Валерий Брюсов Вдали он подобен цветным парусам корабля,
Сонет к форме И бег его плавен, как радостный птичий
полет. Есть тонкие властительные связи Я знаю, что много чудесного видит земля, Меж контуром и запахом цветка. Когда на закате он прячется в мраморный Так бриллиант невидим нам, пока грот. Под гранями не оживет в алмазе.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Так образы изменчивых фантазий, Про черную деву, про страсть молодого вождя, Бегущие, как в небе облака, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый Окаменев, живут потом века туман, В отточенной и завершенной фразе. Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света, И как я тебе расскажу про тропический сад,
Нашли себе желанные черты. Про стройные пальмы, про запах
немыслимых трав…
— Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере
Пускай мой друг, разрезав том поэта Чад
Упьется в нем и прелестью сонета Изысканный бродит жираф.
И буквами спокойной красоты! Игорь Северянин
Николай Гумилев Кузнечик
Жираф У голубеньких маленьких речек,
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой Где шуршит пустоствольный камыш,
взгляд, Стрекотал изумрудный кузнечик И руки особенно тонки, колени обняв. И влюбился в воздушную мышь. Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Но не знать им восторга в их гнездах,
А несчастья — того и глядишь:
Ему грациозная стройность и нега дана, Ведь кузнечик изящен, как воздух, И шкуру его украшает волшебный узор, А летучая мышь — только мышь. С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Константин Дмитриевич Бальмонт К холодной воде ключевой.
Я мечтою ловил уходящие тени, "Возврати мой перстень, колодец,
Уходящие тени погасавшего дня, В нем красный цейлонский рубин,
Я на башню всходил, и дрожали ступени, Что с ним будет делать народец
И дрожали ступени под ногой у меня. Тритонов и мокрых ундин?"
В глубине вода потемнела,
И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Послышался ропот и гам:
Тем ясней рисовались очертанья вдали, "Теплотою живого тела
И какие-то звуки вдали раздавались, Твой перстень понравился нам".
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли. "Мой жених изнемог от муки,
И будет он в водную гладь
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Погружать горячие руки,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор, Горячие слезы ронять".
И сияньем прощальным как будто ласкали, Над водой показались рожи
Словно нежно ласкали отуманенный взор. Тритонов и мокрых ундин:
"С человеческой кровью схожий,
И внизу подо мною уж ночь наступила, Понравился нам твой рубин".
Уже ночь наступила для уснувшей Земли, "Мой жених, он живет с молитвой,
Для меня же блистало дневное светило, С молитвой одной любви,
Огневое светило догорало вдали. Попрошу, и стальною бритвой
Откроет он вены свои".
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня, "Перстень твой, наверное, целебный,
И все выше я шел, и дрожали ступени, Что ты молишь его с тоской,
И дрожали ступени под ногой у меня. Выкупаешь такой волшебной
Ценой — любовью мужской".
Николай Степанович Гумилев
Перстень "Просто золото краше тела
Уронила девушка перстень И рубины красней, чем кровь,
В колодец, в колодец ночной, И доныне я не умела
Простирает легкие персты Понять, что такое любовь".
Анна Ахматова Николай Гумилёв
Я спросила у кукушки, Люблю я чудный горный вид,
Сколько лет я проживу… Остроконечные вершины,
Сосен дрогнули верхушки. Где каждый лишний шаг грозит
Желтый луч упал в траву. Несвоевременной кончиной.
Но ни звука в чаще свежей…
Я иду домой, Люблю над пропастью глухой
И прохладный ветер нежит Простором дали любоваться
Лоб горячий мой. Или неверною тропой
Всё выше-выше подниматься.
Последний тост
В горах мне люб и Божий свет,
Я пью за разорённый дом, Но люб и смерти миг единый!