Ольга Озерцова

Веснянка

Москва
УДК 82-312.9
ББК 84(2)6
О46

Озерцова О.

Веснянка / О. Озерцова — Москва: ЛитРес: Самиздат,

2020. — 146 с.

ISBN 978-5-532-06640-3

Ярилина весь, счастливое селение древних славян, воссоздана по

фольклорным и летописным источникам. Веснянка - девушка, песни
которой обладают магической силой, кузнец Ярилка, полюбивший
русалку, другие герои романа живут в гармонии с природой и существами,
её населяющими: лешими, кикиморами, русалками, водяными и
полевыми. Здесь давно забыли про древние зловещие жертвы. Но
скоро все изменится. Однажды в жизнь Ярилиной веси вторгается
таинственный незнакомец. Кто он? Человек? Волк...? что принесет его
любовь к Веснянке ей и людям этого края. Смогут ли они противостоять
Великому Страху ночному? Сохранить мудрость? Ольга Озерцова -
кандидат филологических наук, автор публикаций по древнерусской
литературе, а также исторических романов.

© Озерцова О., текст, 2006

ISBN 978-5-532-06640-3 © Omiko Trading LTD., оформление, 2020
 Предисловие
Жизнь и чувства славян VII века можно описать так:
С Великого весеннего праздника и в те дни, когда похоронят
кукушку, поднимается в злаках вещая сила. Тайной бродит она, пря-
чущаяся в лесах. То блеснет в реке русалкой, то цветком. Бродит,
ходит в леших, ручьях, деревьях, чтобы вырваться, как освобожде-
ние в купальскую ночь.
Тогда оживают все тайные соки земли. Сквозь влажную траву, в
темнеющих стеблях блуждают они, трепещут, дышат. Из земли, рек,
родников выйдет колдовская сила. И когда цвет зацветет…
…Мой путь, путь волка. Черный лес меня спасет и мне поможет.
Мой путь, путь волка.... Он остановился. Обернулся. Посмотрел.
Долго смотрел на них. Кровь стекала быстрыми каплями по виску…
Но сначала обратимся к историческим фактам.
«Поэтические воззрения славян на природу», о которых писал
замечательный ученый XIX в., собиратель сказок А. Н. Афанасьев,
сохранились в обрядовой поэзии, быличках, письменности. Эти све-
дения отрывочны, в отличие от античной и скандинавской мифо-
логии они не дали яркой литературной традиции. Но в них была
своя красота, наполненная поэзией и жестокостью. Древние славяне
ощущали себя окруженными таинственной, разнообразной жиз-
нью. Загадочные мифические существа (лешие, полудницы, русалки
водяные и полевые, дева тоска-чаровница, оборотни волки и мед-
веди) наполняли природу, и люди чувствовали свою родственную
связь с ними. В обрядах, ритуалах, связанных с праздниками, сохра-
нилось светлое «дивование» миром, в письменности же есть сведе-
ния и о жертвоприношениях.
Роман «Веснянка» написан на основе весенне-летней обрядовой
поэзии восточных славян. Время действия можно отнести к VII-
VIII вв. н. э., когда славянские поселения были малы и обособлены
друг от друга и остального мира так, что в отдельных местах мог
существовать особый уклад жизни со своими нравственными цен-
ностями, отличными от общей жестокости раннего средневековья.
3
Это отразилось в «Повести временных лет», где о славянских племе-
нах говорится: «…живущим особе… Имяху бо обычаи свои, и закон
отец своих и преданья, кождо свой нрав» и «игрища межю селы».
Поводом к описанию «Ярилиной веси» послужили также быто-
вавшие в фольклоре многих народов сказки и предания о некоей
счастливой стране или острове, где люди добры, живут в мире без
войн и обладают изначальной человеческой мудростью. Возможно,
о подобном крае упоминается и в древнерусской «Александрии»
XII-XIII вв. В повести рассказывается, как Александр Македон-
ский, пройдя всю ойкумену, нашел счастливую страну нагомудре-
цов, которую, единственную из всех, не пытался завоевывать, и
повернул назад. Среди русских старообрядцев существовало преда-
ние о стране Беловодье (Белый Остров, Белый Источник), где люди
живут по справедливости, обладают высшим знанием и мудростью.
В сюжете повести использован и распространенный в фольклоре
устойчивый мотив волка-оборотня (медведя-оборотня): то человека,
то зверя. Обряд изгнания из племени со словами «будь ты волком»
убедительно реконструирован В. В. Ивановым и В. И. Топоровым
Источники песен, обрядов, их описания, археологические и пись-
менные материалы приведены в примечаниях.

Критики о «Веснянке»:
«Роман-миф о племенах дохристианской Руси, о временах, когда
люди верили, что, если не позвать весну, она не придет, когда вырас-
тавшие девушки звонко пели, никого не стесняясь, и слушали землю,
говорившую им, что делать дальше в жизни. Написано это на удив-
ление нефальшиво – автор занимается древнерусской литературой
как филолог, хорошо знает и любит фольклор, описание фольклор-
ных игрищ – самые запоминающиеся страницы в романе».
Анна Кузнецова, журнал «Знамя»

«Роман Веснянка посвящен загадочному миру языческой Руси…

Автор романа использовал в своем произведении подлинные песни
наших предков, а само действие развертывается на фоне календар-
ных обрядов: встречи жаворонков, русальной недели с завиванием

4
березок, похорон Костромы, кукушки, праздников Ивана Купалы,
Ярилы. В романе много воздуха, света. И читается он легко, на одном
дыхании».
ТД «Библио-Глобус»

«…Ольга Озерцова – медиевист, и именно это историческое и

филологическое образование чувствуется в первую очередь бук-
вально с первой страницы, поскольку автор указывает, на какие
именно источники он опирался. А основу этой стилизации, этого
исторического произведения, в котором рассказывается о любви
девушки Веснянки, о кузнеце Ярилке и русалке, составляют весен-
ние славянские обряды, ну а кроме того – былички, поэтому
здесь появляется, например, образ волка-оборотня, и размышления
вообще о возможной славянской истории, о преданиях, например, о
Беловодье, и т.д.»
Николай Александров, телеканал «Культура», передача «Порядок
слов».

Сведения об авторе:

Ольга Озерцова окончила филологический факультет и аспи-

рантуру МГУ им.М.В.Ломоносова, кандидат филологических наук,
доцент. Автор публикаций по истории древнерусской литературы,
о ее связи с фольклором и литературой XIX-XXвв., также романа
«Ступени, или другая сторона тайны».
https://www.facebook.com/profile.php?id=100007133472278
stupeni2000@mail.ru

5
 Веснянка
Как разгорелось солнце красное
Над лесом, над сырым бором,
Развеселило все горочки,
Все горочки, все долиночки

И с гор и бугров побежали ручьи. От их шума шевельнулись

в земле соки, брызнули в деревья. А на вершине Ярилиной горки
появился первый цветок.
Со всех сторон собирались люди к холму. Остановились у под-
ножия и замерли, торжественно прислушиваясь. Из земли исходила
спокойная сила… Легкий пар поднимался над проталиной. Впе-
реди шел старик, босой, в белой до пят рубахе, медленно ступая
по снегу. Дойдя до проталины, он поклонился и встал на колени,
дотронулся до обнажившейся кожи земли. Боль тихо поднималась
в теле земли… Старик ощутил, как где-то под рукой, в глубине,
сквозь тяжелую толщу с трудом пробиваются ростки. Их движенье,
шевеленье уже чуется. Но в том месте, где новорожденный цветок,
радостный ток и горячее тепло уже прожгли земную шкуру. Он под-
нялся и воздел руки в священном жесте:
– Земля раскрыла свои недра, братья!
И внизу у холма благоговейно подняли руки в древнем молении.
– Земля разверзлась!
Старик с седой головой наклонился к цветку.
– Спасибо, земля, что ты раскрылась. Выпусти все цветы и травы,
будь к нам щедра, о земля. Открой нам твои тайны.
Люди торжественно попросили хором:
– Будь к нам добра, земля, твои мы дети!
Старик продолжал:
– Дай счастья нам, о солнце!
Дай света нам, о небо!
Будь к нам добра, земля!
Твои мы дети!
6
 И вслед за стариком люди поднимались на холм, на проталине
каждый становился на колени, дотрагивался до теплой, влажной
земной груди, прикасался губами и что-то шептал. Слабый цветок
смотрел на них с гордостью. Он первый прорвался к солнцу сквозь
тьму и толщу.
А они все поднимались, поднимались на холм и протягивали руки
к нему.

– Ведь если ее не позвать, может и не прийти весна.

– Да она уж на дворе, зима-то кончилась. А жаль, хороша была
масленица.
Девушка искоса взглянула на высокого парня, шедшего рядом.
– Ты у нас, Ярилка1, на весь год напраздновался.
– И то верно, Веснянка, погуляли.
– А корову зачем к нам на крышу затащили?2 Стоит, бедняжка,
мычит.
– Почудить захотелось, на то и праздник, да и парни поговаривать
стали, что ты дичишься нас, может, хоть выйдешь побранить, а то
тебя и не видно.
– Разве я дичусь? Да я через костер дальше всех вас прыгаю.
– Это все Боз3 из-за болота, он каждый раз, как придет, норовит
вокруг тебя начудить.
– Ему-то что до меня?

1
Ярила – имя славянского божества (о значении корня см.: Иванов, Топоров. С. 184),
встречалось и как имя собственное в Древней Руси (см.: Веселовский С. В. Ономастикой.
М., 1965. С. 381).
2
Обычай чудить, делать завалы, куролесить, очевидно, имеет и какое-то ритуальное
значение. «На заговены борону волочили, все растаскаем у мужиков бороны, чтобы сва-
деб больше было»; «где девки есть, разберут въезд, как старики ни караулят»; «молодежь
тащила все, что попадет под руку, заваливали вход в дом»; «где перед домом лавочка – уне-
сут, двери снимут – соседу занесут»; «смеху было: вся деревня раньше играла». (Соколова.
С. 254—255).
3
Боз – имя вождя антов (IV в.), объединившего славянские племена и распятого готами.
О нем упоминает готский историк Иордан (VI в.) (О происхождении и деяниях готов. М.,
1960).

7
 – Не знаю. Да эка невидаль – корова, бортнику4 вот ворота пере-
городили, на крышу сани закинули. Пока меду не вынес, и выйти не
мог. Хорошо погуляли. Уж и не знаешь, когда веселее, колядки ли,
масленица?
– Да что ты все одно – зима, масленица. Весна на дворе.
– Вот мне зимы и жаль.
Веснянка испуганно взглянула на него:
– Что ты, Ярилка, говоришь, обидится и не придет весна. Пом-
нишь, как каждую зиму рассказывала бабушка давнюю сказку о
непришедшей весне?5

– В древние времена на Земле всегда была весна.

– Вот хорошо!
Ярилка пожимал плечами.
– Чего хорошего, когда одно и то же? Теперь-то веселее: осенью
– листья разноцветные, зимой -бело, мороз трещит.
– А мне бы хотелось, чтобы весна не кончалась.
Как сойдет снег, – ты с каждым цветком вместе. А зимой все тебе
чужое и от тебя прячется.
Задумчиво смотрела тогда на Веснянку бабушка. Малый ребенок,
а иногда чудные слова говорит. Кто знает, откуда мудрость девочки.
Разное думали на селе про Веснянку, да и как не думать, ведь никто
не видел ее мать. Помолчав, бабушка продолжала:
– На людей разгневалось солнце и послало им черную ночь.

4
Бортник – человек, занимавшийся сбором меда лесных пчел. Араб Ибн-Русте (X в.)
писал: «Из дерева выделывают они род кувшинов, в которых находятся у них и ульи для
пчел, и мед пчелиный сберегается. Хмельной напиток приготовляют из меда» (История
культуры Древней Руси. М.; Л., 1948. Т. 1. С. 76.)
5
Миф об умирающем (или уходящем на зиму) и воскресающем (возвращающемся)
божестве известен во многих древних земледельческих культах (Египет, Греция, Малая
Азия и др.) Существовало ли нечто подобное у славян – неясно, но само настойчивое зазы-
вание весны, как будто бы нет уверенности, что холода обязательно пройдут и природа
оживет, возможно, говорит в пользу такого предположения, как и сопровождаемые ритуаль-
ным смехом похороны кукушки, Костромы, Ярилы. Также чрезвычайно архаичным явля-
ется мотив первоначального человеческого греха, за который людей наказывают, правда,
чаще потопом, чем оледенением и похолоданием.

8
 – За что?
Давно это было. Не обо всем и старики помнят, не обо всем гово-
рит и преданье. Большой грех совершили люди. До того в ладу они
жили. А потом забыли законы солнца и обидели землю. Нет того
страшнее. Долго растет дерево, а срубишь его сразу. Просто обидеть
живое. И разгневалось на людей солнце, и плохо стало на земле.
Начали сохнуть реки, иссушились болота и озера, гневом зажглось
небо, где леса дремучие – трава сухая. Но Весна-красна подумала:
«Если не я, то кто им поможет?» И пошла к людям. По пути видит
– береза, у которой она каждый год листья раскрывает, срублена,
зверь бежит, малый, безобидный, а за ним – кровь по траве. Подошла
Весна к деревне, но все будто ослепли… И ушла Весна от людей.
– Почему?
– Не поняли люди что-то, не сумели. Любить ведь не просто. И
обиделась Весна, и пошла к своему роднику, и опустилась в воду,
и ушла в мать-сыру землю. И стало кругом белым-бело, холодно-
холодно. Люди оделись в шкуры, как звери. А потом стали они везде
искать и беречь тепло и передавать его, чтобы согреть друг друга.
Зажгли очаги и открыли двери для странников. И солнце увидело
это и сжалилось, растопило снега, вернулась к ним Весна. Но теперь
каждый год зима все равно приходит.
С той поры нам и остался закон слушаться солнца и не обижать
землю. Ведь вдруг не возвратится Весна.

На другой день дети разгребали на пути ручья, бегущего с холма,

снег. Вдруг самый светловолосый из них, задрав голову, взглянул на
лохматое небо.
– Что там, Светик?6
– Жаворонки. Побегу, скажу Веснянке.

6
Светик от Святовит. В священном городе балтийских славян Арконе находился идол
Святовита – «бога богов» («Deos deorum»), бога-победоносца, подателя плодов земных;
«все остальные боги считались как бы полубогами перед ним». Гельмгольд и Саксон Грам-
матик (XII в.) сообщают, что ему был посвящен белый конь, в руке он держал рог с вином.
(Гильфердинг А. История балтийских славян. СПб. 1874. С. 161—167.) В русских сказках
аналогичное – Световик.

9
 К вершине Ярилиной горки уже спешили люди. Многие несли
длинные шесты с привязанными к ним на нитях птицами, испечен-
ными из теста7. Ветер раскачивал их, они казались летящими.
Запыхавшись, на холм взбежала Веснянка и, протянув руки к
небу, запела8:

Благослови, мати,
Ой, дид-ладо, мати,
Весну закликати,
Зиму провожати,
Ой, рано-рано,
Зиму провожати.

Из-за леса послышались далекие голоса:

Нам холодная зима

Надоскучила,
Руки, ноги
Отморозила

Там, за оврагами, за озерами, люди тоже взбирались на холмы,

деревья, крыши сараев, переговариваясь:
– Веснянка запела!
– Это ее голос.

7
Встреча весны, праздники и гулянья начинались на Руси с прилетом птиц: «Дети соби-
раются на огородах и приносят с собой куликов, которых пекут из пшеничного или ржаного
теста. Иногда они называются жаворонками. Их привязывают нитками к шестам, которые
втыкают в одонки. Ветер качает куликов, так что они представляются как бы летящими, и
дети поют или же, отвязав куликов, берут последних руками за крылышки, то опуская их
вниз, то подымая вверх, и таким образом они представляются летящими» (Шейн. № 1175.
С. 337). Встречали птиц так же в Германии, Греции и т. д.
8
Веснянки (весенние заклички) отличались особым напевом, похожим на ауканье, и
особой манерой исполнения. «Хоры разных деревень перекликаются так, чтобы пение их
не умолкало и где-нибудь, хоть вдалеке, да слышалась песня» (Аничков-Е. В. Весенняя
обрядовая песня… С. 89—90; Сахаров И. П. Сказания русского народа. СПб. 1849. С. 50;
Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. Вып. III. M.,
1838).

10
 – Как звенит, из-за леса слышно.
– Недаром говорят, что ее любит солнце.
– Споем и мы.

Приди, Весна, к нам с радостью,

С великою к нам милостью,
С рожью высокой,
С корнем глубоким,
С травами росистыми.

Услышав их, Веснянка и стоявшие крутом люди подхватили:

Ты, Весна моя, красна,

Ты веселая,
Развеселила ты все горочки…

Она каждый год боялась, что, если не позвать птиц, улетят они
обратно в Вырей9. И таким звонким был ее голос, что все поверили,
будто может она закликать весну.

Уж ты пташечка,
Ты залетная,
Ты слетай
На сине море,
Ты возьми ключи весенние,
Замкни зиму,
Отомкни лето.

9
Вырей (вырий, ирий, рай) – счастливая солнечная страна, откуда прилетают птицы
весной и куда уползают зимой змеи. Известна по отрывочным этнографическим записям.
Например, в 1980 г. в Полесье (Черниговская область) еще бытовало предание, что осенью
(на Воздвиженье) в земле раскрывается «здуховина» и змеи уползают через нее в Вырей,
который очень далеко, может быть, на другой стороне Земли. Владимир Мономах в «Поуче-
нии детям своим» (XII в.) пишет: «Сему ся дивуемся, како птица небесныя из ирия идут».
Афанасьев и вслед за ним Рыбаков считают Вырей еще и счастливой страной (подобной
Валгалле), где обитают души умерших. (Афанасьев. Т. П. С. 137—142; Рыбаков Б. А. Язы-
чество древних славян. М., 1981. С. 275-276.)

11
 В высоком небе откликнулся жаворонок. Когда-то давно он также
зазвенел и, схватившись за светлые нити, тянувшиеся от него, она
запела. С той поры ей ведомо колдовство песни, и люди прозвали ее
Веснянкой.
В оживающем воздухе ей вновь отвечали с дальних холмов. От
реки, из-за болота, леса долго разносились, перекликаясь, песни.

Вечером Веснянка, Ярилка и Светик сидели в избе и пытались

уловить те тихие звуки, о которых говорил старик.
– Что это шумит? О чем?
– Ветер шелестит.
– Нет, не только.
Веснянка подошла к двери. Кругом еще был снег, но что-то теп-
лое шло от кустов, деревьев, будто туман. В нем уже чудилось глу-
бинное таянье.
– Вот, ручей.
– Или река.
– Самое важное, дети, учитесь жизнь слушать.
Старик, отец Веснянки, вдруг насторожился:
– А это что?
– Это не ветер… Что это? – спросил и Светик, недоуменно глядя
в темноту за дверью.
– И я не пойму. – Ярилка нахмурился. – Это шаги… но не чело-
вечьи.
– Я сейчас посмотрю.
Веснянка выглянула наружу. Пахло влагой, с реки слышался
неясный гул. Вдруг она вскрикнула. Около леса появилось что-то
большое, темное, похожее на человека, если б не горящие глаза, мет-
нулось к деревьям и исчезло. Показалось или, быть может… оборо-
тень?
– Отец, – Веснянка испуганно вбежала в избу, – там кто-то при-
ходил. Кто это?
Старик нахмурился. Вспомнил тот слух, что на днях рассказы-
вали охотники, они еще все говорили – не к добру это.

12
 – Ну ходит кто-то, – прервал его тревожные мысли Светик. – Что
вы замолчали – пусть появится хоть сам волк, человековолк, вол-
кодлак. Ну и что? Лучше скажите, можно услышать, где рождаются
слова? Веснянка, откуда ты их берешь, из горла?
– И я не пойму, – спросил Ярилка, – откуда берутся песни? Где
их находит наша Веснянка?
Старик улыбнулся.
– Откуда они, никто не ведает. Отцы говорили, что людей научили
песням ветры, реки и шумящие деревья10. А ты как думаешь, дочка?
– Не знаю, может быть, они рождаются в источниках и у кор-
ней трав? – проговорила Веснянка задумчиво. – Когда я смотрю
на стебли в воде или на почки, которые распускаются, мне порой
чудится, что я вот-вот пойму, откуда берутся песни.
Старик помолчал. Невнятный говор доносился то ли с реки, то
ли от ручья.
– Пора, иди, девочка моя, ты совсем выросла. Выйди завтра на
заветный холм рано-рано, положи хлеб и жди. Тебе уже пора услы-
шать землю11.

Снег продавливался; изредка она проваливалась, а под ним ока-

зывалась талая вода. Он посерел, затвердел сверху, но чувствова-
лось, как внутри журчит и, быть может, уже впитывается в потеп-
левшую землю. Веснянка пошла по берегу реки. Вдруг раздался
лопающийся звук, будто кто-то освобожденно вздохнул, подо льдом
что-то шевелилось. На глаза ей попались ветки, черные, распухшие,
ей захотелось их погладить, и она ощутила, как под шершавой корой
болезненно двигаются, набухают соки, рвутся к почкам. У подножия

10
«Отцы говорили, что людей научили песням ветры, реки и шумящие деревья»; «сло-
ваки догадываются, что человека научили песням небесные ветры и шумящие дубравы».
(Афанасьев. Т. 1. С. 328.)
11
Древняя жертва оживающей земле и весне сохранилась в следующем обычае. «Как
только станет сходить снег, бабы начинают раскладывать свои точи. На них они кладут
кусочки пирога или хлеба, оставляют эти кусочки на всю ночь и приговаривают: «Вот тебе,
весна-матушка!» (Сахаров. Т. 2. С. 50, Афанасьев. Т. П. С. 690; Этнографическое обозрение.
1891. №4. С. 187; Аничков. Ч. I. С. 140.)

13
холма она остановилась. Тепло, надышанное живым, обволакивало
холм тонким, тихим туманом.
Где же весна? Может быть близко? Говорили, должна она прийти,
попробовать твой хлеб. Раскроет в земле тайную глубь, тронет сок
в деревьях, позовет из тьмы черной травы. Будет разговаривать,
будить землю. И очнется в той ее сила.
Веснянка поднялась на вершину, к проталине. Положила хлеб
там, где появились первые ростки… И, ощутив тревожное затишье,
поклонилась в пояс.
– Весна-красна, приходи к нам скорее.
Ей показалось, что напряженно, в ожидании вытянутые ветви
вздрогнули в ответ, а корни напряглись под землей. Тихо дымилось
журчание родника. Ветки тянулись томяще. Тревожно заклубился
туман… И когда она почувствовала, что ожидание становится невы-
носимым, – отступила с холма. Весна-красна любит приходить в мир
и к людям незаметно.

Утром она проснулась до восхода солнца и побежала к прота-

лине.
Ветки уже ожили, осветлели, будто кто подул на них зелене-
юще-розовым облаком. И от этого все окутала затихшая теплота…
В озерце отражаются березы. Красоту подвесеннюю не в силах опи-
сать человеческие слова, разве что песня. А у деревьев болели почки,
тяжело и тревожно бродили в них соки, и первые злаки шевельну-
лись в земле. И Веснянка услышала.
Голоса земли были глубокими и тайными…
Она стояла тихо. Солнце поднялось высоко.
Вдруг из леса на холм выскочил заяц, за ним в чаще зашеве-
лилось, и на опушке появился огромный волк. Он оскалил зубы.
Девушка смело шагнула к нему. Он тихо, злобно зарычал.
– Ты ведь хороший, серый волк. Ты просто чаще рыщешь ночью
и не знаешь солнца… Ты красивый. У тебя такие могучие лапы и
смелые глаза, только немного злые.
Зверь изогнулся, прыгнул в ее сторону. Тут из леса раздался свист,
чуть-чуть не допрыгнув до девушки, волк повернулся и исчез.

14
 Веснянка дрожала, лишь что-то случайное спасло ее. Ночной
зверь из темного леса не знал их языка. Неужели добро и солнце не
так всесильны, как ей говорили?
Он теперь бежал в чащу. Ему было душно, страшно. Волк, волк.
И застонал, ему захотелось оскалиться…
Веснянка так пристально смотрела на лес, что не заметила, как
к ней подошел отец.
– Теперь пора. Созови, дочка, всех, да позвончее. Спляшите так,
чтобы земля разбередилась и ей жарко стало. Помогите солнцу,
пусть от вашего топота все цветы и травы повылезают12.
Веснянка побежала с холма вниз, к деревне, и запела о том, что
только что услышала у ожившей земли. Девичьи голоса подхватили
припев:

Собирайтесь, девушки, собирайтесь, красные.

Теперь нам воля – воля-переволя
Ходить, гулять, скакать, плясать.
Теперь нам воля – воля-переволя
Скакать, плясать, в ладони бить.

Бортник подошел к старику:

– Сейчас все сбегутся из разных сел, из разных мест.
– Первый хоровод, Бортята. Девки верят – коли не попляшешь,
снег не сойдет. Чем веселее и гульливее, тем лучше, сам знаешь.
– Да, старики говаривали, кому не нравится ни радость, ни уте-
шение, тот не любим и сам вовсе не любил.

12
Праздник первого цветка. «У германцев тот, кто усматривает первую фиалку, спе-
шил объявить о том мирской общине; целая деревня сбегалась на указанное место, найден-
ный цветок поднимали на шест, танцевали вокруг него, резвились и пели веселые песни.
Подобно тому в южной России радуются появлению голубого ряста (scilla bifolia), одного
из первых весенних цветов. На Украине, собираясь на полях, поселяне начинают скакать и
причитывать: топчу, топчу ряст! дай, боже, потоптати и того року дождати!» (Афанасьев.
Т. III. С. 684.) См. также: Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы.
Весенние праздники. М. 1977. С. 150.

15
 Они пошли к подножию холма, к ним подошла женщина и про-
тянула особые хлебцы13.
– Зерно из последнего снопа запечь не забыли?
– Что ты, Добрита.
– Так разносите всем.
– И я пойду, пора и мне, – проговорил бортник.
– Опять за своим медом? – кричала вслед ему голосистая баба,
уперев руки в боки. – Говорят, ты его не только в избе, но и в лесу
запрятал? Где это? Уж не в дуплах ли? Подумаешь, велика ценность!
Какое сокровище! Русалок приворожить хочешь? Да на тебя ни одна
лешачиха и не посмотрит.
– Ничего ты не понимаешь! У меня такой мед, что после него
даже и тебе целоваться захочется. -И бортник подмигнул, да так, что
все лицо его скривилось.
На холме взад-вперед бегали дети, топча и тревожа землю. От
того сползал снег, журча ручьями, обнажая мокрую и теплую Яри-
лину горку.
– Хорошо бы еще меду на праздник.
– А где Бортята, куда пошел Бортята? Хмельная голова кругами
вела его к лесу.
– Отойти-ка к лесу, – проваливаясь в талый снег, бортник присло-
нился к дереву, – тут покойнее. Глупая баба. Мой мед… у меня такой
мед, что от одного глотка – ну все сразу видишь, все понимаешь.
Воткак выпьешь… Хорошо здесь. Что это со мной?
Бортник сонно схватился за бороду…

Люди внизу копошились, толпились, пели. Леший прищурил глаз

и присвистнул:
– Опять. Поспать не дадут.
Он спустился с вершины ели и крикнул в сторону:

13
О выпечке ритуальных хлебов, печений и кушаний на земледельческие праздники
см., например: Рыбаков. С. 36, 175—180; Соколова. С. 146— 148; Календарные обычаи…
Весенние праздники; Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-
осенние праздники. М., 1978 и др. О символике праздников см.: Иванов, Топоров. С.
243-254.

16
 – Нечего дурака-то валять. Идем смотреть на праздник.
– А может, снова к бортнику?
– Ты что, не видишь? Ему и без нас уже весело.

– И нечего тебе проказить, – стоя на четвереньках, бортник ухва-

тил кикимору за скользкий хвост, – я и сам так умею.
Она обернула к нему лукавое звериное личико, высунула язык и
протянула тонким голоском:
– Ы-ы-ы…
– Вот тебе и «ы». Совсем распоясались. Что я тебе – коняга, что
ли? Уснуть нельзя, сразу тебе какая ни есть нечисть то рога приста-
вит, то из бороды косы заплетет. Ну виданное ли дело из бороды
косы плести?
Пока он это произносил, бывший в его руках хвост дернулся,
да так сильно, что бортник не удержал его, и злодейка шмыгнула в
кусты. Бортник погрозил ей вслед рукой.
– Нет, я тебе покажу, я тебе покажу. Ты думаешь, я какой простой
мужик? Нет, я – бортник, я почище тебя колдовство знаю. Нет у вас
такого права, чтобы из бороды косы плести.
Протерев глаза, бортник тоже подошел к холму и там, глядя на то
возникающие, то исчезающие девичьи хороводы, спросил:
– Скажи, Добрита, почему ко мне все какая-то такая нечисть
лезет, то кикимора, то лешаки, лохматики? Нет бы что-нибудь покра-
сивее, кому-то русалки попадаются.
– А ты, Бортята, пьешь много да по лесам много шатаешься.
– И прицепятся так ведь, что не отвяжешься.
– А ты потише, а то еще обидятся. Дружить со всеми надо, это
ведь хорошо, что они тебя привечают.
– Уж очень беспокойно. Да и мне вот кажется, что они к меду при-
страстились. Кто-то его у меня тайком потягивает. Вот как выпью,
они сразу где-то и пошевеливаются.
– Это еще надо подумать, они ли? До твоего меду и без них много
охотников.
– Тише, – попросили рядом. С вершины холма донесся звонкий
голос Веснянки:

17
 Солнышко-семенушко,
Выгляни, красное,
Из-за гор-горы!
Выгляни, солнышко,
До вешней поры!
Видело ль ты, ведрышко,
Красную весну?
Встретило ли, красное,
Ты свою сестру?
Видело ли солнышко,
Старую Ягу.

– Это еще что? – Бортник хлопал глазами. – Опять леший или

кикимора? Наши девки как начнут плясать, землю разбудят, всех их
растревожат – на кого только не наткнешься. Смотри, что за чудище!
И меду вроде не много выпил. Нечисть страшная, но не кикимора,
эту я хорошо знаю, вроде и не домовой…
Из толпы танцующих выбежал кто-то диковинный, в шубе, оде-
той наизнанку, на боках у него торчала солома, на шее и рукавах
бренчали колокольчики 14.

Бабу ли Ягу,
Старую зиму?

Пели девушки, махая руками и прогоняя чудище.

Как она, лютая,

От весны ушла,
От красной бегла,
В мешке стужу несла.

14
Ряженый, олицетворяющий зиму, холод, болезнь, и шуточное его изгнание также
распространены по всей Европе и у славян (изгнание Морены, или смерти).

18
 Оно помчалось вниз, волоча за собой к подножию холма большой
громыхающий мешок.

Холод на землю трясла,

Сама оступилась,
Под гору покатилась.

Чудище вправду оступилось и покатилось кубарем, за ним из

мешка посыпались разбитые горшки, зернотерки, всякий сор. Внизу
оно остановилось, шуба развернулась, и из нее выкатился измазан-
ный сажей Светик. Бортник подхватил его на руки.
– Экой ты у нас стал!
Черепки и хлам, выпавшие из мешка, парни собирали в кучу.
– Сожжем это в первом весеннем костре15!
А девушки тем временем встали в круг около цветка.
– Гляди-ка, как расцветилось!
Теперь стало видно все девицы по-весеннему нарядились. Раз-
ноцветный их хоровод казался снизу венком, надетым на холм. Он
закрутился, завертелся.
– Красота-то какая!.. Как на подбор!
Чернобровый бортник подмигнул бабе, стоявшей рядом.
– Срамотник, скоро уж в землю, а все туда же, заглядывается.
– А как ты думаешь, отчего у меня мед такой сладкий? То-то и
оно, кабы на них не дивовался, давно бы все скисло.
Словно вьюн водят, словно вьюн! Но вот девушки остановились
на вершине.
– Веснянка, красавица, спой песенку!
Среди пестрой толпы пришедших к Ярилиной горке те, кто впер-
вые попали на этот праздник, увидели, как в круг вышла девушка-
подросток с русой косой. Она сначала стояла, опустив голову и дер-

15
О зольниках, огромных ритуальных кострах, распространенных на большой терри-
тории, в которых сжигались солома, старый мусор и которые имели очистительное значе-
ние, см.: Рыбаков. С. 304— 318.

19
жась рукой за горло, как будто силясь преодолеть что-то, а потом
подняла просветлевшие глаза и… запела.

Солнышко-ядрышко!
Выгляни, высвети,
Твои дети плачут,
По камушкам скачут.

Танцующие опустили руки. Кто-то задумчиво вышел из хоро-

вода, сел на поваленное дерево, кто-то прикрыл глаза, а один просто-
ватый малый стоял, разинув рот. Где-то высоко-высоко в небе летел
жаворонок… И от чистого, светлого голоса лопались первые почки.

Солнышко-ядрышко,
Вылети из-за моря,
Вынеси-ко, солнышко,
Звонкие ключи.
Отомкнуть землицу,
Выпустить травицу,
На травицу росицу.
Выпускай траву зеленую,
Расстилай росу медвяную.
Ой, да выпусти росу,
Девицкую красу,
На раннее лето,
На буйное жито16.

16
Представления о звонких весенних ключах, которые раскрывают землю и отпус-
кают наружу все живое, сохраняются в песнях, обрядах и отмечались многими исследова-
телями. «Ключи, которыми отмыкается земля и выпускается на волю и живая раститель-
ность, и роса, и теплое время, только еще шевельнулись в земле». (Аничков. Ч. 1. С. 124.)
«Мотив отмыкания или замыкания зимы, весны, лета, обычно приуроченный к Юрию,
птице, пчеле… Кроме упоминания этого мотива в юрьевских песнях, следует отметить и
отражение его в весенних юрьевских обрядах, во время которых скот перегоняют через
замкнутый замок. У западных славян функция Юрия – открывание ключом дверей земли,
после чего и наступает весна. До этого момента жизнь, плодородие заперты, а ключи нахо-
дятся в распоряжении Морены, связанной с зимой и смертью». (Иванов, Топоров. С. 194

20
 Песня кончилась, и она тихо вышла из круга. И вдруг откуда-
то из лесу в хоровод вбежали, закружили всех какие-то молодцы.
Первый, стремительный, высокий, подхватил стоявшую рядом с
подружкой певицу, и хоровод понесся, натыкаясь на деревья. Кто-то,
не выдержав, со смехом покатился кубарем, все разбежались в раз-
ные стороны. Незнакомец почти больно сжимал ей руку. Она, нако-
нец, попыталась шевельнуть зажатыми в его большой ладони паль-
цами и подняла свой тихий взгляд на него. Но тут же… почему-то
опустила глаза. Рука горела. Вокруг них закружились девушки.

Что на нашей улице

Девки танки водили,
Ой, рано-рано, танки водили.
Ой, откуль взялся
Молодец с колищем,
Он тех девочек
Да-й разогнал.
Свою ладушку
Да-й за ручки взял.
А все девочки
Да-й заплакали,
Ой, рано-рано,
Да-й заплакали.

Он быстро взглянул на поющих, выпустил ее руку, выбежал из

круга и исчез в лесу. Вслед ему послышался девичий смех.
– Что, певунья наша хороша?
Веснянка стояла, запыхавшись, ничего не понимая.
– А он ладный!
– Высок.
Девичий хоровод сомкнулся вокруг нее.

195.)

21
 Как разгорелось солнце красное
Над рощею, над сырым бором.
Как раскрылись цветы,
Цветики весенние.
Ой, расцвело у девки красной сердце,
Ой, лило-лило, расцвело.

Веснянка покраснела.
– Ой, как влетел, словно сокол! А наша певунья замолчала…
– Али ей этот молодец полюбился?
– Что вы, девицы, как ей такой заверти-закружи может понра-
виться? Нос как бревно, глаз как кочан!
– Оттого-то, знать, невесела.
– Да что вы к Веснянке прицепились! – Ярилка вступился. –
Парень как парень, покраше многих, мало ли кому наша Веснянка
приглянуться может.
– Однако что ж она задумалась?
Но тут Светик потянул за руку самую языкастую и озорную
девушку в хоровод, Ярилка – другую, и все снова закружились.

Сходим мы вдоль по ельничку,

Вдоль по ельничку.
Спросим мы
Рощу по рощице:
«Роща ль моя, рощица,
Вот какова!»

– Экой тут молодец появился, как они расплясались! – снова заго-

ворил со стариком бортник.
– Да, славно пошло, аж земля звенит. Еще бы меду. В твоем
напитке мудрость солнца, Бортята.

22
 – Меду наварю много! Ты смотрел вчера ночью на небо? Звезды-
то как набухли… того гляди, прольются живым соком в землю, на
цветы. Пчелы соберут его. Мед будет чудный17.
И пусть людям будет весело, как поющему лебедю.
И протянув руку к обнажившейся земле – туда, где кружился
хоровод, бортник пропел свое заклятье:
– Когда мы мед возьмем ложкою, да не будет заметно следа. Когда
мы мед возьмем ковшом, да не останется следа. Когда мы его возь-
мем братиной, да не останется следа18.
И вдруг рассмеялся:
– Вот он где, мед-то, самый сладкий. Смотри,
Добрита! А Малуша-то!
Неповоротливый малый выбрал востроглазую девушку. Она на
бегу поцеловала его, но, когда он протянул руку к ней, вырвалась.
Он погнался за ней. Она, смеясь, пряталась за Светиком, за Ярилкой,
потом побежала вниз к Бортяте и Добрите. Обхватив бортника за
плечи, встала за его спиной.
– Загородил бы своей бородищей, Бортята, вишь она у тебя какая!
Всех девок запрятать можно.
Наверху хоровод окружил, не отпуская, незадачливого парня,
который вертел головой, пытаясь за танцующими высмотреть озор-
ницу.

Кто с нами, кто с нами

Пашенку пахать?

17
Звезды и мед. «У славян существует поверье, что мед падает с неба на цветы, а с
цветов уже собирают его пчелы. На Руси дают росе эпитет медвяная». (Афанасьев. Т. 1.
С. 374.); «также у греков есть поверье, что «мед происходит от небесных звезд, и пчелы
собирают с цветов только воск». (Там же. С. 388.)
18
Заклинание бортника. Аничков ссылается на интересную вотякскую молитву, про-
износимую дзек-попом на первых проталинах. Кончается она так: «В то время, когда мы
поволочем-потянем зерна с овина… пусть людям будет весело, как поющему лебедю! Когда
мы зерно возьмем ложкою, да не будет заметно следа. Когда мы возьмем ковшом, да не
останется следа. Когда мы возьмем корзиной, да не останется следа». (Ч. 1. С. 104.) У сла-
вян, очевидно, тоже были подобные заклинания, которые у их соседей сохранялись дольше
вследствие поздней христианизации.

23
 Кто с нами…

– А земля-то гудит, пляски да песни горячат, как солнце, Бортята,

от них снег быстрее сойдет.
До позднего вечера кружились хороводы на Ярилиной горке,
топча и пробуждая землю.

Веснянка закинула руки за голову.

Большие коричневые стволы сосен высвечивало солнце. Пахло
ласково и спокойно хвоей, прилепившимися к ней каплями смолы,
прошлогодним сеном. Веснянка зажмурилась.
Если открыть глаза, – небо сине-сине… А ведь на горке она испу-
галась, но сейчас, когда вспомнила его горячую ладонь, ей чудилось,
будто выпила сладкого меду. Кто он? Разные люди приходили на их
праздник, но тот, кто так резко схватил ее за руку, не был похож на
соседей из ближних сел.
– Боюсь я, Весняночка, растаешь ты у нас, Ярилка присел рядом.
Пошли теперь игры, только держись, а еще тот чужой добрый моло-
дец!
– А откуда он?
– Вот уж не знаю, никогда его не видел, хоть я, кажется, со всеми
знаком. Как я мог такого не приметить?
– Вот-вот, скоро у вас всех девиц из-под носа умыкнут.
– Ну тебя уж не дадим, ты нам как светлая песня, – он лукаво
подмигнул. – А хорош был молодец.
– Все-то ты за другими смотришь. Пора самому завести
подружку, травень уж на дворе, скоро росы да цветы пойдут.
– Твоя правда, Веснянка. Всех кругом как заколдовали. Ходота по
лесу ходит и вздыхает, как шальной, скоро так надоест лешачихам,
что затянут они его в чащу. А все оттого, что его Малуша на празд-
нике сдуру поцеловала.
– Да кто ж знал, что у него от этого ум за разум зайдет?
– Веснянка, – Ярилка вдруг задумался, – я и сам какой-то чудной,
право. Хороши наши девицы, и смех у них звонок. А вот у меня будто

24
тревога, к чему-то дальнему тянет… Все кругом такие спокойные,
ясные, вот и ты вся насквозь светлая, как солнышко.
– Что ж тут дурного?
– В том-то и дело, что уж очень хорошо. А у меня, может, как у
твоего отца. Помнишь, что про твою мать рассказывают? Зовет меня
что-то, а куда, зачем – не пойму, хожу по лесу и жду чего-то, все мне
дивно: звери воют, в траве цветок блеснет.
Веснянка улыбнулась.
– Вот ты и попроси Ходоту, чтобы тебя с лешачихой познакомил.
– Ну, лешачиха может быть злая, с ней не сладишь, а вот руса-
лочку бы какую-нибудь встретить… Что ты смеешься? Только тебе
такое и расскажешь. Другим бы не стал.
– Кому ж еще, сызмальства вместе в лес ходили, а теперь тебя и
не дождешься.
– Я сейчас иду охотиться. Хочу шкуру к празднику добыть.
Веснянка нахмурилась.
– Не люблю я, когда ты зверей убиваешь.
Все рассказывают, у нас в лесу страшный зверь появился, то ли
леший, то ли оборотень. Волк, волкодлак… да какой-то колдовской.
Люди из-за болота говорят, не к добру он в наших краях. Вот если
бы его шкуру снять.
– Волка – можно, старики всегда говорили, что он зверь тьмы.
– Вот я и пойду, поищу его.
– За болото далеко не забредай, а то леший начнет водить.
И Веснянка снова запрокинула голову и стала смотреть в светлое
небо.
Люди спрашивали, где она научилась петь, – от него. Кто испы-
тает силу неба – оно необозримо, в нем птицы летают. Среди облаков
небесные коровы дают людям дождь. Часто, глядючи на него, видела
Веснянка неведомые ей села, огромные реки, посреди них острова,
прекрасных женщин с распущенными мягкими волосами, сильных
воинов, диковинных зверей – они жили в нем далекой и таинствен-
ной жизнью. Иногда ей виделся то ли человек, то ли птица, в тре-
вожном порыве раскинувший руки. То возникал корабль, а потом он

25
оказывался не кораблем, а чьим-то странным лицом или прекрасным
раскидистым деревом.
Веснянка иногда думала, как скучно было бы жить, если бы всего
того не было на небе. Если бы было оно не таким высоким, а низ-
ким и простым, как стены в доме. Ей кажется, что и люди были бы
тогда глупее, не умели бы петь и любить. Правду говорила бабушка:
«Смотри чаще на него в боли и в радости, душа станет чище».
Люди боялись Перуна19. Веснянка и сама часто вздрагивала от его
ударов. И все же, каким красивым было небо, если по нему плыли
облака. Когда они обволакивают его, оно становится ближе. А ино-
гда облака словно отдалялись и от лучей солнца так причудливо и
маняще светились розовато-золотым светом. Наверное, нам тогда и
видится чудная страна закатного солнца20.
– Весняночка, ты где? Щука хвостом лед пробила21, да еще как!
Слышишь?
Люди сбегались к реке, обступили ее берег. Там -треск, дви-
жение. Казалось, что река силится вздохнуть. Тяжело ей вскры-
ваться, трудно. А как вскроется, разольется, по той воде приплывет
весна. Река напряглась, будто живой, могучий и сильный человек.
До вечера стояли около нее люди.
– Река-матушка! Еще чуть-чуть. Ну, разорви лед! Пусть твои воды
всегда быстро текут. Омывают берега, травы. Ты видишь все. При-
неси нам добро. На тебе, возьми от нас. – Они бросали крохи хлеба
на лед и в уже открывшуюся воду. Льдины, неровно ломаясь, стали
наползать друг на друга.

19
Перун – бог молнии и грома, главное божество восточнославянского пантеона. Упо-
минания о нем в древнерусских письменных источниках многочисленны. В «Повести вре-
менных лет» ред. 980 г. есть описание и внешнего облика идола Перуна (см. прим. 50).
20
«У чехов сохранилось поверье, что у солнца есть свое царство за морем, что там веч-
ное лето и что оттуда прилетают весною птицы и приносят на землю растительные семена».
(Афанасьев. Т. III. С. 261.) См. также прим. 9.
21
«К 17-му числу (марта) лед на реках становится настолько непрочным, что, по народ-
ному выражению, щука его хвостом пробивает». (Афанасьев. Т. III. С. 684.)

26
 Несколько ночей шел треск, разговор на реке, а потом, будто в
благодарность, река одарила их подарком. Когда стаяли последние
льдины, река раскинулась и вынесла лодку.
– Смотрите, какая чудная ладья!
К песчаной косе пристала большая однодеревная лодка. Высокий
загорелый человек с черной бородой под гомон ребятишек спрыг-
нул на берег. Он весело и удивленно разглядывал кучку уютных изб,
поле, могучие коричневые сосны. Сбоку высокий холм, у подно-
жия его родник, маленькое озерцо, окруженное кустами, а за хол-
мом веселая березовая роща. Все было родным и простым, как будто
давно уже снилось в детстве. Какой теплый песок на берегу… Ему
неожиданно захотелось по мягкой солнечной пыли на дорожках
бежать куда-то беззаботно… Гость22 стоял пораженный, ему вдруг
показалось, что он, видевший чудеса всего белого света, потому и
мял дороги, что всю свою жизнь только и стремился пробежать по
этим тихим тропкам. Вот наваждение… Он ступил на берег и как-
то неуверенно потрогал песок под ногами. Странное колдовство от
этого незатейливого места.
К реке сбегались люди, они оживленно переговаривались, пока
не вышел на берег высокий седой старик с открытым взглядом. Все
замолчали. Он поклонился в пояс.
– Здравствуй, гость дорогой. Наш дом – твой дом. Ты устал с
дороги. Выпей нашего меда и отведай нашего хлеба. Твой приезд в
великую радость нам.
Гость поклонился.
– Спасибо, добрый человек. Счастие этой земле! Весело у вас тут.
Красиво ваше село, много я объездил, и за морем был, и дивней див-
ного чудеса видел, а так светло, как у вас, будто нигде и нет.
Его окружили и под гомон ребятишек повели к селу.

С приездом гостя селяне стали подолгу засиживаться по вечерам.

Днем они пахали. Поклонились земле:

22
Гостями в Древней Руси называли иноземных купцов.

27
 – Прости, земля-матушка, что взрыхлили твою грудь. Мы не возь-
мем лишнего.
Зарыли в жертву хлеб на поле, напоили поле медом23. И днем сохи
врезались в ее мягкое тело, переворачивая тяжелые влажные комья.
В теплую черную глубину бросали нежные крошечные семена, пря-
тавшие в себе будущие жизни.
А по вечерам, усталые и веселые, люди рассаживались вокруг
гостя. Приходили послушать его и из соседних сел, из-за болота.
Гость привез чудные заморские товары24.
– Чего только нет на земле. Какая радость все увидеть!
Девушки вертели в руках ткань, прохладную и гладкую, как вода.
– Что за чудный цвет! Как закатное солнце! – Веснянка разгляды-
вала алую краску. – Этим я выкрашу пряжу.
– Это из далекой страны. Та страна у моря. Оно такое же, как река,
только без конца и края, и волны бьются о берег, как большое сердце.
– Наверное, те люди счастливее, и песни у них дивнее, чем у нас, –
Веснянка внимательно взглянула на гостя. – Мы ведь им научились
у ветра и рек. Я бы хотела их услышать.
Гость задумался. Ему полюбились веселые, добрые люди. Дети
брали его за руки и тянули в лес, парни водили на охоту, девушки
дарили цветы. Но душа его особо светлела и успокаивалась, когда
он слышал голос этой тихой девочки.
– Да, у них прекрасные песни. Но тебе, Веснянушка, и без моря
открыто что-то, какая-то тайна.
– А у нее это от весны, – Светик наклонился к гостю. – Никто не
знает, кто ее мать. Люди думают, может быть, сама Весна.
Ярилка указал на Светика:
– А он родился на светлой зорьке. Оттого и волосы у него такие
золотистые. Имя у него, как у бога: Световит, Световик, а чаще Све-
тик.

23
Жертва полю. Об обрядах, связанных с первой пахотой, см.: Соколова. С. 166.
24
Гость привез те товары, которые были характерны для импорта в русские земли до
XI—XII вв. См.: История культуры древней Руси. Т. 1. С. 327— 334.

28
 – А Ярилка – на Купалу25. Его во всякий праздник от костра не
оттянешь.
Гость оглядел их.
– Никак, вы все по рождению от света?
– Апчхи! Ой, что это? – прервал его Ярилка.
– Это ж перец! Положишь в еду – как будто съешь огонь.
– Ты привез нам все это, и в каждом заключен кусочек тех даль-
них стран, – старик благодарно посмотрел на гостя, – огонь солнца в
перце, красота в шелке, яркость в красках. Спасибо тебе. Но самый
большой подарок нам – ты сам, добрый человек. Через моря, реки
привезти добрые вести, воду испить из всех родников…
Все остальные тоже с благодарностью обернулись к нему, а он,
когда смотрел в их ясные, спокойные глаза, как будто понял, почему
они так беззаботны. Еще давно, когда он плыл по шумной большой
реке, в прибрежных селах ему рассказывали, что где-то на ее притоке
живут люди, любимые солнцем. Странно говорили о них – одни с
радостью, другие с тайной завистью, третьи будто сомневаясь. Гово-
рили, что не приносят те кровавых жертв богам, а только цветы,
плоды. И боги не гневаются на них, и потому они храбры, нет страха
в их душах; а кто верил, что все дело в Священном роднике. Послед-
ним проезжал гость село за болотом, и ему показалось, что он не
туда едет. Люди там были просты, не лучше, не хуже многих других
– кричали, торговались. И вдруг за поворотом открылся этот холм.
– Это, наверное, тоже из той дивной страны около моря? –
Малуша протягивала цветок, искусно выделанный из серебра.
Гость кивнул.
– Там есть высокие дома – дворцы из камня, из него же делают
то ли людей, прекрасных, как боги, то ли богов, похожих на людей.
– Об этом и мы слышали.

25
Купала – главный праздник в году, день летнего солнцеворота, когда вся расти-
тельность, огонь, вода приобретают, по поверьям, чудодейственную силу. Свидетельств о
Купале очень много. Наприvер: «Еще накануне Купалы рощи, берега рек, лес и луга огла-
шаются веселыми хороводными песнями, и парни и девушки вместе ищут чудодействен-
ные травы вдали от строгих глаз матерей и отцов». (Максимов. С. 473.)

29
 – А бывают страны, где бабочки большие, как птицы, и края, где
тепло всю зиму и не бывает снега? Скажи, – Веснянка с надеждой
взглянула на него, – ведь есть же там страна, где всегда весна, всегда
цветы, куда улетают птицы? – и она указала в сторону заходящего
солнца.
– Не знаю, девочка, может быть. Много есть чудес на свете.
Только вот какая самая большая загадка…
Гость на мгновение замолчал. Он много видывал на своем веку.
Не внове была ни девичья краса, ни жестокость. Он наклонился к
старейшине:
– Добрита, в чем ваша тайна? Вы тихие. Люди везде бьются друг
с другом. Вам же словно ничего не надо. Может, вы вправду дети
солнца, оно вас особо любит?
– Ошибаешься, добрый человек, нам много надо, да не нужно
злого. Злость сжимает душу, и человек слепнет. Скажи, разве можно
понять небо злому человеку? – Старик поднял руку к просвечиваю-
щей сквозь черную тучу голубизне.
– Ну, уж видит его всякий, и добрый, и злой.
– Он видит глазами, но не сердцем. Увидит и пройдет мимо. И
умрет, не поняв ничего. Можно знать все на свете, но если не чуять,
как пахнет земля, как ей холодно и тепло, как родники прорезают ее,
словно кровь…
– Да, я слышал, вся ваша сила, все счастье в роднике этом.
– Родничок как родничок. Каждый родник -чудо. Правда, никто
не обижал его и ни разу не взмутил.
– Ну куда же ты! – Светик вскочил, пытаясь отогнать бежавшую
к людям корову.
– Ой ты, егоза, ну не идет! И вербовым прутом бью, а не идет!
Дедушка, пора кликать звезду, пускать их на луга26. Не сидят дома.
Разговор оборвался. Все побежали загонять скотину.

26
Об интересном обряде первого выгона скота, сочетающем в себе и формы ряженья
и заговора, см.: Соколова. С. 166.

30
 Сев продолжался. Семена ложились в землю, и люди ждали,
когда проснется в них их святая сила.
Сумерки пришли на село, опустились на холм, на лес, на дикое и
дальнее болото. Лес оживал, оттуда слышались звериные и птичьи
голоса.
Вокруг загородки для скота собрались жители из соседних сел. В
темноте у многих был диковинный вид: у кого-то торчали длинные
уши, как у зайца, у кого-то на голове – колода, среди них бегали стра-
шилища в шкурах, похожие то на волка, то на лису, то на медведя.
Гость никого не мог узнать. Ряженые рычали, подражая лесному
вою, старались прилепить старикам хвосты, гонялись за девушками
и пугали их, те вскрикивали так, что стало казаться, будто весь дикий
лес приблизился к дверям хлева. Старики расстелили в воротах шубу
вверх мехом, в нее завернули кусок хлеба, яйцо, пастухи стали пере-
гонять через нее скот, стегая вербой:
– Не я бью, верба бьет.
– Верба хлест, бей до слез.
Но только скотина оказалась на лугу, как испуганно замерла, сби-
ваясь в кучу. Вся зверино-человеческая орава бегала вокруг, улюлю-
кая, кто-то катался по земле. Один из пастухов поднял с земли шубу,
надел ее, взял факел, в другую руку – вербу и обежал три раза вокруг
стада. Звери, будто испугавшись огня, отошли в темь. Тогда пастух
остановился и требовательно позвал:
– Заяц, заяц!
Невысокий человек с закутанным лицом и длинными ушами
вышел на край освещенного факелом круга.
– Горька ли осина?
– Горька.
– Пусть же наша скотина будет так же горька волку.
Пастух ударил его вербой, и тот убежал. Звери выходили на тре-
бовательный голос пастуха, стараясь держаться в тени.
– Лиса, лиса, быстро ли ты бежишь от огня?
– Куда уж быстрее!
– Так пусть же волк так же бежит от нашего дома.
– Волк, волк!

31
 Кто-то могучий в шкуре встал около светлого пятна от факела.
– Темен твой лес?
– Темен.
– Наш дом светел. Уйди от нас!
И пастух сделал шаг к нему, взмахнул сильнее прежнего факелом
и ударил того вербой. В отличие от предыдущих ряженых этот замер,
долго не двигаясь с места, потом повернулся и исчез в темноту. Мой
путь – путь волка, черный лес меня спасет и мне поможет. Глубже, в
чащу… Мой путь – путь волка, путь волка… Вслед за ним с шумом
помчались и остальные, прячась в деревьях, в кустах, свистом отве-
тили им настоящие звери, убегая в дикую темноту лесного чрева.
Они возвращались уже в обычных одеждах, спрятав маски и
шкуры. Веснянка подошла к Ярилке.
– Волком ты был?
– Нет, скорее всего кто-то из-за болота, они любят рядиться в
таких зверей. Зря ты спрашиваешь, все равно тебе никто не скажет.
Да, разгадать это было трудно, все уже стояли тихо и спокойно.
А над ними появились звезды.
– Зажглись.
Торжественным светом залило луг, лес, людей, стадо. Светик
запрокинул голову.
– Сколько их! Наверное, они горят, чтобы нам не было страшно.
Старик поднял руки.
– К добру это, да такие крупные.
Люди встали в круг.
– Как звезда загорелась на небе, быть хлебам высоким!
– Можно я? – Светик выбежал на середину круга. – Засветись,
звезда ясная, по поднебесью на радость миру земному! Ты загляни,
звезда ясная, на двор к нам. Ты освети, звезда ясная, огнем негаси-
мым белоярых овец. Как по поднебесью звездам нет числа, так бы у
нас уродилось овец более того.

– Ну вот, отогнали зверей в лес. Садитесь, у нас сегодня много

гостей собралось.

32
 Вечер был теплым. Все рассаживались вокруг старика и гостя на
опушке леса. Гость спросил:
– Как это называется? Окликать звезду? Вы и со звездами разго-
вариваете?
Сидевший рядом с Ярилкой и Веснянкой Боз вступил в разговор:
– А толку-то… Звезды далеко, разве они могут спасти от волков?
– Да ты, Бозко, как будто звезд и не замечаешь, не нужны они
тебе, что ли?
Наклонившись к гостю, старик пояснил ему:
– Это наши добрые соседи из-за болота, мы дружны с ними.
– А зачем? Хлеб мне нужен, мясо, пахать надо, а не на звезды
смотреть. И то правда, всякой звезде молитесь, и дереву, и воде… Да
чем они лучше меня. И почему я должен ждать от них милости? Да
хотя бы и так. Надо брать ее, а не выпрашивать. Давно я говорю, чем
перед каждой березой песни петь, надо бы прорыть канаву, вода бы
по ней из болота пошла, дорогу вдоль нее проложить можно между
селами. Дома вокруг понастроить, побольше. И хорошо, и богато.
Так ведь нет, не тронь их, деревья да холм этот.
Бортник пожал плечами.
– Да сколько раз тебе, Боз, надо говорить, честное слово, кики-
мора и та уж поняла бы. Канава твоя родник нарушит. А куда деть
нашу березу, если вон там, – он показал рукой, – дорога. Не срубить
же? Ради чего? Да эдак даже вся нечисть взвоет. На, лучше выпей
меду, – бортник протянул Бозу чашу, – ежели вместо березы твоих
домов понаставить, что ж из этого выйдет? Они вроде как черепа
торчать будут.
– Вот это верно, – поддержал его пастух, – зачем нарушать красу
земную?
– Нельзя не слушаться земли, – сказал и Добрита. – Ей и так
больно, когда мы взрыхляем ее грудь. Мы все от нее берем, но оби-
жать землю нельзя. Потому у нее и просим.
– Скажи, Добрита, ну не стану я слушаться твоих богов – и что?
Убьет молнией?
– О нет, самая страшная кара тогда в тебе самом, Боз. Ты плоть
от плоти, кровь от крови ее. И если уйдешь от закона солнца, при-

33
дет страх. Ты будешь жить по-другому. А потом – смерть. И вот тут
тебе станет страшно, когда поймешь, что все время отгораживался
от жизни, от того, что в глубине ее.
– Это такой дар нам, мир наш, – поддержал Добриту пастух. –
Каждой веткой надо любоваться и будто взять в себя. Иначе песня
без вкуса, душа без тепла.
– Главное – знать, чем дышит трава, то истинное знание, – сказал
кто-то.
– А зачем? – Боз пожал плечами. – Знать надо не чем дышит
трава… Ну, сколько ее скотине положить, на зиму заготовить – это
еще куда ни шло. Дерево растет, чтобы меня греть, поле – чтобы мне
есть.
– Неправда, – старик покачал головой, – нет, она дана тебе и в
светлую радость. Ты любуешься ею, а без этого ты мертв, как сухой
пень, не пускающий побегов. Рассуди нас, странник. Если вырубить
все рощи, Боз, земля высохнет, по лицу ее пойдут морщины, и улетят
от нас соловьи. А если люди не услышат, как шумят березы, они
перестанут петь песни.
– Ну, кому нужны твои песни, старик, и без них можно прожить,
песнями сыт не будешь.
– В том, что ты только сыт, еще не истина. Ты будешь пахать,
чтобы есть, но ты ведь умрешь, Боз. И все. А песня останется. В этом
истина. И вот в этом, – старик указал на поле, на рощу, на звезды.
– В этом? Истина? – Боз усмехнулся.
Тут Веснянка, сидевшая рядом, отодвинулась от него.
– Запах земли, травы, – вдруг у нее расширились глаза. – Да ты,
Бозко, всего того будто не чувствуешь, ты же слепой! За что же тебя
обидело солнце?
Боз насмешливо взглянул на нее.
– Не говори так, дочка, – старик сурово покачал головой. – Боз –
наш добрый сосед. Что ты?
Ярилка нагнулся и тихо прошептал ей:
– Эх ты, не нравится? А какой парень… Не бегал бы за тобой,
по-другому бы с ним говорила, потому и пристаешь к нему. Все вы
такие, – и подмигнул.

34
 Веснянка отвернулась от него.
– Тоже мне, мудрец нашелся.
– Пойдем-ка мы, – гости из-за болота поднялись. – Хорошо с
вами, да неспокойно в нашем лесу стало. Разное поговаривают.
Дорога не близкая. Хоть и попугали зверей, а боязно.
Когда они ушли и остались только жители Ярилиной веси, старик
спросил гостя:
– Ты видел много, гость, на своем веку. Боз умный у нас. Но прав
ли?
– Я слышал и раньше такие речи. Многие так думают. Но замечал
я в них какое-то беспокойство, радости-то у них нет. А вот вы нашли
что-то.
И вдруг гость посмотрел на всех них с каким-то мучительным,
почти просящим выражением в глазах.
– Научи меня, старик, вашей мудрости.
– Ты правду сказал. Мне тоже кажется, они как будто не видят
чего-то… важного, – старик то ли радостно, то ли удивленно вздох-
нул и раскрыл ладонь, будто поддерживая темный воздух. – Ведь
человек родится для счастья. Счастливый добрее, – он протянул руку
во тьму, к лесу. – И мир, как чашу хмеля…
И какая-то звонкая, голосистая птица вдруг запела. Старик не
договорил, а чей-то юный голос прошептал:
– Как чашу хмеля.
Вдруг в темноте над ними закружились белые, светящиеся.
– Бабочки, смотрите!
Одна, быстрая, пролетела над стариком, слегка задев крыльями.
– То души наших предков напоминают о себе, – он обернулся к
гостю. – Не знаю, что тебе сказать, гость дорогой. Быть может, глав-
ное – слушать истину земли. Потому у нас люди хорошо жили и уми-
рали спокойно. Земля брала их, как детей.
А бабочки все вились, вились над ними.
– Смотри, Веснянка, может быть, это бабушка прилетела нас про-
ведать? Она ведь тоже умерла весной.

35
 – Беда приходит в дом нежданно, но если светло сердце, то дай
бог всем ее встретить, как она. К старухе по вечерам заходили дети,
люди, каждый день сказывала она им сказки.
– Дай бог, вам, деточки, счастья, будьте счастливы. Верьте солнцу
и не обижайте землю. Она добра к нам, дети.
Однажды утром она попросила Добриту прибрать хату. И вот в
погожий светлый день оделась в белую рубаху, тихо вышла утром
к солнцу.
– Земля моя. За всю жизнь тебя благодарю. Ты тепла, щедра!
Долго любовалась красотой весны. А когда дети подбежали к ней,
бабушка была мертва. Кругом было тихо, ясно и спокойно. Обсы-
пали зерном, отдали земле… И осталась ее песня Веснянке.

– Мы кончили сев, гость дорогой, выгнали стада. И теперь в

честь великого солнца, которое приходит к нам, сделаем первый
костер весенний. Сожжем холода, изгоним само зло. Если есть у
кого печали, то и они сгорят. Огонь будет и в честь добрых предков,
им весной возвращается память. В радость и скотьему дедушке, он
укроет скотину в лесу от злых зверей. Пусть это будет наш подарок и
тебе, добрый человек. Ты возьмешь уголь от костра, и он будет тебя
греть.
Старик обратился ко всем:
– Дети мои, земля оживает. Соберите хворост для костра. Пусть
услышат и придут те, кто были нам дороги. Первая чаша им. Позо-
вем их в дом, а завтра к костру.
Он поклонился в молчащую тьму поля:
– Святые родители, приходите к нам хлеба-соли есть. Вспомните
нас, а мы вас помним.
В этот вечер тихо и сосредоточенно накрыли в избе старика стол,
поставили на него напитки и кушанья. Из окна опустили полотенце.
– Дорожка, чтобы пришли они, – шепнула Веснянка гостю.
Вокруг посыпали пеплом. Потом прикрыли дверь и все вышли.
По улице бегали, переговариваясь шепотом, парни.
– Это они для костра собирают мусор, тайно.
– Пойду у бортника что-нибудь стащу, – Светик убежал.

36
 – Как тихо.
Веснянка улыбнулась.
– То ж радуница27. Говорят, до обеда пашут, по обеду плачут, а
вечером скачут, и смеху еще будет, ночью же вещие сны снятся.
– А разве хорошо смеяться в такой день?
– Конечно, песней веселой и надо умерших помянуть.
– Собирайтесь в дом.
Люди медленно заходили в избу.
– Смотрите! На пепле следы птичьих лапок!
Старик вылил первую чашу меду на стол.
– Радуйтесь с нами!
И пошла тризна.
А ночью Веснянке приснился сон…
И вдруг поняла, что в лесу никого нет… Никого. Даже леших.
Деревья стоят мертвые, и не дозовешься. И тогда в какой-то забы-
той тоске она закричала: «Бабушка, бабуся!..» И побежала, протянув
руки. Где ты? В тоске по этим теплым, мудрым рукам, до боли близ-
ким. Ведь никто, никто ее никогда больше не назовет так – Весня-
нушкой. Лес! Верни мне мою бабушку, мне страшно! И вдруг из леса
вышла черная тень. Он был огромный и страшный, но такие жалост-
ливые и добрые глаза… Протянул лапищу к ней. Веснянка прошеп-
тала: «Где бабушка? Она ушла в твой лес… верни ее. Она мне все
объяснит, только она поможет». Тогда чудище встало на колени и
все протягивало лапу… Она от страха схватилась за нее. И вдруг ей
стало спокойно, как от бабушкиной руки.

На следующий вечер все собрались на Ярилиной горке. Подхо-

дили и из других сел незнакомые люди. У подножия холма лежала
большая куча соломы, на ней – всякий сор, старые бороны, битые

27
Радуница – вторник на Фоминой неделе (неделе, следующей за пасхальной). Важный
поминальный день, в который предки, по народным преданиям, посещают землю и свои
дома. «Иногда устраивали поминки («деды» или «родичи») дома, полагая, что умершие
придут ужинать». Вечер этого дня мог заканчиваться плясками и весельем («на радуницу
утром пляшут, днем плачут, а по обедне -скачут»). (Славянская мифология. Энциклопеди-
ческий словарь. М., 1995. С. 382.)

37
черепки, наверху торчали сломанные кадки от меда. Старик подо-
шел к гостю.
– Сейчас зажжем священный костер из живого огня28. Солнце
любит и греет землю, земля рождает дерево, а мы освобождаем из
него его тепло.
Как только зашло солнце, люди добыли трением маленький язы-
чок пламени. Старик осторожно поднял его вверх, поднес к куче хво-
роста. И огонь слабо занялся.
– Гори, гори, холод лютый!
Уходи, зима!
Мы отгоним боль, и, если у кого есть какие печали, пусть они
тоже сгорят.
Пусть не подойдет зло к нашему дому.
Уйди, все дурное.
Приди к нам, солнышко светлое.
Гори, гори ярче, огонь!
Пламя взметнулось, занялось. И пошел плясать веселый бог,
потрескивать.
– Пусть сгорит все старое!
Сломанное колесо полетело в огонь, за ним туда же с треском
обрушились старые бороны, зернотерки, горшки. Молодцы, девицы,
дети бегали по холму, кто-то останавливался, стараясь попасть в
середину костра, чтобы взметнулось больше искр, и когда они
ярко разбрызгивались, все радостно вскрикивали. Парни швыряли
издали, с размаху, Ярилка раскрутил шест и кинул в костер.
– Вот лешаки, прибьют!
Он подбежал к недовольной бабе, поднял ее вверх на руках.
– Давай и тебя туда!
– Чтоб тебя понесло да бросило! Что я – хламье старое, что ли?
– Ну и шум! – старик присел рядом с гостем. – Того и гляди и нас
с тобой туда же закинут. Этот огонь очистит. Смотри, дорогой гость.
Жжем его и в честь мертвых.

28
О добывании живого огня см.: Рыбаков. С. 32, 34.

38
 Парни и девушки, растащив и перекидав всю кучу, затихли и тор-
жественно стали вокруг огня. К костру подошли женщины, покло-
нились пламени, опустились на колени. И стали лить из чаш в
огонь29. Пламя вдруг по-особенному вспыхнуло.
– Напиток жизни, мед. Это для тех, кто ушел от нас. Пусть раду-
ются они. Огонь в радость. Он от солнца, все согреет, сожжет и саму
смерть.
– Это не радость, – гость стал серьезным. – Не пойму я вас все
же. Смерть не радость. Умирать страшно, старик.
– Что же тут страшного? Страшно тому, кто не успел спеть свою
песню или у кого душа неспокойна. А если сделал все по-доброму
на белом свете, что же бояться вернуться к земле. Ты как цветок
– дышал, хоть и отцвел, остались семена. И что-то новое родится,
подобное тебе, но другое.
К костру подошли несколько человек и, высоко подкинув вверх,
бросили в огонь деревянные ложки, приговаривая:
– Чтоб рожь такой же высокой уродилась!
– Я много объехал краев, старик. И во всех странах люди боятся
смерти. Разным верят они богам, иногда я думаю, что многим из
страха перед ней.
– Взгляни!
От пива и меда, все освещая, пламя взметнулось ярко. И с двух
сторон от костра, разбежавшись, прыгнули навстречу друг другу
юноша и девушка, над огнем их руки соприкоснулись, все кругом
захлопали. Гость тихо наклонился к старику:
– Не страшно тебе все это оставить, старик? Я прожил много, я
тоже уж пожил. А только вот… цветы, женский шепот и дыханье,
блеск костра… жалко, что это уйдет.
– А после нас будет жизнь или нет, как ты думаешь? Где ты был,
когда это столько раз уже рождалось, как зерно в земле? Ты ведь
часть этого, добрый человек, мы все дети земли и солнца – и травы,

29
«Льют мед в пламя», «вызывают души покойников, зажигая вино и лен, по цвету
пламени судят о явлении душ». Гоголь И. В. Полное собрание сочинений. М., 1952. Т. IX.
С. 425, 426.

39
и люди. Страшно было б, если б это все: песни, и шепот, и костры,
и цветы – все исчезло с тобой.
– Но ведь ничего… Не дышать, не целовать, не смеяться, старик,
ничего!
– Мы слишком любим жизнь, друг, чтобы бояться ее потерять.
Боятся ее потерять лишь скупые… Если ты дышал, любил, радо-
вался, жил по закону солнца, до конца выпил ее напиток – что ж
тут страшного? А вот если ты не долюбил или кого обидел, – так и
горько умирать.
А костер вновь вспыхнул высоко, почти до сосен. Парни,
девушки, взявшись за руки, кружились вокруг него:

Солнышко, тебе песнь споем,

Красное, тебе песнь споем,
Как разгорелось солнце красное
Над лесом, над сырым бором…

От пламени просвечивали тонкие девичьи тела, за ними чернели

сосны. Он повторил:
– Мы все дети земли и солнца: цветы, и птицы, и люди… это же
живет.
Девушки подняли руки вверх и еще быстрее закружились.
– Разве это не бессмертье?
Старик встал.
– Приходи к нам, солнышко, приходи к нам с радостью!
И тоже поднял вверх руки.
– Видишь, оно послало нам свой огонь, наш костер, будто солнце
на земле.
Добрита снова сел.
– И меня возьмет, и сгорю к солнцу. Чего же тут бояться?
Люди в хороводе замерли, потом тоже опустились на землю. А
над ними, над огнем откуда-то из темной ночи тревожно закружи-
лись бабочки.
– Летите греться, вас помнят!
– Вот души предков!

40
 Гость прошептал:
– Ты веришь, Добрита, скажи мне, что после смерти мы живем?
Старик помолчал.
– Этого никто не знает… От человека что-то остается в детях,
в песнях. Он как часть жизни возродится. А вот как? Может быть,
пока мы их зовем, помним, они живы?
– Спасибо, я понял. Зачем вам чудная закатная страна? Ваша муд-
рость тепла… Зачем вам куда-то стремиться? Вам и на земле светло.
Истина твоя, старик. И я не умру спокойно, пока не расскажу про
вас другим людям.
Добрита поклонился.
– Не знаю, многому ли я научил тебя, добрый человек. Мне
мнится – ты мудрее нас. Тот, чья песня – дорога, любим солнцем,
ибо разносит его свет. Оставайся с нами, дорогой друг.
– Нет, Добрита. Ты сам сказал, мне по солнцу закон дорога. И я
спою свою песню и умру спокойно только в пути.
А костер вспыхнул так сильно, как будто сейчас достанет до чер-
ного неба. И увидел гость, как, отпав от солнца, загорелось на земле
жаркое пламя. Взлетая все выше, оранжевые искры рассыпаются
где-то у черных сосен. И исчезают. Отблески пляшут в глазах людей.
Люди, звери, деревья тянулись из тьмы к этому жаркому чуду. Чер-
ная ночь кругом была… Казалось, даже лес приблизился и дикие
звери вышли из чащи и прячутся рядом. Из темноты светились чьи-
то глаза, слышались шорохи. Все замерли перед высоким пламенем.
Толпой стояли гости и из других сел, они подталкивали к костру
кого-то:
– Прыгай, огни и ветки… Прыгай! Так ярко!
Он нерешительно остановился.
– Что такое?
– Прыгни! Огни и ветки…
Кто-то там, неразличимый в темноте, колебался. И вдруг почув-
ствовал.
«Будь ты волком». Ночь кругом была. Будь ты волком… Горели
ожоги, шипели костры, будь ты волком… И никто не поможет.
Отскочил от огня. И исчез в лесу.

41
 А к костру подбежала девушка. Прыгнула и словно перелетела
через пламя. Она летела, и огонь осветил ее, коса разметалась. Как
бабочка. Все затаили дыхание. Она, смеясь, подбежала к ним.
– Вот это да, Весняночка!
– Кто из вас тут боялся? Вы-то так умеете. Будешь теперь гово-
рить, Ярилка, что я Снегурочка? Я Веснянка.
Когда-то давно девочка разбежалась и прыгнула, оторвалась от
земли и будто перелетела через огонь.
Она была маленькая-маленькая, а перед ней сосны. И огромный
костер горит, и искры долетают прямо до вершин сосен. Как будто
сам бог Ярило зажег и разбрасывает пламя.
Бабушка улыбалась, и все взрослые на нее смотрели.
– Ну, не бойся, ты же у нас не Снегурочка! Прыгай. К тебе от того
костра сила солнца придет. Прыгай!
Девочка отошла подальше, зажмурилась и побежала. У самого
костра открыла глаза и прыгнула. Пламя горячее, желтое надвига-
лось, обдало ее жаром, теплом. Уже перелетев через него, она засме-
ялась.
Чьи-то руки подбрасывали ее в воздух. Дети водили вокруг хоро-
вод и пели:

А теперь у солнца деток много –

Стало еще больше.
А теперь у солнышка
Еще одна дочушка.

А потом они снова и снова перепрыгивали через костер, держась

за руки.
Бабушка поправила на ее голове венок из желтых цветов и ска-
зала:
– Вот теперь ты, в самом деле, тоже внучка солнца. Люби его
всегда, слушай. Тогда ничто темное не осилит тебя. Люби его.

Желтое облачко слетело с веток… Оно легкой беззаботной

пылью повеяло в воздухе. Светик шагнул было к дереву и… уди-

42
вился. Около него стоял кто-то. По виду этому странному человеку
было нехорошо. Отуманенный взгляд, какой-то растерянный, будто
он вдруг потерял дорогу. В походке что-то тяжеловесное, как у зверя.
Повеяло… Непонятное чувство будоражило душу. Какое-то неча-
янное… В мире были суровые законы, звери, сучья. А оно… Руки
у него жесткие, но как-то ослабли. Провел по лбу и почувствовал,
как чужая ему слабость, тихая и вкрадчивая, входит в него. Хотелось
дышать и пить этот воздух, прохладный и влажный. Эта странная
земля таила в себе что-то раздражающее и теплое. Ветки коснулись
его лица. И он перестал быть собой. И тут он ощутил колдовство.
Несмело поднял голову, будто наткнулся на что-то. Перед ним стоял
мальчик со светлыми глазами. Он испуганно повернулся и скрылся
в лесу.
Глядя ему вслед, Светик подумал: «Высокий, большой. Он очень
сильный. А как-то нетвердо и даже беспомощно идет. Он, навер-
ное, болен». Но тут мальчик забыл про странного человека, быстро
скрывшегося от него в чащу, потому что с веткой что-то случилось.
Из лопнувшей почки распушился лист, прогреваясь солнцем.
Слабый треск охватил весь лес. Ярилка и гость подошли к Светику.
– Что, Светик, весну увидел?
– Листья.
– Ты куда?
– К березе, на Ярилину горку.
Ты же хотел сегодня гостю наши сказки рассказывать.
– Пусть бежит. Все это сказки о той болезни, что зовется сча-
стьем. Лучше посмотри на него, Ярилка. Вот беспричинность сча-
стья, – и, наблюдая, как мелькают между деревьями золотистые
волосы бегущего мальчика, гость неожиданно спросил:
– А в твоей душе не скребется беспричинная тоска?
– Скребется. Когда я смотрю на закат, мне тесно здесь.

Воздух проникал в него, наполнял его.

И на губах от этого легкость и сладость.
Вот что делается на этой земле, я здесь как будто болен.

43
 Он издали видел, как они разговаривали, потом гость остался
один. И тогда он пошел к нему по берегу реки.
В мутной воде отражаются белые, мягкие облака. Они проплы-
вают мимо. И небо приоткрытое застенчиво светится. Облака лег-
кие, беззаботные, и, наверное, если вглядеться, то увидишь, как они
похожи то на дерево, то… Но он не хотел всматриваться. Облака про-
плывают в мутной воде, проплывают. И мимо, мимо… Люди тан-
цуют, смеются, мимо…

Гость потрогал подстилку из шершавых сосновых игл, сел на нее.

Пятно солнца, дерево и теплый угол избы там, в деревне. Ска-
зывают – был царь, прошел полмира, искал что-то единственное,
истинное, а как все просто. Он погладил шершавую кору, к его руке
подползла букашка. Человек… Гость знал, как трудно остаться чело-
веком. Не гнуть голову. А тут, у них… Он смотрел на излом реки и
понимал, что этот песок долго будет ему сниться. Река тихо бежала
к дальним городам.
Какой-то человек подошел, сел на пригорок. Гость нечаянно
взглянул на него… и отбросил взгляд -ему не хотелось выходить из
тишины. Помолчал, но потом спросил:
– Ты тоже забрел сюда случайно?
Тот пробормотал ему что-то низким, глуховатым голосом.
И гостю захотелось спросить у этого прохожего:
– Я уезжаю отсюда. Ты их видел. Что здесь у них?
– Да, в лесу, в его влажной сырости не то.
Гость продолжал:
– Скажи, может быть, я тоже всю жизнь бежал от чего-то простого
и ясного, что было совсем рядом?
Тот пожал плечами.
– А зачем же ты тогда уходишь? Ты бы мог остаться.
– А ты?
Тот вдруг неожиданно поднялся:
– Я пойду, – и быстро скрылся в чаще.

44
 Умение выносить одиночество – это было страшное умение. Его
научили ему горящие ветви и лес, лес и лес… Черный, жестокий и
мудрый. И встать, когда падаешь, и уметь быть изгоем.
Его тревожил запах молодых почек. Он неуверенно сделал
несколько шагов и отодвинул ветку. В этом лесу было большое
тепло. В каждой почке колдовство. Замутило, завело… На поляне
стояла девушка. Простая полотняная рубаха просвечивала розоватой
теплотой тела. И когда она подняла руки, ветер еще плотнее прижал
рубашку к телу. Он задел за ветку… Та хрустнула.
– Ярилка, ты подсматриваешь?
Он быстро прошел через поляну… и исчез. Веснянка не успела
его рассмотреть. Почему не ответил? Кто это? Она прислушалась,
потом наклонилась к траве, провела по ней ладонями. Собрать росу
медвяную, не потерять ни одной ее капли. Опрокинула росу на себя.
И вновь хрустнула ветка. Да кто же это?
Воздух неожиданно стал совсем теплым. Что-то новое появилось
в нем. Веснянка пошла между деревьев, наступая на шевелящиеся
тени, и неясное предчувствие чего-то очень долгожданного зарожда-
лось в ней. Послышался приглушенный шепот, две тени мелькнули
у кустов и быстро исчезли. Она замерла: люди это или лешачихи
завлекли молодца, а может, уже вышла первая русалка и зазывает в
воду? И смех у нее тревожный, нежный. Зачем она зовет? И что такое
есть в ней, отчего многие молодцы не устоят, вот и отец рассказывал.
И скоро впервые идти на игрища не с детьми… Отец говорит, там
глубинная тайна, но она чиста, как река на русальной неделе. Кому
достанется ее венок? Светлым, непонятным колдовством охватило
ее от этой мысли.

Люди столпились на берегу. Все, до малых детей. Лодку спустили

на воду.
– Добро тебе, гость, воду испить из всех родников.
Веснянка положила в лодку вышитое полотенце.
– И пусть будет добр тебе путь и всем тем, кто мнет дорогу.
В толпе плакали. Ярилка положил в лодку шкуру.

45
 – Что и подарить тебе, дорогой гость, не знаем. Ты видишь, нет у
нас прекрасных тканей, утварь наша проста, у наших жен немного
украшений. Но мы будем вспоминать тебя часто, чтобы дорога каза-
лась тебе теплее.
Старик обнял его:
– Ждет тебя путь дальний. Да будет легка тебе земля. Пусть нико-
гда не оставит тебя солнце.
– Прощайте, друзья мои!
Множество голосов откликнулось с берега:
– Счастливого пути, гость дорогой! Мы будем помнить тебя!

По лугу ходили девушки в длинных белых рубахах и пели30:

30
Является контаминацией следующих весенних обрядов, сохранившихся фрагмен-
тами в единичных записях XIX в.: Весновка, Ляльник, Колосок, Встреча Ярилы. Почти все
они происходили примерно в одно время ранней весной (от Егория до Троицы).О том, как
играли Лелю: «Под вечер на большой площади собралось несколько десятков старух, жен-
щин и девушек в особо хранимых для этого случая белых одеждах. Они все образовали
огромный, очень торжественный хоровод и, подняв руки к небу и медленно притоптывая,
двигались по кругу». (Рыбаков. С. 405.)Об обряде Весновка: «Весной, в один из празд-
ничных дней, под вечер, молодежь обоего пола собиралась на поле, предназначенное под
яровые посевы. Раскладывали костры… и приступали к выбору из девушек «Вясновки».
В выборе принимали участие и парни, и девушки. Требовалось, чтобы избранница была
красива и работяща. Ее украшали венком из весенних трав и цветов и сажали на смык»,
застланный сверху плавуном; в борону впрягались молодые люди и везли «вясновку» по
полю вокруг огней, причем девушки пели…» (Рыбаков. С. 406.)Колосок: «Девицы и моло-
дицы схватываются попарно руками, каждая из них одною рукою берет другую свою же
ниже кисти, а этой берет точно также руку той девицы, которая составляет с нею пару. По
этому крепкому оплоту из рук начинает идти девочка лет 12, опираясь на головы девиц…
Последняя пара, которую прошла девочка, становится наперед, как в горелках. Озимая
рожь – цель церемониального похода. Здесь процессия останавливается, отделяется одна
пара, на которой остановилась девочка и подносит ее на руках к озимому полю. Девочка
срывает горсть ржи, бежит к церкви и бросает близ оной сорванные колосы». (Шейн. С.
358. № 1234.)П. М. Древлянский Белорусские народные предания в кн.: Прибавления к
«Журналу Министрества народного просвещения». СПб. 1846. С. 20— 21) сообщает, что
ритуал встречи Ярилы, приуроченный к 27 апреля, заключался в том, что девушку наря-
жали в белую одежду Ярилы, украшали венком и сажали на белого коня, привязанного к
столбу. Вокруг нее девицы, тоже украшенные венками, водили хоровод (иногда по засеян-
ной ниве) и пели песни со следующим зачином:Валачывся Ярыло По усему свету, Полю
жыто радзив, Людзям дзеци пладзив. А гдзе ж он нагою, Там жито копною, А гдзе ж йон
ни зырне, Там колас зацьвице.

46
 Весна, Весна,
Веснянушка,
Где твоя дочка?
Сидит в лесочке,
Рвет цветочки
Девкам на веночки.

На краю поля стояла большая толпа. Боз наклонился к Добрите:

– Сколько народу, не знаю, откуда набралось. А не страшно тебе,
Добрита, что чужие глаза следят за вами, еще накличут беду?
– Да что ты, Боз, мы всем рады. Погляди-ка!
Из леса выбежала Веснянка, и девушки запели:

Весна-красна,
На чем пришла?

Она откликнулась:

На жердочке,
На бороздочке,
На сохе, бороне,
На холодной воде.

Девушки снова спрашивали:

Весна-красна,
Что ты нам вынесла?
Ой, дид-ладо,
Что ж ты нам вынесла?
Ой, красным девушкам
По веночку.

Певунья нагнулась, подняла с земли венки, крашеные яйца и раз-

дала их:

47
 А малым детушкам,
По яичушку.

И вдруг Веснянка замерла, протягивая руку к роще. Там вдали

что-то случилось. Она запела тихо, потом все звонче:

Ой, наша мати,

По межам ходит,
Наша мати.
По межам ходит,
Жито родит,
Девок к себе просит.
Ударьте, девки,
В ладошки,
Чтоб ладошки
Засвербели,
Чтоб колосочки
Зазвенели.

По полям, за рощей, в белой рубахе и цветочном венке бегала

длинноногая… От того ветер так летал по траве, развевал волосы и
девичьи рубахи, прижимая их к стройным телам, будоража бороды
стариков. Это она кружила на небе легкие облака, то закрывая, то
показывая солнце. Лукавыми солнечными глазами всматривалась в
селян. Люди ощущали ее тихую близость, дающую им год от года
ясность, им, верящим ей.
Но вот небо засветилось, и из травы поднялась голубая густая
дымка.
Там около озера она остановилась… И длинное платье – забро-
сано цветами.
Из поля легким облаком поднялась теплота.
Девушки подняли руки и медленно пошли по кругу притопывая
босыми ногами. Хлопнули в ладоши, закружились, запели, завора-
живая:

48
 Едет весна, едет
На золотом коне,
На сохе-бороне,
На холодной воде
В зеленом саяне,
На сохе сидючи,
Сыру землю оручи,
Правой рукой сеючи.

От леса к ним ехала борона вся в цветах и зелени. Ее тянули

несколько парней. Веснянка вскочила на повозку и поехала вдоль
поля.

Вяжет, вяжет весна,

Вяжет, вяжет красна
Ясные денечки,
Частые дождички,
Зеленые травы,
Красные цветочки
Нам на веночки.

Пели девушки, медленно бредя за бороной, и где они ступали,

там травы вырастут гуще. На краю поля Веснянка сошла с бороны,
сорвала горсть зеленых ростков, вдела себе в венок и побежала к
реке. За ней поспешили остальные.
Уже темнело. У реки ощущался будоражащий весенний запах
оживших речных трав, кустов и ив, рассыпающих в воздухе неви-
димую желтую пыль. Веснянка подошла к берегу, встала на колени
и осторожно опустила венок на журчащую воду. Прежде чем тот
отплыл, взглянула в его середину, чтобы увидеть судьбу, – и словно
нечеловеческое лицо мелькнуло перед ней. Рядом другие девушки,
смеясь, бросали свои венки в весеннюю воду. Кто венок поймает, с
тем и будешь всю русальную ночь. Но за выплывшим на середину
реки венком Веснянки все следили особо. Куда он пристанет, то и

49
будет в этом году. Если к лесу – зверя много, если к полю, – жито
густое встанет, но не дай бог к болоту, – худу быть.
Он медленно плыл по реке. В темной воде дрожала звезда.
Звезда… звездочка… Но вот венок вдруг черной тенью наплыл на
нее, быстро закрутился и пропал… И звезда снова тихо и величе-
ственно всплыла на поверхности. Что это? Из леса вдруг послы-
шался звериный вой.
Веснянка прошептала:
– Весна-красна, сбереги венок,
Весна-красна, ты верни венок!
Парни бегали за венками других девушек, только сосредоточено
расходились те, которые хотели поймать ее вешний венок. Сзади
послышались знакомые шаги.
– Ты сегодня хорошо пела, дочка, из других сел люди приходили
слушать, пойдем домой.
Но когда они вошли в избу, отец обернулся к ней:
– Доченька, сходи, поищи венок. Может, его к болоту прибило,
там, где оно ближе к реке? Сходи в лес. Не бойся.
Веснянка вышла из избы. Она редко ходила в лес ночью одна, да
еще к болоту. Сейчас он показался ей недобрым. Шла, стараясь не
смотреть в угрожающую черноту за деревьями, и тревожно думала:
«Что с моим венком? Чего ждать от этого и мне, и людям?» Вдруг она
остановилась и вздрогнула: «Куда я забрела?» Перед ней за кустами
был перекресток лесных дорог, там что-то, вспыхивая, горело, удуш-
ливый черный дым расползался по лесу. Послышался свистящий
шепот:
– Гори сердце твое.
От неожиданности Веснянка вскрикнула, и тотчас какая-то тень
метнулась от огня в лес. Закашлявшись от горького дыма, девушка
побежала прочь.
Говорят, бывают недобрые люди, делают заломы на полях, и их
болезнь – злость – прячется в этих колосьях. Если вдруг заметишь
их, то надо сжечь в глухом лесу, на черном перекрестке, да только
чтоб дым не попал на тебя, в нем – зло и тьма.

50
 Она не помнила, как нашла путь к дому. Вбежала на порог, зады-
хаясь.
– Что с тобой?
На меня, отец, дым от залома попал.
Старик нахмурился, но потом снова улыбнулся.
– Не бойся, дочка, может, и к добру то, что сегодня на реке слу-
чилось. Люди думают – весна взяла твой венок.

С болью рвалась трава к свету сквозь толщу земную, темную,

холодную, и вдруг… Мягкий ветер колыхал ее, вздохнула радостно
травка и полетела из нее светлая душа ее с зелеными косами, с зеле-
неющими глазами, тоненькая и крошечная, как облачко, – летит по
траве зеленая полевичка31, похожая то на котенка, то на девочку. Рез-
вилась, смеялась, бегала и каталась по траве; та колыхалась, шла
волнами, от ее смеха звенела цветами и пчелами.
– Травушка-муравушка, деточка, любо сыну земли смотреть, как
веселишься ты. Пусть град тебя не побьет, солнце не сожжет.
Ее нежный, застенчиво прихотливый нрав более всего трогал.
Особенно удивляла старика ее слабость и в то же время неистреби-
мость. На склоне лет он все чаще думал, что в этом смысл жизни и
красоты – хрупкость и неистребимость. Но вот она незаметно для
него подкралась и стала щекотать опущенные в траву руки. Трава
шевелилась. В детстве он топтал ее, бегал по ней, в горе прижимался
к ней щекою, а когда он умрет, она будет все так же тревожно и нежно
шелестеть над ним, чтобы не заскучал он, чтобы знал, что жизнь
бессмертна.
Старик посмотрел на зеленеющий луг и позвал:
– Веснянка!
– Я здесь, отец. Смотри, что за чудную глину я принесла! Сей-
час подсыплю песку. И будут у нас новые чаши и братины. А то

31
Существует много быличек о полевичках – полевых русалках (больше, чем о водя-
ных), где они представляются духами растительности, оберегающими посевы и способ-
ствующими их цветению. Так, в Полесье записано поверье, что как зацветает рожь, по ней
бегают, играются и резвятся, опыляя ее, русалочки в цветочных венках, похожие на девочек
лет двенадцати.

51
на прошлый весенний праздник так разгулялись, что и черепков не
собрать.
– То к счастью было, а чары мы наделаем лучше прежнего.
– Посмотри, мне кажется, в земле проснулась ее святая сила и
полевичка появилась.
– Шелест в самом деле такой, словно кто бегает.
– Как прогремит в небе великий бог, раскроет земля свои недра…
То-то пойдет веселье!
Веснянка скатывала ровные глиняные полоски, накладывала их
одна на другую и плавно заглаживала стенки. Потом провела по
сосуду волнистую линию дождя32.
Ярилка подошел и встал рядом, он от чего-то томился… Поле
вспахано, засеяно, пробудилась в траве ее душа и шелестит в ней.
Старик смотрит на всходы, Веснянка делает чаши. Ярилка видел, как
ловко покрывает она их рисунком весеннего моления дождю, и под
ее рукой там появляются облака, зерно, росток, косые струи, солнце.
Светик коров пасет. Ходота пошел с Малушей искать ранние цветы.
Всем хорошо. И глаза у них такие, будто никому больше уж ничего
не надо. Как говорил гость, такое вот оно и есть – счастье. Покой у
них в душе… А вот его, Ярилка смотрел кругом почти с завистью,
тянет куда-то…
– Веснянушка, что мне на месте не сидится?
Девушка оглядела братину и, поставив ее на солнце, обернулась
к Ярилке.
– Может быть, это зов земли. Вдруг она тебе подарить что-нибудь
хочет. Иди, раз зовет.
– Твоя правда. Пойду, поищу болотную руду33.
И Ярилка пошел. Около корней на обсыпавшемся, обнажившем
ее чрево обрыве земля скрывает в себе красно-бурые, как кровь,
жилы. То ее секрет… На травах мокрых, на болотных кочках вся

32
О ритуальных рисунках на керамике см.: Рыбаков. С. 186-212, 234-235.
33
Болотная руда – железняк, откладывающийся в болотах, озерах, по берегам рек в
лесной полосе. Чаще именно из нее, а не из привозных металлов, местные кузнецы выде-
лывали нужные им изделия. (См.: История культуры Древней Руси. Т. I. С. 79-81.)

52
тайная хранится жизни сила. Запрятана руда, сохраняет ее земля в
своем теле. А ведь без нее ни сохи, ни ножа, ни ожерелья не сдела-
ешь. И большая удача, если вдруг откроется тебе земля и найдешь
то, что ищешь.
Ярилка проплутал долго, забрался далеко от села. Томление его
прошло, ему было хорошо идти и идти в глубь леса. Наступил вечер.
Он обогнул болото и, наконец, оказался в неожиданных, как будто
незнакомых местах. И тут, на обрывистом берегу лесного озера
нашел то, что искал. В руках у него была красная, как кровь, руда.
Он набрал ее и огляделся.
– Чудное какое-то место… Уж не заблудился ли я?
Трава здесь была особенно длинная и стелилась по земле, изги-
балась. Казалось, в ней пахли уже какие-то цветы, хотя еще было
рано для цветов. Месяц светил.
– Чу, послышалось… Или нет? Может, деревья или травы шеле-
стят? Куда теперь идти?
Он прошел несколько шагов.
– Река… Видно, это с нее мне и почудилось, всплеск какой-
нибудь. Ну и хорошо. Спешить некуда. Место-то дивное. Как я сюда
раньше не забредал?
Берег был незнакомый. Деревья, как и трава рядом, какие-то
пышные, длинные ветви ив сплетались над водой. Очень пахло их
сережками и еще чем-то, похоже, действительно, цветами… или
водой?
– В таких местах, небось, омуты кругом.
Во всем был здесь такой затаенный покой, истома.
– Устал же я.
Он положил рядом тяжелый комок руды. Сбросил с себя одежду
и с разбегу кинулся в тихую, задумчивую реку. Всплеск показался
громким. Разгоряченное тело обнимала мягкая вода. Он вылез и лег
на траву.
– Теперь прямо по реке и выйду.
И вдруг неожиданно Ярилка уснул.
Очнулся будто от шелеста… Чуткое ухо охотника уловило что-то.
Выдра, что ли? Он хотел было приподняться, но не двинулся с места

53
– сонная истома не проходила. Тяжелые, промокшие от вечерней
росы ветви ивы склонились над ним. Сквозь их длинные листья чуть
светилась река. Плеск повторился… Как месяц плещется в воде.
Ветви ивы сомкнулись над ним.
– Лежишь и не видно, что там.
Он смутно различил, как сбоку белый туман выползал из зарос-
лей. И закружилась тихая вода… Ветер играл ветками, раскачивал,
сплетал их, словно темно-зеленые косы. Ярилка стал вглядываться
в них, они тревожно зашелестели. И среди их движения в глубине
почудилось, будто туман от месяца светится… Она испуганно гиб-
кой рукой схватилась за длинную ветку над водой, раскачалась и
исчезла… Только деревья вверху шумят. Закуталась, завернулась в
волосы и исчезла. Ветви сразу сомкнулись. Чудного цвета вода, зеле-
ные водоросли… Ярилка бросился к ней.
Но только упал с берега в прохладную воду.

Черным-черна туча черная разлеглась над лесом. И вдруг проли-

лась. Как огромная корова стала доится. Струи падали, как опроки-
нутая речка.
– Веснянка, беги, а то наглотаешься грозовой воды!
– И родишь сына бога!
– Ну и пусть!
– Веснянка, а может, от меня тоже бог родится!
– Да ну вас, слышите, первый гром34!
Она откинула назад тугие косы и выбежала из села. Вода мгно-
венно промочила рубашку, струи стекали по телу, она раскинула
руки. Ходота тоже выпрыгнул под ливень и прокричал ей: «Моло-
дец, девка!» -покатился по земле, ловя градины ртом и раскусывая
их. А Веснянка бежала дальше по мокрой траве. Дождик омыл все
кругом.
– Дождик, дождик, очисть всю землю, каждую травку!

34
По некоторым поверьям земля раскрывается и начинает родить только после первого
грома. (Афанасьев. Т. I. С. 432.)

54
 Миновав село, она завернула за рощицу, выбежала на луг и ски-
нула одежду. Мокрые волосы облепили ее. Гром громыхнул. Небо
рассветилось.
– Дай нам, боже, счастья и травы густой!
Гром снова грянул
Веснянка согнулась и снова распрямилась. Сила и смелость этих
ударов отдавались в теле, но она вдруг почувствовала, что такую
красивую, ее не ударит. А вдруг в самом деле ее полюбит бог? И
она сядет на его блестящую колесницу и полетит в это небо и будет
ходить по облакам…
Она вся напряглась. Протянула руки вверх. Теперь каждый удар
грома пробуждал в ней радость, она словно взлетала. Волосы от
ветра то развевались, то опадали. И в ней, как песня, звенел дождь.
Тонкое стремительное тело среди травы… Ей показалось, будто
ее кто-то видит, но почему-то ей стало только веселее.
– Эй, кто там? – прокричала в сторону мокрого леса. Вода стекала
по волосам, груди. Не одеваясь, легла в траву и раскинула руки. Она
чувствовала, как во всем теле пели удары грозы.
И в небе возник великий бог. Жарко средь облаков вспыхнуло его
лицо. Сейчас раскроются недра. Разойдется земля… Трава, цветы,
деревья, русалки… задыхаясь, буйно играя, зашумят. И начнется…
На небе бог гонит тучи бичом, хлестая, гневаясь. Преследует
враждебную силу. С деревьев густо льются чистые светлые капли.
Она встала. Насмешливо взглянула на подсматривавший лес, оде-
лась и пошла к селу.
Здесь, проглядывая из туч, солнце светило длинными лучами,
косо падая на реку, дома, людей. Светик и дети, подняв руки, бегали
по лужам, брызгаясь на всех кругом.
– Дождик, дождик, пуще, дам тебе я гущи! Подставь ладони, сей-
час нальется!
– Дождь, ну пожалуйста, окропи водой медовый колос шумящей
нивы35!

35
Финны так обращаются к громовику Унно: «Боже великий ты, отец небесным тучам,
повелитель, царь над облаками! Прогреми ты в небе и пошли с востока, запада и юга дож-

55
 – Пей ее, Светик, дождевая вода – живая вода, как мед!
Из облаков сверкнуло лицо бога.
– Боже великий, ты отец тучам и облакам, пусть льет на землю
щедрее, щедрее!
Шел дождь. Золотыми нитями, переплетая солнечные лучи.
Нитями, из которых ткется розовое покрывало зари.
– А ведь жди радуги!
Гром грохотал в отдалении.
– Ой ты, радуга-дуга! Светик, это первая! А какие еще летом пой-
дут!
Чудный переливчатый мост протянулся через все небо за леса.
– Вот по нему бы перебежать в закатную страну!
– А где-то на нем сейчас сидит красавица Заря-зарница36 и ткет,
ткет на небе легкое покрывало, и конец его опускает в родник!
Радуга-дуга,
Не пей нашу воду!

– Веснянка, а я вправду встретил русалку37!

– А не приснилось тебе, Ярилка? Ты же сам говорил, что уснул.
Может, и на место забрел колдовское.
Она выжала воду из волос и разбросала их по плечам.

девые тучи, окропи из них медом поднявшийся колос шумящей нивы». (Афанасьев. Ч. I.
С. 375.)
36
Заря-зарница. В славянских сказках есть сказания о чудесной самопрялке, прядущей
чистое золото, о золотых и серебряных нитях, опускающихся с неба. Из этих-то солнеч-
ных нитей приготовлялась та чудесная розовая ткань, застилающая небо, которую назы-
ваем мы зарею». (Афанасьев. Т. 1, С. 222.) «Розоперстая богиня-заря тянет «рудожелтую»
нитку и своей золотою иглою вышивает по небу розовую, кровавую пелену». Чаще всего
этот образ встречается в заговорах, где заре приписывается сила останавливать кровь, зале-
чивать раны, укрывать и оберегать своей фатой: «Заря-зарница. Покрой ты, девица, меня
своею фатою от силы вражьей, от пищалей и стрел». (Там же. С. 224.)
37
О связи русалок с ростом и буйным цветением растительности см., например:
«Ночью при луне, которая для них ярче обычного светит, они качаются на ветвях, аукаются
между собой и водят веселые хороводы с песнями, играми и плясками. Где они бегали и
резвились, там трава растет гуще и зеленее, там и хлеб родится обильнее». (Максимов С.
В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб, 1903. С. 102.)

56
 – Я и сам так думал, может, и привиделось, больно уж на лунный
свет похоже. Только знаешь что, Веснянка, это был лучший сон в
моей жизни…
Веснянка весело спросила:
– Хороша она? Красивее меня?
И Ярилка заметил что-то новое в глазах Веснянки.
– А вот мне сегодня в лесу показалось, что меня полюбил бог…
– А почему бы нет? Слушай, я буду искать ее.
– Не боишься? Вдруг защекочет?
– Не смейся! Я так хочу ее еще увидеть.
– Может быть, и встретишь. Завтра девицы понесут русалкам
сорочки, я тоже поутру пойду в рощу, а потом скоро будем ставить
требу роднику и берегиням. Говорят, тогда русалок легко увидеть,
они близко к людям подходят.
– Смотри!
– Вот это радуга!
– Откуда она? Из родника?
Веснянка схватила за руки Светика и Ярилку и побежала к горке.

Ой ты, радуга-дуга,
Отнеси меня в луга
Не тем концом,
Золотым кольцом.

Но Ярилка вдруг остановился.

– Что с тобой? Пошли с нами.
– Да нет, бортник просил помочь, слазить дупла проверить, много
ли там меда. Да и руды надо бы еще принести.
– Ты бы лучше правду сказал: встретить ее надеешься.
– Может, и так.
– Да я никому не скажу, кто ж тебя держит. Только вот девицы
из-за болота о тебе спрашивали, а догадаются, что ты из-за русалки
ночи не спишь, им и обидно станет.
– Скажи, Весняночка, ты не веришь, что то была она?
– Кто же ведает, Ярилка, на земле столько тайн и чудес.

57
 – Смешливая ты стала. А ведь и сама-то ты кто? Про свою мать
что знаешь?
Она серьезно посмотрела на Ярилку.
– Разное говорят. А может быть, и обычная была женщина. Я
только от бабушки слышала…
Сын старухи либо сам не ведал о том, либо не говорил. Лет сем-
надцать назад стал он часто пропадать, будто на охоте, но хоть все-
гда бывал удачлив, тут все время возвращался ни с чем. А потом как-
то раз пришел и принес крошечную девочку. На все вопросы отне-
кивался – а уж как хотелось старухе в дом невестку. Девочку выкор-
мили коровьим молоком. Веснянке же сказал о том лишь однажды.
Он сам не знал, кого он так любил всю жизнь. Только помнил при-
косновения тех рук.
– Не знаю я, Ярилка, кто моя мать. Может быть, люди выдумы-
вают, не Весна и не русалка, а простая, земная, только встретил он
ее нечаянно и неожиданно в лесах.

Вечером Ярилка пошел к озеру. Руды было много. Он выскабли-

вал ее, складывал в тяжелую корзину.
– Привиделось… А откуда такая тоска? Хорошо хоть Бортята в
лес позвал. А то ходишь, как заколдованный, все чего-то ищешь…
Ребята посмеиваются, девки.
Шелест? Слова? Будто чудится. Серебристая женская тень. Он
замер.
Медленно перегибаясь через ветки, она наклонялась к травам,
пальцы бережно скользили по стеблям.
– Ну растите, динные-длинные, зеленые-зеленые.
Она гладила какие-то цветы, вытягивала, раскрывала их.
Краса тайная… Он не мог понять, чудятся ли ему эти тихие слова,
похожие на шелест листьев и шепот реки, или травы колышутся.
Лишь бы только не заметила.
Она вдруг обернулась. Но ничего не увидев, скользнула на ветви
березы.

Колыхалась русалочка на белой березе,

58
 Ой, рано-рано, на белой березе.

Качалась на длинных ветвях. Ветер играл, завивал, трепал косы.

Ярилка затаил дыхание – защекочет ведь… и, позабыв обо всем на
свете, рванулся к ней, дотронулся. Она отдернула руку и засмеялась.
Он снова прикоснулся. Нежная, холодная кожа… волосы, закуталась
в них и сбежала. Ушла. Обидно. Но слышал ли он ее голос?

– Я дошью полотенце, а ты, Светик, отнесешь его в лес, береги-

ням. Оно промокнет от росы и впитает запах трав в дар источнику.
Веснянка протянула полотенце Светику и, когда он убежал, обра-
тилась к подошедшему к ней Ярилке:
– А может, это какая-нибудь из наших девиц притворилась русал-
кой, чтобы тебе полюбиться?
– Да нет, она другая. Глаза у нее, как из лунного света…
– А ты нашим девицам в глаза смотрел?
Он вдруг замер, пораженный мыслью.
– А хорошо бы она была обычной девушкой. А песня, если я слы-
шал?
– Какая песня?
– Ты знаешь, я будто слышал, как она то ли говорит, то ли поет.
– Вот так русалочьего пения наслушаешься и не захочешь чело-
вечьего.
– Тебе-то я всегда рад. Спой.
К ним подошла Малуша. Ярилка искоса взглянул на нее. Небось,
и эта прознала про его тоску.
– Да уж и споем, – кивнула Малуша.

Ой, ива, ивушка,

Подними вверх ветушки.
Под ними русалочки ходят,
Дивный хоровод водят.
Перед ними Ярилка бичом росу отряхает,
Двух водит, третьей говорит:
«Идем со мной».

59
 Ярилка укоризненно взглянул на девушек и побежал прочь.
– Или не понравилось?
Вслед ему несся смех.

– Принесем жертву!
– Поставим требу родникам и берегиням38.
Источники земные, пробившись сквозь тьму, кровь земли и дар
ее. Без них жажда спалила бы живое. Весной спускаются сюда бере-
гини, и нет рядом с людьми зла.
– Ты, кровь земли, будь всегда чист.
– Пора его почтить.
С утра видно было, как селяне в лучших нарядах собирались на
околице. Когда показалось солнце, все медленно двинулись к горке,
к священной березе и роднику. По зеленому берегу, по склонам пест-
рела их толпа, словно цветки. Они шли плавно и тихо.
Зверь вышел на поляну и почувствовал непонятный запах – запах
радости. Он недоуменно переступил лапами.
Они даже не пели, только чуть-чуть улыбались, светились. Стали
кругом у родника, подняли руки. Родник доверчиво, чисто журчал…
Опустились около него на колени, каждый, поклонившись, отпил
несколько глотков. Что-то шептали ему. Потом старики стали рас-
кладывать на траве еду, девушки развесили на кустах полотенца и
венки.
– Будь к нам добр, всегда ясен и чист.
Он радостно журчал в ответ.
– И вы возьмите от нас, добрые берегини.
Они бросали венки и цветы на ветки деревьев. Старики угоща-
лись хлебом, медом, яичницей.

38
О жертвах источникам, рекам и озерам см., например: «жруще озером и кладязем и
рощеньем яко же прочий погани» (Повесть временных лет. М.; Л., 1950. С. 64); «а друзии
к кладязцем приходяще моляться и в воду мечють велеару жертву приносяще. А друзии
огневи (молятся) и камению и рекам и источникам и берегиням». (Слово об идолах. В кн.:
Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Харьков,
1916. т. П. С. 49.)

60
 Зверь сидел на пригорке. Был лес… черный. Но здесь совсем дру-
гое – что-то непонятное и мягкое в воздухе. Он сделал еще несколько
шагов. Сзади был лес. Оглянулся на него. Мой путь, путь волка…
Черный лес меня спасет и мне поможет. Мой путь, путь волка… И
все же он почему-то не мог уйти и несмело, робко подошел к ним
еще ближе, ближе… Смотрел на них.
Одна из девушек подбежала к венку, зацепившемуся за ветку
рядом с ним. Она даже не испугалась. В ней было удивление. И зверь
увидел в глазах – чужой. Черный лес… Чужой…
Она позвала людей, и они подняли головы. Огромный волк стоял
на опушке около девушки. И вдруг он испуганно побежал прочь, в
лес. Будь ты волком… Лес кругом дикий. Будь ты волком… Горели
ожоги, шипели. Чужой… шипели ожоги. Скорее к спасительному
лесу. Мой путь к нему. Черный лес меня спасет и мне поможет.
Зверь бежал по чаще. А они быстро забыли про него. Гуляли
беззаботно вокруг родника, и тот журчал тихо и радостно. Вечером
разошлись с песнями.
Родничок все так же бескорыстно журчал. Зверь, крадучись, тихо
подошел, прислушался. Тот журчал и для него. Долго смотрел.
Потом опустил в него лапу. Родничок намочил ее так же щедро и
мягко, как и тем, другим. Рядом шумел черный лес. И когда зверь
поднял голову, в глазах у него были непонимание… и обида. А род-
ник все журчал…

Ярилка сидел на берегу скучая. Уж лучше бы в омут затащила.

Это все равно что гоняться за лунным светом…
– Смотри, а ваши девушки принесли мне сорочку.
Он широко раскрыл глаза. Прямо перед ним стояла русалочка. И
разговаривала, охорашивалась, как ни в чем не бывало, будто обыч-
ная девица, совсем по-человечьи.
– Тебе нравится?
На ней была белая рубаха, почти незаметная под темными
длинными волосами. Она кокетливо пританцовывала и напоминала
обыкновенную девушку, щеголявшую обновкой.
– Где же ты была? А я весь лес исходил, тебя ищучи.

61
 – Ах, я примеряла сорочечку, – и вдруг она рассмеялась. – Да ты
никак не замечаешь. Я сидела на иве и все наряжалась, наряжалась.
Скоро праздник, нельзя же так, неприбранной.
Она тряхнула волосами. По лугу разлился тревожный, колдов-
ской запах… И вдруг Ярилка увидел, что вся она в белых и желтых
речных цветах. От ее движения длинный ворот рубахи раскрылся, и
под ним мелькнуло светящееся тело, оплетенное водорослями и тра-
вами. Рубашка перехвачена, как поясом, каким-то стеблем. А сама
она стала будто выше и величественней.
– Да ты как властительница вод.
Та вдруг снова рассмеялась:
– Пойдем купаться, не боишься, утащу в омут?
И бросилась в реку. Но пока он добежал, только увидел цветы и
мелькание волос или водорослей над ними.

Шли дни. Ярилка часто приходил к ивам, но никого там не встре-

чал. Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Он сидел на берегу и вспо-
минал, как накануне они с Ходотой подглядывали за девушками,
которые ходили в рощу завивать венки на березах и звать русалок39.
Веснянка, Малуша и другие девицы притянули и переплели нижние
ветки берез с росистой травой, а верхние согнули в венки.
Потом распустили длинные рукава, медленно закружились в
неведомом танце и запели. Вспомнив это, Ярилка задумчиво повто-
рил их песню:

Позову я русалок
В зеленую рощу.

39
В обрядах, связанных с русальной (гряной) неделей и Троицей отразились прослав-
ление, культ растительности, которая оживает и начинает расцветать в это время. Участ-
ницы завивания венков, хороводов как бы приобщаются к живительной силе деревьев и
трав (заключают союз) и в то же время помогают ей. «Сила роста находится в верхушках
и в концах веток, откуда идет рост. Можно рассматривать завивание в кольца и связывание
как способ уловления и сохранения этой силы. Эту силу надо вынести из леса и передать ее
земле и людям»; «пригибание верхушки к земле и переплетение ее с травой довольно явно
представляет собой попытку передачи вегетативной силы от березки к земле». (Пропп. С.
61.)

62
 Русалка-красавица,
Красная девица.

Тут он услышал ее смех. Она села на траву, и Ярилка вдруг неожи-

данно спросил:
– Скажи, а ты не можешь стать обычной земной девушкой?
Она снова рассмеялась:
– А зачем тебе земная девушка? Ты полюби земную тайну!
И подняла руку, провела ею по влажным листьям ивы, те в ответ
зашелестели, забормотали.
– Мне хочется, чтобы ты пришла ко мне в дом. Твой смех мне
снится. Чтобы каждый день знать, что ты не уйдешь, что ты рядом.
Русалочка сидела около Ярилки на густой траве, завернувшись в
волосы, и сквозь мокрую рубашку белели ее руки и плечи. Тут, к его
досаде, она снова вскочила.
– Но сядь рядом.
– Хорошо, только больно уж ты тяжелый, и все вы.
И она, наконец, опустилась на траву.
– Ну скажи, пожалуйста, неужели же ты не чувствуешь, что жизнь
вся струится, меняется, как река, и бежит, – ее серебристый голосок
стал низким. – Что ж вы, в самом деле не видите? Да смотри же ты!
И она с досадой выбежала на середину залитой лунным светом
поляны, скинула рубашку, бросила ее на траву, взметнула вверх руки
и вся устремилась ввысь.
– Ты можешь вот так? Месяц, месяц ясный, не скрывайся за
тучей! Я сейчас схвачусь за лунные нити.
Она подняла вверх ладони, и в самом деле стал литься на нее
тревожный свет, охватив все стройное тело и длинные, до земли,
волосы.
– Смотри же ты, глупый! Земля моя, выпусти сестриц на волю.
Не бойтесь. Все в тебе дышит и меняется, все хрупко, все живет.
Ярилка смотрел на нее, не отрываясь, и вдруг услышал кругом
непонятный шорох, ветер зашевелился в траве и деревьях.
– Ну же, месяц, – она топнула ножкой и вдруг закружилась. Мета-
лись ее волосы, мелькали бледные руки, закачались ветви деревьев,

63
словно завораживая, а из них раздался смех, доносились колдовские
звуки, маячили чьи-то прекрасные тела. Но Ярилка видел только ее.
Он побежал к ней. Она протянула к нему ладони, он ощутил их про-
хладу.
Она придвинулась близко-близко. И глаза, бесконечные, как
омут… Потом вновь отдернула руки и побежала по траве, оставляя
росистый след.
– Ну, догони!
Дерево вслед за ней склонилось. На нем раскачивалось что-то
лохматое и темное, русалочка звала:
– Ах, дедушка, ты проснулся? Ио, ио, земля ожила.
Ярилка остановился. Ах да, русальная неделя, все из земли выхо-
дит.
– Иди к нам!
Он протянул к ней руки, опустился на траву.
– Что же ты от меня бегаешь?
В это время маленькое существо залезло к нему на колени, загля-
нуло детскими глазами в лицо и спрыгнуло.
– Ты-то, полевичка, что разгулялась? Иди на поле, без тебя ржи
скучно.
Та улепетывала. Ярилка снова вскочил. Ветки дернулись, хлест-
нули по лицу.
– Чтоб тебя подняло и понесло на дерево!
Вот началось, повело.
Земля раскрывалась. Скоро и деревья начнут плясать. Пошло кол-
довство. Надо пойти предупредить Добриту, пора. Ох, разрази меня
Перун, всякая сила вылезает.
Ну да, сейчас земля как разомкнётся, разойдется, полезут травы
да цветы, русалки будут свивать их, а кикиморы запляшут на боло-
тах, начнут стучать, свистеть…
То-то по земле пойдет потеха…
Когда он вернулся, в селе все его слушали с радостью.
Бортята подмигнул старику:
– Пора, Добрита, травы собирать к Великому празднику.

64
 Накануне Великого весеннего праздника старик вошел в лес. И
засверкал весь мир подлунный такой несбыточной красой. Шел он,
чтобы не спугнуть чуда, тихо и осторожно. Разные травы сплетались
под ногами, как нити человеческих судеб. Кто знает, может, сама
Мокошь переплетает и травы, как жизни. Вот золотистая трава зре-
лости, она прибавит настою пряную горечь. Голубой огонек фиалки,
беспечный, как сама молодость, – старик набрал уже много расте-
ний в ту чашу, которую выпьют на весеннем празднике. Вдруг оста-
новился и тревожно оглянулся… Лес был добрым. Не слышно было
предостерегающих звериных голосов. И тогда он осторожно прошел
несколько шагов вперед, поклонился земле, попросил у нее проще-
ния и быстро и бережно стал разрывать ее мягкую черную грудь.
Глаза и чувства не обманули его. Он выкопал тот корень и положил
к другим травам.

Утром на вершину Ярилиной горки собрались и стар и мал. Борт-

ник стремительно вошел в середину круга торжественно, в благо-
говейном молчании стоявших людей, на мгновение замер, держа в
правой руке чашу, наполненную золотисто-крепким медом, и мед-
ленно пропел:
– Возблагодарим тех,
Кто прогнал холода, возвратил нам весну,
Осветил поля и луга, покрыл листвой леса.
Зажглись светло звезды.
И мед падает со звезд на цветы, а потом соберут его пчелы.
И мы пьем этот свет звезд, силу трав, дыханье цветов.
Все дано нам.
Радуйтесь!
Пейте ж во славу40.

40
Молитва бортника. Аничков сообщает интересное свидетельство Менеция (XVI в.)
о пруссах, литве и жмуди: «В день св. Георгия они имеют обыкновение приносить жертву
Пергрубиносу, которого признают богом цветов и растений. Жертвоприношение происхо-
дит следующим образом. Жрец, называемый вуршкайт, держит в правой руке чашу, напол-
ненную пивом, и, призывая имя бога, поет хвалу его: «Ты, возглашает он, прогоняешь зиму,
ты возвращаешь прелесть весны, ты зеленишь поля и сады, покрываешь листвою рощи и

65
 Пропев это, он схватил зубами чашу и, не касаясь ее руками,
выпил мед, а пустую чашу перекинул через голову. Она со звоном
покатилась по склону.
И вслед за ним все побежали к кадкам с медом, где парни раз-
ливали золотистый хмельной напиток, весело бегущий по жилам,
чтобы, как в деревьях бежит сок жизни, так и в людях бурлил он.
Ярилка хлопнул бортника по плечу:
– Молодец, ох наварил меду!
– Тебе спасибо, что помог собрать росу медвяную, не пролить ни
одной ее капли.
Селяне угощали друг друга, медленно разбредаясь по холму.
– Что ж, люди добрые, меда-то славно наварили.
Девушки закружились вокруг березки.

На поляне, на лугу
Гнулася березонька.
Завивали девушки,
Венком украшали,
Березку прославляли:
«Белая березонька,
Ходи с нами гулять,
Пойдем песни играть».

И склонилось дерево. Тоненькие ветки, как косы, расплелись. Та

береза уж тянет руки, прозрачные, зеленые, и словно в самом деле
бежит к ним.
– Слушай, Ярилка, – удивленно сказал бортник, – мне будто виде-
лось, что Весна по склону идет, как березка к нам на праздник. Кля-
нусь светом!
– Да не мудрено – мед-то чудесный!
– Да право слово! Ведь видел же. Пойду взгляну поближе, ведь
видел же.

леса». Пропевши эти слова, он схватывает зубами чашу и, не прикасаясь до нее руками,
выпивает пиво, пустую же чашу бросает назад через голову». (С. 106.)

66
 А девушки пели:

Березонька кудрявая,
Кудрявая, моложавая.
Под тобою, березонька,
Все не мак цветет,
Не огонь горит,
Красные девушки
В хороводе стоят,
Про тебя, березонька,
Все песни поют.

Но вот солнце осыпало их золотистой вечерней пылью и скры-

лось.
– Пошли смотреть, засохли ли те венки, что мы завили на березе?
– А что вы загадывали?
– Да уж вам не скажем!
– Выпей-ка со мной из одной чаши.
– Это с тобой-то?
– В Великий праздник не отказываются.
Девушки разбредались, аукаясь, по роще. Парни бежали за ними,
догнав, целовались через венки. Веснянка растерялась, куда-то
исчезли в темноте подруги.
– А может быть, это я поймал тогда на реке твой венок. Пойдем
со мной.
Боз резко схватил ее, прижимая к себе, словно хотел сломать. И
вдруг ей почему-то неожиданно стало страшно, первый раз в жизни.
Лицо ее замерло, стало недвижимым.
– Что ты из себя строишь? Девка ты, как другие! Пошли со мной.
– Пусти ее!
Тяжелая рука опустилась Бозу на плечо, и тот выпустил Вес-
нянку. Кто-то высокий, незнакомый поднял на руки окаменевшую
девушку и донес ее до холма.

67
 Там все снова собрались в хороводе. В полутьме он казался
заколдованным. Деревья стоят красы неписанной, словно девицы, а
девицы, что березки. Бортник обнял одну за ствол и горячо шептал:
– Я тебя за то люблю, что ты стройна!
– Вот упился, мед-то крепок был, – какой-то старик наблюдал за
бортником. – Пойду расскажу, как Бортята с березкой целовался.
Бортник все еще стоял, прижавшись к гладкой коре, когда весе-
лый хоровод окружил его.

Как во поле, поле,

В чистом поле,
Да еще того подальше,
В раздолье,
Там стояла
Белая береза.
Тут ходил-гулял
Удаленький молодчик,
На березовы коренья
Он наступает,
За вершинушку березу
Он пригибает,
К груди белую березу
Он прижимает:
«Кабы ты, бела береза,
Была красна девка!»

– Да что вы вокруг меня все кружитесь, точно пчелы!

– А с кем это ты там целовался?
– Разрази меня Перун! С березой!
Малуша схватила его за руку, парни – стариков, подошедших
взглянуть, что творится с бортником, и огромный хоровод, захваты-
вая всех, закружился по холму. В середину его влетел Боз, оглянулся
на незнакомца и Веснянку, запел:

Выходите, девки, в круг,

68
 Я вам песенку спою,
Выходите, не боитесь,
Поцелую, полюблю.

Но вместо девиц под смех окружающих, подбоченясь, пошел по

кругу бортник.
– Остановись, срамотник!
Но ревнивая баба уже не могла удержать упившегося медом Бор-
тяту. Он протянул руки к веселому хороводу, небу, деревьям.
– Все пляшет! Глядите-ка, березы сейчас разбегутся да как пой-
дут в пляс!
И запел:

Роща, стой, березовая,

Стой, не расходися!

Его сразу поддержало множество голосов:

Ах ты, парень молодой,

Гуляй, веселися!

И бортник широко раскинул руки, словно хотел остановить дере-

вья:

Стой, моя роща,

Стой, зеленая,
Стой, не расходися!
Стой, мил хоровод,
Стой, развеселый,
Стой, не разбредися!

А хоровод и впрямь понесся так быстро, что в глазах у танцу-

ющих все мелькало, летело. Из-за веток лезли посмотреть на них
девушки с длинными волосами, похожие на русалок и лешачих, но
какой-то озорник потащил и их за собой в круг. Цветы выглянули

69
из травы – что такое творится? Все: нечисть, роща, люди – плясали
вместе, в одном хороводе. Гул шел по лесу и лугу.
В деревне лохматое существо вылезло из-под печи и позвало
сидящего на трубе:
– Как ты, мохнатик?
– Хорошо, вот выбрался посмотреть, что они там делают: стучат,
кричат, не уснешь.
– А побежим к ним гулять!
И помчались в веселый кружащийся сумрак.
А хоровод, не удержавшись на вершине, раскрутился по всему
холму и вдруг распался. Кто-то в изнеможении сел на траву, кто-то
прислонился к березе. И во внезапно наступившей тишине почув-
ствовалось, что в лесу уже ночь. Оттуда послышались тихие шорохи,
неясные травяные запахи и какой-то тревожный, призывный шелест.
– А что, братья, ночь-то колдовская, не поискать ли вправду
весны, не пойти ли нам за травами?
– Да и нас возьмите, а то как бы вам не загуляться так, что про-
пустите, как солнце встанет.
И, взявшись за руки, расходились парами во влажную густую
темноту, и пели на весь лес:

Лиственный мой венок,

Лиственный, дорогой!
Ой, я старость не хочу,
Старость в ногах затопчу.
Лиственный мой венок,
Лиственный, дорогой.
Ой, пойдем, лада, в темный лес.

Только сейчас Веснянка разглядела того, кто стоял рядом. Он был

очень высок, с большими руками, темноволосый, и смотрел на нее
как-то непонятно, как будто удивленно или ожидающе.
– Спасибо тебе… Кто ты?
– Я издалека.
Странное молчание протянулось меж ними. И лес затих.

70
 – Хочешь, мы пойдем с тобой вместе искать травы? Хочешь услы-
шать ландыш?
– Я не знаю, что это такое.
– Не знаешь про ландыш?
Он виновато улыбнулся.
– Ты ни разу не был в нашем лесу? – И Веснянка, почувствовав,
что этот большой человек в чем-то беспомощен, как дитя, сама про-
тянула ему руку, и они пошли…
А на земле был самый большой весенний праздник. Чей-то взвол-
нованный голос звенел за деревьями:

Пойдем, лада, в темный лес,

Пойдем, лада, в темный лес.

Вся сила черной, теплой земли поднялась вверх. Звезды, цветы,

деревья потянулись друг к другу.
– В ночь расцветших трав мы злаки собирали.
В темноте, таинственно шурша, поднимались колдовские стебли,
путаясь, свиваясь по ногам. И, блуждая в этих травах, кто-то звонко
пел:

А я старость не хочу,
Старость в ногах затопчу.

Потом где-то за кустами зашептал:

– Если хорошо поискать, Малуша, то в такую ночь и найдешь
свое счастье.
Насмешливый голос ответил:
– Нам его руками не нащупать, нам его глазами не найти.
– А мы попробуем.
– Разве что полетим в Вырей.
– Зачем? Смотри, что за трава густая! Рай под каждым зеленым
кустом. Здесь…
В ответ задорный женский смех.

71
 Спутник Веснянки вдруг остановился и выпустил ее руку. Она
позвала его:
– Пойдем в наш лес. Сейчас в нем расцветают все травы.
Но он все настороженно всматривался в темь. Лес был полон тай-
ных знаков, добрых и враждебных.
– Я знаю голоса леса. Но если глубоко идти в чащу, он черен, туда
редко проникает свет.
Веснянка удивилась.
– Но мы же пойдем слушать, как растет трава. Да что с тобою?
Она дотронулась до его руки. Он вздрогнул и вдруг увидел, что
стоят они в незнакомом лесу. Мокрые ветки наклонились над ними,
везде таилось тепло.
– Это пахнет земля, а вот запах коры и хвои. А это… Сейчас рас-
цветает.
По лесу разносился влажный аромат. Она опустилась на колени и
стала что-то искать. Земля выпускала из себя травы и какие-то тихие
цветы, они росли везде. Они тихо звенели по лесу… Он не отрываясь
следил взглядом за каждым ее движением. Она нашла и положила
это в его большую, беспомощно раскрытую ладонь. Стебель тонкий
вздрагивал в пальцах, каждой жилкой бился. И когда он его прижал
к груди, ему показалось, что его сердце обнажено и нет ни одежды,
ни кожи… И все – все эти запахи, шелесты, шорохи – так в него и
входят, и он беззащитен перед ними.
– Ну же! – девушка вынула из его безвольной руки белый цветок,
поднесла к лицу, и он ощутил в его трепещущем запахе, что у цветка
никогда не было ни кожи, ни одежды, он был беззащитен по сути, и
все же он расцвел!
Девушка вопросительно смотрела на него:
– Хорошо тебе?
А он растерянно поднял на нее глаза:
– Не знаю… Здесь все по-другому, раскрыто навстречу друг
другу.
До них донеслись голоса, всплески воды, смех.
– Слышишь? Пойдем скорее к реке.

72
 Они спустились к заросшему берегу. Девушка сняла с головы и
протянула ему венок. Он хотел осторожно опустить его на темную
воду.
– Подожди, давай вместе зачерпнем из середины и выпьем.
Их ладони соприкоснулись в прохладной воде. Веснянка загля-
нула ему в глаза, и вдруг горячее тепло охватило всю ее.
И голос его донесся как-то глухо:
– Такого леса я, правда, не знаю.
– А таких звезд?
Они доверчиво светились сквозь ветви.
– Мне иногда хочется быть к ним поближе.
Вдруг он поднял ее. Ее длинные волосы рассыпались, коснулись
его лица, она охватила руками его шею, и ему показалось, будто
земля уходит из-под ног. Он шел, не ощущая, не замечая, куда.
Словно нет времени, нет – все один миг, все вместе, едино – лес,
они…
Звезды летели, путались в волосах, что-то так горячо стучало.
Она шевельнула пальцами и вдруг почувствовала, что это под рукой
его сердце, как неумелый птенец, тычется в скорлупу, будто просит
его выпустить.
– А куда мы идем?
– Не знаю.
Он бережно опустил девушку на землю и отер лоб ладонью,
словно что-то смахивая. Потом беспомощно, виновато улыбнулся:
– Может быть, в твой лес. Со мной что-то случилось. Будто схва-
тило, повело куда-то. И легко – и нет сил остановиться. Наверное,
это колдовство от вашего праздника.
Она смотрела на него ясными глазами.
– Так бывает. Со мной такое – когда хочется петь.
И вдруг оглянулась:
– А мы далеко зашли. Сегодня братина, пойдем скорее обратно
на холм, а то пропустим солнце.

73
 – Ярилушка, говорят, ты со Сварожичем41 знаешься?
– Без огня-то жизнь мертва.
– Сделай мне гривну или цветочек.
– Что ты, словно наши девицы. Все бы пустяками тешиться. Тебе-
то что в них? У тебя все есть: и травы, и цветы диковинные. Люди
говорят, будто тебе и лешие, и сам великий бог их дарят.
– Про лешего вспомнил, – русалка засмеялась. – Цветы-то счастье
земное, правда. Да жизнь их короткая. Скажу я тебе большую тайну,
не должна бы, да скажу, – она наклонилась к нему. – Только тише,
а то деревья подслушают. Дано людям от солнца чудо чудное, диво
дивное… Земля-матушка красу родит такую, что не нарадуешься.
Но смотри…
Русалочка вынула из своих волос цветок. Он уже увял и беспо-
мощно поник.
– Видишь? Хрупко все, что живет. Краса увянет, радость сгинет.
Вот сейчас чудная ночь, да и этот миг пройдет. Но дан вам от солнца
дар тайный, сила великая – красоту поймать, сохранить. – Глаза ее
широко раскрылись. – Сделай мне цветок, такой же, и он останется.
– Правда твоя, – он взял прохладный стебель. – Я сделаю цветок.
Тут с реки раздался плеск. Они увидели, как по темной воде плы-
вет венок. Тотчас послышался мягкий девичий смех и шепот. Парень
и девица стояли обнявшись. И в глазах Ярилки наклонившаяся к
нему русалочка вдруг почувствовала тоску.
– Что с тобой?
Но он не ответил. Она взмахнула рукой, и плывущий венок весь
засветился, каждый цветок задрожал, зазвенел, и нежный запах
понесся по реке.
– Красиво?
Парень и девушка смотрели на чудо, случившееся с их венком,
радостно прижавшись друг к другу. А Ярилка, не отрываясь, смотрел
на них. И русалочка, вдруг поняв, ласково провела своей прохладной
рукой по его лицу:

41
Сварожич – божество огня, молились ему у овина. См., например, то же «Слово об
идолах»: «Огневи Сварожичю молятся». (Гальковский. С. 49.)

74
 – Хорошо, я приду к тебе земной девушкой, когда-нибудь…
Он стремительно обернулся к ней…

А на холме было шумно. Старик и бортник склонились над

огромной братиной.
– Сейчас я кину вот это.
– И вместе с чудным медом, что наделал ты, бортник.
Светик незаметно подбежал к ним и вдруг сунул нос в чару.
– Чем пахнет?
– Солнцем.
Старик тихо шептал, наклонившись над ней, будто желая увидеть
что-то в золотистой жидкости:
– Мудрость земная настоена в горечи.
Друг мой, то терпкий и пряный настой.
Мудрость земная зреет под солнцем…
Они бросали туда какие-то травы, мешали над огнем, и светлый,
играющий, переливающийся пар поднимался над ним. Но вот старик
и бортник подошли с дымящейся чашей к сидящим кругом людям
и поклонились:
– Выпейте, дети мои. Молодым этот напиток откроет глаза, ста-
рикам возвратит молодость.
Братина пошла по кругу. Каждый благоговейно отпивал
несколько глотков и передавал соседу из рук в руки. Веснянка взяла
огромную чашу, отпила и протянула незнакомцу. Терпкий, дурманя-
щий пар поднимался над ней.
– Могу ли я? Это ваш напиток, а я чужой.
Но девушка ободряюще улыбнулась ему, и он прикоснулся
губами. Жаркий пахучий настой… Он сделал несколько глотков,
передал чашу. Горячее тепло побежало по жилам. И все кругом пока-
залось таким близким.
– Могу ли я?
Он обернулся к Веснянке. Вся сила трав и земли в этом напитке.
И внутри него как будто что-то расширилось. Он смотрел удивленно
вокруг. Легкий розовый отсвет, нежный, теплый, появился на лицах,

75
на земле… И на небе. Веснянка заметила что-то испуганное в его
глазах.
– Как, разве ты не знаешь, как заря-зарница ткет розовое покры-
вало? Она ведь может остановить кровь и заживляет раны, она помо-
гает всем несчастным.
– Смотри.
А люди уже поднимались и спешили на вершину холма. И про-
тянули руки к небу:
– Солнышко! Дай нам всем счастья, тепла и света!
Не забудь самую малую травку!
Нет тебя щедрее,
добрее,
солнышко!
Рукой она касалась руки незнакомца, и сквозь нее по пальцам
проникало тепло, горячее, как солнце. Люди ждали, затаившись,
почти не дыша. Он ощущал, как до него дотрагиваются маленькие,
слабые пальцы, и вдруг его, словно боль, пронзила такая жажда, ему
вдруг захотелось невозможного чуда…
– И ты родишься каждый день лучше, чем было. Ведь ты взой-
дешь, солнце, ты не оставишь своих детей во тьме.
Светик смотрел во все глаза, и все-таки пропустил, как оно появи-
лось.
Радужки голубые, желтые, играясь, разбегались. Рассветилось.
Пошли круги, переливаясь зеленым, красным. Оно играло, купаясь
в небе, прыгало42. Люди подняли руки.
Но то, что увидел незнакомец, было необыкновенно. Он резко
сжал руку Веснянки, вздрогнул, притянул ее к себе.
– Ты испугался?
Он зажмурил, потом снова открыл глаза, до боли прижал к себе
Веснянку.
– Мне казалось… такого не бывает…

42
Широко распространеные поверья, что на Пасху, Троицу, Купалу можно видеть, как
солнце играет, купается, прыгает записаны во многих областях России, западноевропей-
ских и других странах.

76
 Люди пели великую песню солнцу, самую светлую.
– Солнышко, тебе песнь споем!
– И ты родишься каждый день лучше, чем было.

С того дня они часто встречались.

Девушка возникла из запаха цветов и трав. Он несмело подошел
к ней. Она сбежала с горки, ясно улыбнулась ему.
– Смотри – это мост в страну счастья. Видишь? – Она подняла
руку к небу. – Заря-зарница протянет чудесный мост блестящий,
зачерпнет из источника и окропит росой, прольется дождем, и он,
как мед сладкий, вернется к роднику. Что ты так смотришь, ты мне
не веришь? Да что ты? Повторяй со мной, – она взяла его за руки. –
Эй ты, радуга-дуга.
Он виновато улыбнулся:
– Ты говори, я слушаю. Но сам я так не могу, в том краю, откуда
я, другие песни.
– Тогда пойдем к роднику. В него сейчас опустился конец радуги.
Источник приветливо журчал, в нем отражались блики разно-
цветной радуги. Девушка встала на колени, отпила воды, он нере-
шительно замер.
– Да что ты? Попробуй живую воду!
Она зачерпнула ее ладонями и протянула ему. Он наклонился
и шершавыми губами выпил, прикоснувшись к ее рукам. Закрыл
глаза.
– Что с тобой?
– Мне никогда не было так тихо…
Веснянка улыбнулась:
– Хорошо, что я привела тебя к нашему роднику. Гость, который
недавно приезжал к нам, говорил – как выпьешь этой воды, верится,
что люди рождаются для счастья.
– Но это не для меня.
Веснянка придвинулась близко и заглянула ему в глаза.
– Почему ты думаешь, что не можешь быть счастлив?
Он побледнел и что-то нечеловеческое, незнакомое и страшное
мелькнуло в его лице… Но она провела по его волосам.

77
 – Не надо, я не люблю, когда гладят.
Тихие руки, ощущение, как от далекого запаха ландыша, закрыть
глаза и схватить, прижать к себе. Нельзя.
– Прости, я пришел из края, где люди как волки. Разве я виноват,
что родился не в вашей стране?
– Не бывать человеку волком, главное – не очерстветь душой.
– Там, где лес, – другие законы.
Девушка задумчиво покачала головой:
– Лес тоже добрый. Только в лес иногда страшно войти…
– Почему страшно?
– Тьма в нем живет… А ты где живешь? Там? Далеко?
– Да, в чаще. Если обойти холм, родник, за рощей и сосновым
бором.
Девушка вдруг обрадовалась:
– Но это же чудесно. Значит, где-то рядом с твоей избушкой и
живет берегиня. Она тебя сбережет.
– Рядом со мной? Кто?
– Ты разве не знаешь? Тогда я расскажу тебе. Там, в чаще, спо-
койная добрая берегиня. Она наклоняется над колыбелью ребенка.
И еще где-то в лесу живет Мокошь43, она плетет нити человеческих
судеб, опускает в реку, и они плывут… А в домах у нас – дедушка-
мохнатик. Он такой добрый. – Она всплеснула руками. – Да столько
всего забавного творится кругом! То лешие и лешачихи раскачивают
деревья, то в болоте кикиморы куролесят.

43
Мокошь – единственное женское божество восточнославянской мифологии. Ее идол
был поставлен князем Владимиром рядом с мужскими божествами на холме в Киеве. Упо-
минается в Слове о мздоимцах» (XVI в.): «Молятся огневи пред овином и вилам и Мокоши
и Симу и Реглу и Перуну и роду и рожаници». (Срезневский И. И. Словарь древнерусского
языка. Т. П. М., 1989. С. 163.) Иванов В. В. и Топоров В. Н. считают, что имя Мокошь свя-
зано с корнем «мокрым», «мокнуть» (вместе с тем возможна и связь с *mokos – «пряде-
ние»). Типологически Мокошь близка греческим мойрам, германским норнам, прядущим
нити судьбы, хеттским богиням подземного мира – пряхам, иранской Ардвисуре Анахите
и продолжает древний образ женского божества – жены (или женского соответствия) гро-
мовержца в славянской мифологии. (Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 2. М., 1992.
С. 169.)

78
 Веснянка говорила, показывая на лес, на озеро, и он, оглядыва-
ясь, видел, что там и в самом деле что-то шевелится, ворчит, пыхтит,
бегает.
– У нас есть русалки водяные, выходят они перед Великим празд-
ником и ходят по полям, качаются на деревьях. Где они играются –
там трава росная. А еще есть у них и маленькая сестричка – поле-
вичка. Я думаю, растет она с зерном, и как зацветет поле, бегает,
купается в жите, кувыркается, с цветами шепчется. Ты не видел ее?
Когда жито колышется – там русалка, надо только всмотреться. Сна-
чала она зеленеющая, а в конце лета золотистая. Только ее нельзя
обижать – она очень доверчивая. А это моя березка, та, что на вер-
шине Ярилиной горы, моя сестра, она все слышит и все понимает.
Когда девушка ушла, он остался на холме и будто заново вгля-
дывался в окружающий мир. Кругом было движение, шелестение,
жизнь веселая, незнакомая ему. Он смотрел на нежно-розово-золо-
тистое небо и пытался увидеть ту, которая ткет покрывало зари. И
из-под ее рук летит золотистая пыль заката. Он подошел к березе.
Осторожно погладил мягкую кору, провел руками по стройному
стволу. Встал на колени. Ему почудилось, что будто то Веснянка.
Листья что-то шептали, он мучительно пытался их понять. Потом
спустился к полю. Трава светилась. Над ней теплый запах лета и
солнца. И внутри что-то шевелилось, рябь волнами весело пробе-
гала от края до края поля. И вдруг он в самом деле разглядел…
Полевичка купалась во ржи, а ее солнечно-золотистые волосы мель-
кали над стеблями. Она кувыркалась, падала, резвилась. Подбежала
совсем близко к нему. Он протянул руку, ему захотелось дотронуться
до этого золотистого, как солнечный луч, чуда. Полевичка засмея-
лась своим тихим смехом и исчезла во ржи. Он долго смотрел, как
нежно, порывисто трепещет ее цветочный венок над травами.
Сзади послышался голос:
– Русалочки купаются! Хорошо!
Стройный ясноглазый юноша, друг Веснянки, встал рядом.
– Это полевичка. Помню, как я в первый раз познакомился с ней.
Старик подозвал меня. На руках у него – маленькое светлое суще-

79
ство то с золотисто-карими, то с зеленеющими глазами. Мы с ней
дружим. Ну и озорница же она!
Они долго стояли вдвоем на краю поля и смотрели. Незаметно
подошла ночь.
– Ну, пойдем. А то она, шалунья, еще начнет проказить – хорошее
мы с тобой сегодня видели.
И Ярилка протянул незнакомцу руку. Тот удивленно взглянул на
него, потом вдруг широко улыбнулся и пожал ее. И они разошлись.
Когда он засыпал в ту ночь, мягкая ветка коснулась его лица.
Она была мохнатая, на листах что-то пушистое, упруго задела его
по лбу, глазам, щеке. Он первый раз не пошел к себе в чащу… Лег
под кустом орешника на теплую землю, растянулся, подложив под
голову руку, и расслабленно вздохнул. Пахло полем, недалеко была
их деревня, и он будто чувствовал, как спокойно без боли, тихо они
спят… Нет, не то чтобы ему хотелось быть к ним ближе, нет, про-
сто вдруг он лег в траву недалеко от опушки и понял, что сейчас
уснет, как давно уже не спал. Тишина живого, он никогда не думал,
что живое так тихо. Он знал, что там, где он сейчас жил, – он был
сильным и там ему надо быть. Теперь он знал, что здесь у них –
колдовство, и они только притворяются простыми. Он все знал… И
смутно чувствовал, что такого вот вдруг непонятно откуда пришед-
шего покоя, может быть, больше не случится с ним. Но он положил
свою тяжелую голову на руку, закрыл глаза…
Он тоже может сейчас закрыть глаза и уснуть, как те, он может…
Он понял, что был болен, очень болен. Что этот дурман, эта болезнь
напала на него, вкралась в него в этом краю… И все оттого, что
он когда-то вошел в рощу. И теперь эта болезнь будет приходить к
нему часто, и он будет изживать, выжимать ее из своего сердца, а
она снова придет.
Он не знал ее имени. И тогда ему суждено метаться, и в момент,
когда она подступает к нему, бояться и ломать руки.
Он понял также, что все люди больны тем же… В этом их сла-
бость, и в этом их сила. Так же больны.

80
 Он спал тихо, без снов, а над его лицом качалась ветка орешника,
настойчиво дотрагиваясь до лба, как будто бы ей очень хотелось,
чтобы разгладилась резкая морщина на нем.

Поутру Веснянка шла вдоль поля. Травы расшумелись, зацвели,

расходились. Солнце лило золотистое вино счастья, оно проникало
через кожу внутрь… И хотелось ей стать как розовое облачко, как
розовая роса, и улететь, раствориться в солнце, чуть дотронется до
нее заря. Раскинула руки, потом расслабленно опустилась в траву
и стала собирать полевые цветы. И все в ней, задыхаясь, шептало:
«Счастье подобно росе, что улетает от утреннего луча…»
Кто-то тронул ее за руку. Светлая девочка тихо взглянула на нее:
– Ты зачем сорвала мои цветочки?
– Ты прости меня, полевичка, я их подарить хочу.
Русалочка взглянула вдаль и, увидев там, у леса, кого-то, выхва-
тила из своих волос еще цветок, подала Веснянке:
– Подари и его, – и убежала.
Он снова шел к полю.
– Я принесла тебе цветы.
Веснянка подошла к нему близко-близко
– Мне… цветы?
– Это чудесные цветы, их собирает полевичка.
– Мне… не надо, не дарят их.
Чувство какой-то сильной благодарности, похожей на боль, охва-
тило его.
– Они охранят тебя. И ты услышишь, о чем думают травы. Я хочу,
чтобы ты все слышал.
Она заглянула ему в лицо, ее волосы касались его щеки. И вдруг с
ним что-то случилось. Ему показалось, что он не жил до этого мгно-
вения. Что не было, не было ничего до этого.
– Я хочу, чтобы ты все увидел. И счастье… Ты знаешь, оно
подобно росе, розовеющей от утреннего луча. Что ты так смотришь?
Она сидела близко. А ему хотелось схватить ее, будто она сейчас
исчезнет.

81
 – Я просто не привык к такому. Не знаю, правда ли это? Не снится
ли мне? Я верю, что в твоих руках… есть сила оживлять все кругом.
Когда ты рядом, я вижу то, о чем ты говоришь. Но я пришел издалека.
Я чужой вам.
– Разве есть чужие? Мы всех любим.
– Ты светла сердцем, ты не знаешь горя. А если кругом лес, если
каждый день видишь кровь… Хорошо быть добрым, когда тебя все
любят.
– Мы всех любим, каждый имеет право быть любимым. И если
бывает хмурый лес, ну, забудь.
– Вы любите, пока вам хорошо. А если бы вы узнали, что вас ждет
боль, все стало бы по-другому.
– Ну что ты говоришь. Каждый имеет право быть любимым.
Посмотри, – она поднесла цветы к его лицу, и он ощутил их кол-
довской запах. – Эти цветы раскрываются для всех, пробиваются
из земли с болью. И тихие духи цветов рождаются везде, напол-
няют ночью лес этим запахом, дотрагиваясь до ландышей, те звенят.
Звезды набухают соком, и мед падает с них на лепестки для всех.
Утром же солнце льет золотистое вино счастья, попадает на цветы,
чтобы каждый мог заглянуть и увидеть. Возьми их.
– Спасибо, – он вдруг встал на колени и прижался горячим лбом к
ее прохладным рукам. Тот дурман, который охватил его, был стран-
ным, как будто он всю жизнь пил, ел, боролся и не подозревал, что
умирает от жажды…
Девушка гладила его жесткие волосы. Колдовской запах расто-
чали деревья, травы. Его лоб пылал беспомощно. Они долго сидели
так, рядом, и разошлись на закате.

Каждый имеет право быть любимым, каждый имеет право быть

любимым. А над ним тает покрывало зари, золотистая пыль заката.
Дурман охватил его. Золотистая пыль падала… И щемящая благо-
дарность… к роднику за то, что он журчит, к березам за то, что они
шумят.
За то, что вы есть.
Если есть что дурное, забудь, забудь…

82
 И он забыл.
Лес, мой лес! Ты научил меня быть сильным, неужели есть что-
то более сильное…
А на небе – закат. Он горел радостно, яростно. Он распахнулся на
все небо. Это заря – она швырнула что-то яркое.
А чувство было острым, горячим, тревожным… Хотелось вдох-
нуть глубже. Больше всего оно напоминало голод. Или желание
запеть. Что же это?
«Ты хочешь счастья, мой друг». Осмотрелся -кругом что-то тво-
рилось. «Есть чувство сильнее боли, крови, тьмы. Сильнее самой
силы – это желание счастья».
Тревожно оглянулся и почувствовал, что он не одинок. Озирался,
как загнанный. Каждая травинка раскрывалась так трепетно в ночь с
той же жаждой. Ландыши где-то звенели. Шелестели листья. Птицы
пели. Он задохнулся. Заморочили…Так вот оно… И все раскрыто,
распахнуто навстречу друг другу, как бутон накануне цветенья.
Упал на колени и лег. Токи земли пронзили его. Над ним солнце,
такое, какое он увидел тогда на празднике. И благодарность к
земле… Он понял, что в ней…
Благодарю тебя. За всю боль, ожоги, раны, если ты мне подарила
это. За всю ту страшную жизнь… За всю муку. Если дала мне это.
Благодарю.
Над ним тает покрывало. Золотистая пыль заката…
И вдруг он понял, что хочет счастья. Несмотря на боль, смерть,
на то, что он, – это он.
Он хочет счастья… Больно от жажды. Как розовеющая роса, ждет
зари… золотистая пыль падала.
Благодарю тебя. Он припал к земле.
Пусть боль, пусть…
И земля ответила ему, охватила его теплом.

– Смотри!
Солнце закатным красным глазком горело над чернеющим лесом,
затем разлилось розовым туманом – и на нем два плывущих облачка.

83
 – Видишь? – она указала рукою им вслед. – Ярило ушло в страну
закатного солнца, откуда весной прилетают птицы. Та страна издали
кажется нам как розовое облако. Что за ним – никто не знает. Как ты
думаешь, раз птицы оттуда прилетают, то и песни оттуда?
Он улыбнулся и смотрел на нее так осторожно, будто боялся спуг-
нуть.
– Не знаю, тебе лучше знать, откуда прилетают птицы и песни. Я
больше понимаю в лесных криках и вое.
– Скажи, а ты сам не оттуда? Может быть, твоя страна ближе к
закатному солнцу? Ты не подходил к ней ближе нас – туда, где восход
и закат сходятся?
И девушка пододвинулась к нему, заглянула в глаза совсем
близко.
В лице его вдруг что-то дернулось, как от ожога. Будто кто-то
горячей веткой хлестнул по коже. И в широко раскрывшихся глазах
ей почудилось страшное. Но мгновенно исчезло, и он улыбнулся.
– Нет, что ты, я из страны, где темный лес и долго тянутся ночи.
Это вы совсем близко к той закатной стране и солнцу. А там, где я
жил, люди чаще злые, чем добрые.
Девушка сочувственно склонилась к нему еще ближе:
– Ты не прав, твой путь, быть может, был нелегким, но люди везде
добрые, как солнце. Оно все греет и в каждое дитя входит, проникает
в него, открывает ему глаза. И с той поры человек видит и слышит.
И дана ему земля, чтобы любить, из родников он пьет тайну ее теп-
лоты.
– Пусть все в этом мире тьма и злоба, но в тебя оно вправду зачем-
то вошло и открыло твои глаза.
Он почему-то наклонился над ней, она ощутила его учащенное
дыхание, горячие руки и вдруг отпрянула. Отбежала на несколько
шагов, остановилась, оглянулась. Он как-то согнулся, осунулся,
руки безжизненно опустились вдоль тела… Она снова побежала,
боясь обернуться, а травы цеплялись за ноги, будто русалочьи руки,
шептали: «Зачем бежишь?»
«Зачем я, правда, бегу? Ведь он мне… нужен».
Она внезапно остановилась перед огромным священным дубом.

84
 «Да, он мне нужен… Наверное, нужен. Зачем бы тогда я к нему
ходила? Скажи дуб, так?» Но дуб промолчал, не шевельнув ни
листом. «Что-то не так, вечный дуб? В самом деле… Руки жгут,
глаза… И такая невыносимая тоска в них, почти нечеловеческая или
человеческая?»
Он протянул руки. Но она… Она убегала от него по росистой
траве, к розовому небу… В ту сторону, где далеко-далеко светится
страна закатного счастья.

Не огонь горит, не смола кипит, а пусть горит, кипит ретиво

сердце у красной девицы по добру молодцу.
Ярилка опустил голову, перед ним в очаге горели дрова, вспы-
хивали с шипеньем искры. И он, не отрываясь, смотрел на пламя,
исступленно и тихо шепча:
– На море-окияне, на острове Буяне стоит дуб-стародуб. Под тем
дубом – дубовая гробница, в ней лежит красная девица, тоска-чаров-
ница. Ножки у нее не подымаются, глаза не открываются, сердце не
разгорается. Красна-девица, тоска-чаровница, встань-пробудись, на
меня оглянись. Вынь ты из моего сердца тоску-кручинушку печаль
горючую и отнеси ее в сердце к той, что от меня все прячется. Пожа-
лей меня, тоска-чаровница…
Есть, говорят, чудная эта девица – тоска-чаровница. Много неяс-
ного для людей на свете. Вот и она. Наведет сухоту-сухотучую,
тоску-тоскучую… Или снимет. Болью от любви называют ее ста-
рики. А захочет она, незримая, взмахнет рукой – и снова свободен
ты, и не надо тебе ни тайн колдовских, ни счастья недоступного, не
морочит, не жжет ничто, не тревожит. И в горе, и в счастье живет
около нас эта девица. Ходит за деревьями, мелькает ее черное пла-
тье. И русалки, и деревья, и весь мир подвластны ее темным чарам.
И все же ему, Ярилке, нет сил их терпеть.
Ярилка выбежал из избы в поле.
– Встану я раным-рано, светлым-светло, пойду в чистое поле
под ясные звезды, под светлый месяц, под полетные облака. Умо-
юсь утренней росой, осушусь красным солнцем, подпояшусь свет-
лыми зорями. Поклонюсь я на все четыре стороны. Ты, небо, слы-

85
шишь! Ты, небо, видишь! Звезды вы ясные! Ой же вы, ветры буйные!
Услышьте меня! Свейте вы с меня, несчастного, думу и помышле-
ние, тоску-тоскучую, сухоту-плакучую и отнесите ее, ветры буйные,
к ней в ретивое сердце, чтобы душой кипела, кровью горела и не
могла бы без меня ни жить, ни быть.
Он опустился на траву. Тихо шумел лес. Тоска его, гнавшая из
дому, мешавшая, жгущая, будто вправду ушла в деревья, в ветер и
непонятно, затаенно шумела в них. И в сердце стало тихо и спо-
койно.
– Ярилка, ты? – девушка будто даже испугалась, случайно
наткнувшись на него в темноте.
– Я, моя ладушка. Ты чего здесь бродишь? Нехорошо сейчас, в
земле колдовство разгуливает.
– Ярилушка, скажи, – Веснянка опустилась рядом с ним на
траву, – ты меня с детства знаешь. А ведь я сама себя не ведаю…
Кто мать мне, даже не знаю. Скажи, Ярилушка, может, я чего-то не
понимаю? Мы ведь живем, как поют птицы, ко всем добры – и нам
светло. Может быть, я какая-то не такая и мне что-то и вправду не
открыто? Может, Ярилушка, я не умею любить?
Он озабоченно взглянул на нее.
– Что с тобой, не пойму я? Чудное ты что-то говоришь.
– Мне правда тревожно. Скажи, ты все в жизни понимаешь?
– Чу, слышишь? – Ярилка остановил ее, напряженно всматри-
ваясь. За темным лесом, под небом раздался вещий, гулкий голос
кукушки.
Веснянка вскочила на ноги. Мокошь сейчас где-то опустит в тем-
ную реку нити судеб, словно стебли, и ночная красота расцветет…
– Я пойду туда.
– Не надо, Весняночка! Сейчас даже я бы не решился пойти в лес
один. Боз с ребятами целой толпой ходят, и то дрожат от страха.
Но она уже бежала к дому.
Старик сидел в избе, спокойно точил косу. И все в жизни было
ясно и светло. Праздники шли своей чередой, расцветали травы, и
у людей теплели сердца.
– Ты что, дочушка?

86
 Она прошла в избу, села рядом с ним.
– Отец, я умею любить?
Старик удивленно взглянул на нее.
– Скажи, отец, помнишь, бабушка говорила, что я снегурочка.
Может, это правда?
Добрита улыбнулся:
– Ты у меня вон как через костер прыгаешь, какая же ты снегу-
рочка? А что это ты вдруг такое спрашиваешь?
Девушка будто не услышала последних слов.
– А она, снегурочка, не любила, а как пришло время, пошла в лес,
приняла дар у весны и стало ей все открыто.
Старик удивленно взглянул на дочь, мелькнул в памяти какой-то
высокий молодец и то, что она в поле стала часто гулять.
А Веснянка набралась смелости и докончила:
– Я что-то не понимаю в жизни… Мне надо это узнать. Отец, как
похоронят кукушку44, так я пойду искать ночную красоту.
Тут Добрита привстал.
– Ой ли, нужно ли?
Веснянка кивнула:
– Очень.
– Не ко времени решилась ты сейчас судьбу испытывать. Появи-
лось в наших лесах чудище, волк. Да и страшная это неделя. Не ходи,
дочушка. После Великого весеннего праздника по лесу все бродят
– и русалки, и лешие. Беречься надо. Подстерегают они тех, у кого
сердце не в покое. Но она покачала головой:
– Я хочу найти ночную красоту.
С Великого весеннего праздника и в те дни, когда похоронят
кукушку, поднимается в злаках вещая сила. Тайной бродит она, пря-
чущаяся в лесах, в травах. То блеснет в реке русалкой, то цветком.
Бродит, ходит в леших, ручьях, деревьях, чтобы вырваться, как осво-
божденье, в Купальскую ночь… И потом в Громовой Ярилин день,

44
Поверья, связанные с кукушкой и похоронами ее. В похоронах кукушки участвуют
только женщины. Хоронят кукушку обязательно тайно, чтобы парни не заметили. Закапы-
вают ветку, одетую в женский костюм, или травку под названием кукушкины слезки.

87
когда откатят от костра колесо, сплясать свою последнюю пляску.
Бродит, ходит в земле тревожная сила трав.
И когда похоронят кукушку, можно увидеть ночную красоту.

– Хоронили мы кукушечку и плакали.

В сумерках девушки тайно пошли в лес. У дальнего озера выко-
пали из земли особую травку, одели ее в приготовленную одежду,
положили в маленький гроб и заголосили, в темноте их пение зву-
чало жалобно.

Хоронили мы кукушечку и плакали.

Во лесу во лесочке
Росла травка-муравка.
До пояса доросла,
Березку обвила.
Мы веночки клали,
Березку завивали,
Судьбу гадали,
Кукушечку выкликали:
«Кукушечка-ряба,
проведи нас сквозь леса».

– Ой девушки, что это?

– Не подглядывает ли за нами лешачиха?
– Почудилось тебе, Малуша.
Закопав в землю гробик с травкой, они положили сверху ветки,
венки. Тихо запричитали:

Кукушечка, милая наша подружка!

Мы тебя хоронили,
Не обижайся на нас.
Прощай, кукушечка, прощай, рябушечка,
До красной зари,
До новой травы.

88
 Малуша, клавшая свой венок сверху, вздрогнула.
– Что с тобой?
– Неужели вы не слышите?
Они сели на траву.
– Будто нет.
– Неужто и сейчас не слышите?
Глухой шум шел из глубины леса.
– Ночь-то колдовская…
– Что там такое? Будто лешие по деревьям прыгают…
– А может, лешачихи. Помните про девку в белом сарафане?
Лучше бы нам сегодня в лес не ходить.
– А что ты про нее знаешь?
– Люди из-за болота говорили. Года два назад это было. Девушки
тогда танцевали у леса, и вдруг подбежала девка в белом сарафане.
Незнакомая. Они ее взяли с собой в круг. И вдруг… хоровод как
понесется, кружится, кружится, и остановится никто не может. И все
глубже затягивает всех в лес. Танец тянет… Взглянули они на нее.
Неясная была то красота, как нечеловеческая… Глаза огнем горят. А
среди них была певунья на диво, ну как наша Веснянка. Она запела
– хоровод и остановился, а та, смеясь, убежала незнамо куда.
– Да, девушки, всякое бывает, – заговорила другая. – И вода
бывает в такие ночи, как заколдованная, – нельзя пить, нельзя
почерпнуть. В давние времена приглянулась лесовому какая-то
девица, подкараулил ее, да и понес к себе, по деревьям, по верхуш-
кам бежит. Те шумят, качаются. Она и давай просить: «Страшно мне
с тобой, отпусти меня. Не по мне это». – «Да куда же, теперь поздно.
Тут черный лес, сгинешь». – «Все лучше, чем с тобой». Рассердился,
да отпустил. Но потом пожалел и вдогонку кричит: «Только воду,
воду не тронь, не пей!» А она и не слышит, упала на берегу озера
заговоренного, зачерпнула… И водяной леденящими руками тело
теплое схватил.
Все замолчали, казалось, в тревожной ночи кто-то подглядывает
за ними.
– Страшно, девушки, жить в мире. Ступишь на сук – а там тебе
из-за дерева леший рожи корчит.

89
 – Да, леший как начнет водить, как начнет водить… Ходишь,
вроде б знакомое место, глянь – и совсем не то уже.
Веснянка, хоть ей и было не по себе, возразила:
– К кому ты с добром, тот и к тебе с добром. А коли со злым
сердцем в лес идешь, так чего тебе и ждать там? Если ветку сломал,
зверя из озорства убил, разве будет тебя леший охранять?
– Так-то оно так, Весняночка, но ведь есть Великий страх ноч-
ной…
Все вдруг испуганно замолчали. В темном лесу раздался кукуш-
кин голос. Гулко слышалось это ку-ку в ветвях. Живое дыхание шло
от травы, покрытой росой. К вечеру влажная тяжесть клонит головки
цветов, и они сонно качаются, источают дурманящий запах. Где-то
среди них есть тот загадочный, вещий цвет. Из-за кустов доносились
шелестящие, звенящие звуки. Испуганно смотрели туда, на неиз-
вестную им тайну, девушки. Одна, словно не выдержав, прервала
молчание восклицанием, похожим на вздох:
– Девушки, что здесь сейчас в лесу?
– А про Великий страх ночной… слышали?
Малуша вскочила, прервав их:
– Чтой-то мы совсем перепугались, не понять с чего? Ну, цветы
пахнут, кукушки кукуют. От каждого шороха дрожим. Гадать-то
будем? А то зачем сюда пришли?
Девушки поднялись. Звонкий голос Малуши словно развеял
обступившие их неясные запахи и голоса леса. Они запели:

Гадай, гадай, девица,

Змеиные крыльица
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Цветочками первиваючи,
Росою окропляючи.

Осторожно ступая, они спустились к заросшему лесному озерцу

и разошлись по его берегам.

90
 Веснянка раздвинула тяжелые ветки ивы, встала на колени в
холодные высокие травы. Впереди над водой туман. Озеро это тай-
ное, лесное. Есть в лесу жестокая богиня, прядет она нити, опускает
она те нити в воду, и плывут они, и кто вытянет… Веснянка замерла.
И стала смотреть в ночную воду. Длинные, бледноватые стебли мед-
ленно качались, сплетаясь, расплетаясь. Пахло речными цветами. И
долго гляделась в черную воду, пытаясь понять, что за нить сплела
Мокошь.
– Весняночка, пойдем домой!
– Вы идите, а я пойду в лес за ночной красотой. Мне нужно.
– Что ты, сейчас такое творится!
– Лешего не боишься? Заведет, заплутаешься.
– Да и в лесу появилось чудище, то ли леший, то ли волк, в кукуш-
кину ночь он как раз и подстерегает, попадешься еще ему.
Но Веснянка уже удалялась от них в черную глубь леса.
– Постой, постой! – кричали девицы и запели ей вслед старинную
песню:

Сможешь ли, девица, пламя зажечь

В черном лесу, во сыром бору?
Сможешь ли, красная, тьму разогнать
В черном лесу, во сыром бору?
Тьмою колдуною ночка страшна.
Страшно идти, больно дышать.
Сможешь ли, девица, песню запеть
В темном лесу, во сыром бору?
Песню пропеть – страх отогнать
В черном лесу во сыром бору?
Сможешь ли, девица, путь разыскать
В темном лесу во сыром бору?

И вошла она в лес, где похоронили кукушку, лес тайный, лес

вещий. Огромные черные деревья встали вокруг. Их ветви шевели-
лись. Травы поднялись до пояса, мешая идти. И тут она вышла на

91
тихую маленькую поляну. В темноте чуялось, как густо здесь росли
цветы и раздражающе пахли.
Веснянка вздрогнула. Ей показалось, будто светлая женская тень
закружилась над травами… Они тихо перегибались, качались от ее
легкого танца. Уж не полуночница ли то? Полуночница, добрый
гений колдовской ночи. Все – лунный свет, бабочки – кружится и
летит, летит…
У Веснянки закружилась голова, она испуганно упала на колени,
схватилась за травы, словно боясь, что земля исчезнет под ней, и
вдруг ощутила мягкое, тревожное прикосновение. Перед ней стоял
цветок с острым влажным запахом. И его лепестки горделиво дро-
жали. Так вот она, ночная краса… Я нашла. Позабыв про свой страх,
она стала осторожно разрывать почву. Мягкая земля никак не отпус-
кала нежный зеленоватый корень. Там, в земле, таилась неведомая
сила. Наконец, она освободила светлый цветок. Поднесла его к лицу,
вдохнула запах.
– Скажи, что за нить сплела Мокошь?
И вдруг услышала, как чужая нечистая сила закружилась в лесу.
Пошел шорох, шелест… Сова ухала в ветвях. Она вскочила и броси-
лась прочь от поляны. Бежала, прижимая к груди цветок, будто пока
он с ней, никто ее не тронет. Ей чудилось, что за ней кто-то гонится.
И вдруг оцепенение напало на нее, ноги не слушались.
– А мы уж думали, ты потерялась. Леших не боишься.
Из-за дерева выбежал Боз и, протянув к ней руку, с силой обхва-
тил за плечи. Рядом засмеялись его друзья. Но почему-то он, давно
знакомый, показался ей хуже неведомой темноты. Она вырвалась и
побежала от него. Чем дальше она бежала, тем глуше становился
лес. Уже не слышалось их смеха и голосов. Кругом только темные
деревья. Где же ее друг? Помоги, я заблудилась, мне жутко. Ветви
царапали руки. Она вспомнила про Великий страх ночной.
Что-то цеплялось колючками за платье, выглядывая из-за ветвей.
Падая, увидела, как две темные руки протянулись к ней. Очнулась
она в горячих объятиях. Чудище что-то шептало ей. Голос показался
очень знакомым, и от этого стало еще страшней. Сердце бешено
колотилось.

92
 – Не надо, оставь меня. Я хочу к людям, я люблю людей. Их, а
не тебя, отпусти!
Вдруг сквозь листья она увидела звезду. Взмолилась к ней:
– Возьми меня к себе, помоги!
И прошептала чудищу:
– Я лучше умру, я не буду с тобой, пусти!
И снова почудился очень знакомый голос…
Она почувствовала, что под ней мягкий мох, ослабла и погрузи-
лась в него. Ей показалось, будто на ее руки падает что-то горячее.
Уже не было страшно, хотелось только уйти навек в прохладный
мох. «А вдруг это чудище плачет, откуда здесь в лесу горячая роса?»
Очнулась Весняночка среди высоких трав и фиалок. Она была
такой слабой, будто переболела трясовицей, и с трудом вспомнила,
что произошло с ней: кажется, ходила гадать за ночной красотой,
заблудилась, бежала и встретилась то ли с лешим, то ли с волком,
который хотел ее взять к себе, но отпустил…
Она вернулась домой. Шли дни, страх ее забылся. Но только все
не приходил ее друг. Почему?

Наступил день проводов Костромы45.

Кострома,
Кострома,
Ты нарядная была,
Развеселая была,
Ты гульливая была,
А теперь, Кострома,
Ты совсем умерла.

45
Очевидно, Кострома связана с вешней силой растительности и трав. Соломенную
куклу обряжали, несли к реке или в поле и там разрывали на части. «Женщины в это время
завываниями выражали скорбь и отчаянье, мужчины пели песни и плясали, дети бегали
взад и вперед». (Сахаров. Т. II, кн. VII. С. 91.) Женщины причитали, когда кидали ее в воду:
«Пойди душа ее прямо-таки в рай, таки в рай, таки в рай». (Шейн. С. 370.) «Какая-нибудь
умелая баба начинает голосить, как о покойнице, иные смеются, третьи поют и пляшут, и
всем очень весело». (Максимов. С. 428.) «Смех имеет целью обеспечить убиваемому суще-
ству новую жизнь и новое воплощение». (Пропп. С. 103.)

93
 Люди сделали из соломы большую куклу, обрядили ее и с шумом,
песнями и смехом несли к реке.
– А что, важнец Кострома вышла!
С бубнами и сопелями прыгали вокруг нее. Золотистый запах
лета прятался в соломе, с ним Костромушка вобрала в себя всю силу
колосьев и трав.
– Не пойму я, глупую куклу хороните, а радости… Что вам в
ней? Обрядили сноп да бегают вокруг. Каждый день у вас праздник
– только б не работать.
– Да что ты, Бозко, зачем тогда жить. Ведь живем-то для радости.
Женщины стояли вокруг Костромы и причитали:
– Матушка, Костромушка! На кого ты нас покинула, закрылись
твои ясны оченьки.
Все разделились на две толпы. Одни подходили к кукле и пели,
причитая как бы от настоящего горя:

Померла наша матушка, померла!

Померла родимая, померла!
Встань, матушка, встань!
Встань, родимая, вздынься!
Нет ни привету, ни ответу.
Лежит во гробочке,
Во желтом песочке.

Но другие, приплясывая, со смехом, кричали:

Ожила наша матушка, ожила,

Вздыбнула, родимая, вздыбнула!

Костромушку подняли высоко вверх. Веснянка бежала по берегу

реки к веселой гульливой толпе, вглядываясь в пляшущих. Почему
он не пришел на их праздник? Оттого и ей будто уже не так весело.
Где же он сейчас? Она вспомнила, что он живет в глухой чаще. Не
пойти ли разыскать его?

94
 А рядом с ней крикливая, непочтительная толпа кинулась к
Костроме, пытаясь вырвать ее у смеющихся и отбивающихся защит-
ников.

Кострома,
Кострома
Поехала в острова,
Зацепила за пенек,
Простояла весь денек.

Они выхватили куклу и стали растаскивать, разрывать ее на

части.

Костромушка,
Кострома,
Куда твоя голова?
К бесу, к лесу,
В омут головой.

Все вместе со смехом разбрасывали куски соломы по полю, а то,

что осталось, кинули в реку, причитая:
– Пойди душа ее прямо-таки в рай, таки в рай, таки в рай!
Молодые парни прыгали в воду, остальные разбежались кто в лес,
кто к роднику.
Веснянка тоже пошла было за всеми, но ноги как-то сами собой
понесли ее в сторону, за рощу… Веселые голоса остались сбоку.
– Надо бы разыскать его, мы радуемся, а он один.
Она шла по лесу. Вспомнив его рассказ, обогнула холм, рощу, сос-
новый бор. Шла долго и вот оказалась в чаще.
Вдруг она остолбенела: перед ней появился огромный волк, зло
глядя на нее. Она вскрикнула, тотчас же раздался свист, и зверь исчез
в чаще. Она бесстрашно прошла еще несколько шагов.
В маленькой избушке у входа висела шкура и, согнувшись, опу-
стив голову, сидел кто-то, похожий на человека. Он поднял глаза и
долго смотрел на нее. И вдруг среди черных обросших елей ему при-

95
виделось – шла девушка. Закатное солнце охватило ее. Вся как свет-
лое пламя, виденье… Тут он понял, что это не снится. И предчув-
ствие приближающейся боли сжало сердце.
– Ты сюда зачем?
Она видела темную хижину, и в ней – человек в волчьей шкуре.
Он… поднялся… Разогнул могучие плечи.
– Ты… волк?
И вдруг девушка из светлого пламени покачнулась, и вместо нее
перед ним метнулся обжигающий огонь, словно горящей веткой
хлестнули по глазам.
Он распрямился и, не отрываясь, смотрел на нее.
– Да, я волк.
И она вдруг увидела: исчезли знакомые черты, тот согнул руки,
жесткие и жестокие, хмурый, бессмысленный взгляд… В лице его
посерело, и только потухший звериный взгляд – не видящий ее
зверь…
– Я… я пойду.
Он кивнул. Она бежала и не почувствовала – в звере… что-то
изменилось. Пламя исчезло… Теперь он видел, как сквозь чащу уда-
ляется от него легкая девушка в закатном розовом тумане… Она убе-
гала без оглядки, но если бы обернулась, то увидела, как в чужих зве-
риных опустошенных и тяжелых глазах пробивается человеческая
мука.

Густая трава клонилась к земле, будто не могла удержаться. Вес-

нянка косила ее.
Так вот у кого она хотела просить защиты тогда в кукушкину ночь
– у него самого от него же.
Он волк, чудище. Пригоже ли ей, дочери сынов солнца, любить
волка? О такой любви к зверю тьмы надо молчать, никому не ска-
жешь.
Зверь, чудище, волк…
Вдруг серп, словно наткнувшись на что-то, выскользнул из рук и
задел пальцы. Что-то вспыхнуло в траве – перед ней блуждал цветок,
но травы быстро сомкнулись, будто не хотели, чтобы она разглядела

96
его. «Купальская ночь скоро…» – Она села на землю, осматривая
порезанную руку.
– Веснянушка, пошли по ягоды. Что с тобой?
Малуша и Ходота участливо смотрели на нее, она показалась им
непохожей на саму себя, затуманенной, растерянной.
– Нет, нет, – торопливо, словно испугавшись, заговорила Вес-
нянка. – Я руку порезала, вы идите, а я к роднику спущусь, обмою
ее, идите.
И Веснянка, бросив серп, торопливо побежала от них.

Двое стояли у березы. Он обнял ее, и она потянулась к нему. Тогда

он поцеловал ее в губы осторожно и нежно.
– Малушенька, жить без тебя не могу!
– Какое счастье быть любимым.
Волк смотрел на них.
Ходота тихо провел по ее волосам, Малуша вдруг охватила его
шею и прижалась к нему.
– Мой хороший.
И ее слова отозвались в душе волка болью. Они поцеловались и
пошли куда-то в лес, рассеянно, словно не замечая дороги, по кото-
рой бредут.
– Какое счастье быть любимым.
Волк опустился на траву, закрыл глаза. И вспомнил…

И это они его назвали волком. Черная кровь в их жилах. Волк

лучше их, волк задирает только, когда хочет есть, чтобы самому не
умереть.
– Иди и будь ты волком.
Его горящей ветвью ударили по коже и погнали, он бежал от кам-
ней, увертывался от свистящих прутьев46. Он остался далеко в лесу,
в руке ни меча, ни стрелы, нагой и беззащитный, как и вправду зверь,
тело горело от ударов и ожогов. Темная, дикая ночь казалась ему доб-
рее. Бессильный и растоптанный, затравленный, лежал он в кустах

46
Об обряде изгнания из племени со словами «будь ты волком» см.: Иванов, Топоров.

97
на траве. Было холодно, он хотел подняться, но смог встать только на
четвереньки, долго стоял так, пока не почувствовал, что бесконечное
унижение проходит со всяким человеческим чувством и приходит
странная сила без мысли.
Ему захотелось оскалиться, хриплый вой вырвался из губ. И тут
он кожей ощутил, что сильный зверь, такой же дикий и злой, как он,
кидается на него. Они рванулись друг к другу, и он, как в объятиях,
долго сжимал серую мохнатую шею. И потом, когда он завернулся
в ту снятую шкуру, почувствовал, что волчье сердце, как и она, при-
росло к нему.
– Будь же ты мне братом-волкодлаком. Мы с тобой одной судьбы,
ты волен, ты силен.
Волки признали его сильнейшим, и он, скитаясь, ушел с ними.

Она тихо наклонилась и смотрела, как кружится вода.

Так вот что за странную нить сплела Мокошь, сидящая на болоте.
Он волк…
Ей вспомнились его глаза. И вдруг Веснянка поняла: он сейчас
совсем один в этом лесу.
Она опустила руку в воду.
– Великая богиня, так, может быть, это я плохая? Я не дочь света?
Свет проникает и во тьму.
А прямо перед ней среди травы снова появился настойчивый
огонек… Она, как завороженная, следила за ним. Скоро купаль-
ская ночь, загорятся костры. И в каждой самой малой травинке рас-
кроется тайна… А с ним ничего не случится – он останется зве-
рем? Какой-то нарыв прорвался в ней. И вдруг ей стало легко. Глаза
болели от невыплаканных слез. Руки дрожали. Но что-то ясное выше
всего этого кошмара поднималось в сердце. Как будто белое облако
над зеленым холмом. Не может того быть, – его просто заколдовали?

Дело было все в том, что волк плакал. Какие-то странные хрипы
вырывались из его груди. Он сидел, опустив косматую голову, и что-
то похожее то ли на вой, то ли на стон клокотало в горле. Он ведь
не просил, ни у кого ничего не просил. И вот того розового, горя-

98
чечно-теплого неба. Обхватил голову руками. Зачем же ему это пока-
зали, зачем? Они все были так уверены в этом… человек рождается
для счастья. Он горько усмехнулся. Неужели и ему, зверю, нужно
то же самое. Всем одно и то же. Он смотрел, как она нагнулась над
родником, задумчиво опускает в него руку, всматривается в траву,
потом подняла голову, и в глазах ее, всегда ясных, такое беспомощ-
ное недоумение.
И волк сжал зубы, чтобы не завыть от боли.
– Зачем же это? Ты и моя жизнь… Пусть тебя не тронет моя боль!
Но ты нужна мне, как вода… Могу ли я прожить без тебя?
Раньше ведь я жил. Черный лес, горящие ветки… Возможно ли
такое изменение? Меняется ли человек, как ты думаешь, земля?
Добр ли он? В самом деле… Добр ли я?
Волчье сердце стучало неровно и гулко. Он дотронулся до груди,
а как оно бьется у людей?
Он опустил голову.
И перед ним снова вспыхнули горящие, жгучие костры, крики,
крики…
Он почувствовал, что ему захотелось оскалиться. Убил волка
руками и ушел с ними.
– Добр ли я?

Ей почудилось – мелькнуло что-то… зашелестело в траве: ого-

нек, потом другой – он маняще вздрагивал. Скоро купальская ночь.
Эта колдовская ночь, когда все раскрывается. В преобразованиях
природы много доброго таится. Под мохнатой шкурой зверя… чело-
века ты обрящешь. Вдруг он выпил мутной болотной воды… и рас-
колдуется. Конечно же. Природа прячет в гусенице бабочку, в почке
листок.
В эту ночь поднимаются все тайные соки земли. Сквозь влаж-
ную траву, в темнеющих стеблях… бродят они, трепещут, дышат. Из
земли, рек, родников выйдет колдовская сила. И когда цвет зацве-
тет… Люди из-за болота искали за ним сокровища, отец говорил – в
нем мудрость, но она почувствовала: если поймать его, то найдешь

99
счастье и расколдуется это сердце, которое кажется волчьим, а тогда
купальская вода спасет его.
В преобразованиях природы много доброго таится… Из земли,
рек, родников выйдет колдовская сила. И когда цвет зацветет…

Купаленка, ночь маленькая!

Плесканье, шептанье и смех.
Хоть маленькая ночь, да нагуляемся, хоть темнехонька, да наиг-
раемся.
– Идем, – Малуша озорно потянула Веснянку за руку.

Девки, бабы, на купальню,

Ой, ладу-ладу, на купальню.
Кто не выйдет на купальню,
Ой, тот будет пень-колода.
Ладу-ладу пень-колода.
А кто пойдет на купальню,
Ой, тот будет бел-береза.
Ладу-ладу бел-береза.

Шумная, веселая толпа спешила к холму и роще.

– Ой, сегодня, девочки, Купала!
– Идем, Веснянка!
– Сейчас, я догоню вас.
Осмелится ли он подойти? Где он?
Тонким запахом – деревья… Сквозь ветки он видел, как они бегут
к холму. Ему стало душно от сияющих человеческих глаз, от их бес-
печных голосов, от слаженности их движений.
И вот она знает, что я волк. Теперь она знает…
Он отвернулся, прислонился к дереву и зажмурился, чтобы не
видеть, не ощущать того, что кругом творится. Но ночь, раскрываю-
щая все свои тайны, была везде…
Где-то совсем рядом – два голоса: женский, нежный, как журча-
нье, и мужской, низкий и бережный. Он не хотел их слышать, но до
него донесся смех. Очень тихий, он слился со всплеском воды. Волк

100
прижался лбом к коре, пальцы его беспомощно скользили по стволу,
и вдруг ощутил, как прохладные листья осторожно прикоснулись к
его щеке, будто гладили.
И тогда волк закусил губы… Ибо что-то такое сладко потянуло
его к ним. Он ощущал, какая светлая эта чужая радость.
Стой, это не твое. Он судорожно сжал руки, впился ногтями в
кожу. Не твой праздник. Бывают те, которым это дается, а бывает…
Ты из мрака, ты злой, а они светлы. Не твое, не для тебя. Она ведь
тоже там. Не твое… Болезнь – тяга к счастью.
По лугам звенел смех.
И снова почувствовал волк это их колдовство. Душа его вдруг
совершенно ослабла, затеплела. И так жарко захотелось туда… Волк
встал и пошел. Широкие листья кустов били по лицу. Вдруг он
кожей, своим звериным чутьем ощутил чей-то взгляд и обернулся.
Веснянка стояла робко, держась рукой за ветку, как-то несмело,
словно боясь шагнуть. И смотрела на него, будто даже просяще.
– Ты не там?
Тогда она решительно шагнула к нему, не отводя глаз, и сама вло-
жила маленькую руку в его лапищу.
– Пойдем туда вместе. Я знаю, злые силы околдовали тебя. Я не
верю, ты не волк, ты хороший. Твоя душа ведь не слепа. Пойдем.
Это купальская ночь! Она всем поможет и освободит. Сейчас даже
деревья разговаривают. Ты увидишь небо в чашечке цветка…
Но она чувствовала, что он как будто не слышит и не понимает
ее слов.
– Зачем я там?
А рука ее была легкая и прохладная, как первые весенние листья.
Она сама сжимала его ладонь. Ему было страшно, вот сейчас она
почувствует, как он груб. Надо оттолкнуть ее, уйти. Но в то же
время ему до боли хотелось ощущать эти нежные, похожие на листья
пальцы…
– Я суров, не для меня это – небо, цветы.
– Это пройдет, ты расколдуешься, мой волк.
– Ты светлая, а я злой. Мой путь – путь волка… Мои глаза не
привыкли к свету.

101
 – Ты меня не обманешь. Я видела, как ты слушал песни. Ну пожа-
луйста, пойдем со мной к костру!
Он уже покорно шел за ней на холм.
А на вершине, под песни опоясанных ветками и цветами людей,
костер ярко, светло вспыхивал. И пошел плясать веселый бог,
потрескивать.

Как на горушке, ой, на горе,

На зеленой, на крутой,
На раздольице широком,
Там горит огонь высокий.

Они подошли ближе. Жаром потянуло, как от солнца. И он вдруг

понял радость расцветающего огня, поедающего прутья. Колдов-
ство было сильно… И волк забыл горящую ветку.
Какая-то пара разбежалась и прыгнула47. Они летели – и огонь
осветил их. Взлетели искры.
– Ах, вот ты где!
– Выбери, Весняночка, себе друга!
Она взглянула на волка.
Надо только разбежаться и до того, как опустишься на землю,
поймешь…
– Прыгай, чтобы руки не разъединились, сможешь?
Веснянка сжала его большую лапу. И они перелетели… Огонь
охватил его теплом. И тут он понял, что огонь не жжет. Искры
попали ему на руки, он почувствовал, что они стали мягкими.
Веснянка и ее друг стояли, не разжимая пальцев.
– Ты смогла дать руку волку… Ты перепрыгнула через костер со
мной.
Она смотрела на него снизу вверх, жар от костра доходил до них,
с реки слышались смех, звуки поцелуев.

47
«Когда прыгали через огонь, в котором сжигалось воплощение сил природы, пере-
скакивая через него в одиночку или парами, то этим как бы приобщали себя к этой силе»;
«девушки и мужчины, взявшись за руки, прыгают попарно через огонь. Если при скакании
не разойдется пара, то это явная примета, что она соединится браком». (Пропп. С. 88 и др.)

102
 – Пойдем за травами. В них сейчас бродит чудо, папоротник цве-
тет. Если вдруг увидишь, будто звезду в траве, поймай его.
– Ты думаешь, я умею собирать цветы? Посмотри на меня.
Протянул к ней свои жесткие, жестокие лапы и вдруг почувство-
вал, что они смягчились, как человеческие. Тогда он поднял ее на
руки, и ее волосы, как тогда, коснулись и опутали его лицо, смешав-
шись с его прядями. Она тихо рассмеялась.
– Смотри, как близко звезды. Подними меня выше к ним, мой
волк. Ты ведь можешь.
– Ты узнала, что я волк, и…
Но она провела по его губам ладонью. И тогда он проговорил
совсем другое. Искры долетали до них, и, укачивая Веснянку, он
шептал:
– Я унесу тебя в закатную страну. Ты дороже мне не только жизни.
Ты дороже мне самого солнца.
И она ответила:
– Мы найдем с тобой корабль – легкий, розовый, как облако. Чуд-
ный корабль унесет нас с тобой в страну счастья.
Он повторил:
– Мы обязательно ее найдем.
Она гладила его жесткие волосы, а он все говорил:
– И в этой закатной стране, ты веришь мне, я найду для тебя…
Ты, верно, снишься мне?
– Да нет же!
Она выскользнула из его рук, спустилась к берегу, вернулась и
окатила его водой из ладоней. Он ощутил запах речных цветов и,
словно от жажды, протянул к ней руки. Но она отбежала в сторону.
– Мне надо идти. Слышишь? Нам нужно искать травы, чтобы
потом обрести друг друга. И ты ищи.
Нас сведет с тобой купальская ночь. И ты отнесешь меня в страну
закатного солнца.
Волк стоял на месте, не двигаясь, потом, опомнившись, побежал
за ней.
Но в этом лесу, шевелящемся, смеющемся, никого нельзя уже
было узнать. То ли русалки, то ли девушки плещутся, брызгаются

103
в реке, светляки или папоротники вспыхивают под ногами. Самые
обыкновенные цветы вдруг преобразились. Алым вспыхивали гвоз-
дики, над фиалками – легкий голубеющий отблеск, и они изо всех
сил распространяют свежий аромат. У него закружилась голова. Он
прислонился к дереву, а оно подняло ветки и засмеялось. Тьфу, почу-
дилось. Листья, как женские пальцы, ласково прижались к щеке. Он
побежал в сторону, уже не понимая куда. И тут ему показалось, что
куст шевелится и за ним Веснянка. Он шагнул и раздвинул ветки.
На него удивленно смотрел Ярилка.
– Ты… а я думал, это русалочка.
Волк рассмеялся.
– Да и ты мне показался Веснянкой.
– Это все купальские шутки. Говорят, сейчас даже деревья ходят
по земле, а уж цветы, русалки, лешие, колдовство всякое так и лезет,
так и снует вокруг. Ты осторожней, – посоветовал Ярилка, – не
побеги за лешачихой. Вот уж тогда закружит.
И он скрылся между кустами.

Ярилка бежал за ее серебристым смехом. Травы дотрагивались

до него, как ее руки, он вздрагивал, мучительно вглядываясь в тем-
ноту за деревьями. И вдруг услышал смех. Над дурманящими цве-
тами, почти не касаясь их лепестков, кружился легкий хоровод. Он
подошел ближе. Словно спугнутые бабочки, они засмеялись и раз-
бежались. Одна вдруг на секунду обернулась и нерешительно оста-
новилась. Он радостно, стремительно кинулся к ней и прежде, чем
она убежала вслед за подругами, обнял.
– Ну подожди. Почему вы так не хотите, чтобы мы вас видели?
Русалочка постаралась высвободиться из горячих рук. Потом,
вздохнув, ослабленно прижалась к его плечу.
– Вы другие, Ярилушка. Страшно, что не поймете.
– Но ведь сейчас Купала!
Он целовал нечеловечески нежные, чуткие губы. Прохладное
тело, все горячее и горячее…

В речных травах да затерялися.

104
 Где-то рядом у реки веселые, чистые голоса звенели так, что от
их пения кружилась голова.

Купаленка,
Ночь маленька,
Темная ночка,
Где твоя дочка?
Ой, в травушках
Да заплуталася,
Ой, с ладушкой
Да потерялася.
С милым другом
Заигралася,
В росных травах
Затерялася.

– Девицы, где вы?

Над рекой ли, девицы в хоровод пойдем,
Над рекой ли, красные.
Ах, как пахнут травы медом!
Какой же он волк?
Закатная страна счастья…
И купальская ночь захватила ее, закружила.
В эту ночь все выходит и живет. Лешие в лесу справляют свадьбы
– ишь, растопались! Гул идет, деревья шумят. Все перемешались:
лешаки, люди, русалки… Хмельной старик обнялся с домовым, и
оба пытаются залезть на коня с заплетенной блестящей гривой. Все
озорничают.
Заплясали лешанята. Прыг, скок!
Воду взбаламутили, папоротник порвали.
Бог знает, что творится в эту ночь!
– Мне-то, поди, сегодня хлопотнее всех. Вот пристали, – бортник
приподнялся, держась за пенек, и тянул к себе чашу меду, которую
пытался отнять у него кто-то, шуршащий в траве. В темноте виде-
лись блестящие глаза и пук цветов.

105
 – Не трожь мед, поставь чашу на место. Ах так? Нет, вы посмот-
рите, нацепила на хвост цветы и думает, ее не узнают. Я вам ваше
уже отдал. Сколько меду у меня выпили, и не стыдно, а все мало.
Я бортник, вот я сейчас сам буду колдовать, я такой буду, я так оде-
нусь… – он дернул чашу на себя и после возни в траве победоносно
поднялся, держа ее в руках.
– Я вам наколдую, я сейчас сам так оборочусь. Ой, опять ты, что
ль?
В ответ он услышал девичий смех, а Ходота попросил:
– Дай меду-то!
– Что-то девки у нас озорничать стали хуже нечисти. Я пойду,
я тут кое-что задумал. А вы лучше целуйтесь, чем на чужой мед
зариться, – бортник скрылся между деревьями.
– И то правда. Пойдем вместе искать травы, дай руку, да не бойся,
то заяц, не лешак.
Веснянка увидела Ходоту с Малушей. Они обнимались, и ей
показалось, что словно свет сиял вокруг них и трава пригибалась
перед ними.
Ой, девушки, сюда, на купальню.
Ой, где Лада купалась, там трава расстилалась.
А где Ярила купался, там берег колыхался.
Веснянка пошла туда, где слышались смех и всплески.
Ох уж эта купальская ночь!
– Ой, девица, как бы тебе не заплутаться и вместо мил-друга с
чужим не загулять.
Веснянка удивленно посмотрела вверх: на суку сидел леший,
держа чашу с медом, подмигивал озорными глазами и болтал
ногами.
– Куда ж ты идешь?
Вдруг сук обломился, он свалился вниз. Теперь на земле лежал
Бортята в мохнатой шкуре. Веснянка насмешливо взглянула на него
и побежала к реке.
– Ты, Бортята? – старик подошел, сел рядом на теплую землю,
и прикрыл глаза. Звуки леса наполненно шумели. Вот оно.. Что за

106
воздух! Стоит только вздохнуть, и видишь, слышишь все на свете.
Вся жизнь в одном вздохе…
Бортята потер ушибленную спину и вдруг вздрогнул:
– Вот это да, такого чуда я еще не видывал! Хотя я многих из них
знаю.
Страшное, несуразное существо с огромными рогами, прыгая по
кочкам, бежало к ним.
– Это что еще за нечисть?
Бортник приподнялся и схватил его. Но в руках его остались рога,
а в лес улепетывал Светик.
– Вот леший.
– Им радость, а нам мудрость, Добрита. Радость да юность всегда
правы.
– Чуешь, пахнет медом и травой.
– Выпей, – бортник протянул старику чашу, – я это от всех уберег.
И запах меда и травы останется самым золотистым в жизни.
Ночные цветы так дерзко пахли, как будто земля перед ними
грешна. Они поднимались на тоненьких стеблях самозабвенно, без-
удержно наполняя все томящим, острым, нежным запахом.
Волк спустился к реке и замер. Перед ним вся в травах и зелени
стояла богиня этой земли. Она была совершенна, во всем ее теле
легкое напряжение и стремление. Но эту ее красоту не замечаешь
– только глаза ее смотрели, но не видели его, углубленный взгляд,
словно все ощущает. Она вслушивается в звуки этой ночи. Словно
струи, волосы по телу. И взлетела дугой в воду, поплыла, и по тому
изгибу он вдруг увидел, что перед ним была Веснянка.
Дыхание сорвалось, он хотел горячо рвануться… Но вместо того,
чтобы броситься к ней, волк закрыл глаза и побежал прочь до травы,
упал. И часто дышал. Трава шумела густо, горячо, влажно.
Я не трону ее.
Мне не нужно это, это мне…
Он прижался к земле. Его большое тело как будто беспомощно
вздрагивало.
Казалось ему, что травы этой земли пахнут ее руками.
– Как счастлив тот, кто имеет право.

107
 Даже травы этой земли пахнут колдовством. Под ладонями у него
шевелилось живое, билось чье-то сердце.
– Что это со мной?
Токи земли пронзили его. И он почувствовал, что он только лишь
один из жаждущих, что травы, деревья – тоже дурманяще тянутся,
ждут чего-то. Земля властно притягивала всех. И ему вдруг захоте-
лось закричать, ведь он же был волк, и его жизнь – другая жизнь;
заметались на коже ожоги, раны – и запах цветов. Он прижался
крепче к земле, невыносимо – боль металась, горящие ветки и ноч-
ные цветы раздирали его вздрагивающее тело, ожоги и цветы…
жили в нем, не примиряясь. Боль сжала его. И он хватался за слабые
стебли жесткими руками.
А они тихо шелестели, наклонялись над ним, казалось, хотели
поведать ему что-то важное… Но он не вслушивался, отвернулся от
них, испугавшись, что сомнет слабые лепестки, раздавит их.
У вас тут счастье.
Но вы не знаете…
Того, другого, нет для вас. Светлое незнание. Я чужой. Я не могу
быть с вами, чужой, не для меня это. Но он ощущал, что краса, как
отрава, как тот напиток, жгучий и солнечный, входит в него. Она
стелилась под ноги цветами, звенела соловьем, опутывала травами,
песнями. Она растрачивала себя, швыряла себя навстречу ему, вся
раскрывалась, как цветок с распахнутыми лепестками. Он мог его
сорвать – и тот бы доверчиво лег к нему на ладонь. Все было дано
в неспрашивающей, безудержной щедрости. Будь ты волком… или
сыном солнца. И эта ночь растрачивалась, изливалась… и не спра-
шивала. Никому, ничему не было дела, кто он. И все было для всех.
И в этом их истина… Его звали, ему дарили себя каждый лист, каж-
дая травинка.
Он растерянно поднялся с земли.
Какая-то странная, размягчающая благодарность охватила его,
сжала губы, и что-то подобралось к глазам, как тогда, в кукушкину
ночь, когда она так страстно, горько рвалась из его рук, – и потекло
по щекам.

108
 И боль красоты… Она – Веснянка – такая спокойная, величе-
ственная, единая с этой ночью.
Эта боль… Он пытался смахнуть с ресниц похожие на дождь
капли.
Боль впервые была щемящей и светлой.
– Ну идем же, идем, скорей. Что ты здесь стоишь?
Девушка, та, что была с Ходотой, потянула его за руку, подвела к
реке и, оставив, убежала.
В темно-зеленом влажном сумраке выходили из воды девушки с
распущенными волосами. И замерли, вслушиваясь.
И все тоже услышали… словно бесконечную песню. И листья,
и травы вдруг обрели свой голос. И шептали песнь познанья и
тревоги: как был создан мир подлунный, мир подлунный и пре-
красный… и под эти тихие извечные звуки девушки закружились.
Они стремительно раскидывали руки, обнимая все кругом, и под их
ногами цветы раскрывали лепестки, будто ожидая прикосновения.
К волку подбежала одна из них, очень красивая. Протянула ему
цветок.
– Спасибо, это слишком хорошо для меня, я не возьму это.
И только тут он понял, что перед ним Веснянка. Второй раз он
не узнал ее.
Он протянул руки… Она уже убегала. Он протягивал руки…
Убегала прочь.
И волк дышал воздухом этой ночи.
Они все – дети, девушки, старики – спускались к реке, бросали в
нее венки, смеясь, поднимая брызги. И раззвенелся смех по лугам,
смех девичий, дыханье людское, шелестенье травы над водой…
Вдруг ему стало плохо… Дурманом пахли цветы. И не было в
этом мире места боли.
И волк дышал дурманом человеческого счастья. Опустил глаза.
Когда он поднял их… что-то далекое мелькнуло в его взгляде.

– Скажи, русалочка, ты в росных травах родилась?

Она кивнула.
– Они густые и пахнут, шумят.

109
 – Расскажи мне, что в водных струях, в листьях.
– И из чего лунный свет?
– И из чего лунный свет.
– А посмотри в мои глаза.
Но когда он наклонился к ней, вскочила, смеясь, побежала к
реке…

Купальская ночь затихала. Веснянка брела от берега. Ей было

легко и хотелось полететь, будто сбросила земную тяжесть. А где
же волк? Перед ней завихрился, закружился ветер. Вдруг она уви-
дела под темными стеблями блуждающий огонек, бледно-голубой.
Что это? Папоротник? Она протянула руку. Тот зашевелился, шарах-
нулся от ее руки и мелькнул уже в другом месте.
Она побежала за ним. И вдруг услышала низкий, густой голос
волка.
Он стоял и смотрел на нее. В его распахнутых глазах – какое-то
горячее тепло. Ему душно от нежности. Ей хотелось подойти, но она
не смогла – ноги ее онемели. Какой-то легкий страх был в ней.
Она указала на вспыхивающий в траве цветок.
– Попросим счастья тебе?
– Не надо, лучше тебе.
– Почему?
– Я уже все… Я конченный, я…
– А я что?
– Ты светла, ты как песня, а я – кожа, мясо, волчье сердце.
– Попросим тебе, волк.
Он очень осторожно взял ее руку в свою большую ладонь, будто
боясь дотронуться.
– Я пойду, девочка.
– Мы скоро встретимся, мой друг.
Волк молчал. Он бережно держал ее ладонь и чуть улыбался,
будто издалека.
– Не скоро, вряд ли…
– Ты расколдуешься, мой волк.
– До свидания.

110
 – А ты придешь на Ярилу?
– Прощай.
Как будто издалека, сквозь далекий туман взгляд.
– Улыбнись, мой волк.
– Спасибо тебе.
И ушел.
Что ж он будто боится дотронуться до нее? Он расколдуется, ведь
такая была купальская ночь. А потом придет праздник Ярилы48, и
мы проводим солнце.

В каждом подворье свое поверье.

Праздник Ярилы заводили люди из-за болота. О ярости и буйно-
сти его отец всегда говорил – молодость не остановишь. Разгорится
на вершине холма огромный костер, и вдруг откатят от него огнен-
ное колесо, все разбегутся, оно полетит и исчезнет в реке.
Веснянка любила солнце, но все же пение, скаканье тут было
слишком рьяным. Ей почему-то не хотелось на этот праздник, но
волк мог прийти туда, и она пошла.
На темном холме горел жаркий костер. Женщины из-за болота
выхватывали ветви из огня и, размахивая ими, бежали по лесу,
громко выкрикивая:

48
О празднике Ярилы известно очень мало. Очевидно, он имел особенно вольный
характер, но записей почти не осталось. Иванов и Топоров приводят следующие свидетель-
ства: «Проводы весны – чучело лошади с разными грубыми атрибутами, которое носили по
лугу. В источниках упоминаются пляски и песни в честь Ярилы на полях. По данным вели-
корусских источников, Ярила выступает как воплощение силы плодородия, хотя часто эта
функция представлена в суженном или вырожденном виде. Это проявляется в обычае, по
которому в этот день девушек отпускают «поневеститься» и снимаются некоторые запреты
на отношения между молодыми людьми… В великорусских источниках Ярила может быть
и стариком. Смотри выкрики, которыми его провожают: «Помер вин, помер, який вин був
хороший!» (с. 212); «День Купалы также называется Ярилиным днем. Ярилки праздну-
ются после Воскресения перед Петровским постом в роще на холме, называемом Ярилина
плешь. Сюда участники праздника (участие семейных запрещено) приплывают на челнах.
Возжигается костер, поются песни с «причинкой», т. е. неприличные. После этого начина-
ются разнузданные оргии, кончающиеся только к утру. На вопрос Н. М. Медельсона, кто же
такой этот Ярила, которого так почитают, ему ответили: «Он, Ярила, любовь очень одоб-
рял». Сообщается также, что за 20—30 лет до этого оргии были еще разнузданнее». (С. 213.)

111
 Чур, чур, ведьма чуровая,
Где ночушку ночевала?
Собирайтесь, девки,
Трех змей прогоняти.
Как одна змея
Коров заклинала,
Вторая змея
Заломы ломала,
Третья змея
Людей разлучала.
Вы катитесь, змеи,
За мхи, за болота,
За гнилые колоды.

За черными стволами слышала Веснянка дикие крики. Среди

мелькания огней видела женские тела в растрепанной одежде, они
извивались. Ярый крик нарастал:

Чия жена змеей была,

Змеей была,
На дуб лезла,
Свалилась,
Забилась
На пень боком,
На сук оком.

Женщины из-за болота подняли гроб с чучелом Ярилы и, громко

причитая, обошли три раза вокруг костра. Простирая к нему руки,
как к последнему жаркому теплу, то голосили, то смеялись.
– Помер он, помер, какой он был хороший!
В лесу среди ветвей мелькали горящие факелы, то ближе, то
дальше. Слышались заклинательные песни.

Пойдем, девки,
Глядеть жито.

112
 А в том жите
Нелюб сидит,
Косо глядит.
Косо глянет,
Венок вянет.

И Веснянка увидела: в стороне, за деревьями, стоял волк. Он

долго глядел на нее. И вдруг резко отвернулся. К нему подбежала
женщина из-за болота в разорванной одежде, засмеялась, обхва-
тила за шею, впилась в губы, потянула за собой. Хоровод с Яри-
лой вернулся к костру. Волк усмехнулся, двинулся за женщиной в
лес, пройдя несколько шагов, обернулся. У черного леса стояла Вес-
нянка.
Он посмотрел на нее прощающимся взглядом, схватил извиваю-
щуюся женщину в охапку и, высоко подняв ее, исчез в кустах.
Ноги не держали Веснянку. Она села во влажную траву, стара-
ясь не смотреть в ту сторону, куда скрылся волк. Воткнув факелы
в землю вокруг костра, люди бросили в него Ярилу цветы, венки,
приговаривая:
– Прощай, солнце.
Плясали вокруг. Качаясь, с неясной, словно пьяной улыбкой
вышла из-за кустов та женщина. И побрела к плясавшим. Волк
появился из леса, странным взглядом обвел всех и обнял другую. Но
первая почувствовала и, подбежав к нему, дернула за руку
Веснянка лежала в траве, бесцельно перебирая стебли послед-
них цветов. Больше всего ей хотелось не видеть, ничего не видеть…
Пронзительно больно. То, что он ее обидел, сначала показалось
невозможным. Страх был перед неожиданной стремительностью
боли. Ей было холодно, и она ощущала это всем телом.
Рядом женские голоса пели:

Ярилина ночка-невеличка,
Ой, релье-ладо,
Невеличка.
А я, молодая,

113
 Не выспалася,
Не нагулялася,
С милым другом
Не настоялася.

И вдруг ей почудилось, что он наклоняется над ней. Чья-то тяже-

лая рука легла ей на косу и затылок.
– Ну, право же, Весняночка, не быть же тебе одной без друга, –
это оказался Боз. – Так всю жизнь и будешь сохнуть.
Она резко рванулась, словно от ожога… и побежала. Ветки хле-
стали по лицу. То одна, то другая целующаяся пара попадались ей.
Она испуганно шарахалась от них, ей хотелось куда-нибудь спря-
таться, забиться. Но казалось, везде, за каждым кустом, кто-то был,
тяжело дышал, шептал. И смех, смех визжал в ушах, смех горел
в ней, от смеха качались деревья. Лишь бы не видеть. Ничего не
видеть… Совсем. Никогда. В глазах помутилось, тяжелая тошнота
подступила к горлу. Почувствовав, что ноги не держат ее, она схва-
тилась за ветку, та резко хрустнула. Веснянка вздрогнула и пришла
в себя. Ветка сломалась, и прямо перед Веснянкой оказались волк
и женщина из-за болота. Ей захотелось спрятать глаза, убежать
подальше. И вдруг Веснянка шагнула к ним.
– Не иди с ней.
– Почему?
Веснянка дрожала от его взгляда.
– Я волк и ем волчью пищу. Это мое ночь, кровь. Она сильна и
проста, и всегда будет рядом, когда мне нужно.
Перед ней был волк, настоящий. Глаза его, смело, зло смеясь,
смотрели прямо. Грубые руки обнимали ту женщину.
– Не ходи… Как же ты будешь? У нас ведь… Как же жить так, не
видя солнца… – она чувствовала, что не находит нужных слов.
– Вы слишком хорошие. Вам никогда не приходит сомнение в
этом. Думаете о себе, что вы светлые… Мне ближе другое.
– Но, если мы в самом деле такие, зачем нам говорить о себе, что
мы злые или темные?

114
 – Я волк… Ты не жила и не знаешь: едят мясо, а не песни, – он
взглянул на женщину из-за болота. – Берешь меня таким, каков я
есть? С волчьими зубами, со звериным сердцем. Я ведь ни целовать,
ни миловать не буду.
Та только сверкнула глазами и засмеялась.
– Не иди с ней.
– Я хочу, чтобы меня любили таким, какой я есть. Ты светлая, а
я злой. Мой путь – путь волка.
– Нет, – Веснянка вдруг вся потянулась к нему, крепко схватила
его локоть и… отпустила. В лице его что-то дернулось. Он жестко
проговорил:
– Я не люблю тебя. Нет.
И взглянул. И этот взгляд остался в ее памяти. Она побежала
прочь. «Только не смотри на меня так. Зачем же ты так на меня смот-
ришь? Откуда эта… боль?» Бежала она от него по кочкам, спотыка-
ясь о пни. И остановилась – непреодолимо захотелось ей в послед-
ний раз оглянуться.
Та обнимала его, прижимаясь, а он, опустив руки, смотрел на нее,
уходящую Веснянку, таким долгим и человеческим взглядом…
И она все куда-то бежала, царапаясь о кусты. Боль казалась ей
живой, будто что-то тяжелое, горячее навалилось на горло, сжимая
и не давая дышать. Она попыталась отодвинуться от нее. Стучало в
висках. И вдруг, первый раз в жизни, Веснянку возмутили спокойно
и счастливо стоящие деревья, радость в людских глазах. Ей захоте-
лось, чтобы и ее поняли, чтобы все вокруг закричало, заметалось от
такой же боли.
– Тебя обидели, тебя просто первый раз обидели, девочка.
– Что со мной? Я хочу кому-то… Я хочу всем дурного. Прости
меня, земля, я не буду больше, мне просто стало страшно. И я, я
пожелала кому-то злого. Так вот почему он так боялся всегда нашей
радости. А вдруг он в самом деле…
Веснянка покачнулась, остановилась.
Мне любить зверя, который знает только зло? Вкус горечи отра-
вой ощущался на губах. Женщина из-за болота вполне подходила

115
ему. На костре взял себе эту женщину и, бросив все, пошел с ней.
Значит, ему с ней лучше. Вспомнила непонятные раньше его слова:
– Жалко мне тебя, Весняночка, ты не знаешь меня.
И снова стучало в висках:
– Ты-то ему не нужна, не нужна…
И вот лето кончается. Огненные брызги его зашипят и исчезнут
в холодной, уже по-осеннему воде… И все.
Кто-то резко схватил ее за плечи. Перед ней снова стоял Боз.
– Чем он лучше меня, жалко его тебе, что ли?
Она вдруг выпрямилась и насмешливо, свободно взглянула на
него – так, что тот вдруг недоуменно разжал руки и даже отошел
в сторону. Она прошла мимо, шла ото всех туда, куда укатилось
солнце. «Ну и пусть волк будет волком. Его мир – темный мир».
Желание отцов и дедов уберечься от тьмы, желание света и счастья
заговорило в крови: «Темна душа его, волчья она. Он не нужен мне».
Веснянка уже не бежала лихорадочно, она шла спокойно, твердо
по холодному лесу и, взглянув в сторону где, наверное, был он, шеп-
тала про себя:
– Иди же ты прочь. Да и зачем здесь черный, с волчьими гла-
зами…
И скучно было ей, Весняночке, вспоминать его и то, как она
только что мучилась:
– Наше село любит песни и солнце. Не хочу твоей злобы и чащи,
уйди ты. У нас светло, а ты из тьмы, злости.
А горящее, жаркое колесо зашипело и укатилось в холодную воду.
Брызги от него взлетели и пропали.

После праздника Ярилы убрали жито. Веснянка бесцельно бро-

дила по лесу, словно что-то потеряла здесь. Остановилась перед
золотым деревом. На тихое-тихое озеро упал лист – один, дру-
гой, третий… Они зашевелились и посыпались. Трава дрожала мел-
кой дрожью, потом словно зыбь тронула ее, и она пошла волнами.
Поднялся ветер, все кругом потемнело, металось и качалось. Вес-
нянке показалось, что какое-то стройное дерево с длинными ветвями
сорвалось с места и медленно идет к ней, а перед ним трава удлиня-

116
ется и стелится по земле. Ветви, словно косы, развевались сзади. И
вдруг она разглядела, что это приближается к ней женщина. Темное
платье ее раздувалось сзади, как ветви или облако дыма, длинные
до пят темные волосы путались за спиной с платьем. У нее были
совсем белые руки, лицо с черными, как колодец, без зрачков, гла-
зами и красивые тонкие и тоже черные губы. Все лицо ее казалось
застывшим, кроме глаз, втягивающих внутрь… А холодный ветер
бушевал везде. Женщина остановилась рядом, внезапно посерела,
снова побелела. И Веснянка вскрикнула, такими страшными стали
вдруг ее горящие глаза…
«Так вот что значит смотреть в глаза тоске», – подумала Веснянка
и подняла голову, неотрывно глядя в эту пламенную сухую черноту.
Женщина вдруг завернулась в свои волосы и платье и стала отда-
ляться, как исчезающее дерево.
Веснянка не помнила, как добралась до реки, как окунула горячее
лицо в ее холодные струи. Но даже все смывающая, утешающая вода
не принесла ей облегчения. Странно, эта черная женщина не была ни
безобразной, ни страшной. Но что-то неизбежное чудилось в ней. Не
будь она такой бледной, с этими странными глазами, она бы казалась
прекрасной. И было в ней что-то величественное.
Веснянка вспомнила все сказки, и другое ее имя – тоска-чаров-
ница, и то, что до сих пор рассказывали старики про добрых молод-
цев, будто полюбивших ее больше жизни. Про тех, кто в битве
кидается под меч, в пожаре – в огонь, в бурю – в море: везде они
самые первые. Про тех, кому мало что дорого и кого мало что может
согреть, кто ищет поцелуев земных женщин в тщетной надежде
на тепло, но ни у одной из них нет таких сильных черных глаз, и
бросают молодцы их без жалости. Про тех неприкаянных, которых
проклинают и жалеют, которым всего мало и тесно в любой избе.
Вспомнила Веснянка, что и про волка говорят, будто полюбил он эту
женщину и потому превратили его в зверя. И вдруг горячо почув-
ствовала она его ладонь, улыбку женщины из-за болота. Боль снова
тихо шевельнулась в душе, потом разлилась, заполнила собой весь
мир, подошла, встала рядом, взяла за руку.
– Здравствуй, моя боль. Ты надолго ко мне?

117
 – Спроси у земли.
Девушка наклонилась.
Боль – это тоже дар. Я каждое зерно рожаю с болью. Кто не ведает
горя, тот не ведает счастья.

Ох и слава богу,
Что жито пожали
И в снопы повязали!
На гумне стогами,
В клети закромами,
А с печи пирогами.

Положили снопы сушиться в овине у Сварожича. Несколько

колосьев на поле связали бородой, украсив осенними цветами. А
последние колоски потом занесли в дома. В них осталась сила трав,
спряталась до лета. И закроется, замкнется земля, не будет рожать
до весны.
На землю пришел холод. Раскрылась в ней здуховина, черная
дыра, уползли в нее ужи. Улетели птицы в Вырей. Все живое свер-
нулось, сжалось, замерло. Люди одели шкуры и стали чаще сидеть
в домах.
Грустно было Веснянке смотреть на деревья. Ветер беспощадно
трепал их, раскачивал. Всем телом чувствовала она эту их с березой
несчастную наготу. Березонька моя, помнишь, как мы весной танце-
вали?
Она прижалась к ее стволу. И вдруг испугалась.
– Что с тобой?
Нагнувшись, березка скрипела болезненно. Веснянка провела
рукой по ее коре и вдруг нащупала глубокую рану.
– Бедная моя, да кто же это смог, за что? Чья рука… не отсохла?
И Веснянка, словно за защитой, прижалась к земле и почувство-
вала, как та дрожит, потом донесся тихий стон.
– Земля-матушка, что случилось?
Стон шел то ли от деревьев, то ли от ветра, а может быть, с неба.
Кто-то жаловался. Но вот она поняла, что этот плач только кажется

118
громким, а на самом деле он слабый и совсем рядом. Маленький
пушистый зверь смотрел на нее черными глазами и тихо всхлипы-
вал, слабо шевеля лапками. В спине его торчала стрела.
– Кто тебя так, крошка?
То был любимый зверь полевички, самый кроткий и веселый из
всех, бегающих по лугам. Он взглянул на нее, в беспомощных глаз-
ках то ли жалоба, то ли упрек, и закрыл их. Она протянула к нему
руку. Зверек был мертв. Стон не прекращался – тревожный, почти
угрожающий. Необычный ветер несся кругом. Веснянка с трудом
встала и пошла искать отца. Кто же это, кто смог? Случилось что-то
страшное. Кто-то… обидел землю?
Ярилка почувствовал неладное, когда снова и снова бродил вдоль
реки, где в первый раз встретил русалку. В последние дни ему все
казалось, будто он ее видит: то мелькнет белое призрачное тело
среди тумана, склубившегося над рекой, то в журчании воды явно
слышится ее пение, то среди веток ивы видятся ее волосы и руки.
Но подойдет – нет, опять ее нет. Неладное он почувствовал по воде.
Как будто муть поднялась со дна. И когда ивы замахали длинными
растрепанными ветвями, он испугался. Если она все еще прячется
от него, то сейчас ее и подавно не найдешь. Что за непогода! Под-
нялся ветер. И вдруг среди вихря показалась она. Волосы ее развева-
лись, она словно хотела подойти к нему, но ветер мешал, ее сносило,
относило в мутную даль. В глазах у нее он увидел что-то обиженное
и отчаянное, как у детей, когда их ударят. И непонимание… И все
же ему показалось, что она тянулась к нему. Он тоже протянул к ней
руки, упал на колени. Мгновенное предчувствие какой-то бесконеч-
ной утраты и боли пронзило его… «За что вы так, за что?» Она все
еще смотрела на него, но вот отвернулась, ветер закрутил листья, и
он перестал что-либо различать.
А бортник бежал по лесу и сквозь ветер кричал кому-то:
– Куда ты? Постой! Хочешь, я тебе весь мед отдам. Как же я без
тебя-то?
Старик был на поле. Люди показали ему – из оставшихся снопов
кто-то наделал заломы. Тронуть их нельзя, заболят руки. Не к добру

119
это. И старик отослал всех по домам, а сам пошел в луга, встал на
опушке и попросил:
– Полевичка, дитятко, не шути с рожью. Мы землю копали,
семена засеяли, нам было трудно.
В ответ он услышал будто жалобные детские всхлипывания.
Маленькое существо вышло из ржи, держа в ручках и бережно гладя
что-то серое. Когда она подошла ближе, Добрита разглядел пуши-
стого безобидного зверька, которых много бегало по холмам и в
которого превращалась и сама полевичка, играя с детьми в прятки.
На спине у него было пятно запекшейся крови.
– Смотри, что он вам сделал? За что вы нас обидели? Я сама вытя-
гивала ростки из земли к солнцу, расправляла их. Разве я сержусь,
когда вы срезаете колосья? Лесной дедушка не обижается, когда вы
охотитесь на зверей, чтобы есть. Все предназначено чему-то. Когда
рубите дерево, вы убиваете его, чтобы не замерзли дети. Вы иску-
паете это любовью. Но зачем вы тронули его? – она показала на
зверька. – Их было много. Поубивали и бросили. Слышишь, как пла-
чут сестры деревяницы: вы обломали им живые ветви, стволы их в
ранах. Вы преступили, ты помнишь заклятье – «мы плоть от плоти,
кровь от крови едины». Вы забыли, что вы такие же, как мы, что
кровь земли входит в вас колосьями хлеба, водой родников, свет –
в глаза солнцем, а тепло в дома телами деревьев. Вы живы нами.
Кто вам дает жизнь, как не мы? Кто даст вам песню, когда замолчат
птицы, и любовь, когда уйдет солнце?
Он виновато опустил седую, как лунь, голову и тут почувство-
вал, как исчезла в поднявшемся вихре полевичка, загремел гром,
все кругом потемнело. Он слышал стон оскорбленных деревьев, где-
то наверху шумели лешаки, а у вершин самых высоких сосен сто-
яла и раскачивалась огромная лесная тень. Может, то был сам лесо-
вой. Он вырос, он качал деревья, среди веток летали деревяницы,
в блеске молний мерещились страшные стройные полудницы. Ста-
рик слышал их пронзительный шепот: «И хлеб сделаем вам горь-
ким!» Всколыхнулась река, заливая, губя поле. Из нее вышло зеле-
ное чешуйчатое чудище. Неужели же это водяной? Рядом с ним
метались русалки. Старик ясно видел, как волосы у них растрепа-

120
лись, лица побледнели, и чудные речные глаза стали мутно болот-
ного цвета. С реки донеслось:
– Вы не сможете напиться! Вода вам станет отравой, река – моги-
лою.
Земля корчилась болью, ветер нес пыль, листья. Он оглянулся
на деревню, но даже там вылезшее на крышу маленькое мохнатое
существо, сокрушенно опустив голову, отвернулось от него.
Земля корчилась, корчилась, мучилась.
Очнулся он в избе. В страшную непогоду селяне все-таки нашли
его на краю поля. За окном бушевал жгучий, свистящий ветер. Люди
собрались в избе, испуганно обступив Добриту.
Старик долго молчал, чувствуя, как напряженно все ждут его
слов. Снова закрыл глаза. Было тяжело. Он не хотел признаваться
даже самому себе. Неужели? Чем мы обидели солнце? Он обвел их
взглядом. Нет, не те, что были здесь.
Он вздохнул… и негромко проговорил, но в тишине все слышали:
– Такого еще не бывало с нами, друзья мои. Мы обидели землю…
Простит ли она? Простится ли это нам? Будем жить… Будем ждать.
Я знаю, в наших сердцах еще много тепла – искупить это. Когда-то
давно, говорят, было такое… Будем жить, надеяться. Ступайте, дети,
по домам. Нас ждет зима, нужно напасти дров, проверить крыши,
сохранить тепло.
Когда все вышли, старик забылся тяжелым сном.

Ярилка остановился у входа в избу. Нехорошо было сейчас тре-

вожить старика. Но кто, кроме него, мог что-то об этом знать? К
кому еще пойти? И Ярилка вошел. У стены тихая, какая-то уж слиш-
ком тихая в последнее время, сидела Веснянка. И пряла. Незаметная,
как мышка. У Ярилки сжалось сердце -не ему одному плохо, но чем
помочь ей? Куда делся тот ее друг, с которым Ярилка весной смотрел
на поле? Люди говорят, с другой ушел. Вот нужен же был ей чужой,
разве кто-то из них мог бы ее так обидеть. Видно, судьба…
– Здравия вам всем! Может, я не ко времени?
Веснянка улыбнулась:
– Мы всегда тебе рады.

121
 – Я к тебе, Добрита.
– Садись.
Ярилка задумался, не зная, как начать.
– Прости, я знаю, ты никогда об этом не говоришь. Но мне не к
кому, кроме тебя, пойти – с тобой ведь тоже такое было. Расскажи
мне про русалку, ведь я не ведаю, как мне жить дальше. Всю весну,
все лето за ней бегаю, ищу ее, измаялся.
Старик взглянул на Ярилку.
– Ты понял ее?
Вкус цветов на губах, руки – сначала прохладные, а потом все
горячее и горячее… Понял ли он ее?
И Ярилка начал рассказывать… с болью, как искал ее, про всю
муку, неуверенность, зыбкость и жажду исчезающего счастья. Про
все то, чего не имел и к чему рвался. Долго говорили они в тот
вечер со стариком, а когда Ярилка поднялся уходить, за ним вышла
на улицу Веснянка. В воздухе морозило, и казалось, сейчас полетят
первые белые мухи. Она сочувственно улыбнулась.
– Вот так-то, Веснянка. Что за горькую нить сплела Мокошь… А
ты-то что? Околдовали тебя, девица, околдовали тебя, красная, тос-
кою тоскучею, огнем? Бедная моя, чем и помочь, не знаю.
Он провел по волосам печальной девушки.
– Эта боль часть меня, Ярилка. Не тоскуй. Кто знает, может быть,
самое большое счастье в предчувствии счастья… Когда ветки шумят
тревожно и ждешь чего-то.
Она доверчиво, как в детстве, взяла его за руку. И когда прижалась
лбом к щеке, мир на минуту стал добрее.
– Знаешь, мне кажется, ты больше бегал за ней, чем любил… Она
ведь – дар земли, ее дочь. Тут надо не взять, а беречь. Может, ты тоже
что-то спугнул, не сберег?
– Веснянка, что бы там ни было, я сквозь землю пройду, найду,
где истоки родников или закатная страна. Я на все готов. Скажи мне,
это плохо?
Девушка опустила голову.
– Наверное, к каждому по-разному приходит… истина земли.
Помнишь, как бабушка говорила про земное чудо? Кому-то надо

122
увидеть солнце, кому-то переболеть и тогда через муку откроется
это. А кому-то надо полюбить ее дочь. К тебе вот так пришло.
Только, понимаешь, она другая. Она русалка, дышит травами, водо-
рослями. Ей открыто иное, а мы иногда не верим непонятному.
Может быть, ты ее обидел? Помнишь сказку, как у царевны-лягушки
украли шкурку. Может быть, все мы такие, умеем ли мы любить
неведомое, не спугнуть чудо?
– Но я буду искать ее. Неужели же никогда больше не увижу?
Я все готов сделать. Найти в себе источник воды живой, растопить
снега, умереть… Я буду искать ее.

Пришла такая зима, что казалось, и весен на земле не бывает.

Долгими зимними вечерами смотрел отец на прядущую Веснянку и
думал. Стала она сохнуть, перестала петь, могла долго-долго смот-
реть куда-то, а во сне иногда стонала.
Отец знал, как летом черный дым застиг его дочь на перекрестке.
Не боялся старик злого глаза, но все же жалел, что послал тогда ее
в лес. Лес, ночь таят для внуков солнца страшное. Они своей верой
смогли оградить себя от дурных сил. Но было же когда-то, что раз-
гневалось солнце…
В ее жизни уже не было той дикой боли, смятения, но, странно,
она как будто перестала чувствовать запах солнца и трав. Она все
видела, понимала, но истинный вкус жизни, терпкий и влажный,
пропал для нее. И стало все кругом ей так же безразлично, как серое
небо над лесом. И главное, Веснянка перестала петь. В ее жизни уже
не было тьмы, волка и боли, но из нее почему-то ушло и солнце. Она
ощущала: надо только совсем забыть про волка, про то, что он был в
ее жизни, и вернется к ней радость. Но иногда приходило беспокой-
ство: он все-таки где-то рядом, и он жив. И она иногда чувствовала:
этот волк, зверь, не любящий ее, думает о ней.
– Отец, помоги мне!
Тусклые сумерки проглядывали сквозь дверь. Она подсела к
огню. Старик положил руку на золотистые волосы дочери.
– Кто тебя сглазил, дитя мое, кто тебе позавидовал?

123
 – Что со мной, скажи? Все вижу, все понимаю, а как будто все
это – не мое.
Старик тронул огонь, из него вылетели искры.
– Пора узнать тебе, дитя мое, самое страшное проклятие, прокля-
тие камня. Расскажу я тебе. Слушай… сказку о камнях и людях49.

На людей разгневалось солнце, и от его жара зашевелились и

ожили камни.
И послало солнце их к людям. А те и не заметили, кто к ним при-
шел. Ходит по земле, похожий на человека, ест, пьет, говорит, а они,
глупые, и не знают, что он камень. И отдали люди им в жены своих
дочерей. А когда те прибегали домой, плача: «Возьмите нас от них,
нам холодно, они ничего не видят», – люди говорили: «Блажь все
это, пройдет, слушайтесь мужей своих». И стали жить человеческие
дочери с камнями, живые с камнями. И родились от того дети, еще
больше похожие на людей, но внутри у них все тот же камень. А
люди удивляются, откуда пошло столько войн, жестокости да злобы.
И стало множиться на земле племя камней, неотличимое от челове-
ческого. И лица у них такие же, и руки, только вот если подойдет
он близко к живому, тому внутри холодно станет и заболеет чело-
век болезнью камня… Не видно, не слышно ему ничего кругом, а в
душе -пусто. Если больной тот поймет и позовет на помощь живого
человека, может пройти та зараза. Но бывает, что навек остаются,
становятся люди камнями.
– Ах, нет, мой волк, я не пойду в твой лес, не смотри на меня так,
там темно, мой волк, не смотри на меня так.

49
О слепоте и происхождении героя мифа от камня как знаке воплощения смерти гово-
рится в хеттской поэме: «Уликумми (сын каменной скалы) слеп. По отношению к нему
повторяется формула:Но тот камень, что в голову брошен ему, Пусть глаза закрывает
его.В эпизоде поэмы, где богиня Иштар пытается обольстить Уликумми пением и игрой на
лютне, Большая Волна, встающая из моря, объясняет ей, почему ее старания тщетны:Че-
ловек этот слеп, Ничего он не видит, Милосердия нет у него.Слепота Каменного Убийцы,
защищенного камнем от вида опасных для него богов (как Иштар), может быть объяснена
понятием «обоюдной невидимости», введенным В. Я. Проппом для объяснения сделан-
ного А. А. Потебней наблюдения о слепоте славянской Бабы-Яги как воплощении смерти».
(Иванов, Топоров. С. 125.)

124
 – Солнце светит в любую чащу, сквозь болота и тьму, а тебе жалко
прийти в это логово зверя. Ты боишься.
Тебе ль, беспечальной…
Здесь нет счастливых.
Прочь, не смей же тогда подходить к моей чаще!
– Доченька, проснись, что тебе снится?
– Скажи, отец, это правда, что мы имеем право на счастье?
– Мы любим землю, солнце. Счастье нужно, чтобы быть добрым.
– Скажи, отец, почему мы имеем право не знать горя?
– Сядь, дитя мое. В нашем доме есть горе. Страдание очищает
сердце. Но у нас никто никого не обидит, мы не обижаем землю, и
потому у нас светло.
– Ах, не то, отец. Счастье надо, чтобы быть добрым. Но, а если у
кого его не было, а было много боли, а мы словно бежим от него?
– Тебя обидел кто, дочка?
– Никто, отец, мне нехороший сон снился.

Боль сжала его, будто идешь сквозь черный лес, а кругом колю-
чие заросли, вой звериный, рычанье, но сквозь ветви что-то все же
светится, как отблеск закатного солнца. И я пробираюсь к нему, а там
девушка и говорит так ласково-ласково: «Подойди, свет увидишь!»
Подхожу я, а она бьет огнем прямо по глазам, зажмурился и понял,
что она – Веснянка. Упал на колени и сквозь боль чувствую, что
почему-то она все еще здесь… И по руке меня, чуть дотрагиваясь,
гладит, и по лицу. О земля, скажи -то сон человека или волка? Дай
мне увидеть свое лицо!
– Серый волк, ты плачешь?
Около него стоял маленький мальчик.
– Зачем ты здесь? Как ты не побоялся? Всего второй раз здесь
человек.
– Я к тебе пришел, принес хлебца, соли, – мальчик заботливо
раскладывал на земле припасы, посмотрел на волка. – Я тебя хочу
попросить, не обижайся на Веснянку.
Волк ничего не понимал.

125
 – Зачем ты здесь? Кто тебя послал и почему я должен на нее оби-
жаться? Это я оскорбил ее, променял на ту женщину. Да и зачем ты
здесь? Та сейчас ушла в лес, скоро вернется, мы с ней друг другу
подходим.
– Это все так, конечно, но все-таки ты на Веснянку не обижайся.
Я ее знаю, – он подошел близко к волку. – Я скажу тебе правду. Я
в самом деле думаю, что она дочь весны и потому многого не пони-
мает – зимы, холода… Но она такая добрая.
– Мальчик, зачем ты пришел к волку?
– Какой же ты волк? Я видел, как ты плакал… Тебе нехорошее
снилось.
– Мне снился сон волка, будто твоя Веснянка бьет, бьет меня горя-
чей веткой по глазам.
– Послушай, волк, – мальчик встал рядом с сидящим на земле,
дотронулся до его глаз (и его руки такие же, как те ее руки во сне), –
ты не плачь.
– Разве я плакал? Я не умею плакать, малыш. Странные сны стали
сниться мне в вашем краю. Боль, огонь, свет перемешаны… и вдруг
он резко встал. – Не туда ты пришел, не место это для тебя. Уходи,
уходи отсюда, мальчик. Я сейчас вернусь, а ты уходи.
И он ушел в хижину.
– Она дочь весны. Ей тьма непонятна. Я знаю, всем, может быть,
даже богам, кажется, что ты не правый. Но она перестала петь…
– Ты еще здесь, мальчик?
Он стоял у входа в хижину, маленький с ясными, смелыми гла-
зами, решительно держал руки за спиной и все говорил свое:
– Я знаю, ты сберег ее… от страха ночного. Но ты не знал… –
мальчик подошел совсем близко. – Ты слышал, как она поет? Ведь
песня спасет от страха. Бабушка мне говорила, когда тебе страшно,
а кругом темнота и нет света, слушай песню – и увидишь, куда идти.
И смотрел внимательно, ожидая ответа. Волк от удивления не мог
вымолвить ни слова. Наконец, он с трудом проговорил:
– Ты должен уйти, мальчик. Это нехорошее место. Таким, как ты,
как она, нельзя здесь быть. Здесь плохо. Я уже говорил тебе, уходи.
– Но я мужчина, и я останусь.

126
 – Злые силы съедят тебя. Я дурной, сейчас тебя брошу, уйду,
оставлю здесь одного.
– А вот и не съедят, и ты хороший.
И крошечный мужчина решительно сел, прислонившись к елке.
– Я ухожу. Здесь страшный лес.
– Я останусь.
Волк скрылся за деревьями. Мальчик не уходил. Спустились
сумерки, темнота, он тревожно озирался по сторонам, но не дви-
гался с места… и уснул. Волк подошел, бережно взял его на руки и
отнес к дубу на опушке. И когда нес это маленькое тельце, древняя
тоска защемила в нем: «У нас с женщиной из-за болота никогда не
будет детей, не для меня, не для нас это».
Он стоял за дубом, даже здесь, около села, боясь, как бы дикий
зверь не подкрался к мальчику, но вот увидел стройного высокого
молодца, друга Веснянки.
– Светик! Ты где был? Тебя все ищут! А ну пошли! Сейчас
Добрита с тобой поговорит! Ужо он тебе покажет!
Несмотря на суровый тон, глаза Ярилки тепло смотрели на Све-
тика, он нежно обнял его за плечи, и волк почувствовал, как все они
любят этого крошку. И не надо было охранять его от зверей, он не
нуждался в нем, волке.

Волк вспомнил ветку, и ему стало обидно, ветку, руку, тишину.

Сел под дубом, закрыл глаза и постарался вызвать в памяти ее образ.
Сначала тот пришел к нему, как тихая боль, он почувствовал ее где-
то под сердцем. А потом вдруг Веснянка встала перед глазами, улыб-
нулась, почему-то обняла его, прижала голову к груди и говорила
что-то невообразимо ласковое, как то розовое небо. Волк застонал и
вскочил. Эта земля морочила его. Ее духи лгут ее людям. Мой путь
– путь волка. Мой путь, путь волка… Черный лес. И тут он снова
вспомнил. Он знал, что пощады не будет. Как они умели унижать!
Он вспомнил даже не лица, а шипящие слова… как они их произно-
сили. Человек добр?
Кричать, умереть… Никто бы и не взглянул, над тобой только бы
посмеялись. Глаза, белые от ненависти.

127
 Волк сидел под дубом, лоб его покрылся испариной. Он не пони-
мал, не понимал… И оттого ему было больно. Первый раз не оттого,
что его ударили по коже, унизили, ранили. Здесь, на этой земле, ему
было больно оттого, что он не понимал. И эта боль была не менее
мучительной.
Он взглянул в ту сторону, где стоял их дом. Но они, ее братья, они
ведь тоже люди. И они… Он вспомнил горячую братину, вспомнил,
как ему протянул руку друг Веснянки. Они такие же люди. Солнце,
что же творится на твоей земле? Но скажи мне, все смешалось в уме
моем.
Зол ли человек? Человек он или волк? Что же он такое? Ведь те,
другие, они хуже зверей.
Веснянка говорила про Великий страх ночной: страха не было.
Лес не был злым, он был черным и темным, жестоким. А вот люди…
Или они добры? Скажи мне, земля, я не хочу быть с ними, этими,
я не прошу быть с ними, меня уже сожгли ветками, я в самом деле
волк. Но ты только скажи, ведь они же добрые? Человек добр?

Он вышел, шатаясь, из чащи… Неуверенно остановился – родник

где-то здесь. И он встал на колени.
– Светлая богиня.
Ключ прорезал темную талую воду, и будто что-то шевельнулось
в ее глубине.
Поцелуи той женщины, грязь, ожоги горели у него на губах.
– Я волк, я чужой для тебя, незнакомая богиня. Но если ты
можешь… Если ты здесь в самом деле оберегаешь, укроти мрак.
Светлая богиня, сбереги ее от черного глаза, от злобы, от слепоты,
от мрака.
Как луч, что пробивается в чаще, он слаб, он редкий гость, любой
ветерок сдует его. Сбереги от леса и мрака, от боли, ожогов, муки.
И если ты ее в самом деле любишь, сбереги ее и от меня.

Что такое это дикое стремление к счастью? Зачем оно, зачем оно
нам? Может быть, правда лучше от него избавиться?

128
 – Ведь все тогда проще все проще. Но самое простое – быть кам-
нем.
Как в глухую стену, стучалась к нему в душу. Она у него косматая
и страшная. Да, он зверь тьмы… Темна душа его, волчья она.
Но только…
Я не люблю тебя. Нет. И взглянул. И этот взгляд остался в ее
памяти. Не смотри на меня так. Зачем же ты так на меня смотришь…
Откуда эта боль?
– Отец! А если долго человека обижать, он станет камнем или
волком?
– Что ты, дочка, разве у нас кто-нибудь кого-ни-будь обижал?
– Я не о том. Скажи, отец, тебе никогда не было страшно, будто
что-то чужое, темное рядом, где-то за твоим домом. Ты живешь,
радуешься и не знаешь, а оно есть. Там… И если оно подойдет к
тебе, войдет в твою жизнь, сможешь ли остаться собой, отец? Вдруг
так и превращаются в зверя? Можно ли жить совсем рядом с этой
тьмой – и как бы не знать?
– Что ты, моя девочка. Не одна ты боишься тьмы… Ночью слу-
чаются страшные вещи. Когда идешь сквозь черный лес, так легко
потерять путь, друг друга… В темноте ведь нет солнца.
Когда-то на людей разгневалось солнце и послало им тьму и
холод…
Он взглянул в тревожные, беспокойные глаза Веснянки, его свет-
лой Веснянки, и нехотя, словно перешагивая тяжкую преграду, про-
говорил:
– Что ж, если так, послушай, дочка, про Великий страх ночной.
Не везде, не всегда люди живут, как мы. Злым быть проще. Боль,
кровь, зависть есть на земле… Ты только слышала про Великий
страх ночной, от того мы уберегли наш дом, было это непросто.
Ночью, в темноте случаются недобрые вещи.
И старик стал говорить. Она с расширившимися глазами слу-
шала, что бывает с людьми там, за лесами. Жестокость…
– Зачем они так?
Старик не ответил. Он говорил и говорил, и слова его отзывались
в ней черной болью. А в конце он сказал:

129
 – Идешь сквозь темный лес, вдруг из-за ветки злой взгляд. Это
случается в лесу или среди людей. Да не тронет нас Великий страх
ночной, – взглянув на нее, торопливо докончил. – Не бойся, дочка.
Это все только страшная сказка. Если это подойдет к нашему дому,
мы скажем: «Уйди, ты несешь нам, светлым, темную ночь». И нас
оно не тронет, мы дети солнца.
Девочка тихо повторила:
–
Уйди, ты несешь нам, светлым, темную ночь.
Ей было стыдно признаться, как она столкнулась с тем, зло-
вещим. Ей хотелось закрыться руками и позабыть, поверить, что
ничего не было.
–
Ты несешь нам, светлым, такую тьму.
А отец все заботливо смотрел на нее, ни о чем не спрашивая.
–
Отец, помнишь, бабушка сказывала сказку о женщине, полюбив-
шей волка?
Тот, молча, смотрел на нее.
– Отец, пожалей меня. Нет, я уже не люблю его, зачем мне тьма.
Я не хочу, мне он не нужен, я не нужна ему. Он оттолкнул меня. Но
только за что, за что эта боль… Отец, зачем мне это?
И она, зарыдав, упала на колени, а старик гладил, гладил ее
волосы.
Так вот какую жестокую нить сплела Мокошь, сидящая на болоте,
вот откуда придет к ним в дом ночь. Его дочь, его Веснянка – полю-
била волка? А если так, может ли он вырвать это из ее сердца? Какое
право имеет он ограждать от страданий? Разве не сама земля послала
людям боль?

Светик вошел в избушку, сел рядом с Веснянкой.

– Опять грустишь? На тебя это так непохоже! Но хоть ты и гру-
стишь, я все равно, когда вырасту, полюблю твою дочь. Ты будешь
с волком, и у вас родится дочка.
– Что ты говоришь? Какой волк, откуда ты это взял?

130
 – Обязательно. А дочка будет такая же, как ты, только грустная.
Волк знал много боли.
– Светик, да что ты говоришь? Я и волк, как это?
– Понимаешь, я знаю. Бабушка говорила, детям многое
открыто, – он лукаво улыбнулся. – Просто так будет хорошо. Он тебя
любит.
Она с болью слушала детский щебет.
– Меня все любят.
– Нет, не так, как он.
– Ты что говорил с волком? Где это ты его видел? Вот я пойду
расскажу отцу, он тебя отучит по дикому лесу бегать.
Светик обиженно замолчал, поняв, что проговорился. Но уви-
дев, как она вдруг задумалась, склонив голову, прикрылась рукой, он
снова подсел, отнял ее руку от лица.
– Да, мы с ним дружим. Он учит меня. Он не злой, он несчаст-
ный… Его звери любят. А он любит тебя.
– Он не умеет любить, Светик, и у него другая подруга.
– Да, я ему говорил, зачем ты с ней живешь? Но он мне не ответил.
И вдруг засмеялся, поцеловал ее в щеку.
– А я все равно полюблю твою дочку, твою и волка.
И выбежал из избы.

А весна все не приходила на землю. Каждое утро вставал старик

и смотрел на застывшее серое небо.
Он знал, что каждый год приходит весна и что та детская сказка
не права. Но недвижно стояли, отгородившись от всего толстой
корой деревья, и с неразрешимой болью думалось ему про дочь и ее
любовь к волку. Боги оставили их, Веснянка уже не поет…
Как-то мгновенно, без ручьев, стаял снег. Ночи держались холод-
ные. Земля засохла. К корням не подходила влага. И все не было
дождя.
Веснянка смотрела из окна. Над лесом было ровное, гладкое
небо. Отец ушел то ли в поле, то ли в лес. Быть может, он хотел найти
признаки приближающейся весны. Они не говорили о том скрытом
горе, поселившемся в их селе. Но каждый думал, откуда появилась

131
эта порча, как ушла от людей их радость? Ведь были они любимы
солнцем. Веснянка видела, как отец мучился этим, иногда смотрел
на нее и ждал, не запоет ли она. Когда она не вышла встречать птиц,
он ей ничего не сказал. Да и как-то не заметили все, как те прилетели.
Трава вылезла жухлая. И главное, не было солнца, как будто зима и
не кончалась. Весна прячется. Не вдохнула во все кругом свою осо-
бую светлую красу, не гладила пальцами травы, не передавала им
тяги к солнцу, не расправляла лепестки цветов, не трогала почек. И
первая зелень родилась желтой и слабой. Но где-то все же она есть,
может быть, за мокрыми кустами бродит?
И вдруг Веснянка поднялась… Надо куда-то пойти, надо ее
разыскать. Она надела белую до пят рубаху, которую носила в юно-
сти ее бабка, когда ходила за тайными травами, и вышла из избы.
Было еще рано. Босая, шла девушка по мокрой земле к заветному
холму. Кругом по низинам среди кустов стоял туман. Она шла,
потому что ей нужно было куда-то пойти, позабыв про все, протя-
нув с мольбой руки. Ей нужно было остаться наедине с собой и со
всем миром, чтобы в душе что-то родилось и прояснилось. Земля
холодила ноги. Уйти, задуматься… Она подходила ближе к Яри-
линой горе и сильнее чувствовала, что весна все же где-то таится.
Темные ветви тянулись, жалкая трава внимательно напряглась. Вес-
нянке пришло чувство своей причастности ко всему этому: сейчас,
когда у нее ничего не осталось, даже себя, земля все-таки была
рядом, ждала ее. Тишина стояла необыкновенная… Девушка будто
заново увидела, стоя на вершине холма, дальний лес, реку. Нет ни
боли, ни страха, ни надежды… Влажный туман медленно наползал
оттуда, где зеленели первые листья, весенний запах поднимался вме-
сте с ним из земли. Она скрестила на груди руки. И осталась наедине
с весной. Ей ни о чем не думалось, она не искала какой-то тайны, как
раньше. Ей нечего было ждать, ее любовь была страшной и сама она
теперь другая. Туман все больше клубился, вот он дополз до род-
ника, запутался в ивах, как-то странно осветлел. Веснянка явственно
услышала, как сильно зажурчала вода, осветилась, туман зашеве-
лился, слегка разошелся, и из светлой полосы, поднимавшейся из
источника, появилась она… Та, которую многие никогда не видят в

132
своей жизни. Она мягко раздвинула туман, спустилась на озеро и,
отражаясь в нем, смотрела на Веснянку… И пока так смотрела на
нее, что-то легкое стало оживать в душе, беззаботное, как весенний
ветер, будто та любовь стала чистою и растворялась, растворялась.
Веснянка видела только ее глаза… В них была затаенность знания
того, как лопаются почки, как раскрываются цветы. Сама она была,
как тонкая, хрупкая девочка. Главное – это глаза… Она тихо протя-
нула руку, и на дереве лопнули почки. Подняла руки над головой, и
показались птицы. В тех глазах было знание, как рождается жизнь…
извечно. И Веснянка поняла… И тогда упала на колени и протянула к
ней руки. Почувствовала, как поднимается из земли пар, как тянутся
цветы, и ощущение лезущей травы, вековечно рождающейся жизни
пронизало ее. Туман заклубился, загустел…
Когда Веснянка очнулась, около нее стоял отец.
– Ты вовремя пошла на холм, посмотри, как все расцвело.
– Да, отец.
– Только вот плохо, что гроз нет. Дождя не будет – все погибнет.

Когда стемнело, волк вышел к источнику. Какая-то смутная тоска

безнадежная гнала его, будто томление, зажатое в листьях, переда-
лось и ему. Он шел, ломая ветви. Оказался у их родника. И вдруг
увидел ее… В сумраке, тоненькая, она склонилась над цветком, раз-
двигая его светящиеся лепестки, и не слышала ничего кругом. Тогда
он подошел и, еще не понимая, что делает, протянул руки, обнял
ее, но лишь прохлада, как от речных цветов, коснулась его рук. Она
подняла голову и улыбнулась… Он опустил глаза. Та, которую он
обнял, смотрела на него всезнающими добрыми глазами. И, читая в
его взгляде невозможное желание, такое человеческое, она понима-
юще улыбнулась. И под этим взглядом он вдруг проговорил то, что
никогда бы не сказал раньше:
– Ты, незнакомая богиня чужой земли. Ты, далекая, как и Вес-
нянка. Я все отдам, в землю уйду. Скажи, я не для нее?
Его окутала дымка… И ничего не было, только туман. И он почув-
ствовал на своих губах нежный запах… Будто его, волка, поцело-
вали. Его, волка?

133
 Солнышко, бог мой!
Наполни реки и источники,
Дай свет звездам
И не отними у меня песню.
Верни мне песню, о господине!
Свет мой, солнышко,
Дай мне песню!
Не отними дыханье ветра,
Шелестение трав
Верни мне,
Солнце мое!
Она прижалась лбом к холодному дереву.
Нет у меня ничего, и никому ведь не скажешь.
Ей не было больно. Но стала она сохнуть, в сердце был какой-
то шершавый ком и не проходил. От него нельзя было избавиться,
оттолкнуть от себя эту тоску-сухоту, и песня будто не могла ожить
в ней, пока внутри так пусто.
А у песни вкус земляники. Она рождена в травах, пахнет солн-
цем, ключевой водой, хлебом. Можно знать все на свете и не спеть
песню.
Прошла бы сушь в душе… Неужели в ней никогда больше не
родится песня?
– Земля, верни мне ее! Все то темное, что было с волком, не
страшно, Великого страха ночного не боюсь, но только…
Она стояла на склоне холма.
Верни мне мою песню.
Боль изострила сердце, немота его прошла, но, чтобы родилась
песня, нужно еще что-то.
– Я кажусь себе совсем пустой, как пузырь на воде.
Вкус и цвет земли, запахи ветра, все ушло от нее.
И показалось, что нет сил больше выносить себя и свою муку,
уйти бы от себя. Рядом шумела березка, ветер шелестел в ее листьях.
Ее осенняя рана зажила, она стояла легко, беззаботно, ее листья

134
напевали что-то. Веснянке захотелось превратиться в дерево 50. И
волосы обернутся ветками.
Стать бы мне березою, стать бы мне кудрявою.
Ветер развевал косы. Если она превратится в дерево, то будет чув-
ствовать только ветер, не будет больше больно. И не сможет сбежать
с горы. Она ощутила, как усталость и тоска становятся все серебри-
стей и вылетели… Воздушные струи охватывали ее. И уже Веснянка
не может шевелиться, тело онемело.
– Нет!
Ей стало вдруг страшно, она с усилием рванулась и побежала.
Из леса тихо вышел ссутулившийся человек и встал на опушке.
Она обернулась. Волк стоял в шкуре, хмуро потупив свой волчий,
мертвый, безжизненный взгляд. Веснянка испуганно вздрогнула и
поспешила прочь.
– Лучше бы мне не родиться! У волка свой дом, своя жизнь… Не
приходи в наш светлый край! Ты чужой здесь, как короста на дереве
твое сердце. Но почему же мне темен мой светлый дом? Почему?
Веснянка остановилась, как тогда весной, около дуба.
– Скажи, вечный дуб, ты много знаешь!
И сейчас ей показалось, будто она услышала:
– Солнце растапливает даже холодный лед, значит, мало в тебе
солнца.
И волк видел, как испуганно идет Веснянка к деревне, к своему
светлому дому. Там ее мир. Она будет петь, будет смеяться. Внезапно
в его грубых руках возникло ощущение ее волос, ладоней… Иди,
дари счастье другим. Он видел, как она удаляется -маленькая, беспо-
мощная. И вдруг всем телом ощутил, как уходит его свет. И протянул
к ней руки… Она обернулась… Увидела его лицо, пошатнулась и
побежала прочь. И тонкая стена травы отделила ее от него навсегда.
Только не смотри на меня так. Кто же это придумал, какой бог –
людские глаза.

50
Превращение девушки от тоски и горя в березу, тополь и т. д. – чрезвычайно распро-
страненный мотив в народных песнях и балладах.

135
 И все эти обычные глаза казались ей пустыми по сравнению с его
горьким взглядом.

В его доме сидел человек. Он сразу почуял дурной его дух.

– Послушай, волк, тебе ведь холодно здесь, и к тому же ты взял
нашу жену.
– Что ты хочешь от меня? Я не привык к гостям, это место зака-
зано для людей.
Человек вздрогнул. Человековолк кутался в шкуру и страшно
смотрел на него от сосны.
– Послушай, ты хозяин леса.
– Это не твое дело.
– Помоги нам, – человек криво усмехнулся. – Мы опять пой-
дем рубить березу. Помоги. Неужто тебе ее жаль? А Веснянка самая
обыкновенная. Из простой девки что сделали. Скоро молится ей
будут.
– Иди прочь.
– Она ведь и тебя обидела.
– О чем ты говоришь?
– Знаю я, это ведь ты ее у меня тогда вырвал.
Волк взглянул на него, и Боз вдруг испуганно повернулся и побе-
жал прочь.

Веснянке снилось, что отрывают, режут ей косы.

Она росла долго, каждую весну встречала она рассветы.
И вздохнув, упала красавица береза… медленно, как женщина,
на колени, и косы зеленые по траве.
Веснянка вскочила, побежала на холм. Сон оказался вещим.
Береза лежала на земле, и ветер шевелил ее свертывающиеся, уми-
рающие листья.

Ярилка, чтобы не слышать их криков, брел в другую сторону, по

холмам. В висках мучительно стучало, все мутилось. Может быть,
они и правы, может быть… потому что зло надо убивать, изгонять.
Он сам было, схватив стрелы, побежал с ними, но сейчас ему хоте-

136
лось забыть эти вдруг изменившиеся лица. Он остановился перед
могучим дубом.
– Я не понимаю, вечный дуб. Убить нашу березу, беззащитную.
Этого не прощают. Но так гнать его, так ненавидеть! С нами что-то
не то творится, вечный дуб…
Он брел. Навстречу ему шла женщина. Длинные волосы и стро-
гое лицо – не Мокошь ли? Лицо было знакомо.
– Веснянушка – ты? Что с тобой? Я не узнал тебя.
– Здравствуй, Ярилка, – она подошла ближе, на губах у нее чуть
растерянная улыбка. – Ты знаешь, друг, меня, наверное, сглазили…
– Кто? Этот, – Ярилка растерялся, не зная, как назвать, – ну…
Волк?
– Ты тоже так о нем думаешь?
– Не знаю, Веснянка. Но если его погонят, меня с ними не будет.
– Что? Как ты сказал?
Ярилка закусил губы и, с трудом подыскивая слова, выдавил из
себя:
– Темна душа его, волчья она… Весняночка, это он накликал на
нас беду, он принес нам злобу. Это он убил березу. И народ решил…
Ярилке хотелось увернуться, спрятаться от пристального взгляда
Веснянки («Что за глаза у нее стали!») и докончил, отвернувшись:
– Загнать, убить волка. Вернуть в наш дом любовь, солнце. Пока
он не пришел, мы были счастливы. В нем все зло, он виноват, пусть
будет жертвой.
Громкие, визгливые крики донеслись от рощи. Веснянка вздрог-
нула. Посмотрела каким-то не своим тихим и ясным, а темным и
больным взглядом.
– Так не избавляются от зла, – и поспешила туда, где была охота.
Волк тяжело убегал, ломая ветки, оставляя кровавый след. Испу-
ганно пятилась и пряталась за спины окружающих женщина из-за
болота. Он один, могучий, задыхающийся, бежал в черный, угрю-
мый, спасительный лес… от них.
Крик визжал в ушах. Они гнали его… Гнали. Ее братья, и она с
ними. И он вдруг остановился. Обернулся. Посмотрел. Долго смот-
рел на них… Кровь стекала быстрыми каплями по виску, руке.

137
Не опуская взгляда, он вдруг осел, опустился на землю. Мир был
чужим. Он очень медленно, медленно падал на землю. И уже при-
падая к ней, приподнялся на руке и все смотрел, смотрел.
Кто-то испуганно шепнул:
– Оставим его, он бессмертен…
И они пошли, пятясь, и вдруг побежали прочь.
«Вот они, ее друзья. Добрые. И она пришла с ними. И они… его
убить…»
Волк не был бессмертным. Кровь текла… И уходила сила. А
кроме силы у него ничего не было. Пусть ты виноват, что ты волк,
этого не прощают, но, если никто не остановит эту кровь, она зальет
весь мир… Кровь текла… Волк был беспомощен. Скрипел зубами,
лежал. Кровь… и этот мир кровав, убить – вот что в нем есть. Вот
в чем его истина… Они, видно, ушли. И он отвернулся к небу…
смотрел на него. Вспомнилось: «Она шьет, заживляет раны. Заря-
зарница, заря – красная девица». Прозрачное легкое облако слетело
на него. Мягкое, как сон в детстве. Небо синее вдруг прохладно осве-
тилось. И, словно оставив плетенье, серебристая женщина спуска-
лась к нему. С нежными руками. Почувствовал, как легкие руки кос-
нулись его раны. Тихие, как дуновение утреннего ветра… Лица он
не видел. Словно розовым покрывалом, окутала она его. И провали-
ваясь в прохладную пустоту, он успел подумать: «Вот в чем смысл,
истина».
– Заря-зарница, заря-зарница! – Веснянка накрыла его своим
платком. Он розовел, но кровь уже не просачивалась. Розовый свет
упал на платок. Она разгладила спутанные волосы и осторожно
поцеловала его горячечные губы.

Как боялся старик, так и случилось – солнце стало карающим.

Не было дождя, все не было дождя.
Раскаленный запах земли…
Если бы хотя бы одну каплю,
Одну каплю.
От иссохшихся трав шел шепот:
Подайте нам воды, мы все несчастны.

138
 Мы пить хотим, мы жить хотим…
Воды.
А лучше ливень.
И тихо деревья шумят жаждой большого дождя.
Боль не придет никогда, только б дождаться дождя.
И гордые людские глаза, сухие, запекшиеся губы, и жаждущие…
без утешения. Горечь жажды.
Слышите… И каждая увядающая травинка, гибнущий цветок,
дерево шептали:
Надо напоить землю, напоить землю, напоить землю…
Слышите, как шумят деревья, шумят деревья, шумят деревья…
Как лопается горячая твердь, горячая твердь, горячая твердь…
И воздух гибнет от жажды, жажды, жажды…
Напоить землю…
– Дождя нет. Так мы все не выживем.

Веснянка стояла на холме рядом с Ярилкой, на том месте, где

раньше росла береза.
– Нет, ты знаешь, надо прощать, на то мы и дети солнца.
И чувствовал старик укор внутри себя, неспокойно стало ему.
Доживя до седин, перед собой, землей и солнцем был чист старик.
Как быть? Если не хватит хлеба, люди еще выживут. Но если ослеп-
нут, ничто их не спасет. Он не знал, что делать.
– Что ты, Весняночка?
– Отец, пусть они не делают этого.
Девушка стремительно вбежала в избу и серьезно смотрела на
него. Он опустил голову.
– Люди испуганы и несчастны, дочка. К нам идет мрак. Не могу я
впустить его в наш дом. Мы потеряли даже твою песню… Они хотят
принести забытую древнюю жертву у болота51.

51
О жертвоприношении упоминается в описании язычества при князе Владимире в
«Повести временных лет» под 980 г.: «Нача княжити Владимир в Киеве един. И постави
кумиры на холму вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и
Хърса, Дажьбога, и Стрибога, и Семаргла, и Мокошь, и жьряху им, Наричюще я богы, и
привожаху сыны своя и дъщери и жьряху бесом и осквьрняху землю требами своими».

139
 Старик говорил через силу.
– Но мы же добрые.
– Мы должны охранять себя от мрака и зла.
– Значит, волка на костер? – спросил Светик, слушавший их на
пороге.
Старик молчал.
– Отец, не делайте этого!
– Он принес в наш дом зло… Да, он отнял у тебя твою песню.
– Нет, отец, это мы потеряли милосердие. А без него как мы огра-
димся от зла?

Там, ближе к болоту, в низине болотного племени, на давно забы-

том и нечистом месте развели жертвенное пламя. А потом раски-
дали нестерпимо горячие угли. Сейчас погонят на них волка. Ничто
не спасет зверя, принесшего зло. Только если кто живой осмелится
вступить за него на угли. Но кто захочет идти по горящей болотной
черноте? Можно насмерть сжечь ноги. И никто не поможет, ибо ста-
рики говорили: второй человек не смеет ступить на заклятые угли,
иначе тут же разгневается болотный дух и охватит пламенем.
Теперь разожгли огонь, и жаждущий болотный дух получит
жертву.
Стоял мудрый старик, не сумевший уберечь свой народ. Сколько
лет не зажигали проклятое место, с незапамятных времен. Но что
он еще может предложить несчастным людям, чтобы умилостивить
мрак…
Ну что ж. Подайте огня. Погоним волка.
– Стойте!
В светлом платье, прекрасная, как луч зари, метнулась она на угли
и побежала по ним.
С ужасом смотрели селяне на ту, которая была их светлой пес-
ней и которая шла теперь по горящим углям к волку. А пламя жгло

Археологические раскопки славянских святилищ подтверждают эти летописные сведения.

См., например: Б. А. Тимощук, И. П. Русанова. Второе Збручское святилище. В кн.: Древ-
ности славян и Руси. М., 1988. С. 78-81.

140
ей ноги, подбиралось к одежде… Какой-то жалостливый женский
голос взметнулся, не выдержав:
– Да помогите же ей, спасите!
И вдруг Веснянка запела, но не по-прежнему – так больно,
страстно звенел ее голос:

Я иду по темному лесу –

Мое солнце не светит мне.
Меня бьют колючие ветки –
Мои братья не верят мне.
Болью горят мои ноги –
Друзья не помогут мне,
Но во имя добра и света
Не могу я к тебе не идти!

Голос горел в ночи… Все замерли, беспомощно, не в силах дви-

нуться, решиться на что-то.
И тут у костра возник он, такой же могучий, как и раньше.
Кинулся на угли, подхватил ее, уже падающую, бессильную, на руки
и вернулся с ней к людям.
– Как же вы могли? Ведь она была вашей самой светлой песней!
Он повернулся к лесу. Все замерли и оглянулись на старика. Тот
опустил голову и показался вдруг постаревшим. Потом медленно
кивнул:
– Может быть, он прав, и это мы не умеем любить…
Пусть он берет ее.
Волк оглянулся. И встретился взглядом со стариком. И тогда он
шагнул снова по горящим углям, положил ему на руки свою ношу,
единственную…
На отцовских руках Веснянка на мгновение очнулась и увидела,
как кто-то все же кинул камень в серого зверя на опушке леса. Зверь
пошатнулся, кровь брызнула… И больше ничего не было. Только
тьма.

141
 Веснянку вовремя выхватили из костра, и на вторые сутки ноги
ее, которые отец обложил травами, стали проходить. Она очнулась.
Светик сидел в их избе.
– Светик, что было?
– Он хотел тебя взять с собой, но решил, что ты лишь по доброте
шла к нему… И лес не для тебя.
И тут вдруг рот его искривился, как у совсем маленького.
– Они ведь его убили…
– Отец, это правда?
– Прости меня, Весняночка.
Светик плакал.
– Это так, я видел. Они ничего не понимают, он не был злым, он
был несчастным.
Веснянка медленно встала, надела свое весеннее платье.
– Не вини себя. Но я должна сходить туда, где он жил.
По деревне она шла медленно, но заметила, что люди как будто
избегали попадаться ей по дороге, а если встречались, то опускали
глаза, словно стыдясь. Дойдя до леса, она вдруг побежала.
Вот она, его темная, холодная хижина. На пороге лежал огром-
ный мертвый волк… На груди его, на лохматой шее была запекша-
яся рана. Она вдруг упала перед ним на колени, протянула руки, и
у нее вырвалось:
Это ведь я к тебе шла,
К тебе шла по горящим камням.
Это ведь меня хлестали
Колючие ветки.
Что мне для тебя сделать?
Пусть меня убьет любовь твоя,
Только живи!
Мой волк, ты был добрее всех добрых…
Да нет, какой бы ты ни был,
Ты самый светлый из всех,
Мой волк…
И обняла звериную морду, поцеловала ее дрожащими губами,
уткнулась в серую шерсть.

142
 Горячие руки охватили ее.
– Ты с ума сошла, любить зверя!
Жаркое дыхание жгло ей губы. Она прижалась к этой груди.
– Они не убили тебя?
Рядом лежал мертвый волк. Волка убили – он жив, жаркие губы
прикасались к ее рукам, волосам. Ты ведь… Ты ведь поцеловала
волка, тебя любит солнце, уходи лучше.
Он шептал, прижимая ее к себе и чувствуя, что это его, и эту не
он настиг, а она сама пришла. Девушка обхватила шею волка.
– Ты жив?
– Они убили зверя. Мне надо уйти. Возвращайся к ним. Лес не
для тебя. Я в самом деле волк, которому ты вернула душу.
– Неправда, она была у тебя! Но ты жив.
Ее руки скользили по его лицу, как мимолетные прикосновения
зарницы.
– Весняночка, послушай меня, я был зол, что добивался тебя…
Я был не прав, что не ушел раньше. Я не должен был… Ты добра.
Мне надо уйти от тебя.
Только не плачь.
– Ты жив.
Она крепче обхватила его шею, прижалась к нему.
– Мой родной.
Слабость охватила его, и опустив лицо в ее шелковистые волосы,
он почувствовал – будь что будет, но он сейчас не уйдет.
Он взял ее на руки… и крупными каплями пошел сильнейший
дождь.
Поднял ее и вдруг понял, что у него человечьи руки. Он был вол-
ком, но они мягкие, как у ребенка, и, заглянув ему в лицо, Веснянка
увидела кроткие глаза.
Он прижимал ее к груди, шел, под ногами шевелились оживали
травы, и пел:
Не бывать человеку волком,
Не отнять у него его счастье,
Да сияет ему его солнце.

143
 Дождь лил, обрушиваясь на иссохшую землю, во влажных кустах
обрадованно зазвенели соловьи.
Он ощущал в руках человеческую нежность.
И сквозь тучи показалось, загорелось солнце, он протянул
девушку к нему, и их голоса слились вместе:
Солнышко, тебе песнь споем,
Красное, тебе песнь споем!
Робко выглядывали селяне из изб.
– Смотрите, жив!
И радостно бежали навстречу. Солнце поднялось выше и заиг-
рало.
Ярилка раньше всех увидел их, хотел побежать навстречу и…
вдруг остолбенел.
Из леса к деревне шла девушка, обычная девушка, с длинных
волос на простую рубаху стекали струи дождя, но она была как две
капли воды похожа на русалочку.
Увидев старика, волк на миг остановился. Но тот сам быстро
подошел к нему.
– Войди, брат наш, сын мой, в дом свой.
А дождь лил и лил, щедро лил и лил.

144
 Примечания
«В языческом мире все необычно: под ногами девушек расцве-
тают цветы, по деревенским улицам ходят колосья, русалки просят
друг у друга рубашки, береза зовет гулять девушек, в землю по уши
закапывают ведьм, а ребятишки переговариваются с самой весной и
т. д. Уж не сказочный ли это мир? В нем все живет, и даже чудак-
покойник, умерший во вторник, весело смотрит на пришедших его
хоронить. Нет, это не сказки. Просто для первобытного земледельца
все реально: и духи и животные в равной мере… И все настоящее
волшебство», – писал Земцовский в предисловии к составленному
им сборнику календарно-обрядовой поэзии. (Поэзия крестьянских
праздников. Л., 1970. С. 8.)
В реальной жизни славянское (и древнерусское) язычество, оче-
видно, отличалось от представлений о нем, дошедших до нас в
записях обрядов и фольклора. Археологические данные и летописи
свидетельствуют не о столь уж мирном, идиллическом характере
религии первобытных земледельцев, в том числе и о человеческих
жертвоприношениях (принесение в жертву двух варягов по «Пове-
сти временных лет», кости людей при раскопках святилищ и т. д.).
И все же особый радостный, просветленный дух был и тогда
свойствен какой-то части обрядов, представлений о низшей демоно-
логии. В фольклоре отразилась и сохранилась во многом именно эта
праздничная, беззаботная сторона земледельческих верований. Они-
то и легли в основу романа «Веснянка», и прежде всего календарная
обрядовая поэзия и заговоры – один из наиболее архаичных жанров
устного народного творчества.
Тексты подлинные, кроме записей, сделанных в экспедициях
МГУ (1976, 1977) и Института славяноведения АН СССР (1980),
они взяты из сборников и книг: Аничков Е. В. Весенняя обрядовая
песня на Западе и у славян. Ч. I-II. СПб. 1903 1905; Афанасьев А.
Н. Поэтические воззрения древних славян на природу. Т. I—III. M.,
1865—1869; Земцовский И. И. Поэзия крестьянских праздников. Л.,
1970; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славян-
145
ских древностей. М., 1974; Календарная обрядовая поэзия сибиря-
ков. Новосибирск, 1981; Майков Л. Н. Великорусские заклинания,
СПб. 1869; Обрядовая поэзия Пинежья. МГУ, 1980; Пропп В.Я. Рус-
ские аграрные праздники, Л., 1963; Сахаров И. П. Сказания рус-
ского народа. Т. 1—2. СПб, 1841 – 1849; Соколова В. К. Весенне-лет-
ние календарные обряды русских, украинцев и белоруссов, М, 1979;
Шейн П. В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, легендах,
СПб. 1898. Источники археологических материалов и письменных
сведений указаны в тексте примечаний.

Обложка оформлена по мотивам картины Н.К. Рериха «Поцелуй

земле» (1912 г.)

146