Salamandra P.V.V.

СТИХИ, И ШПРИЦ,
И КОКАИН…

Малая антология русской

наркотической поэзии

Salamandra P.V.V.
 «Стихи, и шприц, и кокаин…»: Малая антология русской
наркотической поэзии. Сост. и прим. А. Шермана. – Б. м.:
Salamandra P.V.V., 2017. – 117 с.

В антологии впервые, в преддверии более обстоятельного из-

дания, сделана попытка собрать корпус русской наркотической поэ-
зии XIX-ХХ вв. Среди авторов читатель найдет немало имен как
выдающихся, так и сравнительно малоизвестных либо вовсе забы-
тых поэтов. Однако в книгу принципиально не были включены от-
кровения профессиональных наркоманов в духе «приход – расход
– уход», сочинения мастеров эстрады, экстазные излияния завсегда-
таев теплых побережий и прочие образчики пресловутой «наркоти-
ческой культуры». По глубокому убеждению составителя и издатель-
ства, эти облатки на воспаленных языках не стоит путать с литера-
турой.

© Authors, estate, 2017

© А. Sherman, cостав, примечания, 2017
© Salamandra P.V.V., подг. текстов, оформление, 2017
СТИХОТВОРЕНИЯ
 И. Анненский

ТРАКТИР ЖИЗНИ

Вкруг белеющей Психеи

Те же фикусы торчат,
Те же грустные лакеи,
Тот же гам и тот же чад...

Муть вина, нагие кости,

Пепел стынущих сигар,
На губах — отрава злости,
В сердце — скуки перегар...

Ночь давно снега одела,

Но уйти ты не спешишь;
Как в кошмаре, то и дело:
«Алкоголь или гашиш?»

А в сенях, поди, не жарко:

Там, поднявши воротник,
У плывущего огарка
Счеты сводит гробовщик.

7
 И. Анненский

ТОСКА

По бледно-розовым овалам,
Туманом утра облиты,
Свились букетом небывалым
Стального колера цветы.

И мух кочующих соблазны,

Отраву в глянце затая,
Пестрят, назойливы и праздны,
Нагие грани бытия.

Но, лихорадкою томимый,

Когда неделями лежишь,
В однообразье их таимый
Поймешь ты сладостный гашиш,

Поймешь, на глянце центифолий

Считая бережно мазки...
И строя ромбы поневоле
Между этапами Тоски.

8
 В. Брюсов

К ***

Усталый сын изысканного века,

С каким трудом и ленью, до седин
Ты провлачил свой беспокойный сплин,
Хромец мечты и страстности калека!

Тебе несносна участь человека,

Тебе толпа — страшна и ты — один,
На ложе ласк. Твой верный друг — аптека
Сулящая гашиш, эфир, морфин.

О яды сладкие, дарующие благо

Преображенья! Вкрадчивая влага,
Вливающая силу и мечты!

И, в образе ином, не одинок ты,

И в Книге Мира видишь между строк ты
Неведомую людям красоту.

20 сентября 1910

9
 В. Брюсов

СОБЛАЗНИТЕЛЮ

Лишь ты один владеешь ключами рая,

праведный, утонченный, могущест-
венный!

Т. де Квинси

Ко мне взошел ты, Соблазнитель

Глаза укромно опустив.
Ты, милосердный победитель,
Со мной был ласков и стыдлив.

Склонив на шею мне не смело

Две нежно-огненных руки,
Ты тихо погрузил все тело
В истому пламенной реки.

Ты все желанья, все было

В моей душе дыханьем сжег, —
И стало в мире нас лишь двое:
Твой пленник — я, ты — мой бог!

Ты обострил мне странно зренье,

Ты просветил мне дивно слух,
И над безмерностью мгновенья
Вознес мой окрыленный дух.

И всем, во мне дремавшим силам,

Ты дал полет, ты дал упор,
Ты пламя мне разлил по жилам,
Ты пламенем зажег мой взор.

Когда ж воскликнул я: «Учитель!

Возьми меня навек! я — твой!»

10
Ты улыбался, Соблазнитель,
Качая молча головой.

11
 В. Брюсов

LE PARADIS ARTIFICIEL

C'est une beautitude calme et immobile.

Ch. Baudelaire *

Истома тайного похмелья

Мое ласкает забытье.
Не упоенье, не веселье,
Не сладость ласк, не острие.

Быть недвижимым, быть безмолвным,

Быть скованным... Поверить снам,
И предавать палящим волнам
Себя, как нежащим губам.

Ты мной владеешь, Соблазнитель,

Ведешь меня... Я -- твой! с тобой!
В какую странную обитель
Плывем мы голубой водой?

Спустились лавры и оливы

К широким белым ступеням...
Продлись, продлись, мой миг счастливый,
Дремлю в ладье, у входа в храм...

Чья шея, гибкая, газелья,

Склонилась на плечо мое?
Не упоенье, не веселье,
Не сладость ласк, не острие.

Нет, ничего мечте не надо!

Смотреть в хрустальный небосвод,

*
Это спокойная и недвижная красота. Ш. Бодлер (фр.). (Прим. ред.).
Дышать одной тобой, услада
Журчащих и манящих вод!

Все позабыть, чем жил я прежде,

Восторг стихов, восторг любви...
Ты, призрак в голубой одежде,
Прекрасный миг останови!

Пусть зыблют бледные оливы

Тень по широким ступеням.
Я — недвижимый, я — счастливый,
Я предан нежащим губам.

Сверкает чье-то ожерелье

Так близко... Милая, твое?
Не упоенье, не веселье,
Не сладость ласк, не острие...

13
 В. Брюсов

В ПУСТЫНЯХ

Так вот в какие пустыни

Ты нас заманил, Соблазнитель!
Бесстрастный учитель
Мечты и гордыни,
Скорби ценитель,
Освободитель
От всех уныний!

Эта страна — безвестное Гоби,

Где Отчаянье — имя столице!
Здесь тихо, как в гробе.
В эти границы
Не долетают птицы;
Степь камениста, даль суха,
Кустарник с жесткой листвой,
Мох ползучий седой,
Да кусты лопуха...

Здесь мы бродим, тобой соблазненная рать,

Взорами, в ужасе, даль обводя,
Избегая смотреть друг на друга
Одним — смеяться, другим — рыдать,
Третьим безмолвствовать, слов не найдя,
Всем -- в пределах единого круга!

Иные, в упорстве мгновенном,

Ищут дороги назад,
Кружатся в пустыне холодной,
Смущающей очи миражем бессменным,
И круги за кругами чертят,
Бесплодно, —

14
По своим следам
Возвращаясь к нам.

Другие покорно, на острых камнях

Лежат, и грызут иссохшие руки,
Как на прахе брошенный прах,
И солнечный диск, громаден и ал,
Встает из-за рыжих скал,
Из-за грани прежней отчизны,
Страны Любви и Жизни,
Что стала страной -- Вечной Разлуки.

У нас бывают экстазы,

Когда нежданно
Мы чувствуем жизнь и силы!
Все меняется странно:
Камни горят, как алмазы,
Новые всходят на небо светила,
Расцветают безвестные розы, —
Но быстро осыпаются грезы,
Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,
Тупо мы слушаем ветер,
Еле качающий дремлющий вереск, —
В бессильи...

И тогда появляешься ты,

Прежний, Юный, Прекрасный,
В огненном Маке,
Царь Мечты.
Властно
Нам делаешь знаки,
И, едва наступает тишь —
Прежний, Прекрасный, Юный, —
Голосом нежным, как струны,
Нам говоришь:

— «Я обещал вам восторга мгновенья, —

Вы их узнали довольно!

15
Я обещал вам виденья, —
Вы приняли их богомольно!
Я обещал вам сладости изнеможенья, —
Вы их вкусили вполне!
Поклонитесь мне!»

И, пав на колени,
Мы, соблазненная рать,
Готовы кричать
Все гимны хвалений,
Веселясь о своем Господине:
— «Слава, Учитель
Мечты и гордыни!
Скорби целитель,
Освободитель
От всех уныний!
Да будем в пустыне
Верны нашей судьбе!
Вне Тебя нам все ненавистно!
Служим тебе --
Ныне и присно!»

16
 Г. Иванов

НАСТУПЛЕНИЕ НОЧИ

В небе — хризантемы умирали,

Проносились птицы черной тенью,
На далеких скалах догорали
Позакатно солнечные звенья,
Над водою — сонные туманы
Закрывали звезд печальных взгляды,
И лучи луны, как кровь багряной,
Плыли сквозь туманные преграды.
И, как тайного гашиша ароматы,
В воздухе носилося ночное.
Все бледнее зарево заката,
Ближе ночь, пьянящая весною...
А, сквозь дымку сребро-лунной ткани,
Мгла любви дрожала и манила,
Опустилась в радужном обмане,
Жемчугами воздух перевила...
Подымаясь вверх, луна бледнела
И погибшей сказки было жалко...
Песню ночи сладострастно пела
В камышах зеленая русалка.

<1911>

17
 И. Северянин

ГАШИШ НЕФТИС

Ты, куря папиросу с гашишем,

Предложила попробовать мне, —
О, отныне с тобою мы дышим
Этим сном, этим мигом извне.

Голубые душистые струйки

Нас в дурман навсегда вовлекли:
Упоительных змеек чешуйки
И бананы в лианах вдали.

Писки устрицы, пахнущей морем,

Бирюзовая теплая влажь…
Олазорим, легко олазорим
Пароход, моноплан, экипаж!

Все равно, что угодно, но только,

Чтобы было движенье и лет.
Может быть, оттого, что ты полька,
Может быть, оттого, что я лед.

Так одевьтесь все жены, одевьтесь,

Как одевил порочность Уайльд,
Как меня юно-древняя Нефтис,
Раздробив саркофага базальт!

Веймарн
1913. Май

18
 В. Март

В КУРИЛЬНЕ

Зорко и пристально взглядом стеклянным

Смотрит курильщик на шкуру тигрицы —
Некогда хищного зверя Амура.

Чтобы отдаться объятиям пьяным,

Женщина с юношей ею прикрылись.
Смотрит курильщик, как движется шкура.

Странны, познавшему опия сладость,

Страсти животные к женщинам низким,
Страсти, мрачащие души — не мудрых.

Тихо в курильне и душно от чада,

Редко шипение лампы при вспышке,
Вздохи... чуть слышится шепот под шкурой.

Тени и блики на желтых циновках.

Дым поднимается темным туманом.
Курят в молчании желтые люди.

Мак, точно маг-чаротворец багровый,

Явь затемняет обманом дурмана,
Чадные грезы тревожит и будит.

1916 г. 4 февраля
Санкт-Петербург

19
 А. Митрофанов

Ольге Вл. Каль

Называла счастливым принцем,

Целовала глаза и рот.
В зеркале, лишенном принципов,
Отражался бледный урод.

Говорила нежные речи,

Но я не верил им.
В том же зеркале видел плечи,
Отражавшиеся чужим.

Мне теперь ничего не надо,

Среди скучных и бледных лиц…
Осталась одна отрада,
Стихи, кокаин и шприц.

1916 г.

20
 А. Вертинский

КОКАИНЕТКА

Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка,

Кокаином распятая
В мокрых бульварах Москвы?

Вашу детскую шейку едва прикрывает горжеточка,

Облысевшая, мокрая вся и смешная, как Вы.
Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная
И я знаю, что крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума.
И когда Вы умрете на этой скамейке, кошмарная
Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма...

Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка,

Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
Лучше синюю шейку свою затяните потуже горжеточкой
И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы!..

21
 Э. Багрицкий

ГАЗЕЛЛА

Как хорошо курить гашиш в дыму вечерних комнат

Смотреть на влагу скользких крыш из окон смутных комнат.
Старинной вязью написать романс к давно забытой
Спросить тебя: «Давно ль ты спишь в дыму вечерних комнат?»
Зажечь фарфоровый фонарь на бронзовой цепочке
Завесть часы меж темных ниш в дыму вечерних комнат.
Сквозь темно-синий шелк гардин увидеть синий месяц,
Услышать, как скребется мышь в дыму вечерних комнат.
Узнать, что в городе весна и очень удивиться,
Сесть на диван, почуяв тишь в дыму вечерних комнат
И, увидав, что свет поблек в моей янтарной трубке,
Взять уголек, разжечь гашиш в дыму вечерних комнат.

22
 Н. Грушко

ДУХИ

Твои духи — мираж Востока,

В них лень и солнечная тишь....
Так, целомудренно-жестоко,
Благоухает лишь гашиш.

И снятся мне сады Китая,

Его мистическая тишь,
Склоненный профиль Дао-тая
И в трубке тлеющий гашиш.

1917 г.

23
 Н. Грушко

1914 ГОД

Золотыми удавами блики

От курильниц скользят в сумрак ниш,
В пенно-белой, прозрачной тунике
Я курю с моим другом гашиш.

Там, за окнами, город взволнован,

Говорят — в целом мире война....
Бледный друг мой уже околдован,
Я — печальна и гневом пьяна.

Тонут жизни ненужные звуки

В древней сказке индийских ковров,
Кто-то взял мои тонкие руки —
Это больше, чем страсть и любовь.

И, дрожа, словно стебель ириса,

И бледней, чем его лепестки,
Я ищу своего Озириса
В глубине моей вечной тоски.

19-ое июля 1914 г.

24
 Н. Грушко

Лукавый китаец, с черной косой,

Ухмыляясь, подает вино,
В глубине его глаз что-то сверкнуло грозой,
И снова печально и темно.

В курильне нет ни души,

На полу циновки и грязь.
Движения китайца надменно-хороши,
Будто он древний, монгольский князь.

Опьянения не дает вино....

Бой, зачем ты здесь стоишь?
— Я думаю о том, как давно
Madame не курила гашиш. —

Тянется легкий, таинственный дымок....

Забыты все знакомые слова....
Океан моих грез безгранично широк
И мечты — на нем острова.

Ах, сколько еще мне неведомых стран —

Тибет, Япония, Цейлон!
Гашиш мне даст много нирван
И как смерть глубокий сон.

1916 г.

25
 Н. Грушко

В КУРИЛЬНЕ

Скучно в курильне. Народу немного:

Старый матрос из Калькутты — да я;
Будто случайно скрестились дороги
Его и моя.

Он полунаг — здесь приличья так хрупки —

Щуря глаза, он бранит англичан,
Маленький бой приготовил нам трубки,
Маленький бой Ли-ю-чан.

Полдень проносится в огненной пляске

Где-то вблизи за саманной стеной...
Боже, как хочется счастья и ласки,
Боже ты мой!

Как надоело мотаться по свету:

Токио —Лондон, Москва и Париж,
Нет, гениальней не сыщешь поэта
Чем вдохновенный гашиш!

Скоро мы будем как древние боги

Старый матрос из Калькутты — да я;
Скрестятся снова наши дороги
В вечных садах небытья.

1916 г.

26
 Н. Грушко

НИЩИЙ

Я — нищий, сгорбленный и старый.

Чтоб жить в грязи, на чердаке,
Весь день бренчу я на гитаре
В промозглом, пьяном кабаке.

Кричат, дерутся проститутки,

Как стая псов из-за куска,
А я бренчу — о, как здесь жутко,
Как жизнь наивна и жестка.

А ночью, у себя в конурке,

Когда сойдет на город тишь,
С своей судьбой играя в жмурки,
Я, как калиф, курю гашиш.

Тогда душистый дым, как сон, сметает годы

И глубь веков становится ясна —
Я вижу, как рождаются народы,
Как вымирают племена.

А утром, сгорбленный и старый,

Бреду по улицам в тоске,
Чтоб снова тренькать на гитаре
В промозглом, пьяном кабаке.

И ничего не знает город —

О, как горда моя душа —
Что победил я смерть и голод
Одною трубкой гашиша.

1916 г.

27
 Н. Грушко

Анне Ахматовой

Как пустыня, ты мною печально любима,

Как пустыня, твоя беспощадна душа,
Ты стройна, словно струйка прозрачного дыма
Гашиша.

Твои губы душистей смолы эвкалипта,

А улыбка на них — ядовитей змеи,
Улыбалася так лишь царевна Египта
Ан-нэ-и.

Твои мысли нам, смертным, темны и неясны,

Их прочтут только в будущем — жрец или бог.
Я хочу умереть под стопою прекрасной
Твоих ног.

1917 г.

28
 В. Орт

ТОРЖЕСТВО НАРКОЗА

Забывши про все, что печально —

Хочу быть в тумане, во мгле…
Сверкнет пусть эффект театрально, —
Мне нравится миф на земле!

Возьму — впрысну морфий под кожу,

Отдамся забвенью на час:
Наркозом мечты овозможу
И буду вне жизни… хоть раз…

Вина выпью пять-шесть стаканов,

Дурманно охмелив главу —
В угарной грязи ресторанов
Отдам чувства снам наяву…

Пусть яд сладко-горький гашиша

Виденьями мозг истомит:
Покажутся звуки «матчиша»
Всхожденьем молитв на зенит…

Пускай будних дней паутина

Меня не коснется совсем,
И грамм, или два кокаина
Все чувства огимнят в гарем…

Эфир или опиум — сонно

Меня онездешат в мечту:
В нирвану умчусь восторженно —
Бытью небытье предпочту…

И все позабыв, что реально,

В наркозном тумане и мгле
Смогу жизнь прожить безначально —
И миф воплотить на земле…

29
 Б. Поплавский

КАРАВАНЫ ГАШИША

Наталии Поплавской

Караваны гашиша в апартаменты принца

Приведет через сны подрисованный паж.
Здесь, в дыму голубом, хорошо у пекинца,
У него в золотых обезьянах палаш.

За окном горевал непоседливый вечер,

И на башне в лесах говорили часы,
Проходили фантомы, улыбались предтечи
Через дым на свету фонарей полосы.

У лохматого перса ассирийское имя,

Он готовит мне трубку, железный чубук,
Вот в Эдеме, наверно, такая теплыня,
Покрывает эмалью ангел крылышки рук.

Варит опий в дыму голубом притонёр,

А под лампой смола, в переплете Бэкон.
Мне Ассис постелил из лоскутьев ковер.
Полоса фонарей через клетки окон.

Харьков, 1918

30
 Борис Поплавский

СТИХИ ПОД ГАШИШЕМ

«Вы купите себе буколику, —

Мне сказал поваренок из рамки, —
Подзовите волшебника к столику,
Не пугайтесь его шарманки.

Закажите ему процессию,

Подберет на хрустящих дудках,
А на хрип, улыбнувшись невесело,
О попавших туда незабудках.

Закажите себе буколику,

Оживите постель пастушью,
Рассыпая гашиш по столику,
Поцелуйте ладони удушью».

Харьков, сентябрь 1918

31
 Б. Поплавский

Асе Перской

Вот прошло, навсегда я уехал на юг,

Застучал по пути безучастный вагон,
Там остался в соборе любимый амвон,
Там остался любимый единственный друг.

С кокаином ходили в старинные церкви,

Улыбались икон расписных небеса,
Перед нами огни то горели, то меркли,
Умолкали и пели в хорáх голоса.

Это было в Москве, где большие соборы,

Где в подвалах — курильни гашиша и опия,
В синеве облаков — неоктрытые горы,
А под лампами — осени мокрые хлопья.

У настенных икон ты поставь по свече,

На амвоне моем обо мне говори.
Я уехал на юг, ты осталась в Москве.
Там теперь на бульварах горят фонари.

Харьков, октябрь <1918>

32
 Б. Поплавский

О. Асеевой

Вот теперь, когда нет ни гашиша, ни опия,

Я с тоской вспоминаю о дыме мятущемся,
Переулки курилен столицы далекие,
Где бродили предтечи с лорнетом смеющимся.

Там в подвалах, в окно озаренных пожарами,

Я впервые нашел оловянный покой.
Там туманом горят фонари над рекой
За церквами любви и за страсти базарами.

Там служились в домах панихиды Христу

При забитых дверях и потушенных свéчах,
Там, склонившись, просил о страстях человечьих,
Нечувствительным ртом прикасаясь к кресту.

Вот теперь, когда нет ни гашиша, ни опия,

В этой глупой стране голубых бездарей
Я построю кварталы курилен далекие
На свету исступленья глухих фонарей.

33
 Н. Ольховская

Летом хорошо у Нирнзее, на крыше...

Я любила там с тобой бывать...
Любо было у прохладной ниши
О любви в глазах твоих читать...
Помнится, мы постоянно пили
Твой любимый, алый гренадин...
Уж полгода, как тебя убили...
У меня остался — кокаин!

10 августа 1919

34
 С. Алымов

HА УЛИЦЕ

Ф. Камышнюку — верному жителю

Белой Земли.

Улица плакала скрипкою пискно-протяжно...

Плач барельефил на склепности многоэтажной,
И катафалчно на шляпе Венеры продажной
Страусогроздья султанились фарсово важно.

Я выходил одинокий за двери притона. —

Слушал романсы ботинок моцартного тона...
И после оргий мечтал о влюбленьи Платона,
Взором увязнув в разводах небесно-кретона.

Ноздри колол шепелявый наркоз кокаина...

Грезы сманила, заросшая маком, долина,
Сердце пищало, как будто оно — окарина,
«Ах, ну не все ли равно кем быть в сплине?!».

Жизнь... это что? майонез шоколада с горчицей.

Жизнь... Это — Остр. —Прокаженный на ложе с царицей...
Ландыш в навозе... Мулатка и муж светлолицый...
Пьяный пьянил я, неистово, мысли столицей.

Ах, этот город — цыганка с очей поволокой...

Четвертовал он меня затаенно жестокий,
И расколол, как когда-то бензойного Блока,
Всхлипы души — на цепочке свершений — брелоки...

Шапка паяца... бубенчики... шаржные мины...

Девушки милые, бросьте в поэта жасмины!..
Я не хочу!.. не хочу снегороз кокаина...
Девушки милые, бросьте в поэта жасмины!..

35
 М. Щербаков

КУРИЛЬЩИК

Малаец курит. Воспаленный взгляд

Прикован желтым огоньком светильни.
В углу, над палубой пустой и пыльной,
Дым опиума стелет сладкий яд.

Весь день грузили. Плечи, грудь болят…

Упал туман, горячий и обильный,
Но белый человек, колдун всесильный,
Зажег шары сверкающих лампад.

И наглый мертвый свет неумолимо

Бьет яшмово-коричневую грудь.
Вдыхая благодать святого дыма,

Дрожит иссохший стан. Зрачки — как ртуть,

Но узколобое лицо надменно:
Он курит — что ему до всей вселенной?

1921
Сингапур

36
 В. Хлебников

КУРИЛЬЩИК ШИРЫ

Где труд в очках пустой стены

Сидел над завтрашним уроком,
Прозрачных улиц тайники,
Чтобы читались настежь истины труда,
Полны рассказов
Про тени и притоны,
Где точно выстрел одинокий — стоны,
Успевшие у спавшего отнять
Дневного мира разум.
С устами высохшими досуха
Он тянет сладкий мед,
И с ядом вместо посоха
На берег сонных грез идет.
Внезапно святилище огня,
Бой молота по мягкому и красному железу, —
Исчезло все, лишь сновидений броня
Вооружила разум трезвый.
Те степи, где растут лишь цепи,
И голос улицы, вечерний и чарующий,
Цветы недавних слов, завядшие вчера еще,
И вы, пророки суеты,
Дневных забот морские шумы —
Забыто все, и в дыме сладкой думы
Труд уносился к снам любимым...
Но пленник у цепей железных дыма
Прикован к облачку желаний,
Дорогой сонною идет туда,
Где рай в дыму к себе звал райю,
Где вместо народа адамов — Адам.
Настанет утро. В ночную щель блеснет заря —
Он снова раб, вернувшийся к трудам.
Но прежний берег снова манит,

37
В долгу цепей железных долго
Он челн, кругом ночного дыма Волга.

1921

38
 К. Липскеров

ТРУБКА КУРИЛЬЩИКА

Пустыни розовый огромный полукруг,

А далее — сады, а далее — ограда.
И город палевый свиданий и разлук

Лежит в живом кольце плодов и винограда.

Я вижу улицы безмолвные, детей
На кровлях глиняных, да полосы наряда

Дервиша старого, да синеву сетей,

Что тени бросили на пыльные могилы,
И солнечный узор червонцев золотей.

Под ношей кувшинов — он выбился из силы —

Встал ослик белый в тень, и зыблятся горбы
Верблюдов царственных гирляндою унылой.

Промчались всадники, протиснулись арбы,

И расплескал базар и проблески и тени
На белые чалмы, на бронзовые лбы,

На войлок пурпурный, упавший на ступени,

На бусы, на поднос, на вышивки узор,
На пестроту людских запутанных течений.

И вновь безлюдие. Ослепший коридор

Нагорной улички, и девушка к высотам —
В багряный с головой закутана убор —

Как тайна тихая, скользит за поворотом.

И день кончается. — Взрастает тишина, —
И башни преданы вечерним позолотам.

39
И звезды сыплются на кровли. Не видна
Мечеть уплывшая. — Во мглу, из за ограды
Внезапно взносится гигантская луна.

Туман вздымается. Томительные яды

Сгущает людям ночь. И бурный барабан
И трубы буйные вещают про услады.

И, бубен вскинувши, вытягивает стан

Бача танцующий. Взыскующие очи
Вокруг прищурены. И варева дурман

Свивает запахи с дыханьем пряным ночи.

И бледный юноша с перекривленным ртом
Идет, качаясь, в ночь... Полночных узорочий

Огни сближаются, сливаются. Потом —

Я вижу лампочку, над нею трубку, руку —
Свою, чужую ли? — Я думаю о том,

Что некогда и я, трубы внимая звуку,

Как бы слепой блуждал от жажды погрузить
Свое томление в удушливую муку

Объятья лунного... Дымка густого нить

В курильне кружится... гляжу я недвижимо
На самого себя, спешащего вкусить

Земные радости. И вновь проходят мимо

Ночные образы. Но сладко мне взирать
На этот прошлый мир. Я понял: все что зримо —

Ограды и сады, песков пустынных гладь.

Могилы и базар, дома родного края,
Луна влекущая опять, опять, опять,

40
Все, что несет людей, баюкая, качая, —
Все — только дым густой. Его я вижу. Вот:
Он формы бытия внезапно принимая,

Из трубки медленной Курильщика плывет.

41
 Б. Пастернак

ДО ВСЕГО ЭТОГО БЫЛА ЗИМА

В занавесках кружевных
Воронье.
Ужас стужи уж и в них
Заронен.

Это кружится октябрь,

Это жуть
Подобралась на когтях
К этажу.

Что ни просьба, что ни стон,

То, кряхтя,
Заступаются шестом
За октябрь.

Ветер за руки схватив,

Дерева
Гонят лестницей с квартир
По дрова.

Снег все гуще, и с колен —

В магазин
С восклицаньем: «Сколько лет,
Сколько зим!»

Сколько раз он рыт и бит,

Сколько им
Сыпан зимами с копыт
Кокаин!

42
Мокрой солью с облаков
И с удил
Боль, как пятна с башлыков,
Выводил.

43
 И. Савин

Все медленнее караваны

На запад вышедших годов,
Все тяжелей их груз нежданный,
Все чаще на гребне песков
Я в сердце впрыскиваю пряный,
Тягучий кокаин стихов.

О, капли звонкие отравы,

О, певчие мои слова!
Когда вас в выжженные травы
Бросает сердца тетива, —
Как ласков шум песчаной лавы,
Какая в мире синева!

Оазис. Блещет над шатрами

Звездами затканный шатер.
Родник хрустальными губами
Ведет о прошлом разговор
С уставшими идти годами.
Цветет под пальмами костер.
Не потому ль с недавних пор
Я даже думаю стихами?

<1922>

44
 В. Инбер

ДЕВУШКА ИЗ НАГАСАКИ

Он юнга, его родина – Марсель,

Он обожает пьянку, шум и драки.
Он курит трубку, пьет английский эль,
И любит девушку из Нагасаки.

У ней прекрасные зеленые глаза

И шелковая юбка цвета хаки.
И огненную джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.

Янтарь, кораллы, алые как кровь,

И шелковую юбку цвета хаки,
И пылкую горячую любовь
Везет он девушке из Нагасаки.

Приехав, он спешит к ней, чуть дыша,

И узнает, что господин во фраке,
Сегодня ночью, накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки.

45
 В. Март

МИЗИНЦЫ

Мизинцы выставив крючками,

Скрестись мизинцами, бредут
Неразлучимыми друзьями
Два желтоликие в саду.

В толпе нарядной европейцев

На фоне светлой пестроты
Фигуры синие — виднее
В одеждах чуждых и простых.

Бредут, раскачивая руки,

Фальцетом тощим выводя
Тягуче сдавленные звуки
Беспечной песенки бродяг.

Сегодня праздничным блужданьем

Досуг друзей соединен…
В сонливых буднях выжидали
Они сегодняшний денек.

Из Фудзядяна, Модягоу —
Один в харчевне половой,
Другой прислужник у портного —
Друзьям свидаться довелось!

И вот без слов и уговора

Их путь медлительный решен:
На сан-де-ге к жестяному забору —
В опьекурительный притон.

И только в судорогах ожога

Трещащий масляный фитиль

46
Мизинцы выпрямит… и оба
Прильнут на скомканный настил!

В игле проворной и вертлявой

Кусочек черный запестрит,
Горящий опиум-отрава
Взволнует пьяный аппетит.

47
 Т. Гревс

ОПИУМ

Часы проходят. Свет потушен.

На потолке дрожащий круг.
Освещены узор подушек
И очертанья быстрых рук.

Земная боль давно угасла.

Легко распутать чувств моток,
Пока коричневую массу
Вокруг иглы свернут в комок.

Не хочешь знать, не хочешь верить

Ни в правду больше, ни в обман.
В блаженный рай открылись двери
Через таинственный туман.

Всесильный яд чарует душу —

Он отнял все и все скосил,
И каждый верен и послушен
Безумью непонятных сил.

И все, кто правы и виновны,

Сейчас не знаю власти тел,
А мысль, разрушив все оковы,
Несется за земной предел.

48
 И. Орлова

ЛАЙФУ

Красный отблеск слился с ночью голубой,

Все окутав фантастичной пеленой…
Мириады разноцветных фонарей
Разметались ярким заревом огней.

На цементовых панелях гул и крик,

Змеезвездами летающий хаос,
Едкий дым, гудки безумствующих рикш,
И в глазах стеклянных блещущий наркоз.

Монотонно плачет струнный тачинкин

В чайном домике, стоящем на углу:
И в фаянсовых посудах чай лянсин
Носит грустный узкоглазый бой Лайфу.

Желтоликое мерцанье возле кан,

Тусклых лампочек на столиках резных,
И агатовые трубки «за даян»
Привлекают посетителей ночных.

Скоро месяц, как, приехав из Чифу,

Где растут индиго белые кусты,
Курит опий узкоглазый бой Лайфу,
В дымке серой расплавляя боль тоски…

Отдаленно плачет струнный тачинкин…

Перед ним в пожаре факельных лучей
Разукрашенный цветами паланкин,
В белых траурных одеждах ряд людей.

Словно тень он видит образ дорогой,

Фермуарами увитый бледный лоб,

49
Красной шелковой обтянутый канфой
С золотыми иероглифами гроб.

И сиреневой фатою тонкий грим

Лик покрыл, как погребальный алтабаз.
И Лайфу, вдыхая жадно знойный дым,
Видел солнце и цветы в последний раз…

50
 Л. Ещин

ПРО МОСКВУ

В этой фанзе так душно и жарко.

А в дверях бесконечны моря,
Где развесилась пламенно-ярко
Пеленавшая запад заря.

Из уюта я вижу, как юно

От заката к нам волны бегут.
Паутинятся контуры шхуны
И певучий ее рангоут.

Вот закат, истлевая, увянет, —

Он от жара давно изнемог, —
И из опийной трубки потянет
Сладковатый и сизый дымок.

Этот кан и ханшинные чарки

Поплывут — расплываясь — вдали,
Там, где ткут вековечные Парки
Незатейливо судьбы мои.

«Ля-иль-лях», — муэдзин напевает

Над простором киргизских песков,
Попираемых вечером в мае
Эскадронами наших подков.

И опять, и опять это небо,

Как миража дразнящего страж.
Тянет красным в Москву, и в победу,
И к Кремлю, что давно уж не наш.

А когда, извиваясь на трубке,

Новый опийный ком зашипит,

51
Как в стекле представляется хрупком
Бесконечного города вид.

Там закат не багрян, а янтарен,

Если в пыль претворяется грязь
И от тысячи трубных испарин
От Ходынки до неба взвилась.

Как сейчас. Я стою на балконе

И молюсь, замирая, тебе,
Пресвятой и пречистой иконе,
Лика Божьего граду — Москве.

Ты — внизу. Я в кварталах Арбата,

Наверху, посреди балюстрад,
А шафранные пятна заката
Заливают лучами Арбат.

А поверх, расплывался медью,

Будто в ризах старинных икон,
Вечной благостью радостно вея,
Золотистый ко всенощной звон…

52
 А. Несмелов

Пустой начинаю строчкой,

Чтоб первую сбить строфу.
На карту Китая точкой
Упал городок Чифу.

Там небо очень зеленым

Становится от зари,
И светят в глаза драконам
Зеленые фонари.

И рикша — ночная птица, —

Храпя, как больной рысак,
По улицам этим мчится
В ночной безысходный мрак.

Коль вещи не судишь строго,

Попробуй в коляску сесть:
Здесь девушек русских много
В китайских притонах есть.

У этой, что спиртом дышит,

На стенке прибит погон.
Ведь девушка знала Ижевск,
Ребенком взойдя в вагон.

Но в Омске поручик русский,

Бродяга, бандит лихой,
Все кнопки на черной блузке
Хмельной оборвал рукой.

Поручик ушел с отрядом,

Конь рухнул под пулей в грязь.
На стенке с погоном рядом —
И друг и великий князь.

53
Японец ли гнилозубый
И хилый, как воробей;
Моряк ли ленивый, грубый,
И знающий только: «Пей!»

Иль рыхлый, как хлеб, китаец,

Чьи губы, как терки, трут, —
Ведь каждый перелистает
Ее, как книжку, к утру.

И вот, провожая гостя,

Который спешит удрать,
Бледнеющая от злости
Откинется на кровать.

— Уйти бы в могилу, наземь.

О, этот рассвет в окне! —
И встретилась взглядом с князем,
Пришпиленным на стене.

Высокий, худой, как мощи,

В военный одет сюртук,
Он в свете рассвета тощем
Шевелится, как паук.

И руку с эфеса шашки,

Уже становясь велик,
К измятой ее рубашке
Протягивает старик.

И плюнет она, не глядя,

И крикнет, из рук клонясь,
«Прими же плевок от бляди,
Последний великий князь!»

Он взглядом глядит орлиным,

Глазища придвинув вплоть.

54
А женщина с кокаином
К ноздрям поднесла щепоть.

А небо очень зеленым

Становится от зари.
И светят в глаза драконам
Бумажные фонари.

И первые искры зноя, —

Рассвета алая нить, —
Ужасны, как все земное,
Когда невозможно жить.

55
 Д. Хармс

среди небес и крыш домов

я видел звезд ораву,
а мой приятель Пирогов
готовил в ступке страшную отраву
и точно канифоль скрипело в ступке
и точно ртуть оттуда брызгало
и Пирогов свои надувши губки
попробовал свое гнилое дрызгало.
но даже капля этого состава
его схватила за шарниры каждого сустава
И он вскочил и, сделав жест норов
опять стал весел бодр и здоров.

<Март 1931>

56
 А. Прокофьев

«ВИЖУ БЛОКОВСКУЮ МЭРИ…»

(Отрывок)

Гонит вечер, гонит день

Белых, белых лебедей.
Порасспрашивай людей,
Чьих гоняют лебедей,
Не твоих ли лебедей?

Вместо Фета (нежный Фет)

Под подушкой марафет.

Голубая, здравствуй, Мэри,

Возле солнечных витрин.
Под глазами — черный берег
Вынес белый кокаин.

Вместо Фета (бедный Фет!)

Под подушкой марафет.

Знаю, ветер этот след

Вытряхнет за шиворот,
Продающей курослеп,
Песенную жимолость.

57
 В. Обухов

ОПУСТОШЕНИЕ

Сосуд Любви чистейшей, словно грань

Алмаза, отшлифованного в Берне,
Ты брошен здесь, где виснут смех и брань,
В прокуренной, заплеванной таверне.

Ты брошен здесь, и пачкают тебя

Расчетливые руки проститутки,
И на тебя с усмешкою глядят
Ее глаза — две блеклых незабудки.

Рассвет еще не заглянул в окно.

Табачный дым глотаешь. Алкоголем
Ты гонишь наркотический озноб
И плаваешь под парусом безволья.

Ты ничего не сделаешь, не дашь,

И никому не нужен ты задаром…
И бегает тихонько карандаш,
Сопровождаем треньканьем гитары.

<1933>

58
 Николай Петерец

ЛЮБОВЬ — НИТЬ

Каждый день над телом новый опыт…

Что же жизнь не блещет, как Аи?
Я курю из длинных трубок опий,
Нюхаю блестящий кокаин.

И когда над маленькой спиртовкой

С опием вращается игла,
Чувствую — соседка по циновке
Не спускает подведенных глаз

С глаз моих… Возможность приключений

Не сбивает сердца четкий ритм —
От души моей давно ключей нет,
Страстью трудно тело покорить…

Верен я покинувшей подруге,

Чтоб нетронутым мне пронести
Сквозь разврат и портовую ругань
Целомудренно звенящий стих…

Ариадну видеть в балерине —

Не смешно ли? Что я в ней нашел?
Но ее японской пелерины
Не забуду ласковый я шелк…

Память в сердце все былое копит,

Вызывает в призраках из мглы…
Я над трубкой поправляю опий
Плавными вращеньями иглы.

1932

59
 С. Алымов

Перебиты, поломаны крылья,

Дикой болью всю душу свело,
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.

Тихо струны гитары рыдают

Моим думам угрюмым в ответ
Я совсем ведь еще молодая,
А душе моей тысяча лет!

Если б можно унять эту муку,

Потушить это пламя в груди,
Чем развеять проклятую скуку?
Ничего не дано впереди!

60
 Г. Сапгир

КИРА И ГАШИШ

Кира
Накурилась гашиша,
Не соображает ни шиша.
Смеется, заливается!
Иодковский удивляется:
— Кира!
Что с тобою, Кира?
Я — не Кира.
Я — Тамара!
Взвизгнула так,
Что другое полушарие
Ощутило биоток.
— Выключайте солнце!
— Начинаем танцы!
(Поехали китайцы, китайцы,
Китайцы...)
Эльвира
В образе японки
Смотрит на партнера —
Вора.
Улыбаются коленки:
— Хи!
Слабый пол
Свалился на пол.
Декламирует стихи.
Схватили вора.
Бьют Сапгира.
Обливаясь кровью, вор
Хохочет,
Клянется, что всех
Изувечит,
Как бог

61
Черепаху.
(Китайцы померли со смеху).
Ура, китайские эмоции!
Продолжение — в милиции
Дело пахнет гашишом.
Гейша
Пляшет нагишом
На столе
Начальника паспортного стола!
Все тонет в волнах гашиша...
Лишь
Фигура Иодковского
Возвышается на площади Маяковского.

62
 Л. Аронзон

Натощак курю гашиш.

О иога анаши!
Какой простор для всяких дум!
Сам счастлив, для других — угрюм.
От великих мыслей спасу
нету лексики запасу.
Минометы этих мыслей
внутрь себя глотают выстрел.
Очарован тот картиной,
кто не знает с миром встреч:
одиночества плотиной
я свою стреножу речь.
Кто стоит перед плотиной,
тот стоит с прекрасной миной:
рои брызг и быстрых радуг
извергают водопады.
Я курю, курю и стражду:
анаша — источник жажды,
жажда — признак: где-то боль.
Я бы крови человека
выпил жуткую аптеку,
в остальных напитках — соль.
Потому с вопросом, где бы?
я хожу, хожу по небу,
но уж много, много лет
в Петербурге неба нет.
Самый сладкий грех, о Ата
внутрь себя себя запрятать
и, как некогда Зевес
утопил своих атлантов
погубить свои таланты
пригублением небес.
Но, увы, тот грех — конфета
исключается, увы,
в Петербурге неба нету:

63
надо ехать до Москвы.
Что покажет в небо лот?
Где у неба мост и брод?
Нету лота для печали
и для счастья моего.
Мне легко, легко, легко,
будто в самом я начале.
[В час счастливых вдохновений,
когда спрыгнул с корабля,
я горжусь за общий гений
но ни разу — за себя.]

<март 1968>

64
 Л. Аронзон

Я жил, пока не умер,

подкуривал гашиш,
что со стихами в сумме
был праздником души.

О, сколько было бабы

в той бабе, что со мной
жила и сердцем слабым
и печенью больной!

Навечно послан на <хуй>

(таков уже удел!)
сидел я падишахом,
когда я с ней сидел.

Стихи, гашиш да баба,

да баба, да гашиш —
вся жизнь моя, мой табор
и больше — ни души!

<cентябрь> 1968

65
 А. Хвостенко

Кома и жест — прихоти беглеца

Детское в смерти ищет освобождения
Мастер опирается на невесомое
Плотное стремится вверх
Протяженное и законченное
В иллюминаторах сознания
В ампулах бессознательного
В кристаллах растительного
В геометрии вымысла
Оторваться от созданного
Проникнуться незавершенным
В танце фигуры молекул построены
Совершенное тело
Съедобная музыка
Кокаиновый срез мезозоя
что еще можно сказать

66
 А. Волохонский

ИЗ ШИЦЗИН

(Песни Главного Города)

Не пойду ли и я собирать коноплю?

Ведь любимой уж нету со мной
В одиночестве я мухоморы коплю
Пропадаю в тоске неземной

А ведь может иль мак шелушить мне пора

Раз уж сух шестопаловый цвет
Или попросту сесть на иглу на ура
Буде милой со мной уже нет

Волчий жмых, рыжий пестик — дурные врачи

А колес лекарь в дом не везет
Волки воют под зайцем на лунной печи
И луна черепахой ползет

Скоро тает гнила на язык белена

Мокнут в пене извивы ужей
— Эй, слуга, завари-ка мне чайник вина!
Скоро ночь и проходит уже

67
 О. Плебейский

О, странны причуды гашиша!

В саду, где сверкают стрекозы,
Где тают влюбленные розы,
Как странны причуды гашиша!

Какая глухая истома,

Какие немые ресницы,
И в синюю ночь водоема
Какая мимоза глядится!

Ах, это совсем не стрекозы –

То маленьких ангелов губы
Про чьи-то бесценные слезы
Поют в изумрудные трубы.

И розы встают на колени,

Как будто рыдают призывно
Из мрака былых вдохновений
Слова нерожденного гимна.

И сплю я под сенью мимозы,

Крылами блаженства несомый,
Роняя последние слезы
В придуманный мир водоема.

68
 Е. Шварц

ПЕТРОГРАДСКАЯ КУРИЛЬНЯ

Три раза Петр надрывно прокричал.

Петух и Петр — кто разделит их?
Из смертных кто тебя не предавал?
Как опиум клубится к небу стих.

Когда предместье зацветает

Своей желтявой чепухой,
Я вспоминаю — здесь курильня
Была когда-то. В ней седой
Китаец, чьи глаза мерцали,
Как будто что-то в них ползло.
— Моя урус не понимает, —
Он говорил немного зло.
Давал искусанную трубку
С лилово-белым порошком,
А если кто уснет надолго,
Рогожным прикрывал мешком.
Ты приходил худой и бледный,
И к нарам — из последних сил, —
Чтоб древний змей — холодный, медный —
Из сердца твоего испил.
Ты засыпал и просыпался,
Костяшками белея рук,
И пред тобою осыпался
Забытый город Пепелбург.
И он танцует страшный танец
Свидетелем смертельных мук,
И это воет не китаец,
А темный город Петелбург.

1990

69
 Е. Шварц

ПРОИЗВОЖУ НАРКОТИКИ (ИНОГДА)

Я хотела бы — я люблю —
В облака глядеть, на земле лежать,
И в это же самое время — коноплю
В себе собирать.
У меня внутри — в средней пазухе —
Не одна конопля —
Там колышутся, переливаются
Маковые поля.
Там средь алых есть бледно-розовые —
Вот у них, родных, самый сладкий сок.
Я натрусь, наемся — и с эскадрильей стрекозовой
Уношусь на Восток.
У меня в крови есть плантация,
Закачается золотой прибой,
Что-то взвоет во мне ратной трубой,
Вдохновение поджигается,
Тягу к смерти приводит с собой.
На мозговых вращаясь колесах,
Мелется, колется наркота
И железой растворяется слезной,
И лежу я на облаке в росах,
А подо мной — высота, высота.
Темрюкович, Патрикевна,
Посмотри без промедленья —
В выплывающий наружу
Посмотри скорей в мой сон —
Видишь — прыгает, как слон,
В глубине кроветворенья
Наркотический гормон.

70
 Анна Горенко

ЭЛЕГИЯ

Разврат чудесных папирос

дымок мой знак ответ
твой знак вопрос
Малютка Ленин – у того донос.

(его чернила мутные как дым от гашиша,

они и вьются сладкие и просит есть душа.
«Душа моя! съешь чернильницу» малютка Ленин
сказал
И в черное небо синее из рогатки донос послал)

Донос летает и шуршит

повсюду пулемет клюет
повсюду календарь и смерть
но дайте мне еще раз мне
полет доноса рассмотреть!

В горле, далёко, чудной язычок —

видимо, для красоты.
все детство я гляжу на него
в зеркало
глаз не могу отвести.

Но где мое детство

но где этот дом
с зеркалом
где мы вдвоем
пряди огня за твоей головой
Где же мой шарф голубой?

О, высокий расстрелянный дом,

Горячий разинутый пах!

71
маленький Ленин, спи под стеклом,
запах чернил на губах.

72
 А. Горенко

Я стал как мебель бледный деревянный

Безвенный и невинный. Мир ебаный
Со всех сторон стоит ко мне спиной
Меня глотает воздух неживой

Рыжие рыльца стеклянной гармоники,

что приуныли?
Нас целлофановой пылью два дня
не кормили
Нет, не мигрень, но холодная кисть
акварельная
Мне рисует девятые ребра — злодейство
бесцельное

То ли правда стрихнин
То ли небо глубокое мелко
Думал в аптеку пойти
где в колесах усатые белки
Эй, мусульмане, кто щедр целлофановой
пылью
У стеклянной гармоники высохли
рыжие рыльца!

73
 А. Горенко

смерть прикрывает наготу

плотью мальчика головой щенка
вот, мы брат и сестра
пойдем спустимся в пустоту

тогда
по горло во тьме
клекочущие небеса стараясь не видеть
вот, вы брат и сестра
скажут боги прячущие лицо

в этот праздник неспелого хлеба нас некому

выводить
от полей каменных злаков чеканной конопли
в этот день несвернувшейся крови некому нас
простить
мы брат и сестра
из дельты

голуби
голуби площадей нас научили
жить

74
 Е. Шварц

ПИСЬМО ДРУГ ДРУГУ

Памяти Ани Горенко

Анечка, ни за так, ни за деньги

Больше случайно не встречу и не найду...
Как долго бродили по Ерусалиму
В будущем уже (длинном) году.

Очередь осеней затосковала,

Лязгнул топор о топор в саду.

То ль наяву, то ли в сонном бреду

Ты так потерянно повторяла:
«Черную воду ногой разведу».
Только зря в холода ты ныряла
В пеплом подернутом темном пруду,
Зря, выгибаясь, иглой вырезала
Звезды на тощем заду.

75
 Б. Рыжий

Бритвочкой на зеркальце гашиш

отрезая, что-то говоришь,
весь под ноль
стриженный, что времени в обрез,
надо жить, и не снимает стресс
алкоголь.

Ходит всеми комнатами боль,

и не помогает алкоголь.
Навсегда
в памяти моей твои черты
искажаются, но это ты,
понял, да.

Да, и где бы ни был ты теперь,

уходя, ты за собою дверь
не закрыл.
Я гляжу в проем: как сумрак бел…
Я ли тебя, что ли, не жалел,
не любил.

Чьи-то ледяные голоса.

В зеркальце блестят твои глаза
с синевой.
Орден за Анголу на груди,
ты ушел, бери и выходи
за тобой.

2000-2001

76
 ПОЭМЫ
И ОТРЫВКИ ИЗ ПОЭМ
 А. Голенищев-Кутузов

ГАШИШ

(Рассказ туркестанца)

Посвящается Владимиру Васильевичу СТАСОВУ

Ты видишь, лик мой тощ и бледен;

Я нищ и стар; я скорбью съеден.
Я был и молод, и богат —
Я расточил свое богатство;
Промчалась юность; много крат
Врагов изведал я злорадство
И лживую печаль друзей:
То казнь была моей гордыне.
Уж мне не жаль минувших дней!
С судьбою примирившись ныне,
Я в поте дряхлого лица
Тружусь и жизни жду конца;
Но памятен мне день ужасный,
Когда, презренный и несчастный,
Один, без крова, в поздний час,
Я очутился в первый раз.

Уж тенью Самарканд покрылся,

Народ с базара расходился,
Дервиша смолк унылый крик,
Закрылся торг, кончались споры…
Дородный сарт, седой старик,
С усильем надвигал запоры
На двери лавочки; огонь
Блеснул в потемках; чей-то конь,
Понуря голову, лениво
Брел без хозяина домой.

79
Все утихало, лишь порой
По сонной улице пугливо
Перебежать из дома в дом
Спешила женщина; потом,
Как мышь, в тени двора скрывалась —
И вновь молчанье водворялось.
Счастливый час для богачей!
Их ждут объятья жен стыдливых
Иль пир в кругу друзей шумливых,
При пляске молодых батчей.
Уж за стеной раздались клики,
И музыки веселый звук,
И пляски быстрой топот… Вдруг
Смятенье, рев несется дикий:
Батча лукавый угодил,
Восторг собранье охватил;
Бегут, и мечутся, и стонут….
Но вот опять все звуки тонут
В ночном молчании…
Луна
Из-за садов свой лик являла
И город сонный освещала.
В ту ночь казалась мне она
Бледна и зла. Людьми забытый,
К стене прижавшися, немой,
С поникшей долу головой
Стоял я; злобой ядовитой
Томилася больная грудь, —
Мне было негде отдохнуть!
И о судьбе своей жестокой
В тиши я плакал одинокий;
Но нищему внимал Алла;
К нему печаль моя дошла:
Он помощь мне послал нежданно.
Вдруг, вижу я, — передо мной
Старик с дрожащей головой
Стоит; таинственно и странно
Мерцает беспокойный взгляд

80
Очей, луною озаренных;
В устах, усмешкой искривленных,
Зубов темнеет черный ряд…
И звуки вкрадчивого слова
Я слышу в тишине ночной:
— О чем ты плачешь? — Я без крова.
— Кто ты? — Наказанный судьбой,
За то, что… — Удержись! Причину
Мне знать не нужно; проходя,
В ночи твой плач услышал я
И захотел твою кручину
Советом мудрым облегчить.
— Отстань, старик! Твое участье
Не нужно мне; мое несчастье
Никто не может исцелить!
— Смири порыв гордыни ложной.
Вот кошелек; мой дар ничтожный
Прими и слушай: средство есть
В печалях ведать наслажденье
И, позабыв судьбы гоненье,
С отрадой бремя жизни несть.
Ты плачешь; но в земной юдоли
Унынья, нищеты, забот
Алла спасенье подает
Рабам его священной воли.
Алла могуч! Гашиша дым
Для счастья нищих создан им!
Скорей же, горем отягченный,
Иди в приют уединенный,
Струю волшебную вдыхай, —
И тяжесть скорби безысходной
С души спадет, и, вновь свободный,
Ты на земле познаешь рай.

Сказал и быстро удалился,

Оставив дар в руке моей…

81
В кофейне огонек светился, —
Шатаяся, побрел я к ней.
Вошел… Средь дымного тумана
Сидели люди вкруг кальяна.
Кто сам с собой вел разговор,
Кто, на огонь уставив взор,
В торжественном оцепененьи,
Казалось, созерцал виденье;
Кто, мирно голову склонив
На грудь, в дремоту погружался,
Кто пеньем сладким упивался…
Я сел угрюм и молчалив,
Чубук схватил рукою жадной,
Вдохнул гашиша дым отрадный
И дожидаться стал. Порой,
Объят неведомой мечтой,
Кофейни гость в восторге диком
Вставал и хохотом, и криком
Вертеп убогий оглашал;
Тогда хозяин прибегал,
Чтобы унять безумца бранью;
Но, предан чудному мечтанью,
Окрест не видя ничего,
Счастливец презирал его
Ничтожный гнев и в пляс пускался.
Но вдруг почудилося мне,
Что сам, как будто в странном сне,
Я громким смехом заливался.
Да где же горе? — Горя нет!
О чем я плакал так недавно?
На что сердился своенравно?
Мне счастье нежный шлет привет!
Я все забыл… я в упоеньи…
То было райское мгновенье!
Я понял, что гашиша дым
Уж духом властвовал моим.

82
Быть может, житель стран холодных,
Суровых, темных и бесплодных,
Не ведал ты в снегах своих
О чудных таинствах Востока?
Я расскажу тебе о них
Во славу Бога и Пророка.
Внемли ж словам моим, пришлец,
И верь правдивому рассказу!
За слово лжи пускай Творец
Пошлет на плоть мою заразу,
Пусть иссушит источник вод
Мне на пути в степях горючих
И облаком песков летучих
Мой труп истлевший занесет!

Забыв житейские тревоги,

Унылых мыслей не тая,
На войлоке, поджавши ноги,
Сижу я, весел, как дитя!
Куда ни обращаю взоры,
Повсюду дивные узоры
И разноцветные ковры.
Роскошной Персии дары;
Шелками шитые халаты,
В сияньи золота чалмы,
За миг — и бледны, и темны,
Теперь — прекрасны и богаты, —
Пестреют ярко предо мной
Игривой, радужной красой!
А люди, люди! Не похожи
Они вдруг стали на людей:
Забавный вид! Какие рожи!
То сонм невиданных зверей!
Один ветвистыми рогами
Товарища бодает в бок;
Другой, с руками и ногами
В ковровый спрятавшись мешок,
Клубочком по полу катится;

83
Кто вырос вдруг до потолка,
А кто стал мельче паука…
Все пляшет, мечется, кружится —
Быстрей, быстрей — и, увлечен
В тумане дикого вращенья,
Из глаз теряю я виденья
И вдруг, как будто дальний стон,
Раздался звон.
Так чуден он,
Что, упоен,
Я в сладкий сон.
Им погружен
И все кругом,
Объято сном,

Внимает в сумраке немом,

Как, потрясая небосклон,
Несется он,
Тот дивный звон.

Звон — и широко раскрылись зеницы;

Звон — и на воле; подул ветерок;
Звон — пробудилися певчие птицы,
Алой зарей разгорелся восток.
С звоном сливаются новые звуки:
Каплет роса с оживленных дерев,
Ветви в одежде зеленых листов
Манят меня, как мохнатые руки,
В темные сени роскошных садов.
Ропщут там воды — прозрачные воды!
К ним, покидая узорные своды
Пышных гаремов, веселой гурьбой
Жены эмира с зарей прибегают,
Песни их громкие страсть распаляют,
Будят желанья в груди молодой…
Крепкие стены красу их скрывают…
Но, как тигрица на гриву коня,
Бешено на стену кинулся я.

84
Прыгнул — и вот за ревнивой оградой
Жадно дышу благовонной прохладой;
Спрятавшись в чаще кудрявых кустов,
Жду я видений; но тех голосов,
Что долетали ко мне за мгновенье,
Смолкло волшебно-лукавое пенье.
Все в неподвижно-нависших садах
Пусто… Но чу! Недалеко в кустах
Слышится шепот, призыв потаенный:
«Спеши, мой яхонт драгоценный,
Ко мне, ко мне! Я здесь одна;
Тревогой грудь моя полна.
Я жажду наслаждений новых,
Безумных, молодых страстей.
Я ускользнула от очей
Эмира евнухов суровых,
Чтоб убежать с тобою в даль.
Ужель тебе меня не жаль?
Я молода… не в силах доле
У старика скучать в неволе;
Возьми меня, люби меня.
Ты смел и молод — я твоя!»

И та, чей голос соловьиный

Меня так чудно призывал,
Явилась мне, и стан змеиный
К груди с весельем я прижал.
Меня отталкивали руки.
«Боюсь… ступай…» шептал язык,
«Не уходи», с улыбкой муки
Молил откинувшийся лик.
Я видел взор сердито-нежный
Сквозь сеть опущенных ресниц:
Пылал он страстию мятежной,
Как туча, полная зарниц!
Я чуял сердца трепетанье
(Так голубь бьется молодой
В когтях орла, еще живой)…

85
 И жгло меня любви дыханье,
Как вихрь пустыни, в страшный час,
Когда, играя и кружась,
Самум с полудня налетает
И караваны заметает
Горячей пылью…
Чудный сон!
Как дым мгновенный, скрылся он.
В волнах нежданных тьмы глубокой
Призыв промчался одинокий,
Прощальный, беспомощный стон!
И страх пред местию жестокой
Внезапно душу обуял…
То было краткое мгновенье;
Но непостижное мученье
Я в то мгновенье испытал!
Темницы тесной мрак и холод,
Терзанье пытки, жажду, голод,
Неумолимый гнет оков…
Казалось мне — рои клопов *
Въедались в плоть мою; землею
Я был засыпан с головою;
Я погибал!
И вдруг на миг,
Среди ужасного мечтанья,
Во мне проснулся луч сознанья;
В кофейне я услышал крик:
«Вяжи его!» — и в то ж мгновенье
Я навзничь с грохотом упал,
И кто-то руки мне связал, —
И вновь насмешки, брань и пенье…
Но скоро в вихре новых дум
Исчез земли презренный шум.

*
Среднеазиатские деспоты сажают преступников в зиндан — тесную
подземную темницу, наполненную клопами (Здесь и далее прим. авт.).

86
И чую я — крылья растут за плечами,
Орлиные крылья! И тучи кругом
Таинственно шепчут, несутся клубами…
Вдруг молнии блеск, оглушительный гром…
И мчусь я в пространстве, обвитый грозою,
Любуяся с неба далекой землею.
Там лентой сребристою вьется река,
В ней так же, как в небе, бегут облака!
Склонившись на берет, аул одинокий
Задумчиво дышит прохладой волны,
А справа и слева по степи широкой
Пасутся киргизских коней табуны-
И вижу я в дымке степного тумана-
Торжественно движется цепь каравана.
Мне слышится шорох песчаных зыбей,
Шаганье верблюдов и ржанье коней;
Цветистой, сверкающей, длинною цепью
Плывут, извиваясь над желтою степью,
Лениво колеблясь, взрывая пески,
И ярко на солнце белеют тюки;
А черные кони, как черные тучи,
То медлят, то мчатся, послушно-могучи.
Вот близится всадник…
Отец мой, отец! Тебя я узнал!
Посмотри, твой птенец,
Давно от гнезда непогодой отбитый,
Тобою, быть может, уже позабытый
Опять отыскался… Тебя он зовет,
К тебе он летит… Но бесплоден полет:
Скрывается призрак степного обмана
И нет уж верблюдов, коней, каравана…

Безлюдно все снова вокруг.

Не бьются усталые крылья,
С уныньем и стоном бессилья
На землю я падаю вдруг.
И снова один
Средь мертвых равнин

87
 Лежу на песке
В безмолвной тоске,
А хищник степной,
Орел, надо мной
Летает, кружит,
В глаза мне глядит —
И, страхом объят,
Я понял тот взгляд:

Он говорил с насмешкою спокойной:

«Усни, усни недвижным, мертвым сном!
Пусть солнца луч в степи пылает знойной:
Накрою я тебя своим крылом.

Зачем держать в уме пустые грезы?

Зачем блестит в глазах твоих слеза?
Я съем твой ум, я выпью твои слезы,
Я выклюю ненужные глаза.

Мятежные волнуют сердце страсти —

Я сердце отыщу в груди твоей
И выну вон, и разорву на части:
Оно умрет для горя и страстей!

И зверь придет, прожорливый и смелый,

И хлынет дождь, и ветер набежит;
Над грудою костей сухой и белой
Вновь солнца луч веселый заблестит.

Но и тогда тебя я не покину:

И день, и ночь, орел сторожевой,
Я стану криком оглашать равнину
И охранять костей твоих покой!»

Я молча внимал.
Орел подлетал
Все ближе ко мне…
Но вдруг в тишине

88
Дрогнула степь, поднимается ропот,
Шум и оружий бряцанье, и топот.
Вижу: несутся, как ветер легки,
Всадники… Враг!.. Ты творишь ли молитвы?
Сабли их остры; как лес, бунчуки
Подняты, вьются, предвестники битвы.
«Полно, товарищ, покоиться, встань!
Верному ль время терять за мечтами?
Вот тебе конь и оружье; за нами
Ты поспеши на великую брань».
С края земли,
В знойной пыля,
Звук,
Стук
Слышен вдали.
То не обман,
Бьет барабан,
Там
К нам
С западных стран
Вышли полки,
Блещут штыки.
В строй!
В бой!
Близки враги!
И кони с весельем заржали, и в сечу
Быстрее крылатых, погибельных стрел
Помчались неверным гяурам навстречу…
И сталь засверкала, и бой загудел.
Вихрь пыли и крови взвился над землею:
Мелькают в нем головы пестрой толпою,
Горящие очи, иссохшие губы,
Страданьем и злобою сжатые зубы,
В крови распростертые стройные станы,
Предсмертные взоры и смертные раны…
Но вот, перегнувшись на белом коне,
Неведомый воин несется ко мне:
Блестит его сабля, звенят его шпоры, —

89
То русский, то враг!
Наши встретились взоры…
Грозя мне, привстал он на легком седле;
Уж вижу морщины на старом челе,
Наряд боевой и на бляхах насечку,
И красные ноздри коня, и уздечку…
Мгновенье — и бой загорится на смерть.
Я дрогнул… Взглянул на далекую твердь:
Там, с пристальным взглядом, зловеще унылый,
Над битвой парил Азраил длиннокрылый;
Казалось, он в битве кого-то искал…
Нашел — и, сраженный, с коня я упал!
И конь мой, испуган, взвился надо мною,
Как буря, дыша и гремя в вышине;
Взвился, покачнулся и черной скалою
Внезапно застыл. И почудилось мне,
Что неба достиг головой он косматой,
Что бой раздавил он, что грудью подъятой
Затмил лучезарное солнце. Вокруг
Все тенью ночною покрылося вдруг
И звезды блеснули, и месяц далекий,
Серпом перегнувшись, в лазури глубокой
Повиснул, янтарною тучкой обвит.
Гляжу — то не конь надо мною стоит.
То дикий утес при луне серебристой
Вздымается гордо стеной каменистой.
Он дремлет… Но сумрак окрестный гудит,
Гудит голосами, и плеском, и ревом…
Все громче и громче! И в ужасе новом
Я вспрянул, взглянул — верь ты мне иль не верь, —
Но целое море, щетинясь, как зверь,
Объемля всю землю от края до края,
Мильонами волн и дымясь, и сверкая,
Бежало, как войско на приступ, ко мне.
Я кинулся с воплем к отвесной стене,
Но зверь-океан нагонял меня; вот
К скале он прихлынул, скалу он грызет,
Взметает и пену, и брызги, и пламень…

90
Дрожащей рукой ухватившись за камень,
Не в силах от пропасти глаз отвести,
Висел я в пространстве. Одежды мои,
Как крылья подстреленной птицы, метались,
Мне били в лицо, трепетали и рвались…
И видел я праздник подводных духов:
Они веселились в пучине просторной;
На каждой волне прыгал карлик проворный,
Бил в бубны, коверкался на сто ладов,
Плевал на меня в вышину и смеялся,
Нырял и опять на поверхность являлся;
И видел я глубь океана, и рыб
Чешуйчатых, малых, больших и громадных,
Вертлявых и пестрых, холодных и жадных,
Стадами бродивших средь пенистых глыб.
Все выше и выше вздымались те глыбы,
Все ближе и ближе являлись мне рыбы.
Уж карлы, скача на упругих волнах,
Руками старались поймать мои ноги;
Лишь месяц далекий, не зная тревоги,
Все ярче и ярче блистал в небесах
И звезды спокойно мерцали в лазури,
Где нет ни морей, ни утесов, ни бури!
И слышал я стоны пародов земных
С полудня, с полночи, с заката, с востока, —
Все гибло в кипящих пучинах морских,
Все звало на помощь Аллу и Пророка!
Но черная туча на небе взвилась,
Как призрак, махая краями одежды;
И скрылись звезды, и месяц погас-
Последняя искра, последней надежды;
И грянул впотьмах над вселенною гром,
И голос победный послышался в нем:
«Вот слово Мудрого, — Того,
Кто сотворил моря и сушу:
Рабы презренные! Чего
Хотите вы? Я мир разрушу,
Я новый в миг опять создам,

91
 Но в нем, отверженцы Пророка,
Клянусь зрачком десного ока,
Уже не будет места вам!
Не надувайтесь же гордыней.
Ответьте мне: где ваша мощь?
Вы зрели тучу над пустыней
И говорили — это дождь.
Лжецы! То вихрь, несущий кару;
Готовьтесь к грозному удару,
Дрожите, падайте во прах!..
Зачем так исказились лики?
Что означают эти крики?
Я отвечаю: это страх
Творивших зло и преступленья;
В великий день суда и мщенья
Они ничто в моих глазах!
Я ослеплю их всех туманом,
Я затоплю их океаном,
Я вскипячу тот океан. —
Они погибнут в муках ада;
Но ждет великая награда
Того, кто в жизни чтил Коран!» *

Умолк — и мир поколебался,

И в черном вихре я помчался,
Куда — не знаю! Предо мной,
Мгновенно слившись в рой летучий,
Огонь и мрак, и дым, и тучи
Мелькали с дикой быстротой,
Безумным хором оглушая,
Свистя, шипя и завывая,
Как будто сонмы злых духов
Слетались с четырех концов
На праздник гибели вселенной.
Но снова грянул гром священный-
В миг шум сменился тишиной,

*
Подражание Корану.

92
Умчался ночи мрак бессильный,
Разлился свет волной обильной…
Но где же я и что со мной?

Над головой, безоблачный, безбрежный,

Небесный свод раскинулся в сияньи
И радуги великие врата
Семью цветами ярко трепетали.
Казалося, в них камней самоцветных
Неистощимый, частый лился дождь,
Волшебно в солнечных лучах играя
И падая на блещущего солнца
Бесценный, ослепительный алмаз.
И в райские врата вступил я смело.
Передо мной в туманном отдаленьи
Зубчатых стен причудливый узор,
Роскошные дворцы и минареты
Являлись, как воздушные обманы,
Как гения свободный мечты.
Я видел их, но к ним мне не хотелось,
Они лишь взор красой своей ласкали.
Вокруг меня цвел дивный вертоград
И я вдыхал цветов благоуханье,
То нежное, то страстное, как счастье
Весенних грез и пламенных надежд;
Напевы птиц, сливаяся с журчаньем
Ленивых волн студеного потока,
Меня влекли под сладостную сень
Разросшейся над берегом оливы.
Там хорошо в дремоте молчаливой
Склониться, созерцая вечный день.
И я пошел, и лег, и рой видений
Слетел ко мне для страстных наслаждений,
Для радости и неги, для любви,
Незнающей печали и разлуки.
Какой язык или какие звуки
Их выразят? Закрыв глаза мои,
Я пил вино небесного веселья

93
И в облаке волшебного похмелья
Мне слышалось: вкушай, вдыхай, лови-
Все для тебя! плоды, цветы, лобзанья
Покорных дев… Улыбки их очей,
Их ласки, их напевы, их желанья…
О, не страшись! Огня в груди твоей
Не утолят блаженные мгновенья:
Здесь в счастьи нет отравы пресыщенья,
Как нет измен, притворства и цепей!
И я открыл и взоры, и объятья
Для счастия…
Но что же это? Ночь?

Дрожащий свет, толпа, кофейня?! Прочь!

Прочь с глаз моих вы, призраки проклятья,
Противный сор противной мне земли!
Как смели вы явиться? Как могли
Вы заслонить собой картины рая?
Гашиш, спаси! О, дайте!..
И срывая

Веревки с рук моих и ног,

Хотел вскочить я — и не мог!
Взглянул — и стыд объял меня:
Одежда ветхая моя
Была разодрана в клочки.
Да где ж чалма?.. где башмаки?
Где кошелек — случайный дар?
Все, все похищено!.. Угар
Над распаленной головой
Носился смутною волной;
Но ужас жизни сознал я
И слез потоком залился.

Пришлец! С тех пор промчались годы.

Поденщик, нищий, раб людей,
Влачу без цели, без свободы
Я бремя долгих, тяжких дней;

94
Привык я к брани и презренью,
Кормлюсь работой кое-как;
Но лишь с небес отрадный мрак
На землю падает и тенью,
Как ризой ночи, облачен,
Базар впадает в мирный сон,
Забытый всеми, гнусный парий.
Зажав в руке дневной динарий,
Спешу в кофейню я и там
До утра предаюсь мечтам,
Пора! Ты видишь, солнце село,
Томится дух, устало тело… Пришлец!
Не хочешь ли со мной
Ты испытать гашиша чары?
Пойдем… Смеешься?.. Бог с тобой!
Прощай… Но если бы удары
Судьбы жестокой на тебя
Обрушились и жизнь твоя
Нежданным горем омрачилась,
Припомни, что со мной случилось…
Алла могуч! Гашиша дым
Для счастья нищих создан им!
 В. Брюсов

ЧЕТВЕРТЫЙ ЗАЛ

(Из поэмы «Подземное жилище»)

Четвертый зал был явно предназначен

Для наслаждений сокровенных. Шкап, —
Изделие голландца века славы, —
На полках вощаных ряды хранил
Заветных снадобий и тайных ядов.
Там был морфин, и опий, и гашиш,
Эфир и кокаин, и много разных
Средств, открывающих лучистый путь
К искусственных эдемам: были склянки
С прозрачной жидкостью, и с темной пастой,
И с горстью соблазнительных пилюль,
По комнате чуть слышный, но зловещий
Разлит был запах, проникавший в мозг.
Убранство зала было просто, строго:
Диваны жесткие, и кресла, и ковры,
И в глубине — китайские циновки,
А перед ними маленькие лампы,
Чтоб разжигать на медленном огне
Индийский опий, что янтарной каплей
На острие иглы дрожит и меркнет,
Пред тем как стать коричневым зерном...
Однообразно-серы были стены,
Налетом дыма едкого покрыты:
Ни украшений, ни картин, и только
Вдоль потолка тянулся длинный фриз
Из разных тел, причудливо сплетенных,
Животных, птиц, драконов и людей.
Когда огнистой пробежав по жилам
Струей, овладевал сознаньем яд
И крылья расширял воображенья,

96
И взорам остроту давал, и слуху
Утонченность, — каких тогда речей,
Блестящих, быстрых, странных, изощренных,
Здесь скрещивались тонкие клинки!
И после, в час, когда морфин безвольный,
Иль яростный эфир, своих друзей
Роняли в сладко-темную дремоту;
Когда гашиш палящий разверзал
Врата видений, и священный опий
Плотские узы тела разрешал
И узы места, времени и веса, —
О, как тогда, перед померкшим взором,
Преображался этот хитрый фриз!
Как эти изваянья оживали,
Расцвечивались красками, и вдруг,
Сорвавшись с места, в буйном ликованьи,
Бросались в неудержный хоровод,
И за собой безвольных увлекали
В пространство беспредельное, в мир звезд,
Где между светочей небесных, — алых,
Зеленых, синих, желтых, золотых, —
Как радуга, пленительных и острых,
Как молния, — кружили и кружили...

<1910>
 А. Несмелов

ИЗ ПОЭМЫ «ДЬЯВОЛИЦЫ»

Раскинув ноги, голым животом

Белеешь ты на страшном ложе том,
Где корчилась и изнывала похоть.

А старичок, склонившись на кровать,

Спешит штиблет скорей расшнуровать
Торопится и дряхло будет охать.

Потом в пивной, где синеватый газ

Подвел углы у потемневших глаз,
Ты будешь пить и слушать гул Арбата,

И кокаином нос запороша,

Ты подождешь, пока твоя душа
Не станет сумрачной, заостренно-горбатой.

И мертвыми покажутся все лица,

И скажешь ты, хрипя, как дьяволица:
«Не вы, не вы, а Он со мной живет!

Он крадется, оборотясь мужчиной, —

И трижды в день, под новою личиной,
Мне оголяет груди и живот!»

И вся кипя, метнешься на бульвар,

В ночном мороз, клубя из горла пар,
И будешь дьявола искать в толпе прохожих,

Глядеть в глаза, заглядывать в лицо,

Неся в душе зеленое кольцо,
Ища Его, встреча лишь похожих…

98
 С. Есенин

ПРИВОЛЖСКИЙ ГОРОДОК

(Из поэмы «Страна негодяев»)

Тайный притон с паролем «Авдотья, подними подол».

2 т а й н ы х п о с е т и т е л я. К а б а т ч и ц а, с у д о м о й к а
и п о д а в щ и ц а.

Кабатчица

Спирт самый чистый, самый настоящий!

Сама бы пила, да деньги надо.
Милости просим.
Заглядывайте почаще.
Хоть утром, хоть в полночь -
Я всегда вам рада.

Входят Н о м а х, Б а р с у к и еще 2 п о в с т а н ц а.
Номах в пальто и шляпе.

Барсук

Привет тетке Дуне!

Кабатчица

Мое вам почтение, молодые люди.

1-й п о в с т а н е ц

Дай-ка и нам по баночке клюнуть.

С перезябу-то легче, пожалуй, будет.

Садятся за стол около горящей печки.

99
 Кабатчица

Сейчас, мои дорогие!

Сейчас, мои хорошие!

Номах

Холод зверский. Но... все-таки

Я люблю наши русские вьюги.

Барсук

Мне все равно. Что вьюга, что дождь...

У этой тетки
Спирт такой,
Что лучше во всей округе не найдешь.

1-й п о в с т а н е ц

Я не люблю вьюг,
Зато с удовольствием выпью.
Когда крутит снег,
Мне кажется,
На птичьем дворе гусей щиплют.
Вкус у меня раздражительный,
Аппетит, можно сказать, неприличный,
А потому я хотел бы положительно
Говядины или птичины.

Кабатчица

Сейчас, мои желанные...

Сейчас, сейчас...

(Ставит спирт и закуску.)

100
 Номах
(тихо к кабатчице)

Что за люди... сидят здесь... окол?..

Кабатчица

Свои, голубчик,
Свои, мой сокол.
Люди не простого рода,
Знатные-с, сударь,
Я знаю их 2 года.
Посетители — первый класс,
Каких нынче мало.
У меня уж набит глаз
В оценке материала.
Люди ловкой игры.
Оба — спецы по винам.
Торгуют из-под полы
И спиртом и кокаином.
Не беспокойтесь! У них
Язык на полке.
Их ищут самих
Красные волки.
Это дворяне,
Щербатов и Платов.

<…>

Через кухонные двери появляется к и т а е ц.

Китаец

Ниет Амиэрика,
Ниет Евыропе.
Опий, опий,
Сыамый лыучий опий.

101
Шанго курил,
Диеньги дыавал,
Сыам лиубил,
Есыли б не сытрадал.
Куришь, колица виюца,
А хыто пыривык,
Зыабыл ливарюца,
Зыабыл большевик.
Ниет Амиэрика,
Ниет Евыропе.
Опий, опий,
Сыамый лыучий опий.

Щербатов

Эй, ходя! Давай 2 трубки.

Китаец

Диеньги пирет.
Хыодя очень бедыный.
Тывой шибко живет,
Мой очень быледный.

Подавщица

Курить на кухню.

Щербатов

На кухню так на кухню.

(Покачиваясь, идет с Платовым на кухню.

Китаец за ними.)

<…>

102
 Из кухни появляется к и т а е ц и неторопливо выходит
Вслед за ним. Опьяневшие посетители садятся на свои места.
Б а р с у к берет шапку, кивает товарищам на китайца
и выходит тоже.

Щербатов

Слушай, Платов!
Я совсем ничего не чувствую.

Платов

Это виноват кокаин.

Щербатов

Нет, это не кокаин.

Я, брат, не пьян.
Я всего лишь одну понюшку.
По-моему, этот китаец
Жулик и шарлатан!
Ну и народ пошел!
Ну и племя!
Ах, Авдотья Петровна!
Сыграйте нам, Авдотья Петровна, вальс…
Сыграйте нам вальс
«Невозвратное время».

(Тычется носом в стол. Платов тоже.)

 Примечания

В некоторых опубликованных в книге текстах исправлены отдель-

ные устаревшие особенности орфографии и пунктуации. На
фронтисписе – фрагмент картины Г. Превиати «Курильщицы
гашиша» (1887).

И. Анненский. Трактир жизни. Тоска

Оба стихотворения вошли в авторский сб. Тихие песни. С приложе-

нием сборника стихотворных переводов «Парнасцы и проклятые»
(CПб., 1904, под псевд. Ник. Т-о).

В. Брюсов. К***

Публикуется по кн.: Брюсов В. Неизданное и несобранное: Сти-

хотворения. Проза. Венок Брюсову. Воспоминания о Брюсове.
Varia (М., 1998).

Сонет посвящен писательнице и критику Н. Петровской (1879-1928),

возлюбленной Брюсова; как считала жена поэта, именно Петров-
ская пристрастила Брюсова к морфию.

В. Брюсов. Соблазнителю. Le Рaradis Artificiеl. В пустынях

Данные стих. В. Брюсова публикуются по авторскому сб. Зеркало

теней: Стихи 1909-1912 г. (М., 1912), где они составляют зак-
лючительную часть раздела «Неизъяснимы наслажденья».

Как прозрачно намекают эпиграфы из Т. де Квинси, автора «Ис-

поведи англичанина, употреблявшего опиум» (1821) и «Les Para-
dis Artificiels» («Искусственные раи», 1860) Ш. Бодлера – книги,
посвященной опиуму и гашишу – а также упоминанию «огненно-
го Мака», под именем Соблазнителя у автора зашифрован опиум.

104
 Г. Иванов. Наступление ночи

Публикуется по кн.: Иванов Г. Стихотворения (СПб., 2005).

И. Северянин. Гашиш Нефтис

Стихотворение вошло в авторский сб. Златолира (М., 1914). Публи-

ликуется по изд.: Северянин И. Сочинения в пяти томах. Том
первый (СПб., 1995).

В. Март. В курильне

Впервые в авторском сб. В. Марта (В. Н. Матвеева, 1896–1937) Пе-

сенцы [Владивосток, 1917]. Публикуется по изд.: Поэзия русско-
го футуризма (СПб., 1999).

А. Митрофанов. «Называла счастливым принцем…»

Впервые в альманахе Без муз: Художественное периодическое

издание (Нижний Новгород, 1918). Публикуется по этому изд.

А. Вертинский. Кокаинетка

Публикуется по первому печатному изд.: Печальные песенки А. Н.

Вертинского: Кокаинетка (М., 1917).

В различных источниках текст приписывается другим авторам, в

частности, В. Агатову, однако в вышеупомянутом изд. указано, что
слова и музыка этого «романса-ариетки» принадлежат А. Вертин-
скому.

105
 Э. Багрицкий. Газелла

Публикуется по альманаху Чудо в пустыне: Стихи (Одесса, 1917).

Н. Грушко

Все публикуемые стихотворения Н. Грушко (1891-1973) вошли в

ее авторский сб. Ева: Стихотворения (Пб., 1922) и публикуются
по этому изд. За исключением посвященного А. Ахматовой стих.
«Как пустыня, ты мною печально любима…», все они объединены
в разделе книги, озаглавленном «Гашиш».

В. Орт. Торжество наркоза

Стихотворение В. Орта (В. Ц. Виторта, 1886-1926) публикуется

по авторскому сб. Республика любви: Книга стихов и прозы (Пг.,
1918).

Б. Поплавский

Все приведенные стихотворения погибшего от отравления нар-

котическим веществом Б. Поплавского (1903-1935) – ранние и не
включавшиеся в авторские книги – публикуются по изд.: Поплав-
ский Б. Собрание сочинений в трех книгах. Том первый: Стихо-
творения (М., 2009). Приводим также сохранившееся в чернови-
ке стих. Поплавского этого периода:

И снова осенью тоскую о столице,

Где <…> над иконами горят,
Где проходили привидений вереницы,
Где повторялись в исступленье небылицы,
Где торговали кокаином доктора
<…> сырости глухого ноября

. . . . . . .

106
 Тоскуя о брошенной столице,
О дымных лавочках зеленого гашиша,
Где повторялись в исступленье небылицы,
Где проходили привидений вереницы,
А в октябре изрешетило крыши,
Пожары белых [нрзб.] в тумане
Упали бликами от выключенной <…>

. . . . . . .

А с сердцем переулки <…>

Н. Поплавская – Наталия Поплавская (годы жизни неизвестны),

старшая сестра Б. Поплавского, автор кн. Стихи Зеленой Дамы
(М., 1917); рано пристрастилась к наркотикам и познакомила с
ними брата. В литературе осталась стих. «Ты едешь пьяная и
очень бледная…»

Н. Ольховская. «Летом хорошо у Нирнзее…»

РГАЛИ. Ф. 1336. Оп. 1. Ед. хр. 36 с посв. «Милому Коле Минаеву»;

впервые опубликовано А. Л. Соболевым.

С. Алымов. На улице

Публикуется по авторскому сб. Киоск нежности ([Харбин], 1920).

Камышнюк – Ф. Л. Камышнюк (1894? – после 1932) – харбинский

поэт, переводчик, автор двух сборников; между 1923 и 1926 гг.
уехал в Советский Союз, жил в Ленинграде.

М. Щербаков. Курильщик

Публикуется по изд.: Русская поэзия Китая: Антология (М., 2001).

107
 В. Хлебников. Курильщик ширы

Впервые в газ. Красный Иран (19 июня 1921). Публикуется по

изд.: Хлебников В. Собрание сочинений в шести томах. Том вто-
рой: Стихотворения 1917-1922 (М., 2001).

К. Липскеров. Трубка Курильщика

Публикуется по изд.: Северные дни. Сборник II (М., 1922).

Б. Пастернак. До всего этого была зима

Стихотворение вошло в авторский сб. Сестра моя жизнь (М.,

1922). Публикуется по изд.: Пастернак Б. Полное собрание со-
чинений с приложениями в одиннадцати томах. Том I: Cтихо-
творения и поэмы 1912-1931 (М., 2003).

И. С авин. «Все медленнее караваны…»

Публикуется по изд.: Савин И. «Всех убиенных помяни, Россия...»:

Стихи и проза (М., 2007).

В. Инбер. Девушка из Нагасаки

Стихотворение, в сильно искаженном виде ставшее текстом из-

вестного городского романса, публикуется по авторскому сб. Брен-
ные слова (Одесса, 1922).

В. Март. Мизинцы

Впервые в авторском сб. Песенцы: Китайские этюды. Стихи (Хар-

108
бин, 1922).

Т. Гревс. Опиум

Впервые в газ. Сегодня (Рига), 1923, № 44, 25 февраля. Публикуется

по этому изд.

И. Орлова. Лайфу

Публикуется по авторскому сб. Черные иммортели (Харбин, 1929,

под псевд. Зороастра Кшижанна).

Как отмечал В. Перелешин, слова «тачинкин», «канфа», «алта-

баз» и «чай лянсин» – подражательно-«китайские» неологизмы
автора.

Л. Ещин. Про Москву

Публикуется по изд.: Русская поэзия Китая: Антология (М.,

2001).

Л. Е. Ещин (1897-1930) – журналист, белый офицер, поэт «русс-

кого Китая»; в эмиграции жил в нищете, умер от злоупотребле-
ния алкоголем и наркотиками.

А. Несмелов. «Пустой начинаю строчкой…»

Автограф: РГАЛИ. Публикуется по изд: Строфы века (М.-Минск,

1995).

См. ниже близкий по теме отрывок из поэмы А. Несмелова «Дья-

волица».

109
 Д. Хармс. «Среди небес и крыш домов…»

Публикуется по изд.: Случаи и вещи: Даниил Хармс и его окру-

жение (СПб., 2013). В публикации исправлены особенности автор-
ской орфографии: «крышь», «от туда».

А. Прокофьев. «Вижу блоковскую Мэри…»

Отрывок публикуется по авторскому сб.: Прокофьев А. Стихо-

творения (Л., 1932).

В. Обухов. Опустошение

Публикуется по изд.: Русская поэзия Китая: Антология (М., 2001).

Н. Петерец. Любовь – нить

Публикуется по изд.: Русская поэзия Китая: Антология (М.,

2001).

С. Алымов. «Перебиты, поломаны крылья…»

Стихотворение написано как текст песни для кинофильма Е. Чер-

вякова «Заключенные» (1936), где указано авторство Алымова;
позднее разошлось во множестве вариантов как тюремно-лагер-
ный романс. Публикуется по видеозаписи кинофильма.

Г. Сапгир. Кира и гашиш

Публикуется по изд.: Сапгир Г. Голоса: Тексты 1958-1962 гг. (М.-

Париж-Н.-Й., 1993).

110
Кира – писательница, поэтесса, журналистка К. А. Сапгир, в пе-
риод написания стих. жена автора.

Л. Аронзон

Стихотворения Л. Аронзона публикуются по изд.: Аронзон Л.

Собрание произведений. Том I (СПб., 2006).

А. Хвостенко. Несколько слов об этих листах

Публикуется по изд.: Хвостенко А. Верпа (Тверь, 2005).

А. Волохонский. Из Шицзин (Песни Главного Города)

Публикуется по изд.: Волохонский А. Стихи о причинах ([Мюн-

хен], 1989) с незначительными исправлениями согласно вокаль-
ному исполнению близкого друга и соавтора А. Волохонского,
поэта и барда А. Хвостенко (1940-2004; см. выше его стих. «Нес-
колько слов об этих листах»).

О. Плебейский. «О, странны причуды гашиша…»

Публикуется по авторскому сб. Стихотворения (Волгоград,

1994).

Е. Шварц. Петроградская курильня. Произвожу наркотики

(иногда)

Данные стихотворения Е. Шварц публикуются по изд.: Шварц Е.

Песня птицы на дне морском: Стихотворения (СПб., 1995).

111
 А. Горенко

Стихотворения А. Горенко публикуются по изд.: Праздник неспе-

лого хлеба: Стихи девяностых годов (М., 2003).

Русско-израильская поэтесса А. Горенко (Карпа, 1972-1999) погиб-

ла в возрасте 27 лет от передозировки (или некачественного) ге-
роина; ее смерть странно напоминала обстоятельства гибели Б.
Поплавского в Париже 64 годами ранее. Посмертно в России и
Израиле были изданы пять сборников ее стихов. См. ниже пос-
вященное ей стих. Е. Шварц.

Е. Шварц. Письмо друг другу

Публикуется по журн. Звезда, 2002, № 6.

Б. Рыжий. «Бритвочкой на зеркале гашиш…»

Публикуется по изд.: Рыжий Б. В кварталах дальних и печаль-

ных: Избранная лирика. Роттердамский дневник. М., 2013.

А. Голенищев-Кутузов. Гашиш

Публикуется по первому отдельному изд.: Голенищев-Кутузов А.

Гашиш: Рассказ туркестанца (СПб., 1875).

В. Брюсов. Из поэмы «Подземное жилище»

Публикуется по авторскому сб. Зеркало теней: Стихи 1909-1912 г.

(М., 1912).

112
 А. Несмелов. Из поэмы «Дьяволицы»

Впервые: Парнас между сопок: Альманах (Владивосток, 1922). Пуб-

ликуется по указанному изд.

С. Есенин. Из поэмы «Страна негодяев»

Поэма была окончательно завершена в 1924 г. Публикуется по

изд.: Есенин С. Полное собрание сочинений в семи томах. Том
третий: Поэмы (М., 1998).
 Оглавление

Стихотворения

И. Анненский. Трактир жизни 7

И. Анненский. Тоска 8

В. Брюсов. К*** 9

В. Брюсов. Соблазнителю 10

В. Брюсов. Le Paradis Artificiel 12

В. Брюсов. В пустынях 14

Г. Иванов. Наступление ночи 17

И. Северянин. Гашиш Нефтис 18

В. Март. В курильне 19

А. Митрофанов. «Называла счастливым

принцем…» 20

А. Вертинский. Кокаинетка 21

Э. Багрицкий. Газелла 22

Н. Грушко. Духи 23

Н. Грушко. 1914 год 24

Н. Грушко. «Лукавый китаец, с черной косой…» 25

Н. Грушко. В курильне 26

Н. Грушко. Нищий 27
Н. Грушко. «Как пустыня, ты мною печально
любима…» 28

В. Орт. Торжество наркоза 29

Б. Поплавский. Караваны гашиша 30

Б. Поплавский. Стихи под гашишем 31

Б. Поплавский. «Вот прошло, навсегда я

уехал на юг…» 32

Б. Поплавский. «Вот теперь, когда нет

ни гашиша, ни опия...» 33

Н. Ольховская. «Летом хорошо у Нирнзее…» 34

С. Алымов. На улице 35

М. Щербаков. Курильщик 36

В. Хлебников. Курильщик ширы 37

К. Липскеров. Трубка Курильщика 39

Б. Пастернак. До всего этого была зима 42

И. Савин. «Все медленнее караваны…» 44

В. Инбер. Девушка из Нагасаки 45

В. Март. Мизинцы 46

Т. Гревс. Опиум 48

И. Орлова. Лайфу 49

Л. Ещин. Про Москву 51

А. Несмелов. «Пустой начинаю строчкой…» 53

Д. Хармс. «Среди небес и крыш домов…» 56

А. Прокофьев. «Вижу блоковскую Мэри…» 57

В. Обухов. Опустошение 58

Н. Петерец. Любовь – нить 59

С. Алымов. «Перебиты, поломаны крылья…» 60

Г. Сапгир. Кира и гашиш 61

Л. Аронзон. «Натощак курю гашиш…» 63

Л. Аронзон. «Я жил, пока не умер…» 65

А. Хвостенко. «Кома и жест – прихоти

беглеца…» 66

А. Волохонский. Из Шицзин 67

О. Плебейский. «О, странны причуды гашиша!...» 68

Е. Шварц. Петроградская курильня 69

Е. Шварц. Произвожу наркотики (иногда) 70

А. Горенко. Элегия 71

А. Горенко. «Я стал как мебель бледный

деревянный…» 73

А. Горенко. «Смерть прикрывает наготу…» 74

Е. Шварц. Письмо друг другу 75

Б. Рыжий. «Бритвочкой на зеркальце гашиш…» 76

Поэмы и отрывки из поэм

А. Голенищев-Кутузов. Гашиш (Рассказ

туркестанца) 78
В. Брюсов. Четвертый зал (Из поэмы «Подземное
жилище» 96

А. Несмелов. Из поэмы «Дьяволицы» 98

С. Есенин. Приволжский городок (Из поэмы

«Страна негодяев») 99

Примечания 104
Настоящая публикация преследует исключительно
культурно-образовательные цели и не предназна-
чена для какого-либо коммерческого воспроизведе-
ния и распространения, извлечения прибыли и т.п.

SALAMANDRA P.V.V.