В.З.

Демьянков

«Теория речевых актов» в контексте современной

лингвистической литературы
(Обзор направлений)·
223-
Одно из положений «теории речевых актов» состоит в том, что минимальной
единицей человеческой коммуникации является не предложение или высказывание, а
«осуществление определенного вида актов, таких, как констатация, вопрос, приказание,
описание, объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т.д.» [Searle et al. eds.
1980: VII]. Эта установка оказалась созвучной тем взглядам в современной лингвистике,
для которых характерно стремление выйти за пределы предложения, раздвинуть рамки
лингвистического анализа. Такое расширение исследовательского кругозора – не
самоцель, а средство «разгрузить» семантическое описание предложения и текста, удалив
из него некоторые компоненты общекоммуникативного порядка [Падучева 1983].
С теорией речевых актов лингвисты связывают следующие надежды:
1) выйти за пределы материала, обрабатываемого чисто лингвистическими методами,
но при этом стараться разработать достаточно надежный инструментарий [Wierzbicka
1983];
2) объяснить и описать стратегии речевого воздействия на основе атомарных понятий
данной теории [M.Schecker 1983: 87];
3) распространить «принцип композиционности» Г.Фреге на область речевого
взаимодействия; то есть установить такие структуры и правила их преобразования,
которые позволили бы, исходя из интерпретации составных частей речевого общения,
получить – «композиционным путем» – интерпретацию целого [R.M.Harnish 1979: 316];

224-
4) объяснить и формально показать, как некоторые внешне не зависимые друг от
друга высказывания образуют связный дискурс [Brown, Yule 1983];
5) объяснить связь между ясностью выражения и эффективностью воздействия; эти
понятия риторики связывают «прозрачность» воплощения иллокуции с перлокутивным
эффектом; теория речевых актов могла бы дать рекомендации, как добиться
«безотказного» достижения риторических целей [Steinmann 1982: 291];
6) получить таксономию речевых средств и метаязык для лексикографического
описания; например, при описании глаголов речи удобно использовать понятийный
аппарат теории речевых актов [Zillig 1982: 43];
7) включить в сферу теории прагматики коммуникативные намерения,
психологические и поведенческие реакции, обычно присущие получателю по ходу
коммуникации; исследовать социальные последствия актов коммуникации в терминах
отношений социальной зависимости и эквивалентности [Allwood 1977a: 67];
8) углубить теорию перифраз, учитывая не только чисто логические отношения
между близкими по смыслу предложениями, но и коммуникативные свойства таких
предложений [Tasmowski-De_Ryck 1980: 602];
9) установить отношения между репертуаром актов высказывания на конкретном
языке, с одной стороны, и иллокутивными актами универсального характера – с другой
[Hindelang 1983: 14];
10) включить единицы, большие, чем предложение, в компетенцию семантики
истинности, приняв, что денотатом сообщения является функция, выполняемая
высказыванием; значение этой функции определяют, в свою очередь, элементы ситуации и
формы высказывания (такова посылка модели «денотата сообщения» [Zillig 1982: 85].
В рамках общелингвистического подхода к теории речевых актов можно выделить две
дисциплины: собственно теорию речевых актов (анализ, классификация и установление
взаимосвязи между речевыми актами безотносительно к речевым средствам) и «анализ
речевых актов», или лингвистический анализ речи (установление

225-
соответствия между речевыми актами и единицами речи). В рамках первой дисциплины
вопрос о том, насколько цели и намерения реализуемы в конкретном общении,
несуществен. Для второй же дисциплины языковой материал является исходным пунктом;
именно здесь лингвистика видит свою область исследования.
Исследователи в понятии речевого акта подчеркивают различные моменты,
существенные для лингвистики. Так, M. Хэллидей рассматривает речевой акт как выбор
одной из многочисленных переплетающихся между собой альтернатив, образующих
«семантический потенциал» языка [Halliday 1970: 142]. Говоря, мы выбираем одну из
форм: утверждение, вопрос, обобщение или уточнение, повторение или добавление
нового. Иными словами, в противоположность взгляду на язык как на набор правил, или
формальных предписаний, здесь предлагается концепция языка как совокупность
выборов, которые индивидами могут быть оценены по-разному. Именно в этом смысле
речевой акт связан с «планированием речи» и является сложной сущностью, в которой
когнитивные и т. п. функции сочетаются с межличностными при том или ином удельном
весе этих функций в конкретной ситуации.
Дадим краткую сводку тех характеристик речевого акта (далее РА), которые
выделяются различными лингвистическими концепциями в качестве основных:
1) Условия успешности РА заложены в том, что в рамках предложения принято
относить к модусу (в смысле [Ш.Балли 1932] – это соответствующая составляющая
предложения, его перформативная часть [Brekle 1972: 128].
2) РА – это элементарная единица речи, последовательность языковых выражений,
произнесенная одним говорящим, приемлемая и понятная по меньшей мере одному из
множества остальных носителей языка [Habermas 1974a: 332].
3) РА – это заключительный акт в серии других действий; различной бывает та
степень, в какой РА универсален; противопоставлены универсальные и социально
обусловленные РА; пример первых – утверждение; пример вторых – вопрос о наличии
детей, который в ряде африканских племен употребляется как простое приветствие
[A.Davison 1975].

226-
4) Универсальные свойства РА противопоставлены тем, которые специфичны для
конкретного языка: перлокуции всегда универсальны, а иллокуции бывают как
универсальными, так и специфическими (они по-разному – в различном наборе –
представлены в различных языках). Это позволяет обозначить новый аспект в проблеме
исследования языковых универсалий [Zwicky, Sadock 1975: 25].
5) РА может быть как крупнее предложения (высказывания), так и меньше его, то есть
он может быть составной частью предложения; так, именное словосочетание можно
представить (хотя в классической теории РА этого не делается) как РА описания, в
большей или меньшей степени успешный [J.Morgan 1975: 436].
6) РА связывает между собой невербальное и вербальное поведение [R.A.Wright 1975:
381].
7) РА, рассматриваемый как поверхностная структура предложения, не является
производным от «скрытых» структур, а есть непосредственная реальность речи с ее
текстовыми связями и с правилами употребления языковых единиц, заданными в рамках
грамматики [Isenberg 1976: 77].
8) РА позволяет разграничить текст и подтекст [Звегинцев 1976: 298].
9) РА связан с понятием «фрейма», или «рамки», в некоторых концепциях
моделирования речевой деятельности: имеются «ритуальные» последовательности РА,
интерпретируемые на основе знаний о мире и привлекающие для своей интерпретации
метаусловия (связанные с установлением того, в контексте какого фрейма мы находимся
в данный момент, то есть с выбором фрейма), а также опирающиеся на предшествующие,
настоящие или будущие (ожидаемые) действия коммуникантов [Dijk 1981: 220].
10) Типичной задачей РА является воздействие на мысли адресата, когда он
интерпретирует высказывание говорящего [Dijk 1981: 249]. В то же время общие свойства
РА – это свойства кооперированного сознательного и разумного взаимодействия
нескольких субъектов. Все это позволяет определить понятие уместности и приемлемости
речи на макро-уровне, на который не распространяется грамматика отдельно взятого
предложения [Dijk 1981: 298].

227-
11) PA включает в грамматическое описание, прагматические понятия контекста и
роли говорящего и адресата, лежащие в рамках конвенций и норм конкретного общества.
Последние определяют, какой вариант выражения предпочтителен для данного PA [Lang,
Steinitz 1978: 78].
12) Понимание предложения, в котором реализуется РА, связано с процессом
дедуктивного вывода в обыденном мышлении, что по-новому ставит вопрос о
соотнесенности грамматики (и норм) языка, с одной стороны, и мышления – с другой
[Bierwisch 1979: 62-63].
13) Нельзя говорить о понимании предложения только в его буквальном значении:
необходимо установить цель РА. Поэтому выявление иллокутивной силы предложения
входит в описание языка [Power 1979: 3].
14) РА соединяет предложение с высказыванием [R.Martin 1983: 226].
В статье А.Дэйвисон (в наст. сборнике) подчеркивается еще один важный момент:
имеются предложения, в логической структуре которых кванторные слова и наречные
словосочетания модифицируют показатель иллокутивной силы. Отсюда вытекает, что
прагматический и синтаксический подходы к речевым актам тесно переплетены. Об этом
же, видимо, свидетельствует и явление так называемых «модализованных речевых
актов» [D.Wunderlich 1983]. Иначе говоря, грамматика должна имплицитно включать в
свой состав теорию речевых актов.
2

Статьи, представленные во втором разделе настоящего сборника, не могут,

естественно, полностью ответить па вопрос о месте теории речевых актов в современных
зарубежных лингвистических исследованиях. Для перевода были выбраны работы,
отражающие следующие направления исследований:
1) установление вида семантического и прагматического представления высказывания
в рамках формально-грамматического описания (статья А. Дэйвисон);
2) выявление правил общения, формулируемых в терминах теории речевых актов, а
также способов интерпретации высказывания с различных точек зрения:

-228-
говорящего, адресата и присутствующих третьих лиц (статья Г. Кларка и Т. Карлсона);
3) моделирование общения с помощью ЭВМ (статья Дж. Ф. Аллена и Р. Перро);
 4) критика теории речевых актов как аппарата лингвистического описания речевой
коммуникации (статья Д. Франк). Ниже попытаемся дать предваряющие замечания к
каждой из названных тем.
1. Семантико-прагматическое представление высказывания. Статья А. Дэйвисон
дает обстоятельный разбор доводов «за» и «против» так называемой «перформативной
гипотезы». Эта гипотеза, выдвинутая в начале 1970-х гг., состоит в том, что скрытая (или,
в терминах трансформационной грамматики, глубинная, семантическая и т. п.) структура
предложения всегда содержит в качестве «сверхглавного предисловия» предложение типа
«Я + перформативный глагол + имя адресата», только после которого идет основная
пропозиция. История вопроса достаточно детально изложена в самой статье; имеются и
публикации на русском языке, в которых освещается этот вопрос [Кобозева 1976];
[Демьянков 1980]. Остановимся здесь лишь на общетеоретическом контексте этой
гипотезы.
В 60-х – начале 70-х гг. нашего столетия «научная парадигма» правил проникла
далеко за пределы формально-логического и формально-грамматического исследования.
Затронула она и теорию речевых актов. Тогда и родилась идея построить грамматику
речевых актов в виде формального исчисления. В связи с этим в середине 70-х годов среди
лингвистов развернулась дискуссия о том, верно ли, что иллокутивная сила производна от
языкового значения [Sadock 1975]. Так, Д. Гордон и Дж. Лакофф считали, что имеется
взаимно-однозначное соответствие между «закодированной» иллокутивной силой
высказывания и его поверхностно-синтаксической формой: первая выводима из значения
поверхностной структуры предложения с помощью постулатов значения [Gordon, Lakoff
1971].
Другой возможный подход: иллокутивная сила закодирована в логической структуре
предложения в виде предиката, отражающего непосредственное намерение высказывания.
Например, предложение Закрой окно в логической структуре такого толка содержало бы
предикат хотеть и соответствовало бы «развернутой»

229-
форме типа: Я хочу, чтобы ты закрыл окно. Предложение же типа Здесь холодно среди
своих логических представлений имеет развернутые формы типа Я хочу, чтобы вы дали
мне пальто; Я хочу, чтобы вы закрыли дверь; Я хочу, чтобы вы закрыли окно.
Исходных структур семантической деривации у такого предложения оказывается так
много, что всерьез такой подход не рассматривался даже представителями порождающей
семантики, считавшими, что речевая деятельность совершается по схеме «от значения – к
поверхностной структуре» (при говорении) и «от поверхностной структуры – к значению»
(при понимании).
Компромиссное решение было предложено Дж. Сэйдоком [Sadock 1974]:
семантическая репрезентация предложения уже содержит предикат, отражающий
«иллокутивный потенциал» предложения; однако в результате семантической деривации
возможна замена этого предиката на другой. Так, предложение Вы не могли бы закрыть
окно' в своем исходном семантическом представлении содержит предикат спрашивать
(типа Я спрашиваю у вас: не могли бы вы закрыть окно?), но в поверхностно-
семантическом представлении оно получает другой предикат – просить, – в силу
отношений между прямыми и непрямыми способами произведения речевого акта.
В конце статьи А. Дэйвисон формулируются четыре вопроса, на которые должно
ответить исследование речевых актов (см. 267 наст. сборника); статья же завершается
пессимистически: «При современном уровне знаний ответить на эти вопросы не очень
просто». Нам же представляется, что дело вовсе не в недостаточности уровня наших
современных знаний: сейчас многое известно о том, каковы отношения между значениями
конкретных иллокутивных глаголов и иллокутивными силами высказываний, между
значениями этих глаголов и придаточных дополнительных при них и т.д. Знания эти
можно извлечь из многочисленных – крупных и мелких – публикаций. Но на сегодняшний
день еще не создано обобщающей теории, способной органично (а не «списочно») слить в
себе все эти сведения.
2. Правила и условия общения. В статье Г. Кларка и Т. Карлсона «Слушающие и
речевой акт», в свое время буквально всколыхнувшей англоязычную лингвистическую
общественность свежестью подхода, обращается внимание на информирующую силу
высказывания. Интерпретировать конкретный акт общения можно только тогда, когда
известна информированность коммуникантов до и после речевого акта (это положение,
между прочим, лежит в основе и компьютерного подхода к общению). Введение в теорию
речевых актов еще одного, ролевого, измерения

230-
позволяет получить такую теорию, которая учитывает не только «формальный» обмен
репликами, но и личностные характеристики общающихся сторон.
3. Моделирование общения с помощью ЭВМ. В этом направлении исследования
внимание сосредоточено на движущих силах диалога: почему мы говорим так, а не иначе,
и вообще, почему люди что-либо говорят. В общее понимание высказывания входит и
установление намерений говорящего. Так, нам мало просто распознать в высказывании
нашего собеседника то или иное пропозициональное содержание, – нам еще хочется
узнать, зачем он нам это сообщает и почему именно в данной конкретной форме. Во
многих концепциях и приложениях теории речевых актов уровень речевого акта
рассматривается как промежуточный между уровнем внеречевых целей и чисто языковой
обработкой высказывания [McCalla 1983: 201]. Демонстрирует такую концепцию и статья
Дж. Ф. Аллена и Р. Перро в настоящем издании.
4. Речевые акты в коммуникации. Скептицизм часто является двигателем теории.
Это касается и теории речевых актов. Осознание ее ограниченности приводит к
установлению пределов точности, на которые она может претендовать. В статье Д. Франк
выдвигаются семь принципиальных замечаний и предлагаются пути усовершенствования
теории в целом. Отсылая читателя к тексту этой статьи, добавим, что в сегодняшней
зарубежной лингвистике попытки усовершенствовать эту теорию предпринимаются в
следующих направлениях:
1) Выйти за пределы отдельно взятого речевого акта, связать его с другими
единицами общения [H.Leitner 1984] таким образом, чтобы получилась целостная картина
живого общения с его поворотами, неудачами, исправлениями, усовершенствованиями
стиля. Как иногда в этой связи указывается, контекст в этой теории – не более чем
«возможный контекст», а истинно творческий аспект языковой деятельности в ее
каждодневном проявлении остается затушеванным [M.Merritt 1979: 120].
2) Устранить разрыв между намерениями и средствами выражения, принятыми в
данном социуме. Иначе смысл речевого действия неясен. Однако в сегодняшней теории
речевых актов удается

231-
выявить только свойства логико-синтаксической репрезентации речевого действия, а не
реальных речевых действий [Vossenkuhl 1982: 10].
3) Отразить в теории то обстоятельство, что одни лишь синтаксические и
семантические свойства предложения как единицы языка (то есть свойства
«псевдопредложения» [Звегинцев 1976]) вне речи не могут определять употребимость
конкретного предложения в конкретном виде речевого акта. Иначе условия адекватного
употребления предложения окажутся, вопреки исходным установкам данной теории,
уникальными для каждого конкретного предложения, а не типовыми.
4) Необходимо уточнить исходные понятия; иначе при переходе теории речевых актов
от дедуктивных рассуждений к анализу конкретного материала (например, в
литературоведческом анализе) происходит следующее: термины и основные понятия
начинают употребляться настолько приблизительно, что теряют свой строгий смысл. В
результате вся терминология и теоретический аппарат могут восприниматься просто как
очередной способ метафорического определения явлений [S.Fish 1976: 265]; ср.
возражения в работе [H.Roberts 1981: 265].
5) Учесть не только намерения и мнения говорящего, но и природу речевого общения,
главным образом зависящую от взаимоотношений и взаимодействия говорящего и
слушающего [Richards, Schmidt 1983: 175]; [C.Z.Elgin 1983: 16]; о роли адресата см.
[Арутюнова 1981].
И, разумеется, необоснованно использовать теорию речевых актов как метод
«прояснения языка» [Scheppe 1982: 54].
Имеются и другие направления критики данной теории – как конструктивные, так и
деструктивные [D.Viehweger 1983]. Статья Д.Франк (см. наст. сборник) дает интересную
систематизацию направлений этой критики. Необходимо иметь в виду, что в своей книге
[D.Franck 1980] Д. Франк использует

232-
эту систематизацию для построения усовершенствованной концепции, в которой
диалогические свойства речи привлекаются к описанию грамматики.
3

Итак, многие из недостатков современной теории речевых актов могут быть

объяснены ее незавершенностью и продолжающимся становлением. Перспективы
применения теории речевых актов, как было показано выше, весьма многообразны. В то
же время не следует, видимо, переоценивать значимость понятия РА для языкознания
на сегодняшний день.
Во-первых, не всем лингвистам сам термин представляется удачным. Так, Дж. Лайонз
отмечает [J.Lyons 1977] (vol.2), что PA – это не акт речи как таковой (то есть не акт
осуществления реального высказывания, в том смысле, в каком это понимал К. Бюлер
[K.Bühler 1934]), а кроме того, РА не ограничен устной речью: возможны и невербальные
действия, которые можно приравнять к остиновским речевым актам (так, приветствовать
можно не только речью, но и движением головы или руки).
Во-вторых, лингвистический акт – это не только коммуницирование (передача
информации), но и нечто, вовлекающее в себя динамику интеллекта и эмоций: то или иное
высказывание с его выбором слов и расстановкой акцентов может привести к переоценке
ценностной системы говорящих, – что отразить прямо в терминах РА не всегда возможно
[Farmini 1981].
В-третьих, те условия успешности, о которых говорится в теории РА, сами, в свою
очередь, подвергаются различной интерпретации в различных контекстах: их нельзя
рассматривать как неменяющиеся эталоны [Zillig 1982]. Это значит, что важное значение
имеет также оценка применимости или неприменимости условий выполнения РА.
В-четвертых, спорным является вопрос о том, можно ли представлять целый текст в
виде крупного «сверх-речевого акта» (как это делается, см., например, в работах:
[Wierzbicka 1983: 126]; [J.Landwehr 1975]). Характерной чертой РА является то, что он
порождает обязательства, накладываемые на общающиеся стороны [D.Wunderlich 1974],
[D.Wunderlich 1976], а кроме того,

233-
приводит к образованию стратегических замыслов с соответствующей тактикой их
воплощения [Schmachtenberg 1982: 21]. Поэтому точнее было бы представлять текст с
точки зрения переплетающихся актов обязательства и выполнения стратегий.
 В-пятых, вряд ли оправданно сводить иллокутивную силу высказывания
исключительно к синтаксису и семантике (то есть к грамматике), как это делают,
например, сторонники перформативной гипотезы. (Критику такой редукции см. в книге:
[S.Levinson 1983].)
В-шестых, РА способен менять социальный статус говорящих и слушающих, а также
отношения между коммуникантами. В частности, с их помощью устанавливается или
отменяется «авторство мнения» [Ch.L.Hamblin 1971]. (Ср.: Я этого не говорил и Да, я
действительно так считаю.) Формально говоря, РА можно определить как функцию
изменения состояния, переводящую один контекст употребления речи в другой [Isard
1975], где к контексту следует тогда относить и наличный набор общих презумпций. Эта
функция отражает такие свойства человеческого общения, как уверенность и
неуверенность, послушание и непослушание и т.п. [A.Merin 1983]. Таким образом, с
помощью РА можно было бы моделировать социальные отношения коммуникантов в их
речи, – но тогда грамматический аспект отходит на дальний план.
В-седьмых, как отмечает П.Шародо [P.Charaudeau 1983: 19], с семиотической точки
зрения, РА находится на месте переплетения экзоцентрических и эндоцентрических сил в
общении. Первые придают РА значение в рамках «интертекстуальности» (того, что по
ходу общения было сказано раньше или будет сказано позже данного момента) и обладают
эксплицитностью. Вторые же навязывают РА значение, исходя из парадигматических
отношений между всеми возможными семиотическими актами. Таким образом,
синтагматика и парадигматика РА находится в совершенно ином измерении, чем
синтагматика и парадигматика единиц языка в речи. Отличие это состоит в частности и в
том, что любой РА – это одновременно и запланированный (преднамеренный), и
незапланированный поступок (в терминах Шародо – соответственно «экспедиция» и

234-
«приключение»). В этом, в частности, проявляется субъективность РА, никак не
отраженная (будем надеяться, пока что временно) в теории речевых актов. (О
субъективности речи см. [Ю.С.Степанов 1981а].)
Наконец, следует, видимо, различать:
а) произведение речевого акта (акт проведения его),
б) внедрение этого РА в общий фон, наличествующий у коммуникантов, и
в) диспозицию РА (принятие или отвергание его) [A.Rogers 1978: 192-194].
Естественно, понять РА – не значит принять его, то есть присвоить ему статус
узаконенности. О принятии или непринятии, а также о внедренности и о констатации РА
свидетельствуют так называемые «поддерживающие» или «продолжающие» акты – те,
которые слушающим совершаются по ходу выступления говорящего в качестве «сигналов
обратной связи» (термин В.Ингве [V.Yngve 1970]). Статус таких сигналов в рамках теории
РА неясен, а характерные черты их (по Стенстрёму [Stenström 1984]) выделяют их из ряда
остальных РА: они
а) не претендуют на статус отдельной реплики,
б) сигнализируют об активном участии слушающего,
в) выражают согласие, принятие, понимание и т. п.,
г) могут возникнуть практически в любом месте реплики говорящего,
д) обладают непредсказуемыми особенностями, зависящими от говорящих и ситуации
общения.
Дж. Максуэлл определяет сигналы обратной связи как такие вокализации
слушающего, которые нацелены не на перехват инициативы в разговоре, а на поддержку
говорящего [J.M.Maxwell 1981: 149]. Виды таких реплик: междометия (всяческие
хмыканья), утверждения (Да-да), отрицания (Нет, конечно, нет), повторение сказанного
говорящим и формальные высказывания (небуквальные повторения).
 Приведенные факты заставляют нас сделать вывод о том, что в современной
зарубежной лингвистике о теории речевых актов пока еще рано говорить как о
завершенной научной концепции.
Литература
Арутюнова Н.Д.
1981
Фактор адресата // ИАНСЛЯ 1981, Т.40, № 4, 356-367.
Балли Ш.
1932
Общая лингвистика и вопросы французского языка /Пер. с фр. – М.: Изд-во иностр.
литературы, 1955.
Демьянков В.З.
1980
Предикаты и концепция семантической интерпретации // Известия АН СССР. Серия
литературы и языка, т. 39, 1980, № 4. С.336-346.
Звегинцев В.А.
1976
Предложение и его отношение к языку и речи. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976.
Кобозева И.М.
1976
Отрицание и пресуппозиции (в связи с правилом перенесения отрицания в русском
языке). Автореф. канд. дисс. М., Изд-во МГУ, 1976.
Падучева Е.В.
1983
Проблема коммуникативной неудачи в сказках Льюиса Кэрролла // T. Dobrzyńska, E.
Janus eds. Tekst i zdanie: Zbiór studiów. – Wrocław etc.: Ossolineum, 1983. 139-160.
Степанов Ю.С.
1981а
В поисках прагматики (Проблема субъекта) // ИАН СЛЯ 1981. Т. 40, № 4..
Allwood J.
1977a
A critical look at speech act theory // :. Dahl ed. Logic, pragmatics and grammar. – Lund: U.
of Göteborg, Dept. of linguistics, 1977. 53-69.
Bierwisch M.
1979
Wörtliche Bedeutung – eine pragmatische Gretchenfrage // Untersuchungen zum Verhältnis
von Grammatik und Kommunikation (// LSt(A)), 1979, H.60, S.48-80. Auch // G. Grewendorf
ed. Sprechakttheorie und Semantik. – F.M.: Suhrkamp, 1979. 119-148. Bedeutung; Theorie der
Brekle H.E.
1972
Semantik: Eine Einführung in die sprachwissenschaftliche Bedeutungslehre. – München:
Fink, 1972.
Brown G., Yule G.
1983
Discourse analysis. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1983.
Bühler K.
1934
Sprachtheorie: Die Darstellungsfunktion der Sprache. – Jena: Fischer, 1934.
Charaudeau P.
1983
Langage et discours: Éléments de sémiolinguistique (théorie et pratique). – P.: Classiques
Hachette, 1983.
 Davison A.
1975
Indirect speech acts and what to do with them // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. –
N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 143-185.
Dijk T.A.v.
1981
Studies in the pragmatics of discourse. – The Hague etc.: Mouton, 1981.
Elgin C.Z.
1983
With reference to reference /Foreword by Nelson Goodman (p.1-2). – Indianapolis; Cambr.:
Hackett, 1983.
Farmini L.
1981
La teoria della lingua: Fra storicismo e nuovi orientamenti: Studi linguistici generali ed
applicati a cura di A.M.Melillo: V.1. – Manfredonia (Italia): Atlantica, 1981.
Fish S.E.
1976
How to do things with Austin and Searle: Speech act theory and literary criticism // Modern
language notes 1976, № 1. Repr. // S.E. Fish Fish S. Doing what comes naturally: Change,
rhetoric, and the practice of theory in literary and legal studies. – Oxford: Clarendon Press, 1989.
197-245.
Franck D.
1980
Grammatik und Konversation: Stilistische Pragmatik des Dialogs und die Bedeutung
deutscher Modalpartikeln. – A.: Kronbergs., 1980.
Gordon D., Lakoff G.
1971
Conversational postulates // CLS, 1971, v.7: 63-85. (Also // P. Cole, J.L. Morgan eds.
Speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 83-106.)
Habermas J.
1974a
Universalpragmatische Hinweise auf das System der Ich-Abgrenzungen. Repr. // M.
Auwärter, E.S.K. Kirsch eds. Seminar: Kommunikation, Interaktion, Identität. – 2. Aufl. – F.M.:
Suhrkamp, 1983. 332-347.
Halliday M.A.
1970
Language structure and language function // J. Lyons ed. New horizons in linguistics. –
Harmondsworth: Penguin, 1970. 140-165.
Hamblin C.L.
1971
Mathematical models of dialogue // Theoria 1971, v.37, 130-155.
Harnish R.M.
1979
A projection problem for pragmatics // F. Heny, H.S. Schnelle eds. Selections from the
Third Groningen Round Table. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1979. 315-342.
Hindelang G.
1983
Einführung in die Sprechakttheorie. – Tübingen: Niemeyer, 1983.
Isard S.
1975
 Changing the context // E.L. Keenan ed. Formal semantics of natural language: Papers from
a Colloquium sponsored by King's College Research Centre, Cambr. – Cambr. etc.: Cambr. UP,
1975. 287-296.
Isenberg H.
1976
Einige Grundbegriffe für eine linguistische Texttheorie // F. Daneš, D. Viehweger eds.
Probleme der Textgrammatik. – B.: Akademie, 1976. 47-145.
Landwehr J.
1975
Text und Fiktion. – München: .., 1975.
Lang E., Steinitz R.
1978
Können Satzadverbiale performativ gebraucht werden? // W. Motsch ed. Kontexte der
Grammatiktheorie. – B.: Akademie, 1978. 51-80.
Leitner H.
1984
Vorschläge zu einer sprechhandlungsanalytischen Fassung des Argumentationsbegriffes. –
Köln: U. zu Köln, 1984.
Levinson S.C.
1983
Pragmatics. – Cambr, etc.: Cambr. UP, 1983.
Lyons J.
1977
Semantics. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1977.
Martin R.
1983
Pour une logique du sens. – P.: PUF, 1983.
Maxwell J.M.
1981
For you a special language-market Chuj // C.S. Masek ed. Papers from the parasession on
language and behavior. – Chicago (Ill.): U. of Chicago Press, 1981. 149-155.
McCalla G.I.
1983
An approach to the organization of knowledge and its use in natural language recall tasks //
N. Cercone ed. Computational linguistics. – O. etc.: Pergamon, 1983. 201-214.
Merin A.
1983
Where it's at (is what English intonation is about) // CLS 1983, v.19: 283-298.
Merritt M.
1979
Building «higher» units and levels: The case for the stratetic LOCUS OF OBSERVATION //
P. Clyne, W.H.C. Hanks eds. The elements: A parasession on linguistic units and levels: April 20-
21, 1979: Including papers from the Conference on Non-Slavic languages of the USSR (April
18, 1979) – Chicago: CLS, 1979. 119-131.
Morgan J.L.
1975
Some remarks on the nature of sentences // R.E. Grossman ed. Papers from the parasession
on functionalism. – Chicago (Illinois): CLS, 1975. 433-449.
Power R.J.
1979
The organization of purposeful dialogues // Linguistics 1979, v.17, 107-152.
Richards J.C., Schmidt R.W.
 1983
Conversational analysis // J.C. Richards, R.W. Schmidt eds. Languages and communication.
– L.; N.Y.: Longman, 1983. 117-154.
Roberts H.
1981
Voice in fictional discourse // BLS 1981, v.7, 265-274.
Rogers A.
1978
Remarks on the analysis of assertion and the conversational role of speech acts // BLS 1978,
v.4, 190-201.
Sadock J.M.
1974
Toward a linguistic theory of speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1974.
Sadock J.M.
1975
The soft, interpretive underbelly of generative semantics // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech
acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 383-396.
Schecker M.
1983
Strategien alltäglichen Sprechhandelns // E.W. Hess-Lüttich ed. Textproduktion und
Textrezeption. – Tübingen: Narr, 1983. 81-89.
Scheppe W.A.
1982
Sprechakttheorie und Sprachphilosophie: Eine Kritik der Theorie J.L.Austins. – München:
Ludwi-Maximilian-U., 1982.
Schmachtenberg R.
1982
Sprechatktheorie und dramatischer Dialog: Ein Methodenansatz zur Drameninterpretation.
– Tübingen: Niemeyer, 1982.
Searle J.R., Kiefer F., Bierwisch M.
ed. 1980
Speech act theory and pragmatics. – D. etc.: Reidel, 1980.
Steinmann M.J.
1982
Speech-act theory and writing // M. Nystrand ed. What writers know: The language,
process, and structure of written discourse. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1982. 291-323.
Stenström A.-B.
1984
Questions and responses in English conversation. – Lund: CWK Gleerup, 1984.
Tasmowski-De_Ryck L.
1980
Pragmatique linguistique: III. Essai d'application: Impératif et actes de langage // H. Parret
ed. Le langage en contexte: Études philosophiques et linguistiques de pragmatique. – A.:
Benjamins, 1980. 577-630.
Viehweger D.
1983
Semantik und Sprechakttheorie // W. Motsch, D. Viehweger eds. Richtungen der modernen
Semantikforschung. – B.: Akademie, 1983. 145-245.
Vossenkuhl W.
1982
Anatomie des Sprachgebrauchs: Über die Regeln, Intentionen und Konventionen
menschlicher Verständigung. – Stuttgart: Klett-Cotta, 1982.
 Wierzbicka A.
1983
Genry mowy // T. Dobrzyńska, E. Janus eds. Tekst i zdanie: Zbiór studiów. – Wrocław etc.:
Ossolineum, 1983. 125-137.
Wright R.A.
1975
Meaning-nn and conversational implicature // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. – N.Y.
etc.: Acad. Press, 1975. 363-382.
Wunderlich D.
1974
Grundlagen der Linguistik. – Hamburg: Rowohlt, Reinbek, 1974.
Wunderlich D.
1976
Studien zur Sprechakttheorie. – F.M.: Suhrkamp, 1976.
Wunderlich D.
1983
Modalisierte Sprechakte // G. Brünner, A. Redder Brünner, Redder Studien zur Verwendung
der Modalverben mit einem Beitrag von Dieter Wunderlich. – Tübingen: Narr, 1983. 226-245.
Yngve V.H.
1970
On getting a word in edgewise // CLS 1970, v.6, 567-577.
Zillig W.
1982
Bewerten: Sprechakttypen der bewertenden Rede. – Tübingen: Niemeyer, 1982.
Zwicky A.M., Sadock J.
1975
Ambiguity tests and how to fail them // J.P. Kimball ed. Syntax and semantics. – N.Y.; L.:
Acad.Press, 1975. Vol.4. 1-36.
·
Электронная версия статьи: Демьянков В.З. «Теория речевых актов» в контексте современной
лингвистической литературы: (Обзор направлений) // Новое в зарубежной лингвистике: Вып.17.
Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. С.223-235.