Е.

Кожемякиной, 122 ТПП

В рассказе Джека Лондона «Потерявший лицо» среди прочих в значительной

степени представлен мотив смерти. Проанализируем его через событийные
реализации, то есть те события, которые взяты в фабульно-сюжетных контекстах
повествования. Мотив смерти является одним из наиболее частотных и значимых
в литературе и в частности в данном произведении представлен в достаточной
степени четко и ярко с точки зрения своих семантических, синтаксических и
синтаксических проявлений в замкнутом ряду событийных реализаций рассказа.

В анализе семантики мы будем отталкиваться относительно предиката от

двух признаков: событийного статуса события «смерть» и отношения к событию с
точки зрения актантов; относительно последних от того, как они реализованы в
фабульно-сюжетном нарративе, то есть являются персонажем или героем;
относительно пространственно-временного аспекта от статусных признаков
отношения актантов (релевантные значимости пространственно-временных
характеристик события смерти позволят увидеть значимые смысловые
противопоставления внутри произведения, что поможет уточнить смысл самого
рассматриваемого мотива). Нам также важно указать на особенности
денотативного характера семантического отношения. Понятие «смерть» как
денотат соотносится, с одной стороны, с вполне конкретным явлением,
относящимся к физическому миру, а с другой, с умиранием в значении
прекращения быть чего-либо/кого-либо, поэтому при обращении к непрямому,
символическому значению рассматриваемого понятия, если таковое будет
актуализироваться, мы будет отдельно это оговаривать.

Перейдем непосредственно к рассмотрению мотива смерти в рассказе

относительно семантики. Инвариантом в категории предиката является смерть с
наличием сменяющих друг друга вариантов: «конец» (первые слова
произведения), «оборвавшийся путь» (фактический – долгое путешествие
актанта-главного героя Субьенкова, и метафорический жизненный путь, так как
герой ожидает физической расправы над собой), физическая смерть, которая
превалирует в сюжетно-фабульной структуре произведения: «Почему Иван не
умирает?» и позже «…прикончите его, и тогда мы приступим к испытанию. Ну-
ка, Якага, прекрати этот шум», как результат постоянной борьбы с дикостью и
жестокостью (лейтмотивы), борьбы за жизнь «Убивали все. И он убил того
путника ради документов», как избавление от страданий и усталости – нечаянное
вождем племени индейцев убиение белого поработителя: «Топор рассек мышцы и
позвоночник и глубоко вонзился в бревно». Также наличествует вариант
физического умерщвления как причины смерти моральной, как потери того, что
делает человека Человеком, живым, так, как это принято в его культуре – для
индейцев это своеобразные представления о чести и гордости, потеря которых
равносильна позорной смерти: вождь Макамука уже не может считаться таковым
из-за того, что дал обмануть себя врагу («Макамук от стыда опустил голову.
Охотник за мехами обманул его. Макамук потерял лицо, потерял уважение в
глазах своих соплеменников… Его будут звать Потерявший лицо, и ему не
искупить своего позора до самой смерти…).

Возвратимся к действующим лицам, заложенным в семантической структуре

рассматриваемого мотива. Другими актантами (объектами воздействия
денотативного или символического значения понятия «смерть») помимо
Субьенкова можно считать персонажа – Большого Ивана, могучего казака со
«стальными нервами», изображенного (хоть и эпизодически) для двойного
контраста: с главным героем («комок нервов», чувствительный, дворянин) и со
своими двумя состояниями (до пытки и во время ее – поляк Субьенков
испытывает отвращение к тому, «что когда-то было Большим Иваном»),
аборигенов Аляски (со своими представлениями о жизни и смерти), с которыми
сталкивается герой.

С точки зрения пространственно-временного аспекта проанализировать

мотив смерти достаточно непросто. Отметим, что понятие это сопровождает
главного актора на протяжении всего рассказа: во время всего пути от Варшавы
до Нулато Субьенков постоянно рисковал своей жизнью, и «с самого начала – в
Варшаве, в Санкт-Петербурге, в сибирских рудниках, на Камчатке, на утлых
суденышках охотников за пушным зверем – судьба вела его к этому концу», к
смерти, за которую он боролся, «сохраняя лицо». Концентрация различных
вариантов смерти достигает предела в той части произведения, в которой герой
вырывается из плена своих воспоминаний, образующих свой хронотоп, и
начинает действовать – приближать момент своей кончины. Кроме того, разные
варианты рассматриваемого мотива здесь длятся неодинаково: мучительная
смерть Ивана длится дольше, чем тех, кто был замучен индейцами до него:
«Большой Иван дорого расплачивался за примитивность своей нервной
системы… Почему Иван не умирает?» Субьенков знал, что не вынесет подобных
страданий, поэтому затеял опасную игру, савкой в которой была такая смерть,
которую он смог бы «встретить… мужественно, оставаясь самим собой, с
улыбкой и шуткой на устах – вот это было бы достойно!»

Попробуем рассмотреть ближайшее фабульное окружение анализируемого

мотива в его препозиции и постпозиции для того, чтобы дать характеристику
синтактике данного произведения. Очевидно, что мотиву смерти всегда (в
обычной ситуации) предшествует жизнь. В рассказе это дихотомическое
отношение показано через наиболее ранние воспоминания главного героя: «Он
представил себе мать и отца, своего маленького, в яблоках, пони, гувернера-
француза, который учил его танцам и однажды тайком принес ему старый,
затрепанный томик Вольтера. Вновь Субьенков видел перед собой Париж,
сумрачный Лондон, веселую Вену, Рим. Вновь ему представилась компания
отчаянных молодых людей, которые, как и он, мечтали о свободной Польше с
польским королем на троне в Варшаве. Вот откуда начался этот долгий путь».
Дальнейшие события хоть и в той же степени относятся к прошлому Субьенкова,
но не являются препозицией к смерти, а скорее ее растянутым фабульным
«настоящим». Постпозицию по отношению к главному действующему лицу
указать не представляется возможным, но к другому герою – Макамуку – вполне
возможно. Нарратор не скрывает от нас судьбу вождя после того, как его рука с
топором опустилась, прервав столь долгий и тяжелый путьСубьенкова. Очень
подробно описывается неизбежное будущее индейца, вплоть до его собственных
мыслей: «И он словно заранее слышал, как какой-нибудь наглый юнец будет
спрашивать:

– А кто такой Потерявший лицо?

– Потерявший лицо? – скажут в ответ. – Его звали Макамуком до того, как он
отрубил голову охотнику за мехами».

Фабульные отношения героя и его антагониста четко прослеживаются:

исходная ситуация – попытки поляка пробраться на юг (вариант), его скитания
после ареста в Польше (инвариант); вредительство – смерть двух индейцев под
хлыстами (вариант), «Они заставили работать местных жителей» (инвариант);
начинающееся противодействие – сожжение форта (вариант), месть аборигенов
морским охотникам (инвариант); борьба – просьба к вождю отдать дочь (вариант),
хитрость со «снадобьем» (инвариант); наказание (для Макамука) – потеря лица
(инвариант), избавление (для Субьенкова) – смерть (инвариант).

Относительно прагматики произведения речь пойдет о сюжетном смысле

события «смерть» и о его сюжетной интенции. Сущность событий, которые уже
произошли с героем – сфокусировать внимание на читателя на максимальной
степени жестокости, дикости, страдания – вообще всего, что непривычно
воспринимать в таких количествах и такого качества, в таком скупом
фактографическом изложении: «Но всегда его окружали ужасающая жестокость и
дикость», «Двое индейцев умерли под кнутом, другие остались калеками на всю
жизнь», «При зловещем свете пожара половина партии была перебита. Остальные
были подвергнуты пыткам», «Разрежьте меня на куски, как вы разрезали его» и
т.д. Интенционный аспект при таком ретроспективном актуальном смысле может
трактоваться по-разному. Возможно, актуальная перспектива заключается в
переворачивании сложившегося представления о смерти как об источнике
страдания, а также в введении дополнительной смысловой нагрузки мотиву
смерти, то есть осуществлении перехода от обильной телесности (на что так
много обращается внимания по ходу повествования) к высокой степени
бестелесности – моральной смерти, гибели духа.

Итак, мы видим, что инвариантный мотив смерти в сюжетно-фабульной

структуре произведения оказывается дихотомически соотнесен с событийными
реализациями (вариантами) его. При помощи таких категорий, как предикат (и его
признаки), актанты, пространство и время мы определили модель семантики
данного мотива и распределили его повествовательные контексты для получения
представления о «нарративной сочетаемости» понятия смерти с другими,
напрашивающимися в рассказе, например, мотив чести, достоинства,
путешествия, дома и т.д. При помощи анализа мотивов мы представили более или
менее цельную картину этого элемента повествовательного языка.