Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Маша Трауб
Осторожно – дети! Инструкция по применению
У меня трое детей. Двоих рожала, одного только растила. Старшему сыну Ване уже
двадцать семь, из которых шестнадцать он провел рядом со мной. Для меня он
по-прежнему – тот самый одиннадцатилетний мальчик, который когда- то сказал своему
отцу, чтобы тот на мне женился. Среднему, Васе, скоро будет тринадцать. Подросток в
расцвете. Младшей дочери Серафиме – четыре года. Залюбленная, избалованная красавица,
позднее папино счастье.
Сразу скажу – я ничего не понимаю в детях. У меня нет психологического или
педагогического образования, чтобы в них понимать. Я даже не пыталась разобраться в
этих существах, в которых есть мои черты. Я их просто люблю. До безумия, до дрожи в
руках и помутнения рассудка. Безоговорочно.
Имею ли я право давать советы? Нет, конечно. Никакого. Всегда ли я поступала так,
как надо? Если бы мы, родители, знали, как надо…
Читала ли я книги по детскому воспитанию- питанию- образованию- развитию?
Читала. Помогло ли мне это? Ни разу. Ни в одной из ситуаций.
Испытывала ли я комплекс неполноценности как мать? Да каждый день, стоило
только выйти из дома. На протяжении вот уже шестнадцати лет. Сначала мне задавали
бесконечные вопросы про старшего сына – а почему он с вами, а как вы его приняли, а кем
вы ему приходитесь, а как согласились? Потом про среднего – почему плохо говорит, почему
много говорит, почему ходит в эту школу, а не в другую, почему вы ему это позволяете,
почему это не позволяете? Теперь переживаю все проблемы детской песочницы уже с
дочкой.
Вот именно поэтому я и хотела написать эту книгу – для тех, кто ничего не
понимает в детях и не знает никаких рецептов воспитания. Для тех мам, которые устали
от советов и хотят только одного – чтобы дети выросли счастливыми.
В этой книге – истории. Мои, чужие, разные. О детях, о родителях, бабушках,
педагогах… Я специально рылась в книгах и в Интернете, собирая советы
«профессионалов»: как поступить, как себя вести, как действовать. И сразу же
вспоминала, как в этом случае сама вела себя. Конечно же, не так, как положено.
Да, я дурная, заполошная, суматошная, тревожная, непоследовательная, истеричная
мамаша. Но за ребенка – любого, и своего, и чужого – я отдам жизнь, сердце, печень, душу,
все, что у меня есть. Потому что только ради их счастья живу и дышу. В прямом смысле
слова. А еще улыбаюсь. Каждый день.
Принято считать, что все отцы мечтают о сыне – чтобы играть с ним в хоккей,
ходить на рыбалку, разговаривать по- мужски… Это миф – отцы мечтают о дочке. «Эта
женщина будет любить меня всегда», – сказал мой муж, когда взял дочь на руки.
Психологи в один голос утверждают, что от того, как складываются отношения
дочери с отцом, зависит ее будущая личная жизнь. А еще говорят, что дочки больше любят
пап, чем мам. Что для них отец важнее матери во всех смыслах – именно с отцами девочки
скорее делятся секретами. Что должны делать папы? Каждую минуту, нет, желательно
каждую секунду восторгаться дочерью – она самая красивая, самая ласковая, самая- самая.
И тогда у девочек будет правильно формироваться самооценка. Папа для девочки – идеал
мужчины, и мужа она будет искать, разглядывая в нем черты отца.
Не знаю, правда это или нет. Знаю, что девочки очень тяжело переживают уход
отца. И дочка – самый тяжелый якорь, который держит мужчину в семье, даже если он
давно собрался уйти. Знаю, что дочки всегда остаются папиными и никогда не бывают
мамиными. Даже термина такого нет. Бывают маменькины сынки. И мальчики, да и
мужчины действительно более привязаны к матерям, чем к отцам, несмотря на
пресловутую рыбалку.
Да, мужчине для полного счастья просто необходима дочь. Это мое твердое
убеждение. Дочери удается то, что никогда не удастся жене: научить папу обращаться с
женщиной – понимать ее настроение, взгляды, намеки, предугадывать желания и
потакать капризам. Потому что если этой девчушке в чем- то откажешь, то она сделает
огромные глаза, которые через секунду наполнятся такими горючими слезами, так тяжело
вздохнет, что у папы просто остановится сердце, и он побежит, бросится, кинется,
достанет луну с неба, лишь бы угодить этой маленькой актрисе, которая, конечно же,
немедленно высушит слезы и будет наблюдать за папой, но так, чтобы он не заметил.
Один знакомый папа двух дочек-погодок – пяти и четырех лет – рассказывал, как
купил совершенно одинаковых плюшевых собачек, специально проверил, чтобы пятнышки
были на одном месте, хвосты одного размера и уши чтобы торчали в одну сторону. Потому
что, если хоть что-то не совпадет, дочери закатят истерику, утверждая, что у другой –
собачка лучше и плюшевее.
– Ты представляешь, они их различают! По лапе! У одной на лапе пятно на миллиметр
больше, чем у другой! Так они еще решили, что одна собака – девочка, а другая – мальчик. И
теперь младшая требует, чтобы я тоже купил ей собаку- мальчика, а старшая требует
собаку-девочку. Каждый вечер они приносят мне своих собак и показывают различия. И что
интересно, жена тоже считает, что собаки разные, только я этого не вижу! Я вижу
ужасную китайскую шерсть, которая уже начала вылезать! Зачем я вообще их купил?
Я вырвалась вечером в гости. Прошло десять минут, как я вышла из квартиры. Звонок
мужа.
– Где ее очки?
– Какие очки?
– Солнечные!
– Посмотри в ее шкатулке.
– Как она выглядит? И где стоит? – Муж срывался на крик, на заднем фоне уверенным
рыданием заливалась дочь.
– Шкатулка – это такая коробка. Там сверху нарисована принцесса и замок.
– Где сверху?
– Так. Просто посади ее на подоконник и объясни, что сейчас ночь и солнышко ушло
спать, поэтому солнечные очки ей не нужны.
Звонок через пятнадцать минут.
– Она что-то требует! Я не понимаю! Я все сделал, как ты сказала! Но теперь она опять
что-то ищет. И она заплакала, когда сходила в туалет! У нее что-то болит? Она сидит на
унитазе и отказывается слезать!
5
Сима очень любит всякую бытовую технику – у нее есть и игрушечная стиральная
7
картонных? Потому что ребенку в садик велели принести пачку белого картона. Только
поэтому в доме оказался картон и не обнаружилось перманганата, газеты и марлевой
повязки. Вот если бы в саду велели сшить повязку, то тогда бы в доме она была точно.
Про проветривание и эвакуацию детей несчастная мать вспоминает не сразу. Все то
время, что она катает шарики ртути по полу, ребенок стоит рядом и с радостью смотрит
на процесс. Мама кричит: «Не подходи! Обуйся немедленно!», на что ребенок, конечно же,
не реагирует. И естественно, в ста случаях из ста, собрав ртуть с пола, мать
выбрасывает ее в мусорное ведро и с чистым сердцем относит пакет в мусоропровод, в
последнюю очередь думая о здоровье соседей, вызове Службы спасения и мире во всем мире.
Разве нет? У вас было не так?
Правда, бывают исключения.
Вот подруга моей подруги Катя счастливо вышла замуж. До того счастливо, что теща со
свекровью стали лучшими подругами, тесть с зятем выпивали к взаимному удовольствию, и
все было хорошо. Совершенным счастьем стало рождение долгожданной дочки-внучки.
Надо сказать, что до своего счастливого замужества и не менее счастливого
домохозяйничанья Катя работала в солидной компании на очень ответственной должности. И
когда подруги стали ей передавать вещи для малышки, Катя, вспомнив прошлое,
подписывала все пакеты и точно знала, что дочку ждут семнадцать платьев, одиннадцать пар
носочков, двое джинсиков и так далее. Не менее обстоятельно Катя подходила к питанию и
воспитанию малышки, погрузившись в изучение методик, систем, принципов и правил. К
счастью, пока Катя изучала вопрос, девочку воспитывали бабушки по своей бабушкиной
системе. Но история не об этом.
Однажды Катя сделала то, что сделать не могла в принципе, – разбила градусник.
Обычный ртутный градусник. Как могло выйти так, что три электронных градусника не
работали, как получилось, что ртутный лежал в тарелке на кухне, а не в аптечке, и как Катя
могла вообще такое допустить – остается загадкой даже для нее. Но случилось страшное –
градусник разбился, и ртуть раскатилась шариками по полу. Кроме Кати, в кухне находился
кот, который немедленно начал нюхать ртуть.
Дальнейшее она помнила урывками: осталось в памяти, как она спокойно включила
компьютер и аккуратно выписала телефоны МЧС. А потом так же спокойно и методично
стала звонить и рассказывать про «разлитие ртути». На другом конце провода ей или
отвечали короткими гудками, или переключали на другого сотрудника. Тогда Катя вычитала в
Интернете все про ртуть, после чего силы и выдержка ее оставили. Она позвонила свекрови с
криком, что нужно срочно эвакуировать ее и ребенка и кастрировать кота – на всякий случай.
Потом позвонила маме и потребовала срочно привезти ей хлорку, нашатырь и марганцовку. И
побольше. Затем Катя позвонила мужу, вытащила его с важного совещания и потребовала
немедленно приехать домой. Потом взяла люльку, положила в нее дочку, надела шубу и
вышла на балкон. Кот тоже хотел на балкон и орал дурным голосом, но Катя оставила его, как
зараженного, на кухне. На входную дверь она прикрепила записку: «Мы на балконе, дверь
открыта».
В ожидании родственников Катя продолжала дозваниваться в службы, которые должны
отвечать за разлитие ртути, замеры радиоактивности и прочее. И ее профессиональные
навыки пригодились. Уже через час на кухне собрались все. То, что пережила мама со
свекровью, когда они увидели записку на двери, можно представить. В результате Катя
вызвала еще и «Скорую» – взрослую и детскую, упрекая себя в том, что не догадалась
сделать это раньше. Посетила ее мысль вызвать и ветеринарного врача для кота, но тут
приехал муж.
Катю с дочкой забрали с балкона. Свекрови вкололи лекарство от повышенного
давления. Детская «Скорая» осмотрела малышку и нашла у нее немного красное горлышко.
Кате прописали ванны с валерьянкой и внутрь тоже. Мама в это время взяла буханку черного
хлеба, отрезала ломтик и собрала всю ртуть, после чего положила хлеб в банку и выставила
10
за входную дверь. Тут приехала и МЧС с дозиметром, который был затребован в соседнем
округе – местный давно не работал. Мама выдала им банку с хлебом. Уровень радиации
показал удивительные данные – в спальне обнаружилось превышение нормы в три раза, а на
кухне, в очаге, так сказать, все оказалось в допустимых пределах. Кот или от запаха
валерьянки, или от ртути наворачивал круги по квартире. Катя велела свекрови срочно ехать
в ветеринарную клинику на кастрацию и дезинфекцию, тем более что кастрировать
собирались давно, да руки не доходили.
После того как свекровь увезла орущего кота, Катя собрала дочку и заявила мужу, что
уезжает к маме и будет жить там, пока уровень радиации не придет в норму.
Муж безуспешно рассказывал Кате, что в детстве перебил кучу градусников – ему
нравилось катать шарики по полу. А однажды даже выпил случайно – хотел прогулять школу,
а мама принесла горячее молоко. Вот он и сунул градусник в молоко, где тот и разбился.
Чтобы мама не заметила, он выпил не только ртуть, но, возможно, и стекло. И ничего, живой.
Катя тоже помнила, как в детстве пыталась замести ртуть из разбитого градусника
веником, ничего не получалось, и она собирала ее мокрыми руками – и ничего, тоже живая.
Но сейчас ведь другое время! Катя схватилась за телефон.
Свекровь, вернувшись с кастрированным ни за что ни про что котом, была вынуждена
промыть все с хлоркой и приходить мыть полы три раза в день в течение недели. Катя,
приехав к маме, развела марганцовку, протерлась раствором сама, а потом полила из
ковшичка мужа. Тот поначалу упирался, но Катя сделала такое лицо, что муж покорно дал
себя продезинфицировать. Мама согласилась на марганцовку без лишних уговоров. Ну а
дочери Катя устроила настоящую марганцовую ванную.
Катя звонила свекрови и требовала, чтобы после хлорки она прошлась еще одним слоем
нашатырного спирта. Катя хотела и полы помыть марганцовкой, но муж сказал, что паркет
жалко – только недавно после ремонта.
Пока Катя жила в эвакуации у мамы, она не переставала звонить в МЧС и требовать
контрольного замера уровня радиации. Надо сказать, МЧС приехала, замерила и
торжественно объявила, что можно возвращаться – все в норме.
Единственным пострадавшим в этой истории стал кот, который так и не понял, за что
его подвергли кастрации. На нервной почве он стал больше есть и спать. Катин муж тоже
хотел бы больше есть и спать, но Катя решила, что ртуть могла осесть в организме, и
перевела мужа на здоровое антиоксидантное питание и принялась будить его по утрам, чтобы
выгнать на пробежку. Муж выходил на улицу, закуривал сигарету и рассказывал консьержке,
как разбитый градусник может изменить жизнь. Консьержка выдавала ему ножку от
гриль-курицы из «Ашана» и смотрела, как он ест. Катина свекровь увлеклась йогой и,
кажется, нашла себе «интересного мужчину». Катина мама ей немного завидует, хотя и не
подает виду. И только Катин отец продолжает утверждать, что ладно бабы истерички, но ведь
зять должен был знать, что лучшее лечение от радиации – водка.
У меня заболели все и сразу. Муж лежал на диване в позе младенца и умирал. Он
стонал, держался за сердце, хотя у него были сопли, просил принести стакан воды и требовал
заверений в любви.
Сын понимал, что мне не до него, и начинал требовать внимания вечером, когда отец
семейства был напоен таблетками, намазан мазями и уложен с книжкой. Он кашлял, вызывая
рвоту, держался за ногу, хотя у него тоже были сопли, и просил разрешения пять минут
поиграть на компьютере, чтобы ему стало «полегче». Дочь заступала на смену в ночь –
хныкала, сбрасывала одеяло, снимала носок, требовала попить, игрушку. У нее не было ни
соплей, ни кашля, только температура. Или мне только казалось, что она «горяченькая».
Половина кухонного стола была завалена лекарствами, пипетками и мерными ложками.
В холодильнике стояли отвар шиповника с корнем имбиря, мед с соком черной редьки и
нутряное сало. Открыть холодильник было невозможно – запах сшибал с ног.
Ничего удивительного, что я все перепутала. Сыну дала съесть нутряное сало, дочь
накормила медом с редькой, а мужу дала жаропонижающую свечку вместе с водой – чтобы
выпил. Странно, но всем стало легче.
На следующий день дом был похож на свалку. Рядом с кроватью мужа скопилось
несколько чашек и стопка книг. Комната сына была завалена бумажными носовыми
платками, как снежными хлопьями. А дочери понравилось открывать и закрывать упаковки с
флаконами. И пока она пыталась отвинтить крышки, я успевала сварить бульон.
Еще через день все пошли на поправку и стали капризничать.
– Мне разве можно делать домашнее задание? – спрашивал сын. – Ты уверена, что мне
не станет хуже? Может, я еще болею?
– Не хочу капать в нос, – говорил муж. – Капли в горло попадают, и они невкусные.
– А-а-а-а! – кричала дочь.
У нее появилась новая игра – она брала со стола предметы и складывала их в мусорное
ведро. Я рылась в мусоре в поисках пипетки, носовых платков и капель. Дочь возмущалась и
опять все выбрасывала.
А еще она ходила за мной по дому с игрушечным набором врача и ставила всем
градусник. На ночь она требовала почитать про Айболита.
– Пожалуйста, отнеси на кухню чашку, – попросила я мужа.
Он шел по коридору, подволакивая ногу и постанывая. Посередине пути остановился и
картинно высморкался – соплей уже не было. И кашля тоже. Но муж усердно хрипел.
– Устал я что-то, – произнес он и вернулся в кровать.
Сын пролил горячее молоко, которое пил, лежа на диване, задрав ноги. Дочь все-таки
разбила флакон с сиропом от кашля.
– Что мне делать? – позвонила я маме.
– Снять номер в гостинице и выспаться, – посоветовала она.
Кстати, именно мама научила меня делать уколы. После аварии у нее так
«прихватывало» спину, что она могла только лежать на животе, курить, сбрасывая пепел в
пепельницу, стоящую на полу, и тихо материться.
– Давай уже, – кричала она мне.
– Не могу, я боюсь, – плакала я.
Я колола маму, заливаясь слезами, а в свободное время тренировалась на яблоках и
бегала к всегда немножко нетрезвой, но бесконечно доброй и ласковой соседке-медсестре,
которая учила меня находить вены, смешивать лекарство с физраствором и ставить
капельницу на швабре.
После этого мне было ничего не страшно. Я колола плачущих детей – при этом один
мальчик мне растесал бровь игрушечным паровозиком, – кусающихся собак – одна, к
счастью, привитая от бешенства, все-таки цапнула. Я колола коллег в туалете и однажды
сделала укол в пробке на дороге. Я делала уколы самой себе, беременной, перед зеркалом. И
12
даже уши один раз проколола подружке. Все говорили, что рука у меня легкая.
Уколы прописали моему мужу. Дозировка минимальная, иголка – самая тоненькая.
– Подожди, я еще не готов, – стонал муж. – Мне нужно лечь.
– Не обязательно, можешь стоять.
– Нет, я лягу. Так будет легче. Предупреди, когда будешь колоть, чтобы я вдохнул. А-а-а!
Я же просил предупредить!
– Не может быть, чтобы было так больно, – удивилась я.
– Ужасно больно. У меня даже нога онемела. Уже можно вставать? Может, лучше
полежать? У меня там нет синяка? Почему-то я встать не могу.
Уколов надо было сделать десять. Муж стонал, тер больные места, говорил, что я
специально ему так больно делаю, и вообще… у него там синяки, кровоподтеки и шишки. Я
прикладывала на его «больное» место, чистое, как попка младенца, без единого следа,
капусту, за которой утром специально бегала на рынок.
– А можно какое-нибудь болеутоляющее? – чуть не плакал муж.
Я капала ему валокордин, правда, пока несла рюмку, выпивала сама – чтобы не
сорваться.
– Не хочу… не буду… зачем? Я устал! Не могу сидеть. У меня там точно нет гематомы?
Посмотри повнимательнее! Может, нам лампочки поменять? Ничего не видно!
Каждый вечер муж торжественно укладывался на диван, на две подушки, и застывал с
мученическим выражением лица. После укола он еще долго лежал и просил чай, плед, еще
одну подушку, открыть форточку, закрыть форточку и тихо постанывал.
Раньше я думала, что мужчины как дети. Нет, они хуже детей. И хуже собак. Они
совершенно не умеют терпеть. Каждый вечер я ловила себя на мысли, что мне хочется
ударить мужа паровозиком по голове и укусить его за руку.
Это случилось на девятый день уколов.
– Не могу переключиться, – простонал муж. – Все время чувствую место укола.
Я со всей силы наступила ему на ногу. И еще раз.
– Что ты делаешь? С ума сошла? Больно же! – закричал он.
– Где больно? – поинтересовалась я.
– Нога!!!
– Ну не попа же…
Тринадцатилетний сын моей знакомой Лены, Илья, ныл, что ему очень нужен
велосипед. То, что у мальчика уже был очень приличный велосипед, с массой наворотов,
скоростей и функций (как говорила Лена, велик «разве что не взлетал»), к делу отношения не
имело. Илья решил, что он должен не ездить по дорожкам, а прыгать по оврагам и буеракам.
Лена, надо заметить, прилично зарабатывает. У нее собственная фирма со стабильными
заказчиками. Еще у Лены есть мама, то есть бабушка, которая не может сидеть дома в силу
характера, жизненной позиции и активности, поэтому работает няней. Ну не совсем няней –
она готовит своих подопечных к школе, устраивает им курс закаливающих процедур,
занимается зарядкой на свежем воздухе. Правда, мужа у Лены нет и никогда не было. Отец
Ильи оказался не готов к семейной жизни и без особых угрызений совести оставил
беременную девушку. Так что сына она хотела вырастить настоящим мужчиной, который бы
знал цену словам, обещаниям, деньгам, времени, труду. Она могла купить Илье велосипед,
например, на Новый год, но вдруг решила сделать так, как ее мама – педагог с огромным
стажем – поступила с ней. В тринадцать лет Лена, чтобы заработать на джинсы, пошла
трудиться – гуляла с соседской собакой, бегала в магазин и в аптеку для одной соседки,
14
сидела с маленькой дочкой другой. За это соседи ей не платили. Но мама купила джинсы.
– Иди зарабатывай, – сказала Лена сыну и помогла ему написать объявление. Мол, меня
зовут Илья, мне тринадцать лет, я мечтаю о велосипеде, могу погулять с собакой, сходить в
магазин, в аптеку, помочь сделать уроки первоклашке.
Объявление повесили на первом этаже, там, где сидит консьержка. Телефон Лена, как
ответственная мать, оставила свой. И тут началось.
В дверь квартиры позвонили. На пороге стояла старушка и протягивала Лене пятьдесят
рублей.
– Для сыночки, – проговорила старушка и ушла. Лена даже не успела ничего сказать,
поскольку была в шоке.
На следующее утро, когда Лена бежала на работу, консьержка передала ей конверт:
«Вот, от соседей». В конверте мелкими купюрами лежали две тысячи рублей. Лена даже
забыла, куда шла.
– И вот еще. Сейчас заберете или потом? – Консьержка вытащила здоровенный пакет с
вещами. – Это от многодетных с третьего этажа. У них сыну четырнадцать, вам должно
подойти.
Лена выбежала из подъезда, как будто за ней гнались. Но уже через час ей из школы
позвонил сын.
– Мам, у меня теперь будут бесплатные завтраки, и тебе нужно забрать меня из детской
комнаты милиции! – радостно сообщил Илья.
У Лены остановилось сердце.
В милиции, куда она пришла на слабых коленях, ее встретил участковый. На самом
деле Лена не знала, что этот человек участковый – случая не было познакомиться.
– Что же вы так? – спросил участковый участливо и в то же время раздраженно. – У
меня тоже сын. Но чтобы так… Одиночка? Безработная?
– Я индивидуальный предприниматель, ипэ, – проблеяла Лена.
– Все мы ипэ, – отозвался участковый. – Забирайте сына… И вот, лично от меня. – Он
положил на стол три тысячи.
К вечеру Лена провела собственное расследование. Оказалось, что кто-то из соседей
сфотографировал объявление и выставил его в одной из социальных сетей – мол, надо
помочь ребенку осуществить мечту. Консьержка подтвердила – мальчик очень хороший, мать
его воспитывает одна, без мужа, бабушка на пенсии вынуждена работать няней, чтобы
хватало на жизнь.
И соседи кивали, сокрушались и искренне хотели помочь – ребенок не абы что просит,
а простой велосипед. Да что мы – не люди, что ли?
Придя домой, Лена отправилась в душ, и тут в дверь позвонили. Она пошла открывать,
замотавшись в мамин старый халат – первое, что попалось под руку, косметику смыть не
успела, тушь растеклась, волосы торчали в разные стороны. Да, исключительно для
успокоения нервов, Лена успела глотнуть коньяка.
– Да, я так и думал, – проговорил, скользнув по ней взглядом, стоявший на пороге
мужчина в хорошем костюме, при галстуке. Лена отметила дорогие обувь и сумку. Она
потуже затянула халатик и решила, что сегодня точно напьется. За спиной у мужчины стоял
новый сверкающий велосипед.
– Вот, возьмите, я для сына покупал, но ему другой нужен. Этот хотел сдать, но вам
нужнее, – сказал мужчина.
– Не надо! – закричала Лена.
– Я понимаю. Вам тяжело. Но все уладится, – успокоил ее мужчина и ушел.
Еще через полчаса Лене позвонили с телевидения и пригласили на ток-шоу. Тема
звучала так: «Как я заставила своего малолетнего сына работать».
Ленин телефон буквально разрывался от звонков. И только один был «по делу» –
соседка попросила Илью погулять с ее той-терьером.
В дверь опять позвонили. На пороге стоял мрачный Илья с двумя здоровенными
15
пакетами.
– Что это? – ахнула Лена.
– Гречка, рис, пшенка, мука. – Илья бросил пакеты в коридоре.
– А собачка?
– Не было там никакой собаки.
– Зачем ты это взял?
Сын не ответил. Он ушел в свою комнату, воткнул в уши плеер и уткнулся в планшет.
После работы домой пришла мама.
– Леночка, что происходит? Почему на меня все так странно смотрят?
Лена не успела ей ответить. На мобильном телефоне высветился номер, который она не
узнала, потому что долгое время старательно стирала из памяти. Звонил биологический отец
Ильи.
– Я хочу увидеть сына, – заявил он.
– Вы по объявлению? – У Лены перед глазами уже мелькали разноцветные пятна то ли
от стресса, то ли от коньяка.
– Это я во всем виноват! Я все исправлю! То, что я сделал, было ошибкой!
– Вы с телевидения? – спросила очумевшая Лена.
– Лена! Это я! – закричал в трубку отец Ильи.
История закончилась хеппи-эндом в лучших традициях ток-шоу, хотя телевидение об
этом так и не узнало. Лена вышла замуж за отца своего ребенка. Илья от обрушившегося на
него счастья получил не только отца, но и айфон, о котором даже не мечтал. Все собранные
деньги Лена отнесла в церковь, в детский дом и отдала консьержке, у которой болел внук
где-то в Ставрополе. А новенький велосипед, подаренный неизвестным мужчиной в костюме,
отошел многодетной семье. С соседкой, которая снабдила семью крупами на год вперед, Лена
«расплатилась» щенком тойтерьера. В детскую комнату милиции Лена предоставила справки
о том, что Илья растет в полноценной семье, занимается в секциях. Правда, пришлось
побегать по диспансерам, чтобы доказать, что она, мать, в них не состоит.
И только мама Лены продолжает работать няней. То есть репетитором, конечно же.
Есть еще один способ – сдать быстро деньги на нужды класса и сбежать. Но тогда
получится, что тебе все равно, как учится и как себя ведет твой ребенок. Был у нас папа,
который всегда выступал против всего. В принципе, папа был умный и говорил правильные
вещи, но его не любили. Да что там не любили – терпеть не могли! Собрание затягивал,
выступал много, учительницу раздражал, настроение ей портил. Кому это надо?
В тот раз собрание вообще получилось странным. Мы должны были сесть на те места,
где сидят наши дети. Классная руководительница Оксана Игоревна посадила меня на первую
парту в среднем ряду. Мне немедленно захотелось в туалет, поскольку я всю свою школьную
жизнь просидела на галерке вместе с хулиганами и боялась находиться так близко от
учительницы.
Оксана Игоревна рассказывала про внеклассное чтение, про форму, гаджеты, которые
нужно у детей отобрать, и прочее. Я сидела вполоборота, потому что вся жизнь была там, за
спиной – родители перешептывались, шутили и передавали друг другу листочки. Потом
классная попросила задавать вопросы, чтобы она могла рассказать про каждого ученика, и
посмотрела на меня. У меня не было вопросов, но Оксана Игоревна настаивала, не отводя
взгляда.
– Скажите, а Вася очки носит? Не забывает? – спросила я. Ну, чтобы хоть что-то
спросить.
– Конечно! – с готовностью подтвердила учительница. – Он и в прошлом году в очках
был.
– Нет, ему только в этом году их прописали, – тихо сказала я.
– Ну как же? Я хорошо помню – весь прошлый год Вася ходил в очках! – заявила
Оксана Игоревна.
– Простите, а мы с вами про одного и того же Васю говорим? – решила уточнить я.
– Конечно! Что я – Васю не знаю?
– Да, вам виднее, – сдалась я, на долю секунды решив, что перепутала класс, число и
забыла имя собственного ребенка.
Дома я подошла к сыну и погладила его по голове.
– Бедненький, как же ты за первой партой сидишь?
– Мам, ты чего? Я не сижу за первой! Я за второй в левом ряду! – удивился сын.
– А кто у вас в середине за первой сидит?
– Антон! Только он уже неделю в школу не ходит. С родителями уехал куда-то.
Так до меня дошло, что Оксана Игоревна перепутала меня с мамой Антона, который
ходит в очках с первого класса.
Оказалось, что Оксане Игоревне тоже не давала покоя тема очков. На следующий день
она провела среди детей опрос – ходил ли Вася в прошлом году в очках? Сорок процентов
сказали «да», пятьдесят процентов – «нет», десять процентов ответили «не знаю». Среди
последних был и мой Василий.
После этого у меня остался только один вопрос – зачем я ходила на собрание и нужно
ли идти в следующий раз? Может, мама Антона за меня сходит?
Но в школу идти все же пришлось, после грозной записи в дневнике: «Выбрасывал
девочку из окна!» Я сначала опешила, а потом удивилась – Васины одноклассницы в свои
двенадцать-тринадцать лет уже на голову выше мальчиков и такие бойкие, что сами кого
хочешь выкинут из окна. Во всяком случае, представить, что Вася мог взять и в рывке
поднять девочку до уровня подоконника без ее на то желания и помощи, было невозможно.
Оказалось, что не только Вася кидался девочками из окна, но и Антон. А отдувалась я
за двоих. Дело было так. Оксана Игоревна зашла в класс и увидела, что девочки висят вниз
головой за окном, а Василий и Антон держат их за талию и ноги. Понятно, что у классной
чуть сердце не остановилось, и она не стала слушать объяснения.
Пришлось мне все ей объяснить. Прямо под подоконником, с внешней стороны,
мальчишки разглядели гнезда. Это были не ласточки, а какие-то другие птицы. Мальчишки,
17
держа друг друга, полезли смотреть, что за гнезда и есть ли там птенцы. Потом и девочки
подключились. «Ты знаешь, какая Алиса тяжелая? Я ее еле удержал!» – рассказывал мне
Вася, разглядывая в Интернете картинки пернатых и пытаясь определить, какие именно
завелись у них в школе.
– Давайте посмотрим, – предложила я Оксане Игоревне.
Сначала она держала меня за кофточку, потом я ее – гнезда действительно были. В этот
момент в класс зашла завуч и остолбенела на пороге – родительница выбрасывала из окна
классную руководительницу. Потом мы обе сидели уже перед завучем и рассказывали ей про
гнезда. Предлагали подержать за ноги, чтобы она могла убедиться.
Когда я наконец вышла из школы, у меня был только один вопрос – в этот раз я была
мамой Васи или мамой Антона?
По дороге домой я вдруг подумала, что я сама маму Антона за все годы ни разу не
видела. В первом классе на собрания ходила няня, потом бабушка.
Прошла пара недель, я успокоилась. И на улице столкнулась с нашей классной –
Оксаной Игоревной. Радостно поздоровалась.
– Здравствуйте, – сдержанно ответила та. Она меня не узнала. Совершенно точно. Ни
как маму Васи, ни как маму Антона.
И ладно бы каждую неделю я меняла цвет волос или макияж, так нет же. Вот я и думаю
– это со мной что-то не так или с памятью Оксаны Игоревны? А может, мой сын ходит в
другую школу? Или все-таки в другой класс, где есть еще один Василий? Может, это у меня
амнезия? Может, я заработалась совсем и нужно больше спать? Мне стало по-настоящему
страшно.
– Вась, меня твоя классная на улице не узнала, – сказала я сыну, вернувшись домой.
– Она сегодня без контактных линз была. И очки дома забыла, – спокойно объяснил
ребенок.
Или вот еще был случай. Василий, конечно же, вспомнил, что надо сдавать творческую
работу, только накануне вечером. С выпученными глазами он ворвался на кухню и начал
переворачивать ящик, где хранятся макароны, крупы и мука.
– И что, у нас больше никаких образцов нет? – воскликнул он.
– В смысле? – не поняла я. Вася держал в руке пачки с бантиками, рожками, спагетти и
даже макаронами в виде сомбреро, которые я из какой-то поездки привезла ради шутки.
– Тут мало! Мне нужно как минимум десять образцов макаронных изделий! А у нас нет
ни малых рожков, ни перьев, ни улиток, ни соломки!
– И зачем они тебе понадобились? С жиру бесишься?
– Их нужно приклеить на картонный лист и подписать! Чтобы красиво было!
Творческая работа! И где взять остальные?
– Что ты мне предлагаешь? К соседям пойти? – пошутила я. Но Василий смотрел на
меня так, что я не стала продолжать дискуссию. Ребенок чуть не плакал.
А дальше я улыбалась соседям и рассказывала им про творческое задание. Просила
отсыпать мне пару-тройку макарон. Любых. Если бы не Вася, который маячил за спиной,
соседи бы вызвали психушку.
Та же мысль – о переутомлении и психиатре – посетила меня, когда поздно вечером
позвонила подруга и спросила, нет ли у меня случайно дома бочки. Только не очень
19
маленькой, а средней, чтобы ее восьмилетняя дочь могла в нее влезть, потом из нее вылезти и
при этом не застрять. Такой обычной дубовой бочки.
– Лен, ты чего? Заработалась? – поинтересовалась я.
– Нет, не могу найти бочку. Очень нужно.
Оказалось, что ее дочь ходит в театральный школьный кружок, и ей доверили роль
Бабы-яги, но с одним условием: мама найдет бочку, из которой девочка будет выпрыгивать.
Картонная не подходила – руководительница театрального кружка сказала, что картон
Бабу-ягу не выдержит. В прошлом году спектакль был сорван – отрицательный персонаж
вывалился из картонной бочки раньше времени. Еще нужна была метла, именно метла, а не
веник. Но метла, к счастью, нашлась (подруга уговорила руководительницу считать метлой
банный веник, прикрученный к швабре. Муж съездил за веником к другу на другой конец
Москвы, а подруга весь вечер прикрепляла его к швабре). Но на настоящей бочке настаивали
категорически.
Подруга обзванивала знакомых, которые слышали трагический рев будущей актрисы,
творческая судьба которой зависела от того, найдет ли мама бочку. Подруга сказала, что мама
второй (запасной) претендентки на роль Яги тоже активно занята поисками реквизита. Кто
быстрее найдет, тот и Баба-яга.
В общем, после разговора с подругой я поняла, что наши макароны – ерунда.
Подумаешь, по соседям походила с протянутой рукой, в которую мне ссыпали рожки,
крученые и верченые.
Кстати, единственная соседка, которая совершенно не удивилась моей просьбе, была
мама, воспитывающая сына-третьеклассника. Она просто кивнула, не требуя
дополнительных объяснений, и спросила:
– А у вас шляпы случайно нет?
– Какой?
– Мужской.
Оказалось, что их класс готовит конкурс шляп. Ну, как на скачках. Все должны прийти
в головных уборах. У кого будет самая красивая и необычная шляпа, тот и победит.
Предложение было принято с восторгом – получатся прекрасные фотографии для школьного
отчета и семейных архивов. У соседки не было мужских шляп, поскольку не было мужа,
имелись только женские, и те – пляжные. Она позвонила отцу своего ребенка, но не
додумалась сразу попросить у него денег, чтобы купить головной убор, а начала рассказывать
про конкурс и попросила привезти мужскую шляпу. Конечно, он не поверил, решив, что
бывшая жена сошла с ума, и бросил трубку. А мальчик страдал. Он не хотел идти на конкурс
в пляжной шляпке своей мамы.
Соседка отсыпала мне макарон, а я отдала ей головной убор старшего сына, в котором
тот проходил военные сборы в институте. Мы даже обнялись на прощание. Дети были
счастливы.
эти слова поделить? Или не давать надежду?» Ответов на эти вопросы нет и быть не
может. Это такой школьный рок и рулетка.
При этом точит неприятное чувство, что та девочка или мальчик, которого
предпочли, возможно, читает с бо́льшим выражением. А значит, мой ребенок
недостаточно талантлив. Остается смириться и утешать безутешное чадо. Конечно,
можно понять и учителей, которые разрываются между преподаванием и подготовкой к
концерту, снимают детей с уроков для репетиций, сгоняют старшеклассников, чтобы
расставили стулья, и просят родителей сшить новый занавес для сцены. Они хотят, чтобы
все прошло быстро, слаженно и без эксцессов, чтобы дети не запинались, не нервничали и
не впадали в ступор на сцене. Тут уж не до «алло, мы ищем таланты» – провести бы
праздник и тут же начать готовиться к следующему. В этой ситуации нет готового
рецепта, как себя вести, и советов тоже нет.
Так уж совпало, что мы с сыном Василием, на тот момент шестиклассником, всю
неделю учили прозу. Дети готовились к концерту, посвященному Дню матери. Хотя этот день
давно прошел и никто из учеников не назвал бы точную дату, когда он был, концерт решили
не отменять и не переименовывать. Задержка случилась из-за того, что кастинги на участие в
концерте в этом сезоне неожиданно затянулись из-за наплыва желающих, чего не
наблюдалось ни в прошлом, ни в позапрошлом годах.
– Дети в этом году активные какие-то, – удивлялась классная руководительница Оксана
Игоревна, отвечавшая за подготовку. – Даже есть из кого выбирать…
Для концерта требовались чтецы, певцы, музыканты и те, кто может показать
акробатический этюд. Оксане Игоревне было чему удивляться – кастинг на чтецов прошли
Вася и Лиза, упражнения с лентами и мячами вызвались показать Даша с Машей, а
солисткой в хоре безоговорочно стала Лера. Все дети из ее шестого «А».
– Мы только виолончель проиграли, – сообщил мне Василий.
Дело в том, что Вася с Лизой, Даша с Машей и Лера выступают вместе с первого
класса. Вася с Лизой в паре читают стихи и прозу и уже понимают друг друга с полуслова,
как заправские тамады. Даша с Машей занимаются художественной гимнастикой и уже
чемпионки чего-то там, а Лера специализируется на вокале. И только Сева из «вэшек» со
своей верной виолончелью, как всегда, переплюнул девочек-пианисток.
Васе достался текст про Мать Терезу, а Лизе – про принцессу Диану. За прошедшие
годы эти двое точно выяснили, что Лизе удаются лирические куски, а Васе – трагедийные.
Лиза очень чувствительная девочка, и в особо трогательные моменты в ее голубых глазах
появляются слезы. Она может заплакать, если подумает о бездомном псе или падающей
листве. Вася, знающий особенность своей партнерши, заранее уточнил у классной
руководительницы: «Со слезой должна выступать Лиза или без?» Оксана Игоревна, уставшая
от утомительного кастинга, вопроса не поняла. Откуда же ей было знать, что если Лиза
начнет рыдать на сцене, то Вася должен выдержать паузу и лишь потом вступать со своим
фрагментом? И только Вася в состоянии вовремя остановить свою партнершу, которая может
и не успокоиться. Так уже было – во втором классе. Лиза так зашлась, что ее пришлось вести
к дежурной медсестре. А концерт и вовсе был сорван, потому что дальше по программе шла
песня про мамонтенка, в которой солировала Лера. Она не пела, а выкрикивала, как лозунг:
«Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети!», раскачиваясь и вздергивая головой.
То ли давление было повышенное, то ли атмосферный фон неблагоприятный, но сначала
зарыдала в голос учительница «бэшек», потом учительница «вэшек», а потом и завуч. Маша
и Даша, которые должны были показать упражнения с лентами, выступить не смогли, потому
что сидели в медпункте, успокаивая свою подругу Лизу.
К шестому классу все было отрепетировано – Вася научился в нужный момент строго
смотреть на Лизу, и та судорожно сглатывала, отступая на шаг назад. Маша и Даша
выступали первыми, а Лера пела в конце.
Все секреты успешного концерта Вася с Лизой, а также Маша с Дашей и Лера пытались
донести до своей классной. Оксана Игоревна детей слушала вполуха, о чем потом очень
21
пожалела. Тут еще пришел Сева со своей виолончелью и пробубнил, что должен выступать
первым, потому что не может пропустить выступление гимнасток. Даша зарделась. Уже
шестой год Сева, сидя в первом ряду, смотрит на нее влюбленными глазами (он невысокого
роста, в очках, и на каждом концерте завуч или директор сажают его рядом с собой), дарит
розу и прижимает смычок к груди. Но на большее – признаться в своих чувствах – он никак
не может решиться, а Даша не хочет его торопить. Однако лишаться преданного поклонника
тоже не хочет, поэтому в пятом классе она чмокнула его в щеку в знак благодарности и
ждала, что будет дальше. Но Сева, видимо от переизбытка эмоций, уже на следующий день в
школе не появился – слег с температурой. Когда он вышел после болезни, Даша уехала на
сборы, а потом каникулы начались. Но оба еще на что-то надеялись.
Василий тем временем доставал классную вопросами по тексту: «А сари – это
приправа, как карри? А почему мы должны на День матери рассказывать про Мать Терезу, у
нее же не было детей? А почему мы будем выступать перед пятиклашками, а не перед
нашими мамами? Мы в финале будем петь про мамонтенка или про «мама, первое слово в
каждой судьбе»? Почему я спрашиваю? Про маму, которая «жизнь подарила», Лера споет,
про мамонтенка – нет. В третьем классе так и не допели».
Оксана Игоревна тяжело вздохнула – было душно, седьмой урок:
– Так, Василий, отдай свои слова Лизе и читай ее текст.
Лиза в это время заливалась слезами над судьбой принцессы Дианы.
Вася прочел текст про автокатастрофу и хмыкнул. Лиза, едва успокоившись, в это время
читала Васин кусок про Мать Терезу и плакала уже не навзрыд, а протяжно, потому что не
знала, кого больше ей жалко.
– Оксана Игоревна, я забыл, а принцесса Диана одна разбилась или с любовником? –
спрашивал Вася классную. – А можно рассказать про роль папарацци в автокатастрофе? А
почему Мать Тереза умерла через четыре дня после смерти Дианы? Это важный момент? А
Диана была королевой? А кто женился недавно – бывший муж Дианы? Или ее сын? Или они
оба? А кто станет следующим королем Англии?
Оксана Игоревна смотрела в окно, Лиза продолжала оплакивать «народную
принцессу», Даша с Машей обсуждали принцев Уильяма и Гарри. Лера тихонько запела:
«Мама, жизнь подарила, мир подарила, мне и тебе». Оксана Игоревна вздохнула и заплакала.
Подхлюпывали и Даша с Машей, которым Вася рассказывал, как принцесса Диана мечтала о
любви, как страдала булемией и анорексией и, едва найдя свое счастье, тут же умерла.
– А ты откуда знаешь? – спросила тихо Лиза.
– Мне репетитор по английскому рассказывала, – ответил Василий.
Лера, поддавшись настроению, запела песню Уитни Хьюстон «I will always love you».
– Нет, до концерта я не доживу, – вздохнула Оксана Игоревна.
школьный психолог поставила ему диагноз «аутизм». Да, потом мы все выяснили, еще раз
прошли собеседование, но я неделю жила с этим диагнозом, вглядываясь в сына – а вдруг и
правда я в этом виновата: недосмотрела? При этом есть бабушка, которая звонит и
кричит, что ребенок – гений, а мы его не понимаем. И нужно отдать внука ей, а уж она его
воспитает так, как надо. Есть врачи, психологи, которые «работают» с родителями и с
ходу ставят диагнозы уже мне, маме. Я давно выучила наизусть все тестовые задания,
знаю прекрасно, что означают цвета в пресловутой лягушке, которую нужно раскрасить,
как нужно нарисовать несуществующее животное, чтобы не перепугать психолога, и какие
цвета выбрать, чтобы показаться уравновешенной, милой, открытой женщиной. И про
домики я все знаю. И про символы. Но я – взрослый человек. А ребенок…
Мамы сходят с ума. По- настоящему. Кидаются к неврологам, психотерапевтам,
логопедам, дефектологам. Папы, как правило, более сдержанны, но даже у них
проскальзывает: «Почему мой ребенок не такой, как все? Ты за ним плохо следила?»
Вытравить это невозможно. И тут тоже все находятся по разные стороны баррикад.
Логопеды на форумах делятся историями о сумасшедших мамашах, которые не понимают
очевидных вещей, а мамы в последних потугах, в истерике доказывают, что их самих и
детей просто неправильно поняли, не услышали. Что дети сейчас другие, не такие, как
даже пять лет назад. Они по- иному развиваются, иначе выражают эмоции, не могут
усидеть на месте. Подключаются бабушки, которые дружным хором утверждают, что в
их годы таких проблем у детей не было. Дети, то есть мы, нынешние родители, агукали,
когда положено, бойко опознавали времена года, с выражением читали стихи, танцевали на
детских утренниках, социализировались с пеленок, а обращение к логопеду считалось чуть
ли не признаком слабоумия и тщательно скрывалось.
Я знаю только одно – нужно верить в то, что твой ребенок – лучший, самый
талантливый, самый умный. Только так.
иногда хочется убить, сыну – оторвать голову, и вот вчера поругалась по телефону с мамой.
Действительно, нездоровая атмосфера. Только у меня вопрос – а что называется «здоровой»
атмосферой? Бывают семьи без проблем?
Моя дочь всегда очень избирательно относилась к людям – какие-то ей нравились, к
каким-то она даже не подходила. Так делают многие дети. Говорят, что они, как животные,
все чувствуют – искренность, доброту… А еще такая избирательность свидетельствует об
аутизме, как один из признаков. Ну и как следствие, о проблемах с речью.
– Просто ты можешь предоставить Симе возможность выбора, – сказала мне
приятельница, которой я рассказала об очередной версии.
И она права. Я делаю все, чтобы оградить дочь от людей, которых она боится, от детей,
которые ее обижают, от взрослых, которые делают ей замечания. Она еще слишком
маленькая, и я не могу заставить ее «решать эти проблемы самостоятельно». И главное, не
хочу. Я – мать, и я должна ее защитить. Пусть лучше она живет под стеклянным колпаком
моей заботы, чем страдает и плачет. Разве нет? Или это не главная моя задача как матери? Да,
моя мама, вспоминая о моем детстве, говорит мне сейчас: «Зато ты стоишь на ногах». Стою.
И делаю все, чтобы мои дети как можно позже «узнали жизнь», «научились выживать».
Зачем им нужно именно выживать? Почему я должна «готовить их к жизни»? Я не хочу,
чтобы они становились взрослыми раньше времени. Чтобы у них, маленьких, невинных,
искренних, были взрослые грустные глаза, как у меня в их возрасте. И мне кажется, что
развитие речи никак не связано с любовью или нелюбовью, с разводом родителей, наличием
других детей в семье, бабушками, дедушками и переездами. Я, единственная дочь при вечно
занятой матери, выросла без отца, мы то и дело переезжали с места на место. Вот что-что, а
говорить я начала раньше, чем положено.
Недавно я услышала от врача выражение, которое меня ошеломило и… успокоило: «У
вашей дочери нет органических поражений. У нее просто перепутались струны души…»
Мне кажется, что ставить диагноз: «Ваш ребенок будет учиться только на тройки, вы не
сможете вовремя пойти в школу», – невозможно. Ресурс человеческого мозга, тем более
детского, неисчерпаем, не изучен, непрогнозируем. Это мне тоже объяснила врач, которая
верит в «душевные струны». Я написала крупными буквами на листе бумаги – «струны
души» и пришпилила магнитиком к холодильнику и, каждый раз открывая его, вспоминаю,
во что мне нужно верить.
что у зятя – нестабильный рабочий график, иногда и по ночам работает, а уж кем – она не
знает. А дочь карьеру делает. Врач кивала с таким лицом, что было понятно – очень
нездоровая атмосфера в семье. Неудивительно, что у девочки проблемы.
После визита к врачу Нина Павловна все-таки позвонила дочери и упавшим голосом
спросила, не могла бы та вернуться пораньше. У Лизоньки большие проблемы, и она, Нина
Павловна, с ними не справится. Девочке нужно лечение, комплексное.
– Мам, я не могу вернуться! Через три дня прилечу! – сказала дочь. – Что с Лизкой? Ну,
в нос ей закапай и сироп от кашля дай.
– Если бы дело было в сиропе… – расстроилась окончательно Нина Павловна.
Лиза, оказавшись дома и переодевшись, немедленно стала нормальной девочкой.
– Лизонька, а почему ты чесалась у врача?
– Колготки кололись, платье мне жмет, потому что мало. А в ботинках у меня вот что
было! – Лиза сбегала в коридор и принесла новый ботинок, в котором торчала упаковочная
бумага. Нина Павловна забыла вытащить, и Лиза так и ходила.
Дочь вернулась из командировки и приехала забрать Лизу.
– Что тут у вас?
– Вот! – Нина Павловна со скорбным лицом положила на стол рисунок.
– Хорор, – рассмеялась дочь. – А у этой тетки лицо как в «Крике» Эдварда Мунка!
Лизка, ты гений!
– Мы были у психолога. У Лизы – явные проблемы. – Нина Павловна не поняла ни
слова – ни про хорор, ни про Мунка – и с ужасом смотрела теперь уже на дочь. – Соседка
Света тоже так считает, а у нее внучка домики рисует и солнышко. Пока что Лизе прописали
успокоительные. Но нужно сделать ЭЭГ, сдать анализы. Вот здесь все написано. Что ты
улыбаешься?
– Мам, какой психолог, какие анализы? Это же салон красоты!
– Где? – Нина Павловна внимательно вглядывалась в рисунок.
– Ну вот же! Видишь? Я брала туда Лизку, ей там ногти накрасили. Вот, женщины
красят волосы и делают маникюр. В салоне действительно была одна женщина с такими
ногтями. А вот эта сидит с краской на голове, в фольге, неужели не понятно? И накидки там
черные. Лизка все правильно нарисовала. – Дочь уже хохотала.
– Салон красоты? – Все еще не могла прийти в себя Нина Павловна.
– Конечно. Это она для тебя старалась. Ты же хочешь из нее девочку сделать,
принцессу, вот она тебе угодить хотела. Я только одного не могу понять – почему ты у Лизки
не спросила, что она нарисовала?
– Не догадалась, – призналась Нина Павловна. – Но почему она у врача на вопросы не
отвечала?
– Значит, вопросы были глупые! А у вас просто был мисандерстендинг. Да, Лиз?
– Да! – радостно подтвердила девочка. – Мам, у меня тут все зависло.
– Что у нас было? – ахнула Нина Павловна.
– Не важно, мам, – ответила дочь, забирая у Лизы планшетник.
Вечером Нина Павловна сидела с соседкой Светой на кухне. Рисунок Лизоньки стоял на
подоконнике рядом с фиалкой, и Нина Павловна все время вздрагивала. Лиза подарила его
бабушке и тете Свете. На долгую память. Так и написала печатными буквами: «Бабушки и
тетисвети от Лизы».
щекотала свою маленькую дочь по щечке, чтобы убедиться в том, что она сопит. Мне
кажется, это совершенно нормально и совсем не свидетельствует о повышенной
тревожности мамы, как утверждают врачи. Хотя, конечно, будешь тут повышенно
тревожной – ведь это твой маленький человечек, который свалился тебе с небес. Сначала
ты боялась, что его не будет, потом боялась не выносить, потом боялась рожать, боялась
взять на руки… Боялась, что не будет молока, что не возьмет грудь, что возьмет грудь, но
не так, как надо, что появилась сыпь, что не ест, плачет или чересчур спокоен, что много
спит, что мало спит, что не садится, что не ползет. И так далее… Теперь этот страх –
на всю жизнь. И не важно, сколько дитятке лет.
Я недавно увидела, что у моего сына торчит кость в грудной клетке. То есть мне
показалось, что она торчит неправильно. И только ортопед меня успокоил: «Мальчик
растет, кости растут. Ходите в бассейн».
А у дочери я нашла чересчур торчащие лопатки – как крылышки. Они у нее ходуном
ходили и выпирали так, словно она готова взлететь. Два дня я смотрела на эти лопатки с
нескрываемым ужасом. Успокоилась только после того, как учительница по танцам,
балерина, показала мне свои лопатки – такие же, торчащие крылышками. За это время я
рассмотрела все лопатки, которые попались мне на глаза, и прочитала все, что нашла в
Интернете про эти самые лопатки, а заодно и про грудную клетку у подростков.
Еще один традиционный страх – потерять ребенка в людном месте. Сейчас многие
мамы гуляют в специальных пальто-пуховиках, с отделением для младенца. Как кенгуру.
Дизайнерские модели, очень красивые. Ребенок прижат к груди, и мамы спокойно болтают
по телефону. Когда мои дети были младенцами, таких пальто еще не изобрели, и я боялась
каждый божий день. Ведь даже коляске нельзя доверять – вдруг тормоз не сработает, и
коляска покатится, вдруг перепутаешь от недосыпа и вцепишься в чужую коляску (такое
тоже бывает, как с тележкой в супермаркете). И пусть наши мамы, то есть нынешние
бабушки, твердят, что с ними такого уж точно не случалось. Это не так. Меня теряли на
вокзале. Моего знакомого потеряли в детском саду – мальчик ушел через калитку и пошел
домой, в саду ему надоело. По дороге встретил соседку, которая забрала его к себе, чтобы
на морозе не стоял. В детском саду его хватились только к вечеру.
Я теряла своего сына в квартире – он залез в стиральную машину. Когда сын подрос, я
его «подписывала» – на куртке писала имя, фамилию и номер своего телефона. Одна моя
знакомая вкладывала сыну во все карманы свои визитки. И это совсем не означало, что она
отправляла его гулять одного или не следила за ним. Нет, она была домохозяйкой, сидела
дома и визитки с домашним адресом и всеми контактами сделала специально. Просто
панически боялась его потерять.
Специалисты советуют выучить с ребенком домашний адрес, имена мамы и папы,
фамилию, возраст.
И это все мамы, поверьте, тоже делают. Только вот у нас в детском клубе недавно
потерялся ребенок. Бабушка оставила его заниматься, а сама побежала в магазин и в
аптеку. Ребенок вышел из класса, преподаватель, уверенная, что малыша ждет бабушка, не
волновалась. Мальчика привела чужая бабушка, здраво рассудив, что, кроме детского клуба,
других детских учреждений в округе нет.
Так вот, этот мальчик, который представлялся официально – Петр Ильич, сказал,
что папу зовут Ильич, маму – не знает, а бабушки у него и вовсе никогда не было. И живет
он в другом городе. Хорошо, что родная бабушка успела купить в аптеке валокордин. Она
никак не могла понять – почему родной внучок от нее отказался?
Я до сих пор помню позор в очереди на паспортный контроль в аэропорту, когда
пятилетний сын дергал меня за рукав и спрашивал: «Мам, я забыл, как тебя зовут? А
папу?» Очередь волновалась и очень подозрительно на нас смотрела. Когда мы подошли к
пограничнице, Василий заявил, что я – его тетя и он только что узнал, как меня зовут. Учил
долго и не забыл! Очень радостно это рассказывал. Про папу, который стоял в соседней
очереди, сын сказал, что тот был, а потом ушел. И только наличие всех документов,
28
Лариса сидела посреди комнаты с телефоном в руке, соображая, кому звонить. У нее
дергался правый глаз и тряслись руки. Маме? Мужу? В милицию? Или в «Скорую»?
Лариса потеряла дочь. В квартире. Как можно потерять четырехлетнего ребенка в
обычной московской квартире? Она вышла на лестничную площадку и проверила общую
дверь предбанника – та, как всегда, была не заперта. Лариса всегда оставляла дверь
открытой, чтобы сын-школьник мог не звонить в дверь, не будить младшую сестру во время
дневного сна. Чтобы муж тоже не звонил. Неужели дочка вышла из дома?
«Ее украли», – подумала Лариса и на всякий случай проверила, на месте ли кошелек.
Вот буквально вчера она шла из кухни в комнату и услышала, как в коридоре хлопнула общая
дверь, и кто-то тихо стучит в их входную. На пороге стояла незнакомая молодая женщина.
– Здравствуйте, – сказала Лариса.
– Добрый день. А Дима дома? – Незнакомка улыбнулась, но напряженно.
– Нет, – ответила Лариса, потому что Димы у нее в доме точно не было. Муж Саша был,
Артем – старший сын был, Димы – нет.
– Жаль, но странно, а вы кто? – спросила женщина.
– Жена, – ответила Лариса.
– Тогда понятно. – Женщина ушла, но через минуту вернулась, радостная. – Так у вас
другая квартира! – сообщила она. – Я ошиблась этажом!
– Ну и слава богу, – выдохнула Лариса, радуясь и за женщину, и за Диму, а заодно за
себя. Значит, ее Саша не представляется другим женщинам Димой и не назначает им
свидания.
Но даже этот случай не научил Ларису запирать дверь. И вот теперь она стояла в
коридоре и не знала, где ее дочь.
– Даша! Дашуля! – позвала Лариса, не рассчитывая на ответ.
Она уже по второму разу заглянула во все шкафы, отодвинула диван, зачем-то
проверила верхние полки шкафов, где хранятся чемоданы и прочий хлам, но дочери нигде не
было.
– Мам, я Дашку потеряла. – Лариса трясущимися руками набрала номер и, уже набирая,
поняла, что делает ошибку.
– А голову свою ты не потеряла? – отрезала мама, учительница начальной школы,
перекрикивая галдеж на перемене.
– Мам, что делать? – всхлипнула Лариса.
– Найди другого мужа! – прокричала мама.
– Мам, при чем здесь Саша?
– При том!
Впрочем, так заканчивались все их разговоры.
– Саш, я Дашку потеряла. Что делать? – Лариса набрала номер мужа.
– Хорошо, конечно, как скажешь, – ответил Саша.
– Мама сказала, чтобы я тебя поменяла, – всхлипнула Лариса.
– Спасибо за звонок. Я вам обязательно перезвоню.
29
– Саша!!!
Лариса знала, что муж очень устает – он работал менеджером по продажам в
автосалоне и, как считала Ларисина мама, «не отличался быстротой реакции». Откровенно
говоря, она считала зятя тупым.
Лариса позвонила в милицию.
– У меня дочь пропала. Из квартиры. Вчера к нам женщина заходила, искала какого-то
Диму, может, это она ее украла? Я подумала, что эта женщина – любовница моего мужа, но
вроде нет. Я не знаю.
– Приходите и пишите заявление, – ответили ей.
Лариса посмотрела по сторонам, проверила кухонный шкаф с вилками и ложками и
открыла холодильник. Она заглянула в мусорное ведро, в стиральную машину, еще раз
отодвинула диван и нашла тапочки, которые считала давно потерянными, один синий и один
черный мужской носок и футболку сына.
– Даша, Дашуля! – позвала Лариса.
Она вернулась на кухню, чтобы восстановить картину. Да, она уложила дочь спать и
ушла варить суп. Потом зашла проверить, уснула ли Дашка – та ворочалась и спать не
собиралась. Лариса переложила ее в родительскую спальню на большую кровать и ушла
доваривать суп. Потом зашла проверить – Дашки в кровати не было.
Лариса позвонила в «Скорую».
– У меня ребенок пропал. Положила спать, и теперь ее нет. А еще глаз дергается, руки
трясутся. И тошнота. Голова болит очень.
– Температура есть? – строго спросили на том конце провода.
– У меня? – Лариса пощупала лоб.
– У ребенка!
– Не знаю. Вроде не было.
– Диктуйте адрес. Ждите.
Лариса сделала так, как ей велели в «Скорой» – села на детский стульчик в коридоре и
стала ждать.
В дверь тихо постучали. На пороге стояла вчерашняя молодая женщина, искавшая
Диму.
– Ой, я опять дверью ошиблась! – обрадовалась та и придирчиво заглянула в зеркало,
сделав губы куриной попкой.
– А вы мою дочку не видели? – спросила у нее Лариса.
– Нет. А что? – удивилась женщина.
– Пропала, – выдохнула Лариса.
– Ужас какой. Надо звонить куда-нибудь.
– Уже позвонила. Сказали – ждать.
– Это правильно, – согласилась женщина и опять уставилась в зеркало.
– А Дима – это кто? – поинтересовалась Лариса.
– Да никто! – сказала женщина расстроенно и присела на пуфик. – Думала, он
нормальный, порядочный, а оказался… Все они одинаковые!
– Да, одинаковые, – согласилась Лариса, вспомнив все обиды, накопленные за годы
семейной жизни.
В дверь опять постучали. На пороге стоял молодой врач, симпатичный и перепуганный.
– Вызывали? Кто больной?
– Я, наверное, – отозвалась Лариса.
– А у меня давление с утра низкое. И вот тут, под ребрами, колет. Это невралгия? –
Женщина, ищущая Диму, ткнула грудью во врача.
Врач прописал Ларисе пустырник и валерьянку и начал мерить давление гостье. Та
шумно дышала.
Дверь открылась, на сей раз решительно и резко.
– Я так и знала! – прокричала Ларисина мама поставленным голосом учительницы и
30
медные трубы: сплавлялся на байдарках, карабкался в горы, разжигал костер и делал еще
массу вещей. Он умел выживать. Никогда в жизни я не видела, чтобы суп из тарелки
исчезал с такой скоростью. Этот мальчик быстро находил источник воды, пользовался
чужим полотенцем, чистил зубы чужой зубной щеткой и запасался едой. За его кроватью я
нашла целый склад с припасами – ребенок в свои десять лет умел сушить сухари, знал, что
копченая колбаса может долго храниться, а сахар и соль – ценнейшие специи. И еще за его
кроватью я нашла несколько плиток шоколада. Он умел зашивать дырки на одежде, был
правой рукой вожатых, говорил поварам «спасибо, было очень, очень вкусно», мгновенно и
безошибочно выделяя «главных», которым старался понравиться. Он подхалимничал,
стучал по мелочам, обижал младших, предварительно убедившись, что его никто не видит.
Детский лагерь он считал армией, со своим уставом и неуставными отношениями. Кстати,
у него были вполне успешные и достаточно обеспеченные родители…
«Нужно давать подростку свободу, право на принятие решений», – пишут психологи.
Да, только пусть он принимает эти решения, когда достигнет хотя бы
шестнадцатилетия. А до этого времени за него несу ответственность я. Можно ходить в
кружок скалолазания – только пусть все происходит под присмотром тренера и со
страховкой. Пусть сплавляется на байдарке, только, если можно, в бассейне. И чтобы я
стояла на бортике с сухим полотенцем.
Да, я сумасшедшая мать, которая никак не отстегнет ребенка от собственной юбки.
И поэтому – мне тысячу раз говорили – у моего сына будут проблемы во взрослой жизни.
Он так и останется «маменькиным сынком». Нет, не останется. Я его отпущу. Только я не
хочу бросать его в воду и смотреть, выплывет или нет. Не хочу, чтобы его организм сам
боролся с температурой и болезнью без помощи лекарств – выживет, ну и хорошо. Я не
хочу, чтобы он выживал! Я хочу, чтобы он жил! Пусть мне все говорят, что я неправильно
поступаю, но я – мать, и у меня был один урок, который я помню, как будто это было
вчера. И теперь я точно знаю – быть пристегнутым к юбке матери для ребенка лучше, чем
быть выброшенным за борт.
пальцах.
На следующий день я отправила мужа к руководителю дайвинг-центра. Муж вернулся
успокоенный – все будет нормально. Глубина небольшая, инструктор опытный, мальчик
спортивный, времени достаточно.
Я отвезла Василия на место сбора и еще раз уточнила – все ли будет нормально? На
меня смотрели как на сумасшедшую мамашу, каковой я и являлась.
– Пожалуйста, отпусти меня, – просил Вася, видя, что я колеблюсь.
Пока Василий разглядывал рыб, я рыдала. Никто из домашних не мог понять, что на
меня нашло. Я плакала навзрыд и смотрела на часы. Когда мне позвонили и сказали, что я
могу забрать сына, я чуть не потеряла сознание. Вася был жив-здоров. Ему все очень
понравилось.
Ночью мне опять приснился сон. Я не могла вспомнить, как будет по-английски
кислород. Как будто я спрашиваю у всех, включая Васиного репетитора по английскому, и
никто не знает.
Но утро началось спокойно, и дальше тоже все шло как нельзя лучше – благополучно
доехали до аэропорта, быстро прошли регистрацию, сели в самолет, взлетели. Вася
чувствовал себя отлично.
Я была занята дочерью, которая капризничала, не хотела спать и норовила побегать по
проходу. Вася пошел в туалет. Прошло пять минут, но он так и не выходил. Муж пошел
узнать, все ли в порядке. Счастье, что Вася смог открыть дверь. Он сидел на полу с
фиолетовыми губами, бледный, с черными кругами под глазами.
Бортпроводница была рядом. Я попросила льда, который она насыпала мне в
резиновую перчатку. Я вытирала этой перчаткой лицо сына и звала на помощь.
Дальше началась серия из доктора Хауса, которую я видела во сне. Проводница
по-английски спрашивала, есть ли на борту врачи. Если есть, пусть они пройдут к туалету.
Никто не откликался. Тогда она сунула телефонную трубку моему мужу, и тот же текст он
произнес по-русски. Эта женщина подняла Васю и чуть ли не отнесла на кресла.
Муж работал переводчиком, дочка кричала, увидев лежащего брата, а я стояла и не
могла сдвинуться с места. Слезы текли ручьем. Я не всхлипывала, отвечала, говорила, только
слезы текли и текли.
На борту оказалось три врача. Пожилая женщина-педиатр, женщина лет тридцати –
стройная красавица и сорокалетний уставший мужчина.
– Кислород, ему нужен кислород, – твердила я как полоумная. – Кислород.
Вася лежал на креслах, рядом с ним буквально лежала проводница с кислородным
баллоном и держала маску, в ногах сидела педиатр, на ней лежала моя дочь, которая
продолжала кричать и плакать, а мы все толпились вокруг – со сладким чаем, льдом,
валокордином.
– Давление семьдесят на сорок, пульс сто двадцать, – проговорила педиатр. –
Вегетативный криз.
– Что вы делали? – спросила бортпроводница, и у нее был такой взгляд, как будто она
сейчас меня убьет.
– Ходил на дайвинг, он нырял.
– Какая была глубина? – спросила она.
– Одиннадцать метров.
Пилот снизил высоту на одиннадцать метров, и остаток полета самолет держался на
этой высоте. Запросили запасной аэродром на случай, если Васе станет хуже и мы не дотянем
до Москвы. В Москве у трапа нас должна была ждать «Скорая помощь».
– Если бы это был ваш муж, он бы умер, – сказала мне бортпроводница. – Двое суток
нельзя летать после погружения! Он выжил только потому, что молодой и спортивный!
Английский – не родной язык и для нее, и для меня. Поэтому можно говорить так, как
есть, не выбирая выражений. Простыми фразами, от которых становится плохо.
– Я ему иконку прикладывала. Со Святого Афона. Видите, подействовало. –
33
Командировка. Как себя вести, если маме или папе нужно уехать
без ребенка?
Тут, конечно, нет пограничного состояния. Только крайности. Если ребенок обнимает
маму за ноги, начинает кричать и плакать, стоит только ей накраситься и одеться,
прячет туфли, держит мертвой хваткой отцовский портфель, то родительское сердце
обливается кровью. Чувство вины обеспечено. Я знаю многих мам, которые становились
домохозяйками, отказываясь от работы в офисе после таких сцен. Если вы хоть раз
отдирали руки ребенка от своих коленок, выходили на улицу в промокших от слез брюках,
кричали: «Я принесу тебе игрушку, или конфету, или шарик, или все, что ты захочешь!» – и,
уже стоя в лифте, слышали безутешный рев собственного чада, то вы меня поймете.
Вынести это практически невозможно. И никакие заверения в том, что сразу после ухода
мамы или папы ребенок переключился на игру, стал смотреть мультик и вообще забыл о
существовании родителей, не действуют. В ушах стоит рев как напоминание о том, что
ты бросила ребенка в угоду своей карьере. Кстати, психологи тут нам совсем не помощники
– они категорично заявляют, что отсутствие мамы – всегда стресс для ребенка. А уж в
«критические» для малыша переходные годы – три, пять, шесть лет – тем более. Я
34
«Водка».
«Не понял».
«Тебе внутрь, ему наружно».
«Ты знаешь, я все-таки вызвал «Скорую». Отита, слава богу, нет. Врач сказал, что все в
порядке. Вроде бы опытная. Надо его все равно к лору сводить. Теперь мне кажется, что
Сима горяченькая. Может, температура? Что ей дать? Где градусник лежит?»
«Водка внутрь. Тебе. Отстань от ребенка».
«Вася ушел к Максу и забыл телефон! Во сколько он вернется? А где Макс живет? И
кто такой Макс? Одноклассник? А Симе можно дать сырник? Где лежат брюки, в которых
она гуляет? И Васина шапка где? И моя куртка для прогулок? Они меня не слушаются! Вася
перестал читать художественную литературу! А разве Симе можно столько шоколада? Вася
сказал, что ты разрешаешь. Ты знаешь, что ему звонят девочки после девяти вечера? Сима
уже не горячая. У нее ноги ледяные! Это точно ненормально!»
«Макс – одноклассник. У него кошка скоро котят родит. Если Вася будет просить
котенка, решай сам. Кошка, кстати, британская. Папу котят зовут Захар, как зовут маму – не
помню. Вещи в шкафу. Шоколад нельзя. Девочки пусть звонят».
«Какие котята? Почему ты меня не предупредила? Ты хоть скучаешь по мне? Опять ты
пропала. Я тебе пишу, а ты не отвечаешь. Смотрел с детьми наши старые фотографии. Чуть
не плакал».
«Ты у меня самый лучший! Я тебя так люблю!»
«Ты пьяная, что ли?»
«Немножко».
«Ну слава богу, а то я волноваться начал».
«Слушай, а можно я еще на пару дней здесь останусь? Тут все билеты собираются
менять, чтобы задержаться».
«???»
«Да, я так всем и сказала, что ты будешь против. Завтра, кстати, приедет твоя теща – все
уберет, приготовит, погладит».
«Я изначально был против твоей поездки. Еще и маму беспокоить. Ей же тяжело! Ты о
ней подумала? Мне кажется, у Симы глазки больные… И сливной бачок в унитазе течет.
Лампочки перегорели на кухне. Где новые лежат? А как их менять? Складная лестница как
раздвигается?»
«Я приеду и все сделаю. Все, мне пора».
«Что там у вас происходит? Разве ты не в номере??? Где ты? Я волнуюсь!»
В командировку уехали оба родителя и пишут эсэмэс бабушке
«Мама, как вы? Все нормально? Скажи Васе, чтобы читал книжки! И чистил зубы! Ты
хорошо себя чувствуешь? Как твое давление? Сима не кашляет? Температуры нет? Почему
ты не отвечаешь?»
«Ольга Ивановна, как Вы? Все в порядке? Вася читал перед сном? Сима не
капризничает? Я Вам вино в подарок привезу. И сигареты».
«Мама! Я тебе все утро звонила! Почему ты не отвечаешь? Что-то случилось? Сима
ест? Вася не болен? Скажи ему, чтобы телефон включил! Где вы вообще? Ты даешь Васе
витамины? И Симе? Кстати, тот костюм, который с клубничками, – это пижама. В город в
ней ездить нельзя! Пусть Вася репетитора сделает! И проследи, чтобы он вовремя спать
ложился! Он опять с Сашкой бегает? Опять он будет говорить «ложить»? Мама, пожалуйста,
пусть он хотя бы буквы не забудет! И не корми его на ночь в кровати гренками! Господи,
кому я все это пишу? В космос…»
«Ольга Ивановна, простите за беспокойство. Но мы волнуемся. Вам не тяжело? Вы
справляетесь? Сима днем спит? Рисует? Вася читал? Купили Вам духи».
«Мама! Вы там живы? Неужели нельзя включить телефон хоть на две минуты? Я тут с
ума схожу!»
«Слушайте, вам заняться, что ли, нечем? Что вы все пишите и звоните? Надоели! Если
36
что-то случится, я вам сама позвоню! Или вам позвонят! За подарки спасибо».
«Мамаааа!»
«Ольга Ивановнаааа!»
аквариуме жил рак (бабушка купила на рынке и долго хохотала, увидев выражение лица
зятя). А потом она привезла Васе пиявок, настоящих, медицинских. Пиявок пришлось
отдать консьержке после того, как Вася захотел изучить их благотворное действие на
организм человека и попытался прицепить пиявку папе на грудь, пока тот спал. Еще у нас
жили пауки и личинки бабочек. Главное, что все они соответствовали требованиям главы
семьи.
– Мама, я так хочу кого-нибудь настоящего. Чтобы можно было играть,
воспитывать, учить и о ком нужно было бы заботиться.
Через девять месяцев у Васи появилась сестра Сима.
– Ты можешь с ней играть, воспитывать, учить и заботиться, – сказал сыну отец.
– Надо было точнее формулировать желание, – задумчиво сказал Вася, прикидывая,
можно ли надрессировать сестру давать лапу.
Симе уже четыре года. Когда она видит на улице собаку, то кидается к ней и душит в
объятиях. Если видит кошку, то немедленно лезет целоваться. Сима хочет забрать домой и
белку из парка, и селезня из пруда, и воробьев, и голубей. Хорошо, что поймать пока не
может.
– Мам, а может, мы все- таки купим собачку? Для Симы. Представляешь, как она
обрадуется!
– А кто с собакой будет гулять? – поинтересовалась я.
– Как – кто? Папа! Он все равно рано встает! Какая ему разница, с кем гулять – с
детьми или животными?
Даже не знаю, с чего это началось. Наверное, с того, что Василий, которому вот-вот
должно было исполниться двенадцать лет, залез на шкаф и на потолке карандашом написал:
«Здесь был Вася». Написал он это в момент рефлексии, но я редко смотрю на потолок,
поэтому могла еще года два не заметить. Потом Василий лежал на шкафу и оттирал надпись
ластиком и тряпкой, произнося монолог про одиночество, тотальное непонимание,
переходный возраст, глупые вопросы, которые задают родители, и отсутствие в доме
существа, которое бы его поняло.
На вопрос, что бы он хотел получить в подарок на день рождения, Василий скорбно
отвечал: «Ничего. Мне ничего не нужно. У меня все есть. А то, чего нет, вы все равно не
подарите». В общем, он был прав.
И тогда я решила сделать ребенку сюрприз – давние друзья нашей семьи, которым я
могла доверить эту тайну, подарили Васе черепаху. В моем детстве черепахи были в каждом
детском садике. Считалось, что они улучшают процесс отхода ко сну и благотворно влияют
на детскую нервную систему. И еще черепаха – это более безобидное и менее прихотливое
существо, чем кошка или собака.
Подарок должен был прибыть с квартирой-аквариумом, кормом и прочими
необходимыми для жизни аксессуарами – гротом, лампами, фильтром… Нам оставалось
только купить воду «Шишкин лес». Рано утром за водой был послан отец семейства. Он
звонил мне из магазина и спрашивал, нельзя ли купить другую воду. Но я твердо отвечала
«нет», и он бежал в другой магазин искать нужную. Видимо, из вежливости или из чувства
самосохранения муж так и не спросил, зачем мне понадобились четыре пятилитровые
бутыли воды. Рано утром. Срочно. И потом покорно пристраивал бутылки на батарее, чтобы
они были теплыми. Тогда я решила, что мужу все равно, что он ко мне равнодушен, раз
ничего не спрашивает. Я еще много чего себе надумала.
Черепаха оказалась большой, двухгодовалой. Можно было купить маленьких, но тогда
шансы были бы пятьдесят на пятьдесят – или выживут, или нет. Я решила не рисковать и
попросила такую, чтобы жила долго и счастливо. Какого пола была черепаха, установить не
удалось – продавцы и специалисты не смогли прийти к единому мнению. Но Василий решил,
что это черепах-мальчик, и назвал его Яшей.
Прошло три дня, и я поняла, что даже черепахи мне достаются с характером. Не такие,
38
как всем. Вася решил, что Яше не хватает в аквариуме камушков – неудобно взбираться на
грот, чтобы погреться под лампой. Я поехала в зоомагазин и купила камней. Но и после этого
Вася остался недоволен состоянием животного. Весь вечер вместо уроков он читал в
Интернете про жизнь, быт и нравы красноухих черепах. Тем же занималась я вместо работы.
Мимо аквариума проходил муж и задавал вопросы: «А ему там не жарко? А куда он какает?
Почему у него слизь на ногах? Он все время спит – это нормально? Может, ветеринара
вызвать? Почему он не ест? Уже два дня не ест. Он не заболел? А ему нужны игрушки или
развлечения? На прогулку он должен выходить?»
Когда я мыла аквариум, муж «гулял» с Яшей по ковру. В принципе он делал это так же,
как выгуливает нашу маленькую дочь. Он стоял над черепахом и не давал ему сделать
лишний шаг ни вправо, ни влево. А когда он закричал: «Маша, Яша залез под занавеску, что
делать?!», я догадалась, что муж просто боится взять его в руки. Дочь тоже Яшу побаивалась
и ревновала – внимание, которое уделялось ей, вдруг было переключено на это существо.
Она рыдала, но никто не реагировал – промывали камни и выставляли температуру в
нагревателе.
Василий сказал, что Яше не нравится корм, и это, с его точки зрения, было вполне
понятно – кто захочет каждый день есть одно и то же. И я опять поехала в зоомагазин.
Оказалось, что черепахи бывают капризны в еде. Некоторым нравится стандартный корм,
другие предпочитают сушеных креветок, а иные – листья салата. Я купила креветочный
корм, водорослевый и еще одну банку «для особо привередливых черепах». Еще я купила
крупные камни, которые «могли улучшить настроение нашего питомца». Салат тоже не
забыла.
Креветки Яше вроде понравились. Камни тоже. Он залезал на фильтр, который булькал,
и лежал на нем, как в джакузи. Вася настаивал, чтобы я меняла воду раз в три дня. Полкухни
было заставлено пятилитровыми бутылками, в которых вода отстаивалась от хлорки.
Когда Вася приходил из школы, он кидался к Яше и спрашивал, как у него дела. У меня
сын не спрашивает, как мои дела. И муж тоже не спрашивает, как мои дела. Он звонит и
интересуется, как дети и как черепаха. Даже моя дочь желала Яше доброго утра и спокойной
ночи. Яшу я начала тихо ревновать к домочадцам. Ко мне никто не подбегает и не стоит надо
мной минут по пятнадцать, выясняя, какое у меня настроение, почему я сплю, хотя еще день,
съела ли я креветочку и не слишком ли мне душно с закрытым окошком в крышке аквариума.
И ладно бы эта скотина мурлыкала или подавала лапу, так нет – он только спал или загорал
под лампой. А я и лапу подавать умею, и мурлыкаю, и еду готовлю, а еще стираю, убираю,
работаю, но таких бурных эмоций не вызываю.
Муж при этом переживал, с кем останется Яша, когда мы уедем в отпуск летом. Он
произносил это монологом: «Какой кошмар, Сима не поступит в первый класс. Ее не возьмут
в школу! Она очень плохо артикулирует! Точно, она не сможет пойти учиться! Да, ей до
школы еще два с половиной года, но ее не возьмут! А Вася не поступит в институт! Да, ему
учиться еще пять лет! Но он не поступит с таким отношением к учебе! А Яша? Что делать с
Яшей летом? Нет, к бабушке и дедушке его отправлять нельзя! Он не перенесет разлуку! И
бабушка будет кормить его неправильной едой! Он этого не выдержит! Боже, что делать?»
Девать Яшу было решительно некуда. В зоомагазинах соглашались приютить черепаха
максимум на неделю, но под нашу ответственность.
– В каком смысле? – удивилась я.
– Ну, он может простудиться или заразиться чем-нибудь от других черепах, – ответил
юноша-консультант.
Представить себе, как Яша чихает или кашляет, я не могла даже при своем богатом
воображении. Но решила не рисковать. На специальных сайтах, где можно найти все – я с
завистью разглядывала апартаменты в пятизвездочном отеле для хомячков, – черепах, тем
более красноухих, соглашались взять «на передержку» только добровольцы, но за солидное
вознаграждение. На одном из форумов я прочитала, как девушка, взявшая на попечение
такую вот черепашку, спрашивала совета – что делать, если черепаха странно себя ведет?
39
этому новому Яше мы стали относиться с такой заботой, которая бывшему Яше и не снилась.
Муж стал чаще менять воду в аквариуме. Я купила корм с анчоусами, чтобы порадовать
любимца. Василий насыпал ему разноцветных камней, чтобы черепах думал, будто он на
море. Ведь он же не виноват, что его подменили. А с другой стороны, может, это все-таки
наш родной Яша? Вроде морда его. И шея тоже его. И ноготь на передней лапе его. Вроде бы.
Вы думаете, что это конец истории? Нет. Моя дочь Сима стала всего бояться: рыб в
аквариуме и даже ту рыбу, которую я чистила в раковине, чтобы приготовить на обед. Яшу
она тоже стала бояться, забираясь с ногами на кровать, когда тот «гулял» по квартире. К тому
же Василий – официальный владелец Яши – стал чихать от черепашьего корма. Я могла
отдать Яшу в детскую поликлинику, где есть целый бассейн, но рука не поднялась. Его были
готовы взять в зоомагазин, но я должна была знать, в какие руки он попадет. Выход нашелся
неожиданно. Яшу отнесли в художественную студию, где занимается моя дочь. Я
переживала. Успокаивало то, что я могла видеть питомца дважды в неделю и следить за его
самочувствием. И что же оказалось? Яша в студии расцвел. Оказалось, ему не хватало
общества и внимания. Он просто преображался (если, конечно, так можно говорить о
черепахах), когда дети выстраивались в очередь, чтобы бросить ему корм, и показательно, с
аппетитом ел на радость детишкам. Он гулял по комнате, а дети бежали за ним следом. Он
даже позировал, лежа под лампой, когда дети его рисовали «с натуры». Администратор
делает ему эпиляцию, снимая лишнюю кожу. Но это значит, что не только в детях, я еще и в
животных ничего не понимаю и все делаю неправильно.
бросить все и ходить на кастинги, стучаться в каждую дверь, звонить, ждать, надеяться,
показываться.
Нет, бывают исключения, конечно. И талант пробьет себе дорогу. И можно попасть
в кино «с улицы». Можно не иметь данных, но стать великим спортсменом. Или петь,
потому что голос дан от бога. Все бывает.
детки должны были красиво выйти во всем белом и в крыльях, выстроиться «в птичку»,
поднять ручки, посмотреть наверх. Наверху в этот момент должны были летать кругами
белые голуби. Потом детки красиво опускают ручки и красиво уходят. Минута славы в
буквальном смысле слова.
Но сцена, тем более большая, – штука коварная. И конечно же, все происходит не так,
как задумано, и не так, как на репетиции, на которой деткам рассказали про голубей. Нужно
непременно поднять голову и посмотреть, как они летают. А еще под куполом вместе с
голубями должна была летать тетя, которая воздушная гимнастка, на белых лентах, о чем
детям тоже подробно рассказали на репетиции.
Гарантия была практически стопроцентная – планировалось, что все двенадцать детей
дружно задерут головы и вытянут руки, чтобы поймать голубя. Поверьте, заставить
двенадцать детишек одновременно посмотреть вверх – это очень сложно. Практически
невозможно. При этом они должны были поднимать ручки ладонями вверх и стоять, вытянув
одну ножку на носок. Про ладони и ножку маленькие дети далеко не всегда запоминают. Я
вот тоже ноги с руками не всегда могу соотнести, а уж голову в этот момент включить…
Деткам для простоты объясняли, что нужно показать зрителям, чистые у них ручки или
нет.
За два дня до выступления выяснилось, что голуби не прошли паспортный контроль.
Оказывается, у пернатых тоже должны быть документы, что они могут летать на большой
сцене, и если даже накакают на головы, то людям не будет угрожать птичий грипп и прочие
напасти. Как стало известно в кулуарах, еще две недели назад эти же самые голуби летали на
концерте одного известного артиста, и ничего – не накакали, отлетали как положено. То ли у
птиц истек срок действия паспортов, то ли еще что, но от них отказались. Оставалась
надежда на воздушную гимнастку. Но за день до выступления у нее что-то случилось с
оборудованием, которое занимало целый автобус. Или с автобусом что-то случилось. В
общем, детям решили ничего не говорить.
В три часа возбужденные мамы в лучших меховых шубах стояли у метро. В лучших –
поскольку сцена большая и очень солидная. Многие друг друга не узнавали – в обычной
жизни все ходят в теплых штанах и куртках, с ненакрашенными ресницами и уж тем более
губами. Дети вообще не понимали, что происходит.
Пап за кулисы не пустили. Не положено. Не пустили даже двух бабушек с двумя
детьми-близнецами. И бесполезно было объяснять, что на каждого близнеца приходится по
одной бабушке, потому что только вдвоем они могут с ними справиться. Папам, кстати,
предложили купить билеты, которые стоили так дорого, что папы, которые знали и про
голубей, и про воздушную гимнастку, дружно сказали, что за такую цену не только голуби
должны были летать кругами вместе с гимнасткой, но и еще кто-нибудь. Львы или тигры,
например.
Загрузились в автобус, два раза прошли проверку документов, за кулисами переоделись,
вышли на репетицию. После репетиции до начала концерта оставалось два часа. Снова
переоделись, чтобы не заляпать соком и шоколадом костюмы, и начали есть. Мамы
метнулись в буфет в поисках кофе или коньяка. Пока мамы стояли в очереди, дети устроили
паровозик между столами, уронили три стула, один стол, два телефона и один планшет.
После чего решили, что уже все – наигрались, и собрались домой. В буфете раздался
дружный рев. Мамы выскочили из очереди и начали успокаивать детей, так ничего и не
выпив.
Чтобы не терять время, опять переоделись. Еще через пятнадцать минут костюмы
ангелов посерели и пошли пятнами – дети ведь умудряются вылить на себя сок, даже если
это в принципе невозможно. В туалете закончилась бумага. По всей гримерной были
разбросаны куклы, фломастеры, альбомы с наклейками. Пол был усыпан перьями от
ангельских крыльев, которые дети выдирали друг у друга.
– Артисты, приготовиться к выходу на сцену! – раздалось из громкоговорителя.
Мамы судорожно начали переделывать прически, дети стали дружно чихать от
44
сахаром внутри, то будет много радости, если с монеткой – много денег… Бабушка, сидя
по ночам над тарелкой с фаршем и раскатывая тесто, никогда не кладет соль или перец – у
внука не может быть слез и горечи. Только радость и счастье.
А еще бабушка умеет за ночь вырыть бассейн и запустить в него золотых рыбок.
Соорудить качели, которые умеют делать «солнышко». Она способна творить чудеса и
верит, что вырытый внуком и его друзьями на участке «клад» – настоящее сокровище,
оставленное кочевниками. Кусок трубы – это древнее оружие, и его надо сдать в музей. И
она едет в музей вместе с мальчишками и уговаривает экскурсовода «принять» уникальный
экспонат. Потом она подарит экскурсоводу бутылку коньяка, духи, конфеты, и они вдвоем –
две бабушки – станут хранить эту тайну. Да, здесь были кочевники и оставили клад. А в
это время сантехник будет чинить разрытый детьми и выкорчеванный с корнем кусок
водопроводной трубы, из- за чего воды нет во всей деревне.
Когда родилась Сима, бабушка посмотрела на нее издалека и заплакала. «Что я буду с
ней делать?» – спросила она сама себя.
Она мечтала, чтобы внучку звали Сэрой. Симу мама называет «звездочка» на языке,
который был дан ей с рождения и на котором не говорит никто в нашей семье. Сима
переняла от бабушки характер: такая же упертая, лбом об стенку. И память у нее
хорошая – если с вечера ей что- то запретить, утром она сделает то, о чем все уже
забыли. Еще у нее бабушкины брови, которые в момент недовольства взлетают независимо
друг от друга. Если бровь полумесяцем поползла вверх – все, жди скандала. И бабушкина
улыбка, мгновенная, сияющая, обезоруживающая…
А я смотрю на Симу и думаю, что она – продолжение моей мамы. Ее кровь, ее душа, ее
сердце.
Когда Симе было три года, наша бабушка заявила, что на Новый год она забирает
внучку к себе в деревню, потому что девочке даже вспомнить нечего. Деда Мороза ей не
вызывали, на елку не водили, даже костюм снежинки не купили. Мои аргументы, что Деда
Мороза она испугается, на елке – только вирус подхватить, и все равно она не усидит на
месте, а костюм – просто деньги на ветер, на бабушку не подействовали. Симу ждали три
подмосковные елки, Дед Мороз из местного ДК и костюм Русалочки. Мне, если честно, было
страшно, что Симе и правда будет что вспомнить. Мой сын Василий прекрасно помнит свой
первый Новый год, проведенный в деревне.
Деда Мороза они с бабушкой тогда нашли под елкой на участке. Дедушка шел на вызов,
но не дошел, упал и решил пару минут передохнуть. Где он забыл Снегурочку, честно не
помнил. Но подарок донес. Увидев перед собой мальчика в костюме цыпленка (кажется, был
год Петуха), Дедушка Мороз замотал головой и жалобно спросил:
– Ты кто? Заяц? Хозяйка, а подлечиться не вынесешь?
– Это цыпленок, пьянь! – прошипела мама.
Дедушка Мороз кивнул, попытался встать, но у него не получилось, порылся в кармане
тулупа, достал сигарету, закурил и грозным голосом велел:
– Ну, давай – читай или пой! Иначе подарок не отдам! Ты знаешь, как я его нес? Чуть не
разбил! Еще Снегурка половину выпила.
Дед Мороз обозвал Снегурочку нехорошим словом.
Бабушка тоже произнесла тираду из нехороших слов, забрала у Деда мешок, нашла
подарок и вручила внуку, который пятился к дому.
– Пойдем, Васенька, петарды запускать, – позвала она.
Потом они запускали петарды. Одна улетела на соседний участок, и там что-то
загорелось. А Дед Мороз, подлечившись чудом не разбитой бутылкой водки из мешка, полез
через забор «играть в пожарника», как он сообщил Васе. На соседнем участке тоже были
дети, и им было еще страшнее – они видели, как Деда Мороза снимают с забора.
Непоколебимую веру Василия в Деда Мороза я считала следствием психологической
травмы, нанесенной ему в детстве.
Или вот еще был случай. Наша бабушка стояла на участке и наряжала игрушками
маленькую елочку. На календаре было второе марта.
– Ольванна, у вас все в порядке? – спросил проходивший мимо сосед Игорь.
– Да, – ответила мама.
– А чего вы елку-то наряжаете?
– Так снег выпал.
– Ну да. – Игорь кивнул, соглашаясь, потому что снега было по колено.
– Ты не знаешь, в магазине в поселке остались еще подарочные новогодние наборы?
– Не знаю. А вам зачем, Ольванна, весна ж уже? Вон и в городе уже елки все убрали. И
Двадцать третье февраля уже отгуляли. Помните? Вы мне перчатки подарили. Восьмое марта
скоро. Роза-мимоза там всякая… духи, шампанское. Клара Цеткин… женский праздник. Ну?
Помните? Хотите, я съезжу, шампусика куплю? Или чего покрепче? – Игорь искренне начал
волноваться за свою соседку, которая продолжала сосредоточенно наряжать несчастное
дерево.
– Игорь, ты думаешь, я с ума сошла?
– Если честно, то да.
– Это ты ребенку, внучке моей, объясни про Двадцать третье февраля и Восьмое марта!
И про розы-мимозы тоже объясни. Я ей говорю, что весна наступила, скоро ручейки потекут,
птички прилетят, солнышко будет светить, травка зеленая пробиваться, а она как снег
увидела, так мне коробку с елочными игрушками достала. Решила, что Новый год наступил.
В окно мне показывает и думает, что это бабушка с ума сошла, если про ручейки
48
Моей дочери Серафиме было три года, когда я начала искать для нее дополнительные
50
занятия. Оказалось, что занятия в детских клубах для трехлетних детишек – большая
проблема. С трехлетками мало кто хочет связываться. При этом я хотела найти обычный
муниципальный клуб, где работают фанаты своего дела, которые несут доброе и вечное –
ради детей. Вася ходил в такой клуб на шахматы. За два года он «доигрался» до второго
разряда, а потом они всей группой шахматы бросили, потому что их любимый Андрей
Андреич уволился, а к другому тренеру дети идти не захотели. Теперь Василий ходит на
футбол ради Сан Саныча, так же как и многие мальчишки из окрестных домов. Сан Саныча я
видела один раз и сама была готова записаться в секцию. Ради футбола Вася готов терпеть
репетитора по английскому и обязательное чтение по вечерам. Кстати, Сан Саныч, как и
Андрей Андреич, не держит тех, кто учится на тройки. Или исправляешь, или никаких
тренировок.
Симу я записала на рисование – дочка не расстается с кисточкой. Отзанимались два
раза. На третье преподаватель предложила не приходить. Она работает только с теми детьми,
которые могут просидеть за столом сорок минут, выливают за собой водичку и рисуют теми
красками и по тем шаблонам, которые им предложены. Надо сказать, что и среди трехлетних
детей такие есть. Был мальчик Гера, который замирал от крика мамы: «Я тебе сейчас такое
устрою!» Мы, взрослые, тоже замирали от ее крика.
Потом мы решили заняться музыкой. Преподавательница встала в середину комнаты и
заголосила народную песню. Голос у нее был сильный, акустика в зале – хорошая. Девочка
Даша описалась. Сима заплакала. В этот момент маленький сын самой преподавательницы,
которого не с кем было оставить, достал чупа-чупс и начал бегать.
– Не обращайте на него внимания, – сказала преподавательница детям. Те как по
команде стали нарезать круги по залу и начали требовать чупа-чупсы.
– Занятие сорвано. Я с такими маленькими не работала, – вынуждена была признаться
преподавательница. – В другом клубе с шести лет приходили.
Если честно, я приуныла. Но были еще занятия по балету. Для малышей. В детстве я
сама занималась балетом и очень хорошо помню, как преподавательница говорила моей
маме, что у меня слишком толстая попа и слишком короткие ноги. Мама отдала меня в
балетную студию не потому, что хотела, чтобы я стала балериной, имела прекрасную осанку
и красивые ноги. Она работала в двух местах, и балетная студия была как раз рядом со
станцией электрички, откуда она уезжала на свою вторую работу. Пока я занималась, мама
успевала поработать, а потом забрать меня. Я стояла у станка с разбитой коленкой – упала
буквально накануне с велосипеда. Я ее даже разогнуть боялась. А преподавательница
подошла и шлепнула меня по коленке так, что слезы брызнули из глаз.
– Нет, она не умеет терпеть, – объявила преподавательница моей маме. А я не смогла
крикнуть, что умею, только дайте шанс.
Теперь я решила, что Сима другая, и жизнь другая, и все теперь по-другому, и записала
дочь на балет. Девушка Оля – настоящая балерина – показывает, как киска умывается. Она
учит деток, как ходят пингвинчики. А растяжка на «лягушку» – главный мой детский кошмар
– называется «бабочка машет крылышками». Сима замирает при виде зеркал во всю стену и
гимнастических ковриков в цветах. Она оборачивает этот коврик вокруг талии, как юбку, и
смотрит на себя в зеркало: «До чего ж я хороша».
– Купите Симе пачку. Пусть оставит в покое коврик, – велела мне Оля.
Сима в новой розовой пачке пыталась выйти на улицу, надев ее на джинсы и куртку. С
сумкой с нарисованными пуантами она не расстается – вешает ее на шею и возмущается,
если пытаешься снять. Засыпает она тоже в пачке и с сумкой. Когда я лентами, которые
пришила к балеткам, обвязывала ей ноги, она даже не дышала. И не нужны никакие
физиотерапии и электростимуляции голени, чтобы не было плоскостопия и «вальгусной
стопы». А мне тоже ничего не нужно, лишь бы видеть ее счастливые глазенки. Она несется
на занятия на самокате так, что за ней приходится бежать.
В ее группе есть девочка, которая танцевала, не выпуская соску изо рта. Девочка уже
большая, и все преподаватели начинали отчитывать маму – почему вовремя не отучили? А к
51
психологу обращались? Только Оле было все равно – и девочка на время занятий забывала
про соску, а потом и вовсе «подарила» ее нашей балерине. Еще одна девочка – пухленькая,
неповоротливая, но очень гибкая. Ее никуда не брали, только Оля взяла. Она разрешает
мамам и бабушкам танцевать вместе с детками. Когда было тепло, Оля открывала окна, и
сразу же в них просовывались руки с айфонами – мамы снимали занятие и хохотали. И Оля
хохотала вместе с ними. А еще она ходит по парку и приклеивает на столбы объявления –
приходите заниматься балетом.
Точно так же, случайно, на детской площадке, мы нашли девушку Машу – художницу.
У нее то ли три брата и две сестры, то ли наоборот. К Маше сбегаются все дети в округе,
потому что она – без педагогического образования, с крохотным опытом работы, еще не
окончив Строгановку – умудряется делать с детьми то, что мало кому под силу. Они делают
барашков из макарон, пейзажи из гречки и манки, жирафов из пластилина, белочек, черепах,
осенний лес, фрукты на подносе… И два часа дети сидят, клеят, лепят, смешивают. Малыши
не выбегают в туалет, не просят баранки, они сидят на стульях, как будто Маша их
приклеила. Детские шедевры, прикрепленные к стене булавками и кнопками, мне нравятся
больше картин в багетах.
Мой сын не станет шахматистом, но он иногда достает шахматные задачки и решает их
в свое удовольствие – нервы успокаивает. Возможно, моя дочь не станет балериной или
художницей, но я буду хранить ее первые балетки и первый рисунок.
Мы так недавно собирались в театр. Сима за час до выхода решила, что она вообще
никуда не пойдет. Настроение не то. Чтобы ни у кого не было сомнений в том, что у нее
другие планы на вечер, дочь переоделась в пижаму и залегла смотреть мультики. Василий
сидел, уткнувшись в планшетник, и вообще меня не слышал.
– Вася, ты собираешься? Надень рубашку и джемпер! Не футболку, а рубашку!
Никакой реакции.
– Вася, ты меня слышишь?
Ответа не последовало.
Когда я вошла в его комнату, оказалось, что он сидит в наушниках и кричу я сама себе.
Муж с сосредоточенным видом смотрел в монитор.
– Ты почему не одеваешься? – поинтересовалась я.
– Мне только пиджак, и я готов.
Пробегая мимо зеркала, я увидела, что накрасила только один глаз и молния на платье
расстегнута, а я еще удивлялась, что оно спадает. Даже радостно подумала, что похудела.
Оказалось, нет. Три минуты я прыгала на месте, пытаясь самостоятельно застегнуть молнию
на спине. Чуть руку не вывихнула. Не то что не похудела – растолстела! Платье немедленно
собралось складками, но времени переодеться уже не было.
– Сима, давай я тебе дам конфету, и ты оденешься, – пошла я на крайние меры.
За конфету Сима согласилась встать с дивана и снять пижаму. Я вытащила ей красивые
брюки и блузку. Но не тут-то было. Дочь подошла к шкафу и вытащила платье, в котором
была на праздновании Нового года Золушкой. Кляня себя за то, что не убрала его подальше, я
вытащила еще одно платье – компромиссное. Без блесток и кринолина, но тоже вполне
принцессино.
– Нет, – заявила Сима решительно и села на пол.
– Тогда ты останешься дома, а мы все уедем! – строго велела я.
Сима улыбнулась и радостно пошла опять на диван.
– Вася, одевайся хоть ты! – крикнула я.
– А куда мы едем? – поинтересовался сын, хотя я тысячу раз сказала, что у нас сегодня
поход в театр.
– А можно я дома останусь?
– Нет!
– Может, ты с детьми съездишь, а я дома останусь? – зашел в комнату муж.
– Нет! Нам выходить через полчаса, а я вас одеть не могу!
С помощью еще одной конфеты и жвачки я запихнула дочь в штаны и блузку. Но Сима
нашла свою корону и волшебную палочку феи и решила, что без них она точно не выйдет.
– Хорошо, иди в короне, – согласилась я.
Пробегая мимо зеркала, я увидела, что один глаз так и не накрашен. В этот момент Вася
вышел из комнаты, не отрываясь от планшетника.
– Я готов.
Он был в шортах и в рубашке.
– Ты почему в шортах? – ахнула я.
– А где мои джинсы?
– Откуда я знаю? Я их не ношу! Посмотри в шкафу. И джемпер надень. Коричневый!
– Ты не знаешь, где мой пиджак? – спросил муж.
– В шкафу!
– Там его нет.
Я подошла к шкафу и достала пиджак, который висел прямо перед носом мужа.
– Но пять минут назад его там не было! – решительно заявил муж.
– Мам, я готов, – сообщил сын, выходя из комнаты в школьной форме.
– Вася, ты издеваешься? – У меня уже не было слов.
53
Про любовь…
Когда впервые мы влюбляемся? В три года, в четыре? В первом классе? Но сколько бы
впереди ни было влюбленностей и любовей, самым ярким, самым трепетным воспоминанием
останется та девочка из детского сада или тот мальчик из соседней квартиры. И уже
став родителями, мы помним, как их звали, какие у девочки были банты и какого цвета у
мальчика колготки под шортами. И когда влюбляются наши дети, вспоминаем свою первую
любовь.
В меня в детсаду были влюблены сразу два мальчика – Антон и Сашка. Антон,
страдавший энурезом, за меня дрался, а Сашка имел привычку бить меня лопаткой по голове
54
– Ну и как?
– Хорошо. Проводил.
– Портфель нес?
– Рюкзак, мам. У нас рюкзаки. Конечно, нес. До своего подъезда донес и отдал.
– Вася, вообще-то рюкзаки несут до подъезда девочки, – заметила я.
– Это если мама этой девочки не едет следом на машине. Мы шли по тротуару, а
Дашина мама по дороге ехала – они не в наших домах живут.
– А когда вы в кафе сидели, Дашина мама тоже с вами была?
– Конечно. За соседним столом. Она нам и блины заказала. Я не хотел, но она сказала,
чтобы я поел.
Надо сказать, что и эта влюбленность доставляла нам много хлопот. Пока Дашина мама
кормила детей блинами и пирожными в кафе, деликатно сидя за соседним столиком, а также
ехала со скоростью километр в час мимо домов, пока Вася нес Дашин рюкзак до своего
подъезда, мне приходилось отвечать на вопрос сына, как он выглядит. Вася, всегда
равнодушный к собственному внешнему виду, стал приглаживать непокорные кудри и
подолгу задерживался перед зеркалом. Дашина мама осваивала интернет-курс по плетению
французских косичек, «колосков», «корзиночек» и корон, поскольку Даша отказывалась идти
в школу с обычными косами. Любовь разрушила социальная сеть, в которой Даша сменила
статус, а Вася нет – он так и остался «в активном поиске». Даша обиделась. К тому же в этот
момент Макс в очередной раз «расстался» с Катей, и они с Васей смогли спокойно отыграть
школьный турнир по футболу.
И там, на турнире, Вася по уши влюбился в Полину. У этой девочки, игравшей за
сборную, были короткая стрижка и накачанные ноги. Она умела так лепить в девятку,
чеканить мяч и обводить, что мальчишки открывали от изумления рты. Полина при этом и
вела себя как мальчик – однажды она припечатала к стенке Федю профессиональным
хоккейным приемом. Федя чуть не остался без зубов, как Овечкин. К тому же Полина всегда
знала результаты последних футбольных и хоккейных матчей и предпочитала всем сайтам
ресурс championat.com. Папа Полины, тренер детской хоккейной сборной, организовал
первое свидание – в Ледовом дворце, на игре молодежных сборных. Василий был счастлив.
Полина сдержанна, поскольку проиграла команда, за которую она болела.
А недавно в мою четырехлетнюю дочь Симу влюбился мальчик Егор, пяти лет. Он
отдает ей свое ружье и велосипед. Он готов отдать ей все. Правда, потом дома переживает и
хочет вернуть подарок назад. Маме Егора приходится ехать в магазин и покупать точно
такую же игрушку взамен подаренной.
– Мам, любви много не бывает, – сказал Вася, когда Сима пришла домой с очередным
подарком – экскаватором, который оторвал от сердца ее поклонник.
Тогда мне придется с утра вставать к плите, готовить, а потом еще посуду мыть. И где у
меня выходной?
Нельзя приходить в дом с пустыми руками. Юношам советуют позаботиться о
цветах и тортике. Поверьте, когда я буду стоять у двери с приклеенной улыбкой, тортик
меня не порадует. К тому же я, как всегда, на диете. Кстати, универсальным цветком для
будущей тещи считается красная роза. Ну, я будущая теща. Ненавижу розы! Тут я нашла
еще один совет: если избранник или избранница – жаворонок, то лучше устроить ланч,
чтобы молодые не уснули и комфортно себя чувствовали, согласно собственным
биоритмам. А про мои биоритмы кто-нибудь спросил? Вот когда я знакомилась с
родителями будущего супруга, про биоритмы вообще никто ничего не знал. И ничего –
терпели.
Теперь переходим к еще одному важному моменту – внешнему виду. Специалисты в
этом вопросе считают, что нужно выглядеть естественно и свободно. Если юноша не
носит костюм, то не стоит и начинать. Тем более в такой ответственный день. Девушка
должна лично позаботиться о внешнем виде своего избранника – вытащить его из узких
модных брюк, снять с него пирсинг и вообще придать ему приличный вид. И пока барышня
одевает избранника, они должны подготовиться к интервью – заранее отрепетировать
ответы на часто задаваемые вопросы: где вы учитесь (работаете), кем работают ваши
родители, чем увлекаетесь, курите ли и так далее. И опять же следует избегать «острых»
тем – политики, спорта, книг, кинематографа и так далее. Лучше говорить о погоде. Да.
Остается только погода. Девушке также нужно одеться скромно и мило. Пусть она
улыбается, говорит мало, чтобы не показаться болтушкой, подскакивает с места, чтобы
помочь хозяйке дома накрыть стол к чаю.
Да, единственное, что хочу еще сказать: я не знаю ни одного случая «знакомства с
родителями», которое бы закончилось всеобщей любовью с первого взгляда.
В деревне, где выросла моя мама, свадебное платье нужно было непременно шить.
Известных портних было три. Ходили легенды, что платье первой – роскошное, тонкого
шитья, превращавшее самую непривлекательную невесту в удивительную красавицу с
тонкой талией и пышной грудью, – не приносило личного счастья. А у второй были платья
«счастливые». Пусть попроще, не скрывающие недостатки фигуры, зато невесты спустя
девять месяцев после свадьбы исправно рожали сыновей-первенцев. Была еще одна
59
мастерица. У нее платья были обычными, даже сказать о них нечего. Вроде бы все хорошо,
но сердце не замирало. И сидели по фигуре, и стоили недорого, но не запоминались. Как
будто и не свадебное платье, а повседневное. Так вот те, кто заказывал у нее платье, могли
сразу собирать чемодан – их ждал переезд, долгая дорога. Платье круто меняло жизнь, хотя
ни невеста, ни жених ничего подобного и не предполагали. В эти приметы все верили. И
будущие невесты не находили себе места, разрываясь между невероятной красотой, которую
обещало платье от первой портнихи, счастьем материнства, которое «гарантировало» платье
от второй, и третьим, «дорожным», вариантом.
Моей маме, так уж случайно получилось, шили платье сразу три мастерицы. Она об
этом даже не знала. И собиралась выйти замуж в самом простом платье, повседневном. Но ее
мама, моя бабушка, очень хотела дать дочери то, чего у нее не было и об отсутствии чего она
горько сожалела всю жизнь, – свадебное платье.
Первая швея, к которой обратилась бабушка, сшила немыслимой красоты платье
оттенка чайной розы. Подол был расшит золотыми лепестками так, что слепило глаза.
Бабушка забрала платье и на руках несла его домой. И уже дома, на участке, ее окликнула
соседка. Бабушка повернулась и зацепилась за розовый куст, росший в палисаднике. Да так,
что подол оказался весь в дырах. Бабушка не хотела расстраивать портниху и отдала
«заштопать» платье второй мастерице. Та попросту отрезала испорченный подол, расшитый
розами, а заодно избавилась и от кружевных роз, пришитых к лифу платья. Бабушка
разглядывала полученный после переделки наряд и чуть не плакала – это было совсем не то
платье, в котором она мечтала увидеть дочь. Несуразное, с роскошными кружевными
широченными рукавами и куцым подолом. И скрепя сердце она сделала еще одну попытку –
отдала платье третьей портнихе. Та недолго думая взяла ножницы и откромсала рукава, а
потом ушила платье, сделав из юбки-колокола юбку-футляр, и укоротила его еще больше – до
вызывающего минимума – середины колена, к тому же выбросила за ненужностью
кружевной палантин, прикрывающий плечи.
Бабушка даже не знала, что и думать. Она с удивлением разглядывала получившееся
платье – строгое, элегантное, без излишеств. Современное, городское. В селе в таком замуж
не выходят. И даже предположить не могла, какая судьба, к которой приложили руки в
прямом смысле слова сразу три портнихи, ожидает ее дочь.
Мама вышла замуж. Только сначала она уехала из села в большой город. Сбежала с
одной сумкой и так же, с одной сумкой или чемоданом, переезжала еще много раз из города в
город, круто меняя жизнь. Так что третье предсказание сбылось – дальняя, иногда слишком
дальняя дорога. Она вышла замуж в большом городе, и ее платье, которое слегка морщинило
на талии и все же было узко в плечах, смотрелось совершенно уместным в районном дворце
бракосочетания – не вызывающее, скромное, не бросающееся в глаза. Невеста, каких много.
Ровно через девять месяцев после свадьбы мама родила меня. Пусть не сына, а дочь, но
родила же, и в срок. Так что и второе предсказание, можно сказать, сбылось.
Но мама не была счастлива в браке. Молодой муж так и не узнал, что у него родилась
дочь. Он погиб в авиакатастрофе раньше. Мама осталась вдовой в двадцать восемь лет с
грудным ребенком на руках. О каком личном счастье может идти речь? Так что и первая
портниха подтвердила свою репутацию.
А бабушка все эти годы корила себя за то, что отдала свадебное платье этим трем
мастерицам, которые, кстати, хоть и жили недалеко, никогда не общались. Они уважали друг
друга, никогда не говорили плохо о коллегах, но даже не здоровались при встречах. И
хранили тайну о том, что каждая из них имела отношение к этому свадебному платью цвета
чайной розы. Каждая из них верила, что именно в ее платье выходила замуж моя мама.
Только бабушка считала себя виноватой в том, что обрекла дочь на такую непростую судьбу.
Счастливую ли? И никакие уговоры не заставили ее поверить в то, что свадебное платье не
имело к дальнейшему ходу событий никакого отношения.
Бабушка однажды рассказала мне и маме эту историю с платьем и заплакала. Почему?
Потому что так и не смогла бы сказать, какой из трех портних доверила бы свадебное платье,
60
будь у нее еще один шанс. А если бы мама оказалась счастлива в браке, но осталась жить в
селе и не уехала в большой город, была бы бабушка этому рада? Смогла бы она жить ради
мужа и ребенка, забыв о себе, о карьере? А если бы она родила сына, то не было бы меня,
внучки, которую назвали в честь бабушки и которой она передала все свои качества и,
главное, мечты.
А если бы мама была расписной красавицей на свадьбе, то тогда бы вообще ничего не
было – ни меня, ни дороги. И как бы тогда сложилась ее жизнь?
Мама слушала бабушку и соглашалась. Да, никто не знает, как бы все сложилось. И она
так и не нашла в себе сил признаться в том, что на самом деле замуж выходила совершенно в
другом платье. Самом обычном, купленном в магазине в последний момент. Не самое
удачное платье – мама его больше не носила, хотя и собиралась надевать по торжественным
случаям. Оттенок чайной розы придавала платью цветная фотография. На самом деле оно
было бежевым. И не было в нем никакой мистики и загадки. А то самое свадебное платье,
сшитое тремя искусными мастерицами, она порвала – пошла в нем в ресторан и зацепила
букетом роз. Платье буквально расползлось по швам от маленькой зацепки. И, чтобы не
расстраивать бабушку, мама ей об этом не сказала…
Меня мама часто возила в Гагры. Там жила ее давняя знакомая Светлана, которая
сдавала нам комнатушку, где стояли две кровати, одна тумбочка и узкий шкаф. На стене
висела репродукция картины «Аленушка» (это где она над омутом).
Воду давали два раза в день – утром и вечером. На час. Утром нужно было набрать
полную ванну, чтобы хватило помыться и постираться.
По вечерам иногда выключали свет, и хозяйка зажигала свечи в красных подсвечниках.
Она рассказывала разные истории – о себе, своей семье, дальних родственниках. Они всегда
64
одинаково начинались и одинаково заканчивались. Как сказки или как мифы. Менялись
только детали. «В тот год я вышла замуж за Эдика». «Так мы и остались вдвоем с
Нариночкой».
Нариночке, единственной дочке Светланы, было шестнадцать, и на лестнице она
красила блеском губы, а перед дверью стирала его, чтобы не заметила мама. А еще она
тайком бегала на дискотеку, где встречалась взглядами с Маратом. Они даже ни разу не
танцевали и не разговаривали, но Нариночка говорила, что у них «большая любовь на всю
жизнь». Я совершенно открыто бегала с ней на дискотеку и красила губы блеском – мама мне
разрешала все. Но это не было так волнительно, как Наринкины влюбленные полувзгляды и
чувство абсолютного счастья от того, что губы сверкают перламутром.
Наринка была смешливой, а тетя Света никогда не улыбалась. Даже тогда, когда моя
мама пыталась ее рассмешить, рассказывая анекдоты. Тетя Света перестала улыбаться в тот
год, когда похоронила любимого Эдика и «осталась вдвоем с Нариночкой». Моя мама никак
не могла понять, почему нужно было давать себе такой обет. Никто не мог понять, кроме
самой тети Светы, которой тогда едва исполнилось сорок три года. Молодая женщина, она
мне казалась совсем пожилой, почти старушкой.
В обед мы с Наринкой резали овощи на салат, мыли посуду и полы. Пол нужно было
оставлять чуть мокрым, чтобы блестел от воды. Тогда, в прохладе, все ложились спать.
Только гудел маленький вентилятор тети Светы и зудели мухи, которые рано или поздно
врезались в клейкую ленту, подвешенную над столом.
Вечером мы все вместе шли к тете Тамаре и ее дочке Наташе в кафе на набережной. У
тети Тамары хоть и был муж, но все знали, кто в доме хозяин. Тетя Тамара умела готовить
рыбу, как никто. Бессловесный муж сидел на маленьком стульчике рядом с входом и, не
мигая, смотрел на линию горизонта. Рано утром он выходил в море и ловил рыбу, которой так
славилось кафе тети Тамары. Наверное, за это она его и «держала в доме», по ее
собственному выражению.
Нам, детям, она выдавала по огромному куску ледяного сахарного арбуза с ломтем
домашнего теплого хлеба. Это был десерт получше мороженого.
Моя мама, тетя Света и тетя Тамара садились за столик и пили кофе. Говорили всегда об
одном. Как лучше жить – как тетя Света, которая несла в сердце траур по мужу, как тетя
Тамара, которая была с мужем, но вроде как одна, или как моя мама, которой вообще никто
не был нужен, кроме меня, дочери. Это были женские разговоры, без начала, без конца и
даже без особого смысла.
Мы с Наринкой и Наташкой плавали в теплом море, ныряли, прыгали со скалы и
уплывали далеко-далеко, чтобы было страшно и не видно берега. За нами никто не смотрел.
Никому и в голову не пришло бы за нами приглядывать. Мы не могли утонуть, разбиться,
порезать ногу или удариться о камень. Женщины верили, что все плохое уже случилось. С
ними. Все беды они взяли на себя. К тому же тетя Тамара вешала нам на шею или на запястье
какие-то обереги, в которые верила безоглядно. Иногда просила снять сарафан и пришивала
что-то к изнанке – от дурного глаза. У нас же были свои украшения – красивая ракушка с
дырочкой, подвешенная на нитку, камушек – куриный бог, разноцветные стеклышки,
обточенные водой. Сокровища, которые мы хранили под подушками.
А еще мы втроем выбивали подушки и одеяла, развешивали на солнцепеке белье,
которое пахло зноем без всякого ополаскивателя, мыли из длинного шланга пол в кафе у тети
Тамары, чистили рыбу. Надо было встать в шесть и бегом нестись к тете Тамаре, которая уже
ждала нас с двумя тазами, наполненными рыбой, и тремя маленькими ножами. Мы садились
на землю вокруг тазов и чистили рыбу. Движения были доведены до автоматизма. На рыбьи
внутренности сбегались кошки. Только кошка тети Тамары, одноглазая черно-белая Ночка, на
рыбу смотрела с презрением, как и на своих товарок, дерущихся за лакомый кусок.
Мы бегали босиком по камням, поливали друг друга из шланга ледяной водой,
объедались черешней и ни разу не заболели. У нас не было аллергии, насморка,
конъюнктивита и других напастей. Была только одна проблема – вода в ухо попала. И нужно
65
было долго скакать на одной ноге и трясти головой. Если и это не помогало, тетя Тамара
вливала нам в уши подсолнечное масло – средство от всех болезней. И тогда на некоторое
время мы становились совсем глухими, что давало лишний повод для шуток и розыгрышей.
– Вот бы и мне так! – воскликнул мой сын, когда я рассказала ему про Гагры.
Я купила ему арбуз и испекла хлеб.
– А так правда можно есть? – недоверчиво спросил сын.
– Можно.
Он откусил кусок из вежливости и попросил мороженого. Я нашла ракушку с
дырочкой, продела нитку и повесила на шею дочери. Она улыбалась и чувствовала себя
красавицей. Она еще маленькая и верит, что ракушка может быть драгоценностью.
Или вот еще история. Про шумных соседей. Я была маленькой, мы с мамой снимали
комнатушку на море, в Геленджике. Хозяйка дома – тетя Руфина – сдавала каждый
квадратный сантиметр своего дома. А дом был действительно большой, красивый и чистый,
просто выскобленный. Еще были сад и палисадничек в цветах. И душ не один, а целых два.
Да еще чудо и редкость – стиральная машина. Так что отдыхающие с радостью соглашались
жить у тети Руфины, еще не понимая, что их ждет. А ждала их тетя Руфина, которая не умела
молчать.
Как все пожилые люди, она вставала рано и в просторном домашнем халате выходила
во двор. Во дворе рядом с крыльцом стоял ее персональный складной стульчик под
персональным же – драным и выжженным солнцем зонтиком. Тетя Руфина выносила во двор
телефон на длиннющем проводе и начинала звонить. Говорила она громко, поскольку была
туговата на ухо.
– Самсончик! Внучок! Это бабуля! – кричала тетя Руфина в трубку. – Как ты там
кушаешь? Дай мне свою мать.
Поговорив с невесткой про Самсончика, тетя Руфина требовала к телефону сына, с
которым обсуждала невестку, а потом звала сватью, с которой говорила о болячках и ценах. К
окончанию разговора жильцы, включая грудного младенца, уже не спали.
Медленно, позевывая, все выползали во двор и сразу же натыкались на тетю Руфу.
Каждому она желала доброго утра и оглашала список дел – кто покупает стиральный
порошок, кто поливает палисадник, кто идет на рынок за овощами, кто моет пол.
Жильцы поначалу сопротивлялись, рассчитывая хоть на какую-то личную жизнь, а не
на ведение коллективного хозяйства, но деваться было некуда – снять комнатку в сезон, да
еще такую, как у тети Руфы, было невозможно. Так что все дружно отдавали тете Руфе салют
(кивали головой), как в пионерском лагере на линейке, и шли исполнять поручения.
– Теть Руфа, ты хоть пять минут можешь помолчать? – спросила ее моя мама, которая
по утрам всегда тяжело вставала.
– Не могу! А зачем молчать? Мы ж не при Сталине! – удивилась она.
– Ты бы и при Сталине трындела! – буркнула моя мама.
– Конечно! Неужели бы смолчала! – обрадовалась тетя Руфа.
Все утро тетя Руфина переговаривалась с соседями, не вставая со своего стульчика. Она
могла докричаться до кого угодно. И не замолкала ни на секунду.
– Роза! Ты там опять ешь? Скоро в дверь не войдешь! Как я вижу? Зачем мне на тебя
смотреть, я слышу, как ты ложкой по тарелке брякаешь! А что твоя доча? Замуж ее выдавай,
пока она себе не отрастила такую жопу, как у тебя!
– И как у нее язык не болит! – возмутилась однажды молодая жиличка, мама того
самого младенца, который первым просыпался от голоса тети Руфины.
Но даже она держала язык за зубами – младенец в обед мог заснуть только на широкой,
не знавшей лифчика груди тети Руфы. Та брала его из коляски, прикрытой марлей, клала на
себя и, продолжая говорить с соседкой про синенькие, которые на рынке стали на десять
копеек дороже, укачивала.
Правда, уже через неделю к голосу тети Руфины, как к постоянно включенному радио,
все привыкали, как и к ранним побудкам, и даже находили в этом преимущество. С раннего
66
утра можно было занять лучшее место на пляже, искупаться в еще чистом и бодряще
прохладном море, пораньше вернуться, не успев обгореть до волдырей на послеполуденном
зное.
По вечерам голос тети Руфы сливался со стрекотом цикад, и под эту музыку жильцы
ужинали, пили вино и рано расходились спать – вставать все равно в шесть утра.
Это случилось утром. Весь двор, включая младенца, проспал. Встали, когда было около
десяти. Осоловевшие от долгого сна жильцы по очереди вяло выползали во двор и
спрашивали друг у друга, который час. Вроде бы все было в порядке, но что-то все-таки не
так. И как все вдруг проспали?
– Как-то удивительно тихо сегодня, – сказала мама младенца.
– Точно! Тетя Руфа! – воскликнула моя мама.
Ее голос не звенел в ушах. Никто не спрашивал, как покушал Самсончик.
Тетю Руфу нашли в ее комнатушке. Инсульт. «Скорую» вызвали быстро. Слава богу,
успели.
Выписали тетю Руфу из больницы тоже быстро – когда к ней вернулась речь, она
говорила на лестнице по телефону, рассказывая всем знакомым и родственникам про
больницу и врачей так, что слышали в соседней больнице. Руководство больницы опасалось,
что услышат и в горсовете. Оторвать тетю Руфу от трубки было невозможно. Как и заставить
ее замолчать.
Впрочем, ее соседки по палате тоже быстро пошли на поправку, лишь бы поскорее
сбежать домой – в тишину, покой, чтобы не слышать тетю Руфу, которая выражений не
выбирала, и на язык ей лучше было не попадаться.
Дома к ее приезду готовились тщательно. Женщины постирали занавески, мужчины
починили крышу сарайчика. Скинувшись, купили новую стиральную машину взамен старой,
которая скакала, как жеребец, по бетонному полу.
За то время, пока тетя Руфа была в больнице, жильцы обгорели, разругались друг с
другом, дети выбились из графика и капризничали, никто не мог вовремя встать и лечь.
Младенец так и вовсе температурил. Цветы в палисаднике начали вянуть, а у женщин все
время подгорал обед. Вместо треска цикад все стали слышать писк комаров.
Тети Руфы всем очень не хватало. Как и новостей о том, как покушал ее любимый
Самсончик.
Моя мама живет в деревне, под Москвой. Круглогодично. Каждый год соседи собирают
деньги на сторожа, который бы обходил с дозором дома и участки, хозяева которых закрыли
дачный сезон, и каждый год сторож с заданием не справляется – то в один дом залезут, то в
другой. Зато с этим успешно справляется моя мама, причем на добровольной основе.
Однажды вечером она вышла на крыльцо и увидела, что в соседнем доме горит свет. В одной
комнате. И звуки тоже слышны, но тихие. Мама вернулась в дом и позвонила соседке.
– Лилька, как дела? – спросила мама. – Все хорошо? Уже спать ложитесь? В Москве
затопили? Погода плохая? Ну понятно… А где Вовка? Телевизор смотрит? Привет ему
передавай. Нет, ничего не случилось, просто так позвонила.
Соседи – прекрасная семейная пара Лиля с Володей – были в Москве. Смотрели
телевизор. Значит, в дом забрались посторонние, решила мама. Она оглядела подручный
арсенал: лопата, веник, игрушечный пистолет внука. Не подходит. Несолидно. Вышла во
двор и тут увидела бензопилу, которую оставил рабочий, пиливший ей дрова для камина на
зиму.
Мама прокралась в дом соседей. Ну точно бомжи, решившие устроить себе зимовку в
отсутствие хозяев. Холодильник был открыт. На столе – остатки еды и открытая бутылка
вина. На полу валялась мятая одежда, явно не первой свежести. Звуки доносились из
спальни. Мама ногой открыла дверь и включила бензопилу, наставив ее на бомжей. На
кровати лежал восемнадцатилетний сын соседей с девушкой. Девушка заорала, парень
подскочил и спрятался за шкафом.
– Толик, ты, что ли? – ахнула мама, на всякий случай не выключая бензопилу.
– Я… – Толик выглянул из-за шкафа. – Теть Оль, это вы? А я думал, что мама. Она бы
меня убила!
– А то, что я тебя чуть не убила, тебя не волнует? – возмутилась мама. – Ты где должен
быть?
– У бабушки. А бабушка думает, что у друга на даче, – признался Толик. – Теть Оль, вы
бензопилу выключите…
– А ты? – Мама строго взглянула на перепуганную барышню, наставив прямо на нее
орудие распиливания.
– У подружки, – прошептала та.
– Я из-за вас чуть инфаркт не получила! Толик, ты же знаешь, что я старая и больная!
– Да, теть Оль, как скажете, только пилу выключите и опустите, пожалуйста.
– А, ну да, а то я думаю, что это мне орать приходится, – спохватилась мама.
– Теть Оль, я все сделаю, только родителям не звоните! – попросил Толик.
68
– Он не внук, а сын! – совершенно не обиделся дедушка, а сказал это так, чтобы
услышали все. – Но у меня и внук есть, на два года старше Севки, так он не может решить ни
одну задачку на части! А Сева может. И по русскому он лучше внука! Вот говорят, что
поздние дети гении, – точно говорят. Сева – гений. Правда, на меня похож?
Сева действительно был похож на отца. Он так же, как папа, которому было сильно за
шестьдесят или даже больше, подробно и занудно объяснял учительнице, что в задаче про
грибы и белочку была допущена ошибка. Что белочка никак не могла съесть полтора ореха.
Севу не любила учительница, это было видно, и его папу не любила, потому что тот
подходил к ней после каждого урока и требовал, чтобы она про его мальчика что-нибудь
сказала.
Перед контрольными Сева часто крестился в коридоре и вздыхал, как маленький
старичок.
– Голова болит, наверное, давление меняется, – говорил он папе. После занятий он
садился на лавочку и медленно, хорошо прожевывая, аккуратно ел бутерброд и запивал его
чаем из термоса. Папа шуршал фольгой, доставая из хозяйственной сумки яблочко, печенье
или блинчик.
– У нас полдник, – объяснял всем папа. – Кушай, Сева, никого не слушай. Сева у нас
молодец. Я умру, старый уже, но он не пропадет. Да, Сева? Когда я умру, ты же будешь
молодец?
– Буду, – отвечал Сева серьезно.
– Ты мое счастье…
все наперечет. Не дай бог выбросить хоть одну. Второй такой в парке точно нет!
А знаете, какой самый популярный магазин у детей? «Союзпечать». Только там
продаются лошадки с гривами, воздушные шарики с резинками на другом конце и рисунками,
куколки, которые особенно ценны для девочек. И если у Дашули появилась лошадка с синей
гривой, то нам домой можно вернуться только через «Союзпечать». Проще согласиться,
чем спорить.
Вова с бабушкой вышел на прогулку. В руках он держал новую лопату. Мальчик нес ее
перед собой, как знамя. На детской площадке дети с уважением посмотрели на Вову и его
лопату, которую он разрешал только потрогать. И все было хорошо, пока на площадку не
вышел мальчик Илюша. Он вез за собой машинку. И ладно бы просто машинку, так еще и
пожарную, на веревочке. Дети застыли в восторге, вмиг забыв про лопатку. Вова насупился.
Илюша дал всем потрогать машинку, но возить ее за веревочку не разрешил. Вова
попробовал обменять лопатку на машину, но Илюша решил, что обмен неравноценный, и
меняться не стал. Вова зарыдал. Илюша с интересом и не без удовольствия смотрел, как тот
плачет.
Через минуту Вова бил Илюшу по голове лопаткой. Илюша давал сдачи машинкой.
Бабушки с обеих сторон пытались разнять внуков.
– Мы тебе купим точно такую же! – обещала Вовина бабушка внуку. – Вот сейчас
позвоним папе и скажем ему, чтобы он тебе с работы привез машинку.
Бабушка достала мобильный телефон, очки и набрала номер.
– Вове нужна машина! – прокричала она сыну. – Какая? Пожарная! Да, срочно! Ты
слышишь, как он плачет?
Бабушка поднесла трубку Вове, который с усердием зарыдал.
Что ответил Вовин папа, никто не слышал. Но после обеда и дневного сна Вова вышел
на прогулку с точно такой же пожарной машиной, как у Илюши. Он вез ее за веревочку и все
время оглядывался, проверяя, как она едет.
И снова дети обступили Вову, чтобы потрогать машину. Они даже выстроились в
очередь, чтобы повозить ее по краю песочницы. И все было хорошо, пока на площадку не
вышел Илюша. В руках он нес две машины – полицейскую и кран. Вова тяжело засопел. Он
опять сделал попытку поменяться с Илюшей машинами, но тот отказался, за что получил
пожарной машиной по голове. В ответ Илюша ударил Вову сначала полицейской машиной, а
потом краном.
– Вова, у нас же дома есть полицейская машина! – запричитала бабушка. – Точно такая
же! Пойдем возьмем и вернемся.
– Кана нет! – заорал Вова.
Крана в его игрушечном автопарке действительно не было.
И снова бабуля звонила, теперь уже невестке, давала Вове порыдать вволю в трубку и
просила после работы заехать в магазин и купить ребенку машину-кран.
На следующее утро Вова, умытый, накормленный кашей, вышел на детскую площадку,
держа в руках машину-кран. Бабушка следом за внуком везла пожарную машину на
веревочке, милицейскую машину и еще несколько гоночных – на всяких случай. На тот же
случай бабушка захватила и лопатку, и новое ведро с изображением героев мультика «Тачки»,
а также три печенья, две конфеты, порезанное яблочко и баранки. Она была готова ко всему.
Наконец на площадке появился Илюша. Он толкал перед собой детскую тачку, в
которой лежали грабли и прочие инструменты…
– Нет, ну такого я от вас не ожидала! – сказала бабушка Вовы бабушке Илюши…
каждый раз мне бывает стыдно. И по телефону я его не узнаю, потому что со мной он
разговаривает, не снимая маску. Такое знакомое бу-бу-бу. А если без маски – совсем другой
голос.
Но история не об этом. У Васи на школьном медосмотре нашли кариес, и я повела его к
Виктору. Василий лежал в кресле, я стояла рядом и впервые в жизни могла вести со
стоматологом нормальную беседу. Мы смеялись, обсуждали школьные проблемы, пока Вася
не начал стонать. Виктор увлеченно ковырялся в ребенкином рту.
– Вася, лежи спокойно! – прикрикнула я на сына.
– Что? Мешает? – Виктор подергал трубочку, которая отсасывает слюну, не знаю, как
она называется.
– М-м-м-м, – продолжал стонать Вася.
– Потерпи, – велела я. – Уже большой.
– Сейчас закончу, – пообещал Виктор.
Василий в кресле уже начал ерзать и корчиться.
– Вася, что?
– Гы-мы-ы, – ответил ребенок.
– Кресло пониже? Или сглотнуть хочешь? – спросил Виктор.
– Хр-хы, – ответил сын. Он начал вставать, отмахиваясь от рук Виктора.
– Еще две минуты, и я тебя отпущу, – пообещал доктор.
Вася начал биться в конвульсиях.
В этот момент в кабинет зашла медсестра. Посмотрела на нас с Виктором и кинулась к
Васе. Одним движением она сорвала с него медицинскую маску, которую Виктор любит
надевать пациентам на глаза – чтобы не брызгалось, когда он снимает налет.
– Он же у вас чуть не задохнулся, – сказала нам медсестра.
Василий шумно начал втягивать воздух. Оказалось, что маска сползла ему на нос, и
дышать ему было почти нечем.
– Чего не сказал-то? – удивился Виктор.
– Герасим… – ответил сын.
– Кто? – не понял доктор и посмотрел на меня.
– Это Вася у нас так шутит. Они «Му-му» в школе проходят, – объяснила я.
– Какие уж тут шутки! – проговорил Вася, сползая с кресла.
Была еще одна девица. Не дура совсем: неглупая, образованная, могла любого
подростка уболтать, заинтересовать. Только находила себе приключения на одно место.
Мы ее теряли по вечерам. Но ближе к обеду следующего дня она возвращалась как ни в чем
не бывало. Дома ее при этом ждал жених – умный парень, то ли физик, то ли химик. А ей
хотелось настоящего, простого и временного! Вот и искала.
Мне нравились эти девочки, но своего ребенка я бы им не доверила даже на сутки. Им
самим нужна была вожатая – разговаривать, успокаивать, следить, чтобы чего не
натворили. Дети – это колоссальная ответственность, а девочки этого не могли понять в
силу возраста и отсутствия опыта и страха – родительского страха, который приходит
только после родов.
Я все школьные годы провела в лагерях и не хотела, чтобы у моих детей был такой же
опыт выживания, какой приобрела я. Поэтому я готова была следовать за сыном хоть
тушкой, хоть чучелком – уборщицей, вожатой, кем угодно, – но только чтобы быть с ним.
Три дня. Три перемены белья. Обувь, тапочки, чистые рубашки. Телефон, зарядка.
Деньги на телефон. Еще раз проверить зарядку.
– Очень тебя прошу, звони мне два раза в день – утром и вечером! – заламывала я руки.
– Хорошо, – кивал сын, вырываясь из моих жарких и тревожных объятий.
Телефон он отключил сразу. Потом все-таки позвонил – сообщил, что сидит в поезде.
Вагон плацкартный. Все хорошо – рядом мужики пьяные. Я успела только вскрикнуть. Сын
оказался вне зоны доступа.
Утром телефон был выключен. В обед тоже. Вечером – никаких признаков жизни. Я
даже зашла на страницу сына «ВКонтакте» – исключительно из соображений безопасности,
но и там его следов не обнаружилось.
Я хотела позвонить учительнице, которая их сопровождала, но почему-то боялась.
– Позвони ты, – попросила я мужа.
– Уже поздно, после одиннадцати звонить неприлично, – ответил он.
– Речь идет о нашем сыне! – заорала я. – Звони!
Телефон учительницы тоже был выключен.
– А она какой предмет преподает? – поинтересовался муж.
– Не помню! Не спросила! – Я глотала валерьянку. – Завтра они пойдут по пушкинским
местам. Надо их перехватить.
– Где именно? – вежливо уточнил муж.
– Не знаю! Надо подключать питерских знакомых!
– Ну, можно позвонить Инне. Она как раз по этим местам специализируется.
Экскурсоводом работала. – Муж как-то мечтательно задумался.
– Знаю я, по каким местам она специализируется! – Я орала, валерьянка не
действовала.
Инна когда-то была влюблена в моего на тот момент еще не мужа. Она водила его по
пушкинским местам, дворам-колодцам и очень хотела выйти за него замуж. Я видела Инну
один раз в жизни. Она подошла ко мне и заявила: «На твоем месте должна была быть я!»
Мой муж очень любит Питер. В той же степени, в какой не люблю этот город я. Ну,
меня можно понять. Ведь там я встретилась с Инной, которая завела меня в какой-то двор и
сказала все, что обо мне думает. Кстати, у нас с городом нелюбовь взаимная. Когда бы я ни
приехала в Санкт-Петербург, он встречает меня шквалистым ветром, ураганом, снегопадом,
резким скачком температуры. В гостинице отключают воду, а если и включают, то вода
пахнет болотом, отопление работает с перебоями, странные люди хватают меня за руки,
машины обдают душем, я мерзну и страдаю. Однажды меня водил по городу знакомый мужа.
Он все время смотрелся в витрины магазинов. Не мог собой налюбоваться. Стоял и подолгу
смотрел в отражение. А с виду казался нормальным. Еще одна знакомая носила кружевные
перчатки в любое время суток, была при этом лысой, то есть бритой наголо, и очень злобной.
Впрочем, Инна тоже была со странностями. Моему будущему мужу она решила отомстить,
связав свою судьбу с пушкинистом-фантастом, который писал роман о том, как на дуэли
погиб не Пушкин, а Дантес.
Я живо себе представила, как Инна разыскивает моего сына и отбирает его у меня, и
пошла пить коньяк.
– Другие варианты есть? – поинтересовалась я у мужа.
– Есть. Там сейчас мой друг Дима.
Пришлось налить себе еще коньяка. Дима – чудесный человек, практически святой.
Только пьет много и от этого становится еще чудеснее и святее. Он даже букашку не обидит.
Женщин лобызает страстно, детей тоже. Любит всех. Готов всех взять замуж, удочерить,
усыновить и еще раз взять замуж. Ну, смотря, сколько выпьет. У Димы есть дочь, которую он
однажды потерял в гостях и не помнил, в каких именно. А еще один раз чуть не утопил в
бассейне. Был еще случай, когда он забыл девочку на вокзале, перепутав с другой. Но все эти
случаи заканчивались счастливо – с дружным братанием, лобызанием и распитием спиртных
напитков. Я бы Диме даже морскую свинку не доверила, ее тоже жалко. Он бы ее научил
75
пить, целоваться и подавать лапу. Дима знает подход к людям, его все любят…
Телефон Васи был отключен. На второй день к вечеру я сдалась.
– Звони кому хочешь, – сказала я мужу.
Буквально через час сын позвонил сам.
– Ты где? – заорала я.
– В пивном ресторане. У меня все хорошо, – ответил сын и дал отбой.
Немедленно позвонил Дима, который сообщил, что уже выпивает с учительницей и
лобызает ей руки. Жаль, что дети рядом, поэтому пока только руки. А еще раньше их нашла
Инна на экскурсии. И даже ее провела.
Телефон зазвонил снова.
– Да, Васюш, малыш, у тебя все хорошо? – проблеяла я.
– На твоем месте должна была быть я! – услышала я голос Инны.
И тут же в трубке послышался Дима:
– Машка, нормально все, я тебя обожаю, люблю, целую.
– А где учительница? – прокаркала я.
– Инусь, а где учительница? – ласково спросил Дима, и я услышала громкий звук
поцелуя. – Машка, все хорошо, Ванька с нами.
– Вася! – заорала я. – Сына зовут Вася!
Эти двое, неизвестно как встретившиеся, вытащили с экскурсии другого мальчика,
Ваню, Васиного однофамильца. Перепутали. Притащили его в ресторан вместе с
учительницей и другими детьми. Инна, выпив, проводила им экскурсию «на месте». То есть
они нашли другую группу, но ведь нашли!
А мой сын в это время, поужинав в другом пивном ресторане, спокойно спал в своем
номере.
стакана теплого молока, которое терпеть не могла. Но бабушка ей сказала, что без молока
ей приснятся черти с рогами и копытами, и бедная девочка давилась молоком на ночь. Даже
когда она ездила с родителями в пансионаты и в те места, где нет возможности подогреть
молоко, ее мама грела молоко кипятильником, чтобы дочь, на тот момент уже
тринадцатилетняя девица, наконец уснула. Сейчас ее сын запасается на ночь провизией, как
в голодные годы. И это не конфетка с печеньем, а колбаса, сыр, хлеб и даже тарелка с
макаронами. Сын это не ест – важно, чтобы поднос стоял рядом с кроватью. Никто
мальчика не пугал чертями, никто не запирал на ночь холодильник. Но мама вынуждена
перетаскивать его содержимое в детскую.
А еще одна мама рассказывала мне, что дочь предпочитает только белые трусы. Без
рисунка. И никакие киски, бантики, звездочки и розочки не производят на нее впечатления.
Только белые. В других из дома не выйдет. Попробуйте найдите сейчас в магазинах просто
белые трусы, без рюшечек, оборочек и прочих красот, и вы поймете эту маму.
Опять же, мой сын-подросток садится делать уроки только в четыре часа. Не
раньше и не позже – я засекала. Даже если у него тренировка, репетитор или он вообще
болеет и лежит дома, много заданий или мало, за уроки он сядет только в четыре. Хоть
ты тресни.
Про ритуалы, граничащие с суеверием, – обуться только с правой ноги, встать
непременно с левой, в день зачета пойти в черных брюках (это опять мой сын придумал), а
не в серых, потому что серые – «несчастливые», я даже говорить не хочу. Потому что
черные – заношены до дыр, а серые – почти новые, и я только что их погладила.
Но от ритуалов никуда не деться. И наши дети ищут счастливые номера на машинах,
приговаривая «Мое счастье, мое счастье, мое счастье», кладут учебники под подушку и
ложатся спать только после того, как два раза выключат и включат свет, требуя, чтобы
электричество горело в коридоре, а занавеска была задвинута не до конца, но почти, нет,
еще чуть-чуть, пока не появится нужный зазор.
девочкой Дашей с восьмого. Они любого взрослого переупрямят. У нас, мам, есть еще одна
задача – сделать так, чтобы эти трое не оказались в одном лифте. Иначе мы из дому вообще
никогда не выйдем и в дом никто не попадет. Так один раз было. Дети нажимали на этажи
«по очереди» – кто первый, причем назло второму и так, чтобы последняя кнопка осталась за
третьим ребенком. Вниз мы ехали минут десять, останавливаясь на всех этажах, общаясь с
диспетчером (кто-то из детей нажал «вызов»). Потом эта троица кинулась к входной двери,
снеся с ног консьержку, и чуть не сорвала с петель железную дверь, перед этим раз тридцать
нажав на кнопку выхода – каждый хотел, чтобы именно после его нажатия открывалась
дверь.
Мы, мамы, вжались в стены, делая вид, что проверяем почтовые ящики, рассматриваем
герань и оказались на лестнице случайно, поскольку с двух сторон – в подъезде и на улице –
образовались очереди на вход и выход. И стоило кому-нибудь из соседей, желающих войти в
подъезд, открыть дверь, как наши дети объединяли усилия и начинали громко орать, чтобы
сосед отпустил дверь. Правда, одну бабулечку они выпустили. Бабуля, видимо, сама была
счастливой обладательницей явно не одного внука, поэтому сохраняла стоическое
спокойствие, даже равнодушие. Она залезла в карман, достала три карамельки, раздала их
детям и спокойно вышла, пока те шуршали обертками. Слава богу, дети были еще слишком
маленькими и не додумались взымать плату конфетами за вход и выход…
Те же ритаулы сопровождают выкатывание и закатывание самоката или велосипеда в
дом. Я затаскиваю велосипед по пандусу. А когда на прогулку вышел папа, ему было проще
снести его на руках. Он мне позвонил с первого этажа под дикий рев дочки.
– Чего она хочет? – восклицал муж, перекрикивая ор дочери.
– А что ты сделал? – проорала я в ответ.
– Ничего!
Пришлось выяснять подробности – как спускались, кто нажимал кнопки, кто первым
выходил из лифта, на каком лифте спускались – на правом или на левом, что имеет
колоссальное значение.
– Как ты спустил велосипед? – допытывалась я с настойчивостью следователя по особо
важным делам.
– Спустил, и все! – Муж не понимал, что происходит.
– Ты его скатил или снес? – уточнила я.
– Взял в руки и спустил, а что? – Муж уже чувствовал себя виноватым, но никак не мог
понять в чем.
– Тогда поднимись снова и скати по пандусу! – сказала я.
Можно, конечно, спросить, почему дочь не объяснила, как именно должен быть спущен
велосипед. Но она объясняла – хватала велосипед и пыталась затащить его на лестницу,
продолжая орать. Говорить она не могла, поскольку была занята криком и подъемом
велосипеда.
Велосипед – это еще ладно. Вот у мальчика Пети с десятого этажа есть особый ритуал
купания. Он не может просто так залезть в ванну, только по особой схеме: сначала раздеться,
и только потом мама может включить воду. Если мама набирает ванну раньше, чем Петя
разделся, она вынуждена слить воду, Петя должен вернуться в комнату, одеться и раздеться
снова. И сначала он чистит зубы, а потом моется. То есть если мама начнет ему мыть голову,
забыв о том, что Петечка еще не почистил зубы, то мы возвращаемся в начало. Петя с ревом
вылезает из ванны, мама спускает воду, Петя идет одеваться, потом раздеваться, затем мама
включает воду, Петя чистит зубы и только после этого разрешает помыть себе голову. И ему
все равно, что уже и ванная, и мама, и коридор, и комната в пене и в воде по щиколотку, мама
уже почти не говорит, а только икает. Петя соблюдает ритуалы.
А девочка Даша с восьмого ложится спать только после того, как посмотрит, есть ли
звездочки на небе. И можно представить себе замешательство бабушки, оставленной
посидеть с внучкой, когда Даша с диким криком полезла на подоконник. Ведь сделали все как
положено – и книжку почитали, и песенку спели, и ночник включили, и тут – скандал на
78
ровном месте. И Дашина мама, вырвавшаяся в театр, просидела почти весь спектакль в фойе,
расспрашивая бабушку о каждом сделанном дочкой шаге. Когда дошли до звездочек на небе,
спектакль закончился. Но Дашина мама была рада – дочка на три секунды забралась на
подоконник, убедилась, что звезд нет, и спокойно легла спать. Бабушка пошла пить
валерьянку.
Все маленькие дети, без исключения, любят воздушные шарики. Они на них производят
прямо-таки завораживающее впечатление. Моя Сима, например, следит, чтобы в доме были
шарики всех цветов. И если лопается синий, то нужно срочно бежать восполнять коллекцию.
В доме всегда праздник – шарики везде: над головой, под ногами. А тут ей в детском клубе
подарили клоуна из воздушных шаров. Голова – один шар; руки, ноги, туловище – много
маленьких шариков. Приз был торжественно вручен женщиной-охранником за примерное
поведение и отличные достижения в танцах.
– Слава богу, избавились наконец! – шепнула мне она с искренним восторгом. – Прямо
заколдованный, прости господи! Кстати, его зовут Леша.
– Кого? – не поняла я.
– Так его же! Клоуна! Он даже отзывается. Я с ним тут по вечерам разговаривала…
Конечно, я потребовала подробностей о заколдованном клоуне Леше, вспоминая, что
эта милейшая женщина, меньше всего пригодная для охраны детского учреждения, смотрит
на маленьком телевизоре битвы экстрасенсов и прочие магические сериалы.
Историю она мне рассказывала жарким шепотом, чтобы «не услышали дети». Хотя дети
тут же начали «греть уши», как сказала эта женщина-секьюрити. Клоун, ростом со взрослого
80
человека, был подарен мальчику Никите на день рождения от мамы. Мама и подумать не
могла, что это чудище окажется таких размеров и станет причиной ее невралгии.
Выходя из ванной, она увидела фигуру, которая плыла на нее в темноте. К невралгии
прибавился еще и цистит. Клоун двигался за ней по всей квартире, неведомыми силами
отвязываясь от ручек дверей, шкафов и диванов. Каждый раз у мамы останавливалось
сердце, а перед глазами пробегала вся жизнь. Она искренне надеялась, что клоун сдуется, но
потом вспомнила, что согласилась на дополнительную услугу – накачать клоуна
специальным гелем от сдувания.
– Никитушка, давай отпустим клоуна? – просила мама сына.
– Нет! – защищал мальчик своего любимца. Именно он назвал его Лешей, в честь
лучшего друга.
Спустя неделю материнское сердце не выдержало. Пока сын спал днем, она вышла на
балкон и выпустила клоуна в небо, чуть не прослезившись от счастья. Леша медленно
уплывал, как олимпийский мишка, помахивая рукой и улыбаясь во весь рот. Женщина только
успела подумать, что ветер сегодня мог бы быть и посильнее, попорывистее, как клоун
застыл в воздухе. Все-таки женский ум отличается от мужского. Мужчина бы не только
прогноз погоды узнал, но и траекторию полета вычислил, а также учел бы сопутствующие
факторы. И мог бы предположить, что клоун, выпущенный с девятого этажа, наверняка
зацепится за электропровод, который тянулся от дома к соседней пятиэтажке, готовой к
сносу. Леша зацепился руками и ногами за провод и висел на нем так, как висел Никита на
детской площадке, держась за бревно. Только Никита падал под тяжестью собственной попы,
а клоун Леша – нет. У него не было тяжелой попы.
Естественно, в этот момент проснулся Никита и вышел на балкон узнать, что там
делает мама. И увидел клоуна.
– Леша-а-а-а! – закричал мальчик.
Мама сказала, что Леша сам захотел полетать, и она к этому не имеет никакого
отношения. Никита плакал и рвался за клоуном. Маме пришлось выйти на улицу и
продемонстрировать сыну, что клоуна достать никак нельзя.
– Надо ждать, пока сползет, – посоветовал подошедший дворник. – Потом с крыши
пятиэтажки снимите.
Мама делала испуганные глаза, давая понять, что никого ниоткуда снимать не надо, но
Никита задрал голову и приготовился ждать спуска воздушного друга на крышу.
Клоун Леша и вправду съезжал, но очень медленно. Прямо по сантиметру. Никиту не
удавалось отвести домой. По тревоге – Никитиному реву – собрались дворники с окрестных
улиц, начальница ЖЭКа, бабушки, собачники, консьержки, подростки с футбольного поля и
прочие гуляющие люди. Все стояли, задрав головы, и бурно обсуждали, насколько
продвинулся Леша из пункта А в пункт Б и сколько он еще продержится. Никита рыдал. Все
были полны решимости помочь ребенку и несчастной матери достать клоуна с крыши.
Думали, вызывать ли МЧС и пожарных или справляться собственными силами. Рядом с
пятиэтажкой скопились лестницы-стремянки, веревки, и нашелся доброволец из числа
собачников. Бывший альпинист. Он был готов спасать клоуна ради счастья всех детей во
всем мире.
У Никитиной мамы запел телефон. Звонил ее муж, который был в командировке.
– У нас все хорошо, – сказала она, судорожно сглотнув, и передала трубку сыну.
– Папа, у нас жил Леша, а потом он ушел погулять. И сейчас мы с мамой его
возвращаем! – сообщил ребенок.
Клоун Леша, а то, что он именно Леша, знал уже весь район, участвовавший в операции
по спасению, был торжественно вручен счастливому Никите. Бывший альпинист
сфотографировался с Никитой на память. Никитина мама даже сняла на телефон трех
дворников в обнимку со спасенным клоуном Лешей. Собаки дружно лаяли, бабушки
улыбались. Начальница ЖЭКа пообещала дворникам-героям премию.
Поздно вечером в этот же день из командировки, на два дня раньше срока, приехал папа
81
Никиты, который очень хотел узнать подробности про Лешу, который жил в его квартире. И
почему жена с сыном его возвращают? И почему он, муж, узнает обо всем последний?
Когда на него в темноте коридора стала надвигаться фигура, папа, конечно, чемодан
выронил. Из спальни выбежала жена и долго объясняла про сюрприз ко дню рождения,
цистит, невралгию и пятиэтажку. Всю ночь клоун Леша плавал в комнате над супружеской
кроватью – Никита сам поселил клоуна в родительскую спальню, чтобы мама за ним
проследила. Наутро папа потребовал изгнать Лешу из дома. Куда угодно, как угодно. С
поправкой на силу ветра.
Лешу подарили детскому клубу, в котором Никита занимался рисованием. Чтобы
мальчик мог встречаться со своим любимцем дважды в неделю. Но Леша и там плохо себя
вел – пугал по вечерам охранницу. Она его тоже привязывала за все места к разным
предметам, но Леша отвязывался и плыл за своей новой хозяйкой по залам и коридорам.
Охранница вздрагивала, крестилась и даже поставила свечку в ближайшей церкви – на
всякий случай.
И вот теперь клоуна Лешу подарили моей дочери. Я пережила все, что переживали
Никитина мама и охранница. Леша сидел на диване, на стуле, заплывал в супружескую
спальню, появлялся неожиданно в коридоре. Невралгия, цистит, мелькание картинок из
прошлого, детские страхи – я получила все сполна. И когда дочка была у бабушки, я взяла
Лешу за руку и вынесла из дома, не понадеявшись на законы гравитации и
метеорологические условия. Я дошла с ним уже до помойки, как услышала крик:
«Леша-а-а-а!» Ко мне бежал маленький мальчик.
Надо сказать, что ни с Никитой, ни с его мамой я не была знакома. Не сталкивались.
Так что можно представить, что я почувствовала, когда увидела ребенка, выдирающего из
моих рук клоуна и бьющего мне по коленке.
– Мы здесь никогда не гуляем. Случайно пошли этой дорогой, – причитала Никитина
мама. – Почему именно в это время?
– Леша, ты ко мне вернулся! Ты меня нашел! – радовался мальчик и обнимал воздушное
чудище.
– Прямо проклятие какое-то! – восклицала мама. – Я его убью! Точно! Проткну ножом!
– Да, это единственный способ от него избавиться, – соглашалась я.
На нас стали оглядываться прохожие.
Мимо проходила девочка с бабушкой.
– Никита, смотри, какая красивая девочка, пусть Леша у нее поживет? – кинулась к
сыну мама.
Никита оглядел девчушку, подошел и вручил ей подарок.
– Спасибо! Это же так дорого! А за что? Праздник сегодня какой-то? – ахнула бабушка.
Девчушка шла, за ней плыл клоун Леша.
– Держи крепче, чтобы не улетел, – переживала бабушка.
В семье моей соседки Томы – трое сыновей. Четырнадцати, десяти и трех лет. Она
ехала с младшим сыном Максимом из магазина. Максим был пристегнут в детском сиденье.
Рядом лежал пакет с подарком для среднего сына Тимофея – конструктором. Как уж Максим
смог дотянутся до пакета и вытащить оттуда коробку, как он умудрился ее вскрыть и достать
шарик – остается только догадываться. То, что Максик проглотил деталь, выяснилось в тот
же вечер, когда Тимофей не смог собрать конструкцию. Средний сын вышел из комнаты
недовольный: «Китайский конструктор. Детали не хватает».
– Не может быть, – ответила Тома.
– Может, коробка была разорвана, – пожал плечами Тимоша.
Тома прекрасно помнила, что коробка была закрыта, что дорога домой была долгой
из-за пробок, а Максик на удивление хорошо себя вел.
– Наверное, в машине, – успокоила себя Тома и позвонила мужу.
Муж облазил весь салон – шарик не обнаружился. Тома сказала, что салон нужно
пропылесосить. Поскольку пылесоса для машины у них не было, муж поехал в магазин.
После этого пропылесосил салон, не оставив ни пылинки, и долго рылся в содержимом того,
что нашлось. Пылесос затянул обертки от жвачки, саму жвачку, игрушечного солдатика,
трубочку от сока, конфету без обертки. В это время Тимоша пересчитывал детали по
инструкции, чтобы убедить мать, что шарика действительно не хватает. Но Тома уже звонила
врачу.
– Ждите десять дней. Проверяйте кал. Слабительное не давайте. Лучше печеное яблоко.
– А если не выйдет?
– Тогда будем разбираться. Если китайского производства, то нужно будет оперировать.
Китайское разлагается. Наше обычно выходит само.
Тома ахнула и побежала печь яблоки. Максик терпеть не мог печеные яблоки и начал
плакать.
– Ты съел шарик? – в который раз спрашивала сына Тома.
– Нет! – плакал Максик.
– Ты его спрятал?
– Да!
– В животик?
– Нет!
– А куда?
– Не знаю!
– Ты брал шарик в рот?
– Нет!
– А ты играл с шариком?
– Да!
Вот и пойми после такого диалога, проглотил ребенок шарик или нет. Максик при этом
не кашлял, его не тошнило и не было ни одного «тревожного» признака.
Благодаря печеному яблоку Максик покакал и с удивлением смотрел на маму, которая с
увлечением рассматривала результат его трудов. Раньше за мамой такого не водилось, и
Максик тоже взял детскую лопатку и решил поиграть в игру, которую затеяла мама. Ну, вы
понимаете…
Наконец вечером Тома уложила Максика спать и села на кухне с чашкой чая. Сердце
было неспокойно. И правильно. Из ванной раздался звон посуды. В ванной в это время
находился старший сын Петя.
83
пуговицу, ты так не нервничала. Ты даже не знала, что я ее проглотил! А еще, между прочим,
я откусывал мочалку. И ты тоже ничего не замечала! И еще неизвестно, от чего вреда больше
– от осколков или от твоих средств, которыми ты ванну чистишь!»
Братьев тоже можно понять. Пока Тома надраивала ванну, братья должны были
разглядывать содержимое горшка Максика и следить за его самочувствием. Максик
пользовался этим как мог. Начинал кашлять, чтобы получить Тимошину игрушку, и плакать,
если хотел добраться до Петиной хоккейной клюшки.
На седьмой день Тома велела мужу найти хирурга и записать к нему Максика – шарик
так и не вышел. Максик узнал, что такое вседозволенность и слепая материнская любовь.
Ему разрешалось абсолютно все – забирать игрушки у братьев, не ложиться спать, смотреть
мультики до опупения, есть все, что ни пожелай. По первому зову мама исполняла любое
желание. Ванну Тома перекрасила в салатовый цвет – наняла мастеров, которые сделали
новое покрытие, что было дешевле, чем менять ее.
На восьмой день Максик выкакал шарик, и его счастливое детство закончилось. Тома
снова стала строгой мамой, которая запрещала есть сладкое и брать игрушки старших
братьев. Муж наконец получил горячий ужин. Запасы яблок пошли на компот.
Автомобильным пылесосом Тома пользуется регулярно, экономя на профессиональной
мойке. Так что все хорошо. Да, когда Максик разбил в ванной шарик со снеговиком внутри,
который нужно потрясти, чтобы пошел снег, братья дружно решили не ставить маму в
известность. По-тихому смыли осколки.
пытаясь запихнуть пупсино пузо в трусы. Сшила новые – побольше. Опять не пролезло.
Сшила панталоны, изрезав почти всю ленту. Трусы налезли, слава богу.
– А платье? – Дочь не желала ложиться, пока ее кукла ходит в одних трусах.
Так, платье. Как это было в детстве? Шили мешок, делали прорези для рук и по горлу
продевали нитку, затягивали – получалось жабо. Сшила, продела. И опять забыла, что
куклина голова имеет такое же свойство, что и живот, – не пролезает. Опять нарисовала
эскиз, плюнула, вырезала из остатков ленты прямоугольник и вдруг вспомнила главный
секрет – платье на пупса нужно надевать через ноги, а не через голову! Тогда пролезет.
Подумала, что нужно будет попробовать натянуть так свое платье, которое я люблю, но
которое трещит уже у груди.
Наконец уложила дочь с пупсом спать. Автоматически подписала все бумажки,
которые подсунул мне сын, не читая. А ведь надо было прочесть, чтобы узнать, что меня
ждет. Или лучше не знать?
– Мам, в слове «мышцы» на конце «и» или «ы»? – спросил сын.
– «Ы», конечно! Или «и»… – ответила я, лихорадочно соображая, что надо
посмотреть в словаре. – Нет, конечно, «ы». Что- то я устала сегодня. А откуда вообще
взялся вариант с «и»?
Потом сидела над листочком, на котором написала мышцы в двух вариантах – с «ы» и
«и» на конце. И долго разглядывала, сомневаясь. Сын уже давно спал, в очередной раз
убедившись в том, что мать не только в математике, но и в русском ничего не понимает.
Однажды меня спросили, писала бы я о детях, не будь их у меня? Нет, не писала бы. И
эту книгу я писала как мама, обычная мама, которая каждый день в одиннадцать вечера то
шьет трусы для куклы, то варит кашу, то доделывает за сыном эскиз по рисованию. Как
мама, которая стоит над новой юбкой-пачкой для занятий балетом и не знает, то ли ее
гладить, то ли сама отвиснет.
Я мама, которая не умеет разговаривать с детьми, не представляет, как можно
стать для них врагом, и свято верит в то, что после трех лет еще не поздно. Мамы – они
ведь не педагоги, не психологи, не преподаватели. Они чувствуют кожей, нутром, сердцем,
желудком и всеми остальными органами. Они ничего не знают, не умеют, совершают
ошибки, не выполняют рекомендации специалистов и вообще все делают неправильно. Но ни
один врач не сделает того, что совершит мама одним своим поцелуем и пресловутым: «У
кошки заболи, у собачки заболи, а у Мишеньки (Ванечки, Петечки, Дашеньки, Сонечки)
пройди…»