1. Мотив смерти и Когда «мёртвая» сестра Ашера «воскресает» и решает мстить, мы понимаем насколько страха, как этот человек гнилой, он знал, что она не умерла, но никак и ничем ей не помог, а только «выкрывателя» предавался душевным терзаниям. Так сильно боялся что его настигнет участь литургии, что умер лишь потому, как из-за собственного страха пренебрёг жизнью сестры: естества «— Теперь слышишь?.. Да, слышу, давно уже слышу. Долго… долго… долго… сколько человека минут, сколько часов, сколько дней я это слышал… и все же не смел… о я несчастный, я трус и ничтожество!.. я не смел… не смел сказать! Мы похоронили ее заживо! Разве я не говорил, что чувства мои обострены? Вот теперь я тебе скажу — я слышал, как она впервые еле заметно пошевелилась в гробу. Я услыхал это… много, много дней назад… и все же не смел… не смел сказать! А теперь… сегодня… ха-ха! Этелред взломал дверь в жилище пустынника, и дракон испустил предсмертный вопль, и со звоном упал щит… скажи лучше, ломались доски ее гроба, и скрежетала на петлях железная дверь ее темницы, и она билась о медные стены подземелья! О, куда мне бежать? Везде она меня настигнет! Ведь она спешит ко мне с укором — зачем я поторопился?» (человек- сыщик) Когда Вильям Вильсон убивает своего двойника, мы понимаем, что всё это время он был не просто двойником, а отраженьем души самого Вильяма, который слишком боялся признать эту часть себя: «…давая притом всегда советы, неявно, для других, но всегда понятные мне, и которые, с умножением лет, сделались для меня невыносимы. Однако я не могу не сознаться, вспоминая это отдаленное время, что если бы я следовал наставлениям моего противника, в котором никогда не было заблуждений молодости, я бы был, вероятно, лучше и потому счастливее…» «…Пораженный паническим страхом, я, наконец, бежал от него, как от чумы, бежал на край света, но все напрасно…» «…– Ты победил, я умираю. Но с этой минуты и ты тоже умер, умер для света, для неба и для надежды! Во мне ты жил. Пойми же, что моею смертью, что в этом изображении, которое есть твое собственное, ты убил самого себя…» (человек- дурак) Когда Огюст Дюпен прознаёт об убийстве, он не боится, как это делают полицейские, а напротив, тут же проявляет свои аналитические способности: «– А вы не судите по этой пародии на следствие, – возразил Дюпен. – Парижская полиция берет только хитростью, ее хваленая догадливость – чистейшая басня. В ее действиях нет системы, если не считать системой обыкновение хвататься за первое, что подскажет минута. Они кричат о своих мероприятиях, но эти мероприятия так часто бьют мимо цели, что невольно вспоминаешь Журдена: «pour mieux entendre la musique», он требовал подать себе свой «robe de chambre». Если они кое-чего и достигают, то исключительно усердием и трудом. Там же, где этих качеств недостаточно, усилия их терпят крах. У Видока, например, была догадка и упорство, при полном неумении систематически мыслить; самая горячность его поисков подводила его, и он часто попадал впросак. Он так близко вглядывался в свой объект, что это искажало перспективу. Пусть он ясно различал то или другое, зато целое от него ускользало. В глубокомыслии легко перемудрить. Истина не всегда обитает на дне колодца. В насущных вопросах она, по-моему, скорее лежит на поверхности. Мы ищем ее на дне ущелий, а она поджидает нас на горных вершинах…» (человек-сыщик) 2. Природа и пейзаж В «Доме Ашеров» они иллюстрируют душевное состояние Родерика: «…кое-где разросшийся камыш… белые мертвые стволы иссохших дерев… от всего этого становилось невыразимо тяжко на душе…» «…Буря еще неистовствовала во всей своей ярости, когда я миновал старую мощеную дорожку. Внезапно путь мой озарился ярчайшей вспышкой света, и я обернулся, не понимая, откуда исходит этот необычайный блеск, ибо позади меня оставался лишь огромный дом, тонувший во тьме. Но то сияла, заходя, багрово-красная полная луна, яркий свет ее лился сквозь трещину, о которой я упоминал раньше, что зигзагом пересекала фасад от самой крыши до основания, — когда я подъезжал сюда впервые, она была едва различима. Теперь, у меня на глазах, трещина эта быстро расширялась… налетел свирепый порыв урагана… и слепящий лик луны полностью явился предо мною… я увидел, как рушатся высокие древние стены, и в голове у меня помутилось… раздался дикий оглушительный грохот, словно рев тысячи водопадов… и глубокие воды зловещего озера у моих ног безмолвно и угрюмо сомкнулись над обломками дома Ашеров…» В Вильяме Вильсоне они показывают сначала замкнутость главного героя, которая оправдывала присутствие двойника, а затем максимальную свободу действий, которая и побудила главного героя «бежать от себя»: «…Жилище мое, как я уже сказал, было старое и неправильное, с обширным двором и огромной каменной стеной – вокруг. Стена эта, как тюремная, была нашей границей, за которую только три раза в неделю проникали наши взоры» «…Едва я приехал в Париж, как получил новое доказательство, что ненавистный Вильсон и там вмешивался в мои дела. Годы проходили, и я не имел отдыха! Несчастный! В Риме, с какой неотвязчивой услужливостью привидения, он стал между мною и моими замыслами честолюбия! А в Вене! в Берлине! в Москве! Есть ли место, где бы я не нашел какой-нибудь грустной причины проклинать его?» В «Убийстве на улице Морг» они заставляют читателя также стать действующим персонажем-наблюдателем: «…Это был обычный парижский особняк с подворотней, сбоку прилепилась стеклянная сторожка с подъемным оконцем, так называемая loge de concierge[19]. He заходя, мы проследовали дальше по улице, свернули в переулок, опять свернули и вышли к задам дома…» «…Мы поднялись по лестнице в спальню, где была найдена мадемуазель Л'Эспанэ и где все еще лежали оба трупа. Здесь, как и полагается, все оставалось в неприкосновенности и по-прежнему царил хаос. Я видел перед собой картину, описанную в «Судебной газете», – и ничего больше. Однако Дюпен все подверг самому тщательному осмотру, в том числе и трупы. Мы обошли и остальные комнаты и спустились во двор…»
«Новелла и рассказ одно и то же?»
И да и нет. Новелла – это тот же рассказ, краткий, имеющий богатство художественного изображения, глубокий психологизм и краткосрочность описываемого события, но только новелла имеет лишь одну сюжетную линию, в ней недопустимы любые отклонения от основного действия, а количество действующих лиц ограничено. Появление новых героев, либо упоминание о них возможно лишь при условии, что сцены с их участием усилят общую динамику сюжета. В новелле повествование сосредоточено не на душевных переживаниях героев, а на происходящих в произведении событиях. Целью автора является объективное изображение ситуации, без высказывания своего личного отношения, достижение максимального накала страстей и приход к непредсказуемой развязке.