Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Двери во Тьме
На пороге Тьмы – 2
Книга подготовлена для библиотеки Huge Library (Scan - HL, OCR, ReadCheck, Conv -
Kortes_10) http://huge-library.org
«Двери во Тьме / Андрей Круз, Мария Круз»: Альфа-книга; Москва; 2012
ISBN 978-5-9922-1129-0
Аннотация
На что идут люди ради того, чтобы добиться своей цели? На что готов пойти ты,
чтобы вырваться из мрачного и опасного мира, в котором оказался? Что сделаешь для
того, чтобы остаться с любимой женщиной? Чем ради нее пожертвуешь? Почему,
несмотря ни на что, самым страшным врагом человека остается человек? И как все же
оставаться человеком там, где оставаться им сложно?
***
***
У Абуладзе в «Телави» собрались часов в шесть вечера, причем впервые все сделали
как цивилизованные люди, то есть заранее заказали столик. Самый лучший, у дальней от
входа стены, в самом теплом месте. Собралось нас семеро: Паша с девушкой пришел, Иван
сам по себе, Федька с той самой медсестрой — маленькой, пухловатой, но вполне
симпатичной блондинкой, ну и мы с Настей.
Стол ничем новым не поразил, естественно, потому что Шалва Абуладзе, хозяин
трактира, оригинальничать не любил. То есть даже был решительным противником любого
новаторства в деле питания местного населения. Сыр, соленья, традиционные грузинские
закуски. Потом шашлык был, как всегда отличный. Вина, к сожалению, в наших краях не
было, только из яблок, что Шалва обычно называл «это самое» или просто «это», всячески
избегая даже самого слова «вино». Ну и водка, естественно, была, куда же без нее. Разлили
по первой, поздравили Федьку с исцелением, потом за свой успех в походе выпили.
Программа тостов тоже была традиционной, никаких новшеств мы в нее вносить не
пытались.
Постепенно посиделки, как это обычно и бывает, разбились на несколько диалогов,
причем болтавшие друг на друга внимания не обращали. Настя о чем-то увлеченно болтала с
медсестрой, Федька замкнулся на Пашу, а вот Иван, коренастый, бородатый, одетый в
толстый свитер под горло, полез в сумку и достал оттуда картонную папку:
— Милославский просил передать вопросник. Займись завтра, а в понедельник в отдел
закинь, хорошо?
Я быстро проглядел несколько отпечатанных на машинке листов, поморщился,
представив, сколько времени займут ответы на все эти вопросы, но кивнул:
— Сделаем.
— И в понедельник прямо с утра приезжай, хорошо? — добавил Иван. — Вроде бы
шевеления начались, так что задачу могут поставить. И машину какую-то обещают дать
наконец.
— Дороги-то не развезло еще? Это я насчет задачи.
— Планированием займемся, — пожал плечами Иван. — Подготовкой. Есть одно место,
куда нам рвануть надо, и туда вроде с дорогой все в порядке.
Вот как, похоже, что сезон полного безделья заканчивается, сменяясь на безделье
относительное. Машину — это да, машину нам обязательно надо новую. Была хорошая,
гусеничная и бронированная, но вот вся вышла. Налетела на противотанковое ружье, а потом
ее злодеи просто сожгли, после того как мы из нее, подбитой, смылись. Интересно, что
теперь взамен дадут? Хотелось бы что-то подобное, по грязи наша «жужа» носилась мухой
— так больше никто не умеет, наверное.
— Вань, к слову, — постучал я пальцами по папке. — И все же что мы оттуда вывезли
тогда? Что-то это молчание уже напрягать начало, если откровенно. Был же уговор про то,
что нас тоже информируют, так?
— Блин, Володь, ну ты меня как врага народа уже с этим пытаешь, — вздохнул
Иван. — Нечего пока особо рассказывать. Есть какая-то информация, вроде уже
закономерность появления пятен просматривается, но только это так… писями по воде
виляно пока. Тыщу раз тебе говорил, что как только что-то понятное появится — тебе сразу
расскажу.
— В части касающейся, — уточнил я.
— Ага, именно в ней, — чуть разозлился Иван. — Или допуск получай, а меня под
пресс не толкай, мне моя работа дорога.
— Ну хоть что-то ты изродить можешь, Вань? — продолжал я наседать на своего
начальника. — Сам понимаешь, что нет любви без взаимности.
— Есть служебные обязанности, — оборвал он меня. — Ладно, если кратко — Тьма,
кажется, появляется там, где есть массовое захоронение. Или массовая гибель людей.
— Не понял, — удивился я. — Это что, во всех местах, где Тьма, кого-то массово
убивали?
— Появляется, я же сказал, — поморщился он. — Прокол в ткани этого мира случается,
а уже дальше разливается. Так понятней?
— Поня-атней, — почесал я в затылке. — Погоди, то есть выходит, что в
Красношахтинске кого-то недавно порешили, и Тьма перескочила туда?
— Не совсем так, — покачал головой Иван. — Там могли кого-то век назад порешить.
Или два. Но дыру в слое уже сделали. Пока Тьмы рядом не было с этим миром, ничего никто
и не видел, а как случилось то, что здесь случилось…
— Люди пропали, в смысле? — перебил я его.
— Ну да, или что тут вообще было, черт его до конца разберет, — хмыкнул он. — Ну
вот смотри… — Он положил одну ладонь на другую, демонстрируя их мне. — Любой мир —
он как ткань многослойная, как покрышка: там и корд, там и сетка, там и резина… — Он
раздвинул ладони. — …А тут вроде как все расслоилось. Люди, наверное, в «резиновом»
слое застряли, а мы провалились… в сетку, наверное. А она к Тьме близко, и через каждую из
дыр та сюда просачивается, понял? Раньше не могла, конструкция была прочная, а теперь вот
так.
— Ну да, понял, — ответил я. — А в Красношахтинске что за резня массовая была?
— Там дачи НКВД были, — сказал Иван. — Ничего такого, казалось бы, но потом кто-
то вспомнил, что они часто на расстрельных полигонах строились — чтобы и не копал никто
лишнего, и чтобы земля не пропадала. Вот и решили проверить документы хозуправления
тамошнего, как земля выделялась.
— И как?
— Да так и выделилась, — вздохнул Иван. — Там тысячи две закопано, со всей области
везли. Пятно Тьмы свежее, отследить локализацию получилось легко.
— И оттуда и расползается?
— Прямо с дачного поселка пошла, — подтвердил он. — Самый эпицентр.
— Это у вас первое подтверждение, что ли? — немного удивился я. — Не догадывались
пока?
— Не первое, — ответил он, перекладывая себе шашлык на тарелку. — Локализовали
еще место расстрела немцами наших военнопленных — фронт недалеко ведь был, и есть
совсем историческое место, там еще при местном царе-тиране-батюшке бунтовщикам головы
рубили массово; его тут тоже все знали, даже в краеведческом музее экспозиция была.
— То есть три точки уже?
— Именно. Достаточная статистическая база получается.
Я задумался. Милославский, помню, мне сказал что-то насчет того, что «одна
насильственная смерть дает такой выброс энергии, что может проколоть все миры насквозь».
За точность цитаты не ручаюсь, но смысл примерно такой.
— Погоди… — задумался я вслух. — А когда адаптанты жертву принесли и я сюда
провалился… это же процесс задом наперед идет, так? Убивали здесь, а дыра в моем слое
появилась, нет?
— Не гони программу, — прервал меня Иван. — С этим не разобрались до конца. Будет
теория — расскажу, обещаю. Там не все понятно, а сочинять на ходу не хочу. Поговорили —
и будет, что мог, то рассказал, и даже больше. Понял?
— Так точно, товарищ научный руководитель группы, — кивнул я, задумавшись. — Не
смею дальше беспокоить.
Ладно, хоть что-то, но сказали, появилась информация для размышления.
***
***
На аэродром Настя с утра опять не поехала — дождь лил, ветер дул такой, что деревья
гнулись, облачность была тяжелая и низкая, так что полетов не ожидалось, хватало одного
лишь дежурного у телефона. А мне же пришлось с ленью распрощаться и выбраться на
улицу: надо было переться на Ферму.
Федька, как мы договорились с вечера, ждал меня уже на крыльце общежития,
спрятавшись от дождя под обшарпанным козырьком подъезда. Он курил, прикрывая
папиросу от ветра и влаги рукавом, отчего выглядел жалко, как и любой другой курильщик,
пытающийся подымить в подобных условиях.
На палку он уже сегодня не опирался, хоть слегка и прихрамывал. Увидев меня, Федька
спустился с крыльца, крикнул:
— Давай к моей машине, а то нога хреново гнется, я в твою и не заберусь!
Полноприводная трехтонка «Опель Блиц» стояла за углом забора, окружающего общагу,
в рядок с еще несколькими машинами. Автотранспортом в Углегорске никто не торговал, но
бойцы Горсвета, люди все больше лихие и опытные, часто притаскивали трофеи из
заброшенных городков области, так что при своих колесах были многие. Гусеницы вот
только были под запретом, иначе в городе последним дорогам хана настанет. Да и горючки на
гусеничную технику не напасешься.
«Блиц», высококапотный и неуклюжий с виду, но при этом крепкий и добротный
полноприводный грузовик, размалеванный бурыми пятнами по серому фону, завелся с
пневматического пускача легко. Пристроив свой «тазик» на стоянку, я перебрался в кабину к
Федьке, заодно поразившись размерам машины — в моем «швимвагене», что размером с
«запорожец», особо-то не разгуляешься, после него все гигантским кажется.
Федька врубил передачу, опель рыкнул и медленно тронулся с места. Разошлась под
передними колесами глубокая лужа, громыхнули доски разболтанного кузова. Поехали,
короче.
Серые и мрачные городские улицы, привычно малолюдный КПП-3, через который
только на Ферму и ездят, больше в том направлении от города никто не живет. Легально, по
крайней мере, потому как прошли слухи о том, что где-то в том направлении устроила себе
базу какая-то довольно крупная банда. Но на этой дороге они не безобразничали — тут или
колонны идут, или просто смысла нет возиться, тут товар не возят, так что мы никого и не
опасались. Ну и на самый крайний случай оставался карабин СКС, который я поставил
между колен и придерживал за цевье, и Федькин автомат лежал в креплении на потолке.
Пейзаж за воротами сменился сначала полной разрухой, но затем пошел лес, хвойный и
поэтому зеленый, даже глаз радующий после обшарпанного Углегорска, который только
депрессию вызывать способен. Дорога совсем раскисла под бесконечными дождями, но
большой «блиц» этот факт игнорировал и месил колесами мокрый песок вперемешку с
грязью. Федька насвистывал, крутил руль и заодно покуривал в приоткрытое окно, заставляя
меня время от времени отгонять дым от лица и сожалеть о том, что мы едем не в моем
«тазике», в который бы задувало под тент сбоку и где курить бы у Федьки точно не вышло.
Докурив, Федька выбросил длинный папиросный окурок в окно и повернулся ко мне:
— Иван тебе все же рассказал вчера что-то?
— Вот именно что… «что-то», — усмехнулся я. — Вроде бы мы вот что добыли…
В двух словах пересказал Федьке рассказ Ивана, который тоже излишней
пространностью не отличался. Мой спутник задумался, потом спросил:
— А нам это что дает?
— Нам? — немного удивился я вопросу. — Пока ничего, кроме факта, что в этом «слое»
какие-то дырки образуются. И кто-то пытается научиться ими управлять. Больше ничего
пока… Да, кстати, забыл совсем!
Я рассказал Федьке про свою вчерашнюю встречу с Мамедом на рынке, заставив
задуматься еще глубже. Обычно вполне решительный, сейчас он озадачился.
— Это что, Пашка получается?
— Почему именно Пашка? — переспросил я.
— Ну а кто? — посмотрел он на меня удивленно. — Если с Власовым, то, скорее всего,
из нашей группы. Если худой и длинный, то Пашка. А он сам говорил, помнишь, что на реке
работал? Его еще мартыхай укусил, и без него ушли. А потом он… ну, блин, точно же, так и
получается!
Федька даже по рулю кулаком стукнул.
Все верно, так и получается. Нельзя сказать, что я до этого не додумался, но больно
упоминание о всяких темных делах с Пашей не вязалось. Это скорее про нас с Федькой
подумать можно было, мы тут шустрим да халтурим, за длинным рублем гоняемся, все
обмануть местную систему норовим, а Паша если и подрабатывает, так на службе
сверхурочными и инструкторством. Не похож он на «пособника», ну просто никак. Хотя…
про «темные дела» нам Сергей сказал, а он и сам персонаж крученый донельзя, так что
никаких гарантий насчет того, что он нам выдал версию правдивую, дать нельзя. Мог и
просто дежурную, специально для лохов приготовленную, огласить. И все же…
— Федь, но Пашке пока по-любому ничего говорить не будем, — сказал я.
— А чего это? — немного насторожился он.
— А так… мало ли что там на самом деле, — пожал я плечами. — Посмотрим, что
дальше будет. Интуиция, считай. Надо только с Сергея твоего побольше информации
получить.
— Ну… как скажешь, — чуток подумав, согласился Федька. — По большому счету, он
мне все же не друг, а скорей приятель. Будем посмотреть. И с Серегой поговорим, предъявим
типа, во что это он нас втягивает. Может, и проговорится. Хотя вряд ли, — закончил он с
большим сомнением в голосе. — Не тот человек.
До Фермы ехали уже молча, оба задумались. Даже Федька призадумался и молчал, хотя
молчать он не слишком приспособлен. Вскоре показались обшарпанные кирпичные стены
вокруг старого депо, крашенные в бурый суриковый цвет стальные ворота, за ними закрытая
со всех сторон вышка с караульным, выглядывающим в узкие окошки-бойницы. Ворота
открылись, нас пропустили в так называемый «накопитель», выполнявший роль шлюза, где в
очередной раз документы проверили и в глаза посветили, во избежание неприятных
сюрпризов. Ну без этого здесь никак — можем ведь и «переродиться» невзначай, как тот
мужик в бане. Сидим с Настей в парилке, дверь хлоп — и сразу пальба, насилу отбились.
Тоже ведь был человек как человек, а встретился с «призраком», хлебнул Тьмы — и на тебе,
получи, фашист, гранату.
Двор депо был просторен. Нашлось место для здоровенного кирпичного сооружения, в
котором раньше коротали время паровозы, а теперь обосновался так называемый «виварий».
Рельсов не было — их давно на металлургический увезли, в переплавку, но шпалы местами
еще лежали. Несколько пакгаузов, гараж и немалого размера административное здание, где
мы и квартировали, занимая втроем крошечный кабинетик в самом дальнем углу.
Место для моего «тазика» уже никто не занимал: привыкли, что он в самом конце ряда
машин стоит, но «блиц» туда не влез — великоват. Пришлось Федьке приткнуть грузовик
впритирку к забору так, что я вынужден был выбираться наружу через водительскую дверцу.
Иван был уже на месте, в нашем общем «кабинете» — как раз прилаживал
самодельный кипятильник к стеклянной банке. Рядом на тумбочке стояли три кружки,
пакетик чая, и на развернутом кульке возвышалась горка пряников.
— Здоров, Вань, — поприветствовал я приятеля и начальника, попутно вешая на стенку
свой карабин, а потом пристраивая туда же штормовку, сегодня на удивление не промокшую:
машина у Федьки не протекала.
— Ой, Ваня, вы нам чаю? — с ходу глумливо восхитился Федька.
— Куда вам, дуракам, чай пить? — притворно вздохнул Иван. — Садитесь, что ли.
— Да мы-то сядем, — заявил Федька, плюхнувшись на громко скрипнувший стул. —
Ты насчет машины новой не врал?
— Не врал, не врал, — покачал косматой головой Иван, наблюдая за процессом
закипания воды. — Машину дали, и Милославский затребовал еще одну «жужу» построить
или что-то вроде. Вот так.
— А просто машина нам на фига? — немного удивился я.
— Не хочешь? — в свою очередь удивился Иван. — Тогда на своей катайся. А вообще
броня нам пока несильно нужна, к самой Тьме лезть не придется. Ну по ближайшим планам,
пока «жужу» не построят.
— И что за машина? — оживился Федька.
— Да что-то ленд-лизовское, пойдем да посмотрим.
— А кто нам мешает? — сказал Федька. — Чай только допьем.
Машина оказалась в общем-то знакомой — канадский полноприводный «шевроле»
вроде того, что катался в Горсвете, почти что бескапотный, и стекла у него еще вперед
наклонены немного. Чем-то еще на ГАЗ-66 похож, только поменьше заметно, полуторка. И
еще тот грузовиком был, а этот вроде микроавтобуса, с одним большим салоном, куда вся
наша компания запросто влезет с любым багажом.
— А че, хоть куда, — с явным одобрением огляделся на водительском месте Федька. —
Дерева до фига, правда, в конструкции, как в наших, чисто телега, но вообще нормально. А
печка че, новая?
— А как же! — гордо выступил наблюдавший за осмотром Степаныч, наш штатный
техник. — Сам делал, теперь там кругом Ташкент. Бачок только заливать не забывайте.
Я тоже влез в фургон, огляделся. Простенько все, по-военному, но удобно. Восемь мест,
даже ночевать можно, люк в потолке, колеса большие, привод полный, клиренс такой, что
под машиной на четвереньках можно пробраться, — хорошо, в общем.
— Милославский распорядился, чтобы вместе и на Ферму ездили, и с Фермы, —
испортил Иван первое впечатление.
— С чего это? — удивился я притворно, сразу взявшись за отстаивание наших
свобод. — У нас на Ферме постоянной работы нет, что нам там каждый день делать?
— Ага, во-во, — поддакнул Федька. — У нас в Горсвете сутки через трое, забыл?
— Не в Горсвете теперь, — буркнул Иван, похоже, не слишком задумавшись, а просто
рефлекторно огрызнувшись на наш очередной демарш.
— В Горсвете, Ваня, — уверенно кивнул ему Федька. — Просто прикомандированы к
вам. Не нравится — увольняйте, не пропадем.
— Не пропадем, — поддакнул уже я ему.
— Блин, — разозлился Иван. — Мне как начальник сказал — так я и передаю.
— Вань, — взялся я его урезонивать уже мягче, — а ты скажи, для примера, какая от
нас польза на Ферме, если мы ни к каким документам не допущены, ни хрена нам нельзя,
техника в порядке… так, что ли, сидеть будем? В потолок плевать?
— Да ладно, ладно, подхватились! — уже всерьез возмутился Иван. — Труженики,
блин, хрен чего делать заставишь. По мере надобности будете приезжать. А на «шевролете» я
сам поезжу, ну вас в задницу, нежные какие.
— Вань, если чего конструктивное и по делу — это мы запросто, — заявил я. — А вот
просто время гробить, вместо того чтобы дела делать и заработки зарабатывать, — не наш
стиль. Нет работы — есть халтура, ты же в курсе.
— Ну жлобы… — вздохнул он. — Сами решайте, пусть вас хоть вытурят с работы в
шею, мне все равно.
Хоть ему и «все равно» было, но потащил он нас с Федькой обратно в отдел. И не
просто так, как выяснилось.
— В общем, Володь… Федя… надо нам в рейд собираться по-быстрому.
— Куда? — лаконично спросил я.
Если честно, то, наверное, и пора уже. Бухтеть мы можем сколько угодно, но по всей
логике выходит, что дело делать тоже надо.
— Да считай, что обратно в Красношахтинск, — ответил Иван и, перехватив мой
недоумевающий взгляд, добавил: — Не совсем туда, ближе. Примерно туда, где нас прижали,
но к самой реке.
— Шахта там, — зябко поежился Федька.
Про шахту отдельно надо. Шахта — это вечная Тьма. Страшнее такого места может
быть разве что Тьма натуральная, если можно так выразиться, та, что клубится до самого
неба за тем же самым Красношахтинском. А может, и не страшнее даже, а вовсе наоборот.
Как-то не доводилось сравнивать на практике, бог миловал.
— А нам к шахте не надо, — сказал Иван. — У нас все проще… — И, перехватив мой
сомневающийся взгляд, сказал: — Реально проще, не вру. Мы с воды подойти можем. И даже
на берег не выходить.
— Затон, что ли? — вспомнил я карту. — Где уголь на баржи грузили?
— Он самый.
— А на хрена нам он?
— Пароходик один надо поискать, «Карась» называется. — И, глянув на меня, Иван
добавил: — С этого момента вам надо вспомнить про подписки, потому что это секретная
информация.
Мы с Федькой переглянулись.
— Вань, а чего в этом «Карасе» такого? И с чего он должен там быть?
— Сначала на второй вопрос отвечу: не должен, — сказал Иван, поднимаясь из-за стола
и втыкая кипятильник в розетку. — Но может быть. То, что в Красношахтинске ни мародеров,
ни разведки до сих пор не было, — ни для кого не секрет, так?
— Мы были, — чуток погордился Федька.
— Мы — да, мы — были, — подтвердил Иван. — Но на нас список посетителей вроде
как и исчерпан. А там довольно большая стоянка судов, среди которых вполне может
оказаться нужное.
— А что с ним не так? — попробовал я вытащить из Ивана больше.
— Пропал этот «Карась». Вместе со всем экипажем пропал.
— И че? — продолжил тянуть из Ивана слова Федька.
— Это давняя история, — сказал Иван, наблюдая, как пузырьки срываются с
нагревающегося кипятильника, опущенного в банку с водой. — Хозяин судна, Серых его
фамилия, раньше у нас работал, в научном департаменте. Был у Милославского чуть не
правой рукой.
Мы опять переглянулись, пока Иван в другую сторону смотрит.
— …Однажды объявил, что не верит в успех работы департамента, плюнул, топнул,
хлопнул дверью и подался в торговцы, прихватив в одной из экспедиций самоходную баржу.
Милославский побурчал, все поудивлялись, да и забыли о нем. Плюнул человек на науку —
имеет право. Тем более что торговля у него пошла, по слухам, деньги водились — в общем,
обжился человек в местных условиях и больше ничего не хотел. Здесь это нормальное
явление, вы вон тоже… как веники шустрые.
— И что? — уже я подтолкнул Ивана к продолжению вместо чтения нотаций.
— А то, что Серых, похоже, науку вовсе и не бросил. Точнее — ту ее часть, которая
искала отсюда выход. А баржу свою чуть ли не в плавучую исследовательскую станцию
превратил. Но когда такие слухи пошли — баржа пропала. Вот, в сущности, и все.
— Что мы там найдем? — уточнил я, поднимаясь из-за стола и вынимая из шкафа свою
персональную кружку.
— Серых был ученым, настоящим. — Иван начал обматывать тряпкой горлышко банки,
вода в которой закипела. — И всегда вел записи, подробнейшие. Вот эти самые записи
неплохо было бы и найти.
Тут Иван речь прервал и приступил к ритуалу разлития чая. Мы терпеливо ждали
продолжения речи, но он ничего путного уже не сказал.
— В общем, вот и все, что известно. Баржу ищем, давно и везде, но в те края не
совались. Надо сунуться.
— А что так время странно выбрали? — спросил я, отходя с кружкой к подоконнику. —
Река вот-вот встанет, времени ни шиша не осталось… много мы так напланируем?
— Если честно — не знаю, — покачал косматой головой Иван. — Подозреваю, что
какая-то инфа проскочила, вот и засуетились. Но именно что предполагаю, за точность не
поручусь. А до ледостава время еще есть — недели две, как я думаю.
— Водой? — спросил Федька.
— Водой, прямо отсюда, — подтвердил Иван. — Большим катером, с рубкой и печкой.
На берег даже выбираться не будем, так что твари не угрожают.
— А адаптанты тоже? — скромно поинтересовался я.
— Адаптантов разведбат в тех краях разогнал, как мне видится, — сказал Иван.
Не, ему бы наивности чуть поубавить надо в каких-то вопросах. То вроде умный и
нормальный, а то как ляпнет что…
— Вань, это, опа… они в той деревне жили, — сказал я, отставляя кружку: кипяток,
пусть чуток остынет. — Сбежали от разведбата и обратно вернутся, как те уйдут. А не уйти
не получится, Тьма близко. И с ума сойдешь, и от «гончих» всяких отбиваться обалдеешь.
— А разведбат ту деревню сжег, — сказал Иван спокойно, подув в кружку. — Вообще
сжег, под корень. Некуда им возвращаться.
***
***
День получился суетной. То как-то сидели на попе ровно и никуда не спешили, то вдруг
оказалось, что рейд надо за один день организовать. Хотя в принципе для русского человека
такая организация любого процесса в порядке вещей, так что никто не удивлялся и не
возмущался. Сгоняли на Ферму за оружием и гранатами, не придумав ничего лучшего, как
положить все это на ночь ко мне в квартиру, туда же закинули ящик сухих пайков. Иван
предлагал все это в департаменте оставить, но выяснилось, что при таком раннем выезде мы
потеряем кучу времени только на то, чтобы туда попасть. Пришлось вот так.
— Слетать за вами не получится, так что если соберешься рисковать — сюда лучше не
возвращайся, — сразу предупредила Настя.
— Да ладно, ладно, мы даже с воды выбираться не будем, — взялся я ее успокаивать. —
С реки зайдем, с борта на борт, а потом обратно. Медленно разве что.
— Когда вернешься?
— Через три дня самое позднее. Раньше, скорее всего.
Она заглянула в ящичек комода, затем обернулась ко мне:
— Если через три дня не будет и погода останется нелетной — заберу все деньги из
дому и найму людей с судном, понял?
— Угу…
Тут с ней лучше не спорить. Тем более что я как раз собирался и больше думал о том,
чтобы чего-то нужного не забыть.
— Твой автомат возьму, не возражаешь?
— Бери, только чистить потом сам будешь.
— Хорошо бы вообще не чистить, — сказал я по здравом размышлении.
Действительно хорошо было бы так тихо до нужного места дойти, там все найти — и
так же тихо смыться обратно.
А вообще местная версия ППШ по всем статьям побивает трофейный немецкий МР-
40,2 хоть с виду и грубее выглядит. Если честно, то и «наш» ППШ лучше немца был, но
местный — это вообще что-то. И патроном куда мощнее, и надежность выше, и в руках
удобно лежит, и даже отдача и подброс за счет компенсатора ниже. Все себе такой добыть
никак не получается, но сейчас так вышло, что Насте ее автомат точно скоро не понадобится.
А если что, то дома и другого оружия полно.
Так, магазинов шесть штук есть, по тридцать пять. Нормально. Ну и ТТ, куда же без
него, с пятью снаряженными магазинами. Еще патроны в пачках — все не на себе тащить.
Сотня дополнительных пистолетных — они от автоматных отличаются меньшим зарядом и
плоской пулей — и три сотни к автомату, с нулями нормальной, оживальной формы, и это
помимо основного боекомплекта. Нормально.
— А если погода наладится, то даже слетаю в ту сторону, погляжу сверху, где вы там и
как, — сказала Настя, заваливаясь на кровать с книжкой.
Я выглянул в окно и усомнился в том, что погода может измениться. По стеклу
вперегонки катились капли воды, еле видные в темноте черные ветки деревьев метались как
руки психа под порывами ветра. Ничто не меняется, провались оно совсем. Дерьмо, а не
погода, чтоб ее…
— Думаю, что не слетаешь, — сказал я вполне искренне. — Что читаешь?
— «Жерминаль».
— И как?
— Мне нравится.
А мне когда-то не пошло. Ну да и ладно.
— Ты бы ложился сегодня пораньше, чтобы завтра нормальным быть.
— А так и сделаю, в душ только зайду — и к тебе.
— Я же сказала, чтобы ты выспался, а ты что задумал?
— А мы быстро. И спать буду крепче.
С утра вскочил по будильнику, достаточно заранее, так что хватило времени на чай с
бутербродами. К тому моменту как к дому подкатил «шевролет», я уже был одет и собран и
по привычке дежурил у окна. Стащили все заготовленное вниз за две ходки, забросили в
машину. За рулем на этот раз Степаныч сидел — он нас и провожать будет, и встречать. Вел
машину он медленно и степенно, в противоположность постоянно лихачащему Федьке.
Неторопливо довез нас по словно вымершему темному городу до пристани, где, как
выяснилось, поджидал нас Пашкин, ради такого случая даже заночевавший во флигеле, в
своем крошечном кабинетике. И похоже, ночь он там провел с пользой, потому что перегаром
от него тянуло заметно, хоть пьяным он и не был.
— Дров вам загрузил, угля тоже, горючего вам хватит, там бак большой, — частил он
скороговоркой, стоя у мостков, в то время пока мы таскали на катер все, что привезли с
собой.
Первым делом я кинулся печку растапливать: за ночь и без того не слишком теплая
рубка выстыла. Нарубил ножом с одной чурки тонких щепок, достал из-за корзины с дровами
приготовленную газету «Мой Углегорск». Лязгнула задвижка печки, огонь легко охватил
***
3 ДП — так называемый Дегтярев-пулемет (1927 г.); РП-46 — ротный пулемет Дегтярева; РПД — ручной
пулемет Дегтярева. ПКМ — пулемет Калашникова.
зданьице вроде портовой конторы, вон горы дробленого угля, вон замерший кран виден…
или экскаватор, с ковшом на тросах… почти нержавый бок надстройки какого-то парохода…
мачты вроде, но пока еще мысок закрывает…
Затон был небольшим вроде, но набилось туда много всего. Больше всего было барж,
конечно, грязных от угля, но почти не ржавых — аномальное время позаботилось. Была пара
земляных шаланд, к пирсу прижались боками два небольших буксирчика. Несколько лодок,
из них всего две моторных. Плавказарма, с виду вовсе новая, стоит тоже далеко от берега.
— А это что? — спросил вдруг Федька, ткнув пальцем в сторону добротной самоходной
баржи, пришвартованной не к причалу, а стоящей на двух бочках чуть не в середине затона.
— «Ка-рась», — прочитал я по слогам. — Не понял, вот так взяли — и нашли?
— Похоже на то, — сказал, явно недоумевая, наш рулевой.
Как-то странно это все, неправильно. Из-за документов из архива местного райотдела
НКВД мы чуть все не погибли, чудом выжили, а тут вот так? Прямо как на подносе, и еще
стоит отдельно. Прямо так стоит, что даже Тьма там завестись не сможет… хотя это вполне
объяснимо: «Карась» же здесь не от начала времен стоял, недавно пришел.
— Федь, прижмись к нему, что ли… — как-то неуверенно попросил Иван, тоже явно
озадаченный такой простотой совершившегося.
— Не вопрос, — кивнул Федька, замедляя наш катер до черепашьей скорости.
— Хотя… почему бы и нет? — между тем разговаривал сам с собой Иван. — Полгода
назад Тьма прямо по тому берегу стояла, сюда бы даже псих не сунулся… Потом
отодвинулась. Нет, все в принципе в пределах нормы, — добавил он, обращаясь уже ко мне.
— Может, и так, — кивнул я и вышел с РПД в руках на палубу.
На «Карасе» тихо, безлюдно. Палуба и надстройки грязные — похоже, что летом с
берега ветром угольную пыль надувало, а потом с дождями это все в мерзкую черную грязь
замесилось. Двери в надстройку закрыты, иллюминаторы задраены, дыр от пуль и следов от
когтей не вижу. Выглядит покинутым, но именно что «покинутым» — экипаж словно просто
на берег сошел, позаботившись о судне.
— Ну чего, залезем туда? — шепотом спросил Иван, что-то немного растерявший
уверенность.
Интересно, как люди по-разному в разных обстоятельствах проявляются. Когда
стреляли и когда мы еле отбивались, Иван спокойней всех был. А вот когда так, как сейчас,
все тихо, но непонятно, — что-то подрастерялся, как мне кажется, все на меня смотрит.
— Залезем, а чего? Ты давай здесь подежурь, а мы с Федькой глянем для начала.
— Федька подежурит, — заявил Иван, перехватывая ППШ поудобней.
— Не, ни хрена, — сразу заявил я. — Мы с тобой движение парой не прорабатывали.
Осмотрим — потом полезешь. И вообще… — Я ткнул в него пальцем и быстро произнес
детскую считалку «Шышел-мышел». — Видал?
Ну да, четыре слова всего, нас трое, с кого начнешь, тому и «водить». Но Иван от такой
простоты решения вопроса обалдел и ничего не возразил. Федька же достаточно мягко сумел
подвалить к «Карасю». Противно скрипнули покрышки, а я забросил трос на утку баржи и
быстро подтянул к ней наш катер. Опять же ничего не случилось — пришвартовались, и все.
— Фонари, очки, — уже машинально скомандовал я.
Пусть и на воде баржа, а все равно предосторожности лишними не бывают. Мало ли! Я
поправил рюкзак с батареей, щелкнул переключателем. Яркий луч уперся в палубу у меня
под ногами. Огляделся.
В моей действительности я таких судов и не видел в России. Вот в Голландии их на
каналах много стояло, а у нас не было. Широкое такое корыто, в длину метров двадцать.
Сзади надстройка с чуть торчащей ходовой рубкой. На палубе большие, поднятые над ней
примерно на метр люки. Типа сухогруза что-то, но речное и маленькое. Хотя кому маленькое,
а кому и нормально. Сколько сюда тонн накидать можно? Двадцать? Пятьдесят? Черт его
знает, но места хватает.
— Ну че, тут только в надстройку идти, — сказал Федька.
— Ага, верно.
Стальная, закругленная снизу и сверху дверь открылась с гулким металлическим
скрипом, луч осветил что-то вроде кают-компании, совмещенной с кубриком. Крошечный
камбуз. Трап наверх и трап вниз.
— Постой тут, я наверх загляну, — сказал я Федьке.
Тут окна большие, так что вообще беды ждать не следовало. Я, не слишком даже
хоронясь, поднялся по трапу и заглянул в ходовую. Да, тут не спрячешься. Место рулевого,
стол письменный у окна, возле него кресло не слишком судового вида, явно с берега. Рабочий
кабинет Серых заодно? Может быть, почему бы и нет.
— Че там? — спросил Федька, когда я спустился вниз.
— Чисто. Пошли ниже.
Внизу были двери в гальюн и в машину. Но и в машинном отделении не было ничего
опасного и даже интересного. Большой замасленный двигатель с торчащими как лианы
проводами, какие-то баки — с горючим, наверное, — через небольшие грязноватые
иллюминаторы свет пробивается, тоже не слишком чистый. Присутствия Тьмы даже
организмом не чувствуешь, что на таком от нее расстоянии противоестественно. Опять же
вода спасает?
Трюм заинтересовал больше. Из него вела дверь в форпик — «таранный», так сказать,
отсек. И там обнаружился грубый дощатый настил на полу и несколько старых и грязных
одеял, брошенных на него. У самой двери валялась алюминиевая миска.
— Ни хрена себе, — сказал Федька. — Это чем ученый Серых занимался?
— На зиндан похоже.
— Зиндан — яма, — поправил он меня.
— У нас бандюки так называли любое место, где забранного человека можно было
запереть.
— Ага, тогда похоже, — кивнул он. — Кого-то здесь точно держали.
— Держали. С помощью Паши. С помощью Паши, — повторил я, обернувшись к
Федьке. — Мы с ним поосторожней теперь, лады?
Федька только кивнул.
Нехорошее какое-то судно получается. Как-то сразу подвал вспомнился с мучительски
сожженной Скляр. Там ведь тоже проход искали.
А вообще трюм был пуст и даже чисто выметен, похоже. И вообще на судне было пусто
и, кажется, безопасно.
— Федь, свистни Ивана, — обернулся я к товарищу. — А я пока тут погляжу, что тут к
чему.
— А на катере кто?
— А на хрена там кому-то быть? Спокойно же. Пулеметы притащите разве что, на
всякий случай.
— Ну… да, оно и верно, — согласился со мной Федька и, повернувшись, побежал на
корму, к трапу.
Дела Фермы — это дела Фермы, а у нас в этом деле и свой интерес имеется. Вновь
включив фонарь под стволом автомата, я зашел в импровизированную тюремную камеру,
огляделся. Первое, что увидел, — наручники, одним кольцом продетые в скобу, торчащую из
шпангоута. Присел, поболтал их пальцем на короткой трехзвенной цепочке.
А вообще интересно… что-то я сомневаюсь, что здесь можно много наручников найти.
Я ведь старые книги читал, и немало — не было тогда у каждого милиционера по комплекту,
разве что в рассказах про НКВД иногда упоминались. И, кстати, они были импортные,
насколько я помню. Ну это о нашей действительности.
Так… и на этих какая-то непонятная маркировка, но буквы латинские. RMW, кажется.
Импорт. Или трофей. Интересно, откуда они могли взяться? У кого они в городе есть? И
почему их тут оставили, кстати? Не нужны больше? Наверняка среди тех, кому они могут
понадобиться, предмет это ценный.
Что еще… что еще? Одеяла грязные, но не очень, так что на них не сотни узников
посидеть успели. Просто в самом отсеке не слишком чисто, вот и испачкались. Мелькнула
было мысль о вшах, но я от нее отмахнулся — они бы без тепла за столько времени давно
передохли, да и кажется мне, что вряд ли они здесь успевали заводиться.
Когда я увидел нацарапанную на деревянном брусе надпись, я даже удивился не очень.
Видна она была еле-еле, это не гвоздем было сделано и не ножом, а чем-то… чем-то таким, в
общем, что дерево еле-еле подалось. Но надпись была и читалась: «Алевтина Скляр, Дедовск
— Углегорск».
Вот так.
Адаптанты, говорите?
Я провалился?
Серых искал способы прохода?
Уехала в Сальцево?
Стоп. Эту баржу уже семь месяцев как ищут, даже больше, а я провалился куда позже.
Что-то здесь не так.
Мысли выскакивали в мозгу, как символы в окошечке игрального автомата. Какие-то
куски головоломки соединялись, какие-то распадались, порядка пока не было никакого. Но
зато появилась твердая уверенность в том, что я что-то ухватил. Какой-то конец веревочки,
торчащий из клубка.
Так… что делать будем? Ивану говорить? А ему это зачем знать? Нет, ему пока не надо.
Может, и надо, но позже, в удачный момент и на взаимовыгодной основе — информация за
информацию, и никак иначе. И после того, как я сам все это обмозгую. Достал из кармана
ключ от квартиры и его круглой головкой быстренько затер едва видную надпись. Поднялся
на ноги, обернулся и столкнулся с Федькой, опять спустившимся в трюм.
— Ивана позвал?
— Ага, уже в рубке, сразу какие-то бумаги нашел, копается. А у тебя чего?
Убедившись, что Иван нас точно не услышал, рассказал ему про находки. Федька
только присвистнул и сбил «фураньку» на затылок.
— Хрена себе! Так… а Серега сказал, что в Сальцеве она и не появлялась. Так?
— Ну, — кивнул я. — Скорее всего так и было. «Карась»-то наш, углегорский. На нем и
уплыла. И через КПП проходить не надо было: в порт кто хочешь шляется. Странно это,
кстати.
— А чего странного? — удивился Федька. — Там же почти все за день по двадцать раз
заходят-выходят, сдуреешь всех регистрировать. Только выход судов записывается, но там,
сам понимаешь, контроля никакого. С грузом половину города можно вывезти.
— А груз их где, кстати? — огляделся я. — Не может быть, чтобы они просто
порожняком ходили. Им же и бабки были нужны, жрать-заправляться надо, и подозрительно
просто.
— В порту можно выяснить, есть с кем перетереть. — Федька вышел из «зиндана» и
оглядел пустынный трюм. — Грузы регистрируются. Даже если косячно, левой ногой, то все
равно можно два и два сложить, прикинуть, с чем ходили и куда.
— Так и сделаем.
Над краем открытого люка появился Иван, заглянул вниз, крикнув:
— Нашли что-то?
— Не, Вань, особо ничего. Про камеру тебе Федька сказал уже?
— Нет, — удивился тот. — Какую камеру?
— Сюда спускайся.
«Зиндан» он все равно найдет, это без вопросов, зато уже в нем ничего лишнего не
будет. Мы пока сами, а там посмотрим.
***
Иван нашел много бумаг, да все не те, что надо. Хоть и облегчил нам с Федькой
дальнейшие поиски, потому что в бумагах оказалась пачка заполненных товарных
накладных, приходники да расходники, которые я сначала небрежно отбросил в угол, а
потом, когда Иван вышел, аккуратно переложил себе в рюкзак, под фонарную батарею. Если
спросит — так вот они, я подобрал, а не спросит — то: «Выбросили, забыл, что ли?» А
разберем уже позже, когда вернемся.
Дальше взялись за настоящий обыск, обшаривая все, но ничего интересного не нашли.
Так, какие-то забытые личные вещи вроде зубной щетки, старой перчатки, рваный дождевик
и тому подобное барахло. Иван выглядел мрачно — он явно на что-то рассчитывал.
— Куда они делись, как думаешь? — спросил он у меня, закончив обшаривать и двигать
шкафчики в машинном отделении.
— Пересели на что-то и уплыли, — предположил я.
— Почему так думаешь?
— Все собрано, все убрано, — подумав, сказал я. — Судно стоит так, что на берег,
иначе чем на другой лодке, не выбраться. Кстати, мне кажется, что уплыли они совсем
недавно, не тогда, когда «Карася» хватились.
— Почему?
— А пыли в жилом кубрике и рубке как-то немного — похоже, что убирались тут.
Здесь, если не убирать, угольной наметет так… да вон снаружи глянь. Окна рубки
приоткрыты, так что внутрь нанесло бы.
— Хм… — задумался он. — Ты хочешь сказать, что пропасть они пропали, но здесь
кто-то жил?
— Именно, — подтвердил я.
А почему бы и нет? Может быть, они и «пропали», а может, и просто «сбежали». Туда,
куда мне сбежать охота, например. И скрывались прямо здесь. А почему и нет? На воде, как
выяснилось, здесь жить можно, и никто сюда не сунется ни под каким видом. Адаптанты
если только… но, может, они тоже рек не любят? Или просто тихо сидели? Все может быть.
— Ладно, дальше-то делать что будем?
— Дальше? — переспросил Иван. — Дальше надо бы баржу обратно в Углегорск
доставить, пусть разбираются. Может, мы что и пропустили. Кстати, на чем они уплыли, как
думаешь?
— Да хрен его знает, — удивился я вопросу. — Смотря куда.
В рубку заглянул Федька, сказал, явно не сильно нервничая:
— Призраки сверху крутятся.
— Не спускаются? — чуть обеспокоился Иван.
— Не, даже не пытаются. Я так, предупредить.
Иван повздыхал, явно пребывая в глубокой задумчивости. Ему явно не хотелось
бросать «Карася» и отправляться обратно. Вроде получается, что поездка совсем впустую
прошла. Но ничего другого он не мог придумать, да и я тоже.
— На призраков гляну, — сказал я и вышел из рубки на крыло мостика.
— Смотри, — показал наверх Федька.
Действительно, высоко над нами, почти неразличимых на фоне свинцово-серых
сплошных туч, крутилось несколько темных пятен. В другом месте бы испугался, а тут прямо
уверенность какая-то возникла, словно кто подсказал: не сунутся. Да и Федька не напрягался,
дымил папиросой, засунув руки глубоко в карманы брезентовой штормовки. РПД стоял
рядом, прислоненный к поручню.
— Федь, а чего вообще такого в воде, что они боятся?
— В воде? В воде ничего, я думаю, потому что их только реки пугают, текущая вода. На
болотах, например, твари как у себя дома.
— Читал где-то, давным-давно, что текущая вода нечистой силе чуть ли не
непреодолимая преграда.
— Ну вон, убедись. — Федька показал вверх. — Только не говори мне, что это не
нечисть. Самая настоящая. Я даже думаю, что именно про такое сказки и сказывали. Че там
Иван затевает?
— Похоже, что он сам толком не знает, что бы затеять, — усмехнулся я. — И делать тут
больше нечего, и возвращаться так, конем, ему в падлу. Вот и чешет репу на предмет — чего
бы полезного сделать.
— А чего ее чесать? — удивился Федька. — Спешки нет, все равно здесь ночевать. На
часы глянь — сколько там до темноты осталось?
Я глянул. И вправду немного осталось. А ночью по реке, когда даже луны не видно, —
ну его на хрен.
— Федь, погоди… — вдруг мелькнула в голове мысль. — А там, дальше, Тьма реку
перекрывает?
— Так она не мож… блин, — вдруг осекся он. — Ты это о чем?
— А как ты думаешь?
— Хочешь сказать, что они куда-то дальше пошли?
Вообще-то я этого сказать не хотел. У меня мысль была чуть-чуть проще — о том, что
если Тьма так не любит текущей воды, то не попробовать ли нам просто углубиться туда на
катере. Завтра, например. Устроить себе оперативную базу на барже, а самим попытаться
пройти дальше? И к завтрашнему вечеру вернуться. Но Федька мою мысль развил чуть
дальше.
— Вполне могли.
— А им зачем? — спросил он. — Обоснуй давай. Они ведь и на барже могли, на кой им
пересаживаться?
— А ты в танки тут заглядывал? — ответил я по-еврейски — вопросом на вопрос.
— Нет, а что?
— А там топлива на донышке всего. Я думаю, что, пока они тут жили, все и
израсходовали. На генератор, например. Свет и все такое. Печку углем топили, к слову, там
еще куча лежит. С берега брали.
— А ушли на чем? — Сняв кепку, Федька почесал в затылке.
— Мало тут всего, что ли? — удивился я. — Вон те два буксира так и вовсе на ходу
выглядят. Взяли еще такой да и пошли.
— Можно было топливо перекачать.
— А зачем? Проще сесть и дальше пойти. А потом вернуться, например.
— И не вернулись? Накрылись типа?
— Может, и накрылись, — согласился я. — Я может, и своего добились.
— Ушли, в смысле?
— Ага.
Федька присвистнул, поразившись каким-то своим мыслям, потом даже головой потряс.
Подумав чуток, сказал вслух:
— По-любому они пропавшими без вести числятся. Мертвыми их никто не видел. И
живыми. Может, они вправду… Стоп-стоп-стоп, — вдруг чуть не подскочил он. — А те два
буксира на ходу? Как думаешь?
Он показал на суденышки, стоящие у причалов. Я даже не понял поначалу, о чем он: о
другом думал, — а для Федьки такое метание мыслей в порядке вещей. Потом сообразил,
глянув на буксиры. С виду так ничего, мы ведь уже в полосе аномального времени… или на
реке оно нормальное? Нет, ни фига, тут железа всякого полно, ржавчины бы было много, а ее
почти нет. Это ведь, можно сказать, главный признак.
— Нормальные, как я думаю.
— Ой бли-ин, — протянул он и даже штормовку на себе распахнул. — Вов, ты вообще
как, соображаешь, что мы с тобой большими людьми можем стать? Нам тогда никакой
проход нужен не будет. Хотя мне он, если честно, и так не слишком нужен, мне здесь
интересней.
— Ты о чем?
— Ты хоть понимаешь, сколько стоит хороший буксир? Хоть примерно?
— До хрена? — предположил я.
— А то! — Федька явно поражался моей несообразительности. — Два буксира,
видишь? Идем к Горынычу, договариваемся с ним на экипаж — и сюда. Один — ему, второй
— нам, все счастливы. Можно продать, а можно и самим в дело войти. По-любасу богатыми
будем. И можно переезжать.
Вот как. Вообще я бы обратно переехал, откуда сюда провалился, у меня такая идея за
основную. Но это не значит, что мне плевать на то, как живу сейчас. Ждать лучшего вполне
можно в комфорте. Даже лучше его так ждать, откровенно говоря.
— Сами не сможем?
На катере вон дошли же сюда, а буксир хоть и побольше…
— Офигел? — возмутился такой идее Федька. — Причал снесем или пароход утопим.
Не, пусть шкипера даст, или кто нам там нужен.
Ну, может, и так. Даже если Федька со своей практичностью на большее не претендует,
то, значит, не получится. А я так, за спрос денег не берут.
— А когда? Река встанет вот-вот.
— А сразу. То есть сопли не жуем, а прямо к Горынычу — и бегом сюда. Только
аккуратно надо, и Углегорск ночью проходить.
— Это почему? — не понял я.
— Правило такое по мародерке, — пояснил Федька, понижая голос и оглядываясь на
окно рубки. — Сальцевский участок реки на полпути к Углегорску и на полпути же ниже по
течению, понял? А все отсюда надо в Углегорск тащить.
— А если потащить? Не рисковать типа?
Как-то неохота из Углегорска быстро смываться, опасаясь санкций властей. Мне бы
лучше в городе остаться, к Милославскому поближе, с его поисками выхода. Свой особняк в
Сальцеве — это хорошо, конечно, но так, чтобы обратный въезд не закрылся и в розыск не
угодить. А если обратный въезд обломится, то… даже думать не хочу про это. Я тут целое
следствие собираюсь в городе проводить втихаря, и не хватает, чтобы меня оттуда вышибли.
Или и вовсе посадили. Не, это уже та жадность, что губит фраеров, она неконструктивна.
— Нормальной цены не дадут, — решительно сказал Федька. — Типа стратегический
товар. Премию получим — и все.
— Большую?
— Ну… доля от оценки, треть.
— Оценивает Рома? — перебил я его. — Или другой кто?
— Он самый, а что?
— А я ему свой «тазик» тогда отдам. Сколько получится?
— У, блин, — задумался Федька. — Тогда, может, и много. Тока «тазик» может не
окупить… хотя и хрен знает. Но, Вов, если с Горынычем порешать, то цифры вообще другие
получатся. То есть вообще другие, радикально.
— А Ивана — по горлу и за борт, что ли? — спросил я, заглянув врубку и убедившись,
что Ивана там нет, где-то внизу шарится. — Мы, считай, тогда палимся автоматом, ты же
Ваньку знаешь. За «Карасем» буксир придет, это понятно, так? И тогда эти два, — я показал
на бесхозные суда, — будут найдены в любом случае. И уже хрен, а не премия, так? Ничего я
не попутал?
— А-а, мать его, — разозлился Федька, даже кулаком в стенку рубки саданул. — Он
ведь и в долю не пойдет, это точно. Ему по хрен.
— Не, Федь, тут ты чего-то не додумал, — удивился я такому заявлению. — Чего это не
пойдет? Все по закону, так что пойдет, будь уверен. Вот спроси его, хочет он премию к
зарплате? Откажется, как думаешь?
— На троих делить, значит, — задумчиво сказал Федька.
— Зато без риска. Втроем нашли, втроем поделили, никто не кинут. Хочешь, с Иваном
поговорю?
— Да ладно, давай уж вместе. Пусть Ванька тоже богатым будет, что ли, — махнул
рукой Федька.
***
***
С утра грузились на катер. Все были в чуть мрачноватом настроении, каждый по своей
причине. Иван потому, что дело не сделалось так, как он надеялся, Федька — потому, что
рассчитывал на какие-то премии дополнительные, а я — потому, что в глубине души
надеялся найти записи Серых и оттуда узнать, как попасть отсюда домой. Ну да ладно, таких
подарков не бывает.
— Вань, — окликнул я «начальника экспедиции», когда тот запихивал сумки под
лавки. — А не попробовать ли нам вверх по течению пройтись?
— Зачем? — обернулся он с немного озадаченным видом.
— Они куда-то ушли, так? Внизу мы всегда проверить успеем, а вот вверх по
течению?..
— Да? — задумался он. — Там Тьма смыкается.
— На реке?
Федька в разговор не вмешивался, но слушал внимательно.
— А как на реке — я не знаю, — сказал Иван после паузы. — Можно и глянуть, все
новые знания. Федор, чего думаешь?
— Давай глянем, хрен ли тут думать? — сразу согласился тот. — Если смыкается, то
просто обратно повернем, фиг ли нам. Самому интересно.
Я развернул карту на столе, потыкал пальцем в желтое вытянутое пятно посреди
голубой ленты реки.
— Остров Длинный. Может быть, там что-то есть? Например, они туда ушли.
— Зачем? — спросил Иван.
— А черт его знает, — пожал я плечами. — Просто мне это всю ночь покоя не давало.
Если Тьма на проточной воде не смыкается, то как с островами быть? А если острова Тьмой
не заняты, то что там вообще может делаться? Это, наверно, какая-то аномалия?
— А что, очень может быть, — уже откровенно заинтересовался Иван. — Давай глянем.
Засуетились — и через пару минут Федька запустил двигатель катера. Оттолкнулись от
плавконторы, лодка медленно набрала ход и пошла из порта на выход, на середину реки. Мы
все втроем забились в ходовую рубку, причем Ивану, несмотря на то что он здесь главный,
досталось стоячее место — оба сиденья захватили мы с Федькой.
Было тихо, мрачно, сумрачно. Тьма так и стояла стеной перед нами, неподвижная и
давящая, и одновременно с тем пребывающая в постоянном движении. Она клубилась,
выбрасывала из себя черные протуберанцы, закручивалась в воронки — это было как
поверхность солнца наоборот. Страшноватое зрелище.
Вскоре опять заметили призраков, сразу десятка два, стаей летящих в нашу сторону.
Напряглись, надели очки, но ничего не случилось, как мы и ожидали. Сгустки Тьмы лишь
зависли над нами почти под самыми облаками, но ниже не опускались.
Изменились звуки, лишившись всякой звонкости и насыщенности: все как в вату
уходило. Но привычное давящее состояние, сопровождающееся шумом в голове, которое
всегда появляется вблизи Тьмы, так и не возникало, хоть я его и ждал. Был страх, была
настороженность, мандраж, как угодно это назови, но именно привычного прямого влияния
Тьмы не было. Вы хотите аномалий? С точки зрения местных законов природы это как раз
аномалия и есть. Посмотрим, что будет дальше.
С левой стороны показался Красношахтинск, точнее — его набережная на высоком
берегу, с вытянувшимися вдоль нее двухэтажными домами, лестница вниз, дебаркадер, а
возле него небольшое суденышко — то самое, что я видел с воздуха, когда летал с Настей на
разведку. На этот раз название удалось прочитать: «Ваня-комсомолец». Вот как. Кто бы это
мог быть, интересно?
— Агитатор за заем, — вдруг ответил Иван. — Его грузчики в порту забили за наглость
и многоречивость. Позднее объявлен героем.
— А ты откуда знаешь? — удивился Федька.
— Да книжица как-то попалась местного издания, для пионеров. Там и про катерок
было сказано, что так назвали.
— Кстати, — присмотрелся я к катеру, — а ведь его сюда в «новые времена» поставили.
Или были на нем после… ну как сказать, блин? Сошествия Тьмы.
— Точно, — присмотрелся Федька.
— С чего вы взяли? — заинтересовался стоящий у нас за спиной Иван.
— А сходни смотри где, — показал я пальцем.
Действительно, дощатые сходни, которые, по идее, должны были соединять катер с
причалом, были оттащены на причал и небрежно брошены. И самое главное — подвесной
трап между дебаркадером и землей тоже валялся на суше. Так могли сделать только те, кто
старался изолировать суденышко от земли, сделать его неуязвимым для Тьмы.
— А посмотреть бы надо, — сказал Иван задумчиво.
— Надо, — подтвердил я, — но давай на обратном пути. Светлое время захватим по
максимуму.
Он согласился.
Дебаркадер и катер остались позади. Берега, высокие, с сырыми песчаными откосами,
медленно тянулись назад, Тьма все приближалась и приближалась, закрывая собой сначала
половину мира, а потом и вовсе весь мир. Она сдвигалась с боков, как театральный занавес,
зажимая своей необъятной злой силой русло реки с двух сторон. Один раз увидели какую-то
крупную темную тварь, неторопливо двигающуюся по берегу. Тварь остановилась и долго
провожала холодным и злобным взглядом нашу лодку. Взгляд ощущался физически: словно
колотого льда насыпали за шиворот.
А вот сама Тьма так и не ощущалась, к моей великой радости и немалому удивлению.
Текущая вода… ну ты скажи. То есть сказки не все врут? Ладно, будем знать, куда отступать,
если нас здесь совсем подопрет. Интересно, а в море как? Далеко отсюда до моря, не
посмотришь. А то будем как эти… из кино с Кевином Костнером, «Водный мир», что ли, или
как-то так… Ладно, до этого еще далеко. А может, и вовсе уйти получится. Хоть бы
получилось, хоть бы получилось…
Черт, как же тихо здесь… как периной обложили. Двигатель словно за километр от
лодки работает, а когда сам говоришь — голос словно отрывается от тебя и в вате застревает.
Такое ощущение, что уши заложило. Не удержался, достал нож и его обухом постучал по
железному краю приборной доски. Нет, черт-те что получилось. Федька глянул на меня и
понимающе кивнул.
Тьма ближе и ближе, скоро совсем сомкнется над головой. И призраки, кстати, так и
крутятся, но ниже не опускаются. И не надо опускаться, ну его на хрен, там летайте, а то
постоянно желание возникает схватиться за пулемет и открыть по ним пальбу. Хоть и знаю,
что пули им никак не повредят, а вот хочется. Это от страха. Хочется делать что угодно —
лишь бы вот так тихо не сидеть и не ждать того, что может случиться дальше.
Вскоре крылья Тьмы сомкнулись над головой, накрыв нас черным тяжелым пологом.
Это было настолько жутко, до дрожи и стучащих зубов жутко, что я даже не сразу сообразил,
что свет не исчез. Он померк, стал совсем тусклым и серым, но темноты не было. Я никак не
мог сообразить, откуда свет идет, — никакого явного источника не было. А в таких сумерках
невозможно было разглядеть даже свою тень, чтобы определить направление. Такое
ощущение, что река сама по себе создает некий светлый тоннель, передавить который Тьма
не в силах.
— Охренеть, — хриплым шепотом произнес Иван. — Даже не слыхал, чтобы кто-то в
таких местах бывал.
Федька повернулся к нему, и я ожидал, что он поинтересуется отдельной премией за
такой героизм, но ошибся. Федька только кивнул и прошептал в ответ: «Ага».
Ну, ручаться не буду, но я про такое и вправду не слыхал. Не совался никто так близко к
Тьме. Да и понятно: на суше будь это все — мы бы просто рехнулись уже или были
разорваны тварями, или… стали бы адаптантами? Кажется, так? Нет, в адаптанты не хочу,
пусть им и холод по фигу, а я сейчас весь дрожу, хоть и замотался в штормовку поверх
танкистской теплой куртки.
Странно как-то все — словно во сне, в реальности так не бывает. Сумерки, медленно
идущая лодка, свет прожектора, который светит далеко вдоль реки и сразу вязнет во Тьме,
стоит его повернуть в сторону берега. Призраки куда-то исчезли, может быть, просто слились
с Тьмой.
Все же Тьма себя проявила: в голове возник назойливый свистящий звук такого тембра,
что от него зубы заныли. Я даже уши заткнул было, чтобы от него отгородиться, но
обнаружил, что это не помогает. Посмотрел на своих спутников и понял, что не один
мучаюсь: у того же Федьки вид был такой, словно он лимон раскусил.
Никто не говорил и, кажется, даже не шевелился без крайней нужды. Остров заметили
примерно через час — полоса песка над водой. Вытянутый вдоль течения, с этого ракурса он
казался совсем маленьким, с полсотни метров в длину.
— Нет на нем Тьмы, — громким свистящим шепотом сказал Иван, управлявший
прожектором. — Вообще нет, видите?
— Призрак крутится, — сказал Федька, присмотревшись.
— Так высоко же.
— Высоко, — подтвердил я, приглядевшись. — Метров сто, если навскидку, не ниже…
хотя тут хрен что определишь.
— Ладно… может, и найдем что-то.
«Что-то» нашлось почти сразу. Большая моторка без рубки, с брезентовым тентом на
железных трубах, была наполовину вытащена на берег, да еще и трос намотан на забитый в
песок кол. В лодке никого, мы в этом убедились, когда ближе подошли. Нос нашего катера,
двигавшегося со скоростью черепахи, слегка ткнулся в песок, не дотянувшись до кромки
воды метра три.
— А это что? — спросил Федька после того, как луч прожектора уткнулся в маленькое
деревянное строение размерами побольше собачьей конуры, но поменьше, чем даже
маленький сарай.
— Хрен его знает, — выдал я в ответ банальность. — Проверить надо. Федь… мы с
Иваном сходим. А ты тут давай, на прожекторе и рычагах машины боевой…
— Корыта.
— Чего?
— Корыта боевого.
— А… — догадался я, — остришь. Смешно. Ладно, жалом тут не води, а то и так
страшно. Вань, сходим? — повернулся я к нему, перехватывая автомат поудобней.
— Пошли, чего уж там, — вздохнул Иван без особого, надо сказать, воодушевления.
Я скинул штормовку и выбрался из рубки, совершенно не желая этого делать. Тьма так
«напрямую» и не давила, но страшно было… вот как будто по ночному кошмару гуляешь,
даже объяснить невозможно. Хотелось просто сесть, сжаться в комок и тихо выть. Но при
этом происходящее вокруг было настолько неестественным, странным и абсурдным, что
несмотря на страх мы продолжали двигаться и говорить — мозг просто отказывался
воспринимать это все как реальность.
Плеснула вода под ногами, и я, похвалив себя за то, что обул резиновые сапоги,
выбрался на берег. Висящий над нами призрак вдруг попытался дернуть вниз, испугав меня,
заставив присесть и вскинуть автомат, но словно на невидимую стену налетел. Мне даже
показалось, что я ощутил его боль, — как будто эта темная тварь на электрическую ограду
наткнулась. Ага, не можешь… хрен тебе в сумку.
Мокрый песок под сапогами сменился сухим, остров-коса был полностью песчаным, по
сути — отмель-переросток. Включились фонари под стволами, их лучи зашарили вокруг в
поисках возможной опасности, но островок был пустынным — за исключением суматошно
носящегося где-то вверху призрака, никакой угрозы видно не было.
— Ну и что это? — вновь переспросил Иван, когда мы совсем близко подошли к
сарайчику, или как это строеньице надо было называть.
В высоту метра полтора, в ширину столько же, в длину два с половиной. Умело
сколочено из добротной доски на манер железнодорожного вагона-теплушки, края взяты в
железный уголок. И как сюда такое привезли? Или, скорее всего, уже здесь собрали, из
отдельных деталей.
— Дверь где здесь? — озабоченно пробормотал Иван, обходя сараюшку по кругу.
— А хрен его… — озадачился я, но вдруг сообразил: — Да вот, вся стенка с торца
открывается.
Действительно, стена сарайчика на манер откидной аппарели откидывалась наружу. Я
повернул небольшой рычажок, что-то лязгнуло внутри, и я едва успел отскочить, а то бы
тяжеленная створка свалилась мне на ноги.
— Опа, — сказал Иван, уставившись на что-то внутри. — Ни хрена себе.
Я заглянул, дернулся испуганно, затем, принюхавшись, спросил:
— А че не воняет-то?
— А он не разлагается здесь, — сказал Иван, присаживаясь на корточки возле лежащего
в сарайчике трупа. — Посвети.
Человек лет сорока, в традиционной брезентовой штормовке, надетой на свитер. Лежит
лицом вниз, голова вывернута в нашу сторону. Лицо серое, бескровное, обвисшее, но не
разлагающееся. Такие же серые кисти рук, нелепо, неестественно подвернутые ступни,
подкованные подошвы немецких трофейных сапог. На поясе кобура, из которой торчит
рукоятка «Вальтера П-38». Кобура застегнута. Рядом стоит аккуратно прислоненный к стенке
СКС. Если принадлежал убитому, то это он, скорее всего, его так и подставил.
— В затылок его, — сказал Иван, склонившись.
— Да вижу.
Трудно не заметить. Пуля, пролетев сквозь череп, выбила ровную дыру во лбу, из
которой натекло немало крови, давно уже запекшейся, но при этом почему-то не побуревшей.
Так, что-то вроде кровавого цвета киселя получилось.
То есть такого убитый не ожидал. Судя по позе, его никто не тащил, он сам вошел в
сарайчик. Вошел, пригнулся, и кто-то выстрелил ему в основание черепа. С близкого
расстояния — вон, даже волосы опалены. Смерть от такой раны мгновенная, он и сообразить
не успел, что с ним случилось. Упал, а убийца… или убийцы… они дальше что делали? Это
ведь не ограбление: они, похоже, трупа даже не трогали. Отомстили? Казнь? Ну… может
быть. Только на кой ляд надо было жертву в такое отвратное и жуткое место для этого
тащить? Нельзя было ниже по течению, да и в воду скинуть? Или просто бросить на берегу
— все равно ведь там никого не бывает. А тут вот так… непонятно.
Мы с Иваном перевернули труп, который был тяжел, но податлив, как мешок с водой,
никакого окоченения, быстро вывернули карманы убитого и валявшуюся рядом сумку с
нашитыми на нее магазинными подсумками — тоже местное творчество. Перетрясли все
карманы, в одном из которых оказалось удостоверение личности.
— Лошаков Иван Алексеевич, год рождения одна тысяча девятьсот шестьдесят
второй… сюда пять лет как попал, — прочитал Иван. — Хм… не помню такого… в нашей
ориентировке не было.
— А кто был в ориентировке? — сразу переспросил я, но Иван сделал вид, что вопроса
не услышал.
Попутно я осмотрелся в самом сарайчике. Ничего, просто большой деревянный ящик.
Но сделанный так, что качеству удивишься, — ни единой щели… стоп… а даже узкие
щелочки между досками вагонки законопачены чем-то… смолой вроде как? Не понял. Они в
ящике плавать собирались, что ли?
Обернувшись, оглядел отвалившуюся дверь. Так… и тут все по периметру резиной
обито. Поэтому она так и распахнулась легко, резина и толкнула… а закрывать… закрывали
ее рычагом. Изнутри.
— Стоп, не понял, — пробормотал я себе под нос.
Если дверь закрывается только изнутри, то в сарайчике или должны быть люди, или…
или дверь должна быть распахнута. Иначе никак. А она была заперта и притянута.
— Е-мое, — прошептал я.
Догадка меня буквально что на задницу не посадила. Волосы зашевелились, и в
коленках дрожь пошла. Это они, можно сказать, модель моего сарая создали. Точнее, просто
место, где может быть абсолютная темнота. А то, что внутри только труп… ушли?
Получается, что ушли!
— Эй, что с тобой? — окликнул меня Иван. — Что-то видок у тебя… того.
— Нормально, — выдохнул я и потер лицо рукой. — Голова закружилась, выпрямился
резко.
— А…
Рассказывать? А куда спешить? Обдумать сперва все как следует нужно, а потом уже
решать. Если до того момента Иван сам не догадается. Ладно, в любом случае времени
впереди много, успею еще решить.
Тут Иван с задумчивым видом потянул выпавшую дверь на себя, явно желая испытать
запорное устройство. Я дернулся, ударился макушкой о низкий потолок, а потом рванулся
вперед и заорал:
— Не-не-не! Это уже без меня, на хрен такие эксперименты.
Иван, словно до него неожиданно дошло, испуганно выпустил из рук тяжелую
деревянную створку, и она опять с глухим стуком упала на песок. Ну вот, особо и хранить
секрет не придется.
— Вань, а ты точно знаешь, куда нас унесет?
— Не, не точно, — довольно-таки испуганно ответил тот и быстро выскочил наружу.
Обошли вокруг сарайчика, сопровождаемые лучом прожектора с борта катера, нашли
следы стоянки, если так можно назвать пару брошенных вещмешков и пулемет немецкий,
МГ-42 с запасом патронов. То есть похоже, что и вправду ушли: пулемет просто так никто не
бросит. А «пошли» налегке, с тем, что в руках. Мы лишь переглянулись с пониманием.
Больше не нашли там ничего, даже следов на песке. Ветра здесь, к слову, не было, так
что все следы сохранились, может, даже и навечно. Собрали все найденное, оттащили на
катер.
— Все, уходим? — оживился Федька, а когда получил от Ивана положительный ответ,
то даже запел что-то про себя от радости.
Мы с Иваном оттолкнули катер от берега, заскочили на борт, а потом бросились в рубку,
под крышу — хоть под какое-то прикрытие, а то клубящаяся чернота над головой так на
нервы действовала, что передать невозможно. Двигатель солидно и басовито забормотал, за
кормой вскипел бурун, и катер начал разворачиваться по течению. Все, уходим из этого
проклятого места.
По течению двигались заметно быстрее, и когда крылья Тьмы над головой разошлись в
стороны, открывая низкое, серое, но все же настоящее небо, все вдруг разорались, начали
бить друг друга по плечам и обниматься. Вышли! Выбрались! Целыми и живыми, одним
куском, как говорится. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что мы задание не выполнили.
А заодно… а заодно мы узнали. Лично мне на сто процентов понятно, что выход отсюда есть.
Не поручусь за то, что Серых, и кто там с ним еще, ушли куда хотели, не в другой, еще более
мерзкий Отстойник, — но они ушли. И рано или поздно я свой путь отсюда найду. И не один.
— Блин, в городе напьюсь, — сказал Федька, стягивая вязанку с мокрых от пота
волос. — Как свинья, в дрова.
— Я тебя понимаю, — кивнул Иван, до сих пор дышащий так, словно кросс пробежал,
и, достав из кармана плоскую самодельную фляжку, протянул ее Федьке: — На, глотни. И
нам оставь.
Федька буквально вырвал ее из рук, но приложился совсем чуток, на глоточек.
— Не, на выходе нельзя, сейчас на эмоциях понесет, — сказал он, протягивая фляжку
Ивану.
Тот предложил ее мне, и я все же отказываться не стал, разве что тоже глотнул всего
разок. Там оказался самогон, крепкий как советская власть, настоянный на каких-то травах,
похоже. Поблагодарив кивком, я отдал флягу хозяину, который тоже приложился.
— Пошли мешки потрошить, — сказал я ему, когда Иван утер губы и убрал флягу на
место. — Нам до катера еще час пилить, успеем.
Ивану мысль о том, что шерстить подобранное имущество будем вместе, похоже, не
улыбалась — он явно представлял, как опечатанными довезет их до Фермы и там займется
этим в подобающей руководству секретности, но я решил ему такой свободы не давать и
первым пошел в пассажирский салон, подхватив один из вещмешков с пола. Иван хотел было
запротестовать, но потом махнул рукой и уселся рядом со мной.
Первый мешок не дал нам ничего интересного. Пара смен белья, запасная одежда,
всякие «мыльно-рыльные принадлежности», несколько пачек немецких
девятимиллиметровых патронов и три пачки патронов к СКС. Из чего я сделал вывод, что
мешок принадлежал убитому. Второй мешок оказался просто с инструментами — эдаким
минимально необходимым набором. Между угловатым и неудобным грузом и спиной
потенциального носильщика была проложена пластина толстой кожи. Ну что, разумно.
— Ничего интересного, — сказал Иван, прощупывая швы одного из вещмешков.
— Ключи, — сказал я в ответ, вытащив из кармана второго мешка небольшую связку
ключей. — Что ими можно открыть — без понятия.
— Отложи, потом разберемся… может быть, — вздохнул он. — А в третьем что у нас?
Третий заинтересовал куда больше. Иван просто перевернул его — и на стол
вывалилось нечто непонятное, состоящее из противогаза, целого мотка гофрированных
шлангов и самодельной ножной помпы.
— Это что такое? — удивился Иван, вертя в руках резиновую маску с выпученными
круглыми стеклянными «глазами».
— Дай-ка, — протянул я руку.
Иван молча передал находку мне. Поизучав это все внимательней, обнаружил, что у
меня в руках простейший водолазный комплект для работы на совсем небольшой глубине. Я
раньше дайвингом увлекался, так что немного в этом всем разбираюсь. Противогаз понятно
зачем, насос подключен к длинному шлангу. Кто-то на лодке, например, подавал бы в него
воздух… так, а выходил бы он через клапан самого противогаза. Просто как мычание. Чтобы
шланг сам по себе не тонул и не мешал ныряльщику, к нему два поплавка подсоединили. Ага,
так он будет все время вверх тянуться. Ну да, метров до… пяти, наверное, вполне годится.
— И где они с ним ныряли, интересно? — озадачился Иван после того, как я объяснил
ему смысл находки.
— А хрен их знает, — ответил я прямо и честно. — Где мы это нашли, и нырять-то
было негде.
— Ладно, потом разберемся.
Собрали вещи обратно в мешки, задвинули их под сиденье. Я даже пулемету в
ствольную коробку заглянул, но ничего интересного не нашел.
— Кстати, Вань, а вот ты как думаешь… того мужика зачем привалили?
— Кто знает! — хмыкнул он. — Может, сделал что-то не то, может, заподозрили в чем-
то, а может, и просто не нужен. Не положено ему с остальными в рай идти.
— Думаешь, что в рай? — усмехнулся я.
— Черт его знает, если честно. Но в главном я с тобой согласен: они там ушли. И ящик
этот самый как раз для этого и построен, то есть что-то они знали. И были достаточно в
своих знаниях уверены — хотя бы для того, чтобы эксперимент на себе поставить.
— Ну… я бы так утверждать не стал, — усомнился я. — У нас на этот счет
доказательств никаких. Могли просто все приготовить и куда-то дальше порулить.
— Лодка-то на месте, — возразил Иван.
— А может, там две лодки было? — предположил я. — И записки нам никто никакой не
оставил — мол, «Не поминайте лихом, ушел на тот свет, вечно ваш Серых». Не было же, а?
— Не было. Кстати, а ты чего не захотел сам посмотреть, куда они ушли?
Вопрос хоть и был с подковыркой, и в шутку задан, но ответил я на него вполне даже
серьезно:
— А может, из этого ящика куда-нибудь вообще между слоями выкидывает? Типа будет
у тебя вечная жизнь, и вокруг вечная Тьма. Оно мне надо? Кстати, катерок показался.
Заглянем?
— Да уж заглянем, куда мы денемся, — вздохнул Иван, поднимаясь на ноги и
застегивая куртку. — Федь, давай к берегу — поглядим, кто там и для чего пришвартовался.
— Без базара.
На катере, в тесноватом грузовом трюме, что расположился под люком на корме,
нашелся набор добротных деревянных щитов в металлической окантовке, то есть еще один
«темный ящик» вроде того, в котором мы нашли труп на острове.
— Ты гля, этот Серых с бандой тут вообще обжился, целый флот завел и все такое. А
чего ящик так бросили?
— Похоже, что не понадобился уже, — сказал Иван. — Одного хватило, а этот
запасным был. Ладно, пошаримся, — уже приказал он.
Федька к приказу отнесся легко, сказав:
— Вы пока шарьтесь, а я движок посмотрю. Нравится мне это корыто — может, и
заведется.
Иван сокрушенно покачал головой, но ничего не сказал на этот счет. А я решил, что
Федька прав: катерок-то солидный, такой и самому, глядишь, пригодился бы. Тут ведь вовсе
не жадность, а голый расчет — река оказалась самым настоящим безопасным проходом во
Тьму. И Серых, если это был он, ушел, если, конечно, ушел, с острова посреди реки, под этой
самой Тьмой. Вывод: полезно иметь что-то такое, на чем можно заново войти в Тьму и,
например, привезти на остров еще один ящик.
Нет, в частную собственность его никто не отдаст, это ежу понятно, но вот хотя бы на
группу такой взять… и это реально, как мне кажется.
Обыск опять ничего интересного не дал. Еще инструменты, на этот раз в фанерном
ящике с ручкой для переноски, миски, кружки, все чисто вымытое, пачка чаю, банка с
сахаром. Фанерка с зажимом и карандашик при ней, но ни одного листа бумаги. Зато сам
катер понравился, потому как это был уже не катер, а целый пароходик. Большой кубрик с
койками-диванами вдоль стен, большой стол, камбуз, просторная ходовая рубка, грузовой
трюм, куда, если верить нанесенным по трафаретам цифрам, можно было упаковать аж три
тонны груза, лебедки на носу и корме.
— Буксир это, кроме всего, — пояснил Федька, увидев, как я разглядываю неожиданно
мощные лебедки с толстыми тросами. — Можем торговлишкой заняться, если зажать
получится. Вань, получится? Партнером возьмем.
Иван буквально застонал, повернувшись к Федьке:
— Ты вообще как, в своем уме?
— Да ладно, ладно, все равно зажлобитесь, — завершил свою мысль Федька. — Хоть
на группу оставьте корыто — придется ведь еще плавать, рупь за сто.
***
***
Потом поперли сплошняком хорошие новости. Мы уже из тира пришли, и я как раз
пистолет чистил, сидя за столом и раскидав части по газете, как пришел наконец усталый, но
явно довольный Иван. Несмотря на то что записей Серых мы не нашли, Милославский был
результатами доволен до такой степени, что нам и за буксиры пообещали какую-то премию, и
«Ваню-комсомольца» уступили, правда, с одним условием: сначала там заново все обыщут
«от киля до клотика» — и лишь потом отдадут. Милославский лично распорядился, куда-то
звонил и там получил уверения, что город не будет на суденышко претендовать, а передаст
научникам, то есть нам.
В общем, удачно все сложилось для нас — так удачно, что дальше уже некуда. Без
стрельбы, без монстров, без адаптантов, просто пришли и нашли что хотели. Не все, но и
сверх ожидаемого тоже получили много. Хотя бы про тот же «темный ящик» узнали.
— Дальше-то чего? — спросил я у Ивана.
— А черт его знает, — ответил он. — Руководство взяло тайм-аут на обдумывание, а
вам чего… поблизости быть, да и все, наверное. Как-то так.
Примерно такого ответа я и ожидал — общий стиль работы постепенно начинал
вписываться в некие закономерности.
— Ладно, будем поблизости. Кстати, не пора нам уже? — глянул я на часы.
— И то! — кивнул Иван. — Можем топать.
По пути прихватили и Степаныча, что-то активно слесарившего в мастерской. Тот на
ходу вытер замасленные руки смоченной в бензине тряпкой, завоняв весь салон «шевролета»,
но запах вскоре выветрился через приоткрытые окна.
— Вов, ну че, сходим куда-нибудь? — негромко спросил у меня Федька.
Степаныч с Иваном ничего не расслышали, потому что я сидел рядом с водителем, а
они с удобствами расположились в салоне. Тут и мотор рычал, и склепанный по нормам
военного времени кузов погромыхивал, и ветер в так и оставленное открытым окно задувал.
А Федьке поговорить не терпелось — как раз о том, о чем только мы с ним знали.
— Без проблем, — шепнул я в ответ. — Можем у меня дома чаю попить, а можем
сходить куда-нибудь, только Настю прихватим.
— Сходим давай, а то у тебя в конуре не развернешься, — поморщился Федька.
— Как скажешь, я не против.
Я действительно не был против, скорее даже наоборот. Возбуждение от хороших
новостей не улеглось покуда, и эти самые хорошие новости хотелось обмыть, откровенно
говоря. Прямо очень хотелось: душа требовала праздника. Она, душа эта самая, здесь все
время праздника требует, потому что иначе в этой серой и мрачной действительности, да еще
и под закат удивительно мерзкой осени, волком взвоешь от тоски.
Степаныча завезли домой, а затем уже у моего подъезда Федька освободил
водительское место в пользу Ивана, с которым и попрощались. «Шевролет», чуть подвывая
трансмиссией и оставив за собой облако вонючего дыма, уехал в темноту, а мы,
настороженно оглядываясь в круге света перед парадным, дождались лязга замка, открытого
из комендантской.
— Давай, собирай свою половину, а я пока с Петром Геннадьевичем поболтаю, —
сказал Федька, остановившись перед окошком комендантской, за которым видна была
упитанная физиономия нашего коменданта.
— Я мигом, — уверил я его, абсолютно не будучи уверенным в том, что говорю правду.
Настя по скорости сборов может быть удивительно непредсказуемой.
В общем, Федька успел наболтаться с нашим комендантом. Настя сначала вообще
запротивилась, не хотела на улицу выходить, потом одевалась и переодевалась дважды. Я тем
временем и сам переоделся чуть приличней, убрал автомат в шкаф, оставив на себе лишь
кобуру с ТТ и сунув маленький «ментовской» наган, тот, что взял когда-то трофеем, во
вторую кобуру, под мышкой. Как-то недавно взял себе за правило носить два ствола, если
ничего длинноствольного нет с собой. Так, на всякий случай. Да и не знает про этот
револьвер никто лишний, что тоже хорошо.
— Все, готова! — объявила Настя после второго переодевания и причесывания.
— Пошли, а то там Федька Петра Геннадьевича уже насмерть уболтал.
Не уболтал: оба персонажа были примерно одинаковы насчет любви поговорить за
жизнь. Петр Геннадьевич в своей комендантской скучал без собеседников, а Федька любые
свободные уши ценил. Так что там даже некая гармония наблюдалась, и разговор Федька без
особой охоты прервал.
Подождали пару минут, пока «тазик» прогреется, поглядывая по сторонам, потом
втиснулись в тесную машинку и погнали на Советскую, туда, где бился по вечерам, так
сказать, пульс светской жизни Углегорска. Миновали забитую алкашами рюмочную,
заставленную разнокалиберными машинами стоянку возле джаз-клуба «Би-Боп», а потом
увидели Шалву Абуладзе, стоящего на тротуаре в компании еще нескольких мужчин и
активно машущего нам рукой. Ну да, машинка у меня заметная, такая всего одна в городе, так
что опознать несложно.
Когда мы остановились, Шалва, поздоровавшись с Настей, указал на дверь у себя за
спиной.
— Если гулять едете, то вот сюда зайдите.
— А что там? — сразу спросила Настя.
Я дом узнал — как раз сюда мы завозили с Федькой тот самый генератор, из-за которого
я в этот мир провалился.
— Гостиница? — посмотрел я на маленькую медную дощечку с надписью «Отель
„Деловой клуб“».
— Верно, гостиница, — ответил тот. — Но в ней бар сделали, тихий, уютный, пиво там
хорошее и закуски. И пускают не всех, потому что гостиница маленькая и для солидных
людей. А вам приглашение сразу, сами понимаете, по дружбе.
Мы переглянулись, а потом дружно полезли из машины.
Шалва, оставив собеседников стоять под козырьком на улице, зашел с нами в
небольшой вестибюль. Шлюз здесь был, само собой, от него никуда не денешься, а портье
был крепким мужиком с ТТ на поясе, который внимательно «просветил» каждого из нас.
Особой роскоши здесь видно не было, да и не создать здесь такой, но получилось уютно.
Полы из светлой доски просто циклевали и покрыли лаком, уложили ковровые дорожки, явно
найденные на каком-то складе, поставили стойку для портье со шкафчиками под ключи и
почту за спиной. Стены побелили — как раз так, как я дома сделать собирался, углы и
дверные проемы все той же светлой доской обложили. На стены пейзажики повесили, в
рамочках, а в угол поставили огромные, громко тикающие часы-ходики.
— А что, хорошо, — сказал Федька с уважением, оглядевшись.
— Разбогатеешь, в Сальцево переберешься — сюда будешь в гости приезжать, —
засмеялся Шалва.
Про Сальцево ему не раз Федька втирал, так что особым секретом его желание не было
ни для кого. А Шалва между тем повел нас в бар, что скрывался за двустворчатыми дверьми.
— И пиво тоже хорошее, понял? Ниже по течению где-то варить начали, а сюда
сальцевские везут.
— Хорошее? — придирчиво переспросил Федька.
— Хо! — чуть возмущенно ответил Шалва. — Я что, друзьям плохое советовать буду?
Бар был «очень деревянный», то есть оформлен в единственно доступном здесь стиле,
если хочешь избежать полной казенщины. Но выглядело все неплохо — это была не
навязчивая «народность», как в «Березке», например, а нечто германское по стилю. Даже
живопись на стенах соответствовала — пасторально-пейзажная, с замками на горизонте и
пастушками на переднем плане.
Сам зал был поделен перегородками на кабинки — для вящей приватности
посетителей. А что, тоже так уютненько получилось. У каждой кабинки вешалка из оленьих
рогов. Оленей, кстати, тут было довольно много, неизвестной мне разновидности, — а ведь в
моей действительности в подобных местах и широтах оленей не видать — одни лоси разве
что из рогатых. Тот же Федька не раз говорил, что на них тут охотиться любят, и даже
правила уже ввели, как их можно стрелять, а как нельзя.
Женщина за стойкой оказалась знакомой — до этого она в хинкальной работала, такая
светлая, шустрая и веселая толстушка, которая нас тоже узнала и заулыбалась. Я даже имя
вспомнил — Ириной ее звали. Точнее, Ирой. Еще в зале было двое мужчин, сидевших в
кабинке в дальнем углу и попивавших пиво из больших оловянных кружек с откидными
крышками.
— Фига се, — восхитился Федька. — Ты где такие нашел, Шалва?
— Нашел! — хмыкнул тот. — На заказ отлили, понял? Найдешь тут такие.
С посудой в этой действительности было не так чтобы плохо, но… очень уж она была
невзыскательной и однообразной. Стаканы только классические граненые производства
завода «Красный стекольщик», стопки — копии стаканов, только в два раза меньше, тарелки
строго из тяжелого и грубого сероватого фаянса, обычно со звездами или серпами и
молотами по краю. Поэтому кабатчики, старающиеся не отбивать посетителям аппетит,
выкручивались как могли. Чаще всего с помощью гончаров, чей труд оказался неожиданно
востребованным. А вот теперь Шалва пошел дальше, явно опередив конкурентов.
— Вот сюда и заходите, — сказал наш гостеприимный хозяин. — Тихо посидеть, с
друзьями поговорить… ра квия… задушевно — самое место.
Возражать никто не стал — все так и выглядело. Шалва усадил нас за столик, по его
мнению лучший, сделал некий жест рукой, словно описав круг над нашими головами, на что
женщина за баром улыбчиво закивала, а затем попрощался и вышел из бара.
А место и вправду выглядело тихим и приятным, такого в городе пока не было. Везде
шум и гомон, а вот тут так… Дальше, наверное, народу прибавится — они едва открыться
успели, — но пока вообще благодать.
Пухлая Ира принесла нам три кружки пива, а затем притащила тарелку наструганной
редьки, перемешанной с солеными ржаными гренками.
— Это же рыгать не перерыгать потом, если с пивом, — сказал Федька, зацепив вилкой
целую охапку редечной стружки и умяв ее себе в пасть.
Пиво, кстати, оказалось нефильтрованным, или как там такое принято правильно
называть. Мутноватое, но что на вкус, что на запах — лучше некуда, чистая ностальгия.
Нормального пива здесь покуда не было. Технолог, что ли, какой-то сюда провалился? Очень
даже может быть, почему бы и нет.
— Ну ладно, за удачу потом выпьем, — сказал я, поднимая кружку. — Пока за Шалву
давайте — что бы мы без него делали?
— И где бы пили-ели? — добавила Настя.
Оловянные кружки, столкнувшись боками, глуховато брякнули. Я большими глотками
опорожнил свою почти что на треть, поставил, прикрыв крышку и подумав, что немцы в свое
время это здорово придумали: не выдохнется. Или это от мух? Такую версию тоже слышал.
— Ладно, — сказала Настя, — теперь говорите, что мы празднуем и зачем вы меня
вообще из дома вытащили?
И мы взялись рассказывать. Полушепотом, тихо, постоянно оглядываясь, но со всеми
подробностями.
— Ну и что делать планируете? — спросила Настя после того, как мы с Федькой
закончили.
Всерьез спросила — я видел, что она нам поверила. Поверила в то, что мы и вправду
постояли около выхода из этой действительности, из Отстойника. В то, что выход отсюда
есть и мы его можем найти. И его надо искать.
Бар к этому времени совершенно опустел, только Ира что-то делала за стойкой, брякая
посудой, и к разговору нашему явно не прислушивалась.
— Пока… пока будем ждать — это раз, — загнул я палец. — Каких-нибудь новостей от
Ивана или даже Милославского. А еще будем искать сами.
— Что искать? — спросила она.
Федька тоже посмотрел на меня вроде как с удивлением.
— А мы знаем намного больше, — обернулся я уже к нему. — Знаем, что Пашка много
знает. Он, может, даже знает, где искать записи Серых.
— И че, мы его поймаем и пытать будем? — усмехнулся Федька. — Знает и знает, нам
не скажет.
— Ну это еще как сказать. Приглядеться надо — может, что-то и нароем такое, что ему
разговорчивости придаст. Еще… еще у шкипера Боталова жена вроде как осталась,
помнишь? Надо бы с ней пообщаться.
— Ага… было такое, — оживился Федька. — Но только что-то сомневаюсь я в том, что
она знает что-то. Если бы он ей доверял, то с собой бы взял. А так сам смылся, а жену в
городе оставил, вроде как в непонятках.
— Это все же «вроде как», — поправил я его. — А может, так надо было.
— Так он же «ушел» уже, чего надо-то?
— А может, и не ушел, — пожал я плечами. — Там же автографы никто не оставлял. Да
и этот, Лошаков у нас есть. По нему тоже бы что-нибудь выяснить неплохо было. И этот,
комплект еще водолазный. Вот как думаешь, на кой хрен он им нужен был?
— Не знаю… — Федька даже в затылке почесал, а потом отхлебнул пива. — В порту
могли зачем-нибудь, еще там, у пристани, где мы «Ваню-комсомольца» нашли.
— Это понятно, — вмешалась в разговор Настя. — А зачем им нырять было? Я вот
слушаю-слушаю, а этого никак понять не могу. Вроде выходит, что у них никаких
«подводных дел» не было.
— Это верно, кстати, — согласился я с ней. — «Ушли» они с суши… если ушли… и все
у них как-то к суше получается привязанным. Комплект ремонтника — типа если что на винт
намотается? — предположил я.
— Вов, блин, что тут намотать-то можно? — фыркнул Федька. — Нет тут в воде ни
хрена.
— Ну не знаю… на мелководье винт погнуть в незнакомом месте, и потом его
снимать… еще что-то, — взялся я импровизировать.
— Прятать что-то можно, — добавила Настя. — А потом с этим противогазом
доставать.
— А ведь вполне, — сразу согласился Федька.
— Вполне, — признал и я. — Записки того же Серых, например. А Лошаков у них, как
я думаю, был за мастера. Вот его и того, списали, чтобы не разболтал. Кстати, тогда
получается, что не все, кто с Серых работал, «ушли», так? Иначе зачем так старательно
концы в воду прятать? Кто-то еще остался.
— Пашка, — ухмыльнулся Федька.
— Да не только, я думаю, не только. Не один Пашка остался, люди остались. Нам
поосторожней быть надо, к слову. Если они своих в расход пускали, то о нас, как мне
кажется, тоже не сильно задумаются.
Я ожидал, что Настя сейчас возмутится и начнет требовать «все это прекратить», но
ничего подобного не случилось. Она лишь кивнула и непроизвольно поправила кобуру с
парабеллумом. Все верно, не тот типаж — пилот все же, а не маникюрша, да и вообще у нас
ставки слишком высоки, чтобы задний ход давать. Мы с ней хотим отсюда уйти, вдвоем, вот
для этого и рискуем.
— Ну пока мы до чего-то реального не добрались, дергаться они не будут, — сказал
Федька, поразмыслив. — А вот если найдем что-то…
— Могут и сразу, если до них информация с Фермы доходит, — возразил я. — А я это
вполне допускаю. Сам же Серых откуда взялся? Во-во. Кстати, нам бы найти способ эту
самую Альбину Скляр проверить… Как это сделать?
— Если от самого начала, то на Ферме инфа должна быть, — сразу сказал Федька. —
Милославский же всех новых опрашивает — и ее должен был.
— А ведь точно, — я даже по лбу себя ладонью хлопнул. — Надо… надо как-то Ваньку
на это дело растрясти. Или… или в РОПП заглянуть. Кстати, Федь, РОПП вообще
режимный?
— Не, не очень, вроде загса. Можно справочку попросить.
— Вот и попросим, — сказал я удовлетворенно, определив следующий шаг. — Наше
здоровье.
Оловянные кружки вновь со стуком соприкоснулись боками.
— Кстати, — вдруг замер я, вспомнив, как рассматривал ботинок сгоревшей в костре
женщины. — Федь, а ты инициалы на ботинке Скляр помнишь?
— Ну да, «Е. Скляр», — кивнул он и тоже озадачился. — А у нас ведь Алевтина, так?
***
Ванька, то есть Иван Зарубин, наш непосредственный начальник, появился с утра сам,
привычно уже заехав на «шевролете». Сам он к роскоши владения автотранспортом начал
явно привыкать и даже получать от нее удовольствие, потому что Федьке он сегодня места за
рулем не уступил и повел машину к порту лично.
— А Степаныч где? — спросил Федька, заметив то, что за механиком мы заезжать не
стали.
— Приболел, соплями гремит, — отмахнулся Иван. — Да для него пока все равно
толком работы нет, сами разберемся.
— А с чем разбираться будем? — поинтересовался я.
— А с «Ваней-комсомольцем» для начала. Там сейчас обыск пойдет, надо приглядеть. А
то им не свое — дай волю, так все переломают. А нам потом чинить.
Мы с Федькой переглянулись, пораженные скоростью роста в Иване всяких
частнособственнических и просто жлобских инстинктов. Скоро так и нас догонит, прогресс
налицо.
— А на Ферме чего сейчас? — уточнил я на всякий случай.
— Да ничего, все как после прошлого выхода, — махнул рукой Иван. — Милославский
в думы погрузился, про нас на какое-то время забудут — до тех пор, пока опять куда-то
сгонять не понадобится, куда ворон костей не заносил. Так что пока так… своими делами.
— Вань! — оживился вдруг Федька. — Раз ты у нас теперь кругом не халявщик, а
партнер, то не прикроешь на денек?
— В смысле? — не понял Иван.
— В том, что приглядеть за пароходом ты и один пока сможешь, а нам бы с Вовкой
сгонять на халтуру на денек. Ты в доле, однозначно.
Почему-то от такого прямого предложения Иван смутился и даже немного покраснел,
но потом сказал:
— Можно, наверное. А что за халтура?
— А за машинами, — ответил Федька. — Одну в городе сдадим, а вторую… ее под
конкретного покупателя, с очень большой скидкой… но человек очень полезный. Но все
равно наживем, тут без вариантов.
— Блин… да на хрена вам рисковать? — чуть подумав, удивился Иван. — Нам и за
буксиры премии, и вон свой «Титаник» заимели, чего дергаться?
— Обещали, — пояснил я. — Как раз этому «полезному покупателю» обещали
«кюбеля» до холодов пригнать. Иначе нехорошо получится — обидится.
— М-да? — Иван опять призадумался. — Когда собираетесь?
— Да завтра бы и сгоняли с самого ранья, — ответил я. — Сегодня приготовились бы.
— Эх-ха… ладно, — согласился тот. — Сейчас со мной в порт давайте, а потом через
часок я вас закину куда скажете.
— Лады! — хлопнул его по плечу Федька.
Окончательное искушение непосредственного начальства свершилось, похоже. До того
бескорыстный Иван начал испытывать заметную страсть к наживе. Ну и хорошо, нам проще.
В порту, как оказалось, и без нас порядок умели поддержать. У «Вани-комсомольца»
нас встретила компания из четырех недовольных мужиков, столпившихся возле небольшого
зеленого «бантама» с поднятым тентом, и явно наслаждавшегося отправлением служебных
обязанностей Пашкина, их на борт не пускавшего.
— Без лиц, внесенных в список, не пущу. Тут вам не ваш департамент, а городской
рейд! — решительно и громко объявил он главному из ожидавших, бледному и сутулому
мужику в сером длинном брезентовом плаще. — А я тут за главного.
— Да кто в списке-то? — явно разозлился тот.
— Это закрытая информация, — важно ответил Пашкин, заложив руки за спину и
приветствуя нас, подходящих, одобрительным кивком. — Вот они в списке, в частности, —
указал он на нас.
Мужики обернулись, бледный усмехнулся, покачав головой, протянул руку:
— Здорово, Вань! Это ты так распорядился, что ли?
— Ага, я, — кивнул Иван, хоть ничего такого у Пашкина не просил, насколько я
знаю. — Забыл уточнить просто, что именно вам можно.
— Ладно, проехали, — отмахнулся тот. — Запускаешь теперь на борт?
— Давай, заходи.
Пашкин, от которого опять попахивало водочкой, невзирая на ранний час, гордо нам
кивнул и так же гордо удалился, с явным осознанием выполненного долга и
продемонстрированного авторитета. Компания же прибывших гуськом поднялась по сходням
на борт.
Обыск шел культурно, иначе не назовешь. Хотя бы потому, что пришедшие никакого
отношения к правоохранителям не имели, а были такими же сотрудниками Фермы, как и сам
Иван. Ничего не ломали, ничего не разбрасывали, но при этом ни миллиметра не пропускали
неосмотренным и непростуканным.
Примерно через час я и Федька со всеми распрощались и пошли на выход,
завернувшись в дождевики. Решили Ивана не отвлекать: пусть и вправду приглядывает за
имуществом, раз уж ему так в кайф, — и пошли пешком. Тут все же расстояния не те, чтобы
так уж этих пеших прогулок опасаться, разве что погода настроение портила.
Из порта вышли на Октябрьскую набережную и по ней пошли в сторону центра. Хотели
сразу отправиться на Крупу, но потом все же решили завернуть к общежитию за «блицем» —
мало ли как планы изменятся и куда придется спешить? Да и заправить грузовик надо, и
топлива для завтрашней вылазки припасти, коли выпала возможность ее совершить.
Пока шли к общежитию, почти не разговаривали друг с другом. Холодный резкий ветер
умудрялся дуть прямо в лицо независимо от того, в какую сторону ты поворачивался и куда
шел, опровергая тем самым все базовые законы мироздания. Поэтому мы больше капюшоны
руками придерживали, чтобы их с головы не сдувало. Правда, при этом промокали рукава
курток. Так что в кабине опеля я ощутил себя если и не дома, то как минимум в гостях у
хороших людей, только сильно курящих. И когда грузовик лихо докатил нас до подъезда
РОППа, то есть «районного отдела приема поселенцев», из кабины выходить откровенно не
хотелось, даже в такую короткую пробежку.
В холле учреждения мы увидели с полтора десятка растерянных и задумчивых людей,
по виду явных новичков в Отстойнике, таких, каким был я совсем-совсем недавно. Похоже,
что они ждали появления Милославского с лекцией, то есть совсем как я в свое время. Но
профессор, видимо, запаздывал.
Дежурный в форме, сидевший за зарешеченной стойкой, отправил нас в архив,
находившийся на первом же этаже, в дальнем конце коридора. По пути столкнулись с
невысоким мужичком в отглаженной, но сидевшей на нем, как на корове седло, форме.
— А, здорово! — с ходу узнал он нас. — Бирюков и Теодор Мальцев, если не
ошибаюсь.
— Драсть, Сергей Геннадьевич, — поприветствовали мы его с ходу.
Это был Бочаров, тот самый, что «оформлял» меня в день моего провала в этот нелепый
мир.
— Какими судьбами? — спросил тот. — Решили обратно попроситься? Так ничем
помочь не могу.
Шутка эта была, похоже, у него дежурной, но мы вежливо поулыбались.
— Нет, нам в архив, запросик сделать, — сказал я.
— О чем, если не секрет?
Не думаю, что вопрос был продиктован чем-нибудь еще, кроме досужего любопытства,
но я решил оставаться безукоризненно вежливым. Бочаров и мужик неплохой, и, глядишь,
чем и поможет.
— На человека одного данные ищем, — сказал я. — Похоже, что погибшего.
— По работе, что ли? — уточнил тот.
— Да вроде как, — кивнул я, решив, что в сущности и не соврал.
— Ну пошли, я как раз в архив, — сказал он и пошел по коридору таким быстрым,
несмотря на малый рост, шагом, что мы за ним едва поспевали.
Дверь в архив была покрыта бурым дерматином, прибитым гвоздиками с широкими
медными головками, но стука пишущей машинки, доносившегося изнутри, она все равно
заглушить не могла. Бочаров толкнул дверь и вошел, ну и мы следом, оказавшись в
помещении, разделенном высокой стойкой на две неравные части, — малую для посетителей
и куда большую для папок с бумагами.
За «ундервудом» сидела немолодая крупная женщина в очках, с серым пуховым
платком, накинутым на плечи. Она курила, зажав в крупных желтых зубах смятую папиросу,
и поприветствовала нас всех коротким кивком, не отвлекаясь от своего занятия. Бочаров
дождался того момента, как она вытащит из каретки карточку из толстой желтой бумаги, и
только после этого сказал:
— Наталья Сергеевна, тут к вам ребята из Горсвета с запросом.
— Из Горсвета? — удивилась она.
Голос у Натальи Сергеевны был громкий и звучный, аж эхо от стен. И это она просто
разговаривает. А если рявкнет на назойливых просителей, то какой эффект будет?
— Да мы сейчас к Ферме прикомандированы, так что пока скорее оттуда, — поправил я
Бочарова.
— А у вас на Ферме свой архив хоть куда, там все есть, что и у нас, и сверх того много.
— Да вот там какая-то путаница — решили здесь уточнить, — с ходу сочинил я версию.
В путаницу она поверила. Хотя бы потому, что архивом на Ферме заведовала не она.
Это я буквально в глазах у нее прочел — эдакий оттенок снисходительности к бестолковости
всех других архивариусов этой действительности. Она взяла со стола бланк запроса,
отпечатанный на серой плохой бумаге, и толкнула его мне по стойке, все так же звучно
сказав:
— Заполняйте — без помарок желательно, — после чего загасила папиросу в забитой
окурками пепельнице.
К счастью, заполнять пришлось не плохой перьевой ручкой, макая ее в чернильницу,
как здесь обычно бывает, а простым карандашом, да еще и на диво хорошо заточенным. В
общем, вписал я в графу «имя» Алевтина, потом добавил «и еще, возможно, инициал Е», а в
«фамилию» — Скляр, место, откуда прибыла, — «г. Дедовск, МО» — и больше ничего. И
расписался, вписав в графу под моей подписью номер личного удостоверения. Но Наталья
Сергеевна не удивилась такой скудности и путаности данных, лишь кивнула и сказала:
— Завтра после обеда заходите. Или могу почтой отправить.
— Мы лучше зайдем, только послезавтра с утра, — сказал Федька. — Вы же открыты
будете?
— Заходите с утра послезавтра, — сказала она, величественно кивнув, и закурила
следующую папиросу.
***
***
***
***
Я оказался прав: перевернутое время действовало, как ему и подобает. Почти сразу мы
подобрали «на вывоз» такой же опель, как и у Федьки. Такие городу нужнее всего, так что
его в Горимуществе с руками оторвут. «Кюбеля» из бокса забрали, посадив на жесткую
сцепку к машине Федьки, а потом нашли еще один, покрашенный почему-то в пустынные
цвета, но с полноценным тентом, который прицепили ко второму грузовику, соорудив
жесткую сцепку сами, из железного гнутого прута и проволоки.
Машины не заводились сразу, новый «блиц» пришлось таскать на тросе за старым
минут десять, пока он завелся. Но завелся все же, а «кюбели» мы так и оставили не
заведенными до безопасного места: все равно на буксире поедут.
Это описывать коротко, а умаялись мы так, что язык на плечо вываливался. Все
машины стояли без колес, все пришлось «обувать» заново, вывозя «скаты» со склада.
Спешили, боялись, дергались, полноценно мог работать только один, второй больше по
сторонам оглядывался. Когда грузили аккумуляторы, которых на складе тоже немалый запас
был, я застрелил какую-то невиданную доселе тварь, по силуэту похожую на горбатого
человека. Тварь появилась из-за угла, замерла на секунду, но так вышло, что у меня как раз в
эту сторону ствол автомата был направлен, так что она сразу словила четыре коротких
очереди, сваливших ее с ног.
Потом появилась стайка призраков, крутившихся пока высоко, но действовавших на
нервы до предела. Без очков мы, правда, не работали, а главная опасность призрака как раз в
том, что он атакует через глаза, но есть же еще опасности и не главные. И когда вся стая
опустилась вниз и просто пронеслась мимо нас, я узнал, чем это еще может грозить: страшно
было так, что я чуть в штаны не навалил, а заодно ссадил палец колесным ключом.
Показалась кровь, и Федька сразу засуетился, потребовав бросать погрузку аккумуляторов и
валить отсюда немедленно. Что мы и сделали.
Я вскарабкался в кабину грузовика, убедился, что все окна закрыты, и пристроился в
кильватер второму «блицу», за которым, такой крошечный на его фоне, тащился немецкий
военный внедорожник.
К нашему великому облегчению, «гончих» на этот раз не было. Вот от них мы в
прошлый раз настоящего страху натерпелись, а сегодня так, ерунда была, можно сказать.
Хотя только сейчас я окончательно понял, почему мы тогда с Настей на самолете так
старательно от этих призраков убегали. Вблизи они такую панику вызывают, что Настя
просто не смогла бы машину вести, мы бы в землю воткнулись.
Опель, который я вел, хрипел, чадил, мотор сбоил время от времени то на один
цилиндр, то на другой, но постепенно все выправилось, машина пошла ровнее, и мотор
заработал как надо. Веса «кюбельвагена» она даже не ощущала, похоже; руль,
разрабатываясь, крутился все легче и плавнее, и когда впереди показалась окраина
безлюдного Кликушина, я окончательно почувствовал себя в безопасности.
Там мы впервые остановились проверить груз и технику.
— Вов, предлагаю пока второго «кюбеля» не сдавать, — сказал Федька, оглядев
машины.
— А чего? — немного удивился я. Федька вообще-то был склонен весь товар сразу в
наличные превращать, а те в карман уминать, — а тут вот так.
— Да как те сказать, — чуть задумался он. — Мало легковушек толковых. Ты же сам
видишь. На станции четыре десятка машин, из них только три легковых было. Кто знает? Вот
одного «кюбеля» Роме продадим — и будет нам за это его вечное расположение. А потом,
глядишь, еще кто захочет — а у нас уже и нет. А цена городская на него… ну, блин, тыщ пять
дадут, так? Деньги, конечно, но мы с «блица» три по столько возьмем, наверное. Может,
придержим?
— Да без проблем, — признал я резонность его доводов. — А где и как?
— А мы его сегодня за городом заныкаем, брезентом накроем, а завтра, например,
оттащим в Сальцево и к Сергею на хранение поставим. Там это недорого.
— Согласен.
Все верно он рассудил, при таком дефиците легковушек лучше «представительского
подарка» и не придумать. Так и сделаем.
Один «кюбельваген» спрятали на заброшенной МТС в десяти километрах от города.
Загнали за пустующий кирпичный гараж, накрыли брезентом, обвязали аккуратненько, чтобы
тент ветром не сдуло, — ничего, постоит денек-другой, никто его не найдет. Зато никаких
записей про въезд в город не будет, равно как и излишнего интереса. А затем сразу поехали
на Крупу, где Федька побежал в здание Администрации, а я остался у машин.
Стало еще холоднее — хорошо, что оделся правильно, практически по-зимнему.
Курильщиков на крыльце уже не было: погодой вымело, где-то на лестницах дымят. Крупа
сыпала все гуще. Если с подмерзших мостовых ее еще как-то сдувало порывистым ветром,
сбивая в быстрые и короткие белые вихри, то у стен домов и просто под кустами намело уже
изрядно, все побелело.
Федька вышел из здания минут через пять, явно разочарованный.
— Чего?
— Да болеет Рома, блин, — ответил он, недовольный. — Думал сегодня все закончить,
а тут…
— А завтра будет?
— Да хрен его знает, — пожал он плечами. — По-хорошему, заехать бы надо, спросить.
— Давай заедем. Адрес знаешь?
— Знаю, он в Больничном переулке живет, рядом с госпиталем.
Поехали не сразу — сначала завели с толкача второй «кюбель», покатав кругами по
площади. Как и ожидали, машина завелась, прочихалась, затем моторчик зажужжал ровно.
— На ней и поедем давай, — сказал Федька, втискиваясь на пассажирское сиденье. —
Опеля потом перегоним, а пока эта пусть покатается.
— А машину не разгрузят? — обеспокоился я.
— Не, я с караулом договорился, полтешок сунул — она у них прямо под окном стоит.
«Кюбель» бежал резво, даже резвее моего «тазика», за счет заднего привода, наверное.
При этом на ходу он мне понравился — и управляется легко, и через еще не замерзшие лужи
запросто переезжает. Ну да, говорят, что по проходимости он как «виллис», даром что без
заднего привода, а только за счет веса и того, что мотор над ведущей осью: и передний мост
не закапывается, и задний не проскальзывает где не надо.
А еще понравилось то, что в него как в обычную машину садишься. То есть дверь
открыл — да и сел, а не как в «швимваген»: в тот разве что летом удобно, наверное. А так,
каждый раз тент поднимая или подлезая сбоку, согнувшись в три погибели, — нет, там все не
так.
По теплу «кюбель» ничуть не лучше «швима», такая же жестянка без всякой изоляции,
просто штампованные борта и дверцы, но хоть от ветра прикроет, дверцы цельные, с
окошками в брезенте на легком каркасе. Но промерзать будет насквозь, — а если изоляцию
сделать, то, наверное, маленький моторчик и веса ее не потянет. А может, и потянет.
А так в остальном одно и то же — недаром эти две машины ближайшие родственники.
И все органы управления, и брезентовые каркасные сиденья, и даже звук от них одинаковый.
Пока Федька бегал домой к Роме, я катался вокруг квартала, продолжая заряжать
батарею. Потом Федька, явно дождавшись моего очередного проезда мимо, выскочил на
крыльцо, и я запустил его в машину.
— Завтра после обеда он придет, — известил Федька о результатах своего похода. — С
утра у них что-то вроде учебы, а потом у себя будет. Да и не болеет он ни хрена, так, дома
отсиживается: на работу ему лениво по холоду.
— Ну хоть завтра придет.
Повозиться еще пришлось. Новый «блиц» перегнали на охраняемую стоянку на
Каляева, к рынку — там у них с этим делом все строго, торговцы товар прямо на машинах
там хранят, — потом вернулись обратно и перегнали туда же машину Федьки: с грузом
аккумуляторов он побоялся ее возле общежития оставлять. Так что и домой его везти тоже
мне пришлось.
***
Настю на аэродром я отвез еще до рассвета — работы у них и вправду было, как она и
предсказывала, через край. Пока дожди лили, дела накапливались, а теперь надо было срочно
все их расталкивать. Погода не то чтобы до конца летной была — и ветер резкий, и осадки,
но все не как раньше, так что летали.
Мы же с Федькой решили, раз до середины дня время есть, сгонять в Захолмье,
поглядеть на ту самую Валю, что умела «оказать любезность» шеф-повару Вахтангу. Хотел я
сначала взять «на пробу» для этой поездки «кюбель», но потом решил не рисковать — он на
продажу, мало ли что… Так что ездили мы сегодня на «тазике».
До Захолмья было километров двадцать пять по относительно приличному укатанному
грейдеру. И дорога была не пустынной — грузовики по ней катались, и параллельно с ней
железка тянулась, на которой я заметил ремонтный состав и кучу мужиков в спецовках.
— Поезд хотят пустить, узкоколейку, — пояснил Федька, показав на них. — Тогда
вообще благодать будет. Она тут была, но вроде как состояние хреновое, вот и
перекладывают заново.
— А чего, неплохо было бы, — кивнул я. — Как рейсы по расписанию появятся, так
все, считай, что прямая связь. А ты раньше в Захолмье бывал?
— Да тыщу раз, — ответил Федька, попутно пытаясь прикурить папиросу.
Прорывающийся под тент ветер никак не давал ему этого сделать, задувая спички в ладонях,
а я наблюдал за его мучениями с откровенным удовольствием.
— И как там? Что там есть?
— Ну… как Красношахтинск примерно. Там лесопилка и лесозаготовки. Будет железка
— с вывозом проще станет. А так что есть? Гостиница есть, пара кабаков… да и все, больше
и нет ни хрена. А что тебе нужно?
— Без понятия, — пожал я плечами, — просто так поинтересовался.
— А…
Пока ехали, заметно продрогли. На ногах хоть и ботинки на меху, но все равно холод
прошел. И руки на руле закоченели, и лицо замерзло. Надо было шерстяной подшлемник
прихватить, который в маску раскатывается. Но прощелкал, не начал еще «по-зимнему»
мыслить, а пора уже.
Захолмье и вправду больше всего Красношахтинск напомнило. Такие же двухэтажные
дома в центре, в большинстве своем деревянные на каменных фундаментах, окраины
частным сектором застроены. Заброшенного и нет ничего вроде как, поэтому периметр
вокруг городка простенький — проволока, да и все. Везде спокойней живется, только в
Углегорске такие безобразия, похоже.
На улицах не сказать чтобы оживленно было, все же рабочий день, но и не пусто.
Маленький базарчик раскинулся прямо на центральной площади городка, огороженный
деревянным забором. Там же, на площади, было здание местной администрации — копия
красношахтинского НКВД, по которому мы шарились, и гостиница «Дом колхозника», в
которой, судя по полученной от Иры информации, эта самая Валя и должна была работать.
Впрочем, сейчас странноприимный дом именовался отелем «Золотая роща» и был в
собственности кого-то из Углегорска, как мне Федька сказал. И не Шалвы, как я было сперва
подумал.
— В гостинице ресторан есть, он вроде как приличный, — продолжил процесс
просвещения Федька. — А вон там видишь, за рынком? Трактир «Зорька», так? Так там что
водку разбавляют, что кормят дерьмом, что драки каждый день. Там вся лесопилка и все
лесорубы гуляют.
Я приткнул «тазик» возле самого крыльца «отеля», мы вышли из машины, огляделись,
но ничего угрожающего не увидели. А потом вместе направились в гостиницу.
Демину я опознал сразу, даже до того, как прочитал табличку «В. С. Демин.
Администратор», стоящую перед ней на столе. Валя была рыжей, по-настоящему рыжей —
огненной такой, хоть прикуривай от волос, убранных сейчас в узел на затылке. А еще она
была круглолицей, белокожей, зеленоглазой, крупной, грудастой, задастой — в общем, в чем-
то даже копией своей подруги Иры, разве что заметно повыше той. Я даже подумал сразу, что
когда люди долго общаются, то у них и вкусы становятся схожими. Это я про Шалву с Вахо,
если что. Но вообще симпатичная баба, и даже глаза не такие глупые, как у Иры.
— Вы на постой? — задала она нам вопрос вместо приветствия.
— Нет, мы пообщаться, — заулыбался я. — С вами, если не возражаете.
Она вроде как тоже заулыбалась и тоже, как и Ира, белозубо и ярко, но глаза выглядели
настороженными.
— А вы откуда будете? — спросила она.
Характерная деталь: «откуда» вместо «кто». Не суть важно, кто ты — важно, кого
представляешь.
— Да мы из научного департамента, — ответил я, решив представиться максимально
невинно. — Из полевой экспедиции, Тьму изучаем и все такое.
— Да? — вскинула она брови. На этот раз в голосе прозвучало удивление. — А ко мне
вас что привело?
— Друг ваш бывший, шкипер Боталов, — решил я не ходить вокруг да около.
— Вот как, — теперь уже заметно удивилась она, а заодно как-то настороженно
осмотрелась, словно ожидая, что нас могут подслушать. — Вот уж не думала…
— А можем мы где-то… более приватно побеседовать?
— Да, можем, конечно, — вроде даже обрадовалась она такому предложению. — Я
сейчас.
Она сняла трубку с большого эбонитового телефона, набрала две цифры, потом
попросила кого-то ее подменить. Через пару минут из коридора показалась средних лет
женщина маленького роста, с седоватыми волосами, затянутыми косынкой, и одетая в
хозяйственный синий халат.
— Пошли, — позвала нас Валя, встав из-за стола.
Она повела нас по недлинному, но довольно темному коридору, виляя упитанным
задом, чем заметно привлекла внимание Федьки, смотревшего на нее с уже явной
задумчивостью. Толкнула дверь, пропуская нас в узкий, как пенал, кабинетик с одним
письменным столом, стеклянным шкафом и длинным серым диваном вдоль стены.
— Садитесь, — указала она на диван, а сама же уселась за стол. — Так что по поводу
Боталова знать хотите?
— А хоть что-нибудь, — улыбнулся я максимально обаятельно, после чего выложил
практически правдивую историю про найденного «Карася», не упоминая, правда, места. —
Хотя бы знать, кто там с ним быть мог, с кем он еще ушел.
— А нашли там кого-нибудь? — спросила она настороженно, волнуясь, кажется,
больше о том, что сейчас дверь распахнется и в нее войдет бывший сожитель, раскинув руки
с криком: «Дорогая, я вернулся! Мы снова будем вместе!»
— Нет, только баржу нашли, — решил я не упоминать труп Лошакова. Тем более что он
все равно от баржи далеко был найден.
— Ну так с этими, Серых и Валиевым, с кем же еще, — уверенно сказала она. — На
них он и работал.
Фамилия Валиев для меня была в схеме новой, поэтому я ее пока просто карандашом в
блокнотик записал, но сказал при этом:
— Что на них работал — это понятно. Мне бы весь экипаж пока пофамильно
определить, кто там кто. Вот такой Лошаков Иван Алексеевич вам знаком? Шестьдесят
второго года рождения.
— Знаком, понятное дело, только он у них этим был… ну… — Она чуть задумалась,
потом сказала: — Ну который чинит все.
— Механик? — предположил Федька.
— Вот так, да. Наверное, механик, — закивала Валя. — Помню я его.
— А про него что рассказать можете? Где он жил или с кем?
— Да ни с кем, — махнула она рукой с пренебрежением, словно описывая крайне
неудачный экземпляр особи мужского пола. — Сам по себе, в Сальцево все в бордель бегал.
Там его даже побили как-то — говорят, чуть живым ушел. Вести себя не умел, видать.
— Давно было?
— Да почти перед самой пропажей… за неделю так, — задумавшись и посмотрев в
потолок, сказала Валя. — Да, за неделю где-то, — добавила она, уже глянув мне в глаза и
вдруг томно заулыбавшись. Похоже даже, что неосознанно, а сугубо по привычке кадрить
все, что у нее перед глазами, — так, на всякий случай.
— А жил где, не в курсе?
— Нет, этого не знаю, — замотала она головой так, словно я ее заподозрить в чем худом
собирался, например в том, что она к нему от Боталова и Вахтанга в его холостяцкую берлогу
бегала — «любезности оказывать», например.
— Не проблема, это мы выясним, — кивнул я, хоть и не очень точно знал, как будем
выяснять, после чего задал следующий вопрос: — А с Пашей… Тягуновым Павлом, —
вспомнил я фамилию Паши, — как, знакомы были?
— Тягунов? Нет, Тягунова не знала. У них Паша Петров был.
— Петров? А какой из себя?
После короткого диалога выяснилось, что Паша подразумевался один и тот же, только
фамилии выходили разными.
— Так с ним как знакомы были? — повторил я вопрос.
— А хорошо знакома, — улыбнулась она, при этом взгляд ее метнулся куда-то к столу,
словно даже стесняясь. — Паша мне очень даже нравился, приятный молодой человек.
Мне почему-то подумалось, что Паше какие-то «любезности» тоже были «оказаны».
Утверждать не стану, но показалось. Впрочем, я бы на его месте не отказывался: Паша
человек свободный, а Валя Демина девка хоть и крупная, но скорее все же красивая.
— А в экипаже он кем был?
— Да кем он мог быть? Этим… он у них вроде как по безопасности главный, Игорь мой
говорил. Он же в прошлом то ли в горбезопасности служил, то ли где еще, не знаю.
Вот как… если она ничего не путает, что сомнительно, не такая уж старая история. А со
слов Паши выходило, что плавал он с кем-то чуть не палубным матросом, специалистом по
швабре и скребку. И про то, чем он занимался до баржи, Паша ни слова не сказал. Все
интересней и интересней.
— И на «Карасе» он именно безопасностью занимался? — уточнил Федька, тоже за
такой факт зацепившись.
— Ну да, а чем еще? Он же даже, считай, и в экипаже не был, а больше при начальстве,
Серых с Валиевым. Я их когда с Игорем видела, так сразу поняла, что Паша главный.
Ага, и как-то, похоже, сделала попытку подняться по социальной лестнице Углегорска
через него. «Любезности оказала», но перескочить от Боталова к Паше не получилось. Так,
наверное, вышло.
— А когда Игорь в последний этот свой рейс уходил, вы ничего странного не
заметили? — задал я ей один из ключевых, на мой взгляд, вопросов. И наткнувшись на ее не
очень понимающий взгляд, расшифровал: — Ну… собирался как-то по-другому, тщательнее,
например. Или больше вещей взял, или что-то сказал… или что другое. Что-то, чтоб было не
как раньше.
Она задумалась, причем старательно, но затем покачала головой:
— Нет, ничего такого. У него набор вещей всегда одинаковый был, я знаю — я же
гладила их и у рюкзака выкладывала, а он уже только упаковывал. — Потом, после
небольшой паузы, добавила: — И ушел как обычно, ничего нового не делал.
Формулировка последней фразы меня немного озадачила, но потом я сообразил, что
шкипер Боталов перед уходом, видать, имел привычку свою привязанность сожительнице
демонстрировать. И это она в виду и имела, просто не поняла, что я подразумевал нечто
немного другое. Ну да ладно.
— А чем они вообще занимались, вы как думаете?
— Да торговлей, — удивилась вопросу Валя. — Продукты возили и водку. А что?
— Нет, ничего, просто груз, что на борту был, на соответствие проверить хотел, —
сказал я, написав в блокноте: «Проверить через Сергея, что возили».
— А, понятно. И что нашли?
— Водку. Немного, — соврал я.
— Вот видите!
— Вижу. А фамилия Скляр вам ничего не говорит? Алевтина Скляр.
— Алевтина? — переспросила она, и у меня даже сердце немного замерло, чтобы «не
спугнуть». — А у Паши девушку Алевтиной звали, раньше еще, — сказала она. — Потом
разошлись они вроде, я ту не видела. А вот за фамилию не скажу, не слыхала фамилии.
Может, и Скляр, а может, и не Скляр.
***
В Захолмье задерживаться не стали, сразу после разговора с Валей поехали в Углегорск.
Разве что дал Федьке покурить на крыльце — больно уж жаловался он на то, что на ходу не
получается.
По дороге все пытались «пережевать» полученную информацию. Информации
получилось неожиданно много. Для кого-то, разумеется, она секретом не была, кроме
наличия Паши в экипаже, но для нас тут что ни слово, то сюрприз. Хотя бы даже то, что
Паша как-то фамилию изменить умудрился. А в Углегорске это не так уж и просто, если в
нужные места допуска не иметь и некоторых дверей ногой не открывать. Удостоверения
личности у нас ведь по месту работы выписываются, и даже при смене работы запрос на
старое место всегда отправляется, эту кухню я уже узнал. Ну и другие методы контроля
были, чтобы, значит, «мертвые души» в городе не образовывались.
А вот Паша этот контроль обошел. И так обошел, что его вроде и искали, а вычислить
не смогли.
— Федь, кстати, а кто держит всю базу данных по жителям города? У кого вся история
целиком — от того момента, как провалился, и до того, как умер, если умер?
— Ну… РОПП только прибывших регистрирует, так? — задумался Федька. — Дальше
они уже ему не видны. Отделы кадров… блин, никогда не задумывался, — хмыкнул он. —
Отделы кадров, наверное, тоже куда-то все сведения передают. А вот куда?
— А те, кто не работает? Или кто сам на себя, как тот же Мамед?
— Те в Администрации удостоверения получали, в отделе… как он, мать его,
называется… — Федька даже по колену стукнул. — Ну да! Отдел людских ресурсов, так и
называется. На том же этаже, где и Горимущество, сидят, точно. У них все может быть.
— Может, пожалуй, — согласился я с ним. — Всякие выписки из трудовых и прочее,
стаж и все такое. Так… а вот выезд-въезд из города — это горбезопасность?
— Ну может быть. Комендачи официально под ними, им и докладывают, наверное. А
может, и нет. В общем, или у Котовского в ведомстве, или у Мокроусова, — назвал он
фамилии начальника Горбезопасности и коменданта Углегорска.
— Там наверняка, но нас там не ждут, как мне кажется.
— Ну и на Ферме, говорили же, — добавил Федька. — Анкеты все эти и все такое
прочее.
— Ну так не всех же анкетируют всерьез, — возразил я. — Я вон уже на тысячу
вопросов ответил, а кому-то на лекции короткие анкеты раздали, да и все.
— Ну как короткие — все под сто вопросов! Или ты не в курсе, что потом или почтой
анкеты рассылают, или на работу? Понятно, — махнул он рукой, — все с тобой ясно. Это
только тебя так опрашивали, а нас всех, грешных, вот эдак, понял? И ты обратно или почтой
отправляешь, или сам заносишь на Крупу, в ящик бросаешь.
— Стоп… получается тогда, что у Милославского самые подробные анкеты, так?
— Ну… по происхождению каждого — да, а по местам работы или, скажем,
перемещениям — то уже нет.
— К Ивану идти надо, — только и осталось мне сказать.
— Кстати, ответ на запрос в РОППе готов, — напомнил Федька. — Он еще вчера готов
был.
— Вот сейчас и забежим.
В Углегорске были около трех дней, то есть в график уложились. Влетели на Крупу,
тормознули. Федька побежал Рому искать, а я пошел в здание напротив.
Наталья Сергеевна, все так же маскирующаяся за клубами папиросного дыма, узнала
меня сразу, сказав своим звучным прокуренным голосом:
— Готова твоя справка, забирай, — и толкнула по стойке незапечатанный конверт.
Я открыл его, вытащил заполненный на машинке бланк в половинку листа и прочитал:
«Скляр Алевтина Андреевна, 1975 г.р., Скляр Елена Андреевна, 1970 г.р., сестры, обратились
за помощью на КПП-2 12 июня 08 относительного года. Переход произошел из города
Дедовск Московской области, 12 июня 2000 года. Направлены по вопросам трудоустройства
в ОЛР городской Администрации».
— Сестры? — спросил я скорее сам себя.
— Сестры, — ответила Наталья Сергеевна. — Больше сведений про них у меня нет.
— А ОЛР — это отдел людских ресурсов? — вспомнил я, что мне Федька сказал.
— Все верно, — ответила она, одновременно выпустив в меня клуб дыма. — Это через
дорогу, на втором этаже.
— Спасибо.
Сестры, сестры… теперь все чуть-чуть понятней стало, хотя бы по нестыковкам со
временем. Только получается, что Серых и компания его обеих сестер извели, так? И одну, и
другую. Кстати, что там мне тогда следак из горбезопасности говорил, Павлов, что ли? Что
Скляр эта была скандальной, чуть в штрафной отряд не угодила… а потом уехала. И кто-то
ее в яме сжег. Так… а баржа, на которой младшую сестру держали, пропала уже давно. Это
не потому ли она была «склочной и нервной», а? Если бы у меня сестра пропала, то я бы
тоже на заднице ровно не сидел…
Так, и что теперь делать? Попытаться выяснить, что на сестер есть на Ферме. В конце
концов, на Ферме многое замыкается — и Серых оттуда ушел, и Милославский тоже способы
создания проходов ищет… Если Алевтина, например, заинтересовала Серых, то могла и
Ферму заинтересовать. Или даже Серых какие-то специфические данные про нее нашел в
архиве Фермы. Может, она, как и я, была тоже «провалившейся принудительно»? Или на нее
тоже канал «замкнулся»? Так, с этим срочно к Ивану надо будет.
А Паша… Паша… сука ты, Паша, очень мне так кажется. Гнида подкожная. Я других
не видел и не знаю из вашей кодлы, а вот с тобой знаком. Я с тобой даже хлеб ломал, тварь,
мне век теперь не отмыться. Ну да ладно, Паша, я про тебя уже не забуду, крест на пузе. За
безопасность ты у них отвечал… ага…
Поговорить с Федькой не успел: из подъезда вышел Рома, упакованный в шарф еще
плотнее, чем даже в прошлый раз, аж щеки задрались, глаза подперли. Носом он все же
шмыгал. Может, просто из тепла на холод вышел, а может, и вправду болел. Поздоровался со
мной за руку подчеркнуто доброжелательно, потом мы все в машину втиснулись и погнали к
рынку, на стоянку. Там, для того чтобы времени не терять, я пересадил Рому за руль «тазика»,
а сам уселся в «блиц», и мы маленькой колонной поехали на Новаторов, к складам
Горимущества, где Рома работал экспертом-оценщиком. Собственно говоря, именно поэтому
мы так его дружбы и добивались.
Заехали в ворота под вывеской «Администрация Углегорска. Отдел приема складов
Горимущества», где были встречены уже знакомым механиком Свистуновым, первым
помощником Ромы и обладателем второй подписи на акте оценки.
Когда Свистунов загнал на смотровую яму грузовик и полез под него, я подошел к
Роме, сказав тихо:
— «Кюбеля» мы пригнали, состояние отличное. Когда забрать хочешь?
Рома вздохнул, потоптался, посмотрел на стоящий неподалеку «тазик», потом так же
тихо ответил:
— Володь, а может, эту уступишь, а? В залог будущей дружбы. Очень понравилась, вот
ей-богу. И в городе ее знают уже, разговоров меньше будет.
— С чего это меньше? — удивился я такому заходу.
— А скажем, что ты гонял куда-то и раздолбал его там. А я у тебя эту руину выкупил.
Не, цена та же, я же не спорю! Зато ни к тебе, ни ко мне никаких вопросов.
Во умный, а? «Цена та же». Оно понятно, что «та же», если «тазик» по-хорошему куда
дороже «кюбеля». Нормально так Рома маневрирует. И посылать Рому прямым текстом как-
то не хочется… особенно сейчас, пока акт не подписан.
С другой стороны… Рома про «тазик» тоже всего не знает, он на нем десять минут ехал.
А вот случись за день десять раз под тент и из-под тента… И дверей нет, а ветер все
холоднее… «Кюбель» ведь непродуваемый, а этот — насквозь… И Федька курить начнет…
А я его по шее.
— Ром, вот тебе вопрос, — осенило меня. — Ты с ОЛР контачишь?
— С «ресурсами»-то? — уточнил он. — Запросто. А что надо?
— Надо трех человек пробить, если нетрудно. Сможешь?
— Смогу, прямо сегодня, после работы. Напиши кого только — никаких проблем, —
уверенно заявил он. — А с машиной чего?
— Договорились, забирай амфибию, — кивнул я.
Так вроде уже и не обидно, по делу расходимся.
— Блин… у меня деньги в сейфе остались, — вроде как расстроился он, вспомнив. —
Все три, как говорили. Когда тебе отдать?
— Ты сегодня ресурсы пробьешь, так?
— После работы.
— Сложи все в пакет, и деньги туда же… и оставь на вахте у научников. Сможешь?
— Никаких проблем! — сделал он решительный жест рукой. — Пиши фамилии.
Я вытащил записную книжку, быстро переписал данные погибших сестер, а потом
вписал туда же «Тягунов Павел» и «Петров Павел». Вырвал листок, отдал Роме, сказав:
— Двое последних, похоже, один человек, он как-то сумел фамилию сменить. Если на
него что-то найдется — вообще отлично будет.
— Сделаю, — все так же решительно кивнул Рома. — Тебя домой подвезти?
— Нет, я с Федькой.
— Тогда давай договорчик на машину составим, чтобы все по чести было, —
засуетился Рома, стараясь ковать, пока горячо.
— А с актом как? Свистунов еще не закончил?
— Не, пока не закончил. Успеем с актом.
***
Вид у Насти был усталый — тени под глазами, голос — короче, все признаки. Как она
рассказала, летали сегодня весь день, только заправляться садились. В общем, и понятно:
большинство заданий город дает, и он же платит по выполнении, так что сотрудники
углегорского аэродрома сегодня деньги зарабатывали — хороший день год кормит, как
говорится.
С этой точки зрения день у нас с Федькой тоже удачный вышел: размякший от покупки
«тазика» Рома вписал в акт самую высокую возможную цену, а товар был принят весь — и
грузовик, и аккумуляторы, и запчасти, несколько ящиков которых мы тоже успели загрузить.
Если уж возвращаться к мечте залечь в спячку до весны, то с финансовой стороны она была
более чем реальна. Другое дело, что со всех других сторон она так мечтой и оставалась.
А вот что касается остального… там все сложнее. Настя, выслушав рассказ о наших
похождениях за сегодня, предложила на Пашу просто заявить. Пойти «куда следует» и там
заявление написать. Пришлось отговаривать: все равно никаких прямых доказательств нет,
только косвенные, да и непонятно, кто за Пашей вообще стоять может. Если брать ту
действительность, из которой я сюда провалился, то правильный сотрудник правильного
ведомства мог вообще что угодно творить, свои бы всегда прикрыли: «с Дону выдачи нет». В
Настиной же действительности, с ее слов, было все не так, но мне как-то не верилось в то,
что в России что-то подобное быть может, пусть даже и в параллельной. Непривычно это как-
то, совсем на фантастику похоже.
— Просто осторожней с ним пока надо, — объяснял я ей унылую реальность. — И
наедине желательно не оставаться, но так ничего не показывать. Присмотримся. И когда
разберемся…
— Что тогда?
— Тогда и видно будет, — уклонился я от прямого ответа. — Все возможно.
— Что именно возможно? — уточнила она. — Возможно, например, что он с этим так и
дальше здравствовать будет?
— Нет, это невозможно. Здравствовать он если и будет, то очень недолго.
Это я сказал вполне твердо, потому что уже и сам решил, что если Пашу сдать кому-то,
кто его повесит за все художества, не получится, то я как бы и сам смогу справиться с
ситуацией, «в ручном режиме». Скажу даже больше: я бы предпочел решить эту проблему
сам, а не ожидать правосудия, в которое не очень верилось. Но дальше видно будет — надо
пока успеть получить максимум информации. «Пока» — это в смысле до тех пор, пока или
наш противник, кто бы он ни был, не хватится, не обнаружит, что мы копаемся в той куче, где
все скелеты захоронены, или начальство не начнет палки в колеса ставить. Почему? Да
потому что такова природа начальства «отечественной системы»: ни за что хорошее оно
никогда не впишется.
— Настя, еще… — окликнул я ее. — Одна не ходи. Вообще. Только с кем-то всегда, из
своих, или на безопасной территории, хорошо?
Она лишь кивнула — как мне показалось, не слишком серьезно.
— Золотая, я не шучу. У меня насчет этой истории предчувствия плохие. Или надо от
всего, что мы с тобой задумали, отказываться и жить здесь.
— Нет, отказываться не будем, — повернулась она ко мне, выглянув из крошечной
кухоньки. — Я тебя слышала, хорошо, буду осторожной. Здесь безопасно?
Она постучала по косяку двери, подразумевая квартиру, в который мы находимся.
— До тех пор, пока ты настороже. С этих пор любой стук в дверь — уже угроза,
понимаешь? Мы ведь даже не знаем, кому на мозоль наступаем, он еще даже не подпрыгнул
и не выматерился. Кто угодно может быть.
— К нам никто и не приходил пока.
— Вот пока пусть никто и не приходит. Даже Федька безопасен, только если он со
мной.
— А с Федькой-то что может быть не так? — поразилась она.
— На Федьку можно как-нибудь повлиять. Запугать. Взять заложника. Просто
обмануть. Развести на нехорошее. Поэтому, если он вдруг пришел без меня — это может
быть угрозой, понимаешь?
— Ну ты… — даже не нашлась она что сказать. — Не паранойя, нет?
— Даже если у вас паранойя — это не означает, что за вами не следят, — ответил я
старой поговоркой. — Насть, там точно какие-то большие местные люди замешаны, так что
всего можно ждать.
— Не Милославский? — уточнила она.
— Нет, не он, — уверенно ответил я. — Он точно не может быть замешан, иначе не
толкал бы нас в спину, а наоборот, никакой деятельности не вел бы и группу нашу бы не
собирал. Я ему особо тоже доверять не советую — кто знает, о чем и с кем он без нас
договориться может, — но это не он. Но он хочет получить то, чего добился Серых, его
результаты. И если кто-нибудь предложит их ему в обмен на нас… ну ты поняла. Долго
размышлять он не станет.
— Сдаст?
Я только хмыкнул.
— Однозначно. Так что ты… вот что, — пробормотал я, поднимаясь с кровати, где
валялся со своими записками. Подошел к шкафу, достал немецкий автомат, взвел, поставил
на предохранитель. — Вот это пусть прямо здесь висит, под рукой, — я повесил автомат на
ремень рядом с входной дверью. — Все время висит. И если кто-то начнет стучать прямо
сюда, минуя коменданта, то… трудно советовать, но как чутье подскажет. Почуешь угрозу —
бей прямо через дверь. Получится сбежать — дуй к самолету и лети в Сальцево, там… там к
Сергею обратишься, начальнику охраны тамошнего базара, помнишь его? Вот к нему. И жди
меня. Там жди, не здесь, понимаешь?
— А он меня там ждет? — удивилась она.
— Нет. Но будет. Завтра, кстати, туда и поедем, если не возражаешь.
— Зачем?
— Ну ты же на базар хотела? Вот и скатаемся — выходной же.
— Я не могу, у меня полетный лист на неделю вперед. Я же месяц бездельничала.
Я задумался, потом сказал:
— Никуда одна не ходи, договорились? Когда меня нет — просто сиди дома, как бы
скучно это ни было.
— Я еще и дежурю в ночь.
— Вот как… а я ночевать в Сальцеве планировал.
— Это с кем? — подскочила она.
— С тобой вообще-то, — выдал я очевидный ответ. — Просто выедем поздно туда:
здесь с утра еще надо дела переделать.
— Узнаю, что к девкам пошел, — убью.
***
Да, садиться в «кюбель» все же куда приятней, чем в «тазик» залезать, — никакой
акробатики не нужно. И дверка ветер отсекла, оставив его снаружи, холодный и резкий.
Настоящий снег пока еще не пошел, а сухую крупу, которая так и сыпала с неба, ветер сгонял
с земли, не давая покрыть ее полностью. Но лужи уже замерзли, я даже не удержался,
проломил в одной ледок каблуком.
Сегодня я уже по-зимнему оделся — впервые, наверное. Куртку сменил короткий тулуп,
перчатки тоже зимние, разве что валенок пока не надевал — обошелся ботинками на меху от
«Оганесян и Компания» на толстый шерстяной носок. Пришлось, правда, повозиться с
размещением оружия. До того пистолет носил на поясе под курткой, но в застегнутом тулупе
до него добираться будешь часа два, так что пришлось перевесить кобуру открыто, на
ремень, что было непривычно и странно. А «ментовской» наган засунул за отворот, за пазуху,
где прикрепил маленькую плоскую кобуру на сам тулуп. Нормально, там никто оружия и не
ждет.
Усевшись в машине, выстывшей за ночь до ледяного состояния, постучал изнутри по
гулкой дверце, больше всего напоминающей подвешенный на петлях противень, посожалев о
том, что пенопласт здесь еще изобрести не сумели. Вот из него вполне можно было сделать
хоть какую-то теплоизоляцию. Или пена эта строительная, из баллончиков, тоже ведь ничего
не весит. Ладно, может, и придумаю что-нибудь.
Появилась Настя, тоже в тулупчике, летный комбинезон в мешок упакован. Уселась
справа, огляделась, сказала, что «ничего». А потом посоветовала утеплить борта машины
войлоком. А ведь и верно, про войлок я и забыл! Надо попробовать будет. Купить сто пар
валенок и резать их ножницами. Представив картину, гоготнул, вызвав подозрительный
взгляд Насти.
В субботнее утро город еще спал, прохожих почти не было, да и машин не видно на
улицах. Эхо от мотора «кюбеля» звонко отражалось от стен домов, слышно было, как хрустят
лед и замерзшая грязь под узкими зубастыми колесами немецкого военного автомобильчика.
Холодный руль чувствовался даже через овчинные перчатки.
Завез Настю, потом прикинул, как дальше ехать. Так, забрать Федьку, потом на Крупу,
посмотреть, что там мне Рома оставил… если оставил. И еще к Ивану заскочить бы неплохо,
деньги отдать, да и извиниться не помешает, а то мы так мило договорились на денек, а
сами…
Федьку ждать пришлось недолго — минуты три всего. Он, наверное, из окна
подглядывал, как я обычно сам делаю, и сразу вышел. Вышел уже «по-новому», то есть
внимательно оглядевшись по сторонам. Проникся. Одет он был, как и я, тепло, даже с
некоторым запасом, на плече висел ППШ. Ну да, я еще домой заеду, а он уже нет, так что все
свое несет с собой.
На Крупе было почти пусто, у подъезда НКВД стояли всего четыре машины. В будни их
куда больше собиралось, но сегодня суббота, только дежурные на месте. Федька остался у
«кюбеля» перекурить — я ему по дороге не дал, мотивируя плохой вентиляцией, — а я
направился в подъезд один. Пробежал по лестнице, пустой, без толпящихся на площадках
курильщиков, до научного департамента, постучал в дверь, в окошко которой не сразу
выглянул сонный вахтер.
— Привет, — кивнул я ему. — Бирюков мое фамилие называется. Не оставляли для
меня пакет с вечера?
— Оставляли, — сказал тот, одновременно умудрившись зевнуть в кулак. —
Удостоверение предъявите только.
Предъявил. Тот, не говоря больше ни слова, исчез из окошка, а потом оттуда высунулась
рука с заклеенным пакетом из грубой оберточной бумаги.
— Держите.
— Спасибо.
Окошко захлопнулось, вахтер пошел досыпать. Убедившись, что никого вокруг нет и
никто не подглядывает, я спустился до следующей лестничной площадки и вскрыл пакет,
расположившись на подоконнике. Так, деньги… талончики, блин… все на месте, три тысячи.
Угу, с этим Рома не подвел, все в порядке. Но не деньги сейчас главное… так, конверт.
Это не было официальным документом, просто Рома переписал то, что было в папках
отдела людских ресурсов, от руки. Но мне и нормально — я же не в суд подавать собираюсь,
мне просто информация нужна. Так… про сестер есть… про Тягунова есть… про Петрова…
тоже есть, отдельно от Тягунова. Черт, там на анкетах фото должны быть наверняка, блин, но
это Роме уже не перерисовать. И ксероксов еще никто не придумал.
Так, ладно, что мы тут имеем? Скляр Елена Андреевна, одна тыща семидесятого года
рождения, по образованию бухгалтер… так… и направлена на работу в бухгалтерию
угольного разреза. Уволена по какой-то статье, уже после гибели младшей… так… месяца
три как уволена. В мою теорию укладывается. Младшая… по образованию художник по
тканям, работала в артели «Зингер и Компания»… что это за артель такая, интересно?
Пропала без вести.
А вот и про Пашу: Петров Павел Валерьянович, провалился… а уже шесть лет как
провалился, так… Сведения о служебной деятельности составляют тайну, находятся в
распоряжении управления городской безопасности. Вот так… не соврала Валя, откуда-то
оттуда Паша вынырнул. И вот Тягунов, тоже Павел, уже не Валерьянович, а Валерьевич, дата
рождения совпадает с Петровым… а вот провалился вроде как позже, и сразу же запись:
палубный матрос на барже «Карась». Вот как. Ну и кто скажет, что Паше биографию не
почистили?
Так, от Ромы приписка: «На фотографиях один и тот же человек. Можно поднять
скандал. Надо?» А не знаю пока, Ром, не знаю, может, и надо, подумаем.
Федька тоже почитал, покивал, выматерился в адрес нашего бывшего приятеля, потом
заторопился: дел еще полно на сегодня. В машине отсчитали Иванову долю — там больше
двух тысяч получилось, даром что десять процентов от общей суммы. Сунули пачку чеков в
оставшийся от Ромы конверт и погнали на Шахтерскую, где в общежитии научников жил
Иван.
Шахтерская располагалась аж за складами Горимущества и была кривой, грязной и
раздолбанной улицей, но вот общага оказалась на удивление приличной: трехэтажное желтое
здание с просторным двором и за высоким забором с колючкой, да и внутри почти как
гостиница с двухместными номерами, в каждом номере и туалет, и душ. Но это мы уже
выяснили, когда Иван спустился за нами на вахту и провел в комнату.
— Ты гля, королем живешь! — восхитился Федька. — Сосед как, не храпит и не
бухает?
— А у меня и соседа нет, — сказал Иван. — Повесился он с полгода назад, вон там, на
трубе отопления, да так никого больше и не подселили. Вон, на кровать садитесь, — показал
он на койку напротив. — Кстати, мужики, вы охренели так подставлять — я ужом извертелся,
вас отмазывая. Совесть есть?
— Есть, — кивнул Федька, протягивая ему конверт. — Здесь две четыреста, десять
процентов.
Брови Ивана удивленно поднялись, он присвистнул:
— Ничего себе… не ожидал. Спасибо, — кивнул он и, сложив конверт, убрал его в
карман брюк.
— Лучше? — ехидно поинтересовался Федька.
— Немного, — хмыкнул тот и кивнул на кипятильник на тумбочке: — Чаю хотите?
— Где Иван, там и чай, — засмеялся Федька. — Иван-чай. Хотим, наливай, все равно
еще разговор есть.
Тут Федька не наврал — я и сам, общаясь с Иваном, таким завзятым чаевником стал,
что сам себе удивляюсь. Ну и ладно, чай пить — не дрова рубить.
— Вань, — заговорил уже я, после того как Иван передал мне парящую горячую
кружку, — у нас допуск к архивам научного департамента есть?
— А что надо? — чуть насторожился он. — Там много чего в архивах, так с ходу и не
скажу.
— Анкеты провалившихся сюда интересуют, — уточнил я. — Можно как-то
посмотреть?
— Они разные бывают, анкеты эти. Некоторые засекречивают.
— Почему? И почему только некоторые? — удивился я.
— Разные причины, — уклончиво ответил он. — Твою уже наверняка засекретили.
— Это почему?
— А примета такая, — кривовато усмехнулся он. — Если дают дополнительные анкеты,
значит, интерес вызвал серьезный. А если серьезный интерес, то отнесли твою папку в
закрытый архив.
— А просто узнать, секретили дело или нет, можно как-то?
— Ну… да, — пожал он плечами. — Могу глянуть, есть ли нужное в открытом доступе
или нет. А что интересует?
— Да как тебе сказать… — взялся я выдавать уже привычную полуправду. — Такое
впечатление, что у нас в городе людей убивают. Те, кто с этим вашим Серых был связан…
или остался связан.
— А комендачам заявить? — сразу предложил он. — Пусть ищут, у них работа такая.
Или в гэбэ.
— Вань, не хочу пока. Какая у них работа — это вообще вопрос десятый, а ваша
Горбезопасность, похоже, больше для того нужна, чтобы Котовский своего влияния не терял.
И кроме того, один бывший, а может, и не бывший даже гэбэшник уже точно в этом
участвует. Не хочу подставляться так, пока все не выясню, а то и меня… нас… до кучи
грохнут. Не вдохновляет такая перспектива. И оставлять все так не хочу, Вань, там двух
женщин убили… и ты знаешь как.
Иван человек честный и прямой, я знал, что ему сказать. И знал, что он это поймет. Он
покряхтел, попил чаю, поскреб в бороде, как обычно делает, когда пребывает в глубоком
затруднении, когда в нем борьба идет между служебным долгом и простыми человеческими
понятиями.
— Ладно, Шерлок Холмс, погляжу я. Кто интересует?
Я протянул ему выписки Ромы и справку из РОПП.
— Всеми этими поинтересуйся.
— Не понял. — Иван помотал головой, словно стараясь отогнать наваждение, глядя в
бумагу. — Паша? Вы чего?
— А того, что он там первая сволочь получается, — сказал Федька.
— Рассказывайте, — откинулся Иван на спинку стула. — Пока все подробности не
узнаю — не шевельнусь.
— А ты с этими подробностями потом по всему департаменту не будешь ходить и
вопросы задавать? — уточнил Федька.
Иван только посмотрел на него мрачно.
— Вань, в общем считай, что ты у нас под подпиской, — заговорил я. —
Проговоришься кому или в силу присущей тебе прямоты пойдешь «в глаза высказывать» —
или нас под монастырь подведешь, или нашей дружбе конец. Обещай.
— Хорошо.
Что касается Паши, рассказать пришлось почти все. Но Иван поверил. В общем, он
Пашу и знал-то шапочно, уже через нас, по посиделкам в шашлычной, так что вставать на
защиту того особого резона не было. Послушал, покивал, потом сказал:
— А ведь может быть.
— Что может быть? — уточнил Федька.
— Что душегуб этот Паша, так все и выходит, — посмотрел на него Иван. — Впрочем,
если кто с «Карасем» долго ходил, тот уже живодер по определению. Ладно, — сказал Иван
уже мне, — погляжу, что там сделать получится.
— Конфиденциально, — добавил я.
— Конфиденциально, — подтвердил Иван. — Только вот что… вы поосторожней. Я бы
на вашем месте все же союзников поискал, прижался бы к кому-нибудь… сильному.
— Вань, а мы так и сделаем, но только тогда, когда поймем, что не прижимаемся к тому,
кто как раз нас под молотки и пустит, понимаешь?
— Ладно. Я завтра в порту буду, на катере, так что заезжайте.
— Да, Вань, еще, — вспомнил я, — а фамилия Валиев тебе что-нибудь говорит? Он
вроде как у Серых в компаньонах был.
— Хм… нет, — покачал головой Иван, но сразу добавил: — Но я ведь и не знать могу, я
их делами никогда не занимался, самый минимум мне дали, когда баржу искать посылали. А
что, поспрашивать?
— Поспрашивай аккуратно, если не трудно.
***
***
***
Федьку доставило такси, уже утром, совершенно пьяного — так мне администратор
сказал. Я решил особо жалости не проявлять и направился его будить, что получилось далеко
не сразу. Стучать в дверь пришлось минут пятнадцать, сначала слушая доносящийся из-за
нее храп, а потом выслушивая всякое от высунувшихся из соседних номеров жильцов с
заспанными рожами.
Разбудить удалось по телефону, звоня со стойки администратора. Звонки в местных
черных эбонитовых аппаратах были зверскими — мертвого поднимут, не то что пьяного.
Федька, открыв мне дверь, выглядел так, что я его было пожалеть хотел, но все же не
пожалел, а погнал в ванную. После душа и бритья он выглядел чуть-чуть лучше, но не
намного. Рожа была опухшей, глаза красными как у кролика, голос прокурен. В общем, все
признаки бурно проведенной ночи налицо.
— Ты там не подхватил хоть ничего? — поинтересовался я, когда мы вышли из номера.
— Не, не должен, — помотал он головой и тихо ойкнул. — А вообще плохо помню, что
там было.
— Ну и фиг ли идти было? — удивился я. — В хорошей гулянке самое ценное —
воспоминания, а если их нет, то это только выброшенные на ветер деньги и потраченное
здоровье.
— Слышь, хорош воспитывать, — огрызнулся он.
В баре «Купеческой» кормили. И похмеляли. Я от спиртного отказался, заменив его
обильным завтраком и целым кувшином клюквенного морса, а вот Федька сначала пива взял,
но оно не помогло, потом выпил два по сто водки, что уже помогло заново захмелеть, а
сверху полирнул это все еще литром пива, окосев окончательно. Когда я загнал его в
«кюбель», он почти сразу же уснул, навалившись на дверь и густо захрапев. И никакие кочки
обратного пути не в силах были его разбудить. Даже на углегорском КПП на него посмотрели
с уважением: понятно, что человек из Сальцева едет, отдыхал.
К горсветовской общаге он вроде чуток проморгался, но опять начал жаловаться на
головную боль и общее недомогание, поэтому, когда я его высадил, он изрек: «Теперь в
буфете три по сто — и спать до утра», — после чего нетвердой походкой направился в
сторону проходной. А я вспомнил народную мудрость, гласящую, что неправильный опохмел
ведет к затяжному запою. Как бы он не того…
К утру снег действительно покрыл все не таким уж и тонким слоем. Ветра не было
совсем, так что по ощущениям вроде даже и тепло получилось. После недавней осенней
мерзости как в рай попал.
Насти дома не оказалось, и я погнал на аэродром, где нашел куривших Серегу и
Марата, от которых узнал, что оба пилота опять на вылете. Опять начал сыпать снег, частый,
крупными хлопьями, так что пришлось побеспокоиться, но нервничал недолго — оба
самолета вернулись буквально через несколько минут. Сначала Настя посадила свой «рус
фанера», а буквально следом за ней и Николай.
— Все, отлетались на сегодня, — сказала Настя, выходя из конторки, уже переодетая, с
комбинезоном в брезентовой сумке. — Но нормально, за эти дни столько успели, что почти
все долги растолкали. Завтра с утра заехать на Крупу надо, закрыть наряды. Отвезешь?
— Без проблем.
Когда уселись в машину, Настя поинтересовалась ехидно:
— Как деловая поездка прошла? А то перегар до сих пор чувствую.
— Удачно прошла, — сказал я, заводя мотор. — Это и отметили.
— В массажном салоне «Грезы»?
— Нет, туда не дошел, сломался раньше. Чего туда пьяному идти? Только позориться —
ни потенции, ни пылу, даже деньги пропиты.
— А-а, — закивала она с пониманием. — Ну ты в следующий раз не пей столько, а то
мне за тебя стыдно будет.
— Хорошо, — ответил я и перевел разговор на другое: — Мы домой, или у тебя сейчас
время есть?
— А что? Хочешь в «Грезы» все же сгонять, раз протрезвел? Вместе со мной — свечку
подержать?
— Нет, хочу в порт скататься. Там Иван сегодня быть должен, он говорил, и Пашкин
дежурит.
К Пашкину вопросы возникли, а Ивану надо бы просто показаться — по долгу службы,
и вообще.
— Ну… поехали, если потом меня в приличном месте покормишь. Кстати, мне эта
машинка больше той нравится — хоть садишься по-человечески и за шиворот не льет, —
заявила она, оглядевшись.
— Мне тоже. Кстати, где бы войлоку добыть? Я бы ее тогда утеплил.
— Валенок накупи — и порежь на квадратики, — фыркнула она, напомнив мне мои
собственные мысли. — Или обей звериными шкурами: и стильно, и тепло. Снаружи.
— Износятся, — усомнился я.
— А ты их вычесывай регулярно, чтобы колтунов не было. Кстати, кто обещал квартиру
побелить?
— На неделе сделаю, — солидно кивнув, пообещал я.
— Ага, на неделе… — сделала она вид, что поверила.
Народу на улицах города было полно — похоже, что все из домов вывалили, радуясь
затишью и первому настоящему снегу. Он сыпал все сильнее и сильнее, белый, кристально
чистый, словно старающийся прикрыть и спрятать всю серость и мерзость тутошнего бытия.
То ли чехол, чтобы никто не видел, то ли саван — черт его разберет.
Машины включили фары, на подъеме с Октябрьской набережной забуксовала
полуторка. Водитель сделал несколько безуспешных попыток подняться, но потом плюнул на
это дело, развернулся и поехал в объезд. У нас пока таких проблем не было — «кюбель»
месил свежий снежок уверенно.
Вахтер портового КПП разминался с лопатой, расчищая проезд, хотя необходимости в
этом пока никакой не было. Тоже, наверное, снегу обрадовался, вот и нашел себе занятие.
Вахтер был незнакомый, так что меня не узнал и документы проверил, сверившись со
списком. Потом все же пропустил, заодно записав марку и номер машины.
В выходной в порту людей почти не было, лишь на одной самоходной барже по палубе
люди шлялись, курился дымок над конторой и над нашим «Ваней-комсомольцем». Так, Иван
здесь, как и собирался. Ага, и ледостав начинается: видно, как течение местами несет
ледяную кашу.
Остановил машину возле самых сходен, рядом с нашим отдельским массивным
«шевролетом», на фоне которого она совсем потерялась. Вход на сходни был символически
перекрыт веревкой с крючком, так что я пропустил вперед Настю, потом зашел сам и вновь
накинул крючок у нас за спиной. Ивана нашли в рубке сидящим возле печки за столом и
читающим какие-то бумаги. Естественно, в руке у него была кружка с чаем. Увидев нас, он
засуетился — больше из-за Насти, естественно, — усадил на диван, сразу предложил чаю.
— Вань, а чего ты сюда — переехал, что ли? — поинтересовался я.
— Да как тебе сказать, — замялся он. — Тут работать лучше, чем у меня в общаге.
Светло, чисто, тихо, печку натопил — так и тепло стало. Хоть живи.
Я увидел приткнувшийся в углу рубки большой рюкзак и решил, что Иван тут пожить
остался. Ага, вон и автомат его, так что точно обосноваться собирается. Рубка за кабинет
будет, а кубрик за спальню: чем не жизнь? Все просторней, чем у него там.
— Вань, Пашкина видел?
— Видел, часа два назад. Он уже чуток подшофе, рожа красная и контактный до ужаса.
— В смысле, пытался выпить затащить?
— Угадал, — ухмыльнулся Иван. — Насилу отбился.
— Хм… ладно… — задумался я. Керосинить водку с Пашкиным совсем не хотелось. —
Насть, ты вот что… вон ту контору видишь?
— И что? — настороженно спросила она.
— Минут через… тридцать… — посмотрел я на часы, — да, тридцать… зайди туда и
уведи меня нагло и безапелляционно.
— А сам не сумеешь? — опять съехидничала она.
— Сумею, но Пашкин обидится. А если жена утащила, то это вроде как форс-мажор,
обстоятельства неодолимой силы.
— Сам ты форс-мажор… сплошной, — вздохнула она не очень искренне. — Ладно,
уговорил.
Я даже тулупа накидывать не стал. Выскочив из рубки и плотно прикрыв за собой
дверь, чтобы тепло не выходило, пробежал, стараясь не поскользнуться, до гнездовья
«капитана рейда», постучался и рывком открыл дверь, вновь очутившись в тепле.
— О, Володя! — обрадовался сидевший за столом с книжечкой и бутылочкой
Пашкин. — А я думал, что так в одну глотку пить и придется, — а это нехорошо, уже
пьянство получается.
— Не, Михал Михалыч, не выйдет, — сразу отказался я. — Я с женой здесь — не
одобрит.
— А чего это ты с женой? — спросил Пашкин таким тоном, словно заподозрил в этом
какой-то злой умысел с моей стороны. Вроде как я специально зашел его обнадежить насчет
собутыльника, а потом вот так взять да и обломать. — Сюда без жены надо.
— В следующий раз, не последний день видимся, — послал я ему луч надежды. — У
меня просто вопрос возник по той теме, что тогда беседовали, помните?
— Помню, — кивнул он уверенно, — мозги пока не пропил.
— Так вот, я все это на досуге обдумал — и уточнить кой-чего захотелось.
— Чего?
— Вы помните, как Пашу тогда тварь покусала? Ну когда «Карась» в последний рейс
пошел?
— Помню, но сам не видел, я тогда выходной был, — сразу ответил Пашкин. — А что
интересует?
— Интересует, как это вообще случилось. Кто рядом был, кто все видел, как все вышло.
Типа общую картину увидеть хочется.
— Картину, говоришь? — переспросил он, задумавшись. — Подумать надо насчет
картины — рано это было, народ на работу не пришел. Так… кто у нас что про это знать
может?
— В госпиталь его кто вез?
— В госпиталь? — задумался Пашкин еще глубже. — В госпиталь, в госпиталь…
«скорая» не приезжала, и не дежурная машина, это я помню откуда-то. А я позже приехал,
меня уже Горсвет вызвал. Кто же его везти мог? Вот комплект первой помощи у нас взяли,
это я точно помню. Потому что не вернули: за него потом отчитывались…
Видимо, для того чтобы запустить маховики какой-то особо глубинной памяти, Пашкин
налил себе полную стопку и разом замахнул, закусив соленым огурчиком, который положил
на кружок колбасы, без всякого хлеба.
— Надо журнал проходной поднять, поглядеть, — вдруг выдал он. — Там наверняка
все записано. И что за машина, и кто за рулем был.
— Поглядим? — сразу предложил я.
— Не, сегодня не поглядим: журнал уже новый, а старые у начальника охраны. А он
выходной, сам понимаешь. Дома сидит да водку пьет, — добавил Пашкин, плеснув себе еще
в стопку, а заодно предложив мне.
— Не, не могу, сказал же. Так что, мне тогда завтра заехать по поводу журнала?
— Завтра и заезжай, верно, — кивнул Пашкин, заворачивая очередной огурчик в
очередной кружок колбасы. — Пойдем с тобой да и поглядим. Твое здоровье.
— Спасибо, — я проводил взглядом опустошенную стопку. — А про Валиева, что с
Серых работал, сказать что-то можете?
— Да чего про него скажешь? — немного озадачился Пашкин. — Татарин такой…
росту среднего, все шутил да болтал, только не выбалтывал. С подходцами такой мужик,
чуток скользкий. Всегда такой первый подойдет, поздоровается, по плечу похлопает, про дела
поинтересуется, а ты у него чего ни спроси — только отшутится. Время узнать захочешь —
все равно человеческого ответа не получишь. Такой мужик.
— А до Серых он чем занимался, не в курсе?
— Не знаю. Чего не знаю, того не знаю, и врать не буду. Говорю же, от него ни черта не
узнать было.
Настя меня спасла, потому что после третьей стопки Пашкин вновь начал становиться
настойчивым и более чем прозрачно намекать, что у него без собутыльника водка в горло не
лезет. Думаю, с этим утверждением он погорячился, потому что я наблюдал совсем обратное,
но кто знает… В общем, Настя утащила меня обратно на «Ваню-комсомольца». Кстати,
увидев в иллюминаторе физиономию Ивана и скосив глаза на название суденышка, я
засмеялся, и когда вошел в рубку, то с ходу поздравил Ивана с обретением тезки. Тот сперва
не понял. Потом посмеялся, потом посетовал на то, что теперь ему с этим житья не дадут.
Очень может быть.
— Вань, ты про Валиева ничего не узнал?
— Когда? Выходные же, — напомнил он мне. — Завтра на Ферме поболтаю, может, и
выясню что-нибудь. Кстати, вы с Федькой на рабочем месте появиться планируете?
— А надо? В смысле, реально надо?
— Да черт его знает, — почесал в затылке Иван. — Надо бы мелькнуть по крайней
мере. Мне там тоже сидеть не резон весь день, я больше с твоими вопросами еду.
— Тогда, пожалуй, я с тобой и сгоняю. Вместе поедем — вместе вернемся.
— Только не с утра, я тут отчеты дописать хочу. Часов… в двенадцать двинем, хорошо?
— Без проблем. Отсюда?
— Отсюда.
***
***
На рынке было не так многолюдно, как обычно. Дороги заваливало снегопадом, так что
большинство торговцев из колхозов осталось сидеть по домам ждать «летной» погоды. Не
все, разумеется, но все же обычной толпы не было. Стоянку тоже никто еще не почистил,
машины стояли кое-как, вкривь и вкось, куда кто сумел доехать по разъезженному
грязноватому снегу.
Мы с Федькой попрятали длинноствол под задним сиденьем «кюбеля», чтобы и с собой
его не таскать, глаза не мозолить, ну и чтобы не украли его при этом. Пошли, перешагивая
через надавленные колесами машин в снегу маленькие валы к воротам, где в деревянном,
малость покосившемся домишке квартировала охрана.
Оттопав снег с ботинок на крыльце, прошли в скрипучую дверь, обитую изнутри
толстым войлоком. Подумалось даже где-то в глубине сознания, что неплохо было бы этот
войлок на обратном пути реквизировать и пустить на утепление «кюбеля». Жаль только, что
мешать будут наверняка.
Из узкого и темного тамбура вошли в довольно просторную и светлую комнату, стены
которой были незамысловато оклеены старыми газетами, а мебель состояла из одного стола,
одного же стула и нескольких огромных дерматиновых диванов с высоченными спинками,
стоящих вдоль стен. За столом сидел невысокий седой мужик с короткой бородкой, одетый в
толстый свитер с тряпочными вставками на локтях и плечах, с повязкой «Начальник
караула», который сейчас сосредоточенно вписывал длинное слово в кроссворд. Еще двое в
военной форме без погон, но с красными повязками, играли в шашки. Глянули на нас
мельком и вернулись к своему занятию.
— Чем могу помочь? — вопросительно посмотрел на нас седой, отложив карандаш.
— Мы из Горсвета, — чуть не хором представились, одновременно показав
удостоверения. — Хотели бы с одним вашим сотрудником пообщаться, если не
возражаете, — закончил фразу уже я.
— Горсвет? — явно удивился мужик.
— Да, один случай нападения темной твари расследуем, аномальный вроде как, а ваш
человек свидетелем получается, — выдал я необходимую дозу полуправды.
— Да? И кто же?
— Константин Ляхов. Есть такой?
— Есть, есть такой, сейчас на службе, — закивал головой начальник караула. — На
обходе сейчас. Подождете?
— Подождем, что еще остается.
Ждали на диване. Федька курил — тут не запрещалось, к его счастью. Ляхов пришел
минут через двадцать — не один, а в компании с еще одним охранником. Одеты в добротные
короткие полушубки, на ремнях пистолеты в кобурах и дубинки деревянные с обтянутыми
резиной ручками. Оба парня высокие, блондинистые, лет по двадцать пять каждому.
— Костя, тебя люди ждут, — показал в нашу сторону начкар.
Мы разом поднялись навстречу, и взгляд Кости стал явно настороженным. И пока эта
настороженность не переросла в неконструктивную неприязнь, я разулыбался широко,
протянул руку и представился:
— Владимир Бирюков, из Горсвета.
— Горсвета? — с таким же, как и у его начальника, недоумением переспросил тот.
— Да, Горсвета, — подтвердил я. — Можем поговорить? Про один старый случай
расспросить хотелось бы.
— Чайку, может? — предложил Федька. — С булочками и всем таким?
Булочкам Ляхов противостоять не смог — отпросился на четверть часа у начальства и
пошел с нами в сторону чайной. Быть на базаре и туда не зайти — почти что преступление,
если объективно, так что Федька первым сказал то, что у меня только лишь
формулировалось.
— Тихо сегодня, как я погляжу, — сказал я исключительно для завязки разговора, когда
мы вновь вышли на улицу.
— Да, заносов боятся, спокойно, — подтвердил Ляхов. — Работы почти и нет.
— А так много ее?
— Да по-разному, в выходные постоянно проблемы. То подерутся, то вообще до
поножовщины. Сами знаете, какой народ у нас здесь… нервный все больше. На прошлой
неделе до стрельбы дошло: какой-то дурак спьяну сначала в торгаша пять раз из вальтера
пальнул, а потом себе в башку.
— Убил? — уточнил Федька.
— Торгаша?
— Кого-нибудь.
— Торгаш за прилавок залечь успел, ни царапинки, а себя — да, убил, мозги раскидал.
— А с чего вдруг?
— Да хрен его знает, — пожал плечами Ляхов. — Мало у нас здесь такого случается,
что ли? Я попервости, как сюда попал, тоже подумывал себе пулю в башку закатать да не
мучиться дальше. Когда с карьера в порт в охрану перешел — и то как праздник было. А
там, — он ткнул большим пальцем куда-то себе за спину, подразумевая прошлую жизнь, — в
банке работал, чисто все, тепло, девушки вокруг, корпоративы, друзья. Сами посудите, каково
все это сменить?
Это понятно, тут он прав. Тут статистику по самоубийствам и убийствам глянуть —
жить не захочешь. Если бы не непрерывно попадающие сюда новички, тут бы все
обезлюдело давно.
Навстречу нам попался еще один парный патруль охранников, которые кивнули Ляхову,
с любопытством глянули на нас и прошли мимо. В чайной тоже было непривычно
немноголюдно, половина столов свободна, что для этого времени вообще аномалия. Зато
принесли все быстро, молодая конопатая толстушка-официантка скоренько расставила по
небольшому чайнику каждому и по тарелке выпечки. Лично я ватрушки взял, парочку: очень
здесь хороши.
Константин время тянуть не стал, а сразу запихал в рот чуть не половину пирожка,
промычав с усилием:
— Так о чем говорить будем?
— Ты когда в порту работал, там случай был — человечка с баржи «Карась» тварь
подрала. Помнишь такое?
Подумал Ляхов всего пару секунд, потом кивнул согласно.
— Отлично, — достал я из сумки блокнот. — Ты машину с покусанным выпускал, а
водителем был Играшин…
— Васька Играшин, все верно, — опередил меня Ляхов.
— Знакомы с ним?
— Сейчас не очень, а тогда общались. Он часто в порт приезжал и стоял там подолгу,
так что доводилось поболтать.
— А он вообще на кого работал? Или на себя?
— На кого? — Константин задумался, даже жевать прекратил. — Он вообще при
«Карасе» был, но что-то еще было… Ну да, он на магазинщика этого работал, как его… на
Советской у него еще ликеро-водочный…
— Червонцева? — с ходу вспомнил Федька.
— Вот-вот, на него, — закивал Ляхов. — Он и товар с «Карася» брал — тому возил, и
на баржу что-то привозил… В общем, даже и не пойму, где у него основное место работы.
— По-всякому бывает, — сказал я и задал следующий вопрос: — А заехал он тогда
через тебя же, так?
— Через меня, точно помню.
— А с чем? — перехватив его непонимающий взгляд, расшифровал вопрос: — Привез
что-то или что-то забирал?
— Хм… вроде еду привез, — не совсем уверенно сказал Константин. — Он всегда
перед рейсом приезжал, вроде из магазина привозил весь набор жратвы на рейс… Ну и тогда,
наверное, что ему еще делать было? А чего за интерес у вас — вы же вроде монстрами
занимаетесь?
— Монстрами, — сказал я, решив, что не надо напрягать собеседника излишними
подозрениями, надо и о монстрах поговорить. — Как вообще нападение произошло,
помнишь?
— Я не видел, я же на КПП был. Заорали, стрельба началась, потом Васька со своим
фургоном едет, а с ним в кабине Пашка Длинный сидит, лица нет. И свет на ногу.
— А кто там был вообще? Ну там, где все случилось?
— Блин, — опять озадачился Ляхов, — сейчас так запросто и не скажу. Ну экипаж
«Карася» был, Васька, значит, и кто-то еще… был еще человек, даже не знаю, как его и звали.
Он редко появлялся, всегда приезжал на «эмке» черной.
— Номер не помнишь?
— Нет, в журнале должен быть. Да там и имя его должно быть записано. Он тоже в мою
смену приехал. Он с Серых и Валиевым общался обычно. Но редко бывал, я его пару раз
всего видел.
Точно, имена в журнал записывались, в этом я убедился. Ничего, доедем до порта и
опять посмотрим, мы уже дорогу выучили.
— А Играшин, наверное, все видел, что там и как случилось?
— Видел, ясное дело, — отпив чайку и закусив остатками пирожка, сказал Ляхов. — Он
там с ними и был.
— Потом с ним виделись?
— Пару раз, случайно, уже здесь, когда он на базар приезжал. А что?
— Да нам бы у него подробности узнать. Не знаете, где живет и где его искать?
— Нет, не знаю, — покачал головой Ляхов. — Друзьями не были — так, болтали
просто. А что такого странного в нападении? Все как обычно вроде, кинулась тварь, укусила
кого-то, застрелили.
— Это на первый взгляд так, — отбрехался Федька. — А так несколько нестыковок
интересных вылезло.
— А, ну да, Пашка Длинный у вас в Горсвете же работает теперь, так? Он рассказал?
— Точно, — подтвердил его догадку Федька. — Знакомы?
— Да, и общаемся даже.
Это плохо, что они общаются. Так информация про то, куда мы ходим и кому какие
вопросы задаем, до Паши и тех, кто за ним стоит, дойти слишком быстро может. Это нам
точно не в кассу, но… хрен ли тут поделаешь. Осторожней надо быть. И быстрее.
В общем, на этом и попрощались. Ляхов допил свой чай и заторопился в караулку, а мы
с Федькой еще пару минут посидели и тоже пошли к воротам.
Стоянку уже чистили, знакомый «студебеккер» с отвалом неторопливо катался по ней,
отталкивая валы снега в стороны, а заодно перекрывая выезд целому ряду машин. Пришлось
взяться за лопату, которая, к счастью, входила в стандартный инструментальный комплект
«кюбеля», и через пять минут энергичной работы проезд был пробит.
— Куда теперь?
— Куда? — переспросил я. — Да я бы, пожалуй, опять с Шалвой потолковал.
— Зачем? — удивился Федька.
— Если у хозяина того «газона» и его водителя все дела на Советской, то Шалва его как
облупленного знать должен. Расспросим осторожненько.
— Червонца и так все знают.
— Где «газончик» обычно стоит или стоял — знаешь? — повернулся я к нему.
Федька чуть смутился, помотал головой:
— Не, ни хрена.
— А Шалва может знать, как мне кажется.
— Может. Давай в шашлычную.
Советская была вполне прилично почищена, но снег валил все сильнее и сильнее,
машины ехали с включенными фарами, хотя до темноты было далеко. Прохожие все больше
и больше напоминали снеговиков: снег на одежде таять не успевал. Приткнулись возле
шашлычной, зашли внутрь, где и узнали, что Шалва поехал в хинкальную. В хинкальную,
как оказалось, он не приезжал, из чего я сделал вывод о том, что его нужно искать в
гостинице. И точно, прямо у ее подъезда заметили большой пикап — додж сороковой
модели, то есть с закрытой, как у нормальной машины, кабиной. В моей действительности
такого в ленд-лизе не помню, а здесь частенько попадается. Если бы попалось мне — точно
не отказался бы: там и полный привод, и не течет, и в кабине тепло. А Шалва на нем еще
всякое нужное для своей работы возит — все же три четверти тонны грузоподъемность.
— За «любезностями» приехал, — догадался я, паркуя «кюбеля» прямо за его машиной.
— За чем? — не понял Федька.
Пришлось объяснить, пока до подъезда гостиницы шли, — он посмеялся. Обстучали
обувь о железную решетку, вошли в тамбур, где нам посветили в глаза.
— Шалва здесь? — спросил я у узнавшего меня портье, расстегивая куртку.
— Скоро будет, — ответил он после секундной паузы. — Вы в бар?
— Да, наверное.
— Пойдемте, я вам налью чего скажете, — поднялся тот из-за стойки.
Ага, Иры, видать, в баре тоже нет. Угадал я, получается. Ох, дождется Шалва, заложит
его кто-нибудь из персонала жене… А может, ей все равно?
— Пивка, наверное? — предположил портье, зашедший за стойку.
— По одной можно, я думаю, — высказал свое мнение Федька, посмотрев на меня.
— Ладно, уговорил, речистый, — вздохнул я и кивнул.
Тот быстро наполнил две кружки, поставил перед нами на столик и присовокупил к ним
вазочку ржаных соленых сухариков.
В баре было пусто, да это и понятно: здесь постояльцы все больше по делу приехали, а
сейчас самое время для дел, а дела опять же в городе. Так что мы просто сидели в полной
тишине и смотрели, как за зарешеченным окном валит снег и проезжают редкие машины.
Сначала в баре появилась Ира, довольная и раскрасневшаяся, которая, увидев нас, чуть
смутилась, но все же несильно. А уже следом за ней зашел Шалва с чуть озадаченным видом:
портье ему сказал, что ищут.
— А! — заметно обрадовался он, убедившись, что это всего-навсего мы. — Володя,
Федя, как дела?
— Твоими молитвами, Шалва, — ответил Федька и спросил в свою очередь: —
Посидишь с нами? Совет нужен, или консультация, или как хочешь назови.
— Сяду, чего не сесть? Ирочка, — обернулся он к буфетчице, — мне тоже кружечку
налей. Вам еще по одной?
— Нет, мы эти только начали, — отказался я, попутно заметив некую гримасу
неудовольствия у Федьки на лице. Ну да, тут тепло, тихо, хорошо, пиво вкусное, можно до
завтра сидеть. А по результатам разговора с Шалвой нам черт знает куда еще ехать придется
и что делать. Нет, по кружечке пока в самый раз: не зря говорится, что кружка в обед — шаг в
неизвестность.
Ира наполнила оловянную кружку, передала Шалве через стойку. Он с кряхтеньем —
вес все же — уселся с нами.
— Шалва, нам бы про Матвея Червонцева расспросить, — сказал Федька.
— А зачем он вам?
— Не он — человека одного ищем, вроде на него работал, а может, и работает.
— Как зовут? — сразу спросил Шалва. — Может, я знаю?
— Василий Играшин, на «газончике» с маленьким кунгом ездил, — выложил я ему
практически полный запас наших знаний.
— Знаю Играшина, — уверенно заявил Шалва. — Но он не водила, да, он это… ра
квия… он как охрана при Матвее всегда был. А водилой не был, точно говорю. У Матвея
даже свой шофер другой. И с Матвеем он и переехал, кажется.
— Куда переехал? — насторожился я.
— Матвей здесь с кем-то поссорился из руководства городского. Не сильно, я думаю,
иначе вообще со свету сжили бы его, но имущество в городе он больше распродал. — Шалва
постучал ладонью по подоконнику, добавил: — Этот дом его был, да? Я купил.
— Так куда переехал-то? — спросил уже Федька. — В Сальцево?
— Зачем в Сальцево? В Захолмье перебрался. Зато там теперь большим человеком стал,
первая, ра квия… акула, да? Продукты перекупает, лесопилка его, там все скупил, там и
живет теперь. Здесь, в Углегорске, у него автосервис только остался, насколько знаю. Он
официально долю свою продал кому-то, но все равно он ему принадлежит.
— А что за сервис? — вытащил я блокнот и карандаш.
— На Коминтерна, рядом с базой разведбата, знаешь?
— А, знаю, — закивал Федька. — Хороший сервис, мне там пусковую пневматику на
опеля ставили. Так это его?
— Его, его, — подтвердил Шалва. — Неплохо развернулись, прибыльное место. У них
раньше и горбезопасности машины чинились, и администрации, пока крыша была оттуда.
— А кто крыша? — спросил я.
— А УпрО, насколько помню. Я с ним человека оттуда часто видел, Айваром зовут,
башкир из этого самого УпрО.
— Не Валиев фамилия? — выстрелил я наугад.
— Да, Валиев, точно, — подтвердил Шалва. — Кто-то сказал мне. У нас тут не Москва,
все равно все всех знают.
Опа, вот оно как… все интересней и интересней. Милославский с горбезопасностью в
друзьях, а про начальника УпрО говорят, Бабинова, что он с нашим профессором чуть не в
десны лобзается. Серых — «кровь от крови и плоть от плоти» ведомства Милославского
опять же. Валиев — из «упродов», то есть опять прямая связь. И что это? Раскол, или так и
было задумано?
Нет, так задумано быть не могло, Милославский с ума сходит по результатам работы
Серых. Если бы так все и замышлялось, то не было бы всей этой отчаянной суеты. Раскол все
же? Но, блин, немалый раскол, получается, целая не то что банда, а структура отвалилась,
так? И не просто отвалилась, а продолжает существовать.
И как Рому коррумпированного тварь порвала? Нет, я понимаю, что свидетели, и все
такое, но… И почему Рому? При чем тут Рома? Что Рома мог знать и что видеть? А ничего.
Не знал он и не видел ничего.
— А кем Валиев этот в УпрО работал, не знаешь?
— Э, кто будет мне рассказывать? — удивился Шалва вопросу.
— А что потом случилось? Горбезопасность Червонцева больше не прикрывала?
— Так выходит, да, — подтвердил Шалва. — Тут Тенго… Тенго помнишь? —
Дождавшись моего кивка, Шалва продолжил: — Тенго больше про это знает, потому что сам
понимаешь, кто кому крыша, да?
Это я понимаю. Тенго — племянник, в разведбате не последний человек. Кто еще будет
дядин бизнес прикрывать? Надо бы побеседовать с ним, парень он неплохой, и пили уже
вместе.
— Если с ним поговорить, польза будет? — спросил я на всякий случай.
— А поговори, может, и будет, — ответил Шалва.
Посидели еще, но больше ничего особо полезного Шалва не сказал, разве что назвал
несколько имен людей, близких к Матвею Червонцеву. Но с этими именами никакие звоночки
не звенели, ничего общего с нашими делами — на первый взгляд, по крайней мере.
Переписали всех в блокнот на всякий случай, поблагодарили хозяина, который отказался
брать деньги за пиво, и вышли на улицу.
Уже темнело. Мотор «кюбеля» успел остыть, так что я дал ему немного поработать на
холостых.
— Куда теперь? — спросил Федька.
— Я бы на сервис глянул. Поинтересовался бы там насчет утепления салона, а заодно и
огляделся.
— Можно. Если ничего интересного, то, может, и вправду тебе твой гроб на колесиках
утеплят, — согласился Федька. — Хотя я на твоем месте нормальный грузовик бы взял. Вон в
опеле моем никаких проблем, тепло и хорошо.
— А чего мы тогда все время на моей ездим? — ехидно поинтересовался я.
— Так ее не жалко.
Улицу опять неслабо засыпало снегом, даром что чистили проезжую часть совсем
недавно. Стало заметно скользко — «кюбель» даже чуть буксанул при трогании, но
самоблокирующийся дифференциал замкнулся, и машина легко тронулась с места. Фары
больше высвечивали кутерьму кружащихся снежинок, чем освещали дорогу. Вспомнилось,
что в Горсвете говорили о том, что в дни снегопадов нападений темных тварей становится
больше всего. То ли люди слишком поздно замечают опасность, то ли сами твари становятся
активней. Федька достал папиросу, но курить я ему не дал: не фиг.
— Никакой в тебе душевной доброты, — сказал он, убирая ее обратно в портсигар.
Машины, какие попадались навстречу, ехали очень неторопливо, осторожно. Даже
подумалось, что эдак придется цепи скоро надевать, чего не хочется: они колеса портят.
Добрались до площади Коминтерна, большой, грязной, обшарпанной, скудно освещенной.
Ворота сервиса были как раз напротив ворот трамвайного депо, в котором теперь
размещалась база разведбата, — все как Шалва и объяснил. Остановились под самым
фонарем, вышли, прихватив на всякий случай уже и «длинное» оружие. Как-то ограниченная
видимость, помноженная на темноту, напрягает.
Сам сервис располагался в бывшем гараже пожарной части, насколько я понял. Двое
больших ворот, рядом с ними дверь в глухой стене. Окон, выходящих на улицу, вообще нет.
Над воротами и дверями по фонарю, освещающему стену и тротуар перед ней. Звонок. Над
воротами вывеска «Автосервис». Все.
— Оглядимся, — шепнул я.
Прошли туда-сюда, обнаружили, что за углом гаража еще и ворота, за которыми стояли,
засыпаемые снегом, несколько машин, скудно освещенных фонарем, свисающим с провода.
Похоже, что машины или в очереди на ремонт стоят, или уже из ремонта выпущены, хозяев
дожидаются. Сервис как сервис, в общем. Дальний конец двора упирался в стену с дверью и
еще одними гаражными воротами.
Звонок оказался на удивление громким, не ожидал такого. Открылось окно в
металлической двери, откуда нам в глаза посветили. Лязгнул засов, дверь распахнулась,
пропуская внутрь, в тепло. Гараж, в который мы попали, был просторным — на три
смотровых ямы. На самой дальней стоял точно такой же «блиц», как у Федьки, а над второй
на подпорках висел серый «Опель Олимпия», под которым о чем-то негромко спорили двое
слесарей.
— Добрый вечер, чем помочь могу? — спросил впустивший нас среднего роста
худощавый мужик в чистом рабочем комбинезоне из ткани хаки, явно предназначавшейся
для шитья военной формы. На поясе у него висел наган в кобуре. Не слесарь — или
менеджер, или просто охранник.
— Утеплением занимаетесь? — спросил я, сбивая с куртки снег на бетонный пол.
— Обязательно, — сразу ответил тот. — А что утеплять хотите?
— «Кюбеля».
— Можно. Войлоком и брезентом прикроем, чтобы не вытирался. И тент утепляем. И
воздуховоды от мотора проводим. Можем даже печку маленькую поставить. Когда сделать
хотите?
— А по времени сколько займет?
Федька, пользуясь тем, что на него никто не обращал внимания, неторопливо гулял по
гаражу, оглядываясь по сторонам.
— Да за день управимся, край — за два, сколько людей свободных будет, — сказал
мужик в чистом комбинезоне. — Если сейчас договоримся, то панелек заранее нарежем,
останется только прикрепить. Быстро: машина ведь как корыто с колесами, везде добраться
удобно. И заказывают часто такое.
— А стоить сколько будет?
— Только панели или с воздуховодами? И с печкой?
На улице забибикала машина. Мой собеседник извинился, выглянул в окошко, затем
обернулся ко мне:
— Подождите минутку, наша машина пришла. Надо ворота открыть.
— Без проблем.
Мужик накинул на плечи тулуп и пошел к другой двери, в противоположной стене,
которая, по моим прикидкам, как раз во двор с машинами и должна была выходить.
— Прикрыть? — спросил я мужика, показав свой карабин.
— Если в дверях постоите — буду благодарен, — кивнул он.
— Опять без проблем.
Оно и понятно — вроде все тихо, но ведь темно уже на улице, а значит, некий риск в
каждом таком выходе присутствует. Мужик отодвинул засов в двери, в цех ворвалась волна
холодного воздуха. Я встал прямо на крыльце, оглядываясь и держа американский карабин
наготове.
Как и предполагал, дверь вела во двор. В тот самый, в который мы с улицы через ворота
заглядывали. Ничего нового не заметил, разглядел лишь хорошо натоптанную тропу, которая
вела из-под моих ног к дверям в дальней стене. Офис у них там, что ли?
Мой спутник между тем распахнул ворота, и во двор вкатился серый как мышь «жук»,
только непривычно высоко сидящий на зубастых колесах. Машина подъехала к воротам в
дальней стене, из нее выбрался водитель — некто в теплой куртке «бомбере» уже нового
изготовления, распахнул ворота.
— Спасибо, заходим, — сказал менеджер, который между тем успел закрыть на замок
ворота во двор и вернулся к двери.
— Без проблем, — в очередной раз повторил я, задумавшись. А задумался потому, что
увидел в глубине того, второго гаража «газончик» с кунгом. Номера не разглядел, темно, но
машина была именно такой, на которой некто Василий Играшин, вовсе не водитель, а
охранник Матвея Червонцева, приезжал тогда в порт. И он же вез тогда покусанного тварью
Пашу в госпиталь.
— Это что за машина такая интересная? — спросил я между тем у менеджера.
— Тоже «кюбель», «тип восемьдесят два Е». Кузов гражданский на шасси военной
машины, для командного состава делали. Супермашина — вот она как раз и теплая, и
удобная, и проходимость как у обычного «кюбеля». Так что решил?
— Давай по цене прикинем, потом уже решу, лады?
— Пошли, — кивнул он в сторону своей конторки, над которой на стене висел
немецкий автомат.
***
Комендантом дома, в котором жил Рома, оказался совсем молодой, чуть за двадцать,
высокий и тощий парень с длинными волосами, убранными в хвост, и маленькой козлиной
бородкой. Несмотря на несколько раздолбайский вид, он тщательно проверил нас с помощью
фонаря и только потом пропустил в тамбур парадного, закрыв дверь у нас за спиной. Наших
удостоверений сотрудников Горсвета оказалось вполне достаточно для налаживания
контакта.
— А я и не знал, что вы нападения расследуете.
— Не все и не всегда, — сказал я солидно. — Только если есть подозрения, что
случилось нечто аномальное.
— А тут случилось?
— Проверяем, — ответил за меня Федька. — Машина покойного где сейчас, не в курсе?
— Машина? Машина здесь, во дворе, — сказал комендант. — Показать?
— Желательно. Если не трудно, — добавил я уже сугубо из вежливости.
— А чего тут трудного? — удивился парень, натягивая тулуп и накидывая на плечо
ремень СКС. — Пошли, это через задний ход.
Дом был типичным для центра Углегорска — парадное с улицы и черный ход в
огороженный двор, застроенный сарайчиками и уставленный машинами. Машин в
Углегорске вообще было много — куда больше, наверное, чем тогда, когда в этом месте жили
его настоящие хозяева, неизвестно куда исчезнувшие. Потому что раньше эти машины
«расползались» по всей области, по военным складам и частям, а теперь лихие, вроде нас с
Федькой, мародеры тащили их все сюда, где люди живут. Вот и во дворе дома под слоем
снега виднелись три «эмки», «опель-капитан», ГАЗ-67Б, «виллис» и пара небольших
грузовиков, все накрытые брезентом. И как раз между ними затесался бывший мой «тазик»,
тоже присыпанный толстым слоем снега.
— Вот машина, — сказал комендант, хотя мы с Федькой уже опередили его и стояли
рядом со «швимвагеном».
— Вижу, — сказал я, наклоняясь и заглядывая под тент.
Искать долго не пришлось: небольшое темное пятно выделялось на фоне светло-
зеленого брезента спинки сиденья. Протянул руку, коснулся пальцами — что-то липкое. На
свету это липкое заметно отдавало красным.
— Это что? — пригляделся Федька.
— Похоже на… — я задумался, — на смесь крови с чем-то, что не замерзает и не
засыхает. Как глицерин густой… гля, кровь в нем разводами, даже не смешалась.
— Похоже, — кивнул Федька. — Точно, так и есть… даже это продумали.
Вот так, «продумали». Федька мою теорию принял, уже лучше. И именно что
«продумали». Сиденье испачкали, наверное, тогда, когда Рома был в здании Администрации.
Испачкали с умом — не просто извозюкали брезент, а словно соплю подвесили к кромке, в
темноте не разглядишь. Рома сел, испачкался, потом…
— А нападение где случилось? — повернулся я к коменданту, прислушивавшемуся к
нашему разговору.
— А вот прямо здесь, перед воротами. Рома из машины вышел их открыть, и тут тварь
на него из темноты.
— Сам видел? — уточнил я.
— Сам, — ответил тот. — Еще со мой Влад Мерзляков был, комендант второго
корпуса, — указал он рукой на следующее здание, — и Большаков, жилец с третьего этажа.
Мы втроем и кинулись, да поздно было, Рома умер уже.
— Откуда тварь появилась, не заметил?
— Не, мы курили и друг с другом трындели… — Комендант взял фанерную лопату и
начал отгребать снег с заднего крыльца. — Только когда Рома заорал, обернулись.
— Хмырь напал? — уточнил Федька.
— Ваши сказали, что хмырь. Мы его там же и положили — почти до утра развеивался.
А с машиной что делать теперь?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Рома один жил?
— Один. Раньше с девушкой, но разошлись с год назад.
— Пусть пока здесь постоит, если очень надо — можешь даже пользоваться, — сказал
я, чуть подумав. — Как выясним, что с ней делать, — сразу скажу.
— А, ладно, не вопрос.
— Давай, удачи, потом еще увидимся.
А что я могу еще про эту машину сказать? Наследников у Ромы, похоже, нет, как у
половины местного населения, но мне он за нее честно заплатил, так что уже не мое. А так,
глядишь… черт его знает, но у меня один союзник в запасе получился. Пусть будет.
Когда садились в мой «кюбель», специально осмотрел сиденья, но никаких следов
смеси крови с глицерином, или что это было, не обнаружил. Дверки-то и в этой машине не
запираются, только захлопываются на защелку. Вообще похоже, что машину без присмотра
оставлять уже не стоит. Не кровью помажут, так гранату в комплекте с килограммом тротила
под днище засунут. И от чеки проволоку на колесо. Надо будет с утра заглядывать вообще-то.
— Куда теперь? — спросил Федька, после того как «кюбель» тронулся с места.
— По домам. Все на сегодня. Завезу тебя, потом Настю с аэродрома заберу.
— Может, вместе за ней заедем?
— Все равно тебя завозить. Не, давай тебя сначала.
Ехали молча, мыслей в голове было столько, что на слова места уже не оставалось.
Разве что у Федьки спросил разок:
— У нашей группы в Горсвете дежурство когда?
Федька задумался, что-то повычислял на пальцах, затем вполне уверенно ответил:
— Завтра на сутки заступают.
— Понятно.
— Зачем тебе?
— Хочу на Пашу глянуть.
— На хрена?
— На хрена? — переспросил я, сам задумавшись. — Да так… есть у меня ощущение,
что с Пашей бы поговорить нужно всерьез. Там, где никто нам не помешает. И задать ему
все-все вопросы, которые у нас накопились.
— Хм, — явно удивился Федька. — Потом ведь просто разойтись не получится, так?
Гулять ведь его не отпустим, выходит?
— Выходит, что так, — согласился я с таким его выводом. — Но других вариантов не
вижу, если честно. Да и причин его отпустить ты мне как-то не дал. На хрена его отпускать?
Чем заслужил?
— Черт его знает, — озадачился Федька вконец. — Как-то странно просто — служили
вместе, пили вместе, жрали вместе, а тут вот так. Как можно?
— А как нужно, Федь? Ты что предложить хочешь?
— Да не знаю я, — отмахнулся он.
— Ну видишь, не знаешь. А я знаю, что Паша знает много такого, за что ему по всем
понятиям башку проломить можно.
— Ты проламывать будешь? — посмотрел он мне в глаза.
— Да хоть бы и я, — не отвел я взгляда. — Кто-то же должен, верно?
Федька только вздохнул тяжело. Я его понимаю, поскольку все мои планы пока только в
теории. А во что выльется практика — я ни малейшего представления. В людей мне уже
стрелять приходилось — и раньше, в восьмидесятых, и недавно совсем, уже здесь, да только
все в бою. А вот так, чтобы самому приговорить и самому же казнить… И ведь понятно, что
другого выхода нет. И Пашу надо… того, изымать из оборота, как мне кажется. И сделал он
для этого более чем достаточно, похоже, и знает он много наверняка. И знает то, что и нам бы
узнать не помешало.
Доехали до общаги на Засулич, Федька вышел и направился к освещенному подъезду, а
я, стоя у машины с карабином наготове, прикрывал до тех пор, пока он не скрылся в
подъезде. Только после этого я погнал «кюбеля» на Краснопролетарскую, к аэродрому. И
лишь теперь, когда остался один и не с кем стало разговаривать, понял, насколько натянуты
нервы. Пока ехал, постоянно поглядывал в зеркала, проверяя — никто следом не тащится?
Пару раз даже останавливался за поворотами, выключая фары и ожидая, что кто-то
проскочит мимо, но ничего такого не происходило. Карабин лежал на соседнем сиденье —
только руку протяни, ремешок на кобуре откинут.
Но ничего не произошло. Я подогнал машину к опущенному шлагбауму аэродрома,
остановил, огляделся, прислушался. Нет, все тихо. У входа в ангар стоят обе аэродромные
машины и полуторка, и АР-43 с поднятым тентом — вполне лихой джип советского
производства, который в моей действительности в серию так пойти и не смог. А жаль,
хорошая машина.
Работу они закончили, все уже переоделись, но никто не расходился. У меня сложилось
впечатление, что из-за Насти: то ли она что-то сказала, то ли сами люди что-то
почувствовали. Ну и хорошо, большое спасибо, мне так тоже как-то спокойней. Поздоровался
со всеми, а заодно и попрощался, потому что эти «все» сразу к выходу потянулись. Николай с
механиками в АР-43 загрузились, ну а Настя, понятное дело, ко мне.
— Как у тебя? — спросила она, когда машина тронулась с места и я развернул ее на
узкой подъездной дороге, мешая снег колесами.
— В рабочем порядке. Кстати, ты не хотела бы недельку-другую в Сальцеве пожить?
— Медовый месяц устроить решил? — улыбнулась она.
— Можно и так сказать, — кивнул я. — Только не с тобой, потому что я в городе
останусь.
— С ума сошел? — спросила она вполне доброжелательно.
— Мне бы так спокойней было, если честно. Или больной объявись и просто дома
посиди, никуда не выходя. Чем-нибудь подперев дверь для надежности.
— Даже вот так?
— Как-то так, — кивнул я. — Похоже, что мы кучу дерьма разворошили.
— Я не могу, у нас работы полно.
— Погода нелетная, справятся без тебя. Давай я завтра на аэродром сгоняю и скажу, что
ты гриппом заболела. Давай?
— Нет, не давай. Обещаю только из ангара вообще не выходить. Годится?
Ну хоть так. Если честно, я просто упертого «нет» ожидал. У женщин как-то среднего
не дано обычно — или истерика, или упертость. И никакой между ними золотой середины.
Почему так, интересно? Мой личный опыт подсказывает, что в принятии решения женщины
обычно руководствуются не оценкой обстановки, а исключительно манерой «подачи
материала». Настя вот первое счастливое исключение из правила. Хотя, может, я и не прав,
настаивать не буду.
— Вообще не выходить, хорошо? То есть ни на секунду, — сразу начал я закреплять
отвоеванные позиции.
— Вообще, — подтвердила она.
— Люблю тебя! — сказал я со всей искренностью.
В этот момент я любил ее особенно сильно за то, что она освободила меня от
необходимости долго и безуспешно ругаться, чего я ожидал. Хотя и так люблю, чего уж
скрывать. Даже если бы поругались, то все равно бы любил.
До дома от Краснопролетарской доехали минут за пять. Когда я проехал мимо подъезда,
не остановившись, Настя лишь спросила:
— Переутомился?
— Нет, проверяюсь просто. Ты тоже смотри.
— На что?
— Машины с кунгами, которые тут раньше не стояли, машины с людьми, просто люди,
просто твари… всех ищи.
— Даже так? — насторожилась она.
— Ну да, примерно.
Но улицы вокруг нашего дома были пусты и темны, ничего подозрительного
обнаружить не удалось. Была мысль плюнуть на все, развернуться да поехать ночевать в
«Деловой клуб» Шалвы — авось там свободный номер есть, да не озаботились ни сменой
белья, ни туалетными. Так что в конце концов приехали домой, загнав машину на задний
двор, за забор, удивив тем самым коменданта Петра Геннадьича. Обычно я ее просто у
подъезда бросал, но вот теперь не хочется так делать. Впрочем, ключи от ворот он дал без
всяких возражений и забрал обратно после того, как мы вошли в подъезд через черный ход.
— Петр Геннадьич, не интересовался мной никто? — спросил я, выходя из его каморки.
— Интересовался? — не поняв, переспросил он.
— Не заходил никто, не спрашивал?
— Нет, не было ничего такого. А кого ждешь?
— Да никого… желательно. Ладно, до завтра.
И не дожидаясь продолжения разговора, мы заторопились вверх по лестнице. В
квартиру, под удивленным взглядом Насти, вошел с пистолетом на изготовку: с ним
поворотливей получается, чем с карабином, — но никакой засады не обнаружил ни в
уборной, ни под кроватью. А больше прятаться у нас и негде. Все, в безопасности. Задвинул
засов, потом палку от швабры взял и упер ее одним концом в дверь, под самую ручку, а
другим в косяк двери в ванную. Теперь ее так просто не вышибешь, хоть она и без того
крепкая, из цельного дерева.
— Ты поесть купил, параноик? — спросила Настя, стаскивая с себя тулупчик.
— Ага, — кивнул я, выкладывая из сумки свертки с едой. — Хлеб, масло, сыр,
колбаса… что-то забыл?
— Нет, все нормально. Ух, хорошо как дома! — На спинку стула упал стянутый
толстый свитер. — Тепло и тихо, что еще нужно?
— Да уж, — согласился я с ней, стаскивая с ног влажные ботинки. Надо на батарею их
поставить, чтобы просохли к утру.
— Я просто бутеров нарежу — и чаю, хорошо? — спросила Настя уже с кухни.
— Более чем.
Я вроде и пожрать вкусно люблю, и одновременно с этим к еде равнодушен. Есть что в
пасть закинуть — и ладно. И ем, когда на ум придет или когда получится, никакого графика.
Даже удивляюсь тем людям, у которых и война отдельно, и обед по расписанию. Это совсем
не про меня.
— Любимый, а может быть, мне с тобой поездить? — вдруг спросила Настя, выглянув с
крошечной кухоньки.
— В смысле? — Я снял кобуру с пояса и положил на тумбочку у кровати.
— А в самом прямом. Для страховки, будешь вроде как с партнером — вроде как в
американских фильмах про полицию.
— Я с Федькой…
— С двумя партнерами еще лучше.
— Ты бы стрелять пока поучилась, — попытался я увести разговор в сторону, попутно
судорожно обдумывая ее предложение. — И у тебя же работы полно, с чего вдруг?
— Да нет никакой работы особой, так, профилактика. Не дома же всем сидеть — вот и
возимся. Без меня справятся.
Казалось бы, надо сразу отказывать, да вот какое дело: пока она от меня далеко — я
беспокоюсь больше. Мобильной связи здесь нет, чтобы каждые десять минут звонить и
спрашивать, все ли в порядке. Да и такой момент надо учитывать — захвати ее кто-то плохой,
и я… да что я тогда, тогда все уже. А когда рядом, то вроде и защитить можешь. Может, и
иллюзия, а может, и нет.
А вот с другой стороны, совсем никак, потому что если ситуацию с Ромой я правильно
обсчитал, то я и есть основная мишень. Ну и Федька, наверное. А Настя… а что Настя?
Меньше знает? Так это только до нынешнего вечера, а так любой злодей понимает, что дома я
ей вполне могу все рассказать. И расскажу, обязательно все расскажу. А если бы даже не
рассказал, то враг в этом быть уверенным никак не может, а значит…
— А давай, поехали, — сказал я в тот момент, когда она явно готовила длинную
возмущенную речь. Пусть уж рядом будет, мне за нее и отвечать. И к тому же… она ведь не
принцесса на горошине, она человек опытный и боевой.
— Да? — как-то даже растерялась она от отсутствия сопротивления.
— Ага. И чтобы вооружилась до зубов. И прихватим смену белья и все такое: завтра в
гостинице заночуем.
— Зачем?
— А чтобы врагов обмануть. А послезавтра… решим где, дожить еще до послезавтра
надо будет.
— Ну ты вообще, — сказала Настя даже с каким-то уважением. — Рассказывай тогда —
что так тебя разобрало?
— Как чай вскипит — так и рассажу. А пока сумку соберу.
***
Хочешь дать богам повод для смеха — расскажи о своих планах. С утра Настя поехала
на аэродром — снегопад ночью прекратился, к утру ударил морозец, и явно собралось
выкатиться на небо солнце.
— Ничего не выйдет, — сказала она разочарованно. — Если не полетим сегодня — нас
просто под суд отдадут. Или из города выгонят. Второй погожий день за черт знает сколько
времени, сам понимаешь.
— Понимаю, — только осталось мне сказать. А что, все верно, спорить здесь не с
чем. — В одиночку — никуда, слышишь? Вообще никуда, ни шагу. Или в кабину, или в
ангар, по улице не шляйся особо. И ни с кем подозрительным не контактируй, пожалуйста.
Вот и все, собственно, что смог сказать. А что еще добавишь? Сумки со сменой одежды
все же взяли: пусть в машине полежат. Заодно собрал все наличные деньги и тоже с собой
прихватил. Мало ли! Или в квартиру кто-то вломится и не побрезгует, или вообще прятаться,
например, придется… Пусть при мне будут, душу греют.
Вышли не через парадное, а во двор, к машине. Не поленился, полазил вокруг нее на
четвереньках, заглядывая под днище, но никаких сюрпризов не нашел. Следов крови в
салоне тоже не было, так что сделать меня приманкой для какого-нибудь хмыря никто не
попытался. Ну и хорошо.
Нашу улицу пока никто не чистил, так что «кюбелю» пришлось уминать колесами
довольно глубокий снег. Морозец и вправду стукнул неплохой — уже вполне зимний,
январский такой, и стекла начало затягивать изморозью от дыхания. Пришлось приоткрыть
форточки, хотя комфорта в и без того насквозь промерзшем салоне это не прибавило. Зимы
ждал? Вот тебе и зима, радуйся. Может, дожди все же лучше были?
Высадив Настю на аэродроме и убедившись, что она зашла в ангар, а дверь ей открыл
Марат, я поехал за Федькой и на этот раз действительно разглядел его в окне, из которого он
выглядывал меня. Просто был он не в своей комнате, а в вестибюле. Поэтому и прибежал
быстро. Плюхнулся в салон, выматерился на мороз, сразу попросил разрешения закурить,
какового не получил. Не фиг.
— Куда сначала?
— В Горсвет поехали, — сказал я. — Скажем, за выписками об откомандировании, из
отдела кадров.
— Да можно и так, — возразил Федька.
— Если бы не Паша, то можно, а с ним не надо. Насторожится — и мало ли тогда чего.
— Да он и так уже насторожился, — хмыкнул Федька с сомнением. — Если Рому
завалили вместо тебя — то точно насторожились.
— Ладно, дежурной версией будет. Если спросит кто.
Развернувшись, поехали в сторону Советской. Разговор как-то с утра не клеился,
молчали больше. Федька был задумчивым, да и мне было о чем поскрипеть мозгами. Хотя бы
о том, что с Пашкой делать будем. Нет, понятно, что Пашу надо выводить из оборота и трясти
не жалеючи, но вот как это сделать? Убить человека несложно, но сложно захватить и увезти.
Особенно вооруженного человека и всего вдвоем, да еще и посреди города. Вспомнился
разговор, как-то услышанный еще в начале лихих девяностых: при мне один нарождающийся
предприниматель спрашивал другого, зачем тому охрана? Два телохранителя все равно от
покушения защитить не смогут, а стреляли тогда многих, было такое дело. Тот ответил
разумно: «От покушения не защитят, а вот увезти не дадут — на глушняк меня валить
придется. А это далеко не всегда выгодно».
Вот и у нас такая же ситуация: свалить Пашу можно одним выстрелом, а похитить…
Может, вообще от этой идеи отказаться — больно уж она нереалистичная? Ладно, там видно
будет. Пока просто глянем на него, как бы случайно. Заехали по делам, ну и в караулку к
своим забежали, поздороваться и все такое: зачем там обычно забегают в таком случае.
Припарковались у самого крыльца Горсвета, откуда отъехал пикап-додж — такой же,
как у Шалвы, только выкрашенный в светло-серый цвет вместо защитного военного.
Выбрались из машины, потопали ногами, согреваясь: мороз немного ноги прихватил —
пол-то в машине просто стальной, а на нем решетка деревянная, как в бане, лежит, холодом
все равно тянет. Неплохо было бы вместо ботинок зимние сапоги натянуть, но не сообразил.
Прошли в тамбур, в вестибюле уже расстегиваться начали и перчатки стаскивать.
Нормально, котельная тут не простаивает. Было людно, шумно, отработавшая смена
собиралась у выхода в ожидании «пепелаца». Федька увидел в толпе нескольких знакомых,
поздоровался за руку, кого-то по плечу похлопал. Я никого не знал — только разве в лицо
некоторых, потому как сам без году неделю здесь отработал. Затем Федька заглянул в окошко
к дежурному по КПП, спросил:
— Анатольич, наша группа в какой караулке?
— В первую идите, — ответил невидимый мне страж.
— Ага, спасибочки.
Первая была ближе всего, направо по коридору и четвертая дверь справа. Толкнули,
вошли внутрь, в тепло, в запах оружейной смазки, сапожной ваксы и свежезаваренного чаю.
В шашки играли, кто на топчанах валялся, кто книги читал — все как обычно. Увидев нас,
народ загомонил, взялись руки пожимать. И тут к нам чертом Власов подскочил, весь какой-
то нервный и встрепанный, но явно при этом обрадованный нашим приходом:
— Обратно?
— Не, пока командировка, — сразу отговорился я, чувствуя, что я чего-то не знаю. — В
отдел кадров заехали, за аттестатами, на Крупу завезти надо.
— Мля, а я обрадовался! — сразу скривился наш командир. — Паша ушел, Трахомыч в
госпитале, а вы за аттестатами, мля… Ну можно так?
— А куда это Паша ушел? — сразу влез в разговор Федька.
— Да хрен его знает! — отмахнулся тот. — С утра поцапался с командованием, хрен
знает из-за чего, разорался, пошел в отдел кадров, швырнул ксиву, оружие сдал и ушел.
— Не, а куда ушел? — чуть ошеломленно спросил я.
— Да хрен знает, оглох, что ли? — Мне показалось, что Власов от злости сейчас
плеваться начнет. — И чего сделаешь? Выговор ему объявить? Он обязательный срок давно
отработал, ну не выплатят ему последнюю зарплату — и чего?
— А с Трахомычем что?
— Упал, щиколотку повредил. Блин, а сейчас зима, самая запарка. С четырех вечера уже
вызовы идут, зону отчуждения едва успеваем очищать. Тьфу, мля! — Он все же плюнул, хоть
и символически.
Мы заторопились, бегло поздоровавшись и сразу же попрощавшись с коллегами. Как-то
неспроста Паша так отсюда сдернул. Готов спорить, что это из-за наших дел он так
заторопился. Чего опасается? И куда он двинул?
Первая помощь пришла от дежурного по КПП, того самого Анатольича, которого я
поначалу не разглядел, — невысокого плотного мужика с усами и бородкой и выбритой
наголо головой, традиционно здесь одетого в овчинную безрукавку, наброшенную поверх
свитера.
— Он на машине уехал, я в окно видел. Как раз вы подъехали. А он перед вами укатил.
— Это на додже, что ли? — уточнил я, вспомнив отъезжавшую машину.
— Точно.
— Сам за рулем?
— Нет, приехал кто-то за ним.
Вот как… значит, Паша скандал планировал. А зачем скандал? Очень просто: без
скандала его все равно никто бы вот так не отпустил. Тут месяц дорабатывать положено, а
чтобы прийти на смену и уволиться за секунду — такого не бывает. И кто-то его уже ждал на
улице.
— А чей додж? — спросил я.
— Не знаю, впервые вижу.
Вот и все, что узнали, в сущности. Вышли на улицу, отошли чуть в сторонку от кучки
куривших сотрудников Горсвета, Федька тоже вытащил из портсигара папиросу.
— Чего дальше делать будем?
— Куда он мог так резко податься?
— Откуда я знаю? — Федька бросил обгоревшую спичку и выпустил облако дыма изо
рта и ноздрей. — В Сочи поехал, до весны, куда же еще. Загорает сейчас… с барышнями.
— Это понятно. Но раз так сразу, и еще заехали за ним, — он к подельникам двинул,
это без вариантов.
— И где подельники?
— Я бы автосервис проверил для начала. А потом… потом бы на КПП поинтересовался
— не проезжал ли. На КПП-2 в первую очередь.
— Захолмье?
Через это КПП люди ехали или в промзону, на карьер, металлургический или
электростанцию, или в Захолмье. Ну еще пара деревень была по пути, да и все. А если Пашу
увязывать с Матвеем Червонцем, а оно вон как все совпадает, то очень логично, что Паша
именно к нему и поедет. Более чем логично. Именно так я Федьке все и изложил.
— Не лишено, — пришел он к выводу, выслушав. — Поехали к сервису, чего время
терять.
И даже папиросу бросил недокуренной.
***
***
***
Саня рассказал все и без всякого дополнительного стимулирования. Его даже бить не
пришлось, не говоря уже про в коленки стрелять. Работал он в охране у Червонца
сравнительно недолго, но выгоду такой работы потом вдруг оценил. Заранее его никто ни о
чем не предупреждал, в тот вечер он даже домой ушел. Заехал Бронислав Мышлицкий,
вызвал, усадил в машину — и уже по дороге задачу поставил: быть на подхвате, а после
всего еще и свидетелем. Возле дома Вали увидели машину — ГАЗ-68 с глухим кузовом-
ящиком, возле нее еще двое стояли, Играшин и наш Паша. Дом Николая с Валей находился в
конце тупикового переулка, еще и изгибающегося, так что даже соседи вряд ли могли
разглядеть стоявших. Постояли, покурили, дождались, пока не показался «опель-капитан»
Николая, Валиного сожителя. Тот не испугался — он на Червонца работал куда активней, чем
на власти Углегорска, поэтому разве что чуть удивился. Разговаривал с Николаем
Мышлицкий, Саня к беседе не прислушивался, но разговор шел о каких-то бумагах. Николай
покивал, пошел к дому, за ним следом Паша, Мышлицкий и Играшин, у Играшина в руках
было что-то вроде то ли чемодана, то ли просто ящика с ручкой.
Со слов Сани выходило, что он сам никого не убивал, так и караулил возле машин. И я
был склонен ему верить: из этой компании он действительно самым молодым был, и кто-то
должен был остаться на улице. Произошло все просто — из дома послышался женский крик,
потом серия пистолетных выстрелов. Затем на крыльце показался Паша, который тащил
тяжелораненого Николая, прижимавшего окровавленные руки к животу. Стащив его с
крыльца на снег, Паша отступил назад, продолжая целиться из пистолета. Второй пистолет
он держал в руке.
К раненому же подошел Играшин, в защитных очках, поднес к его лицу чемоданчик,
приоткрыв крышку. Николай дернулся несколько раз так, словно через него ток пропустили,
потом уже Играшин сказал что-то, вытащил ствол, и вдвоем они несколько раз выстрелили
раненому в грудь. Паша протер рукоятку второго пистолета, вложил в руку убитому. На этом
все и закончилось, вышедший из дома Мышлицкий кинул Сане ключи и приказал гнать в
отделение милиции, вызывать тех на убийство.
— Я в глаза-то убитому глянул — а они черные. Ваще черные, — сказал тогда Саня.
Все верно. И все просто. Николаю стреляли в живот для того, чтобы сопротивляться
уже не мог, но сразу не умер. А уж раз сумели вырастить призрака в ящике, то подсадить его
живому, да еще и окровавленному человеку, — никаких проблем. Добили — и призрак погиб
вместе с носителем, все просто как мычание. Милиция глянула — а там все улики налицо,
мало разве таких здесь было, с черными как уголь глазами без белков и радужки? Даже я за
свое недолгое пребывание в Отстойнике успел с таким столкнуться — чудом уцелел.
Адреса коллег Саня знал. И Мышлицкого адрес, и Играшина, и даже номер в
гостинице, в котором сейчас ночевал Паша. И в гостиницу мы как раз сейчас и ехали —
опять мы втроем в «кюбеле», а следом за нами два «виллиса» с комендачами. Оба броневика
рванули по другим адресам, Тенго, мягко узурпировавший руководство операцией и
подмявший под себя командира комендачей, решил с окончательной победой не затягивать, а
к утру не только захватить всех подозреваемых в убийствах, но и выбить из них показания на
Червонца. Для того, судя по всему, чтобы к вечеру уже и его запереть в подвале.
Материальная заинтересованность — она страшная сила.
Машины лихо подлетели к гостинице, и через несколько секунд кулак разведбатовца
барабанил в массивную дверь. Ждать пришлось минут пять, наверное, до тех пор, пока в
окошко не выглянула заспанная физиономия ночного дежурного — немолодого мужика с
бородой, с недоумением уставившегося на скопление людей на крыльце.
— Открывайте, комендатура, — сказал Тенго, выступая вперед и чуть-чуть покривив
душой, для того чтобы меньше вопросов возникало.
Документов дежурный не спросил — вид комендачей в форме все же подействовал.
Спросил лишь только:
— А по какому вопросу?
— Ты открывай, там расскажем. — Тенго вновь стукнул кулаком по двери.
Дежурный открывать не спешил, проинформировал через окошко, что «руководству
сообщить треба», чем вызвал уже настоящий приступ бешенства.
— Открывай, мля, а то сейчас тросами решетки сдернем и через окно войдем, — почти
заорал Тенго, демонстрируя южный темперамент, до того успешно скрываемый.
Дежурный все же сообразил, что так и до беды недалеко, лязгнул массивным засовом, а
дальше его уже чуть дверью не снесли.
— Направо по коридору! — скомандовал Тенго, для верности еще и указав направление
рукой.
До этой секунды все шло как по маслу, но тут все пошло наперекосяк. Из коридора
ударила длинная очередь, свалив одного из бойцов, а второй, заорав, отскочил за угол и
схватился за ногу, тут же злобно заматерившись. Остальные шарахнулись в стороны, а потом
рванули еще дальше кто куда, услышав звук скачущей по паркету тяжелой гранатной тушки.
Толкнув Федьку, я выскочил из вестибюля и завалился набок в снег. И тут же грохнуло,
сверкнуло, посыпались где-то стекла, вновь затарахтел автомат, послышалась ответная
стрельба.
Тенго заслонов выставлять не стал, полагаясь на неожиданность и толстенные решетки
на всех окнах. По его расчетам, Паша должен был в любом случае оказаться в ловушке, но…
черт его знает, будь я на месте Паши и зная, что за мной начали гоняться, — я бы какой-то
запасной выход предусмотрел. Не знаю какой, не задумывался. Поэтому я даже не стал
соваться обратно в вестибюль, а просто рванул вокруг здания, прижав карабин к плечу. В
конце концов, Паша стреляет из своего номера, как мне кажется, и если мне хотя бы удастся
прижать его огнем через окно, пользы будет много.
Снега под стенами здания никто не разгребал, бежать было тяжело, ноги вязли. На углу
поскользнулся, завалившись набок и зачерпнув снега рукавами, но карабин не извалял,
удержал выше. В гостинце грохотало так, словно там Дом Павлова удерживали. Опять
грохнула граната, потом еще одна. В одном из окон первого этажа увидел чье-то лицо —
даже не понял, мужское или женское, перекошенное от ужаса.
У Паши второй номер с конца, со слов Сани — постоянный резерв Червонца, только
для своих. Почему так, интересно, кстати? По два окна на номер, вот два — и два нужных
мне. Замер, прислушался — стрельба идет, но похоже, что с нашей стороны: из номера никто
не стреляет. Черт, страшно заглядывать… гранату кинуть? А нет у меня гранаты никакой,
карабин да пистолет. Гадство… да и Паша край живым нужен — я же Тенго то же просил… и
что с того? Там то ли «двухсотый» у разведбата, то ли «трехсотый», причем тяжелый, уже
злые все.
Рискнул все же, встал на приступочку, подтянулся, ухватившись рукой за жестяной
подоконник, противно заскрипевший, заглянул в комнату, готовый в любую секунду разжать
пальцы и просто упасть назад в снег, — и вроде ничего не увидел.
Что-то глухо стукнуло справа от меня, словно дверь открылась. Я увидел, как
небольшой сугроб вдруг вспух, и из него показалось нечто черное и квадратное. Затем
квадратное упало, открыв темный силуэт вооруженного человека, и я успел лишь пальцы
разжать и рухнуть в снег, больно налетев бедром на что-то вроде кирпича, укрытого под
снегом. Ударила очередь, взбив вихри снега вокруг меня, я откатился за ствол толстенного
дерева, росшего совсем рядом со стеной. Новая очередь выбила из него облако мелких
щепок, а я наугад, слегка высунув карабин, пять раз пальнул куда-то в сторону противника.
Звук шагов услышал с опозданием: в ушах звенело от близкой стрельбы. Сначала
показалось, что противник идет ко мне, я вскинулся на колени, готовясь встретить любую
угрозу огнем, и увидел темный силуэт, легко перемахнувший через высокий деревянный
забор в соседний двор.
— Паша, сука, не сбежишь, — прошептал я и побежал следом.
У забора все же тормознул, сообразив, что Паша меня с той стороны ждать может. Но
потом отмахнулся от такой мысли — за мной ведь целая толпа следом прибежит, всех не
постреляешь, ему рвать надо — край.
Сапоги заскребли по забору, руки вцепились в верхнюю доску. Подтянулся,
перевалился животом, чуть не упал, подхватил карабин, болтавшийся на одноточечном
ремне, побежал дальше, по хорошо видимым следам на снегу. Двор небольшой, дом
двухэтажный, на какую-то контору похож. След метнулся налево, к углу. Я все же сдержался,
взял на прицел словно из черной бумаги вырезанный край дома, пошел мелкими шажками
вправо, «нарезая пирог», чтобы не вылететь сразу под пулю.
Никого. И калитка со двора на улицу нараспашку. Бегом к ней, выглянул осторожно — в
конце переулка кто-то бежит изо всех сил. Прицелился, выстрелил пару раз, стараясь угодить
в ноги, но не попал ни разу. А фигура рывком ушла с линии огня, перевалившись через
заборчик.
Я огляделся — никого, хоть в доме стрельба и стихла. Блин, один я тут, получается, но
Пашу отпускать никак нельзя, ни на минуту. Кто знает, может, у него здесь хата с месячным
запасом жратвы есть, или просто кто-то его спрячет. Пересидит по-тихому проблемы и
свалит. Нет, нельзя отпускать, он мне нужен.
Перебежал переулок, опасаясь, что Паша выцелит меня на фоне белого снега: ночь
лунная, света много. Прижался к забору, рванул вдоль него, сильно согнувшись и ощущая,
как быстро устают ноги от неудобного положения. Заниматься надо было больше
физкультурой, блин. Через забор перескочил раньше, решив пробежать через двор.
Высунулся из-за угла и сразу чуть не поймал автоматную очередь, эхом разлетевшуюся по
темным дворам и разлохматившую бревна. Я рванул в противоположную сторону, обегая дом
и удерживая карабин у плеча. Услышал какой-то шум, словно что-то осыпалось, а когда
высунулся — стрелка уже и след простыл, но снег опять выдал, куда он побежал.
Снег сейчас мой союзник, ведет безошибочно. Вот Пашины следы, вот он крался, вот
присел, вот развернулся и побежал. Ага. Понятно что за звук был: он по поленнице поднялся
и в следующий двор перескочил. Я рванул следом, по раскатывающимся и осыпающимся
поленьям, сверху оглядел соседний двор…
— С-сука! — Я вскинул карабин, притянул его к плечу, пытаясь в темноте поймать
перебирающуюся через дальний забор фигуру в диоптр.
Грохнули подряд три выстрела, приклад несильно лягнулся, а фигура дернулась и
неуклюже упала на противоположную сторону забора. Есть, попал! Не убить бы только, но я
ниже туловища целился.
Спрыгнул в следующий двор, попытался пробраться между двумя сараюшками,
зацепился ногой то ли за ведро, засыпанное снегом, то ли за другую какую хрень, опять чуть
не упал. Перебежал к дому, увидев за окном перепуганное хозяйское лицо, показал ему «фак»
и бросился к калитке — сбоку зайду, я не псих.
На улице — ни под забором, ни в каком другом месте — тела не было. И вообще ничего
не было, кроме кровавых пятен, вытянувшихся в цепочку и ведущих куда-то за магазин
«Продукты». Тоже, кстати, Матвея Червонцева предприятие. Увидел, как шевельнулась за
штакетником тень, упал на живот, прямо так, с разбегу, не хоронясь, приложился к оружию.
Огонь мы открыли одновременно. Очередь прошла надо мной — он не успел прицел
поправить, а мои пули пробили доски, спугнув стрелка. Я хорошо разглядел, как тот
кривобоко побежал к магазину. Выстрелил в него еще пару раз, сменил магазин, подскочил и
рывком добежал до крыльца, тяжко дыша.
Так, теперь дом между нами. Куда теперь? Откуда его брать? Лево-право? А, хрен с
ним, влево, для разнообразия хотя бы…
За углом никого, за следующим углом опять никого. Гадство, мать его, Паша, сцуко,
урою, тварь! Опять куда-то сдернул… ага. Вон кровища-то, перевязаться не успеваем? А льет
хорошо, сейчас я до тебя доберусь… или ты до меня.
Во двор не полез: цепочка следов шла в сторону следующего двора, вдоль переулка. Он
опять через забор, а ведь силы теряются. А с силами не только скорость, но и меткость
заодно. Нет, достану, достану и за ноздри притащу обратно, туда, где с тобой беседовать
будут с помощью телефона полевого. Я тебя, Паша, слишком не люблю, для того чтобы
потерять. Я с тобой, козлом, хлеб ел, за жизнь говорил, а ты вот кем оказался. Нет, не уйдешь,
я обещаю…
У углового столба, что обозначал границу двух дворов, присел, вгляделся. А вот он,
идет-качается, от меня… решил опять маршрут сменить…
Вздохнув, положил карабин на штакетник. Прицелился. Ноги, мне ноги нужны… вот
так… хорошо…
Грохнуло раз, второй, на третий силуэт человека дернулся и завалился в снег, боком,
неуклюже, кажется, даже заорал, но я не уверен — может, и нет. Теперь уже я через забор,
рывком, как можно быстрее… а ножки-то подгибаются у самого — и от усталости, и со
страху… я ведь чуть в штаны не накидал… и еще ни хрена не закончилось.
Не вижу я его, он за какие-то доски свалился. Может, без чувств, а может, уже в меня
целится. Опять «пирог», только колени повыше поднимаю, чтобы вновь за какое-нибудь
ведро не зацепиться. А слышу ведь что-то, слышу… стонет? Ну и стони, стони, пока стонешь
— меня плохо слышишь.
Паша выронил автомат, когда падал, — тот отлетел далеко в снег и зарылся. А в руке у
него был кольт, маслянисто поблескивающий воронеными боками в скудном свете. Он успел
его достать, но развернуть в мою сторону времени не хватило — я держал его на мушке и
мог превратить в решето в любую секунду. Еще разглядел ранения — в первый раз я попал не
в ноги, а куда-то ему в бок, светлая короткая дубленка была перепачкана кровью. А вот
второе ранение было в ногу — прямо над коленом виднелось огромное выходное отверстие,
из которого потоком лилась кровь. Тяжкая рана, от такой и сдохнуть можно, надо будет жгут
накладывать.
— Ну чего тебе от меня надо, а? Вов, что я тебе сделал? — вдруг неожиданно сказал
Паша. — Отстал бы ты, а? Чисто по-дружески.
Я как-то даже не думал, что он меня узнал. Странно. А может, и не странно — это у
меня сейчас адреналина в крови столько, что соображаю с трудом.
— Ты ствол сперва брось, — сказал лишь ему. — А потом поговорим.
— Сначала ты скажи.
Голос у него был слабый и тихий, с хрипом.
— Паша, пистолет на снег, потом все скажу.
— Да и хрен с тобой, не говори, — криво осклабился он и направил на меня свой кольт.
Я не выстрелил — не смог. И не «по дружбе», а потому что мне он нужен был живым,
край как нужен, поэтому просто нырком ушел за кучу досок, успев подумать о том, что я
идиот: если у него остались гранаты, то мне хана. Но граната не прилетела — треснул
одинокий выстрел, и все.
— Твою мать, — сказал я, поднимаясь на ноги.
Я догадался. Пусть и осторожно, но уже спокойно обошел доски и уставился на труп.
Он сунул пистолет себе в рот и нажал спуск. Мозги черным венцом выбросило на снег,
говорить было не с кем.
— Чего же ты так испугался, а? — спросил я у мертвеца. — Теперь выходит, что я за
тобой впустую столько гонялся. Козел ты, Паша, жил сволочью и сдох как этот самый…
тьфу!
Так, ладно, а в карманах-то у тебя что? И сумка брезентовая на боку болтается, вроде
моей. Вот и поглядим.
Автомат, кольт сорок пятого в отличной кобуре, нож хороший… но это все фигня, мне
не до трофеев… хотя и возьму, не бросать же. Так, в сумке… записная книжка — сразу ко
мне в карман. Деньги, купоны из Углегорска и сальцевские… а ведь до хрена, тут тысячи и
тысячи, куча денег: Паша все же доходец имел и все свои сбережения, видать, собрал, когда
на крыло встал. Ничего, мы с Федькой им тоже применение найдем. Так, книжка какая-то…
карта области, с пометками. Это уже может быть что-то!
Все, не хрен тут копаться, потом разберусь, не спеша и без лишних глаз. Распихал все
содержимое его сумки по карманам, оставив завернутые в бумагу бутерброды и теплые
рукавицы, которые сперва тщательно проверил. Вот так, больше ничего здесь не было, так он
и бежал. А теперь — своих искать.
Вышел на улицу, потопал в сторону гостиницы. И прямо у поворота наткнулся на
испуганного Федьку.
— Живой? — Он на меня чуть не вихрем налетел. — Блин, я испугался, там кровь на
улице и гильзы везде.
— Это Паши кровь, — ответил я уныло.
— Убил?
— Если бы, — махнул я рукой. — Почти взял — так он застрелился, урод.
— Застрелился? — чуть с подозрением переспросил Федька.
— Федь, ну а ты как думаешь? Я его убивать бы стал? Нам теперь облом по всем
статьям.
— Верно, — кивнул он и вытащил из кармана портсигар. — Полный облом?
— Не знаю, взял какие-то записи, — похлопал я по карману.
Федька извлек из портсигара папиросу, постучал ее мундштуком по серебряной
крышке, затем смял его в пальцах и прикурил. Запах горящего фосфора от спички пробился
через морозный воздух, затем его сменила вонь табака.
— Пошли обратно, что ли, — ткнул я стволом подобранного автомата в сторону
гостиницы. — Как там у них?
— Да я не выяснил толком. Раненые есть, точно. Я тебя искать побежал, просто сначала
не в ту сторону кинулся.
— Ладно, сейчас все выясним. Водка есть?
Федька кивнул и вытащил из кармана плоскую изогнутую фляжку, протянул мне,
отвинтив колпачок. Я сделал два больших глотка, поморщился, потом просто подхватил из
сугроба пригоршню снега и закинул в рот, типа закуска.
— Отпустило? — спросил Федор.
— Отпустит, куда денется.
А пока что меня потряхивало малость.
У гостиницы было полно народу. Подъехали две милицейские машины, подкатил еще
«скаут» с разведкой, и комендачей прибавилось. Шумели, суетились, какой-то мужик с
бородкой, в белом полушубке и с милицейской повязкой на рукаве пытался качать права, но
его никто не слушал, а когда он совсем надоел, какой-то комендач просто послал его куда
подальше, пообещав в случае отказа задержать и посадить в подвал.
— Мафию тут завели, мля, а теперь им еще докладывай, — сказал он в лицо
замолкшему милицейскому. — Все, давай пошел отсюда, пока с вами всеми разбираться не
начали.
— Не крутовато? — спросил я у Федьки, но ответил Тенго, услышавший вопрос и
подошедший сзади:
— Власть в городе сменилась, пришло распоряжение за подписью Леонова. Новое
руководство с утра подъедет, обеспечение правопорядка передано комендатуре, нас на
усиление придали. Так что нормально все. Ушел злодей?
— Нет, застрелился, за магазином «Продукты» лежит. Кстати, как он вообще ушел?
— Комната была с сюрпризом: спуск в подвал под кроватью. И подвал под всем
домом, — объяснил Тенго. — Кстати, отведи туда людей. Есть при нем что интересное?
— Нет, только оружие и так, барахла по мелочи. Оружие заберу.
— Без проблем.
— А в Углегорске что делается? — спросил я его.
— С утра пораньше начнут. Тоже комендатура, и ваш Горсвет привлекают.
— Блин… нам бы там быть надо. Федь, поехали? — обернулся я к товарищу.
— Темно еще… хотя ладно, хрен с ним, доедем.
— Труп сперва покажи, — напомнил Тенго.
***
***
В порту было людно. Здесь и склады в аренду сдавались, так что машины ездили
независимо от того, что навигация до весны прекратилась. Наш «шевролет» стоял на месте,
Иван был на катере. Вообще переселился — я уже и не думал, кстати, что он может быть в
общежитии, сразу сюда поехал. Над рубкой «Вани-комсомольца» поднимался дымок,
придавая плавучему жилью некий гостеприимный вид.
Выбравшись из «кюбеля», огляделся. Дымки поднимались и над другими
суденышками. На борту самоходной баржи «Красный речник» просто баня топилась, и два
голых мужика, которых почти не видно было за облаками пара, валившего от тел,
растирались снегом прямо на палубе. Ты гля, прямо деревня. Может, и прав Федька: если не
удастся уйти из Отстойника, то будет смысл плавучее жилье притащить.
Иван увидел меня, вышел на палубу катера, встал, положив руки на пояс:
— Ну и где носило?
— Много где, Вань, все сразу и не расскажешь, — ответил я, поднимаясь по сходням.
— Чаем поить?
— Да я только что, — покачал я головой, заходя в рубку. — Как здесь, не зябко?
— Тепло так себе держит, — поморщился Иван, захлопывая дверь за мной. — Хорошо,
что угля полно и стоит он копейки, — все время топить приходится.
— Ну да, не изба все же, стеночки тут так себе, — согласился я. — Что слышно?
— Слышно? — усмехнулся он. — Не только слышно, но и видно. От главного охранник
приезжал, тебя искал.
— И чего?
— А я чего? — пожал он плечами, усаживаясь на стул напротив. — Я его по твоему
адресу отправил. Но вообще бы тебе объявиться надо, если не хочешь на службе проблем
получить много и сразу. Милославский как бы не очень любит, когда подчиненные им
пренебрегают, сам понимаешь.
— Это понятно, — вздохнул я. — Если завтра с утра на Ферму заявимся — нормально
будет, как думаешь?
— Думаю, что ненормально: надо бы сразу объявиться, сегодня. Прямо сейчас, если
точнее.
— Так он не на Ферме — мы его машину на Крупе видели.
— Да? Можно через Крупу проехать, и если его там нет…
— Понятно. Надо так надо. Только пару дел небольших здесь закончим… — Я полез в
сумку и достал оттуда карту. — Вань, посмотри сюда и скажи: тебе эти все значки ничего не
напоминают?
Иван вгляделся в разрисованный разноцветными обозначениями лист, поморщился,
поскреб в бороде, повздыхал, затем спросил в свою очередь:
— А что это должно напоминать?
— Хрен его знает, — ответил я со всей возможной искренностью. — Какую-нибудь
другую карту? Что-нибудь про местные аномалии, или там нападения тварей, или что еще?
Иван опять глубоко задумался, посопел, похмыкал, потом сказал:
— Взять можно? Я бы на Ферме попробовал с ребятами поговорить.
— Можно, только на нашу давай пометочки перенесем. Мало ли…
— Как скажешь.
— Вань, ты перерисуй пока, а я к начальнику охраны сбегаю — надо еще кое-чего
проверить, лады?
— Ну наглый ты, Вов, — вздохнул Иван. — Дайте попить, а то так есть хочется, что аж
переночевать негде. Ладно, вали.
— Раз ты не против…
Борис Матвейчук был на месте, к радости моей. И меня не забыл. Когда я вошел к нему
в кабинет, он сосредоточенно затачивал ножом толстый синий граненый карандаш, собирая
стружки на кусок газеты.
— Здорово, — поприветствовал он меня. — Какими судьбами и за какими делами?
— Опять тот журнальчик бы глянуть хотел — еще одну машину проверить.
— За тот же день? — уточнил он.
Нож чуть сорвался с траектории, сломав почти заточенный грифель, но Борис даже не
выругался. Вот выдержка у человека. Отложив покалеченный карандаш вместе с ножом,
начальник охраны вылез из-за стола, подошел к шкафу, достал оттуда нужную амбарную
книгу в серой обложке, с наклеенной бумажкой, на которой от руки крупно были написаны
даты начала и даты окончания. Сел за стол, полистал, нашел нужный день.
— Что требуется?
— «Эмка» черная в тот день заезжала. Хотел бы знать, чья «эмка» и кто в ней был.
— «Эмка»? — Палец Бориса прошелся по строчкам. — Была «эмка», один человек, он
же водитель, некто Могилевич Эс Бэ. Больше ничего не скажу, ни его не знаю, ни машину. И
кто может знать — тоже не подскажу.
— Спасибо, — кивнул я, переписывая данные в блокнот. — Очень помогли.
— А что суеты столько вокруг обычного нападения? — спросил Борис, убирая журнал
на полку.
— А оно не обычное, там тварь была искусственно выращенная, — решил я из событий
в городе больше тайны не делать. — Она в том самом ГАЗ-68 и приехала, а тут что-то не так
пошло.
— Не понял, — даже замер у шкафа начальник охраны. — А на хрена это кому-то?
— Идеальное убийство. Никаких подозрений.
— Это того раненого убить пытались, что ли?
— Нет, он сам пытался, но накосячил. Ладно, я дальше побежал.
И вправду побежал, а то начальник охраны явно был расположен побеседовать
подольше и обо всех подробностях расспросить. На крыльце поскользнулся и чуть не
скатился под колеса проезжавшего грузовика, но как-то удержался на ногах, нелепо
растопырившись и насмешив двух мужиков в ватниках, чинивших шлагбаум. На дороге в
одном месте появилась полоса чистого льда, и я не удержался, вспомнил детство и,
разогнавшись, лихо проскользил по ней на ногах.
Иван с картой почти закончил. Спросил меня лишь: «Как, удачно?» — после чего взялся
собираться.
— Вань, давай только мимо аэродрома, я Насте дам знать, что у меня все о-кей, лады?
— Без проблем, — вздохнул он. — Только я бы так ее обнадеживать не стал: с твоими
приключениями допрыгаться до беды…
— Не каркай.
Вытащил из «кюбеля» большую брезентовую сумку, куда засунул и свой карабин, и все
трофеи, перекинул в «шевролет». Как-то чуть страшновато все это добро без присмотра
оставлять, тем более что карабин на мне числится. Иван уже привычно уселся за руль, дав
мне возможность отдыхать, машина зарычала мотором и медленно поползла на выезд из
порта.
— Откуда столько добра? — удивился Иван, увидев содержимое сумки, которую я
расположил у себя под ногами.
— Трофеи вроде как, — ответил я, вытаскивая один «кольт». — Вот этот — Паши.
Паша умер.
— Как умер?
— Я за ним гонялся, подстрелил. А он в комендатуру не хотел — и из вот этого кольта
себе под челюсть. Кровь на рукоятке видишь? Это его.
Иван явно не нашелся что сказать, промолчал. А я протер пистолет масляной тряпкой,
сняв следы крови, рассмотрел повнимательней. Над оружием поработали — убрали старые
прицельные, маленькие и тонкие, проточили «ласточкины хвосты» и установили новую
мушку с целиком, современного вида, обтекаемые и массивные, даже с белыми точками.
Интересно, это кто так мастерски делает? На кольте Семака то же самое. Я сравнил
пистолеты — оба вполне свежие, чистые и ухоженные. Себе оставлю, оба, даже носить буду.
Нравится мне этот пистолет — и все тут. Вроде и большой, но плоский, спрятать под
одеждой легко, а в руке лежит так, как ни один другой. И несмотря на могучий патрон с
тяжеленной пулей, отдача совсем небольшая. К тому же он здесь дефицит — по ленд-лизу их
не так много закинули, они приходили обычно в укладках, с техникой, — тех же трофейных
немецких куда больше, вот и достаются они все чаще блатным и «реальным пацанам»: вроде
швейцарских часов этот кольт здесь.
Проехали сначала через Крупу, но машины Милославского там уже не было. Иван
сбегал в департамент и вернулся с известием о том, что главный наш начальник убыл на
Ферму не далее как минут пятнадцать назад. Затем покатили на аэродром. Иван вел машину
спокойно и неторопливо, в тяжеленном «шевролете» было тепло и почти не трясло, так что я
чуть не уснул, пока добирались до аэродрома.
Настя не была на вылете, но собиралась. Увидев меня, входящего в ангар, подбежала,
обняла:
— Ну как?
— Почти всю кодлу накрыли, комендатура аресты проводит.
— Паша?
— Убит.
— И как теперь?
— Ничего страшного, есть ниточки.
— Ты сонным выглядишь. — Она коснулась ладонью моей щеки.
Я потер небритое лицо ладонью, кивнул:
— Не спал всю ночь. С Фермы вернусь — и завалюсь сразу до утра.
— А может, завтра на Ферму?
— Милославский требует, — покачал я головой. — Дразнить неохота как-то, скатаюсь,
тем более что Иван за рулем. Может, и по дороге вздремну.
— Не задерживайся только, хорошо?
Дорога до Фермы много времени не заняла — уже через полчаса там были. Открылись
перед нашим «шевролетом» большие железные ворота, а потом закрылись сзади, уберегая от
опасностей внешнего мира. Сначала мы все же зашли к себе в отдел, откуда Иван позвонил
по телефону в приемную Милославского. Покивал, поугукал в трубку, потом сказал мне:
— Милославский одного тебя требует примерно через час. А я тогда попробую картой
твоей заняться, схожу в статистику.
— Хорошо, — кивнул я. — Да, Вань, кстати, фамилия Могилевич тебе ни о чем не
говорит? Инициалы Эс Бэ.
— Могилевич… Могилевич… нет, ни о чем, — наморщил лоб Иван.
— А уточнить не можешь, есть ли он в каком разделе архива или нет?
— А кто это?
— Да хрен его знает, если честно, но он в порту был, когда «Карась» в последнее
плавание ушел. С ними всеми был, в смысле.
— Да? — чуть задумался Иван. — Попробую глянуть, хорошо.
Меня одного Милославский видеть желает. Интересно. С чего это вдруг? Ладно, будет
видно. Мне бы Ивану по-хорошему помочь, пока жду, но допуска нет, нельзя мне. Что делать
пока? Можно трофейные пистолеты с автоматами попробовать. В тир пойду.
***
***
Настя, как я и полагал, была дома. Обругала за то, что не пришел сразу спать, а где-то
таскался, но не сильно, так, в дежурном порядке. Напоила чаем с теми самыми баранками,
после чего я забрался в душ, где долго фыркал под струями горячей воды, чувствуя, как
усталость превращается в какую-то блаженную истому. Вытерся, проверил, как двери
заперты, затем вытащил из сумки второй кольт, протянул Насте:
— Держи, в дополнение к парабеллуму твоему. Этот лучше.
— Чем? — Она взяла пистолет в руки и крутила, разглядывая. — Тяжеленный какой.
— Зато бьет как кувалдой, сорок пятый все же. Пусть у тебя будет. Да и ненамного он
твоего тяжелее, это просто так кажется.
— А откуда?
— Трофей.
Расспрашивать не стала — пистолет просто на столе оставила. Сказала лишь:
— Спать ложись, потом поговорим.
Я лег и словно в яму провалился: уснул через секунду.
Когда проснулся — часы показывали без четверти пять утра. Немудрено, в общем-то,
почти двенадцать часов проспал. Настя спала, натянув одеяло почти до макушки. Я нагнулся,
поцеловал ее в эту самую макушку, затем встал. За окном было темно, только круг света от
фонаря с фасада нашего дома освещал участок улицы. Снег шел, но не сильно. Дальше по
улице еще такой круг должен быть, у следующего дома, но мне из окна его не видно, стенки
здесь толстые.
Две машины подъехали, одна за другой, и остановились прямо в кругу света. Это и
было основной ошибкой тех людей, что на них приехали, но ошибкой понятной,
простительной: люди останавливались на свету потому, что это уже в крови было, в
условный рефлекс превратилось. Я бы тоже остановился на свету, почти наверняка.
Первым подъехал «виллис», из которого вышли трое, все в коротких тулупчиках,
ставших уже униформой у местных правоохранителей, в вязаных шапочках, у всех автоматы,
сплошь ППШ. На капоте «виллиса» эмблема из щита с мечом, Горбезопасность. Вторая
машина была знакома — серый «жук» на подвеске «кюбеля». Из него двое выбрались,
подошли к первым трем. Эти как попало одеты, один из них толстый.
Остается только попытаться угадать — за кем это? За нами, я уже угадал, такой я весь
из себя прозорливый.
— Милославский, сука, — прошептал я. — Не выдержал, да? — и, обернувшись к
спящей Насте, потряс ее за теплое плечо: — Подъем, тревога!
— Что? — испуганно вскинулась она.
— Тихо. Одевайся и будь готова, за нами приехали.
— Кто? — Голос стал чуть спокойней, начала просыпаться.
— Ну кто может быть, Горбезопасность и какие-то уроды из тех, что с Пашей были.
Вот так… зря я уважаемого профессора сам перед собой оправдывал. А все очень
просто оказалось: днем меня вязать несподручно было, а вот так, под утро домой заявиться
— так и нормально. Уже вроде и можно. Постучать в дверь, представиться, потребовать
открыть… и ведь я открыл бы, вот ей-богу открыл бы, не рискнул бы ничего предпринимать,
если бы тот самый «жук» следом не притащился. А вот с ним картина резко меняется — веры
в то, что тут у нас все по закону, уже не так много. То есть совсем ее нет. И если эти двое
останутся ждать снаружи, а в подъезд пойдут только те, кто на «виллисе», то тогда вообще
все ясно.
Сам я при этом одевался с такой скоростью, что когда компания снизу разошлась в
стороны, я был и одет и уже обут.
Так… им еще в дом войти надо, а для этого сперва требуется добудиться Петра
Геннадьевича, который под утро спит так, что звонить придется долго, а потом еще и через
«засветку» пройти, а это с минуту займет, пока всех троих просветит. Какие ему ксивы ни
суй, но без проверки через тамбур он никого не пропустит. Поодиночке они наверх не попрут,
не решатся, да и глупо это на такое дело в одиночку переть, значит, пойдут втроем. И что
дальше? Стучать в дверь будут, однозначно. Если бы это кино — можно было бы прямо через
нее палить начать, но они уже к этому готовы будут. И меткость через дверь никакая, то есть
дальше начнется перестрелка, мы окажемся в ловушке, и достать нас отсюда или просто
забросать гранатами — дело техники и времени. Кранты нам тогда. А как надо действовать?
А знаю как. Точно знаю. Неожиданность — наше все.
— Настя, собирай все барахло, будем уходить, — обернулся я к ней, тоже уже одетой,
разве что еще тулуп не натянула.
— Куда?
— Там видно будет. К аэродрому, наверное. Не знаю еще, отсюда подальше.
Все как и ожидал: двое из «жука» остались ждать, трое пошли в подъезд.
Звонок слышен даже с улицы, это Геннадьевича будят. Хорошо, что я заранее подумал о
том, что смываться придется, и два «тревожных рюкзака» собрал. И магазины набиты, и в
разгрузку запиханы. Подскочил к двери, открыл и замок, и засов, отпустил — нет, держится
на месте, сама по себе не открывается. Так, теперь веревка нужна, веревка, с улицы уже
приглушенно голоса слышны, комендант в окошечко выглянул, а ему наверняка
удостоверения суют — вроде как все законно и нормально.
Так, к окну, сюда не смотрят вроде, да и все равно ни черта с улицы не разглядишь,
теперь шпингалеты открыть… Бумага с треском оторвалась, посыпалась пакля. Второе
окно… меня за ним разглядеть не должны. Только шпингалеты пока не открывать. Но
холодом как сразу потянуло…
Блин, как же плохо без мобильного, Федьку бы предупредил… если его уже не того…
Ладно, а пока веревка мне нужна, без веревки никак. Заскочил на кухню, резанул ножом
натянутую там бельевую, на которой трусы-носки и прочее развешивали, — тут ведь
стиральных машин тоже как бы нет. Один конец к ручке двери, чуть натянул — блин,
открываться дверь начала, не годится ни хрена. Кусок газеты оторвал, сложил в фунтик и
снизу, между полотном и косяком, воткнул — отлично, кое-как держится, а сильнее мне и не
надо.
Дверь снизу хлопнула, вошли в подъезд, Геннадьевич их светит сейчас. Скоро уже
поднимутся, и тогда начнется…
— Золотая, бери ППШ, взводи и встань здесь. — Я показал на угол, образуемый
стенкой нашей как бы прихожей, в которой места только одному человеку куртку снять, и тем
закутком в комнате, в который втиснули кровать. — Когда скажу — подашь. И веревку
держи. Веревку дернешь опять же когда я скажу. Дернешь — и тяни, не дай двери обратно
отскочить, поняла?
— Ты что задумал? — Глаза совершенно обалдевшие. — Ты что, стрелять в них
собрался?
— А есть другие опции? — обернулся я к ней. — Нас давно не убивали? Вступим в
переговоры или что? На чай позовем?
— С чего ты взял, что они нас убивать идут? — буквально остолбенела она от такого
моего заявления. — Отвезут на Крупу, там разберутся…
— Они нас или сразу грохнут, или отвезут куда-то на опыты, — сказал я, глядя ей в
глаза. — Никто с нами ни о чем беседовать не будет. Не время спорить уже, понимаешь? И
проверять на себе я не хочу, что они там задумали. Все. Ты со мной?
— А с кем же еще?
— Тогда сейчас — не спорь. Удастся выбраться — там хоть обругайся, а пока — молчи
и жди команды. Нам выжить пока надо.
Разозлилась, но смолчала — самая лучшая на сейчас реакция. Нет у меня ни сил, ни
времени ее убеждать и успокаивать: у меня у самого как будто ведро ледышек в кишках, у
меня в ушах звон от страха и адреналинового потопа, у меня сейчас руки дрожать начнут, а в
коленях уже теперь слабость. Я что, не понимаю, на что иду? Все я понимаю, и понимаю то,
что с этого момента стану дичью, но выбора как бы не вижу: нет его, выбора этого самого.
Вторая дверь хлопнула, тамбур прошли, теперь уже все. Я присел у двери, глазом к
замочной скважине. Замки тут еще допотопного образца, обычный ключ с бородкой, с моей
стороны скважина крышечкой повторной прикрывается, а с обратной и вовсе ничем. Зато
отлично за дверной глазок работает, разве что смотреть через него визитеру получится
только… в область паха. Или вот как я сейчас смотрю, на лестницу. И почти весь пролет мне
виден.
Шагов слышно не было, передвигались пришедшие осторожно. Увидел, как показалась
голова в вязаной шапочке на площадке ниже, за ней вторая…
Резко назад отпрянул, вскинул вальтер с глушителем — один в стволе, магазин полный.
Весь в слух обратился… есть шаги, есть, не ниндзя идут, а люди в тяжелой зимней обуви. Я
даже слышу, как кто-то за перила хватается, как одежда шуршит. А оружие у них пока по-
походному — его еще вскинуть нужно, а может, и патрон дослать, не знаю. Они ведь стучать
в дверь намерены, они никак не ожидают, что получится вот так.
Толстая труба глушителя уставлена в белую дверь. Изнутри она белая, масляной
краской покрашена, а со стороны подъезда бурая — все та же, пропади пропадом, «половая»
краска. Почему «половая»? Да потому что за… утомила она уже, надоела.
О чем я?
При чем тут краска?
А, не суть, лишь бы со страху глупостей не наделать. Сколько мыслей сразу
пронеслось, а те, на лестнице, за это время и пары шагов сделать не успели небось.
— Дверь! — громким шепотом.
Все, страх ушел, весь мир сузился до дверного проема, что передо мной. Никаких
других мыслей.
Дверь открылась легко и беззвучно — недаром я петли недавно смазал. Просто так
смазал, чтобы не скрипели без всякой задней мысли. Вот они и не скрипнули.
Три человека прямо на лестнице, передний уже на площадку ногой ступил, автомат на
груди стволом вниз висит.
На дверь смотрят с недоумением.
Удивил — победил. А они этому иллюстрация.
Зря ты его так повесил. Это я про автомат.
Потому что опоздал.
Ты умер.
Никто из них не ожидал такого.
Вальтер почти без отдачи выплюнул две пули в лицо идущему первым, и он сразу начал
заваливаться назад, а я уже стрелял по двум другим, пока магазин не опустел. Выпустил все
девять — выстрелы негромкие, словно кто-то в ладоши хлопает, слышно, как гильзы катятся.
Магазин неудобно у П-38 выкидывается — как у ПМ, то есть медленно. Поддел
защелку, выбросил брякнувшую железку под ноги, втолкнул в рукоятку следующий, сразу
сбросив затвор с задержки. Прицел на людей на лестнице. Двое неподвижны, один, тот, что
шел сзади, шевелится, пытается то ли подняться, то ли автомат в мою сторону навести. Всем
по паре пуль, в грудь, уже наверняка. Потом тому, что шевелился, еще две, для уверенности.
И рывком назад, к окну, по пути выхватив у Насти из рук ППШ.
— Держи дверь! Вали всех, кто пойдет по лестнице!
Она лишь кивнула, присела в прихожей на одно колено, вскинув свой автомат. Только
бы соседи не полезли на площадку. Рывком окно на себя, волна холодного воздуха ударила в
грудь.
А те, что снизу, у серого «жука», так и стоят. Помог глушитель: ни хрена они не
слышали.
То, что что-то пошло не так, они поняли лишь с первым выстрелом. Я навел прицел
сначала на белый снег, потом на голову одного из стоящих на улице. Они даже смотрели на
окно, насколько я понял. Сигнала ждали или что?
Короткая очередь треснула, эхо от нее пробежало по всем окрестностям. Приклад
упруго толкнулся в плечо. Человек на улице даже не дернулся — свалился мешком, лицом
вперед. Второй метнулся к машине, и моя следующая очередь прошла мимо, взбив
фонтанчики снега. Но я спугнул его — он не решился лезть в кабину, а бросился вокруг
машины, надеясь найти за ней укрытие. Вторая очередь попала в него, сбив с ног, а еще одна
добила окончательно — вокруг трупа, лежащего на снегу лицом вниз, начало разбегаться по
снегу большое темное пятно, быстро увеличиваясь, — видать, куда-то удачно ему попал.
Все?
Надеюсь.
— Пошли!
Как автомат соображаю — никаких лишних мыслей, никаких эмоций, ничего уже
ненужного в голове. Окно захлопнуть. Куртка, шапка, перчатки, вальтер в рюкзак, рюкзак на
спину, карабин на плечо, один ППШ в руки, Настя за мной следом, на ней два автомата. Где-
то дверь хлопнула, но на лестнице никого не видно. Крови из убитых натекло пока немного
— ее всю полушубки впитывают, — а вот запах уже появился. Этот запах ни с чем не
спутаешь: кровь и порох — во рту привкус, словно медную монетку сосешь.
Так, стоп… а кто они такие на самом деле?
Присел возле того, кто ближе, полез ему за пазуху… так, есть документы, портмоне —
все с собой, в сумку, что на плече висит, потом посмотрю… второй… некогда у второго
искать, хоть и очень хочется.
Дверь рядом открылась, за ней испуганное усатое лицо какого-то мужика в белой майке
и кальсонах.
— Случилось что-то?
— Тварей полный подъезд, видишь — этих покусали. Прячься! — обернулся я к нему,
махнул рукой.
— Ой!
Дверь захлопнулась. Вот и познакомились: раньше я этого соседа не видел. Нашли, так
сказать, время и место.
Блин, у них же гранаты есть, «эфки»! Аж шесть штук, по две с каждого! Все некогда
собирать, но две взял — с того, у которого забрал документы.
Все, бегом отсюда! Бегом! С топотом по ступенькам, лязгает навьюченное железо,
ремень карабина все норовит соскользнуть с плеча.
— Геннадьич, открывай! — забарабанил я затянутой в перчатку рукой по железной
решетке.
Испуганный комендант спорить не стал, равно как и спрашивать что-нибудь, рванул
рычаг блокировки, заведенный в его кандейку. Плечом в дверь — она с гулким лязгом
распахнулась настежь, но вышли мы осторожно, автоматы в обе стороны. Никого. Тихо, круг
света, снег белоснежный, под ногами скрипит, на нем пятно кровавое. Морозно, аж в носу
прихватывает, и темнота со всех сторон.
— Давай в джип, за руль, заводи! — показал я на машину безопасников стволом
автомата.
Настя кивнула, свалила сумки и кучу оружия на заднее сиденье. А я сам к убитым,
опять же за документами. Понимаю, что дурь, но мне точно знать надо, кто за мной
пришел, — ради этого стоит рискнуть. Те, кто наверх шел, наверняка все «безопасники», а
вот именно эти двое для меня важнее всего.
У нас по ночам без документов не ходят, так что нашел и у одного, и у другого. Даже
имя успел прочитать на удостоверении личности у убитого первым — Расул Бекмурзаев, то
есть тот, про которого на сервисе и говорили. Нет, не ошибся я, всех их валить надо было.
Всех, никого не жалко.
— К Федьке поехали!
Джип с опознавательными знаками Горбезопасности рванул с места, выбросив фонтаны
снега сразу всеми колесами. На повороте машину чуть занесло, но Настя вела ее уверенно.
Пока на ней — наша пусть так в заднем дворе и остается: может, казенный автомобиль нам
где-то лишнюю минуту жизни выиграет, а лишняя минута — она многое решить может.
Очень многое.
Снег, серые стены, темные провалы окон, голые кусты мелькают в свете фар, и кажется,
что за каждым притаилась какая-то темная тварь, готовая броситься. Темно еще, светать не
скоро начнет.
Прыгучую машину изрядно потряхивает на выбоинах — их здесь полно, а под снегом
еще и не видно толком. Поскрипывает подвеска, что-то громыхает сзади, рычит басовито
двигатель. Тент только сверху и по бокам совсем чуть-чуть, задувает морозом. Надо было
очки надеть мотоциклетные, но они далеко, в сумке. А Настя не забыла, но они у нее всегда с
собой.
Кстати, а вальтер бесшумный в сумке: не было времени набить магазины, их всего два.
Это плохо. Ну ладно.
По мере приближения к общаге Горсвета скинули скорость, но совсем таиться не стали.
Если это действительно операция самой Горбезопасности, то к Федьке вошли одновременно
со мной, людей у них хватает. И мы в любом случае опоздали. Но очень я в этом сомневаюсь
— думаю, что это все исполняет «группа заинтересованных лиц». И если у них дефицит
личного состава, во что легко верится, потому что нас двоих шли брать или убивать всего
трое, то они бы выставили здесь скорее всего наблюдателя, в машине, естественно, и ждали
бы как раз этот «виллис» и второй автомобиль. По ночам у нас пешком не ходят. Вот
«виллис» и подъедет. А мы в нем.
Наблюдателя я вычислил сразу — темный «опель Олимпия» с цепями на колесах. Я его
и раньше здесь не видел, а у меня зрительная память очень хорошая, и еще он стоит
«мордой» в другую сторону, а так парковаться неудобно: улочка узкая. Так специально
заезжать нужно, задом, а потом и выезжать против движения. А вот за подъездом так
наблюдать — в самый раз.
Человек внутри, я его вижу, его уже фарами осветило.
— Помигай.
Отозвался. Как фары джипа мигнули, так мигнули и фары опеля. А сидящий в кабине
человек распахнул водительскую дверь, вылез наружу. Точно, это тот, кто нам и нужен. И нас
он не видит: его сейчас фары слепят.
— Прямо к нему подъезжай, — сказал я тихо, вытаскивая из кобуры кольт, улегшийся
своей увесистой тушкой в ладонь так ловко, словно жил там. За это его и люблю. И черт с
ним, что глушителя нет.
Когда машина остановилась, человек — среднего роста, кажущийся грузным в своем
волчьем полушубке — шагнул прямо ко мне: с докладом, видать. Когда он разглядел меня —
просто замер в недоумении. Наверняка мои фотографии видел, но осознать, почему так
вышло, почему я там, где меня быть не должно, не успел. Руки его метнулись к немецкому
автомату, висящему на груди, но он стоял совсем вплотную, и поэтому я просто притянул его
левой рукой за шубу, с силой ткнул ему пистолетом в верх груди и дважды выстрелил.
Выстрелы прозвучали глухо и совсем негромко. Человек дернулся, а потом обмяк и как-
то боком завалился на снег. Я огляделся — больше на нас никто не нападал. Сменил магазин
в пистолете, убрал его в кобуру, после чего оттащил труп с проезжей части, бросив его у
самого забора.
— Давай к воротам! — сказал я Насте, плюхнувшись обратно в машину.
Она кивнула, резко врубила первую, машина рывком проскочила оставшуюся сотню
метров, лихо вписавшись в поворот.
— Пошли.
— А вещи?
— Да кто их возьмет в это время? — удивился я. — А если кто появится, то уже точно
не за вещами. Пошли вдвоем, так спокойней будет.
***
***
В Сальцево въехали с рассветом — вроде как заря новой жизни нас встретила. После
того как проехали тамошнее КПП, даже полегчало. Гоняться там за нами будет уже
проблематично: нравы здесь жесткие, местные чужим хулиганить не дают. Всю дорогу я
натягивал на себя оторванный от полушубка лоскут: когти хмыря как ножами прошлись,
безнадежно загубив хорошую вещь. Теперь новый тулупчик покупать придется.
После КПП Федька вел машину аномально медленно — видать, и его отходняк накрыл.
Мы с Настей тоже сидели молча, нахохлившись и привалившись друг к другу, чтобы совсем
уж холод не донимал. И когда машина остановилась возле «Купеческой», я с удивлением
обнаружил, что ног под собой совсем не чую. И не от холода даже, хоть он тоже повлиял, а от
какого-то тихого отупения — совсем всяких душевных сил лишился.
— Ты чего? — спросила Настя, с удивлением глядя на то, как я поднимался с дощатого
пола кузова, словно столетний старец.
— Водки хочу, вот чего, — пробормотал я. — А потом проспать сутки. Сил никаких не
осталось.
Она с удивлением подняла брови, но ничего не сказала.
Может, и вправду поняла меня. Правда, чуть позже мнение высказала:
— Сначала поспи, а потом ладно, можешь и водки. Я даже с вами посижу.
— Эх, как я тебя все же люблю, — сказал я со всей возможной признательностью,
притянув ее к себе за плечо.
Номера в гостинице нашлись. Молодой крепкий парень в уже традиционной безрукавке
из дубленой овчины, больше похожий на бандита, чем на клерка, со стриженой головой и
набитыми костяшками кулаков, но при этом безукоризненно вежливый, полистал толстый
журнал записи постояльцев, затем выложил на стойку два ключа с большими бирками,
сказав:
— Вот этот одноместный, — он толкнул к Федьке ключ с номером «15», — а вот этот
двухместный, для вас, — он посмотрел на Настю. — В номере душ, холодильник, как сами
понимаете, за окном. Баня есть, надо только предварительно заказывать.
Мы с Настей переглянулись, но ничего не сказали — черт его знает, что там ближе к
вечеру будет, — может, засну до завтра, а может, и напьюсь до непотребного состояния. Мне
это очень даже необходимо сейчас.
Подхватив сумки, пошли по коридору: Федька к своей комнате, а мы к лестнице,
которая была в самом конце. Остановившись у двери, Федька сказал:
— Если проснешься — стучись. Нам бы еще с Серегой, по-хорошему-то, встретиться
надо, «кюбеля» еще забрать и на гостиничную стоянку поставить, да и к Горынычу забежать,
а то он послезавтра опять товар в Углегорск пошлет, а нас там нет уже. Пусть тогда остальное
деньгами отдает, я думаю.
— Это точно, — кивнул я. — Совсем из башки вылетело, а ты — гляди, соображаешь.
В Горыныча мы с Федькой вроде как инвестицию сделали: он взялся в Углегорск кабель
отправлять, с хорошей для нас прибылью, но тут вот как все повернулось.
— Так я же не душегубствовал всю ночь, — гыгыкнул Федька. — Это у тебя все
мальчики кровавые в глазах. Кстати, а пленный куда делся?
— А ты не заметил? — удивился я.
— Нет, на КПП только увидел, что вас двое в кузове.
— А-а, — протянул я, покачав головой. — Ну ты с трех раз угадай тогда. А я пока
посплю.
Номер был не слишком просторным, но вполне уютным, в сальцевском стиле, то есть
все вполне современно с виду, насколько возможно. Кровать широкая, только матрас, как
всегда, набит ватой вместо современных, мне привычных. Большой шкаф, столик, два
креслица, маленькое бюро, оно же туалетный столик. Душевая плиткой отделана, причем
хоть и простенькой, но вполне приличной — явно где-то научились делать. Жить можно, в
общем, пока не подыщем себе чего-то постоянного.
Что-то у нас жизнь совсем резко повернулась — надо строить ее заново, пожалуй.
Вплоть до источников дохода. Кстати, с чего жить-то будем? Пока деньги есть, хватит эдак
пару лет прожить, ни в чем себе не отказывая, а дальше чего? Надо что-то начинать.
Мародерку по мрачным местам пока никто не отменял, но… сколько так проживем?
Сомневаюсь, что очень долго: туда каждая поездка как русская рулетка. Ладно, придумаем
что-нибудь.
Пока Настя распаковывала свой рюкзак, полез в душ. Вода была горячая по-
настоящему, прямо кипяток, пару раз приходилось прикручивать кран с красным кружочком
и приоткрывать с синим. Но вроде как-то отпустило, а заодно и в сон потянуло — ну очень
сильно.
— Ты все? — спросила Настя, кивнув в сторону душевой.
— Ага, можешь заходить, — кивнул я, вытирая короткие волосы полотенцем.
Дверь в ванную за ней захлопнулась, а я завалился на кровать, сразу натянув толстое
стеганое одеяло до макушки: в комнате было прохладно. И уснул, как в омут ухнул.
***
Когда продрал глаза, часы показывали без десяти три. Проснулся сам, как ни странно,
от какого-то смутного ощущения незаконченных важных дел. Встал, поежился от зябкого
воздуха и поплелся в ванную, умываться и бриться. Вот бритв нормальных, из моего
времени, здесь точно не хватает, бриться опасной — еще тот процесс, и никакого
удовольствия. Даже подумывал бороду отпустить, хоть терпеть их не могу.
Когда вернулся в комнату, увидел, что Настя «условно проснулась».
— Ты куда сейчас? — спросила она, посмотрев на меня одним глазом.
— Федьку будить, потом делами займемся.
— А есть когда?
— Не знаю, пока перехватим что-нибудь, а есть… к вечеру, куда-нибудь в ресторан
пойдем.
— Иди тогда, я пока здесь, в гостинице перекушу, а вечером с вами.
Тулуп товарный вид потерял совсем и навсегда — надо будет в ремонт сдать, может,
еще как-то починят и я в нем хотя бы с машиной возиться смогу. Упаковал его в сумку: с
собой прихвачу, все равно на базар идти. Хорошо, что в свое время еще и дубленку
прикупил, — есть хоть в чем пойти сейчас. Ремень с кобурой на пояс, внутрь, проверил, как
получится дотянуться, — не так чтобы очень. Но как-то снаружи его носить неохота: тут ни
форма, ни удостоверение углегорского Горсвета никак не работают и никого не впечатляют.
Ну и короткий наган сунул за пазуху: кобуры у меня везде пришиты. Но больше надеюсь на
то, что убивать нас все же здесь никто не будет.
Спустился по коридору, долго стучал в дверь номера, в котором Федька поселился,
причем без всякого результата. Как только собрался уже идти к дежурному с просьбой
вскрыть номер своим ключом и проверить, что там с постояльцем случилось, появился
Федька, причем появился оттуда, откуда я его не ждал, — из номера по соседству, причем из-
за двери высунулась голова пухлой рыжей дамочки, явно смутившейся моего присутствия и
спрятавшейся обратно.
— Я думал, ты спать пошел, — удивился я.
— Так я и спал, — сказал Федька, отпирая дверь номера, — потом проснулся, пошел
чаю попить… ну и так вышло, понимаешь.
Он пропустил меня вперед, сам прошел следом. Номер у него было потеснее, но тоже
вполне симпатичный — по сравнению с комнатой в общаге вообще хоромы, иначе и не
скажешь.
— Куда сначала? — Федька открыл шкаф и вытащил оттуда свой тулуп.
— К Сергею бы надо — этикет соблюсти, и вообще… — сделал я некий жест руками,
который должен был подразумевать, что нам не надо пренебрегать дружескими отношениями
ни с кем из местных, особенно если этот местный здесь фигура влиятельная.
— Это само собой, — кивнул Федька, наматывая шарф. — Но я бы все же с Горыныча
начал, пока бабки не ушли. А то очень обидно будет, почти до слез.
— Давай с Горыныча, — согласился я. — Сергей никуда не должен деться, по идее.
— Вот и я о том же. — Федька натянул вязаную шапочку, потом влез в толстый
тулуп. — Ствол твой где?
Я распахнул дубленку, показал кобуру:
— Как-то неудобно им тут демонстративно светить.
— Да по хрен, в принципе, — задумался вроде он, но тоже последовал моему примеру:
повесил кобуру на брючный ремень. — Скромность рулит, ты прав.
Мороз был не очень впечатляющим: солнце ушло, небо затянуло тучами, и похоже, вот-
вот опять должен был начаться снегопад. Ладно, пусть сыплет, теперь мы точно никуда не
собираемся: мы пока трое безработных. Служба закончилась — это уже без сомнения, —
мародерка до весны замерла, а Настя осталась без своих летательных аппаратов, как ни
прискорбно.
— А в сумке что? — спросил Федька.
— Тулуп, хочу в починку отдать. Где-то я на рынке ателье видел или что-то такое.
— Есть ателье, как раз скорняжное, за «Светлячком». Но сперва к Горынычу, —
напомнил он.
— Да без проблем — туда и идем, руки не отсохнут.
На рынке было довольно людно, шумно, откуда-то отчаянно пахло свежевыпеченным
хлебом, вызывая приступы голода. В «Светлячке», насколько я разглядел через окна, тоже
было полно народу, причем народу едящего, вызывающего зависть. Федька пару раз тоже
слюну сглотнул, я заметил, но шел он прямо, решительно и целеустремленно.
Пересекли весь рынок, обошли ряд недавно выстроенных из свежего теса
магазинчиков, после чего оказались у знакомых ворот, ведущих на территорию каких-то в
прошлом мастерских. В воротах топтался вооруженный немецким автоматом парень в
большом тулупе и подшитых валенках, который никого не останавливал, а так, просто лениво
поглядывал на проходящих и попыхивал папироской.
Горыныча нашли в цеху — он сидел в свой конторке возле горячей печки и что-то
высчитывал, водя пальцем по строчкам в каком-то списке и активно щелкая костяшками
больших счетов. Вот так, никаких калькуляторов.
— Здорова, Мить! — проявил Федька вежливость прямо с порога.
Я тоже поздоровался.
— Заходите, тепло не выпускайте, — махнул тот рукой в сторону стульев у стены. — На
погрузке сейчас намерзся, до сих пор не отогреюсь. Чайку или чего?
Мы с Федькой переглянулись, после чего он сказал:
— Можно даже «чего» — не за рулем, понимаешь.
— Даже так? — удивился Горыныч, наклоняясь к тумбочке и вынимая оттуда бутылку
чего-то такого, по цвету на коньяк похожего, и три граненых стопарика. — А я чета помню,
что вы все спешите и выпивать вам некогда.
— Уже не спешим, до весны как минимум, — сказал Федька, расстегивая тулуп. — Мы,
понимаешь, в Сальцево жить переехали случайно.
— Чего это вдруг? — даже замер с бутылкой в руках Горыныч.
— Да так, разошлись во взглядах на жизнь с местной властью, — ответил Федька,
вешая тулуп на спинку стула и сбрасывая шарф.
— Во взглядах на что?
— На то, кому жить, а кому и не очень, — ответил я за Федьку, придвигая стул к
столу. — Получилось, что им не очень, а мы — сюда, по традиции вроде.
— Ага, ну да, ну да, — немного обалдело закивал Горыныч. — А что не поделили-то?
— Да хрен его знает, если честно, — решил я в откровенность не пускаться. — Там
большая заваруха началась… промеж «ветвей власти» склока, ну а мы вроде как под раздачу
угодили, в самую середку. Ну и похоже, что нас превентивно решили убрать с картины… но
неудачно.
— Вот как? — Горыныч быстро разлил из бутылки по стопкам, затем вновь полез в
тумбочку и достал большую банку томатного сока. — Стаканов нет, из горла будем запивать.
А насчет «убрать с картины»… вы их самих убрали, что ли?
— Да вроде как, — кивнул я, взяв стопку в руку. — Кстати, тебе такая фамилия, как
Могилевич, говорит о чем-нибудь?
— Говорит. — Горыныч протянул руку, чокнулся со мной рюмками. — Ну давайте за то,
что с картины не стерлись.
Все выпили. В нос шибануло какими-то травами, вроде даже мятой немного. Не
дамский напиток, но вполне приятный. Взяв у Федьки из рук банку с соком, приложился к
горлышку, отпил, смыв резкий привкус.
— Хорошо, — мотнул головой Федька. — Это что вообще было?
— А это спиртяга на травках, чуть разбавленная, конечно, — сказал Горыныч,
принимая банку. — Так чего насчет Могилевича?
— Просто поинтересовался, кто это такой, — пожал я плечами.
Теплая волна от выпитого блаженно растекалась по всему телу, простенький кабинетик
Горыныча в обшарпанном складе показался теперь чуть ли не дворцом.
— В Америке таких «кредитными акулами» называют, — ответил Горыныч. — Дает
деньги в рост без всякого обеспечения и под дикий процент.
— Почему без обеспечения? — удивился Федька. — Твои яйца или коленки —
обеспечение хоть куда: ты лучше с домом расстанешься, чем с мужским достоинством. Или я
не прав где?
— Да не, прав, все верно, — кивнул Горыныч. — В общем, сидит Сема на задах «Трех
семерок» в маленьком флигельке, и на него человек пять сборщиков пашут.
— А крыша ему кто? — поинтересовался Федька. — Не сам же по себе такой умный? И
смелый, главное.
— Егор, то есть Егоров, хозяин карьера, — ответил Горыныч и, наткнувшись на мой
непонимающий взгляд, пояснил: — Там кирпичный, шиферный и плитку стали делать —
промышленник местный, член Горсовета. Один из первых людей в городе. С прошлым
человек. И с будущим, похоже.
— Хм, — задумался Федька. — Егор — это серьезно.
— А зачем он вам? — спросил хозяин, между делом наливая по второй.
— Да так… пока черт его знает, мелькнул он в этой заварухе как-то. Но как —
непонятно, — опять ушел я в отказ, и Горыныч на расшифровке настаивать не стал.
— Давай по второй, что ли?
— Ага, чего тянуть, — горячо поддержал хозяйскую идею Федька.
Сдвинули, чокнулись, выпили. Федька крякнул, утирая слезы: «Крепка совецка власть!»
— и протянул руку за банкой с соком. И вправду не соврал, крепко.
— А пришли вы, как я понимаю, за тем, чтобы я завтра товар в Углегорск не
отправлял? — спросил Горыныч после второй стопки.
— Ага, верно, не отправляй, — закивал Федька. — Мы деньгами возьмем. Деньгами
платили — деньгами и заберем.
— Деньгами? — вроде как задумался тот. — С ликвидностью у меня проблемы сейчас:
не сезон, торговля-то до весны встала, свободных денег и нет. Мы же на товар
договаривались, я его под вас придержал, а налика у меня в обрез.
— Мить, у тебя налика в обрез не бывает — не первый день знакомы, — взялся
урезонивать его Федька. — Мы же тебе наличку занесли давно, ты ее уже крутанул, так что
ты по-любому уже в выгоде. И сколько-то товаром забрать успели — опять же тебе навар. А
остальную часть налом отдай, не греши.
— Да я отдам, не вопрос, только надо этот остаток реально высчитать — мы же все
тогда в кабель перевели, вы же мне все планы к черту рушите. Не, я серьезно. Или здесь
товаром забирайте и выставляйте на реализацию, как и договаривались. И мне проще: никуда
возить не надо.
В общем, что-то Горыныч все же выкрутил в свою пользу. Уперся насмерть и от любых
попыток прихватить его ловко уворачивался. Ну и у нас позиция была не очень —
договаривались мы с ним действительно по-другому. Однако терять нас на будущее как
удачливых мародеров он тоже не хотел: мало кто рискует в такие дыры забираться, как мы.
Но после того как по рукам хлопнули, он достал из сумки несколько пачек сальцевских чеков
и быстро отсчитал уговоренное. Выпили еще по одной и разошлись.
— Хорошо хоть так, — не слишком весело сказал Федька после того, как мы вышли на
улицу.
— Это точно. Хотя я примерно на такой результат и рассчитывал. Ладно, пошли за
«кюбелем» — и будем Серегу искать.
Машину пришлось откапывать: снегу навалило немало. Лопата была в зипе, а метлу
позаимствовали у сторожа стоянки. Зато завелась она без проблем, чем порадовала. Без
всяких цепей перебралась через наметенный перед ней сугробчик и покатила по дороге. А
меня порадовала мысль о собственной запасливости. Тот мой «кюбель», наверное, уже все,
не доберешься, а тут — пожалуйста, еще один.
Доехали до конторы охраны, поискали Сергея и ничуть не удивились, когда нас послали
искать его в «Светлячке»: он там проводит времени куда больше, чем в своем тесном
кабинетике. Но в «Светлячке» мы его тоже не обнаружили — буфетчик сказал, что «был, но
уехал, до завтра не ждем».
Вот так, облом-с. Ну да и ладно, теперь уже не к спеху. Тулуп только в ремонт сдать
осталось. Федьке тащиться со мной в ателье было лень, так что он пешком пошел в
гостиницу с наказом передать Насте, что я вот-вот вернусь, а я направился по узкой
утоптанной дорожке вокруг «Светлячка», к торговому ряду, где заприметил как раз
скорняжное ателье. И не ошибся, было там такое — деревянный домик, один среди десятка
подобных, явно выстроенных совсем недавно, обшитых крашеной вагонкой.
Дверь скрипнула, сверху звякнул колокольчик, в нос ударило кисловатым запахом
дубленой кожи и овчины. Под потолком на длинных трубах рядами висели шубы, тулупы,
дубленки, куртки — в общем, все, что для зимы нужно. За высоким прилавком сидел и что-то
делал с коротким волчьим полушубком невысокий смуглый человек с немного
среднеазиатскими чертами лица, узбек или туркмен.
— День добрый, — поздоровался я первым. — Починкой не занимаетесь?
— Занимаемся, обязательно занимаемся, — ответил тот, вставая со стула. — Что чинить
надо?
Говорил по-русски он без всякого акцента, хотя подсознательно я ожидал другого.
— А вот… — Я вытащил из сумки и развернул тулуп.
— Ты глянь, — удивился тот, перебирая пальцами ленты, на которые нарезалась
овчина. — Это кто вас так?
— Несчастный случай на охоте. Никто не пострадал, кроме тулупа.
— И что сделать хотите?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Вещь новая, жалко выбрасывать. Как-то заделать,
чтобы можно было хотя бы под машиной валяться.
— Зачем валяться? — удивился мастер. — Тулуп ведь моей выделки, так что могу
просто рукав и вот эту часть заменить, — показал он пальцем. — Хотите? Получится новая
вещь, хоть в ресторан в нем гуляйте.
— Да? Ну ты скажи, — восхитился я. — Так я отказываться и не буду, давайте так и
сделаем.
— Неделю займет примерно, — сказал тот. — Годится?
— Годится.
Спешить, как я сказал, уже некуда. Кстати, у меня в Углегорске оружие в переделке
осталось, вот его бы как-то забрать… Особенно карабин: мне он нравится, и вообще. Ладно,
об этом потом думать буду. Заплатил аванс за работу, сдал тулупчик, получил взамен вполне
приличного вида квитанцию.
— Не потеряйте, — сказал мастер, и я убрал ее в бумажник.
Пока топтался в ателье, на улице снег пошел, густой, хлопьями, как клочья пуха с неба.
Я огляделся на всякий случай — убедился, что никакой злодей или темная тварь ко мне не
подкрадываются, — и пошел обратно, к машине, которую оставил у самого входа в
«Светлячок». И прямо возле нее столкнулся с Сергеем, вылезавшим из своего доджа «три
четверти», к которому какие-то умельцы приделали вполне приличного вида жесткий верх:
для зимы самое оно.
— О, здорово! — Увидев меня, он сдернул перчатку и протянул руку.
— И тебе не болеть. Искали тебя.
— Новости?
— И новости, и вообще поговорить бы надо, — кивнул я. — Жаль только, Федька уже
ушел, нам бы вдвоем.
— У меня минут десять всего есть, — сказал он, поддернув рукав дубленки и глянув на
часы. — Или тогда завтра.
— Ладно, давай вдвоем по-быстрому, а завтра… ну, пообедаем вместе, что ли? —
предложил я.
— Вы тут с ночевкой, что ли?
— И не с одной. Пошли?
Он пропустил меня перед собой, зашел в трактир следом, сразу направившись к своему
столу, которого никогда никто не занимал, поскольку он всегда был защищен табличкой
«Заказано». Скинув верхнюю одежду на ходу, уселись, Сергей махнул рукой, подзывая
официантку.
— Я пивка, а ты? — спросил он меня.
— Не, я просто водички — я уже водки накатил, пива сверху — не оптимально, —
отказался я, прикинув, что мы еще втроем сегодня пьянствовать собираемся.
— Как скажешь. Рассказывай, — добавил он после того, как уже знакомая официантка,
виляя задом, отошла к стойке.
— Что-нибудь про события в Углегорске слышал? — начал я с вопроса.
— Слышал. Червонца в комендатуре держат, аресты, ночью стрельба была, только кто и
с кем — до сих пор непонятно.
— Стрельба с моим участием была, — улыбнулся я. — Поэтому мы и здесь. Похоже,
что навсегда.
— Вот как, — явно не слишком обрадовался он. — И что с нашими планами?
— С планами? Да нормально все с ними, в общем, — чуть приукрасил я
действительность. — Много узнал, есть много что обсудить — сейчас времени не хватит,
завтра. Ты мне вот что скажи: Семен Могилевич — серьезный человек?
— Сема? — удивился он вопросу. — Сема — несерьезный, Сема просто сильно
борзоватый коммерс, которого под стол можно на пальцах загнать. Но вот крыша у него
серьезная, да. А он тебе зачем вообще?
— Сема каким-то боком влез в эти дела, — сказал я, взяв из вазочки бумажную
салфетку и начав сворачивать в трубочку. — И еще могу сказать, что вся эта ситуация за
Сальцево зацепилась. Не могу пока точно сказать, каким боком — через Сему или нет, — но
деньги отсюда там крутились. Кстати, человек, которого ты искал, уже умер. Застрелился при
задержании.
— Вот как, — явно озадачился он. — И что теперь?
— Да ничего, у нас теперь таких человеков уже список, выбирай любого. Я же говорю
— тут целое подполье действует. И вот Сема этот… какой-то бы подход к нему найти,
тряхануть на информацию…
— Забудь, — покачал он головой, — туда буром лезть — проблем не оберешься.
Подумаю, может, какой-то путь найду, но… без гарантий.
— Кстати, — я начал катать салфетку между ладонями, скручивая трубку все туже и
туже, — вот чем вообще у тебя хочу поинтересоваться… Ты ведь не на себя в этом деле
работаешь, а на кого-то другого, так?
— На кого-то, — не чинясь, ответил он, посмотрев мне в глаза. — А тебе зачем?
— Пока я сотрудничаю с тобой, получается, что я работаю на ту же сторону. И просто
знать хотелось бы на кого, чтобы… — я начал сгибать туго скрученную салфетку в кольцо,
наматывая ее на палец, — …чтобы конфликта интересов не возникло неожиданного. И мне
не пришлось еще и отсюда сваливать.
— А ты считай, что я работаю на себя. Так проще?
Вообще-то он никогда не утверждал, что на себя.
— А это что, тайна?
— Нет, не тайна, но сам знаешь, что иногда информация бывает лишней.
— А иногда не бывает. Как сейчас, например.
Вернулась официантка, поставила перед нами заказ, с демонстративным обожанием
улыбаясь Сергею, но тот такого обхождения не заметил, просто кивнул. Когда она ушла, он
сказал:
— Я на Болотова работаю — это и не секрет, собственно говоря. Трудно догадаться, не
пойму? И в этом деле он лично заинтересован.
— На Болотова, — повторил я за ним, откладывая вконец истрепавшуюся салфетку и
стряхивая бумажную крошку с ладоней. — Нормально, в общем, но… зачем это все же ему?
И тебе? Ты хоть знаешь, чего там все ищут?
— Знаю, — ответил он. — Проход назад. Прошел слух, что это возможно. И что кто-то
уже ушел.
— Я бы ставки на это делать не стал, — засмеялся я. — Уйти он ушел, но вот куда…
это очень большой вопрос. Я бы поставил на то, что куда-то прямо во Тьму. Но это лично мое
мнение. Так что сразу остерегу вас от излишнего оптимизма: там пока все друг за другом
бегают, интригуют и даже убивают, но вот самого предмета интриг пока не видно. В
реальности, по крайней мере.
— Точно? — опять уставился он мне в глаза.
— Я тебе завтра чуть подробней про это расскажу, так что… погоди пока с надеждами
— там все очень-очень сложно.
Вода была холодная, я выпил весь стакан в два глотка: после Горынычевой настойки
что-то сушняк навалился.
— Вот еще что… ты с человеком в Углегорске связаться можешь? Точнее, даже не в
Углегорске, а в Захолмье, он теперь там, скорее всего.
— Могу, не вопрос. Кто нужен?
— Тенго Абуладзе, знаешь такого?
— Кто его не знает, — усмехнулся Сергей. — И что передать?
— Что повидаться бы хотелось, если у него время найдется нас навестить.
— Без проблем. Искать-то вас где?
— В «Купеческой» пока живем, а дальше видно будет. Постараемся жилье какое-нибудь
найти. Реально вообще?
— Вполне, — кивнул он. — Хочешь, могу поручить поискать. На северной стороне,
слышал, пара домиков в аренду сдается — мужик один отстроил. Уточнить?
— Если не трудно.
— Да не, чего трудного, — отмахнулся он. — Завтра с утра и поручу. Ладно, — сказал
он, большими глотками допив пиво, — мне ехать надо. Во сколько завтра?
— А во сколько ты можешь? — спросил я у него. — Мы теперь все время свободны.
— Давай я… — он задумался, что-то прикидывая, — давай я ровно в два за вами в
гостиницу заеду. И на Бродвее поедим, в «Сибири». Годится?
— Вполне.
— Тогда до завтра, — поднялся он со стула и протянул мне руку. — И вот еще что:
поберегитесь пару дней, особо по городу не шляйтесь: мало ли кто следом за вами прискачет!
— Хорошо.
На этом и расстались. В последнем он прав, но при этом мне кажется, что особой
угрозы сейчас нет. Почему? Да потому что у противника нашего людские ресурсы должны
быть сильно ограничены. А ведь мы за последнюю ночь десять человек убили. Это много. А
еще идут аресты. И кто-то просто побоится высовываться. А кто противник? Получается что-
то вроде «устойчивой преступной группы», пусть и со своеобразной целью, причем такой,
которая в городе особо не засветилась. А большая банда засветилась бы наверняка — просто
потому, что полезла бы на глаза, пытаясь себя прокормить.
Есть у них какие-то люди и в Сальцеве, их следует учитывать, но при этом учтем и то,
что существует правило «не гадить где живешь». Если начнут про нас справки наводить —
узнают, что мы с Сергеем. А Сергей, как он сам только что сознался, работает на Болотова,
про которого даже я успел услышать. Болотов держит и порт сальцевский, и торговлю по
реке, и базар, и много чего еще. Местные борзеть так не станут — беспредельщиков здесь
давно вывели, а не беспредельщики без серьезной поддержки на такое не пойдут.
Ниточка у меня к ним одна — Могилевич, которому крыша «хозяин карьера». Решится
этот самый «хозяин» Егор пойти на такое обострение? Вот так сразу — глубоко сомневаюсь.
Если и решится, то после долгой подготовки, чтобы сделать все по-тихому. Можно вспомнить
фокус с фургончиком и сидящей в нем тварью, но мы поодиночке пока ходить не будем. А не
поодиночке и с оружием — слишком велик риск провала. И отобьемся, и машину срисуем, а
то и вовсе…
Могу и ошибаться, разумеется, но для меня картина пока так выглядит. Но по одному
все же не ходим.
Потом вспомнил про документы, что снял с убитого, достал из сумки, поглядел. Занин
Игорь Константинович, старший оперуполномоченный управления городской безопасности
Углегорска. На фотографии скуластое злое лицо, короткие волосы, нос чуть набок сбит. Ни
разу не жалко, но все, обратно лучше не соваться. Живем теперь здесь, кажется.
***
Вчера из осторожности никуда так и не пошли. Посидели в гостиничном баре, который
был совсем неплох. Но посидели хорошо, долго, сытно, а мы с Федькой еще и пьяно. До
самого закрытия заседали за самым дальним от входа столом, уделив внимание чуть ли не
каждому пункту местного меню — пусть не слишком обширного, но все же вполне
приличного.
Отходняк после пережитого пока нас не отпустил, все были вялыми, даже сонными,
даром что полдня проспали. Разговор тек лениво и ни о чем — о делах почти не говорили:
грузиться не хотелось. Разошлись по комнатам, когда бар закрылся.
Проснувшись, увидел Настю, стоящую у окна, уже одетую и причесанную. Мягкий
свет из окна освещал ее профиль, тонкая прядка упала на щеку. Услышав, как я зашевелился,
она обернулась ко мне:
— Снег так и валит, все засыпало.
— А пускай, — согласился я с такой погодой. — Все равно. Доброе утро, кстати.
Сколько времени-то сейчас?
Взял часы с тумбочки, всмотрелся, проморгавшись. Полдень. Неслабо вздремнул, если
считать вчерашнее. Но от былой вялости не осталось и следа — чувствовал себя
отдохнувшим и выспавшимся.
Сергей заехал ровно в два, как и обещал. Я видел, как его додж выехал из ворот рынка и
по кругу, объезжая площадь, подкатил к гостинице, оставляя на дороге «елочные» следы
колес. И когда он выбрался из-за руля и зашел в подъезд гостиницы, мы уже спускались.
Федька же вообще внизу в баре сидел, чай пил.
— Ну что, готовы? — спросил Сергей после того, как все перездоровались. — Тогда
поехали, я отвезу. Там с вами еще человек поговорить хочет.
Уточнять кто мы не стали. Лично я просто догадался — для этого гением быть не
нужно. В додже было просторно и тепло: тот, кто сделал открытую машину закрытой, толк в
этом знал. Федька сел рядом с Сергеем впереди, а мы вдвоем протиснулись на заднее
сиденье. Пусть забираться было на него и не слишком удобно, но сидеть вполне нормально.
— А хорошо машину сработали, — похвалил я додж. — Здесь делали, в Сальцеве?
— Ага, возле порта сервис, покажу, если надо, — ткнул он пальцем куда-то направо.
— Да надо, пожалуй, хочу «кюбеля» утеплить.
— Без проблем, все делают, — сказал Сергей, сворачивая куда-то в сторону порта.
— Не в «Сибирь» едем, что ли? — спросил заметивший это первым Федька.
— Нет, старший к себе пригласил, — покачал головой наш водитель. — Я с ним с утра
виделся, вот он и решил кругами не ходить, а сразу карты на стол выложить. Все как вы
хотели, так сказать.
Ну да, можно и так сказать.
Немного покрутившись по улицам Сальцева, додж выехал на широкую, покрытую
укатанным снегом дорогу, ведущую прямо к порту. На въезде Сергей махнул рукой
охраннику, поднявшему шлагбаум, машина попетляла между складами, после чего мы
уперлись в еще одни охраняемые ворота, через которые нас пропустили тоже без всяких
возражений.
Мы оказались на вполне просторной расчищенной стоянке у длинного причала, возле
которого стояло несколько довольно больших пароходов явно обжитого вида и один
настоящий плавучий дом вроде той плавконторы, которую Федька мечтал угнать из
окрестностей Красношахтинска. А у кого-то уже мечта сбылась, получается. Там же стояло
несколько машин, из которых две принадлежали самому Болотову, наверное: два мерседеса
серии «1500», переделанные из обычного войскового транспорта в нечто представительское.
А что, очень круто по нашим реалиям. Ну и вдобавок несколько разных машин стояло,
включая еще одного «жука» на шасси «кюбеля», выкрашенного в ярко-красный цвет, с белой
полосой по крыше и капоту — прямо гоночный какой-то. У одного из мерседесов стоят двое
в черных тулупчиках, с ППШ на плече. Ждут кого-то?
— Старший на воде живет? — уточнил я, выбираясь с заднего сиденья.
— Да — и к своей работе ближе, и безопасней считается, — кивнул Сергей. — Пошли,
нас ждут.
Почему-то я ожидал каких-то особых мер безопасности, но ничего такого не было. Ни
охраны на входе, ни телохранителей. Поднялись по добротным, тщательно очищенным от
снега сходням, позвонили в дверь — и нам открыла молодая женщина в традиционном здесь
прикиде, то есть в брюках со множеством карманов, крепких ботинках и толстом свитере, из-
под которого немного высовывался край кобуры. Сергей назвал ее Наташей. Я почему-то
сразу подумал, что расписной «жук» как раз ей и принадлежит.
Она показала нам, куда вешать верхнюю одежду, а на пистолеты на ремнях даже
внимания не обратила. Ну может, и правильно — мы там все равно никого убивать не
собирались. Ну и принимающей стороне честь делает: не параноик в стиле многих других
власть имущих.
Из тесноватой и явно пристроенной позже прихожей мы вошли в просторный холл,
скорее даже гостиную, отделанную сплошь светлым деревом, — самая престижная отделка
из доступных по местной убогости. У дальней стены даже камин был, сложенный из круглых
речных голышей, и в нем сейчас плясал небольшой огонек. По стенам головы всякого зверья
развешаны — и медведь есть, и кабаны, и лось огромный, и волки. На дальней стене пяток
винтовок — ничего особенного, наши трехлинейки и немецкие маузеры. И двустволка одна, в
очень пышном исполнении: сплошное серебро.
— А что, уютненько, — одобрительно сказала Настя.
— Вы в столовую проходите, сейчас обедать будем, — сказала Наташа, показав на
двустворчатую дверь справа. — Отец сейчас спустится, он там по телефону разговаривает, —
добавила она, указав куда-то на потолок.
Столовая по стилю соответствовала гостиной — тоже сплошь дерево, которое, похоже,
еще и прижимало к стенам дополнительный слой утеплителя. Иначе бы так тепло в этом
просторном сооружении не было, невзирая на батареи и камины. Камин имелся и в столовой,
но главным в ней был все же просторный, человек на двадцать, обеденный стол.
— Отец гостей любит, — пояснила Наташа. — Присаживайтесь.
Стол был уже накрыт скатертью, приборы расставлены, хотя, по моим прикидкам,
количество приборов никак количеству приглашенных не соответствовало: маловато нас как-
то. Сразу же за нами молодой толстый парень вкатил в столовую сервировочный столик,
уставленный кастрюлями и судками, а не менее упитанная тетка сноровисто взялась
расставлять все это по столу. Охраны нет, но прислуга имеется.
Запахло. Аппетитно так запахло, всерьез, чуть слюнями не захлебнулся.
Дверь в столовую вновь распахнулась, вошел мужик лет пятидесяти с виду, сухощавый,
невысокий, с седоватыми короткими волосами. А с ним еще мужик, повыше, рыжий,
носатый, красномордый, с широкой блестящей лысиной.
— Присаживайтесь, что стоите? — спросил с ходу худощавый. — И давайте
знакомиться. — Он первый протянул руку Насте. — Я — Павел Болотов, здесь за
гостеприимного хозяина. А это Егоров Иван Степанович, всем он более как Егор известен.
Вот как… чего не ожидал, того не ожидал. Слыхал, что Болотов с Егором вроде как
даже не в ладах, а тут на тебе. Или это Болотов действительно решил сыграть в открытую со
всеми и собрал для этого всех в одном месте? Может, и так, почему бы и нет.
Перездоровались все за руку, расселись за стол. Тетка взялась разливать по тарелкам
совершенно роскошный борщ, какого я уже давно не пробовал. Поток слюноотделения
возобновился. Толстый же хлопец обежал всех сидящих с графинами, разливая
традиционный здесь морс и ледяную водку по рюмкам. Когда прислуга свои дела
заканчивала, все молча сидели, и лишь когда они из столовой вышли и двери за собой
закрыли, Болотов заговорил:
— Я с тоста начну. За понимание. Потому что без понимания ситуации мы можем
такого наворотить, что сами потом не расхлебаем последствия. Поэтому предлагаю за это
самое понимание и выпить.
Выпили. Закусили. Я схватил с большого блюда черемши, ею загрыз водку. Болотов
продолжил:
— Гости у нас появились неожиданно для себя, — он кивнул в нашу сторону. — В
Углегорске кто-то начал вопросы по беспределу решать — к счастью, не очень удачно. Люди
теперь здесь, вроде как у меня в гостях, — он искоса посмотрел на Егора, который просто
мотнул лысой головой. — То есть могут в определенных пределах себя в безопасности
чувствовать, если уж совсем голову не потеряют. Так ведь, Егор?
— Могут, могут, — вновь кивнул тот.
— Вот, и Егор так говорит, — ухмыльнулся Болотов. — Но взамен за наше
гостеприимство мы о малой услуге попросим. Справедливо? — посмотрел он на меня.
— Если о малой, то почему бы и нет? — осталось усмехнуться мне.
— Пока о малой — о больших потом беседовать будем, — ответил он вполне
серьезно. — Хотим, так сказать, из первых рук правду услыхать. За чем таким все гоняться
стали и из-за чего такой шум?
— А вы за чем гнались? — спросил я у него и, не дожидаясь ответа, предположил: —
За проходом назад, в тот мир, откуда провалились? Только честно, если можно.
— Честно можно, — кивнул он. — За проходом, все правильно. Егор, а ты за чем? —
обернулся он к своему соседу по столу.
— Да за этим же, — буркнул Егор, работая ложкой.
— Да, кстати, вы угощайтесь попутно, а то все остынет, — напомнил Болотов. —
Спешки нет, никто нас отсюда никуда не гонит, все обсудить успеем.
Тут же заработали ложки.
— За проходом, — повторил я. — А для чего он вам?
— Был бы проход, а для чего он — всегда решить успеем, — ответил вместо хозяина
Егор, а тот лишь кивнул, соглашаясь с такой трактовкой.
— Боюсь, что вы себя несколько… излишне вдохновили, — сказал я, подбирая
слова. — Насколько мне удалось разобраться, проход существует только в теории. На
практике его существование пока никак не подтвердилось.
— Серых ушел, — продемонстрировал осведомленность Болотов.
— Ушел, но куда — неизвестно, — пришлось повторить мне вслух уже как-то
высказанный аргумент. — И пока оттуда не возвращался. Повторить его маневр, как мне
кажется, никто еще не решился. Лично я бы экспериментировать не стал, потому что
оказаться в каком-то еще худшем месте, во Тьме, например, мне не хочется. Проверить
возможности нет. Вся информация об исследованиях была у самого Серых, как мне кажется,
он никому ничего не оставил.
— Человек с ним работал — он сказал, что у Серых все получилось, — заговорил Егор.
— Павел Тягунов, он же Петров? — предположил я.
— Нет, не он, — покачал головой Егор. — Но про Павла я в курсе, есть такой.
— Понятно, — усмехнулся я. — Семен Могилевич. Он от них к вам перешел, так?
Все кусочки головоломки начали становиться на свои места.
— И что? — вместо ответа переспросил Егор.
— И вы финансировал и «исследования», так? — уточнил я.
— А что? — опять ответил вопросом Егор.
— Да ничего, — улыбнулся я ему. — Просто когда Паша застрелился, я у него в сумке
кучу сальцевских денег нашел. И углегорских. Ваши?
Болотов тоже заинтересованно посмотрел на своего гостя.
— Да мои, наверное, — поморщился тот. — А чего он застрелился? Совесть замучила?
— Вроде того, с совестью всегда так, — кивнул я, — то ничего и ничего, а то как
вцепится — почище жабы.
— Я понял, — вздохнул тот. — Теперь объясни: что я не так делал?
— Кроме самого Серых, никто реальной информацией не обладал, — ответил я, с
сожалением глядя на остывающий борщ. Все вокруг трескали, один я тут беседовал. — Паша
там на подхвате был, за живодера и мокрушника, никто ничего реального в плане
информации ему не доверял. Кстати, Могилевич ведь раньше на Червонца еще работал, так?
— Нет, не так, — ответил Егор. — Червонца ваши безопасники к схеме подвели, я там
ни с какого боку. Сема на меня давно работал, всякие боковики реализовывал, и он на Павла
этого вышел сам. А вот потом ему пришлось когти рвать и сюда смываться, а все дело под
себя Червонец подмял. И турнули Сему безопасники, четко сказав, что тот или за сутки из
города валит, или они его закопают.
— Безопасники? — уточнил я. — А кто именно, не в курсе?
— Ну как не в курсе… в курсе, — хмыкнул он. — Занин там такой есть, Игорек. Редкая
гнида, если честно, мент в худшем смысле слова — грязный, продажный и совершенно
беспредельный. В другом бы месте… но не моя территория, увы.
Я полез в набедренный карман штанов, вытащил снятое с трупа удостоверение,
протянул Егору.
— Этот?
— Да похоже, — кивнул тот. — Я в глаза его не видел, заочно знаком, так сказать. А
что, скончался? — уточнил он, потыкав пальцем в испачканный кровью уголок документа.
— Скончался, скоропостижно.
— Ну давай, за упокой души раба божьего, ни дна ему ни покрышки, — плеснул в свою
и мою рюмку по капле водки Егор. — Дело того стоит. Давно напрашивался.
— Так все же — как оно на деле было? — подставил рюмку Болотов. — Егор, нам надо
сейчас вчистую разобраться, чтобы уже никаких непоняток. Могилевич твой, а с этим Пашей
он каким боком?
— Пока Червонец со своими гэбистами не влез, я их финансировал вроде как, — сказал
Егор. — А потом меня оттолкнули. Что с того момента было — не скажу, уже не в курсе.
Пытался подлезть, но там некий Валиев так на дело сел, что ни одной щелки не оставил.
А Могилевича хотели убить тогда в порту, стандартным способом — как того же
Рому, — чтобы вообще все шито и крыто было, но вышла незадача: тварь почему-то напала
на Пашу. И Могилевич уехал в Сальцево целым и невредимым, превратившись из
коррупционера из городской администрации в «кредитную акулу».
А вообще Паша, если это был Паша, молодец. Как-то сумел начать всех маток сосать.
Лично мне это вот как видится: с уходом Серых Паша остался вроде как у разбитого корыта.
Не знаю, как там и что изначально планировалось, но когда Серых уходил, Паша в
светотерапии лежал. Вышел, сменил документы… как их сменил, кстати? Да небось гэбисты
и помогли, им это раз плюнуть. Устроился в Горсвет. Почему? С умыслом, или просто график
работы привлек? Впрочем, есть ксива неплохая, есть оружие… пока я не вижу реальных
причин, да и не столь важно уже. И попутно начал подтягивать людей на «наследство»
Серых. Только непонятно — чем конкретно он их завлекал?
Кстати, вот это пусть Егор и расскажет. С него же Могилевич деньги не под просто так
брал — не с дураком же дело имел.
— Есть вроде как полный набор документации, как этот проход делать, — ответил
Егор. — Паша этот по ранению вроде в госпитале лежал, мы проверяли, и пока лежал —
документы перепрятали. Деньги вроде как на поиски давались. И на приобретение матчасти
для будущей базы — там много чего требовалось. И пароходик, и еще что-то…
— Понятно.
Точно, дальше Паша просто начал бабки тянуть. Вытащил немало с Егора, за что ему
наше большое человеческое спасибо, потому что эти деньги мы с Федькой взяли и
возвращать их хозяину не собираемся, а потом перекинулся к Червонцу. Как там разбирался
— понятия не имею, да это уже и не суть. Важно то, что это в немалой степени афера, и
присутствующих здесь просто разводили на бабки.
Но записи Серых, пожалуй, где-то все же есть. Не думаю, что он бы их с собой
прихватил — просто смысла нет, — значит, где-то запрятал. Не зря же про него говорят, что
он всегда все записывал.
Милославский… каким тогда он ко всему этому боком? Когда ко мне ночью пришли, я
на него погнал, но сейчас это слишком логичным не выглядит. Милославскому все же эти
самые записи нужны, ничего такого я не узнал, что ему повредить может. Тогда непонятна
заботливость, с которой он меня хотел вообще на Ферме поселить. А весь тот шум, который
по моей инициативе поднялся, получается, едва ли ему повредил. Разве что его союзникам в
городской власти.
Ладно, это уже не принципиально, мне туда все равно ходу нет.
Разговор шел, но борщ я все же успел доесть, и даже не холодным. Что надо был борщ
— вершина мастерства, иначе и не скажешь.
— То есть ты твердо уверен, что мы на разводку повелись? — уточнил Болотов.
— Девять из десяти, — прикинул я вероятности. — Записи исчезли с Серых, да и не
уверен я, что с этими проходами все просто, даже с инструкцией. «Возьмите ключ на
двенадцать, прилагаемый к комплекту деталей, и затяните болт на боковой стенке…» —
такого там не будет, я уверен. Очень может быть, что проход вообще в одну сторону, и
проверить никогда не получится, куда он ведет. А может, что-то еще. Я бы на вашем месте
пока на это дело особых надежд не возлагал. Денег поднять на нем, как мне кажется, не
получится.
— Ну в этом бы все же лучше убедиться, — буркнул Егор.
— Лучше. Но пока и этого сделать не получится.
— А что получится? — уточнил Болотов.
— У нас искать дальше получится, — сказал я. — Документы Серых искать. А вы
иногда нам помогайте. Материально и технически, в разумных пределах.
— В каких? — предпочел уточнить Егор.
— Небольших, деньги у нас и так есть, — сразу отказался я от роли просителя. —
Может, транспорт какой-нибудь понадобится — водный, например. Может, просто люди в
помощь. Может, еще что-то, сейчас не знаю. Достать что-то, чего у нас нет и сами добыть не
можем. Не больше, я в долги лезть не хочу.
— Но взамен мы эксклюзивное право на результаты получаем? — спросил он.
— Пока между собой не определитесь, кто за главного и с кем мы общаемся, — нет, —
ответил я, положив ложку в опустевшую тарелку. — Вас двое, а мне потом непонятки мешать
будут.
— Понятно, — кивнул Болотов. — Это мы решим. И если решим, то…
— Скажем так: мы склонны договориться и начать постоянное сотрудничество, —
опять увильнул я от прямого ответа. — Но для этого нам нужен четкий расклад от вас: кто с
нами общается, кого мы информируем об успехах и неуспехах — в общем, вся организация
работы.
— Хорошо, — вздохнул Болотов. — Мы с Егором это дело обкашляем, затем к
разговору вернемся. Завтра.
— Завтра, — кивнул я.
— Наташа, солнышко, — повернулся Болотов к дочери, — скажи, пусть горячее
подают. А я разолью покуда — можно еще по чуть-чуть, теперь уже не повредит.
С этими словами он взялся за бутылку.
***
***
— Черт, я пьяный, и я объелся, и при этом должен думать. И не просто думать, а над
смыслом жизни.
— Ну напрягись, — сказала Настя, сидящая у зеркала и расчесывающая волосы. — Ты
ему веришь?
— Как тебе сказать, — пожал я плечами. — В то, что он рассказал… в смысле, в факты
— верю. А в то, что его интерес во мне как в пропавшем и снова найденном брате, как в
индийском кино, — нет. У таких людей, как профессор, не бывает прямых мыслей и прямых
ответов. Вместо ответа ты получаешь версию, более или менее приближенную к реальности.
Приближенную ровно настолько, насколько Милославскому нужно, чтобы от тебя чего-
нибудь добиться. Сейчас он добивается того, чтобы я был у него под рукой.
— Зачем?
— Зачем-то. Может, он меня собирается жертвопринесть в моем же генераторном сарае,
чтобы открыть проход для себя любимого. А может, и нет. А может быть, канал может
держаться, только если один из нас здесь, а другой там, но мне он этого не говорит. А может,
он просто с поваром на Ферме договорился пустить меня на котлеты. Он котлет из меня
поест и станет «проходным» в мой личный канал на ту сторону. Не знаю.
Тяжело повздыхав от обжорства, я встал с кровати, дотопал до стола и налил себе
полный стакан воды из графина. В номере было прохладно, и вода тоже не слишком
нагрелась. Залпом выпил в смутной надежде, что упавшая сверху вода как-то утрамбует
пищу в брюхе.
— Но теории у тебя есть, — усмехнулась Настя.
— Теория как дырка в заднице — у каждого своя есть, — повторил я чьи-то слова, не
слишком следя за логикой.
Остановившись у стула, через спинку которого был переброшен ремень с кобурой,
вытащил кольт, убедился, что патрон в патроннике, поставил его вновь на предохранитель и
положил на тумбочку у кровати. Пусть под рукой лежит: как-то неправильно все вокруг.
— У тебя много теорий, так что сравнение некорректное, — был я пойман на
отсутствии этой самой логики.
— Может, и так, — не стал я спорить.
— Я все равно пойду туда, если переход откроется, — неожиданно сказала Настя.
Она даже волосы расчесывать не прекратила, пока это говорила, поэтому я не понял
сразу, что было сказано. Только через пару секунд дошло — вроде как дубинкой по голове
тюкнуло. Сильно так тюкнуло.
— Не понял… ты серьезно?
— Мы собирались уходить вместе — вместе и пойдем.
— Я уже никуда не собираюсь, — обернулся я к ней. — Я остаюсь с тобой здесь.
Ничего, зато поживем подольше. Сколько получится.
А что нам еще осталось? Только так. Да, когда Милославский мне это сказал, то, что
тоннель не для всех, а только для нас с ним, получается, на меня как воз кирпичей вывалили,
но решение пришло сразу, не было даже миллисекунды сомнения. Я остаюсь с ней. До конца,
каким бы этот конец ни был. Здесь. Или не здесь. Где угодно, но с ней. А по-другому я никак
не согласен.
Да, надо, надо искать этот проход, точнее — возможность им воспользоваться, хотя бы
для того, чтобы сделать свою жизнь здесь лучше. Тем более что эта жизнь обещает быть
очень длинной, хоть пока в это и не верится. Но жизнь здесь, с ней, не где-нибудь еще. Я не
уйду без нее. Не смогу.
— Нет. — Она отложила щетку и повернулась ко мне: — Я не могу верить
Милославскому до конца, как и ты. Хотя бы для того, чтобы забрать канал исключительно
для себя, он наврет что угодно. Проверить, не сунувшись туда, все равно не выйдет.
Я подошел к ней, нагнулся, обнял сзади, прижавшись щекой к ее волосам.
— И что ты предлагаешь? — спросил тихо.
Я ожидал, что она скажет «я сунусь», но похоже, что таких слов она и сама сейчас
испугалась. Просто обхватила мои руки своими, потом сказала так же тихо:
— Делай, что делал. Ищи этот выход, а там видно будет, — вздохнула она глубоко. —
Если ничего не получится, то… то и не получится. А если… в общем, если будем близко,
тогда и решим окончательно. Мне кажется, что тогда все станет ясно. Он же сказал, что с
«посторонним» тоннель вообще не откроется?
— Он так думает — это всего лишь одна из теорий, — ответил я. — А может, даже
теория у него другая, а это опять версия для нас.
— Поехали, — сказала она и, перехватив мой недоуменный взгляд, пояснила: — Завтра
в Углегорск поехали. До того, как ты взял на себя какие-нибудь реальные обязательства перед
Болотовым и Егоровым. Пока ты им разве что за борщ должен.
— Это верно, пока мы с этой стороны чисты, — согласился я и похвалил себя за то, что
не развелся вчера на конкретный ответ.
А пока чем я им обязан? Обещание «присмотреть» за мной, смутное обещание что-
нибудь дать, если мне это понадобится в процессе поисков, да и все. Нет, там меня за язык не
подтянешь: пока деньги по столу не двигались и никто финансовых обязательств на себя не
взял — сделки не было, были лишь намерения.
Милославский, конечно, правильно сделал, что Тенго привез и Ивана: этим людям я
действительно доверяю. И полагаю, что для того, чтобы привлечь Тенгиза Абуладзе,
Милославскому пришлось здорово наступить на свою гордость и, очень даже может быть, на
свои интересы. Но ход был сильный. И Тенго — не тот человек, чтобы впустую что-то
отвечать. Можно вообще в Захолмье переселиться и оттуда в Углегорск как на работу
кататься — не знаю, правда, как это все может сыграть с поправкой на полеты Насти. Да и
мне летать придется скоро. Хотя… час туда, час обратно… в Москве у меня дольше
получалось от дома до офиса.
Ладно, об этом потом, пока надо о расставании с новыми союзниками подумать, а такой
маневр надо делать аккуратно. Пока у нас здесь если не друзья, то и не враги, но если они
увидят, что Милославский меня поманил и я сразу к ним спиной повернулся, — могут быть
проблемы. Надо разруливать аккуратно, давить на то, что это единственный способ реально
чего-то добиться. И при этом не акцентировать внимания на том, что добиваться я буду не
для них. И не для профессора, если честно. Для себя. Ладно, подумаю до утра — и все станет
ясно, как говорить, что говорить и с кем говорить.
— Да, поехали, — обернулся я к Насте, так и сидевшей у зеркала неподвижно. — Не
завтра — завтра надо тут все прикрыть аккуратно, — а послезавтра с утра. И пока не домой, а
в Захолмье, оттуда оглядимся.
— Мне летать надо.
— Пара дней. Все равно снег валит.
— Ладно, — вздохнула она. — По погоде посмотрим.
Ну вот и решили. К добру ли, к худу — там видно будет.
***
Милославский, к моему удивлению, приезжал вообще без охраны. Все трое прикатили
на «шевролете» — за рулем Иван сидел. Действительно удивил: я профессора без двух
охранников уже и представлять перестал. Думаю, что он и это просчитал — решил, что
подобная «открытость к народу» вызовет больше доверия. Может, и вызвала: я не взвешивал,
сколько доверия откуда пришло. Попрощались, я пообещал, что завтра с утра мы в Углегорск
вернемся.
Первая половина дня прошла суетно. Пообщались с не слишком радостным Сергеем,
потом сам Болотов встречи удостоил, подъехал в «Светлячок». Но разобрались как-то,
оспаривать тот факт, что никто никому пока ничего не должен, он не стал. Да и энтузиазма не
так много было теперь: и, сам Болотов, насколько я понял, и Егор поняли, что вся история
была на девять десятых Пашиным разводняком, на который они повелись как последние
лохи. И теперь, наоборот, лучше демонстрировать сдержанность подхода, хотя бы для
исправления репутации.
Вечером все же выбрались в ту самую «Сибирь», просто втроем. Ресторан выглядел
изнутри опять же натуральной избой, что уже начало надоедать слегка, но кухня была выше
всяких похвал — одних пельменей несколько видов. И под водку все виды шли просто
замечательно, чуть не строем.
На рассвете рассчитались в гостинице, побросали вещи в машины и поехали обратно, в
Углегорск. Второй «кюбель» Настя решила приватизировать, хотя я бы пока настаивал на
том, чтобы она на работу и обратно не одна ездила. Ладно, сам буду возить, а машина пусть
будет — пригодится, рост семейной мобильности налицо. Главное — маневр, в конце концов.
Утеплить бы еще «кюбель», утеплить. Сколько можно про это мечтать? Можно бы и
заняться уже, тем более, как я понял из разговора с Тенго, состоявшегося после беседы с
Милославским, хозяйство Червонца в Углегорске, то есть тот самый сервис, на котором я
был, отошло Шалве. Наполовину. А еще наполовину все равно кому. Тому, кто Шалве дышать
дает. Вот такой у нас социализм военного типа в Углегорске.
На КПП никто никаких оргвыводов на наш счет не делал и косо не смотрел, так что мы,
видать, ни в какие ориентировки и стоп-листы не попадали. Хотя должны были бы, но кто-то
решительной рукой, и я даже могу предположить кто, это дело пресек. Ну и хорошо — нам
только дополнительных разбирательств не хватало.
Федька собирался к себе в общагу заскочить и вещи забросить, а потом по планам у
него свиданка намечалась, и судя по всему, до завтрашнего утра. Ну а мы прямо домой — мы
люди вполне семейные.
Толстый комендант Петр Геннадьевич встретил нас чуть испуганно. Засуетился, сказал,
что квартира опечатана, но с ним печать вскрыть можно, только актик подписать следует.
Поднялся с нами на этаж, протиснувшись под козлами штукатуров, заделывавших дырки от
пуль в стене. Выбитое стекло на площадке уже заменили, кровь со ступенек тоже смыли.
Актик у коменданта был уже готов, так что «таинство снятия печати» больше пары
минут не заняло. Затем Петр Геннадьевич назад побежал, и я впервые приметил у него на
ремне кобуру. Раньше он оружия никогда с собой не носил, а теперь на вот, с наганом.
В квартире было холодно. В суете я тогда раму захлопнул неплотно, да и то только одну,
так что под нее здорово дуло и снегу намело немало. Пришлось счищать с подоконника
веником и потом с усилием заново закрывать створки. А потом еще конопатить и заклеивать
придется.
В квартире покопались, явно обыск был: все шкафы настежь, все оставшиеся вещи на
полу — хорошо, что вещей не так уж и много оставалось, собирать недолго. А вот матрас,
вспоротый и выпотрошенный, придется выбрасывать и новый покупать.
Интересно, кто же здесь копался, если всех злодеев вроде как или мы убили, или
честные гэбисты арестовали, когда нечестных гэбистов ловили? И что искали? Это тоже
интересно. Ладно хоть мебель не ломали, да и искать тут особо и негде, вся квартира чуть
больше шкафа.
— Матрас новый надо, — тихо сказала Настя, оглядывая разор. — И белье новое, я на
этом спать уже не буду.
Белье было сброшено с кровати и вывалено из шкафов. И по нему явно топтались:
следы подошв видны на белом хорошо. Я не такой брезгливый, мне бы и после прачечной
сошло, но ее понимаю прекрасно. Белье — дело интимное, а если по нему еще и сапогами
грязными, да еще кто попало… Нет, все верно, нужно новое покупать.
Брошенного оружия, естественно, не осталось. Ни немецкого автомата, ни СКС с
оптикой. Его особенно жаль: оптика — здесь штука редкая. Ну да ладно, хоть сами живы
остались, да и полно еще всякого железа.
— Что сейчас делать будем?
Похоже, что разор Настю прибил как-то, если по голосу судить: больно он неуверенно
прозвучал. То воевала вовсю, ни на секунду боевого духа не теряя, а вот столкнулась с тем,
что по постели ногами походили, — и на тебе. Чего-то я в женщинах не понимаю все же. А
они — чего-то во мне, наверное.
— Надо к Ивану заехать, показаться, — задумался я. — Или если его нет, то на Крупу, в
департамент…
— А нас там не убьют?
— С чего это? — опешил я.
— А за своих. — Настя кивнула в сторону входной двери, подразумевая убитых
безопасников.
— Думаю, что Милославский нас бы предупредил, чтобы туда не ходили. Да нет, не
думаю — все знают, насколько я понял, что они для бандитов левака ночью резали, так что
сами нарвались. И случись чего, отбиваться будем.
Не то чтобы совсем искренне сказал, скорее просто отболтался. Нам теперь
оглядываться надо будет, но не сегодня и не там. Просто не рискнет никто в центре города в
разгар рабочего дня на нас нападать. Это если про безопасников говорить. А вообще-то она
права по-своему: мало ли кто там из друзей убиенных в том же здании работает, но волков
бояться — в хате гадить. Надо было в Сальцеве оставаться, если мы боимся здесь ходить. А
страх штука такая — дай ему чуть-чуть волю, и он тебя вскоре целиком сожрет, в животное
превратишься. Его только в узде держать, и подчас для этого даже неразумные поступки
подходят.
Второго «кюбеля» подзавалило слегка, но я быстро снег отбросал, решил его «размять»
немного. Подумалось, что если бы в машине печка была, то теперь пришлось бы еще и лед со
стекла отскребать. Но поскольку ее нет и температура внутри всегда минусовая, то ничего
такого и не случилось. Вот и подумай — надо ли вообще ставить печку без обдува стекол?
Вот как все сложно… Может, еще подумать насчет сервиса? Точно, подумаю пока.
Завелся «кюбель», затарахтел весело движком, резво выскочил из двора на дорогу. Даже
ворота запирать не пришлось: сосед на «эмке» приехал. Сначала помахать рукой собирался в
окно, но потом вдруг испугался чего-то — может, решил, что мы вернулись еще и его
застрелить. Ну да и ладно, поживет с нами рядом месячишко — и вновь уверится в мирности
наших намерений.
Ивана на «Ване-комсомольце» не застали. Заперто все, и машины нет — уехал куда-то.
Наткнулся на Пашкина, уже с утра «поправившего прицел», и с трудом отбился от
приглашения посидеть у него в кабинете: сказал, что начальство срочно вызвало. Тот понял,
но не оценил.
Пришлось все же ехать на Крупу. А там на нас внимания никто не обратил. То ли всем
все по фигу, то ли просто в лицо не узнавали, а то ли и вовсе удалось всю стрельбу в
относительной секретности даже от своих сохранить, кто его знает.
Милославский был здесь же, но принять не смог — передал через секретаршу, чтобы я
завтра с утра на Ферме был, с Федькой вместе и даже с Настей, если у той получится, — на
этом наш визит и закончился. В общем, цель его все равно достигнута, отметились по
возвращении. Доложились по случаю прибытия, так сказать. А убыли уже не докладывая,
направившись на рынок за новым матрасом.
***
***
Милославский вызвал нас чуть за полдень. Пару минут в приемной подождали, потом в
кабинет зашли, рассевшись за длинным совещательным столом. Милославский, одетый
неформально, в толстый свитер и грубые брюки, был в хорошем настроении явно, сразу
предложил всем чаю с сушками, и пока чай не принесли, болтал о чем угодно, кроме дела.
Солнце било в окна, быстро затягивавшиеся изморозью, но окна в кабинете были
законопачены на совесть, а к батареям под окном даже прикоснуться страшно — настолько
горячие.
— Я что собрал вас, — сказал профессор, когда наконец пришедшая буфетчица
расставила всем чай в стаканах с подстаканниками, как в свое время в поездах подавали,
только самому Милославскому в большой белой кружке, и удалилась. — Каких-то серьезных
заданий для вас у нас нет сейчас. Планы вроде и есть, но в те места зимой не доберешься.
Так что рисковать до весны не будем. Но работа все равно есть.
Он поднялся из-за стола, не выпуская кружки с чаем из рук, подошел к большой, почти
что во всю стену, карте области — даже не знаю, где они нашли такого размера. Сняв с
крючка тонкую и легкую камышовую указку, Милославский ткнул ею в ярко-красный
кружок, из которого еще и красный флажок торчал: точно не пропустишь.
— Знакомое место, Владимир Васильевич? — обернулся он ко мне.
— Мм… точка моего провала, если не ошибаюсь? — сориентировался я после
секундной паузы.
— Верно, — кивнул он и слегка постучал указкой по карте. — Буквально перед самыми
снегопадами мы там так называемую «точку» обустроили. — Столкнувшись с
непонимающим взглядом Насти, он пояснил: — Раньше так называли места службы, где,
например, подолгу находились люди малыми группами, подчас парами. Всякие
радиоприводы и прочее, где просто надо следить за работой радиоаппаратуры, например. Вот
и мы успели натянуть там колючку по периметру и поставить сруб с печкой. На всякий
случай.
Милославский отпил из кружки, вновь уселся в кресло, бросив указку перед собой на
стол.
— От всяких случайностей — туда охрану поставили, — добавил он, промокнув губы
бумажной салфеткой. — Активность в точке входа так и не затихла, но опасаемся, что кто-то
туда случайно залезет, человек или зверь… или тварь, хоть они в таких местах и не
встречаются, и…
Он замолчал, словно подбирая слова, и я спросил вслух:
— Собьет настройки?
— Именно! — ткнул он пальцем в мою сторону. — Мы толком не знаем, есть ли там
вообще какие-то настройки и можно ли их сбить, но решили, что лучше перестраховаться,
пока не разберемся в этой теме окончательно. Вот и поставили пост из двух человек, из
УпрО. Только держать их там будем не всю зиму — это хорошим не закончится, люди с ума
сойдут, — а менять через неделю. Для этого, собственно говоря, начали конструировать
транспорт для езды по глубокому снегу. Не только для этого, разумеется, но пока основной
работой будет. Иван Михайлович, как работа идет, кстати? — обернулся он к Ивану.
— Испытали только что, все отлично, все в восторге, — отрапортовал тот.
— Хорошо. В общем, будем пока помогать охране. Возить смену и припасы. Думаю,
что из Захолмья. — Милославский попытался указкой сидя дотянуться до нужной точки, но
не дотянулся. Но все и так поняли. Захолмье, если напрямую, полями, к тем краям самая
ближняя точка. И лес там не сплошной — поля да перелески, по снежной целине вполне
можно пробраться. — Техника вам выделена, люди в охрану тоже. Но распространять
информацию широко пока не хочу, поэтому в курсе будет всего четыре человека из УпрО, их
старший начальник, ну и мы, здесь присутствующие, — он обвел нас взглядом, — более чем
достаточно. А по весне начнем строить там станцию посерьезней, уже постоянную.
— Значит, я… — не закончила и без того понятный всем вопрос Настя.
— Верно, Анастасия Владимировна, — ответил сразу Милославский. — Воздушное
обеспечение. Присмотреть, может быть, места для посадки, прикинуть возможность сброса
припасов с воздуха, разведать маршрут для снегоходов и… большую машину видели? И для
нее.
— Понятно, — сказала Настя, открывая планшет и извлекая из него большой блокнот с
перекидными листами.
— Я добавлю сразу: я не хотел бы, чтобы этой работой занимался кто-то еще, например,
ваш напарник, — сказал профессор. — Работа подразумевает некоторую секретность. Так что
сменщик или напарник… — Он посмотрел на меня. — Владимир Васильевич, вы летать уже
готовы?
— Думаю, что готов. Не ас, разумеется, но несложные полеты выполнять могу. Если
получится выкроить время на дополнительные тренировки, то все станет намного лучше.
— Получится, — ответил тот. — Как я уже сказал, до весны мы работой не
перегружены. А база для новой работы будет в Захолмье. Абуладзе этим занимается, по моей
просьбе.
Интересно. У Милославского новый друг и союзник? Раньше два ведомства как кошка с
собакой, а тут на тебе — Тенго предоставляет базу. Хотя… после захвата Захолмья он
поднялся сильно, пусть он и на службе, но реально за ним уже и активы немалые, только
дурак будет ссориться.
— Постарайтесь в истории больше не влипать, — повернулся Милославский уже ко
мне, — но при этом… ищите дневники Серых. Продолжайте, насколько это возможно делать
безопасно. Я бы поручил эту работу соответствующим структурам, но… утечка откуда
угодно возможна. Сама тема слишком… — он задумался, подбирая слова, — …будоражит
умы, так это назовем. Из-за чего вроде бы вменяемые люди начинают делать глупости.
Подчас фатальные. Да вы все видели, имели возможность убедиться, так ведь?
— Верно, убедился.
Он еще отпил из кружки, поглядел в окно, словно ожидая увидеть там решения всех
проблем, затем вновь повернулся ко мне:
— В общем, я решил все же вас не останавливать. Тем более что вы и не остановитесь,
если вас в клетку не запереть. Но одна просьба… вы помните наш разговор в Сальцеве,
верно?
— Помню, — кивнул я.
— Тогда учитывайте и мой интерес во всем этом. Не нарывайтесь, хорошо? Берегите
себя. У нас другие дела еще будут. Большие дела, серьезные.
Вот так. Прямо лучший друг. Ну хорошо, посмотрим, куда нас эта дружба заведет.
***
Иван застрял на Ферме по каким-то своим делам, а мы остаток дня вынуждены были
байдыки бить. Пошли постреляли, потом сидели в отделе и опять гоняли чаи — все равно
ничего другого придумать нельзя было. Степаныч забежал, сказал, что прицепы, на которых
повезем снегоходы, будут готовы завтра, так что «исход в Захолмье» откладывается как раз на
это самое завтра. Пару раз наш начальник заходил, с озабоченным видом копался в шкафу,
листал бумаги в папках, что-то неразборчиво бормоча себе под нос, потом опять уходил.
Когда он заходил, мы замолкали, ожидая каких-нибудь новостей, но новостей не было, и
когда Иван исчезал за скрипучей дверью, ленивый разговор возобновлялся.
Выбрались с Фермы только с окончанием рабочего дня. Иван был уставший и какой-то
затюканный, поэтому Федька отстранил его от вождения транспортного средства и вел
машину в колонне сам, уступив место у руля лишь возле общежития на Засулич, где ему
выходить надо было. Потом Иван завез нас домой и сам со Степанычем покатил дальше.
— Дома есть что пожевать? — озадачился я мыслью, когда мы поднялись на крыльцо и
собрались звонить.
— Нет, — ответила Настя, подумав, и задала следом вполне риторический вопрос: —
Откуда взяться-то?
Я глянул на часы:
— А магазины закрываются. Тогда… где ужинаем?
— А где ты хочешь?
— Я — как ты.
— А я — как ты.
Вечно одно и то же. Взаимная уступчивость постоянно заводит в тупиковые ситуации.
И главное, что хочется пойти именно туда, где ей нравится, но заставить назвать место не
получится. И притом придумаю все равно что-то такое, что, по моим прикидкам, ей и
понравится.
— Может, в «Березку»? Давно не были.
— Давай, — сразу согласилась она.
Загрузились в «пустынный кюбель», сама Настя за рулем, да и поехали. У меня к
«Березке» чуть особое отношение: там у нас первый долгий и откровенный разговор
состоялся, после которого… что-то изменилось после него, между нами возникли те самые
«отношения», которые и превратились в то, что есть сейчас. Поэтому «Березка» для меня
стала нашим местом.
«Кюбель» быстро домчал нас, но у трактира оказалось довольно много машин. Ну
точно, самое время, тут всегда наплыв после того, как все учреждения на Крупе закрываются.
И вкусно, и недорого, и близко. Не сообразил. Но все же зашли в надежде на то, что хоть
один свободный столик найдется.
Не нашлось таких столиков. В зале было шумно и людно, отдельные свободные стулья
были, но столов — увы. Почему-то вспомнилось, как во времена советские в ресторанах
попроще официанты подсаживали людей за не полностью занятые столы. Забавно, сейчас
мне такое даже представить сложно, а тогда — в порядке вещей было.
— В гостиницу поедем? — спросил я у разочарованно оглядывающейся Насти. — Там
всегда места найдутся. Как ты насчет этого?
— Уже сюда настроилась, — протянула она.
Тут я заметил, что из-за столика, что прижался к дальнему окну, нам машут рукой.
Сначала даже не понял, что это именно нам, оглянулся, а потом не сразу сообразил, кто
именно нас зовет. Но потом вспомнил.
— О, привет! — протянул я руку высокому худому парню в очках, поднявшемуся из-за
стола навстречу. — Как жизнь?
— Нормально! — ответил он и сразу представился Насте: — Меня Кирилл зовут.
— Настя, — протянула она ему руку.
— Садитесь ко мне, я пока один, да и товарищ мой, если подъедет, возражать не будет.
Давайте, не стесняйтесь, — продолжал настаивать он, увидев, что мы колеблемся.
— Ладно, спасибо! — принял я приглашение и начал расстегивать дубленку. —
Рассказывай, как устроился. Мы на инструктаже у Милославского познакомились, после того
как оба сюда провалились, — объяснил я Насте историю нашего с Кириллом знакомства.
— Я вас там сегодня видел, — сказал Кирилл и пояснил: — Из окна: я в главном
лабораторном корпусе сейчас работаю, вы несколько раз мимо проходили. Кстати, ты же из
Горсвета, нет разве?
— Прикомандировали, пока на Ферме, — ответил я, принимая полушубок от Насти и
пристраивая его на вешалку. — А у тебя там как дела идут? Доволен?
— Можно и так сказать. Куда лучше, чем на старой работе. Интересней, по крайней
мере. И общага получше, и денег побольше, и вообще. Не, точно лучше.
— Ел уже?
— Даже не пил, — засмеялся он. — Только пришел, столик занял. Вон морсу
принесли, — показал он на кувшинчик, — да и все пока.
— Это все исправимо, — сказал я многозначительно, взяв из подставки обшарпанную
картонку меню.
— Тебе летать завтра, — посмотрела на меня Настя, поджав губы.
— А мы по чуть-чуть — вроде как есть повод, — ответил я и засмеялся: — Правда по
чуть-чуть, мне завтра похмелье точно не нужно. А вот жрать хочу — знали бы, что Ванька
весь день пробегает, хоть в столовку бы сходили.
— Я тоже не обедал, срочной работы подвалило, — вроде как подержал меня Кирилл.
— А чем занимаешься?
— Новой систематизацией информации. Всей — от отчетов лабораторных до личных
дел. Кстати, твое дело засекречено, ты в курсе? — показал он на меня пальцем.
— В курсе, — кивнул я, пытаясь отойти от ощущения, что меня хлопнули по затылку
пыльным мешком. — А ты и секретным разделом тоже занят?
— Пока нет, но вроде бы буду. А открытым сейчас занимаюсь.
Вот как. То есть вообще… А могли бы уйти в гостиницу ужинать. И как бы теперь вот
это все не спугнуть? Не знаю как, но… как-то. Как угодно, любыми средствами. Ивану оттуда
от ворот поворот дали, Милославский тоже не горит желанием делиться информацией,
какого бы дружелюбия ни изображал, а вот лично мне, и в немалой степени именно поэтому,
кажется, что разгадка всего происходящего как раз там и упрятана. Моя версия разгадки.
Догадки… догадки уже есть, мне их просто подкрепить нечем. И если догадки глупые и
неправильные, то страшно даже подумать, каким боком все это может выйти. А вот если
правильные, то… то тогда, если все остальное правильно же сделать, то в конце может
получиться приз. Тот самый, что нам и нужен.
— А ты сам-то в курсе, почему дела секретят? — спросил я вроде как между делом,
читая меню. — И кстати, откуда ты про мое узнал?
— А просто так решил глянуть — они по датам сортировались, и папки вроде как
рядышком лежать должны были. Дай гляну, думаю, с кем мы провалились вместе, может, что
общее найдется, отгадочка какая-то… ну ты понял, — усмехнулся он. — Но вместо твоей
папки — карточка, что перемещена в закрытый отдел. И номер.
— Вишь как, — сделал я многозначительный вид, сам при этом натужно размышляя
над тем, как направить разговор в нужное русло.
— Так чего секретят? — проявил нездоровое в служебном отношении любопытство
собеседник.
— Ты анкет сколько заполнял?
— В смысле, «анкет попаданца»? — уточнил он. — Откуда сам, чего там у нас с войной
и революцией было и все такое? Статистика по слою?
— Точно.
— Одну, — уверенно ответил он. — Еще пару, когда на работу принимали, но это
другое.
— Верно, это другое.
Настя делала вид, что наш разговор ее совершенно не интересует, но делала не очень
талантливо. Лично мне в это не поверилось бы — хорошо, что внимание Кирилла
распылялось между мной и меню у него в руках.
— Значит, ты никакой интересной информации в первой анкете не выдал, — заключил
я.
— Какой информации?
Вот балбес наивный. Еще допуска, похоже, получить не успел, но уже обсуждает работу
чуть не с первым встречным. Хотя, с другой стороны, тут во всем кустарщина: откуда среди
провалившихся сюда случайных людей набрать всяких крутых профессионалов, да еще во
всякой области? Любители здесь кругом, независимо от того, какие важные и грозные
названия себе присваивают.
— Если есть подозрения, что из твоего слоя провалился кто-то еще, тебе дадут еще
анкет, — взялся я рассказывать то, что узнал сам по ходу дела. — И тому, с кем ты по
базовым характеристикам совпал. Если опять совпадения — еще анкеты. И если снова
совпали, то ваши дела объединяют по «исходному слою» и секретят. Вот и все, собственно
говоря.
— И с кем ты совпал? — явно заинтересовался Кирилл.
— Допуск получишь — и сам узнаешь, — напустил я туману. — Официантка идет.
***
7 Еще раз напоминаю, что действие происходит в альтернативной реальности, в которой самолеты По-2
оснащены не переговорной трубой, а ТПУ (танковым переговорным устройством).
тоже всякое случалось, так что возможность переночевать у печки в безопасном месте здесь
была, причем аж для четырех человек. Отперший ночлежку пожилой дядька сказал, чтобы я
дверь за собой захлопнул, а его искал потом в диспетчерской.
Быстро скинув комбинезон и натянув прихваченную с собой танкистскую куртку, я
выбежал из ночлежки на мороз. Настя, уже перебравшаяся в заднюю кабину, крикнула мне:
— Полтора часа у тебя, понял? — показав при этом почему-то большой палец. Потому,
наверное, что никакое иное количество каких-то иных пальцев, кроме большого, в толстой
варежке показать не получилось бы.
— Понял! — ответил я и заскочил в гостеприимно распахнутую дверь фургона.
— Тебе к самому рынку? — спросил из кабины через приоткрытое окошко водитель,
молодой мордатый парень с явно недавно отмороженными ушами.
— Ага, к воротам. Вам по пути вроде?
— Точно, по пути, — подтвердил он.
Почта располагалась как раз на площади у рынка, через дом от гостиницы
«Купеческая», так что для них меня закинуть крюк невелик, даже и вовсе не крюк.
В кузове по полу ездило несколько увесистых картонных коробок, норовивших
налететь на ноги, а машина прыгала на ухабах так, что едва успевал хвататься — водитель
особо подвеску не сберегал и явно ощущал себя гонщиком. Да и холодновато было в кузове,
хотя из кабины через окошко заметно тянуло теплом. Похоже, что печку от кузова просто
отключили: вон в бортах щели, наверняка оттуда теплый воздух раньше шел. Ну да и ладно,
мне трястись недалеко, а коробкам с почтой температурный режим так и вовсе не
принципиален.
Оттормозился водила у конечного пункта маршрута так, что все коробки в кузове
влипли в переднюю стенку, а машину заметно протащило юзом. Я было подумал, что чуть в
аварию не влетели, но оказалось, что ничего подобного не случилось, это просто манера езды
такая. Поблагодарил почтарей очень сдержанно, после чего широким шагом пошел к воротам
рынка — надо было Сергея найти.
На этот раз начал прямо со «Светлячка», даже не рассчитывая застать его в караулке, но
ошибся: в кафешке его не было. Зато как раз в караулке он и нашелся — я его застал за
отдачей распоряжений двум мужикам в рабочих спецовках, которые с подчеркнутым
вниманием слушали, где надо будет поставить дополнительную перегородку.
— Типа улучшения вносим, — пояснил Сергей, протягивая руку. — Какими судьбами?
Не ждал, если честно.
— Я и сам не ждал, — усмехнулся я.
Он чуть приподнял бровь, затем уточнил:
— Приватно поговорить надо?
— Именно.
— Тогда пошли… сам знаешь куда.
До «Светлячка» от караулки было рукой подать, так что через минуту мы уже уселись за
вечно зарезервированный стол у дальней стены, где можно было и поговорить без лишних
ушей, и откуда можно было и за залом понаблюдать, и даже за караулкой, через окно.
— Серег, значит, так, — заговорил я максимально проникновенно. — Не знаю, что я
нащупал, и нащупал ли вообще, но надо будет чуток помочь. Пока советом.
— По поводу?
— К кому обращаться для того, чтобы человека в долги затащить.
— В долги? — переспросил он, задумавшись. — Человек играет?
— Не знаю. Но загульный, здорово загульный, на грудь взял — и дальше продолжения
банкета требует.
Кирилла из «Березки» пришлось везти домой чуть не под пистолетом: он все
угомониться не мог и норовил нас с Настей затащить куда-нибудь до утра — плевать на то,
что с утра на работу. Ничего удивительного, я таких людей много встречал, особенно среди
молодых, а Кирилла к старым отнести никак было нельзя. Так парень вроде и умный, и
собеседник интересный, но ровно до какой-то черты, перейдя которую он стал самым
натуральным пьяным дураком, назойливым и утомительным, да еще и со склонностью к
скандалам. В самой «Березке» он дважды умудрился чуть не нарваться, хамил и задирал
окружающих, заставляя вспомнить песню Высоцкого про Ленинград, «Пять углов» и Саню
Соколова, и оба раза я спасал его от неприятностей, извиняясь за него перед людьми. Тот
самый приятель, которого Кирилл дожидался, срулил еще раньше. Да и оказался по сути
случайным знакомым: друзьями бывший системный администратор пока обзавестись не
успел, разве что собутыльниками.
Кого другого я бы просто бросил, пусть сам себе проблем ищет и сам их расхлебывает,
но тут решение проблемы приходило на ум само собой. И едва мы с Настей от него
избавились, почти насильно дотащив до общежитейской вахты, общая схема дальнейших
наших с ним отношений вырисовалась в голове так отчетливо, словно кто-то экзамен по
инженерной графике таким образом сдавал. Осталось только уточнить, что из
произошедшего он вспомнит. Но это завтра: когда снегоход испытывать будем, найду его на
Ферме.
В подробности Сергей вдаваться не стал, лишь уточнил: «Человек с полномочиями?» —
на что я утвердительно кивнул. После чего он сказал:
— И «Подкова», и «Грезы», что напротив, все Егору принадлежат. С ним сегодня
переговорю, а с тобой как связаться?
— А я послезавтра с утра появлюсь, в это же время примерно.
— Годится. Решим все, я думаю, не впервой.
К аэродрому меня подвезли на ГАЗ-67, неторопливом и при этом легко месившем
сугробы. Водитель — один из охранников с рынка — был спокойным и несуетливым, в
отличие от почтаря, и совершенно безразличным к морозу. Руками в толстых варежках он
крутил деревянное рулевое колесо, невозмутимо попыхивая зажатой в зубах папиросой,
топтал валенками высокие педали и даже умудрялся что-то напевать, только я так и не понял,
что именно, — похоже, одновременно с десяток разных мелодий. Остановился он у въезда на
летное поле, ответил кивком на мое «будь здоров» и уехал сразу же, как только я повернулся
к нему спиной.
Настя пока не прилетела: я рановато управился с делами — и Сергей сразу нашелся, и
взаимопонимание было достигнуто быстро. Так что я опять стрельнул ключи от ночлежки и
устроился там поближе к печке, достав из сумки свои записи — те самые, что я делал по ходу
моего «расследования». Как-то особо и времени не было просмотреть их внимательно: новые
события, накатывая лавиной, начисто стирали из памяти информацию старую. А это плохо.
При этом меня все время преследовало такое чувство, что я что-то упускаю, что мне на
глаза попалось нечто очень важное, но я это проморгал. Страниц в блокноте исписано много,
каждый день писал, причем все, что удавалось запомнить, а вот читал отнюдь не каждый
день. А чтобы внимательно и вдумчиво, каждую строчку обдумывая, — так и вовсе ни разу.
Вот мы отправились за «Карасем». Нашли. Нашли остров. Нашли «темный ящик».
Нашли труп. Нашли камеру на барже. Нашли плавучий дом. Нашли «Ваню-комсомольца», на
котором теперь Ваня-ученый живет. Что еще?
Комплект деталей на еще один «темный ящик». Что-то с ним не так? Нет, вроде все
ясно, он так в трюме и лежит, к слову. Глядишь, еще и пригодится. Что-то еще?
Так… самодельный водолазный комплект. Куда и зачем они могли нырять? Мы это как-
то обсуждали, да забыли за навалившимися событиями. А ведь пока ничего из того, что мы
нашли, на мысль о водолазах не наводит. Ничего «водоплавающего». Для чего они его
вообще сделали, да еще и с собой тащили, на островок? Вот это, кстати, странно и
непонятно. Серых уже знал, зачем едет: взяли инструменты для сборки ящика, взяли…
сборщика, если так можно выразиться, одноразового, все по делу вроде бы. И этот комплект
в мешке, хотя там явно никто не нырял.
Ныряли в другом месте, раньше? По пути? А зачем? Вот как-то на это самое «зачем» у
меня ответ все не получится. За-чем. Зачем? Ну на хрена нырять, когда со всеми этими
провалами вода ни разу никаким боком не упоминалась?
Ныряли раньше, пока в порту на рейде жили? Возможно, но зачем тогда этот комплект
тащить с собой? Можно было там и бросить, а если даже спрятать его хотели, то обмотать
вокруг… не знаю, утки швартовной, да и сбросить в реку, давно в ил бы погрузился.
Нет, что-то им под водой понадобилось в последний момент. Или могло понадобиться, а
взяли на всякий случай…
Карта нужна подробная — над ней посидеть и в затылке почесать. Что-то я все же
пропускаю, какой-то чертовски важный кусочек. Из-за не очень важного они бы не тащили
это, не тащили бы с собой, там всего три вещмешка было, и один из них с этой хренью.
Так, если бы я был Серых, то куда бы я нырял? Никуда: там вода холодная и мутная, а
проход строится через сушу. Нырять надо летом… кстати, а они когда ныряли? А черт его
знает, у Тьмы трупы не разлагаются, так что даже момент «ухода» до сих пор точно не
определен. Знаем только день, когда они из Углегорска с концами уехали.
Что можно делать под водой? Рыбу ловить, руками. Снимать трос, намотавшийся на
винт, — это из детских книжек вспомнилось. Или рыбацкую сеть. Что-то доставать можно
оттуда. Чинить там что-то. Прятать. Что прятать?
А что мы не нашли?
Записи Серых.
А зачем прятать? Чтобы никто не нашел?
Нет, не так. Чтобы их кто-то точно нашел. Но потом. Иначе их проще сжечь или с собой
унести.
А кто должен найти?
Да мало ли! Паша, например.
И прятали это в самый последний момент, когда уже «уходили». Когда уже самим все
равно — или уйдешь, или где-то в клочья порвет, например. А если просто не получится, то и
обратно достать можно, на хвосте никто не висит.
Что-то не сходится. Тогда надо сигнал подать тем, кто в Углегорске, например, остался,
какой-то вроде «мы уходим, дуйте за бумагами». А может, и подали? И записи давно нашли?
Может, и нашли, но как-то суеты вокруг много для «нашли». А вот для «не нашли, но
что угодно за записи» — в самый раз. Значит, не подали или не успели забрать. Мы,
например, влезли, а потом после нас вообще суета началась. И ледостав. И лед. А по льду
нужен другой транспорт. Или самолет, или аэросани. Так? Снегоход еще. А их ни у кого нет.
Еще можно пешей экспедицией, но останутся следы на снегу, что покрывает лед, разведбат
заинтересуется: река зимой — почти что запретка. И от аэросаней останутся, и от чего
угодно, кроме самолетов. Но самолетов лишних нет.
Та-ак.
А вот у нас почти все есть. И чего из этого?
Значит, если этот «кто-то» не официальное лицо вроде Милославского, то ему или до
весны ждать, или какой-то совсем дикий маршрут придумывать. А там риск никогда себя не
оправдывает. Без машин и дорог от «гончих» не уйти, а там Тьма прямо рядом, рукой подать,
наличие «гончих» и прочих тварей гарантировано. Значит, только рекой.
Так, так… кажется, вот оно, то, что мне покою не давало. Если оно одно не давало.
Настя, где ты?
Вскочив с дивана, я начал натягивать комбинезон, чтобы потом времени не терять.
***
День оказался сплошь летным — заданий хватало и погода позволяла. Сбросили почту
в колхозы, даже не приземляясь, потом вновь сели в Углегорске на дозаправку, после чего
отправились высматривать маршрут от Захолмья до «точки входа», а если точнее, то до моего
генераторного сарая.
До Захолмья шли над дорогой, потом перед самым городом свернули направо, на
восток, ориентируясь на просвет между двумя языками хвойного леса, протянувшимися
навстречу друг другу. По ходу полета нанесли на карту немалых размеров овраг, почти
заваленный снегом, которого на ней почему-то не было. Объезжать его, кстати, придется
немалым крюком.
Потом на поляне увидели здоровенного лося, бредущего по глубокому снегу. Зверь
остановился, проводил наш самолет взглядом — и дальше пошел по своим делам, оставляя
широкие темные следы.
Проход для «снегоходного транспорта» был — малость извилистый, но достаточно
внятный. За день вполне можно смотаться туда и обратно, уложившись до темноты. Правда,
поискать пришлось: несколько предполагаемых маршрутов уводили в тупики, упираясь в
леса или овраги. А леса здесь местами такие, что даже засеки в них делать не надо, — летом
пеший не пройдет.
Зимой земля выглядела малость по-другому, так что даже саму «точку» пришлось
немного поискать: как-то ориентиры терялись. Но нашли, сделали несколько кругов над нею,
помахав руками двум черным фигуркам, вышедшим из небольшого бревенчатого сруба, над
крышей которого поднимался столб белого печного дыма из трубы. И генераторный сарайчик
свой разглядел, почти укрытый под сугробом и как бы даже не веревкой с красными
флажками по периметру огороженный. Ну и следы лыж везде — видать, дежурная смена
активный образ жизни ведет.
Сбросили на прилегающую поляну картонный контейнер с продуктами и прочим
нужным для местных обитателей, угодив в самую середину, убедились, что его заметили,
после чего покачали крыльями и легли на обратный курс. Все, на сегодня все планы
исполнены, можно и домой — уже сумерки спускаются, а из меня ночной пилот как из
известной субстанции пуля. Да и чудит здесь компас: без ориентиров не то что я, а любой
заблудится.
Серое, накрытое сизоватой дымкой пятно Углегорска надвинулось на нас из
бесконечной белизны окружающих его полей. Огромной раной разрывал эту самую белизну
угольный карьер, от которого по черной, засыпанной угольной пылью дороге катили к городу
грузовики с топливом, а обратно, навстречу им, шли уже пустые.
Развалины вокруг периметра — и жизнь внутри него: и машины ездят, и пешеходов на
улицах хватает, темнота еще не опустилась, пока можно не прятаться. По-2 описал плавный
вираж, подчиняясь движению рукоятки управления, и легко нацелился на взлетно-
посадочную полосу, сбросив скорость до ничтожной, почти что завис в воздухе. Звук
двигателя сменился, стал даже каким-то «дизельным», винт из размытого круга превратился
в мельтешение лопастей.
Чуть-чуть подправив траекторию, я опустил самолет на полосу как раз в нужном месте.
Взвизгнул укатанный снег под покрышками, я высунулся из кабины, чтобы хоть примерно
видеть, куда я рулю. Но ничего, встал где надо, в ангар не врезался.
— Ну что, готов сам летать? — спросила Настя уже в ангаре, когда мы переодевались в
дежурке, а на примусе, пристроившемся в уголке, закипал чайник.
— Если ничего заумного не планировать, то вполне, — ответил я, с пыхтением пытаясь
стащить унты. Мешал уже спущенный до колен комбинезон, который в таком положении
оказался огромным как диван: даже не верится, что я в нем мог в кабине уместиться. — Но
завтра у нас вроде как смена караула у точки.
— Завтра сами справимся, но вообще ты летай как можно больше, тебе практика нужна.
— Нужна, кто же спорит!
Унты удалось стащить наконец, а следом за ними и комбинезон. Без него я словно
половину веса потерял, настолько он тяжелый. Так привыкаешь и не обращаешь внимания,
но вот как снимешь… зато теплый, летаешь в открытой кабине — и вроде никаких проблем.
А вообще немного обидно, что провал случился в послевоенные годы. Провалились бы куда-
нибудь в тот же двухтысячный — и самолеты были бы с отоплением, и машины тоже с ним, и
вообще… весь мир был бы с отоплением, а не как мой «кюбель». Холод собачий кругом — и
что я так на осень жаловался? Температура по-любому плюсовая была.
Лета бы дождаться — может, тогда как-то лучше станет? Вроде уже и прижился, но,
блин… «хреновато тут у вас», как говорил персонаж из военного фильма. Хреновато. А
летом, глядишь, расцветет все вокруг, зазеленеет, можно будет в реке купаться — ну и
отпустит тоска.
— Дорогая, вопрос к тебе имею: Лена, подруга твоя, с Пашей давно вместе? И
насколько у них все серьезно было?
Накинув дубленку, я затянул ремень с кобурой на поясе, потом уже привычно сунул
револьвер за отворот. Быстро как такие привычки приобретаются.
— Лена? — переспросила Настя задумчиво. — Ну с того времени, как Паша тогда в
госпиталь попал. А насколько серьезно… да так и не скажу, для нее вроде серьезно все было.
— А для него?
— Ну на первый взгляд тоже, но ты же сам видишь, что такое Паша и что такое первый
взгляд.
— Да, пожалуй что вижу, — кивнул я. — Поговорить бы с ней хотелось.
Настя посмотрела на часы, затем сказала:
— Она примерно через час заканчивает, если вообще сегодня работает. Можем заехать
домой — проверить, там ли она, и если нет, то заскочить в госпиталь и подвезти.
— Давай так и сделаем, если ты не против.
— Поехали.
Пожалуй, так будет лучше, если мы вдвоем к ней заедем. У меня-то с ней никаких
отношений, так что не уверен, что разговор получится, а Настя все же лучшая подруга. Не
знаю, сколько полезного от нее узнать сумеем, но сам факт, что с ней до сих пор так и не
поговорили, — большое с моей стороны упущение. Что-то важное она знать может. А раз
время есть, то почему бы и не пообщаться?
Дома ее не оказалось. Комендантша — невысокая худощавая тетка в наброшенном на
плечи тулупе — Настю узнала, справилась, что и как, потом сказала, что Лена сегодня
работает. Времени оставалось еще с запасом, так что я сначала поехал на Васнецова, в
«Металлоремонт».
Петраков был на месте — да и где ему еще быть. Посветил нам в глаза, пропустил
внутрь, в тепло, в запах горячего металла и оружейного масла.
— Садитесь, девушка, если хотите, — показал он на диванчик в углу. — А заказ ваш
готов, можно забирать, — добавил он уже для меня.
— Это радует.
Петраков зашел в подсобку: было слышно, как открылась и закрылась железная дверь
какого-то шкафа, затем он вышел обратно, выложив передо мной на прилавок пистолет и
карабин.
— Принимай.
Я взял ТТ, прицелился в силуэтную мишень, висящую на стене. Да, лучше стало, с
такими прицельными цель ловится инстинктивно. Так прицелился, эдак — нет, точно лучше,
намного. Но по удобству он от кольта все же отстает. А вот по весу… а надо его Насте
вручить, вместо парабеллума ее — все же как-то я не очень доверяю этой древней
конструкции. А в тэтэшнике и патрон могучий — влепит так влепит…
Отложив пистолет, взялся за карабин. Как-то современней он выглядеть стал.
Попробовал приклад сложить-откинуть — нормально, удобно, даже нажимать ни на что не
надо. Правда, в откинутом положении маленький люфт есть. Для меткости он не
существенен, но ощущение не очень… хотя ладно, привыкну.
Рукоятка вертикальная встала четко на том месте, где ее рука искать будет. Удобно. А
если долго на изготовку оружие держать, то и уставать меньше будешь, тянуться не надо.
Тоже несколько раз вскинул оружие, приложился — хорошо. Пистолетная рукоятка тоже
удобная, и не просто деревянную он сделал, а деревянные накладки поверх железа. А
железка — часть дополнительной колодки, к которой приклад крепится. Отлично. Так и
сказал.
— Ну так и замечательно, — неожиданно заулыбался до того мрачный Петраков. —
Заходите еще, ежели чего. Ну и гарантия на все пожизненная.
На чем и распрощались.
Лену ждать пришлось минут пятнадцать. Сначала в машине сидели, потом
приплясывали возле нее: мороз к вечеру усилился. Опять появились навязчивые мысли про
автомобильные печки, которых у меня нет. На крыльце стояла немаленькая компания
отработавших свой день медиков, куривших, болтавших и ожидавших ведомственного
«пепелаца». Когда из подъезда вышла Лена, он как раз и подъехал — немецкий военный
автобус «Вермахт-омнибус», длинный и серый. Лена пошла куда-то в сторону, не к автобусу,
но затем Настя ее окликнула — и она подошла к нам.
— Привет.
— Привет.
Они с Настей поцеловались.
— Подвезем тебя?
— Куда? — засмеялась Лена. — Вы же не для того заехали, чтобы меня домой
подвозить?
— Заодно и подвезем. Поговорить нужно, — влез уже я.
— Насчет Павла? — спросила она, слегка поджав губы.
— Ну… да, насчет него, — подтвердил я догадку. — Заодно поужинать можем вместе,
если не против.
— Ладно. Но я на машине, я за вами поеду.
Признаться, тут мы оба удивились, но ничего вслух не сказали. Раньше у нее машины
не было. И вскоре из-за угла госпитального корпуса выехал бежевый «Москвич-400» —
послевоенная советская переделка «Опеля Кадет», сделанная на вывезенном из Германии
оборудовании. Но по тутошним понятиям — куда как крутое авто, самое новье.
Интересно, откуда у нее такая машина? Нет, она девушка симпатичная, спору нет, но
как-то в легкости поведения не замечена, и работа у нее не самая денежная.
Поехали мы в Шалвин «Деловой клуб»: там поговорить проще всего, и ниже всего
вероятность напороться на кого-то нежелательного. За стойкой опять правила Ира, в зале же
было пустовато, но для зимы это нормально. Уселись за уже привычный самый дальний
столик, прихватив по пути со стойки три картонки меню, после чего пару минут их молча
изучали. Потом все, не сговариваясь, заказали картофельные зразы, разве что я попросил их с
мясом, а женщины — с грибами. Пить никто не стал — попросили морсу и чаю.
— Ты мне вот что скажи, — первой заговорила сама Лена, — Павел действительно сам
застрелился?
— Сам, — кивнул я.
— Откуда ты знаешь?
— Видел, я недалеко был, — в сущности даже не соврал я.
— А почему?
— Потому что его… — я замялся немного, а потом решил, что нет смысла мяться: —…
Его бы расстреляли, Лен. Он людей убил, а потом это вскрылось.
— Вскрылось? — Она нервно крутила по столешнице вилку, выдернув ее из салфетки,
в которую та была завернута. — Вскрылось или кто-то вскрыл?
— Вскрылось, — повторил я. — Реально. Там ведь только Пашка застрелился,
остальные просто сдавались. Потом — показания, независимо друг от друга, все
подтвердилось.
— Как-то не верю я, — вздохнула она. — Все одно и то же говорят, а мне не верится.
Слишком он хороший был для этого.
— Не со всеми, получается, — я посмотрел ей прямо в глаза.
— Может, и не со всеми, — отвела она взгляд. — Ладно, что узнать хотите?
Спорить «за хорошесть» она не стала, это хорошо. Да и выглядела вполне спокойной.
— Откуда такая машина модная, кстати? — спросил я. — Это так, из чистого
любопытства вопрос.
— От Павла осталась. Он ее пару месяцев назад где-то добыл, но не ездил почему-то. И
дня за два до… того, как все случилось, отдал мне — сказал, что в подарок. Как чувствовал
что-то, мне кажется.
— Может, и чувствовал — следствие начиналось по нему и подельникам, — не стал я
ее щадить. — Остальные в подвале комендатуры сейчас сидят, трибунала ждут.
Настя посмотрела на меня с укором.
— Хорошо, — вздохнул я. — Лен, ты мне вот что скажи: Павел с тобой в Сальцево
ездил когда-нибудь?
— Пару раз… раза три, скорее, — сказала она, чуть подумав.
— Просто так или к кому-то?
— Просто так… и на рынок… хотя нет, один раз, с месяц назад, на обратном пути
завернули в Алексино, знаешь такое?
— Это село, километров десять от Сальцева в нашу сторону, так? — припомнил я. —
Верно?
— Верно. Там он к кому-то заезжал ненадолго, я в машине сидела.
— Не видела к кому? — чуть насторожился я.
— Издалека только, — покачала она головой. — Такой невысокий, худой, он больше
спиной ко мне стоял, на крыльце.
— А дом помнишь?
— Так — нет, но дом хороший, новый, из такого… — она покрутила рукой, словно
пытаясь что-то изобразить, — свежего такого бревна. И по виду современный — не изба, из
тех, что уже попаданцы делать начали.
Я вспомнил, что слышал про Алексино. Выходило, что там вроде как главное место
отдыха сальцевских «олигархов», вроде нашего Сутеева. Там и рыбалка, и охота, и пляж
вроде хороший, и у каждого из главных людей из Сальцево там по даче. А это значит, что
хороших и новых домов там немало, и найти тот, в который приезжал Паша, просто по
описанию не получится.
— Дом этот от въезда в деревню далеко?
— Далеко, — уверенно ответила Лена. — У самой реки — ее оттуда хорошо видно.
Так, уже что-то.
— А может, рядом с ним ты что-то запомнила? Или в самом доме? Машина во дворе
какая-то особая, колодец там, или еще что-то?
— Машина! — вскинулась она. — Машина там точно такая же была, как та, на которой
мы приехали.
— Это «москвич», что ли? — глянул я в сторону окна, за которым как раз видна была ее
машина.
— Нет, мы на этой почти не ездили, Павел другую где-то брал. Маленький такой
фольксваген, «жук», только военный, полноприводный. И наш был серый, а тот, за забором,
такой красный с белым, как пожарная машина. Я еще удивилась — подумала, кто так машину
раскрасил.
— Хм, — только и сказал я, вспомнив, где я эту машину видел, и тоже удивился такой
непривычно яркой для наших мест расцветке.
— А больше ничего не помню, — закончила она.
— Других машин не было?
— Была вроде, но я ее плохо видела и внимания не обращала специально.
— Ладно, и это немало. А больше ты этого худого нигде не встречала?
— Я вообще никого не видела. Павел свои дела от меня подальше держал. Один раз
только вместе поехали — и то он меня прятал. И даже если бы и встретила, то не узнала: он
же почти спиной ко мне был.
Сидели вместе еще часа два, ели, разговаривали. Если честно, убитой горем Лена не
выглядела, да и не была. Что-то с Пашей ее связывало, но именно что «что-то», не больше —
просто привязанность какая-то. Насколько я понял, они даже съезжаться не планировали, а
так, встречались просто. И сейчас у нее уже наклевывался новый роман, на этот раз с врачом.
В общем, мне проще — не надо попутно вдову безутешную как раз утешить пытаться. Лена
болтала с Настей о чем-то несерьезном, Пашу никто больше не вспоминал. Я участвовал в
разговоре ровно настолько, насколько необходимо, чтобы не выглядеть невеждой, но думал о
своем. О том, что расклады в Сальцеве могут тоже оказаться совсем не такими, какими
выглядят на первый взгляд.
***
***
***
Благодать летной погоды закончилась уже на следующее утро, чего никак не ожидали:
по всем прикидкам, погода портиться не должна была. Вновь небо затянули тучи, повалил
снег, но я, признаться, этому даже рад был — из такого расклада опять выкраивалось
свободное время, а у меня планов громадье нарисовалось как раз.
Назавтра ожидались шашлыки у Тенго, так что я предложил Насте в городе не зависать,
а отправиться в Захолмье и заночевать в гостинице.
— А смысл?
— Дороги заметет, на шашлыки опоздаем.
— Танки прочистят, — отмахнулась она.
— Да как-то в квартире оставаться неохота, — сознался я уже вполне честно.
Квартира наша убогая меня и раньше не радовала особо, однако все же было какое-то
ощущение своего гнезда, но с тех пор как тут постреляли, а потом пошарились многие люди,
копаясь в личном, и это ощущение испарилось. Осталась только мрачная крошечная
квартирка, в которой и лишнего часу проводить не хотелось. Ну и от улиц Углегорска,
откровенно говоря, хотелось держаться подальше, избегая ненужных и неприятных встреч.
Потому что не верю я, что столько трупов нам так возьмут да и спишут. Кто бы там с кем ни
договаривался, толку с этого немного, кроме начальников в той же Горбезопасности еще
люди есть.
Валить надо отсюда вообще-то. Валить, валить, валить, лучше всего в свой мир, но если
не получится, то хотя бы в Захолмье: там территория получается теперь куда более «своя».
Ну а в Сальцеве все еще проще станет.
На мое заявление Настя как-то понимающе кивнула, обняла, подойдя сзади, затем
сказала:
— Тогда поехали, что ли. Давай быстрее, пока совсем поздно не стало.
Я было хотел уточнить, что она в виду имела, но потом сообразил, что подразумевалась
всего лишь приближающаяся ночь, не более чем. В общем, собрались почти что мгновенно,
загрузились в машину и рванули к КПП-2, на дорогу, что ведет в Захолмье.
Там, у КПП, нам повезло: удалось пристроиться к колонне из десятка грузовиков. На
ночь глядя одному ездить тут все же страшновато: встанешь так посреди ничего — и бойся
до утра, хоть темные твари вдали от городов и самой Тьмы почти никогда не попадаются. Не
попадаются, но в темноте про них забыть очень трудно, так что до утра такого страху
натерпишься…
В общем, время нормального ужина еще только наступало, а мы уже припарковали
«кюбель» и, притопывая замерзшими ногами, стояли у стойки администратора и получали
«люкс» в «Золотой роще», который оказался раза в три больше нашей квартирки и стоил не
то чтобы очень дорого.
— Дорогая, а может, нам вообще сюда переехать? — спросил я, снимая тулуп и
оглядывая не такую уж пышную обстановку, которая все равно давала сто очков вперед
нашей.
— Денег не напасешься.
— А мы… а мы дом снимем, например.
— Ты печку топить умеешь? И до ветру ночью во двор бегать? — обернулась Настя,
расчесывая большим черепаховым гребнем чуть спутавшиеся под шапкой волосы.
— Насчет печки — обижаешь, начальник, а насчет сортиров — тут септики делают и
ставят. Найдем дом с септиком.
— А аэродром во дворе устроим?
— А мы с Тенго договоримся — сделаем новый, — сказал я для того, чтобы что-то все
же сказать.
Настя мою мотивацию поняла, поэтому просто хмыкнула иронически и ничего не
ответила. Ежу понятно, что перебраться не получится. Только если все бросить и заняться
чем-то другим. Или просто разделить «Углегорскавиа», как я называл Настин аэродром,
пополам. Два самолета оставить и два забрать. Вместе с половиной мастерской. Доведется в
Сальцево перебираться на жительство — так и сделаем, мы это уже обсуждали, но вот по-
другому — никак.
На ужин спустились в гостиничный ресторан, где сразу и наткнулись на Тенго,
стоявшего в дверях и что-то объяснявшего молодому парню в полушубке и с автоматом на
груди, часто кивавшему. Парня я помнил — он при Тенгизе был кем-то вроде порученца и
шофера, встречались уже в ту памятную ночь, когда в Захолмье переворот совершался.
Увидев нас, Тенго парня отпустил.
— О, гамарджоба! — сказал он, раскинув руки, с сильным грузинским акцентом, хотя
на самом деле никакого акцента у него не было, и вообще он в Ярославле вырос. — Какими
судьбами?
— Да просто так, решили с вечера приехать, — объяснил я. — Неохота завтра вставать
рано, и все такое.
— А, это правильно, это правильно, — сказал он, подхватывая Настю под локоток и
увлекая в зал. — Тогда за наш стол прошу, а иначе уже никак. Да и вообще поговорить хотел,
вроде как дело есть. — Акцент из речи уже испарился, словно его и не было никогда.
Стол, как и подобает столу для самых почетных посетителей, стоял в самом дальнем
углу — небольшой четырехместный, на котором имелись сейчас два прибора и за которым
сидела одна женщина — невысокая, совсем молодая, лет двадцати, круглолицая, но при этом
худенькая блондинка.
— Это Катя, знакомьтесь, — представил ее Тенго, заодно отодвигая перед нами
стулья. — Присаживайтесь.
По его знаку уже прибежала официантка и стояла рядом с блокнотом наготове. Сразу
видно было, кто здесь хозяин. Хотя… подозреваю, что Тенго как раз и стал настоящим
хозяином «Золотой рощи» и, скорее всего, не только гостиницы.
Мы, как нас и просили, присели, после чего Тенго уже представил нас своей спутнице,
предсказуемо оказавшейся его новой секретаршей.
— Так ты теперь и при офисе? — уточнил я с некоей долей ехидства в голосе.
— Положено, — ответил он, как отрезал. — Большому человеку — большой офис.
— И секретарша большая, — неожиданно добавила Катя.
Мы с сомнением посмотрели на нее, потому как под определение «большая» девушка
никак не попадала.
— Я не соответствую образу, — пояснила она.
— Подозреваю, что офис напротив рынка теперь твой? — опять обернулся я к Тенго.
— Угадал — налью тебе за догадливость, — взял он со стола бутылку с брусничной
настойкой. — Заходи в гости. И, к слову… — Он на секунду замолчал, наливая, затем
продолжил: — Там свободные комнаты есть, хотел вам предложить.
— Зачем?
— Аэродром сюда перетаскивайте. Все спокойней. Отобрать труднее, — начал он
загибать пальцы, перечисляя. — Я еще подвложусь в инфраструктуру. Ну с Шалвой,
естественно. И наколку мне дали на место, где вроде и самолеты могут быть, и запчастей до
черта. Можно целую авиакомпанию открыть будет.
— У меня все заявки на работу с Крупы идут, — возразила Настя. — И почта вся
оттуда. Постоянно мотаться приходится.
— Отсюда не так далеко, — развел руками Тенго. — Час всего. С утра почта и сюда
едет, машиной, так что доставлять будете разве что на часок позже. И это… я понимаю, что
вам там жить нельзя, а вы? У вас выбор — или в Сальцево бежать с тем, что схватить
успеете, или ко мне сюда, но здесь вы на своей земле будете, всегда есть кому помочь, и
борзеть никто не станет. Мы даже базу разведбата сейчас делим и здесь расширяем.
— У нас четыре самолета и два с половиной пилота сейчас, — Настя покосилась на
меня. — И справляемся со всей работой. Если кто-то в это еще вложится, то с чего деньги
отбиваться будут? Ты же сам видишь, что больших миллионов аэродром не приносит.
— На разведбат постоянно работать начнете — я уже с командованием согласовал. —
Тенго чуть подался вперед, выложив локти на стол. — Ежедневное патрулирование вдоль
дорог и вокруг городов. Сейчас не так актуально, а по весне, как бандиты засидятся, станет
очень важным. По ходу начнете еще пилотов готовить, уже наших, для батальона. Связь с
городами подальше по той же реке установили, а почему никто не летает? Есть куда
расширяться.
Вообще мне предложение Тенго нравилось. Почему — и так понятно: спокойней тут
будет. Если у нас «уйти» не выйдет, то самое оно, то, что и требуется. Это с моей колокольни.
Насте оно нравится меньше, но готов поклясться, что больше из-за присущей женщинам
страсти к оседлости, — просто трудно ей вот так взять да и все поменять. Реально никаких
серьезных трудностей переезд не составит, за пару дней можно переместиться.
— Настя, ты что скажешь? — как раз спросил Тенго у нее.
— Тенгиз, я не знаю, — ответила она растерянно. — Вот так, чтобы с бухты-барахты…
— Настя, с этих самых бухтов и барахтов вы гэбэшников застрелили, — подался к ней
Тенго. — Не сойдет это с рук так просто. Пусть вас не убьют, может, даже и не рискнут
сейчас связываться с тем же Милославским, — так самолеты сожгут, квартиру подпалят,
мало ли что… Здесь куда безопасней. Жилье есть, после того же Червонца и приближенных
много хороших домиков осталось. Да увидишь завтра — там куда лучше, чем в вашей
конуре.
— А ты у нас был? — с притворным возмущением вскинулась Настя.
— Ты сама рассказывала.
— Ну рассказывала, и что?
— Здесь лучше будет. Я честно говорю, — засмеялся Тенго.
— Мы обсудим сегодня, — пообещал я ему. — И на шашлыках что-то ответим уже.
Завтра то есть. А по ходу у меня к тебе пара вопросов есть.
— Задавай, — кивнул он и заодно поднял рюмку, предлагая чокнуться.
— Мне на денек машина нужна — надо сгонять в одно место и со своим «кюбелем» не
засветиться. Такое, на чем меня раньше не видели, и желательно с закрытой кабиной.
— Это я понял, что с закрытой…
Рюмки мелодично блымкнули, столкнувшись, я залпом выпил настойку, ощутив, как по
телу разбежалась волна тепла.
— Есть машины, возьмешь, — продолжил, выпив, Тенго. — Тебе когда надо?
— Не знаю. Если в понедельник погода как сейчас будет, то соответственно в
понедельник. — Я показал на окно, за которым мела уже вполне серьезная метель.
— Без проблем. А что еще за проблема?
Я покосился на Катю, с интересом прислушивавшуюся к беседе, и сказал:
— Позже расскажу, приватно.
— Не вопрос.
***
***
***
***
Когда вышел от Пашкина, увидел, что «шевролет» исчез, только следы от его широких
зубастых колес на снегу остались. Сначала удивился: как это Иван уехал, когда моя машина
рядом, — потом сообразил, что машина ни разу не моя и Иван понятия не имел, что я здесь.
Так, сгонять, что ли, заплатить за уголь? Действительно, чего откладывать? Если завтра
погода нелетная, то я буду первый, кто начнет настаивать на том, чтобы не ехать в Углегорск.
Тем более что у меня планов все больше и больше и работа им только мешает. Мне вообще
работать не надо, я думаю, — пусть меня кто-то так кормит, а у меня просто дела всегда
будут. Хорошо придумал? Вот и мне нравится.
А еще подумать мне надо, что со всеми этими новыми знаниями делать. Что Валиев
имеет общего с Болотовым? И имеет ли вообще — или только с его дочкой связан? Можно,
конечно, плюнуть на все хитрые ходы и съездить в Сальцево и с Сергеем побеседовать. Все
начистоту он мне, может, и не выложит, однако и отпереться от всего тоже, думаю, не
получится: я Валиева своими глазами видел. И есть свидетель, который рассказал, что туда к
нему покойный Паша катался. Как-то пояснить все это придется, никуда не денется. Хотя
может и просто послать — на самом деле он мне ничем не обязан. Как и я ему.
Тогда каким боком к этому всему Егор с Могилевичем? Или Болотов их просто
втемную использует? А почему бы и нет, к слову? Червонцев тоже не сам по себе был в этой
жизни: тот же Тенго проговорился как-то, что у Матвея серьезный партнер был в Сальцеве. И
сразу вопрос: кто именно? Тенго не расскажет — тайна следствия и все такое, — но можно в
принципе это высчитать. А можно и не высчитывая предположить, что это может быть
Болотов. Опять же по тому же принципу «почему бы и нет».
Боюсь, что я не учитываю в своей схемке, такой аккуратной, обычных местных интриг.
Все эти «олигархи» недоделанные могут ведь бороться не только за проход — у них и других
интересов выше башки. Тенго с Шалвой, например, оседлав захолмские лесопилки и прочую
деревообработку, плавно вышли на местный строительный рынок, который до этого делили
Егор и Червонец. Один с кирпичом, цементом и стеклом, второй — со срубами и всем
прочим из дерева. В Сальцеве строятся активно, а вот в Углегорске, откровенно говоря,
слабовато, все больше старый жилой фонд используют. Червонец ведь в Захолмье перебрался
не совсем добровольно, а вот у Тенго планов громадье. Почему? Что он знает такое, чего не
знаю я?
Вообще он до фига знает такого, чего я не знаю. Если точнее сказать, то я вообще
ничего не знаю из того, что известно ему. И о чем-то он таком проговорился вчера… что-то
было в разговоре, за что я сознанием уцепился, но внимания не обратил, что-то Тенго
сказал… ладно, может, позже вспомню.
Пока размышлял, доехал до дома. Хотел сперва остановиться прямо возле подъезда, но
потом как-то задумался и делать этого не стал. Не видели меня здесь на этом сером додже —
ну так и видеть незачем. Береженого Бог бережет, как известно, так что если есть
возможность появиться скрытно — надо ею пользоваться. Просто так, на всякий случай. Тем
более что до темноты далеко, мороз несильный, так что можно и пешочком прогуляться.
Припарковался в квартале от дома, да еще и за углом, чтобы машина с улицы видна не
была. Автомат запихал под сиденье, после чего выбрался из кабины и потопал к дому,
прислушиваясь к скрипу снега под подошвами. Погода, кстати, летной становиться так и не
собирается, на этот раз к моей откровенной радости.
Петр Геннадьевич долго не открывал, так что пришлось отпереть подъезд своим
ключом и дожидаться его уже в «шлюзе». Затем послышались его грузные шаркающие шаги
откуда-то сверху, а затем наш комендант появился на лестнице собственной персоной, как
всегда важный, с какой-то папкой под мышкой.
— Геннадьич, добрый день! — поприветствовал я его. — За уголь заплатить забежал.
— За уголь? — переспросил он, снимая с крючка на стене переноску. — За уголь — это
правильно. Гляди на свет.
Я честно поглядел на лампу сколько положено, стараясь не моргать, заодно вспомнив,
что в Захолмье все эти правила соблюдаются не так строго — тварей Тьмы куда меньше.
— А тебя спрашивали, — сказал комендант, с лязгом отпирая решетку.
— Это кто? — насторожился я.
— Да вот не знаю, два мужика каких-то. Рожи такие бандитские, к слову. Проходи в
комендантскую.
— И чего хотели?
— А черт его знает, — пожал тучными плечами Петр Геннадьевич, пропуская меня
вперед. — Спросили, когда бываешь, да и все. А я сказал, что понятия не имею, у него… у
тебя, в смысле, пусть и спрашивают.
— Вооружены?
— Так не видно, если только пистолеты где-то в карманах… Так, погоди, не отвлекай
сейчас, пока деньги считаю, — сказал Геннадьич, быстро пересчитывая чеки. — Ага,
порядок, сейчас расписочку…
Ничего больше путного из коменданта выудить не удалось — он даже описать этих
двоих не смог, все время сбиваясь на «рожи бандитские». Насколько я понял, у них и шапки
были пониже на брови натянуты, и шарфы высоко намотаны, так что похоже, что лица они
просто скрывали. Что радует еще меньше, ибо если с добрыми намерениями приходят, то
лица обычно скрывать без надобности. Хотя с чего это ко мне с добрыми приходить?
Интересно, у этих, что приходили, доступ к записям комендачей может быть? Если
может, то тогда совсем нетрудно вычислить, где мы сейчас находимся. Посмотреть журнал на
КПП-2, да и все. Вообще-то мне поторопиться бы надо в таком случае.
Быстро попрощавшись с Геннадьичем, выскочил на улицу, тяжелая подъездная дверь
гулко захлопнулась у меня за спиной. Оглядевшись исподтишка, увидел стоящий неподалеку
фургончик с надписью «Теплосервис» — эта организация ремонтом и обслуживанием
котельных занималась, а возле него двух мужиков в замасленных теплых комбинезонах,
куривших папиросы.
Интересно, а что это они на улице курят? Кабина у них двухместная, то есть
получается, что некурящих среди них нет, — можно просто ветровички открыть, тогда зачем
на холоде топтаться? Странно.
Кстати, а когда я сюда подходил, они там были? Машина вроде бы стояла, как мне
кажется, но в общем я не присматривался, могу и ошибиться. А вот если и были, и если это
за мной, то они меня точно ждали на «кюбеле», а я — вот как, вообще пешком пришел.
Кстати, если ждали «конным», то как раз правильно стоят: я ведь машину теперь всегда во
двор загоняю, второй «кюбель» там и стоит. Как раз у ворот, и… что?
Мне надо было в другую сторону, не к воротам, поэтому я просто ускорил шаг, попутно
осторожно расстегнув верхнюю пуговицу тулупа — в пришитой изнутри кобуре вместо
нагана у меня теперь лежал ТТ. Сунул туда руку, нащупал рукоятку. Сзади звук мотора
послышался, машина медленно догоняла меня. Я слышал, как хлопнули двери, как она
тронулась с места. За это время ничего, кроме моего появления, на улице не случилось, так
что я предпочел предположить, что именно мое появление и было причиной такого
оживления.
Правая рука плотно обхватила рукоятку ТТ, затем я чуть вытащил пистолет из кобуры.
Надеюсь, что для тех, кто на меня смотрит, это незаметно: мой кольт так и покоится в кобуре
на ремне, на виду, и я к нему не притрагиваюсь.
Оглянулся — по фигу уже, заметят или нет, — точно за мной. Пассажир не в кабине, а
на подножке стоит и при этом как-то натянуто улыбается. Что, хотят догнать и типа
поинтересоваться, как в библиотеку пройти?
Кстати, створка кузова открыта, так и едут. Там кто-то еще? А наверняка.
Слева впереди заборчик низкий, за ним что-то вроде садика замусоренного, потом
проход между заборами двух дворов. Если я туда, а они не за мной, то просто плечами
пожмут и дальше проедут, удивившись такому моему идиотскому поведению, а вот если за
мной, то тогда им вскрываться придется, по полной.
Еще прибавил шагу, а потом рывком перешел на бег. Меня окликнули, мотор фургона
заревел громче, но поздно: это современные машины рывком разгоняться умеют, а тутошним
грузовикам скорость набрать — это целый процесс. Кто-то крикнул что-то, я даже не
расслышал слов. Вот заборчик, мне по задницу примерно, я через него «ножницами»
перемахнул, выхватывая пистолет из скрытой кобуры. Обернулся — грузовик тормозил почти
прямо напротив меня. Из кузова выскочил какой-то мужик в коротком тулупчике и меховой
шапке, с пистолетом в руке. За ним второй.
Я с высокого старта рванул в садик, в сторону постамента с танцующими, взявшимися
за руки гипсовыми пионерками, покрашенными облупленной белой краской и выглядящими
невыразимо дико среди всей этой серой и мрачной разрухи вокруг. Снега до черта, даже
дорожку давно никто не чистил, бежать тяжело и медленно получается, надо колени высоко
поднимать. Сразу же запыхался.
Хлопнул выстрел сзади. Не знаю, в меня или предупреждающий, но я резко метнулся в
сторону, забежал за постамент, обернувшись и вскинув ТТ, удерживая его двумя руками.
Так и есть, двое бегут следом, оба вооружены, один из них с автоматом. А машины за
забором уже не видно — голову на отсечение, что рванули в объезд квартала, на перехват, а
эти двое вроде как за загонщиков остались. Кто они могут быть? Да плевать кто, выяснить у
них по-приличному уже все равно не получится.
Тот, что с пистолетом, правильно расценил мой маневр, согнулся и резко вправо рванул,
неприцельно пальнув пару раз в мою сторону, а вот второй, с автоматом, видать, соображал
медленней. Он остановился, вскинув оружие к плечу, и в этом момент точки прицела уже
совместились с его силуэтом, и ТТ плюнул в его сторону быстрой «двойкой». Пули ударили в
верх груди, повторения не потребовалось: автоматчик свалился как подкошенный, мешком,
ткнувшись лицом в снег. С головы скатилась шапка, открыв лысеющий затылок. Еще две
«двойки» я пустил в сторону второго, упавшего за сугроб и укрывшегося за двумя садовыми
скамейками, сложенными друг на друга.
— Идиот! — заорал я ему. — Если спрятался, то не значит, что ты укрылся!
Две следующие пули пробили доски, кажется, не задев противника, но отчаянно его
напугав. Тот подскочил ванькой-встанькой, открыв по мне отчаянную и неточную пальбу из
пистолета, я укрылся за постаментом, вместо перезарядки сунув ТТ обратно за пазуху и
выдернув кольт из поясной кобуры.
Магазин у противника опустел, я высунулся из-за постамента сбоку, целясь с одной
руки, и увидел лишь спину своего недавнего преследователя, бегущего обратно к заборчику.
Не знаю, со страху побежал или просто в поисках удобной позиции, потому что здесь, в этом
садике, укрыться было негде абсолютно.
Кольт несколько раз несильно дернулся в ладони, хлопая басовито, и выстрела с
третьего мне удалось подстрелить убегавшего. Тот заорал, неуклюже перевалился через
заборчик, но затем довольно шустро пополз в сторону, надеясь укрыться за углом. Решив ему
такого преимущества не давать, я со всех ног дернул следом, продолжая удерживать пистолет
в вытянутых руках, даже пару раз стрельнув в белый свет как в копеечку.
Когда я добежал до забора, мой противник уже успел заползти на четвереньках за угол,
но теперь укрыться там не получалось. Я просто перегнулся и выпустил в него три
оставшихся пули, одна из которых выбила снег рядом с ним, но две попали точно. Его
пистолет — черный вальтер — выпал из руки. Я выронил опустевший магазин, воткнул на
его место полный и, сбросив затвор с задержки, дослал патрон. А потом перемахнул через
забор уже сам, продолжая держать под прицелом раненого.
Пинком отбросив его оружие, я присел рядом, направив ствол кольта ему в лоб:
— Ты кто такой? Говори, убью!
Непохоже было, что он вообще расслышал мои слова. Он смотрел куда-то мимо меня
мутными глазами, затем закашлялся, и кровь изо рта фонтаном брызгала ему на грудь. Потом
его начало мелко трясти, крови стало больше, она полилась потоком, и через несколько
секунд он затих, отвернув лицо к стене.
— Мать твою, — пробормотал я сквозь зубы, затем выглянул из-за угла — со стороны
сада пока никто не шел. Подозреваю, что двое в рабочих комбинезонах так и караулили меня
у прохода между заборами. Вот так иногда и порадуешься, что ни портативных раций, ни
мобильных телефонов в те времена еще не придумали.
Распахнул отвороты полушубка убитого, сунул руку, пачкаясь кровью, во внутренний
карман, вытащил оттуда пачку углегорских чеков, скрепленных зажимом, и больше ничего,
никаких документов. В боковых карманах тулупа нашелся портсигар и зажигалка, три
снаряженных магазина к вальтеру — и опять ничего полезного, такого, что могло бы
прояснить, откуда эти люди пришли и зачем.
То, что меня хотели именно увезти, а не убить, было понятно с ходу, иначе бы меня еще
тот, стоящий на подножке грузовика, мог бы пристрелить, потому что для автомата,
например, это была не дистанция. Однако же они предпочли гнаться. Гэбэшники? Черт, не
знаю, но не думаю: те могли бы просто остановить и показать ксиву.
Перевернув труп на бок, охлопал карманы брюк и не нашел там вообще ничего.
Второго проверить? Рискованно: придется перелезать через забор — и там я окажусь в
положении как раз убитого мной, если противник появится с противоположной стороны. Нет,
не годится, не полезу.
Выглянул из-за угла вновь, но пока никого не увидел. И что делать? Ждать? Бежать?
Стучаться к Геннадьичу и вызвать с его телефона комендачей? Хотя тех уже наверняка
вызвали: тут в каждом доме по коменданту, и все с телефонами.
Ладно, все равно сюда придут, не сбегут же! Не сбегут, не должны. А здесь у меня, по
крайней мере, позиция удобная. Если из сада придут — за углом укроюсь, и есть куда
смываться, если совсем прижмет, а если покажутся на улице, то тогда тоже в сад могу
рвануть, там уже знакомый постамент прикроет. Правда, могут разделиться. И если они с
автоматами, например, то могут меня прижать с такого расстояния, на какое мне с моими
пистолетами воевать будет плохо. Черт, надо было автомат из машины взять — за каким
чертом оставил?
Нет, надо отходить к дому: там меня уже не возьмешь. Оглянулся, вскочил на ноги и со
всех ног припустил домой.
Петр Геннадьевич дверь распахнул сразу — похоже, ждал меня.
— Володь, что случилось-то?
В руках он держал немецкий автомат, правда, держал так, словно его боялся.
— Да бандиты какие-то, Геннадьич, — выдал я наиболее логичный ответ, подскакивая к
окну комендантской и пытаясь заглянуть как можно дальше вбок, для чего прижался к
холодному стеклу лицом. — Комендатуру вызвал?
— Да вызвал уже, как не вызвать! Едут!
— Это хорошо, это хорошо, — закивал я. — Геннадьич, ты машину видел, что у ворот
двора стояла?
— Машину? — озадачился тот. — Нет, машину не видел. А что за машина?
— Да все равно в таком-то случае. Фургон «Теплосервиса».
— Нет, фургона не видел, — сокрушенно ответил он, словно и вправду сожалея.
Машина моих преследователей так и не появилась. А вот комендачи подъехали минут
через пять — сразу два грузовика «шевроле», в которых кузова заменили на отапливаемые
кунги, и принесшийся первым «виллис». И уже тогда я почувствовал себя в безопасности.
Место происшествия огородили бечевкой с красными флажками, ходили взад-вперед по
следам, ворочали трупы, выворачивая карманы. Молодой и очень серьезный следователь,
устроившись в комендантской другого дома, того самого, под стенкой которого лежал
убитый, брал у меня показания и заполнял протоколы.
— То есть вы никого из них не знаете и раньше не встречали? — спрашивал он.
— Нет.
— Номер машины вы тоже не запомнили?
— Сначала не видел — там основание забора прикрывает, — а вот когда они уже
погнались за мной, было не до номера. «Теплосервиса» фургон, единственное, что могу
сказать.
— Понятно, — кивал он, записывая показания в протокол. Закончив, он протянул его
мне, показав пальцем на свободное место внизу: — Вот здесь напишите: «С моих слов
записано верно, мной прочитано». Дата и подпись.
Я действительно протокол прочитал, но ничего особо зловещего для себя в нем не
нашел: как описал все, так следователь и записал.
А вот то, что случилось позже, удивило: появился Милославский, на своем «Олл
Карри», в сопровождении двух уже знакомых охранников. Меня он перехватил у подъезда,
откуда мы вышли вместе со следователем.
— Давайте без нелепых подозрений, — сказал он с улыбкой вместо приветствия,
протягивая руку. — Был у себя, услышал оповещение. Целы, не подстрелили вас?
Сейчас я почему-то ему сразу поверил, хотя недоверие к моему излишне крученому
руководителю стало уже для меня «частью пейзажа». Нет, на этот раз это никак не могло
быть его инициативой. Скорее это могло быть направлено против него, очень даже запросто.
— Цел, нормально все, — ответил я и добавил: — Повезло — похоже, что лохи
попались, вроде уголовников. Стрелять всегда готовы, а вот умения делать это правильно нет.
Валерий Львович, есть идеи насчет того, кто это мог быть?
— Нет у меня идей, и это меньше всего нравится, — ответил он с озабоченным видом и
прикусил нижнюю губу, что у него, как я заметил, было признаком глубокой
озабоченности. — Никаких идей, увы. А так вот что скажу, — вдруг уставился он мне в глаза:
— Оставайтесь пока в Захолмье. И оттуда ни ногой. Это мой вам настоятельный совет.
Закончим наши с вами дела — напряжение спадет само собой, а вот пока наш проект всем
кажется лакомым плодом — все так и будет, как сейчас, через задницу. Оставайтесь там,
очень прошу. С женой. Для городских нужд пока ее напарника хватит, курьерскую почту и он
довезет, а все остальное… в общем, я позабочусь. Тем более что погода… — Он посмотрел в
небо, прищурившись навстречу падающим снежинкам.
Профессор явно ожидал, что я начну спорить, но в данный момент его предложение
было как нельзя более кстати: аэродром и квартира становились такими точками, в которых
нас подловить проще некуда. Риск слишком уж велик. Но вот гарантировать то, что мы будет
находиться в Захолмье безвылазно, я, пожалуй, все же не смогу.
— Хорошо, так и сделаем, — кивнул я. — На Ферму нам ездить, насколько понимаю,
пока без надобности?
— Абсолютно, — ответил он с явным облегчением. — Окопайтесь там, вооружитесь,
поближе к Тенгизу — и все будет хорошо, гарантирую.
— А когда… гм… «эксперимент» планируем?
— Когда буду знать, как его проводить, — вздохнул Милославский. — А пока не знаю.
И у нас всего одна попытка будет. Записи нужны, записи. Я долго думал над тем, ушел Серых
или не ушел, и вывод сделал такой: не ушел он. Он погиб. Потому что его метод, даже та
часть, которая из него стала мне понятна, не может сработать. Но кое-что он знает… знал, —
поправился Милославский. — И вот это его знание может быть тем, чего не хватает мне.
Если честно, — он зачем-то снял овчинную кепку, сбил с нее снег, после чего опять надел, —
то я, по большому счету, знаю, как надо действовать. Но у меня нет возможности повторить
неудавшийся эксперимент, поэтому мне нужно собрать всю информацию… всю доступную,
для того чтобы оценить риски. А то нас с вами как тех хомячков, что каплю никотина
приняли… Не хочется, если честно.
— Мне тоже, — поддержал я его. — Так я поеду? Комендачи со мной закончили.
— Да, езжайте, разумеется. Может, вам охрану надо до КПП хотя бы?
— Не вижу смысла: сейчас уже точно ничего не случится, они уже накосячили.
— Хорошо. Что-то еще могу сделать?
— Разве что узнать интересно было бы, кто это такие. Реально?
— Если установят личности, то и я узнаю, — ответил Милославский, привычно
опустив часть фразы про «но тебе хрен скажу».
— Понял, спасибо. Не гэбэшники, как думаете?
Милославский явно задумался всерьез, перед тем как ответить. Потом все же покачал
головой:
— Нет, не думаю. Друзей у вас там нет, но Котовский людей конкретно предупредил,
что если кто будет замечен хоть в каких-то действиях против вас — он того с лица земли
сотрет. Не станут они так рисковать: все же убитые нарвались не по долгу службы, а на
преступной халтуре, на том, чего делать никак нельзя, это уже за рамками. Так что нет, не
думаю, не они это.
***
***
***
Погода летной так и не стала на следующий день, так что Настя отказ от полетов
перенесла нормально. От мысли ехать в Сальцево и говорить с Сергеем я отказался — решил,
что идея Тенго мне подходит больше, тем более что он пообещал дать возможность
пообщаться с Валиевым приватно. Сам он с утра погнал по каким-то делам в Углегорск,
заодно пообещав поискать гидрокостюм или что-нибудь подобное, а мы, плюнув на все
предупреждения, поехали следом за ним — забрать вещи из квартиры и угнать так и стоящий
во дворе второй «кюбель». Саму же квартиру пока решили не сдавать — пусть этот адрес так
и числится тем, по которому меня следует искать. Так оно спокойней будет.
Тихо приехали в город, поставили пикап поодаль, там, где я его и в прошлый раз
оставлял, дошли до дома пешком, быстро собрали все вещи и стащили вниз, забросив их в не
слишком просторный салон «кюбеля». Потом завернули на рынок, закупившись всяким
нужным в хозяйстве, после чего встретились с Федькой, поджидавшим нас в своем грузовике
неподалеку от КПП-2. И тогда уже маленькой дружной колонной двинули в сторону
Захолмья. Никто в нас не стрелял, никто на нас не нападал, все прошло тихо и, надеюсь,
незаметно.
Потом Настя обустраивалась в доме, а я, купив уже на местном базаре большую
фанерную лопату, занимался активной физкультурой, откидывая снег с дорожек и расчищая
проезд к навесу, который здесь гараж заменял. Федька время от времени мне помогал, в
промежутках бегал в дом к Насте и, похоже, был здорово озабочен.
— Ты чего смурной такой? — не выдержав, поинтересовался я во время передыха.
— Да как тебе сказать… — Федька несколько раз пнул ногой сугроб. — Что-то в
общагу теперь как-то того, неохота возвращаться.
— А кто заставляет?
— Опять же как тебе сказать? Скучновато пока в Захолмье. Вся жизнь там, девушки там
— что мне здесь делать?
— А ты их сюда вози.
— Если на одну ночь, то потом с утра пораньше ее на работу… — задумчиво протянул
он.
— Федь, ничем не могу в такой ситуации помочь, даже советом, — хлопнул я его по
плечу. — Но сегодня ночью скучно не будет. Кстати, надо бы выспаться: кататься долго
придется.
— Польза от всего этого будет, как думаешь?
— Хрен его знает. Но мы так вообще думали, что Валиев испарился, а тут на тебе.
Пусть прояснит… некоторые моменты. Нет?
— Да пусть, хрен с ним, — хмыкнул Федька. — Просто с такими делами и нарваться
можно неплохо.
— А мы в масках, и машины другие будут.
Разговор прервала Настя, позвавшая ужинать.
Сбор был назначен на три часа ночи на территории разведбатовской базы. Под фонарем
стояли два «студера», один из них с массивными сварными таранами на носу и корме, а возле
них собралось человек пятнадцать, вооруженных по максимуму, в закатанных пока
подшлемниках, которые должны были превратиться в маски. Одеты все были, к слову, по-
разному — не в форме, на руках белые ленты, чтобы своих опознавать. Тенго был уже там,
тихо болтал с каким-то незнакомым бойцом средних лет, сложением напоминавшим
вставшую на дыбы колоду. Убедившись, что все в сборе, скомандовал построение, потом
провел краткий инструктаж:
— Еще раз. Разведку провести не получится — в деревне все всех знают, укрыться
негде, — так что весь расчет на скорость и наглость. Входим, нейтрализуем охрану ворот,
третье отделение остается там. Обе машины к дому, второе отделение остается с машиной у
ворот, контролирует подступы. Первое входит в ворота и в дом. Хоть тараном, хоть
взрывчаткой — ориентируемся по месту. Важно: не убивать, если в вас не начали стрелять.
На арест нужного человека у нас право есть, но если пострадают местные — беды не
оберешься. Входим, вяжем, грузим в машину — и сразу отход, на максимально возможной
скорости. Все. Вопросы?
— А если преследование? — спросил кто-то из строя.
— У нас по три пулемета на машину, всего шесть. Если дать под колеса и над головой
трассерами — будут гоняться, как думаешь? Еще вопросы? По машинам. Вы двое, — ткнул
он пальцем в нашу с Федькой сторону, — давайте со мной в первую.
В кузове грузовика было просторно, а еще там была маленькая печка на жидком
топливе, которая неслабо пованивала, но при этом как-то обогревала отсек, так что в нем
можно было даже расстегнуться. У заднего борта лежали три завернутых в мешковину
немецких МГ-42, те самые, о которых командир только что излагал. Точно, из них так можно
дать, что кого хочешь распугаешь.
Я уселся рядом с Тенго, сидящим рядом с водителем, поставил меж колен карабин и
вытянул ноги, «разминувшись» ими с ногами сидящего напротив Федьки. Езды два часа как
минимум, можно попробовать вздремнуть.
— А что без брони? — спросил Федька.
— Слишком очевидно, а «студеров» в городе полно, — ответил похожий на колоду
мужик, который как раз сидел с Федькой рядом.
Машины недолго повиляли по городу, слышен был звук поднимаемого на КПП
шлагбаума, а затем так и вовсе почти тишина настала, только мотор впереди глухо урчал —
мягкий снег под колесами глушил почти все. Изредка потряхивало, но очень слабо — и
машина тяжелая, и дорога как перина сейчас.
— Как думаешь, он там? — спросил Тенго, обернувшись.
— Без понятия. Надеюсь, что я его не спугнул: он меня в глаза никогда не видел, так что
опознать не должен. С машиной, правда, хуже — можно вычислить, откуда такая. Он ведь
специально к ней вышел, насколько я понял.
— Мог и переехать, — вздохнул Тенго.
— Мог. Или охраной обзавестись. Или еще что. Но если еще раз на разведку ехать, то
тогда точно спугнем.
— Спугнем, — согласился он. — Там любой новый человек как вошь на тарелке, сразу
всем виден. Ладно, на удачу надеяться будем.
— А за что его вообще ищут?
— А ты знать наверняка хочешь? — усмехнулся Тенго, после чего добавил, понизив
голос: — Информации у него много на всех, и разной. Лез куда не надо. Знает некоторых
людей, про которых и нам бы знать не помешало. Он такой, как сказать, из очень крученых:
где какое дерьмо — там и он, без него не обойдется.
— Понятно.
Разговор не клеился — я был спросонья, Тенго, похоже, тоже. Федька напротив меня и
вовсе на массу придавил, вызвав зависть, — мне что-то не спалось. Как-то мысли в голове
крутились по поводу того, что я в этом клубке малопонятных отношений начинаю
запутываться. Всплывет хоть как-то мое участие в этой экспедиции — Сальцево для меня
тоже навсегда отрезанным окажется. В Углегорске проблемы. Тогда придется жить
безвылазно в Захолмье, причем уже исключительно чьей-то милостью. Известно чьей.
Менять место жительства радикально, если «уйти» не получится? Куда-нибудь совсем вниз
по реке, южнее?
Получается как с той собакой в колесе: пищи, но беги. И колесо непонятно куда
катится, как бы не прямо в помойку. Много уже всего я поставил на «уход», много, надо было
бы стиль жизни чуток потише выбрать, да только сейчас уж чего?
Проехали один КПП в Углегорске, и вскоре за ним второй, без проверки и, понятное
дело, досмотра. И так свои, а тут, насколько я понял, на контрольно-пропускных
предупредили, чтобы все без задержек происходило. Потом мы опять ехали молча — я даже
начал придремывать, несмотря на все беспокойства.
— Подъезжаем, приготовиться! — скомандовал Тенго, и все засуетились, застегиваясь,
натягивая на лица маски и приводя оружие в готовность. Сидевший у заднего борта
отодвинул полог тента и помигал фонариком, подавая сигнал второй машине, шедшей
следом. Оттуда тоже ответили фонариком.
Вскоре машины медленно вписались в поворот, скинув скорость до минимума и
выключив фары, чтобы как можно дольше оставаться незамеченными. Впереди были ворота,
а у ворот охрана, пусть совсем и небольшая. Тварей здесь почти не бывает, но деревни все же
окружают проволокой, и ворота под контролем. Днем они открыты — я ведь тогда с утра
заехал, — но ночью наверняка на замке будут.
Затем двигатель «студера» взревел громче, машина начала разгоняться, зажглись фары у
тех, кто ехал сзади. Затем был совсем несильный удар с негромким лязгом и треском, я
увидел распахнутые створки ворот, мелькнувшие с боков, потом разглядел, как из кузова
второго «студебеккера» выпрыгнули четверо и бросились к караулке. Наша машина сдала
задом, таран врезался в деревянную дверь, выбив ее, и эти четверо метнулись внутрь.
Стрельбы не было, только крики, которыми разведбатовцы пугали сонных сторожей. Ну
да, зима, бандитов нет, можно дрыхнуть. Они даже бревно шлагбаума не опустили, а так бы
пришлось вместо лихого вышибания ворот сначала его поднимать.
— Давай в кабину, показывай! — скомандовал Тенго.
Я выскочил из кузова, обежал воняющую бензином машину сбоку, вскарабкался в
кабину. Я еще и сесть не успел, как водитель дернул «студер» с места.
— До того столба — и сразу влево, — взялся я показывать. — Затем второй поворот
налево — и до конца, до самой реки.
— Темно, не разглядим реку ни хрена.
— Я там покажу, — заверил я его.
— Ну-ну, — ответил он как-то без особого воодушевления.
Как бы то ни было, но место я нашел сразу. На подъезде опять погасли фары, а скорость
и до этого была сброшена. Подкатили тихо, хоть и не совсем уж неслышно. Я ожидал того,
что ворота будут таранить, но вместо этого двое бойцов, откинув тент сбоку, прямо из кузова
махнули на забор, а прямо оттуда во двор. Следом еще двое, и еще. Нам, к счастью, по плану
воевать не полагалось, тем более что Тенго чувствовал себя на этот счет малость
некомфортно после того случая с Пашей, когда они упустили его в гостинице и в результате
по темным дворам гонялся за ним один я. Последняя двойка распахнула ворота и рванула за
своими к дому, растворившись в темноте.
Собак тут, к счастью, не было, если не считать таковыми «гончих» у адаптантов, так что
поднять шум и лай было некому. Отчасти еще и поэтому здесь стали деревни огораживать и
закрывать воротами: без собак вроде как традиционная человеческая первая линия защиты
исчезла.
Я выбрался на подножку, вглядываясь в темноту, — туда, куда ушли бойцы. Тенго
смотрел из кузова, явно нервничая. Затем послышался взрыв, чуть синеватая, как мне
показалось, вспышка разогнала на секунду темноту. Что-то с грохотом обрушилось —
похоже, что дверь, — потом замельтешили лучи фонарей в окнах. Кто-то приглушенно
заорал, стукнула короткая очередь.
— Блин, что там? — заметно начал нервничать Тенго. — Ладно, пошли!
Не выдержал. Ну и правильно. Мы втроем — он, я и Федька — понеслись к дому,
держа оружие наготове. На крыльце нас встретил «человек-колода», настороженно
оглядывавшийся по сторонам.
— Что за стрельба? — сразу спросил его Тенго.
— Был там один, шустрый, успел за ствол схватиться. Нет, не Валиев, — покачал он
головой, — Валиева взяли, пакуют.
— Тогда труп тоже забираем, — скомандовал Тенго.
— Понятное дело. Все, уходим!
В доме напротив зажегся свет, где-то неподалеку хлопнула дверь — люди стали
просыпаться. Из дома вытащили кое-как одетого мужика со связанными руками и мешком на
голове, следом тащили труп какого-то голого по пояс мужика с залитой кровью
простреленной грудью. Все бегом рванули к грузовикам. Закинули тело, следом затащили
арестованного. «Человек-колода» на этот раз сел рядом с водителем, а все остальные полезли
в кузов. Машина сразу тронулась, за ней следом вторая. Кругом проскочив по улицам
Алексино, наша маленькая колонна выехала к воротам, где во вторую машину заскочили
семеро, а вскоре из кабины помигали фонариком, обозначая, что все прошло по плану.
Сторожей связали, но не сильно: скоро должны распутаться. Сделали специально для того,
чтобы они вслед машинам не смогли из «дегтяря» ударить. Затем зажглись фары, а вскоре оба
«студебеккера» выехали с проселка на главную дорогу и свернули к Углегорску. Теперь если
только навстречу кто-то неправильный попадется, а вот с преследованием уже не получится
— что полегче из пулеметов спугнем, а броня просто по скорости тягаться не сможет.
***
***
***
***
***
***
В воскресенье снег опять валил с новой силой, словно природа поставила себе задачу
засыпать все под крыши. Машины с плугами катались по городу постоянно — и то едва
справлялись: сыпало и сыпало. Зато было тепло и безветренно, а во дворе дома такая
благодать была, что просто залюбуешься.
С утра колол дрова для камина; заодно подумал, что если не выскочу из Отстойника —
летом баню построю. Очень остро ее здесь не хватает. Намахался топором так, что руки и
спина гудели, но вообще я это занятие почему-то очень люблю: и физкультура, и запах
дерева, и вообще…
Где-то к полудню пешком притопал Тенго, сказал:
— Не передумал? Тогда пошли.
— Пошли.
Накинул тулуп, сунул пистолет в кобуру — и пошел вместе с ним в сторону той самой
новой комендатуры, которую, оказывается, оборудовали в здании бывшего горотдела
милиции. Дошли пешком — прогулялись, воздухом подышали. Заодно Тенго
поинтересовался, как дела идут по «базе отдыха».
— Нормально, проект есть, вроде толковый, смета есть, с землеотводом закончили,
септики уже заказали, пока все сделают и сварят — как раз сезон подойдет.
— Это хорошо. Я, если честно, хочу тут второе Сальцево сделать, разве чуть
приличней. Ехать сюда ближе, плюс природа, тварей почти не бывает, вокруг площади еще
пару-тройку кабаков выстроить — и тут весь народ гулеванить будет.
— Может, и получится, согласен. Здесь его в темнице держите? — показал я на
двухэтажное здание, на окнах которого красовались новые решетки.
— Здесь, ага, комендатура. Заходи, — пропустил он меня на крыльцо первым.
Несмотря на сельско-беспечное окружение, служба в комендатуре была поставлена. И
охрана серьезная, и проходить пришлось в полуподвал через две решетки — в общем,
серьезно. Меж двух решеток пришлось еще и оружие сдать: с ним не пускали.
Камер в подвале было всего две — место под содержание заключенных тут не слишком
приспособленное, разве что под задержанных за мелкую хулиганку, но Валиева по-прежнему
продолжали держать здесь, даже не в камере, а в небольшой комнатке, обставленной на
манер общежитейской. Даже с окном, выходящим во дворик, через которое можно было
разглядеть ноги проходящих людей и колеса машин, — там еще и гараж комендатуры был.
Дверь была серьезной, хоть и деревянной, с зарешеченным окошком и мощным засовом,
который, правда, словно в амбаре, запирался на висячий замок.
Валиев просто лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок, когда
дверь открылась и нас запустили внутрь.
— Айвар Равилевич! — по-шутовски отсалютовал ему Тенго. — Гостя привел,
принимайте!
— Тенгиз, тебе бы серьезности, — кривовато усмехнулся тот и спустил ноги со спинки
кровати на пол, усевшись.
— Бери табурет, садись, беседуй, — сказал мне Тенго. — Потом выводного позовешь —
выпустит.
— Хорошо.
Спутник мой вышел, дверь закрылась, громыхнул засов.
— Ну здорово, — кивнул мне Валиев. — Хоть и не ожидал.
— Бывает, — ответил я, подвигая табурет к стене напротив и усаживаясь на него. —
Зачем заказали меня, уважаемый?
— Ну почему сразу заказал? — даже удивился Валиев. — Увезти хотели, побеседовать,
все такое.
— Ага, понятно, — улыбнулся я. — Те, которых мы в порту вчера постреляли, тоже
увезти хотели?
Валиев поморщился слегка, словно пробуя языком больной зуб, и ничего не сказал.
— А то двоих взяли, а они беседовать с нами вперегонки кинулись. И все в вас,
уважаемый, пальчиками тычут. Мол, послал нас, говорят, на душегубство, отчего мы теперь
страдаем душевно и от смертного страха в портки гадимся. Зачем послал?
— Это не за тобой, — ответил Валиев, посмотрев в окно. — Не в тебе там дело — в
Милославском. Ты так, просто не в том месте и не в то время.
— Я бы поверил, — кивнул я, изобразив душевность в голосе. — Но дело такое, что
верить не получается. Потому как у меня список «братьев по слою» есть из вашей бывшей
секретки, и от этого пасьянс совсем по-другому раскладывается.
— Ну и что тогда тебе от меня надо, раз ты все знаешь?
— Для начала узнать хочу, сколько там еще народу за мной охотится.
— Да финал уже, — опять кривая ухмылка. — Если Митяя с пацанами накрыли, то уже
никто не сунется. И не до этого уже никому.
— Что за Митяй?
— Бандиты это — у них хутор за Сальцевом, по зиме такими делами подрабатывают. Да
забудь ты уже про них, все уже.
Я подумал, что он мне сейчас наврал, но не до конца. Просто по поведению и рожам и
убитых, и пленных выходило, что вправду бандиты. В Углегорске их никто не знал, да и по
сальцевским базам не опознали. Значит, откуда-то издалека. Может, те самые, которых, по
слухам, привлекли с разведбатом воевать. Для меня это непринципиально.
— Я, в общем, по какому делу… — перешел я к главному. — Серых… ушел?
— Вот уж… у кого что болит, — вновь уже знакомая кривоватая усмешка. — Что мне
будет, если скажу?
— Я Болотову правды не расскажу, — ничем не ласковей улыбнулся я ему навстречу. —
Доказательств у меня, может, и немного, но объяснить, зачем ты к нему подкатился, смогу, —
заодно отбросил я и излишнюю вежливость. — Веришь? И как ты думаешь, чем вся эта твоя
эпопея закончится, если он узнает? Мы можем даже поспорить — сможет он подходы найти,
чтобы тебя в тюрьме удавили, или нет.
— А ты думаешь, что у меня тут много других вариантов? — Он откинулся назад, к
стене, сложив руки на груди. — Вроде как меня отсюда гулять отпустят?
— Я других твоих дел не знаю, так что сказать не могу. Я честно скажу: расскажешь —
попытаюсь ходатайствовать о том, чтобы покушения на мою персону к тебе не привязывали,
а уж дальше ты сам. Все, что могу. Не скажешь… ну разберусь я в конце концов. Я и так уже
почти все знаю.
— Знает он! — Валиев даже хохотнул. — Хрен ты чего знаешь, равно как и все
остальные вроде профессора. Ни хрена не знаете.
— Записи Серых где?
— Где надо. — Тут он неожиданно подался вперед, уставился мне в глаза, упершись
локтями в колени: — Не нужны тебе никакие записи, понял? Мне сам Серых сказал об этом,
перед тем как пойти… в ящик этот. Все записи — пустое, путь в никуда. Там во всем этом
лишь один секрет, из трех слов, его и без записей запомнить можно.
— Так ушел он или нет?
Валиев задумался на секунду, развел и сомкнул ладони с растопыренными пальцами,
потом сильно потер лицо.
— Значит, так, умник, слушай: доказать ничего не могу, понял? Нечем. И даже
объяснить нормальными словами не могу. Я просто почувствовал… — Он задумался, явно
стараясь подобрать слова. — …почувствовал… короче, хрен у него чего там вышло. Меня
таким страхом пробило, что я чуть не обхезался, понял? Так у Тьмы бывает, если близко, или
когда призрак над головой. Не мог он уйти так, я его смерть… — он вытянул руку, сжал в
кулак у себя перед лицом, — …я ее как свою ощутил, понял? И какой вывод из этого? Что
все записи дерьма не стоили, а его единственное правило… — Он развел руками и вдруг
изобразил шутовской поклон, причем еще и неприличный звук издал. — Все тебе сказал,
понял? — выпрямился он и откинулся вновь на стену.
Ну да, ну да… А я весь такой сижу здесь и верю. Но вообще молодец — как лихо он все
это сымпровизировал, целый спектакль. И ведь вранья в нем не так много, похоже, но…
вранье меняет все.
— Тогда зачем ты к Болотову подкатился, а? — спросил я его.
Вот так. А не подари я Кирюхе «тазика» и денег — и не задал бы я такого вопроса. Не
знал бы.
— А в то, что Серых накрылся, — в это верю, — добавил я. — Теперь остальное
расскажи.
***
***
Я читал записи Серых весь путь до Углегорска, затем в машине, потом дома, до
середины ночи. Это был просто дневник событий, в который вперемешку записывалось все
— теории, описания экспериментов, события. Обе сестры Скляр тоже там упоминались.
Похитил их Паша, обеих. Убивал тоже он.
Однако самое главное, то, что Серых сказал Валиеву перед уходом, в записях
упомянуто не было. Может, и вправду не было смысла — там же всего несколько слов. Для
меня уже ничего непонятного во всем этом не было. И я решился.
На следующий день мы с Федькой загрузились в додж и поехали к Ивану, сидящему на
«Ване-комсомольце» задумчиво.
— Черт знает что теперь с Фермой будет, — пояснил он свое настроение.
— Никто не знал, но Ферма останется, инфа из первых рук, — успокоил я его. — И это,
Вань…
— Чего?
— Мы записки Серых добыли, — улыбнулся я скромно.
На Ферму Иван вез нас сам, на «шевролете». Ну и там, понятное дело, Милославский
пожелал видеть нас немедленно. А потом одного меня уже, приватно.
— Хоть одна хорошая новость, — усмехнулся он, когда мы остались у него в кабинете
вдвоем. — А то сократили тут мои полномочия по самое не могу. В курсе уже?
— В курсе, — кивнул я. — Хоть сам все пропьянствовал, даже не знал про переворот.
— Да, Пиночеты местные все аккуратно обтяпали, надо отдать должное, — сказал он,
рисуя какие-то загогулины на листе бумаги, лежащем перед ним. — Я теперь как в вакууме
— никого из тех, на кого я опирался раньше, не осталось. Здесь охраны осталось ровно… для
охраны, не больше. Даже телохранителей моих забрали.
— Ну может быть, мы как-то… за счет новостей все компенсируем? — предположил я,
глядя куда-то в потолок.
— Будем надеяться, — чуть оживился профессор. — Читали?
— Читал. Далеко не все понял. Кстати, ведь убивать этих сестер было не нужно, так?
— Так, — сказал Милославский. — По моим расчетам, канал открывается на
человека… в смысле, на его присутствие, просто в правильном месте. А убивать… да еще
возле Тьмы… Серых перепутал знаки, плюс и минус — он пробил себе, как мне кажется,
проход во Тьму.
— Туда и дорога, — сказал я.
— Да… наверное. Ладно, я буду работать. Вы… вы отдыхайте. Да, отдыхайте. — Он
поднялся из кресла, подошел ко мне и протянул руку. — Теперь я сам найду вас, когда буду
готов. У нас осталось всего одно дело. А потом мы будем говорить с новой властью, потому
что тогда станем незаменимыми. Годится?
— Вполне, — заулыбался я, изо всех сил изображая искреннюю радость.
Потому что не верил теперь Милославскому ни на грош.
***
Мы так и меняли людей на точке — другой работы у нас не было. Настя начала
заниматься оборудованием аэродрома в Захолмье, заодно с летной школой. Место нашлось,
на второй день начали подвозить инструмент и оборудование, причем многое выделили со
складов Горимущества.
Неожиданно приехал Болотов с дочерью — хотели со мной поговорить. Я отделался
неправдой, сказав, что записи Серых были им уничтожены, — Валиев все ему врал. Как я и
ожидал, тот приманивал Болотова как раз тем, что знал, где бумаги. Посидели в ресторане,
поужинали, потом разошлись, вежливо попрощавшись. На следующее утро машина Болотова
и машина его охраны отправились в Углегорск — наводить связи с новой властью.
«Кредитная акула» Могилевич возглавил Горбанк. Шалва заплатил нам с Федькой
премию за найденную плавконтору. Я все глубже и глубже влезал в городские дела Захолмья
и попутно организовал стрелковый клуб. С баром, естественно. Дело оказалось неожиданно
популярным, и я даже устроил турнир по пистолету, автомату и карабину, в котором победил
в пистолете, к немалой собственной гордости.
А еще мы ждали, когда объявится Милославский.
Объявился он уже после Нового года, который мы отпраздновали у Тенго, с шашлыком
и фейерверком. Милославский приехал вместе со сменой охраны точки, при этом их грузовик
тащил за собой прицеп с «бомбардье». Приехал с вечера, нашел наш дом по адресу, зашел в
гости.
— Завтра, — сказал он, попивая чай с неизменным у нас печеньем. — Хотел было вас
одного позвать, — обратился он ко мне, — но решил, что Анастасия Владимировна тоже
захочет увидеть. Поедете? — уточнил он уже у нее.
— Поеду, конечно.
— Тогда… Владимир, вы Федору скажите, что мы завтра без него, хорошо? Не все всем
надо знать — Ивана Зарубина я тоже, как видите, не позвал. Получится — хорошо, не
получится — тихо и без большого сраму вернемся обратно. Годится?
Ну ничего другого и не ожидал, пока все по плану.
— Почему же нет? Годится, разумеется, — согласился я и спросил в свою очередь: —
Так все же записи помогли?
— Вынужден признать, что помогли. — Милославский допил чай и отставил кружку. —
Из них стало понятно, чего нельзя делать. Любая информация полезна, а вы привезли много
информации. Ладно, пойду я в гостиницу. Завтра в девять утра у ангара с вашими
снегоходами, так?
— Так, — сказал я, поднимаясь. — Я провожу: надо Федьку предупредить — он как раз
в гостинице остановился.
— Он сюда не переехал?
— Пока нет… — Я пропустил Милославского перед собой, затем достал из шкафа
сапоги, начал натягивать. — Приезжает за день до того, как нам на выезд, и потом обратно.
— Надо же, и не лень, — удивился профессор. — А мне здесь нравится — куда лучше,
чем в Углегорске жизнь. Нет вот этого всего… наследия какого-то мрачного, что ли, не давит
здесь на сознание. Если все у нас получится и выйду на покой — здесь и поселюсь. Тем
более что от «прохода» недалеко.
— Все же здесь планируете жить? — Я топнул каблуком в пол, пропихивая ногу в сапог,
затем снял с вешалки тулуп.
— Владимир Васильевич, ну сколько мне там осталось? Я уже немолод, а скоро стану
просто дряхлым. А здесь передо мной еще века, понимаете? Века! Я вижу, что для себя вы
этого пока не осознали, — вы не поняли, что живете не свои лет… ну, семьдесят, например, а
все семьсот.
— Может, и верно. Пойдемте.
На улице было темно, но уже как-то привык к тому, что в Захолмье тварей почти не
бывает, — нет здесь мест, куда может проложить тропинку Тьма. Шли, разговаривали,
Милославский какие-то свои прожекты излагал, а я делал вид, что внимательно слушал.
Кивал, угукал в нужных местах — в общем, изображал интерес. Затем он поднялся к себе в
номер, а я нашел Федьку — в ресторане, естественно. И не одного, а с дамой — худой и
немного носатой девицей, которой раньше не встречал с ним. Извинился перед ней, отозвал
Федора в сторону на несколько минут.
— Федь, Милославского видел?
— Нет, — немного удивился он. — А что, здесь профессор?
— Здесь, сам приехал.
— В смысле?.. — он не закончил фразы.
— В этом самом смысле и есть, — подтвердил я его догадку. — Ты завтра не едешь.
— Уверен? — насторожился он.
— Распоряжение начальства. И… наверное, так и надо.
Федька хмыкнул с сомнением, покрутил в пальцах папиросу, постучал ею о портсигар.
— Вов, что-то мне это не очень нравится. Мы же обговаривали.
Теперь уже я понял, что он имеет в виду: мы действительно об этом говорили. Но все
должно идти так, как должно идти, — слишком много всего мы поставили на это, для того
чтобы пытаться все менять на ходу.
— А по-другому не сработает — мне надо, чтобы все раскрылось, понимаешь? Само
раскрылось, — а для этого по его нотам петь требуется.
— И мне что теперь?
— Тебе? — Я задумался. — Тебе надо подождать до послезавтра. Если мы оба не
вернемся, то… вот второй ключ от дома. — Я достал из кармана связку ключей, отсоединил
один. — Заходи. В спальне комод, в верхнем ящике коробка, там все деньги — мне они уже
не понадобятся. Туда же ключи от машин брошу. Потом пойдешь к нотариусу… знаешь где?
— Нет.
— Вот офис Тенго, так? — передвинул я его портсигар по столу. — Вот так вход.
Обходишь справа — вот здесь флигелек кирпичный, там контора. Я все распоряжения
оставил, только удостоверение покажешь. Понял?
— Да понял я, только… как-то того, знаешь… Не в кайф мне это все.
Вид у Федора и вправду был расстроенный. Ну все верно, я по нему тоже скучать буду
— сдружились, чего уж теперь.
— Ладно, Федька, давай, ненавижу долго прощаться. — Мы встали и обнялись, после
чего я пошел к выходу.
Ну вот и все. Как-то не верится мне в то, что мы оттуда вернемся. Так или иначе. Не
предусмотрено это ни моими планами, ни планами Милославского. И с этим мы заранее
смирились — или пан, или пропал.
Дошел до дома, разделся в прихожей. Настя была в спальне, собирала рюкзак.
— Зачем? — спросил я, не вдаваясь в подробности, но она меня поняла:
— Не знаю. Странно куда-то отправляться совсем без вещей. И просто не могу себе
места найти — а так хоть чем-то занята.
— Я думаю, что там, — я указал большим пальцем себе за спину, подразумевая при
этом свой слой, откуда я провалился, — ничто из этого не понадобится.
— Мы к тебе домой попадем?
— Не знаю. — Я подошел к комоду и тоже почему-то начал перебирать вещи. —
Может, и ко мне. Куда выбросит.
— А если выбросит в тундру какую-нибудь?
— С чего бы это? — удивился я. — Это уже ни в какую теорию не вписывается. В мой
сарай и попадем, как мне кажется.
— И как мы там?
— Не знаю, видно будет. Возьму деньги и документы — и поедем в гостиницу.
Разберемся. Не суть. Главное… ты сама знаешь, что главное.
Она подошла ко мне, обняла, сцепив руки у меня за спиной:
— Ты меня любишь?
— Больше жизни.
— А если у нас не получится?
— Получится. Мы вот так, как сейчас, — я прижал ее к себе. — И что бы нас ни ждало
там, мы все равно будем вместе.
— Хорошо. Я тебя тоже люблю. И тоже больше жизни, что бы ты себе ни думал.
***
***
Свет фонаря осветил все вокруг — и я понял, что ничего не понимаю. Рядом со мной
стоял генератор, но не такой маленький, как был у меня, а куда крупнее и мощнее. И сарай не
металлический: это доски. И пол деревянный. И тулупа нет.
Где я теперь?
Где Настя?
Настя здесь, я это просто знаю. Нет, не здесь, она далеко, но я пришел по ее следу. Я
там, где она.
Шагнув вперед, повернул ручку двери, толкнул — она не открылась. Толкнул сильнее
— она еле подалась, а в образовавшуюся щель дунуло ветром и посыпался мокрый
комковатый снег. Класс, а тулуп пропал. И много навалено, но вроде бы не плотно. Толкнул
сильнее, плечом, еще раз, еще — дверь подавалась, собирая перед собой небольшой сугроб.
Все, можно протиснуться.
Пришлось рюкзак снять, но пролез, оказавшись в снегу выше чем по колено.
Холодный мокрый ветер дунул в лицо.
— И где это я?
Моего вопроса никто не слышал.