Накахара ввел
антидот в его шею, пробудившийся вирус приступил к полной регенерации его
тела.
Теперь Дазай знал, почему его глаза так отличались от остальных совершенных.
После знакомства с Лери, ему через многое пришлось пройти. Этот парень
мерещился ему везде. Он был с ним и днем и ночью, преследовал даже во сне.
Осаму постоянно слышал его насмешливый голос, повсюду видел его тень и
приходил в ярость. В приступе неконтролируемой злости и безумия, он много
раз пытался ослепить себя, но глаза восстанавливались вновь и вновь. Кто
знает, как могла завершиться его мутация, если бы не Химера и малютка Элли,
оберегавшие его в лесу. Дазай вытащил сигарету из пачки и закурил. Даже
спустя столько времени, он все еще скорбел по ней.
— Что там насчет Натана? О чем вы хотели меня спросить?
Федор потеснил его, плюхнулся рядом и забрал сигареты. Он никогда не курил в

присутствии Алека и лишь в компании Дазая мог полностью расслабиться и дать
волю вредным привычкам. Один прислонился спиной к правой балке, другой к
левой, чтобы видеть Акселя, сидящего на перегородке позади.
В послеобеденное время стало совсем жарко и спасала их только тень, которую
бросал свес крыши. Осаму посмотрел на Акселя и вдруг подумал, что ничего о
нем не знает. Кто он такой? Почему подписал контракт с Ависом? Что Федору о
969/1179
нем известно? Он, вроде как, однажды обмолвился, что знал его еще до взрыва.
Еще до того, как компания его отца начала ставить опыты на людях. Неужели за
твердым характером и полной безэмоциональностью пряталась очередная
печальная история? Счастливый человек не пошел бы на такое по доброй воле.
— Нас интересуют опыты, которые вы проводили.
— Аа-а… — протянул Дазай, выдохнув сигаретный дым. — Не люблю об этом

говорить. Тогда я был немного… взвинчен.
— Нет причин оправдываться. У всех нас руки по локоть в крови.
Мимо беседки пробежала девушка с тяжелой сумкой на плече. Увидев лидера и

двух совершенных, она резко остановилась, вежливо поздоровалась и, едва
отойдя на несколько метров, сорвалась на бег. Осаму помнил, что ее звали
Мегуми. Она занималась мелким ремонтом домов. Чинила крыши, полы,
раковины и прочую утварь. Работенка, казалось бы, не самая популярная в
современных реалиях, но Федор считал, что работники вроде Мегуми нужны. Не
все хорошо владели оружием или могли вовремя сориентироваться в ситуации.
Отправь он таких людей за стену, их ждала бы неминуемая смерть. Впрочем,
спрос на труд Мегуми был всегда. Как оказалось, не каждый вояка мог починить
крышу или раковину. Каждый занимался тем, в чем он действительно был
хорош.
Когда Мегуми убежала, Дазай еще долго смотрел ей вслед. Чем она отличалась
от девушек в лагере Натана?
— На самом деле я прекрасно понимаю близнецов и их попытки изменить себя. Я

и сам когда-то пытался сделать то же самое, — Осаму печально усмехнулся. —
Отказывался есть людей. Питался животными, которых ловил, либо ел обычную
человеческую еду. Я понимал, что занимаюсь самообманом, но каждый день
выдержки приносил мне какое-то моральное удовлетворение. Я словно
доказывал монстру внутри себя, что способен удержать его за решеткой. Только
вот… чем больше я упрямился, тем тоньше становились прутья, сдерживающие
его.
— Осаму… — тихо позвал Федор.
— Сначала мы поймали мутированного и заперли его в клетке, — продолжил он,

низко опустив голову. — Мучали его сутками. Стреляли, резали, морили голодом,
отрывали конечности. Так мы пытались найти их слабости. Я как-то вспомнил,
что пару лет назад мы с ребятами использовали ультразвуковой отпугиватель на
зараженных, и мы с Натаном решили испробовать его на мутированном.
— И как? — спросил Аксель — Необычная идея.
— Простые зараженные реагировали агрессивно, а от мутированного мы не

добились никакой реакции. Вскоре нам это надоело и мы решили немного
разнообразить наши опыты. Натан привел несколько девушек, наплел им какую-
то чушь про бога и высшую цель, которую не исполнить без их участия.
Блаженные улыбки сошли с их лиц, когда Натан швырнул одну из них в загон.
— Зачем? — справился Аксель. Дазай цокнул и сердито дернул рукой, когда

сигарета обожгла его палец.
970/1179
— Он хотел, чтобы она заразилась, но мутированный разорвал ее пополам
спустя две секунды. Увидев это, остальные хотели сбежать, но Натан велел им
стоять на месте. Следующую подопытную он не стал безраздумно толкать в
загон. Он свесил ее наполовину и, когда мутированный откусил ей ногу,
вытащил обратно. Она умерла от потери крови, не успев заразиться.
— И ты все это одобрял? — в голосе Акселя звучало неприкрытое осуждение.
— Нет. Но я сам был заложником. Он грозился убить моих друзей, если я

попробую сбежать или буду как-то препятствовать его действиям. Оставь свое
осуждение, Аксель. Мне не стыдно. Ради Чуи и своих друзей я бы и весь мир
уничтожил. Но, признаться… я был не менее заинтересован в этих опытах.
Иногда я думаю, что все сказанное выше, лишь жалкая попытка оправдать себя.
Федор усмехнулся. Дазай мазнул его взглядом. В своей жестокости, любви и

эгоизме они были поразительно схожи.
— Одну девицу мы заперли с инфицированным и как только она была укушена,

вытащили ее из клетки, — произнес он, лениво разрывая пальцами фильтр от
сигареты, — и начали экспериментировать со своей кровью. Но ни зараженные,
ни мутированные, ни укушенная девушка на нее никак не реагировали. Мы
много чего испробовали, но все это была бесполезная трата времени. Вскоре у
меня пропал интерес, из-за отсутствия результатов. Мне больше нравилось
изучать совершенных и поэтому мы с Натаном решили, что каждый будет
заниматься тем, что ему по душе. Нат продолжил ставить опыты над людьми, а
я выбрал в качестве экспериментального образца себя. Как-то я
поинтересовался, сдвинулся ли он с мертвой точки или до сих пор губит людей
понапрасну. Натан ответил, что мы были недостаточно терпеливы, но я так и не
понял, что он имел в виду. Он точно что-то узнал, но не хотел делиться
информацией, так как не был уверен в моей преданности ему. Спустя несколько
дней Кай приволок Ацуши в лагерь, и я на время оставил все это позади, так как
был сильно истощен и большую часть времени был занят самоконтролем и
наблюдением за Ацуши. В лагере его не любили и считали чужаком. Само собой,
друг для меня был на первом месте, поэтому я все свое внимание
сконцентрировал на нем.
— Как-то все расплывчато, — недоверчиво произнес Аксель, спустя пару минут

молчания.
— Не вижу смысла в бесполезных деталях, — ответил Дазай.
— Что Натан подразумевал под фразой «недостаточно терпелив»?
— Знаю только, что это как-то связано с нашей кровью. Но понятия не имею, что
он сделал такого, чего мы не делали вместе, — Дазай подбросил зажигалку в
воздух и поймал ее другой рукой. — Нат все записывал в дневник. Уверен,
ответы на наши вопросы где-то на его страницах. Забавно, — совершенный
внимательно посмотрел на Федора, — ты ведь уже слышал от меня эту историю.
Наконец-то подвернулась возможность заполучить записи? Ты выкопал
близнецов не просто из любопытства. Ты хотел подослать их во вражеский
лагерь. А преданность братьев была гарантирована, так как люди,
изнасиловавшие их сестру, работали на этого ублюдка.
971/1179
Достоевский засмеялся.
— Раскусил. Одно другому не мешает, верно?
Аксель удрученно потер лоб.
— Вы двое говорите на каком-то особом языке? Я не понимаю… Ты знал про

дневник и отправил близнецов его выкрасть?
— Да, — признался он. –Только близнецы дневник не нашли. Он либо уничтожен,

либо спрятан в надежном месте.
Акселю требовалось время, чтобы обдумать все услышанное. Информация

поступала хаотично, обрывками и предположениями. Несмотря на дружбу,
такому человеку как Федор, нельзя было верить на все сто процентов. Он всегда
что-то недоговаривал. То же самое касалось и Осаму. От всех его историй
оставался один скелет. Слова этих двоих были выборочные и тщательно
взвешенные.
Чем они на самом деле занимались с Унгольдом, раз Осаму так расплывчато об
этом говорил? Насколько бесчеловечны были их эксперименты и можно ли
оправдать Дазая потерянным над собой контролем? Разве он не мог решить эту
проблему просто перестав упрямиться и приняв свою природу такой, какая она
есть?
Аксель взглянул на Достоевского. Трудно было сказать, кто из этих двоих более
жесток и эгоистичен. Да, Федор никого не пытал и не губил людей десятками,
но это был не выбор, а обстоятельства.
Аксель покосился на карман, в котором совершенный держал руку. Он слышал,

как тот водит ногтем по стеклянному флакончику внутри. Вот и то самое
обстоятельство, подумал он. Ради Александра Федор не пожалел бы и весь мир.
Когда Камински медленно умирал в больничной палате, ему было все равно,
сколькими жизнями придется пожертвовать, чтобы спасти одну.
Федор бы и сейчас переплюнул Унгольда в жестокости, однако, после отказа
Алека от вечной жизни и лечения так мучавшей его болезни, огонек в его глазах
потух. Достоевский построил огромное убежище и на слова благодарности,
часто отмахивался и говорил, что это меньшее, что он может сделать, дабы
искупить грехи отца. За натянутой улыбкой всегда скрывались отчаяние и
безысходность. Лагерь строился для одного человека. А дневник ему был нужен,
чтобы помочь Алеку, если ситуация выйдет из-под контроля. Достоевский бы
никогда не вколол ему вирус против воли, но манипуляции с кровью совсем
иное, не так ли?
Такая безумная одержимость человеком. Что ты будешь делать, когда его не

станет, Федор? Разве твоя душа не умрет вместе с ним?
Наверное, я выглядела очень глупо,

прижимая девушку выше меня на целую голову к стене.
Но что бы я ни делала, Рен только смеется.
Она называет меня ребенком, неумехой и прилипалой.
Знаю, она делает это с целью отделаться от меня и на самом деле так не
считает.
972/1179
Хибаяши говорит, что в мое отсутствие она всегда хорошо обо мне отзывается.
Жаль, что я не родилась мужчиной. Как много проблем можно было бы
избежать.
Ясу.
— Босс! Босс!
Дрейк, задыхаясь, подбежал к беседке и, увидев совершенных, низко склонился,

уперев руки в колени. Он тяжело дышал и обливался потом. Федор редко видел
его таким взволнованным и потому сразу почувствовал неладное. Поднявшись,
он встал рядом и слегка похлопал его по спине.
— Что случилось?
— Рю… Рюноске, — Дрейк поднял голову и посмотрел на Дазая. Его легкие жгло
от бега. Он искал лидера по всему убежищу, пока случайно не увидел его в
беседке. — Застрелился.
Федор не успел и слова вымолвить, как Осаму, смертельно побледнев,

промчался мимо. Спустя мгновение Аксель и Достоевский бросились следом за
ним. Дрейк опустился на корточки, все еще пытаясь отдышаться.
Этот дом Осаму нашел бы и с закрытыми глазами. Прежде он был частым гостем
в этом месте, пока Акутагава не переехал к Александру. Еще никогда дорога не
казалась ему такой длинной. Он словно попал в страшный сон, в котором всегда
замедлялось время, когда нужно было от кого-то убежать.
Схватившись за фонарный столб, он резко повернул налево, чудом не

поскользнувшись на мокром асфальте. Мегуми отскочила в сторону,
схватившись за сумку с инструментами. С другой стороны улицы его окликнул
Уинсли, но Дазай не слышал ничего. В ушах стоял шум. Он надеялся, что Дрейк
ошибся. Надеялся, что Рюноске, обидевшись на него, решил подшутить над ним.
Боги, если бы это действительно была шутка, Осаму нисколько не разозлился
бы. Пусть шутит хоть каждый день. Лишь бы оставался живым. Однако
реальность была такова — Дрейк Ким был достаточно опытным бойцом, чтобы
отличить мёртвого человека от живого.
Добежав до дома Александра, Дазай увидел Эрскина, нервно мотающего круги

на веранде.
— Кай! — крикнул он.
— Осаму! Рюноске…
— Где он? — спросил Дазай, слегка встряхнув его.
— На втором этаже, — ответил Эрскин, нервно потягивая пальцы на руке.
Осаму зашел в гостиную, затем взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая сразу

через несколько ступеней. На втором этаже было всего три комнаты. В одной из
973/1179
них Алек временами рисовал и туда же сбрасывал весь свой ненужный хлам.
Вторую комнату все дружно ненавидели из-за коричневых обоев и скрипучего
пола. Оставалась третья комната, в конце коридора.
Дазай остановился перед дверью, положил ладонь на железную ручку и очень
медленно повернул ее. Дверь отворилась сама, издав протяжный скрип.
Солнечный свет залил лицо совершенного. Осаму зашел в комнату и застыл на
пороге. Всего через минуту он услышал, как еще несколько человек торопливо
поднимаются по лестнице. Первым зашел Федор, едва не сбив Дазая дверью, за
ним Аксель, и последним протиснулся Кай. Все четверо недоумевающе
Тело Акутагавы Рюноске пропало.
***
Я уже некоторое время храню под кроватью телескоп. Хотел подарить его Осаму
на приближающийся день рождения.
Но недавно я начал задаваться вопросом.
А настоящей ли была его любовь к астрономии?
Мне еще так много нужно о нем узнать.
В тот день весь лагерь стоял на ушах. Новость о Рюноске разлетелась с

ошеломляющей скоростью. Осаму, Федор и Аксель, не обнаружив тело в
комнате, уставились на Кая, требуя ответов, однако тот и сам понятия не имел,
куда мог исчезнуть Акутагава. Никто не заходил в дом и не выходил из него.
Эрскин рассказал все, что видел, и позже его слова подтвердил Дрейк. Рюноске
был мертв. Вместе с телом пропал и пистолет. Кай заметил, что исчезло и
странное серое перо, но он не придал этому внимания. Кто знает, может, просто
унесло ветром, подумал он тогда.
Полностью растерянные и озадаченные, они решили разделиться по двое и

отправиться на поиски. Правда, никто из них толком не понимал, кого должен
искать. Рюноске был либо жив и инсценировал свою смерть, либо кто-то украл
его тело.
Осаму и Аксель отправились к сторожевым вышкам, чтобы расспросить

дозорных. Федор и Кай решили поговорить с Джонни. Старик так ненавидел
воров в своем огороде, из-за чего мог сутками не спать, сидя в засаде с
арбалетом. Дрейк отправился в казармы, чтобы доложить обо всем Арате и
направить как можно больше военных на поиски.
— Я не видел у Осаму такого лица, даже когда Ацуши ослеп, — произнес Кай,
пролезая через дыру в стене. Федор, наклонившись, перешагнул через кирпичи
и отряхнул руки от пыли. Он знал, что этим утром Осаму навещал Рюноске.
После всего, что он по глупости натворил, было очевидно, что этому разговору
суждено закончиться ссорой. В порыве злости Осаму бывал резок в
974/1179
высказываниях, а Акутагава все принимал слишком близко к сердцу из-за своей
влюбленности. Не удивительно, что у Осаму было такое лицо. Ведь он частично
подтолкнул его к этому шагу.
— Ацуши жив, — ответил Федор. — А Рюноске мертв. Чувство вины — самое

худшее, что может оставить после себя близкий человек.
— А ну стоять! — раздался прокуренный голос из-за кустов виноградника. —

Пришли еду мою воровать, уебки?
— Стариковское мясо не в нашем вкусе, — ответил Федор. — Горьковато и

тяжело жуется.
Джонни опустил арбалет, прошел мимо и плюхнулся на свое старое потрепанное

кресло-качалку. Деревянные паллеты на земле заскрипели от его веса и вода
громко захлюпала под досками. За виноградником было видно небольшую
хижину, с разваливающейся пристройкой, но с тех пор, как потеплело, Джонни
коротал часы на своем деревянном настиле. Сюда же он поставил невысокий
круглый столик, стульчик с низкими ножками, ведро для отходов и не
работающий мини холодильник.
Под пристальным взглядом совершенных, он стянул длинные резиновые сапоги

и вальяжно закинул ноги на стол. Из дырявого носка торчал большой палец. От
старика несло помоями и выпивкой. Он прислонил арбалет к креслу и поскреб
ногтями седую бороду.
— Ну? Чего приперлись?
Федор подвернул рукава тонкой синей рубашки и поднялся на настил. Доска

накренилась и грязная вода брызнула на черный кожаный сапог. Он легким
движением смахнул капли воды и опустился перед стариком на корточки.
— Мы ищем кое-кого.
— А я тут причем? — рявкнул Джонни. — У тебя куча парней на вышках

караулят, и те, что в казармах, от безделья прыщи друг другу на жопе давят.
Вот у них и спрашивай! Я никого не видел, уебывай отсюда!
Лицо Кая удивленно вытянулось. Он впервые видел, чтобы кто-то так нагло и
неуважительно разговаривал с Федором.
— Ты что, все еще дуешься на меня? Джонни, Джонни… — Достоевский положил

руки на колени старика и покачал головой. — Ладно, что ты хочешь?
— Ничего от тебя не хочу! Сказал, забирай свою подружку и катись к хуям!
— Ты ранишь меня в самое сердце, — с наигранной грустью ответил он, затем

постучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла. — Совсем скрипучее
стало. Того и гляди, вот-вот развалится. Как насчет нового кресла?
— Ты меня подкупаешь, что ль? — спросил Джонни, сощурив глаза.
— Да, — ответил Федор, с жеманной улыбкой.
975/1179
— По рукам, — старик пошевелил грязными пальцами на ногах. — Кого вы там
ищете?
— Рюноске.
— Рюноске? — переспросил он, пытаясь зацепить арбалетной стрелой пачку

сигарет на столе. — Видел его пару дней назад. Просил его научить резьбе по
дереву. А я ему отвечаю, мол, куда тебе с такой-то культей! В этом деле две
руки нужны. А он как заупрямился! Говорит, не уйду, пока не научишь. Не
бесплатно, конечно. Буду тебе в огороде помогать, — Джонни поджег кое-как
сигарету мокрыми спичками и откинулся на спинку кресла, почесывая одной
рукой дряблую загорелую грудь. — Я как узнал, что он для подарка так
старается, пожалел его и взялся обучать.
— А когда ты видел его в последний раз? — спросил Кай. — Сегодня не

происходило ничего странного?
— Я же сказал, пару дней назад! — бросил он ворчливо.
— Спасибо за помощь, — Федор поднялся и, приложив ладонь ко лбу, оглянулся

вокруг. С этого места был действительно неплохой обзор. И если кто-то и решил
бы покинуть лагерь обходным путем, то вряд ли ушел бы незамеченным. Пора
бы эту щель в стене закрыть, подумал он, спускаясь с настила на рыхлую землю.
— Ты с арбалетом-то поаккуратнее. А то еще подстрелишь кого.
— Слышь! — рявкнул старик. — Я с арбалетом управлялся еще до того, как у

тебя волосы отросли в паху!
Кай, пряча улыбку, побежал за Федором. Достоевский, ругаясь, шел впереди,

время от времени стряхивая прилипшую к подошве грязь. Старик поливал свой
огород едва ли не каждый день, из-за чего земля вокруг почти превратилась в
болото. Может, он делал это специально, чтобы потенциальные воры оставляли
следы? Джонни был тем еще мстительным ублюдком, и чтобы поймать
преступника он и весь свой огород не пожалел бы.
Дазай и Аксель тем временем уже подходили к главным воротам. Дозорные на

вышках всегда начинали нервничать и суетиться, когда кто-то из совершенных
поднимался к ним. Предыдущий разговор не дал никаких результатов, и от этих
парней Осаму многого не ждал. При желании любой мог ускользнуть из
убежища и остаться незамеченным. Дозорные либо играли в карты, либо сонно
пялили глаза в одну точку. Мало кто из них добросовестно выполнял свою
работу.
Из шестерых дозорных Осаму узнал только Бо Бина, Юджина и Ману. Мана

пихнул кого-то в плечо и дозорный резко выпрямился, опустив руки на автомат,
висящий на его груди.
Очередной новобранец, подумал Аксель.
— Мы ненадолго, — сказал Дазай, заметив, как все шестеро напряженно

разглядывают их, словно ожидая дурных новостей. — Хотели задать пару
вопросов.
976/1179
— Что-то случилось? — спросил Юджин. Это был высокий бородатый мужчина,
весь в наколках и пирсингах. До взрыва он гонял в банде байкеров.
— Кто-нибудь из вас видел Рюноске? — спросил Аксель. — Сегодня.
— Сегодня — нет, — ответил Бо Бин. — Но он приходил где-то неделю назад.

Спрашивал, есть ли для него работенка.
— Что? — удивился Дазай. — Зачем ему…
— Вот и мы так же подумали, — сказал Юджин, наматывая неухоженную

жесткую бороду на палец. — По мне так, парень просто заскучал и искал
компанию.
— Да, выглядел он одиноким, — согласился Бо Бин. — Но дозорных отбирает

Дрейк либо Арата, так что… самовольно взять его мы не могли. Он извинился и
ушел. А с тех пор мы его не видели.
***
Поздно ночью все собрались в гостиной. Ясунори, узнав о Рюноске, допоздна

искала его вместе с Рен и Хибаяши. Дазай, Аксель, Федор и Кай перевернули
весь лагерь вверх дном, но с той минуты, как Акутагаву заключили под стражу,
никто его не видел. Кай и Дрейк уверяли, что он был мертв. Никто не выжил бы
потеряв столько крови. Однако загвоздка была в том, что эти двое не
удосужились проверить тело лично. Но даже если Дрейк ошибся, как мог Кай не
услышать его сердцебиение?
В гостиной было тихо, несмотря на количество человек в ней. Федор стоял у

окна, разглядывая цветы в горшках. Кай потирал ушиб на лбу. Ацуши, узнав, что
буквально побывал на месте самоубийства лучшего друга, впал в истерику, и
Эрскин крупно огреб за свою ложь. Ясу сидела неподвижно, завернувшись в
плед, и смотрела заплаканными глазами как горит свеча на столе. Дазай и
Аксель сидели на лестнице, угрюмо раздумывая, кому могло понадобиться тело
Акутагавы.
Временами Осаму обеспокоенно поглядывал на Чую. Он не плакал, как Ясунори,

не впал в истерику, как Ацуши, он просто сидел с застывшим лицом.
— Рюноске как-то зашел ко мне в комнату, — вдруг заговорила Ясунори, хлюпая

носом. — Спросил, не занята ли я. Хотел о чем-то поговорить. А я ответила, что
мне некогда и ушла. Но… по правде, у меня была уйма времени. Я могла уделить
ему пару минут и…
— И что? — спросил Федор. — Считаешь, это могло спасти его? Сейчас каждый
из вас начнет думать о том, как ужасно он поступал? Но вот незадача, мы
делаем это постоянно. Никто из нас не думает, что завтра кого-то не станет.
Человека могут годами считать весельчаком и душой компании, а он как-то
придет домой и пустит пулю себе в лоб. Другой может ныть и рефлексировать,
но прожить до глубокой старости. Люди разные, Ясу. И тех, кто хочет уйти, ты не
удержишь никаким разговором.
977/1179
— Ошибаешься, — прошептала Ясунори. — В его глазах была мольба о помощи.
Да, я могла спасти его. Могла взять за руку, посадить на кровать и выслушать, —
она развела руками и слезы вновь покатились по ее щекам. — А я ушла.
Пожалела на него десять минут.
Ацуши обхватил колени руками и спрятал в них лицо. Кай, стоящий рядом,
слышал, как он тихо всхлипывает. Слезы Накаджимы разрывали его сердце, но
сейчас он ничем не мог ему помочь.
978/1179
Часть 75
***
Рюноске как-то сказал, что это не его мир.

Он думал, что заперт в чужом теле и отбывает наказание за поступки прошлой
жизни.
Я всегда смеялся над его странными высказываниями.
Но, признаться, порой я не понимал, когда он шутит, а когда говорит правду.
У него был необычный талант шутить с непроницаемым лицом.
Если подумать… этот мир никому из нас не принадлежит. Все мы здесь на
передержке.
Дазай сидел в гостиной, листая газету пятилетней давности. Иногда пепел с его
сигареты падал на пожелтевшие страницы, но он безразлично стряхивал его на
пол и продолжал чтение. Время от времени его взгляд падал на бирюзовую
дверь. За ней почти час назад скрылся Чуя Накахара. Из-за больной ноги он
часто торчал в ванной комнате и долго отмокал в теплой воде. Чуя говорил, что
эта процедура на время снимает боль.
Дазай, конечно, не засекал время, но ему казалось, что Чуя находится внутри
слишком долго и от того тревожился. Вот уже четыре раза он подходил к двери,
прикладывал к ней ухо и, убедившись, что человек за стеной дышит ровно и
размеренно, возвращался к дивану и брал с журнального столика свернутую в
трубочку газету. Он едва различал текст на страницах. Лишь вычитывал
обрывки фраз, когда раздраженно стряхивал пепел. За час вода должна была
остыть. Он вновь отложил газету, нервно взъерошил волосы и принялся
беспокойно ходить кругами по гостиной.
Интуиция подсказывала не церемониться и выбить дверь, здравомыслие

призывало к терпению. Как он будет выглядеть, если ни с того ни с сего
ворвется к нему в ванную комнату? Впрочем, если жизнь его чему и научила, так
это доверять своей интуиции.
Дазай потушил сигарету, подошел к двери и тихо постучал.
— Чуя, ты там?
Ответа не последовало. Совершенный, прислонившись лбом к дверному косяку,

принялся нетерпеливо барабанить по нему пальцами.
— Если хочешь побыть наедине, просто ответь. Я… беспокоюсь о тебе.
Он чувствовал себя крайне глупо и даже не хотел думать о том, как странно все
это выглядело со стороны. Однако Чуя со вчерашнего дня был сам не свой.
Когда стало известно о смерти Рюноске, Накахара не проронил ни слезинки, в
отличие от своих друзей, но Осаму знал, что это всего лишь маска. Чуя не
979/1179
привык показывать эмоции. Отец учил его иначе. Иногда Дазая задевала эта
черта характера возлюбленного, но тем не менее он понимал, что человек не
может измениться по щелчку пальца. Не может избавиться от воспитания и
убеждений, которые вбивали в него с самого младенчества. На это требовалось
немало времени и, в отличие от Накахары, у Дазая была вечность в запасе,
чтобы набраться терпения.
Он обхватил железную ручку, повернул ее несколько раз вверх-вниз, а затем

резко потянул на себя. Дверь, издав противный скрежет, сошла с петель. Осаму
прислонил ее к стене и зашел в ванную комнату. Чуя, полностью обнаженный,
сидел к нему спиной, обхватив колени руками. Даже услышав шум позади, он не
обернулся. Дазай медленно подошел к ванной, опустил руку в воду и
нахмурился. Она была ледяной. Накахара мелко дрожал от холода. Его губы
посинели, кожа покрылась крупными мурашками. Осаму открыл рот, но,
передумав что-либо говорить, молча развернулся и снял с вешалки махровое
полотенце. Чуя совсем не сопротивлялся, когда совершенный вытащил его из
воды, завернул в халат и поднял на руки. Даже сквозь ткань он чувствовал
нечеловеческую силу и тепло этих рук.
Прежде Накахара думал, что это он должен защищать. Его руки должны дарить
покой, умиротворение и надежду. Но впервые за много лет ему захотелось
побыть слабым. Осаму был тем человеком, рядом с которым не страшно
оставить свое мужество за дверью.
Дазай тем временем поднялся на второй этаж, открыл ногой дверь и бережно
уложил Чую на кровать.
— Я поищу что-нибудь в аптечке. Ты мог простудиться, — произнес он и хотел

было уйти, но Накахара схватил его за запястье.
— Останься.
Осаму наконец позволил себе посмотреть на его лицо. Красный заплаканный

глаз, как он и думал. На мгновение его охватила злость, но совершенный быстро
подавил вспышку гнева. Его душила замкнутость Накахары. Его отдаленность и
постоянная привычка изолировать свои настоящие чувства. Когда ты
бессмертен, жизнь предстает в ином образе. Время замирает только для одного
из двоих. Да, Дазай боялся своего бессмертия. Боялся будущего, в котором
будет наблюдать, как медленно стареет и умирает любовь всей его жизни. Он со
страхом думал о дне, когда опустит его бездыханное тело в могилу. И этот страх
заставлял его месяцами напролет ставить страшные болезненные опыты на
собственном теле, чтобы уйти за любимым, когда наступит час. Но как бы он ни
старался, бессмертие одолеть ему не удалось.
— Хорошо. Я рядом, — совершенный накрыл Накахару одеялом и сел на краю

кровати, растирая его ледяные ладони.
Чуя лежал на спине, повернув голову, и не отводил единственного глаза от

Дазая. Иногда он спрашивал себя, за что этот парень полюбил его? Он никогда
не считал себя красивым. Стеснялся веснушек на лице и даже рыжих волос в
паху с тех пор, как один его одноклассник сделал по этому поводу замечание.
Чуя застенчивым не был, однако обладал такими же комплексами, как и каждый
третий человек на земле. Впрочем, когда кто-то задевал его больные точки, он
не церемонясь избивал наглеца. У Чуи Накахары с самого детства был скверный
характер. Поначалу от этого страдали его родители, затем младшая сестра,
980/1179
которая словно намеренно игнорировала все угрозы брата и постоянно ломилась
к нему в комнату, а уж потом одноклассники. И лишь Осаму годами сносил его
нрав. Никогда не жаловался, таскался за ним, точно тень и все время лепетал
про свои чертовы звезды.
Вскоре Чуя потерял счет времени. Его руки согрелись, комнату залил солнечный
свет. Он то проваливался в сон, то просыпался, и каждый раз видел перед собой
светлую макушку. Не ушел, как и обещал.
— Это я убил его.
Дазай вздрогнул.
— Мы оба знаем, что это не так.
— Я не могу понять его чувств, — прошептал Чуя, крепко прижав к груди руку
Осаму. — Не понимаю, как можно любить и ненавидеть одновременно.
Дазай мягко высвободился, подошел к окну и выглянул наружу. На улице в

обеденное время всегда было тихо. Чтобы вернуть хотя бы иллюзию прошлой
жизни, люди активно ухаживали за своими газонами, а порой даже
соревновались и голосовали за награду «лучший газон месяца».
Их газон, конечно, не претендовал даже на последнее место. Никто из них не
разбирался в растениеводстве, и тем более не горел желанием несколько часов
подряд корячиться на земле с лопатой в руках. Правда, Рюноске как-то проявил
инициативу, но его энтузиазм заметно поубавился уже через час. То ли
одумался, то ли подумал о Накаджиме, который все непременно затоптал бы
уже к вечеру. А может, причина была в том, что каждую ночь кто-то обязательно
пытался попасть в дом через окно.
Иногда это бывала Ясунори, пытающаяся скрыть поздний приход от брата.

Иногда Осаму, когда не мог проскочить мимо комнаты Ясу. Из-за жары она часто
держала дверь открытой. Девушка всегда начинала хихикать и отпускать
комментарии насчет его ночного визита. А иногда это бывал Чуя… В прежние
времена у него ушло бы на это не больше пяти минут, а нынче он карабкался по
полчаса из-за больной ноги. Злой и разочарованный, он спускался вниз, обходил
дом, и вновь начинал все по новой.
Рюноске, чье окно выходило на заднюю часть дома, нередко наблюдал за

происходящим и качал головой. Пожалуй, только Ацуши не страдал этой
дуростью. Но если бы он и надумал, то вскарабкался бы он только на спину
своего совершенного, который и поднял бы его к окну.
Дазай посмотрел вниз и увидел Накаджиму. Он сидел на газоне и отстраненно

рвал траву перед собой. Обычно Кай всегда находился где-то рядом, но на этот
раз Осаму его присутствия не почувствовал. С тех пор как Ацуши прогнал его
вчера ночью, Эрскин не появлялся. Может, оно и к лучшему. Всем нужно было
остудить головы и прийти в себя. Особенно Накаджиме. Новость о Рюноске
потрясла его. Дазай содрогнулся, вспомнив в какую истерику он впал накануне.
Его крик все еще стоял в ушах.
Сейчас Ацуши едва мог говорить из-за охрипшего голоса. Он избегал всех с
самого утра. А теперь одиноко сидел во дворе и рвал траву. Одному богу
известно, о чем он думал.
981/1179
— Мы могли это предотвратить, — Чуя завернулся в одеяло и повернулся лицом
к стене. Дазай отошел от окна, схватил стул, поднес его к кровати и сел,
развернув спинкой вперед. — Могли сами во всем разобраться.
— Правда? И как бы ты разобрался?
Накахара поджал губы.
— Я бы что-нибудь придумал.
— Например? — зло фыркнул он. — Бросил бы меня? Ответь. Как бы ты поступил,

будь у тебя выбор?
— Не смей спрашивать меня о таком! — закричал Чуя, резко сбросив одеяло.
— Почему?.. — прошептал он с блестящими от слез глазами. — Что тебя так

злит? Очевидный ответ?
— Осаму… это уже слишком. Остановись.
Дазай быстро поднялся и вновь встал у окна.
— Знаешь, теперь, даже когда мы вместе, мне чего-то не хватает. У меня

словно… есть твое тело, но нет души. Как легко ты готов отказаться от нас.
Бросить все, к чему мы шли годами. Нам постоянно что-то мешает и всегда ты
делаешь выбор не в мою пользу.
Чуя, нахмурившись, посмотрел на спину совершенного. Все мысли в его голове

перемешались. Неужели со стороны все выглядело именно так? Он вспомнил,
как отталкивал его два года, когда искал сестру. Когда не мог смириться с
мыслью, что он убивает людей. Отталкивал из-за ревности. И сейчас все
выглядело так, словно он готов был оттолкнуть его снова и «сделать выбор не в
его пользу».
— Послушай…
— Не в этот раз, — Дазай повернулся, его губы дрожали. — Я упрощу тебе

задачу. Рюноске умер из-за меня. Я заходил к нему в день его самоубийства. Мы
повздорили. Я сказал ему ужасные слова и ушел. Он плакал и звал меня, умолял
остаться, а я даже не обернулся, — он моргнул и слезы скатились по его щекам.
— Я, блять, просто… ушел. Мой друг… умер по моей вине. И теперь… до конца
своих дней я буду просыпаться и засыпать с этой мыслью. Мне не нужен твой
ответ. Я просто в очередной раз закрою на это глаза.
Чуя изумленно уставился на него. Он редко видел, как Дазай плачет. Так редко,
что мог по пальцам пересчитать все случаи. Последний раз это было перед их
расставанием. Он довел его до слез своей ревностью и холодным отстранённым
поведением. Сейчас Осаму снова плакал и вновь из-за него.
«Что с тобой, черт возьми, не так, Чуя Накахара?!».
— Сегодня я переночую у Федора. У нас уйма нерешенных дел. Зови, если буду
нужен.
982/1179
Он прошел мимо, но Накахара опередил его и громко захлопнул дверь у него
перед лицом.
Ну уж нет, на этот раз я не повторю старых ошибок, подумал он, прижав

растерянного Дазая к стене.
— Ты. Мне. Нужен.
— Я сказал, что нет необходимости делать выбор.
Он попытался отстраниться, но Накахара опустил ладонь на его грудь и грубо

толкнул обратно. Совершенный ударился затылком о дверной косяк и
— Ты всегда слышишь только себя. Я сказал, что ты мне нужен!
— Да? — Дазай усмехнулся. — А выглядит так, словно собаке бросили кость.

Грызи и не скули? Я бы…
Чуя замахнулся и со всей силы ударил его в челюсть. Голова Осаму откинулась
назад, раздался глухой стук, а затем повисла тишина. За длинной белой челкой
Накахара не видел его лица. Он схватил его за ворот черной рубашки, а вторую
руку сжал в кулак, намереваясь ударить снова.
— Чего ждешь? — спросил Дазай, покорно спрятав руки за спиной. — Бей, пока
не полегчает. Знаешь ведь, что я не дам сдачи.
Да, Накахара знал, что он не даст сдачи. Будет молча терпеть, но ни за что не
применит силу. И это касалось не только его. Как много раз Ацуши выводил его
из себя. Упрекал во всех грехах, а порой откровенно нарывался на драку. Когда
ситуация выходила из-под контроля, Осаму просто уходил. Он здраво оценивал
свои силы и понимал, чем может обернуться ответная агрессия. Конечно,
понимали это и остальные. Но разница была в том, что у них было право на
ошибку. А также уверенность, что Дазай никогда не позволит себе поднять на
них руку, как бы сильно они его не провоцировали.
— Ты всегда забегаешь вперед, Осаму, — Накахара звонко опустил ладони на

его лицо. — Кто заставляет людей делать выбор в такой ситуации?
— Может, я забегаю вперед потому что не уверен в себе? — произнес он, опустив
глаза. — Я постоянно боюсь тебя потерять. Думаю, как ты будешь чувствовать
себя в шестьдесят лет рядом со мной. Как долго будешь смотреть, как я убиваю
и ем людей. Ты так ничего и не ответил, когда я рассказал тебе про опыты. Одно
накладывается на другое. Ты сказал, что принимаешь меня таким, какой я есть,
но с годами меняются и взгляды на мир. И твои изменятся рано или поздно.
— И ведь никто не поверит, если скажу, что ты тот еще плакса, — Чуя вяло
улыбнулся. — Я тоже думаю, как ты будешь чувствовать себя рядом с
шестидесятилетним ворчуном.
— Прекрасно, — ответил он, вытерев глаза о плечо Накахары. — Буду носить

тебя на спине и говорить всем, что я твой внук.
983/1179
— Засранец… А теперь подними голову и послушай меня. Снова перебьешь и,
клянусь, так тебя отмудохаю! — беззлобно пригрозил он. — Во-первых, я рад,
что мы научились говорить друг другу все, что чувствуем. Прежний ты ушел бы,
даже не попытавшись объяснить, что тебя мучает. А я, пойдя на поводу у своей
гордости, позволил бы тебе уйти. Во-вторых, я часто забываю, как сильно ты
нуждаешься в моем одобрении и словах любви, — Дазай покраснел. Накахара
какое-то время молчал, разглядывая пылающие мочки его ушей. — Осаму, я
всегда буду на твоей стороне. И выбирать буду только тебя. Никогда во мне не
сомневайся. Слышишь? Никогда.
Чуя сел на ковер, обхватив голову рукой. Все винили себя в смерти Рюноске. Но
разве Федор был не прав? Никто не удержит человека, который хочет уйти.
Любовь не завоюешь мольбой и слезами. Часто она жестока и безответна. Но
кто-то находит в себе силы двигаться дальше, а кто-то топчется на месте,
годами переживая один и тот же день. Акутагава был глубоко несчастен и,
завязший в своей любви, словно в трясине, он не замечал, как она тянет его на
дно.
Чуя не осуждал Рюноске. Акутагава с самого начала знал, что у его истории не
будет счастливого финала, и Накахара понимал, что идет по его стопам.
Сомнения Осаму были небеспричинны. Чуя смотрел ему в глаза и о многом лгал.
Его энтузиазм был до первых морщин и признаков старости. А затем он
собирался уйти. Рано или поздно его не станет, а Осаму вечность будет нести
эту рану в сердце. Никто не должен хоронить любимых. Совершенному лучше
быть с другим совершенным.
— Я больше не могу сидеть сложа руки, — Дазай прислонился спиной к двери и

взглянул на слой пыли под столом. — Что, если попытать удачу за стенами
городка?
— Кровавое пятно на ковре тебе ни о чем не говорит?
— Я не поверю, что он мертв, пока не увижу его тело собственными глазами. Ты

со мной?
— Да, — Чуя кивнул. — Но только после того, как… — он схватил Дазая за руку и
толкнул на кровать.
***
Моя мать говорила, что люди никогда не меняются.

И если они пытаются убедить тебя в обратном, то это, скорее всего, ложь,
либо они преследуют определенную цель.
Федор никогда не пытался казаться лучше, чем он есть,
и тем не менее я думал, что забота о людях выдворила из него расчётливость и
эгоизм.
Как я должен относиться к нему теперь, узнав,
что он позволял Натану ставить опыты на людях, чтобы не марать собственные
руки?
Имею ли я право сердиться на него?
Да, его поступок аморален, но подобное происходило во все времена.
984/1179
Все важные достижения в науке и медицине когда-то были сделаны такими же
аморальными людьми,
которые не жалели ни людей, ни животных, для достижения высшей цели.
Одни всегда страдают во благо других.
Аксель.
Кай не любил многолюдные места и ненавидел, когда незнакомцы

всматривались в его лицо. Он либо отворачивался, либо поднимал ворот куртки
до самого носа. В убежище каждый третий так и норовил подойти и заговорить с
ним. В основном это бывали девушки, пытающиеся пригласить его на ужин. Кай
бы с радостью согласился, если бы у этого ужина не было продолжения. Поесть
задаром он любил. И кто стал бы осуждать его за это?
Эрскину нравилось гулять с Осаму. Обычно весь удар он брал на себя. А когда
компанию ему составлял Накаджима, так все желающие поговорить
ретировались сами. Ацуши частенько бывал груб, либо шутил так, что хохотал в
голосину только Кай. Юмор у этих двоих был своеобразный.
Прогуливаться по лагерю в одиночку было непривычно. Эрскин не знал куда

идти, чем себя занять и как перестать думать о случившемся вчера. Тело
Рюноске искали до поздней ночи, но безрезультатно. Все в лагере были в
замешательстве, и не было никаких догадок по поводу того, кому мог
пригодиться труп Акутагавы.
Кай остановился напротив витрины и бросил задумчивый взгляд на свое
отражение. Отросшие корни рыжих волос становились все заметнее. Он накинул
капюшон на голову и, опустив руки в карманы черных джоггеров, побрел вдоль
дороги. Свою внешность он ненавидел всем сердцем. Рыжие волосы, веснушки,
зеленые глаза, все это досталось ему от самого ненавистного человека в его
жизни. Ублюдка, тирана и заядлого алкаша, которого он когда-то называл
отцом. Кай годами испытывал отвращение к себе и редко осмеливался взглянуть
на собственное отражение в зеркале. Это продолжалось долгие годы, пока в его
жизни не появился Осаму.
Этот парень не переставая твердил, как он прекрасен. Когда они занимались
сексом, когда ходили на задания или просто беседовали перед огнем, попутно
обжаривая кролика на самодельном шампуре. Дазай всегда выпаливал что-то
смущающее и всегда в самые неподходящие моменты.
Это было совсем не в его духе и Кай догадывался, чего он пытается добиться.
Когда кто-то каждый день твердит как ты красив, невольно начинаешь в это
верить. Теперь он и сам понимал, что отнюдь не обстоятельства заставили его
торговать своим телом. Он был закомплексованным напуганным подростком,
который считал, что лучшей жизни не достоин. После знакомства с Осаму,
Эрскин решил, что больше не станет скрывать настоящий цвет волос.
Увидев Достоевского, стоящего возле машины, Кай опешил. Поначалу он хотел

развернуться и уйти, пока его не заметили, но потом сообразил, что Федор,
наверняка, уже почувствовал его присутствие. Он робко подошел к пикапу и
встал возле открытого капота. Достоевский с задумчивым видом потирал
подбородок и угрюмо смотрел на пыльный двигатель.
— Что ты делаешь? — спросил Кай.
985/1179
— Сломалась, — ответил Федор, не поднимая головы. Его волосы были собраны в
высокий пучок на затылке, а один непослушный локон постоянно падал на
правый глаз. Он почесал щеку и случайно размазал моторное масло по скуле.
Кай едва подавил секундный порыв вытереть его рукавом.
— Не думал, что ты разбираешься в машинах.
— А я и не разбираюсь, — ответил он, хохотнув. — Думал, если постоять немного

с умным видом, все само заработает.
Эрскин засмеялся.
— Может, поискать того, кто разбирается в этом? Арата-сан или Аксель…
Достоевский, услышав имя друга, скорчил мину. Аксель все еще злился из-за
инцидента с его машиной. Ей-богу, разве они с Осаму не пообещали помочь? А
тот просто взял и разобиделся.
— Пожалуй, я попрактикую первый вариант, — ответил он.
— Хорошо, — Эрскин улыбнулся. — А сколько нужно стоять с умным видом?
— Отличный вопрос. Сейчас и выясним, — Федор залез в салон машины и

вытащил сигареты из бардачка. Несмотря на расслабленную позу и
непринужденный разговор между ними, Каю показалось, что Достоевский чем-
то глубоко озадачен. Он смотрел на дымящийся капот, но думал о чем-то
другом. Впрочем, у такого человека как Федор было достаточно забот. Он
взвалил на свои плечи огромную ношу. Кай бы с радостью разделил с ним это
бремя, но вряд ли совершенный доверил бы ему даже самую незначительную
часть. Ведь еще недавно он был на стороне врага и люди в лагере относились к
нему с недоверием. — Кай, я тебе нравлюсь?
Эрскин уставился на содержимое под капотом машины. Его взгляд упал на

катушку зажигания, радиатор, бачок тормозной жидкости, воздушный фильтр и
пыльный аккумулятор. Он вдруг осознал, что ясно помнит название каждой
детали. В критических ситуациях он начинал мыслить на удивление быстро и
ясно. Один из его постоянных клиентов держал свою автомастерскую и часто
говорил с ним о машинах. Бывало, удовлетворив мужчину, Кай садился рядом и
наблюдал за процессом работы.
Молчание затянулось. Эрскин посмотрел на Федора.
«Нравлюсь» звучало слишком примитивно, чтобы описать всю глубину его

чувств. Федор Достоевский был первым человеком, проявившим о нем заботу.
Может, сам Федор об этом и не помнил, но Кай всегда с теплом вспоминал их
первую встречу в лаборатории. Едва взглянув на него, Достоевский справился,
что заставило его прийти в компанию и подписать договор. Практически вверить
свою жизнь в руки незнакомого человека. Кай не смог дать внятного ответа,
боясь сболтнуть лишнее. Но, как-то увидев свое личное дело в его руках, он
сразу замкнулся в себе и на уговоры Федора расторгнуть договор лишь упрямо
качал головой.
— Да, — ответил он, набравшись смелости посмотреть в фиалковые глаза. — Чем

я себя выдал?
986/1179
Федор улыбнулся.
— Мне знаком этот взгляд. Но я не могу принять твои чувства.
— Дело в моем прошлом?
Достоевский закрыл капот и облокотился на него, сложив на груди руки.
— Твое прошлое не имеет никакого отношения к моему отказу. Причина до

смешного примитивна. Мне нравится другой человек.
Кай кивнул, принимая его ответ.
— Скажи… если бы твое сердце не было занято, у меня был бы шанс?
— Я отвечу иначе, — Достоевский поднял край черной майки и вытер масляное

пятно с щеки. Эрскин случайно мазнул глазами по его торсу и тут же
смутившись отвел взгляд. — Если бы я не был влюблен в другого, то завалил бы
тебя в первый же день нашей встречи. Такой ответ тебя устроит?
Кай прикусил губу, пытаясь спрятать улыбку.
— Более чем.
— Рад, что мы разобрались, — совершенный сел в машину и завел ее. Эрскин

удивленно приподнял бровь, услышав гул мотора. — Погляди-ка. Вот и выяснили
сколько нужно смотреть. Ровно час.
— Действенный способ. Возьму на заметку.
Федор закрыл дверь, опустил стекло и тронулся с места. Но, едва проехав два
метра, он вдруг затормозил и высунулся из окна.
— Чуть не забыл. У нас сегодня небольшое собрание в десять. Не опаздывай.
Кай еще какое-то время смотрел ему вслед. Интересно, подумал он, а машина
вообще была сломана?
***
Федор редко созывал совершенных и еще реже всех одновременно. Не хватало

только База, но он не мог покинуть охраняемый объект из-за высокого риска
нападения зараженных. Мне было не место на этом собрании, но я упросила Рен
взять меня с собой. По пути к казармам я поинтересовалась, знает ли она, о чем
будет говорить Достоевский, на что Рен ответила, что лучше даже не пытаться
угадать мысли и планы этого человека.
Когда мы зашли в кабинет, я удивилась насколько там было темно. На столе

горела одна свеча, да и та должна была вот-вот испустить последний вздох. Рен
зашла внутрь, а я замерла на пороге, на секунду испугавшись пяти пар ярких
глаз в темноте. По их цвету я могла безошибочно определить, кто где стоит, но
987/1179
задачу мне упрощала тусклая свеча. Федор угрюмо крутился в своем кресле,
сложив пальцы в замок на груди. Кай сидел на окне, свесив ногу. Осаму, брат и
Алек ютились на маленьком диванчике. И Аксель, конечно, стоял от всех
особняком, возле дальней стены. Осаму, увидев меня, сразу поднялся и кивком
указал на свое место, а сам встал за диваном. Брат не заметил, как я зашла, так
как о чем-то увлеченно беседовал с Александром, активно жестикулируя рукой.
— Где Арата? — спросил Федор.
Мне всегда становилось тревожно, когда он говорил таким серьезным тоном.
— Задерживается, — ответила Рен, сев на край стола.
— Подождем еще немного.
Брат наконец увидел меня и сразу замолчал. В его глазах я прочитала вопрос
«какого черта ты здесь забыла?». Алек улыбнулся мне и собирался было встать,
но, заметив, что Осаму опередил его, подвинулся поближе к подлокотнику,
чтобы мне не было тесно и неловко между ними.
— Что ты здесь делаешь? — прошипел Чуя.
— А сам-то?
— Я думал, ты присматриваешь за Ацуши. Он остался один?
Мы озадаченно переглянулись. Брат поднялся, намереваясь вернуться домой, но

я схватила его за руку и усадила обратно.
— Я скоро уйду. Не переживай.
Кай на секунду обернулся. Вид у него был обеспокоенный. После собрания я

хотела поговорить с ним об Ацуши и извиниться за все, что наш идиот наговорил
ему. Клянусь, этот дурак Накаджима и сам понимал, что перегнул палку. Кай
поступил правильно, решив вывести его из той комнаты. Никто из нас не
осуждал его за это. Мы поступили бы в точности так же.
Прежде меня удивляла грубость Ацуши по отношению к Каю, но недавно я

начала понимать, что их отношения куда сложнее, чем кажутся на первый
взгляд.
— Ясу, — прошептал Осаму, слегка наклонившись к моему уху, — скажи, если

здесь слишком темно, я принесу нормальные свечи.
— Все хорошо, — ответила я, сжав его ладонь на своем плече. — Но было бы

круто разок взглянуть на мир вашими глазами.
Я почувствовала, как он улыбнулся за моей спиной. Присутствие этого мужчины

всегда успокаивало меня и дарило чувство защищенности. Тем не менее я никак
не могла избавиться от неловкости, которая возникала рядом с ним. Осаму я
любила ничуть не меньше своего родного брата, но одна необдуманно
брошенная фраза в прошлом по сей день продолжала отравлять мне жизнь.
Тайком всматриваясь в его лицо, я постоянно задавалась вопросом, интересно,

988/1179
он тоже вспоминает тот вечер?
Помнится, тогда шел сильный дождь, вода текла ручьями по земле, дул
холодный порывистый ветер. Мы сидели под небольшим навесом для дров. Он
накинул на мои плечи свою куртку и сел рядом. После двух лет насилия, страха
и бесконечных унижений, я впервые за долгое время ощутила себя в полной
безопасности. От него так и веяло спокойствием и надежностью.
«Если бы этот ребенок был от тебя, я бы его вырастила» сорвалось тогда с моих
губ. Этот случай мы обсудили всего один раз и договорились больше не
вспоминать о нем. Однако… как бы я не пыталась справиться с собой, чувство
стыда с тех пор крепко держало меня за горло. Осаму был мне как старший
брат, и сама мысль, что я позволила себе сказать ему подобное, дико смущала.
Вдруг дверь широко распахнулась и на пороге появился Арата-сан. Он

осмотрелся и провел рукой по выключателю на стене.
— Опять сгорела? — спросил он, стянув с плеч мокрую куртку. На улице моросил
дождь.
— Что-то случилось на обратном пути? — Федор поднялся с кресла.
— Небольшая засада. Ничего серьезного.
Рука Осаму дрогнула. Он всегда переживал, когда отец покидал лагерь. И тем
не менее он никогда не говорил с ним о своих чувствах. Может, они еще не
дошли до стадии душевных разговоров, либо Осаму понимал, что беседа с отцом
ничего в итоге не даст. Как-никак Арата-сан занимал важную должность, а
рисков в ней было не избежать.
— Хорошо, — Федор встал рядом с Аратой-саном и обвел всех собравшихся

хмурым взглядом. — Полагаю, все уже догадались из-за чего я вас собрал.
— Догадались, — ответила Рен. — Но не понимаю, почему ты столько времени

тянул с этим.
— На стороне Натана были совершенные, — вмешался Аксель.
— На его стороне уже давно никого нет, — ответила она.
— А как же близнецы? Они для тебя недостаточно сильная угроза? К тому же у

нас есть и внутренние проблемы, Рен. Мир не крутится вокруг одного Натана.
С каждым словом я запутывалась все сильнее. Разве близнецы Сугавара

изначально не были на нашей стороне? Почему Федор все поднес так, словно
братьев мы переманили в последний момент? Я задрала голову, собираясь
задать этот вопрос Осаму, но он приложил палец к моим губам и покачал
головой.
— Ты сегодня на удивление словоохотлив, Аксель, — Рен сощурила глаза.
— Довольно! — рявкнул Федор. В кабинете вмиг воцарилась тишина. — Я не

намерен наблюдать, как вы грызетесь между собой. Проблем в убежище было
достаточно, и вы прекрасно об этом знаете. За время моего отсутствия его
989/1179
разрушали изнутри. Так что пришлось расставить приоритеты.
— Что ты решил делать с Натаном? — негромко спросил Алек.
Федор задумчиво постучал пальцами по столу.
— Схватить его будет проще простого. Но Натан не дурак и прекрасно понимает,

что рано или поздно за ним придут. Он наверняка подготовил для нас сюрприз.
— Если его сюрприз — это монстр, которого он откормил до необъятных

размеров, то проблем быть не должно. Мы с ним справимся, — сказала Рен.
— А никто из вас не подумал, что эта тварь перебьет всех людей в лагере,
вырвавшись на свободу?
Когда Арата-сан произнёс эти слова, все замолчали и потупили взгляд. О людях
либо не подумали, либо изначально собирались пожертвовать ими.
— Всем известно, что за люди окружают этого ублюдка, — фыркнула Рен. —

Почему мы должны их жалеть? Нас они не пожалели, когда разнесли ворота к
чертям и пустили в лагерь зараженных!
— Среди них есть и достойные люди! — возразил Кай. — Одна из них спасла
жизнь Ацуши и помогла нам бежать.
Неожиданно Рен предстала передо мной в ином образе. Признаться, я не

ожидала от нее подобных слов, но понять ее могла. Понял бы каждый человек,
заглянувший в лазарет хотя бы на одну минуту. Люди корчились от боли,
стонали, плакали и умирали. Всех заразившихся после нападения пришлось
умертвить. Рен собственными руками выносила тела мертвых детей и хоронила.
Так что у нее было полное право злиться.
Я поерзала на месте. Обстановка накалялась. Страшно было представить, что

произойдет, если совершенные разругаются между собой. Конечно, это было
маловероятно, но повышенные тона заставляли меня нервничать.
— Кай прав, — Федор достал из нижнего ящика стола свечу, зажег ее и поставил
на место старой. — Но сейчас наша первостепенная задача — Натан, и его я
возьму на себя. Вы должны уничтожить монстра и сделать это с минимальными
потерями. Что делать с выжившими решим потом.
— И речи быть не может, – Алек поднялся с дивана. — Не нужно столько

совершенных, чтобы завалить одну безмозглую тварь. А от Натана можно
ожидать чего угодно. Ты сам сказал, что он будет ждать нас.
Федор нахмурился. Отношения этих двоих и так трещали по швам, после

инцидента с Рюноске. И потому я не сразу поняла, поставил ли Алек план
Достоевского под сомнение, или же он беспокоился за его безопасность.
— Навалимся на него всем скопом? — усмехнулся Федор.
— Отправь близнецов. Пусть выяснят, что он затевает. Натан не будет сидеть

сложа руки.
990/1179
— Это бесполезная трата времени, — утомленно ответил Достоевский. — Натан
не делился своими планами даже с этими ребятами, — он кивком головы указал
на Осаму и Кая. — Так с чего бы ему доверять близнецам, с которыми он едва
знаком?
Мне показалось странным поведение Федора. Он словно намеренно пытался

отрезать всех совершенных от Натана. Но зачем ему это было нужно? В голосе
нашего лидера я не чувствовала ни энтузиазма, ни желания продолжать этот
разговор. Интересно, стал бы он вообще думать над планом, если бы не
давление со стороны совершенных и постоянные вопросы, почему он
бездействует?
— Я отправлюсь с Федором, — произнес Аксель. — Такой расклад тебя устроит?
— Вполне, — ответил Алек, после недолгих раздумий.
— А близнецы к нам присоединятся? — спросила Рен. — Кто-нибудь вообще

видел этих ребят? Появляются и исчезают, когда им вздумается.
— Хиде приходил, чтобы… — Федор вдруг замолчал на полуслове. — Чтобы…

сказать... — медленно повторил он, рассеянно уставившись на расплавленный
воск в канделябре.
— Федь? — тихо позвала Рен. — Все в порядке?
— Да… — прошептал он озадаченно. — Мне нужно кое-что срочно проверить.

Закончим разговор завтра.
Он схватил свою куртку, висящую на стуле, и пулей выскочил из кабинета,

оставив всех в полном замешательстве.
991/1179
Часть 76
***
Занимаясь инвентаризацией на складе, нашла шоколадный батончик за

полками.
Убедившись, что рядом никого нет, я вскрыла упаковку. Каково же было мое
разочарование, когда я обнаружила на шоколаде опарышей.
Стыдно признавать, но я стряхнула их на пол и умяла батончик.
Неизвестный.
Ночью весь мир превращался в черно-белое кино. Сколько бы не прошло лет,

Федор ненавидел это состояние. Иногда ему хотелось вынуть свои глаза,
протереть, и поставить обратно. Такое же чувство он испытывал в прежние
времена, когда смотрел старое кино с отцом, либо с Александром, спрятавшись
под одеялом от медсестер. Разница была лишь в том, что от экрана можно было
отвести взгляд, а нынче, до наступления утра, приходилось самому становиться
частью черно-белого мира. Конечно, все возвращалось на круги своя даже при
минимальном освещении вокруг, но найти его в мертвом городе было не так
просто.
Достоевский не включал фары ночью, чтобы экономить топливо. Несмотря на

легкий дискомфорт, глаза совершенных даже в темноте видели гораздо лучше,
чем обычные люди при свете дня.
Огромный черный ворон пролетел мимо, взмыл вверх, а затем резко опустился и
клюнул в лысый череп бредущего вдоль дороги зараженного. Федор включил
дворники и надавил на газ. Услышав гул мотора, инфицированные обернулись.
Обычно Достоевский объезжал их стороной, но, когда эти ребята собирались в
большие группы, военные их уничтожали, во избежание проблем в будущем. У
зараженных бесспорно имелся стадный инстинкт. Они могли неделями и
месяцами блуждать по городу, собираясь в огромные толпы.
Четверых Федор сбил на огромной скорости. Тела разлетелись в стороны, словно

кегли. Двое попали под колеса и пикап слегка подпрыгнул, оставив на дороге
кровавый шлейф. Он скривился, увидев на лобовом стекле ошметки мозгов.
Дворники едва справлялись со своей задачей, и у него заболела голова от одной
мысли, как долго придется отскребать человеческие останки с капота. Пожалуй,
в эту секунду он по-настоящему проникся сочувствием к Акселю, чью машину
они с Осаму когда-то обещали помыть, но так и не сдержали слова.
Проехав еще несколько кварталов, совершенный остановил пикап посередине

дороги и вышел наружу. Он плохо помнил эту местность, так как прежде бывал
здесь всего один раз, много лет назад, когда спальный городок только
построили. Однако Достоевский знал, что в каком-то из этих домов Рюноске
тайком передавал информацию близнецам. Если бы он заранее предвидел, чем
обернется эта авантюра, уточнил бы у Хиде точный адрес. А теперь ему
предстояло, возможно, часами блуждать по округе в поисках нужного дома.
992/1179
Федор вытащил пачку сигарет и взглянул на нее. Прежде он не курил так много,
но ссора с Александром беспокоила его больше, чем он думал. Он не мог
нормально спать по ночам, не мог есть, не мог даже сконцентрироваться на
важной беседе, из-за чего упускал всю суть разговора. Может, все-таки не
следовало разоблачать Рюноске, подумал он. Что бы это в конце концов
изменило? Акутагава был неплохим парнем и одного воспитательного разговора
хватило бы с лихвой. Тем не менее предательство Федор презирал. Одно дело,
когда ведешь войну. Тут никто не осудит за ложь и коварство, другое, когда
идешь против друзей, прячась за маской дружелюбия. Наверняка это понимал и
Александр, но у него было слишком доброе и всепрощающее сердце. Он свято
верил, что наставить на путь истинный можно любого, дав ему еще один шанс.
Федор такой возможности Рюноске не предоставил.
Совершенный шел медленно, лениво жуя фильтр сигареты. Иногда на него

бросались инфицированные, но он играючи расправлялся с ними. Поначалу
поиски нужного дома затруднял дождь, но вскоре он закончился. Федор
остановился в узком переулке и закрыл глаза. Он слышал стук копыт, как ветер
носит листья, как скрипят деревья, каркают вороны, как дождевая вода течет
вниз по растрескавшемуся асфальту, как сосновая шишка падает на землю.
Он открыл глаза, опустил руки в карманы брюк и побрел дальше. Глядя на эти
грязные заброшенные улицы, пустые дома и разбитые горшки, он попытался
представить, как оживленно здесь было несколько лет назад. Горшки с цветами,
наверняка, были красивые и ухоженные, на кирпичных заборах не было плесени
и мха, черепица не сыпалась с крыш домов, люди выпивали, сидя за столиками,
на которых сейчас сидели вороны, расправляя мокрые крылья.
Федор неторопливо спускался вниз по лестнице, разглядывая окна домов,

разлагающиеся тела, которые никто не хоронил, ржавые велосипеды, машины
без колес, сломанные вывески и скучные каменные заборы, тянущиеся далеко
вниз. Услышав звон разбитого стекла, совершенный резко остановился.
— Попались.
Он развернулся и пошел в противоположном направлении. Звук раздался из

невысокого двухэтажного дома, огороженного низким забором из красного
кирпича. Федор перепрыгнул через него и отряхнул руки от пыли. Не
оглядываясь по сторонам, он поднялся на веранду и потянул на себя тяжелую
дверь. Как он и думал, было заперто. Впрочем, для совершенного это не было
препятствием. Провозившись с ней не больше минуты, он зашел внутрь и встал
на пороге, увидев мерцание свечей через приоткрытую дверь. В гостиной он
увидел тень. Кто-то собирал осколки, присев на одно колено. Федор прошел по
коридору, все еще оставаясь незамеченным, прислонился к дверному косяку и
— Тук-тук? — произнес он, приподняв бровь. Хиде тут же выронил осколки

стекла и отпрянул. Ринья поднял голову, но спустя несколько секунд
обессиленно рухнул обратно в кресло. — Прошу прощения, что заявился без
приглашения. Отец всегда твердил, что у меня ужасные манеры.
Хидеки пятился назад по мере того, как Федор подходил к нему. Он не сразу
почувствовал, как наступил пяткой на отскочивший в конец комнаты осколок и
глубоко порезал ногу. Поскользнувшись на собственной крови, он кое-как
удержал равновесие, но через мгновение ударился спиной об стену. Отступать
993/1179
было некуда.
— Все не так, как ты… — прошептал он, но так и не успел договорить.

Достоевский схватил его за горло и оторвал от земли. Лицо Хиде покраснело. Он
обхватил запястье Федора обеими руками, пытаясь вырваться, но тот не
сдвинулся даже на сантиметр. Его сила была чудовищной.
— Федор… — Ринья, в попытках помочь брату, выдернул катетер из руки и,

пошатываясь, поднялся. Однако, не пройдя и шага, он обессиленно рухнул на
пол. Достоевский повернулся. Его взгляд упал на потерявшего сознание Ринью,
затем на Рюноске. Его тело лежало на соседнем кресле, с похожим катетером в
руке. Отшвырнув Хиде в сторону, он подошел к Акутагаве и наклонился над его
лицом. Какое-то время Федор молча разглядывал его, но, так и не почувствовав
никаких признаков жизни, начал ощупывать пальцами голову. Хидеки тем
временем подполз к брату и попытался привести его в чувства.
— Рассказывай, — Федор с разочарованием вернул голову Рюноске в прежнее

положение. На его виске, как он и ожидал, была рана от пули. — Надумаешь
солгать, убью брата у тебя на глазах. В нынешнем состоянии регенерировать он
будет очень долго.
Хидеки кивнул. Подняв Ринью, он бережно уложил его в кресло, а сам сел на
пол, прижав рукой медленно затягивающуюся рану на ноге. Красный
потрепанный блокнот, лежащий на журнальном столике, Федор заметил сразу,
но сейчас ему было куда интереснее послушать Хиде.
— Мы не собирались предавать тебя. Хочешь верь, хочешь нет, но это правда.
— Пока верится с трудом. Зачем вы украли дневник? — спросил Федор.
— Мы хотели вернуть сестру, — признался Хидеки, выдержав небольшую паузу.

— Натан нашел способ возвращать мертвых с того света, но у нас было
недостаточно времени, чтобы втереться к нему в доверие и узнать детали.
— Сестру? — он фыркнул. — Ту самую, что отказалась от вас, а затем прогнала,

назвав монстрами и убийцами?
— Это не имеет значения, — Хиде поморщился, словно слова Федора причиняли

ему физическую боль. — Несмотря ни на что она остаётся нашей младшей
сестрой. Нам все равно, как она к нам относится, лишь бы была жива.
— Если так, почему здесь лежит Рюноске, а не ваша сестра?
Ринья открыл глаза. Сообразив, что произошло, он попытался подняться, но

Федор бесцеремонно толкнул его обратно и велел лежать смирно. Хидеки долго
молчал, поджав от досады губы.
— Потому что ее тело не подходит. Кровь совершенных действительно может

исцелять, но не давно мертвое и разложившееся тело.
— Есть… еще одно условие, — хриплым голосом прошептал Ринья, взглянув на

Акутагаву. — Наша кровь не действует на людей с иммунитетом.
— Так и есть, — Хидеки поднялся с пола, прихрамывая подошел к брату, и начал

994/1179
поправлять катетер. Через несколько минут темная густая кровь потекла в руку
Рюноске. — Позволь я все расскажу более подробно, чтобы у тебя осталось как
можно меньше вопросов. — Ринья положил голову на колено брата и вновь
закрыл глаза. Переливание крови сильно выматывало его. — Как я уже говорил,
дневник мы позаимствовали на время. Уж слишком велик был соблазн.
Согласись, каждый, попади ему в руки такая вещица, попытался бы вернуть
близкого человека. Признаться, с самого начала у нас не было определённого
плана. Мы делали все сумбурно и второпях. Сначала мы забрали дневник, а
потом сообщили тебе, что Натан не оставил никаких записей. В тот же день ты
предложил присоединиться к тебе и остаться в убежище. Заманчивое
предложение, но ты не стал бы брать в лагерь двух совершенных, с позицией
которых не до конца определился. Вывод напрашивался сам. Ты не поверил ни
единому нашему слову и поэтому хотел держать нас в поле зрения, приукрасив
все жестом доброй воли.
Федор на это замечание безразлично пожал плечами, что подтверждало догадку

Сугавары.
— Мы с братом приняли правила игры, чтобы отвести от себя подозрения.

Оставалось придумать, как улизнуть из лагеря на время, и Ринья предложил
использовать сестру как предлог. Что, по сути, и не являлось ложью.
Достоевский засмеялся.
— Не являлось ложью?
— Именно так. Я сказал, что мы хотим посетить могилу сестры, но не уточнил с

какой целью. На самом деле, я очень боялся, что ты сразу поймаешь меня на
лжи, но в тот день ты был очень рассеян и слушал вполуха.
Хидеки был далеко не первым человеком, который заметил, как невнимателен

он стал. Федор не мог сконцентрироваться на деле, порой не слышал
собеседника, либо просто кивал, принимая заинтересованный вид. Всякий раз,
когда Александр на него злился, он чувствовал себя опустошенным. Когда их
ссора затягивалась, либо принимала серьезные обороты, Достоевский
становился недееспособен.
После разоблачения Акутагавы, Камински ужасно рассердился и на собрании

совершенных заговорил с ним впервые за долгое время. Федор ненавидел это
подвешенное состояние. Ненавидел свое сердце, которое ему не принадлежало.
Иногда он ненавидел Александра. Потому что этот человек знал о его чувствах,
и чтобы не причинять ему боль, никогда не вступал в другие отношения. Не
позволял себе ни флирта, ни симпатии. Добровольный заложник чужой любви.
Иногда Федор желал, чтобы Камински хоть раз поступил эгоистично и наконец
отрезал нить, соединявшую их души. И пусть в итоге она убьет одного из них.
— Продолжай.
— Узнав, что случилось с Рюноске, Ринья захотел повидаться с ним. Я пришел к

тебе, а мой брат…
— Стой, — прервал его Федор. — Зачем Ринье видеться с Рюноске? — Хидеки

заметно растерялся. Он смотрел то на брата, то на свою ногу и никак не мог
подобрать слова. — Скажи-ка… — Достоевский опустился перед ним на корточки
995/1179
и сощурил глаза. — Вы чередовались во время передачи информации, как я вам
велел?
— Нет, — признался Сугавара. — Не у всех есть талант заглядывать в будущее.

Ринья прежде никогда… ни к кому не проявлял интерес.
Федор тяжело вздохнул.
— Что было дальше?
— Брат, позволь я сам, — Ринья кое-как принял сидячее положение и взглянул

на Акутагаву. — После случившегося на складе… меня не оставляло чувство
вины. Я хотел уговорить Рюноске уйти вместе со мной. Ведь клеймо предателя
он не смыл бы никакими поступками. — Федор медленно расхаживал по
гостиной, сложив руки за спиной, и разглядывал детали интерьера. Как глупо
было возвращаться сюда, подумал он. Если бы эти парни выбрали другой район,
он вряд ли их нашел бы. Впрочем, Достоевский все мог списать на их юный
возраст, импульсивность и полное отсутствие плана. — Я не знал, где его
держат и поэтому какое-то время потратил на поиски. На полпути я услышал
выстрел и побежал на звук. Увидел, как из дома, в котором Рю держали под
охраной, выбежал Дрейк, а затем вышел Кай с каким-то юношей, —
совершенный снова зашелся в приступе кашля. Он несколько минут содрогался
всем телом, придерживая свободной рукой катетер. Федор встал у изголовья
кресла, угрюмо разглядывая Сугавару. Оба брата заметно исхудали с момента
их последней встречи. — Потом… я вскарабкался на окно и увидел… его.
Мертвого.
— Значит, он действительно покончил жизнь самоубийством, — задумчиво

произнес Достоевский. — Но как ты выкрал тело?
— Так же, как и пришел. Через окно. Само собой, я не мог уйти незамеченным,
поэтому какое-то время находился внутри одного из пустующих домов. Когда
потемнело, я покинул лагерь через щель в стене. О ней мне когда-то рассказал
Рюноске. Правда, пришлось повозиться, чтобы найти ее.
— Вот как… — Федор потер подбородок. В гостиной стало тихо. Хиде утомленно
смотрел как мерцает свеча, с трудом борясь с сонливостью и усталостью. —
Одного не понимаю. Зачем нужно было проворачивать этот план, если вы знали,
что сестру все равно не вернуть? Почему вы просто не отдали мне дневник?
Братья Сугавара переглянулись.
— Мы не… — лицо Хиде залилось краской, — не читали дневник. Вернее, не

разобрались в записях. Поэтому не знали про… нюансы.
Ладонь Федора звонко повстречалась со лбом. Казалось бы, краснеть сильнее

некуда, но лицо Хидеки напоминало вареного рака. Со стороны ситуация
действительно казалось смешной и крайне глупой, однако, заполучив дневник,
близнецы думали только о том, как отвести от себя подозрения. Хиде боялся
Достоевского. Этот человек был очень хитер и Сугавара никогда не мог понять,
где в его словах заканчивается ложь и начинается правда. Даже совершенные
не знали, кто из окружения Натана работает на него, а кто на Федора. Все
следили друг за другом. Дневник, конечно, он листал, но вскользь. Даже сам
дьявол не разобрался бы в этих записях. Натан вел их хаотично и без
996/1179
определённого порядка, словно заранее предвидел, что кто-то попытается
выкрасть его.
Хиде проворачивал в уме много разных способов выйти сухим из воды, но

каждый придуманный план казался ему недостаточно хорошим. Ринья
предложил не говорить Федору о дневнике и продолжать делать вид, что они
по-прежнему заняты его поисками. Однако, при таком раскладе спохватился бы
сам Унгольд, заметив пропажу. Вскоре его посетила идея скопировать записи,
но близнецы сами загнали себя в угол, раньше времени доложив Достоевскому,
что поиски не дали результатов. Федор на удивление быстро смирился с
провалом и предложил им присоединиться к нему. И Хиде, боявшийся его, как
огня, начал думать о том, как отклонить предложение совершенного.
Хидеки не был глуп. Но все его ошибки были завязаны на страхе потерять брата.
Одно неверное решение могло привести к очередной трагедии. В прошлом
Федор и Осаму доказали, что способны разлучить их при желании.
— Ты убьешь нас? — полушепотом спросил Хиде. Достоевский спустился с

невысокого подиума и подошел к журнальному столику. Возле деревянной
ножки валялся разбитый стакан, а вокруг него собралась небольшая лужица.
Совершенный взглянул на свечу, затем на потрепанный красный дневник. Он
взял его в руки и начал медленно листать. Записи в нем были несвязные, резко
обрывались, а на некоторых страницах Натан использовал странные символы и
сокращения. Где-то страницы были вырваны, где-то исписаны мелким
неряшливым почерком и перечеркнуты. Много времени уходило просто на то,
чтобы сопоставить тексты по смыслу. Федор, увидев цифры, идущие в два-три
ряда на последней странице, усмехнулся. Он резко захлопнул блокнот и Хиде,
наблюдавший за ним, вздрогнул.
— Как долго вы переливаете в него кровь?
— Двое суток, — прошептал Ринья, приоткрыв глаза.
— И вы уверены, что это сработает?
— Нет. Мы даже не знаем, есть ли у него иммунитет. Но… его рана в затылке, —
Сугавара поджал губы, — стала затягиваться.
— Двое суток... — повторил Федор, убрав дневник во внутренний карман своей

куртки. Переливание крови в тело мертвого человека было невозможно и
совершенный задался вопросом, что сейчас происходит с организмом Рюноске.
Как циркулирует кровь, как и почему регенерирует его тело, если оно мертво? —
И как долго вы сами продержитесь?
Хиде посмотрел на свою ногу. Рана все еще затягивалась. В нынешнем

состоянии они даже вдвоем едва ли смогли бы убить мутированного. Близнецы
не питалась человечиной с того дня, как Достоевский вытащил их из-под земли.
Они твердо вознамерились исправиться и предстать перед сестрой в ином
образе. Но какой в этом был смысл теперь? Ведь больше некому было
доказывать, что они изменились.
— Переливание крови требует много сил и энергии, — Федор сел на подлокотник

кресла, возле Риньи. — Знал я одного парня, который тоже пытался отторгнуть
свою природу и чуть не сошел с ума. Он думал, что защищает своих друзей, а на
997/1179
деле едва не погубил их, — Достоевский снял куртку, подвернул рукав рубашки
и поднес руку к лицу Риньи. — Ешь.
Хиде подскочил с места, но, под ледяным взглядом совершенного, сразу сел
обратно.
— Это какая-то шутка? — спросил он, нервно сжав пальцами брючину. И в тот же
миг Ринья впился зубами в запястье Федора.
— На этот раз я закрою глаза на вашу ложь, — ответил он, похлопав Ринью по
макушке. Тот жадно отрывал куски мяса и глотал их, почти не жуя. Как только
плоть отделялась от тела, начиналась регенерация и рука восстанавливалась за
считанные секунды. Хидеки поразился увиденному. Он никогда бы не подумал,
что можно использовать свою силу таким образом. Впрочем, подобной
регенерацией похвастать могли всего два человека. Сугавара знал цену этой
силе и подумал, что вряд ли сумел бы месяцами истязать свое тело. Чтобы
выдержать такие муки нужна была цель, способная перевесить все, что шло за
ней. — Мне интересно, чем в итоге все закончится.
— Что, если у нас все получится? — спросил Хиде. — Что будет с Рюноске?
Ринья выпустил руку Федора и протер ладонью окровавленный рот.
— Я не отдам его! — прорычал он. Достоевский засмеялся.
— Если он захочет остаться с вами, то так тому и быть. Может, это наилучший
исход для него, — ответил он, поманив пальцем Хиде. Тот послушно подошел к
нему и уставился на протянутую руку. — Через неделю я хочу знать, чем
закончился этот эксперимент. Дальше вы вольны делать, что хотите. Мое
приглашение все еще в силе. К слову… раз уж решили вернуть этого юношу с
того света, будьте готовы его защищать.
Ринья выдохнул с облегчением. Хиде неуверенно коснулся зубами руки Федора,

чем вызвал у него очередной смешок.
Совершенный долго раздумывал, как эти детишки оказались в Ависе. Что

заставило их в девятнадцать лет продать свои жизни Альбрехту? Компания не
набирала людей с родственными связями и это значило, что близнецы и их
сестра были сиротами. И тем не менее слишком опрометчивый поступок.
— Ты не пожалеешь, что дал нам шанс, — Ринья покорно склонил голову. — Мы

станем сильнее. И я сделаю все возможное, чтобы Рюноске каждый день был
счастлив рядом со мной.
***
Время на часах остановилось. Констанс должна была принести новые батарейки

еще тридцать минут назад, но ее все не было. Впрочем, Федор и сам забыл о
своем приказе, слишком увлечённый чтением дневника Унгольда.
Неудивительно, что Хиде не разобрался в этой писанине. Однако, создавая
сложности другим, Натан должен был подумать и о том, что сам рано или
998/1179
поздно вернется к своим записям. И поэтому он терпеливо листал страницу за
страницей, пытаясь найти зацепки.
Из открытого окна подул ветер. Ручка покатилась к краю стола, но совершенный

не глядя поймал ее в воздухе и принялся лениво стучать по столу. Цветы на
подоконнике тихо шелестели, любопытные птицы время от времени садились на
подоконник, но, едва заметив в кабинете человека, тут же упорхали. Федор
вновь вернулся к цифрам, которые так заинтриговали его. Первая колонка
начинались с цифры «1», вторая с «24», и третья с «47». Он вернулся к первой
странице, прочитал содержимое, с каждой строкой раздражаясь все сильнее из-
за ужасного почерка Унгольда, затем отсчитал двадцать четвертую и сорок
седьмую страницы. Текст полностью сходился.
— Детская уловка, — фыркнул он, начав пронумеровывать ручкой страницы,

чтобы не отсчитывать их каждый раз.
Вдруг из коридора стали доноситься знакомые голоса, а затем кто-то широко

распахнул дверь. Столь бесцеремонно к нему заваливался только один человек.
Федор незаметно убрал дневник в нижний ящик стола и повернулся в кресле. На
пороге сначала появился Осаму, затем Ким и Накахара.
— О-о, можешь не стучать, — Достоевский всплеснул руками. — Знаешь ведь,

что я тебе всегда рад.
— Я так и подумал, поэтому не постучал, — ответил Дазай.
— Босс, мы по делу, — произнес Дрейк, придерживая платок у носа. У Кима

вторую неделю была жуткая аллергия и никто не понимал на что именно.
— Надеюсь, важному.
— Важнее не бывает, — сказал Осаму, сев на край стола. Федор, закатив глаза,
отодвинул свою чашку в сторону. — Ты отдал приказ вывести зараженных из
города, но у нас нет свободного транспорта. Нам что, пешком идти?
— А почему нет? — насмешливо спросил он, подперев голову рукой.
— Босс, ты… — Дрейк приложил платок к носу и начал беспрерывно чихать. Все
трое уставились на него с сочувствием. — Ты… с…серьезно? — наконец
договорил он, шмыгая покрасневшим носом.
— Очевидно же, что не серьезно, — буркнул Чуя. Видят боги, он не хотел

приходить. Всякий раз, когда он видел Осаму вместе с Федором на душе
оставался неприятный осадок. И дело было совсем не в ревности. Накахара не
сомневался в любви Дазая, его настороженность больше относилась к
Достоевскому. Даже спустя столько времени он не понимал, что чувствует к
этому человеку. Он мог дать четкое обозначение всему, но, когда дело касалось
совершенного, его словно подвешивали в воздухе вверх ногами. Это была не
ревность и не неприязнь. Чувство благодарности? Определённо. Федор много
раз спасал его из безвыходных ситуаций. Но было что-то еще. И это
«неизвестное» приносило ему душевный дискомфорт.
— Раскусил, — Федор улыбнулся. — Насчет машины обратитесь к Арате. Думаю,

он что-нибудь придумает. На этом все?
999/1179
— Нет, — произнес Дрейк, готовый вот-вот чихнуть. — Наши ребята хотят
организовать небольшое праздничное мероприятие, чтобы поднять людям
настроение. Называется… — Ким принялся быстро щелкать пальцами, пытаясь
вспомнить название. — Танабата! Все ждут твоего одобрения.
— Танабата? — задумчиво переспросил он. — Мисс Олдридж называла его

Праздником звезд.
— Это одно и то же, — ответил Чуя. — Дома украшают стеблями бамбука и

вешают на них бумажки с глупыми пожеланиями, половина из которых найти
спутника жизни.
Дазай обхватил талию Накахары ногами и притянул его к себе.
— Сколько тебя помню, ты всегда предвзято относился к праздникам. Между

прочим, у него довольно увлекательная история. Мама как-то рассказывала ее
мне. Это легенда о двух звездах — Веге и Альтаире. Они не могут встретиться,
потому что их разделяет Млечный путь. И лишь на седьмой день седьмого
месяца они оказываются по одну сторону берега.
Чуя, затаив дыхание, смотрел на Дазая. На какое-то время он словно

переместился в прошлое. В ту уютную комнатушку на втором этаже дома. В
темноте мерцает проектор звездного неба, он лежит на кровати, подперев
голову рукой, и молча наблюдает, как Осаму сидит на полу и собирает свой
телескоп. Мог ли он тогда подумать, что спустя годы эти воспоминания будут
для него столь ценны.
— Прекрасная история, — ответил Федор. — Можете приступить к организации

праздника.
— И прекрасный шанс завести новые знакомства, — Ким хотел засмеяться, но

вместо этого громко чихнул.
— Ей-богу, тебе еще не надоело каждый день просыпаться с новой женщиной в

постели? — фыркнул Достоевский.
— Никогда не надоест, — ответил Дрейк. — Я ценитель прекрасного. Кто знает,

может, в будущем напишу книгу для неудачников, как искусно соблазнять
женщин.
— И как назовешь?
— Вагинариум, — деловито предложил Дазай. Федор выплюнул чай от смеха.

Ким оскорбленно оттолкнулся от стены и, махнув на них рукой, вышел из
кабинета. Чуя какое-то время смотрел ему вслед, а затем на смеющихся
совершенных. Осаму все еще крепко держал его. С тех пор, как они
окончательно стали парой, он не упускал случая прикоснуться к нему. Он
обнимал его во сне, не позволяя даже шелохнуться. Обвивал руками и ногами,
словно боялся, что Накахара уйдет, либо растворится в воздухе, если ослабить
хватку. Часто он таскался за ним в ванную комнату, оправдывая свою
навязчивость желанием помочь. На улице он вел себя куда скромнее, унимал
свой нрав и собственнические замашки, и тем не менее Чуя замечал, как он
страдает от этого. Осаму трудно было назвать тактильным человеком, но все
1000/1179
менялось, когда дело доходило до его возлюбленного.
Чего еще можно желать для полного счастья, думал Накахара, каждую ночь
разглядывая лицо спящего Дазая. Человек, которого он любил годами, сам того
не понимая, теперь принадлежал ему. Он был любим и преданно любил в ответ.
Но тяжесть на сердце по-прежнему не отпускала. Эта ноющая боль не покидала
его ни днем, ни ночью и с каждым прожитым днем прибавляла в весе.
Временами он просыпался в поту, щупал свое лицо и глядел на трясущиеся от

ужаса руки. Ему часто снились сны, в которых он стремительно стареет. Его
кожа покрывалась пятнами, становилась морщинистой и сероватой. Он был
сгорбленным стариком, хромающим на одну ногу. Седой, немощный и беззубый.
Иногда, измотанный кошмарами и тревогой, он набирался смелости поговорить с

Осаму. Однако, каждый раз глядя в его глаза, полные любви и обожания, он
решал молчать. Что даст его откровенность? Кому она пойдет на пользу? Он с
самого начала знал, на что идет и пусть хоть один из них не будет обременен
будущим.
Чуя мягко высвободился из цепких объятий Дазая и похлопал его по бедру.
— Я тоже пойду. Надо помочь Дрейку.
Осаму взял его за руку.
— Ты ведь не любишь праздники. Почему ты…
— Этот особенный, — ответил он, потянув его за щеку.
Подобрав костыль, он вышел в коридор, стараясь не хромать, под пристальным

взглядом совершенных. Как только дверь за ним закрылась, Дазай подвинулся
ближе к Федору.
— Слушай, одолжи на один день свою птицу.
— Мне она самому нужна, — не раздумывая ответил он.
— Для чего? Она только и делает, что летает над головами и гадит людям на
плечи!
— Чего ж тогда просишь ее? — огрызнулся Достоевский. — И дня без Чуи не

можешь прожить? Хочешь, попрошу его вернуть твои яйца обратно?
Дазай обхватил руками столешницу и наклонился к уху Федора.
— Взамен я одолжу тебе химеру на целый день, — прошептал он, и по шее

совершенного побежали мурашки.
— На целый день? — переспросил он взволнованно. — По рукам.
***
1001/1179
Дазай не любил это здание. В основном из-за двух причин. Подчиненные отца
все время пялились на него. И в «Казарме» находился огромный лазарет, в
котором лежали умирающие и больные люди. Он слышал их голоса, стоны, тихий
плач и мольбы бросившему их Богу. Собственно, а когда было иначе? Осаму не
верил в бога и на дух не переносил людей верующих. Особенно его неприязнь к
ним усилилась после недолгого пребывания в лагере Натана.
На первом этаже всегда бывало шумно. В основном из-за грузовиков, которые

подъезжали к воротам склада, полные провианта. Видимо, Федор все-таки
решил перевезти запасы в безопасное место. Дазай задумчиво спускался с
лестницы, собирая на ладонь пыль с железных перил. Он думал, как ему
отделаться от Кима и остальных парней, которые отправятся с ним выполнять
поручение. Осаму собирался задержаться за стенами и во что бы то ни стало
найти Рюноске. Сразу после его исчезновения он весь лагерь обошел вдоль и
поперек, но не нашел ни единой зацепки. Поиски остальных совершенных тоже
не увенчались успехом. Акутагава Рюноске словно провалился сквозь землю.
Второй день Дазай спрашивал себя, чего он пытается добиться этими поисками.
Что без устали толкает его вперед? Чувство вины? Былая дружба?
Привязанность? Так и не зародившаяся любовь? Пожалуй, все сразу.
Он вышел на улицу и поморщился от яркого света. Огромный грузовик стоял

возле железных ворот и военные выгружали его, обливаясь потом. Казалось, что
другого занятия у этих бедолаг не было. Арата стоял в тени дерева, о чем-то
переговариваясь с Уинсли и Молли Грэм. Эти двое всегда подходили к нему с
разными просьбами. В основном они просили найти редкие препараты для
тяжелобольных пациентов. Дазай понимал, что эти люди, скорее всего,
обречены. Нынче в аптеках тяжело было найти даже дешевенький пластырь.
Аптеки либо поджигали, либо все сметали с полок, либо разбивали витрины и
крушили мебель. Осаму это не удивляло и даже не злило. Вера в людей
покинула его еще в шесть лет.
Когда Молли и Уинсли ушли, Осаму подошел к отцу. Тот убрал бумажки в
нагрудный карман и вынул сигарету изо рта.
— Почему ты не сказал им? — совершенный сел под деревом, лениво потирая

подошвы обуви друг о друга. Арата выдохнул облако дыма.
— Сам как думаешь?
— Глупо давать людям надежду, а потом ее отбирать.
— Ты своему старику нотации пришел читать?
— Нам нужна машина. Федор сказал обратиться к тебе.
— Вот как, — протянул Арата. В повисшей тишине Осаму чувствовал себя

неловко. Так всегда происходило, когда отец находился рядом. Он не ощущал
полноценного родства с этим человеком, из-за того, что месяцами не видел его,
когда был ребенком. Тогда он еще скучал по нему, но с годами все
переменилось. Возвращение отца никогда не сулило ничего хорошего. Он всегда
1002/1179
был недоволен его увлечениями, пассивным поведением и кротостью. Осаму в
течение дня видел его только за обеденным столом и всегда пытался поскорее
расправиться с едой, чтобы уйти к себе, пока отец не нашел очередной повод
упрекнуть его. Когда отпуск Араты заканчивался и он уезжал, Осаму вздыхал с
облегчением. Облако над его головой рассеивалось. — Я распоряжусь, чтобы вам
предоставили машину.
— Спасибо, — неловко ответил Осаму, украдкой поглядывая на отца.
— Как у тебя дела? — он поскрёб ногтями недельную щетину. — Ты нормально

питаешься?
— Пап…
— Аа-а, точно.
Осаму угрюмо посмотрел на бинты на его шее и кистях рук. Арата выглядел
помятым и сонным. Седина на его виске становилось все заметнее, как и мешки
под глазами. Сколько бы обид совершенный ни держал на отца, он любил его и
беспокоился каждый раз, когда тот покидал лагерь.
— А у тебя… — он зажал руки между колен и негромко прочистил горло, — как

дела? Выглядишь ужасно.
***
Ему всегда хотелось оставить убежище и бесследно исчезнуть посреди ночи. Не

то чтобы его тяготила ответственность, которая лежала на его плечах или люди,
сплотившиеся вокруг него. Федор не любил подолгу сидеть в одном месте, из-за
чего когда-то он и отправился самолично в Токио, хоть и мог поручить свои дела
доверенным лицам. Решать внутренние проблемы и мелкие конфликты он на
дух не переносил. То Джонни что-то учудит, то некий Сатоши по пьяни влезет в
драку, то кто-то попытается посреди ночи пробраться на склад с запасами.
Федор бы им всем вынес один приговор — смерть, но люди ждали от него
сочувствия, незначительного наказания и благодушности.
Двуличность этих людей была очевидна, как ясный день, и тем не менее с ней
приходилось мириться. Люди боялись, что их могут строго осудить за мелкую
кражу или драку, из-за чего они громко сетовали, разносили сплетни и
поднимали волнения внутри стен. Им не нравилось, что их судьбы решает один
человек и потому многие выступали за то, чтобы вернуть суды и назначить
присяжных. Достоевский понимал, к чему все это приведет. К воровству,
сговорам и взяткам. Однако недовольство народа росло с каждым днем. Когда
кто-то пропадал, тут же разлетались слухи, что совершенные разорвали
бедолагу под покровом ночи и полакомились свежим мясом. Конечно, то была
очевидная ложь, но люди, которым сплетни были выгодны, продолжали активно
очернять совершенных, не позволяя забывать людям, что они заперты в одной
клетке с хищниками.
Подобное происходит явно от хорошей и беззаботной жизни, говорил Арата. За

стенами убежища каждый третий вцепился бы в совершенного мертвой хваткой.
1003/1179
А тут же, сидя в безопасности, они пытались перетянуть одеяло на себя и взять
совершенных под контроль. Вопиющая наглость и самоуверенность, однако
многим людям эта идея казалась благоразумной.
Федор хотел сбежать. Оставить людей вместе с их эгоизмом и выпирающими

амбициями. Он ненавидел разбираться со сплетнями, подавлять бунты и
тратить драгоценное время на выслушивание бессмысленных предложений и
просьб. Ему хотелось колесить по миру, изучать зараженных и ни за кого не
нести ответственность. Интересно, что бы сказали люди, узнав, что лагерь
Достоевский изначально строил только для одного человека?
Федор остановился, увидев Александра на крыльце. Он сидел на лестнице, с

тоненькой книжкой в руках. Широкая голубая футболка слегка приподнималась
от ветра, оголяя бледный живот и спину. Совершенный мазнул глазами россыпь
мелких родинок, затем перевел взгляд на безмятежное лицо. Увидев Федора,
застывшего в пяти метрах от собственного дома, Александр захлопнул книгу и
поднялся.
— Ты чего тут? — спросил Достоевский, вернув власть над голосом. Он поднялся

на крыльцо, отворил дверь и отошел в сторону, пропуская Камински вперед.
В гостиной стояла стерильная чистота и пахло цветами. Впрочем, не

удивительно, ведь цветы были повсюду. На окнах, на полу, в коридоре, на
журнальном столике и возле лестницы. Все они были высокие, огромные и,
вероятно, трудноухаживаемые. Федору нравилось возиться с ними. Уход за
этими капризными растениями позволял ему по-настоящему расслабиться и
оторваться от будничных дел.
— Я хотел поговорить с тобой. Вернее… — Алек положил книгу на подлокотник

дивана, — извиниться.
— Тебе не за что извиняться, — Федор сел на нижнюю ступень лестницы,

вытянув одну ногу. Камински прислонился к перилам.
— Не говори так. Мы оба знаем, что я перегнул палку. Я не имел права просить
тебя поступиться принципами и закрыть глаза на предательство Рюноске.
Правила для всех должны быть одинаковые.
Одинаковые правила для всех? Да черта с два. Он пытался спасти Рюноске. О-о,
как много раз он пытался его спасти! Сколько было намеков и разговоров.
Проблема была в том, что Акутагава не хотел, чтобы его спасали. Этому идиоту
нравилось страдать, нравилось жить в тягучем болоте своих неразделенных
чувств и обид. Другой жизни он просто-напросто не знал.
Но если бы на его месте был Александр? Что бы тогда стало с его принципами?
Федор знал ответ и совсем не чувствовал стыда. В случае с Рюноске он
действовал словами, в случае с Алеком полетели бы головы. Да, Федор убил бы
каждого, в ком видел угрозу.
— Ладно, я прощаю тебя. Что-то еще? — Достоевский поднял голову и посмотрел

в разноцветные глаза. Казалось, в этот миг кто-то вытряхнул из него весь
сарказм. Чертов Александр. Сколько нежности было в его глазах, любви и
понимания. За что он так с ним…
1004/1179
— Ты в последние дни выглядишь неважно. Я беспокоился, поэтому…
— Я в порядке, — грубо прервал его Федор. — Если у тебя все, уходи.
Он поднялся, взял с подоконника полупустой опрыскиватель и начал чистить

колючие кусты от тонкого слоя пыли. Эти девочки были очень капризны в плане
ухода. Совершенный отодвинул шторы и солнечный свет упал на темно-зеленые
листья. Александр мягко перехватил его руку.
— Федь, что происходит?
Достоевский выронил опрыскиватель и опустил голову. Он устал. Он так устал,

что ему хотелось уехать далеко-далеко, на какой-нибудь необитаемый остров и
поселиться в маленькой деревянной хижине, вдали от всех. У него был бы свой
огород, как у старика Джонни, долгожданная тишина, умиротворение,
прекрасные закаты и рассветы. Он оставил бы весь свой багаж за пределами
острова. Переживания, затяжную депрессию, неразделенную любовь и боль. Как
жаль, что он не так бессердечен, как говорят о нем люди.
— Ты знаешь, что происходит, Алек, — прошептал он. В последний миг его голос
дрогнул. Камински, нахмурившись, убрал волосы с его лица. Федор вырвал руку
и отвернулся.
— Уходи! — угрожающе произнес он, чувствуя, как из глубин души поднимается
весь его гнев и безысходность, накопленная годами.
— Нет. Если тебе есть, что мне сказать, так говори.
— Алек… — взмолился Федор. — Мы оба знаем, что это.
Камински подошел к нему и мягко обнял со спины. Сердце Федора забилось в

бешеном темпе. Он застыл, словно каменная статуя и долго боялся
пошевелиться. Светлые локоны Камински щекотали шею. От него пахло
клубникой, травой и немного пылью. Наверняка Джонни угостил его. Этот
старик души в нем не чаял.
— Ты прав, — согласился он, вновь взяв совершенного за руку, словно

потерявшегося ребенка. Он подвел его к дивану, лег на подушки и потянул
Федора на себя. Впервые Александр видел его таким растерянным. Достоевский
расставил руки по обе стороны от его головы и испуганно глядел на него сверху
вниз. В его глазах был и страх, и недоверие, и легкая паника. Почему сейчас?
Что заставило его передумать? Он ведь всегда знал о его чувствах. Всегда.
— Так и будешь смотреть? — улыбнулся Александр, обхватив его лицо теплыми

ладонями.
Федор тяжело сглотнул. Он неуверенно наклонился к его лицу и прикоснулся

сухими губами к уголку его губ. Мягкие и теплые, как он и думал. Совершенный
вновь поцеловал его, но на этот раз в скулу, затем в кончик носа, а потом
оставил едва ощутимый поцелуй под глазом. Он не хотел торопиться и боялся,
что все это сон. И если это действительно так, боги, пусть его убьют, чтобы он
больше никогда не просыпался.
— Я люблю тебя, — сломлено прошептал он. — Я… так сильно люблю тебя.

1005/1179
Больше не могу выносить это чувство. Оно сводит меня с ума.
Алек прижал голову Федора к своей груди.
— Тогда делай со мной все что хочешь. Если тебе станет легче, я не против.
На какое-то время стало тихо. Достоевский лежал молча, с закрытыми глазами.

Из открытых окон доносились голоса и смех Спенсера, скрип гравия под
колесами машин, шелест листьев и даже кваканье жаб из пруда далеко отсюда.
Федор высвободился из рук Александра и сел на краю дивана, глядя пустыми
отрешенными глазами в пол.
— Уходи.
— Что? — Камински растерянно поднялся. — Федь, я…
— Уходи. Алек, прошу тебя, просто уйди.
Александр молча поднялся, поправил сползшую на плечо футболку и подошел к

двери. На пороге он повернулся, посмотрел на друга, но, так и не проронив ни
слова, ушел. Он знал это состояние Федора. Сейчас он был глух ко всему, что его
окружало.
1006/1179
Часть 77
***
Старик Джонни ударил меня сваим кастылем по спине.

Я всего лишь сарвал три клубники, чтобы падарить их Дрейку на празник.
Спенсер.
Попросила у Билли гребаные тампоны, но этот мудак осмотрел меня с ног до

головы высокомерным взглядом и бросил:
Это не боевая рана. Сделай что-нибудь со своей вагиной. Я не собираюсь
тратить наши запасы на каждую кровоточащую суку.
Я сломала ублюдку нос и вышвырнула его со склада.
Рана не боевая, пусть останавливает кровь как хочет. Уебок…
Карма.
Чуя резко открыл глаза и в холодном поту уставился на белый потолок.

Очередной дурной сон разбудил его ни свет ни заря. Снова ему снилось, как он
стремительно седеет и покрывается уродливыми глубокими морщинами. Осаму
сжимал его в объятиях, пока он не превратился в песок. И даже рассыпавшись
на миллион мелких песчинок, он тоскливо наблюдал, как возлюбленный
отчаянно собирает его останки с земли, с перекошенным от ужаса лицом. Как
бежит за ветром и истошно кричит, пытаясь схватить пустоту.
Так кому из них будет больнее в будущем? Тому, кто уйдет или тому, кто
останется?
Чуя сбросил одеяло и приподнялся. Его лицо обласкал свежий утренний ветер.
Белый тюль слегка приподнимался, впуская в комнату запах бензина, скошенной
травы, мокрого асфальта и кофе. Ночью, вероятно, был небольшой дождь. Он
пошевелился и кровать тихо заскрипела. Осаму что-то пробормотал во сне и
обхватил его талию руками. Чуя, улыбнувшись, зарылся пальцами в копну белых
волос.
Будь моя воля, я бы остановил время навсегда, подумал он, разглядывая мелкие
родинки на бледной спине Дазая. От укусов, оставленных ночью, не осталось и
следа. Пожалуй, это был единственный минус регенерации. Накахара фыркнул и
перевел взгляд на белую настенную полку напротив. На самой верхней полочке
теперь стояла черная пантера Рюноске. Чуя не знал, зачем забрал ее. Ведь
каждый раз, когда он смотрел на эту кошку, его сердце словно стрелой
пронзало. Рюноске поступил эгоистично. Неужели он думал, что друзья
подвергнут его строгому наказанию? Конечно, его поступок был ужасен и низок,
и Чуя много раз безуспешно пытался поставить себя на его место. Но их отличие
было в том, что Накахара позволил бы этой любви и ревности съесть себя
заживо, но ни за что не причинил бы вред друзьям. Храбрость это или дурость,
какая разница, если исход один.
1007/1179
А Рю… они бы просто держали его под домашним арестом. Да, злились бы, да,
были бы ссоры, недопонимания, долгие разговоры и крики, но рано или поздно
все улеглось бы. Если бы только этот дурак не поторопился…
Чуя быстро покачал головой. Ему больше не хотелось омрачать утро тяжёлыми
мыслями. Он посмотрел на синие подушки, лежащие на подоконнике, и
улыбнулся. Осаму любил сидеть на них по вечерам и читать. Сам же Накахара
занимался чисткой оружия, либо подолгу возился со своим арбалетом,
обращаясь с ним словно с ребенком. Он тщательно и с любовью смазывал тетиву
и тросы, проверял нити на потертости и разрывы, чистил блоки от песка и грязи,
а временами направлял арбалет на Дазая и разглядывал его через прицел.
«Стреляй, я поймаю» говорил Осаму, не отрывая взгляд от книги, но Чуя только

морщил нос и называл его выпендрежником, вызывая у того смех.
Накахара повернул голову и долго смотрел на возлюбленного, борясь с

желанием разбудить его. Еще несколько минут он колебался, а затем,
осторожно высвободившись из объятий, он сполз на мягкий ворсовый ковер и
полез под кровать.
Чтобы поднять настроение людям, Танабату решили провести раньше на целый
месяц, и Чуя, после рассказа Осаму, тоже надумал не медлить с подарком.
Услышав шевеление на кровати, он резко поднял голову и больно ударился о

деревянные доски. Тихо выругавшись, Накахара раздраженно подул на пол. Его
ладони и колени испачкались в недельной пыли. Чтобы Осаму не нашел
телескоп раньше времени, Чуя затолкал его глубоко под кровать, расставив
спереди кучу ненужного хлама: зимнюю обувь, термобелье, шапки и перчатки,
кожаную куртку, которую он ни разу не надевал, потому что друзья засмеяли бы
его, но она, черт возьми, ему нравилась. Особенно длинная бежевая бахрома.
Схватив большую водонепроницаемую сумку, он начал медленно ползти назад,

боясь удариться спиной. Дазай, подперев голову рукой, наблюдал за ним,
приподняв светлую бровь.
— Мне очень неловко спрашивать, что ты там делал.
В его хриплом голосе звучал смех и озорные нотки. Чуя на мгновение замер, а
затем смиренно выдохнул. Он много раз репетировал эту сцену у себя в голове.
Представлял, как вручит ему телескоп и скажет сухое и сдержанное «с днем
рождения». Но не разумнее ли сейчас сказать «с праздником»? Или вообще
ничего не говорить, раз праздник только завтра?
— Искал вход в Нарнию, — съехидничал он, всучив в руки сонного Дазая

тяжелую сероватую сумку.
— Полагаю… вход ты не нашел? — спросил совершенный, с интересом

разглядывая плотный чехол. — Что это?
— Какой-то мудак с копытами закрыл дверь у меня перед носом и откупился

этим, — пошутил Чуя, пытаясь скрыть нервозность. Дазай звонко засмеялся.
Обхватив бегунок пальцами, он потянул его вниз, но, так и не открыв до конца,
замер. Улыбка мигом сошла с его лица. — Что-то… не так?
Осаму молчал, медленно водя пальцами по сумке. Чуя обеспокоенно смотрел то

1008/1179
на него, то на телескоп, пытаясь понять, где он облажался.
Что, если его увлечение звездами тоже было ложью, внезапно озарила его
мысль. Идиот! Ну почему ты не подумал об этом раньше!
Вдруг на руку Осаму упала слеза, затем вторая, третья. Накахара вконец
растерялся.
— Осаму? — тихо позвал он. Дазай прижал сумку к груди и уткнулся в нее лицом.
В коридоре раздался топот ног. Вероятно, Ясунори спешила в лазарет. Хотя, все
давно подозревали, что больше ее сердце трогает Рен, нежели больные,
нуждающиеся в уходе. Чуя сел на кровать, положил голову на плечо
совершенного и закрыл глаз. Все-таки он был дураком, подумав, что Осаму
притворялся. Даже он не смог бы годами напролет столь старательно
изображать любовь к звездам.
Сам он никогда не понимал астрономию. В ней даже сам черт ногу сломит, ей-
богу. Сколько раз Осаму пытался показать ему Большую медведицу, но Накахара
никогда не мог рассмотреть ее через телескоп и от того постоянно
раздражался.
Может, воображением он и был обделен, зато память у него была что надо. Он
запомнил названия всех звезд, о которых когда-то обмолвился этот фантазер,
сидящий напротив, хоть и всегда делал вид, что не слушает его.
Осаму часто повторял, что с хорошим телескопом можно увидеть больше
двухсот тысяч звезд и каждый раз с тоской поглядывал на свой. Чуя в них
совершенно не разбирался и потому забрал самый дорогой, что был в магазине.
Благо телескопы никто не воровал за ненадобностью.
— Прости… просто, — Осаму вытер глаза запястьем и шмыгнул покрасневшим

носом. — Все это было так давно. Наша старая жизнь, увлечения…
— Глупости, — Накахара обхватил его лицо ладонями и вытер слезы большими

пальцами. — Наша жизнь никуда не исчезла и увлечения тоже. Всего лишь…
немного сменилась обстановка.
— Немного? — Дазай засмеялся сквозь слезы. — Хотя, знаешь, ты прав. Дом там,
где мы вместе.
— Вот такой настрой мне нравится.
Совершенный мазнул губами шею Накахары и опустился на пол вместе с сумкой.

Внутри он нащупал поролон и улыбнулся. Когда-то он вырезал его сам под
окуляры, кронштейн, светофильтры и остальные детали, которые боялся
повредить, взбираясь высоко в горы. Чуя, поджав под себя здоровую ногу,
ласково смотрел на него сверху вниз. Он был сонный и растрепанный. Первые
лучи солнца падали прямо на его рыжие волосы. Иногда он морщился от света и
потирал глаз, не замечая, как совершенный завороженно смотрит на него. Вдруг
Дазай отодвинул телескоп и, поднявшись, повалил Накахару на кровать.
— Эй! Ты даже не собрал его! — громко возмутился он. — А сколько слез-то

было, актерище.
Дазай засмеялся.
1009/1179
— Мои слезы были самые искренние, — ответил он, покрывая едва заметные
веснушки на его лице поцелуями. — Телескоп никуда не денется, а сейчас я хочу
тебя.
Чуя схватил его за плечи и резко подмял под себя.
— Смотрю, прошлой ночи тебе было недостаточно, — произнес он, оттянув

зубами кожу на его шее. Дазай покраснел. Каждый раз, когда Чуя нависал над
ним, он со стыдом вспоминал их первую ночь вместе. Он так разнервничался, из-
за чего столкнул Накахару на пол и почти полчаса отказывался отнимать
подушку от лица. Еще больше смущал тот факт, что именно он постоянно хотел
близости, несмотря на предложение Чуи подождать еще немного. Ведь
настоящий секс и рядом не стоял с простыми поцелуями и взаимной дрочкой в
ванной. Осаму обижало и пугало его нежелание двигаться дальше, из-за чего он
постоянно ломал голову над тем, что опять делает не так. Казалось, история из
прошлого снова повторялась. Но в одну из таких ночей Чуя пришел к нему сам.
Тогда-то Дазай и понял, почему он просил повременить с близостью.
Заниматься сексом с лучшим другом стыдно. Непривычно и странно. Накахара

хотел плавно перейти эту черту, чтобы избежать неловкости, но случилось все в
точности наоборот. Тем не менее, они не жалели о той ночи. Да, она была
странной, смешной, немного нелепой, но это была их ночь, когда они наконец
стали единым целым, после стольких лет влюбленности, разлук, ссор и
передряг. И наутро что-то между ними изменилось. В глазах обоих появлялась
нежность при одном взгляде друг на друга.
— Кажется… мне показалось… — прошептал Дазай, обхватив бока Накахары

коленями. Чуя посмотрел на дверь и на секунду задумался, закрывал ли он ее
вчера вечером. Впрочем, кто мог нагрянуть к ним в такую рань? Ясунори
убежала, а Ацуши который день вел себя словно отшельник. — Дверь, Чуя…
— Никто не зайдет, — уверил он, звонко шлепнув его по ягодице. Дазай,

вздрогнув, уткнулся носом в накахаровское плечо. Он обожал это чувство
скольжения члена внутри и горячие шершавые руки на своем теле. Он медленно
поднимался и опускался вниз, обхватив шею Чуи обеими руками. По утрам
Накахара всегда бывал с ним ласков. То ли жалел после бурной ночи и таким
образом извинялся, то ли ему действительно больше нравился нежный секс. А
по ночам он потакал извращенным желаниям Осаму.
Лестница на первом этаже скрипнула. Кто-то поднимался. Может, это Кай,

рассеянно подумал совершенный. Он часто возвращался домой во время
прогулок с Накаджимой, чтобы прихватить забытую трость или кофту, когда
холодало.
— Чуя… — снова позвал он, впившись в его плечи ногтями. В это мгновение кто-
то тихо постучал в дверь. Оба вздрогнули и переглянулись. Ацуши, не
дождавшись приглашения, толкнул дверь и зашел в комнату, водя перед собой
черной пластиковой тростью.
— Вы ведь не спите уже, да? — спросил он, по привычке оглядываясь вокруг. —

Я к вам еще два часа назад хотел прийти, но подумал, что рановато.
— Не спим, — ответил Чуя, удерживая Дазая, который хотел сползти на кровать

1010/1179
с его колен. Обхватив ладонями покрасневшие от шлепков ягодицы, он резко
толкнулся вперед. Совершенный тихо всхлипнул, а затем, испугавшись, быстро
повернулся назад.
— У вас все в порядке? — нахмурившись, спросил Ацуши. Он присел на

пустующую кровать Накахары и, приподняв повязку, почесал веко мизинцем.
— Да-а, — дрожащим голосом ответил Осаму. — Просто… я немного потянул

спину и сейчас Чуя делает мне… массаж.
— Потянул спину? — удивился Ацуши. — Ты же совершенный!
— Ну, знаешь ли, совершенным тоже бывает больно. То спину прихватит, то шея
затечет, — весело произнес Накахара, с любовью разглядывая раскрасневшееся
лицо напротив.
— Правда? — удивился Накаджима.
— К-конечно… — ответил Осаму, издав полустон-полувздох.
— Эй! — возмутился Ацуши, обращаясь к Чуе. — Поаккуратнее там! Не слышишь,

ему больно. У меня тоже как-то спину прихватило. Неделю выпрямиться не мог!
Можете себе представить? В моем-то возрасте. Оказалось, я ее повредил, когда
тяжести таскал. А тебе даже не знаю, что посоветовать. Полежи,
порегенерируй, что ли…
Дазай мелко задрожал и, соскользнув с члена Накахары, упал на кровать,

тяжело дыша.
— Спасибо… ты настоящий друг, — произнес он, разморенно водя пальцами по

влажному животу. Чуя поднял футболку с пола и начал протирать его грудь и
бедра.
— Я чего, собственно, пришел, — сказал Ацуши, меланхолично карябая ногтем

краску на трости. — После того, как Рю не стало, я вел себя как мудак. Знаю, что
вы не виноваты в случившемся и зря я вспылил. Просто… мы ведь были так
близки, — он положил ладони на колени и тяжело покачал головой. — Почему он
не поговорил со мной? Неужели он думал, что я его не пойму? Отвернусь от
него? Такой я человек?
Дазай поднялся, натянул нижнее белье и брюки, затем подошел к шкафу.

Порывшись в нем, он бросил одежду Накахаре и закинул на плечо серую мятую
футболку.
— Ты знаешь, каким он был скрытным, Ацуши.
— Да, но…
Совершенный присел рядом и взял холодную руку Накаджимы в свою.
— Послушай… я понимаю, что ты чувствуешь. Каждый из нас понимает. Потому

что, все мы сейчас разделяем одни и те же чувства. Я каждый день открываю
глаза и в первую очередь думаю, а если бы я не сказал ему тех слов? Что, если
бы я повел себя иначе? Даже сейчас я пытаюсь утешить тебя, но… при этом сам
1011/1179
не могу найти утешения. И какой, скажи, в этом смысл? Желанием разум не
подчинить. Листья можно обрывать бесконечно, но пока корень плотно обвивает
сердце, ты от этого чувства не избавишься. Остается только ждать.
— Когда корень высохнет и отвалится сам? — спросил он мрачно.
— Именно, — ответил Дазай. — Рано или поздно это должно произойти.
Мы все приложили руку к его смерти, подумал Чуя, угрюмо глядя на повязку
Накаджимы. Зачем нужны друзья, если их нет рядом, когда в них нуждаешься?
Могут ли они все еще называться друзьями и была ли между ними изначально
хоть какая-то связь?
Они были всего лишь подростками, которых невольно связала судьба и
отправила в долгое кровопролитное путешествие.
Эй, истинный друг, почему ты не утешил Ацуши, когда он ослеп? Почему не

поговорил с Рюноске, хоть и видел, как ему плохо? Почему отвернулся от своего
возлюбленного, когда он нуждался в тебе? Думал, проблемы исчезнут сами по
себе, если долго закрывать на них глаза?
Накахара неестественно дернулся. Порой ему хотелось иметь кнопку

управления над собственным разумом, чтобы отключать его, когда он начинал
верещать о неприятном. Свои грехи Чуя знал и помнил каждый из них. Знал, что
этот стальной шипастый корень, обвивающийся вокруг его сердца, никогда не
завянет и не отвалится.
***
Машина ждала его у главных ворот. Голди, Уэно и Мейсон стояли на вышках,
обмениваясь колкостями с Дрейком и Кармой. Араки, Эрик и Джиро выглядели
озадаченными и чем-то расстроенными. Вероятно, причина крылась в том, что
этих троих впервые отлучили от группы. На задания они всегда ходили вместе.
Первое время и Осаму был недоволен подобным разделением, привыкший
повсюду таскаться с Накахарой и друзьями, однако теперь никто из них не мог
составить ему компанию. Один был мертв, двое серьезно покалечены, а Ясу…
Дазаю было спокойнее, когда она находилась внутри стен.
— Понедельник, шевели задницей! — рявкнул Бо Бин, стоящий на второй

сторожевой вышке. Юджин и Мана засмеялись, глядя, как юноша, с виду не
старше двадцати лет, начал активнее качать колесо, с раскрасневшимся лицом.
— Почему вы зовете его понедельником? — справился Осаму, пожав запястье

Дрейка. Вид у Кима с утра был не самый лучший: глаза опухшие, растрепанные
волосы, недельная щетина и яркие засосы по всей шее.
— Потому что понедельники никто не любит, — ответил Мана, потягивая

сигарету. — Этот парень свое прозвище заслужил.
— Заслужил так заслужил, — совершенный пожал плечами. — Едем?
С самого утра его не покидало дурное предчувствие. Дазай ненавидел это

состояние тягучего ожидания и тревоги.
1012/1179
От земли поднимался густой туман и моросил мелкий дождь. На улице не было
ни души. Вороны, нахохлившись, сидели на проводах и крышах домов, провожая
их взглядом. Погода была под стать настроению всех собравшихся. Со слов
Хаякавы, лучшего разведчика убежища, все зараженные, которых они когда-то
выпроводили за город, вновь вернулись и теперь их стало больше раз в десять.
Если бы они были такими же медленными, как в фильмах, подумал Дазай, от них
можно было бы избавиться. Но эти ублюдки мчались с такой скоростью, что не
каждый мог от них убежать. Федор выделил на это задание четыре машины, но
толку от них будет мало, если они позволят себя окружить. Прежде такое
неоднократно случалось.
«Понедельник» закончил с колесом. Дрейк сел за руль, Осаму занял соседнее

место. Карма и Рейко примостились сзади. Араки, Эрик, Джиро, Юдай, и еще
трое военных, которых совершенный прежде видел только мельком, залезли в
кузов и принялись переговариваться с ними через шторку. Еще два военных
грузовика, заведенные, стояли чуть поодаль от ворот. Аксель и его команда
сидели в серебристой Тойоте. Они являлись главной наживкой для зараженных.
Остальные должны были страховать их с трех сторон и следить, чтобы
инфицированные не отклонялись от заданного курса.
Бо Бин, Мана и Юджин провожали их взглядом. В глазах каждого читалось

облегчение из-за того, что это сомнительное задание обошло их стороной.
Однако Голди, Уэно и Мейсон выглядели расстроенными. Дазай понимал, что они
беспокоятся за друзей и он бы с радостью их обнадежил, но задание
действительно было рискованным. Никто не говорил об этом вслух, но все
догадывались, что среди тысячи зараженных обязательно будет несколько
мутированных.
Высоко над машиной появилось темное пятно. По мере его стремительного

приближения стал вырисовываться силуэт. Огромный черный ворон влетел в
открытое окно и сел на плечо Дазая. Ким вздрогнул от испуга, а его рука
молниеносно потянулась к револьверу. Однако, увидев Орландо, он фыркнул и
убрал оружие обратно в кожаную кобуру.
— Нахрен тебе сдался этот пернатый?
— Голодны! — крикнул ворон, широко расправив черные крылья.

Совершенный вытащил из кармана сухарик и протянул птице. Орландо
проглотил его за раз и повернул голову, наблюдая черными бусинками глаз за
медленно отъезжающими в стороны железными воротами.
— До чего нелепое имя… — раздосадованно протянул Дазай.
— Голодны! — ворон вновь захлопал крыльями.
— Не туда возмущаешься, приятель, — отмахнулся он, скормив ему еще один

сухарик. — Твой хозяин тот еще шутник.
— Ты свою-то псину как назвал? — справился Ким, ковыряя мизинцем в зубах.

Совершенный откинулся на спинку сиденья и хохотнул. За шторкой стоял целый
галдеж. В грузовик залезло еще несколько человек и теперь все говорили
наперебой.
— Пока не придумал. Как насчет… Армагеддон, а?

1013/1179
— Орландо и Армагеддон, — медленно повторил Ким, выезжая за ворота. — Вам
двоим ампутировали часть мозга отвечающую за фантазию?
— Ну тебя, — обиженно пробубнил он. — Крутое же имяце, ну? Армагеддоо-он!

Звучит устрашающе.
— Хуйню мелешь, чувак, завязывай.
— Имя реально отстойное, — присоединилась Карма.
— Что ж, пусть так и останется Химерой, — произнес Дазай, доставая из кармана

кусок мятой бумаги и обгрызенный карандаш.
— Ты, блять, назовешь химеру Химерой? — в недоумении спросил Дрейк.
— Да, — безразлично ответил совершенный, что-то увлеченно записывая на

бумагу. Рейко, слушавшая их разговор вполуха, засмеялась. Ким посигналил
дозорным и надавил на газ. Грузовик слегка подпрыгнул, под колесами
захрустел гравий. Они выехали на дорогу и плавно тронулись в путь. Два
военных грузовика держались позади. Тойота давно опередила их и скрылась из
виду.
Время от времени Ким с любопытством поглядывал на совершенного и листок в

его руках. Но как бы он ни пыжился, содержимое прочесть так и не смог. Дазай
убрал карандаш в карман, свернул бумагу в трубочку, обвязал ниткой,
выдернутой из одежды, и вложил его в черную когтистую лапу ворона.
— Не потеряй, — негромко крикнул он вслед птице и развалился на сидении, не

обращая внимания на прикованные к нему взгляды. — Что?
— Даже спрашивать не буду, — Карма подняла обе руки, а затем откинулась на

невысокое железное ограждение, разделявшее кабину и кузов. В салоне
повисла тишина. Ким потянулся к бардачку, вытащил сигареты, закурил,
протянул пачку Дазаю. Тот сделал все то же самое, выдохнул облако дыма и
вложил сигареты в испещренную шрамами руку Кармы.
— Не знаю, что буду делать, когда наши запасы закончатся.
— Будем курить обычные сушенные травы, — усмехнулся совершенный. —

Невелика разница.
— Твоя правда, — Рейко положила локти на ограждение. — Моя мама заменила

самокрутки отца на обычную пижму, и он не замечал разницу почти месяц, пока
не поделился с соседом.
— Жестоко, — произнес Ким. — Зачем она это сделала?
— Моего старика подсадить на что-то было проще простого. Вернее, он сам с

этим прекрасно справлялся. Моя мать хотела доказать, что половина его
зависимостей самовнушение. Что она и сделала. Однако моего отца это сильно
разозлило, — Рейко пожала плечами. — Мне было одиннадцать лет. Я сидела в
своей комнате и слушала через стену, как этот ублюдок избивает мать. Но я
была так напугана, что боялась выйти и дать ему отпор.
1014/1179
Кто-то в кузове фыркнул. Дазай и Ким посмотрели в зеркало заднего вида.
Карма повернулась всем корпусом.
— Какие-то проблемы, Джейсон? — грозно спросила она.
— Никаких проблем, — насмешливо ответил военный, подкидывая шлем в

воздух. — Просто хотел сказать, что бабы сами создают себе проблемы. Кто ее
просил подменять его самокрутки на пижму? Не сделай она этого и лицо было
бы цело. Сами создают себе проблемы, а потом ноют.
— Ты не прав, — раздался тихий голос с другого конца. — Некоторым мужчинам

и повод не нужен, чтобы поднять на женщину руку.
Джейсон презрительно взглянул на Юдая. Парень всегда был тихоней, а после

случая с Ацуши и вовсе стал тише воды. Осаму старался не обращать на него
внимания, несмотря на раздражение, которое появлялось всякий раз, стоило ему
оказаться где-то поблизости.
— И часто на тебя руку поднимали? — издевательски спросил Джейсон.
Вокруг раздались смешки. Карма ненавидела Джейсона Картера всем сердцем.

Он был ужасным человеком. Высокомерным, самовлюбленным и наглым.
Несмотря на дерьмовый характер, внешность у него была что надо. Голубые
глаза, светлые волосы, ровные черты лица и крепкое телосложение. Впрочем,
каждый, кто считал его симпатичным, менял мнение о нем спустя всего лишь
неделю знакомства.
— Бывало, — спокойно ответил Юдай, пропустив сарказм мимо ушей. — Моя

мама тоже много чего отцу подмешивала в спиртное, но не с целью что-то ему
доказать.
— Убить мужика надумала? — справился Картер. Его слова, скорее, звучали как
утверждение, а не вопрос.
— Нет, просто усыпить.
— Буянил, да? — понимающе спросила Рейко. Юдай кивнул.
— Выпив, он превращался в другого человека. Находил любую причину, чтобы

поколотить мать. Пинал ее ногами, таскал за волосы, ломал ребра несколько
раз, бил в живот, грудь… А когда она грозилась подать на развод, он угрожал
ей. Говорил, что спалит ее посреди ночи вместе с нами. Однажды она все-таки
не выдержала и пожаловалась родителям. А те ответили, что она сама виновата
в том, что он ее бьет. Сказали… никому она с детьми не нужна и велели
терпеть. Это и была вся их помощь.
Какое-то время все сидели в тишине. Рейко напряженно кусала губы, водя ногой
по жухлому листу. Карма постукивала пальцами по колену, отбивая странный
ритм. Осаму смотрел на дорогу, пытаясь в тумане разглядеть серебристую
Тойоту. Туман становился гуще. Если погода не переменится, подумал он,
задание придется оставить и вернуться в лагерь. Либо переждать какое-то
время в безопасном месте.
1015/1179
— Хорошо хоть вас этот урод не трогал, — наконец нашлась Карма. Поймав
взгляд Юдая, она нахмурилась. — Не трогал… ведь?
Юдай неосознанно коснулся старого рубца на щеке и натянуто улыбнулся.
— Это уже не имеет значения. Я просто хотел сказать, что некоторым мужчинам
противопоказано заводить семью.
— Хорошо сказано, — подковырнул Джейсон. — В следующий раз, прежде чем

трахнуть бабу, обязательно проконсультируюсь у тебя. Вдруг сучка залетит, а
мне, выяснится, противопоказано заводить мелкого ублюдка.
Карма зло сощурила глаза.
— Жаль, что таким отбросам как ты, не проводят принудительную вазэктомию.
Картер захохотал.
— Полгода назад ты так не думала, когда скакала на моем толстом члене и

умоляла спустить в тебя.
— Довольно! — ледяным голосом приказал Дазай и все разом замолчали. Ким

наехал колесом на рытвину и грузовик слегка подпрыгнул. Карма и Рейко
схватились за перегородку, а остальных в кузове нехило тряхнуло.
— Тут хоть у кого-то был нормальный отец… — прошептал Джиро, но тут же

прикусил язык, встретившись с дикими желтыми глазами.
***
Несколько часов Накахара наблюдал с вышки, как старик Джонни строит

собственный острог вокруг небольшого сада. Он тащил на спине бревна, строгал
их топором, а затем принимался вколачивать в землю, обрушая на них тяжелые
удары кувалдой. Голди, Мейсон и Уэно, стоящие рядом с Чуей, подтрунивали над
стариком. При людях-то он ходил едва ли не пополам согнувшись, а тут с такой
силой бревна вколачивал, хоть с мутированным один на один выпускай.
Джонни, конечно, не был приятным типом и душой компании, но Накахаре он

нравился. В отличие от других, он был прямолинеен, говорил в лицо все, что
думает, и не церемонился с теми, к кому питал неприязнь. Однако его
искренность многие считали хамством и невоспитанностью. Опять-таки Чуя и с
этим охотно согласился бы. Но сам старик Джонни, едва услыхав подобное
замечание в свой адрес, всегда показывал средний палец и кричал: хуй я клал
на ваше мнение и недовольство, пидоры сраные.
Пару раз отхватывал даже Федор, оказавшийся в не в том месте и не в то время.

Так и не поняв, за что его покрыли нецензурной бранью, он уходил в полном
замешательстве. Чую выражение его лица в подобные моменты всегда смешило
до слез.
— Что, уже уходишь? — спросил Мейсон, когда Накахара принялся отряхивать

1016/1179
куртку на которой сидел.
— Без обид, друг, но такая работа не для меня.
— Скучновато, да? — догадалась Голди, держась руками за короткие тонкие

косички. — К убежищу зараженные редко подходят. А если и подберутся к
стенам, их Уэно снимает из арбалета. Так что не постреляешь. Вот и стоим
часами… ковыряем в носу.
— Ничего мы не ковыряем, — оскорбился Мейсон. — Благодаря нам люди спят

спокойно и работают, ни о чем не заботясь. Чем не благородная работа?
Голди поскребла голову и пожала плечами. Накахара кивнул им напоследок и

спустился по деревянной лестнице. На подъёмник он намеренно не смотрел,
боясь соблазниться. Несмотря на диагноз Хибаяши, он продолжал верить, что
нога рано или поздно восстановится.
Почти час он слонялся по улицам, думая, куда податься. Когда Осаму покидал
его, казалось, словно весь мир замирал в ожидании его возвращения. Конечно,
подобное сравнение Чую стыдило и злило самую малость и тем не менее он не
мог отрицать того факта, что для него жизнь останавливалась, когда
совершенного не было рядом. Все вокруг теряло краски, становилось серым и
скучным. Дел у него было невпроворот, однако Чуя не хотел браться ни за одно
из них. Несколько дней его не отпускала хандра из-за Рюноске, а с отъездом
Осаму добавилось и одиночество.
Он сел на скамейку, вытянул больную ногу и подвернул штанину. Уродливые

шрамы от капкана тянулись от лодыжки до колена. Он провел пальцем по
розовым рубцам и скривился от злости. Когда Осаму покидал лагерь по
поручениям Достоевского, ему всегда хотелось отправиться с ним. И, конечно,
Дазай, не переменившись в лице, согласился бы на его просьбу, но охранял бы
словно трехголовый цербер царство Аида. Что могло сильнее задеть его
гордость? Неужели столь незначительные раны превратили его в беспомощного
калеку?
— Незначительные… — усмехнулся он, коснувшись пустой глазницы. Гнев на

секунду снова захлестнул его, но он быстро управился с ним, громко выдохнул и
резко поднялся. Осаму был прав. Ему нельзя оставаться наедине со своими
мыслями. В них и правда прячется дьявол.
Оглядевшись вокруг, он решил скоротать время в компании человека, с которым
вряд ли заскучает.
Сегодня я сорок минут смотрел перед собой и ни разу не моргнул.

Ха! Кто еще таким похвастает?
Юй Лань сидела за столом, нервно сминая уголок исписанного журнала. На

складе было прохладно и одна из лампочек постоянно мигала, напоминая ей о
просмотренных ужастиках, в которых призрак резко появлялся за спиной
жертвы и убивал ее. Впрочем, сейчас она больше боялась совершенного,
1017/1179
который вот уже пять минут смотрел куда-то сквозь нее, водрузив подбородок
на сцепленные в замок пальцы. После смерти Нэнси, старой кладовщицы, ее
место заняла робкая и стеснительная Юй Лань, однако девушка так боялась
Федора, что краснела, заикалась, а порой забывала даже собственное имя. С
Достоевским она никогда не говорила, не видела его вблизи, и о его характере и
поступках знала только из общих сплетен. А сплетни, как правило, хорошими не
бывают.
— … соль и пятьдесят пачек риса, — договорила она, перелистнув исписанную

аккуратным мелким почерком страницу. — Босс?
Федор откинулся на спинку стула. Юй бросила взгляд на его грудь, которую

стягивала тонкая ткань синей рубашки, кадык, жилистые руки, подумала о чем-
то неприличном и тут же вспыхнула. Достоевский, наблюдавший за ее
метаморфозами из-под опущенных ресниц, тихо вздохнул. Работать с Нэнси
было удобнее. Журнал ей требовался в крайних случаях. Склад она знала, как
свои пять пальцев и не краснела при виде совершенного. Напротив, Нэнси
никогда не упускала возможности поворчать на него, либо отчитать, словно
ребенка за расточительство.
Вдруг входная дверь скрипнула и помещение на несколько секунд озарилось

естественным дневным светом. Накахара осмотрелся по сторонам, присвистнул
и подошел к столу. Склад был огромен. Неудивительно, что он поместил в себя
половину провианта из восемнадцатого блока. Военные до сих пор привозили
его по ночам и разгружали до самого рассвета. Огромное количество железных
стеллажей тянулись далеко вниз. Между рядами стояли подписанные
деревянные паллеты, коробы и тележки для перевозки грузов.
— Я не помешал? — спросил Чуя. Федор кивком указал на свободный стул рядом.

Накахара сел, положив костыль между ног и посмотрел на девушку. — А вы…
— Юй Лань, — представилась она, с нескрываемым облегчением в голосе. — А

ты Чуя Накахара. Я тебя знаю.
Ну конечно, раздраженно подумал Чуя. Как только стало известно о его

отношениях с совершенным, о нем принялся судачить весь городок.
— Что ж, это облегчает задачу, — он натянуто улыбнулся. — Готовитесь к

Танабате?
— Что? Аа-а, да… — утомленно протянула Юй, мельком посмотрев на лидера.

Чуя тоже покосился на совершенного и приподнял бровь.
— К Танабате готовитесь? — спросил он. Юй Лань растерялась. Разве он не

спрашивал об этом минуту назад?
— Да-а, — ответила она, проклиная Бо Бина, который порекомендовал ее на это

место.
— Это книга складского учета? — Накахара ткнул пальцем в журнал. Девушка

едва не вцепилась в него обеими руками. Нэн на смертном одре пригрозилась
вернуться с того света, если она отдаст его в чужие руки, и даже «этому
самодуру Достоевскому».
1018/1179
— Да-а, — снова ответила она, на мгновение представив себя попугаем, который
на все вопросы отвечает заученными фразами.
— Всего пятьдесят пачек риса? — переспросил Чуя, взглянув на пожелтевшую

страницу со старым кофейным пятном посередине. — Почему не пятьсот?
— Это слишком…
— Хотя, постойте-ка. Людей в лагере много. Тут надо не меньше тысячи пачек.
— Я не думаю, что это…
— Или, — Накахара нетерпеливо пнул Федора под столом. Тот вздрогнул, словно
очнулся ото сна и резко вскинул голову. — Две тысячи пачек риса на праздник.
Как вам идея? — справился он, сердито глядя в фиалковые глаза.
Достоевский посмотрел на журнал, поёрзал на стуле и утомленно потер

переносицу.
— Юй Лань, оставь нас, пожалуйста, — непривычно тихо попросил он. Девушка

поднялась вместе с журналом, но, едва сделав шаг, замерла, нехотя положила
его на край стола и вышла, постукивая маленькими каблучками. Чуя откинулся
на спинку стула и широко раздвинул ноги. Чертовы джинсы слишком давили в
паху.
— Ну?
— Что, ну? — спросил Достоевский. — Я думал, ты сегодня с дозорными на

вышках. Сам, вроде как, добровольцем вызвался.
— А ты взял и согласился, зная, что я не продержусь там и дня от скуки.
— А ты, небось, с Осаму хотел отправиться, но подумал, что будешь для него
балластом?
Чуя закинул руки за голову и уставился на потолок. Тусклый свет давил на

глаза. Над лампочками летали мушки, с проводов свисали целые фестоны
паутины, а от стен пахло плесенью, вперемешку со свежей краской. Не самое
комфортное место для длительного времяпрепровождения.
— Твоя правда.
— И все? — разочарованно спросил Федор. — А как же — заткнись? Или… не

твоего ума дело? Повзрослел что ли?
— Как же меня порой бесит твоя сучья манера речи, — Чуя расстегнул
спортивную куртку и взъерошил влажные от пота волосы. На складе было
прохладно, но его все равно бросало в жар. Он сложил руки на груди и принялся
лениво разглядывать стоящие вблизи стеллажи. Над одним из них летала
жирная муха, раздражая их беспрерывным жужжанием. — Я задам тебе всего
один вопрос. И хочу услышать на него «да» или «нет». Без выебонов и сарказма.
1019/1179
Федор поднял голову и хмуро посмотрел в единственный глаз Накахары.
— У вас с Алеком все хорошо?
— И почему я должен тебе отвечать? Ты мой личный психолог?
Чуя, как и многие другие, настороженно относился к резким сменам настроения

Федора. Пожалуй, говорить с ним на равных и понимать его с полуслова мог
только Осаму, но его рядом не было, а Накахара не любил быть у кого-то в
долгу.
— Нет, но я единственный у кого есть яйца, чтобы задать тебе этот вопрос в
лицо.
Достоевский открыл рот, но Чуя перебил его.
— Я знаю, что ты не привык к такому, — он наклонился, поднял с пола куски

треснутого цемента и принялся швырять их в муху. Цемент звонко бился о
стеллажи и отскакивал назад, так и не попав в цель. — Но держать все это в
себе не самая хорошая идея. Ты совершенный, но только снаружи, Федь. Душа-
то у тебя человеческая. Может, ты не замечаешь, но другие видят, что ты не в
порядке. Это может вызвать… волнения в городке.
Достоевский вытащил стилет из–за голенища сапога и швырнул его вперед.

Лезвие пролетело прямо над головой Чуи, срезав несколько рыжих прядей.
Накахара повернулся и увидел муху, прибитую к коробу на поддоне.
— Выпендрежник.
— Я думал, она тебе мешает.
— Федор… — грозно позвал Чуя и совершенный, как-то изможденно выдохнув,

сгорбился на стуле.
— Я привык к тому, что в моей голове всегда идеальный порядок, Чуя. А сейчас…
Черт возьми, что дадут эти пустые разговоры?
— Может… порядок? — осторожно предположил он. — Слушай, я прошел через

это дерьмо и необязательно нам всем по очереди вариться в одном и том же
котле. Были времена, когда я творил и говорил такую херню, о которой сейчас
люто жалею. Я позволял ревности, предрассудкам и воспитанию отталкивать все
хорошее, что меня окружало. Ждал, когда другие изменятся ради меня, но не
хотел делать того же взамен. Будь то любовь или дружба, она обречена на
провал, если над ней работает только один, а второй беззаботно пожинает
плоды. И знаешь, что самое забавное? Тебе не нужно нести кольцо в Мордор
через все Средиземье. Надо просто сесть… и поговорить.
Федор улыбнулся как-то грустно и начал тереть лицо руками.
— Знаешь ведь, что мне проще кольцо отнести, чем поговорить по душам. В
моем случае все… не так просто. Я… кажется… — он облизал губы и нахмурился.
— Больше не хочу быть тем, кто я есть. Если бы я только мог взять нож и
вырезать из себя все неугодное. Целиком перекроить себя. Стать другим
человеком.
1020/1179
— Это не что иное, как побег. Почему разговор с Александром так страшит тебя?
Федор резко поднял голову. В его глазах стоял испуг.
— Потому что… этот разговор даст четкое обозначение нашим отношениям.
Господа, некоторые из вас, наверное, заметили, что глава на этот раз выходила
дольше обычного. К сожалению, до конца декабря придется потерпеть такой
"график", ибо сейчас очень не хватает свободного времени.
В эту главу не влезла часть с Александром и миссией ребят (не уложилась по
страницам и потому перенесла на след. главу).
Так же хотела обратить ваше внимание на шапку фанфика и потрясающие
арты от nvoo (chertopolokx).
1021/1179
Часть 78
***
Скучный серый пейзаж не сменялся больше часа. Временами грузовик

подпрыгивал на мелких ямах, но привыкший к тряске отряд не обращал на это
внимания. Кто-то клевал носом, открывая сонные глаза, когда машину
подкидывало в воздух, кто-то играл в карты, а кто-то писал, забившись в углу.
После вспышки злости совершенного, все стали мирные и покладистые. Наконец
наступила долгожданная тишина. Дазай, подперев голову рукой, хмуро смотрел
в окно, пытаясь засечь движение снаружи. Все зараженные словно покинули
город, вразрез словам Хаякавы. Однако, если в чьих-то словах и не следовало
сомневаться, так в его. Хаякава за несколько лет верной службы Федору ни разу
их не подвел. Если этот человек утверждал, что в точке «А» находятся
зараженные, а в точке «Б» спрятаны крупные запасы провианта, то на девяносто
девять процентов так и бывало. И потому, не встретив по пути ни одного
зараженного, Дазай всерьез забеспокоился. Казалось, что сквозь туман они
прямиком едут в раскрытую пасть зверя.
Он поерзал на месте и, опустив стекло, выглянул наружу. Временами Дрейк

озадаченно поглядывал на него, однако не решался спросить, что его
беспокоит, это могло навести сумятицу. Вокруг и так витало напряжение и
невысказанное вслух недовольство. Почти каждый третий в военном грузовике,
прижимая оружие к груди, задавался вопросом: почему я?
Киму хватило одного взгляда на зеркало заднего вида, чтобы прочесть их

мрачное настроение по лицам. Тысяча зараженных, это не один и не два. Это
даже не мутированный, убить которого был шанс, превратив его тело в решето.
Конечно, не меньше рисковали Аксель и его команда, но те, по крайней мере,
могли дать деру в любой момент, ведь дорога перед ними будет открыта, в
отличие от них, кого мгновенно возьмут в плотное кольцо, если ошибется или
запаникует хоть один. Да, у них имелся четкий план и каждый в нем играл свою
роль, тем не менее все поглядывали друг на друга с недоверием.
Джейсон с огромной радостью выбросил бы из грузовика Юдая, безжалостно

скормив его зараженным. Следом он отправил бы Рейко, с первой же минуты
заметив, как она потирает руку и морщится. Хоть у Картера и были размолвки с
Кармой, ее он бы держал рядом, как надежного и опытного бойца. То же самое
касалось всего четвертого отряда из восьми человек. С ними он когда-то прошел
через огонь и воду. Что касалось Араки, Эрика и Джиро, мнение о них
складывалось неоднозначное. Эти ребята не были приучены к подобного рода
заданиям. Их деятельность мало отличалось от обязанностей Хаякавы и потому
Картер решил, что будет держаться подальше от этой тройки, когда начнется
жара.
— Что ты там пишешь уже больше часа? — не выдержала Карма. Она было
потянулась к рукописям Джиро, но тот быстро одернул руку, а затем прижал
старенький исписанный блокнот к груди.
— Какая тебе разница? — уж слишком недружелюбно бросил он, чем удивил

всех присутствующих. Даже Дазай оторвался от лицезрения унылого пейзажа и
1022/1179
повернул голову.
— Извращения, небось, какие пишешь, — усмехнулся Джейсон. — Дай-ка

почитать.
— А тебе только извращения и подавай, — огрызнулся Араки. — На кой тебе

сдалась его писанина?
— А ты его муженек что ли? — подковырнул он.
— Боюсь, пока ты будешь читать каждое предложение по слогам, мы все тут

зачахнем от скуки, — вклинилась в перебранку Рейко.
Карма почувствовала себя неловко, из-за того, что вызвала очередную волну
обмена колкостями. Вот кто тянул ее за язык? Она ведь не подразумевала
ничего дурного, когда обратилась с вопросом к Джиро. Ее младшая сестра тоже
когда-то увлекалась писательством и мечтала однажды написать полноценную
книгу. Жаль, болезнь унесла ее раньше, не позволив воплотить мечты в
реальность. Карма частенько попрекала ее вкусы и призывала сестру взяться за
ум. Но видят боги, с момента ее смерти не было и дня, чтобы она не корила себя
за прошлое.
Дазай тяжело вздохнул. Невооруженным взглядом было видно, что отряд

разделился на две противоборствующие стороны. Впрочем, там, где появлялся
Джейсон, всегда начинались ссоры и мордобой. Тем не менее, каким бы
ужасным типом его ни считали, Осаму на его счет не беспокоился. Картер не
просто так занимал свою должность и в нужный момент перевоплощался в
совершенно другого человека. В остальное же время пусть себе плюется ядом.
— Ну будет вам, — первым сдался сам Джиро, поняв, что ближайшие полчаса
пыль вокруг него не осядет. — Я просто пишу небольшие рассказы в свободное
время. Довольны?
— И о чем, позволь узнать, твой рассказ? — спросил совершенный, сев

вполоборота. Краем глаза он заметил Тойоту, промчавшуюся мимо. Видимо,
потеряв их из виду, они таки сбавили скорость. В голосе Дазая не было и толики
любопытства. Он, скорее, хотел увести разговор в другое русло и ему удалось.
Джиро тут же расправил плечи и гордо выдал:
— Это фантастика. Мой главный герой — Афаелион…
— Ну хоть не Армагеддон, — съехидничал Дрейк. Дазай метнул на него кислый

взгляд. Ей-богу, чем не угодил ему Армагеддон? Всяко лучше, чем ворон
зовущийся Орландо! Джиро тем временем продолжил:
— В детстве он был сиротой…
— А повзрослев перестал им быть? — спросил Картер, пытаясь не засмеяться.

Джиро фыркнул, пожал плечами и сделал вид, словно не услышал его
комментария.
— Когда Афаелиону стукнуло пятнадцать, он обнаружил у себя особые силы…
— Не слишком ли ты быстро перескочил с его детства на юношество? — Дазай

1023/1179
приподнял светлую бровь. — Куда подевались пятнадцать лет его жизни? Ты
правда ограничишься всего одним предложением?
Рейко низко опустила голову, чтобы Джиро ненароком не увидел, как она
смеется.
— Его детство было не столь захватывающим, — попытался оправдаться он. —

Все веселье начинается в пятнадцать.
— Так и начал бы с пятнадцати лет! — рявкнул Дрейк. — Клянусь, не каждый

сможет, написав всего три предложения, втиснуть в них столь огромную
сюжетную дыру!
Дазай время от времени поглядывал в окно. Пейзаж оставался все таким же

невзрачным и серым. Одна унылая улица сменялась другой. Но как было странно
объезжать кварталы и не слышать привычного рыка, хрипов, завываний и
скулежа заражённых псов. Он открыл бардачок, вытащил карту и сердито
уставился на нее. Сюрпризы совершенный ненавидел и сегодня его неприязнь к
ним была особенно сильна. Дрейк бросил взгляд на карту в его руках, а затем
задумчиво уставился на дорогу, прикусывая зубами фильтр сигареты.
— …и я еще не все дописал. Кому вообще удастся писать в таких условиях!

Каждый третий так и норовит сунуть свой длинный нос в мои страницы!
Бреннан, сидящий возле Джиро, бесцеремонно закинул руку на его плечо и

принялся зачитывать содержимое блокнота.
— Спустя полчаса Афаелион отошел в царство Морфея, — проговорил он громко

и с интонацией. В его речи звучал легкий ирландский акцент. Карма часто
задавалась вопросом, как этого парня занесло в их края, так далеко от родины.
Бреннан Коннолли был лучшим другом Картера и эти двое в пару часто
досаждали остальным. Однако Арата считал их своими лучшими бойцами и на
мелкие хулиганства смотрел сквозь пальцы. Право, какое этому вояке дело, к
кому эти двое подкатывают свои яйца в свободное время и с кем собачатся где-
нибудь в подворотне.
После слов Коннолли в грузовике повисла тишина, а затем раздался громкий

взрыв хохота. Дазай, прикусив губу, сделал вид, что активно изучает карту,
однако и его плечи подрагивали от смеха.
— Да пошли вы! — возмутился Джиро, резко захлопнув блокнот. — Это

устоявшееся выражение! Все его используют!
— То есть, отправляясь спать, ты говоришь, что идешь в царство Морфея? —

смеясь, спросил Дрейк.
— Говорю! — ощетинился он. — Писательство не легкое дело и требует

большого опыта и словарного запаса. Ты-то сколько книг прочитал за всю свою
жизнь?
— Четыре, — гордо ответил Ким.
— Четыре сотни прочитанных книг еще не делает тебя… стой, — он изумленно

вытаращился на Дрейка. — Четыре?..
1024/1179
Дазай, увидев ворона, кружащего над машиной, быстро сложил карту. Орландо
влетел в салон через открытое окно, сел на плечо совершенного и встряхнул
крыльями. К его ноге был привязан небольшой сверток, обернутый в тонкий
кусок ткани. Он бережно развязал его и неторопливо пробежался глазами по
тексту. На его лице заиграла довольная улыбка. Он вновь вытащил из бардачка
карандаш, кусок бумаги и принялся что-то писать, прикусив кончик языка.
Временами он поглядывал в окно, словно кого-то высматривал в тумане краем
глаза. Ким удивленно приподнял бровь. И как это он сразу не догадался, кому
Дазай шлет записки. Кому еще он мог улыбаться с такой нежностью в глазах?
Интересно, Федор в курсе, как эти двое используют бедолагу Орландо? Хотя,
почему бедолага-то? За каждый вылет он получает по сухарику.
— … я, конечно, все понимаю, — продолжал тем временем Джиро, потирая

корешок блокнота, — но хоть мир и изменился, люди не должны оставлять в
прошлом самообразование. О чем можно говорить с такими людьми? Он,
вероятно, только и…
Дазай, покончив с запиской, повернулся назад и перекинул руку через бортик.
— Значит, если твой дом внезапно загорится и спасать тебя придет пожарный,
прочитавший за всю жизнь одну-две книги, ты не позволишь ему себя спасти?
Куда этот невежа лезет, а?
Карма усмехнулась и перевела взгляд на Джиро.
— Нет… То есть… — он почесал затылок и неловко пожал покатыми плечами.

Джейсон вовсю сверлил его издевательской ухмылкой. — Я имел в виду…
— Мы поняли, что ты имел в виду, — вновь перебил его Дазай. — Ты считаешь,

что среди нас ты самый начитанный, а потому и решил, что самый умный. Но
видишь ли, не всегда количество прочитанных книг делает тебя умнее или
мудрее. Важно… — он резко замолк на полуслове и накренил голову вбок,
словно прислушиваясь к чему-то. Все в грузовике насторожились. Джейсон до
скрипа сжал автомат в руках. Карма проверила кобуру, Рейко и Юдай нервно
поерзали на месте. Остальные же внимательно следили за совершенным, затаив
дыхание. — Останови машину, — приказал он и Ким подчинился.
Туман за два часа не рассеялся. Напротив, стал гуще. Мелкие капли дождя
сеялись с неба, однако ветра не было и туман словно застыл на месте.
— Не нравится мне это… — прошептал Дрейк, опустив ладони на револьверы.

Совершенный вышел из грузовика, остальные вылезли следом, напряженно
оглядываясь вокруг.
— Держитесь рядом, — негромко произнес Дазай, глядя снизу-вверх на

полуразрушенный мост. Они могли бы занять наиболее выгодную позицию,
однако проехать через него было невозможно из-за брошенных машин. — Я
поднимусь наверх и попробую осмотреться. Дожидайтесь здесь.
— Эй, я с тобой, — Дрейк передал рацию Карме и пошел за совершенным. Дазай

молча кивнул. Всего несколько минут назад он слышал странные звуки, словно
кто-то стучал по трубам. Если бы это были зараженные, о которых доложил
Хаякава, вряд ли вокруг было бы так тихо. Можно не услышать одного
1025/1179
инфицированного или двух, однако тысячу — невообразимо. Вывод
напрашивался сам, либо он услышал мутированного, либо поблизости
находились люди. За целые сутки армия зараженных вполне могла сменить
курс. И тем не менее совершенный понятия не имел, как инфицированные ведут
себя в тумане. Прежде он никогда не обращал внимания на эту маленькую, но
важную деталь. Абсолютная уверенность в своих силах и превосходство над
другими видами значительно ослабили его бдительность.
— Что тебя так беспокоит? — спросил Ким, поднимаясь следом за Дазаем на

полуразрушенный мост.
Сквозь старый треснувший асфальт пробивалась трава. Железные парапеты

покрылись ржавчиной и пылью, а где-то, отломанные, слабо покачивались из
стороны в сторону, вот-вот готовые свалиться вниз. Один вид тянувшихся в ряд
брошенных машин вызвал тоску и уныние. Осаму уперся руками в невысокий
бетонный барьер и принялся угрюмо осматривать местность. Дождь путал
запахи, шум сбивал с толку. Пахло разложением, гнилью, мокрым асфальтом,
перегноем, дешевыми духами и дезодорантом. Кто-то по сей день пользовался
этими благами цивилизации и хранил их жалкие остатки, как зеницу ока.
Совершенный посмотрел на иссохшее тело, наполовину вывалившееся из
старенькой Хонды. Удерживал его в водительском кресле только полусгнивший
ремень безопасности. В машине позади находились аж четыре тела. На стеклах
остались следы кровавых разводов. Из салона тянуло пылью и резиной. Дазая
окружала сильная мешанина запахов, сбивавшая с толку и от того он злился,
чувствуя свою беспомощность.
— Наверное, не стоило нам разделяться.
— Почему же? — Дрейк встал рядом, полностью повторив его позу. —

Зараженных поблизости нет. Управимся быстрее, если будем искать
местонахождение гнильцов тремя отрядами. С первым Аксель, он своих в обиду
не даст. Во втором отряде людей в два раза больше, чем у нас. Да и какой смысл
всем ехать друг за другом и понапрасну тратить топливо?
Дазай потер лицо ладонями и выпрямился.
— У меня дурное предчувствие, Дрейк. Надо сворачиваться и валить отсюда. В

таком тумане вы зараженных и в трех метрах от себя не разглядите.
Ким внимательно посмотрел на него.
— Значит, возвращаемся? А как же Хаякава и…
— К черту Хаякаву! Я не хочу рисковать людьми. Если зараженные подберутся к

лагерю, мы их убьем.
— А как же остальные объекты? Думаешь, один Баз справится с зараженными?

Стены все еще не достроены и…
Под мостом раздался чей-то смех. Смеялся то ли Джиро, то ли Араки. Карма что-
то быстро произнесла, вытащила нож из-за пояса и направилась к ним быстрым
шагом. Дрейк не слышал их голоса и не видел никого с высоты моста. Только
всепоглощающий туман и звук дождевых капель, бьющихся о железные
парапеты и крыши машин, однако Осаму прекрасно разобрал каждое ее слово.
1026/1179
«Не провоцируй их».
Ненавижу просыпаться по утрам. Особенно зимой.

Стоит сбросить одеяло, как мигом тело пронзают тысячи мелких ледяных
иголок.
Юдай.
Джейсон, сложив руки на груди, стоял, прислонившись к грузовику. Бреннан

хмуро сбивал с огромных колес засохшие куски грязи. Карма и Рейко о чем-то
тихо переговаривались. Джиро со своей командой ждали возвращения
совершенного, осматривая конструкцию моста-туннеля. Юдай держался
особняком. Военные, наученные горьким опытом, ни на секунду не теряли
бдительность.
Джиро похлопал рукой по мокрому кирпичу, затем зашел под круглую арку,
разглядывая бетонные плиты, предупредительные знаки, выцветшие разметки
на дороге и нерабочие пыльные светильники. Под мостом было темно и туманно.
Проход загораживала длинная металлическая сетка. Джиро ее присутствие
показалось странным. Он вытащил небольшой черный фонарь и принялся
светить им. Что-то шелохнулось в темноте. Эрик и Араки настороженно
— Что ты делаешь?
— Там кто-то есть, — ответил он, навалившись на сетку всем весом. Света
фонаря было недостаточно и потому он всеми силами пытался протолкнуться
вперед, сдвинув ее с места. Однако железные трубы были плотно зажаты между
бетонными плитами.
— Тебе не кажется, что проход перекрыт неспроста? — Араки потянул его за

куртку. — Джиро, оставь это. Давай дождемся Осаму.
— Нам теперь постоянно на него полагаться? Вы не заметили, что когда

совершенные отправляются с нами на задания, мы напрочь теряем
самостоятельность? Только и делаем, что ждем от них указаний.
— Что в этом плохого? — раздраженно спросил Эрик. — Если их присутствие

гарантирует мою безопасность, я не прочь подчиняться приказам и ждать их
указаний. К тому же ребята они толковые.
— Вот и подчиняйся им, словно безмозглый скот, — фыркнул Джиро и зло вырвал
капюшон из пальцев Араки. — Мы командой через огонь и воду прошли и
никакие совершенные нам не требовались. А тут нас разделяют и отправляют
хрен пойми куда.
— Так ты из-за этого злишься? Потому что капитан тебя с Голди разлучил?
— Не злюсь я! — огрызнулся он. — Просто не понимаю, зачем изменять

1027/1179
привычный порядок вещей.
— Это уже не тебе решать, — нахмурившись, ответил Араки. Вдруг что-то

шевельнулось за сеткой, а спустя мгновение зараженный влетел в нее всем
телом. Эрик, Араки и Джиро отпрянули назад. Вскоре зараженных стало двое,
затем четверо, а спустя всего несколько секунд целая толпа инфицированных
навалилась на сетку, пытаясь прорваться сквозь нее. Испуг на лице Джиро
сменился злорадной ухмылкой. Он поднял с земли камень и, замахнувшись,
швырнул вперед. Инфицированный издал пронзительный рык и начал
разъярённо гнуть металлические прутья.
— Что, не можешь достать? — издевательски бросил он, поднимая с земли еще

несколько увесистых камней. Один попал заражённому в лоб, второй в кадык,
третий в скулу.
— Что ты творишь?! — крикнул Эрик, грубо толкнув его. — Не видишь, это злит
их?
— Какая разница? Они там, а мы здесь.
— Не провоцируй их! — крикнула Карма, торопливым шагом приближаясь к ним.

Джейсон, Конноли, Рейко и Юдай уже бежали следом, держа оружие наготове.
Но вдруг случилось то, чего так боялась Карма. Сетка прогнулась наполовину и
зараженный, в которого попал камень, перелез через хаотично столпившиеся
тела и прыгнул на Джиро, широко раскрыв почти беззубую пасть. Вместе они
упали на землю и покатились вниз. Джиро вырывался изо всех сил,
одновременно пытаясь держать инфицированного на расстоянии. Карма
прицелилась, однако из-за того, что они постоянно двигались, боялась
выстрелить и промахнуться. Вытащив нож, она схватила зараженного за волосы
и резко потянула назад. Но каково было ее удивление, когда вес тела внезапно
пропал, а в руке осталась лишь грязная копна волос.
— Пригнись! — крикнул Джейсон. Тело Кармы среагировало быстрее разума.

Раздался выстрел и зараженный отлетел назад с огромной дырой в голове.
Разъярённые инфицированные все толкали металлическую сетку и вскоре

трубы, на которых она держалась, выскользнули из бетонных блоков. Одна
согнулась пополам, вторая заскользила по асфальту и уперлась одной стороной
в стену моста. Однако этого было вполне достаточно, чтобы преодолеть
сдерживавшее их препятствие. Джиро отполз в сторону, вытирая кровь с
содранной на лице кожи. Нащупав пистолет в кобуре, он поднялся на
негнущихся ногах и поспешил на помощь друзьям. Конноли стрелял,
взобравшись на грузовик. Его примеру последовали и остальные, кому
зараженные не перекрыли к нему доступ. Юдай прятался за бетонным блоком,
убивая инфицированных точным выстрелом в голову. Он не стрелял без разбору,
так как не знал, сколько их осталось под мостом и потому страховал тех, кто не
успел добежать до грузовика. Карма, увидев Эрика, придавленного сеткой,
бросилась к нему на помощь. Всех, кто мешал ей на пути, снимал Джейсон.
— Ты цел?! — спросила она. От выстрелов звенело в ушах. Глаз Эрика был залит
кровью, кожа на лбу разодрана и вывихнуто плечо. Тот вяло кивнул в ответ и
предпринял очередную попытку подняться. — Подожди, я освобожу тебя.
Карма схватила сетку обеими руками и потянула наверх. Звуки выстрелов не

1028/1179
стихали. Заражённые падали замертво рядом и она знала, кому обязана
спасением. Картер с лихвой компенсировал отвратительный характер. Эрик кое-
как выполз из-под ловушки и тут на помощь поспешил Юдай. Он закинул его
руку на плечо и поковылял с ним в сторону.
Карма собиралась занять безопасную позицию, пока военные отвлекали
зараженных, но, увидев, как Осаму спрыгнул с моста, на секунду замешкалась.
Этого времени хватило, чтобы зараженный впился гнилыми зубами ей в ногу.
Она зарычала и, словно озверев, принялась колотить инфицированного голыми
кулаками.
— Карма! — крикнул Джейсон.
Черная зловонная кровь из простреленной головы брызнула на ее лицо. Она

спихнула с себя труп, подвернула брючину и, посмотрев на кривой укус, грязно
выругалась. Картер быстро опустился перед ней на одно колено и бросил
нечитаемый взгляд на рану.
— Меня укусили, — тяжело выдохнула она.
— Я не слепой, — уклончиво ответил он. — Карма, от ноги придется избавиться.
— Так руби, черт возьми!
Несколько зараженных, словно соломенные куклы пролетели мимо и ударились

о стену. Джейсон пересекся взглядом с совершенным. С появлением Осаму ряды
зараженных значительно поредели. Невосприимчивый к укусам и царапинам, он
разрывал их пополам голыми руками и отбрасывал в сторону. Однако на место
одного убитого тут же прибегали другие и яростно бросались на него. Дазай
прежде никогда не замечал, чтобы инфицированные вели себя подобным
образом. Без сомнений, кто-то спровоцировал их.
Он с беспокойством посмотрел на Карму, затем на Дрейка. Тот понял его без

слов. Осаму отбросил зараженных и сорвался с места. Ким перехватил волну
несколькими выстрелами из револьверов.
— Ногу надо… — начал он, потеснив Джейсона в сторону.
— Я, блять, знаю! — крикнула Карма. — Кто-нибудь возьмется за дело?!
— Я сбегаю за аптечкой, — произнес Дазай.
— Нет! Стой! — она схватила его за штанину. — Это займет слишком много
времени, даже с твоими способностями.
— Надо обработать хотя бы нож. Вдруг у тебя начнется…
— Просто отрежь ее, Осаму, ради всех богов! Я не хочу стать одной из них.
Дазай колебался еще секунду, затем выдернул ремень и разорвал брючину

Кармы. Ткань разошлась под его пальцами с тихим треском.
— Прикуси что-нибудь, будет больно, — предупредил он, вытаскивая охотничий

нож. Джейсон, затаив дыхание, наблюдал за происходящим со стороны. Осаму
был прав, как ни крути, риск был большой. Если они начнут резать ногу, она
1029/1179
может потерять сознание от болевого шока. Может умереть от потери крови,
либо остановки сердца. Даже если Карма все стойко перенесет, велика
вероятность заражения сепсисом. Конечно, если добраться до аптечки или
привезти ее в убежище, Уинсли, Хибаяши и Молли Грэм позаботятся о ней, но…
— Джейсон! — прикрикнул Дазай. — Хватит, блять, в уши долбиться! Я сказал

держи ее!
Картер тут же отвел взгляд от моста, куда какое-то время смотрел с

подозрением, затем подбежал к Карме и, слегка подтянув ее наверх, крепко
обхватил руками.
Дазай много раз убивал. Убивал врагов, убивал ради пропитания, убивал из
ревности, а порой, впадая в безумие. Однако сейчас, чувствуя в руках вес ножа,
он заволновался. Конечно, эту работенку он мог подкинуть Джейсону или тому
же Юдаю. Этот парень часы напролет коротал в лазарете и, наверняка, куда
больше в этом понимал. Но никому из них не хватило бы сил сделать это быстро.
Тут совершенному не было равных.
Когда лезвие обожгло кожу, Карма сжала челюсти и с такой силой впилась
пальцами в бедро Джейсона, что тот поморщился на секунду, но не проронил ни
слова, лишь крепче прижал ее взмокшую спину к груди. Осаму действовал
быстро. Картер молча смотрел, как острое лезвие проходит сквозь плоть,
разрезая ее словно масло. Карма не издала и звука, понимая, что криками может
привлечь нежеланное внимание зараженных. Всю свою боль она срывала на
Джейсоне, впившись в него мертвой хваткой. Ее лицо покраснело, на шее и лбу
вздулись вены, а лицо покрылось испариной. Казалось, она вот-вот потеряет
сознание от боли, однако Карма выдержала. Дазай бросил нож на землю и
спешно протер окровавленные руки о грудь.
— Нужно…
Громкий пронзительный рык пронесся по округе. Все трое изумленно подняли

головы и застыли в ужасе. Сначала они услышали тяжелый топот, а затем из-под
моста выбежал мутированный. Едва оказавшись на свету, он схватил стоявшего
ближе всех Араки, разорвал его на две половины и вновь заревел. Военные,
стоявшие на крыше грузовика, разом отпрянули назад, когда им под ноги упало
оторванное туловище.
— Араки! — закричал Джиро, побледнев от страха. — Он убил Араки!
— Джиро, назад! — Рейко собиралась было выскочить из укрытия, но Юдай грубо

потянул ее за руку назад.
— Тебе жить надоело?! — взволнованно прошипел он, дрожащими пальцами

отправляя в магазин последние патроны.
Мутированный достигал почти трех метров. Крупный живот, покрытый

глубокими язвами и личинками насекомых, свисал до самого паха. Огромный
«жабий подбородок» прятал шею. Толстыми посиневшими пальцами он держал
голову Араки, а второй рукой прикрывал лицо от летящих в него пуль. Подобное
нахальство окончательно помутило рассудок Джиро. Он вытащил нож из-за
пояса раненного Эрика и, что-то неразборчиво выкрикнув, побежал на монстра.
Где-то глубоко в подсознании он понимал, насколько глупый поступок
1030/1179
совершает. Понимал, что одно неверное движение и он повторит судьбу друга,
однако неконтролируемый гнев подхлёстывал его, заставляя бежать вперед,
сломя голову.
Мутированный раздавил череп Араки массивной ногой и согнул руки. Из толстых

переломанных локтей торчали острые кости, длиной почти в полметра. Вдруг
Джиро почувствовал, как кто-то больно пихнул его в плечо и оттолкнул в
сторону. Он упал на отломанные куски бетона и поморщился от боли.
— Идиот! Что ты собрался делать с этой зубочисткой?!
— Дрейк, берегись! — в ужасе закричал Дазай.
Карма вяло отняла голову от плеча Джейсона, по ее спине прошел табун

мурашек. На грани потери сознания она увидела, как мутированный ударил
Кима локтем и отшвырнул на несколько метров. Он ударился спиной о
старенькую зеленую Митсубиси и замер, низко свесив голову. Совершенный
бросился следом, но не тут-то было. Мутированный широко раскрыл пасть с
мелкими острыми зубами, и издал оглушительный рев, от которого у всех
заложило уши. Дазай отпрыгнул назад, едва уклонившись от удара. Каменная
плита разлетелась в щепки, поранив всех, кто находился рядом. Джейсон,
перешагивая через зловонные тела зараженных, второпях взобрался в грузовик
и, уложив Карму на скамейку, принялся копаться в рюкзаках.
— Джей, что с… Дрейком? — прошептала она.
— Лучше о себе подумай, — буркнул он, раздраженно вываливая все

содержимое сумки наружу.
Грузовик резко тряхнуло. Бреннан отодвинул тент, заглянул внутрь, затем

исчез. Звуки выстрелов возобновились. Дазай медленно отходил в сторону,
уводя за собой мутированного. Юдай принялся активно махать руками, пытаясь
привлечь внимание военных.
— Не стреляйте! Вы провоцируете его! Совершенный сам с ним справится! Не

стреляйте!
И тем не менее Дазай не мог сконцентрироваться, каждые полминуты

отвлекаясь на Дрейка. И как только он отводил взгляд, мутированный тянул к
нему огромные толстые руки, словно пытаясь заключить его в объятия. Уже
побывав однажды в желудке похожей твари, Осаму совершенно не хотел
повторять этот неприятный опыт. Уклонившись от удара, он поднял с земли
ржавую железную трубу и, широко замахнувшись, ударил. Раздался глухой звук.
Мутированный, схватившись за голову, попятился назад, едва не свалившись на
землю. Дазай раздраженно перекинул трубу из одной руки в другую, готовясь
снести ему голову. Однако случилось нечто неожиданное, что вогнало его в
ступор. Монстр развернулся и на огромной скорости побежал в обратную
сторону.
— Что… — Юдай схватился за голову. — Почему он возвращается…
— Какая к черту разница! — Рейко бегло огляделась и начала торопливо

собирать куски бетона. Юдай сразу понял ее замысел и присоединился к ней.
1031/1179
— Это самоубийство, Рей, — прошептал он.
— Знаю. И поэтому пойму, если ты убежишь, — ответила она. — Надо отвлечь

его внимание от раненных.
Юдай громко фыркнул. Выпрямившись, он взял небольшой камень, подбросил

его, а затем швырнул в мутированного.
— Эй, ты! Жирный гнилой хрен! Иди сюда!
— Иди сюда! — повторила Рейко, бросив в него камень.
— Что вы творите?! — крикнул Дазай. — Уходите! Он вам не по зубам!
— Мы знаем… — выдохнул Юдай, понимая, что совершенный не успеет

добежать, а они унести ноги.
Мутированный бежал прямо на них и казалось, что земля дрожит от каждого его
шага. Рейко выронила камни и встала возле Юдая, затаив дыхание от страха. В
голове у нее пронеслась мысль, а прожила ли она эту жизнь достойно? Добилась
ли того, чего хотела? Ее мать после смерти отца ударилась в веру и постоянно
жаловалась дочери, что скорее раньше ляжет в могилу, чем дождется от нее
внуков. Рейко боялась детей, а особенно брать их на руки. Они напоминали ей
огромное болтающееся желе в пеленках. И тем не менее каждый третий считал
своим долгом поговорить с ней о радостях материнства. Леона Цабрерра, ее
ворчливая тетка, как-то сказала, что на смертном одре она непременно
пожалеет о том, что не обзавелась хотя бы одним ребенком. Рейко улыбнулась.
Она ни о чем не жалела.
Мутированный бежал на них, не обращая внимания на выстрелы. Конноли

намеренно целился в ноги, надеясь замедлить его, однако монстр лишь
распалялся сильнее. Рейко зажмурилась. Вблизи он казался еще ужаснее,
возвышаясь над ней на целый метр. Юдай же, напротив, высоко задрал голову, с
нескрываемым ужасом на лице разглядывая тварь. Все его тело было покрыто
мелкими отверстиями от пуль. Толстая прочная кожа и слой жира замедляли их,
а затем плавили. Дазай не ошибся в своих выводах. Мутированный мог пожирать
добычу всем телом. Ужасная смерть, как ни погляди.
Юдай часто слышал, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами.
Однако он испытал лишь сожаление. Перед глазами пронеслось не прошлое, а
одинокая фигура Накаджимы, идущая по дороге с тростью.
Можно ли считать, что теперь я искупил свой грех, с горечью подумал он.
Мутированный занес руку над их головами, но вдруг раздался громкий рык и

огромная тень накрыла всех троих. Юдай и Рейко, вскрикнув, отпрянули. Химера
обвила мутированного длинным шипастым хвостом и впилась ядовитыми
острыми клыками в лысый череп. Монстр зарычал в ответ и принялся
разъяренно колотить свободной рукой чешуйчатый живот. Химера подняла его в
воздух и несколько раз ударила о землю, проломив асфальт и сплющив все
машины, стоящие поблизости.
Бреннан выронил оружие и застыл с открытым ртом. Дазай вздохнул с
облегчением. Перепрыгнув через капот машины, он побежал к Дрейку. Ким так и
сидел неподвижно, прислонившись спиной к колесу. В одной руке он держал
1032/1179
револьвер, вторую прижимал к животу. Совершенный опустился перед ним на
колени и принялся осматривать его тело.
— Дрейк? — негромко позвал он, чувствуя легкое покалывание в затылке. Это

происходило каждый раз, когда несчастье дышало в спину. Каждый раз, когда
он действовал наперекор интуиции. Казалось, словно невидимое нечто нависает
над ним и давит тяжелой аурой. Ким поднял глаза и Дазай крупно вздрогнул.
Это был взгляд умирающего человека. Он был бледен и слаб. Револьвер
выскользнул из его руки, вторую Ким отнял сам. Осаму широко распахнул глаза.
— Нет… Нет! Нет! Нет! Дрейк! Нет, прошу…
Совершенный принялся заталкивать внутренности обратно, не замечая, как

слезы текут по его щекам. Он вытер глаза окровавленными руками, и крепко
прижал обе ладони к его животу. Кровь вытекала сквозь пальцы и тонкими
ручейками впитывалась в рукава его черной рубашки.
— Погоди. Я все исправлю. Это сущий пустяк! Бывало и хуже, — его голос
дрожал, в желтых глазах стояли ужас и паника, — Дрейк? Дре-ейк?
Ким опустил руку на его затылок и мягко прижал к своему плечу. Совершенный
беззвучно плакал. Его разрывало на части от ярости и безысходности.
— Осаму… — едва слышно прошептал он. — Мои… револьверы… Возьми их.
— Ты не умрешь, — с нажимом повторил он, намеренно не глядя на свои руки. —

Как же твоя книга, черт возьми?
Дрейк вяло улыбнулся.
— Не плачь. Надеюсь… я наконец встречусь… — он медленно опустил голову и

закрыл глаза, — с… сестрой.
Вокруг воцарилась мертвая тишина. Химера утащила мутированного под мост,

где, вероятно, и разорвала его. Рейко сжала руку Юдая. Конноли рухнул на
землю, не веря своим глазам. Он всегда восхищался Кимом, считая, что в бою и
стрельбе ему нет равных. Джейсон, прикусив губу, угрюмо смотрел на тело
Дрейка. Они не были близкими друзьями, но всегда уважали друг друга.
Раненые тихо стонали и корчились на земле от боли. Эрик прислонился спиной к
дереву и подтянул сломанную ногу. Неподалёку раздался скрип шин. Спустя
минуту серебристая Тойота остановилась возле грузовика. Первым из машины
вышел Аксель, с ног до головы покрытый кровью. Во втором человеке Юдай едва
распознал своего друга Таку. Ему оторвало ухо и несколько пальцев на руках,
все его лицо было в страшных кровоподтеках. Остальных двух он не знал, хоть и
видел их часто в убежище.
Дазай прислонил тело Дрейка к машине, прошел мимо удивленного Акселя и

остановился напротив своей команды.
— Кто это был? — ледяным голосом спросил он. — Кто спровоцировал

заражённых?
Все начали переглядываться. Эрик поморщился. Аксель, сложив руки на груди,

принялся наблюдать, решив не вмешиваться. Джиро поскреб засохшую кровь на
щеке и, оглянувшись вокруг, неловко сделал шаг вперед.
1033/1179
— Осаму, я не думал… Они были за сеткой, и…
Дазай вытащил один из револьверов Дрейка и выстрелил несколько раз. Джиро

замертво свалился на землю, изуродованный до неузнаваемости.
Мрачно кивнув Акселю, совершенный подошел к Митсубиси, бережно поднял

тело Дрейка и залез с ним в грузовик. Аксель поднялся следом. Несколько минут
они сидели в тишине, прислушиваясь к стенаниям и тихим перешептываниям
снаружи. Карма лежала на скамейке без сознания. Ее нога была перебинтована.
Рядом валялась открытая аптечка и куча использованных бинтов. Аксель присел
на край скамейки, широко расставив ноги. В кузове пахло спиртом, краской и
потом. Он поднял голову, посмотрел на бледно-зеленый тент, затем взглянул на
Дазая.
— Третьей группы нет. Всех уничтожили.
Осаму устало вздохнул.
— Что случилось?
— С ними не было совершенного, — ответил Аксель, отрывая заусеницы на

большом пальце. — Зараженные всех убили. Один из грузовиков был
перевернут. Полагаю, им тоже не повезло встретиться с мутированным.
— Как они разделились?.. — Дазай вытер мокрые глаза о плечо и несколько раз
моргнул. — Хаякава сказал, что они идут одной большой толпой.
— У меня нет ответа, Осаму, — Аксель посмотрел на бледное лицо Дрейка. —

Мне жаль. Он был хорошим парнем.
— Да. Мне тоже.
***
Он открыл глаза и судорожно вздохнул. Вокруг царил легкий полумрак.

Полуистлевшая свеча горела в старом канделябре, освещая небольшую комнату,
которая показалась ему смутно знакомой. Он согнул онемевшую руку и
вздрогнул. Небольшая игла выскользнула из вены и бесшумно ударилась о
мягкий подлокотник кресла.
Напротив спал человек, прикрыв лицо рукой. Видимо, свеча мешала ему заснуть.
Рюноске медленно приподнялся и долго сидел в одной позе, глядя перед собой.
В горле першило, а перед глазами стояла легкая пелена. Он потянулся к лицу и
ошарашенно застыл, увидев свою правую ладонь. Его сердце бешено
заколотилось, руки затряслись от волнения. Он то сжимал, то разжимал кулак,
не веря своим глазам.
Во снах он никогда не видел себя прежнего. Его переживания были столь

сильны и постоянны, что даже засыпая он весь тяжкий груз на своем сердце
переносил в мир грез. Отвергнутый в обоих мирах. Брошенный, покалеченный и
1034/1179
одинокий.
Юноша в кресле зашевелился, убрал руку с лица, а спустя мгновение открыл

сонные глаза. Слишком яркие и выразительные. Рюноске внимательно
посмотрел на него, затем снова огляделся вокруг. Точно. Он знал это место. В
этой комнате он встречался с близнецами по ночам.
Ринья тем временем осторожно поднялся, боясь спугнуть его. Всю сонливость
как рукой сняло. Однако Акутагава выглядел на удивление спокойным. Он еще
какое-то время смотрел на свою ладонь, а затем заговорил. Его голос был
непривычно низкий и хриплый.
— Я отчетливо помню, как приложил пистолет к виску и нажал на курок.

Сначала я подумал, что это сон, но здесь нет человека, который поджидает меня
каждую ночь.
Ринья повернулся в кресле и свесил одну ногу. Рюноске посмотрел на белый

штатив, потом на катетер в его руке.
— Я ожидал более бурную реакцию, — признался совершенный. В его голосе все

еще чувствовалась настороженность и напряжение. Впрочем, неспроста.
Акутагава, вероятно, еще не до конца понимал, что произошло.
— Да, следовало бы, — спокойно ответил он, потирая босые пятки друг о друга.
— Осаму часто грешил… этим, — он кивком указал на штатив. — Я лишь сложил
два и два. Только не понимаю, зачем тебе это.
Ринья открыл рот и сразу же закрыл. Акутагава поднялся, но, едва сделав шаг,
почувствовал ужасную слабость в ногах и чуть было не свалился с невысокого
подиума. Сугавара отреагировал молниеносно. Он подхватил его прямо в
воздухе и уложил обратно в кресло.
— Рано. Тебе нужно набраться сил. Я приготовлю… — он замолчал на полуслове,

окончательно сбитый с толку. Рюноске прикрыл лицо новой рукой и поджал
губы.
— Там не было ничего… — сказал он настолько тихо, что даже Ринье пришлось
навострить слух. — Только темнота и холод. Больше ничего…
Хиде, стоящий в дверном проеме, молча переглянулся с братом. Орландо сидел

на подоконнике, лениво расправляя мокрые крылья. Сугавара прошел в
середину комнаты, что-то быстро написал в блокноте, затем оторвал кусок
исписанного листа и прицепил его к крупной когтистой ноге.
— Лети, — промолвил он, приоткрыв для ворона окно.
1035/1179
Часть 79
Каждую минуту моей жизни занимали угрюмые мысли. Я думал о том, что от
меня пахнет, но слишком холодно, чтобы мыться. Думал о том, что в последний
раз ел несколько дней назад. Часто на полном серьезе раздумывал о способах
самоубийства. Считал, что лучше уйти самому, по своим правилам, чем быть
съеденным.
И вот однажды, разгуливая поздней ночью по темным дворам в поисках ночлега,
я поднял голову и увидел снег.
Это был далеко не первый снег в моей жизни, но впервые я заметил, как он
прекрасен. В отличие от меня он никуда не торопился. Медленно падал с небес и
ложился на землю. Я остановился и долго смотрел перед собой. Снег сверкал и
переливался под ярким светом луны. Впервые я задумался, как прекрасна
природа. Жаль, что не каждый видит эту красоту, ослепленный обыденной
пеленой.
Тадо.
— Бросай! Я ведь сказал, что поймаю!
Иногда Кай Эрскин по-настоящему не понимал, что движет этим парнем.

Упрямство? Глупость? Несгибаемая воля? Оптимизм? Страх? Самообман? Что
творится у него в голове?
Ближе к вечеру туман исчез и заметно потеплело. Кай не любил мрачную

погоду. Серость нагоняла на него тоску. Ему по нраву была весна, когда все
вокруг зеленело и от свежей листвы тянуло приятным ароматом. Возле пруда
находилась небольшая поляна, куда он приходил поваляться в свободное время,
когда Осаму молча кивал ему, давая понять, что возьмет Ацуши на себя. Когда
Рюноске увлекал его долгими разговорами, когда Ясунори тянула его за руку и
тащила бедолагу по всей округе, рассказывая, как выглядят дома вокруг, во что
одеты люди и чем занимаются. Когда Чуя в шутку боролся с ним в гостиной,
либо пытался играть в шахматы мысленно. Впрочем, оба сбивались спустя
несколько ходов. Либо кто-то намеренно отвлекал их. Как правило, это бывал
Осаму, который тут же начинал хохотать, не обращая внимания на летящие в
него подушки и возмущенные возгласы. Порой Ацуши развлекал себя сам. На
пятый день после появления Накаджимы в лагере Александр подарил ему
черного кота. Ацуши не раздумывая назвал его Салемом. Салем любил поспать у
него на груди, а Накаджима, души не чаявший в котах, смиренно терпел, пока
тот проснется.
— Эй, ты еще здесь?
Кай посмотрел на мяч, лежащий в траве и тяжело вздохнул.
— Здесь.
— Так бросай мяч!
Совершенный бесшумно подошел к Накаджиме, поднял мяч с земли, отошел на

1036/1179
несколько метров и слегка подбросил его.
— Лови.
Ацуши неловко замахал руками, затем скорчил кислую мину.
— Ты либо не бросаешь, либо бросаешь мимо!
— Да, подача у меня, вероятно, хромает, — с сарказмом ответил он. Накаджима,

уставший стоять на одном месте, громко цокнул, затем плюхнулся на траву.
Солнце приятно припекало, вокруг пахло цветами и деревом. Старик Джонни
взялся за починку моста над прудом и все утро пилил доски под дождем. Ацуши
несколько раз порывался задать ему вопрос, почему он работает в такую
погоду. Однако в глубине души он понимал, что за грубостью и пофигизмом
старика прячется беспросветное одиночество. Может, он устал сидеть в своей
полуразвалившейся хижине, устал натирать костлявой задницей облезлое
кресло и курить траву. Может, он хотел чувствовать себя полезным и быть
ближе к людям? Почему-то свое будущее Накаджима видел именно таким.
Пожалуй, однажды ему предстояло во всем переплюнуть Джонни.
Да, оптимист Ацуши Накаджима часто задумывался о своем будущем. И если бы

кто-то мог хоть на секунду заглянуть в его душу, он бы поразился тому, как
много в ней печали, беспокойства и страха. Ацуши боялся времени, боялся
перемен, боялся взросления. Но больше всего его ужасало одиночество.
У Чуи Накахары есть сестра. У Осаму любящий отец. У Ясунори брат. А кто есть у
него? Кай Эрскин? Парень, который всегда рядом. Парень, который заботится о
нем, но всегда держит на расстоянии вытянутой руки. Порой Накаджиме
казалось, словно совершенного окружает прочный невидимый барьер, который
невозможно сломать, а они оба топчутся вокруг него. Один снаружи, другой
изнутри.
О, как много раз Ацуши хотел поговорить с Эрскином. Копнуть глубже. Узнать о
его прошлом, о родителях, взрослении, старых друзьях и о жизненном пути,
который толкнул его к Авису. Однако Кай тут же закрывался. Прятался от него,
словно черепаха в панцире. Он умело отшучивался, либо менял тему так ловко,
что Накаджима не сразу замечал, как его в очередной раз обвели вокруг пальца.
И даже бесцеремонный и прямолинейный Ацуши задавался вопросом, имеет ли
он право стучать в дверь, которую не хотят открывать.
Может, Кай Эрскин в прошлом был плохим человеком, думал он, потому и
стеснялся говорить с ним. Ей-богу, кто станет скрывать банальную правду
наподобие: моя мать владела небольшой пекарней, а отец работал шахтером.
Здесь было что-то другое.
Ацуши сжал пальцами рыхлую землю. Длинные волосы Эрскина щекотали нос.
Он громко чихнул и провел рукой по лицу, пытаясь схватить огненно-красный
локон.
— Прости, я сейчас их соберу.
— Почему ты никогда не рассказываешь о себе?
Вопрос Накаджимы ввел его в ступор. Совершенный замер с резинкой в зубах.

Какое-то время он сидел молча, придерживая волосы обеими руками высоко на
1037/1179
затылке, а затем нахмурился и начал нервно собирать их в кривой пучок. Ацуши
беспокойно поерзал на месте. Земля под ним была сырой. Когда он нервничал,
то неосознанно принимался поправлять повязку на глазах. Что-то поползло по
его ноге. То ли муравей, то ли паук. Он занес палец над насекомым, но затем
передумал. Пусть идет своей дорогой
— Джонни закончил с мостом? — снова спросил он, пытаясь скрыть неловкость в

голосе и напряжение. Кай все молчал. Он сидел в полуметрах и сверлил
Накаджиму нечитаемым взглядом.
— Почему ты постоянно пытаешься узнать о моем прошлом? Так тяжело умерить

свое любопытство?
— Это не любопытство… — тихо проговорил он, с обидой в голосе. Это

одиночество. Как человек, поклявшийся всю жизнь провести возле него, может
быть таким скрытным? Каждая отмашка Эрскина больно ранила его.
Совершенный словно оставлял за собой право уйти в любой момент. Ведь
секреты, сказанные вслух, способствовали сближению. А Кай, вероятно, этого не
хотел. Однако больше Ацуши злился на себя. Разве он имел права чего-то от
него требовать? Взваливать на его плечи свою неуверенность и страхи? —
Знаешь, я тут подумал…
— Не продолжай, — Кай тяжело вздохнул и потер виски. — Эта фраза никогда не

заканчивается ничем хорошим.
— Нет. Я все-таки продолжу, — он откинулся назад и высоко задрал голову,

пытаясь вспомнить, когда видел небо в последний раз. Кажется, это было в
конце зимы. Небо было пасмурное и шел легкий снег. Словно кто-то вытряхнул
его остатки со дна мешка. Он помнил слякоть, грязевые лужи и гнилые доски,
брошенные сверху. Он смотрел на них через пыльное окно, пока Натан не зашел
в комнату, неестественно улыбаясь. — Ты волен остаться, если того желаешь. А
когда наскучит… просто уходи. Только не говори мне об этом.
Совершенный потер переносицу, и прежде чем он успел ответить, Накаджима

вновь заговорил.
— Я так больше не могу, Кай. Это подвешенное состояние…
— Ацуши! — грозно позвал он.
— Я сказал, не перебивай! — он поднялся, сделал несколько быстрых

необдуманных шагов, а затем застыл, сжав кулаки. Было бы очень неловко,
упади он сейчас, споткнувшись обо что-нибудь. — Дело не в том, что я жажду
узнать о твоем прошлом! Дело, блять, в доверии. Ты все обо мне знаешь. Кем
была моя мать, что она любила, что ненавидела. Знаешь о моем отце, моих
друзьях, моем прошлом. Ты о моем нижнем белье знаешь больше, чем я! Потому
что я понятия не имею, какого цвета на мне сейчас трусы! А что я могу сказать о
тебе?.. Тебя хоть Кай зовут? Может, и это выдуманное имя? Ты не подпускаешь
меня к себе, постоянно отталкиваешь. И как бы я ни пытался с тобой сблизиться,
все это такое, мать его… поверхностное! Я так не могу, — Ацуши покачал
головой. — Поначалу я думал, что ты со мной из-за чувства вины, но тебе
удалось меня переубедить. Однако сейчас я снова вернулся к тому, с чего начал.
Поэтому… давай все закончим? Я знаю, что беспомощен без тебя. Но рано или
поздно я приноровлюсь. Встану на ноги. Уж лучше мучаться от физической боли,
1038/1179
чем от душевной. Потому что я начинаю привыкать к тебе.
В повисшей тишине раздался стук молотка. Утки захлопали крыльями и поплыли

на другой конец пруда. Ацуши мечтал их увидеть своими глазами. Не так давно
Чуя описывал ему их. У одной иссиня-чёрное брюшко, белая шея, словно кто-то
повязал на нее ленточку, зеленая голова и серое туловище. Вторую утку старик
Джонни называл Герцогиней, и никто понятия не имел почему. Ведь Герцогиня
ничем не отличалась от своих «подруг». Любимчиком Рюноске был Синеклювик.
Он всегда стоял на одной ноге возле камыша и мог не двигаться часами. И
Ацуши как-то совершил роковую ошибку, справившись об этом у Акутагавы. Тот
полчаса увлеченно рассказывал ему об особенностях птичьих ног и
терморегуляции в них. А вот Осаму был большим поклонником Грозного Джо. У
него был отломан кусок клюва, не было одного глаза и где-то имелись
небольшие залысины. Он был тем еще отшельником и, в отличие от своих
собратьев, никогда не прибегал на зов Юй Лань, которая частенько приходила
на пруд, чтобы покормить их.
— Что я должен сделать, чтобы ты поверил мне? — спросил Кай, встав за его
спиной.
— Ты ничего мне не должен, — ответил Накаджима. — Я со всем справлюсь сам.
— Не справишься.
— Справлюсь!
— Да что ты за человек такой! — раздраженно выплюнул Кай. — Упрямый идиот!

Какая разница, чем я занимался в прошлом? Почему для тебя это так важно?!
— Потому что у меня больше никого нет! — крикнул он, резко повернувшись.
Эрскин вздрогнул. — Что в плохого в том, что я пытаюсь узнать тебя? Что
плохого в том, что я пытаюсь заглянуть в прошлое человека, который твердит,
что останется рядом до моего последнего вздоха?
Кай протянул руку, затем сжал пальцы в кулак и опустил ее. Они снова молчали.
Накаджима часто проклинал себя за свой длинный язык. Однако сейчас ему
почему-то казалось, что он сделал все правильно. По крайней мере, он больше
не чувствовал привычную тяжесть на сердце.
— Что, если мое прошлое тебе не понравится? Может, я был плохим человеком?
Ты ведь по-прежнему все делишь на белое и черное.
— Ты не прав. Случай с Осаму многому меня научил, — ответил он, постукивая

носком ботинка по земле. — Люди не рождаются плохими, Кай. Такими их
делает общество. Я, знаешь, многое переосмыслил за этот год. Ослеп, но и в
какой-то степени прозрел.
— Даже так… — Эрскин невесело усмехнулся. Осаму был единственным

человеком, перед которым он открылся. Позволил себе впервые за много лет
выплеснуть все, что душило его годами. Дазай умел слушать. От него всегда
веяло необъяснимым спокойствием и сдержанностью. Эрскин часто сравнивал
его с горами. Повзрослев, он, бывало, нередко покидал город и коротал дни
вдали от цивилизации. Брал с собой спальный мешок, еду, снаряжение и часами
напролет лежал на земле, вдыхая прохладный свежий воздух, разглядывая небо
1039/1179
и пики гор. Ему нравилась тишина и спокойствие природы. Горы вокруг казались
молчаливыми свидетелями его трусливого побега от реальности.
Однако Ацуши не Осаму… Этот парень порой не умел держать язык за зубами и
в порыве гнева мог выкрикнуть что-то ужасно обидное, колкое и
нелицеприятное. И Кай, готовясь поведать о прошлом, собирался добровольно
вложить нож в его протянутую ладонь. Но если Накаджима не лгал, даже спустя
года оружие покроется лишь толстым слоем пыли.
— Присаживайся поудобнее, — нехотя произнес он, поглаживая пальцами рыжие

корни волос.
***
Г-голодны!
Орландо.
Мейсон, сидящий на деревянном раскладном стуле, с прижатым к груди

автоматом, лениво повернул голову. На секунду ему померещился знакомый гул
мотора. За воротами четвертый час не было ни души. Уэно и Голди стояли с
арбалетами на самом краю вышки, высматривая в тени деревьев блуждающие
фигуры зараженных. Уэно вел счет с небольшим отрывом. Ему удалось попасть в
голову инфицированным семь раз подряд, в отличие от своей подруги, которая
промахнулась дважды на несколько сантиметров.
Мейсон зараженных убивать не любил, он ждал, когда к воротам подойдут

люди. Чаще это бывали небольшие изголодавшиеся и раненые семьи, ищущие
безопасное место. Порой небольшие группировки подсылали своих людей, чтобы
те разведали обстановку внутри стен. Иногда попадались одиночки. Странные,
неразговорчивые и чрезмерно подозрительные. Таких Мейсон допрашивал с
особой тщательностью. Как правило, восемь из десяти уже проходили стадию
заражения. Да-а, Мейсон это дерьмо обожал. Любил сажать «жертву» на стул и
кружить вокруг нее коршуном. Смотреть угрюмо, с подозрением, тяжело
вздыхать и качать головой, всем своим видом показывая, что он знает гораздо
больше, чем говорит. Кто-то сдавался почти без боя, а наиболее стойких Мейсон
осматривал насильно. Укусы они находили в самых разных местах: на боках,
ягодицах, спине, запястьях и шее. На вопрос дозорных, зачем они это делают, те
презрительно отвечали:
«Чтобы унести с собой побольше людей».
На них Мейсон жалел даже самые плохие патроны. Он либо сбрасывал их с

вышки, либо избивал до полусмерти, а затем выпускал наружу, едва
державшихся на ногах. Стул он подносил к самому краю вышки, брал бутылку
теплого как моча пива, и наблюдал, как избитый им бедолага медленно
плетется вдоль дороги, с испугом озираясь по сторонам.
1040/1179
— Кто-то едет! — Голди приложила ладонь ко лбу. Солнце светило прямо в
глаза. Мейсон поерзал на стуле, затем нехотя поднялся. Уэно опустил оружие.
Бо Бин и Мана, стоящие на другой вышке, бросились открывать ворота. — Наши
вернулись.
— Почему только два грузовика? — озадаченно спросил Уэно. На лице Голди

мелькнула тень беспокойства. Железные ворота медленно отъезжали в сторону,
издавая противный громкий скрежет. Первой в убежище заехала серебристая
Тойота, за рулем которой сидел Юдай, а спустя минуту подъехали военные
грузовики. Моторы громко ревели, вновь заскрипели ворота, закрывая вход в
убежище.
Дазай выпрыгнул из кузова, следом за ним Джейсон и Коннолли. Картер держал

Карму на руках, Тадо вымученно озирался по сторонам огромными глазами,
прижимая раненую руку к груди. Голди, заподозрив неладное, подбежала к
лестнице. Тем временем из второго грузовика начали неторопливо вылезать
военные. Уставшие, раненные, покрытые кровью и пылью. Эрик, держась за
вывихнутое плечо, присел на бордюр и свесил голову. Кровь на его лице
засохла, правый глаз практически ничего не видел.
— Эрик? Эрик?! — крикнула Голди. Она опустилась перед ним на колени и,

положив руки на его плечи, слегка встряхнула. — Что произошло?! Где наши?
Джиро? Араки?
Эрик поморщился от боли.
— Мертвы.
Она резко отпрянула.
— Что?..
— Не самое подходящее время для допроса, милочка, — Голди, увидев

нависшую над ней Рен, что-то пробормотала и отошла в сторону. — Эй, этого
тоже на носилки! Ясу, не стой столбом!
— Да! — Ясу потерянно огляделась по сторонам и куда-то убежала. Хибаяши и

Уинсли уже были на месте и отдавали распоряжения своим помощникам. Доктор
Молли Грэм осматривала Карму, каждые полминуты браня Джейсона, потому что
тот загораживал ей свет.
Дазай о чем-то угрюмо переговаривался с Акселем. Оба с ног до головы были

покрыты засохшей кровью. Ясунори собиралась было подойти к совершенным,
чтобы справиться об их самочувствии, но вовремя одёрнула себя. Вокруг было
слишком много людей, которые нуждались в ее помощи, а удовлетворить свое
любопытство она могла и дома, после того, как все утихнет и Осаму вернется.
Увидев Федора, приближающегося к раненым, Дазай поджал губы и нахмурился.

Аксель похлопал его по плечу и, что-то прошептав, отошел. Совершенный
бросил взгляд на грузовик, в котором находилось тело Дрейка и слегка
пошатнулся, почувствовав слабость в теле. Достоевский остановился напротив
него.
— Дрейк, он… — Дазай сглотнул ком в горле и отошел в сторону. Федор прошел
1041/1179
мимо, приподнял пыльный тент и заглянул внутрь. Его лицо не выражало
ничего. Он стоял неподвижно, глядя перед собой остекленевшими глазами.
Прошла минута, две, пять. Никто не шелохнулся. Аксель, сложив на груди руки,
наблюдал за пустым выражением лица лидера. Казалось, смерть старого друга
нисколько его не тронула. Он опустил тент, повернулся и бросил равнодушно:
— Похороните тела.
Ясу удивлённо выдохнула и, забывшись на секунду, сжала изувеченную руку

Тадо. Тот скривился и вытянул лицо, пытаясь сдержать слезы, выступавшие на
глазах. Коннолли неловко переступил с ноги на ногу и потупил взгляд. Джейсон
зло поставил аптечку на землю и собирался было подняться, но Молли Грэм
схватила его за рукав, усадила обратно и тихо пробурчала: не надо, юноша.
— И это все? — укоризненно спросил Дазай. Федор остановился. Аксель заметил,

как рука лидера на секунду дернулась. — Все, что он заслужил за столько лет
преданной службы?!
— Все в этом грузовике положили свои жизни за других. Почему я должен

выделять кого-то одного? — спросил он, не обращая внимания на прикованные к
нему взгляды.
— Но он…
— Осаму, — Александр, неожиданно появившийся рядом, прикоснулся теплыми

пальцами к его ладони и натянуто улыбнулся. — Не надо. Оставь его.
Каждое утро я открываю глаза и смотрю в потолок.

Мне не хочется вставать. Не хочется двигаться. Не хочется есть.
У меня нет цели, нет амбиций и нет желания к чему-то стремиться.
Моя депрессия сковала меня по рукам и ногам.
Она точно огромный изголодавшийся питон, обвившийся вокруг моего тела.
И даже если однажды мои кости начнут ломаться, я продолжу делать вид, что у
меня все хорошо.
Юдай.
— …это не самая хорошая идея. Осаму!
Дазай резко остановился, из-за чего Камински едва не влетел в него.
— Я позволил ему уйти, чтобы он сохранил лицо перед остальными! Но сейчас я

хочу посмотреть ему в глаза и спросить — почему?! Почему он так повел себя?!
Алек? Дрейк никогда не давал повода в себе усомниться. Он столько лет был
рядом с ним. Столько… — голос совершенного дрогнул от бессилия. — Неужели
он не заслужил хотя бы одного доброго слова?
— Осаму, послушай…
1042/1179
— Нет! — Дазай нетерпеливо махнул рукой. Камински нахмурился, заметив
лихорадочный блеск в его глазах. — Не надо меня успокаивать! Не в этот раз.
Он прошел мимо, оставив Александра на какое-то время позади. Тот тяжело

выдохнул и потерянно огляделся по сторонам. Люди наблюдали за ними из окон
своих домов, но как только совершенный поднял голову, кто-то мигом отпрянул,
а кто-то задернул шторы. Алек ласково улыбнулся, увидев Юко Такаду,
покачивающуюся в деревянном кресле-качалке на веранде. Несмотря на жару,
она была одета в серое шерстяное платье, черные плотные колготки и зеленые
носочки с небольшой дыркой на правом большом пальце, а ее покатые плечи
покрывала выцветшая бордовая шаль с бахромой. Юко было далеко за
восемьдесят, но никто не знал ее истинного возраста. Старушка была нема и
изъяснялась жестами, которые понимал только Камински. Она улыбнулась ему
беззубым ртом в ответ и дрожащим пальцем показала на отдаляющуюся фигуру
Дазая.
Алек знал, что должен догнать его. Схватить за руку и развернуть, пока не
поздно. Ведь в отличие от Осаму, он Федора знал с детства.
Многие люди кричат в гневе, ругаются, плачут, впадают в истерику. Но не

Достоевский. Он покрывался ледяной корочкой и огораживался от всего мира.
Уходил в себя, становится груб и саркастичен. Алек всегда чувствовал вину за
это. Ведь именно он когда-то сделал его таким. Много лет назад, когда
поддался на уговоры этого сорванца и сбежал с ним из больницы. Ничем
хорошим их тайная прогулка не закончилась. Он поранился и врачи хлопотали
над ним полночи.
Камински посмотрел на Юко, но увидел отнюдь не ее. Он вспомнил стерильно

чистую палату, с белыми стенами, распахнутые окна, лениво врывающийся
теплый ветер и полузавядшие ландыши на подоконнике. Федор сидел на
маленьком неудобном стульчике, прикрыв лицо руками. То ли спал, то ли
утомился от долгого сидения. Когда Алек шелохнулся, тот мигом открыл глаза.
Они долго и молча смотрели друг на друга, а затем внутри Федора что-то
сломалось.
«Я все исправлю», — тихо произнес он, странно глядя на белые ландыши.
«Эти цветы олицетворяют чистоту, нежность, верность и любовь» — как-то

сказал старик Джонни, стряхивая с них дождевую воду. — «Почему ты
улыбаешься, сынок? Тебе кажется странным, что кто-то вроде меня посадил
столь нежный цветок? У меня тоже есть… были чувства, парень. И эти цветы
напоминают мне о том, что даже такого человека как я, кто-то очень давно
любил».
— Осаму!
Александр побежал следом, но совершенный уже скрылся из виду. Нельзя

позволить им увидеться, подумал он. Оба сейчас были эмоционально
нестабильны и, если они не поладят…
Он завернул за угол, пытаясь сократить дорогу и едва не сбил Юй Лань,

несущую коробки. Девушка смущенно заулыбалась и принялась нервно
поправлять очки, пытаясь скрыть волнение за этим жестом. Алек что-то
1043/1179
торопливо пробормотал, о чем забыл уже через секунду.
В узком переулке пахло паленой резиной и мусором, откуда-то доносился
детский смех. Совершенный сразу узнал голос Пирожка. Самый звучный и
высокий. Опять он кого-то разводил на еду. Пробежав несколько мрачноватых
улиц, он выскочил на широкий тротуар и застыл.
Дазай стоял на веранде, хмуро смотрел на дверь, но почему-то не стучал и не

пытался зайти внутрь. Его кулаки то сжимались, то разжимались, на скулах
играли желваки. Алек, едва поставив ногу на деревянную ступень, затаил
дыхание. Из дома раздался звук бьющегося стекла, странный треск, а после
наступила тягучая тишина. Камински посмотрел на Дазая, затем на окно.
Прежде с улицы был виден высокий каламондин в синем горшке, и гибискус,
который никогда не цвел, теперь подоконник пустовал. Александр поднялся на
веранду и взял Дазая за руку.
— Иди за мной, — сказал он очень тихо.
После того случая, кажется, между нами промелькнула искра.

Я никогда не смотрела на него, как на мужчину или потенциального партнера.
Буду честна, он казался мне трусом и подлецом, но Юдай сумел доказать, что
все в нем ошибались.
Рейко.
Камински открыл дверь и отошел в сторону, пропуская Дазая. Тот, однако,

заходить внутрь не торопился. Он стоял на пороге, со странным выражением на
лице и разглядывал винтовую лестницу, ведущую наверх. Алек проследил его
взгляд и печально вздохнул. Когда-то на втором этаже жил Рюноске. Правда, не
долго, но именно там состоялся их последний разговор.
— Тебе нужно помыться, — мягко произнёс он, комкая в руках черную бейсболку.
Осаму с виноватым видом отвел глаза в сторону и сбросил обувь. Вокруг царила
стерильная чистота. Александр убирался постоянно: когда ему было грустно или
скучно. Когда на улице стояла плохая погода или Федор в очередной раз снимал
его с задания без объяснений. Тот часто злоупотреблял бесконфликтностью
лучшего друга.
В гостиной пахло бумагой, хвоей и клеем. На столе лежали еловые ветки,

несколько шишек и маленький складной ножик. В углу стоял деревянный
мольберт, несколько холстов и краски с кистями в выдвижном ящике. Рисовал
Александр по-прежнему «странно», поскольку содержание его картин не
понимал даже Федор, восхваляющий его работы при каждом удобном случае.
Дазай, подталкиваемый в спину, молчаливо встал возле дивана, ожидая

следующих распоряжений.
1044/1179
— Я принесу тебе сменную одежду. Где ванная комната ты знаешь. Осаму?
Камински встал напротив совершенного и повел ладонью перед его лицом.

Даже под коркой крови в глаза бросалась его бледнота, усталый и измученный
взгляд. В каждом его движении присутствовала заторможенность и вялость. Он
словно смотрел сквозь Александра и не слышал ничего из сказанного им.
Нет врага сильнее, чем внутренние демоны, подумал Камински, схватив его за
запястье. Дазай покорно проследовал за ним в ванную комнату и не выразил ни
слова протеста, когда тот принялся его раздевать. Камински схватил края
окровавленной футболки, потянул ее наверх и бросил на белый кафель. Следом
полетели ремень, брюки и нижнее белье. Он завел его под душ и включил
теплую воду. Дазай поежился и обхватил себя руками.
Так не должно быть, снова подумал Александр, сняв лейку с железного

держателя. Одной рукой он мылил слипшиеся волосы, второй регулировал струю
воды.
Этот мир покалечил всех. Здоровым сломал психику, у больных отнял шансы на
выживание. Он любил Дрейка, как друга, как родного брата и как родственную
душу. Они много времени коротали вместе и, при разговорах наедине, Ким
всегда открывался ему с другой стороны. Все считали его бабником,
весельчаком и душой компании, но Дрейк отнюдь таким не был. По ночам, сидя
возле костра, обернувшись в плед, он рассказывал им о родителях, своем
детстве и о сестре, скорбь по которой не отпускала его по сей день. Это чувство
никогда не пройдет, отвечал Федор, надо просто научиться с ним жить.
Впустить его в свое сердце и сожительствовать. Иного не дано.
— Я стану сильнее, — вдруг прошептал Дазай. Алек вздрогнул и покрылся

мурашками. Казалось, словно повторяется его история с Федором.
— Ты и так сильный, — ответил он, схватив мочалку с полки. Осаму внимательно

следил, как она скользит по его груди, смывая остатки крови и мыльной воды.
— Если бы я был сильнее, то Дрейк…
— Ты не мог находиться в нескольких местах одновременно! Ты не всемогущ! —

крикнул Алек и тут же пожалел об этом. Дазай удивленно поднял голову, а
затем, крепко обхватив его запястья, начал пристально всматриваться в его
лицо. Это длилось не больше пяти секунд. Камински высвободил руку, отключил
воду и стянул полотенце с крючка.
— Почему ты не зашел? Ты ведь все слышал?..
— Он вряд ли будет рад меня видеть.
— Он всегда тебе рад.
— Не в этот раз.
Вместе они прошли на кухню. Алек набросил полотенце на его голову и

принялся заботливо протирать волосы. Дазай лениво подворачивал рукава синей
фланелевой рубашки и сквозь отражение в железной сахарнице незаметно
разглядывал лицо друга.
1045/1179
— Что между вами случилось?
— Это так важно?
— Нам обоим нужно отвлечься от Дрейка, не так ли?
Чайник, стоящий на сухом спирте, громко засвистел. Камински оставил

полотенце и подошел к плите. Дазай тем временем начал осматриваться. Он не
был здесь какое-то время. Впрочем, кухня не претерпела колоссальных
изменений. Последний раз они вместе сидели за этим столом, когда Чуя
подхватил ангину. Он не мог нормально говорить и морщился от боли, даже
когда просто пил воду. Молли Грэм велела несколько раз в день полоскать
горло, однако раствор, который она выписала, был настолько омерзителен на
вкус, что Чуя долгие два часа не поддавался на уговоры совершенных и воротил
нос. Дазай решил схитрить и надавить на мужественность Накахары. Однако тот
лишь фыркнул и ответил, что скорее запрет себя в комнате с десятками
зараженных, чем возьмет эту дрянь в рот.
Услышав тихое мяуканье на окне, он повернулся на стуле. На подоконнике

потягивался черный кот.
— Салем, — улыбнулся Дазай. — И часто он к тебе бегает?
— Чаще, чем хотелось бы, — ответил Алек, поставив перед ним чашку с чаем. —
Тут еще его приятель где-то поблизости ошивается. Каждую ночь подкидывают
мне мертвых грызунов под дверь, — он сел напротив, закинул ногу на ногу и
начал водить пальцем по каёмке стакана. — Полегчало?
— Немного, — он отхлебнул чай и прикрыл глаза. — Но я бы все равно не хотел

показываться сейчас перед Чуей.
— Дурак, — беззлобно ответил Александр. — Это тоже неотъемлемая часть

отношений.
— Я знаю.
— Знаешь, но не понимаешь.
— Лучше расскажи, что у вас случилось, — совершенный утомленно потер висок.
— Как же вы похожи, черт возьми, — он покачал головой и уставился на Салема.

Кот улегся на спину и задрал лапки, наблюдая одним открытым глазом за мухой,
кружащей над ним. Люстра тихо покачивалась, бумажные салфетки
трепыхались от ветра, белый тюль задевал ухо спящего кота и сползал по
подоконнику. По кухне разносился аромат мяты и смородины. Дазай наклонился
над стаканом и зажмурил глаза, вдыхая горячий пар. Александр по привычке
запустил пальцы в его волосы и начал говорить. Дазай слушал не перебивая.
Время от времени он открывал глаза, смотрел на Салема и отпивал чай. Голос
Камински всегда звучал так успокаивающе и ласково, что Осаму всякий раз
хотелось растянуть эти моменты до бесконечности. Обвернуться его голосом и
вздремнуть, совсем как Салем сейчас.
— И что ты ему ответил?

1046/1179
— Что… он может делать со мной все, что захочет, — он залился краской и
зажал руки между колен. Дазай поперхнулся чаем и несколько минут бил себя
по груди, пытаясь откашляться.
— Скажи, что ты пошутил?!
— Я растерялся! — он резко поднялся со стула и начал нервно мотать круги по

кухне. — Не подумал, как мерзко звучат мои слова! Я никогда не…
Дазай приподнял бровь, заметив, что тот покраснел еще пуще.
— Никогда не? — повторил он. — Договаривай.
— Не был… с кем-либо.
— Ты девственник? — поразился Осаму.
— Почему быть девственником в наше время что-то настолько постыдное? Я

никогда не испытывал желания быть с кем-либо. Никогда не влюблялся и не
чувствовал возбуждения при виде обнаженных частей тела. Эта человеческая
сторона мне нисколько не интересна. Я люблю Федора, Осаму. Клянусь, люблю
его всем сердцем. Но не могу дать ему того, чего он так жаждет.
— Я не считаю это чем-то постыдным, — ответил совершенный, накрыв стакан

ладонью. — Но зачем ты начал это? Зачем дал ему надежду?
— Я хотел облегчить его страдания. Хотел помочь. Думал, если он проведет со

мной ночь, то, возможно, остынет ко мне. Потеряет былой интерес.
— Твое понимание мира и человеческих отношений не укладываются у меня в

голове. Подумай о масштабе всех его действий и скажи…
Внезапный стук в дверь отвлек их. Салем спрыгнул с подоконника и помчался к

входной двери. Алек и Дазай, переглянувшись, последовали за ним. Стук
повторился. На этот раз громче и настойчивее. Камински открыл дверь и, увидев
человека, стоящего на пороге, тихо присвистнул и отошел в сторону. Чуя
прислонил костыль к деревянной арке и, холодно улыбнувшись, ударил Дазая в
скулу.
— Вот про эту часть отношений я тебе и говорил, — поучительно произнес Алек,
распахнув дверь шире.
— Я ненадолго, — ответил Накахара. Схватив Дазая за рукав рубашки, он

торопливо спустился с крыльца, прошел несколько метров и остановился на
полпути. — Почему ты не пришёл сразу ко мне? Если скажешь, что не хотел меня
расстраивать, я тебе снова врежу.
— Я не хотел тебя расстраивать, — виновато признался Дазай. Чуя открыл рот,

но совершенный приложил палец к его губам. — Не хотел, чтобы ты знал, как
сильно я облажался.
Они долго стояли на перекрестке и смотрели друг другу в глаза. Камински,

сложив на груди руки, наблюдал за ними, прислонившись плечом к дверному
1047/1179
косяку.
— Идем домой. Там мне все расскажешь, — наконец проворчал он, бросив взгляд
на его уставшее лицо. Конечно, допрашивать возлюбленного он не собирался.
Да и злиться на него подолгу не мог. Как бы много раз они ни договаривались
обо всем рассказывать друг другу, оба пускались на всевозможные ухищрения,
пытаясь держать в секрете все дурное. Нет, Чуя Накахара на подобное больше
не обижался и не сердился, так как прекрасно понимал, что это тоже
проявление любви. Дазай вдруг сжал его пальцы, остановился и бросил взгляд
через плечо. Алек подбоченился.
— Поговори с ним, — прошептал он. И Камински разобрал каждое слово.
1048/1179
Примечание к части Я давно не выкладывала новые главы простите. Очень не
хватало времени.
С поздравлениями я тоже немного припозднилась и тем не менее хочу
поздравить всех вас с Новым Годом .
Упущу банальности про любовь и удачу. Уверена, у каждого из вас есть цель и я
желаю вам ее достичь. А если цели нет, то в первую очередь ее обрести.
Не будьте, как Скарлетт О’Хара. Делайте сегодня то, что могли бы сделать
завтра. Никогда не ленитесь, ибо эта чертовка вцепится в вас, как клещ.
Надеюсь, этот год станет для вас началом чего-то нового и приятного. Берегите
себя
Часть 80
Мы были очень близки с самого детства. Наверное, причина крылась в том, что
мы всегда цеплялись друг за друга. Когда мне стукнуло восемь лет, родители
привезли нас в деревню и уехали на следующий день. Они навещали нас один
раз в год, а иногда, если повезет, аж дважды. И каждый год моя сестра,
заливаясь слезами, бежала за матерью вдоль дороги и громко звала ее. Однако
каждая неудачная попытка заканчивалась затяжной депрессией, бессонными
ночами и тоской. Мать никогда не поворачивалась на ее голос. Только ускоряла
шаг.
Я наблюдал со стороны, как медленно фигуры моих родителей исчезают за

поворотом, как встает солнце и светлеет небо. Привыкший к подобному, я давно
перестал что-то чувствовать к этим людям, в отличие от моей маленькой
ранимой Мэриан, которой еще предстояло пройти этот нелегкий путь от любви
до полного равнодушия.
С тех пор я прошел не малый путь. От нерешаемых подростковых проблем, до
осознания простой, но горькой истины. Что бы ни случилось в твоей жизни, это
никак не повлияет на ход времени. День все равно сменится ночью, а закат
рассветом. Кто-то придет в этот мир, а кто-то уйдет. И я однажды уйду. С
огромным багажом своих проблем и неизмеримым чувством вины.
Надеюсь, смерть — это перезапуск. Начало чего-то нового. Продолжение пути.

Надеюсь, в одной из неизведанных вселенных наши души переродятся словно
феникс из пепла!
Иначе в чем смысл существования?
В чем смысл жизни и смерти?
Д. Ким.
***
Что, если все плохие люди перерождаются огурцами?..

— Это тоже записывать?
— Записывай все, что я говорю!
Ацуши Накаджима/Кай Эрскин

1049/1179
Дождь моросил всю ночь и наутро взошло солнце. Рюноске не мог сомкнуть глаз.
Он смотрел в окно, лениво сжимая пружинный эспандер в руке. Зараженные то
бесцельно сновали по двору, то часами стояли неподвижно в одной позе, пока
звук откуда-то из подворотни не подталкивал их к очередному бессмысленному
хождению кругами. Рюноске они напоминали заводных кукол. Страшных и
зловонных. Когда-то они пугали его до дрожи в коленях, но с появлением
мутированных, Акутагаве хотелось пустить слезу счастья и обнять этих ребят.
Он приподнялся, открыл форточку и вновь сел на подоконник, свесив одну ногу.

Он всегда любил запах сырости, дождя и мокрой земли. Он впитывал ее жадно,
не переставая чему-то блаженно улыбаться. Казалось, словно его легкие
увеличиваются в размерах, а запахи вокруг становятся сильнее. Дело было
отнюдь не в крови совершенного, нет. Впервые за много лет Рюноске Акутагава
почувствовал себя свободным, не обременённым безответной любовью, страхом
и тревогой, пропитавшей его насквозь. Он сбросил невидимые оковы, которые
сковывали его так много лет. Избавился от демонов, о которых постоянно
твердила его покойная бабка. Он больше не чувствовал их вес на своих плечах.
Он думал весь день и всю ночь. Вернуться ли ему в прошлое или распахнуть
двери и широко шагнуть в неизвестность. Оо-о, Рюноске всегда во всем
сомневался. В каждом принятом решении. Однако смерть преподала ему
важный урок. Жизнь слишком коротка для сомнений.
На пороге кухни появился сонный Сугавара. Он открыл рот, собираясь широко

зевнуть, но, увидев Рюноске, застыл в глупой позе. Акутагава обвел его
странным взглядом.
— Спишь в пижаме? Самоуверенности тебе не занимать.
— Я ведь не дикарь какой-то, — нашелся Ринья. — И давно ты тут?
— Всю ночь, — ответил он, рассеянно разглядывая свою руку. Он возвращался к

этому занятию каждые полчаса, словно все еще не мог поверить в правдивость
происходящего. — Думал о всяком. Переосмысливал прошлое.
— Да? И до чего в итоге допереосмыслился? — справился он, согнув пальцы.

Губы Рюноске дернулись в слабой улыбке.
— Одним предложением такое не расскажешь, — он спустил ногу, повернулся

всем корпусом и сложил руки на груди. — Давай сначала поговорим?
Сугавара знал, что, едва проснувшись, этот парень потребует от него

объяснений. И его немало удивило, что столько часов он смиренно просидел на
кухне, терпеливо ожидая его пробуждения. Прошлой ночью он был сам не свой.
Долго не мог прийти в себя и все повторял, что на «другой стороне» ничего нет.
Ничего, кроме темноты, холода и пугающей тишины. Там бесконечный коридор,
говорил он, которому нет ни конца ни края. Он шел, бежал, бросался из одной
стороны в другую, пытаясь отыскать опору, но хватал лишь воздух.
Больше всего пугала его тишина. Непривычная и жуткая. Он слышал биение
своего сердца и как кровь течет в его венах. Это была не смерть, а что-то
похуже и гораздо страшнее. Может, ад? Тогда он совсем не такой, каким его
описывают.
1050/1179
— Почему ты вернул меня?
— Сразу к делу? — спросил Ринья, вытягивая стул. Рюноске спрыгнул с окна,

взял небольшую турку и пачку сухого спирта.
— Как же, черт возьми, удобно! — не удержался он, с радостью взглянув на свою
руку. — Ну?
Ринья поерзал на стуле. Несколько минут он тяжело раздумывал, в какое русло

увести разговор. Выбор у него был невелик. Признаться в симпатии, либо все
вывернуть так, словно он решил поэкспериментировать с кровью совершенных.
Однако Акутагава глуп не был, и на очевидный ответ мог задать очевидный
вопрос: зачем нужно было рисковать и выкрадывать его труп из лагеря, где
столько совершенных, когда можно было взять любое другое тело? В городе их
было вдоволь и искать не нужно.
— В тебе что-то изменилось, — задумчиво произнес Ринья, глядя на ровную

спину Рюноске. Тот бросил на него быстрый взгляд через плечо.
— Ты прав, — согласился он, разливая кофе по железным стаканам. — Решил

воспользоваться вторым шансом и не растрачивать жизнь впустую. Всю ночь не
мог сомкнуть глаз. Долго думал… — он поставил стакан перед Сугаварой и
прислонился спиной к столешнице, — на что я потратил больше двадцати лет
своей жизни, но так и не смог придумать ответ, который удовлетворил бы меня.
Вся моя жизнь прошла в сомнениях и в череде неправильных выборов. В
неумении вовремя отступиться и нежелании заглянуть правде в глаза. Сейчас…
все чувства остались при мне, но теперь я вижу их и понимаю. Могу посмотреть
на себя со стороны и вовремя дать по тормозам.
— Значит, ты не жалеешь о своем выборе?
— О каком именно? — справился Рюноске, присаживаясь рядом. — Что дадут

сожаления? Судьба подарила мне второй шанс и я намерен им воспользоваться.
И ты ведь не думаешь, что я забыл о своем вопросе? Почему ты вернул именно
меня?
— Потому что ты ему нравишься, — раздался знакомый голос за их спинами.

Ринья и Рюноске обернулись. Хиде стоял в дверном проеме, прислонившись
плечом к арке. В отличие от брата, который постоянно зевал, потягивался и
клевал носом, он выглядел бодрым. С ранними подъемами у Риньи не ладилось с
самого детства, а вот Хидеки любил порядок и четкое разграничение времени во
всем. — Выглядишь получше, чем вчера.
— Брат! — громко возмутился Ринья. Рюноске смущенно опустил голову, делая

вид, что перемешивает кофе. Вчера он действительно был перевозбужден. То
плакал, то бился в истерике, то собирался уйти неизвестно куда, но от
внезапной слабости в ногах свалился у самого порога. А ведь очнувшись
поначалу он и не думал, что спустя какое-то время полноценно осознает, что его
вернули с того света. Наверняка, выглядел он очень глупо.
— Что? — спросил он, неторопливо подворачивая рукава полосатой рубашки. —

Ты бы вечность ходил вокруг да около. Но мне интересно, что на это ответит
наш новый друг? — Хидеки приподнял бровь. — Ты ведь нам… друг?
1051/1179
Ринья прикусил пирсинг на губе и медленно поднял зеленые глаза. Кошачьи
зрачки всегда добавляли хитринку его взгляду, что многих сбивало с толку и
вызывало недоверие. Первое время и Акутагава никак не мог привыкнуть к этим
странным пронизывающим глазам, однако вскоре он научился считывать эмоции
близнецов иначе: по мимике, жестам, выражению лица.
Раздался тихий звон, чайная ложка ударилась о кромку стакана. Хиде вытянул
стул и сел напротив брата, водрузив подбородок на сцепленные в замок пальцы.
Акутагава собирался было ответить на вопрос, но Ринья вдруг нервно сдул
светлую прядь с лица и резко поднялся.
— Сперва я должен кое-что сказать, — произнес он, вцепившись пальцами в

край стола. Сначала он посмотрел на брата и ненадолго задержал на нем
взгляд. Разница в их возрасте была всего пять минут, но это не мешало Хидеки
вести себя как старший брат. Они отличались, как небо и земля, как вода и
огонь, как Кайн и Авель. Хиде всегда был собранным и спокойным, в отличие от
своего взбалмошного и вспыльчивого брата, который часто шел на поводу у
эмоций.
Сугавара припал губами к стакану и посмотрел в окно. Теплые солнечные лучи

проникали на кухню и отражались на потолке и стенах цветастыми бликами
через люстру. Зараженные ходили снаружи, но на совершенных не обращали
внимания. Даже Акутагава больше не был им интересен, после того, как один из
близнецов «осквернил» его кровь.
— Прежде чем ты ответишь… — тихо произнес Ринья, повернувшись к Рюноске,

— в общем… знакомство у нас с самого начала не задалось. Я считал тебя
трусом, предателем и завистливым крысенышем.
— Боже… — вздохнул Хидеки, прикрыв лицо ладонью. — В следующий раз

сначала репетируй речь на мне.
— Хиде, помолчи, — быстро отмахнулся Сугавара и вновь посмотрел на

оторопевшего Акутагаву. — Я так думал до того момента, пока не узнал тебя
получше. Я понял, что ты неплохой человек. Знаю, что любовь порой толкает нас
на необдуманные и жестокие поступки. И, как ты выразился, дать по тормозам
всегда тяжело. Я понимаю тебя, Рю, и признаю, что тоже поступил подло. Ты
имеешь полное право злиться на меня. Ненавидеть нас… — полушепотом
произнес он, царапая ногтем столешницу. — Но… если ты…
— Соберись, ей-богу.
— Хиде! — буркнул Ринья. — Впрочем, мой брат прав. Ты мне нравишься. Пока
это не любовь, всего лишь симпатия. Но, если ты дашь мне шанс, если закроешь
глаза на прошлое, я докажу тебе, что не только Осаму Дазай достоин твоего
внимания. Я буду беречь тебя. Любить и защищать. Буду всегда рядом, что бы
ни случилось.
Рюноске вытянул стул и упал на него, удивленно выпучив глаза. Какое-то время
он настороженно переводил взгляд с одного близнеца на другого. Одинаковые,
но такие разные, подумал он. Хиде всегда выглядел элегантно и изящно, даже
не прикладывая для этого никаких усилий. Он по-особенному держал стакан,
своими тонкими длинными пальцами, всегда сидел ровно, с идеально прямой
спиной и даже говорил медленно, с легкой ленцой в голосе и едва заметным
1052/1179
высокомерием. Сказать то же самое о Ринье у Акутагавы язык не повернулся бы.
У этого парня был пирсинг на губе, огромная тату на всю спину, всегда
взлохмаченные волосы, сонный вид и одежда больше него самого на несколько
размеров. Он много язвил, обладал издевательской манерой речи и выводящей
порой из себя наглостью. Но чего только стоили его глаза. Особенно, когда он
улыбался. Будь он в своей речи откровенен даже на все сто процентов, любой
заподозрил бы обман в его словах при виде этой жуткой улыбки. Тем не менее
Рюноске подумал, что все равно предпочёл бы компанию Риньи. Со старшим
Сугаварой он порой чувствовал себя неловко.
— Я к тебе ничего не испытываю, — ответил Акутагава. — Вероятно, как и ты ко

мне. Считаю, что это чувство вины. Хотя, до этого дня я был уверен, что оно
совершенным не присуще.
— Судишь обо всех совершенных по одному несчастному опыту? Я могу

отличить чувство вины от влюблённости, Рю. А что касается взаимности, я
ничего от тебя не требую. Лишь ставлю в известность. А остальное предоставь
мне. Рано или поздно, — он мягко ткнул его пальцем в грудь, — я сюда
проникну.
На миг их глаза встретились. Никто и никогда не говорил ему подобных слов.

Никто не признавался в симпатии и не говорил столь откровенно о своих
намерениях. И потому Рюноске долго не мог найтись с ответом. Хиде попивал
кофе, делая вид, что его на кухне нет. Впрочем, его присутствие никого не
смущало. Напротив, Акутагава впервые за долгое время испытал чувство уюта в
компании этих парней.
— И куда мы направимся? — спросил он, пытаясь увильнуть от признания.

Сугавары переглянулись.
— А куда хочешь? — спросил Ринья, приняв правила игры.
— Куда хочу? — задумчиво переспросил он, поскребывая подбородок. — Как

насчет… гор? Хочу пожить в горах. Говорят, там красиво.
— Мама всегда их любила. Каждый год возила нас на пикники, — с мечтательной

улыбкой проговорил Хиде. Однако спустя мгновение улыбка сошла с его лица. —
Сначала ответь мне на один вопрос. Ты думаешь о возвращении к своим?
Рюноске поднялся со стула, подошел к окну, распахнул его и наполовину

высунулся наружу. Свежий воздух обласкал его лицо и взъерошил отросшие
черные волосы. О каком возвращении могла быть речь? Куда он должен был
вернуться? Эти люди давно стали для него чужими. Много лет назад их связала
нужда и потребность друг в друге, но теперь от нее не осталось и следа. Не
было больше никакой дружбы, ни любви, ни привязанности. И Рюноске был
последним, кто понял это. Все выбрали свой путь и теперь настал его черед.
Рано или поздно он избавится и от горького осадка, который оставил Осаму на
его сердце, вместе с огромным рубцом.
— Никогда, — прошептал он, глядя в белесые глаза инфицированного,

остановившегося напротив него. — Этот период моей жизни пройден.
1053/1179
Федор по-прежнему бездействует и позволяет Натану безнаказанно создавать
монстров внутри стен своего убежища. К чему пришло собрание совершенных?
Почему все молчат? Впрочем, кое-чему жизнь меня научила. Например, не
совать нос в чужие дела.
Ясунори.
Ему было грустно покидать этот дом. Здесь когда-то он познакомился с

братьями. Сюда сбегал по ночам и в этой маленькой уютной гостиной, бывало,
рефлексируя сидел до самого рассвета, глядя на свечу. Здесь же его вернули к
жизни и тут же начался его новый путь.
Рюноске накрыл свечу крышкой, поднялся из-за стола и схватил рюкзак,

прислоненный к коричневым седзи. Близнецы уже ждали его снаружи.
Зараженные, сновавшие по двору, пропали. То ли совершенные приложили руку,
то ли они сами ушли по доброй воле.
Солнце пекло голову и светило прямо в глаза. На небе не было ни облачка. Он

стянул худи Риньи и обвязал его вокруг пояса, оставшись в одной тонкой
футболке, коротких шортах и кедах. Его волосы Сугавара заботливо собрал в
пучок и обмотал розовой резинкой с надписью «Hello Kitty».
Акутагава пересек двор, вышел на улицу и встал под тенью дерева. Улица была
длинной, узкой и шла резким наклоном вниз. Из закрытых дворов и огородов
раздавался громкий стрекот цикад. Ринья неожиданно появился за спиной,
нахлобучил на его голову бейсболку и слегка потянул за козырек.
— Не отставай, — произнес он, похлопав его по плечу.
Хиде повернул за угол, о чем-то тихо разглагольствуя. Ринья брел позади,

закатывая глаза после каждого поучительного слова брата. Рюноске держался
рядом, пока не увидел покрытую слоем пыли ржавую машину, стоявшую перед
двухэтажным домом. Он остановился, затем быстро пересек дорогу, подошел к
зеленой Тойоте и, воровато оглядевшись, положил ладони под капот и
попытался поднять ее. От напряжения на его лбу и шее выступили вены, однако
машина едва ли сдвинулась с места.
— Что ты делаешь? — спросил Хиде, внезапно появившийся рядом.
Акутагава отпрянул. Сначала он спрятал пыльные руки за спину, а затем

схватился за поясницу и поморщился от стрельнувшей боли.
— Думал… она рабочая, — прокряхтел он.
— Это развалюха-то? — справился Ринья, бросив на машину придирчивый

взгляд. — Даже будь она на ходу, в такую жару в нее сел бы только идиот или
самоубийца. И на будущее. Не отходи от нас далеко.
Ринья ни о чем не догадался, а вот Хиде, казалось, едва сдерживал смех. В его
глазах стояли смешинки и слегка подрагивали губы. Рюноске зарделся и
торопливо прошел мимо, низко опустив голову. Он хотел проверить свои силы.
1054/1179
Как-никак, теперь в нем текла кровь совершенного. Впрочем, секундное
расстройство быстро покинуло его. Отныне он мог не заботиться о своей
безопасности, ведь эту ношу добровольно взяли на себя близнецы.
***
Александр долго набирался смелости, чтобы вернуться в этот дом. После ухода
Осаму прошло несколько часов и все это время он сидел на крыльце, наблюдая,
как солнце медленно скрывается за горизонтом. Загорелись уличные фонари,
свет в окнах домов. Мертвый днем город всегда оживал по ночам. Люди,
закончив с работой, большими шумными компаниями ходили отдыхать в
беседки, к пруду, либо собирались на крыльце и тихо шептались. Впрочем, как
бы тихо они ни говорили, Александр против воли слышал каждое их слово.
Маринетт казалось, что Аки недобросовестно выполняет свою работу и
постоянно отлынивает. Жина уверяла всех собравшихся, что Юй Лань едва
умеет считать и рано или поздно эта безграмотная простофиля пустит под откос
всю работу Нэнси на складе. Безответно влюбленная Мегуми каждый вечер
сокрушалась о Федоре и подруги неохотно подбадривали ее. Юдай вел очень
неловкую беседу с Рейко, Ясу удерживала Рен за косу и что-то быстро лепетала,
заикаясь через слово.
Голоса становились громче и сильнее. Отчетливее и ближе. Пожалуй, из всех

совершенных именно у Камински был самый совершенный слух. Жаль, что
отключить он его не мог по собственному желанию. Ведь нередко не
прекращаемый гул в голове перерастал в раздражение, которое он прекрасно
скрывал за добродушной улыбкой.
Александр спустился с крыльца и остановился на перекрестке. Пыльный
фонарный столб слабо замигал, отключился и включился вновь спустя секунду.
Над клумбами цветов, посаженных вдоль дороги, летала мелкая мошкара, а над
головой жужжали комары. Камински отогнал их рукой и повернул налево. От
цветов исходил прекрасный сладкий аромат. Жина была той еще сплетницей, но
стоило отдать ей должное, в уходе за цветами ей не было равных.
В шумные вечера, подобные этому, Алек либо уходил в поле, где мог пролежать
в траве до самого утра, наблюдая за звездами, либо коротал часы в компании
Федора. Тот всегда умел увлечь его разговором и последнего ему нынче очень
не хватало.
Достоевский был неотъемлемой частью его жизни. Они вместе росли, вместе
взрослели, вместе преодолевали все тягости судьбы и нуждались друг в друге,
как в воздухе. Федор был ураганом, огнем, бушующим ветром, неустанно
толкающим его вперед. А Камински был для него тихой гладью и голосом
разума. Эти двое не умели существовать поодиночке. Жить друг без друга.
Однако любовь одного из них вскоре приняла иной облик.
Александр больше получаса топтался на месте, борясь с соблазном перенести

тяжелый разговор на завтра. На послезавтра. На год или два. Он нехотя
поднялся на веранду и прислонился головой к двери. Тело наполнила тяжесть,
словно кто-то выкачал из него все силы. Он боялся предстоящего разговора.
Боялся, что неминуемый диалог положит конец их дружбе.
1055/1179
Он потянул дверь и шагнул в темноту. Несколько секунд разноцветные глаза
«осваивались» в гостиной, а затем все приобрело четкие очертания. Вокруг
царила разруха. Под ногами захрустели осколки битого стекла. Повсюду
валялись поломанные и треснутые горшки от цветов, мебель, посуда. Земля под
ногами была все еще рыхлой. Огромные и столь редкие цветы, над которыми
Достоевский корпел каждый день, валялись на полу, медленно умирая, словно
выброшенные на берег рыбы. Сам виновник хаоса сидел на диване, свесив
голову. Длинные растрепанные волосы закрывали его лицо. Обеими руками он
крепко сжимал пустой стакан и даже не шелохнулся, почувствовав чужое
присутствие. Александр перешагнул через пустой горшок, поднял с ковра
полузавядшую гардению и, оглядевшись по сторонам, не придумал ничего
другого, кроме как положить ее на журнальный столик.
— Тело Дрейка подготовили к похоронам. Все ждут… только тебя.
Алек мазнул взглядом полупустую бутылку коньяка и встал напротив стола,

опустив руки в карманы брюк. Федор с громким стуком поставил стакан на стол
и едко усмехнулся.
— Без меня даже такую мелочь сделать неспособны?
На лбу Камински пролегла морщинка. Он на секунду закрыл глаза и потер

переносицу.
— Ты должен попрощаться с ним лично. Не сделаешь этого сейчас, будешь

жалеть всю оставшуюся жизнь.
— И давно ты в психологи заделался? — издевательски спросил Федор. Его

голос сочился ядом, сарказмом и высокомерием. Однако за каждым обидным
словом Александр чувствовал боль. Тяжело вздохнув, он обогнул стол и присел
на диван. Оба молчали, слушая легкое завывание ветра.
— Ты всегда был таким и ничего с годами не меняется, — прошептал Камински,

медленно потирая ладони. — Когда я находился в плохом расположении духа
или из-за чего-то грустил, ты заставлял меня выговориться. Не отставал, пока
все не выложу. Но, когда мы менялись местами, тебя даже под пытками бывало
невозможно разговорить. Это всегда задевало меня. В подобные моменты я
чувствовал себя никчемным другом, потому что не мог помочь тебе. Любую
помощь… ты отталкивал. И продолжаешь делать то же самое сейчас. Федь, —
Александр протянул руки и отвел волосы с его лица. Достоевский поднял
фиалковые глаза. Уставшие, замученные, молящие об утешении.
— Не надо… — в его голосе звучала самая настоящая мольба. Он перехватил

бледные запястья и отвел их в сторону. — Не смотри на меня так. Избавь меня от
этой чертовой заботы!
— Но почему? — вознегодовал он. — Почему мне запрещено заботиться о тебе?!
— Потому что твоя забота пытка для меня!
Камински крупно вздрогнул. Сколько бы он ни пытался свыкнуться с мыслью, что

друг питает к нему иные чувства, каждое их проявление вгоняло его в ступор и
вносило смуту в сознание. Нахмурившись, он поднялся, подошел к окну и
сложил руки за спину. Густые светлые волосы слабо ерошил ветер. Засохший
1056/1179
песок сыпался с подоконника, под ногами хрустели осколки битой вазы.
Бейсбольная бита, прислоненная к стене, соскользнула на пару сантиметров
вниз, а затем рухнула на пол под натиском ветра.
Александр, поджав губы, рассеянно смотрел на улицу. Ради Федора он, не

задумываясь ни секунды, отдал бы жизнь, продал бы душу дьяволу, спустился
бы в ад, исполнил бы любую его просьбу, любую прихоть. Однако Федор завел
его в огромный лабиринт, выхода из которого не существовало.
Каждый раз, когда Достоевский грустил, Алек любил обнимать его. Тот
постоянно краснел, сопротивлялся, смущался так, что пар валил из ушей. «У нас
в семье обниматься не принято» высокомерно отвечал он, пытаясь расцепить
пальцы на своем животе, на что Камински лишь сильнее льнул к нему, весело
улыбаясь.
Спустя почти целый год Достоевский сдался. Он привык, что Александр как в
воздухе нуждался в тепле и объятиях. Уж слишком он был тактильным и
очаровательным, чтобы отказывать ему в такой мелочи. Впрочем, об истинной
причине подобной вседозволенности Федор предпочитал не думать.
Так продолжалось несколько лет, пока Достоевский не стал замечать в себе

проявления характерных черт своего семейства. Его гнев, раздражительность и
язвительная манера речи отталкивала и пугала многих. Но больше всего
доставалось Камински. В подростковом возрасте Федор часто бывал с ним
грубоват и резок. Александр все списывал на стресс и давление в кругу семьи,
даже не догадываясь, что именно он являлся причиной столь странного
поведения.
Федор всю сознательную жизнь искал способ исцелить друга. Сначала это был
дружеский жест, братская привязанность, которая со временем переросла в
мучительную любовь. И Камински, любящий абсолютно каждого человека в
своем окружении, не понимал, почему взгляд друга тяжелеет, стоит ему кому-то
улыбнуться или обнять.
Однако и этот необычный период жизни они благополучно пережили. Федор
снова изменился. Стал спокоен, сдержан и серьезен. Он приходил редко,
оправдываясь неотложными делами в компании, а когда все же находил время
навестить Александра в больнице, часами сидел в одной позе, погруженный в
раздумья.
Александр отошел от окна и сел возле дивана, опустив голову на колени

Федора. Теплая ладонь тут же зарылась в его волосы. Достоевский больше
минуты смотрел на него сверху вниз. Камински тихо выдохнул, когда его
потянули наверх и заключили в объятия. Он неловко расставил ноги поперек его
колен и уперся одной рукой в спинку дивана.
— Если ты скажешь, что у меня есть хоть один процент из тысячи, я буду ждать.
Буду ждать тебя, как верный пёс, пока ты однажды не поманишь меня пальцем.
— Федь, я…
— Да или нет? — спросил он бесцветным голосом, словно уже был приговорен к

казни.
— Нет...
1057/1179
Александр услышал, как тихо он вздохнул, а затем бережно взял его ладонь в
свою и нежно прикоснулся к ней губами.
— Тебе пора.
— Ты прогоняешь меня во второй раз, — Камински улыбнулся сквозь слезы. — Я

бы так хотел ответить тебе взаимностью. Клянусь.
— Я знаю, — Федор потерся щекой о его ладонь и снова поцеловал ее. — Иди. Не
беспокойся обо мне. Завтра я буду прежним.
***
Прощание
Интересно, люди все еще помнят о Танабате?

Или смерть Дрейка у всех отбила желание веселиться?
Юй Лань.
Бо Бин с детства не переносил жару. Всякий раз, когда он потел, все его тело
покрывалось красными пятнами, которые ужасно чесались и кровоточили.
Полгода он расхаживал в широченной одежде, чтобы ткань не натирала кожу и
ветер проветривал и остужал его тело. Безветренные дни, как этот, были для
него сущим испытанием. Он стоял под палящим солнцем и не помогал даже
пыльный бледно-зеленый зонтик, с несколькими изогнутыми наконечниками. Он
незаметно почесывался и умоляюще глядел на небо. Конечно, он мог уйти в
любой момент, однако подобная мысль даже не приходила ему в голову.
Конноли и Джейсон, облаченные в военную форму, стояли поодаль, возле
кирпичной стены. Оба угрюмые, с нахмуренными бровями и поджатыми губами.
Карма поглядывала на них исподлобья, время от времени нервно царапая
деревянный костыль отросшими ногтями. Рейко держалась рядом, чтобы
оказать ей помощь на случай внезапного падения или плохого самочувствия.
После столь варварской ампутации ноги, она едва оправилась и пришла в себя
только спустя полдня. Хибаяши долго протестовал против ее затеи прийти на
похороны и отговорить ее не удалось даже Молли Грэм.
Юдай топтался возле клумбы, не зная куда деть руки. Он то прятал их в

карманы, то складывал на груди, то принимался теребить пальцами
потрепанные карманы брюк. Каждые полминуты влюбленный взгляд падал на
Рейко, но та, краснея, делала вид, что ничего не замечает. Юджин и Мана о чем-
то тихо переговаривались. Аксель, облаченный во все черное, стоял под тенью
дерева, с непроницаемым лицом. Рен, Молли Грэм, Уинсли и Ясунори с грустью
смотрели на деревянный гроб, в котором лежало тело Дрейка.
Молли Дрейк был как сын. Каждый раз, когда он приходил к ней с очередной
раной, огнестрелом или порезом, она качала головой и грозилась выставить его
прочь, если он продолжит так же безрассудно рисковать своей жизнью. Ким все
время отшучивался или ловко менял тему. А Молли делала вид, что купилась на
его уловку. Она всегда знала, что рано или поздно этот день наступит. За
беззаботной улыбкой, хитрой гримасой и пошлыми шутками всегда скрывался
1058/1179
другой Дрейк. Одинокий и сломленный. Мэриан, умирая, забрала душу брата с
собой в могилу.
Арата подошел к Картеру и Конноли. Вскоре к ним присоединился Хаякава. Они

обменялись угрюмыми кивками. Ацуши, поджав губы, переминался с ноги на
ногу. За его спиной возвышался Кай. Накаджима порой что-то тихо говорил и
Эрскин так же тихо отвечал.
— Дрейк Ким был удивительным человеком с непростой судьбой! — раздался

громкий старческий голос.
Гул вокруг стих. Все подняли головы и принялись внимательно слушать старика
Джонни. Дазай, стоящий ближе всех к могиле, сжал руку Чуи и тяжело сглотнул.
Накахара смотрел прямо, успокаивающе водя пальцем по внутренней стороне
его ладони. Всю прошлую ночь Осаму пролежал на его коленях. Он рассказывал
Чуе о Дрейке, о проведенном вместе времени, об опасных передрягах, из
которых они чудом выбирались, и просто забавные истории, зачинщиком
которых всегда являлся Дрейк. Иногда он замолкал и прятал лицо в изгибе
локтя. «Ты не виноват» снова и снова повторял Чуя, вытирая его слезы
растянутыми рукавами кофты. «Ты не всемогущ. И чем быстрее ты это поймешь,
тем легче тебе будет в будущем».
— … всех нас оглушило это страшное событие. И нам всем будет не хватать его
светлой… — Джонни резко замолк. Он перевернул лист, прошёлся по тексту
глазами и громко фыркнул. — Какой кретин это написал? Был великодушным?
Дрейк-то?! Да хуй там плавал!
— Просто читайте текст, — прошипела Юй Лань.
— А ты мне, милочка, не указывай, что делать! — возмутился Джонни. Федор,

стоящий рядом с Осаму, прыснул. — Вы сами просили меня толкнуть речь. Так я
ее толкну. А ты своей бесталанной писулькой можешь подтереться! — рявкнул
он и, скомкав лист, бросил его Юй Лань. Она раздраженно сдула прядь волос
лица и покосилась на Достоевского. Дрейка Юй практически не знала и потому
долгих два часа измывалась над собственной фантазией, пытаясь написать
прощальную речь по приказу совершенного.
— Дрейк не был добродушным, а святым тем более! Он был самодовольным

засранцем и эгоистом! — Джонни поскреб бороду, затем поправил ворот
дырявого выцветшего костюма. Алек не сводил встревоженного взгляда с
Федора. Голди с опухшими заплаканными глазами отрешенно смотрела себе под
ноги. Уэно и Юджин прикрывали головы ладонью. От яркого солнечного света не
спасал даже козырек бейсболки. — Дрейк Ким был словно ананас. Нет. Словно…
кокос. Твердый снаружи, но… — Федор приподнял бровь. Кто-то засмеялся, но
тут же поспешил скрыть смех за неловким кашлем. Ацуши пихнул Кая локтем.
— Джонни, ты уже всех заебал! Завязывай!
— А ты вообще пошел нахуй, Мейсон! Косоглазый мудила!
— Да скоро сам Дрейк себя закопает, лишь бы не слушать твою речь!
— Джонни, серьезно! Мы скоро здесь запечёмся, словно пирожки в духовке.
1059/1179
— А это еще что за хрен с горы?! — гаркнул старик, показав кривым пальцем на
Юджина. — Такую тушу и запечь не грех. Половину лагеря прокормишь своей
жирной задницей!
— О Боги… — Карма закрыла лицо ладонью.
Федор схватил горсть земли и вышел вперед. Мелкий песок посыпался на

деревянный гроб. Когда совершенный заговорил все замолкли, внимательно
впитывая каждое его слово. Миссис Олдридж была права. С фантазией у ее
воспитанника всегда было плохо. Достоевский имел привычку говорить мало, но
всегда по делу и предельно ясно. Этот случай не стал исключением.
После речи лидера толпа стала расходиться. Первыми ушли врачи, затем
дозорные и военные. Юй Лань и Джонни долго препирались, пока их голоса не
стихли где-то за поворотом. Джейсон, после недолгого спора, унес Карму на
руках. Жара все-таки сразила ее. Арата сочувствующе похлопал сына по плечу и
покинул похороны вместе с Хибаяши. Никто не видел, как появился Аксель и как
он ушел.
Спустя полчаса остались только Федор, Дазай и Чуя. Они долго и отрешенно
смотрели на неумело сделанный надгробный камень. Поднялся небольшой ветер
и небо накрыло тучами. Первые капли дождя упали на их лица. Дазай взглянул
на ногу Накахары. Ему наверняка приходилось очень тяжело, но из-за упрямства
он не проронил ни слова. Осаму сжал плечо Федора, что-то прошептал ему на
ухо и ушел, бережно придерживая Чую за талию.
Мелкий дождь вскоре превратился в ливень. Вода капала с волос и одежд

совершенного. Он стоял не шевелясь, словно каменное изваяние.
Александр отвел мокрые волосы с лица и незаметно выглянул из-за дерева,

впившись пальцами в грубую шершавую кору. Достоевский не просил его
держать дистанцию и тем не менее Камински понимал, что своим присутствием
только разбередит совсем свежую рану. Он прижался спиной к дереву и закрыл
глаза, слушая, как слезы текут по щекам лучшего друга.
И все-таки он ненавидел всем сердцем свой идеальный слух.
1060/1179
Часть 81
***
Всякий раз, когда встречаю очередную влюбленную девицу, твердящую, что

человека добрее и милее Александра не сыскать на всем белом свете, я
вспоминаю, как он разорвал Хонга пополам. Часто за этой мягкой улыбкой мне
мерещится раздражение.
Ясунори Н.
Казалось, солнечный свет никогда не проходит сквозь стены этого угрюмого

здания. Внутри лазарета царила мрачная напряженная атмосфера. Вокруг
всегда пахло сыростью, лекарствами и спиртом. Где-то со стен сыпалась
штукатурка, где-то скрипели лестницы и покачивались тусклые пыльные
лампочки. Ясунори часто скучающе наблюдала, как паук плетёт паутину на
потолке. Сколько бы Хибаяши ни тратил сил на поддержание порядка и чистоты
в этом здании, оно все равно выглядело так, словно через это место
переправляют души в ад.
Ясу открыла блокнот, задумчиво постучала по нему ручкой, затем принялась

выводить узоры на полях. Время тянулось невыносимо медленно. На улице
стояла прекрасная солнечная погода и ее взгляд каждые пять минут падал на
окно. Утром, перед работой, ей хотелось немного пройтись в компании брата
или Осаму. Однако, когда она постучала в дверь их спальни, на пороге появился
красный запыхавшийся Дазай в криво застегнутой рубашке. Волосы у него были
растрепанные, взгляд какой-то расфокусированный, а глубокие засосы и укусы
исчезали прямо на глазах, но больше всего Ясунори смутили его влажные и
слегка припухшие губы. Она сразу догадалась, чем эти двое занимались и, что-
то смущенно пробормотав, поспешила ретироваться.
На газоне, возле веранды, на двух черных шезлонгах лежали Кай и Ацуши. Из

одежды на них были только пляжные шорты и на глазах красовались
солнцезащитные очки. Эрскин, закинув ногу на ногу, попивал мутный бордовый
коктейль, и Ясунори не хотела даже думать, из чего он был сделан. Ее взгляд
против воли упал на плоский мускулистый живот, накаченные руки и красно-
рыжие волосы, спадающие длинными локонами на веснушчатые плечи. Хоть
скульптуру лепи.
«Зачем тебе очки?», спросила она, поглядывая на Накаджиму.
«Пусть я и лишился глаз, но моя душа все еще способна видеть свет», пафосно
ответил он, дрыгая босой ногой.
Они с Эрскином ударились кулаками и вновь схватились за коктейли.

Как всегда на своей волне, подумала она. Порой ей не хватало такого же друга.
Часто, когда выпадала свободная минута, она в полном одиночестве блуждала
по лагерю. Поднималась на сторожевые вышки, перебрасывалась парой-тройкой
фраз с Голди или Мейсоном, совсем как Рюноске когда-то. Навещала старика
Джонни, наводила порядок в его хижине и, несмотря на протесты и ворчание,
1061/1179
стирала провонявшие потом и грязью одежды. Временами она сталкивалась с
Аратой, но разговор с ним всегда походил на допрос. Впрочем, Ясу не
жаловалась. В его словах всегда чувствовалась отеческая любовь и забота.
Ребенком она ужасно его боялась, однако с годами прониклась уважением.
Каждая прогулка рано или поздно завершалась возвращением в лазарет.

Ясунори, бывало, часто неподвижно стояла перед зданием казарм, набираясь
сил распахнуть двери и шагнуть в темноту. Все в этом месте вызывало у нее
тревогу, ночные кошмары и чувство безысходности. В лазарете каждый день
кто-то умирал. И с каждым днем, проведенным в этих стенах, она все больше
понимала, почему Рен, Хибаяши, Уинсли и Молли Грэм столь неприветливы и
холодны со своими подопечными. Но ей их выдержки не хватало. Каждому
больному она отдавала часть своей души, и она разбивалась с каждой смертью.
— Мальком? Малыш?
— Ясу? Ты пришла…
— А разве я не обещала, что приду? — она села возле больничной койки и бегло
прошлась глазами по тощему телу мальчишки. Малькому было всего восемь лет.
Когда зараженные прорвались в лагерь, ему не повезло оказаться в числе
укушенных. Стефани и Тайлер Брукс, родители Малькома, скончались от
полученных ран. Бедняжку Стефани разорвали на куски, а в Тайлера попали
обломки стены после взрыва.
— Я просто подумал… — он внезапно замолчал и схватился рукой за правую

сторону лица. Ясу тут же подорвалась со стула, взобралась на кровать и
положила ладони на его костлявые плечи.
— Мальком, борись. Эта зараза отступит! Только не впускай ее в свой разум.
Двери широко распахнулись и на пороге появились Рен и Уинсли. Они о чем-то

громко спорили. Уинсли активно жестикулировал руками и что-то быстро и
возмущенно тараторил. В своем кругу они всегда говорили на английском и
потому Ясунори не разобрала ничего, кроме имен. Рен резко остановилась.
Уинсли ударился о ее спину и, тихо ойкнув, присел на корточки, схватившись за
нос.
— Ясу, отойди от него! — скомандовала она.
— Но ему…
— Немедленно!
Едва она убрала руку с плеча мальчишки, как он бросился на нее, издавая
нечленораздельные звуки. Один белесый глаз смотрел на нее с жаждой
убийства и голодом, во втором, небесно-голубом глазе, стояли слезы. Ясу
застыла, забыв, что должна сопротивляться. Удар рукой рассек ей щеку и кожу
под глазом, однако она не почувствовала ничего, кроме жалости к этому
ребенку. Он то рвал и царапал ногтями ее одежду и кожу, то рычал, словно
зверь, то тянулся зубами к ее шее, истекая слюнями. Но в один миг все исчезло.
Раздался холодящий душу хруст и тело Малькома замертво упало на пол.
— Нет! — Ясу в ужасе отпрянула. — Он мог выкарабкаться! Зачем ты это

1062/1179
сделала?! Еще бы немного…
Звук звонкой пощечины разрезал воздух. Уинсли, забыв про кровоточащий нос,
изумленно уставился на Рен. Ясу схватилась за горящую от удара щеку и
неверяще подняла глаза. Рен, нахмурившись, взяла ее под локоть и грубо
поволокла через всю палатку к выходу. В коридоре было тихо и душно. В нос
ударил резкий запах старой резины и сырости. Из открытых дверей люди
поглядывали на них и перешептывались. Стук каблуков Рен эхом разносился по
длинному коридору. Наконец она остановилась возле одной из многочисленных
дверей, зашла внутрь и толкнула Ясу к дивану. Накахара молча села на самый
край, вытирая мокрые от слез глаза воротом рубашки. Рен, раздражённо
прикусив зубами ноготь, стала нервно расхаживать по кабинету кругами.
— Чем ты только думала?! — гаркнула она, остановившись.
— Ты правда будешь обвинять меня в этом? — разозлилась Ясу. — Это ты убила

ребенка, не дав ему и шанса!
— Я целый месяц оттягивала его заражение как могла! — Рен ударила кулаком
по стене. Раздался громкий треск, а затем грохот. Несколько кирпичей и осколки
бетона упали на пол, с потолка на их головы посыпалась пыль. — Он бы все
равно превратился. Этот процесс был неизбежен!
— В нем еще были остатки разума!
— Они пропали в ту секунду, когда он бросился на тебя!
— Ложь! Я видела его лицо! Видела мольбу в его глазах! Но тебе было проще
прикончить его, чем пытаться спасти!
— Спасать уже было нечего!
— Если бы ты…
— Замолчи! — Рен быстро подошла к ней и зло схватила за грудки.
— Что, снова ударишь меня? — ухмыльнулась Ясу.
— Нет, — равнодушно ответила Рен спустя мгновение и, выпустив ее, подошла к

столу. Она прислонилась к нему спиной, вытащила сигареты из кармана белого
халата, затянулась и сдула со лба волосы. Так прошло несколько минут. — Ты
хотела от меня откровенности, так получай. Ты знала, что Мальком обречен.
Знала, что зараженного не спасти. И целый месяц ты наблюдала за его
мучениями, не позволяя никому из нас облегчить страдания мальчишки. Ты
трусость скрываешь за наигранной смелостью, заботой и состраданием. А
забота, Ясу, бывает разной. Порой приходится делать то, чего не хочешь.
Например, брать на себя ответственность за чужую жизнь.
Ясунори поежилась под пристальным взглядом совершенной.
— Тебе здесь больше нечего делать.
— Что?..
1063/1179
— Ты все прекрасно слышала, — отмахнулась Рен. — Мы обе прекрасно знаем,
что это место тебе не по душе. И не смей лгать, что это не так. В лагере
найдется много других интересных занятий для тебя. Поговори с Федором или
Александром, они что-нибудь придумают.
— Не решай такие вопросы за меня!
— Уже решила, — безразлично ответила она, скомкав бычок.
— Тогда я тоже буду откровенна, — Ясу поднялась с дивана и подошла к Рен

вплотную, прижав ее к столу. В ярких зелёных глазах появились смешинки и
новая волна раздражения. Она откинула голову назад и звонко засмеялась. Ясу
покраснела, но тем не менее не отступила. — Ты ничем не лучше меня. Такая же
лгунья и эгоистка. Стелешь так, словно все это сделано с заботой обо мне, а на
самом деле ты просто пытаешься избавиться от проблемы.
— Значит, ты признаешь, что ты — проблема? — спросила она, сощурив глаза.
— Я признаю, что ты слишком труслива, чтобы оставить прошлое и начать жить

настоящим. Я знаю, что у тебя была семья. Знаю о ребенке и муже. Но их больше
нет, а ты по сей день убиваешься по ним и позволяешь этой скорби травить
себя.
На мгновение Ясу подумала, что живой ей отсюда не выйти. Она часто

перегибала палку в разговоре с ней. Хоть Рен и была терпеливой, Хибаяши
неоднократно предупреждал Ясунори, что она ходит по очень тонкому льду.
Впрочем, советы Хибаяши были лишними. О дурном нраве совершенных знал
каждый. Вопреки ее ожиданиям, Рен спокойно отодвинулась и, сложив руки за
спиной, вновь начала ходить кругами по кабинету. Отколотые от стены мелкие
куски бетона хрустели под ее каблуками. От резкого сквозняка сразу
перелистнулись несколько страниц в раскрытой книге, и лампочка над головой
стала лениво покачиваться и мигать. Рен была права. Это место давило. Запах
сырости, постоянный недостаток света, старые кабинеты, пропахшие бумагой,
свежей краской и плесенью. В самом лазарете, казалось, словно какой-то
невидимый бог прилип к потолку и медленно тянет жизнь из больных. Порой эту
ауру смерти она чувствовала спиной, либо затылком. Ей часто мерещилось,
словно вот-вот кто-то схватит ее за плечо. Какая-нибудь костлявая рука или
щупальце.
Ясу часто делилась своими впечатлениями и мыслями с Осаму. Брату она редко
рассказывала подобное, так как наперед знала, какой ответ он ей даст: «уходи,
раз это место делает тебя несчастной». Осаму подобного не говорил, но и от
советов воздерживался. Он всегда терпеливо выслушивал ее, а потом они
просто говорили на отвлеченные темы. Однако по его глазам Ясу понимала, что
он давно догадался, почему ей так тяжело. Лазарет напоминал ей место, в
котором когда-то держал её Кессиди. Те же стены, тот же запах, тот же мрак.
— И что будет, если я перестану думать о них? — спросила Рен. — Что-то

изменится?
— Да. Между нами.
— Нет никаких нас, — она опустила руки в карманы халата и тяжело вздохнула.
— И не было никогда. Я тоже наслышана о твоем прошлом. Ты боишься мужчин и
1064/1179
поэтому вбила себе в голову, что я тебе нравлюсь. Время рано или поздно это
исправит. А что касается меня… я больше любить никого не хочу. И ты меня не
переубедишь, даже если океан перевернется.
— Опять ты решаешь все за меня… — Ясу вцепилась пальцами в столешницу. Из

ее глаз покатились слезы, но она быстро смахнула их и гордо вскинула голову.
— Кто-то должен. А теперь иди. С Федором я поговорю.
***
Все постоянно порицали Федора за бездействие, но, когда он наконец отдал

приказ, каждый попрятал голову в песок. Рано утром, после второго собрания,
было решено схватить Натана и уничтожить лагерь. Споров, однако, было
немерено. Кто-то предлагал не баламутить воду, кто-то же, напротив, яростно
выступал за уничтожение не только лагеря, но и всех людей, находившихся
внутри. Несколько высокопоставленных лиц, которых когда-то спас от смерти
Достоевский, агрессивно призывали поймать Натана и использовать его в
качестве лабораторной крысы. Раз он бессмертен, говорили они, можно дать
волю фантазии.
Федор всегда их недолюбливал. Эти люди были эгоистичны, нахальны и все
делали только в угоду себе. На собрание их никто не приглашал, однако у них
были свои люди, доносившие им о любом происшествии или событии в лагере.
Достоевский относился к ним как к надоедливым мухам, но не трогал, пока их
вмешательство было незначительным и не мешало его планам. Однако этим
утром его раздражение достигло своего апогея и, после нескольких не самых
приятных фраз все замолчали. Что-что, а опустить словами Федор умел.
Впрочем, странные идеи выдвигали не только эти люди. Кто-то, прежде

осуждавший Федора за скрытые мотивы, теперь активно протестовал против
нападения на лагерь совершенного, оправдывая свое решение тем, что Унгольд
не давал никаких поводов для столь варварской расправы.
После этих слов не на шутку разозлился Осаму. Как человек, видевший весь
ужас и хаос, который принес в лагерь Натан, мог сказать подобное? Некоторые
люди по сей день умирали в лазарете, кого-то постигла участь похуже. Стены
разлетелись в щепки от взрывов, людей поедали заживо, кто-то заразился, кого-
то насмерть придавило, кто-то остался под руинами стен и там же умер, не
дождавшись помощи. И это «не давал повода для столь варварской расправы?».
Дазай, несмотря на протесты и возмущения, схватил наглеца за шкирку и
выбросил из окна второго этажа. Окно ему услужливо приоткрыл Аксель. А
Федор палец о палец не ударил, чтобы остановить эту небольшую расправу.
Спустя еще два часа долгих споров и возражений было решено разделить людей
на две группы. Одна должна была охранять лагерь, вторая отправиться за
Натаном. Достоевский вел себя на удивление покладисто, соглашаясь почти со
всеми предложениями. Однако совершенные и Арата знали, что под одним
планом будет скрываться другой, настоящий.
Федор долгое время отлавливал и искоренял подсадных уток, однако по сей
день он не был уверен в том, что вышел на всех. Место одной быстро занимала
другая и процесс был практически неконтролируемым. Внутренние группировки,
о которых не говорили в открытую, плели интриги и заговоры против
совершенных. А многие из них, вероятно, глаз не могли сомкнуть по ночам от
мысли, что во главе лагеря стоит сильнейший из них.
1065/1179
При жизни Дрейк часто злился из-за этого. Не понимаю я этого дерьма, говорил
он. Ты создал лагерь с нуля. Спас сотни людей. Дал им кров. Обеспечил едой,
защитой, крышей над головой, горячей водой и электричеством! Первые месяцы
они в ноги тебе кланялись от благодарности, а теперь плетут заговоры, пытаясь
сместить тебя. Чертовы людишки! Даже конец света их не исправит.
Федор на возмущения друга только посмеивался. Такова человеческая сущность,

отвечал он. Хорошее быстро забывается. А каждый человек стремится к личному
комфорту, наплевав на всех остальных. Ким его спокойствию удивлялся, а Дазай
лишь пожимал плечами. Он знал, что Достоевский безразличен к человеческим
судьбам. Все, что он делал, было только для Александра. Власть его не
интересовала, как и мелкие сошки, переоценивающие свою значимость. Он
всего лишь хотел, чтобы самый дорогой ему человек жил в комфорте и не
кочевал с места на место и в мороз, и в зной.
И все же нельзя было отрицать глупость людей. Многих пугала и отталкивала

жесткая и строгая политика Федора. Многие за это осуждали его и выражали
недовольство. Однако именно его твердая рука и привела лагерь к
процветанию. Безумцы, имевшие виды на его место, разбрасывались
обещаниями направо и налево открыть склады с провиантом и отменить выдачу
особо ценных товаров и редких лекарств за тяжелую и опасную работу.
— Федь? Ты чего задумался?
Дазай пнул ногой колесо грузовика. Достоевский посмотрел в сторону

Александра и расстроенно вздохнул.
— Не знаю, правильно ли я поступаю. Может, все-таки оставить его?
Осаму проследил за взглядом Федора и улыбнулся.
— Как ты еще с ума не сошел, беспокоясь о каждом его действии? Если где он и
будет в безопасности, так это рядом с тобой. Но хоть иногда вспоминай, что он
тоже совершенный и может за себя постоять.
Достоевский взъерошил копну белых волос и прошел мимо. Дазай тем временем
огляделся в поисках Чуи. На собрании было обговорено, что отряд выдвинется
после полудня, но люди Федора собрались у главных ворот уже в четыре утра.
Большая часть все еще посапывала в своих постелях, не подозревая о том, что
совершенные тайком поменяли время отъезда. В лагере должны были остаться
Рен, Кай и Арата. Брать Арату Федор наотрез отказался. Совершенных и так
было достаточно для поимки Натана, а вот в лагере ему нужен был человек,
который умел мгновенно сориентироваться в ситуации и взять на себя
командование. Рен для этого была слишком неопытна, а Кай импульсивен.
Дазай опустился на корточки и полез в карман за сигаретами. Обнаружив в нем

пустую пачку, он тихо выругался и посмотрел на небо. Оно было фиолетовым,
немного голубым и самую малость отдавало оранжевым. Прямо как перед
тайфуном, подумал он, поглядывая на Арату, беседующего с Акселем.
Внезапно ему вспомнилось, как много лет назад отец успокаивал его во время
землетрясения. Все началось рано утром, примерно в пять-шесть утра. Сначала
мелко потряхивало, а потом все вокруг пошло ходуном. Падала мебель, билась
1066/1179
посуда, где-то через дорогу кричали соседи и грохот стоял ужасный. Арата,
одетый кое-как, ворвался в комнату, поднял его с постели и крепко прижал к
груди. Дазай по сей день помнил запах его недорогого одеколона, геля для
волос и песню, которая играла по радио «The flower of carnage» Meiko Kaji. «Мы
умрем?» спросил он тогда, на что Арата только посмеялся и ответил, что никому
не позволит причинить ему вред. Даже самой природе.
Осаму поднялся и неуверенно переступил с ноги на ногу. После возвращения в

лагерь он много раз разговаривал с отцом и тем не менее всякий раз испытывал
неловкость в его присутствии. Махнув на все сомнения, он подошел к Акселю и
похлопал его по плечу. Совершенный резко замолк, перевел взгляд с Араты на
Осаму и, поняв все без слов, удалился, кивнув обоим.
— Я как раз собирался подойти, — произнес Арата и направился в сторону

пустых поддонов. Осаму молча пошел за ним, все не оставляя попыток отыскать
взглядом Накахару. Он еще спал, когда совершенный выскользнул из теплой
постели. И Осаму не позволил себе даже поцелуя, боясь разбудить его. С одной
стороны, он страстно желал увидеть его, а с другой надеялся, что он не
проснется до момента отъезда. Накахара со вчерашнего дня выглядел
расстроенным, хоть и пытался не подавать виду. Но Осаму и без расспросов
понимал в чем причина его хандры. Из-за своих увечий он был вынужден
постоянно находиться в лагере, практически став его пленником.
Арата присел на поддон. Осаму опустился рядом, закинув одну руку на колено.
Оба молчали, глядя на беготню вокруг грузовиков.
— Сигарету?
— Не откажусь.
Облако дыма поднялось над их головами. Дазай угрюмо ковырял берцами

землю, раздумывая о предстоящей вылазке. Снова это дурное ноющее чувство
поселилось в груди. И больше всего его злило, что он не мог предсказать с какой
именно стороны нависла угроза. В убежище давно стояла странная напряженная
атмосфера и Осаму боялся, что отсутствие Федора многим развяжет руки. С
другой стороны, Натан наверняка догадывался, что рано или поздно за ним
придут и, скорее всего, подготовил для них сюрприз. Из двух зол Осаму не
раздумывая выбрал бы второе. Что бы ни придумал Унгольд, он готов был
встретиться с любыми трудностями лицом к лицу, лишь бы Чуя и его друзья
были в безопасности.
Дазай исподлобья посмотрел на Достоевского. Лидер с самого начала что-то

недоговаривал. Знал больше, чем остальные. Иначе, что мешало ему просто
отправить Рен и Кая, а самому остаться в лагере? Неужели четырех
совершенных недостаточно, чтобы схватить одного безумца?
Осаму вздрогнул, когда Арата внезапно развернул его и положил ладони на его
плечи. Взгляд у него был строгий и серьезный, но в голосе звучали забота и
беспокойство.
— Береги себя.
— И ты, пап. Я давно хотел сказать, что… — он замолчал, увидев Накахару,

ковылявшего в их сторону. Арата слегка похлопал сына по бедру и поднялся.
1067/1179
«…что люблю тебя»
***
Дрейк обожал машины. Он садился в каждую дорогую тачку и восхищенно,

словно ребенок дорвавшийся до сладостей, изучал ее салон: руль, сидения,
бардачок, панель приборов, переключатель, зеркала. От его восторженных
визгов Камински постоянно закатывал глаза, а Федор терпеливо ждал, пока Ким
вдоволь насмотрится. Некоторые они угоняли, а некоторые проходилось
оставлять из-за труднопроходимых мест. Впрочем, любовь Дрейка
распространялась на все машины. И потому почетное место водителя всегда
было закреплено за ним.
Когда настало время выезжать из лагеря, все заняли свои места в грузовиках. В
кузов запрыгнули Конноли, Джейсон, Александр, Осаму, Аксель, Юдай и Хито. Во
втором грузовике ехали военные и Хаякава. Федор, не отрывая глаз от карты,
открыл дверь и сел напротив водителя.
— Дрейк, трогай, — произнес он, погруженный в раздумья. Голоса в кузове резко

стихли. Достоевский повернул голову и, увидев пустое сидение, сконфуженно
поджал губы.
— Я поведу, — тихо произнес Аксель. Он выпрыгнул из кузова, обошел грузовик

и сел за руль. Дазай облокотился рукой о невысокую перегородку, положил
голову на плечо Федора и посмотрел на карту в его руках.
— Думаешь, он еще не перебрался в свой основной лагерь?
— Уверен, что нет. Натан хочет сравниться с нами по величине и

эффективности. Вряд ли кто-то примкнет к нему, зная, что у них под боком он
скармливает людей своей ручной зверушке и ставит на них опыты.
Грузовик плавно тронулся с места. Кацу, Мэса, Бо Бин и Мана долго смотрели им
вслед, а затем закрыли ворота и сонно потянулись. Вот-вот должны были
подойти Голди, Мейсон и Уэно, чтобы принять у них смену. Бенджамин слег с
ветрянкой, а Эрик все еще лежал в лазарете после происшествия с
мутированным.
Ринья где-то нашел фургон и мы загрузили его всем необходимым. И вот, спустя
почти два дня, мы в горах. Признаться, здесь гораздо лучше, чем я представлял.
Свежий прохладный воздух, тишина, небывалая красота и непривычное
чувство… свободы?
Конноли нервно дрыгал ногой, уставившись в одну точку. Джейсон, опустив на

1068/1179
глаза бейсболку, посапывал, сложив на груди руки. Юдай думал о Рейко и о
предстоящем свидании. Ему все-таки удалось ее уговорить поужинать с ним на
пруду. Весь путь он то краснел, то бледнел, то улыбался, как влюблённый идиот.
Дазай задался целью вывести Акселя из себя. Алек, забившись в угол, увлечённо
читал тоненькую потрепанную книжку. Федор, подперев голову рукой,
безразлично смотрел в окно. Все за пределами лагеря вызывало уныние.
Заброшенные дома, машины, магазины, кафетерии, торговые центры,
потрескавшиеся дороги, растения, поглотившие каменные заборы. Всем не
хватало почти забытого шума города, звука пробок на дороге, какофонии
голосов, стука каблуков, скрипа шин, запаха утреннего кофе, светофоров,
жизни…
Да, мир раньше жил. А теперь они наблюдали как медленно увядают остатки
цивилизации. Что станет с миром через сто лет? А через двести? Будут ли дети
нового поколения знать, как жили раньше люди? Нередко Федор задумывался, а
стоило ли вообще спасать всех этих людей? Не лучше ли выбрать смерть, чем
существовать, каждый день опасаясь за свою жизнь? Зараженные, в отличие от
людей, эволюционируют, и кто знает, какие твари будут населять планету через
несколько сотен лет. А может, и намного меньше. Впрочем, совершенные рано
или поздно застанут этот момент.
Аксель сбавил скорость.
— Мы почти на месте, — сухо произнес он, натягивая перчатки на руки. Отряхнув

от пыли подол черного пончо, он посмотрел на лидера, ожидая дальнейших
распоряжений.
Достоевский взглянул на небо. Светало. Странное место выбрал Унгольд для
лагеря. Старый заброшенный театр. Огромный купол проглядывал сквозь
деревья и высокие витражные окна отображали первые солнечные лучи.
Ухабистая дорога, ведущая к театру, была изношенной, вся в промоинах после
недавнего ливня.
Федор вышел из грузовика и хмуро уставился на глубокие следы шин. Осаму

выпрыгнул следом, попутно поправляя рукава футболки. Поскользнувшись на
грязи, он едва не свалился, но Достоевский поймал его под локоть.
Совершенный облокотился о бетонный столб и начал трясти ногой, пытаясь
смахнуть с подошвы берцев комки грязи.
Из грузовика вылезли Джейсон, за ним Хито и Александр. Услышав блеяние

козла, все пятеро в замешательстве начали оглядываться по сторонам. Звук
повторился. Дазай изумленно пихнул Федора в плечо. Тот не менее удивленно
уставился на козла, стоящего под деревом. Он медленно жевал траву и смотрел
прямо на них. Его ноги, от копыт до живота, были в грязи и навозе, на бороде и
порванных ушах сидели мухи, и мелкая мошкара летала над головой.
— Посмотри на его рога… Их шесть! — Дазай впился пальцами в ладонь Федора.

— Шесть, блять!
— Я не слепой! Прекрати дырявить мою ладонь!
— Прикончим мутанта, делов-то, — произнес Аксель, выдвинув катану из ножен

большим пальцем за цубу. Козел резко перестал жевать и все напряглись.
— Ты убиваешь всех живых существ, немного отличающихся от своего вида? —

1069/1179
рассерженно спросил Алек. Аксель покраснел и задвинул катану обратно.
— Довольно разговоров. Дальше действуем по плану, — ответил Федор,

подвернув рукава черной рубашки. Просунув пальцы под наплечную кобуру, он
обвел всех взглядом. Дазай, заметив в ней один из револьверов Дрейка,
неосознанно положил ладонь на второй револьвер, который остался у него.
После похорон Кима он лично вручил Федору Мэриан. Тот долго отказывался
брать посмертный подарок, но Дазай на своем настоял. Дрейк наверняка хотел
бы, чтобы Мэриан осталась у его лучшего друга.
— Мои люди готовы. Дайте знать, как будете на месте, — произнес Хаякава,
настраивая рацию. Достоевский кивнул и пошел в другом направлении. За ним
потянулись совершенные, Конноли, Джейсон и Юдай. Хито ушел вместе с
Хаякавой.
Накануне Осаму составил подробный план лагеря, со всеми тайными входами и

выходами. Он помнил каждый закоулок, каждый коридор, каждую комнату в
театре, количество сторожевых вышек и время смены караула. Однако он не
понимал, зачем Федору эта информация. Один Аксель мог в одиночку зачистить
весь лагерь, а они тем временем схватили бы Натана. Разве что, он ожидал от
Унгольда неприятный сюрприз и потому хотел подстраховаться.
Как бы то ни было, Осаму с нетерпением ждал встречи с этим ублюдком, чтобы

лично поквитаться с ним за Ацуши. И жалеть его он не собирался. Дазай много
раз представлял, как в отместку выдавливает ему глаза. Медленно отрывает
руки, а затем ноги, раскрывает его грудную клетку и вырывает сердце. Он
собирался делать это раз за разом, пока Унгольд не потеряет счет времени, не
сойдет с ума и не начнет молить его о настоящей смерти.
Дазай прислонил ладонь ко лбу и взглянул на высокую колючую проволоку. За

ней возвышались две сторожевые вышки и еще две должны были находиться на
другой стороне. Как ни странно, он не чувствовал внутри человеческого
присутствия. Мельком взглянув на Федора, он нахмурился. Тот тоже выглядел
озадаченным. По этой же причине они все еще шли не скрываясь, прямо по
протоптанной дороге. Хаякава, наблюдающий за ними из бинокля,
забеспокоился.
«Парни, было бы неплохо, если бы вы хоть немного пытались скрываться».
Федор убрал рацию в подсумок и ускорил шаг, не удостоив Хаякаву ответом.

Инструктаж совершенным не требовался. Все догадались, что идут в ловушку.
Конечно, они могли просто развернуться и уехать, но Унгольд без сомнений
оставил для них подарок «с таймером». Не важно откроют они его или нет, рано
или поздно рванет так, что последствия против воли заденут всех.
Конечно, оставалась призрачная надежда, что Натан просто покинул лагерь,
узнав, что Достоевский подослал к нему своих людей для шпионажа. Но с
последним из них Федор потерял связь около пяти дней назад и веры в то, что
они еще живы не было. Унгольд предателей не прощал и смерть для них
придумывал самую мучительную и жестокую.
В одном Достоевский не сомневался, Натан непременно использует все свои

козыри, а именно — сделает все возможное, чтобы люди узнали в каких
экспериментах был замешан их лидер. Да, Федор знал о делах Натана. Не
поощрял их, но и не осаждал совершенного, равнодушно наблюдая за
1070/1179
результатами со стороны.
Дазай, заметив шипастый хвост за деревьями, махнул рукой, веля зверю

держаться подальше. Аксель сверлил спину Федора мрачным взглядом. Он с
самого начала предупреждал его, что он играет с огнем. Губит людей чужими
руками. А все его чертово любопытство и страстное желание воссоздать вирус
Альбрехта. С одной стороны, Аксель злился на друга, но с другой понимал, что
уж таков Федор. Не раздумывая убьет тысячи, чтобы спасти миллионы.
Зараженные меняются, мутируют и люди ничего не могут противопоставить им.
Но с вакциной… если у каждого будет сила совершенных, появится хоть какой-
то баланс. Он нахмурился еще сильнее, вспомнив, что упустил одну
немаловажную деталь. Альбрехт погубил сотни бездомных в поисках идеального
носителя для вируса. Такая же судьба ждала многих смельчаков, решивших
рискнуть.
— Ворота закрыты, — произнес Дазай, вырвав его из раздумий. Джейсон и Юдай

уставились на колючую проволоку. Конноли потеснил их в сторону, положил
рюкзак на землю и вытащил мультитул. Когда сетка была разрезана, первым
перешагнул через нее Аксель, затем Дазай. Алек замер на полпути, словно что-
то услышав. Федор слегка коснулся его плеча и тот, что-то быстро пробормотав,
перебрался на другую сторону.
— Они словно в спешке собирались, — Аксель, поглаживая гладкие ножны,

решительно пошел вперед. Юдай потопал за ним, намертво впившись пальцами
в оружие. Дазай стоял на месте, оглядываясь вокруг. Лагерь выглядел пустым и
заброшенным. Прежде здесь стояли палатки, провиант, накрытый брезентом,
машины, люди небольшими группами разводили костры и целый день не
стихали голоса. Вдруг его внимание привлекла огромная пристройка, которой не
было прежде. Высотой она была не менее пятидесяти метров и чуть меньше в
ширину. Когда-то на этом месте Натан держал зараженных и ставил на них
опыты. Однако раньше это был простой загон из колючей проволоки и железных
балок.
А вот и сюрприз, пронеслось у него в голове. В тот же миг прозвучал жуткий

грохот. Доски разлетелись в щепки и звякнули цепи. Раздался оглушительный
громогласный рев. Аксель оттолкнул Юдая в сторону, но сам увернуться не
успел. Он отлетел на несколько метров и застыл, нанизанный всем телом на
железные арматуры. Юдай поднялся на дрожащих ногах и упал снова. Страх
сковал его целиком. Никогда он видел ничего подобного. Ни одна тварь из ныне
живущих на земле не сравнилась бы с этой. Натан точно нашел двери в ад и
призвал это существо на землю.
— Юдай!
Кто-то прокричал его имя. Начался хаос. Вокруг мелькали знакомые лица, кто-то
стрелял, кто-то бегал, над ним нависла огромная тень и здание театра
загромыхало. Что-то ударилось о его голову и кровь потекла по лбу. Мир вокруг
окрасился в красный. Ад, это ад.
— Приди, мать твою, в себя!
Кто-то схватил его за шкирку, быстро поволок к воротам по грязи и резко

перебросил на другую сторону, словно мешок с мусором. Вскользь Юдай заметил
белые волосы, а затем наступила тьма.
1071/1179
***
Я разрушаюсь изнутри.
Иногда мне хочется снова стать семилетним ребенком,
чтобы сесть на колени миссис Олдридж, крепко обнять ее и заснуть вечным
сном.
Федор Достоевский.
Мана никогда не задавал лишние вопросы. Кому-то нравилась эта черта его
характера, а кто-то называл его безразличным куском дерьма. Чаще всего это
бывал Мейсон. Ману он на дух не переносил и всякий раз отвешивал колкие
насмешливые комментарии в его адрес. Бо Бин приятеля постоянно одергивал и
говорил ему, что тот перегибает палку со своей неприязнью, на что Мейсон и
для него находил пару-тройку фраз.
Когда Голди поднялась на сторожевую башню и объявила, что его смена

окончена, Мана равнодушно пожал плечами и поднялся со стула. Он не спросил,
почему Голди одна, ведь заступали они в дежурство по три человека. Мэса ушел
пораньше на полчаса, так как всю ночь мучался от боли в желудке, после того,
как съел просроченные рыбные консервы. Бо Бин ушел вместе с ним, чтобы тот
не свалился на полпути. Кацу сменил Мейсон.
Как только смена была передана и дозорные ушли, Голди села на любимый стул
Маны, взяла бинокль и начала нервно дрыгать ногой. За последние пять минут
она посмотрела в него шестнадцать раз. Солнце еще не взошло, однако майка
на ней взмокла и лоб покрылся испариной. В лагере было тихо. Утренний свежий
ветер обдал ее лицо приятной прохладой. Она любила эти моменты. Сонную
тишину, первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву деревьев и пение
птиц.
Она просидела на месте чуть больше десяти минут, затем посмотрела на часы и
поднялась.
Мейсон, курящий на соседней вышке, приложил автомат к перегородке и

облокотился о нее.
— Уэно задерживается, — произнес он, взглянув на бычок.
— Он хотел с утра наведаться к Эрику, — возбужденно ответила Голди, натянуто

улыбнувшись. Мейсон приподнял густую бровь.
— С тобой все хорошо? Ты какая-то бледная.
— Немного нездоровится, — ответила она, почесывая затылок.
— Аа-а, — протянул Мейсон и отвернулся. Бросив окурок вниз, он облокотился о

1072/1179
перегородку обеими руками, наблюдая за восходом солнца. — Сходи к Рен, как
Уэно вернется. Не тяни.
— Хорошо, — не своим голосом ответила Голди, тяжело сглотнув и снова

посмотрела на часы. Мейсон, услышав гул мотора, нахмурился и потянулся было
за биноклем, но застыл от звука затвора позади.
— Голди?..
— Так надо, Мейс… — произнесла она, крепче обхватив оружие взмокшими от

пота ладонями. Машины стремительно приближались, оставляя за собой облако
пыли. — Осаму поплатится за то, что сделал с Джиро. И Федор… Все они.
Мейсон зло смотрел вперед, впившись в холодный металл под руками. Два
грузовика остановились возле главных ворот, и один черный пикап. Дверь
открылась и из салона машины вышел Натан. Он огляделся, поднял голову и с
самодовольной ухмылкой помахал им рукой .
— И все-таки эта жизнь еще способна меня удивить.
— Мейс… — взмолилась Голди. — Натан обещал пощадить тебя и Уэно. Вам всего
лишь нужно..
— Мейсом меня зовут только друзья, — с презрением ответил он и поднял

голову, подставляя лицо под первые и последние лучи солнца. — Стреляй,
Голди. Не бойся. Скоро мы все равно встретимся в аду.
1073/1179
Часть 82
***
— А босс не солгал. Тут действительно никого нет.
Митч и Ченг выпрыгнули из кузова грузовика. Грязь под их ногами

расплескалась, запачкав берцы и брюки. Вокруг было тихо. Лишь щебетание
птиц порой доносилось до их ушей. У главных ворот стоял пикап, в ожидании,
когда откроются ворота. На вышке Митч увидел женский силуэт и свисшее
наполовину мужское тело. Он усмехнулся и пихнул Ченга в плечо.
— Смотри-ка. Поди, грохнула мужика.
— А я всегда говорил, что бабе грош цена. Эти течные суки за деньги и толстый
член кому угодно в спину нож всадят.
— Бабок у меня нет, зато член что надо, — ответил Митч и захохотал.
Ченг положил руку на приклад автомата и решительно пошел вперед,

подозрительно озираясь по сторонам. Небольшой кусок земли за стенами лагеря
выглядел слишком обжитым. Об этом говорили небольшая полуразвалившаяся
хижина, грядки клубники, виноградник, молодые саженцы и несколько
деревянных поддонов на грязи, на которых стояло кресло-качалка и нерабочий
мини холодильник. Рядом валялся шланг, из которого вытекала вода,
разобранный арбалет, грязные масляные тряпки и дырявые перчатки. Митч
заметил протянутую проволоку вокруг территории, на которой каждые полметра
висели пустые консервные банки. На случай, если зараженные подберутся
близко. Умно, но какой безумец выберет жизнь за лагерем?
— А ну застыли, хуесосы!
Митч и Ченг замерли, услышав старческий голос, раздавшийся где-то за

виноградником.
— Я ваши рожи не помню. Вы еще, блять, кто такие?
— Мы… — Ченг медленно повернулся и изобразил подобие улыбки. — Искали

убежище и случайно наткнулись на это место.
— Еще одна ложь и я просверлю тебе третий глаз на лбу!
— Ладно, ладно! — Митч, заметив проглядывающее дуло дробовика среди

виноградных листьев, осторожно поднял руки. — Мой приятель немного
приврал. Мы наслышаны о вашем лагере. Нас сюда… направили. Сказали, здесь
мы будем в безопасности.
— Кто направил? — нетерпеливо спросил Джонни. — Ну?!
— Баз! — быстро выкрикнул Митч, первое пришедшее на ум имя. Ченг, с

покрасневшим от злости лицом, переступил с ноги на ногу. Жидкая грязь
1074/1179
чавкала под его подошвой, откуда-то доносился тошнотворный запах отходов и
мусора. Каждые несколько секунд Ченг поглядывал на автомат, висящий на его
груди, мысленно прикидывая, как много у него шансов выбраться из этой
авантюры живым.
— Баз? — фыркнул Джонни. — И где же вы его встретили?
Митч и Ченг напряженно переглянулись. Они понятия не имели, где сейчас

находится совершенный и лишь со слов Натана знали, что предатель перешел
на сторону Федора. Однако вопрос старика показался ему каверзным. Баз либо
был где-то далеко, либо в каком-то охраняем месте, куда они попасть просто так
не могли, либо Достоевский посадил его за решетку. Одно из трех. Ошибка
могла стоить им жизни.
— Тут всех новоприбывших встречают дулом дробовика? — нервно спросил Митч,

пытаясь потянуть время.
— Только хитровывернутых пидоров, которые думают, что могут меня наебать!

— грозно ответил Джонни, отодвинув кусты. Он выбрался из своего укрытия и
выпрямился. Ченг, увидев старика, разозлился еще сильнее. Да парни его на
смех поднимут, если узнают, что их держал под прицелом дряхлый старикашка,
который и так одной ногой находится в могиле.
Вид у Джонни был неряшливый. На седой неухоженной бороде остались мелкие

крошки овсяного печенья, которые он умыкнул во время похорон Дрейка. Из-под
растянутого ворота старой застиранной футболки торчали жесткие волоски, а в
глаза бросалась нездоровая кожа, покрытая мелкими красными волдырями. На
голове у него была дырявая вязаная шапка серого цвета, наполовину
прикрывавшая густые кустистые брови. Джонни собрал слюну во рту и смачно
плюнул в грязь. Где-то за стенами собаки подняли адским гам. Пикап и четыре
небольших грузовика скрылись за воротами.
— Смотрю, наших парней уже впустили, — надменно произнес Ченг, метая

глазами искры. — Будет не очень красиво, когда остальные узнают, что ты нас
под прицелом держал. Не очень гостеприимно, папаша.
Джонни криво улыбнулся, обнажив почти беззубый рот.
— Действительно! Чего это я! Совсем никаких, сука, манер! — рявкнул он и

нажал на курок. Митч вскрикнул, когда ошметки мозгов и кровь брызнули на его
лицо. Тело Ченга отлетело назад и упало на мини-холодильник. Труп
соскользнул с него спустя секунду и свалился в грязь. Джонни победно
захохотал.
— Твою мать! — взвигнул Митч. — Мы ведь сказали, что… — но вдруг он замолк,

увидев знакомую бордовую куртку в кустах. Это был Хэнк. Один из доверенных
лиц Натана. Звуки его шагов по грязи заглушал громкий лай, карканье ворон и
гул моторов за стенами. Он незаметно подкрался к старику и ловко провел
ножом по шее. Джонни выронил дробовик и схватился обеими руками за горло.
Митч, не теряя времени, ударил его ногой в живот и повалил на землю.
— Старый вонючий кусок дерьма! — разъяренно крикнул он и, замахнувшись,

пнул его снова. Джонни, издав стон боли, согнулся пополам. Однако этого
Митчеллу было мало. Он остервенело пинал его до тех пор, пока Хэнк грубо не
1075/1179
одернул его.
— Довольно! Босс дал вам простое поручение. Какого хрена вы устроили?
— А кто ж, блять, знал, что этот уёбок в кустах прячется, как крыса?!
— Если бы вам двоим хватило ума не орать на всю округу…
— Сука, Хэнк, не ворчи, а! — перебил его Митч.
Хэнк тяжело вздохнул и прошел мимо, бросив равнодушный взгляд на тело

Ченга.
— Идем. Пока босс не заметил наше отсутствие.
— Одну секунду, — ответил Митчелл. Он подошел к лежащему на земле Джонни,

наступил грязной подошвой на его лицо и крепко надавил. — Ну как, нравится?
Это тебе за Ченга.
Он высоко поднял ногу и обрушил удар на его голову. Череп старика не

выдержал и трех ударов. Однако к тому моменту Джонни уже был мертв.
Мне снова снилась девочка.

Она была одета во все красное.
Мы не говорили, лишь молча сидели на краю утеса и смотрели вниз. Я понимала,
что это сон, но не могла проснуться. Остановить его…
Остановить до того момента, как она повернется и заговорит.
Ясунори Н.
После отъезда Осаму Чуя долго не мог найти себе занятие. Он больше часа
слонялся по лагерю, сидел возле пруда, понуро бросая камушки в воду, а затем
вернулся домой и начал чистить оружие. Это занятие ненадолго отвлекало его
от депрессивных мыслей. А поводов для депрессии у него было достаточно.
Он часто думал об Осаму, бессмертии и старении. Думал о своих увечьях, о боли

в ноге, из-за которой он просыпался каждую ночь и не мог сомкнуть глаз до
самого утра. Апатия медленно накрывала его, делая все более мрачным и
неразговорчивым.
Иногда Накахара сравнивал себя с Ацуши. Эрскин все время утверждал, что
остаться рядом было его решением, однако Чуя подозревал, что без чувства
вины все-таки не обошлось. Что, если и Осаму ответил ему взаимностью по той
же причине?
И все же любые сомнения Чуи Осаму умело рассеивал. Рядом с ним Накахара о
подобном не задумывался ни на секунду. Совершенный всегда смотрел на него с
обожанием и любовью. Он не упускал ни единой возможности заключить его в
объятия, поцеловать, отвесить несколько смущающих комплиментов и в
который раз за день признаться в любви.
Чуя никогда бы не подумал, что этот парень может быть таким. Впрочем, и эта
его неожиданная сторона могла оказаться очередной маской. Дазай всегда был
1076/1179
наблюдателен и наверняка понимал, что беззаботный вид, который напускал на
себя Чуя, лишь очередное притворство. Но сколько бы они ни говорили, им не
было суждено прийти к взаимопониманию. Сколько бы ни было сказано вслух
утешительных слов, горечь, засевшая в глубине сердца, никуда не уходила.
Один боялся старения, другой бессмертия.
Чуя не замечал за собой новую привычку постоянно смотреться в зеркало. Он

подолгу разглядывал свое лицо, новые морщинки, веснушки, родинки, а Осаму,
сидевший где-то рядом, с тоской наблюдал за ним, либо печально улыбался.
Накахара раздраженно отбросил пистолет и закрыл лицо руками. На первом

этаже громко хлопнула входная дверь, и кто-то быстро взбежал по лестнице.
Ацуши передвигался очень медленно, боясь прибавить очередной синяк к уже
имеющимся. Ясунори ушла рано утром, отчего-то ужасно расстроенная.
Оставался Кай. Однако что-то с походкой Эрскина было не так. Накахару
охватило дурное предчувствие.
Он поднялся с пола, собираясь выглянуть в коридор но, услышав женские крики,

звуки выстрелов и говорящие через мегафон голоса, подбежал к окну.
Неизвестные люди гнали перепуганную толпу вперед, тыча в них дулом
пистолета. Тех, кто пытался бежать, они убивали выстрелом в голову, либо
отстреливали им ноги и куда-то оттаскивали, оставляя кровавый шлейф на
асфальте. Громкий лай собак смешался с криками и детским плачем. Мимо
промчались несколько машин и полный военных грузовик.
Чуя крупно вздрогнул, почувствовав вес чужой ладони на плече. Обернувшись,

он увидел знакомое лицо и с облегчением выдохнул. Эрскин торопливо отвел его
от окна и резко задернул шторы.
— Слушай меня внимательно, — произнес он, ища глазами костыль Накахары в

комнате.
— Кай, что происходит? Кто все эти люди? — взволнованно спросил он.
— Чуя! — Эрскин слегка встряхнул его. — Нет времени на разговоры. Слушай

меня внимательно. Натан вторгся в лагерь. Все убежище заминировано. Блять…
не только убежище.
— Что…
— Он нацепил взрывчатку на людей. На стариков, детей, женщин! Грозится всех

подорвать, если мы не соберемся у главных ворот через час.
— Стой, стой! Что ты несешь? — Чуя оттолкнул Кая и поковылял к окну, но

Эрскин сердито схватил его за запястье и потянул назад.
— Просто поверь мне! Тебе и Ацуши нужно сматываться. Я незаметно выведу

вас, а сам вернусь. Мое отсутствие сразу бросится ему в глаза. У него наверняка
со мной счеты. И с Осаму… — тихо договорил он. — Нат не должен увидеть ни
тебя, ни Ацу. Пожалуйста, Чуя. Не упрямься!
После нескольких секунд раздумий, Накахара кивнул. Если Кай не врал, то

Натан одним махом устранил сразу двух совершенных. Ни Эрскин, ни Рен не
будут рисковать людьми и лагерем. Один неверный шаг и Унгольд не
1077/1179
раздумывая превратит всех в фарш. Однако Чуя озадачился из-за другого. Как
Натан сумел незаметно заминировать лагерь и нацепить взрывчатку на
стольких людей?
Доски в коридоре скрипнули. Ацуши встал возле порога, бледный, словно мел.
Пустыми глазницами он смотрел в пол, комкая пальцами карманы брюк. За его
спиной появились три знакомые фигуры.
— Кай, дружище! — неестественно громко позвал мужчина и положил руку

Ацуши на голову.
— Цубаса… — усмехнулся совершенный. — А ты постарел.
— Давно не виделись, Кай, — вмешался Фудо, придерживая лезвие ножа возле

живота Накаджимы.
— Ага, с того самого момента, как ты и этот желтоглазый мудак нас кинули, —
презрительно добавил Куро, без промедления доставая рацию. Поле недолгих
помех раздался ненавистный Эрскину голос. — Босс, мы их нашли.
«Отлично. Жду».
С виска Цубасы скатились капля пота. Он вытер лоб о плечо и бросил тяжелый
взгляд на окно, словно ища пути к отступлению, на случай, если что-то пойдет
не по плану. Фудо и Куро были не менее напряжены. Они незаметно
переглядывались, а их надменные улыбки и манера речи выглядели и звучали
слишком неестественно. Не каждый день им приходилось дерзить
совершенному, а угрожать тем более. И единственная причина, из-за которой
они все еще были живы — это слепой мальчишка, трясущийся, словно осиновый
лист. Он был их щитом и гарантией безопасности.
— Это и был ваш план? Найти нас и сообщить Натану, пока я не свернул вам
шеи? — спросил Кай, грозно глядя на ладонь Цубасы. — Руку уберешь сам или
мне ее укоротить?
— Все сложилось так, как босс и предвидел, — признался Цубаса, убрав руку с
головы Ацуши. — Ты никогда не пользуешься слухом, Кай. Да и без мальчишки
ты бы все равно пошел с нами, так как сейчас от благоразумности совершенных
зависят многие жизни.
Все в комнате вздрогнули и наклонились, после грохота за стеной. Крики и

выстрелы не стихали. Оконные стекла треснули от взрыва и посыпались на пол,
люстра на потолке начала медленно покачиваться с противным скрипом.
Казалось, вот-вот и крыша обвалится им на голову. Эрскин с досадой прикусил
губу. Со слухом и концентрацией у него всегда были проблемы. В отличие от
остальных совершенных, ему редко удавалось выцепить какой-то определенный
звук в общем хаосе.
Он всех обвел изучающим взглядом. Цубаса и Фудо выглядели более

спокойными, в отличие от Куро, который, весь раскрасневшись, обливался
потом. Его сердце громко стучало, а глаза смотрели куда угодно, только не на
совершенного. Он боялся Эрскина, но пытался не подавать виду.
«Тот самый выживший во время обвала» догадался Кай, но вскоре переключил

1078/1179
внимание на Ацуши. Натан знал о Накаджиме, но про Чую не было сказано ни
слова. Если кое-как уговорить Цубасу отпустить хотя бы его, Накахару все равно
могут поймать. Из-за хромоты он далеко не уйдет.
Предметы в комнате задребезжали, раздался грохот и пыль посыпалась на их

головы. Фудо нетерпеливо указал на дверь.
— Уходим!
Оказавшись за порогом дома, Чуя затаил дыхание. Улица была усеяна трупами и
раненными. Люди кричали, стонали от боли, молили о помощи. Убили всех, кто
пытался бежать, либо не подчинялся приказам. Одновременно через несколько
громкоговорителей наперебой раздавались грубые мужские голоса,
призывающие не сопротивляться и следовать за всеми к главными воротам.
Каждого, кто пытался незаметно прошмыгнуть мимо, убежать или спрятаться в
подвале, они безжалостно расстреливали.
Вот же хитрый ублюдок, в гневе подумал Кай, не увидев никакого

сопротивления. Рядом не было ни одного военного. Все, вероятно, уже
находились у вышек, ожидая, когда подтянется оставшаяся толпа. Как же много
человек он взял в заложники, раз даже Арата не оказал сопротивления?
— Эй, шевелись! — Куро подтолкнул Чую в спину, но тот, пошатнувшись,

повернулся к Каю.
— Ясу… Мне нужно её найти.
— Кто такая Ясу? — спросил Цубаса. — Твоя девка? Если она не дура, то пошла
со всеми.
Накахара собирался ответить, но под грозным взглядом Эрскина промолчал.

Если Ясу находилась в лазарете, то Рен, должно быть, позаботилась о ней.
Хоть я и стараюсь не думать о своих друзьях, мне очень не хватает Ацуши.

Ночных посиделок с ним, его глупых рассказов и совсем не смешных шуток.
Дружище, надеюсь, у тебя все хорошо. Так как я не могу говорить с тобой лично,
думаю, ты не будешь против, если я начну писать обо всем в дневнике, словно
он и есть мой лучший друг — Ацуши Накаджима. Кто знает… может, когда-
нибудь я лично отдам его тебе в руки. Ты его, конечно, не прочитаешь, да и я
тоже, уж слишком много в нем смущающего бреда. Пожалуй, возложу эту
ответственность на кого-нибудь другого.
Он сидел на небольшом складном стуле, закинув ногу на ногу. Вид у него

настолько самодовольный, что Кай едва подавил желание выбить ему несколько
1079/1179
зубов. Военные, как он и предполагал, столпились напротив, грозно поглядывая
на людей Унгольда.
С одной стороны дороги стояла перепуганная до смерти толпа, с другой те, кому
не повезло оказаться в рядах заложников. Их жизни целиком зависели от
настроения совершенного, а меняться оно могло едва ли каждые полчаса.
Да, Кай прекрасно помнил, какой дерьмовый характер был у бывшего лидера, и
готовиться предстояло к худшему.
Куро вытолкнул их в первые ряды и исчез, испустив вздох облегчения. Рен,

увидев Кая, что-то прошептала Ясунори на ухо и начала протискиваться сквозь
плотную толпу. Все происходящее вокруг казалось ей странным. Каким-то
неправильным. Где-то она чувствовала обман, подоплеку, но она карабкалась по
гладкому льду и никак не могла за него зацепиться. И Кай ее опасения
полностью разделял. Не мог Натан все провернуть без помощи. Кто-то в лагере
тайком ему помогал. Но кто? Кто мог нацепить взрывчатку на всех этих людей?
Ведь их было немало. Может, человек сто? Сто пятьдесят, а то и больше. Среди
них были и дети, и старики, и женщины с мужчинами. Даже
высокопоставленные лица, спасенные Федором, стояли с мрачными минами,
надменно разглядывая людей, собравшихся по ту сторону дороги.
— Кай! — воскликнул Натан, увидев Эрскина, и расплылся в улыбке. — Приятно

снова увидеть старого друга. Пусть он когда-то и вонзил нож мне в спину, — с
наигранной тоской в голосе договорил он.
— Не хочу врать, что тоже рад тебя видеть.
Рен встала на полпути.
— Ясу… — полушепотом позвал Чуя, увидев сестру и, облегченно вздохнув, едва

не упал на землю от слабости в ногах. Натан в ту же секунду остановил на нем
взгляд. Недолгий, всего на какое-то мгновение, но какой это был взгляд…
Он догадался, пронеслось у Кая в голове. Он узнал его голос.
Впрочем, более Унгольд заинтересованности не проявлял. Он поднялся и начал

медленно расхаживать из стороны в сторону, сложив за спиной руки. Кай тем
временем принялся рассматривать собравшихся. Арату он увидел среди
военных. Они тихо перешептывались, неприязненно поглядывая на людей
Натана. Ясу с беспокойством поглядывала на брата. Рейко придерживала Карму
за пояс. Последние несколько дней ее постоянно лихорадило. Молли
перевязывала ногу Юй Лань оторванным от собственной рубашки рукавом.
Митчу это не понравилось, однако стоило ему открыть рот, как Молли Грэм
раздраженно гаркнула на него и послала восвояси. Митч, под смешки друзей,
покраснел и ретировался.
Хабаяши и Уинсли тоже не сидели без дела, но без должных инструментов они
едва ли могли оказать необходимую помощь раненным. Ацуши все еще дрожал,
намертво вцепившись в ладонь Кая. Он боялся Натана. Боялся его кровавых глаз
и голоса.
«Эй, я рядом» тихо прошептал Эрскин ему на ухо и, выпрямившись, посмотрел

на сторожевые вышки. Голди смотрела на них сверху вниз, и Уэно стоял рядом в
1080/1179
странной неестественной позе.
Гул голосов смешался с плачем, стонами раненных, треском костра и карканьем

ворон. Они кружили над трупами и выклевывали им глаза, словно стервятники.
Тощие собаки, слоняющиеся по улицам, прогоняли их прочь, а затем сами
принимались жадно обгладывать руки и ноги.
Дома горели, газоны были нещадно растоптаны и испорчены. В небо лениво
поднимался густой сгусток черного тумана. Люди Унгольда, преисполненные
завистью, крушили все, что попадалось им под руки.
— Вам не стоит бояться! — внезапно заговорил Натан, встав на деревянный

поддон. Вокруг повисла напряженная тишина. — Вернее, некоторым из вас. Я
пришел сюда только за одним человеком. Сейчас его, к сожалению, здесь нет…
— он потер гладко выбритый подбородок и усмехнулся. — Или к счастью. Я как
раз успею подготовить для него приветственный сюрприз. Уверен, он оценит.
Унгольд сощурил красные глаза и начал всматриваться в охваченную страхом

толпу.
— Ты! — он ткнул пальцем в сторону шестилетнего ребенка, прижимавшегося к

матери. — Тащите его сюда.
Митч сплюнул под ноги и направился к женщине. Она быстро спрятала ребенка
за спину и выставила перед собой руки.
— Прошу вас, пожалуйста… Он ведь совсем ребенок!
— Заткни пасть, сука! — Митч звонко ударил ее по щеке и, грубо отпихнув

назад, выдернул ревущего пацана из толпы.
Кай, зло скрипнув зубами, шагнул к Митчеллу, но резкий голос совершенного его
остановил. Натан поднял руку с дистанционным взрывателем, цокнул и
медленно повел пальцем в воздухе. Такой же находился у его человека,
местонахождение которого никому не было известно. Совершенным не
составило бы труда найти крысу, если бы только не Натан, не спускавший с них
глаз.
Эрскин, с досадой прикусив губу, вернулся на место. Арата все задумчиво

поглядывал на людей, обвешанных взрывчаткой. Уж больно спокойно они
выглядели. За все время службы ему доводилось немало людей спасти. И
человек, чья жизнь висела на волоске, вел себя совсем по-другому. Унгольд ясно
дал понять, что взорвет всех к чертовой матери, если они, либо совершенные
вмешаются, но будет ли предел его безрассудству и безумию? Натан всегда был
человеком настроения. Мелочным, завистливым, самолюбивым и надменным. Ни
что он не любил так сильно, как внимание и власть. И сейчас все это находилось
в его руках.
Крик ребенка разнесся по всей улице. Женщина, в панике расталкивая людей,

бросилась за ним, но на этот раз Цубаса схватил ее за волосы и грубо
отшвырнул обратно. Куро, тяжело переставляя ноги, притащил старую
наковальню из казарм и бросил на свободный поддон. Цубаса пнул ребенка под
коленную чашечку и тот упал, под вновь поднявшийся гул возмущенных голосов.
Куро схватил мальчика за шею, положил его голову прямо на наковальню и
схватил ржавый топор, прислоненный к колесу грузовика.
1081/1179
Толпа начала разъяренно кричать и свистеть, кто-то принялся швырять в Цубасу
наручные часы, головные уборы и комки грязи. Рен мягко оттолкнула
вцепившуюся в её руку Ясунори, собираясь покончить со всей этой клоунадой
раз и навсегда. Натан, не без удовольствия наблюдавший за всем со стороны,
что-то прошептал Куро. Спустя минуту на вышке раздался громкий хлопок и
поднялось небольшое облако дыма. Оторванные части полетели вниз, вызвав
всеобщий хаос и крики. Чуя, увидев скальп со светлыми золотистыми волосами,
— Закрыли, блять, рты! — крикнул Куро, ударив Спенсера сапогом в спину.

Бедолага кубарем покатился вниз, пока не стукнулся головой о железный
боллард.
— Как я уже говорил, мне нужны всего несколько человек, — произнес Унгольд,
вновь устроившись на своем стуле. Он перекидывал топор из одной руки в
другую, а затем поднялся и встал возле наковальни. — Через минуту я отрежу
мальцу голову. Может, среди вас найдутся герои, которым хватит мужества его
заменить?
Рен и Кай вышли вперед. Натан захохотал.
— Нет, нет, нет, — он покачал головой. — Без жульничества. Кто-то еще? Ну же!
Красные глаза впились в Арату. И все в этот момент стало ясно. Если поначалу
Кай думал, что Унгольд мстит Федору, то теперь было очевидно, что его целью
был Осаму. Человек, предавший его доверие, разоблачивший его планы и
забравший с собой двух совершенных. Однако не только Эрскин оказался столь
догадлив. Рен зажала Ясунори рот. Эта девчонка никогда не умела сдерживать
эмоции. Впрочем и Каю пришлось подсуетиться, чтобы Чуя не натворил
глупостей. Арата тем временем вышел вперед, что-то тихо бросив своим людям,
и кивком указал на заплаканного и до смерти перепуганного ребенка.
— К чему все это представление, если изначально тебе нужен был я? — спросил
он, подворачивая рукава бежевой рубашки.
— Хотел дать тебе шанс уйти как герою, — ответил Натан без тени улыбки.
— Или ты просто не можешь обойтись без всеобщего внимания. Что-то не

меняется даже с годами, Нат.
— Может, ты и прав, — постно произнес Унгольд. — Во всем, что сейчас

происходит виноват только твой сын. Останься он со мной, мы были бы королями
этого гребаного мира.
Арата слабо улыбнулся.
— И королем чего ты собирался стать? Разрушенных городов, призраков убитых

тобой людей и мутантов?
— Для человека, которому вот-вот отрубят голову ты выглядишь слишком

оптимистичным.
Военные, услышав слова совершенного, одновременно направили на Унгольда

оружие, однако Арата жестом приказал им убрать его и покорно опустился на
1082/1179
колени. Он опустил голову на наковальню и тихо сказал:
— Я радуюсь, потому что скоро умру. Ты, в отличие от меня, бессмертен. И своей
участи не избежишь, — он положил ладони на холодный металл и закрыл глаза.
Аяно часто упрекала его в черствости по отношению к сыну, однако, несмотря на
тяжелый характер, Арата сына любил больше всего на свете. Бывало, он тайком
поднимался в детскую посреди ночи, вытаскивал его из колыбели и мотал круги
по комнате, покачивая его на руках. Он никогда не говорил, как сильно любит и
гордится им, ведь впереди была еще целая жизнь.
***
Почему люди так помешаны на власти? Почему они считают, что имеют право
распоряжаться чужими жизнями? Почему мы подчиняемся им и закрываем глаза
на всю аморальность происходящего? Иногда я мечтаю, чтобы все до единого
заразились, и человек, как вид, полностью исчез с лица земли.
Карма.
Мы до последнего надеялись, что все это шутка или беспочвенная угроза.

Надеялись, что он отпустит его и продолжит запугивать людей, в ожидании
возвращения совершенных. Однако пелена с наших глаз слетела, когда топор
ударился острием о наковальню.
И время застыло.
Все смотрели, как отрубленная голова катится по грязному поддону и,

ошеломленные, не могли вымолвить ни слова. Я забыла, как правильно дышать,
как говорить, как кричать. Мне все еще казалось, что это сон. Очень дурной сон,
из которого рано или поздно меня вытащит брат. Осторожно коснется моего
плеча, как он всегда делал, погладит по щеке и спросит: снова кошмары?
Однако ужас на его лице вернул меня в реальность. Словно кто-то звонко
щелкнул пальцем и снова запустил застывшее время. Кто-то закричал. Звонко,
пронзительно. И я не сразу поняла, что это был мой собственный голос. Рен
зажала мой рот ладонью, а Кай тем временем удерживал сопротивляющегося
Чую. Люди бросились врассыпную, но псы этого ублюдка остановили их
несколькими выстрелами в воздух.
Многие негодовали, почему военные и люди Федора ничего не предпринимают,

однако у них были связаны руки. Лагерь был заминирован, а с другой стороны
дороги, словно разделенная четкой линией стояла толпа, обвешенная
взрывчаткой. Натан при желании мог сделать из нас конфетти.
Пусть Арата перед смертью и велел всем убрать оружие, меня переполнила
ярость. Сначала из-за покорности его людей, исполнявших приказ сквозь слезы
и такой же праведный гнев, а затем из-за человека, стоявшего с топором возле
наковальни с мрачным видом, точно ему было дело до отнятой жизни.
1083/1179
Осаму учил меня концентрировать внимание на маловажных незначительных
вещах, когда я чего-то боялась, впадала в приступ паники или начинала просто
так реветь из-за мучавшей меня тревоги. И я пыталась следовать его совету.
Рука Рен все еще была на моих губах. А я смотрела на небо, на ворон, сидящих
на крышах домов, на тучи и сторожевые вышки. Все было напрасно. Злость
заполняла меня, словно пустой сосуд, очередной крик рвался из горла, а перед
глазами застыла пелена из слез.
Несправедливо. Почему в этом мире все так несправедливо?
— Трус! — закричала я во всеуслышание, изо всех сил укусив ладонь Рен. Она
непроизвольно одернула руку и выругалась. — Жалкий ублюдок и посмешище!
— Ясу!
Брат, точно озверев, вырывался из рук Кая, но он держал его слишком крепко,
не позволяя сдвинуться с места. Ацуши беззвучно плакал, сжимая край его
футболки. Я знала, что моя импульсивность не сойдет мне с рук, но уже не могла
— Всегда думала, что Федор преувеличивает, называя тебя гнусным,

завистливым червем, но теперь понимаю, как сдержан он был в выражениях!
Только трус и выродок будет прикрываться детьми, убивать безоружных людей
и врываться в чужой дом, когда в нем нет никого, кто мог бы дать отпор!
По лицу Натана пробежала тень злости. Его губы улыбались, но в красных

глазах горела ненависть. Куро, желая угодить «хозяину» подбежал к Ацуши и,
схватив его под локоть, начать тащить в сторону, не ожидая никакого
сопротивления. Однако Кай, все еще намертво удерживая моего брата одной
рукой, грубо схватил Куро за волосы и дернул его голову назад.
— Тронешь моего пацана, и я убью всех вас, — рыкнул он. Рен перевела
осторожный взгляд на Унгольда.
— Натан, если тебе нужен кто-то из совершенных, любой из нас пойдет с тобой
по доброй воле. Вовсе не обязательно…
— Замолчи, Рен, — перебил он, бросив топор на наковальню. — Ты и так знаешь,

кто мне нужен. Но сначала я хочу преподнести ему три подарка. Один готов,
осталось еще два.
Брат часто говорил, что мой длинный язык рано или поздно накликает на меня
беду. Впрочем, я и сама это знала. Наверное, вспыльчивость — это у нас
семейное. Чуя за прошедшие годы заметно присмирел, я же, напротив, стерла
границы дозволенного. А может, это все усталость? Или апатия?
Да-а… думаю, именно она.
В последние секунды своей жизни я слышала, как горько плачет мой брат. Как
умоляет Кая отпустить его и падает на землю, содрогаясь от слез. Я видела свое
тело. Оно лежало на асфальте в луже крови, а Рен сидела рядом, с
остекленевшим взглядом.
1084/1179
Всегда представляла, как она отреагирует на мою смерть. Часто в моих
фантазиях она плакала, била себя в грудь и громко кричала: почему я не
ответила взаимностью на твои чувства! А бывало, она выносила мой
бездыханный труп из лазарета и всю ночь копала мне могилу возле пруда под
сопровождение жабьего оркестра.
Что ж, Ясунори Накахара, тебе, наконец, предоставился шанс лицезреть все

лично.
Рен зажимала мою шею ладонями, пытаясь остановить хлещущую из нее кровь.
В этом не было никакого смысла, ведь Натан оторвал мне голову. Сильно я
задела его гордость, а?
Я часто думала о смерти, но не так мне хотелось уйти. Не под

душераздирающие крики моего брата. Если бы я только могла обнять его еще
раз…
1085/1179
Часть 83
***
Кай часто вспоминал своё детство. Прошло так много времени, но его ненависть
к отцу не притуплялась даже спустя года. Он презирал его всем сердцем и
собирался унести эту ненависть с собой в могилу.
Ты должен избавиться от неприязни к нему, часто повторяла мать, замазывая
синяки на лице и пряча ушибы за мешковатой одеждой. Он ведь твой отец. Ты
появился на свет благодаря ему. В такие моменты Кай едва сдерживал
истеричный смех и ругательства. До чего некоторые женщины глупы. За что он
должен благодарить этого тирана и пьяницу? За сломанные ребра? Выбитые
зубы? Шрамы и синяки? Может, он должен благодарить его за уничтоженную
самооценку? Чувство собственного достоинства? Мать по-прежнему просила бы
его быть благодарным отцу, узнай она, что родной сын по ночам раздвигает
ноги перед каждым встречным, чтобы не умереть с голоду? Лишь бы не
унижаться и не просить денег у этого спившегося ублюдка.
Впрочем, о каком унижении могла идти речь. Годы стерли всю его гордость в
порошок. Каждый взгляд в зеркало вызывал у него тошноту, приступы паники и
злость. В себе он видел отца. Его волосы, его нос, его скулы. Видел мать. Ее
глаза и ее покладистый покорный характер. Всю свою жизнь Кай пытался
выдворить из себя «наследие» матери. Пытался быть грозным, непокорным,
самоуверенным! Однако, как любил поговаривать отец: как бы рыба ни хотела,
ноги ей не отрастить.
И тем не менее он не оставлял надежд перемениться, стать другим человеком.

И однажды Авис такую возможность ему предоставил. Но лишь одно Кай не
учел. Как бы силен он ни был, сила на характер никак не влияла.
Может, по этой причине его тянуло к Осаму? По этой же причине он начал
восхищаться Федором с первой же минуты знакомства? Эти двое не церемонясь
уничтожили бы весь мир ради любимых, а Кай, в свою очередь, думал бы о том,
как спасти сотни, пожертвовав одним человеком.
Когда Натан прилюдно казнил Арату и Ясунори, он содрогнулся. Но секундная

вспышка гнева быстро уступила рассудительности. И все же Кай злился,
заметив с каким облегчением люди начали вздыхать, услышав, что Унгольд
убивать их не собирается. Будь их воля, они сами связали бы всех троих и
преподнесли бы ему на блюдечке. Человеческая натура не меняется ни при
каких обстоятельствах.
— Остался один, — произнес Натан, брезгливо смахивая кровь Ясу с желтой

кожаной куртки. Ее голова лежала в луже, с широко распахнутыми глазами.
Пепельные волосы выпачкались в грязи, лицо было искривлено в жуткой
предсмертной гримасе. Голос Накахары сорвался от криков. Его руки мелко
дрожали, с ободранных об асфальт пальцев капала кровь. Он смотрел на лицо
сестры и, ополоумев, что-то бормотал под нос. Унгольд протер окровавленную
ладонь о джинсы и спустился с поддона. Кай сгреб Чую за ворот рубашки и
спрятал за свою спину.
1086/1179
— Не глупи, Кай, — совершенный пренебрежительно махнул рукой. — Еще одна
голова и все смогут вздохнуть с облегчением.
— Ты его не получишь!
Люди зашептались, и Кай затылком почувствовал их злость, направленную на

него. Он посмотрел в сторону. Заложники глядели на них с пустыми
безэмоциональными лицами. Кто-то стоял, сложив руки на груди, кто-то
нетерпеливо топал ногой и громко вздыхал. Позади стояла толпа, готовая
растерзать его, а спереди медленно наступал Натан, уговаривая его
прислушаться к голосу разума.
— Будь благоразумнее, малыш, — он улыбнулся. — Ты правда пожертвуешь

сотнями жизнями ради одного человека? Отдай его мне и все закончится.
— Отдай его! — крикнул кто-то и остальные подхватили клич. — Отдай его!

Отдай его!
— Скот… — выплюнула Рейко, пнув сапогом бордюр. Карма свесила голову,

медленно теряя сознание. Молли, разъяренно расталкивая толпу, вышла вперед.
— Что с вами такое?! — закричала она. — Вы отправляете этого юношу на

верную смерть! Он же всего лишь…
Хэнк закатил глаза. Он подошел к ней быстрыми крупными шагами и,

замахнувшись, ударил кулаком в ухо. Молли упала на землю и больше не
шевелилась. Чуя вздрогнул, его взгляд прояснился. Он вновь посмотрел на
сестру, затем на тело Араты, вокруг которого уже собирались мухи. Не проронив
ни слова, он, пошатываясь, обошел Кая и поковылял к Натану.
— Чуя! — Эрскин схватил его за руку, но Накахара выдернул ее.
— Делай, что должен, — проговорил он хриплым голосом, рухнул на колени,

перед наковальней и положил на нее голову.
— Не смей так поступать! — крикнула Рейко, придерживая обессилевшую Карму

за талию. — Никто здесь не достоин того, чтобы ты жертвовал собой!
Она вскрикнула на полуслове и подняла горящие яростью глаза. Камень,

брошенный кем-то из заложников, попал Карме в висок. Девушка пошатнулась,
но устояла на ногах. Натан тем временем разглядывал Накахару с кислой миной.
Покорность Чуи разочаровала его. Как-никак о бойком характере этого парня он
был наслышан. Неужели все слухи оказались вымыслом? Впрочем, убивать его
одним ударом он не собирался.
Топор ржавый и если рубить будет кто-то из его людей, то наверняка не отсечет
голову с первого раза, подумал он, подзывая Куро. Тот с радостью схватил топор
и поставил одну ногу на наковальню, мстительно разглядывая мрачные лица
военных. Некоторых из них он хорошо помнил. Они проверяли тела после обвала
и убивали выживших. Куро, зализывая раны в убежище, часто представлял, как
рано или поздно отомстит им. Но больше всего он ненавидел Осаму. Этого
чертового предателя, из-за которого под камнями погибли почти все его друзья
и младший брат. И после всего Натана они называют чудовищем? Разве он отнял
так много?
1087/1179
— Скажешь чего напоследок? — спросил он, коснувшись холодным лезвием
топора шеи Накахары. Чуя закрыл единственный глаз, чем разозлил Куро еще
сильнее. — Аа-а, смелый, значит? Может, мне тогда сначала отрубить тебе ноги?
Или вырвать язык, раз ты им не пользуешься?
— Куро! — теряя остатки терпения гаркнул Натан, поняв, что сдерживать Кая
больше не получится. И с каких пор его характер так переменился? — Долго еще
возиться будешь?!
Куро замахнулся и опустил топор.
***
Чуя охнул, когда костлявый хвост обхватил его поперек груди и отбросил в
сторону. Раздался звук удара металла о металл и полетели искры. Все
удивленно подняли головы, услышав рев. Химера перепрыгнула со стены на
вышку, а с нее приземлилась на землю, размозжив огромной лапой череп Куро.
Дазай спрыгнул со спины зверя и многие, увидев его глаза, ахнули в ужасе. В
эту же минуту раздался скрип шин. Поднимая облако пыли, в убежище заехал
грязный пикап и резко затормозил возле военных, чудом не придавив их.
Сначала из машины вылез Федор, снимая зловонную жижу с волос, затем
Аксель, с глубокими язвами на лице, под которыми при желании можно было
разглядеть кости.
— Вернулись… — сквозь слезы прошептала Рейко и медленно осела на землю из-

за внезапной слабости в ногах. Она закрыла лицо ладонями и вдруг горько
заплакала, испытав легкость на душе с появлением совершенных. Федор
похлопал ее по макушке и прошел мимо. Дазай стоял неподвижно, глядя на тела
отца и Ясунори. Люди не ликовали с возвращением лидера. Лагерь был все еще
заминирован. Угроза висела над головой каждого из них. Надумай Натан нажать
на кнопку, и даже тысяча совершенных не спасли бы им жизни.
Митч и Цубаса бросились бежать, увидев зверя, однако химера настигла их в два
прыжка. Одного она проглотила целиком, а второго разорвала и умчалась с
туловищем в пасти. Всякий, желавший повторить побег этих двоих мигом
передумал. Не испугались, пожалуй, только единицы, которым прежде
доводилось видеть питомца совершенного возле лагеря.
— Долго же вас пришлось ждать! — воскликнул Натан, высоко подняв руку со

взрывателем.
Достоевский, не обратив на него внимания, поравнялся с Осаму. Увидев тела на

земле, он побледнел. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь он не знал, что
сказать. Аксель в глубоком замешательстве разглядывал обезглавленный труп
Араты.
Много лет назад они познакомились в Ависе. Аксель работал телохранителем

Клауса и часто сталкивался с ним по работе. Арату он уважал и всегда был рад
провести в его компании час-другой. В основном они обсуждали опыты,
проводимые в закрытой лаборатории, новобранцев, Альбрехта и его больной
1088/1179
фанатизм, связанный с мутациями. Бывало, Арата составлял Акселю компанию,
пока Альбрехт, бурча себе под нос, пытался подлатать его тело.
«Этот мелкий поганец совсем не контролирует свой язык! — бывало, жаловался

старик на Федора. — Всего четырнадцать лет, а уже заноза в моей заднице! Не
верю, что Клаус просто так отдаст тебя ему!».
Арата закатывал глаза и все посматривал на часы, мечтая сбежать подальше из

этой холодной, пахнущей спиртом и химикатами лаборатории. Однако, несмотря
на всю свою неприязнь к этому месту, он безропотно сидел в кресле,
периодически ловя на себе извиняющийся взгляд Акселя.
Этот парень был немногословен, одинок и совсем не умел налаживать контакты

с людьми. Много лет назад Альбрехт собрал его по частям, после того как
бедолаге оторвало взрывом мины обе ноги и руку. Арату всегда съедало
желание узнать, сколько в нем осталось от человека. Альбрехт полностью
перекроил его, оправдываясь благими намерениями и желанием помочь. Он
никогда не распространялся о своих методах лечения, но ответ всплыл наружу
сам спустя несколько лет.
Аксель не старел. Переменился настолько, что собственные родители

отказались от него, перестав узнавать в этом юноше своего ребенка. Пожалуй,
лишь Арата не пугался его вечно угрюмого вида. Они могли молчать часами, но
не испытывали неловкости. Порой они играли в карты, временами в шахматы и
судоку, а как-то Арате удалось заставить его улыбнуться.
«Когда я сделаю это во второй раз, ты купишь мне пиво, сказал он тогда,
довольный проделанной работой. Аксель пожал плечами и ответил: вам не
обязательно ждать так долго. Я и так могу угостить вас пивом.
«Ты так ничего и не понял…».
На секунду взгляды совершенных встретились. Дазай развернулся и Унгольд

поежился, увидев его лицо, подвергнувшееся мутации. На него смотрели
несколько пар желтых глаз, источавшие лютую нечеловеческую злобу. Внезапно
все трое сорвались с места. Натан в недоумении выше поднял руку со
взрывателем.
— Вы хоть знаете, что это такое?! — в бешенстве закричал он, не ожидая столь
безрассудного поведения от них. Как они смели угрожать ему, когда в его руках
были сотни жизней?
Дазай пугающе быстро оказался рядом и крепко сжал его шею, впившись
острыми когтями в кожу. Лицо Натана покраснело, вены вздулись на лбу и шее
от недостатка кислорода, однако все его попытки вырваться были тщетны.
Даже со всей своей силой он не мог разжать чужие пальцы даже на сантиметр.
Вдруг кто-то схватил его за ноги и оторвал от земли. Хэнк стянул бейсболку и
начал пятиться назад, увидев, как совершенные на глазах у сотни людей
разорвали Унгольда. Ударившись о кого-то спиной, он испуганно обернулся и
увидел Спенсера. Тот глупо улыбался, держась за сломанный нос.
— Шепелявый болван! — он пнул его в живот и вытащил пистолет из кобуры. —

Чего все застыли?! Стреляйте! Босса такой царапиной не убить!
1089/1179
Поднялся шквал выстрелов, и все бросились врассыпную, более не обращая
внимания на угрозы Хэнка. Все вокруг перемешалось. Кто-то успел убежать, кто-
то поймал шальную пулю, а кто-то прятался за стенами и машинами, либо,
перепугавшись, сидел на месте, зажав уши руками. Рен вытерла глаза и наконец
поднялась. Хибаяши и Уинсли, рискуя жизнями, хватали раненых и заносили в
ближайший дом. Кай куда-то исчез вместе с Ацуши и Чуей. Лишь заложники
стояли на месте с нарастающей тревогой в глазах.
Федор, однако, никому помогать не торопился. Какое-то время он разглядывал

людей, которых Натан грозился взорвать, а затем поднял с земли оторванную
руку Унгольда. Она все еще крепко держала взрыватель, из-за чего
Достоевскому пришлось разжимать каждый палец.
Дазай, не замечая летящих в него пуль, совершенно обезумев превращал лицо

Натана в кровавое месиво. Он яростно колотил его до тех пор, пока в земле не
образовалась дыра. Тело Унгольда дернулось, словно в конвульсиях и затем
начало восстанавливаться, регенерируя оторванные части тела. Дазай отвел
красные от крови волосы с лица, одарил Унгольда жуткой улыбкой и резко
ударил его по губам. Тот захрипел и зашелся в кашле, подавившись
собственными зубами. Аксель какое-то время с отвращением наблюдал, как
Осаму, просунув пальцы Унгольду в рот, намеренно медленно тянет его челюсть
в разные стороны. Докричаться до него было невозможно. Он ждал несколько
секунд и как только начиналась регенерация, вновь и вновь принимался
истязать его тело. Аксель спрыгнул с поддона и вытащил катану, решив помочь
военным, пусть и без особого энтузиазма.
— Может, все-таки освободишь нас?!
Федор приподнял бровь и взглянул на заложников. Их лица были перекошены от

страха и злости. Конечно, ведь развернувшая перед ними картина никого не
могла оставить равнодушным. Он потер висок и начал разглядывать людей
более пристально, не торопясь что-либо предпринимать. Нечитаемый взгляд
падал то на одно лицо, то на другое, под нарастающее недовольство.
— Есть еще один взрыватель! Найди человека, у которого он находится! —

буркнул кто-то приказным тоном.
Достоевский начал улыбаться, а затем разразился истеричным хохотом. Аксель,

брезгливо отпихнув от себя труп Хэнка, в недоумении посмотрел на друга, затем
на заложников. И причина его веселья стала очевидна.
В прошлом Дрейк часто злился из-за заговоров в лагере и потратил немало

времени, пытаясь развязать этот змеиный клубок. Однако стоило ему подумать,
что он вышел на след заговорщиков, как те уже на следующий день меняли
привычный маршрут и круг общения, а все найденные им улики и подслушанные
разговоры казались настолько несущественными, что Федор на все его просьбы
подключить к расследованию совершенных, давал отказ.
Если я начну отлавливать всех, чье мнение не сходится с моим, то мне придется
бросить за решетку половину лагеря, говорил он, лениво покачиваясь в своем
кресле.
Кима раздражал пофигизм Федора. То, с какой беспечностью он реагировал на

1090/1179
ситуацию в лагере. Однако причина его спокойствия была отнюдь не в
пофигизме. Достоевский здраво оценивал их силы и возможности. Если
формирование мелких группировок, ночные споры и заговоры приносили им
чувство удовлетворения, то нарушать их идиллию он не собирался. В конце
концов, не воспользуйся Натан этими идиотами, возомнившими, что они
владеют ситуацией, то наверняка натравил бы на лагерь монстра, которого в
итоге припас для них. Развернись ситуация иначе потерь было бы гораздо
больше. И все же стоило отдать Унгольду должное. Он собрал всех предателей
вместе, выполнив черную работу за других.
Федор, перестав смеяться, посмотрел на взрыватель в своих руках, а затем

нажал на кнопку.
***
Когда мы заехали в лагерь, прогремел взрыв. Джейсон остановил грузовик, и все

мы затаили дыхание, увидев разорванные на куски тела. Их было так много, что
вся земля окрасилась в красный. Федор, залитый кровью с ног до головы, стоял
в центре этого ада. Он не выглядел расстроенным, напротив, его лицо было
безмятежно. Уинсли и Хибаяши, обливаясь потом, тащили раненных людей в
лазарет на самодельных носилках. Военные сидели под тенью деревьев, глядя
куда-то под ноги отсутствующим взглядом.
Я вышел из грузовика и сразу споткнулся о чью-то оторванную ногу. Алек

поймал меня одной рукой за военный жилет и, нахмурившись, прошел мимо. Я
же какое-то время стоял на месте, не веря своим глазам. В нос бил сильный
запах горелого мяса и дыма. Отовсюду доносились стоны, крики о помощи и
топот ног. Аксель сидел на веранде, мрачно протирая подолом плаща лезвие
катаны.
Мимо меня прошли Хан и Дейзи с носилками, на которых лежал труп Кармы. На
ней не было следов насилия. Никаких ран или порезов. Она выглядела так,
словно немного устала и решила вздремнуть. Отрубленная нога спасла ее от
заражения, но не уберегла от сепсиса. Джейсон, пошатнувшись, облокотился о
колесо грузовика. Я же побрел дальше, с замиранием сердца разглядывая лица
мертвых. Больше всего я боялся увидеть среди них Рейко.
Федора тем временем окружили его люди. Он, стряхивая остатки паленой кожи
с рубашки, отдавал какие-то распоряжения, время от времени взволнованно
поглядывая куда-то в сторону. После случившего во вражеском лагере мне было
стыдно показываться ему на глаза, и потому я прошмыгнул мимо, но замер на
полпути, увидев Алека, склонившегося над Осаму.
С его волос и лица капала кровь. Он был вымотан и едва держался на ногах, что
было совсем не удивительно. Бой выдался не из легких и, признаться, пользы в
ней от нас не было никакой. Осаму перебросил меня через ворота, и лишь
благодаря ему я избежал страшной участи быть съеденным. Однако сам Дазай
был вынужден подставиться добровольно, чтобы ранить эту бесформенную
тварь, сметающую все живое на своем пути. Неоднократно слышал, что болевой
порог у совершенных гораздо выше, но разве это как-то помогло ему, когда
кислота разъела его заживо? С содроганием вспоминаю первые секунды, когда
он продырявил живот этого чудовища и вывалился наружу.
1091/1179
— Осаму… остановись.
Услышав голос Александра, я подошел ближе, насколько мог, и тут же

отшатнулся, увидев изуродованное тело. Голова незнакомца была вбита в
землю, а грудная клетка раскрыта, словно крылья птицы. Осаму, казалось, впал
в безумие, и я решил повременить с благодарностью, заметив, что труп начал
шевелиться.
— Юдай! Хватит прохлаждаться! Бери носилки!
***
— Осаму… остановись.
Дазай оттолкнул Алека и вновь занес руку для удара, но Камински схватил его
за запястье.
— Отпусти!
— Ты уже отомстил ему. Достаточно.
— Я сказал — не лезь! — Дазай в гневе вырвал руку и замахнулся, но его кулак

замер перед лицом Алека, а затем медленно опустился.
Камински сел рядом, разглядывая тело Натана. Унгольда он знал много лет, и
тот не понравился ему с самой первой минуты знакомства. В нем чувствовалась
фальшь, зависть, угодливость и двуличие. Он всегда тенью ходил за
Альбрехтом, мечтая однажды занять его должность, однако сам старик его
таланты считал посредственными, а ум «запертым в страницах книг». Конечно,
это сильно коробило гордость Унгольда, но он никогда не позволял злости
просочиться наружу, так как был помешан на своей репутации.
Однако однажды осечку он все-таки дал. Это было много лет назад, когда Федор
позвал Алека в лабораторию, чтобы показать ему искусственно выведенный вид
кроликов. В них не было ничего особенного, кроме необычного окраса, но
Федору нужен был только повод, чтобы вытащить захандрившего Алека из
больницы. В тот день они и столкнулись с Натаном. Альбрехт умом Федора
восхищался и все не оставлял попыток вовлечь его в свои научные работы. И чем
больше старик нахваливал его ум и таланты, тем темнее становилось лицо
Натана. Весь разговор Алек наблюдал, как тот нервно щелкал ручкой, сжимал
челюсти и приторно улыбался.
Позже Камински поделился своими наблюдениями с Федором. Но для него слова

Александра открытием не стали. О гнилой натуре Унгольда знали даже люди, с
кем этот высокомерный тип никогда не контактировал в компании.
Ассистент из него неплохой, часто повторял Альбрехт, но выше ему не
подняться.
Алек тяжело вздохнул и поднял глаза на Осаму. Покрытый кровью с ног до

головы, он сидел неподвижно, сгорбившись, а затем поднялся, отыскал тело
отца и обессилено упал на колени. Аксель не умел выражать сочувствие или
1092/1179
подбадривать друзей, поэтому решил просто унести восстанавливающийся труп
Натана, чтобы Осаму не набросился на него вновь. Федор, раздав указания,
отпустил людей и подошёл к Камински.
— Нет никаких мин, — сказал он тихо. — И второго взрывателя тоже.
— Значит, все эти люди…
— Да, — Достоевский приложил ладонь ко лбу и задрал голову вверх. Солнце

стояло в самом зените, и из-за жары вокруг поднимался смрад. — Сами повесили
на себя взрывчатку. Запасы в казармах никому не дают спокойно спать по
ночам.
— Интересно, что им все-таки пообещал Натан?
— Все гораздо сложнее, — с грустью ответил он, глядя на Осаму. — Я поговорю с

ним. Найди Кая и узнай, как там Чуя. А еще лучше отведи к Рен. Хан говорит,
парень свихнулся. Но Хан не врач, а всего лишь бывший механик.
Алек хотел возразить, но даже он знал, когда спорить с Федором не стоило.
День… уже не знаю какой. Хотя, есть ли разница? Сегодня наблюдал, как
близнецы сражаются с мутированным. Это было нечто! В их компании мне
почему-то уютно. Без обиняков, Ацуши, но в нашей старой компашке я каждый
день был как на иголках. То Осаму повздорит с Чуей, то Ясу с тобой, то я с кем-
то из вас. И весь следующий день играем в молчанку.
С близнецами я словно… на своем месте? Хиде очень интересный собеседник.
Мы можем говорить часами, не замечая, как пролетает время. Когда наступают
вечера, мы разводим костер, готовим еду, а затем Хидеки берет какую-нибудь
книгу и начинает ее читать вслух. У Риньи вошло в привычку постоянно
ложиться на мои колени. Сначала меня это раздражало, а потом… я свыкся. Он
словно кот. Их тоже невозможно прогнать с места, которое они облюбовали.
Надеюсь, у тебя все хорошо. Насколько это может быть с твоими…
Извини, мне все еще тяжело говорить об этом. По крайней мере теперь ты в
безопасности. В убежище много совершенных. Вот бы еще люди не были такими
подлыми интриганами. Держи ухо востро, дружище.
Достоевский поднял с земли голову Араты, бережно положил ее возле трупа и

сел рядом с Дазаем. Оба молчали. Лица Осаму Федор не видел за волосами, но
заметил, как того шатает, словно он вот-вот свалится от истощения. Даже у
совершенных был предел, а сегодня Осаму едва не достиг своего лимита. Зверь
Натана каждого из них убил несколько раз, а регенерация отнимала много сил и
усиливала голод.
Федор протянул руку, осторожно отвел белые волосы в сторону и придирчиво

взглянул на его лицо. От мутации не осталось и следа, тем не менее
1093/1179
Достоевский переживал, что когда-нибудь он не сможет вернуться в прежнюю
форму, если будет злоупотреблять своей жизнью. Вирусу нет разницы, как
выглядит совершенный. Он словно компьютер, который фиксирует полученные
травмы и делает все возможное, чтобы защитить носителя.
Федор положил руку на колено, подобрал прутик, лежащий возле треснутого

бордюра и начал водить им по земле.
— Когда умер мой отец, я ничего не почувствовал. Была только грусть, да и та

прошла со временем. Я долгое время винил себя за это, но потом начал думать,
в какой момент все пошло не так. Отец никогда не относился ко мне плохо. Все
время одаривал дорогими подарками, нахваливал, посвящал в детали своей
работы и пророчил мне великое будущее. Я переворошил все свои воспоминания
вверх дном, пока не вспомнил одну занимательную фразу: мы не ошиблись,
выбрав тебя. Ни для кого не было секретом, что родители не могли иметь детей
и взяли меня из приюта. И клянусь, я любил их. Любил вплоть до той роковой
фразы. А потом… все мои чувства к ним исчезли, как по щелчку пальца. Я понял
по выражению лица, что мой отец осознал, какую глупость произнес. Не
исключаю, что он оговорился, а может, и вовсе имел в виду что-то другое. Но
важно не то, как он это преподнес, важен был смысл этих слов. А смысл в том,
что приемный ребенок никогда не заменит родного, — Федор сломал прутик и
отшвырнул его. — Твой отец любил тебя, Осаму. Не знаю, как часто он говорил
тебе эти слова при жизни и говорил ли вообще, но ты был очень дорог ему. Если
бы ты знал, как часто он вспоминал тебя. Говорил о тебе… — совершенный
вымученно улыбнулся. — Иногда я слушал его и думал, почему тебе достался он,
а мне человек, радующийся удачному выбору ребенка. Ведь детей не должны
любить за выдающийся ум или красивую внешность. Их должны любить просто
за то, что они есть…
По щекам Осаму скатились слезы. Он вытер их рукавом рубашки, размазав

засохшую кровь по лицу. Но все было бесполезно. Сколько бы он ни тер глаза,
слезы все капали и капали. Федор схватил его за руку и притянул к себе.
— Не от того человека ты прячешь слезы, — произнес он, опустив ладонь на его

макушку. Дазай уткнулся лицом в плечо совершенного и громко закричал.
Птицы встрепенулись и взлетели. Федор вновь посмотрел на небо и на слепящее

глаза солнце. Дождь сегодня не помешал бы.
***
Он прижал к груди небольшой букет из свежесобранных гортензий, тихо цокнул,

пролив на себя немного воды из стеклянной банки, и толкнул ногой дверь. Та
отъехала в сторону, издав тягучий громкий скрип, из-за чего он замер на
секунду, зажмурив один глаз. Однако никто не отреагировал. Резкий порыв
ветра приподнял прозрачный тюль, и песок на подоконнике посыпался на пол. В
комнате стоял легкий полумрак, в нос бил резкий запах лекарств, табака и
сушеных трав. Дазай положил гортензии на подоконник, вытащил из вазы
увядшие розы, вылил старую воду через окно и взял банку, которую принес с
1094/1179
собой. Замена цветов отняла у него не больше пяти минут. Закончив с делами,
он прислонился к подоконнику, безразлично разглядывая прохожих, а затем
полностью отодвинул шторы и тюль, впуская больше солнечного света.
— Мы наконец-то почистили лагерь, — сказал он шепотом, стряхивая

несуществующую пыль с ладоней. — Провели шланг через ту щель в стене, ну
и… смыли все. А то вонь стояла невыносимая и мух развелось…
Осаму повернулся, посмотрел на Накахару, лежащего на кровати лицом к стене

и, нервно смахнув волосы с лица, начал расхаживать по комнате. Федор ей
почти не пользовался, разве что порой пополнял книжную полку прочитанными
книгами. Они всегда казались Дазаю слишком скучными, заумными и невероятно
нудными. Тем не менее он около получаса разбирал их, разглядывал обложки и
читал аннотации. Но вскоре это занятие ему наскучило.
Он поднялся с пола, поднес стул к кровати и сел, поджав под себя одну ногу. На
стоящий возле кровати штатив опустилась бабочка, а затем перепорхнула на
плечо Дазая. Тот долго сидел неподвижно и вскоре начал клевать носом от
безделья. Спустя еще полчаса он резко встрепенулся из-за собачьего лая и
потер красные от недосыпа глаза. Тишина в комнате давила.
— Ясу и отца похоронили вчера, — произнес он, снимая кошачью шерсть с брюк.
— Мы хотели подождать еще немного, но уже неделя прошла. Разложение,
запах, сам понимаешь… Правда, я так и не нашел в себе сил сходить. Трусливый
поступок, я знаю. Но… я пока не готов проститься с ними. Может, потом сходим
вместе? Я возьму с собой цветы. Ясу всегда любила розы. А отец… Если
подумать, я вообще о нем ничего не знаю, — Осаму поправил ногой подвернутый
угол ковра и откинулся на спинку стула. С лампочки свисала клейкая лента, с
несколькими прилипшими к ней мухами, и Дазай сразу вспомнил мать. Она эти
штуки на дух не переносила, так как они портили весь вид комнаты. — Если ты
не хочешь, то все в порядке. Я не настаиваю… — в его голосе звучало отчаяние.
— Просто… поговори со мной, Чуя. Скажи хоть одно слово…
Из коридора стали доноситься голоса. Спустя несколько минут дверь открылась

и на пороге появился Федор. На плече у него висело полотенце и с волос капала
вода. Вот уже несколько дней не было дождя. В обед пекло так, что на асфальте
можно было разбить яйца и приготовить омлет. Шланг в итоге так и оставили
протянутый к главным воротам, и в течение дня туда приходило немало людей,
чтобы просто поплескаться и побрызгаться водой. Федору не повезло в этот
момент оказаться рядом. Воздыхательниц у него было много и одной из них
хватило смелости окатить лидера холодной водой. Достоевский их веселья не
разделял, но и портить настроения девушкам не хотел, особенно после
пережитого недавно. Он проскочил мимо озорниц, под их звонкий смех и
веселые крики.
— Что ты здесь делаешь? — хмуро спросил он, увидев сидящего на стуле Осаму.
— Разве я не сказал тебе отдохнуть?
— Я не устал.
Федор приподнял бровь.
— Ты в курсе, что скоро копы будут останавливать тебя на улице и осматривать

мешки у тебя под глазами?
1095/1179
— Ты напрасно беспокоишься.
Достоевский прислонился к стене и сложил руки на груди. Накахара со дня

смерти Ясунори не произнес ни слова, и тем не менее Федор больше переживал
за Осаму. Он не спал с того дня, как погибли Ясу и Арата. Часами напролет
сидел возле кровати Чуи, разговаривая в пустоту, либо занимал себя другой
работой. Взгляд у него был вымотанный, немного безумный, а в глазах стоял
лихорадочный блеск. Достоевский всю неделю наблюдал, как он избегает
разговоры об отце и Ясу, делает вид, что спокоен и собран, а в глазах черная
ярость. Еще несколько дней в таком же темпе и он наверняка сорвется. Если не
от переполнявшей его злости, то точно от голода.
— Я так не думаю.
Федор схватил удивленного Дазая за руку и поволок в другую комнату через

весь коридор. Алек застыл возле лестницы и прижался спиной к стене вместе с
подносом, на котором лежал горячий обед для Чуи. Накахара, конечно, к нему
даже не прикоснулся бы, и все равно Александр на протяжении всей недели
упрямо продолжал готовить для него.
— Отпусти! — Осаму резко дернул рукой, но хватка Федора была сильнее. Он

завел его в небольшую комнатушку, толкнул на диван и сел рядом. Дазай вновь
принял попытку подняться, но совершенный пригвоздил его взглядом и
подвернул черный рукав рубашки.
— Ешь.
— Что… — изумился Дазай.
— Не бойся. Трахать я тебя не буду, — раздраженно съязвил он. И Осаму на

несколько секунд лишился дара речи, вспомнив, в каких отношениях прежде
пребывал с этим человеком. Он отчего-то покраснел и смутился, чем вызвал у
соседа смешок. — Не думай, что я позволяю каждому встречному перекусывать
собой. Но такими темпами ты можешь снова… потерять себя.
— Федор прав.
На пороге появился Александр. Он неловко прочистил горло и отвел взгляд в

сторону.
— Если ты не против, сегодня Федя посидит с Чуей. А тебе нужно поспать.
— Я так не думаю! — резко ответил он, но увидев глаза Александра, сразу

пожалел о своей грубости и поник.
— Пожалуйста… — Камински взволнованно потер ладонь большим пальцем. —

Сделай это ради меня.
***
1096/1179
Прошла неделя, а судьба Натана все еще не решена. Его хорошо охраняют, но от
этого не легче.
Как спать по ночам, зная, что этот убийца где-то рядом?
Рейко.
Не было никаких мин, никакого дополнительного взрывателя. Эти люди

повесили на себя взрывчатку и выдали себя за заложников. Молча смотрели, как
Натан убивает наших людей и не выразили ни единого слова протеста. И все
ради чего?! Ради просроченного шоколада? Банок тушенки и хлопьев? Ради того,
чтобы сместить единственного человека, который знал, как о них позаботиться?
Федор убил их всех:детей, женщин, стариков, мужчин. И немногие поддержали
его решение и жестокость. Почему он не отнял хотя бы детей? В чем
провинились они?!
Федор сказал, что они знали, на что идут и чем рискуют. Сказал... что надо
нести ответственность за свои решения, но не слишком ли это жестоко? Может,
правду о них говорят. Совершенные обменяли душу на силу.
Хан.
Федор поставил поднос с едой на прикроватную тумбу и встал в центре

комнаты, опустив руки в карманы брюк. Больше всего на свете он ненавидел
утешать людей, поддерживать скучные беседы и изображать
заинтересованность. И как он должен разговорить парня с глубокой депрессией,
если это не удалось даже его возлюбленному? Впрочем, он сам был виноват в
своем положении, так как никогда не мог отказать Александру.
Достоевский подошел к окну, вытащил из кармана сигареты и закурил. В

комнате пахло гортензиями, травяным чаем, рыбой и немного картошкой. Запах
рыбы он не переносил с детства и потому едва подавил соблазн выбросить
тарелку через окно. В его воображении тут же возник образ Алека, стоящего
возле плиты с ножом в одной руке и рыбой во второй. Страшно было
представить, как долго он решался ее убить. Пожалуй, даже к людям он не
бывал настолько жалостлив, как к животным.
Федор почувствовал легкий укол совести. Он глубоко затянулся, стряхнул пепел
с сигареты под окно и, подпрыгнув, сел на подоконник, наблюдая за необычным
контрастом. На улице было тепло и солнечно. Кто-то нарисовал член на его
пыльном пикапе, наверняка Пирожок и его шайка. Мимо прошел Хан, толкая
тележку с кирпичами. Небо было чистым, за исключением крохотного облачка,
которое ему захотелось стереть пальцем.
Он выкурил одну сигарету, вторую, третью. Время тянулось тягуче медленно.

Устав сидеть на одном месте, Федор спрыгнул с подоконника, повернул стул и
сел, закинув руки на спинку. Он сидел не шевелясь больше часа, разглядывал
рыжую макушку и курил.
1097/1179
— Если тебе интересно, куда подевался Осаму, его увел Алек, — он сощурил
фиалковые глаза и, зажав сигарету зубами, стянул рубашку, на рукавах которой
остались едва заметные капли крови. По взмокшей от жары спине пошли
мурашки от прикосновения ветра.
— Он ведь тоже потерял отца... — раздался слабый голос. Достоевский

изумленно застыл с вытянутой рукой. Это были первые слова Чуи за всю неделю.
— А я снова бросил его, когда он во мне нуждался.
Федор поднялся со стула и присел на край кровати.
— Каждый переживает утрату по-своему.
— Ты бы его не бросил…
— Обо мне мало кто столь лестно отзывается, и все же я бы не делал поспешных
выводов, — совершенный оперся коленом о матрас и положил ладонь на его
плечо. Накахара повернулся на спину, и Федор едва не содрогнулся, увидев его
исхудавшее бледное лицо, огромные фиолетовые синяки под глазами,
потрескавшиеся губы и тусклый взгляд.
— Нет. Я знаю. С тобой все было бы иначе. Мне не следовало обременять его
своими чувствами.
— Я сделаю вид, что этого разговора не было, — ответил Федор. — Ты потерял

сестру и за тебя говорит горе.
Чуя спрятал глаза за рукой, всхлипнул и поджал губы.
— Не могу поверить, что ее больше нет… Теперь у меня совсем никого не

осталось.
— Неправда. У тебя есть Осаму. Есть друзья, которым ты не безразличен. Я

понимаю, как тебе больно, но время лечит, как бы банально это не звучало. Боль
не исчезнет, но… станет легче.
Накахара вытер глаза краем одеяла и попытался подняться, однако сразу же

упал обратно. Впервые за несколько лет знакомства Федор видел его таким
слабым и сломленным. Сейчас он больше походил на тощего подростка,
которого месяц продержали в подвале без еды и солнечного света. Он мазнул
взглядом худые запястья, костлявые плечи и осунувшееся лицо.
— Как вы вернулись так быстро? — бесцветным голосом спросил он, глядя на

гортензии.
— Поняли, что это была ловушка. Действовать пришлось… радикально. С твоего

позволения подробности я пока пропущу, — Достоевский махнул рукой, отгоняя
назойливую муху. Та сделала круг над их головами, села на вазу и расправила
крылья. Совершенный выбросил бычок в окно и подпер голову рукой. Оставаться
наедине с Чуей ему приходилось и прежде, однако сейчас он отчего-то
чувствовал неловкость. — Раз тебе полегчало, я пойду. На подносе твой обед,
обязательно поешь. Уверен, Алек сам ловил эту рыбу.
— Спасибо… За все, — Накахара слегка приподнялся, опираясь на спинку

1098/1179
кровати, и сжал ладонь Федора.
— Не стоит благодарности.
Чуя не был голоден, но он не мог позволить трудам Александра пропасть даром.

Взяв поднос, он сел на подоконник и долго смотрел на улицу. На кирпичные
стены, клумбы, деревья, дороги, машины и дома. Все эти места и предметы
несли в себе неприятные болезненные воспоминания. Это убежище являло собой
огромный склеп, в котором лежали его друзья и близкие. Он оторвал кусок рыбы
и принялся его неохотно жевать. В течение всей недели у него назревал план, к
осуществлению которого он наконец был готов.
1099/1179
Часть 84
Всю неделю я чувствовал себя виноватым. Раз за разом вспоминал тот роковой
день и проклинал себя. Если бы я только вовремя раскусил его ложь…
Ацуши неоднократно пытался утешить меня, но какие слова могут снять груз
такой вины? Я не достоин ни доверия, ни дружбы, ни любви. Может, отец был
прав?
Кай Эрскин.
Сегодня я впервые сел за стол и взял в руки дневник. Обычно записи за меня
вносит Кай, но на этот раз мне захотелось все сделать самому. Наверное, никто
не разберется в этом тексте, даже я сам, если бы внезапно прозрел. И тем не
менее мне хочется написать все своей рукой. Что ж… Эта неделя потрясла всех
нас. Хотя, чего врать? Меня она уничтожила, разбила и опустошила. Сначала Рю,
мой дорогой Рю… теперь Ясу. Их смерти заставили меня задуматься, насколько
непостоянна и хрупка человеческая жизнь. Я помню, как делил комнату с
Рюноске, как мы сидели на окне, смеялись и курили. Помню, как часто спорил с
Ясу. Как подтрунивал над ней, из-за ее чувств к Рен. Помню, как мы колесили по
улицам, все вместе, в одной машине. Грабили торговые центры, надевали
шмотки, которые нам совсем не подходили, танцевали с манекенами, разбивали
витрины, крали вещи и крутые тачки. Чуя почти всегда сидел за рулем, а я, как
его верный штурман, указывал ему на зараженных. Осаму, Ясу и Рюноске, эти
три зануды, постоянно ворчали и возмущались, когда мы сбивали их и начинали
хохотать. Да-а… были времена. Времена, когда мы все были вместе. Здоровые,
веселые, еще не подозревавшие, через какие испытания вскоре пройдет каждый
из нас. И я бы все отдал, чтобы вернуться в те дни хотя бы на час… Хотя бы на
десять минут. Я бы всех обнял. Сказал бы, как сильно люблю каждого из них и
как горд быть их другом.
Но время неумолимо. Оно движется вперед, оставляя за собой лишь облако пыли
и тяжелые воспоминания.
Я спросила у Осаму, как бы он поступил, если бы Натан поставил его перед

выбором. Он не раздумывал ни секунды.
Я бы выбрал дорогих мне людей, ответил он.
А если бы решалась судьба тысячи невинных людей, в свою очередь спросила я.
На что он ответил:
Неважно, Рен. Тысячи, миллионы, какая разница? Я всегда буду спасать тех, кого
люблю. Судьба миллионов меня не волнует, как и их жизни. Ты, наверное, ждала
другой ответ? Думала, он тебя утешит? Поможет свыкнуться с мыслью, что ты
сделала правильный выбор? Мой отец умер из-за твоего решения. Ты считаешь,
что спасла миллионы, а я считаю тебя убийцей. Ты отняла у меня единственного
родного человека. Правильного выбора в такой ситуации нет.
Рен.
Из нашей четвёрки остались только мы с Федором.

1100/1179
Сначала ушел Дрейк, а за ним последовала Карма. Когда-то мне казалось, что
мы бессмертны. Что ни одна пуля и никакая хворь нас не возьмет. Но
человеческая жизнь так хрупка.
Кто бы мог подумать, что однажды я буду плакать в одиночестве, вспоминая
ушедших друзей?
Мне не хватает Дрейка. Его смеха, его оптимизма и глупых шуток. Его
молчаливого присутствия и тихих ночных бесед. Часто, сидя возле костра или
где-нибудь на веранде, я по привычке поворачиваю голову в надежде увидеть
его. Как он лежит, мечтательно закинув руки за голову или сосредоточенно
чистит свои револьверы.
Федор иногда зовет его и не замечает, а мы делаем вид, что ничего не
произошло.
Говорить о Карме у меня пока нет сил… Я едва свыклась с одной смертью.
Рейко.
***
— Здесь очень уютно.
— Правда? Федору эта комната не нравится.
— Он всегда найдет повод поворчать.
Осаму встал на пороге, разглядывая скромный интерьер комнаты. Камински

протиснулся мимо, стянул коричневое покрывало с кровати и бросил его на
спинку стула. Из распахнутых окон потянуло запахом бензина, горелым луком и
розами, которые когда-то посадил старик Джонни вдоль дороги. Осаму подошел
к окну и выглянул наружу. Пирожок и его шайка носились вокруг скамейки с
самодельными деревянными мечами. На веранде спал Салем, растянувшись на
любимом кресле Алека. Ему нравилось сидеть на нем по вечерам и читать.
Правда, порой этого удовольствия его лишали комары и надоедливые мухи.
Осаму, Федор и Чуя временами присоединялись к Камински. Приносили с собой
книги, садились кто куда и приступали к чтению. Идиллия, однако, никогда не
длилась долго. Они начинали переглядываться, беспричинно посмеиваться,
пихать друг друга и хихикать, из-за чего Алек выходил из себя и прогонял всех
троих.
Салем перевернулся на спину и приоткрыл один глаз, словно почувствовав

слежку. У лестницы на веранде лежали две мертвые мыши, саранча и кузнечик.
Он всегда что-то приносил Алеку. А бывало, мог бросить добычу возле его ног и
осторожно подтолкнуть вперед лапкой. Всех это умиляло, кроме Ацуши. Тот
постоянно возмущался, что хозяин Салема он, и ни в какую не внимал словам
друзей, что коты существа свободолюбивые. Накаджима бедолагу все время
тискал, прижимал к груди и целовал по тысячу раз в день, несмотря на грозное
шипение и попытки вырваться. Алек же, напротив, Салема почти не трогал.
Только когда кот сам приходил к нему за лаской.
Осаму улыбнулся и отошел от окна. Когда-то он тоже мечтал о кошке, а затем

внезапно захотел собаку. Большую, слюнявую и тяжелую. Эти существа любят
бескорыстно, каким бы грешным ублюдком ты ни был. Однако, едва набравшись
смелости попросить у матери щенка, он внезапно передумал, подумав о том, что
1101/1179
рано или поздно лучший друг умрет у него на руках.
— Тебе нужно поспать, — напомнил Александр, присев на край кровати. Осаму

валился с ног от усталости и недосыпа, но почему-то боялся заснуть. Тревога и
паранойя не отпускали его всю неделю. Он беспокоился за Чую и боялся надолго
отходить от него. Постоянно думал о Натане и способах раз и навсегда
обезвредить его. Он переживал об Ацуши и неустанно думал об отце. Ноющая
боль в груди не уходила. Она была с ним и днем, и ночью. Иногда ему хотелось
плакать. Спрятаться где-нибудь в чаще леса и кричать. Кричать до тех пор, пока
не охрипнет, пока не потеряет голос, пока не вырвет с корнями эту боль из
сердца. Чувство сожаления медленно убивало его. Он думал о том дне, когда
впервые в жизни решился сказать отцу, что любит его. Если бы ему только
хватило смелости…
Осаму повернулся к книжной полке, сделав вид, что его внезапно

заинтересовала книга и быстро вытер глаза. Алек печально вздохнул. Если бы он
только мог забрать хотя бы часть его боли, он бы сделал это не задумываясь.
— Госпожа Ким Чжи Ен, рожденная в 1982 году? — вдруг удивленно спросил
Дазай. — Где-то я уже видел эту книгу.
— Да… у Рюноске. Он читал её когда-то, — неуверенно ответил Алек, наблюдая

за его реакцией. Осаму упорно делал вид, что пережил смерть Акутагавы, но
глаза, полные горечи, говорили об обратном. Он поджал губы и провел пальцем
по пыльному корешку.
— И про что она? Может, тоже почитаю когда-нибудь.
— Про тяжелую женскую долю, — Камински забрал у него книгу и положил на

край стола. Дазай тяжело сглотнул и принялся нервно разглядывать остальные
книги. Он читал названия, но не запоминал их, бессознательно разглядывал
цвета, страницы и потертые рваные корешки. Вся его выдержка, казалось, вот-
вот рухнет, словно дамба, полная воды, и смоет его лживое спокойствие. Он
медленно сходил с ума, считая себя виновником каждой смерти. Что бы он
потерял, уделив когда-то Рюноске чуть больше времени? Акутагава протянул
ему руку помощи, когда он в ней нуждался, но когда помощь потребовалась ему,
он ушел, оставив его умирать в одиночестве. Если бы он был немного быстрее,
Дрейк Ким не кормил бы сейчас червей своим телом. Если бы он взял Ацуши с
собой в тот роковой день. Если бы он не ушел после ссоры с Чуей. Если бы он
вернулся вовремя в лагерь…
— Мне больно… — он прислонился плечом к книжной полке и безвольно свесил

руки.
— Я знаю, — Алек обхватил его лицо ладонями. — Но никто тебе не поможет,

пока ты сам себя не простишь. Я могу бесконечно повторять, что твоей вины
здесь нет. Мы не способны видеть будущее и предугадывать мысли. Смерть
Рюноске — это его выбор. Ацуши и Чуя живы. Дрейк и Ясунори знали, чем
рискуют. А твой отец…
— Он пожертвовал собой ради этих неблагодарных выродков! Если бы он только

знал, ради кого… Его смерть была напрасной! И как я должен смириться с этой
мыслью?! Я не знаю, куда деть этот гнев! Как от него избавиться?!
1102/1179
Алек не знал, что ответить. Осаму был прав. Все эти люди равнодушно
наблюдали, как он поднимается на плаху и палец о палец не ударили, чтобы
предотвратить бессмысленную смерть.
— Твой отец знал, что делает.
— Откуда тебе знать?!
— Я в этом уверен. Да, эти люди поступили подло. Но если бы не жертва твоего
отца, Натан бы убивал одного за другим, просто ради удовольствия. Если бы не
твой отец… ты не успел бы спасти Чую. Он знал, что мы вернемся и выиграл для
вас достаточно времени. Поэтому не смей говорить, что его смерть была
напрасной.
Осаму прильнул к Алеку всем телом и горько заплакал.
— Я так и не сказал ему, что люблю… его, — произнес он, громко всхлипывая. —
И уже никогда… не скажу.
— Он и так это знал, — ответил Камински, мягко похлопывая его по спине.
Лучи вечернего солнца, проникавшие сквозь открытое окно, согревали их,

отражались бликами сквозь стеклянную люстру, создавая уютное цветастое
свечение. Теплый ветер лениво врывался в комнату, переворачивал страницы
раскрытой книги и ерошил их волосы. Алек молча разглядывал светло-розовые
обои, выцветшие узоры на них и старые следы от ручки, оставленные когда-то
Дрейком. Осаму все всхлипывал, уткнувшись носом в его шею, и обнимал так
крепко, словно боялся, что он уйдет, оставив его наедине со своими демонами.
Он никогда не плакал так сильно, захлебываясь собственными слезами,
съедаемый болью и сожалениями. Однако с каждой минутой тиски, сжимавшие
его сердце, становились слабее, и вскоре ему ужасно захотелось спать.
Алек мягко отстранился, вытер рукавом его слезы и, щелкнув по покрасневшему

носу, потянул его к кровати.
— Ты ведь не уйдешь? — обеспокоенно спросил Осаму, робко схватив его

запястье.
— Чтобы я упустил возможность поспать?
Он прилег рядом, но Дазаю все равно было неспокойно. Ему казалось, что
Камински уйдет сразу, как только он заснет, и потому он повернулся набок и
вновь крепко прижался к нему. Прежде им часто приходилось спать в одной
постели, и потому они не испытывали смущения друг перед другом. Напротив,
Осаму постоянно придумывал разные причины остаться с ним на ночь, и Алек
никогда не возражал. Ему нравились их ночные беседы, нравилось, как
Александр поворачивался к нему лицом, подпирал рукой голову и внимательно
слушал его, кивая временами. Осаму любил его всей душой и боялся даже на
секунду допустить мысль, что однажды его не станет. Они с Фёдором были
обречены нести одно бремя.
— Никак не заснешь? — раздался ласковый голос. Дазай зажмурился,

почувствовав теплую ладонь на макушке. — Я знаю один действенный способ.
Расскажи что-нибудь о прошлом.
1103/1179
— Например? — спросил он удручённо.
— Неважно. Любую историю. Наверняка тебе есть что вспомнить?
Осаму переплел их пальцы и какое-то время молчал, мысленно вернувшись на

несколько лет назад. Он вспомнил вечер жаркого лета, прекрасный закат, свою
комнату и Чую Накахару, раскинувшегося на полу с самодельным веером. Двумя
днями ранее они ходили рыбачить на озеро и сильно обгорели. Чуя шипел
каждый раз, когда ложился на спину или снимал одежду. И в такие мгновения
Осаму чувствовал легкий укол совести из-за того, что большую часть дня
прятался в тени дерева, пока его лучший друг, съедаемый азартом, бегал от
одной удочки к другой.
— Да, есть кое-что, — он улыбнулся и закрыл глаза, пытаясь полностью

воссоздать обстановку комнаты. — Летом у нас дома бывало очень жарко, а
кондиционер все время ломался. В моей комнате его вообще не было, только
слабенький вентилятор на полу. Бесполезный, пока не сядешь к нему вплотную.
Чуя часто приходил ко мне с ночевкой, когда ссорились его родители. Я всегда
возился со своим телескопом, а он лежал на полу и лениво листал журналы с
девицами. Помню каждую деталь, каждую вещь в комнате, словно был в ней
только вчера… — он перевернулся на спину и вытянул руку. — На прикроватной
тумбе стоит небольшой проектор звездного неба. Кровать не заправлена,
подушка валяется где-то на полу. Стула почти не видно за сваленной на нее
одеждой, под окнами стрекочут сверчки, на подоконнике лежит электрическая
ракетка, и время от времени раздается треск, когда комары садятся на нее. На
потолке в углу небольшая паутина, а муха громко жужжит, пытаясь выбраться
из нее. Я бы ей помог, но не хотел отбирать еду у мистера Бенетнаша.
— Мистера Бенетнаша?
— Так я назвал паука, который жил там, — ответил он. Алек улыбнулся. Дазай
зажал одеяло между ног и снова повернулся. Его глаза медленно закрывались
от усталости. — Чуя раздраженный лежит на полу… подставив лицо под теплый
поток ветра. Помню, на нем были грубые бледно-зеленые шорты с огромными
карманами и длинная белая футболка, волосы собраны на затылке, а
выбившиеся рыжие пряди прилипли к шее. Он бросает мне один из своих
журналов и говорит: эй, задрот, оторвись от своего телескопа и посмотри на что-
то нормальное. Тебя совсем девки не интересуют? Тогда и сейчас меня
интересовал только он… — Осаму молчал несколько минут, и когда Александр
подумал, что он уснул, тот с трудом приоткрыл глаза. — Если бы я только мог
уйти с ним в один день…
***
Впервые за всю неделю он почувствовал бодрость. Александр, как и обещал,

никуда не ушел. Он лежал рядом, подложив ладонь под голову, и спал. Осаму
потер глаза и огляделся. В комнате стоял полумрак, за окном тихо щебетали
птицы. Стрелка на часах едва перевалила за пять. Утром в лагере всегда бывало
тихо. Иногда он намеренно вставал в самую рань, чтобы пройтись в тишине и
подышать еще прохладным свежим воздухом.
Он широко зевнул, поправил одеяло на Алеке и осторожно свесил ногу, стараясь
не разбудить его. Кровать скрипнула и совершенный замер, зажмурив один глаз.
1104/1179
К счастью, Александр не проснулся, и он осторожно ступил на мягкий ворсовый
ковер. Идею выйти через дверь он отмел сразу. Она скрипела так, что могла и
мертвеца разбудить. На цыпочках он подошел к окну, приподнял тюль,
взобрался на подоконник и спрыгнул вниз.
Голуби, сидящие на дереве, перепорхнули на провода и расправили крылья.
Стараясь не топтать цветочные клумбы и траву, Осаму подобрался к низкой
калитке и перепрыгнул через нее. На вышке менялась смена. Юко Такада уже
сидела на веранде в своем кресле-качалке. Дазай поприветствовал старуху, и та
улыбнулась ему в ответ беззубым ртом. Салем пробежал мимо, гордо держа в
пасти мертвую крысу.
Совершенный проводил кота удивленным взглядом, представляя лицо Алека,

когда он увидит подарок под дверью. Эта мысль его позабавила.
Спустя десять минут он уже стоял перед домом Федора, и всю бодрость как
рукой сняло. Он приоткрыл дверь и зашел в гостиную, раздумывая о том, как
приободрить Чую. Он чувствовал себя ужасно виноватым за то, что оставил его
на несколько часов. Тем не менее, разговор с Александром и хороший сон пошли
ему на пользу. Впервые за долгое время его сознание прояснилось.
Он быстро взобрался вверх по лестнице, собирая ладонью пыль с гладких

деревянных перил, ненароком споткнулся о длинный красный ковер в коридоре
и подошел к двери, проклиная уродливую бахрому на полу. Едва он успел
занести руку для стука, как дверь кто-то приоткрыл с другой стороны.
— Чуя?.. — Дазай на целую минуту потерял дар речи, а затем резко переступил
через порог комнаты и обхватил его худые плечи руками. Вскоре он отстранился
и начал взволнованно ощупывать его лицо, впалые щеки, скулы и тощие
запястья. Выражение его лица менялось каждую секунду. — Как ты себя
чувствуешь? Давно ты встал? Где Федор? Он должен был находиться здесь с
тобой!
— Осаму… — Чуя вяло улыбнулся.
— Ты, наверное, голоден! Я сбегаю на склад и попрошу Юй Лань…
— Осаму, — снова позвал он и сжал его щеки пальцами, из-за чего они смешно
вытянулись трубочкой. — Я в полном порядке. Федор уже позаботился обо мне.
Накахара кивком головы указал на поднос с пустыми тарелками.
— Тогда почему он…
— Ты спал. И я попросил тебя не будить. Это меньшее, что я мог сделать, — он

ласково погладил его по щеке и подошел к окну. — Прости, что меня не было
рядом.
— У тебя был повод.
— Как и у тебя! — крикнул Чуя. Увидев потерянное лицо возлюбленного, он тут

же пожалел, что вспылил. Но как он мог оправдывать его? Неужели он совсем
не злился?
— Давай не будем об этом? Каждый реагирует на потерю родного человека по-

1105/1179
разному. Сравнивать просто глупо. Кто-то впадает в депрессию, кто-то плачет
сутками напролет, а кто-то уходит с головой в работу, пытаясь сбежать от
реальности.
Он обнял его со спины и положил голову на плечо. Чуя кусал губы, разглядывая
голубые гортензии в вазе. Вроде, все было хорошо и тем не менее Осаму не
отпускало тревожное чувство.
— Ты прав. Ты и Ясу были смыслом моей жизни. Причиной просыпаться каждое

утро и продолжать борьбу за жизнь. А теперь у меня остался только ты, — он
повернулся и долго разглядывал его лицо. Такое родное и любимое. Он думал,
каким бы оно стало через десять лет? А через двадцать? Каким будет он сам
спустя столько же лет? С каждой минутой молчания беспокойство в глазах
Осаму нарастало, что не осталось незамеченным. — Нам нужно поговорить, —
сказал он, оглядевшись в поисках костыля. — Давай сходим на пруд? Это место
мне осточертело.
***
С того дня она сильно изменилась. Стала груба и раздражительна.

Она дает нам указания и на целый день запирается в своем кабинете.
Рен никогда не умела плакать. Она не проронила ни слезинки, когда умерли ее
муж и ребенок.
Многие считают ее бездушной, но один Бог знает, что происходит за закрытой
дверью.
Хибаяши.
Джонни был крутым мужиком, только вот общение ему давалось плохо. Как-то я
пытался помочь ему оттащить тела зараженных подальше от лагеря, а он дал
мне гроздь винограда и велел убираться с его участка. Сказал, что я выгляжу
как антилопа геренук, стоящая на задних ногах, и что пахнет от меня
мамочкиным молоком.
Как вообще выглядит антилопа геренук?
Коннолли.
Я много раздумывал, зачем Осаму потребовался Орландо. Но однажды ворон

спутал маршрут и принес записку предназначенную Накахаре Федору. Он
прочитал ее с невозмутимым лицом, аккуратно сложил и с той же
невозмутимостью попросил выколоть ему глаза. Я не всегда понимаю, когда он
шутит, а когда нет…
Аксель.
Ацуши как-то спросил у меня:

Что потом ты делаешь с человеком, которого затащил в постель? Съедаешь его?
Ну, как самка богомола после спаривания.
Почему я все еще дружу с этим парнем?
1106/1179
Кай Эрскин
На пруду было тихо в столь ранний час. Птицы сидели на ветках огромного
старого клена и чистили перья мокрыми клювами. Вдоль всего берега лежали
старые, покрытые мхом камни, а прямо над ними рос папоротник, длинные
кусты которого свисали вниз, касаясь воды. Над разноцветными кувшинками и
хвощем кружило темное облако мошкары. Чуя и Осаму стояли на деревянном
мостике, глядя на свое отражение в зеленоватой воде. Кто-то оставил
маленькие гладкие камушки на перилах, и Дазай взял один. Встав левым плечом
к воде, он слегка наклонился, пытаясь бросить камень параллельно водной
глади. Когда-то с Ацуши они соревновались в метании «блинчиков» и
Накаджима был чертовски хорош. Обыграть его не удавалось никому.
Брошенный камень отскочил от воды два раза и пошел ко дну. Чуя прыснул.
— Просто делай, как Ацуши. Не думай.
Осаму приподнял бровь.
— Пожалуй, я воспользуюсь твоим излюбленным методом.
Он махнул рукой и сбросил все камни в воду.
— Эй! Когда это я поступал подобным образом?
Он замолк, вспомнив все случаи, когда на грани проигрыша сбивал шахматы с

доски. Да-а, он терпеть не мог, когда Дазай в чем-то его обыгрывал, а
признавать поражение ненавидел еще больше. Впрочем, подобного почти не
происходило. Он всегда и во всем бывал первый. Осаму из-за проигрышей не
сердился, лишь смущенно улыбался и поздравлял его с очередным триумфом. И
чем больше Чуя над этим размышлял, тем больше убеждался, что этот засранец
часто ему поддавался.
Он облокотился о перила и внимательно посмотрел на него. Все время, когда

они оставались наедине, его съедало любопытство. Он хотел расспросить его о
прошлом. О его кошмарах, из-за которых он почти каждое утро просыпался с
криком и полдня приходил в себя. Однако Чуе хотелось, чтобы Осаму сам
поделился с ним этой историей, без просьб и принуждения.
— О чем ты хотел поговорить?
В голосе Дазая стоял испуг. Накахара задумчиво крутил между пальцами лист
клена, а затем бросил его в воду.
— Давай уйдем?
— Что?..
— Это место… Причиняет мне много боли, Осаму. Все здесь напоминает о них.
Этот пруд, эти дома, улицы, беседки, все! Рано или поздно я сойду с ума, думая о
каждой смерти, которую не смог…
— Хорошо.
1107/1179
Чуя резко повернулся.
— Х-хорошо? — изумленно переспросил он, подумав, что ослышался. — Вот так

просто?
— Да, — Дазай перекрыл муравью дорогу пальцем и улыбнулся. — Знаешь… я

ведь думал, что ты хочешь меня бросить. Всю дорогу сюда думал об этом, — он
отпустил перила, шатаясь прошел весь мост, упал в траву и захохотал. Накахара
разинул рот от удивления.
— С чего бы мне тебя бросать?
— С того, что причин у тебя достаточно, — ответил он, поджав под себя ноги.
Что-то защекотало его ладонь, и он увидел муравейник, на который случайно
положил руку. Муравьи бегали вокруг разрушенного дома, а некоторые уже
ползли вверх по его запястью, покусывая кожу. Дазай тряхнул рукой и
подвинулся в сторону. — И не лги мне, что не думал об этом.
— Ты прав. Конечно, я думал об этом. А кто не стал бы? Я ведь постарею,

Осаму…
— Не начинай, прошу тебя.
Чуя опустился перед Дазаем на колени и тоскливо улыбнулся.
— Ты не понимаешь всей серьезности этой ситуации. Действуешь необдуманно.

Говоришь необдуманно. Для тебя время застыло навечно, а вот я за ним
угнаться не смогу. Лицо, которое ты видишь сейчас, рано или поздно изменится.
Однажды я стану дряхлым седым стариком, а ты будешь все так же юн, все так
же… — он обхватил его лицо пальцами и судорожно вздохнул, — прекрасен.
Лицо Дазая потемнело. Он резко схватил его за запястье, и Чуя поморщился от

легкой боли.
— Откуда тебе знать о моих чувствах, чтобы судить о них? Я по пальцам могу
пересчитать моменты, когда действовал необдуманно, и наш случай в этот
список не входит. Я могу понять твою зацикленность на внешности. Честно,
могу. Но и ты пойми, что для меня она не имеет никакого значения. Я буду
любить тебя даже сгорбленным седым стариком. Мне без разницы, как ты
будешь выглядеть через тридцать или пятьдесят лет. Я люблю тебя. Всего тебя
люблю. Что я должен сделать, чтобы ты поверил и доверился мне? Ведь мне
тоже… страшно. Я хочу прожить полноценную жизнь. Состариться и уйти вместе
с тобой. И я не буду лгать о том, что все у нас будет прекрасно. Эти отношения
принесут нам много боли и пропустят наши сердца через мясорубку, но даже
так… я хочу броситься в этот омут с головой. Если ты согласен. Если ты
позволишь… я буду любить тебя всю твою, нет, всю свою жизнь.
Чуя взял его руки в свои и медленно поднес к губам.
— Тогда решено.
— Какая трогательная сцена! — Федор, все это время стоявший, прислонившись

к дереву, захлопал в ладони. На его лице не было привычной надменной
усмешки. Выглядел совершенный уставшим и подавленным. После недавнего
1108/1179
разговора с Накахарой, он уже догадывался, о чем думал этот парень и оказался
прав. Уход был вопросом времени. — Надеюсь, вы не будете против, если я
испорчу момент.
Он опустил руку в карман брюк, вытащил маленький стеклянный пузырек и

бросил его Чуе. Накахара поймал его и озадаченно уставился на вязкую зеленую
жидкость в нем. Сердце Дазая пропустило удар. Он вскинул голову в немом
вопросе. Достоевский, глядя куда-то в сторону, поднес дрожащей рукой
сигарету к губам.
— Я предложил ему снова. В последний раз.
— И он отказал, — догадался Дазай. — Федь…
— Не нужно меня утешать. Это было очевидно с самого начала.
Чуя оторвал взгляд от пузырька, с волнением осознавая, какой дар только что
преподнес ему Достоевский. Он никак не мог подобрать слова, все они разом
вылетели у него из головы. Выглядел он, наверное, тоже глупо. Всего минуту
назад они с Осаму обсуждали будущее. Раздумывали о том, как уйдут из лагеря
и найдут тихое спокойное местечко. Чуя бы солгал сказав, что сам никогда не
думал об этом. Ему хотелось найти заброшенную хижину, где-нибудь на краю
света, и провести в ней остаток своей жизни рядом с Осаму.
Однако его все время удручала мысль, что однажды он останется там один,
погребенный под холодной сырой землей. Почему он был в этом так уверен?
Потому что сам поступил бы именно так. Ушел бы на следующий же день после
похорон, потому что рано или поздно сошел бы с ума, каждое утро просыпаясь в
пустой постели, в которой когда-то чувствовал его тепло, ласковые
прикосновения и объятия.
Впрочем, чем больше Осаму говорил ему о своих чувствах, тем больше он
склонялся к выводу, что Дазай, в отличие от него, остался бы. Несмотря на всю
ту боль, которую приносили бы ему воспоминания. Он каждый день приходил бы
к нему на могилу, продолжал бы говорить с ним, делать вид, что ничего
страшного не случилось. И этого Чуя боялся больше всего. И тем не менее…
Осаму оттолкнуть он не смог. Как бы сильно ему ни хотелось оградить
возлюбленного от боли и одиночества в будущем, он пошел на поводу у своего
эгоизма и любви. Он хотел быть с ним. Хотя бы этот короткий отрывок его
жизни. Разве они этого не заслужили?
Но тут появился Федор и в один миг изменил их судьбу. Он чувствовал огромную,

неописуемую радость, но вместе с тем вину и опустошение. Достоевский склеил
его сердце, а свое теперь был вынужден собирать по осколкам.
— Я даже не знаю, что сказать. Это…
— Не нужно ничего говорить. Надеюсь, хотя бы вы будете счастливы. Только

имей в виду, эта штука очень болючая.
Он бросил окурок, придавил его ногой и собирался уйти, но Дазай и Чуя

одновременно схватили его. Один за запястье, другой за край рубашки.
— Не уходи, — прошептал Накахара. Федор натянуто улыбнулся и попытался

высвободить руку, но он сжал его запястье еще крепче.
1109/1179
— Я уже сказал, благодарить меня не нужно. А утешать тем более.
— По-моему, сейчас утешение тебе нужно как никогда, — ответил Чуя. — И дело
тут не в благодарности.
Еще год назад Чуя Накахара ни за что не поверил бы, что полюбит этого
человека. Да, именно полюбит. Его отношение складывалось из мелочей,
которые накладывались друг на друга одно за другим. Их знакомство началось с
неприязни. По крайней мере со стороны Чуи. О чем думал Федор тогда и сейчас
он понятия не имел. Достоевский был закрытой книгой для него. Вскоре
неприязнь переросла в ревность и ненависть, которая на протяжении двух лет
травила его разум. Однако и с этими чувствами он со временем управился.
Принял свои ошибки и отбросил гордость. В ту ночь, перед отъездом в Йокогаму,
они впервые поговорили по душам, и Федор открылся ему с другой стороны.
— Чуя прав. Просто посиди рядом с нами. Можешь не разговаривать, если не

хочешь, — Осаму боялся, что он уйдет и весь остаток дня проведет в
одиночестве. Что могло быть ужаснее? Собственные демоны съедят его заживо
или сведут с ума. Самый большой его страх воплотился в реальность и Дазай
понятия не имел, как ему помочь. Он любил Александра, понимал и уважал его
выбор, и все равно не мог унять злость в сердце.
Подул резкий ветер и деревья вокруг зашелестели. Несколько листьев клена

упали в воду. Лягушки сидели на кувшинках, где-то под кустами папоротника
громко квакали жабы. С мостом, который построил над прудом старик Джонни,
это место походило на маленький островок, отделенный от всего мира.
— Его ведь однажды не станет… — Федор закрыл лицо руками и заплакал.
Осаму увидел, как слезы текут по его запястьям и волосы у него на затылке
встали дыбом. Он никогда не видел, как плачет Федор. Какой бы ужасной и
безвыходной ситуация ни была, он никогда не позволял себе быть слабым. Но
то, что он видел сейчас, не на шутку потрясло его. Чуя подсел поближе и начал
успокаивающе гладить его по спине. Дазай сидел по другую сторону,
прислонившись головой к его плечу. Если бы на месте Александра был кто-то
другой, все было бы проще. Но Камински… У этого человека был упрямый и
несгибаемый характер. Если он что-то решал, переубедить его было
невозможно. Если бы у Осаму был выбор, он тоже не задумываясь выбрал бы
жизнь простого смертного. К чему бессмертие в таком мире? Бежать некуда.
Скрываться тоже негде.
На секунду он представил себя на месте Алека. Что бы сделал он, попроси его
Чуя принять бессмертие? Остаться с ним в этом разрушающемся обреченном
мире? Он не раздумывая сказал бы — да. Тысячу раз — да. Любовь Алека не была
настолько же безумной, страстной и безудержной. А если и соглашаться на
подобную авантюру, то только так. Объятый любовью и страстью к своему
партнеру.
— Я не мастер толкать красивые речи и подбадривать людей, но послушай, что я

скажу, — произнес Чуя. — В сложившейся ситуации у тебя есть два выхода. Ты
можешь каждый день до конца его жизни убиваться из-за того, что не в силах
изменить. И тогда ты не заметишь, что отведенное вам время уйдет, как песок
сквозь пальцы. А можешь прямо здесь и сейчас наплакаться вдоволь, а потом
вытереть слезы и принять его решение. Оставаться всё тем же близким другом,
1110/1179
оберегать его, как делал это всегда, и набрать столько счастливых
воспоминаний, чтобы они грели тебя спустя сто и даже двести лет. Выбор за
тобой.
Федор поднял голову и посмотрел на Накахару красными заплаканными

глазами.
— Когда все… закончится, — осторожно продолжил Чуя, — обязательно отыщи

нас. Неважно сколько времени пройдет. Мы с Осаму будем тебя ждать.
Достоевский вытер глаза рукавом и неуверенно кивнул. Дазай нахмурился и

взял его за руку.
— Пообещай. Федор, пообещай, что отыщешь нас.
— Обещаю.
***
Они стояли возле двух могил, взявшись за руки. Деревья тихо шелестели, на
заросших клумбах сидели птицы и что-то клевали в рыхлой земле. На небе не
было ни единого облачка и дул теплый ветер. Арата всегда говорил, что это к
дождю. Осаму приложил ладонь ко лбу и поднял голову, морщась от яркого
света. Чуя стоял неподвижно, разглядывая букеты красных маков. Надгробия
были сделаны неумело. Чувствовалась рука того же мастера, что работал над
надгробием для Дрейка.
Он мягко высвободил руку и опустился на корточки. Мог ли он подумать много

лет назад, что однажды будет стоять напротив могилы сестры? Он жалел о
каждом моменте, когда был с ней груб, когда отталкивал ее, повышал голос,
выставлял из своей комнаты и демонстративно игнорировал в школе. Как много
драгоценного времени он пропустил по своей глупости и какой-то детской
обиде. Ясунори не была виновата в неудачном браке родителей, в их
отстранённости и неприязни к нему. Каким же он был дураком.
Осаму, словно прочитав его мысли, сел рядом. Такова уж человеческая природа.
Раскаиваться в поступках прошлого, когда уже не в силах что-либо исправить.
Он прочистил горло и негромко заговорил:
— Я знаю, что ты когда-то побаивалась моего отца. И, признаться, было за что.

Ему стоило бы улыбаться почаще, — Дазай смешно поморщил нос. — Но мой
старик неплохой человек, Ясу. Поэтому у меня к тебе небольшая просьба. Если
там… на той стороне, что-то есть, что угодно, будь рядом с ним. Ему наверняка
будет одиноко одному, но он никогда в этом не признается. Такой уж он
человек. Держи его за руку и не отпускай. А я в свою очередь, буду крепко
держать за руку твоего брата.
Чуя улыбнулся, поцеловал его в щеку и нехотя поднялся. Дазай же горько

вздохнул и провел ладонью по пыльному надгробию, затем коснулся пальцами
криво вырезанного имени на нем.
— Я люблю тебя, пап. Прости, что не говорил этих слов при жизни.
1111/1179
Он медленно отнял руку, встал на ноги и посмотрел на Кая, терпеливо ждущего
их.
— Все уже собрались у ворот. Попросить их подождать еще немного?
— Нет, — Дазай шмыгнул носом и бросил последний взгляд на могилы. Федор

распорядился, чтобы их похоронили недалеко от пруда. Там, где росли высокие
деревья, кусты папоротника и лианы, которые однажды поглотят две каменные
плиты под собой. В это место часто приходила Ясунори, когда нуждалась в
тишине или хотела поплакать без посторонних глаз. Арата, занятый делами
убежища, редко мог урвать свободную минуту, но когда она выпадала, он
приходил сюда поздней ночью, ложился на траву и долго курил, рассматривая
звездное небо, которым так восхищался его сын.
Мы договорились использовать вирус после того, как покинем лагерь.

Мне немного страшно.
Я постоянно держу этот флакончик в кармане и думаю о той ночи в храме. Осаму
уверил меня, что все будет иначе, однако я никак не могу избавиться от
волнения.
Но к черту этот страх. К черту боль!
Я перетерплю что угодно, если это позволит мне навсегда остаться рядом с ним.
Немногие знали, что они решили покинуть лагерь. У ворот стояли несколько
человек, негромко переговариваясь. Бо Бин и Мана сидели на вышке,
растерянно наблюдая за ними сверху вниз. Чуя держал Осаму за руку, а тот
постоянно оглядывался назад, словно пытался высечь в памяти все, что видел.
Это место было дорого ему, но и причиняло боль. Эти дома, улицы, скамейки и
беседки, маленькие комнатушки и веранды несли в себе слишком много
воспоминаний.
Где-то он впервые поговорил с отцом по душам, где-то прогуливался с Ясунори
под звездным небом. Она держала его за руку и постоянно говорила, что
чувствует себя ужасно счастливой, когда он находит для нее время. Ему она
всегда могла излить душу и даже признаться в том, чего никогда не сказала бы
родному брату. В беседке Осаму частенько играл с Федором в шахматы.
Временами к ним присоединялся Аксель и втроем они распивали чаи, словно
бабки сплетницы обсуждая каждого, кто проходил мимо. Иногда он сидел на
веранде вместе с Алеком и смотрел, как тот рисует. Это всегда бывали минуты
тишины, спокойствия и умиротворения. С Рюноске они лежали в гостиной, на
полу, и подолгу читали, порой обмениваясь комментариями. Они всегда
выбирали книги, которые один из них уже читал.
«Почему в этой книге все происходит так быстро, возмущался Дазай. Почему
всем важным сражениям автор уделяет всего по несколько предложений?
Неужели он настолько ленив?!».
Рюноске посмеиваясь отвечал:
«Эй, если бы автор был лентяем, он бы не написал почти тысячу триста страниц.
Кому вообще интересно читать описания войны? В Амбере найдутся события и
поинтереснее».
1112/1179
С Ацуши Осаму становился самым заботливым другом. Они с Каем гуляли по
лагерю, держась возле Накаджимы словно лакеи, готовые исполнить любой его
каприз. Сначала Ацуши гиперопека друзей раздражала, но вскоре он вошел во
вкус. И глядя на все эти места, где они когда-то останавливались, долго спорили
и закатывали глаза от абсурдности его вопросов, Дазай хотел смеяться.
— Значит, все, прощаемся? — спросил Кай. Он улыбался, но в глазах стояла

печаль.
— Надеюсь, не навсегда, — ответил Осаму, приобнимая Эрскина. — Пожалуйста,

береги его.
— Мог бы и не просить.
Оба посмотрели на Ацуши. Тот стоял, уперев руки в бока, и хмурился. Он всегда
так делал, когда пытался не заплакать. После того, как они рассказали ему о
своих планах, он и бровью не повел, однако весь оставшийся вечер ходил,
словно в воду опущенный. Кай все время находился рядом, но даже не пытался
разговорить его или обсудить предстоящий уход друзей. Очевидно, эта новость
стала для него ударом, а когда происходило что-то подобное, он уходил в себя.
Сначала не стало Рюноске, затем Ясу, а теперь и эти двое собирались покинуть
лагерь. Группа окончательно раскололась.
— Эй, если тебе хочется плакать, не сдерживайся, — Чуя подошел к Накаджиме,

но тот гордо вздернул подбородок и фыркнул.
— Чтобы последнее, что вы запомнили было моё зареванное лицо? Не

дождетесь!
Алек засмеялся. Аксель, стоящий неподалеку, прислонившись к лестнице

смотровой вышки, громко вздохнул.
— Не люблю долгие прощания.
Дазай пихнул его в плечо и подмигнул.
— Не притворяйся, что тебе совсем не грустно. Ну, признай! Ты ведь будешь

скучать по мне?
— Нет, — буркнул он. Осаму закатил глаза. Говорит «нет», а сам пришел
попрощаться.
— Надеюсь, однажды ты по уши влюбишься. Эмоциональная встряска тебе не

помешала бы.
— Это ты меня так проклинаешь сейчас?
— Подойдите, — Алек поманил всех рукой. Первым подошел Осаму, затем

подтянулись Федор и остальные. Чуя огляделся по сторонам, надеясь увидеть
Рен, но ее нигде не было. Она каждый день приходила к нему на протяжении
всей недели, ставила капельницы, проветривала комнату и иногда меняла цветы
в вазе. Она ни разу с ним не заговаривала, а Накахара ни разу не повернулся,
чтобы посмотреть на нее. Вероятно, после смерти Ясунори Рен пыталась спасти
хотя бы его. Может, это было чувство вины, а может, она просто выполняла свой
1113/1179
рабочий долг. И тем не менее Чуя хотел напоследок увидеть человека, которого
так любила его сестра.
Положив руки на плечи друг друга, они встали в круг. Взгляд Алека остановился
на Осаму и Чуе.
— Я все еще против вашего ухода, — произнес он. — Но если вы решили

окончательно, так тому и быть. Но не забывайте, что это место ваш дом. Вы
можете вернуться в любой момент, и мы всегда будем вам рады.
Чуя ненавидел прощания, потому что в последний момент всегда начинал

сомневаться в своем решении. Он думал, правильно ли поступил, предложив
Осаму покинуть лагерь. Ведь он знал, как Дазай привязан ко всем этим людям,
которых теперь был вынужден оставить по его прихоти. Что, если он вообще не
хотел уходить и согласился только из-за его эгоистичной просьбы?
Накахара понуро посмотрел на Осаму. Слабый ветер ерошил его светлые волосы,
а на губах играла безмятежная улыбка. Все стояли с закрытыми глазами и
молчали, наслаждаясь последними мгновениями, за которым неизбежно
последует расставание.
— Я прошу прощения, — Федор приоткрыл один глаз. — А какое у нас стоп-

слово?
***
Сквозь года
Сегодня утром я осознал нечто ужасное. Лица друзей начали расплываться в

моей памяти. Когда-то Чуя предупреждал меня, что рано или поздно это
случится. Как такое возможно, ответил я тогда. Как можно забыть лица тех, кто
тебе дорог? Но время… беспощадно.
Проснувшись, первым делом я отыскал чистый дневник, карандаш и вышел на

улицу, намереваясь сохранить память о своих друзьях. Хотя бы те крохи, что у
меня остались.
День сегодня выдался солнечный. Сколько себя помню, всегда любил лето. Эта
пора напомнила мне детство, моих родителей, наш уютный дом и отцовский
гараж, в котором он коротал вечера с банкой теплого пива. Я частенько
околачивался рядом, разглядывая огромное железное крепление с оружием. И
чего я так его боялся? Иногда отец таскал меня на рыбалку, иногда на охоту, но,
признаться, помощником я был никчемным. Единственное, что у меня
получалось хорошо, так это собирать червей.
— Проснулся наконец-то?
— Сколько еще грядок осталось? Я помогу тебе чуть позже.
Чуя поднял голову и сдул с покрасневшего лица рыжую прядь. Он был одет в
белую футболку, длинные спортивные брюки, чтобы сорняки не царапали кожу и
резиновые шлепанцы. На груди у него был зеленый фартук и грязные перчатки
1114/1179
на руках. Мы годами слонялись из одного города в другой, пока не попали в
Камикоти. Это место и стало нашим домом. Мы поселились в полуразвалившейся
деревянной хижине, перед озером, и отстроили ее за несколько месяцев. У нас
была старенькая рыбацкая лодка, небольшое хозяйство и огород, в котором Чуя
постоянно пропадал. Иногда я составлял ему компанию. Правда, в основном
разговаривал или просто бездельничал. Мне больше нравилось ловить рыбу. Кто
бы мог подумать, правда? Когда-то очень давно я говорил, что это занятие для
стариков. И в чем я, собственно, был не прав?
— Четырнадцать. В прошлом году не было столько сорняков. Кстати, помоги

волосы собрать. Не хочу снимать перчатки.
Я положил дневник на круглый столик, приоткрыл калитку и зашел в огород.
— Оставь мне половину, доделаю, как вернусь. И на что тебе столько клубники?
— Есть одна идея.
— Не поделишься? — я схватил резинку зубами и начал собирать его волосы в

пучок на затылке, время от времени приглядываясь к его веснушкам на
загоревшем носу. Не описать словами, как они мне нравились.
— Помнишь, как мы в детстве собирали ежевику? — спросил он, сощурив яркие

голубые глаза. — Покупали колу в стеклянной банке, выпивали все содержимое,
потом заталкивали в нее ежевику и дробили веткой.
— Припоминаю, — ответил я, не сдержав улыбку. — В таком виде она была

гораздо вкуснее. Жаль, что сахара у нас нет…
— Что-нибудь придумаем. Все равно нечем заняться. Скука смертная.
— Как это скука? Да у нас едва ли не каждый день тут события для новостей!
— Например? — он приподнял бровь и мотнул головой, проверяя прочность

пучка.
Я вытянул большие и указательные пальцы на обеих руках, изображая экран
телевизора.
— С вами Апокалипсис ТВ, — Чуя взорвался громким хохотом, я тем временем

продолжил. — Сегодня в четыре утра некое таинственное существо съело двух
куриц и скрылось с места преступления. Местный житель — Чуя Накахара,
утверждает, что закрыл калитку на замок. Однако, как нам известно…
— Господин ведущий кое-что недоговаривает. Таинственное животное, это его

двухметровый прожорливый питомец.
— Быть не может! — я театрально схватился за сердце, изобразив удивление, а

он снова засмеялся.
— Что собираешься с этим делать? — он кивком указал на дневник, который я

оставил на столике.
— Хочу… записать кое-что.
1115/1179
— Иди, — Чуя слегка боднул меня головой в плечо и опустился на корточки.
Всегда безумно любил его способность понимать меня с полуслова. — Тут я
закончу сам. Дашь почитать, как допишешь?
— Мою часть не трогай. Я все сделаю.
— Уговорил.
Он бросил мне клубнику. Я поймал ее, закинул в рот и вышел из огорода,

пытаясь вспомнить слова любимой когда-то песни. Той самой, которая звучала
по радио, когда отец вынес меня из дома во время землетрясения. Как ни
странно, она частенько возвращала меня в тот день. Не то что бы я был
сентиментален, просто… сколько бы нам ни было лет, мы всегда останемся
детьми, которые хотят вернуться в объятия родителей.
Я взял со стола дневник, подвернул брюки до колен, толкнул лодку и запрыгнул

в нее. Вода была теплой и прозрачной. Нас окружали высокие деревья и зеленые
горы. В нескольких километрах от нас располагалась небольшая деревушка, в
которой проживало несколько семей. Раз в неделю мы с Чуей наведывались к
ним. Помогали, если требовалась помощь, делали обход, а иногда просто
беседовали, чтобы скрасить скуку.
Лодка медленно поплыла вперед. Мы с Чуей часто занимались в ней любовью, а
иногда лежали, взявшись за руки, и смотрели на небо. Я рассказывал ему про
созвездия, а он упорно пытался их разглядеть. Прежний мир был неплохим, но я
бы ни за что не променял его на то, что обрел. Несмотря на все трудности.
Несмотря на то, что не стало восьмидесяти процентов населения. Несмотря на
то, что заразился и пострадал весь мир…
Я положил дневник на колени, раскрыл страницу и долго смотрел на нее, не

зная с чего начать. Чистый лист всегда пугает.
Что ж… Начнем, пожалуй, с Ацуши. Мой милый Ацуши.
Он скончался на свой восемьдесят третий день рождения. Вернее, не дотянул до

него всего пару часов. Он умер во сне, как всегда и мечтал. Многие с
пренебрежением относились к обещанию Кая, но он свое слово сдержал. Он был
рядом с ним до последнего вздоха.
Все в убежище считали эти двое влюблены друг в друга. Они были не разлей
вода. Ходили, как приклеенные. Но между ними не было никаких романтических
отношений, кроме дружбы. Ацуши предпочитал высоких грудастых девиц, а Кай
все воздыхал по Федору. Я часто над ним подтрунивал из-за этого, а он всегда
терялся и отвечал, что это восхищение, а не любовь. Может, так оно и было, мне
просто нравилось дразнить его.
В лагере мы бывали нечастыми гостями. И каждый раз нас окружали новые

лица. Федор расширил убежище почти в три раза, отыскал и привез всех
выживших из других городов. Но чем больше времени проходило, тем меньше
нас тянуло в это место. Во-первых, людей стало много и столько же любопытных
глаз. Во-вторых, все кого мы знали начали меняться. Стареть. Когда я впервые
увидел Ацуши с сединой и морщинами на лице, в мое сердце прокрался страх. Я
понял, что однажды нам с Чуей придется пережить и его смерть. И ту ночь я
плакал, как ребенок в его объятиях.
1116/1179
Ацуши был веселым парнем. И даже постарев остался все тем же оптимистом,
правда, с ужасным чувством юмора. Над его шутками смеялся только Кай.
Притом иногда он хохотал так, что ему воздуха не хватало. Он часто носил его
на спине и говорил всем, что он его внук. Исправно вел его дневники, в которых,
вероятно, была одна бессмыслица. Под конец его жизни их набралось аж семь
ящиков. Однажды меня все-таки сразило любопытство. Я открыл один из них на
первой странице и прочитал следующие слова: что бы делал Циклоп из Людей Х
в нашем мире, если бы сломал свои очки?
И каково было мое удивление, когда внезапно Чуя засмеялся.
Дружба этих парней была… невероятной. Но когда Ацуши не стало, Кай

бесследно исчез. Я был глубоко опечален его поступком. В прошлом мы были
любовниками, а затем стали друзьями. Никогда я не жалел о тех днях, что мы
провели вместе. О наших ночных беседах и долгих откровениях. Этот человек
был дорог мне. И я думал, что так же дорог ему. Неужели я был недостоин хотя
бы нескольких прощальных слов? Прошло так много лет, но обида на него
крепко въелась в сердце. Я зол. Ужасно зол. Но если бы судьба снова свела нас…
я бы попытался простить ему этот поступок.
Ацуши как-то сказал, что на протяжении всех этих лет чувствовал вину перед
ним. Мне кажется, он так и не понял, как сильно Кай в нем нуждался. Он хотел
быть нужным. Хотел, чтобы его любили, и Ацуши дал ему все это с лихвой.
Возможно ли, что Кай в итоге сильно привязался к нему? А потому и ушел, как и
мы с Чуей когда-то.
Перед тем как покинуть лагерь, после похорон Ацуши, я тайком забрал
последний его дневник. Мы не знали, когда вернемся в следующий раз и
вернемся ли вообще, поэтому я хотел взять что-то из его вещей, чтобы
сохранить память о нем.
Вернувшись в Камикоти, мы отложили его, так ни разу и не открыв. Нам обоим
было совестно его читать. Но однажды наступил момент, когда тоска по другу
пересилила все принципы. В этой самой лодке мы впервые открыли его дневник
и принялись читать. Где-то мы смеялись до слез, где-то грустили, а на
некоторых моментах нас накрывала хандра. Но все эти несколько часов, пока мы
жадно поглощали одну страницу за другой, нас не отпускало чувство, что Ацуши
сидит с нами в лодке. Смотрит на наши спины и улыбается.
Мой милый друг… Не передать словами, как я по тебе скучаю.
— Любовь моя? — я захлопнул дневник и поднял голову. Чуя стоял на берегу и

взволнованно смотрел на меня. — Ты чем-то расстроен?
— Воспоминания нахлынули, не волнуйся. Ты уже закончил?
Чуя нахмурился, сбросил свои шлепанцы, подвернул брюки и залез в воду. Я взял
весло и начал грести в его сторону.
— Нет. Спина затекла. Решил немного отдохнуть.
Он взобрался в лодку и молча взял протянутый дневник. Все то время, что он его
сосредоточенно читал, я сидел рядом, прислонив голову к его плечу. На
поверхности прозрачной воды отражались деревья и горы. Разноцветная
стеклянная галька переливалась от солнца на берегу озера. Лодка медленно
1117/1179
покачивалась, отплывая от хижины все дальше и дальше. Чуя перевернул
страницу, а я принялся разглядывать птиц, парящих над нами.
— Думаешь, мы еще встретимся с ним?
— С Каем? — я закинул ногу на бортик и приложил ладонь ко лбу. Чуя закрыл

дневник и поднялся. — Кто знает… Что, уже отдохнул? Посиди со мной.
— И смотреть, как ты здесь хандришь? Увольте, — он взъерошил мои волосы и

потянулся. — Штурман, доставь меня на берег!
— Я работаю только за плату.
— И чем мне тебе заплатить? — с полуулыбкой спросил он, коснувшись босой

ногой моего паха. Я подбоченился и схватился за весла. После прошлой его
«платы», я полдня пытался избавиться от запаха рыбы и заноз в теле. Пора
заняться поисками новой лодки для секса.
Чуя поцеловал меня в уголок губ и спрыгнул на берег. А я взял дневник и снова
погрузился в раздумья.
Спустя год, после нашего ухода, Юдай сделал Рейко предложение. Мы были в
курсе почти всех новостей в лагере, так как обменивались короткими записками
с Федором. Не знаю, как ему удалось обучить Орландо, но ворон всегда находил
нас, куда бы мы не отправлялись. К слову, прежде у этой прожорливой птицы
глаза были черного цвета, а спустя несколько лет стали кроваво-красными. Мы с
Чуей долго ломали голову над этой загадкой, пока не спросили у Федора
напрямую. Ответ мы так и не получили, но истина раскрылась спустя много лет,
при весьма странных обстоятельствах. Я расскажу о них немного позже.
И так… Рейко приняла предложение Юдая и через два месяца они поженились.
Еще через два года у них родилась девочка. Прекрасная история, правда, конец
у нее трагичный. Рейко заразилась во время вылазки и Юдай до последнего это
скрывал. Первым неладное почувствовал Федор, когда она перестала
появляться на людях. Так прошла неделя, две, а затем забеспокоились и
остальные.
Несмотря на протесты Юдая, Аксель и Федор зашли в дом. Рейко они

обнаружили на втором этаже, запертую в одной из комнат, с двухметровой
цепью на ноге. Стоит ли описывать, как разозлился Федор? Как он сидел у
порога, глядя в ее белесые глаза и плакал.
Мне было ужасно его жаль. Даже Юдая, к которому я все еще испытывал
неприязнь. Но больше всех я жалел малышку, потерявшую мать…
В тот же год не стало Коннолли и Джейсона. Оба были убиты мутированным, во

время перевозки людей из Осаки в Йокогаму. Ситуация с каждым месяцем
становилось хуже. Порой попадались такие твари, что даже совершенным с
ними приходилось несладко. Люди активно воздвигали стены, огораживали
дороги, готовили ловушки и препятствия, но перестроить целый город… задача
просто невыполнимая. Я и Чуя, скитаясь из одного города в другой, убивали всех
мутированных на своем пути, а если попадались выжившие люди, отправляли их
в убежище.
Мир медленно менялся, впрочем, меняется и по сей день. Каменные джунгли
1118/1179
покрылись зеленью. Где-то уже совсем не видно дорог, ржавые
разваливающиеся машины объяты лианами, повсюду слоняются дикие звери. Но
больше всего пугает и давит тишина городов-призраков.
Много лет назад мы с Чуей держали путь в Сендай. Несмотря на способность

видеть в темноте, мы не любили передвигаться ночью и потому устроили
привал. Местом для ночлега в крупных городах всегда становились высотки. В
них никто нас не тревожил и не приходилось напрягать слух при малейшем
шорохе. В ту ночь Чуя сильно вымотался, после схватки с мутированным и сразу
же отправился спать. У меня же сна не было ни в одном глазу. Я несколько часов
наблюдал, как он спит, затем пытался дочитать невероятно скучную книгу, в
надежде, что она нагонит на меня сонливость. Но и тут прогадал. Бесцельно
провалявшись на кровати еще час, я спустился на третий этаж и вышел на
балкон. Свежий ночной воздух был куда приятнее, чем запах плесени и пыли в
чьей-то бывшей спальне.
Я долго стоял на балконе, свесив руки с парапета, и мечтал о сигарете и горячей

ванне. Когда-то обыденные вещи нынче были для нас непозволительной
роскошью. В какой-то миг я услышал голос. Подумал, что ослышался. Человека,
которому он принадлежал, уже не было в живых. Но когда я увидел его спустя
минуту, в компании двух совершенных, едва удержался на ногах. Это был
Акутагава. Наш Рюноске Акутагава, в компании Хиде и Риньи. Я хотел окликнуть
его, но забыл слова. Стоял, словно каменная статуя, не в силах пошевелиться.
Воспоминания, точно ржавые копья вонзались в мое тело одно за другим. И
последним стал тот злополучный день, когда он валялся на полу, в слезах,
умоляя меня остаться.
Когда я увидел его вновь, мне показалось, что сама судьба дала мне второй
шанс. Не было и дня, чтобы я не жалел о своём поступке. И я готов был упасть
перед ним на колени и молить его о прощении. Помню, как собирался спрыгнуть
с балкона и позвать его, но так и замер, услышав его смех. Он смотрел на Ринью
полными любви глазами и Ринья смотрел на него так же. Мне невдомек, каким
образом переплелись эти три жизни, но выглядели они по-настоящему
счастливыми.
В ту ночь я вернулся в квартиру и не спал до самого утра, раздумывая обо всем.

Впоследствии я много жалел, что не окликнул его и все же считал, что поступил
правильно. Когда-нибудь судьба снова сведет нас. Когда-нибудь… когда я
перестану искать искупления, а он сможет смотреть на меня, не вспоминая
прошлого.
Встреча с Рю вызвала у меня шквал вопросов, которые я мог задать только

одному человеку. В тот период мы еще обменивались записками с Федором и я
рассказал ему о том, что случилось. Достоевский молчал четыре дня, и на пятый
прилетел его ворон. Записка была большой. Написана мелким и аккуратным
почерком. Я медленно читал ее, скрипя зубами от злости. Если бы Федор
рассказал мне обо всем лично, клянусь, я бы убил его не раздумывая. Почему он
молчал? Почему не рассказал мне раньше? Считал, что я начну злоупотреблять
кровью совершенных? Вопросов было много, но сильнее всего была обида на
него.
Мы могли вернуть Ясу. Черт возьми… Да, она не стала бы одной из нас, но
обрела бы вечную жизнь!
1119/1179
В тот день я долго не находил себе места. Все раздумывал, стоит ли говорить об
этом Чуе. Каково ему будет, если он узнает правду? Но мне не хотелось снова
впускать ложь и недоверие в наши отношения. И тогда я все ему рассказал.
Абсолютно все.
Я всегда думал, что знаю своего возлюбленного достаточно хорошо. Но он в

очередной раз поразил меня. Чуя спокойно прочитал письмо Федора и, после
недолгого молчания произнес:
Я бы все равно не стал ее возвращать.
В лодке мне наскучило, и я вернулся на берег. Сел за столик перед верандой,

счистил с него крошки и уставился на небо. Не знаю, чего я ждал. Может, чуда?
Все надеялся, что однажды подниму голову и вновь увижу красноглазого
ворона, высоко парящего над нашей хижиной. Сколько времени прошло с тех
пор, как исчез Федор? Как долго он будет истязать себя за…
— Видел бы ты сейчас свое лицо со стороны, — Чуя засмеялся и бросил в меня

репей. От одного я уклонился, а второй застрял в волосах. — Пиши хоть иногда
что-то веселое, а не одну кислятину.
— Не хочу.
— Не хочу, — передразнил он и плюхнулся на соседний стул, вытянув ноги.
— Дай почитать.
— Не дам.
Он положил руки на живот и закрыл глаза, чему-то улыбаясь. Я же прикрыл

дневник, бесшумно сдвинул стул, и начал разглядывать его. Все в нем меня
восхищало. Его штаны были еще мокрые после того, как он залез в воду.
Несколько длинных прядей выбились из пучка и лежали на плечах. Грязные
перчатки торчали из карманов, а на футболке остались зеленые разводы от
сорняков. Он выглядел таким уютным и красивым, что я невольно засмотрелся.
— Напиши о том дне, когда Федор увидел квадрокоптер, застрявший на дереве.

Мы едва не перессорились из-за пульта управления, — он приоткрыл один глаз и
поманил меня пальцем. Я взобрался на его колени и покорно опустил голову.
— Алек смотрел на нас, как на идиотов…
— Не удивительно. Три взрослых лба отправились на обход, а вместо этого час

делили игрушку, — ответил он, вытаскивая репей из моих волос. — Я к тому,
что… Можно писать не только плохое, Осаму. У нас было много счастливых
воспоминаний. Не зацикливайся на негативных. Не люблю, когда ты грустишь.
Иногда я раздумывал, как бы сложилась моя судьба без Чуи. На что было бы
похоже это бесконечное скитание? Ад, из которого нет выхода.
Когда Федор отдал нам пузырек с вирусом, я спросил у него, а как же ты? Он
ответил, что справится, но солгал.
— Я должен написать еще кое-что.

1120/1179
Чуя погладил меня по щеке и вяло улыбнулся. Он понял о ком идет речь и
потому не стал меня отговаривать. Я нехотя слез с его колен и сел на стул.
— Он вернется.
— Ты все еще в это веришь?
— Не знаю… — ответил он рассеяно и оставил легкий поцелуй на моей шее. —

Пойду поищу пустые бутылки для клубники. Кажется, видел их где-то на заднем
дворе.
— Одна лежала на ящиках с кормом. Только на ней куриный помет.
— Чур твоя!
— Очень по-взрослому!
Чуя прав. Я часто зацикливаюсь на плохом. Он всегда искусно подавлял мои

вспышки гнева, поднимал мне настроение, когда я грустил, мог хорошенько
дать по морде, когда перегибал палку в спорах. Наши отношения прошли много
испытаний. Да, мы ссорились, дрались, обижались, но нам никогда не приходила
в голову мысль о расставании. Никогда. И дело отнюдь не в одиночестве. Мы
любили друг друга. Сейчас наша любовь отличается от той, что была прежде.
Она не такая бурная и захватывающая. Все иначе. Чуя часть моей души, как и я
его.
А когда умирает твой возлюбленный… он забирает с собой все. Сердце. Душу.

Радость.
Когда мы с Чуей уходили, лагерь еще не был таким большим. Но люди все
прибывали и прибывали, и тогда пришлось думать, как их всех прокормить.
Провианта на тот момент было много, и Федор здраво им распоряжался,
несмотря на недовольство людей.
Почему нельзя дать больше, кричали они, если этого добра и так достаточно на
складе. Но что они собирались делать, когда еда закончится? Об этом
задумывались только единицы.
После долгих споров и раздумий, мы решили, что пора вернуться к старым

методам выживания. Благо, территории было много.
Домашний скот мы искали на окраинах города, проверяли деревни, объезжали
поля, забирали в лагерь целые семьи, которые мирно жили где-то в глуши и
вели хозяйство. Мы все были в этом плохи. Никто из нас в поле не работал, коров
не доил и ухаживать за ними не умел. Но люди, которых мы нашли, свое дело
знали. У них мы всему и научились.
Однако и здесь мы столкнулись с очередной проблемой. Многие категорически

не хотели гнуть спину на поле или выгребать навоз из-под скота, которого было
немало. Тут-то Федор и разозлился. Он собрал всех людей у центральных ворот
и велел им выметаться, если они не собираются работать.
Спустя какое-то время и Баз вернулся в лагерь, так как требовалась его помощь
за стенами. Совершенные все еще относились к нему с неприязнью. Особенно
Рен. Она на дух его не переносила. Впрочем, этому парню было все равно. Он
1121/1179
делал то, что ему приказывали, ни больше, ни меньше.
Как-то он спросил у меня, что случилось с Натаном, и я долго думал над

ответом. Потому что понятия не имел, что сделали с ним Федор и Аксель. Знаю
только, что под покровом ночи эти двое и еще несколько приближенных,
которым они доверяли, отправились в порт. На одном корабле были только
совершенные, а на втором простые люди. Спустя несколько часов обратно в порт
вернулся только один. Признаться, меня ничуть не интересовала дальнейшая
судьба этого ублюдка. Но я не сомневался, что Федор обеспечил ему
первоклассное путешествие на дно океана. На всю его вечную жизнь.
— Я нашел четыре штуки. Одна потрескалась.
Чуя облокотился на забор, свесив руку, в которой держал пыльную стеклянную

бутылку.
— Уронил?
— Нет! Ее разбила твоя неповоротливая псина. Научи ее манерам.
— Сразу, как увижу в следующий раз, — я послал ему воздушный поцелуй. Чуя
закатил глаза и исчез за забором.
Я долго смотрел на желтый лист и все не мог собраться с мыслями. Может,

задумка с дневником изначально была не самой хорошей идеей? Я хотел
сохранить память о друзьях, но переворошил слишком много горьких
воспоминаний. Одно из них когда-то стало причиной долгой и затяжной
депрессии, из которой Чуя вытаскивал меня месяцами. Смерть Александра.
Когда мы возвращались в лагерь, первым делом я бежал искать его. Находил,

бросался в объятия, словно ребенок, а потом не отлипал от него весь день. Алек
всегда похлопывал меня по макушке и расспрашивал о наших с Чуей
приключениях. Вместе мы отправлялись на кухню, и он начинал готовить что-то
вкусное, а я сидел за столиком, рассказывая ему, в каких городах мы побывали и
как сильно они изменились за прошедшие годы. Говорил о людях, природе,
животных, а потом приходили Чуя и Федор. Эти двое и пяти минут не могли
просидеть за одним столом не подтрунивая друг над другом. Я же в присутствии
Алека был примером для подражания, за что получил почетное звание
подхалима.
Люди часто ошибались на его счет. Его доброта и чуткость многих вводили в
заблуждение. Когда им что-то требовалось от Федора, они принимались
умасливать Алека. Это ужасно раздражало. Они понятия не имели, кому обязаны
своим спасением и спокойной жизнью за стенами. Именно Алек подал идею
расширить лагерь, найти всех выживших и привезти в Йокогаму. Он придумал,
как всех прокормить после того, как закончится провиант. Он был тем
человеком, который всегда стоял тенью за Федором и направлял его руку.
Потому что Федора Достоевского люди не интересовали. Он был равнодушен к
их проблемам, просьбам и жалобам. Но стоило Алеку его о чем-то попросить, как
он сразу сдавался под его напором. Он любил его так сильно, что никогда не мог
сказать ему — нет.
Конечно, кто-то скажет, что он поступал неподобающе, манипулируя его

чувствами, но это вздор. Алек никогда не использовал его любовь, как рычаг
1122/1179
давления.
За прошедшие годы мы спасли очень много людей. Почти восемьдесят

процентов населения заразилось, и мы задались целью собрать всех выживших
в одном месте. Лекарства от вируса не было. На чудесное исцеление земли
можно было не рассчитывать. Мы пользовались тем, что у нас осталось и
пытались создать приемлемые условия для жизни. Я и Чуя не принимали в этом
активного участия и возвращались в лагерь, когда в нашей помощи остро
нуждались. После инцидента с Натаном… я заразился равнодушием Федора. И
все, что я делал было не ради людей, а ради одного человека, которого я
боготворил.
Алек наших взглядов не разделял. Впрочем, не за это ли мы все его любили?
Он был одинок всю свою жизнь. Никогда ни с кем не сближался и не позволял

себе даже легкого флирта. И я догадывался, что было тому причиной. Боясь
ранить чувства Федора, он выбрал путь одиночества.
Умер Алек совсем молодым. Ему едва стукнуло тридцать семь лет, когда его
здоровье внезапно ухудшилось. Спустя месяц его не стало.
Помню тот крик, который раздался из его спальни посреди ночи… А потом все
было, как в тумане.
Я никогда не видел, чтобы Федор так плакал. Он прижимал его мёртвое тело к
груди, содрогаясь от слез, а я стоял перед ними, оцепенев, и изо всех сил
сжимал руку Чуи. Я не знал, что сказать, не знал, что мне делать.
Спустя полчаса в комнате собралась целая толпа, но Федор никого не подпускал
к телу Алека. Он грозился убить любого, кто к нему прикоснется. И так
продолжалось пять дней. Пять дней он просидел в комнате с трупом, никого не
впуская внутрь. Мы каждый день стояли под дверью, упрашивая его, умоляя
выйти или хотя отдать нам тело Александра, но слышали в ответ одно: уходите.
На шестой день Аксель выломал дверь. И все застыли у порога в ужасе.

Федор сидел в кресле, держа в объятиях Алека и ласково улыбался ему. В
комнате стоял трупный запах, над потолком летали мухи. Рен раздвинула
шторы, впустив дневной свет, и распахнула окна. Аксель сел на кровать, долго
смотрел на друга, а затем тихо произнес:
— Его надо похоронить. Если ты его любишь, позволь нам это сделать.
Однако на этом проблемы только начались. После похорон Александра Федор

сильно изменился. Он не занимался лагерем, стал раздражителен, груб,
вспыльчив, много выпивал и постоянно запирался в комнате, в которой
скончался Алек. Все мы пытались говорить с ним, подбодрить его, ночевали в
доме посменно, но все было напрасно. Он обезумел от горя.
Тем временем люди посчитали, что это прекрасная возможность выдвинуть

своего кандидата на место Федора, так как он уже месяц был полностью не
дееспособен. Жители убежища разделились на два враждующих фронта. Один,
которому покоя не давали запасы провианта, и второй, который поздно ночью
пришел под окна Акселя и молил его взять на себя управление, пока Федор не
оправится. Аксель любил спокойную жизнь и не хотел быть чем-то
1123/1179
обремененным, и потому в просьбе отказал. Однако людей его отказ не устроил.
Они приходили огромной толпой каждый день, пока он не сломался под их
напором. Только вот… если бы Аксель действительно этого не хотел, то никакая
сила не заставила бы его передумать. Может, он боялся потерять то, к чему так
долго стремился Александр? А может, он верил, что рано или поздно Федор
придет в себя? Но чуда не случилось.
Спустя месяц и одну неделю Федор пропал, оставив записку. В ней он написал,
что снимает с себя полномочия и передает их Акселю. И никто из нас не видел
его с тех пор.
Что касается меня и Чуи… После смерти Алека и ухода Федора, лагерь снова
стал для нас не самым приятным местом. Мы словно сделали прыжок в прошлое
и вернулись в тот день, когда впервые покинули его, похоронив отца и Ясунори.
Аксель, Кай и Ацуши были единственной причиной, почему мы продолжали
время от времени приходить туда.
Я захлопнул дневник и резко поднялся. Мне очень сильно захотелось увидеть

Чую. Нашел я его сидящим между грядок. Он удивленно приподнял бровь, когда
я перепрыгнул через калитку, обхватил его лицо руками и поцеловал так, словно
не видел последние сто лет.
Он щелкнул меня пальцем по носу и протянул бутылку. Из нее торчала тонкая

ветка с очищенной корой.
— Даже не спросишь, что это было? — я вытащил ветку и слизал с нее

клубничный сок.
— Я и так знаю, что это. Ты становишься очень любвеобильным, когда грустишь.
— Правда? Никогда не замечал, — я поднял перчатки, валяющиеся на земле,

нацепил на себя фартук, сел на корточки и начал вырывать сорняки. — Чуя, ты
веришь в карму?
— Нет, — он откинулся на спину и подложил руку под голову. — Карму

придумали сами люди. Иногда случаются ситуации, в которых человек бессилен,
и чтобы хоть как-то себя успокоить, они начинают заниматься самообманом и
верить в выдуманную ими же карму.
— Черт! — я ударил рукой крапиву и обхватил обожжённую кожу зубами.
— Зачем ты снял перчатку?
— Почему ты так категоричен? А вдруг все, что произошло с нами тоже карма? Я
ведь столько плохого сделал в прошлом. Чуя… я был ужасным человеком. И
испортил жизнь Спенсеру. Да, черт возьми, мне пальцев не хватит чтобы
пересчитать всех людей, которых я когда-то убил просто из прихоти. А потом
уже мы начали терять дорогих нам людей! Отца, Ясу, Алека, Ацуши. Кай ушел. А
Федор…
Чуя повернул голову и какое-то время угрюмо смотрел на меня.
— Ты жалеешь об этом? Обо всех убитых тобою людях?
1124/1179
— Конечно, жалею!
— Вот и славно. А плохой человек не стал бы.
— И… все?
— А что еще ты хотел услышать? Все это в прошлом, Осаму. Что сделано, то
сделано. Какой смысл думать об этом сейчас, когда… — он замолк на полуслове.
Его глаза широко распахнулись. — Смотри! — крикнул он, вскочив на ноги.
Я приложил ладонь ко лбу и задрал голову. Солнце слепило глаза. Несколько

секунд я всматривался в небо, пока не увидел темное пятно, кружащее над
нами. Цепь на калитке тихо звякнула и зашелестела трава. Чуя широко
улыбался, а я все стоял, крепко сжимая в руке крапиву и не мог выдавить из
себя ни звука.
— … Федор?
Ворон опустился на мое плечо и широко расправил крылья.
— Г-голодны!
Что ж... даже не верится, что это конец. Я так много раз бросала этот фанфик,
остывала к нему, думала заморозить и взяться за что-то другое, но в итоге... вот,
работа завершена.
До финиша я дошла только благодаря вам, дорогие читатели. Огромное спасибо,
что были со мной, что писали отзывы, подбадривали и вдохновляли. Эту работу
мы написали все вместе.
Отдельная благодарность замечательной Momo peach, которая отговорила меня
от резких и жутких поворотов в сюжете.
И, конечно же, Chertopolokx. Ее арты подарили мне очень много вдохновения и
радости. ❤
1125/1179
Экстра
Яркий солнечный свет проникал сквозь распахнутые окна. Легкий ветер

тормошил едва раскрывшиеся бутоны цветов. Мухи кружили над потолком,
бились об оконную раму, а затем вылетали наружу. Тюль высоко взмывал вверх,
ложился на небольшой комод и медленно сползал вниз, собирая тонкий слой
пыли с поверхности. В середине комнаты лежал выцветший наполовину круглый
коврик с цветастыми узорами. На нем небрежно валялась раскрытая книга и
огрызок карандаша. Три грязных бокала и пустая бутылка из-под вина стояли
чуть поодаль. Муха отчаянно билась на дне одного из бокалов, но спустя пять
минут обессилила и замолкла. Паук неспешно плел паутину в самом темном
углу. Его присутствие, конечно, давно было замечено, но совершенным
крохотный сосед ничуть не мешал. Напротив, они злорадствовали каждый раз,
когда Мистер Раймонд ловил в свои паучьи сети очередную муху или комара.
В окно залетела бабочка, села на картину и расправила крылья. Под солнечными

лучами было видно, как пыль витает в воздухе. Как лениво оседает на темном
деревянном комоде, книжном шкафу, на маленьких фигурках, колодах карт,
глобусе, потрепанных пожелтевших книгах и телескопе. В их спальне никогда
не было порядка. То же самое можно было сказать и про гостиную.
На самодельном дубовом столе стоял корабль, который парни собирали в
свободное время. Стены были увешаны картинами, охотничьими трофеями и
оружием. На деревянном полу лежали две огромные медвежьи шкуры. Камин
тихо потрескивал, а перед ним, спрятав голову между лап, спала собака. В
редкие дни, когда появлялась Химера за своей порцией ласки, ротвейлер
залезал под диван и не выходил из хижины, пока ее запах полностью не
растворялся. Но сколько бы Осаму ни пытался их сдружить, Химера пугала Зевса
до нервной тряски. Чуя склонялся к тому, что все дело в ревности.
Дазай широко зевнул и высунулся из-под одеяла. Солнечный свет бил в глаза.
Тихо шелестело дерево за окном, а его ветки порой бились об отлив.
Совершенный потер глаза, несколько раз моргнул и уставился на деревянный
потолок. Вокруг люстры кружил комар, а с балок свисал старый канат. Он
повернулся, подпер голову рукой и начал рассматривать лицо спящего Чуи.
Рыжие волосы были рассыпаны по подушке, над его головой лежала маска для
сна и небольшая книга в кожаном переплете. Он протянул руку, осторожно
коснулся его ресниц, затем губ и шеи.
— Пристаешь к спящему? — сонным голосом прохрипел Чуя и открыл глаза.

Осаму затаил дыхание. Под солнечным светом они выглядели еще ярче. Как бы
много раз он ни пытался описать словами их истинную красоту, ему казалось,
что в мире еще нет таких слов, которые могли бы его удовлетворить.
Так и не дождавшись ответа, Накахара приподнялся, подмял Дазая под себя и

завел его руки за голову. Тот смущенно повернул голову к окну и прошептал:
— Ты очень красив…
— И как я должен реагировать на подобное заявление? — засмеялся он,

покрывая его лицо поцелуями. — Может, мне взять тебя снова, как прошлой
ночью?
Щеки Осаму покраснели. Он спрятал глаза за рукой и прикусил губу.

1126/1179
— Почему тебе так нравится меня смущать?
— Потому что нахожу невероятно милым, что ты еще способен краснеть и

называть меня красивым даже спустя столько лет, — ответил Чуя, ласково
поглаживая его по щеке. — Мне нравится, что когда мы наедине, ты такой…
нежный. И все это только для меня.
В повисшей тишине раздался шорох одеяла. Дазай обхватил Чую ногами и тот
легко поддался вперед. Уткнувшись носом в шею возлюбленного, он закрыл
глаза, прислушиваясь к шелесту листьев за окном. Федор наверняка уже
проснулся и, скорее всего, слышал, чем они занимались ночью. Но он не
чувствовал стыда. Это ведь всего лишь Федор. Отпустит пару колких
комментариев, если будет настроение, или просто промолчит. Впрочем, за
семьдесят лет скитаний он сильно изменился. Стал более молчалив, почти
перестал улыбаться, а его глаза… потухли после смерти Алека.
Иногда Чуе хотелось поднять пальцами уголки его губ. Сказать что-нибудь
смешное, чтобы вызвать хотя бы секундную улыбку. А порой просто крепко
обнять и напомнить, что он больше не один. Осаму, в отличие от тактичного Чуи,
никогда с ним не церемонился. У него был уникальный дар мгновенно выводить
Федора из себя. Тем не менее Накахаре нравились их взаимоотношения. Даже
когда они подтрунивали друг над другом, язвили, беседовали, словно две кобры,
играющие в «сапера» или просто дурачились. Да-а, Осаму умел его «оживить».
Мог заставить и засмеяться, и улыбнуться, когда хотел.
— Осаму… — Чуя пропустил сквозь пальцы белоснежные локоны. — Мне пора

заняться делами. Если ты не выспался, можешь не вставать. Выпустишь меня?
Дазай что-то прошептал, провалился в сон на несколько секунд, а затем открыл

глаза. По утрам он всегда бывал рассеян и податлив. Накахара неловко
прокашлялся. Чем дольше он смотрел на сонного Осаму, тем сильнее
становилось и его возбуждение. Однако после всего, что он вытворял с ним
ночью, совесть не позволяла мешать его сну.
Совершенный кое-как высвободился из объятий, бесшумно поднялся с кровати и
начал собирать разбросанную по полу одежду. Его взгляд остановился на
книжной полке. Посередине стояли фигурки, которые они когда-то подобрали в
магазине комиксов. Каждый взял себе по одной: Гвенвивар — Рюноске, Ясона
Минка — Ясунори, Усаги Цукино — Ацуши, Джа-Джа Бинкса — Чуя и М35 «Мако»
— Осаму.
«…Рики мог спастись, но он вернулся и умер вместе с Ясоном».
Чуя улыбнулся. Ясунори так часто рассказывала эту историю, а он искренне

верил в то, что Рики девчонка, пока Осаму не посвятил его в детали.
Он слегка толкнул пальцем фигурку, чтобы она не выбивалась из ровного ряда,

затем сдул пыль с Гвенвивар. Чуя часто думал о Рюноске. Счастлив ли он?
Простил ли себя за тот поступок? Почему они по сей день не могут встретиться,
сесть напротив друг друга и поговорить? Забыть прошлые обиды и начать все
сначала. Сколько еще лет должно пройти, чтобы прошлое перестало мешать
будущему?
— Тебе обязательно вставать так рано?

1127/1179
Дазай подпер голову рукой, рассматривая обнаженную спину Накахары. Тот
взял зеленую футболку, висящую на спинке кровати, и пожал плечами.
— Да. Иначе обленюсь и буду спать до обеда.
— Не вижу ни одного минуса, — совершенный мазнул глазами загорелые

ягодицы, прежде чем они скрылись за тканью нижнего белья, затем рельефный
пресс и грудь.
— А как насчет… — он прочистил горло и заговорил фальцетом: — Тебе не

кажется, что дни пролетают слишком быстро?
Дазай, смеясь, швырнул в него подушку. Внезапно в комнату влетел ворон. Он

сел на подоконник и расправил мокрые крылья. В клюве он держал рыбу, но
почему-то не торопился ее есть. Совершенные затаили дыхание. Этот
попрошайка никогда не упускал возможности выпросить еду, даже если ее было
вдоволь.
— Г-голодны!
Рыба выпала из острого клюва и упала на пол. Комната заполнилась громким

смехом. Зевс, услышав, что хозяева проснулись, тоже принялся шкрябать дверь
с обратной стороны. В основном он спал с ними в одной постели, но когда они
занимались сексом, Чуя бедолагу выпроваживал в гостиную, так как Осаму не
мог сконцентрироваться из-за пристального взгляда пса. А порой, бывало, Зевс,
услышав стоны хозяина, прыгал на кровать и яростно пытался оттащить от него
Накахару, считая, что тот собирается ему навредить.
Дазай сбросил одеяло и сел, почесывая шею. Весь сон как рукой сняло. Из окна
тянуло запахом жареного мяса, картошкой и лесной прохладой. Федор давно не
спал. Он слышал, как громко хрустит гравий под его ногами. Прошла неделя с
тех пор, как вернулся Достоевский и Осаму все еще не мог поверить, что это
правда.
Он часто подрывался посреди ночи, подходил к комнате совершенного и долго

стоял под дверью, слушая его дыхание. Временами он сидел в гостиной, перед
камином, и до самого рассвета подкидывал дрова в огонь, прислушиваясь к
голосу Федора. К его крикам, беспокойному метанию и судорожным вздохам.
Иногда он стучал и, ничуть не стесняясь своей навязчивой паранойи,
признавался ему, что боится однажды найти на столе прощальную записку. И
Чуя, и Дазай оба боялись потерять друга спустя семьдесят лет ожиданий.
Зачем нужна чертова регенерация, если она не в состоянии склеить разбитое

сердце?
— Помнишь, какой сегодня день? — спросил Чуя, поцеловав его в висок.
— Обход? — ответил он, собирая волосы в пучок.
— Да. Возьмем с собой Федора. Ему общение не помешает.
Дазай натянул нижнее белье, короткие белые шорты и огромную фиолетовую

футболку. Накахара обвел его странным взглядом с ног до головы и нахмурился.
1128/1179
— Ты так пойдешь в деревню?
— А что такое?
— Мамору с тебя глаз не сводит. Ты намеренно его провоцируешь?
— Влюбленность Мамору — это проблема только самого Мамору. А мне, — Осаму

посмотрел на плотные черные джоггеры Чуи и приподнял бровь, — жарко.
Он прошел мимо, щелкнул его по носу. Накахара закрыл глаза и громко

выдохнул. Он был ревнив и даже не пытался этого отрицать. Дазай же, зная о
собственнических замашках и вспыльчивом характере своего возлюбленного, не
упускал возможности лишний раз с кем-нибудь пофлиртовать. Особенно с
застенчивым Мамору, который терял дар речи в его присутствии, начинал
краснеть и заикаться. Осаму Дазай тоже не отрицал, что ему временами
нравилось дразнить Чую. Наблюдать, как он поправляет на нем одежду,
демонстративно держит его за руку, прижимает к себе, а затем, вернувшись
домой, на протяжении всей ночи грубо втрахивает в кровать. Такой Чуя в
постели ему ужасно нравился, но на грубость Накахару постоянно приходилось
провоцировать.
Открыв входную дверь нараспашку, он встал на пороге, потянулся и вдохнул

свежий запах гор. Кругом их окружала природа: реки, озера, бесконечные горы
и леса. Камикоти принадлежал им. Когда-то его тянуло обратно в убежище, так
как тишина сводила с ума, однако сейчас Дазай не мог представить себя в
другом месте. Ему нравилась их хижина на берегу озера. Огороды и сады,
небольшое хозяйство, домашние питомцы и Чуя Накахара, которого он столько
лет безответно любил, боясь быть отвергнутым.
— Доброе утро!
— Ага… — ответил Достоевский, снимая куски мяса с шампура. Осаму развернул

стул спинкой вперед и сел, закинув на него руки. На столе в двух неглубоких
деревянных мисках лежали вареные яйца, печеная картошка и зеленый лук.
Федор молча поставил перед ним тарелку с жареным мясом и, опустившись на
корточки, принялся нанизывать новую партию на шампуры.
— Как спалось? — спросил Дазай. Его взгляд переместился с рук Федора на

озеро. Орландо, все это время круживший над лодкой, сел на плечо хозяина.
— Если не хочешь краснеть, не задавай мне этот вопрос.
Осаму неловко поерзал на стуле. Из хижины вышел Чуя с полотенцем на плече.
— Это олень? — оценивающе спросил он, присев на одно колено перед

разделанной тушей животного.
— Да, утром пристрелил. К слову, крутой арбалет.
— Правда? — воодушевился Накахара. — Я его немного модифицировал. Но

тетиву не помешало бы поменять.
— По-моему, прицел на нем лишний, — Федор протянул три железных шампура.

1129/1179
Чуя встал возле мангала, краем глаза любуясь Осаму, который уныло жевал
зеленый лук, отбиваясь от Зевса, пытающегося вылизать его лицо.
— Да-а, но согласись, смотрится круто.
— Кстати, насчет обхода. Пойдешь с нами? — спросил Дазай, перегнувшись

через стол.
— Обход?
— Тут есть деревушка неподалеку. Мы с Осаму раз в неделю наведываемся туда.

Убиваем мутированных, если они бродят поблизости, и помогаем людям, чем
можем. В деревне всего несколько семей, половина из которых старики. А если
совсем откровенно, иногда нам просто хочется посмотреть на людей и провести
вечер в большой шумной компании.
— Тебе понравится. Они хорошие люди. А молодежь, можно сказать, у нас на

глазах выросла, — Осаму отправил в рот кусок мяса и как-то странно
ухмыльнулся. Федор задержал на нем взгляд, затем посмотрел на Чую.
— Это все, что мне нужно о них знать? — осторожно спросил он.
Совершенные заговорщически переглянулись. Дазай обошел стол и тоже сел на

корточки, возле разделанной туши оленя. Над их головами кружили комары,
которых Орландо лениво отгонял взмахом крыла. Зевс, истекая слюной,
пристально смотрел на миску с мясом, выжидая подходящий момент, чтобы
украсть несколько кусков.
— В общем… Когда мы только пришли в Камикоти, Харуми уже была беременна

от Эйджи, — он сощурил желтые глаза. — Но…
— А кто такие… эти Харуми и Эйджи? — справился Федор. Все трое подвинулись
еще ближе, едва ли не соприкасаясь головами. Дазай посмотрел на воробьев,
севших на носовую палубу деревянной лодки, и продолжил:
— Ладно, начну сначала. Харуми — дочь Нанако-сан и Ясуши-сана. А Эйджи —

сын Чико-сан и Сакурай-сана. Это две разные семьи.
— Та-ак, — протянул Достоевский, кивая. — Пока все понятно.
— Нанако-сан и Чико-сан лучшие - подруги. Поэтому они решили свести своих

детей. Сродниться, скажем так.
— Они забыли, где живут? Ей-богу!
Накахара прыснул. Дазай шикнул на обоих.
— А что тут плохого? Людей и так мало. Пусть себе размножаются. К тому же в
Камикоти довольно тихо. Так вот. У Харуми есть младший брат — Шима,
который, как нам с Чуей показалось при первом знакомстве, странно поглядывал
на сестру.
— Странно, это как?
1130/1179
— Ну, скажем, с вожделением, — прошептал он.
— Оо-о… — Федор скривился.
— Старики, конечно, ничего не замечали. У них все мысли были только о

свадьбе, объединении домов и хозяйства. Через два месяца Эйджи сделал
Харуми предложение и спустя несколько лет у них родился Юки. Копия Шимы!
Та же родинка на щеке, те же глаза и нос! Еще через два года появился Мамору.
Этот пошел в Эйджи.
— С чего вы взяли, что Юки от Шимы? Все-таки они брат и сестра.

Неудивительно, что ребенку передалось некоторое сходство, — тихо ответил
совершенный, наклонившись еще ближе.
— Парни, а почему мы шепчемся? — озадачено спросил Чуя. Все трое

напряженно переглянулись.
— Вот придем в деревню и посмотрим. Сразу переобуешься, — Дазай поднялся,

закрывая ладонью глаза от солнечных лучей. На самом деле его не так сильно
интересовала личная жизнь этих людей, однако он готов был поддержать
любую тему, лишь бы взбодрить Федора и завлечь его в разговор.
«Чем он занимался на протяжении семидесяти лет?».
Это вопрос не давал ему покоя целую неделю. За все время их знакомства Федор
был образцом сдержанности, в отличие от Осаму, который редко мог управиться
с гневом или голодом. Он по сей день стыдился своих поступков в прошлом, хоть
и пытался не думать о них. Достоевский как-то вскользь упоминал, что у него
была веская причина контролировать себя. Ему помогали чувства, которые были
сильнее любой злости и сводящего с ума голода. Желание оберегать и страх
навредить.
Федор Достоевский замахнулся на Александра всего один раз. И испуг, который

он увидел в его глазах в то мгновение, отрезвлял его все последующие годы. Он
так боялся ему навредить, из-за чего даже в самых безвыходных ситуациях
срабатывал инстинкт: «не причинять боль Алеку».
Дазай много лет корил себя за неумение поступать подобным образом. После
того случая, когда он едва не убил Чую, запертого с ним в клетке, он не
придумал ничего лучше, кроме как покидать ребят на время очередного
приступа «безумия». Но сейчас его интересовал отнюдь другой вопрос. Как
Федор сдерживает себя теперь, когда не стало Алека? Как подавляет
инстинкты? Может, он научился сосуществовать с вирусом? Впрочем, если не
бросаться из крайности в крайность, как это делал он, жить в мире с самим
собой было не так тяжело.
***
Дазай закинул рюкзак за спину и погладил Зевса, стоящего рядом. Чуя, присев
на одно колено, завязывал шнурки. Федор унес остатки оленьей туши в погреб.
Осаму нравились обходы. Пешком они проходили много километров.
Карабкались по горам, шли через лес, пересекали реки, высоко подвернув
брючины и взяв обувь в руки. Конечно, был более короткий маршрут, но сон под
1131/1179
открытым небом навевал приятные воспоминания.
Щебет птиц, скрип веток, шорох листьев, журчание воды и тихий треск огня.
Раньше они все вместе собирались перед костром и гадали, изменится ли когда-
нибудь мир к лучшему. Пили чай, передавая использованный пакетик от одного
к другому, делили пачку сухарей между собой и жевали вяленое мясо, тихо
переговариваясь и подшучивая друг над другом.
Когда наступала очередь Осаму караулить, Чуя часто составлял ему компанию,
ссылаясь на бессонницу. Ночью все было иначе. Их разговоры, взгляды,
случайные прикосновения и неловкие фразы. Иногда Ацуши раздраженно
вылетал из палатки и сидел с ним до самого утра, не желая возвращаться
обратно из-за очередной мелкой ссоры с Рюноске. Он был на удивление
приятным собеседником, когда бывал серьезен и не придуривался. С Акутагавой
же было приятно молчать. Они смотрели на небо и разглядывали звезды,
временами подкидывая хворост в костер. С Ясу всегда было о чем поговорить.
Начиная с детства Чуи и заканчивая нелепыми сплетнями. Они садились совсем
близко, чтобы никто не мог их подслушать, и долго шептались, порой глупо
хихикая и похлопывая друг друга по спине. Что-что, а посплетничать с Ясунори
Осаму обожал. Особенно перемывать косточки Чуе.
— Боги, почему так жарко…
— Боги давно нас покинули, — ответил Чуя, вытирая мокрый лоб. — Подумали,
ну эту планету к черту, и внесли ее в черный список.
— Жарко, потому что все надо планировать заранее, — флегматично произнес

Федор. — А не выходить, когда солнце в зените.
От земли поднималось марево. Все вокруг замерло, а от теплого ветра

становилось только хуже. Дазай приложил ладонь ко лбу, а затем поморщился,
врезавшись в паутину. Пот стекал по его спине и вискам, солнце пекло голову, а
на небе не было ни облачка.
— Эй, солнце! — крикнул он, распугав птиц вокруг. — Возьми выходной, кретин!
Чуя засмеялся. За деревьями мелькнул костлявый хвост. Раздался топот, чей-то

писк, затем тихое рычание. Химера бесшумно преследовала их. Иногда она
обгоняла парней, а иногда, услышав какой-нибудь звук, исчезала на некоторое
время. За три часа они не наткнулись ни на одного мутированного. Вероятно,
благодаря питомцу Дазая, который расчищал им путь. Чуя каждый раз
удивлялся разуму этой твари. Осаму она оберегала, словно родное дитя. Связь
между ними появилась много лет назад, когда совершенный бесстрашно
протянул руку и коснулся ее сердца. По крайней мере так говорил сам Осаму, в
чем Чуя сильно сомневался. Бесстрашно это существо погладил бы только
безумец.
В лесу было душно, однако все трое знали, что поблизости должна быть река, и
только эта мысль поддерживала в них боевой дух. Чуя, цокнув, снял рубашку и
обвязал ее вокруг пояса, оставшись в старой растянутой майке, которая почти
ничего не скрывала. Дазай взглянул на него исподлобья, странно улыбнулся и
прикусил губу. Каждые полминуты он поднимал голову, разглядывал его
жилистые руки и крупные вены на них. А когда Накахара наклонялся, чтобы
убрать с тропинки сухие ветки, или прикладывал к чему-то силу, Осаму, не
скрывая своего восхищения, любовался игрой мускулов на его спине.
Федор закатил глаза и ускорил шаг. Еще никогда он так не проклинал свой слух,
1132/1179
как на протяжении всей этой недели. Неужели эти двое не перенасытились друг
другом за семьдесят лет? Впрочем, не это ли называют любовью? Когда спустя и
сто лет твоя вторая половинка глаз от тебя не может отвести.
Зевс облизал его ладонь и принялся бегать вокруг, подняв сухую ветку. В
глубине леса жара ощущалась не так сильно. Воздух, конечно, был теплый,
однако тень над головой стала долгожданным спасением. Федор взял ветку,
которую принес ему Зевс и швырнул. Собака тут же умчалась, вывалив язык от
радости. Орландо то исчезал, то появлялся, вероятно, тоже выслеживал добычу.
В лесу стояла тишина. Небо закрывали высокие старые деревья. Над головой
щебетали птицы и кружила мелкая мошкара. Тропинка почти полностью
заросла, и потому каждый раз приходилось высоко поднимать ногу, чтобы
растоптать траву или смять огромные кусты папоротника, крапивы или ежевики.
Сначала они убирали их палками, но это занятие всем троим быстро наскучило.
Федор, почувствовав, как что-то упало на его голову, озадаченно коснулся

макушки, вытащил колючку из волос и резко повернулся, сощурив глаза. Дазай
сделал вид, что стряхивает пыль с футболки, но Накахара выдал его коротким
кивком.
— Чуя! — возмутился Дазай. — Это предательство!
— Да, — согласился он, обмахиваясь ладонью. — Ради этого дня я годами водил
тебя за нос.
Федор огляделся по сторонам, оторвал колючий куст ежевики и гаденько

усмехнулся. Осаму попятился, выставив вперед руки.
— Что ты собираешься с этим делать?..
— А ты как думаешь? — ответил Достоевский, медленно надвигаясь на него.
— Неужели за семьдесят лет ты так и не научился прощать людей? Федь… —

Дазай нервно улыбнулся. — Господин?
Федор резко сорвался с места, а Осаму, испуганно вскрикнув, тут же дал деру.
Чуя, покачав головой, поправил сумку на плече и побрел дальше, уткнувшись в
карту. Истеричный смех Осаму доносился откуда-то издалека. Зевс, умчавшийся
за парнями, вернулся на удивление быстро и встал по правую руку от Накахары,
незаметно принюхиваясь к карману его джоггеров, в котором, вероятно, лежала
еда.
Этим путем они шли очень редко. В основном, когда отслеживали

мутированных, либо хотели поплескаться в реке. Вода в ней была холодной, так
как текла она откуда-то из гор. Иногда они натыкались на старенькие родники и
набирали воду в дорогу. Осаму их обожал. Он мог подолгу ходить вокруг,
щупать старые плиты, покрытые мхом, изучать выгравированные на них
надписи и рисунки. В таких местах витала необычная атмосфера, словно они
пересекали невидимый барьер и оказывались в другом измерении. Вокруг
родника всегда стояла прохлада и висела тень. Трава казалась зеленее, шорох
деревьев отдавал чем-то жутким, кусты папоротника и лианы были гораздо
крупнее и отличались по цвету.
1133/1179
Чуя снял сумку и проверил запасы воды. Сворачивать с пути он не хотел по двум
причинам. Во-первых, на роднике Осаму задержит их еще на полчаса,
восхищаясь каждой мелочью поблизости, а во-вторых, ему не терпелось скорее
добраться до реки, так как пот с него стекал градом. Он снял резинку с волос,
тряхнул головой и начал собирать новый пучок, пытаясь захватить каждую
прядь, прилипшую к шее. Голос Осаму отдалялся, а вскоре совсем исчез.
Накахара напряг слух и услышал треск сухих веток, затем всплеск воды.
— … Федор! — Дазай, смеясь, забежал в реку и согнулся пополам, пытаясь

отдышаться. Убегать от совершенного до этого дня ему никогда не приходилось.
— Мир! Боже… Ты старше меня, будь разумнее!
— Ты вспоминаешь о моем возрасте, только когда тебе это выгодно, паршивец.

Назови хоть одну причину не огреть тебя этой веткой по заднице?
— Одну я точно знаю! В глубине души ты гораздо добрее. А еще… еще ты

невероятный! — поспешил добавить он, заметив, как тот скептически приподнял
бровь. — Тебе, наверное, такое часто говорили, а?
Достоевский встал на берегу, сложив на груди руки. Несмотря на невозмутимый

вид, щеки у него покраснели от бега, и дыхание было неровным.
— Ужасная попытка. Попробуй еще раз.
Дазай взглянул на колючий куст ежевики и вновь расхохотался. Звонкий смех

потонул в громком шуме воды.
— Ладно-ладно. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.
— Так… продолжай, — совершенный одобрительно кивнул.
— И поэтому готов выполнить любую твою просьбу! В рамках разумного.
Федор задумчиво переступил с ноги на ногу и потер мокрую от пота шею. Он

был одет легко: камуфляжные шорты карго, футболка оливкового цвета и белая
бейсболка, из-под которой торчали выбившиеся локоны. Тем не менее ему
казалось, словно кто-то обернул пакет вокруг его тела, до того было душно. Он
подцепил носком кроссовок, стянул его, затем второй. Мелкие камушки на
берегу приятно покалывали пятки. Спустя минуту холодная вода и ил накрыли
его ноги по щиколотки. Орландо сел на небольшой булыжник, покрытый мхом,
приподнял одно крыло и начал чесаться.
— Звучит слишком бесформенно и прозрачно. Хочешь таким образом слезть с

крючка?
Поблизости раздался голос Накахары:
— Как насчет помять нам спину?
Лицо Дазая удивленно вытянулось. Федор и Чуя, усмехнувшись, стукнулись

кулаками. Ни для кого не было секретом, как Осаму ненавидел делать массажи.
Он не мог долго усидеть на одном месте. Его либо клонило в сон, либо он
постоянно на что-то отвлекался, словно ребенок. Хозяйство, сады и огороды
требовали немало усилий. Порой это изматывало даже совершенных, несмотря
1134/1179
на огромную силу и быструю регенерацию. Скорее, это была просто усталость
после тяжелой работы, а способов расслабиться было не так много.
— По-моему… вы все уже решили за меня, — обреченно ответил Дазай, сев на

небольшой мокрый булыжник, который обтекала вода. Зевс прыгал вокруг
Федора, норовя вылизать его лицо. Чуя сбросил рюкзак на землю, опустился на
корточки и начал вытаскивать давно остывшие закуски. Достоевский что-то
протараторил и побежал вдоль берега, поддразнивая Зевса куском вяленого
мяса.
Накахара поднял голову и замер, едва взглянув на Осаму. Он все еще сидел на
булыжнике, положив подбородок на согнутое колено, и водил второй ногой по
дну реки. Ветер ерошил его волосы, на губах играла легкая улыбка. Длинная
растянутая футболка, когда-то принадлежавшая Накахаре, сползла, оголив одно
плечо, а короткие шорты открывали прекрасный вид на его стройные ноги с
россыпью родинок. Чуя поставил контейнеры с закусками на землю, резко
поднялся и зашел в воду прямо в берцах.
— Чуя?..
Накахара молча поднял растерявшегося Дазая на руки и накрыл его губы

своими. Федор, глядевший на них с другой стороны берега, улыбнулся.
***
— А я ему говорю: ишь, удумал, паскуда! На огород мой позарился! На моих

курочек! Че-ервь в человеческом обличии!
— Бабушка… — пристыжено пробубнил Мамору, закрыв лицо ладонью.
— Что, бабушка?! — рявкнула Чико. — Ты понятия не имеешь, как мы тут

выживали, когда все только началось. Убийства, грабежи, насилие!
Безнаказанность сводила людей с ума! Все в Камикоти бросили свои дома и
бежали в Токио, надеясь, что там окажутся в безопасности. Только в Токио и без
них проблем хватало. Пока в крупных городах люди убивали друг друга, мы,
оставшиеся, выживали, питаясь черствым хлебом и протухшей едой.
Зараженные сновали по улицам, а мы чувствовали себя канализационными
крысами, которые не могли выйти в дневной свет, чтобы найти пропитание. Я
знаю цену каждой курице в этом дворе, дитя! Так что не смей меня затыкать! А
устыдить тем более не получится!
— Он всего лишь хотел сказать, что ты ведешь себя слишком вызывающе при
гостях, — заступился за внука Сакурай, но тут же сконфузился под грозным
взглядом жены. Чико была довольно грубой женщиной, резкой и своенравной, но
тем не менее сердце у нее было доброе.
Федор и Дазай, несмотря на проникновенную речь Чико, слушали ее вполуха, так

как были заняты разглядыванием Юки и Шимы.
«Я ведь тебе говорил», — мысленно произнес Осаму, поиграв бровями.
«Это всего лишь внешнее сходство», — заупрямился Федор.
1135/1179
«Ты просто не хочешь признать, что я прав, а ты нет!».
— Кхм… — Чуя негромко прочистил горло и пихнул Дазая в плечо. Тот резко
выпрямился, а Достоевский натянул свою фирменную улыбку.
На этот раз обход не занял у них много времени. Лишь время от времени они
натыкались на разорванные тела зараженных, которые оставляла Химера. В
Камикоти почти всегда бывало тихо. Как и говорила Чико, большинство людей
покинули эти края, а потому и инфицированные забредали сюда крайне редко.
Тех, кто заразился много лет назад после вспышки вируса, они убивали своими
усилиями. Делали ловушки, заманивали их в амбары или заброшенные дома,
после чего поджигали. Патронов и оружия у них было мало, да и звуки
выстрелов привлекали внимание.
Первые недели были самые страшные, и Чуя прекрасно помнил их, словно это
было только вчера. Помнил, как услышал жуткий крик и высунулся из окна своей
комнаты. Его соседка, из спальни которой он выскользнул всего пару часов
назад, укусила беременную женщину. Оторвала ей пол-лица и упала на землю в
страшных судорогах. Прохожие все снимали на телефон, не подозревая, что уже
через полчаса в тихом квартале развернется настоящая бойня.
— Какие они гости? — рассердилась Чико. — Эти мальчики мне, как сыновья.
Вон, еще третий появился.
Чуя, Осаму и Федор неловко переглянулись. В деревушке они всегда были

желанными гостями. Местные люди знали об их странной природе, но ничего не
имели против. За долгие годы пребывания в этих краях они сдружились со
всеми и никогда не отказывали в помощи, если она требовалась. Бывало, кто-то
просил помочь подлатать крышу, сдвинуть старую проржавевшую технику,
поднять что-то тяжелое или избавиться от мутированных, которые забредали на
территорию деревни.
Много лет назад Осаму и Чуя два дня искали двенадцатилетнего Мамору,
который сбежал из дома, поссорившись с братом. Они нашли его в лесу,
затаившегося в небольшой впадине. Замерзшего, голодного, заплаканного и с
вывихнутой ногой. До самого дома Осаму нес его на руках, и в тот же день он
украл сердце мальчишки. Сейчас Мамору стукнуло восемнадцать лет, и каждый
раз, когда он смотрел на Дазая, начинал неистово краснеть. Юки, старший брат
Мамору, тот еще бес и задира, души не чаял в Накахаре. Но в отличие от
безответно влюбленного брата, Юки Чуей восхищался и жадно глотал каждое
его слово.
— Почему бы вам не перебраться в деревню? — с надеждой спросила Харуми.

Нанако и Тоширо громко фыркнули. Этим вечером на веранде собралось много
людей. Половина пришла из любопытства, чтобы поглазеть на новое лицо, а
остальные — чтобы просто провести время в приятной компании. Перед
деревянным настилом Юки и Сакамото чистили овощи. Сакурай и Ясуши тушили
мясо. Мамору следил за огнем, время от времени встревая в разговор.
— Сколько можно об этом спрашивать, — Нанако махнула рукой. — Не хотят они

к нам. Пусть молодые живут отдельно.
— Они только выглядят молодо, бабуль. Но по возрасту могут составить тебе

конкуренцию, — произнес Юки и все вокруг захохотали.
1136/1179
Дазай лежал, подперев голову рукой, и смотрел на звезды. Ночное небо было
ясным. Под настилом и в траве стрекотали сверчки. Зевс сидел напротив котла
и, облизываясь, пристально наблюдал, как Сакурай разделывает мясо. Мика
дергал его за хвост, пытаясь привлечь внимание, но концентрацию Зевса в этот
миг не нарушила бы даже появившаяся за его спиной Химера. Чуя сидел возле
Осаму, прислонившись спиной к его груди. А Федор, свесив босые ноги с
веранды, заворожено смотрел искры, вылетающие из огня. Дазай лениво водил
свободной рукой по его ладони и вполуха слушал причитания Чико и Эйджи.
— … и я сказала ему, что понятия не имею! Лицо мне его не понравилось, —

фыркнула Чико, размазав комара по щеке. — Вы бы глаза его видели. Жуткие
такие. Змеиные. Еще светились, прямо как…
Чуя спиной почувствовал, как напрягся Дазай. Федор резко повернулся и

взглянул на Чико. Вокруг повисла тишина.
— Не стоит беспокоиться. Я спровадила его, — тут же заверила она, заметив, как

все трое переменились в лице. — Ни слова про вас не сказала.
— Чико-сан, — как можно спокойнее произнес Дазай, положив ладони на ее

плотные округлые плечи. — Можете еще раз все пересказать и описать этого
парня?
— Конечно, могу! Память у меня отменная, несмотря на возраст, — она

поправила подол летнего зеленого платья и положила маленькие мозолистые
ладони на согнутые колени. — На вид ему было лет двадцать пять. Рыжий такой,
зеленоглазый… веснушчатый немного. И высокий, как жердь. Спрашивал у меня,
не видела ли я двух парней, и описал вас точь-в-точь! Я подумала, ничего
хорошего от него не жди.
— Ба, он выглядел безобидным, — произнес Мамору. — Ты даже не выслушала

его толком.
— А с чего мне его слушать?! — прикрикнула она. — Ты глаза его видел? Наши
мальчики может и хорошие, а за других я поручиться не могу. Вдруг у него что
дурное на уме было? Ушел и хорошо!
Мамору потупил взгляд и покраснел. Однако на этот раз не от смущения. Ему

было стыдно за бабушку. Часто того не замечая она вела себя крайне
бесцеремонно.
Федор закрыл глаза и потер переносицу.
— Когда он приходил? — негромко спросил Чуя, правой рукой не спеша массируя

шею Осаму. Достоевскому был знаком этот завуалированный жест. В отличие от
остальных совершенных, Дазай мог повести себя непредсказуемо из-за
особенности вируса. Любая вспышка гнева могла привести к мгновенной
защитной реакции, и Чуя готов был в любую секунду придавить его к полу.
— Дня четыре назад, — ответила Чико, поскребывая седую голову канзаши.
— Еда почти готова! — крикнул Сакурай. Мужчины, возившиеся у котла, едва ли

слушали их разговор. Харуми быстро поднялась, поправила волосы и жестом
велела Юки следовать за ней.
1137/1179
— Я принесу тарелки.
— А чего все приуныли? — озадаченно спросила Чико.
— Этот юноша был нашим другом, — мягко ответил Федор и, заметив, как она
искренне забеспокоилась, поспешил утешить ее. — Вашей вины здесь нет, Чико-
сан. Откуда же вам было знать?
— И уже ничего не поделать? — с ужасом спросила она, схватив его за руку.

Достоевский улыбнулся и похлопал ее по ладони.
— Боюсь, что нет.
***
Дазай лежал, уткнувшись носом в шею Накахары. Тот задумчиво перебирал

белые волосы, время от времени оставляя на его макушке короткие поцелуи.
Федор, подложив руку под голову, лениво дрыгал ногой. Лодка медленно плыла
по озеру. Они провели в деревне почти два дня и вернулись всего пару часов
назад. Все эти два дня Осаму был как в воду опущенный, и сколько бы Чуя ни
пытался его развеселить, все было напрасно.
— … он ведь не дурак, Осаму, — Федор закинул ногу на ногу и затянулся

самокруткой. — Чико-сан не умеет врать. Кай наверняка раскусил ее.
Накахара протянул руку, и Достоевский передал ему самокрутку.
— Федор прав. Если это был Кай, он нас найдет.
— А нам все это время сидеть сложа руки?
— Ну, разбредемся мы по всему Камикоти, а наш красавец возьмет и заявится,

когда здесь никого не будет. Так, по-твоему, лучше?
— Нет… — согласился Осаму и громко вздохнул. — Просто… это тяжело, Федь.

Мы тебя ждали столько лет. Теперь еще и Кай. Ей-богу, что за привычка у вас
уходить по-английски!
— Тогда мне это было нужно, — тихо ответил он. — Одиночество.
Дазай приподнялся. Это был его шанс расспросить Федора обо всем. О причинах
ухода. О том, чем он занимался на протяжении всех этих лет. Что он чувствует
сейчас? Ему стало легче… хоть самую малость? Эти вопросы не давали ему глаз
сомкнуть всю неделю, но он боялся ворошить прошлое. Никто не знал, что у
Достоевского на уме. О чем он думает и насколько излечился от чувств к
человеку, которого давно не было в живых.
— Где ты был… все это время?
И все-таки он сделал это. Затронул тему, поднимать которую было слишком

рано. Но когда наступит тот самый час и наступит ли вообще? Федор однолюб,
преданный всей душой одному человеку. Подходящего часа не будет никогда.
Зато здесь и сейчас его окружают друзья, готовые разделить всю его горечь и
1138/1179
боль. Когда Александр скончался, Федор отринул всех и замкнулся в себе. Он
сходил с ума, напивался сутками напролет, терялся в мучительной боли,
которую не мог обуздать. Тогда его раны были слишком свежими, а
единственный человек, который сумел бы остановить его саморазрушение, и
стал причиной его конца.
— Это были не самые приятные семьдесят лет, — меланхолично ответил

Достоевский, черпнув рукой воду. — Я… опустился на самое дно.
— Что ты имеешь в ввиду? — Дазай погладил его по колену.
— Мой самоконтроль был выстроен вокруг Александра. Он был моим голосом

разума. Стеной, которая удерживала все плохое, что было во мне. Но когда его
не стало… все потеряло смысл. Я поддался своему безумию и начал убивать.
Просто так, из прихоти. Зверь внутри меня жаждал крови. Я отключался на
целые сутки, иногда на недели. Просыпался в разных местах, с ног до головы
покрытый человеческой кровью, — Федор с отвращением взглянул на свои руки
и поморщился. Чуя и Осаму слушали его молча, затаив дыхание. — Так
продолжалось несколько месяцев. В редкие минуты, когда мое сознание
прояснялось, я вспоминал от чего бегу и жаждал снова забыться, потому что
боль потери… она не оставляла меня ни на минуту. Мое сердце постоянно
болело. Кровоточило. Я словно попал в ад, из которого не было выхода. Я не мог
даже убить себя, чтобы присоединиться к нему.
Дазай поджал губы. Чуя хмуро смотрел на самокрутку и растирал ее пальцами.
— Но однажды ведь это закончилось? — спросил он, подняв на совершенного

яркие голубые глаза.
— Да, закончилось, — Достоевский чему-то усмехнулся, вытащил из маленькой

коробочки новую самокрутку, затянулся и выдохнул облако дыма. — Однажды я
очнулся на окраине города. Весь в спекшейся крови и в грязной пыльной
одежде. Понятия не имею, чем занимался все это время, но, открыв глаза, я
увидел перед собой ребенка.
— Ребенка? — в напряжении переспросили Дазай и Чуя.
— Я не причинил ему вреда, — ответил он, отогнав комара, летающего перед

лицом. — Напротив, он вернул меня к жизни. Этот ребенок… был так похож на
него в детстве. Светлые волосы, добрые доверчивые глаза, такая же улыбка,
увидев которую невольно улыбнешься в ответ, — на глазах Федора выступили
слезы, но он, казалось, этого не замечал. — Он спросил меня: тебя кто-то
обидел? Ты весь в крови. Знаешь, отец учил меня драться. Хочешь, я буду тебя
защищать? Этот мальчишка… блять…
Повисла тишина. Федор свесил голову и зарылся руками в волосы. Чуя слегка
сжал его плечо.
— Федь… — мягко позвал Осаму.
— Он появился именно в тот момент, когда я почти сломался. Я смотрел на него

и думал… — он шмыгнул носом и быстро вытер глаза. — А вдруг это мой
Александр? Вдруг, он что-то хочет мне сказать? Пытается спасти меня даже с
того света. Я буду тебя защищать? Так он сказал.
1139/1179
Дазай переплел пальцы с Чуей и прислонился головой к плечу Федора. Ему было
страшно даже подумать, как бы он повел себя на месте друга. Тоже отдал бы
контроль над своим телом, чтобы сбежать от реальности? Нет, он поступил бы
куда безумнее. Выкопал бы останки Накахары, либо навсегда остался бы жить
там, где похоронено его тело. Он бы не смог уйти, как сделал это Федор. Не смог
бы оставить даже его труп. Землю, которой касались его кости. Впрочем, он
рассуждал подобным образом спустя много лет совместной жизни. Когда их
души переплелись, став одним целым. Когда один не мог жить без другого.
— Кем был этот ребенок? — вдруг полюбопытствовал Чуя.
Достоевский не торопился с ответом. Весло тихо ударилось о бортик лодки. Под

светом луны деревья и горы отражались в прозрачной воде. Ворон сидел на
телескопе, пристально разглядывая хозяина красными глазами.
— Это была семья из трех человек, — прошептал он, все не поднимая головы. —
Я познакомился с ними, и вместе мы путешествовали почти год. Пока они не
узнали, кто… что я такое.
— Они, — Дазай нервно содрал сухую кожу с губ, — начали бояться тебя?
— Это естественная реакция, Осаму. Пусть они и твердили обратное, я замечал,

как они напрягались, стоило мне подойти к мальчику. Спустя несколько дней я
сообщил им, что желаю дальше путешествовать один. Наверное, это было
лучшее решение из всех возможных, так как я начал привязываться к Ноа.
— Ты оставил их? — удивился Чуя. — Но ведь мутированные…
— Я рассказал им про лагерь в Йокогаме и убедил отправиться туда. Неделю

тайком следовал за ними, пока их фигуры не скрылись за воротами убежища.
— Ты был так близко, — произнес Дазай. — Неужели не было соблазна

вернуться?
— Нет, — Федор посмотрел на небо. Осаму два часа пытался показать им

Большую медведицу, но они упорно ее не замечали. Звезды, как звезды. — На
самом деле я не хотел видеть лагерь. Не хотел видеть даже его стены. Мне
надоели вечно недовольные лица, бунты, заговоры, жажда власти и алчность
всех этих людей. Я никогда не думал, что лагерь так разрастется. Не
планировал брать на себя ответственность за чужие жизни. Но Алек видел во
мне только лучшее и я пытался соответствовать. Впрочем, я был бы не против
повидать одного старого друга.
Акселя, догадался Дазай. Как-никак этот парень стал его телохранителем, когда
ему стукнуло четырнадцать, а вскоре и верным другом. Он и сам по нему скучал,
однако убежище все еще оставалось для него огромным склепом, в котором
лежали тела дорогих ему людей.
Орландо, улетевший несколько минут назад, внезапно бросил на колени

Достоевского рыбу и вновь сел на телескоп, расправив мокрые крылья. Тот
удивленно уставился на нее.
— Ему не нравится, когда ты грустишь, — Чуя осторожно коснулся клюва ворона.

1140/1179
— Моя Химера тоже…
— Утешай себя, — ответили Накахара и Федор одновременно. Дазай едва не

задохнулся от возмущения.
— Но я не вру! Когда я был слеп…
— Когда притворялся слепым, — поправил Чуя. Достоевский, грустивший еще

минуту назад, захохотал. Осаму каждый раз злился, когда тот парировал этой
фразой.
— Я. Был. Слеп! — с нажимом на каждое слово буркнул он. — И моя Химера

заботилась обо мне! А у тебя даже питомца нет.
— Как же? — Чуя приподнял бровь. — У меня есть ты.
Дазай опасно сощурил желтые глаза и в следующую секунду, схватив его за

ноги, выбросил за борт лодки. Раздался всплеск воды, а затем громкий смех.
Совершенный раздраженно уставился на Федора. Тот резко перестал смеяться и
выставил перед собой руки.
— Не надо, я сам, — осторожно произнес он и спрыгнул следом за Накахарой.

Тут настал его черед смеяться. Он отбросил рыжие волосы назад и протер лицо.
Мокрая футболка прилипла к телу, обрисовывая контуры груди и живота. Дазай
незаметно мазнул его взглядом, а затем фыркнул. Спустя пару секунд из воды
вынырнул Федор и тряхнул головой, словно пес.
— Детка, ты не пустишь нас обратно? — справился Чуя, обвив шею Федора

обеими руками со спины.
— До берега как-нибудь доплывете, — беззаботно ответил он и слегка толкнул

треногу в сторону, чтобы сесть на бак лодки. Так смотреть в телескоп было
удобнее.
Совершенные, обмениваясь колкими шутками, поплыли к берегу. Дазай

несколько минут смотрел им вслед, а затем тихо выдохнул и отвернулся. Целый
день его не покидала хандра, которую он пытался всеми силами скрыть. Может,
причина была в Кае, а может и во всех сразу. Федор ушел из лагеря, не
обмолвившись и словом, Эрскин убежал после смерти Ацуши, Рюноске годами
где-то слонялся с близнецами и ни разу не намекнул о том, что он жив. Неужели
он был настолько плохим другом?
Дазай поджал губы и неторопливо провел рукой по оптической трубе. Где-то на

ней облупилась краска, а где-то появились царапины и мелкие сколы. Много лет
назад, когда они еще жили в убежище, этот телескоп Чуя подарил ему на день
рождения. Осаму берег его, как мог, во время путешествий почти не вытаскивал
из чехла, но время все равно взяло свое.
Он облокотился о бортик лодки и закрыл глаза. Он скучал. Скучал по тем, кто

ушел и по тем, кого давно не стало. Федор как-то сказал, что боль утраты
никогда не исчезнет. Разве что… притупится с годами. От этой проклятой метки
уже не избавиться.
1141/1179
Вдруг с берега стали доноситься веселые голоса и свисты. Три фигуры прыгали
на месте и махали руками, пытаясь привлечь его внимание. Дазай развернул
телескоп и посмотрел в оптическую трубу. Чуя поднес пальцы к глазам и согнул
их в виде бинокля, подтрунивая над ним. Федор тем временем, взяв Кая в
захват, ерошил его волосы. Осаму резко отпрянул. Несколько секунд в его ушах
стоял шум.
Федор был прав. Он всегда оказывается прав. Кай нашел их сам.
Дазай схватил дрожащими руками весло и начал грести к берегу, однако лодка
плыла так медленно, что он, обозлившись, нетерпеливо отбросил весло в
сторону и прыгнул в воду.
— Помолись перед смертью, дружище, — произнес Чуя и похлопал

взволнованного Эрскина по плечу.
1142/1179
Экстра 2
***
Всегда боялся сделать неправильный выбор и пустить жизнь под откос. Но все
наше существование — это череда ошибок, сожалений и неправильных выборов.
Иногда мне кажется, что жизнь слишком коротка, а временами не могу
дождаться смерти. В моменты, когда впав в апатию, снова и снова пытаюсь
понять смысл существования. Все вокруг лишено здравого смысла. Зачем
проходить столь огромный путь длиною в несколько лет, когда можно сразу
прийти к неизбежному концу?
Ацуши Накаджима (личные записи).
Огонь тихо потрескивал в камине, освещая небольшую гостиную тусклым

светом. Время перевалило за полночь. Навострив слух, можно было услышать,
как тихо покачивается непривязанная лодка на озере, как птицы хлопают
крыльями, ящерица бежит по земле, скрываясь от острых орлиных когтей, как
стрекочут цикады в траве, скрипят деревья и мыши разбегаются по норкам.
Еще никогда в гостиной хижины не было так многолюдно и тесно. Громкие

голоса раздавались одновременно и наперебой, то разом замолкали. Когда спор
становился особенно жарким, Зевс лениво поднимал голову, дергал ухом,
широко зевал и закрывал слипающиеся глаза. В это время он, как правило, уже
должен был находиться в хозяйской постели, заботливо укрытый одеялом.
Однако этой ночью спать в ближайшее время никто не собирался. Чуя, сидящий
ближе всех к камину, взял железную кочергу и принялся ворошить угли. Зевс
ползком подобрался ближе и опустил голову на его бедро.
Федор сидел на окне, свесив ногу, и угрюмо наблюдал за лодкой, вполуха
слушая голоса друзей. Орел кружил над озером, распугивая птиц, а где-то
рядом охотилась Химера. Он и сам с огромным удовольствием скрылся бы в
ночной темноте леса, лишь бы не слушать усталый голос Кая, рассказывающего
о лагере.
Чуя и Осаму его за уход из убежища не осуждали или, по крайней мере, не

высказывали своего недовольства прямым текстом. Однако после слов Эрскина
не оставалось сомнений, что все в лагере его исчезновение посчитали
предательством. Трусы, лжецы и лицемеры, долгое время пытавшиеся
задвинуть «своего» человека на место лидера, особенно громко кричали, что
такому поступку нет прощения. Долг совершенного — защищать слабых,
говорили они во всеуслышание, а подобное своевольство равно эгоизму.
После ухода Федора, которого все считали жутким и хитростным человеком,

новый лидер показался им бесхарактерным тихоней, а потому многие без
зазрения совести принялись навязывать свои идеалы, как новоприбывшим в
лагерь, так и остальным, мечущимся между двух огней.
Мало кто знал, что Достоевский еще до смерти Александра пытался снять с себя
полномочия. Однако Аксель каждый раз отказывал ему.
1143/1179
«Мой долг защищать тебя, — упрямо твердил он, — как и велел когда-то твой
отец. У меня нет причин и желания оберегать остальных. Даже если в лагерь
ворвется зараженный и располовинит их — мне все равно».
Федор раздраженно потирал виски и принимался громко отчитывать его.
«Мой отец давно мертв! Я могу за себя постоять. От кого ты собрался защищать
меня?».
«От твоих внутренних демонов, — отвечал Аксель, поправляя арафатку на лице.

— И этот час неминуемо наступит».
— … они думали, что Аксель неровня Федору, начали гнуть пальцы и диктовать
свои условия, — произнес Кай, потирая покрасневшую скулу, куда час назад
ударил его Дазай. Осаму сидел на спинке дивана, положив подбородок на
голову Эрскина, и слабо покачивался, обнимая его со спины.
Федор фыркнул. Многие ошибочно принимали нелюдимость Акселя за

уступчивость и мягкотелость. Однако он делал только то, что считал нужным,
из-за чего часто выставлял себя в дурном свете. Он не тратил время на обмен
любезностями, поддержание ненужных разговоров, не вступал в дискуссии, а
если и оказывался в них втянут, то просто соглашался с оппонентом и уходил. То
ли он людей не воспринимал всерьез, то ли относился к ним с неприязнью. С
бессмертием меняется не только взгляд на мир, но и на людей.
— Боюсь представить, как отреагировал Аксель, — произнес Чуя, почесывая

Зевса за ухом.
— Спокойно, — Кай бросил мимолетный взгляд на Федора. — Только выставил из

лагеря больше сотни человек и закрыл ворота у них перед носом. А те несколько
часов стояли под стенами и слезно умоляли впустить их обратно. Клялись, что
ничего дурного не затевали. Кому-то хватило ума крикнуть, что Федор оказал
всем услугу, покинув убежище, и Аксель неоспоримо лучший кандидат на место
лидера. Хотели умаслить его, но сделали только хуже. Он пришел в ярость.
Отобрал оружие у дозорного и прострелил этому умнику голову с вышки. С тех
пор люди даже шептаться перестали из страха повторить чужую судьбу.
Достоевский распахнул окно, впуская в гостиную свежий ночной воздух.

Орландо, сидящий на корме лодки, залетел в окно и уселся хозяину на плечо.
Совершенный слегка потянул его за клюв и улыбнулся. С тех пор, как вернулся
Кай, он почти не проронил ни слова. Эрскин упомянул, что многие были
поражены уходом лидера и долгое время не оставляли попыток его отыскать и
вернуть. Первым и последним, кому это удалось, был Аксель.
Вверив убежище в руки Рен, он тайком покинул стены посреди ночи и скитался
из одного города в другой на протяжении двух месяцев, пока не нашел Федора в
Кавасаки. В полуразрушенном многоэтажном доме, который облюбовали голуби,
змеи и крысы.
Аксель медленно ступал по битому стеклу, разглядывая фестоны паутины,

птичий помет, потрескавшиеся стены и потолки. Все вокруг кричало о том, что
1144/1179
это место непригодно даже для ночлега, но он упрямо поднимался по
обветшалой лестнице, рискуя упасть и сломать пару костей. Равнодушие в карих
глазах сменилось обеспокоенностью, когда он увидел Достоевского,
забившегося в углу комнаты. Окровавленного с ног до головы и с обезумевшими
глазами. Аксель осторожно опустился перед ним на корточки и взял его ледяные
руки в свои.
— За что ты так наказываешь себя? — спросил он, убирая слипшиеся от крови

волосы с его лица.
Федор перехватил его руку и отбросил в сторону.
— Зачем ты пришел? — он пошатываясь поднялся и вновь ударил Акселя по

протянутой руке. — Мое решение для тебя совсем ничего не значит?!
— Ты не в себе.
— Да, я не в себе, — ответил совершенный, схватив Акселя за горло. — Так для

чего я вам сдался… такой? — его голос опустился до шепота. — Может, вся
причина в том, что ты не хочешь брать на себя ответственность за чужие
жизни? Сколько времени ты потратил на эти бессмысленные поиски, когда мог
заняться более важными делами?! Надеялся привести меня домой за ручку?
Лицо Акселя покраснело, вены вздулись на лбу и шее от нехватки кислорода. И

тем не менее он не принимал попыток вырваться. Достоевский швырнул его в
другой конец комнаты, сломав хлипкую стену. Голуби испуганно выпорхнули
через окно, а снаружи закаркали вороны. Аксель, сбросив с себя разломанные
бетонные плиты, тяжело поднялся и отряхнул пончо.
— Я пришел сюда, потому что ты нуждаешься в помощи, — он прокашлялся и

махнул рукой, отгоняя облако пыли. — Я говорил тебе это однажды и повторю
снова — я не создан быть лидером. Лагерю нужен ты. Вернись со мной, пока
зверь внутри тебя еще поддается контролю. Пока еще не поздно… Прошу тебя.
Федор подошел к краю обрушенной стены и сложил руки за спиной. С восьмого

этажа открывался неплохой вид на город. Внизу сновали зараженные, бегали
крысы и олени щипали траву, прорвавшуюся на свет сквозь потрескавшийся
асфальт. Дома стояли одинокие и мрачные, заросшие плющом и сорняками.
Старые машины, покрытые ржавчиной и со спущенными колесами, вызывали
тоску по былым временам, чувство безысходности и полное бессилие.
— Возвращайся, — Федор повернулся и впервые взглянул на друга ясным

взглядом. — Считай, что это приказ. Как лидера. Надеюсь, когда и я вернусь, не
обнаружу на месте лагеря груду развалин.
— Когда ты вернешься?.. — с надеждой спросил он.
— Кто знает. Может, завтра. Может, через год, а может… лет через сто, двести.
Когда образ Александра сотрется из моей памяти. А пока позволь мне остаться
наедине со своей скорбью.
Федор вздрогнул и обвел рассеянным взглядом парней в гостиной. Чего греха

1145/1179
таить, по Акселю он скучал и сейчас с огромной радостью взглянул бы на это
вечно угрюмое лицо. Пожалуй, тот, возглавив убежище, по сей день не оставлял
надежды, что прежний лидер однажды вернется и снова возьмет бразды
правления в свои руки. Федору самую малость было его жаль, так как
возвращаться в ближайшее время он не планировал. И вряд ли передумает
спустя двести или триста лет. С этими людьми его ничего не связывало. Ни
дружба, ни привязанность, ни чувство эмпатии или долга.
Он протер лицо руками и попытался вновь сфокусироваться на рассказе Кая, так

как голоса парней становились все громче и напряженнее. Кажется, назревала
ссора. Дазай в этот момент соскользнул со спинки дивана и встал возле
журнального столика.
— … а что мне оставалось делать?
— Ты, блять, мог хотя бы предупредить нас, что собираешься свалить! Едва мы
Ацуши похоронили, а твой и след простыл! Иной раз складывается впечатление,
словно ты этого и ждал!
— Осаму! — строгим голосом одернул его Чуя.
— Ты перегибаешь палку, — согласился Федор. — Дай ему высказаться.
В это мгновение Кай спрыгнул следом с дивана и встал напротив Осаму лицом к
лицу. В зеленых глазах стояли горечь, гнев и обида.
— Ждал чего?.. — тихо спросил он дрожащим голосом, схватив его за грудки. —

Когда умрет мой единственный друг? Посмотри мне в глаза и повтори это снова.
Дазай поджал губы и, фыркнув, отвел взгляд, что разозлило Эрскина еще
сильнее.
— Раз на то пошло, Осаму, в отличие от вас, я сдержал свое обещание. И не

убежал, поджав хвост, как сделали это вы!
— Мы его никогда не бросали! — ощетинился совершенный.
— А-а, — презрительно протянул Кай, усмехнувшись. — Ты про ваши визиты раз

в несколько лет? Получасовое общение с Ацуши и дружеское похлопывание по
плечу? Про вашу гребаную фразу: скоро увидимся? Насколько скоро, Осаму?
Через пять лет, десять? Пятнадцать?! Так, значит, принято у друзей?
— Ацуши никогда не говорил, что нуждается…
— Он и не сказал бы! — в гневе крикнул Кай. — Он не сказал бы… — повторил он

тише, глядя мокрыми глазами на побледневшее лицо Дазая. — Это ведь Ацуши.
Он бы никогда не попросил вас вернуться в место, где лежат тела ваших
близких. В место, откуда вы все сбежали. Но он скучал по вам. Постоянно
носился со своими дневниками и записывал в них ваши приключения. Вы были
его семьей. Он вас никогда не забывал. Но вы не удосужились провести с ним
хотя бы несколько дней перед его смертью.
Чуя принялся нервно почесывать руки. А Дазай отшатнулся, словно от удара.

Повисла долгая и неловкая пауза. И Чуя и Осаму всегда понимали, что
1146/1179
поступают жестоко с Ацуши, появляясь в лагере так редко. Но некоторые раны
не лечит даже время. Это место, с которым было связано так много
воспоминаний, причиняло им почти физическую боль. Каждый его уголок носил
в себе частицу прошлого. Особенно дом, в котором они собирались вместе
каждый вечер. Чуе казалось, что он все еще слышит заливистый смех младшей
сестры. Заглядывая то в одну пыльную комнату, то в другую, он везде видел ее
тень. И это наваждение порой не оставляло его неделями. Все в убежище словно
было отравлено ядом. Каждая улица, дорога, скамейка. Одно душераздирающее
воспоминание за другим. И сколько бы лет ни прошло, ничего не менялось.
Каждый новый визит в лагерь превращался для них в пытку.
Но Ацуши на уговоры парней уйти с ними не поддавался и упрямо твердил, что

это место и есть его дом.
— Прости… — выдохнул Дазай, мазнув рукавом кофты по глазам. Он поджал

губы, стараясь не заплакать, но все эмоции, которые он столь упорно глушил,
теперь рвались наружу. Ацуши умер, пронеслось у него в голове. Ацуши не
стало. Ацуши нет в живых. Ацуши ждал свою семью, но никто не пришел. —
Прости, — повторил он, опустив голову. — Я струсил. Заставлял себя думать, что
это все из-за прошлого, но… я просто испугался. Не хотел… смотреть, как еще
один близкий друг умирает у меня на глазах. Я устал терять любимых людей.
— Осаму, — Чуя мягко схватил его за руку и потянул на себя. Федор тем
временем спрыгнул с окна и скрылся за дверьми на несколько минут. Кай
плюхнулся на диван, обхватив голову руками. Все, как и говорил Ацуши:
«Я рано или поздно уйду, а вам придется и дальше нести бремя бессмертия. Не
злись. У них есть причина обходить это место стороной. И все же я бы хотел
встретиться с ними снова. В последний раз. Их молодые лица возвращают меня
во времена собственной юности. Я вспоминаю наши путешествия. Беседы у
костра. Веселые голоса, истории, которые мы рассказывали друг другу, греясь
под одним одеялом. Четыре гордых дурака и наша Ясунори. Тогда мне казалось,
что старость никогда не прикоснется к нам своими костлявыми руками. Думал,
что у нас безграничный запас времени. Но оно летит быстро. Слишком быстро,
чтобы научиться его ценить».
На пороге появился Достоевский с небольшой деревянной коробочкой, внутри

которой лежали самокрутки. Он обвел гостиную взглядом и приподнял бровь.
Осаму полулежал между разведенных ног Чуи, напряженно сомкнув веки.
Эрскин, расстроенный и сконфуженный, все еще сгорбившись сидел на диване.
Федор плюхнулся на мягкий ковер перед камином и, резко схватив удивленного
Кая за запястье, стащил его вниз. Теперь все четверо, прижавшись друг к другу
плечами, безмолвно сидели на полу, заворожено глядя на искры огня. Тихое
потрескивание бревен в камине успокаивало лучше любых лекарств. Всем нужно
было остудить голову, прежде чем продолжать разговор. Особенно Дазаю, в
котором сейчас говорила обида из-за ухода Кая и смерти Ацуши. Как-никак
Эрскин знал, как тяжело он переживал исчезновение Федора и тем не менее
поступил так же.
Чуя опустил ладонь на его глаза и прижал голову к своему плечу. И Дазай
расслабился в его руках. Накахара всегда знал, как успокоить его даже в самой
страшной ситуации. Вирус в его крови, дикий и необузданный, часто вел себя
непредсказуемо, однако за годы совместной жизни, Осаму словно выработал у
себя защитный механизм, тормозящий все разрушительные процессы, когда
1147/1179
Накахара оказывался поблизости. Когда он чувствовал его запах, спокойный
голос или просто прикосновение.
«Стой» что–то кричало в голове, и он замирал в сантиметре от его лица. До
уровня самоконтроля Достоевского ему было далеко, а советами совершенный

Poka-Dysu-Nadeus FF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Poka-Dysu-Nadeus FF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Ссылка на материал: https://ficbook.

Пока дышу, надеюсь

Группа подростков начинает долгий путь в Токио, надеясь найти убежище, о

P.S Работа завершена, но экстры еще будут выходить.

Публикация на других ресурсах:

Художник из меня никакой, но я пыталась)

На свете существует целых восемьдесят восемь созвездий. А сорок

Когда только начинаешь вливаться во всю красоту звездного неба, то с

На мое восемнадцатилетие мама подарила мне зеркально-линзовый телескоп.

Однако понимание прекрасного у каждого свое.

Иногда я думаю, а могли бы наши отношения сложиться иначе, будь он рядом?

Время от времени к нам приходил мой одноклассник. Он же мой лучший друг.

— Милый, ты не хочешь присоединиться к отцу и Чуе?

Мама готовила яблочный пирог на кухне. А я помогал ей с готовкой. Чистил

— Я буду там лишним, — ответил я с грустью.

Мама понимающе улыбнулась.

— Твой отец сложный человек. Но попробуй… как-нибудь подступиться к нему.

— Разве интересы твоего отца ограничиваются лишь этим?

— Ты предлагаешь мне подстраиваться под него? — спросил я.

Мама сразу изменилась в лице, и мне стало совестно за свои слова.

— Я понимаю тебя, — сказала она, заправляя темный локон за ухо. — Но твой

— Я понял, мам, — я улыбнулся, забирая из ее рук грязную миску с остатками

Я стянул клетчатый фартук и решительно направился в гараж, где сидели отец с

Чуя, в отличие от меня, в огнестрельном оружии разбирался ничуть не хуже

И как-то я осмелился задать ему этот вопрос. Чуя долго не отвечал.

«Какая разница, чем ты увлекаешься, если можешь постоять за себя?».

Пока я рефлексировал и лихорадочно соображал, что сказать, не заметил, как

На широком железном столе, прямо по центру, лежал разобранный ремингтон и

— Как твоя голова? Прошла? — спросил Чуя. На секунду я опешил и удивленно

Он помогал мне и пытался втянуть в разговор. А голова у меня не болела. Два

— Да, — ответил я и благодарно кивнул ему.

Отец тем временем бросил окурок в пепельницу и посмотрел на меня.

— Надо меньше пялиться в свой телескоп, чтобы голова не болела.

Я промолчал. Чуя смотрел озадаченным взглядом то на меня, то на отца. Он

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Чуя.

Отец неторопливо поднялся со стула и кивком головы указал на арбалет.

Чуя улыбнулся, вытирая масляные пальцы о вымоченную в растворе салфетку.

— Я к своему уже привык. Попробую заменить детали в точности, как вы

— Не благодари, сынок. Я им все равно не пользуюсь. А кроме меня мужчин в

— Осаму, не стой там, как статуя. Проводи гостя.

— Вовсе не обязательно, — сказал Чуя.

— Я провожу тебя, — сказал я поспешно и посмотрел на него с мольбой в глазах.

Несколько минут мы шли в тишине, не обмолвившись ни единым словом. Чуя

— Итак… — Чуя убрал телефон и резко остановился. Я не успел вовремя

— Мой отец, — сказал я.

Чуя сощурил голубые глаза и раздраженно схватил меня рукой за подбородок.

Я растерялся. Раньше он никогда не проявлял никаких признаков агрессии или

— В чем моя вина? — спросил я осторожно. — Ты видел все сам.

— Да что ты знаешь?! — крикнул я, начиная злиться. На мой голос обернулось

— Да пошел ты! — выкрикнул я, показав ему средний палец, и, развернувшись,

Чуя ничего не ответил. Однако я чувствовал, как он прожигал мою спину

А вообще, мне всегда безумно нравилась легенда о Большой Медведице.

Я положил на прикроватную тумбу том «Вселенной Стивена Хокинга» и

Но с другой стороны, чем бы мы занимались? Гуляли под ручку? Обедали бы в

— Осаму! Спускайся ужинать.

— Иду! — крикнул я и неохотно поднялся с кровати.

В комнате у меня был бардак. На полу валялись раскрытые карты звездного

Когда я спустился, отец уже сидел за столом. Мама приготовила аж несколько

Отец замер с поднесенной ко рту ложкой, а мама, не менее удивленная, едва не

— Ну так что? — спросил я спокойным тоном.

Отец откинулся на спинку стула и улыбнулся.

— Слышала, Айяно? Разве я не говорил, что рано или поздно он станет

Мама мягко улыбнулась в ответ.