Список книг серии

В порядке написания:

За Темными Лесами (1998)

Громобой (1999)
Полночь Над Санктафраксом (2000)
Древний Странник (2001)
Облачный Волк (2001)
Последний Воздушный Пират (2002)
Академик Вокс (2003)
Вольная Пустошь (2004)
Карты Хроник Края (2004)
Зимние Рыцари (2005)
Битва Галеонов (2006)
Каменный Пилот (2006)
Забытые Свитки (2006)
Бессмертные (2009)
Новые Чудные Миры (2009-2011)
Небесная Карта (2014)
Безымянный (2014)
Каратель (2015)
Спускальщики (2017)
 В хронологическом порядке:

Облачный Волк ( начинается Квинт)

Древний Странник
Зимние Рыцари
Битва Галеонов
Каменный Пилот
Небесная Карта (начинается Прутик)
За Темными Лесами
Громобой
Полночь над Санктафраксом
Путешествие Душегубки
Последний Воздушный Пират (нач. Плут)
Академик Вокс
Вольная Пустошь
Кровь Руфуса Филантайна
Бессмертные (Нат)
Новые Чудные Миры
Безымянный ( нач. Кейд)
Каратель
Спускальщики
 Хроники Края
Забытые Свитки

Пол Стюарт & Крис Ридделл

Эта книга — сборник из четырех повестей, затрагивающих

разные периоды Хроник.
Облачный Волк затрагивает времена отца Прутика — Квинта и
рассказывает о том, как Квинт получил свое пиратское имя.
Каменный Пилот повествует историю жизни каменного пилота
Моджин, в частности, как она стала воздушным пиратом.
Путешествие Душегубки повествует о приключении дочери
Прутика, Керис, по Дремучим Лесам, в поисках отца.
Кровь Руфуса Филантайна повествует о Вольных Уланах, в
частности сюжет закручивается вокруг сына Ксанта Филантайна —
кадета Руфуса, который отправляется в свой первый глубокий
патруль...
Для Джека, Кэти, Анны, Джозефа и Вильяма
Введение
Молодой ученик библиотекаря торопливо шел к
Большой Библиотеке, его коричневые домотканые одежды
трепетали. Переступив порог рядом со статуей первого
Верховного Библиотекаря Фенбруса Лодда, он вошел в
огромное круглое здание. Пробрался сквозь лес высоких
столбов, каждый из которых был обит колышками для
восхождения, и приостановился, чтобы вдохнуть знакомый
запах древесной камфоры и коры, покрытой плесенью.
Вокруг него сверкающие пылинки танцевали в лучах золотого
света, пробивавшегося сквозь окна.
Подняв глаза, он увидел большие группы свитков,
свисавших с темных сводчатых стропил. Бесчисленные
драгоценные рукописи, которые хранятся в Большой
Библиотеке на Вольной Пустоши, тщательно переводились и
записывались на пергамент древесными чернилами, бережно
сохранялись поколениями библиотекарей, уходящих во
времена Кобольда Мудрого.
Ученые трактаты о существах Дремучих Лесов висели
рядом с работами по медицине и древесной науке. Истории о
сражениях небесных кораблей висели рядом с руководством
по предсказанию погоды и сагами о Гоблинских Племенах.
Работы по каждому аспекту Края и его истории - от
разрушения Старого Нижнего Города до битвы за Вольную
Пустошь - можно было найти на пыльных страницах,
заполненных воздушными пиратами, господами из Лиги,
рыцарями-академиками и странными гоблинскими
племенами.
Библиотекарь остановился перед одним из больших
столбов и прочитал табличку в его основании. Затем,
заправив подол мантии за пояс, он начал подниматься по
колонне, переступая по две ступеньке за раз. Он стремился
найти трактат о сладком дереве, который был нужен ему для
завершения исследования в кабинке-читальне. Высоко на
стропилах, он спустился в одну из подвесных корзин и,
схватив веревку, подтянул себя вместе с ней...
— Живительное дерево, хвостовик, вонючее дерево...-
Он прочитал таблички на древесных балках наверху. —
Сладкое дерево.
Стараясь не выпасть из опасно раскачивающейся
корзины, он потянулся и вытащил пыльный тубус со свитком
из держателя под самой крышей. Заглянув внутрь резной
деревянной трубки, библиотекарь нахмурился. Вместо нового
доклада Арбориса Хелкуикса о сладком дереве, там лежало
четыре пыльных, давно забытых свитка.
Несмотря на все усилия библиотекарей, некоторые
"умельцы" умудрялись задеть корзиной тубусы и высыпать их
содержимое на пол. Подмастерья должны были собирать их и
возвращать на место. Но ошибки всё же случались.
"Кто знает, из какого темного угла библиотеки эти
древние свитки попали сюда?'' — размышлял библиотекарь,
вытаскивая их из тубуса.
 Они, конечно,
выглядели поинтереснее,
чем старые свитки
Хелкуикса с бесконечными
нудными вычислениями.
Внешние поля трактатов
были покрыты сложным
узором, где просматривались
древние воздушные корабли,
каменные пилоты в
капюшонах, странные
гоблины с въющимися усиками и великие битвы.
Библиотекарь поудобнее устроился в висячей корзине,
его сердце бешено колотилось, а во рту пересохло. Медленно,
дрожащими пальцами, он развернул первый, пожелтевший от
времени свиток и начал читать...
Первый Забытый Свиток
Облачный Волк
 Глава Первая: Пустынное
Логово
— Приготовиться к спуску, Скалобой! — прокричал
Шакал Ветров своему Каменному Пилоту. Руки его мастерски
перемещались по костяным рычагам, управляя парусами и
регулируя противовесы.
— Мы спускаемся!
— Так точно, капитан! — крикнул Скалобой в ответ.
Одетый в характерную одежду каменного пилота — толстое
пальто с капюшоном и тяжелые ботинки — он работал
спокойно, нагревая летучую скалу. Когда он потянул за рычаг,
факелы вспыхнули, а мехи понесли горячий воздух в клетку
для камня и, поскольку камень стал пылать, "Укротитель
Вихрей" стал снижаться.
Квинт перегнулся через перила воздушного пиратского
корабля и содрогнулся. Действительно ли его отец был
безумен? Приземляться здесь, в Краевых Пустошах!
Краевые Пустоши, расположенные между Дремучими
Лесами и зияющей бездной за Краем, были неприветливой
скалистой пустыней, с густыми предательскими туманами,
где кричали и выли духи и кошмары, и где, как говорили, жил
Хрумхрымс — самое нечестивое существо в Крае.
Квинт подошел к штурвалу. — Разумно ли это, отец? —
спросил мальчик.
— Будь на месте, Мастер Куип! — Шакал Ветров
прокричал стоящему на корме квартермейстеру.
 — Приготовь крюки-кошки! Он поглядел на сына.
— Разумно? — переспросил Шакал.
— Я думал, мы направляемся в Санктафракс, — сказал
мальчик. — Ты сказал мне, что Высочайший Академик
назначил нам аудиенцию.
— Так и есть, — произнес Шакал Ветров. — Времени
ещё достаточно. Однако, есть кое-что большее, чего нельзя
проигнорировать.
— Что же это? — спросил Квинт.
— Вчера вечером от Ледяного Лиса прибыл птицекрыс с
посланием... — Внезапный порыв ветра ударил по кораблю и
заставил его содрогнуться от носа до кормы. Шакал Ветров
принялся регулировать корпусные противовесы, чтобы
сохранить равновесие корабля.
— Вся пиратская братия была вызвана для этого вечером,
— продолжал он. — Вдалеке от посторонних глаз, здесь, в
Пустынном Логове. Должен сказать, Квинт — это необычно,
так как Пиратский Совет собирается лишь в экстренных
случаях.
— Но что насчет Высочайшего Академика? — перебил
Квинт.
— Да видит небо, мы закончим это дело и вернёмся
вовремя в Санктафракс, — сказал Шакал Ветров. — А если
же нет, то что такое полдня для старых друзей? — Он
посмотрел вниз.
— Понизьте грот! — прогремел он. — Сверните кливер!
 Квинт пожал плечами и вернулся к балюстраде.
Поскольку "Укротитель Вихрей" опустился ниже
облаков, юноша заметил проблески скалистого пейзажа ниже
— огромные блестящие серые плиты с неровными
трещинами. На миг клубы сернистого тумана рассеялись и
Квинт увидел высокую мачту другого пиратского корабля.
— Похоже мы не первые, — крикнул он отцу.
— И не последние, — ответил Шакал. — Собирается
Великая Пиратская Армада. Это может означать только одно.
— Что? — не понял мальчик.
— Воздушная битва, — спокойно ответил его отец.
Пустынное Логово было расположено чуть ниже
Краевых Пустошей. Сквозь просветы в тумане Квинт сумел
разглядеть другие пиратские корабли, прибывавшие со всех
направлений к этой выступающей скале. Шакал Ветров
следовал именно туда. Внезапно "Укротитель Вихрей"
накренился, и Квинт чуть не задохнулся от ужасающего
порыва ветра.
Медленно, осторожно его отец повел воздушный корабль
к скале. Ниже выступа Квинт увидел с десяток или больше
пиратских кораблей, пришвартовавшихся к отвесному
выступу. Он затаил дыхание, поскольку небесный корабль
резко опустился и угрожающе закачался. Завыл ветер. Туман
замелькал перед глазами. Серая поверхность пустошей
приближалась.
— Крепежные клинья! Пли! — заревел Шакал Ветров. —
Приготовить абордажные крюки!
Металлические клинья вылетели и с лязгом врезались в
скалу. Некоторые отпали, но большая часть, все же выдержала
испытание на прочность. Воздушные пираты дернули за
веревки и попробовали их на прочность. "Укротитель
Вихрей" пришвартовался рядом с другими кораблями. Вместе
они облепили скалу словно какие-то моллюски. Квинт с
облегчением вздохнул и огляделся.
— Смотри! — крикнул он и указал влево. — Это же
"Пронзающая Мгла"! И "Бродячий Туман". — Он повернулся
в другую сторону. — А вот и "Ветропряд"!
Сердце мальчика наполнилось гордостью, когда он
увидел, сколько различных кораблей со всех уголков Края
прибыло на зов Ледяного Лиса. Воздушные пираты обычно
бороздили небеса в одиночку, но когда возникала
необходимость, они объединялись.
 У каждого корабля была своя особенность, отличающая
его от остальных. "Пронзающая Мгла", например, был
оснащен изогнутыми передними лезвиями, которые могли
резать паруса и обшивку других судов, в то время как
элегантный "Ветропряд" на кормовой надстройке имел
замысловатую катапульту, которая швыряла огромные камни в
противника. Один такой выстрел и корабль оппонента
отправится в спиральный спуск.
— Ты только погляди, — сказал Шакал Ветров, кивая в
сторону двухмачтового судна с большим медным гарпуном на
носу. — Это "Разрушитель Облаков". Ледяной Лис
собственной персоной видимо уже здесь.После того как
"Укротитель Вихрей" пришвартовался, пираты с соседних
судов скинули сходни и канатные мостки, чтобы соединить
его с остальным воздушным флотом. И вскоре "Укротитель
Вихрей" как и другие корабли стал центром оживлённой
деятельности.
Старые друзья тепло поприветствовали друг друга.
Истории были рассказаны. Знакомые нашли знакомых. Так,
например, Филбус Куип обнаружил своего давно потерянного
кузена, который стал главным поваром на "Бродячем
Тумане",в то время как Стег Суматох — бородатый тип
отправился на поиски своего старого плоскоголового друга и
партнёра, Свинодура, который был членом экипажа на борту
"Пронзающей Мглы" в прошлый раз, когда он получил от
него известие.

Атмосфера становилась всё шумнее, поскольку всё больше и

больше пиратских кораблей прорывалось сквозь туманную
завесу и прибывало к утёсу.
Квинту тоже хотелось бы побывать на других кораблях.
Он хотел встретиться с Гристом Серокаменным, седым
квартермейстером с "Пронзающей Мглы" и поговорить с ним
о печально известной Блокаде железных деревьев. А ещё ему
хотелось изучить принцип действия катапульты на
"Ветропряде". Но Шакал Ветров был непреклонен.
— Ты должен оставаться здесь, где я смогу
присматривать за тобой, — сказал Шакал.
— Нет, отец, — запротестовал Квинт. — Я уже не
ребенок и могу постоять за себя!
— Квинт, Квинт, — упрекнул его Шакал Ветров. — Не
спеши вырастать. Что бы ты не думал, тебе еще много
предстоит узнать. Поверь мне.
Юноша кивнул.
— Да, отец, — сказал он раздраженно.
С наступлением темноты рёв ветра заглушил
разноголосый хор ночных обитателей Краевых Пустошей,
заставляющий Квинта холодеть от страха. И тут его осенило:
пребывание на борту "Укротителя Вихрей" — не такая уж
плохая идея. И он последовал за своим отцом, поочерёдно
зажигая масляные фонари и лампы.
Внезапно воздух заполнил громкий, почти
механический голос. Это был Ледяной Лис. Все повернулись
туда, откуда он доносился, чтобы увидеть знаменитого
воздушного пирата. Он находился на верхушке мачты, в
гнезде птицы-помогаря на "Разрушителе Облаков" с рупором
у губ. А рядом с ним, с высоко поднятой головой стоял ещё
один субьект.
— Мои дорогие друзья,
— проревел Ледяной Лис
сквозь завывание ветра.
— Восемнадцать из вас
я вызвал сюда, в Пустынное
Логово. Восемнадцать
кораблей воздушных
пиратов здесь. — Он сделал
паузу.
— У меня есть важные
новости.
Пираты разом
замолчали и стали
внимательно слушать.
— Как мы знаем —
Нижний Город —
свободный и граждане,
проживающие в нём, тоже свободны, — сказал Лис. — В
Конституции написано, что никому не разрешается
порабощать другого. Тем не менее, члены Лиг нарушили этот
закон. Они насильно вербуют любого, кого находят в команды
на своих кораблях... И убивают тех, кто отказывается!
Среди пиратов пробежал возмущённый ропот.
— Кто из нас не слышал о "Большом Небесном Ките"?
 Недовольные голоса стали громче. "Большой Небесный
Кит" — огромный четырёхмачтовый корабль Лиги был
известен всему Краю за свои богатства, которые он перевозил
в трюмах и варварское отношение к экипажу.
— Этот молодой человек, — продолжал Ледяной Лис,
кивая на долговязую фигуру рядом с собой, — три дня назад
сумел сбежать с "Большого Небесного Кита" и является
свидетелем ужасных условий на борту. Непрерывный труд.
Непрекращающиеся избиения. Жалкие порции еды... — Он
огляделся. — Невообразимое существование для воздушного
пирата.
— Так чего же мы медлим? — спросил какой-то
седобородый пират.
— Кровососущие члены Лиг! — проклинал другой. —
Надо преподать им урок!
— Да, преподадим, — перебил Ледяной Лис. — На
данный момент нам известно, что "Большой Небесный Кит",
полный драгоценностей, сейчас направляется из Дремучих
Лесов в Нижний Город...
— Но на корабле присутствует Молотоголовая Стража,
— произнёс кто-то. — И вы знаете, что говорят о них.
Жестокие, безжалостные...
— Дерутся до последнего! — добавил ещё один.
— А что насчет вооружённого сопровождения?—
спросил третий. — Тридцать лиговских кораблей, согласно
последним подсчётам, и все вооружены до зубов...
Ледяной Лис призвал к тишине. — У меня есть
информация, что в этом полёте "Большой Небесный Кит"
путешествует без сопровождения и только с одной гвардией
молотоголовых гоблинов на борту. — Все затихли. — И ещё
кое-что... Судя по всему, Глава Лиг, Марл Манкройд ввёл в
эксплуатацию патрульные лодки...
Раздался гул возмущённых голосов. Дурная слава Главы
Лиг летела далеко впереди него.
— ...тайком от других Лиг, — продолжал он. — Вы же
знаете какими коварными они могут быть, даже между собой.
Манкройд недавно заключил незаконную сделку с гоблинами
Северных шахт на перевозку маленького, но бесценного груза
чёрных алмазов. Он надеется довезти их незамеченно. Как бы
не так! И несмотря на патрульные лодки и Молотоголовую
Стражу, — говорил Лис, обстоятельно обьясняя каждое слово,
— мы урвём сокровища из под их носа!
Теперь же, пираты одобрительно загалдели.
— И освободим несчастных пленников!
Крики одобрения стали громче.
— Мы уничтожим злое судно работорговцев раз и
навсегда!
Слова Ледяного Лиса были заглушены криками
воздушных пиратов. Квинт с широкой ухмылкой на лице
поглядел на отца. Тот выглядел мрачным.
— Кто этот юноша, который принёс такие неожиданные
новости? — обратился Шакал Ветров к Ледяному Лису.
— Это Пэн, — ответил Лис, подняв свою руку высоко в
воздух. — Бывший чистильщик ботинок у Главы Лиг. Теперь
свободный человек.
— Пэн...Пэн... — задумчиво бормотал Шакал Ветров.
Имя ему было незнакомо, а вот фигура неуклюжего юноши с
огромными руками и ногами что-то напоминала. Где он видел
его раньше? Он покачал головой.
— Мы отправляемся в сторону Дремучих Лесов на
рассвете, — продолжал Ледяной Лис. — Будем использовать
птицекрысов, чтобы отследить местоположение "Большого
Небесного Кита". Когда они найдут его, мы нанесём удар! Но
надо помнить, что несмотря на отсутствие кораблей
сопровождения, Кит по прежнему является самым огромным
из всех судов Лиги. И несмотря на это, мы одолеем его
численностью. — Он остановился и огляделся. — И когда мы
сделаем это, сокровища "Большого Небесного Кита" станут
нашими!
Его слова потонули в громких аплодисментах.
Они могут это сделать и они это сделают!
 Глава Вторая: Птицекрысы и
Вихревой Туман
В ту ночь Квинту плохо спалось. Он лежал в своём
гамаке и ворочался с боку на бок. Он хотел первым оказаться
на борту Небесного Кита. Он будет храбрым и находчивым.
Он хотел, чтобы его отец гордился им.
С такими мыслями мальчик заснул, а через мгновение его
разбудили звуки Краевых Пустошей — этого забытого всеми
места. Обширный обрыв утёса, с облаками, похожими на
бушующие волны, отошёл в темноту. Туманы и вихри
непрерывно кружились в водовороте, вызывая в воображении
странные явления и омерзительные лица, в то время как
ветры выли и свистели в многочисленных трещинах скалы, а
вдобавок к этому раздавался ужасный хор стенающих воплей
и мучительных криков.
С содроганием Квинт накрылся одеялом с головой и
сосредоточился на мыслях о предстоящей битве. Его веки
отяжелели...
— Ваааа-иииии! — раздался вдруг леденящий душу визг.
Квинт опять проснулся.
— Что это такое? — задался он вопросом.
Так продолжалось всю ночь. С восходом солнца,
отчаявшись заснуть, мальчик оделся и был готов. Когда по
небу пробежали первые розоватые отблески, он поднялся на
палубу.
Этим холодным утром туман приставал к нему, словно
мокрая одежда.
— Квинт! — раздался удивлённый голос Шакала Ветров.
— Сегодня ты рано встал.
Юноша обернулся и увидел своего отца в туманной
дымке в задней части корабля. Рядом с ним стоял Стег
Суматох. У каждого в руке была клетка с птицекрысом.
— Я не мог заснуть, — ответил Квинт.
— Слишком взволнован, а, Мастер Квинт? — спросил
Стег. — Мне знакомо это чувство.
Мальчик кивнул. Он не стал упоминать об ужасе,
который охватывал его каждый раз, когда духи или вампиры
(или как их ещё там) кричали.
— Странные эти существа, птицекрысы, не так ли? —
сказал Квинт, чтобы сменить тему. — Как они находят
дорогу?
— Это я учил их находить дорогу, — стал объяснять Стег
Суматох. — Они ориентируются по солнцу и
руководствуются потоками ветра, плюс у них ещё есть острое
обоняние. — Шарф того юноши, Пэна, поможет нам найти
корабль Лиги. — Сказав это, он вынул из верхнего кармана
кусочек пятнистой ткани и потёр им мордочку птицекрыса. —
Его аромат приведёт птицекрысов к большому лиговскому
кораблю. В то время как это, — сказал он, просовывая
гладкий камешек через прутья клетки и обратно, — поможет
им возвратиться. — Он подкинул существо в воздух. — А
теперь лети, птицекрыс. Лети!
 Летучая крыса завиляла
хвостом, взмахнула своими
пушистыми крыльями, и с
писклявым визгом была
такова. Птицекрыс Шакала
Ветров вылетел следом,
сопровождаемый
полдюжиной других, которые
ждали своей очереди в
клетке. Та же самая
процедура повторялась на
остальных пиратских
кораблях. И когда
любопытные летающие
существа растворились в
плотном, вихрящемся тумане,
воздушные пираты стали
перебирать пальцами
различные амулеты и
молиться об их быстром и
успешном возвращении.
— Всё! Птицекрысы
улетели, теперь наше время
действовать, — крикнул
команде Шакал Ветров. — Поднимите сходни! — ревел он. —
Отцепите мостки. Скалобой, подготовь летучий камень. — Он
занял своё место у штурвала. — Отцепите крепежные клинья!
В следующий момент, словно стая крылатых хищников,
"Укротитель Вихрей" вместе с остальным флотом взмыл в
небо. Квинт поднял голову и задрожал от удовольствия,
поскольку он ощутил дуновение ветра на своём лице. Полёт
при полных парусах! Даже близко в мире не было ничего
схожего с удивительным ощущением полёта.
— Квинт! — позвал его Шакал Ветров. — Подойди и
встань за штурвал.
Юноша как будто этого и ждал. Он подскочил к
большому колесу и, следуя заданному курсу повёл корабль.
Судно отзывалось на малейшее прикосновение, словно какое-
то существо. В это время его отец работал с костяными
рычагами, настраивая паруса и регулируя вес корпуса. А
далеко-далеко впереди, там, где скалистые Краевые Пустоши
встречаются с лесом, Квинт заметил высокие верхушки
деревьев, покрытые золотым и серебряным светом
восходящего солнца.
— Дремучие Леса!
— Да, парень, это они, — сказал Шакал. — И где-то над
их зелёным шатром нас ждёт "Большой Небесный Кит".
К тому времени как "Укротитель Вихрей" достиг
Дремучих Лесов, погода ухудшилась.
— Где же эти птицекрысы? — пробормотал Шакал
Ветров, осматривая горизонт сквозь подзорную трубу.
Квинт снял с пояса свою собственную трубу и
присоединился к отцу. Кроме нескольких пиратских судов
был замечен лишь одинокий гнилосос с запечатанным
коконом птицы-помогарь в когтистых лапах, видимо
направлявшийся к своему гнезду. Юноша вздохнул.
Огромные Дремучие Леса были способны скрыть больше
сотни лиговских судов.
— Что же нам делать? — спросил Квинт.
— Продолжаем наблюдать, — ответил Шакал. — И
остаёмся терпеливыми.
Так наступил полдень и так же прошел. День обратился в
вечер. Квинт осматривал горизонт до рези в глазах. Увидят ли
они птицекрысов снова?
— Птицекрысы справа по носу в двухстах шагах, —
прокричал вдруг вперёдсмотрящий, старенький эльф-
дубовичок Спиллинс. — Двое... нет, трое!
Шакал Ветров прокричал Стегу Суматоху. Было важно,
чтобы он как хозяин птицекрысов, был на палубе и видел, что
крысы будут показывать в воздухе. Так же как лесные пчелы,
чьи странные колебательные движения давали знать
остальному рою об источниках нектара, пикирования
птицекрысов говорили о месторасположении объектов,
которые их просили найти.
— Птицекрысы в пятидесяти шагах! — крикнул
Спиллинс.
— Стег! — проревел во второй раз Шакал Ветров. — Ну
где ты?
— Здесь, капитан, — послышался запыхавшийся голос.
— Там птицекрысы, — нетерпеливо сказал Шакал
Ветров.
 — Да, я вижу их, — сказал Стег. Летучие крысы
приближались. Если они просто возвращались к своим
клеткам, то возвращались по причине голода. Но если они
исполняли свой танец...
Три птицеподобных
существа облетели вокруг
мачты один, два, три раза
и вдруг взмыли снова в
небо. — Спасибо Небу за
это, — прошептал Стег. В
следующий момент, так же
неожиданно, кувыркаясь,
они стали падать вниз.
Примерно в шаге от
палубы, они прекратили
падение и приземлились
на вершину клетки. Шакал повернулся к Стегу.
— Сколько кувырков ты насчитал? — спросил он. —
Двенадцать, — ответил Стег. Он нахмурился в задумчивости.
Квинт заметил, как двигались его губы, пока он проводил
вычисления. — "Большой Небесный Кит", — в конце концов
провозгласил он, — расположен на три градуса западнее от
северо-северо-запада. —Он замочал на секунду. — Где-то в
двадцати тысячах шагах отсюда.
Шакал Ветров кивнул. — Туда, если учитывать ветер,
надо идти всю ночь. — Он повернулся к сыну. — Ты
выглядишь утомленным, Квинт. Иди-ка поспи.
— Но отец... — запротестовал мальчик.
 — Ничего интересного не пропустишь, — уверил его
Шакал. — Я разбужу тебя сразу же, как только мы увидим
Небесного Кита. А пока иди. — Он огляделся. — Стег, давай
к штурвалу.
— Есть, капитан, — ответил Стег.
Квинт отошел. Он слишком устал, чтобы проявлять
характер и спорить. Отец был прав. Прошлая ночь
опустошила его. Ему действительно просто необходимо
поспать.
Спустившись в трюм, он залез в свой гамак. В каюте
было тихо и темно, одеяло было теплым, а мягкое
покачивание в полете успокаивало. Теперь, когда завывания и
крики Краевых Пустошей были позади, Квинт заснул за
считанные секунды.
Когда появились первые лучи солнца, Шакал Ветров уже
бодрствовал и задумчиво шагал по верхней палубе. А у
штурвала стоял Стег Суматох.
— Тот долговязый парень с большими руками и ногами,
— прервал молчание Шакал Ветров, — который был с
Ледяным Лисом — ты его видел раньше?
Стег повел головой. — Не припомню, капитан. А что?
— Я не уверен, — сказал Шакал Ветров. — Но что-то в
нем мне показалось знакомым. — Он передернулся. — Что-
то, что мне не понравилось... — сказал он, и добавил: —
Хорошо, что Квинта нет рядом, не хотел бы я, чтобы он
слышал, как его отец болтает как какая-то суеверная
балабола.
 Стег участливо посмотрел на
Шакала Ветров. — Там, откуда я
родом, к таким вещам относятся
серьезно, — сказал он. — Моя
старая бабушка — Небо, упокой ее
душу — считала, что
предчувствия, интуиция и все
остальное в том же духе являются
частью "тихого языка". Махнешь
рукой - сожалеть будешь, —
говорила она.
— Вихревой туман в четырех
тысячах шагах и он приближается!
— раздался из гнезда скрипучий
голос Спиллинса.
— Приближается вихревой
туман! — Оба, и Шакал Ветров и
Стег оглянулись и отпрянули в
ужасе.
Вихревой туман (или как его
ещё называли - турбулентный)
был явлением, которое редко
поднимается выше деревьев
Дремучих Лесов, и поэтому его
было легко облететь. Но не
сегодня. В этот раз, обширная
стена тумана, которая
простиралась по сторонам,
насколько хватало глаз была гораздо выше крон деревьев.
Шакалу Ветров необходимо было соображать быстро.
Меньше чем за пять минут воздушный корабль просто
засосет.
Густой и вязкий, пористый словно сыр из ежеобраза,
вихревой туман пользовался дурной славой. Липкий воздух
обволакивал воздушные камни, блокировал их пористую
поверхность, уменьшая летучесть и заставляя их в конце
концов падать. Дальше, за густой и плотной стеной
встречались области с холодным, крисстально чистым
воздухом, так называемые "воздушные карманы". Если же
кораблю удавалось выбраться из этого проклятого тумана и
попасть в "воздушный карман", летучая скала начинала
"дышать" и подниматься вверх. Было много случаев
крушения барж из Нижнего Города или даже лиговских
кораблей, которые попали в этот ужасный туман и не смогли
выбраться.
— Вихревой туман в тысяче шагах, — пискнул эльф-
дубовичок.
— Да сохранит нас Небо, — пробормотал Шакал Ветров,
приложив свои амулеты к губам.
— Капитан! — тревожно крикнул Стег Суматох. — Что
нам делать? —
Шакал Ветров нагнулся, схватился за костяные рукоятки
противовесов и глубоко вздохнул. — Попробуем облететь над
ним. Держись крепче, Стег. Если не сможем, то придется
подниматься в вертикальном положении!
 Стег ахнул.
Капитан опустил кормовые противовесы, поднял
носовые и расправил паруса. Накренившись и заскрипев,
"Укротитель Вихрей" взмыл в небо. Стена тумана
приближалась. Это было похоже на подъем по могучему
водопаду.
— Будь готов остудить летучий камень, Скалобой!—
крикнул Шакал своему каменному пилоту.
— Вихревой туман в пятистах шагах!
— Давай, мой дорогой,— умолял свой воздушный
корабль Шакал Ветров, в то время как он скрепя поднимался
все выше и выше.— Ты сможешь!
Скопление тумана всё приближалось. Если бы они могли
подниматься чуть быстрее, их бы точно не затянуло...
— Столкновение через пять секунд!— крикнул эльф.
Пальцы Шакала Ветров мастерски метались туда-сюда
над рядами переключателей, поднимали одни, опускали
другие. Воздушный корабль стал подниматься быстрее.
— Четыре!
— Ничего не выйдет!— закричал Стег.
— Три...
— Охладить летучий камень!— проревел Шакал Ветров.
Скалобой потянул за рычаг. Летучий камень был
мгновенно осыпан холодным грунтом. Он заскрипел и
охладился. В это же мгновение воздушный корабль взмыл в
небо, в почти вертикальном положении на
головокружительной скорости. Несмотря на все свои
старания, ни капитан ни каменный пилот не могли ничего
сделать, чтобы уклониться от надвигающегося тумана.
— Вошли в туман!— проревел Спиллинс.

В момент, когда "Укротитель Вихрей" вошел в липкую

фиолетово-серую дымку, подъем прекратился. Туман забил
поры летучего камня и воздушный корабль начал медленно с
дрожью опускаться. Ни Скалобой, ни Шакал Ветров не могли
взять его под контроль.
"Укротитель Вихрей" медленно опускался сквозь
плотный, неподвижный воздух, постепенно набирая скорость.
Внезапно туман рассеялся и корабль оказался в одном из
"воздушных карманов". Вокруг них был холодный и
совершенно прозрачный воздух.
— Обвязаться верёвками!— гаркнул Шакал Ветров своей
команде, стоящей на палубе и в одно мгновение обвязал себя
канатом.
Поры в поверхности летучего камня изгнали
надоедливый туман и впитали в себя чистый воздух, в
результате чего он вновь стал плавучим. Корабль накренился,
завибрировал и взлетел в воздух, как будто из огромной
катапульты. В ужасе члены команды вскрикнули и упали на
палубу, ухватившись за первое, что попалось им под руку.
"Укротитель Вихрей" поднимался всё выше и выше от
"воздушного кармана", назад в этот треклятый туман.
 Вскоре, воздушный корабль замедлился и снова стал
падать. Стег Суматох и Скалобой поднялись на ноги. Шакал
Ветров понизил паруса. Внизу, в своей каюте в трюме Квинт
поднялся с пола и с удивлением огляделся. Минуту назад он
лежал в своём гамаке и думал о том, как будет гордиться им
отец, а затем летел через всю каюту.
Он протёр глаза и попытался собраться с мыслями. Они
нашли "Большого Небесного Кита"? Они собираются
напасть? Юноша нахмурился. И почему отец не разбудил его?
Он же пообещал!
Квинт заскользнул в свой плащ с паракрыльями,
проверил, чтобы нож был на поясе и вышел из каюты. Когда
он побежал по лестнице, корабль сильно завибрировал. Снизу
он услышал безумный вопль птицекрысов, которые обитали
внутри корабля. И вдруг... ПУУУФФ! "Укротитель Вихрей"
снова взмыл в воздух.
Мальчик упал на колени и схватился обеими руками за
верёвочные перила. Его желудок свело, голова закружилась.—
Что происходит?— простонал он.— Я себе это не так
представлял!
 Глава Третья: Атака!
— Корабль больше не выдержит, капитан, — простонал
Стег Суматох; "Укротитель Вихрей" прекратил набирать
высоту и летел так быстро и высоко, что старый Спиллинс в
своём наблюдательном гнезде чуть ли не терял сознание.
— Держись, старина, — ответил Шакал Ветров,
перестраивая противовесы левого борта. — Туман
рассеивается.
Остальную часть флота нигде не было видно. Избежали
ли они ужасного тумана? Шакал Ветров мог только молиться
за них. Стег Суматох искоса посматривал вперед.
— Мы, кажется, уже не так быстро падаем, — заметил
он.
— Отец, что, во имя Неба, тут происходит? —
послышался голос.
Шакал Ветров повернулся.
— Квинт! — воскликнул он. — Я думал, что ты спишь в
своём гамаке.
— Что такое, почему мы то резко взлетаем, то падаем? —
спросил недоуменно Квинт.
— Ухватись за что-нибудь покрепче, — посоветовал ему
Шакал Ветров, стиснув зубы. — Это еще не конец.
Вдруг корабль снова попал в "воздушный карман".
"Укротитель Вихрей" резко накренился на одну сторону и
взлетел вверх. Квинт упал, соскользнул через палубу и
врезался в переднюю балюстраду.
— Квинт! — взревел Шакал Ветров.
— Схватись за веревку, мастер Квинт, — прокричал Стег
Суматох, бросив мальчику один конец.
Квинт успел схватиться за шпиндели балюстрады; он
выпустил одну руку и схватил ей веревку. Мальчик обмотал её
вокруг руки и с мрачным спокойствием повис на ней. Из-за
резкого взлёта кровь отступила к низу, и у Квинта
закружилась голова. Он отпустил деревянный шпиндель и
соскользнул обратно на перекошенную палубу.
— Квинт! — снова выкрикнул Шакал Ветров. Будучи всё
ещё привязанным за талию канатом, капитан прыгнул за
своим сыном. В следующий момент он со всей силой
ухватился руками за костистую лодыжку Квинта. Веревка
туго натянулась. Шакал в свою очередь усилил захват.

Внезапно корабль вылетел из "воздушного кармана" и

резко сбавил скорость. Опять появился липкий туман. Но что-
то на сей раз отличалось. "Укротитель Вихрей" медленно
колебался на одной высоте, восстановив своё равновесие.
Шакал Ветров поднял голову и огляделся. Туман был
тонким и эфемерным; недостаточно плотным, чтобы
заставить летучий камень резко упасть, и не настолько
прозрачным, чтобы преувеличить естественную летучесть
камня.
— Мы сделали это, — выдохнул он. — Но какой ценой?
Он заметил оснащение: порванное, безвольно повисшее
вдалеке от мачт; и паруса, некоторые немного рваные,
некоторые полностью дырявые.
— Одно только Небо знает, получилось ли то же самое у
наших соратников, — покачал он головой. — Боюсь, тебе
придётся ещё долго ждать свой первый воздушный бой,
Квинт.
Неужели великий флот воздушных пиратов не выдержал
этой бури? Квинт с трудом мог в это поверить. Он подошел к
краю воздушного корабля. Обширная стена тумана
рассеивалась, небо понемногу прояснялось. Мальчик
прищурил глаза и всмотрелся вдаль.
— Смотрите! — взволнованно крикнул он. — Туда.
Шакал Ветров поднял свою подзорную трубу и
сосредоточился на темном пятне, на которое указывал Квинт.
— Это, наверное, просто какой-то гнилосос, — произнёс
он. — Или птица-помогарь. Или... — он сделал паузу. — Это
— "Пронзающая Мгла"!
— Да! — торжествующе воскликнул Квинт. — И там! —
воскликнул он, указывая рукой в левую сторону. — Это —
"Бродячий Туман"? А там, за нами, должно быть "Ветропряд".
Посмотри, можно увидеть большую катапульту у него на
корме.
Шакал Ветров кивнул.
— И они не выглядят особо потрепанными... —
глубокомысленно сказал он.
— Лучше посмотри выше, — сказал участливо Стег
Суматох.
— Выше? — спросил Квинт.
Стег кивнул головой вверх, где высоко над их головами
крепкое судно пересекало небо, ведя за собой еще с
полдюжины кораблей в V-образном формировании, подобно
мигрирующему косяку гусей.
— Впереди "Разрушитель Облаков"! — взволнованно
объявил Квинт.
— Что я вижу! - воскликнул Шакал Ветров. — Да ведь
это же старый хитрый небесный волк, Ледяной Лис! Выходит,
только ему одному удалось избежать вихревого тумана? —
капитан хихикнул. — Ему, должно быть, не терпится увидеть,
сколько прошло наших.
— Они сигнализируют нам, — сказал Стег, увидев на
"Разрушителе Облаков" сигнальные отблески.
У воздушных пиратов было несколько способов
коммуникации между судами, хотя обычно они и летали по
одиночке.
В то время как птицекрысов использовали для больших
расстояний, в качестве средств передачи сигнала по
небольшим участкам неба предпочитали яркие отблески
шлифованного куска мрамора.
— Судно... Лиги... в... четырёх... тысячах... шагах.. на...
северо-... запад... — Шакал Ветров по буквам произнёс
сообщение. — Следуйте... за... нами... — он повернулся к
Квинту. — Видимо, я ошибался, — сказал капитан, — все еще
впереди.
Квинт усмехнулся.
— Мой первый воздушный бой!
На расстоянии в три тысячи шагов от лиговского судна
множество пиратских кораблей из Пустынного Логова вновь
сформировали флот, возглавляемый "Разрушителем Облаков".
Команда "Укротителя Вихрей" занялась
приготовлениями. На палубе Стег и Квинт ремонтировали
оснащение и паруса. Спиллинс прибивал на место
оторванные от его наблюдательного гнезда боковые панели.
Грим и Грем, близнецы-дуркотроги, использовали всю свою
недюжинную силу, чтобы расположить большой гарпун в
нужную позицию; в это время Крысомал, кучкогном с быстро
вращающимися глазами — проверял руль и противовесы
корпуса, спустившись в трюм.
 Под палубой
квартермейстер Куип торопливо
бегал от одного склада к
другому, готовя корабль к
грядущему сражению:
возвращал запечатанные
ёмкости с продовольствием на
их законные места и привязывал
все, что может упасть.
Скалобой как всегда
возился со своим любимым
летучим камнем, в меру своих
возможностей вентилируя и
просверливая его.
— Тебе надо сделать
полную паровую ирригацию, —
бормотал он, — и как только мы
вернёмся в Нижний Город,
первым делом я займусь этим.
Но сейчас нам надо сделать
другое...
На расстоянии в две тысячи
шагов от противника все на
борту "Укротителя Вихрей" уже
были готовы. Шакал Ветров
закрепил на месте костяные
рычаги управления и отвёл
Квинта в сторону.
 — Я должен кое о чём с тобой поговорить, — сказал он.
Квинт нахмурился.
— Отец?
— Я знаю, что ты взволнован, — сказал он. — Я помню,
что я чувствовал, когда твой дедушка впервые взял меня в
пиратский рейд — но это было маленькой стычкой по
сравнению с этим...
— Я... я не подведу тебя, — сказал Квинт. — Ты будешь
мной гордиться...
— Не сомневаюсь, сынок, — с теплотой произнёс Шакал.
— Стег говорит, что ты добровольно вызвался в команды
абордажного наступления. Это так?
— Да, отец, — ответил Квинт. — Я хочу быть там с
самого начала. Я хочу быть первым на борту и...
— Нет, — сказал твёрдо Шакал Ветров. — Это вне
рассмотрения. Команда абордажного наступления всегда
состоит из самых суровых и опытных пиратов во флоте. Грим
и Грем от нашего судна; Дуросвин от "Пронзающей Мглы"...
Новичкам там не место.
— Но отец...
— О Небо, Квинт, ты что, думаешь, что я не хотел бы
пойти в первую волну? Но мое место здесь с "Укротителем
Вихрей". И твоё место здесь, рядом со мной. Кроме того, ты
вообще представляешь, какими зверьми могут оказаться те
молотоголовые?
Шакал Ветров заметил разочарование на лице своего
сына, и его голос смягчился.
— Ты можешь пойти со второй волной, — сказал он. —
Со Стегом и другими, когда молотоголовую стражу выбьют, и
будет не так опасно. Но только тогда. И только под моим
присмотром. Это понятно?
— Но...
— Достаточно! — отрезал Шакал Ветров. — Ты
сделаешь так, как я тебе сказал!
И Квинт затих, достаточно хорошо зная отца, зная, что
если он скажет еще слово, отец просто вообще не разрешит
Квинту пойти на судно Лиги. Но всё равно решение отца
задело Квинта за живое.
Вперёдсмотрящие на борту "Разрушителя Облаков" на
расстоянии тысячи шагов впервые различили "Большого
Небесного Кита". Весть об этом немедленно обошла
пиратский флот. Квинт поднёс к глазам свою подзорную
трубу.
— Вот он где! — взволнованно выкрикнул мальчик.
— Его невозможно ни с чем спутать, — сказал Шакал
Ветров. — Это самый большой воздушный корабль, который
когда-либо поднимался в небо. Он по меньшей мере в десять
раз больше "Укротителя Вихрей".
Квинт в ужасе наблюдал.
— Четыре мачты, четыре летучих скалы, восемь
небесных мостиков. И золотая фигура на носу...
 — Да, и не забудь про устрашающую молотоголовую
стражу, — прервал его Шакал. — О чём я тебе и говорил.
Квинт угрюмо кивнул.
Несмотря на размер и большое количество вооружения,
"Большой Небесный Кит" был громоздким судном; забавный
триумф внешнего вида над функциональностью. Это был
медленный и заведомо неповоротливый в полёте корабль, но
все же как символ грубой силы он внушал страх. Видно,
поэтому Марл Манкройд решил использовать его при
транспортировке драгоценного камня. Теперь, имея флот
быстрых, маневренных пиратских кораблей, Шакал Ветров,
Ледяной Лис и другие капитаны воздушных пиратов
надеялись, что Манкройд будет всю жизнь сожалеть об этом
решении.
Приблизившись к большому лиговскому судну,
пиратские корабли разделились. Затем после условного
сигнала они резко вылетели из-за облаков, за которыми
скрывались, поймав попутные ветра. Один за другим они
окружили огромное судно, как лесные осы окружают
ежеобраза, заняв заранее подготовленные позиции и
удерживая их.
Ледяной Лис наблюдал за происходящим ниже, на его
губах играла улыбка. Никаких стражников на палубе
"Большого Небесного Кита" не было. Три из четырех
наблюдательных гнёзд были пусты, а впередсмотрящий в
четвертом гнезде, похоже, спал. Капитана нигде не было
видно. Он будет наказан за свою беспечность. Ледяной Лис
кивнул своим квартермейстерам, и они в свою очередь дали
всем пиратским кораблям сигнал зеркалом. Он состоял только
из одного слова.
В атаку.
Ловкими движениями пальцев Шакал Ветров понизил
противовесы на носу и поднял на корме. Корабль послушно
наклонился вперед. Лисель подняли, а кливер наклонили —
их вывели из работы.
Корабль мчался вниз по наклонной. Постепенно
вырисовывались черты "Большого Небесного Кита". В
последний момент Шакал полностью понизил грот, и корабль
занял положение параллельно большой резной балюстраде на
правом борту Кита, возле его форштевня. Это было пунктом,
где по плану должен был начать нападение "Укротитель
Вихрей".
Квинт восхищенно ахнул. Он никогда не видел, чтобы
его отец управлял кораблём с такой точностью. "Укротитель
Вихрей" приблизился к "Большому Небесному Киту". Шакал
Ветров выстроил на палубе свою команду.
— Кошки и канаты, — проревел он. — Передовая
группа, готовьтесь идти на абордаж!
Повсюду вокруг гигантского судна Лиги хваткие крюки-
кошки воздушных пиратов преодолевали расстояние между
кораблями, находили свою цель и крепко цеплялись — к носу,
переднему борту, корпусу, оснащению, мачтам. Так, первая
волна воздушных пиратов, состоящая из членов команд
разных капитанов, взобралась на борт.
Палуба оказалась пустой. Неужели корабль совсем не
защищен?
Внезапно прозвучал горн и двери выше палубной
лестницы с громким треском открылись. На палубу буквально
вывалилась фаланга молотоголовых гоблинов. Свист и звон
вынимаемых из ножен мечей, кос и кинжалов заполнили
воздух. На мгновение воцарилась жуткая тишина, поскольку
пираты стояли столбом, не веря своим глазам. Внезапно,
молотоголовы отбросили назад свои головы, хором издали
боевой клич и бросились на захватчиков.
В следующий миг воздух наполнился яростными
криками. Лязг металла и треск раскалывающейся древесины.
Звуки разрывающих плоть лезвий, и сокрушительных ударов
молота. Стук, удары, крики.

Квинт напрягся, стоя на балюстраде; перед его глазами

развернулась жуткая сцена, и его сердце стало тяжело биться.
На кормовой палубе Грим и Грем — гигантские близнецы-
дуркотроги — сражались бок о бок, окруженные дюжиной
кричащих молотоголовых стражей, размахивающих своими
зловещими кинжалами и зазубренными мечами. Стоял
оглушительный металлический звон —это шипованные
дубины дуркотрогов ударялись о гоблинские щиты, имеющие
форму полумесяца.
Выше их, у руля, шло отчаянное сражение между
абордажной командой от "Ветропряда" и группой
молотоголовых во главе с огромным, обладающим
множеством боевых шрамов ветераном в пернатом шлеме.
Два, три, четыре воздушных пирата уже упали, сражённые его
устрашающим мечом. Остальные беспорядочно отбегали от
него.
Квинт видел, что для пиратов сражение шло везде
одинаково неудачно.
Если один отряд молотоголовых гоблинов может дать
отпор такому набегу, думал он, то с полной охраной на борту
судно Лиги будет просто неприступно.
Воздушные пираты выглядели так, будто уже готовились
к поражению, так же и молотоголовые, которые, казалось,
падали духом. Действительно ли они так устали? Может
быть, им уже приходилось отражать абордажный налёт
воздушных пиратов?
Исход сражения на борту колебался на чаше весов; и вот
несколько пиратских воздушных кораблей отделились от
остальных, чтобы напасть на лиговский корабль с других
сторон. "Пронзающая Мгла" взлетела выше уровня палубы
Кита и начала резать канаты, коими были соединены его
паруса. Для этого у Мглы на носу были большие, изогнутые
лезвия.
"Громовержец" колебался над кормой, с громким треском
ломая деревянные конструкции Кита огромным подвесным
ядром. А "Ветропряд" в это время ошпаривал тёмным,
пузырящимся варом древесной смолы один из летучих
камней огромного корабля.

Квинт наблюдал все это с "Укротителя Вихрей", побелев,

не моргая. Надвигающаяся вторая волна пиратов определенно
склонила чашу весов в свою сторону. Куда бы он ни смотрел,
молотоголовые стражи отступали, исчезая внизу, в глубинах
судна. С победными криками воздушные пираты
преследовали их.
—Вперёд, —сказал Стег Суматох Квинту. —
Присоединимся к ним!
 Квинт колебался; в
его ушах звенели слова
отца. Можно со второй
волной. Вторая волна - в
конце концов, ВТОРАЯ.
И там был Пэн, этот
смешной, неуклюжий
малец, перепрыгнувший
на судно Лиг с
"Разрушителя Облаков".
Если даже ему
разрешили идти...
Стег взобрался
наверх на балюстраду и
перескочил на судно
Лиги.
—Так что? —позвал
он. —Ты идёшь?
Квинт оглядел
палубу "Укротителя
Вихрей". Шакала Ветров
нигде не было видно.
—Да, —воскликнул мальчик. —Я иду! —Он захватил
веревку, висящую над головой на поперечной балке паруса —
она осталась там висеть ещё с того вихревого тумана — и
перепрыгнул на палубу "Большого Небесного Кита".
—Молодец, — похвалил Стег. — Мы всё же сделаем из
тебя воздушного пирата.
 — Сюда! — проорал чей-то голос.
Квинт повернулся и увидел плоскоголового пирата,
который собрал вокруг себя ещё полдюжины других и повёл
вниз, под палубу.
— Это мой старый приятель, Свинодур, — обьяснил
Стег. — Пойдём за ним.
Недолго думая, Квинт и Стег последовали за
плоскоголовым. Они прошли через узкий дверной проем и
спустились вниз по лестнице. Один пролет. Два пролета...
Квинт оглянулся. В его поле зрения не было молотоголовых
гоблинов.
Когда они достигли второй палубы, он услышал низкий
гул голосов; жалкие стоны, вздохи, вопли. Он повернулся, и
увидел через узкий просвет ужасную сцену. Двести, а может
быть, и больше, истощенных фигур — кучкогномы, гоблины-
утконосы, лесные тролли и дуркотроги; они были прикованы
цепью к центральному железному стержню анкера; каждый
из них держал веревку, привязанную к верхней штанге
гигантского меха. Они потянули свои веревки вниз — и
нагретый печью воздух просвистел вдоль гигантских труб,
которые вели к летучим камням. Со скрипом мехи отпрянули
назад. Рабы тяжело хрипели каждый раз, когда им
приходилось тянуть эти веревки. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз.
Безостановочно...
—Кто это такие? — выдохнул Квинт.
— "Это подпалубные", — сказал Стег. — Рабы, и каждый
из них вынужден обогревать огромные летучие скалы,
которые держат это проклятое судно на лету. Если бы мехи
остановились, то камни охладились, и "Большой Небесный
Кит" унесло бы.
—Унесло! — воскликнул Квинт.
Это был термин, которого боялся всякий воздушный
матрос. Каждый из них знал, что полёт зависит от управления
температурой летучего камня. Если не следить за камнем, он
охладится и будет становиться все легче и легче; и тогда он
начнет неконтролируемо мчаться вверх в открытое небо,
унося с собой всё судно.
— Сюда, — завопил Свинодур, бросившись вниз, в
широкий деревянный коридор.
Квинт и Стег отвлеклись от трудящихся рабов.
— Быстрее, — сказал Стег, хватая Квинта за руку. — Он,
должно быть, обнаружил сокровища.
Они нашли его перед низкой арочной дверью.
— Пэн предполагает, — сказал гоблин, — что это
казначейское помещение.
— Тогда чего же мы ждем? — закричал Стег Суматох. —
Выбей же дверь.
Свинодур отстранился, подставил плечо и с разбегу
протаранил дверь. Она громко затрещала, но не двинулась с
места. Смуглый дуркотролль с Веропряда вышел вперед.
— Дайте я попробую,— сказал он.
 Через секунду он тоже с громким стуком налетел на
дверь, но она, тем не менее, не поддалась. Воздушные пираты
схватились за свои булавы и дубинки и собрались было уже
выбивать её все вместе, но тут вмешался Квинт.
— А вы уверены, что она заперта?— спросил он.
Стег Суматох шагнул к двери и попробовал дёрнуть за
ручку. Дверь со скрипом открылась.
— Не верю своим глазам,— простонал Свинодур.
— Забудь,— сказал Стег.— Пошли посмотрим, что там
внутри.
Один за другим пираты вошли внутрь. Это было
большое, тёмное помещение, и только тонкие пучки света
проникали сверху из иллюминаторов; здесь находилось
несколько ларцов и сундуков. Квинт с волнением в сердце
уставился на них.
— Думаешь, это — сокровища? — поинтересовался
мальчик.
— Есть только один
способ проверить это,—
ответил Стег.
Они пересекли
комнату. Квинт приоткрыл
крышку сундука и ахнул.
Он был наполовину
заполнен золотом,
серебром и
драгоценностями, которые
искрились как разноцветный огонь. И, судя по крикам
удивления и восхищения со всех сторон, в остальных
сундуках пираты нашли то же самое.
— О таком богатстве мы даже не мечтали,— проревел
Свинодур под одобрительные крики пиратов.
Вдруг откуда-то раздался голос:
— Крысы съели приманку!
Воздушные пираты обернулись, и в дверном проеме
увидели Марла Манкройда, Главу Лиг собственной персоной.
— Это — ловушка! - прошипел Квинту на ухо Стег.—
Быстрее, парень! — Он поддержал открытую крышку ларца с
сокровищами и Квинт заскочил внутрь, после чего закрыл
крышку.
— Пиратские крысы! — глумился Марл Манкройд. И
пока он хихикал от своей собственной шутки, за ним
появились две дюжины вооруженных молотоголовых
гоблинов.— Схватите их! Разоружите и свяжите, но не
убивайте,— он мерзко ухмыльнулся.— Они должны быть
казнены в Нижнем Городе в назидание другим, чтобы
положить конец этому проклятому воздушному пиратству раз
и навсегда.
Комната заполнилась вооруженными до зубов
молотоголовыми стражами. Пиратов поймали в ловушку, как
пегих крыс в коллекторе Нижнего Города. У них отняли
оружие; их захватили в плен, крепко связали и заткнули рты
кляпами.
Свернувшись калачиком на драгоценностях, Квинт
слушал приказы Главы Лиги.
— Натяните те веревки! Соберите их оружие! И когда вы
закончите, поднимайтесь вверх на палубу!
Вскоре наступила тишина. Теперь, если Квинт слышал
звук какого-либо движения в своём тёмном, тесном убежище,
то он дрожал от страха, задаваясь вопросом, что же это такое
могло быть.
"Ты беспечный глупец", сказал он себе. "Ты же шёл
прямо в засаду. Ты должен был догадаться. Ты должен был
знать..."
На верхней палубе "Укротителя Вихрей" Шакал Ветров
бормотал те же самые слова себе. По всему горизонту быстро
приближались суда Лиг. Их было не меньше тридцати.
Шакал Ветров кусал свою нижнюю губу, дрожал и
бранился. Всё это было слишком легко. Он должен был знать.
Он должен был помешать второй волне отправиться на
"Большого Небесного Кита", сократить потери и броситься за
ним. Но теперь было слишком поздно. Он смотрел сквозь
штурвал туда, где в последний раз стоял его сын.
— Квинт,— шептал он.— Где же ты?
 Глава Четвертая: Воздушная
Битва
Патрульные суда Лиги приближались, и во флоте
воздушных пиратов начался суматошный беспорядок. Один за
другим капитаны решали прервать нападение и сбежать, даже
не смотря на то, что некоторым приходилось оставить своих
лучших бойцов. За считанные минуты разрушился хрупкий
союз пиратского флота, и Ледяной Лис объявил в мегафон
свой заключительный приказ— "Каждый сам за себя!"
Шакал Ветров отчаялся. Он послал Скалобоя обшаривать
каждый дюйм "Укротителя Вихрей" в поисках своего сына.
Последние пиратские корабли улетали, поскольку патрульные
суда уже были достаточно близко, чтобы открыть огонь из
гарпунов и каменных пушек. Шакал Ветров поднёс к своему
глазу подзорную трубу, чтобы получше рассмотреть
нападавших.
— Руптус Пентефраксис,— проворчал он мгновение
спустя, сосредоточившись на фигуре у штурвала.— Я должен
был догадаться!— он сердито хлопнул себя по лбу, вспомнив,
наконец, где он раньше видел Пэна, этого неуклюжего юнца.
Однажды, когда он и Руптус Пентефраксис сражались в
поединке на воздушном корабле высоко над Топью, этот
малец скрывался в тени; и когда Шакал Ветров начал
одерживать верх, он попытался убежать за помощью. Но его
звали не Пэн, а Ульбус. Ульбус Пентефраксис, и он был сыном
Руптуса— порочного человека с репутацией предателя и
убийцы. В тот день Шакал Ветров оставил Руптусу
небольшой шрам; с тех пор Пентефраксисы ненавидели
Шакала Ветров.
Скалобой быстро поднялся по лестнице к штурвалу.
— Квинта нигде нет,— задыхаясь, проговорил каменный
пилот.
— О, Квинт!— со страхом и гневом взревел Шакал
Ветров.
— Я видел его, капитан,— крикнул Спиллинс из
наблюдательного гнезда.— На борту Кита. Он и Стег Суматох
спустились по лестнице в трюм под переднюю палубу.
Шакал Ветров осмотрел судно Лиг, и увидел стражей
возле той лестницы. Увидел он и кое-что ещё. На задней части
палубы лежали Грим и Грем. После смерти они были так же
похожи друг на друга, как и при жизни. Шакал Ветров
простонал. Убили двух его лучших бойцов. Но это было ещё
не так ужасно для него. Он не мог улететь. Он должен сам
попасть на "Большого Небесного Кита", чтобы спасти своего
сына.
— Скалобой!— окликнул он каменного пилота.—
Возьми штурвал. И будь готов к быстрому отступлению, когда
я вернусь.
Он посмотрел вниз через балюстраду на мидель
передней палубы. Именно здесь обычно располагались каюты
высокопоставленных лиц — роскошные палаты с резными
кроватями, густыми коврами и тяжелыми занавесками на
больших, овальных иллюминаторах. Бой продолжался,
патрульные корабли окружали пиратов. Шакал Ветров
выпрыгнул с борта "Укротителя Вихрей".
Его паракрылья с щелчком открылись, и он наклонился,
слегка поворачивая крылья на одну сторону и скользя вниз по
воздуху широкой спиралью. И вот иллюминатор уже рядом.
Шакал свернул крылья и начал его выбивать, пока ноги не
провалились внутрь.
— Ещё немного,— бормотал он,— и... разбейся же!
Шакал Ветров протиснулся через остатки стекла, и с
кувырком приземлился на пол. Затем капитан встал и
оглянулся.
— Прямо в яблочко!— воскликнул он.
Сидя в своём убежище в сундуке с сокровищами, Квинт
приподнял крышку и попытался что-нибудь рассмотреть
через щелочку. Было совсем тихо, если не считать тихий
шелест чьей-то беседы. Неподалёку от сундуков с
сокровищами подряд лежали шесть воздушных пиратов; они
были связаны, их рты были заткнуты кляпами. Двое
молотоголовых стражей, экипированных в тяжёлую броню, в
нагрудниках и шлемах, остались следить за заключенными, в
то время как третий — как слышал Квинт — стоял у двери
снаружи.
Двое молотоголовых гоблинов сидели на сундуках возле
двери.
— Эти сокровища лежат без дела,— сказал один из них.
— Я уверен, что никто не заметит если исчезнет несколько
кусочков золота. Или пару драгоценных камней.
— Нет смысла,— сказал второй страж.— Это всё
фальшивка.
— Фальшивка?— потрясённо сказал первый. Он встал с
ларца и открыл сундук. В это же самое время Квинт
выскользнул из своего сундука, встал на пол и тихо опустил
крышку.
— Ты уверен, что это — фальшивка? — спросил первый.
— Стекляшки и железяки,— подтвердил второй страж.—
Их специально сделали для засады.
 Первый страж наклонился, поднял золотую монету и
попробовал её на зуб.
— Ух... ух...— пролепетал он и выплюнул осколки изо
рта.
— Я же говорил! — торжествующе воскликнул второй.
Квинт скользил по полу, прячась за бочками и коробками,
к углу, где в тени лежали Стег Суматох, Свинодур и другие
пираты.
— Настоящие сокровища на борту только в палате Главы
Лиги,— продолжил страж.
Квинт тихо добрался до связанных воздушных пиратов.
Он достал свой нож из ножен, висевших у него на поясе, и
разрезал веревки на запястьях и лодыжках Стега.
Освободившись, Стег сорвал свой кляп и начал развязывать
узлы соседа. За несколько секунд все шесть пиратов были
освобождены.
Когда освобождали ноги Свинодура, его ботинок
стукнулся об один из сундуков с фальшивыми
драгоценностями.
 — Что это было? — встрепенулись молотоголовы.
— А вот что! — заорал Стег Суматох, прыгая из тени и
швыряя ларец в удивлённых охранников.
Сундук ударил тяжеловооруженных гоблинов всей
массой по лицам и развалился на куски древесины; наружу
высыпался дождь поддельных драгоценностей и монет.
Охранники повалились на пол.
— Наблюдай за ними,— сказал Стег.— Я...— Со скрипом
в замке повернулся ключ. Стег поднял руку, чтобы все
затихли. Свинодур схватил один из мечей, выпавших из рук
охранников, встал за дверью, и поднял руку в готовности.
Ручка медленно поворачивалась. Шарниры скрипели; и
вдруг — ТРАХ! — дверь внезапно вылетела и едва не
пришибла Свинодура. Квинт уставился в дверной проем. Там
стояла фигура с поднятой ногой и вынутым из ножен мечом, а
молотоголовый страж лежал на полу без сознания.
— Отец!— воскликнул Квинт, и вдруг вспомнив о том,
что сделал, опустил свою голову.— Я... извини меня.
— Теперь уже не важно,— утешающе произнес Шакал
Ветров, входя в комнату.— Нам надо убираться отсюда, и
быстро. Нас окружают патрульные суда,— он колебался.— И
целый корабль молотоголовых стражей.
Он осмотрелся, быстро оценивая ситуацию. Три
охранника без сознания, восемь воздушных пиратов...
— Свяжите их,— приказал капитан.— Квинт, Суматох,
оденьте нагрудники, щиты и шлемы стражей.
— Но зачем...? — начал было мальчик.
 — Просто сделайте, как я сказал! — гаркнул Шакал
Ветров.
Воздушные пираты собрались идти по лестнице обратно.

Квинт, Стег Суматох и Шакал Ветров переоделись в

охранников, остальные пираты были их пленниками.
Когда все трое переоделись, капитан повернулся к своему
сыну.
— Я вошёл оттуда,— сказал он, кивая в сторону
открытой двери. Квинт изучил комнату. Весь ковёр в ней был
засыпан битым стеклом.
— Личная каюта Марла Манкройда,— добавил Шакал.
Квинт заколебался.
— Точно? — усомнился мальчик. На краю кровати под
балдахином лежал маленький, декоративный сундучок, и ему
вспомнились слова охранника— "настоящие сокровища на
борту есть только в палате Главы Лиги".— Постой, отец,—
сказал Квинт.— Я должен кое-что тебе сказать...
Пять минут спустя, когда они шли вверх по лестнице, все
карманы воздушных пиратов были доверху наполнены
драгоценными черными алмазами — содержимым теперь уже
пустого сундука.
Когда они дошли до второго квартера, Шакал Ветров
остановил их жестом на секунду.
— Когда поднимемся, повернём направо,— грубым
шепотом указывал он.— Не останавливайтесь, пока не
дойдём до "Укротителя Вихрей". Скалобой должен опустить
его под днище Кита и поднять белый флаг. Они будут думать,
что корабль капитулирует,— он оглянулся.— И если кто-то
нас о чём-то спросит, говорить буду я. Хорошо?
Пираты не стали возражать, что-то промычав в знак
согласия.
— Тогда пошли,— сказал он.
— Отец,— настойчиво сказал Квинт.— Рабы! Мы
должны освободить их!
Шакал Ветров повернулся и увидел большие мехи с
несчастными, закованными в цепи "подпалубными"; даже
теперь они продолжали обогревать летучие скалы. Лицо
капитана источало смесь эмоций: жалость, гнев, отвращение.
— Ты прав, Квинт,— сказал он.— Мы должны
освободить их. Но будьте начеку, все вы. Как только летучие
камни перестанут нагреваться, это судно начнет уносить в
Открытое Небо. У нас будет от силы пять минут, чтобы
убежать.
— А рабы?— спросил Квинт.
— Я позабочусь о них,— ответил Шакал Ветров.

Он шагнул к длинным рядам трудящихся рабов,

прикованных цепью к центральному анкерному болту. Он
нанес главному болту сильный удар своим мечом. Металл
согнулся, дерево треснуло, и цепи упали, звеня в душном
пространстве трюма.
— Друзья! — объявил Шакал Ветров.— Вы свободны.
Берите воздушные плоты и спасайтесь. Мы выиграем время,
чтобы вы могли убежать,— он вернулся к воздушным
пиратам.— Пошли!— гаркнул он.— Нам надо поспешить.
Выкрикивая сердечные благодарности, рабы помчались к
нижним палубам, где хранились воздушные плоты. Пираты во
главе с Шакалом Ветров направились к верхним палубам, идя
по обломкам и убитым телам. Уже везде — и на палубе, и в
небе — сражение утихло, но на корабле ещё было полно
молотоголовых гоблинов, сидевших в засаде.
"Эту ловушку легко было избежать", горько думал Шакал
Ветров. "Слава Небу, что большинство пиратов уже скрылись.
Теперь наша очередь."
Шакал Ветров увидел верхушку наблюдательного гнезда
"Укротителя Вихрей" над балюстрадой, и они направились
туда; внезапно в воздухе раздался разъяренный голос.
— Куда это вы ведете этих пленников?
Шакал Ветров поднял взгляд. Два крупных капитана
стражи с упертыми в бедра руками стояли на палубе,
возвышаясь над ними.
— Они должны быть подвергнуты процедуре
воздушного горения, - ответил Шакал Ветров.
— По чьему приказу? — строго спросил один из
охранников.
— По приказу лично Главы Лиг, — смело заявил Шакал.
Марл Макройд выступил из-за охранников, предатель
Пэн стоял рядом.
— Я не давал приказа о небесном горении, — прошипел
он.
— Вы, трое, идите сюда. Все вместе.
— Что нам теперь делать? — шепотом спросил Квинт у
отца.
 Внезапно "Укротитель Вихрей", со Скалобоем у
штурвала, поднялся на один уровень с палубой "Большого
Небесного Кита" и замер за ними.
— Бежать! — проревел Шакал Ветров.
Первый из воздушных пиратов уже успел перепрыгнуть
через балюстраду на "Укротитель Вихрей". Молотоголовые
стражи со зловещим скрежетом вытащили свои мечи,
похожие на косы, и стали угрожающе наступать на
оставшихся пиратов. Шакал Ветров и Стег Суматох
выступили им навстречу.
Квинт запрыгнул на борт "Укротителя Вихрей", и от
удара при приземлении у него перехватило дыхание. Он
оглянулся назад. Стег и его отец отважно бились с четырьмя
стражами. Мальчик увидел приближающееся к ним с востока
судно Лиг с устрашающим Руптусом Пентефраксисом за
штурвалом. Огромный штырь был прикреплён к носу
корабля. В любую секунду этот штырь мог проткнуть
"Укротителя Вихрей", и он обрушится на борт "Большого
Небесного Кита", как бабочка на подоконник.
— Сюда! — прокричал отцу Квинт. — Сейчас! Или вы
будете отрезаны от нас!
— Пошли! — крикнул Стегу Суматоху Шакал Ветров, и
они развернулись, сделали рывок до края палубы и
перепрыгнули на "Укротителя Вихрей".
 В этот самый момент пиратское судно взлетело вверх под
управлением опытного Скалобоя. И очень вовремя, поскольку
прямо под ним раздался громкий треск: КРЭЭК! Судно
Руптуса Пентефраксиса было неспособно замедлиться или
быстро изменить курс, и оно протаранило "Большого
Небесного Кита" своим штырём, разрушив заднюю часть
корпуса правого борта; отовсюду полетели по воздуху
большие куски расколотого дерева, которые только что были
частями обоих кораблей Лиг.
На стремительно отлетающем "Укротителе Вихрей"
звучали радостные и глумливые возгласы. Они смогли бежать.
Они забрали сокровище главы Лиги. Что касается рабов, то
теперь их воздушные плоты свободно летели прочь от
содрогающегося "Большого Небесного Кита",
переохлаждённые летучие камни которого уже изо всех сил
поднимали огромное судно ввысь.
Со скрипящим стоном громадный корабль мчался вверх,
унося с собой молотоголовую стражу и ее капитана, исчезая
за облаками в открытом небе.
Квинт выкрикнул от радости. Враждебные пиратам
члены Лиги были повержены, а зловещий "Большой
Небесный Кит" уничтожен. Они выиграли сражение! В жизни
воздушного пирата не может быть события лучше!
 Глава Пятая: Прозвище
День клонился к вечеру. Воздушные пираты продолжали
праздновать без перерыва, начиная с рассвета. Наконец,
вдалеке показались сверкающие шпили и башни
Санктафракса. Квинт стоял у штурвала вместе со своим
отцом, Шакалом Ветров. Несмотря на приподнятое
настроение остальной части команды, ему было совсем не
весело.
— События сегодняшнего дня показывают, какие
непредсказуемые ситуации могут возникнуть, — говорил
Шакал Квинту. — Грим и Грем мертвы...
— Упокой Небо их души, — пробормотал Квинт.
Шакал Ветров повернулся к нему. — Всё же ты со всем
справился, — сказал он. — Несмотря на неповиновение!
— Я сказал уже, что сожалею об этом, — сказал тихим
голосом Квинт. — Так или иначе это не моя ошибка. Если бы
Ледяной Лис не был сбит с толку, и...
— Я знаю, знаю, — понимающе сказал капитан, кладя
руку на плечо сына. — Всё это чистая ерунда. Сегодня мне
повезло. Но в следующий раз возможно такого не случится...
— Но отец, — стал возражать юноша.
— Позволь мне закончить, Квинт, — обратился к нему
Шакал. — Если со мной что-то случится, ты станешь
капитаном "Укротителя Вихрей" и тебе понадобится
пиратское прозвище. — Он остановился. — Я дам его тебе
сейчас, — сказал он и сжал плечо юноши. — Ты это
заслужил.
— Пиратское прозвище? — спросил Квинт. — Но разве
не сами пираты выбирают его, когда становятся капитанами?
— Так делают только выскочки, — презрительно
сплюнул Шакал Ветров. — Традиционные пиратские семьи
делают по-другому. Мы делаем так всегда. У нас воздушное
пиратство в крови, наши имена передаются из поколения в
поколение. Мой отец дал мне прозвище. Теперь время дать
его тебе. Но одно ты должен помнить — пока ты не стал
владельцем собственного судна, оно должно быть тайной для
других. Никогда не произноси его вслух.
— Я не буду, — пообещал мальчик. — А какое прозвище
ты выбрал мне?
Шакал Ветров подошёл поближе, оглянулся и произнес
громко и ясно два слова сыну в ухо. — Облачный Волк.
— Облачный Волк, — прошептал с благоговением Квинт.
— Верно, — сказал капитан. — И больше не повторяй
его вслух. Ещё не пришло время использовать его.
Квинт кивнул.
 — А теперь, — сказал Шакал Ветров, возвращаясь к
костяным рычагам, — мы должны поторопиться, если не
хотим опоздать на нашу встречу с моим старым другом,
Линиусом Паллитаксом в Санктафраксе. — Он поднял
паруса, перестроил корпусные противовесы и корабль рванул
вперед на максимальной скорости.
— Интересно, что он хочет от нас? — поинтересовался
юноша.
 — Даже не знаю, — ответил Шакал, — но если
Высочайший Академик Санктафракса вызывает тебя к себе во
дворец, то значит дело чрезвычайной важности.
— Новое приключение! — восхищённо прошептал
Квинт.
— Да, — сказал Шакал Ветров, осматривая горизонт. —
И возможно самое большое из всех.

КОНЕЦ.
Второй Забытый Свиток
Каменный Пилот
 Глава Первая: Щенок зубоскала
Я, Моджин, была когда-то каменным пилотом. Я летала
сквозь сердце ледяных штормов, била в Топях гнилососов-
альбиносов, сражалась с небесными галеонами среди
пылающих железных сосен, в воздухе, чёрном от удушливого
дыма... И всё это время я удерживала в небе воздушный
корабль. Сейчас я должна использовать всё своё мастерство,
чтобы противостоять унынию, которое хочет уничтожить
меня. Осторожно проплыть по его течению, взять обратно под
свой контроль и использовать воспоминания, как вороты и
рычаги на платформе летучего камня, совсем так, как я это
проделывала, будучи каменным пилотом...
Я закрываю глаза, глубоко вздыхаю и возвращаюсь назад,
назад, к самому началу этой истории, которая зародилась
глубоко под Дремучими Лесами, в Великой Пещере Трогов —
месте, где я, Моджин, дочь Лоэс, дочери Лоам, правнучки
первой Пещерной Матери Аргил, впервые открыла глаза.
Сегодня дуб-кровосос одарил меня восемьдесят восьмым
годом жизни, и хотя это – внушительный возраст даже для
злыднетрога, я всё ещё выгляжу, как двенадцатилетняя.
И это — самая главная моя тоска, та печаль, что я
скрываю внутри себя, как заботливо оберегаемый летучий
камень в клети воздушного корабля. То вниз, то вверх, но
всегда – внутри.
Сейчас, когда я стою на краю пустынного Риверрайза и
смотрю на простирающиеся впереди безбрежные Дремучие
Леса, моё сердце наливается тяжестью, словно летучий
камень, раскалённый пылающими кострами памяти. И тоска
— этот ужасный груз в самом сердце моего естества — манит
меня шагнуть через край и нырнуть вниз, подобно этому
камню,— туда, в чёрное ничто, откуда уже не будет возврата...
Но мне следует вернуться к самым ранним
воспоминаниям — к воспоминаниям о дивной пещере, где я
родилась. Слёзы наворачиваются на глаза, стоит лишь
подумать о ней...
Там было красиво, так красиво! Крепкие и похожие на
колонны корни деревьев, растущих в Навершье, простирались
в воздухе от сводчатого потолка до мягкой почвы на полу
пещеры — те корни, что давали нам всё необходимое для
жизни.
Кроме корней священного дуба-кровососа, здесь было
множество других. Некоторые, как корешки сладкого
колыбельного дерева или жёлтого смаклёвника, кормили нас.
Другие — железная сосна, свинцовое и медное деревья —
дарили нам материал для жилищ. А некоторые — например,
корни очаровательной зимницы или нежной плакучей ивы —
мягко сияли, купая пещеру в успокаивающем, пастельных
тонов, свете.
А ещё там было подземное озеро, полное кристально-
чистой воды. Близ него, где клубок корней расходился
широким веером, мы, троги, построили бумажные капсулки-
дома, громоздящиеся один на другом и образующие «троговы
соты». Домики были круглые и удобные, соединённые друг с
другом общими переходами, и когда кто-нибудь был в них —
днём ли, ночью ли — они озарялись изнутри мерцающими
корнесвечками.

Ах, как я любила смотреть на прохладное озеро! Я

созерцала мягкий свет троговых сот, отражающийся в тихих
водах, и ждала, когда же с уборки урожая корней вернётся
Лоэс — моя милая мама.
Уже столько лет прошло, а я всё ещё так ясно её помню —
статную, высокую, в бумажном платье и с великолепными
татуировками, покрывавшими её сильные руки и блестящую
лысую голову. Тощие, худосочные троги-мужчины трусили
рядом с мамой, неся её тяжеленную косу и кран для корней,
пока она сама тащила вязанку побегов колыбельного дерева и
нектар смаклёвника нам на ужин. Завидев её, я вопила от
радости и неслась домой, чтобы успеть зажечь корнесвечки и
расстелить обеденную скатерть до того, как мама вернётся.
А после ужина в нашем маленьком сияющем жилище она
усаживала меня на пол и расчёсывала, и заплетала, и
украшала бусинками, и переплетала шнурками мои волосы,
рассказывая при этом разные истории. Это были чудесные
повести про злыднетрогов, про первую Пещерную Мать
Аргил и про то, как она основала нашу колонию под корнями
священного дуба-кровососа, выкопав с дочерьми первую
маленькую пещеру и создав крошечный прудик для росы.
Укрытая от ужасов и опасностей Навершья, колония
процветала, а пещерка выросла в величественную пещеру
трогов, которая была так хорошо мне знакома.
Здесь, в царстве сияющих корней и блестящего озера, не
было ни снега, ни дождя, ни ураганов, ни гроз. Пещера
укрывала нас. Она дарила нам прохладу, когда жители
Навершья плавились от жары, и хранила для нас тепло, когда
железные сосны стонали под тяжестью снега и льда. О,
пещера не только укрывала, но ещё и хорошо защищала нас.
Любой трог знает, что наверху, в Дремучих Лесах, полно
племён, ведущих вечную битву. Там постоянно вспыхивают
сражения, а мародёрствующие орды грабят соседей и шарятся
по деревням друг друга. Ужасные боевые стаи шраек,
невежественные банды молотоголовых гоблинов и шайки
бродячих работорговцев охотятся на слабых и доверчивых. И,
как будто этого мало, за каждым деревом и на каждой
тенистой опушке таятся страшные лесные создания — жабы-
вонючки и реющие черви, вжик-вжики и зубогрызы.
 Но пока в Навершье все эти племена сражались, и все эти
твари друг друга жрали, мы, троги, мирно жили, укрываясь
под пологом пещеры. А если нежеланный гость подобрался
бы слишком близко ко входу, то священный дуб-кровосос
вместе со своей закадычной подружкой, смоляной лозой,
быстренько бы о нём позаботились. Большинство жителей
Навершья знает по горькому опыту, что поляну, на которой
пустил корни дуб-кровосос, следует обходить сторонкой.
Посему мы, злыднетроги, живём мирно и счастливо в наших
прекрасных пещерах подальше от суеты и войн Навершья.
По той же причине мы стали самым таинственным
народом бескрайних Дремучих Лесов. Немногие жители
Навершья видели злыднетрога своими глазами. На самом
деле, я обнаружила, что очень многие в нас не верят и
считают пустыми россказнями старых троллих-балабол.
Вот что я, будучи маленькой, запоминала, сидя у ног
матери, пока та расчёсывала и перевязывала шнурками мои
прекрасные струистые оранжевые волосы. Но обе мы знали,
что я их потеряю, когда дуб-кровосос подарит мне
двенадцатый год жизни и превратит в злыднетрога на
Кровавой Церемонии. Ах, Кровавая Церемония, невероятное
превращение, которое лишь однажды происходит в жизни
трога!..
Ну вот, опять в моём сердце тоскливая тяжесть— эта
невыносимая, невыносимая тяжесть. Надо быть осторожной,
а не то она сбросит меня вниз. Надо попробовать облегчить
её; охладить печаль, как охлаждают перегретый камень,
нажимая на спусковой рычаг и осыпая его ледяной землёй,
сыплющейся сверху песчинка за песчинкой.
Так, идея: подумаю-ка я о Мигуне...
Точно… Мигун… Мой милый щенок, малыш-зубоскал.
Наверное, ему было всего лишь несколько часов отроду, когда
я впервые увидела его угнездившимся в огромных,
протянутых ко мне, руках мамы.
— Держи, Моджин, цветочек мой, — сказала она
радостно, и её налитые кровью глаза сверкнули, когда она
вручила мне зверушку.— Смотри, что я тебе принесла.
Я улыбнулась. Хоть матери-злыднетроги и выглядели
огромными и страшно ужасными, но со своими детьми они
были исключительно нежны и заботливы. Подсовывая
дочерям на воспитание домашних зверьков, они верили, что
те, в свою очередь, станут хорошими матерями. И Лоэс не
была исключением.
— А кто это? — поинтересовалась я.
Мохнатая рыжая тварюшка с сильными задними ногами и
большим-пребольшим ртом таращилась на меня широко
раскрытыми доверчивыми глазами.
— Жители Навершья зовут их зубоскалами,— улыбнулась
в ответ Лоэс. — Этот — ещё щенок. Знаешь, на той медной
сосне, что у входа в пещеру, кладка вывелась, и малыш попал
в наши тенёта. Из зубоскалов получаются отличные питомцы
— они привязчивые, их легко воспитывать, и у нас не будет
проблем, потому что он не болтун.
 (Мы, троги, никогда не пустим в
пещеру существо, которое может
выдать тайну нашего
существования).
— Жаль только, что он мальчик,
— сказала мама и хихикнула.— Как
назовёшь-то?
Я посмотрела на крошечное
создание, и тут же его рот
раскрылся, словно в улыбке, а
огромные жёлтые глазищи на
секунду захлопнулись.
— Мигун, — произнесла я. — Я
буду звать его Мигуном.
С этого дня мы с Мигуном были
неразлучны. Я кормила его
толстыми розовыми червяками,
живущими на шишковатых корнях
плакучей ивы, причём он их ел
только тогда, когда я их давила, и
они прекращали извиваться. Я
кидала скользких червей в широко
разинутую пасть щенка, а он
нетерпеливо лаял и вилял тонким,
как кнут, хвостом.
Мигун быстро подрос на диете
из червяков, и мы принялись лазать
с ним по всей пещере сверху донизу.
Мы плескались в свежем озере, гонялись друг за дружкой
между гирляндами корней и играли в прятки среди домиков
троговых сот. И лишь к одному месту Мигуну не следовало
приближаться — к огромной колонне корней дуба-кровососа,
находившейся в самом центре пещеры.

Когда эти корни сияли красным светом, он верещал от

ужаса и мчался подальше, словно бы чуя, что там, наверху,
священный дуб-кровосос глотает какую-то невезучую добычу.
Но это было и к лучшему, потому что животным не
разрешалось входить под корневой купол, где находился
главный поильный корень и где совершалась Кровавая
Церемония.
Так, я не должна думать об этом…
 Любимое место Мигуна было возле нижнего входа в
тоннель, ведущий в Навершье. Всякий раз, когда мы туда
приходили, он начинал волноваться и рваться, и высоко
подпрыгивать на сильных лапах, вываливая язык из широкой
пасти. Он нюхал воздух, идущий снаружи, и в его янтарных
глазах загоралось что-то дикое. Порой мне приходилось
буквально утаскивать его оттуда на верёвке из корней
болотника, привязанной к ошейнику. Но с каждым днём
Мигун становился всё сильнее.
Когда я рассказала о его поведении маме, она улыбнулась
и нежно взъерошила мне волосы.
— Не забывай, желудёнок, — сказала она, — что
настоящий дом Мигуна — Навершье. Зубоскал должен жить
на самых макушках деревьев, и это зов его природы...
— Но его дом здесь, со мной! — запротестовала я. — Он
— мой Мигун, и я люблю его!
— Скоро твоя Кровавая Церемония, — нежно сказала
Лоэс. — После неё твои чувства изменятся. У тебя не
останется времени на зверьков, ты должна будешь растить
свою собственную дочь.
— Я всегда буду любить Мигуна! — закричала я, яростно
прижимая к себе щенка.
— Ты хорошо воспитывала его, но если действительно
хочешь доказать свою любовь, то отпусти его, прежде чем
станешь злыднетрогом,— отозвалась Лоэс.
Всякий раз, когда я вспоминаю дорогие мамины слова, у
меня слёзы наворачиваются на глаза. Конечно, она была
права. Я знала это, как и положено трогу двенадцати лет
отроду. Зато я не знала — да и не могла знать, — что это
доказательство любви навсегда изменит мою жизнь.
Я помню всё, как будто это произошло вчера. Осмотрев
меня, Лоэс и другие злыднетроги отметили, что волосы мои
обрели глубокий оранжевый блеск, моя белая кожа стала
отливать жемчугом, а глаза стали синими-синими и
засверкали ярче, чем когда бы то ни было. Они сочли, что я
готова к превращению в злыднетрога, и поспешно взялись за
подготовку главного поильного корня. Моя Кровавая
Церемония должна была совершиться на следующий день.
Оставалось сделать лишь одно.
Я проснулась с тяжёлым сердцем и трясущимися
пальцами, взяла в руки конец поводка Мигуна и отправилась
ко входу в пещеру.
Я уводила моего дорогого зубоскальчика в Навершье,
чтобы выпустить его на свободу.
Я помню ощущение верёвки из болотника, которую я
крепко стискивала в ладонях, пока всё больше и больше
беснующийся Мигун волок меня по тоннелю к миру наверху.
Мы пробрались мимо тенёт, которые не впускали в пещеру
посторонних, скользнули за острый выступ и поднялись по
ровному склону...
 И вот мы пришли и выглянули
на залитую солнцем поляну.
Корявый корень медной сосны
скрывал маленькую дырку входа.
Кругом высились величественные
деревья, а между ними
буйствовали растения Дремучих
Лесов помельче— сыроивы,
колоколицы и пилолисты. Но что я
запомнила лучше всего — лучше
солнечного света, разбрызганного
зайчиками, лучше шелеста
раскачивающихся деревьев, лучше
гудения лесных пчёл, лучше
ухающего кашля далёкого
лягвожора — это шокирующее
ощущение ветра на лице.
Внизу, под защитой пещеры,
воздух был тёплым и
неподвижным. Лишь
опускающаяся бумажная шторка у
входа в дом создавала легчайший
ветерок. Поэтому ощущение ветра
на лице просто потрясло меня. Я
словно бы усохла до размера
семечка и была готова улететь
прочь, в Дремучие Леса, чтобы
затеряться там навеки.
 Сердце бешено заколотилось, я часто, с трудом, задышала,
а ноги мои подкосились. Я выронила верёвку из болотника —
и Мигун, испустив ликующий крик, прыгнул на поляну и
скрылся за деревьями.
— Прощай, Мигун! — закричала я вслед. Сердце словно
перевернулось в груди, когда щенок скрылся из виду. —
Прощай, малыш!
Я, было, повернулась и собралась поковылять назад в
тоннель, всё ещё в шоке от ощущения ветра, играющего
моими волосами и шуршащего бумажным платьем, которое
было на мне надето, как вдруг раздался вопль:
– Ийеааааоууух!
Это был крик боли. Сердце моё словно пронзило холодом,
и все мысли вылетели из головы. Мигун попал в беду! И я
должна была что-нибудь сделать.
Я должна была спасти его.
Я рванулась из дыры наружу и понеслась через полянку к
деревьям. В следующую секунду я прорвалась через подлесок
к маленькому тенистому просвету. И там, с толстой
оперённой стрелой в груди, лежал на боку мой милый Мигун.
– Нет! – закричала я, подбегая, бросаясь рядом с ним на
колени и подхватывая его голову в сложенные чашей руки.
Раненый щенок поднял на меня взгляд. Его огромные
янтарные глаза словно бы молили о помощи. Потом он
мигнул – раз, другой... Глаза затуманились, закрылись в
третий раз – и больше не открылись.
– Ох, Мигун! – зарыдала я, и едкие слёзы хлынули из глаз
и покатились по щекам. – Мигун! Ми...
Хрусь!
За моей спиной послышался хруст сломанной ветки, а за
ним последовало низкое гортанное рычание...
 Глава Вторая: Белогривые
волки
Я медленно обернулась, едва смея дышать, и упёрлась
взглядом в два горящих жёлтых глаза. На дальнем конце
прогалины стояла огромная серая тварь с ушами,
украшенными кисточками, и сверкающими клыками. Пышная
белая грива вокруг её глотки поднялась дыбом, а мощные
лапы напряглись, готовясь к прыжку. Не в силах отвести глаз
от жестокого взгляда огромного белогривого волка, я
медленно попятилась прочь прямо на дрожащих коленях. Из
леса за спиной у рычащего хищника донёсся чудовищный вой
остальной стаи, учуявшей кровь. В следующий миг волк
прыгнул, а за ним выскочил второй, третий, четвёртый... Они
выпрыгивали на сумрачную прогалину в облаке пыли и
кружащихся листьев. Я испустила дикий визг и свернулась в
плотный клубок, ежесекундно ожидая, что в меня вонзятся их
жуткие клыки.
Вместо этого прогалина наполнилась отвратительным
ворчанием и хрустом. Дикие волки набросились на тело
Мигуна, моего любимого щенка. Я не могла вынести этого
зрелища и, поднявшись на ноги, бросилась сломя голову
обратно в подлесок, подальше от ужасного места.
Я бежала, бежала, пока в глазах не потемнело, лёгкие не
запылали, а сердце не начало разрываться. Я перепрыгивала
через ручьи и упавшие деревья, огибала колючие кусты и
валуны. И пока я неслась, паника неудержимо росла в моей
груди.
 Я была одна-
одинёшенька в этом
пустынном и
страшном мире,
полном длинных
колючек, которые
исцарапали и
искололи мои плечи и
спину, странных
растений и ягод,
которые источали
острые пьянящие
запахи, когда мои ноги
давили их. И самым
худшим из всех
ощущений было ощущение ветра на моём лице — ветра,
заставляющего задыхаться, вышибающего слёзы, ворующего
воздух у меня изо рта.
Наконец силы совершенно оставили меня, и я шлёпнулась
на лесную почву — ободранная, исколотая и полумёртвая от
усталости. Я жаждала спрятаться, просочиться сквозь землю,
чтобы скрыться от кошмарного открытого пространства
Навершья. Пальцы мои царапали и скребли грунт, от которого
немедленно поднялся омерзительный, тошнотворный запах,
заставивший меня подавиться.
Позади, за деревьями, слышался приближающийся
ворчливый рык и возбуждённое повизгивание волков, идущих
по моему следу. Ну, значит, ждать недолго, и скоро меня
разорвут на куски, как Мигуна, думала я, заливаясь горючими
слезами.
Хрусь! Хрусь! Хрусь!
Внезапно за мной послышался хруст веток. Я оглянулась
через плечо и увидела, как ко мне, просачиваясь сквозь густой
подлесок, словно вода сквозь песок, подбираются четыре
волка. Их глаза пылали красным, их перепачканные кровью
носы фыркали, а их языки, с которых капала слюна,
болтались поверх похожих на сабли клыков. Я слышала их,
пыхтящих и слюнявых, несущихся сквозь подлесок. А когда
волки ещё приблизились, я даже смогла почуять их. Затхлый
запах их шерсти. Тошнотворную вонь тухлого мяса в их
дыхании...
Я зарылась лицом в ладони, зажмурила глаза и чуть не
задохнулась: почва подо мной воняла хуже волков.
— Йярррроуууууу!
Отчаянный вой тупым ножом разрубил воздух, и по моей
шее и позвоночнику побежали мурашки. Я оглянулась, но
сначала даже не поняла, что именно произошло. Волк летел!
В следующую секунду послышалось свистящее «шшурх!», и
краем глаза я заметила зелёную вспышку. С бешено
колотящимся сердцем я повернулась и увидела длинный
зелёный ус, оборачивающийся вокруг живота второго волка и
— раз, два, три! —отрывающий его от земли. Завывая и
скуля, зверь взлетел в воздух вслед за своим злополучным
приятелем и исчез в лесных тенях.
Я застыла на несколько мгновений, глядя туда, где только
что реяли в воздухе два
преследователя. Оставшаяся пара
волков испустила пронзительный визг,
развернулась и дунула прочь что есть
мочи. Тогда я медленно поднялась на
ноги и огляделась.
Я стояла на поляне, покрытой
землёй тёмно-красного цвета.
Повсюду виднелись белые крапины,
которые мне показались сначала
камнями, но при более внимательном
рассмотрении обернулись костями. В
центре поляны стояло колоссальное
дерево, чьи корни вонзались во
внушительную гору черепов, рёбер и
мослов. На величественном стволе
пульсировали блестящие бугры и
нелепые наросты, а на самой
макушке, там, где простирались
огромные ветви, воздух наполнялся
скрежетом тысяч острых треугольных
зубов.
— М-мать наша, дуб-кровосос...
— прошептала я в благоговейном
страхе, опускаясь на колени перед
священным деревом.
То, что я видела после, до сих пор
наполняет меня ужасом и
отвращением — стоит только об этом вспомнить. Оба волка
болтались в воздухе, сдавленные смертоносными объятьями
смоляной лозы, чьи толстые корни глубоко вросли в
пульсирующий ствол хищной хозяйки. Тонкие, как плети, усы
лозы высоко подняли невезучих зверей, и теперь те болтались
над огромной распахнутой пастью плотоядного дерева.
Несколько секунд они раскачивались, извиваясь,
выкручиваясь и издавая ужасные крики. А потом лоза
изогнулась в спазме и сбросила волков в широко раскрытую
утробу дерева.
Послышался леденящий душу хруст, и через пару
мгновений из пасти дуба-кровососа извергся фонтан крови и
костей. Наросты и бугры на стволе жадно всасывали
полившуюся ручьями кровь, и всё дерево пульсировало и
содрогалось в отвратительных конвульсиях.
Я знала, что в этот момент глубоко подо мной, в Великой
Пещере, купол его корней засиял красным, корни
наполнились кровью и набух священный поильный корень.
Когда я жила внизу, в прекрасной сияющей пещере, я и не
представляла себе, насколько кошмарной бывает картина,
разворачивающаяся в Навершье каждый раз, как насыщается
дуб-кровосос — а ведь именно от этого насыщения зависела
каждая Кровавая Церемония. И впервые на меня нахлынула
страшная тоска. Та тоска, с которой я живу и по сей день.
А в тот момент, стоя перед священным дубом-кровососом,
я желала всё забыть, вернуться в родную пещеру, к любимой
маме, и стереть из памяти все мысли об ужасном Навершье.
Ведь мама сказала, что я изменюсь, когда стану
злыднетрогом. И, замерев посередь
страшной поляны, испуганная и
одинокая, я жаждала этого больше
всего на свете.
Потом медленно огляделась,
призвав всю свою выдержку. Я
знала, что прямо подо мной
находится Великая Пещера Трогов.
А это значило, что вход в тоннель
должен быть где-то неподалёку. Я
обвела поляну взглядом, отыскивая
медную сосну. Наконец, мой взгляд
нашарил в отдалении ветви цвета
червонного золота, выделяющиеся
на фоне окружающих их сыроив.
Я опрометью бросилась туда и
бежала, как никогда не бегала
прежде — задыхаясь, с
растрёпанными волосами,
развевающимися за плечами. И
когда я достигла края поляны, я
увидела впереди просвет, залитый
солнечным светом, и стоящую там
медную сосну, и тёмную дыру под
её корявыми корнями.
— Тоннель, — выдохнула я.
Перепрыгнув торчащий валун,
перебравшись через вспученные
корни деревьев, протолкавшиеся через грунт на поверхность,
я поспешила туда. Мимо колыбельного дерева, мимо пышно
цветущего бубенечника... Неожиданно поляна, залитая светом
позднего дня, оказалась прямо передо мной. Я бросилась
через неё с чувством закипающей радости в груди. Ведь так
близко — только руку протяни — под корнями медной сосны
находился вход.
— Мамочка, — выдохнула я, с трудом делая последние
шаги, — я иду!..
Но не успела я пересечь прогалину, как дунул сильный
порыв ветра, и два волка выступили из теней наперерез. Они
заступили мне путь, скаля клыки и вздыбив белый мех на
загривках.
Я шарахнулась и остановилась, испустив отчаянный крик.
Потом безнадёжно огляделась.

Ещё четыре волка появились с разных сторон поляны:

один слева, один справа, и двое сзади. Стая окружила меня.
Снова я смотрела в жестокие жёлтые глаза, пока твари
приближались, сжимая кольцо, словно затягивая аркан.
А потом, сквозь низкое гортанное ворчание волчьих
глоток, я услышала иной звук. Высокий. Металлический...
Дзиньк! Дзиньк! Дзиньк!
Глава Третья: Зельт
Розовоглазый
— Так, так, так, — послышался грубый голос. — Кого
мои умные мальчики поймали в этот раз?
При звуке этого голоса белогривые волки поджали свои
хвосты и заскулили в нетерпении. Я подняла голову и увидела
возвышающуюся надо мной странную сутулую фигуру.
Такого я ещё никогда не видела. Это существо было
высоченным, сутулым, с невероятно длинными ногами и
руками, с огромными ладонями и тонкими паукообразными
пальцами. Его тело было совершенно круглым, и у него почти
отсутствовала шея. Под слоями грязи его лицо было белым
как снег, за исключением коричневого пятна,
простиравшегося от левого глаза до середины щеки. Глаз
посреди коричневого пятна был молочного цвета и выглядел
точь-в-точь как галька в буром потоке. А другой глаз был
розовым.
Он был одет в длинную куртку, сшитую из сотен
различных кусочков, каждый из которых был шкуркой какого-
либо существа Дремучих Лесов – пестрые и пятнистые
кусочки, кусочки из мягкого меха или полосатых перышек —
скрепленные вместе в этом, своего рода, лоскутном одеяле. С
тяжелого кожаного ремня, охватывающего его живот, свисало
множество ловушек, силков, ошейников и цепей, которые
тихо позвякивали, когда он двигался.
— Полегче, мальчики, — прорычал он. — Не повредите
товар.
 Пять из шести волков отступили назад. Шестой же, с
голодным блеском в глазах, сделал шаг ко мне, обнажив зубы.
— Тойзер! — проревела странная фигура, кладя руку на
ремень. — Полегче, я говорю!
Внезапно его рука дернулась вперед. Вокруг ладони был

обмотан кнут, конец которого со свистом пронесся в воздухе и

ударил по волчьей морде. Хищник вскрикнул и отступил к
остальным, возмущённо глядя на меня.
— Так-то лучше, — сказал он, сузив глаза. — Теперь,
давай посмотрим на тебя.
 Искоса поглядывая на меня, он расхаживал по кругу.
Подойдя к волку, которого ударил, он почесал его за ухом. Тот
уткнулся носом в его ладонь и лизнул её.
— Итак, малышка, — сказал он, обращаясь ко мне, — что
же во имя Неба и Земли такая кроха, как ты, делает в сердце
Дремучих Лесов? Как ты тут оказалась, когда вокруг нет ни
одной деревни, ни одной хоженой тропы?
Он нагнулся, деликатно взял меня за руку и помог встать.
Я вздрогнула, когда порыв ветра почти содрал с меня накидку
и взъерошил мне волосы.
— Ой-ой-ой, да ты неженка, — промурлыкал он, склонив
большое пёстрое лицо и разглядывая меня своим розовым
глазом. — Старому Зельту придется обращаться с тобой
аккуратно. — Он хрипло рассмеялся и защёлкнул на моих
запястьях пару тонких наручников.
Я пыталась кричать, умоляя его отпустить меня, но - не
могла. Это было, как если бы ветер срывал с языка слова и
фразы и мгновенно уносил их далеко-далеко. И, как я ни
старалась, здесь, в Навершье, не могла издать ни звука.
Он огляделся вокруг, и его здоровый глаз подозрительно
прищурился. — Я не вижу никаких признаков клана или
племени. А вы, мальчики?
Волки взвизгнули и обнюхали длинные тонкие ноги
Зельта.
 — Так, мои нюхачи, пошли! —
С этими словами он взял и засунул
меня в большой мешок, висевший
у него на поясе, и я оказалась в
темноте.
Так я оказалась в первом
путешествии моей жизни. И хотя я
тогда еще не знала этого, но оно
стало началом других, ещё более
удивительных приключений. Они
последовали один за другим, и
даже сейчас, когда я стою здесь, у
Риверрайза — я знаю, что это ещё
не конец моего пути.
Но что бы я ни чувствовала,
когда я лежала в успокаивающей
темноте мешка Зельта
Розовоглазого, это хотя бы уже был
не ненавистный ветер на моем
лице. Равномерное покачивание и
тяжелый топот говорили мне, что
меня все дальше унасили от моей
красивой пещеры.
По ходу движения Зельт
напевал какую-то мелодию и
свистел своим волкам; ловушки на
его поясе звенели. Лежа в глубине
мешка, я почувствовала, как на
меня нахлынули горестные воспоминания.
Я вспомнила о своей любимой матери, Лоэс, о нашей
светящейся комнате в троговых сотах, о том, как она
подготавливала мои бумажные одеяния к Кровавой
Церемонии. Я представила злыднетрогов, собравшихся под
корневым куполом, подготавливающих поильный корень.
Мне стало больно и беспокойно на душе, когда я
представила, как они тщетно ищут меня по всей пещере.
Слезы навернулись мне на глаза, и я заплакала. Они будут
звать меня, чтобы я быстрее пришла, их крики будут
становиться все более отчаянными, так как они знают, так же,
как и я, что трог, который пропустит Кровавую Церемонию,
никогда больше не сможет стать злыднетрогом. Я
разрыдалась ещё сильнее, и слезы полились ручьем.
Вдруг, я глупо улыбнулась, осознав что мешок
работорговца теперь защищал меня от ужасного жестокого
мира снаружи.
— Сюда! Тойзер! Фильзер! Рибб! — прозвучал глухой
голос работорговца, звавшего волков.
И я услышала скулеж и рычание волков снаружи,
пресмыкавшихся перед работорговцем, бившим их хлыстом,
чтобы заставить повиноваться.
Я не знаю, как долго мы шли. Час? Три часа? Шесть...?
Сидя внутри мешка в темноте, я не могла сказать точно.
Но хотя я не могла видеть, могла чувствовать, как меняется
поверхность, по которой шагал Зелт, слушая звуки, которые
издавали его ноги. Они то хлопали по камням, то хрустели по
песку, то мягко касались плотной травы, растущей в мягкой,
пахнущей глинистой почве. Каждый шаг буквально говорил
мне об окрестностях, и я представляла, как мы шли по
густому лесу, который потом уступил опушкам и прогалинам,
которые затем превращались в болота, потом в пастбища,
щебенку и так по кругу.
Более того, несмотря на толщину мешка, я могла
различать запахи и даже цвета. Земляную сырость и сочную
луговую траву; пыльный запах гравия — едкий и серый;
торфяной, ярко-коричневый аромат болота. И пока я лежала в
болтавшемся мешке, я вдруг осознала, что обладаю такими
талантами восприятия, каких не замечала в нашем уютном
пещерном доме.
Несмотря на все это, здесь в темноте, конечно, мои уши
были наилучшим источником информации о местности, по
которой мы шли. Я слышала, как ветер шелестит листьями на
деревьях, журчание ручейков, тихий вой и заглушенные
вздохи волков, двигавшихся за нами... И громче всего, мягкое,
но настойчивое бряцанье и клацанье множества ловушек,
болтавшихся на поясе работорговца.
У меня не было ни малейшего представления о месте, куда
мы направляемся, но чем дальше мы шли, тем больше я
боялась там оказаться.
Позже, гораздо позже я услышала голоса вдалеке. Я
довольно быстро привыкла к относительной тишине нашего
похода, и посторонние звуки мгновенно вызвали у меня
беспокойство. Кто-то один кричал, отдавая приказы и рявкая
команды. Остальные казались потерянными и запуганными.
Были слышны жалобные протесты
и слезные мольбы...
Когда мы стали ближе, я
ощутила запах пылающих факелов,
смоченных сосновой смолой и
воском, и жаровней, полной
маслянистого дерева, который
испускал плотный едкий дым.
Голоса стали громче, и Зельт в
качестве приветствия прокричал
кому-то своим хриплым голосом:
— Что всё это значит? Хотел
меня бросить, Гриддел?
Тонкий вкрадчивый голос
прозвучал в ответ: — Конечно нет,
Зельт, мой старый друг. Просто
хотел запрячь ежеобразов, чтобы
сэкономить время. Мы отправимся
на рассвете.
Розовоглазый издал горловой
смешок, и раздались удары по
спине одной из его громадных
ручищ.
— Что тебя задержало, Зельт?
— спросил Гриддел. — Вдалеке от
поселений маловато товара.
— Никогда не угадаешь,
Гриддел, — прозвучал ответ, и я почувствовала как Зельт
отцепляет мешок со своего пояса. — Как ты думаешь, что это,
а?
Мешок покачнулся и я вывалилась на мягкую пыльную
лесную подстилку. Вокруг было темно, а факелы, что
находились рядом отбрасывали кошмарные тени от большого
деревянного фургона и приземистых волосатых животных в
упряжи передо мной. Небольшой гоблин с заострённым
дергающимся носом сунул свою морду прямо перед моим
лицом и сузил свои маленькие коварные глазки.
— Чёрт знает, Зельт, — прошипел он. — Тем не менее,
давай загружаться. Всё должно быть готово. Если мы не
уедем на рассвете, то товар начнёт умирать прежде, чем
доедем до рынка.
С этими словами он схватил меня за руку и потащил к
большой двери фургона.
— Осторожно, Гриддел! — поспешал сзади Зельт. — Не
повреди этот товар. Это изысканная штучка...
— Тьфу! — выругался Гриддел, грубо швырнув меня в
чернильную темноту фургона. — Может быть она еще и
слишком изысканна, дорогой Зельт, — прошипел он, крепко
хлопнув тяжелой деревянной дверью, — для рыночного
крюка!
 Глава Четвертая: Фургон
работорговцев
Последующие ночь и день были одними из самых
странных в моей длинной жизни. Там, в темноте вонючего
фургона для рабов, я познала всё зло Навершья, и пролила
горькие слезы, вспоминая о жизни в пещере, которая, как я
теперь осознала, навсегда осталась позади. Ведь даже если я
убегу и найду дорогу обратно к пещере, я всё равно пропущу
свою Кровавую Церемонию и никогда не стану злыднетрогом.
Теперь я — изгой.
Фургон был полон "товара", о котором говорили
Розовоглазый Зельт и его товарищ Гриддел. Они устроились
снаружи, на удобных местах под навесом на фургоне, с
которых они хлестали ежеобразов, чтобы те быстрее
двигались. Пробивался первый луч рассвета. Из темного,
душного помещения фургона мы могли слышать их смех,
шутки и звон бутылки с лесным грогом, которую они
передавали туда-сюда между собой, когда хвалились, какие
прекрасные образцы они подготовили для рыночного крюка.
При каждом упоминании об этой ужасной конструкции
моё сердце вздрагивало, и даже теперь — все эти сезоны
спустя — эти два небольших слова все еще вселяют в меня
ужас. И, конечно, не в меня одну. Поскольку мои глаза
привыкли к мраку, я начала разбирать очертания "товара"
вокруг себя и улавливать отрывки их разговоров.
 Казалось, что все племена и существа Дремучих Лесов
были представлены в том фургоне (со многими из них я с тех
пор успела хорошо познакомиться). Но тогда, когда я была
простым юным трогом двенадцати сезонов от роду, они
казались мне очень странными и чудесными. Там были
призрачные вэйфы, еще меньше меня по размерам, с
огромными трепещущимися ушами и большими печальными
глазами; душегубцы с темно-красными волосами толпились
рядом со взъерошенными лесными троллями; печальные
крохгоблины и сжавшиеся в калачик древесные гоблины,
плачущие кучкогномы...
— Я ловил рыбу, когда это случилось, — говорил некто
рядом. — Жуткое невезение. — Голос звучал дружелюбно, и
как мне показалось, слегка картавил. — Конечно, я не
обвиняю ее, но если бы моя Рильпа не сказала, как сильно ей
хотелось бы кусочка пресноводного голавля на ужин, меня бы
не было там с удочкой, крючком, сетью и горшком, полным
лесных личинок, в руках.
Оси и балки скрипели — громыхающий фургон
продолжал свой путь по ухабистой лесной земле, колтыхая и
сотрясая нас, поскольку колеса из железного дерева, казалось,
умудрялись найти каждый корень дерева и валун на
изъезженной дорожке.
— Я спустился до места, которые мы, кучкогномы,
называем Локоть Могреда, — продолжал голос. — Большая
глубокая заводь при изгибе в Реке Края. Я сел под зарослями
козьей ивы. Тепло, спокойно, мои веки отяжелели...
Следующее, что я помню — то, что меня поймали, моей
собственной сетью. Моей собственной сетью! Представляете?
Тот, кому он рассказывал свою историю, пробормотал
что–то утешительное в ответ, но я не расслышала, что.
— Этот маленький гоблин поймал меня. Сам он — кожа
да кости, но у него был хлесткий кнут, — добавил голос, и я
услышала боль в его голосе. — Захлопнул меня в кандалы и
утащил. — Он затих на мгновение. — Как же Рильпа и
детишки будут жить на свете без меня?
А в это же врямя слева от меня спорили три других
голоса.
— Вот что происходит, если искать новые пастбища! —
сказал кто-то обиженно.
— Но пасти тильдеров там было прекрасно — на
сладком, молодом луговом мятлике...
— Может, и прекрасно, но слишком далеко от
деревенских гамаков. Я предупреждал тебя, Глоттис, но ты не
послушал. Ты никогда не слушаешь...
— Прекратите сейчас же! — встрял третий голос,
старческий и более утомленный, чем другие. — Он сделал это
ненарочно.
— Я и не говорю, что нарочно. В чем я уверен, так это в
том, что если бы мы не повели стадо так далеко, этого
никогда не произошло бы.
— Ну, нет толку оплакивать пролитое тильдячье молоко,
Сплин, — произнёс старенький душегубец. Я увидела во
мраке его печальное, красное лицо, когда он повернулся к
своим товарищам. — По крайней мере, мы увели
работорговцев подальше от деревни...
Пока мы ехали, я услышала ещё кое-кого — это был
молодой лесной тролль, сидевший справа от меня. С виду он
был примерно моего возраста, и его успокаивало самое
странное существо во всём фургоне: у этого создания были
большие дрожащие уши и глаза на концах стебельков; при
разговоре она увлажняла их длинным, хлюпающим языком.
Эта была первая балабола, которую я увидела — и я её
никогда не забуду.
— Это уже... хлюп... случилось, мой дорогой, — шептала
она. — И не накручивай на себя.
 — Как я уже сказал, —
испуганно прошептал лесной тролль.
— Я сделал то, что не должен делать
— чего никакой лесной тролль не
должен делать, уже не говоря о
юнцах. Я сошёл с Тропы.
Балабола мягко погладила его по
плечу.
— Мы пошли собирать грибы. Я,
моя старшая сестра Бриэри и кузен
Тоусельбарк, все с плетеными
корзинами, которые мы наполняли
наперегонки. Конечно, мы держались
Тропы, только слегка отходили на
пару шагов за грибами, видя их
скопление.
— Я понимаю...хлюп...
— И вот мы с Бриэри начали
спорить. Она сочла несъедобным
половину того, что я собрал. Она
сказала, что это поганки. Ядовитые
поганки. И начала выбрасывать их. Я
так обиделся на неё, что... что...
— Ну, ну, вот... хлюп... всё в
порядке.
— Но ведь всё вовсе не в
порядке, так ведь? — юный тролль
рыдал.
— Я убежал; я сбился с Тропы... Вот я её проучу, думал я.
Она пожалеет об этом. Но проучил я только себя! — слёзы
лесного тролля лились ручьём, и я почувствовала, что мои
глаза тоже увлажнились. — Я бежал через этот участок земли,
когда — вумпф! — я наступил в сети, и они сработали —
взметнулись в воздух вместе со мной. Я, видимо, задел
скрытый шнурок. Так я там и остался, болтаясь на ветке
высоко в воздухе, сдерживаемый сетью, в которой едва мог
дышать, уже не говоря о том, чтобы звать на помощь... — Он
фыркнул. — Два дня я висел там. Никто меня не нашёл —
пока не пришёл работорговец. Он срезал сеть. Бросил меня в
мешок и завязал ремнём...
Я заплакала — слишком много во мне скопилось горечи.
Балабола заёрзала, и погладила меня по голове своей
короткой рукой.
— О, дорогая, — успокаивала она меня. — Не волнуйся
ты так... о, но ты же видимо... хлюп! Да нет, не может быть!
Ее стеблевидные глаза приблизились ко мне и осмотрели
меня сверху донизу.
— Да чтоб мне провалиться, ты... хлюп... злыднетрог!
Я, вся в слезах, кивнула.
Балабола утешающе обняла меня. Почти как будто я
вернулась к моей любимой матери Лоэс. Я немного
успокоилась.
 — Ну, ну, — успокаивала
меня балабола. — Хлюп... Ну, ты
— редкость, и это — факт... И ты
не превратилась в злыднетрога,
как я вижу... хлюп...
Я подняла глаза, изумленная
тем, что ей известно так много.
Она, казалось, способна чуть ли
не читать мои мысли.
— О, моя бедняжка, моя
дорогая бедняжка! — она
покачала головой. — С виду ты...
хлюп... почти должного возраста
для Кровавой Церемонии.
Я кивнула.
— Стоять под поильным
корнем могущественного дуба-
кровососа, купаться в его
преобразующей крови и жадно
пить её... Мы, балаболы,
известны своими средствами и
микстурами, но у нас нет ничего,
что могло бы бы сравниться по
силе... хлюп... с Кровавой
Церемонией.
Взгляд её причудливых
стеблевидных глаз на мгновение
помутнел.
 — Какая невероятная сила... хлюп... требуется, чтобы
прямо на глазах превратить такое деликатное крошечное
существо, как ты ... хлюп... в великолепную сестру-трога.
Твои тонкие руки раздуваются от мышц, твои ноги
увеличиваются до огромных размеров, а твои красивые
рыжие волосы падают с твоей головы. Какое потрясающее это
было бы зрелище...
Она крепко обняла меня.
— И теперь, дитя моё, ты никогда не превратишься в
злыднетрога... хлюп. О, моя дорогая... хлюп... Мне так, так
жаль тебя. Но ты должна пообещать мне одну вещь!
Ее шепот внезапно стал неистовее, а глаза засверкали.
— Никогда не открывай то, кто ты есть, кому-либо еще.
Хлюп! Или ты окажешься в ужасной опасности, поскольку
есть те, кто не остановится ни перед чем чем, чтобы получить
такое существо, как ты — легендарную дочь дуба-кровососа.
Особенно... хлюп...
Я никогда забуду то, как буравили меня её глаза.
— Особенно там, куда мы направляемся!
В этот момент фургон дал сильный крен и с дрожью
остановился.
 Глава Пятая: На рыночном
крюке
Дверь фургона работорговцев с треском открылась, и
ослепляющий луч дневного света прорезал затхлый воздух.
Удушье и стоны вокруг меня смешались с приходящими
снаружи запахами и звуками. Шипящее жарящееся мясо, пот,
кожа, дым сосновой смолы, звон металла, мяукающие крики
тильдера и рёв ежеобраза — ужасающая смесь всего этого
заставила меня дрожать от ужаса.
Зельт и Гриддел один за другим выгружали "товар" из
фургона под взволнованные крики и улюлюканье пока ещё
невидимой мне толпы. Ничего из того, что я уже видела или
слышала в этом ужасном мире Навершья, не могло бы
подготовить меня к тому моменту.
Когда балаболу — это милое существо с добрым сердцем
— вытягивали за кандалы, ей удалось шепнуть мне несколько
последних слов.
— Мужайся, деточка! — прохлюпала она. — И помни!
Никому не говори... хлюп... свою тайну!
Она исчезла в дверном проеме фургона, и жуткий рев,
сопровождаемый хором взволнованных криков, стал ещё
громче. Мгновение спустя передо мной появилось косо
улыбающееся лицо Розовоглазого Зельта.
— Балаболы всегда хорошо продаются! — он
ухмыльнулся и схватил меня за запястье своими ручищами.
— Теперь твоя очередь, маленькая мисс. Рыночный крюк
ждет!
Я с трудом закрыла глаза, когда он вытащил мое дрожащее
тело на свет, и после того, как его хватка усилилась,
почувствовала, что оказалась высоко в воздухе. Резкий звук
рвущейся бумаги, как-будто мое платье зацепилось за сук, и
внезапно я оказалась подвешенной в воздухе. Я никогда не
забуду это болезненное, уязвимое и совершенно беспомощное
ощущение...
Я открыла глаза — и немедленно пожалела об этом. Вид,
который открылся мне, был самым ужасающим на свете. Я
была подвешена на большой зазубренный крюк, выступавший
из корявого столба железного дерева, высоко над огромным
морем лиц, пристально смотревших на меня.
Здесь были и массивные гоблины с кольцами на шее и
татуированными лицами, и криво улыбающиеся дуркотроги с
боевыми шрамами на тяжелых бровях, и члены торговых Лиг,
одетые в высокие белые шляпы, похожие на трубы дымохода,
и воздушные пираты в тяжелых пальто с подвешенными на
них поблёскивающими медными приборами. На мгновение
воцарилась тишина, но вскоре по толпе прокатился
озадаченный гул — покупатели что-то бормотали друг другу.
Немного ниже меня, на платформе стоял высокий человек
в изодранной фромповой шубе и шляпой с широкими,
согнутыми вниз полами. Чуть наклонившись вперед, он
громогласным голосом сказал толпе:
— И теперь мы подходим к последнему номеру. Из
фургона Розовоглазого Зельта и Гридделя Риттблатта...
 Он повернулся и тщательно
рассмотрел меня. Я все еще помню его
толстое, покрытое пятнами лицо —
короткий, вздернутый нос, влажные
красные губы и пухлые щеки с
намасленными, заплетенными в
косички бакенбардами... И теперь,
когда я его вспоминаю, я дрожу, как
дрожала тогда.
— Прекрасный, изысканный
экземпляр... э... — казалось, он не
находил слов. — Ну, лесного
обитателя, скажем так. И теперь, кто
предложит пятьдесят?
Пятьдесят, кто-нибудь? — он
окинул взглядом толпу.
Я смотрела на лица,
таращащие глаза на меня, и
краснела от позора и
нарастающего ужаса.
— Забавная штучка, не так
ли, — прокомментировал кто-
то спереди, хихикая и толкая
локтем низкорослого,
коренастого гоблина рядом с
собой.
— Судя по её виду, она и
пяти минут не протянет возле
печи, — предположил некто одетый в толстую, жесткую
одежду.
— Нет, она даже рубить дрова не сможет, — сказал его
сосед, уныло покачав головой.
— Сорок? — предложил аукционист. — Тридцать...?
Двадцать? Ну же, кто-то должен предложить хотя бы
двадцать.
— У меня даже нет предположений, как её можно было
бы использовать, — пробормотал с насмешкой торговец в
высокой конической шляпе.
Покачиваясь туда-сюда на том ужасном крюке, я склонила
голову. Жалко, что меня не разорвали на части белогривые
волки, так же, как Мигуна, моего любимого зубоскальчика.
Что угодно было бы лучше, чем то, что происходило тогда.
И в этот момент прозвучал высокий шипящий голос, от
звука которого кровь застывала в венах.
— Восемь.
Я окинула взглядом толпу. Высокая, изможденная фигура
в треуголке с присоединенными к ней пылающими
горелками. Взгляд этого человека впивался в меня через
стёкла маленьких очков с золотой оправой. Его глаза были
самого чистого, самого ледяного синего цвета, и они как
будто бы сверлили меня, леденя мою душу.
— Восемь? — переспросил аукционист.
Человек кивнул. От его горелок с компостным деревом
спиралью поднимались в воздух две струйки дыма.
 — Заявлено восемь, —
объявил аукционист. — Кто
больше?
Разношерстная толпа
безучастно наблюдала за
происходящим. Хотела бы я,
чтобы кто-то — кто угодно —
предложил цену больше, вместо
этого жуткого типа с ледяными
глазами, пристальный взгляд
которых он ни разу не отвел от
моего лица. Но цену никто не
заявил.
— Восемь, раз... восемь,
два... восемь, три... продано, э-
э...?
— Ильмусу Пентефраксису,
— объявил он, шагая вперед сквозь толпу. Он кинул
маленький мешочек аукционисту, и Розовоглазый Зельт снял
меня с рыночного крюка и, уныло улыбаясь, передал ему.
— Такая изысканная штучка, — пробормотал он, покачав
своей пятнистой головой. — Думал, за тебя дадут побольше.
Век живи — век учись, что факт то факт.
— До свидания, малютка. — Он отвернулся, и я
услышала его прощальные слова. — Уж лучше ты, чем я.
Человек в треуголке проигнорировал Зельта и повел меня
через толпу, впившись своими костлявыми пальцами в мою
руку. Он твердил своим тонким, пронзительным голосом:
— Удачная сделка... удачная сделка...
Мы прошли по скользкой грязи к безлюдному краю
поляны. И там я увидела нечто невероятное. К большим
якорным кольцам на вершинах железных сосен были
пришвартованы воздушные корабли - тогда я их увидела
впервые. У меня перехватило дух от изумления и я должно
быть замерла с открытым ртом, но чувство врезающихся в
руку пальцев моего нового владельца и звук его шипящего
голоса в моём ухе внезапно вернули меня в реальный мир.
— Прекрасно, моя маленькая! Выглядишь, как подобает!
Мы направляемся в Нижний Город, ты и я, на борту вот того
судна Лиги, — он сделал шумный, жадный, подобно
реющему червю, приближающемуся к добыче, вдох. — Ты
даже понятия не имеешь, сколько времени я искал такой
экземпляр, как ты...
Злым взглядом он посмотрел наискось вверх и достал
костлявыми пальцами со своей шляпы одну из горелок из
отстойного дерева
— Злыднетрог, еще не прошедший церемонию ...
Он так мрачно сказал эти слова, что мои колени
задрожали, и я едва не упала в обморок.
— Моя маленькая покупка, ты невообразимо ценна, и те,
кто продал тебя на рынке, остались в дураках, понимаешь? —
он хихикал. — Секреты, которые ты поведаешь нам под... в
ходе эксперимента, скажем так, будут неимоверно ценны.
Мастерская ждёт нас, желуди дуба-кровососа, печи, кровь...
 Он провёл пальцем по моему
подбородку, и я почувствовала жар
горелки на щеке; слёзы подступали
к моим глазам.
— Я раскрою тайны
злыднетрогов, моя маленькая
покупка, и в этом ты мне
поможешь... Пытки будут изящны!
Горелка с компостным деревом
коснулась моей кожи, и я закричала
от боли.
— Эй! Эй ты, там! — прозвучал
чей-то голос. — Что ты делаешь?
Мы обернулись и увидели
молодого, запыхавшегося
воздушного пирата; его темные
глаза сердито сверкали, пока он
бежал к нам.
 — Не лезь не в свое дело,
нахальный щенок, — выронив
горелку, сплюнул Ильмус
Пентефраксис, и приблизился к
пирату. — Она — моя
собственность, и я буду
относиться к ней так, как
посчитаю нужным... ух!
Он ахнул, потому что
воздушный пират ударил его
кулаком в живот.
Член Лиги согнулся вдвое,
как будто специально для того,
чтобы коленка пирата
подружилась с его челюстью.
Ильмус упал лицом в грязь, а
его горелка треснула и
зашипела, затонув в
пузырящемся иле.
— Идём, малышка, — сказал пират, бросая горстку
золотых монет в Ильмуса. — Я только что купил твою
свободу. Тебе нельзя здесь оставаться — слишком опасно.
Лучше иди со мной.
В просвете своих длинных волос я хорошо разглядела
высокого, красивого юношу; он стоял с протянутой правой
рукой, смотря на меня сверху. Темные, волнистые волосы,
бледная кожа, глаза цвета глубокого индиго.
И тогда он улыбнулся. Это была первая улыбка, которую я
увидела после того, как покинула Большую Пещеру Трогов. Я
улыбнулась в ответ и взяла его руку.
— Меня зовут Квинт, — сказал он, пожимая мне руку. —
Квинт Верджиникс.
 Глава Шестая: "Бичеватель
Слабаков"
Даже после стольких лет мне трудно описать всю бурю
моих эмоций того момента, когда я впервые ступила на
палубу воздушного корабля, который должен был стать моим
домом. "Укротитель Вихрей" был прекрасным судном — с
надраенной палубой, отличным носом и легким килем. На
корме стоял остроконечный штурвал, в центре была широкая,
круглая платформа для летучего камня, где находились
кропотливо расположенные рычаги охлаждения и
декоративно украшенный горн.
О, как я любила ту платформу для летучего камня с ее
ведрами и горновыми мехами, ее брандспойтами и щипцами
— инструментами для того, что станет моим ремеслом —
ремеслом каменного пилота.
Но я была испуганным молодым трогом, двенадцати
сезонов дуба-кровососа от роду, и поэтому я не заметила ни
одну из всех тех вещей. Мне казалось, что я была в еще одном
ужасающем месте в мире Навершья, таком же, как поляна
дуба-кровососа, зловонный рабский фургон или чудовищный
рыночный крюк. Я выросла в безопасной, уютной подземной
пещере, и теперь молодой небесный пират спас меня от пыток
и привёл на палубу воздушного корабля.
Ветер дул мне в лицо, развевая волосы и стаскивая с меня
изодранную бумажную одежду; он едва ли не сбивал меня с
ног. Я испуганно упала на колени и свернулась калачиком на
палубе бака, чуть ниже платформы летучего камня.
 Молодая девушка опустилась на колени около меня и
погладила меня по дрожащей голове. Позже я познакомилась
с ней — она была мудрой, прекрасной девушкой по имени
Марис, дочерью покойного Высочайшего Академика
Санктафракса, и самым верным и преданным другом, который
мог бы быть у злыднетрога. Мгновение спустя до моих ушей
донёсся хриплый смех, и я увидела, что мне улыбается
высокий капитан воздушных пиратов. Так я первый раз
увидела великого Шакала Ветров. Он снисходительно
повернулся к своему сыну, Квинту, с изумлённым
выражением на лице.
— Ещё один твой оборванец, сын?— сказал он.— Ей-богу,
ты, кажется, находишь по одному в каждом уголке Дремучих
Лесов, к которому мы причаливаем.
 Квинт улыбнулся в ответ, но взгляд его темных глаз был
серьезен.
— Нет, отец, не в каждом, возразил юноша. — Но не мог
же я не спасти юного Тема Кородера в Древесной Равнине от
порки?
Он кивнул в сторону худощавого молодого человека,
скрытого в тенях квартердека, позади Марис. Тогда я ещё не
подозревала, что он станет мне одним из самых близких и
верных товарищей.
— То же и с этой малюткой, — продолжил Квинт, обращая
на меня внимание отца. — Я сходил за провизией, и уже
возвращался назад — всё как ты мне сказал — когда
наткнулся на скота из Лиги, который её мучил. Я должен был
что-то сделать!
— Рабовладельческие рынки — плохие места, сын. Ты не
спасёшь весь мир. Но, что сделано — то сделано. И теперь
нам надо убраться отсюда, пока ты не впутал нас в еще какие-
нибудь неприятности.
Капитан резко повернул голову и гаркнул:
— Все по местам!
 Члены экипажа распределились
по своим постам и приготовились к
взлёту.
Шакал Ветров взял штурвал;
рядом с ним стоял Квинт, его сын и
мой спаситель. Квартермейстер
Филбус Куип закрыл двери
грузового трюма большим медным
ключом, который он носил на цепи
на своей тонкой шее. Спиллинс,
старый эльф-дубовичок, взобрался
на верхнюю часть мачты, в своё
наблюдательное гнездо. Стег
Суматох взбежал на корму, а его
помощник, вязальщик Крысомал,
кучкогном с шустрыми глазёнками,
занялся большим гарпуном, в то
время как огромный Гарум Злоб —
чудовищный дуркотрог, у которого
было столько же татуировок,
сколько и у моей матери, Лоэс —
точил наконечник своего копья,
положив его на планширь из
железного дерева.
А следом Скалобой, каменный
пилот, взобрался на платформу
летучего камня; он был одет в
высокой конический капюшон,
тяжелые рукавицы и фартук. В его обязанности входило
разжигание горна и охлаждение летучего камня. Я никогда не
забуду то, что произошло после, даже если мне придётся
прожить ещё двести сезонов.
Капитан скомандовал: "Отдать швартовы, Стег!" и
"Полностью поднять летучую скалу, Каменный Пилот!", и
могучее воздушное судно взлетело от швартовочных колец к
верхушкам сосен железного дерева, и дальше — к небесам. У
меня скрутило желудок, зазвенело в ушах и заболела голова.
Вскоре рваный, грязный шрам посреди Дремучих Лесов —
зловещий рынок работорговли — скрылся из виду, и
"Укротитель Вихрей" улетел прочь сквозь облака.
Ужасающие порывы ветра, которые раздули его паруса,
казалось, проходили сквозь моё тело, приводя меня в
отчаянное безумие. Я едва не бросилась за борт корабля в
припадке, но меня спасла от этого одна вещь — яркий,
обжигающий огонь горна над моей головой, возле мачты. Его
жар, казалось, привлёк меня, как будто давая отпор ужасному
чувству ветра на моем лице. Забывшись, я оставила Марис на
передней палубе и взобралась на платформу летучего камня,
чтобы быть поближе к ее успокаивающему теплу. Там я
встретила Скалобоя, каменного пилота, быстро идущего куда-
то по своим обязанностям. Из наблюдательной корзины до
меня донёсся высокий голос эльфа-дубовичка:— Воздушный
корабль по правому борту, расстояние тысяча шагов!
Капитан Шакал Ветров взял большую медную подзорную
трубу, висевшую у него на нагруднике, и горько усмехнулся.
 — Видимо, ещё один кошмарный корабль Лиги, думаю, с соответствующим названием.
Без сомнения, с командой из отребья Нижнего Города и капитаном-негодяем. Взгляни-ка. —
Он передал трубу своему сыну.
— О Небо! — воскликнул Квинт.— Отец, там тот тип, что я избил на рынке рабов!
— Ну, кем бы ни была наша маленькая гостья, её, конечно, хотят вернуть, — сказал Шакал
Ветров. — Да ведь с ним половину головорезов с рынка!
— Будем ли мы вступать в битву, отец? — спросил Квинт. — Я хорошо овладел техникой
боя в Рыцарской Академии.
— Ну уж только если нас вынудят, сынок, — усмехнулся его отец.— А для начала пусть
эти ребята из Лиги на "Бичевателе Слабаков" побегают за своими деньжатами!
— Восемьсот шагов до корабля! — закричал Спиллинс.
 — Шевелитесь, недотёпы,— гаркнул своей команде
Шакал Ветров, его руки стремительно мелькали между
костяными ручками рычагов управления полётом.— Надо
набрать высоту и ускориться. Скалобой, охлади летучий
камень. Стег, Крысомал — позаботьтесь о лиселе!
— Шестьсот шагов,— донёсся голос Спиллинса.
— Ух, да он упорный,— сказал Шакал Ветров. — Мастер
Куип, защищай нос. Стег, Крысомал — передняя палуба
ваша! — он повернулся к своему сыну. — Прикрой меня
сзади, мой мальчик. Если они пойдут в атаку, то нападут
сначала на штурвал!
— Пятьсот шагов!
Марис звала меня к себе в трюм, но я не могла двинуться.
Я остолбенела. Я завороженно смотрела на Скалобоя, в его
полностью закрытой одежде, тяжелых ботинках и рукавицах;
он ухаживал за огромным летучим камнем так нежно, как
будто это было живое, дышащее существо; вскоре я поняла,
что так оно и есть.
Скалобой накачивал мехами горн с одной стороны и
передвигал охладительные прутья с другой, и летучий камень
расширялся с мягким шипением, растягивая свою клетку и
поднимая судно ещё выше в небо. При охлаждении камня
корабль взлетает, при нагревании — снижается, и скоро я
поняла, что платформа летучего камня — это сердце
маленького корабельного мира, и, что самое важное, там у
меня было странное чувство, будто я у себя дома.
— Одна сотня шагов, и мы столкнёмся бортами,— огласил
Спиллинс.
Я огляделась, и увидела "Бичевателя Слабаков" — корабль
Лиги под командованием Ильмуса Пентефраксиса; он был
уже ужасно близко, всё ближе и ближе с каждой секундой.
Это было двухмачтовое судно с тяжёлым носом и острым,
зловеще выглядящим килем. Хотя "Укротитель Вихрей" был
более обтекаемым и изящным, лиговское судно имело вдвое
больше парусов и быстро догоняло Укротителя.
На быстро приближающемся судне Лиги я смогла
разглядеть Пентефраксиса у штурвала, даже отблески солнца
на стёклах его очков и горелки компостного дерева,
прикреплённые к его треуголке. Как будто бы его одного было
недостаточно, палубы этого судна изобиловали внушающими
страх лицами, теми самыми, которые разглядывали меня на
рынке. Гоблины, дуркотроги-работорговцы; и среди них я
обнаружила белое лицо Розовоглазого Зельта. В его руке был
большой, изогнутый лук.
— Властью данной мне Объединёнными Лигами Нижнего
Города, я, Ильмус Пентефраксис, приказываю вам сдаться! —
прозвучал тонкий, резкий голос. — Или вам придётся
поплатиться!
— Это — свободное судно, лиговские псы! — прозвучал
ответ Шакала Ветров. — Мы не признаем власти кроме ветра
и шторма!
В ответ просвистели залпы стрел и арбалетных болтов.
Вокруг я слышала тяжелый глухой стук и звуки
раскалывающейся древесины — в корпусе, мачте и палубе.
 — Нужно подняться выше, Каменный Пилот! — проревел
Шакал Ветров, стоя у штурвала, пока его руки танцевали по
рычагам управления полётом. Вскоре "Укротитель Вихрей"
взлетел намного выше, поскольку Скалобой облил летучий
камень льдом, повернув нужные рычаги; вскоре после этого,
нос корабля Лиги должны были зацепить кошкой.— Будь
готов, мастер Стег! — крикнул капитан воздушных пиратов.
На носу "Укротителя Вихрей" Стег Суматох поджёг
лафовую стрелу в большом корабельным гарпуне и выстрелил
в "Бичевателя Слабаков"! Стрела рассекла небесный свод,
разорвала паруса из паучьего шёлка на судне Лиги, и они
загорелись.
С тревожными и яростными криками члены экипажа
Бичевателя срезали пылающие паруса и поднимали новые на
их место; в это время палубы были заполнены
работорговцами с арбалетами и длинными луками, они
толкались, пытаясь занять удобную позицию, чтобы
выстрелить в сторону быстро улетающего "Укротителя
Вихрей". Засвистел второй залп стрел и болтов. На
планширях из железного дерева Гарум, неповоротливый
дуркотрог, издал булькающий крик и ухватился руками за
свою грудь — два арбалетных болта нашли свою цель.
— Ответный огонь! — скомандовал Шакал Ветров.
Стег Суматох, Крысомал, Куип и Квинт подняли
заряженные арбалеты и выпустили смертоносный залп в
ответ. В рядах работорговцев на балюстраде лиговского судна
внезапно появились рваные зазоры. Я увидела, как
татуированный плоскоголов упал вниз, в лес — арбалетный
болт воткнулся между его широко
расставленными глазами.
"Укротитель Вихрей" на всех
парусах умчался в бесконечное
пространство между верхушками
деревьев. Воющий ветер душил
меня, и я в ужасе хваталась за
перила платформы с летучим
камнем. Я оглянулась назад и
увидела, что корабль Лиг
развернулся и и продолжил
преследование. Его свежие паруса
надулись с новой силой, и он
быстро нагонял небольшого
"Укротителя Вихрей". В этот
момент "Бичеватель Слабаков" был
в пределах двадцати шагов от нас, и
к своему ужасу я увидела, что
Розовоглазый Зельт поднял свой лук
и прицелился в Шакала Ветров,
стоящего у руля. Зельт на мгновение
замер, и я затаила дыхание, в то
время как он медленно наводил лук
вдоль всей передней палубы, словно
выбирая и отклоняя каждую цель по
очереди; наконец он остановился,
нацелившись в сторону платформы
с летучим камнем.
 Одну секунду я смотрела на его немигающий розовый
глаз; вскоре он выпустил большую, острую стрелу.
— Аннгхх!
Скалобой неподалёку от меня издал приглушенный крик и
рухнул на палубу, ломая рычаги управления летучим камнем
— стрела вонзилась глубоко в его спину.
Горн незамедлительно вспыхнул искрящимся желтым
пламенем, и летучий камень издал тонкий свист, запылав
темно-красным. "Укротитель Вихрей" задрожал и начал
падать спиралью.
— Скалобой! — завопил Шакал Ветров из-за штурвала. —
Сделайте же что-нибудь!
Не задумываясь, я упала коленями на горячую платформу
летучего камня и стала рыться в одеждах на безжизненном
теле Скалобоя.
— Прости меня,— пробормотала я, снимая с него тяжелые
рукавицы и надевая их на себя. Затем я стащила с его головы
большой капюшон и надела его на свои плечи — для защиты
от обжигающего огня горна.
После этого я почувствовала в себе незабываемые
перемены. В этот миг, на горящей платформе летучего камня
падающего воздушного корабля, когда я взглянула на мир
через стёкла закрытого капюшона каменного пилота, я
поняла, что нашла своё призвание. Здесь, посреди ураганов и
штормов Открытого Неба, я буду стоять на этой пламенной
платформе и пристально смотреть наружу из глубин моей
собственной "пещеры".
 Я схватила два
охлаждающих прута, и, стоя на
коленях, затолкнула их глубоко
в перегретый камень изо всех
своих сил. Эффект был столь
же удачным, сколь и быстрым.
Пар с громким шипением
поднимался и плыл мимо
моего скрытого лица, а
внезапно охлаждённая летучая
скала вновь ожила.
Шакал Ветров за
штурвалом отреагировал на
это быстро, как закалённый
пират неба, каким он и был.
Его руки пролетели над
рычагами, "Укротитель
Вихрей" пересёк траекторию "Бичевателя Слабаков" и
поднялся чуть выше, так, что наш острый киль разрезал их
бак пополам, подобно бритве.
Взглянув вниз с платформы для летучего камня, я увидела,
как высоко взлетел "Укротитель Вихрей" над парусом
вражеского корабля; тогда я видела "Бичевателя Слабаков" в
последний раз, и он представлял из себя два больших
раздельных куска дерева — руль и нос; они падали прямо на
острые вершины деревьев Дремучих Лесов. Гоблины,
дуркотроги, Ильмус Пентефраксис, Розовоглазый Зельт —
всех их теперь разбросало по ветру.
 Теперь, спустя семьдесят шесть сезонов дуба-кровососа,
когда я стою здесь, в пустынном Риверрайзе и наблюдаю за
бесконечными Дремучими Лесами, жестокая радость,
которую я испытала в тот день, всё ещё заполняет мое сердце.
Это был день, когда я нашла своё призвание — быть
каменным пилотом, и в течение долгого времени я достойно
выполняла свои обязанности.
Я летала по небу на борту "Укротителя Вихрей" с
капитаном Шакалом Ветров, а затем, после его кончины, с его
сыном, храбрым капитаном Облачным Волком, которого я
всегда буду помнить как Квинта, молодого воздушного
пирата, который однажды меня спас.
С Облачным Волком я совершила множество
путешествий, но хлебнула и большого горя. После всего этого
я сочла за честь возместить часть моего большого долга
Квинту служа его сыну, капитану Прутику, которого я
полюбила всем своим сердцем. Путешествия, в которых мы с
ним побывали, были самыми удивительными во всей моей
длинной жизни.
Последний раз я видела Прутика здесь, в Риверрайзе, уже
много сезонов назад; тогда мне пришлось использовать все
свои знания о полетах в небе, чтобы отправить его в
стремительный полёт к большому летающему городу
Санктафраксу, где он должен был спасти Край от катастрофы.
Я знаю, что у него получилось, потому что каждой весной
источник животворящей воды Риверрайза течет с новыми
силами; и озеро кормит меня, пока я жду возвращения
Прутика.
 И теперь я осталась один на один со своей печалью,
печалью о том, что я никогда не стану злыднетрогом, и —
ужаснее того — печалью потери моего дорогого, дорогого
Прутика. Это — печаль, которая, если я не буду осторожна,
погубит меня, как жар губит летучий камень на воздушном
корабле.
Но этого не должно случиться, потому что я должна ждать
здесь в Риверрайзе. Ждать возвращения Прутика...

КОНЕЦ
Третий Забытый Свиток
Путешествие Душегубки
 Глава Первая — Ужин на рассвете
Керис откинула навес из кожи тильдера и вышла из
горячей, шумной кухонной хижины. Была прекрасная зимняя
ночь, полная луна висела высоко над вершинами деревьев.
Она сияла ярким и чистым светом, отбрасывая синевато-
серую тень на избушки из кампешевого дерева; в деревне и по
всей поляне иней искрился, как пылефракс, в свете этой луны.
Но у Керис не было времени восхищаться лунным светом.
Плетеная корзина, которую она несла на полусогнутых руках,
испускала завихрения душистого пара, который, поднимаясь
вверх, смешивался с паром из ее собственного рта, пока она
спешно шла через деревню. Ей надо было поторопиться,
чтобы горячий, пряный напиток не стал холодным и
безвкусным.
Позади неё в кухонной хижине грохотали ножи на колодах
для рубки, мясо шипело на больших сковородах из медного
дерева, и звучала низкая, ритмичная песня душегубцев,
делавших колбасы. Такая какофония звуков могла означать
только одно.
Деревня ожидала гостей.
Керис подрагивала, когда шагала мимо хижин сыроделов с
их рядами сохнущих сыров; мимо изб кожевников, с их
валиками и дубильными чанами, из которых вздымался едкий
темно-красный пар, пока в них медленно обрабатывалась
тильдячья кожа; и мимо сараев шкурозаготовщиков, где
висели большие косматые шкуры ежеобразов. Но не холод
заставлял ее пальцы дрожать — от него Керис защищал жилет
из кожи ежеобраза, плотно закрытый на шее; она трепетала от
волнения.
Сегодня ночью будет пир.
Керис нравилось, когда в её деревне шли пиршества до
рассвета, и приезжали гости. Но дело было не просто в
традиционном гостеприимстве душегубцев — когда
огромный общий стол на деревенской поляне накрывали
пропаренными тильдячьими окороками, пряными колбасами,
стейками из ежеобраза и котлами густого супа из сладкого
мяса. Нет, она с таким нетерпением ждала именно то, что
будет после. Когда в жаровне будет полыхать яркий огонь,
согревающий ряды подвешенных на верхушках деревьев
семейных гамаков; появятся бледные тени от первых лучей
рассвета на столе и сонных едоках, тогда верховный пастух
поднимется на ноги и произнесет тост.
"Мы хорошо поели и много выпили", скажет он, поднимая
свою кружку лесного эля выше своей лохматой рыжей
шевелюры. "Теперь пусть наши гости расскажут о своих
путешествиях по местам, далеким от наших пастбищ!"
И затем начнутся истории. Гоблины-утконосы — торговцы
смолой — описывали бы свои дома в ветвях могучих
железных сосен посреди стад гигантских древесных
свиномордов, от которых зависит их жизнь. Чтобы поднять
настроение, шахтеры-глыботроги перескажут все похабные
истории, которые они слышали холодными ночами в глубоких
пещерах. И одинокие эльфы-дубовички задумчиво расскажут
о колыбельных рощах их детства, и о поисках места для
чудесных коконов птиц-помогарей.
 Керис любила все эти истории; она помнила и могла
пересказать их себе или своим многочисленным кузенам в
гамаке днём, если им не спалось. Но с наибольшим
нетерпением она ждала историй воздушных пиратов,
которыми дорожила больше всего...
Она улыбнулась сама себе: блеску своих темных глаз и
длинным тёмным волосам, уложенным в душегубском стиле
жиром тильдера, поблёскивающим в лунном свете. Она
дошла до конца деревни и спустилась на широкий пастуший
путь, ведущий к низинным пастбищам. Высокие колючие
кустарники образовали непроницаемый барьер по обе
стороны от тропы; Керис знала, что сразу за ними были
Дремучие Леса.
Она слышала их вокруг себя. Вой и визг ночных существ
в эту яркую, залитую лунным светом ночь, казались громче,
чем когда-либо. От вопля равнинного ястреба и визга хоглетов
до отдаленного воя одиноких толстолапов; бритвозубы,
долгоруки, свиноморды и чеханчики — она различала даже
их крики...
— Дремучие Леса... — прошептала она.
Бескрайний, задумчивый лес был полон невообразимых
чудес и ужасных опасностей. Каждый душегубец с детства и
боялся этого места, и уважал его. Как и их соседи — лесные
тролли в деревнях на востоке и гоблины-сиропщики в своих
колониях на западе — душегубцы хорошо знали, что для
выживания в лесу нужно держаться вместе и никогда не
сходить с пастушьих путей и пастбищ. Те, кто нарушают эти
правила, "берут жизнь в свои руки" — такое выражение Керис
слышала часто.
Возможно, поэтому в деревне устраивали такие обильные
банкеты для гостей, приезжавших, чтобы обменять свои
товары на тонко обработанную тильдячью кожу и мастерски
выделанные шкуры ежеобразов. Хорошо зная обо всех
опасностях, душегубцы восхищались храбростью гостей,
путешествующих так далеко от своих жилищ. Кроме того,
они любили рассказы путников о трудностях дороги и
разнообразных стычках между различными существами;
получив известия о внешнем мире, они спокойнее спали в
своих комфортных гамаках возле огня жаровни.
—
Пожалуйста,
пусть он приедет,
пожалуйста, пусть
он приедет... —
повторяла себе
много раз Керис,
когда она достигла
конца пастушьего
пути и оказалась в
густом, цветущем
низинном
пастбище, где мятлик рос до колена.
Чуть поодаль паслись стада ежеобразов; в группах по
дюжине и больше, они были похожи на огромные косматые
острова серо-коричневого меха в колыхающемся море
серебристой травы. За ними следили худые, жилистые
пастухи с длинными посохами и игловидными рыжими
волосами.
Керис быстро пробилась в центр пастбища, где собрались
пастухи, вдали от опасной грани начала леса. Несколько
ежеобразов, мыча, уступили ей дорогу.
— Дядя Хрящик! — поприветствовала она высокого
пастуха в кожаной накидке.
Он повернул к ней седое лицо; его кожа была глубокого,
темно-красного цвета от дыма дубильных сараев.
Собственный цвет лица Керис казался ей противоестественно
бледным в сравнении с ним, а ее взлохмаченные волосы
выглядели еще более черными.
— Доброй ночи, юная Керис, — улыбнулся он, его
пристальный взгляд падал на плетеную корзину в ее руках. —
Это моя полуночная пища? Ты так добра к своему старому
дяде.
Он взял корзину у своей племянницы и, расстилая свою
кожаную накидку на траве, указал жестом, где ей сесть,
прежде чем распаковать содержимое лукошка. Там оказались
три тильдячих колбаски, ещё сохранившие жар сковороды,
кусок ежеобразьего сыра, ломоть мягкого ячменного хлеба и
фляга все еще дымящегося, ароматного живичного вина.
— Это чтобы не пропустить холод внутрь, — дядя
подмигнул Керис и сделал длинный глоток из бутыли, — и
согреть сердце старого пастуха!
Керис смотрела, как он утер рот рукой.
— Вы видели их, дядя? — взволнованно начала она. —
Наших гостей? Откуда они? Они...?
— Воздушные пираты? — с улыбкой сказал Хрящ и
покачал головой. — Я не могу сказать наверняка.
Керис вздохнула. Когда-то воздушные пираты были
частыми гостями, и в небе над деревней было много больших
небесных кораблей, которые они ставили на якорь к
вершинам самых высоких деревьев. Но последнее время они
посещали душегубцев всё реже и реже. Последний раз они
были тут, должно быть, пять или шесть лет назад.
— Кем бы они не были, — сказал он, — согласно сигналу
барабанов, они идут от лесных троллей пешком. На рассвете
нам будет уже всё о них известно, так что не обнадеживай
себя раньше времени, моя дорогая Керис.
— Я не могу, — признала Керис, нахмурившись и закусив
губу. — Каждый раз, когда в деревню прибывают гости, я не
могу не надеяться, что среди них может быть...
— Твой отец, — сказал Хрящик, кладя руку ей на плечо и
задумчиво поглаживая шерсть ежеобраза. — Знаешь, Керис,
когда твоя мать — моя сестра, Крепышка, упокой Небо её
душу — умерла от лихорадки, для Прутика, твоего отца, это
было очень сильным ударом...
Керис смутилась, с трудом глотая непережёванный кусок
ячменного хлеба.
 — Он ушёл в себя,
вспоминая прошлое, обвиняя
себя во всём, в чем только
можно — и реальном, и
надуманном — пока я не
начал бояться, что он
закончит так же, как и твоя
бедная мать. Он стал таким
худым и бледным...
Дядя Хрящик поднял
бутылку горячего живичного
вина и сделал ещё один
глоток.
— Знаешь, он ощущал,
что смерть твоей мамы была
своего рода наказанием за то,
что он оставил свою
команду, — он покачал
головой. — Он убедил себя,
что единственный способ
защитить тебя, свою
маленькую дочь —
вернуться в Дремучие Леса и
всё исправить. Тебе было три
года, и ты была едва крупнее
детёныша тильдера, когда он
отдал тебя мне и попросил,
чтобы я заботился о тебе, как
будто бы ты была моей собственной дочерью. Тогда он уехал,
обещая возвратиться, как только найдёт свою команду...
— Это было десять лет назад, — сказала Керис, тщетно
пытаясь скрыть горечь в своём голосе.
— Может быть, — сказал Хрящик, поворачивая свою
седую тёмно-красную голову к лесу. — Но где бы ни был твой
отец, можешь быть уверена, что он не забывает тебя, точно
так же, как он не забывает свою команду. И поверь мне, он
сделает всё, чтобы вернуться...
— Но с чего ты так в этом уверен, дядя? — сердито
перебила Керис, ее глаза блестели от слез.
Сколько раз она лежала с открытыми глазами в середине
дня, перебирая в голове те немногие воспоминания, которые
остались у неё от отца, вместе с тем, что ей рассказал о нем ее
дядя? А сколько слез она уже пролила?
Четырнадцатью годами ранее в деревню прибыл
пиратский воздушный корабль; он назывался "Бегущий-по-
Небу". Молодой капитан воздушных пиратов — друг ее дяди
Хрящика — был болен; его команда совсем отчаялась. Они
оставили его с душегубцами, обещая вернуться, как только
смогут. За ним, ослабшим от лихорадки, ухаживала ее мама
— Крепышка. Капитан выздоравливал долго и медленно, но
постепенно ему становилось лучше; за всё это время
Крепышка полюбила молодого, бледнолицего капитана
пиратов и он ответил ей взаимностью — он не презирал
душегубцев, в отличие от многих других обитателей
Дремучих Лесов. Когда его команда вернулась, Прутик
отпустил их, обещая позже догнать. Но он остался, снова и
снова откладывая время отъезда.
Через год после дня его прибытия, родилась Керис...
Об отце она помнила только мимолетные образы. Как она
сидела верхом на его широких, сильных плечах. Блеск его
глаз, таких же зелёных, как и у неё. Отрывки колыбельной,
которую отец пел мягким, ритмичным голосом, пока она
медленно засыпала в теплом гамаке...
Ее мать умерла, когда Керис был всего один год. И, если
верить её дяде, Хрящику, Прутик покинул деревню два года
спустя.
Это было десять лет назад. Десять лет она делит гамак с
дядей и его семьей, все же чувствуя себя чужой: бледнолицый
ребенок с черными волосами среди кузенов с темно-
красными лицами, с волосами цвета пламени. Всё это время,
каждый раз, когда в деревню должны были прибыть гости,
она надеялась, что среди них будет тот, кого она ждала.
Десять лет надежды — и десять лет разочарования...
Конечно, она любила истории за ужинами на рассвете, но
если в деревню прибывали воздушные пираты, она
нетерпеливо спрашивала у них о новостях от своего отца,
капитана Прутика — но безуспешно. Хотя, истории! Какие
истории могли рассказать пираты! Об эпических
путешествиях через грязные, дикие Топи; о рейдах через
Сумеречный Лес и о захватывающих интригах Нижнего
Города, и о еще более невероятном Санктафраксе с его
дворцами, парящими в облаках.
В течение многих месяцев после каждого визита
воздушных пиратов Керис целыми днями мечтала.
И все же, даже после этих десяти лет, она не смогла
сдержать это чувство пьянящего волнения; вопреки всему в
ней цвела надежда, которая была так сильна, что вызывала
боль в ее сердце, каждый раз, когда в деревню приходили
новости о гостях. В её голове возникали старые сомнения,
терзавшие её всё больше и больше.
Мог ли это быть её отец на сей раз? Если нет, то где он
находится всё это время? Что произошло с ним? И увидит ли
она его когда-нибудь снова?
— С чего ты так уверен, что мой отец вернётся? —
повторила Керис, на сей раз мягче, вытирая слезу рукавом. —
Может, он просто улетел со своей командой и забыл обо мне,
откуда тебе знать?
Хрящик наклонился вперед, оторвал ломоть ячменного
хлеба и начал его грызть. Глаза старого душегубца
остекленели.
— Потому что, — он медленно говорил, смотря в одну
точку, — давным-давно, до твоего рождения, я был просто
молодым парнем, и кончики моих ушей были ещё розовыми;
тогда я считал, что знал всё лучше, чем старшие... — Он
сделал паузу и еще раз обратил свой взгляд к Дремучим
Лесам вдали. — Твой отец, Прутик, спас мне жизнь.
— Да? — удивилась Керис.
Эту историю о ее отце дядя никогда прежде не
рассказывал.
— Я не люблю говорить об этом, потому что это не делает
мне чести, — сказал Хрящик, — ведь я был ужасно глуп, —
он покачал головой. — Ужасный пример для молодых людей
вроде тебя, Керис, — он закашлялся. — Знаешь, тогда я сошёл
с пастушьего пути. Я убрёл прочь в Дремучие Леса...
У Керис отвисла челюсть. Она сама часто думала о том,
чтобы сделать это. Но на это ее бабушка часто замечала: "В
твоих венах бежит горячая кровь воздушного пирата, так что
неудивительно, что у тебя такое стремление к перемене
места".
— Мне было любопытно, — продолжал он. — И я думал,
что смогу разведать новое пастбище, проторить новый путь,
стать известным в деревне. Вместо этого, я нашел только
огромного, жирного, склизкого реющего червя с капающей
жёлтой слюной и с надутым воздухом животом...
У Керис перехватило дыхание. Все душегубцы знали о
реющих червях. Они охотились на лощинах и полянах по
краю пастбищ, зависая чуть выше травяного покрова на
мощных струях воздуха, исходящих через дырки по всей
длине их тел. Укус реющего червя был смертелен, если не
обработать его сразу противоядием из горчицы и конопли.
— Я вышел на пустырь, где это существо напало на меня,
— продолжил Хрящик. — Я никогда не забуду, как те
щупальца впились в мою лодыжку. Мучительная боль.
Прежде, чем я осознал, что произошло, я уже корчился в
муках на земле, взывая о помощи, а реющий червь кружился
вокруг меня, выжидая удобный момент для следующего
нападения...
Дядя сделал паузу и медленно потёр свою лодыжку,
словно вновь переживая тот момент.
— И тогда из глубин Дремучих Лесов появился Прутик,
твой отец; он бежал со всех ног на мои крики, но упал
кубарем вниз, споткнувшись о мою несчастную, раздутую
ногу! В тот же миг реющий червь обратил на него внимание.
Керис нахмурилась.
— Твой отец был моим ровесником — того же возраста,
что и ты сейчас — но выше и стройнее. И он был одет в
одежду лесных троллей, а его волосы были завиты и
заплетены в их стиле. Но я видел, что он был никаким не
лесным троллем. Я думал, что он развернётся и удерёт, спасая
себя. Тем более, что он обронил свой нож, когда упал. Но
ничего подобного. Прутик вскочил на ноги и стал бегать туда-
сюда по кругу от слизкого, шипящего червя, избегая его
смертоносных клыков.
"Мой нож... Найди мой нож..." — продолжал кричать он, и
к счастью, несмотря на боль, я смог нащупать нож рукой и
бросить его к Прутику. И как раз вовремя. Реющий червь
начал нападать. Прутик твёрдо стоял на одном месте. И когда
чудовище налетело на него, он поднял свое орудие и разрезал
существо от головы до хвоста. В следующий момент червь
взорвался, как надутый мочевой пузырь, и его ошмётки стали
плавно оседать на травяной покров вокруг нас.
А дальше была моя очередь почувствовать себя мочевым
пузырём. К тому моменту яд реющего червя уже разнёсся по
моим венам, и мои ноги, мои руки, мое тело и шея, и даже
мой язык раздулись, став раза в два больше, чем были, и я
воспарил в воздух. Я никогда не забуду ни это ощущение,
Керис, ни полный ужаса взгляд на лице Прутика. Но он не
запаниковал. Вместо этого он схватил веревку, повязал один
её конец на мою ногу, а другой конец — вокруг своей талии, и
отправился со мной к деревне, а я, как мог, указывал ему куда
идти, качаясь над его головой.
Я становился всё легче и легче, и вскоре уже поднял нас
обоих над землёй к верхушкам деревьев — но он не
отцепился...
Хрящик сделал паузу, но вскоре продолжил свой рассказ,
уже более взволнованным голосом.
— Я буду помнить это, пока живу, Керис, — хрипло сказал
он. — Прутик был изумителен. Он держался за ту веревку,
даже когда мы достигли верхушек деревьев и начали взлетать
в Открытое Небо на верную смерть. Он не отпускал её.
Просто крепко уцепился за неё и звал на помощь со всей
мочи. Благодаря его зову нас нашёл патруль, который глава
пастухов отослал за мной. Они поймали арканом его ноги,
притянули нас к земле и быстро вернули меня в деревню,
чтобы дать мне противоядие, пока я не лопнул от яда
реющего червя.
Он усмехнулся.
— В ту ночь был настоящий предрассветный пир, скажу я
тебе. Песни, танцы — Прутик был героем, — он нахмурился.
— Странно, но следующим утром, он встал и ушёл, не сказав
никому ни слова... Но я никогда не забуду его храбрость.
Затем в одну прекрасную ночь, несколько лет спустя, он
вернулся к нам капитаном воздушных пиратов — и знаешь
что? Под нагрудником и пальто он все еще носил жилетку из
шкуры ежеобраза, которую моя мать, твоя бабушка Татум,
подарила ему за то, что он спас мою жизнь...
На мгновение он сделал паузу. Затем, наклонившись
вперед, он осторожно погладил край жилетки, которую
носила Керис.
— Вот эту, — мягко
сказал он.
— Она принадлежала
моему отцу? —
прошептала Керис.
Она взглянула на свой
любимый старый жилет,
который она носила,
сколько себя помнила.
Она всегда считала его
просто износившейся
одеждой, как жакеты и
пальто, которые носили её
кузены. Она мягко
провела кончиками
пальцев по гладкой шерсти. Слезы потекли из уголков ее глаз.
Печаль горьким комом встала у неё в горле.
— Видишь ли, Керис, твой отец ничего не отпускает, —
сказал Хрящик. — Именно поэтому я уверен, что если Прутик
все еще жив, то он не забыл о тебе. Он не оставил меня, он не
мог оставить свою команду, не оставит он и тебя... Он сделает
все, что может, чтобы вернуться к тебе.
 Керис вытерла свои заплаканные глаза.
— Спасибо, что рассказал мне эту историю, — сказала
она, разглаживая взъерошенный ежеобразий мех своего
жилета. Девочка поднялась на ноги. — Я лучше вернусь в
деревню — чтобы помочь с приготовлениями к
предрассветному пиру.
Хрящик наблюдал в тишине, как Керис повернулась и
отправилась по пастбищу к деревне. Она выглядела такой
маленькой и беззащитной в серебряном свете луны. Он не мог
видеть, как слезы текли по ее щекам.
Конечно же, после полуночи большой стол в центре
деревенской поляны уже скрипел под тяжестью поставленных
на него блюд. Огромные чаны маринованных водорослей
стояли за дубовыми бочками лесного эля и большими
бурдюками тёмного живичного вина. Высокие свечи,
толщиной с руку душегубца, разливали тепло по всему
праздничному столу, а ветви деревьев над ним были
украшены мерцающими огоньками.
"Даже колыбельная роща не может выглядеть столь
волшебно", — думала Керис, неся к столу сковороду с
шипящими стейками из ежеобраза.
В тот момент на дальнем восточном конце пастушьего
пути раздался звук ежеобразьих рогов, который нельзя было
ни с чем спутать; это был сигнал, что гостей увидели и они
приближаются к деревне. С тяжестью в сердце Керис
присоединилась к Тёте Читлинг и своим кузенам, которые
шумно усаживались на скамью по своим местам. Скоро со
всех восьми сторон огромного стола уже суетились
нетерпеливые красные лица;
стоящие дыбом волосы на их
головах подрагивали, когда
они всматривались в
противоположный конец
деревенской поляны.
— Они здесь! — закричал
один из младших членов
семейства Шатунов; этот крик
подхватили семьи Велкинсов
и Скатшоу неподалёку.
Керис пришлось
постараться, чтобы хоть
мельком увидеть гостей за
снующими туда-сюда
головами ее соплеменников.
Когда у неё это вышло, она
понуро опустила лицо. С
одного взгляда было ясно, что
эти гости могли быть кем
угодно, но только не
воздушными пиратами. Кем
они были на самом деле,
сказать было бы весьма
непросто. Небольшая
компания прошла мимо
пылающей жаровни и
подступила к переполненному
столу.
Они были худощавого телосложения, ростом ниже
душегубцев, с длинными челюстями и с тяжёлыми веками.
Их кожа была покрыта блестящей чешуёй с зелёным
оттенком, и у каждого из них на голове был высокий,
зубчатый гребень; и эти гребни, казалось, в тусклом свете
свечей изменяли свою окраску. Но ноги этих странных гостей
показались Керис их самой причудливой особенностью — на
них она смотрела с открытым от удивления ртом.
По сравнению с остальным телом их ноги были огромного
размера, и в них между пальцами были перепонки, а из
задней части лодыжек высовывались длинные шипы,
которые, казалось, щелкали при ходьбе. Гости носили
кожаные штаны со множеством заплаток и пояса, увешанные
ножами, острыми копьями, крюками, флягами и ещё какими-
то странными предметами — массивными камнями,
привязанными на концах длинных веревок.
У них был лидер, который казался старше остальных: его
гребень был крупнее, шипы на лодыжке — длиннее, и на нём
cамом был широкий плащ из темно-серой кожи какого-то
животного, неизвестного Керис. Он вышел вперед и поднял
чешуйчатую руку в приветствии.
— Фелффт, вождь Клана северного берега, — объявил он
мягким, шепчущим голосом; его большой гребень вспыхнул
глубоким темно-красным цветом. — Пусть ваши воды будут
незамутнёнными, а ваши сети — всегда полными.
Он поклонился, и пятнадцать его соплеменников
последовали его примеру; их гребни окрасились в тот же
самый цвет, что и у предводителя.
— Добро пожаловать в нашу скромную деревню, — с
оживлением произнёс главный пастух, Огузок Скатшоу; его
рыжие волосы были недавно уложены жиром в виде колючек,
а на широких плечах блестело роскошное ожерелье из клыков
долгоруков. — Наши соседи, лесные тролли, сообщили нам о
вашем приезде. Пожалуйста, сделайте нам честь,
присоединитесь к нашему скромному предрассветному
ужину.
Он указал жестом руки на великолепное угощение на
столе.
— Мы будем рады, — прошептал Фелффт; его гребень
пульсировал рябью оранжевого и синего цвета.
Такой же цвет приняли и гребни его спутников; в это
время им показали их места за столами.
Керис не могла отвести взгляд от этих странных гостей.
Она пыталась не пялиться на маленькое существо с
невысоким гребнем, севшее около нее; она даже отодвинулась
по скамье в сторону. Во главе стола, с самой близкой к
жаровне стороны, сидел Фелффт; наклонившись, он что-то
шептал на ухо главе пастухов. Огузок встал и крикнул, чтобы
из-под желобов взяли и дали ведра с водой гостям.
Спустя какое-то время перед каждым из них поставили по
ведру. Душегубцы стали наблюдать за гостями, удивляясь и
даже немного посмеиваясь, поскольку каждый гость
опрокидывал ведро ледяной, пресной воды прямо себе на
голову. Странный сосед пролил немного воды на Керис, но
она не возражала, замерев от удивления, увидев блаженство
на лице пришельца, когда вода стала капать с его пылающего
синим гребня.
— Приступим к ужину, — объявил Огузок Скатшоу, и
начался пир.
Согласно обычаю, было грубо приставать к гостям с
вопросами прежде, чем они наелись, поэтому разговор с ними
ограничивался фразами вроде: "Может, передать вам ещё
водорослей?", или "Ещё одну тильдячью колбасу?", и "Может
быть, ещё сидра?".
Однако, сосед Керис сам представился, как Слифф; в
промежутке между поеданием за обе щёки сыра нибблика и
пережёвыванием тушеного мяса тильдера он сообщил ей, что
он и его спутники относятся к тем, кого обычно называют
пауконогими гоблинами; они были лишь одним из кланов
пауконогих, обитающих на берегах Великих озёр.
Керис чуть ли не лопалась от любопытства, ей жутко
хотелось спросить его, например, о том, где эти Великие
озера, сколько кланов живёт на их берегах, и почему этот
гребень у его соплеменников и у него самого так часто меняет
окраску, и тому подобное. Но строгого взгляда тёти Читлинг и
виноватого пожатия плечами дяди Хрящика было для нее
достаточно, чтобы держать свой язык за зубами.
Наконец, когда Керис уже боялась, что она всё-таки не
удержится и спросит гостя о чём-нибудь, глава пастухов
отодвинул свой стул и встал.
— Мы хорошо поели и много выпили, — сказал он с
оживлением, поднимая свою кружку лесного эля выше своей
лохматой рыжей шевелюры. — Теперь пусть же наши гости
расскажут о своих путешествиях по местам, далеким от
наших пастбищ!
За столом воцарилась тишина ожидания; Фелффт, вождь
племени пауконогих гоблинов северного берега, смотрел на
соседа Керис, Слиффа. Его гребень покрылся лёгкой красно-
оранжевой зыбью, и, как будто в ответ ему, гребень Слиффа
принял такой же вид. Не произнося ни слова, молодой гоблин
встал на ноги и обратился к жителям деревни.
— Четыре Великих
озера, откуда мы родом,
находятся далеко отсюда за
древесными перевалами на
западе, и дальше — за
большими ущельями, —
начал он приглушенным,
шепчущим голосом. — Мы
— пауконогие гоблины из
Клана Северного берега
Третьего Великого озера, за
водами которого мы
ухаживаем и которое щедро
дарует нам всю благодать,
которую мы можем
пожелать. Немногие
рискуют подойти к нашим
отдаленным землям, так же и из нас лишь некоторые могут
отправиться в великие Дремучие Леса, чтобы узнать что-то о
мире вне озёр.
— Мы — мой отец, мои братья и я — столкнулись со
многими племенами: белые гоблины из глубин лесов, орды
трогов в больших ущелях, и множество народов древесных
перевалов; плоскоголовые, молотоголовые, длинноволосые,
серые и клыкастые гоблины — вот лишь их малая доля. Мы
торговали рыболовными крючками, прекрасной бечевкой и
сетями, и теперь прибыли к вам, красным пастухам ночи,
имея интерес к вашим кожаным плащам и прекрасным
шкурам. Мы принесли вам озёрный жемчуг и драгоценные
камни ила взамен...
Душегубцы кивнули и подняли сосуды с лесным элем в
ответ, но Фелффт, вождь пауконогих, улыбнулся и кивнул
своему сыну, чтобы тот продолжал.
— Но об этом позже, — сказал Слифф. — Сейчас я хочу
рассказать вам о странной вещи, которую мы увидели в
долине железного деревьев, в трех неделях пути отсюда. Мы
торговали смолой с гоблинами-утконосами в высоких рощах,
и раскинули лагерь на одной из могучих ветвей железной
сосны. Когда начался рассвет, и солнце поднялось, на
горизонте появился великолепный пиратский воздушный
корабль...
Керис затаила дыхание и подвинулась ближе.
— Когда он летел над верхушками деревьев неподалёку от
нас, начали происходить странные вещи. Могучее судно
скосилось сначала на одну сторону, затем на другую, всё
время подрагивая, как проткнутый озёрный угорь. Оно
поднималось и опускалось, пока огонь горел в его печах, но
вскоре, летя уже между деревьев, корабль рухнул вниз в
Дремучие Леса, недалеко от нашего лагеря. Тем утром, когда
мы продолжили наше путешествие, мы наткнулись на этот
упавший корабль.
Древесина, из которой он был сделан, была в нормальном
состоянии, хоть после катастрофы кое-где и были трещины;
высокая мачта корабля и его паруса были вполне в рабочем
состоянии. Но самая странная вещь, о которой я должен вам
рассказать, это то, что случилось с массивным летучим
камнем в сердце большого судна. Он рассыпался в пыль и
проваливался сквозь решетку, словно песок, утекающий из
разбитых песочных часов. Мы нашли капитана корабля...
Керис вскрикнула, но душегубцы не заметили этого,
очарованные рассказом молодого гоблина.
— Он умирал — это было очевидно, но он представился,
как Грабитель Равнин, капитан "Демона Края", последнего
воздушного корабля. Он сказал нам, что ужасная болезнь
уничтожила все большие небесные суда; она напала на их
драгоценные летучие камни и превратила их в бесполезную
пыль. Многие воздушные пираты уже оставили свои корабли
на лагерной стоянке далеко в Топях, но он, Грабитель Равнин,
не стал оставаться. Теперь он поплатился за свое решение.
Тяжело дыша перед смертью, он посмотрел на меня и
прошептал: "Эра воздухоплавания окончена".
Слифф сел, и какой-то момент все в шоке и удивлении
гладели друг на друга. Воздушные пираты были самыми
лучшими торговцами в Дремучих Лесах, они путешествовали
дальше, чем кто-либо. Теперь они ушли в прошлое.
Неудивительно, что они посещали деревню всё реже. И без их
воздушных кораблей они становились обычными торговцами,
каких множество.
— Мой отец — капитан воздушных пиратов, — тихо
сказала Керис, поворачиваясь к пауконогому гоблину. — Вы
думаете, что его корабль разбился, как и все остальные?
— На это, Керис, может ответить только Великий
Моллюск, — сказал Слифф, его гребень ярко полыхнул
темно-красным. — Он живет в глубинах Третьего Великого
озера, он — самый древний из всех могущественных
прародителей.
Керис нахмурилась.
— И эта ваш Великий Моллюск, — сказала девочка. —
Вы хотите сказать, что он знает, жив ли ещё мой отец?
— И увидишь ли ты когда-нибудь его снова, — кивая,
ответил Слифф.
— Так как мне узнать об этом? — с дрожью в голосе
спросила Керис.
— Просто, — сказал пауконогий гоблин, его гребень
сменил свой цвет на светло-зеленый. — Иди с нами, и
спросишь его сама.
 Глава Вторая — Сумка из кожи
тильдера
Маленькая потрепанная сумка из темно-красной кожи
тильдера, c десятком листов берестяной бумаги и коротким
карандашом из свинцового дерева... Я надеюсь, что этого
будет достаточно. Это все, что подвернулось мне под руку,
в то морозное утро три недели назад, когда я покинула
теплый, уютный семейный гамак и тайком ушла.
Дорогой Дядя Хрящик, к настоящему времени ты уже
обнаружил, что меня нет. Я надеюсь всей своей душой, ты
поймёшь, что я не смогла бы лицом к лицу попрощаться с
тобой, тётей Чиллинг и своими кузенами. Я знаю что, если я
бы сделала это, вы бы слёзно умоляли меня остаться, и у
меня не хватило бы сил отказать вам.
Думаю, вы уже нашли мои обереги и амулеты. Я сняла их
со своей шеи и оставила, все до одного, возле ваших спящих
голов с остроконечно-уложенными волосами. Носите их
вместе со своими оберегами на шеях, рядом с вашими
любящими сердцами.
Думайте обо мне, пока меня нет. Я знаю, что ваши
добрые мысли будут охранять меня в дороге.
Мои слёзы капают на берестяную бумагу, пока я пишу
эти слова, но я знаю, что должна их написать, отправляясь
в долгий путь. Как хорошо, что я, простая душегубка,
научилась грамоте у Вихрохвоста, старого, мудрого эльфа-
дубовичка, живущего в коконе птицы-помогарь на
колыбельном дереве. Он учил наc, юных душегубцев и лесных
троллей, никогда даже и не предполагая, что мы будем как-
то использовать это умение, кроме как для учёта домашнего
скота и древесины. Но теперь я пишу рассказ о большом
путешествии, в которое отправилась.
Я с трудом могу поверить в это, но с тех пор прошло
уже три недели. И я так рада, что наконец смогла найти
время сделать записи. Дядя наверняка задастся вопросом,
что за чудеса я увидела в этих могущественных Дремучих
Лесах — вот об этих чудесах я и собираюсь сейчас написать.
Мои пауконогие спутники путешествуют тихо и
стремительно, следуя меткам, которые они оставили на
пути в деревню. Я не могу сказать точно, как они
ориентируются, но по некоторым признакам они, кажется,
находят дорогу, принюхиваясь в траве, или, что ещё более
любопытно, прислоняясь к стволу могучего дерева и
пристально прислушиваясь к чему-то. Они мало говорят, но
с лихвой восполняют своё молчание странной, бесшумной
коммуникацией с помощью гребней на своих головах,
постоянно меняющих свой цвет.
Мы спим ночью, обычно на ветвях высоких деревьев, а
передвигаемся днем, к которому я уже понемногу привыкаю;
правда, я скучаю по лунному свету. В ярком дневном свете
мир обретает необычные особенности, становится более
красочным. Я видела большие цветы, похожие на колокола, и
от количества росы в их пятнистой чашечке зависит то, как
они гудят и поют при легком дуновении ветра. У меня под
ногами ходили колючие зеленые существа, с глазами на
стебельках и восемью ногами, похожими на палки; эти
существа питались листьями, упавшими с веток деревьев.
Огромные стаи черных и белых птиц по утрам отдыхали,
плавая в озёрах, чтобы днём снова куда-то улететь...
Чудес было больше. Намного больше. Но я помню, что у
меня есть только десять драгоценных листов берестяной
бумаги, а сколько времени продлится моё путешествие — я
не знаю, поэтому я не должна израсходовать их всех за один
присест.
Но есть одна вещь, которую я должна записать,
поскольку она напомнила мне о вас, дорогие дядя и тетя, и
остальных обожаемых мной душегубцах. Мы разбили лагерь
вместе с колонией гоблинов-утконосов, высоко в ветвях
огромной железной сосны. Она стояла в роще, где таких
сосен было больше пятидесяти, и в каждой была своя
колония. В тот день гоблины-утконосы отвели нас на самые
высокие ветви, где я увидела гигантских древесных
свиномордов, которые живут и питаются за счёт дерева.
Это огромные существа с белой косматой шерстью,
длинным туловищем и большими изогнутыми когтями. Они
цепляются за ствол дерева своими острыми, как бритва,
когтями и глубоко прощупывают щели между чешуйками
коры в стволе в поисках чёрных жуков-короедов, которыми
они питаются.
 Гоблины-утконосы карабкаются за ними и собирают
золотую древесную смолу, которая медленно сочится из
глубоких следов когтей древесных фромпов. Гоблины-
утконосы ухаживают за этими огромными существами и
лелеют их так же нежно, как ты, дорогой дядя, ухаживаешь
за стадами ежеобразов, вместе с другими пастухами.
Вечером, когда моя старая подруга — полная луна — взошла
над рощей железных деревьев, со своего спального места на
огромной ветке я слышала грохочущий храп свиноморда,
свисавщего вниз головой с веток выше.

Три долгих месяца прошли с той волшебной ночи в роще

железных деревьев. Путь был долгим и трудным, но
пауконоги упорно не сбавляли темп. Я не отставала от них
ни на шаг, ни в бесконечных лесных массивах с их зубчатыми
верхушками, ни в туманных ущельях. И пока мы шли, я
постепенно узнавала своих спутников лучше, но всё же
раскрыть все их тайны невозможно, как невозможно
раскрыть все тайны самих Дремучих Лесов.
Слифф стал мне ближе всех. Помните его? Он сидел
рядом со мной тогда, много месяцев назад, на
предрассветном ужине. Он — один из тридцати детей
выводка одной матери; остальные мои спутники — его
братья. Нас семнадцать, включая меня. Наш лидер — их
отец, Фелффт. Там, откуда они пришли, он — вождь
деревни на северном берегу одного из их Великих озер.
Я попыталась расспросить Слиффа и его братьев —
Грулфа,
 Хифа и Спайва о той Великой Устрице, что живет в их
озере, но всякий раз, когда я поднимаю эту тему, их гребни
вспыхивают желтым цветом, и они уклоняются от моих
вопросов. У нас не слишком много времени для бесед возле
костра — всего несколько минут в конце долгого дня, в
течение которого мы пересекали лесной массив, поднявшись
из мрачного, сырого ущелья.
Лесные массивы — родина племен гоблинов, слишком
многочисленных, чтобы их можно было перечислить.
Большинство гоблинов, как устрашающие плоскоголовы и их
еще более воинственные родственники, молотоголовы — не
говоря уже о племенах серых и розовоглазых гоблинов —
перемещается от массива к массиву, никогда не оставаясь
на одном месте дольше, чем на несколько дней или недель,
проводя время в постоянных склоках и мелких распрях.
Многие ночи наша маленькая группа пряталась высоко в
ветвях медного дерева или гигантской плакучей ивы,
пытаясь урвать хоть пару часов необходимого нам сна, в то
время как под нами, среди деревьев раздавались ужасающие
звуки сражений.
Сейчас, с провиантом на исходе — последние две недели
мы питались древесными слизняками и грибами-
трутовиками — мы наконец достигли деревни
длинноволосых гоблинов. Длинноволосые предпочитают
жить в деревнях осёдло, что довольно необычно для
гоблинских племён. Хотя постоянное место обитания
делает их уязвимыми для нападения, они восполняют это
размером и прочностью своих укреплений.
 Лес вокруг этой деревни был вырублен и превращён в
частокол, окруженный большим рвом. Вождь, по чьему
приказу это было сделано, назвал деревню Большущей
Убранкой Треноди Яроборца — в честь их главного воителя.
В центре деревни стояла клановая хижина, вокруг
которой были построены длинные, крытые соломой лачуги.
Должна признаться, что я была ошарашена и испугана
шумной толпой, грохотом и дымом, покуда мы шли вдоль
центральной аллеи в сторону этой самой хижины.
Это селение было огромного размера! Вся наша деревня,
дядя, спокойно разместилась бы вместе с половиной нашего
пастбища на вечевой площади, окружающей родовую
хижину Треноди Яроборца. Стиль причёски у этих гоблинов
похож на наш, душегубский, но все же в целом они выглядят
куда более свирепо.
Тысячи длинноволосых приветствовали нашу небольшую
группу. Как оказалось, по пути туда Феллфт участвовал в
отражении набега молотоголовых гоблинов на их деревню, и
теперь вождь Треноди считает его своим личным другом.
Когда мы вошли в хижину, я огляделась и увидела седого
вождя, сидевшего на троне из серебряного дуба,
поставленном на груду гоблинских черепов, на некоторых из
них всё ещё были закреплены пучки волос.
— Это головы славных воинов длинноволосых, павших в
сражениях, — прошептал мне Слифф.
 Затем он указал мне на
перекладины крыши высоко
над нашими головами. Я
взглянула туда — и едва
сдержала крик ужаса. Там со
стропил свисали скелеты,
уставившиеся на нас своими
пустыми глазницами; при
дуновениях ветра их белые
кости стучали друг о друга.
Они, как объяснил мне
Слифф, были
могущественными вождями
клана, быть повешенным на
стропила крыши родовой
хижины после смерти здесь
считается самой высочайшей
честью.
Я дрожу, когда вспоминаю
это зрелище, но это была
лишь небольшая "плата" за
восхитительный ужин из
жареного снежника и мягкую
кровать из сена в длинной
хижине. Мы будем отдыхать
здесь, с длинноволосыми, в
течение недели. Затем, как
говорит Фелффт, когда мы
полностью восстановим силы, будет пора начать самую
опасную часть нашего долгого путешествия — переход через
ущелья трогов.
Когда он шептал об этих ущельях, дядя, его гребень
окрасился в темно-синий цвет...

Пока я пишу это, я так сильно трясусь, что едва могу

удержать в руках карандаш из свинцового дерева.
От голода у меня засосало под ложечкой, и я не уверена,
что у меня хватит сил для завтрашнего перехода — в этих
мрачных ущельях я не могу даже отличить день от ночи.
Последний месяц был худшим в моей жизни, и я потеряла
счет тому, сколько раз я мечтала о том, как я вернусь к вам
— дяде Хрящику, тёте Чиллинг, к кузенам — Серебряку,
Седушке, Грудине и маленькому Задохлику, к нашему гамаку
высоко над жаровней. Единственное, что меня бодрит —
мысль, что если я сдамся и упаду, мои белёсые кости так и
останутся лежать в этой глубокой пропасти.
Я содрогаюсь при этой мысли. Фелффт предупредил
меня, что переход через ущелья трогов будет тяжёлым, но
когда мы тем туманным утром выдвинулись из деревни
длинноволосых, я и представить себе не могла, насколько
тяжёлым. Когда мы перешли через последний лесной массив
и сделали паузу, чтобы оглядеть пейзаж под нами, я начала
медленно осознавать, что мне придётся скоро пережить.
Ущелья — туманные трещины на бесплодной и скалистой
земле, похожие на царапины, оставленные гигантскими
когтями — стояли у нас на пути. Не было никакой короткой
окольной дороги. Слифф уверил меня, что у нас есть
единственный маршрут — спускаться в глубины каждого
ущелья и подниматься с другой стороны; сквозь каждое
ущелье придется идти несколько дней.
А когда речь шла о последнем и самом глубоком из ущелий,
то даже Слиффа бросало в дрожь, а его гребень менял цвет
на бледно-серый.
— Это ущелье — родина таинственных белых гоблинов
глубин, и его нельзя никак обойти, — сказал он, но больше я
ничего от него не узнала, как бы упорно ни спрашивала.
С тяжестью на сердце мы вошли в первое ущелье и
спускались вниз по отвесным листам сланца; они двигались и
скользили у нас под ногами, замедляя и утруждая наше
передвижение. К концу дня мы достигли дна ущелья; это
было сырое, мрачное место с небольшим ручьем воды,
пробегающим по нему. Мы напились, а пауконоги ещё и
облили себя водой с ног до головы, по своему обычаю.
Со обоих концов ручья стояло несколько массивных
трогов в грубых шкурах и серьгах из костей, с грубо
наточенными каменными топорами; они наблюдали за нами
с подозрением. Но, к счастью, когда мы полезли вверх из
ущелья, они развернулись и ушли прочь, куда-то во мрак.
Это была первая из многих моих встреч с племенами
трогов в ущельях — это самые примитивные народы из всех,
которых я видела. Несмотря на их грозный вид и большие
размеры, они были очень осторожны и старались
держаться на расстоянии от нас, когда мы шли через их
ущелья. Холодные, пустынные, неприветливые пропасти так
сильно отличались от наших пышных, залитых лунным
светом пастбищ и теплой, радушной деревни...
Безмятежные каменные склоны ущелий были испещрены
пещерными проемами. Возле каждого такого проёма была
груда серых панцирей, крапчатых и ребристых, каждый
размером с детеныша ежеобраза. Слифф сказал мне, что
это панцири гигантских пещерных вшей, которые живут в
глубинах пещер и являются главным источником пищи для
трогов в этом бесплодном месте.
Судя по количеству панцирей, разбросанных возле входа в
пещеры, кажется, у трогов не было недостатка в этих
странных существах. Хотя я с содроганием представляю,
каковы они на вкус.
Как хорошо, что этим примитивным гигантам хватало
пещерных вшей для пропитания и они не обращали внимания
на наш небольшой отряд и наши припасы.
Разве что поглядывали, когда мы останавливались
ужинать каждую ночь и разводили тусклый огонь дровами
медного дерева, запас которых нес каждый из нас с собой.
Позже, когда мы ютились вокруг пылающих, огненно-
красных поленьев, от маленькой связки которых сильный
жар мог идти всю ночь, каждый из нас чувствовал
множество пытливых взглядов. Долгое время я смотрела, как
медно-красный огонь, пылая, бросает отблески на огромную
толпу пещерных трогов, завороженно стоявших во тьме.
Шли дни и ночи, я медленно привыкала к этим странным
вечерним гостям, и, удивительно, даже начала с
нетерпением ждать их. Видимо, было что-то
завораживающее в тех больших темных силуэтах с
наблюдающими взглядами, которые напоминали мне о ночах
в серебряных пастбищах, проведённых в окружении
пасущихся ежеобразов.
Всего мы преодолели шесть ущелий, каждое глубже
предыдущего. Мы потратили на это двадцать дней и
двадцать странных ночей возле костра. В течение дня, когда
троги скрывались в своих глубоких пещерах, мы не наблюдали
почти никаких признаков жизни: изредка пробегал вниз по
склону горный тильдер; время от времени гриф с
потрёпанными крыльями кружил в небесах в поисках падали.
И всё время я тосковала по дому.
На рассвете двадцать первого дня мы разбили стоянку
на скалистой кромке последнего и самого глубокого из
ущелий, обители таинственных белых гоблинов, о которых
пауконоги все еще отказывались мне говорить.
— Вам лучше не знать этого, мисс Керис, — сказал мне
Фелффт. — Некоторые вещи лучше оставить окутанными
тайной.
Я оглядела ущелье; его склоны уходили вниз в далёкую
чернильную темень. Я не могла избавиться от чувства, что
не знать — всё-таки гораздо хуже.
Фелффт шепотом приказал нам связаться друг с другом
верёвкой и попросил производить как можно меньше шума.
Хотя я могу поклясться, что мое сердце билось громче, чем
деревенский барабан, когда я спускалась следом за другими
по узкой, вьющийся тропинке, идущей через край ущелья
дальше, вниз по его крутому склону.
Чем дальше мы спускались, тем больше сгущался мрак и
более отвесным становился склон. Время от времени из под
наших ног в пропасть скатывались кучи камней и гальки.
Наконец склон полностью исчез, боковина ущелья стала
совершенно вертикальной, и теперь мы один за другим
спускались вниз, просто цепляясь за ряды выступов.
Казалось, что мы уже несколько часов спускались в
туманном мраке; и наконец — достигли небольшого водного
потока на дне ущелья — по крайней мере, это выглядело, как
дно ущелья.
— На самом деле, — прошептал Слифф, — здесь есть
глубокие трещины на самом дне; эти трещины уходят
дальше в породу, их называют "глуби", и оттуда без всякого
предупреждения беззвучно выползают в поисках добычи
белые гоблины.
Он убедил меня, что для всех нас жизненно важно
перейти водный поток и пересечь всё ущелье так незаметно
и быстро, как только сможем, и идти дальше — пока не
достигнем насыпи острого, каменистого щебня, после
которой мы уже будем подниматься наверх.
— Сейчас нам предстоит самая опасная часть нашего
путешествия, — сообщил мне Слифф испуганным шепотом.
И глядя на пеструю, болезненно-бледную окраску его
гребня, я не сомневалась в правдивости его слов. Рывок
верёвки, обвязанной вокруг меня, прервал нашу беседу; пора
отправляться в путь, сказали нам; нужно пересечь этот
медлительный, солоноватый водный поток. Не желая больше
оставаться в этом ужасном месте, мы поспешили за всеми.
Мы шли уже несколько часов, и похоже, был уже полдень,
но жуткая темнота глубокого ущелья была непроницаема,
как и всегда. Влажность и холод проникали в нашу одежду,
они просачивались даже через мой жилет из ежеобраза; я
замёрзла до мозга костей. Здесь была абсолютная тишина,
не считая наших тяжёлых, усталых вздохов и плеска наших
ног в ледяном потоке.
Пока мы тихо крались во мраке, опасливо вслушиваясь в
каждый вздох и всплеск в беззвучной темноте, я вдруг
почувствовала, что что-то коснулось моей щеки. Коснулось
слабо, почти незаметно, словно сеть паучьего шёлка, или
травинки на пастбище. Но я чувствовала это снова и снова.
Если другие и замечали то же самое, то не подавали виду.
Они всё шли и шли вдоль потока воды; несмотря на размер их
тел, их перепончатые ноги почти не издавали шума.
Я уже собиралась потянуться к Слиффу, прикоснуться к
его плечу и спросить, что это могло быть такое, как вдруг
моё лицо погрузилось во что-то холодное и липкое.
Я не могла вскрикнуть, не могла даже дышать. В
жуткой темноте я попыталась размахивать и отбиваться
руками, но поняла, что они также были обездвижены чем-
то столь же сильным. Веревка, связывающая меня с моими
спутниками, с треском дёрнулась, и я поняла, что она
разрезана. Сердце тревожно билось в моей груди; я
чувствовала, как меня, неспособную кричать и
сопротивляться, затягивали вверх, в чернильную тьму.
Я никогда не испытывала ничего, подобного слепому
ужасу того мгновения, когда я была во власти ужасного
невидимого монстра в глубинах ущелья...
Вдруг ослепительно вспыхнул свет, и то, что держало
меня, ослабило хватку. Я тяжело упала на скалистый сланец
и несколько секунд спустя мои глаза приспособились к
освещению. Я увидела то, что схватило меня.
Все пространство вокруг кишмя кишело костлявыми,
безволосыми белыми телами, полупрозрачными, как
древесный воск, поблёскивающими, словно росяные слизняки.
Толпа этих существ отступила от света, и стало возможно
различить в ней отдельные лица, которые уставились на
меня огромными, черными глазами, тяжело дыша и цокая
белыми языками. Белые гоблины — их было не меньше сотни.
На их огромных лысых головах росли тонкие щупальца,
которые, как я в ужасе заметила, были направлены ко мне,
сковав мои лодыжки и запястья.
Я отступила назад и обнаружила Слиффа в стороне от
меня; в его протянутых руках пылали два огненных
кристалла. Пока мы торопливо отходили, всё больше
отвратительных гоблинов выбиралось наружу из глубоких
трещин на дне ущелья вокруг нас; щупальца на их головах
покачивались, словно серебряная трава на пастбище при
сильном ветре. В тот момент я поняла, что все белые
гоблины — несмотря на свои огромные глаза — были
слепыми, и вместо зрения в этой черной тьме они
использовали свои щупальца.
 Пока мы бежали назад к
остальным, их гребни
окрасились в тревожный ярко
фиолетовый цвет; кристаллы
Слиффа начали гаснуть, и
позади нас был слышен
шипящий звук щупалец ищущих
нас белых гоблинов. Мгновение
спустя кристаллы перестали
излучать свет, и мы снова
погрузились в абсолютную
темноту. Внезапно, до этого
тихое ущелье наполнилось
отвратительными высокими
воплями и невнятными
завываниями — белые гоблины
глубин как будто звали своих
сородичей поучаствовать в
охоте.
В этом холодном и ужасном
месте наша небольшая группа,
должно быть, могла бы стать
сытным ужином для этих
голодных гоблинов. У Фелффта,
тем не менее, были другие
мысли. По его беззвучной
команде мы начали рыться в
наших рюкзаках в поисках
остатков провианта — нарезок
вяленого тильдера, солёного мяса снежной птицы и
сушенного ежеобразьего творога; мы отбросили всё это
назад за плечи, отчаянно пытаясь отвлечь и задержать
этим ужасных белых гоблинов.
Вскоре мы услышали рычание и перебранки позади нас —
гоблины дрались друг с другом за ничтожные куски пищи.
От их щупалец, которые хлестали нам в спины, мы неистово
отбивались ножами и топориками, которые мы несли с
собой. Один раз я споткнулась и упала на землю, но Слифф —
да благословит его Земля — помог мне встать и идти
дальше. Мы достигли каменистой насыпи и начали отчаянно
карабкаться к свету, не задержавшись ни на секунду.
Из того ужасного бегства я запомнила только тот
слепой ужас, который охватил нас; каждый решил во что
бы то ни стало оторваться от наших отвратительных
преследователей; никто не отставал ни на шаг.
Только когда эти леденящие кровь вопли и крики начали
затихать, и в воздухе больше не гудели щупальца, ищущие
свою добычу, мы позволили себе ненадолго остановиться,
чтобы отдышаться.
И тогда это мрачное ущелье нанесло нам свой
заключительный, сокрушающий удар; путь становился всё
труднее, мы шли всё медленнее, становясь слабее с каждым
шагом и утомляясь всё больше и больше. Слифф говорит мне,
что это главное испытание в нашем большом путешествии;
ведь подъем из этого ущелья — самый крутой и самый долгий
из всех. Меньше чем за сутки мы спустились в эти ужасные
глубины, но чтобы подняться наверх теперь, со стертыми
ногами и голодным желудком, нам потребуется почти две
недели.
И пока я пишу это на одном из последних драгоценных
листов берестяной бумаги, я могу только сильно надеяться,
что эти слова не станут моей предсмертной запиской.

Это мой последний кусок берестяной бумаги, и пока я

пишу на нем, я думаю только о вас, тетя Читлинг и дядя
Хрящик, и о своих дорогих кузенах; вы сейчас так далеко... Я
надеюсь всем сердцем, что вы счастливы, и что вы думаете
обо мне, вглядываясь в пылающий огонь жаровни, перед тем,
как лечь спать.
Мы поднялись из ужасного ущелья белых гоблинов, и
очутились на ярком свету солнца, на просторных полянах
пышного нагорного леса.
Судя по уверенным шагам моих компаньонов и
счастливому огненно-красному цвету их гребней, я могу
сказать, что мы находимся в землях, которые они знают
хорошо, а это значит, что мы не слишком далеко от их
водной родины.
Сейчас ночь; мы сидим у костра и жарим древесных
личинок и трутовики, собранные по пути. Воздух наполнен
смехом и шутками; мои спутники разговаривают о своих
близких, которых они скоро увидят вновь. Я изо всех сил
пытаюсь улыбаться и разделять их радость, но это очень
сложно для меня — моему сердцу тревожно в груди; я думаю
о вас, мои дорогие душегубцы, и о нашей маленькой
деревушке, которую я покинула...
Но мне надо оставить эти мысли в глубине своей
памяти, ласково свернуть их и хранить, так же, как и эти
берестяные страницы, которые я буду держать в
безопасности в сумке из кожи тильдера, пока не наступит
день, когда я смогу поделиться с вами этими заметками. А
сейчас я должна убрать карандаш из свинцового дерева и
подумать о своём будущем.
И я уже вижу своё будущее!
Далеко за травянистыми полянами и деревьями,
простирающимися перед нашей стоянкой, словно гигантское
зелено-голубое одеяло, лежат четыре великих озера
пауконогих гоблинов. Там я надеюсь найти ответ на вопрос,
ради которого я отправилась в этот долгий путь. Эта
надежда подстегивала меня идти сквозь все опасности и
лишения, с которыми я сталкивалась, и я уверена, что это
всё было не напрасно...
Жив ли мой отец, воздушный пират Прутик?
 Глава Третья — Зеркало Неба
Гребень на голове Греффита всполыхнул ярко-желтым
цветом, прорезав поверхность воды. Рябь распространялась
постоянно растущими концентрическими кругами по озёрной
глади; он набрал полные лёгкие воздуха. Мгновение спустя
эта рябь стала остроконечной; пауконогий гоблин размял свои
плечи, сжимая острогу в одной руке, а бечевку — в другой,
сильно оттолкнулся и поплыл к берегу.
Не было ни звука, ни дуновения ветра. Третье Великое
озеро было абсолютно неподвижно, подтверждая имя,
справедливо данное ему кланом пауконогих, деревни которых
группировались вокруг его берега.
Зеркало Неба.
Все Четыре Великих озера были названы различными
кланами пауконогих гоблинов, живших возле них. Первое
озеро — самое маленькое, но и в некоторой степени самое
необычное с обитавшим в нем великим спиральным
моллюском — было известно как Тихое.
Озеро лежало у основания чаши покрытых лесом холмов;
любого шепчущего в одном конце озера могли услышать те,
которые стоят в другом. Этим явлением очень гордились
краснокольцевые пауконоги, обитавшие там. Долгими
летними вечерами членов клана Первого Великого озера
можно было обнаружить танцующими на своих полосатых
ногах и напевающими друг другу через всё озеро.
 Второе Великое озеро клана клыкастых пауконогов,
живших возле него, называли Мерцающим; из-за водомерок и
грозовых шершней, мелькающих по его поверхности и ночью
и днём, казалось, что мерцает и пылает сама вода. Хотя
клыкастые пауконоги питались в основном моллюсками, они
никогда не были против изредка съесть грозового шершня,
медленно зажаренного на огне. Они тщательно ухаживали за
огромным черным моллюском, устроившим себе дом под
мерцающими водами их озера.
И затем было Четвертое Великое озеро; за молочный цвет
вод его называли Облачным озером;
здесь обитают кланы белых пауконогов. Эти высокие,
воинственные пауконоги предпочитают охотиться в лесах
вокруг их озера, вместо того, чтобы рыбачить в его облачных
водах. Но, как и все другие пауконоги, они тщательно
ухаживали за оседлыми моллюсками своего озера; это были
близнецы, Скельд и Скьюа.
Зеркало Неба отражало все вокруг этим светлым вечером:
деревни из стоящих на сваях хижин, сделанных из
переплетенных ивовых прутьев, а их крыши — из лугового
торфа; скопления хижин располагались на северном и южном
берегах озера, в отдалении от чащ железных деревьев, чьи
зубчатые верхушки пронзали бледное небо, как наконечники
могучих копий.
Даже загоны для угря — большие, круглые ограждения из
пробки и веревок, удерживающие гигантских озерных угрей,
которых разводили кланы гребенчатых пауконогов — были
абсолютно неподвижны.
 Высоко в небе, с громким гудением пролетел косяк
лесных гусей, выстроившихся клином. Их полёт был отражен
в спокойном озере так совершенно, что казалось, будто бы
они плыли под водой, далеко внизу, в его бирюзовых и
изумрудных глубинах.
Греффит достиг северного берега и взял якорный камень,
к которому была прикреплена бечевка. Ни один из пауконогих
не решался нырять в великое озеро без того, чтобы сперва
прикрепить бечевку к камню, а сам камень погрузить в
вязкую прибрежную грязь. Греффит обтер камень до блеска и
перед тем как направиться в деревням, прикрепил бечевку к
поясу. Он провел несколько часов на дне озера, опускаясь к
Великому Голубому Моллюску, перемешивая богатый
питательными веществами ил и устанавливая ловушки для
гигантских озерных улиток.
Это была тяжелая работа, но Греффит гордился тем, что
его выбрали быть одним из немногих, кому доверили
заботиться о древнем моллюске.
Это, конечно, было важнее других приземленных
деревенских занятий: ремонта рыболовных лодок, починки
сетей, заточки крюков и копий, или кормления озёрных угрей
в загонах. У Греффита, как у ухаживающего за Моллюском,
было специальное место у огня во время приёма пищи; также
у него было право получить еду первым после Милффина,
который в отсутствие Фелффта исполнял обязанности главы
клана.
— Жалкая награда за этот труд! — тихо ругался Греффит.
Милффин весь день ничего не делал, только сидел на
троне из костей угрей, пока другие прислуживали ему. "Если
бы только мой отец Фелффт — настоящий глава клана — был
здесь", думал Греффит, надевая свой плащ из кожи улитки,
обходя заросли тростника на северном берегу. Но он ушел в
прошлом году, вместе с роднёй Греффита — братьями:
Слиффом, Спайвом, Грулзом, Хиффом, Флитлиссом и
остальными...
Греффит скучал по ним. Он тосковал по их компании и
дружескому общению — по тому, как они помогали ему в
уходе за моллюском, ведь они тоже должны были заботиться
о нём. Ему было не с кем разделить свои обязанности по
уходу за древним мудрецом; здесь остался только он один, да
ленивые, бесполезные сыновья Милффина — они были
обычно слишком заняты тем, что околачивались со своими
друзьями из клана белых пауконогов с Озера Облаков.
Нет, именно он, Греффит, делал большую часть работы.
Уже прошло больше тринадцати лун изнуряющего труда;
хоть он всегда и старался изо всех сил, все же работы было
слишком много для него. Что было хуже всего, Греффит был
уверен, что Великий Голубой Моллюск сам был не рад. В
конце концов, в течение всего времени, что ответственным за
его благополучие был он один, моллюск ни разу не
заговорил...
От берега Греффит побежал вверх по крутому склону,
мимо выброшенных на берег рыбацких лодок и рыболовных
плотов, и наверх по извилистой тропинке, которая лежала
между высокой, остроконечной травой и краем леса. Чуть
впереди вились клубы коричневатого дыма, поднимающегося
из дымоходов хижин, где в очагах горели куски сушеного
озерного торфа.
Когда Греффит достиг начала деревни, его окружили
пауконоги всех форм и размеров; их гребни взволнованно
меняли цвет. После часов, проведенных в глубине на дне
озера, к гомону толпы в деревне нужно было привыкнуть; а
сегодня, казалось, этот гомон был ещё более громким и
возбужденным.
Гребень Греффита пылал вопросительно зелёным и
пятнисто-оранжевым цветами. Казалось, все вышли
поприветствовать его одного.
Здесь были его сёстры, Мисвулл, Лифф, Флитим, Хувл и
остальные; полдюжины массивных сестёр из одной кладки
икры; у каждой было две дюжины или больше молодняка,
спрятавшегося под складками их юбок; их гребни светились и
мелькали. Была группа заводчиков угрей, их гребни были
темно-фиолетового цвета — они нервничали, ожидая чего-
то...
— Что случилось? — задал вопрос Греффит. Его
прибытие с озера никогда прежде не вызывало такого
волнения.
— Там. Они прибыли, — прошептал голос, и взгляды всей
толпы устремились к лесистому склону за деревней.
Греффит наблюдал, как взволнованные пауконоги
толкаются, стремясь занять место, с которого можно лучше
разглядеть происходящее. Некоторые даже взбирались на
деревья или карабкались на крыши хижин.
 Вдалеке, у самой границы леса, можно было увидеть
огоньки факелов. Повсюду вокруг гребни пауконогов пылали
темно-красными и желтыми с черной рябью оттенками — они
размышляли над тем, кем могли бы быть эти странники. Но у
Греффита не было сомнений. Его гребень пылал темно-
красным, и он испустил непривычно громкий (для пауконога)
крик радости.
Это был Фелффт, глава клана, и с ним были братья
Греффита. Должно было быть так! Они наконец вернулись, он
был уверен в этом.
Греффит шел в ногу с огромной
толпой сельчан-пауконогов,
движущейся к краю деревни; там к
Клану Северного берега скоро
присоединились другие.
Распространилась молва, что
путешественников заметили в
озёрных лесах, и все пауконоги — от
южных побережий до отдаленного
Четвертого Великого озера — вышли
их приветствовать.
Здесь были пауконоги с Первого
Великого озера; их блестящие
покрытые красными полосами ноги
восполняли незначительные размеры
их гребней; спереди на их халатах
висели связки дротиков, которые они
использовали вместе с духовыми
трубками. Были здесь и маленькие клыкастые пауконоги со
Второго Великого озера; их глаза были прикрыты тяжёлыми
ороговевшими веками, а зубы выступали вперёд, что с виду
делало их — по крайней мере, как казалось Греффиту —
мягкотелыми и глупыми. Ему пришлось сдерживать свой
смех, пока кучки этих созданий проходили мимо него. И
затем шли высокие воины с Четвертого Великого озера, над
которыми ему никогда не пришло бы в голову смеяться.
Огромные, высокие, с широкими плечами и низкими
бровями, белые пауконоги были самыми жестокими
обитателями великих озёр. Они всегда носили в руках
двухконечные терновые копья, а щитами им служили круглые
рыбацкие лодки, привязанные к их спинам.
Видимо, они первыми заметили путешественников;
пятьдесят или больше пересекли на своих щитах озеро,
теперь они стояли на страже возле больших ворот из водной
ивы на северной части деревни, держа свои терновые копья
наготове.
— Они здесь! Они здесь! Они здесь! — щебетала стайка
молоди привязанная к матроне пауконогов; те, что были
привязаны к её спине, старались изо всех сил заглянуть
вокруг ее массивного бока.
Греффит наблюдал, остановившись далеко позади с
другой стороны скопления хижин; факелы всё приближались.
Он посчитал их. Один, два, три... Свет от факелов медного
дерева мерцал в усиляющемся дневном свете. Пятнадцать,
шестнадцать...
Семнадцать?
 Гребень Греффита мерцал с желтой рябью. Если это
действительно были его братья, то с ними был кто-то ещё. На
мгновение сомнения омрачили мысли Греффита, но вскоре
все прояснилось: сквозь деревья стало возможно разглядеть
голову и гребень Фелффта, руководителя их клана; вскоре
появились и его братья; их гребни были приветственно
окрашены в тёмно-красный цвет.
Греффит завизжал от радости. Позади него несколько
пауконогих матрон выразили неодобрение такой
непристойной, слишком громкой демонстрации чувств —
особенно от того, кто ухаживает за Моллюском.
Но Греффит был слишком взволнован, чтобы обращать на
них внимание. Вместо этого он круто развернулся и изо всех
сил побежал сквозь деревню.
Избегая главной дороги, Греффит срезал путь через
лабиринт узких глухих переулков, что шли зигзагами между
групп домиков. В спешке он едва не пронзил себя висящим
багром, прежде чем повернуть за угол, и чуть не упал,
споткнувшись о группу детёнышей — ещё недостаточно
взрослых, чтобы понять, почему все так волнуются; они
играли в крабов посреди дороги. Сверху ему послышался
звук жевания и хруста — стадо крошечных тильдеров паслось
на покрытых травой крышах.
Когда он приблизился к концу скопления домиков, старая
матрона — дни её нереста были уже далеко позади — которая
воспользовалась возможностью убраться в опустевшей
хижине, радостно поприветствовала Греффита, когда он
прошел мимо её окна.
 — Они уже прибыли, Греффит? — спросила она.
— Нет ещё, — ответил Греффит, переведя дыхание.
— Ну, когда они прибудут, передай им, что старая
Мэффвилин шлёт им свои наилучшие пожелания, — ответила
она ему.
— Хорошо, хорошо — задыхаясь, ответил Греффит, и
продолжил бежать.
Путь Греффита теперь лёг через пустой берег озера, и он
ускорил темп.
Он поспешил мимо сушильных рам, горизонтальных
перекладин из плакучих и водных ив, согнувшихся под
тяжестью сохнущих кож улиток. Мимо мельниц, моловших
рыбные кости в муку, и амбаров, полных припасов; мимо
коптилен для угрей, окутанных пикантным дымом от
тлеющих опилок красной сосны, этому трюку они научились
у розовоглазых гоблинов.
Достигнув края озера, Греффит схватил бурдюк с
длинным, похожим на кишку носиком, со столба, стоявшего в
прибрежной грязи, и вошел в озеро. Он опустил бурдюк под
воду и с нетерпением ждал, пока он наполнится, смотря на
пузыри возникающие на поверхности. Когда он наконец был
полон, гоблин закинул его на плечо, зажал носик и отправился
назад к большим изогнутым вратам у входа в деревню.
 Он прибыл как-раз
вовремя. Крепкие плетеные
ворота были распахнуты
настежь, и группы высоких
белых озерных гоблинов
расположились по обе
стороны, с копьями в руках,
образующими триумфальную
арку. Большая толпа
пауконогих гоблинов со всех
четырех озер успела
собраться у ворот, и
Греффиту пришлось
толкаться и пихаться, в
попытке пробраться вперед.
Достигнув начала толпы, он
встретил Милффина, вождя
клана, чьи короткие пухлые
руки были плотно сжаты над
брюхом, а его ленивые
сыновья шаркали вокруг
нетерпеливо рядом.
— Ухаживающий за
Моллюском, — грубо
пробормотал Милффин, как
только его глаза упали на
Греффита.
Греффит тихо фыркнул.
Милффину никогда не удавалось смотреть ему прямо в глаза,
когда речь шла, или произносили его имя.
— Глава клана, — он ответил, как он делал это
бесчисленное количество раз, когда Фелффт и другие
отсутствовали — только на этот раз мягко добавив, —
заместитель.
Гребень Милфина дрогнул от негодования, но он ничего
не сказал. Прямо перед ним,
на лесистом склоне показалась небольшая группа
путешественников.
— Братья по нересту! — прокричал Греффит, и
протиснулся вперед негодующего заместителя вождя клана.
Стянув наполненный водой бурдюк с плеча, Греффит
засунул его под руку, и начал сжимать его как меха со всей
силы, а другой рукой направляя носик в сторону
приближающихся пауконогов. Струя свежей, холодной
озерной воды пролетела над поднятыми копьями белых
озерных гоблинов и окатила гребни путешественников .
— Добро пожаловать, вождь клана, —прохрипел
Милффин, с гребнем светящимся двусмысленным розовым.
— Вы должны простить шумную вспышку смотрителя
моллюска...
Приближаясь к воротам, Фелффт поднял свою
чешуйчатую руку, чтобы заставить Милффина замолчать.
— Ему не за что извиняться. Греффит поприветствовал
нас водой из нашего озера, хотя его якорный камень и фартук
еще не успели обсохнуть после ухода за великим моллюском,
— глаза вождя клана сузились, когда он увидел позади
Милффина пятнадцать его сыновей, всех со щитами-лодками
за спиной и терновыми копьями в руках, — В то время как
твои сыновья, как я погляжу, предпочитают быть в компании
своих кузенов с белого озера, вместо того, чтобы ухаживать за
великим моллюском.
— Такие упрямые парни. — Милффин пожал плечами.
— И очень легко отвлекаются. Но твой сын Греффит, —
он начал снисходительно похлопывать его по плечу, — он
присматривает за всем, что происходит на Зеркале Неба.
Конечно с моей полной поддержкой, — он добавил, — Не так
ли, Греффит?
— Я оберегал древний моллюск со всем своим
мастерством, вождь, — прошептал Греффит, — Он в полном
порядке.
— Очень хорошо Греффит. Ты прилежно заботился о нем,
— сказал Фелффт, кротко кивая, — Я поступил мудро,
оставив тебя... — он повернулся к сыновьям Милффина, —
Вы же можете вернуться в леса у Облачного озера к вашим
друзьям — белым пауконогам, — он тихо проговорил, —
Сыновья Фелффта вернулись и с этого момента будут следить
за Великим Голубым Моллюском.
Казалось, что от слов вождя клана Милффин похудел на
глазах, а его гребень вспыхнул зеленой смесью стыда и
унижения, когда его сыновья побрели прочь вместе со своими
кузенами с Четвертого Великого озера, опустив терновые
копья. Толпа проводила их взглядами, прежде чем начала тихо
апплодировать, а гребни пошли приветственной рябью.
 Сыновья Фелффта вышли вперед, и пока толпа
становилась кругом них, приняли Греффита в свои объятия.
Их лица были мокрые от слез и холодной озерной воды
— Я так рад видеть тебя, брат, — прошептал Слифф, —
мои ноги болят от долгой ходьбы.
— Озерный ил облегчит твои страдания, брат, — с
облегчением рассмеялся Греффит. — Но сперва, расскажи,
какими чудесами из заозерья вы готовы поделиться с нами?
Толпа затаила дыхание в ожидании, когда Слифф и его
братья сняли поясные мешки и бережно открыли их. В то
время как Милффин и все остальные пауконоги вытянули
шеи, чтобы лучше видеть, вождь проскользнул незамеченным
и направился в сторону озера.
Слифф потянулся к поясной сумке и достал тусклый
оранжевый брусок прозрачной субстанции и поднял его,
чтобы все видели.
— Это похоже на сосновую смолу! — выкрикнул
клыкастый пауконог под неодобрительный гул толпы.
— Это действительно сосновая смола, — сказал Слифф,
— Но посмотрите, насколько она чиста, — быстро добавил
он, прежде чем разочарование успело укорениться. Все
пауконоги знали, что если нужно сделать лодку
водонепроницаемой или очистить сети, то без смолы не
обойтись, — смола которую мы обычно собираем с земли,
уже смешана с грязью, песком и сосновыми иглами, — сказал
он, поворачивая брусок так, чтобы свет вечернего солнца мог
пройти насквозь, — эта же, в противовес, абсолютно
прозрачна.
— Но как? — взревел белый пауконог, оставшийся позади,
щит которого требовал основательного ремонта и хорошей
порции смолы.
— Этому искусству мы обучились у крохгоблинов,
обитающих на железных соснах, далеко на север от здешних
мест, — ответил Слифф, — они живут вместе с гигантскими
древесными свиномордами, тихими существами с большими,
изогнутыми когтями. Крохгоблины собирают смолу, которая
вытекает из отверстий, оставленных когтями свиномордов.
Когда смола начинает течь, они собирают её в чаши —
чистую, прозрачную, без примесей. — Он помахал бруском.
— Наподобие этой.
— И у тебя есть один из этих гигантских свиномордов в
твоем мешке? — выкрикнул юный и заносчивый
краснокольцевый пауконог из толпы.
Волна удивления прошла по толпе пауконогов. И даже
Слифф позволил себе улыбнуться.
— Нет, но у нас есть их коготь. — он ответил.
Грулф, брат Слиффа, показывал всем длинный изогнутый
коготь, который он нашел под одной из железных сосен.
— Мы изучим коготь и изготовим специальные ножи для
добычи смолы, и сможем сами освоить добычу... — Слифф
указал на рощу железных сосен за озером, — А деревьев у
нас достаточно.
Присутствующие пауконоги закивали, а их гребни
окрасились сиреневым и голубым. На их глазах, остальные
братья начали доставать другие маленькие, но необычайные
вещи из поясных сумок.
Хифф достал кусок полированого железного дерева,
используемый лесными троллями для заточки топоров до
бритвенной остроты. Его брат Флитисс — пригоршню семян
древесного льна, из которого толстопузые гоблины
изготавливали крепкую ткань для своих пузодержателей.
— Милффину бы пригодилась такая штука. — прошептал
кто-то, и волна смеха пошла по толпе, в то время как
заместитель вождя пытался пытался найти того, кто это
сказал.
Спайв достал хитроумную упряжь-удавку, используемую
душегубцами; в то же время три его брата вынули три
корзинки полных ярких красителей — синего, желтого и ярко-
красного — их легко можно было изготовить из коры
деревьев, по словам длинноволосых гоблинов из лесистых
кряжей. Иголки, рыболовные крючки, ткань для сетей и
скорлупки и для поплавков; братья по очереди показывали
предметы и объясняли увлеченным слушателям, как каждый
из них можно скопировать и использовать на благо
пауконогих гоблинов Четырех Великих озер.
Белые, клыкастые и краснокольцевые пауконоги с
энтузиазмом апплодировали, а их гребенчатые братья лишь
лучезарно улыбались, а гребни ослепительно сверкали
переливчато-радужным зеленым. А Милффин в это время
поднял голову и стал напоказ принюхиваться и гладить свой
необъятный живот.
— Друзья мои, пришло время отпраздновать успешное и
плодотворное путешествие в земли заозерья. Все готово:
огонь пылает ярко и котел полон вкусной похлебки. Да
начнется пиршество, и выпьем за благополучное возвращение
вождя клана Фелффта и его сыновей.
Толпа начала расходиться. Но в момент, когда Слифф и
братья уже крепили поясные сумки, один из гребенчатых
пауконогов, практически ребенок, остановился и указал.
— Но кто же это? — он спросил.
Все взгляды устремились туда, куда показывал юный
пауконог. Греффит нервно сглотнул. Там, у ивовых ворот
стоял обладатель семнадцатого факела медного дерева, все
еще мерцавшего оранжевым пламенем, которого совершенно
не заметили в суматохе. У нее были черные, стоявшие
торчком волосы и бледное лицо, а её черные глаза были
сосредоточены на Греффите.
— Это Керис, — прошептал Слифф, — из далекой
деревни ночных пастухов, известных как душегубцы.
Она выдвинулась вперед сквозь толпу, расступавшуюся по
мере ее приближения. Она ни разу не отвела взгляда своих
темных глаз от лица Греффита и остановилась прямо перед
ним.
— Вождь клана Фелффт говорил, что ты очень
ответственный смотритель моллюска. — сказала она мягким
и тихим голосом.
По взглядами остальных, Греффит кивнул, и его гребень
вспыхнул зелено-золотой смесью гордости и застенчивости.
 — Моллюск, — спросила
душегубка с надеждой в
глазах. — Он говорит с тобой?
Греффит покачал головой,
— Я уже давно не говорил с
ним...
— По крайней мере с того
момента, как отец и братья
отправились в путешествие
тринадцать лун назад. — Он
поправил себя, когда заметил
разочарование в глазах Керис.
— Ну же, поторопитесь!
— Голос Милффина прервал
их разговор. — Похлебка
стынет!
Пауконоги развернулись и
толпа потекла сквозь деревню
к скоплению хижин из
озерной ивы, с крышами
укрытыми луговым торфом.
Керис, Греффит, Слифф и их
братья по нересту были
подхвачены толпой и
двигались вместе со всеми. К
тому моменту как они
достигли большого овального
зала в центре скопления
хижин, праздник уже шел полным ходом.
Скопления изогнутых столов были расставлены у края
зала, каждый повернут к центру, где висел невероятных
размеров бурлящий котел, висевший на крюке над огнем.
Воздух был полон едкого дыма от озерного торфа, но его
перекрывал аромат креветок и копченой рыбы, речных угрей
и каменных устриц, лунных плавников и трав, когда-то
принесенных из путешествий со всех концов Дремучих
Лесов, выращиваемых поколениями гребенчатых пауконогов.
— Давайте сядем здесь. — сказал Греффит, провожая
Керис и Слиффа к столу в дальней части зала.
Перед ними
находилась приподнятая
платформа, где
деревенские музыканты
играли на тростниковых
свирелях, рогах из
раковин моллюсков и
скрипках со струнами
из кишок. Из-за этой
странной, навязчивой
музыки, на Керис та
сильно нахлынули
воспоминания о доме,
что она не смогла
сдержать слез.
— Ну же, не плачь. — Голос Слиффа пробился сквозь
воспоминания о Дяде Хрящике, Тете Читлинг и кузенах. —
Поешь, пока еще горячее.
Поглядев вниз, она обнаружила миску дымящейся рыбной
похлебки, оставленной одной из пауконогих матрон,
снующих туда-обратно между котлом и столами, и следящих,
чтобы у каждого было достаточно еды. И не только еды — ее
кубок также был полон до краев тягучего, золотистого,
ароматного напитка, так похожего на живичное вино, которое
она приносила её дяде Хрящику на ежеобразьи пастбища.
Каким далеким все это казалось теперь..
— Выпьем за моих братьев! — Сказал Греффит, и его
гребень загорелся ярко-красным, когда он поднял свой кубок.
— И за нашего нового друга, Керис.
— За Керис! — Сказали Слифф и все его братья в унисон.
Керис храбро улыбнулась и попробовала свой напиток. Она
собиралась поблагодарить своего нового друга и сама
предложить тост, но была прервана чем-то, что происходило в
другом конце зала.
Голос Милффина, заместителя вождя, звучал необычайно
высоко и ворчливо, все громче и громче, пока музыканты
внезапно не перестали играть. — Но я не понимаю,—
возмутился он. — Это невозможно... Никто кроме пауконогов,
никогда... Возможно это какая-то ошибка...
— Здесь нет никакой ошибки, — мягкий голос вождя
клана Фелффта все повышался, пока он шел к центру зала, а
озерная вода капала с его чешуйчатого подбородка и кончиков
его вислых ушей. — Я вернулся с зеркала неба, и Великий
Голубой Моллюск услышал о новоприбывшей...
Он повернулся к Керис
— И он желает говорить с тобой.
 Глава Четвёртая — Великий
Голубой Моллюск
— Великий Голубой Моллюск говорил! — голос
Греффита был исполнен благоговения, а гребень его пылал
взволнованным янтарным светом, пока он вёл Керис от
группы хижин из озёрной ивы к берегу озера. Позади них, в
зале, Керис слышала Вождя клана и его сыновей, спорящих с
разъярённым Милффином.
— Неозёрный житель, направляющийся к Великому
Моллюску, — протестовал он. — Это безобразие!
— Она прибыла издалека, чтобы увидеть мудрейшую, —
раздался голос Слиффа в ответ.
— И великий моллюск хочет говорить с нею, —
высказался Вождь клана Фелффт, чем вызвал ропот
одобрения.
Снаружи в лунном свете, Керис и Греффит, хранитель
раковины, поспешно двигались по озёрному берегу. Керис
едва сдерживала волнение. Наконец, после всего, через что
она прошла, она встретится с Великим Моллюском.
Рядом квакала колония тростниковых жаб, их громкие
урчащие трели были прерваны пронзительным криком черной
цапли, летающей низко над озером. Парочка оставила позади
последние из оставшихся группы хижин; миновала рыбацкие
плоты на пляже и просмолённые челноки и направилась
дальше, пробираясь между рядами плакучих ив, которые
выстроились вдоль берега. Над их головами луна пересекла
линию горизонта и заняла своё место на небе, огромная и
золотая, отражаясь в зеркальной поверхности озера. Они
остановились на месте без деревьев, которые выстроились
позади них, где на небольшом покатом пляже торчали пучки
травы.
Керис заметила следы в грязи, ведущие в ласково
плещущие воды озера.
— Это то место? — спросила она, её сердце вдруг бешено
заколотилось.
Гребешок Греффита утвердительно засветился синим
цветом. Он зашагал своими большущими перепончатыми
ступнями по мягкой грязи вдоль озерного берега к столбу, с
которого свисал громадный кожаный кувшин, похожий на тот,
что он наполнял водой, когда встречал братьев. Отвязывая
его, Греффит потянулся к мешку с кормом, что висел рядом с
якорным камнем на его поясе, и вытащил горсть маленьких
губчатых грибов.
Пока Керис заинтригованно наблюдала, хранитель
раковины аккуратно раскладывал грибы вдоль длинного
полого горла трубки бутыли. Затем он поместил бутыль под
одну руку и стал накачивать ее как пару мехов. Практически в
этот же самый момент раздалось громкое шипение, и кожаные
складки кувшина стали раздуваться до тех пор, пока кувшин
не увеличился в два раза.
Греффит дал знак Керис присоединиться к нему у края
воды, где он закрепил кувшин ремнями к ее спине.
 — Мы, пауконогие, можем дышать водами нашего озера,
но вам, внеозерщикам, нужна помощь, — сказал он Керис,
протягивая ей трубку и указывая, что ей следует вставить эту
трубку в рот.
Она закрепила конец трубки между зубов, отметив
привкус древесной мяты, наполнившей полость рта. Греффит
осторожно надел ей на нос резной костяной зажим.
— Дыши ртом, — посоветовал он ей. — Соленой гриб
поглотит достаточно воздуха для твоего погружения к
озерной постели и назад, но твое общение с моллюском будет
коротким...
— Но как же я смогу говорить с этим во рту? —
озадаченно спросила Керис, на секунду вытащив трубку изо
рта.
Хранитель раковины улыбнулся и уверенно положил
якорный камень в прибрежную глину. — Ты увидишь, —
сказал он. — Теперь, как будешь готова, клади руки мне на
плечи, и я поплыву за нас обоих.
Греффит повернулся лицом к озеру, а спиной к Керис, и
она сделала как ей было велено. Чешуйчатая кожа
веслоногого была холодной и мышцы в ее плечах вдруг
запульсировали. Затем, не успела она ознонать, они уже
погрузились в зеркальную поверхность озера и плыли вниз в
чистые глубины наполненные ярким лунным светом. Она
дышала прохладным, мятным воздухом. Позади нее на спине
она чувствовала, как кувшин растягивается и сжимается с
каждым ее вдохом. Отталкиваясь мощными ногами и
большими перепончатыми ступнями Греффит продвигался
всё быстрее и быстрее сквозь
кристально-чистую воду.
По левую сторону от
Керис навстречу к ним
проплыл косяк серебряных
рыбок, плавники которых
сверкали в лунном свете, что
проскальзывал сквозь воду.
Косяк резко свернул влево,
избегая охотившуюся
огромную коричневую рыбу с
выпяченными глазами и
выступающей вперед нижней
челюстью. В стороне от них с
широко раскрытой пастью и
ритмично дергающимися
оранжевыми лапами
проплыла жаба, ее мишенью
была нешуточных размеров
стая полупрозрачных личинок
буревестника, чьи
бесформенные тела кишели и
виляли в тенях великих лилий
с плоскими листьями сверху.
Если не брать в расчет
мелкие протоки, бегущие
через низинные пастбища её
дома, то Керис почти никогда
и не плавала, а посему ощущения, полученные от воды —
холод, сырость и постоянное давление со всех сторон —
расстроили девушку. И всё же она чувствовала себя в
безопасности с Греффитом. И поскольку она расслабилась, а
хватка ее рук на его плечах соответственно тоже, пауконогий
стал показывать вещи вокруг неё — целый шар из розовых
водорослей, которые, когда они подплыли ближе, к их
удивлению оказались просто скоплением кормящихся
водяных креветок; десятиногое существо с шарообразным
телом, которое засасывало в себя воду, а затем её
выплевывало, тем самым передвигаясь по озеру; полосатые
озерные черви и пятнистые водные скорпионы. И далеко-
далеко под ними, где трава на дне озера раскачивалась словно
полевой рис в бурю, она увидела длинную вереницу
гигантских развалившихся вальяжно в иле озерных улиток, их
жемчужные раковины сверкали, когда по ним скользил
лунный свет.
И вдруг Греффит указал вниз. Его гребень запульсировал
цветом глубокого индиго с вкраплением серебряных полос, в
то время как он разогнался еще сильнее. Керис крепче сжала
плечи гоблина, и в следующий момент они влетели в озерную
постель под собой. Тогда она увидела большое количество
пузырьков воздуха и словно бы водоворот; последовали
стимулирующие рывки ног Греффита, и они вдруг рванули
вперед с новой силой.
Гоблин развел руки в стороны, его гребешок запылал ярко-
оранжевым цветом. Керис крепко вцепилась. Движение
парочки сквозь воду становилось всё быстрее и быстрее, это
было похоже на ... на ...
Керис улыбнулась, в то время как озеро проносилось
перед её глазами пятном голубого и серебристо-белого.
На полёт!
О Отец, она желала это знать, было ли это похоже на те
ощущения, что можно испытать, находясь на мостике
могучего небесного пиратского корабля, несущегося в небе?
Они мчались вниз, в глубины озера, оставляя "лунную"
воду позади. Впереди перед ними, становясь всё ближе с
каждой секундой, темные воды озерной постели осветились
жутким голубоватым свечением. И когда они подплыли ближе
Керис поняла, от чего исходил этот свет.
Он изливался из великолепной ребристой двустворчатой
раковины.
Нижняя половина её была слита с каменистым дном озера,
а верхняя — открыта. На глазок раковина высотой была в сто
или более шагов, в ширину же вдвое больше. Для Керис она
выглядела как огромный усмехающийся рот — рот, что
неумолимо их засасывал внутрь себя вместе с потоком воды.
И когда они с силой неслись к нему, девушку охватило
мощное чувство страха за то, что их вот-вот проглотят.
Расстояние между ними и гигантской пастью сокращалось,
они были ближе и ближе, и ...
С громким скрипучим треском две огромных половинки
могучего моллюска захлопнулись. Верчение мгновенно
прекратилось, голубой свет затух, и Керис с Греффитом
оказались аккуратно плывущими над озерной постелью, их
глаза заполнило оранжевое свечение, исходящее от раковины
ослепительным светом.
Греффит жестом указал Керис отпустить его плечи и дал
понять ей, что надо взгромоздиться на плоский камень перед
колоссальным моллюском. затем, пока она ожидала в
полумраке, Греффит отплыл, держа наготове вилку для
кормления, чтобы иметь дело с вереницей гигантских
озерных улиток, которых они заметили ранее. В отдалении,
большие существа, казалось, почувствовали его приближение
и стали разбегаться в облаках мутного осадка. На своем
каменном "насесте" Керис изнемогала от нетерпения, с
каждым вдохом на ее спине ритмично вздымался и опускался
кувшин.
Что теперь? Интересовалась она. Как долго ей придется
ждать? Греффит сказал, что её время общения с моллюском
будет коротким.
Должна ли она
сделать что-нибудь?
Может быть, нажать
на его раковину?
Перед ней,
раковина оставалась
решительно
закрытой,
соединялись обе
половины в виде
зигзагообразной
линии, даже без
намека на трещины. Значительно выше, на поверхности
верхней раковины расположился громадный сад, где
произрастало бесчисленное количество цветов, папоротников
и возвышающихся древовидных растений, которые
раскачивались из-за постоянной перемены течения воды,
подобно тому, как массивные деревья Дремучих Лесов из
пространства значительно ещё более выше делали это.
Неожиданно раздался мощный грохочущий звук с
последующим наземным рокотом. Рыбы вокруг заметались в
поисках укрытия в подводной растительности. Грохот
становился всё громче и сильнее, вибрируя сквозь скалы под
ногами и разбрызгивая устоявшуюся было грязь. Вода сама
по себе, казалось, дрожала.
Что ещё?! Вопрошала Керис, сжимая края плоской скалы
со смесью волнения и страха.
Поскольку две раковины гигантского молюска медленно
раскрывались, ослепительный голубой свет воссиял ещё раз,
заливая всё вокруг озерной постели интенсивным сиянием.
Он вливался в широкие немигающие глаза Керис. Медленно и
степенно, моллюск широко зевнул, обнажив свидетелям
громадное количество складок и сгибов внутри себя.
И там, прижавшись к центру в глубине зияющей
раковины, находилась жемчужина. Безупречный и
сферический, это был источник света, что так сильно
"омывал" Керис свои мощным голубым свечением.
Девушка замерла в заворожении. Невозможно было
отвлечь себя и отстраниться, её чувства были в полнейшей
неразберихе. Теперь не существовало ничего, кроме
пульсирующего голубого цвета, заполнившего её глаза, рот и
уши, он просачивался сквозь поры, изгоняя всякую мысль о
времени или месте.
Это было похоже на то, как если бы она растворилась. Её
собственные сознательные мысли утрачены, её чувства
исчезли, словно теплые пузырьки воздуха, что поднимаются
вверх и уносятся озерными течениями.
Она больше не душегубка Керис, далёкая от дома и полная
вопросов.
Вместо этого она стала великим голубым моллюском,
делящейся с ней своими воспоминаниями о самом начале
своего долгого существования...
Крошечным незначительным пятнышком она являлась,
гонимая через великую пустоту сильными течениями вдаль,
навсегда. Туда и сюда, путешествуя сквозь бесконечные
массивы Открытого Неба. Все дальше и дальше, набирая
скорость и силу ...
Интенсивная и пульсирующая яркость. Крошечная и уже
несказанно мощная до ...
Произошла ослепительная вспышка и большие черные
тучи закружились вверху над головой. Был грохот грома. А
потом пришло ощущение падения, падения вниз к жаждущей
земле.
Затем чернота. Всё тихо, глухо. Каплей медленно сквозь
скальную породу, глубоко под поверхность земли.
Перемещаясь через трещины, через расщелины, в гроты —
набирая скорость, не сбавляя обороты. Ниспадая быстрее и
быстрее с подземными источниками, этим путем и только так.
Став частью мощного взрывного потока, пробив свой путь
сквозь землю;
могущественный,
нахлынувший, а затем ...
Всё вдруг остановилось.
Прилепившись к этой
самой скале. Устоявшаяся,
неподвижная, здесь, на дне
озера. После всего наконец в
покое.
В конце концов данная
пульсирующая сила
превратила всё в плюс.
Частичка стала больше —
прекрасное чувство ...
Моя раковина
формируется, течения текли
взад и вперед по моей голубой
поверхности, питательный ил
кружился под ней. Скала
словно бы поставила на якорь
мою великую голубую
раковину.
А время шло ...
Теперь я огромна. Внизу,
здесь, в спокойных глубинах,
я чувствую мир выше меня. Они просачиваются в воду озера,
вихрясь в озерной постели; эти ароматы ила. Я могу
попробовать. Я просеиваю это сквозь себя, поскольку
нахожусь в прикованном состоянии к скале; пробуя, чувствуя,
осознавая ...
Приход существ, медленный рост леса, бури, проходящие
над головой — я чувствую их всех.
Издалека — едкий душок Нижнего Города; роковые Топи;
сияющую искру грозофракса и свечение Сумеречного Леса;
они незначительно пульсируют посредством течений. всегда
меняются. И я — великий голубой моллюск — замечаю их. Я
могу по вкусовому ощущению увидеть миграцию тильдеров и
ежеобразов, почувствовать движение облаков над гладью
озера над головой.
Я первый, самый древний. Я начало жизни. Пятнышко из
Открытого Неба, которое упало с Матери Штормов и
укоренились здесь, на этой скале далеко внизу, в глубинах
этого мирного озера.
Теперь ты, Керис — еще одна крошечная частичка жизни
— пришла к Великому Голубому Моллюску, чтобы найти
ответы. Ты, Керис, являешься пятнышком, что цепляется за
жизнь, но не может нигде "укорениться". Потерянная, вдали
от Серебряных Пастбищ и дымного огня жаровней, ты ищешь
свои корни. Я чувствую это ...
Ты ищешь своего отца.
Да, малышка, великий голубой моллюск может ощутить
его. Там, далеко за пределами Четырех Великих Озер, есть
след от отца твоего; тот, кто был тронут Матерью Штормов.
Крохотное пятнышко самой жизни, но сильное ...
И есть кто-то ещё. Еще одна частичка жизни. Связанная с
вами обоими. Слабая, но едкая, и светящяяся, как искры,
которая начала большой лесной пожар, это частичка жизни
изменила все леса вокруг нее со своей свирепой
интенсивностью. Это частичка жизни меняет мир.
Великий голубой моллюск может ощутить это.
Можно чувствовать что-то другое, тоже. Пришло время, и
моллюск всегда знал это; время, чтобы выйти в этот мир.
Ты, моя маленькая, должна выйти со мной ...
Разум Керис был наполнен каскадом ослепительных
образов, один за другим, такими кристально свежими.
— Да, — она кивнула. — Я понимаю.
Внезапно раковина с грохотом резко закрылась и, как
порыв урагана или удар могучего водопада оттолкнула от себя
толщи воды в сторону, хлынула вперед, мощным всплеском
ударив в полном обьеме Керис и оттолкнув её подальше от
голубого свечения.
Девушка с быстротой ускорилась, крутясь и
поворачиваясь в темной воде, покуда она мчалась через
глубины прохождения лунного луча к поверхности озера,
пока не выскочила из воды словно прыгающий равнинный
лосось.
Задыхаясь и захлебываясь, Керис обрушилась обратно в
озеро. По спокойной воде рябью пошли волны. На спине
девушки бутыль сдулась с хрипящим вздохом, поскольку
Керис вынула дыхательную трубку изо рта и глотнула свежего
ночного воздуха. Мгновение спустя, около нее, гребень
Греффита вновь нарушил спокойствие воды, и его
улыбающееся лицо приветствовало ее.
Он потянулся к Керис, которая с благодарностью сжимала
его руку и вместе — следуя длинному привязному канату —
вдвоем поплыли неспешно обратно к берегу, где в грязи
обосновался якорный камень. Ползя по травянистой отмели
Керис обратилась к Греффиту.
— Моллюск говорил со мной, — произнесла она мягко. —
Ответ на мой вопрос находится далече отсюда, в местечке под
названием Вольная Пустошь. Я должна ... — Она
нахмурилась, ибо пауконог смотрел на нее, открыв рот, и его
гребень пульсировал с удивлением. — Что? — она спросила.
— Греффит, что такое?
— Это невероятно, — проговорил он, оглядывая её
сверху-вниз. — На всем моем веку хранителя моллюска я
никогда не видел ничего подобного ...
Керис посмотрел вниз — а потом она заметила. Всё её
тело — кожа, волосы, одежда — было покрыто тонким слоем
сверкающего ила. Он был мучнистым и бледным в лунном
свете, с чуть более светлыми струйками, которые собрались
на сгибе ее руки и трещинах костяшек пальцев. Она облизала
палец и провела им по руке, повернулась к Греффиту.
— Этого не может быть, — сказала она.
 Глава Пятая — Серебряные
Пастбища
ДРЕВНИЙ ШПИНДЕЛЬ повернул свою большую,
угловатую голову, поднял фонарь и заглянул внутрь туннеля,
который сейчас рыли слева от него. Все шло по плану,
отметил он с удовлетворенным щелкающим звуком. Новая
группа шпинделей может и слишком молода, но нехватку
размера и силы они с лихвой восполняли энтузиазмом.
Работая посменно, они уже вырыли два больших зала, и
следуя подробному плану, который он нарисовал, прокопали
широкий центральный туннель. Теперь же сооружали
поперечные туннели. Эти извилистые проходы должны не
только соединить недавно вырытые комнаты, но и связать
погреба, пещеры и галереи вырытые ранее, превращая старую
подземную колонию в обширный и процветающий центр
промышленности, где дойники, ночные пауки и летучие
мыши скоро присоединятся к слизневым кротам, уже
живущим здесь, для разведения. Уже посеяли новые
грибницы и губчатые поганки, успевшие вырасти, которые
начали излучать яркий, розовые свет, что должен скоро
заменить лампы и фонари.
Шпиндель дрожал от возбуждения. Если стройка будет
продолжаться с той же скоростью — никаких причин думать
иначе не было — то, по его расчетам, Сады Света будут
закончены намного быстрее, чем те пять лет, которые они
планировали.
 Это было приятнее всего, подумал Твизл, продолжая свой
путь по одному из новых виадуков, пройдя радом с группой
молодых шпинделей, недавно прибывших и чей азарт был
равен его собственному. В конце концов, в этом была суть
существования Вольной Пустоши — принять
новоприбывших в их новом доме, где они смогут жить в мире
и согласии.
Никто не мог предположить, что получится, когда он,
Твизл, и молодая госпожа, да защитят её Земля и Небо,
впервые собрали сирот и бездомных с улиц Нижнего Города и
отправились в Дремучие Леса в поисках лучшей жизни.
Прошло уже почти четыре десятилетия, с того момента как их
небольшая группа, не более трех сотен, обнаружила широкие,
травянистые склоны того места, которое стало их домом.
Сперва они все жили в небольших норах, вырытых под
присмотром Твизла, в корнях Железной Рощи — огромных
свинцовых сосен, недалеко от центрального озера. Позже, с
помощью эльфов-дубовичков из колонии Колыбельного
острова на Северном озере, старшие из сирот начали строить
незамысловатые бревенчатые домики. Десять лет прошло в
мгновение прозрачного ока шпинделя, и небольшое
поселение на берегу Северного озера стало новым Новым
Нижним Городом.
Новости распространились быстро, и к тому моменту, как
Вольная Пустошь праздновала начало второго десятилетия,
уже наблюдался большой наплыв новых жителей. Прибывали
трапперы, торговцы, рыбаки; тролли-балаболы с повозками,
гружеными лечебными травами и целебными зельями;
кучкогномы жестянщики, черные гномы и красные гномы...
Всех тех, у кого не было дома, ожидал теплый прием в
Вольной Пустоши и предложение остаться жить.
Всех, кроме работорговцев. Время от времени они
появлялись вместе со стаями белогривых волков, в поисках
очередной жертвы своего бесчестного ремесла. В такие
времена Твизл вспоминал с гордостью как однажды все
сироты и бездомные, сейчас уже выросшие энергичными и
сильными на чистом воздухе Вольной Пустоши,
объединились и отбили нападение, оставив нападавших с
поджатыми хвостами между лап.
Твизл остановился, чтобы понаблюдать за группой юных
шпинделей. Они передвигали большой ком земли от одного
края вырытого зала, обнажая при этом похожие на колонны
корни железных сосен, воздвигая стены у другого края зала.
— Очень хорошо, — прожужжал он, прежде чем
продолжить свой путь.
Как он помнил, лишь только к началу третьего
десятилетия это место действительно начало разрастаться.
Молва распространилась о необычайном поселении, в самом
сердце Дремучих Лесов, о доме для всех, кто хотел жить в
мире и гармонии со своими соседями, несмотря на то, кем
они были, и все больше и больше решалось посетить это
восхитительное место.
Стали приезжать целые кланы. Глыботроги из различных
частей Дремучих Лесов поселились в скалах к востоку от
Нового Нижнего Города. Они обосновали свой новый дом в
системе пещер; некоторые стали шахтерами, другие
пивоварами. Немного позже прибыла целая колония
гоблинов-сиропщиков во главе с бабкой-сладкоежкой,
которые основали свой новый дом рядом с небольшой
группой вэйфов, насадивших ограды из колючих деревьев на
восточных берегах Северного озера. Одновременно в
Железной Роще, на противоположной стороне равнины два
отдельных клана крохгоблинов обосновали свои колонии в
железных соснах; тогда же под ними — внизу среди корней
— появились пришедшие издалека шпиндели, чтобы
присоединиться к Твизлу.
Население увеличилось более чем в десять раз, и Вольная
Пустошь бурлила от трогов, троллей и гоблинов,
четверлингов и вэйфов со всех четырех сторон Края. У них
было мало общего друг с другом, не считая одного —
объединяющего их желания начать новую жизнь в мире и
гармонии друг с другом.
Твизл вздохнул, и огонек в фонаре заморгал на мгновение.
К сожалению, всегда есть те, кто не приемлет мир и
гармонию, и выбирают войну и работорговлю. Вольная
Пустошь всегда стремилась жить в мире, но была вынуждена
защищать скрепя сердцем свою свободу, когда кто-либо
угрожал свободам ее граждан
Для этого существовали Вольные Уланы, Стражи-
Глыботроги и Библиотечные Рыцари — все были храбрыми
жителями Вольной Пустоши, готовыми отдать жизнь,
защищая свой дом.
Это были темные времена для Края, подумал Твизл,
действительно темные времена, судя по рассказам, которые
новоприбывшие принесли с собой в Вольную Пустошь.
Старого, парящего в небесах Сантафракса больше не
существовало. На его месте строился Новый Сантафракс, во
главе с безумным тираном, а не профессорами, как прежде.
Шрайки получили особые привилегии за помощь в
строительстве дороги через Топи, в то время как армия
гоблинов под руководством любящего запугивать негодяя по
имени Генерал Титтаг — по слухам захватила в рабство
жителей Нижнего Города.
Это звучало невероятно, но внезапный поток беженцев из
Сантафракса и Нижнего Города лишь подтверждал слухи.
С последней волной беженцев прибыли академики всех
мастей. Профессора, алхимики, библиотекари — которые
принесли с собой свитки и научные труды, спасенные от
варварского сжигания книг, устроенного Стражами Ночи,
захватившими власть над Сантафраксом. Они построили
Озерную Академию и принесли знания и любовь к учению в
Вольную Пустошь. Даже в эти темные времена Вольная
Пустошь оставалась сияющим маяком надежды — как и юная
госпожа всегда и хотела, да защитят ее Земля и Небо.
Твизл с удовлетворением отметил, что теперь работа в его
любимых Садах Света продвигалась быстро. Вскоре, великие
пещеры со всеми их арками, мостами, петляющими
лестницами и всем, что утопает в розовато окрашенном
мерцании питательных грибов, будут отвечать его мечтам, —
мечтам, которые он строил не просто десятилетиями, он
весело усмехнулся, — но веками ...
Завернув за угол Твизл увидел яркий дневной свет,
исходивший из конца туннеля прямо перед ним. После
мягкого свечения пещер, дневной свет ослеплял. Он задул
пламя в лампе, которую еще нес в лапе и, ускорившись,
продолжил свой путь вдоль узкого коридора. Через пятьдесят
шагов, или около того, он остановился у маленькой комнаты,
где одинокий шпиндель был склонен над столом из
свинцового дерева, с маленьким бурлящим котлом над медной
горелкой перед ним.
— Сисал, — старый
шпиндель
поприветствовал его,
когда зашел в комнату.
— Как продвигается
дело?
— Довольно
неплохо, — ответил
Сисал, — я мешаю уже
более часа, и цвет
только начал меняться.
Вся хитрость в том,
чтобы не дать лаку
пригореть на дне.
— Отлично,
отлично, — сказал
Твизл, пощелкивая от возбуждения. Поставив фонарь на пол,
он наклонился над котелком, чтобы разглядеть получше. —
Когда ты думаешь, все будет готово?
Сисал прекратил помешивать, поднял полную ложку и
позволил горячей жидкости стечь обратно в котел. Жидкость
была плотной и тягучей. Он поднял взгляд.
— Уже скоро, — сказал он. — Когда жидкость начнет
вытягиваться в нитку, а не капать, то все готово.
Он энергично помешивал жидкость еще несколько минут,
заботясь о том, чтобы не пролить ни капли. Потом он набрал
еще одну ложку и позволил жидкости стечь. На этот раз
жидкость повела себя как он описывал. Вместо того, чтобы
литься, жидкость начала разматываться как веревка.
— Готово, — объявил Сисал.
— Отлично! — воскликнул Твизл, выступив вперед и
подняв котелок за ручку. — И если этих библиотекарей на
Озерном Острове это не впечатлит, то я ... я, — он щелкнул,
моментально выпалив такие слова — "то я гнездо для
крылатых кузнечиков!
Он пересек комнату и подошел к напольному шкафу, где
были сложены ряды бревнышек различной древесины. Он
смахнул их все в свой мешок. И потом, с котелком, сжатым в
левой лапе и бугрящимся мешком закинутым за плечо, Твизл
вышел из комнаты, направился дальше по коридору и вышел
на поверхность в яркое, солнечное послеобеденное время. Он
остановился на мгновение, струйки пара исходили из котелка,
и посмотрел на озеро.
Было так красиво в это время дня, подумал он; солнце уже
прошло пик и светило насыщенным желтым цветом, который
превращал все в золото. Ему никогда не надоест этот вид.
Солнце сверкало на остроконечных башенках и объемистых
колоннах наполовину построенной Озерной Академии, уже
выглядящей довольно солидно на краю пристани, в центре
мерцающего золотом озера. За ней росло кольцо колючих
кустов, посаженных вэйфами — выкрашенных золотом —
такой же высоты. А еще дальше был Новый Нижний Город, с
его крышами и зубчатыми башнями, выглядывающими
поверх академии.
— Столь многого мы достигли, — с гордостью проговорил
он про себя. — Но нельзя позволять себе быть слишком
самоуверенными.
Он повернул голову, наблюдая за густым темным лесом,
окружавшим их. Вольная Пустошь вытеснила лес на юге и
востоке. Срубленные деревья использовали в строительстве, а
расчищенную землю засаживали ячменным рисом,
кислокапустой и мерцающим луком . Но лес был упрям.
Потребуется время и усилия, чтобы сдержать его, иначе он
вновь отрастет и поглотит новые поля и пастбища.
Нет, подумал Твизл, Дремучие Леса не стоит
недооценивать, а тех кто обитает там, и подавно.
Далеко на востоке, он увидел, небо окрашивалось
коричневым. Это был, он знал, дым из Опушки Литейщиков
— ужасного места, судя по всему, где установилась власть
злейшего члена лиги, который основал там фабрики и
кузницы, которые, если верить слухам, управлялись рабским
трудом.
Кроме Вольной Пустоши — с постоянно растущим
притоком гостей — в лесах были созданы ещё более
стабильные поселения: гоблины из различных племен и
кланов, покинувшие свои кочевые пути и осевшие в деревнях
хрупкими альянсами, никак не связанными друг с другом.
Твизл с грустью покачал головой. Кланы гоблинов не
жаждали мира, а только лишь более эффективного способа
ведения войны. За ними нужно наблюдать также пристально,
как за членами лиги из Опушки Литейщиков.
Древний шпиндель был хорошим наблюдателем. У него
было достаточно практики...
Рожденный более чем два века назад, ранние годы он
провел в колонии гоблинов-сиропщиков — до того, как
нагрянули работорговцы. Он жил в Дремучих Лесах, он жил в
Санктафраксе — как слуга самого Высочайшего Академика.
И теперь он снова в Дремучих Лесах. Круг замкнулся.
Но его долгая жизнь была далека от конца. Ему еще
столько нужно сделать. Возьмем к примеру тягучую и липкую
жидкость в котелке, который он нес. Если она оправдает его
надежды и ожидания, кто знает, что может из этого
получиться... ?
Над его головой стая белых воронов пролетела по
темнеющему небу, пронзительно каркая.
С котелком, раскачивающимся в лапе и дрожащими
усиками, Твизл поспешил вокруг берегов Великого Озера.
Когда-то, вспоминал он, весь берег был покрыт высоким,
вьющимся пыреем разросшимся до самой воды. А сейчас
вдоль всего берега шла тропа, кое-где узкая и слякотная, а
местами покрытая деревянными досками. Твизл шел мимо
небольшой рощи живичных деревьев, когда впервые заметил
шедших впереди библиотекарей, чьи робы развевал легкий
бриз.
— Почти на месте, —
пробормотал про себя Твизл
между вдохами, и прибавил шагу.
Когда он приблизился, стуча
лапами по дощатому покрытию у
Озерной Пристани, академики
повернулись и посмотрели на
него. Парсиммон, юный, но
амбициозный Главный
Библиотекарь бросил взгляд на
солнце. Твизл посмотрел на
крохгоблина с неуверенностью.
— Мой дорогой друг, —
сказал Твизл, пытаясь
отдышаться. — Друзья, —
добавил он, вспомнив про
остальных присутствующих. —
Прошу простить меня за
опоздание.
Кожистое лицо Парсиммона
прорезала улыбка, — Ты не
опоздал, мой старинный друг, —
сказал он. — Это мы пришли
рано, — и добавил, — потому что
жаждали увидеть то, что ты
хочешь нам показать. — Он
указал на котелок, — это оно?
Твизл кивнул.
— Тогда давай пройдем в Длинный Зал и изучим этот твой
лак, — подытожил Парсиммон и другие библиотекари
повернулись, чтобы уйти.
— Вообще-то, возможно лучше остаться снаружи, —
произнес Твизл. — Может быть, нам стоит выйти на
пристань. Если конечно, у вас нет возражений ...
— Нет, никаких, — сказал Парсиммон, и зашагал на
деревянную платформу.
На большой платформе, у Озерной Академии,
библиотекари друг за другом сели на длинную, грубо
сделанную скамейку, пока Твизл готовил небольшую
демонстрацию. Он достал бревнышки из мешка и положил их
рядом с котелком.
— Уверен, мне не нужно объяснять таким академикам, как
вы, что вся древесина Дремучих Лесов делится на три
категории, — начал он. — Свинцовая и медная древесина
принадлежат к третьей категории — это дерево стабильно при
любой температуре. Ко второй категории относятся лафовое
дерево и древесина дуба-кровососа, среди прочих. Их
древесина летает, когда горит. И наконец, — сказал он,
поднимая бледно-коричневое бревнышко. — Есть еще
древесина первой категории. — Он улыбнулся. — Самой
интересной из всех.
Библиотекари нахмурились и стали переглядываться
между собой. Неужели старый шпиндель действительно
собрал всех их вместе, чтобы поговорить о дереве?
— Это отстойное дерево, — продолжил говорить
шпиндель, не останавливаясь. — Не только самое
распространенное дерево первой категории, но и самое
стабильное. Хорошо выдержанное отстойное дерево в два
раза легче воздуха. Конечно, мы уже используем отстойное
дерево — парящие стулья, летающие кафедры и прочее. Но
так как малейшее влажности или температуры
дестабилизирует дерево, то мы использовали его только
внутри зданий. — Он положил дерево и взял в лапу котелок.
— Мой лак изменит все.
На этот раз библиотекари с интересом подались вперед.
Некоторые из них втянули носом воздух, почуяв пряный
аромат, струившийся из котелка.
— Этот лак, — объявил Твизл, — это результат многих
месяцев кропотливых экспериментов. Он сохранит летучесть
отстойного дерева, в то же время позволяя древесине дышать.
Это значит что древесина первой категории останется
стабильной при любой, даже самой экстремальной
температуре, и никогда не перегреется. Из-за этой
особенности, мы сможем использовать отстойное дерево не
только в специальных, отапливаемых комнатах, — он
выдержал долгую паузу, — Но и для полетов на открытом
воздухе.
Все как один, библиотекари застыли от изумления.
Важность открытия, сделанного Твизлом, была понятна всем.
Рассказы о Каменной болезни и конце эпохи каменного
воздухоплавания были слышны повсюду. Уже несколько лет
или даже больше, никто не видел воздушный корабль.
Отчаявшиеся воздушные пираты наполнили таверны Нового
Нижнего Города мрачными рассказами. Если лак Твизла
действительно мог заставить древесину летать, тогда новая
эпоха воздушных полетов может стать реальностью.
— Покажи нам, Твизл, — сказал Парсиммон голосом
ободряющим и взбудораженным, — покажи нам, что может
твой лак.
Твизл держал бревно отстойного дерева в одной лапе, а
другой лапой он нанес слой дымящегося лака с помощью
широкой кисти. Подождав пару секунд он отпустил его.
Бревнышко воспарило на несколько футов под напором
легкого бриза, и застыло, пошатываясь и покачиваясь над
прозрачной головой шпинделя.
— Браво! — закричали библиотекари.
— Твизл, ты гений! — воскликнул Парсиммон.
Но шпиндель поднял лапу, заставив толпу притихнуть. —
Этот лак я сделал самым первым. Этот образец я сделал на
сто процентов из слизи клеевого крота. Варил на медленном
огне два часа. Нанесен один слой. — Он поднял второе
бревнышко, — В то время как в этот лак я добавил
дубоперца...
— Я тоже это почуял, — прошептал один из молодых
библиотекарей своему соседу.
— Я нанес три слоя на верхнюю поверхность, два слоя на
нижнюю...
На этот раз брусок быстро воспарил и застыл без
движения, прежде чем порыв ветра плавно и уверенно
передвинул его к лучащемуся улыбкой лицу Парсиммона.
— Даже лучше! — обрадовался библиотекарь.
— Мы будем способны построить летающие корабли,
способные сравниться с кораблями, движимыми летучими
камнями. — Сказал еще один с загоревшимися глазами.
— В теории, — вставил слово Парсиммон. — Но давай не
будем торопить события. Лак изготовленный Твизлом,
действительно впечатляет, но нам предстоит много работы,
прежде чем мы сможем заявить, что разрешили проблему
деревянного полета.
Твизл утвердительно кивнул, и уже хотел рассказать о
экспериментах, которые он проводил, навешивая грузы на
бревна, когда ни на что не похожий звук зубоскальего лая
заставил всех повернуться. Пол-дюжины Вольных Уланов
верхом на зубоскалах приближалось, сопровождая группу
измученных путников. Капитан стражи, Феррис — высокий,
широколицый с изорванным ухом — отделился от остальной
группы и направился рысцой к Парсиммону.
— Прошу прощения за вторжение, сэр, — сказал он
хрипло. — Не знал, к кому еще их привести.
— Все в порядке, капитан — произнес Парсиммон. Как
один из самых известных жителей Вольной Пустоши, он уже
привык приветствовать новоприбывших. — Кто прибыл на
этот раз?
— Группа пауконогов, — сказал капитан Феррис, — И
душегубка.
 Парсиммон повернулся и наблюдал их приближение. В
Гоблиновом Гнезде жили пауконогие гоблины; мелкие,
запуганные создания, легко запугиваемые и часто
порабощаемые. Но эти чужеземцы со светящимися гребнями
не были похожи ни на что подобное. Что касается
душегубцев, насколько он знал, их на Вольной Пустоши ещё
не было. Он нахмурился.
— Душегубка ранена, капитан? — спросил Парсиммон,
увидев как фигурка резко перекосилась через седло
ближайшего зубоскала.
— Боюсь, она наступила на ядовитую колючку в
Серебряных Пастбищах. На её пятке неприятная рана, —
доложил капитан. — И инфекция распространяется всё
больше...
— Я — Греффит, — сказал наиболее высокий из
пауконогов, удерживая за уздечку зубоскала. — Это мои
братья: Слифф, Спайв и Грулз. Мы прибыли издалека, от
Великих Озер, вместе с этой душегубкой, Керис, которой
сказал отправиться в странствие Великий Моллюск. — Она
получила травму, — произнес он, его гребень замерцал
желтым. — Вы можете помочь ей?
— Позвольте мне, — выступил Твизл, наклонившись и
стащив Керис из седла. — Я направлюсь с ней в Сады Света.
За ней будет наилучший уход!
И с этими словами он отправился в быстром темпе назад,
вдоль озерной тропы к Железной Роще на горизонте.
— Ваш друг находится в надежных руках, — Парсиммон
сказал. Он развел широко свои руки. — Во имя
библиотекарей Вольной Пустоши, я приветствую вас!
Греффит коротко кивнул, затем уставился на лакированное
бревно, всё ещё парившее над головой Главного
Библиотекаря.
— Плавучесть этого леса довольно удивительна... —
воскликнул пауконог, одной рукой он инстинктивно полез в
мешок с фуражом.
— Действительно, — кивнул Парсиммон. — Он был
покрыт специальным лаком.
— Лак, вы сказали, — пробормотал Греффит,
очарованный.
— Полученный из выделений слизневых кротов, —
пояснил Парсиммон. — Согласно Твизлу-шпинделю.
— Обворожительно, обворожительно, — прошептал
Греффит.
— Конечно, — наблюдал Слифф, — искусно вырезанный
кусок дерева может бесконечно улучшить свойства лака ...
Парсиммон задумчиво кивнул.
— Действительно, — подметил его брат Хифф. — Мы
недавно посетили одну деревню лесных троллей, жители
которой были владельцами деревообработки. — Его гребень
светился пытливым светло-зеленым. — У вас здесь
проживают лесные тролли?
Парсиммон покачал головой. — Ни один, — он сказал, а
затем добавил задумчиво:
 — А ведь это идея — пригласить некоторых обосноваться
здесь, в Вольной Пустоши ...
— И конечно, после лака и словесной работы вы будете
нуждаться в парусах и веревках, — предложил Спайв,
повернувшись к своему брату Грулзу, который кивнул. —
Душегубцы ведь лучшие парусных дел мастера и
такелажники, которых я знаю, — добавил тот.
— Душегубцы, — Парсиммон мягко повторил. — Да, мы
могли бы договориться с некоторыми душегубцами ...
Он окинул озеро отсутствующим взглядом — перед тем
как покачать головой — и обратился к пауконогим гоблинам
рядом с собой.
— Ну, друзья, — обьявил Парсиммон. — Пока шпиндель
Твизл ухаживает за Керис, вы должны присоединится к
ужину в нашей академии. Вы выглядите так, словно прошли
долгую дорогу. — Он улыбнулся. — Присоединяйтесь и
отобедаете с нами. А позже я хотел бы обсудить идею,
которая бы заинтересовала вас ...
В то время как библиотекари и пауконоги двинулись к
трапезной, солнце уже опускалось за Железной Рощей, её
зазубренные верхушки сверкали, словно копья, покрытые
золотом и серебром. Высоко в ветвях гигантские древесные
свиноморды то и дело ворчали и пищали, поскольку находили
черно-корковых жуков и пухлых смолистых личинок, тогда
как крохгоблины — те, кто сейчас ухаживали за ними, —
зажигали общественные огни и ставили пузырящиеся горшки
и котелки на огонь.
 — Почти там, малышка, — прожужжал Твизл, пока
спускался вниз по тоннелю в Сады Света. — С тобой всё
будет в порядке. Доверься мне. Старый Твизл присмотрит за
тобой.
Но Керис — её остроконечно уложенные волосы и лицо
пылали от жара — не ответила. Она не могла. Единственный
звук, который от неё исходил в этом бессознательном
состоянии — это звук низкого и хриплого дыхания. Сердце
Твизла поддернулось жалостью, и память перенесла его
самого на много лет назад, когда он выносил Линиуса
Паллитакса, Высочайшего Академика Санктафракса, из
горящего Дворца Теней. Тот тоже был в бессознательном
сознании, его дыхание было хриплым и прерывистым ...
— Отдохни здесь, малышка, — прошептал Твизл,
освобождая кушетку в своей учебной камере и укладывая
девушку мягко на неё.
Затем, следя за тем, чтобы она не соскользнула на пол, он
снял с неё жилетку из ежеобраза и повесил ту на спинку
стула. Держа руку на ее плече он отвел ее голову вбок на
подушке, зажёг фонарь и осмотрел ногу.
Выглядела нога невзрачно — опухшая, фиолетово-чёрная
в месте, где распространилась инфекция, и горячая на ощупь.
В дополнении к этому она, как и остальная часть ее кожи,
была покрыта тонким слоем синего ила, который мерцал в
свете.
— Любопытно ..., — промурлыкал шпиндель, отвернулся
и начал перебирать бутылки и банки на настенных полках. —
Припарка, чтобы вытянуть яд. Листья живительных ягод,
древесно-можжевельниковая
мазь и холодный компресс.
С целеустремленной
работоспособностью Твизл
ухаживал за своим пациентом.
Он искусно применил
высокожирные сливки к
упругой, лоснящейся коже
ноги девочки и обернул
бинтом конечность по всей
длине. Он приложил холодный
компресс ко лбу и, чтобы он
подействовал наверняка,
снизив температуру, шпиндель
размазал немного душистой
мази из древесного
можжевельника на её губах —
который, даже несмотря на
своё бессознательное
состояние, Керис
почувствовала и чуть-чуть
слизнула.
И когда Твизл сделал всё,
что мог, ничего другого как
просто ждать больше не
оставалось. Он сел возле
дивана и принялся изучать
лицо молодой душегубки,
желая ей скорейшего выздоровления.
Её лихорадка спадала и стекала в виде пота. В один
момент девочка окрасилась в малиновый цвет, пот лился
рекой, щеки побледнели, глаза впали, а зубы стучали так
громко, что, Твизл боялся, будто бы готовы были выпасть.
Он накинул тканое одеяло на Керис и уже собирался было
разместить поверх него ежеобразью жилетку, как вдруг один
из его когтей зацепился в складках. И пока материя рвалась,
раздался слабый стук — из внутренней подкладки, ранее
полностью сокрытый, на пол упал маленький обьект в форме
диска.
— О, какой ужас из-за моей неуклюжести, — бормотал
шпиндель, наклонившись, чтобы рассмотреть то, что он
обнаружил.
Он всмотрелся в маленький диск на мгновение в
растерянности. Затем, поднеся ближе фонарь, он поднял
предмет, перевернул в руке — и вскрикнул от неожиданности.
— Этого не может быть! — возопил шпиндель, и затряс
своей стекловидной головой из стороны в сторону, не веря,
его усики дрожали. — Этого не может быть, — повторил. —
Но это ...
Он повернулся к Керис, ища на её лице ключи к разгадке.
Её дыхание понемногу приходило в норму.
— Правильно, малышка, — прошептал он возбужденно.
— Отдыхай и восстанавливай свои силы, поскольку я хочу,
чтобы ты встретилась с кем-то особенным.
 Глава Шестая — Колыбельная
Роща
Когда Керис повернулась и посмотрела через плечо,
коракл качало из стороны в сторону. Позади нее, на краю
деревянной пристани стоял шпиндель. Свет, исходящий от
полной луны, проходил сквозь его прозрачное тело,
подсвечивая темную кровь, пульсирующую в его артериях,
изогнутую грудную клетку, устойчивые бедренные кости,
дугообразную спину, и сердце, бьющееся глубоко внутри
могучего тела, поднимающееся и опускающееся в
неизменном ритме.
— До встречи, Госпожа Керис, — раздался древний голос
шпинделя над темными водами Северного Озера. — И
сладких снов.
Стараясь не сделать резких движений, Керис медленно
повернулась спиной к Твизлу, и покрепче схватилась за
деревянную скамейку. Рядом с ней, в маленькой лодке, сидело
полдюжины фигур в капюшонам, которые беззвучно гребли,
сохраняя ритм. Коракл скользил по воде с тихим плеском,
оставляя огни Нового Нижнего Города позади них.
Впереди, только-только показавшись из тумана, висевшего
над поверхностью тягучими витками, расположился
Колыбельный Остров — дом Братства Эльфов-Дубовичков.
Керис окинула взглядом берег, покрытый громадными,
похожими на большие луковицы, колыбельными деревьями,
каждое из которых издавало странный и гипнотизирующий
бирюзовый цвет.
 Её переполняли чувства тревоги и возбуждения. Рощи
светящихся колыбельных деревьев выглядели еще более
поразительно, чем она могла себе представить...
Этим утром, все что она могла сделать — издать крик
ужаса, когда открыла глаза. Перед ней было гигантское
насекомое с прозрачным телом, смотрящее на нее, с большой,
угловатой головой наклоненной в сторону.
— Вам лучше, Госпожа Керис? — спросил оно дрожащим,
но добрым голосом.
— К ... кто ты ..? И ... о ... откуда ты знаешь моё имя? —
произнесла она, заикаясь, сбитая с толку.
— Меня зовут Твизл, я шпиндель, — сказало насекомое,
протягивая большую, прозрачную лапу Керис. — Ваши
друзья, пауконогие гоблины, попросили меня помочь, —
вежливо объяснил он. — Вы наступили на ядовитый шип в
Серебряных Пастбищах. Вы были при смерти.
— Правда?
Керис попробовала собрать мысли в кучу. Она вспомнила
большое море серебристой травы, на которое они наткнулись,
и волнение, которое она почувствовала, когда увидела как
гребни Греффита и остальных вспыхнули оранжевым цветом.
Уже недалеко, подумала она выбежав на великолепный,
залитый солнцем луг. Её душа радовалась, когда она увидела
стада тильдеров и ежеобразов, пасущихся вдали. Внезапно
она почувствовала острую, режущую и невыносимо сильную
боль, пронизывающую её от голени. Должно быть она упала в
обморок...
 — Долгое время вы были на грани жизни и смерти, —
произнес шпиндель. — Из-за яда ваша нога сильно опухла, а
тело пылало от жара. Я сделал все что мог. Бальзам из
древесного можжевельника от жара, живительная ягода и
припарки из черного корня для вашей ноги — и потом я
просидел с вами всю ночь... Глаза шпинделя засияли. — А вы,
Госпожа Керис, сделали все остальное.
Керис с любопытством наклонилась вперед. Её левая нога
была туго забинтована от лодыжки до колена.
Я думаю, пришло время взглянуть на неё, — сказал ей
Твизл. — Если вы позволите.
Он наклонился и осторожно снял повязку своими
большими лапами. Керис смотрела с интересом, как исчезнет
последний ласкут бинта, открывая кожу, покрытую бледно-
зеленой пастой. Твизл аккуратно повернул её лодыжку слева
направо, потом вверх и вниз, прежде чем признать, что
доволен результатом.
— Яда больше нет, — сказал Твизл, и щелкнул от
удовольствия. Передал ей полотенце и поставил миску с
теплой водой рядом с ней. — Вот, — указал он. — Вы уже
можете смыть компресс.
Пока Керис вытирала зеленую пасту с ноги, её рот пересох
от запаха живительной ягоды. Твизл удалился в другую
сторону комнаты. Компресс ей удалось с легкостью смыть
теплой водой, но под ним мельчайшие частички блестящего и
сверкающего ила все еще держались на коже и на остальной
части её тела.
 С той необычайной ночи, когда она вынырнула из третьего
великого озера, Керис вся сверкала, покрытая похожими на
песок частицами, которые никак не уходили, сколько бы она
не пыталась их отмыть. Она положила ткань в миску с водой
и посмотрела наверх. Твизл стоял над ней, держа ежеобразью
жилетку в лапах.
— Это ваше? — тихо спросил он.
— Да, — ответила она, забирая жилетку у него. Девочка
прижала её к щеке, и почувствовала прикосновения меха к
коже мягким и утешающим. — Она принадлежала моему
отцу. Это все, что осталось от него ... Глаза Керис внезапно
наполнились слезами. — Он был капитаном воздушных
пиратов.
Твизл кивнул, его огромные глаза смотрели в глаза Керис.
— Капитан Прутик, — произнесла Керис голосом,
полным тоски. — Капитан Прутик Верджиникс ...
Заметив небольшую дырку в зеленой войлочной
подкладке жилетки, она замолчала. Твизл проследил за её
взглядом.
— Моя вина, — обьяснил он ей, — Я бываю таким
неуклюжим. Видите ли, мой коготь ...
Керис улыбнулась и смахнула слезу. — Я оставила свою
деревню, чтобы узнать о моём отце. Каким далеким это
кажется сейчас. Великий Голубой Моллюск отправил меня в
Вольную Пустошь ...
Усики Твизла задрожали, а его необъятные глаза стали
ещё больше.
 — Я слышал рассказы о великих моллюсках из далекой
озерной страны, — прожужжал он. — Как и величественная
птица-помогарь из Колыбельной Рощи, они древнейшие, они
хранят воспоминания от начала времен ...
Керис кивнула, вспоминая голос Великого Голубого
Моллюска в своей голове.
— Так значит великий малюск послал вас сюда, Госпожа
Керис, в Вольную Пустошь, — пробормотал Твизл,
разворачиваясь, чтобы поставить маленький чайник и две
чашки на поднос. Он повернулся назад, чтобы осмотреть её
сверкающее тело сверху до низу. — Теперь все это начинает
приобретать смысл.
— Правда? — сказала Керис, одевая привычную ей
старую жилетку и садясь на кровати из отстойного дерева.
— Я должен отвести вас в Колыбельную Рощу, — сказал
Твизл, возвращаясь с заставленному подносу и ставя его
между ними. Он налил две чашки горячего, ароматного чая из
чайника, и передал одну Керис. — Но сперва, я должен
рассказать одну историю ...
Керис сделала глоток. Чай был успокаивающим и сладким
и по телу разлилась приятная теплота. Твизл держал
маленький, круглый диск из лафового дерева между двух
когтей.
— Историю, — продолжил он, — о юноше, которого я
впервые встретил много лет назад, в парящем в небесах
городе, Санктафраксе, когда я еще служил дворецким у
Высочайшего Академика Линиуса Паллитакса, да упокоит
Небо его душу.
Керис вгляделась в миниатюрный портрет на диске из
лафового дерева. На неё смотрел красивый, темноволосый
юноша в блестящих доспехах, а в дали за его спиной
возвышались высокие башни. Черты его лица были
неизвестные, но в тоже время смутно знакомы, что волосы на
затылке встали дыбом.
— Квинтиниус Верджиникс было его имя, и это он
изображен на портрете, — тихо сказал Твизл, а глаза его
остановились на лице Керис.
— Верджиникс, — Керис глубоко дышала, пытаясь
избавиться от комка, вставшего в горле.
— Он вырос и женился на дочери моего господина,
Марис. Они были воздушными пиратами и бороздили небо,
когда у них родился мальчик. — Он покачал головой с
мрачным видом. — Но потом случилось несчастье и им
пришлось оставить малютку на попечении древесных
троллей. Марис не смогла простить себя, и больше не
произнесла ни слова. Я ухаживал за ней все время, пока она
болела, а когда она покинула Нижний Город и отправилась в
Дремучие Леса, пытаясь отыскать сына, я отправился с ней.
Квинт же отправился на воздушном корабле в плавание,
пытаясь забыть свое горе, и я больше не видел его. До этого
момента.
Твизл несколько раз покрутил диск и пристально
всмотрелся в картину, нарисованную на его поверхности.
— Это миниатюра крепилась на рукоятке меча, —
шпиндель выдержал паузу, — передаваемого от отца к сыну.
Керис застыла от изумления.
— Я нашел его прошлой ночью, — продолжил он. — Диск
был вшит в подшивку вашей ежеобразьей жилетки, — он
поднял взгляд. — Это может означать только одно, Госпожа
Керис, Квинт нашел своего сына. Он передал ему меч, когда
знал, или думал что знает, что скоро умрет ...
— А мой отец? — Керис спросила с дрожью.
— Я могу предположить, что он достаточно хорошо
понимал, что пиратский меч вряд ли бы пригодился, его
душегубке дочери, так что он взял портрет с рукояти и вшил в
ту вещь, которой она всегда будет дорожить ...
— Моя ежеобразья жилетка, — сказала Керис, заканчивая
мысль шпинделя за него самого. — Мой отец. — она
повторила фразу, пытаясь найти ответ в прозрачной подсказке
шпинделя. — Жив ли он еще?
— Ответ на этот вопрос, — сказал Твизл, вытянув лапу
вперед, помогая Керис встать на ноги, — лежит на
Колыбельном Острове, в Северном Озере. Пойдем.
Следуя за шпинделем, Керис покинула комнату, и пошла,
спотыкаясь, сквозь сеть подземных туннелей и пещер, её
глаза казались широкими от изумления. Невероятный размер
высоких залов, уставленных розовым, потрясал воображение.
А когда Твизл начал рассказывать о планах этого места,
объясняя, как лак, который он изобрел, начнет Вторую Эру
Воздухоплавания, Керис только и могла кивать головой от
изумления.
 — Ну вот я и здесь, — прошептала она, — в начале всего.
Когда она вышла на поверхность из туннеля на краю
поляны железных деревьев, шпиндель направился по узкой
тропинке, прорубавшей себе путь среди деревьев, между
валунов и заросли желтых маслянистых цветов. Он шел с
осторожностью, сдвигая низко-висящие ветки и шипастые
лозы в сторону, позволяя Керис пройти беспрепятственно.
Перед ними, в лучах разгорающегося утреннего солнца,
сверкали воды Южного Озера, чистые, холодные и такие
притягательные. В отличии от Центрального и Северного
Озера, берега Южного Озера не имели поселений.
Приблизившись к небольшой отвесной скале, выступавшей
над его водами, Керис внезапно остановилась.
Она почувствовала необыкновенно сильный зуд по всему
телу. И, чем дольше она смотрела на неподвижные воды
Южного Озера, тем сильнее становилось он. Как будто ее
кожа была объята огнем. Позади неё, Твизл выпустил трель
удивления.
— Не медлите, Госпожа Керис! — воскликнул он. — Все
так, как я и думал. Вы покрыты моллюсковой пылью. Вперед,
вода зовет вас ...
В тот момент Керис больше не могла терпеть. С
неожиданной даже для неё энергией она спрыгнула с
каменного склона и взлетела высоко над сверкающей
поверхностью озера, прежде чем погрузиться под воду с
большим всплеском. Пузыри всплывали и лопались, отмечая
место, где она скрылась в глубинах. А волны шли все
расширяющимися концентрическими кругами...
 — Все верно, —
прошептал шпиндель, а
сердце его забилось сильнее
внутри прозрачной грудной
клетки. — Озеро отчистит вас.
Но Керис не услышала
этих слов. Гребя изо всех сил
руками и ногами, она
погружалась все глубже и
глубже в озеро. Под ней были
гигантские подводные луга,
полные озерной травы,
качающейся вслед за
течением. Рыбы плыли то
туда, то обратно, сверкая
золотыми и серебряными
плавниками и брюшками. И
все время пока она плыла, за
Керис оставался след из
мельчайших сверкающих
частичек, исходящий от её
рук, ног, пальцев, от манжетов
и подкладки. Искорки
мерцали как плеяды звезд,
спускаясь в темно-синие
глубины озера. Постепенно
зуд утих, а потом исчез вовсе.
Наконец, все блестящие
частички света закончились, а легкие горели огнем, и она
устремилась к свету над собой. Её голова прорвала гладь
озера, и она стала судорожно глотать теплый, свежий воздух.
— Госпожа Керис! — услышала она. — Госпожа Керис!
Удерживаясь на воде, она повернулась на месте. Большой
прозрачный шпиндель стоял на краю озера, добродушно
улыбаясь ей.
— Чувствуете себя лучше? — спросил он.
— О да, — ответила девушка. — Просто чудесно.
Сказав это, она перевернулась на живот и поплыла к нему,
отталкивая руками и ногами воду. Над головой, пара
белоснежных древесных цапель летели по бледно-голубому
небу, в то время как в близлежащем лесу — более диком и
менее исследованным, чем леса около других озер —
отдавались эхом сквозь деревья звуки охотящихся лесных
волков и беспокойные возгласы чеханчиков.
Выбравшись из воды Керис посмотрела на свои руки и
ноги. Впервые после встречи с Великим Голубым Моллюском
они были отмыты и свободны от сверкающего ила. Рядом с
ней Твизл издал понимающий смешок.
— Знаете ли, Госпожа Керис, что вы только что сделали?
— спросил он.
Керис покачала своей, все ещё мокрой головой. — Все что
я знаю, — продолжила она, — это то, что как только я
увидела воду, я была обязана нырнуть. Моя кожа была как-
будто в огне.
Твизл рассмеялся. — Вы принесли великий дар Вольной
Пустоши. Дар, за который будущие поколения будут
благодарить вас.
— Я? — удивленно спросила Керис.
— Конечно, — ответил Твизл, беря её за руку и ведя
обратно на тропу. — Вы посеяли семена жизни в Южном
Озере. Однажды, в его глубинах станут расти моллюски. И
кто знает, может быть, когда-то, поколения спустя — и у нас
появится собственный гигантский моллюск!
— Правда?! — удивленно воскликнула Керис. — Так вот
почему голубой моллюск послал меня сюда?
— Я уверен в этом, — задумчиво сказал шпиндель,
пристально смотря в сторону Центрального Озера и
Северного Озера вдали. Он улыбнулся. — Помимо прочего ...
Они продолжили путь вниз по тропе, покидая дикие
берега Южного Озера, двинулись к восточной стороне
Центрального Озера, с его пастбищами и
сельскохозяйственными угодьями. К тому времени, когда они
приблизились к берегам Северного Озера и Новому Нижнему
Городу, волосы и одежда Керис были сухие полностью —
сказалось постоянное дуовение ветра и палящее солнце.
Когда они достигли шумных рыночных прилавков и
деревянных домиков на северном берегу озера, Керис увидела
группу знакомых и ярко светящихся гребней,
подпрыгивающих над головами толпы.
— Греффит! Слифф! — закричала она, дико
жестикулируя. — Сюда!
— Керис! Ты выздоровела! — воскликнул Греффит, спеша
к ней вниз по пыльной улочке, за ним последовали другие
пауконоги — их гребни замигали радостным оранжевым и
голубым.
— Спасибо, любезный сэр, — заплакали пауконоги,
каждый из них в свою очередь кланялся шпинделю. —
Спасибо за помощь нашему другу!
— Это был мой долг, — сказал Твизл гордо. — И она уже
отплатила Вольной Пустоши тем, что засеяла в Южное Озеро
моллюсковую пыль!
— Вы имеете в виду ...? — ахнул Греффит и его братья. —
В озере будут моллюски!
И тут пауконоги исполнили прямо посреди улицы
восхитительную джигу, их большие перепончатые лапы
вздымали облако пыли, которая заставила нескольких
прохожих чихнуть, и многих других — остановиться и
глазеть.
— Ну, это решает дело, — произнес Слифф, хлопнув
своего брата Греффита по спине. — Мы приняли
приглашение Парсиммона поселиться здесь, в Вольной
Пустоши вместе с лесными троллями и душегубцами в
деревнях, и теперь мы вернемся сюда сами!
— Вы возвращаетесь в мою деревню? — взволнованно
проговорила Керис.
Греффит кивнул.
— Не желаешь возвратиться с нами? — спросил он, взяв
её руки в свои, его гребень в этот момент перешел от ярких
фиолетовых и красных тонов к мягким, бледно-оранжевым
цветам.
— Я не могу, — отказалась Керис, её глаза заблестели. —
По крайней мере, пока нет. Здесь существует кто-то, Твизл
говорил, с кем я должна сперва встретиться. Но, возможно, вы
могли бы передать моему Дяде Хрящику это ...
Она расстегнула темно-красный кожаный ранец,
содержащий десять слегка помятых кусков коры-бумаги,
каждый из которых был покрыт крошечными письменами, и
сунула их в руки Греффита.
— Вот, — сказала девочка. — И передайте ему — и всем
остальным — что я их люблю.
Гребни всех пауконогов засветились любопытным
бирюзовым и желтым — сочетание этих цветов Керис
никогда раньше не видела.
Она попрощалась с каждым из пауконогов — потом
отвернулась, пока никто не увидел как на ее глазах
наворачиваются слёзы. Пять пауконогих гоблинов — с
узелками за спиной и походными палками в руках —
отправились назад путем, которым пришли, махнув на
прощание. Твизл помахал в ответ. И когда девочка стала
уверена, что они отошли достаточно далеко, чтобы не увидеть
как она плачет, Керис повернулась и помахала тоже.
— Пусть дорога будет удачной, — она прошептала и, хотя
она знала, что они не могли, возможно, слышать ее, она
заметила, что их гребни изменились еще раз той же рябью
бирюзового и желтого цвета.
Пауконоги миновали Зал Переговоров и исчезли за углом
в дальнем конце улицы. Керис не двигалась. Она стояла, как
вкопанная, глядя вперед, на то место, где она в последний раз
видела их — пока Твизл не взял ее нежно за руку.
— Пойдемте же скорее, Госпожа Керис, — поторопил он.
— Ещё многое предстоит сделать.
Они двинулись вверх от озерного берега, через улицы
Нового Нижнего Города, где жизнь бурлила. Балаболы
общались с глыботрогами; кучкогномы? крохгоблины и
четверлинги всех сортов заполнили переулки и площади.
Когда они приблизились к оживленному перекрестку Керис
заметила лопоухого гоблина и гоблина-сиропщика, которые,
казалось бы, никогда не имели ничего общего между собой,
которые стояли, уединившись, в углу и о чем-то тайном
переговаривались.
Вольная Пустошь — прекрасное место, чтобы
обосноваться, подумала она, это место, где все жили в мире и
согласии.
Она последовала за шпинделем в огромную таверну под
названием "Гостиница Лафовое дерево". Несмотря на лампы
на столах из лафовых пней и факелы, прикрепленные к
стенам, таверна была гораздо темнее, чем снаружи, и
потребовалось некоторое время для глаз Керис, чтобы
привыкнуть к освещению. Пока зрение медленно это делало,
она огляделась, чтобы понять, что находится в громадном
зале с низко расставленными балками, украшенном
душистыми гроздьями цветов Дремучих Лесов. Большие
пучки трав и гирлянды листвы свисали с каждого стропила.
Воздух был богат на ароматы и опьяняющ, большая печь в
углу испускала мягкое бирюзовое свечение.
Твизл тоже огляделся
на мгновение, его
выпуклые глаза
привыкли к свету.
Появился молодой
четверлинг в залатанном
переднике и добродушно
улыбнулся.
— Мастер Твизл, что
я могу для вас сделать?
— он улыбнулся, его
темные глаза вспыхнули,
когда они встретились с
взглядом Керис.
Керис поняла, что
начинает краснеть — она
ничего не могла с собой
поделать.
— Ах! Молодой Шем Кородер, не так ли? — пропел
шпиндель. — Я ищу Брата Тредегара ...
— Вы найдете его в своем обычном месте у печки,
наблюдает за поленьями, Мастер Твизл. Могу ли я
предложить вам или юной леди что-нибудь выпить?
— Не сейчас, спасибо, Шем, — отказал Твизл, пересекая
таверну к печи, где небольшая группа эльфов-дубовичков
сидела, согревая свои уши перед ней.
 Керис, пошла следом, перед этим молодой трактирщик
подмигнул и подарил ей ослепительную улыбку.
При их приближении семь эльфов-дубовичков
повернулись и уставились на шпинделя с Керис своими
черными как смоль глазами. Керис почувствовала, что ее
коленки подкашиваются, и она протянула руку, чтобы не
упасть. Вихрохвост — добрый старый эльф отшельник, что
жил на поляне возле своего села — имел глаза, как у них.
Глубокие, темные и полные мудрости. Его одинокий взгляд
был достаточно тревожен, но семь пар глаз эльфов-
дубовичков ...
Ближайший к ней эльф поднялся и взял ее за руку, и Керис
обнаружила, что смотрит на свое отражение в его глазах. За то
время, что показалось Керис вечностью, он ничего не сказал.
Затем, с легкой улыбкой эльф-дубовичок изрёк: "Пойдем, есть
кто-то, кто ждёт тебя и жаждет встретиться".
С этими словами другие встали, натянули капюшоны на
головы и последовали процессией позади Твизла, Керис и
Брата Тредегара на выход из "Гостиницы Лафовое дерево".
Коракл взбрыкнул и качнулся, поскольку он уткнулся в
берег Колыбельного Острова. Через мгновение раздался
мягкий скрежет со дна небольшой лодки, это корпус поскреб
по гравию. Брат Tредегар выпрыгнул, схватил веревку и
привязал ее к деревянному колышку, погруженному в землю.
Керис подняла голову и ее глаза расширились.
Виденное ею бледно-бирюзовое свечение над островом
было намного ярче здесь. Воздух был наполнен
пульсирующим сине-зеленым светом и, было ощутимо как
ветер несется к ней, она услышала слабую музыку —
медленную и причитающую — которая наполняла ее мысли
тоской.
Эльфы-дубовички проворно вылезли из коракла,
последний из которых ухватил и помог Керис выбраться на
берег. Затем, с Тредегаром впереди, тот был с мерцающим
фонарем в поднятой руке, и остальными за ним, они
отправились через деревья. Путь был витым и неровным и,
несмотря на полную луну, тени запутывали. Но чем дальше
они заходили в глубь острова, тем ярче становился
бирюзовый свет и тем легче было видеть.
После короткой прогулки они вышли на поляну,
окаймленную крупнейшими колыбельными деревьями из
виденных ранее. Они имели обширные бугристые стволы, и
ветви, которые, казалось бы достигали Луны. Из листвы,
которая росла плотными скоплениями в конце каждой ветви,
исходило жуткое бирюзовое сияние — сверкающий свет,
освещающий крошечные искры, парящие в воздухе вокруг
каждого листа и длинные, похожие на мешки, коконы,
которые свисали с широчайших ветвей.
Они остановились, и Керис пришлось откинуть голову
назад, чтобы рассмотреть удивительно большие коконы над
собой. Потом, вдруг, странная ритмичная музыка деревьев
усилилась и бирюзовое свечение в центре рощи стало более
интенсивным.
 Кокон — огромный,
затейливо сплетенный и
мерцающий с крошечными
искрами — медленно начал
спускаться в сторону Керис,
пока он не остановился перед
ней, в нескольких дюймах от
лесной подстилки. Едва ли
осмеливаясь дышать, Керис
заглянула в мягкую
бархатистую темноту внутри
кокона.
Оттуда появилась рука —
старая, хрупкая и молочно-
белая, её ладонь
приподнялась. Из-за Керис,
Тредегар шагнул вперед и
вложил портрет из лафового
дерева в протянутую ладонь.
Рука убралась назад.
В течение мгновения
ничего не происходило. Потом
рука снова появилась и
обхватила лицо Керис. Ладонь
была мягкой и шелковистой.
Она проследила линию лба,
наклон носа девочки, губы,
подбородок, как будто
сравнивая ее черты с теми, в портрете.
— Я — Керис Верджиникс, — прошептала Керис. — Дочь
Прутика.
Она почувствовала, как рука задрожала, когда она
произнесла эти слова, и там внутри кокона раздался звук
подавленного рыдания. Потом рука поманила к себе.
Вблизи около ее уха нежный голос Тредегара – немного
больше, чем шепот – прозвучал.
— Шаг вперед, Керис, дочь Прутика; внучка Марис,
основательницы Вольной Пустоши. Тот, кто спит в коконе
птицы-помогарь, постигает сны этой птицы ... Ответы, к
которым ты стремишься, лежат там.
Керис посмотрела на темную фигуру перед собой. Так вот
оно то, к чему она издалека пришла. Вот на этом странном
острове, в этой мистической Колыбельной Роще, находилась
её бабушка, сидя в большом тканом коконе из блестящего
шелка, откуда вылупилась могущественная птица-помогарь.
Птица-помогарь была, как и Великий Голубой Моллюск,
одним из древних существ, и видела все благодаря своим
бесконечным полетам над могучими Дремучими Лесами.
Теперь она собиралась поделиться своими сновидениями.
Керис забралась в бархатистую темноту и теплые объятия.
Она почувствовала, как две руки обвивают ее, мокрые слезы
капают на ее шее и нежные рыдания сотрясают ее тело,
удерживая ее близко. Она протянула руку в утешительном
темноте и вернул объятие. Девочка потянулась в
утешительную темноту и погрузилась в объятия.
 — Бабушка, — прошептала она, ее собственные горячие
слезы текли по ее лицу. — Я увижу моего отца, Прутика?
Она закрыла глаза, поскольку большая волна облегчения и
усталости захлестнула ее, и ее дыхание замедлилось. В
темноте, когда Керис уснула, голос прошептал нежно рядом с
ее ухом:
— Да.
КОНЕЦ
Четвертый Забытый Свиток
Кровь Руфуса Филантайна
Глава Первая - Безымянный
Существо откинуло свою массивную голову и испустило
громовой рев. Звук — смесь гортанного гнева и дикой боли —
прогремел сквозь все Дремучие Леса. Земля задрожала, а
верхушки деревьев зашелестели, а те, для кого большой лес
был домом, сжались и съежились от страха.
Колонии долгоруков, пирующие высоко в кронах сыроив,
резко покинули сочные фрукты, сбились в кучки с поднятой
дыбом шерстью и стали завывать. С ветки на ветку прыгали
радужные синие вспышки — это оказались спасающиеся
лемкины, детеныши цеплялись за спины старших по трое, а
иногда и по четверо. На лесной подстилке огромное стадо
тильдеров, чьи пятнистые морды испускали характерный
сигнал тревоги, обратились в паническое бегство сквозь
лесные поляны, словно краевой лосось, который вот вот
упадет за край скалы. На их пути, освещенный солнцем
воздух был заполонен тысячами прозрачных ветропрядов, чей
крепкий захват длинной травы на опушке был сорван, и
теперь они, вращаясь, поднимались в безопасный массив леса
наверху.
Вбирая воздух огромными хрипящими вздохами,
существо продолжало свое бешеное зигзагообразное
движение через лес. Оно мчалось напрямик через деревья,
кусты и растения, отбрасывая их без усилий со своего пути. И
поскольку оно своим неистовым танцем невольно
прокладывало огромную тропу, через бреши в деревьях в
темный лес проникли целые столбы света, осветив
массивную форму создания.
 У него были огромные, мускулистые плечи, на которых
расположилась явно деформированная голова с видимым
отсутствием шеи. Гигантский, мощный живот с нарывами и
прыщами находился на относительно коротких, но очень
твердых ногах, которые по размеру и толщине походили на
стволы медного дерева. Но наиболее поразительными, не
считая, конечно, рта, окаймленного внутри желтыми
клыками, и, крошечных блестящих, налитых кровью глазок,
были руки этого существа.
Они были гигантской длины и, когда существо бежало, то
задевало костяшками на их концах травяной покров. Именно
этими руками тварь расчищала себе путь через лес сильными
скашивающими ударами, заставляющими падать сыроивы и
вонючие деревья, а также ломала многочисленные кустарники
на земле.
Вдруг существо остановилось. Когда оно это сделало, в
налитых кровью глазах и на сырых мясистых ранах, что
бежали окаймленными зелеными полосами по плечам,
отразился солнечный свет. Солнечные лучи осветили его
желтые клыки, когда разьяренное создание откинуло назад
огромную уродливую голову и вновь взвыло смесью боли и
гнева.
Мгновение спустя, в куче пыли и упавших веток оно
возобновило свое движение, понеслось вслепую через лес.
Внезапно тварь споткнулась о переплетение корней и рухнула
рядом с высоким тонким лафом. Ревя от ярости, существо
обхватило руками ствол несчастного дерева и вырвало его,
после чего перебросило через свои громадные плечи. Дерево
с грохотом рухнуло на землю в сопровождении дождя из
веток и листьев.
А на самых верхних ветвях могучей железной сосны,
намного выше полога леса, из тени, отбрасываемой большими
конусовидными шишками, что висели группами под самой
кроной дерева, появился зубоскал и его наездник. Зубоскал
аккуратно прошелся по ветви, инстинктивно получая
информацию от своих больших чувствительных пальцев ног о
том, что она выдержит его вес. Он остановился у самого её
кончика и, умело балансируя, принялся ждать дальнейших
указаний.
Наездник зубоскала был одет в отличительную униформу
Вольных Уланов; украшенный гребнем медный шлем с
защитой шеи и щёк, белая туника, украшенная красной
головой толстолапа, и, наконец, деревянная броня из дорогого
компостного дерева и лесного вяза, защищавшая руки и ноги;
самым характерным признаком было толстое копьё из
закаленного железного дерева, которое всадник сжимал в
одетой в перчатку руке. Только воротник показывал, что,
несмотря на все признаки, этот наездник был ещё не совсем
Вольным Уланом. Он было чистого зеленого цвета, что
выдавало в его владельце кадета, который еще не прошёл
боевого крещения.
Наездник спустился и похлопал своего зубоскала по
спине.
— Тише, Лиринкс, девочка, — прошептал он. — Я тоже
его слышу. Кажется, он идёт сюда.
Далеко внизу снова прозвучал громкий рёв существа.
 — Будьте начеку, братья, — прозвучал в голове кадета
мягкий, шепчущий голос. — Пустоши в опасности...
Кадет дернул поводья, которые он держал в одной руке. В
ответ зубоскалиха запрыгала от ветви железного дерева вниз
по зеленому лесному покрову. Казалось, что они падали
несколько минут, но кадет хорошо знал, что они падают
навстречу верхушкам деревьев всего несколько секунд.
Внезапно они погрузились через толщу листвы в глубины
леса внизу, словно прорывая поверхность огромного зелёного
водоёма. Большие пальцы ног зубоскалихи, укрепляющие её
задние ноги, были готовы смягчить приземление.
Отовсюду вокруг раздался мягкий скрип и шелест листьев
от приземления других зубоскалов. Вот их уже двое, трое...
Восемь, девять, десять — зубоскалы и их наездники
сгруппировались в ветвях окрестных деревьев.
— Все здесь, сержант, — шепчущий голос прозвучал у
каждого в голове. Говоривший — крошечный вэйф по имени
Седифайс — пристально посмотрел на других своими
огромными бледно-серыми глазами; его уши с тончайшими
прожилками тихо дрожали. — Чем бы оно ни было, я могу
сказать по звуку его поступи, что оно огромно, — шептал
вэйф. — И кажется, оно страдает от боли.
Как будто в ответ, вдали раздалось ещё одно завывание, и
зубоскал вэйфа — гладкое белое животное с длинной,
запутанной бородой — тревожно двинулся на ветви.
 — Я не могу различить
конкретные мысли, сержант, —
огромные уши Седифайса
трепетали, и вэйф неловко
вздрогнул. — Только гнев... И
боль. Но что я могу сказать вам
точно, — заключил вэйф — это
то, что существо движется к
южным краям Вольной
Пустоши.
Сержант Хулм Бревноног
шевельнул обрубком уха,
которое он потерял в Битве при
Лафовой Горе многими годами
ранее, и оглянулся на
выжидающие лица его уланов.
Он был невысоким, коренастым
гоблином-утконосом;
закалённый в боях и хитрый, он
никогда не просил своих уланов
сделать что-то, что он не смог бы
сделать сам. Поэтому уланы
любили и уважали его.
— Ну что ж, братья, — начал
он, постукивая своим копьем по
ветке дерева, обдумывая слова.
— Кажется, у нас не будет
времени сообщить обо всём
остальной части отряда, таким образом, нам надо будет
спуститься к Пятому Осколку, чтобы отвлечь это существо,
прежде чем оно достигнет Пустоши. Что скажете?
— Я говорю: да, сержант! — ответил кадет с энтузиазмом.
— Мы с Лиринкс можем произвести разведку перед отрядом,
и...
— Обращались не к тебе, ты — все еще просто кадет, —
перебил его один из трех невысоких носатых гоблинов-
сиропщиков; каждый из которых сидел на игривом бело-
сером зубоскале.
Гоблины-сиропщики не
имели никаких
индивидуальных имен, и
остальные уланы называли
их просто "Сиропщики". Их
сёдла были драпированы
тканью; у каждого из них
был замысловатый плащ,
умело сотканный из листьев
и ветвей ягоды, который
делал их почти невидимыми
в лесу. В отряде они были
разведчиками.
— Сиропщики правы,
Руфус, ты ещё мал, —
заключил Улан Феллудайн.
Он повернулся к Сержанту
Бревноногу. — Что касается меня, сэр, я скажу — позвольте
это сделать нам.
Гаддиус Феллудайн был
большим четверлингом с
тяжелыми надбровными дугами.
Он был неловким, но мощным, и
в гневе он был грозным бойцом.
Немногословный улан,
Феллудайн никогда не говорил о
своём прошлом, но все же было
известно всем, что его прошлое
было беспокойным и трудным.
После долгих лет поиска он
обрёл признание в Вольной
Пустоши. Он часто заходил в
Долину Вэйфов; там раны его

прошлого постепенно
излечивались. Благодарный
Вольной Пустоши, он был
готов без колебаний отдать
жизнь за место, которое он
любил, и его друзья-уланы
знали это.
— Спасибо, Гаддиус, —
поблагодарил сержант. Он
посмотрел на трех уланов,
устроившихся на ветках
сверху. — Как насчет вас?
Все трое были, как и сержант, гоблинами-утконосами.
Младший капрал Дегг Фледдер, с тяжелыми веками,
осторожный — он всегда оглядывался перед прыжком — но
умелый копейщик. Рядом были близнецы, Плавенькожур и
Холт. Это была пара весёлых и беспечных уланов, всегда
готовых подшутить или подбодрить словом — и оба
смертельно точно стреляли из арбалета.
— Мы с вами, сержант, —
ответили все трое, внезапно
посерьёзнев, когда прозвучало ещё
одно пугающее завывание,
отразившись от леса под ними.
— Что бы это ни было, оно
приближается, — заключил
последний улан в отряде, молодой
кучкогном по имени Тэм
Белозимник.
Как и его товарищи, он носил
воротник, в расцветке шахматной
доски из белых и зеленых
квадратов, который обозначал, что
он был испытанным в битве,
сражающимся наравне с другими в
своём подразделении. Белозимник
заработал свой воротник всего
несколько месяцев назад в неприятной стычке с бродячей
бандой черепотрогов к югу от Гоблинова Гнезда. Он был
ранен в ногу; это рана до сих пор беспокоила его, хотя он и
пытался это скрыть.
— Руфус может поехать со мной, сержант, — заметил Тэм.
Он улыбнулся кадету. — Я уберегу его от опасности! Хоть он
и слишком молод, чтобы заработать воротник улана, но все
же...
Остальные засмеялись. Все знали, что Тэм и кадет Руфус
Филантайн были почти что одного возраста — и, кроме того,
были лучшими друзьями. По сути, это был всего лишь
неудачный случай, который удержал Руфуса в насесте, когда
группа отправилась на встречу с черепотрогами. Иначе он бы
уже не носил простой зелёный воротник.
— Терпение, Руфус, — зазвучал в голове кадета
шепчущий голос вэйфа. — Твоё время настанет довольно
скоро.
Руфус Филантайн с помятым лицом и несчастным
взглядом пристально посмотрел в добрые глаза вэйфа
Седифайса. Вэйф был маленьким и слабым физически, но
Руфус признавал, что Седифайс был жизненно важным
членом отряда. Он посылал сигналы об опасности,
неслышимые ухом, и, что возможно было самым главным для
всех, телепатически распространял среди членов отряда слова
утешения и понимания.
— Ну, чего мы ждем? — гаркнул Сержант Бревноног,
поднимая своё копье и издавая древний боевой клич. —
ВОЛЬНАЯ ПУСТОШЬ!
— ВОЛЬНАЯ ПУСТОШЬ! — прозвучал ответ десяти
уланов его отряда; их зубоскалы взлетали в галопе и прыгали
по верхушкам деревьев за своим лидером в направлении того
жуткого звука.
Сиропщики шли впереди всех, их бело-серые зубоскалы
были быстрее и ловчее остальных.
— Скажи им, чтобы они отвлекали существо, — Сержант
Бревноног окликнул вэйфа. — Мы сделаем крюк и подойдем
с юга.
— Сэр, — шепнул вэйф в ответ.
— Зарядите арбалеты, — сержант подозвал младшего
капрала Фледдера и близнецов-утконосов; они мрачно
кивнули.
— И Гаддиус, держи своё копьё наготове, — приказал он.
— Вы двое... — он обернулся через плечо, чтобы
удостовериться, что Тэм и Руфус следуют за ним на своих
зубоскалах. — Ваша задача — надёжно прикрыть наш тыл.
С этими словами сержант подгонял своего большого
оранжевого зубоскала, чтобы тот скакал быстрее по деревьям;
гоблины-утконосы и большой четверлинг двигались чуть
позади. Впереди внезапно усилился треск падающих на траву
деревьев.
— Ты слышал, что он сказал, — сообщил Тэм, поскакав
вверх на своём зубоскале, Никсусе, наблюдая, как пять уланов
продвигаются вперёд по деревьям.
— Я знаю, знаю, — горько проговорил Руфус, последовав
примеру своего товарища.
 Лиринкс остановилась рядом с Никсусом на широкой
ветви оловянного дерева. Два улана вместе рассмотрели
лесной массив внизу.
— Вот оно идёт, — зазвучал в их головах голос
Седифайса. — Оно не замечает стрельбу сиропщиков.
Где-то вверху и спереди Руфус мог различить гудящий
свист маленькой гальки, которой сиропщики обстреливали
существо, пытаясь его отвлечь.
— Сержант говорит, чтобы вы зажгли ударом свои
огненные кристаллы... — сообщил вэйф инструкции лидера.
Вдалеке на верхушках деревьев Руфус заметил внезапное
появление пяти точек света — это уланы зажгли свои факелы.
Он, конечно, понял, что это был огонь. То, чего любое
примитивное существо боится больше всего. Его рука
достигла двух кристаллов в маленьком мешочке на поясе, и
он повернулся, чтобы вынуть связку хвороста из пакета на
своем седле.
— Тэм, Руфус, — прозвучал голос. — Пока не зажигайте
свои факелы... — вэйф передал команду Сержанта
Бревнонога. — Мы собираемся попытаться остановить его,
прежде чем оно достигнет вас...
Тэм и Руфус обменялись взглядами. Как младшие члены
отряда, они знали, что их роль — оставаться в запасе; но тем
не менее, это было печально. Руфус наклонился вперед в
седле и осмотрел горизонт. Юноша видел факелы на
верхушках леса; грохот и треск деревьев, казалось, подходил
всё ближе и ближе.
 — Плавенькожур! Холт! Налево! Фледдер. выше! Вдвоем
держитесь позади!... — голос вэйфа хоть и оставался
шепотом, но был напряженным и рубящим. — Вот именно...
вот именно... Сержант, посмотрите!
Впереди раздалось оглушительное завывание, и Руфус
увидел, как большое медное дерево приподнялось, а затем
повалилось назад с громким треском. Рядом в страхе охнул
Тэм. Но приглядевшись, Руфус понял, что пристальный
взгляд его друга остановился вовсе не в лесу перед ними. Нет,
скорее он пялился в травяной покров под ними. Руфус
посмотрел вниз и тоже в ужасе выдохнул.
С полудюжины лесных троллей — старый мужчина, три
женщины и пара молодых — видимо, в поисках пищи,
пробивались к Вольной Пустоши. Они осторожно несли на
своих головах корзины и бочонки дубовых грибов,
древопоганок, кедровых орехов и древесных тыкв; и хотя по
их лицам было ясно, что они слышали суматоху впереди, они,
казалось, не поняли опасности, к которой приближались.
Руфус дернул поводья, и Лиринкс спрыгнула вниз сквозь
гущу ветвей к травяному покрову.
— Руфус, подожди... — окрикнул Тэм, но кадет
проигнорировал его.
Лесные тролли были в опасности, и он должен был
предупредить их.
Лиринкс приземлилась в десяти шагах перед маленькой
группой, и Руфус уже собирался обратиться к ним, когда
внезапно лесные тролли резко остановились. Выпучив глаза,
так, что они стали большими, как блюдца из лафового дерева,
лесные тролли бросили свои бочонки и корзины тщательно
собранных даров леса, и убежали, сверкая пятками, спасая
свои жизни.
— Руфус! Обернись! — раздался сверху голос Тэма.
Слишком поздно: кадет развернулся на своём седле и
заметил то, что увидели за ним лесные тролли. Он тяжело
сглотнул.
ОНО приближалось к Руфусу сквозь лес; его красные
глаза пронизали кадета насквозь, а слюни существа свисали
тяжелыми шмотками вниз с его рта, в котором проглядывали
косо посаженные зубы. Это было самое огромное живое
существо, которое Руфус когда-либо видел. С гневным ревом
оно взмахнуло своим большим и кривым когтем, вынудив
Лиринкс отскочить в сторону с визгом ужаса.
От этого движения Руфус потерял равновесие и упал на
землю. Он взглянул наверх: над ним возвышалось вселяющее
ужас существо. Оно яростно ревело. Мальчик зажмурился и и
зажал в кулаках грязь Дремучих Лесов, его тело сжалось в
ожидании удара.
Сверху, казалось, разъяренный вой существа внезапно
застрял в горле и превратился в булькающий треск. Едва
осмеливаясь посмотреть куда-то, Руфус поднял лицо с густого
торфяного суглинка и огляделся. Могущественное существо
неподвижно стояло перед ним, широко раздвинув руки; его
неровные когти странно блестели в солнечном свете.
Существо выглядело ошеломлённым и растерянным,
несмотря на его ужасающий внешний вид.
 И тогда Руфус увидел. Из
бочкообразной грудной клетки
существа, чуть выше ее большого
вздутого живота, теперь торчал
наконечник копья из железного
дерева; на нём поблескивала
кровь.
С мягким вздохом, существо
наклонилось вперед и рухнуло на
лесной покров с громким стуком.
Остолбенев в шоке, Руфус
оказался в дюймах от уродливого
лица существа, в ужасе
уставившись на своё собственное
отражение в одном из его
остекленевших красных глаз.
Сержант Бревноног появился
мгновение спустя; его зубоскал
Феддикс задыхался от
напряжения. Он спешился и
поднялся на спину огромного
существа. Затем он медленно, с
усердным пыхтением вытащил из
тела свое копье из железного
дерева и с сожалением оглядел
его острие.
Покачиваясь, Руфус поднялся
на ноги; его сердце продолжало
бешено колотиться в грудной клетке.
— Я не хотел этого делать. — спокойно произнёс Сержант
Бревноног. Он устремил свой пристальный немигающий
взгляд на Руфуса. — Но вы не оставили мне выбора, кадет.
Руфус уставился на сержанта; его лицо вспыхнуло
красным цветом.
— Я... Я хотел предупредить лесных троллей... — начал
он, но выражение лица сержанта остановило его.
— Улан Белозимник сделал это, не слезая с верхушек
деревьев, — сказал он. — А вы, с другой стороны, подвергли
себя опасности — и вынудили меня убить это несчастное,
сумасшедшее существо. — Сержант медленно покачал
головой и спустился вниз, держа копье в руке. — Таким
способом вы не заработаете воротник улана, Руфус.
Кадет стыдливо склонил голову и прикусил губу. — Мне
очень жаль, сержант... — пробормотал юноша.
Он почувствовал руку Бревнонога на своём плече.
— Всё в порядке, кадет, — сказал он, его голос
неожиданно стал нежным и сострадательным. — Мы не
будем больше об этом говорить.
Руфус кивнул и, оглянувшись, обнаружил, что остальная
часть отряда прибыла. Все собрались вокруг тела странного
существа, широко раскрыв глаза. Рядом Тэм, его друг, вручил
ему обратно поводья его зубоскалихи.
— Ты в порядке? — спросил Тэм.
Руфус кивнул и пригладил нежно-оранжевый мех
Лиринкс.
— Извини, девочка, — прошептал он ей на ухо.
Но взгляды всех были устремлены на мёртвое существо.
Седифайс подошел к нему; его уши сильно дрожали.
— Сержант, — произнес он наконец. — Посмотрите на
эти отметины.
Сержант Бревноног повернулся к вэйфу; тот указывал на
глубокие раны на плечах существа.
— Это не раны от несчастного случая... — вэйф покачал
головой и осмотрел окаймленные чем-то зелёным полосы,
перед тем, как отойти назад. — Нет, это ожоги от веревки,
сержант.
— Ожоги от верёвки?
— Сделанные какой-то упряжью — Седифайс
глубокомысленно нахмурился. — С этим существом, кем бы
оно ни было, обращались плохо. Одни только эти раны,
скорее всего, были ужасным мучением, не говоря уже о
других... — Его уши дрогнули, когда он указал на маленькие
шрамы, скрещивающиеся на руках и ногах существа.
— Отметины от кнута. Неудивительно, что бедняга почти
выжила из ума.
— Я никогда не видел такого существа, как это, — сказал
Капрал Фледдер, качая головой.
— Мы тоже не видели, — подтвердили гоблины-
сиропщики; их покрытые листвой плащи зашуршали.
Улан Гаддиус Феллудайн глубокомысленно погладил
бороду.
— Как вы думаете, что это? — спросил он.
— Я знаю, — сказал Руфус, выйдя вперед. — По крайней
мере, я знаю, как мой отец и другие библиотечные академики
называют существа, подобные этому...
— Так это... — не договорил Тэм, повернувшись к своему
другу.
— Да, — спокойно закончил Руфус. — Их называют
безымянными.
Глава Вторая — Стычка у
Деревянной Скалы
Руфус смахнул волосы с глаз и, наполовину стоя,
медленно двинулся к груминг-стулу. Лиринкс оценивающе
промурлыкала и потерлась своей широкой головой о плечо
Руфуса, глядя на парня снизу-вверх через большой голубой
глаз.
Он принялся очищать густые волосы ее бороды, выбирая
оттуда прутики и заусенцы, что запутались там, он
массировал ее подвижный хвост, использовал гребень-
скребок, чтобы отчистить ее оранжевую шубку, пока
зубоскалиха не заблестела. Руфус погладил ее, потрепал ее
мех и дал ей на зуб немного сушеных потрохов, которые она
проглотила с благодарностью.
— Давай, Лиринкс, девочка, сказал он мягко. — Давай
посмотрим на пальцы твоих ног.
С низким рычанием — напевающий звук, раздававшийся
из глубины ее горла — зубоскалиха переместила равновесие с
одной ноги на другую и протянула левую. Руфус, который
сидел на груминг-стуле, осторожно положил ногу на всю
длину плотной ткани, что лежала на его коленях и тщательно
проверил каждый палец.
— О, что это? — произнес он эту фразу с сочувственным
неодобрением. — Это не выглядит слишком хорошо, правда?
 Он взял нож из-за пояса и, щурясь в напряжении, удалил
острый кусок коры железного дерева, который был зажат под
одним из широких, цвета слоновой кости, ногтей.
— Так-то лучше, — сказал он успокаивающе, — не так ли,
девочка?
Затем, повторно вкладывая в ножны лезвие, он взял своё
точило — маленький, пористый камешек, похожий на корпус
миниатюрного старомодного небесного корабля — и, следя за
тем, чтобы не попасть по коже, начал тереть им по ногтям
зубоскалихи. Медленно полировал края и выемки на
поверхности каждого ногтя, пока те не засияли цветом
слоновой кости.
Пока юноша работал, зубоскалиха мягко прислонила свое
большое круглое тело к нему и терпеливо ждала. Ноги
зубоскалов невероятно чувствительны, и то, что Лиринкс
позволила Руфусу без особых хлопот ухаживать за своими
конечностями, было свидетельством доверия между
наездником и зверем.
— Хорошая девочка, — прошептал Руфус ободряюще. —
Трудный этап закончен. Теперь, позволь, я доставлю тебе
немного удовольствия ...
Руфус отцепил шпатель с одной стороны своего груминг-
стула, взял ведро на ноги и начал перемешивать густую,
бледно-желтую жидкость, в нем содержащуюся. Пока он
делал это, богатый, древесный аромат масла распространился
в воздухе, заставив Лиринкс испустить глубокое
удовлетворенное урчание.
 Все зубоскалы любят масло темного вяза, даже те,
которые не были приручены. Компании диких зубоскалов
собирались в раскидистых кронах огромных темных вязов,
передвигаясь в странном волнующем танце, пока их ноги не
становились пропитанными в масле, что просачивалось через
губчатую кору дерева. Мало того, что зубоскалы становились
просто неотразимыми тогда, масло темного вяза к тому же
покрывало и защищало их тонкие ноги, держа те в отличном
состоянии.
Главных конюх организовывал регулярные "набеги" на
окружающие леса, чтобы снабжать зубоскалов Группы Древа-
со-Шрамом — всех семисот пяти особей — хорошо
налаженными поставками масла. Каждый зубоскал имел
двоих конюхов, назначенных кормить и ухаживать за ним или
за ней, но Руфус предпочитал смазывать ноги Лиринкс
самостоятельно.
— Вот так далее, — сказал он, погружая руки в ведро, а
затем перейдя к втиранию масла в складки, суставы и мягкие
кожистые подушечки левой ноги Лиринкс.
— Лучше, не так ли? — прошептал он, поскольку Лиринкс
мечтательно закрыла глаза и издала глубокое, рычащее
мурлыканье.
Ничего, Руфус знал, нет более важного, чем уход за
ногами вашего зубоскала. Они были настолько
чувствительны, что могли обнаружить малейшие движения. В
ночное время, пускай даже находясь в насесте, обученный
зубоскал мог бы предупредить своего наездника о каком-либо
сотрясении или вибрации, обнаруженной ими, которые могут
указывать на приближающуюся опасность. А днем, во время
"езды", одни и те же пальцы могли сказать в одно мгновение,
какие ветки могут выдержать их с наездником, а которые
могли бы сломаться под их весом. В отличном состоянии эти
пальцы будут безопасно нести наездника через совсем
верхние ветви леса развеселым галопом. Неухоженный
волдырь или запущенная заноза может привести к катастрофе
на патрулировании.
— Хорошая девочка, — прошептал Руфус. — Хорошая,
очень хорошая девочка.
Вокруг них, по всей огромной железной сосне
развернулась кипучая деятельность. На большом отделенииот
места, где он сидел, смазывая руки Лиринкс, другие уланы
Пятого Осколка были также поглощены работой.
Младший капрал Дегг Фледдер — к его фуражке под
бойким углом был прикреплен белый цветок дубояблока —
точил длинную прямую шашку, которая была стандартной
проблемой для всех уланов. Пока он работал, натачивая
острые края лезвия клинка, он улыбался и напевал
последнюю запоминающуюся мелодию, которая в ходу по
тавернам Нового Нижнего Города. Далее, на могучей ветви
железного дерева вырисовывалась еще одна фигура из Уланов
— а именно Гаддиус Феллудайн, который сидел в окружении
крюков-кошек, бутылей с водой, сумок и других частей
экипировки. Большой четверлинг выражал неодобрение и
бормотал мрачно, поскольку пытался пришить заплатку на
старую пару бриджей своими неуклюжими пальцами.
— Разрази тебя Небо! — он взорвался с раздражением. —
Конюх! Конюх! Кто-нибудь видел конюха?
Строго говоря, все конюхи докладывали главному конюху
— этому педантичному кучкогному с острым языком и
навязчивым вниманием к деталям — и имели ответственность
только за зубоскалов, которые находились в насестах на
другой стороне Древа-со-Шрамом, в западных ветвях могучей
железной сосны. Но здесь, в месте проживания уланов, на
восточной стороне дерева, где на ветвях располагались гамаки
и снаряжение, оружейные склады и стенды с броней, в
конюхах часто нуждались, и поэтому на их услуги был
большой спрос.
— В чем дело, Гад? — узнавал раздраженным тоном крох-
гоблин в плоской войлочной кепке конюха, спешащий по
ветви; в каждой его руке было зажато по ведру с потрохами.
— Ты не мог бы починить эти, Хигг? — спросил Гаддиус,
глядя вверх и показывая конюху свои безнадежные попытки
восстановить бриджи. — Притом, они — моя любимая пара.
— Ну и выбираешь же ты моменты, — посетовал конюх
Хигг. — Разве не видишь, что сейчас время кормления в
насесте?
Он покачал сильно пахнущим ведром под носом у улана.
Неподалеку на той же ветви три гоблина-сиропщика —
которые искусно ремонтировали свои камуфляжные накидки
из тщательно сплетенных прутьев и листьев — все вместе
громко расхохотались.
— Это ведро так сладко пахнет, словно цветок дубояблока,
Хигг — по сравнению со штанами Гада! — один из них
отозвался.
Плавенькожур и Холт, братья крох-гоблины, оторвались от
арбалетов, что они разбирали и смазывали, и захохотали.
— Да, да, очень весело, — проворчал Гаддиус, вешая
бриджи на вытянутую руку конюха и заправляя иглу из
лесной колючки и вощеную нить в фартук. — Я куплю тебе
кружку в "Новом Дубе-Кровососе", Хигг.
— Лучше две, — одобрил конюх, спеша обратно вдоль
ветви и спускаясь по деревянным дорожкам, которые были
построены спиралью вокруг ствола на западной стороне
дерева. Вдалеке лаяли и рычали голодные зубоскалы, слышно
было отчетливо.
— Все в порядке, девочка, — успокоил Руфус, похлопывая
большой круглый бок Лиринкс. — Иди и наслаждайся своим
ужином.
С возбужденном визгливым рыком зубоскалиха спрыгнула
с ветки и исчезла в пятнистых ветвях ниже. Руфус встал,
накинул груминг-стул на плечо и остановился.
Расположенные вокруг него на гигантском дереве семьсот
пять уланов Группы Древа-со-Шрамом разбредались по своим
вечерним делам.
Руфус радостно улыбнулся, когда услыхал звуки, которые
он в том же году, в котором был младшим кадетом познал и
полюбил.
 Вокруг раздавались лязги
наковальни и грохот молотов —
это выковывались мечи, топоры
оттачивались, а копья заострялись.
Был слышен скрип поворота
винтиков и скрежещущее шипение
могучих мехов. Можно было
различить столкновение мечей и
хруст булав, поскольку уланы
практиковали свои навыки,
фехтовали и боролись — а также
внезапные крики восторга или
насмешек, поскольку арбалетный
болт либо ударял в яблочко или
полностью не попадал в цель.
Раздавался грубый гул
многочисленных голосов; песня,
смех, рявканье команд — а также
ритмический храп всех этих
усталых уланов, свернувшихся в
гамаках, подвешенных на
восточных ветвях, которые крепко
спали после того, как вернулись из
патруля в течение долгого дня.
Вместе со звуками воздух был
наполнен ароматами. Высоко на
ветке могучей сосны Руфус
вдохнул. Ароматный дым от
висящих жаровень смешивался с
запахом жарки тильдеров и тостов дубохлеба. С середины
дерева, где пять срединно-веточных отрядов готовили ужин
перед выходом на ночной патруль исходил запах выжженного
металла; дым из коже-дубильных чанов от низинно-веточных
отрядов, которые были заняты ремонтом и восстановлением
обмундирования, поврежденного или утраченного во время
последних патрулей.
С запада исходили слабые следы едких потрохов, и
древесный привкус навоза дрейфовал вверх от насестных
ветвей зубоскалов, в то время как вокруг витал отчетливый
душок потных немытых тел — от гамака к гамаку, что были
полны высоко-веточными уланами, которые спали, им
предстояло выйти в патруль на рассвете. Компания уланов,
которые жили в Древе-со-Шрамом, были разделены на
нижне-веточные, средне-веточные и верхне-веточные отряды,
каждый отряд в свою очередь делится на осколки — каждый
из них занимает свое соответствующее место на могучей
железной сосне. Пятый Осколок был расположен в верхней
части Древа-со-Шрамом, где погода наиболее
благоприятствовала, а виды были лучшими — и Руфус любил
это.
Он смотрел с широкой ветви, как Пятый Осколок —
четвертый из пяти, что составлял верхние ветви Группы
Древа-со-Шрамом — успокаивался и отходил ко сну с
наступлением ночи. А вокруг все остальные насесты
железных сосен суетились, занимаясь различной
деятельностью.
Былая Мощь, Большой Желудь, Грубая Кора, Длинное
Копье и Серебряная Шишка — все группы вкупе составляли
силу из семьсот пятидесяти уланов. Вместе же они
составляли Третий Насест.
Всего существовало пять насестов, их темные силуэты
были едва видны в сгущающихся сумерках, которые
предлагали убежище, в общей сложности, более чем двадцати
двум тысячям уланов в огромной Железной Роще, которая
возвышалась над темными водами Центрального озера.
Двадцать две тысячи уланов для патрулирования лесов вокруг
Вольной Пустоши и предупреждения об опасности. Двадцать
две тысячи наездников своих зубоскалов в бою, готовых
умереть, если бы пришлось, защищая это замечательное
место.
И он, Руфус Филантайн, был частью всего этого. Он
коснулся красного знака-нашивки в виде толстолапа на
передней части белой туники, которую он носил, и
почувствовал прилив гордости и волнения.
— Потерялся в мыслях, зеленый воротник?
Руфус обернулся, чтобы увидеть своего друга, Тэма
Белозимника. Его улыбающееся лицо, освещенное лампой
теперь, когда зашло солнце, было обрамлено большой
кругообразной темнотой отрядного склада — отверстием в
наросте на огромном стволе дерева, настолько большим, что
казалось глубокой пещерой. Оно полнилось припасами всех
видов.
Всё, начиная от маринованных сосновых орехов,
полированной брони из отстойного дерева, сушащейся
тильдеровой ветчины и кровяной колбасы в огромных
спиралях, древесного грога (только в лечебных целях),
брусков, лепешек из масла темного вяза, и заканчивая
шкатулками с сушеной горчицей, копчеными здоровиковыми
ягодами и высушенными тысяченогами. Тэм поднял чайник,
полный ароматного дубочая.
— Жахнем напитка? — спросил он. — Котелок только
закипает.
Руфус кивнул. — Я ничего лучше не хотел бы, старый
ветеран.
Тэм рассмеялся и исчез внутри древесного отверстия.
Через мгновение раздался звон ложек из железного дерева об
оловянные кружки, а в воздухе распространился аромат
свежесваренного дубочая; звук плещущихся сливок из молока
ежеобраза и сладкий запах древесного меда. Тэм вновь
появился — на этот раз с двумя дымящимися кружками в
руках.
— Держи, зеленый воротник, — сообщил он, шагая по
ветви и размещая кружку рядом с другом. Хромота Тэма,
заметил Руфус, не прошла.
— Спасибо, старый ветеран, поблагодарил Руфус. — Как
твоя нога, кстати?
— Прекрасно, зеленый воротник, — ответил Тэм. — И
спасибо, что интересуешься.
Tэм, морщась, опустился на ветку. Затем, вытянув ноги, он
обвил руки вокруг теплой кружки и сделал
глоток дубочая. Он взглянул на друга, который потягивал
свой чай.
 — На самом деле, Руфус, — сказал он тихо, вдруг
серьезно и неулыбчиво, — Не все прекрасно ... Не все так
прекрасно в целом.
— Твоя нога все еще болит? — не понял Руфус.
— Дело не в моей ноге. .. — Tэм сделал паузу и, в полном
потрясении Руфус осознал, что его друг еле сдерживался,
чтобы не заплакать. — Как ... Как ... это...
Рука Тэма дернулась к зелено-белому шахматному
воротнику, что он носил. На минуту друзья замолкли, и Руфус
мучительно понимал, что другие уланы стали обмениваться
взглядами, приносили свои извинения и поднимались в
гамаки, подвешенные в тени ниже ветви. Когда последний из
них — вэйф Седифайс, который предпочитал спать в углу
наростового отверстия , а не в гамаке — попрощался и
оставил их одних на ветви, Руфус отставил кружку и
повернулся к своему товарищу.
— Хочешь поговорить об этом, Tэм? — спросил юноша.
Tэм не смотрел на него, он продолжал вглядываться в
глубь своей собственной кружки, его глаза стали пустыми и
тусклыми. В конце концов, он вздохнул и покачал головой.
— Ты был выведен из строя, — произнес Тэм. — Я
желаю, чтобы Небо ...
— Но ты заработал свой воротник, Тэм. — прервал Руфус.
— Ты был ранен ...
Одинокая слеза скатилась по щеке Тэма и упала в его
дубочай.
— Да, — ответно прошептал он. Еще две слезы
отправились в кружку, зажатую в его руках. — Я был ранен ...
На мгновение он опять замолчал. Потом, когда он начал
говорить, слова словно посыпались из него — его голос не
выдавал никаких эмоций.
— Мы оставили тебя, кашляющего, в гамаке, Руфус, и
отправились в южные края, поскольку луна была на подьеме.
Это была яркая, ясная ночь, но лесные тени были четкими и
глубокими, и мы добились существенных успехов. Никсус
был взволнован, так же как и я, ворчал себе под нос и прыгал
знающе сквозь верхние ветви, подобно зубоскалу в два раза
младше его по возрасту. Поступили рапорты ... Может быть,
ты не помнишь их, Руфус — ты слег с довольно высокой
температурой тогда. Рапорты о черепотрогах, движущихся в
лесах за пределами лагеря душегубцев. Душегубцы
разыскивали их большую группу с помощью своего небохода
в местечке под названием Деревянная Скала.
Руфус был весь во внимании. Тэм был прав. Он не знал
ничего из этих отчетов.
— Очевидно, это выглядело как подготовка к одному из их
праздников. Тэм дрожал. — Сержант Бревноног сказал, что
мы должны добраться туда и прогнать их, прежде чем они
начнут. Как только эти существа из глубин Дремучих Лесов
попробуют вкус крови, сообщил он, они обоснуются там и
превратят жизнь в одно сплошное страдание. Несколько
хорошо заправленных огненных дротиков из медного дерева
вместе с добавлением громкого крика и они уже улепетывают,
сверкая пятками, сообщил сержант, они же примитивные
существа ...
 Тэм сглотнул.
— И что вы сделали, что-то вышло не так, Тэм? -спросил
Руфус, ища на лице своего друга хоть какие-либо признаки
эмоций. — Сержант сам отчитался перед старым Маршалом
Деревянная-Нога. Пятый Осколок послал ему даже
упакованный череп тех трогов — и ты заработал свой
воротник за проявленные действия. Cтычка, он назвал это
так ...
— Да, стычка, — повторил Тэм. Он отставил кружку и
повернулся к Руфусу, его лицо вытянулось и побледнело.
— У тебя есть какие-либо идеи насчет того, что в
действительности обозначает это слово, Руфус? Стычка? Не
мощная война за Вольную Пустошь или эпическая Битва при
Лафовой Горе, а просто стычка — небольшая забытая
маленькая стычка? Ну, не так ли?
— Обьясни мне, — только и вымолвил Руфус, во рту у
него внезапно пересохло.
— Мы прибыли к Деревянной Скале слишком поздно, —
продолжал Tэм, глядя на Руфуса с покрасневшими глазами.
— Черепотроги захватили группу низкопузых гоблинов
и ... и пиршество началось. Двадцать черепотрогов там было,
размером с толстолапов, одетые в рваные шкуры, с черепами
предыдущих жертв, звенящими на шеях ... — Он с трудом
сглотнул. — По уши в крови, они соревновались друг с
другом в разрывании своих пленников от конечности до
конечности. Камни, деревья, пыльная земля; все было
забрызгано кровью и внутренностями. Наверху, мы
остановились в верхней части рощи медных сосен и
посмотрели вниз.
" Началось, — произнес Сержант Бревноног, — и они не
сдадутся, пока мы не заставим их остановиться — концом
копья из железного древа."
Ясно как день.
Седифайс затем выкрикнул приказ построиться, с копьями
наперевес, и мы приготовились. Эти отвратительные
существа не знали, что их поразило. Сиропщики убили
каждый по одному; Гаддиус и Фледдер троих, в то время как
близнецы уничтожили восьмерых между ними. Что касается
Сержанта Бревнонога ...
— А ты? — поинтересовался Руфус мягко.
Тэм посмотрел вниз. — Одного, — признался он. —
Никсус высоко подпрыгнул от ветви, а затем мы ринулись
вниз, мое копье приготовилось и было устойчиво, мои
стремена подались вперед, пятки назад. Но это на практике,
Руфус. А это уже не было практикой ...
Он посмотрел на меня, черепотрог этот. Глубоко
посаженными глазами, морда измазана в крови, вся в ямках и
шрамах. И огромные большие желтые клыки. Обнаженные.
Грызущие. Я почувствовал, что копье прыгает в моих руках ...
Трясучка в моем плече.
Затем копье скользнуло.
— Звук, словно разрывается древесная живица. Только это
вокруг плоть и мясо ... Я никогда не забуду этого ...
— Черепотрог застонал, его вонючее дыхание долетело до
моего лица, пока моё копье проходило через его тело, и вдруг
он рванулся ко мне. Последнее, что я помню перед тем как
Никсус ударился о землю и снова вскочил, был сверкающий
желтый глаз черепотрога, буравящий меня, в нескольких
дюймах от моего лица долю секунды. Я никогда не забуду его,
Руфус. Никогда. Это был мертвый взгляд. Искра жизни был
потушена — и я ... я потушил её.
— Копье выскользнуло из моих рук, в жирной крови, и
Никсус и я поскакали в верхушки деревьев, обратно к
остальной части осколка. Внизу под нами — посреди едва
различимых остатков низкопузых гоблинов — лежали
двадцать черепотрогов, каждый из которых был поражен
копьями из железного дерева. Я знал, что мы ... что я, должны
были сделать это. То, благодаря чему окружающие Вольную
Пустошь леса станут безопаснее. Но я не чувствовал радости
или восторга. Просто ноющее ощущение глубоко в моем
животе, и печаль, которые, похоже, не станут уходить.
— Седифайс говорил со мной, сказал мне, что это
пройдет, и, когда мы поехали назад в начале проступающего
рассвета, я подумал, что он, вероятно, прав. Затем, когда мы
достигли Древа-со-Шрамом, я почувствовал боль в ноге и,
поглядев вниз, понял, что был ранен. Я был настолько
увлечен своими мыслями, что даже не заметил. Это была
всего лишь царапина. Один из клыков черепотрога, должно
быть, задел меня, когда Никсус спрыгнул. Пустяк на самом
деле — только вот что, до сих пор не заживает. Просто ноет и
ноет, и продолжает напоминать мне о том мертвом глазе,
смотрящем на меня ...
 — Короче, позволь мне взглянуть, — попросил Руфус.
Tэм снял ботинок из кожи тильдера и показал мертвенно-
бледную рану, глубоко прорезавшую его голень, которая
сочилась желтым гноем. Он поморщился.
— О, она не выглядит так уж плохо, старый ветеран, —
Руфус солгал своему другу, заставляя свой голос звучать
весело и беззаботно. — День, когда я заработаю свой
воротник, станет самым счастливым днем в моей жизни ...
Руфус опустил руку в кожаный мешок со своего бока и
порылся там, вынув оттуда горшочек со здоровиковой мазью,
которая чудесно излечивала ноги Лиринкс.
— Пожалуйста, зеленый воротник, старый друг, —
запротестовал Тэм, теребя шахматный воротник, едва
заметив, как Руфус применил душистого мазь к
ране, — это только приносит мне ночные кошмары ...
Звук деревянной ноги на древесных досках Озерной
Академии был безошибочным.
Тук-тук-тук — такой звук.
Звук становился все громче и громче, пока, наконец, двери
в Большой Лекционный Театр медленно не открылись.
— Входите, маршал Гегтагг, — приветствовал Верховный
Правитель Академии, Ксант Филантайн.
Он стоял у величественного окна чудесного
академического лекционного театра, заложив руки за спину,
глядя через озеро. Солнце только село, и поверхность воды
отражала красный и оранжевый закат. На фоне неба
вырисовывалось полдюжины подмастерьев библиотечных
рыцарей верхом на своих скоростных небоходах. Они шли на
посадку на причал после трудной второй половины дня,
вымотанные лётной практикой.
— Приветствую. Верховный Правитель, — сказал
пожилой плоскоголовый гоблин. Он был одет в белую тунику
и шахматный воротник Вольных Уланов. Его деревянные
доспехи были в сколах и царапинах, сапоги — потерты и
изношены, но витиевато вышитый золотом знак толстолапа на
его потертом кителе свидетельствовал о его высоком ранге.
Маршал Гег-тагг, или старый Деревянная-Нога, являлся
Верховным Командиром Вольных Уланов Железной Рощи,
всех двадцати двух тысяч, пяти сотен из них. Вместе с
библиотечными рыцарями, это была его работа —
организовывать покровительство и защиту Вольной Пустоши.
Именно по этой причине — с деревянной ногой или без
деревянной ноги — он прибыл сюда в Озерный Остров по
просьбе главы библиотечных рыцарей, Ксанта Филантайна.
— Итак, что у нас здесь? — Маршал остановился и
посмотрел в изумлении.
Там, подвешенное в специальной клети из плавучей
древесины отстойного дерева, в свете, льющемся из большого
окна, в игре цветотени, расположилось внушительное
гигантское существо.
 После его смерти библиотекари
бережно и почтительно
восстановили "предназначение"
этого монстра Дремучих Лесов,
изучив все аспекты таинственных
чащоб. Инородные предметы и
обломки были тщательно удалены,
раны исследованы и обеззаражены,
рот, уши и ноздри — нежно
изучены, а с подвергшихся пыткам
частей существа были сняты
слепки. И поскольку ученые
работали, они отметили и
каталогизировали всё, создавая
трактат об этом никогда доселе не
виданном создании, что вышло из
лесных глубин.
— Мои уланы сказал мне, что
оно было большое, но я понятия не
имел... — заикнулся старый маршал
в благоговении.
Ксант Филантайн отвернулся от
окна, с трактатом на свитке в руке,
и присоединился к маршалу в
середине Большого Лекционного
Театра. Как только закат прошел,
его румянец и золотой жар был
заменен теплым светом
полудюжины шаров, которые свисали с изгибающегося
древесного потолка. Ксант погладил тонкую клочковатая
бороду, когда-то яркого красновато-коричневого цвета, сейчас
же — в оттенках серого.
— Это то, что может быть описано нами, библиотекарями,
как "безымянный" — сообщил он маршалу Гег-таггу. — До
сих пор мы утверждаем, что существа, огромные и
примитивные, как этот рождаются в самых темных глубинах
Дремучих Лесов за лесами шипов, за Ночными Лесами и,
возможно, даже дальше самого Риверрайза. Жизнь в этих
регионах часто находится в зачаточном состоянии. Согласно
некоторым теориям, она — как будто только недавно
развилась из приносящих жизнь "семян" Матери Штормов ...
— Да, хорошо, я оставлю такие вопросы вам, Верховный
Правитель, — перебил маршал, нетерпеливо постукивая
деревянной ногой о древесный пол. — Что касается меня, как
он сюда попал? И мы должны, в Вольной Пустоши,
беспокоиться об этом?
Ксант посмотрел на трактат в своей руке.
— Наши библиотечные рыцари из своих трактатных
путешествий сообщили об обнаружении таких существ,
нанизанных на острые как бритва шипы колючих лесов, —
сообщил он, — но никто никогда не находил путь через них.
До сих пор. Это такое редкое явление, что я не думаю, что мы
должны быть обеспокоены. Он развернул свиток из коры.
— То, что должно касаться нас, однако, лечение этого
бедного, примитивного существа, очевидно, принятого в
здешних местах , как только он нашел дорогу сюда.
 — Лечение? — маршал смерил взглядом существо,
парящее над землей, казалось бы, которое словно бы мирно
спало, его массивные руки были сложены на его большом
растянутом животе.
— На самом деле, — печально подтвердил Ксант. — По
моим библиотекарским сведениям, есть доказательства, что
это существо запрягли и били. Рубцы на всех его спине и
ногах, и рубцы от бечевки на груди и под его руками. Его, мы
думаем, запрягли и использовали для какой-то тяжелой
работы.
— У вас есть идеи? — спросил маршал.
— Это озадачивает, — ответил Ксант, почесывая
стриженую голову.
Он пересек пол лекционного театра к плавающей на конце
цепи воздушной кафедре и потянул ее вниз к себе. Через
мгновение он вернулся с маленьким подносом из железного
дерева.
— Эти крошечные частички были найдены под ногтями
на ногах существа.
Он поднес поднос прямо под свет из вышеупомянутых
шаров. Как только он сделал это, золотое свечение, что пало
на сверкающих частички, резко рассеялось, посылая валы
ослепительного света выстрелами сквозь воздух в каждом
направлении.
— Так делает только одно вещество во всем Крае, —
заключил маршал Гег-тагг. — Пылефракс.
— Из Сумеречных Лесов, — задумчиво отозвался Ксант.
— Возможно, существо заблудилось там ... Но там его не
могли поработить и использовать.
— Нет? — переспросил Гег-тагг.
— Нет, — отрезал Ксант. — Мы нашли тело безымянного
забрызганное и вымазанное этим.
Он поднял ком высушенной грязи с подноса и потер его
между своим указательным и большим пальцем, затем
осмотрел его. Его пальцы окрасились темной масляной
краской. Он поднес это к носу и фыркнул.
Его лоб сморщился от напряжения.
— Скальная сера, — сказал он медленно. —
Металлическая стружка. Смола. — Он снова принюхался. —
Крупчатый уголь ... И все это еще можно учуять в почве.
— Насколько мне известно, только одно место имеет
загаженную и загрязненную землю, — расстроился маршал,
качая головой. — И это проклятое место было заброшено
после войны за Вольную Пустошь ...
— Мои мысли в том же направлении, — согласился
Ксант. Он слишком хорошо помнил ту страшную войну.
Мастера-литейщики с их военными машинами —
пожирателями пустоши, вторглись в Вольную Пустошь
вместе с массированными армиями Гоблинова Гнезда в
попытке поработить вольных граждан. — Тем не менее, эти
данные не предполагают, на сколь долго были заброшены те
места.
Именно тогда, со скрипом на другой стороне зала
повернулась ручка, и дверь в Большой Лекционный Театр
приоткрылась. В зазоре появилось лицо.
— Мне очень жаль, отец, — раздался голос. — Я слишком
рано?
— О, Руфус, это ты, — отозвался Ксант. — Нет ... — Он
повернулся к маршалу. — Мой сын, Руфус. Он обедает со
мной сегодня. Я вижу его слишком мало, так как он
присоединился к этим вашим уланам.
Руфус вошел во внушительный лекционный зал и закрыл
тихо за собой дверь. Его взгляд упал на жуткого вида
огромном теле, подвешенном к потолку, лучи золотого света
ламп ниспадали на его изгибы и расщелины так, что казалось
будто это статуя, вырезанная из огромной плиты темного
дерева. Как же существо выглядело мирно, подумал мальчик.
Совсем не похоже на ужасающего монстра, что он повстречал
в лесу.
Руфус обернулся и понял, что он в присутствии старого
Деревянной-Ноги, самого маршала Гег-тагга из Вольных
Уланов.
— Маршал, — отчеканил он, касаясь своего знака
толстолапа правой рукой. — Младший кадет Филантайн,
Пятого Осколка, Четвертого Верхне-Веточного Отряда,
Группы Древо-со-Шрамом, Третьего Насеста. Слуга Вольной
Пустоши.
— Маршал Гег-тагг Железной Рощи, — формально
ответил маршал, касаясь своего золотого значка своей правой
рукой. — Также слуга Вольной Пустоши. — Он улыбнулся.
— Пятый Осколок, ты говоришь?
 Руфус кивнул.
— Вы сделали себе имя. Разве не ваш осколок участвовал
в той стычке у Деревянной Скалы?
— Руфус покраснел и потеребил зеленый воротник. — Я
один пропустил, но да, Пятый Осколок был там.
Маршал переглянулся с Верховным Правителем Озерного
Острова, прежде чем похлопать молодого улана по его плечу
в зеленом воротничке.
— Ну что ж, случилось так, что у твоего отца и у меня
есть соображения отправить в одну миссию Пятый Осколок,
Четвертый Верхне-Веточный Отряд Древа-со-Шрамом ...
— Есть соображения? — уточнил Руфус,
заинтригованный.
— Да, — подтвердил старый маршал. — Миссия на
Опушку Литейщиков.
Глава Третья — Обманщики Смерти
— Открытая формация, — голос вэйфа Седифайса
прозвучал внутри каждой головы. — Наступление галопом!
Стоя в упорядоченном построении на южном краю
Вольной Пустоши этого приказа все ждали. Уланы Пятого
Осколка, Четвертого Верхне-Веточного Отряда, Группы
Древо-со-Шрамом, взяли поводья своих зубоскалов. Как
один, большие звери начали сами буквально взлетать высоко
в воздух при помощи мощных задних ног.
Руфус вцепился в плотно прилегающий к изогнутым седлу
валику, уперся ногами в стремена и ждал, пока его желудок не
придет в норму. Лиринкс приземлилась на высокую ветку в
пологе леса и прыгнула сразу на другую, потом — на
следующую. Наклонившись в седле, Руфус прижался вниз,
так низко, как только смог, поскольку его зубоскал
прорывался сквозь мелкие ветки и покрытые листвой кусты
полога. Он почувствовал, как его железное копье дергается и
шатается от рывков в руке, прорывая во время марша
окружающую листву.
Они прорывались в ярком солнечном свете. Теперь уже
над пологом леса, ноги Лиринкс виделись размыто из-за
скорости движения, поскольку зубоскалиха мчалась по
верхушкам деревьев при полном галопе. Руфус мог видеть как
остальная часть его осколка распространилась по обе стороны
от него — оранжевые и серые пятна в море зелени.
 Древесным перехлестом это называлось, и это было
волнующе. Там, в прозрачном воздухе, прыгая с ветки на
ветку, всадник должен был доверить свою жизнь мастерству
своего животного. Это приносило трепет в груди, становилось
волнующим душу опытом. На самом деле, по словам тех
немногих уланов, которые также пилотировали небоходы,
скачущих через полог леса верхом на зубоскалах — с креном
и стуком после каждого парящего прыжка — такой способ
передвижения был более опьяняющим, чем любой полет.
Руфус выпрямился в седле и быстро проверил свое
снаряжение. Палаш пристегнут твердо к его боку, сумка с
инструментами пристегнута за седлом, нож привязан к его
икре — к счастью, все было на своем месте. При прорыве
верхнего навеса, когда ветки хлещут со всех сторон, очень
легко потерять неприкрепленное снаряжение.
— Сохранять формацию, — Седифайс напомнил им всем.
Руфус огляделся по сторонам. Лиринкс выскочила впереди
всех, и он дернул слегка вожжи, чтобы притормозить ее.
Зубоскалиха слегка замедлилась и гоблины-сиропщики — их
камуфляжные плащи развевались позади них — поравнялись
с одной стороны. За ними маячила большая фигура Гаддиуса
Феллудайна и его зубоскала Дендрикса, вместе с младшим
капралом Фледдером и близнецами гоблинами-сиропщиками,
Плавенькожуром и Холтом, на своих собственных меньших,
но не менее мощных зубоскалах.
Взгляд на другую сторону — обнадеживающая фигура
Сержанта Бревнонога поравнялась с ними, его железное
копье — недавно заточенное и смазанное — сверкало в
солнечном свете. И прямо на одном уровне с ним скакал
Седифайс на своем собственном животном, Саликсе;
белоснежный и голубоглазый, самый быстрый из всех
зубоскалов в Группе Древо-со-Шрамом.
За ними Руфус заметил Тэма и Никсуса на левом фланге,
набиравших скорость.
— Сохранять формацию, Тэм, — Седифайс напомнил ему.
Оглянувшись через плечо, Тэм поднял руку в знак
подтверждения и осадил Никсуса, пока они не сравнялись с
другими.
Здесь, наверху, мчась древесно-перехлестным строем на
вершинах Дремучих Лесов, высоко над зарослями,
терновником и густым подлеском, уланы могли
путешествовать дальше расстояния, которое пешком нужно
было бы проходить неделю, причем в течение одного часа.
Чем более плотный и более непроницаемый ниже лес, тем
легче зубоскалам находить дорогу, галопом несясь по плотно
растущим верхушкам деревьев.
Ноздри Лиринкс трепетали, поскольку она выдыхала
воздух крупными очередями , который был также горяч, как и
согреваемый руки Руфуса горячий дубочай. Под собой Руфус
мог чувствовать великолепное круглое тело зубоскалихи,
расширяющееся и сжимающееся, когда она заполняла свои
легкие грубыми глотками воздуха. Огромные ноги существа
трепетали от того, что на их концах чувствительные пальцы,
растопыренные и широкие, ускорили свой бег над верхними
ветвями деревьев, заставляя те раскачиваться по их следу.
 Стаи визгливых ягодных зябликов и ярких черепоклюев
поднялись со своих насестов и разлетелись в стороны перед
несущимися словно Река Края уланами. И от верхушек
деревьев по всему лесу им вторили хриплыми криками
долгоруки, лающие тревожные кличи свиномордов и визг
возбужденных куармов. Древесный перехлест может и был
быстрым способом пересечения обширные трактов Дремучих
Лесов, Руфус понял, но он также был одним из шумных,
предупреждая все и всех в лесу ниже об их присутствии.
Через час или около того, когда Лиринкс под Руфусом уже
начала уставать, раздался приказ.
— Образовать линию. — голос Седифайса, такой же
спокойный и звучный, как всегда, прозвучал в голове Руфуса.
— Средне-веточные — легким галопом.
Руфус потянул узду мягко налево, и Лиринкс наклонилась,
одним глазом всматриваясь вниз в лиственный шатер, когда
замедлилась. Затем, вместе со следовавшим по фронту
Сержантом Бревноногом и с гоблинами-сиропщиками,
обрушившимися позади, Руфус и Лиринкс нырнули в пестрые
глубины. Руфус стоял в стременах, когда они падали, затем
был толчок — Лиринкс приземлилась на широкую ветвь
далеко внизу.
Впереди него, Сержант Бревноног, Cедифайс и Тэм
призвали своих зубоскалов построиться вдоль ветви в линию.
Позади Руфуса дерево завибрировало, поскольку Сиропщики,
близнецы Холт и Плавенькожур, и младший капрал Фледдер
— все вместе приземлились, их потные зубоскалы дышали с
шумом. Руфус дернул вожжи и Лиринкс подскачила
большими прыжками к зубоскалам по фронту.
Они ползли через средние ветви деревьев извилистой
линией, словно охотящийся реющий червь, рябь бежит вдоль
этой "колонны" — это время от времени отставали некоторые
животные. Медленнее, но намного более тише здесь в
наполненных тенями ветвях, не привлекая внимания — за
исключением странного покрытого чем-то серебряным
куарма, кричащего на них, поскольку они прошли мимо него
— уланы делали устойчивые успехи. В седле, хотя Руфус
доверял своему зубоскалу делать прыжки, с ветки на ветку,
ровно идущему, как всегда, мальчик понял, что ему еще
многому предстоит научиться.
Вглядываясь вперед, он пригибался и изворачивался,
поскольку нависающие ветви проносились мимо пятном.
Воздух наполнился сладким запахом толченой хвои и
измельченных листьев. Иногда нагруженные желудями
веточки или лиственные сучки били Руфуса скользящими
ударами по шлему или руке, но долгие часы «веточной
практики» на учебных стропах там, в Древе-со-Шрамом
пошли ему только на пользу.
Они легким галопом всё углублялись в лес — Tэм был на
передней линии, вычисляя их направление по солнечному
свету, падающему на стволы деревьев — направляясь дальше
и дальше на юг. Наконец, как только тени удлинились, свет
померк, а лес наполнился криками ночных существ, Сержант
Бревноног дал Cедифайсу кивок.
— Осколок, стой! — прошел приказ вэйфа. — Создать
насест на ночь!
 Пятый Осколок осадил своих зубоскалов и разместился на
остановку в разрастающихся ветвях темного вяза. Зубоскалы
сразу же начали мурлыкать и перебирать своими ногами на
ветвях, сверкающих под ними.
— Идеальное место, — объявил Сержант Бревноног,
слезая и поглаживая зубоскала, оранжевого гиганта под
именем Феддикс. — Иди вперед, мальчик, побольше масла
твоим ножкам. Ты заслужил это.
— Пора вставать, Пятый Осколок!
Разбуженный голосом вэйфа в своей голове, Руфус сел и
зевнул сонно. Его мышцы ныли от напряженной езды
предыдущего дня, но это было приятное чувство, и он
чувствовал себя хорошо отдохнувшим — несмотря на ночь,
наполненную снами о нырянии в ветвях и прыганье по
вершинам деревьев. Он потер заспанные глаза и увидел
Седифайса с Сержантом Бревноногом, сидящих на верхней
части темного вяза, вглядывающихся вдаль, уже занятых
расчетом маршрута галопа на новый день. Над их головами,
ярко-синее небо мерцало между плотной листвой верхнего
полога, словно россыпь драгоценных камней.
— Ну же, вылезти из гамаков, вы впустую тратите время!
— раздался зычный голос Хулма Бревнонога. — Перед тем
как слопать гнилососа на завтрак!
Руфус бросился с энтузиазмом в утреннюю рутину
глубокого патруля. Он поухаживал за Лиринкс и покормил ее
рационом высушенных потрохов из своего кормового мешка.
Он закатал гамак и привязал его надежно к седлу, проверил
свое снаряжение на предмет какого-либо ущерба,
причиненного прутьями и ветками. Затем мальчик
присоединился к остальным у висячей жаровни, где
Сиропщики и Дегг Фледдер приготовили завтрак под
названием "коббли" — фаворит уланов, состоящий из
жареного древесного картофеля, лесных грибов и рубленых
копченых ломтиков тильдера. Все это запивалось дубочаем.
Через полчаса, упакованный и с наполненными желудками
Пятый Осколок отправился снова в путь.
Они начали с краткого галопа, но вскоре перешли на
средне-веточный легкий галоп для отдыха утром и на
протяжении дня. Затем, как только солнце чуть снизилось в
небе, лес начал утончаться, и они спустились сначала к более
низким ветвям, а затем и к самой лесной подстилке.
— Простой шеренгой, — прозвучал голос Седифайса. —
Сомкнуть порядок. Без разговоров.
Зубоскалы сгрудились и двинулись через лес. Вокруг них,
с пестрой корой, болезненно выглядящие деревья с
искривленными ветвями и неоднородными листьями
расступались, и появлявшаяся местами мягкая темная земля
начала испускать все более и более несвежий и сырой аромат,
поскольку пальцы ног зубоскалов погрузились в неё.
Когда они продвигались рысью всё дальше, и промежутки
между деревьями расширились, Руфус заметил, что звуки
лесных существ, которые окружали их с тех пор как они
отправились в патруль утром, затихли. Теперь в лесу было
устрашающе тихо, кроме посапывающего дыхания
зубоскалов, которые стали нервными и пугливыми.
Наконец Сержант Бревноног поднял копье и указал на
группу обесцвеченных деревьев с желтой, болезненно
выглядевшей листвой впереди.
— Устроить насест зубоскалам и спешиться, — Седифайс
издал наказ.
Tэм и Руфус обменялись обеспокоенными взглядами,
одновременно убеждая своих взволнованных зубоскалов
приземлиться на ветви наравне с другими. Спустя несколько
мгновений, они высадились на бело-коровой ветви,
спешились и выглянули сквозь желтые листья.
Перед ними раскинулась сцена полнейшего опустошения.
Они находились на дереве на самом краю того, что, Руфус
понял, было когда-то старинной Опушкой Литейщиков —
Опушкой Литейщиков, которая расцвела много лет назад,
примерно в то время, когда сама Вольная Пустошь возникла.
Но два места, мальчик знал из отчетов библиотекарей, все
еще нельзя было не заметить.
То, что начиналось как единая лесная кузница на
небольшой поляне, созданная Хамодуром Плюнем, чтобы
обеспечить потоки мигрирующих гоблинских племен
кастрюлями и сковородками, превратилось потом в
расползающуюся массу других полян, полную ревущих
печей, которые запоем поглотили все деревья вокруг себя.
Вскоре Опушка Литейщиков уничтожила огромные
территории лесных земель и стала одним большим грязным
пятном на лице Дремучих Лесов.
В то время как Вольная Пустошь олицетворяла свободу,
Опушка Литейщиков использовала в своих целях рабство —
одним только насилием принуждая даже тех самых
благородных существ, толстолапов, к тяжелой жизни в
непосильном труде. Вольная Пустошь существовала в
гармонии с окружающей средой, а Опушка Литейщиков
уничтожала лес и отравляла землю. Если Совет Вольной
Пустоши постановил, что земля принадлежит не одному, но
что плоды земли принадлежат всем, то горстка злобных
мастеров-литейщиков, которые управляли Опушкой были
заинтересованы только в эксплуатации своих собратьев ради
прибыли ...
Короче говоря, Вольная Пустошь всегда была маяком
сияющего света, что светил для всех бедных, слабых и
униженных, которые хотели начать новую жизнь, в то время
как для тех, кто оказался в рядах мельниц и темных кузниц
Опушки Литейщиков, свет надежды был погашен навсегда.
Только уже чтения об этом месте такими долгими вечерами в
кабинете отца в академии на Озерном Острове было
достаточно, чтобы вызвать у Руфуса детские кошмары. Теперь
он был здесь, на самом краю этих печально известных полян.
С трудом сглотнув, Руфус посмотрел вниз.
 В центре громадной
расчищенной зоны полян
расположились ряды
почерневших печей — некоторые
с трещинами, некоторые
изломанные, некоторые
полностью просевшие — которые
указывали на небо, словно
сломанные пальцы. У некоторых
кузниц лежали груды
обработанных бревен,
несожженные и заброшенные.
Справа находились рабские
хижины с их открытыми
сторонами и центральные
столбами-опорами, цепи и
наручники, которые лишали столь
многих свободы, все еще свисали
с ржавеющих железных колец. И
далеко впереди, за кузницами и
заводами были руины огромного
здания: Дворца Мастеров-
Литейщиков.
Когда-то это было
великолепное строение, созданное
с замкоподобной крышей,
изящными закручивающимися
дымоходами и искусными окнами.
Как и все остальное, однако,
здание было оставлено. Теперь на крыше отсутствовали
плитки и зияли черные впадины, где находились окна;
дымоходы были сломаны и обрублены, в то время как
декоративно вырезанное Счетная Палата в его западном конце
превратилась в ветхую кучу балок и щебня.
Власть злых мастеров-литейщиков была разбита раз и
навсегда после катастрофического поражения их гигантских
военных машин во время войны за Вольную Пустошь.
Хамодур Плюнь, их лидер, погиб, когда его пожиратель
пустоши погрузился в глубины Северного Озера возле Нового
Нижнего Города, а рабов Опушки Литейщиков освободили и
дали новую жизнь в красивой Вольной Пустоши. Отец
Руфуса, Ксант, боролся в той войне наряду со своим лучшим
другом, Плутом Кородером, легендарным Вольным Уланом.
— Какое ужасное место, — шептал Тэм, смотря через
плечо Руфуса, его лицо стало пепельно-белым.
— Соберитесь, Пятый Осколок, — Сержант Бревноног
сказал тихим голосом.
Руфус и Тэм встретились с Плавенькожуром и Холтом,
младшим капралом Фледдером, Седифайсом и Гаддиусом на
верхних ветвях дерева, где сержант осматривал место
происшествия. Сиропщики остались с нервными,
напуганными зубоскалами и стали тщательно маскировать их
с помощью паутины.
— Зубоскалы напуганы, поэтому мы лучше пешком,
-уточнил Бревноног, его голос был спокойным и
размеренным. — Фледдер, возьми близнецов, осмотрите печи
на востоке. Седифайс, Гаддиус и я будем искать хижины
рабов на западной окраине. Вы двое, — он повернулся к Тэму
и Руфусу, — думаю, вы справитесь с этим полуразрушенными
руинами в центре? — Он кивнул в сторону Дворца Мастеров-
Литейщиков.
— Еее . . . сть, сержант, — ответил Тэм, его лицо,
пожалуй, стало еще белее, чем было минутой раньше.
— Хорошо, — отозвался Бревноног, обнажая свой меч, —
помните, мы разыскиваем любые признаки недавней
активности — следы, развороченную землю, и пепел костра…
хоть что-нибудь. И всегда прислушивайтесь к Седифайсу.
Уланы кивнули.
Сержант Бревноног коснулся кулаком значка толстолапа
на кителе.
— Вольная Пустошь, -прошептал он. — Вольная
Пустошь, — ответили уланы Пятого Осколка. "Вперед!" —
отдал беззвучную команду Седифайс.
Уланы оголили мечи, за исключением Плавенькожура и
Холта, которые несли наготове свои арбалеты. Они
спустились молча вниз по дереву и рассредоточились по
жуткой, заброшенной Опушке Литейщиков.
Руфус и Тэм пробивались между курганами шлака и
грудами почерневшей древесины, что окаймляли неровную
дорогу, расплющенную бесчисленными ногами рабов и
изрытую колеями, образованными тяжелыми тележками,
которые перевозили древесину, руду или камень. Тяжелое
молчание нарушал хруст их шагов по загрязненной земле и
еле уловимый вой легкого ветра, свистящего в черных ртах
открытых печей и возвышающихся ржавых трубах.
— Это как будто мертвые шепчут нам, предупреждая
нас… — заговорил Тэм, его глаза были темными и
безумными.
Руфус ободряюще положил руку ему на плечо. — Это не
поможет, если ты будешь думать так, Тэм, — негромко сказал
он, — не в таком месте. У нас есть работа, и мы должны ее
сделать... — Он кивнул в сторону Дворца Мастеров-
Литейщиков.
Когда друзья приблизились, они смогли рассмотреть, что
некогда величественное здание было еще больше разрушено,
чем им показалось сначала. Двери с металлическими
панелями на входе висели на своих петлях, окна со средником
были разбиты, в то время как зияющие трещины, которые
истощали наружные стены, были настолько глубоки, что
казалось, будто все здание может рухнуть в любой момент.
— Пойдем, — поторопил Руфус, пытаясь казаться
храбрее, чем он себя чувствовал, — давай осмотрим.
Руфус шел впереди, Тэм нехотя следовал за ним, слегка
хромая, они поднялись по ступеням, которые вели в главный
зал, зашли внутрь и сразу же почувствовали резкий запах
сырости и аммиака. Им пришлось тщательно выбирать свой
путь через обломки, валявшиеся в коридоре, чтобы не
провалится сквозь гниющие половицы ниже в подвал и не
сломать себе ноги, или еще хуже. Комнату за комнатой, они
проверили первый этаж. Эти комнаты были полны нарядной
мебелью, роскошными гобеленами и изысканными коврами,
но всё уже сгнило, разрушилось и превратилось в пыль.
 — Вся эта боль и страдания, — сказал Руфус, протянув
руку к пестрому с оттенком зеленого гобелену, который
рассыпался, как сухой лист от его прикосновения, — вот для
этого...
Они покинули цокольный этаж и направились вверх по
скрипучей лестнице на первый — он был огромный. Резные
колонны поддерживали высокий потолок, у подножья
которых были аккуратно расставлены ряды теперь пыльных
столов с пустыми чернильницами и брошенными перьями.
Под каждым столом подробные отчеты расходов и прибыли,
записанные на свитках из древесной коры, уже сгнили в
груды коричневой мульчи.
— Много хорошего это принесло им, — буркнул Tэм,
разбрасывая кучи гнилых свитков носком ботинка.
Они осторожно поднялись по шаткой лестнице, повернув
налево, прошли по
коридору и оказались в еще более богатой части дворца.
Они вошли в огромный зал: на полах лежали ковры, на стенах
висели гобелены с серебряными нитями, а под потолком
красовались замысловатая лепнина, украшенная золотом. Без
сомнения можно было почувствовать былое величие этого
места, не смотря на недостающие плитки, сквозь которые
дождь попадал внутрь, вода въедалась в штукатурку, а ковры
гнили из-за повышенной влажности.
— Должно быть здесь жил сам Хамодур Плюнь, —
объявил Руфус, глядя вокруг с ужасом и восхищением, — в то
время как его рабы снаружи умирали сотнями от
переутомления и производственных заболеваний.
 — Как ты думаешь, а что там? — спросил Тэм, указывая
на небольшую, округлую дверь в конце зала. Может быть его
сокровищница?
Теперь они шли по кафельном полу, их шаги раздавались
вокруг эхом и растворялись под высокими потолками. Руфус
схватился за дверную ручку, думая, что дверь будет заперта.
Но дверь с мягким скрипом открылась, и они оказались в
небольшой комнате, украшенной изразцами. Комната была
усыпана полками в нишах, которые были заставлены рядами
бутылок с мазями и бальзамами, покрытыми толстым слоем
пыли, а в центре зала находился медный котел с трубами,
манометрами, циферблатами и рычагами, торчащими из его
ржавых боков.
Но не это заставило Руфуса и Тэма в ужасе отшатнуться...
Над краем котла показался и уставился на них бугристый,
слишком больших размеров череп — это был скелет вэйфа.
Руфус подошел поближе и заглянул внутрь. На почерневших
и закопчённых боках котла виднелись глубокие царапины от
щуплых рук вэйфа. Это были следы борьбы – он пытался
выбраться. Пустые глазницы вэйфа посмотрели на него, его
рот застыл в безмолвном крике; его затвердевшая рука была с
отчаяньем вытянута в умоляющий жест.
— Как ты думаешь, что случилось с ним? — спросил Тэм,
он был потрясен.
— Мы никогда не узнаем, — отозвался Руфус,
отворачиваясь, — пойдем, Тэм, давай убираться отсюда.
 Выйдя наружу, они на мгновение остановились во мраке.
Руфус вдалеке заметил Плавенькожура и Холта. Они обходили
вокруг неясно вырисовывающейся литейной, с арбалетами в
руках. На другой стороне поляны Бревноног, Гаддиус и
Седифайс появились из одной хижины рабов и вошли в
другую.
— Смотри! — воскликнул Тэм, — за дворцом…
Руфус последовал за взглядом Тэма. Глубокие рытвины
были свежими, их след уводил за руины. Они пошли по следу
и вышли к широкому двору с конюшней, отсюда след
расходился на три стороны. Во дворе стояло несколько богато
украшенные экипажей, их оси были сломаны, и теперь они
кренились на бок, как подбитый ежеобраз. Но главная
конюшня – огромный, похожий на пещеру сарай, с большими
колоннами, поддерживающими его соломенную крышу, был
пуст. Руфус и Тэм вошли внутрь.
На полу лежало много свежей соломы и большая корзина
с плодами плакучей ивы. С балок крыши свисали тяжелые
цепи с ручными кандалами на концах, а к полу были
прикручены большие металлические кольца. На стенах были
видны брызги крови – уже коричневые, высохшие, но,
очевидно, свежие. На полу – осколки сломанной поилки,
которую возможно бросили, приложив только треть своей
силы...
— Пойдем, Тэм, — опомнился Руфус, — нам лучше
сообщить об этом сержанту…
Его слова были прерваны голосом Седифайса. Руфус
услышал шепот в своей голове.
— Пятый Осколок! — сообщил он, — прячьтесь.
Руфус повернулся к Тэму, который, как и все остальные
уланы на Опушке Литейщиков, был предупрежден
Седифайсом. Не говоря ни слова, они подчинились приказу
вэйфа.
Тэм плавно перебрался в тень в углу конюшни, зарылся в
тонкий слой соломы. Руфус подбежал к одному из столбов и
вскарабкался на стропила крыши, где замер, неподвижный,
словно статуя.
Спустя несколько мгновений, в конюшне рядом с ним
появились две фигуры. Одной из них была высокая с черным
оперением шрайка, с пронзительными желтыми глазами и
длинным изогнутым клювом, сверкающим, черным как
смоль. На оперенной шее она носила ожерелье из блестящих
точильных камней, гладких от оттачивания бритвенно-острых
когтей. Ниже ожерелья, висел ремень, перекинутый через
плечо, он был украшен четырьмя маленькими серебристыми
шарами, висевшими на тонких серебряных цепочках. Ее
длинное одеяние было черным и выцветшим, и казалось, что
оно состоит из ряда туник, сшитых вместе. На каждой из
туник виднелся грязный белый герб, на котором был
изображен рычащий Хрумхрымс. В когтях она зажала
устрашающий цеп, которым она нетерпеливо трещала.
— Это слишком для твоей теории, Сквив, — она хрипло
закричала. — Скатертью дорожка!
Ее товарищ уже сделал шаг вперед в конюшню. Руфус
посмотрел вниз со стропил. Существо было крошечным, с
пятнистой красной кожей. Его жирное тело держалось на
тонких, хилых ножках. Его маленькие глаза были широко
посажены по обе стороны круглой низкопосаженной головы.
Его острый, крючковатый нос торчал над огромной нижней
челюстью. Он выглядел как нечто среднее между вороном
Топи и халитозной жабой. Кисточки на ушах, по бокам
головы, были верным признаком того, что он был одним из
немногих, редко встречающиеся, типов гоблинаов — красным
карликом.
На самом деле эти существа были настолько редкие, что
до этого момента Руфус видел этих крошечных гоблинов
только на чертежах в трактатах, которые хранились в
библиотеке его отца на Озерном Острове. Как и многие из
самых странных и наименее известных существ, они пришли
из Ночных лесов, что далеко за колючими лесами.
— Жаль, — красный карлик хрипел. В его голосе было
что-то напоминающее ночного филина. — Идея о том, что
плоды плакучей ивы могут соблазнить его...
Шрайка пнула ведро, и мягкие фрукты покатились по
полу, один закатился в угол, где остался лежать спрятанным
под солому. Внезапно свет в конюшне показался тусклым.
Руфус взглянул в сторону входа и чуть не упал со стропил, за
которые цеплялся. За шрайкой и красным карликом шла толпа
молчаливых, серых фигур. Волоски на спине и шее Руфуса
встали дыбом.
Фигуры были одеты в разнообразные одежды всех видов,
но все выцветшие, с признаками гниения и все того же
чернильно-коричневого цвета. Некоторые носили
старомодные пальто воздушных пиратов с пластинами на
груди и сломанными парашютирующими крыльями. Другие
— гоблины — были в накидках из полусгнивших шкур
животных, или в конических шляпах купцов, или рваных
передниках торговцев. Один даже носил ржавые доспехи
древних рыцарей-академиков, которым уже сотни лет.
Но дело было не столько в одежде, думал Руфус, и откуда
они взялись, а в их лицах. Они были ужасающими –
ввалившиеся и сморщенные. Иногда половина лица была
сгнившей — зубы, носы, уши, челюсти пропадали без вести
или безобразно висели на волоске. У них были лица тех
бедных, проклятых небом душ, которые заблудились в
Сумеречном Лесу.
Иногда фигура может случайно
найти дорогу к Вольной Пустоши,
спотыкаясь, выйдя из страшных
лесов. И в полу-безумстве искать
забытые воспоминания.
Оставшиеся в живых после
коварного Сумеречного Леса, с их
навязчиво голубыми глазами и
тихим нравом, были известны как
обманщики смерти. Именно так,
ужасающим шепотом, называли их
за спинами.
Мало кто из жителей Вольной
Пустоши мог им позавидовать.
Отец Руфуса говорил об одном,
которого он как-то встретил. Это
был старый воздушный пират,
который провел остатки своих дней
молча в углу таверны в Новом
Нижнем Городе. Руфус вздрогнул.
Он никогда не видел обманщиков
смерти раньше — а сейчас, здесь,
их было пятьдесят. Они стояли
внизу, под стропилами, где засел
Руфус, их пронизывающе сырой,
гнилой запах, поднимаясь вверх на
стропила, вызывал тошноту. Он
закусил губу и отвернулся.
— Нам лучше вернуться, — ухнул красный карлик, —
оружейник будет ждать нас.
— Вы слышали его, — проскрипела шрайка, щелкая
клювом на обманщиков смерти.
— Обратно в оружейную, вонючие мешки с
костями!
Она кидала им куски сырого мяса, прежде обмакивая их в
пылефракс. Этими аппетитными кусочками она заманила их
из Сумеречного Леса; они гарантируют, что их бессмертие
будет продлено на достаточно долгий срок, чтобы выполнить
ее приказ. С низким, стонущим вздохом, жуя, обманщики
смерти повернулись и потащились прочь, их оружие — косы,
древние кинжалы, копья гоблинов и рогатки — грохот и звон,
как призрачные китайские колокольчики, раздались как
только они пошли.
— Пойдем, Сквив, лучше не заставлять оружейника
ждать, — завопила шрайка с черным опереньем.
Она протянула когтистую лапу. Маленькая фигурка
красного карлика вскочила на нее и устроилась там, словно
задумчивая халитозная жаба. И так вдвоем они вышли из
конюшни.
Руфус наверху в стропилах напрягся, ожидая приказаний
от Седифайса. Снаружи он мог услышать топот обманщиков
смерти по дорожке от Дворца Мастеров-Литейщиков, обратно
через опушку. Балансируя на стропильном ригеле, он
осторожно раздвинул соломенную крышу над своей головой и
выглянул. Он увидел внушающий ужас отряд, который
пробирался к краю леса, а замыкала это шествие черная
высокая фигура шрайки.
Неуклюжие фигуры начали исчезать в темнеющем лесу,
только шрайка неожиданно остановилась и стала
настороженно оглядываться вокруг. Клюв был высоко поднят,
как будто она старалась уловить еле ощутимый запах. Руфус
был ошеломлен увиденным. Красный карлик приподнялся и
что-то сказал шрайке, та начала кудахтать и визжать от
восторга: — Береженого Бог бережет!
Она потянулась за одним из металлических шаров,
свисающих с ее пояса, и отцепила его. Затем, с широким
дугообразным движением одной пернатой руки, она метнула
его в купу деревьев на краю поляны.
Руфус увидел вспышку ослепительного света, за ней
последовал громкий треск, и к его ужасу, ярко-желтое пламя
из шара охватило деревья.
С отвратительным потрескивающим смехом, шрайка
скрылась в лесу. На мгновение Руфус мог слышать только
звук пульсирующей крови в голове и собственное учащенное
дыхание. Затем голос Седифайса раздался в шокирующей
пустоте его разума.
"Пятый осколок! Сбор!"
Глава Четвёртая — Оружейник
Уланы Пятого Осколка стояли перед пылающим деревом,
разинув рты. Больная листва шипела и вспыхивала,
почерневшие ветки дерева ломались, и искры от них
выстреливали высоко в небо – пламя раскаляло бурный сок
внутри. Вблизи сливового дерева пронзительный
повизгивающий лай напуганных зубоскалов наполнил воздух
вместе со смрадом обугленного дерева и горелого мяса. Вэйф
Седифайс сложил ладони вместе, вены на его тонких ушах
были четко видны в отвратительном желтом свете.
— Сиропщики, — прошептал он. — Они мертвы.
Сержант Бревноног повернулся к Руфусу и Тэму, его лицо
было невозмутимо. — Посмотрите на зубоскалов, — только и
сказал он.
Руфус и Тэм отделились от остальных из Осколка и
ринулись на вой, который доносился из-за купы деревьев
слева от пожара. Руфус прибыл первым, наклонившись он
сцепил руки так, чтобы Тэм смог дотянуться до нижних
ветвей дерева. Как только Тэм оказался на ветке, Руфус
забрался туда вслед за ним. Они, не говоря друг другу ни
слова, быстро поднимались вверх до тех пор, пока не
добрались до верхних ветвей чахлого железного дерева. Там,
среди желтой и оранжевой листвы пытались спрятаться пять
съежившихся зубоскалов.
— Спокойно, — прошептал Руфус. — Все в порядке.
Теперь все в порядке.
 Он подтянулся и забрался на ветку, где прятались
зубоскалы, сию же секунду один из них прыгнул вперед, его
огромная пасть широко открылась, оттуда показались ряды
острых как бритва зубов. Руфус лизнул пальцы и протянул
руку зубоскалу, тот обнюхал ее. Мгновенно, пасть животного
закрылась, а рычание сменилось глубоким, гортанным
мурлыканьем. Тэм повторил действия Руфуса с напуганными
зубоскалами рядом с собой.
— Вот и все, — прошептал Руфус успокаивающим
голосом, – Спокойно. Мы здесь ...
Он протянул руку и прочертил указательным пальцем круг
над раздувающимися ноздрями третьего зверя, а потом и
четвертого. Тэм дотянулся до пятого и повернулся к своему
другу.
— Лиринкс, Никсус…, — произнес он, в его голосе
слышалось облегчение. Зубоскалы, признав в них хозяев,
уткнулись в ребят носами и удовлетворенно замурчали.
— Люксус, Дендрикс и Декс, — Руфус узнал других
зубоскалов на ветке, — Что означает….
— Остальные пять зубоскалов погибли с Сиропщиками,
— голос Седифайса звучал в их головах, — Осколок потерял
половину своих вьючных животных.
Руфус и Тэм оседлали двух зубоскалов, собрали поводья
от трех других и сиганули вниз с железного дерева. Через
считаные секунды, справа раздался скрип, хруст,
сопровождаемый громким свистом пылающего дерева. Его
бурлящий сок показался на поверхности. Растение вырвалось
из земли с корнем и взметнулось в темнеющее небо как
падающая звезда.
— Небо упокой их души, — пробормотал Гаддиус
Феллудайн, расстегнул шлем и обхватил его огромными
руками.
— Послушайте, — Сержант Бревноног гавкнул.
Ему хотелось оказаться там, где можно скрыть чувство
утраты. Гоблины-сиропщики были с ним рядом до сих пор, с
того момента, как были приняты на военную службу, румяные
и упитанные, прямо из колонии. Трое из них превратились в
лучших следопытов в Группе Древо-со-Шрамом и были
полезны в Вольной Пустоши в сотне патрулей и схваток.
Во время Битвы при Лафовой Горе произошел один
случай, тогда он мог бы быть убит разгневанной шрайкой,
если бы не смертельно опасные копья Сиропщиков. А во
время битвы за Новый Нижний Город эта троица установила
ловушку для одной из больших неуклюжих боевых машин, их
еще называли пожиратели пустоши и подожгли ее. Он с
трудом сглотнул. К тому же, он потерял своего любимого
Феддикса…
— Сержант Бревноног, — мягкий голос вэйфа прозвучал в
голове сержанта.
Он на мгновение замер в нерешительности, но оглянулся,
чтобы увидеть остатки осколка — семь уланов и пять
зубоскалов уставились на него.
— Мы…хм, — пробормотал он, собираясь с мыслями, –
да, кому-то придется сесть вдвоем. На зубоскала.
 Он повернулся к капралу, глаза его блестели, но лицо у
него было совершенно каменное.
— Дегг, я поеду с тобой на Люксусе, — грубо сказал он,
— Гаддиус и Седифайс, вы можете поехать вместе на
Дендриксе. Холт, ты оседлаешь Декса и возьмешь с собой
брата ...
Уланы мрачно кивнули и забрались на зубоскалов, в руках
они сжимали длинные копья из железного дерева. Сержант
Бревноног повернулся в седле и угрожающе взмахнул копьем.
— Мы встретимся после убийства шрайки и тех, кому
удалось остаться в живых. И мне все равно, какое оружие
убило Сиропщиков и наших храбрых сердцем зубоскалов. Я
не успокоюсь до тех пор, пока не уничтожу это
птицеподобное существо ... Сержант обратил свой
сверкающий взгляд на двух молодых уланов. — Тэм, Руфус,
— сказал он, — я хочу, чтобы вы оседлали зубоскалов, и
направились в Вольную Пустошь и так быстро, как никогда
прежде. Вы должны вернуться туда, и собрать насест ...
— Весь насест? — вскрикнул Руфус.
— Мы потеряли всех, шесть подразделений — свыше
четырех тысяч копейщиков...
— Да, весь насест, — отозвался Сержант Бревноног, — и
так быстро, как вы сможете ... Он помолчал и мрачно
усмехнулся. — Что-то подсказывает мне, что нам потребуется
вся помощь, которую мы сможем получить ...
Сильный ветер поднялся на Опушке Литейщиков. Он
прошел шипя сквозь низкорослые деревья, по краю, принеся с
собой едкий запах пыли и оставляя за собой сажу на каждом
злобном сучке.
— Осколок, вперед! — зазвучал голос Седифайса, —
удачи, Тэм. Удачи, Руфус.
Темно-оранжевый и коричневый зубоскал Дендрикс, шел
первым, вскочив на дерево с Гаддиусом Феллудайном и
Седифайсом на спине. Холт и Плавенькожур ехали на
озорном, голубоглазом Дексе. Люксус – грузный, светло-
оранжевый зубоскал замялся. Дегг Фледдер держал его
поводья в ежовых рукавицах. За его спиной сидел Сержант
Бревноног. Он наклонился и вырезал глубокую насечку на
коре темного вяза на восточном краю опушки. Затем достал
нож и обернулся.
— Тэм, Руфус, вы должны вернуться сюда с
подкреплением как можно быстрее, отсюда пойдете по нашим
следам, — он постучал по стволу темного вяза, – я буду
оставлять засечки на деревьях. — Он коснулся значка
толстолапа на тунике кулаком: — Вольная Пустошь!
— Вольная Пустошь! — Тэм и Руфус повторили за
Деггом. Руфус дернул за поводья.
Большущий зубоскал заржал и вскочил на широкие низкие
ветви соседних деревьев. Затем перепрыгнул на следующие.
И так далее, пока спустя минуту зубоскал и два его всадника
не скрылись в лесу, оставив молодых уланов на мрачной
Опушке Литейщиков.
Руфус посмотрел на зазубрины, которые сержант вырезал
на дереве: один конец широкий, другой сужающийся в точку.
Самый простой и наиболее распространенный метод оставить
след в лесу – это короткие, клиновидные пропилы в стволах с
гладкой корой, как у серебряного дуба или молодого лафового
дерева. Смысл знака указать направление движения. Но были
и другие способы. Огромное количество — и Руфус знал их
все.
Один из таких способов – срезание наростов на дереве, в
виде округлого выроста на стволе или ветке, в сторону
направления движения. А на коре железных сосен тяжело
оставить метку, даже ножом. Поэтому кора этих деревьев
часто превращалась в самодельные указатели — в вышедшую
наружу смолу вставляли веточки, которые указывали
направление движения. Или, например, усыпанная листьями,
ветка плакучей ивы – ее часть связывали причудливым узлом.
Такие знаки могут дать подробную информацию для тех, кто
умеет их читать — направление следования, номер отряда и
примерное время следования…
В лесу и на земле можно было найти специально
оставленные следы. Например, шишки, аккуратно
размещенные на плоском камне. Поворот тильдячей травы.
Или коряга, переложенная в другое место. Независимо от
метода, теория была одинаковой. Улан из Вольной Пустоши
может читать оставленные знаки, и совершенно буквально
заставить лес заговорить с его собратьями уланами. Это
ценный навык, даже более ценный, чем копейное мастерство.
Руфус отвернулся – он внезапно вспомнил, что Пятый
Осколок только что потерял трех, самых умелых, лесных
болтунов в этом страшном месте.
 — Тэм, — Руфус окликнул своего друга, — Давай
убираться отсюда.
Они ехали без остановок в течение трех часов. Это был
тяжелый путь. Дул встречный ветер, и с каждой минутой он
становился все сильнее. День плавно переходил в ранний
вечер, и на темнеющем небе начали появляться облака. Гряда
черных и фиолетовых, свинцовых, наполненных дождем
облаков, прокатилась по небу волнами. Огромные капли
дождя начали ровно барабанить по кронам деревьев вокруг
них. Руфус поднял зеленый воротник и прикрыл уши. Он
наклонился чуть ниже и прочно уселся в седле. Лиринкс
возбужденно гавкнула и помчалась галопом по верхушкам
деревьев.
На свете нет ничего, что зубоскалы любили бы больше,
чем дождь. В дикой природе, целые стада зубоскалов,
услышав вой ветра и почуяв дождь, становятся безумными,
сходят со своих насестов и бегут галопом через захваченный
штормом лес. Эти звери были созданы специально для такой
погоды. Густой маслянистый мех не намокал, нависшие веки
защищали глаза от воды, в то время как губчатые подушечки
на лапах и когти позволяли им не скользить по мокрой коре
деревьев.
Руфус крепко схватился за седло, как только мог, его копье
было надежно закреплено за спиной, словно мачта
воздушного корабля. Дождь ослеплял, густые черные тучи
застилали небо, ночь наступала быстро. Тэм подгонял своего
зубоскала. И Руфус слышал, как Никсус пыхтя и сопя, мчится
за ним. Вдруг, перед ними вспышка молнии пронзила небо, и
ночь превратилась в ослепительный день.
— Прокляни тебя небо! — выругался Руфус, обуздал
Лиринкс, и поспешно повернулся в седле, чтобы отстегнуть
копье из железного дерева.
Ветер, дождь, уланы справлялись даже с градом и мокрым
снегом. Но молнии ...
Молнии — совсем другое дело. Молнии быстры,
неожиданны и смертоносны — особенно там наверху, когда
скачешь древесным перехлестом по лесному пологу с копьем,
торчащим позади тебя, как громоотвод.
— Руфус! — прозвенел голос Тэма, за секунду перед
раскатистым ударом грома над головой. — Спускаемся в лес!
Руфус наклонился вперед, его лицо оказалось в дюймах от
сопящих ноздрей Лиринкс, и с усилием потянул за узду. В
ответ зубоскалиха начала спускаться в самый низ темного
леса. Руфус чувствовал, бьющиеся о её спину ветки дерева,
как будто чьи-то пальцы пытаются схватить её. Как вдруг что-
то пошло не так – они начали падать. Лиринкс приземлилась
на ветку и крепко сжалась, охваченная страхом молний,
сверкающих на небе высоко над ними. Спустя несколько
мгновений, Никсус приземлился на ветке слева.
Тэм вздрогнул, и тут же спешился и вытащил с вьючного
седла одеяло из промасленной тильдячей кожи. Руфус
наблюдал за ним. Как будто читая мысли Руфуса, Тэм пожал
плечами, натянул одеяло на свои плечи и устроился на ветке
между ногами его зубоскала. Брызги от больших капель
дождя вокруг них, раскаты грома прямо над головой —
казалось, что дрожит весь лес.
— Молния, — подытожил Тэм,
— предлагаю немного поспать, все
равно придётся пережидать грозу.
Руфус кивнул и, не отстегивая
меч, не ослабляя шлем, чтобы
можно было уйти в любой момент,
вытащил свое промасленное
одеяло из тюка. Он устроился
между ног Лиринкс. Большое
круглое тело его зубоскалихи
защищало его от дождя, который
капал сквозь кроны деревьев. Он
какое-то время слушал шум
тяжелых капель дождя по спине
Лиринкс, и её мягкое урчащее
дыхание, прежде чем упасть в
тяжелый сон без сновидений.

Руфус открыл глаза. Он сел,

выпрямился и осмотрелся вокруг.
И ничего не увидел — как будто
уставился на белое шерстяное
одеяло. Лес, деревья, даже ветки, в
которых он сидел, были
погружены в густой,
непроглядный туман.
— Древесное облако, —
пробормотал Руфус, в отчаянии хлопнув кулаком по ветке. От
этого проснулась Лиринкс — низкое рычание вырвалось из её
горла.
— Руфус, ты не спишь? — голос Тэма прозвучал сквозь
клубящуюся белизну.
Руфус поднялся на ноги и потянулся с подавленным
стоном. Но непроглядный туман был не единственной
проблемой, становилось очень холодно. Он чувствовал, что
продрог до костей, и все, что он мог – это сделать так чтобы
его зубы перестали стучать.
— Да, я не сплю, — ответил кадет жалобно, — ну, и что
мы собираемся делать?
Они оба понимали с какими проблемами они
сталкиваются. Гроза намочила теплую лесную почву ледяным
дождем, что вызывало образование больших полос гряд
морозного тумана, который поднимался вверх и обволакивал
деревья. Это так называемое древесное облако с порывами
сильного ветра может взлететь в небо через пару часов.
Кроме того, в неподвижном сыром воздухе древесное облако
может окутать лес на несколько дней ослепительно белым
покрывалом. Это заставило даже опытных уланов спуститься
вниз, где они могли бы медленно продвигаться вперед сквозь
туман со скоростью слизняков.
— Ты слышал сержанта, — Тэм вдруг замаячил сквозь
белизну, указывая на тюк Руфуса. Он присел рядом со своим
другом, морщась от боли, темные круги под глазами
становились темнее, делая его кожу более бледной. — Мы
должны вернуться к Древу-со-Шрамом и поднять другие
подразделения – всех – и как можно быстрее.
— У тебя все нормально, Тэм? У тебя болит нога? Дай мне
взглянуть… — Руфус попытался дотянуться до его ноги,
положив руку на плечо Тэма. Но тот не обратил на него
никакого внимания.
— У нас нет времени для этого. Мы должны идти,
попытаемся пробраться по верхушкам деревьев….
— В этом облаке? — Руфус был в шоке. — Но Тэм, разве
ты не заметил? Там нет ветра. Если мы будем скакать по
верхушкам деревьев в этом облаке, мы не сможем управлять
зубоскалами. Они будут скакать вслепую к любой ветке в
пределах досягаемости, — он покачал головой, — мы можем
отойти на мили от курса в
конечном итоге...
— Ты думаешь, я не знаю об этом? — недовольно
высказался Тэм. Руфус мог заверить, что Тэм испытывал
боль. — Но у нас нет выбора. Ты сам сказал, Руфус, что
порывов ветра нет. Это древесное облако может задержаться
здесь в течение нескольких дней. Надо попробовать
пробраться через него. Руфус кивнул. — Ты, конечно, прав —
сказал он, пытаясь казаться веселым, — нам придется
рискнуть. Сержант зависит от нас.
— Давай выдвигаться. И нам лучше использовать тросы,
чтобы не потерять друг друга.
Тэм улыбнулся, протягивая Руфусу один конец длиной
лубяной веревки, прежде чем исчезнуть обратно в туман.
Раздался шорох листьев, сопровождаемый лаем Никсуса.
Руфус забрался на спину Лиринкс и привязал веревку к седлу.
— Готов? — прокричал Тэм сквозь белое покрывало. —
Готов, — отозвался Руфус. Он услышал, как зубоскал Тэма
оттолкнулся от верхней ветки, и подогнал Лиринкс, дернув
поводья. Зубоскал размяла свои мощные ноги, ее ноздри
расширились, оба глаза обратились вверх, пытаясь увидеть
верхушки деревьев через облака. С ворчанием от усилия, они
отправились в путь. Руфус сгорбился и прикрыл голову —
они с треском пробирались сквозь ветки.
Внезапно они оказались наверху, но продолжили скакать.
Трос, привязанный к седлу, с каждым прыжком то ослабевал,
то натягивался. Впереди ничего не было видно, кроме белого
покрывала тумана. Рядом с Руфусом скакала серая фигура
Тэма и Никсуса – они были достаточно близко, чтобы он мог
коснуться, но оставались нечеткими и размытыми. Лиринкс
не отставала, прыгая по верхушкам деревьев. Зубоскалиха под
ним сворачивала в одну сторону, в другую, действуя на
ощупь, прокладывая путь вперед с ветки на ветку с
невероятной скоростью.
Без солнца не был виден горизонт — невозможно было
определить, в каком направлении они двигались, но как бы то
ни было, они ехали быстро. Полагаясь на удачу, они хотели
обогнать древесное облако и взять верный курс. В противном
случае, они рисковали скакать по кругу весь день, никуда не
добравшись. Руфус закусил губу и проверил свое снаряжение
— Хорошая девочка, — прошептал он, поглаживая бок
Лиринкс, — ты вытащишь нас отсюда, так ведь, девочка?
Два, три или четыре часа прошло? Руфус не мог сказать.
Они все еще двигались по вершинам деревьев вслепую в
бесконечном облаке. Руфус пытался поддержать дух, окликая
Тэма, напоминая ему, как тогда в учебном центре Древа-со-
шрамом они оба мечтали однажды скакать по верхушкам
деревьев на своих собственных зубоскалах...
Но Тэм явно изнемогал от боли. Его ответы были
короткими и немногословными. Руфус понял, что другу
нужно было сконцентрировать все свои усилия, чтобы
остаться в седле, балансируя, также как Никсус, повторяя его
движения. Наконец, дневной свет начал угасать, морозный
удручающий день подходил к концу. Руфус понимал, что они
должны были объявить привал. Он собирался окрикнуть
Тэма, но тут он что-то заметил. Впереди, слева от них,
виднелось странное золотистое свечение, слабое, еле
заметное в белой пустоте.
— Ты видишь это? — заорал Руфус.
— Да, — с усилием простонал Тэм, — нам лучше пойти
туда. По крайней мере, так мы будем знать, что мы не ходим
по кругу.
Они скакали еще час, до тех пор, пока свечение без всяких
сомнений показалось в небе впереди них и ледяное белое
облако действительно казалось немного поредевшим.
— Вот оно, — хрипло сказал Тэм. Теперь Руфус мог
видеть его достаточно ясно, скрючившегося в седле… — Не
могу идти дальше. Нужно... отдохнуть.
Руфус и Лиринкс проводили Тэма и Никсуса в серединные
ветви, на радость зубоскалов, они приземлились в
раскидистых ветвях темного вяза. Руфус спешился и помог
своему другу выбраться из седла. Руфус был потрясен, каким
измученным выглядел Тэм – его лицо было пепельно-серым.
Тэм повалился на оловянную ветку, прислонившись спиной к
мягкому, пушистому боку Никсуса.
— Я собираюсь взглянуть на твою ногу, — сказал твердо
Руфус, сняв сумку с седла и встал на колени рядом с другом.
На этот раз, Тэм не протестовал, лишь простонал, когда
товарищ ослабил его сапог. Рана не была инфицирована – это
была хорошая новость (Руфус был рад это видеть). От
длительной езды верхом сапог ободрал кожу с внутренней
стороны ноги. Он, должно
быть, в агонии. Руфус
покачал головой, нанес
толстым слоем мазь из
здоровиковой ягоды и
аккуратно забинтовал ногу.
— Что бы сейчас не
случилось, — высказался он,
— тебе нужно отдохнуть. Мы
снова отправимся в путь на
рассвете…
Но Тэм ничего не ответил.
Раздалось лишь легкое
похрапывание из-под
Никсуса, который охранял
сон Тэма.
Руфус встал и повернулся
к Лиринкс, ослабил ремень седла на одно деление и подал ей
горсть сухих личинок тысяченожек из своей сумки. Глядя
вверх, он мог увидеть вечернее небо сквозь ветви деревьев.
— Молодец, девочка, — он потрепал зубоскала. Мы
обогнали древесное облако. Но где мы находимся, ты знаешь,
так же как и я.
Хотя было уже темно, лес вокруг них был залит золотым
сиянием, источник которого, казалось Руфусу, был чуть
дальше на восток. Ему было любопытно, он оставил
зубоскалов нежно мурлыкать над спящим Тэмом, и спустился
по темному вязу вниз на землю. Нагнувшись у основания
дерева, он выхватил нож и оставил засечку прежде чем
отправляться в путь, стараясь держать курс.
Засечка на зеленой березе, затем на медном дереве,
дальше и дальше, Руфус и не заметил, как оказался на краю
новой поляны. Впереди него пни недавно срубленных
деревьев тянулись к уединенной печи, одинокий дымоход
которой указывал в небо, он был кривым и скрученным, как
страдающий от артрита палец. Вокруг печи были разбросаны
огромные куски ржавеющего металла, остатки кузнечных
мехов, гигантские шестеренки, педали, обрезки
металлических трубок и незакрепленные поршни. Руфус
видел такие же куски металла только на дьявольской
Литейной опушке. Призрачная армия во всю работала вокруг
печи — кривой дымоход извергал тонкую линию дыма в
пылающее небо.
Обманщики смерти — их были сотни — кормили
массивные печи, передавая бревно за бревном, один другому.
Они были закованны в легкую цепь, которая растянулась от
огромной кучи лесоматериалов, сваленных в углу поляны до
ревущего рта печки в центре поляны. Другие управляли двумя
гигантскими котлами: опускали огромные куски ржавеющего
металла в один, и заполняли белым горячим металлом формы
из другого. Большая часть еле передвигающихся наполовину
живых существ тщательно выбивали охлажденный металл из
формы, прежде чем повесить эти маленькие шарики на
длинный каркас, что тянулся от печи до хижины, построенной
из необработанной древесины, на дальней стороне поляны.
Тысячи металлических шаров, мерцающих в зареве,
выстроились в ряд...
Руфус вздрогнул. Так же как и ржавый металл, который он
видел раньше, он уже видел и эти шары, на Опушке
Литейщиков. Они были нанизаны на ремень черно-пернатой
шрайки. Одной из этих сфер или, скорее, тем, что находилось
внутри, были убиты три Сиропщика. Он стоял, пригнувшись
за железным деревом, уставившись на тысячи сфер на этой
странной новой поляне.
Это должно быть как старая Опушка Литейщиков, так все
началось, — подумал он, с одной печи, потребляющей лес
вокруг нее, как рак. Один дымоход превращается в два, потом
десять, потом двадцать; из всех валит дурнопахнущий дым,
производится оружие войны. И теперь это началось снова.
Этот новый завод, питаясь металлоломом первых фабрик,
перетащили сюда через лес ...
Тут, на дальней стороне частокола, стали двигаться
деревья. Через мгновение из деревьев возникло огромное
существо, его уродливая голова изгибалась в гигантские
бивни по обе стороны от небольших стебельчатых глаз. Он
был огромный, с огромными ногами, которые поддерживали
мелкую грудную клетку и малорослые руки. Грозные шрамы
и рубцы покрывали его толстую шею и костлявую спину.
Спустя мгновение за ним последовал другой, такой же
большой, как первый, но с узкой головой, окаймленный двумя
гребнями, с запавшими глазами – один выше другого, и ртом,
наполненным клыками, который был открыт от изнеможения.
Руфус смотрел в изумлении. После пришел третий — его
голова потерялась меж массивных плеч, а из панциревидного
лба рос клык.
 Все трое были скованны вместе
жесткой кожаной упряжью,
которая была перекинута через
плечи и закреплена вокруг груди
огромных размеров. Натянутые
тросы уходили обратно в лес.
Создания рванули вперед, их
спины были согнуты, а лица
напряжены. Из леса показались
веревки, которые были
прикреплены к огромной, плоской,
и явно очень тяжелой деревянной
телеге.
— Безымянные, — с трудом
выдохнул Руфус.
Когда они подошли ближе, он
увидел, что существа были не
одни. От широких плеч одного, на
сутулую спину другого, и обратно
на череп третьего прыгал красный
карлик. Он сжимал пару
устрашающих клещевидных
шипов в одной руке, которыми он
владел с умышленной
жестокостью. Он ущипнул первое
существо за ухо и ударил по
высунувшемуся языку второго,
который зажмурил глаза от боли и
удвоил свои усилия. Третий расправил плечи, его голова с
бивнями ревела от нагрузки. Он заслужил от красного
карлика злобный удар в спину.
Медленно, тяжелая деревянная тележка вышла из тени
деревьев. Блестящее свечение озарило пространство вокруг.
Руфус заслонил глаза от света. К телеге был надежно
привязан огромный, зазубренный осколок отвердевшей
(застывшей) молнии. Руфус с трудом мог поверить своим
глазам. В деревянной телеге лежало самое драгоценное
вещество во всех землях Края.
— Священный грозофракс, — выдохнул мальчик.
Руфус уже сбился со счета, сколько раз он корпел над
свитками из древесной коры в библиотеке на Озерном
Острове, читая легендарные приключения рыцарей-
академиков Старого Санктафракса. Как они тренировались в
течение многих лет. Как они научились ходить под парусами
и преследовать бурю ... и как они отправлялись в небесных
кораблях до Сумеречного Леса, преследуя те шторма, что
извергали молнии в золотой глубине. Но как только мы вошли
в вечный сумрак, эта молния застыла в светящийся
зазубренный осколок.
Молния, стремясь вниз, поражала почву, только самый ее
кончик смог проникнуть в землю. Но этого было достаточно.
Несмотря на нормальный вес в сумерках, в полной темноте
земли, кончик стал тяжелее, чем тысяча медных сосен. Он
начал тонуть, все глубже, под землей. Сначала медленно, но
все быстрее ускоряясь, чем больше молний входило во тьму,
огромный зазубренный осколок мог бы закопаться в землю.
Наконец, с громким треском, все молнии из чистого
грозофракса через несколько минут исчезали под сумеречным
лесом, оставив только тонкий порошок серой пыли на лесной
почве.
Это случалось тысячу раз на протяжении веков. Десять
тысяч…Кто мог сказать? Сумеречный Лес проглотил каждый
застывший грозофракс в свою темную землю. Только
странствующие рыцари-академики надеялись на
восстановление любого драгоценного вещества. Они
находились в том месте и в то время, куда и когда ударяла
молния, а потом отламывали столько осколков от зазубренных
затвердевших молний, сколько могли, прежде чем он
исчезнет. Неудивительно, что он был настолько редким и
ценным веществом.
Но Руфус знал, что все это происходило во время Первой
Эры Воздухоплавания. Древних рыцарей и их небесных
кораблей больше не было. Никто не преследовал бури над
Сумеречным Лесом в течение почти ста лет, ведь так?
Тяжелая телега, которую тащили бедные измученные
твари, достигла цели и со скрипом остановилась перед грубой
бревенчатой хижиной на дальнем краю поляны. Красный
карлик спустился с плеч одного из безымянных и постучал в
толстую дверь из медного дерева. В ответ, дверь
распахнулась, и свет, казалось от десяток лампы, вырвался
наружу из хижины.
Оттуда вышла высокая, худая фигура, слегка сутулая и
одетая с ног до головы: в защитный колпак, фартук, рукавицы
и сапоги. За ним последовала шрайка с черными перьями и,
по крайней мере, двенадцать здоровенных молотоголовых
гоблинов. С длинными ожерельями, замысловатыми
татуировками и сверкающим набором зазубренных топоров,
мечей и копий. Руфус мог бы сказать, в одно мгновение, что
это были дикие гоблины из Дремучих Лесов, живущие
вдалеке
от цивилизованных поселений Гоблинова Гнезда. Фигура
в тяжелом фартуке стянула высокий конусообразный
кузнечный капюшон, который она носила, и покосилась вниз,
на осколок грозофракса, лицо фигуры осветило зарево.
Руфус выдохнул.
— Потяжелела за минуту, — ухнул с недовольством
красный карлик. Шрайка с черным опереньем протянула руку
и выхватила группу обманщиков смерти, которые были
помехой в бесконечной цепочке кормящих печь.
— Бросьте это! — завизжала она, замахнувшись булавой.
Стуча бревнами, они прижались к земле. — И возьмите
молнию…Осторожнее! — закричала она снова. Шесть
обманщиков смерти — два скелета кучкогномов и четыре
сутулые фигуры в рваных шинелях воздушных пиратов, —
сняли кристалл грозофракса с тележки и споткнулись под его
тяжестью. — Быстрее, пока не стемнело, а то мы никогда не
снимем его с телеги!
Шрайка размахивала своей булавой над их головами. Они
тащили молнию в потоке света в открытую дверь хижины.
Выпрямившись, они аккуратно внесли ее внутрь.
Руфус заставил себя посмотреть на лицо фигуры в
переднике. Оно было ужасно
изуродовано – возможно, в пожаре
или взрыве — черты лица
растворились, оставив лишь
мясистую массу расплавленной
кожи и шрамы. Только
пронзительно голубые глаза,
окруженные не обгоревшей кожей,
казалось, избежали этой участи,
как будто защитные очки со
специальными линзами спасли их.
— Давайте заключим сделку? –
проскрипела фигура сквозь
кривой глубокий разрез, который
служил ему ртом. — Вы должны
принести мне содержание
зернохранилищ первых трех
деревень, плюс любое найденное
золото по дороге.
— Так много! Только ради вот
этого? — рявкнул самый крупный
из молотоголовых гоблинов,
исследовав горсть металлических
шаров в своем мощном кулаке. —
Сестра Черноклюв сказала, что
ваше оружие мощное, но все же…
Фигура повернула свое
ужасное лицо со шрамами к
шрайке. — Я заплатил за свое открытие своим лицом, —
проскрипел он. Несколько безделушек и провизия — это
сравнительно небольшая цена. Покажем нашему другу,
Потрош, прямо здесь и сейчас...
— С удовольствием, Оружейник, — ответила шрайка,
низко кланяясь.
Она щелкнула своей булавой и направила шесть
обманщиков смерти к выходу. Они вывалились из хижины на
поляну и неуклюже пошли вперед, спотыкаясь о пеньки.
— Еще! — она завизжала, — дальше! Правильно,
продолжайте...
Шрайка взяла металлическую сферу с ремня на плече и,
закрыв один глаз, прицелилась. Руфус знал, что будет дальше,
но не мог оторвать глаз. Шрайка замахнулась своей когтистой
рукой, очертив вокруг своей головы дугу, и отпустила сферу.
Она пронеслась по воздуху и приземлилась среди
отступающих обманщиков смерти. Спустя мгновение
появилась вспышка, громкий треск, и все шесть фигур
сгорели в белом пламени. В следующий момент истощенные,
полуживые существа превратились в пепел.
— Мы заключили сделку, — согласился молотоголовый, и
кивнул своим товарищам. Каждый из них взял по четыре
сферы и привязал их на пояс. — Мы еще вернемся, —
проворчал он, — когда пограбим Гоблиново Гнездо.
Оружейник позволил себе то, что, на его измученном
лице, походило на улыбку.
— Возвращайтесь с зерном и золотом, а я подготовлю для
вас немного больше фракс-фаеров.
Гоблины отправились в путь через поляну, кто
вприпрыжку, кто бегом, останавливаясь только для того,
чтобы посмотреть вниз на останки обманщиков смерти,
прежде чем исчезнуть в лесу. Руфус повернулся, чтобы уйти.
Его сердце стучало в груди, во рту пересохло. После дня пути
через леденящее древесное облако, все, что он хотел сделать
— это свернуться калачиком под Лиринкс под защитой ветвей
темного вяза и забыть о том ужасе, свидетелем которого он
только что стал.
Но он знал, что не сможет. Теперь, более чем когда-либо,
он понимал, что должен вернуться в Вольную Пустошь и
поднять тревогу.
— Руфус? Руфус, это ты? -Руфус оступился и чуть не
вскрикнул, но сумел подавить крик удивления. Это был голос
вэйфа Седифайса у него в голове.
Седифайс? Где же вы? Руфус пытался мысленно связаться
с вэйфом, пока шел обратно к
темному вязу.
— Мы в ужасном положении, Руфус. — голос Седифайса
вновь раздался в его голове. — Мы столкнулись с армией
молотоголовых, их было пятьдесят. Они забрали его , но он
унес с собой десятерых из них. Мы погибаем, сражаясь...
"А что остальные?" — Руфус нащупал засечку на зеленой
березе и замолчал.
— Холт и Плавенькожур были ранены, Декс убит, и мы
потеряли младшего капрала Фледдера, в тот момент, когда
пытались спасти их. Сержант Бревноног ранен стрелой в
руку, я тоже получил несколько ранений — но мы выжили.
Половина молотоголовых мертва, и от другой половины мы
отбились. Сейчас мы отсиживаемся в железных соснах на
краю этой адской пустоши. Я читал мысли оружейника в
течение всего дня. И это были нехорошие мысли, Руфус. И
теперь он вооружил молотоголовых. Они просто прошли
мимо, дальше...
"Держитесь! "Руфус вернулся к темному вязу и начал
подниматься. "Тэм и я приедем и поможем вам. Мы
заблудились в древесном облаке. Но нам повезло, что мы
выбрались, Седифайс, или вы будете…
— Нет, — голос Седифайса был спокойным, но твердым,
— вы должны оставить нас, добраться вместе в Вольную
Пустошь и вернуться, как можно быстрее с подкреплением.
Мы не можем позволить себе проиграть. Находиться в лесу не
безопасно, Руфус. Они патрулируют...
"Патрулируют? "
Руфус достиг ветки и потряс Тэма, чтобы он проснулся.
— Это Седифайс? — спросил Тэм с затуманенным
взглядом, — или мне это снится?
Руфус собирался ответить, но остановился, открыв рот в
ужасе, он пристально смотрел мимо Тэма, чуть дальше, на
верхушки деревьев.
Глава Пятая — Преследование
Там сидели, сгорбившись в своих седлах, выглядывая из
черных щелей своих ржавых шлемов с опущенными
забралами, с инкрустированными изогнутыми трубками и
лимбами пятнистыми грудными пластинами семь древних
рыцарей-академиков на спинах зубоскалов. Как только Руфус
схватил дрожащим кулаком воротник Тэма с шахматным
узором и поставил его на ноги, рыцари растянулись по
деревьям полукругом. Медленно, с трудом осмеливаясь
вздохнуть, Руфус осторожно уселся в седло своего зубоскала.
Тэм, с пепельным лицом, сделал тоже самое.
Ноздри Лиринкс были широко открыты и дрожали, и она с
беспокойством храпела. Обе, и она и Никсус позади нее
чувствовали странный затхлый запах гниения, исходивший из
полумертвых фигур в деревьях, окружавших их.
— Чего они ждут? — прошептал Тэм, его темные круглые
глаза были широко открыты от страха.
Как будто в ответ, рыцарь в центре разогнулся в седле и
протянул скелетную руку, его костлявый палец указывал
прямо на них. Зубоскал, на котором он сидел, был кожа да
кости, с дикими, вращавшимися глазами, вставленными
глубоко в его костяные глазницы. В то же время, на животном
сохранилась характерная уздечка с именной пластиной, какие
были в моде сотни лет назад в геральдике Рыцарской
Академии.
На ней было написано Кведерикс — античным шрифтом.
 Наездник Кведерикса был в таком же жалком состоянии.
Он был одет в доспехи дизайна невиданного в Землях Края
три сотни лет — украшенные гербами наплечники, широкий
шлем в виде раковины моллюска и пышно тисненая
нагрудная пластина, покрытая крошечной филигранью трубок
и рычагов. Все было покрыто ржавчиной и разъедено. Все
также было покрыто светлокоричневой пылью. У Рыцаря не
было куска руки ниже локтя и зубчатые остатаки
раздробленной ветки торчали из одного плеча. Какими бы ни
были его раны, они явно были не достаточно смертельны, так
же как и у других его товарищей — обманщиков смерти.
Рыцарь вышел из под дарящего бессмертие света
Сумеречного Леса и продолжил жить.
Если конечно, горько подумал Руфус, можно вообще
назвать жуткое состояние когда-то величественного рыцаря-
академика жизнью.
Одна вещь, которую ужасный Сумеречный Лес забирал
навсегда, которую нельзя было восполнить, было сознание
рыцаря. У его попутчиков в этом плане дела обстояли не
лучше. Потрепанные, иссохшие и израненные, они все
полулежали животом на своих когда-то великолепных
зубоскалах, с трудом поднимая свои покрытые забралами
лица на молодых уланов, как стая голодных грифозубов.
— Смотрите, великие рыцари Санктафракса! Воры!
Налетчики! Грабители! — вибрирующий голос древнего
рыцаря поднялся до высокотонального крика, когда он стал
обвинительно трясти своим костлявым пальцем на Тэма и
Руфуса. — Они хотят украсть священный грозофракс, что мы
так долго пытались найти! Геральдиус, бей тревогу! Надо
предупредить Высочайшего Академика!
Рыцарь с крайней левой стороны полукруга , чей рваный
зубоскал устроил насест в дрожащих ветвях плакучей ивы,
поднял изогнутую античного вида трубу из ежеобраза и
поднял забрало. Лицо скелета, наполовину изъеденное,
смотрело на Руфуса, пока рыцарь прикладывал трубу к
иссохшим губам.
Грустная и скорбная нота, глубокая и звонкая, поднялась в
ночном воздухе. Издалека в ответ послышался острый крик
черноперой шрайки.
— Смерть ворам фракса! — прокричал древний рыцарь,
после чего послышалось шипение и трение мечей,
доставаемых из ножен.
— Смерть! Смерть! Смерть — кричали шесть его
компаньонов, вкапывая свои пятки в бока своих истощенных
зубоскалов.
— Полог леса! — закричал Тэм Руфусу, и они вдвоем
резко дернули вожжи.
Лиринкс и Никсус не надо было повторять дважды. Они
спрыгнули как шишки железной пихты с великой
раскинувшейся ветви и при столкновении с землей уже
скакали. Над ними зубоскалы древних рыцарей приземлились
на ветвь со звоном ржавых доспехов и облаком коричневой
пыли. Один из них — плешивый зубоскал с кожей как
обесцвеченные свитки, со свисающим из пустой глазницы
глазом на блестящей нити — не расчитал прыжок и разбился
об землю.
Как только он коснулся земли, его грудная клетка
разбилась вдребезги, как попавший в кораблекрушение
воздушный корабль. Его наездник, рыцарь в трубчатых
доспехах и тяжелых лимбах, любимых академией в годы
правления Линиуса Паллитакса, был подрброшен в воздух. С
призрачным криком, рыцарь резко толкнул рычаг на
нагрудной пластине и активировал паракрылья.
Руфус оглянулся и увидел, как рыцарь, с широко
открытыми черными крыльями, планировал по воздуху вниз.
Как голодный гнилосос, он приземлился на плечи Тэма и
быстро вцепился. С громким испуганным визгом Никсус
прыгнула высоко в воздух над головой Руфуса. Как только
они пронеслись, Руфус, несмотря на размытие от движения,
заметил латную руку зловещего рыцаря, сжатую вокруг горла
Тэма. Понукая Лиринкс, Руфус провилял сквозь деревья за
ними и стал целиться своим копьем из железного дерева в
сторону испуганного зубоскала впереди.
— Давай, милая. Вот так, — ободряюще бормотал Руфус,
пока Лиринкс синхронизировала свои скачущие прыжки с
Никсусом. — Чуть-чуть быстрее...
 В следующий момент, с
хрюканьем от усердия, Руфус
сделал выпад и почуствовал, как
его копье встряхнуло от удара.
Когда копье пронзило грудь и
смело рыцаря со спины Тэма,
рыцарь издал странный
булькающий крик. Руфус
вытащил копье, а рыцарь с дико
хлопавшими паракрыльями
грохнулся на землю и распался на
облако из осколков костей и
ржавого металла. Тэм сидел
согнувшись в седле, с глубоким
красным пятном,
распространявшимся по его
плечу, говорившим Руфусу, что
его копье не только пронзило
рыцаря, но и задело его друга.
— Средняя ветвь! —
прокричал Руфус Тэму, пронесясь
мимо, дергая поводья Лиринкс.
Зубоскал прыгнул на
следующее дерево на их пути. И
за ним, к его облегчению, Руфус
услышал Никсуса,
приземлившегося через секунды.
Он резко остановил Лиринкс
и,отсоединив крепеж своего седла, бросил на ветвь над своей
головой. Никсус — с Тэмом согнутым на седле —
проскользнул по ветви и тыкнул носом Лиринкс, а Руфус
достал трос, привязанный к крепежу и потянул. Ветвь над
ними согнулась, полностью покрыв плотным покровом
листьев.
Руфус прикрепил трос к седлу. Затем, нагнувшись,
аккуратно положил руку над их ноздрями, чтобы утихомирить
громкое дыхание запыхавкшихся зубоскалов, сначала одной,
затем другой. Ничего больше не оставалось, кроме как ждать
— и надеяться, что их не заметят. Он взглянул сквозь
лиственную зеленую темноту на своего друга. Тэм глядел на
него в ответ, сгорбленный от боли, но полностью
осознававший положение дел. В одном кулаке он сжимал
копье из железного дерева, другой сжимал плечо. Он сумел
выдавить тонкую улыбку и кивнул Руфусу.
В следующий же миг на земле под ними появились
рыцари. Они растянулись, их зубоскалы шли быстрой
походкой сквозь деревья, в поисках следов двух уланов.
Спотыкаясь на сухих остатках их компаньона, с все еще
пристегнутыми к пустому каркасу его доспехов
паракрыльями они остановились и обменялись пустыми
скрытыми за забралами взглядами.
Они практически, думал Руфус, глядя вниз сквозь полог
листьев, завидовали смерти древнего рыцаря. Во всяком
случае, он наконец освободился от свещенного задания по
добыче грозофракса, которому и он, и они посвятили свои
жизни сотни лет назад.
 Руфус содрогнулся. Осознавали ли эти бедные ,
разрушенные сумерками сознания, что парящий город,
которому они служили, был потерян, что их миссия была
окончена, и что они уже даже не в ужасных Сумеречных
Лесах? Он покачал головой. О том, что происходило в их
одурманенном сознании Руфус мог только догадываться.
Крик черноперой шрайки отвлек Руфуса от раздумий.
Внизу в лесу, шесть призрачных рыцарей повернулись, когда
шрайка оказалась среди них. Она подняла блестящий ноготь.
— Вы били тревогу, Сентиус Талладикс? — сказала
шрайка, обращаясь к самому древнему из рыцарей.
— Высочайший Академик Санктафракса, — почтительно
ответил старый рыцарь, низко преклоняя голову. Смею вас
заверить, сокровищница в безопасности. Мои рыцари и я
отпугнули воров. Пока мы говорим, они тонут в Топи,
пытаясь сбежать.
В своем воображении, великий рыцарь Сентиус Талладикс
был в своем любимом городе, среди его чудесных парящих
башен, и рапортовал Высочайшему Академику — который в
свою очередь умер много веков назад. Другие рыцари
разделяли его иллюзии, все в свою очередь преклонили
головы шрайке, хотя видели каждый своего, давно почившего
Высочайшего Академика.
— Тонут в Топи, не иначе! Ты ржавая куча костей! —
закричала шрайка, поднимая свой клюв в воздух и
принюхиваясь. — Если так, то почему я чувствую дыхание
живых зубоскалов сильнее, чем вонь вашего разложения?
 Руфус тяжело взглотнул, когда пронизывающие желтые
глаза шрайки повернулись на ветви деревьев сверху. Они
крутились, пока не остановились на покрове из листьев,
скрывавших Тэма и Руфуса. Медленно, пока Руфус в страхе
глядел, острый коготь шрайки отсоединил металлический
шар от кожаного ремня на ее плече.
— Древесный перехлест! — проорал Руфус, отсоединяя
крепежный крюк и рывком потянул поводья Лиринкс.
Два зубоскала прорвались сквозь полог листьев, что
скрывал их и взмыли высоко в лесную чащу над ними.
Держась крепко, Руфус почувствовал сильный жар
ухораздирающего взрыва, дерево, на котором они сидели,
мгновенно объяло пламенем. Далеко под ним, шрайка
взвизгнула от негодования и ударила вторым шаром.
Лиринкс и Никсус спешили по верхушкам деревьев,
оставляя языки пламени, крики, а также ужасную вонь
разложения далеко позади. Руфус сел прямо в седле, с копьем
в руке, вглядываясь в каждую деталь окружающей линии
деревьев, пока Тэм сидел согнувшись вперед, решительно
держась, пока они направляли своих зубоскалов прочь по
широкому простору Дремучих Лесов.
— Тэм, ты как? — спросил Руфус.
Он стоял рядом с гамаком своего друга высоко на верхних
ветвях Древа-со-Шрамом.
Они ехали всю ночь и почти весь следующий день, пока
— как раз когда Руфус начал бояться, что Тэм не сможет
больше ехать — пока они не добрались до безопасной
Вольной Пустоши. Тогда, час спустя, с низким солнцем на
горизонте, они находились на ветви, принадлежащей Пятому
Осколку Четвертой Верхней Ветви Отряда Группы Древо-со-
шрамом. Раны Тэма промыли и перевязали, и Руфус
собирался уйти.
В ветвях вокруг них, а также на других пяти деревьях,
составлявших Третий Насест, было неистовство активности.
Уланы проверяли свое снаряжение, подготавливали оружие и
седлали своих зубоскалов. Весь Третий Насест получил
приказ собраться и подготовиться к бою.
— Со мной все будет хорошо, — улыбнулся Тэм. — Хотя
не тебя благодарить за твою неуклюжую работу с копьем!
Руфус ответил улыбкой.
— Прости за это. Я попробую более нежное
прикосновение в следующий раз! — Он мягко похлопал друга
по плечу. — Я должен идти, Тэм. Маршал группы приказал
мне отчитаться обо всем увиденном самому командиру
насеста...
Тэм протянул ладонь и схватил руку Руфуса.
— Подожди, — произнес он с вдруг серьезным лицом. —
Ты помнишь, как я рассказывал тебе о своем кровотечении?
— Темные круглые глаза Тэма впились в Руфуса. — Я сказал
тебе об этом только потому, что я не хотел, чтобы ты подумал,
что быть окровавленным это только боевые кличи и слава.
Руфус кивнул.
— Да, Тэм, — подтвердил мальчик.
— Но сейчас ты должен идти выполнять свой долг. Будет
битва, Руфус, мы оба с тобой знаем это, — тихо сказал Тэм.
— Великая битва. Если мое кровотечение идет хоть в какое-то
сравнение, это будет ужасно, хотя иногда это единственный
способ защитить нашу Вольную Пустошь. Это необходимо.
Помни об этом, когда будешь в бою, Руфус Филантайн.
Руфус еще раз кивнул. Тэм сжал его руку сильнее.
— И пообещай мне кое-что, зеленая ты шея...
— Все, что угодно, старый служака, — сказал Руфус,
глядя на своего друга, лежащего с тяжело перевязанным
плечем и обмотанной бинтами ногой.
— Что в следующий раз, когда я тебя увижу, — сказал Тэм
с улыбкой, — у тебя будет нормальный воротник!
Командир Третьего Насеста Уланов Вольной Пустоши
стоял под огромными пихтами железного дерева, с
огромными стволами вздымавшимися высоко вверх за ним,
словно колонны великого зала. Пока ветви шести деревьев
гудели от приготовлений, он глядел на все еще темные воды
Великого Озера.
Из тени между могучими железными деревьями появился
Маршал Группы Древо-со-шрамом в сопровождении
молодого улана в зеленом воротнике кадета. Маршал
Древодерж, седой кучкогном, отдал честь командиру, который
все еще стоял к ним спиной, пристально глядя на озеро.
— Житель Вольной Пустоши! — сказал он, касаясь
красного значка с толстолапом на своем мундире, и жестом
указал кадету сделать шаг вперед.
— Улан-Кадет Руфус Филантайн для дачи отчета, —
отчеканил маршал.
Руфус приблизился к командиру и прочистил горло.
Говори просто и ясно, напомнил себе он инструкции с
занятий, представляй все относящиеся к делу факты без
приукрашиваний и домыслов...
— Пятый Осколок, Четвертый Верхней Ветви Отряд
Группы Древо-со-Шрамом отправился в глубокий патруль три
дня назад... — начал он.
Командир насеста продолжал пристально глядеть на
озеро.
— Слушаю, — тихо проговорил он.
 — Мы выполнили древесный
перехлест, затем перешли в галоп
по средним ветвям, пока не
добрались до Опушки
Литейщиков, в которую мы
проникли. Мы нашли
доказательства размещения
безымянных за руинами Дворца
Мастеров-Литейщиков и
использования их для перевозок
демонтированных частей орудий
и частей кузниц. Нас прервала
группа из пятидесяти обманщиков
смерти под руководством черной
шрайки и красного гнома. Шрайка
убила троих уланов и пять
зубоскалов Осколка с помощью
орудия, с котором мы ранее не
сталкивались — металлический
шар, который взрывается ярким
белым пламенем при ударе.
Командир, все еще стоявший
без движений, не проронил ни
слова.
— Сержант Бревноног и пять
уланов проследили за
обманщиками смерти и попали в
засаду банды молотоголовых.
Улан Белозимник и я были посланы назад, чтобы поднять
насест. Мы заблудились в древесном облаке и случайно
оказались в опушке литейщиков вблизи Сумеречного Леса.
Владелец оружейного завода в союзе со шрайкой и красным
гномом изготавливает эти орудия — сотни таких —
использую грозофракс, добываемый в Сумеречном Лесу
силами порабощенных безымянных. Опушка охраняется
армией обманщиков смерти, и владелец завода продает эти
орудия молотоголовым гоблинам и всем, кто готов за них
заплатить ...
— Тогда этого оружейника и его сообщников необходимо
остановить — сказал командир, развернувшись и взглянув на
Руфуса в первый раз за все время. Он улыбнулся. — Ты
неплохо поработал, Улан Филантайн, — похвалил он. — Твой
отец — мой старый друг. Возможно он упоминал обо мне?
Руфус кивнул. Командир Третьего Насеста служил среди
Уланов Вольной Пустоши при Войне за Вольную Пустошь, но
до этого он обучался вместе с его отцом в Озерной Академии.
Он был смелым и бесстрашным командиром, но в то же время
не афишировал себя и и заботился о подчиненных, проводил
много времени с эльфами-дубовичками на Колыбельном
Острове, когда был не на службе.
Руфус заметил маленький диск из лафа, который командир
носил на кожаном шнурке на шее. На нем был портрет
молодого рыцаря-академика в броне, напомнившей Руфусу о
призрачных рыцарях, с которыми он столкнулся в лесах с
новой опушкой литейщиков прошлой ночью.
— Да, командир, — ответил юноша, глядя в ответ на
Плута Кородера. — Мой отец часто рассказывал о вас. — Он
опустил голову, его лицо налилось краской. — Именно из-за
вас я присоединился к Уланам Вольной Пустоши.
Глава Шестая — Битва на
Фраксовой Равнине
Командир Плут Кородер сидел, выпрямившись, в седле
своего великолепного пегого зубоскала, Чинквикса, держа
руку в лате на красном значке с толстолапом на своем
мундире.
— За Вольную Пустошь! — нараспев проговорил он
чистым звонким голосом.
С шести пихт железного дерева, составлявших Третий
Насест, четыре тысячи пятьсот уланов прокричали в ответ.
— За Вольную Пустошь! За Вольную Пустошь! За
Вольную Пустошь!
Боевой клич Уланов Вольной Пустоши раздался над
Железной Рощей и Третий Насест выдвинулся. Былая Мощь,
Большой Желудь, Грубая Кора, Длинное Копье, Серебряная
Шишка и наконец Древо-со-шрамом; великие деревья
опустели, а их обитатели сформировали отряды, четкие пять
осколков, и прыжками отправились волной по далеким
южным пастбищам в сторону далекой линии деревьев. Всюду
вокруг в небе порхали стаи древесных голубей и полевых
рябчиков, возмущенно каркая, пока пасущиеся ежеобразы
стремительно прятались.Позади командира, молодой Улан-
Кадет Руфус Филантайн, держа в руках повода, ощущал
напряженное дыхание и нетерпеливое пыхтение своего
зубоскала, Лиринкс. Она с радостью присоединилась
скачками к галопу своих компаньонов в сторону леса. Руфус
нагнулся и провел пальцем вокруг ее разгоряченных ноздрей.
 — Спокойно, девочка, спокойно, — шептал он. — Уже
немного, скоро мы перейдем в древесный перехлест.
— Да, непременно перейдем, — подтвердил Командир
Кородер, повернувшись с улыбкой к Руфусу. — Ты поскачешь
со мной во главе насеста. И я надеюсь, ты вынес что-то из
занятий по отслеживанию, — добавил он. — Я рассчитываю,
что ты отведешь нас к той кузнице.
— Я вас не подведу, — решительно сказал Руфус, помня о
своих товарищах Пятого Осколка, ожидавших его
возвращения.
— Тогда следуй за мной, — позвал командир, ловко
стегнув своего зубоскала.
Руфус сделал то же самое, и вместе — командир и кадет
— появились из глубоких теней под возвышающимися
стволами шести пихт железного дерева Третьего Насеста и
отправились галопом по освещенным солнцем пастбищами. К
моменту, когда они достигли линии леса и запрыгнули на
ветви, они перегнали волны уланов и оказались во главе
колонны.
— Древесный перехлест! Рассредоточиться! — головы
уланов заполнил шёпот сотен вэйфов.
Руфус повернулся и увидел волну несущихся галопом
зубоскалов, прорывавшихся сквозь пышную листву и
расстягивающуюся по качавшимся верхушкам деревьев,
словно ветер сквозь равнинный ячмень. Солнце, все еще
низковисящее в небе, создавало блики на ярких
взволнованных глазах животных, пока деревья вокруг звучали
в ответ шуму от изгибов и ударов от прыжков с ветки на
ветку.
Высоко в небе, одинокая птица-помогарь спокойно
хлопала крыльями, прорываясь сквозь усиливавшиеся
ветряные потоки. Сзади Руфус слышал одобрительные
возгласы Уланов,
заметивших этот знак,
предвещавший удачу. Его
живот вдруг уркнул от
мысли, сколько их
виживет в предстоявшей
битве.
Будет ли он среди
выживших? Или может
быть это последний раз,
когда он прорывается
голопом над великими
Дремучими Лесами на
спине зубоскала? Руфус
тяжело взглотнул и
посильнее сжал железное
копье.
Далеко слева, пасли
ежеобразов пара
душегубцев из
Серебряных Пастбищ с
парусами из паучьего
шелка на своих
небоходах. Они ревели им, махали и кричали в поддержке.
Высоко впереди эскадрон из библиотечных рыцарей потянул
свои верхние паруса, перенастроил висячие противовесы и
привел свои вырезанные орнаментами воздушные лодки в
состояние парения. Пролетая мимо, Руфус заметил, как они из
уважения просалютировали мечами. Вскоре они стали
далекими крупицами на горизонте, а четыре тысячи пятьсот
уланов Третьего Насеста громыхали над верхушками
деревьев.
Утро сменил день, и они устремлялись в древесном
перехлесте вперед по бескрайнему лесу, с Руфусом и
Командиром Кородером во главе. Как его научили на
занятиях, Руфус приметил лесные образования, которые он с
Тэмом проскакал в отчаянном галопе в сторону Вольной
Пустоши день назад.
Он помнил высокие черные пики железных пихт к западу,
и затем волнистое пространство медных деревьев, и алую
лиственицу, которые они пересекали час за часом. Перед этим
были зубчатые хребты дымового пепла и лафа, а затем
пещерки осоки ивы и черного дуба. Теперь он пересекал их
вновь, указатели в бесконечных Дремучих Лесах, что вели
назад к ужасам, из которых он и Тэм спешно бежали.
Уланы продолжали поход всю ночь под звуки сотен
вэйфов-сигнальщиков, направлявших свои осколки. Эти звуки
смешивались со странным уханьем и душераздирающими
криками ночных существ, которым они мешали на своем
пути. Все это время впереди них, золотое сияние Сумеречного
Леса росло на горизонте, как и их обманутые надежды. Руфус
поторопил запыхавшуюся Лиринкс, стараясь совсем не
думать об ужасной поляне, к которой они приближались.
Наконец, когда луна утонула в небе, теперь блестящем от
золотых сумерек, Руфус поднял руку и махнул колонне, чтобы
та остановилась. По деревьям вокруг них, он понял — они
были близки к новой Опушке Литейщиков.
И действительно, ноздри Лиринкс дрогнули, брови
нахмурились, а ее чуткий нос уловил слабый, почти
незаметный запах дыма в воздухе. Командир Кородер
присоединился к Руфусу на вершине темного вяза. За их
спинами, четыре тысячи пятьсот уланов бесшумно
спустились вниз в тени деревьев и растаяли, как древовидное
облако.
— Ты молодец, кадет, — командир поздравил его, отметив
низкое рычание и дрожащие ноздри Чинквикса и Лиринкс. —
Лес, где работают литейные фабрики, уже совсем рядом.
В этот момент длинный звучный призыв ежеобразной
трубы разорвал воздух прямо перед ними. Руфус поднял
глаза.
Там, как в повторяющемся ночном кошмаре, на ветви
медного дерева приземлились шесть скелетов зубоскалов и их
призрачные всадники. Руфус заметил руку командира, которая
инстинктивно потянулась к цветной миниатюре из летучего
дерева, которую он носил на шее. Он стиснул челюсти, а его
пальцы тут же сомкнулись вокруг портрета молодого рыцаря-
академика.
— Смерть ворам грозофракса, — прозвучал дрожащий
голос древнего рыцаря из-под ржавого забрала. В тот же миг
он и его товарищи обнажили мечи. — Смерть ...!
Шесть костистых зубоскалов резко прыгнули с ветки в
облако серой пыли и полетели по воздуху в сторону Руфуса и
командира. Внезапно, уланы из Нижне-веточного отряда
группы Былая Мощь обнажили лезвия и направили их в небо,
тем самым напоминая шипы древесной свиньи.
Руфус тоже инстинктивно поднял свое копье, которое
инерционно взбрыкнулось в его руке. В это время древние
академики и их зубоскалы приземлились с отвратительным
хрустом. Воздух наполнился плотным туманным облаком
пыли от резко смявшейся тонкой, как бумага, брони рыцарей,
диски и трубки отвалились, а их древние гниющие тела
развалились, как сломанные куклы, эффекты от фраксопыли
шрайки наконец прекратились. Они в беспорядке обрушились
на шлемы и поднятые латные рукавицы уланов, перед тем как
разрушиться об ветви и приземлиться в пыльную кучу у
подножия темного вяза далеко внизу.
Командир выпустил из рук портрет из лафового дерева и
стряхнул серую пыль с плеч.
— Небо упокой их бедные измученные души, — сказал он
тихо. — Шрайка, которая так дурно обошлась с этими
благородными рыцарями, должна заплатить за это. Он поднял
голову. — Спускаемся, войска. Вперед!
В то время, как Руфус следил за спуском командира через
сеть веток, земля вокруг дерева заполнялась зубоскалами и их
уланами – они падали на землю, как спелые плоды.
 — Вперед!
Вэйфы-сигнальщики дали команду, и Третий Насест молча
отправился сквозь деревья. Через несколько минут едкий
запах дыма от печи можно было безошибочно распознать, и
многочисленные ряды уланов остановились в нескольких
шагах от большой лесной поляны. Впереди, Руфус мог
слышать ужасные крики черно-пернатой Шрайки, бумажное
шарканье и лязг металла армии обманщиков смерти.
— Захватчики! — кричало существо, похожее на птицу, —
я чую их запах! Их сотни! Защищать поляну, вы - трухлявые
трупы! Они не должны взять печи!
Спешившись, Командир Кородер созвал маршалов
подразделений шести деревьев. Он нарисовал круг на мягкой
почве у своих ног — кончиком меча.
— "Былая Мощь" и "Большой Желудь" на левом.
"Длинное Копье" и "Серебряная Шишка" справа. "Грубая
Кора" обойдет поляну и атакует с тыла. — Он отдавал
распоряжения тихим голосом, вэйфы возле каждого маршала
кивали, а их усики подергивались. Группа "Древо-со-шрамом"
останется со мной. Мы атакуем в центре. Весь насест должен
сойтись в одной точке — вот тут... , — командир нарисовал
крест в середине круга, — около печи!
Маршалы кивнули и бесшумно исчезли за деревьями.
Командир Кородер сел в седло большущего пегого зубоскала
с ясно-голубыми глазами и погладил его бок.
— Ну, Чинквикс, парень, мы опять в деле. Ты и я, идем в
бой – Небо защитит нас ... — он повернулся к трясущемуся
Руфусу, который уставился на него, с белым лицом. — Готов?
— спросил он.
— Готов — ответил юноша, стараясь не допустить, чтобы
Лиринкс почувствовала, что его колени дрожат.
Командир пристегнул шлем и зажал копье из железного
дерева в руке. За его спиной, напряглись в своих седлах
семьсот пятьдесят уланов Группы "Древо-со-шрамом". С
поляны впереди раздался стук ног, звон металла и низкое
пение, похожее на стон. Командир Кородер откинул голову,
дернул за вожжи и заревел.
— За Вольную Пустошь!
Руфус с трудом дернул за поводья Лиринкс и
почувствовал, как ее могучие лапы согнулись,
оттолкнувшись, она выпрыгнула в воздух на восемьдесят
футов, а может и больше. Они пробились сквозь ветви
деревьев на окраине поляны и наконец выплыли над ней
самой. Справа и слева от него были уланы в белых туниках.
Наконечники их копий из железного дерева торчали над ними.
В наивысшей точке прыжка зубоскала, копье опережало
улана, а затем падало вниз.
Под собой Руфус увидел море ужасных разлагающихся
лиц с зияющими глазницами, щербатыми ртами и серой
прыщавой кожей, которая как маска обтягивала череп. С
жутким лязгающим звуком копья, косы, зазубренные шипы и
ржавые секиры были подняты в воздух в руках тысяч
скелетов. Он наклонился в седле, приготовил копье, закрыл
глаза и …
Почувствовав всепоглощающий запах тлена, с
тошнотворным хрустом Лиринкс приземлилась посреди
толпы обманщиков смерти и подпрыгнула в воздух еще раз.
Руфус убрал свое копье назад и был шокирован, увидев
плоскоголового гоблина с отрубленной рукой,
бронированным торсом и головой с испепеляющим взглядом.
Кольца проржавели и были неподвижны в тонких ушах. С
криком отвращения он на всякий случай покачал копьем – как
раз вовремя — Лиринкс вновь грузно приземлилась среди
вонючей толпы.
 По всей пустоше показались
огромные скошенные ряды —
там, где проскочили зубоскалы
Компании Дерево-со-шрамом, вся
земля была покрыта
обрушившимися пробитыми
телами. Отряды с верхней,
средней и нижней ветвей
распространились, как пальцы
огромной руки, в их головах
звенели приказы вейфа, перед
тем как вновь объединиться в
сжатый кулак. Всюду вокруг них,
как сухие листья перед лесным
пожаром, лежали полумертвые
обманщики смерти.
Дергая вожжи Лиринкс,
Руфус держался вместе с
Командиром Кородером и с его
могучим зубоскалом — белым с
коричневыми пятнами —
Чинквиксом. Вокруг себя он
увидел несколько уланов в
схватке, которые падали из седел,
с ржавыми зазубренными
копьями, торчащими в их спинах
и в грудных клетках. Лиринкс
подпрыгнула вверх еще раз,
взглянув вниз, юноша с ужасом
увидел, как они исчезают в дикой и бешеной схватке; молотя
когтеподобными руками обманщики смерти срывают их с
несчастных зубоскалов, и разбрасывают в разные стороны.
Они вновь спустились вниз, в толпу. На этот раз Руфус –
стиснул зубы и со сверкающими глазами – как только
приземлился, он с усилием воткнул во что-то свое железное
копье. Головы, туловища и конечности взлетали в воздух
вокруг него, как вздымающееся густое облако пыли. Кашляя и
задыхаясь, едва дыша, Руфус резко остановил Лиринкс и
отряхнул свое копье. Как только вонючая пыль улеглась, он
увидел, что обманщики смерти отступили в изолированные
зоны на поляне вокруг него, словно пучки ячменной травы на
истоптанном пастбище. Всюду валялись их ужасные останки
в неприличном беспорядке.
Командир Кородер приземлился перед ним. И повернулся
к своим уланам.
— Группа "Древо-со-шрамом", форма линии осколок! –
скомандовал он.
Вдруг Руфус оказался в центре ряда уланов, их зубоскалы,
как и его, кашляли и захлебывались и фыркали от натуги.
Вдалеке, по облаку дыма можно было определить, где
"Длинное Копье" и "Серебряная Шишка" наступали с фланга
на обманщиков смерти, которые защищали правый край
поляны. Слева перегруппировывались "Былая Мощь" и
"Большой Желудь", их копья поблескивали в свете раннего
утра. Повсюду, среди пней по краям поляны воины армии
обманщиков смерти лежали растоптанные и сокрушённые.
Несколько выживших, которые были ранены, и хромали,
наткнулись на дымящуюся печь в центре поляны
Руфус увидел, как из грубой бревенчатой хижины в центре
поляны появилась фигура оружейника. Его руки в перчатках
были полны сверкающих металлических шаров. Рядом с ним
Шрайка с черными перьями открыла клюв и выплюнула дугу
зеленой желчи высоко в воздух.
— Просто убить тех, кто уже наполовину мертв! — она
презрительно проскрипела, — а теперь, отважные уланы,
посмотрим, как вы справитесь с фраксоогнем!
Она подняла когтистую лапу, и полсотни молотоголовых
гоблинов вынырнули из сараев позади светящийся печи. Их
кожаные нагрудники были украшены блестящими
металлическими шарами. Они расходились в разные стороны
и выстраивались в защитную дугу вокруг кузницы и
бревенчатой хижины. В ответ, с трех сторон, поляну заполнил
свист копий, направленных в молотоголовых.
Командир Кородер поскакал вперед на Чинквиксе.
— Эти бедолаги, которых Шрайка собрала в Сумеречном
Лесу, нашли благодарную смерть на концах наших копий, —
сообщил он. — Закройте печи, отпустите безымянных,
которых вы поработили, сложите оружие, и ваши жизни будут
спасены…
Оружейник сорвал с себя капюшон, и обернувшись,
уставился на командира, его изуродованное лицо блестело от
пота.
— Меня тошнит от вас – жителей Вольной Пустоши! Вы
думаете, что все Земли Края будут жить в мире и гармонии,
так же как и вы. — Он глумился. — Ну хорошо, я — Лентил
Плюнь и у меня есть новости для вас. Пока я жив, я буду
продолжать славное дело своего отца! Опушка Литейщиков
воскреснет, и смерть Хамодура Плюня будет отомщена! Он
видел будущее, и я тоже, хотя это стоило мне лица...
Оружейник потряс кулаком в перчатке командиру,
металлические шары, которые он держал в руке, танцевали на
концах своих длинных тонких цепей.
— Это будущее! Фраксоогонь и войны! Сильный грабит
слабого! Богатый порабощает бедного. Так, как это было
всегда!
Позади него Шрайка откинула назад черно-пернатую
голову и фыркнула от смеха. — Делайте, что хотите, Вольно-
Пустошная мразь! — она завизжала.
Командир Кородер с каменным лицом повернул
Чинквикса обратно и вернулся к своим уланам. Голос вэйфов-
сигнальщиков звучал в
их головах.
"Командир, Группа
"Грубая Кора" просит
сообщить. Мы в боевом
порядке в лесу на краю
поляны, но красный
карлик запряг
безымянных в то, что
очень похоже на
пожирателя пустоши.
Мы понесем тяжелые
потери в лобовой атаке ..."
Командир присоединился к Руфусу в первой шеренге
Группы "Древо-со-шрамом".
— Сдерживать до тех пор, пока мы не выполним свою
задачу, — прошептал он эльфу-сигнальщику и маршалу
Группы "Грубая Кора". — Если мы можем уберечь этих
невинных существ, мы должны это сделать.
Руфус напрягся в седле. Это происходит на самом деле.
Уже не нужно было сражаться против древних рыцарей,
которые потеряли свой разум, или против слабоумных
существ из Сумеречного Леса. Вместо этого он собирался
атаковать армию свирепых молотоголовых гоблинов,
вооруженных страшным новым оружием. А последствия
этого оружия он слишком хорошо знал.
На мгновение юноше захотелось вернуться в свой гамак в
Железной Роще; безопасный, комфортный, с мягким
покрывалом ...
Нет! Руфус отчаянно схватил свое копье из железного
дерева. Он был Вольным Уланом, и эти торговцы смертью и
страданиями должны быть остановлены! Он ждал знакомого
клича, звука, который будет сигналом его боевого крещения...
— За Вольную Пустошь!
Зубоскалы Группы "Древо-со-Шрамом" прыгнули
одновременно вперед, всадники пригнулись в седлах с
железными копьями, нацеленными на противника. Справа и
слева прозвучал один и тот же боевой клич — другие четыре
группы проделали тоже самое.
 — Огонь! — взвизгнула с черным опереньем Шрайка, и
град металлических шаров посыпался из рядов
молотоголовых гоблинов.
Находясь в своем седле, Плут выдохнул. Воздух вокруг
взорвался вспышкой ослепительного света и волной сильного
жара.
Земля летела к нему навстречу...
Когда он открыл глаза, во рту и ноздрях Руфуса стояла
едкая вонь сгоревших волос и жареного мяса. В его голове
раздался странный рев, словно бушующий ветер дул прямо
ему в уши, заглушая все другие звуки. Вокруг него, фигуры
шатаясь и спотыкаясь, пробирались сквозь едкий белый дым,
который валил из маленьких черных воронок в земле,
напоминая растущие гряды древовидного облака.
С одной стороны пять молотоголовых гоблинов
наполовину стояли, наполовину были свалены в кучу,
нанизанные на одном железном копье, что было воткнуто в
землю. Чуть впереди лежал сгоревший и обугленный зубоскал
рядом с почерневшим телом своего всадника. Больше
гоблинов лежало мертвыми вокруг него, обезглавленные
саблей улана.
Глаза Руфуса слезились от острый боли, но он не мог
оторвать взгляд от происходящего ужаса. Вдруг, прямо перед
ним, замаячил обезумевший молотоголовый. Внезапно
молотоголовый упал, цепляясь за свое горло — арбалетный
болт воткнулся между кольцами на его шее. Руфус,
пошатываясь, встал на ноги. Он чувствовал легкое
головокружение и пошатывался – до сих пор вокруг него
бушевало отчаянное сражение.
Первый залп сфер с фраксоогнем причинил страшный
ущерб Вольным Уланам. Все осколки были сожжены до тла в
середине заряда, почерневшие холмики пепла отмечали
место, где они умерли. Достаточно уланов, однако
прорвались, чтобы отомстить пятидесяти молотоголовым.
Теперь Руфус мог видеть то, что раньше он знал только в
теории – уникальный бой метким копьем из железного
дерева. Везде, мертвые гоблины были свалены в кучи.
Выброшенные смертельные сферы с фраксоогнем,
зазубренные мечи и острые гарпуны, оказались не ровня
смертоносным копьям. Руфус видел, как уланы расправлялись
с немногими молотоголовыми, которые начинали
сопротивляться.
Наконец, последние оставшиеся в живых поджали хвост и
сбежали. Уланы Третьего Насеста перегруппировались вокруг
фигуры своего командира, стоящего высоко в стременах
своего пегого зубоскала, с мечом в одной руке, и копьем в
другой. За его спиной тяжелая дверь печи была закрыта и ее
клапаны были плотно сомкнуты. Захватные крюки уланов
крепко вцепились в кривой дымоход — раздался жуткий лязг.
Руфус смотрел на трубу, которая шаталась, потом резко
упала на землю. Перья черной сажи поднялись облаком. На
ноге Командира Кородера лежала потрепанная фигура
Шрайки — ее голова отделилась от тела, ее желтые
безжизненные глаза уставились в полуденное небо.
 Рев в его ушах прекратился и
юноша почувствовал мягкий
толчок в спину. Обернувшись, он
уставился в глаза своего
зубоскала Лиринкс. Ее упряжь
почернела, мех был опален, но в
остальном она была цела и
невредима.
— Лиринкс! — закричал
Руфус и обвил руками огромную
шею существа. — Храбрая
девочка. Храбрая, смелая
девочка...
— Открывай! — голос
Командира Кородера зазвучал с
другой стороны поляны. Он
спешился и стоял перед тяжелой
дверью в хижину. — Битва
проиграна, — проревел он — вы
должны оставить вашу
мастерскую и сдать то, что
осталось от вашего оружия!
Внезапно внимание Руфуса
привлек блеск — он посмотрел
вниз. Прямо у своих ног он
увидел металлическую сферу,
которая висела на шее мертвого
молотоголового гоблина.
Наклонившись, он осторожно отцепил ее и положил в
кожаный мешочек на поясе.
В следующее мгновение страшный рев прозвучал из-за
хижины. Руфус обернулся.
"Остановить их!" — раздался голос вэйфа-сигнальщика
Группы "Грубая Кора".
Без лишних рассуждений Руфус схватил ближайшее
железное копье и вскочил в седло Лиринкс. Он слегка ударил
ее поводьями и они умчались в сторону хижины, к участку
поляны за ней. Там три безымянных изо всех сил толкали
большой металлический плуг с изогнутым шипом, торчащим
из его лопато-образной фронтальной части. Все это двигалось
к бревенчатой хижине.
Запряженные в плуг твари управлялись ударами
крошечного красного гнома. На их душераздирающие крики
примчались потрепанные остатки Группы "Грубая Кора",
которые, по виду их сломанных копий, и измотанных
зубоскалов, безжалостно бросились против этой большой
штуковины.
Еле различимая тропинка через поляны показала, где
красный гном заставил безымянных взяться за дело —
продвинуть плуг в сторону уланов, в то время как
отвратительные мелкие твари разбивали их ряды сферами с
фраксоогнем. Теперь, когда снаряды были израсходованы,
карлик решил отступать обратно к хижине – и судя по
скорости, с которой он заставлял бедных существ толкать
машину, он не собирался останавливаться.
 В одно мгновение Руфус
понял, что если его не
остановить, плуг уничтожит
мастерскую оружейника, и вместе
с ней Командира Кородера и
большинство из оставшихся
уланов Третьего Насеста. Он
поторопил Лиринкс и прицелился
железным копьем. Ближе и ближе
они подходили к огромному
плугу и его смертоносному шипу.
— Давай, девочка. Давай! —
кричал Руфус, — Сейчас,
Лиринкс! Сейчас!
Зубоскал подпрыгнул высоко
в воздух на столько, чтобы
обойти шип плуга и пройти
сквозь. Руфус нанес удар копьем,
в тот момент, когда они
пролетали мимо и приземлился
на дорогу, изрытую следами
штуковины. Он поднял копье. На
его острее висел красный карлик
— копье попало прямо в его
маленькое сердце. Его маленькие
глазки выпирали, а его клюв был
широко открыт. За ним, плуг
прекратил движение, не
достигнул хижины. Огромные сутулые плечи безымянных
опустились и бедные измученные твари упали на колени,
задыхаясь и хрипя.
Толстые завитки черного дыма начали выкручиваться
между грубо отесанных бревен из хижины. Руфус видел, как
из-под массивной деревянной крыши с треском вырвалось
белое пламя. Затем, из самого пекла мастерской вдруг
послышался ненормальный голос оружейника.
— Никто не узнает мои секреты! — кричал он. Пламя,
которое уничтожило его лицо теперь претендовало на
остальное тело. — Никто не должен узнать секреты
фраксоогня!
Рука Руфуса нащупала металлический шар в кармане...
Руфус стоял перед огромной витиевато-резной дверью
Большого Лекционного Зала Озерной Академии. Он бережно
поправил тонкий зелено-белый, с шахматным узором,
воротник, который он носил прежде. Толкнул тяжелую дверь
и шагнул внутрь.
— Так-так, неужели это Капрал Филантайн Вольных
Уланов, — послышался нежный дразнящий голос его отца, —
поспособствовавший в Битве на Фраксовой Равнине моему
хорошему другу, Командиру Кородеру ...
— Да, да, — ответил Руфус, краснея от гордости, — ты
хотел видеть меня, отец?
Ксант Филантайн, Верховный Правитель Рыцарской
Академии прошел по деревянному полу и хлопнул по плечу
своего сына.
— Действительно, это сделал я, капрал. Действительно, я.
И у меня есть что показать тебе.
Прошло три недели с боевого крещения и содействия
Руфуса, и только сейчас все приходило в норму в Железной
Роще. Странных существ, известных как безымянные,
вылечили, кто имел раны, и вывели далеко в Дремучие Леса,
и выпустили – но прежде, библиотекари внимательно изучили
их и сделали много соответствующих записей.
Что касается Третьего Насеста, то он сильно пострадал в
Битве на Фраксовой Равнине, но его ряды были
восстановлены — приняты молодые новобранцы, которых
привлекли рассказы о героических подвигах. Пятый Осколок,
Четвертый Верхне-веточный Отряд, Группа "Древо-со-
Шрамом", вэйф Седифайс, близнецы Холт и Плавенькожур, и
Сержант Бревноног пережили серьезный патруль и
присоединились к Руфусу на поле боя. Вернувшись в "Древо-
со-Шрамом", они мало говорили о своих подвигах, как
опытные уланы.
Раны Тэма вылечили, и Руфус обнаружил, что его боевое
крещение положило начало новой и даже более тесной связи с
его другом. Так что теперь он вернулся к рутине в патруле,
тренировкам с копьем – и случайным визитам в Озерную
Академию.
Руфус топал по огромному пустому залу со своим отцом,
их шаги эхом раздавались под сводчатым потолком.
Остановились они около небольшого тяжелого письменного
стола из темного дерева, расположенного в нише на
противоположной стороне аудитории. На подносе купались в
свете множество крошечных, причудливо обработанных
металлических кусочков.
— Узнаешь их? — спросил отец с улыбкой.
— Твизл и я проделали довольно много работы с ними.
— Конечно, — сказал Руфус, — это сфера фраксоогня –
точнее её кусочки...
— Ну, — сказал Ксант Филантайн вдумчиво, разбирая
сложный механизм шара с крошечным кристаллом
грозофракса в его сердце, он сверкал ослепительно ярко, что
трудно было смотреть, — иногда нужно что-то разрушить,
чтобы раскрыть секреты, запертые внутри...
Он покачал головой, и его рука на плече сына на
мгновение сжалась.
— Секреты, которые ты сохранил и принес на Вольную
Пустошь, Руфус, мой мальчик. Тайны, которые говорят о
том... — он повернулся к сыну, его глаза поблескивали от
возбуждения, — что жизнь Края, возможно, никогда не будет
прежней...
КОНЕЦ
О переводе.
Эту книгу для вас перевели:

Александра Крамаренко (Ксант Филантайн)

jjjrrr
Дмитрий Марин (VincentPrice)
Павел Хохловский (twig_down, twig_up)
Эвелина Пекшева (effink)
Кузьма Федоров (vonavy14)
Kapiton
tatira
HelenChe

Перевод был сделан на волонтерской основе, никто не

получал никаких денег. Заходите в группу vkontake и пишите
нам: https://vk.com/edge_chronicles .

Спасибо за прочтение!