(Весь Дивергент 2) Вероника Рот - Инсургент PDF

«Запоминающееся, невероятное приключение, от которого
просто невозможно оторваться».

«Publishers Weekly»
«Роман мгновенно сметут с полок книжных магазинов, мы это гарантируем».

«Kirkus Reviews»
«Книга, без сомнения, захватывает и затрагивает общую для всех нас тему
взросления - болезненное осознание того, что иногда мы уходим из семьи не
только физически, но и душевно».
«New York Times Book Review»
«Вы проведете целую ночь, не отрываясь от этого умного

и захватывающего романа».
«Bookpage»
«Многообещающий автор. Рот излагает захватывающую историю
девушки-подростка. Героиня вынуждена постоянно делать выбор между
условностями общества, долгом перед собственной семьей и полностью
непредсказуемой судьбой, к которой ее влечет. Запоминающееся, неверо-„
ятное приключение, от которого просто невозможно оторваться».
Из рецензии «Publishers Weekly»
«Книга, которая читается взахлеб и занимает все ваши мысли. Это

произведение обладает зрелищностью, достойной видеоигры, и глубоким
сюжетом».
Сайт Hollywoodcrusb.mtv.com
«Непричесанный, маниакальный мир выстроен с потрясающей точностью

и завораживающей дотошностью. Действие разворачивается постепенно,
сцены жестокого насилия чередуются с сентиментальной романтикой.
Поклонники не перестают удивляться тому, насколько книга способна
завладеть их воображением, и наверняка постоянно представляют себя на
месте героев. Роман мгновенно сметут с полок книжных магазинов, мы
это гарантируем».
«Kirkas Reviews*
«Книга, без сомнения, захватывает и затрагивает общую для всех нас тему
взросления - болезненного осознания того, что иногда мы уходим из семьи не
только физически, но и душевно».
«New York Times Book Review*
«Глубина и яркость личности Беатрисы делают книгу одинаково привлекатель

ной как для любителей фантастики, так и для поклонников беллетристики*.
«ВССВ» (Bulletin of the Centerfor Children's Books)
«Можно сказать, Вероника Рот пишет полотно своих произведений теми же

красками, что и Сьюзан Коллинз. Фабула, сцены и персонажи различны, но
палитра - точно такая же. Любители творчества Коллинз, антиутопий и
героинь с сильным характером оценят роман по достоинству».
«SLJ» (School LibraryJournal)
«Вы проведете целую ночь нс отрываясь от этого умного

и захватывающего романа».
«Bookpage*
ДИВЕРГЕНТ
ИНСЦРГЕНТ
ГЧ 71 711 Д’ГТГ..п im
J/J/JklL Citi L
УДК 82(1-87)
ББК84(7США)
Р79
Veronica Roth
INSURGENT
Copyright © 2012 by Veronica Roth

Published by arrangement with HarperCollins Children’s Books,
a division of HarperCollins Publishers
Faction symbol art © 2012 by Rhythm & Hues Design

Jacket art and design by Joel Tippie
Книга ранее издавалась под названием «Мятежная»
Рот, Вероника.
Р 79 Инсургент : роман / Вероника Рот ; [пер. с англ.
М. А. Новыш]. — Москва : Эксмо, 2019. — 448 с. —
(Жестокие игры).
ISBN 978-5-699-73058-2
Сделанный выбор может изменить тебя — или разрушить...
Но что бы ты ни выбрала, поледствия неизбежны.
В мире, где живет Беатрис Прайор, нельзя существовать вне
одной из фракций. Правдолюбие, Альтруизм. Лихость, Товари
щество и Эрудиция... Беатрис выбрала Лихость. Казалось, можно
отпраздновать, но иногда любой шаг ведет к пропасти, а сделан
ный выбор — к войне. В общине Товарищества, где Трис вместе с
другими лихачами укрывается от эрудитов, она узнает, что Джа
нин, лидер ее противников, владеет некоей информацией. Ради
этих сведений люди готовы на все. Из-за них погибли родите
ли Беатрис. Теперь и она сама отчаянно пытается узнать правду.
Но даже Трис не знает, что может потерять, открыв эту тайну...
Впервые на русском языке!
УДК 82(1-87)
ББК 84(7США)
© Новыш М., перевод на русский

язык, 2014
© Издание на русском языке, оформление.
ISBN 978-5-699-73058-2 ООО «Издательство «Эксмо», 2019
Посвящается Нельсону,
ради которого стоило рискнуть всем.
Правда, как и дикий зверь, слишком
сильна, чтобы оставаться в клетке.
Из манифеста фракции Правдолюбия
Я проснулась с его именем на устах.

Уилл.
В моем сознании снова всплыла все та же карти
на — как он замертво рухнул на асфальт. Я убила его.
Сейчас рядом со мной сидит Тобиас, положив ру
ку мне на левое плечо. Вагон поезда стучит по сты
кам рельс, у дверного проема затаились Маркус, Пи
тер и Калеб. Я делаю глубокий вдох и задерживаю
дыхание, пытаясь хоть как-то ослабить напряжение,
сдавившее мою грудь.
Всего лишь час назад произошедшее казалось мне
нереальным. А теперь — нет.
Я стараюсь глубоко дышать, но без толку — на
пряжение не исчезает.
— Давай, Трис, — шепчет Тобиас, пытаясь поймать
мой взгляд. — Надо уходить.
Слишком темно, чтобы понять, где мы, но, навер
ное, уже недалеко от ограды. Тобиас помогает мне
встать и ведет к выходу.
Остальные начинают прыгать один за другим. Пер
вым — Питер, потом — Маркус, а затем — Калеб.
ИНСУРГЕНТ 9
Я хватаю Тобиаса за руку. Мы находимся на краю,
ветер дует мне в лицо, словно отталкивая назад, в са
мую глубь вагона, в безопасность.
Но мы Прыгаем в темноту и сильно ударяемся но
гами о землю. И боль от пулевой раны в правом пле
че снова дает о себе знать. Я прикусываю губу, чтобЬг
не вскрикнуть, и оглядываюсь вокруг в поисках брата.
— В порядке? — спрашиваю я, обнаружив Калеба
сидящим на траве в метре от меня. Он потирает ушиб
ленное колено.
Калеб кивает, шмыгает носом, чтобы не распла
каться, и я отворачиваюсь.
Оказалось, мы выпрыгнули на траву в нескольких
метрах от ограды, возле раздолбанной дороги, по ко
торой грузовики Товарищества возят в город продо
вольствие. Рядом главные выездные ворота. Сейчас
они заперты, наружу не выйдешь. Везде построены
сторожевые вышки. Они гибкие и крепкие — на них
не заберешься и не повалишь.
— Здесь должны быть охранники, из лихачей, —
говорит Маркус. — Где они?
— Очевидно, под влиянием симуляции, — отвечает
Тобиас.
Внезапно он замолкает.
— Кто знает, где они и что делают, — наконец, про
износит он.
Мы остановили симуляцию. Об этом напоминает
вес жесткого диска, лежащего у меня в заднем кар
мане. Но у нас не было времени оценить последст
вия. Сейчас мы никак не можем узнать, что случи
лось с нашими друзьями, с нашими лидерами и фрак
циями.
Ю Вероника Рот
Тобиас подходит к маленькой металлической ко
робочке, закрепленной на правой стороне ворот, и от
крывает ее. Внутри — клавиатура.
— Будем надеяться, у эрудитов не хватило ума сме
нить код, — бормочет он, набирая несколько цифр.
Когда Тобиас вводит восьмой знак, раздается щел
чок, и ворота открываются.
— Откуда ты знаешь шифр? — спрашивает Калеб
так резко, что я удивляюсь, как эти слова не застре
вают у парня в горле.
— Работал на посту управления района Лихачест
ва, следил за системой безопасности. Код мы меняли
два раза в год, — отвечает Тобиас.
— Какая удача, — заявляет Калеб, напряженно
глядя на Тобиаса.
— Фортуна ни при чем, — парирует тот. — Я уст
роился туда, чтобы иметь возможность выбраться.
Я вздрагиваю. Он уверен, что мы уже в ловушке.
Я еще никогда не думала о нашем положении подоб
ным образом, и, видимо, зря.
Мы движемся плотной группой. Питер прижимает
к груди окровавленную руку, ту самую, которую ему
прострелила я. Маркус поддерживает его за плечо, что
бы тот не упал. Калеб каждые пару секунд вытирает
щеки. Я понимаю, что он плачет, но не могу его уте
шить. Не знаю почему, но сама я не плачу.
И я просто выхожу вперед. Тобиас молча нагоняет
меня и идет рядом, одно его присутствие помогает
мне продержаться.
Огоньки — первый признак, что мы приближаем

ся к району Товарищества. Яркие точки постепенно
увеличиваются, превращаются в квадраты и, наконец,
в залитые светом окна. Это небольшое скопление де
ревянных и застекленных домов.
Но прежде предстоит миновать сад. Ноги начина
ют увязатб в мягкой почве, ветви деревьев над голо
вой переплетаются, образуя тоннель. Между листьев
висят потемневшие, тяжелые плоды. В нос ударяет
резкий сладкий запах подгнивших яблок на влажной
земле.
Маркус решительно отходит от Питера.
— Все за мной, — произносит он.
Он ведет нас мимо первого здания ко второму,
держась левой стороны. Все строения, кроме теплиц,
сделаны из грубо обработанного темного дерева и не
покрашены. Из открытого окна слышится смех. Кон
траст между весельем и отчаянием каменной немо
той, которая царит внутри меня, разителен.
Маркус открывает одну из дверей. Здесь отсутст
вуют меры безопасности — члены Товарищества слиш
ком часто переступают линию, отделяющую доверие
от глупости.
Сначала я слышу лишь скрип наших ботинок. Ка
леб уже не плачет, похоже, он успокоился.
Маркус останавливается на пороге комнаты, и пе
ред нами предстает Джоанна Рейес, представитель
Товарищества в правительстве. Я сразу узнаю ее. Джо
анну забыть невозможно. Шрам рассекает ее лицо —
от правой брови и до верхней губы, упирается в не
зрячий глаз и мешает ей говорить, заставляя шепеля
вить. Я навсегда запомнила ее голос. Если бы не этот
рубец, она была бы настоящей красавицей.
— О, слава богу, — произносит Джоанна и идет
Маркусу навстречу — с распростертыми объятиями,
но лишь слегка касается его плеч. Думаю, она хорошо
12 Вероника Рот
помнит, что альтруисты не любят физического кон
такта в повседневной жизни.
— Другие члены вашей фракции добрались пару
часов назад, но не были уверены, удастся ли это сде
лать вам, — говорит она. Рейес имеет в виду группу
альтруистов, которые собирались вместе с моим от
цом и Маркусом. Похоже, их судьба меня совсем не
беспокоит.
Она внимательно разглядывает Тобиаса и Калеба,
а потом одаривает взглядом меня и Питера.
— О господи, — восклицает Джоанна, уставившись
на рубашку Питера, промокшую от крови. — Я пошлю
за врачом. Могу предложить вам ночлег, но вопрос
дальнейшего пребывания решит общее собрание зав
тра утром. И, — многозначительно добавляет она, —
вряд ли их обрадует присутствие в нашем районе ли
хачей. Также я, безусловно, попрошу вас сдать имею
щееся оружие.
Я недоумеваю, как она догадалась, что я и Тобиас из
лихачей. На мне все еще надета серая рубашка моего
отца.
И вдруг его запах — смесь пота и мыла — подыма
ется вверх и заполняет мой нос, наводняет голову
мыслями о нем. Я сжимаю кулаки, и ногти едва не
протыкают кожу на ладонях. Не здесь. Не сейчас.
Тобиас держит руку на пистолете, но, когда я
собираюсь достать спрятанное под рубашкой ору
жие, он хватает меня за кисть. Затем он сплетает свои
пальцы с моими, чтобы скрыть все от посторонних
глаз.
Я понимаю, что лучше быть при оружии. Но как
хочется избавиться от него сейчас!
— Меня зовут Джоанна Рейес, — официально пред
ставляется она, здороваясь за руку со мной и с То
биасом. Приветствие в стиле лихачей. Меня впечатля
ет подобное знание обычаев фракций. Я всегда забы
ваю б том, сколь деликатны и предусмотрительны
члены Товарищества, пока не сталкиваюсь с этим во
очию.
— Это То... — начинает Маркус, но Тобиас переби
вает его.
— Меня зовут Четыре, — сообщает он. — А это —
Трис, Калеб и Питер.
Пару дней назад имя «Тобиас» было известно лишь
мне. Он поделился со мной самым сокровенным. Вне
района Лихачества у парня есть особый повод скры
вать свое имя, которое связывает его с Маркусом.
— Добро пожаловать в дома Товарищества, — го
ворит Джоанна и слегка улыбается. — Позвольте о
вас позаботиться.
Мы, конечно, не против. Медсестра дает мне мазь,
изобретенную эрудитами, без сомнения, — хорошо
заживляющую. Питер остается в больничной палате,
где занимаются его рукой. Джоанна отводит нас в ка
фетерий, мы встречаемся с частью альтруистов, из тех,
что были вместе с Калебом и отцом. Здесь Сьюзан и
некоторые из наших соседей. Стоящие в ряд деревян
ные столы тянутся из конца в конец помещения. Зна
комые приветствуют нас и Маркуса, сдерживая сле
зы и пытаясь улыбаться.
Я вцепляюсь в Тобиаса. Присутствие членов фрак
ции, к которой принадлежал отец, и жизни, оборвав
шиеся в одну ночь, — все повисает на мне тяжким
грузом.
Один из альтруистов сует мне под нос чашку с ды
мящейся жидкостью.
— Выпей, — произносит он. — Поможет уснуть без
сновидений.
Влага — розовато-красная, как клубника. Я залпом
выпиваю все до дна. Первые пару секунд кажется, что
меня наполняют силы, но вскоре я полностью рас
слабляюсь. Кто-то ведет меня по коридору, в комнату
с кроватью. Я проваливаюсь в темноту.
Глава 2
Я открываю глаза и в ужасе хватаюсь руками за

простыни. Но я в безопасности и не мечусь по ули
цам или коридорам штаб-квартиры Лихачества. Я ле
жу в постели, в доме Товарищества. Воздух пропитан
запахом опилок.
Я поворачиваюсь и вздрагиваю, ощущая, как что-
то впивается мне в спину. Я моментально нащупы
ваю пистолет.
На мгновение я снова вижу перед собой Уилла. Мы
целимся друг в друга. Но я ведь могла выстрелить
ему в руку, почему я этого не сделала, почему?
Я произношу его имя, срываясь на крик.
И все исчезает.
Наконец я встаю, приподнимаю матрас, подпирая
его коленом. Сую в тайник пистолет, и теперь, когда
оружие не касается моей кожи, в голове сразу стано
вится яснее.
Адреналиновая лихорадка вчерашнего дня закон
чилась, так же как и успокоительный напиток, и я
чувствую сильную стреляющую боль в плече. Я спа
ла в одежде. Из-под подушки торчит краешек жест-
16 & Вероника Рот
кого диска. Я вчера туда его сунула. На нем сохране
ны данные симуляции, которая управляла лихачами,
и запись действий эрудитов. Это очень важно, я даже
боюсь его трогать, но нельзя оставлять диск в крова
ти. Я хватаю его и прячу между шкафом и стеной.
Какая-то часть меня точно считает, что его надо унич
тожить. Но я знаю — это единственное доказательст
во тогр, как погибли мои родители.
Кто-то стучится. Я сажусь на край постели, пыта
ясь пригладить волосы.
— Войдите, — произношу я.
Дверь открывается. На пороге застывает Тобиас.
Он — в своих старых джинсах, но вместо черной фут
болки нацепил темно-красную. Он, наверное, получил
обновку от здешних жителей. Для него это слишком
яркий цвет, но, когда парень откидывает голову и
прислоняется к проему, я понимаю, что такой оттенок
делает темно-синие глаза Тобиаса более светлыми.
— Члены Товарищества собираются через полча
са, — сообщает он, подняв бровь. — Чтобы решить
нашу судьбу, — драматическим тоном добавляет он.
— Никогда не думала, что моя судьба окажется
в руках кучки ребят из Товарищества, — отвечаю я
и недоуменно качаю головой.
— Я тоже. О, я тебе кое-что принес, — Тобиас от
кручивает крышку небольшой бутылочки и протяги
вает мне стаканчик, наполненный прозрачной жидко
стью. — Обезболивающее. Принимай каждые шесть
часов.
— Спасибо, — благодарю я, опрокидывая содержи
мое в рот. На вкус лекарство похоже на подгнивший
лимон.
Тобиас засовывает большой палец в шлевку джинсов.
инсургент 17
— Как ты, Беатрис?
— Как ты меня назвал?
— Решил попытаться, — улыбается он. — Не стоит?
— Сойдет, но для особых случаев. Инициация, Вы
бор...
Я умолкаю. Я хотела назвать еще пару праздни
ков, но их отмечают только альтруисты. У лихачей —
свой собственный календарь, но я пока даже не в кур
се, какой он. В любом случае мысль о том, что мы бу
дем торжественно отмечать какие-то события, кажет
ся мне нелепой.
— Договорились, — соглашается Тобиас, но вдруг
становится серьезным. — Как ты, Трис?
В вопросе нет ничего странного, особенно после
того, что нам пришлось пережить, но я сильно напря
гаюсь, словно Тобиас видит меня насквозь. Я еще не
рассказала ему про Уилла. Я хочу, но не знаю как. Са
ма мысль произнести все это вслух кажется невыно
симо тяжелой — будто я сразу сквозь пол провалюсь.
— Я... Никак, Четыре. Я проснулась...
Я начинаю трясти головой. Он проводит рукой по
моей щеке, положив свой палец мне за ухо. Потом
наклоняется и целует меня. Волна истомы окатывает
тело. Я обхватываю его руку и держу ее. Он прижима
ется ко мне, и грудь с животом заполняет тепло.
Сейчас я не должна ничего говорить. Я могу лишь
попытаться забыть, а Тобиас мне поможет.
— Понимаю, — шепчет он. — Извини, не стоило
спрашивать.
Разве это можно понять, — думаю я. Но нечто в
его лице напоминает мне — он знает, что значит по
терять родного человека. Он лишился матери, когда
был еще мальчиком. Я помню только ее похороны.
Внезапно в голове всплывает, как он, девятилет
ний, стоял тогда в гостиной, вцепившись руками в
занавески. Его темно-синие глаза были закрыты. Об
раз нечеткий, возможно, мое воображение разыгра
лось.
Тобиас выпускает меня из объятий.
— Я ухожу, а ты приготовься, — говорит он.
Женская душевая находится двумя этажами ниже.
Пол выложен темно-коричневой плиткой, стены сде
ланы из дерева и отгорожены от прохода пластико
выми занавесками. На стене надпись — ВНИМАНИЕ:
В ЦЕЛЯХ ЭКОНОМИИ РЕСУРСОВ ДУШ РАБОТАЕТ
ТОЛЬКО ПЯТЬ МИНУТ.
Вода холодная, так что мне вообще не нужно лиш
нее время. Я быстро моюсь левой рукой, правая ви
сит вдоль тела. Лекарство, которое принес Тобиас, дей
ствует быстро. Боль в плече уже превратилась в ту
пую пульсацию.
Затем я возвращаюсь в комнату и нахожу на кро
вати стопку одежды. Желтая и красная принадлежит
Товариществу, серая — Альтруизму. Я редко видела
эти оттенки вместе. Если бы меня попросили угадать,
я бы предположила, что их принесли альтруисты. Они
всегда очень заботливые.
Я надеваю темно-красные джинсы, закатываю шта
нины в три оборота и облачаюсь в серую рубашку,
которая тоже изрядно велика. Рукава доходят до кон
чиков пальцев, их приходится подвернуть. Двигать
правой рукой больно, поэтому приходится делать все
медленно и постепенно.
Кто-то опять стучится.
— Беатрис?
Тихий голос принадлежит Сьюзан.
Я открываю. Она приносит поднос с едой и ставит
на кровать. Я всматриваюсь ей в лицо, ожидая уви
деть боль утраты. Ее отец, один из лидеров Альтру
изма, погйб во время нападения. Но Сьюзан спокой
на, упорна и уверенна. Главное качество фракции, ко
торую я покинула.
— Извини, одежда не по размеру, — произносит
она. — Наверняка сможем найти тебе что-то полу
чше, если члены Товарищества позволят остаться.
— Все нормально, — отвечаю я. — Спасибо.
— Слышала, ты ранена. Тебе не надо помочь при
чесаться или завязать ботинки?
Я уже готова отказаться, но мне действительно
нужна хоть какая-то поддержка.
Я сажусь на табурет перед зеркалом, а она встает
у меня за спиной, внимательно разглядывая мои во
лосы, а не свое отражение в зеркале. Сьюзан расчесы
вает меня, не поднимая глаз. Она не спрашивает ни о
ране, ни о том, что случилось, когда я покинула ук
рытие в районе альтруистов и отправилась отключать
симуляцию. У меня такое чувство, что если Сьюзан
вскрыть до самого основания, она будет целиком и
полностью состоять из Альтруизма.
— Как Роберт? — спрашиваю я. Роберт, ее брат, вы
брал Товарищество в тот день, когда я предпочла ли
хачей. Он должен быть рядом. Интересно, будет ли
их встреча похожа на мою — с Калебом.
— Я видела его мельком, вчера вечером, — отвеча
ет она. — Я оставила его горевать вместе с его фрак
цией и пошла к своим. Однако здорово увидеть его
снова.
Что-то в ее интонации подсказывает — вопрос за
крыт.
— Ужасно, что это произошло именно так, — Сью
зан начинает новую тему. — Наши лидеры собира
лись совершить нечто чудесное.
— Правда? Что?
— Я не знаю, — краснея, произносит она. — Но я
чувствовала. Не любопытствовала, но подмечала со
бытия.
— Я бы не стала укорять тебя за любознательность.
Она кивает, продолжая орудовать щеткой. Инте
ресно, что лидеры Альтруизма, в том числе мой отец,
сотворили? Мне не дает покоя слово «чудесное». Хо
телось бы снова поверить в этих людей.
Если я когда-то в них действительно верила.
— Лихачи зачесывают волосы назад? — осведом
ляется она.
— Иногда, — говорю я. — Умеешь делать косы?
Ее ловкие пальцы начинают сплетать мне косу,
которая спускается до середины спины. Я напряжен
но смотрю в зеркало, до тех пор, пока она не заканчи
вает свое дело. После я благодарю ее, и Сьюзан ухо
дит, слегка улыбнувшись.
Я продолжаю глядеть в зеркало, но не вижу себя.
На шее еще осталось ощущение от пальцев девушки,
словно меня причесывала мама в то самое, последнее
утро. Мои глаза наполняются слезами, я раскачива
юсь вперед-назад на табурете, пытаясь выбросить из
головы воспоминания. Боюсь, что если позволю себе
расплакаться, то буду рыдать до тех пор, пока не ста
ну сухой, как выжатый лимон.
Вижу на шкафу швейный набор. Красные и жел
тые нитки, ножницы.
ИНСУРГЕНТ ^21
Абсолютно спокойно я расплетаю косу и заново
расчесываюсь. Делю волосы надвое и подвожу нож
ницы к подбородку.
Я стараюсь отрезать волосы ровно, равняясь по
нижней челюсти. Сложнее всего стричь их сзади, и я
действую на ощупь, стараясь изо всех сил. Светл&е
пряди полукругом ложатся на пол.
Я выхожу из комнаты, не взглянув на себя в зер
кало.
Когда Тобиас и Калеб направляются ко мне, они

недоуменно глядят, будто и не узнают, кто перед ни
ми.
— Ты подстриглась, — констатирует Калеб. Схва
тывать на лету факты, несмотря на пережитый
шок, — вполне в духе эрудита, каковым он теперь яв
ляется. Его волосы растрепаны, а глаза красные.
— Ага, — заявляю я. — Слишком... жарко для длин
ных волос.
— Справедливо.
Мы вместе шагаем по коридору. Доски скрипят
под ногами. Мне не хватает эха шагов, как в обители
лихачей. Здесь нет прохлады подземелья. И где те
страхи, которые поглощали меня последние пару не
дель и стали такими ничтожными по сравнению
с нынешними?
Мы выходим из здания. Воздух начинает давить
на легкие, будто меня душат подушкой. Пахнет зеле
нью, так пахнет лист, когда его разрываешь пополам.
— Все знают, что ты сын Маркуса? — спрашивает
Калеб. — Я имею в виду, из альтруистов.
— Понятия не имею, — отвечает Тобиас. — Буду
признателен, если ты об этом не станешь упоминать.
— Мне незачем. Видно каждому, у кого есть гла
за, — нахмурившись, бормочет Калеб. — Кстати, сколь
ко тебе лет?
— Восемнадцать.
— Ты не думаешь, что староват для моей сестренки?
— Она уже тебе не сестренка, — с усмешкой пари
рует Тобиас.
— Хватит, вы, оба, — отрезаю я. Впереди нас дви
жется толпа людей в желтых одеждах. Они направля
ются в сторону широкого приземистого здания, по
строенного целиком из стекла. Солнце отражается от
панелей и режет глаза. Я прикрываю их рукой.
Входные двери открыты настежь. По периметру
круглой теплицы, в лотках и небольших бассейнах,
залитых водой, растут деревья и куча других расте
ний. Десятки вентиляторов, стоящих по периметру,
гоняют по кругу горячий воздух, и я сразу начинаю
обливаться потом. Но я быстро переключаю внима
ние, когда толпа редеет, и могу рассмотреть остальное.
В середине здания стоит огромное дерево. Его вет
ви простираются почти на всю ширину теплицы. Кор
ни выступают из земли — они закреплены в ней ме
таллическими стержнями и образуют плотную паути
ну, покрытую корой. Мне не следовало бы удивляться.
Члены Товарищества всю жизнь проводят в трудах
на земле, используя технологические достижения эру
дитов.
На одном пучке из корней возвышается Джоанна
Рейес, волосы свисают ей на лицо, прикрывая изуро
дованную шрамами половину. Из Истории Фракций
я знаю, что в Товариществе нет официально установ
ленного лидера. Любые вопросы они решают голосо
ванием, результат получается практически аноним-
ным. Они — словно части одного большого сознания,
а Джоанна Рейес лишь озвучивает принятые решения.
Члены, Товарищества сидят на полу, скрестив но
ги. Эти л1оди напоминают мне переплетения ветвей
гигайтского дерева. Альтруисты сгрудились плотной
группой в паре метров слева от меня. Я оглядываюсь
и только потом понимаю, что ищу среди них своих
родителей.
Судорожно сглотнув, я пытаюсь отвлечься. Тобиас
касается меня пониже спины, отводит к краю места
собраний, позади альтруистов и прижимается ртом
к моему уху.
— Мне нравится твоя прическа, — шепчет он.
Мне удается слегка улыбнуться в ответ, и я отки
дываюсь, опираясь на него плечом.
Джоанна тем временем поднимает руки и склоня
ет голову. Разговоры стихают прежде, чем я успеваю
сделать очередной вдох. Члены Товарищества сидят
молча, некоторые — с закрытыми глазами, другие —
беззвучно шевеля одними губами, кто-то смотрит вдаль.
Секунды тянутся невыносимо медленно, я уже вы
мотана до предела.
— Сегодня перед нами стоит вопрос исключитель
ной важности и срочности, — объявляет она. — Он
состоит в следующем. Как нам, людям, стремящимся
к миру, вести себя ныне, во времена конфликта?
Члены Товарищества оборачиваются друг к другу
и начинают неспешную дискуссию.
— Как они вообще в состоянии что-то решить? —
спрашиваю я спустя пять минут их болтовни.
— Им не важна действенность, — отвечает Тоби
ас. — Их заботит согласие. Смотри.
Две женщины в желтых платьях в метре от нас
встают и присоединяются к трем мужчинам. Моло
дой парень отходит в сторону. Собеседники, собрав
шиеся вокруг него, присоединяются к другим. По всей
площади меньшие группы объединяются, становясь
все больше. Голосов все меньше, я слышу только три
или четыре. До меня доносятся лишь обрывки фраз.
...Мрр... Лихачи... Эрудиты... Безопасное место...
Вмешательство...
— Как странно, — произношу я.
— По-моему, замечательно, — отвечает он.
Я непонимающе гляжу на Тобиаса.
— Что? — спрашивает он, усмехаясь. — У каждого
из них равное право. Одинаковая мера ответственно
сти. Поэтому они отвечают за свои решения. Ведут
себя чутко. Думаю, это прекрасно.
— А я считаю это невыносимым, — возражаю я. —
Конечно, в рамках Товарищества такое сработает. Но
что делать, если не все хотят бренчать на банджо и вы
ращивать растения? Если кто-то совершает ужасный
поступок, и простые разговоры не помогут?
— Думаю, мы скоро узнаем, — пожимает плечами
Тобиас.
Наконец от каждой из групп отделяется по одно
му человеку. Они подходят к Джоанне, аккуратно
пробираясь по корням. Я жду, когда они обратятся
ко всем участникам, но они встают в круг вместе с
Рейес и начинают тихо переговариваться. У меня воз
никает ощущение, что я останусь в теплице навечно.
— Они не собираются позволить нам спорить? —
говорю я.
— Скорее всего, — кивает Тобиас.
С нами покончено.
Когда каждый заканчивает высказывать свое мне
ние, то спокойно возвращается на свое место, остав
ляя в центре одну Джоанну. Она поворачивается в на
шу сторойу и скрещивает руки на груди. Куда нам ид
ти, когда нас выгонят? Обратно в город, где теперь
нет укрытий?
— Сколько мы себя помним, у нашей фракции все
гда были близкие отношения с эрудитами. Мы до сих
пор нужны друг другу, чтобы выжить, и мы с радо
стью сотрудничаем, — начинает Джоанна. — Но ранее
у нас имелись и крепкие отношения с альтруистами.
Мы не считаем, что будет правильно разорвать связь
нашей дружбы, длившейся долгое время.
Ее голос сладок, как мед, и столь же тягуч. Она го
ворит медленно и аккуратно. Я стираю пот со лба тыль
ной стороной ладони.
— Мы считаем, что единственным способом сохра
нить наши отношения с обеими фракциями будет не
вмешательство, — продолжает Рейес. — Но ваше при
сутствие осложняет данную позицию.
Вот оно, — думаю я.
— И мы пришли к выводу. Мы предоставим нащи
дома в качестве убежища для членов всех фракций, —
провозглашает она. — При соблюдении ряда условий.
Во-первых, на нашей территории не разрешается но
шение оружия, причем любого. Во-вторых, если воз
никает серьезный конфликт, словесный или физиче
ский, всех участников попросят уйти. В-третьих, ны
нешняя ситуация не подлежит обсуждению, даже в
личном общении, на территории нашего района. В-чет-
вертых, каждый, кто здесь останется, должен внести
свой вклад в жизнь общины, выполняя посильную
работу. Мы доложим о решении эрудитам, правдолю
бам и лихачам.
Она встречается со мной и Тобиасом глазами.
— Мы с радостью примем вас здесь, если вы смо
жете соблюдать правила, — заключает она. — Таков
вердикт.
Я вспоминаю о спрятанном под матрасом пистоле
те, моих напряженных отношениях с Питером, То
биасом, Маркусом, и у меня пересыхает во рту. Я не
слишком хорошо умею избегать конфликтов.
— Мы тут не задержимся, — еле слышно говорю я
Тобиасу.
‘Мгновение назад он улыбался, но теперь хмурит
ся, и уголки его губ опущены.
— Точно.
Вечером я возвращаюсь к себе в комнату и пер
вым делом проверяю, на месте ли пистолет. Едва мои
пальцы касаются спускового крючка, горло сдавлива
ет, словно при аллергической реакции. Резко вынув
руку из-под матраса, я встаю на колени у кровати и
судорожно дышу пару минут.
Что с тобой? Давай, соберись.
Вот оно, это странное ощущение. Я сплетаю раз
личные части себя в единое целое, будто шнурки за
вязываю. Часть меня задыхается, но другая чувствует
силу.
Краем глаза я улавливаю какое-то движение и смот
рю в окно, выходящее в яблоневый сад. Джоанна Рейес
и Маркус Итон прохаживаются рядом, останавлива
ясь у кустов мяты, чтобы сорвать листья. Я выскаки
ваю из комнаты прежде, чем осознаю, зачем захотела
следить за ними.
Бегом пробегаю через все здание, чтобы ничего не
упустить. Как только я выскакиваю наружу, начинаю
двигаться осторожнее. Обхожу теплицу с противопо
ложной стороны — Джоанна и Маркус как раз скры-
ваются за рядом деревьев. Я крадусь на полусогну
тых ногах вдоль соседней рощицы, надеясь, что ветви
спрячут меня от посторонних глаз.
— ...очень удивилась времени нанесения удара, —
говорит Джоанна. — Джанин просто завершила под
готовку и стала действовать или какой-нибудь инци
дент заставил ее спешить?
Я вцжу лицо Маркуса, поверх раздвоенного ство
ла яблони.
— Хм, — только и произносит он, поджимая губы.
— Полагаю, мы никогда не разгадаем это, — произ
носит Джоанна, поднимая бровь, не рассеченную шра
мом. — Так ведь?
— Возможно.
Джоанна кладет руку ему на плечо и разворачива
ется к нему всем корпусом. Я каменею, боясь, что она
меня заметит, но Рейес глядит только на Маркуса.
Я сажусь на корточки и подбираюсь поближе к одно
му из самых крупных деревьев.
— Но ты знаешь, — говорит она. — Ты в курсе, по
чему она напала. Я, конечно, уже давно не правдо
люб, но чувствую, когда от меня скрывают правду.
— Любопытство эгоистично, Джоанна.
Будь я на ее месте, я бы закатила Маркусу поще
чину за такое замечание.
— Моя фракция полагается на меня в плане сове
тов, и если тебе известна столь важная информация,
необходимо поделиться со мной и с другими, — доб
рожелательно продолжает она. — Думаю, ты это пре
красно понимаешь, Маркус.
— Здесь действительно кое-что есть. Давным-дав
но фракции Альтруизма доверили очень деликатную
информацию, — решается Маркус. — Джанин атако-
вала нас и выкрала ее. Если я не позабочусь, она
уничтожит эти данные. Больше я не могу сказать те
бе ни слова.
— Но вёдь точно...
— Нет, — перебивает Маркус. — Информация го
раздо важнее, чем ты можешь себе представить. Боль
шинство лидеров города рискнули своими жизнями,
чтобы уберечь ее от Джанин, и я не буду идти на по
воду у твоего любопытства.
Джоанна молчит несколько секунд. Стемнело, и я
едва вижу собственные руки. Воздух наполнен запа
хом земли и переспелых яблок, я стараюсь почти не
дышать.
— Когда я последний раз доверил эти сведения
представителю фракции, всех моих друзей убили, —
повторяет Маркус. — Теперь я никому не верю.
Я не могу удержаться и выглядываю из-за дерева.
Они слишком заняты разговором и не замечают ме
ня. Оба стоят рядом, не касаясь друг друга. Еще нико
гда я не видела Маркуса таким уставшим, а Джоан
ну — настолько недовольной. Но затем ее лицо делает
ся мягче, и она снова ласково касается руки Маркуса.
— Чтобы обрести мир, мы должны обрести дове
рие, — кивает она. — Я надеюсь, ты передумаешь.
Помни, Маркус, я всегда была твоим другом, даже ко
гда с тобой практически никто не разговаривал.
Она наклоняется, целует его в щеку и молча на
правляется в глубь сада. Шокированный, Маркус за
стывает на месте, затем он идет в другую сторону, к
домам.
Откровения последнего получаса бурлят в моей
голове. Я думала, Джанин напала на альтруистов, что
бы захватить власть, но, оказывается, все наоборот.
Ей требовалась секретная информация.
И вдруг чехарда в сознании прекращается. Я вспо
минаю слова Маркуса. Большинство лидеров города
рискнули своими жизнями. Был ли среди них мой отец?
Я должна выяснить, что было настолько важным
для альтруистов, если они могли пожертвовать жиз
нью ради этого, а эрудиты — убить.
Я не стучусь в дверь комнаты Тобиаса, а сначала

просто прислушиваюсь.
— Нет, не так, — смеется Тобиас.
— В каком смысле? Я идеально подражал тебе.
Второй голос принадлежит Калебу.
— Не получилось.
— Давай повторим.
Я толкаю дверь в тот момент, когда Тобиас, усев
шийся прямо на полу, кидает в противоположную сте
ну небольшой нож для масла. Он втыкается по самую
рукоятку в кусок сыра, который они водрузили на
шкаф. Калеб изумленно глядит сначала на мишень, а
потом на меня.
— Еще скажи, он избранный среди лихачей, —
фыркает Калеб. — Ты тоже так можешь?
Он выглядит лучше, чем вчера. Глаза не красные,
в них появились привычные искорки любопытства.
Мир снова занимает его. Каштановые волосы спута
ны, а пуговицы на рубашке вдеты не в свои петли. Но
в такой неряшливости — очарование Калеба. Скла
дывается впечатление, что большую часть времени он
вообще не задумывается о своем внешнем виде.
— Правой рукой, — подтверждаю я. — Хотя, ты
прав. Четыре наверняка избранный среди лихачей.
Можно спросить, зачем вы нож в сыр кидаете?
Тобиас впивается в меня взглядом на слове «Че
тыре». Калеб не знает, что прозвище — главный пока
затель превосходства этого парня над остальными.
— Калеб пришел кое-что обсудить, — заявляет То
биас, откидываясь к стене, но продолжая смотреть на
меня. — А кидать нож само собой получилось.
— Как обычно, — улыбаюсь я.
Тобиас выглядит расслабленным, с запрокинутой
головой, и рукой, лежащей на колене. Мы не отводим
глаз друг от друга. Калеб прокашливается.
— Ну, в общем, мне пора, — бормочет он. — Я, ме
жду прочим, читаю книгу про систему очистки воды.
Парень, который мне ее дал, решил, что я чокнутый.
Это обычное руководство по ремонту, но читается
взахлеб.
Он умолкает.
— Извините. Думаю, вы меня тоже чокнутым счи
таете, — добавляет он.
— Вовсе нет, — изображая искреннее удивление,
отвечает Тобиас. — Трис, тебе стоит последовать его
примеру. Тебе точно понравится.
— Могу дать, — радуется Калеб.
— В другой раз, — говорю я. Когда он выходит из
комнаты, я выразительно гляжу на Тобиаса.
— Спасибо тебе большое, — произношу я. — Те
перь он мне все уши прожужжит о фильтрации воды.
Но, к счастью, у него бывают темы и похуже.
— О! А какие? — спрашивает Тобиас. — Гидропо
ника?
— Гидро- что?
— Один из способов, как они тут растения выра
щивают. Вряд ли тебя заинтересует.
32 £ Вероника Рот
— Ты прав, — соглашаюсь я. — Так зачем он к тебе
зашел?
— Он хотел поговорить о тебе, — поясняет Тоби
ас. — Я полагал, он будет играть роль заботливого
старшего брата, и не ошибся. «Не путайся с моей се
строй» и все такое.
Он встает.
— И. что дальше?
Тобиас подходит ко мне.
— Я сказал, как мы познакомились. Вот и зашла
речь о метании ножей, — отвечает он. — И я ему со
общил, что вовсе не путаюсь.
Он обнимает меня за бедра и слегка прижимает
к двери. Меня охватывает теплая волна. Его губы на
ходят мои.
Я забываю, зачем я сюда пришла.
И мне наплевать.
Я обхватываю его здоровой рукой и прижимаю
к себе. Пальцами нащупываю край его футболки, за
пускаю их под ткань и кладу руку на ягодицы. Какой
он сильный.
Он снова целует меня, уже настойчивее, и стиски
вает мою талию. Наши тела и дыхание сливаются
в нечто нераздельное.
Внезапно он резко отодвигается на пару сантимет
ров. Но дальше я его не отпущу.
— Ты здесь не для этого, — говорит Тобиас.
-Да.
— А для чего?
— Какая разница?
Я запускаю пальцы ему в волосы и вижу его губы
совсем рядом. Тобиас не сопротивляется.
— Трис, — невнятно говорит он спустя пару секунд.
— Ладно.
Я закрываю глаза. Действительно, у меня есть
важный нрвод.
Мы садимся рядом на кровать, и я начинаю рас
сказывать. О том, как следила за Маркусом и Джоан
ной в саду. Как Рейес спросила о времени, выбран
ном для атаки с помощью симуляции. Об их после
дующем споре. Тобиас не кажется удивленным. Он
лишь с отвращением кривит губы всякий раз, как
слышит имя Маркуса.
— Ну, как? — спрашиваю я, закончив рассказ.
— Считаю, — задумчиво начинает он, — Маркус,
как всегда, пытается набить себе цену.
Такого ответа я не ожидала.
— И...? Значит, он чушь порет?
— Вероятно, у альтруистов действительно была
информация, которую желала узнать Джанин, но он
преувеличивает ее важность. Он хочет завести Джо
анну в ловушку, заставить ее поверить, что владеет
чем-то очень ценным.
— Может... — произношу я хмуро, — ты не прав.
Непохоже, чтобы он врал.
— Ты не знаешь его настолько хорошо, как я.
Он — превосходный лжец.
Отлично. Но интуиция говорит другое — Маркус
не вилял и не мошенничал.
— Хорошо, — отвечаю я. — Но не следует ли нам
выяснить, что происходит?
— Сейчас важно разобраться с текущими дела
ми, — возражает Тобиас. — Вернуться в город. Найти
способ победить эрудитов. А потом мы выясним, о
чем говорил Маркус. Договорились?
Я киваю. Разумный план. Но я сомневаюсь. Разве
надо просто идти вперед и отбросить правду? Когда
я узнала, что я дивергент... а эрудиты нападут на аль
труистов... все изменилось. Иногда истина рушит на
мерения человека.
Но трудно уговорить Тобиаса делать то, чего он не
хочет. Еще сложнее обосновать мои предчувствия.
Поэтому я молчу. Но остаюсь при своем мнении.
Глава 4
— Биотехнологии существуют уже давно, но они

до сих пор не особенно эффективны, — увлеченно
восклицает Калеб. Он ест корочку хлеба. Сначала он
расправился с мякишем, он привык так делать с ран
него детства.
Мы сидим в кафетерии, расположившись у окна
за крайним столом. По его краю идет резьба в форме
букв «Д» и «Т», соединенных сердечком, таких ма
леньких, что я едва могу их разглядеть. Слушая Ка
леба, я вожу пальцами по резьбе.
— Но ученые Эрудиции некоторое время назад
придумали исключительно эффективный раствор ми
неральных веществ. Для растений он лучше, чем поч
ва, — поясняет брат. — И он — предшественник мази,
которую тебе дали для лечения плеча. Ускоряет рост
новых клеток.
Его глаза горят энтузиазмом от только что полу
ченной информации. Не все эрудиты одержимы жаж
дой власти и лишены соображения, в отличие от их
лидера, Джанин Мэтьюз. Некоторые, как Калеб, жад-
ны до всего нового. Они не успокоятся, пока доско
нально не узнают, как устроена Вселенная.
Опершись подбородком на руку, я улыбаюсь бра
ту. Утром он выглядел совершенно разбитым, и я ра
да, что он отвлекся от горестных мыслей.
— Значит, Эрудиция и Товарищество работают ру
ка об руку? — подытоживаю я.
— р общем, да, — отвечает он. — Разве ты не пом
нишь глав из нашей книги по истории? Этих людей
еще называют «ключевыми». Без них мы бы не вы
жили. Иногда их именуют «фракциями процветания».
Они имеют четкую цель — соединить в себе и то, и
другое.
Мне услышанное не слишком нравится. Действи
тельно, наше общество зависимо от эрудитов. Они и
вправду играют главную роль. Без них не было бы ни
развитого сельского хозяйства, ни медицины, ни тех
нического прогресса.
Я начинаю грызть яблоко.
— Ты не будешь свой тост? — спрашивает Калеб.
— У хлеба вкус странный, — говорю я. — Хочешь,
съешь.
— Я поражен их уровнем жизни, — продолжает он,
забирая тост с моей тарелки. — Полное самообеспе
чение. Они владеют источником энергии, водой, име
ют уникальную систему фильтрации, производят пи
щу... Они независимы.
— Да, — соглашаюсь я. — И непричастны. Должно
быть, здорово.
Это и в самом деле неплохо. Огромное окно кафе
терия впускает внутрь потоки солнечного света. Мне
кажется, что я сижу на улице. Члены Товарищества
группами разместились за соседними столами, их яр-
кая одежда красиво выделяется на фоне загорелой
кожи. На мне желтый цвет выглядит тусклым.
— Товарищество — не из тех фракций, которые те
бя привлекали, — ухмыляется Калеб.
— Допустим.
Несколько посетителей через пару стульев от нас
вдруг начинает хохотать. Они даже не посмотрели в
нашу сторону с тех пор, как мы взяли еду.
— Давай потише. Я не желаю кричать об этом на
каждом углу.
— Извини, — шепчет он и наклоняется поближе. —
А какие у тебя были склонности?
Я инстинктивно выпрямляюсь и напрягаюсь.
— А зачем ты выспрашиваешь?
— Трис, я твой брат. Ты можешь доверять мне.
Зеленые глаза Калеба совершенно спокойны и не
проницаемы. Он отказался от ненужных очков, кото
рые носил у эрудитов, надел серую рубашку Альтру
изма и коротко постригся. Так он выглядел всего два
месяца назад, когда мы жили через коридор друг от
друга. Тогда мы собирались перейти в другую фрак
цию, но не не осмелились даже поговорить откровен
но. Теперь я не хочу повторять старую ошибку.
— Альтруизм, Лихачество и Эрудиция, — выпали
ваю я.
— Три фракции? — подняв брови, переспрашива
ет он.
-Да.
— Многовато, — хмурится он. — В рамках инициа
ции в Эрудиции мы выбирали область исследований,
и я занялся симуляциями в тесте на склонность. По
этому кое в чем разбираюсь. Человеку реально труд
но получить два результата. На самом деле програм
ма такого не позволяет. А получить целых три... про
сто невозможно.
— Ведущей пришлось вмешаться в задания, — го
ворю я. — Она переключила тест на ситуацию в авто
бусе, чтобы исключить Эрудицию. Но только у нее
не получилось убрать эту фракцию.
— Значит, вмешательство, — тянет он. — Интерес
но... как ведущему удалось взломать шифр. Такому
не учат.
Я задумываюсь. Тори — мастер татуировок и доб
роволец на тестировании. Откуда она знала, как за
лезть в программу? Она разбиралась в компьютерах,
но на уровне хобби. Конечно, вряд ли бы ей позволи
ли копаться в симуляции.
И тут в голове всплывает один из моих с ней раз
говоров. Я и мой брат перешли из Эрудиции.
— Она из бывших, — удивляюсь я. — Сменила
фракцию.
— Вероятно, — кивает он, барабаня пальцами по
столу. Наши завтраки остывают, но нам все равно. —
Что это означает с точки зрения твоей биохимии моз
га? Или анатомии?
Я усмехаюсь.
— Без понятия. Но я всегда нахожусь в сознании
во время симуляций. Иногда могу силой воли выйти
из них. Иногда они даже не срабатывают. Как та, сде
ланная для атаки.
— А как ты выходишь в реальность?
- Ну...
Я пытаюсь вспомнить, хотя прошло не больше па
ры недель.
— Сложно сказать. Симуляции лихачей заканчи
ваются автоматически, если тебе удается успокоить-
ся. Но вот одна из них... тогда Тобиас понял, кто я та
кая... я сделала нечто невероятное. Разбила стекло,
просто приложив к нему руку.
Калеб становится отстраненным, будто мысленно
перенесся куда-то очень далеко. На симуляциях с
ним ничего подобного не случалось. Сейчас он пыта
ется понять мои слова. Я чувствую, что краснею. Брат
анализирует мой мозг так, как анализировал бы рабо
ту компьютера или другого «железа».
— Эй, вернись.
— Прости, — бормочет он, снова обретая нормаль
ный вид. — Я просто...
— Восхищен. Ага, понимаю. Когда тебя что-нибудь
восхищало, ты всегда выглядел как зомби.
Он смеется.
— Может, сменим тему? — прошу я. — Рядом нет
ни эрудитов, ни изменников-лихачей, но мне неловко
обсуждать все это на людях.
— Договорились.
Но прежде чем Калеб успевает начать рассказ об
очередной системе фильтрации, двери распахивают
ся, и в кафетерий входит группа альтруистов. Они об
лачены в одежды Товарищества, и мне сразу ясно, к ка
кой фракции они принадлежат. Молчаливые, но не
мрачные, они улыбаются членам Товарищества, не
которым кивают, а с парой человек перекидываются
вежливыми фразами.
Сьюзан, улыбнувшись, садится рядом с Калебом.
Волосы девушки убраны в узел и сияют золотом. По-
моему, оба придвигаются друг к другу ближе, чем это
сделали бы просто друзья, но не соприкасаются. На
конец, она кивает, приветствуя меня.
— Извините, я вас не перебила? — говорит она.
— Нет, — отвечает Калеб. — Как ты?
— Отлично, а ты?
Теперь я готова опрометью выскочить из кафете
рия, только бы не участвовать в вежливой и деликат
ной беседе в стиле Альтруизма, но вдруг вижу Тобиа
са. Он выглядит измученным. Видимо, с утра ему
пришлось работать на кухне, в рамках нашего согла
шения с Товариществом. Мне завтра предстоит про
вести время в прачечной.
— Что случилось? — спрашиваю я, когда он уса
живается рядом со мной.
— В своем стремлении избежать любых конфлик
тов все позабыли, что вмешательство не в свое дело
создает еще большую проблему. — Если мы еще не
много здесь поживем, я кому-нибудь так набью мор
ду — мало не покажется.
Калеб и Сьюзан удивленно поднимают брови. Не
сколько человек из Товарищества за соседним сто
лом смолкают и пристально оглядывают нас с ног до
головы.
— Вы меня слышали, — громко произносит Тоби
ас, и они сразу отворачиваются.
— Ты в порядке? — осведомляюсь я, прикрывая
рот рукой, чтобы скрыть улыбку.
— Потом расскажу.
Видимо, без Маркуса не обошлось. Тобиаса не уст
раивают непонимание альтруистов, когда он прямо
высказывается о жестокости Маркуса. А сейчас в на
шей компании находится Сьюзан — и не только она
одна. Небольшая группа альтруистов занимает сво
бодные места за столом, приветливо нам кивая. Это
бывшие друзья, соседи и коллеги моей семьи. Раньше
их присутствие заставило бы меня вести себя тихо и
незаметно. Но я начинаю говорить громче, стараясь
отрешиться от своего прежнего «Я» и от горечи, свя
занной с прошлым.
Тобиас цепенеет, когда на мое правое плечо ло
жится чужая рука, и я стискиваю зубы, чтобы не за
стонать от боли.
— Ей сюда пуля попала, — произносит Тобиас, да
же не глядя на подошедшего.
— Прошу прощения, — и Маркус присаживается
слева от меня. — Привет.
— Что тебе нужно? — выдавливаю я.
— Беатрис, незачем... — тихо начинает Сьюзан.
— Сьюзан, пожалуйста, — шепчет Калеб. Она под
жимает губы и отворачивается.
Я мрачно таращусь на Маркуса.
— Я задала вопрос.
— Хотел кое-что с тобой обсудить, — спокойно про
должает он, но я знаю, как он злится. Маркуса выда
ет напряжение в голосе. — Мы с другими альтруиста
ми считаем, что нам не следует более оставаться здесь.
В силу неизбежности продолжения конфликта было
бы эгоистично скрываться, пока остатки нашей фрак
ции буквально заперты по другую сторону ограды.
Мы бы хотели попросить тебя сопровождать нас.
Я теряю дар речи. Зачем Маркус хочет вернуться
в город? Это — общее решение или он намерен сде
лать нечто, связанное с той секретной информацией?
Я пару секунд гляжу на него, а затем перевожу
взгляд на Тобиаса. Он позволил себе лишь немного
расслабиться. Я не понимаю, почему он так себя ве
дет в присутствии отца. Никто, даже Джанин, не спо
собен заставить Тобиаса струсить.
— Что думаешь? — спрашиваю я его.
42 .Мг Вероника Рот
— Нам надо уходить послезавтра, — отрезает То
биас.
— О’кей. Спасибо, — изрекает Маркус и оставляет
нас в покое.
Я подвигаюсь поближе к Тобиасу, не зная, как его
утешить и ничего не испортить. Беру одной рукой
яблоко, а другой — под столом — сжимаю его пальцы.
Но не могу оторвать взгляд от Маркуса. О чем еще
он говорил с Джоанной? Иногда, чтобы узнать исти
ну, приходится требовать ее.
Глава 5
После завтрака я сообщаю Тобиасу, что хочу про

гуляться, но начинаю следить за Маркусом. Я пред
полагала, что он направится в гостевую спальню, но
Маркус пересекает поле позади кафетерия и шагает к
зданию станции по очистке воды. Прокравшись за
ним до порога, я резко останавливаюсь. Действитель
но ли я этого хочу? Но меня не остановить, и я под
нимаюсь за ним по лестнице.
Сама станция занимает только одну комнату, в ко
торой стоит несколько огромных аппаратов. Насколь
ко мне известно, они забирают грязную воду со всего
района. Одни аппараты очищают, другие проверяют,
третьи перекачивают обратно в систему водоснабже
ния. Все трубопроводы скрыты, кроме одного, распо
ложенного над землей. Он подает воду на электро
станцию, находящуюся у самой ограды. Она-то и обес
печивает энергией весь город, используя ветряные и
водяные генераторы, а также солнечные батареи.
Маркус стоит рядом с аппаратами фильтрации. Здесь
трубы сделаны прозрачными. Поток серо-коричневой
жидкости струится через них и постепенно становит-
ся бесцветным. Мы оба наблюдаем за процессом. Ин
тересно, о чем думает Маркус? А если бы можно бы
ло так сделать и с людьми — очистить их от грязи, а
затем снова вернуть в мир? Но иногда не отмоешься.
Я смотрю на затылок Маркуса. Я должна сделать
это сейчас.
— Я подслушала вас вчера, — быстро произношу я.
— Ито, Беатрис? — переспрашивает он, мгновенно
оборачиваясь.
— Шла следом за тобой, — отвечаю я, складывая
руки на груди. — Я в курсе того, о чем ты спорил
с Джоанной.
— Лихачи научили тебя, что в порядке вещей на
рушать личную неприкосновенность других или ты
сама настолько любознательна?
— Я любопытна от природы. И жду ответа.
Лоб Маркуса покрывается морщинами между бро
вей, образуются глубокие складки у рта. Наверняка
он всю жизнь хмурится. Хотя, может, и был посимпа
тичнее в молодости. Вероятно, он даже до сих пор
нравится женщинам его возраста, например Джоанне.
Но сейчас передо мной лишь бездонная чернота его
глаз, как в пейзаже страха у Тобиаса.
— В таком случае ты знаешь, о чем я умолчал.
И почему ты считаешь, что я стану делиться инфор
мацией с тобой?
— Из-за моего отца, — отвечаю я спустя минуту. —
Он мертв.
Я впервые говорю другому человеку о том, что мо
их родителей нет в живых. Они погибли, спасая ме
ня. Единственный, кто об этом знает, — Тобиас. То
гда для меня это был просто факт, лишенный эмоций.
Но слово «мертв», смешиваясь с булькающими и
клокочущими звуками здесь ударяет мне в грудь, как
молотом. Горе, словно злобное чудовище, просыпает
ся и вцепляется когтями мне прямо в сердце.
Но я продолжаю:
— Возможно, его гибель не связана непосредствен
но с теми секретными сведениями. Но скажи мне
правду — стоило ли ему рисковать своей жизнью ра
ди какой-то информации.
Рот Маркуса судорожно дергается.
— Да, стоило, — отвечает он.
Мои глаза наполняются слезами.
— И что же это, ради всего святого? — задыхаясь,
кричу я. — Ты хотел что-то защитить? Или украсть?
— Это... — Маркус замолкает. — Я не стану докла
дывать тебе.
Я делаю к нему шаг.
— Но ты хочешь вернуть это. А теперь все в руках
Джанин.
Маркус действительно отличный лжец. По край
ней мере он из тех людей, которые умеют скрывать
тайны. Он никак не реагирует на мои слова. Хоте
лось бы мне чувствовать так, как могут Джоанна или
правдолюбы. Понять, что у него внутри. Похоже, он
почти готов открыть мне правду. А если как следует
надавить, вдруг он сломается?
— Я могу тебе помочь, — решаюсь я.
— Ты понятия не имеешь, насколько ты смехо
творна, — презрительно заявляет он. — Тебе удалось
остановить симуляцию, созданную для атаки, девоч
ка, но тут дело в обычной удаче, а не в умении. Я ум
ру от шока, когда тебе удастся сделать хоть что-то по
лезное.
Теперь передо мной Маркус, с которым хорошо
знаком Тобиас. Человек, умеющий нанести удар в са
мое больное место.
Меня начинает трясти от злобы.
— Тобиас прав насчет тебя, — парирую я. — Ты —
ничтожество, самодовольный и лживый ушат помоев.
— Он так и сказал? — приподняв брови, фыркает
Маркус.
— Нет, — сквозь зубы отвечаю я. — Он не слиш
ком много о тебе говорил, чтобы выдать такую раз
вернутую характеристику. Я сама все поняла. Ты для
него — почти никто. Со временем ты вовсе исчезнешь
из его жизни.
Маркус не отвечает. Он отворачивается к аппара
там. Я наслаждаюсь триумфом. Звук текущей воды
шумит у меня в ушах, в голове стучит пульс. И я вы
хожу наружу. Только пройдя поле до половины, по
нимаю, что победил Маркус.
Какова бы ни была истина, мне придется искать ее
самой.
Ночью мне снится, что я сталкиваюсь в поле со

стаей ворон, сидящих на земле. Когда я прихлопы
ваю несколько, то вижу, как остальные слетаются к
трупу мужчины и рвут его серую одежду. Цвет аль
труистов. Внезапно все птицы взлетают, я понимаю,
что это Уилл, и просыпаюсь.
Я утыкаюсь лицом в подушку. Не выкрикиваю его
имя, а сотрясаюсь от рыданий. Чудовище печали сно
ва шевелится в пустоте, там, где должно быть мое
сердце и внутренности.
Я судорожно вздыхаю и прижимаю ладони к гру
ди. Чудовище хватает меня когтями за горло. Изги
баясь, я прячу голову между колен и пытаюсь спра
виться с приступом удушья.
Воздух теплый, но меня знобит. Я слезаю с крова
ти и потихоньку крадусь по коридору к комнате То
биаса. Когда я открываю дверь, она скрипит и будит
его. Секунду он таращится на меня.
— Иди сюда, — невнятно, спросонья бормочет он и
двигается в сторону.
Надо было продумать заранее. Я легла спать в длин
ной футболке, одной из тех, что дали в Товарищест
ве. Она едва прикрывает задницу, а надеть шорты я
забыла. Тобиас глядит на мои голые ноги, я краснею
и ложусь на кровать, лицом к нему.
— Дурной сон? — спрашивает он.
Я киваю.
— Что случилось?
Я не могу рассказать ему, что меня мучают кошма
ры об Уилле. Что он обо мне подумает, когда узнает?
Как будет смотреть на меня?
Тобиас кладет ладонь на мою щеку и слегка погла
живает ее большим пальцем.
— У нас — все по-другому, — говорит он. — У меня
и тебя. Ладно?
Я киваю, но в груди болит.
— Остальное плохо, но между нами — все хоро
шо, — шепчет он, и его дыхание щекочет меня.
— Тобиас, — произношу я и касаюсь губами его
рта. Целуясь с ним, я забываю обо всем.
Он отвечает на мой поцелуй, теперь его рука сколь
зит по изгибу моей талии и доходит до бедра. Я вздра
гиваю. Прижимаюсь к нему еще плотнее и обхваты
ваю его ногой. В голове толпятся нервные мысли, но
мое тело, похоже, четко знает, что делать. Оно действу
ет с ним в одном ритме, и мое сердце желает лишь
одного. Я хочу сбежать от себя и слиться с ним.
Его губы движутся вместе с моими, руки припод
нимают нижний край футболки, и я не останавливаю
его, хотя и следовало бы. Еле слышно вздыхаю, кровь
приливает к лицу. Он не слышит или не обращает
внимания и надавливает на мои ягодицы, прижимая
меня к себе еще крепче. Его пальцы движутся вдоль
моего позвоночника. Футболка приподнимается, но я
не опускаю ее, хотя и чувствую животом прохладный
воздух.
Он целует мою щеку, и я хватаю его за плечо, цеп
ляясь за его одежду. Наконец обнимает меня за шею.
Наши поцелуи становятся все жарче. Я чувствую, как
дрожу от распирающей меня энергии, и обхватываю
его так сильно, как только могу.
Его пальцы задевают повязку на моем правом пле
че. Меня пронзает укол боли. Не слишком сильный,
он возвращает меня к реальности. Я не могу отдаться
ему вот так, если просто хочу избавиться от печали.
Я немного отодвигаюсь и аккуратно опускаю фут
болку вниз. Мгновение мы просто лежим рядом, тя
жело дыша. Я не хочу плакать, сейчас не время, но не
могу сдержаться. Слезы градом катятся из глаз.
— Прости, — всхлипываю я.
— Не извиняйся, — отвечает он почти жестко. И на
чинает стирать слезы с моих щек.
Я знаю, что худенькая, как птица, маленькая и ко
стлявая, словно предназначенная для полета, а не для
земли. Но когда он касается меня, словно не может
отвести руку от моего тела, я перестаю хотеть быть
иной.
— Я и не думала расклеиваться, — говорю я дро
жащим голосом.
— Плохо, — произносит Тобиас. — Не важно, что
теперь твой родители в лучшем мире. Они не с тобой,
и это неправильно, Трис. Так не должно было случить
ся с тобой. Любой, кто скажет тебе иное, — лжец.
Рыдания снова начинают сотрясать мое тело, и он
ласково обнимает меня. Плач превращается в нечто
уродливое. Я открываю рот, лицо перекашивается, а
из горла вырываются стоны, как у умирающего жи
вотного. Если так пойдет и дальше, я рассыплюсь на
куски. Может, и к лучшему. Не буду ничего чувство
вать.
Он долго молчит, пока я не затихаю.
— Поспи, — шепчет он. — А я отгоню кошмары.
-Чем?
— Очевидно, голыми руками.
Я обхватываю его за талию и глубоко вздыхаю, ут
кнувшись ему в плечо. Тобиас пахнет потом, свежим
воздухом и мятой — из-за мази, которой он периоди
чески пользуется, чтобы расслабить натруженные
мышцы. Запах безопасности. Как залитая солнцем
дорожка в саду или завтрак в столовой. За считаные
секунды до того, как заснуть, я забываю о нашем го
роде, разорванном войной, и о противостоянии, кото
рое может все погубить.
И я слышу голос Тобиаса.
— Я люблю тебя, Трис, — шепчет он.
Я хотела ответить ему, но меня уже унесло очень
далеко.
Утром я просыпаюсь от жужжания электробрит
вы. Тобиас стоит перед зеркалом, наклонив голову на
бок, чтобы видеть край нижней челюсти.
Я сажусь и, обхватив руками колени под одеялом,
смотрю на него.
— Доброе утро, — здоровается он. — Как спала?
— Хорошо, — отвечаю я, вставая. Он откидывает
голову назад, чтобы побрить щетину под подбород
ком. Я подхожу к нему и обнимаю, прижимаясь лбом
к спине, там, где под футболкой проступает татуи
ровка с эмблемой лихачей.
Тобиас откладывает бритву и накрывает мои ладо
ни своими. Мы молчим. Я слушаю его дыхание, а он
слегка поглаживает меня.
— Надо идти и приготовиться, — я нарушаю мол
чание через некоторое время. Уходить не хочется, но
сегодня я должна работать в прачечной, и не хочется,
чтобы члены Товарищества были недовольны.
— Сейчас найду, во что тебе одеться, — улыбается
Тобиас.
Спустя пару минут я иду по коридору босиком,
в футболке, в которой я спала, и шортах, которые да
ли Тобиасу. Когда я добираюсь до своей комнаты, то
вижу у кровати Питера.
Я инстинктивно выпрямляюсь и оглядываюсь
в поисках чего-нибудь подходящего для броска.
— Оставь меня, — произношу я как можно спокой
нее. Но с трудом могу сдержать дрожь в голосе. Я не
произвольно вспоминаю его взгляд, когда он держал
меня за горло над расщелиной, или другой случай —
тогда Питер ударил меня о стену в штаб-квартире
Лихачества.
Он оборачивается. Последнее время он выглядит
не слишком злобным, а просто усталым. Питер суту
лится, раненая рука висит на перевязи. Но меня не
обманешь.
— Что ты делаешь здесь?
— А что ты делаешь, подглядывая за Маркусом?
Я видел это вчера, после завтрака.
— Не твое дело. Уходи, — отвечаю я бесстрашно.
— Между прочим, я здесь потому, что пока не
знаю, как тебе удалось найти жесткий диск, — усме
хается он. — И вот зашел тебя проведать. Последние
дни ты вела себя не слишком уравновешенно.
— Я? Забавно услышать такое от тебя, — говорю я,
прищуриваясь.
Питер сжимает губы и замолкает.
— А какое тебе дело до диска? — я иду в наступ
ление.
— Я не дурак. Полагаю, что там не только инфор
мация о симуляции.
— Ты не глупец, верно? — продолжаю я. — Дума
ешь, если отнесешь его эрудитам, они простят твою
непоследовательность и примут с распростертыми
объятиями?
— Сдались мне они, — заявляет он, также делая
шаг вперед. — Разве ты забыла, как я помогал тебе у
лихачей.
Я выставляю ему в грудь указательный палец.
— Ты помог мне, поскольку не хотел, чтобы я еще
раз выстрелила в тебя.
— Пусть я и не предатель, воспылавший любовью
к альтруистам, но никто не сможет контролировать
меня, а эрудиты — в особенности, — шипит он, хватая
меня за кисть.
Я выдергиваю руку, резко повернув запястье, что
бы сорвать захват.
— Я и не ожидала, что ты поймешь, — отвечаю я,
вытирая мокрые от пота ладони о край футболки и
сдвигаясь к шкафу. — Уверена, если бы напали на прав
долюбов, а не альтруистов, ты бы спокойно позволил
расстрелять твою семью. Но я не такая.
— Следи за языком, Сухарь, когда говоришь о мо
их родных, — цедит Питер, смещаясь к шкафу следом
за мной, но я перехожу в противоположную сторону
и отгораживаю его от тайника. Я не собираюсь наме
кать, где спрятан диск, ни единым жестом.
Его взгляд скользит то влево, то вправо. Я хмуро
слежу за Питером и замечаю какой-то прямоуголь
ный предмет в одном из его карманов.
— Отдавай, — говорю я. — Сейчас же.
— Нет.
— Отдавай или, не обессудь, убью тебя на месте.
Он ухмыляется.
— Если бы ты только видела со стороны, как ты
смешна, когда угрожаешь другим. Будто маленькая
девочка грозит мне, что задушит меня прыгалками.
Я двигаюсь в его сторону, и он отшатывается к
двери.
— Не смей называть меня «маленькой девочкой».
— Буду, если захочу.
Я бросаюсь в атаку, стараясь ударить левым кула
ком туда, где причиню самую сильную боль. В пуле
вую рану в руке. Он уворачивается, но вместо того,
чтобы пытаться ударить еще раз, я хватаю его за ра
неную руку и выкручиваю ее в сторону изо всех сил.
Питер орет, как безумный, а я с размаху бью его ногой
в колено. Он падает.
В коридор выбегают люди в серо-черных и желто
красных одеяниях. Питер бросается на меня и ударя
ет в живот. Я сгибаюсь от боли, но не останавлива
юсь. Я издаю нечто среднее между криком и визгом
и бросаюсь навстречу, подняв левый локоть к подбо
родку, чтобы ударить противника в лицо.
Один из людей Товарищества хватает меня, при
поднимает и оттаскивает от Питера. Ноет рана в пле
че, но из-за прилива адреналина я едва чувствую это.
Рвусь к Питеру, стараясь не смотреть на ошеломлен
ные лица людей из Товарищества и Альтруизма во
круг меня. Среди них вижу Тобиаса. Незнакомая жен
щина садится на корточки рядом с Питером и начи
нает что-то говорить ему успокаивающим голосом.
Я стараюсь не обращать внимания на его стоны и свой
спазм в животе, начавшийся от ощущения вины. Я не
навижу Питера. Мне плевать.
— Трис, успокойся, — говорит Тобиас.
— У него жесткий диск! — кричу я. — Он украл
его у меня!
Тобиас подходит к Питеру и молча ставит ногу ему
на грудь. Потом достает из кармана диск.
— Мы не всегда будем в таком безопасном месте, а
ты поступил не слишком умно, — шепчет он Пите
ру. — И ты тоже не слишком разумна, — добавляет
он, обращаясь ко мне. — Ты хочешь, чтобы нас вы
гнали прямо сейчас?
Я морщусь. Мужчина из Товарищества пытается
тащить меня по коридору. Я пытаюсь вывернуться.
— Что вы делаете? Отпустите меня!
— Ты нарушила условия мирного соглашения, —
мягко говорит он. — Мы должны следовать правилам.
— Давай, — говорит Тобиас. — Тебе надо успоко
иться.
Я оглядываю собравшихся. Никто не спорит с То
биасом. Все глядят лишь на меня. Я позволяю двум
людям из Товарищества увести меня.
— Смотри под ноги, — приказывает один. — Тут
доски шатаются.
У меня стучит пульс в голове. Значит, я начала ус
покаиваться. Седой мужчина из Товарищества от
крывает дверь с табличкой «Конфликтная комната»
слева по коридору.
— Хотите изолировать меня? — скривившись,
спрашиваю я. Так и должны, по идее, поступать в То
вариществе. Отгородить ото всех, а затем начать учить
управлению дыханием для позитивного мышления.
Комната ярко освещена, и мне приходится щу
риться. На противоположной стене — большие окна,
выходящие в сад. Несмотря на это, она выглядит не
большой, возможно, из-за того, что потолок и стены
обшиты дисками.
— Сядь, пожалуйста, — говорит старший, показы
вая на табурет посреди комнаты. Он, как и другая ме
бель в домах Товарищества, сделан из неполирован
ного дерева, и выглядит грубо, будто еще не потерял
связь с землей. Я продолжаю стоять.
— Драка окончена, — говорю я. — Я больше так не
буду. По крайней мере, здесь.
— Мы должны следовать правилам, — говорит дру
гой мужчина, помоложе. — Пожалуйста, мы обсудим,
что произошло, а затем тебя отпустим.
Они говорят с такой мягкостью. Не тихо, как аль
труисты, которые всегда боятся причинить беспокой
ство и нарушить чужие границы. Негромкие, прият
ные голоса. Интересно, чему они учат своих неофитов
в первую очередь? Как лучше всего говорить, дви
гаться и улыбаться, чтобы умиротворять себя и окру
жающих?
Я сажусь на краешек, чтобы быстро встать, если
потребуется. Младший из мужчин встает передо мной.
Позади меня скрипят петли. Я гляжу через плечо.
Старший открыл шкаф позади меня и стал возиться
на полках.
— Что вы делаете?
— Завариваю чай, — сказал он.
— Не думаю, что чай способен решить проблему.
— Тогда скажи нам, — обращается ко мне молодой
надзиратель, и я снова поворачиваюсь к окнам. Муж
чина улыбается мне. — Как ты считаешь, что ее решит?
— Если выгнать отсюда Питера.
— Мне кажется, ты на него напала, — произносит
он. — И именно ты ранила его в руку.
— Вы понятия не имеете, что он наделал, чтобы за
служить такое, — отвечаю я. Мои щеки начинают пы
лать в такт моему пульсу. — Он пытался убить меня.
И еще. Ударил другого ножом в глаз... тупым ножом
для масла. Он — зло. У меня полное право...
Я чувствую острую боль в шее, и перед глазами
начинают мелькать черные точки, сужая поле зрения.
— Извини, милая, — говорит он. — Мы только сле
дуем правилам.
У старшего мужчины в руке шприц. В нем оста
лась пара капель ярко-зеленой жидкости, которую он
вколол мне. Я моргаю, и темные точки пропадают, но
вокруг все плывет, будто я сижу в кресле-качалке и
раскачиваюсь вперед-назад.
— Что ты чувствуешь? — спрашивает младший
мужчина.
— Я чувствую... гнев, — собираюсь сказать я. —
Гнев на Питера, гнев на Товарищество. Но ведь все не
так, правда? — Я улыбаюсь. — Мне хорошо. Только
немного... все плывет. Или качается. А вы как себя
чувствуете?
— Головокружение — побочный эффект сыворот
ки. Можешь отдохнуть в этой комнате. Я чувствую
себя хорошо. Спасибо, что спросила, — объясняет он. —
Можешь уходить прямо сейчас, если хочешь.
— Не подскажете, где мне сейчас найти Тобиаса? —
осведомляюсь я. Представляю себе его лицо, и влече
ние волной подымается внутри. Сейчас мне хочется
немедленно поцеловать его. — В смысле, Четыре. Он
симпатичный, правда? Я до сих пор не понимаю, по
чему я ему так понравилась. Я ведь не слишком кра
сивая, правда?
— Не всегда, — отвечает мужчина. — Но, думаю,
сможешь, если постараешься.
— Спасибо вам, было очень приятно это услы
шать, — отвечаю я.
— Думаю, ты найдешь его в саду, — продолжает
он. — Я видел, что после драки он пошел туда.
— Драка. Какая глупость...
Сейчас это действительно кажется мне ерундой —
желание вдарить кулаком другому человеку. Будто
слишком грубая ласка. Может, стоило просто погла
дить Питера по руке. Так было бы лучше для нас обо
их. И суставы теперь не болели бы.
Я встаю и с усилием иду к двери. Хватаюсь за сте
ну, чтобы не потерять равновесие. Она шероховатая,
но это не имеет значения. Спотыкаясь, бреду по ко
ридору и смеюсь над своей неспособностью удержать
равновесие. Я снова неловкая, как в детстве. Мама
часто улыбалась мне.
— Гляди, куда ставишь ноги, Беатрис, — говорила
она. — Я не хочу, чтобы ты ушиблась.
Я выхожу наружу, и листья деревьев кажутся мне
зеленее, чем раньше, такие сочные, что я, кажется,
могу попробовать цвет на вкус. Может, я действитель
но могу сделать так, ведь я в детстве жевала цветы.
Я едва не падаю с лестницы, шатаясь. Хохочу, когда
трава начинает щекотать мои босые ноги. Тащусь к
саду.
— Четыре! — воплю я. Почему я произнесла назва
ние цифры? А, да. Так его зовут, — Четыре! — снова
кричу я. — Ты где?
— Трис? — раздается голос справа из-за деревьев.
Будто растение со мной заговорило. Я смеюсь, но это
действительно Тобиас, он пригибается под веткой и
идет ко мне.
Я бегу к нему, земля уходит из-под ног, и я едва
не падаю. Его рука касается моей талии и поддержи
вает меня. Прикосновение пронизывает мои внутрен
ности, будто разряд, они горят, будто его пальцы по
дожгли их. Я прижимаюсь к нему и задираю голову,
чтобы поцеловать Тобиаса.
— Что они... — начинает он, но я прерываю его
фразу губами. Он целует меня, но так поспешно, что
я тяжело вздыхаю.
— Было глупо, — смеюсь я. — Ладно, не очень, но...
Я встаю на цыпочки, чтобы снова поцеловать его,
но он прижимает палец к моим губам, останавливая
меня.
— Трис, что они с тобой сделали? — спрашивает
он. — Ты ведешь себя, как безумная.
— Не очень хорошо говорить так, — объясняю я. —
Они привели меня в хорошее настроение. И сейчас я
просто хочу поцеловать тебя. Если ты просто рассла
бишься...
— Не сейчас. Я хочу выяснить, что происходит.
Я надуваю губы, но потом ухмыляюсь. В моем уме
все складывается в целую картинку.
Так вот почему я тебе нравлюсь, — заявляю я. —
Потому, что ты сам не слишком-то хороший! Я пони
маю.
— Давай, — заявляет он. — Мы идем к Джоанне.
— Ты мне тоже нравишься.
— Воодушевляет, — равнодушно отвечает он. —
Пошли. Ох, боже мой. Мне придется нести тебя.
Он подхватывает меня на руки, одной рукой под
спину, другой — под колени. Я обнимаю его за шею* и
чмокаю в щеку. Потом осознаю, как здорово болтать
ногами в воздухе, и делаю так всю дорогу, пока он не
сет меня к зданию, где работает Джоанна.
Когда мы оказываемся в ее кабинете, Рейес сидит
за столом перед стопкой бумаг, жуя ластик на конце
карандаша. Видит нас и слегка приоткрывает рот от
удивления. Большая прядь темных волос закрывает
левую сторону ее лица.
— Тебе на самом деле не надо скрывать шрам, —
говорю я. — Ты будешь выглядеть красивее, если пе
рестанешь прятать лицо под волосами.
Тобиас опускает меня на пол слишком резко. Встря
ска сильная и немного отдается болью в плече, но
мне нравится звук, с которым мои ноги стукаются о
твердую поверхность. Я смеюсь, но ни Тобиас, ни Джо
анна не радуются вместе со мной.
— Что вы с ней сделали? — жестко спрашивает
Тобиас. — Что, ради бога, ты творишь?
— Я...
Джоанна хмуро глядит на меня.
— Наверное, слишком много вкололи. У нее ма
ленькая масса тела, и они не приняли во внимание
рост и вес.
— Вкололи слишком много чего? — переспрашива
ет он.
— У тебя прекрасный голос, — заявляю я.
— Трис, помолчи, пожалуйста, — просит он.
— Сыворотки умиротворения, — отвечает Джоан
на. — В малых дозах она действует как мягкое успо
коительное и улучшает настроение. Единственный
побочный эффект — небольшое головокружение. Мы
используем ее для тех членов сообщества, которым
не удается вести себя мирно.
Тобиас фыркает.
— Я не идиот. У всех членов вашего сообщества
подобные проблемы, ведь все они — люди. Видимо,
вы добавляете эту химию в воду.
Джоанна пару секунд молчит, сложив руки на груди.
— Ты наверняка понимаешь, что дело в другом, ина
че конфликт и не случился бы, — поясняет она. — Но
все, что мы здесь делаем, мы осуществляем по обще
му согласию фракции. Если бы мне потребовалось
дать сыворотку целому городу, я бы так и поступила.
И ты бы не оказался в нынешней ситуации.
— Точно, — отвечает он. — Накачать все население
наркотой — лучшее решение наших проблем. Отлич
ный план.
— Сарказм — штука недобрая, Четыре, — мягко го
ворит она. — Пока я просто извинюсь за то, что Трис
по ошибке дали большую дозу. Прошу прощения, но
девочка нарушила условия соглашения, и в результа
те, боюсь, вы не сможете здесь долго оставаться. Ссо
ра между ней и тем мальчиком — Питером — такая
вещь, которую мы не забудем.
— Не беспокойся, — отвечает Тобиас. — Мы наме
рены уйти так быстро, как только сможем.
ИНСУРГЕНТ 3$ 61
— Хорошо, — едва улыбнувшись, соглашается
Джоанна. — Мир между Товариществом и лихачами
поддерживается только на определенной дистанции.
— Это многое объясняет.
— Прости? На что ты намекаешь? — спрашива
ет она.
— На то, — цедит он, — почему вы, под видом ней
тралитета — если такое вообще возможно, — оста
вили нас гибнуть в лапах эрудитов.
Джоанна тихо вздыхает и смотрит в окно. Там не
большой дворик, в котором растет виноград. Лозы
взбираются на уголки окон, будто пытаясь влезть
внутрь и принять участие в разговоре.
— Товарищество ничего такого не делало, — гово
рю я. — Это низость.
— Мы не вмешиваемся во имя мира, — начинает
Джоанна.
— Мира, — произносит Тобиас, будто выплевывая
слово. — Да, я уверен, все станет просто чудесно, ес
ли мы будем либо мертвы, либо выживем, но нас на
кроет страх от угрозы контроля сознания и непрекра-
щающихся симуляций.
Лицо Джоанны перекашивается, и я пытаюсь под
ражать ей, чтобы понять, как себя чувствует человек
с таким выражением. Ощущение мне не нравится.
Я не понимаю, почему оно у нее появилось.
— Я не принимаю решения, — продолжает она. —
Иначе наш нынешний разговор был бы совсем иным.
— Хочешь сказать, ты не согласна с ними?
— Не могу публично высказать недоверие к моей
фракции, но в личной беседе я откровенна.
— Трис и я покинем вас в течение пары дней, —
заявляет Тобиас. — Я надеюсь, фракция не изменит
решения и оставит это место убежищем.
— Думаю, да. А Питер?
— Сами разбирайтесь, — отрезает он. — Поскольку
с нами он не пойдет.
Он берет меня за руку, и мне приятно ощущение
кожи Тобиаса, хотя она не гладкая и не мягкая. Я улы
баюсь Джоанне, но выражение ее лица не меняется.
— Четыре, — начинает она. — Если ты и твои дру
зья желают... не попасть под влияние сыворотки, вам
не следует есть хлеб.
Тобиас благодарит Рейес, мы идем по коридору, и
я через каждый шаг спотыкаюсь.
Глава 7
Эффект сыворотки заканчивается через пять ча

сов, когда заходит солнце. Тобиас закрывает меня в
комнате на весь день и постоянно проверяет мое со
стояние. Когда он появляется в очередной раз, я си
жу на кровати и напряженно смотрю в стену.
— Слава богу, — вздыхает он, прислоняясь лбом к
двери. — Я уже думал, что кошмар будет бесконеч
ным и мне придется оставить тебя здесь... нюхать
цветочки и делать все, что тебе захочется, под влия
нием химической дряни.
— Я их прибью, — говорю я. — Прибью.
— Не стоит. Мы все равно скоро уходим, — отвеча
ет он, закрывая за собой дверь. Достает из заднего
кармана жесткий диск. — Думаю, надо спрятать его
за шкафом.
— Он там уже был.
— Ага, и именно поэтому Питер не станет искать
его здесь снова, — заявляет Тобиас, одной рукой ото
двигая шкаф, а другой — засовывая за него диск.
— Почему я не смогла преодолеть действие сыво
ротки умиротворения? — удивляюсь я. — Если мои
мозги такие чудные, они даже смогли сопротивлять
ся симуляции, почему не справились теперь?
— На самом деле, не знаю, — произносит он. Плю
хается на кровать рядом со мной, сбивая матрас. —
Может, чтобы противостоять сыворотке, надо же
лать этого.
— Ну, очевидно, я желала, — неуверенно отвечаю
я. Или было так здорово забыть про гнев, боль про
сто на пару часов?
— Иногда люди хотят быть счастливы, даже если
не по-настоящему, — и он обнимает меня за плечи.
Он прав. Даже сейчас мир между нами основан на
том, что мы не говорим об определенных вещах. Об
Уилле, о моих родителях, о том, как я ему чуть в го
лову не выстрелила. О Маркусе. Но я не смею разру
шить этот мир правдой, поскольку я держусь за него
руками и ногами, чтобы не рухнуть самой.
— Должно быть так, — шепчу я.
— Ты уступаешь? — спрашивает он, открывая рот
в притворном изумлении. — Похоже, хоть какая-то
польза есть от этой сыворотки...
Я изо всех сил толкаю его локтем.
— Возьми свои слова назад. Сейчас же.
— Ладно, ладно!
Он поднимает руки.
— Просто... я тоже не настолько хороший, ты же
знаешь. Поэтому ты мне так нравишься...
— Вон! — кричу я, показывая на дверь.
Усмехаясь, Тобиас целует меня в щеку и уходит.
Этим вечером мне так стыдно за произошедшее,

что я не прихожу на ужин. Вместо этого я сижу на де
реве в дальнем конце сада и ем спелые яблоки. Заби-
раюсь настолько высоко, насколько смелости хватает.
Мышцы горят от напряжения. Но даже тут я продол
жаю горевать и поэтому стараюсь отвлечься.
Вытирая лоб краем футболки, я слышу непонят
ный звук. Сначала еле различимый, не громче стре
кота цикад. Замираю и прислушиваюсь, и, спустя мгно
вение, понимаю, что это машины.
У Товарищества есть дюжина грузовиков, на кото
рых они возят разные вещи, но только по выходным.
У меня холодеет затылок. Значит, приближаются
эрудиты. Но надо убедиться.
Я хватаюсь за ветку у себя над головой обеими ру
ками, но подтягиваюсь на одной левой. Удивляюсь,
что до сих пор способна на такое. Листья путаются и
шуршат в волосах. Когда я переношу вес на другую
сторону, падает пара яблок. Деревья не слишком-то
высокие, и обзор не очень хороший.
Используя соседние ветки в качестве ступенек, из
ворачиваясь и вытягиваясь, я пробираюсь выше. Вспо
минаю, как карабкалась на колесо обозрения на пир
се. Тогда мышцы дрожали, а руки тряслись. Сейчас я
ранена, но с тех пор стала сильнее. Мне уже гораздо
легче справиться.
Ветки становятся все тоньше и гибче. Облизнув
губы, я гляжу по сторонам. Нужно забраться как
можно выше, но яблоня выглядит ненадежно. Я став
лю на очередную «ступень» одну ногу и переношу вес,
проверяя ее. Она гнется, но выдерживает. Я начинаю
приподниматься, чтобы поставить вторую ногу, и тут
ветка ломается.
Ахнув, я откидываюсь назад, но в последний мо
мент хватаюсь за ствол. Хватит. Я и так достаточно
высоко забралась. Приподнявшись на цыпочки, я при
щуриваюсь и гляжу в том направлении, откуда доно
сится звук.
Вокруг только раскинувшиеся поля, полоска пус
той земли, ограда, пустыри и здания за ней. Потом
вижу, что к воротам подъезжают несколько точек. Они
серебрятся в ярких лучах. Легковые машины с чер
ными крышами. Солнечные батареи. Действительно,
эрудиты.
Я с шипением выдыхаю воздух. Не позволяя себе
задумываться, начинаю переставлять ноги с ветки на
ветку и так тороплюсь, что сдираю кору. Как только
я оказываюсь на земле, то несусь к домам.
На бегу я считаю ряды деревьев. Семь, восемь. Вет
ки опускаются ниже, и мне приходится на бегу при
гнуться, чтобы миновать их. Девять, десять. Я при
жимаю к груди правую руку. Пулевая рана отдает бо
лью на каждый шаг. Одиннадцать, двенадцать.
Добежав до тринадцатого ряда, я бросаюсь вправо,
в один из проходов. В тринадцатом ряду яблони сто
ят плотно, их ветви переплетаются, образуя настоя
щий лабиринт.
Легкие начинает жечь от нехватки кислорода, но я
уже близко к краю сада. Пот стекает по бровям. Я под
бегаю к столовой и вламываюсь в дверь, расталкивая
в стороны группу мужчин из Товарищества. Он там.
Тобиас сидит с краю кафетерия, вместе с Питером,
Калебом и Сьюзан. Я едва вижу их сквозь звездочки,
мельтешащие перед глазами, но тут Тобиас касается
моего плеча.
— Эрудиты, — отвечаю я.
— Едут сюда? — спрашивает он.
Я киваю.
ИНСУРГЕНТ & 67
— У нас есть время сбежать?
А вот в этом я не уверена.
К этому времени альтруисты, сидящие у другого
конца стола, обращают на нас внимание и собирают
ся вокруг нас.
— Почему мы должны бежать? — спрашивает Сью
зан. — Товарищество объявило эту территорию зоной
мира. Они не допустят конфликтов.
— У Товарищества не получится претворить в
жизнь политику, — говорит Маркус. — Как можно
остановить конфликт с наименьшими потерями?
Сьюзан кивает.
— У нас нет времени, — беспокоится Питер. — Нас
увидят.
— У Трис есть пистолет, — напоминает Тобиас. —
Попробуем пробиться.
Он направляется к спальням.
— Подожди, — говорю я. — Есть идея.
Я оглядываю толпу альтруистов.
— Переодеться. Эрудиты не могут знать в точно
сти, что мы еще здесь. Мы можем прикинуться чле
нами Товарищества.
— Те из вас, кто не одет в одежды Товарищества,
уходите в спальни, — предлагает Маркус. — Осталь
ные распустите волосы, пригладьте их. И пытайтесь
подражать поведению членов Товарищества.
Альтруисты, одетые в серое, плотной группой вы
ходят из столовой и быстро пересекают двор, направ
ляясь к гостевому дому. Оказавшись внутри, я забе
гаю в свою комнату, становлюсь на колени и протя
гиваю руки под матрас, за пистолетом.
Шарю там пару секунд, а когда нахожу, мне сжи
мает горло, и я даже глотать не могу. Я не хочу касать
ся оружия. Нет.
Давай, Трис. Я засовываю пистолет за пояс крас
ных штанов. Хорошо, что они такие мешковатые. За
метив на прикроватном столике флаконы с зажив
ляющей мазью и обезболивающим, прячу их в кар
ман — на всякий случай.
Потом достаю из-за шкафа жесткий диск.
Если эрудиты нас поймают, нас обыщут, и я не хо
чу снова потерять программу симуляции, с помощью
которой лихачи пошли в атаку. Но здесь еще и запи
си камер слежения, во время того момента нападе
ния, когда мы потеряли наших людей. Кадры смерти
моих родителей. Все, что осталось у меня. Поскольку
альтруисты не фотографируются, это единственная
память о том, как выглядели мама с отцом.
Спустя годы мои воспоминания потускнеют... и я
забуду их лица навсегда.
Не будь дурой. Это не настолько важно.
Я сильно, до боли, сжимаю в руке диск.
Тогда почему я так переживаю?
— Не глупи, — говорю я вслух. Я хватаю с прикро
ватного столика лампу. Вытаскиваю вилку из розет
ки, сдергиваю абажур на кровать и сажусь, глядя на
жесткий диск. Смаргивая слезы, бью основанием лам
пы по корпусу диска. Появляется трещина.
Бью еще несколько раз, пока корпус диска не рас
калывается и куски не разлетаются по полу. Я затал
киваю обломки ногой под шкаф и выхожу в коридор,
вытирая слезы тыльной стороной ладони.
Спустя пару минут небольшая группа людей в се
ром, в их числе — Питер, собирается в коридоре и на
чинает рыться в стопках одежды.
— Трис, — напоминает Калеб. — Ты все еще в сером.
Я хватаюсь за край серой отцовской рубашки^и
мешкаю.
— Это папина, — говорю я. Если я ее сниму, то при
дется оставить ее здесь. Я прикусываю губу, чтобы
успокоиться. Мне придется от нее избавиться. Это
просто одежда. Вот и все.
— Я надену ее под свою, — предлагает Калеб. —
Они не увидят.
Я киваю и хватаю со стремительно худеющей стоп
ки одежды красную рубаху. Достаточно большую, что
бы скрыть пистолет. Ныряю в ближайшую комнату,
чтобы переодеться. Возвращаюсь в коридор и отдаю
Калебу отцовскую, серую. Дверь открыта, и я вижу,
как Тобиас запихивает одежду альтруистов в мусор
ный бак.
— Как думаешь, члены Товарищества станут лгать,
чтобы спасти нас? — спрашиваю я, высовываясь в
дверь.
— Чтобы предотвратить конфликт? — уточняет
Тобиас и кивает: — Станут, точно.
На нем красная рубашка с воротничком и разо
дранные на одном колене джинсы. Это сочетание вы
глядит на нем просто глупо.
— Классный прикид, — говорю я.
Он морщит нос, глядя на меня.
— Единственное, что может прикрыть татуировку
на шее.
Я нервно улыбаюсь. Я и забыла про татуировки.
Но моя одежда вполне хорошо их прячет от посто
ронних глаз.
Автомобили эрудитов въезжают на территорию
Товарищества. Их пять, серебристых с черными кры
шами. Моторы жужжат, колеса постукивают, перека
тываясь через неровности. Я ныряю обратно в дом,
Тобиас возится с запором на крышке бака.
Машины останавливаются, двери распахиваются.
Выходят пятеро мужчин и женщин в синей одежде
Эрудиции.
И еще человек пятнадцать в черной одежде Лиха
чества.
Когда лихачи подходят ближе, я замечаю у них на
руках полоски синей ткани. Это означает союз с Эр>у-
дицией. Фракцией, которая поработила их сознание.
Тобиас берет меня за руку и ведет внутрь дома.
— Я не думал, что наша фракция может вести се
бя настолько глупо, — говорит он. — У тебя есть пис
толет?
— Да, — отвечаю я. — Но не уверена, что смогу
точно стрелять с левой руки.
— Надо над этим поработать, — говорит он. Инст
руктор — он и есть инструктор.
— О’кей, — соглашаюсь я, слегка дрожа. — Если
живы останемся.
Он проводит ладонями по моим обнаженным
предплечьям.
— Слегка поспотыкайся, когда будешь у них на ви
ду, — шепчет он, целуя меня в лоб. — Сделай вид, что
насмерть испугалась их оружия. Прикинься божьей
коровкой, полной своей противоположностью, — до-
бавляет он, целуя меня в щеку. — И с тобой все будет
в порядке.
— О’ке^, — снова бормочу я. Дрожащими руками
хватаю его за воротник и притягиваю к себе. Целую в
губы.
Звонит колокол, раз, два, три. Вызов в столовую,
где Товарищество собирается по менее официальным
поводам, чем прошлая встреча, на которой мы оказа
лись. Мы присоединяемся к толпе альтруистов, пере
одетых членами Товарищества.
На ходу я выдергиваю шпильки из волос Сьюзан.
Слишком строгий стиль прически для Товарищества.
Она еле заметно улыбается мне с благодарностью. Во
лосы рассыпаются по плечам. Я впервые в жизни ви
жу ее с такой прической. Даже ее квадратная челюсть
стала выглядеть мягче.
Я должна бы вести себя храбрее, чем альтруисты,
но, судя по всему, они нервничают меньше меня. Улы
баются друг другу и спокойно идут молча. Слишком
тихо. Я протискиваюсь между ними и толкаю в плечо
одну из старших женщин.
— Скажите детям, пусть играют в салки, — гово
рю я ей.
— Салки? — переспрашивает она.
— Они ведут себя слишком почтительно... как Су
хари, — говорю я, морщась от слова, которым меня
часто звали среди лихачей. — Дети Товарищества
всегда шумят и играют. Сделайте так, хорошо?
Женщина касается плеча ближайшего ребенка и
что-то шепчет ему. Через пару секунд стайка детей на
чинает носиться по коридору, уворачиваясь от иду
щих вперед членов Товарищества, радостно крича.
— Салка! Водишь! Нет, только рукав осалил!
Калеб подхватывает эстафету и тычет Сьюзан под
ребра. Та взвизгивает и хохочет. Я тоже пытаюсь рас
слабиться, сделав свою походку более неуверенной.
Размахиваю руками, огибая угол. Как странно. Делая
вид, что ты из другой фракции, ты вынужден менять
все. Еще необычнее то, что я могла принадлежать к
одной из трех разных фракций.
Мы нагоняем остальных членов Товарищества, пе
ресекая двор, заходим в столовую и растворяемся в
толпе. Боковым зрением я слежу за Тобиасом, стара
ясь не удаляться от него. Члены Товарищества не за
дают вопросов. Они просто позволяют нам быть сре
ди них.
У дверей стоят двое предателей-лихачей с писто
летами в руках. Я деревенею. Внезапно для меня ста
новится абсолютно реальным, что меня, безоружную
и беззащитную, гонят в здание, окруженное лихача
ми и эрудитами. Если они меня обнаружат, то не сбе
жать. Они пристрелят меня на месте.
Я решаю сменить ход мысли. А куда мне деваться,
если меня не поймают? Я стараюсь дышать совер
шенно нормально, проходя мимо них. Не смотреть,
не смотреть. Еще пара шагов. Не оборачиваться, не
оборачиваться.
Сьюзан берет меня под руку.
— Хочешь шутку, очень забавную? — говорит она.
Я прикрываю рот рукой и заставляю себя издать
смешок, немного визгливый, совершенно чуждый мне,
но, судя по ее улыбке, вполне нормальный для друго
го человека. Мы повисаем друг на друге, как обычно
делают девочки из Товарищества, глядим на лихачей
и снова хихикаем. Я поражаюсь, как мне только это
удается при том ощущении свинцовой тяжести внут
ри, которое давит на меня.
— Спасибо тебе, — шепчу я, когда мы оказываемся
внутри.
— Всегда пожалуйста, — отвечает она.
Тобиас садится напротив меня за одним из длин
ных столов, рядом со мной — Сьюзан. Остальные аль
труисты распределяются по всей столовой, Калеб и
Питер — в паре стульев от меня.
Я начинаю постукивать пальцами по коленкам.
Все мы ждем. Долгое время мы просто сидим, я де
лаю вид, что слушаю, о чем рассказывает сидящая сле
ва от меня девочка из Товарищества. Но я слишком час
то бросаю взгляды на Тобиаса, и он сразу же глядит
в ответ, будто мы перекидываем друг другу наш страх,
как мяч.
Наконец, входит Джоанна вместе с женщиной-
эрудитом. Ярко-синяя рубашка, кажется, светится на
фоне ее темно-коричневой кожи. Говоря с Джоанной,
женщина оглядывает зал. Когда она находит взгля
дом меня, я задерживаю дыхание. И выдыхаю, когда
ее глаза скользят дальше, не задержавшись. Она меня
не узнала.
По крайней мере, пока.
Кто-то стучит по столу, и воцаряется тишина. Вот
оно. Момент, когда нас либо сдадут, либо — нет.
— Наши друзья из Эрудиции и Лихачества ищут
определенных людей, — говорит Джоанна. — Не
сколько человек из Альтруизма, трое из Лихачества
и бывшего неофита из Эрудиции.
Она улыбается.
— В интересах нашего полноценного сотрудниче
ства я сказала им, что люди, которых они ищут, здесь
были, но уже ушли. Они просят разрешения на обыск
помещений, следовательно, нам следует проголосо
вать. Кто-нибудь возражает против обыска?
Напряжение в ее голосе явственно говорит, что ес
ли кто и против, то ему лучше не открывать рта. Не
знаю, как в Товариществе относятся к такого рода не
вербальным посланиям, но все молчат. Джоанна ки
вает женщине-эрудиту.
— Трое, остаетесь здесь, — говорит она охранни
кам-лихачам, столпившимся у входа. — Остальные,
разойтись и начать обыск. Если что-то найдете, док
ладывайте. Вперед.
Они могут обнаружить очень многое. Обломки
жесткого диска. Одежду, которую я забыла выбро
сить. Подозрительное отсутствие безделушек и укра
шений в наших комнатах. Я чувствую пульсацию в
голове, когда трое оставшихся лихачей начинают рас
хаживать вдоль столов.
Я ощущаю покалывание в затылке, когда один из
них проходит позади меня, громко топая. Не первый
раз в жизни я рада, что выгляжу простой, непримет
ной и маленькой.
Но внимание привлекает Тобиас. Гордость скво
зит в его осанке, в уверенном взгляде. Это не в стиле
Товарищества. Так ведут себя только лихачи.
Проходящая мимо женщина-лихач внимательно
глядит на него. Когда она подходит ближе, то сощу
ривается и останавливается рядом с ним.
Хорошо, если бы воротник его рубашки был под
нят повыше. Если бы у Тобиаса было поменьше та
туировок.,Если бы...
— У теёя слишком короткая стрижка для Товари
щества, — замечает она.
— Жарко, — отвечает он.
...если бы у него волосы не были пострижены, как
у альтруиста.
Отговорка сработала бы, если бы он знал, как по
дать свои слова, но он говорит слишком резко.
Она одним указательным пальцем оттягивает его
воротник. И видит татуировку.
И Тобиас начинает действовать.
Он хватает женщину за кисть и дергает ее вверх
так, что она теряет равновесие. Ударяется головой о
край стола и падает на пол. В другом конце зала стре
ляет пистолет, кто-то визжит, все ныряют под столы
и прячутся.
Все, кроме меня. Я сижу на месте, как и до выстре
ла, вцепившись пальцами в край стола. Я осознаю,
где я, но теперь не вижу столовой. Я в том переулке,
где бежала, когда погибла моя мама. Я гляжу на пис
толет в своей руке и на гладкую кожу между бровей
Уилла.
В моей глотке клокочет тихий вопль. Это был бы
громкий крик, если бы я не сидела, сжав зубы. Вос
поминания оставляют меня, но я не в силах пошеве
литься.
Тобиас хватает женщину-лихача за шею и встря
хивает, поднимая на ноги. Он уже схватил ее оружие.
Прикрывается ею и стреляет через ее правое плечо
в другого лихача, через весь зал.
— Трис! — кричит он. — Поможешь?
Я немного задираю рубашку, чтобы достать писто
лет. Мои пальцы чувствуют металл. Такой холодный,
что обжигает кончики пальцев. Не может быть, ведь
здесь так жарко. Лихач на другом конце зала наводит
на меня револьвер. Черный зрачок ствола, кажется,
охватывает меня, и я слышу только биение своего
сердца.
Калеб бросается ко мне и хватает мой ствол. Дер
жит его обеими руками и стреляет в колено лихача,
который стоит меньше чем в метре.
Крича от боли, лихач падает на пол, хватаясь за
раненую ногу. Это дает Тобиасу возможность выстре
лить ему в голову. Боль лихача оказывается недолгой.
Я дрожу всем телом и не могу остановить это. То
биас продолжает держать женщину-лихача за горло,
но теперь он наставляет дуло на женщину-эрудита.
— Скажешь слово — пристрелю, — шепчет он.
Женщина-эрудит стоит, открыв рот, но молчит.
— Все, кто с нами, бежим, — вопит Тобиас. Его го
лос заполняет зал.
Альтруисты мгновенно выбираются из-под столов
и мчатся к двери. Калеб сдергивает меня со скамей
ки. Я тоже бегу к выходу.
И тут я вижу мельком какое-то движение. Жен
щина-эрудит поднимает руку. В ней небольшой пис
толет. Она наставляет его на мужчину в желтой ру
башке, который впереди меня. Инстинкт, не расчет,
заставляет меня действовать. Я бросаюсь вперед. Стал
киваю мужчину в сторону, и пуля попадает в стену,
а не в человека.
— Брось оружие, — спокойно говорит Тобиас, на
ставляя на нее револьвер. — Я очень хорошо стреляю,
в отличие-от тебя.
Я дару раз моргаю, чтобы перед глазами не плыло.
Питер глядит на меня. Я только что спасла ему жизнь.
Он не благодарит меня, а я не показываю, что его уз
нала.
Женщина-эрудит бросает пистолет. Питер и я бы
стро добираемся до двери. Тобиас идет следом, пятясь
и держа на прицеле женщину-эрудита. Переступив
порог, он мгновенно захлопывает дверь.
И мы бежим.
Летим сломя голову по центральному проходу са
да, едва дыша. Вечерний воздух тяжелый, как одеяло,
и пахнет дождем. Вслед нам звучат крики. Хлопают
двери машин. Я несусь так, как не бегала никогда в
жизни, будто дышу адреналином, а не воздухом. Вслед
мне несется жужжание моторов. Тобиас хватает меня
за руку.
Мы врезаемся в кукурузное поле, вытянувшись в
линию. И тут машины настигают нас. Фары светят
между высоких стеблей, подсвечивая листья и початки.
— Рассредоточиться! — кричит кто-то. Голос по
хож на голос Маркуса.
Мы разбегаемся в стороны и летим через поле, как
брызги воды. Я хватаю за руку Калеба. Позади судо
рожно дышит Сьюзан.
Мы натыкаемся на стебли, тяжелые листья режут
мне руки и щеки. Тобиас — впереди. Я гляжу на его
лопатки. Потом слышу глухой удар и крик. Крики по
всюду, слева, справа. Выстрелы. Альтруисты гибнут,
снова гибнут, точно так же, как тогда, когда мне при
шлось делать вид, что я под воздействием симуляции.
А я бегу — и только.
Наконец мы добираемся до ограды. Тобиас бежит
вдоль, толкая ее рукой, пока не находит дырку. Отво
дит в сторону звенья сетки. Я, Калеб и Сьюзан про
лезаем внутрь. Я оглядываюсь на кукурузное поле.
Вдалеке светят фары машин. Но я ничего не слышу.
— Где остальные? — шепотом спрашивает Сьюзан.
— Погибли, — отвечаю я.
Сьюзан всхлипывает. Тобиас грубо притягивает
меня к себе и идет вперед. Лицо горит от неглубоких
порезов, но глаза сухие. Смерть альтруистов — допол
нительный груз, который я опять не смогу сбросить
со своих плеч.
Мы держимся подальше от грунтовой дороги, по
которой эрудиты и лихачи приехали в район Товари
щества. Идем вдоль железных путей, ведущих в
глубь города. Здесь спрятаться негде, нет ни деревь
ев, ни домов, но это уже не важно. Эрудиты не смо
гут проехать на машинах сквозь ограду, и на то, что
бы добраться до ворот, у них уйдет некоторое время.
— Мне надо... остановиться... — говорит Сьюзан,
откуда-то из темноты позади меня.
Мы останавливаемся, и она падает на землю, ры
дая. Калеб садится на корточки рядом с ней. Тобиас
и я глядим в сторону города. Он сверкает огнями, ведь
еще нет и полуночи. Я хочу ощутить хоть что-нибудь.
Страх, гнев, печаль. Но внутри меня пустота. Я чув
ствую только одно — надо идти дальше.
Тобиас поворачивается ко мне.
— Что это было, Трис? — спрашивает он.
— Что? — переспрашиваю я, стыдясь той слабости,
которая звучит в моем голосе. Не знаю, имеет ли он в
виду Питера или нечто другое.
— Ты остолбенела! Тебя хотели убить, а ты просто
сидела!
Он срывается на крик.
— Я думал, могу положиться на тебя, по крайней
мере, когда речь идет о спасении твоей жизни!
— Эй, дай ей прийти в себя, ладно! — восклицает
Калеб.
— Нет, — отвечает Тобиас, глядя на меня. — Ей не
надо этого делать. — В чем дело? — спрашивает он
уже мягче.
Он все еще считает меня сильной. Достаточно силь
ной, чтобы не нуждаться в его сострадании. Раньше я
считала, что он прав, но теперь уже не уверена. Я про
чищаю горло.
— Я запаниковала, — отвечаю я. — Больше такого
не повторится.
Он приподнимает бровь.
— Не повторится, — повторяю я громче.
— О’кей, — без особой уверенности соглашается
он. — Нам надо найти безопасное место. Они пере
группируются и начнут искать нас.
— Ты думаешь, мы их настолько интересуем? —
спрашиваю я.
— Мы — да, — отвечает он. — Вероятно, мы един
ственные, кого они искали, не считая Маркуса, кото
рый скорее всего погиб.
Даже не знаю, какие эмоции он хотел вложить в
эти слова. Возможно, он мог произнести их с облег
чением, поскольку Маркус, его отец и ужас детства,
наконец-то оставил Тобиаса. С болью и печалью по
тому, что убили отца, а утрата и грусть не всегда ло
гичны. Но он произносит все, как простой факт, буд
то говорит, куда нам дальше идти, или уточняет, ко
торый час.
— Тобиас... — начинаю я, но замолкаю.
— Пора, — напоминает он, оборачиваясь.
Кадеб поднимает Сьюзан на ноги. Она может бре
сти, только опираясь на его руку.
До сих пор я не понимала, чему научила меня ини
циация у лихачей. Очень важному. Как не останавли
ваться.
Глава 8
Мы решаем передвигаться по городу вдоль желез

нодорожных линий, поскольку все мы не слишком
хорошо в нем ориентируемся. Я шагаю от стрелки к
стрелке, Тобиас идет по рельсе, балансируя и лишь
изредка пошатываясь, Калеб и Сьюзан плетутся сза
ди. Я вздрагиваю от любого непривычного шума, на
прягаясь, пока не осознаю, что это либо ветер, либо
скрип ботинок Тобиаса. Хорошо бы бежать, но мне уже
повезло, что мои ноги способны хотя бы идти.
Внезапно я слышу тихий гул.
Я наклоняюсь, прикладываю ладони к рельсам и
закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на ощущении
от металла. Вибрация проникает сквозь мое тело, буд
то тихий вздох. Глянув промеж коленок Сьюзан вдаль,
я не вижу фары локомотива, но это ничего не значит.
Бывает, поезд идет без сигналов и с потушенными
фарами.
Вижу отблеск корпуса небольшого локомотива, он
далеко, но быстро приближается.
— Он едет, — произношу я. С трудом встаю, опи
раясь руками о колени, ведь мне очень хочется отдох
нуть. — Думаю, надо сесть на него.
— Даже если им управляют эрудиты? — спрашива
ет Калеб.
— Если бы эрудиты водили поезда, они бы приеха
ли на нем в район Товарищества, когда взялись нас
искать, — говорит Тобиас. — Думаю, стоит рискнуть.
В городе мы сможем спрятаться. А тут мы просто ждем,
когда они нас обнаружат.
Мы.отходим от путей. Калеб начинает подробно
объяснять Сьюзан, как запрыгивать в едущий поезд,
так подробно, как может делать лишь бывший эру
дит. Я гляжу на приближающийся локомотив. При
слушиваюсь к ритмичному перестуку колес на сты
ках рельс, шелесту, когда они катятся по гладкой по
верхности.
Когда первый вагон проезжает мимо меня, я начи
наю бежать. Не обращаю внимания на жжение в но
гах. Калеб помогает Сьюзан забраться в средний ва
гон, а затем запрыгивает сам. Я делаю резкий вдох и
выбрасываю мое тело вправо, плюхаясь на пол ваго
на. Мои ноги свисают наружу. Калеб хватает меня за
левую руку и втаскивает внутрь. Тобиас, как обычно,
запрыгивает в вагон, хватаясь за ручку и делая полу
оборот вокруг нее.
Я поднимаю взгляд, и мое дыхание замирает.
В темноте блестят глаза. Внутри сидят темные фи
гуры, и их больше, чем нас.
Бесфракционники.
Ветер свистит, несясь сквозь вагон. Все резко вста

ют. Каждый вооружен, кроме меня и Сьюзан, у кото
рой револьвера и не было. Мужчина-бесфракционник
с повязкой на глазу наставляет пистолет на Тобиаса.
Интересно, откуда он его взял.
Рядом с ним женщина-бесфракционник, постарше,
с ножом в руке. Таким, каким я обычно режу хлеб.
Кто-то другой позади держит в руках большую доску
с торчащим гвоздем.
— Еще ни разу не видела людей из Товарищества
при оружии, — говорит женщина с ножом.
Мужчина-бесфракционник с пистолетом выглядит
как-то знакомо. На нем потрепанная одежда разных
цветов — черная футболка, поверх нее — драная курт
ка альтруиста, синие джинсы с красной строчкой и
коричневые ботинки. На них цвета всех фракций —
черные брюки Правдолюбия с черной футболкой Ли
хачества, а сверху — желтые костюмы с синими свите
рами. По большей части, одежда рваная и запачкан
ная, но не вся. Недавно украденная, предполагаю я.
— Они не из Товарищества, — заявляет мужчина
с пистолетом. — Лихачи.
И тут я узнаю его. Это Эдвард, парень, проходив
ший инициацию вместе со мной, который был выну
жден уйти из Лихачества после того, как Питер уда
рил его ножом для масла. Вот почему у него повязка
на глазу.
Я вспоминаю, как держала его руками за голову,
когда он лежал на полу и орал от боли. Как вытирала
кровь, когда парня унесли.
— Привет, Эдвард, — говорю я.
Он немного наклоняет голову в мою сторону, но
не опускает пистолет.
— Трис, — удивляется он в ответ.
— Кто бы вы ни были, лучше вам убраться с этого
поезда, если хотите остаться в живых, — замечает
женщина с ножом.
— Пожалуйста, — просит Сьюзан. У нее дрожат
губы, а глаза наполняются слезами. — Мы сбежали...
остальные погибли, и я не...
Она снова всхлипывает.
— Я не думаю, что смогу идти дальше, я...
У меня возникает странное желание постучаться
головой о стену. Плач других людей меня сильно нер
вирует# Возможно, с моей стороны это эгоистично.
— Мы скрываемся от эрудитов, — объясняет Ка
леб. — Если спрыгнем с поезда, им будет проще найти
нас. Поэтому мы были бы очень признательны, если
бы вы позволили нам проехать в город вместе с вами.
— Да ну? — фыркает Эдвард. — А что Хорошего вы
для нас делали хоть когда-нибудь?
— Я тебе помогла, когда не помог никто другой, —
говорю я. — Помнишь?
— Ты, возможно. А остальные? — спрашивает Эд
вард. — Не слишком-то.
Тобиас делает шаг вперед, так что пистолет Эдвар
да почти упирается ему в горло.
— Меня зовут Тобиас Итон, — произносит он. —
Не думаю, что ты захочешь столкнуть меня с поезда.
Эффект от его имени мгновенный и ошеломляю
щий. Все моментально опускают оружие и многозна
чительно переглядываются.
— Итон? Правда? — приподняв брови, переспра
шивает Эдвард. — Признаться, не ожидал.
Он прокашливается.
— Хорошо, оставайся в вагоне. Но, когда мы въе
дем в город, тебе придется отправиться с нами.
Он слегка улыбается.
— Мы кое-кого знаем, кто тебя ищет, Тобиас Итон.
Тобиас и я сидим у края вагона, свесив ноги на
ружу.
— Ты знаешь, кто это?
Тобиас кивает.
— И кто же?
— Сложно объяснить, — отвечает он. — Мне еще
очень многое надо тебе рассказать.
Я приваливаюсь к нему.
— Ага. И мне тоже.
Я не знаю, сколько времени проходит прежде, чем

нам говорят, что пора спрыгивать. Мы понимаем, что
находимся в той части города, где живут бесфракци-
онники. В паре километров от того места, где я вырос
ла. Я вспоминаю дома, мимо которых ходила, если
опаздывала на автобус в школу. Один — с раскрошив
шимися кирпичами. К другому привалился упавший
уличный фонарь.
Мы стоим у двери вагона, выстроившись в ряд, все
четверо. Сьюзан хнычет.
— Что, если мы покалечимся? — спрашивает она.
Я хватаю ее за руку.
— Давай вместе. Я и ты. Я делала это дюжину раз,
и, как видишь, в полном порядке.
Она кивает и сжимает мои пальцы, сильно, до боли.
— На счет «три». Раз. Два. Три.
Я прыгаю и выдергиваю ее следом за собой. Со
стуком приземляюсь на ноги и бегу дальше, по инер
ции, но Сьюзан падает набок и катится по асфальту.
Кроме ссадины на коленке, она, похоже, в норме. Дру
гие справляются без проблем, даже Калеб, который
проделывал такое лишь раз.
Непонятно, кто среди бесфракционников знает
Тобиаса. Может, Дрю или Молли, которые завалили
инициацию в Лихачестве, но они даже не имеют пред
ставления о его настоящем имени. Кроме того, веро
ятно, Эдвард уже убил их, судя по тому, как он был
готов пристрелить нас. Кто-то из альтруистов или из
школы.
Сьюзан потихоньку успокаивается. Она бредет ря
дом с Калебом, слезы на ее щеках высохли..
Тобиас, идущий позади, слегка касается моего
плеча.
— Я уже давно его не осматривал, — говорит он. —
Как с ним дела?
— Хорошо. К счастью, я захватила обезболиваю
щее, — отвечаю я. Так здорово поговорить о чем-то
положительном. Хотя бы о том, как заживает рана. —
Но не думаю, что использовала здравый смысл. Я пе
риодически пользуюсь этой рукой, и случалось, пада
ла прямо на плечо.
— Когда все закончится, времени, чтобы зажить,
будет достаточно.
— Ага, — отвечаю я. — Или уже не будет иметь
значения, поскольку я буду мертва, — добавляю я мыс
ленно.
— Вот, — говорит он, доставая из заднего кармана
небольшой нож и отдавая его мне. — На всякий случай.
Я убираю нож в карман. Теперь я чувствую себя
еще более нервно.
Бесфракционники ведут нас по улице, а потом сво
рачивают в мрачный переулок, где пахнет отбросами.
Крысы пищат и в ужасе разбегаются у нас из-под ног.
Я вижу лишь их хвосты, исчезающие между кучами
мусора, пустыми мусорными баками и сырыми кар-
ИНСУРГЕНТ 1k. 87
тонными коробками. Я дышу ртом, чтобы меня не
стошнило.
Эдвард^останавливается рядом с полуразвалив-
шимся кирпичным домом и с трудом открывает же
лезную дверь. Я вздрагиваю, инстинктивно ожидая,
что здание рухнет, если он потянет ручку слишком
сильно. Окна покрыты таким слоем грязи, что почти
не пропускают свет. Мы идем следом за Эдвардом в
комнату с мокрыми стенами. В мерцающем свете фо
нарика я вижу... людей.
Они сидят на скатанных постелях, копаются в от
крытых банках с едой или пьют воду из бутылок.
Дети в одежде всех цветов снуют между взрослыми.
Дети бесфракционников.
Мы на их складе. Бесфракционники, которые долж
ны были бы жить по отдельности, хаотично, безо вся
кого общественного устройства... они здесь вместе.
Настоящая фракция.
Увиденное меня поражает. Они совершенно нор
мальны. Не дерутся. Не избегают друг друга. Некото
рые шутят, другие тихо переговариваются. Но посте
пенно осознают, что здесь находятся чужие, которых
тут быть не должно.
— Пойдем, — говорит Эдвард, маня нас пальцем. —
Она там.
Мы продвигаемся в глубь дома, вроде бы забро
шенного, и нас встречают молчанием и внимательны
ми взглядами. Наконец, я не сдерживаюсь и задаю
мучающий меня вопрос:
— Что здесь происходит? Почему вы здесь вместе?
— Ты думала, они... мы разобщены? — через плечо
бросает Эдвард. — Да, так было долгое время. Все
слишком голодали, чтобы интересоваться чем-то, кро-
ме поиска еды. Но, когда Сухари начали давать им
продукты, одежду, инструмент и все такое, они стали
сильнее. Начали выжидать. Они уже были такими,
когда я пришел к ним, и приняли меня.
Мы выходим в темный коридор. Я чувствую себя
здесь как дома. Темнота и тишина напоминают тон
нели Лихачества. А вот Тобиас начинает медленно
наматывать и стаскивать с пальца нитку из своей ру
башки. Он понимает, к кому мы идем. А я — даже не
имею представления. Как же получается, что я так
мало знаю о парне, который сказал, что любит меня?
Парне, чье настоящее имя обладает такой силой, что
оставляет нас живыми в вагоне, полном врагов.
Эдвард доходит до металлической двери и стучит
в нее кулаком.
— Подожди, ты сказал, они стали выжидать? —
спрашивает Калеб. — А чего именно они ждали?
— Когда мир начнет разваливаться на части, — от
вечает Эдвард. — Что сейчас и происходит.
В проеме появляется сурового вида женщина с по
мутневшим глазом. Другим, здоровым — она огляды
вает всех нас.
— Бродяги? — спрашивает она.
— Не совсем, Тереза, — отвечает Эдвард, показы
вая большим пальцем через плечо. — Вот это — То
биас Итон.
Тереза пару секунд смотрит на Тобиаса и кивает:
— Точно, он. Подожди.
Она захлопывает дверь. Тобиас судорожно сглаты
вает, его кадык прыгает.
— Ты знаешь, кого она должна позвать? — спра
шивает Калеб у Тобиаса.
— Калеб, будь добр, заткнись, — отвечает он.
К моему удивлению, брат подавляет свое врож
денное любопытство, приведшее его к эрудитам.
Дверь qaoBa открывается, и Тереза отходит в сто
рону, пропуская нас внутрь. Мы входим в бывшую
бойлерную, из всех стен торчат трубы и механизмы.
Это настолько неожиданно, что я сразу ударяюсь лок
тями и коленями. Тереза ведет нас через лабиринт из
железных конструкций в противоположный конец
помещения, где над столом с потолка свисают не
сколько лампочек.
У стола стоит женщина средних лет. У нее вью
щиеся черные волосы и оливковая кожа. Ее лицо же
сткое и угловатое, почти что некрасивое.
Тобиас сжимает мою руку. В это мгновение я по
нимаю, что у него и у женщины носы одинаковой фор
мы. На ее лице он кажется слишком крючковатым и
длинным, но совершенно нормален для мужских черт.
Я замечаю и другое сходство. Такая же мощная ниж
няя челюсть, выразительный подбородок, приподня
тая верхняя губа, торчащие уши. Только глаза у нее
не голубые, а темные, почти черные.
— Эвелин, — говорит он. Его голос немного дро
жит.
Эвелин — имя жены Маркуса, матери Тобиаса.
Я отпускаю его руку. Всего несколько дней назад я
вспоминала ее похороны. А теперь она стоит передо
мной, и ее взгляд холоднее, чем у любой другой жен
щины из Альтруизма, которых я когда-либо видела.
— Привет, — говорит она, обходя стол. — Ты вы
глядишь старше.
— Да, еще бы. С течением времени это со всеми
случается.
Он знал, что она жива. Как давно он это выяснил?
— Ты наконец-то пришел... — с улыбкой начина
ет она.
— Не по той причине, о которой ты думаешь, —
перебивает он. — Мы бежали от эрудитов, и единст
венным шансом на успех было сказать твоим кое-как
вооруженным лакеям свое имя.
Должно быть, она его злит. Но я не могу отделать
ся от одной мысли. Знай я, что моя мама жива, — я
не стала бы с ней разговаривать так, как сейчас гово
рит со своей матерью Тобиас. Независимо от того,
что она мне сделала.
Мне становится больно. Я пытаюсь выбросить все
лишнее из головы и сосредоточиться на происходя
щем. На столе лежит большая карта, покрытая непо
нятными отметками. Очевидно, карта города. На сте
не висит доска, на которой расчерчена таблица. Но я
не могу разобраться, что в ней, она сделана стеногра
фией, которой я не знаю.
— Хорошо, — продолжая улыбаться, говорит Эве
лин, но уже без прежнего оттенка веселья во взгля
де. — Тогда представь мне твоих товарищей-бежен
цев.
Ее взгляд падает на наши руки, которые соедине
ны вместе. Тобиас мгновенно разжимает пальцы. Сна
чала он показывает на меня.
— Трис Прайор. Калеб, ее брат. Их друг, Сьюзан
Блэк.
— Прайор, — говорит она. — Знала я нескольких
Прайоров, но Трис среди них не было. А вот Беатрис...
— Ну, я тоже знаю нескольких Итонов, тех, что в
живых, но среди них нет Эвелин, — отвечаю я.
— Я предпочитаю называть себя Эвелин Джонсон.
Особенно среди альтруистов.
— А я предпочитаю называть себя Трис, — отве
чаю я. — И мы не альтруисты. По крайней мере не все.
Эвелин.многозначительно глядит на Тобиаса.
— Интересные у тебя друзья.
— Это перепись населения? — спрашивает Калеб,
стоящий у меня за спиной, и выходит вперед с of-
крытым ртом. — А... это? Убежища бесфракцион-
ников?
Он показывает на первую строку таблицы, где на
писано «7....... У Б».
— В смысле точки на карте? Убежища, ну, как это
правильно сказать?
— Слишком много вопросов, — отвечает Эвелин,
выгибая бровь. Знакомая мимика. Как у Тобиаса. Как
и нелюбовь отвечать на вопросы. — Из соображений
безопасности я промолчу. В любом случае пора ужи
нать.
Она показывает на дверь. Сьюзан и Калеб идут
первыми, следом — я, Тобиас и его мать — последние.
Мы снова попадаем в лабиринт, заполненный меха
низмами.
— Я не дура, — тихо говорит она. — Я знаю, ты не
хочешь иметь со мной ничего общего, хотя до сих
пор и не понимаю, почему...
Тобиас хмыкает.
— Но, — продолжает она, — мое приглашение ос
тается в силе. Мы можем воспользоваться твоей по
мощью здесь, кроме того, я в курсе, как ты относишь
ся к системе фракций...
— Эвелин, я выбрал Лихачество, — говорит Тобиас.
— Выбор всегда можно сделать заново.
— Что дает тебе основание думать, что мне хочется
провести жизнь рядом с тобой? — жестко спрашива-
ет он. Я слышу, что он останавливается, и тоже при
тормаживаю.
— Я твоя мать, — отвечает она, и ее голос едва не
срывается. Она, оказывается, может быть очень уяз
вима. — А ты — мой сын.
— Ты действительно не понимаешь, — говорит
он. — Ты и малейшего представления не имеешь, что
ты сделала по отношению ко мне.
Он почти шепчет.
— Я не хочу вступать в твою жалкую шайку бес-
фракционников. И хочу выбраться отсюда, и чем ско
рее, тем лучше.
— Моя жалкая шайка вдвое превосходит в числен
ности лихачей, — отвечает Эвелин. — Тебе бы лучше
принять ее всерьез. Наши действия могут определить
будущее этого города.
И она перегоняет меня. Ее слова застревают у ме
ня в ушах. Вдвое превосходит в численности лихачей.
Когда их стало так много?
Тобиас глядит на меня, насупившись.
— Как давно ты узнал? — спрашиваю я.
— Около года назад, — отвечает он, приваливаясь
к стене и закрывая глаза. — Она отправила зашифро
ванное послание лихачам. Мне. Назначила встречу в
депо. Я пришел, поскольку было любопытно. Встре
тил ее. Живую. Это не стало счастливым воссоедине
нием, как ты уже могла понять.
— Почему же она покинула Альтруизм?
— У нее был роман на стороне, — качая головой,
поясняет он. — Ничего странного, с тех пор, как мой
отец...
Он снова качает головой.
— Ну, скажем так, Маркус обращался с ней ничуть
не лучше, чем со мной.
— И... цюэтому ты на нее зол? Потому, что она бы
ла неверна ему?
— Нет, — очень жестко отвечает он, открывая гла
за. — Нет, я зол не поэтому.
Я подхожу к нему осторожно, как к дикому зверю,
аккуратно ставя ноги на бетонный пол.
— А почему?
— Она должна была уйти от моего отца, это я по
нимаю, — говорит он. — Но почему она не подумала
о том, чтобы забрать с собой меня?
Я морщусь.
— Она оставила тебя с ним.
Бросила в худшем из кошмаров. Неудивительно,
что Тобиас ее ненавидит.
— Ага, — отвечает он, топая ногой. — Именно так.
Я нащупываю его пальцы, и он сплетает их с мои
ми. Понимаю, что задала достаточно вопросов, и не
нарушаю молчания. Он заговаривает первым.
— Похоже, что бесфракционников лучше иметь
друзьями, чем врагами, — говорит он.
— Возможно. Но какова будет цена этой дружбы? —
отвечаю я.
Он качает головой:
— Не представляю. Но, возможно, у нас нет выбора.
Глава 9
Один из бесфракционников разводит огонь, чтобы

мы могли разогреть еду. Те, кто хочет поесть, собира
ются вокруг большой металлической чаши, в которой
и развели огонь. Разогревают банки с едой, а потом
их передают по кругу, вместе с ложками и вилками,
чтобы каждый мог взять по кусочку. Я стараюсь не
думать о том, сколько разной заразы может распро
страняться таким способом, и опускаю ложку в банку
с супом.
Эдвард плюхается на землю рядом и принимает у
меня жестянку с супом.
— Значит, вы все из Альтруизма, а? — спрашивает
он, вылавливая несколько лапшичек и кусок морков
ки. Засовывает их в рот и передает банку женщине,
сидящей слева.
— Были, — уточняю я. — Тобиас и я перешли, сам
понимаешь, и...
Внезапно я понимаю — не стоит упоминать о том,
что Калеб перешел в Эрудицию.
— А Калеб и Сьюзан — все еще альтруисты, да.
— И он твой брат. Калеб, — говорит он. — Бросила
семью, чтобы уйти в Лихачество?
— Ты говоришь, как настоящий правдолюб, — раз
драженно отвечаю я. — Не оставишь свое мнение при
себе?
— На самом деле сначала он был эрудитом. А не
правдолюбом, — замечает Тереза, наклоняясь к нам.
— Ага, я знаю. Я...
— И я тоже, — перебивает она меня. — Но при
шлось уйти.
— Умишка не хватило, — отвечает она, беря у Эд
варда банку с бобами и засовывая в нее ложку. — По
лучила недостаточно высокую оценку в тесте интел
лекта во время инициации. «Будешь всю жизнь мыть
полы в лаборатории, — сказали они. — Или можешь
убираться отсюда». Я решила уйти.
Глядя на ложку, она вылизывает ее дочиста. Я бе
ру у нее бобы и передаю Тобиасу, который смотрит
на огонь.
— И много тут у вас из Эрудиции? — спрашиваю я.
Тереза качает головой.
— Большинство из Лихачества, на самом деле, —
отвечает она, кивая в сторону Эдварда, который кри
вится, слыша эти слова. — Потом — Эрудиция, Прав
долюбие, немного из Товарищества. В Альтруизме
инициацию никто не заваливает, так что их очень ма
ло, кроме тех, кто выжил после симуляционной атаки
и присоединился к нам как беженцы.
— Почему-то ситуация с лихачами меня не удив
ляет, — говорю я.
— Ну да. У вас — одна из самых жестких инициа
ций, и вся эта штука с возрастом.
— Какая штука с возрастом? — спрашиваю я и гля
жу на Тобиаса. Он прислушивается к нашему разго
вору и выглядит почти нормально. Он задумчив, си
ние глаза отблескивают в свете огня.
— Когда лихач достигает определенного уровня
упадка физических сил, ему предлагают уйти, — отве
чает он. — Тем или иным способом.
— Каков же второй? — спрашиваю я. Мое сердце
колотится, будто я уже знаю ответ, но не могу себе
признаться.
— Скажем так, для некоторых смерть лучше, чем
бесфракционники, — отвечает Тобиас.
— Идиоты, — усмехается Эдвард. — Я лучше буду
бесфракционником, чем лихачом.
— Значит, тебе повезло, если ты оказался здесь, —
холодно отвечает Тобиас.
— Повезло? — хмыкает Эдвард. — Ага, с одним
глазом остаться и все прочее.
— Припоминаю, ходили слухи о том, что ты сам
спровоцировал нападение, — говорит Тобиас.
— О чем ты? — возражаю я. — Он был лучшим,
вот и все, а Питер ему завидовал, и просто...
Я замечаю на лице Эдварда кривую усмешку и за
молкаю. Возможно, я не в курсе всех фактов.
— Был один случай, — продолжает Эдвард. — Пи
тер не победил. Но это не оправдывает удара в глаз
ножом для масла.
— Тут спорить не о чем, — говорит Тобиас. — Если
тебе от этого легче будет, знай, его ранили в руку во
время симуляционной атаки, в упор.
Разговор явно доставляет Эдварду удовольствие,
его ухмылка становится еще шире.
— И кто это сделал? — спрашивает он. — Ты?
— Трис, — качая головой, отвечает Тобиас.
— Молодец, — говорит Эдвард.
Я кив^ю, но мне не слишком-то приятно получать
поздравления за такое.
Ну, не настолько неприятно, в конце концов, это
же был Питер.
Я смотрю на огонь, пожирающий куски дерева.
Языки пламени колеблются и движутся, как и мои
мысли. Я вспоминаю, что ни разу не видела пожилых
лихачей. Мой отец не мог подняться по тропам Ямы,
потому что был слишком стар. Я осознаю больше, чем
хотелось бы.
— Насколько хорошо ты знаешь текущую ситуа
цию? — спрашивает Эдварда Тобиас. — Все ли лиха
чи переметнулись к эрудитам? Что делают правдо
любы?
— Лихачи разделились примерно пополам, — отве
чает Эдвард, продолжая жевать. — Часть — в районе
Эрудиции, другая — у правдолюбов. Те из альтруи
стов, что выжили, — с нами. Больше пока ничего не
произошло. Кроме того, что, как понимаю, случилось
с вами.
Тобиас кивает. Я чувствую облегчение от того, что
по крайней мере половина лихачей не стала предате
лями.
Ем ложку за ложкой, пока мой желудок не напол
няется. Потом Тобиас отыскивает нам тюфяки и одея
ла, и мы укладываемся, найдя свободное место. Когда
он наклоняется, чтобы развязать ботинки, я вижу на
его пояснице татуировку с символом Товарищества.
Ветви изгибаются по обе стороны позвоночника. Ко
гда он выпрямляется, я перешагиваю через одеяла и
обнимаю его за талию, поглаживая татуировку паль
цами.
Тобиас закрывает глаза. Надеясь, что неверный
свет огня дает нам достаточно уединения, я провожу
руками по его спине, касаясь каждой из татуировок.
Представляю себе глаз, символ Эрудиции, наклонен
ные весы Правдолюбия, сложенные руки Альтруизма
и огненные языки Лихачества. Другой рукой нахожу
вытатуированное пламя у него на груди. Он тяжело
дышит, я чувствую это щекой.
— Хорошо было бы нам остаться наедине, — меч
тательно говорит он.
— И я этого хочу, — отвечаю я.
Под шум разговоров я постепенно проваливаюсь в
сон. Сейчас мне легче заснуть, если вокруг есть ка
кой-нибудь шум. Я могу сосредоточиться на звуках,
и отвлечься от мыслей, которые заполняют мою го
лову в тишине. Возня вокруг — спасение для осиро
тевших и виноватых.
Я просыпаюсь, когда от огня остаются едва светя
щиеся угли. Бодрствуют лишь немногие из бесфрак-
ционников. Пару секунд я пытаюсь понять, что слу
чилось. И слышу голоса Эвелин и Тобиаса меньше
чем в метре от меня. Лежу неподвижно, надеясь, что
они не обратят на меня внимания.
— Ты должна рассказать мне, что тут происходит,
если хочешь, чтобы я захотел помочь тебе, — говорит
он. — Хотя до сих пор и не представляю, зачем я тебе
вообще нужен.
Я вижу на стене тень Эвелин, дрожащую в такт
пламени. Она худощавая и сильная, как Тобиас. Она
запускает пальцы в волосы, начиная говорить.
— Что именно ты хочешь знать, конкретно?
— Расскажи про таблицу.
— Твой друг прав. На карте и в таблице перечис
лены и указаны наши убежища, — отвечает она. — Не
прав он насчет переписи населения... до некоторой
степени. Цифры отражают не все количество бес-
фракционников. Только определенных людей. Думай),
ты догадываешься, каких именно.
— У меня сейчас нет настроения решать задачки.
Она вздыхает.
— Дивергентов. Мы ведем подсчет дивергентов.
— Как вы их определяете?
— До атаки в рамках помощи, которую оказывали
нам альтруисты, было проведено тестирование бес-
фракционников на определенную генетическую ано
малию, — отвечает она. — В рамках исследования за
ново проводился тест на проверку склонности. Ино
гда были проверки и посложнее. Но они подтвердили
факт, что среди нас самая большая группа диверген
тов в городе.
— Я не понимаю. Почему...
— Почему среди бесфракционников больше всего
дивергентов?
Она усмехается.
— Совершенно очевидно, те, кто не может ограни
чить себя строго определенным образом жизни и мыш
ления, чаще всего покидают фракцию или провали
вают инициацию, так?
— Дело в другом, — говорит он. — Я хотел понять,
почему тебя беспокоит, сколько тут дивергентов.
— Эрудитам нужна армия. Временно они обрели
ее в виде лихачей. Теперь им нужно еще больше, и
мы — очевидное место поисков, пока они не выясни
ли, насколько много у нас дивергентов. В том случае,
1ОО Вероника Рот

если они еще этого не сделали, я хочу знать, сколько
у нас людей, способных противостоять симуляциям.
— Откровенно, — говорит он. — А зачем было ис
кать дивергентов альтруистам? Ведь не для того, что
бы помочь Джанин, так?
— Конечно, нет, — отвечает она. — Но пока я точ
но не знаю. Альтруисты неохотно делились информа
цией, .если в их глазах это выглядело лишь удовле
творением любопытства. Они говорили нам ровно
столько, сколько считали необходимым.
— Странно, — говорит Тобиас.
— Возможно, тебе следует спросить твоего отца, —
замечает она. — Ведь именно он сказал мне про тебя.
— Про меня, — повторяет Тобиас. — Что?
— Он подозревает, что ты дивергент, — отвечает
она. — Он все время следил за тобой. Подмечал осо
бенности твоего поведения. Был очень внимателен.
Именно поэтому... именно поэтому я думала, что с ним
ты будешь в безопасности. В большей, чем со мной.
Тобиас ничего не отвечает на это.
— А теперь вижу, что была не права.
Он продолжает молчать.
— Хотела бы я... — начинает она.
— Не смей даже пытаться извиниться, — дрожа
щим голосом говорит он. — Это не то, что можно по
править одной-двумя фразами и объятиями или чем-
то в этом роде.
— Хорошо, не буду, — кивает она.
— Зачем бесфракционники объединяются? —
спрашивает он. — Что ты собираешься делать?
— Мы хотим свергнуть эрудитов, — отвечает Эве
лин. — Когда мы от них избавимся, ничто не остано
вит нас на пути к власти в правительстве.
— Так вот в чем тебе нужна моя помощь. Сверг
нуть продажное правительство и установить тиранию
бесфракщюнников.
Он хмыкает.
— Без вариантов.
— Мы не хотим становиться тиранами, — отвечает
она. — Мы построим новое общество. Без фракций.
У меня пересыхает во рту. Без фракций? Мир, в
котором никто не знает, кто он такой и что ему луч
ше подходит? Такого я себе даже представить не мо
гу. Для меня это означает лишь хаос и взаимное от
чуждение.
Тобиас усмехается.
— Хорошо. Так как ты хочешь свергнуть эрудитов?
— Иногда радикальные перемены требуют ради
кальных мер.
Тень Эвелин приподнимает плечо.
— Я понимаю, такое потребует серьезных разру
шений.
Я вздрагиваю. Где-то, в темной части моей лично
сти, я приветствую разрушение, если уничтожать бу
дут эрудитов. Но сейчас это слово обретает для меня
новое значение. Теперь я знаю, как это выглядит. Те
ла в серых одеждах, лежащие на тротуарах. Лидеры
Альтруизма, которых убивают прямо на лужайках пе
ред их домами, рядом с почтовыми ящиками. Я вжима
юсь лицом в тюфяк так, что лбу становится больно.
Чтобы избавиться от воспоминаний. Избавиться.
— Вот для чего ты нам нужен, — говорит Эвелин. —
Чтобы сделать это, необходима помощь лихачей.
У них есть оружие и боевой опыт. А ты сможешь за
крыть пропасть между ними и нами.

— Ты считаешь, я важный человек среди лихачей?
Ты ошибаешься. Я — просто человек, который мало
чего боится.
— Я полагаю, ты стал важным человеком среди
них, — отвечает Эвелин. Она встает, и ее тень протя
гивается от пола до потолка. — И уверена, ты най
дешь способ это сделать, если пожелаешь. Подумай.
Она откидывает назад вьющиеся волосы и завязы
вает их в узел.
— Двери открыты всегда.
Спустя пару минут он снова ложится рядом со
мной. Я не желаю признаваться, что подслушивала,
но очень хочу сказать ему одну вещь. Я не верю Эве
лин, бесфракционникам и любому другому человеку,
который так непринужденно говорит об уничтоже
нии целой фракции.
Но прежде, чем я набираюсь смелости заговорить,
его дыхание становится медленным и ровным. Он за
сыпает.
Я провожу рукой по шее, чтобы приподнять при
липшие волосы. Все тело болит, особенно ноги, кото
рые просто жжет, даже когда я не шевелюсь. И пахну
я не слишком приятно. Мне бы помыться.
Я выхожу в коридор и ищу душевую. Оказываюсь
не единственной, у кого возникло такое желание. У ду
шевых стоят несколько женщин. Половина из них об
нажена, но остальных это совершенно не волнует.
Найдя свободное место в углу, я сую голову под кран
и стою под потоком холодной воды.
— Привет, — радуется мне Сьюзан. Я поворачива
юсь в сторону. Вода течет по носу и щекам. Она при
носит два полотенца, белое и серое, с обтрепанными
краями.
— Привет, — отвечаю я.
— У меня есть идея, — говорит она. Поворачивает
ся ко мне спиной и расставляет руки в стороны, дер
жа полотенце и тем самым отгораживая меня от ос
тальных. Я вздыхаю с облегчением. Уединение. Хоть
какое-то, насколько здесь возможно.

Я быстро раздеваюсь и хватаю кусок мыла, лежа
щий на полке.
— Как ты? — спрашивает она.
— Нормально, — отвечаю я, зная, что она спраши
вает лишь потому, что так требуют правила, установ
ленные в Альтруизме. Как бы мне хотелось, чтобы она
говорила со мной свободно, без оглядки на прави
ла. —*А ты, Сьюзан?
— Лучше. Тереза сказала, что в убежищах бесфрак-
ционников теперь живет большая группа из Альтру
изма, — говорит Сьюзан. Я намыливаю голову.
— А-а, — отвечаю я. Снова сую голову под струю
воды и тру волосы левой рукой, чтобы вспенить мы
ло. — Ты собираешься к ним?
— Да, — отвечает Сьюзан. — Если тебе не нужна
моя помощь.
— Спасибо за предложение, но, думаю, твоя фрак
ция сейчас нуждается в тебе больше, — говорю я, за
крывая кран. Хорошо бы, еще не надо было одевать
ся. Слишком жарко для джинсовых штанов. Но я хва
таю с пола другое полотенце и спешно вытираюсь.
Надеваю красную рубашку. Очень не хочется сно
ва носить что-то грязное, но у меня нет выбора.
— Думаю, что у некоторых женщин из бесфракци-
онников есть запасная одежда, — гворит Сьюзан.
— Может, ты и права. Хорошо, теперь твоя оче
редь.
Я стою с полотенцем в руках, пока Сьюзан моется.
Через некоторое время руки начинают болеть, но она
не обращала внимания на свою боль ради меня, зна
чит, я сделаю для нее то же самое. Когда она прини
мается за волосы, вода брызжет мне на ноги.
инсургент 1k. 105
— Никогда бы не подумала, что мы окажемся вме
сте в такой ситуации, — замечаю я. — Болтать в об
щем душе ^заброшенного дома, спасаясь от эрудитов.
— Я считала, мы будем жить рядом, — отвечает
Сьюзан. — Ходить вместе на общественные мероприя
тия. Вместе провожать детей до автобуса.
Я прикусываю губу. Это моя вина, что такого ни
когда не произойдет. Потому, что я выбрала другую
фракцию.
— Извини, не хотела заводить об этом речь, — го
ворит она. — Просто жалко, что я не обращала доста
точно внимания на твою жизнь. Если бы я так дела
ла, возможно, я б лучше знала, что происходит внут
ри тебя. Я вела себя эгоистично.
— Сьюзан, в твоем поведении нет ничего плохого.
— Все, — говорит она. — Не дашь полотенце?
Закрыв глаза, я поворачиваюсь, чтобы она взяла
полотенце из моих рук. Когда в душевую входит Те
реза, заплетая волосы в косу, Сьюзан спрашивает ее
насчет запасной одежды.
Когда мы, наконец, выходим, на мне джинсы и чер
ная рубашка, такая свободная, что едва не сваливает
ся с плеч. На Сьюзан свободные брюки и белая ру
башка Правдолюбия с воротничком. Она застегивает
ее под горло. Скромность Альтруизма доходит до пол
ного пренебрежения комфортом.
Когда я снова оказываюсь в большой комнате, не
которые бесфракционники выходят оттуда с ведерка
ми краски и кистями. Я провожаю их взглядом.
— Они напишут послание для остальных убежищ, —
говорит Эвелин, которая стоит позади меня. — На од
ной из досок. Коды базируются на личной информа-

ции, типа любимого цвета, имени домашнего питом
ца в детстве и тому подобного.
Я не понимаю, почему она решила сказать что-то о
кодах бесфракционников именно мне, пока не пово
рачиваюсь. У нее в глазах то же самое выражение,
что было у Джанин, когда та сказала, что разработала
сыворотку, которая подчинит его. Гордость.
— •Умно, — говорю я. — Твоя идея?
— На самом деле, да, — пожимает плечами она. Но
меня не обманешь. Она только пытается выглядеть
безразличной. — Я перешла в Альтруизм из Эрудиции.
— Ого, — удивляюсь я. — Не поспевала за бурной
жизнью академии?
— Вроде того, — отвечает она. Приманка пролете
ла мимо.
— Думаю, твой отец сделал это по такой же причи
не, — говорит она после паузы.
Я уже готова уйти, закончив разговор, но ее слова
сдавливают мне голову, будто Эвелин выжимает мне
мозги руками. Я непонимающе гляжу на нее.
— Ты не знала? — нахмурившись, спрашивает
она. — Извини. Я забыла, члены фракций редко обсу
ждают вопрос о переходе.
— Что? — срывающимся голосом кричу я.
— Твой отец родился в Эрудиции, — говорит она. —
Его родители дружили с родителями Джанин Мэть
юз, когда были живы. Твой отец и Джанин вместе иг
рали, будучи детьми. В школе я видела, как они об
менивались книгами.
Я представляю себе моего отца, взрослого мужчи
ну, непринужденно сидящего рядом с Джанин, взрос
лой женщиной, за столом в кафетерии. Сама мысль
кажется мне такой абсурдной, что я хмыкаю и почти
смеюсь. Это не может быть правдой.
За однцм исключением. Он никогда не рассказы
вал мне о родителях и о своем детстве.
И у него не было такого спокойного характера, ко
торый бывает у выросших в Альтруизме.
А его ненависть к Эрудиции — слишком неистова.
Должны быть личные мотивы.
— Извини, Беатрис, — говорит Эвелин. — Я не со
биралась бередить тебе свежие раны.
— Именно это ты сделала, — нахмурившись, отве
чаю я.
— Что ты имеешь в виду...
— Слушай меня внимательно, — говорю я тихо. Гля
жу поверх ее плеча, чтобы убедиться, что нас не ус
лышит Тобиас. Но вижу там лишь сидящих в углу Ка
леба и Сьюзан, передающих друг другу туда-сюда бан
ку с арахисовым маслом. Тобиаса нет. — Я не дура, —
продолжаю я. — Я вижу, ты просто хочешь его ис
пользовать. И я скажу ему об этом, если он сам уже
не догадался.
— Дорогая моя девочка, я — член его семьи, — от
вечает она. — Я — навсегда. А ты — явление времен
ное.
— Ага, — говорю я. — Мама его бросила, папа бил.
Как он может не хранить верность такой чудесной
семье?
Я ухожу. Мои руки трясутся. Я сажусь на пол ря
дом с Калебом. Сьюзан уже на другом конце комна
ты, помогает убираться бесфракционнику. Он дает
мне банку с арахисовым маслом. Я вспоминаю ряды
кустов арахиса в теплицах Товарищества. В нем мно
го жиров и белков, а это важно, особенно — для бес-

фракционников. Я зачерпываю немного масла паль
цем и слизываю.
Следует ли мне рассказать ему то, что только что
поведала Эвелин? Я не хочу давать ему повод думать,
что Эрудиция — у него в крови. Я не собираюсь по
могать ему вернуться к ним.
Пока что я оставлю эти сведения при себе.
— Мне надо с тобой кое о чем поговорить, — пред
лагает Калеб.
Я киваю, продолжая слизывать арахисовое масло,
теперь уже с неба.
— Сьюзан хочет сходить к альтруистам, проведать
их, — говорит он. — Я тоже. А еще мне необходимо
быть уверенным, что с ней ничего не случится. Но
тебе нельзя быть здесь одной.
— Не проблема, — отвечаю я.
— Почему бы тебе не присоединиться к нам? —
спрашивает он. — Альтруисты с радостью примут те
бя обратно, я уверен.
Я также. В Альтруизме не копят обиды. Но я и так
пребываю на краю пропасти отчаяния. Если вернусь
в фракцию, к которой принадлежали мои родители,
она меня поглотит.
Я качаю головой.
— Мне надо отправиться к правдолюбам и выяс
нить, что происходит, — заявляю я. — С ума сойду,
если не узнаю.
Я с трудом улыбаюсь.
— Но ты иди, конечно. Ты поддержишь Сьюзан.
Ей сейчас вроде лучше, но ты ей все равно нужен.
— Хорошо, — соглашается Калеб. — Ну, попыта
юсь присоединиться к вам позже. Будь поосторожнее.
— Разве я не всегда такая?
— Нет, думаю, нормальное слово, которое тебе под
ходит всегда, это «безрассудная».
Он слегка сжимает мне здоровое плечо. Я отправ
ляю в рот следующую порцию арахисового масла.
Из мужской душевой выходит Тобиас. Вместо
красной рубашки Товарищества на нем черная фут
болка, а его короткие волосы блестят от воды. Наши
взгляды встречаются, и я понимаю — пора в дорогу.
Район правдолюбов большой, как целый мир. По

крайней мере кажется мне таким.
Они живут в большом бетонном здании, рядом с
тем, что когда-то было рекой. Вывеска на здании со
хранилась не полностью, остались буквы «MERC IS
MART». Когда-то это было название «Merchandise
Mart» — «Товарный супермаркет», но большинство
людей называют его «Merciless Mart»1, «Супермаркет
Безжалостности». Поскольку правдолюбы беспощад
ны, хоть и честны. Самим им это прозвище, похоже,
нравится.
Я не знаю, чего ждать, поскольку никогда здесь не
была. Тобиас и я останавливаемся у входа и перегля
дываемся.
— Вот мы и на месте, — говорит он.
Я не вижу ничего, кроме своего отражения в стек
лянных дверях. Я уставшая и грязная. Впервые мне
приходит мысль, что мы ничего не должны были де
лать. Просто спрятаться у бесфракционников, и пусть
другие со всем разбираются. Мы были бы никем, но
вместе и в безопасности.
1 Игра слов. «Merciless Mart» (англ.) — дословно: рынок

безжалостности.
1Ю Вероника Рот
Он все еще не рассказал мне о своем ночном раз
говоре с матерью, и я не думаю, что собирается. Он
так стремился попасть к правдолюбам, что я начинаю
думать, не планирует ли он что-то втайне от меня.
И я вхожу в здание. Может, я решаю, что если уж
мы так влипли, то надо выяснить, в чем дело. Я — ди
вергент, значит, я не ничтожество, и больше не может
быть .«безопасных» мест, и у меня есть другие дела в
жизни, помимо того, чтобы играть в семью с Тобиасом.
Очевидно, он согласится со мной.
Вестибюль просторный, хорошо освещенный, с
полом из черного мрамора, тянущимся до самых лиф
тов. В центре на полу выложено кольцо из белых мра
морных плит, внутри которого изображен символ Прав
долюбия — наклонные весы, символизирующие то,
что истина весит больше лжи. В вестибюле полно ли
хачей с оружием.
Одна лихачка с рукой на перевязи подходит к нам,
держа пистолет перед собой и наставив его на Тобиаса.
— Назовите себя, — говорит девушка. Молодая, но
не настолько, чтобы знать Тобиаса.
Следом подбираются остальные. Некоторые гля
дят на нас с подозрением, но большинство — с любо
пытством. Но в их глазах вспыхивает нечто еще бо
лее странное. Они узнают нас. Наверняка они встре
чали Тобиаса, но откуда догадались про меня?
— Четыре, — говорит Тобиас. — Трис, — кивает на
меня. — Лихачи, оба.
У девушки расширяются глаза, но она не опускает
оружие.
— Зачем вы здесь? — спрашивает она. Некоторые
из лихачей выходят вперед, но осторожно, будто мы
представляем для них опасность.
— А в чем проблема? — спрашивает Тобиас.
— Вы вооружены?
— Конечно, ведь я лихач или кто?
— Стоять, руки за голову, — поспешно говорит она,
будто и не надеясь, что мы подчинимся. Я гляжу на
Тобиаса. Почему все ведут себя так, будто мы сейчас
на них набросимся?
— Мы вошли через главный вход, — медленно го
ворю я. — Думаете, мы бы это сделали, если бы хоте
ли напасть на вас?
Тобиас не смотрит на меня. Касается пальцами за
тылка. Спустя секунду я делаю то же самое. Лихачи
обступают нас. Один начинает обыскивать Тобиаса, с
ног до головы, а другой вынимает пистолет, который
был у него за поясом. Еще один, круглолицый пар
нишка с румяными щеками, извиняюще глядит на
меня.
— У меня нож в заднем кармане, — произношу
я. — Начнешь лапать — пожалеешь.
Он невнятно что-то бормочет, и одними пальцами
вытаскивает нож за рукоятку, стараясь не касаться
меня.
— Что происходит? — спрашивает Тобиас.
Девушка переглядывается с остальными.
— Извини, но нам приказали арестовать тебя сразу
же, как ты появишься, — отвечает она.
Глава 1 1
Они окружают нас, но не связывают руки, и ведут

к лифтам. Я несколько раз спрашиваю, за что нас
арестовали, но никто даже не смотрит в мою сторону.
Я сдаюсь и иду молча, как Тобиас.
Мы поднимаемся на третий этаж, где нас отводят
в небольшую комнату с белым мраморным полом.
В ней — никакой мебели, кроме скамейки у дальней
стены. У каждой фракции есть комнаты, куда поме
щают тех, кто может причинить другим неприятности.
Дверь закрывают, щелкает замок. Мы снова одни.
Тобиас сидит на скамейке нахмурившись. Я хожу
перед ним взад-вперед. Если он хочет сказать мне, за
чем мы сюда пришли, то объяснит, так что я не спра
шиваю. Пять шагов вперед, пять назад, в одном рит
ме. Будто я надеюсь, что движение поможет мне до
думаться насчет чего-то.
Если эрудиты не взяли верх над правдолюбами,
а Эдвард сказал нам именно это, то зачем правдолю
бам нас арестовывать? Что мы им плохого сделали?
Если эрудиты еще не взяли власть окончательно,
единственное возможное преступление — сговор
с ними. Не сделала ли я чего-то такого, что можно
истолковать как сговор? Я сильно прикусываю ниж
нюю губу. Я застрелила Уилла. И еще нескольких ли
хачей. Они были под воздействием симуляции, но
правдолюбы или не в курсе, или не считают это оп
равданием.
— Ты не можешь успокоиться, а? — говорит Тоби
ас. — Ты мне нервы взвинчиваешь.
— Я так сама успокоиться пытаюсь.
Он наклоняется вперед, ставя локти на колени, и
глядит в пол между кроссовок.
— Рана у тебя на губе говорит об обратном.
Я сажусь рядом с ним, поджав колени и обхватив
их левой рукой. Правая болтается сбоку. Он долго
ничего не говорит, и я сжимаю ноги рукой все силь
нее. Мне кажется, что чем меньше я стану, тем безо
паснее.
— Иногда мне кажется, ты мне не доверяешь, — го
ворит он.
— Я доверяю тебе, — отвечаю я. — Конечно, дове
ряю. Почему ты так подумал?
— Просто есть что-то, чего ты мне не говоришь.
Я признался тебе в таком...
Он качает головой.
— Я не рассказал бы этого никому и никогда. С то
бой что-то происходит, но ты пока молчишь.
— Много чего происходит. И ты знаешь, — отве
чаю я. — И, кстати, что насчет тебя? Я тебе то же са
мое могу сказать.
Он касается моей щеки, запускает пальцы в воло
сы и игнорирует мой вопрос.
— Если все из-за твоих родителей, — шепчет он, —
просто выговорись, и я поверю.
Наверное, в его глазах могло бы быть опасение, учи
тывая, где мы находимся, но они темны и неподвиж
ны. Они уводят меня в хорошо знакомые места. Безо
пасные. Там я смогла бы признаться в убийстве од
ного из его лучших друзей, и я не боялась бы того, как
Тобиас потом посмотрит на меня.
Я кладу свою ладонь поверх его.
— Все из-за этого, — слабым голосом отвечаю я.
— Ладно, — говорит он и касается моих губ свои
ми. Мне сводит живот от чувства вины.
Дверь открывается. Появляются несколько чело
век. Два человека, правдолюбы, с пистолетами в ру
ках, темнокожий правдолюб постарше, незнакомая
женщина-лихач. И наконец, входит Джек Кан, пред
ставитель Правдолюбия в правительстве.
По меркам всех фракций, он молодой глава фрак
ции, всего лишь тридцати девяти лет от роду. Но для
лихачей это — ничто. Эрик стал главой Лихачества в
семнадцать. Но, вероятно, именно здесь кроется при
чина, по которой остальные фракции не принимают
всерьез наше мнение и наши решения.
Джек симпатичный, с короткими черными волоса
ми, высокими скулами и теплым взглядом раскосых,
как у Тори, глаз. Но, несмотря на приятный внешний
вид, его никто не называет очаровательным, вероят
но, потому, что он правдолюб, а у них обаяние счита
ется орудием обмана. Я надеюсь, он скажет нам, что
происходит, не тратя времени на любезности. Это
сейчас многого стоит.
— Они доложили мне, что вы удивились факту ва
шего ареста, — говорит он низким, но странно невы
разительным голосом, от которого, кажется, не будет
эха даже на дне пещеры. — Для меня такое означает
ИНСУРГЕНТ 1 15
либо то, что против вас выдвинуто ложное обвине
ние, либо то, что вы изображаете невиновность. Един-
ственныкц.
— В чем нас обвиняют? — перебиваю я.
— Его обвиняют в преступлениях против человеч
ности. Тебя обвиняют в пособничестве ему.
— Преступления против человечности? — подает
голос Тобиас. Он разозлен. — Каких?
— Мы видели видеозапись атаки. Ты управлял си
муляцией, — отвечает Джек.
— И откуда она у вас? Мы же забрали диск с дан
ными, — говорит Тобиас.
— Ты взял одну копию. А вся видеозапись из рай
она Лихачества была передана на другие компьютеры
по всему городу, — отвечает Джек. — Мы видели, как
ты управлял симуляцией, потом едва не забил ее до
смерти, пока она не сдалась. Потом ты остановился, у
вас произошло примирение любящих, и вы украли
жесткий диск. Единственное этому объяснение тако
во, что симуляция была окончена, и вы не хотели, что
бы запись попала нам в руки.
Я едва удерживаюсь от того, чтобы расхохотаться.
Мой самый героический поступок в моей жизни, един
ственное, что я сделала стоящего, и они думают, что
я работала на эрудитов.
— Симуляция не закончилась, — говорю я. — Мы
остановили ее, ты...
Джек поднимает руку.
— Мне неинтересно, что вы будете говорить сей
час. Вы расскажете правду, когда будете допрошены
с применением сыворотки правды.
Кристина однажды рассказывала мне про эту шту
ку. Она призналась, что самое трудное в инициации
Правдолюбия — получить укол сыворотки правды и
отвечать на личные вопросы перед лицом всех чле
нов фракции. Мне не надо слишком глубоко в себе
рыться, чтобы понять, это — последнее, что мне хо
чется получить в виде укола.
— Нет, ни за что, — возмущаюсь я, качая головой.
— У тебя есть что скрывать? — спрашивает Джек,
приподнимая брови.
Я хочу ответить ему, что у любого человека хотя
бы с каплей собственного достоинства есть вещи, ко
торые он не открывает никому, но не хочу вызывать
подозрений. И просто качаю головой.
— Ладно.
Он смотрит на часы.
— Полдень уже миновал. Допрос пройдет в семь
вечера. Не пытайтесь к нему готовиться. Под влия
нием сыворотки вы ничего не сможете скрыть.
Развернувшись на месте, он выходит.
— Какой добрый человек, — иронизирует Тобиас.
Вскоре группа вооруженных лихачей сопровожда

ет меня в душевую. Я наслаждаюсь процессом, держа
руки под горячей водой, пока они не краснеют, и гля
дя на себя в зеркало. Когда я жила в Альтруизме, мне
не дозволялось часто смотреть в зеркала, а я считала,
что за три месяца человек может сильно измениться.
Но сейчас мне хватило пары дней.
Я выгляжу старше. Может, из-за коротких волос
или из-за того, что все произошедшее застыло на мо
ем лице, словно маска. В любом случае я всегда дума
ла, будет здорово, когда я перестану выглядеть ребен
ком. Но сейчас я чувствую лишь ком в горле. Я уже
не та девочка, которую знали мои родители. И они
уже никогда не увидят, какой я теперь стала.
Я отворачиваюсь и ударяю обеими ладонями в
дверь, распахивая ее.
Когда лихачи приводят меня обратно в комнату
для арестантов, я застываю в дверях. Тобиас выгля
дит точно так же, как в тот день, когда я впервые его
встретила. Черная футболка, короткие волосы, жест
кий взгляд. Его внешний вид всегда приводил меня в
нервное возбуждение, я помню, как схватила его за
руку, за пределами тренировочного зала, всего на па
ру секунд, и как мы сидели на скалах у расщелины.
Как мне не хватает всего того, что было там.
— Есть хочешь? — спрашивает он. Дает мне сэн
двич со стоящей перед ним тарелки.
Я беру сэндвич и сажусь. Прислоняю голову к его
плечу. Все, что нам остается — ждать. Это мы и дела
ем. Съедаем все. Сидим, пока не устаем. Ложимся ря
дом друг с другом на полу, касаясь плечами и глядя
в белый потолок.
— Что именно ты боишься сказать? — спрашива
ет он.
— Все подряд. Не хочу это проживать заново.
Он кивает. Я закрываю глаза и прикидываюсь, что
заснула. В комнате нет часов, и я не могу считать ми
нуты, оставшиеся до допроса. Наверное, здесь вооб
ще время не существует. Но я чувствую, что вечер при
ближается со всей неизбежностью, и секунды давят,
будто вдавливают меня в мраморные плитки пола.
Может, время бы протекло быстро, если бы не чув
ство вины. Ведь я знаю правду, но запрятала ее так
далеко, что ее не знает даже Тобиас. Может, мне и не
следует бояться, а честность облегчит мою жизнь.
Видимо, я и вправду засыпаю, поскольку дерга
юсь, услышав звук открывающейся двери. Входят не
сколько лихачей. Одна из девушек зовет меня по име
ни. Кристина расталкивает остальных и бросается на
меня, обнимая. Ее пальцы впиваются прямо в рану
на плече, и я вскрикиваю.
— Пулевая рана, — объясняю я. — Плечо. Ух.
— О боже! Извини, Трис, — говорит она, отпуская
меня.
Она тоже не похожа на ту Кристину, которую я
знала. Волосы короче, как у мальчишки, кожа больше
серая, чем коричневая. Она улыбается мне, но глаза
остаются такими же, как и были. Усталыми. Я пыта
юсь улыбнуться в ответ, но слишком нервничаю. Кри
стина будет на допросе. Она услышит, что я сделала
с Уиллом. И никогда меня не простит.
Если я не справлюсь с сывороткой?
А хочу ли я такого, на самом деле? Чтобы весь
ужас вечно гнил внутри меня?
— Ты в порядке? Услышала, что ты здесь, и вызва
лась эскортировать тебя, — говорит она, когда мы вы
ходим из арестантской. — Я знаю, ты не предатель.
— Я в порядке. Спасибо, что веришь, — отвечаю
я. — Ты как?
— О, я...
Она умолкает и прикусывает губу.
— Тебе никто не говорил... в смысле, может, сейчас
неподходящее время, но...
— Что? Что такое?
— У... Уилл погиб во время атаки.
Она встревоженно глядит на меня и выжидающе.
Чего она ждет?
Ох. Я не должна показывать, что знаю о смерти
Уилла. Я должна сделать вид, что эмоционально реа-
гирую на весть, но не смогу сделать это убедительно.
Лучше признаться. Но непонятно, как ей сообщить,
не рассказывая всего.
Мне внезапно становится дурно. Я раздумываю,
как лучше обмануть лучшую подругу.
— Я видела, — говорю я. — Как раз на монитор*е,
когда была на посту управления. Мне очень жаль, Кри
стина.
— О, — отвечает она и кивает. — Ну... хорошо, что
ты в курсе. Мне не хотелось, чтобы для тебя это ста
ло новостью здесь, среди всех.
Усмешка. Блеснувшая улыбка. Ничто уже не бу
дет таким, как прежде.
Мы заходим в лифт. Я чувствую, что Тобиас смот
рит на меня. Он знает, что я солгала насчет монито
ра. Я гляжу прямо, делая вид, что не сгораю от стыда.
— Насчет сыворотки правды не беспокойся, — шеп
чет она. — Это легко. Ты едва понимаешь, что происхо
дит, когда находишься под ее воздействием. Лишь ко
гда заканчивается действие, ты осознаешь, что сказала.
Я проходила это испытание еще ребенком, у правдолю
бов это нормальная практика.
Остальные лихачи в лифте переглядываются. В нор
мальных обстоятельствах кто-нибудь обязательно
выговорил бы ей за такие разговоры о фракции. Но в
жизни Кристины вряд ли еще будет случай, когда ей
придется конвоировать лучшую подругу, подозревае
мую в предательстве, на публичный допрос.
— Остальные в порядке? — волнуюсь я. — Юрайя,
Линн, Марлен?
— Все здесь, кроме Зика, брата Юрайи, который с
другими лихачами, — отвечает она.
-Что?

Зик, который застегивал на мне ремни там, на
крыше небоскреба, — предатель?
Лифт останавливается на верхнем этаже, и все на
чинают выходить.
— Понимаю, — говорит она. — Никто не ожидал.
Она берет меня под руку и тянет к дверям. Мы
идем по коридору с черным мраморным полом. На
верное,^ жилище правдолюбов несложно потеряться,
поскольку все выглядит одинаково. Проходим через
еще один коридор и двойные двери.
Снаружи «Супермаркет Безжалостности» выгля
дит простым прямоугольным зданием с узким высту
пом посередине. Изнутри эта выступающая часть ока
зывается огромным помещением в три этажа высотой,
с пустыми проемами в стенах вместо окон. В окнах
наверху я вижу темнеющее беззвездное небо.
Здесь мраморный пол белый, с черным символом
Правдолюбия посередине. По стенам горят установ
ленные рядами тусклые желтые лампы, и все поме
щение словно светится. А каждый звук отдается эхом.
Большинство правдолюбов и остатки лихачей уже
пришли. Некоторые сидят на скамьях со спинками,
стоящих по периметру, но места хватает не всем, и ос
тальные стоят вокруг эмблемы Правдолюбия. В цен
тре символа, между чашами наклоненных весов, сто
ят два пустых стула.
Тобиас берет меня за руку, и мы сплетаем наши
пальцы.
Охранники-лихачи выводят нас в центр зала, где
нас встречает перешептывание и возмущенные воз
гласы. На скамье в первом ряду я вижу Джека Кана.
Вперед выходит старый темнокожий мужчина с
черной коробкой в руках.
— Меня зовут Найлз, — говорит он. — Я буду вас
допрашивать. Ты...
Он показывает на Тобиаса.
— Ты будешь первым. Так что, будь добр, подойди...
Сжав мою руку, Тобиас отпускает ее, и я остаюсь
рядом с Кристиной, у края эмблемы Правдолюбия.
Воздух здесь теплый — влажный летний вечерний
воздух, но мне становится холодно.
Найлз открывает коробку. Там два шприца, один
для Тобиаса и второй для меня. Достает из кармана
антисептическую салфетку и предлагает Тобиасу.
Обычно в Лихачестве на такое не заморачиваются.
— Укол делается в шею, — говорит Найлз.
Тобиас протирает шею салфеткой. Я слышу лишь
шум ветра. Найлз делает шаг вперед, втыкает иглу
шприца в шею Тобиасу и выпускает ему в вену сине
ватую клубящуюся жидкость. Последний раз, когда
Тобиасу кто-то делал укол, это была Джанин, кото
рая ввергла его в новую симуляцию, такую, которая
действует даже на дивергента. По крайней мере она
так считала. Тогда я подумала, что теряю его навсегда.
Я вздрагиваю.
— Я задам тебе ряд простых вопросов, чтобы ты
адаптировался к действию сыворотки. Тем временем
она подействует окончательно, — начинает Найлз. —
Итак. Как тебя зовут?
Тобиас сидит, ссутулившись и опустив голову, так,
будто его тело внезапно стало слишком тяжелым. Он
кривится, ерзает на стуле.
— Четыре, — сквозь зубы говорит он.
Наверное, под действием сыворотки правды нель
зя лгать, но можно выбирать, какую версию правды
изложить. Четыре — его и не его имя одновременно.
— Это прозвище, — говорит Найлз. — Каково твое
настоящее имя?
— Тобиас, — отвечает он.
Кристина толкает меня локтем.
— Ты знала?
Я киваю.
— Как зовут твоих родителей, Тобиас?
Он открывает рот, чтобы ответить, но потом сжи
мает зубы, словно чтобы не дать словам вылететь на
ружу.
— Какое отношение это имеет к делу? — спраши
вает он.
Правдрлюбы начинают переговариваться, некото
рые кривятся. Я приподнимаю бровь и гляжу на Кри
стину.
— Очень трудно не ответить на вопрос сразу, нахо
дясь под действием сыворотки правды, — замечает
она. — У него очень сильная воля. И есть что скры
вать.
— Возможно, раньше это и не имело отношения
к делу, Тобиас, но сейчас, когда ты сопротивляешься
и не отвечаешь на вопрос, имеет, — продолжает
Найлз. — Будь добр, имена твоих родителей.
— Эвелин и Маркус Итон, — закрыв глаза, отвеча
ет Тобиас.
Фамилия — всего лишь добавка, которая нужна
для идентификации, скажем, в официальных докумен
тах. Когда мы женимся, один из супругов берет фа
милию другого, или оба берут новую. Мы можем при
нести с собой наши имена, из семьи во фракцию, фа
милии мы упоминаем редко.
Но фамилию Маркуса знают все. Я вижу это по
шуму, который поднимается в зале. Все правдолюбы
знают Маркуса как самого влиятельного члена пра
вительства, некоторые из них читали и статьи, кото
рые распространяла Джанин, насчет его жестокости
по отношению к своему сыну. Это была единственная
правда из многого, сказанного ею. А теперь все зна
ют, Тобиас — его сын.
Тобиас Итон — имя, внушающее уважение.
Найлз дожидается тишины и продолжает.
— Следовательно, ты сменил фракцию, не так ли?
-Да.

— Ты перешел из Альтруизма в Лихачество?
— Да, — резко отвечает Тобиас. — Неужели не
видно?
Я прикусываю губу. Ему надо успокоиться. Он
слишком завелся. Чем больше он будет сопротивлять
ся внешне, тем настойчивее Найлз будет спрашивать.
— Одной из целей допроса является определить,
кому тц хранишь верность, — говорит Найлз. — По
этому я вынужден задать вопрос. Почему ты сменил
фракцию?
Тобиас гневно глядит на Найлза, не открывая рта.
Секунда за секундой проходят в тишине. Чем больше
он пытается противостоять сыворотке, тем труднее
ему удается. Он краснеет, дышит чаще и тяжелее.
У меня за него сердце болит. Подробности его детст
ва должны остаться в тайне, если он не хочет раскры
вать их. Правдолюб жесток, заставляя его отвечать,
лишая его свободы выбора.
— Ужасно, — страстно говорю я Кристине. — Не
правильно.
— Что? — спрашивает она. — Простой вопрос.
— Ты не понимаешь, — качая головой, отвечаю я.
— Ты действительно очень за него переживаешь, —
с улыбкой отвечает она.
Я слишком поглощена наблюдением за Тобиасом
и молчу.
— Спрашиваю снова. Важно, чтобы мы знали, на
сколько ты верен выбранной тобой фракции, — гово
рит Найлз. — Почему же ты перешел в Лихачество,
Тобиас?
— Чтобы защитить себя, — отвечает Тобиас. —
Я сменил фракцию, чтобы защитить себя.
— Защитить от кого?
— От моего отца.
Разговоры в зале умолкают, и тишина хуже, чем
предшествовавшее ей бормотание. Я жду, что Найлз
начнет «рыть» дальше.
— Благодарю за честность, — говорит Найлз. Все
правдолюбы еле слышно повторяют то же самое. «Бла
годарю за честность» звучит вокруг меня, с разной
громкостью, на разные голоса, и я перестаю злиться.
Эти слова хвалят Тобиаса, но они же заставляют его
расслабиться и раскрыть самые страшные тайны.
Это, возможно, не жестокость, а желание понять.
Вот что движет ими. Но это не заставляет меня хоть
на каплю меньше бояться сыворотки правды.
— Ты предан той фракции, в которой сейчас нахо
дишься, Тобиас? — спрашивает Найлз.
— Я предан любому, кто не поддерживает нападе
ние на Альтруизм, — отвечает Тобиас.
— Раз об этом зашла речь, то, думаю, нам следует
сосредоточиться на событиях того дня, — говорит
Найлз. — Что ты помнишь из того, когда ты находил
ся под влиянием симуляции?
— Сначала я не был под влиянием симуляции, —
отвечает Тобиас. — Она не сработала.
— Что значит не сработала? — слегка усмехаясь,
спрашивает Найлз.
— Одной из определяющих характеристик дивер
гента является то, что его сознание устойчиво к си
муляциям, — отвечает Тобиас. — Я дивергент. Поэто
му она не сработала.
Снова перешептывания. Кристина снова толкает
меня локтем.
— Ты тоже? — шепчет она, наклонившись к моему
уху. — Ты поэтому осталась в сознании?
Я молча гляжу на нее. Последние пару месяцев я
провела в страхе перед словом «дивергент», боясь, что
кто-нибудь узнает, кто я такая. Но теперь мне уже не
удастся скрывать это. Я киваю.
Ее глаза выпучиваются, будто заполняя все глаз
ницы. Выражение ее лица трудно обозначить. Шок?
Или страх?
Восхищение?
— Ты знаешь, что это значит? — спрашиваю я.
— Слышала в детстве, — почтительно отвечает она.
Значит, восхищение.
— Это выглядело, как фантастический рассказ, —
шепчет она. — «Среди нас есть люди с особыми спо
собностями!» Что-то вроде того.
— Ну, фантастики тут особой нет и чего-то особен
ного тоже, — заявляю я. — Как симуляция в пейзаже
страха. Осознаешь себя, находясь в ней, и получаешь
возможность управлять ею. Но у меня так в любой
симуляции.
— Трис, это — невозможно, — удивляется она, беря
меня за локоть.
Стоя в центре зала, Найлз подымает руки, пыта
ясь прекратить шум, но люди продолжают шептаться.
Некоторые пребывают в ужасе, другие настроены
враждебно, остальные — восхищенно, как Кристина.
Наконец, Найлз встает.
— Если вы не замолчите, вас попросят разойтись! —
кричит он.
Все умолкают, и Найлз садится.
— Что ты имел в виду, говоря о способности «со
противляться симуляции»? — спрашивает он.
— Обычно это означает, что мы продолжаем осоз
навать себя во время симуляции, — объясняет Тоби-
ас. Ему явно проще отвечать на вопросы, не задеваю
щие эмоций. Он вообще не выглядит, как человек,
находящейся под действием сыворотки правды, хотя
ссутуленная спина и блуждающий взгляд говорят об
обратном. — Симуляция, использованная для атаки
на Альтруизм, была иного рода. С другой сывороткой
и передатчиками дальнего действия. Видимо, пере
датчики не сработали на дивергентах, поскольку я
проснулся в то утро полностью в сознании.
— Ты сказал, что сначала не был под воздействием
симуляции. Можешь объяснить подробнее?
— Я имел в виду, что меня раскрыли и доставили
к Джанин. Она вколола мне новую версию сыворот
ки, специально предназначенную для дивергентов.
В той симуляции я тоже был в сознании, но ничего
хорошего из этого не вышло.
— Видеосъемка из поста управления в Лихачестве
свидетельствует — ты управлял симуляцией, — мрач
но говорит Найлз. — Как ты можешь объяснить это?
— Когда происходит симуляция, твои глаза видят
настоящий мир, но мозг отказывается им верить. Но
на определенном уровне мозг все равно все осознает.
Суть новой симуляции в том, что она считывала мои
эмоциональные реакции на внешние раздражители, —
чеканит Тобиас, на пару секунд закрывая глаза. —
А потом меняла мое восприятие раздражителей. Пре
вращала врагов в друзей и наоборот. Я думал, что пре
кращаю работу симуляции, а на самом деле выпол
нял приказания извне, управляя ею.
Кристина кивает, слыша его слова. Мне становит
ся спокойнее, когда я вижу, что большинство людей
делают то же самое. Вот в чем преимущество сыво-

ротки правды, понимаю я. Признания Тобиаса неоп
ровержимы.
— Мы видели видеозапись того, что происходило
на посту управления, — говорит Найлз. — Все очень
странно. Пожалуйста, опиши нам тот случай.
— Кто-то вбежал на пост, и я думал, что это сол
дат-лихач, который хочет помешать мне уничтожить
симуляцию. Я начал драться и...
Тобиас вздрагивает. Ему очень трудно.
— ...когда она перестала сопротивляться, я ничего
не понял. Почему она сдается? Я бы ничего не понял,
даже будь я в полном сознании. Почему? Почему
просто не убьет меня?
Он оглядывает толпу, пока не находит меня. Серд
це едва не выпрыгивает у меня из груди. Пульс бьет
ся даже в щеках.
— Я до сих пор не понимаю, — тихо говорит он, —
откуда она знала, что это сработает.
Пульс бьется у меня даже в кончиках пальцев.
— Видимо, эмоциональный конфликт нарушил ра
боту симуляции, — продолжает он. — Я услышал ее
голос. И это помогло мне преодолеть симуляцию.
Мне жжет глаза. Я пыталась не вспоминать тот
момент, когда думала, что навсегда потеряла его и сей
час погибну. Когда все, что я хотела — ощутить бие
ние его сердца. Я пытаюсь не думать об этом и сей
час. Моргаю, чтобы скрыть слезы.
— И я, наконец, узнал ее, — говорит он. — Мы вер
нулись на пост управления и остановили симуляцию.
— Как звали того человека?
— Трис, — говорит он. — В смысле, Беатрис Прайор.
— Ты был знаком с ней раньше?
-Да.
— Откуда ты ее знаешь?
— Я был ее инструктором на инициации, — гово
рит он. —«Теперь мы — пара.
— У меня последний вопрос, — говорит Найлз. —
В Правдолюбии, прежде чем человека принимают в
наше сообщество, он должен раскрыть нам себя пол
ностью. Учитывая невероятные обстоятельства, в ко
торых мы оказались, мы требуем от тебя того же. Итак,
Тобиас Итон, о чем ты более всего сожалеешь?
— Я сожалею... — Тобиас наклоняет голову и взды
хает. — Я сожалею о своем выборе.
— Каком?
— Лихачестве, — произносит он. — Я прирожден
ный альтруист. Хотел уйти из Лихачества, стать бес-
фракционником. Но потом, когда встретил ее... я по
чувствовал, что, возможно, могу что-то извлечь из
сделанного выбора.
Ее.
На мгновение я чувствую, будто смотрю на друго
го человека в образе Тобиаса. Чья жизнь отнюдь не
так проста, как я думала. Он хотел уйти от лихачей, но
остался из-за меня. Он никогда мне так не говорил.
— Выбрать Лихачество только для того, чтобы сбе
жать от отца, было трусливым поступком, — продол
жает он. — Я сожалею о трусости. Она означает, что
я недостоин моей фракции. И всегда буду сожалеть
об этом.
Я жду, что лихачи разразятся возмущенными кри
ками или побегут к стулу и изобьют его. Они способ
ны и на куда более необдуманные поступки. Но они
стоят в мертвой тишине, с каменными лицами, глядя
на парня, который не предал их, но никогда не чувст
вовал, что по-настоящему принадлежит их фракции.
Мгновение молчат все. Я не знаю, кто начинает
шептать. Кажется, что шепот возникает из ниоткуда.
«Благодарю за честность». Эти слова начинают по
вторять все.
— Благодарим за честность, — тихо произносят они.
Но я не присоединяюсь к ним.
Я — единственное, что заставило его остаться во
фракции, которую он хотел покинуть. И я недостойна.
Возможно, он заслужил право знать.
Найлз стоит посреди зала со шприцем в руке.

В свете ламп он сияет. Вокруг меня — правдолюбы
и лихачи, которые ждут, когда я выйду на середину
и выложу им всю мою историю жизни.
Может, мне удастся противостоять сыворотке
правды, — снова приходит мне в голову. Но надо ли
пытаться? Наверное, для людей, которых я люблю,
будет лучше, если я буду откровенна.
Я неловко шагаю в центр зала. Тобиас уходит от
туда. Мы сталкиваемся друг с другом, он берет мою
руку и сжимает пальцы. Потом передо мной выраста
ет Найлз. Я протираю шею антисептической салфет
кой, но, когда он вытягивает руку со шприцем, я ото
двигаюсь.
— Лучше я сама это сделаю, — говорю я, протяги
вая руку. Я больше никогда и никому не позволю ни
чего мне вколоть, после того как Эрик вколол мне
сыворотку для симуляции, поведшей лихачей на вой
ну. Сразу после последнего испытания. Я не могу сме
нить содержимое шприца, но по крайней мере я сама
стану инструментом саморазрушения.
— Ты знаешь, как это делать? — спрашивает он,
приподнимая кустистые брови.
-Да.
Найлз отдает мне шприц. Я ставлю иглу к вене на
шее, втыкаю и вдавливаю поршень. Едва чувствую
укол. Слишком много во мне сейчас адреналина.
Кто-то подносит мусорную корзину, и я выкиды
ваю шприц. Эффект сыворотки я чувствую сразу.
Кровь становится будто свинцовая. Я едва не падаю,
идя к стулу. Найлзу приходится схватить меня за ру
ку и вести.
Спустя несколько секунд мой мозг умолкает. О чем
я думала? Кажется, не имеет значения. Ничто не име
ет значения, кроме стула подо мной и мужчины, си
дящего напротив.
— Как твое имя? — приказывает он.
Как только он спрашивает, ответ сам выскакивает
изо рта.
— Беатрис Прайор.
— Но ты называешь себя Трис.
-Да.
— Как зовут твоих родителей, Трис?
— Эндрю и Натали Прайор.
— Ты тоже сменила фракцию, так ведь?
— Да, — отвечаю я. Мысль отзывается в глубине
моего сознания. Тоже? «Тоже» относится к другому
человеку, в данном случае — к Тобиасу. Я хмурюсь,
пытаясь представить его лицо, и у меня это получает
ся, но лишь на секунду. Затем, на мгновение, я вижу
его сидящим на том же стуле, на котором сейчас — я.
— Ты перешла из Альтруизма? И выбрала Лихаче
ство?
— Да, — отвечаю я, но теперь жестче. Хотя не по
нимаю почему.
— Почему ты сменила фракцию?

Этот вопрос сложнее, но я знаю ответ. Я была пло
ха для Альтруизма, — готово сорваться с моего язы
ка, но фразу заменяет другая. Я хотела быть свобод
на. И то и другое — правда. Я хочу произнести обе
фразы одновременно. Хватаюсь за подлокотники,
будто пытаясь вспомнить, где нахожусь. Вокруг меня
много людей, но зачем они здесь?
Я напрягаюсь, как когда-то делала усилия, когда
знала ответ на вопрос в тесте, но не могла вспомнить.
Тогда я закрывала глаза и представляла себе страни
цу тетради, где был написан ответ. Пару секунд я бо
рюсь с собой, но не могу вспомнить.
— Я была плоха для Альтруизма, — говорю я. —
И я хотела быть свободна. Поэтому выбрала Лихаче
ство.
— Почему ты была плоха для Альтруизма?
— Я была эгоистична, — отвечаю я.
— Ты была эгоистична? А теперь — нет?
— Конечно, я и осталась. Моя мать говорила, что
эгоизм свойствен всем, — говорю я. — Но среди лиха
чей я стала менее эгоистична. Я узнала, что есть лю
ди, ради которых я готова сражаться. Даже готова
умереть.
Мой ответ удивляет меня. Почему? Я сжимаю гу
бы. Потому, что это — чистая правда. Если я сказала
так сейчас, значит — правда.
Эта мысль дает мне недостающее звено в цепи рас-
суждений. Я здесь на испытании, на детекторе лжи.
По моей шее скатывается капля пота.
Тест на детекторе лжи. Мне надо постоянно напо
минать себе о сыворотке правды. Иначе можно со
вершенно заплутать в честности.
— Трис, ты можешь рассказать нам, что произош
ло в день нападения?
— Я пррснулась, — говорю я. — Все были под воз
действием симуляции. Поэтому я прикидывалась, по
ка не нашла Тобиаса.
— Что случилось, когда тебя разлучили с Тоби
асом?
— Джанин пыталась убить меня, но моя мама спас
ла меня. Она перешла из Лихачества, поэтому знала,
как обращаться с оружием.
Мое тело, кажется, становится еще тяжелее. Но
уже не холодно. Что-то бурлит в груди, что-то, что
хуже, чем печаль или сожаления.
Я знаю, что будет дальше. Моя мама погибла, а по
том я убила Уилла. Застрелила его.
— Она отвлекла на себя солдат-лихачей, и я смог
ла убежать. Они убили ее, — говорю я.
Некоторые из них побежали за мной, и я их убила.
Но вокруг меня, в толпе — лихачи. Лихачи, а я убила
нескольких. Мне нельзя говорить здесь об этом.
— Я продолжала бежать, — продолжаю я. — И...
И Уилл побежал за мной. И я убила его. Нет, нет.
Пот на лбу.
— Нашла отца и брата, — говорю я напряженно. —
Мы начали планировать, как прекратить симуляцию.
Край подлокотника врезается в ладонь. Я ухитри
лась скрыть часть правды. Но такое считается обма
ном, естественно.
Я преодолела сыворотку. На мгновение я победи
ла ее.
Мне надо бы радоваться, но я чувствую, как вес
содеянного раздавливает меня.

— Мы проникли на территорию Лихачества, я и
мой отец пошли вверх, на пост управления. Он отбил
нападение солдат-лихачей, но это стоило ему жиз
ни, — говорю я. — Я пробралась на пост управления,
и там был Тобиас.
— Тобиас сказал, ты дралась с ним, а потом пере
стала. Почему ты так поступила?
— Я поняла, что одному из нас придется убить
другого, — произношу я. — Я не хотела убивать его.
— Ты сдалась?
— Нет! — отрицаю я. — Нет, не совсем. Я вспомни
ла нечто, что сделала в пейзаже страха, во время ини
циации в Лихачестве... в симуляции женщина требо
вала, чтобы я убила своих родных, и я позволила ей
убить меня. Там все сработало. Я думала...
Я тру переносицу. Голова начинает болеть, и я те
ряю контроль. Мысли сразу обращаются в слова.
— Я лихорадочно искала выход, но мне не пришло
в голову ничего другого. В этом была какая-то сила.
Я не могла убить его, поэтому решила попытаться.
Я моргаю, чтобы скрыть слезы.
— Значит, ты вообще не была под воздействием
симуляции?
— Нет, — отвечаю я, прижимая основания ладоней
к глазам, чтобы слезы не потекли по щекам и их не
увидели остальные. — Нет, — снова говорю я. —
Я дивергент.
— Просто для точности, — уточняет Найлз. — Ты
говоришь, что эрудиты едва не убили тебя... потом ты
пробилась в район Лихачества... и остановила симу
ляцию?
— Да, — отвечаю я.
— Думаю, выражу общее мнение, — говорит он, —
если скажу — ты заслужила быть в Лихачестве.
Слева слышатся крики, я вижу, как в полумраке
люди вскидывают вверх кулаки. Моя фракция меня
поддерживает.
Нет, они не правы. Я не храбрая, я не храбрая, я за
стрелила Уилла и не могу даже признаться в этом...
— Беатрис Прайор, о чем ты более всего сожале
ешь? — спрашивает Найлз.
Конечно, не о том, что выбрала Лихачество, поки
нув Альтруизм. И не о том, что застрелила охранни
ков у входа на пост управления. Слишком важно бы
ло добраться туда.
— Мне жаль...
Мой взгляд скользит по залу, и я нахожу Тобиаса.
На его лице никаких эмоций, в глазах — пустота. Ру
ки скрещены на груди, пальцы сжаты так, что костяш
ки побелели. Рядом с ним Кристина. Мне сжимает
грудь, я не могу дышать.
Я должна сказать им. Сказать правду.
— Уилл, — говорю я. Имя звучит, как судорожный
вздох, как будто оно вырвалось у меня прямо из жи
вота. Обратного пути нет.
— Я застрелила Уилла, — продолжаю я. — Он был
под воздействием симуляции. Я убила его. Он сам со
бирался застрелить меня, но я его убила. Убила сво
его друга.
Уилла, со складкой меж бровей, зелеными, как
сельдерей, глазами и способностью по памяти цити
ровать любое место из манифеста Лихачества. Живот
схватывает так, что я едва не начинаю стонать. Вспо
минать его — больно, до самых кончиков пальцев.
Мне приходит в голову другая мысль, еще хуже.
До сих пор я этого не понимала. Я была готова ско
рее умереть, чем убить Тобиаса, но такая мысль не
пришла мне в голову, когда дело касалось Уилла.
Я решилась убить его за долю секунды.
Я чувствую себя нагой. Я не понимала, что ношу
тайны поверх себя, как доспех. Когда их нет, всем вид
но, кто я такая на самом деле.
— Благодарю за честность, — тихо говорят все.
Но Кристина и Тобиас молчат.
Я встаю со стула. У меня уже не кружится голова,
как только что. Эффект сыворотки почти прошел.
Толпа расступается. Я ищу выход. Обычно я не убе
гаю от неприятностей, но сейчас мне хочется прова
литься сквозь пол.
Все начинают выходить из зала. Но Кристина ос
тается на своем месте. Пальцы сжаты в кулаки, и толь
ко сейчас начинают разжиматься. Ее взгляд встреча
ется с моим, но глядит сквозь меня. В ее глазах сле
зы, но она не плачет.
— Кристина, — говорю я. Извини, все, что прихо
дит мне в голову, но это слово в такой ситуации ско
рее оскорбление, чем просьба о прощении. Извинять
ся можно, когда ты кого-то локтем толкнула или пе
ребила. Я хочу сделать что-то серьезнее, чем просто
извиниться.
— У него был пистолет, — объясняю я. — Он убил
бы меня. Он был под воздействием симуляции.
— Ты убила его, — говорит она. Ее слова словно
взрываются, вылетая у нее изо рта. Она смотрит на
меня так, будто впервые видит, и отворачивается.

Девушка помоложе, такого же роста и с таким же
цветом кожи, берет ее за руку. Младшая сестра Кри
стины. Я видела ее в День Встречи. Тысячу лет назад.
Остатки сыворотки правды все еще действуют, у ме
ня в глазах плывет. А может, это просто слезы.
— Ты в порядке? — спрашивает Юрайя, появляясь
из толпы и касаясь моего плеча. Я не видела его с мо
мента* начала симуляции, но во мне нет сил даже по
приветствовать его.
— Ага.
— Эй, — он сжимает мое плечо. — Ты сделала то,
что должна была, так ведь? Спасла нас от участи стать
рабами эрудитов. Она тоже это поймет, со временем,
когда боль станет не такой острой.
Я не могу даже кивнуть в ответ. Юрайя улыбается
мне и уходит. Несколько лихачей подходят, их слова
звучат как благодарность. Может, похвала. Может,
они пытаются меня успокоить. Другие обходят меня
стороной, глядя на меня с подозрением.
Люди в черной одежде передо мной сливаются в
одну массу. Я опустошена. Во мне ничего не осталось.
Рядом со мной оказывается Тобиас. Я беру себя
в руки, готовясь к его реакции.
— Нам вернули оружие, — сказал он, протягивая
мне нож.
Я сую его в задний карман, боясь встретиться взгля
дом с Тобиасом.
— Можем поговорить об этом завтра, — настаивает
он. Тихо. Тихий голос — знак опасности, когда дело
касается Тобиаса.
— Хорошо.
I
Он кладет руку мне на плечи. Я нащупываю рукой
его бедро и притягиваю его к себе.
Крепко держусь за него, пока мы идем к лифту.
Он находит нам две койки в конце коридора. Мы

ложимся, наши головы соприкасаются, но мы молчим.
Когда я убеждаюсь в том, что он заснул, я выскаль
зываю из-под одеяла и иду по коридору, мимо десят
ка спящих лихачей. Нахожу дверь, ведущую на лест
ницу.
Мышцы начинает жечь, легкие с трудом вбирают
воздух. Но впервые за последние дни я чувствую об
легчение.
Может, по ровной местности я и хорошо бегаю, но
ступени — совсем другое дело. Пройдя двенадцатый
этаж, я останавливаюсь, чтобы растереть сведенные
судорогой бедренные мышцы и перевести дыхание.
Ухмыляюсь, чувствуя жжение в ногах и груди. Боль
надо вышибать болью. Не слишком логичное предло
жение.
Когда я добираюсь до восемнадцатого, впечатле
ние такое, что нижняя часть тела превратилась в же
ле. Я ковыляю, входя в зал, где меня допрашивали.
Никого нет, но скамьи на месте, как и стул, на кото
ром я сидела. Сквозь облака светит луна.
Я ставлю руки на спинку стула. Простой стул, де
ревянный и немного скрипит. Как странно, что столь
простая вещь оказалась инструментом в деле, в кото
ром погибли одни мои отношения и серьезно постра
дали другие.
И так плохо, что я убила Уилла. Мне не хватило
быстроты реакции, чтобы принять другое решение.

Теперь мне жить с этим, осуждаемой окружающими
и самой собой. Ничего уже не будет прежним.
Правдолюбы поют хвалу истине. Вот только нико
гда не скажут о ее цене.
Край стула впивается мне в ладони. Оказывается,
я сжимаю его сильнее, чем думала. С секунду я смот
рю на него, а потом поднимаю и закидываю на здоро
вое пйечо, ножками вверх. Оглядываю зал в поисках
лестницы. Но вижу лишь амфитеатр, подымающийся
к стенам в стороны.
Дохожу до верхнего ряда скамеек и подымаю стул
над головой. Подпрыгиваю, толкая его вверх, и он
оказывается на подоконнике. Болью напоминает о се
бе плечо. Не надо было мне дергать раненой рукой.
Но сейчас надо думать о другом.
Я делаю усилие, подтягиваюсь на дрожащих руках
и, наконец, забираюсь на подоконник. Пару секунд
просто лежу, судорожно глотая ртом воздух.
После я встаю и рассматриваю весь город. Русло
высохшей реки изгибается вокруг здания и исчезает
вдали. Над грязью протянулся мост, выкрашенный
облезшей красной краской. На другой стороне зда
ния, по большей части — пустующие. Сложно пред
ставить себе, но когда-то в городе было столько лю
дей, что они могли заполнить их.
На мгновение я позволяю себе вспомнить допрос.
Опустошенное лицо Тобиаса. Его гнев, который он
сдержал, потом, чтобы не свести меня с ума. Пустой
взгляд Кристины. Шепот. «Благодарю за честность».
Легко говорить, когда происходящее не касается тебя
лично.
Я хватаю стул и выкидываю его наружу, еле слыш
но вскрикнув. Вскрик перерастает в крик, а потом —
в вопль. Я стою на подоконнике в Супермаркете Без
жалостности, крича во все горло, пока глотку не на
чинает жечь. Стул летит вниз и наконец ударяется^о
землю, разлетаясь на куски, будто стеклянный. Я са
жусь на подоконник, наклонившись в сторону окон
ного проема, и закрываю глаза.
Вспоминаю об Але.
Интересно, сколько он стоял на краю утеса, преж
де чем прыгнул в Яму.
Наверное, долго. Вспоминал самое худшее, что
сделал в жизни. Кстати, он чуть не убил меня. Вспо
минал и самое лучшее. Храбрые, героические поступ
ки. И потом решил, что устал. Не жить, но — сущест
вовать. Устал быть Алом.
Я открываю глаза. Гляжу на еле заметные внизу
обломки стула. Впервые в жизни я чувствую, что по
нимаю Ала. Надоело быть Трис. Я наделала гадостей.
Я не могу это исправить. Они стали частью меня.
Я наклоняюсь вперед, к ветру, держась за оконный
проем рукой. Еще несколько сантиметров, и мой вес
увлечет меня вниз. И я уже не смогу удержаться.
Но я не могу. Мои родители пожертвовали собой
ради любви ко мне. Потерять свою жизнь без доста
точной причины будет надругательством над их жерт
вой. Независимо от того, что я натворила.
— Пусть чувство вины научит тебя, как поступить
в следующий раз, — сказал бы мой отец.
— Я люблю тебя. Несмотря ни на что, — такими
могли быть слова моей матери.

Одна часть меня желает выжечь родителей из па
мяти, чтобы мне больше не пришлось их оплакивать.
Но другая боится того, кем я могу стать — без них.
Глаза заливают слезы. Я начинаю медленно спус
каться обратно в зал, где меня допрашивали.
Я возвращаюсь в койку под утро. Тобиас уже про

снулся и встал. Он идет к лифтам, и я иду следом,
поскольку знаю, чего он хочет. Мы стоим в лифте ря
дом, у меня звенит в ушах.
Лифт останавливается на втором этаже, и меня на
чинает бить дрожь. Она идет от кистей, по предплечь
ям, плечам, груди, пока не начинает трястись все мое
тело, и я не могу ничего с этим сделать. Мы стоим
между дверей лифтов, прямо над символом Правдо
любия, наклоненными весами. Он вытатуирован у
него посредине спины.
Тобиас долгое время не смотрит на меня. Стоит,
скрестив руки на груди и опустив голову. У меня кон
чается терпение. Еще немного, и я закричу. Мне надо
что-то сказать, но я не знаю что. Не могу извиняться,
потому что всего лишь сказала правду и не могу сде
лать ее ложью. И не могу простить себя.
— Ты мне не сказала, — произносит он. — Почему?
— Потому, что я не... — и я трясу головой. — Не
знала, как это сделать.
— Но все просто, Трис...
— Да, — киваю я. — Надо подойти и сказать: «Кста
ти, я застрелила Уилла и теперь чувство вины рвет
меня на куски. А как насчет завтрака?» Я права?
Внезапно у меня не остается сил терпеть. Глаза за
полняются слезами.
— Почему бы тебе не попытаться убить одного из
лучших друзей, а потом начать разбираться с послед
ствиями?!-— ору я.
Закрываю лицо руками. Я не хочу, чтобы он снова
смотрел, как я рыдаю. Он касается моего плеча.
— Трис, — мягко произносит он. — Прости. Я не
говорю, что не понимаю тебя...
Он на мгновение замолкает.
— Мне хочется, чтобы ты доверяла мне.
Я доверяю тебе, думаю я, и слова почти срывают
ся с языка. Но я останавливаюсь. А будет ли он лю
бить меня, несмотря на все мои ужасные поступки?
Проблема во мне самой, а не в нем.
— Тебе не кажется странным, что я узнал от Кале
ба о том случае, когда ты едва не утонула в баке с во
дой, — продолжает он.
Я с силой провожу пальцами по щекам, стирая
слезы.
— Другие вещи еще более непонятные, — я стара
юсь быть спокойной. — Например, увидеть воочию
мать твоего парня, которую все давно считали мерт
вой. Или подслушать, как он планирует союз с бес-
фракционниками, но даже не делится этим с тобой.
Он убирает руку с моего плеча.
— Так что не делай вид, что это только моя про
блема, — заявляю я. — Может, я тебе и не доверяю,
но ты тоже это делаешь.
— Я думал, мы сможем поговорить обо всем этом
со временем, — отвечает он. — Или я должен был ска
зать тебе все сразу?
Я чувствую себя настолько обескураженно, что па
ру секунд не могу сказать ни слова. Щеки начинают
гореть.

— Боже мой, Четыре} — кричу я. — Ты не хочешь
говорить мне все и сразу, а я должна?} Неужели ты
не видишь, как это глупо?
— Для начала не пытайся использовать мое имя
как оружие, — предлагает он, показывая на меня паль
цем. — Во-вторых, я не планировал союз с бесфрак-
ционниками, а лишь обдумывал такую возможность.
В-третьих, если бы ты действительно собиралась при
знаться насчет Уилла когда-нибудь, то это было бы
совсем другое дело.
— Но я рассказала тебе про Уилла! — кричу я. —
И сыворотка правды тут ни при чем. Я сама сделала
выбор!
-Что?
— Я была в сознании. Под действием сыворотки.
Могла солгать, скрыть все от тебя. Но решила, что ты
заслужил право знать правду.
— Хороший способ, — скривившись, отвечает он. —
На глазах у сотен людей! Какая интимная обстановка!
— А, значит, я не только должна поведать тебе об
убийстве, но и сделать это в правильной обстанов
ке? — недоумеваю я. — В следующий раз надо зава
рить чайку, свечки зажечь, да?
Тобиас издает стон и, развернувшись прочь, дела
ет пару шагов назад. Когда он поворачивается ко мне,
его щеки покрыты красными пятнами. Я еще ни разу
не видела его таким.
— Иногда с тобой бывает очень трудно, Трис, —
шепчет, глядя в сторону.
Мне хочется сказать ему, что со мной действитель
но нелегко. И я бы не выжила в последнюю неделю,
если бы не он. Но я просто смотрю на него, а в ушах
стучит пульс.
ИНСУРГЕНТ * 145
Я не могу признаться ему в том, насколько он мне
нужен. И я не могу жить без него, точка. Но мы не
можем даже довериться друг другу, поскольку не
знаем, сколько еще проживем на этой войне.
— Прости, — отвечаю я. Во мне не осталось ни ка
пли гнева. — Мне следовало быть честнее с тобой. *
— И все? — хмурится он.
— А что еще ты собирался услышать?
В ответ он просто качает головой.
— Ничего, Трис.
Я гляжу, как он уходит, и внутри меня растет пус
тота. Кажется, я скоро разорвусь на части.
Глава 14
— Так, какого хрена ты здесь делаешь? — спраши

вает меня кто-то.
Я сижу на матрасе в коридоре. Я пришла сюда, но
забыла, для чего, поэтому просто ничего не делаю.
Я поднимаю взгляд. Линн. Я познакомилась с ней,
когда она наступила мне на ногу в лифте в небоскре
бе «Хэнкок Билдинг». Сейчас она стоит рядом и гля
дит на меня, приподняв брови. У нее отросли волосы.
Они еще короткие, но ее голова уже не выглядит, как
череп.
— Сижу. И что? — отвечаю я.
— Ты смехотворна, вот и все, — со вздохом замеча
ет она. — Собирай шмотки. Ты лихачка, и пора вести
себя соответственно. Из-за тебя у нас плохая репута
ция у правдолюбов.
— Почему именно?
— Делаешь вид, что нас не знаешь.
— Я просто старалась помочь Кристине.
— Кристина, — фыркает Линн. — Влюбленная соп
лячка. Люди гибнут. На войне такое случается. Со
временем она поймет.
— Ага, люди гибнут, но не всегда их убивает луч
шая подруга.
— Без разницы, — отвечает Линн. — Пошли.
У меня нет причин отказываться. Я встаю и сле
дую за ней по коридорам. Она быстро шагает, и мне
приходится не отставать.
— Где твой страшный приятель? — спрашивает она.
Мои губы кривятся, как от кислого.
— Он не страшный.
— Нет, конечно же, — ухмыляется она.
— Не знаю, где он.
— Ну, тогда можешь и его из постели поднять. Нам
надо забыть об этих ублюдочных детях союза лиха
чей и эрудитов. Снова стать единым целым.
— Ублюдки от союза лихачей и эрудитов, надо
же, — смеюсь я.
Она толкает дверь, и мы оказываемся в большом
помещении, напоминающем мне вестибюль. Пол здесь
выложен черным мрамором с огромным белым сим
волом посередине, но этот знак закрыт койками и
матрасами. Лихачи, мужчины, женщины и дети, по
всюду, и ни единого правдолюба.
Линн ведет меня влево, между рядами постелей.
Глядит на мальчишку, сидящего на одной из край
них, на пару лет нас моложе. Он пытается развязать
узел на шнурках.
— Гек, придется тебе найти другую постель, —
произносит она.
— Что? Ни за что, — отвечает он, даже не подни
мая взгляда. — Я не буду снова носиться взад и впе
ред только из-за того, что тебе на ночь глядя захоте
лось потрепаться с одной из твоих дур-подружек.

— Она мне не подружка! — рявкает Линн. И она
права. — Гек, это Трис. Трис, познакомься с Гекто
ром, моим младшим братом.
Услышав мое имя, мальчик вздергивает голову и
открывает рот.
— Привет, — здороваюсь я.
— Ты дивергент, — отмечает он. — Мама говорила
держаться от вас подальше, вы опасны.
— Ага, большой страшный дивергент, и силой мыс
ли она заставит твою голову лопнуть, — говорит Линн,
тыкая ему промеж глаз указательным пальцем. — Толь
ко не говори, что на самом деле веришь во всю эту дет
скую чушь про дивергентов.
Его лицо становится пунцовым, и он хватает часть
своих вещей, лежащих кучей рядом с постелью. Мне
неудобно, но он быстро перекидывает все через пару
матрасов. Гектор не собирается уходить далеко.
— Я сама, — говорю я. — В смысле лягу спать.
— Ага, конечно, — ухмыляется Линн. — Но он за
служил такое отношение. Назвал Зика предателем,
прямо в лицо Юрайе. Не то чтобы это неправда, но
не надо стебаться. Думаю, это в нем от правдолюба.
Считает, может говорить все, что вздумается. Эй, Мар!
Марлен приподнимает голову с матраса и улыба
ется мне во все зубы.
— Эй, Трис! — говорит она. — Добро пожаловать.
Что такое, Линн?
— Не пошлешь девчонок за одеждой? — говорит
Линн. — Только не рубашки. Джинсы, белье, ботинки?
— Конечно, — кивает Марлен.
Я кладу нож рядом с матрасом.
— О какой «детской чуши» ты упоминала? — спра
шиваю я.
— Про дивергентов. Люди с особыми способностя
ми мозга? Ладно, а?
Она пожимает плечами.
— Знаю, что ты в нее веришь, но я — нет.
— Тогда как ты объяснишь мне способность сохра
нять осознание во время симуляций? — спрашиваю
я. — Или вообще не поддаваться им?
— Думаю, лидеры фракций выбирают людей слу
чайным образом и испытывают на них другие симу
ляции.
— Зачем им это?
Она машет рукой.
— Отвлекающий маневр. Все озабочены диверген
тами, как моя мама, и перестают обращать внимание
на остальное. Другой способ контроля сознания.
Она оглядывает меня и топает носком по мрамор
ному полу. Интересно, помнит ли она, как сама была
под контролем сознания. Во время симуляции.
Я так сосредоточилась на том, что случилось с аль
труистами, и совсем забыла о лихачах. Сотни людей
очнулись и узнали, что на них легло черное клеймо
убийц. Но они совершали преступления не по своей
воле.
Я решаю не спорить с ней. Если она хочет верить
в заговор властей, не уверена, что я смогу ее переубе
дить.
— Я принесла одежду, — говорит Марлен, подходя
к нашим матрасам. У нее стопка черной одежды раз
мером с ее грудную клетку, и она с гордостью отдает
ее мне.
— Я даже твою сестру на чувство вины пробила,
Линн. Она три платья отдала.
— У тебя сестра есть? — спрашиваю я Линн.
— Ага. Ей восемнадцать. Была на инициации вме
сте с Четыре.
— Как ее зовут?
— Шона, — отвечает она и смотрит на Марлен. —
Я сказала ей, что платья нам теперь не скоро понадо
бятся, но она, как обычно, не слушала.
Я вспоминаю Шону. Она была среди тех, кто ло
вил меуя на спуске с небоскреба.
— Драться в платье было бы легче, — говорит Мар
лен, постукивая пальцами по подбородку. — Ногами
махать проще. Кому какая разница, если ты посвер
каешь перед врагами нижним бельем, если ты им за
одно наваляешь?
Линн умолкает, видимо, понимая, что это умно, но
не желая признаваться.
— А насчет посверкать нижним бельем? — спра
шивает Юрайя, обходя матрас. — Я всегда «за».
Марлен тыкает его кулаком в руку.
— Мы ночью собираемся залезть на «Хэнкок Бил-
динг», — говорит Юрайя. — Вам надо идти. В десять.
— Спуск по тросу? — спрашивает Линн.
— Нет. Наблюдение. Мы слышали, что у эрудитов
свет целую ночь горит, так будет проще заглядывать
в окна. Посмотреть, что они там делают.
— Я иду, — говорю я.
— Я тоже, — откликается Линн.
— Что? Ой, я тоже, — произносит Марлен, улыба
ясь Юрайе. — Надо еды взять. Пошли?
— Конечно, — подытоживает он.
Марлен машет рукой, и они уходят. Обычно она
слегка подпрыгивает, будто все время спотыкается.
Но сейчас ее шаги более плавные, красивые, но ли
шенные той детской радости, которую я всегда в ней
замечала. Что с ней случилось, когда она была под
действием симуляции?
Линн сжимает губы.
— Что? — спрашиваю я.
— Ничего, — отрезает она. Качает головой. — Про
сто они куда-то идут, одни, на ночь глядя.
— Похоже, ему понадобится помощь всех его дру
зей, — говорю я. — Вся эта штука с Зиком, и все такое.
— Ага. Что за кошмар. Вот он был с нами, и тут...
— Без разницы, как долго ты учишь человека быть
храбрым... Ты никогда не узнаешь, чему он научился,
пока не произойдет что-то серьезное.
Она внимательно смотрит на меня. Я никогда не
замечала, какие у нее странные глаза. Карие, с золо
том. Сейчас у нее уже немного отросли волосы, и еще
я подмечаю изящный нос, полные губы... Она потря
сающая, хотя и не старается такой выглядеть. Я ей за
видую, но потом понимаю. Линн, должно быть, терпеть
этого не может. Именно потому и побрила голову.
— Ты храбрая, — говорит она. — Но ты сама в кур
се. Но я хочу, чтобы ты знала — я так считаю.
Она делает мне комплимент, но у меня все равно
складывается ощущение, что она сказала какую-то
гадость.
— И не профукай, — добавляет Линн.
Спустя пару часов после того, как я перекусила и

вздремнула, я сижу на краю матраса и меняю повяз
ку на плече. Снимаю футболку, оставаясь с голым тор
сом. Вокруг куча лихачей, которые переговариваются
и смеются. Я едва заканчиваю мазать рану, когда слы
шу взрыв смеха. Юрайя бежит по проходу между мат-
расами, закинув на плечи Марлен. Ее лицо раскрас
нелось, и она машет рукой, когда он проносит ее мимо.
Линн, сидящая на соседнем матрасе, хмыкает.
— И как он только может флиртовать?
— А что ему, ходить, волоча ноги и хмурясь? — ус
мехаюсь я, прижимая повязку к ране. — Может, тебе
стоило у него поучиться.
— Еще чего, — фыркает она. — Ты все время хны
чешь. Пора называть тебя Беатрис Прайор, короле
вой трагедий.
Я встаю и тычу ей в руку кулаком, сильнее, чем в
шутку, но слабее, чем в настоящей драке.
— Заткнись, — говорю я.
Даже не глядя на меня, она сводит мой удар на нет.
— Я не собираюсь слушаться Сухарей.
Но я вижу, что она слегка улыбнулась.
— Готова? — спрашивает Линн.
— Куда собрались? — произносит Тобиас, проходя
между матрасами и становясь в проходе. Я весь день
с ним не разговаривала и не знаю, чего ожидать. Бу
дет ли наше общение таким же стесненным или вер
нется к нормальному?
— На верхушку «Хэнкок Билдинг», за эрудитами
следить, — отвечает Линн. — Хочешь с нами?
Тобиас кидает на меня многозначительный взгляд.
— Нет, у меня еще здесь дела есть. Будьте поосто
рожнее.
Я киваю. Я знаю, почему он не хочет идти. Тобиас
любой ценой избегает высоты. Он касается моей ру
ки, на мгновение меня придерживая. Я напрягаюсь.
Он не прикасался ко мне со времени нашей ссоры.
Он отпускает мою руку.
— Еще увидимся, — невнятно бормочет он. — Не
наделай глупостей.
— Спасибо за доверие, — хмурюсь я.
— Я не это имел в виду, — говорит он. — В смысле
не давай другим наделать глупостей. Они тебя послу
шаются.
Он наклоняется ко мне, будто хочет поцеловать,
но в последний момент решает этого не делать и при
кусывает губу. Мелочь, но все равно выглядит, как от
чуждение. Стараясь не смотреть ему в глаза, я броса
юсь следом за Линн.
Мы идем по коридору к лифтам. Лихачи уже раз
рисовали стены цветными квадратами. Для них
жилище правдолюбов — лабиринт, и они хотят нор
мально ориентироваться в нем. Я пока знаю дорогу
только к самым основным местам — спальням, кафе
териям, вестибюлю и месту допросов.
— Почему люди ушли из района Лихачества? —
спрашиваю я. — Ведь там нет предателей, так?
— Нет, они у эрудитов. А в нашем районе больше
всего камер наблюдения, — отвечает Линн. — Скорее
всего у эрудитов есть к ним доступ, а искать камеры
можно до бесконечности. Поэтому мы решили лучше
просто исчезнуть.
— Умно.
— С нами бывает.
Линн тыкает пальцем в кнопку первого этажа.
Я гляжу на наши отражения в зеркалах на дверях.
Она выше меня ростом на пару дюймов, но, несмотря
на свободные штаны армейского покроя и рубашку,
видно, что у ее тела все изгибы и выпуклости в пол
ном порядке.
— Что? — осведомляется она.

— Зачем ты побрила голову?
— На инициации, — отзывается она сразу. — Я без
ума от Лихачества, но парни из нашей фракции не
рассматривают девушку в качестве серьезного сопер
ника. Мне это надоело, и я решила, что надо выгля
деть не совсем, как обычная девушка. Возможно, то
гда они станут воспринимать меня по-другому.
— Тебе можно было бы использовать, что тебя не
дооценивают, в свою пользу.
— Ага, тогда потом? Прикидываться, что падаешь
в обморок каждый раз, когда происходит нечто пу
гающее?
Линн закатывает глаза.
— Ты не думаешь, что я напрочь лишена достоин
ства или что-то вроде?
— Я думаю, что лихачи постоянно ошибаются, от
казываясь хитрить, — произношу я. — Не всегда надо
бить людям по мордам со всей силы.
— Может, тебе пора в синее переодеться, — отвеча
ет она. — Если ты собираешься вести себя, как эру
дит. Кроме того, ты поступила точно так же, только
голову не брила.
Я выскакиваю из лифта прежде, чем ляпнуть что-
нибудь, о чем буду жалеть. Линн отходчива, но и
вспыльчива, как большинство лихачей. Как и я, за ис
ключением того, что лишена первого качества.
Перед дверьми расхаживают несколько лихачей с
большими ружьями, высматривая, не собирается ли
кто вломиться. Рядом с ними стоят несколько чело
век помоложе. Юрайя, Марлен, Шона, сестра Линн и
Лорен, которая готовила к инициации неофитов, вы
росших в Лихачестве, точно так же, как Четыре гото
вил перешедших из других фракций. Когда она пово-
рачивается, ее проколотое сережками сверху донизу
ухо сверкает в свете ламп.
Линн останавливается рядом с ними, и я наступаю
ей на пятки. Она ругается.
— Какая очаровашка, — замечает Шона. Они не
слишком похожи, за исключением цвета волос, каш
танового, но у Шоны они до подбородка, как у меня.
— Да, это моя цель, быть очаровашкой, — отвечает
Линн.
Шона обнимает ее за плечи. Странно видеть Линн
вместе с ее сестрой. Видеть, что у Линн есть кто-то, с
кем она держит связь. Шона бросает взгляд на меня,
и ее улыбка пропадает. Она смотрит с тревогой.
— Привет, — говорю я, поскольку сказать больше
нечего.
— Здравствуй, — приветствует она.
— О боже, мама тебе уже наговорила, так ведь, —
говорит Линн, прикрывая лицо рукой. — Шона...
— Линн, заткнись немедленно, — рявкает Шона,
напряженно глядя на меня. Так, будто я в любой мо
мент могу на нее броситься. Или напасть, используя
особые силы моего мозга.
— О, Трис, ты с Лорен знакома? — оглядев меня,
спрашивает Юрайя.
— Ага, — отвечает Лорен прежде меня. У нее рез
кий и отчетливый голос, будто она хочет одернуть
Юрайю, хотя, судя по всему, это естественная манера
поведения. — Она прошла через мой пейзаж страха
во время инициации. Так что знает меня лучше, чем
следует.
— Правда? А я считал, что перешедшие были в
пейзаже у Четыре, — отвечает Юрайя.

— Если бы он это кому-нибудь позволял, — хмык
нув, произносит она.
У меня внутри теплеет. Ведь мне он разрешил.
Вдруг я замечаю позади Лорен что-то синее и при
сматриваюсь.
И начинается стрельба.
Стеклянные двери разлетаются вдребезги. На тро
туаре снаружи появляются лихачи с синими повязка
ми на руках. У них в руках странные пистолеты, ка
ких я еще никогда не видела, из стволов исходят яр
кие лучи.
— Предатели! — кричит кто-то.
Лихачи одновременно вскидывают оружие. Мне
выхватывать нечего, и я ныряю в сторону, прикрыва
ясь за их спинами. Осколки хрустят под подошвами.
Я достаю из заднего кармана нож.
Вокруг меня люди падают на пол. Мои товарищи
по фракции. Самые близкие друзья. Все — мертвые
или погибающие от ран. Уши закладывает от свиста
пуль.
И я замираю. Один из голубых лучей останавли
вается у меня на груди. Я бросаюсь в сторону, чтобы
уйти с линии огня, но недостаточно быстро.
Раздается выстрел, и я проваливаюсь в темноту.
Постепенно я прихожу в себя. Резкая боль перехо
дит в тупую. Я провожу рукой под курткой, чтобы
нащупать рану.
Кровь не идет, но выстрел сбил меня с ног. Я про
вожу пальцами по плечу и чувствую твердую шишку
там, где кожа должна быть гладкой.
Слышу хруст прямо у самого лица — рядом падает
небольшой металлический цилиндр. Прежде чем я
успеваю и глазом моргнуть, из обоих его концов на
чинает валить белый дым. Я кашляю и откидываю
цилиндр в сторону. Но он тут не один — они валяют
ся повсюду и заполняют вестибюль дымом, не жгу
чим и не едким. На самом деле, они мешает мне раз
глядеть происходящее, но всего лишь на пару секунд,
а потом просто исчезают.
В чем же смысл?
Везде лежат лихачи с закрытыми глазами. Огля
дев Юрайю, я хмурюсь. Похоже, у него нет кровоте
чения. Я не обнаруживаю ран в местах жизненно важ
ных органов. Значит, не умер. Тогда почему он без соз-

нания? Глянув через левое плечо, я. вижу Линн, скор
чившуюся на полу. Она тоже отключилась.
Лихачи-предатели входят в здание, держа перед
собой пистолеты. Я решаю вести себя так, как обыч
но делаю, если не знаю, что предпринять. Быть как
все. Роняю голову и закрываю глаза. Сердце бешено
бьется, когда один из предателей подходит ближе.
Я прикусываю язык, чтобы не закричать, когда он на
ступает мне на руку.
— Не знаю, почему бы не пустить пулю в лоб каж
дому, — говорит один из них. — Если здесь больше
некому сражаться, то мы победили.
— Пока, Боб, мы не можем убить всех, — отвечает
кто-то ледяным голосом.
У меня волосы встают дыбом. Я догадываюсь, что
это — Эрик, глава Лихачества.
— Если никого не останется, некому будет творить
процветание, — продолжает Эрик. — А задавать во
просы — не твое дело.
— Половина — в лифты, остальные — на лестницы,
вправо и влево! — повысив голос, приказывает он. —
Вперед!
В полуметре от меня, слева, лежит пистолет. Ес
ли я схвачу его, то смогу выстрелить в Эрика прежде,
чем тот среагирует. Но нет никакой гарантии, что
я не запаникую, дотронувшись до огнестрельного
оружия.
Я терпеливо жду, пока не утихнут шаги лихачей, и
открываю глаза. Люди, лежащие в вестибюле, еще без
сознания. Наверняка, отрава связана с симуляцией,
ведь на меня она не подействовала. Странно. Совсем
не похоже на обычную, хорошо знакомую мне, симу
ляцию. Но на размышления нет времени.
Я выхватываю нож и вскакиваю, стараясь не обра
щать внимания на боль. Подбегаю к одному из мерт
вых предателей у дверей. Женщина средних лет,* с
проседью в темных волосах. Я стараюсь не глядеть на
пулевую рану в ее голове, но слабый свет отблескива
ет на кости, и меня подташнивает.
Думай. Мне без разницы, кем она была, ее имя и
возраст. Важно лишь то, что у нее на руке синяя по
вязка. Надо сосредоточиться на этом. Я пытаюсь снять
повязку, но ткань не поддается. Похоже, она пришита
к одежде. Значит, мне придется надеть куртку.
Я расстегиваю свою куртку и кидаю ей на лицо,
чтобы не видеть раны. Затем я снимаю ее одеяние,
сначала с левой руки, потом с правой, сжимая зубы,
когда приходится приподнимать тяжелое тело.
— Трис! — произносит кто-то. Я оборачиваюсь, дер
жа куртку в одной руке, а нож — в другой, затем бы
стро прячу его. У предателей холодного оружия не бы
ло, и я не хочу выдать себя.
Рядом со мной стоит Юрайя.
— Дивергент? — спрашиваю я. На изумление нет
времени.
— Ага, — отвечает он.
— Выбери себе что-нибудь, — предлагаю я.
Он садится рядом с телом другого предателя, мо
лодого, слишком юного, чтобы быть членом фракции.
Увидев его мертвенно-бледное лицо, я вздрагиваю.
Нельзя, чтобы умирали в таком возрасте. Такие вооб
ще не должны были здесь оказаться.
Мое лицо краснеет от гнева. Я сдергиваю свою курт
ку с лица убитой женщины. Юрайе даю другую, он бе
рет ее, сжав губы.
— Мертвы только они, — шепчет он. — Тебе не ка
жется все это очень странным?
— Они должны были знать, что мы будем стре
лять, но все равно бросились в атаку, — говорю я. —
Вопросы — потом. Надо идти наверх.
— Зачем? — спрашивает он. — Я думал, нам надо
уматывать.
— Ты хочешь смыться, не выяснив, что произош
ло? — мрачно глядя на него, спрашиваю я. — Прежде
чем лихачи наверху узнают, что на них напали?
— А если нас кто-нибудь узнает?
— Остается лишь надеяться, что нет, — пожав пле
чами, отвечаю я.
Бегу к лестнице, и он мчится следом. Когда мои
ноги касаются первой ступеньки, я задумываюсь, что
я собралась делать, ради всего святого? Наверняка в
здании есть другие дивергенты. Знают ли они, кто
они такие? Как я поступлю, смешавшись с армией
предателей?
Глубоко внутри ответ есть. Я безрассудна. Воз
можно, я ничего не добьюсь. Я погибну.
И, на самом деле, самое страшное, мне на это пле
вать.
— Они будут продвигаться наверх, — говорю я, су
дорожно дыша. — Значит, тебе надо... подняться на
третий этаж. Сказать им... пусть уходят. Тихо.
— А ты куда направишься?
— На второй, — отвечаю я, уже входя в нужную
дверь на лестничном пролете. Теперь надо искать ди
вергентов.
Я перешагиваю через лежащих без сознания лю
дей в черно-белых одеждах. Вспоминаю песенку, ко
торую поют дети правдолюбов, когда думают, что их
никто не слышит.
Лихачи злейшие из пяти,
Рвут друг друга на части...
Никогда еще это не выглядело для меня настолько

жутко и правдиво, как сейчас, когда предатели-лиха
чи наслали на своих собратьев усыпляющую симуля
цию. И она не слишком отличалась от той, под дейст
вием которой они убивали альтруистов, меньше ме
сяца назад.
Мы — единственная фракция, которая может так
расколоться. В Товариществе не позволят таких кон
фликтов. Правдолюбы будут спорить, пока не придут
к единому мнению. Даже эрудиты никогда не совер
шат нелогичного поступка. В самом деле, мы — са
мые жестокие.
Я переступаю через руку женщины, лежащей с от
крытым ртом, бормоча под нос следующие строчки
песенки.
Эрудиты самые хладнокровные из пяти,
Знания дорого обходятся...
Интересно, когда Джанин поняла, что эрудиты и
лихачи — смертоносное сочетание. Безжалостность и
холодная логика могут исполнить любую задачу. В том
числе усыпить полторы фракции.
Я оглядываю лица и тела, выискивая неровное ды
хание, дрожание век, все, что выдает людей, лишь де
лающих вид, что они без сознания. Пока все дышат
ровно. Вдруг среди правдолюбов вообще нет дивер
гентов?

— Эрик! — кричит кто-то в коридоре. Я замираю.
Человек шагает в мою сторону. Я стараюсь не дви
гаться. Если я пошевелюсь, он увидит меня и узнает,
совершенно точно. Я опускаю взгляд и напрягаюсь
так, что начинаю дрожать. Не смотри на меня, не смот
ри на меня... .
Эрик проходит мимо меня, слева, и идет дальше
по коридору. Мне надо продолжать поиски, но любо
пытство заставляет меня следить за Эриком. Дело
явно срочное.
Подняв взгляд, я вижу лихача рядом со стоящей
на коленях женщиной. На ней белая блузка и черная
юбка, она держит руки за головой. Эрик мерзко улы
бается.
— Дивергент, — говорит он. — Отлично. Веди ее к
лифтам. Потом решим, кого убить, а за кем прийти
попозже.
Лихач хватает женщину за убранные в хвост воло
сы и грубо тащит за собой. Она вскрикивает, встает на
ноги, согнувшись от боли. Я пытаюсь сглотнуть ком,
но такое впечатление, что у меня в горле клок ваты.
Эрик вышагивает дальше по коридору, и я стара
юсь не смотреть на женщину-правдолюба, когда она,
спотыкаясь, проходит рядом. Ее волосы все еще в ру
ке у лихача. Теперь я понимаю, как воздействует на
людей террор. Я позволяю страху пару секунд управ
лять мной, а затем заставляю себя действовать.
Раз... два... три...
Я двигаюсь вперед, с четким пониманием цели.
Разглядывать людей кажется бессмысленным и слиш
ком долгим занятием. Я наступаю одному человеку
на мизинец. Никакой реакции, даже дрожи. Продол-
жаю в том же духе, наступаю на пальцы следующему.
Ничего.
— Нашел еще одного! — слышу я крик. Начинаю
суетиться. Топчусь по рукам лежащих мужчин, жен
щин, детей, по их ногам и животам, но никакого ре
зультата это не приносит. Я едва вижу их неподвиж
ные лица. Я играю в прятки с дивергентами, но я не
та, кто «спрятался».
Вот оно, наконец. Я наступаю на мизинец девочке-
правдолюбу, и ее лицо дергается. Еле-еле. Она изо
всех сил старается стерпеть боль, но этого достаточ
но, чтобы привлечь мое внимание.
Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что рядом нико
го нет. Все уже ушли из центрального коридора. Гля
жу на ближайшую лестницу, справа, метрах в трех от
меня. Потом сажусь рядом с девочкой.
— Эй, малышка, — говорю я очень тихо. — Все
нормально. Я не одна из них.
Она слегка приоткрывает глаза.
— В трех метрах от нас лестница, — продолжаю
я. — Я скажу, когда никто не будет смотреть в нашу
сторону, и тогда беги. Поняла?
Она кивает.
Я встаю и медленно разворачиваюсь. Предатель-
лихач слева от меня смотрит в сторону, толкая ногой
другого лихача, хромого. Двое других, позади, смеют
ся. Тот, что спереди, движется в мою сторону, но по
том поднимает взгляд и смотрит мимо меня, дальше
по коридору.
— Давай, — командую я.
Девочка вскакивает и бегом бросается к лестнице.
Я гляжу на нее, пока не щелкает закрывшаяся за ней
дверь. Вижу в дверном стекле свое отражение. И тут
оказывается, что я стою не одна среди уснувших лю
дей. Прямо позади меня возвышается Эрик.
Мы видим отражения друг друга. Можно попы
таться бежать, и он не успеет сообразить, что меня
надо ловить. Но слишком поздно. И я не смогу при
стрелить его, ведь я безоружна.
Резко поворачиваюсь, задрав локоть, чтобы уда
рить Эрика в лицо. Попадаю ему в подбородок, но
слишком слабо, чтобы причинить вред. Он хватает
меня за левую руку, приставляет мне ко лбу пистолет
и улыбается.
— Не понимаю, — издевается он. — Как ты могла
оказаться такой дурой, что пошла сюда без пистолета.
— Ну, на это у меня ума хватит, — отвечаю я, изо
всех сил топая ему по ноге, в то место, куда я меньше
месяца назад всадила пулю. Эрик орет от боли, лицо
перекашивается, и он бьет меня рукояткой в челюсть.
Я сжимаю зубы, чтобы не застонать. По шее начинает
стекать кровь. Кожа рассечена.
Но его захват на моей руке не становится слабее
ни на грамм. Хотя то, что он меня сразу не пристре
лил, заставляет задуматься. Видимо, ему пока не по
зволено убить меня.
— Я удивлен... Оказывается, ты до сих пор в жи
вых, — говорит он. — Учитывая то, что именно я под
сказал Джанин сделать для тебя бак с водой.
Я пытаюсь сообразить, как еще сделать ему по
больнее, чтобы он меня отпустил. Уже собираюсь изо
всех сил двинуть ногой в пах, но в этот момент он
проскальзывает мне за спину, хватает обеими рука
ми, и я едва могу пошевелиться. Его ногти впиваются
мне в кожу, и я скриплю зубами от боли и от омерзи
тельного ощущения его тела, прижатого ко мне сзади.
— Она думала, что изучение реакций дивергента
на реальные ситуации, основанные на симуляциях,
будет чрезвычайно интересным, — объясняет он, тол
кая меня вперед. Я вынуждена идти. Его дыхание ще
кочет мне волосы. — И я согласился. Сама понима
ешь, изобретательность, которую больше всего ценим
в эрудитах, требует творческого мышления.
Он скручивает руки, царапая мне кожу мозолями
на ладонях. Продолжая идти, я пытаюсь сместиться
влево, чтобы моя ступня оказалась посередине между
его ног. С мстительным удовлетворением замечаю,
как он хромает.
— Иногда творчество кажется бесполезным и не
логичным... если оно не подчинено великой цели. В дан
ном случае, накоплению знаний.
Я на мгновение останавливаюсь и резко ударяю
пяткой ему между ног. Из его горла вырывается ко
роткий пронзительный вопль. На долю секунды хват
ка слабнет. Я тут же резко поворачиваюсь, изо всех сил
стараясь вывернуться. Я не знаю, куда мне бежать, но
надо успеть исчезнуть...
Эрик хватает меня за локоть и дергает назад, вты
кая большой палец прямо в рану на моем плече и по
ворачивая его, пока от боли не начинает темнеть в
глазах. Я ору во всю глотку.
— Я предположил, что видел на записи именно тот
момент, когда тебя ранили в это плечо, — говорит
он. — Думаю, я прав.
У меня подгибаются колени. Он небрежно хватает
меня за воротник и тащит за собой. Ткань впивается
в горло, душит, и я, спотыкаясь, бреду за ним. Все те
ло дрожит.
Когда мы доходим до лифтов, он рывком ставит
меня на колени рядом с женщиной-правдолюбом, ко
торую я уже видела. Она и еще четверо других — на
прицеле у лихачей.
— Приставьте к ней пистолет, — командует Эрик. —
Не нацельте, а приставьте.
Один из лихачей подчиняется. Я чувствую кожей
холодный кружок ствола на затылке. Поднимаю взгляд
и смотрю на Эрика. Его лицо красное, в глазах слезы.
— В чем дело, Эрик? — спрашиваю я. — Боишься
маленькой девочки?
— Я не дурак, — отвечает он, проводя рукой по во
лосам. — Вся эта ерунда с девчонками срабатывала
раньше, но теперь — нет. Ты лучший цепной пес, ка
кой у них есть.
Он наклоняется ближе.
— Именно поэтому я уверен, что тебя скоро при
бьют.
Открываются двери одного из лифтов, и лихач
выталкивает оттуда Юрайю. У того на губах кровь. Он
ведет его к остальным дивергентам. Юрайя бросает
на меня быстрый взгляд, но я не понимаю, что он хо
чет передать мне. Получилось или он не успел? Судя
по тому, что оказался здесь, — нет. Теперь они найдут
всех дивергентов в здании, и большинство из нас умрет.
Возможно, мне следует бояться, но я начинаю ис
терически смеяться, хотя и про себя. Я кое-что вспом
нила.
Действительно, я не могу прикоснуться к пистоле
ту. Но в заднем кармане у меня спрятан нож.
Я передвигаю руку за спину, сантиметр за санти
метром, чтобы солдат, приставивший мне к голове
пистолет, ничего не заметил. Снова открываются две
ри лифта. Предатели-лихачи приводят очередного ди
вергента. Женщина-правдолюб справа от меня начи
нает плакать. Пряди волос прилипли к ее рту, мокро
му то ли от слюны, то ли от слез.
Моя рука доходит до уголка кармана. Я стараюсь
держать ее неподвижно, хотя внутри дрожу от пред
вкушения. Надо дождаться нужного момента, когда
Эрик будет рядом.
Я сосредоточиваюсь, представляя, как при каждом
вдохе воздух наполняет мои легкие, все их уголки.
Выдыхая, я словно вижу, как насыщенная кислоро
дом кровь идет к сердцу, а лишенная его — от сердца
к легким.
Проще думать об анатомии процесса, чем глядеть
на сидящих в ряд дивергентов. Слева сажают маль
чика-правдолюба, ему не больше одиннадцати лет. Но
он ведет себя отважнее, чем женщина справа. Не пу-

гаясь, смотрит прямо на стоящего перед ним солдата-
лихача.
Вдох, выдох. Кровь распространяется по конечно
стям. Сердце — мощный мускул, самый сильный в
организме в смысле выносливости. Подходят другие
лихачи, докладывая об успешно проведенных обы
сках на других этажах «Супермаркета Безжалостно
сти». «На полу лежат сотни людей, подстреленные не
пулями, а чем-то другим. Непонятно зачем.
Но я продолжаю думать о сердце. Теперь уже не о
своем, а о сердце Эрика, о том, какая пустота насту
пит в его грудной клетке, когда оно перестанет бить
ся. Как бы я его ни ненавидела, на самом деле, мне не
хочется убивать его. По крайней мере, не ножом и не
на такой дистанции, что я буду непосредственно чув
ствовать, как жизнь оставляет его. Но наступает мой
последний шанс сделать что-то полезное, и если я хо
чу нанести эрудитам ощутимый удар, я должна ли
шить их одного из лидеров.
Я подмечаю, что никто не привел сюда девочку-
правдолюба, ту, которой я помогла. Значит, ей уда
лось сбежать. Хорошо.
Эрик складывает руки за спиной и начинает рас
хаживать вперед-назад перед сидящими в ряд дивер
гентами.
— Мне дан приказ доставить к эрудитам всего дво
их из вас, для опытов, — говорит он. — Остальные
будут казнены. Есть несколько способов определить,
кто из вас представляет наименьшую ценность.
Он замедляет шаг, подходя ко мне. Я напрягаю паль
цы, готовая схватить рукоятку ножа, но он не подхо
дит близко. Эрик останавливается напротив мальчика.
— Мозг развивается до двадцати пяти лет, — про
износит Эрик. — Значит, в тебе дивергенция еще не
успела полноценно сформироваться.
Он поднимает пистолет и стреляет.
У меня изо рта вырывается сдавленный крик, ко
гда я вижу, как мальчик падает на пол. Я зажмурива
юсь. Мое тело рвется к нему, но я сдерживаюсь. Ждать,
ждать, ждать. Сейчас я не могу думать о мальчике.
Ждать. Я заставляю себя открыть глаза и моргаю, что
бы скрыть слезы.
Мой крик достиг определенной цели. Эрик — пря
мо передо мной. Он усмехается. Я тоже привлекла его
внимание.
— Ты достаточно молода, — заявляет он. — Явно
не завершила развитие.
Он делает шаг ко мне. Мои пальцы приближаются
на дюйм к рукоятке ножа.
— Большинство дивергентов получают на провер
ке склонностей двойной результат. Некоторые — да
же обычный, одинарный. Пока что никто не получал
тройной, не в силу своих склонностей, а потому, что
бы получить такой результат, надо на определенном
этапе отказаться от выбора, — говорит он, продолжая
приближаться. Я запрокидываю голову, глядя на Эри
ка, на металл пирсинга на его лице и пустые глаза.
— Мои начальники считают, Трис, что у тебя двой
ной результат, — издевается он. — Они не думают о
том, какой ты сложный человек. Просто смесь Лиха
чества и Альтруизма, самоотверженная до идиотиз
ма. Или храбрая до одурения?
Я сжимаю пальцы на рукоятке ножа. Он наклоня
ется ко мне.
170 iSC Вероника Рот

— Между нами... я полагаю, у тебя был тройной ре
зультат, поскольку ты такая упертая и не сделаешь
выбор просто потому, что тебе приказали, — говорит
он. — Не просветишь меня?
Я бросаюсь вперед, мгновенно вытаскивая руку из
кармана. Делаю резкий удар вверх и закрываю глаза.
Я не хочу видеть кровь.
Чувствую, как нож входит в его плоть. Выдерги
ваю. Мое тело вибрирует в такт пульсу. Шею и заты
лок заливает пот. Я открываю глаза и вижу, как Эрик,
обмякнув, падает. И начинается хаос.
У большинства лихачей-предателей в руках по па
ре пистолетов, часть из них заряжена не пулями.
Сейчас приходится хвататься за боевые. Юрайя на
брасывается на одного лихача и с силой бьет того в
челюсть. Предатель теряет сознание и падает. Юрайя
хватает его пистолет и начинает палить по ближай
шим противникам.
Я тянусь за оружием Эрика в такой панике, что
едва различаю что-либо, а через секунду замечаю —
количество лихачей в коридоре удвоилось. Начинают
грохотать выстрелы, и я падаю на пол. Все вокруг бе
гают. Мои пальцы касаются ствола пистолета, и я
вздрагиваю. У меня нет сил взять его в руки.
Крепкая рука хватает меня за плечи и оттаскивает
в сторону стены. Правое плечо обжигает боль. Я ви
жу символ Лихачества на шее. Тобиас разворачивает
ся и, сидя на корточках, прикрывает меня и начинает
стрелять.
— Скажи, если кто будет сзади! — кричит он.
Я выглядываю из-за его плеча, схватившись за его
рубашку и сжав руки в кулаки.
Здесь действительно стало больше лихачей. Поя
вились другие, без синих повязок на рукавах. Не пре
датели. Моя фракция. Эти люди пришли, чтобы спа
сти нас. Как они смогли остаться в сознании?
Предатели бросаются бежать. Они не были готовы
к атаке со всех сторон. Некоторые пытаются отби
ваться, но большинство рвется к лестнице. Тобиас
стреляет снова и снова, пока не кончаются патроны, а
вместо выстрелов начинают звучать щелчки курка.
Слезы застилают мне глаза, руки дрожат, и я не смо
гу целиться. Я кричу, сжав зубы, в отчаянии. Я не мо
гу помочь ему. Я бесполезна.
На полу начинает стонать Эрик. Жив, пока...
Стрельба постепенно прекращается. У меня мок
рая рука. Мельком глянув, я вижу красное. Кровь
Эрика. Я вытираю ее о штаны и пытаюсь сморгнуть
слезы. В ушах звенит.
— Трис, опусти нож, — предлагает Тобиас.
Глава 1 7
Тобиас рассказывает мне все.

Когда эрудиты и предатели бежали вверх по лест
ницам, одна из женщин предупредила группу лихачей,
среди которых был Тобиас. Они вылезли по пожар
ной лестнице, которую еще не заблокировали. Собра
лись в вестибюле и, разделившись на четыре группы,
пошли в атаку одновременно, окружив предателей,
сосредоточившихся у лифтов.
Те не были готовы к тому, что им окажут органи
зованное сопротивление. Они думали, что все, кроме
дивергентов, будут без сознания. Поэтому и проиграли.
Женщиной-эрудитом оказалась Кара. Старшая се
стра Уилла.
Вздохнув, я скидываю куртку и оглядываю плечо.

На коже — металлический диск, размером с ноготь
мизинца. От него расходятся в стороны синие полос
ки, будто кто-то впрыснул мне под кожу синюю крас
ку. Нахмурившись, я пытаюсь отодрать его и чувст
вую острую боль.
Стиснув зубы, я вставляю туда лезвие ножа и под
деваю. У меня вырывается крик, но я держусь. На
мгновение, в глазах темнеет. Я продолжаю отковыри
вать пластинку изо всех сил, пока она не поднимает
ся над кожей настолько, что я могу схватить ее паль
цами. Под диском оказывается игла.
Меня мутит. Ухватившись покрепче, я изо всех
сил дергаю. Острие выходит. Оно длиной с мизинец
и покрыто моей кровью. Не обращая внимания на
стекающую по руке кровь, поднимаю диск к лампе
над раковиной.
Значит, нас чем-то обкололи. Ядом? Взрывчаткой?
Я трясу головой. Если бы они хотели убить нас,
когда большинство было без сознания, они бы просто
всех перестреляли. Они вкололи это с другой целью.
Кто-то стучит в дверь. Не понимаю, почему. Я же
в общественном туалете, в конце концов.
— Трис, ты тут? — слышу я приглушенный голос
Юрайи.
— Ага, — отвечаю я.
Юрайя выглядит лучше, чем час назад. Смыл кровь
со рта и перестал быть бледным. Внезапно я поража
юсь тому, насколько он хорош собой. У него пропор
циональное тело и черты лица, живые темные глаза и
кожа с бронзовым отливом. Наверное, он всегда был
симпатичным, поскольку в его возрасте мальчишки
так нагло улыбаются, только если знают себе цену.
Совсем не такая, как у Тобиаса. Его улыбка всегда
имеет оттенок застенчивости, будто он удивлен, что
ты вообще на него посмотрела.
У меня болит горло. Я кладу диск на край раковины.
Юрайя переводит взгляд с меня на иглу, потом на
мое плечо.
174 Зяг Вероника Рот

— Сильно? — спрашивает он.
— Не особенно, — отвечаю я. Беру бумажное поло
тенце и стираю кровь с руки. — Как остальные?
— Марлен сыплет шутками, как обычно, — расска
зывает Юрайя, улыбаясь еще шире, и у него появля
ются ямочки на щеках. — Линн ворчит. Погоди-ка,
что ты вытащила? — спрашивает он, показывая на иг
лу. — Боже, Трис, у тебя что, нервных окончаний нет?
— Думаю, надо перевязать.
— Да? — качая головой, переспрашивает Юрайя. —
Тебе бы к лицу лед приложить. Все уже очнулись, и
вокруг сумасшедший дом.
Я касаюсь челюсти. На ней опухоль, там, где Эрик
стукнул меня пистолетом. Надо помазать мазью, что
бы синяка не было.
— Эрик мертв? — спрашиваю я. Не знаю, какой от
вет я хочу услышать, «да» или «нет».
— Нет. Правдолюбы решили оказать ему медицин
скую помощь, — мрачнеет Юрайя. — Что-то там на
счет уважительного обращения с пленными. Кан уже
допрашивает его лично. Нас туда не пустили. Чтобы
не создавать беспорядка и все такое.
Я хмыкаю.
— Ага. По-любому, никто ничего не понял, — он
опирается на раковину, стоя рядом со мной. — Зачем
вламываться через главный вход и стрелять этими
штуковинами, чтобы нас просто вырубило? Почему
бы им не убить нас сразу?
— Не знаю, — отвечаю я. — Единственное, что мо
гу предположить — им надо было выяснить, кто из
нас — дивергенты, а кто — нет. Но это не может быть
единственной причиной.
— Но почему они сделали это сейчас? В смысле
сначала они попытались создать армию, с помощью
контроля сознания, но теперь? Не вижу смысла.
Прижимая бумажное полотенце к руке, я хмурюсь.
Он прав. У Джанин уже есть армия. Зачем уничто
жать дивергентов?
— Джанин не хочет просто всех убить, — медленно
объясняю я. — Она считает, что это нелогично. Если
не будет фракций, общество перестанет функциони
ровать. В каждой фракции людей учат выполнять оп
ределенные задачи. Она хочет всех контролировать.
Я смотрю в зеркало на свое отражение. На челю
сти отек, на коже отметины от ногтей. Некрасиво.
— Видимо, она планирует очередную симуляцию, —
продолжаю я. — Такую, как и раньше, но ей нужна
гарантия того, что человек либо подчинится, либо бу
дет мертв.
— Но ведь симуляция продолжается определенное
время, — рассуждает Юрайя. — Она бесполезна, если
ты не собираешься достичь определенной цели пря
мо сейчас.
— Правильно, — вздыхаю я. — И я не знаю.
Я беру в руку иглу.
— И что это такое? Если очередной укол для си
муляции, он одноразовый. Зачем же стрелять такими
штуками во всех? Просто чтобы мы потеряли созна
ние? Никакой логики.
— Не понимаю, Трис, но сейчас нам надо что-то де
лать в огромном здании, переполненном перепуган
ными людьми. Пошли, сделаем тебе перевязку.
Он замолкает.
— Не сделаешь одолжения? — спрашивает он по
сле паузы.

— Какое?
— Не говори никому, что я дивергент.
Он прикусывает губу.
— Шона — моя подруга, и я не хочу, чтобы она на
чала бояться меня.
— Конечно, — с трудом улыбаясь, отвечаю я. —
Оставлю при себе.
Я не сплю всю ночь, вытаскивая иглы из людей.

Через пару часов я перестаю тратить время на любез
ности и просто дергаю изо всех сил.
Узнаю, что мальчика-правдолюба, которого Эрик
застрелил в упор, звали Бобби. Сам Эрик в стабиль
ном состоянии, и из сотен людей в «Супермаркете
Безжалостности» лишь порядка восьмидесяти избе
жали укола. Из них семьдесят лихачей, в том числе —
Кристина. Я гадаю, что же это за иглы, сыворотка си
муляции и все остальное, пытаясь думать на манер
наших врагов.
Утром, закончив работу по вытаскиваю игл, я бре
ду в кафетерий, потирая глаза руками. Джек Кан объ
явил, что в полдень будет собрание, так что, возмож
но, после еды мне удастся нормально вздремнуть.
Ко мне подбегает Калеб. Осторожно обнимает ме
ня. Я вздыхаю с облегчением. Я уже думала, что по
мощь брата мне никогда не понадобится, но, видимо,
такого не случится. Я на мгновение расслабляюсь, и
тут вижу за плечом Калеба — Тобиаса.
— Ты в порядке? — брат оглядывает меня. — У те
бя подбородок опух...
— Ничего особенного, — отвечаю я. — Просто отек.
— Я слышал, они нашли несколько дивергентов и
принялись их расстреливать. Слава богу, тебя там не
было.
— На самом деле, меня тоже нашли. Но убили толь
ко одного, — тру переносицу, чтобы избавиться от го
ловной боли. — Но я в порядке. Когда ты сюда при
шел? '
— Минут десять назад. Вместе с Маркусом, — объ
ясняет он. — Как единственный наш законный пред
ставитель, он счел своим долгом находиться здесь.
Мы узнали о нападении час назад. Один из бесфрак-
ционников увидел, как лихачи вломились в здание,
но эти новости дошли не сразу.
— Маркус жив? — удивляюсь я. Мы не видели его
гибели, когда бежали из района Товарищества, но я ду
мала, что он точно мертв. А теперь я, наверное, раз
очарована, поскольку ненавижу Маркуса за его обра
щение с Тобиасом? Или чувствую облегчение, по
скольку последний из лидеров Альтруизма еще жив?
А можно ли чувствовать и то и другое одновременно?
— Он и Питер сбежали и вернулись в город, — от
вечает Калеб.
Я вовсе не чувствую облегчения от того, что жив
Питер.
— И где он сейчас?
— Там, где можно было ожидать.
— У эрудитов, — констатирую я, качая головой. —
Что за...
Мне в голову не приходит ругательства, достаточ
ного, чтобы охарактеризовать его. Видимо, пора рас
ширять словарный запас.
Калеб вздрагивает, но затем кивает и касается
— Ты не голодна? Принести чего-нибудь?
— Да, будь добр, — я растрогана. — Я сейчас отой
ду ненадолго, хорошо? Мне надо поговорить с Тоби
асом.

— О’кей, — Калеб уходит, сжав мне напоследок ру
ку. Он направляется к стойкам кафетерия, тянущим
ся, кажется, на сотни метров. Мы с Тобиасом стоим
в паре метров друг от друга и молчим.
Он медленно подходит.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
— Меня стошнит, если я еще раз так скажу, — от
вечаю, я. — Пулю в голову не получила, значит,
отлично.
— У тебя так отекла челюсть, как будто у тебя ком
еды за щекой. Ты едва не зарезала Эрика, — хмурит
ся он. — И мне нельзя спросить, все ли у тебя в по
рядке?
Я вздыхаю. Придется сказать ему насчет Маркуса.
Но я не хочу делать это здесь, среди толпы.
— Ага, в порядке.
Его рука дергается, будто он хочет прикоснуться
ко мне, но не решается. А потом передумывает и, об
няв меня, притягивает к себе.
Внезапно мне кажется, что так хорошо было бы,
если бы рисковали собой другие. Чтобы я могла вес
ти себя эгоистично, быть рядом с Тобиасом и не тре
вожить его. Очень хочется застыть так и забыть обо
всем.
— Прости, что не сразу пришел на помощь, — шеп
чет он, уткнувшись в мои волосы.
Я вздыхаю и провожу пальцами по его спине. Я мо
гу стоять рядом с ним, пока не упаду без сознания от
усталости. Хотя нет, не могу.
— Мне надо с тобой поговорить, — я отстраняюсь
от Тобиаса. — Где-нибудь в другом месте.
Он кивает. Мы покидаем кафетерий. Когда прохо
дим мимо одного из лихачей, тот вопит вслед:
— Глядите-ка, Тобиас Итон\
Я уже почти забыла о допросе — о том, что его имя
теперь изустно всем лихачам.
— Я тут твоего папочку видел, Итон! Прятаться
будешь, а? — кричит другой.
Тобиас деревенеет, будто на него наставили писто
лет, а не крикнули нечто обидное.
— Ага, прятаться будешь, ты, трус?
Пара человек смеется. Я хватаю Тобиаса за руку и
тащу к лифту, прежде чем он что-нибудь натворит.
Сейчас он легко набьет кому-нибудь морду. Или сде
лает еще что похуже.
— Я собиралась сказать тебе. Он пришел вместе с
Калебом, — объясняю я. — Он и Питер сбежали тогда
из Товарищества...
— Чего же ты ждала? — спрашивает он. Не грубо,
но как-то странно, словно не своим голосом.
— Это не та новость, которую выкладывают в ка
фетерии.
— Откровенно.
Мы молча ждем лифта. Тобиас, прикусив губу,
смотрит вперед. Точно так же он ведет себя, пока мы
поднимаемся на восемнадцатый этаж. Там пусто. Ти
шина охватывает меня, мягко, как объятия Калеба.
Успокаивает. Я сажусь на одну из скамеек на пери
ферии зала. Тобиас берет стул, на котором во время
допроса сидел Найлз, и ставит его напротив меня.
— Вроде здесь два было? — хмурится он.
— Ага, — отвечаю я. — Я, это... он из окна выпал.
— Странно, — Тобиас удивлен. — Так, что ты хоте
ла рассказать? Или только о Маркусе?
— Нет, не только. Ты... ты в порядке? — осторожно

— У меня ведь нет пули в башке, да? — отвечает
он, глядя на свои руки. — Значит, в порядке. Я бы
предпочел сменить тему.
— Я хочу поговорить о симуляциях, — говорю я. —
Но сначала о другом. Твоя мать считала, что Джанин
нанесет следующий удар по бесфракционникам. Оче
видно, она ошиблась. И я не знаю почему. Не похо
же, что дравдолюбы собираются воевать с эрудитами
или...
— Ну, подумай сама, — строго произносит он. —
Обдумай детально, как эрудиты.
Я недовольно смотрю на него.
— Что? — спрашивает он. — Если это не получит
ся у тебя, то у остальных вообще нет шансов.
— Хорошо. Ну... потому, что лихачи и правдолю
бы — следующие мишени, наиболее логичные. И...
бесфракционники живут в разных местах, а мы соб
раны в одном.
— Правильно, — соглашается он. — Кстати, когда
Джанин напала на альтруистов, она получила всю
хранившуюся у них информацию. Мать сказала, что
альтруисты собрали информацию о дивергентах сре
ди бесфракционников. Следовательно, после нападе
ния Джанин узнала, что среди бесфракционников са
мый высокий процент дивергентов. Уж точно выше,
чем среди правдолюбов. Следовательно, атака на них
будет менее успешна.
— Правильно. А теперь расскажи мне снова о сы
воротке, — говорю я. — В ней мало компонентов, так?
— Два, — кивает он. — Собственно сыворотка, вы
зывающая симуляцию, и приемопередатчик. Приемо
передатчик получает информацию от компьютера и
передает в мозг, получает информацию от мозга и пе-
инсургент ^£181
редает в компьютер. Жидкость меняет состояние соз
нания.
— Приемопередатчик рассчитан на одну симуля
цию? Что происходит с ним потом?
— Рассасывается, — отвечает он. — Насколько мне
известно, эрудитам не удалось создать приемопере
датчик, который работал бы дольше. Хотя симуля
ция, когда напали на альтруистов, длилась намного
дольше, чем все, мне известные.
У меня в голове заседают его слова «насколько мне
известно». Джанин большую часть своей жизни про
вела, экпериментируя с сыворотками. Если она про
должает охотиться на дивергентов, то наверняка упор
но продолжает разрабатывать все новые версии.
— К чему ты клонишь, Трис? — спрашивает он.
— Ты же это уже видел? — я показываю на повяз
ку на плече.
— Не особо, — отвечает он. — Я и Юрайя целое ут
ро таскали на четвертый этаж раненых эрудитов и
предателей.
Я сдвигаю повязку и демонстрирую прокол в ко
же. Кровь уже не идет, а вот синие линии никуда не
делись. Потом сую руку в карман и достаю иглу, ко
торую вытащила из себя.
— Напав, они не пытались нас убить. Они стреля
ли в нас этим.
Он касается моей кожи, окрашенной в синий цвет.
Я раньше не замечала, но он, оказывается, изменился
со времени, когда я проходила инициацию. Слегка
отпустил бородку, волосы тоже отросли, достаточно,
чтобы разглядеть их каштановый оттенок.
Берет у меня из руки диск с иглой. Стучит по пла
стине.

— Судя по всему, пустой. Значит, внутри была эта
синяя штука, которая теперь в твоей руке. Что случи
лось после того попадания?
— Они кинули какие-то цилиндры, из которых
шел газ, и все потеряли сознание. Кроме меня, Юрайи
и еще одного дивергента.
Тобиас явно не удивлен, и я смотрю на него, при-
щуривщись.
— Ты знал, что Юрайя дивергент?
— Конечно. Я вел у него симуляции, — пожимая
плечами, отвечает он.
— И не говорил мне?
— Личная информация. И опасная.
Я чувствую, как во мне снова закипает гнев. Сколь
ко еще всего он скрывает от меня? Но потом успо
каиваюсь. Конечно, он не должен был говорить мне,
что Юрайя дивергент. Из уважения к нему. Вполне
логично.
Я прокашливаюсь.
— Знаешь, ты спас наши жизни. Эрик хотел нас
перестрелять.
— Я думаю, нам хватит считать, кто кому и сколь
ко раз спас жизнь, — он замолкает.
— Ладно, — отвечаю я, чтобы прервать паузу. —
После того, как мы выяснили, что почти все уснули,
Юрайя побежал наверх, чтобы предупредить осталь
ных, а я — на второй этаж. Эрик собрал всех дивер
гентов у лифтов и начал рассуждать, кого из нас он
прихватит с собой. Сказал, что ему позволили взять
двоих. Понятия не имею, зачем ему вообще кто-то
понадобился.
— Странно, — удивляется Тобиас.
— Есть идеи?
— Предположим, с помощью иглы тебе ввели при
емопередатчик, — отвечает он. — А газ представлял
собой аэрозольный вариант сыворотки. Но зачем...
Он морщит лоб.
— Она просто решила всех усыпить, чтобы выяс
нить, кто из нас — дивергенты.
— Ты думаешь, единственной целью нападения
было напичкать нас приемопередатчиками?
Он качает головой, а затем внимательно смотрит
на меня. Его глаза темно-синие, настолько мне знако
мые, что, кажется, сейчас они поглотят меня цели
ком. На мгновение я задумываюсь о том, как этого
хочу. Уйти отсюда и от всего, что здесь происходит.
— Думаю, ты сама догадалась, — говорит он. — Но
ждешь, чтобы я с тобой поспорил. А я не собираюсь
этого делать.
— Они сделали приемопередатчики длительного
действия, — я поняла.
Он кивает.
— Значит, нас посадили на крючок, чтобы прово
дить симуляции, и не одну, — продолжаю я. — Столь
ко, сколько потребуется Джанин.
Он снова кивает.
Мое дыхание прерывается.
— Действительно, скверно, Тобиас.
В коридоре, ведущем из зала допросов, он резко

останавливается и опирается о стену.
— Значит, ты пошла на Эрика, — интересуется
он. — Это было во время нападения или потом, когда
вы были у лифтов?
— У лифтов, — отвечаю я.
— Одного не понимаю. Ты оказалась внизу. Могла
просто сбежать. Вместо этого ты бросилась одна в
толпу вооруженных лихачей. Готов поспорить, пис
толета не имела.
Я сжимаю губы.
— Так? — спрашивает он.
— Почему ты решил, что у меня не было пистоле
та? — я.скорчила мину.
— После той ночи, когда напали на альтруистов,
ты прикоснуться к нему не могла, — отвечает он. —
Я понимаю почему, после того случая с Уиллом, но...
— Это совершенно ни при чем.
— Разве? — он поднял брови.
— Я сделала то, что должна была сделать.
— Ага. Но теперь тебе пора завязывать, — он под
ходит ко мне. Но коридоры в здании достаточно ши
рокие, чтобы я могла сохранить приличную дистан
цию. — Тебе надо было остаться в Товариществе. Дер
жаться подальше от всего.
— Нет, не надо, — отвечаю я. — Ты думаешь, луч
ше меня знаешь, что мне нужно? Ты понятия не име
ешь. В Товариществе я с ума сходила. А здесь я, на
конец, почувствовала себя... нормальной.
— Странно, учитывая, что вела ты себя, как псих, —
не понимает он. — Выбор той ситуации, в которой ты
оказалась вчера вечером, — никакая не отвага. И да
же не глупость. Мания самоубийства. Тебе совсем
твоя жизнь не дорога?
— Дорога, еще как! — огрызаюсь я. — Я просто хо
тела сделать хоть что-то полезное.
Пару секунд он просто глядит на меня.
— Ты больше, чем лихачка, — тихо говорит он. —
Но если ты хочешь вести себя, как они, без причины
бросаясь в бой очертя голову, бороться с врагами, не
обращая внимания на этичность поступков, — вперед,
пожалуйста. Я думал, ты умнее, но, видимо, ошибся!
Я сжимаю кулаки.
— Не надо оскорблять лихачей, — завожусь я. —
Они приняли тебя, когда тебе было некуда деваться.
Доверили важную работу. Среди них ты нашел друзей.
Я опираюсь на стену и смотрю в пол. Плитки во
всем «Супермаркете Безжалостности» черные и бе
лые, везде. Здесь они уложены в шахматном порядке^
Если расслабить глаза и дать им расфокусироваться,
то я увижу ровно то, чего не признают правдолюбы, —
серый цвет. Возможно, я и Тобиас тоже не признаем
полутонов. В глубине души.
Я чувствую себя слишком тяжелой, тяжелее, чем
может выдержать мой скелет. Кажется, я сейчас про
валюсь сквозь пол.
— Трис.
Я молчу.
— Трис.
Я наконец-то поднимаю взгляд.
— Я не хочу потерять тебя.
Мы стоим еще минуты две. Я не высказываю то,
что у меня на уме. Возможно, он прав. Часть меня
желает уничтожения, воссоединения с родителями и
Уиллом, чтобы у меня больше за них душа не болела.
А другая часть хочет жить, чтобы увидеть, как все за
кончится.
— Значит, ты ее брат? — спрашивает Линн. — Ка

жется, ясно, кому достались все хорошие гены.
Видя выражение лица Калеба, я смеюсь. Он слегка
морщит губы, а глаза его расширяются.

— Когда тебе надо возвращаться? — спрашиваю я
его, толкая брата локтем.
Вцепляюсь зубами в сэндвич, который он мне при
нес. Мне неспокойно рядом с Калебом. Смешанные
чувства при виде жалких остатков родной семьи и
жалких остатков моей жизни с лихачами. Что он по
думает о моих друзьях? И что моя фракция будет ду
мать о нем?
— Скоро, — отвечает он. — Не хочу никого беспо
коить.
— А я и не знала, что Сьюзан сменила имя на «Ни
кто», — я удивлена.
— Ха-ха, — корчит он рожу.
Насмешки между братьями и сестрами вроде долж
ны быть естественными, но это не про нас. В Альтру
изме не приветствовалось любое поведение, которое
могло поставить в неловкое положение другого чело
века. В том числе и шутки с насмешками.
Я чувствую, насколько осторожно мы общаемся,
как нащупываем новые пути теперь, когда погибли
наши родители, а мы оказались в разных фракциях.
Каждый раз, глядя на него, я понимаю, что это — по
следний близкий человек, оставшийся у меня в це
лом мире. Чувствую отчаяние, желая удержать его
рядом и сократить разделяющую нас пропасть.
— Сьюзан — другой перебежчик от эрудитов? —
спрашивает Линн, втыкая вилку в стручковую фасоль.
Юрайя и Тобиас еще стоят в очереди, позади пары
десятков правдолюбов, которые препираются, выби
рая еду.
— Нет, жила по соседству, когда мы были детьми.
Из Альтруизма, — отвечаю я.
— У тебя с ней роман? — спрашивает она Кале
ба. — Не думаешь, что это глупая затея? В смысле,
когда все закончится, вы окажетесь в разных фракци
ях, будете жить в разных местах...
— Линн, ты когда-нибудь заткнешься? — говорит
Марлен, кладя ей руку на плечо.
В противоположном конце зала я замечаю Кару и
кладу сэндвич на тарелку. Аппетит пропал. Я гляжу
на нее, опустив голову. Она уходит в дальний конец
кафетерия, где за двумя столами сидят немногие бе
женцы из числа эрудитов. Большинство из них сме
нили синие одежды на черно-белые, но не сняли оч
ки. Я пытаюсь переключиться на Калеба, чтобы не
смотреть на них, но и он начинает таращиться на эру
дитов.
— У меня шансов вернуться к эрудитам не больше,
чем у них, — говорит он. — Когда все кончится, у ме
ня не будет фракции.
Впервые я замечаю, с какой печалью он говорит
об Эрудиции. Я и не понимала, как тяжело далось
ему решение оставить их.
— Может, пойдешь, сядешь с ними, — предлагаю я,
кивая в сторону беженцев-эрудитов.
— Я их не знаю, — он пожимает плечами. — Ты же
помнишь, я пробыл во фракции всего месяц.
Подходит Юрайя и с мрачным видом бросает под
нос на стол.
— Я подслушал разговоры насчет результатов до
проса Эрика, в очереди, — говорит он. — Очевидно,
он практически ничего не знает о планах Джанин.
— Что? — переспрашивает Линн, со стуком кладя
вилку на стол. — Как такое может быть?
Юрайя пожимает плечами и садится.
— А я не удивлен, — говорит Калеб.
Все изумленно глядят на него.

— Что? — спрашивает он, краснея. — Просто было
бы глупо доверить все свои планы одному человеку.
Намного умнее дать по небольшому кусочку каждо
му из тех, с кем ты работаешь. В таком случае, если
кто-то тебя предаст, потеря не столь велика.
— Ого, — говорит Юрайя.
Линн подбирает вилку и снова ест.
— Слышала, у правдолюбов хорошее мороженое
делают, — Марлен оглядывается на очередь. — Сама
понимаешь, типа «Хреново, конечно, что на нас напа
ли, но здесь, по крайней мере, десерт дают».
— Мне уже лучше, — коротко отвечает Линн.
— Может, не так вкусно, как пирожные в Лихаче
стве, — мрачно произносит Марлен. Вздыхает, и прядь
обесцвеченных каштановых волос падает ей на глаза.
— Хорошие пирожные у нас были, — говорю я Ка
лебу.
— А у нас — газировки классные, — отвечает он.
— А, но все равно у вас не было утеса над подзем
ной рекой, — морщит брови Марлен. — Или комна
ты, где можно встретиться со всеми своими кошмара
ми сразу.
— Нет, — отвечает Калеб. — И, честно говоря, ме
ня все вполне устраивает.
— Не-жен-ка, — нараспев тянет Марлен.
— Все твои кошмары? — переспрашивает Калеб,
и у него загораются глаза. — А как это происходит?
В смысле, кошмары создает компьютер или твой мозг?
— О боже, — Линн роняет голову на руки. — Нача
лось.
Марлен принимается описывать симуляции. Я по
гружаюсь в звуки голосов вокруг меня и доедаю сэн
двич. Потом, несмотря на звон вилок и шум разгово
ров сотен людей, опускаю голову на стол и засыпаю.
— Тихо, все!
Джек Кан поднимает руки, и толпа умолкает. У не
го истинный талант руководителя.
Я стою среди лихачей, которые пришли поздно,
когда уже не осталось сидячих мест. Краем глаза лов
лю вспышку света. Молния. Гроза — не лучшее вре
мя для собрания в зале, у которого вместо окон дыры
в стенах. Но это самое большое помещение, которое у
нас есть.
— Понимаю, многие из вас потрясены и ошеломле
ны случившимся вчера, — начинает Джек. — Я слы
шал много докладов, рассматривающих событие с са
мых разных точек зрения. Я пришел к выводу, что из
этого — правда, а где требуется дополнительное рас
следование.
Убираю за уши влажные волосы. Я проснулась за
десять минут до времени, назначенного для собра
ния, и побежала в душ. Хотя я еще и уставшая, но те
перь мне намного лучше.
— На мой взгляд, самое важное — вопрос о дивер
гентах.
Он выглядит изможденным. Темные круги под
глазами, короткие волосы беспорядочно торчат, буд
то он дергал себя за пряди всю ночь. Несмотря на ис
сушающую жару в зале, он в рубашке с длинными ру
кавами. Они немного подвернуты. Видимо, когда он
утром одевался, то думал о чем-то другом.
— Пусть присутствующие здесь дивергенты вый
дут и сами все расскажут.
Я искоса гляжу на Юрайю. Ситуация становится
опасной. Дивергенция — такая штука, которую я пред
почитаю скрывать. Раньше признаться в этом — озна
чало подписать себе смертный приговор. Хотя теперь
нет смысла скрываться. Обо мне все знают.
Первым решается Тобиас. Он начинает пробирать
ся сквозь толпу, боком, а потом, когда перед ним рас
ступаются, идет напрямик к Джеку Кану, гордо вы
прямившись.
Я тоже начинаю продвигаться, бормоча извине
ния. Люди отшатываются в сторону, будто я пригро
зила, что плюну на них ядом. Еще несколько человек
протискиваются вперед. Среди них — девочка, кото
рой я помогла.
Несмотря на дурную славу Тобиаса, которую он
недавно обрел среди лихачей, и мое новое звание Дев
чонки, Которая Зарезала Эрика, все смотрят не на нас.
А на Маркуса.
— Ты, Маркус? — удивляется Джек, когда тот под
ходит к середине зала и останавливается на опущенной
чаше весов Правдолюбия, изображенных на полу.
— Да, — отвечает Маркус. — Я понимаю, ты обес
покоен, как и все остальные. Еще неделю вы и не
слышали о дивергентах, а сейчас все, что вы о них зна
ете — это то, что они иммунны к тому, перед чем вы
уязвимы. Это страшно. Но я хочу уверить вас, боять
ся совершенно нечего.
Он говорит, приподняв брови и наклонив голову.
Я понимаю, почему он нравится людям. Он создает у
тебя ощущение, что обо всем позаботится, если толь
ко ты доверишь ему свои проблемы.
— Для меня очевидно, — продолжает Джек, — что
на нас напали потому, что эрудиты хотели найти ди
вергентов. Известно ли тебе, зачем это им?
— Нет, — отвечает Маркус. — Возможно, они хоте
ли просто идентифицировать нас. Это явно очень по
лезная информация, если они намерены и дальше ис
пользовать симуляции.
— Они не хотели просто сделать это, — вставляю
я. Слова срываются с моих губ раньше, чем я прини
маю решение говорить. У меня высокий и слабый го
лос, по сравнению с мужскими голосами Маркуса и
Джека, но останавливаться поздно. — Они хотели
убить нас. Они начали убивать нас задолго до того,
как все произошло.
Джек задумывается. Я слышу перестук капель по
крыше, в зале меркнет свет, будто мои слова погру
жают его во мрак.
— Звучит, как теория заговора, — возражает он. —
Какие у эрудитов причины убивать вас?
Мама говорила, люди боятся дивергентов потому,
что нас трудно контролировать. Возможно, это прав
да, но страх перед теми, кто не подвержен контро
лю, — слабый довод для высказывания его Джеку Ка
ну в качестве мотива эрудитов. Мое сердце начинает
сильно биться, я не знаю, что ответить.
-Я...
Меня перебивает Тобиас.

— Естественно, мы не имеем точных сведений, —
говорит он. — Но за последние шесть лет среди лиха
чей случилось больше десятка необъяснимых смер
тей, и существует корреляция между списком этих
людей и списком тех, у кого были проблемы при про
хождении проверки склонностей и инициационных
симуляций.
Ударяет молния, и зал освещается. Джек качает
головой.
— Хотя это и интересно, но корреляция не являет
ся доказательством.
— Глава предателей-лихачей застрелил ребенка из
Правдолюбия, в голову, в упор\ — кричу я. — Об этом
вам доложили? Такое «заслуживает расследования»?
— Да, мне известно, — отвечает Кан. — Хладно
кровное убийство ребенка — ужасное преступление,
и оно не должно остаться безнаказанным. К счастью,
обвиняемый у нас под арестом, и мы можем провести
над ним суд. Однако мы не должны забывать, что сол
даты-лихачи не проявляли явного намерения убивать
большинство из нас, когда мы были без сознания.
Люди вокруг начинают раздраженно переговари
ваться.
— Их мирное вторжение дает мне повод попытать
ся уладить миром дело с эрудитами и другими лиха
чами, — продолжает он. — Поэтому я организую встре
чу с Джанин Мэтьюз, чтобы обсудить происшествие,
и как можно скорее.
— Но оно не было мирным, — краем глаза я вижу
Тобиаса. Судя по уголку рта, он улыбается. Я делаю
глубокий вдох и продолжаю: — То, что они не при
стрелили вас всех в упор, отнюдь не означает их доб
рые намерения. Как вы думаете, зачем они вообще
сюда заявились? Просто побегать по вашим коридо
рам, пока вы отключились, а потом уйти?
— Я предполагаю, они пришли за такими, как ты, —
отвечает Джек. — Меня беспокоит вопрос вашей безо
пасности, но нам не следует нападать на них только
потому, что они решили убить малую часть живущих
здесь людей.
— Убийство — отнюдь не худшее, что они могут сде
лать с вами. Они будут вас контролировать.
У Джека кривятся губы, словно он сдерживает
смех. Смех.
— Ого. И как же они это сделают?
— Они обстреляли вас, — говорит Тобиас. — Игла
ми с приемопередатчиками для симуляций, с помо
щью которых они будут управлять вами. Вот как.
— Нам известно, как работают симуляции, — недо
умевает Джек. — Приемопередатчик — не постоян
ный имплантат. Если они хотели управлять нами, то
должны были уже сделать это.
— Но... — начинаю я.
— Трис, ты пережила сильный стресс, — перебива
ет он. — И ты очень помогла своей фракции и Аль
труизму. Но, боюсь, перенесенные травмы повлияли
на твою способность быть абсолютно объективной.
Я не могу идти в бой на основании выдумок малень
кой девочки.
Я будто окаменела и превратилась в статую. Не
могу поверить, что он настолько глуп. Лицо горит.
Маленькая девочка, вот он как меня назвал. Девоч
ка на грани паранойи от стрессов. Это — явно не обо
мне, но правдолюбы думают, что я именно в таком
состоянии.
194 ,5с Вероника Рот

— Ты не будешь решать за нас, Кан, — вызывающе
говорит Тобиас.
Стоящие вокруг меня лихачи разражаются одоб
рительными возгласами.
— Ты не лидер нашей фракции! — кричит кто-то.
Джек ждет, пока утихнут крики.
— Вы правы, — говорит он. — Если хотите, можете
сами щтурмовать район Эрудиции. Но вам придется
делать все без нашей поддержки, и я позволю себе
напомнить — вы намного малочисленнее и хуже го
товы к бою.
Конечно. Мы не можем атаковать эрудитов и пре
дателей-лихачей без поддержки правдолюбов. Если
мы попытаемся, будет бойня. У Джека Кана в руках
власть, и мы это знаем.
— Так я и думал, — самодовольно заявляет он. —
Очень хорошо. Я встречусь с Джанин Мэтьюз и по
смотрю, сможем ли мы договориться о мире. Возра
жения есть?
Мы не можем атаковать без помощи правдолюбов,
думаю я, если не объединимся с бесфракционниками.
Днем я присоединяюсь к команде правдолюбов и
лихачей. Они убирают битое стекло в вестибюле. Со
средоточиваюсь на движениях метлой и смеси пыли
и осколков стекла. Мышцы вспоминают движение
раньше мозга. Я вижу перед глазами гладкие белые
плитки, а не темный мрамор, тянущийся по нижнему
краю светло-серой стены. Пряди светлых волос, обре
занные мамой, зеркало, убранное за стенную панель.
Тело слабеет, и мне приходится опереться на руч
ку метлы.
Моего плеча касается рука, и я вздрагиваю. Но это —
всего лишь девочка-правдолюб. Ребенок. Она смот
рит на меня, широко открыв глаза.
— Ты в порядке? — спрашивает она высоким дет
ским голосом.
— Нормально, — отвечаю я слишком резко. Спешу
поправиться: — Просто устала. Спасибо тебе.
— Я думаю, ты лжешь, — говорит она.
Я замечаю торчащий у нее из-под рукава край по
вязки, видимо, прикрывающей прокол от иглы. Мысль
о том, что девочка может быть под воздействием си

муляции, вызывает у меня тошноту. Я не могу даже
смотреть на нее, и отворачиваюсь.
И вижу их. Мужчина, лихач-предатель, который
ведет женщину. У женщины из ноги идет кровь. В ее
волосах — проседь, у мужчины крючковатый нос и си
няя полоска на рукаве. Я узнаю их обоих. Тори и Зик.
Тори пытается идти, но одна нога просто волочит
ся, оца не может на нее опереться. На бедре огромное
темное влажное пятно.
Правдолюбы перестают мести пол и наблюдают за
процессией. Стоящие у лифтов охранники-лихачи бро
саются ко входу, вскидывая оружие. Уборщики ря
дом со мной разбегаются в стороны, пропуская их, но
я остаюсь на месте. Меня бросает в жар.
— Они вооружены? — спрашивает кто-то.
Они подходят туда, где еще вчера были двери, и Зик
поднимает одну руку, видя перед собой ряд лихачей
с оружием в руках. Второй он продолжает поддержи
вать Тори.
— Ей нужна помощь врача, — говорит Зик. — Не
медленно.
— С какой стати мы будем оказывать медицинскую
помощь предателям? — спрашивает мужчина-лихач
с тонкими светлыми волосами и пистолетом в руке.
На губе у него пирсинг, а предплечье покрыто синей
татуировкой.
Тори стонет, и я проскакиваю вперед между двумя
лихачами. Она хватается за мою руку своей, липкой
от крови. Зик, крякнув, помогает ей присесть на пол.
— Трис, — еле слышно просит Тори.
— Лучше отойди, девочка, — говорит светловоло
сый лихач.
— Нет, — отвечаю я. — Опусти пистолет.
— Говорил же тебе, дивергенты просто чокнутые, —
фыркает другой лихач стоящей рядом с ним женщине.
— Не буду возражать, если вы отнесете ее наверх и
привяжете к кровати, чтобы она не пыталась вер
нуться обратно под пули! — мрачно замечает Зик. —
Только не дайте ей истечь кровью в вестибюле у прав
долюбов!
В конце концов два лихача выходят вперед и под
нимают Тори.
— Куда нам... ее нести? — спрашивает один.
— Найдите Хелен, — руководит Зик. — Лихачка,
медсестра.
Мужчины кивают и уносят ее к лифту. Я и Зик
встречаемся взглядами.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Предатели-лихачи вызнали, что мы шпионим, —
говорит он. — Тори пыталась смыться, но они под
стрелили ее на бегу. Я помог ей добраться сюда.
— Какая чудная история, — иронизирует светлово
лосый лихач. — Повторишь под сывороткой правды?
— Свободно, — пожимает плечами Зик. Демонст
ративно выставляет вперед сведенные руки. — Если
тебе так хочется, можешь арестовать меня.
Но потом он видит кого-то позади меня и шагает к
нему навстречу. Я оборачиваюсь — это Юрайя, кото
рый прибежал со стороны лифта.
— Я слышал, что ты хренов предатель, — ухмыля
ется Юрайя.
— Ага, типа того, — отвечает Зик.
Они сталкиваются и обнимаются с такой силой,
что мне было бы больно. Стучат друг друга по спине
и смеются.

— Поверить не могу, что ты нам не доверился, —
качает головой Линн. Она сидит за столом напротив
меня, скрестив руки на груди и закинув одну ногу на
стол.
— Ладно, без обид, — кивает Зик. — Мне даже
Шоне и Юрайе сказать не разрешили. Потом, если
ты шпион, говорить всем, кто ты такой, — гарантия
поражения.
Мы сидим в Месте Собраний, которое лихачи ка
ждый раз называют на разные лады, подшучивая.
Большой просторный зал, со стенами, задрапирован
ными черной и белой тканью, и несколькими кафед
рами в середине, стоящими по кругу. Линн объясни
ла, что правдолюбы проводят тут ежемесячные дебаты,
просто для развлечения, а также устраивают религи
озные службы раз в неделю. Но даже когда не наме
чено никаких мероприятий, здесь всегда полно народу.
Правдолюбы проверили Зика час назад, проведя
короткий допрос в комнате на восемнадцатом этаже.
Это было не такое мрачное мероприятие, как допрос
меня и Тобиаса, отчасти потому, что не было компро
метирующих кадров видео, а Зик веселился даже под
действием сыворотки правды. В любом случае мы
пришли в Место Собраний на праздник «Эй, ты же
не хренов предатель!», как назвал его Юрайя.
— Ага, но мы поминали тебя каждый день со вре
мени симуляции, — заявляет Линн. — И теперь я
чувствую себя стервой.
— Ты и есть стерва, Линн, — отвечает Зик, обни
мая Шону. — В этом — часть твоего очарования.
Линн кидает в него пластиковую чашку, которую
он с легкостью отбивает, но вода из нее попадает ему
в глаз.
— Ладно, рассказываю дальше, — Зик протирает
глаз. — Вообще я занимался тем, что обеспечивал безо
пасность тех из эрудитов, которые бежали оттуда. По
этому большая группа оказалась здесь, а меньшая —
в Товариществе. Но Тори... понятия не имею, что она
делала. Она куда-то исчезала на несколько часов, по
том появлялась, но всякий раз, когда была рядом, у
меня складывалось впечатление, что она вот-вот взо
рвется. Неудивительно, что ее раскрыли.
— Но как тебя отправили на такое дело? — спра
шивает Линн. — У тебя же нет специальных навыков.
— Скорее потому, где я оказался после симуляции.
Посреди группы предателей. И решил использовать
такое преимущество, — отвечает Зик. — Насчет То
ри — не знаю.
— Она перешла из Эрудиции, — говорю я.
Но молчу о том, почему Тори была все время на
грани срыва, когда оказалась у эрудитов. Ведь они уби
ли ее брата. За то, что он дивергент.
Однажды она рассказала мне, что долго ждала воз
можности отомстить.
— Ого. А ты откуда знаешь? — спрашивает Зик.
— Знаешь ли, у перебежчиков из фракции во фрак
цию свой тайный клуб, — отвечаю я, откидываясь на
спинку стула. — Встречаемся каждый третий четверг
месяца.
Зик хрюкает.
— Где Четыре? — Юрайя смотрит на часы. — Нам
без него начинать?
— Не можем, — отвечает Зик. — У него Инфа.
Юрайя кивает, как будто ему все ясно.
— Какая теперь? — спрашивает он после паузы.
— Инфа о миленькой миротворческой встрече Ка
на с Джанин. По всей видимости, — так считает Зик.
На другой стороне зала я вижу Кристину и ее се
стру. Обе что-то читают.
Я снова напрягаюсь с головы до ног. Кара, стар
шая сестра Уилла, идет через весь зал к их столу.
— Что? — спрашивает Юрайя. В ответ мне хочется
его ударить.
— Прекрати! — прошу я. — Потише можно?
Я наклоняюсь к нему, опершись на стол:
— Вон там — сестра Уилла.
— Ага, я ей раз предлагал уйти от эрудитов, когда
там был, — говорит Зик. — Она говорила, что увиде
ла, как убили женщину-альтруиста, когда выполняла
задание Джанин, и уже не может терпеть этого.
— Можем ли мы быть уверены, что она не шпио
нит для эрудитов? — спрашивает Линн.
— Линн, она спасла кучу наших людей от этого, —
Марлен тычет в повязку на руке, куда ей выстрелили
предатели-лихачи. — Ну, точнее, половину от поло
вины нашей фракции.
— Некоторые называют это четвертью, Мар, — от
вечает Линн.
— По любому, какая разница, даже, если она пре
датель? — спрашивает Зик. — Мы здесь ничего не
планируем, и ей будет не о чем сообщить. Если бы и
планировали, уж точно ее бы не позвали.
— Она может собрать кучу информации, — гово
рит Линн. — Сколько нас здесь, кто из нас не получил
укол для симуляции.
— Ты не видела ее, когда она говорила, что хочет
уйти. Я ей верю.
Кара и Кристина направляются к выходу.
— Я сейчас, — говорю я. — В туалет сходить надо.
Дождавшись, пока Кара и Кристина пройдут через
дверь, я вртаю и почти бегом двигаюсь вслед за ними.
Медленно открываю двери, чтобы не шуметь, а потом
тихо закрываю. Оказываюсь в полутемном коридоре,
в котором пахнет мусором и пылью. Видимо, здесь* у
правдолюбов мусоропровод.
Слышу два женских голоса за углом, крадусь в ту
сторону, чтобы слышать лучше.
— ...просто вынести не могу, что она здесь, — всхли
пывает одна. — Все время представляю себе... что она
сделала... я не понимаю, как она могла!
От плача Кристины мне хочется умереть на месте.
Кара начинает отвечать.
— Ну, а я понимаю, — говорит она.
— Что?! — едва не подавившись, переспрашивает
Кристина.
— Ты должна понимать, что мы обучены видеть во
всем логику, — отвечает Кара. — Не думай, что я бес
сердечна. Но эта девочка, по всей вероятности, обезу
мела от страха. Не могла обдумывать свои действия,
если она вообще на такое способна.
Я широко открываю глаза от изумления. Что за...
В моей голове пробегает небогатый список извест
ных мне ругательств.
— А симуляция привела к тому, что она не смогла
бы уговорить его. И, когда он стал угрозой ее жизни,
она среагировала, как ее научили в Лихачестве. Стре
ляла на поражение.
— Вот, значит, что, — с горечью замечает Кристи
на. — Мы должны просто забыть обо всем, просто по
тому, что история идеально логична?
— Безусловно, нет, — отвечает Кара. Ее голос слег
ка дрожит. — Безусловно, нет, — повторяет она тише.

Прокашливается.
— Просто тебе приходится быть рядом с ней, и я
попыталась облегчить твое положение. Ты не обязана
прощать ее. На самом деле, я не понимаю, как вы с
ней вообще подружились. Мне она всегда казалась
несколько хаотичной.
Я напрягаюсь в ожидании ответа Кристины, ее со
гласия, но, к моему удивлению и радости, она молчит.
— Ладно. Ты не обязана прощать ее, но тебе следу
ет попытаться понять, что она сделала так не со зла.
А из-за страха. В этом случае тебе не будет хотеться
врезать кулаком по ее длинному носу при каждой
встрече, — продолжает Кара.
Я машинально касаюсь рукой носа. Кристина слег
ка усмехается, но для меня слова Кары — как удар в
живот. Я пячусь назад к дверям и возвращаюсь в Ме
сто Собраний.
Пусть Кара и высказалась грубо, а замечание на
счет носа было очень болезненным, но я благодарна
ей за сказанное.
Из скрытой за плотной тканью двери появляется

Тобиас. Раздраженно откинув портьеру в сторону, он
подходит к нам и садится за стол рядом со мной.
— Кан собирается встретиться с представителем
Джанин Мэтьюз в семь утра, — говорит он.
— Представителем? — переспрашивает Зик. — Она
сама не придет?
— Ага, и встанет на открытом месте перед толпой
злых на нее людей, которые легко могут взять ее на
прицел, — слегка ухмыляется Юрайя. — Я бы посмот
рел, как она это сделает. Нет, правда, поглядел бы.
— По крайней мере, Кан Гениальный берет с собой
охрану из лихачей? — спрашивает Линн.
— Да, — отвечает Тобиас. — Вызвались несколько
человек, из старших. Бад сказал — будет держать ухо
востро и обо всем расскажет.
Я хмуро гляжу на него. Откуда он все это знаеТ?
Почему после двух лет, в течение которых он всеми
способами избегал поста лидера Лихачества, он вне
запно начинает вести себя так, будто уже им стал?
— Значит, как я понимаю, вот в чем вопрос, — Зик
упирается руками в стол. — Будь ты эрудитом, что
бы ты сказал на такой встрече?
Все смотрят на меня. Выжидающе.
— Что? — спрашиваю я.
— Ты дивергент, — отвечает Зик.
— Тобиас тоже.
— Ага, только у него на проверке склонностей не
вылезло эрудита.
— Откуда ты знаешь, что у меня это было?
— Очень похоже, — пожимает плечами Зик. — Раз
ве не так?
Юрайя и Линн кивают. У Тобиаса дергается рот,
будто он хочет улыбнуться, но не разрешает себе это
сделать. А я чувствую себя так, будто мне камень в жи
вот упал.
— Насколько я видела, у вас у всех мозги работа
ют, — говорю я. — Вы тоже можете думать, как эру
диты.
— Но наши мозги — не особые мозги дивергента! —
просит Марлен. Касается пальцами моих волос и слег
ка сжимает мне голову. — Давай, колдуй.
— Никакой магии у дивергентов нет, Мар, — объ
являет Линн.

— А если бы и была, нам не следовало бы ею поль
зоваться, — добавляет Шона. Она в первый раз от
крыла рот, с тех пор как мы собрались. Разговаривая,
она даже не смотрит на меня. Просто пытается при
струнить младшую сестру.
— Шона... — начинает Зик.
— Не надо мне «Шона»! — огрызается она, пере
ключаясь на него. — Ты не думаешь, что у того, кто
проявил склонности к нескольким фракциям, могут
быть проблемы с верностью? Если у нее склонность
к Эрудиции, откуда нам знать, что она не работает
на эрудитов?
— Не мели ерунды, — тихо говорит Тобиас.
— Я не мелю ерунды! — кричит она, хлопая ладо
нью по столу. — Я знаю, я с Лихачеством, посколь
ку все, что я сделала на проверке, подтверждает это.
Я верна моей фракции, мне просто больше негде быть.
А она? А ты?
Она качает головой.
— Я понятия не имею, кому вы храните верность.
И не собираюсь делать вид, что с этим все в порядке.
Шона встает и, когда Зик пытается протянуть
к ней руки, отталкивает их и быстро идет к двери.
Я смотрю вслед Шоне, пока дверь за ней не закрыва
ется и портьера не перестает колыхаться.
Я чувствую себя глубоко уязвленной. Хочется за
орать, но Шоны здесь теперь нет, и ругаться не с кем.
— Это не колдовство! — с пылом говорю я. — Про
сто надо спросить самого себя, какое решение в кон
кретной ситуации будет самым логичным.
Ответом мне служат непонимающие взгляды.
— Правда, — продолжаю я. — Будь я в такой ситуа
ции, перед лицом Джека Кана и группы охранников-
лихачей, я бы не полагалась на силовое решение, так?
— Ну, могла бы, если бы у тебя самой был эскорт
из лихачей. Тогда все, что нужно — один выстрел. Бам,
он мертв, у эрудитов преимущество, — говорит Зик.
— Кого бы там они ни послали к Джеку Кану, это
не будет салага. Должен прийти кто-то авторитетный, —
отвечаю я. — Глупо было бы стрелять в Джека Кана,
рискуя потерять такого человека, кого бы они там ни
послали в качестве представителя Джанин.
— Видишь? Поэтому нам и нужен твой анализ си
туации, — подводит итог Зик. — Будь я на ее месте, я
бы его убил. Решил бы рискнуть.
Я тру переносицу. Голова уже болит.
— Прекрасно.
Я пытаюсь поставить себя на место Джанин Мэть
юз. Я знаю, она не будет лично общаться с Джеком
Каном. Да и зачем ей это? Что он может ей предло
жить? Она просто попытается использовать ситуа
цию в свою пользу.
— Думаю, — начинаю я, — что Джанин Мэтьюз по
пытается манипулировать им. И он сделает все, толь
ко бы защитить свою фракцию, даже если для этого
придется пожертвовать дивергентами.
На мгновение я умолкаю, вспоминая, как он дер
жал в своей власти собрание фракции.
— Или пожертвовать лихачами. А нам надо знать,
что они скажут друг другу на этой встрече.
Юрайя и Зик переглядываются. Линн улыбается,
но это не ее обычная улыбка. Она не затронула ее
глаза, которые, кажется, стали еще более золотыми,
чем обычно. И очень холодными.
— Значит, будем подслушивать, — заявляет она.
Глава 20
Я смотрю на циферблат. Семь вечера. Всего через

двенадцать часов мы услышим, что хотела сказать
Джеку Кану Джанин. За последние тридцать минут я
проверяла время не меньше десятка раз, будто так
оно будет идти быстрее. Мне не терпится начать что-
то делать. Хоть что-нибудь, только не сидеть в кафе
терии с Линн, Тобиасом и Лорен, тыкая вилкой в
ужин и тайком поглядывая на Кристину, которая си
дит со своими родными из Правдолюбия за другим
столом.
— Интересно, сможем ли мы жить по-старому, ко
гда все закончится? — спрашивает Лорен. Она гово
рила с Тобиасом насчет методов тренировки на ини
циации минут пять подряд. Наверное, это единствен
ное, что у них есть общего.
— Если после всего этого вообще останутся фрак
ции, — отвечает Линн, сгребая в комок пюре и кладя
на ролл.
— Ты же не будешь делать сэндвич с пюре? — ин
тересуюсь я.
— А если буду?
Между нашим и соседним столом проходит груп
па лихачей. Они старше Тобиаса, но не намного. У од
ной из девушек волосы выкрашены в пять разных цве
тов, а руки покрыты татуировками настолько, что я
не вижу ни клочка простой кожи. Один из парней на
клоняется к Тобиасу, который сидит к нему спиной.
— Трус, — шепчет он.
Пара других делают то же самое, проходя мимо.
Рука Тобиаса с ножом, которым он мажет масло на
хлеб, замирает, и он смотрит на стол.
Я сижу в напряжении, ожидая, что он взорвется.
— Идиоты, — возмущается Лорен. — И правдолю
бы, заставившие тебя выложить историю твоей жиз
ни на всеобщее обозрение... тоже идиоты.
Тобиас не отвечает. Он кладет на стол нож и ку
сок хлеба и встает. Ищет кого-то взглядом.
— Пора прекратить это, — отстраненно говорит он
и направляется куда-то в сторону. Я не сразу пони
маю куда. А затем вижу и догадываюсь — ничего хо
рошего уже не произойдет.
Он минует столы с таким изяществом, будто его
тело из ртути, а не из мускулов. Я несусь вслед за
ним, расталкивая людей и бормоча извинения.
Тобиас идет прямо к Маркусу. Тот сидит вместе
с двумя правдолюбами, постарше.
Протянув руки, Тобиас хватает его за воротник и
выдергивает из-за стола. Маркус открывает рот, хо
чет что-то сказать, но это — его ошибка, поскольку
Тобиас изо всех сил бьет ему по зубам. Раздается крик,
но никто не рвется на помощь Маркусу. В конце кон
цов, здесь слишком много лихачей.
Вытолкав Маркуса на середину кафетерия, где на
полу изображена эмблема Правдолюбия, Тобиас тол-
кает его. Маркус падает на одну из чаш весов, при
крывая лицо руками, и я не могу рассмотреть, какие
у него повреждения.
Тобиас ставит пятку на горло собственному отцу.
Маркус бьет ему по ноге. У него по губам течет кровь.
Но даже в лучшие свои годы он вряд ли был сильнее,
чем его сын сейчас. Тобиас расстегивает и вытаскива
ет ремень из джинсов.
Поднимает ногу с горла Маркуса и замахивается.
— Это для твоего же блага, — заявляет он.
Я помню, что именно эти слова Маркус говорил
Тобиасу на симуляциях, в пейзаже страха.
Ремень свистит и ударяет Маркуса по руке. У него
ярко-красное лицо, он прикрывает голову. Следую
щий удар приходится по спине. От столов, где сидят
лихачи, раздается хохот, но мне не смешно. Совсем
не смешно.
Я наконец-то прихожу в чувство. Подбегаю к То
биасу и хватаю его за плечо.
— Прекрати! — кричу я. — Тобиас, прекрати не
медленно}
Когда он оборачивается ко мне, я ожидаю встре
тить безумный взгляд, но ошибаюсь. Лицо не покрас
нело, дыхание ровное. Поступок не был импульсив
ным, а четко обдуманным.
Бросая ремень, он сует руку в карман. Достает от
туда серебряную цепочку с висящим на ней кольцом.
Маркус лежит на боку, судорожно дыша. Тобиас бро
сает кольцо на пол, перед лицом своего отца. Кольцо
из тусклого серого металла, обручальное кольцо аль
труиста.
— Привет тебе от матери, — говорит Тобиас.
И уходит.
Мне требуется пара секунд, чтобы снова начать
нормально дышать. Когда у меня получается, я остав
ляю скорчившегося на полу Маркуса и бегу за Тобиа
сом. Догоняю его только в коридоре.
— Что это было?! — спрашиваю я.
Тобиас нажимает кнопку лифта «ВНИЗ» и даже
не оборачивается ко мне.
— Возникла необходимость, — отвечает он.
— Для чего? — спрашиваю я.
— Что, тебе его теперь жалко? — мрачно спраши
вает Тобиас. — Ты знаешь, сколько раз он со мной та
кое проделывал? Как ты думаешь, у кого я научился?
Я чувствую себя так, будто сейчас разобьюсь на
части. Это все рассчитано, словно Тобиас заранее про
думал всю последовательность. Репетировал слова пе
ред зеркалом. Знал все наизусть и просто сыграл дру
гую роль в постановке.
— Нет, — тихо отвечаю я. — Мне вовсе не жаль его.
— Тогда что, Трис? — спрашивает он. Грубым го
лосом, таким, от которого я могу сломаться. — По
следнюю неделю тебя не волновало, что я делаю и го
ворю. Что изменилось?
Я начинаю бояться его. Не знаю, как разговари
вать, когда он в таком непредсказуемом состоянии.
Ярость кипит в нем, скрытая под поверхностью, точ
но так же, как моя жестокость. У нас обоих внутри
идет война. Иногда помогает выжить. А иногда — гро
зит нас уничтожить.
— Ничего.
Раздается сигнал лифта. Он входит внутрь и на
жимает кнопку. Двери разделяют нас. Я гляжу на шли-
фованный металл и пытаюсь обдумать события по
следних десяти минут.
«Пора прекратить это», — сказал он. «Это» — глу
пое положение, в которое он попал после допроса,
когда признался, что ушел в Лихачество из-за отца.
А теперь он публично побил Маркуса. Чтобы все ли
хачи были свидетелями.
Зачем? Ради своей гордости? Вряд ли. Он слиш
ком хорошо все продумал.
Возвращаясь к кафетерию, я вижу, как мужчина-

правдолюб ведет Маркуса в туалет. Он идет медлен
но, но не сутулясь, значит, Тобиас не нанес ему серь
езных травм.
Я совсем забыла о том, что услышала в Товарище
стве. Об информации, ради которой мой отец риск
нул своей жизнью. Возможно, напоминаю я себе. Бы
ло бы не слишком умно верить Маркусу. И я пообе
щала себе, что больше не спрошу его об этом.
Я слоняюсь у дверей туалета, и когда правдолюб
выходит, то сразу же влетаю внутрь. Маркус сидит
на полу у раковины, прижав ко рту скомканные бумаж
ные полотенца. Глядит на меня без особой радости.
— Что, злорадствовать пришла? — спрашивает он. —
Убирайся.
— Нет, — отвечаю я.
В самом деле, зачем я здесь?
— Ну и? — спрашивает он, выжидательно глядя на
меня.
— Думаю, надо тебе напомнить, — говорю я. — Что
бы ты там ни хотел получить обратно от Джанин, ты
не сможешь сделать в одиночку или с помощью лю
дей из Альтруизма.
ИНСУРГЕНТ 3*211
— Я думал, мы уже закончили, — замечает он
сквозь полотенца. — Мысль о том, что ты можешь
помочь... -
— Не знаю, откуда у тебя заблуждение насчет мо
ей бесполезности, но суть именно в этом, — делаю я
резкий выпад. — Мне неинтересно снова все выслу
шивать. Я лишь хочу сказать, когда ты перестанешь
заблуждаться и будешь в отчаянии, то знай, к кому
идти.
В дверях я сталкиваюсь с правдолюбом, который
несет пакет со льдом.
Глава 21
Я стою у раковины в женском туалете на этаже,

где обосновались лихачи. На ладони у меня пистолет,
который пару минут назад дала Линн. Очень удиви
лась, что я не обхватила сразу рукоять рукой, не су
нула его куда-нибудь, в кобуру или за пояс. Я просто
так и держала его на ладони и пришла в туалет. И за
паниковала.
Не будь идиоткой. Я не смогу сделать намеченное
без оружия. Это было бы безумием. Значит, мне надо
решить проблему в течение ближайших пяти минут.
Я сгибаю вокруг рукоятки мизинец, безымянный,
потом — остальные пальцы. Знакомое ощущение ве
са. Указательный палец ложится на спусковой крю
чок. Я выдыхаю.
Начинаю поднимать его, подводя левую руку к
правой, чтобы не выронить. Крепко держу пистолет
перед собой двумя руками, как учил меня Четыре,
когда я не знала его другого имени. Такой же я исполь
зовала, чтобы защитить отца и брата от лихачей, на
ходившихся во власти симуляции. Из такого же вы
стрелила в Эрика, не дав ему пустить пулю в голову
Тобиасу. В нем нет собственного зла. Простой инст
румент.
Уловив движение в зеркале, я гляжу на свое отра
жение, не успев удержаться. Вот так я смотрела на
него, думаю я. Так я выглядела, когда его застрелила.
Я издаю стон, похожий на вой раненого зверя. Ро
няю оружие на пол и обхватываю живот руками. Хо
чется поплакать, я знаю, что от этого станет легче, но
я не могу себя заставить. Просто сижу на корточках в
туалете, глядя на белые плитки. Я не могу. Не могу
взять с собой пистолет.
Мне и идти-то не надо, но я все еще собираюсь.
— Трис?
Кто-то стучит в дверь. Я встаю, развожу руки.
Дверь немного приоткрывается. Там Тобиас.
— Зик и Юрайя сказали, вы идете подслушивать
переговоры Джека.
- Угу.
— И ты?
— Почему я должна говорить тебе? Ты же не гово
ришь мне о твоих планах.
Он хмурится.
— О чем ты?
— Я говорю о том, как ты измордовал Маркуса на
глазах всех лихачей, без очевидной причины, — заяв
ляю я, делая шаг к нему. — Но ведь причина есть, так
ведь? Непохоже, что ты потерял контроль над собой.
И совсем непохоже, что он тебя спровоцировал. Зна
чит, причина есть!
— Я должен был доказать лихачам, что я не трус, —
отвечает он. — Вот и все. Ничего больше.
— Так зачем тебе надо... — начинаю я.
Зачем Тобиасу нужно доказывать что-то лихачам?
Только для того, чтобы они уважали его. Если он хо
чет стать их лидером. Я вспоминаю голос Эвелин, в
полутемном пристанище бесфракционников. «Я под
разумеваю, что ты стал важным человеком среди них».
Он хочет, чтобы лихачи объединились с бесфрак-
ционниками, и знает только единственный способ сде
лать это — возглавить их.
Другая загадка — почему у него нет потребности
поделиться со мной. Я не успеваю закончить вопрос.
— Так ты идешь или нет? — спрашивает он.
— А какая разница?
— Ты снова рвешься навстречу опасности без при
чины, — говорит он. — Как тогда, когда ты бросилась
в драку против эрудитов с... карманным ножом.
— Причина существует, и достаточная. Мы не пой
мем, в чем дело, если не подслушаем переговоры. А нам
надо знать, что происходит.
Он скрещивает руки на груди. Он не качок, каки
ми часто бывают парни-лихачи, некоторые девушки
обратили бы внимание и на торчащие уши или на
слегка крючковатый на конце нос, но для меня...
Я отбрасываю эту мысль. Он пришел, чтобы на
кричать на меня. Он скрывает от меня свои планы.
Как бы то ни было, сейчас я не должна думать о том,
насколько он мне нравится. Это лишь осложнит все,
в том числе — возможность решать насущные задачи.
А сейчас самое главное — услышать, что Джек Кан ска
жет эрудитам.
— Ты больше не стрижешься, как в Альтруизме, —
спокойно спрашиваю я. — Хочешь походить на лихача?
— Не уходи от вопроса. Четыре человека уже гото
вы. Тебе незачем присоединяться.
— Что это ты так настаиваешь, чтобы я никуда не
ходила? — почти кричу. — Я не тот человек, который
будет сидеть на месте, когда другие рискуют!
— Пока что ты человек, который, похоже, не ценит
собственную жизнь... который даже не может взять в
руки пистолет и выстрелить...
Он наклоняется ко мне.
— Тебе правда надо посидеть на месте, пусть дру
гие подвергают себя опасности.
Его тихий голос бьется во мне, как второй пульс.
Снова и снова я слышу его слова, «похоже, не ценит
собственную жизнь».
— И что ты сделаешь? — интересуюсь я — Запрешь
меня в туалете? Это единственный способ не дать мне
пойти.
Он закрывает лицо рукой и проводит ладонью вниз.
Я еще никогда не видела, чтобы он был таким.
— Я не хочу останавливать тебя. Я хочу, чтобы ты
сама подумала. Но если ты собираешься вести себя
безрассудно, то не можешь помешать мне сопровож
дать тебя.
Еще темно, но уже начинает светать. Мы подхо

дим к мосту. Он двухъярусный, с каменными столба
ми по углам. Мы спускаемся по лестнице, идущей
вдоль одного из столбов, и тихо движемся вдоль ре
ки. Когда светит солнце, здесь блестят большие лу
жи стоячей воды. Скоро восход. Нам пора занять по
зицию.
Юрайя и Зик сидят в засаде по обе стороны моста,
чтобы иметь хороший обзор и возможность прикрыть
нас оттуда. Они стреляют лучше, чем Линн и Шона.

Шона тоже с нами, поскольку Линн ее попросила,
несмотря на скандал в Месте Собраний.
Линн идет первой, прижимаясь спиной к камню,
вдоль края опоры моста. Следом — я, потом — Шона
и Тобиас. Мост опирается на четыре металлические
конструкции, закрепленные в каменной стене, а так
же на кучу маленьких ферм и балок, образующих на
стоящий лабиринт. Линн подлезает под одну из них
и начинает быстро подниматься вверх по тонким опо
рам, к середине моста.
Я пропускаю Шону вперед, поскольку не могу лезть
так быстро. Когда я удерживаю равновесие, то дрожу
от напряжения. Я чувствую, как холодная рука То
биаса поддерживает меня под талию.
Приседаю на корточки, чтобы пролезть между дном
моста и опорами. Пробираюсь не слишком далеко, и
приходится остановиться, оставив одну ногу на балке
и держась левой рукой за другую. Здесь мне придет
ся долго стоять.
Тобиас проскальзывает следом и подставляет одну
ногу под меня. Проползает подо мной на соседнюю
балку. Я выдыхаю и улыбаюсь ему в знак благодар
ности. Мы в первый раз посмотрели друг на друга с
того момента, как ушли из «Супермаркета Безжало
стности».
Он тоже улыбается, но мрачно.
Мы коротаем время молча. Я дышу ртом и стара
юсь успокоить дрожь в ногах и руках. Шона и Линн,
похоже, как-то общаются без слов. Строят рожи друг
другу. Я не понимаю смысла того, какие сообщения
они передают. Поняв смысл, кивают и улыбаются.
Я никогда не задумывалась, что это такое — иметь
ИНСУРГЕНТ 3*217
родную сестру. Был бы Калеб настолько же близок и
понятен мне, будь он девочкой?
В утреннем городе царит такая тишина, что звук
шагов людей, приближающихся к мосту, отдается
эхом. Звук идет сзади, значит, идет Джек и его эскорт
из лихачей, а не эрудиты, которых пока нет. Лиха*чи
знают, где мы, а Джек Кан — нет. Если он посмотрит
вниз и приглядится, то, возможно и обнаружит нас
через переплетения металла. Я стараюсь дышать как
можно тише.
Тобиас смотрит на часы и выставляет пальцы в
мою сторону. Семь часов ровно.
Мой взгляд продирается вверх, сквозь паутину
стали. Над головой звучат шаги. А потом — голоса.
— Привет, Джек, — говорит кто-то незнакомый.
Это, должно быть, Макс, тот самый, который на
значил Эрика лидером Лихачества и по приказу
Джанин сделал процедуру инициации в Лихачестве
более грубой и жестокой. Я никогда с ним не обща
лась, но от одного его голоса вздрагиваю.
— Макс, — произносит Джек. — А где Джанин?
Я думал, она придет, по крайней мере из вежливости.
— Мы с Джанин делим обязанности согласно на
ши способностям, — отвечает тот. — Это означает,
что решения в военной сфере принимаю я. Думаю,
то, что мы делаем сегодня, входит в их число.
Я вздрагиваю. Я не слишком-то много слышала,
как Макс разговаривает, но в его ритме речи и подбо
ре слов нечто... чужое.
— Отлично, — соглашается Джек. — Я пришел,
чтобы...
— Должен известить тебя, никаких переговоров не
будет, — перебивает Макс. — Чтобы вести перегово-

ры, надо быть на равных, а ты с нами не на равных,
Джек.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что ваша фракция — единственная совер
шенно бесполезная. Правдолюбы не обеспечивают
нас защитой, пропитанием или технологиями. Зна
чит, для нас вы никчемны. И вы не слишком много
сделалр, чтобы обрести уважение у находящихся у
вас лихачей, — продолжает Макс. — Вы — совершен
но беззащитны. Поэтому рекомендую в точности ис
полнить мои указания.
— Ты, кусок дерьма, — сквозь зубы цедит Джек. —
Как ты смеешь...
— Давай не будем горячиться, — спокойно отвеча
ет Макс.
Я прикусываю губу. Надо верить инстинктам, а
они говорят, что здесь что-то не так. Ни один уважаю
щий себя лихач не скажет «горячиться». И не станет
так хладнокровно реагировать на оскорбление. Он
ведет себя, как другой человек. Как Джанин.
У меня по затылку идут мурашки. Все абсолютно
логично. Джанин никому не доверит говорить от сво
его имени, особенно — вспыльчивому лихачу. Луч
ший способ решить это — дать Максу радиогарниту
ру. А сигнал от гарнитуры идет метров на четыреста,
не больше.
Я ловлю взгляд Тобиаса и медленно подвожу руку
к уху. Потом показываю вверх, туда, где, по моей при
кидке, стоит Макс.
Тобиас на мгновение хмурится, а затем кивает, но
я не уверена, понял ли он меня.
— У меня три требования, — говорит Макс. — Во-
первых, вы возвращаете нам лидера Лихачества, ко-
торого вы пленили, безоружного. Во-вторых, позво
ляете нашим солдатам обыскать ваше здание, чтобы
мы могли.забрать дивергентов. В-третьих, сообщаете
нам имена всех тех, кто не подвергся инъекции симу
ляционной сыворотки.
— Зачем? — с горечью спрашивает Джек. — ДЛя
чего вам их имена? Что вы намереваетесь с ними де
лать?
— Целью наших поисков, для начала, является об
наружение и изоляция дивергентов. А насчет имен,
так это вас не касается.
- Что?!
Я слышу шаги и гляжу сквозь сетку. Джек схва
тил Макса за ворот.
— Отпусти меня, или я прикажу охранникам стре
лять, — напоминает Макс.
Если Джанин говорит Максу по гарнитуре все, что
он должен произнести, значит, она должна видеть, как
его схватили. Я наклоняюсь вперед и рассматриваю
дома по другую сторону моста. Слева от меня русло
реки изгибается. У берега стоит невысокое здание из
стекла и металла. Наверняка она там.
Я начинаю лезть обратно на главный каркас и под
ползаю к лестнице, ведущей на Уокер-Драйв. Тобиас
тут же начинает пробираться следом, Шона хлопает
Линн по плечу. Но Линн занята чем-то другим.
Я слишком поглощена мыслями о Джанин и не за
мечаю, что Линн достала пистолет и забирается вверх,
к краю моста. Шона просто открыла рот и не может
отвести от нее взгляда. Линн делает мах, перескаки
вает вперед и хватается за край настила моста. Заки
дывает вверх руку с пистолетом. Указательный палец
уже на спусковом крючке, и нажимает его.

Макс охает, хватаясь за грудь, и падает навзничь.
Когда он отводит руку, на ней кровь.
Я уже не пытаюсь никуда карабкаться. Просто
спрыгиваю в грязь, следом за мной — Тобиас, Линн и
Шона. Ноги тонут в иле, и, когда я начинаю вытаски
вать их, раздается чавканье. Ботинки слетают с ног,
но я продолжаю двигаться, пока не выбираюсь на бе
тон. Гремят выстрелы, пули ударяют в грязь позади
нас. Я прижимаюсь к стене под мостом, чтобы в меня
было труднее целиться.
Тобиас прижимается ко мне, и его подбородок ока
зывается у меня над головой, а грудь — прижатой к
моим плечам. Закрывает меня.
Я могу сбежать к правдолюбам. Там безопасно, по
ка. Или могу найти Джанин, у нее сейчас — самая
уязвимая позиция.
О выборе и речи нет.
— Пошли! — кричу я. Взбегаю по лестнице. Осталь
ные мчатся следом за мной. На нижнем ярусе моста
наши лихачи ведут перестрелку с предателями. Джек
в безопасности, один из лихачей взвалил его на пле
чи и уносит прочь. Я несусь еще быстрее. Пересекаю
мост, не оглядываясь. Слышу позади стук ног Тобиа
са. Он единственный, кто может бежать наравне со
мной.
Впереди — стеклянное здание. Я снова слышу то
пот и выстрелы. Начинаю вилять, чтобы предателям
было сложнее в меня попасть.
Я уже в считаных метрах от стеклянного здания.
Стиснув зубы, лечу сломя голову, изо всех сил. Ноги
немеют, я едва чувствую землю под собой. Но преж
де, чем вбежать в двери, краем глаза вижу движение
в переулке. Резко сворачиваю туда.
По переулку бегут трое. Светловолосый, рослый.
И Питер.
Я спотыкаюсь и едва не падаю.
— Питер! — воплю я. Он поднимает пистолет. По
зади меня вскидывает ствол Тобиас. Мы стоим в не
скольких метрах друг от друга, в ситуации «ничья».
Позади него светловолосая женщина, видимо, Джа
нин, и рослый лихач-предатель сворачивают за угол.
У меня нет ни оружия, ни плана, но я хочу бежать за
ними, и я готова так сделать. Но Тобиас обрушивает
мне руку на плечо и держит меня.
— Ты предатель! — Ору я на Питера. — Я знала!
Знала.
Воздух раздирает возглас. Отчаянный женский
крик.
— Похоже, ты нужна твоим друзьям, — слегка улы
бается Питер. Или скалится. Он продолжает держать
пистолет перед собой. — У тебя есть выбор. Можешь
отпустить нас и помочь им или погибнуть, попытав
шись догнать нас.
Я едва не кричу. Мы оба знаем, как я поступлю.
— Чтоб ты сдох.
Пячусь, отходя к Тобиасу. Тот тоже начинает пя
титься, пока мы не доходим до конца переулка. Свер
нув за угол, бежим.
Глава 22
Шона лежит на земле, лицом вниз. На рубашке

расплывается пятно крови. Линн сидит на корточках
рядом, глядя на нее и ничего не делая.
— Я виновата, — бормочет Линн. — Я не должна
была стрелять в него. Не должна...
Я гляжу на пятно. Пуля попала ей в спину. Не
видно, дышит она или нет. Тобиас прикладывает к ее
шее два пальца и кивает.
— Нам надо сматываться, — говорит он. — Линн,
слушай меня. Я понесу ее, и ей будет очень больно,
но это единственный выход.
Линн кивает. Тобиас садится рядом с Шоной и
подсовывает руки под нее. Поднимает на плечи. Шо
на стонет. Я бросаюсь вперед, чтобы помочь ему под
нять обмякшее тело. Горло сдавливает, и я прокаш
ливаюсь.
Крякнув от натуги, Тобиас встает, и мы идем в сто
рону «Супермаркета Безжалостности». Линн спере
ди, с пистолетом в руке, я — сзади. Я пячусь, чтобы
следить, не преследует ли нас кто, но никого не вижу.
инсургент ^.223
Наверное, предатели-лихачи отступили, но лучше
подстраховаться.
— Эй!< — кричит кто-то. Навстречу нам бежит
Юрайя. — Зик пошел помочь им отвести Джека...
о нет!
Он останавливается.
— О, нет. Шона?
— Не сейчас, — обрывает Тобиас. — Беги обратно
в Маркет и приведи врача.
Возвращаться нам — меньше километра, но от зву
ков неровного дыхания Линн и покрякивания Тобиа
са, несущего Шону, которая может истечь кровью,
расстояние кажется мне бесконечным. Я вижу, как с
каждым вдохом и выдохом мышцы на спине Тобиаса
вспучиваются и опадают. Шагов я не слышу, только
мой собственный пульс. Когда мы доходим до дверей,
кажется, что меня вот-вот стошнит или я упаду в об
морок. Или заору во всю глотку.
Юрайя, мужчина-эрудит с зачесом и Кара встреча
ют нас внутри у входа. Они расстилают простыню,
чтобы положить Шону. Тобиас опускает ее на пол, и
врач немедленно принимается за дело. Разрезает на
спине рубашку. Я отворачиваюсь. Не хочется смот
реть на пулевую рану.
Тобиас стоит передо мной с красным от нагрузки
лицом. Мне хочется спрятаться в его объятиях, как
после последнего боя, хочется, чтобы он обнял меня, но
он этого не делает, а я предпочитаю не просить его.
— Я не буду делать вид, что понимаю тебя, — гово
рит он. — Но если ты еще раз станешь бездумно рис
ковать своей жизнью...
— Я не рисковала своей жизнью. Я пыталась жерт
вовать, как мои родители, как...
— Ты — не твои родители. Ты шестнадцатилетняя
девушка...
— Как ты смеешь... — стиснув зубы, начинаю я.
— ...которая не понимает, что ценность жертвы за
ключается в целесообразности, а не в бесполезной ги
бели! Если ты сделаешь это еще раз, между нами все
кончено.
Я не* ожидала от него такого.
— Ты ставишь мне ультиматум? — шепчу, чтобы
остальные не слышали.
Он качает головой:
— Нет, излагаю факты.
Его губы сжаты в ниточку.
— Если ты еще раз очертя голову бросишься на
встречу опасности, без достаточной причины, ты ста
нешь обычным адреналиновым наркоманом, каких
среди лихачей немало. Таким, который живет в ожи
дании следующей дозы. И я не собираюсь помогать
тебе в этом.
Он произносит свои слова с горечью.
— Я люблю Трис Избранную, которая принимает
решения, не оглядываясь на верность фракции, и не
ведет себя так, как положено во фракции. Но Трис,
которая изо всех сил старается себя уничтожить... ее
я любить не смогу.
Мне хочется кричать. Не от злости, поскольку, бо
юсь, он совершенно прав. Мои руки дрожат, и я хва
таюсь за край рубашки, чтобы унять дрожь.
Он прижимается головой к моему лбу и закрывает
глаза.
— Я верю, что ты здесь, настоящая, — тихо говорит
он. — Возвращайся.
Нежно целует меня. Я в таком шоке, что не в си
лах сопротивляться.
Он направляется к Шоне, а я стою, потерянная, на
одной из чаш весов символа Правдолюбия.
— Много времени прошло.

Я опускаюсь на кровать напротив Тори. Она си
дит, ее нога лежит на стопке подушек.
— Да, — отвечаю я. — Как себя чувствуешь?
— Как подстреленная, — улыбается она. — Слыша
ла, тебе это уже знакомо.
— Ага. Круто, правда?
Я могу думать только о пуле в спине Шоны. По
крайней мере, у меня и Тори есть все шансы попра
виться.
— Что интересного узнала на встрече Джека? —
спрашивает.
— Немного. Как насчет того, чтобы созвать собра
ние лихачей?
— Могу посодействовать. В том, что ты делаешь
татуировки у лихачей, есть большой плюс... ты зна
ешь почти всех.
— Точно, — соглашаюсь я. — А еще у тебя автори
тет бывшего шпиона.
— Я уже и забыла, — фыркает Тори.
— А ты узнала что-нибудь ценное? Будучи шпи
оном.
— Мое задание касалось Джанин Мэтьюз, — про
износит она. — Какой ее распорядок дня, и, что важ
нее, чем и где она занимается в течение суток.
— Уж точно не в кабинете сидит, так?
— Мне кажется, Избранная, я могу доверять те
бе, — отвечает она, искоса глядя на меня. — У нее —

личная лаборатория на верхнем этаже. Совершенно
безумные системы охраны. Они выяснили, кто я та
кая, когда я попыталась туда проникнуть.
— Ты пыталась? — спрашиваю я. Она отводит
взгляд. — Не для того, чтобы шпионить, как я пола
гаю.
— Я думала, что будет несколько... целесообразнее,
если Джанин Мэтьюз больше не будет на этом свете.
На ее лице я вижу жажду, такую же, как в тот раз,
когда она рассказала о своем брате, о кладовке тату-
салона. До симуляции, поведшей лихачей в атаку, я
бы назвала это желанием справедливости, местью, но
сейчас знаю — передо мной самая настоящая крово
жадность. Хотя это меня и пугает, я могу понять ее.
Что страшит меня еще больше.
— Я займусь подготовкой собрания, — предлагает
Тори.
Лихачи собрались между рядами коек и матрасов

и дверьми, ручки которых туго связаны простыней.
Лучший замок, который способны изобрести лихачи.
Я не сомневаюсь в том, что Джек Кан согласится вы
полнить требования Джанин. Мы здесь более не в
безопасности.
— Каковы условия? — спрашивает Тори. Она си
дит на стуле между койками, вытянув перед собой
раненую ногу. Она спрашивает Тобиаса, но тот, похо
же, не обращает внимания. Стоит, прислонившись
к одной из коек, сложив руки на груди и глядя в пол.
— Условий три. Вернуть эрудитам Эрика. Сооб
щить имена всех тех, в кого не стрельнули иглой. Дос
тавить дивергентов к эрудитам, — объявляю я.
Гляжу на Марлен. Она печально улыбается мне.
Наверное, переживает за Шону, с которой еще возит
ся врач-эрудит. С ней Линн, Гектор, их родители и Зик.
— Если Джек Кан заключает соглашения с эруди
тами, мы не можем здесь оставаться, — говорит То
ри. — Куда же нам идти?
Я думаю о пятне крови на рубашке Шоны. Тоскую
по садам Товарищества, шелесту листьев на ветру,
прикосновению коры к коже. Никогда не думала, что
буду тосковать по тому месту. Даже не предполагала,
что во мне такое есть.
На мгновение закрываю глаза. Открываю. Я здесь,
в реальности, а Товарищество — в мечтах.
— Домой, — говорит Тобиас, наконец-то подняв
голову. Все слушают его. — Нам надо вернуть себе
свое. Мы сможем уничтожить камеры наблюдения в
районе Лихачества, и эрудиты не смогут следить за
нами. Нам надо домой.
Кто-то выражает согласие криком, другие присое
диняются. У лихачей так все и решается. Воплями и
кивками. В такие моменты мы выглядим не как от
дельные люди, а как часть целого.
— Но прежде, — начинает Бад, который раньше
работал с Тори в тату-салоне, а сейчас стоит позади,
держась за спинку ее стула, — мы должны решить,
что делать с Эриком. Позволить ему остаться здесь и
вернуться к эрудитам или казнить его.
— Эрик — лихач, — говорит Лорен, крутя кольцо
на пальце. — Значит, мы решаем его судьбу. А не прав
долюбы.
И крики несутся отовсюду. Я тоже воплю, помимо
своей воли.
— В соответствии с законами Лихачества, казнь мо
гут исполнить лишь лидеры фракции. Все пять быв
ших лидеров оказались среди предателей, — объявля
ет Тори. — Поэтому пришло время выбрать новых.
Законы гласят — лидеров должно быть больше одно
го, и число должно быть нечетным. Если у вас есть
кандидатуры, крикните, и проведем голосование, ес
ли оно .понадобится.
— Ты! — орет кто-то.
— О’кей, — соглашается Тори. — Еще?
Марлен складывает руки рупором.
— Трис! — кричит она.
Мое сердце сильно бьется. Но, к своему удивле
нию, никто не начинает возмущенно переговаривать
ся или смеяться. Несколько человек кивают, точно
так же, как когда произнесли имя Тори. Я оглядываю
толпу и ищу взглядом Кристину. Она стоит, скрестив
руки на груди, похоже, никак не реагируя на выдви
жение моей кандидатуры.
Интересно, как я выгляжу в их глазах. Должно
быть, они видят во мне нечто, неизвестное мне самой.
Сильного и решительного человека, которым я не мо
гу быть. Или могу.
Тори кивком подтверждает, что услышала Мар
лен, и начинает оглядывать толпу, ожидая услышать
имена следующих кандидатур.
— Гаррисон, — произносит чей-то голос. Я не знаю,
кто такой Гаррисон, пока кто-то не начинает хлопать
по плечу мужчину средних лет со светлыми волоса
ми, забранными в хвост и закинутыми на плечо. Он
ухмыляется. Я узнаю его. Тот самый, который назвал
меня «девочкой», когда Тори и Зик сбежали от эру
дитов и пришли к нам.
Лихачи на мгновение умолкают.
— Я предлагаю Четыре, — объявляет Тори.
Кроме ^возмущенного шепота сзади, никто не вы
ражает несогласия. После того, как он избил Маркуса
в кафетерии, его больше не называют трусом. Инте
ресно, как бы они среагировали, если бы узнали, что
это был не порыв, а абсолютно рассчитанный посту
пок.
Теперь он может оказаться там, куда и собирался.
Если я не встану на его пути.
— Нам нужно трое лидеров, — произносит Тори. —
Пора голосовать.
Они бы никогда не выдвинули меня, если бы я не
остановила симуляцию. Наверное, не выдвинули бы
меня, если бы я не ткнула ножом Эрика у лифтов
или не полезла на мост. Чем более безрассудной я
становлюсь, тем популярнее я среди лихачей.
Тобиас смотрит на меня. Я не могу быть популяр
на у лихачей, поскольку Тобиас прав. Я не лихачка.
Я — дивергент. Я — кто угодно, по своему выбору. Я не
могу выбрать это. Я должна быть отдельно от них.
— Нет, — заявляю я. Прокашливаюсь, чтобы гово
рить громче. — Нет, вам незачем голосовать. Я сни
маю свою кандидатуру.
Тори глядит на меня, подняв брови.
— Ты уверена, Трис? — спрашивает она.
— Да, — отвечаю я. — Я этого не желаю. Я уверена.
Без споров и особых церемоний Тобиас избран ли
дером Лихачества. А я — нет.
Глава 23
Не проходит и десяти секунд, как мы избрали но

вых лидеров, и вдруг звучит сигнал. Один длинный,
два коротких. Я поворачиваюсь на звук, правым ухом
к стене, и вижу свисающий с потолка динамик. Есть
и другой, на соседней стене.
Нас окружает голос Джека Кана.
Внимание всем проживающим в доме Правдо
любия. Два часа назад я встретился с представителем
Джанин Мэтьюз. Он напомнил мне, что Правдолю
бие находится в уязвимом положении, зависит от
Эрудиции, в плане выживания, и заявил, что если я
хочу сохранить самостоятельность нашей фракции,
то должен выполнить некоторые требования.
Я ошеломленно гляжу на динамик. Неудивитель
но, что лидер Правдолюбия излагает все напрямик,
но я не ожидала публичного заявления.
— Чтобы выполнить данные требования, всем не
обходимо прийти в Место Собраний и сообщить о
наличии или отсутствии имплантата. — добавляет
он. — Эрудиты также приказали явиться к ним всем
дивергентам. Цель мне пока неизвестна.
Его голос вялый. Да уж, он сломлен, думаю я. По
тому, что оказался слишком слаб, чтобы сопротив
ляться. Л
Но лихачи умеют то, чего не умеют правдолюбы.
Сопротивляться даже тогда, когда сопротивление ка
жется бесполезным.
Иногда мне кажется, что в каждой фракции я по
лучаю урок, необходимый мне в жизни, и они откла
дываются в моей памяти, чтобы я могла найти свой
путь в этом мире. Всегда есть чему поучиться. Всегда
есть нечто важное, что следует понять.
Обращение Джека Кана заканчивается точно та
ким же тройным сигналом. Лихачи начинают бегать
по залу, складывая в мешки свои вещи. Двое моло
дых парней срезают с дверей простыню и кричат что-
то про Эрика. Кто-то прижимает меня локтем к сте
не, и я стою, глядя, как нарастает хаос.
С другой стороны, правдолюбы, в отличие от ли
хачей, знают, как поступить, чтобы тебя не уничто
жили.
Лихачи стоят полукругом у стула для допросов, на

котором теперь сидит Эрик. Он выглядит скорее мерт
вым, чем живым. Скрюченный, по бледному лбу течет
пот. Смотрит на Тобиаса, не поднимая головы, так,
что веки подняты под самые брови. Я стараюсь не от
водить взгляда от Эрика, но его улыбка, когда пир
синг расходится в разные стороны, — просто ужасна.
— Хочешь ли ты, чтобы я перечислила твои пре
ступления? — спрашивает Тори. — Или расскажешь
их сам?
Капли дождя залетают в оконные проемы, и вода
течет по стене. Мы стоим в зале допросов, на верхнем

этаже «Супермаркета Безжалостности». Грохочет
дневная гроза. От каждого удара грома и вспышки
молнии у меня мурашки идут по затылку, будто элек
тричество проходит сквозь кожу.
Мне нравится запах мокрого асфальта. Он чувст
вуется здесь, еле различимый, но, когда здесь все бу
дет окончено, лихачи ринутся вниз и покинут здание.
И мокрый асфальт будет единственным запахом, ко
торый я буду вдыхать.
У нас — дорожные сумки или что-либо в этом ро
де. У меня — рюкзачок, сооруженный из простыни и
веревок. В нем одежда и запасные ботинки. На мне
куртка, которую я забрала у лихачки-предателя. Пусть
Эрик видит ее, если решит посмотреть на меня.
Эрик пару секунд оглядывает толпу, а затем его
глаза находят меня. Сплетая пальцы, он осторожно
складывает руки на животе.
— Я хочу, чтобы она их перечислила, — говорит
он. — Поскольку именно она меня ножом пырнула,
очевидно, они ей известны.
Я не понимаю, что за игру он ведет, какой смысл
пытаться запугивать меня здесь, особенно сейчас, пе
ред тем, как его казнят. Он пытается выглядеть само
довольным, но я вижу, что его пальцы дрожат. Даже
Эрик боится смерти.
— Не впутывай ее, — Тобиас строг.
— Почему? Потому, что ты с ней спал? — ухмыля
ясь, спрашивает Эрик. — Ой, прости, я забыл. Сухари
таким не занимаются. Они друг другу шнурки завя
зывают и волосы стригут.
Выражение лица Тобиаса не меняется. Кажется, я
поняла. Эрику плевать на меня. Но он знает, как по-
больнее уязвить Тобиаса. Чтобы ударить по Тобиасу
больнее всего, надо ударить по мне.
Этого я и хотела избежать любой ценой, чтобы
мои удачи и неудачи стали удачами и неудачами То
биаса. Именно поэтому я не могу позволить ему за
щищать меня сейчас.
— Пусть она их перечислит, — повторяет Эрик.
— Ты сговорился с эрудитами, — стараясь говорить
спокойно, начинаю я. — Ты ответствен за смерть со
тен альтруистов.
Я не могу дальше говорить спокойно и начинаю
плеваться словами, как ядом.
— Ты предал Лихачество. Ты застрелил ребенка, в
упор. Ты — убогая игрушка в руках Джанин Мэтьюз.
Его улыбка пропадает.
— Заслуживаю ли я смерти? — спрашивает он.
Тобиас открывает рот, чтобы перебить меня, но
я успеваю.
-Да.
— Достаточно откровенно, — говорит Эрик. Его
темные глаза пусты, как яма или беззвездная ночь. —
Но имеешь ли ты право решать это, Беатрис Прайор? •
Как ты решила судьбу другого парня. Как его звали?
Уилл?
Я не отвечаю. Я слышу голос моего отца. «Почему
ты думаешь, что имеешь право застрелить другого?»
Он спросил это, когда мы с боем пробивались на пост
управления в районе Лихачества. Он сказал мне, есть
правильный способ чего-то добиться, и я должна нау
читься этому. Я чувствую, что у меня в горле будто
комок воска, и я не могу сглотнуть и едва в состоя
нии дышать.
— Ты совершил преступления, каждое из которых
заслуживает смерти по законам Лихачества, — гово
рит Тобиас. — Мы имеем право казнить тебя по на
шим законам.
Он приседает и берет с пола три пистолета, лежа
щие у ног Эрика. Вытаскивает патроны, один за дру
гим. Они звенят, падая на пол, катятся и останавли
ваются у ног Тобиаса. Он берет средний пистолет и
вставляет в него один патрон.
Потом начинает вертеть по полу все три пистоле
та, пока я не теряю из виду тот, который был в сере
дине. Не вижу, в каком из них находится патрон. Под
нимает их, дает один Тори, а второй — Гаррисону.
Я пытаюсь думать про симуляцию. Что произош
ло с альтруистами. Невинные люди в серых одеждах,
лежащие на улицах. Альтруистов осталось так мало,
что некому даже позаботиться о телах. Наверное, боль
шая часть там и осталась. И этого бы не произошло,
если бы не Эрик.
Я думаю о мальчике-правдолюбе, которого он за
стрелил, не задумываясь. Как он мешком упал на пол
рядом со мной.
Может, мы и не те, кто вправе утверждать, жить
Эрику или умереть. Наверно, он сам это решил свои
ми поступками.
Но дышать мне все равно трудно.
Я смотрю на него без злобы и ненависти. И без стра
ха. Кольца на его лице сверкают, прядь грязных во
лос падает на лицо.
— Подождите. У меня последняя просьба.
— Мы не принимаем просьб от преступников, —
говорит Тори. Она стоит на одной ноге уже пару ми-
нут. Ее голос усталый. Она хочет покончить с этим и
сесть. Для нее эта казнь — всего лишь неудобство.
— Я л^дер Лихачества, — продолжает Эрик. —
Все, что я хочу — чтобы пулю выпустил Четыре.
— Зачем? — спрашивает Тобиас.
— Чтобы ты жил с чувством вины, — отвечает
Эрик. — Зная, что отнял у меня власть и убил меня.
Похоже, я понимаю. Он любит ломать людей, и
всегда был таким. И тогда, когда поставил видеока
меру в камере казней, где я едва не утонула в баке с
водой. Любил делать все заранее. И считает, что если
заставит Тобиаса пойти на это, то перед смертью уви
дит, как тот сломается.
Мерзко.
— Не будет никакого чувства вины, — отвечает То
биас.
— Тогда это вообще не проблема, — улыбается
Эрик.
Тобиас подбирает еще один патрон.
— Скажи, — тихо говорит Эрик, — мне всегда ин
тересно было. Именно твой папочка каждый раз появ
лялся в пейзаже страха, через который ты проходил?
Тобиас вставляет патрон в пистолет, не поднимая
взгляда.
— Вопрос не нравится? — спрашивает Эрик. — Бо
ишься, лихачи станут по-другому смотреть на тебя?
Поймут, что хоть у тебя и всего четыре страха, ты все
равно трус?
Он выпрямляется и кладет руки на подлокотники.
Тобиас выставляет пистолет, держа его в левой
руке.
— Эрик, храни мужество, — говорит он.
И спускает курок.
Я закрываю глаза.
Кровь странного цвета. Темнее, чем все думают.
Я гляжу вниз, а Марлен крепко держит меня за ру
ку. Ее ногти короткие и неровные, она грызет их. Она
толкает меня вперед. Должно быть, я иду, поскольку
чувствую, что куда-то двигаюсь. Но перед моими гла
зами Эрик, и он еще жив.
Он умер точно так же, как Уилл. Упал мешком,
как Уилл.
Я думала, что ком в горле пройдет, когда я увижу,
что он мертв, но так не случилось. Мне приходится
делать глубокие вдохи с усилием, чтобы мне хватало
воздуха. Хорошо, хоть вокруг много народу, шумно, и
никто этого не слышит. Во главе отряда Гаррисон, не
сет Тори на спине, как ребенка. Она смеется, обхва
тив его руками за шею.
Тобиас кладет мне руку на спину. Я знаю это, по
тому что вижу, как он подходит ко мне. Но уже ниче
го не чувствую.
Двери открываются снаружи. Мы едва не сталки
ваемся с Джеком Каном и группой правдолюбов, ко
торая сопровождает его.
— Что вы натворили? — спрашивает он. — Мне со
общили, что Эрик пропал из камеры заключения.
— Он находился в нашей юрисдикции, — отвечает
Тори. — Мы судили его и казнили. Тебе бы следова
ло нас поблагодарить.
— Почему...
Лицо Джека краснеет. Кровь темнее, чем румянец,
хотя в основа — одинакова.
— Почему я должен благодарить вас?
— Потому что ведь ты тоже хотел его казнить, да?
Он убил одного из твоих детей, — невинно глядя на
него, говорит Тори. — Ну, об этом мы позаботились.
А теперь, извини, нам пора.
— Что... уходите? — ошеломленно спрашивает
Джек.
Если мы уйдем, он не сможет выполнить два из
трех требований, которые передал ему Макс. Одна эта
мысль ужасает его, все написано на его лице.
— Я не могу вам позволить...
— Ты не можешь позволять нам что-то делать, —
отвечает Тобиас. — Если не подвинешься, нам при
дется затоптать тебя, а не просто пройти мимо.
— Разве вы не заявились сюда, ища союзников? —
мрачно спрашивает Джек. — Если вы так сделаете,
мы примем сторону эрудитов, обещаю, и вы никогда
не сможете создать союз с нами, вы...
— Вы нам не нужны как союзники, — говорит То
ри. — Мы — лихачи.
Все начинают кричать, и крик каким-то образом
пробивает дыру в моей бесчувственности. Толпа на
пирает. Правдолюбы ахают и разбегаются в стороны.

Мы выплескиваемся в коридор, как вода из пробитой
трубы, лихая вода, которая везде найдет где протечь.
Марлен отпускает мою руку. Я бегу вниз по лест
нице, вслед за другими лихачами, не обращая внима
ния на крики и локти, которые тычутся мне в бока.
Я снова чувствую себя неофитом, мчащимся по сту
пеням «Втулки»1 после Церемонии Выбора. Ноги
жжет,'но все в порядке.
Мы оказываемся в вестибюле. Там ожидает груп
па правдолюбов и эрудитов, в том числе светловоло
сая женщина-дивергент, которую тащили за волосы к
лифтам. Девочка, которой я помогла. И Кара. Они с
беспомощным выражением на лицах глядят, как ми
мо них идут лихачи.
Кара замечает меня и хватает за руку, оттаскивая
в сторону.
— Куда вы все идете? — спрашивает она.
— В район Лихачества, — отвечаю я, пытаясь вы
свободиться, но она не отпускает меня. Я не смотрю
на ее лицо. Я не могу.
— Идите в Товарищество, — продолжаю. — Они
обещали безопасность всем, кто хочет ее. Здесь вы не
будете в безопасности.
Она, наконец, отпускает меня, почти отталкивает.
Снаружи асфальт скользкий, даже для моих крос
совок, рюкзачок с тряпками колотит по спине, и я бе
гу медленнее. Дождь брызжет на голову и спину. Но
ги плюхают по лужам, брюки начинают намокать.
Я вдыхаю запах мокрого асфальта, заставляя себя
думать, что есть только это — и больше ничего.
1 «Втулка» (англ, hub) — название небоскреба в Чикаго.
Я стою у перил над ущельем. Вода внизу ударяет
в стену, но брызги не летят настолько высоко, чтобы
замочить ^не ноги.
В сотне метров от меня Бад раздает пейнтбольные
ружья. Кто-то еще тоже раздает. Скоро все укромные
уголки нашей обители раскрасят в разные цвета. Объ
ективы камер наблюдения будут выведены из строя.
— Эй, Трис, — Зик подходит к перилам и стано
вится рядом. У него красные опухшие глаза, но он
улыбается.
— Эй, у вас получилось.
— Ага. Мы дождались, пока состояние Шоны ста
билизируется, и перенесли ее сюда.
Он трет глаз большим пальцем.
— Я не хотел трогать ее, но... у правдолюбов стало
небезопасно. Совсем.
— Как она?
— Не знаю. Она выживет, должна, но медсестра ду
мает, что она останется парализована ниже пояса.
Меня бы это не волновало, но...
Он приподнимает одно плечо.
— Как она сможет остаться лихачкой, если не смо
жет ходить?
Я смотрю на другую сторону Ямы, где дети лиха
чей гоняются друг за другом по тропам, кидая в сте
ну пейнтбольные шарики. Один разбивается, и ка
мень окрашивается в желтый цвет.
Я думаю о том, что говорил Тобиас, когда мы но
чевали у бесфракционников. Старшие покидают Лиха
чество, когда их физическое состояние не позволяет
им оставаться во фракции. Вспоминаю песенку прав
долюбов, где нас называют самой жестокой фракцией.
— Она сумеет.

— Трис. Она даже не сможет ходить.
— Уверена, она сможет, — говорю я, глядя на не
го. — Сядет в кресло-каталку, и кто-нибудь будет во
зить ее по тропам вокруг Ямы, там наверху есть лифт.
Я показываю вверх.
— Ей не нужно ходить, чтобы спуститься по тросу
или стрелять из пистолета.
— Она не захочет, чтобы я катал ее, — его голос
дрожит. — Не захочет, чтобы я поднимал и носил ее.
— Ей придется привыкнуть. Ты же не выгонишь ее
из Лихачества из-за такой глупой причины, как не
способность ходить?
Зик пару секунд молчит, оглядывая мое лицо. При
щуривается, будто оценивающе.
А потом обнимает меня. Ко мне давно так не при
касались, и я деревенею. Потом расслабляюсь и по
зволяю теплу проникнуть в мое тело, продрогшее от
влажной одежды.
— Собираюсь пойти пострелять, — говорит он, от
пуская меня. — Ты со мной?
Я пожимаю плечами и бегу следом за ним. Бад да
ет нам по пейнтбольному ружью, и я начинаю заря
жать свое. Вес, форма и материал настолько отличны
от револьвера, что я без проблем держу его в руках.
— Мы практически обезопасили Яму и подземные
помещения, — говорит Бад. — Но вам надо бы занять
ся Спайром.
— Спайром?
Бад показывает вверх, на застекленное здание над
нами. Этот вид пронзает меня, как иглой. Последний
раз, когда я стояла здесь, я была со своим отцом. Имен
но тогда я отправилась останавливать симуляцию.
Зик уже направляется наверх. Я заставляю себя
идти за ним, переставляя ноги, одну за другой. Мне
трудно дь$щать, но я как-то ухитряюсь двигаться. Ко
гда я добираюсь до лестницы, спазм в груди почти
пропадает.
Когда мы выходим в Спайр, Зик поднимает ружье
и целится в камеру под потолком. Стреляет, и зеле
ная краска растекается по одному из окон, не попав в
объектив камеры.
— Ой, — вздыхаю я. — Ой-ой.
— Что? Посмотрел бы я, как ты попадешь с перво
го раза.
— Правда?
Я поднимаю ружье, упираю его в левое плечо. Стран
но держать ствол левой рукой, но правая пока не вы
держит такой вес. Я нахожу в оптическом прицеле
камеру, сощуриваюсь. В моей голове слышится ше
пот. Вдох. Прицел. Выдох. Выстрел. Через пару секунд
я осознаю, что это голос Тобиаса, ведь именно он учил
меня. Я нажимаю спуск, и шарик ударяет в камеру,
заливая объектив синей краской.
— Вот. Теперь ты. Тоже не с той руки.
Зик недовольно бормочет.
— Эй! — слышится радостный голос. Марлен под
нимает голову над стеклянным полом. Ее лоб изма
зан пурпурной краской. Хитро улыбаясь, она прице
ливается в Зика, попадает ему в ногу, а потом — в ме
ня. Шарик попадает мне в руку. Больно.
Марлен смеется и скрывается за стеклом. Зик и я
переглядываемся и бежим за ней. Она хохочет, про
дираясь сквозь толпу детей. Я целюсь в нее, но попа
даю в стену. Марлен палит в мальчишку у перил —
Гектора, младшего брата Линн. Он сначала ошелом-
242 .4 Вероника Рот
ленно смотрит на нее, а потом наводит свое ружье, но
попадает в человека рядом с ней.
Воздух наполняют хлопки. Все в Спайре начина
ют стрелять друг в друга, и стар и млад. Мы забыва
ем о камерах, сбиваемся в команды и начинаем вое
вать.
Когда перестрелка затихает, моя одежда больше
цветная, чем черная. Я решаю сохранить рубашку не
стиранной, чтобы помнить, почему я выбрала Лиха
чество. Не потому, что они идеальные. Они полны
жизни. И свободы.
Глава 25
Кто-то находит непортящиеся продукты, разогре

вает их, и вечером мы получаем горячий ужин. Я за
нимаю место за столом, за которым обычно сидела
рядом с Кристиной, Алом и Уиллом. Вдруг я чувст
вую ком в горле. Половины из нас уже нет в живых.
Я виновата. Если бы я была отходчивее, я спасла
бы Ала. Но я уперлась. Если бы я сохранила ясную
голову, то Уилл бы не умер. Но у меня и не вышло.
Я не успеваю глубоко погрузиться в свои пережи
вания. Юрайя ставит поднос и садится рядом. На под
носе тушенка и громадный шоколадный пирог.
— Откуда? — спрашиваю, глядя на свою тарелку,
содержимое которой скромнее.
— Кто-то только что принес. Нашел пару коробок
с готовыми смесями и испек, — отвечает он. — Мо
жешь откусить у меня пару кусочков.
— Пару? Ты хочешь съесть всю эту громадину
один?
— Да, а что? — удивленно спрашивает он.
— Ничего.

Кристина сидит напротив, настолько далеко от ме
ня, насколько только можно. Зик ставит перед ней
поднос. К нам присоединяются Линн, Гектор и Мар
лен. Краем глаза я подмечаю движение под столом и
вижу, что Марлен положила ладонь на коленку
Юрайе. Они сцепляют пальцы. Оба стараются вести
себя непринужденно, но исподволь поглядывают друг
на друга.
Сидящая слева от Марлен Линн смотрит так, буд
то объелась кислятины, и продолжает торопливо гло
тать кусок за куском.
— Куда торопишься? — спрашивает ее Юрайя. —
Будешь есть с такой скоростью, точно стошнит.
Линн кривится.
— Меня и так скоро вырвет из-за того, что вы пя
литесь друг на друга.
У Юрайи краснеют уши.
— О чем ты?
— Я не дура, как и остальные. Почему бы тебе про
сто не переспать с ней?
Юрайя ошеломленно глядит на нее. Марлен же гля
дит возмущенно. Потом демонстративно поворачива
ется, целует Юрайю в губы, положив ему пальцы на
шею и засунув их под ворот рубашки. Я вижу, как вся
стручковая фасоль, которая была у меня на вилке, па
дает в тарелку, не дойдя до рта.
Линн хватает поднос и выскакивает из-за стола.
— В чем тут дело? — интересуется Зик.
— И не спрашивай, — отвечает Гектор. — Ей всегда
что-то не нравится, и я уже перестал подсчитывать.
Марлен и Юрайя улыбаются.
Я заставляю себя смотреть в тарелку. Так странно
видеть двух людей, с каждым из которых знакомишь-
ся по отдельности, а они образуют пару. Хотя я не в
первый раз с этим сталкиваюсь. Я слышу скрип —
Кристина^без толку водит вилкой по тарелке.
— Четыре! — кричит Зик, маша рукой. Похоже, так
ему спокойнее. — Давай сюда, место есть.
Тобиас кладет руку мне на здоровое плечо. Я за
мечаю, что два сустава на кулаке сбиты, кровь совсем
свежая.
— Извини, не могу оставаться с вами, — наклоня
ется ко мне. — Можно тебя ненадолго?
Я встаю, помахав рукой всем, но на меня обращает
внимание лишь Зик, поскольку Кристина и Гектор
уставились в тарелки, а Юрайя с Марлен тихо разго
варивают. Мы выходим из кафетерия.
— Куда мы идем?
— На поезд, — отвечает он. — У меня встреча, и я
хочу, чтобы ты помогла мне разобраться в ситуации.
Мы идем по одной из троп вдоль края Ямы, к ле
стнице, ведущей в Спайр.
— Зачем тебе понадобилась я...
— У тебя лучше получается.
Мне нечего ответить. Мы поднимаемся по лестни
це, пересекаем стеклянный пол. Затем минуем сырое
помещение, где я проходила свой пейзаж страха. Су
дя по шприцу на полу, им кто-то недавно пользовался.
— Ты сегодня был в пейзаже страха? — спрашиваю я.
— Почему ты решила? — оглядывая меня темными
глазами, удивляется Тобиас. Он распахивает дверь.
Меня окутывает жаркий летний воздух. Ветра нет.
— У тебя сбиты суставы, а помещением кто-то не
давно пользовался.
— Именно это я и имел в виду. Ты намного вос
приимчивее всех остальных.

Он смотрит на часы.
— Они сказали мне сесть на поезд в 8.05. Пошли.
Меня охватывает надежда. Может, сейчас он не
станет спорить, ругаться и наши отношения станут
прежними.
Мы приближаемся к путям. Последний раз мы бы
ли тут, когда он хотел показать мне залитые светом
окна в домах Эрудиции и сообщить, что эрудиты пла
нируют напасть на альтруистов. Сейчас у меня такое
ощущение, будто мы направляемся на встречу с бес-
фракционниками.
— Еще достаточно восприимчивая, чтобы понять,
как ты уходишь от ответов, — говорю.
— Да, я проходил через мой пейзаж страха, — взды
хает он. — Хотел посмотреть на изменения.
— И что-то изменилось. Так ведь?
Он убирает с лица прядь волос, не глядя мне в гла
за. Я и не знала, что у него такие густые. Трудно бы
ло понять, когда он коротко стригся, как в Альтруиз
ме, но сейчас волосы отросли сантиметров на пять, и
они закрывают весь лоб. У него стал более угрожаю
щий вид. Он меньше похож на того парня, каким был
раньше и с которым у меня завязались отношения.
— Да, — отвечает он. — Но количество осталось
прежним.
Я слышу гудок локомотива слева, но фары не го
рят. Поезд тихо скользит по рельсам, будто крадется.
— Пятый!
Мы бросаемся бежать. Отсчитав до пятого вагона,
я хватаюсь за поручень левой рукой и дергаю изо всех
сил. Пытаюсь закинуть ноги, но они совсем немного
не долетают и болтаются в опасной близости от ко
лес. Я взвизгиваю и закидываю колено на пол вагона,
обдирая его. Влезаю внутрь.
Тобиас запрыгивает следом и тут же садится ря
дом со мной. Я держусь за колено и скриплю зубами.
— Дай поглядеть, — говорит он. Подымает штани
ну джинсов выше колена. От его пальцев на моей ко
же остаются невидимые глазу холодные полосы. Мне
очень хочется схватить его за рубашку, притянуть к
себе и поцеловать. Прижаться к нему. Но я не могу.
Между нами стоит слишком много тайн.
Колено покрыто кровью.
— Неглубокая, быстро заживет.
Я киваю. Боль стихает. Он закатывает вторую шта
нину на ту же высоту. Я ложусь и гляжу в потолок.
— Значит, он все еще в твоем пейзаже страха?
Впечатление такое, будто у него в глазах вспыхнул
огонь от целого коробка спичек.
— Да, но теперь по-другому.
Раньше он мне рассказывал, что пейзаж страха не
менялся с того раза, как он впервые прошел его. Зна
чит, случилось нечто существенное.
— Но теперь там появилась ты, — хмурится он. —
Вместо того чтобы застрелить женщину, как обычно,
мне пришлось смотреть на твою гибель. И я ничего
не мог предпринять.
Его руки дрожат. Я думаю, как его утешить. Я не
собираюсь гибнуть. Откуда я знаю? Мы живем в опас
ном мире, и я не настолько привязана к жизни, чтобы
сделать все для своего выживания. Я не могу успоко
ить его.
— Они могут появиться в любую минуту, — Тоби
ас смотрит на часы.

Я встаю и сразу вижу Эвелин и Эдварда, стоящих
у путей. Они разгоняются заранее и запрыгивают
практически с той же легкостью, что и Тобиас.
Эдвард ухмыляется, глядя на меня. Сегодня у него
на глазу повязка с вышитым на нем большим синим
крестом.
— Привет, — Эвелин смотрит только на Тобиаса,
будто меня здесь нет.
— Хорошее место для встречи — уточняет Тобиас.
Стемнело, и я вижу только темные силуэты домов на
фоне синеющего неба. Свет идет от немногих из них,
стоящих у озера. Видимо, они в районе Эрудиции.
Поезд сворачивает туда, куда обычно он не едет —
влево, в сторону от сверкания эрудитов, в заброшен
ную часть города. Судя по тому, что становится тише,
поезд замедляет ход.
— Самое безопасное, на мой взгляд, — отмечает
Эвелин. — Итак, ты хотел встречи.
— Да. Я хочу обсудить условия союза.
— Союза, — повторяет за ним Эдвард. — А кто те
бе дал право заключать союзы?
— Он лидер Лихачества, — говорю я. — И имеет
право делать это.
Эдвард приподнимает брови, явно удивленный.
Эвелин наконец-то удостаивает меня взглядом, но
лишь на секунду. Она усмехается и снова смотрит на
Тобиаса.
— Интересно, — спрашивает Эвелин. — А она те
перь тоже лидер Лихачества?
— Нет, — быстро отвечает Тобиас. — Она здесь,
чтобы помочь мне понять, можно вам верить или нет.
Эвелин сжимает губы. Какая-то часть меня хочет
задрать нос и сказать «Ха!», но я лишь слегка улы
баюсь.
— Мы, конечно, согласны на союз... но при выпол
нении нескольких условий, — отвечает Эвелин. — Га
рантированное и равное представительство в прави
тельстве, которое будет создано после победы над
эрудитами. Полный доступ ко всем данным эрудитов,
по завершении атаки. Естественно...
— Что вы собираетесь делать с имеющейся у эру
дитов информацией? — перебиваю я.
— Естественно, уничтожить. Единственный способ
лишить эрудитов власти — лишить их знаний.
Мне сразу хочется сказать ей, какая она дура. Но
я сдерживаюсь. Не будь технологий симуляций и ин
формации, собранной ими обо всех фракциях, не будь
их зацикленности на техническом прогрессе, нападе
ния на альтруистов не произошло бы. И мои родите
ли были бы живы.
Даже если мы ухитримся убить Джанин, можно
ли доверять остальным эрудитам? Знать, что они
больше на нас не нападут. Не уверена.
— Что мы получим в обмен на выполнение усло
вий? — спрашивает Тобиас.
— Людей, которые вам нужны, чтобы штурмовать
район Эрудиции. Равное число мест в правительстве
вместе с нами.
— Я уверен, Тори потребует права избавить этот
мир от Джанин Мэтьюз, — тихо говорит Тобиас.
Я приподнимаю брови. Я не думала, что о нена
висти Тори к Джанин известно всем. Возможно, и не
всем. Он может знать о ней то, о чем не догадываются
другие. Должен, поскольку теперь оба они — лидеры.
— Это можно устроить, — отвечает Эвелин. — Мне
без разницы, кто ее убьет. Я просто хочу, чтобы ее не
было.

Тобиас глядит на меня. Мне хочется объяснить
ему, почему у меня столь противоречивые чувства...
почему я больше остальных имею право желать унич
тожить Эрудицию до основания. Но я не знаю, как
сказать это, будь у меня даже время. И он поворачи
вается к Эвелин.
— Тогда договорились, — он протягивает руку.
Эвелин пожимает ее.
— Нам надо встретиться через неделю, — произно
сит она. — На нейтральной территории. Большинство
альтруистов любезно позволили нам находиться в их
районе и готовиться, пока они устраняют последст
вия нападения.
— Большинство, — повторяет Тобиас.
Лицо Эвелин становится непроницаемым.
— Боюсь, твой отец сохранил авторитет среди боль
шей части из них, и он посоветовал им не встречать
ся с нами, когда пару дней назад мы пришли к ним.
Она улыбается с горечью.
— И они согласились, как и в тот раз, когда он на
стоял на том, чтобы меня изгнали.
— Они тебя изгнали? — спрашивает Тобиас. —
Я думал, ты ушла.
— Нет. Сам понимаешь, в Альтруизме принято про
щать и соглашаться. Но у твоего отца огромное влия
ние среди людей, даже сейчас. Я решила покинуть их
сама и избежать публичного позора.
Тобиас ошеломлен.
Эдвард, который стоял, привалившись к стене ва
гона, встает.
— Пора! — напоминает он.
— До встречи через неделю, — прощается Эвелин.
Поезд находится уже на одном уровне с улицей, и
Эдвард прыгает. Спустя пару секунд наступает оче
редь Эвелин. Я и Тобиас остаемся в вагоне, слушая
свист колес по рельсам. Мы молчим.
— Зачем ты взял меня с собой, если ты в любом
случае хотел заключить союз? — безразлично спра
шиваю я.
— Ты не стала меня останавливать.
— А что мне надо было сделать, руками пома
хать? — мрачно отвечаю я. — Мне это не нравится.
— Это необходимо.
— Я так не думаю, — размышляю я вслух. — Дол
жен быть другой способ...
— Какой? — спрашивает он, складывая руки на
груди. — Она тебе просто не нравится. С самого на
чала.
— Конечно, она мне не нравится! Она же тебя бро
сила!
— Они изгнали ее. И, если я решу простить ее, тебе
бы лучше тоже это сделать! Ведь бросили меня, а не
тебя.
— Дело серьезнее. Я ей не верю. Думаю, она хочет
тебя использовать.
— Не тебе решать.
— Тогда снова спрашиваю, зачем ты меня позвал? —
я скрещиваю руки на груди, как и он. — Ах да... что
бы я оценила ситуацию для тебя. Хорошо, но то, что
тебе не нравится моя оценка, не значит...
— Я забыл, что на твои суждения могут влиять
эмоции. Если бы помнил, может, и не взял бы.
— Мои эмоции. А что насчет твоих? Насчет того,
что каждый, кто ненавидит твоего отца, как и ты, —
обязательно союзник?
252 * Вероника Рот
— Маркуса это вообще не касается!
— Касается, совершенно точно! Он многое знает,
Тобиас. И нам надо выяснить, что именно.
— Снова? Я думал, мы с этим покончили. Он лжец,
Трис.
- Да ну?
Я приподнимаю брови.
— Тогда и твоя мать тоже. Считаешь, альтруисты в
состоянии изгнать кого-нибудь? Я так не думаю.
— Не говори в таком тоне о моей матери.
Я вижу впереди свет. Это — Спайр.
— Ладно. Не буду.
Я подхожу к краю вагона и выпрыгиваю. Пробе
гаю несколько шагов, чтобы удержать равновесие.
Тобиас прыгает следом, но я не даю ему ни малейше
го шанса догнать меня. Иду прямиком в здание, спус
каюсь по лестнице в Яму и ищу, где лечь поспать.
Кто-то трясет меня, чтобы разбудить.
— Трис! Вставай!
Я не спорю. Спрыгиваю с кровати и позволяю че
ловеку тащить меня за руку к двери. Бегу босиком, а
под ногами не слишком-то ровно. Прищурившись,
пытаюсь понять, кто меня схватил. Кристина. Она
едва не выдергивает мне руку из сустава.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Что проис
ходит?
— Заткнись!
Мы бежим к Яме, в моих ушах стоит шум реки. По
следний раз Кристина вытаскивала меня из постели,
чтобы привести к телу Ала, которое доставали из уще
лья. Я сжимаю зубы и стараюсь не вспоминать об этом.
Второй раз такого случиться не может. Не должно.
Я начинаю хватать ртом воздух. Кристина быстрее
меня. Мы несемся по лестнице через проем в стек
лянном полу Спайра. Она шлепает ладонью по кноп
ке лифта, запрыгивает внутрь раньше, чем двери ус
певают открыться полностью, и затаскивает меня
внутрь. Жмет кнопку самого верхнего этажа.

— Симуляция, — хрипит она. — Не со всеми, толь
ко... с немногими.
Упершись ладонями в колени, она тяжело дышит.
— Один из них что-то сказал про дивергентов.
— Сказал? — переспрашиваю я. — Под воздействи
ем симуляции?
Она кивает.
— Марлен. И голос будто не ее. Слишком... моно
тонный.
Двери открываются, и я бегу следом за ней к две
ри, на которой написано «ВЫХОД НА КРЫШУ».
— Кристина, зачем? — спрашиваю я.
Она не отвечает. Лестница пахнет старой краской.
На бетонных стенах граффити лихачей, черным цве
том. Эмблема Лихачества и инициалы. РГ+НТ, БР+ФХ.
Инициалы пар, которые, возможно, уже состарились
или расстались. Я прикасаюсь рукой к груди, чтобы
ощутить биение сердца. Такое быстрое — удивитель
но, что я вообще еще дышу.
Ночной воздух холодный, по коже на руках идут
мурашки. Глаза быстро привыкают к темноте, и я ви
жу три силуэта, стоящих на парапете лицом ко мне.
Марлен, Гектор, еще кто-то мне неизвестный. Девоч
ка из Лихачества, лет восьми, с прядями, выкрашен
ными в зеленый цвет.
Они стоят неподвижно, хотя дует сильный ветер,
который треплет им волосы. Одежда хлопает на вет
ру, но они не шевелятся.
— Просто слезьте с парапета, быстро, — говорит
Кристина. — Не делайте глупостей. Давайте...
— Они тебя не слышат, — тихо говорю я, направ
ляясь к ним. — И не видят.
— Надо одновременно прыгнуть на них. Я поймаю
Гека, ты...
— Мы рискуем столкнуть их с парапета. Будь ря
дом с девочкой, на всякий случай.
Она слишком юна для такого, думаю я, но даже не
нахожу сил сказать. Тогда получится, что Марлен дос
таточно взрослая.
Я гляжу на ее глаза — они пусты, как раскрашен
ные камни или стеклянные шары. У меня ощущение,
что эти шары проскакивают мне в горло и опускают
ся в желудок. Тянут меня вниз. Марлен никак не ста
щить с парапета.
Наконец она открывает рот и говорит:
— У меня послание для дивергентов.
Голос невыразительный. Симуляция управляет ее
голосовыми связками, но не может окрасить голос
человеческими эмоциями.
Я перевожу взгляд с Марлен на Гектора. Мальчи
ка, который так боялся меня из-за того, что ему мать
наговорила о дивергентах. Линн, наверное, у кровати
Шоны, надеется, та очнется и сможет двигать ногами.
Линн не переживет потери Гектора.
Я подхожу ближе, чтобы выслушать послание.
— Это не переговоры, а предупреждение, — заяв
ляет симуляция ртом Марлен. — Раз в два дня такое
будет случаться, пока один из вас не придет к эру
дитам.
Марлен делает шаг назад, и я бросаюсь вперед. Не
к Марлен, которая однажды дала Юрайе сбить пон
чик с ее головы пулей ради забавы. Которая собрала
мне охапку одежды и всегда улыбалась, встречая ме
ня. Нет.
256 Ж Вероника Рот

Марлен и девочка-лихачка шагают с крыши, а я
прыгаю к Гектору.
Хватаюсь, за что попало. За руку, рубашку. Обди
раю колени о жесткую кровлю. Вес Гектора тянет ме
ня к краю. У меня маловато силы, чтобы поднять маль
чика.
— Помоги, — шепчу я, поскольку на большее нет сил.
Кристина рядом. Она помогает мне втащить обрат
но на крышу обмякшее тело Гектора. Его руки беспо
мощно болтаются. В полуметре на крыше на спине
лежит маленькая девочка.
Симуляция прекращается. Гектор открывает глаза,
они живые, не пустые.
— Ого, — удивляется он. — Что происходит?
Девочка начинает плакать, и Кристина наклоняет
ся к ней, говоря с ней мягким, утешающим голосом.
Я встаю. Меня трясет с головы до ног. Осторожно
подхожу к краю и гляжу вниз. Улица внизу освещена
плохо, но я вижу силуэт Марлен на тротуаре.
Дышать? Какое там.
Я отворачиваюсь и слышу только биение пульса в
ушах. Рот Кристины движется, но я не обращаю вни
мания. Иду к двери, спускаюсь по лестнице, бреду по
коридору к лифту.
Двери закрываются, и я падаю, как только что рух
нула вниз Марлен. Я решила не спасать ее. Я кричу и
рву на себе одежду. Горло сразу же пересыхает, на ру
ках, там, где я промахнулась мимо ткани, царапины.
Я продолжаю орать.
Раздается звонок, и лифт останавливается. Двери
открываются.
Я расправляю рубашку, приглаживаю волосы и
выхожу.
У меня послание для дивергентов.
Дивергент — это я.
Это н$ переговоры.
Верно.
Это предупреждение.
Я понимаю.
Каждые два дня, пока один из вас не придет к эру
дитам...
Я приду.
...будет случаться такое.
Такого больше не будет.
Я продираюсь сквозь толпу у ущелья. В Яме шум
но, но не потому, что рядом река. Я хочу найти тихое
место и бреду в коридор, ведущий к спальням. Я не
хочу слушать речь Тори в честь Марлен, находиться
среди лихачей, кричащих и прославляющих ее жизнь
и ее отвагу.
Утром Лорен сообщила, что мы пропустили не
сколько камер наблюдения в спальнях неофитов, где
ночевали Кристина, Зик, Лорен, Марлен, Гектор и
Ки, девочка с зелеными прядями. Так Джанин выяс
нила, кто из них подчиняется симуляциям. Я не со
мневаюсь, она выбрала самых молодых лихачей, что
бы их смерть произвела наибольший эффект.
Я останавливаюсь в незнакомом коридоре и при
жимаюсь лбом к стене. Камень шершавый и прохлад
ный. Позади вопят лихачи, их приглушенные голоса
доносятся даже сюда.
Слышу, как кто-то подходит, смотрю в сторону.
Кристина, в той же самой одежде, что и ночью. В по
луметре от меня.
— Эй, — говорит.
— Я не в состоянии чувствовать себя виноватой
еще больше. Оставь меня, пожалуйста.
— Прйсто скажу одну вещь и уйду.
Ее глаза опухшие, голос немного сонный. То ли от
усталости, то ли от небольшой порции алкоголя. Или
и от того и другого. Но взгляд совершенно нормаль
ный, так что она осознает, что говорит. Я отхожу от
стены.
— Я никогда не сталкивалась с такими симуля
циями. Сама понимаешь, увидеть это со стороны. Но
вчера...
Она трясет головой.
— Ты была права. Они тебя не слышат и не видят.
Точно так же, как Уилл...
Произнеся его имя, она начинает задыхаться. Пе
рестает говорить, судорожно сглатывает, делает вдох
и выдох. Несколько раз моргает и снова смотрит на
меня.
— Ты сказала мне, тебе пришлось это сделать, ина
че бы он тебя застрелил, и я тебе не поверила. А те
перь верю, и... хочу постараться простить тебя. Вот...
и все, что я хотела сказать.
Часть меня чувствует облегчение. Она мне верит,
хочет простить меня, хоть это и будет нелегко.
Другая часть, большая, ощущает гнев. А о чем она
думала раньше? Что я хотела застрелить Уилла, од
ного из своих лучших друзей? Кристина должна бы
ла поверить мне с самого начала и знать — я бы та
кого никогда не сделала, если бы у меня был выход.
— Как здорово, ты наконец-то получила доказа
тельство того, что я — не хладнокровный убийца. Ты
сама понимаешь. В смысле, сейчас ты можешь верить
мне на слово.

Я пытаюсь усмехнуться. Она открывает рот, но я
не могу остановиться.
— Лучше бы тебе побыстрее меня простить, по
скольку времени немного осталось...
У меня срывается голос, и я начинаю рыдать. При
слоняюсь к стене и начинаю сползать на пол.
Мои глаза застелены слезами, но я чувствую, как
она обнимает меня и сжимает до боли. От нее пахнет
кокосовым маслом, она сильная, как в то время, ко
гда была неофитом в Лихачестве и висела на пальцах
над ущельем. И это было не слишком давно — она за
ставила меня почувствовать себя слабой, но теперь
придает мне уверенность, что и я могу быть сильнее.
Мы обе стоим на коленях на каменном полу, и я
обнимаю так же крепко, как и она меня.
— Это уже произошло, — говорит она. — Я прости
ла тебя.
Когда вечером я вхожу в кафетерий, все лихачи

замолкают. Я не виню их. Как один из дивергентов, я
даю Джанин повод убить кого-то из них. Большинст
во, наверное, хотят, чтобы я пожертвовала собой. Или
боятся, что я этого не сделаю.
Случись такое в Альтруизме, тут бы уже не было
ни одного дивергента.
На мгновение я не знаю, куда идти и как. Но по
том Зик машет мне рукой, мрачно глядя на меня, и я
волочу ноги в его сторону. Прежде чем я успеваю при
близиться к нему, ко мне направляется Линн.
— Ну... — начинает она. Смотрит вправо, влево, ку
да угодно, только не на мое лицо. — Мне правда... прав
да жаль Марлен. Я ее столько времени знала и...
Она трясет головой.
— Понимаешь, не думай... Я не хочу что-то ска
зать про Марлен, — говорит, будто собирается ругать
меня. —Цо... спасибо за Гека.
Линн переминается с ноги на ногу, ее глаза бега
ют. Потом обнимает меня одной рукой, хватая за ру
башку. Раненое плечо пронзает боль, но я молчу.
Она отпускает меня, шмыгает носом и возвраща
ется на свое место, будто ничего не произошло. Я па
ру секунд провожаю ее взглядом, а потом опускаюсь
на стул.
Зик и Юрайя сидят рядом за отдельным столом.
Лицо Юрайи обмякшее, словно он сейчас заснет. Пе
ред ним темно-коричневая бутылка, к которой он
прикладывается каждые пару секунд.
Меня он беспокоит. Я спасла Гека, но не Марлен.
Но Юрайя не обращает на меня внимания. Я пере
ставляю стул и сажусь напротив.
— Где Шона? — спрашиваю я. — Все еще в боль
нице?
— Нет, здесь, — отвечает Зик, кивая на стол, за ко
торый села Линн. Я вижу ее, бледную и почти про
зрачную, в инвалидном кресле.
— Шоне не надо было подниматься с койки, но
Линн в таком состоянии, что Шона пытается поддер
жать ее.
— Если ты о том, почему они отдельно от нас... Шо
на узнала, что я дивергент, — бормочет Юрайя. — И не
желает с этим мириться.
— Ого.
— На меня она тоже обозлилась, — вздыхает Зик. —
«Откуда ты знаешь, что твой брат не работает против
нас? Ты за ним следишь?» Я бы много дал, чтобы на
бить морду тому, кто загадил ей мозги.
— Не надо тебе ничего никому давать, — говорит
Юрайя. — Вон ее мать сидит. Иди, ударь ее.
Проследив за его взглядом, я вижу женщину сред
них лет, с выкрашенными в синий цвет прядями и се
режками в ушах. Хорошенькая, как Линн.
Спустя мгновение в кафетерий входит Тобиас, сле
дом — Тори и Гаррисон. Я избегала его. Я не говори
ла с нидо с той нашей ссоры, до того, как Марлен...
— Привет, Трис, — произносит Тобиас, оказываясь
от меня достаточно близко, чтобы я его слышала. У не
го грубый низкий голос. Он всегда переносит меня в
те места, где хорошо и спокойно.
— Привет, — отвечаю тихо и напряженно.
Он садится рядом со мной и кладет руку на спин
ку моего стула, наклоняясь ближе. Я не буду смот
реть на него — я отказываюсь.
И все-таки я делаю это.
Странный темный оттенок для голубых глаз. Они
способны непонятным мне способом закрыть от меня
все окружающее, утешить. А теперь они напомина
ют, что дистанция между нами куда больше, чем хо
телось бы.
— Ты даже не собираешься спрашивать меня, все
ли у меня в порядке?
— Нет, поскольку уверен, что у тебя не все в по
рядке, — качает головой. — Хочу попросить тебя не
принимать никаких решений, пока мы не поговорим
об этом.
Поздно, думаю я. Решение уже принято.
— Пока мы все не поговорим об этом, ты хотел ска
зать, поскольку это касается нас всех, — высказывает
ся Юрайя. — Не думаю, что кто-то хочет сам сдаться.
— Никто? — спрашиваю я.
ИНСУРГЕНТ 1k, 263
— Нет! — резко отвечает Юрайя. — Считаю, нам
надо нанести ответный удар.
— Атак, — удрученно говорю я. — Давай спровоци
руем женщину, которая может заставить половину на
ходящихся здесь покончить с собой. Отличная идея.
Я выразилась резковато. Юрайя выливает себе в
глотку остатки содержимого бутылки и ставит ее на
стол с таким грохотом, что та едва не разбивается.
— Не надо так говорить, — рычит он.
— Извини, — отвечаю я. — Но ты знаешь, что я пра
ва. Лучше постараться, чтобы половина фракции не
приносила в жертву свои жизни ради одной.
Не знаю, чего я ждала. Может, Юрайя, который
слишком хорошо понимает, что будет, если один из
нас не сдастся, вызовется сам. Но он не отрывает глаз
от пола. Не хочет.
— Тори, Гаррисон и я решили усилить меры безо
пасности. Надеюсь, поскольку мы теперь знаем о воз
можности такой атаки, мы сможем предотвратить ее, —
поясняет Тобиас. — Если это не поможет, будем ду
мать над другими вариантами. Все, разговор окончен.
И никто ничего не делает, пока что. О’кей?
Спрашивая, он приподнимает брови и пронзает
меня взглядом.
— О’кей, — и я отворачиваюсь.
После ужина я пытаюсь вернуться в спальню, где

спала прошлой ночью, но не могу просто проникнуть
через дверь. Бреду по коридорам, вожу пальцами по
каменным стенам, слушаю эхо моих шагов.
Невольно прохожу мимо фонтана, где на меня на
пали Питер, Дрю и Ал. Ала я узнала по запаху. Я до
сих пор помню запах мелиссы. Но теперь он ассоции-

руется у меня не с другом, а с чувством беспомощно
сти, которое я ощутила, когда меня тащили к ущелью.
Иду быстрее, широко открыв глаза, чтобы было
труднее представить себе картину того нападения.
Мне надо убраться подальше отсюда. Здесь друг на
пал на меня, Питер ткнул ножом Эдварда, и незрячая
армия моих друзей отправилась убивать альтруистов.
Где началось безумие.
Направляюсь в единственное место, где могу чув
ствовать себя в безопасности. В небольшую комнату
Тобиаса. Как только вижу дверь, сразу чувствую себя
спокойнее.
И я толкаю ее ногой. Тобиаса нет, но я не ухожу.
Сажусь на кровать, беру в руки покрывало, утыкаюсь
лицом в ткань и глубоко вдыхаю через нос. Обычный
запах почти исчез, он долго не спал здесь.
Открывается дверь, и в комнату проскальзывает
Тобиас. У меня обмякают руки, я роняю покрывало
на колени. Как я объясню ему свое присутствие? Я же
вроде на него обиделась.
Он не делает грозного лица, но по сжатым в нитку
губам я понимаю, что это он зол на меня.
— Не будь идиоткой.
— Кем?
— Ты лгала. Сказала, что не пойдешь, и солгала.
Если выдашь себя эрудитам, идиоткой и будешь. Не
делай этого.
Я кладу одеяло и встаю.
— Не пытайся представить ситуацию такой про
стой, — поясняю я. — Ты не хуже меня знаешь, что
правильно будет поступить именно так.
— Ты выбрала самый подходящий момент, чтобы
вести себя, как альтруист?
Его голос заполняет комнату, у меня в груди ко
лет от страха. Его вспышка гнева слишком внезапна.
И слишком странна.
— Ты столько времени говорила, что слишком
эгоистична, чтобы быть среди них, а теперь, когда на
карту поставлена твоя жизнь, решила геройствовать?
— А что с тобой, хочу я спросить? Гибнут люди.
Просто хотят спрыгнуть с крыши! Я могу сделать так,
что этого больше не случится!
— Ты слишком важна и не можешь просто... уме
реть, — он трясет головой. Его взгляд пробегает по
моему лицу, останавливается на стене позади меня,
на потолке, на чем угодно, только не на мне. А я слиш
ком ошеломлена, чтобы злиться.
— Я — не важная персона. Без меня все прекрасно
обойдутся.
— Мне плевать на всех! Как насчет меня?
Он утыкается лицом в ладони, прикрывая глаза.
У него дрожат пальцы.
Потом двумя огромными шагами подходит от две
ри ко мне и касается моих губ своими. Мягкое при
косновение мгновенно стирает события последних
двух недель. Я снова становлюсь девочкой, которая
сидела на скале у ущелья, а на ее ноги летели брызги
воды, и она в первый раз поцеловалась. Я — та девоч
ка, которая схватила его за руку в коридоре, просто
потому, что так захотелось.
Я отшатываюсь, толкая Тобиаса руками в грудь.
Еще я — девочка, которая застрелила Уилла и солга
ла, не рассказав об этом. И ей пришлось выбирать ме
жду Марлен и Гектором. Девочка, у которой позади
еще тысяча подобных вещей. Ничего не изменишь, не
сотрешь из памяти.

— С тобой все будет в порядке, — говорю я, не гля
дя ему в глаза. Смотрю на футболку у меня под паль
цами, на черный рисунок на шее, но только не в гла
за. — Не сразу. Но ты сможешь жить дальше и делать
все, что тебе будет необходимо делать.
— Ложь, — обнимает меня рукой за талию и при
тягивает к себе. И снова целует.
Но.совсем неправильно забыть, кем я стала, позво
лять ему целовать меня, зная, что я собираюсь сде
лать.
Но мне хочется. О, так хочется!
Я встаю на цыпочки и обнимаю его обеими рука
ми. Прижимаю одну ладонь ему между лопаток, а вто
рой обхватываю шею. Чувствую ладонью его дыха
ние, как раздувается и сжимается грудная клетка. Он
сильный, настойчивый, упорный. Все, чего не хватает
мне. Нельзя.
Он делает шаг назад, потянув меня за собой, и я
спотыкаюсь. Туфли спадают с ног. Он садится на край
кровати, я стою прямо перед ним, и мы наконец-то
смотрим друг другу в глаза.
Он нежно касается моего лица, накрывая мои ще
ки ладонями, скользя кончиками пальцев мне по шее,
по плечам, по бедрам.
У меня нет сил остановиться.
Я сливаюсь ртом с его ртом, на вкус он, как вода и
свежий воздух. Веду руку от его шеи вниз, до самых
ягодиц, запускаю руку под рубашку. Он целует меня
еще крепче.
Я знала, что он сильный, но не осознавала, насколь
ко, пока не почувствовала сама, ощутив под пальца
ми мышцы спины.
Остановись, говорю я себе.
Внезапно, так, будто у нас нет времени, он быстро
проводит рукой по моему боку, под рубашкой. Я вце
пляюсь в< Тобиаса, прижимаясь еще ближе, хотя бли
же уже некуда. Я никогда и никого так не желала.
Он чуть отодвигается, только чтобы посмотреть на
меня. Его глаза прикрыты.
— Обещай мне, что не пойдешь, — шепчет он. —
Ради меня. Сделай ради меня лишь это.
Могу ли я так поступить? Остаться, вернуть наши
отношения в норму и позволить кому-то умереть
вместо меня? Глядя на него, мгновение я думаю, что
смогу. А потом вижу перед собой Уилла. Морщину
между бровей. Пустые глаза под действием симуля
ции. Лежащее на земле тело.
Сделай ради меня, умоляют темные глаза Тобиаса.
А если я не пойду к эрудитам, то кто? Тобиас? Он
на такое способен.
— О’кей, — говорю, чувствуя укол в груди оттого,
что солгала.
— Обещай, — хмурится он.
Боль в груди растет и распространяется по всему
телу. А вместе с ним — чувство вины, ужас, желание.
— Обещаю.
Глава 28
Когда он начинает засыпать, то продолжает ярост

но сжимать меня в объятиях. Тюрьма, которая долж
на сохранить мою жизнь. Я жду. Мне не дает уснуть
мысль о телах, ударяющихся об асфальт. Наконец, хват
ка слабеет, дыхание становится ровным.
Я не допущу, чтобы Тобиас пошел к эрудитам, ко
гда это случится в следующий раз. Когда погибнет
кто-то еще. Не допущу.
Я выскальзываю из его рук. Накидываю одну из
его футболок, чтобы унести с собой запах Тобиаса.
Влезаю в туфли. Ни оружие, ни рюкзак мне не пона
добятся.
Останавливаюсь в дверях, глядя на него, сильного
и умиротворенного, наполовину прикрытого покры
валом.
— Я люблю тебя, — с трудом и тихо говорю. Выхо
жу, дверь сама закрывается за мной.
Пора все привести в порядок.
Я направляюсь в спальню, где когда-то жили нео
фиты, выросшие в Лихачестве. Комната в точности
копирует ту, в которой я была во время инициации.
Длинная, узкая, с двухъярусными койками по обе
стороны и классной доской на стене. При свете сине
го ночнцка в углу вижу, что никто так и не стер пози
ции, занятые неофитами. Наверху — имя Юрайи.
Кристина спит на нижней койке, наверху — Линн.
Я не хочу никого пугать, но с Кристиной надо пого
ворить. Прикрываю ей рот рукой. Она, дернувшись,
сразу просыпается, ее глаза расширяются, но потом
она видит меня. Я прижимаю палец к губам и машу
ей рукой, зовя за собой.
Наконец, выхожу, сворачиваю за угол. Коридор
освещен аварийной лампой, заляпанной разноцвет
ной пейнтбольной краской. Но Кристина выскакива
ет за мной, босиком, поджимая пальцы от холода.
— Что такое? — спрашивает она. — Ты куда?
- Да, я...
Приходится лгать, иначе она попытается остано
вить меня.
— Пойду повидаться с братом. Он с альтруистами,
помнишь?
Она прищуривается.
— Извини, что разбудила, — говорю я. — Но у ме
ня к тебе просьба. Очень важная.
— О’кей. Трис, ты ведешь себя совсем странно. Ты
уверена, что ты не...
— Нет, точно. Послушай. Время, выбранное для
симуляции, когда напали на альтруистов, было вы
брано не случайно. Это произошло именно в тот мо
мент, когда альтруисты собирались что-то сделать.
Точно не знаю что, но это связано с какой-то важной
информацией, и теперь эти данные у Джанин...
-Что?
Она хмурится.
— Ты не в курсе, что они собирались сделать? И ка
кая это информация?
— Нет.
Должно быть, я выгляжу безумной.
— Я не смогла узнать. Маркус Итон — единствен
ный человек, который имеет об этом представление, а
он не стал мне ничего говорить. Я просто... в общем,
это было причиной для нападения. Причиной. И нам
надо понять, что это за информация.
Кристина уже кивает.
— Причина, по которой Джанин вынудила нас уби
вать невинных, — с горечью произносит она. — Да
уж. Мы должны ее знать.
Я едва не забыла. Она-то оказалась под воздейст
вием симуляции. Сколько альтруистов она убила, на
ходясь без сознания? Как она чувствовала себя, оч
нувшись ото сна убийцей невинных? Я никогда не
спрашивала ее и не буду.
— Мне понадобится твоя помощь, весьма скоро.
Мне нужен человек, который убедит Маркуса сотруд
ничать, и, думаю, у тебя получится.
Она наклоняет голову и пару секунд смотрит на
меня.
— Трис. Только не делай глупостей.
Я с трудом улыбаюсь.
— Почему только мне это все подряд говорят?
— Я не шучу, — отвечает она, хватая меня за руку.
— Я просто навещу Калеба. Вернусь через пару
дней, и мы сможем разработать стратегию. Просто
подумала, будет лучше, если все это будет знать кто-
то еще, кроме меня. На всякий случай. Хорошо?
Она держит меня за руку еще пару секунд и от
пускает.
— О’кей.
Я иду к выходу. Сдерживаюсь изо всех сил, пока
не оказываюсь снаружи. И даю волю слезам.
Последний мой разговор с Кристиной опять на
полнен ложью.
На улице я накидываю капюшон футболки, взятой

у Тобиаса. Смотрю вверх и вниз, ища какие-нибудь
признаки жизни. Никого нет.
Легкие щекочет холодный воздух. Изо рта идет
пар. Скоро наступит зима. Интересно, останется та
кой же эта ничейная ситуация между эрудитами и
лихачами? В ожидании, кто кого уничтожит? Я рада,
что не увижу этого.
До того как я выбрала Лихачество, меня не посе
щали такие мысли. Я была уверена в своей долгой и
спокойной жизни. Сейчас нет уверенности ни в чем,
только в том, куда я иду, но зато по своей воле.
Я прячусь в тени домов, стараясь не топать и не
привлекать внимания. В этом районе нет фонарей, но
луна достаточно яркая и хорошо освещает дорогу.
Миную железнодорожные пути на эстакаде. Они
дрожат. Приближается поезд. Если я хочу исчезнуть
прежде, чем кто-то меня заметит, надо поторопиться.
Я делаю резкий шаг в сторону и перепрыгиваю через
упавший фонарный столб.
Тело, тем временем, разогревается от нагрузки.
Ходьба, прыжки через препятствия, постоянные взгля
ды назад. Я вхожу в ритм, средний между шагом и
бегом.
Вскоре оказываюсь в той части города, которую
могу узнать. Улицы чисто выметены, дыр в асфальте

немного. Вдали вижу сияние домов Эрудиции. Они с
легкостью нарушают закон об экономии энергии. Не
знаю, что я буду делать, когда доберусь. Потребую
встречи с Джанин? Или просто буду стоять и ждать?
Провожу кончиками пальцев по окну дома позади
меня. Уже недолго осталось. Чем ближе, тем сильнее
дрожь. И дышать тоже трудно. Я уже не пытаюсь ус
покаиваться, и судорожно, со свистом, вдыхаю и вы
дыхаю. Что они со мной сделают, когда я приду ту
да? Какие у них планы на мой счет до того момента,
как я стану ненужной и они меня убьют? Я не сомне
ваюсь, что со временем меня прикончат. Сосредота
чиваюсь на движении вперед, на том, чтобы перестав
лять ноги, которые уже отказываются нести тело.
И вот я — рядом с домами Эрудиции.
Внутри штаб-квартиры за столами сидит множест
во людей в синей одежде, стуча по клавиатурам ком
пьютеров, склонившись над книгами, передавая туда-
сюда стопки бумаг. Среди них есть и достойные лю
ди, которые не знают, что сотворила их фракция, но
если здание рухнет прямо сейчас, у меня на глазах, я
не испытаю сожаления.
Последний момент, когда я могу вернуться. Хо
лодный воздух щиплет щеки и руки. Я стою. Могу
повернуть назад прямо сейчас. Укрыться у лихачей.
Надеяться и молиться, что никто больше не умрет
из-за моего эгоизма.
Но нет. Чувство вины, груз жизней Уилла, моих
родителей, а теперь и Марлен, сломает меня. Я про
сто дышать не смогу.
Я медленно дохожу до здания и толкаю двери.
Это единственный способ не задохнуться.
Через мгновение после того, как мои ноги касают
ся деревянного пола, я оказываюсь напротив гигант
ского портрета Джанин Мэтьюз, висящего на проти
воположной стене. Никто меня не замечает, даже два
предателя-лихача, которые расхаживают у дверей,
охраняя их. Я приближаюсь к столу, за которым си
дит мужчина средних лет, с залысиной, перебираю
щий бумаги. Я ставлю руки ему на стол.
— Извините, — обращаюсь я к нему.
— Секундочку, — отвечает он, даже не подымая
взгляда.
— Нет.
От этого он поднимает взгляд. Очки на нем сидят
косо. Смотрит на меня недовольно, будто сейчас от
ругает. Что бы он там ни хотел сказать, слова застре
вают у него в горле. Смотрит на меня с открытым
ртом, переводя взгляд с лица на черную футболку с
капюшоном.
В том состоянии ужаса, в котором я нахожусь, он
кажется мне забавным. Я слегка улыбаюсь и прячу
дрожащие руки.
— Думаю, Джанин Мэтьюз хотела увидеть меня, —
говорю я. — Так что буду признательна, если вы с ней
свяжетесь.
Он машет рукой предателям-лихачам, стоявшим у
дверей, но в этом нет надобности. Они наконец-то
очухались. К нам подходят и остальные, с других кон
цов вестибюля. Они окружают меня, но не прикаса
ются и не заговаривают. Я оглядываю их лица, стара
ясь выглядеть как можно спокойнее.
— Дивергент? — спрашивает один из них наконец.
Мужчина, сидящий за столом, поднимает трубку те
лефона внутренней связи.

Если я сожму руки в кулаки, то смогу унять дрожь.
Я киваю.
Гляжу влево, где из лифта выходят лихачи. И мое
лицо обмякает. К нам направляется Питер.
В голове проносятся тысячи мыслей, как посту
пить. Броситься на него и вцепиться в глотку, запла
кать, попробовать пошутить... Я не могу решить, что
именно сделать. Просто молча стою. Наверное, Джа
нин все знала заранее, поэтому и послала за мной
Питера.
— Нам приказано отвести тебя наверх, — гово
рит он.
Хочется сказать что-нибудь колкое или попытать
ся изобразить беззаботность, но я могу выдавить из
своего сдавленного горла лишь неопределенный звук
в знак согласия. Питер шагает к лифту, и я тащусь
следом.
Затем мы пробираемся по узким коридорам. Не
смотря на то, что мы пару раз поднимались по лест
ницам, мне все время кажется, что я опускаюсь под
землю.
Я ожидаю, что они приведут меня к Джанин, но
они этого не делают. Останавливаются в коротком
коридоре с металлическими дверьми по обе стороны.
Питер набирает код на одной, предатели-лихачи не
спускают с меня глаз.
Помещение маленькое, не больше чем два на два
метра. Пол, стены и потолок сделаны из светящихся
панелей, сейчас горящих слабо, как в той комнате, где
я Проходила проверку склонностей. В каждом углу
стоит крохотная черная камера наблюдения.
Я наконец-то позволяю себе испугаться.
Смотрю по сторонам, стараясь сдержать рвущийся
из груди крик. Вопль, заполняющий все мое тело.
Вина и печаль снова грызут меня, сражаясь между
собой за полную власть надо мной. Но ужас сильнее
их обеих. Я вдыхаю, но не выдыхаю. Когда-то отец
рассказывал, что это способ бороться с истерикой.
Я спросила, не умру ли я, постоянно задерживая ды
хание.
— Нет, — сказал он. — Инстинкты тела возьмут
верх над разумом.
Право, стыдно. Я смогу использовать этот прием,
чтобы сбежать. От одной мысли хочется смеяться.
И орать.
Я скрючиваюсь, прижавшись лицом к коленкам.
Надо составить план. Если я смогу составить план,
то смогу не бояться так сильно.
Но плана нет. Мне не сбежать из глубин здания,
от Джанин и от самой себя.
Глава 29
Я забыла часы.
Много минут спустя, когда паника ослабла, это
единственное, о чем я жалею. Не о том, что вообще
пришла сюда — я сделала свой выбор. Но я ругаю се
бя за то, что на моем запястье нет наручных часов, и
я не могу узнать, сколько уже просидела в камере. Спи
на болит, это — явный показатель, но не слишком
точный.
Через некоторое время я встаю и начинаю ходить,
выпрямив руки над головой. Думаю, прежде чем сде
лать что-либо, учитывая, что за мной наблюдают че
рез камеры. Они ничего не поймут, если я просто кос
нусь пальцами ступней.
У меня сразу начинают дрожать руки, но я даже не
пытаюсь избавиться от дрожи. Говорю себе, что я ли
хачка и знакома со страхом не понаслышке. Я здесь
умру. Возможно, очень скоро. Простой факт.
Но можно думать и по-другому. Я отдам долг ро
дителям, пожертвовав жизнью, как сделали они. Ес
ли после смерти и вправду случается то, во что они
верили, то скоро я присоединюсь к ним.
Шагаю и трясу руками. Они все еще трясутся. Очень
хочется знать, сколько сейчас времени. Я пришла
сразу noc^ie полуночи. Наверное, раннее утро, четы
ре часа или пять. А может, и меньше времени про
шло, и мне просто так кажется, поскольку я ничего
не делаю.
Открывается дверь, и я оказываюсь лицом к лицу
с моим врагом. И ее охранниками, предателями-лиха
чами.
— Привет, Беатрис, — говорит Джанин. На ней си
няя одежда эрудита, очки эрудита, и она смотрит с
чувством превосходства, свойственным эрудитам, ко
торое я ненавижу благодаря отцу. — Я так и думала,
что придешь именно ты.
Но, глядя на нее, я не чувствую ненависти. Я во
обще ничего не ощущаю, хотя и знаю, что на ее со
вести жизни множества невинных людей, в том чис
ле — Марлен. Смерти выстраиваются в моем уме, как
строчки бессмысленных уравнений, и я стою, заме
рев, не в состоянии их решить.
— Привет, Джанин, — здороваюсь я, поскольку это
единственное, что приходит в голову.
Я перевожу взгляд с водянисто-серых глаз Джа
нин на лихача, стоящего сбоку. Питер стоит справа
от нее, слева — женщина с морщинами у углов рта.
Позади — лысый мужчина с угловатым черепом. Я хму
рюсь.
За какие заслуги Питер получил такое привилеги
рованное положение, став личным телохранителем
Джанин Мэтьюз? В чем тут логика?
— Мне бы хотелось узнать, который час.
— И правда, — отвечает Джанин. — Интересно.

Я могла бы ожидать, что она не скажет. Любой
фрагмент информации кирпичиком ложится в ее стра
тегию, и она не скажет мне, который час, если не ре
шит, что дать мне информацию выгоднее, чем не дать.
— Уверена, мои товарищи-лихачи разочарованы,
что ты еще не попыталась выцарапать мне глаза, —
усмехается она.
— Это было бы глупо.
— Правильно. Но вполне в твоем духе, сначала
сделать, а потом думать.
— Мне шестнадцать, — отвечаю я, надув губы. —
Я меняюсь.
— Как ново.
Она умеет перевернуть любую фразу, даже ту, в
которую заложен сарказм, сделав ее бесцветной.
— Не хочешь немного прогуляться?
Она показывает на дверь. Выходить из этой ком
наты и идти неизвестно куда — последнее, чего я хо
чу, но я не раздумываю. Я подчиняюсь. Спереди ме
ня — женщина-лихачка с жестким лицом, Питер —
сзади.
Коридор серый и длинный. Мы сворачиваем за угол
и идем по точно такому же.
Еще два коридора. Я совершенно теряю ориента
цию, и никогда бы не смогла вернуться в камеру. Но
вскоре обстановка меняется. Белый тоннель выводит
нас в большое помещение, где эрудиты, мужчины и
женщины в длинных синих халатах, стоят за стола
ми, держа в руках инструменты и сосуды. Некоторые
смешивают разноцветные жидкости, другие смотрят
на мониторы компьютеров. Если бы мне предложили
угадать, я бы сказала, что они составляют сыворотки
для симуляций, но вряд ли эрудиты занимаются толь
ко этим.
Большинство из них прекращают работать, когда
мы идем по центральному проходу. Смотрят на нас.
Вернее, на меня. Кто-то перешептывается, остальные
молчат. Здесь так тихо.
Я иду через двери следом за женщиной-лихачкой
и останавливаюсь так резко, что Питер на меня на
талкивается.
Помещение почти такое же большое, как и преды
дущее, но в нем почти пусто. Только большой метал
лический стол и какой-то аппарат рядом с ним. Он по
хож на кардиомонитор. Над ним висит камера. Я не
вольно вздрагиваю. Теперь я понимаю, что это.
— Я очень рада, что именно ты оказалась здесь, —
говорит Джанин. Проходит мимо меня и опирается
на стол, сгибая пальцы.
— Это радует меня, в силу твоих результатов про
верки склонностей.
Я обращаю внимание, насколько туго облегают ее
череп светлые волосы, отражающие свет ламп.
— Ты — редкость даже для дивергента, поскольку
на тесте ты показала склонность к трем фракциям.
Альтруизму, Лихачеству и Эрудиции.
— Как...
У меня срывается голос. Но я выталкиваю из гор
ла вопрос.
— ...как ты узнала об этом?
— Всему свое время, — отвечает она. — Исходя из
результата, я определила, ты — мощнейший из ди
вергентов. Это не комплимент, а разъяснение моих
целей. Если я хочу разработать симуляции, которые
не будут разрушены сознанием дивергента, мне необ-

ходимо изучать самого мощного дивергента, чтобы
избавиться от всех недостатков технологии. Понима
ешь?
Я не отвечаю. Продолжаю глядеть на кардиомони
тор у стола.
— Следовательно, я и мои ученые будем изучать
тебя столько, сколько возможно, — она слегка улыба
ется. — А потом, в завершение исследования, ты бу
дешь казнена.
Я знала. Но почему колени подгибаются и сводит
живот?
— Казнь произойдет здесь, — продолжает она. —
На этом столе. Я думала, будет интересно показать
это место тебе.
Она хочет оценить мою реакцию. Я едва дышу.
Я привыкла к мысли, что жестокость требует злобы,
но ошибалась. Джанин не руководствуется злостью.
Ей плевать на свои поступки, ведь сейчас ей интерес
но. На моем месте могла быть головоломка или сло
манный механизм. Она расколет мне череп, если ей
так будет лучше наблюдать за работой моего мозга.
Я умру здесь, и в этом будет мое избавление.
— Я знала, что так произойдет, — отвечаю я. —
Обычный стол. Я бы хотела вернуться обратно в ком
нату.
В действительности, я не осознаю течения време
ни, по крайней мере так, как раньше. Тогда часы все
гда были под рукой. Когда Питер открывает дверь и
входит в камеру, я не знаю, сколько прошло времени,
только могу сказать, что очень устала.
— Давай, Сухарь, — говорит он.
— Я не альтруист, — отвечаю я, поднимая руки и
касаясь пальцами потолка. — А ты, поскольку стал
лакеем эрудитов, теперь уж точно не можешь назы
вать меня Сухарем. Это неверно.
— Сказад, пошли.
— Что, и никаких едких шуточек? — с деланым
удивлением спрашиваю я. — Никаких: «Ты идиотка,
что пришла сюда, твои мозги настолько же дебиль-*
ные, как и дивергентные»?
— Все и без слов понятно, — парирует он. — Либо
ты сама идешь, либо я потащу тебя по коридору. На
твое усмотрение.
Я чувствую себя спокойнее. Питер всегда был груб
ко мне.
Я встаю и выхожу из комнаты. По дороге замечаю,
что рука Питера, которую я ему прострелила, уже не
на перевязи.
— Они залечили пулевую рану?
— Ага, — отвечает он. — Так что тебе придется ис
кать другое слабое место. Скверно, что у меня их нет.
Он крепко хватает меня за здоровую руку и шага
ет быстрее.
— Мы опаздываем.
Несмотря на то, что коридор длинный и пустой, от
наших шагов почти нет эха. Будто кто-то заткнул мне
уши, а я только что заметила. Я стараюсь запоминать
коридоры, но вскоре сбиваюсь со счета. Доходим до
конца одного, сворачиваем влево, в темное помеще
ние, напоминающее аквариум. Одна из стен сделана
из зеркального стекла. Зеркальное с моей стороны,
прозрачное с другой, наверное.
У другой стены стоит аппарат, из которого высту
пает большой, в человеческий рост, лоток. Вспоми
наю, что я видела такой прибор в книге по истории
фракций. МРТ, аппарат для съемки мозга.
282 з£ Вероника Рот
Во мне что-то вспыхивает. Я так давно этого не
чувствовала, что не сразу узнаю ощущение. Любо
пытство.
Из динамика раздается голос Джанин:
— Ложись, Беатрис.
Я гляжу на лоток, на котором меня затянет внутрь.
— Нет.
— У нас есть способы тебя заставить.
Питер стоит сзади. Даже с раненой рукой он силь
нее меня. Я представляю себе, как он хватает меня и
укладывает в лоток, прижимая к металлу и затягивая
ремни потуже.
— Давай договоримся, — говорю я. — Если я со
глашусь, дадите мне посмотреть снимок.
— Ты сделаешь это, хочешь ты или нет.
— Неправда, — отвечаю я, выставляя палец.
Гляжу на зеркальное стекло. Нетрудно предста
вить, что я говорю с Джанин, стоящей за ним, даже
видя собственное отражение. У меня русые волосы,
как и у нее. Мы светлокожие, с жесткими лицами.
Внезапно эта мысль так задевает меня, что на мгнове
ние я теряюсь и стою молча, с поднятым пальцем.
Я светловолосая, хладнокровная. Мне любопытно
увидеть снимок своего мозга. Я — как Джанин. И я
могу ненавидеть, отрицать, бороться с этим... или ис
пользовать.
— Неправда, — повторяю я. — Сколько бы ремней
вы на меня не надели, вы не сможете удержать меня
в полной неподвижности, которая требуется для хо
рошего снимка.
— И потом, я хочу посмотреть его. Вы все равно
меня убьете, так что какая разница, сколько я узнаю
о своих неявных клетках, до того как вы меня при
кончите?
Тишина.
— Почему ты так сильно этого желаешь? — спра
шивает она.
— Кому уж не понимать, как не тебе. У меня рав
ные склонности к Эрудиции, такие же, как к Альтру
изму и Лихачеству.
— Хорошо, ты увидишь.
Я подхожу к лотку и ложусь. Металл холодный,
как лед. Спустя несколько секунд я оказываюсь внут
ри аппарата. Гляжу на окружающую меня белизну.
Когда была маленькой, думала, что так выглядят не
беса. Теперь понимаю, что ошибалась. Белоснежный
свет может быть зловещим.
Слышу стук, закрываю глаза и вспоминаю одно из
препятствий в пейзаже страха. Кулаки, стучащие в
стекло. Мужчины с невидящими глазами, пытающие
ся похитить меня. Начинаю представлять себе, что
стук — это сердцебиение. Или барабаны. Шум реки,
бьющей в стену ущелья, у лихачей. Топот ног по ле
стнице по окончании Церемонии Выбора.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем
стук прекращается и я выезжаю обратно. Сажусь и
тру шею пальцами.
Открывается дверь. В коридоре Питер машет мне
рукой.
— Пошли. Теперь посмотришь на снимки.
Я соскакиваю с пол и иду к нему. Когда мы оба
оказываемся в коридоре, он смотрит на меня, качая
головой.
-Что?
— Не знаю, как у тебя получается все время доби
ваться всего, чего ты хочешь.
— Ага, особенно сесть в камеру в штаб-квартире
Эрудиции. И чтобы меня казнили.
Я говорю браво, будто убийства — нечто привыч
ное для меня. Но, складывая губы, чтобы произнести
слово ^казнили», я вздрагиваю. Сжимаю предплечья
пальцами и делаю вид, что спокойна.
— А то нет? — говорит он. — В смысле, ты же при
шла сюда по своей воле. Я бы не назвал это хорошим
инстинктом выживания.
Он набирает серию цифр на клавиатуре у следую
щей двери, и она открывается. Я вхожу в помещение
по другую сторону зеркала. Там очень светло и много
экранов, свет отражается в очках эрудитов. Другая
дверь, напротив, щелкает, закрываясь. Перед одним
из включенных мониторов находится пустой стул.
Видимо, кто-то только что вышел.
Питер стоит вплотную ко мне, на случай, если я
захочу на кого-то напасть. Но я не стану ни на кого
бросаться. Далеко ли я убегу? До конца одного кори
дора, может, второго? А потом потеряюсь. Я не смогу
выбраться, даже если не будет охранников, которые
постараются остановить меня.
— Выведи их сюда, — Джанин показывает на боль
шой монитор на левой стене. Один из ученых-эруди
тов начинает стучать по экрану компьютера, и там по
является изображение. Снимок моего мозга.
Но на что смотреть? В принцие, я в курсе того,
как выглядит мозг, и даже знаю названия основных
зон, но не понимаю, чем мои полушария отличаются
от остальных. Джанин смотрит на меня, постукивая
пальцами по подбородку. Кажется, проходит много
времени.
— Кто-дибудь, объясните мисс Прайор функции
префронтального кортекса, — наконец говорит она.
— Это область мозга, за лобной костью, так ска
зать, — поясняет один из ученых. Девушка, не сильно
старше меня, в больших круглых очках, от которых
ее глаза кажутся больше, чем есть. — Отвечает за ко
ординацию мыслей и действий для достижения целей.
— Правильно. А теперь кто-нибудь подскажите
мне, что вы обнаружили во внешних долях префрон
тального кортекса мисс Прайор.
— Они большие, — говорит другой ученый, муж
чина с редеющими волосами.
— Уточни, — Джанин будто школьника отчитывает.
Я на уроке, осознаю я. Любая комната, где больше
одного эрудита, превращается в класс. А Джанин —
самый авторитетный учитель. Они смотрят на нее
широко открытыми глазами и рвутся что-нибудь ска
зать, чтобы произвести на нее впечатление.
— Намного больше среднего размера, — поправля
ется мужчина с редеющими волосами.
— Лучше, — наклоняет голову Джанин. — На са
мом деле, одни из самых крупных внешних долей пре
фронтального кортекса, какие мне доводилось видеть.
А вот орбитальный кортекс заметно мал. Что означа
ет сочетание этих двух факторов?
— Орбитальный кортекс отвечает за вознагражде
ние. Люди, постоянно жаждущие вознаграждения,
обычно имеют большой орбитальный кортекс, — го
ворит кто-то. — Мисс Прайор не слишком-то свойст
венно жаждать вознаграждения.
— Не только, — слегка улыбается Джанин. От си
него цвета мониторов ее скулы и лоб блестят силь-
нее, но отбрасывают тени в глазницы. — Это говорит
не только о поведении, но и о желаниях. Она не мо
тивирована вознаграждением. Но исключительно хо
рошо управляется с координацией мыслей и дейст
вий для достижения своих целей. Это объясняет ее
тенденцию вести себя самоотверженно, но отчаянно,
и, возможно, способность сопротивляться симуляци
ям. Кар это повлияет на наши эксперименты по соз
данию новой сыворотки?
— Сыворотка должна подавлять, но не окончатель
но, активность префронтального кортекса, — говорит
ученый в круглых очках.
— Точно, — Джанин наконец-то смотрит на меня,
светясь от радости. — Так мы и поступим. Я выпол
нила свою часть договора, мисс Прайор?
У меня пересох рот, так, что я даже глотать не могу.
И что произойдет, если они подавят активность
префронтального кортекса? Уничтожат мою способ
ность принимать решения? Если сыворотка сработа
ет и я стану рабом симуляций, как остальные? Что,
если я совсем перестану воспринимать реальность?
Не знаю, можно ли считать всю мою личность по
бочным продуктом моей анатомии. Что, если я — все
го лишь человек с большим префронтальным кортек-
сом... и ничего больше?
— Да, совершенно, — отвечаю я.
Я и Питер молча идем к моей камере. Сворачива

ем налево. В другом конце коридора стоит группа
людей. Это — самый длинный из коридоров, но рас
стояние будто сжимается, когда я вижу его.
Предатели-лихачи держат его за руки, а к затылку
приставлен пистолет.
Тобиас, с текущей по лицу кровью, стекающей на
белую рубашку и красящей ее красным. Тобиас, дру
гой дивергент, стоящий у края пекла, в котором со
жгут меня.
Питер хватает меня за плечи, удерживая на месте.
— Тобиас, — я судорожно вздыхаю.
Предатель-лихач с пистолетом в руке ведет Тобиа
са в мою сторону. Питер старается тоже толкнуть ме
ня вперед, но мои ноги будто приросли к полу. Я при
шла сюда, чтобы больше никто не умер. Хотела защи
тить столько людей, сколько смогу. О Тобиасе я думала
больше, чем о ком угодно другом. Почему я здесь, ес
ли он тут? В чем смысл?
— Что ты наделал? — невнятно спрашиваю я. Он в
полуметре от меня, но не слышит. Проходя мимо, вы
ставляет руку и обхватывает мою ладонь. Сжимает, а
потом отпускает. У него красные глаза, и он бледный.
— Что ты наделал? — повторяю я, и теперь эти сло
ва вырываются из моего горла, как рык.
Я бросаюсь к нему, вырываясь из захвата Питера.
— Что ты наделал?! — кричу я в третий раз.
— Ты умрешь, и я умру, — отвечает Тобиас, глядя
через плечо. — Я просил тебя не делать этого. Ты
приняла решение. Вот последствия.
Он исчезает за углом. В последний момент я вижу
его со спины. Предатель-лихач сзади, блеск пистоле
та, приставленного к голове. Кровь на мочке уха, от
раны, которой не было.
Он исчезает, и жизнь оставляет меня. Я перестаю
сопротивляться и позволяю Питеру толкать меня в
сторону камеры. Войдя внутрь, я оседаю на пол, ожи
дая, когда щелкнет дверь и Питер уйдет. Но этого не
происходит.
— Зачем он пришел сюда? — спрашивает Питер.
— Потому, что идиот.
- Ну да.
Я откидываюсь к стене.
— Он что, решил спасти тебя? — хмыкнув, спра
шивает Питер. — Похоже, у Сухарей жертвенность в
крови.
— Я так не считаю, — отвечаю я. — Если бы Тоби
ас хотел спасти меня, он бы все продумал. Он привел
бы других. Он не стал бы врываться к эрудитам один.
Глаза застилают слезы, и я даже не пытаюсь сморг
нуть их. Просто смотрю перед собой, вижу, как все
вокруг расплывается. Пару дней назад я бы ни за что
не заплакала на глазах у Питера, но сейчас мне пле
вать. Он — меньший из моих врагов.
— Думаю, он пришел, чтобы умереть вместе со
мной, — говорю я. Прикрываю рот рукой, чтобы не раз
рыдаться. Если буду дышать, то смогу успокоиться.
Я не хочу, чтобы он погиб рядом со мной. Ведь я же
лала его безопасности. Идиот, думаю я, но мое серд
це считает иначе.
— Смехотворно. Никакой логики. Ему восемна
дцать. Когда ты умрешь, он найдет себе другую. И он
дурак, если этого не понимает.
Слезы текут у меня по щекам, сначала горячие, по
том — холодные. Я закрываю глаза.
— Если ты считаешь, что все это так...
Я сглатываю, чтобы не рыдать.
— ...тогда дурак — ты сам.
— Ага, конечно.
Его ботинки скрипят, Питер разворачивается, что
бы уйти.
— Подожди! — кричу я, глядя на его расплывча
тый контур, не видя его лица. — Что они с ним сдела
ют? То же самое, что со мной?
— Я не представляю.
— Можешь узнать? — спрашиваю я, вытирая щеки
ладонями. — По крайней мере, выяснить, все лй с
ним в порядке?
— А зачем? — спрашивает он. — Зачем мне вообще
что-то для тебя делать?
Спустя секунду я слышу звук захлопнувшейся
двери.
Где-то и когда-то я читала, что у плача нет научно
го объяснения. Слезы предназначены лишь для смаз
ки глаз. У слезных желез нет очевидной причины к
гиперфункции во время эмоционального всплеска.
Думаю, что мы плачем, чтобы выпустить на свобо
ду животную природу, не переставая быть людьми.
Потому, что внутри меня зверь, который рычит и ска
лится, рвется на свободу, к Тобиасу и, превыше всего,
к жизни. Как бы я ни пыталась, я не смогу убить этого
зверя.
И я рыдаю, уткнувшись лицом в ладони.
Влево, вправо, вправо. Влево, вправо, влево. Впра

во, вправо. Повороты от точки отсчета, двери камеры,
к месту назначения.
Теперь я в другом помещении. Вижу наклонное
кресло, как у зубного врача. В другом углу стол и эк
ран. Джанин сидит за компьютером.
— Где он? — спрашиваю я.
Я ждала часами, чтобы задать этот вопрос. Задре
мала, и мне приснилось, что я гонюсь за Тобиасом по
коридорам в штаб-квартире Лихачества. Как бы бы
стро я ни бежала, он все равно оставался далеко впе
реди. Я ^идела, как он исчезает за поворотами, виде
ла то рукав рубашки, то каблук ботинка.
Джанин озадаченно смотрит на меня. Но на самом
деле она играет со мной.
— Тобиас, — произношу я. Мои руки дрожат, но не
от страха, а от гнева. — Где он? Что вы с ним делаете?
— У меня нет причин раскрывать эту информа
цию, — отвечает Джанин. — Теперь у тебя нет спосо
бов надавить на меня, я их просто не вижу. Если ты не
собираешься изменить условия нашего соглашения.
Мне хочется заорать ей в лицо: «Конечно, я лучше
что-то узнаю о Тобиасе, чем нечто новое о моей при
роде дивергента!» Но я молчу. Я не могу принимать
поспешных решений. Она сделает с Тобиасом то, что
намерена, независимо от меня. Сейчас нужно понять,
что происходит со мной.
Я вдыхаю через нос и выдыхаю через нос. Трясу
руками. Сажусь в кресло.
— Интересно, — медленно тянет она.
— Разве ты не управляешь фракцией и не ведешь
войну? — спрашиваю я. — Что ты здесь делаешь, про
водя опыты с шестнадцатилетней девочкой?
— Ты по-разному себя характеризуешь, в зависи
мости от необходимости, — она откидывается в крес
ло. — Иногда настаиваешь на том, что ты не малень
кая девочка, иногда, наоборот, убеждаешь в этом. Мне
любопытно знать, как ты на самом деле себя воспри
нимаешь? Как девочку или как взрослую? Или вооб
ще по-другому?
— У меня нет причин раскрывать эту информа
цию, — я копирую ее бесстрастный тон.
Слышу тихий звук. Это Питер, который прикры
вает рот, чтобы не смеяться. Джанин гневно глядит
на него, и смех с легкостью превращается в приступ
кашля.
— Кривляние — детская черта, Беатрис, — говорит
она. — И она тебе не свойственна.
— Кривляние — детская черта, Беатрис, — стара
тельно, передразниваю я ее голос. — И она тебе не
свойственна.
— Сыворотку, — приказывает Джанин, глядя на
Питера. Тот подходит ближе и копается в черной ко
робочке, стоящей на столе. Достает шприц с уже на
саженной иглой.
Идет ко мне, и я протягиваю руку.
— Позволь, я сама.
Он смотрит на Джанин, ожидая ответа.
— Ладно, хорошо — разрешает она.
Питер отдает мне шприц, я втыкаю иглу в боко
вую сторону шеи и нажимаю на поршень. Джанин од
ним пальцем нажимает кнопку на клавиатуре, и во
круг меня все темнеет.
Моя мама стоит в проходе, вытянув руку вверх и

держась за поручень. Она смотрит не на людей, сидя
щих вокруг меня, а на город, по которому мы едем в
автобусе. У мамы появляются морщинки на лбу и в
уголках рта, когда она хмурится.
— Что такое? — спрашиваю я.
— Еще столько надо сделать, — отвечает она, делая
еле заметный жест в сторону окна автобуса. — А нас
осталось так мало.
Понятно, о чем она говорит. За окнами автобуса —
развалины, всюду, куда ни глянешь. Здание на дру-
гой стороне улицы — в руинах. Переулки засыпа
ны битым стеклом. Интересно, кто все настолько раз
рушил? |
— Куда мы едем? — спрашиваю я.
Она улыбается мне, и я вижу другие морщинки, у
краев глаз.
— В штаб-квартиру Эрудиции.
Я хмурюсь. Большую часть жизни мы всеми спо
собами избегали контактов с эрудитами. Отец даже
говорил, что не хочет дышать с ними одним воздухом.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Они нам помогут.
Почему у меня сжимает живот, когда я думаю об
отце? Я представляю себе его лицо, состарившееся
раньше времени от разочарования миром, в котором
он жил. Волосы, коротко стриженные, по традиции
Альтруизма. Та же самая боль в животе, которую я
чувствовала, когда долго не ела, — боль от пустоты.
— С папой что-то случилось? — спрашиваю я.
Она качает головой.
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю.
Глядя на мать, я не испытываю такой боли. Но чув
ствую, что должна запомнить каждую секунду, кото
рую мы проводим сейчас вместе. Но если мама не на
стоящая, что тогда?
Автобус останавливается, двери со скрипом от
крываются. Мать идет по проходу, я следом. Она вы
ше меня ростом, поэтому я гляжу ей между лопаток,
на позвоночник. Но она только выглядит хрупкой.
Я выхожу на тротуар. Под ногами хрустят оскол
ки стекла.

— Война, — отвечает мама. — Та, которой мы пы
тались избежать всеми способами.
— И эрудиты нам помогут?
— Боюсь, все, что твой отец нес насчет эрудитов,
пошло тебе во вред, — мягко говорит она. — Они со
вершали ошибки, конечно, но они такие же, как все,
смесь хорошего и плохого. Что бы мы делали без вра
чей, ученых и учителей?
Она приглаживает мне волосы.
— Постарайся запомнить это хорошенько, Беатрис.
— Запомню, — обещаю я.
Мы продолжаем идти. Но что-то из сказанного ма
мой тревожит меня. Ее слова о папе? Нет, мой отец все
гда ругал эрудитов. А может, о самих эрудитах? Я по
скальзываюсь на большом осколке стекла. Конечно,
она права. Все мои учителя были эрудитами, как и
врач, который вправил ей перелом, когда она несколь
ко лет назад сломала руку.
Последняя фраза. «Постарайся запомнить это хо
рошенько». Так, будто у нее больше не будет возмож
ности со мной поговорить.
Что-то меняется в моем сознании, будто открыва
ется нечто, скрытое в глубине.
— Мама? — говорю я.
Она оборачивается ко мне. Прядь светлых волос
выпадает из узла и касается ее скулы.
— Я люблю тебя.
Я показываю рукой на окно слева, и оно разлета
ется на кусочки. Нас осыпает мелким стеклом.
Мне не хочется просыпаться посреди штаб-квар
тиры Эрудиции, поэтому я не открываю глаза сразу,
даже когда прекращается симуляция. Стараюсь со
хранить в памяти образ матери, прядь волос у нее на
скуле, как можно дольше. Но вижу лишь красноту.
Свет, проходящий сквозь веки. И открываю глаза.
— Могла бы придумать что-нибудь получше, — го
ворю я Джанин.
— Мы только начали, — отвечает она.
Ночью мне снится не Тобиас и не Уилл, а моя
мать. Мы стоим в саду Товарищества, спелые яблоки
висят у нас над самыми головами. Тени от листьев
узором падают ей на лицо. Она в черном, хотя я ни
разу в жизни не видела, чтобы она носила одежду та
кого цвета. Мама учит меня заплетать косу, показы
вая, как это делается, на пряди собственных волос.
Смеется, глядя на мои неумелые пальцы.
Проснувшись, я удивлена, почему я не замечала,
как энергия Лихачества кипит в ней. Потому, что она
хорошо все скрывала? Или я просто не пыталась до
гадаться?
Утыкаюсь лицом в матрас, на котором спала. Я ни
когда не узнаю ее до конца. Но, по крайней мере, ма
ма не ведает, что я сделала с Уиллом. Мне кажется, я
бы этого не вынесла.
Я продолжаю моргать, просыпаясь, когда следую
за Питером по коридору. Прошли минуты или секун
ды, я не знаю.
— Питер, — говорю я. Горло болит. Наверное, я
кричала во сне. — Сколько времени?
У него на руке часы, но циферблат прикрыт, так что
я не могу подсмотреть. Он даже не смотрит на них.
— Почему именно ты постоянно сопровождаешь
меня? — спрашиваю я. — Разве нет других гнусных
дел, в которых ты мог бы поучаствовать? Пинать щен
ков, подглядывать за девочками, когда они переоде
ваются, или что-то в этом духе?
— Я знаю, что ты сделала с Уиллом, сама понима
ешь. Так что не пытайся выглядеть лучше меня. Ты
точно такая же.
Единственное, что отличает коридоры друг от дру
га — длина. Я решаю запоминать их, отсчитывая ша
ги. Десять. Сорок семь. Двадцать девять.
— Ты не прав, — отвечаю я. — Возможно, мы оба
плохие, но между нами огромная разница. Мне не
нравится быть такой.
Питер слегка хмыкает, и мы идем между лабора
торными столами эрудитов. Теперь я понимаю, где
мы. В том зале, который мне показала Джанин. Здесь
меня казнят. Я начинаю дрожать так сильно, что сту
чат зубы. Шагать трудно, думать трудно. Просто зал,
говорю я себе, обычное помещение.
Я такая лгунья.
На этот раз в помещении есть люди. Четверо пре
дателей-лихачей прохаживаются в одном углу, у метал
лического стола в середине — двое эрудитов, темно
кожая женщина и пожилой мужчина, в лабораторных
халатах, и Джанин. Вокруг стоит несколько аппара
тов, висит куча проводов.
Я не знаю назначения приборов, за исключением
кардиомонитора. Что собирается сделать Джанин,
для чего требуется кардиомонитор?
— Кладите ее на стол, — устало говорит Джанин.
Я секунду смотрю на стальной лист, куда мне пред
стоит лечь. Что, если она передумала и решила каз
нить меня пораньше? Что, если я умру сейчас? Пи
тер хватает меня за руки, я начинаю извиваться изо
всех сил.
Но он поднимает меня в воздух, уворачиваясь от
моих брыкающихся ног. Потом с размаху швыряет ме
ня на стол. Перехватывает дыхание, но я бью кула
ком, куда попало. Попадаю Питеру по запястью, слу
чайно. Он вздрагивает, но на помощь спешат другие
предатели-лихачи.
Один из них прижимает к столу мои лодыжки, дру
гой — плечи. Питер затягивает сверху черные ремни.
Я вздрагиваю от боли в раненом плече и перестаю со
противляться.
— Какого черта? — кричу я, сгибая шею, чтобы по
смотреть на Джанин. — Мы же договорились, сотруд
ничество в обмен на результаты! Мы договорились...
— Это полностью за пределами нашего соглаше
ния, — отвечает Джанин, глядя на часы. — И это ка
сается не тебя, Беатрис.
Дверь снова открывается.
Входит Тобиас — вползает, хромая. Его ведут пре
датели. Лицо в синяках, кожа над бровью рассечена.
Он не двигается с присущей ему аккуратностью, не
держит себя прямо. Видимо, он покалечен. Я стара
юсь не думать о том, как это произошло.
— Что здесь творится? — хрипло спрашивает он.
Видимо, сорвал голос, крича.
У меня встает ком в горле.
— Трис, — говорит он и делает рывок в мою сторо
ну, но предатели мгновенно хватают его, прежде чем
он успевает сделать больше пары шагов. — Трис, ты в
порядке?
— Ага,;— отвечаю я. — А ты?
Он кивает, но я не верю.
— Чем дальше тратить время, мистер Итон, я при
думала более логичный подход. Лучше всего, конеч
но, сыворотка правды. К сожалению, чтобы вынудить
Джека Кана предоставить ее, уйдет не один день. Прав
долюбы ревностно хранят ее, а я не желаю тратить и
нескольких дней.
Она идет, со шприцем в руке. Сыворотка серая. Воз
можно, новый вариант для симуляции, но я почему-
то сомневаюсь.
Интересно, что это может быть. Вряд ли нечто хо
рошее, если Джанин так довольна собой.
— Через пару секунд я вколю Трис эту жидкость.
И тогда, я уверена, твои инстинкты самопожертвова
ния возобладают и ты расскажешь мне все, что мне
нужно.
— Что ей нужно? — кричу я, перебивая ее.
— Информация об убежищах бесфракционников, —
отвечает он, не глядя на меня.
У меня расширяются глаза. Бесфракционники —
последняя надежда всех нас, поскольку половина ли
хачей и все правдолюбы уязвимы перед симуляция
ми, а половина альтруистов мертва.
— Не говори ей! Я все равно умру. Ничего ей не
говори!
— Напомните, мистер Итон, что происходит в си
муляциях в Лихачестве, — говорит Джанин.
— Здесь не школьный класс, — сквозь зубы шипит
он. — Скажите, что собрались делать.

— Скажу, если ответишь на мой вопрос, очень про
стой.
— Ладно.
Тобиас смотрит на меня.
— Симуляции стимулируют шишковидную желе
зу, которая отвечает за состояние страха. Вызывают
соответствующие галлюцинации, которые передают
ся в кфмпьютер, обрабатываются и исследуются.
Такое впечатление, что он давно помнит эту фра
зу. Возможно, он хорошо знает процесс, ведь он про
вел много времени, работая с симуляциями.
— Очень хорошо, — говорит она. — Когда я разра
батывала симуляции для Лихачества, не один год на
зад, мы выяснили, что определенный уровень возбу
ждения перегружает мозг, и человек настолько теря
ет рассудок от ужаса, что отказывается воспринимать
новую обстановку. Это происходило, когда мы увели
чивали концентрацию сыворотки, так, чтобы симуля
ция мощнее управляла человеком. Я не забыла, как
сделать такое.
Она постукивает ногтем по шприцу.
— Страх намного сильнее боли, — продолжает она. —
Не хочешь что-нибудь сказать прежде, чем я сделаю
укол мисс Прайор?
Тобиас сжимает губы.
Джанин втыкает иглу.
Все начинается тихо с биения пульса. Сначала я

не уверена, что слышу именно свое сердце, оно слиш
ком громкое, чтобы быть моим собственным. Но по
том понимаю, что это — так, и оно стучит все сильнее
и быстрее.
В ладонях и под коленками скапливается пот.
Я начинаю дышать судорожно.
А потом начинается крик.
Я
Не могу
Думать.
Тобиас дерется с предателями-лихачами у двери.

Я слышу позади детский крик, поворачиваю голо
ву, но вижу только кардиомонитор. Стыки плиток на
потолке превращаются в чудовищ. Воздух наполняет
вонь гниющей плоти, меня тошнит. Монстры обрета
ют более определенные очертания — птицы, вороны,
с клювами длиной с мое предплечье и такими черны
ми крыльями, что они, кажется, поглощают свет.
— Трис, — зовет меня Тобиас. Я отвожу взгляд от
ворон.
Он стоит у дверей, где и был, но с ножом в руке.
Отводит, разворачивает острием к себе, в живот. По
том подводит, касаясь острием живота.
— Что ты делаешь?! Остановись!
Он слегка улыбается.
— Я делаю это ради тебя.
Всаживает нож дальше, медленно — по рубашке
начинает течь кровь. Меня тошнит, я дергаюсь, пыта
ясь освободиться от ремней, удерживающих меня на
столе.
— Нет, остановись!
Я бьюсь в конвульсиях. В симуляции я бы уже ос
вободилась, значит, это реальность. Я кричу. Он вон
зает нож по рукоять. Падает на пол, и кровь быстро
растекается вокруг его тела. Птицы-тени смотрят на
него глазами-бусинами и вихрем, состоящим из крыль-

ев и когтей, бросаются на Тобиаса. Сквозь водоворот
перьев я вижу его глаза, он еще в сознании.
Птица садится на пальцы, держащие нож. Он раз
жимает их, и нож со звоном падает на пол. Мне надо
бы надеяться, что Тобиас погиб, но я такая эгоистка.
Я не хочу его смерти. Моя спина выгибается, все мыш
цы напрягаются, горло болит от крика, который уже
не делится на слова и длится вечно.
— Успокоительное, — слышится жесткий голос.

Снова укол иглой в шею, и сердцебиение начинает
замедляться. Я начинаю плакать от облегчения. Не
сколько секунд я могу только рыдать.
Но это был не страх. Такого чувства даже не суще
ствовало в природе.
— Отпустите меня, — говорит Тобиас. У него еще
более хриплый голос, чем раньше. Я быстро моргаю,
чтобы разглядеть его сквозь слезы. У него на руках
красные отметины, там, где предатели-лихачи держа
ли его. Но он не умирает. С ним все в порядке.
— Я расскажу, только если отпустите.
Джанин кивает, и он кидается ко мне. Хватает ме
ня за руку, касается волос. Его пальцы мокрые от мо
их слез. Он не вытирает их. Наклоняется и прижима
ется головой к моему лбу.
— Убежища бесфракционников, — глухо произно
сит он прямо мне в щеку. — Дайте карту, я отмечу их.
Его кожа сухая и холодная по сравнению с моей.
У меня болят мышцы, видимо, оттого, что я долго про
лежала связанной и была под действием сыворотки,
которую вколола мне Джанин.
Тобиас выпрямляется, держа мои пальцы, пока
предатели-лихачи не подходят к нему и не оттаскива-
ют его. Моя рука безвольно падает на стол. Мне боль
ше не хочется пытаться порвать ремни. Хочется толь
ко спать. <
— Пока ты здесь... — начинает Джанин, как только
Тобиас и его караульные уходят. Поднимает взгляд и
буравит одного из ученых-эрудитов водянистыми
глазами. — Найдите и приведите сюда. Время при
шло.
Снова смотрит на меня.
— Пока ты будешь спать, мы проведем короткое
исследование твоего мозга. Безопасное. Но перед этим...
я же обещала тебе полную информацию о процеду
рах. Так что будет честным сказать тебе, кто именно
помогал мне.
Она слегка улыбается.
— Кто сказал мне о трех фракциях, склонность к
которым у тебя выявилась, объяснил, как лучше все
го заманить тебя, вставить в симуляцию твою мать,
чтобы сделать процесс эффективнее.
Она смотрит на дверь. Успокоительное действует
все сильнее, у меня перед глазами все расплывается.
Но сквозь пелену наркотика я вижу его.
Калеба.
Глава 32
Просыпаюсь с головной болью. И опять пытаюсь

отключиться. По крайней мере, пока я сплю, то спо
койна. Но образ Калеба, стоящего в дверях, снова по
является у меня перед глазами, под аккомпанемент
карканья воронов, доносящийся снаружи.
И почему я не удивилась? Откуда Эрик и Джанин
догадались про склонность к трем фракциям?
Почему мне не пришло в голову, что в курсе были
три человека — Тори, Калеб и Тобиас?
У меня стучит пульс в голове. Никакой логики.
Зачем Калебу предавать меня? Интересно, когда это
произошло? После симуляции, бегства из Товарище
ства? Или раньше — когда отец был жив? Калеб ска
зал нам, что ушел от эрудитов, узнав об их планах. Он
лгал?
Наверняка. Я прижимаю ладонь ко лбу. Мой брат
поставил фракцию превыше родства. Должна быть
причина. Наверное, ему угрожали. Или заставили.
Открывается дверь. Я даже не открываю глаза.
— Сухарь.
Конечно же, Питер.
инсургент 1k. 305
— Да, — убираю руку с лица. На бок падает прядь.
Я смотрю на парня краем глаза. У меня еще никогда
в жизни не было таких грязных волос.
Питер ставит рядом с койкой бутылку с водой и
сэндвич. Мысль о еде вызывает у меня тошноту.
— Что, смерть мозга? — спрашивает.
— И не надейся.
— Не будь так уверена.
— Ха-ха. Сколько я спала?
— Около суток. Меня послали отвести тебя в душ.
— Если скажешь, как мне он сейчас необходим, глаз
тебе выбью, — устало говорю я.
Я приподнимаю голову, и комната начинает кру
житься, но я ухитряюсь свесить ноги с койки и встать.
Питер и я выходим в коридор. Сворачиваем за угол,
к ванной, и я замечаю каких-то людей.
Среди них Тобиас. Я смотрю, но не на него, а в ту
точку, где он сможет коснуться моей руки, как в про
шлый раз. Меня лихорадит в предвкушении. Я снова
дотронусь до него, хоть на мгновение.
Шесть шагов до встречи. Пять.
В четырех шагах Тобиас останавливается. Его те
ло обмякает, и он падает на пол. Караульные не успе
вают среагировать.
И тут он резко скручивается, бросается вперед и
выхватывает пистолет из кобуры у предателя-лихача,
того, что ростом пониже.
Раздается выстрел. Питер бросается вправо, оттас
кивая меня, я задеваю головой о стену. Рот лихача-
караульного открыт, должно быть, он кричит, но я
ничего не слышу.
Тобиас с силой бьет ему ногой в живот. Лихачка
внутри меня наслаждается зрелищем. Идеальной тех-

никой и невероятной скоростью удара. Он поворачи
вается, наставляя пистолет на Питера. Но тот уже от
пустил меня.
Тобиас берет меня за левую руку, помогает встать
и бежит. Я несусь за ним, спотыкаясь. Каждый удар
ноги о пол отдается болью в голове, режущей, но я не
останавливаюсь. Смаргиваю слезы. Вперед, говорю я
себе, как будто от этого мне будет легче. Тобиас креп
ко держит меня за руку. Я сворачиваю за угол следом
за ним.
— Тобиас, — я еле дышу.
Он останавливается.
— О нет, — вытирает мне щеку пальцами. — Давай.
Мне на спину.
Сгибается, и я хватаюсь руками за его шею, ут
кнувшись лицом между лопаток. Он с легкостью под
нимает меня и подхватывает под ногу левой рукой.
В правой зажат пистолет.
Он мчится без передышек, несмотря на мой вес.
И как он мог жить в Альтруизме, думаю я. Он словно
создан быстрым и смертельно точным. Но главное в
нем — не выносливость, а сообразительность. Хотя,
он достаточно сильный, чтобы так легко нести меня.
В коридорах пока пусто. Скоро сюда прибегут ли
хачи, со всех сторон, и мы окажемся в ловушке серо
го лабиринта. Интересно, как Тобиас рассчитывает
пробиться.
Я едва поднимаю голову, но вижу, мы только что
миновали выход.
— Тобиас, ты пропустил.
— Что? — спрашивает он в перерыве между вдо
хами.
— Выход.
— Я не пытаюсь сбежать. Нас застрелят, — говорит
он. — Я хочу... кое-что найти.
Наверное, я должна была бы мечтать о том, чтобы
голова болела не так сильно. Обычно такими нело
гичными бывают только мои сны. Но зачем он взял
меня с собой? Что он собирается делать?
Тобиас внезапно останавливается, едва не сбрасы
вая меня, когда добегает до широкого коридора со
стеклянными стенами. За ними кабинеты. Эрудиты
замирают, глядя на нас, но он не обращает внимания.
Он смотрит на дверь в конце коридора. На двери
знак «КОНТРОЛЬ А».
Тобиас оглядывает все углы, стреляет в объектив
камеры в правом верхнем углу. Объектив разлетается
вдребезги.
— Пора встать на ноги, — предлагает он. — Больше
бегать не будем, обещаю.
Я сползаю с его спины и беру за руку. Он идет к
двери, мимо которой мы уже проходили, и открывает
ее. Это — техническое помещение. Захлопывает за
собой дверь и припирает ручку стулом. Я осматрива
юсь. У меня за спиной шкаф с кучей бумаг. Наверху
мигает синяя лампа. Глаза Тобиаса скользят по мо
ему лицу почти что с жаждой.
— У меня мало времени, так что все и сразу.
Я киваю.
— Я пришел сюда не для того, чтобы покончить с
собой, — начинает он. — Есть пара причин. Во-пер
вых, выяснить, где находятся два поста управления
эрудитов. Это для того, чтобы, когда мы ворвемся сю
да, уничтожить их в первую очередь и не дать вклю
чить передатчики и управлять лихачами.
Это многое объясняет. Мы нашли пост управле
ния в конце коридора.
Но я еще не пришла в себя после последних со
бытий.
— Во-вторых, — он, прокашливается, — я хотел убе
диться, что ты еще держишься, поскольку у нас есть
план.
— Какой?
— Согласно донесениям нашего информатора, твоя
казнь должна состояться приблизительно через две
недели, — объясняет он. — По крайней мере, на это
время Джанин назначила новую симуляцию, которая
подействует на дивергентов. Следовательно, в тече
ние ближайших четырнадцати дней бесфракционни-
ки, лихачи и альтруисты, те, что согласились взять
в руки оружие, нападут на штаб-квартиру Эрудиции
и уничтожат главное оружие — компьютерную систе
му. Мы будем иметь численное превосходство над
предателями-лихачами, и, следовательно, над эруди
тами.
— Но ты же раскрыл Джанин убежища бесфракци-
онников.
— Ага, — он слегка хмурится. — В этом проблема.
Но и ты, и я знаем, что среди бесфракционников мно
го дивергентов, и многие перебазировались в район
Альтруизма, еще тогда, когда мы уходили от них. Зна
чит, лишь малая часть людей из убежищ пострадает.
У бесфракционников останется огромное количество
народу, чтобы участвовать в атаке.
Две недели. Смогу ли я выдержать этот срок? Я на
столько устала, что едва стою на ногах. Даже спасе
ние, о котором говорит Тобиас, кажется иллюзорным.
Я не хочу свободы. Хочу спать. Скорей бы все закон
чилось.
— Я не.л
У меня перехватывает в горле, и я плачу.
— Я не... смогу... столько продержаться.
— Трис, — его голос звучит жестко. Он никогда со
мной не сюсюкал. Мне хочется, чтобы он хоть раз
со мной понянчился. — Ты должна выжить.
— Зачем? — спрашиваю я. Вопрос зарождается
где-то внутри и вырывается стоном. Я чувствую, что
мне хочется молотить ему кулаками в грудь, как ре
бенку в истерике. Слезы покрывают мои щеки. Я по
нимаю, что мое поведение смехотворно, но не могу
остановиться. — Зачем я должна это делать? Почему
кто-нибудь другой что-то не сделает, хоть раз? Что,
если я не хочу больше быть крайней?
Вот оно, понимаю я. Жизнь. А я не хочу жить. Я со
бираюсь быть вместе с родителями, уже не первую
неделю. Пытаюсь пробраться к ним изо всех сил. Сей
час я ближе всего к цели, а он говорит мне, что так
нельзя.
— Знаю, — отвечает он. Я никогда не слышала, что
бы он говорил так тихо. — Знаю, что тяжело. Тяже
лее всего, что тебе приходилось делать.
— Я не могу тебя принудить. Я не могу заставить
тебя захотеть выжить здесь, — продолжает он, при
жимая меня к себе и проводя рукой по волосам, уби
рая пряди за ухо. Его пальцы скользят по моей шее и
плечу.
— Но ты согласишься со мной. Не важно, веришь
ты или нет. Ты сделаешь это потому, что ты такая, ка
кая есть.
310 ЗГ Вероника Рот

Я откидываюсь и целую его, не мягко и не робко.
Так я целовала его, когда была полностью уверена
в наших отношениях. Провожу рукой по его спине
и рукам, как раньше.
Я не хочу говорить Тобиасу правду. На самом де
ле, я не хочу выжить.
Открывается дверь. Предатели-лихачи заполняют
комнату. Тобиас разворачивается к ним и протягива
ет пистолет, рукояткой вперед.
Глава зз
— Беатрис.
Я мгновенно просыпаюсь. Помещение, в котором
я нахожусь, а они собираются проводить очередной
эксперимент, большое, с экранами на стене и синими
лампами на потолке. И рядами обитых скамей посе
редине. Я сижу на самой дальней, слева от меня Пи
тер. Я прислоняюсь головой к стене. Я так и не смог
ла как следует выспаться.
А сейчас мне вовсе лучше бы не просыпаться. В по
луметре от меня стоит Калеб, перенеся вес на одну
ногу. Поза неуверенности.
— Ты вообще когда-нибудь уходил из Эрудиции? —
— Все не так легко, как тебе кажется, — начинает
он. — Я...
— Все очень просто, — мне хочется орать, но я го
ворю безразличным тоном. — Когда ты решил пре
дать свою семью? До того, как погибли наши родите
ли, или уже после их смерти?
— Я сделал то, что должен. Ты думаешь, Беатрис,
что все понимаешь, но ты ошибаешься. Вся ситуа
ция... она намного серьезнее, чем ты думаешь.

Он умоляюще смотрит на меня, ища понимания,
но я слышу знакомый тон. Так он обычно меня по
учал, когда мы были маленькими. Он снисходителен.
Самодовольство — главный недостаток эрудитов.
Во мне он тоже есть.
Но другой — алчность. А вот этого качества во мне
нет. Поэтому я вроде бы одной ногой здесь, другой —
там. ,
Я резко встаю.
— Ты так и не ответил на мой вопрос.
Калеб отходит на шаг.
— Дело не в эрудитах. Это касается каждого. Всех
фракций, — говорит он. — Целого города. Это за пре
делами ограды.
— Мне плевать, — заявляю я, хотя и вру. Слова «за
пределами ограды» вонзают иглу в мой мозг. За пре
делами? Как все это может иметь отношение к про
исходящему за пределами ограды?
Что-то свербит у меня в голове. Маркус говорил,
что информация, которая была у альтруистов, заста
вила Джанин организовать нападение. Связана ли
эта информация с тем, что происходит за пределами
ограды?
Я на время отодвигаю мысль в сторону.
— Я думала, что тебя интересуют факты. Свобода
информации? Ну, что насчет такого факта, Калеб?
Когда...
У меня срывается голос.
— Когда ты предал наших родителей?
— Я всегда оставался с Эрудицией. Даже тогда, ко
гда, формально, был в Альтруизме.
— Если ты с Джанин, я тебя ненавижу. Так сделал
бы и наш отец.
— Наш отец, — слегка хмыкнув, повторяет Ка
леб. — Наш отец был эрудитом, Беатрис. Джанин мне
рассказала^ Он был с ней в одном выпуске школы.
— Он не был эрудитом, — через пару секунд пари
рую я. — Он выбрал право уйти от них. Выбрал дру
гую фракцию, как и ты, и стал другим. Но ты вы
брал... зло.
— Истинные слова лихача, — резко отвечает Ка
леб. — Черное или белое. Никаких нюансов. Мир уст
роен не так, Беатрис. Понятие зла зависит от того,
где ты.
— Без разницы, где ты. Контроль сознания всего
населения города — зло.
У меня дрожат губы.
— Предать родную сестру, чтобы над ней ставили
опыты и казнили, — зло.
Он мой брат, но мне хочется порвать его в клочья.
Но вместо этого я снова сажусь. Я не могу нанести
ему вред, достаточный, чтобы он стал наказанием за
предательство, им совершенное. Чтобы оно перестало
терзать меня. Оно меня мучит, с головы до ног, я
прижимаю пальцы к груди и массирую ее, чтобы рас
слабиться.
Джанин, армия ученых и предателей-лихачей вхо
дят, когда я вытираю слезы со щек. Я моргаю, чтобы
она ничего не заметила. Она едва удостаивает меня
взглядом.
— Итак, посмотрим на результаты, — объявляет
она. Калеб, стоящий у экранов, нажимает на кнопки,
и мониторы включаются. На них появляются слова и
цифры, которых я не понимаю.
— Мы обнаружили нечто исключительно интерес
ное, мисс Прайор.

Я никогда не видела ее такой довольной. Она поч
ти улыбается.
— У тебя есть избыток определенных нейронов,
так называемых зеркальных, для простоты. Кто-ни
будь объяснит мисс Прайор, что делают зеркальные
нейроны, поточнее?
Ученые-эрудиты одновременно поднимают руки.
Она пдказывает на женщину постарше, в первом ряду.
— Зеркальные нейроны срабатывают одновремен
но тогда, когда человек совершает действие либо ко
гда он видит, как другой совершает точно такое же
действие. Они позволяют нам имитировать поведение.
— За что еще они отвечают? — спрашивает Джанин,
оглядывая остальных, как делают учителя в старших
классах. Другой эрудит поднимает руку.
— Обучение языкам, понимание намерений других
людей на основе их поведения, ну...
Он хмурится.
— И эмпатия.
— Если точнее, — Джанин теперь широко улыбает
ся, глядя на меня. У нее появляются морщинки в угол
ках рта, — то человек с избытком зеркальных нейро
нов имеет пластичный тип личности, способен подра
жать другим, в зависимости от ситуации, но с трудом
сохраняет постоянство.
Я понимаю смысл ее усмешки. Чувствую, будто мне
вскрыли голову и вывалили на пол все мои тайны.
— Пластичная личность, — продолжает она, — мо
жет проявлять склонность к нескольким фракциям,
не так ли, мисс Прайор?
— Возможно, — предполагаю я. — Если ты постро
ишь симуляцию, способную подавлять такую способ
ность, то мы разобрались.
— Всему свой черед. Должна признаться, меня сму
щает, почему ты так рвешься ускорить свою казнь.
— А мен£ не смущает, — я закрываю глаза и взды
хаю. — Можно мне вернуться в камеру?
Должно быть, я выгляжу безразличной, но это не
так. Я хочу убраться восвояси и поплакать в одино
честве. Но не хочу, чтобы она это знала.
— Не чувствуй себя слишком комфортно, — ей
очень весело. — Мы скоро опробуем на тебе другую
сыворотку.
— Ага. Плевать.
Кто-то трясет меня за плечо. Я мгновенно просы

паюсь, широко открывая глаза, и вижу Тобиаса. Он в
куртке лихача-предателя, голова в крови. Ему отстре
лили кончик уха. Я вздрагиваю.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Вставай. Надо бежать.
— Еще рано. Две недели не прошло.
— Нет времени объяснять. Пошли.
— О боже, Тобиас.
Я сажусь и обнимаю его, прижимаясь к щеке. Он
обхватывает меня еще крепче. Я чувствую тепло и
спокойствие. Если он здесь, я в безопасности. Его ко
жа становится скользкой от моих слез.
Тобиас встает и поднимает меня на ноги. Раненое
плечо пронзает боль.
— Скоро прибудет подкрепление.
Я позволяю ему вывести меня из комнаты. Мы
проходим по первому коридору без проблем, но во
втором сталкиваемся с двумя лихачами-охранника
ми, молодым парнем и женщиной средних лет. Тоби
ас дважды стреляет, за считаные секунды пули по-
316 Mr Вероника Рот
падают в обоих. Одному в голову, другой — в грудь.
Раненная в грудь женщина лежит на полу, скорчив
шись, но она еще жива.
Мы продолжаем двигаться. Очередной коридор.
Пальцы Тобиаса крепко держат кисть моей руки. Ес
ли он мог метнуть нож и только слегка поранить мне
край уха, то стрелять в предателей-лихачей он будет
не хужЕ Мы перешагиваем через тела. Очевидно, этих
людей Тобиас убил по дороге в мою камеру. Наконец,
мы у пожарного выхода.
Тобиас отпускает мою руку и открывает дверь. На
чинает выть пожарная сирена, но мы бежим дальше.
Я хватаю ртом воздух. Плевать. Только бы выбрать
ся, только бы кончился этот кошмар. У меня начина
ет темнеть в глазах, по краям, я хватаю Тобиаса за ру
ку и держусь покрепче, позволяя ему тащить меня
вниз по лестнице.
Ступени заканчиваются, и я открываю глаза. То
биас собирается открыть выходную дверь, но я удер
живаю его.
— Надо... перевести... дыхание...
Он ждет. Я наклоняюсь, упершись руками в коле
ни. Плечо все еще болит. Я хмурюсь, глядя на него.
— Давай, надо уматывать отсюда, — настойчиво
говорит он.
У меня сердце уходит в пятки. Я гляжу ему в гла
за. Темно-синие, со светлой полоской на радужке пра
вого.
Беру его за подбородок и притягиваю к себе. Мед
ленно целую и отодвигаюсь, вздыхая.
— Нам не выбраться. Это — симуляция.
Он подымает меня на ноги, дергая за правую руку.
Настоящий Тобиас никогда бы не забыл о раненом
плече.
— Что? — мрачно спрашивает он. — Неужели ты
думаешь, я бы не понял, где нахожусь?
— Ты и есть симуляция, — говорю я. Повышаю го
лос. — Могли бы придумать и получше, Джанин.
Теперь мне надо проснуться. Я знаю как. Уже про
делывала все это в моем пейзаже страха, когда разби
ла стеклянный бак, прикоснувшись к нему ладонью.
Когда заставила появиться пистолет в траве, чтобы
стрелять по птицам. Я достаю нож из кармана — нож,
которого мгновение назад там не было. Делаю мою
ногу твердой, как алмаз.
С силой бью ножом в ногу, и лезвие гнется.
Просыпаюсь со слезами на глазах, слыша отчаян

ный вопль Джанин.
— Что это? — спрашивает она, выхватывая писто
лет из руки Питера и приставляя к моей голове. Мое
тело холодеет и деревенеет. Она не застрелит меня.
Я проблема, которую она не смогла решить.
— Что заставило тебя понять? Скажи мне, или я
убью тебя.
Я медленно встаю со стула, прижимаясь к холод
ному стволу пистолета.
— Думаешь, я доложу тебе? — произношу я. — Счи
таешь, я поверю, что ты убьешь меня, не найдя ответа
на вопрос?
— Ты — дура. Предполагаешь, это касается лишь
тебя и твоего ненормального мозга? Ошибаешься.
Все — для того, чтобы избавить город от тех людей,
которые хотят ввергнуть его в ад!

Собрав остатки сил, я бросаюсь на Джанин, впива
ясь ногтями ей в кожу как можно глубже. Она орет
во весь голос, и ярость пронзает меня насквозь. Я мо
лочу ее по лицу кулаками.
Меня обхватывают чьи-то руки и оттаскивают от
Джанин. В бок ударяет кулак. Я издаю стон, но рвусь
вперед. Питер держит меня.
— Ничто — ни боль, ни сыворотка правды, ни си
муляции — не заставит меня говорить. У меня есть
иммунитет.
Я вижу полосы от ногтей у нее на щеках, на горле
и сбоку, из них начинает сочиться кровь. Она смот
рит на меня, зажав нос ладонью, с растрепанными во
лосами, ее свободная рука дрожит.
— Ты проиграла. Ты не можешь меня контролиро
вать! — кричу я громко, до боли в горле. Перестаю
сопротивляться и откидываюсь на грудь Питеру. —
Ты никогда не сможешь мной управлять!
Я смеюсь, безумно и безжалостно. Наслаждаюсь
гримасой ее лица, ненавистью в ее глазах. Она — слов
но машина. Холодная, без эмоций, завернутая на ло
гике. И я сокрушила ее.
Я сломала ее.
Оказавшись в коридоре, я перестаю рваться к Джа
нин. Болит бок, там, куда ударил Питер. Но это не
идет ни в какое сравнение с радостью победы.
Питер отводит меня обратно в камеру, не проро
нив ни слова. Я долго стою посередине, глядя на объ
ектив в верхнем левом углу. Кто следит за мной? Пре
датель-лихач, охраняя, или эрудит, изучая?
Когда жар спадает, а бок перестает болеть, я ло
жусь.
Как только я закрываю глаза, то вижу родителей.
Когда мне было лет одиннадцать, я остановилась у
дверей их комнаты и увидела, как они вместе заправ
ляют постель. Отец улыбался матери, они натягива
ли простыни и разглаживали их, с идеальной син
хронностью. По его взгляду я поняла, что он ставит
ее выше себя.
Не было никакого эгоизма или бестактности в том,
чтобы наслаждаться ее добротой, для него и для всех
нас. Наверное, такая любовь возможна только в Аль
труизме.

Мой отец, родившийся в Эрудиции, возмужавший
в Альтруизме. Он часто испытывал трудности с со
блюдением распорядка избранной им фракции, как и
я. Но он старался, и безошибочно отличал истинную
самоотверженность.
Я прижимаю к груди подушку и утыкаюсь в нее
лицом. Я не плачу, просто страдаю.
Печаль не так тяжела, как вина, но она больше за
бирает тебя в себя.
— Сухарь.
Я мгновенно просыпаюсь. Мои руки все еще дер
жат подушку. На матрасе, там, где лежало мое лицо, —
мокрое пятно. Я сажусь, протирая глаза пальцами.
Брови Питера, которые обычно приподняты посе
редине, сейчас нахмурены.
Что бы там ни было, вряд ли хорошее.
— Твоя казнь назначена на завтра, на восемь утра.
— Казнь? Но она... еще не разработала подходя
щую симуляцию, наверное...
— Она сказала, что будет продолжать эксперимен
ты на Тобиасе вместо тебя, — отвечает он.
— Ох, — только и могу сказать я.
Вцепляюсь в матрас и начинаю раскачиваться
взад-вперед. Завтра моя жизнь окончится. Возмож
но, Тобиас проживет подольше и спасется, когда в
бой пойдут бесфракционники. Лихачи выберут но
вого лидера. Все, что после меня останется, уладят с
легкостью.
Я киваю. Родных нет, серьезных дел нет, невелика
потеря.
— Я хотела бы простить тебя, знаешь, — говорю
я. — За то, что ты пытался убить меня во время ини
циации. Цаверное, надо тебя простить.
Некоторое время мы оба молчим. Я не знаю, зачем
я так сказала. Может, потому, что сегодня последний
вечер моей жизни и надо вести себя честно. Я буду
правдивой, самоотверженной и храброй. Настоящий
дивергент.
— Я тебя об этом и не просил, — он разворачивает
ся. В дверях останавливается и оборачивается.
— Сейчас 9:24, — говорит он.
Сказать мне время — мелкое предательство сво
его долга. Храбрость, хотя не особо выдающаяся.
Я впервые вижу, что Питер ведет себя, как настоящий
лихач.
Я умру завтра. Прошло много времени с тех пор,

когда я была хоть в чем-то уверена — так что это, в
своем роде, благо. Сегодня вечером не случится ни
чего. Завтра я узнаю, что происходит, когда кончает
ся жизнь. А Джанин так и не поймет, как управлять
дивергентами.
Я начинаю плакать и просто прижимаю подушку к
груди, не пытаясь сдерживаться. Я реву отчаянно,
как маленький ребенок, пока лицо не становится го
рячим и я не чувствую тошноту. Я могу прикиды
ваться храброй, но не хочу.
Сейчас самое время попросить прощения за все,
что я когда-либо сделала, но уверена, список окажет
ся неполным. Еще я не верю, что от того, насколько
точно я зачитаю список своих прегрешений, зависит
то, что будет со мной после смерти. Это слишком по
хоже на умозаключения эрудитов, точная логика, и

никаких чувств. Я вообще не верю, что происходящее
после смерти хоть как-то зависит от моих поступков
в жизни.
Лучше я поступлю так, как учили в Альтруизме:
забуду о себе и начну надеяться, что там — лучше, чем
здесь и сейчас.
Я слегка улыбаюсь. Хотела бы я сказать моим ро
дителем — я встречу смерть как настоящий альтру
ист. Наверное, они бы мной гордились.
Глава 35
На следующее утро я надеваю чистую одежду, ко

торую мне предоставили. Черные штаны, слишком сво
бодные, но какая разница? Облачаюсь в черную ру
башку с длинным рукавом. Обуви не дали.
Еще не время. Я замечаю, что сплела пальцы и
склонила голову. Иногда отец так делал утром, перед
тем, как сесть за стол и завтракать, но я никогда не
спрашивала его, зачем он так делает. Мне хочется
снова почувствовать себя ближе к папе, прежде чем
я... чем все закончится.
Проходят несколько секунд в молчании, и Питер
говорит, что уже пора. Он почти не смотрит на меня,
лишь мрачно глядит в стену. Видимо, видеть сего
дня дружеское лицо — непозволительная роскошь.
Я встаю, и мы идем по коридору.
Пальцы ног мерзнут. Ступни липнут к плиткам
пола. Мы сворачиваем за угол, и я слышу приглушен
ные крики. Сначала я не могу разобрать слова, но вско
ре мне становится слышно.
— Я хочу... ее!
Тобиас.

— Я... увидеть ее!
— Мне позволят поговорить с ним, в последний
раз? — спрашиваю я.
Питер качает головой.
— На тут есть окно. Может, он тебя увидит и на
конец-то заткнется.
Он ведет меня по короткому, длиной метра два,
коридору, заканчивающемуся тупиком с запертой две
рью. Питер прав, там небольшое окошко сверху, сан
тиметрах в тридцати выше моей головы.
— Трис! — кричит Тобиас. Его голос слышен от
четливо. — Я хочу видеть ее!
Я протягиваю руку и прижимаю ладонь к стеклу.
Крики прекращаются. Появляется его лицо. Глаза
красные, лицо в синяках. Такое симпатичное. Он па
ру секунд смотрит на меня, а потом прижимает руку
к стеклу, так, что она оказывается напротив моей. Ка
жется, я даже чувствую тепло.
Он прижимает лоб к стеклу и зажмуривает глаза.
Я убираю ладонь и отворачиваюсь прежде, чем он
успеет открыть их. Чувствую боль в груди, хуже, чем
когда меня ранили в плечо. Хватаюсь за ворот рубаш
ки и иду обратно в коридор, к Питеру.
— Спасибо тебе, — шепчу я, хотя и хотела сказать
погромче.
— Начхать, — Питер мрачен.
Я слышу другой шум, где-то впереди. Голоса тол
пы. В следующем коридоре полно предателей-лиха
чей, рослых и невысоких, молодых и старых, воору
женных и безоружных. Все они — с синей нашивкой
на рукавах, знаком предательства.
— Эй! — кричит Питер. — Дорогу!
Ближайшие слышат его и расступаются, пропус
кая нас. Другие видят это и тоже прижимаются к сте
нам. Все замолкают. Питер пропускает меня вперед.
Я знаю эту дорогу.
Внезапно один из них начинает стучать кулаками
по стене, другие присоединяются, и я шагаю между
шумными, но посерьезневшими лихачами-предателя
ми. Мое сердце начинает биться быстрее, чтобы по
пасть в такт.
Некоторые наклоняют ко мне головы. Непонятно
зачем. Мне без разницы.
Я дохожу до конца коридора и открываю дверь в
зал казни.
Предатели-лихачи стоят в коридоре, а в зале ждут
эрудиты. Они освободили мне дорогу. Молча смот
рят, как я направляюсь в середину. Джанин стоит в
паре шагов в стороне. Царапины на ее лице наспех
замазаны макияжем. Она не смотрит на меня.
С потолка свисают четыре камеры, по одной с ка
ждого угла стола. Я сажусь на стол, вытираю ладони
о штаны и ложусь.
Поверхность холодная. Стужа проникает мне сквозь
кожу, до самых костей. Возможно, это уместно, по
скольку именно это и случится с моим телом, когда
жизнь оставит его навсегда. Оно станет холодным и
тяжелым. Насчет остального я сомневаюсь. Некото
рые верят, что я никуда не отправлюсь, возможно, они
правы. Теперь любые рассуждения для меня беспо
лезны.
Питер засовывает мне под воротник электрод и
прижимает его через рубашку к груди. Напротив серд
ца. Включает кардиомонитор. Я слышу свой пульс,
удары быстрые и мощные. Скоро вместо четкого рит
ма будет лишь молчание.
Глубоко внутри рождается единственная мысль.
Я не хочу умирать.
Все то время, когда Тобиас ругал меня за то, что я
рискую жизнью, я не принимала всерьез его слова.
Я думала, что желаю воссоединиться с родителями.
Была уверена, что хочу повторить их самопожертво
вание. Но нет. Нет, нет.
Внутри меня кипит и горит желание жить.
Я не хочу умирать, я не хочу умирать, я не хочу
умирать, не хочу!
Джанин выходит вперед, в ее руке шприц с лило
вой жидкостью. В очках отражается свет люминес
центных ламп, закрепленных на потолке, и я едва ви
жу ее глаза.
Жить, жить — кричит каждая клеточка моего те
ла. Я думала, будет правильным умереть во искупле
ние жизни Уилла, во искупление гибели моих роди
телей. Я была не права. Именно из-за их смерти мне
нужно жить.
Джанин держит мою голову одной рукой, а другой
втыкает иглу мне в шею.
Я не умру! — мысленно кричу я, мысленно, а не
в лицо Джанин.
Она вдавливает поршень. Питер наклоняется и
смотрит мне в глаза.
— Сыворотка подействует в течение минуты, —
произносит он. — Храни мужество, Трис.
Его слова поражают меня. Именно это сказал мне
Тобиас, когда проводил со мной первую симуляцию.
Сердце бьется еще быстрее.
Почему Питер решил сказать эти слова напос
ледок?
Все мои мышцы внезапна расслабляются. Я чувст
вую невероятную тяжесть в руках и ногах. Если это
смерть, то все не так плохо. Глаза остаются открыты
ми, но голова падает набок. Я пытаюсь закрыть гла*за,
но не могу пошевелить даже веками. Ничем.
Писк кардиомонитора умолкает.
Глава 36
Но я продолжаю дышать. Неглубоко, слишком не

глубоко, чтобы мне хватало воздуха, но дышать. Пи
тер закрывает мне веки. Я не умерла? А Джанин? Ви
дит ли она происходящее?
— Увезите тело в лабораторию, — приказывает
Джанин. — Вскрытие проведем днем.
— Хорошо, — отвечает Питер.
Начинает толкать стол к двери. Я слышу перешеп
тывание, когда он провозит меня мимо зевак-эруди
тов. Мы сворачиваем, моя рука падает со стола и уда
ряется о стену. Я чувствую укол боли в пальцах, но
не могу пошевелить ими, как ни пытаюсь.
На этот раз, когда мы минуем коридор, где стоят
предатели-лихачи, там царит молчание. Питер идет
вперед, сначала медленно, потом сворачивает за угол
и идет уже быстрее. Почти бежит по коридору и вдруг
резко останавливается. Где я? Я еще не в лаборато
рии. Зачем мы тут?
Питер подсовывает руки под мои колени и плечи
и поднимает меня. Моя голова падает ему на плечо.
— Для такой маленькой ты слишком тяжелая, Су
харь, — бормочет он.
Он зн^ет, что я в сознании.
Я слышу трель из писков и шум. Закрытая дверь
открывается и отъезжает в сторону.
— Что ты...
Голос Тобиаса!
— О, боже мой! О...
— Избавь меня от причитаний, о’кей? — говорит
Питер. — Она просто парализована. Это продлится
еще минуту. Будь готов бежать.
Я не понимаю.
Откуда Питер в курсе дела?
— Позволь мне нести ее, — говорит Тобиас.
— Нет. Ты стреляешь лучше меня. Бери мой пис
толет. А я ее понесу.
Я слышу, как пистолет выскальзывает из его кобу
ры. Тобиас проводит рукой мне по лбу. И они бегут.
Сначала я слышу лишь топот их ног. Моя голова
болтается из стороны в сторону. Больно. В ладонях и
ступнях начинает колоть.
— Слева! — кричит Питер Тобиасу.
— Эй, что... — раздается крик в конце коридора.
Выстрел. Крик обрывается.
Снова топот.
— Справа! — кричит Питер.
Выстрел, еще выстрел.
— Вау, — шепчет Питер. — Подожди, стой!
Колет вдоль спины. Я открываю глаза. Питер от
крывает еще одну дверь. Пробегает дальше, и, прежде
чем стукнуться головой о проем, я выставляю руку и
притормаживаю его.

— Осторожнее, — прошу я. Голос странный. Горло
напряженное, такое, как тогда, когда он только что
сделал укол и было трудно дышать. Питер поворачи
вается, проносит меня сквозь проем, а потом пяткой
толкает дверь, закрывая ее. И кладет меня на пол.
В комнате ничего нет, кроме двух мусорных баков
с одной стороны и квадратного металлического лю
ка — с другой, достаточно большого, чтобы в него во
шла горловина бака.
— Трис, — Тобиас садится рядом со мной. Его ли
цо бледное, до желтизны.
Мне хочется сказать так много.
— Беатрис, — первые мои слова.
Он устало смеется.
— Беатрис, — он прикасается ртом к моим губам.
Я сгибаю пальцы, хватая его за рубашку.
— Так, ребята, если вы не хотите, чтобы меня стош
нило прямо на вас, оставьте нежности на потом.
— Где мы? — спрашиваю я.
— Там мусоросжигатель, — отвечает Питер, хлопая
по люку в стене. — Я его выключил. Мы выберемся в
переулке. И тогда тебе придется стрелять лучше, чем
ты можешь, Четыре, если ты хочешь выбраться жи
вым из района Эрудиции.
— Пусть моя меткость тебя не заботит, — огрыза
ется Тобиас. Он босой, как и я.
Питер открывает люк.
— Трис, ты первая.
Мусоропровод шириной около метра и больше мет
ра в высоту. Я закидываю внутрь одну ногу, а потом
мне помогает Тобиас. Желудок сжимает, когда я на
чинаю катиться по металлическим роликам вниз, сту
ча по ним спиной.
Я чувствую запах гари и пепла, но не горю. И па
даю, ударяясь рукой в металлическую стенку. У меня
вырываемся стон. Я приземляюсь на цементный пол,
жестко, так, что от удара колет в голенях.
— Ой.
Я ковыляю в сторону от отверстия.
— Давайте! — кричу я.
К тому времени, как на пол вываливается Питер,
мои ноги уже перестают болеть. Он падает набок, сто
нет от боли и отползает в сторону, чтобы прийти в
себя.
Я оглядываюсь вокруг. Мы внутри мусорной печи.
Тут было бы совершенно темно, если бы не полосы
света от щелей по краям небольшой двери в противо
положной стене. В некоторых местах пол покрыт
толстыми листами металла, в других я вижу решет
ки. Вокруг пахнет гниющими отбросами и гарью.
— Только не говори, что я всегда привожу тебя в
мерзкие места, — ворчит Питер.
— Даже и не мечтай.
Тобиас вываливается из трубы, приземляясь на
ноги, но по инерции летит вперед и падает на колени.
Вздрагивает от боли. Я помогаю ему встать на ноги и
прижимаюсь к нему. Все запахи и ощущения этого
мира сейчас особенно остры. Я была почти мертва,
но теперь я жива. Благодаря Питеру.
И никому иному.
Питер проходит по решетке и открывает дверку.
Внутрь льются лучи света. Тобиас идет вместе со мной,
прочь от запаха гари, от металлической топки, в по
мещение с бетонными стенами, внутри которого ус
тановлена печь.
— Пистолет с тобой? — спрашивает Питер.
— Нет, решил, что буду стрелять ноздрями, и оста
вил наверху, — отвечает Тобиас.
— Заткнись, а?
Питер выставляет перед собой другой пистолет и
выходит из помещения. Мы оказываемся в сыром ко
ридоре, по потолку которого идут трубы, но в нем
длины метра три. На табличке на двери в конце ко
ридора написано «ВЫХОД». Я жива, и я ухожу.
Полоса земли, разделяющая кварталы Эрудиции и

Лихачества, выглядит по-другому, когда идешь по ней
в обратную сторону. Наверное, все меняется после
того, как ты едва не побывал на том свете.
Когда мы доходим до конца переулка, Тобиас при
жимается плечом к стене и едва выглядывает за угол.
Его лицо бесстрастно. Он выставляет руку с пистоле
том, прижимает ее к стене, для устойчивости, и дваж
ды стреляет. Я затыкаю уши пальцами, стараясь не
обращать внимания на выстрелы и на то, о чем они
мне напоминают.
— Быстрее! — кричит Тобиас.
Мы бежим по Уобаш-авеню, Питер первым, я —
второй, Тобиас — последним. Оглядываясь через пле
чо туда, куда стрелял Тобиас, я вижу двоих мужчин.
Один не двигается, а вот второй, держась за руку, бе
жит к двери. Он позовет подмогу.
Моя голова кружится от усталости, но адреналин
помогает мне бежать дальше.
— Выбираем наименее логичный маршрут! — кри
чит Тобиас.
— Что? — спрашивает Питер.
— Наименее логичный маршрут, — повторяет То
биас. — Тогда они нас не найдут!
Питер бросается влево, в другой переулок, заби
тый картонными коробками, внутри которых драные
одеяла и^грязные подушки. Старое обиталище бес-
фракционников, понимаю я. Перепрыгивает через од
ну коробку. Я мчусь напролом, отбрасывая ее ногор.
В конце переулка он сворачивает влево, к пусто
ши. Мы снова на Мичиган-авеню, в прямой видимо
сти штаб-квартиры Эрудиции. Стоит только посмот
реть в окно.
— Плохая идея! — кричу я.
Питер сворачивает направо. Здесь, по крайней ме
ре, улицы чистые — ни упавших дорожных знаков,
которые надо обегать, ни дыр, которые надо перепры
гивать. Легкие горят так, будто я вдохнула ядовитого
газу. Ноги, которые поначалу просто болели, теперь
просто немеют. Это лучше. Где-то вдалеке слышатся
крики.
И тут мне приходит мысль. Самое нелогичное —
никуда не бежать.
Я хватаю Питера за рукав и тащу к ближайшему
зданию. Шестиэтажное, с широкими окнами в ряд,
разделенными узкими кирпичными перемычками.
Первая дверь, которую я дергаю, оказывается закры
той, но Тобиас стреляет в окно рядом с дверью до тех
пор, пока оно не раскалывается, и открывает дверь
изнутри.
Здание совершенно пустое. Ни единого стола, ни
стула. И слишком много окон. Мы выходим на ава
рийную лестницу, и я проползаю под первым проле
том, так, чтобы лестница закрывала меня. Тобиас са
дится рядом со мной, Питер — напротив нас, поджав
колени к груди.
Я пытаюсь перевести дыхание и успокоиться, но
это нелегко. Я была мертва, а потом ожила. Почему?
Благодаря Питеру?
Я гляжу на него. Он сохраняет невинный вид, не
смотря на то, что сделал все, чтобы доказать, что не
невинен. Его сверкающие черные волосы лежат глад
ко, будто он и не летел сломя голову больше мили.
Круглые глаза оглядывают лестницу, а затем оста
навливаются на мне.
— Ну? — спрашивает он. — Что ты на меня так
смотришь?
— Как ты это сделал?
— Ничего сложного, — замечает он. — Взял пара
лизующую сыворотку, подкрасил в лиловый, подме
нил смертельную. Подменил провод, идущий в кар
диомонитор от твоего сердца, на пустой. С кардиомо
нитором оказалось труднее. Пришлось позвать на
помощь кое-каких эрудитов с оборудованием — пуль
том дистанционного управления и прочей хренью.
Если начну объяснять, ты не поймешь.
— Но зачем? — спрашиваю. — Ты хотел, чтобы я
умерла. Что изменилось?
Он сжимает губы, но не отворачивается. Потом
открывает рот, раздумывая, и отвечает.
— Не люблю быть в долгу ни у кого. О’кей? От
мысли о том, что я тебе чем-то обязан, меня тошни
ло. Я просыпался по ночам с ощущением, что меня
вот-вот вырвет. В долгу у Сухаря? Совершенная чушь.
Я не смог этого вытерпеть.
— О чем ты говоришь? Где ты мне задолжал?
Он закатывает глаза.
— В Товариществе. Кто-то стрелял в меня. Пуля
шла на уровне головы. Могла попасть мне прямо ме-
жду глаз. Ты оттолкнула меня в сторону. До этого мы
были в расчете — я едва не убил тебя во время ини
циации, ты едва не убила меня во время симуляции.
На равных, так? А после того...
— Ты чокнутый, — говорит Тобиас. — Так нельзя
жить в этом мире... когда каждый все считает.
— Разве? — спрашивает Питер, приподнимая бро
ви. — Я не знаю, в каком мире живешь ты, но в моем
люди делают что-то для тебя по двум причинам. Ли
бо если они хотят что-то взамен, либо если чувству
ют, что чем-то тебе обязаны.
— Это не единственные причины, по которым лю
ди что-то для тебя делают, — говорю я. — Иногда они
делают что-то потому, что тебя любят. Ну, может, не
тебя, но...
— Именно та ерунда, которую я ожидал услышать
от Сухаря, — хмыкает Питер.
— Видимо, нам придется убедить тебя, что ты нам
чем-то обязан, — добавляет Тобиас. — Иначе ты бы
стренько побежишь к тому, кто предложит сделку по
лучше.
— Ага, — улыбается Питер. — Почти всегда так и
бывает.
Я качаю головой. Не могу представить себе, как так
можно жить. Все время считать, кто тебе что дал, что
надо отдать взамен, никакой любви, преданности, про
щения. Одноглазый с ножом в руке, ищущий, кому
другому глаз выколоть. Это не жизнь. Это ее бледное
подобие. Интересно, откуда он этому научился.
— Когда нам будет можно отсюда вылезти, как ду
маешь? — спрашивает Питер.
— Через пару часов, — отвечает Тобиас. — Надо ид
ти в район Альтруизма. Там бесфракционники и ли-

хачи, те, кто без приемопередатчиков, не подвержен
ные симуляциям. Должны быть.
— Фантастика.
Тобиас обнимает меня. Я прижимаюсь щекой к его
плечу и закрываю глаза, чтобы больше не глядеть на
Питера. Я бы много могла ему сказать, но не уверена,
стоит ли заводить разговор здесь и сейчас.
Мы идем по улицам, которые когда-то были для

меня домом, говорим и умолкаем, люди смотрят на
меня внимательно. Они считали — наверняка счита
ли, учитывая умение Джанин распространять ново
сти, — что я умерла шесть часов назад. Я замечаю,
что у некоторых бесфракционников метки синей
краской. Они уязвимы перед симуляциями.
Здесь, когда мы в безопасности, я осознаю, что у
меня на ступнях куча порезов от бега босиком по би
тому стеклу и обшарпанным тротуарам. Каждый шаг
начинает причинять боль. Я стараюсь сосредоточить
ся на этом и отвлечься от любопытных взглядов ок
ружающих.
— Трис? — окликает нас кто-то. Я подымаю взгляд
и вижу на тротуаре Юрайю и Кристину с револьвера
ми в руках. Юрайя бросает револьвер на траву и бе
жит ко мне. Кристина бежит следом, но медленнее.
Юрайя подбегает, но Тобиас выставляет руку, пре
граждая ему путь. И я очень благодарна ему. Сейчас
я не в состоянии выдержать объятия Юрайи, его бур
ную радость и неизбежные расспросы.
— Ей много пришлось пережить, — объясняет То
биас. — И сейчас ей надо просто поспать. Она будет в
тридцать седьмом доме, по этой улице. Приходи в гос
ти завтра.
Юрайя хмуро глядит на меня. Лихачи не любят ог
раничения, а он — лихач до мозга костей. Но, должно
быть, соглашается с оценкой моего состояния.
— О’кей, завтра, — кивает.
Кристина подходит и, протянув руку, слегка сжц-
мает мне плечо. Я пытаюсь выпрямиться, но мои мыш
цы сковали меня, как цепями, и я продолжаю суту
литься. Мы идем дальше, и взгляды людей щекочут
мне затылок. Когда Тобиас подводит меня к серому
дому, принадлежавшему Маркусу Итону, я чувствую
сильное облегчение.
Не знаю, каких усилий ему стоит войти внутрь.
Для него дом наполнен воспоминаниями о криках и
ругани родителей, свисте ремня в воздухе, часах, про
веденных в темной кладовой. Но, когда он ведет меня
и Питера на кухню, на его лице нет признаков беспо
койства. Мне лишь кажется, что он выпрямился и
стал выше. Таков его характер. Он всегда становится
сильнее, когда от него ждут слабости.
На кухне стоят Тори, Гаррисон и Эвелин. Зрели
ще ошеломляет меня. Я приваливаюсь плечом к сте
не и закрываю глаза. Перед моим мысленным взгля
дом стол, на котором меня казнили, будто отпечатав
шийся на обратной стороне век. Я открываю глаза.
Пытаюсь дышать. Они что-то говорят, но я не слышу.
Почему Эвелин в доме Маркуса? Где он сам?
Эвелин обнимает Тобиаса одной рукой, другой ка
сается его лица и прижимается к нему щекой. Что-то
говорит ему. Он улыбается, отходя от нее. Воссоеди
нение матери и сына. Мне не кажется, что это умно.
Тобиас разворачивает меня и, положив мне одну
руку на талию, а второй взяв меня за руку, чтобы не

прикасаться к раненому плечу, ведет к лестнице. Мы
подымаемся наверх.
Там бывшая спальня родителей, его комната, меж
ду ними — ванная. Он приводит меня к себе, и я на
мгновение замираю, оглядывая место, где он провел
большую часть жизни.
Он продолжает держать меня за руку. Постоянно
старался касаться меня, так или иначе, с того момен
та, как мы ушли из-под лестницы, где прятались, буд
то боялся, что я развалюсь, если он не будет меня
придерживать.
— Уверен, после того, как я ушел, Маркус и не за
ходил в эту комнату, — отмечает он. — Когда я сюда
вернулся, тут ничего не изменилось.
У альтруистов в комнатах не слишком-то много
украшений, поскольку это считается потворством же
ланиям, но то немногое, что допускается, здесь име
ется. Стопка грамот из школы. Небольшой книжный
шкаф. И, как ни странно, скульптура из синего стек
ла на платяном шкафу.
— Мать тайком принесла ее мне, когда я был ма
леньким. Сказала спрятать, — продолжает Тобиас. —
В день Церемонии Выбора я поставил ее на шкаф,
перед тем как уйти. Чтобы он увидел. Небольшой акт
неповиновения.
Я киваю. Странно оказаться в таком месте, где пол
ностью сохранилась память о жизни человека. Ком
ната шестнадцатилетнего Тобиаса, решившего избрать
Лихачество и уйти от отца.
— Давай-ка займемся твоими ногами, — он не схо
дит с места, только передвигает пальцы на сгиб моего
локтя.
— О’кей, — отвечаю я.
Мы идем в ванную, совмещенную с туалетом, и я
сажусь на край душевого поддона. Он садится рядом
со мной, цоложив руку мне на колено, поворачивает
кран и затыкает слив пробкой. Вода льется, покрывая
мне ступни, и розовеет от крови.
Он становится на колени рядом, берет мою ступ
ню в ладони и начинает промывать глубокие порезы
махровой салфеткой. Я не чувствую ничего, даже ко
гда он начинает намыливать мою ногу. Вода сереет.
Я беру в руки кусок мыла, и через несколько се
кунд они покрываются белой пеной. Протягиваю
пальцы к Тобиасу и провожу по его кистям и ладо
ням. Приятно снова прикоснуться к нему.
Мы начинаем ополаскивать себя и забрызгиваем
весь пол. Мне становится холодно, я дрожу, но не об
ращаю внимания. Он берет полотенце и начинает вы
тирать меня.
— Я не...
Мой голос сдавлен, будто меня душат.
— Все мои родные либо мертвы, либо предали ме
ня; как я могу...
Моя речь бессвязна. Рыдания начинают сотрясать
меня, все тело, заполняют мою голову. Он прижима
ет меня к себе. Влага стекает по моим ногам. Обнима
ет меня, крепко. Я слышу биение его сердца, и через
некоторое время чувствую, что этот ритм меня успо
каивает.
— Теперь я тебе родня.
— Я люблю тебя.
Один раз я уже так говорила, перед тем, как уйти
к эрудитам, но тогда он спал. Почему я раньше не при
знавалась? Может, опасалась раскрыть степень своей
преданности. Боялась — вдруг я на самом деле не

знаю, что значит кого-то любить. Но сейчас я пони
маю, как ужасно молчать и ждать, пока не станет слиш
ком поздно.
Я принадлежу ему, а он — мне, и это случилось
давно.
Он глядит на меня. Я жду, пока он ответит, дер
жась за его руки, для устойчивости.
— Повтори еще раз, — хмуро просит он.
— Тобиас, я люблю тебя.
Его кожа скользкая от воды, от него пахнет потом,
моя рубашка прилипает к его рукам, когда он обни
мает меня. Прижимается к моей шее и целует над
ключицей, потом в щеку и в губы.
— И я тебя люблю.
Глава 37
Когда я засыпаю, он лежит рядом. Я жду, что у ме

ня начнутся кошмары, но, видимо, настолько устала,
что в голове пустота. Когда я открываю глаза, Тобиа
са нет, только стопка одежды на кровати рядом.
Встаю и иду в ванную. Кожу саднит, будто я драла
ее мочалкой, при вдохе в легких немного колет, но я
в порядке. Не включаю свет в ванной, зная, что он яр
кий и безжизненный, такой же, как в штаб-квартире
Эрудиции. Моюсь под душем в темноте, убеждая се
бя, что выйду отсюда обновленной и сильной, а вода
исцелит меня.
Затем я щипаю себя за щеки, сильно, чтобы при
лила кровь. Глупо, но я не хочу выглядеть бледной,
слабой и уставшей.
Когда я возвращаюсь в комнату Тобиаса, там уже
полно народу. Юрайя лежит на кровати лицом вниз,
Кристина держит в руках синюю скульптуру, разгля
дывая ее. Линн стоит около Юрайи с подушкой в ру
ках и ухмылкой на лице.
Бьет Юрайю подушкой по затылку, сильно.
— Привет, Трис, — говорит Кристина.

— Ай! Ты даже подушкой ухитряешься больно уда
рить, Линн! — кричит Юрайя.
— Вот такая я сильная, — радуется Линн. — Тебя
что, ударили, Трис? У тебя одна щека ярко-красная.
Наверное, я не очень старалась.
— Это... утренний румянец у меня такой.
Я пытаюсь шутить так, будто для меня это новый
язык. «Кристина смеется, возможно, несколько гром
че, чем следовало бы, учитывая шутку, но я ценю и
это. Юрайя пару раз подпрыгивает на кровати, спол
зая к краю.
— Ладно, разговор совсем не об этом, — он машет
рукой в мою сторону. — Ты едва не умерла, тебя спас
этот садист-педик-пончик, а сейчас мы начинаем пол
номасштабную войну в союзе с бесфракционниками.
— Педик-пончик? — переспрашивает Кристина.
— Жаргон Лихачества, — ухмыляясь, отвечает
Линн. — Дикое оскорбление, но им уже давно не
пользуются.
— Ага, потому, что оно слишком унизительное, —
кивает Юрайя.
— Нет, потому, что оно настолько глупое, что нор
мальный лихач о нем даже не подумает, не то что про
изнести. Педик-пончик. Тебе что, двенадцать лет?
— С половинкой.
Их перепалка мне на пользу. Самой не надо ниче
го говорить, можно просто посмеяться. И я смеюсь,
столько, что хватает, чтобы растопить камень у меня
в животе.
— Внизу еда есть, — предлагает Кристина. — Тоби
ас сделал омлет, но, как оказалось, это изрядная га
дость.
— Эй, а мне омлет нравится, — говорю я.
— Значит, вот какой нормальный завтрак для Су
харей, — она хватая меня за руку. — Пошли.
Мы спускаемся по лестнице вместе, грохоча так,
как никогда не дозволялось в доме родителей. Отец
всегда отчитывал меня, если я бегала по лестнице.
«Не надо привлекать к себе внимание, — повторял
он. — Невежливо по отношению к окружающим».
Я слышу голоса в гостиной. Целый хор, иногда
прерывающийся взрывами хохота, тихая музыка, то
ли банджо, то ли гитара. Не ждешь такого в доме аль
труистов, где обычно тихо, вне зависимости от того,
сколько народу собралось. Голоса, смех и музыка вдох
нули новую жизнь в эти глухие стены. Мне становит
ся уютнее.
Стою в дверях гостиной. На диване, рассчитанном
на троих, сидят пятеро, играя в карты, игру, которую
я как-то видела у правдолюбов. В кресле сидит муж
чина, у него на коленях сидит женщина, кто-то еще
примостился на подлокотнике, держа в руках банку с
супом. Тобиас непринужденно сидит на полу, прива
лившись спиной к кофейному столику. Одна нога со
гнута, другая прямая, рука на колене, голова накло
нена. Я никогда не видела, чтобы он чувствовал себя
настолько хорошо без пистолета в руке. Даже не ду
мала, что такое возможно.
У меня мерзкое ощущение в животе, такое, как со
мной бывает, когда мне лгут, но я не понимаю, кто мне
сейчас лжет и насчет чего. Это совсем не то, чего я жда
ла от бесфракционников. Меня учили, что это хуже
смерти.
Я стою пару секунд, прежде чем собравшиеся меня
замечают. Разговор затихает. Я вытираю руки о край

рубашки. Слишком много глаз, слишком много ти
шины.
Эвелин прокашливается.
— Познакомьтесь, это Трис Прайор. Думаю, вчера
вы о ней немало услышали.
— А еще Кристина, Юрайя и Линн, — добавляет
Тобиас.
Я благодарна за попытку отвлечь всеобщее внима
ние от меня, но его прием не срабатывает.
Я застываю в дверном проеме на пару секунд, и
вдруг один из мужчин-бесфракционников, пожилой,
с морщинистым лицом и кучей татуировок, заговари
вает со мной.
— Разве ты не должна была погибнуть?
Некоторые смеются, я пытаюсь улыбнуться. Но
улыбка получается кривой.
— Должна была, — отвечаю я.
— Но мы решили не давать Джанин Мэтьюз все,
чего ей хочется, — Тобиас встает и дает мне банку фа
соли, но внутри — омлет. Алюминиевая банка греет
мне руки.
Я сажусь рядом с ним. Вытряхиваю немного еды
себе в рот. Я не голодна, но понимаю, что перекусить
надо, поэтому жую и проглатываю. Я уже знаю, как
привыкли есть бесфракционники, поэтому передаю
банку Кристине и принимаю у Тобиаса жестянку с
консервированными персиками.
— Почему все собрались в доме Маркуса? — спра
шиваю его я.
— Эвелин его выгнала. Сказала, что это и ее дом и
он многие годы им пользовался, пришла ее очередь, —
ухмыляется Тобиас. — Была хорошая ругань, прямо
на лужайке, но Эвелин вышла победителем.
Я гляжу на мать Тобиаса. Она в дальнем углу бол
тает с Питером и доедает омлет. У меня жжет в жи
воте. Тобиас говорит о ней почти с почтением. Но я
никогда не забуду того, что она сказала о моей вре
менной роли в его жизни.
— Тут где-то хлеб имеется, — он берет с кофейного
столика корзинку. — Возьми пару кусков.
Я грызу горбушку и снова смотрю на Питера и Эве
лин.
— Думаю, она хочет завербовать его, — произносит
Тобиас. — Она умеет расписать жизнь бесфракцион
ников, как нечто привлекательное.
— Все, что угодно, только чтобы его в Лихачестве
не было. Он мне жизнь спас, но любить его после
этого я не стала.
— Надеюсь, когда все закончится, различия между
фракциями не будут нас беспокоить. И, думаю, это
хорошо.
Я помалкиваю. Мне не хочется начинать спорить
с ним. Напоминать ему, как трудно убедить лихачей
и правдолюбов объединиться с бесфракционниками
в войне с системой фракций. Все может перерасти
в новый конфликт.
Открывается дверь, и входит Эдвард. Сегодня у не
го на глазу синяя повязка. Огромный глаз на когда-
то симпатичном лице выглядит забавно, даже гроте
скно.
— Эдди! — приветствует его кто-то. Но Эдвард уже
замечает Питера. Идет через всю комнату, едва не вы
бивая ногой у кого-то из рук банку. Питер вжимается
в стену у двери, будто хочет исчезнуть.
Эдвард останавливается в считаных сантиметрах
от него, а потом резко дергается, будто собираясь уда

рить Питера кулаком. Тот отшатывается назад и сту
кается головой о стену. Эдвард ухмыляется, бесфрак-
ционники смеются.
— При свете дня не такой уж и храбрец, — обраща
ется Эдвард к Эвелин.
— Постарайся не давать ему в руки никаких столо
вых приборов. Как знать, что ему придет в голову с
ними сделать.
Говоря, он выхватывает вилку из руки Питера.
— Отдай — просит парень.
Эдвард хватает Питера свободной рукой за горло
и прижимает зубцы вилки ему к кадыку. Питер цепе
неет, кровь приливает ему к лицу.
— Молчи, когда я рядом, — цедит Эдвард. — Или в
следующий раз я тебе горло проткну.
— Хватит, — говорит Эвелин. Он бросает вилку и
отпускает Питера. Идет через всю комнату и садится
рядом с человеком, назвавшим его «Эдди».
— Может, вы и не знали, но у Эдварда слегка не
стабильная психика, — напоминает Тобиас.
— Я уже поняла, — говорю.
— Тот парень, Дрю, который помог Питеру про
вернуть дело с ножом для масла, когда его выгнали
из Лихачества, попытался прибиться к той же группе
бесфракционников, что и Эдвард, — продолжает То
биас. — Но, как видишь, Дрю поблизости нет.
— Эдвард его убил? — спрашиваю.
— Почти, — отвечает Тобиас. — Видимо, поэтому
другая перешедшая, Майра ее звали, да? — ушла от
Эдварда. Она слишком мягкая, чтобы терпеть его.
При мысли о Дрю, едва не погибшем в руках Эд
варда, у меня холодеет внутри. Дрю и на меня нападал.
— Не хочу я об этом говорить.
— О’кей, — соглашается Тобиас, касаясь моего пле
ча. — Не трудно снова оказаться в доме альтруистов?
Надо былр- раньше спросить. Если сложно, можем пой
ти куда-нибудь еще.
Я доедаю второй кусок хлеба. Все дома альтруи
стов одинаковы, гостиная точно такая же, как в моем
доме, и она навевает воспоминания. Особенно если
присмотреться повнимательнее. Каждое утро свет
проникает сквозь жалюзи, и отец может читать. Каж
дый вечер мать, постукивая спицами, вяжет. Но я не
начинаю задыхаться. Пока.
— Да, трудновато, но не настолько, как можно бы
ло бы подумать.
Тобиас приподнимает бровь.
— Правда. Симуляции у эрудитов... помогли мне,
каким-то образом. Научили держаться.
Я хмурюсь.
— А может, и нет. Наверное, научили меньше за
все держаться.
Это — правильнее.
— Как-нибудь я тебе обо всем расскажу.
Мой голос утихает сам собой.
Он касается моей щеки, несмотря на то, что мы в
людной комнате, где разговаривают и смеются, и це
лует меня.
— Эй, там, Тобиас, — мужчина сидит слева от ме
ня. — Разве ты не вырос у Сухарей? Я-то думал, что
вы только... руки друг другу моете, типа.
— Тогда, как думаешь, откуда у альтруистов дети
родятся? — приподняв брови, спрашивает Тобиас.
— Призываются к жизни страшным усилием во
ли, — вмешивается в разговор женщина, сидящая на
подлокотнике. — Разве ты не знал, Тобиас?

— Нет, не знал, простите, — ухмыляется он.
Все смеются. Мы смеемся. Похоже, здесь и есть
настоящая фракция, к которой принадлежит Тобиас.
У них нет особых добродетелей. Они признают все
цвета, все добродетели, им принадлежит все.
Я не знаю, что их связывает. Единственное, что у
них есть общего — неудача. Какая бы она ни была, она
для них — причина достаточная.
Теперь я, наконец, чувствую, кто он такой на са
мом деле. Но насколько хорошо я знаю Тобиаса, если
до сих пор не видела его истинного лица?
Солнце клонится к закату. В районе Альтруизма

шумно. Лихачи и бесфракционники слоняются по
улицам, у некоторых в руках бутылки, у других —
оружие.
Впереди Зик катит Шону в кресле, мимо дома Элис
Брюстер, одного из лидеров Альтруизма. Бывшего.
Они меня не видят.
— Давай еще раз! — кричит Шона.
— Уверена?
-Да!
— О’кей...
Зик переходит на бег. Когда они отъезжают от ме
ня настолько далеко, что я едва вижу их силуэты, он
опирается руками о кресло и отрывает ноги от земли.
Оба катятся вместе посреди улицы. Шона визжит,
Зик смеется.
Я сворачиваю влево на ближайшем Перекрестке и
шагаю по выщербленному тротуару к дому, где аль
труисты проводили ежемесячные общие собрания
фракции. Я давно здесь не была, но хорошо помню,
где он. Один квартал — на юг, потом два квартала —
на запад.
Солнцу опускается к горизонту, я иду вперед. Зда
ния сереют, лишаясь солнечного света.
Штаб-квартира Альтруизма — простое прямоуголь
ное бетонное здание, такое же, как все остальные* в
районе. Но, когда я открываю дверь, меня встречают
знакомые деревянные полы и ряды скамеек, расстав
ленных по периметру. В центре зала — потолочное
окно, свет из которого рисует оранжевый квадрат на
полу. Единственное украшение помещения.
Я сажусь на скамью, которую раньше занимала
моя семья. Я обычно была рядом с отцом, а Калеб —
с матерью. Теперь я осталась одна. Последняя из Прай
оров.
— Хорошо здесь, правда?
Входит Маркус и присаживается напротив меня.
Кладет руки на колени. Нас разделяет пятно солнеч
ного света.
У него на челюсти большой синяк — отметина от
удара Тобиаса. Волосы подстрижены.
— Хорошо, — отвечаю я, выпрямляясь. — А что ты
здесь делаешь?
— Просто увидел, куда ты заглянула, — отвечает
он, внимательно глядя на ногти. — И захотел погово
рить с тобой насчет информации, которую выкрала
Джанин Мэтьюз.
— А если ты опоздал? Если я уже узнала, что она
собой представляет?
Маркус прищуривается. Намного более ядовитый
взгляд, чем получается у Тобиаса, хотя он и унаследо
вал глаза отца.
— Скорее всего, нет.
— Откуда тебе знать?
— Я видел, что случается с людьми, когда они уз
нают истину. Они выглядят так, будто забыли обо
всем, что искали и чего добивались. Просто ходят и
пытаются вспомнить, чего же они хотели.
У меня по спине пробегает холодок, потом на всей
коже появляются мурашки.
— Ради этого Джанин решила убить половину фрак
ции, так что информация должна быть чрезвычайно
важной, — говорю я после паузы. Я осведомлена еще
кое о чем.
«Предполагаешь, это касается лишь тебя и твоего
ненормального мозга? Ошибаешься», — я вспомнила
слова Джанин, сказанные перед тем, как я на нее на
бросилась.
Значит, информация связана с дивергентами. По
этому она пыталась создать симуляции, действующие
на меня.
— Она имеет отношение к дивергентам, — вырыва
ется у меня. — И к тому, что происходит за предела
ми ограды.
— Это не одно и то же.
— Теперь ты хочешь, чтобы я попрыгала под твою
дудку?
— Я пришел сюда не ради споров и не ради само
утверждения. Нет, я не собираюсь тебе ничего рас
сказывать, но не потому, что не хочу. Я не представ
ляю, как тебе объяснить. Тебе придется увидеть все
самой.
Он говорит, а я замечаю, что солнечный свет стал
больше оранжевым, чем желтым. Тени на его лице
становятся глубже.
— Думаю, Тобиас прав, — вставляю я. — Тебе нра
вится быть единственным, кто знает все. Приятно,
что я пок^ не понимаю. Это придает тебе чувство соб
ственной важности. Поэтому ты мне и не рассказыва
ешь, а не потому, что это неописуемо.
— Неправда.
— С чего бы так?
Маркус глядит на меня, я молча встречаю его взгляд.
— За неделю до нападения лидеры Альтруизма ре
шили, что пришло время раскрыть информацию из
файла. Всем в городе. Наметили дату, через неделю
после того дня, когда произошла атака. И мы не смог
ли выполнить нашу задачу.
— Она не хотела, но почему? Откуда она вообще
была в курсе насчет информации? По твоим словам
получается, что всезнайки лишь лидеры Альтруизма.
— Мы не отсюда, Беатрис. Нас поместили сюда с
определенной целью. Достаточно давно альтруистам
пришлось обратиться к эрудитам за помощью, но со
временем все пошло наперекосяк из-за Джанин. Она
не хотела осуществить то, что мы должны были сде
лать. И теперь готова пойти даже на убийства.
Поместили.
Мой мозг будто вспухает от новых сведений. Я хва
таюсь за край скамьи.
— Что мы должны были сделать? — еле слышно,
почти шепотом, спрашиваю я.
— Я сказал достаточно, и ты убедилась — я не лжец.
А до остального, я действительно думаю, что не смо
гу адекватно объяснить. Могу только сказать еще раз,
ситуация — ужасная.
Внезапно я понимаю, в чем проблема. Бесфрак-
ционники не только убьют главарей Эрудиции. Они

уничтожат информацию. Сровняют с землей все
живое.
Я никогда не считала нынешний план хорошим,
но верила, что мы сможем выжить, поскольку эруди
ты знают, в чем заключается секретная информация,
даже если сама она будет стерта из файла. Но получа
ется, что даже самые образованные эрудиты толком
ничего не знают.
— Если я помогу тебе, то предам Тобиаса. И поте
ряю его, — я судорожно сглатываю. — Следовательно,
ты должен предоставить мне вескую причину.
— Другую, помимо блага всего общества? — с от
вращением морща нос, спрашивает Маркус. — Тебе
еще недостаточно?
— Наше общество на куски разлетелось.
Маркус вздыхает.
— Твои родители погибли ради тебя, это правда.
Но причина, по которой твоя мать была ночью в штаб-
квартире Альтруизма, когда тебя едва не казнили, —
другая. Она пыталась спасти файл от Джанин. Когда
услышала, что тебе грозит гибель, ринулась к тебе.
И оставила файл у Джанин.
— Не говорила она мне такого! — с жаром отве
чаю я.
— Она солгала. Потому, что должна была. Беатрис,
суть в том... твоя мать наверняка понимала, что не вы
берется живой из района Альтруизма, но хотела по
пытаться. Ради этих данных она была готова умереть.
Альтруисты всегда готовы пожертвовать собой ра
ди других людей, друзей ли, врагов, если возникает
соответствующая ситуация. Возможно, поэтому им
трудно выжить в экстремальных ситуациях. Они не
слишком-то много ценят в физическом мире.
Значит, если он не врет и моя мать действительно
была готова умереть ради того, чтобы информация
стала достоянием гласности... мне надо сделать все,
чтобы добраться до цели, которой она не смогла дос
тигнуть.
— Ты пытаешься мной манипулировать. Ведь та'к?
Тени скрывают его глаза, которые становятся по
хожи на темную воду.
— Тебе решать.
Глава 38
Я иду обратно к дому Итонов, не торопясь, стара

тельно вспоминая, что мне говорила мама, когда спас
ла меня из бака с водой во время нападения на аль
труистов. Она вроде бы следила за поездами, когда
началась атака. Не знала, что буду делать, когда най
ду тебя. Но всегда желала спасти тебя.
Но, когда я восстанавливаю в памяти ее голос,
слова начинают звучать по-другому. «Не знала, что
буду делать, когда найду тебя», означает: «Не знала,
как спасти одновременно и тебя, и файл». А другая
фраза: «Но всегда желала спасти тебя» имеет такой
смысл: «Всегда намеревалась спасти тебя».
Я трясу головой. Вдруг я просто манипулирую
воспоминаниями? Это узнать невозможно. Все, что я
могу теперь решить, это — верить Маркусу или нет.
Хотя он и поступал жестоко, наше общество нель
зя поделить на «добро» и «зло». Жестокость не озна
чает, что человек бесчестен, а отвага может быть у
любого из нас. Маркус не хороший и не плохой, он —
и то, и другое.
Ну, возможно, больше плохой, чем хороший.
Но вряд ли он лжет. Впереди я замечаю оранже
вое пламя костра. Обеспокоившись, иду быстрее и
вижу, чтц огонь горит в больших, в человеческий рост,
чашах, стоящих на тротуарах. Между ними размести
лись лихачи и бесфракционники, на небольшом рас
стоянии друг от друга. Перед ними — Эвелин, Гарри
сон, Тори и Тобиас.
Я обнаруживаю Кристину, Юрайю, Линн, Зика и
Шону в правой части группы лихачей.
— Ты где была? — спрашивает Кристина. — Мы
тебя искали.
— Пошла прогуляться. А что происходит?
— Они наконец-то решили изложить нам план ата
ки, — с нетерпением отвечает Юрайя.
— Ого.
Эвелин поднимает руки ладонями вперед, и бес
фракционники умолкают. Они дисциплинированнее
лихачей, у которых уходит еще секунд тридцать, что
бы утихомириться.
— Последние пару недель мы разрабатывали план
атаки на эрудитов, — тихо говорит Эвелин. — Сейчас
мы завершили его и хотим поделиться им с вами.
Эвелин кивает Тори, и та берет слово.
— Наша стратегия не точечная, а развернутая. Нет
способа определить, кто из эрудитов поддерживает
Джанин, а кто — нет. Безопаснее предположить, что
все, кто ее не поддерживает, уже покинули штаб-квар
тиру Эрудиции.
— Всем нам известно, что сила Эрудиции не в лю
дях, а в информации, — продолжает Эвелин. — В та
ком случае, мы никогда не освободимся от них, осо
бенно учитывая, что многие из нас уязвимы перед си-

муляциями. Они использовали информацию, чтобы
управлять нами и держать на поводке, слишком долго.
Крик, зародившийся среди бесфракционников, под
хватывают и лихачи. Он объединяет толпу в единый
организм, подчиняющийся одному мозгу. Я не знаю,
что думать и чувствовать. Часть меня тоже кричит,
прославляя уничтожение эрудитов, всех до единого,
и всего*, что им дорого.
Я смотрю на Тобиаса. Выражение лица непрони
цаемо, он стоит позади костра, и его плохо видно.
Интересно, о чем парень сейчас думает?
— К сожалению, вынуждена сообщить следующее.
Те, в кого выстрелили иглами с приемопередатчика
ми, остаются, — заявляет Тори. — Иначе эрудиты
смогут в любой момент использовать вас в качестве
оружия.
Некоторые протестующе кричат, но никто не
удивляется. Все слишком хорошо знают, на что спо
собна Джанин с помощью симуляций.
— Нам придется остаться? — со стоном спраши
вает Юрайю Линн.
— Тебе, — отвечает он.
— Но ведь тебя тоже подстрелили. Я видела.
— Я — дивергент, помнишь? — отвечает он. Линн
закатывает глаза, и он торопливо продолжает, видимо,
чтобы снова не слушать теорию заговора относитель
но дивергентов. — В любом случае, могу поспорить,
ты не проверяла. А шансы того, что она переключит
тебя, уменьшатся, если она узнает, что подверженные
воздействию не пошли в атаку.
Линн хмурится, обдумывая сказанное. Но снова вы
глядит радостной — насколько Линн вообще может
быть такой, — когда Тори снова берет слово.
МЯТЕЖНАЯ 357
— Остальные разделятся на смешанные группы, из
лихачей и бесфракционников. Одна большая группа
попробует проникнуть в штаб-квартиру Эрудиции и
прочесать здание, выводя его из-под контроля эруди
тов. Несколько других небольших групп сразу же пой
дут на верхние этажи, где разберутся с руководствЪм
Эрудиции. Они получат более точные указания позже.
— Атака через три дня, — устанавливает время Эве
лин. — Подготовьтесь. Предстоит опасное дело. Но
бесфракционникам не привыкать к трудностям...
И те радостно орут. Я вспоминаю, что именно мы,
лихачи, всего пару недель назад критиковали аль
труистов за то, что они дают бесфракционникам пи
щу и предметы первой необходимости. Легко ли они
это забудут?
— ...а лихачам не привыкать к опасности...
Все вокруг меня начинают махать кулаками вверх
и кричать. Я чувствую этот голос у себя в голове и
жар в груди от радости. Мне хочется орать вместе
с ними.
Но лицо Эвелин слишком бесстрастно для челове
ка, произносящего страстную речь. Оно напоминает
маску.
— Долой эрудитов! — кричит Тори, и все начина
ют повторять вслед за ней, вне зависимости от фрак
ций. У нас общий враг, но делает ли призыв нас друзь
ями?
Я замечаю, что Тобиас не присоединяется к обще
му крику, как и Кристина.
— Что-то тут не так, — думает вслух Кристина.
— В смысле? — спрашивает Линн, перекрикивая
окружающий шум. — Разве ты не помнишь, что они с
нами сделали? Подчинили нас с помощью симуля-

ции и заставили стрелять в невинных людей, кото
рых мы и знать не знали. Вынудили убить всех лиде
ров Альтруизма.
— Ага, — отвечает Кристина. — Просто... взять штур
мом штаб-квартиру фракции и прикончить их, разве
это не то же самое, что эрудиты сделали с альтруи
стами?
— Нет. Это не нападение из ниоткуда, ничем не
спровоцированное, — возражает Линн.
— Ага, — многозначительно кивает Кристина. —
Понимаю.
Я ничего не говорю. Ведь она права.
Я направляюсь к дому Итонов в надежде на ти
шину.
Открываю парадную дверь, поднимаюсь по лест
нице. Дохожу до комнаты Тобиаса, сажусь на кровать
и смотрю в окно. Лихачи и бесфракционники стоят
вокруг костров, смеются и разговаривают. Но не пе
ремешиваются. Их разделяет незримая линия.
Я наблюдаю за Линн, Юрайей и Кристиной. Юрайя
машет рукой сквозь огонь с такой скоростью, что не
обжигается. Но его улыбка больше похожа на грима
су, будто искаженная горем.
Через пару минут я слышу шаги на лестнице. В ком
нату входит Тобиас, снимает ботинки у входа.
— Что-то не так? — спрашивает он.
— На самом деле, ничего, — отвечаю я. — Просто
раздумываю. Удивлена, что бесфракционники с такой
легкостью пошли на сотрудничество с лихачами. Ли
хачи, мне кажется, никогда не проявляли к ним осо
бой доброты.
Он стоит позади меня, тоже глядя в окно.
— Да, вынужденный союз, — соглашается он. — Но
у нас одна цель.
— Пока. А когда цели изменятся? Бесфракционники
хотят избавиться от системы фракций, а лихачи — нет.
Тобиас сжимает губы. Внезапно я вспоминаю раз
говор Маркуса и Джоанны, когда они гуляли по са&у.
У Маркуса было такое же выражение лица, когда он
хотел что-то скрыть от нее.
Позаимствовал ли Тобиас эту черту у своего от
ца? Или его выражение лица означает совершенно
другое?
— Ты будешь в моей группе. Когда пойдем в атаку.
Надеюсь, ты не против. Мы возглавим атаку на по
сты управления.
Если я пойду вместе со всеми, я не смогу отправить
ся за информацией, которую Джанин выкрала у аль
труистов. Мне придется выбирать что-нибудь одно.
Тобиас говорил, что разделаться с эрудитами важ
нее, чем отыскать истину. Если бы он не пообещал
бесфракционникам контроль надо всей информацией
эрудитов, возможно, он был бы и прав. Но он не ос
тавил мне выбора. Я должна помочь Маркусу, если
есть хоть какой-то шанс, что он не врал. Мне придется
идти наперекор воле людей, которых я люблю боль
ше всего.
А сейчас мне придется солгать.
Я скрещиваю пальцы.
— Что такое? — спрашивает он.
— Я все еще не могу стрелять, — отвечаю я. — А по
сле того, что случилось в штаб-квартире Эрудиции...
— Мне разонравилось рисковать своей жизнью.
— Трис.

Он проводит пальцами по моей щеке.
— Тебе не обязательно идти.
— Я не хочу выглядеть трусливой.
— Эй.
Он берет меня пальцами за подбородок. Они хо
лодные. И смотрит он на меня жестко.
— Ты сделала для нашей фракции больше, чем
кто-либо. Ты...
Тобиас вздыхает и прижимается лбом к моему лбу.
— Ты самый храбрый человек из всех, кого я ко
гда-либо знал. Оставайся здесь. И поправляйся.
Он целует меня, и я снова начинаю разрываться
изнутри. Я буду действовать наперекор ему, вместе с
его отцом, которого он презирает. Самая худшая ложь
из всех, которые я когда-либо произносила. И я ни
когда не смогу исправить последствий.
Мы отодвигаемся друг от друга. Опасаясь, что он
услышит мое прерывистое дыхание, я поворачиваюсь
к окну.
— Ну да. Теперь ты окончательно выглядишь как
неженка, пощипывающая банджо, — заявляет Кри
стина.
— Правда?
— Нет. Вовсе нет, на самом деле. Просто... дай, я
поправлю, о’кей?
Она пару секунд роется в сумке и достает неболь
шую коробку. В ней тюбики разных цветов и разме
ров. Косметика, но я понятия не имею, как ею поль
зоваться.
Мы в доме моих родителей. Единственное место,
где я могу подготовиться и все обдумать, прежде чем
отправиться на дело. У Кристины нет никаких ком
плексов насчет того, чтобы порыться в вещах, и она
уже нашла две книги, спрятанные между шкафом и
стеной. Доказательство того, что Калеб давно соби
рался в Эрудицию.
— Давай начистоту. Значит, ты отправилась на вой
ну из района Лихачества... и взяла с собой косметику?
— Угу. Решила, что врагам будет сложнее стрелять
в меня, если я буду сногсшибательно красива, — от
вечает она, приподняв бровь. — Так, не шевелись.
Она снимает колпачок с черного тюбика размером
с палец. Там красная палочка. Губная помада, оче
видно. Прикасается ею к моему рту и водит, пока
мои губы не становятся ярко-алыми. Я вижу это, если
поджимаю их.
— Тебе когда-нибудь рассказывали о такой дико
винке, как выщипывание бровей? — спрашивает она,
держа « руке пинцет.
— Убери от меня это штуку.
— Чудесно, — вздыхает она. — Я бы наложила ру
мяна, но уверена, мой тон тебе не подходит.
— Я в шоке, учитывая, что у нас почти одинако
вый цвет кожи.
— Ха-ха.
Когда мы заканчиваем, у меня четко обрисован
ные губы, подкрученные ресницы, и я одета в ярко-
красное платье. Мой нож спрятан в чехле на ремне
на внутренней стороне бедра.
— Где же встретит нас Маркус, Губитель Жиз
ней? — спрашивает Кристина. На ней желтые цвета
Товарищества, и на фоне ее кожи этот цвет сияет.
— Позади штаб-квартиры Альтруизма, — со сме
хом отвечаю я.
Мы идем по тротуару в темноте. Все остальные
должны сейчас ужинать, я проверяла, но на случай,
если мы на кого-то наткнемся, мы накинули сверху
черные куртки, чтобы скрыть одежду цветов Товари
щества. С непривычки я спотыкаюсь о трещину в бе
тоне.
— Куда это вы собрались? — слышу я голос Пите
ра. Оглядываюсь. Он стоит на тротуаре, сзади нас.
Интересно, сколько времени он следит за нами?
— Почему ты не со своей группой, не ужинаешь? —
— Я н^ в группе, — он похлопывает по руке, в ко
торую я его ранила. — Травмирован.
— Ага, точно! — восклицает Кристина.
— Ну, честно говоря, мне не хочется идти в бой за
одно с толпой бесфракционников, — говорит он, и
его зеленые глаза загораются. — Поэтому собираюсь
остаться здесь.
— Как трус, — с отвращением кривит губы Кри
стина. — Пусть остальные вместо тебя возятся.
— Угу! — злорадствует он. Хлопает в ладоши. —
Счастливо вам сдохнуть.
Посвистывая, переходит через улицу и идет в про
тивоположном направлении.
— Ну, его нам удалось отвлечь, — говорит Кристи
на. — Он не стал переспрашивать, куда мы идем.
— Ага. Хорошо.
— Значит, план таков. Немного дурацкий, правда?
— Он не... дурацкий.
— Ой, ладно тебе. Глупо верить Маркусу. Глупо
пытаться прорваться через охрану из лихачей на во
ротах ограды. Глупо идти наперекор лихачам и бес-
фракционникам. А в сочетании первое, второе и тре
тье... чушь, какой не бывало в истории человечества.
— К сожалению, это лучший план, который мы
смогли составить, — замечает она. — Если мы хотим,
чтобы все узнали правду.
Я доверила Кристине свои планы, когда решила,
что наверняка погибну, так что надо бы ее послушать
ся. Я беспокоилась, что она не захочет идти со мной,
но забыла, из какой она фракции. А выросла она

в Правдолюбии, где истина превыше всего. Может,
теперь она и лихачка, но мой опыт говорит о том, что
в нас всегда остается след фракции, в которой мы ро
дились.
— Значит, ты здесь выросла. Тебе здесь нрави
лось? — хмурится Кристина. — Думаю, что нет, если
ты решила уйти.
Солнце клонится к горизонту. Мы идем. Мне ни
когда не нравился закатный свет, поскольку в нем рай
он Альтруизма выглядел еще более унылым, чем в дру
гое время суток, но сейчас монотонный серый отте
нок меня успокаивает.
— Некоторые вещи я любила, другие — терпеть не
могла, — отвечаю я. — А еще здесь было то, что я не
ценила, пока не потеряла.
Мы подходим к штаб-квартире Альтруизма, пря
моугольному бетонному зданию, точно такому же, как
остальные дома в районе Альтруизма. Мне хочется
зайти внутрь, вдохнуть запах старого дерева в зале со
браний, но у нас нет времени. Мы ныряем в переулок
рядом со зданием и идем к его задней части, где Мар
кус должен ждать нас.
Там стоит бледно-голубой пикап с работающим
мотором. Маркус сидит за рулем. Я пропускаю Кри
стину вперед, и она садиться в середину. Я не хочу
без особой надобности находиться рядом с ним. Ка
жется, моя ненависть к нему немного смягчает сте
пень моего предательства по отношению к Тобиасу.
У тебя нет выбора, говорю я себе. Другого пути нет.
С этими мыслями я закрываю дверь и ищу ремень,
чтобы пристегнуться. Нахожу лишь обтрепанный ог
рызок со сломанной пряжкой.
— Где ты нашел этот хлам? — интересуется Кри
стина.
— Украл у бесфракционников. Они их чинят. За
вести его тоже удалось не сразу. И лучше избавьтесь
от курток, девочки.
Я комкаю куртки и выкидываю их в полуоткрытое
окно. Маркус включает передачу, коробка воет. Я го
това к тому, что машина не тронется, когда он вы
жмет газ, но она все-таки едет.
Насколько я помню, дорога от района Альтруизма
до района Товарищества занимает около часа, и от
водителя требуется приличное мастерство. Маркус
выруливает на одну из главных дорог и выжимает газ
до отказа. Машина делает рывок вперед, едва минуя
огромную дыру в асфальте. Я хватаюсь за приборную
доску, чтобы удержаться на месте.
— Расслабься, Беатрис, — успокаивает Маркус. —
Я не в первый раз за рулем.
— Я тоже многие вещи делала не один раз, но это
не значит, что я делаю их хорошо!
Маркус улыбается, дергая руль влево, и мы не вре
заемся в упавший фонарный столб. Кристина радост
но гикает, когда машину подбрасывает на очередном
куске хлама, будто мы сейчас развлекаемся.
— Еще одна глупость, а? — говорит она, перекри
кивая шум ветра в кабине.
Я вжимаюсь в сиденье и стараюсь не вспоминать
об ужине.
Когда мы доезжаем до ограды, то в свете фар ви

дим лихачей, охраняющих ворота. На одежде четко
видны синие нашивки. Я стараюсь глядеть на них со
всей доброжелательностью. Не смогу убедить их в

том, что я из Товарищества, если буду просто угрюмо
таращиться.
Темнокожий мужчина с пистолетом в руке подхо
дит к окну со стороны Маркуса. Светит фонарем по
очередно на нас троих. Я прищуриваюсь и старатель
но улыбаюсь, делая вид, что мне без разницы слепя
щий свет и наставленные дула.
Члены Товарищества безумцы, если они действи
тельно так думают и чувствуют. Или едят слишком
много этого своего хлеба.
— Скажи-ка, что делает человек из Альтруизма в
грузовике вместе с двумя девушками из Товарищест
ва? — спрашивает мужчина.
— Девушки вызвались доставить в город продук
ты, — отвечает Маркус. — А я сопровождаю их, что
бы они были в безопасности.
— А еще мы водить не умеем, — ухмыляется Кри
стина. — Папа много лет пытался меня научить, но я
до сих пор газ с тормозом путаю. Можешь предста
вить себе, чем это кончилось бы! В любом случае, бы
ло очень любезно со стороны Джошуа вызваться про
водить нас, иначе мы бы бесконечно таскали короб
ки, а они такие тяжелые...
— Ладно, понял, — лихач поднимает руку.
— Ой, конечно, извините, — хихикает Кристина. —
Я просто думала, надо все объяснить, потому что вы
были в таком недоумении, и неудивительно, посколь
ку нечасто попадается такой...
— Правильно, — говорит мужчина. — Вы верне
тесь в город?
— Не скоро, — отвечает Маркус.
— Хорошо. Тогда проезжайте.
Он кивает другим лихачам, стоящим у ворот, и
один из них набирает код на замке. Ворота разъезжа-
ются в стороны. Маркус тоже кивает охраннику и
выводит машину на побитую дорогу, ведущую в рай
он Товарищества. В свете фар мы видим колеи, степ
ную траву и снующих туда-сюда насекомых. В темно
те справа я замечаю светлячков, вспыхивающих и
гаснущих почти в ритме пульса.
— Ради всего святого, что это было? — спрашива
ет Маркус у Кристины через несколько секунд.
— Больше всего в мире лихачи ненавидят радост
ное сюсюканье Товарищества, — пожимая плечами,
отвечает она. — Я решила, что достану его своей бол
товней и он поскорее нас пропустит.
— Ты гений, — я улыбаюсь во весь рот.
— Я знаю, — отвечает она, мотая головой так, буд
то хочет отбросить волосы через плечо, хотя ее при
ческа коротковата.
— За исключением того, что имя «Джошуа» не при
нято в Альтруизме, — замечает Маркус.
— Плевать. Можно подумать, они соображают, что
к чему.
Впереди я вижу свет, исходящий от домов Това
рищества. Знакомое скопление деревянных домов и
теплицу посередине. Мы едем через сад. Пахнет теп
лой сырой землей.
Я снова вспоминаю, как мама тянулась вверх, сры
вая яблоки, когда много лет назад мы приехали по
могать Товариществу на уборке урожая. Укол боли в
груди, но воспоминание не захватывает меня с голо
вой, как пару недель назад. Может, потому, что я от
правилась на операцию, которая воздаст должное ее
памяти. Или я слишком загружена теми предстоящи
ми событиями, чтобы адекватно горевать о ней. Но
что-то во мне изменилось, точно.
Маркус останавливает машину позади дома, где
погашен весь свет. Вдруг я замечаю, что в замке за
жигания нет ключа.
— Как же ты ее завел? — спрашиваю я.
— Мой отец многому научил меня по части меха
низмов и компьютеров. Эти знания я передал и сво
ему сыну. Не думаешь ли ты, что он сам всему этому
научился?
— На самом деле, именно так и думаю, — я откры
ваю дверь и вылезаю. По ступням и икрам скользит
трава. Кристина стоит справа от меня, запрокинув го
лову.
— Здесь все по-другому, — говорит она. — Можно
забыть о том, что происходит там.
Она показывает большим пальцем за спину, на
город.
— Они так и делают, — напоминаю я.
— Они знают, что существует вокруг, помимо го
рода? — спрашивает Кристина.
— Не больше, чем патрули Лихачества, — отвечает
Маркус. — То, что вокруг города внешний мир, не
знакомый и потенциально опасный.
— Почему ты считаешь, что им известно?
— Потому, что это сказали им мы, — Маркус на
правляется к теплице.
Я переглядываюсь с Кристиной. Потом мы пере
ходим на легкий бег, чтобы догнать его.
— Что это означает?
— Когда тебе доверена информация, приходится
решать, сколько других людей надо ввести в курс де
ла, — отвечает Маркус. — Лидеры Альтруизма сказа
ли им столько, сколько было необходимо. А сейчас,
будем надеяться, Джоанна не изменила своим при
вычкам. Вечером она обычно в теплице.
Он открывает дверь. Идущий изнутри воздух та
кой же теплый и плотный, как в прошлый раз, но на
полнен туманом. Он слегка холодит мне щеки.
— Вау, — говорит Кристина.
Помещение освещено лунным светом, так что слож
но отличить растения от рукотворных объектов. Я иду
по краю, по лицу скользят листья. Вижу Джоанну,
сидящую за кустом с чашей в руке. Она собирает ма
лину. Волосы убраны назад, и шрам отчетливо виден.
— Не думала, что еще раз увижусь с вами, мисс
Прайор.
— Это потому, что я должна была умереть? — спра
шиваю я.
— Полагаю, всякий, живущий с оружием в руках,
от него же и погибает. Но, к счастью, я часто ошиба
юсь, — она ставит чашу на колени и смотрит на меня
снизу вверх. — Хотя я и не думаю, что ты вернулась
сюда по своему желанию.
— У нас есть повод, — отвечаю я.
— Хорошо, — она встает. — Тогда давайте погово
рим о деле.
Она выносит чашу с ягодами в середину теплицы,
где проводятся собрания Товарищества. Мы идем сле
дом за ней по корням деревьев. Она предлагает мне
малины. Я беру небольшую горсть и передаю Кри
стине.
— Джоанна, это Кристина, — представляет ее Мар
кус. — Родилась в Правдолюбии, перешла в Лихаче
ство.
— Добро пожаловать в Товарищество, Кристина, —
Джоанна понимающе улыбается. Странно, что два че-

ловека, родившиеся и выросшие в Правдолюбии, мо
гут оказаться в столь непохожих фракциях — Това
риществе и Лихачестве.
— Скажи мне, Маркус, зачем вы посетили меня? —
интересуется Джоанна.
— Думаю, с разъяснением справится Беатрис, —
отвечает он. — Я лишь привез их.
Она переводит взгляд на меня, ничего не спраши
вая, но я понимаю — она предпочла бы послушать
Маркуса. Если я спрошу, она не признается, но я поч
ти уверена — Джоанна Рейес ненавидит меня.
— Э... — мямлю я. Не самое лучшее начало. Выти
раю ладони о платье. — Все стало совсем плохо.
И слова начинают литься из меня рекой, без осо
бого изящества и заумностей. Я рассказываю, как ли
хачи объединились с бесфракционниками и собира
ются уничтожить Эрудицию, оставив нас без одной
из двух важнейших фракций. Говорю, что в штаб-квар
тире Эрудиции хранится чрезвычайно важная инфор
мация, которую надо обязательно сохранить. Закон
чив, я осознаю, что даже не упомянула о том, какое
отношение все это имеет к Джоанне и ее фракции.
Теперь я в замешательстве.
— Беатрис, — произносит она. — Чего именно вы
добиваетесь?
— Я пришла сюда не для того, чтобы просить о по
мощи. Я считала, вам следует знать, что большому
количеству людей грозит гибель, и очень скоро. Я по
нимаю, вы вряд ли захотите оставаться здесь и без
действовать, даже если так поступит большинство
членов фракции.
Она опускает взгляд, кривя рот. Я оказалась права.
— Я также хочу попросить у вас разрешения пере
говорить с находящимися у вас эрудитами, — про
должаю я<;— Они прячутся, но мне надо с ними встре
титься.
— И что вы станете делать потом?
— Застрелим их, — я закатываю глаза.
— Не смешно.
— Извините, — со вздохом отвечаю я. — Мне нуж
на информация. Вот и все.
— Ну, тогда вам придется подождать до утра, —
предлагает Джоанна. — Поспать можете здесь.
Я отключаюсь моментально — как только падаю в

постель, но просыпаюсь раньше, чем планировала. Су
дя по свету над горизонтом, солнце вот-вот взойдет.
На кровати, отделенной от моей узким проходом,
лежит Кристина, прижавшись лицом к матрасу и на
крыв голову подушкой. Посередине стоит небольшой
шкаф с лампой. Деревянные доски скрипят под нога
ми, как по ним ни крадись. На стене слева зеркало,
совершенно обычное. Все, кроме альтруистов, вос
принимают этот предмет как данность. А я до сих
пор чувствую легкий шок всякий раз, видя незакры
тое зеркало.
Я одеваюсь, не стараясь сохранять тишину. Пол
тысячи лихачей не разбудят Кристину своим топо
том, если она спит крепко, но она может проснуться
и от тихого шепота эрудита. Такая вот странность.
Я выхожу на улицу, когда лучи начинают прони
кать сквозь кроны деревьев. У сада стоит небольшая
группа членов Товарищества. Я направляюсь к ним —
посмотреть, что они делают.

Они стоят, собравшись в круг и сцепив руки. По
ловина из них подростки, остальные — взрослые. Са
мая необычная из них — женщина с заплетенными в
косу седыми волосами — что-то вещает.
— Веруем в Бога, дарующего мир и наслаждающе
гося им, — говорит она. — Потому даруем мы мир друг
другу и наслаждаемся им.
Я никогда не слышала такой молитвы, но, видимо,
она нормальна для Товарищества. Участники начи
нают одновременно двигаться, каждый сходится с че
ловеком, стоящим напротив, и берет его за руки. Ко
гда люди, наконец, разбиваются на пары, они не
сколько секунд стоят молча. Кто-то тихо разговари
вает, другие улыбаются, а некоторые даже не шеве
лятся. Потом они расходятся и сходятся, повторяя
эти слова снова и снова.
Я никогда не видела религиозных ритуалов Това
рищества. Знаю лишь, как принято молиться в Аль
труизме, фракции моих родителей. Часть меня при
ветствует традиции, другая — отвергает, считая глу
постью. У нас было проще — молитва перед ужином,
перед еженедельным общим собранием и перед со
вершением дел, еще стихи о самоотверженном Боге.
Тут все иначе и загадочнее.
— Иди, присоединяйся к нам, — ласково говорит
седовласая женщина. У меня уходит пара секунд, что
бы понять, что она обращается ко мне. Она зовет ме
ня, улыбаясь.
— О, нет. Я просто...
— Иди, — вновь предлагает она, и я чувствую, что
у меня нет выбора. Надо встать среди них.
Она подходит первой и берет меня за руку. Ее паль
цы сухие и мозолистые, она настойчиво старается
встретиться со мной взглядом, и я чувствую себя очень
странно.
Внезапно происходит нечто особенное. Я — совер
шенно неподвижна и не шевелюсь, будто мой вес
стал больше обычного, но ощущение вовсе не непри
ятное. У женщины — карие неподвижные глаза.
— Да пребудет с тобой мир Господень, — шепчет
она. — Посреди любых бед.
— Как? — тихо спрашиваю я, чтобы никто не ус
лышал. — После всего, что я сделала...
— Это зависит не от тебя, — это дар, который нель
зя заслужить, иначе он перестанет быть даром.
Она отпускает меня и медленно двигается к друго
му человеку, и я остаюсь одна с вытянутой рукой.
Кто-то направляется ко мне, но я отхожу от молящих
ся, сначала шагом, а потом я уже бегу.
Несусь среди деревьев со всех ног и останавлива
юсь, когда легкие начинает жечь.
Прижимаюсь лбом к стволу яблони, не думая, что
поцарапаюсь, и стараюсь сдержать слезы.
Позже я направляюсь в главную теплицу. Идет

небольшой дождь. Джоанна созвала экстренное соб
рание.
Я нахожусь у самого края, стараясь не привлекать
внимания, — между двумя крупными растениями, ко
торые закреплены над баками с минеральным раство
ром. Пару минут ищу взглядом Кристину в ее жел
тых одеждах Товарищества. Маркуса, кстати, заметить
несложно. Он — у корней огромного дерева вместе с
Джоанной.
Рейес стоит, сложив руки перед собой. Ее волосы
убраны назад. Шрам, который повредил ее глаз на-

столько, что неподвижный зрачок выступает за пре
делы радужки, ничем не прикрыт. Здоровым глазом
она рассматривает собравшихся перед ней членов То
варищества.
Но здесь не только они. Люди с коротко стрижен
ными и убранными в пучок волосами, альтруисты.
Несколько человек в очках, эрудиты. Среди них и Кара.
— Я получила послание из города, — объявляет
Джоанна, когда люди замолкают. — И я желаю изло
жить его вам.
Она берется пальцами за край рубашки, а потом
складывает руки перед собой. Видимо, нервничает.
— Лихачи объединились с бесфракционниками. Они
намереваются напасть на эрудитов в течение ближай
ших двух дней. Будут воевать не с армией эрудитов и
лихачей, а со всеми, в том числе невинными эрудитами,
и уничтожать знание, накопленное тяжелым трудом.
Она опускает взгляд, глубоко вдыхает и продол
жает речь.
— Я знаю, у нас нет формального лидера, так что я
не имею права обращаться к вам таким образом, —
продолжает она. — Но надеюсь, вы простите меня за
то, что я попрошу пересмотреть наше предыдущее ре
шение насчет невмешательства.
Люди начинают переговариваться. Это не разгово
ры лихачей, они тише, как щебет птиц, взлетающих с
веток.
— Наши отношения с Эрудицией непреходящие,
мы лучше других фракций знаем, насколько важна
их роль в обществе. Их надо защитить от бессмыс
ленного уничтожения если не потому, что они такие
же люди, как мы, то потому, что мы без них не выжи
вем. Я предлагаю вступить в город в качестве нена-
сильственнои силы, миротворцев, не вмешивающихся
в конфликт, но старающихся сделать все возможное
для снижения накала насилия, которое неизбежно
случится. Давайте начнем обсуждение.
Дождь покрывает мелкими каплями стеклянные
панели над головами. Джоанна садится у самых кор
ней и ждет, но члены Товарищества не начинают ожив
ленно беседовать, как делали в прошлый раз. Снача
ла шепот, едва различимый на фоне шелеста дождя,
потом нормальные голоса, а некоторые почти кричат.
Каждый возглас заставляет меня вздрагивать. За
свою жизнь я слышала множество пререканий, боль
шей частью — за последние два месяца, но ни одно из
них не пугало меня так сильно. В Товариществе не
должны спорить.
Я решаю больше не ждать. Прохожу по краю пло
щади собраний, проталкиваюсь между членами Това
рищества, перешагиваю через руки и ноги. Кто-то
смотрит на меня. Я ведь в красном платье, а татуи
ровки у меня над ключицей в платье видны издалека.
Останавливаюсь рядом с эрудитами. Когда я ока
зываюсь поблизости, Кара резко встает.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.
— Пришла, чтобы встретиться с Джоанной, — от
вечаю я. — И попросить вас о помощи.
— Меня? — переспрашивает она. — Зачем...
— Не тебя, — отвечаю я, стараясь не вспоминать
ее замечание о моем носе, хотя это сложно. — Всех.
Хочу спасти хотя бы часть информации, накоплен
ной вашей фракцией, и поэтому нужна ваша под
держка.
— На самом деле, это наш план, — слева от меня
появляется Кристина.
Кара переводит взгляд с меня на нее и обратно.
— Ты хочешь помочь эрудитам? — спрашивает
она. — Удивлена.
— Ты хотела поддержать лихачей. Думаешь, ты
единственная, кто не соглашается слепо подчиняться
лидерам своей фракции?
— Это соответствует твоему поведенческому ти
пу, — грворит Кара. — Стрелять во всех, кто попадет
ся на пути, — в традиции Лихачества.
У меня колет в горле. Она так похожа на брата,
вплоть до этой морщинки между бровей и темных
прядей в светлых волосах.
— Кара, ты поможешь нам или нет? — спрашивает
Кристина.
Кара вздыхает.
— Да, конечно. И уверена, остальные тоже. Встре
тимся в спальне эрудитов.
Собрание длится еще час. К тому времени дождь
прекращается, но вода все еще течет по потолочным
и стеновым панелям. Я и Кристина сидим у стены,
коротая время за игрой, где нужно ловить друг друга
за большой палец. Выигрывает она постоянно.
Наконец, Джоанна и другие, взявшие на себя роль
ведущих, встают под деревом. Она должна объявить
исход обсуждения, но молчит, опять сложив руки на
груди и постукивая пальцами по локтю.
— Что происходит? — удивляется Кристина.
Внезапно Джоанна поднимает глаза.
— Прийти к соглашению оказалось сложно, — го
ворит она. — Мы продолжим политику невмешатель
ства.
Для меня не имеет значения, пойдут члены Това
рищества в город или нет. Но я уже было начала на-
деяться, что не все среди них трусы, а решение вы
глядит трусливым. Я снова опираюсь на окно.
— Я не. желаю вносить раздор в общину, которой
столь многим обязана, — продолжает Джоанна, — но
совесть заставляет меня пойти против такого вердик
та. Любой может присоединиться ко мне.
Сначала я, как и все остальные, не очень понимаю
ее слова. Джоанна наклоняет голову, и ее шрам снова
виден.
— Я осознаю, что в результате данного поступка
более не имею права быть членом Товарищества.
Она шмыгает носом.
— Но если мне придется покинуть вас, я сделаю
это с любовью, а не с неприязнью.
Джоанна кланяется собравшимся, убирает волосы
за уши и идет к выходу. Несколько членов Товарище
ства вскакивают, потом еще, и, наконец, вся толпа сто
ит. Некоторые из них, немного, но достаточное коли
чество — следуют за Рейес.
— Вот такого я не ожидала, — восклицает Кристина.
Глава 40
Спальня эрудитов — одна из самых больших в рай

оне Товарищества. Двенадцать кроватей, восемь в ряд
вдоль длинной стены и по две других — напротив. В се
редине комнаты находится большой стол, на котором
валяются инструменты, куски металла, механизмы,
старые компьютерные детали и провода.
Кристина и я заканчиваем разъяснять план, кото
рый звучит намного глупее, когда тебя слушает дю
жина внимательных эрудитов.
— Ваш план дефектный, — первой выступает Кара.
— Именно поэтому мы к вам и пришли, — заявляю
я. — Чтобы вы сказали, как его исправить.
— Ну, для начала, об этой важной информации,
которую вы хотите спасти, — начинает она. — Запись
на диске — смешная идея. Диски рано или поздно
разбиваются, попадают не в те руки, как любые фи
зические объекты. Я бы посоветовала воспользовать
ся сетью передачи данных.
-Чем?
Она смотрит на эрудитов. Молодой парень с олив
ковой кожей отвечает.
— Давай. Расскажи им. Теперь нет причин дер
жать это в тайне.
— Многие компьютеры в районе Эрудиции настрое
ны так, что могут получать информацию с компьюте
ров других фракций. Поэтому Джанин было легко
осуществить симуляцию через «железо» Лихачества,
а не Эрудиции.
— Что? — спрашивает Кристина. — Значит, вы мо
жете запросто прогуляться по информации другой
фракции, если захотите?
— Нельзя «прогуляться», — объясняет молодой
парень. — Фраза лишена логики.
— Это метафора, — хмурится Кристина. — Пра
вильно?
— Возможно, просто фигура речи? — спрашивает
парень. — Или метафора является частным случаем
последнего термина?
— Фернандо, не отвлекайся, — просит Кара.
Он кивает.
— Факт в том, что сеть передачи данных существу
ет, — продолжает Кара. — Этичность ее существова
ния спорна, но я считаю, что она послужит нам сей
час. Если компьютеры Эрудиции могут получать ин
формацию, следовательно, они могут и отправлять
ее куда угодно. Если мы перешлем сведения, которые
вы хотите уберечь, на компьютеры всех фракций, унич
тожить их будет невозможно.
— Когда ты говоришь «мы», ты подразумеваешь... —
начинаю я.
— Что мы пойдем с вами? — заканчивает она за
меня. — Очевидно, не все из нас, но некоторым при
дется. Как вы собираетесь самостоятельно ориенти
роваться в штаб-квартире Эрудиции?

— Вы не понимаете, что если будете с нами, вас
могут и подстрелить, — улыбается Кристина. — И не
спрячетесь за нашими спинами, чтобы спасти свои
очки или что-нибудь в этом роде.
Кара быстро снимает очки и ломает их пополам.
— Мы рисковали своими жизнями, отрекшись от
нашей фракции, — говорит она. — И мы готовы на
все, чтобы спасти нашу фракцию от самой себя.
— А еще у нас есть полезные штуки, — слышится
тоненький голос позади Кары. Девочка лет десяти
одиннадцати выглядывает из-за ее локтя. У нее ко
роткие волосы, как у меня, но черные, и они окружа
ют ее голову пушистым ореолом.
Я переглядываюсь с Кристиной.
— Что за штуки? — спрашиваю я.
— Это всего лишь опытные образцы, — бормочет
Фернандо. — Нет нужды вдаваться в подробности.
— Подробности — не наше занятие, — кивает Кри
стина.
— Тогда как вы можете что-то исправить? — спра
шивает девочка.
— А мы этого и не делаем, на самом деле, — отве
чает Кристина. — Мы пытаемся поступить так, чтобы
не стало еще хуже.
— Энтропия, — соглашается девочка.
-Что?
— Энтропия, — щебечет она. — Теория о том, что
материя во Вселенной постепенно стремится к еди
ной средней температуре. Подходящее название —
«тепловая смерть».
— Элайя, это жутчайшее упрощение, — вставляет
Кара.
Элайя показывает ей язык. Я не сдерживаюсь и
смеюсь. Никогда не видела, чтобы эрудит делал та
кое. Но, с^ругой стороны, много ли я знала молодых
эрудитов? Лишь Джанин и людей, с которыми она
работает. В том числе — моего брата.
Фернандо садится рядом с кроватью и достает ко
робку. Пару секунд в ней копается и вытаскивает ма
ленький диск из серого металла, который я часто ви
дела в штаб-квартире Эрудиции. Протягивает его мне,
но вдруг испуганно отдергивает руку.
— Осторожно! — вскрикивает он. — Я принес эту
штуку из штаб-квартиры, а не здесь собрал. Была там,
когда они напали на правдолюбов?
— Да, — отрезаю я. — Именно там.
— Помнишь, как разбилось стекло?
— А ты там был? — прищурившись, спрашиваю я.
— Нет. Они сделали запись и показали в штаб-
квартире Эрудиции, — отвечает он. Но все выглядело
так, будто стекло разбилось оттого, что они в него вы
стрелили, но на самом деле один из лихачей бросил
это к окнам. Штуковина излучает неслышный сиг
нал, который воздействует на некоторые предметы.
— О’кей, — соглашаюсь я. — А как нам это может
пригодиться?
— Очень удобно отвлечь людей, если у них разом
лопнут все окна, — слегка улыбнувшись, отвечает
он. — Особенно в штаб-квартире Эрудиции, где сте
кол очень много.
— Правильно, — соглашаюсь я.
— Что еще у вас есть? — спрашивает Кристина.
— Вот это очень понравится Товариществу, — гово
рит Кара. — Где оно? А, вот.

Она берет черную пластиковую коробочку, уме
щающуюся на ладони. На торце находятся два метал
лических штыря. Кара щелкает выключателем на дне
коробочки, и между зубцами возникает синяя светя
щаяся ниточка.
— Фернандо, продемонстрируем? — спрашива
ет она.
— Шутишь? — с расширенными глазами воскли
цает он. — Я больше никогда не соглашусь. Не подой
ду к тебе, когда эта штука у тебя в руках.
Ухмыляясь, Кара начинает объяснять:
— Если коснуться шокером человека, ему будет
очень больно, а потом он потеряет сознание. Вчера
Фернандо не очень понравилось. Я предоставлю чле
нам Товарищества возможность защищаться, ни в ко
го не стреляя.
— Таково...
Я хмурюсь.
— ...твое понимание этого, — заканчиваю я фразу.
— Ну, ведь технологии призваны сделать жизнь
лучше, так? — отвечает она. — Вне зависимости от
того, во что ты веришь, они помогут тебе всегда.
Что же сказала мама в симуляции? Кажется, нечто
вроде: «Боюсь, все, что твой отец нес насчет эруди
тов, пошло тебе во вред». Вдруг она права, даже если
то была не она, а часть симуляции? Папа приучил ме
ня к определенному взгляду на эрудитов. Он никогда
не объяснял мне, что они не выносят философских
суждений, а просто разрабатывают вещи, которые бу
дут служить людям, в рамках их верований. Никогда
не упоминал, что они могут веселиться и критико
вать собственную фракцию.
Кара делает рывок в сторону Фернандо с шокером
в руке и смеется, когда тот поспешно отпрыгивает.
Отец некогда не говорил мне, что эрудитка согла
сится помочь мне даже после того, как я убила ее
брата.
Атака должна начаться еще днем, до темноты, что

бы были видны синие нашивки на рукавах у предате
лей-лихачей. Когда мы заканчиваем планировать опе
рацию, то идем через сад на открытую площадку, где
стоят грузовики. Выходя из сада, я вижу Джоанну
Рейес, сидящую на капоте одной из машин. У нее на
пальце висят ключи.
Позади нее небольшая колонна машин, в которых
сидят члены Товарищества — и не только. Я замечаю
среди них альтруистов, коротко стриженных и мол
чаливых. С ними Роберт, старший брат Сьюзан.
Джоанна спрыгивает на землю. Я присматрива
юсь — в кузове лежат ящики с надписями «ЯБЛО
КИ», «МУКА» и «КУКУРУЗА». Хорошо, что в кабине
поместятся только двое.
— Привет, Джоанна, — здоровается Маркус.
— Маркус. Надеюсь, ты не станешь возражать, ес
ли мы поедем в город вместе с вами.
— Конечно, нет. Вы — первые.
Джоанна отдает Маркусу ключи и забирается в со
седнюю машину. Кристина идет в кабину грузовика,
а я и Фернандо устраиваемся в кузове.
— Не хочешь занять место спереди? — спрашивает
Кристина. — И какой ты после этого лихач?
— Я сажусь там, где меня с наименьшей вероятно
стью стошнит, — отвечаю я.
— Рвота — нормальная функция тела.

Я уже собираюсь спросить ее, как часто ее будет
тошнить в ближайшем будущем, но мы трогаемся.
Я хватаюсь за борт, чтобы не выпасть, но через пару
минут адаптируюсь к тряске и рывкам и отпускаю
его. Другие грузовики неспешно катятся впереди нас,
во главе колонны — Джоанна.
Я совершенно спокойна, пока мы не подъезжаем к
ограде. Я ожидаю увидеть тех же охранников, кото
рые остановили нас по дороге сюда, но ворота откры
ты, и никого нет. У меня в теле начинается дрожь,
сначала в груди, а потом и в руках. Едва встретив но
вых людей и спланировав действия, я забыла, что хо
тела прямиком ринуться в бой со смертельным исхо
дом. Хотя я осознала, что моя жизнь стоит того, что
бы ее сохранять.
Колонна замедляет ход. Мы минуем ворота поти
хоньку, будто кто-нибудь вот-вот выпрыгнет из кус
тов и нас остановит. Но вокруг тихо, только стреко
чут цикады в деревьях вдали, да рокочут моторы.
— Думаешь, все уже началось? — спрашиваю я
Фернандо.
— Сложно сказать, — отвечает он. — У Джанин мно
го информаторов. Наверняка ей сообщили, что долж
но произойти нечто, и она отозвала всех верных ей
лихачей в штаб-квартиру Эрудиции.
Я киваю и вспоминаю о Калебе. Он был одним из
информаторов. Интересно, почему он настолько ве
рил в то, что внешний мир надо скрыть от нас любой
ценой, даже предавая самых близких людей? Очевид
но, для него значение имела только Джанин.
— Ты никогда не встречал парня по имени Ка
леб? — спрашиваю я.
— Калеб, — повторяет Фернандо. — Да, у нас в
группе неофитов был такой. Умнейший, но... как обыч
но их называют? А, подхалим.
Он ухмыляется.
— Среди неофитов было две группы. Тех, кто при
ветствовал все, исходящее от Джанин, и тех, кто это
го не делал. Я принадлежал ко второй, сама понима
ешь. А Калеб — к первой. Почему ты спросила?
— Я его встречала, когда находилась в плену.
У меня такой отстраненный голос, что я сама себе
удивляюсь.
— Просто любопытно, — добавляю я.
— Я бы не стал его строго судить, — говорит Фер
нандо. — Джанин обладает исключительным даром
убеждения, особенно по отношению к людям, лишен
ным природной критичностьи. А у меня таковая име
ется.
Я гляжу мимо него, на горизонт, который стано
вится все чище, чем ближе мы к городу. Ищу взгля
дом два шпиля на вершине Втулки и нахожу их. Мне
становится и лучше, и хуже одновременно. Ведь я хо
рошо знаю это здание, и скоро мы будет на месте.
— У меня тоже, — отвечаю я Фернандо.
К тому времени, когда мы въезжаем в город, разго
воры прекращаются. Все сидят с бледными лицами и
сжатыми губами. Маркус рулит, лавируя между яма
ми размером с человека и обломками разбитых автобу
сов. Когда мы минуем район города, в котором живут
бесфракционники, вокруг становится заметно чище.
Потом я слышу выстрелы. С большого расстояния
они кажутся просто громкими хлопками.
На мгновение я теряю ориентацию. Вижу перед
собой стоящих на коленях лидеров Альтруизма, ли
хачей с пустыми лицами и оружием в руках. Мою
мать, которая идет навстречу пулям. Уилла, падающе
го на землю. Кусаю себя за кулак, чтобы не закричать.
Боль возвращает меня к реальности.
Мама говорила мне, надо быть храброй. Если бы
она знала, что ее смерть заставит меня столько боять
ся, пожертвовала бы она своей жизнью с такой же ре
шимостью или нет?
Отделяясь от колонны грузовиков, Маркус свора
чивает на Мэдисон-авеню. Когда нам остается два квар-
тала до Мичиган-авеню, где идет бой, он сворачивает
в переулок и глушит мотор.
Фернандо выпрыгивает из кузова и протягивает
мне. руку.
— Пошли, бунтарь, — подмигивает он.
— Что? — спрашиваю я, и с его помощью сползаю
с борта.
Он открывает свою сумку. Там полно синей одеж
ды. Начинает перебирать ее, кидая вещи то мне, то
Кристине. Я беру футболку и джинсы.
— Бунтарь, — отвечает он. — Существительное.
Человек, который действует вопреки воле сущест
вующей власти, но не обязательно воинственно.
— Тебе надо всему дать определение? — Кара про
водит пальцами по своим матовым светлым волосам
и убирает выбившиеся пряди. — Мы просто что-то
делаем вместе, так получилось. Нет нужды присваи
вать звания.
— Так уж сложилось, что я люблю все системати
зировать, — приподнимает черные брови Фернандо.
Я внимательно гляжу на него. Последний раз я вла
мывалась в штаб-квартиру фракции с оружием в ру
ках, и позади меня оставались трупы. Теперь я хочу,
чтобы все было по-другому. Мне это необходимо.
— А мне нравится. Бунтарь. Просто идеально.
— Видишь? — говорит Каре Фернандо. — Я не
одинок.
— Поздравляю, — сухо отвечает она.
Я рассматриваю вещи, предназначенные для меня.
Остальные уже снимают верхнюю одежду.
— Нет времени скромничать, Сухарь! — яростно
глядя на меня, говорит Кристина.
Я знаю, что она права, поэтому снимаю красную
рубашку и надеваю синюю футболку. Оглядываюсь
на Фернандо и Маркуса и переодеваю брюки. Джин
сы приходится закатать в четыре оборота. Когда я за
тягиваю ремень, они сморщиваются, как мятый бу
мажный пакет.
— Она только что назвала тебя «Сухарем»? — спра
шивает* Фернандо.
— Ага, — отвечаю я. — Я перешла в Лихачество из
Альтруизма.
— Ого, — хмуро говорит он. — Громадный прыжок.
Такой разрыв личностных ценностей сейчас практи
чески невозможен, генетически.
— Частенько личностные ценности не имеют ника
кого отношения к выбору фракции, — вспоминаю
слова матери. Она ушла из Лихачества не потому,
что не подходила фракции по личным качествам —
просто быть дивергентом в Альтруизме намного безо
паснее. Еще Тобиас, который выбрал Лихачество, что
бы сбежать от отца.
— Есть множество факторов, — добавляю я.
Чтобы сбежать от человека, который стал моим
союзником. Я чувствую укол вины.
— Говори в таком стиле дальше, и они никогда не
поймут, что ты не эрудит, — отвечает Фернандо.
Я провожу расческой по волосам и убираю их за
уши.
— Вот, — Кара поднимает с моего лица прядь во
лос и закалывает их серебристой заколкой, как обыч
но делают девушки-эрудиты.
Затем Кристина достает пистолеты.
— Возьмешь? — спрашивает она. — Или предпочи
таешь шокер?
Я гляжу на оружие в ее руке. Если я не возьму шо
кер,-то буду совершенно беззащитна перед теми, кто
с радостью станет стрелять в меня. Если возьму, до
признаюсь в своей слабости на глазах у Фернандо,
Кары и Маркуса.
— Знаешь, что бы сказал Уилл? — говорит Кри
стина.
— Что? — спрашиваю я дрожащим голосом.
— Заявил бы тебе, что пора с этим покончить, —
отвечает она. — Бросить иррациональную чушь и
взять хренову пушку.
Уилл терпеть не мог ничего иррационального. Кри
стина права. Она знала его лучше меня.
И она, потерявшая тогда столь дорогого человека,
оказалась способна простить меня, сделать практиче
ски невозможное. Поменяйся мы местами, я бы не
смогла так. Почему мне трудно простить себя?
Я смыкаю пальцы на рукояти пистолета, который
протягивает мне Кристина. Металл еще теплый. Я чув
ствую, как пробуждаются воспоминания о том, как я
застрелила Уилла. Я пытаюсь придавить этот кош
мар, но память не поддается. Я отпускаю рукоятку.
— Шокер — совершенно нормальный выбор, —
улыбается Кара, снимая волосок с рукава. — Если хо
чешь знать мое мнение, то лихачи слишком заморо
чены на оружии.
Фернандо протягивает мне шокер. Мне хочется
выразить Каре благодарность, но она уже переключи
лась на другое.
— Как мне эту штуку спрятать? — спрашиваю я.
— Просто не беспокоиться.
— Хорошо.
— Нам пора, — говорит Маркус, глядя на часы.
Мое сердце бьется с такой силой, что я ощущаю ка
ждую проходящую секунду, но все остальное будто
онемело. Я едва чувствую землю у себя под ногами.
Никогда еще я так не боялась. Это вообще лишено
всякой 'логики, учитывая то, что я видела и проделы
вала в симуляциях.
А может, и нет. Что бы там альтруисты не хотели
рассказать остальным, до того, как произошло напа
дение, Джанин предприняла срочные и совершенно
ужасные меры, чтобы остановить их. А я сейчас пы
таюсь завершить их дело, за которое погибла фрак
ция, в которой я родилась. Сейчас на карту поставле
но много больше, чем моя жизнь.
Я и Кристина идем впереди. Бежим по чистым и
ровным тротуарам Мэдисон-авеню, мимо Стэйт-стрит,
к Мичиган-авеню.
Полквартала до штаб-квартиры Эрудиции. Я вне
запно останавливаюсь.
Перед нами стоят в четыре ряда люди, одетые в
черное и белое, на расстоянии в полметра друг от
друга, с поднятыми на изготовку ружьями и пистоле
тами. Я моргаю, и у меня перед глазами лихачи, управ
ляемые симуляцией, в районе Альтруизма. Возьми
себя в руки! Возьми себя в руки, возьми себя в руки...
Я снова моргаю. Передо мной опять правдолюбы. Не
которые одеты сплошь в черное, но они — не лихачи.
Если не буду аккуратна, то забуду, где я и зачем здесь
оказалась.
— О боже мой, — восклицает Кристина. — Сестра,
родители... если они...
Она смотрит на меня, и я понимаю, о чем она ду
мает. Я такое уже чувствовала. Где мои родители?
Я должна их найти. Но если ее мать и отец среди
правдолюбов, под контролем симуляции, с оружием
в руках, то она ничем не сможет им помочь.
Интересно, есть ли в их рядах Линн?
— Что нам делать? — спрашивает Фернандо.
Я делаю шаг навстречу правдолюбам. Может, про
грамма не заставит их стрелять. Смотрю в остекле
невшие глаза женщины в белой блузке и черных брю
ках. Она выглядит так, будто только что вернулась с
работы.
Бах. Я инстинктивно падаю на землю, прикрываю
голову руками и ползу обратно, к ногам Фернандо.
Он помогает мне встать.
— А можно было этого не делать? — спрашива
ет он.
Я наклоняюсь вперед и смотрю в переулок, отде
ляющий нас от штаб-квартиры Эрудиции. Там тоже
стоят правдолюбы. Я не удивлюсь, если их плотное
кольцо окружает район Эрудиции со всех сторон.
— Есть другая дорога к штаб-квартире? — спраши
ваю я Кару.
— Мне неизвестно, — отвечает она. — Если только
тебе не пришло настроение попрыгать с крыши на
крышу.
Усмехается. В ее понимании это шутка. Я припод
нимаю брови.
— Подожди, — вставляет она. — Ты же не хочешь
сказать...

— Крыши? — спрашиваю. — Нет. Окна.
Сворачиваю влево, стараясь ни на дюйм не при
ближаться к правдолюбам. Здание слева от меня близ
ко подходит к зданию штаб-квартиры Эрудиции, там,
дальше. Наверняка есть окна напротив друг друга.
Кара что-то бормочет о чокнутых лихачах, но бе
жит следом. Фернандо, Кристина и Маркус присое
диняются к нам. Я пытаюсь открыть дверь здания, но
она заперта.
— Отойдите, — приказываю я. И я решаюсь. Дос
таю пистолет, навожу на замок, прикрываю лицо ру
кой и стреляю. Раздается громкий удар, который от
дается звоном в ушах. Замок сломан.
Я захожу внутрь. Впереди — длинный коридор с
дверьми по обе стороны, некоторые открыты, другие
закрыты. В одной из комнат я вижу ряды старых парт
и классные доски, прямо как домах района Лихачест
ва. Воздух затхлый, смесь запаха библиотечных книг
и чистящего раствора.
— Когда-то здесь было офисное здание, — поясня
ет Фернандо. — Эрудиты переделали его в учебное
для проходящих инициацию. После серьезных пере
строек в штаб-квартире около десяти лет назад, когда
все здания напротив Миллениума объединили, они
перестали проводить свои занятия. Слишком старый
дом, трудно усовершенствовать.
— Спасибо за урок истории, — усмехается Кристина.
В конце коридора я захожу в один из классов и ог
лядываюсь вокруг. Вижу заднюю стену штаб-квар
тиры Эрудиции, но там нет окон на уровне первого
этажа.
инсургент SK 393
Я замираю. Прямо передо мной — только на ули
це — стоит девочка-правдолюб, держа в руке писто
лет с длинным дулом. Она совершенно неподвижна,
я даже не могу сказать, дышит ли она.
Высунув голову наружу, я ищу окна выше. Навер
ху, в здании школы их вообще-то много. У штаб-квар
тиры Эрудиции — одно, на высоте третьего этажа.
— Хорошие новости, — произношу я. — Я нашла
способ, как нам перебраться.
Глава 42
Мы расходимся по зданию, разыскивая техниче

ские помещения. Нужна лестница. Я слышу, как скри
пят кроссовки по плитке, возгласы. «Нашел... нет, по
дожди, тут только швабры». «Какой длины нужна ле
стница? Ведь стремянка не подойдет?»
Я вбегаю в класс на третьем этаже, который распо
ложен напротив штаб-квартиры Эрудиции. С третьей
попытки открываю нужное окно.
Затем кричу: «Эгей!» Тут же прячусь, но выстре
лов не слышно. Хорошо, думаю я, значит, они не реа
гируют на шум.
Кристина быстрым шагом входит в класс, неся под
мышкой лестницу. Остальные входят следом.
— Нашла! Думаю, она достаточно длинная, надо
только ее выставить прямо.
Она слишком поспешно поворачивается и заезжа
ет концом лестницы Фернандо в плечо.
— Ой! Прости, Нандо.
От удара у него слетают с носа очки. Улыбнув
шись, он убирает их в карман.
— Нандо? — переспрашиваю я. — Разве эрудитам
дают прозвища?
— КогДа хорошенькая девушка называет тебя по
прозвищу, вполне логично отзываться, — отвечает он.
Кристина отворачивается. Сначала я думаю, что
она стесняется, но потом вижу, ее лицо перекосилось,
будто он дал ей пощечину, а не сделал комплимент.
Слишком мало времени прошло со смерти Уилла, что
бы флиртовать.
Я помогаю Кристине выставить конец лестницы в
окно. Постепенно мы выдвигаем ее к соседнему зда
нию. Маркус помогает нам. «Опля», — говорит Фер
нандо, когда мы стукаем ею в окно напротив.
— Теперь пора разбить стекло, — говорю я.
Фернандо достает из кармана специальное устрой
ство и протягивает мне.
— Думаю, ты бросишь точнее всех.
— Я бы на это не рассчитывала, — отвечаю я. — Пра
вая рука у меня еще не работает, придется бросать
левой.
— Я брошу, — говорит Кристина.
Нажимает кнопку на ребре диска и бросает через
переулок, снизу вверх. Я, сжав кулаки, жду. Он уда
ряет в подоконник и катится по стеклу. Вспышка
оранжевого света, и окна — а вместе с ним соседние,
по бокам, сверху и снизу — разлетаются на сотни кро
шечных осколков и осыпают стоящих внизу правдо
любов.
Правдолюбы одновременно поворачиваются и на
чинают стрелять вверх. Все падают на пол, но я не
двигаюсь. Часть меня восхищается идеальной син
хронностью стрельбы, другая содрогается от омерзе
ния, видя, как Джанин Мэтьюз превратила еще одну

фракцию из людей в технические детали. Ни одна из
пуль не попадает даже в класс.
Правдолюбы не дают второго залпа, и я гляжу на
них сверху. Они снова в том положении, в котором
были до стрельбы. Половина лицом к Мэдисон-аве
ню, другая — к Вашингтон-стрит.
— Они реагируют только на движение, так что... не
падайте вниз, — советую я. — Тот, кто пойдет пер
вым, должен будет закрепить лестницу на противо
положном конце.
Подмечаю, что Маркус, которому пристало бы само
отверженно предложить свою кандидатуру, молчит.
— Сегодня не в настроении быть Сухарем, Мар
кус? — спрашивает Кристина.
— Будь я на твоем месте, я бы выбирал, кого ос
корблять, — отвечает он. — Пока я единственный че
ловек, который точно знает, что мы ищем.
— Это угроза?
— Пойду я, — говорю я прежде, чем Маркус успе
вает ответить. — Я ведь тоже Сухарь, отчасти?
Кладу шокер и залезаю на парту, чтобы лучше
пристроиться у окна. Кристина держит лестницу сбо
ку, и я начинаю лезть вперед.
Выбравшись в окно, ставлю ноги на продольные
перекладины, а руки — на ступени. Лестница креп
кая, насколько надежным может быть алюминий. Она
прогибается и поскрипывает под моим весом. Я ста
раюсь не смотреть вниз на правдолюбов; не думать
о том, что в любой момент они могут поднять оружие
и начать пальбу.
Быстро дыша, я гляжу вперед, туда, куда мне надо
попасть. Окно штаб-квартиры Эрудиции. Еще несколь
ко ступеней.
По переулку дует ветер, толкая меня в сторону.
Я вспоминаю, как забиралась на колесо обозрения с
Тобиасом^ Там он меня придерживал. А сейчас мне
помочь некому.
Я мельком бросаю взгляд на землю внизу. Кирпи
чи, совсем маленькие. Правдолюбы, порабощенные
Джанин. Ползу дальше, руки болят, особенно правая.
Лестница дергается, съезжая ближе к краю окон
ной рамы. Кристина крепко держит за другой конец,
но он почти сползает с подоконника на противопо
ложной стороне. Я сжимаю зубы и почти не двига
юсь. Переставить обе ноги сразу не получится. При
дется позволить лестнице слегка соскользнуть. Оста
лось четыре ступеньки.
Вся конструкция дергается влево, а затем, когда я
переставляю вперед правую ногу, то промахиваюсь.
Мое тело съезжает вбок, и я вскрикиваю, обхваты
вая остов руками. Ноги болтаются в воздухе.
— Ты в порядке? — окликает меня Кристина.
Я не отвечаю. Поднимаю ноги, поджимаю к телу.
От моего рывка лестница еще больше съехала в сто
рону. Опирается на считаные миллиметры бетона.
Я решаю двигаться быстрее. Бросаюсь к подокон
нику в тот самый момент, когда она соскальзывает.
Хватаюсь за твердую поверхность, кожу царапает бе
тон. Позади меня мои товарищи вскрикивают.
Стиснув зубы, я подтягиваюсь. Правое плечо захо
дится от боли. Перебирая ногами по кирпичной
кладке, я пытаюсь зацепиться носками ног, но не по
лучается. Сквозь зубы кричу, подтягиваясь на руках.
Половина моего тела оказывается внутри, другая —
свисает снаружи. Хорошо хоть Кристина не позволи-

ла лестнице опуститься низко, и правдолюбы не
стреляют в мою сторону.
Я влезаю в окно штаб-квартиры Эрудиции. Это туа
лет. Я падаю на пол, левым плечом вниз, и пытаюсь
перевести дыхание и стерпеть боль. По лбу течет пот.
Из кабинки выходит женщина-эрудит, я вскаки
ваю на ноги и выхватываю пистолет, наставляя на
нее, не'думая ни мгновения.
Она замирает, подняв руки вверх. К ее туфле при
лип клочок туалетной бумаги.
— Не стреляй! — кричит она, выпучив глаза.
Я вспоминаю, что одета, как эрудит. Опускаю ору
жие.
— Приношу извинения, — я пытаюсь изобразить
официальный тон, нормальный для эрудитов. — Я не
много разнервничалась с учетом происходящего. Не
обходимо забрать результаты исследований из... ла
боратории 4-А.
— Несколько неразумно, — отвечает женщина.
— Информация исключительной важности, — я пы
таюсь изобразить самодовольство, как часто делали
те эрудиты, которых я встречала. — Я бы предпочла,
чтобы ее не изрешетили пулями.
— Вряд ли в моей компетенции отговорить вас от
этой попытки,отвечает она. — Если не возражаете,
я вымою руки и вернусь в укрытие.
— Совершенно верно, — отвечаю я и решаю не го
ворить ей про туалетную бумагу на туфле.
Оборачиваюсь к окну. На той стороне переулка
Кристина и Фернандо пытаются поднять лестницу в
прежнее положение и поставить обратно на подокон
ник. Хотя у меня болят руки, я высовываюсь из окна
и хватаю лестницу за край и держу ее, пока Кристина
ползет.
Наш «йост» устоял, и Кристина перебирается без
проблем. Она сменяет меня, а я придвигаю к двери
мусорный бак. Потом сую пальцы под холодную вр-
ду, чтобы не болели ссадины.
— Очень умно, Трис, — бормочет Кристина.
— Незачем удивляться.
— Просто... Ты же показала склонность и к Эруди
ции, так?
— Какая разница? — отрезаю я. — Фракции унич
тожены, и это уже не имеет значения.
Я еще никогда такого не говорила. Даже не дума
ла. Но с удивлением понимаю, что верю в эти слова и
согласна с Тобиасом.
— Я не пыталась тебя обидеть, — говорит Кристи
на. — Склонность к Эрудиции — совсем не плохо.
Особенно сейчас.
— Извини, я просто... перенервничала. Вот и все.
Маркус влезает в окно и плюхается на кафельный
пол. Кара справляется с задачей на удивление ловко,
будто перебирает струны банджо, а не ступеньки на
высоте третьего этажа, едва касаясь их ступнями.
Фернандо ползет последним. Он в том же положе
нии, что и я, на лестнице, закрепленной только с од
ного конца. Я подхожу ближе к окну, чтобы преду
предить его, если «мост» начнет соскальзывать.
Фернандо, у которого, как я думала, проблем бу
дет меньше всех, движется совершенно неуклюже,
хуже всех остальных. Наверное, он всю жизнь провел
за книгами и компьютером. Медленно ползет вперед,
его лицо краснеет, он держится за ступеньки с такой
силой, что кисти становятся пятнисто-красными.
Он достигает середины, но вдруг я замечаю, как
что-то вываливается у него из кармана. Очки.
— Фернан!.. — начинаю орать я.
Слишком поздно.
Очки ударяются о перекладину и, крутясь, падают
дальше, на тротуар.
По рядам правдолюбов будто прокатывается вол
на. Они поднимают оружие и начинают стрелять вверх.
Фернандо вскрикивает и распластывается на лестни
це. Одна из пуль ранит его ногу. Куда попали осталь
ные, я не вижу, но понимаю, что они достигли це
ли — между степенек течет кровь. Судя по всему, ра
ны серьезные.
Фернандо смотрит на Кристину, его лицо сереет.
Кристина бросается вперед, в окно, чтобы схватить
его за руки.
— Не будь дурой! — слабеющим голосом произно
сит он. — Оставь меня.
Это — его последние слова.
Глава 43
Кристина отходит назад. Мы стоим как вкопанные.

— Не хочу показаться бессердечным, — напомина
ет Маркус, — но лучше идти, пока сюда не ворвались
лихачи и бесфракционники.
Я слышу стук по подоконнику и быстро поворачи
ваю голову. На долю секунды мне кажется, что Фер
нандо забирается внутрь. Но это всего лишь капли
дождя.
Мы выходим из туалета следом за Карой. Теперь
она — наш командир. Она лучше всех знает штаб-
квартиру Эрудиции. Сначала Кристина, потом Мар
кус, за ним — я. Мы оказываемся в коридоре, точно
таком же, как все остальные в здании. Сером, ярко
освещенном, безжизненном.
Но сейчас тут жизни куда больше, чем раньше. Сну
ют люди в синих одеждах Эрудиции, группами и по
одиночке. Они возбужденно кричат. «Они у входных
дверей! Уходите как можно выше!» «Они вывели из
строя лифты! Быстро к лестницам!» И внезапно, по
среди хаоса, я вспоминаю, что оставила шокер в том

пустом классе. И я снова на миг ощущаю себя безо
ружной.
Мимо нас бегут и предатели-лихачи, но они по
спокойнее, чем эрудиты. Интересно, что смогут сде
лать в таком кошмаре Джоанна, члены Товарищества
и альтруисты? Будут ухаживать за ранеными? Или
закроют невинных эрудитов от оружия лихачей свои
ми телами, погибая во имя мира?
Я вздрагиваю. Кара ведет нас к лестнице в конце
коридора, и мы присоединяемся к толпе перепуган
ных эрудитов. Один пролет, два, три. Потом Кара вы
совывается в дверной проем, прижав пистолет к груди.
Я помню — это мой этаж.
У меня путаются мысли. Я здесь едва не умерла.
И я жаждала смерти.
Я замедляю шаг и отстаю. Не могу справиться с шо
ком, хотя бегущие позади подгоняют меня, Маркус
что-то вопит, но глухо, как сквозь вату. Кристина воз
вращается, хватает меня за руку и тащит вперед, к
комнате «КОНТРОЛЬ А».
На посту управления стоят ряды компьютеров, но
я их не различаю. Глаза будто покрыла пленка. Я мор
гаю, пытаясь избавиться от нее. Маркус сидит за од
ним, Кара — за другим. Они перешлют всю информа
цию с компьютеров Эрудиции к остальным фракциям.
Позади меня открывается дверь.
— Что вы тут делаете? — слышу я голос Калеба.
Я сразу прихожу с себя, оборачиваюсь и вижу пис

толет в его руке.
У него глаза нашей матери — тускло-зеленые, поч
ти серые, но цвет рубашки оттеняет их, делая ярче.
— Калеб, — спокойно отвечаю я. — А ты как сам
думаешь?
— Я прешел, чтобы остановить вас! — кричит он
дрожащим голосом. Его пальцы, вцепившиеся в ору
жие, трясутся.
— Мы здесь, чтобы спасти информацию Эруди
ции, которую хотят уничтожить бесфракционники.
Тебе не стоит нас останавливать.
— Неправда, — он дергает головой в сторону Мар
куса. — Зачем вы его привели, если не пытаетесь най
ти кое-что еще? Нечто, более важное для него, чем
все данные Эрудиции, вместе взятые?
— Она тебе рассказала? — спрашивает Маркус. —
Тебе, ребенку?
— Сначала ничего не объясняла, — отвечает Ка
леб. — Но потом передумала. Джанин хотела, чтобы я
сделал собственный выбор!
— Факт состоит в том, что она слишком боялась
реальности, а альтруисты — нет. И не боятся. Как и
твоя сестра. К ее чести.
Меня просто перекашивает. Хочется ударить Мар
куса даже тогда, когда он делает мне комплимент.
— Моя сестра, — тихо говорит Калеб, снова глядя
на меня. — Она просто не знает, во что ввязалась. Не
знает, что ты хочешь всем показать... ведь это разру
шит все!
— Мы здесь, чтобы исполнить предназначение! —
срывается на крик Маркус. — Мы выполнили одну
задачу и теперь надо решить следующую!
Я не знаю, о чем говорит Маркус, но Калеб явно
не удивлен.
— Нас никто сюда не посылал, — отвечает он. —
И мы отвечаем за все только перед самими собой.

— Такой тип мышления, зацикленный на собст
венной личности, вполне нормален, насколько я уже
понял, для тех, кто слишком долго общается с Джа
нин Мэтьюз. Ты настолько не желаешь снизить уро
вень комфорта, что эгоизм начисто лишает тебя чело
вечности!
Мне плевать, что будет сказано дальше. Пока Ка
леб таращится на Маркуса, я разворачиваюсь и бью
ему ногой по запястью. Удар потрясает его, пистолет
выпадает из руки. Я подтягиваю оружие к себе нос
ком ноги.
— Тебе лучше поверить мне, Беатрис, — у него
подбородок дрожит.
— После того, как ты помогал меня мучить? После
того, как ты позволил ей убивать меня?
— Я не помогал ей в этом...
— Но ты ее не остановил! Ты был там и просто
смотрел...
— Что я мог сделать?
— Ты мог хотя бы попытаться, трус! — кричу я
так, что мое лицо краснеет, а на глазах выступают сле
зы. — Пусть и неудачно, если ты любил меня!
Я судорожно вдыхаю. Слышу только щелканье кла
виатуры. Кара занята делом. Калебу нечего ответить.
Умоляющее выражение лица сменяется пустым.
— Вы не найдете здесь ничего, — заявляет он. —
Она не станет хранить такие важные файлы на ком
пьютерах общего доступа. Так нелогично.
— Значит, она его не уничтожила? — спрашивает
Маркус.
Калеб качает головой.
— Она не верит, что можно уничтожить информа
цию. Только ее носитель.
— И слава богу, — вздыхает Маркус. — Где она его
хранит?
— Я не ^собираюсь больше говорить, — отвечает
Калеб.
— Думаю, я знаю, — подаю голос я. Калеб сказад,
она не станет хранить файл на компьютерах общего
доступа. Значит, она держит его у себя в кабинете
либо в лаборатории, про которую говорила мне Тори.
Калеб даже не смотрит на меня.
Маркус подбирает револьвер и крутит на пальце,
так, что он оказывается рукояткой вперед. Потом взма
хивает рукой и ударяет Калеба в челюсть. Глаза пар
ня закатываются, и он падает на пол.
И откуда только Маркус так хорошо владеет этим
приемом?
— Нельзя было позволить ему убежать и предупре
дить остальных, — говорит Маркус. — Пойдем. С ос
тальным Кара справится сама.
Кара кивает, не отрывая взгляда от экрана. С мерз
ким ощущением в животе я иду следом за Маркусом
и Кристиной прочь с поста управления, к лестнице.
Теперь в коридоре пусто. На плитках пола валя

ются клочки бумаги, видны отпечатки ног. Маркус,
Кристина и я мчимся к лестнице. Я гляжу на его за
тылок, туда, где сквозь коротко стриженные волосы
проглядывают кости черепа.
Внезапно вспоминаю лишь свист ремня, летящего
в Тобиаса. А теперь еще и рукоять револьвера, уда
ряющую в челюсть брата. Мне плевать, что он сделал
Калебу, я бы сама так поступила. Но он причиняет
боль другим людям и одновременно является самоот

верженным лидером Альтруизма. Это меня бесит.
Все мысли путаются.
В особенности потому, что я его выбрала. Его вме
сто Тобиаса.
— Твой брат предатель, — говорит Маркус, когда
мы сворачиваем за угол. — Он заслуживал и худшего.
Поэтому не надо так на меня смотреть.
— Здткнись! — кричу я, толкая его к стене. Он очень
удивлен и не сопротивляется. — Я тебя ненавижу, ты
это знаешь! Ненавижу за то, что ты ему сделал, и я
имею в виду не Калеба.
Придвигаюсь ближе к его лицу.
— Если я сама, может, и не застрелю тебя, то уж
точно не стану мешать сделать это другим, — шепо
том добавляю я. — Моли Бога, чтобы мы не оказались
в такой ситуации.
Он смотрит на меня, внешне безразлично. Я от
пускаю его и снова бегу к лестнице. Кристина следом,
Маркус в паре шагов позади.
— Куда теперь? — спрашивает она.
— Калеб признался, что она не станет хранить файл
на компьютере общего пользования. Насколько мне
известно, у Джанин два личных компьютера. Один в
кабинете, другой — в лаборатории, — объясняю я.
— Тогда какой из них надо найти первым?
— Тори сказала, что лаборатория Джанин защище
на безумными средствами охраны. А у нее в кабинете
я была. Совершенно обычная комната.
— Значит... в лабораторию.
— На самый верх.
Мы практически подлетаем к двери, ведущей на
лестницу. Я распахиваю ее, и мы видим группу детей-
эрудитов, несущихся вниз. Я прижимаюсь к перилам
и начинаю проталкиваться вверх, толкаясь локтями и
не глядя на их лица, будто здесь не люди, а просто
масса, которую надо сдвинуть в сторону.
Я жду, что поток постепенно иссякнет, но на сле
дующем этаже он становится только плотнее. Тол
па в синем, освещенная бледно-голубыми лампами.
И лишь белки глаз яркие, как фонари, в контраст все
му остальному. На лестнице эхом отдаются испуган
ные рыдания, больше похожие на вопли демонов в бе
тонном колодце.
Когда мы добираемся до лестничной площадки
седьмого этажа, толпа начинает редеть, а потом и во
все исчезает. Я провожу ладонями по плечам, чтобы
стряхнуть волоски, пыль с рукавов и частички кожи
всех тех, кого мне пришлось расталкивать. С площад
ки мне виден конец лестницы.
А еще тело охранника, рука которого свисает со
ступеньки, и бесфракционник с повязкой на глазу.
Эдвард.
— Кого я вижу, — произносит Эдвард. Он стоит
наверху короткого лестничного марша, всего в семь
ступенек, я — внизу. Между нами лежит предатель-
лихач, с остекленевшими глазами и темным пятном
на груди. Видимо, Эдвард, застрелил его.
— Странный наряд для той, которая вроде бы не
навидит эрудитов, — продолжает он. — Я думал, ты
дома осталась, ждать, когда твой любимый вернется
героем.
— Как ты уже мог догадаться, — я поднимаюсь на
одну ступеньку, — этого и не предполагалось.
Синеватый свет отбрасывает резкие тени на впа
дины на щеках Эдварда. Он протягивает руку за спину.

Если он здесь, значит, Тори там, наверху. Следова
тельно, Джанин может быть мертва.
Я чувствую, как сзади подходит Кристина, слышу
ее дыхание.
— Мы пойдем дальше, — говорю я, преодолевая
очередную ступеньку.
— Сомневаюсь, — отвечает он, выхватывая писто
лет. Я бросаюсь вперед, над телом охранника. Эдвард
стреляет, но мои руки уже на его запястье, и я сби
ваю ему прицел.
Звенит в ушах, я с трудом удерживаю равновесие
на теле охранника.
Кристина бьет кулаком, через меня. Попадает Эд
варду в нос. Я теряю равновесие и падаю на колени,
вцепляясь ногтями в его кисть. Эдвард падает на ме
ня, и я ударяюсь головой о бетонную поверхность.
В спину впивается рука мертвого охранника.
Маркус подбирает пистолет Эдварда и наставляет
на нас.
— Вставай, Трис, — говорит он мне. — А ты — не
шевелись, — добавляет он, обращаясь к Эдварду.
Я нащупываю край ступеньки, выбираюсь из-под
Эдварда, слезая с мертвого охранника, и встаю. Эдвард
садится прямо на убитого им предателя-лихача — как
на подушку. Держится за бок обеими руками.
— Ты в порядке? — спрашиваю я Кристину.
— А-а, — с перекошенным лицом отвечает она. —
Ага. Попало сбоку, но кость не задета.
Я протягиваю руки, чтобы помочь.
— Беатрис, нам придется оставить ее, — говорит
Маркус.
— Что это значит? — кричу я. — Мы не можем! Слу
чится что-нибудь нехорошее!
Маркус тычет мне пальцем в грудину, меж клю
чиц, наклоняясь ко мне.
— Слушай меня внимательно, — шипит он. — Джа
нин Мэтьюз укрылась в своей лаборатории при первых
же признаках нападения. И это — самое безопасное
место в здании. В любой момент она может решитб,
что эрудиты проиграли и лучше стереть информа
цию, чем рисковать тем, что кто-то найдет данные.
Тогда наша операция будет провалена.
А я потеряю все, навсегда. Родителей, Калеба и,
наконец, Тобиаса, который никогда не простит мне
того, что я пошла на сотрудничество с его отцом, осо
бенно если у меня не будет необходимых доказа
тельств моей правоты.
— Нам придется оставить твою подругу — продол
жает Маркус. У него несвежее дыхание. — Пошли,
или мне придется идти одному.
— Он прав, — соглашается Кристина. — Времени
нет. Я останусь здесь и не дам Эдварду пойти следом
за вами.
Я киваю. Маркус убирает палец. На коже остается
болезненное пятно. Я тру его, подымаясь вверх по ле
стнице и открывая дверь. Кристина улыбается мне
сквозь боль, прижимая руку к бедру.
Следующая комната больше похожа на прихожую,
широкая, недлинная, выложенная голубым кафелем
на полу. Стены и потолок окрашены в синеватый от
тенок.
Когда глаза приспосабливаются к яркому освеще
нию и непривычному цвету, замечаю прямоугольник
на стене слева и другой, справа. Просто две двери.
— Придется разделиться, — заявляю я. — Нет вре
мени проверять их по очереди вместе.
— Тебе какая больше нравится? — спрашивает
Маркус.
— Правая, — отвечаю я. — Нет, погоди, левая.
— Прекрасно. Я пойду в другую.
— Если я обнаружу компьютер, что делать даль
ше? — спрашиваю я.
— Если ты найдешь компьютер, то Джанин в тво
их руках. Думаю, у тебя есть на уме пара способов за
ставить ее сделать то, что нужно. В конце концов, вряд
ли она приучена терпеть боль.
инсургент ^411
Я киваю. Мы одновременно направляемся к своим
целям. Мгновение назад я думала, что испытаю облег
чение, расставшись с Маркусом. Но у меня появи
лись новые проблемы. Что, если я не смогу преодо
леть систему безопасности, которую, без сомнения,
организовала Джанин, чтобы защититься от непро
шеных гостей? А если не найду нужный файл?
Берусь за ручку двери. Замка, похоже, нет. Что име
ла в виду Тори, упоминая безумные меры защиты?
Я думала, будут сканеры сетчатки, замки, коды. Пока
что все открыто.
Что же тогда меня тревожит?
Я открываю дверь, а Маркус — свою. Мы перегля
дываемся. Я вхожу в следующее помещение.
Эта комната, как и прихожая, голубая. Везде на

полу, стенах и потолке находятся панели, похожие на
лампы дневного света.
Как только дверь закрывается, я слышу глухой удар,
будто задвинулся засов. Хватаюсь за ручку и изо всех
сил дергаю ее вниз, но она даже не сдвигается. Я в
ловушке.
Со всех сторон меня пронизывают тоненькие, ко
лющие лучики. Век недостаточно, чтобы защитить
зрение, и приходится закрыть глаза ладонями.
Я слышу лишенный эмоций голос, похожий на
женский.
— Беатрис Прайор, второе поколение. Фракция
рождения — Альтруизм. Выбранная фракция — Ли
хачество. Дивергент, статус подтвержден.
Откуда эта комната знает, кто я такая?
— Текущий статус — посторонняя.

Раздается щелчок, и я слегка раздвигаю пальцы,
чтобы посмотреть, не исчезли ли лучи. Они никуда
не делись, но из устройств на потолке начинает идти
цветной пар. Я инстинктивно прикрываю рот рукой.
Несколько секунд смотрю на синий туман.
Внезапно оказываюсь в темноте, такой кромеш
ной, что не вижу своей руки, даже очертаний паль
цев. Мне надо искать следующую дверь, но я боюсь
сдвинуться. Кто знает, что со мной случится, если я
это сделаю?
Потом опять зажигается свет. Я стою в трениро
вочном зале Лихачества, там, где мы спарринговали,
внутри круга. У меня столько воспоминаний, и все та
кие разные, начиная с триумфа, когда я победила Мол
ли, и кончая ужасом, когда Питер забил меня до по
тери сознания. Я принюхиваюсь. Пахнет точно так же,
как тогда. Потом и пылью.
За кругом — синяя дверь, которая не имеет к залу
никакого отношения. Я хмурюсь.
— Посторонний, — говорит голос. Теперь он по
хож на голос Джанин, но, возможно, мне это только
кажется. — У тебя пять минут на то, чтобы добраться
до синей двери, пока не будет впрыснут яд.
— Что?
Я понимаю, что сказал голос. Яд. Пять минут. На
до ли удивляться? Это сделала Джанин. Такое же бе
зумное творение, как и остальные дела. Я начинаю
дрожать. Интересно, это действует яд? Ведь он уже
повлиял на мой мозг.
Сосредоточься. Я не могу уйти. Надо продолжать
или...
Или конец.
Я делаю шаг к двери, и на моем пути кто-то возни
кает. Невысокая девушка, светловолосая, худощавая,
с темными-кругами под глазами. Я сама.
Отражение? Я машу ей рукой, но она не отвеча
ет мне.
— Привет, — говорю я. Она не шевелится. Этого я
не ожидала.
Что здесь происходит? Я судорожно сглатываю,
чтобы продуть заложенные уши, которые будто за
ткнуты ватой. Если все создала Джанин, то это тест
на интеллект или логику. Значит, я должна четко мыс
лить. Я должна успокоиться. Я прижимаю руки к гру
ди и с силой надавливаю, в надежде, что давление соз
даст такое же ощущение, как при объятиях, и придаст
ощущение безопасности.
Не помогает.
Делаю шаг вправо, чтобы получить лучшую пози
цию относительно двери, и мой двойник тоже шагает
в сторону, шаркая по земле и перегораживая дорогу.
Думаю, я знаю, что со мной будет, но надо попы
таться. Я разгоняюсь и пытаюсь в последний момент
обежать ее, но она готова. Хватает меня за раненое
плечо и рывком разворачивает в сторону. Я ору от
боли так, что начинает першить в горле. Она выкру
чивает мне руку, и я чувствую, будто мне в правый бок
ножи колют. Начинаю опускаться на колени, и тут
она бьет меня ногой в живот. Я падаю ничком, вды
хая пыль.
Сжимая руками живот, я понимаю, что поступила
бы именно так, будь на ее месте. Чтобы победить, на
до понять, как одержать верх над собой. Как же я мо-
414 вероника Рот

гу быть бойцом, если она знает мои стратегии, наде
лена умом и силой не меньше, чем я?
Она снова бросается на меня, и я вскакиваю на но
ги, стараясь не обращать внимания на боль. Сердце
бьется еще быстрее. Я хочу обрушить на нее град уда
ров, но она начинает первой. Сначала я успеваю увер
нуться, но затем ее кулак попадает мне прямо в ухо,
и я теряю равновесие.
Делаю пару шагов назад, надеясь, что она не ста
нет меня преследовать. Зря. Снова набрасывается, хва
тает меня за плечи, дергает их и одновременно бьет
коленом.
Я выставляю вперед обе руки, закрывая локтями
живот, и резко толкаю ими изо всех сил. Она этого
не ожидает и отшатывается назад, но не падает.
Я бегу на нее. В голову приходит желание двинуть
ей ногой. Понимаю — у нее возникает такое же жела
ние. Увертываюсь.
Как только что-то приходит в голову мне, подоб
ная мысль появляется и у нее. В лучшем случае у нас
будет ничья, но я должна победить и добраться до
двери. Чтобы выжить.
Я пытаюсь подумать, но она снова бросается на
меня. Мышцы на лбу напряжены от сосредоточенно
сти. Хватает меня за руку, и я вцепляюсь в нее. Мы
держим друг друга за предплечья.
Совершенно синхронно отводим назад локти и
ударяем вперед. В последнее мгновение я наклоня
юсь к ней. Мой локоть ударяет ей по зубам.
Мы кричим, обе. У нее по губам течет кровь, и мое
предплечье тоже окровавлено. Она стискивает зубы,
затем орет и бросается на меня с неожиданной силой.
Сбивает меня с ног, прижимает к полу коленями и
пытается молотить кулаками по лицу. Я скрещиваю
руки перед собой, и ее кулаки стучат по мне, будто
камни.
Делая резкий выдох, я перехватываю ее запястие
и тут замечаю, что краем глаз вижу мельтешащие
точки.
Яд.
Сосредоточься.
Она пытается высвободиться, а я подтягиваю ко
лено к груди. Потом, крякнув от натуги, отталкиваю
и упираюсь ей ступней в живот. Толкаю. Лицо пыла
ет огнем.
Головоломка. Кто выиграет в сражении двух иде
ально одинаковых бойцов?
Ответ. Никто.
Она подымается на ноги и вытирает губы ладонью.
Вывод. Мы не можем быть идеально одинаковы.
В чем между нами разница?
Она снова движется на меня, но мне нужно время,
чтобы подумать, и на каждый ее шаг вперед я делаю
шаг назад. Комната начинает качаться, потом кру
житься, я падаю набок и вцепляюсь пальцами в пол,
чтобы удержаться.
У нас одинаковый вес, одинаковые навыки, одина
ковый стиль мышления...
Я вижу дверь у нее за спиной и понимаю. У нас
разные цели. Я должна добраться до информации, а
она — охранять данные. Но даже в симуляции она не
сможет биться с таким отчаянием, как я.
Я бегу к краю круга, где стоит стол. Мгновение
назад он был пуст, но я знаю правила и умею управ-

лять ими. На столе появляется пистолет, сразу же,
как только я его представила.
Врезаюсь в стол. Перед глазами мельтешат точки,
закрывая обзор. Я даже не чувствую боль от столкно
вения. Ощущаю биение пульса в щеках, словно серд
це покинуло привычное место в груди и перемести
лось в мозг.
На другом конце комнаты перед моим двойником
также возникает пистолет, он на полу. Мы обе протя
гиваем руки за оружием.
У меня сжимает горло, будто меня душат. В голо
ве стучит, как от недостатка воздуха. Пульс пронизы
вает все тело.
На другом конце комнаты уже не мой двойник,
преграждающий путь. Там Уилл. Нет, нет! Я застав
ляю себя вдохнуть. Яд прекращает доступ кислорода
к моему мозгу. Просто галлюцинация внутри симу
ляции. Я судорожно выдыхаю.
На секунду снова вижу своего двойника, держаще
го в руке оружие. Но ее тоже трясет, и она держит
ствол на максимальном удалении от себя. У нее тот
же страх, что у меня. Но, нет — она не слепнет и не за
дыхается. Но она слаба почти как я.
Снова Уилл, глаза пустые, как в симуляции, жел
тый ореол волос над головой. По бокам нависают
кирпичные дома, но позади него дверь, отделяющая
меня от отца и брата.
Нет — от Джанин и от моей цели.
Я должна пройти. Должна.
Я подымаю пистолет, хотя у меня и болит плечо,
прихватываю второй рукой поверх, чтобы крепче дер
жать его.
-я...
Я задыхаюсь, слезы текут по лицу и попадают в
рот, я чувствую их соленый вкус.
— Прости.
Я делаю то, что не в состоянии сделать двойник.
В нем нет такого отчаяния.
Я стреляю.
Глава 45
Я не могу видеть, как он умирает снова.

Я зажмуриваюсь, когда спусковой крючок пружи
нит обратно.
Спустя пару секунд я открываю глаза. На полу ле
жит та, другая Трис. Это — я.
Я бросаю пистолет и бегу к двери, едва не споты
каясь о тело. Дергаю ручку и тащу на себя. Пальцы не
меют. Я сцепляю их за спиной и сжимаю, чтобы они
пришли в порядок.
Следующая комната вдвое больше, тоже залита го
лубым светом, но не таким ярким. В середине нахо
дится большой стол, на стенах висят фотографии, гра
фики и списки.
Я глубоко дышу, и зрение приходит в норму. Пульс
начинает успокаиваться. Среди снимков я замечаю
фото меня самой, Тобиаса, Маркуса и Юрайи. Длин
ный список каких-то химических формул. Все пере
черкнуты красным маркером. Видимо, Джанин раз
рабатывала сыворотки.
Слышу голоса и ругаю себя. Чем ты занимаешься?
Поторопись!
— Имя^ моего брата, — доносится до меня. — Я хо
чу, чтобы ты его назвала.
Голос Тори.
Как она прошла симуляцию? Она тоже дивергент?
— Я его не убивала.
Теперь говорит Джанин.
— Думаешь, это освободит тебя от ответственно
сти? Полагаешь, ты и так не заслужила смерти?
Тори даже не кричит, а завывает. Из ее рта изли
вается все горе, которое она сдерживала столько лет.
Я иду к двери, видимо, слишком быстро, поскольку
задеваю бедром за угол стола и вздрагиваю от боли.
— Причины моих действий за пределом твоего по
нимания, — заявляет Джанин. — Я хотела пожертво
вать малым во имя общего блага, такого, которое ты
никогда не осознавала, даже когда мы учились в од
ном классе!
Хромая, я добираюсь до двери из матового стек
ла. Она отъезжает в сторону, пропуская меня. Я ви
жу Джанин, прижавшуюся к стене, и Тори с писто
летом.
Между ними стеклянный стол, на котором сто
ит серебристая коробка. Компьютер. И клавиатура.
Противоположная стена является огромным мони
тором.
Джанин смотрит на меня, но Тори не сдвигается
ни на дюйм. Похоже, она даже не слышит моих шагов.
У нее красное, залитое слезами лицо, рука дрожит.
Я совсем не уверена, что найду видеофайл. Пока
Джанин жива, я могу заставить ее, но если она умрет...

— Нет! — ору я. — Нет, Тори!
Но ее палец уже на спусковом крючке. Я бросаюсь
вперед изо всех сил, ударяя ее в бок. Раздается вы
стрел, и я слышу крик.
Ударяюсь головой о плитку. Плюю на звездочки
перед глазами и снова бросаюсь на Тори. Откидываю
оружие в сторону.
Идибтка, почему ты его не схватила?
Кулак Тори ударяет меня в шею. Я начинаю зады
хаться, и она скидывает меня и ползет к пистолету.
Джанин сидит на полу у стены. Кровь течет по ее
ноге. Ноге! Я со всей силы ударяю Тори по ее ране на
бедре. Она орет от боли, а я резко вскакиваю.
Подбегаю к лежащему стволу, но Тори тоже не меш
кает. Она обхватывает меня руками за ноги и дергает.
Я грохаюсь на колени, но я все еще выше ее. Ударяю
сверху вниз ей по ребрам.
Она стонет, но не останавливается. Я снова пыта
юсь ползти, но она впивается зубами мне в руку. Боль
несравнима с любой, которую мне доводилось испы
тывать от ударов или от пуль. Я воплю из всех сил.
Слезы застилают глаза.
Я никогда не была бы способна на такое, если бы
не необходимость отбить Джанин у Тори и получить
то, что мне надо.
Я выдергиваю руку у нее изо рта, у меня темнеет в
глазах от боли. Выбрасываю руку вперед, хватаю ру
коятку. Разворачиваюсь и навожу пистолет на Тори.
Моя рука залита кровью, как и подбородок Тори.
Стараюсь не обращать внимания ни на что и продол
жаю целиться в Тори.
— Не думала, что ты предатель, Трис, — говорит
она. Ее голос больше похож на рык зверя, а не чело-
веческую.-речь.
— Ошибаешься, — отвечаю я, смаргивая слезы,
чтобы лучше ее видеть. — Трудно объяснить прямо
сейчас, но... я только прошу, поверь мне. Есть нечто
важное, и только она знает, где...
— Это так! — шипит Джанин. — Оно на этом ком
пьютере, Беатрис, и только я могу его найти. Если ты
не поможешь мне выжить, оно умрет вместе со мной.
— Она лгунья, — возмущается Тори. — Если ты ей
веришь, то ты дура и предатель одновременно, Трис!
— Я действительно ей верю. Ведь все абсолютно
логично! Самая важная информация спрятана имен
но здесь, Тори!
Я делаю глубокий вдох и начинаю говорить тише.
— Пожалуйста, выслушай меня. Я ненавижу ее не
меньше, чем ты. У меня нет никаких причин защи
щать ее. Я говорю тебе правду. Это действительно
очень важно.
Тори молчит. На мгновение мне кажется — я ее
убедила.
— Нет ничего важнее ее смерти, — произносит Тори.
— Если ты так считаешь, несмотря на мои доводы,
то оставайся при своем мнении, — продолжаю я. —
Но я не собираюсь позволить тебе убить ее.
Тори с трудом поднимается на колени, вытирая с
подбородка мою кровь. Глядит мне прямо в глаза.
— Я — лидер Лихачества, — заявляет она. — Не те
бе решать, что мне делать.
Прежде, чем я успеваю подумать...
И прежде, чем я понимаю, что надо стрелять...

Тори выхватывает из голенища сапога длинный
нож, делает рывок вперед и вонзает Джанин острие в
живот.
Я кричу. Джанин издает ужасный звук, смесь воя
и бульканья. Тори сжимает зубы. «Джорж Ву», — про
износит она имя своего брата. И я вижу, как нож
снова входит в тело Джанин.
И ее, глаза стекленеют.
Тори встает. С бешеными глазами поворачивается
ко мне.
Я цепенею.
Все, что я сделала, чтобы попасть сюда — сговор с
Маркусом, просьба о помощи к эрудитам, лестница
на высоте третьего этажа, по которой пришлось полз
ти, выстрел в саму себя, пусть и в симуляции, — зря.
Я принесла все в жертву, в том числе мои отношения
с Тобиасом, жизнь Фернандо, собственное будущее
в Лихачестве — и все напрасно.
Спустя мгновение открывается стеклянная дверь.
В комнату врываются Тобиас и Юрайя, готовые к
бою. Юрайя кашляет, наверное, от яда, но сражение
окончено. Джанин мертва, Тори победила, а я — пре
датель-лихач.
Тобиас останавливается как вкопанный, едва не
споткнувшись, когда видит меня. Его глаза расширя
ются.
— Она предатель, — говорит Тори. — Едва не за
стрелила меня, защищая Джанин.

— Что? — переспрашивает Юрайя. — Трис, она
права? Почему ты вообще здесь?
Но я смотрю лишь на Тобиаса. Во мне загорается
огонек надежды, но болезненной, смешанной с болью
и виной за то, что я обманула его. Тобиас гордый,
упертый, но он — мой. Может, он выслушает меня, и
есть хоть один шанс, что все, сделанное мной, имеет
смысл..,.
— Ты знаешь, почему я здесь, — тихо говорю я.
Протягиваю ему пистолет Тори. Он неуверенно под
ходит ко мне и забирает оружие.
— Мы нашли Маркуса в соседней комнате. Он за
стрял в симуляции, — говорит Тобиас. — Ты пришла
сюда с ним.
— Да, — отвечаю я. Кровь от укуса Тори стекает по
моей руке.
— Я тебе верил, — Тобиаса трясет от гнева. — А ты
бросила меня и встала на его сторону?
— Нет, — я качаю головой. — Он мне кое-что объ
яснил, и сказанное моим братом, и услышанное от
Джанин идеально согласовывалось с его словами.
Я хотела знать правду. Так было необходимо.
— Правду.
Он хмыкает.
— Ты думаешь, что узнала правду от лжеца, преда
теля и социопата?
— Ты вообще о чем? — спрашивает Тори.
Я и Тобиас глядим друг на друга. Его синие глаза,
обычно задумчивые, сейчас жесткие и осуждающие.
Будто снимают с меня слой за слоем, докапываясь до
сути.
— Я так считаю, — отвечаю я. Делаю паузу, чтобы
вдохнуть. Я его не убедила. Я проиграла, и, наверное,
сейчас прозвучат мои последние слова, а потом они
меня арестуют.
— А еще я думаю, что лжец — ты! — дрожащим
голосом произношу я. — Ты говорил, что любишь ме
ня, доверяешь мне, считаешь более восприимчивой
по сравнению с остальными. Но в первое же мгнове
ние, когда вся вера и любовь подверглись проверке
делом, они разлетелись в прах!
Я плачу, но не стыжусь слез.
— Значит, ты лгал мне... точно врал, потому, что я
не могу поверить в то, что твоя любовь настолько
хилая.
Я подхожу к нему ближе, чтобы нас больше никто
не слышал.
— Я — все та же, которая скорее умрет, чем убьет
тебя, — я вспоминаю симуляцию. Вспоминаю биение
его сердца под моей ладонью. — Я именно та, кого ты
хорошо знаешь. И сейчас я хочу сказать тебе, что
знаю я... знаю, как информация изменит все. Все, что
мы делали, и то, что собираемся предпринять.
Гляжу на него, будто пытаюсь мысленно передать
свое понимание, но это невозможно. Он отворачива
ется, и я не уверена, что он вообще меня слушал.
— Хватит, — говорит Тори. — Уведите ее вниз. Ее
будут судить вместе с остальными военными пре
ступниками.
Тобиас не двигается с места. Юрайя берет меня за
руку и тащит за собой. Через лабораторию, комнату
света, голубой коридор. Там нас встречает Тереза, бес-
фракционница. С любопытством наблюдает за нами.
Когда мы оказываемся на лестнице, я чувствую,
как что-то тычется мне в бок. Я вижу в руке Юрайи
бинт. Беру, пытаюсь улыбнуться в знак благодарно
сти, но не получается.
Мы спускаемся по лестнице, я обматываю руку,
обходя валяющиеся тела и стараясь не вглядываться
в мертвые лица. Юрайя придерживает меня за ло
коть, чтобы я не упала. Бинт не помогает от боли от
укуса, но я чувствую себя немного лучше. А Юрайя,
по крайней мере, вроде бы не ненавидит меня.
Впервые равнодушие лихачей к возрасту не кажет
ся мне преимуществом. Похоже, это меня и погубит.
Они не скажут: «Она молода, наверное, она запута
лась». Они произнесут: «Она взрослая и сделала свой
выбор».
Конечно, я с ними согласна. Я выбрала мать, отца
и то, за что они сражались.
Спускаться по лестнице легче, чем подниматься.

Мы оказываемся на пятом этаже прежде, чем я пони
маю, что мы идем в вестибюль.
— Дай пистолет, Юрайя, — просит Тереза. — Кто-
то должен иметь возможность стрелять в потенци
альных врагов, а ты не сможешь, пока держишь ее,
чтобы она не упала с лестницы.
Юрайя без вопросов отдает оружие. Я хмурюсь.
У Терезы и так есть пистолет, зачем он свой отдал?
Но я не спрашиваю. Я и так по уши в неприятностях.
Мы уже на первом этаже, минуем большой зал со
браний, в котором полно людей, одетых в черное и
белое. Я на мгновение приостанавливаюсь. Некото
рые сбились в небольшие группы, опираются друг на
друга и плачут. Другие стоят в одиночестве, опершись
на стены, или по углам, с пустыми, глядящими в ни
куда глазами.
— Нам многих пришлось застрелить, — тихо бор
мочет Юрайя, сжимая мне руку. — Просто для того,
чтобы погреть сюда.
— Знаю, — отвечаю я.
Вижу мать и сестру Кристины в правом конце за
ла. Слева — юноша с черными волосами, сверкающи
ми в свете ламп. Питер. Он придерживает за плечо
женщину средних лет. Свою мать.
— Что он тут делает? — спрашиваю я.
— Трусишка пришел последним, в самом конце, —
отвечает Юрайя. — Слышал, его отец погиб. Но мать,
похоже, в порядке.
Питер смотрит в сторону и встречается взглядом
со мной на одно мгновение. Я пытаюсь пробудить в
себе капельку жалости к человеку, который сохранил
мне жизнь. Хотя моя прежняя ненависть к нему про
шла, я не чувствую ничего.
— Что за задержка? — ругается Тереза. — Давай
дальше.
Теперь мы направляемся к главному вестибюлю,
где я когда-то встречалась с Калебом. Громадный порт
рет Джанин Мэтьюз порван на куски и лежит на по
лу. Висящий в воздухе дым идет от книжных шкафов,
которые уже догорают. Компьютеры разбиты на куски.
В центре рядами сидят эрудиты, те, кому не уда
лось скрыться, и предатели-лихачи, оставшиеся в жи
вых. Я ищу знакомые лица. В заднем ряду замечаю
Калеба, он до сих пор выглядит оглушенным. Отво
рачиваюсь.
— Трис! — слышу я. Кристина заняла место впере
ди, рядом с Карой, ее нога перебинтована тканью.
Она машет мне рукой, и я присаживаюсь рядом с ней.
— Безуспешно? — тихо спрашивает она.
Она вздыхает и кладет мне руку на плечи. Этот
жест такой доброты, что я едва не начинаю плакать.
Но я и Кристина — не те люди, которые будут ры
дать. Вместе мы только воюем. Поэтому я сдерживаю
слезы.
— Видела в соседнем зале твою маму и сестру, —
шепчу я.
— Ага, я тоже. Семья цела.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Как твоя нога?
— Нормально. Кара сказала, что заживет без про
блем. Кровь сильно не идет, одна из медсестер-эруди
тов успела сунуть по карманам обезболивающего и
бинтов, так что все в порядке, — поясняет Кристина.
Позади нее Кара осматривает руку эрудиту.
— Где Маркус?
— Не знаю, — отвечаю я. — Нам пришлось разде
литься. Видимо, должен быть где-то здесь. Если его
только не убили.
— Честно говоря, я бы не удивилась.
Некоторое время в зале царит хаос. Люди вбегают
и выбегают, охранники-бесфракционники стоят на
постах и приводят новых людей в синей одежде Эру
диции. Но постепенно становится все тише, и тут я
вижу его. Тобиас выходит из двери, ведущей с лест
ницы.
С силой прикусываю губу, стараюсь не думать, не
зацикливаться на холоде в груди и тяжести, висящей
на плечах. Он меня ненавидит. Он мне не верит.
Кристина крепче обнимает меня, когда он прохо
дит мимо, даже не обращая на меня внимания. Я смот-
рю ему вслед. Он останавливается рядом с Калебом,
хватает его за руку и поднимает на ноги. Тот пару се
кунд пытается сопротивляться, но у него нет и поло
вины той силы, что у Тобиаса, и ему приходится под
чиниться.
— Что? — в ужасе спрашивает Калеб. — Чего ты
хочешь?
— Хочу, чтобы ты отключил систему охраны в ла
боратории Джанин, — рявкает Тобиас. — Пусть бес-
фракционники получат доступ к ее компьютеру.
И уничтожат все, думаю я. У меня на сердце ста
новится еще тяжелее, если такое вообще возможно.
Тобиас и Калеб исчезают в дверном проеме.
Кристина опирается на меня, а я — на нее, мы под
держиваем друг друга.
— Сама понимаешь, Джанин включила все пере
датчики в Лихачестве, — сообщает она. — Одна из
групп бесфракционников попала в засаду, организо
ванную лихачами, которые были под контролем симу
ляции. Они объявились минут десять назад — прямо
из района Альтруизма. Очевидно, бесфракционники
одержали верх, если можно назвать победой расстрел
толпы людей с отключенными мозгами.
— Ага.
Больше особо сказать нечего. Она и сама это по
нимает.
— Что произошло после того, как меня ранили? —
спрашивает она.
Я описываю голубой коридор с двумя дверьми и
все симуляцию, включая тренировочный зал Лихаче
ства и убийство двойника. Не рассказала только о том,
как мне привиделся Уилл.
— Подожди, — говорит она. — Симуляция? Без
приемопередатчика?
Я хмурюсь. Об этом я и не подумала. Особенно
тогда.
— Если лаборатория распознает человека, возмож
но, в компьютере есть информация обо всех, и он мо
жет создать соответствующую обстановку.
В пдследнюю очередь меня интересует, как Джа
нин смогла создать систему охраны. Но даже она по
шла мне на пользу. Надо решить еще одну проблему,
если уж я не решила главную.
Кристина выпрямляется. Возможно, у нее те же
чувства.
— Или в яде содержится приемопередатчик, — пред
полагаю я.
— Но как тогда Тори прошла? Она же не дивер
гент, — удивляется Кристина.
— Не знаю, — наклонив голову, отвечаю я.
Возможно, она дивергент, как и ее брат. Но Тори
не хотела в этом признаваться, несмотря на то, что
отношение к дивергентам изменилось.
Я все больше убеждаюсь, что люди — сплошное
наслоение тайн. Думаешь, что их понимаешь, но их
мотивы всегда скрыты от тебя и глубоко запрятаны.
Ты никогда не узнаешь окружающих полностью, но
иногда приходится им доверять.
— Как считаешь, что они с нами сделают, когда
признают виновными? — после пары минут тишины
спрашивает Кристина.
— Честно?
— По-моему, сейчас самое подходящее время для
честности.
Я краем глаза смотрю на нее.
— Попытаются до смерти закормить нас печеньем,
а потом уморить продолжительным сном.
Кристира смеется. Я пытаюсь удержаться. Если я
рассмеюсь, то сразу же разрыдаюсь.
Я слышу крик, оглядываюсь по сторонам, чтобы

увидеть, откуда он исходит.
— Линн!
Кричит Юрайя. Он бежит к двери, через которую
двое лихачей несут на самодельных носилках Линн.
Они, судя по всему, сделаны из полки книжного шка
фа. Девушка слишком бледная, ее руки сложены на
животе.
Я вскакиваю и бросаюсь к ней, но два пистолета
бесфракционников преграждают мне дорогу. Я оста
навливаюсь и поднимаю руки вверх.
Юрайя проходит мимо толпы «военных преступ
ников», показывает пальцем на женщину-эрудита
с седыми волосами и жестким выражением лица.
— Вы. Подойдите.
Женщина встает, одергивает брюки и подходит
к краю толпы. Выжидающе глядит на Юрайю.
— Вы врач? — спрашивает он.
— Да, точно, — отвечает она.
— Тогда помогите ей! — мрачно говорит он. — Ей
плохо.
Женщина-врач подходит к Линн и просит лихачей
опустить носилки. Они повинуются, и она садится
рядом на корточки.
— Милая, пожалуйста, убери руки с раны, — гово
рит она.
— Не могу, больно, — стонет Линн.
— Я понимаю, — отвечает женщина. — Но я не
смогу осмотреть рану, если ты мне не позволишь.
Юрайя тоже становится на колени и осторожно
убирает руки Линн с живота. Женщина аккуратно
поднимает с девушки рубашку. Пулевая рана, простая
круглая дырка, красный кружок на коже, вокруг —
темный кровоподтек. Но он слишком темный.
Женщина сжимает губы, и я понимаю, что Линн
при смерти.
— Вылечите ее! — стонет Юрайя. — Сделайте это!
— Напротив, — тихо отвечает она. — Именно пото
му, что вы подожгли больничный этаж, я не смогу.
— Есть другие больницы! — кричит он. — Вы возь
мете все необходимое оттуда и спасете Линн!
— У нее слишком тяжелое состояние, — спокойно
произносит врач. — Если бы вы не жгли все на своем
пути, я бы попыталась, но в нынешней ситуации мои
усилия ни к чему.
— Заткнись, ты! — воет Юрайя, наставляя писто
лет ей в грудь. — Я вашу больницу не жег! Она мой
друг, и я... просто...
— Юри, заткнись, — шепчет Линн. — Поздно.
Юрайя роняет пистолет, который с грохотом пада
ет на пол, и хватает Линн за руку. У него дрожат губы.
— Я тоже ее друг, — заявляю я бесфракционни
кам. — Вы сможете держать меня на прицеле, где вам
угодно.
Они пропускают меня, и я подбегаю к Линн. Хва
таю ее за другую руку, липкую от крови. Мне плевать,
что на меня наставлены дула. Я смотрю на ее лицо,
которое начинает желтеть.
Похоже, она уже не узнает меня. Смотрит только
на Юрайю.
— Я так рада, что умираю в сознании, а не под си
муляцией, — слабым голосом произносит она.
— Ты н^умрешь, только не сегодня!
— Не говори глупостей, — отвечает она. — Слу
шай, Юри, я ее любила. Правда.
— Кого? — дрожащим голосом спрашивает он.
— Марлен.
— Да, мы все Марлен любили, — соглашается он.
— Нет, я не это имела в виду, — качает головой
она. И закрывает глаза.
Проходит еще пара минут прежде, чем ее рука, ко
торую я продолжаю держать, обмякает. Я кладу ее
обратно на живот и делаю то же самое со второй ру
кой. Юрайя трет глаза, по его щекам текут слезы. Мы
смотрим друг на друга, стоя над мертвой Линн.
— Тебе придется сказать Шоне, — шепчу я. — И Гек
тору.
— Точно, — шмыгая носом, отвечает он и прикаса
ется ладонью к лицу Линн. Может, ее щеки еще теп
лые, думаю я. Но не хочу трогать, чтобы не почувст
вовать холода.
Встаю и иду обратно к Кристине.
Мысли раз за разом возвращают меня к Линн. Мозг
пытается осознать факт смерти, но я гоню все прочь.
Когда-нибудь я перестану делать так, если меня не
казнят как предателя или не сделают что-то еще. Не
известно, что придет в голову новым лидерам. Сей
час я стараюсь освободить голову от лишних размыш
лений, убедить себя в том, что кроме этого зала ниче
го нет и не будет никогда. Трудно, но я справлюсь.
Я научилась бороться с горем.
Через некоторое время в вестибюле появляются
Тори и Гаррисон. Тори, хромая, бредет к стулу. Я опять
забыла про ее рану. Она действовала так ловко, когда
убила Джанин. Гаррисон следует за ней.
Позади них тащится лихач, неся на плече мертвую
Джанин. Швыряет ее на стол, как мешок, на глазах
эрудитов и предателей-лихачей.
Люди только ахают и перешептываются. Джанин
не была тем лидером, которого станут оплакивать.
Я гляжу на ее тело, которое теперь кажется намно
го меньше, чем при жизни. Она сантиметров на пять
выше меня, и волосы всего на пару тонов темнее. Сей-
час она выглядит абсолютно спокойной, почти уми
ротворенной. У меня не вяжется вид мертвого тела и
образ женщины, которую я знала, — умной и лишен
ной совести.
Она оказалась даже сложнее, чем я думала. Храни
ла тайну, которую считала столь ужасной, что ее нель
зя никому открыть, просто в силу извращенного ин
стинкта самосохранения.
В вестибюль входит Джоанна Рейес, промокшая
до нитки. На улице — ливень. Красная одежда покры
та более яркими пятнами. Бесфракционники держат
Джоанну на прицеле, но она, похоже, не замечает их.
— Привет, — обращается она к Гаррисону и Тори. —
Так вы именно этого хотели?
— Надо же, лидер Товарищества способен про
явить такую вежливость, — криво улыбается Тори. —
Это не против ваших правил?
— Если бы вы действительно знали правила Това
рищества, то были бы в курсе, что у них нет официаль
ного лидера, — отвечает Джоанна, вежливо, но очень
жестко. — Но я больше не представляю Товарищест
во. Я покинула фракцию ради того, чтобы прийти
сюда.
— Ага, видели мы тебя и кучку миротворцев, у всех
путавшихся под ногами, — фыркает Тори.
— Да, и мы делали так намеренно. Если мешаться
под ногами означает встать между ружьями и невин
ными людьми, то мы спасли немало жизней.
Ее лицо заливает краска, и я снова думаю, что Джо
анна Рейес прекрасна, несмотря на рану на лице. Да
же благодаря шраму. Как Линн, с ее коротко стри
женными волосами, или Тобиас, с его памятью о жес-

токости отца, которую он носит словно броню. Как
моя мать в простой серой одежде.
— Не будете ли вы так любезны, — едко усмехает
ся Тори, — доставить одно послание в Товарищество?
— Мне будет неуютно оставить здесь вас и вашу
армию, чтобы свершилось ваше так называемое пра
восудие, — отвечает Джоанна. — Но я обязательно
кого-нибудь пошлю вместе себя.
— Чудесно, — заявляет Тори. — Передайте им, что
скоро будет сформирована новая политическая сис
тема, в которой у них не будет представительства. Мы
считаем это достойным наказанием за отказ выбрать
какую-либо из сторон в войне. Безусловно, за ними
остается обязанность производить пищу и доставлять
ее в город, но делать все они будут под наблюдением
одной из правящих фракций.
На мгновение мне кажется — Джоанна сейчас ки
нется на Тори и станет душить ее. Но она выпрямля
ется, становясь еще выше ростом.
— Все? — спрашивает она.
-Да.
— Прекрасно, — произносит она. — Пойду сделаю
что-нибудь полезное. Вы не позволите нам ухажи
вать за этими ранеными, верно?
Тори мрачно таращится на нее.
— Но помните, — продолжает Джоанна. — Иногда
люди, которых вы угнетаете, оказываются сильнее,
чем вы предполагали.
Она разворачивается и выходит из вестибюля.
Что-то в ее словах цепляет меня. Я уверена, что она,
таким образом, высказала угрозу, пусть и смехотвор
ную, но мысль продолжает крутиться у меня в голо
ве. Что-то здесь не так. Она могла иметь в виду не
Товарищество. Другую угнетенную группу.
Оглядываюсь по сторонам. Лихачи, бесфракцион
ники. Я начинаю замечать закономерность.
— Кристина, — шепчу я. — У бесфракционников
все оружие.
Она нахмуривается.
Я вспоминаю, как Тереза забрала пистолет у Юрайи,
хотя у нее и был свой. Вспоминаю сжатые губы То
биаса, когда я спросила его насчет вынужденного сою
за Лихачества и бесфракционников. Он чего-то недо
говаривал.
В вестибюле появляется Эвелин. Она шествует с
величественным видом, будто королева, которая воз
вращается на трон. Тобиаса нет рядом с ней. Где он?
Эвелин становится у стола, на котором лежит тело
Джанин Мэтьюз. К ней, хромая, бредет Эдвард. Эве
лин достает пистолет и стреляет в остатки портрета
Джанин.
Воцаряется тишина. Она бросает оружие на стол
рядом с трупом.
— Благодарю — изрекает Эвелин. — Уверена, вам
интересно узнать, что будет дальше. Сейчас я все вам
расскажу.
Тори выпрямляется, сидя на стуле, и наклоняется
в сторону Эвелин, будто что-то хочет сказать, но та
не обращает на нее внимания.
— Система фракций, долгое время существовав
шая ради себя самой на плечах отверженных челове
ческих существ, будет уничтожена, — произносит
Эвелин. — Мы понимаем, такие перемены будут труд
ны для вас, но...

— Мы? — ошеломленно переспрашивает Тори. —
О чем ты говоришь, отверженная?
— Я имею в виду, — отвечает Эвелин, наконец-то
посмотрев на Тори, — что ваша фракция, которая па
ру недель вместе с эрудитами кричала об ограниче
нии поставок пищи и предметов первой необходимо
сти бесфракционникам, фракция, которая помогла
уничтджить Альтруизм, — более не существует.
И слегка улыбается.
— Если вы решите поднять против нас оружие, то
столкнетесь с тем фактом, что вам нечего взять в ру
ки, — добавляет она.
И бесфракционники дружно поднимают пистоле
ты. Люди равномерно распределены по периметру за
ла и по лестницам. Мы окружены.
Так изящно и умно, что я почти смеюсь.
— Я дала приказ части моей армии избавить вашу
половину от оружия, когда все задачи будут выпол
нены, — говорит Эвелин. — Они успешно справились
с этим. Сожалею о необходимости вести двойную иг
ру, но мы хорошо знаем, насколько вы привыкли к
системе фракций, в том виде, в котором она сущест
вовала. Как к родной матери. Мы поможем вам всту
пить в новую эпоху.
— Поможете? — переспрашивает Тори. Встает и
направляется к Эвелин. Та хладнокровно берет со
стола пистолет и наставляет на нее дуло.
— Я голодала больше десяти лет не ради того, что
бы сдаться увечной лихачке, — заявляет Эвелин. —
Если не хочешь, чтобы я тебя убила, садись обратно
к своим бывшим товарищам по фракции.
Все мышцы на руке Эвелин напряжены. Ее глаза
не холодные и спокойные, как у Джанин, но такие же
оценивающие, расчетливые и целеустремленные. Не
понимаю, как такая женщина могла дрогнуть перед
лицом Маркуса. Наверное, тогда она была другой. Сей
час это — не человек, а сталь, закаленная в огне.
Тори пару секунд стоит перед Эвелин. Потом воз
вращается обратно.
— Те, кто помог свергнуть эрудитов, будут возна
граждены, — продолжает Эвелин. — Те же, кто сопро
тивлялся, предстанут перед судом и понесут наказа
ние в соответствии с совершенными преступления
ми.
Последнюю фразу она говорит громче, и я удивля
юсь тому, насколько голос заполняет вестибюль.
Внезапно открывается дверь черного хода. Появ
ляется Тобиас вместе с Маркусом и Калебом. Никто
не обращает на них внимания. Но я сразу его заме
чаю, потому что привыкла везде искать его взглядом.
Тобиас приближается. У него на ногах черные крос
совки с хромированными пистонами для шнурков. Он
останавливается рядом со мной, приседает и касается
Я ожидаю увидеть перед собой его глаза, холод
ные и непреклонные.
Но я ошибаюсь.
Эвелин продолжает говорить, а я ее уже не слышу.
— Ты была права, — шепчет Тобиас, удерживая
равновесие на носках. Слегка улыбается. — Я дейст
вительно знаю, кто ты такая. Мне просто надо было
напомнить.
Я открываю рот и не могу даже ответить.
И тут все экраны в вестибюле, по крайней мере те,
которые не уничтожили во время атаки, включаются.

В том числе проектор на стене, где раньше висел порт
рет Джанин.
Эвелин замолкает на полуслове. Тобиас берет ме
ня за руку и помогает встать.
— Что такое? — требовательно спрашивает Эве
лин.
— Это, — отвечает Тобиас, обращаясь ко мне, —
информация, которая изменит все.
У меня подгибаются ноги в предвкушении развяз
ки и от облегчения.
— Тебе удалось? — спрашиваю я.
— Тебе удалось, — произносит он. — Я всего лишь
заставил Калеба посодействовать.
Я обнимаю его рукой за шею и целую. Он берет
мое лицо в ладони и целует в ответ. Я прижимаюсь к
нему вплотную, выжимая из себя все тайны, которые
мы хранили друг от друга, все подозрения, которые в
нас жили. Наконец-то.
И раздается голос.
Мы поворачиваемся к стене. На экране — женщи
на с коротко стриженными каштановыми волосами.
Она сидит за металлическим столом в незнакомой
комнате. Задний план слишком расплывчат.
— Привет, — говорит она. — Меня зовут Аманда
Риттер. В этом файле я изложу то, что вам необходи
мо знать. Я — лидер организации, которая борется за
мир и справедливость. За последние пару десятиле
тий борьба становилась все сложнее, а в последнее
время стала исключительно трудной. Сейчас вы уви
дите причину.
На стене мелькают убыстренные кадры. Мужчина
на коленях, и женщина с безразличным лицом, кото
рая приставляет к его лбу пистолет.
На расстоянии — небольшая человеческая фигура,
повешенная за шею на столбе.
Дыра в земле, размером с дом, наполненная чело
веческими телами.
Проносятся другие кадры. В памяти остается толь
ко мешанина плоти и крови, смерти и жестокости,
бездушные пустые лица, глаза, наполненные ужасом.
Когда я чувствую, что с меня довольно и я закри
чу, если увижу хоть что-то еще, на экране снова воз
никает Аманда.
— Вы ничего не помните, — произносит она. — Но
если вы думаете, что так действуют террористические
группы или правящая тирания, вы правы лишь от
части. Половина людей на кадрах, совершающие ужа
сающие деяния, были вашими соседями. Родственни
ками. Товарищами по работе. Мы ведем битву не с
отдельной группой. Мы боремся с человеческой при
родой, вернее, с тем, во что она превратилась.
Вот почему Джанин была готова поработить умы
и убивать людей. Чтобы оградить нас от знания. Что
бы держать нас в безопасности и неведении, внутри ог
рады.
Часть меня это понимает.
— Поэтому вы так важны, — продолжает Аман
да. — Наша борьба с насилием и жестокостью лечит
симптомы, а не причину болезни. Вы станете лекарст
вом от болезни.
Чтобы вы были в безопасности, мы нашли способ
разделить вас от нас. От наших источников воды,
технологий, общественной системы. Мы создали ва
ше общество определенным образом, надеясь, что вы
заново откроете моральные устои, которые болыпин-

ство из нас утратило. Мы полагаем, со временем вы
изменитесь так, как мы уже не сможем.
Причина, по которой я оставляю вам информа
цию, такова — вы сами узнаете, когда пришло время
помочь нам. Вы осознаете это, когда среди вас станет
больше людей с гибким умом. Вы назовете их дивер
гентами. Когда их станет много, ваши лидеры долж
ны будут приказать Товариществу навсегда открыть
ворота, и вы выйдете из изоляции.
Так хотели мои родители. Взять то, чему мы нау
чились, и отдать другим для их блага. Альтруисты во
всем.
— Данный видеофайл будет запрещен для про
смотра всем, кроме членов правительства, — говорит
Аманда. — Вы начнете с чистого листа. Но не забы
вайте о нас.
Она слегка улыбается.
— Я тоже присоединюсь к вам, — подытоживает
она. — Как и остальные, я намеренно сотру себе па
мять, забуду дом и семью. Приму новую личность, с
выдуманными воспоминаниями и выдуманной исто
рией жизни. Но вам надо убедиться в том, что я даю
вам точные сведения. Поэтому я назову вам свое но
вое имя.
Она улыбается шире, и мне на мгновение кажется,
что я узнаю ее.
— Меня будут называть Эдит Прайор, — произно
сит она. — Есть столько всего, что я с радостью забуду.
Прайор.
Видео заканчивается. На стене — лишь синий свет
проектора. Я сжимаю руку Тобиаса. Царит молчание,
будто все затаили дыхание.
А потом поднимается крик.
Благодарности
Благодарю Бога за то, что он исполняет обещанное.

Спасибо вам:
Нельсону, первому чтецу, неутомимому помощни
ку, фотографу, лучшему другу, и — самое главное, му
жу... Думаю, «Бич Бойз» сказали лучше меня: «Бог
знает, кем я был бы без тебя».
Джоанн Вольпе — прекрасному другу и лучшему
литературному агенту. Молли О’Нил — моему чудес
ному редактору, за твою неустанную работу над этой
книгой всегда и везде.
Кэтрин Тиджен — за доброту и внимательность.
Всю команду из «КТ Букс» — за вашу поддержку.
Сьюзан Джефферс, Андреа Керли и замечатель
ную Бренну Франзитту — за то, что внимали моим
словам. Джоэла Типпи и Эми Райан — вы сделали
это произведение таким прекрасным. Джин Мак Гин-
ли и Альфа Вона — за то, что мои книги разошлись
куда большим тиражом, чем я ожидала. Джессику
Берг, Сьюзан Дальян, Барба Фитцсиммонса, Лорен
Флауэр, Кейт Джексон, Сьюзан Катц, Элисон Лисноу,
Кейси Мак-Интайр, Диану Нотой, Колин О’Коннел,
Обри Паркс-Фрайд, Андреа Папенгеймер, Шейне Ра
мос, Патти Розатти, Сэнди Ростон, Дженни Шери
дан, Меган Сагрю, Молли Томас и Элисон Верост и
всех остальных — в отделах аудиокниг, верстки, ком
мерческом, международном, юридическом, техниче
ском, редакторском, маркетинговом, а также в отделе
по связям с общественностью и по авторским правам
«Харпер-Коллинз» — за ту фантастическую работу,
которую вы делаете везде, равно как и в мире моих
книг.
Всем учителям, библиотекарям и продавцам, кото
рые с таким энтузиазмом поддержали мои произведе
ния. Блоггерам, литературным критикам и читателям
всех возрастов, профессий и стран. Возможно, я не
нормальная, но думаю, что мои читатели — самые
лучшие.
Ларе Эрлих — за преподанную мне писательскую
мудрость. Моим друзьям-писателям. Список людей в
литературном сообществе, которые были добры ко мне,
займет несколько страниц, но я даже и мечтать не
могу о лучших собратьях по перу. Элис, Мэри Кэтрин,
Мэллори, Даниэль — у меня удивительные друзья.
Нэнси Кофи — за внимательные глаза и мудрость.
Пойе Шахбазян и Стиву Янгеру, моим чудесным то
варищам из кино. «Саммит Энтертэйнмент», «Ред Вэ-
гон» и Эвану Догерти — за желание жить в создан
ном мной мире.
Моей семье: потрясающей маме, психологу и груп
пе поддержки в одном лице. Фрэнку-старшему, Кар
лу, Ингрид, Фрэнку-младшему, Кэндис, Мак-Кол и
Дэйву. Вы — изумительные люди, и я так рада, что
вы у меня есть.
Бет и Дарби, которые дали мне столько читателей,
что их не счесть, — вы очаровательны и настойчивы.
Чазе-бачи. и Ша-нени, которые так позаботились о
нас в Румынии. А еще — Роджера, Тревора, Тайлера,
Рэйчел, Фреда, Билли и Грэнни, принявших меня,
как свою.
От Мултумешка до Клуж-Напоки, спасибо вам за
вдохновение и спасибо всем тем друзьям, которых я
там оставила, но надеюсь, не навсегда.
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована,
воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи
в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована
в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование,
воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является
незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Литературно-художественное издание
ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ
Вероника Рот
ИНСУРГЕНТ
Ответственный редактор Е. Березина

Редактор Н. Головина
Художественный редактор А. Сауков
Технический редактор Л. Козлова
Компьютерная верстка Е. Кумшаева
Корректор Е. Холявченко
ООО «Издательство «Эксмо»

123308, Москва, ул. Зорге, д. 1. Тел.: 8(495)411-68-86.
Home раде: www.eksmo.ru E-mail: info@eksmo.ru
enflipyuii: «ЭКСМО» АКБ Баспасы, 123308, Мескеу, Ресей, Зорге xeuieci, 1 уй.
Тел.: 8 (495)411-68-86.
Ноте раде: www.eksmo.ru E-mail: infd@eksmo.ru.
Тауар белгкя: «Эксмо»
Интернет-магазин: www.book24.kz
Иитернет-дукен: www.book24.kz
Импортёр в Республику Казахстан ТОО «РДЦ-Алматы».
Казахстан Республикасындагы импорпаушы «РДЦ-Алматы» ЖШС.
Дистрибьютор и представитель по приему претензий на продукцию,
в Республике Казахстан: ТОО «РДЦ-Алматы»
Казахстан Республикасында дистрибьютор жене eniM бойынша арыз-талаптарды
кабылдаушыныц exuii «РДЦ-Алматы» ЖШС,
Алматы к., Домбровский кеш., 3«а», литер Б, офис 1.
Тел.: 8 (727) 251-59-90/91/92; E-mail: RDC-Almaty@eksmo.kz
Shimhih жарамдылык мерз(м| шектелмеген.
Сертификация туралы акпарат сайтта: www.eksmo.ru/certification
Сведения о подтверждении соответствия издания согласно законодательству РФ
о техническом регулировании можно получить на сайте Издательства «Эксмо»
www.eksmo.ru/certification
9нд1рген мемлекет: Ресей. Сертификация карастырылматан
Подписано в печать 29.11.2018. Формат 75x108 1/32.

Гарнитура «Петербург». Печать офсетная. Усл. печ. л. 21,0.
Доп. тираж 2000 экз. Заказ 4043.
Отпечатано с электронных носителей издательства.
ОАО "Тверской полиграфический комбинат". 170024, г. Тверь, пр-т Ленина, 5.
Телефон: (4822) 44-52-03,44-50-34, Телефон/факс: (4822)44-42-15
Home раде - www.tverpk.ru Электронная почта (E-mail) - sales@tverpk.ru
ЧИГ
ж
BOOK24.RU EKSMO.RU
В электронном виде > «< новинки издательства
к? www.litres.ru
BOOK24.RU
ЛитРес: «♦©а
ООО «ТД «Эксмо». 123308, Оптовая
г Москва, торговля книгами
ул.Зорге, д. 1, «Эксмо»:
многоканальный тел.: 411 -50-74.
E-mail : reception@ek8mo-8ale.ru
По вопросам приобретения
покупателями обращаться книг
в отдел зарубежных продаж ТДоптовыми
«Эксмо» зарубежными «Эксмо*
E-mail: Intemational@ek8mo-8ale.ru
International Sales:
Foreign Sales Department International wholesale customers
of Trading House «Eksmo* for theircontactshould orders.
intemational@ek8mo-8ale.ru
По вопросам заказа книг
оформлении, обращаться по тел.: +7(495)411-68-59, доб. специальном
корпоративным клиентам, в том числе в 2261.
E-mail: tvanova.ey@eksmo.ru
и канцелярскими Оптовая торговля бумажно-беловыми
для школыобл.,
товарамиМосковская и офиса «Канц-Эксмо»:
Компания
Белокаменное «Канц-Эксмо»:
ш.,д. 1, а/я 142702,
5. Тел.:/факс +7 (495) Ленинский
745-28-87 р-н, г. Видное-2,
(многоканальный),
e-mail: kanc@eksmo-sale.ru, сайт: www.kanc-ek8mo.ru
В Санкт-Петербурге: вТел.: магазине «Парк Культуры
+7(812)601-0-601, и Чтения БУКВОЕД», Невский пр-т, д. 46.
www.bookvoed.ru
ПолныйООО
Москва. ассортимент
«Торговый книг издательства для оптовых
«Эксмо»123308, г. Москва,покупателей:
Нижний Новгород. Телефон:
Филиал (495)Дом
+7 «Торгового «Эксмо».
411 -50-74.
Дома
Адрес:
E-mail:
«Эксмо» reception@eksmo-sale.ru
в Нижнем Новгороде.
ул.Зорге, д. 1.
Адрес: 603094,
г.Телефон:
Нижний+7Новгород,
(831) ул.
216-15-91 Карпинского,
(92, 93, д.
94). 29, бизнес-парк
E-mail: «Грин
reception@eksmonn.ru Плаза».
Санкт-Петербург.
д. 84, лит.ООО «Е».«СЗКО».
Телефон: Адрес: 192029,
+7 (812) г. Санкт-Петербург,
365-46-03 пр. Обуховской Обороны,
E-mail: server@szko.ru
/в04.г. Екатеринбурге.
г.Екатеринбург.
Екатеринбург, ул. Филиал ООО «Издательство
Новинская, E-mall: д. 2щ. Телефон: Эксмо»
+7 (343)
petrova.ea@ekat.eksmo.ru 272-72-01 Адрес: 620024,
(02/03/04/05/06/08).
Самара. Филиалг.ООО
Адрес: 443052, «Издательство
Самара, пр-т Кирова, д. 75/1,в г.лит.
«Эксмо» Самаре.
«Е».
Ростов-на-Дону. Телефон:
Филиал +7(846)207-55-50.
ООО «Издательство E-mail:
«Эксмо» RDC-samara@mail.ru
в г. Ростове-на-Дону. Адрес: 344023,
г. Ростов-на-Дону, ул. Страны
Центр оптово-розничных Советов,продаж д. 44 А. Телефон:
Cash&Carry в +7(863)
г. 303-62-10.
Ростове-на-Дону. E-mail:
Адрес: info@rnd.eksmo.ru
344023,
Режим работы:ОООсул.9-00
г. Ростов-на-Дону, Страны Советов,
до 19-00. E-mail: В. Телефон: (863) 303-62-10.
д. 44rostov.mag@rnd.eksmo.ru
Новосибирск.
г. Новосибирск, Филиал
Комбинатский пер., «Издательство
д. 3. Телефон: «Эксмо»
+7(383) в г. Новосибирске.
289-91 -42. Е-таИ: Адрес: 630015,
eksmo-nsk@yandex.ru
Хабаровск. Обособленное
пер. Дзержинского, Тюмень. д. 24, литера подразделение
Б, офис в г. Хабаровске. Адрес: 680000, г. Хабаровск, 1.ru
Центр Филиал
оптово-розничных ООО1.«Издательство
Телефон: +7(4212)
продаж «Эксмо»
Cash&Carry
910-120.
в
E-mail: eksmo-khv@mai
вг.г.Тюмени.
Тюмени.
Адрес: 625022, г. Тюмень, ул. Алебашевская, 9А (ТЦ Перестройка+).
98. E-mail:д.eksmo-tumen@mail.ru
Краснодар.Телефон:ООО
Центр
+7 (3452)
«Издательство
оптово-розничных
21 -53-96/
«Эксмо» 97/Обособленное
продажд.Cash&Carry подразделение
в г. Краснодаре в г. Краснодаре
Адрес: 350018,Беларусь.
Республика г. Краснодар,ООО Сормовская,
ул.«ЭКСМО ACT Си 7, лит.
энд Си». «Г».
Центр Телефон: (861) 234-43-01(02).
оптово-розничных продаж
пр-т Жукова,Cash&Carry
д.Режим в1-17,
г.Минске.
44, пом.работы: Адрес: 220014,
«Outleto».
ТЦс 10-00 Телефон: Республика
+375 17 Беларусь, г.+375
251-40-23; Минск,44 581-81-92.
Казахстан.
Телефон: РДЦ+7Алматы. Адрес:до050039,
251-59-90
(727)Интернет-магазин: Алматы,exmoast@yandex.by
22-00. E-mail:
(91,92).г.E-mail: ул. Домбровского, д. 3 «А».
RDC-Almaty@eksmo.kz
Украина. ООО «Форс Украина». www.book24.kz
Адрес:E-mail: г. Киев, ул. Вербовая, д. 17а.
04073sales@forsukraine.com
Телефон: +38 (044) 290-99-44.
ассортимент
Полныймагазинах продукции Издательства «Эксмо» можно приобрести в книжных
Телефон единой«Читай-город»
справочной службы и заказать в интернет-магазине
8 (800) 444 8 444. Звонок поwww.chitai-gorod.ru
России бесплатный. .
Интернет-магазин ООО
www.book24.ru«Издательство «Эксмо»
Розничная
Тел.: 745-89-14.книгE-mail
+7 (495)продажа с доставкой по всему миру.
: Imarket@ek8mo-8ale.ru

(Весь Дивергент 2) Вероника Рот - Инсургент PDF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

(Весь Дивергент 2) Вероника Рот - Инсургент PDF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

«Запоминающееся, невероятное приключение, от которого

просто невозможно оторваться».

«Роман мгновенно сметут с полок книжных магазинов, мы это гарантируем».

«Вы проведете целую ночь, не отрываясь от этого умного

«Книга, которая читается взахлеб и занимает все ваши мысли. Это

«Непричесанный, маниакальный мир выстроен с потрясающей точностью

«Глубина и яркость личности Беатрисы делают книгу одинаково привлекатель­

«Можно сказать, Вероника Рот пишет полотно своих произведений теми же

«Вы проведете целую ночь нс отрываясь от этого умного

Copyright © 2012 by Veronica Roth

Faction symbol art © 2012 by Rhythm & Hues Design

Книга ранее издавалась под названием «Мятежная»

© Новыш М., перевод на русский

Я проснулась с его именем на устах.

Огоньки — первый признак, что мы приближаем­

Я открываю глаза и в ужасе хватаюсь руками за

Когда Тобиас и Калеб направляются ко мне, они

Я не стучусь в дверь комнаты Тобиаса, а сначала

— Биотехнологии существуют уже давно, но они

После завтрака я сообщаю Тобиасу, что хочу про­

Ночью мне снится, что я сталкиваюсь в поле со

Эффект сыворотки заканчивается через пять ча­

Этим вечером мне так стыдно за произошедшее,

Мы решаем передвигаться по городу вдоль желез­

Ветер свистит, несясь сквозь вагон. Все резко вста­

Я не знаю, сколько времени проходит прежде, чем

Один из бесфракционников разводит огонь, чтобы

1ОО Вероника Рот

102 Вероника Рот

104 Вероника Рот

106 Вероника Рот

108 Вероника Рот

Район правдолюбов большой, как целый мир. По

1 Игра слов. «Merciless Mart» (англ.) — дословно: рынок

Они окружают нас, но не связывают руки, и ведут

Вскоре группа вооруженных лихачей сопровожда­

120 Вероника Рот

124 Вероника Рот

128 Вероника Рот

Найлз стоит посреди зала со шприцем в руке.

132 Вероника Рот

134 Вероника Рот

138 Вероника Рот

Он находит нам две койки в конце коридора. Мы

140 Вероника Рот

142 Вероника Рот

Я возвращаюсь в койку под утро. Тобиас уже про­

144 Вероника Рот

— Так, какого хрена ты здесь делаешь? — спраши­

148 Вероника Рот

Спустя пару часов после того, как я перекусила и

154 Вероника Рот

156 Вероника Рот

158 Вероника Рот

Никогда еще это не выглядело для меня настолько

162 Вероника Рот

168 Вероника Рот

170 iSC Вероника Рот

Тобиас рассказывает мне все.

Вздохнув, я скидываю куртку и оглядываю плечо.

174 Зяг Вероника Рот

176 Вероника Рот

Я не сплю всю ночь, вытаскивая иглы из людей.

«Глубина и яркость личности Беатрисы делают книгу одинаково привлекатель

Огоньки — первый признак, что мы приближаем

После завтрака я сообщаю Тобиасу, что хочу про

Эффект сыворотки заканчивается через пять ча

Мы решаем передвигаться по городу вдоль желез

Ветер свистит, несясь сквозь вагон. Все резко вста

Вскоре группа вооруженных лихачей сопровожда

Я возвращаюсь в койку под утро. Тобиас уже про

— Так, какого хрена ты здесь делаешь? — спраши

— Значит, ты ее брат? — спрашивает Линн. — Ка

Еще темно, но уже начинает светать. Мы подхо

Не проходит и десяти секунд, как мы избрали но

Кто-то находит непортящиеся продукты, разогре

Когда он начинает засыпать, то продолжает ярост

Я и Питер молча идем к моей камере. Сворачива

Влево, вправо, вправо. Влево, вправо, влево. Впра

Кто-то трясет меня за плечо. Я мгновенно просы

Просыпаюсь со слезами на глазах, слыша отчаян

На следующее утро я надеваю чистую одежду, ко