Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
ru
Сергей Минаев
Media Sapiens. Повесть о третьем сроке
Аннотация
Копирайтер
Мы помогли сами себе, занимаясь реальными вещами, а не
иллюзиями.
Йозеф Геббельс
«…It's a CNN international. People, countries, opinions. Our view on the most principle
events in the world. You'll see all of them — first…»
Я слышу бодрый голос телеведущего программы новостей на CNN. Чёртов таймер!
Ведь ставил же! На самом деле электроника достала. Вероятно, стоит заставлять себя
вставать с кровати, вырубать телевизор, а уж потом спокойно засыпать. И главное, как
обычно телевидение разносит мой сон вдребезги, только когда снится что-то реально
хорошее. Так. А что мне снилось-то? Куда-то летел «Сингапурскими авиалиниями»,
азиатские стюардессы, рядом телочка какая-то, кажется русская. Или не «Сингапурскими»?
Как же обидно всё-таки.
Я лежу с закрытыми глазами и пытаюсь упорядочить обрывки своего сна, чтобы
получить более-менее чёткую картину, но куда там! Что характерно, все гадости, кошмары и
страшные сны я помню до мелочей, а хорошие грёзы пролетают, как мухи. Вроде бы до
последней секунды ты находился в ярких декорациях, был участником какого-то действия и
врубался в сценарий, и — бах! Как будто ничего не было. Глаза открывать не хочется.
Приснятся мне ещё луноликие азиатки или нет? Интересно, который час? Сколько ещё до
утра?
Стоп! Нет, не может быть! Я махом открываю глаза и утыкаюсь в мерцающий экран
телевизора, на котором девушка в деловом костюме озвучивает биржевые котировки. Я
медленно поворачиваю голову в сторону часов и вижу электронные цифры: 08.15. Утро уже
наступило…
Если бы на потолке моей комнаты вдруг оказалась телекамера, то глазам любопытных
зрителей открылась следующая картина. В постели, на смятых простынях, наполовину
укрытый одеялом, лежит человек. Тело его изогнуто неестественным образом, будто он и не
спал вовсе, а упал с Останкинской башни, расплющился о землю, вроде кота из мультфильма
www.koob.ru
«Том и Джерри», а потом кто-то взял его, как лист фанеры, и перенёс в кровать. Человек
выжил, благодаря каким-то сверхъестественным обстоятельствам. Как, он и сам не понял.
Оттого и лежит сейчас, с всклокоченными волосами и тупым удивлением на лице. Лежит и
подозрительно смотрит на мир широко раскрытыми красными глазами, ожидая чего-то. То
ли прихода врачей «скорой помощи», то ли появления чертей, которые потащат его прямо в
ад для самоубийц, а на самом деле дилеров. Реально именно так это и выглядит.
Так вот, этот плоский чувак — я. Зовут меня Антон Дроздиков. Я не падал с
Останкинской башни (хотя и был вчера в Останкино), я действительно похож на лист
фанеры (такой же тупой по утрам) и я не жду никаких чертей или санитаров (хотя последние,
весьма вероятно, мне скоро понадобятся), a ещё я пассивный педераст и мне это нравится. Я
просто лежу в своей постели в это ужасное, холодное, мерзкое и депрессивное московское
утро. С добрым утром, страна! Хочешь ли ты этого или нет, но я проснулся.
Утро — самое отвратительное время суток. Я его ненавижу. Особенно зимой. Я не
знаю, где старик Пушкин брал эти лучи солнца, освежающий морозец и пение зимних птах.
Не исключено, что он уже с утра начинал бухать, а через бокал шампанского любое время
суток очаровательно. Я встаю, подхожу к окну. «Вечор ты помнишь? Вьюга злилась. А
нынче посмотри в окно». Посмотрел. Вечор был всяко лучше. Точнее, никакой разницы нет.
На улице темно, понурые люди чистят машины, ведут детей в детские сады и школы и
спешат на работу. Никто этому утру не рад. По мне, так я бы вообще начинал рабочий день в
России часов с двенадцати. Все равно утром никто ничего не соображает. Реальные дела
начинаются в обед, потому что наши люди до этого времени не могут втянуться в рабочий
ритм. Клерки — пока не налакаются трёх чашек кофе, рабочие — пока не ебнут два стакана.
А людям креативных специальностей я вообще бы законом ввёл начало работы в час дня.
Какой прок от нас, когда мозги ещё окутаны сонной дымкой? Особенно зимой. А ведь нам
надобно творить…
Я принимаю душ, неровно бреюсь, иду на кухню, достаю из холодильника сок и жадно
пью прямо из пакета. Потом закуриваю сигарету и смотрю в окно. По улице быстрым шагом
идёт парень в модном чёрном пальто и лакированных офисных ботинках. На ходу он
разговаривает по мобильному телефону и жестикулирует. Тоже мне, реалити шоу «Офис» с
переводом для глухонемых. Его жестикуляция становится все активнее, он рубит левой
рукой воздух, видимо, кого-то распекая, затем ускоряет шаг, огибает припаркованную
машину, поскальзывается и бахается навзничь. Да так, что мобильник отлетает метра на два.
Bay! Хоть чей-то начальник, наконец, сел на жопу, Жаль, что не мой, но тем не менее
настроение немного улучшилось.
Я наливаю себе кофе и иду в комнату. В отличие от меня, ведущий утреннего блока
CNN бодр и свеж. Он активно балаболит с гостем программы — биржевым брокером.
Телевизор демонстрирует их улыбающиеся рожи, вперемежку с графиками котировок,
сценами из офисов и маленькими репортажами из жизни ударников капиталистического
труда. Да, сотрудники офисов тоже улыбаются. У всех по-настоящему доброе утро. До
отвращения.
Появляется реклама «Тайских авиалиний». Улыбчивые стюардессы, хорошие обеды на
борту, довольные пассажиры первого класса, вытянувшиеся в удобных креслах. Так значит,
вот что это был за сон. Вот она — истинная сущность рекламы. Ты думаешь, что попал в
волшебный сон с мулатками, тайками и морем выпивки — а в конце всё оборачивается
коммерческим наебаловом. Я переключаю канал и вижу муллу, читающего проповедь.
Щёлкаю обратно на CNN, потому что боюсь исламских людей. В реальности пропаганда
современных ценностей многое взяла из ислама. Бейся насмерть с врагами, и ты попадёшь на
небо, в райские кущи, где прислуживать тебе будут сотни гурий. В сущности, утренние
каналы дают схожий message. Иди, победи всех конкурентов, посыпь их земли солью, отбери
у них работу, заставь голодать их детей — и тебе гарантировано место в раю. Да! В отличие
от любых религий мы не говорим о рае в конце жизни! Два раза в год ты имеешь право
попасть на небеса! Стань лучшим воином — и самолёт, наполненный гуриями-
www.koob.ru
стюардессами, вознесёт тебя на небо, где приветливый архангел-стюард предложит тебе
бесплатное шампанское (если ты, конечно, заслужил первый класс). Чем не рай? Это даже
лучше, чем в Святых книгах. Зачем ждать всю жизнь, если можно получить
быстрорастворимые небеса здесь и сейчас? Правда, всего на четыре недели в году, но в
условиях нынешней мировой экономики это уже много, ты же понимаешь. Итак, зачем
ждать всю жизнь? Рай right now!
Принимая во внимание всеобщую глобализацию, смешение культур, исторических
наследий и религий, у кого-то реально получится поиметь все в одном флаконе. То есть в
салоне. Пара-тройка арабских террористов на борту и — добро пожаловать на небо.
Настоящее небо. При таком раскладе одни и вправду попадут к гуриям, а другие так и
останутся с тайскими стюардессами. Но тут уж, как говорится, кто во что верил. Вот такие
недобрые мысли лезут мне в голову при просмотре этой утренней бизнес-проповеди.
Я смотрю на ведущего. Мы выглядим как ровесники, хотя он точно старше, просто
выглядит хорошо. Интересно, как подбирают людей на утренние эфиры? Может, такие спят
днём? Или это просто специальные клонированные жаворонки? Не понимаю, как можно
связно излагать что-то по утрам? Надо будет спросить на работе, по каким принципам
делается кастинг для утренних блоков.
Я смотрю на себя в зеркало, потом на ведущего на экране. Мы очень разные, да что
там, мы являемся полными антиподами и представляем разные сферы. Только особый
прищур и огоньки в глазах делают нас похожими. Я знаю, что эти огоньки в глазах —
отличительная черта работников медиа. Они возникают то ли от постоянного отблеска
софитов, то ли от того, что все информационщики знают больше, чем остальные простые
смертные. Интересно, замечают ли это другие? Или только я? Или, может быть, мне просто
очень хотелось бы, чтобы этот огонёк был только в глазах коллег? Я не знаю.
Кстати о коллегах. Позвольте представиться, я работник Средств Массовой
Информации (иезуитское название, вам не кажется?). Если выражаться профессиональным
языком — я медийщик. Очень приятно. Понимаю, что вам не совсем приятно или совсем
неприятно. А мне как раз приятно оттого, что вам неприятно. Вот такая тавтология.
Если вы не поняли, то я вам сейчас в двух словах объяснил суть СМИ. Или медиа.
Создание информационного поля. То есть вроде бы я сказал сейчас ерунду, а получилась
довольно интересная конструкция. Клево? Вот этим я и занимаюсь. Я копирайтер. Иными
словами, я пишу то, что этот придурок по CNN вам озвучивает. Точнее, не он, а ему
подобные. Ну, на самом деле среди тех, для кого я пишу, есть много хороших и умных
людей (им-то я в основном и помогаю), но иногда приходится работать и для «говорящих
голов». Профессия копирайтера — самая важная (это вам любой медийщик скажет, ну или
почти любой). Потому что копирайтер рождает тексты. Посему мы — этакие демиурги СМИ.
Ибо в начале было слово. А уж потом появился телевизор. Это из Священного Писания, если
помните.
Помните такое? Да? Вы опять попались. Потому что в Писании было только про
«слово». Про телевизор я от себя добавил. А получилось так, будто в Писании эти строчки
были рядом. Именно такое, аудиовизуальное ощущение, правда? Я же говорю, это медиа.
Врубаетесь?
В общем, здравствуйте. Я — работник СМИ. Сам я никогда таким образом не
представляюсь. Конечно, есть среди моих коллег люди, которые подходят к вам вплотную,
жмут руку и говорят замогильным голосом «Я работник СМИ». С таким трагичным
пафосом, помните, как в этом фильме про войну? Где герой остался один против дивизии
немцев и вышел им навстречу со словами «Я — русский солдат». Эти тоже говорят
подобными голосами. Откуда только трагизм неясно. От чересчур больших зарплат? От
сострадания простым смертным, коим недоступны большинство земных благ? Да ещё и
визитку тут же всунут, посмотрят в глаза, удостоверясь, что вы её прочли. Требуют уважения
к себе, суки. А на ваши письма по электронной почте будут отвечать двумя словами.
Половина письма — название позиции, два слова — сам ответ. Как министерские
www.koob.ru
бюрократы.
Ну, это не про меня. Я стараюсь быть ближе к людям. Так сказать, «строить свою
работу не бюрократическими методами, а основываясь на живом человеческом контакте»,
как сказал доктор Геббельс. А он знал, как общаться с людьми. Основная проблема нашего
общества — отсутствие умения общаться с людьми. Нет её, живой человеческой связи. Не
умеем.
Моя последняя мысль тут же находит подтверждение в реальности. Звонит мобильный,
и вместо «Доброе утро» или дружелюбного «Антон?» я слышу вечно недовольный голос
офисной секретарши Тани:
— Дроздиков, ты уже на работу едешь, я надеюсь?
— Доброе утро тем не менее, — отвечаю я, стараясь быть как можно более вежливым.
— Не уверена. Тебе ещё долго ехать?
— Ну, всё зависит от пробок… Я ещё хотел заскочить… Дай прикинуть. Я буду
через, — но договорить она уже не даёт.
— Ты будешь через полчаса в кабинете Гордеева. Он звонил мне час назад, сказал, что
вызывает тебя срочно.
— Но я через полчаса…
— Это твои проблемы. Все, пока. У меня вторая линия.
— Скотина хамская — бросаю я в трубку после того, как абонент отключился.
Судя по всему, начался пожар. Я быстро-быстро, перебежкой ниндзя, начинаю
метаться по квартире, напяливаю на себя костюм, на ходу проверяю кошелёк и пропуск и
ломлюсь вниз, к машине. Какая же муха Гордеева укусила? Вроде бы все дела уже
закончились, Новый год днями. Или я что-то пропустил?
Отъехав от подъезда, выруливаю за угол дома и чуть не втыкаюсь в мусоровоз. Я
отчаянно давлю на сигнал, потом опускаю стекло, высовываю голову и кричу:
— Убери машину! Ты всю дорогу занял, придурок!
Ноль эмоций. Я вылезаю из-за руля, подхожу к мусоровозу и рывком открываю
водительскую дверь:
— Блядь, ты чего не слышишь, урод? Я на работу опаздываю из-за твоей помойки!
— Антох, ты чего, с похмелья, что ли? — из кабины на меня смотрит добродушная
физиономия Васи из второго подъезда. — Чего орёшь-то, я сам проехать не могу.
Я смотрю вперёд и замечаю раскоряченную поперёк дороги «девятку», из-за которой
не может проехать Васькин мусоровоз.
— А кто это так машину бросил? — интересуюсь я.
— Да, телка какая-то. Бабки у подъезда сказали, что у неё в квартире сигнализация
сработала, менты приехали, вот она и ломанулась.
— Ясно… и давно?
— С полчаса. Да сейчас выйдет, погоди.
Сзади начали сигналить.
— Хули ты дудишь, баран? Не видишь, мы сами проехать не можем — злобно
огрызаюсь я в сторону невидимого барана.
— Залезай в кабину? — кивает Васька. — Посидим, покурим.
— Я на воздухе лучше, — пытаюсь я отговориться от сомнительного удовольствия
посидеть в кабине мусоровоза.
— Да ладно, брось ты. В «мерседесах» да «БМВ» каждый дурак в салоне был, а в
мусоровозе когда ещё посидишь? — Васька смеётся. Я смотрю по сторонам, нет ли
поблизости кого из знакомых. Обхожу машину и залезаю в кабину:
— Высоко у тебя здесь.
— Круче, чем в джипе.
— Ну да. Интересно, когда эта сука тупая выйдет, как думаешь?
— Да выйдет скоро, Антох, ты опаздываешь куда?
— У меня совещание уже идёт, а я тут из-за неё ерундой занимаюсь, — я достаю пачку
www.koob.ru
сигарет, вытаскиваю одну, случайно ломаю от нервозности и беру другую, — вот падла.
Сигнализация у неё сработала.
— Ты все там же? — Васька даёт мне прикурить. — На телевидении?
— Спасибо. Ага. Там же.
— Ну и как? Тебя же повысили, ты говорил? Когда уже будешь всем теликом рулить?
— Угу, — киваю я, вспоминая, когда мы с Васькой последний раз виделись и чего я
ему говорил. — Пока отвечаю за все информационные программы на Первом и Втором
каналах. Там посмотрим.
— Слушай, я чего спросить-то хотел, — Васька плюёт через открытое окно.
— Ну?
— Чего, правда, что Ходорковского перевели на урановые рудники? Типа там уровень
радиации превышает норму в сто раз?
— А ты где слышал?
— Вчера Светка моя новости по Восьмому каналу смотрела, там сказали.
— Вот пиздаболы, — я выпускаю дым и отворачиваюсь к окну, раздумывая, что бы
соврать Ваське, — на самом деле всё это враньё. Я тебе по секрету скажу, он вообще в
Майами живёт.
— Это как? — Васька смотрит на меня широко раскрытыми глазами. — По телику же
сказали…
— Да там скажут. Все это хуйня. Ну за неуплату налогов его пожурили, конечно, акций
чуть-чуть отобрали и попросили до следующих выборов не показываться тут и не
подогревать скандалы. А это народ пугают всякие гады.
— Во пиздец, — Васька выкидывает окурок в окно и от нахлынувших на него эмоций
лупит меня по коленке, — не, ну ты смотри, чего творят, а?
— Фссссссс, Вась, ты аккуратнее, а? — тру я коленку. — Больно же.
— Ой, прости, я не нарочно. Слушай, ну я всё равно не верю. Неужели, правда, в
Майами?
— Точно тебе говорю. У меня парень знакомый в ЮКОСЕ работает. Пресс-секретарём.
В это время из подъезда выбегает девица в коротком полушубке, высоких сапогах и
тёмных очках. Девица садится в «девятку» и заводит мотор.
— Девушка, а поаккуратнее нельзя машину парковать? — кричу я ей, но она не
реагирует. Видимо, шум двигателя заглушил мой вопрос.
— Вот сука тупая, — говорю я довольно громко, так как она всё равно не слышит.
«Девятка» сдаёт задом, водительское окно опускается, и оттуда высовывается голова
девушки:
— Сам ты урод тупой, — отвечает она и резко трогается.
— Ха-ха-хаа, — ржёт Васька, — во даёт, а? Нормально она тебя, а?
— Ничего смешного, — говорю я ему и вылезаю из мусоровоза.
— Антох, ты чего обиделся, а? — Васька вылезает вслед за мной. — Ну ладно, прости,
а?
— Нормально все, — я сажусь в свою машину.
— Антох, скажи по-честному, — Васька подходит к моей двери и опирается на стойку
машины, — а по телику вообще правду говорят или все пиздеж?
— Вообще говорят. Иногда, — сухо замечаю я.
— А как узнать, что правда, а что враньё? — Василий делает насторожённое лицо.
— Вслушиваться нужно внимательнее. Все, Вась, поехали, а то я совсем опоздаю.
— Ну ладно, спасибо. Хотя я всё равно ничего не понял. Покеда, — Васька махнул мне
рукой и понуро поплёлся к своему мусоровозу.
— В этом и есть наша работа, — шепчу я, — чтобы ты ничего не понял.
Я веду машину, как угорелый. Пересекаю две сплошных, пару раз проскакиваю на
«красный», «подрезаю» какую-то «Газель» и несусь дальше, получая в спину истеричные
гудки. Около метро «Белорусская» я «подрезаю» «Москвич» и его водитель орёт мне:
www.koob.ru
— А правила ты учить не пробовал, козёл?
— А телевизор в окно ты выбрасывать не пробовал, придурок?
Такого поворота он явно не ожидал. Он удивлённо пялится на меня и говорит:
— А при чём тут телевизор?
— А при том! Я на телевидении работаю. Если ты на работу опоздаешь, это говно
вопрос. А если я — то вечером полстраны без новых программ окажутся.
— Во как… — мычит мужик.
Вот он — тот редкий момент, когда твоя работа вызывает отклик в сердцах зрителей.
Работа на телевидении — то немногое, что способно вызвать уважение у окружающих.
Практически в любых ситуациях меня это выручает. Нет того человека, которой остался бы
равнодушным, узнав, что беседует с телевизионщиком. Телевидение передаёт свою магию
всем, кто прямо или косвенно связан с его работой: от ведущего до мастера по починке
телевизоров. Благодаря этой теме можно развести любого, кроме, пожалуй, работника
ГИБДД. Ну, у тех своё ежедневное реалити-шоу «Алчность», перед которым меркнет
очарование любой телепередачи.
— Вот так… — отвечаю я.
Какое-то время мы едем рядом и водила «Москвича», пользуясь случаем,
удовлетворяет своё любопытство:
— Слушай, мужик. А я тебя где-то видел. Точно! Лицо мне твоё знакомо. Ты случаем
не в «Аншлаге» работаешь?
— Ну, бываю там иногда, — уклончиво отвечаю я.
— А скажи, нельзя там Коклюшкина почаще ставить? Или эту бабу, как её… Елену
Воробей? Она нормально так хохмит.
— Мы как раз расширяем программное время «Аншлага», — натянуто улыбаюсь я, —
так что их обязательно больше будем показывать. Вы извините, я тороплюсь.
— Понимаю, — мужик поднимает своё стекло. Я ускоряюсь и слышу, как он мне
приветственно гудит вслед.
Вот люди, а? Если бы сказал, что на «Культуре» работаю или в новостях, то такого
внимания не получил бы. А «Аншлаг» — это наше все. Реально, вместо того чтобы ломать
голову над сетками вещания, нужно запустить по трём федеральным Петросяна в нон-стопе,
а в перерывах давать рекламу и новости села. И вся аудитория навеки наша. Я
останавливаюсь на светофоре и вижу, как ко мне снова подъезжает мужик и опускает своё
стекло: «Да как же ты заебал», — думаю я.
— Это… мужик… я че хотел тебе сказать, — лицо его снова стало агрессивным.
— Да поставим мы сегодня твою Воробей, поставим, не волнуйся.
— Не, обожди, я не про то. Я че хотел сказать-то. Вы заебали со своей рекламой,
понял? В натуре, смотреть невозможно. Одни, блядь, «памперсы» да «тампаксы». Вы че,
думаете, мы нанялись вашу рекламу смотреть?
Тут я уже не выдерживаю. «Тампаксы» ему не нравятся, блядь такая:
— Слушай, ты, урод. Благодаря «тампаксам» твоя жена «Санта-Барбару» смотрит, а ты,
урод, «спартачье» в Евролиге под пиво хаваешь, понял?
— Не, я не понял…
— А ты пойми, кретин. Пораскинь мозгами, если не пропил. Ты думаешь, что это ты со
своими тупыми друганами оплачиваешь эфирное время? Тебе, блядь, за твои сто рублей в
месяц транслируют Лигу чемпионов? Да ты за всю свою никчёмную жизнь на десять минут
трансляции не наработал, скотина. А туда же. Реклама ему не нравиться.
— Слышь, ты че, а? Ты че гонишь-то, — опешил мужик.
— Через плечо. А «Аншлаг» твой в воскресенье снимают с эфира к ебеням, понял, нет?
Все! Пиздец вам, колхозники. Теперь федеральные каналы будут показывать только рекламу,
новости и балет. А всё остальное — за бабки. Так что будешь приглашать свою любимую
Воробей к себе домой, если денег хватит. Поюморит у тебя на кухне. Вы с женой и друзьями
поржете. Можешь ещё стриптиз у неё заказать. Или водкой угостить. До свидания, любитель
www.koob.ru
юмора и сатиры.
Загорается «зелёный», и я уношусь вперёд. Мужик остаётся стоять, переваривая
информацию. Ему в спину тут же начинают сигналить остальные участники движения. Я
вижу в заднее зеркало, как он вертит башкой по сторонам, пытаясь врубить передачу. Вид у
него такой, будто его телевизором по голове треснули. Такая вот сатира.
Всю оставшуюся дорогу я размышляю над тремя вопросами: что сегодня скажет жене
водила «Москвича», кого из телок удастся вытащить на дачу к Саше под Новый год и зачем я
срочно понадобился Гордееву?
С водителем, в общем, всё ясно — у него траур начался. С женой его и подавно.
Остались телки и Гордеев. Вроде бы Гордееву я ничего не должен. Предновогодние тезисы
сделал, экономическую ситуацию набросал. Чего ж с телками-то делать? Светка не поедет,
Ольге можно попробовать позвонить, Людка с подругами в Египте (или врёт, что с
подругами, а сама с чуваком). Лариса? Надо у Сашки спросить, он её знает лучше. Тамара. С
Тамарой очень даже можно попробовать. Тамара. Тома. Тома, Тома… Бля… Вспомнил.
«Тема дня» — выступление Павловского на Первом. Я же тезисы по внешней политике
сегодня сдаю. Он же вроде говорил до обеда? Чего ему с утра-то припёрло?
Я думаю, о чём буду врать и за какое время успею набросать «внешнюю политику».
Включаю радио, бегаю по ФМ-диапазону в поисках хорошей музыки, но по всем станциям
отвратительные утренние шоу. Перед подъездом к офису ведущая одного из них, заливаясь
хохотом, озвучивает тему:
— О новогодних подарках. Что бы вы первым делом сказали своему начальнику, если
бы он сообщил вам в преддверии Нового года, что вы уволены? — прислала нам такой
вопрос Екатерина из Перми. — Хороший вопрос, правда Петя?
— Да, неплохой такой подарочек, — отвечает соведущий.
— Как вам такой вопрос, дорогие слушатели? Ответы на него вы можете присылать на
наш пейджер, электронную почту или путём SMS на короткий номер…
В этот момент я подъезжаю к офису. Выключив радио, я ещё несколько минут
размышляю над этим идиотским вопросом для радиослушателей, затем над тем, что можно
было бы ответить, передёргиваю плечами, затем сплёвываю три раза и выхожу из машины.
Поднявшись на свой этаж, я сразу бегу в приёмную Гордеева. Увидев меня, Таня
шипит из-за ресепшн:
— Он уже спрашивал два раза. Ты опоздал на десять минут.
Она поднимает трубку и сообщает:
— Фёдор Иванович, Дроздиков приехал. Все, поняла. Заходи.
В кабинете, кроме самого Гордеева, сидит дама из аналитического отдела и Вовка из
«мониторинга». Я широко улыбаюсь, стараясь не выдать своей нервозности, и громко
здороваюсь.
— Скажи, Антон, ты вчера вечером не смотрел Восьмой канал? — вместо приветствия
обращается ко мне Гордеев.
— Вы знаете, я вчера вечером решил пораньше лечь спать.
— Жалко. А давай я тебе запись включу? Помнишь, как на советском телевидении
было? По многочисленным просьбам телезрителей мы повторяем художественный фильм…
Помнишь?
— Припоминаю. Так что по Восьмому было? Они отреагировали на речь, которую я
позавчера написал для Игнатова?
— Отреагировали, Антон, ещё как отреагировали. — Гордеев взял со стола пульт и
включил телевизор.
На экране был один из депутатов «Единой России», который говорил о задачах,
стоящих перед государством по отношению к армии. Он говорил минут пять, а я сидел и
лихорадочно соображал, в чём тут мой косяк. Вроде бы эту речь готовил не я. Я уже почти
полностью отвлёкся на собственные мысли, как депутат следующим абзацем вернул меня в
реалии:
www.koob.ru
— Наша, так называемая оппозиция может говорить об антитеррористических
операциях всё, что ей хочется. Со всем своим интеллектуальным багажом и навыками
пропаганды они вряд ли смогли бы противостоять терроризму, — вещал депутат — А сейчас
их выступления и статьи настолько хороши и злободневны, потому что сами они в
безопасности. Вряд ли у них была бы возможность критиковать политику государства в
Чечне, если бы наши контртеррористические подразделения стояли в стороне и позволяли
бандитам вести свою преступную деятельность по всей России. Один солдат российской
армии делает больше для России, чем вся вместе взятая оппозиция со всеми своими пустыми
лозунгами! Со всей своей болтовнёй, которая возможна только потому, что тот самый
российский солдат закрывает её своей грудью от международных террористов.
— Это твой текст, Антон? — Гордеев нажал на паузу.
— Да, мой, Фёдор Иванович, — кивнул я.
— То есть ты сам писал, пытался передать задачи и цели правительства, понимал,
какую реакцию это вызовет у аудитории и у наших противников, да?
— Да, конечно. Я же написал в подстрочнике, что данный акцент делается для того,
чтобы аудитория понимала, кто стоит на страже интересов страны, а кто просто вредит ей,
прикрываясь термином «оппозиция».
— Ага. А теперь послушай, как эта оппозиция среагировала.
Он перемотал плёнку до сюжета, в котором Новодворская давала интервью. Сначала
она читала тот самый фрагмент речи, затем отложила лист и начала говорить:
— Они дошли до такого бесстыдства, что даже уже не пытаются придумывать новые
формы для своих ушатов с помоями, которые они льют в народные уши. Я сейчас прочту
текст, с которого практически слово в слово была списана эта речь. Послушайте:
«Наши нейтральные критики могут говорить всё, что они хотят. Со всеми их
литературными и социальными навыками они, вероятно, не смогут завоевать одну
советскую деревню. Эти всезнайки не особенно размышляют на тему того, о чём
они пишут, так как сами они не находятся в опасности, пока героическая немецкая
армия защищает Европу, а значит, и их. Они не имели бы большого шанса писать
военную критику, если бы немецкая армия стояла в стороне и позволяла
Большевизму проходить торжественным маршем… Один немецкий солдат,
борющийся на Востоке, делает больше, чем все они со всей их болтовнёй, которая
возможна только потому, что тот самый немецкий солдат защищает их своим
мечом».
— Вова, давай дальше, — Гордеев встаёт из-за стола и начинает нарезать круги по
комнате.
— Дальше из выступления нового менеджмента НТВ:
***
Его речь лилась плавно и чётко. Она была проста и доступна любому представителю
аудитории — от профессора МГУ до чукотского оленевода. Как и подобает настоящим
шедеврам политических речей. Единственное, чего не хватало говорящему, это напора,
значимых пауз и интонации настоящего оратора, привыкшего зажигать массы. Это и
понятно, потому что выступающий не автор. О, да! Ему далеко до автора этой речи. Ему
далеко даже до литературного обработчика, то есть меня. Я вынимаю CD и беру в руки
сброшюрованные листы с переводом оригинала. Для того, чтобы ощутить экспрессию речи,
не нужно видео. Достаточно просто прочесть:
Я откладываю текст и иду в ванну посмотреть на себя в зеркало. Да, синяк под глазом
приличный. Не стоило мне хамить охране, хотя понятно, в каком тогда был состоянии. Я
возвращаюсь в комнату, наливаю себе виски и начинаю перебирать документы, которые
скопились у меня за год работы. За исключением черновиков речей, в принципе немного. Я
упаковываю черновики в файл, обматываю его скотчем и кладу во внутренний карман
пиджака.
На первом этаже, около почтовых ящиков, я засовываю его в трещину под
www.koob.ru
подоконником. В то место, куда я в детстве прятал сигареты. Дома такие вещи лучше не
держать. На всякий случай. Вдруг пригодится?
Вернувшись в квартиру, собираю некоторый хлам — расписания важных
информационных событий в этом году, какие-то распечатки, визитные карточки — беру все
в охапку, кидаю в раковину на кухне и поджигаю. Уволен. Интересно, какую формулировку
они поставят в приказ? «Уволен ввиду несоответствия высокому облику современного
российского информационного работника и плагиата Геббельса?» Если вдуматься, я ничего
криминального не совершил. Всего лишь обработал речи доктора Геббельса, придав им, так
сказать, современное звучание. Почему никто не судит диджеев за ремиксы? Наоборот, их
делают кумирами за обработки чужих песен. Чем хуже я? Может быть, я ещё войду в
историю, как первый политдиджей?
Я курю и смотрю на то, как огонь быстро пожирает бумагу. Дольше всего горят
визитки. Я жду, пока последняя не превратится в обугленный квадратик плотной бумаги. Я
смотрю, как огонь уничтожает остатки моей карьеры — «Дроздиков Антон Геннадьевич,
референт информационного отдела Фонда Эффективной Политики». Все. Я кидаю в
раковину окурок и ухожу.
Через час, уже пьяный в хлам, смотрю выступление Геббельса «Восстань, нация!» на
Олимпийском стадионе в 1945 году.
— Я хочу задать вам последний вопрос, — говорит Геббельс, — готовы ли вы к
последней, решающей битве?
Сорок тысяч человек на стадионе вскакивают со своих мест и кричат: «Зиг хайль!» Я
будто бы слышу, как миллионы слушавших его речь по радио так же вскакивают и кричат:
«Зиг хайль!» Геббельс подаётся вперёд, почти касаясь грудью трибуны. Он берет самую
высокую ноту выступления:
— Готовы ли вы к тотальной войне?
— Да!
— Я спрашиваю, ГОТОВЫ ЛИ ВЫ К ТОТАЛЬНОЙ ВОЙНЕ?
— Да! Да! ДА!!!!!!!!!
Я, поддавшись общей эйфории, тоже вскакиваю с дивана. Мне кажется, что Геббельс
обращается ко мне:
— ГОТОВЫ ЛИ ВЫ К ТОТАЛЬНОЙ ВОЙНЕ?
— ДА, ДА! Войди в меня!!! — ору я.
Стакан с виски выпадает из моей руки, разбивается и лежащая на полу брошюра
заливается алкоголем вперемешку с битым стеклом. Я сажусь, поднимаю текст с пола,
обрезая осколком пальцы. Я тупо листаю страницы, пачкая их каплями своей крови. Мои
глаза утыкаются в цитату:
Freelancer
Работодатель
…После того, как Вербицкий ушёл, я подошёл к выгнутому окну и стал разглядывать
вечерний город, оживавший тем самым «московских окон негасимым светом». В это время
горожане возвращались домой — кто с работы, кто из кино или ресторана, или просто из
гостей. Некоторые из них возвращались домой со свадьбы друзей или с торжеств,
посвящённых рождению ребёнка. Иные — с похорон или поминок. Они заходили в свои
квартиры в совершенно разном настроении и самочувствии: усталые и грустные,
жизнерадостные и весёлые, раздражённые и благодушные. В общем, у каждого из них было
собственное состояние души. Объединяло их одно — каждый входивший, спустя полчаса
или меньше после попадания домой, включал телевизор, радио или залезал в Интернет. В
этот момент он больше не являлся индивидуумом — он становился аудиторией. Всех их —
таких разных, озабоченных своими проблемами, разделённых барьерами убеждений,
религий, национальностей и языков — всех их объединила Медиа .
Во все времена ни одна партия, общественная организация, секта, религиозная
конфессия или мультинациональная корпорация не обладала столь мощным объединяющим
ресурсом. И дело здесь не в какой-то особой идее или новых средствах коммуникаций, а в
том, что медиа сумела предложить людям что-то большее. Она предлагала всем им не просто
зрелище , она дарила им другую жизнь .
Я смотрел на ночную Москву и любовался загорающимися тут и там окнами. В какой-
то момент мне показалось, что окна загораются не хаотично, а следуя какой-то годами
установленной схеме. Такое впечатление, что они вспыхивали волнами, подобно тому как
бывает, если кинуть камень в лужу. Круги, вызванные им, разбегаются от центра лужи
сначала часто-часто, а потом всё тише и тише, пока не успокоятся совсем. Почти как
московские окна под утро. Я попытался найти точку падения этого пресловутого камня.
Огни были разных цветов, но чем дольше я глядел на них, тем яснее становилось то, что
доминирующий цвет — голубой. Казалось, что я смотрю на сотни тысяч мерцающих в ночи
телевизоров. В самом деле, если исходить из этого, становится понятно, где находится
эпицентр этих «кругов на воде». Он был где-то в районе северо-востока Москвы. Там, где
www.koob.ru
стоит Останкинская башня…
Весь город смотрел на меня огнями телевизоров! Они были всюду на том пространстве,
которое мог охватить глаз. На западе, востоке, севере, юге. И только ближе к центру города
голубой свет постепенно мерк. Возможно, оттого, что я не мог проникнуть взором так
далеко. Возможно, оттого, что в центре голубой свет встречался с более сильным светом.
Светом Кремлёвских Звёзд. Интересно, подумал я, у них там что, телевизор не смотрят?
Такая версия представилась мне самой логичной.
Я допил виски, поставил стакан на стол и пошёл к выходу. На первом этаже, в районе
ресепшн деск, я заметил скопление людей перед висящим на стене телевизором. Все
входившие в гостиницу и все выходившие из лифтовых холлов замедляли шаг и
поворачивали головы в сторону телевизора. Он транслировал выступление президента. Я
подошёл ближе и услышал, как Путин говорил о том, что с сегодняшнего дня российские
спецслужбы получили право убивать особо опасных преступников, находящихся в
федеральном розыске, даже за рубежами России. Услышав это, многие захлопали в ладоши.
Я покинул в гостиницу и сел в такси. Уже подъезжая к дому, в голову мне пришла
мысль о том, что синий цвет мерк ближе к центру города вовсе не из-за того, что там было
меньше телевизоров. Просто в районе нахождения этих пресловутых красных точек
находился другой эпицентр, чьи импульсы были пусть и не такие зримые, как у
Останкинской башни, зато более сильные.
Выйдя из такси, я закурил сигарету и начал думать о том, что бывает, когда
сталкиваются волны, исходящие от разных эпицентров? Кажется, физика учит тому, что, в
конце концов, волны более сильного свойства поглощают более слабый эпицентр. Какая же
из башен сильнее?
Я выбросил сигарету и потянул на себя дверь подъезда. Последнее, что пришло мне в
голову, была мысль о том, что в жизни мне всё же нужно выбрать какое-то одно занятие:
либо медиа, либо конспирологию.
«Возвращение к истокам»
Общественная организация
«Возвращение к Истокам»
Литература, искусство, историческое наследие.
Молодёжное отделение
Первые шаги
В мире животных
День дрозда
— Скажите, дорогие мои коллеги «новостники», кто-нибудь знает, чем мы все здесь
занимаемся?
Все присутствующие дружно утыкаются лицом в блокноты. В переговорной комнате
повисает гнетущая тишина, слышно лишь, как скрипит по бумаге ручка Оксаны из отдела
новостей. Какая сметливая девочка, думаю я, она умеет цитировать тишину, перенося её на
бумагу. Или, может быть, она просто идиотка?
— Я повторю вопрос: кто-нибудь знает, чем мы все здесь занимаемся?
Сегодня с утра я решил собрать редакторов новостей из всех департаментов, без их
руководителей. Знаете, это очень действенная форма в кризисной ситуации. Во-первых, ты
получаешь информацию с полей напрямую, минуя редактуру менеджеров, во-вторых, ты
очень чётко понимаешь принципы и стиль работы на конкретных участках поля. В-третьих
— ты сам спускаешься с небес, дабы пообщаться с народом. А главное, фактом своего
появления ты очень чётко показываешь масштабы кризиса в организации, как бы
предоставляя простым смертным шансы на быстрое изменение карьеры. (Маша, смотри, он
даже нашего шефа на собрание не пригласил! Я тебе давно говорила, что у нас намечается
смена начальника департамента. Интересно, кого назначат, а?) Я в третий раз вопрошаю:
— Кто-нибудь, мать вашу, знает, чем мы все здесь занимаемся?
Парень из интернет-департамента поднимает голову. Кажется, его зовут Глеб, хотя я не
уверен, да и по хую, по большому счёту. Так вот, он поднимает голову и медленно, этак
растягивая слова, на эстонский манер, говорит:
— Мы собираем и передаём в эфир наиболее актуальные и значимые на данное время
новости, сопровождая их комментариями наших аналитиков или журналистов. Если
потребуется.
— Все? — спрашиваю я.
— По-моему, все, а по-вашему? — отвечает он.
— Так… Встал. ВСТАЛ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! И вышел отсюда. ВСТАЛ И ВЫШЕЛ! На
хуй иди отсюда. — Я заорал так, что кто-то из сотрудников уронил на пол ручку.
Не могу сказать, что я взбесился. Наоборот — мне-то, как раз, совершенно до
лампочки. А вот окружающие ждут именно такой реакции. Давно отмечено, что в
обстановке, предельно приближённой к боевой, животные быстрее реагируют на команды,
воспроизведённые криком. То же относится и к людям. Главное, в управлении стадом
сохранять самообладание в любых ситуациях. Не важно, говоришь ты или кричишь, важно
www.koob.ru
то, что в любом состоянии ты должен быть одинаково спокоен. Вы знаете, что хороший,
профессиональный актёр может расплакаться совершенно натурально в необходимой
ситуации? Ты ему веришь и даже сопереживаешь в этот момент. А он лишь визуализирует
необходимое действие. Так и я. Главное — побольше спецэффектов. Народу это нравится и
не оставляет равнодушным. Лицо Паши наливается красным, он встаёт и быстренько убегает
за дверь. Я ещё какое-то время держу паузу, максимально накаляя обстановку.
— Кто ещё в этой комнате думает, что мы «собираем и передаём в эфир наиболее
значимые новости»? — Я смотрю на них взглядом готовой броситься кобры.
Я ищу глазами очередную жертву на заклание, и взгляд мой, в какой-то момент,
встречается со взглядом Ольги Старковой, матери двоих детей, которая писала про
культурные события, делала литературную и кинокритику, а затем, вследствие того, что
культура вкупе с кино и книжками приносила мало денег, а детям требовалось их все
больше, она переквалифицировалась в автора армейской колонки, которая приносила
значительно больший доход. Тихая и, в общем-то, безобидная Ольга относилась к той
категории людей, которые всегда оказывались не в том месте и не в то время. Это касалось и
полученного ей образования, и выбранной профессии, и времени, в котором она жила. Вот и
сейчас она совсем не вовремя подняла на меня глаза.
— Вот ты, например, Ольга, — я подхожу и встаю у неё за спиной, таким образом, что
для того, чтобы мне ответить, ей приходилось бы выворачивать шею, что вкупе с её забитым
состоянием приносило ещё и физиологические неудобства.
— Ты отвечаешь за армейскую тематику. Что такого за месяц у тебя произошло в
армии, что могло бы быть интересно аудитории?
— Ну… я писала… много, — начинает лопотать она, — вот у меня все темы за
последние три недели: побег двух солдат, нехватка зимнего обмундирования, массовое
уклонение от призыва, избиения дедами новобранцев, опять побеги…
— Все?
— Ну да, разве мало? Вот у меня описан случай обморожения во время побега. Сегодня
как раз.
— Обморожение, да? Очень интересно. Ольга, пойми. У нас в стране за зимний период
умирают от обморожения бомжи, ветераны, солдаты и просто пьяницы. Это уже на хуй
никому не интересно. Новость по твоей тематике должна быть не просто интересной. Она
должна быть шокирующей. Деды у неё солдата избили, пиздец какой. Пару синяков
поставили. Мне не нужны просто избитые солдаты, понимаешь? Ты знаешь, какие солдаты
мне нужны?
— Какие, Антон Геннадьевич? — Ольга готовится записывать.
— Мне нужны солдаты, идеальные для восприятия аудиторией. Универсальные
солдаты. Такие, блядь, солдаты, чтобы от одного взгляда на них аудитория падала бы в
обморок и бежала митинговать против министра обороны. Не надо писать про синяки и
ушибы. Напишите про отрезанную, вследствие избиения, ногу. Лучше две. А ещё лучше,
напишите про то, что от солдата осталась одна голова, которая продолжает бороться за
жизнь, черпая силы из аппарата с питательным раствором, купленного на деньги какой-
нибудь оппозиционной партии за рубежом. Потому что у наших врачей на это денег нет.
— Так ведь…
— Что? У вас солдат нет, или партий?
— Солдаты есть, но Антон Геннадьевич, но вот с отрезанными ногами мне пока не
встречались. Может быть, такие случаи и были, но они тщательно скрываются. А прочесать
армию на предмет одного солдата, у меня нет таких связей.
— Ольга, у тебя, может, и нет связей, зато у тебя есть эфир. Я же тебя не прошу самой
им ноги отрезать в реальности. Сделай это в эфире. Хорошо, не хочешь про ноги, напиши
про гениталии. Про изнасилование, при попустительстве офицеров, пьющих водку.
Подтяните комитеты эти. Как их там? Солдатских матерей или отцов. События должны быть
не просто большими — они должны быть грандиозными. Привлекайте пристальное
www.koob.ru
внимание аудитории. Следите за процессом. Показывайте отрезание ноги в операционной в
он-лайн режиме. Ну что вы как дети, в самом деле? Все ведь есть — деньги, компьютерные
специалисты по спецэффектам, свои люди среди матерей, свои журналисты. Желания у вас
просто нет. И любви к своему делу. А дело надо любить, иначе ничего не получится.
Поймите, Ольга, вы тут работаете не с мёртвыми классиками литературы и не с гениальными
поэтами, которые никому не интересны. Вы работаете с живыми людьми. «В нашей работе
мы всегда основывались не на бюрократических методах, а на живом, человеческом
контакте». Знаете, кто сказал?
— Ходорковский? — услужливо спрашивает Яша, который организовывал вчерашний
утренний митинг.
— Дурак ты необразованный. Это сказал министр пропаганды Третьего рейха Йозеф
Геббельс. У него имелись только газеты и радио. А что есть у вас? Чувствуете разницу? А
теперь сравните эффект. Мы не собираем, мы генерируем новости, врубаетесь? Давайте
начнём с азов. Что такое, в нашем понимании, наиболее значимая новость или главное
событие? Это то, что мы — СМИ — назовём главным событием. Стакан, наполненный водой
до половины, — наполовину полный. Равно как и наполовину пустой. Всё зависит от того,
кто на него смотрит. Знаете такую дурацкую аксиому? Знаете? ОК.
Забудьте о ней. В наше время от того, кто смотрит, вообще ничего не зависит. Всё
зависит от того, кто в этот стакан наливает. Кто наливает, как наливает, а главное, каким
словом он называет налитое. А тот, кто на этот стакан смотрит, является банальным зевакой.
То есть в информационном бизнесе надо усвоить основное правило: любая аудитория — это
лохи и дебилы, которые воспринимают мир через экран телевизора и реагируют на него по
команде диктора или ведущего.
С аудиторией можно делать всё, что угодно, в зависимости от того, какой у тебя
бюджет на сопровождающие материал кадры, усиливающие нужный тебе эффект, и каковы
твои ресурсы (то есть скольких тысяч людей ты можешь запутать одновременно). В
принципе, аудитория не достойна никакого уважения, и любой профессиональный
политтехнолог докажет вам это за пять секунд. Но, тем не менее, мы относимся к ней с
уважением, называя аудиторией, а раз в четыре года даже электоратом. Не потому, что она
действительно того достойна, просто мы-то с вами интеллигентные, воспитанные люди. В
отличие от всякого быдла. Именно поэтому мы находимся с ними не по разную сторону
баррикад (которых, как известно, нет), а по разные стороны экрана, что гораздо важнее.
Можно сказать, что никаких событий вообще не происходит. В известном смысле.
Приведу пример. Народ у Курского вокзала целыми днями смотрит шоу, состоящее из
шельмовства одного лохотронщика, пары зазывал и десятка лохов, несущих им свои кровные
гроши. Что делает лохотронщик? Он показывает вам шарик, потом несколько раз
переставляет туда-сюда напёрстки и предлагает угадать местонахождение шарика всем
желающим, за умеренную плату. Как нам известно, шарика нет ни под одним из напёрстков.
Есть только воздух. Врубаетесь? Люди платят бабки за то, чтобы посмотреть за колебанием
воздуха. Сам шарик никуда не перемещается, он всё это время остаётся в руке у
лохотронщика, появляясь только на начальном этапе афёры. Таким образом, если нет
перемещений шарика, нет и действия (то есть события). Есть только голый понт, на который
и покупают фраеров. Шурк-шурк, напёрстки поменялись местами, с шариком ничего не
произошло, но кто-то всё равно попал на бабки.
Чувствуете параллель? Так и у нас. Что мы имеем? Лохотронщиков —
информационных Богов. Зазывал — аналитики, журналисты, политологи и прочие
говорящие головы, завлекающие аудиторию и направляющие её мнение в нужное нам русло.
Самих лохов — аудиторию. Шарики — любые поводы, из которых накачивают событие.
Напёрстки — телеканалы, радиопередачи и интернет-порталы, которые переключает
аудитория. Стоит отметить, что мы честнее лохотронщиков, ибо мы позволяем аудитории
самой переключать каналы/поднимать напёрстки. Также мы позволяем ей несколько раз
угадывать местоположение одного и того же шарика/делать сразу несколько выводов об
www.koob.ru
одном и том же событии. Но за увеличенное количество попыток и право переключать
каналы они и платят больше. Что я считаю справедливо. Исходя из этого примера,
становится понятно, почему от смотрящего на стакан ничего не зависит. Ведь и
лохотронщики, показывающие шарик, и зазывалы, создающие мнение аудитории, — парни
из одной тусовки.
Главное в нашем деле — красиво оформленный шарик. Потому что люди, как я уже
говорил выше, любят шоу и готовы смотреть его ежедневно. Они могут смириться с
напёрстками разного размера, похмельными ведущими/зазывалами, неубедительными
аналитиками и т.д. Но шарик надо упаковывать хорошо и красочно. В хуевый, некрасивый
шарик никто и никогда не поверит. Шарик — это главное. Всё, что от вас требуется, это дать
людям то, чего они жаждут. Так подарите им шоу!
Запомните, что любое, самое сраненькое дельце может стать темой дня, если затратить
на это пару десятков калорий и чуть-чуть поработать головой. Если сто лет назад функции
СМИ сводились к тупому описанию событий, то сегодня функции событий — это тупое
следование трендам, рождённым в недрах медиаструктур. Таким образом, главными для
аудитории события становятся по двум причинам. Либо если событие целиком и полностью
подготовлено и сценарно прописано нами, либо если мы взяли любую незначительную
новость, обработали, огранили и поместили в оправу главного события дня .
Я достал сигарету, прикурил, развернулся спиной к сидящим, дав им время переварить
сказанное и состроить ошеломлённые рожи, затем сказал:
— После изложенного я снова хочу спросить вас, что мы делаем с новостями?
— Генерируем, — нестройным хором ответили «новостники».
Я закрыл лицо руками, для усиления театральности эффекта, и, отметив сквозь щёлки
между пальцами, как на лицах собравшихся рисуется недоумение, смешанное с испугом от
того, то их ответ может быть неправильным, закончил:
— Тогда идите, блядь, и генерируйте. А не сидите, как овцы…
Оставшись один, я начал просматривать мониторинг сегодняшней прессы. Пробежав
глазами сводки рейтингов, высказывания правозащитников, фрагменты выступлений
западных лидеров, я наткнулся на новость, про которую говорила Ольга:
«Происшествие в Перми.
Работниками милиции предотвращена попытка продажи военнослужащим
оружия. В результате оперативной разработки, третьего апреля сотрудники
пермского уголовного розыска задержали двух преступников, пытавшихся купить
автомат Калашникова у прапорщика одной из воинских частей — Анатолия
Зайцева. При задержании Зайцеву удалось скрыться. Два дня спустя, в ходе
поисков, он был обнаружен в подвале заброшенного дома. Из-за сильных холодов
Зайцев получил обморожение ног и после поимки был помещён в больницу с
подозрением на гангрену. После операции Зайцева ждёт суд…»
Письмо содержало две ссылки. Первая открыла пост на форум сайта banker.ru и
имитировала инсайдерскую информацию от сотрудника банка «Зевс»:
После открывшей вечер Прасковьи пошёл парад уродов под названием «Нас не
разъединить». Сначала стучали в бубен дагестанцы, потом чукчи терзали барабанные
перепонки собравшихся игрой на китовом усе. Станцевали грузины, самый молодой из
которых после выступления подарил ведущей розы со словами: «Пусть зацветут эти розы
нашей свободы и в ваших сердцах». «Безусловно, у вас-то электричества, чтобы отапливать
оранжереи, нет», — подумал я про себя. После грузин выступали татары и хохлы, которые
начали с неплохого слогана типа «Во времена дружбы Тараса Шевченко и Александра
Пушкина ещё не было газа». Затем вышел детский еврейский хор. Я заметил, что народ явно
начал скучать. Мне же, после разговора с Аристархом, наоборот, стало чуть веселее.
Посмотрев на часы, я понял, что за полчаса до основного банкета люди не разойдутся, но
всё-таки захотел уточнить у Вадима, что будет дальше. И тут ко мне подошёл промоутер
Олег, отвечавший за организацию концерта:
— Ну, че, как тебе народное творчество? — весьма фамильярно обратился он ко мне.
— Да вроде ничего, народ только уже заскучал. Как бы не «нанародничались» они до
банкета
— Да не успеют, не переживай. Все нормально идёт.
— Дай бог. Ты спросить что-то хотел?
— Ага. Антон, а когда телок ставить?
— Что?
www.koob.ru
— Я говорю, когда телок ставить?
— Каких телок? — я чувствую, как моя спина стремительно делается мокрой от пота —
Я не врубился, каких, на хуй, телок?
— Ну, как… — Олег делает ослиное лицо, — ты же сказал, что вечером олигархи
подъедут, всё должно быть культурно. Правильно?
— И… и что?
— Ну, я тебя и спрашиваю, номера со стриптизом сейчас выводить или перед самым
банкетом?
— Бля…бля… — я отстраняюсь от Олега, как от чумного, и начинаю ходить вокруг
него. Затем я достаю рацию и практически ору в неё: «Вадим, быстро подойди ко мне, бегом,
бля». Через минуту подбегает Вадим. Олег тут же наскакивает на него и орёт: «Нет, чо не
так? Ты скажи, чо не так? Чо он орёт на меня, я ему чо, клоун?» Я курю и считаю про себя до
десяти. Три раза. Поворачиваюсь к Вадиму и спрашиваю:
— Вадик, ты этому Олегу объяснил концепцию вечера?
— Да. В общих чертах…
— В общих? Хорошо же ты ему объяснил, как я погляжу. Он нам тут телок собрался
ставить, врубаешься, нет?
Вадим удивлённо поворачивается к Олегу:
— Олег, зачем нам телки?
— Не, чуваки, так не пойдёт. Не надо меня грузить. Вы меж собой разберитесь
сначала? Мне сказали, «будут олигархи», я подогнал стриптиз. Теперь вы паритесь и парите
меня. Чо плохого в телках, я не понимаю? Мужики, может, вы просто типа нервничаете?
Может, вам «сняться»? — Он характерно втягивает воздух ноздрями. — А чо, у меня есть.
Может, дать?
Меня начало колотить, едва я представил лицо Вербицкого в тот момент, когда на
сцене появятся голые бабы, а жены банкиров начнут кривить рожи и разворачивать своих
драгоценных к выходу. Я снова закуриваю и медленно, растягивая слова, обращаюсь к
обоим:
— Вы случайно не читали мой план мероприятия? Ну, там про концерт творчества
многонациональной России, в духе «культура народов СССР»? Такое слово, как культурное
мероприятие, вам там встречалось?
— Да, но… — тянет Вадим
— Я читал, — снова встревает Олег, — и бюджет писал согласно твоей
«многонациональной России». Щас пройдут все эти чурки и чукчи с жидовским хором,
после них будут «Фреш Арт», потом «Комеди Клаб». А стриптиз просто, чтобы веселее
разогреть.
— Кто? Какой «арт»? Какая «комеди»? Вы тут головой все ебанулись? Вадим, ты
думаешь, что ты снова работаешь директором по рекламе и делаешь клубную вечеринку?
— Так «Комеди Клаб» — они же армяне, вот и многонациональная тема, — отвечает
Олег и непонимающе смотрит на Вадима, который стоит зелёный, под цвет стены. Я
подхожу к нему вплотную и ору в лицо:
— Ты, сука, хочешь подставить меня? Или ты просто тупой урод? Ты проверил, чего он
там тебе подготовил или просто тупо спиздил вместе с ним бюджет? Какие телки? Какие
«фрэш арт»? Тут через полчаса будут серьёзные люди с жёнами. — Я провожу перед его
лицом рукой. — Серьёзные люди с жёнами, понимаешь? Понимаешь, что начнётся, когда на
сцену выйдут шлюхи сиськами трясти? Ты думаешь, мы что делаем? Гламур-пати? У нас
концерт и банкет, посвящённый благотворительности, а не блядский домик. Может, он ещё
сюда пригласил двух-трёх дилеров? Так, чтобы было, чем «сняться»?
Олег в этот момент посмотрел в пол. Вадим достал сигарету и начал судорожно
хлопать по карманам в поисках зажигалки.
— Значит так. Слушайте меня оба, бараны. Армян и прочий арт — на хуй отсюда.
Телок просто не выпускать из гримерок до конца вечера. Олег, ты сейчас собираешь своих и
www.koob.ru
на хуй отсюда скачками. Если кто-то останется недоволен, вам пиздец. Особенно тебе, мой
клубный друг Вадик.
— Э, я не понял, я телкам из своих платил. Вы мне ещё пятёрку остались должны. И
чего теперь делать?
— Тебе теперь галопом надо отсюда.
— Не, а пятёрку ты мне когда вернёшь? Ты меня чо, кидаешь? Я не сирота, можно
потом порешать будет.
Я говорю в рацию: «Трёх охранников ко мне». Олег быстро исчезает в толпе. Я беру
под локоть Вадима и иду с ним в туалет. Подбежавшего охранника я оставляю стеречь дверь.
В туалете Вадим прислоняется к стене и лопочет: «Антон, я все объясню». Я бью его под
дых:
— Почему ты не проверил программу?
— Аааантон, — Вадим хватает ртом воздух, — я ему доверял, понимаешь…
Он выпрямляется, и я снова бью его. В этот раз в лицо.
— Нужно проверять, а не доверять. Ты по старой привычке решил чуть-чуть бюджета
себе откусить?…
— Антон, я прошу тебя, я ошибся.
— Ты мне сейчас все мероприятие завалишь, понимаешь, урод?
— Антон…
— Я тебе уволю, сука.
— Я прошу…
— Завтра уволю к ебеням.
— Я прошу тебя, дай мне шанс.
— Мы не оставляем друг другу не единого шанса, скотина.
Я потираю ушибленную руку и в сопровождении охраны иду к Свете, которая
занимается артистами. Света сидит за кулисами, пьёт кофе и непонимающе разглядывает
список выступлений.
— Антон Геннадьевич, тут только что приходил Олег…
— Я в курсе. Кто после евреев выступает?
— «Комеди Клаб» уехал, девушки и эти из…
— Так. Скрипачи твои тут ещё?
— Да. Они уже…
— Так. Обещай им вторую ставку, пусть играют ещё полчаса до банкета.
— ОК.
— Кто на банкете играет?
— Арфистка.
— Она тут?
— Только приехала.
— Что ещё в плане программы?
— Если девушки не будут выступать, то…
— …девушки не будут. Все?
— Все.
— Запускай скрипачей.
«Идиот. Какой же я баран. Ужас. Катастрофа», — я бегу к банкетной зоне и говорю сам
с собой. Видимо, придётся проверить и кухню заодно. Меня изрядно трясло, но где-то в
чулане сознания я понимал, что счастливо спасся.
На бегу я открываю двери гримерок, чтобы найти стриптизерш и лично сказать им,
чтобы до конца события рожи не высовывали. Я нахожу телок в маленькой каморке, где
стоят веники, ведра и всякая бытовая химия. Трое девушек, практически верхом друг на
друге, умудрились разместиться среди тряпок и швабр. Когда я рывком открываю дверь,
одна из них испуганно вскрикивает, другая закрывает рот рукой.
— О! Вот вы где, балерины мои. Значит так. До конца вечера два часа. Если хоть одна
www.koob.ru
из вас покинет эту «лаунж-зону» — всем пиздец. Я ясно выражаюсь?
— А писать выходить можно? — спрашивает самая смазливая из них.
— Боюсь, что нет, сударыня. Боюсь, что нет. — Я корчу идиотскую улыбку и
показываю пальцем на ведра.
— Мы вообще-то танцевать сюда приехали, а не в коптерке сидеть, — продолжает она.
Я вплотную подхожу к ней, беру в руки швабру и говорю:
— Милая моя, если ты сделаешь хотя бы шаг за пределы этой комнаты, то твоим
шестом до конца дней будет вот это. Ферштейн?
Девушки дружно опускают глаза. Я выхожу из комнаты и двигаю на кухню, на всякий
случай выставив у каморки охранника.
Посетив кухню и убедившись, что ни со спиртным, ни с едой проблем не будет, я
вышел к гостям. По рации мне передали, что приехал Вербицкий. Пройдя через группу
журналистов, я нашёл его в углу, беседующим с одним из наших интернетчиков Пашей.
— Здравствуйте, Аркадий Яковлевич.
— Привет
— Вы давно здесь? Я просто отходил кухню проверять.
— Нет, не очень.
— Ну и как вам?
— Да все нормально вроде. Скоро начинаем?
— Через пять минут. Ждём, когда основные гости приедут. Как митинг? Вам уже
показали записи?
— Показали. Знаешь, Антон, давай на днях все это обсудим.
— Вам что-то не понравилось?
— Да нет… не то, чтобы не понравилось. Просто я хотел с тобой поговорить по поводу
твоей работы за последний месяц. Помнишь наш вчерашний телефонный разговор?
— У вас есть какие-то оценки? — осторожно заметил я.
— Да вяловато как-то… Всё то же самое. Новизны нет, понимаешь? Той самой
фантазии, о которой мы с тобой давно говорили. В целом есть вопросы.
— Может быть, мы их сейчас обсудим?
— Нет, Антон, не стоит. Давай после. А сейчас я гостей пойду встречать, а ты прессой
займись. Да, кстати, ты не знаешь, что за разговоры пошли про финансовый кризис?
— Вы имеете в виду кризис в банке «Зевс», — я удивился тому, как быстро стала
распространяться информация из Интернета.
— Ну, вроде с ним.
— Говорят, что у них лицензию отзывают. А я сегодня дал команду масштабировать в
СМИ банковский кризис на фоне ситуации с «Зевсом».
— Да? — Вербицкий удивлённо вскинул брови. — Интересно. Ну, дай бог. Дай бог.
Завтра расскажешь. Если, в самом деле, есть о чём.
Моё настроение, изрядно испорченное Вадимом, сделалось просто омерзительным.
Старый козёл. Фантазии нет. А, блядь, бюджеты под неё есть? Ну, я тебе завтра покажу
фантазию. Если выгорят дела с Зайцевым, детьми-бомжами и банком, я тебе такую смету за
фантазию выкачу, что оба «Дозора» отдохнут. Я тебе завтра покажу «Дроздиков пикчерз
представляет». Фантазии у меня нет. А у него она, значит, есть? Чего же он тогда людей
нанимает? Коньяк пить не с кем? Делал бы все сам и не пиздел. Придурок.
Разозлившись, я тем не менее заставил себя улыбнуться, подойти к журналистам и
потрещать ни о чём, постоянно поглядывая на часы. До начала банкета оставалось несколько
минут.
И вот, когда почти все уже собрались, распахнулись двери в банкетный зал. Мы
дружными рядами проходим — журналисты, политологи, аналитики, политтехнологи и
прочая медийная шлоебень рангом пониже. За нами степенно движутся банкиры, нефтяники,
газовики, просто мильонщики и пара олигархов. Сегодняшний вечер плавно финиширует.
В банкетном зале мильенщики и их жены стоят особняком и мило беседуют о планах
www.koob.ru
на уик-энд, росте биржевых котировок, угрозе потери бизнеса в свете последних действий
государства, новом европейском оффшорном законодательстве, отдыхе на Сардинии,
Лондонском Экономическом Форуме, небывалых затратах на новогодние корпоративы с
приглашёнными звёздами а-ля Кайли Миноуг и прочих важных делах. Когда в разговорах
всплывает фамилия Ходорковского, голосовые тональности понижаются. Некоторые из
мильонщиков оглядываются или даже отворачиваются. Впрочем, такие разговоры быстро
стихают, и беседа возвращается в привычное светское русло. С человеком, поднявшим эту
тему, собеседники тут же начинают обсуждать что-то хорошее, например, новое купе от
Bentley, делая вид, что упоминание о Хайдере они не заметили. В целом всё выглядит очень
по-светски. Так обычно ведут себя хорошо воспитанные люди, когда в их присутствии кто-то
пукает. Хотя, безусловно, среди этих милых людей есть и те, кто предпочёл сразу покинуть
эту компанию, сославшись на то, что у его жены пустой бокал и ему немедленно нужно
отыскать официанта. Реально, в этакой духоте весьма трудно стоять с пустым бокалом.
Особенно дамам.
Изредка к «тузам» подкатывают медийщики, интеллектуально-творческая элита и
прочие производящие «духовные ценности» люди. Приторно улыбающиеся и быстро
говорящие. Подходя ближе, все они как будто уменьшаются в размерах. Даже те из них, кого
Бог наградил богатырским ростом, становятся одной высоты или даже меньше самых
маленьких пузатых миллионеров, с которыми они разговаривают. Издалека это выглядит
настолько чудно, что невольно задумываешься о том, как этим людям удаётся попирать все
законы физики, увеличиваясь или уменьшаясь в одну и ту же единицу времени. Людям
знающим, безусловно, понятно, что когда речь идёт о финансировании новых проектов,
кинофильмов, правозащитных и культурных организаций, физика перестаёт быть такой уж
точной наукой. Тут же снуют молоденькие журналистки, на бегу поправляющие декольте, в
надежде на интервью с мильонщиками. Впрочем, ближе двух метров они не рискуют
приближаться, поскольку жены будущих интервьюируемых ещё недостаточно пьяны. Те же
из этих молодых валькирий, кто всё-таки решает достаточно близко подойти к этой
компании, встречаются взглядами с ещё трезвыми супругами, немедленно превращаются в
мышей и исчезают в паркетных щелях.
Неподалёку стоят политтехнологи, сидящие «на проектах», некоторые со своими
боссами. По нашей манере отпивать из бокала, можно определить настроение и степень
удачливости каждого. Мои улыбающиеся и кивающие головой коллеги стоят с полными
бокалами, довольно внимая словам начальников. Мы же стоим рядом с молчащим
Вербицким. Гена, Вадим и ваш покорный слуга. Мы часто прикладываемся к шампанскому,
невежливо окрикиваем официантов, проносящихся с полными подносами, и
переговариваемся друг с другом. Ибо делишки наши идут не совсем хорошо. Хуево просто,
если честно.
Рядом находится гражданский клуб «Ум, честь и совесть», члены которого, седые и
тучные политологи, которых пускают сюда в зачёт за былые, уже не ведомые никому из
присутствующих заслуги, раскатисто басят что-то о «идеальном мире Солженицына»,
«Сахарове, опередившем время» и прочих столпах русской общественной мысли. Судя по
тому, с какой частотой в их базарах проскакивают словечки «Русь святая», «Православие»,
«сука журналистская», «иудушка Глебушка» и «блядь питерская», они уже основательно
поддатые.
На другом конце зала идут пьяные братания «непримиримых» аналитиков,
придерживающихся диаметрально противоположных взглядов на демократический путь
России, но тем не менее получающих зарплату от одних и тех же людей.
У самой стены, подобно декорации к нашему «обществу спектакля», сидит перезрелая
красотка пышных форм, в белом бальном платье, которая играет на арфе, дабы услаждать
слух присутствующих. Она подслеповато зырит на всех из-под полусонных век и перебирает
струны. Возможно, эта её манера смотреть, возможно, клубы сигаретного дыма, от которых
она периодически чихает, отворачиваясь куда-то в область подмышки, делают её похожей на
www.koob.ru
большого говорящего попугая, который хочет спать, но не может из-за припозднившихся в
хозяйском доме гостей. Кажется, вот-вот она встанет, прекратит играть и громко выругается
матом, которому научилась пять минут назад от пьяных людей. И тут кто-то из домашних
подойдёт, мило хихикнет и прикроет клетку тканевым колпаком, чтобы попугай мог уснуть.
В момент, когда я об этом думаю, действительно открывается дверь, и в зал входит
девушка неземной красоты, с подносом, накрытым колпаком. Вечер подошёл к концу.
Сейчас все дожрут и допьют, и все мы, соратники по борьбе, наконец, сделаем то, ради чего,
собственно, и собрались — займёмся благотворительностью!
Под людской гомон, пьяные слюнявые поцелуи, звук бокалов, обсуждение новых
концепций, столкновение дискурсов и арфу, девушка шествует по залу, подходя к
разрозненным группам гостей и приподнимая колпак. Под него следует складывать
пожертвования детям-сиротам, «которым в это непростое для России время, как никогда
раньше, требуется наша помощь», как написано в приглашении на вечер. Кто именно эти
дети и почему помощь им требуется «как никогда раньше», в тексте приглашения не
уточняется. Видимо, публика тут собралась понимающая и не нуждающаяся в
дополнительных комментариях. Хотя я лично отрубил бы креативщику, составлявшему
текст приглашения, руки по локоть. А заодно и ноги, чтобы клавиатуру уже нечем было
держать.
Отметив нетрезвым глазом траекторию её маршрута, первыми съебывают журналисты,
кажется, один из них бросает что-то типа «вечеринка умерла». Члены клуба «Ум, честь…»
продолжают бухать, даже не удосуживаясь прерваться, когда девушка подходит к ним.
Братающиеся аналитики и творческая элита каким-то хитрым образом перемещаются в тот
конец зала, который девушка уже миновала.
Когда она доходит до нас, я кладу на поднос пятьдесят долларов, хочу убрать портмоне
в карман, но через секунду раскрываю его и кладу ещё пятьдесят. На правах организатора,
так сказать. Следом наша компания политтехнологов также аккуратно кладёт свои
сложенные пополам купюры на поднос. Из чувства цеховой солидарности, не иначе.
Апофеоз нашего благотворительного ужина наступает, когда девушка подходит к
группе «тузов». Настал тот момент, ради чего, собственно, все и заряжалось. Тут же
выясняется, что у некоторых нет с собой кошельков, потому что они находятся у водителей,
кто-то, пьяно смеясь, говорит: «А что делать!» — и лезет во внутренний карман, один из
гостей, чуть пошатываясь, тут же на подносе выписывает чек, роняя на лежащие купюры
пепел своей сигары. Некоторых под локоть выводят супруги, некоторые слиняли ещё
раньше. Мужики вроде упираются, но их благоразумные и человечные жёнушки шепчут им
на ухо: «У тебя свои дети дома, лучше больше им внимания уделяй». Но в целом тем или
иным образом оставшиеся «аллигаторы» были девушкой окучены.
После того, как все гости разъезжаются, я выхожу на улицу. Закрыв глаза, я втягиваю
прохладный воздух ночной Москвы. Для этого времени очень тихо. Даже машин не слышно.
Вдруг где-то вдалеке слышится цоканье каблуков по асфальту. Я схожу по ступеням и
вглядываюсь в ночь. Через дорогу быстрыми шажками переходят телки, оставленные мной в
кладовой. Они оглядываются по сторонам, неестественно переступают, аккуратно выставляя
ноги в туфлях-платформах для стриптиза. Реально они выглядят, как неизвестно откуда
взявшиеся страусихи. Я засовываю пальцы в рот и разрезаю тишину своим свистом. Телки
бросаются бежать, одна из них спотыкается, но ухитряется не упасть.
— Куда, бля! Стоять! — ору я.
Стриптизерши исчезают в кустах на противоположной стороне улицы. Я разражаюсь
смехом. Я ржу в голос минуту, две, три. Меня всего трясёт от смеха.
В итоге выяснится, что организаторам мероприятия удалось собрать в пользу детей
сумму в районе пяти тысяч долларов США, что составляет 0,00125 процента от совокупного,
официально заявленного годового дохода гостей вечера, который, по моим самым скромным
прикидкам, равняется двумстам миллионам фунтов стерлингов. Что весьма неплохо «в это
непростое для России время». Если отталкиваться от текста приглашения, опять же.
www.koob.ru
Напомню, что общий бюджет мероприятия составил что-то в районе полтинника. Не
включая банкет, разумеется. В целом отдохнули неплохо.
Приехав домой, я первым делом залез в Интернет, чтобы посмотреть, как развивается
тема с банковским кризисом. На форуме banker.ru после сообщения нашей подставной
Ptichka82 уже образовалась целая простыня комментариев, которые уже на полном серьёзе
начали обсуждать кризис в «Зевсе». Характерно, что тон им задало следующее послание:
DowJones:
Теперь понятно, с фуя ли баня сгорела. Что-то быстро «Зевсовцы»
среагировали. В оправдания полезли, значит, у ребят на самом деле крыша горит.
Stalker:
Напротив моего офиса филиал «Зевса». Сегодня он почему-то закрылся
раньше обычного. В пять часов. Интересно почему?
Forbes_Hero:
Ребят я пытался в восемь часов снять деньги в своём офисном банкомате
«Зевса». «Автомат временно не работает»… Вот собственно и всё… наверное
В «Live Journal» под постом OlgaTT было уже за триста комментариев. Маргинальная
молодёжь вкупе с рассерженными клерками собиралась завтра устраивать флеш-моб у
центрального офиса «Зевса». Председателем правления банка была Зинаида Колпина,
поэтому нетрудно догадаться, что лозунгом флеш-моба стало сакраментальное «Где деньги,
Зин?»
Генка также неплохо поработал. Информация о кризисе в «Зевсе» разлетелась по чатам
и форумам российского Интернета. Пара информационных ресурсов вышла с вечерней
новостью «Новый финансовый кризис в России», «Зевс» может покинуть банковский
Олимп». Затем я зашёл на yandex.blogs.ru и обнаружил «Кризис в Зевсе» самой горячей
темой дня. Полазив по ссылкам на обсуждение этой темы часа полтора, я сделал в своём
блокноте некоторые пометки и отправил Сашке SMS:
«Я в шоке».
Кажется, это была первая победа. Или просто удачный день. Мой день. В любом случае
я включил телевизор и с хорошим настроением посмотрел новости.
По всем каналам прошёл сюжет о митинге в память разгона НТВ, где-то даже показали
меня крупным планом, по Восьмому каналу так вообще дали большой сюжет о моих
последних выступлениях. Сначала была нарезка с молодёжного митинга, где я стоял с тем
парнем, что быковал. Рожа у него была совершенно каменная. Наверное, камера поймала нас
в тот момент, когда я незаметно саданул ему кулаком под рёбра. В целом единения меня и
молодёжи смотрелось убедительно. После этого был большой кусок моей речи с
сегодняшнего митинга и короткие интервью журналистам западных каналов. После сюжета
про митинги Восьмой канал в своих новостях упомянул информацию о возможном
банковском кризисе, «которая просочилась сегодня в Интернет из компетентных
источников». Я подумал о том, что Генка, ничего не знающий о моём проекте с «Зевсом»,
сидит сейчас довольный и улыбается, глядя на то, какой псевдокризис он замутил сегодня в
www.koob.ru
Сети. Наверняка он чуть испуган, потому что не ожидал такого эффекта. Он испуган, потому
что не знает, что ему делать с неожиданно получившимся событием завтра. Но он отгоняет
эту мысль, потому что завтра наступит через какое-то время. А победа, его победа — уже
сейчас.
Я думал над тем, как это, в сущности, просто. Найти модератора, отвечающего за канал
распространения информации, кинуть ему «утечку», а он сам донесёт её до своей аудитории.
Главное — это внушить ему то, что это он все придумал и исполнил. Главное — заставить
его поверить в то, что это он герой медиа. Я сел и набил ему SMS с единственной фразой:
«Генка — ты Интернет-гений».
Перед тем, как я лёг в кровать, мне пришло ещё два SMS. Первый — «спасибо» от
Генки и второй — от Вадима:
Сначала я хотел ответить обоим, но потом решил, что эсэмзсится в два часа ночи могут
только молодые любовники. С другой стороны, им и был. Сегодня я окончательно понял, что
влюблён в медиа. Странно, как я этого не понимал раньше?
Всю ночь мне снились прикольные цветные сны, которые, как всегда, не запоминаются.
Уже под утро мне приснилось, что я сидел за столом в большой комнате, похожий на
прозрачный куб. На стене перед моими глазами висело штук двадцать экранов, на которых
транслировались гонки машинок из игры street racing моего телефона. На столе стоял
огромный монитор, разделённый на квадратики, в каждом из которых находился человек,
играющий на своём сотовом телефоне в эти долбанные машинки. Некоторые игроки
настолько вошли в азарт, что качались на поворотах или чуть подскакивали на стульях в
моменты, когда машина, которой они управляли, проходила трамплин. Мне были видны
только спины игроков, но во сне я чётко понимал, что знаю каждого из них. Игроки сидели,
сосредоточенно вперившись в экраны своих телефонов, увлечённо жали на клавиши,
хлопали себя по коленкам, когда проигрывали, искренне радовались, когда их машина
приходила первой. Некоторые даже устанавливали персональные рекорды. Они выбирали
тактики наиболее быстрого прохождения трассы, старались быстрее жать на клавиши,
управляя своими машинами. Тогда как я одним щелчком мыши менял им пейзажи,
увеличивал или уменьшал их скорость и даже менял машины. Некоторым вместо
безымянных чёрных спорткаров я ставил «Порши», некоторым «Феррари», а иным так и
вовсе «Жигули». Я смотрел за движением машин на экранах и одновременно наблюдал за
реакцией игроков, которые думали, что это они управляют своими машинками. Каждый из
них находился в прозрачной комнате, похожей на мою. Казалось, что если кто-нибудь из них
обернётся назад, он непременно увидит меня, сидящего на некотором удалении за большим
монитором. Но отчего-то я чётко знал, что никто из них не обернётся назад. То ли из-за того,
что каждый был увлечён собственной игрой, то ли из-за того, что никто из играющих даже
не допускал самого факта присутствия здесь кого-то ещё, кроме них самих. В общем, я
понимал, что никто из них не остановится и не посмотрит назад. А ещё я знал, что,
возможно, первый раз за этот год я проснусь с улыбкой.
Универсальные солдаты
— Вот, Вадик, читай на стене — глас народа, между прочим. А ты говоришь совесть.
Это медиа, коллега. Мы занимаемся реальными вещами. Здесь задачи посложнее
организации банкетов и вечеринок. Понимаешь?
— Это точно, — откликается Вадим, разглядывая стену.
Весь оставшийся путь мы ехали молча.
Приехав на работу, мы идём в мой кабинет, я прошу две чашки кофе и коньяку, мы
разваливаемся в креслах и несколько минут болтаем о всякой чепухе. Телках, новых
фильмах, зарплатах в конкурентных организациях, летнем отдыхе и шмотках. Когда речь
заходит о том, что будет, если Путин всё-таки останется на третий срок, Вадим осекается и
спрашивает меня:
— Так что мы с Зайцевым-то будем дальше делать?
— С прапором? Дальше все просто. Начинаем готовить СМИ.
— Как именно?
— Скажи, Вадик, а ты «тёмники» когда-нибудь писал?
— Я? Нет. Мне пару раз Вербицкий показывал, и один раз Генке нашему слили
«тёмник» из Администрации. Ну, помнишь? Который он в Интернет, в «Лайв-Джорнал»
выкладывал?
— Это был фуфловый «тёмник». Генка его, скорее всего, сам и сварганил.
— Ну, не знаю. За что купил, за то продаю.
— А ты знаешь, за сколько он его купил?
— В смысле? — Вадим несколько напрягается.
— Шучу, шучу. В общем, буду тебя учить, как надо готовить информационную среду.
Бери бумагу, записывай. Начать стоит c…
Сегодняшним утром, перед встречей с Зайцевым, я предусмотрительно дёрнул из
своего тайника в подъезде черновик «тёмника», который мы писали вместе с парой
копирайтеров несколько лет назад, в ФЭПе. Поскольку черновик был недописанный, то
относительно начала «тёмника» у меня вопросов не было. А вот относительно конца…
Впрочем, интуиция и талант всегда победят инструкцию и бездарность. Тем более, что
тренироваться нам предстояло вдвоём. А две головы медийщиков — это практически
четверть Останкинской Башни.
— Начать стоит, собственно говоря, с самого события. «Произошло то-то». Затем
даётся справка по теме, где приводится хроника аналогичных событий, сведения о жертвах.
Делается промежуточный вывод. Записал?
— Угу, — кивает Вадим, не отрываясь от бумаги.
— Так. После этого ставятся задачи проекта. «Цели медийного реагирования». Это
основа документа. Здесь нужно указать, как должно быть использовано данное событие, для
возбуждения реакции аудитории на процессы, прямо или косвенно связанные с событием,
указать виновных и сделать ещё пару выводов. Причём процессы, упоминаемые в связи с
событием, могут быть хоть за уши притянуты и поражать обывателя неожиданной простотой
выводов.
— Это как? — морщит лоб Вадим.
www.koob.ru
— Условно говоря, я хочу, чтобы уволили главную бухгалтершу колхоза. Что мне для
этого нужно сделать?
— Кого? — ржёт Вадим. — Главбуха колхоза? Ну, для этого тебе нужно, как минимум,
в бухучете разбираться, чтобы отловить косяки бухгалтера.
— Глупость какая. Для этого нужно событие. Допустим, я спиздил корову вчера, а
механика Пупкина сегодня видели на рынке, торгующим какими-то железками.
Вадим прикрывает лицо рукой и тоненько хихикает:
— Спиздил корову. Механик, хи, хи, хи. Какая связь-то?
— А вот какая. Я в деревне разогреваю молву, что торговал он не только железками, но
и мясом. И это есть форменное безобразие! Он уже и так полколхоза унёс, так то — железки.
А теперь он и до скотины добрался. А покрывает его в этом главбухша, к которой он (а люди
видели!) ходит по субботам типа на чай. А сам с ней водку пьёт и сами понимате, что делает.
И поэтому у нас, граждане, в колхозе беда. Один ворует, а другая — любовница его,
покрывает. В бумагах у ней бардак, деньги из-за этого народу не плотят. А теперь ещё и
скотину нашу воруют безнаказанно. Врубаешься?
Вадим, как зачарованный, смотрит на меня:
— Антон, а ты… ты и в колхозных делах сечёшь? Когда ты успел-то. Я поражён
просто…
— Да не был я ни в каких колхозах. В юности только. «На картошке». Главное тут —
понимание сути крестьянина. Главное — упомянуть основные слова-раздражители:
«механик вор», «люди видели», «водка», «любовница-бухгалтерша», «деньги не плотит
людям». Вывод — все воры!
Вадим чертит на бумаге какие-то квадратики, проводит от одного к другому стрелочки,
что-то надписывает над ними, потом останавливается и спрашивает:
— А если, фигурально выражаясь, несмотря на народный гнев, бухгалтершу не уволят,
что тогда?
— А ничего, — я на секунду задумываюсь, стараясь понять, что же будет, если эту
гипотетическую бухгалтершу не уволят. И тут ответ приходит сам собой.
— А ничего не будет. Нам-то какая разница, Вадик? Корову-то я уже спиздил…
— Гениально… бля буду.
— Спасибо. С целями разобрались. Далее идут… В общем, ты пиши пока эти пункты, а
я тебе потом дальше расскажу. Я должен несколько звонков сделать. Только быстрее, нам
ещё утвердить всё нужно.
Вадим уходит, я остаюсь один и начинаю традиционный обзвон начальников
департаментов. Получив информацию о текущем состоянии дел, я звоню режиссёру фильма
о беспризорниках, предупреждая о своём визите на студию, затем допиваю кофе, собираюсь
с мыслями и набираю номер редакции «Коммерсанта». Пробившись через нескольких
секретарей, пару каких-то левых журналистов, с которыми меня по ошибке соединили, я,
наконец, попадаю на Угольникова:
— Здравствуйте, Константин, как поживаете? — бодрым голосом начинаю я.
— А кто это? — довольно хмуро отвечает собеседник.
— Хуй в пальто! Ты, старый, совсем зазнался, бывших сокурсников не узнаешь? Это
Антоха Дроздиков!
— А! Дрозд!
— Сам ты Дрозд! Бля, знаешь же, что ненавижу эту кличку.
— Ладно, ладно. Вырвалось. Как сам-то?
— Да ништяк. Вот звоню тебя поздравить с новым постом. Уважаю, мужчина.
— Спасибо, — самодовольно гудит Костя, — быстро ты узнал.
— Я же твой коллега, мне по долгу службы надо в курсе быть.
— Коллега. Чего-то я тебя не слышал года четыре, коллега. — Костя меняет тон на
укоризненный.
— Да понимаешь, повода не было, — я стараюсь быть предельно извиняющимся, — у
www.koob.ru
самого дела шли не очень. А тут вижу — новость. Дай, думаю, сокурсника поздравлю.
— Ты работу ищешь, что ли?
— Да нет, с работой у меня все ОК. Просто так звоню.
— Антох, не еби мозги, ты просто так никогда в жизни не наберёшь.
— И ты… Костян, я честно, от души. Просто так. Вот пообедать тебе предложить хочу.
Выпить. Столько не виделись.
— От души, говоришь? Ну, ладно. Когда обедать-то хочешь?
— А хоть сегодня. У тебя сегодня как со временем?
— Да вроде ничего. Как раз компьютер мне устанавливают, мебель в кабинет заносят.
Можно и сегодня.
— Давай часа в два?
— Где?
— А давай в «Гудмане» на Новинском? Там мясо хорошее.
— Давай.
— Ну, вот и договорились. Значит, до встречи?
— До встречи, — Костя начинает смеяться, — Дрозд!
— Бля, я тебе в лоб дам! — хохочу я.
— Все, все. Я не буду больше. Увидимся.
«Великолепно». Я откидываюсь в кресле, включаю компьютер и начинаю лазить по
новостям. Так проходит минут сорок. Когда я уже думаю о том, что «тёмник» Вадим, судя по
всему, не потянет, раздаётся стук в дверь.
— Занят? — Вадим просовывает голову в приоткрывшуюся дверь.
— Написал? Заходи.
— Ну… вот как-то набросал. Вроде неплохо.
— Читай, читай. Сейчас вместе поправим.
Вадим откашлялся и начал читать, с практически левитановской интонацией:
— «Двое суток через снежный буран» — это хорошо. Вот только про обморожение мне
не нравиться. Не сильно цепляет, — комментирую я.
— Как это? Человек ноги обморозил. Это разве не сильно?
Я утыкаюсь в подбородок кулаком и думаю над тем, как усилить акцент:
— Так, так, так. Ноги… обморозил ноги… Бегал зайчик по дорожке и ему… Во! Пиши:
«Двое суток он шёл через снежный буран, из-за чего получил обморожение ног и в
результате развившейся гангрены потерял ногу».
Вадим начинает было записывать, тут же останавливается и спрашивает:
— Антон, у него же ноги целы. Как ты собираешься его ног-то лишить? Это же чистый
пиздежь.
— А то, что его старшие офицеры заставляли автоматами торговать, это что? Чистая
правда, по-твоему?
— Нет, но… Офицеры-то гипотетические, о них зритель ничего не знает. А ноги-то у
него реальные. Это же по телевизору покажут. Мы потом оправдываться не устанем?
— Вадим, я тебя умоляю. Зрителю совершенно фиолетовы как офицеры, так и ноги
этого прапора, главное — это шок самой ситуации. Вопрос в том, как снять. И потом,
оправдываться будут они, а не мы. Это же их армия, а не наша. Если они замалчивают, что у
них солдаты замерзают, то можно допустить и то, что гангрену замолчали.
— Так солдат же оружием торговал!
— Так его же старшие офицеры вынудили, — я пристально смотрю на Вадима, — это
www.koob.ru
разве не ты в начале «тёмника» писал?
— Да… Ловко, — Вадим качает головой, — неужели «выгорит»?
— Я тебя умоляю. Читай, что там у тебя дальше.
— Стоп. Слезы нет. Надо сочувствие вызвать. Напиши в скобках для телевизионщиков
«обязательно дать хронику продаж оружия чеченским террористам, видеонарезку
обязательно сопровождать трупами погибших солдат, которых убили их же оружием.
Особый упор на бедственном положении офицеров и их семей — отсутствие зарплат,
жилплощади и проч.».
Вадим быстро записывает за мной, в этот раз даже не пытаясь спорить.
— Написал? Теперь с выводом. Вывод должен бить в мозг. Что там у тебя в конце?
— Основной вывод — режим Путина разваливает российскую армию…
— Не разваливает, а убивает. «Основной вывод — режим Путина убивает российскую
армию».
— Жесть… — кивает Вадим.
— Как она есть. Поехали дальше.
— Не так. Вадим, ну что ты, в самом деле? Ты же не изложение пишешь. Этот кусок
предназначен Вербицкому. Изначально, он — твоя аудитория. Надо, прежде всего, ему
доказать, что мы «бомбу» сделали. Напиши жирно и подчеркни: тема представляет
стратегическую важность. И «вероятно» замени на «очевидно». Он должен понимать, что
работают профессионалы. Нам весь ход дела уже очевиден. Едем дальше. Что там у тебя с
целями? Про корову мою не забыл?
— Да, в общем-то, на корове все и строится, — Вадим широко улыбается, потом,
вероятно от волнения, стряхивает с лацкана пиджака невидимые пылинки и продолжает:
Все.
Я слушаю Вадима, постукивая пальцами по столешнице, и картина будущей атаки
приобретает в моей голове все более ясные очертания:
— В первый пункт добавь — «более того, обороноспособность страны продолжает
снижаться». Даже не так — «упала, как никогда». Именно — как никогда. Такой тревожный
набат. Теперь нужно ещё упомянуть. «Дело Зайцева» — это наглядное доказательство того,
www.koob.ru
что… скажем… что любые факты государственные СМИ могут извратить с ног на голову —
я хлопаю в ладоши от удовольствия.
— Антон, постой. Я же написал уже в четвёртом пункте, что событие подтверждает
политику замалчивания государственных СМИ, зачем повторяться?
— Во-первых, у меня речь идёт не просто о замалчивании, но о подмене и извращении
сути события. А во-вторых, цели медийного реагирования — это памятка для твоих
подчинённых, понимаешь? Гена, Женя, Паша — они должны по нотам играть. На основе
нашего документа вырабатывается освещение в СМИ. Двойной акцент лишним не будет. Да
и ещё, смени в третьем пункте слово «возрождение» на «актуализация», в самом деле, ты же
не про Леонардо да Винчи пишешь? Какое к чёрту возрождение?
— Не спорю. Ну, теперь все?
— Нет. Все равно чего-то не хватает. Дай-ка посмотреть, что там у тебя в пятом
пункте? Ага, «нагнетание». Добавляем туда — «Создание истерии вокруг факта того, что
после „третьего срока“ у России больше не будет армии». Про главную задачу чуть не забыл.
Третий срок забыли упомянуть. Это важно.
— Угу, — Вадим, вероятно, уже порядком устал от вылизывания «тёмника», но
старается не подавать виду.
— И последнее, — я смотрю в потолок, мысленно проговаривая последний пункт, и
даже слегка вожу рукой в такт своим словам. — Так, так, так. Пиши: «выведение в
информационное пространство требований представителей общественности придать
расследованию дела „Зайцева“ подробное публичное освещение и допустить до освещения
независимые СМИ».
— Это ещё к чему? — не выдерживает Вадим.
— А к тому. Ты же спрашивал: «а не устанем ли мы оправдываться»? Я тебе ответил,
что оправдываться будут они, потому что мы настаиваем на открытом общественном
расследовании, — поднимаю я палец вверх.
— А… — вопрошает было Вадим.
— Говно вопрос. Активистов для расследования найти — только свистнуть. И,
наконец, самое последнее. Основная цель медиареагирования. В смысле, с хуя ли баня
сгорела. Подчеркни только, чтобы они понимали, что это главное: «К концу месяца должна
стать очевидной неспособность существующего режима навести порядок в важнейшей сфере
государственного устройства — обороне рубежей России». Финита.
— Класс! — Вадим встаёт, складывает лист с «тёмником» вдвое и кладёт в карман
пиджака. — Гениально получилось.
— А то! Работают профессионалы, не пытайтесь повторить это самостоятельно, — я
сажусь в кресло и закуриваю, — ну теперь в печать и Вербицкому.
— Как?
— Чего «как»? Тебе показать, как печатать или что?
— Ты же говорил, что это только первая часть, а вторая? Я так понимаю, что если есть
цели реагирования, то должны быть и способы, или как?
«Во, черт! — думаю я, — чуть не запалился».
— Правильно, потом способы медийного реагирования должны быть. Но это тебе пока
сложно. Я сам накидаю.
— Как скажешь. Я тогда это пока не отправляю?
— Пока нет. Я через пару часов тебе отдам вторую часть. Мне ещё к киношникам
нужно съездить.
После того, как дверь за ним закрылась, я вытащил ворох мятых черновиков старых
«тёмников» и начал их внимательно рассматривать, пытаясь вспомнить, что же следует
писать во второй части подобного документа. На одной из страниц, так некстати чем-то
залитой, я нашёл незамеченные мною ранее пункты, в частности:
Стоп. Снято
В подвале, с низким, в рост среднестатистического человека, потолком, влажность,
подобная джунглям Камбоджи. Пашка мажет пластмассовой вилкой масло на коряво
оторванный ломоть белого хлеба. Закончив, он кладёт его на пивной ящик, служащий
тумбочкой, и поворачивается, чтобы оторвать от батона новый кусок. На первый бутерброд
немедленно садятся мухи. Ровным слоем. Если отойти подальше, то кажется, что поверх
масла намазано что-то ещё. Например, варенье. Или чёрная икра. Хотя понятно, что никакой
икры в этом подвале быть не может, а вот с мухами в этом климате полный порядок, точнее,
полная катастрофа.
— Паша, а ты когда-нибудь ел чёрную икру?
— Чо?
— Икру ел? Чёрную икру, Паша, вкусную такую?
— Не-а. Я её даже и не видал никогда. А че, её прям так можно купить? Я думал, её
только в Кремле едят.
— В Кремле?
— Ну, или где там, а простым людям… Да (бииип) с ним, я маслице люблю…
— Паш, а мухи не мешают?
— Ну, мешают, если не гонять. А ваще мне по (бииип), привыкли уже. Осенью только,
суки, кусают сильно, а в другое время терпимо. Во…
Паша задирает рваные тренировочные штаны и показывает ноги, покрытые язвами от
постоянных комариных и мушиных укусов, царапинами и следами каких-то ожогов.
Некоторые раны подгнивают.
— Это ещё што. Вот у Вовки… Слышь, мелкий, вали сюда.
К Паше подбегает симпатичный белобрысый паренёк лет десяти, в куртке «аляске»
размера на два больше.
— Давай покажи, как тебя у кабака отделали.
Вова послушно снимает штаны и показывает следы ужасного ожога. Струпья
покрывают обе ноги и нижнюю часть спины.
— Это его кипятком облили, — поясняет Лера, девочка четырнадцати лет.
Голос за кадром:
— Вова, а кто тебя облил?
— Повар… это… из кабака… (хлюпает носом)… плеснул, когда я… это… в общем
там, у склада был.
— А что ты там делал?
— Я еду искал. Не ел четыре дня.
Камера крупно выхватывает голубые глаза мальчишки. Он не плачет.
— Ну, кароче, нас тут восемь человек живёт. Прошлой зимой ещё этот подвал у
www.koob.ru
бомжей отвоевали. Вот Вовка, Лерка, Светка, Гендос.
Камера поочерёдно показывает ребят и девчонок в лохмотьях, лежащих на гнилых
матрасах. Кто-то зачерпывает картонкой из общей кастрюли коричневую жижу. Ложек на
всех не хватает. Кто-то торопливо вдыхает из целлофанового пакета клей.
— Мухи.
— Что?
— «Мухи», говорю. У нас банда так называется. А чо, у меня хорошие бойцы.
Паша улыбается, широко открыв рот, демонстрируя окружающим полное отсутствие
верхнего ряда зубов. Они сгнили.
— Паша, а как ты сюда попал?
— Куда? В подвал?
— Нет, на улицу. С самого начала, как произошло?
— Ну… это… батяня у меня военный был. Воевал в Афгане. Был ранен два раза. При
Ельцине на пенсию вышел. Потом уже, в 2002-м что ли, нас со служебной квартиры
выселили. Всей семьёй.
— Это уже при Путине было?
— Ну да… по-моему… да, точно, тогда Ельцин уже ушёл, я вроде по телевизору
слышал. Или нет?
— Да, Паша, тогда уже ушёл. И что было дальше?
— Батя пить стал, совсем потом спился и умер. Мама учительница, нас двоих с
брательником на зарплату тянуть не могла. Стала работать у богатых. Окна мыть. Ну и типа
(бииип) упала один раз. С пятого этажа. Насмерть. Брата в детдом забрали, а я на улицу.
Попал по малолетке за кражу. Потом выпустили. И типа вот улица. Здарова.
К Паше подходит девушка с простым русским лицом. Правый глаз у неё подбит. На
верхней губе шрам. На левой щеке след от ожога.
— Баба моя, — говорит Паша. — Надькой звать. Подобрал на улице, год назад, ночью,
чуть не замёрзла. Лежала, как труп, в снегу. Я уж хотел куртку снять, продать. — Паша
смеётся. — А ща ничего. Пообтёрлась. В день с перехода приносит иногда рублей по сто.
— Надя, а почему ты лежала в снегу той ночью?
— Меня выкинули из машины. Два козла каких-то.
— А как ты оказалась в машине?
— Поймали ночью у казино на Арбате, запихнули в джип, отвезли на какую-то дачу.
Там четверо мужиков…
— Что они с тобой делали?
— Ну… это… насиловали. А ещё тётка была какая-то.
— А что она делала?
— Смотрела. Говорила, что скучно. Они меня стали бычками жечь.
— Надя, а почему ты попала на улицу?
— Из детдома сбежала.
— Почему? Тебя били?
— Да. Воспитатели. И ещё насиловали.
— За что?
— Я не хотела на митинги ходить. На какие-то молодёжные. За это и били.
— А как организация называлась?
— Я не помню. То ли «Ваши», то ли ещё как…
— «Наши», может быть?
— Да. Вроде того.
Камера отъезжает и показывает Пашу, который облизывает иглу, а затем делает себе
укол в руку. Голос за кадром: «Паша уже давно героиновый наркоман».
— Паша, а ты не боишься пользоваться чужим шприцем?
— А чо мне? Я давно уже на вичухе. В наркодиспансере сказали ещё, на малолетке.
Мне терять нечего. Чего у меня будет в жизни ещё? Слышь, мелкий, иди сюда, я тебя вмажу.
www.koob.ru
Камера показывает, как Паша делает укол Вове этим же шприцем.
Голос за кадром:
Стоп. Снято.
— Так, мальчики, девочки остаёмся в гриме. Ещё работаем три дубля, — слышится
голос ассистентки режиссёра.
— Не верю. Я, блять, не верю. Не единому слову и не единому жесту. А уж телезритель
тем более не поверит. — Я встаю с кресла и иду к кофемашине.
— Ну, что опять не так, Антон Геннадич? Идём же чётко по сценарию. Я даже акценты
ставлю там, где вы подчеркнули, — говорит мне режиссёр Аристарх. В своей полосатой
кофте, расклёшенных джинсах и бейсболке он похож на осла из «Бременских
музыкантов», — мне кажется, что так картина наиболее трагична…
— А все не так, Аристарх. Врубаешься? Нет? Я тебе объясню. Ты не Бондарчук, так что
не строй тут из себя великого режиссёра. Ты мне ещё начни тут терминами сыпать.
Раскадровка, смазанный фон. Ты банально должен сценарий экранизировать, а не «Войну и
мир» тут ставить с массовками в сто тысяч рыл. Кстати о массовке. Вот ты, придурок.
Дубина великовозрастная, — говорю я актёру, исполняющему роль Паши, — ты, ты иди
сюда, мерзость.
— А почему это я мерзость? — гнусавит он.
— Ты, урод, будешь с сосками своими манерничать и оговариваться. А меня будешь
слушать. У тебя что в конце сценария написано?
— Написано «делает Вове укол в ногу». А я что делаю?
— Ты баран, понял, нет? Я даже в таком гриме понимаю, что никакой ты не мальчик-
бомж, а клубная хабалка. Депрессивно-прогрессивная молодёжь, блять. Поколение МТВ. Ты
ему не в ногу, ты ему в коленку колешь. Ощущаешь разницу? В ногу колют, когда вены на
руках уже ушли. А ты этого не знаешь, потому что ты героином не ставился. Потому что ты,
сука такая, сидишь целыми днями между показами в «Фейм Кафе» и жрёшь экстази. А
сценарий тебе западло прочитать внимательнее. Я тебе плачу двести долларов в день не для
того, чтобы ты моё время отнимал и нервы мне портил. А для того, чтобы ты работал. Ещё
один прокол, и пойдёшь на хуй отсюда, я ясно излагаю?
— Ага.
— Не ага, блядь. А «извините, Антон Геннадьевич», на колени, плебейское отродье!
— Извините, Антон Геннадьевич… пожалуйста.
Я уже не на шутку разошёлся. Дебилы, которые не в силах по сценарию отыграть сцену
в десять минут, любого доведут до инфаркта. Я направляюсь к девчонке.
— Ты мне ответь на один вопрос. Как тебя там, кстати?
— Катя.
— Так вот, Катя… Катюша. Ты не понимаешь, где находишься?
— Я…
— Ты, ты. Что это за томный голос, а? Ты че, участница реалити-шоу «Дом-2»? «Как
построить любовь»? «Меня паймали ночью, у кааазино», — передразниваю я. — Ты так
будешь в «Кабаре» богатым папикам втирать. Таким вот блядским томным голоском. Я
люблю «Прааааду», «Кааавалли» и «Куршееевель». Ты понимаешь, кого ты играешь? Нет?
www.koob.ru
— Понимаю…
— Ты играешь шлюху. Дешёвую шлюху на самом дне жизни. Тебе образ Сони
Мармеладовой знаком?
— Ну… типа того…
— Типа того. «Преступление и наказание». Федор Михайлович Достоевский написал.
Великий русский классик. Надо любить и знать русскую литературу. В жизни поможет.
Понимаешь?
— Да, понимаю, Антон Геннадьевич.
— Ни хера ты не понимаешь, Катя. Вот снимет тебя богатый мужик. Допустим, даже
олигарх лайт. Привезёт тебя к себе домой или, не дай ему Бог, на отдых с собой возьмёт. А
ты так и будешь канючить «Прааада». Ты же ничего, кроме этого, не знаешь. У тебя же
внутренний мир окружностью с кольцо «Шопар», которое ты у него выклянчишь. И выгонит
он тебя к хуям. Потому как пустая и неинтересная телка. Запомни. Или запиши. В органайзер
«Гууучи», — снова передразниваю я её.
Я наливаю себе кофе, поднимаю лицо к потолку и говорю куда-то вверх:
— Так, голос за кадром меня слышит?
— Слушаю вас внимательно.
— У тебя чего голос такой похоронный? У тебя бабушка умерла?
— Нет, но вы же написали…
— Я написал «трагичным официальным голосом». А твоим голосом только объявлять
«родственники могут подойти попрощаться с прахом». Патетики не надо. Не надо патетики.
Мы готовим передачу о беспризорных детях, а не о солдатах, героях великой войны. Ясно?
— Да, спасибо, ясно.
— Так, мальчики, девочки, а также их родители. А также режиссёр, — резюмирую я. —
Завтра материал должен быть у меня на столе, послезавтра эфир. Я с вами не могу боле
находиться на одном квадратном километре, ибо это вредит моему здоровью. Я поехал.
Аристарх мне в девять на трубку звонит. Всем ясно?
— Да, — раздаётся нарочито усталый нестройный хор голосов.
— Все, покеда, граждане свободной России. Да, чуть не забыл. Вся группа
оштрафована на 500 долларов за простой и ошибки в съёмке, которую бы снял студент-
первокурсник с первого дубля. У меня пиджак стоит больше, чем все декорации подвала
вместе с вами. А у него от пара плечо начинает провисать. Так что за материальный ущерб,
будьте добры.
Я закрываю за собой дверь. Затем открываю её снова. Просовываю голову в щель и
добавляю:
— Скажите спасибо, что только за материальный ущерб. Моральный, он, как понятно,
ещё дороже. Чао, тарантины.
На выходе из подвала меня догоняет Аристарх:
— Антон… Антон Геннадьевич. Я хотел спросить про остаток гонорара.
— Чего?
— Ну, вы же мне не все отдали…
— А ты материал снял? Ты сказал, это день съёмок, а уже третий пошёл.
— Так я же съёмочной бригаде из своих плачу…
— Вопрос не в простое бригады, а в том, что материал должен был быть готов вчера
ещё. Мне его сдавать послезавтра.
— Так вы же сказали… что… мы снимаем для фестиваля арт-хаус в Риге, я так думаю,
что времени вполне достаточно или… — Аристарх снимает бейсболку и чешет голову.
— Для фестиваля, для фестиваля. Но у меня же партнёры-инвесторы. Я перед ними
отчитываюсь. В общем, Аристарх, голову мне не морочь, а? Говорю, делай быстрее, значит,
быстрее. Ты не забывай, мы же ещё хотели совместные проекты делать по твоим сценариям,
помнишь, обсуждали на банкете?
— Да, да! Конечно!
www.koob.ru
— Вот. А если ты такую маленькую работу так долго делаешь, как же мы будем
работать вместе? У меня начинают закрадываться… ну, ты понимаешь, да? — я открываю
дверь и выхожу на улицу.
— Нет проблем, Антон. Клянусь, сегодня до вечера все отснимем, я только вот… —
Аристарх надевает бейсболку обратно на голову и семенит за мной.
— Ну и чудно, — я дохожу до машины, сажусь на заднее сиденье и собираюсь открыть
газету. Аристарх почтительно закрывает мою дверь и не уходит. Я поднимаю на него глаза:
— Антон, так как же с остатком-то быть? — говорит он.
Я опускаю стекло, пронзительно смотрю на него и произношу классическую фразу,
авторство которой приписывают Борису Березовскому:
— Понимаешь, Аристарх. Деньги были. Деньги будут. Но сейчас денег нет. Вот как
снимешь всё до конца, приходи за расчётом. Поехали, — я трогаю водителя за плечо, и мы
отъезжаем.
По дороге в ресторан я снова гоняю в «streat racing» на телефоне. Я играю уже девятую
партию и в тот момент, когда моя машинка готовится установить новый рекорд скорости в
одну минуту двенадцать секунд, мне звонит Вербицкий. Я точно знаю суть нашего будущего
разговора и его состояние в данный момент, и от этого мне кажется, что даже звонок моего
мобильного звучит как-то особенно истерично. Я прошу водителя остановиться, выхожу из
машины и отвечаю:
— Я слушаю.
— Антон, я прочитал.
— Отлично, Аркадий Яковлевич, вы должны дать Вадиму команду стартовать.
— Но… ты вообще понимаешь, на что идёшь?
— На что?
— Это же… Антон, это же чистая подстава!
— Вы помните наш последний разговор о том, «есть ли у меня какая-то конкретика»?
Вот это та самая конкретика и есть. Она вам не нравится?
— Нет, почему же. Просто… ну, ты понимаешь, просто это слишком нестандартно.
Если точнее, это просто шельмовство.
— Аркадий Яковлевич, вы о чём сейчас говорите, а? О каких стандартах? Может быть,
вы просто боитесь?
— А ты не боишься?
— Я? Нет.
— Ты думаешь о последствиях?
— Аркадий Яковлевич, мы медиасолдаты. Мы находимся на фронте Великой
Отечественной Медийной Войны. У меня задача высоту взять и закрепиться. Остальное не
интересно. Отдайте, пожалуйста, Вадиму команду начинать, или я выхожу из проекта, —
мой кураж был столь высок, что я понимал, либо я прожму Вербицкого, либо он передаст
свой страх мне и убедит не начинать проект. А после этого я просто перегорю. Уж лучше
уйти сразу, — я прошу вас, отдайте Вадиму команду…
— Ты представляешь, что они ответят аналогично, только сильнее? — голос
Вербицкого дрожал.
— Не ответят.
— Почему?
Я отнял телефон от уха, пытаясь успокоиться. Испуганный паузой, Вербицкий снова
заговорил:
— Антон, ты меня слышишь? Почему не ответят?
— Аналогичного ответа не будет, — я медленно, практически по буквам произнёс, —
потому что у нас нет российской армии. Мы, в отличие от них, не несём за неё
ответственности, вот почему.
Повисла пауза. Не дожидаясь, пока Вербицкий переварит услышанное, я говорю:
— Мне кажется, что мы просто теряем время. Позвоните, пожалуйста, Вадиму.
www.koob.ru
— Хорошо, — сухо ответил он и отключился.
В «Гудман» я опаздываю минут на пятнадцать. На втором этаже уже сидит Костя,
обложенный газетами, и делает пометки в своём блокноте. С тех пор, как мы виделись
последний раз, прошло года четыре. За это время Костя стал обладателем обширной
залысины, пивного живота, довольно строгого тёмно-синего костюма и часов «Tag Hauer».
Лицо его тем не менее осталось таким же лицом отличника. Только оправа у очков
сменилась с роговой на более дорогую.
— Ну, привет, Костян. Извини за опоздание, пробки. — Мы обнимаемся, хлопаем друг
друга по плечам и садимся за стол.
— Рассказывай, — начинаю я, — какие новости, кого из наших видел?
— Да особо никого. Встречались прошлой весной в институте, ты, кстати, чего не
пришёл?
— А мне кто позвонил? — деланно обижаюсь я.
— Тебе Катька Ильина звонила, подруга твоя бывшая, — ухмыляется Костя, — очень
хотела тебя увидеть. Она сына родила два года назад.
— Да ну? От кого?
— Не спрашивал, ну уж точно не от тебя.
— Это святая правда. Ну, что много народа было?
— Человек двадцать. Степан Цуканов, Леха Краснов…
— Степан в группе своей играет ещё?
— Да нет, вроде, все уже.
— Ясно. Ахуенно он играл, помнишь? Кто ещё был?
— Ирка Афанасьева, Вадим Борисов, Анька с Виталиком, Костя Лукьянов, — дальше
он начинает перечислять имена и фамилии людей, которые мне совершенно ничего не
говорят. Чтобы не обидеть Костю, я улыбаюсь и киваю головой.
— А Кольку Кудрявцева помнишь? — Костя снимает очки, вытирает салфеткой лоб и
проникновенно смотрит на меня. Я чуть было не переспросил его «а кто это?», но вовремя
осёкся. — Погиб в автокатастрофе, представляешь…
— Кошмар. Такой талантливый парень был, — я картинно склоняю голову к столу, —
Надо помянуть.
Я подзываю официанта и прошу Dewars. Костя продолжает рассказ о том, кто женился,
кто развёлся, кто где работает. Я поражаюсь его осведомлённости о делах наших бывших
сокурсников и отмечаю для себя то, что наши студенческие годы представляют для него
большую ценность. Тогда как мне, напротив, и вспомнить почти нечего. Приносят виски.
— За Колю, — дрожащим голосом говорю я.
— Вечная ему память, — отвечает Костя.
Мы пьём, не чокаясь, и я ловлю себя на мысли, что уже не первый раз я поминаю
человека, которого, в принципе, не могу вспомнить. После виски несут еду, и Костя
продолжает свои байки. Я иногда вставляю восклицания типа «вот это да!», «не ожидал от
него», «ты смотри!». После новостей из жизни какой-то его одногруппницы Ольги, я
замечаю в ответ — «а какая баба была, никому не давала!».
Костя, готовый, было, проглотить порцию салата, застывает с вилкой и спрашивает:
— В смысле?
— Ну… в смысле, скромная была она, эта… Ольга, — я понимаю, что моя прошлая
реплика была не в кассу.
— Конечно, скромная. Она же хромая была, ты чего, не помнишь её?
— Да? Я спутал её по ходу с кем-то, — видимо, лицо моё выражало в этот момент
состояние «не попал», и Костя, дабы не ставить меня больше в неловкое положение, перевёл
разговор на другую тему.
— Ты расскажи лучше о себе, чем занимаешься? Я слышал, ты в структурах
Вербицкого? Готовишь среду для оппозиции перед выборами?
— Ой, я тебя умоляю. Так, помогаю им по некоторым проектам.
www.koob.ru
— Да ладно, не скромничай. В Интернете, по ящику и на «Эхо» только и слышно
«Дроздиков то, Дроздиков сё». Ты уже стал звездой.
— Я простой технолог. Это СМИ масштабируют просто. Вот ты у нас звезда. Главный
по экономике в таком издании. Давай выпьем? За нас?
Угольников смотрит на часы, что-то прикидывает, потом соглашается. Мы какое-то
время обсуждаем происходящее в стране, экономическую ситуацию, и я плавно вывожу
Костю на скандал вокруг банка «Зевс», начавшийся в Интернете.
— Ты думаешь, это серьёзно? — спрашивает Костя.
— Я не думаю, я знаю. У банка большие проблемы из-за «обналички», со дня на день у
него отзовут лицензию, и тогда… — я замолкаю, — давай ещё по одной, я тебе сейчас такую
тему расскажу. Погоди. Молодой человек, можно вас?
Подходит официант и вопросительным знаком наклоняется над нашим столом:
— Молодой человек, принесите Dewars ещё. Граммов двести, да, Кость?
— Давай уж триста тогда.
— Слушай, чего человека зря гонять. Знаете, что? Несите шестьсот сразу.
— Не, не, Антон, мне ещё в редакцию ехать, — Костя снова смотрит на часы.
— Костян, я тебя прошу. Чего не допьём, то выльем. Давайте, давайте, несите. Видите,
человек торопится?
Я рассказал Косте о целом букете заболеваний, поразившем «Зевс», накрутил три
десятка подробностей, и по мере того, как Костя хмелел, я подкидывал ему разнообразные
жареные факты. К концу литра я договорился о том, что падение «Зевса» может повлечь за
собой падение «Альфа-банка», а там уже и всему рынку пиздец. Не зная, как обосновать
свою заинтересованность в падении «Зевса», закончил я тем, что в данный момент работаю
по заказу чиновников из Минфина, которые исполняют государственную программу по
переделу банковского сектора России. Услышав это, Угольников снял очки, глянул на меня
уже довольно мутным глазом и поинтересовался:
— А ты-то тут при чём? Ты же на другой лагерь работаешь?
— Как тебе объяснить, — а объяснить этот неожиданный поворот я мог только
наглостью, рождённой пятьюстами граммами виски во лбу, — а я, Костя, профессиональный
медийщик. Я на всех работаю. И на оппозицию, и на администрацию и… в общем… вот так.
— А «Альфа»-то тут при чём? Как она с «Зевсом» связана?
— А ты скандал с ценными бумагами помнишь? Когда в аппарате Минфина сняли пять
человек?
— Чего-то… ик… не припоминаю, — Костя был уже изрядно пьян.
— Значит, у тебя пока доступа нет к таким вещам. Это же только близкий круг знает. В
общем, я тебе скажу. Хотя, конечно, не должен, но, учитывая свою личную
заинтересованность в банкротстве «Зевса», скажу. «Зевс» с «Альфой» участвовал и вместе в
нескольких госпроектах. И на государственные деньги мутили свои операции с ценными
бумагами. Где-то поднаебали чиновников, и у них эту кормушку Минфин отобрал. А в
отместку решил ещё и проверку у них учинить. Типа в связи с обналичкой. Оба банка
ринулись активы выводить за границу. «Зевс» почти прекратил выдачу денег вкладчикам. У
«Альфы» эти проблемы только начались. Завтра у главных офисов этих банков уже народ
собираться начнёт. В «Альфе» сегодня вечером уже закрыли главный офис. Раньше
обычного. Хотя «Альфа», скорее всего, выкрутится. А «Зевс» так давно уже по уши в говне.
Если ты первым напишешь о том, что падение этих двух банков вызовет этим летом новый
банковский кризис, сильнее 1998 года, войдёшь в историю. Считай, инсайд тебе даю.
— А если не вызовет? — Костя глупо смотрит на меня.
— Вызовет, брат. Обязательно вызовет. Это уже решено… там , — я делаю серьёзное
лицо и замолкаю.
— Слушай, ну про «Зевс» я вроде слышал. Но с «Альфой» мне что-то стремновато
связываться. Может, ну его на хуй? Как проверить-то?
— А ты завтра с утра, часов в десять, пришли своих фотографов к офисам «Зевса» и
www.koob.ru
«Альфы». Если толпу народа не заметишь, считай, что я ошибся. А если заметишь — садись
и пиши статью о крахе «Зевса» и «Альфы». А я тебя по выходу материала поддержу своей
медийкой по полной. Мне нужен «Зевс», а тебе исторический материал по поводу кризиса,
согласен?
— Ну… типа того… а у нас виски ещё осталось?
— Говно вопрос, — я прикидываюсь совершенно пьяным и кричу официанту: —
Человек! Человек, виски кончилось. Ещё пятьсот.
— Антох, а Антох. А если на газету «Альфа» наедет после материала? Или «Зевс»?
— Братишка… «Зевса» через два дня после выхода твоего материала и работы моих
ресурсов не будет как структуры. Понимаешь? Не будет. Он обанкротится. И «Альфа»,
скорее всего. Даже если с «Альфой» ничего не случится, проблем не будет. Мы же не сами
работаем, а по правительственному заказу, врубаешься? Тебе ещё грамоту пришлют
правительственную. И, кстати, твой гонорар за статью — пятёрка евро.
— Евро? — Костя, как мне показалось, даже протрезвел, — а почему евро?
— Мы же Европа почти, правда?
— Информация проверенная?
— А вот завтра пришлёшь фотографов к офисам этих банков и проверишь. Наливай.
После того, как мы выпили по сто граммов, я решил, что дальнейшие возлияния могут
привести к тому, что Костя завтра с утра попросту не сможет воспроизвести в памяти наш
сегодняшний диалог. Я попросил счёт, Костя стал упорствовать, и мне пришлось включить
программу «заботливый старый товарищ, тоже бухой в говно». После всех моих «брат, нам
хватит», «завтра ещё работать», «я тебя прошу, как друга», «надо беречь себя — ты звезда
журналистики», «не последний раз» и «я уже рассчитался, пошли» мне удалось вывести
Угольникова на улицу. Там мы ещё продолжительное время обнимались и целовались, в
итоге я загрузил пьяного Угольникова в машину и довёз до его дома. Судя по тому, что
последние двадцать минут дороги он не блевал, наоборот, сокрушался по поводу «как же
они, суки банковские, так лихо рынок скрутили» и рассказывал мне теорию взаимосвязи
мировых финансовых кризисов, операция прошла успешно.
Часов в шесть вечера, приехав домой в весьма нетрезвом виде, я долго бродил по
квартире, натыкаясь на дверные косяки, углы и бытовую технику. В какой-то момент я зашёл
в гостиную и зачем-то лёг на пол. Минут десять я таращился в потолок, пока мне не
показалось, что прямо на меня падает люстра. Тогда я вынул из кармана мобильный и набрал
Генку Орлова:
— Алё, Ген, ты не спишь?
— Спишь? Какой на хер спишь, время половина седьмого вечера.
— Да? Ахуительно как… а я думал… Слушай Гена… тут такая ситуация нарисовалась.
В стране начался финансовый кризис… это просто пиздец что будет. Хуже, чем даже в 1998
году.
— Антон, прости, ты бухой, что ли?
— Я? Да, бухой. Но к делу это не относится. Ты про кризис понял?
— Не очень, если честно. Может быть, мы завтра про него поговорим?
— Гена, слушай сюда. То, что я пьяный, кризису развиваться не мешает. Завтра мы уже
про него не поговорим. Завтра мы про него в газетах прочитаем, сечёшь?
— Ну, да… то есть, честно говоря, нет. Поясни ещё раз, что нужно-то?
— Что нужно? А нужно мне, Гендос, чтобы сегодня вечером маниакально-
депрессивная молодёжь и студенты города Москвы договорились между собой в Интернете
о флеш-мобе. А завтра дружными рядами и с транспарантами в руках собрались у
центральных офисов банков «Зевс» и «Альфа» на митинг обманутых вкладчиков, которым
ни банкоматы, ни работники банков не выдают их законные лаве, понятно?
— Так… и что дальше? — мне кажется, что Гена понижает голос.
— А дальше, — я тоже понижаю тон, — дальше приедут газетчики из «Коммерсанта» и
телевизионщики для съёмок, понятно?
www.koob.ru
— Понятно. А во сколько собраться людям? — ещё тише говорит Гена.
— Часов в десять будет нормально. Главное, я тебя умоляю, как можно больше
людей, — шепчу я, — всё ясно?
— Абсолютно, — шепчет в ответ Генка, — у меня только один вопрос…
— Какой? — снова шепчу я.
— Нахуя ты шёпотом говоришь, боишься прослушки?
— Я? — говорю я уже нормальным голосом, — так ты первый начал тональность
понижать. Я думал, тебе так лучше слышно.
— Нет, Антон, тебе показалось. Или с телефоном у тебя что-то, — отвечает Гена, но
слышно его действительно фигово.
— Ладно, забей, мне показалось. Про завтрашний митинг вопросы есть?
— Вопросов нет. Антон, ты все это мне серьёзно говорил сейчас?
— Абсолютно.
— Ок. Сделаю.
— До завтра.
Я отключился, бросил телефон на кресло и отправился в ванную. Целый час я стоял,
подставив голову струям контрастного душа. К концу сеанса ко мне даже вернулась
способность чётко мыслить. Я думал о Зайцеве, финансовом кризисе, реакции Вербицкого,
холодном шампанском и почему-то зелёном горохе в стручках. Не знаю, почему захотелось
вдруг гороха? Вытершись полотенцем, я пришёл на кухню, открыл холодильник и нашёл там
банку кукурузы «Бондюэль». Я открыл её, порезавшись консервным ножом. Непонятно кому
сказал «суки, блядь», то ли производителям кукурузы, то ли поставщикам ножей. Выложив
кукурузу на тарелку, я минут пять сидел, смотря на неё, и высасывал из пальца кровь. Через
пять минут я бросил заниматься этой хуйней и достал пластырь. Заклеив рану, я прополоскал
рот водой и вернулся на кухню, чтобы, наконец, поесть кукурузы.
Позвонил Гена:
— Привет.
— Привет.
— Как дела, Антон?
— Нормально, из душа вышел.
— Я хотел узнать, что с завтрашним митингом?
— А у тебя что-то меняется?
— Нет… у меня всё нормально. Просто… просто я подумал, что у тебя могло что-то
измениться.
Пауза. Я понимаю, зачем звонит Генка.
— Ген, ты меня проверяешь, что ли? Типа я был бухой и наговорил тебе какой-то
херни?
— Ну… если честно… если честно, то да…
— Гена. Я все помню. Все в силе. Главное — больше людей.
— Я понял, — Генка приободрился — я просто подумал, а что, если ты через час и не
вспомнишь о разговоре, то, значит, не будет ничего. Вот и перезвонил.
— Я вспомнил, Гена. Я все помню и всегда. До завтра.
Вернувшись к столу, я всё ещё ощущал стальной привкус во рту. Есть кукурузу мне
совершенно расхотелось. Я снова выругался и включил телевизор.
По РТР я застал окончание документального фильма про быт современной молодёжи
— «Код 14/88». Не особо поняв, в чём суть, я переключил на «Спорт», минут пять пялился
на синхронное плавание, потом снова переключил на Восьмой канал, где шли «Новости».
Главной темой дня стало интервью прапорщика Зайцева, в котором он рассказал об ужасах,
творящихся в его воинской части, о том, как старший офицерский состав избиениями и
угрозами жизни его семьи заставлял его торговать оружием и боеприпасами. О том, как он,
после продажи автомата, пришёл в часть, узнал о поимке покупателей, снова был избит
офицерами, но убежал. О том, как он шёл по снегу двое суток, чтобы сдаться милиции. О
www.koob.ru
том, какая нынче жизнь у военнослужащих, без зарплаты, без квартир и без будущего. Он
рассказывал, как мечтал выполнять лучшую из мужских работ — защищать Родину. Он
мечтал о наградах, а получил вместо них отрезанную ногу. Речь в самом деле была хороша.
Единственно, что нужно было сделать, так это «опростонародить» её, потому что обороты
копирайтера, выпускницы МГУ, никак не вязались с обликом прапорщика Зайцева. После
этого было выступление адвоката Шварца, который говорил о моральном облике армейского
руководства, позволяющего офицерам творить беззаконие и проч.
После того, как новости закончились, я ещё часа два отвечал на звонки коллег по
работе, знакомых журналистов, западных аналитиков, друзей, каких-то телок и просто
приятелей. Кто-то ужасался происходящим, кто-то просил прокомментировать событие.
Одни спрашивали, как это могло случиться, других интересовало, что будет дальше. Из всей
череды вопросов сам Зайцев мало кого интересовал. Главными тезисами были — «а по
Первому-то не показали», «убил этих подлецов и врунов» и «видимо, третий срок встретим в
лагере».
Ещё через час дело Зайцева стало самой горячей темой в блогах рунета. На втором
месте в yandex.blogs.ru был страх граждан перед надвигающимся банковским кризисом.
Вот так вот запросто, в два притопа, три прихлопа, можно сказать, с шутками да
прибаутками, мы все глубже погружали информационное поле в атмосферу страха и
ненависти…
Horror TV
Первые майские дни в этом году были достаточно холодные. Несмотря на заверение
Росгидрометцентра о существенном потеплении в начале месяца, ничего похожего не
происходило. Даже самые горячие любители пикников на природе не решались выбираться в
лесопарковые зоны на традиционные, в канун майских праздников, шашлыки. А третьего
числа так вообще выпал снег, чем окончательно убил извечный лозунг — «Мир! Труд!
Май!», потому как мир, конечно, пока ещё преобладал на планете, труда в эту первую
неделю отродясь не бывало, а теперь и с маем не сложилось.
В воздухе витала какая-то всеобщая разочарованность. То ли из-за весеннего
авитаминоза, то ли из-за всеобщей грусти о том, что по выходу на работу и рассказать о
праздниках будет нечего: ни тебе первых купаний, ни тебе заснувших в костре друзей.
Улицы были пустынны, ввиду того, что трудящиеся забились праздновать кто по домам, кто
по ресторанам — потому что, раз про шашлыки и купание не расскажешь, то хоть
похмельной грустью поделишься. А кто и в Турцию отлетел. Ибо холодно.
Тогда как в средствах массовой информации, ввиду происходящих там событий,
наоборот, было отчаянно жарко. Круче, чем даже в Хургаде. Да что там, Хургада, по
сравнению с отечественной медиа, казалась каким-нибудь Октюбинском. А происходило вот
что.
Основной мыльной драмой было «Дело Зайцева», взорвавшее информационное поле в
последние недели апреля. Эффект от воплощения в жизнь написанного нами сценария
превзошёл самые смелые ожидания. Интервью, данное Зайцевым Восьмому каналу,
моментально перекочевало в западные СМИ, которые выстроились в очередь для встречи с
пострадавшим. Западников, естественно, в палату не пускали, ссылаясь на то, что он
находится под следствием. Таким образом, они довольствовались единственным доступным
видео, смонтированным нами, и общением с адвокатом Зайцева Геннадием Шварцем.
Шварц, как человек пожилой и весьма осторожный, давал достаточно скудные комментарии,
ограничиваясь общими фразами про «тяжёлое состояние больного», «препоны в общении,
www.koob.ru
чинимые официальными властями» и «неоднозначность дела». Находясь перед
телекамерами, Шварц корчил такие загробные рожи, что у интервьюеров могло сложиться
впечатление, будто его подзащитного не только лишили ноги, но и ежесекундно режут по
частям и скармливают их собакам, дабы к началу суда от Зайцева не осталось ни черта.
Этакая недосказанность, копившаяся в течение нескольких дней, после первого интервью
стала тем самым кумулятивным зарядом, пробившим аудиторию насквозь.
За неимением достоверной информации людям свойственно додумывать детали.
Очевидно, какие химеры могут рождаться в мозгу современного человека, и так до смерти
напуганного СМИ. Нам практически ничего не приходилось делать, лишь только следить,
чтобы информационные потоки не выходили из намеченного нами русла. Основным
информационным полем стал Интернет. После созданного нами, в качестве новостной ленты
для зайцевской истории, сайта «Русский солдат» — по адресу www.rusoldat.ru, в сети стали
стихийно возникать сообщества, посвящённые данной теме. Основные центры, через
которые распространялась информация, или «точки входа», как мы их называли, находились
в livejournal.com, liveinternet.ru и blogs.mail.ru. Версии происходящего, муссирующиеся в
данных коммьюнити, поражали своей фантазией. От уточняющих, типа «на самом деле ему
отрезали обе ноги», до «свидетельских», рассказывающих, что на самом деле к Зайцеву не
пускают журналистов, потому что пытают. Первое время среди посетителей этих сайтов
находились наши медиаторы, поставляющие «самые свежие новости» и распространяющие
слухи, но потом нужда в этих подставах отпала. Аудитория, обсуждающая что-то
шокирующее, моментально насыщается очевидцами, «видевшими все своими глазами».
Появились «врачи из этой больницы», «санитары», «мент из охраны», был даже «человек из
прокуратуры», дававший свои прогнозы относительно будущего Зайцева и действий
официальных властей.
Высказывания всех этих псевдоочевидцев моментально становились достоянием
большой медиа. На них ссылались газеты, телевидение и радио, делавшие на основании
таких цитат собственные выводы. Подчас ещё более невероятные, чем те, которые
появлялись в Сети. После того, как интернетные сплетни ретранслировались таким образом,
из слухов они быстро становились реальными фактами. И на них снова реагировала Сеть.
Таким образом, круг замкнулся. К концу первой недели скандала вся Сеть обсуждала факт
пыток над Зайцевым, о которых сказали по телевизору. Обсуждала, забыв о том, что ещё
семь дней назад сами интернетчики родили эту сплетню. На этом навозе, перекачиваемом из
СМИ в Сеть и обратно, стали плодиться реальные события. Подключились комитеты
солдатских матерей, организовавшие в Москве митинги с участием матери и сестры Зайцева,
вслед за ними начались выступления студентов, которые испокон веков не горели желанием
служить в армии. «Солдатские матери» требовали немедленного вмешательства министра
обороны Иванова, студенты требовали его немедленной отставки, мы требовали
продолжения банкета. И он продолжался. Потому как show must go on. А мы были не
простыми медийщиками. Мы были шоуменами.
Оторопь, в которой оказались официальные СМИ, немало помогла нашему шоу. Если
первые дни развития скандала его попросту замалчивали или отрицали, то в конце концов
власти решили пойти по простому пути — пути доказательства подставы. Была организована
съёмка следственного эксперимента, во время которого Зайцева поднимали с кровати в
одних трусах, заставляя встать на обе ноги. Бедный прапор упирался, мешал поднятию
своего тела, поджимал перед камерами ногу, пытался упасть на пол, но удерживался в
вертикальном положении конвоирами. После трансляции его кордебалета по федеральным
каналам мы решили, что скандал умрёт, но Интернет среагировал совершенно неожиданно.
Одни всерьёз говорили о фотомонтаже, раскладывая детали съёмки по видеоэпизодам,
которые убедительно демонстрировали «косяки» монтажа. Другие утверждали, что
показанный по ТВ человек вовсе не Зайцев. Последней версии немало способствовал показ
по тем же федеральным каналам интервью с его матерью, которая на вопрос
продавливающего её корреспондента отвечала: «Вроде он, а вроде и не он». Немалый
www.koob.ru
ажиотаж внесла военная прокуратура, затеявшая расследование по факту хищения оружия в
части, где служил Зайцев, и быстро нашедшая пару виновных. После этого аудитория
свернула Амударью своего сознания в русло тезиса «дыма без огня не бывает». И интернет-
сообщество вкупе с дружественными нам СМИ сошлось во мнении, «что ноги всё-таки не
было». Действительно, какой же идиот признается в том, что ему парили мозги две недели на
пустом месте? А раз не было ноги, так и не было. Значит, официальные власти нам снова
врут. Все требовали продолжения реалити-шоу «без ноги виноватый». И митинги
продолжились.
Поначалу Зайцев держался молодцом. Он читал переданную ему через адвоката прессу,
очень радовался бездействию властей и убеждался в правоте нашего сценария. Но, по мере
того, как на него давили органы, прапор грустнел, а после той печальной съёмки так и вовсе
начал упрашивать нас через Шварца «сделать что-нибудь». Наши устные заверения о
благополучном для него исходе и печатные свидетельства того, что «люди властям не
верят», больше не действовали. И к началу майских праздников он таки сделал заявление о
том, что его подкупом и обманом принудили к даче ложных показаний два неизвестных
подлеца. Поскольку официально его палату до съёмочной группы Восьмого канала никто не
посещал, а мы с Вадимом в день означенных им переговоров находились в городе-герое
Минске (чему, как понятно, имелись многие свидетели), то заявление прапора, с нашей
лёгкой руки, превратилось в показания, «выбитые из него следователями». Отечественные и
международные правозащитные организации возопили, СМИ это масштабировали, Интернет
негодовал, а митинги переместились непосредственно к больнице с требованиями перевести
Зайцева в международный госпиталь. На одном из наших внутренних собраний даже
прозвучало предположение о том, что «ежели кого из митингующих у больницы случайно
убьют, то народ просто разнесёт её по кирпичам». Но ввиду тройного кольца оцепления
больницы и постоянно направленных на неё телекамер это так и осталось предположением.
В целом, «Дело Зайцева» находилось в той точке, после которой скандал неминуемо сходит
на убыль, несмотря на все искусственные подпорки. Зайцева готовили к суду,
свободомыслящая общественность готовилась к тризне, по очередному отроку «от кровавой
гэбни умученного». Моя структура готовилась пожинать плоды столь неожиданно
успешного дела. В целом, все были довольны. За исключением Зайцева, конечно.
Второй горячей темой начала мая стал показ на том же Восьмом канале
«документального» фильма «Реальные Боги из подвалов», снятого Аристархом по моему
сценарию. Картина вышла настолько сочной и местами правдоподобной, что я даже пожалел
о том, что так поздно обнаружил в себе талант сценариста.
За неделю до премьеры мы запустили точечную рекламную кампанию в своих СМИ, в
которой «Реальные Боги» преподносились аудитории как материал, на основе которого был
снят художественный фильм «Боги из подвалов», с успехом шедший на больших экранах.
Реклама этого кино была везде — на биллбордах, в журналах, в Интернете, по Первому
каналу, и, как следствие, количество посмотревших фильм в кинотеатрах было огромным.
Фильм уже вошёл в пятёрку самых кассовых проектов года. Понятно, что человек,
посмотревший фильм в кинотеатре, обязательно посмотрит по телевизору на «реальные
события, лежащие в основе…». Было бы глупым, с нашей стороны, не сесть на хвост этой
рекламной кометы со своим материалом.
Документальный фильм на следующий день после премьеры был выложен нами в
Интернет. Там же был запущен слух о том, что «Реальных Богов» запретила официальная
цензура, что дало повод аудитории рассуждать о провале национального проекта по борьбе с
беспризорностью. Если в случае с прапором мы чуть не убили одного «зайца», то здесь
прострелили навылет сразу двух. Во-первых — аудитории предъявили традиционного
голема «борьбы за свободу слова», во-вторых — объяснили, в очередной раз, каким подлым
образом власть перевирает действительность. Линия поведения для аудитории была любезно
подсказана нашими «народными» аналитиками, коих в количестве огромном Генка Орлов
расплодил в рунете: «Государство объявляет о значительных успехах в области
www.koob.ru
национального проекта по борьбе с беспризорностью. Для народной поддержки этого
утверждения финансируется фильм „Боги из подвалов“, рисующий розовую картинку
страны Путина, в которой дети-бомжи стали олигархами, помогающими выбраться из
подвалов таким же бездомным. Однако в реальности ничего в этом нацпроекте не сделано,
что убедительно доказывает документальный фильм о жизни настоящих беспризорников —
„Реальные Боги из подвалов“, запрещённый цензурой на следующий день после премьеры на
Восьмом канале». Как и в «Деле Зайцева», основной ареной, на которую выплеснулся «гнев
народный», стал Интернет, чья аудитория после подобных аналитических выкладок не могла
сделать иного вывода о деятельности правительства, кроме как: «ни черта они не делают,
наверняка проекты просрали, а деньги украли, раз фильмы запрещают».
Надо сказать, особенного общественного резонанса этот наш проект не вызвал, если не
считать сумбурное выступление какого-то чиновника по культуре, заявившего, что никто
«Реальных Богов» не запрещал и все это искусственно созданная истерия. В Администрации
Президента поступили ещё умнее, признав, что «проблемы с беспризорностью ещё
существуют, и фильм „Реальные Боги“ ещё раз убедительно доказал, что правительство не
зря придало борьбе с беспризорностью статус национального проекта». Безусловно, супер-
успехом наше кино назвать было сложно, но важнее было другое. Через неделю после его
показа на Первом вышел документальный фильм о людях без чести и совести, «отщепенцев
от славной плеяды отечественных кинематографистов», готовых снимать за деньги любые
сюжеты. От детской порнографии до сцен убийств животных. В конце этого фильма было
показано интервью с одним из таких режиссёров, якобы снятое скрытой камерой. В нём он
рассказывал о том, как снимал каких-то актёров, загримированных под малолетних бомжей,
в подвале, по заказу одной оппозиционной партии. Резюмируя материал, диктор
недвусмысленно дал понять, что все это как-то странно напоминает показанный недавно на
«одном из каналов якобы документальный фильм про детей-беспризорников». И это был
ответ мне от «товарищей» из Комитета Третьего Срока. Этой наспех сляпанной шнягой они
как бы дали понять, что приняли поданный нами мяч. И что в их силах ответить сильнее, да
только с нас хватит и ответа таким фуфлом. Знаете, как два конкурирующих писателя играют
друг с другом, оставляя в своих книгах маячки — подъебки, понятные лишь им обоим да
узкой группе поклонников, следящих за творчеством этих людей и всем, что их окружает. То
же чувство испытал и я. Мой проект увидели, подъебку с бомжами отметили и удостоили
пусть пренебрежительным, но ответом. И это ощущение было дороже денег, карьеры и
статусов. Это было чувство признания моей профессиональной состоятельности. И это
означало, что игра началась. Пусть пока не на равных, но это было всего лишь началом.
Третьей темой, которая ещё только разгоралась, был грядущий банковский кризис.
Начавшись с банального side-проекта, решающего локальную задачу атаки на банк «Зевс»,
мешающий Никитосу получить контроль над нужным ему заводом, она переросла в нечто
большее. После столь удачно инспирированной Сашкой паники в Интернете я подключил
Генку Орлова с его студентами, которые организовывали ежедневные «флеш-мобы» перед
отделениями «Зевса» с требованием вернуть деньги вкладчикам. Увидев, как быстро паника
распространяется, я решил, что неплохо было бы придать акции более масштабный характер.
На следующий день после встречи с Угольниковым орловские «интернет-рысаки» стали бить
копытом также и у центрального офиса «Альфа-банка», что-таки убедило Костю
Угольникова написать у себя в «Коммерсанте» отличную статью — «Банковский кризис
2007. Уроки прошлого, которые никого не учат». В статье профессионально расписывалась
связь кризиса 1998 года с нынешними событиями, давалась оценка финансового состояния
банков первой десятки и был сделан шокирующий вывод — неминуемое банкротство двух
банков из «Десятки» — «Зевса» и «Альфы» повлечёт за собой коллапс всей системы.
Некоторые из официальных СМИ показали съёмки толп народа у офисов вышеозначенных
банков, один из таких репортажей попал в новости на Первый канал, а дальше всё стало
развиваться по принципу «бабки с солью».
Одна бабка сказала другой, что соль скоро подорожает. Другая рассказала третьей,
www.koob.ru
третья — четвёртой и т.д. Вечером все бабки скупили соль, и на следующий день она
реально подорожала. Так получилось и в нашей ситуации. Только, в отличие от притчи, роль
второй бабки исполнил глупый журналист, а третьей — остальные СМИ. И вот теперь мы с
нетерпением ждали неизбежного подорожания соли/финансового кризиса. Под организацию
более мощных выступлений общественности и журналистов Вербицкий выделил
дополнительные бюджеты, и теперь мы всерьёз обсуждали последствия банковского краха
для политической обстановки в стране.
Мы с Вадимом сидим в кабинете Вербицкого на шестом этаже офисного здания,
принадлежащего фонду «Гражданское общество», возглавляет который Аркадий Яковлевич,
собственной персоной. За последние три недели появляюсь я в этом кабинете уже раз
десятый. Из чего сделал вывод, что Вербицкий, подобно монархам прошлого, приглашает
подчинённых в свой офис только в знак особой благодарности, поэтому каждый мой визит
сюда совпадает с успешно реализованным проектом. (За три месяца с начала работы, когда
дела у нас шли неважно, я был тут раза два или три. В основном на разборе полётов.)
Мы сидим за роскошным столом для переговоров, напротив друг друга, а Вербицкий
ходит по кабинету и рассказывает о своей поездке в Лондон, о том, насколько
положительную реакцию вызвали в «тех кругах» наши последние дела, и о том, что значат
наши победы для будущего страны. Причём фразу «в тех кругах» он произносит с
пониженной интонацией, тогда как «будущее страны» звучит в его устах, как стихи
Маяковского. Что-то вроде:
Будущее
СТРА-
НЫ!
У этого плаката был такой элегантный kick, сразу приводящий тебя в чувство. Смотря
на него, я возвращался к мысли, что всё-таки нужно помнить о том, что ты занимаешься
бизнесом. На столе Вербицкого зазвонил телефон.
— Алло? Да, Ольга. Хорошо. Спасибо, — он положил трубку, — Вадим, возьми пульт,
включи Первый, там про этот ваш финансовый кризис говорят.
Мы хохочем.
— Сильная вещь, — восклицает Вадим.
— Да уж, — я кидаю файл на переднее сиденье. — а чего ответил Комитет Третьего
Срока?
— Они, похоже, всерьёз озаботились пиаром возвращения активов государству, —
Генка передаёт мне ещё один файл, — это сегодня с утра в блогах и на некоторых
новостниках, в качестве стёба.
Плакат был разделён косой чертой по диагонали. Две части объединила надпись —
«Роман Абрамович продаёт „Сибнефть“ Родине по справедливой цене». В правой части
плаката, на фоне Вестминстера, стоял Роман Абрамович, одетый в форму футбольного клуба
«Челси». Он махал правой рукой и застенчиво улыбался. Над его головой лепились друг к
другу латинские буквы, исполненные готическим шрифтом:
В левой его части на фоне Кремля был изображён Владимир Путин в красном
адидасовском костюме с гербом СССР, поднявший над головой сцепленные в замок руки, на
манер приветствия победившего олимпийца. Над головой Путина было написано:
— Это пять, — сказал Вадим и закашлялся, — тока «Ю хэв невер бин ин лове» не так
www.koob.ru
переводится. Это значит «Вы никогда не влюблялись». Неправильный перевод.
— Это перевод… кого надо перевод. Правильный, не то слово, — ответил я, — Ген, а
кто у них креативит все это?
— Не знаю, по ходу, какие то молодые перцы из «Лайв-Джорнал». А английская фраза
на плакате из какой-то песни… чего-то знакомое название…
— Это Моррисси, я только забыл, как она называется, такое длинное название…
— Чего-то там, «Лайт зет невер…» — предполагает Вадим.
— Не, не она. Ладно, проехали. Ген, а нам бы таких креативных где взять?
— Так, может, это кто из наших и есть, я же не в курсе.
— То есть как? — я подаюсь вперёд и смотрю на Гену.
— То есть так. Они же за бабки работают. Их попросили в фотошопе такую изобразить
и объявили гонорар, вот они и работают. Сегодня нам, завтра им.
— Ужас. Никаких моральных устоев и убеждений. Только бабла срубить. Как-то
бездуховно все. — Я скорбно качаю головой, отворачиваюсь к окну и вижу, что мы проехали
мой поворот. — Эй, Ген, тормози. Проехали поворот мой.
— Давай я развернусь? — предлагает он.
— Да ладно, не надо. Просто тормозни, я дойду.
Я вылезаю из машины, собираюсь захлопнуть дверь, затем вспоминаю название песни,
сую голову в машину и говорю:
— Я вспомнил, как она называется. «First of the gang to die». Ладно, до завтра.
— Во как, — делает глупое лицо Генка.
Дома я сразу же сажусь писать. Все идеи «тёмника» крутятся вокруг одной — власть
пытается замолчать теракт. Но этого мало. Прибавил про коррупцию в органах. Затем провёл
логичную стрелку к «власть готова на все». Где-то полтора часа уходят у меня на то, чтобы
выдавить из себя две страницы довольно примитивного текста:
МЕТРО — 2007
Главная тема: Совершён очередной теракт в Московском метро
Событие: Сегодня вечером/утром около… часов (время уточнить по факту
события ) около выхода из метро «…» (станцию метро уточнить по факту )
приведено в действие несколько (нужна ли конкретика, например, три? )
взрывных устройств. По разным данным, пострадали от теракта около ста
пятидесяти (двухсот? согласовать цифру на общем собрании ) человек. По
меньшей мере, сорок человек убиты (тоже на собрании ). Среди них — женщины
и дети. Сотрудники правоохранительных органов, ФСБ и МЧС России прибыли на
место теракта с огромным опозданием. Кареты «скорой помощи» продолжают
развозить людей с ранениями различной степени тяжести в московские больницы.
По факту теракта возбуждено уголовное дело по статье…
Справка: Московское метро неоднократно становилось объектом
террористических атак. (Хроника терактов в Московском метрополитене, с точным
количеством пострадавших и убитых. Особый акцент на погибших детях)
Рекомендации к освещению: Тема представляет стратегическую важность
Очевидно, что до конца месяца тема теракта станет главной в отечественных
и зарубежных СМИ, в первую очередь на телеканалах, в ведущих печатных
изданиях и Интернете. В связи с этим до всех дружественных СМИ целесообразно
дважды в день доводить устные инструкции по дальнейшему освещению теракта.
Цели медийного реагирования:
С одной стороны,
— использование события для доказательства того, что за всё время
нахождения у власти режим Путина так и не смог обеспечить гражданам России
безопасность.
— максимальное привязывание события к фактам коррупции в органах
правопорядка, МЧС и проч.
— актуализация в общественном сознании проблемы свободы слова и
гонений на независимые медиа. Использование события, как подтверждения
www.koob.ru
«политики замалчивания», царящих в государственных СМИ.
С другой стороны,
— постановка вопроса о том, что теракт был реализован самим Кремлём, для
подготовки общественного сознания к необходимости ужесточения внутренней
политики и реализации проекта «третьего срока»
— нагнетание напряжённости в обществе. Создание истерии вокруг факта
того, что нынешний президент готов остаться у власти на третий срок даже ценой
жизни собственных граждан
— выведение в информационное пространство требований представителей
общественности придать расследованию теракта подробное публичное освещение
и допустить до освещения независимые СМИ.
К концу месяца должна стать очевидной агония существующего режима,
готового на всё, ради следующих четырёх лет в обстановке удушения гражданских
свобод, убийства собственных граждан, тотальной коррупции и воровства.
Назревает необходимость в объединении всех граждан для последнего боя с
агонизирующим Зверем и восстановления демократии в России.
Сказание о ледорубе
— говорит диктор, —
С новым проектом!
P.S.: С «Г.» нехорошо получилось У ВАС, ребята. Найти бы хулиганов, а?
Искренне Ваш, Сами знаете кто.
МОРДОВИЯ.
СКАЗОЧНЫЙ КРАЙ!
Долгосрочные семейные туристические поездки.
Федеральная Налоговая Служба напоминает:
Срок подачи Налоговой декларации истёк 1 Апреля
Часть вторая
Дневник информационного террориста
Мы добиваемся не правды, а эффекта
Йозеф Геббельс
Метро
В восемь часов утра, над площадкой перед павильоном станции метро «Проспект Мира
— Кольцевая» в воздухе не было ничего такого, что предвещало бы какие-то страшные
события. Ничего гнетущего или настораживающего, как пишут в таких случаях газетчики,
рассказывая о ситуации, предшествующей катастрофе. Наоборот, светило яркое солнце,
студенты на лавочке пили пиво, девушки весело стрекотали по мобильным телефонам. Даже
милиционеры были как-то особенно расслаблены, увлечённо беседуя между собой. В общем,
атмосфера была абсолютно будничная.
Когда из стеклянных дверей метро выплеснулась на улицу первая порция людей,
готовящихся начать трудовой день, где-то слева бухнул взрыв. То есть сначала никто ничего
и не понял, что это был взрыв. Просто какой-то достаточно громкий хлопок и все. Затем,
когда пространство затянуло едким дымом и раздались первые женские визги «человека
гранатой убили» началась всеобщая паника. Толпа бросилась в разные стороны, гонимая
www.koob.ru
общим страхом. Женщины голосили на бегу, мужчины молча деловито расчищали себе
дорогу локтями, не обращая абсолютно никакого внимания на падавших на землю пожилых
людей, пассажиров с детьми и инвалидов. В общем, всех тех, кому положено уступать места
и оказывать всяческие респекты в общественном транспорте. Хотя, с другой стороны, им-то
как раз уступали места на этой площадке. Места для смертников.
Стражи общественного порядка, несколько секунд постояв в рассеяности, принялись
было оказывать помощь упавшим и делать всеобщее бегство более организованным, но тут
же были увлечены вперёд набегавшими волнами народа.
Самое ужасное началось, когда из дверей павильона вышла вторая порция людей.
Часть народа, присутствовавшая при первом взрыве, ломанулась обратно в метро и в дверях
столкнулась с выходившей второй волной. Началась давка. Люди с двух сторон, в ужасе,
напирали на стеклянные двери. Одни, ведомые инстинктом, заставляющим покидать
открытые пространства в случае опасности, другие, наоборот, старались покинуть замкнутое
помещение, чувствуя, что произошло что-то ужасное, и не понимая, где конкретно. В метро
или на улице?
В тот момент, когда стекло одной из дверей треснуло, прогремел второй взрыв.
Ввиду того, что выходивших из метро было больше, они выдавились на улицу и
побежали вперёд. Минут через десять наряды милиции перекрыли выход из метро, успевшие
убежать — убежали, а не успевшие, в количестве десять-пятнадцать человек, лежали на
земле, перед павильоном. Среди луж крови, мокнувших в ней газет, потерянных вещей,
окурков, бутылок и банок.
Воздух разорвали сирены машин «Скорой Помощи» и милиции. Место взрыва было
немедленно взято в кольцо праздношатавшимися зеваками. Допускаю, что немалая часть из
них только что выбралась из этого ада и теперь во все глаза смотрит прямую трансляцию
хоррор-шоу. Ещё пять минут назад они могли бы стать жертвами, но сейчас эти люди стоят
радом и в их широко открытых глазах читается единственный вопрос: ОК, я-то выжил, но
кто всё-таки погиб? Кто-то непременно должен был погибнуть, не бывает так, чтобы всех
спасли? Стоит ли говорить, что помогать лежавшим на земле или пытающимся выползти с
места взрыва никто и не пытался из-за боязни пропустить самое интересное. Чью-то чужую
смерть. Вы знаете, почему в первые часы катастрофы башен близнецов никто и не пытался
прийти на помощь? Задымлённость, отсутствие вертолётов, шок, плохая видимость,
невозможность действий в воздухе — все это отмазки для прессы. Просто весь мир был
очень занят в эти часы. Он смотрел прямую трансляцию с места атаки по CNN.
Через сорок минут подъехало ещё с десяток «скорых» и машин спецподразделений.
Откуда ни возьмись, как всегда в таких случаях, появились журналисты, как коршуны,
кормящиеся катастрофами современного мира. Уж эти-то всегда начеку! Будьте уверены,
если вам, не дай Бог, случится срываться с горы или тонуть в море, первым, кого вы увидите,
будут не спасатели Малибу. Нет, нет. Первыми окажутся журналисты, протягивающие
вместо руки помощи микрофон или видеокамеру. Они сделают этакое сострадательное лицо
и наполнят глаза лживыми слезами, для того, чтобы задать вам единственный вопрос:
«Расскажите телезрителям, что вы чувствуете, находясь на пороге гибели? Да, и,
пожалуйста, короче, мы в прямом эфире, у нас мало времени».
Итак, спецподразделения бросились оттеснять зевак и оцеплять место взрыва, санитары
бросились спасать пострадавших, а журналисты бросились мешать и тем и другим, пытаясь
отснять как можно больше крупных планов. Записать все эти стоны и крики для более
ужасающей картинки, которую они покажут сегодня вечером…
(Продолжение последует скорее, чем вы ожидаете. Игры кончились.)