«Жанровое своеобразие новеллистки Эдгара По»

№ Признак Цитата из текста

1. Мотив смерти и Когда «мёртвая» сестра Ашера «воскресает» и решает мстить, мы понимаем насколько
страха, как этот человек гнилой, он знал, что она не умерла, но никак и ничем ей не помог, а только
«выкрывателя» предавался душевным терзаниям. Так сильно боялся что его настигнет участь литургии,
что умер лишь потому, как из-за собственного страха пренебрёг жизнью сестры:
естества «— Теперь слышишь?.. Да, слышу, давно уже слышу. Долго… долго… долго… сколько
человека минут, сколько часов, сколько дней я это слышал… и все же не смел… о я несчастный, я
трус и ничтожество!.. я не смел… не смел сказать! Мы похоронили ее заживо! Разве я не
говорил, что чувства мои обострены? Вот теперь я тебе скажу — я слышал, как она
впервые еле заметно пошевелилась в гробу. Я услыхал это… много, много дней назад… и
все же не смел… не смел сказать! А теперь… сегодня… ха-ха! Этелред взломал дверь в
жилище пустынника, и дракон испустил предсмертный вопль, и со звоном упал щит…
скажи лучше, ломались доски ее гроба, и скрежетала на петлях железная дверь ее
темницы, и она билась о медные стены подземелья! О, куда мне бежать? Везде она меня
настигнет! Ведь она спешит ко мне с укором — зачем я поторопился?» (человек-
сыщик)
Когда Вильям Вильсон убивает своего двойника, мы понимаем, что всё это время он был
не просто двойником, а отраженьем души самого Вильяма, который слишком боялся
признать эту часть себя:
«…давая притом всегда советы, неявно, для других, но всегда понятные мне, и которые,
с умножением лет, сделались для меня невыносимы. Однако я не могу не сознаться,
вспоминая это отдаленное время, что если бы я следовал наставлениям моего
противника, в котором никогда не было заблуждений молодости, я бы был, вероятно,
лучше и потому счастливее…»
«…Пораженный паническим страхом, я, наконец, бежал от него, как от чумы, бежал на
край света, но все напрасно…»
«…– Ты победил, я умираю. Но с этой минуты и ты тоже умер, умер для света, для
неба и для надежды! Во мне ты жил. Пойми же, что моею смертью, что в этом
изображении, которое есть твое собственное, ты убил самого себя…» (человек-
дурак)
 Когда Огюст Дюпен прознаёт об убийстве, он не боится, как это делают полицейские, а
напротив, тут же проявляет свои аналитические способности:
«– А вы не судите по этой пародии на следствие, – возразил Дюпен. – Парижская полиция
берет только хитростью, ее хваленая догадливость – чистейшая басня. В ее действиях нет
системы, если не считать системой обыкновение хвататься за первое, что подскажет
минута. Они кричат о своих мероприятиях, но эти мероприятия так часто бьют мимо цели,
что невольно вспоминаешь Журдена: «pour mieux entendre la musique», он требовал подать
себе свой «robe de chambre». Если они кое-чего и достигают, то исключительно усердием и
трудом. Там же, где этих качеств недостаточно, усилия их терпят крах. У Видока, например,
была догадка и упорство, при полном неумении систематически мыслить; самая
горячность его поисков подводила его, и он часто попадал впросак. Он так близко
вглядывался в свой объект, что это искажало перспективу. Пусть он ясно различал то или
другое, зато целое от него ускользало. В глубокомыслии легко перемудрить. Истина не
всегда обитает на дне колодца. В насущных вопросах она, по-моему, скорее лежит на
поверхности. Мы ищем ее на дне ущелий, а она поджидает нас на горных вершинах…»
(человек-сыщик)
2. Природа и пейзаж В «Доме Ашеров» они иллюстрируют душевное состояние Родерика:
«…кое-где разросшийся камыш… белые мертвые стволы иссохших дерев… от всего этого
становилось невыразимо тяжко на душе…»
«…Буря еще неистовствовала во всей своей ярости, когда я миновал старую мощеную
дорожку. Внезапно путь мой озарился ярчайшей вспышкой света, и я обернулся, не
понимая, откуда исходит этот необычайный блеск, ибо позади меня оставался лишь
огромный дом, тонувший во тьме. Но то сияла, заходя, багрово-красная полная луна,
яркий свет ее лился сквозь трещину, о которой я упоминал раньше, что зигзагом
пересекала фасад от самой крыши до основания, — когда я подъезжал сюда впервые, она
была едва различима. Теперь, у меня на глазах, трещина эта быстро расширялась…
налетел свирепый порыв урагана… и слепящий лик луны полностью явился предо мною…
я увидел, как рушатся высокие древние стены, и в голове у меня помутилось… раздался
дикий оглушительный грохот, словно рев тысячи водопадов… и глубокие воды зловещего
озера у моих ног безмолвно и угрюмо сомкнулись над обломками дома Ашеров…»
В Вильяме Вильсоне они показывают сначала замкнутость главного героя, которая
оправдывала присутствие двойника, а затем максимальную свободу действий, которая и
побудила главного героя «бежать от себя»:
 «…Жилище мое, как я уже сказал, было старое и неправильное, с обширным двором и
огромной каменной стеной – вокруг. Стена эта, как тюремная, была нашей границей,
за которую только три раза в неделю проникали наши взоры»
«…Едва я приехал в Париж, как получил новое доказательство, что ненавистный
Вильсон и там вмешивался в мои дела. Годы проходили, и я не имел отдыха!
Несчастный! В Риме, с какой неотвязчивой услужливостью привидения, он стал между
мною и моими замыслами честолюбия! А в Вене! в Берлине! в Москве! Есть ли место, где
бы я не нашел какой-нибудь грустной причины проклинать его?»
В «Убийстве на улице Морг» они заставляют читателя также стать действующим
персонажем-наблюдателем:
«…Это был обычный парижский особняк с подворотней, сбоку прилепилась стеклянная
сторожка с подъемным оконцем, так называемая loge de concierge[19]. He заходя, мы
проследовали дальше по улице, свернули в переулок, опять свернули и вышли к задам
дома…»
«…Мы поднялись по лестнице в спальню, где была найдена мадемуазель Л'Эспанэ и где
все еще лежали оба трупа. Здесь, как и полагается, все оставалось в
неприкосновенности и по-прежнему царил хаос. Я видел перед собой картину, описанную
в «Судебной газете», – и ничего больше. Однако Дюпен все подверг самому
тщательному осмотру, в том числе и трупы. Мы обошли и остальные комнаты и
спустились во двор…»

«Новелла и рассказ одно и то же?»

И да и нет. Новелла – это тот же рассказ, краткий, имеющий богатство художественного
изображения, глубокий психологизм и краткосрочность описываемого события, но только
новелла имеет лишь одну сюжетную линию, в ней недопустимы любые отклонения от
основного действия, а количество действующих лиц ограничено. Появление новых героев,
либо упоминание о них возможно лишь при условии, что сцены с их участием усилят общую
динамику сюжета. В новелле повествование сосредоточено не на душевных переживаниях
героев, а на происходящих в произведении событиях. Целью автора является объективное
изображение ситуации, без высказывания своего личного отношения, достижение
максимального накала страстей и приход к непредсказуемой развязке.