Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
и политика
Сергей Ситар
Х.-‐Л. Борхес
1
Августин,
блаженный.
Об
истинной
религии:
Теологический
трактат.
Минск,
1999.
С.
198.
между
«языковым»
и
«вещественным»
мышлением.
Не
задерживаясь
подробно
на
этой
проблеме,
можно
привести
один-‐два
элементарных
аргумента
в
защиту
паритетности:
как
гласит
народная
пословица,
«лучше
один
раз
увидеть,
чем
сто
раз
услышать»,
и,
что
бы
там
ни
говорил
Хайдеггер
о
«языке
как
доме
бытия»,
с
помощью
одних
лишь
слов
все
еще
трудно
защититься
от
непогоды.
2
См.,
в
частности:
Гинзбург
М.Я.
Стиль
и
эпоха.
М.,
1924.
коллективная
городская
пластика
довольно
быстро
сменилась
формами
либо
откровенно
ретроспективными
(архитектура
тоталитарных
режимов),
либо
смягченными
таким
образом,
чтобы
они
вызывали
ассоциации
с
вернакуляром
и
природными
объектами
(поздний
Корбюзье,
Аалто,
Нимейер,
Сааринен,
Утзон,
Отто
и
т.д.).
Ко
второй
половине
60-‐х
—
началу
70-‐х
годов
эта
своеобразная
ренатурализация
модернизма
получила
поддержку
со
стороны
архитектурных
теорий,
тесно
связанных
с
новейшими
европейскими
философско-‐гуманитарными
веяньями.
К
числу
наиболее
влиятельных
принадлежала
теория
корнельского
профессора
Колина
Роу,
следовавшая
в
форватере
структуралистского
«безосновного
пансемиозиса».
В
трактовке
Роу
город
предстал
в
виде
арены
вечного
столкновения
продуктивных,
но
по
сути
неразрешимых
противоречий,
а
архитектор
—
в
облике
леви-‐строссовского
«бриколёра»,
то
есть
прикладного
изобретателя,
непрерывно
составляющего
различные
комбинации
из
подручных
деталей,
действующего
всегда
«по
ситуации»
и
не
нуждающегося
в
понимании
ни
глубинных
истоков,
ни
какого-‐то
общего,
окончательного
смысла
своей
деятельности.
Эта
глубоко
дарвинистская
по
сути
доктрина,
послужившая
питательной
почвой
для
господствующего
в
архитектуре
по
сей
день
модерниского
маньеризма,
ознаменовала
собой,
с
одной
стороны,
резкий
разрыв
с
модернистскими
социально-‐политическими
утопиями,
а
с
другой
—
слияние
Природы
и
Культуры
в
некий
неразделимый
конгломерат.
В
области
языка
и
текстопроизводства
этому
событию
соответствовал
переход
от
модернистской
повышенной
ответственности
за
структуру
и
содержание
производимых
сообщений
к
игровой
и
«расслабленной»
постмодернистской
поэтике,
в
рамках
которой
любое
новое
сообщение
воспринимается
как
не
более
чем
очередная
стохастическая
серия
знаков,
единственное
назначение
которой
состоит
в
том,
чтобы
чем-‐то
отличаться
от
предыдущей.
Утрата
утопической
ориентации,
характерная
для
постмодерного
режима
творческих
практик,
символически
равнялась
признанию
чаемого
«возвращения
в
Рай»,
в
состояние
первобытной
невинности,
неким
(уже
всегда)
свершившимся
фактом.
Но
насколько
оправдано
такое
самоощущение
современной
культуры?
3
См.:
Гройс
Б.Е.
Публичное
пространство:
от
пустоты
к
парадоксу.
М.,
2012
(электронная
книга).
некоторое
движение,
правда
пока
ведущую
роль
в
нем
играют
не
архитекторы,
а
гражданские
и
городские
активисты,
уличные
акционисты,
организаторы
разного
рода
коммунитарных
проектов
и
художники,
работающие
в
жанре
стрит-‐арта.
Чтобы
избежать
ошибки
очередного
«соскальзывания
в
образ»
профессиональные
зодчие
должны
отдать
себе
отчет
в
том,
что
специфика
их
дисциплины
состоит
в
ее
обращенности
одновременно
ко
всем
уровням
и
измерениям
человеческого
опыта
в
его
единстве
и
непрерывной
экзистенциальной
протяженности.
Соответственно,
успех
в
архитектуре
строится
совсем
не
на
тех
принципах,
которыми
руководствуется
эффективный
маркетинг,
—
он
измеряется
в
первую
очередь
глубиной
эмпатии,
степенью
способности
проектировщика
во
всех
нюансах
пережить
создаваемое
им
пространство
вместе
с
его
будущими
обитателями
или,
пользуясь
известной
формулой
В.С.
Библера,
увидеть
«в
этом
предмете
—
другого
человека,
для
которого
этот
предмет
предназначен»4.
Трудности
на
этом
пути
стоят
те
же,
что
и
в
обычном
межчеловеческом
общении
—
инстинктивная
враждебность,
гордыня,
гнев,
корыстолюбие,
зависть,
нарциссизм,
лень,
уныние...
Трудности
велики,
но
очевидно,
что
только
по
мере
их
преодоления
может
рождаться
архитектура,
которая
является
всеобщим
достоянием
невзирая
на
то
(точнее,
благодаря
тому),
что
физическое
тело
каждого
здания
имеет
каждый
раз
какого-‐то
вполне
конкретного
заказчика
и
владельца.
Архитектура,
в
отличие
от
искусства
войны,
—
это
преимущественно
светлый,
«включающий»
полюс
предметно-‐материального
самопознания
человека,
а
равенство
строительного
акта
поступку
—
в
бахтинском
понимании
его
как
жертвы
делателя
своим
умозрительно-‐
созерцательным
«алиби»
—
означает,
что
именно
и
только
распутывая
противоречия
каждой
особенной
проектной
задачи
архитектор
и
архитектурное
дело
встречаются
со
своей
подлинно
универсальной
природой.
Разумно
ли
все
еще
надеяться
на
такие
встречи
в
будущем?
При
всех
дефицитах
и
угрозах,
число
возможностей,
как
и
число
связей
между
людьми,
в
нашем
4
Библер
В.С.
Самостоянье
человека:
«Предметная
деятельность»
в
концепции
Маркса
и
самодетерминация
индивида.
Кемерово,
1993.
мире
продолжает
увеличиваться.
Еще
не
пал
окончательно
город,
способный
нести
откровение,
самораскрытие
жизни
как
любви,
истины
и
свободы.
Об авторе