3

Оглавление

остров Глазовка (архипелаг Беларусь)

Введение в Глазовкаведение 5
Глава первая. Трудоустройство 16
Собеседование 16
Аттестация 18
Заключение контракта 25
Глава вторая. Интернатура – ординатура 36
Глава третья. Игры самураев 46
История одинокого ронина 58
Глава четвертая. Игры самураев 2 или сбой в системе –
ctrl+alt+delete 60
Глава пятая. Вечер вопросов и ответов
или в поисках любви 75
Глава шестая. Бремя молодости
или в поисках любви и счастья 2 88
Глава седьмая. Уроки истории и экономики 100
Глава восьмая. Шифгретор 120
Глава девятая. Твердая цена 136
Глава десятая. Смачна есцi! (или в поисках самих себя) 151
Проблемы с улыбкой 164
Заключение 169
Прощание 177
Послесловие 182

Рассказ. Пять минут с Люсей 185

Стихи 200
 4

остров Глазовка
(архипелаг Беларусь)
 5

Введение в Глазовковедение
(да, звучит непривычно, а что вы хотели – новая научная дисциплина,
привыкайте)

Глазовка – это деревня. Как многие другие в Беларуси, такая

же… но местные могут и поспорить, и я их понимаю. Да, все,
вроде, как у других, но это как посмотреть…
Вот взять хотя бы название. С одной стороны, вполне себе
обычное, понятное название, ничего особенного. Потенциала,
чтобы взорвать мозг, как, например, у Дофаренции (под Минском),
Габитации (около Будслава) либо Тюрли (возле Молодечно; вот
что за тюрли такие, спрашивается?), скажем честно, нет. Или
поставить в тупик тайной происхождения названия, как у деревень
(напомним, белорусских) Париж, Антонисберг, Монголия, Кавказ,
Байкал, Сахалин, Палестина.
А что вы скажете об этой троице деревень: Марс, Юпитер,
Венера? Вполне подходящие названия, чтобы стать родиной как раз
для трех белорусских космонавтов. Но нет, их вскормили вполне
понятные городок Червень и деревни Комаровка и Белое. Недалеко
от последней на лесном перекрестке на столбе среди с любовью
вырезанных из деревянных дощечек указателей – Москва, Лондон,
Минск, Борисов, Барань, Моисеевщина (таки да, даже в этой
дремучей чаще) – есть направление «Селец – света конец». Можно
согласиться, так как дальше начинаются болота Березинского
заповедника, а для кого-то и начало дороги в космос, как
выясняется. (Хочется упомянуть и о Валентине Терешковой: ее
родители – выходцы из наших краев, и в детстве она разговаривала
по-белорусски (потом, правда, перестала, ну так и мы тоже).
А вот, допустим, вы такой рулите по трассе Р145 на
Гродненщине, вечереет, места глухие, останавливаетесь переночевать.
Так, от нечего делать, пересматриваете «От заката до рассвета»
Квентина Тарантино и, зевая, спрашиваете у хозяина: «Отец, так
как, ты говоришь, ваша деревня называется?» А он, значит, в ответ:
 6

«Так ты, сынок, еще и не спрашивал, а называется она обыкновенно

– Вамперщина». И так это у него один глаз заблестел (а может,
показалось), а бабка его и внучка из-за шторы вышли и так это на
тебя смотрят…
М-да… для ночлега больше подойдет деревня Храпаки на
Витебщине или, там, Заперинье, Семигостичи, Пироги либо Наливки.
Мило и агротуристично, не то что расположенные (подряд) в
Березовском районе Кабаки, Бухали и Рыгали или Шалаевка на
Могилевщине (нехорошо так о женщинах, куда как лучше в
Мостовском районе – Голубы). Скажем прямо – грубо,
недопустимо, господа хорошие, вон Пропойск переименовали в
Славгород, так совсем другое дело (ведь могут, если захотят). Так
и хочется спросить: «Доколь?» – а это название деревни на
Могилевщине. На самом деле всегда есть выбор, и если вас не
устраивают слишком диетические Сухари, то рядом расположены
Сластены (на той же Могилевщине).
Настораживает большое количество деревень с названием
Козлы… (не заморачивайтесь, ведь можно перенести ударение на
первый слог – и получаем устройство для распилки бревен, а то лишь
бы постебаться; так вот нет, держите себя в руках, а то один
шутник-охайник, например, расшифровал славный город Копыль как
«коровы и пыль», так нельзя). К теме о животных, ни одно не забыто,
хватает «Волков», «Бобров», «Барсуков», повыбитых «Туров» и других
в разных вариантах, но первый зверь?.. Подсказываю, с нашими
болотами… правильно – Комары, Комарово, Комарин и тому подобное
в самых немыслимых интерпретациях.
Общество «Трудовые резервы» достойно представлено
деревнями Ковали, Косари, Домоткановичи, Пряльники,
Докторовичи, Пасека, Рудня, Кожан-Городок, Старые и Новые
Чемоданы (Шкловский район), Пекари, Гончары, Конюхи (а рядом
Жеребковичи – логично, не поспоришь). Это уже и не экзотика.
К какой категории пристроить Голосятино – не совсем понятно,
наверное, к Погорелке, Гадиловичам, Галимщине (Ивьевский район),
 7

Застенку на реке Смердь и Гореновке на реке Жесть (ну просто ж…

хотя ниже по течению расположилось Добрынево, как говорится, если
в одном месте убыло, то в другом – прибыло). Уравновесим их
деревнями Рай и Хорошее (в последней бывал-с на картошке в
студенческие годы, отведал невиданный нигде более молочный грибной
суп и наблюдал за невероятным развлечением детей: пока мы,
студенты, утеплившись всем, чем могли, собирались у грузовика для
отъезда на поле, они стайкой пересекали в разных направлениях
гигантскую лужу напротив столовки, кромсая первый хрупкий лед
босыми ногами, им это казалось прикольным и, похоже, никаких
ощущений типа «сейчас сдохну от холода» не вызывало; а еще в этих
местах беларуская мова звучит так, что хоть на хлеб намазывай, – на
пальцах не объяснишь, это живьем надо: у кого есть уши, тот
услышит).
К сожалению, приходится изъять из списка Целуйки,
обезлюдевшие из-за Чернобыля (уже за одно это…). Но, слава Богу, на
страже мировой гармонии продолжает стоять деревня Вселюб (может,
и простое совпадение, но тут рядом В.Высоцкий проводил медовый
месяц с М.Влади и написал песню «Здесь лапы у елей дрожат на весу»).
Завершаем с курьезами и небывальщиной и попробуем
определиться с самым что ни на есть белорусским названием. Едва
ли кого-то в Беларуси удивит, что в этом соревновании с большим
отрывом лидируют Заболотье, Заречье и Залесье, повторившись
много десятков раз по всей территории страны. Кроме того, тема
леса бесконечно расширяется в вариациях вокруг названий всех
известных деревьев и кустарников нашей зоны, от сладкой
Малиновки до солидного Дубно.
Белорусская деревня как-то всегда с лесом, старается прытулiцца
к нему хоть одним боком. Когда лес за спиной, то как-то спокойнее (не
ровен час, «наскочуць немцы або начальства», гы-гы-гы! – Нельзя так
про начальство, вы что? – Так мы нiчога. – Ладно, смотрите у меня!). В
худшем случае лес всегда в зоне прямой видимости. Бярозавiк
(березовый сок), ягоды и грибы, как по пуповине, перекачиваются в
 8

живое тело деревни, и городским перепадает. Ну и что, дело обычное.

Как посмотреть. Вас не поражала неистребимая тяга японцев
полакомиться рыбой фугу, несмотря на ежегодную смертельную
статистику? Экзотично, необъяснимо. Да, но у нас сопоставимую
смертельную дань собирают грибные угощения (чаще среди городских,
растерявших навык). Кроме того, ежегодно несколько человек не
возвращаются с грибной охоты, обычно это люди преклонного
возраста (невольно возникает ассоциация с уходом на гору Нараяма).
Но разве это кого-то останавливает? И разве это не удивительно?
А бярозавiк (в смысле, березовый сок)? Как-то довелось
участвовать в мультикультурном гастрономическом фэсте. Подхожу
со стаканом березового сока к арабской женщине и предлагаю
попробовать наш аутентичный продукт. Моя собеседница оказалась
благочестивой мусульманкой и первым делом поинтересовалась, не
содержит ли напиток алкоголя. В этом плане я ее успокоил. Но для
халяльной еды важен не только состав, но и как приготовлена, добыта
пища. Данный аспект я постарался объяснить попроще, доходчивее, на
примерах. Представительница исламского мира приняла от меня стакан
с березовым соком и стала внимательно, с доброжелательной улыбкой
слушать.
– Получают напиток из сока березы, это такое дерево. Но это
не тот сок, что, например, выдавливают из фруктов, а жидкость,
которая циркулирует в стволе дерева, скорее, как кровь в теле
человека. Ее отбирают в особый короткий период пробуждения,
взрыва всех жизненных сил, ну это как… э-э… у девушки на выданье. В
это время жидкость-кровь особо богата биологически активными
веществами. Делают такой надрез, ну как рану…
По мере того как я рассказывал, глаза женщины округлялись, она
побледнела, улыбка исчезла с ее лица, рука со стаканом дрогнула. Она
отшатнулась, вернула мне стакан и со словами: – Я держала в руках
это дьявольское зелье, добытое столь ужасным способом, и теперь
должна много молиться, – удалилась в расстроенных чувствах.
 9

А вы говорите, что нам нечем их удивить, рассказывать надо

правильно!
Далее собственно Глазовка.
Глазовка явно из второй половины списка, где все ясно и понятно.
Звучит по-нашему, абсолютно, без подмеса, но вот в чем дело –
название Глазовка еще раз появляется только где-то на российских
Тамбовщине и Дальнем Востоке. И о чем оно? Не привязка к
местности, не род занятий, не характеристика, не производное от
прозвища местных… Может, поселение «зеленых человечков»? Вот у
них глазищи так глазищи. Нет. Там живут наши, разве что случаются
девчонки неземной красоты да парни под два метра (торчит такой
старшеклассник из-за парты, «як сабака на плоце»). Обычно живут, ну,
разве что самую малость по-своему, но наши, но все-таки по-своему.
Что не так? Самое главное – у Глазовки нет леса, более того, его
даже не видно. А стоит Глазовка в чистом поле, потому что «повезло»:
балльность пашни высокая, поэтому в окрестностях лес повыведен к
чертовой матери и все расчерчено мелиоративными каналами (необычно
для Беларуси, разве что со Слуцко-Несвижским регионом можно
сравнить). Правда, в самой деревне, среди садов, палисадников и вековых
деревьев вдоль улиц, находишься, как в оазисе. Потому что если в
пустыне оазис – это вода, то для Беларуси жизненная сила и экология
души связаны с лесом, с деревьями. (Кто-нибудь знает, сколько деревьев
нужно, чтобы белорус почувствовал их лесом, а себя комфортно?)
Оазис, нет – остров. Еще до конца 1980-х сообщение с райцентром
шло по грунтовке. Где-то ближе к середине пути дорога спускается в
низину, которую зимой месяца на два заметало до полной
непроходимости. В тихую погоду грейдеры, бульдозеры разгребали
снег, и автобус шел в туннеле выше крыши (романтика), но если метет,
то все бесполезно. Народ начинает прикупать хлеб с запасом, если что –
одалживаются у соседей. Весной и осенью низина на несколько недель
затапливалась. Сообщение с большой землей осуществлялось трактором
на гусеничном ходу, который тянул через хляби в райцентр на завод
молоковоз – это святое.
 10

Остров Глазовка. Теперь есть приличное шоссе, но характер

глазовцев, характер стойких островитян сформировался задолго до
улучшения связей с «большой землей» (как и у других белорусов,
привыкших к автономности и коллективному выживанию в лесах, среди
болот, на многонедельных разливах половодья в поймах, что
невозможно без местных неписаных кодексов, по которым, другой раз,
живут не только селяне; кстати, деревень с названием «Остров» немало
по Беларуси).
1980-е. С детьми глазовских островитян выехали на колхозном
автобусе (такой с «носиком», как у Жиглова с Шараповым, только
поновее) к Миорским озерам. В поисках удобной стоянки под
палатки петляем по немыслимой пересеченке лесных дорог где-то
между южной оконечностью озер и деревнями Волковщина и
Тетерки. Выскакиваем из чащи сразу в деревеньку (названия уже и не
помню) в одну улицу, которая идет какими-то просто океанскими
«волнами». Двигаясь по дороге вверх, ты не видишь ничего, кроме
неба, а опускаясь, упираешься руками в спинку переднего сиденья. В
нижних точках стоят вечные лужи, занятые домашними свиньями
(отдельные несколько зверского вида по окрасу, щетине и общему
экстерьеру. Неужели?!.. Нет, не может быть, хотя вокруг лес…), в
том числе мамашами с выводками уморительных поросят.
Свинским детям не лежится: они то и дело выскакивают из купели,
играя в догонялки посуху, а дородная мамаша похрюкивает,
призывая обратно (вот это жизнь! А то у нас: не лезь в лужу, я тебе
сказала!!!). Каждый раз приходится подолгу сигналить, шофер
выходит и пытается совестить наглых животных, с умеренным
успехом – местные они, а не он. Апофеоз наступает, когда дорогу не
спеша переходит кролик и спокойно удаляется во двор. Дети не
выдерживают и высыпают из автобуса. Мы несмело заходим
следом, удержаться ведь невозможно (ворота – перекладина,
которая сейчас снята, забор – две параллельные жердины между
столбами, наверное, чтобы лоси не заходили). Хозяин – спокойный,
приветливый мужчина средних лет.
 11

– К вам тут кролик забежал...

– Так, зноў загуляў з ночы, няма на яго ўправы, даскачацца,
пакуль сабакi не парвуць…
– Так он что, сам вернулся?
– А хто ж яго будзе за руку… э-э, гэта… за лапу вадзiць?
– А почему он вернулся сюда?
– А куды ж яму яшчэ вяртацца? Дамоў.
– Так он тут живет?
– Ну.
Хозяин повел нас в дальнюю от дороги часть двора, там
стояло несколько кроличьих клеток, под ними и рядом были
нарыты кроличьи норы.
– Вось тут, хто ў клетцы, а хто сам.
– ……………… А как свиней собираете?
– А чаго iх збiраць, есцi захочуць, дык прыйдуць, у iх абед, як у
немца, – па раскладзе, да i ў лесе жалудоў-жалудоў, а нанач – у
хлеў.
Хозяин явно заинтригован нашей неосведомленностью в
элементарных вещах и позволяет себе вопрос:
– А вы з горада?
– Да нет, сельские, но у нас немного по-другому (если не
сказать больше). Я смотрю, у вас замки не врезаны?
– А ад каго нам зачыняцца, усе свае, а так куды зʼедзеш, дык
навясны.
1990-е. Разговорился в Буда-Кошелевском районе с чернобыльским
переселенцем (к существующей деревне пристроили улицу типовых
домиков) на вручении ему медали (с некоторым опозданием его
нашла афганская награда).
– Нашу деревню сразу хотели переселить в Витебскую
область. Мы туда съездили посмотреть, познакомиться. Там у
местных что-то пропало, они на дыбы, не пустим. Мы и остались
на Гомельщине, тут понятнее. Все вместе, враскидку не согласились.
– Смотрю, повезло – ты из Афгана целый и здоровый вернулся.
 12

– Как сказать, я дважды в год в психушке пролечиваюсь. Был

как-то срыв. Теперь сам езжу, чтобы своим и вообще никому не
навредить.
Сегодня. Председателю успешного колхоза с Пинского
Полесья предлагают повышение. Он упирается из последних сил:
«Я работаю от рассвета до заката потому, что для своих. У нас
хозяйство на осушенных землях, поэтому половина наших доходов
уходит на финансирование мелиоративной бригады со всем
комплексом тяжелой техники, пожирающей тонны дизельного
топлива. Если мы остановимся, то через несколько лет утонем в
болоте. Мы каждый год воссоздаем себя заново, живем как на
тонущем острове. Но при этом у нас нет дефицита кадров,
наоборот – просятся, но мы не каждого берем, как в семью».
Глазовка не просто остров – это главный остров архипелага.
Глазовка является центром мира для расположенных вокруг
поселков в несколько дворов и вполне приличной деревеньки в
одну улицу – Ивановки. Сама Глазовка в несколько улиц,
застроенных вдоль сходящихся от соседей и поселков грунтовок.
Большинство традиционных деревянных домов (такие и на
Белосточчине стоят и окрашены так же) выходят на улицу торцом в
два, реже три окна. От улицы отделены микропалисадником,
огороженным штакетником по пояс. Далее идут высокие и широкие
глухие ворота с калиткой, иногда еще несколько метров забора под
стать воротам. Дом к дому, двор ко двору просто прижаты, как
будто совсем нет места, как… ну да, как на острове. Поэтому двор
небольшой, иногда мощеный основательно доской. Собственно,
фасад дома во дворе, сбоку или напротив двор замыкается сараем,
где и вся живность, и припасы для нее, и мастерская у иного
хозяина. Вход в дом в дальнем от ворот конце через веранду (т.е.
надо пройти от ворот в дальнюю точку через весь двор), и тут же
проход к плану (огород). План с садиком вытянут в длину. Из-за
тесноты во многих случаях часть плана дорезана в поле, что, мягко
говоря, неудобно. С другой стороны, компактный закрытый дворик
 13

(по площади вместе с домом и садиком с очень просторную

городскую квартиру) дает ощущение комфортного, защищенного
личного пространства, из которого и выходить-то не хочется (а
поужинать теплым летним вечером под яблоней… но бывают и
осень, и зимы).
1980-е. Остров Глазовка
– Здароў, цëтка Каця!
– I табе, Воўчык, не хварэць!
– Сяргей ëсця-ка?
– Нямаша-ка, сыдзi, злыдзень! Калi вас ужо ў армiю
пазабiраюць? Ужо перапiлi ўсë па вëсцы.
– А ты, я гляджу, мудрэйшая за генералаў. Вось запруць у
Афган, тваiмi малiтвамi, разам з тваiм Сяргеем…
– Ай! (как уколовшись иглой) Не пляцi абы што, дурань! Так,
заходзь ва двор!
– Сяргей дзе?
– Дзе-дзе? Заладзiў. Паслала Сiрожу ў магазiн, ëн скора,
лiсапетам пабëг. На пакуль яблык зʼясi.
– Што мне твой яблык? Можа, у цябе бражка стаiць?
– Можа, i стаiць. Заходзь ужо, сказала! Тута-ка будзьце!
(…Заманила бражкой и спрятала от Афганистана во дворе…
хоть на час).
Новое поколение строит здоровенные многокомнатные
кирпичные дома, огороженные прозрачным штакетником (может, и
дома, как гаргары, потому, что личное пространство полностью
перешло со двора за стены дома).
Хотя видал я вариант и потеснее глазовского. Как-то пошли с
другом посмотреть, что такое есть Крево. Что сказать, загляните в
рот древнему старику, у которого во рту от зубов и осталось только
что несколько торчащих остовов, вот вам и останки Кревского
замка. Сам поселочек, расположенный ниже в ложбине, как под
мышкой, произвел впечатление чего-то очень уютного. Но самое
любопытное увидели дальше по маршруту, проходя через вëскi
 14

северной Гродненщины (вероятно, раньше это было частью

белорусской Виленщины). Одна из деревень поразила сверхплотной
застройкой, личные подворья выходили на главную улицу всего лишь
какими-то несколькими метрами. При такой тесноте улица была полна
народу. Над селением возвышался холм древнего городища,
огороженный охранным штакетником. Древность поселения
подтверждалась дежурной сиренью у калиток. Надо было бы написать
«кустами сирени», но нет. Это были деревья, некоторые в несколько
стволов, переплетенных в «косу», но чаще в один ствол толщиной в
руку у самых юных, но в большинстве случаев – с добрую березу,
ствол которой уже можно подсекать для отбора сока. Сколько же надо
было расти до такого могучего состояния, сколько же веков люди
живут на этом месте?!
Еще одно проявление «тесноты» и «плотности» бросилось в
глаза в этих местах. Зазвонили колокола к воскресной службе, и люди
потянулись в… церковь и костел. Они стояли в полусотне метров друг
от друга, «лицом к лицу» (алтарь в церкви ориентирован на восток, а в
костеле – на запад). Нарядные люди единым потоком двигались по
главной улице к пригорку сразу за деревней, на котором стояли
храмы, и там разделялись на два ручья, как коса расплеталась, чтобы
по окончании службы опять слиться в один поток.
То, что глазовский «домострой» не общее правило, мы с
детьми островитян прочувствовали на сверхконтрасте на
Браславщине (ну да, автобус, палатки, уха, купание, посиделки у
костра за полночь, запах разогретой на солнце хвои…). Едем. По
одну сторону проселка – озера, по другую – из массива леса вдоль
дороги «вырезано» пространство живописного луга. На лугу, в
центре огромных участков, как будто только вчера (газон
нетронутый) понатыканы дома. В результате деревня оказывается
размером с Глазовку, а дворов при этом в несколько раз меньше.
Участки чисто символически огорожены столбиками,
соединенными жердями, в две-три и даже в одну. От калитки
(прохода с перекладиной) идет тропинка к дому. Под грядки
 15

отведена ускользающе малая часть (на острове Глазовка и в

междурядье яблонь могут быть грядки, под самый порог). Но
дворы не запущенные, не заросшие, трава густая, но короткая, в
разных местах над ней усердно трудятся «газонокосилки» – козы и
овцы (последних в других регионах Беларуси уже было и не
встретить). На подворье обязательно: несколько ульев, сарайчик с
серьезной дровней, собственная банька (часто на берегу озера,
речки, пруда, чего здесь с избытком, или собственной копанкi).
Банька на подворье – роскошь на острове Глазовка. На
любителя (на большого любителя): и на участке тесновато, и леса
нет, поэтому дрова или торфяной брикет строго за деньги, десять
раз подумаешь (если уж и затапливают баньку, то для всех
родственников). Есть колхозная, без городского изыска – душевых,
все через тазики, но так, ничего себе.
остров Глазовка. Первая хозяйка
– Когда уже вашу колхозную баню отремонтируют?
Нормально не помыться.
– А ты ўсë не намыешся, як дзеўка перад свадзьбай.
– А так просто мыться не надо?
– Мыйся, балею прынесцi? Вады нагрэем.
– А слить, а спину потереть, ну не Вы же…
– Гэта да, я табе ўжо не згажуся… вунь Любка Мiколкiна – у
самым сакý, аж шкура на ëй гарыць, так думаю, што яна табе i
салье, як належыць, i патрэ, дзе трэба. Паклiкаць?
– Вы шуточки, а я серьезно.
– Ëн сурʼëзна… Дзе я табе тую баню вазьму, з кiшэнi
дастану? Сам, сам, не маленькi, балея ў хляве. А калi не, то
мядзведзь не мыецца, дык здаровы.
(И что же произошло? От меня отмахнулись? Нет, мне
предложили варианты и подарили философское обоснование,
позволяющее сохранить мою внутреннюю целостность и
предохраняющее, как говорят умники, от фрустрации. Это, может,
и своеобразный, но целостный и самодостаточный мир.)
 16

Глава первая
Трудоустройство

Собеседование
Выбор (за пределами премиального списка и жеребьевки) был, –
школы в десятках деревень по всей Беларуси и небольших городах
ждали своего учителя иностранного языка. Несколько дней прошло
в телефонных переговорах с различными районо с лейтмотивом –
«да, конечно, приезжайте, все будет хорошо, что-нибудь вам
подберем». Как-то слишком абстрактно, а ведь это моя жизнь. Из
Ветковского района пришлось выслушать гневную реакцию на
просьбу рассказать, какие школы мне собираются предложить
(хотелось у реки, в лесу): «Мы на фронте не выбирали, когда нас на
смерть отправляли… (эта мысль, про смерть, мне в голову как-то
не приходила, я просто собирался работать учителем в сельской
школе) …Как вас звать? Я направлю письмо в Министерство
образования, пусть вас накажут, вы еще пожалеете…» (странное
приглашение, и как, собственно, меня могли наказать?
Направление в сельскую школу и было в инязе своего рода
наказанием (…только не бросайте меня в терновый куст…),
лучших направляли переводчиками за границу, следующих в
спецшколы, следующих в городские школы, ну а следующих… зато
выбор большой и свежий воздух…; кто-то и сам хотел вернуться
в родные места, хотя доценты с аспирантами в это и не верили).
Телефонные провода доносили сухой, трескучий голос пожилого
человека с жестким, непреклонным характером. Война закончилась
сорок лет назад, а он продолжал ходить в штыковые атаки, в лоб на
пулеметы, расстреливать трусов и паникеров, упуская из виду одну
существенную деталь: противника, врага давно не было.
У друга тоже не задалось с телефонным трудоустройством.
Решили провести «разведку боем», раз уж нас все равно пытались
перевести на военное положение. Как-то выбрали Гомельскую
область, произвели высадку в крайней северной точке, в Жлобине,
 17

и двинулись пешком (подсели на пеший туризм в студенчестве)

прочесывать деревни с общим направлением на юг (помните, как у
классиков: «…Великий комбинатор вошел в город с севера…», а в
нашем случае – «Два начинающих авантюриста от
педагогики…»). На следующий день на границе Буда-Кошелевского
района, пока ничего не подозревающие местные жители мирно
спали в своих хатах, мы заключили тайное сепаратное соглашение
о разделе сфер влияния. Андрей двинулся на запад, переплыл
Днепр, как Чапаев, на одной руке, другой удерживая над головой
узел с одеждой (занимался плаванием), и захватил деревню
Капоровка в Речицком районе.
Я с боями прорвался через деревню Недойка. Директор и ее
муж-завхоз, что-то там заботливо подкрашивавшие на фасаде
школы, были готовы взять меня в плен на любых условиях: «…
Оставайся. Проси что хочешь. Немецкого не изучал? Подумаешь,
да со словарем как-нибудь... Оставайся, не пожалеешь, часов
надаем…» (а название-то какое – Недойка, как из анекдота про
колхоз «Сорок лет без урожая»).
Движение на юг было продолжено. Недойка осталась где-то
позади, а на горизонте ничего не появилось. Местность вокруг
была довольно странной, пустоватой. Родной белорусский песочек
на проселке внезапно исчез и перешел в «лунную» пыль. Ничего,
разулся, закатал штаны и брел, по щиколотку утопая в горячей
мелкодисперсной субстанции. Как будто я случайно пересек какую-то
невидимую линию (может, просто оступился) и через портал
оказался где-то в другом месте, наподобие степи с выжженной
солнцем травой. Будучи фанатичным любителем географии и
«юным натуралистом» на всю жизнь, я не мог оставить этот вопрос
без ответа, пытался зацепиться хоть за какие-то приметы. Был,
конечно, надежный способ: если встречаешь африканского страуса –
это саванна, если страуса нанду – пампасы, если страуса эму, то ты
в Австралии. Но страусы не попадались (да, солнце сильно пекло в
голову).
 18

Назад было нельзя, там был плен немецкого языка (или

портал?). Вперед!
Пошли поля, расчерченные на большие квадраты мелиоративными
каналами. Над одним из них, впритирку по-над свежескошенной
стерней, неспешно «парили» две головы... Какое-то время можно
было наслаждаться сюрреалистическим зрелищем, но, поравнявшись,
пришлось смириться с приземленностью происходящего – два мужика
то по пояс, то по колено в воде тянули по дну канала бредень. У
дороги стоял мотоцикл с коляской, застеленной пленкой. Там,
переложенное крапивой, поблескивало чешуей рыбное ассорти,
состоявшее главным образом из щучек и карасей вполне приличного
размера (даром что местность без озер и рек, наш мужик как
только не извернется, чтобы порыбачить). Подумалось (опять же,
вероятно, от солнцепека): вот так, наверное, и марсиане рыбачили в
своих каналах. Мои рыбаки были явно не с Марса. Во-первых, в
семейных трусах чуть не до колен (на Марсе таких не шьют, это
точно), а во-вторых, с деревенским загаром – голова, шея и
«галстук» цвета пережженной карамели, а остальное тело белое,
мертвенно-бледного оттенка – наши люди, определенно. Покурили,
поболтали и между делом объяснили, как выйти к людям. Двинулся
дальше.
Вскоре в дрожащем мареве горячего воздуха показались, как
мираж, правее – поселок, левее – деревня. На фоне статичного
пасторального пейзажа взгляд цеплялся за передвигавшуюся вперед-
назад вдоль тонкой линии забора крайнего участка с домом фигурку
человека-муравья. По мере приближения картинка обрастала
деталями, а фигурка очеловечилась и превратилась в дядьку,
бродившего вдоль забора с лопатой, которую периодически пускал в
дело. В какой-то момент я перестал быть наблюдателем и «вошел в
кадр».
Дядька, назвавшийся Аркадием («Здравствуй, здравствуй,
мил человек!»), оказался словоохотливым, что мне было на руку:
подробно рассказал о деревне и школе, что-то начал спрашивать и
 19

обо мне. Смеялся над моими шутками («…От скажишь ты,

интересно девки пляшут», – приговаривал он каждый раз), это
льстило, способствовало откровенности. При этом мой собеседник
не отвлекался от своего основного занятия, копал с внешней
стороны забора узкую траншею и две ямы по ее концам, кряхтел,
оценивающе рассматривал результат, потирая затылок, что-то
подправлял. Я его развлекал. (Ездили автостопом с
дальнобойщиками? Не все берут деньги, многие просят:
«Разговаривай со мной, рассказывай что-нибудь, но и меня
спрашивай о чем-то, а то дорога монотонная и скучно, и уснуть
можно за рулем… А это трындец…») Мне информация, ему
свежий собеседник (свежий собеседник ценится в деревне, его
употребляют бережно, понемногу «откусывая» и тщательно
«пережевывая»).
Яма на краю участка была довольно глубокая и широкая, от
нее под небольшим углом вверх шла длинная узкая траншея,
которая поднималась вместе с профилем местности ко второй
мелкой, но четкой формы яме у калитки во двор. Закончив с
земляными работами и удовлетворенно крякнув, дядька притащил
со двора подобие сельско-дачного «атмосфэрного» туалета, но
размером раза в два меньше и без традиционного окошка в виде
сердечка на дверце. «Туалет» (будка?) был установлен над верхней
ямой, дядька остался доволен, размерчик совпал. Затем Аркадий
начал накрывать траншею кусками черепицы, шифера, досок,
присыпая края землей. Все эти манипуляции проходили под
непрекращавшийся неспешный разговор. Беседа шла довольно
непринужденная, даже задушевная, об обычных вещах, но
появилось и не отпускало ощущение нереальности происходящего.
Действия дядьки по отдельности были понятны, обыденны, но они
не складывались в понятную цель, что вызывало некоторую
внутреннюю растерянность. (Вот персонажи «Аэлиты»
А.Н.Толстого совершают посадку на Марсе, входят в
заброшенный загородный дом и знакомятся с довольно привычной
 20

обстановкой, но ты «печенкой чуешь»… Или вот Джон Картер,

только что вывалившись через портал на Марс, разглядывает
яйцекладку неведомых животных и силится понять, что это.
Данный подстрочник, вероятно, кажется вам каким-то бредом…
хорошо… Тогда проверка на адекватность. Ответьте, что это,
для чего? Так, для разминки, для затравки – если ночью по улице
шастают гномы, то им будет куда сходить, если приспичит, не
беспокоя спящих хозяев, не заходя во двор. Дальше сами.) Аркадий
развел в нижней яме костер, дал ему разгореться, притушил,
накрыл щитком из куска бляхи и двинулся к «туалету» (итак, что
это?). Что-то было не так, Аркадий снял часть дощечек над
траншеей, где-то подкопал, где-то подсыпал и таки добился того,
чтобы дым, пройдя по траншее метров двадцать, повалил через
«туалет» (еще раз, что это?). Затем вынес из дома ведро с кусками
сала и принялся развешивать их на крючки в будке… для копчения
(твою ж … через коромысло!). Я испытал настоящее облегчение,
но здесь я был не с целью разгадывать задания телезрителей для
знатоков из передачи «Что? Где? Когда?».
– Ну, ты даешь, Аркадий! – только и смог я выдавить
восхищенно. – А траншея зачем?
– Чтоб дым по ходу остывал, копчение холодное.
– Ладно, приятно было познакомиться, пойду я. Где тут ваш
директор школы живет?
– Я директор, Аркадий Иванович. Ты принят, мил человек.
Через пятнадцать минут будет рейсовый автобус. Вези
документы в районо, оформляйся!
(А вы говорите, Гоголь, «Ревизор», немая сцена...)

Аттестация
Есть два способа понять,
обратиться к истокам, изучив
методом погружения или хотя
поурочными планами и проверкой
что такое сизифов труд:
древнегреческую мифологию
бы полгода посидеть над
тетрадей (психика может
 21

пострадать в обоих случаях). Я пошел по второму пути. Процесс

можно сравнить с ежедневным поеданием опостылевшей манной
каши. Покончив с «кашей», хочется наградить себя за усердие
придумыванием необязательной части, какой-нибудь развлекалки в
ходе урока (если кашу полить вареньем, то ее все-таки можно
впихнуть). Но не приуменьшаем ли мы роль необязательного в
своей жизни? Следуйте за мной!
Время было к десяти вечера. Торчать в школе больше не было
сил. Навесил замок – и к хозяйке «за печку». На улице дыхание
сразу перехватило, кожу на лице мгновенно стянуло – стояла
крещенская ночь под минус тридцать. Над головой висела
катастрофических размеров луна, дававшая едва ли не дневное
освещение, яркостью как минимум в два куинджи. В то же время
тени были густыми и непроницаемыми, как входы в заброшенные
казематы, они искажали очертания строений, превращали их в
фигуры на картине подвыпившего кубиста (они и так не в себе, а
тут еще и алкоголь). Небо было глубоко черным, бездонным, так
как оголтелое лунное сияние «ослепило» все звезды.
Шагов не было слышно: до минус двадцати пяти снег весело
скрипит под ногами, ниже – мороз «комкает» звук, а к тридцати
звук остается там, где зарождается. Слова выкатываются на стылый
воздух и падают недалеко от говорящего, как замерзшие
воробышки. Безмолвие – как в вакууме. Космос прикоснулся к
земле.
Влага из воздуха вымерзает и оседает на снегу, деревьях,
проводах тончайшими хлопьями-пластинами, которые «пылят» под
ногами при ходьбе.
У клуба повернул в улицу, и в безмолвном, застывшем мире
глаза выхватили метания стреляющих теней в ближайшем огороде.
Из придорожной канавы на дорогу вышел здоровенный заяц с
мощными, как у небольшого кенгуру, задними лапищами.
Поднимаясь по склону канавы, косой еще мог передвигаться
«пешком», но на ровном месте несоразмерно развитые задние лапы
 22

заваливали его вперед. Это был матерый русак поджарого

телосложения (если бы речь шла об автомобиле, то можно было бы
сказать, что перед вами созданный в единственном экземпляре
гоночный болид удлиненного профиля с задними колесами
повышенного диаметра, предназначенный для установления
рекордов скорости на идеальных поверхностях высохших соленых
озер). Он, похоже, ничего и никого не боялся. Кота он мог и не
заметить, будучи размером со среднюю собаку «деревенской»
породы или лису, остальным надо было его как-то догнать или
успеть прицелиться. Подпустив меня шагов на десять, заяц не
спеша развернулся и сиганул метров на двадцать-тридцать, стелясь
над дорогой, оставляя за собой завихрения снежной пыли, еще
прыжок – и он уже в конце улицы у магазина. Опять развернулся и
исчез за поворотом (сказать «ускакал» даже как-то смешно и
неприлично, молниеносная чупакабра отдыхает).
И что? Вам ничего, а для меня заяц – мистическое животное,
вестник, как для кого-то благородный единорог, мудрый кентавр,
птица гамаюн, белый ворон, крылатый лев или огненный вепрь (и
прочие уродцы).
Ладно, поворачиваю у магазина и вижу на мосту фигуры трех
мужиков (классика жанра), и у одного из них расстегнут кожух (на
таком морозе) – плохо. Не расходятся – значит, все выпито, но
хочется еще (а уже нет) или приключений – а вот это совсем плохо,
так как в складывающейся обстановке на роль приключения гожусь
только я.
Казалось, мужчины заняты беседой и не обращают на меня
никакого внимания. Обойти справа или слева, справа или слева?
Слева. Один из собеседников, не отвлекаясь от разговора,
выбрасывает руку и, прихватив за отворот дубленки, втягивает
меня в центр стоящей группы (заяц, заяц… твою дивизию).
– Ходзь сюды, не спяшайся! Хто такi?
– Васiль, не чапляйся да хлопца. Гэта новы настаўнiк са
школы.
 23

– Без цябе ведаю, хай ëн сам раскажа.

– Ну да, учитель, да. Вот, домой иду, к хозяйке…
– Куды ты пойдзеш, мне нецiкава, потым разбярэмся. Ты мне
скажы, што ты за чалавек. Вось я рускi чалавек, рускi рабочы
чалавек. Зарабляю на жыццë чэсным трудом. Вось мае рукi, глядзi!
Пакажы свае! Ага, так я i знав. I што ты робiш гэтымi рукамi?
– Ну, я учитель…
– Што ты заладзiў – «учитель, учитель». Ты – жыдзяра,
хiтры жыдзяра, якi схаваўся ў школе, каб не працаваць. Вось сам
скажы, магу я цябе за гэта паважаць?
Прозвучало роковое кодовое слово (а до него нарочитое
адресное оскорбление). Надо отдать Василию должное, он не
опустился до примитивного мордобоя, практикуемого в городе
через зацеп «дай закурить». Под все подводилась философская
база, по модели «добровольное признание – царица доказательств».
Дело обставлялось как утонченная, неспешная чайная церемония.
Чувствовалась рука мастера, искушенного гурмана. Более того, для
начала «богатырской потехи» требовалось мое согласие. Меня
подводили к точке бифуркации, и, как честный человек, я должен
был ответить паролем на пароль, а именно – заковыристо и обидно
послать задиру, т.е. «поднять перчатку». И только после этого… Но
я продолжал кочевряжиться и «круцiцца як вужака на скавародцы»,
другими словами – вел себя, как этот…
– Так я ж не один в школе работаю, там полно учителей.
– Ты iншых настаўнiкаў не прыпутвай, мы iх ведаем. Узяць
хоць бы Пятровiча, ëн, калi трэба, сам канëм план разгонiць, а
Коля, яго сын, дарма што настаўнiк, летам – на камбайне, у
Ануфрыевiча – пчолы. А па-другое, тот жа Пятровiч выкладае
матэматыку, справа патрэбная i зразумелая. Вунь Лëнiна жонка ў
яго вучылась, а цяпер працуе бухгалтарам. Лëня, так?
– Так, праўда.
Это был сильный аргумент. Все было «по-чесноку». Никаких
наездов, мне старались все как есть растолковать, буквально
 24

разжевывали. Вот скольких людей вы знаете, кто использовал бы

английский язык на ферме, мехдворе, в полевых бригадах,
правлении колхоза или даже в райцентре? (Если бы в тот момент я
попросил в помощь звонок другу, то и это ничего не решило бы,
правда, и мобильников тогда еще не было, что сегодня кажется
немыслимым.) Василий покрепче перехватил ворот моей дубленки,
закрутив его на кулак величиной с моих пол-лица. Однако я упорно
пытался затянуть прелюдию и предложил зайти с другой стороны.
– Хорошо. А вот у меня в классе девочка учится, так ее папа
Семен Кац работает скотником. Как это у вас тогда получается,
что он русский? А я русский, но не русский?
– Ну, ты кручаны! Сямëн – чэстны еврэй, у нас тутака i
палякi, i малдаване жывуць, i што? Ты мне добрых людзей з
жыдамi не путай!
Было очевидно, что я попал. Василий при свидетелях
зафиксировал факт ответного оскорбления, пусть не его лично, но
дорогих ему людей и… Но здесь в игру вступил до сих пор
молчавший пожилой мужчина.
– Васiль, я цябе паслухаў, а цяпер паслухай сюды! Мне ўнучка
ледзь не кожны дзень распавядае, якi ў iх добры настаўнiк
англiйскай мовы, як ëн з iмi гуляе на ўроках. Што я ëй заўтра
скажу, што ты яму пысу начысцiў? Адчапiся ад хлопца!
– Усë, усë, Анатольевiч, ты ведаеш, як я цябе паважаю.
Василий наконец-то отпустил ворот моей дубленки, что
позволило мне опуститься с невыносимо уставших носочков на всю
стопу, и демонстративно приподнял руки вверх. Но он не мог
просто так отступиться, это значило потерять лицо, и мы
продолжили «вальсировать».
– Я толькi хачу спытаць, колькi ты ведаеш замежных моў?
– Два языка. – Почувствовав подвох, я добавил: – Кто сильно
старался, тому давали еще третий, а я средне учился…
Но это не помогло.
– Лëнчык, хто з тваiх знаëмых ведае дзве замежные мовы?
 25

Леонид стянул с головы шапку-ушанку и, почесав за ухом,

начал честно перебирать в памяти знакомых. Василий продолжал,
не дожидаясь результата.
– Вось i ў мяне нямаша-ка, i ў Анатольевiча. Не можа рускi
чалавек ведаць дзве замежные мовы. Для чаго? Рускi чалавек
працуе ў поле, на ферме, на заводзе, прыносiць сваiмi рукамi
канкрэтную пользу.
Старший товарищ положил Василию руку на плечо.
– Усë, усë, Анатольевiч, я ўсë поняў, ëн не жыдзяра, но ëн –
полужыдак.
Компромисс был найден, все вздохнули с облегчением. Надо
признать, Василий не без элегантности вышел из сложной
ситуации.
Я, не откладывая, сделал шаг из круга, выдавая
примирительную фразу, не столько для членов философского
кружка, сколько для себя:
– Ну, ничего, братья Стругацкие – полужидки, Высоцкий…
Тут же был схвачен за шкирку и втащен обратно. Важно
понимать, что во всей предыдущей истории не было ни злобы, ни
ненависти, ни деструктивной агрессии, людям просто хотелось
праздника... Потом они зашли бы ко мне с бутылкой мириться… Но
тут я по незнанию поднял руку на святое (оговорюсь, что к
В.Высоцкому у меня особое отношение, не менее трепетное, чем у
моих ночных собеседников).
– Ты зусiм з розуму сышоў? Ты куды Высоцкага запiсаў,
вораг?
Спектакль затягивался, и Анатольевич применил право вето.
– Хлопцы, не бáлуйцеся!
Данная фраза, произнесенная авторитетным человеком тихим,
спокойным голосом, но с требовательными нотками, означает в
Глазовке: «ВСЕМ СТОЯТЬ!!!» Многим она сохранила здоровье, а
кому-то и жизнь. И продолжил:
– Ëн, вiдаць, выпiмшi, хай iдзе дадому!
 26

В нашей цивилизации пьяному многое прощается. До

определенной границы к нему относятся с пониманием и
сочувствием. В каком-то смысле, глядя из зазеркалья, мужики
действительно пребывали в особом состоянии ясности,
просветления, а мой разум был затуманен мишурой
повседневности, наслоениями ложных знаний и предубеждений,
опасных социальных заблуждений, преувеличенным самомнением,
страхами, сомнениями…
Уже по дороге домой я искренне порадовался тому, что
мнение детей в Глазовке что-то значит. Дети меня аттестовали с
положительной оценкой и сообщили родителям. И это имело
значение. При этом решающие баллы я заработал на «ерунде» – на
игровых моментах и веселой зарядке на уроках.
А еще мне объяснили, что раса или национальность не имеют
никакого значения, только человеческие качества. В этом
отношении островитяне обладают крепким нравственным здоровьем.
Местное видение понятия «русский человек» разрушило все
мои представления об этнических, генетических, культурных и
лингвистических границах. Получалось, что определение этого
феномена лежит в сфере мировоззрения, образа жизни и отношения
к людям.
Материал, из которого я был сделан изначально, являлся
менее стойким по сравнению с островным. По мере отравления его
художественной литературой он становился все более хрупким при
лобовом столкновении. К моменту прибытия на остров я уже
принципиально уходил с линии атаки, когда меня пытались
«пробить на слабо», а ведь это и способ сближения, знакомства,
установления статуса и пр. Посему друзей среди взрослого
населения Глазовки за пределами школьного коллектива я так и не
приобрел. Островитяне меня уважали, но как-то отстраненно. (Для
контрастного понимания: мне приходилось бывать в Дагестане,
общаться с горцами. Честные, прямые мужские характеры. Там
 27

повальное увлечение вольной борьбой, но вот айкидо ни интереса,

ни уважения не вызывает.)

Заключение контракта
Пришел мой второй День учителя. И праздник, и подведение
каких-то итогов. Если бы и забыл, то мне напомнили этим же
вечером. Запомнилось.
В этот день я возвращался попуткой из Гомеля, вышел на
трассе в Кривске и двинул на Глазовку. Показался поселок Красное
Знамя. От поселка отделились две точки и, стремительно
приближаясь, оформились в здоровенных псин, бегущих прямо на
меня. В тот момент, когда в ногах от охватившего меня ужаса
начала образовываться некоторая «ватность», я заметил, что
собачатины гонят по полю зайца, до поры незаметного по причине
его серо-рыжего окраса, как у стерни, по которой шло
преследование. Всю группу выводил на меня именно заяц. Его
целью была ложбина, над которой насыпь грунтовки поднималась
где-то в человеческий рост. Достигнув низины, длинноухий,
запутывая следы, сделал несколько разнонаправленных прыжков и
сиганул из дальней точки в трубу, проложенную как раз под тем
местом, где меня угораздило оказаться на дороге. Пулей выскочил с
противоположной стороны и понесся в обратном направлении, в
сторону поселка. (Как ни трудно в это поверить, но, похоже, косой
не просто улепетывал куда глаза глядят, а использовал
опробованную, беспроигрышную заготовку, так-то.)
Так как высокая насыпь перекрывала обзор, трюк не мог быть
замечен преследователями, которые подлетели через несколько
секунд и на мгновение остановились в нерешительности,
посматривая на меня. (Бояться было нечего, я имел честь
познакомиться с лучшими представителями друзей человека –
свободным племенем деревенских собак… э-э… «средней породы»,
равно удаленной как от членов сообщества «во дворе злая собака»,
так и малышей-«звоночков», боящихся кошек. Это замечательные
 28

создания, не знакомые или мало знакомые с сидением на цепи.

Достаточно умные, чтобы понимать, что человек – высшее
существо и их предназначение – служить ему и дружить с его
детьми. Они весьма смышленые многостаночники, одинаково
полезные с хозяином на охоте, при выпасе скота, охране
имущества, присмотре за детьми, сопровождении хозяйки,
истреблении крыс и пр. Не кидаются сдуру на прохожих за
пределами своей территории. Неприхотливы, в состоянии
питаться вегетарианской мешаниной, приготовленной для свиней.
Правда, не исключаются срывы на хулиганку, ну там придавить
курицу или сожрать кладку яиц, а потом, преданно глядя вам в
глаза, скалить в улыбке вымазанную желтком морду – мало ли кто
мог нашкодить, вон теленок по двору ходит, почему если что, то
сразу я? Бодры, жизнерадостны, доброжелательны. Легки на
подъем, позволят ребенку запрячь себя в санки зимой. Проживают
в будке, а где же еще, но в добрый мороз хороший хозяин берет их
в дом (но не в постель). В личное время обожают погонять зайца
или поднять куропатку... А кто там у нас кривит губки, у кого
там собачка с паспортом, родословной, медальками, щенки по три
тысячи долларов и еще тысяча на «репетитора», который учит
ее команде «сидеть», специальный корм, запоры, регулярные
профилактические осмотры у ветеринара? Так вот, мне очень
неприятно, но кто-то должен сказать вам правду – вас ввели в
заблуждение: у вас не собака, а очень дорогое устройство по
производству собачьих какашек.)
Я зря испугался, это от меня ожидали оценки их действий –
может, что-то не так, перебаловали? Я развел руками, мол,
«отдыхайте, какие проблемы». Тут же одна собаченция начала
рыскать в поисках следа, а вторая – высоко подпрыгивать, пытаясь
заглянуть за насыпь. Еще через пару секунд одна бросилась в
трубу, а вторая через дорогу проскочила рядом со мной. Прыжок
свечкой вверх, вертя мордой в верхней точке, – цель есть, и погоня
 29

продолжена, хотя заяц уже чуть виднелся вдали. Все событие – как
скорый поезд пронесся.
Однако опять заяц.
После официальных праздничных процедур с букетами,
литмонтажом, накрахмаленными передниками и отдельными
«спасибо» классным руководителям пришло время дискотеки. В
школьном спортзале выключили верхнее освещение, в полумраке
замигали фонари цветомузыкальной аппаратуры, женщины-
учителя начали увлеченно обсуждать, кто кого из школьников и
допущенной сельской «самостоятельной» молодежи приглашает на
танец. Все было хорошо. В этот момент ко мне подошел школяр,
подергал за рукав пиджака и, отводя взгляд, попросил пройти за
ним: «Хлопцы хочуць пагаварыць». Меня незаметно вывели (в этой
мешанине из музыки, взрывов смеха, цветных пятен, движения
танцующих кого угодно совершенно незаметно могли похитить
даже инопланетяне). Пока шли, зародился и стал разрастаться в
животе холодный комок, сжавший железной хваткой мои
внутренности. Еще бы, ведь поговорить можно было и в классе, а
вот «ПАГАВАРЫЦЬ»… (но старался держаться, звезды той ночи –
свидетели). За школой в саду среди яблонь ждали около десятка
парней, в основном из старших классов. Впереди группа из четырех
человек, остальные в некотором отдалении, там-сям, немного
утопая, размываясь в тумане (помните, как стояли в тумане
инопланетяне в фильме «Знамение» с Н.Кейджем, не просто в
тумане, но и отчужденно).
Сошлись под фонарем, свет дробно падал через еще густую
крону яблони. Миссию «пагаварыць» от лица народа взял на себя
Виктор (он же Витька, он же Витек), с этой осени – ученик уже 10-го,
тогда выпускного класса, главарь класса, а с уходом в армию
предыдущего выпуска – всей пацанвы и вообще прирожденный
лидер.
 30

Виктор сорвал висевшее чуть выше между нами яблоко

(«антон», кажется), поднатужился и с хрустом разломил его руками
пополам. Молча, задумчиво пожевали каждый свою половинку.
– У нас, Яўгенавiч, да цябе ëсця-ка размова, трэба сурʼëзна
пагаварыць.
– Раз «трэба», говори! Пока не поговорим, никуда не пойдем.
– Клинч. (Не факт, что просто так отпустили бы, если бы захотел
уйти, но не в этом дело, инициативу нужно было брать в свои
руки.) – Но почему на «ты»?
– Лепш не перапыняй, мне так лавчей.
– Ну «лавчей» так «лавчей», давай дальше. (На острове «вы» –
мертвая форма, при обращении с уважением используют отчество
без имени, но через «ты»; правильная форма общения является
кодом «свой – чужой», без чего ваши даже самые разумные доводы
просто не будут услышаны, не то что поняты; здесь я еще не готов
рассказать, а вы услышать, к каким кодам иногда необходимо
подключаться, если вам интересен результат.)
– Ты, Яўгенавiч, сiльна няправы. Мы б каму iншаму ўжо даўно
рогi паадбiвалi. Аднак ты трохi i малайчына, нам спадабалася,
што ты пачаў вечары праводзiць, апаратуру, пласцiнкi купляць, у
Брэст турпаездку зрабiў. Але барзаты менш не стала i трэба
разабрацца.
Происходящее можно было расценивать как угодно, например
как «наезд» местной шпаны, и пригрозить милицией, но я
предпочел рассматривать это как своеобразную форму предложения
контракта, понятное дело, на определенных условиях. Предстояло
поторговаться. Пикантность ситуации состояла в том, что в любом
случае, уступая народу либо настаивая на своем, мне предстояло
договариваться в их интересах. Это как «играть» в шахматы с
маленьким ребенком. Делаешь свой ход, мысленно переворачиваешь
доску, обдумывая ход за него, и предлагаешь ему передвинуть
фигурку (он ходит «сам»), с твоими комментариями, конечно. Не
заставляйте его ждать (важно подстроиться под его ритм), ему
 31

должно быть интересно, и он тоже должен выигрывать. В чем

смысл этой бестолковщины? Вы научите ребенка играть (например,
в шахматы), играть по правилам, по сложным правилам, учитывая
интересы других «фигур на доске». (Самая простая игра выбивания
шашками «в Чапаева», взятая на вооружение, по мере взросления
забирает/ломает чьи-то жизни, а победителя приводит в тюрьму.)
– Давайте разберемся, что не так и что за «барзата»
такая?
– Ты вось кожны дзень нам распавядаеш, якiя мы тупыя,
кнiжак не чытаем, урокi не вучым, са сваiм англiйскiм, нiкому не
патрэбным, лезеш. Мы не тупыя, мы нармальныя хлопцы. Вунь ты
ўчора пагрузчык зламаў, пасля таго як табе дзесяць разоў
патлумачылi, калi i што павярнуць (было дело, работали в саду,
дети высыпали яблоки из ведер в ковш трактора; по его наполнении
я должен был снять с предохранителя страховочный механизм… В
общем, я что-то напутал, сделал что-то не так и тракторист сломал
подъемный механизм, ковш беспомощно застыл на земле, и ведра с
яблоками пришлось закидывать в высокий прицеп вручную). А
ўзяць, напрыклад, хоць бы Валеру, так ëн ацэнкi больш тройкi
нiколi не атрымлiваў, але, калi трэба, сам трактар разбярэ i збярэ
i любую працу на iм зробiць. Дык хто з вас больш дурнейшы?
– Ну, допустим, я вас так прямо не обзывал, но в целом понял,
согласен – не прав. Если надо извиниться, хоть десять раз, но на
колени падать или слезами обливаться не буду. Тоже мне
обиженные малыши. Вот вам понравилось, что вечера,
аппаратура, турпоездка, а на сельхозработы только полшколы
ходит, работаете спустя рукава, разбегаетесь… на какие деньги
мне все это делать?
– На падбор бульбы мы хадзiць не будзем.
– Не понимаю, извинения за оскорбление вашего ранимого
достоинства вы получили, дискотеки и турпоездки вам нравятся,
но зарабатывать на них вы не желаете? Что не так?
 32

– Мы працуем, а настаўнiкi, як наглядчыкi, стаяць над намi,

як над неграмi, яще i падганяюць. Мы так не хочам.
Такой взгляд на положение вещей был для меня свежим и
неожиданным, как падение ледяного астероида. Учителя, обычно
классные руководители, сопровождали свой класс на сельхозработах,
следили за их проведением, дисциплиной и безопасностью. И
всегда так было, и в моем школьном детстве. Мы были детьми, а
учителя – взрослыми, которые устанавливали правила. Так был
устроен мир. Но, по крайней мере, часть глазовских детей видела
это иначе. Что это – блажь или бунт троечников, прогульщиков и
хулиганов? (Соображать надо было быстро.) Да нет. Старшие из
них уже могли заменить отцов на тракторе или комбайне, легко
управлялись с конем (не только на верховых прогулках, но и при
выполнении различных работ). А чему их могли научить в поле
учителя, нагибаться за очередной картофелиной? С таким же успехом
парни могли с понуканиями «еще раз и не ленись» заставлять
учителя математики много дней подряд повторять таблицу
умножения. (Да и не мужская это работа на островах. Так, я взялся
помочь первой хозяйке выкопать вручную участок картофеля на
неудобице. За несколько дней после работы справился. Все это
время хозяйка водила соседок позабавиться невиданным зрелищем
– мужик на огороде с тяпкой. Слухи дошли до одного из соседей, и
он, из соображений мужской солидарности, пригласил к себе на
практикум, где обучил пользоваться упряжью и разгонять картофель
плужком на лошадиной тяге.)
– И чего вы хотите?
– Няхай настаўнiкi таксама працуюць, а не гаўкаюць над
галавой.
Как-то это не вырисовывалось в воображении. Попробовал
еще раз – не выходит, картинка не складывалась.
– Давайте по-другому. Десятиклассники по двое-трое
прикрепляются к младшим классам и не столько ими командуют,
сколько помогают отстающим. Вы сами будете смотреть, кого
 33

подтянуть, чтобы класс в целом не отставал от других. (Когда

ставят на борозду, распределить нагрузку поровну невозможно.
Конца поля не видно, и у кого-то картошки может оказаться много,
а кто-то свою борозду пройдет играючи. Отправка на помощь
товарищу уже закончивших работу убивает азарт и провоцирует
симуляцию загруженности. Подход «победила дружба» – наихудшее
изобретение советской педагогики; по мере взросления он плавно
трансформируется в формулу «а тебе что, больше всех надо?». Чем
младше ребенок, тем тяжелее ему халтурить. И вот часть детей уже
сидит на ведрах в конце прогона, кто-то вот-вот заканчивает, а
несколько несчастных малышей рыдают в россыпях картошки где-
то посередине поля. Здесь главное – справедливость, без уравниловки
и формализма.)
– Из учителей на картошку буду ходить только я, какому-то
классу тоже буду помогать, но все-таки с бригадиром и
трактористом мне решать вопросы, тут по-другому не будет.
Директор поддержал. В понедельник на линейке перед
выходом на сельхозработы об эксперименте было объявлено
учителям, уже надетым как капустные кочаны. Как они это
восприняли? Освежите в памяти сцену по картине А.А.Иванова
«Явление Христа народу». Одна из учительниц перестраховалась,
попросила составить график по принципу «+ один учитель» и в
свои дни выходила вместе с нами. Директор заглядывал.
В первый раз я волновался до полуобморочного состояния,
думал, по дороге на поле моя трудармия разбежится. Но парни
держали слово («пацан сказал – пацан сделал»), и все шло как надо.
Дисциплина? О чем вы? Посещаемость не стала идеальной, но
держалась в пределах, не вызывающих беспокойства. Заработки
выросли. Так закончили этот сезон и следующую осень отработали.
Вероятно, при этом какие-то инструкции и нарушались. Еще один
интересный момент: когда заканчивать работы, командовал не я
и не Виктор (если вы подумали, что вождь восставших Виктор-
Спартак захватил власть; Спартак никогда не получает власть, у
 34

него другая роль). Тут была история, как из стишка «Дом,

который построил Джек» или «Кто в доме хозяин?», неожиданная,
но показательная, но об этом потом.
На неформатном педсовете в школьном саду было поднято
множество вопросов. Некоторые достойны отдельного упоминания,
так как имели принципиальное значение для жизни любого острова.
Виктор рассказал, что в подсобке клуба лежат «полудобитые»
электрогитары и ударная установка и вот если бы… Нам легко
отдали этот полуживой музыкальный хлам. Парни что-то подпаяли,
где-то подкрутили, кое-что подклеили… Виктор сколотил группу, и
целый год вечера шли под живую музыку, а его энергия и
лидерские качества расходовались в мирных целях. К сожалению,
никто из школьников или учителей не смог заменить Виктора после
его ухода в армию, и наш школьный ВИА стал страничкой истории.
(И вот мне приснился сон: все выпускники педвузов получают
обязательную дополнительную подготовку по эстрадному пению,
народным и современным танцам, обучаются игре на музыкальном
инструменте для последующих занятий с детьми. Кроме того,
каждый педагог увлечен еще или туризмом, или самодеятельным
театром, или каким-то ремеслом, или живописью, или… и каким-
то видом спорта. Без этого в школу не пускают, никаких
исключений. «Голый» предметник стал анахронизмом и работает
с детьми-аутистами через шторку или удаленно. В результате
вопросы о дефиците уважения к учителю и поддержании
дисциплины в классах с повестки дня снимаются. В первую очередь
это относится к деревне, где клубы и библиотеки почти исчезли и
где на школу ложится роль культурного центра. Но это только
сон, не обращайте внимания.)
В числе прочего представитель школьного народа огласил
просьбу-требование проводить вечера-дискотеки чаще нескольких
раз в год. Вопрос не второстепенный. Клуб молодежь ничем не
занимал, и она собиралась на «пятачке» («пятачок» – место для
неформальной тусовки; сразу за деревней на первом столбе
 35

электросетей делается незаконное подключение под фонарь и

розетку для проигрывателя или кассетного магнитофона. Там
бурлит жизнь и всегда можно найти бражку, сигареты и самогон в
качестве бесплатного угощения).
Поскольку здоровой альтернативы школьным вечерам не
было, договорились, что они могут проводиться хоть каждую
субботу, если будет готовиться тематическая программа, а не
просто танцульки. В итоге через год на наши вечера приезжали из
соседних деревень и райцентра. (Надо признать, что в этом
вопросе я допустил слабость, так сказать, пошел на поводу у
этих…
В то же время люди по-настоящему принципиальные,
ответственные и решительные не допускали компромиссов и
боролись с этим негативным явлением радикальными методами –
вызывали милицию и крушили «пятачки», те возрождались в
другом месте, снова вызывалась милиция, …опять.., в общем,
спуску не давали.)
По мере продвижения переговоров мы все больше убеждались
во взаимной заинтересованности сотрудничать, поэтому разговор
становился все более корректным и даже бережным к оппоненту. В
общем, я получил контракт, а народ – исполнительного директора
проекта «Школьные годы чудесные». (Насколько я справился, им
виднее, но я старался, и они тоже. Как бы там ни было,
последующие два года стали самым счастливым периодом моей
школьной жизни.)
В просьбе вождя восставших называть меня по имени (хотя
бы тогда, когда никто не видит) было отказано, как и в обращении
на «ты» с отчеством, по-взрослому.
Любители читать книги и английского языка нашлись,
каждому свое.
 36

Глава вторая
Интернатура – ординатура

Что есть Божий дар? Обычно под этим понимается,

безусловно, чудо, как исключительный объект, способности или
чрезвычайные события, накладывающие на обыденное ореол
особенного, редкого явления. Так, моя бабушка, пережившая
несколько раз голод, считала Божьим даром хлеб. Мать что-то
умела, но всю жизнь держала это при себе – может, потому, что
сомневалась в его божественном происхождении (нет однозначного
мнения об источнике дара экстрасенсов и целителей). Кое-что я
смог подсмотреть, когда стало ясно, что смертельная болезнь
просто дала ей отсрочку. В моменты отчаяния она брала стакан
(с чашкой труднее) и ставила его на ребро донышка одним точным
движением, и он стоял в этой немыслимой позиции, что, я думаю,
позволяло ей поверить в возможность невозможного. У нее
получалось после того, как она концентрировалась, отсекала
жалость к самой себе, собиралась. И, в очередной раз собрав себя,
продолжала жить.
В любом случае речь идет о чем-то эксклюзивном. Но есть ли
чудо в обыденном, каждодневном? Дар жизни – уже чудо, но
человеческий мозг не схватывает таких глобальных обобщений.
Другое дело – приземленно, на уровне сигналов, самых ярких
проявлений, а они посылаются нам постоянно и в достаточном
количестве, чтобы почувствовать особенность бытия, его красоту
вокруг нас. Но обычно по жизни мы или движемся слишком
быстро, или спим на ходу, или ищем непременную выгоду. Вот
вдумайтесь: дерево – живой, динамичный организм, а человек чаще
всего смотрит на него, как на стационарный объект, столб (как на
кататоника). С другой стороны, сваленный лесорубами дуб,
вероятно, воспринимается соседними деревьями как «шел,
споткнулся…» или «его хватил удар» (мельтешащие зловредные
человечки сразу в коллективном «мозгу» леса отфиксироваться не
 37

успевают, здесь необходимо определенное время для выдержки,

как при фотографировании сто лет назад, или бозонные ловушки).
Требуется выйти из мутного, дерганого потока
повседневности и синхронизировать себя с чудом, с прекрасным. В
этом отношении непревзойденной является чайная церемония.
Ритуал, антураж, особый настрой работают как медитация (но
медитировать можно и в пещере в позе лотоса, и в сарае на
сеновале после перепоя, и на пляже в Гоа среди лепешек,
оставленных священными животными…). В конце вы получаете
возможность по-особому ощутить вкус чая. А что делает его вкус
особенным? Чайная церемония освобождает и настраивает ваш
разум для наблюдения за одним из божественных чудес –
движением женских рук (японцы еще те путаники; а о магии,
заключенной в женских руках, нам напомнили в одной из ключевых
сцен фильма «Летят журавли» М.Калатозова).
Киношные руки, руки японских женщин экзотической
профессии – у нас, конечно, ничего такого нет. Дальше сельским
можно пропустить (им будет даже смешно). А мы продолжим. Вы
видели дойку не на ферме, а хозяйкой своей родной коровы?
Технически последний этап, думается, видели многие, так как
почти все белорусские горожане в 1 – 3-м поколении из деревни и
им есть куда поехать к бабушке. Но это не вся «дойная церемония».
Корова приходит с поля, ее надо встретить, поговорить, погладить,
угостить кусочком хлеба с руки (у нее могли быть разборки с
товарками в стаде с применением рогов или недопонимание с
пастухом, за что она получила кнутом), к ней надо допустить
теленочка (ей же хочется его вылизать, покормить), без чего она не
даст молока или будет опрокидывать ведро, и, наконец, после
выравнивания настроения – дойка (конечно, вымя помыть, смазать,
если есть трещины): очень выверенные движения, работа с живым
материалом (корове не все равно, что с ней делают). Все это
женскими руками (с правильным настроением и в правильном
ритме). (Корова – центральная фигура белорусского подворья.
 38

Посудите сами, поднять детей без мужика – трудно, но можно, а

без коровы – нет. На крайний случай, налила стакан парного
молока, отрезала краюху хлеба – вот и накормила. К тому же,
коровушка-кормилица не пьянствует, не дерется, по бабам не
бегает, а на ласку отвечает преданностью и повышенными
надоями. Вокруг буренки крутится все хозяйство, его суточное
расписание и ритмы – с первой дойки в пять-шесть утра. А вы
говорите, «чайная церемония», от безделья чего только не
выдумаешь.)
Учительский коллектив полюбил меня с первого же дня, когда я
позволил беспрепятственно повесить на себя (впарить, втюхать)
должность организатора внеклассной и внешкольной воспитательной
работы, а проще говоря – массовика-затейника. Это как горячая
картошка из костра: все перекидывают ее соседу, и вот один из
мальчиков мужественно оставляет ее у себя на ладонях, чтобы
понравиться девочке из 9 «А». Но произвести впечатление не
получается, потому что слезы сами текут из глаз (не знаю, кому я
хотел понравиться). С другой стороны, должность заместителя
директора по воспитанию давала важное преимущество – не надо
было сражаться за дополнительные часы. Кроме того, мне было все
равно, куда поставят в расписании мой английский. Ну, просто
душка. Кто не работал в сельской школе, не поймет. У сельского
учителя тоже есть хозяйство, у кого-то и корова (какое уж тут «после
уроков»?!). И тут – мой выход: всеобщее ликование, танцуют все!
Помните интригующую завязку «Робинзона Крузо» Д.Дефо?
Потрясенный главный герой осознает, что оказался один на
острове, помощи ждать неоткуда, под рукой немного инструментов
и добра. Потом несколько этапных моментов, а так весь роман
нудно описывается его борьба за выживание и наращивание шаг за
шагом почти из ничего материальной основы существования.
Уверяю вас, так это и происходит – нудно и по крохам, спотыкаясь
на каждом шагу.
 39

Для проведения первого вечера (он же День учителя)

притащили из кабинета директора в спортзал радиолу (такую на
ножках) 1960-х годов и как-то «на пальцах»… (Директор, Аркадий
Иванович, он же «специалист» по холодному копчению, сам
делавший первые шаги в качестве руководителя, поддерживал, чем
мог. Так, когда я как-то захандрил, отнял у собственной жены для
меня несколько часов обожаемой мною географии – помогло. Это
был очень сильный ход, кстати, в шахматы я у него так ни разу и
не выиграл.)
Проехался по лучшим школам только для того, чтобы
осознать необходимость все выстраивать самому со своими детьми.
(В одной из школ с гордостью показали музей В.И.Ленина,
занимавший целое крыло здания, по площади как спортзал в
Глазовке. Здесь, пожалуй, было все, кроме мавзолея. Но на всем
лежал слой пыли толщиной в палец – дедушка Ленин если и
продолжал быть «живее всех живых», то явно был тяжело
болен.) Попробовал честно следовать официальным, научно
выверенным рекомендациям – не срасталось ни с жизнью, ни с
детьми. (Вы когда-нибудь слышали, чтобы новые методы в
хирургии разработал «специалист», никогда не державший
скальпеля в руках и не заглядывавший в анатомичку? А вот в
педагогике науку можно двигать, ни разу не побывав в школьном
классе, – тезис, доказанный во все эпохи и во всех странах мира,
так что не спешите ужасаться, типа «только у нас…».)
Кто-то сверху сжалился и послал мне в друзья (и безотказные
технические помощники) учителя труда и физкультуры Азему
Николая и самоделкина из школьников – Сергея Бунделева.
Поэтому дело оставалось за малым – начать «зажигать». Но что?
Как? Если тонете в озере или на речке, одна из рекомендаций – дать
себе опуститься на дно и, оттолкнувшись, вынырнуть. Я опустился
на дно своей памяти и вспомнил, чего нам хотелось и чего мы так и
не дождались в нашем школьном детстве почти без праздников
(одни бесконечные линейки, с бесконечными речами, пока кто-то
 40

из детей не падал в обморок, как от дыхания ангела смерти). В

дальнейшем выяснилось, что есть чем и для кого заняться и есть
желающие в этом поучаствовать.
Через год День учителя уже сопровождался нормальным
вечером с микрофоном, аппаратурой, дискотекой с цветомузыкой.
(За цветомузыкальной установкой ездили в Минск. На витрине
магазина «Горизонт» стояла вожделенная мечта в виде муляжа
без начинки, но в продаже уже ничего не было. Пошли к
директору, молодому хлопцу родом, как выяснилось, из полесской
деревни. Узнав, что мы за птицы, он отдал со склада две
последние установки: одну из них директор оставлял для себя,
вторая не работала и готовилась к отправке на завод, но для нас
организовали ее ремонт.)
Начинали вместе, а на третий год был достигнут пик, когда
девчонки при подготовке конкурса «А ну-ка, девушки!» на 8 Марта
попросили меня не вмешиваться и все сделали сами. Да как
сделали! Ни пауз, ни заминок, ни провисаний, с музыкальными
номерами, безукоризненной работой ведущего, не хуже
телевизионных вариантов, вот вам крест. Я был счастлив, я был
потрясен. И откуда оно взялось? Все три года кроме постоянной
практики нами всеми правдами и неправдами выбивались в районо
путевки в «Зубренок» на отдых-учебу актива. Отправляли туда
детей с наказом без исписанной сценариями мероприятий общей
тетради не возвращаться. Сработало.
Преподавание также в руки не шло само. Через месяц после
старта потерял голос, совсем. Директор быстренько отправил меня
на какие-то курсы, где можно было законно помолчать и
оклематься. Походил на уроки к другим учителям и впал в
депрессию: предметники были хороши – я так никогда не смогу. По
урокам математика Ивана Петровича и «беларусицы» Эрны
Анатольевны можно было методички писать. Тот, кто после
Глазовской школы планировал поступать, поступал. Мой новый
друг, Азема Николай, был лучшим в районе по трудам и
 41

физкультуре (наши девчонки выиграли районный финал по

баскетболу для поездки на область, но их попросили приехать еще
раз, переиграть и, добившись минимального перевеса не в нашу
пользу в игре с командой городской школы райцентра, отправили
восвояси на остров… Макаренко, Сухомлинский, Корчак и другие
столпы педагогики перевернулись…).
Желание сеять разумное, доброе, вечное не пропадало только
благодаря 4-му классу. Мы начинали вместе, детский энтузиазм
перехлестывал, был неудержим, как шампанское, опьянял. Этот
праздник повторяется каждый год, в нем участвуют все ученики,
пятерок много и хватает на всех, они «делаются из воздуха»,
иностранный у многих – любимый предмет. Но дальше происходит
несовместимое – по мере усложнения материала количество часов с
каждым последующим годом обучения сокращается. В результате к
финишу в старших классах многие полностью выпадают из
процесса. И если бы только по иностранному языку…
Что же произошло в школьном саду? Что означал формат
садового педсовета?
Подойдем к этому вопросу с другой стороны. Что такое
неуставные отношения в армии? Не хочется раскрывать военную
тайну, но раз к слову пришлось… Это когда офицер не бывает в
казарме и все вопросы дисциплины и управления перекладывает на
плечи старослужащих, а они уже – как Бог на душу… И, когда
солдаты не заняты круглые сутки военной и спортивной
подготовкой (до изнеможения, кроме времени на сон и еду),
безделье в замкнутом пространстве (и времени) рождает чудовищ.
(Отец рассказывал, как в бытность его курсантом военные
«педагоги» решали проблему свободного времени будущих
офицеров: до обеда поручалось выкопать во дворе училища яму
сложной конфигурации точно по размерам, а после обеда – ее
закопать; в следующий раз процедура повторялась. Да, это вам не
космос. Согласны? Вот когда вы согласились, скажу, что в это
же время в этом же училище проходил обучение будущий
 42

космонавт, а пока курсант летного училища А.А.Леонов. Что тут

можно добавить – всегда верьте в свою звезду и никогда не
сдавайтесь…)
У себя в школе я, условно говоря, в «казарму» уже пришел и
уже мешал жить по устоявшимся правилам, но полной занятости
явно не обеспечил – так, местами. Детям ведь не прикажешь, они не
солдаты и будут делать только то, что увлекает, что им интересно.
(Уже к концу первого года работы заместителем директора по
воспитательной части – организатором внеклассной и
внешкольной работы я мог с чистой совестью подготовить очень
приличный отчет с показателями выше среднего. Но это было
болото, в котором я отсидел в двух школах своего детства, и оно
продолжалось здесь, на острове.) Пришло время объясниться с
«личным составом», со «старослужащими», так как я нарушил
подконтрольное им пространство.
Нельзя армейские реалии переносить на школу, это только для
контраста. А вот – школа. В школе учителя и ученики находятся
рядом, но нередко психологически «через стекло», без настоящего
обмена теплом и эмоциями – параллельное существование.
Учителя плохие? Нет. Если вы открываете сердце нараспашку и
включаете эмпатию на полную, то рискуете получить быстрое
выгорание. Правильнее найти очень тонкий баланс, но это такой
труд! Проще сделать шаг назад и работать под защитой
«жизнестойкого стекла», но тогда по другую его сторону течет своя
неформальная жизнь.
В младших классах учительница в каком-то смысле заменяет
мать (ладно, тетю). Затем в средних классах мир семьи-класса
рассыпается, как разбитое зеркало, на фрагменты из учителей-
предметников, и эти фрагменты не составляют целое. Классный
руководитель? Нет, нет. У него свой предмет, любимые ученики в
разных классах, своя семья дома, и все это тоже раскидано на
фрагменты (дай Бог, чтобы на собственную семью хватало сердца).
Ну да, классный час, какие-то мероприятия (можно сходить
 43

классом в театр, цирк или аквапарк, но в деревне нет аквапарка…).

С другой стороны, в средних классах постоянная опека и не нужна.
Проклевываются индивидуальные склонности и интересы, которые
в состоянии занять почти все время школьника без борьбы за
дисциплину, усидчивость и успеваемость, не обязательную по всем
предметам. Здесь их надо подхватывать, в профильные классы,
лицеи, колледжи… Но какие профильные классы в сельской школе,
если в каждой возрастной группе, как правило, набирается всего
один класс? Какие курсы ментальной математики, кружки
робототехники или музыкальные студии?
А еще есть область творчества, искусства и спорта,
общественная работа, банальное веселое времяпрепровождение
вместе, просто необходимое для здоровой социализации и отдыха
(ведь школа – это не учреждение строгого режима для
несовершеннолетних, где наказывают учебой).
И здесь дело не в абстрактном разностороннем развитии,
когда городские мамы таскают бедное чадо по десяти кружкам, в
музыкальную школу и т.п. Ближе к старшим классам ребенок
вырастает из рамок класса-семьи до школы – мини-социума. В
рамках этого мини-социума ему необходима уже не столько
любовь мамы-учительницы, сколько признание со стороны других
членов социума, аплодисменты по какому-то поводу, в том числе
асоциальному при отсутствии позитивных, например за умение
пускать дым колечками при курении. Он в чем-то должен быть
лучшим, мы так устроены.
Важным событием стало приобретение за деньги,
заработанные на сельхозработах, теннисного стола. А в мою
бытность школьником ученики сдвигали несколько столов,
перегораживали учебниками и учебниками же вместо ракеток
резались на вылет. С тех пор у меня и сидело в мозгу занозой – в
моей школе будет теннисный стол. Везли вожделенный «гаджет»
из райцентра в жуткую февральскую метель при видимости не
более десяти шагов (безусловно, можно было переждать непогоду,
 44

но где было взять силы на это ожидание) на санях-розвальнях: мой

верный помощник Сергей выпросил у отца его рабочий инструмент
– лошадь.
И так мы разбогатели еще на одну радость. В регулярно
устраиваемых затем открытых чемпионатах (учителя также
допускались) довольно быстро определился лидер – Сашка из 7-го
класса (один из участников педсовета в саду), получивший таким
образом свою долю легального жизненного успеха. Не удивлюсь,
если выяснится, что почетная грамота, отметившая его успех, и
сейчас где-то хранится вместе с фотоальбомом. Уже один этот
факт оправдывал приобретение теннисного стола.
Однако критично значимы не только достижения, но и
обыкновенные комфорт, удобство и «приятность» жизни,
доступные в любых условиях или при их отсутствии (например,
при отсутствии школьной столовой). Интерну в моем лице уже в
первый день работы повезло получить важнейший урок, который и
через много лет остается не теряющим яркости и теплоты
воспоминанием.
Где-то через 15 – 20 минут после начала урока краем глаза я
стал наблюдать за одним из малышей-четвероклашек. Профессия
учителя предполагает владение рядом навыков врожденно,
например фасеточным зрением, как у стрекозы. У нее глаз разбит
на ячейки, каждая из которых воспринимает окружающее отдельно,
независимо от других ячеек, и из этих кусочков потом
складывается общая картина. Когда вам на лекциях в педвузе
рассказывают, что вы должны фиксировать внимание на одном
ученике, как любой работающий с большой аудиторией человек
(лектор), и периодически переносить его на остальной класс, не
верьте – это дисквалификация. Учитель видит весь класс сразу,
внимание концентрирует на ком и когда хочет, плотно
сопровождает несколько учеников одновременно, создавая у
каждого ученика впечатление, что смотрит именно на него
(замечали, есть такие портреты: из любого положения кажется, что
 45

глаза с холста следят именно за вами) или что вообще отвлечен

(«Как вы увидели, вы же не смотрели в мою сторону?»). Фиксация
же внимания на одном ученике вызывает у остальных жуткую
ревность с набором самых негативных последствий. Вузовский
преподаватель может этого не понимать, ведь он работает с
лекционным материалом, а школьный учитель – с детьми, и
обратная связь для него – все.
Малец (так на острове называют и мальчика в семь лет, и
парня под два метра ростом, это и форма обращения, ударение
плавающее) аккуратненько сложил на край парты тетрадь,
учебник, карандаши-линейки. Затем полез под парту в ранец,
откуда извлек солидный газетный сверток и начал его
разворачивать, стараясь особенно не шелестеть. Внутри оказался
бутерброд, какой-то рулет, парочка яблок, груша. Парнишка
откусил от рулета, заел бутербродом, надкусил яблоко – не пошло,
переключился на грушу. Урок шел своим ходом, малыш полностью
из него «вышел», но никто в классе не обращал на него ни
малейшего внимания, в том числе соседка по парте, которая
тянула руку отвечать. Вот это отсутствие присутствия и его
обыденность вызывало несварение в мозгу и останавливало меня
от желания сделать замечание и восстановить дисциплину
(действия малыша не влияли на ход урока, и он дисциплину в классе
не нарушал, так как в определенном смысле его на уроке и не было).
Без спешки, но и не рассусоливая, перекусив, мой герой произвел все
подготовительные действия в обратном порядке. «Вернулся» в
класс, пару минут вникал в ход урока, никого не отвлекая, слушая
только меня, и поднял руку для ответа… На все про все ушло
несколько минут. Через какое-то время сцена повторилась в
исполнении другого малыша, затем следующего. Однако это было
не все. Ближе к середине урока одно дите молча встало и вышло из
класса, опять же при отсутствии у остальных малейшего
внимания к происходящему. Но я растерялся:
– А куда это Саша пошел?
 46

Класс, в свою очередь, растерянно помолчал, затем одна

девочка пояснила:
– На вулiцу, у двор.
– Во время урока? И что он там будет делать?
Опять растерянное молчание на грани замешательства.
– Сiкаць у туалеце, – выпалил хулиганистого вида малец и
спрятался за спину впереди сидящего. Кто-то прыснул, кто-то из
девчонок покраснел.
– Ааа, ну да… Но он не спрашивал разрешения…
– Дазваленне на што? Ëн хацеў пi-пi (опять смешанная
реакция).
– А если он пойдет просто гулять, играть на улице?
– Падчас урока неможна гуляць.
С этим нельзя было не согласиться. А тут и Саша вернулся,
урок продолжился. (С прискорбием отметим, что многие
«педагоги» считают, что если ребенок не может дождаться
перемены со всеми «стыдными» последствиями, то это ему
хороший урок, пусть учится терпеть, главное – дисциплина, и так
во всем. Ну просто война и немцы, и это очень печально. Мне
повезло, Глазовская школа сделала мне прививку в первый же день.)
Потрясающе. Из рук учительниц начальных классов мы
получали «согретых» детей с абсолютно здоровой психикой,
приученных к дисциплине здравого смысла, а не казармы.
(Обращали внимание, когда змейка из малышни по парам тянется
куда-то на выгул, всегда есть желающие идти за руку с
учительницей, или пристроиться так рядышком, чтобы Марья
Ивановна невзначай погладила по вихрам, или попросить
перезаплести косичку.)
Настройка моего педагогического аппарата продолжилась на
перемене. Шли по коридору с директором. Два мальца забавлялись
в догонялки, один из них зазевался и с разбегу врезался Аркадию
Ивановичу в живот. Находившаяся рядом учительница принялась
совестить хулигана и потребовала прекратить беготню. Директор
 47

решил установить четкие правила и, не откладывая в долгий ящик,

собрал на следующей перемене линейку, на которой зачитал
«приказ»: обязательно на переменах проветривать классы и гулять
во дворе, если позволяет погода; школьникам младших классов
запрещалось передвижение шагом и тихие разговоры – только
бегом, желательно в догонялки, с криками, производя максимум
шума. Так и пошло. Стало обычной картиной кружение малышни
вокруг идущего по коридору учителя, используемого в качестве
препятствия для догоняющего.
Мне достаточно долго пытались навязать вести еще и уроки
пения. (Вот пример одного из предметов, смотрящих в никуда.
Какие-то там даже ноты и нотный стан изучались. Вероятно,
предполагалось, что после этих нескольких уроков дети начнут в
своей массе писать музыку. А если нет, то зачем эта
академичность, для создания иллюзии широкой образованности?).
Ничего, нашелся смельчак из молодых учителей (не поверите, но
учителей мужеского пола на острове было чуть не половина, это
было здорово, в том числе и для педпроцесса). Он притащил из
дому проигрыватель, стопку пластинок и на слух разучивал с
малышами детские и популярные эстрадные песни (репертуар
подбирали дети), которые затем распевались к всеобщему
удовольствию под аккомпанемент баяна (не виртуоз, но для такого
случая его умения хватало). Немного радости для малышей, чем не
результат педагогической деятельности.
Уроки в Глазовской школе начинались в 9 утра. Мне, после
институтских «к восьми», это казалось неоправданно поздним
стартом, и весь первый год работы я периодически искал повод для
изменения расписания. Как показал проведенный в дальнейшем
среди детей «плебисцит» (был такой инструментарий, как
действовал, расскажу позже), школяры в подавляющем
большинстве не желали переноса на более ранние часы. Не нашел я
поддержки и среди учителей: «Что вы такое удумали? И не жалко
вам детей, пусть поспят!»
 48

Детство – это Божий дар каждому из нас. Там живут наши

самые счастливые воспоминания, разбросанные по островам мест
и событий, и начинается наше будущее. Я далек от того, чтобы
идеализировать учителей Глазовской школы как людей и
педагогов, но они дали мне незабываемый урок бережного
отношения к этой весьма хрупкой субстанции (…и как же с ней
обращаться? – через синхронизацию; уже прикасались к этой
теме, делали несколько подходов с разных сторон и далее будем
возвращаться, постепенно картинка сложится). Да, это не
городская школа, где переполненные классы и близость начальства
способствуют формализму. Да, это остров, где все дети почти свои,
и если напортачил, то куда ты с острова денешься. Но не из страха
наказания рождается человечность островной среды, также, как и
отсутствие жесткого контроля не приводит к анархии и насилию.
Общая температура человеческой среды на островах всегда
(веками) была выше нуля. Это хорошо для детства.

Глава третья
Игры самураев

Божественное чудо хрупко и (или) скоротечно, оно является

носителем красоты (чудо всегда прекрасно, а если нет, то это знаки
апокалипсиса, осторожней!), обычно связано с местом и временем.
Опять удобно вспомнить Японию: цветение сакуры (несколько
дней) – почти религия на далеких островах. Фанаты готовы
следовать за его волной с крайнего юга до самых северных
провинций в течение двух месяцев. Конечно, перебор, как если бы
на такой же срок пытаться растянуть свадьбу, чтобы подольше
полюбоваться нарядом невесты. Ведь кроме цветения сакуры
повсеместно и беспрерывно «расцветают» другие Божьи дары. Вот
яблоня – непременный атрибут белорусского подворья. Цветение
 49

яблоневых садов – настоящее чудо (даже в Минске к нему можно

прикоснуться в Лошицком парке), а воспринимается нами как
должное… Так нельзя, грех нам. И что ваша сакура – пустоцвет, а
яблоня еще и угощение к осени приготовит.
Кто-то сделал предположение в стиле фэнтези, что
похолодание в период цветения яблоневых садов вызвано
необходимостью затратить гигантское количество энергии для
создания такой красоты. (А если продлить цветение еще на пару
недель, то где взять столько энергии? Пожалуй, это приведет к
новому ледниковому периоду.)
Когда с яблонь облетают белые и розовые лепестки цветов,
отключается энергетический насос и в последнюю неделю мая
оказавшееся лишним тепло «вываливается» в мир, согревая не
только день, но и ночь, а вечера становятся молочно-парными.
Забродив на этом сугреве, вспенивается сирень, околдовывая все
вокруг пьянящим ароматом. И вот вы идете-плывете по
«заколдованной» вечерней улице от фонаря к фонарю, как по
волнам, – светло – темно, светло – темно. В какой-то неуловимый
момент перехода сумрака вечера в темноту ночи где-то на другом
конце деревни подает голос соловей, потом вступает другой, затем
еще и еще. Очередной выдает оглушающие щелчки в трех метрах
от вас, в кустах сирени, рядом с лавочкой у калитки. Волшебная
музыкальная какофония перемешивается со светотенями и
дурманящими запахами, создавая гремучую смесь пика весны. Если
вас угораздило влюбиться в это время, то, понятное дело, вы
пропали.
В один из таких заколдованных весной дней возвращались с
Игорем (молодой специалист – зоотехник на отработке) из клуба.
Смотрели «Танцор диско», уже несколько лет уверенно
возглавлявший рейтинги сельского кинопроката наряду с другими
индийскими фильмами, но с большим от них отрывом. Как бы я ни
относился к данному факту, игнорировать его было невозможно,
так как островитяне школьного возраста, особенно девчонки, были
 50

в числе преданных поклонников Болливуда (если современному

молодому поколению трудно понять этот культурный феномен,
можно с достаточной долей условности сравнить его с
популярностью кей-поп в наше время). Соседние острова
сражались за прокат индийских фильмов в своих клубах. Несмотря
на то что фильм крутили в Глазовке если не двадцатый, то десятый
раз точно, зал был полон (в другие дни набиралось с дюжину
зрителей, редко – две). Из разных концов темного зала слышались
комментарии: «а вось цяпер ëн скажа…» или «зараз пачне
танцаваць», в общем, знали наизусть. Мой же поход носил чисто
профессиональный характер (это как ученый бактериолог-
вирусолог испытывает на себе новую вакцину). По его результату
на каждой дискотеке стали вводить парочку саундтреков из
индийских фильмов. Девчонки что-то там под них изображали со
счастливым видом. Ну и ладно, чем бы дитя ни тешилось…
Так вот, идем мы, значит, по своим хозяйкам. Скоро мост (да,
тот самый), за которым на перекрестке нам расходиться по
разным улицам. И тут мимо нас со стороны клуба стали пробегать
молодые люди (взрослая публика разошлась гораздо раньше).
Странно, очень странно. Количество беглецов и их поспешность
увеличивались. Это напоминало панический отлет птиц перед
приближающимся цунами. Из глубины черного туннеля ночной
улицы послышалось нарастающее механическое «так-таК-тАК-
ТАК». Показался какой-то игрушечный, высотой с пони, но
довольно коренастый колесный тракторишко не первой молодости
(эту «мультяшную» модель я никогда не видел ни до, ни после).
Двигатель долгожителя бодро выдавал зычное «так-так», порциями
выплевывая черные клубы дыма из длинной трубы, над которой
приплясывала крышечка. За рулем самохода без кабины
возвышался крепкий хлопец (как десантник в увольнительной в
машинке на аттракционе «Автодром»). Чудо техники тянуло за
собой на тросах массивный стальной лист где-то 4 на 6 метров (на
таких перетаскивают стога и груды силоса на небольшие
 51

расстояния), занимавший фактически всю проезжую часть. В

центре платформы на зачуханном кресле (такие встречаются на
свалках или в автомастерских, где в них сидят в промасленных
спецовках), как на троне, восседал «зачетный» пацан. Пара парней
стояла позади, положив руки ему на плечи. Еще около десятка
сидели вокруг на пятой точке, на коленях, в позе лотоса. Выглядело
потрясающе. На какое-то мгновение я застыл с открытым ртом.
Однако парни были не наши...
По обе стороны от дороги по грунтовому «тротуару» с визгом
неслись девчата, нагоняемые платформой.
– Ага, опять, значит, приперлись, – что-то для себя
подтвердил Игорь.
– Что, такое уже было? – вышел я из оцепенения.
– Да, на прошлой неделе, но девчонок не было, фильм был не
индийский.
С платформы соскочили несколько парней и бросились в
самую гущу разнаряженного визга. Я оторопел, в голове крутились
самые дикие версии происходящего. Магия майского вечера, а с
ней и вся мировая гармония рушились. Игорь, наоборот, оживился,
прямо-таки пританцовывал на месте.
– Ну что, займемся? – спросил он, с надеждой заглядывая мне
в глаза.
– Ты о чем? – несколько растерянно спросил я. События
развивались слишком быстро, хотя я уже начинал догадываться,
куда клонит Игорь. Он явно что-то знал о происходящем и
предлагал нечто определенное.
– Они как в прошлый раз заскакивали, то на улице никого не
было, так они со мной зацепились. Правда, я сам их послал куда
подальше и завертелось, так-то я им на фиг был нужен, они по
девчонкам. Первых нескольких я моментом уложил, но потом они
меня окружили. Ничего, выломал из забора дрын и давай вертеться
с ним наперевес, зацепил еще одного-другого. А потом они меня
завалили и отыгрались по полной, ребра до сих пор сине-
 52

фиолетовые и болят, не повернуться, – вводил меня в курс дела

Игорь, похохатывая, – и губу вот расфигачили, но зуб уже не
шатается. (Не удивляйтесь, Игорь не столько учился зоотехнии,
сколько преуспел в секции вольной борьбы и самбо при институте.
Заработал мастера спорта и… отслоение сетчатки глаз от
бесконечной отработки бросков на тренировках. Со спортом
пришлось завязать, но тело скучало без нагрузок. Ростом ниже
среднего, на вид не опасный (но с железными мускулами и
молниеносной реакцией), Игорь производил впечатление легкой
добычи, однако быстро доказывал обратное. По характеру
добродушный, он дрался с удовольствием, но без ожесточения, до
черты.
– Станем спина к спине, тогда еще посмотрим… А там,
может, кто из глазовских хлопцев подбежит, – планировал наши
подвиги Игорь, потирая руки.
Тем временем «наскочыўшыя» чужаки отлавливали девчат,
перегораживая им дорогу, прихватывая за руки, за плечи, даже
пытаясь кого-то обнять за талию, а то и «пашчупаць». Ответ был
разным. Кто-то отворачивался, согнувшись и закрыв лицо ладошками,
а грудь локотками, испуганно причитая «вой, мамачкi!», другие
отвешивали наглецам по мордасам и по шеям, пускали в ход
наманикюренные когти. Но преобладала более спокойная реакция
от «адчапiся, дурань!» до вполне спокойного разговора с
улыбочкой превосходства (ведь все это безобразие творилось из-за
неудержимого желания «наскочыўшых» парней познакомиться с
ними, красивыми, и решение вопроса зависело исключительно от
благосклонности дам). То есть происходило банальное «похищение
сабинянок» в местной интерпретации (не более брутальное, чем в
античные времена).
Захватывающая перспектива размяться, фактически подарок
судьбы на вечер, как это видел Игорь, меня совершенно не
воодушевляла. Конечно, «русские не сдаются», но… В
поднявшейся «мiтусне» выделялись две девчины, подчеркнуто
 53

спокойно шествующие через хаос и дерзко отшивавшие

подходивших чужаков. Последние не зацикливались на
строптивицах, хватало и другой красоты кругом.
– Смотри, вон внучки твоей хозяйки, мои школьницы, давай
для начала выведем их отсюда, а то еще обидят, – попробовал я
упростить задачу.
Игорь заколебался, но перспектива отличиться перед хозяйкой
взяла верх. Сестры и нас не побаловали добрым словом, заявив, что
провожатые им ни к чему, а «гэтыя прыдуркi хай толькi
паспрабуюць!», но до поворота на свою улицу довести позволили.
Как только мы взяли под опеку сестер, нас с визгом перегнала
девчина. Настигавший ее здоровяк, поровнявшись с нами, узнал
Игоря и бросил на ходу добродушно:
– А-а-а, ну як, цэлы? Гета ж мы цябе ў мiнулы раз трохi
шлiфанулi, так? Зубы ўсе на месцы, пералiчваў?
Его добыча, потеряв надежду ускользнуть, присела на
корточки, спрятав голову в колени, и подвывала от ужаса.
Преследователь присел рядом и начал что-то нашептывать
девчонке на ухо. Мы с Игорем напряглись, но вмешательства не
потребовалось. Девушка поднялась, позволила взять себя за руку
(кто ее знает, насколько добровольно), пресекла попытку обнять
себя за талию, и он повел ее провожать до дома. Провожалки
удались еще нескольким парням. Одну девчину с писком и
дрыганьем ногами перенесли на платформу. Она постояла… и
бросилась прочь. Ее не пытались вернуть. Две ее подруги
добровольно проследовали на «пиратский корабль». Другая, уже
смешанная группа побрела обратно к клубу. Обстановка разряжалась,
завязывалась беседа, послышался даже смех. Под «ай-ой»
оставшихся на палубе с кавалерами дам тракторишко рывками (это
подарило хлопцам оправданный повод поддерживать девчин, почти
обнять) развернул платформу и двинул за остальными. Большая
часть глазовской красоты отвергла ухаживания и разошлась по
домам.
 54

За поворотом маялся раздираемый противоречиями

старшеклассник Вовка, от досады с ожесточением обкусывающий
ногти, с пунцово-красным от переживаний лицом. Он должен был
вмешаться, но отбить дам у него не было никаких шансов, «гости»
«ўвалiлi б яму як каню» и на этом все. С нашим появлением
возникал шанс, но момент был упущен, это даже Игорь понимал.
Девчата, жестко отказавшиеся от знакомства с «пиратами», уже
разошлись по домам… А кого тогда защищать? Просто устроить
драку, притом что правда уже не на нашей стороне? Но сам факт…
Ну подумайте, как это – кто-то хороводит местных девушек без
согласия местных парней? Это верх унижения. Вот вы бы смогли
такое пережить без красных пятен на лице и не обкусав ногти до
мяса?
– Гета крыўскiя наскочылi, – просветил нас Володя. – Нiчога,
праз год у нашай школе клас выпускаецца, дзе хлопцаў хапае, а
iхнiя в армii будуць. Няхай тады нас у госцi чакаюць, мы iм
пакажам, ну i яшчэ куды заскочым, а да нашых дзевак нiхто не
сунецца.
Ага, подумалось мне, да тут законы космического равновесия:
сегодня потенциал глазовских хлопцев в апогее, а через год в
перигее. Парни сядут в «пирóги» и отправятся на соседние острова
за красотой. Наше с Игорем вмешательство могло нарушить
колебания галактического маятника… но обошлось.
Если приземленно, без космоса – это была попытка
познакомиться, грубоватая, навязчивая, но без насилия, с расчетом
в следующий раз прийти уже на свидание. При этом последнее
слово оставалось за девушкой (существенный аспект: это не было
хулиганством с перепоя, так как платформу периодически
судорожно дергало и вихляло – отряд по дороге не досчитался бы
пьяных бойцов). Я вздохнул с облегчением. Да, весьма
своеобразно, но по-людски. Сирень и соловьи оставались на своих
местах, гармония во вселенной есть, мир не рухнул.
 55

А что дальше? А дальше костяк этого десанта за красотой

уходил в армию (через несколько дней, пару недель или осенью),
зачастую в Афганистан. Бойцов, выросших на островах, в Афган
направляли охотно, справлялись. Каждый платил свою цену, но
справлялись. Получалось как у самураев – прикосновение к
прекрасному перед походом.
И насколько хороши эти парни? А вот послушайте.
На второе лето собрались в поход по Днепру на плоту (так и
не смог перерасти впечатления, полученного от прочтения
«Гекльберри Финна» Марка Твена и советского фильма «Верные
друзья»). Дело представлялось несложным, Днепр бежит в наших
местах со скоростью 5 – 7 км/ч. Никаких тебе стремнин, порогов
или водопадов. Изучили график прохождения «ракет» (теплоходов
на подводных крыльях, ходили такие раньше как рейсовые
автобусы). Купили добротные спасательные жилеты
(круглосуточно не снимали их до последнего дня похода).
Зиловские камеры в два ряда обшили с двух сторон стволами
мелкого сечения (лесничество позволило нарубить в благодарность
за наши выезды весной на посадки). Сверху получилась палуба, а
снизу защита от проколов. Торчало наше плавучее сооружение на
полметра над водой при полной загрузке.
Председатель колхоза выделил грузовик (его сын был в
команде) для перевозки горы нашего барахла к Днепру. Сборку
провели быстро, но отплыть в первый день не получилось. Поляна
отправления была плотно покрыта нетронутой спелой земляникой.
И, едва закончив работу, все кинулись за ягодой: сначала наклонялись,
потом пошли вприсядку, а затем уже ползали на коленях, пока не
наелись ею до опьянения.
Первые сутки – солнечно, спокойно, слегка подгребаем, чтобы
оставаться в течении, уклоняемся от «ракет» и барж, забрасываем
удочки, ночуем на берегу. Скучновато. Начинаются картишки,
буза... Объявляю военное положение: дальше идем круглосуточно,
смена два часа, двое на веслах, один – на руле (нас шестеро,
 56

разбились на пары), днем в работе две пары, ночью – одна.

Установили на плот палатку, плотно набили сеном, в котором
устроили четыре норы. Пошли проливные дожди, а при прояснении
сильный встречный ветер, затруднявший прохождение поворотов
(над одним бились полдня – выдувало обратно и все тут). К берегу
причаливали, чтобы поесть. Четверо держат на поднятых руках
пленку типа тепличной (дым в глаза), а двое под ней кашеварят (не
зря тянули с собой здоровенный пластиковый мешок сухих дров).
Есть надо быстро, дождь льет и в миску, но уговаривать никого не
приходилось.
Ночью главная проблема (и «развлечение») – потеря течения с
последующей посадкой на мель. Приходится соскакивать в воду и,
раскачивая наш ковчег, спихивать его с песчаных наносов.
Толкаешь, толкаешь, стоя по колено – по пояс в воде, а в какой-то
момент ухаешь на глубину с головой, но через секунду
спасательный жилет выстреливает тебя на поверхность, как пробку,
а край плота уже исчезает в темноте, и ты делаешь отчаянный
бросок-заплыв вдогонку (напарник контролирует ситуацию, где-то
и фонариком дает наводку). А если толкаешь не в ту сторону (ни
черта ж не видно), все выше на мель, вот тут начинается маета. А
дождь ручьями стекает по лицу и за шиворот. Смертельно уставшая
смена сквозь сон в норах ощущает раскачивания, но на помощь
приходит только в крайнем случае: сил нет никаких. Мокрый,
измотанный, вытаскиваешь сменщиков за ноги из нор и
моментально проваливаешься в сон, обсыхая по ходу.
Прочувствовали. И так еще четверо суток до Лоева. Никто не
зароптал, никто не заболел. Вот такие парни – три девятиклассника,
семиклассник и шестиклассник (мой напарник).
Характерный эпизод. Один из парней в первый же день натер
кровавые мозоли, что пытался скрывать. Почему? Потому что стал
объектом насмешек для остальных. Белоручка, а у других кожа на
ладонях, как на кирзовых сапогах, – результат каждодневного
физического труда по хозяйству. За время экспедиции мозоли у
 57

парня лопнули, превратились в раны (бинт у нас, разумеется, был),

потом затерлись, и к моменту возвращения в Глазовку он наработал
правильные руки. И хоть бы раз пикнул. (Моя репутация не
пострадала, к этому времени я жил у второй хозяйки, и она
доверила мне ежедневную процедуру «выкiдаць гной з хлява», а
скотины у нее хватало, поэтому ладони уже были как надо.)
(Жизнь у реки отличалась от уже виденного нами ранее. Так,
у больших деревень наш плот окружали моторные лодки, на
которых рассекали, выписывая кренделя, местные сверстники
участников экспедиции. Мои парни с удивлением сообразили, что
«дык гэта ж яны на маторках, як мы на матацыклах».
Мимо проходили баржи, груженные в основном песком.
Зачастую ближе к буксиру стоял щитовой домик, где кашеварили
жены членов команды, другие загорали на склонах перевозимой
дюны, дети играли в гигантской песочнице, для разбросанных там-
сям машинок были проложены трассы длиной с «Дакар». А в
месте слияния Днепра и Березины на волнах покачивался
поставленный на понтон дом отдыха из дерева, сработанный в
несколько этажей.)
Вот такие самурайские характеры. Но справедливости ради
заметим, что легендарных самураев отмечала также любовь к
оружию, а еще увлечение интеллектуальными играми. Как с этим?
С оружием на островах все хорошо. Еще не пройдя до конца
этап стрельбы из рогаток, хлопцы начинают заводить себе
прыпеканкi. Самая простая изготавливается из алюминиевой
трубки, загнутой с одного конца и с дырочкой у закрытого конца
для поджигания толченой серы, срезанной со спичечных головок.
Этим чудом бабахают школьники младших классов у туалета за
школой. Дети постарше используют трубки железные. По
большому счету, во всех вариантах мы имеем дело со схемой
устройства компактного мушкета – пугача. Состав взрывчатой
смеси со временем усложняется, и это уже секрет, предмет
гордости, как соус для пасты у итальянской хозяйки (ах да, у нас
 58

все под Японию… хорошо, тогда соус к рису или сурими).

Прыпеканка может оставаться в джентльменском наборе
«зачетного» пацана вплоть до после армии (только не у тех, кто
прошел Афганистан). Представьте, вот парень в дембельском
прикиде с аксельбантом поднимается по ступенькам клуба. Из-под
каблуков сапог, подбитых титановыми подковками, извергаются
снопы искр. Он приглашает друганóв за клуб и там оглушительно
разряжает свою прыпеканку под визги девчат, закрывающих уши.
Грандиозный успех.
Но вот парень женился, и обладание прыпеканкай становится
смешным и опасным признаком затянувшегося подросткового
созревания, одним словом – несамастойны. Выходит такой парень
после «хорошо посидели» ближе к утру за ворота и палит из
прыпеканкi куда-то в еще ночной парк (в каждой деревне за
правлением есть свой маленький парк или сквер), а там на первую
дойку на колхозную ферму идет доярка. Влепил ей в ногу
самодельной картечью, «накусанной» из гвоздя, хорошо что ни
кость, ни артерию не задело. Жена парня и доярка встретились и
все разрулили без уголовных последствий (но об этом потом).
Однако расставание с прыпеканкай не означает «прощай,
оружие» (по крайней мере, не для всех). Кто-то получает в
наследство от отца или деда, другие приобретают сами охотничье
ружье, которое частенько не регистрируется, но им и не пользуются
для баловства.
В деревне за райцентром милиция изъяла у дядьки
закопанный в огороде пулемет военного времени и какие-то
боеприпасы на чердаке. Новость неспешно, со знанием дела
обсуждалась в колхозной бане под пивко распарившимися,
покряхтывающими от приятных ощущений чистоты и свежести
мужиками.
– Васiль (участковый) казаў, што той малец закруцiў
стрэльбу адразу ў прамасленую паперу, потым у льняную тканiну,
потым…, – делился эксклюзивными сведениями один.
 59

– Ага, i плëнкай зверху, добра упарадчыў, як новая будзе,

толькi ад масла адмыць, – согласился с мерами, принятыми
неизвестным им дядькой, другой собеседник, потягивая
«Жигулевское». Остальные одобрительно закивали.
– Гета ж хтосьцi здаў, падлюка?
– Не, кажуць, дзецi гралiся на гарышчы i знайшлi той цi
гранату або патроны, ну i закруцiлася...
Помолчали.
– Ох, добра ж як, адкрый яшчэ пiва, не сядзi без справы!
Другое событие – обнаружение у еще одного
«коллекционера» с Полесья танкетки, с послевоенных времен
спрятанной в сарае (не очень-то и спрятанной, но соседи своих не
выдают…) и все еще бывшей на ходу, – с восхищением
обсуждалось больше месяца, обрастая фантастическими
подробностями. (Государство, очередное государство, в состав
которого входили белорусские земли, слишком часто не
справлялось с защитой населения островов от нашествия чужих.
Северная война, поход Наполеона, мировые Первая и Вторая,
московско- и советско-польские войны катком прошлись по землям
Беларуси, истребляя каждый раз от трети до двух третей
мирного населения. Очередной раз сопротивление, самооборона
начинались с топора и вил, но со временем выработался обычай
запасаться чем-то посерьезнее. А впрочем, насчет вариантов
«запасаться» смотрите «Семь самураев» А.Куросавы.)
Однако явное или тайное владение огнестрельным оружием
не приводит к эксцессам, которых можно было бы ожидать. На
островах спокойно.
А вот холодное оружие не окружено на островах ореолом
романтики, от него исходит холод смерти и душок уголовщины,
нечестной игры при честных разборках. Охотничьи ножи частенько
держат вместе с кухонными, как бы приручая, приучая к людям и к
мирной работе – нарезать хлеб и сало.
 60

Что там еще осталось, чтобы потягаться с самураями на

равных? Интеллектуальные игры. Скажете, куда нам? Не спешите.
Может, в другом месте было бы и трудно выкрутиться с достойным
ответом, но только не в Глазовке.
В один из первых вечеров заглянул в клуб. В фойе стояло
четыре стола, за тремя сидели мужики и играли в… Думаете, в
домино, шашки, картишки? Нет! Играли в шахматы, за всеми
столами! Более того, игроки использовали шахматные часы. Один
из столов был окружен группой знающих болельщиков,
обсуждавших ходы и варианты. Возможно, дальше воображение
рисует вам публику в древнеримских тогах или хотя бы в
смокингах, но нет. Большинство после работы – в кирзовых сапогах
и телогрейках. На дальнем столе стояла бутылка «чернил» со
стаканáми, болельщик (он же третий) уснул, положив голову на
стол, руки безвольно свесились до пола. Один из игроков клевал
носом, партнер его расталкивал к очередному ходу, который
делался после анализа ситуации, а не лишь бы походить. Народ не
был одет, как аристократы, но вел себя весьма прилично, шахматы
дисциплинируют и облагораживают. Там много правил
непосредственно на поле и вокруг, и если ты их принимаешь, то
подчиняешься части из них. Но откуда?
История одинокого ронина. Мальчика звали Колей. В
далекие пятидесятые-шестидесятые прошлого века шахматы
перевернули его мир, часть мозга добровольно отключилась от
реальной жизни и с наслаждением бесконечно прокручивала
комбинации и партии, сердце билось быстрее или медленнее в
зависимости от удачности хода, в душе становилось теплее от вида
шахматной доски. Впрочем, довольно скоро он уже мог играть у
себя «в голове», где шахматная доска при желании возникала в
нужном количестве экземпляров для параллельной прокачки
альтернативных решений или сеансов одновременной игры. Быстро
выяснилось, что несколько односельчан, знавших, как двигать
шахматные фигуры по доске, ему не соперники. Вы не поверите, но
 61

Интернета тогда еще не было, даже 3G (только представьте: есть

солнце, луна, люди по улицам ходят, дышат, а Интернета нет…). И
Коля начал играть с такими же самородками, дававшими всходы в
разных концах той большой страны, по переписке: покупал
почтовую открытку, на ней записывал ход и отправлял (стопками) в
Иркутск, Вышний Волочек, Бердичев, Певек, в деревню в соседнем
районе… У местного почтальона было две беды – распутица и
килограммовые пачки открыток с шахматными ходами со всех
концов Союза в адрес этого… Это стоило денег. Родители не могли
работать только на его переписку. Парень занялся разведением
гусей на продажу и перешел на самофинансирование. Шахматный
сомородок, мальчик Коля, окончил пединститут и, поработав в
районе, вернулся в родную школу уже Николаем Ануфриевичем…
и начал создавать мир шахмат вокруг себя. Н.А. придумал
шахматный факультатив в продленке (педколлектив младших
классов был ему благодарен, безусловно). К пятому классу
обеспечивалась полная шахматная грамотность. За несколько
десятков лет упорного (но в охотку) труда он привил шахматную
культуру нескольким поколениям глазовцев, в том числе женской
половине населения (хотя дамы не использовали этот навык, так
как в деревне у женщины досуга толком и не бывает).
Насколько высок был уровень выпускников «шахматной
академии» из продленки и на что сгодились лучшие? Очередной
учебный год начался с нежелания районо оплачивать Н.А. ведение
факультатива. В ответ Н.А. отказался везти шахматную команду
района на область (ну и что, свет клином на нем, что ли, сошелся?).
Быстренько снарядили вашего покорного слугу. Спросите, с чего
это вдруг? Я и сам вначале недоумевал. Все объяснилось, когда мне
вручили список районной шахматной сборной с одной
обязательной девочкой в ее составе. Ба, знакомые все лица. В
течение многих лет базовый состав команды набирался из
глазовских школьников, и на области ниже третьего места сборная
района (читай – Глазовки) не опускалась. (Той обязательной в
 62

составе команды девочкой была шестиклассница Валя Гавриленко,

в финале она играла с соперницей на равных, но уступила по
нервам. Вот уж в ком бурлили эмоции: за полминуты могла успеть
и покраснеть, и побледнеть, и тут же рассмеяться. Валя, привет!)
(В Германии есть всемирно известная шахматная деревня,
предмет гордости нации. На гербе изображена шахматная доска,
шахматы преподают в местной школе и все такое. Вот бы и у
нас. Да куда нам, там ведь Европа, а мы что?)

Глава четвертая
Игры самураев – 2
или Сбой в системе – ctrl+alt+delete

(Любезный Читатель, если ты еще со мной, значит,

проявляешь интерес к тому, как устроена жизнь на островах.
Поэтому, смею надеяться, стойко перенесешь небольшие
отступления, необходимые для понимания дальнейших событий.
Спасибо!)
Что есть грех? Если без мистики, философии и религии (а то
ведь запутаемся), а так, чисто житейски («технически»), то это, по
большей части, образ действий, мыслей, идущих вразрез с
писаными и неписаными правилами организации человеческого
общежития в разных его ипостасях – от семьи до целого народа, а
также по схеме «человек – человек» в рамках данных структур.
(Ну, там еще остается что-то из ЗОЖ, личной гигиены, в том
числе психогигиены и экопросвещения, – все это отцы-основатели
религий закладывали, чтобы вытащить человека из скотского
состояния и обеспечить выживаемость своего народа в веках.
Возможно, вам известен какой-то древний неистребимый народ, а
то и не один, так вот это – результат удачного кодекса правил
 63

поведения и желания ему следовать, может, и навязанного. Так-

то, и никакой мистики.)
И как же это работает? Ведь безгрешных нет, но, несмотря на
это, жизнь продолжается, небо на землю пока не падает, мертвые из
могил не восстают. Ну, тут как с прививками от гриппа: если около
40 % (или близко к этому) населения привито и еще какая-то его
часть ведет более-менее здоровый образ жизни, то эпидемии не
будет. Что-то закреплено в области права, но что-то остается
исключительно в сфере нравственности и морали и воспринимается
как набор запретов или императивных рекомендаций, прошедших
проверку и отбор на протяжении веков. Все это формирует
«красную черту», за которую можно другой раз и заступить, а
потом вернуться в «зеленую зону» (человек слаб, и отпущено ему с
некоторым запасом, а по-другому можно сказать, что у системы,
как у всякой устойчивой системы, имеется запас прочности,
который лучше не испытывать, по примеру Чернобыля).
Радикальные поборники безграничного расширения
индивидуальных прав и свобод, по сути, предлагают полностью
переселиться за «красную черту». Но даже в самом мягком
варианте, практиковавшемся хиппи, на долгосрочную перспективу
это не работает. А ведь есть и другая крайность – «джокер», тоже
полная свобода и неограниченные возможности. Ткань жизни
общества не разрушается только потому, что освободившие себя от
каких-либо обязательств «продвинутые» могут сколько угодно
ощущать себя супергероями среди «костного», «мещанского»
окружения за счет, условно говоря, украденных чужих
неиспользованных квот. Это как в случае квотирования выбросов
парниковых газов (правами на выбросы хотя бы торгуют).
То есть можно и пошалить за счет квот «слишком
правильных»? Мир, пожалуй, не рухнет, но тут другая закавыка. В
природе, за пределами человеческого начала, нет греха. Все это
связано только с человеком, с существом, у которого есть душа
(можно назвать иначе – сложный комплекс взаимодействия
 64

сознательного с бессознательным или еще модерновее –

устройство, способное подключаться к информационно-
энергетическому полю; не отвертитесь, выбирайте свой вариант
и продолжим, уже скоро возвращаемся на твердую почву
островов). А она-то (душа) как раз и уязвима перед грехом, и не
угадаешь, когда и каким. Последствия всегда болезненные,
хронические, без срока давности, вплоть до саморазрушения, а без
нее, без души-то, и нас нет.
(Дед по материнской линии как-то рассказал, что в 1918 году
через их деревню в южной Украине после окончания Первой
мировой возвращались 11 солдат рухнувшей Австро-Венгерской
империи. Заночевали в сарае на окраине деревни. Местная
молодежь решила погеройствовать. Австрияков ночью разом кого
закололи, кого зарезали, кого придушили, никто даже не проснулся.
Дед рассказывал, что через какое-то время его изнутри как что-
то «торкнуло» и обожгло и больше не отпускало всю жизнь:
«Что мы натворили, как я мог?» Да, они шли в форме и с
оружием, а вчера еще стояли в оккупационных гарнизонах,
претендуя стать хозяевами наших судеб, но…
На следующей войне деда накрыло миной в одном из первых
боев, нашпиговав металлом, как буженину чесноком, оставив кучу
неизвлекаемых осколков чуть ли не во всех важных органах. В
Берлин дед вошел не с винтовкой, а с черпаком при полевой кухне,
от щедрот которой подкармливал «мелкую немчуру». После войны
начала усыхать мускулатура (последствие многочисленных
ранений). Один врач посоветовал тяжелый физический труд. Дед
прожил долгую (трудовую) жизнь, осколки начинали шевелиться
не от работы, а когда он куролесил, – у него был свой «счетчик»
для определения, что есть смертный грех, а что – баловство.
Другой дед (по отцу) до войны снабжал шахты Донбасса
строительным лесом, драгоценным в степи. Со временем лес стал
уходить по дружбе, а не из корысти, знакомым, родственникам,
хорошим людям. Ревизия, бегство в Москву, снабженец в ГУМе,
 65

друзья, знакомые, «хорошие люди», недостача, суд. Началась

война, попросился на фронт и провоевал с первых дней до мая
1945 года в штурмовой группе на броне танка. Его товарищей не
раз выкашивало подчистую, а он вернулся без единой царапины,
грудь в орденах и медалях. Скажете – повезло. Ладно, посмотрим
на это с другой стороны. Вот вы угадали одну карту из десяти,
пожалуй, даже из нескольких тысяч. Может такое быть?
Может. А четыре года подряд, в каждой атаке, десятки раз, ни
разу не ошибившись? Нет, конечно, нет. Вот и я о том же. Что
же ему зачлось? Отсутствие стяжательства, сребролюбия?
Правдоподобна ли фигура снабженца без корысти? Уже в
шестидесятые тетушки из Санкт-Петербурга, бывшие владелицы
сети местных бань, оставили деду сказочное наследство,
непонятно как сохраненное в советское время (по рассказам,
большая квартира была заполнена золотом-серебром, холстами,
книгами, произведениями искусства). Все было моментально
расфукано, ничего не задержалось. Из отрывков моих детских
воспоминаний: у деда во дворе в качестве поилок для кур были
выставлены утопающие в грязи серебряные судки и хрустальные
вазы, свиньи ели из глубоких серебряных подносов (мать не могла
на это смотреть без содрогания). Это уже не святость, а
патология какая-то, но ведь зачлось. Нет? Ладно, как скажете,
будем считать, что повезло, это легче принять.
(Да, еще приношу извинение за «приземленку», положено ведь
в качестве примеров использовать биографию ну там Александра
Македонского или Альберта Эйнштейна. Но своему больше
доверяешь, а удаление на через поколение позволяет рассмотреть,
как с расстояния птичьего полета, но еще не мифологического
далека, какой-то или чей-то план или замысел.)

Если вы не хотите ждать следующего рейса полдня или

опоздали на последний автобус, то из райцентра можно
прогуляться до Глазовки и пешком (12 километров «для добрай
 66

сабакi не круг»). Не слишком пустынно, не слишком одиноко – по

пути несколько поселков и деревня Морозовичи, а если вы парень,
то и не скучно, так как бодрит понимание, что в Морозовичах тебя
могут перайсцi местные, папрасiць семак або закурыць, так што-
небудзь паспрашаць, но в целом по понятиям, ведь им тоже к нам
на «пятачок», в клуб, в школу на вечер захочацца заскочыць.
Но в тот год что-то разладилось, как-то зачастили
морозовские с перайсцi, стали целенаправленно цепляться, чтобы
«поучить», не только парней, но и молодых мужиков, и не просто
потолковать, а с мордобоем. Роль главного «учителя» взял на себя
недавний дембель с компанией. Слухи ходили довольно мрачные.
Настолько, что я прикупил туристический топорик и при визитах в
райцентр (обратно зачастую – пешочком через Морозовичи) носил
его в дипломате под газетой. Идея не самая удачная, с большим
потенциалом закончиться очень печально. И вот что было дальше.
В счастливом для каждого учителя месяце июне, когда остаются
только экзамены, не мешающие наслаждаться чувством обретенной
безграничной свободы, вдруг неудержимо захотелось прочесть
«Братья Карамазовы» Ф.М.Достоевского. Согласитесь, чтение
Ф.М.Достоевского к разряду развлечений не отнесешь, это тяжкий
труд и в результате получаешь не удовольствие, а душевную
травму. Но вот захотелось. Когда, совершив гражданский
читательский подвиг, собрался вернуть тома в районную
библиотеку, выяснилось, что дипломат с трудом закрывается и его
уродливо распирает. Какие-то отчеты для районо надо было
отвезти, тома Федора Михайловича тоже. Пришлось выложить
топорик.
На обратном пути в Морозовичах меня перайшлi.
Зацепили на «дай закурыць» по-легкому на деревне, а потом
догнали за деревней для сур'ëзнага разгавора. Для меня все
происходило немного как во сне. Я был несколько не в себе и не в
этом мире, в состоянии «тихого помешательства» и
«пришибленности» вследствие еще очень свежего общего
 67

впечатления от «Братьев Карамазовых», как питон, заглотивший

слишком крупную добычу. И, как этот питон, нуждающийся для
длительного процесса переваривания в укромном уголке, я был не
боец. Поэтому пропускал и «тормозил». Мой основной оппонент
тоже был не в себе, но пребывал в состоянии «буйного
помешательства». Украсив меня фингалом, он объяснил, что цябе
яшчэ вучыць i вучыць и если бы дело было в армии, то дзяды хутка
зрабiлi б з цябе чалавека.
В этот момент на меня снизошло холодное, тошнотворное
озарение – парень съехал с катушек. Он явно перенес миссию
армейского «дедушки-учителя» на гражданку. Почему? А вот
представьте, растет никакой парень, без успехов в учебе, спорте
или труде, без поводов для позитивного признания со стороны
сверстников или взрослых, но при этом здоровяк, но никакой. В
армии первый год – опять никакой, а вот на второй год, пребывая в
«дедушках», становится «человеком», «учителем жизни», хоть для
победителя международной олимпиады (а для него – в первую
очередь). После армии он опять никто и никакой, и это
невыносимо, поэтому берет на себя миссию… Ведь в это время
нормальные парни и мужики на полевых работах, а этот местный
«будда наоборот» собрал вокруг себя шпану и бегает за прохожими
из других деревень учить жизни.
Осознание этого прискорбного факта привело к тому, что
основным чувством, которое я начал испытывать к моему
«собеседнику», стала глубокая грусть от предчувствия
надвигающейся беды и растерянность от невозможности что-то
изменить. (Надо сказать, что каким-то седьмым чувством я
ощущал, что эта даже не грусть, а вселенская скорбь была не моей.
Просто меня накрыло ею, как лавиной или взрывной волной, так
как находился рядом, а «Братья Карамазовы» помогли не
противиться этому сопереживанию. Ведь моему «верхнему»,
житейскому уму было не до грусти, он лихорадочно соображал, что
 68

делать с поплечником «учителя», который упорно пытался зайти

мне за спину.)
Меня необъяснимо быстро оставили в покое, пообещав
продолжить при случае. Обернувшись, увидел, что вдалеке, со
стороны Глазовки, над грунтовкой появились клубы сизой, как дым
от куч осенних листьев, пыли, а затем, неспешно виляя между
рытвинами, мотоцикл, производящий сие атмосферное явление.
Мы уже прилично разошлись с моими «учителями», когда
подъехал Василий, здоровенный парень, скорее, уже молодой
мужчина, из самостоятельных, ветврач из нашего колхоза,
поздоровался, посмотрел на меня внимательно. На его лице кроме
обычной доброжелательности появилась озабоченность и тень
чего-то жесткого, всплывшего изнутри.
– Нешта, як я пагляджу, ты трохi пакоцаный. Гета тыя,
што пайшлi? – участливо спросил он.
– Ну да, есть такое дело.
– Сядай, дагонiм! Я падстрахую, стану так, каб да цябе ззаду
не зайшлi (а именно это и происходило), а ты с гетым казлом
разбярэшся.
От таких предложений, проявлений настоящей мужской
поддержки, не отказываются, это был сильный соблазн простого
решения. Однако «Братья Карамазовы» не только изъяли у меня
топорик, но уже прочно сидели в голове и я, открыв рот, чтобы
согласиться, сказал «нет».
– Упэўнены? – уточнил Василий, подтверждая, что
предложение не было только формой вежливости.
– Да, – уже уверенно, с неожиданным для самого себя
облегчением ответил я.
– Ну, глядзi, – не радуясь и не сожалея, а спокойно, по-
деловому подвел черту Василий.
– Но чтоб ты понимал, какое при этом тебе СПАСИБО за
само предложение.
– Ды ладна, всë пуцëм. Так я паехаў?
 69

– Да, счастливо! – освободил я Василия от долга чести.

Где-то через месяц Валера-резак получил в правлении нашего

колхоза необходимую сумму для приобретения нового инструмента
и отправился в райцентр в служебную поездку на рейсовом
автобусе для покупки основного орудия труда своей
профессиональной деятельности. Обратно он решил прогуляться
пешадрала, в смысле пешочком. В Морозовичах его перайшлi.
«Учить» Валеру начали уже в деревне, но потом отпустили,
видимо, появились посторонние глаза. Затем догнали за деревней и
принялись за него всерьез, свалили на землю, в ход пошли ноги (не
по-пацански, однако). Когда Валера понял, что в запале его просто
убивают, он дотянулся до покупки, заткнутой за пояс под
рубашкой, перевернулся на спину, и нападавший на него в этот
момент главный «учитель» нанизал себя на огромный нож. Лезвие
прошло через печень, долго он не жил.
Чтоб вы понимали (как говорят в Одессе): Валера-резак
получил свою мянушку (прозвище) потому, что работал
забойщиком скота. Несмотря на характер своей профессии, Валера
по жизни был человеком тихим, добродушным, спокойным, как
стоячее болото. Роста небольшого, тщедушный. У такого человека
нож в описанных обстоятельствах мог появиться в руках только на
грани перехода в мир иной, не раньше, и исключительно как
пассивное орудие самообороны, не для того, чтобы навредить
кому-то, а из желания еще остаться с нами. Он избегал этого до
последнего, но использовал, так как не был толстовцем.
В Глазовке тогда все ушло на второй план, при встречах
первым вопросом было: «Ну, як там Валера, что чуваць?».
Новостями обменивались почему-то вполголоса, как будто
находясь в зале какого-то суда, вселенского суда, с небом вместо
потолка.
Следствие было недолгим. Валеру полностью оправдали и
освободили прямо в зале суда. В решение судей не могли до конца
 70

поверить. Это был просто праздник какой-то для всех и для

каждого, люди поздравляли друг друга, встречаясь на улице. Вот
как перед грозой идет длительное нарастание какой-то тягостной
атмосферы, душно, не хватает воздуха, а потом короткий мощный
очищающий ливень с раскалывающей небо молнией, приносящие
свежесть, ощущение возрождения и новой жизни.
Сельский житель не разбирается в тонкостях законодательства
и судопроизводства, но точно знает, что справедливо, а что нет.
Поэтому радовались не только за Валеру, тут было торжество
СПРАВЕДЛИВОСТИ.
(Городская цивилизация, искусственно созданный человеком
организм города, являясь сложной по структуре динамической
социальной системой, не может функционировать без адекватной
законодательной базы. Рядовой гражданин в этой системе
нуждается в правосудии. В свою очередь сельская жизнь
регулируется ритмами и законами естественных природных
процессов, которые оказывают непосредственное влияние на
взаимоотношения между людьми и на организацию жизни
сельской общины, с достаточно простым и прозрачным сводом
правил поведения. Соответственно, житель деревни ожидает от
государства и судебной системы решений, не противоречащих
естественно сложившейся системе ценностей, что и есть ее
величество справедливость.
Можно добавить, что еще в начале XX века белорусские
территории – это почти исключительно «сельская цивилизация».
И давно ли наши сегодняшние горожане прибыли из деревни?
Насколько важно учитывать данный факт? Если народ веками
выживает в границах «чужой» государственности, сохраняя свою
культуру в условиях периодических попыток недружественной
ассимиляции, то, вероятно, было бы странно отвергать этот
опыт, даже в угоду так называемым общечеловеческим
ценностям.)
 71

Оправдательный приговор был справедлив, поэтому его

приняли и жители Морозовичей (за исключением семьи погибшего;
но это понятно – ведь они-то его и воспитали).
Но было бы наивным думать, что судьи исходили в своем
решении из неписаных принципов справедливости, а не из
писаного закона. И вот здесь еще одно «чудо». Валера (в связи со
своей профессиональной деятельностью) был официально
направлен в служебную поездку для приобретения не ножа
(холодного оружия), а рабочего инструмента, который вышел из
строя. Купил на казенные деньги именно инструмент с
установленными техническими параметрами, а для самообороны
использовал его только при повторном нападении и очевидной
угрозе собственной жизни. При этом не имел цели нанести
нападавшему тяжелые увечья или лишить его жизни. Отступление
хотя бы от одного из этих условий привело бы Валеру в тюрьму.
Любой другой человек на его месте попал бы за решетку надолго.
Вот и вся справедливость. Как-то так было устроено, что в
законодательстве и судебной практике право на сомооборону
всегда перекрывалось положением о превышении самообороны, то
есть у законопослушного гражданина был небогатый выбор: либо
позволить себя убить или искалечить, либо попытаться дать
отпор нападающему и сесть за это в тюрьму.
С другой стороны, мейнстрим современной сверхтолерантности
дарует право на существование любым стварэнням, в том числе
сомнительно человечным и бездушным (или легко отказавшимся от
этой беспокоящей субстанции как атавизма). То есть опасным
инвалидам, у которых органически отсутствует внутренний
механизм раскаяния, позволяют паразитировать на в целом
здоровом организме социума. И как к этому относиться, как к
триумфу гуманизма? Вот давайте предметнее.
Например, у вас завелись…, нет, неудачный пример, ладно,
пусть у меня завелись…, нет, тоже как-то не хочется, ведь
говорят же «на себе не показывай». Тогда сделаем так: допустим,
 72

у кого-то, не у нас с вами (кому ж этой «радости» захочется?),

завелись глисты. Понятное дело, гражданин идет в аптеку,
покупает нужные таблетки, и тут ему на плечо ложится рука.
Он оборачивается и видит перед собой человека с лучистым
взором борца за вселенскую гармонию, с красными веками от
постоянных слез из-за несовершенства мира и людей. Он
заглядывает в самые глубины души (сознания) нашего гражданина
и проникновенно говорит: «Не делайте этого! Не поднимайте
руку на другую жизнь! Не берите грех на душу!» – «Так это
же…», – пытается наш гражданин оправдаться, уже невольно
чувствуя вину непонятно за что. «Не надо высокомерия! –
отвечают ему. – У вас ведь есть собака, у детей – хомячок, и вы
их любите, откройте сердце для еще одного живого существа, оно
тоже зависит от вас…». Гражданин в смятении, и, пока он не
пришел в себя, ему вручают рекомендации по диете, которую он
должен соблюдать, чтобы тот, внутри, не испытывал ни в чем
нужды… А если наш гражданин намерен настаивать на своем, то
он рискует и на санкции нарваться. Скажете – бред! Согласен, ну
так и я о том же.
Тут еще вот какой аспект. Островитянин и гуманист навряд
ли найдут общий язык, они живут в разных, параллельных мирах.
Гуманист растет и формируется в искусственной городской
среде, буквально выдуманной, стерильной во многих отношениях.
Он работает в офисе, может прожить жизнь ни разу не вспотев,
все необходимое находит в магазине, взгляды на жизнь формирует
умозрительно из книг (Интернета) на выбор, без какой-либо связи
с реальностью или собственным опытом. Домашние животные
горожанина – эмпатические игрушки.
В то же время островитянин (деревенский житель)
значительную часть пропитания выращивает своими руками, при
необходимости может полностью себя обеспечить, поэтому он
просто не в состоянии игнорировать законы природы. Окружающие
его домашние животные – участники процесса
 73

жизнедеятельности: они выполняют функцию помощников или

являются источниками питания, поэтому находятся под
целесообразным управлением крестьянина, без розовых соплей.
Хозяева регулярно решают вопросы жизни и смерти по
отношению к братьям нашим меньшим.
Рядовая крестьянская семья способна самостоятельно
помочь корове отелиться, хозяйка отрезает (отрубает) голову
курице, предназначенной в суп, определяет, сколько яиц оставить
под наседкой для будущего выводка, и, о боже, собственной рукой
топит в ведре котят, которых не удалось раздать по соседям (для
детей придумывают какую-то историю), и прочее.
У живой свиньи ни мяса, ни сала не выпросишь,
предварительно ее надо умертвить, зарезать, заколоть, попросту
– убить. Далеко не всякий хозяин в состоянии поднять руку на
животину, которая за пару лет становится почти членом семьи,
тем более что она чувствует, что затевается неладное. Дети
плачут. Бывает, что умелый резак с твердой рукой есть только в
соседней деревне: надо одним движением попасть в сердце, иначе
действо затягивается и превращается в истязание.
А приходилось видеть бегающую по двору курицу без головы, с
хлещущим веером фонтаном крови из обрубка шеи? Зрелище не для
слабонервных. Поэтому одним движением – и забыть. Эти
решения даются далеко не бестрепетно, но они принимаются
осознанно и ответственно. Люди – это люди, а скотный двор –
это скотный двор, не смешивайте! (Так стали резать оккупантов,
когда убедились, что они – не люди.) Понятно, что и отношения
между людьми строятся не менее ответственно, да и не
скроешься в толпе, как в городе, если наделаешь гадостей.
С Валерой вот еще что. Любой другой на его месте не избежал
бы груза смертного греха. Не нам судить, но, похоже,
обстоятельства участия Валеры в трагическом событии могли и
пощадить его душу.
 74

Если вы не хотите ждать следующего рейса полдня или

опоздали на последний автобус, то из райцентра можно
прогуляться до Глазовки и пешком (12 километров «для добрай
сабакi не круг»). Не слишком пустынно, не слишком одиноко – по
пути деревня Морозовичи и несколько поселков. Впереди идут
женщины с сумками, останавливаются передохнуть, не прекращая
неспешного разговора. Через полчаса вы их нагоняете и уходите
вперед, кто-то стартует после вас, кто-то попадается навстречу.
Ближе к Глазовке вы одни с тишиной. У последнего поворота
потихоньку разрушается и погружается в землю опустевший дом.
Забор отчаялся стоять на страже никому не нужного и повалился.
Сад медленно, но верно тонет в сорной траве. Ближняя к большаку
яблоня протягивает к дороге ветку с единственным – величиной с
кулак – яблоком.
Это «штрифель» – красавец. Самый распространенный у нас
сорт (наряду с «антоновкой»), что не делает его обыденным, так как
слишком хорош. Что за окрас! Обычно яблоки предпочитают
хохлому, но не «штрифель» – это импрессионизм. А запах, а вкус, а
уходящий в глубину звук от щелчка? (разочарую поколение
стандартизированного потребления: вкус не примитивно, до одури
сладкий, а сложный, насыщенный, «купажированный»; а то
давайте понавыведем новых сортов овощей и фруктов с
одинаковым вкусом кока-колы у всех, с двойным сахаром) Да, не
хранится, быстро теряет качества, впрочем, как всякое чудо. Есть
надо с ветки, как дар из протянутой руки. У лучших экземпляров
плод крупный, но легкий, плотность и не большая, и не маленькая,
конечно, не пенистая, но с тенденцией. Откусываете, наслаждаясь
звуком правильного хруста (это на заметку для палаты мер и весов),
и вскрываете пронизанное «кровавыми» капиллярами «тело»!
 75

Глава пятая
Вечер вопросов и ответов
или в поисках любви

Что есть счастье? Так просто и не скажешь. Тут не обойтись

констатацией, как со здоровьем: если не болеешь, то оно есть. Тут
может быть и здоровье, и достаток, и успех, а счастья нет. Сложнее,
наверное, только вопрос о смысле жизни. Ну и зануда, скажете вы,
и чего ты тогда пристаешь? Не подумайте, что я из вредности.
Дело в том, что данный вопрос чрезвычайно важен для островитян,
и они интересуются им не столько из философских соображений,
сколько в практических целях, для прикладного использования,
борются за счастье со всем напряжением душевных сил или
непреклонно отстаивают имеющееся, что, собственно, и составляет
наш с вами, драгоценный мой Читатель, интерес в этом деле: за что
борются и как?
В Глазовской школе мне довелось познакомиться с
замечательной традицией – проводить в первую субботу декабря
вечер вопросов и ответов. Оживление вокруг события просто
невероятное, и оно на равных конкурирует с Днем учителя, Новым
годом, вечером встречи выпускников и 8 Марта. За месяц до
мероприятия выставляется урна, как для голосования, только
поменьше, куда школяры вбрасывают два вида записок: в одной –
вопросы на любую тему кому-то из учителей, в другой
указываются любимые школьные предметы. Взбудоражены и
ученики, и учителя. Ведь на День учителя кому-то из учителей
могут вручить самый большой букет цветов и говорить самые
красивые, но неискренние слова, а здесь тайным голосованием
формируется реальный рейтинг каждого учителя как преподавателя
и человека (суровая вещь, скажу я вам).
Специальная комиссия, состоящая в основном из учеников,
сортирует вопросы по темам и учителям во избежание дублей (но
похожий вопрос, заданный разным учителям, должен быть освещен
 76

каждым его получателем). Члены комиссии из учеников имеют

право озвучить самый нелицеприятный вопрос к учителю, если
член комиссии – учитель был против передачи его на рассмотрение
учителю-«ответчику» или если «ответчик» решил пропустить
неудобную записку (бывали жесткие моменты).
Кроме того, какие-то вопросы из школьной жизни могут
выноситься на обсуждение, получается что-то вроде плебисцита.
Вот именно здесь меня с треском провалили с предложением
перенести начало уроков с 9.00 на 8.00.
По мере приближения дня «Х» и наступления момента истины
напряжение нарастает. Записок с каждым днем становится все
больше: если в первые дни их единицы, то в последний день
приличная груда. Листочки, вырванные из ученических тетрадей,
сложены в два-три раза или даже вдесятеро в борьбе за сохранение
анонимности. Корзины для мусора завалены черновиками
посланий, просто смятыми или разорванными на мельчайшие
кусочки.
Если ты учитель, то уже по самой сути профессии не можешь
оставаться равнодушным к оценке с той стороны. Хочу сказать, что
мой английский держался где-то посередке рейтинга (спасибо 4 – 5-
м классам). А географию вместе с коллегой, Зинаидой
Николаевной, мы как-то вывели на первое место, разделив
пьедестал с многолетним лидером – математиком Иваном
Петровичем.
Вот в этом месте хочется немного подробнее, но абсолютно
по заявленной теме. Когда говорим о воспитании патриотизма (в
рамках малой родины, страны, а завтра – человечества и планеты
Земля), то имеем в виду трех китов – историю, литературу и
географию (с пониманием того, что астрономия – это география
космоса, биология – география живого, а туризм – прикладная
география; и еще не родился школьник, который не мечтал бы
сходить в поход с ночевкой в палатке).
 77

Однако неоднократно приходилось слышать (читать), что в

настоящее время география является аутсайдером в различных
рейтинговых исследованиях предпочтений современных школьников
во многих странах мира. Это какие учебники надо писать и по
каким методикам преподавать, чтобы добиться столь
потрясающего противоестественного результата? А ведь
география – один из немногих цельных предметов с минимумом
формализма и абстрагирования (за исключением карты), это «за
жизнь», о том, что окружает, о большой и малой Родине, о Земле,
на которой живем. Ведь жить на родной земле, которая любима
тобой, – уже счастье. И вот неимоверными усилиями добились
отвращения к предмету, который обо всем этом рассказывает.
Молодцы, что еще сказать. Без всякого преувеличения это все
равно как если не любить родную мать, родительский дом.
Со знанием карты – беда. Для непосвященного она –
размытые цветные пятна, беспорядочно пересеченные извилистыми
и прямыми линиями, с раскиданными по всему полю неприкольными
значками – бессмысленная картина абстракциониста. А по сути,
лист карты – это архивированный файл, в который можно
загнать несколько книг. В этом смысле комплексная карта –
многослойный источник информации и способ передать красоту
Земли (если уж сравнивать с холстом). Задача учителя географии
– научить «читать» карту каждого, так как это намного проще,
чем научить иностранному языку, чтению нот или химических
формул. Но и тут надо «взломать» мозг, открыть ему новое
видение.
Как узнать, что вы добились успеха? Достаточно зайти в
класс на перемене перед уроком. И если самое ценное свое время
школьник тратит на разглядывание карт в атласе (просто так,
для удовольствия), то результат достигнут, и школьник в это
время видит не значки и черточки, а то, что за ними стоит, –
поля, леса, реки, города, горы, дороги, заводы и пр. Вам, может,
даже выпадет счастье наблюдать момент потрясения школяра
 78

(момент перехода его мозга в новое состояние, обогащения еще

одним инструментом), когда для него впервые коричневый цвет на
карте превращается в горы, голубая линия – в реку…
Вторая половина записок посвящена вопросам обо всем на
свете, но, как правило, о том, о чем просто так не спросишь (а тут
анонимность, и можно организовать целый консилиум, задавая
свой вопрос нескольким учителям). Прослеживалась однозначная
закономерность: чем выше рейтинг учителя, тем больше записок с
животрепещущими вопросами ему адресуется. В этом смысле в
Глазовской школе уважение учеников можно было определять по
весу пакета записок. Таким образом, «учитель года» купался в
лучах славы трижды: когда оглашали рейтинг, когда он получал
пакет с вопросами и когда отвечал на них, ведь ответов в первую
очередь ждали именно от него.
И о чем же спрашивала молодая поросль, так сказать, наша
смена и надëжа? Не отвлекаясь на экзотику, хохмы, сведение
счетов, поиск справедливости, отстаивание достоинства (последнее,
в чем вы еще убедитесь, очень важно для островитян) и другое, из
года в год большая часть вопросов была посвящена теме ЛЮБВИ в
самых различных ее проявлениях. Их интересовало главное, и они
нам (учителям, взрослым) ежегодно об этом напоминали. Ведь
любовь (в широком понимании этого чуда) является обязательным
компонентом «философского камня» или «святого грааля» под
названием счастье.
И хотя частенько под любовью и счастьем подразумевается
что-то похожее, они не равнозначны и не идентичны. Нельзя
сказать «трагичное счастье», но трагичная любовь – дело обыденное.
Любовь абсолютно предметна, осязаема и материальна на уровне
души, в то время как счастье всегда призрачно, неосязаемо,
необъяснимо. Любовь – дар, который может взять тебя в плен, со
всеми драматическими последствиями, счастье – только твой
труд, поэтому оно бывает трудным. В счастье не нырнуть
безоглядно, с головой, как в любовь, тут необходима особая
 79

сознательная сосредоточенность. Счастье не бывает слепым,

только «прозревший» в состоянии его впустить в себя настолько,
насколько прозрел. Любовь эгоистична, это частнособственническое
чувство, всегда потенциально опасное – костер на двоих: если
огонь затухает, то бывает трудно удержаться от желания
плеснуть «бензинчика» несмотря на то, что, полыхнув, может
опалить. Счастье согревает всех и, по сути, безвредно, как солнце
бабьим летом. Но нам хочется любви. А как островитяне?
Островитяне – как все… но по-своему.

В жизни каждого человека, к сожалению, случаются

неприятности, несчастья, выпадает горе. Живя среди людей, мы
учимся в таких случаях держать себя в руках. Многим удается
достичь в этом определенного совершенства: от сохранения закрытости
внутренних переживаний при ровных отношениях с окружающими
до душераздирающе противоестественного keep smiling. У детей и
подростков держать себя в руках означает всего лишь не плакать,
при этом с головой выдают плечи, готовые задрожать от рыданий, а
все остальное написано на лице.
В тот день Таня явно «держала себя в руках», напоминая
увядающую былинку. Надо сказать, что и в «солнечные»
(удачные) дни Таня производила впечатление создания хрупкого и
легко ранимого. Очень необычный персонаж для сельского
пейзажа, вот как героиня с холста К.Русецкого «Жнея», вот как с
нее писано. Смотришь на «Жнею» и понимаешь, что это плод
фантазии художника, писавшего в жанре романтизма. Однако в
Глазовке обитало несколько девчонок (семей) этой невозможной
породы. Почему невозможной? Потому что хрупкость не для
крестьянского труда. Многовековой отбор создал два монументальных
типажа женщины для жизни и работы на островах, два типажа,
соразмерных подворью, с которым они существуют в симбиозе,
душой, оправданием и условием существования, а также
 80

движущей силой которого являются (подворья-гнезда, где

островитянка выкармливает своих «птенцов»).
Будьте добры познакомиться (для иноземцев, а для белорусов
– освежаем). Кстати, не стыдно представить, так как есть чем
похвастать.
Вот одна из них – дзяўчына (жанчына) где-то среднего или
почти среднего роста, кожей гладка и бела, но не бледна, так как
здесь не увядание, а цветение. Телом богата, а грудью богата
весьма (С чем бы сравнить? В Астрахани сказали бы «как
арбузы», в Средней Азии – «как дыни», на островах Полинезии –
«как плоды хлебного дерева», а у нас? Ну, по аналогии: если бы
существовало сметанное дерево, то можно было бы сказать: как
хорошо выполнившиеся плоды сметанного дерева…).
Вот только не надо жеманиться, это не натурализм, а
лирика. Кто-то же должен был это воспеть от лица благодарных
грудных младенцев и числа ценителей из мужского населения (в
смысле, числа их не счесть). Сам же я только холодное и
беспристрастное орудие наблюдения, говорящее с чужого голоса.
А голос островных пацанов и мужиков прост. «Поўна пазуха
цыцóк», – с теплотой и гордым осознанием превосходства над
многими странами и народами говорит островитянин. Кто там
сказал имплантаты? Нет, для имплантатов уже просто нет
места.
Носик-курносик, ушки-малышки, здесь природа мило
сэкономила и как-то забыла про талию (ну, и что вам та талия?
Не надо цепляться к несущественным деталям).
(Мужик этой породы – как крепкий боровик, грудь распирают
кузнечные меха легких, руки – как мощные клешни; когда стоит,
то кажется вросшим в родную землю корнями метров на десять –
ничем и никому не сковырнуть.)
А вот ее подруга и соперница по украшению собой островных
земель. Станом гибка и стройна, выше среднего, длиннонога,
остроноса (в ряде случаев в нос уходит то, что природа не додала
 81

в грудь). Лик скорее вытянутый, нежели кругленький, как у еë alter

ego. Не склонна к полноте настолько, что платье, сшитое на
свадьбу подруги, может одеть на собственную серебряную
свадьбу.
Парни другой раз сравнивают своих избранниц, забывая, что
о вкусах не спорят. «Ды твая як калабок, а потым будзе як
тумбачка», – жалит один. «Гэта ты сам галавой аб тумбачку
стукнуўся, – дает отлуп другой, – зато ëсть за што патрымацца,
не то што твая – сухастой». И тому подобное, едко, но беззлобно.
Не обращайте внимания, здесь нет намерения обидеть, а только
желание отстоять достоинство подруги и свой выбор. Эмоции
зашкаливают. Ну немного грубовато, ну да, бывает.
Несмотря на то что постоянно идет метисация, дающая
весьма приятные усредненные варианты, в ряде случаев
собирающие лучшее с двух сторон, создавая, так сказать, усладу
для глаз, два основных антропологических островных типажа
остаются представленными в ярко выраженных базовых вариантах.
Но это далеко не все.
На островах вы также можете встретить некрасовских
женщин, из тех, кто коня на скаку остановит. Высокие,
дородные, кровь с молоком. Их дети на голову выше сверстников.
А еще различные включения, дающие самые невероятные
сочетания размеров и цвета глаз, формы носа, скул (или их полного
отсутствия), волос от одуванчиково-воздушных кудрявых до
тяжелых прямых цвета вороньего крыла, цвета кожи от
нордически светлого до слегка дымчатого или с карамелькой, а
еще рыжие «солнышки» с конопушками и все это вперемешку –
удивительное разнообразие для отдельно взятого острова и,
вероятно, полная картина того, как поется в песенке, «из чего же,
из чего же сделаны»… белорусы.
Как такое могло получиться? Дело в том, что Глазовка –
молодое поселение, где-то около полутора столетия, вот и
получилась сборная солянка с отображением общей картины
 82

человеческого материала для белорусских земель. Но самое

важное, что для местных все свои.
Отвлеклись немного, возвращаемся. В тот день Таня явно из
последних сил «держала себя в руках». В деревне ничего не скрыть,
и вскоре обо всем знали уже и в учительской. Выяснилось, что
Танина мама попала в больницу: она выпила уксус, потому что… ее
обидел муж. Она решила, что он перестал ее любить, раз позволил
себе расстроить ее. Так-то.
Таня и ее младший брат были из хорошей семьи, в школу
приходили накормленные, в свежем, намытые так, что носы
блестели. Глазовка в целом удивила меня большим количеством
хороших и нормальных семей.
Но вот первое впечатление было убийственным. В первый же
день, прибыв в Глазовку уже с вещами и только выйдя из автобуса,
в сквере между магазином и правлением колхоза узрел картину не
для слабонервных. Там вповалку лежали неподвижные тела,
разбросанные как взрывом, некоторые парочками, как потом
выяснилось, мужья с женами. Казалось, сквер завален ими. Я
испытал шок (вот это попал так попал). Но, успокоившись, понял,
что «полегло» чуть более дюжины душ. Это был день аванса. А
остальное население в празднике не участвовало, по крайней мере
так явно. Люди входили-выходили из магазина, шли по своим
делам, прокатил трактор с прицепом, груженным соломой,
нормальная жизнь продолжалась. Еще такой маркер (для того,
кто понимает, без ханжества): в самогонку в Глазовке не
добавляли стиральный порошок или куриный помет – здоровые
люди.
Что-то мы опять бросаем Таню одну, а ведь ее дела не пошли
лучше. За последние несколько дней ее глаза покраснели и под
ними залегла синева. Ведь отец, мучимый раскаянием, тоже выпил
уксус и теперь лежал в одной больнице с матерью в райцентре.
Таня, благо уже старшеклассница, осталась дома за хозяйку (ну,
дальше дедушки с бабушками подтянулись). Мама оценила
 83

поступок мужа и еще в больнице простила его. Не успевший остыть

очаг любви разгорелся вновь. Приходилось их потом видеть –
чистые голубки. Островитяне посмеивались, но беззлобно, небось,
люди не без понятия, что такое высокие отношения.
Однако это не значит, что искры любви невозможно высекать
из более простого материала. Тут даже больше речь идет об их
сохранении (Как говорил Дж.Леннон: «У нас есть дар любви. Но
вы не можете просто принять его, как цветок, и поставить в
чулан, о нем нужно заботиться и поливать».) И вот как это
делается.
Центром жизни в деревне является не правление колхоза,
сельсовет или клуб, а вполне себе обыкновенный магазин
потребкооперации. Сюда приходят все, не исключение и жена
председателя колхоза, и даже САМ, и бабка Маня с дальнего
хутора, о существовании которой уже почти забыли. Все новости
стекаются сюда, здесь формируются слухи и мнения. В этот день у
магазина долго клубилась небольшая толпа, обновляясь приходящими-
уходящими. Даже мужики не могли удержаться, чтобы не
погреться у яркого пламени неординарного события. «Толктись»
вместе с бабами было стыдновато, но постоять рядом, молча
солидно попыхивая цигаркой, – вполне. А послушать было что…
Героем дня был Грышка, известный любитель выпить, не то
чтобы запойный, но любитель, а под этим делом и к одинокой
жанчыне заскочить. Наутро, прося у супружницы рассолу, он, не
моргнув глазом, утверждал, что ничего не помнит (ну не паразит?).
Чтобы вы сделали на месте Клавы, жены Грышкi? Ответы с
вариантами наказания или расставания не принимаются, задача
другая: как вновь разжечь угасающий очаг любви? А теперь
сверяем ваши ответы с жизнью.
Когда в очередной раз Грышка дотянул на бреющем под утро
до дому и, отмахнувшись от жены, залез отсыпаться на печку,
оставив готовой к разборкам благоверной только торчащие сверху
 84

бессловесные пятки, решение напросилось само собой. Клава взяла

топор и порубала эти наглые пятки…
– Так-такi i пасекла сякерай? Страх якi!
– Як ëсць пасекла…
– Вой, что ж гэта робiцца, кончыла мужыка…
– I што ж гэта будзе?
– Ды нiчога не будзе. Яна так толькi трохi пакоцала,
неспадручна ж, высока. Ды i сваë, усë роўна ж шкада. Зразумела,
што гэтая нахабная морда адразу прачнулася i нарабiла вiску,
што твае парася. Клаўка сама спалохалася, сякеру кiнула i пабегла
за Iрай, фелшаркай. Iрка яго забiнтавала, скорую выклiкала.
Грышка ў район не паехаў, адмовiўся. Iра цяпер кожны дзень
ходзiць да iх на перавязкi.
– I што Грышка?
– Я ж кажу, Iра, фелшарка ходзiць рабiць яму перавязкi.
– Ды я не пра тое, як яны пасля ўсяго?
– А… ну так Вера да iх заходзiла, быццам за соллю…
– Вера?
– Верка?
– Вера? I ты так стаiш моўчкi?
– А вас перамовiш, цябе асаблiва. Ну, заходзiла. Клаўка на
стале бурак на боршч крышыць, а Грышка з печы выглядае,
хадзiць-то не можа, ужо не пабегаеш па чужым бабам.
Паздароўкалiсь. Грышка сеў, ногi з печы спусцiў, пяткi ў бiнтах,
пацягнуўся i кажа: «Клава, нешта супу захацелася».
– Як гэта супу? Так i сказаў?
– Ну так, супу. Клаўка яму супу налiла, падала на печку и
кажа: «Гарачы, ня апячыся!». Ен адказвае: «Не, самы раз, хлеба
адрэж!».
– I што?
– А нiчога. Грышка пацiху суп есць, на лыжку дзьме, Клава
мне соль адсыпае.
– I што далей?
 85

– А нiчога, узяла соль i пайшла з хаты.

Так-то, а вы говорите, Шекспир, Шекспир… На островах
хорошо понимают, что жизнь больше любви, а за счастье надо
бороться, поэтому на свадьбах желают… Чего? Ну да, любви
(молодежь в основном) и другого по стандарту. Но люди, кто
постарше, поопытней, раз за разом желают, повторяют как
заклинание, «жалейце, шкадуйце адзин аднаго».
Жалеть и беречь друг друга, однако речь идет не о сюсюканье,
каждый раз это ответ на конкретную жизненную ситуацию, в том
числе экстремальную. Вот послушайте.
Значит, выхожу из школы, окунаясь в тепленный майский
день.
Ой, скажу я вам, в чернобыльский год май был необыкновенно
нежным, да и конец апреля. Мы как раз выезжали на посадку леса,
с ночевкой. Солнце так разогрело землю, что парни, и я в том
числе, разулись и работали на делянке босиком, и сорочки
поснимали.
В ночь на 26 апреля оставили у палаток дежурных и
отправились к Днепру, руководствуясь общим направлением. Через
несколько километров пути вышли к реке как раз в тот момент,
когда в кромешной тьме из-за поворота ударил ослепительный луч
прожектора с буксира, толкавшего баржу по чернильной речной
глади.
Прожектор выхватывал из темноты зеленую стену леса по
берегам, на секунду задержался на нашей группе, с буксира дали
приветственный гудок. Мы, открыв рты, наблюдали этот
сюрреалистический спектакль (не менее впечатляющий, чем
прибытие инопланетян на летающей тарелке), пока баржа,
сверкая огнями, повернув, не скрылась… в лесу (так это
выглядело).
На обратном пути заблудились и плутали пару часов по
лесным дорогам (тоже приключение, почему нет?). А над головой,
в просветах неба, оставленных кронами высоченных сосен,
 86

равнодушно помигивали «жирные» звезды (а как сказать по-

другому – ведь такие здоровенные и с маслянистым отливом).
Затем, в момент полной потери ориентации и угасания
света фонариков, дело спасения экспедиции взяла в свои руки
младшая ее участница – Валя Гавриленко. Да, та самая
шахматистка. Распутала, рассуждая вслух, накрученные нами
петли и вывела к лагерю (ну просто пионер-герой, а что вы хотели,
шахматисты все ходы записывают).
К нашему возвращению дежурные наварили в одном ведре
картошки, намяв ее с тушенкой, в другом – чаю. А потом сидели у
костра до утра, что-то там пели… Я предпочитаю так
вспоминать 26 апреля 1986 года.
Так вот, выхожу я из школы, не без удовольствия глубоко
вдыхаю воздух, терпкий от запаха молодой листвы тополей и с
нотками сладкого дурмана цветущей черемухи, и вижу на дороге за
забором группу мужиков, с задумчивым видом переминающихся у
вечной лужи, что у клуба (не было еще тогда асфальта на Кривск).
Увидев меня, они явно оживились, поприветствовали издалека и
стали делать приглашающие жесты.
Подошел. Николаевич как бы между прочим ковырял носком
кирзового сапога зеленовато-желтые разводы на подсыхающих
после дождя берегах лужи. Остальные молча наблюдали. Семеныч
вздохнул, почесал за ухом и обратился ко мне:
– Вас жа там па iнстытутах усяму вучаць? Дак ты i сам
быццам хлапéц граматны?
– Ну, не знаю… А что, что-то потеряли, в лужу что-то
уронили?
Тот, что помоложе, Гендóс, с языком как у ехидны (сами
понимаете, сурʹëзнаму хлопцу Гене мянушку Гендóс не дадут),
хохотнул и с нарочито серьезным выражением объявил:
– Гэта ты прама ў кропку трапiў. Сямëныч дзесьцi тут, на
дне гэтага акiяна, страцiў ключы ад сэрца сваëй супружнiцы, гы-
гы-гы.
 87

Семеныч тяжело вздохнул, глянул исподлобья на Гендóса и

продолжил:
– Вось паглядзi на гэтыя разводы, што па вадзе i па беразе.
Гэта ж кожны год так у мае пасля дажджоў, гэта ж пылок з
коцiкав на вярбе i асiне змывае. Што, хiба не так?
– Ясное дело. Тут садоводом-ботаником быть не
обязательно.
– Не, ты мне па-навуковаму скажы, так цi не? – продолжил
настаивать Семеныч.
– Пусть будет «па-навуковаму» – да, это пыльца и так
каждый год, а то вы не знаете.
– Я-та, можа, i ведаю, але тут такая справа. Прыходжу
дадому на абед, а ў хаце ўсë ўверх дном, як мамай прайшоў,
пасярэдзiне навалены вузлы з дабром, мая Любка кiдаецца з кута ў
кут, нешта збiрае ў адкрыты чамадан. Я яе пытаюся: «Ты
здурэла, што ты творыш?» А яна: «Сам дурны! Казалi ж, што
радыяцыя будзе выпадаць, вось сëння i выпала, што, сам не
бачыш?» Ну не дурнiца? Я i так, i сяк, не дапамагае, яна ўжо з
суседкай перацëрла i ў эвакуацыю збiраецца. Ну, тады даў злëгку
пад вока. Адразу супакоiлася, вiдаць, фiнгал асвятляе ëй праўду
жыцця. Я яе ад самой сябе выратаваў, а можа, i ўсю вëску, у
Любкi ж характар, як пажар. А так баба яна добрая, я яе моцна
шкадую, не падумай чаго благога. Але на душы ўсë роўна цяжка
было, а што калi i на самай справе? Тады б выходзiла, што дарма
пакрыўдзiў. Так што дзякуй!
Жизнь каждого островитянина, каждой семьи проходит на
глазах у остальных (а как говорил инженер человеческих душ,
смотрящий по стране, дорогой товарищ И.В.Сталин, «кто не
слэп, тот вьидыт»). К зрелому возрасту любой здравомыслящий
островитянин понимает о жизни, семье, человеческих отношениях
больше, чем толпа психоаналитиков с их книжной грамотой. Ясно,
что для понимающего человека любовь – только один из
 88

компонентов счастья, иногда, до курьезного, исчезающе

малозначащий. Вот послушайте.
Если кто-то помнит, мой поход в педагогику в первой главе
начинался вместе с товарищем, Андреем, который впоследствии
сеял разумное, доброе, вечное на просторах Речицкого района.
Макаровна, одна из его хозяек, как-то за рюмкой чая поведала
Андрушке практикоориентированную (ну очень упрощенно
прикладную), очищенную от других примесей, женскую версию
счастья. Макаровна – воистину героическая женщина, одна подняла
шесть дочерей. Но это, как вы понимаете, только полдела. Так вот,
всех шестерых выдала замуж (вот где высший пилотаж).
– …I нiчога, выгадавала, выхавала ўсiх шасцярых, i ўсе
замужам. Ды вось толькi шчаслiвая – адна.
– А что такое, детей нет? Что-то со здоровьем или там
мужики поколачивают, на сторону бегают? – поддержал разговор
Андрей.
– Ды не, тут усë як у людзей.
– Что, пьют?
– У тым-то i бяда, што не, так, па святах. А адзiн зяцëк так
i зусiм не пʹе, кажа, здаровы лад жыцця, вось што прыдумаў.
– Вот и хорошо…
– I што добрага, сядзяць, капейкi лiчаць – «бюджэт сямʹi»,
цьфу! А калi захацелася новую кофтачку або завушнiцы, так што,
задушыцца з-за таго бюджэту? Iншая справа ў Любкi, яе мужык,
як зарплату або аванс атрымае, так напiваецца да беспамяцтва.
Тут яна колькi трэба грошай у яго i возьме. Ранiцай ëн ачуецца, а
яна пытаецца: «Дзе зарплата, алкаголiк, зноў палову прапiў?» Яму,
ясная справа, сорамна, глядзiш, яшчэ i падарунак якi купiць, каб не
пiлавала. Вось я i кажу, адна Любка ў мяне шчаслiвая…
Ну, тут все просто, как по К.Марксу: бытие определяет
сознание. Бытие у Макаровны, пока растила дочерей, было скудное,
вот и… (однако если не судить строго, то свой долг перед Богом,
людьми и дочками Макаровна выполнила, и корона с нас не
 89

свалится посидеть с ней вечерок за рюмкой чая пад яечню з салам,

безропотно послушать откровения о накопленной жизненной
мудрости; еще неизвестно, что вы в свою очередь под этим делом
будете рассказывать лет эдак через сорок заезжему учителю-
андроиду).
Получается, что любовь – это как душа, сердце счастья. А вот
может ли любовь быть как-то выделена из счастья, из жизни, типа
как выгоняют самогонку, и находиться в каком-то удобном виде
для потребления, что-то вроде сухофруктов? Из них можно
наварить компот, набабахать туда сахару и заменить им всю
трапезу жизни из многих блюд (такое возможно в поведении детей
с неразвитым вкусом). Собственно, такое кушанье и предлагают
индийские фильмы, латиноамериканские сериалы и прочие санта-
барбары. Но дело в том, что на островах не выжить без любви и
когда край, то сгодится и «компот».
Не стоит относиться к этому факту слишком высокомерно.
В наше время на материке (в городе) «продвинутое» население
закидывается культурной хоррор-кислотой и мистическим мусором.
Выбирайте – тешить себя компотом или дышать клеем западной
массовой культуры! Но есть и третий путь – воспитание чувств, и
это почти полностью на школе. Изыски высшей математики,
тонкой химии, теоретической физики и прочее не имеют
применения в реальной взрослой жизни 90 % «человеков» («требуются
каменщики, крановщики, доярки, сварщики, водители, медсестры,
слесари, грузчики и уборщицы» – висит на доске объявлений). Но
вот быть глубоко и широко человеком – тут есть над чем
поработать педагогу в свободное от линеек и проверки тетрадей
время.
На самом деле формула счастья жителей островов сложнее,
включает множество составляющих, которые, что характерно,
реальны и достижимы собственными трудами, как, например,
любовь и обязательный достаток, дабрабыт (не путать с
богатством). Одно без другого на островах не работает, просто не
 90

бывает, как не бывает монетки с одной стороной. Все это сходится

на островном подворье, на котором, как в гнезде, в любви
выкармливаются и растут дети. А над человеческим гнездом на
столбе возвышается как оберег гнездо аистов: по-другому их на
нашей земле и не воспринимают. Никому не приходило в голову,
что аисты, может, тоже смотрят на нас и думают: вот они – наш
оберег? Если так, то мы – главные по аистам, и это очень
зачетный, полный внутреннего достоинства, благородный и просто
красивый тотем. Даже не знаю, с чем и сравнить.
Может, кому-то кажется, что нашему символу не хватает
мощи, устрашающего эффекта? Хорошо, давайте представим:
вот ходите вы у себя на подворье и вместо клекота аиста, от
которого сердце замирает, слышите оглушительный треск ломаемых
веток, а на голову валятся здоровенные деревянные ошметки –
это семейство медведей строит гнездо у вас на столбе… Ну что,
стремно? С другой стороны, не такая уж мы и могучая нация, и
не сделать ли упор на мудрость, изворотливость, коварство?
Вот, например, существовал культ змей у языческих балтов… Как
вам? А у южной соседки как-то все сводится к нечистой силе. По
крайней мере, в Каунасском музее чертей, где собраны экспонаты
со всего мира, добрая их половина – оттуда, и выполнены они,
отмечу, с любовью. Неравнодушны там к этому «животному»…
ну, не знаю (без обид, но ведь еще Н.В.Гоголь это приметил).
Так что остаемся с аистами.

Глава шестая
Бремя молодости
или в поисках любви и счастья – 2

Итак, пришло время отдавать долги. Очевидно, что я задолжал

по счетам представительницам лучшей половины читательской
 91

аудитории. Ведь многие из них благосклонно следовали за моим

невнятным повествованием только из предвкушения лирических
саморазоблачений рассказчика (не автора, что вы, а всего лишь
рассказчика, даже скорее пересказчика и невольного наблюдателя,
который специально и не подглядывал, и не подслушивал, нет). И
это справедливые ожидания. Посудите сами, кто бы читал «Войну
и мир» Л.Н.Толстого, если бы там описывались одни баталии и
всяческие философствования без бально-кисейных сцен? Вот и моя
вторая хозяйка по прошествии какого-то времени с начала нашего
знакомства спрашивает:
– А чаму ты дзевак не водзiш?
– …Э-э… в смысле? Вы же сами сказали, когда брали меня на
квартиру, что главное условие – «дзевак не вадзiць»!
– И што, ты так спалохаўся, что ў цябе там ўсë адсохла? Ты
ж здаровы хлапéц.
– Я не понимаю. Что, надо водить?
– Не, мне такiя кватаранты не трэба.
– Так я и не водил, и не буду, как договаривались, в чем
проблема?
Цетка Нiна (а для меня Нина Ивановна) стала раздражаться
на мою просто вызывающую непонятливость, но нашла в себе силы
растолковать элементарные вещи такому «тормозу», как ее
квартирант.
– Што ты як баран: да – не, да – не, мэ – ме, мэ – ме? Калi я
забаранiла, то ты павiнен слухацца. А з iншага боку, калi ў цябе з
якой дзяўчынай сурʹëзна, то я магу, калi трэба, спаць мацней, чым
звычайна. А ўлетку ў хату можна i не заходзiць, у хляве добрае
сена. Зразумела?
– …А-а… ну да, но я ведь учитель, как это я буду…
– Наставнiк, але не мярцвяк.
И тут Нина Ивановна переменилась в лице, в ее голосе
появилась звенящая сталь (пусть это будет звенящая сталь меча
самураев – катаны, хорошо?).
 92

– Дык ты, можа, грэбуеш нашымi дзеўкамi? – спросила она с

вызовом.
Я как-то мгновенно прочувствовал скачок эмоционального
накала и поспешил с ответом, давясь собственной слюной и уже
захлебываясь в исходящей от Нины Ивановны волне возмущения
(промедление было смерти подобно, счет шел на доли секунды).
– Не, не, не, не, нет, как Вы могли подумать?
Ответ был искренним и был принят. Моментально
сгустившийся холод отчуждения молниеносно исчез. В голосе
Нины Ивановны появились покладистые, деловые нотки. Несмотря
на то что, прикасаясь к жизни островитян, я постоянно допускал
невероятные ляпы и Нина Ивановна уже устала прощать и
наставлять, мне было оказано большое доверие, и с определенного
момента я стал рассматриваться в качестве потенциального жениха.
Мне было предложено подумать о знакомстве с серьезными
намерениями с домашней девушкой на выданье (родственницей, а
не просто так).
Не знаю, чем я заслужил? Судите сами. Значительная часть
островных девушек была именно домашними. Вероятно, это было
самое ценное из того, что можно было найти на островах.
Домашняя девушка – это как домашняя выпечка, ничего лучше
быть не может. Чистая и свежая во всех отношениях. Ее
выращивают и холят, как жемчужину, в любви, для любви и для
того, чтобы дарить любовь и заботу мужу и детям. И стараются
передавать из семьи в семью не выстужая.
Она – безраздельная королева подворья, в ряде случаев нигде
не работает или занята частично, периодически (хотя наличие
среднего специального образования и трудового стажа считается
хорошим тоном), так как посвящает себя семье, детям, уюту,
личному хозяйству.
Она как закваска, вокруг которой вырастает ткань здоровой
семьи и жизни (грязными руками не трогать!), или, говоря
современным языком, «пятый элемент», или стволовая клетка
 93

нации (берется девушка, и вокруг нее в прямом и переносном

смысле строится подворье и весь образ жизни, он уже заложен в
ней).
А если забросить домашнюю девушку на Марс, то через
какое-то время какой-нибудь астроном разглядит в телескоп
посреди мертвой красной равнины подворье, рядом – возделанные
под линейку грядки, бегающих по двору детей и кур, в палисаднике
– цветы и ошалеет от увиденного… И я не знаю, где она возьмет
кислород, но знаю, что она начало и причина всего. Муж для нее в
каком-то смысле необходимое, очень важное, но приложение (если
кто-то из мужиков обиделся, пусть послушает ниже мнение
островитянина на этот счет).
И вот мне стали поступать предложения. Где и когда это
обычно происходило? Правильно, в основном на свадьбах, где ж
еще (всему место и время, с этим строго), хоть не ходи, а не ходить,
если пригласили, нельзя, иначе смертельная обида. Отводит как-то
средь шумного бала меня в сторонку Петро (исключительно
самостоятельный мужик, со свадьбы ушел на своих, хоть в ГАИ
проверяй), а там уже стоит, мнется его племянница (домашняя
девушка).
– Вось хачу пазнаëмiць цябе з плямяшкай.
Собственно, мы уже были знакомы, как можно на острове
кого-то не знать? Но когда тебя ЗНАКОМИТ уважаемый член
большой семьи родственников, это несколько другое, и очень даже
другое. Поэтому мы с племяшкой помалкивали.
– Паглядзi, якая дзеўка нарасла, не дзяўчына, а каралева,
прыгажуня, усë пры ëй, паглядзi.
Но я и так глядел: в разрезе нарядного платья (допустимой для
домашних девушек глубины) вздымалась и опускалась в такт
дыханию мужская погибель. Как можно было не смотреть?!
Девушка волновалась, поэтому дышала глубоко и прерывисто.
 94

– Сядзiць дома, нiдзе i нi з кiм не цягаецца, сцiплая. Вось i чаго

яе марынаваць ў самым росквiце, хай бы дзеўка iшла замуж, як
лiчыш?
– Ну да, вам видней, – промямлил я, – но, может, пусть
попробует поступать, она, говорят, хорошо училась?
– Хто ж ëй не дае, няхай вучыцца… завочна, каб за дзецьмi i
мужыком даглядала, што скажыш?
– А я что, Вам, ей и ее родителям видней, – пытался я не
поскользнуться на дружеском льду, заливаемом для меня Петром.
– Ага, значыць, вось як, – с некоторой обидой и
разочарованием подвел итог первому туру переговоров Петр, – ты
мне тады вось што скажы. Вось ты самастойны хлопец, а
боўтаешся ўсë адзiн i адзiн, для чаго?
– Что значит «для чего»? Я работаю…
– Усе працуюць. Для чаго?
– Я не понимаю… польза обществу, там зарплата, надо же
за что-то жить.
– Для чаго?
– ………………………………… .
– Так, слухай сюды! Чаму вас толькi ў гэтых iнстытутах
вучаць (а и в самом деле)? Мужчына патрэбны, каб абслугоўваць
жанчыну, працаваць, каб прыносiць у сямʹю, дзецям у дзюбе.
Абслугоўваць не толькi днëм, але i ноччу. Сумленнай жанчыне
гэтай справы ўзяць, акрамя як ад супружнiка, больш няма дзе,
гэта разумець трэба. I ты абавязаны…
Я покосился на племяшку.
– Няма чаго на яе глядзець, яна ўсë роўна нiчога не разумее,
гэта мужчынская размова.
Но племяшка явно все «разумела», чай, не грудная, поэтому
отчаянно краснела, переливаясь всеми оттенками красно-розового,
брызнула и покатилась предательская слезка.
Я наклонился к уху Петра и прошептал:
– Так, я все понял, достаточно! Но повода я не давал.
 95

– Ну, так дай! Ты мяне пачуў?..........................

Пару слов для однозначного понимания. Мне не пытались
посадить на шею молодую жену, мне предлагали самое дорогое, с
вхождением в большую семью, в которой не дадут пропасть. Дом
поставить, огород обработать, урожай собрать, детей отдать
присмотреть на время, собраться всем на праздник, поддержать в
трудностях и горе – на все это можно было рассчитывать, это
доверие.
И еще одно – ни на секунду не оставляющее ощущение
публичности происходящего. В ряде случаев упомянутая публичность
может быть и абсолютной. Вот послушайте дальше, как сказали бы
в Одессе, за другой случай.
Как только выпускной вечер перешел к своей второй стадии
(это когда уходят приглашенные и остаются только выпускники:
еще немного потанцевать, тайком выпить шампанского и потом
пойти встречать рассвет, первый рассвет взрослой жизни), ко мне
подошел классный руководитель и после светского разговора о
погоде и видах на урожай сообщил, что у него есть для меня
поручение. В записке выпускница Оля предлагала проводить ее
после выпускного домой. Классный снабдил записку пространными
комментариями о том, что дивчине уже давно есть 18 (позже пошла
в школу), «приличного поведения, училась хорошо, будет
поступать и поступит, сам видишь, красивая, высокая, как модель,
как раз под твой рост» и все такое. И что я? Испугался и попросил
передать извинения.
На следующий день в учительской ко мне подошел другой
коллега (опытный, несколько перебродивший педагог, носивший
яркие галстуки и сизый нос, что, вероятно, говорило о его
либеральных взглядах), сосед Оли, и рекомендовал быть посмелее,
а если что, то «тут в сельсовете за день распишут и всего-то делов».
Еще через пару деньков еще одна учительница предложила
мне поговорить, «как с сыном», объяснив, что мама в семье Оли
болеет, поэтому девочка много лет за старшую хозяйку, все по
 96

дому умеет и я буду у нее «как в шоколаде» и так далее. Я

почувствовал, что нахожусь на сцене (за тонированным стеклом,
они меня видят, а я их нет), места в зрительном зале уже заняты,
периодически в разных концах зала возникают поощрительные
аплодисменты, и публика разочарована и даже раздражена тем, что
главный герой никак не начинает действие.
До отъезда на вступительные Оля подошла сама, предложила
пройтись по деревне, в общем, объяснились. Действительно
хорошая девушка, кто его знает, случись это через пару лет, сцена
могла остаться и за Олей. Я все еще взрослел (однако замахнулся
на преподавание), а девчонки на островах, как правило, к 18 годам
уже со взрослыми мозгами. Помните парня, пальнувшего в доярку
из прыпеканкi? Он, может, в своем тракторе и разбирается, а
вот по взрослой жизни его за руку все еще ведет жена. Женщины
встретились, перетерли, доярка посоветовала: «Трымай свайго
дурня на прывязi, на кароткай шворке!». Обошлось без суда. Что
скрепило договоренность? Об этом немного дальше, пока не
время.
Публичность явно была на руку домашним девушкам,
служила им дополнительной защитой (хотя при этом для девушек
планка добропорядочности поднималась очень высоко). Такие
правила заставляют парней жить по Омару Хайяму: «Имей дело
только с той женщиной, которую мог бы и хотел бы взять в жены».
В этом плане предложение моей второй хозяйки повести
домашнюю девушку из числа ее родни на сеновал могло иметь
примерно такое продолжение: выходим мы утром из сарая
помятые, с пахучими травинками в волосах, а во дворе уже
накрыты столы на полсела, парят горячие блюда, свободны
только два стула во главе стола, все взгляды устремлены на нас,
народ поднимает чарки, а тамада кричит «горько!».
Интересно, что если к помощи публичности прибегает
мужчина, то это может принимать несколько комедийные формы и
доводить до головной боли. Зинка, проживавшая недалеко от
 97

школы мать-героиня (по рассеянности, между застольями), запала в

сердце местному электрику Костяну. Уже и не упомню, что там у
них периодически разлаживалось, но Зинаида регулярно выгоняла
Костика восвояси, на другой конец деревни. Так Костик, будучи по
роду работы посвященным в тайны электричества и используя свои
знания в корыстных личных целях, соорудил там, на столбе,
зверской мощности громкоговоритель, через который сутками
крутил лирические песни для любимой, а иногда, в минуты черного
запойного отчаяния, что-то выкрикивал в микрофон. И вот таким
образом неделю-две терроризировал всю деревню до очередного
прощения Зинкой.
Домашние девушки и публичность – правило. Но где есть
правила, есть и отступления от них, – ведь как ни закупоривай
помещение, всегда есть какой-то сквознячок. Подходит как-то
Игорь, вы с ним уже знакомы, зоотехник, молодой специалист на
отработке, облизывается, как кот, слизавший у хозяйки сметану с
горшков, мечтательно улыбается и говорит:
– Кажется, жизнь налаживается, только вот не выспался.
– А что, у тебя не так было раньше?
– Да все было… кроме десерта.
– Рассказывай уже, любитель сладкого.
– Приезжаю я тут на одну ферму, туда-сюда, свою работу
сделал, подходит дивчина и, глядя мне в глаза, спрашивает: «Ты
е…...ся?».
– Н-о-р-м-а-л-ь-н-о… И что ты?
– А что я? Она ж такая вполне, поэтому я, как честный
человек на прямой вопрос дал прямой ответ – «Да!».
– Правильно, нельзя обманывать девушку. И что дальше?
– Она говорит: «Тогда я к тебе сегодня приду».
– И что?
– Пришла... Утром оделась, а лифчик на спинку кровати
повесила с наказом: «Пусть повесит тут, я за ним как-нибудь
зайду!»…
 98

Как говорится, на всякий остров со сложными правилами

поведения, даже не просто правилами, а жесткими регламентами,
довольно и простоты, вот так.
Однако остается открытым вопрос, где и как познакомиться с
домашними девушками. Выбор невелик. На «пятачок» и просто так
в клуб они не ходят. Остаются школьные вечера, которые открыты
для всех (и вот здесь я сыграл свою историческую роль в жизни
острова, пусть и короткую), и индийское кино, куда только с
подружкой.
Правда, есть еще два традиционных публичных мероприятия –
свадьбы и проводы в армию. На свадьбах молодежь стараются
посадить вместе где-то в дальнем конце стола, куда и меня
определяли. Когда свадьба переваливает «за экватор», женщины
собираются в компании поболтать, раскрасневшиеся от выпивки
мужики распускают ремни на одну-две дырочки и усаживаются
поиграть в карты, молодежь берет проигрыватель в свои руки и
ставит уже только свой танцевальный репертуар. Я пытался в этом
раскладе прибиваться к картежникам, но меня с позорными
комментариями выгоняли в положенную категорию. Солидная
свадьба играется два дня, день – в доме родителей жениха, день – в
доме родителей невесты, так что время обзнакомиться есть (а
родители поглядывают). Проводы в армию – уже более молодежное
мероприятие, настолько важное в рассматриваемом нами вопросе,
что если бы не было всеобщего призыва на срочную службу, то
нужно было бы что-нибудь придумать взамен.
Ладно, познакомились, а что дальше? Знает ли кто-нибудь, как
она, это загадочное существо – домашняя девушка – делает выбор?
Этого не узнает никто и никогда, да и она сама себе в этом не
всегда до конца признается. Ведь потом бывает так, что ее
спрашивают: «Ты куда глядела, за кого ты пошла?» А глядела она в
индийское кино. Может, в этом и заключается великий закон
всемирного равновесия, кто-то же должен присматривать за непутевыми
мужиками.
 99

Но кое-что я случайно подсмотрел, и уже только это –

шикарный приз самым терпеливым читателям. Как только вечера
становятся теплыми, по улицам деревни начинают сновать, обычно
группками, колесницы любви – мотоциклы, управляемые лихими
парнями (почему лихими? А потому что без касок и без прав).
Ближе к ночи на задних сиденьях возникают девчонки. А теперь
внимательнее! Видите, за тем парнем сидит малáя, как кол
проглотила, глаза от страха по пятаку, вцепилась ему в куртку
вытянутыми руками так, что между ними можно посадить еще
одного человека? А вот следующая парочка, она обняла его за
талию, прижалась к спине, голову положила на плечи, ей с ним не
страшно, ей с ним хорошо. При катании на лошадях вообще не
удастся отстраниться, катаемая красота вынуждена прижиматься
накрепко к своему кентавру, и есть возможность по ходу
прислушаться к себе – хорошо ли с ним? Вот так, никому не
рассказывайте!
А какой вид укатывания барышень популярней? Гаишники
(дэпээсники) периодически делают ночные облавы на бесправников.
Потом изъятые мотоциклы гниют за загородкой в районном отделе
милиции. Поэтому кони могут спать спокойно: их услуги будут
востребованы (хотя когда спать-то?).
Не подумайте, что я пытаюсь всякими рассуждениями отвлечь
внимание от собственной персоны. Попытки превратить меня из
просто «добрага хлопца» в «самастойнага жанатага мужчыну» не
имели успеха потому, что я работал над собственными проектами,
ну не мярцвяк же в самом деле (хотя одна местная девушка и
назвала меня «непробиваемым бесчувственным чудовищем»).
Заприметил я одну дзяўчыну и попытался познакомиться, но кроме
испуга и откровенно негативной реакции ничего не добился.
Ладно, дал времени затянуть раны и с другой дзяўчынай
вляпался примерно в тот же результат. Значит дело во мне, а не в
них, что-то говорил и делал пугающе не так. Решил проявить
настойчивость. Выглядело это, как в фильме «День сурка», –
 100

совершал ошибку, выяснял, как будет правильно, делал (или

говорил) правильно, опять делал ошибку, вычислял приемлемый
вариант и так шаг за шагом. В этом-то и беда. Помните, как в
фильме? Герой продвигался вперед, а девушка на следующий день
забывала все его проколы. В моем случае проколы накапливались,
превращая меня в смесь монстра с маньяком (я уже не говорю о
том, что во многих ситуациях оступался не просто в регламенте, но,
вероятно, и в шифгреторе (потом объясню, что это такое), а это
край). Эксперимент пришлось прекратить. Я даже как-то подумал,
может, мотоцикл купить или коня завести? Но потом пересмотрел
фильм «Белое солнце пустыни» и резонно решил, что «у них
гранаты другой системы», а с этим, как вы знаете, ничего не
поделаешь. По сути, ничего особенного не происходило, имело
место обычное, как в песне поется: «Мы выбираем, нас выбирают,
как это часто не совпадает».
А вот третья попытка была удачной, правда, на другом
острове, и это уже другая история. Да, пришлось проявить
настойчивость в квадрате (но, с другой стороны, удалось обойтись
без коня и мотоцикла), и жена до сих пор говорит, что мне есть
куда расти и над чем работать. (О женщины!.. Будем ли мы когда-
нибудь достойны вас?)
И как же узнать о ситуации со счастьем на том или ином
острове? К сожалению, нет таких термометров (и такого места,
куда бы его можно было вставить), и никакие рекомендации не
помогут. Вы это почувствуете. Не знаю, как это будет с вами, но
могу рассказать, как было со мной.
На сельхозработы обычно собирались в школе и потом
пешочком тянулись колонной на примыкавшие к деревне поля. На
дальние поля возили только средние и старшие классы на ЗИЛе, в
кузове которого когда были съемные доски-сиденья, когда –
солома, в которую с удовольствием все укладывались, а когда и на
собственном перевернутом ведре (корзинке) надо было сидеть,
держась за борт или товарищей. Выезды были только в хорошую
 101

погоду, что добавляло настроения. Нормой выработки ставили

поле, но при его безразмерности могли завершить очередной
полной тракторной тележкой. Посреди ряда работу никогда не
бросали, но, закончив прогоны, могли, например, отказаться встать
в очередные, пусть и последние на поле. В таких случаях
инициатива исходила не от меня и я не мог повлиять на принятое
непреклонное решение, как ни бился порой (казалось бы, ну что
там осталось, всего лишь на еще один проход, не бросать же поле с
этим «хвостом»). Решение исходило от группы старшеклассниц,
меня они просто ставили в известность, мнение парней их вообще
не интересовало. О каком-то саботаже, отлынивании не могло быть
и речи, островные девочки лениться не умеют, не обучены,
работали они хорошо, но до определенного момента. Затем, по
мере окончания своих последних прогонов могли кому-то помочь,
но чаще не спеша мыли руки, освежали лицо, поливая друг другу
из бутылей или кружкой из колхозного бидона, располагались
группками, разворачивали перекус, захваченный из дому. Где-то
раздавался смех, кто-то кого-то окликал. Кто-то закончил прогон и
швырнул ведро в сторону грузовика – освободился.
Стояло образцово-показательное бабье лето с ласковым
теплом, пролетающими «парашютиками» паучков. Высоко в
безоблачном небе тянулись на юг разномастные стайки и клинья,
дети спорили-гадали, что за птицы пролетают. Ночные заморозки
очистили воздух, и было видно черте-куда далеко, до трассы
Гомель – Минск с песчинками движущихся автомобилей. К полю
подходила небольшая рощица с дикой непроходимой мешаниной
из молодых березок, осинок и канадских кленов (клены, видимо,
высаживали на делянку планово, а наши девчонки – березки и осинки –
появились самосевом, чтобы пофлиртовать с иностранцами).
Вперемешку они создавали октябрьскую палитру «взрыв на
лакокрасочной фабрике». Смех, перекличка детей, удары зашвырнутого
ведра о камни звучали пронзительно, как в наушниках. Обмылись,
 102

перекусили ссабойкамi (они же – тормозки), угостили друг друга

своими вариантами домашнего морса, устроились в кузове.
ЗИЛ неспешно покатил, объезжая сомнительные рытвины и
лужи. Девчонки переглянулись и начали петь. Парни заткнулись с
шуточками-подколочками, задумались о чем-то. Перепевался
репертуар из детских кинофильмов «Гостья из будущего»,
«Приключения Электроника» и др., топовой попсы и, конечно,
Аллы Пугачевой. Девчонки завершали песню, заливисто чему-то
смеялись и начинали следующую, а если возникала заминка из-за
незнания слов, коротко совещались или кто-то заводил сам
мелодию, и дальше, дальше, до самой деревни.
И так было каждый раз, и в турпоездках. Если счастье есть
внутри, ему хочется выйти наружу, слиться с другим. Когда-то в
детстве в деревне у бабушки в определенном возрасте мы тоже
пели по вечерам. Взрослые с нашей улицы потом рассказывали, что
старались в это время найти работу во дворе. И я вспомнил.
Пение – не само счастье, но его выражение, знак, что оно есть.
Девчонки на каком-то подсознательном уровне не могли позволить
себе задавить это счастье надрывным трудом, ради чего тогда этот
труд, даже если он принесет богатство? Как говорится, па каўбасе
на неба не залезеш.

Глава седьмая
Уроки истории и экономики

Так, на чем мы там остановились? Ах да, на колбасе. Так вот,

когда в моем детстве мы пели по вечерам, то в качестве
бесконкурентных хитов были песни из репертуара «Песняров», при
том что происходило это в южной Украине, всегда славившейся
собственными песенными традициями. Ко мне, приезжавшему к
бабушке из Белоруссии, было немножко особенное отношение –
 103

волна популярности «Песняров», прокатившаяся по Союзу, обдала

своими брызгами и меня.
А как все начиналось? На пороге 1960-х супруги Мулявины
(не белорусы), приехавшие в Минск на гастроли от Читинской
филармонии, были настолько поражены неправдоподобным, почти
мистическим для советских времен явлением – не иссякающей в
магазинах колбасой, что решили тут остаться. А так, гастролируя
по просторам СССР, перекусывали в основном «макаронами,
заправленными маргарином». В Белоруссии они могли как
минимум заменить маргарин на сливочное масло и сыр или
тушенку.
Скромным, но надежным дабрабытам мы приманили
человека, который вернул нам наши песни в современном
прочтении, сделал белорусскую культуру мировым достоянием, не
говоря уже о просторах Союза. До этого она была милой «вещью в
себе», исключительно для внутреннего пользования, павольна
растворявшейся, исчезающей во времени и пространстве, как
улыбка чеширского кота.
Призрак коммунизма, бродивший по Европе, остановился
передохнуть в восточной ее части и, загостившись, основательно
обожрал здешние страны и народы. Белоруссия-Беларусь
единственная отнеслась к этому гостю без особой любви и
ненависти, пытаясь не повестись, но приспособиться, не
расплескивая внутреннюю себя. Поэтому, выплачивая высокую
дань, умудрялась себя одеть и накормить, достигая этого
исключительно собственным трудом и философским отношением
к начальству, насколько это было возможно (еще в нэповские
времена Беларусь единственная выполняла планы государственных
заготовок продовольствия, а при распаде СССР была последней и
единственной республикой, сделавшей перечисление в союзный
бюджет).
Понятно, что две другие зоны относительного благополучия –
Москва и Прибалтика – не могут браться в расчет. Мозг
 104

(Москва), как в любом организме, потреблял наибольшую часть

калорий, а корчившаяся от ненависти, высокомерная Прибалтика
была зацацкана привилегиями и поблажками, особенно что
касалось продразверстки.
В рамках Советского Союза обмен произведенной продукцией
осуществлялся директивно. Крупномасштабно это выглядело
достаточно гладко (такие красивые стрелочки на карте) и
обоснованно (экономисты и математики в Центре все
посчитали), создавало единый хозяйственный комплекс. Однако
при детализации возникало много вопросов и шероховатостей, на
которые старались не обращать внимания. А зря, так как они
психологически работали на развал вполне себе разумных
экономических схем (и не только). В результате при распаде
СССР и всей социалистической системы никто даже не вздохнул.
«И чего это его понесло в большую политику? – совершенно
справедливо заметит уважающий себя Читатель. – Рассказывал
деревенские байки и про то, как школярам сопли подтирал, так
нет же…». Скажу честно, мне было хорошо с вами и на островах,
многотерпеливые, бриллиантовые мои читатели (куда я вас уже
только не заводил, самым бессовестным образом злоупотребляя
оказываемым безграничным доверием). Не по своей воле я, здесь
другое – это большая политика беззастенчиво вторгалась в жизнь
островитян и в мой педагогический процесс. Вот, например,
история моей единственной неудачи на сельхозработах.
Как-то обыкновенным сентябрьским днем – то выглядывало
солнышко, то моросило из набегавшей тучки – нас срочно перебросили
из колхозного сада на картофельные бурты, уже послойно, с
соломкой, как положено укрытые на зиму для внутренних
хозяйственных нужд. Выяснилось, что формируется эшелон
картошки в одну из закавказских республик и один вагон – наш.
Вскрыли бурты. В невиданные ранее мешки в мелкую сеточку надо
было отобрать картофель по нескольким показателям (местные
себя так не баловали). Перебирая клубни, дети начали активно что-
 105

то обсуждать, и вскоре работа сошла на нет, как казалось, без

какой-либо видимой причины. Нам с директором пришлось
вмешаться.
– Что-то рановато вы устроили перерыв. Хотя, если
устали…
– Нiчога мы не стамiлiся, а проста не хочам для iх выбiраць
бульбу.
– Вы что, белены объелись?
– I каб усе былi аднолькавыя, i каб без адной драпiны, як
царам.
– Без повреждений, чтобы не погнила в дороге, а с
калибровкой, чтобы сразу в торговлю, наверное.
– А вы бачылi, каб у нас дзесьцi бульба прадавалася прама
адна ў адну? А мяшкi толькi што не залатыя. Хай бы яны нам хоць
бы каробку мандарынаў даслалi, хоць бы калi-небудзь!
Парни, закинув ведро на плечо, начали расходиться по домам
по одному, по двое, группками. За ними потянулись девчонки.
Вернуть к буртам удалось больше половины, но народ работал с
частыми перерывами на отдых, без особого энтузиазма. Часть
мешков пришлось перебрать заново, так как особо недовольные
понапихивали в них камней, что попадались в бурте.
Товарообмен не был прямым, а работал следующим образом.
Картошка шла на Кавказ, мандарины – с Кавказа в Москву, а нам из
Москвы транслировались по телевизору съезды КПСС. Несмотря
на очевидную для центра выгодность (правильность), островитянам
такой товарообмен не казался равноценным. Справедливости ради
необходимо заметить, что дети островитян были знакомы с
заморским фруктом – мандарином: 2 – 3 мандаринки (или один
апельсин и несколько грецких орехов) входили в набор
новогоднего подарка на школьной елке. Арбуз (осенний завоз
астраханских) пробовали все, но не каждый год. Дыню – не все.
Виноград – не более половины. Персики – единицы. Хурма своей
ни на что не похожестью повергла в шок.
 106

Бунт был вызван уязвленным чувством справедливости, а так,

что им до Кавказа (о котором они знали не больше, чем о Марсе),
где живет Мимино и другие дядьки в кепках, ничего личного,
никакой межнациональной неприязни. В свою очередь, караван
наших дальнобойщиков, поехавших впоследствии за мандаринами
(не хочу называть конкретное место, это неважно) для детей из
загрязненных Чернобылем зон, отправили восвояси ни с чем, а
одного особо возмущавшегося водителя еще и избили. Было бы
неправильно искать здесь какую-то другую подоплеку, кроме
нежелания отдавать свое просто так.
Недавно видел эти мандариновые плантации, уже много лет
заброшенные, так как они оказались не в состоянии
конкурировать с турецкими, греческими, египетскими, испанскими
и марроканскими ни по качеству, ни по экономике. Местные
говорят, вот бы как раньше… А «раньше» догнивает в виде
составов проржавевших вагонов-рефрижераторов, застывших
здесь с 1991 года. Из рассказа местных: «Политики говорили нам,
что главное – выйти из СССР, а потом мы наладим экспорт
ваших мандаринов и других фруктов в Европу и США…». Опять
отвлекся, но не могу не сказать, что у нас на такое даже дети не
повелись бы – я же все свожу к детям и не могу упустить случая,
чтобы не похвалить их.
Возвращаемся к колбасе и вместе с ней в Глазовку. Колбасная
река в сырных берегах сильно усыхала по мере продвижения от
Минска к малым городам и исчезала напрочь в «песках»
социалистической экономики в деревнях. Это было очень странно.
Ситуация была похожа на колбасное кольцо, которое чуть-чуть, но
не смыкается. Все хрюкающее, мычащее, кудахтающее, в изобилии
имевшееся в деревне, двигалось по цепочке переработки, попадая в
конце концов к потребителю, но не к тому, кто все это выращивал.
Не скажу, что в белорусском сельском магазине потребкооперации
колбасы не было совсем – всегда можно было найти «Чайную»,
«Студенческую», «Ливерную», то, что идет после 3-го сорта и
 107

городские бабушки-одуванчики покупают своим беспородным

собачкам. Правда, сельхозтехникой, горючим и удобрениями
снабжали исправно – так работал для деревни обмен на
республиканском уровне.
Выращенный на островах скот поставлялся на
мясокомбинаты. В случае Глазовки ближайший располагался в
Жлобине и работал, главным образом, на Москву и Ленинград,
производя десятки сортов колбас (ах, какую там делали
«Останкинскую», а сырокопченые и сыровяленые сорта, из тех,
что паковались каждая палка отдельно в коробочку, как пенал!
Большая часть страны и не подозревала об их существовании).
Однако было (и есть) одно место, где можно было получить
представление (не только узреть, но и отведать) о сырно-колбасном
изобилии этой земли, – Комаровский рынок в центре Минска.
Место достойное во всех отношениях, настолько, что и туристам не
стыдно показать – вот чем мы богаты. Туристу стоит сюда
заглянуть уже хотя бы затем, чтобы воздать должное местной
королеве сыровяления – полендвице. (Что, даже не знаете, что
это такое? Мне вас жаль! А пока не попробуете, нечего
трепаться про заморские хамон и прошутто.)
Не забыл ли я про острова, про Глазовку, отвлекаясь на
Комаровский рынок? Нет, колбасные и сырные ряды Комаровки –
это памятник (динамическая инсталляция, постоянно действующий
флешмоб) труду островитян. Потому что сторонний наблюдатель
не всегда может связать грохот трактора, необходимость ежедневно
вставать в пять утра, одевать телогрейку, кирзовые сапоги и
браться за вилы с роскошным и очень вкусным конечным
результатом.
В турпоездках по белорусским городам мы давали девчонкам
время сделать набег на гастроном (по заданиям мам), где главным
призом было 2 – 3 батона варенки, т.е. вареной колбасы.
Возвращаясь из Минска, я, как правило, привозил с собой батон
варенки и палку сухой колбасы. Честно разрезал пополам, делая
 108

гостинец Нине Ивановне. Хотя как-то так получалось, что, разрезая

батон варенки, я с легкостью немного больше половины отрубал
для Нины Ивановны, а сухая колбаса необъяснимым образом
отрезалась в мою пользу. Но потом к обоюдному удовольствию
пришли к тому, что салями оставлял себе, а варенку отдавал
хозяйке.
– Дзякуй табе за гасцiнец, але, як я пагляджу, табе больш
падабаецца сухая каўбаса. Можа, пакiдай яе сабе ўсю, а я буду
забiраць варэнку?
– Ну что Вы, давайте пополам, сухая ведь – вкуснятина, с
варенкой даже смешно сравнивать.
– Ды ты, я гляджу, не разумееш. Можа, яна i смачная, ды як
жа яе рассмакаваць? – Нина Ивановна пошире раскрыла рот,
демонстрируя мне немногочисленные оставшиеся зубы и их
остовы. – Варэнка мякенькая, i зубоў не трэба, а што мне з сухой
каўбасой рабiць, любавацца? Мне ўжо i сала не даецца, толькi
што з гарачай бульбай, тады яно як масла. А з сабой узяць на
працу, у поле бутэрброд з варэнкай i агурком, гэта ж нiчым не
заменiш.
Большая страна ставила перед собой и решала большие
задачи, ковала оружие для защиты своих интересов, осваивала
север, сооружала БАМ, летала в космос и строила дорогу в
будущее, одной ногой опираясь при этом, кто бы мог подумать, на
пережиток прошлого – деревню. Все, что выращивалось на
колхозных полях и фермах, уходило на прокорм строителей
прекрасного далека и руководящих ими штабов.
Предполагалось, что крестьянин и страну накормит, и сам как-
то прокормится с подсобного хозяйства (он какое-то время вообще
был выведен из уравнения – не получал зарплату или какого-либо
другого вознаграждения). Притирка этой схемы происходила с
переменным успехом достаточно долго, в первую очередь из-за
желания государства периодически изъять все, разумеется, ради
 109

высоких целей, часть из которых была достигнута, но какой

ценой…
Но сложилась-таки более или менее равновесная система, не
без недостатков, но работающая. Крестьянин был вынужден
воспроизводить у себя на подворье мини-копию колхозного
хозяйства (кроме овец и льна для изготовления одежды) и при этом
работать и там, и там с некоторым перераспределением ресурсов
для восстановления баланса (например, откуда бензин для заправки
мотоциклов, на которых парни укатывают барышень? Правильно, с
колхозной заправки, за бутылку). Практический урок по работе
этого вечного двигателя я получил в первые дни после высадки на
остров.
Вернулся из школы под вечер. Тетка Поля была в хате не
одна. Несколько соседок разного возраста смотрели что-то по
телевизору, что-то обсуждали, посмеивались, лузгали семки,
вылущивая очередную порцию из свежеоткрученной шляпки
подсолнуха (стоял характерный пронзительный запах полевой
свежести – откручивали когда-нибудь «голову» подсолнуху? Она
не отрывается, нужно откручивать. Шляпка, плотно утыканная
попками сырых семечек, не сразу поддается, на лопающихся
волокнах «шеи» проступают капельки, дающие вот этот
невероятный аромат).
Но зашли, видимо, не в гости, так как были одеты по-
рабочему, по-походному, даже платки и косынки были темных
оттенков (сдуру подумалось – ниндзя перед ночной вылазкой). И не
было атмосферы расслабленности, они чего-то ждали. А ждали они
темноты. Тетка Поля, как человек, давший мне приют, явно
рассчитывала на мое понимание и благодарность во всем, поэтому
не мудрствуя лукаво с порога спросила, нет, предложила:
– Пойдзешь з намi ў крадла?
– ???????
 110

– Ня стой слупам, цямнее ўжо. Здымай свой пiнжак, цi ты

пры парадзе, у гальштуку пойдзеш? Спартовае што-небудзь
надзень, толькi каб не светлае. Торбу я табе знайду.
Остальные участники экспедиции уже были экипированы
торбамi (что-то вроде вместительного подсумка, изготовленного
из половины мешка, с пришитой длинной лямкой, позволявшей
носить его через плечо).
– Какое такое «крадла»? Воровать что-то, что ли?
– «Что ли»! Прама адразу i «воровать». Цябе паслухаць, дык
мы тут проста банда. «Воровать»! Так, трохi ў крадла, тут за
агародамi поле калгасных буракоў. Возьмем на корм скацiне крыху,
з агарода ж ня пракормiш, а можа, каб трохi самагонкi выгнаць.
– И что, Вы хотите, чтобы я с Вами таскал эти буряки?
– Ну так, я ўжо старая, сама шмат не данясу.
– Да вы что, я же учитель! Как это?
– Як-як? Вельмi проста. Малако ад маëй каровы пʹеш i нiчога,
вось i буракi дапаможаш прынесцi.
– А что Вы не можете свеклу в колхозе выписать? Это же
недорого, – попытался я уклониться от почетной миссии.
– Ужо выпiсала, ужо ў хляве ляжыць, хоць на маю пенсiю
шмат i не выпiшаш. А так спытаюць, адкуль буракi? Як адкуль?
Выпiсала.
– А если поймают в поле? – не сдавался я.
– На што мы каму здалiся? Гэта ўсë роўна, што самога сябе
кусаць за руку. Пакуль мы лiшкi малака здаем у калгас, нiхто нас
чапаць не будзе. Нам жа за яго капейкi плацяць, а план мы
дапамагаем выконваць.
Вот такая саморегулирующаяся система, вот такая
экономическая модель. Сомнительно, чтоб молока на выходе
становилось больше, так как сдаваемое молоко, вероятно, не
столько давало прирост, сколько компенсировало уносимое
доярками домой (не всеми, не всегда, но ловили регулярно).
 111

Уговорить меня не получилось (как говорила в таких случаях

цëтка Поля, каня не перабздiш, свiнню не пераспорыш), а на
дискуссии времени уже не было – отряд должен был выдвигаться.
Поэтому через какое-то время цëтка Поля вернулась к разговору,
так как ей было не все равно, что о ней думают.
– Мой мужык калi памëр, то я засталася з двума дзецьмi на
руках. Не было тады ў нас ясляў i дзiцячага садка, i сваякоў
свабодных не знайшлося, хто б за дзецьмi нагледзеў. А на працу
трэба хадзiць, нiхто не пытаўся тады i нiкому не было цiкава, як я
кручуся. Усiм было цяжка, кожнаму па-свойму.
Малодшая яшчэ поўзала, а старэйшы ўжо бегаў i ўжо нешта
балбатаў. З ранiцы iх пакармлю, а потым прывязваю за нагу
однаго да ножкi стала, iншую – да ножкi ложка, так, каб не
даставалi адзiн да аднаго, а то любiлi бiцца, малыя ж зусiм, яшчэ
без паняцця.
Вечарам прыходзiш, а яны адзiн супраць iншага знясiленыя
спяць. Гэта так увесь дзень адзiн да аднаго хацелi дастаць.
Ляжаць мае бедненькiя дурнi засцаные, усе ў гамне. Адмыю,
пакармлю i пакладу спаць, а сама хуценька за ўласнай скацiнай
падаглядаць i нешта на агародзе зрабiць, пакуль яшчэ не ўсë
зарасло. Потым паплачу, зʹем чаго-небудзь i таксама спаць, ужо i
ўставаць хутка.
Так што я гэтыя буракi шмат гадоў таму ўжо сто разоў
адпрацавала. А так, калi прыпар, то брыгадзiр прыходзiць да нас,
да пенсiянераў, просiць выйсцi на працу. А калi нас пакрыўдзiць, то
хiба мы пойдзем? А ты кажаш, «воровать».
– Да ничего я не говорю.
– Вось i добра, пайшлi вячэраць!
При наличии у руководства здравого смысла, понимания
жизни и знания людей такая система может достаточно эффективно
работать, особенно в подразделениях со слаженным коллективом и
где нет лишнего вмешательства.
Вот моя вторая хозяйка, Нина Ивановна:
 112

– Я ж на маленькiм пасëлку жыла, ужо на пенсii ў Глазаўку

пераехала, сын прымусiў, не хацела, казаў, не будзе прыязджаць,
скучна яму там без маладзëжы. У нас там ферма калхозная, так
мы на ëй усе i працавалi, i на рабоце, i свята якое – усе разам.
Каровы i цяляты ў нас былi ой як добра дагледжаныя. У кожнай
каровы была мянушка.
– И что, был толк от вашей фермы?
– А чаму ж не? I зараз ëсць, толькi мяне там няма, вой
шкадую.
Тетка Нина лезет в шафу, порывшись, из глубины достает
красную коробочку и бережно протягивает мне. Внутри орден
Трудового Красного Знамени… (Невозможно представить
ситуацию, чтобы у Нины Ивановны незаметно умерла от голода
или медленно утонула в навозной жиже корова, одна из Зорек,
Милок и Красунь. А еще с грустью подумалось, вот бы распилить
этот орден и наделать из него зубов для Нины Ивановны; и почему
так по жизни получается, что или орден – или зубы?)
Надо думать, что высоких показателей добивались полной
самоотдачей, посвящая работе все необходимое время. И если в
этом случае граница между колхозным и личным была не совсем
четкой, то работников фермы можно было понять, так как при их
скромных запросах в роли должника все равно оставалось
государство.
Хотя не все было так невинно. Например, к этому моменту
уже далеко в прошлом было время, когда профессия механизатора
(тракториста-комбайнера) была самой престижной. Парни мечтали
стать шоферами – и работа намного легче, и неважно, что
оплачивается похуже, ведь, в конечном счете, «что перевозишь, то
имеешь».
Местные с гордостью рассказывали, что еще недавно их
хозяйство было так называемым колхозом-миллионером,
успешным многопрофильным хозяйством, в котором не боялись
отводить большие площади под очень рисковый, трудозатратный,
 113

но доходный при хорошем урожае лен. Потом решением сверху к

ним присоединили убыточное соседнее хозяйство и повесили на
них его долги… Н-да, как-то лично имел удовольствие наблюдать
одно такое решение «сверху».
Уже пару дней через Глазовку на молочнотоварный комплекс
с периодичностью в десять – двадцать минут шли груженные
кочанами капусты ЗИЛы. У магазина, молча провожая машины
взглядом, попыхивали цигарками несколько мужиков. Поравнявшись,
я не удержался от расспросов:
– А что это за капуста, у нас же не выращивают?
– Ад суседзяў, яны па гароднiне.
– А нам она зачем? Да, похоже, помороженная.
– Табе вось зразумела, а начальству – не, – заметил один
дядька.
– Ды ведаюць яны, што робяць, – вступил другой, –
прапусцiлi маразы, а потым, каб канцы ў ваду схаваць, не
паказваць страты, загадалi нашаму старшынi забраць гэтую
капусту на ферму, каровам.
– Никогда не слышал, чтобы коров кормили капустой, да еще
и мороженной, – удивился я. – И что коровы?
– Як што? Дрыщуць. Зразумела, што нашага старшыню
прымусiлi забраць гэтую капусту, але жывëле яе навошта даваць?
Паскiдаў бы ў канаву i чорт бы яе ўзяў, – в сердцах сплюнул третий
и пошел восвояси.
– Скiнеш тут, яшчэ i прыцягнуць за гэтую гнiлату, –
спокойно подвел черту который постарше, помудрее; не спеша
достал беломорину, постучал ею по пачке, привычным движением
замял на трубке папироски «коленку» и… закурил.
Следует отметить, что сложившийся на островах способ
хозяйствования в сплаве с характером создал довольно устойчивую
систему жизнедеятельности, достаточную в том числе для
обеспечения жизнеспособности колхозов (до накопления в каждом
конкретном случае критического количества ляпов). При
 114

сохранении у людей воли к выживанию трудно сказать, какая

нагрузка могла бы разрушить хозяйственную базу белорусской
деревни, даже в самых экстремальных условиях. Из рассказа тетки
Полины:
– Вайна як пачалася, нашых мужыкоў шмат каго паспелi
забраць на фронт, немец да нас не адразу прыйшоў.
– А партизан у вас в округе, видать, и не было? Тут же, как в
степи, не спрячешься, да и мужчины на фронте.
– Чаму ж не было? Былi, чатыры розных атрада.
– Не могу поверить, целых четыре! А почему не один?
– Яны нiяк не маглi быць разам.
– Но почему, зачем дробить силы и где же они находились?
– Ясная справа, не ў нас за агародамi. Туды далей да Дняпра i
лесу, i балот хапае. Дык там раëннае кiраўнiцтва i нашы
мясцовые, хто партыйны быў, актывiсты i стварылi партызанскi
атрад. А недалëка сышлi жыць у лес iх семʹi, немец б iх не
пашкадаваў. Нарылi цэлую вëску з зямлянак, i нават козы ў iх былi.
Так гэты першы атрад моцна i не ваяваў, больш збiралi
iнфармацыю пра немцаў. Зразумела, баялiся, што немец
даведаецца пра атрад, у якiм жанчыны з дзецьмi.
– Хорошо, а где же размещались еще два отряда, тут надо
много места, безопасные расстояния, на голове друг у друга
сидеть не будешь и почему отдельно?
– Два iншых былi невялiкiя. У адным сабралася з дзясятак
чалавек мясцовай швалi. Дзесьцi здабылi зброю i хадзiлi рабавалi у
людзей па вëсках, адымалi апошняе, адно слова – бандыты. Не
ведаю, дзе яны хавалiся, можа, i не ў лесе. Iншы атрад пазней
закiнулi з-за лiнii фронту. Iх таксама было з дзясятак, не больш,
але яны ўвесь час ваявалi, нешта падрывалi, нападалi на немцаў.
Мы iх называлi дыверсантамi. Яны зрабiлi засаду, злавiлi
бандытаў, сабралi людзей i пры всiх расстралялi паскуднiкаў за
вëскай. Гэтыя дыверсанты не сядзелi дзесьцi пастаянна, то ў
адным месцы абвесцяцца, то ў iншым. I дзякуй iм за гэта, а тое,
 115

не дай Бог, немцы даведалiся б, што мы iм дапамагаем, не хочацца

i думаць, што магло б быць.
– А откуда вы так хорошо все знаете?
– У нас, хто старэйшы, усе ведаюць. Мы ўсе тры атрада
кармiлi. Адкуль iм было браць прадукты? Толькi ў нас. А яшчэ
немцы забiралi прадукты па загадзе. I самiм трэба было нешта
есцi. Так i жылi тры гады. А потым яшчэ год без мужыкоў, яны ж
на фронце. А потым не ўсе вярнулiся, а хто вярнуўся, то не ўсе
цэлыя.
В конечном счете коллективное хозяйствование приходило в
упадок не столько по причине экономической несостоятельности,
сколько из-за незащищенности от произвольного вмешательства в
производственную деятельность и жизнь людей. Проще говоря,
когда утверждают, что колхозы (понимаем под этим обобщенным
названием любое коллективное хозяйство) разваливаются и
деревня умирает потому, что народ спивается, не берут на себя
труд посмотреть на ситуацию в развитии. Тогда выяснится, что
запили потому, что не имели возможности ни жить, ни работать
нормально (а то, может, здоровое большинство населения к этому
времени уже все и выехало).
Мне повезло, Глазовку я застал в довольно здоровом
состоянии. Она была уже не успешной, но еще вполне
благополучной во всех отношениях, эдакий крепкий середнячок.
Достаточно сказать, что рядом с садом стояло несколько
отстроенных колхозом «про запас» домов усадебного типа с
водопроводом для семей специалистов (в том числе и молодых
специалистов) – дело почти невиданное. Конечно, процветанию не
способствовало ни присоединение убыточного хозяйства, ни частая
смена председателей.
Но проблемы критического характера, постепенно нарастая,
надвигались с неожиданной стороны. Успехи механизации,
электрификации, автоматизации облегчали труд на земле и на
ферме, но при этом не обязательно способствовали росту объемов
 116

производства и, кроме того, создавали (создают) эффект лишних

рук. Энергонасыщенный трактор, например, заменяет несколько
машин более ранних модификаций (а значит, и трактористов).
Убыточные хозяйства люди покидали от безысходности, а из таких,
как Глазовка, уезжали не столько в поисках лучшей жизни и далеко
не всегда охотно, сколько из-за отсутствия рабочих мест и
перспектив занятости.
Поначалу малозаметный, «мягкий» процесс депопуляции со
временем приводил (приводит) к нецелесообразности содержания в
подобных населенных пунктах как управленческих структур –
сельского совета и правления колхоза, так и социальных объектов.
Надо понимать, что в социальной сфере заняты мужья и жены
работников колхоза. То есть семья вынуждена либо переезжать,
либо смириться с падением доходов в два раза. А когда закрывается
школа, то можно говорить о том, что деревня обречена.
В Глазовке первые признаки кризиса появились уже в 1980-е
годы. Так, на мехдворе «приютили» что-то около пятнадцати
механиков. Реальная потребность для обслуживания колхозной
техники была в два раза меньше, но председатель пошел на
искусственное раздувание штата, чтобы удержать молодежь.
Однако проблема не была решена, кроме прочего снижалась
эффективность, проедался и без того сокращавшийся бюджет.
Обеспечить экономически эффективную занятость (а значит,
обеспечить развитие хозяйства и деревни в целом) можно только
одним способом – через внедрение переработки различной глубины
и выход с конечным продуктом на рынок (в идеале это может быть
восстановленный региональный бренд, но не обязательно
традиционный, его можно и измыслить). Такие примеры имеются
по всей стране, хоть и не столь многочисленные, как хотелось бы.
Положительным эффектом такого развития (кроме стабилизации
и роста численности населения) является повышение доходов селян
и развитие социальной базы деревни собственными силами, за счет
прибыли хозяйства. То есть агрогородок создается естественным
 117

путем, без привлечения бюджетных средств (за редким исключением –

по объективным причинам, например при строительстве отвода от
магистрального газопровода).
Апофеозом такого развития может явиться, скажем,
потребность в системном IT-администраторе. И он останется,
потому что в деревне к моменту его появления уже будет детский
сад с бассейном, по два комплекта классов в школе (со
специализациями, где и ему найдется подработка по информатике и
робототехнике при желании), школа искусств, филиал спортивной
школы и прочее (о жилье и говорить нечего).
Каждый раз за историей успеха стоит, как правило,
бессменный руководитель, в прямом и переносном смысле
положивший жизнь на развитие хозяйства. Бессменный руководитель,
опирающийся на безграничное доверие коллектива, особенно
важен на этапе перехода от получения первичного продукта в
растениеводстве и животноводстве к технологическим процессам
его подготовки и переработки. Переход может занять многие годы
и не должен прерываться во избежание возвращения на
изначальные позиции.
Переработка – это качественное изменение первичного продукта,
поэтому для того, чтобы обеспечить выход действительно
качественного продукта, от работника требуется соблюдение
жесткой технологической дисциплины и отказ от произвольного
перераспределения продукта (вернее, его компонентов), то есть
обеспечения функционирования личного хозяйства, пусть и в целях
восстановления социальной справедливости.
Моя первая хозяйка, цëтка Полина:
– …Калi не перастане замятаць мяцелiца, то заўтра будзем
без хлеба, не будзе завозу. А можа, Каця прыкупiла з запасам, так
у яе пазычуся.
– Если у вас несколько раз в год перерывы с подвозом хлеба,
завели бы собственную колхозную пекарню. Были бы свои свежие
 118

буханочки, классно. Да и по-любому вкусней магазинного. Деревня

большая, а еще поселки, окупалось бы.
– Усë правiльна кажаш, малайчына. I што ты думаеш, была
ў нас пякарня, вось дзе сталовая.
– И почему она больше не работает, вы не знаете?
– Чаму не ведаю, я там працавала. Людi перасталi купляць
наш хлеб.
– Почему?
– Так яго немагчыма было есцi.
– Как это?
– А вось так. Хлеб – гэта ж не адна голая мука з вадой, тут i
дрожджы, i цукар, i алей, i яще там... Кожная з нас, хто працаваў
у пякарнi, патроху дадому занесла, а ў замес цеста пакласцi ўжо i
няма чаго. Так ëн у нас нават толкам i не ўсходзiў, таму ў печi
зверху падгараў, а ў сярэдзiне заставаўся волкi, не прапякаўся.
Людзi яго нават падкармiць скацiну не бралi. Папрацавалi мы так
нядоўга. Старшыня паглядзеў на наша паскудства, ды i разагнаў.
– Как же это вы так?
– А як было не ўзяць, як было ўтрымацца? Можа, калi б быў
строгi загадчык…
Получается, что при переходе на более высокий уровень
хозяйствования необходимо одновременно внедрять новые технологии,
перестраивать экономику и менять психологию людей (разобрать
«в ноль» и собрать по новой схеме шифгретор (о том, что это
такое, как уже обещал, далее). От руководителя потребуется
целеустремленность и терпение, а также готовность все начать
сначала, тщательнее работать с кадрами, думать на шаг вперед от
фантазий начальства и спать только одним глазом (тут и до
инфаркта недалеко, чем обычно и заканчивается). Сами посудите,
это ж как надо измочалить свой собственный шифгретор (уже
скоро расшифрую), чтобы не просто закрыть в Глазовке пекарню, а
все-таки довести ее до толку и при этом никого не посадить.
 119

А еще важно избежать отчуждения по причине как огромных

масштабов, так и обезличенных технологий. А то, бывает, построят
гигантский автоматизированный животноводческий комплекс, где
почти все на кнопках и коровы с пронумерованными чипами, а
работников завозят из райцентра. Вроде, и зарплата приличная, а
местные не идут. Технологическая дисциплина предусматривает,
кроме прочего, жесткую привязку к рабочему месту. А как это
возможно, если надо отскочить подоить собственную корову
(свиней, допустим, и дети покормят; попробуй не покормить в
привычное для них время – визгу наделают на полдеревни: они в
своем загончике на положении младенцев, полностью зависящих
от матери) или убрать со двора раскиданное на просушку сено –
дождь, вроде, собирается.
Не подумайте, что крестьянский образ жизни делает кого-то
свободнее в принципе, просто шлейка, привязывающая к хозяйству,
становится длиннее по времени и месту. Когда вы видите
крестьянина, расслабленно обменивающегося с соседом новостями
в середине дня, это не значит, что он лентяй. Просто он сам
устанавливает себе технологические перерывы в целесообразное
для него время, так как работать начинает с шести утра, а не с
девяти, и заканчивать ему не в 18.00, а с заходом солнца. Или вот
представьте на секунду, что вы островитянин (островитянка) и
собрались в отпуск в Турцию или на Бали, не суть важно. Тогда
берите лист согласования и идите собирать подписи на разрешение
на выезд… у коровы, свиней, кур…
А вот взять да и убрать одним махом всю эту животину с
подворья. А кто хочет на грядках поковыряться, пожалуйста, после
работы. Это возможно для части работников центральной усадьбы
уже процветающего агрогородка (может, даже большей части). А в
целом – НЕТ. Домашняя скотина, в первую очередь корова и
свиньи, обеспечивает хозяев подворья не только животными жирами
и белком, но и снабжает огород органическими удобрениями, без
которых на наших песках-глинах ну никак (навоз, нет – его
 120

превосходительство навоз в нашем случае не неприятный

побочный продукт хозяйства, а необходимый компонент для его
цикличного функционирования). Поэтому, возвращаясь к Марсу:
для укоренения там белорусской семьи нужно будет захватить с
собой не только семена и саженцы, но и всю живность, обычно
обитающую на подворье.

Глава восьмая
Шифгретор

Знакомый переводчик рассказал о том, как сопровождал из

аэропорта Минск-2 официальную иранскую делегацию. Один из
высокопоставленных гостей захватил с собой в поездку сына,
мальчика лет десяти-одиннадцати. Парнишка с интересом
рассматривал пробегавший за окном автомобиля пейзаж. «Папа,
посмотри, здесь все зеленое!» – поделился он первым
впечатлением. По мере приближения к Минску ребенок все
активнее вертел головой в разные стороны, как будто пытаясь что-
то высмотреть и, наконец, с удивлением и даже некоторой
растерянностью спросил: «Папа, а где камни?».
Вероятно, дите имело в виду скалы. Действительно, со
скалами у нас откровенный напряг. Единственный выход скальной
породы на поверхность, если верить прикрепленной мемориальной
табличке, можно лицезреть на склоне откоса над Гродненским
шоссе в районе Ракова. Но при строгом научном подходе
выясняется, что названная «скала», как и другой каменный «изюм»,
которым порядочно начинена земля северной части Беларуси,
«понапритащены» к нам периодически наползавшими ледниками
из Скандинавии, своих просто нет.
А как же Белорусская гряда, пересекающая нашу страну с
юго-запада на северо-восток? С северных склонов ручьи, сливаясь
 121

в реки, скатываются в Балтийское море, с южных – в Черное.

Настоящий водораздел. Обычно это горный хребет. Возможно,
Белорусская гряда – древняя горная цепь, превратившаяся за
миллионы лет в систему холмов? Вот называют же Логойщину
белорусской Швейцарией. Однако – нет. Это даже не остатки
горных массивов, а «морщина» (складка), которую ледники (еще те
бульдозеры) собрали на гладком лике наших земель. Они же
наковыряли нам озера, главным образом в Витебской области.
Ладно, но вот в случае «нормального» водораздела реки берут
свое начало из горных ледников, постепенно накапливающих влагу
и относительно равномерно ее отдающих (поэтому реки текут не
только во время дождя; не смущайтесь, я тоже не сразу догадался).
Но… как же это работает у нас? Ответ: верховые болота, покрытые
сфагновыми мхами, – наши «сверкающие ледниками вершины»
(осталось придумать, как организовать на них восхождения или,
может, погружения, ха-ха). «Сфагнос» по-гречески значит губка,
которая в состоянии удерживать влагу, на две тысячи процентов
превышающую ее собственный вес! Не очень романтично, но
эффективно. А как качество воды? Вода наших ручьев, прошедшая
через природные сфагновые фильтры, не уступает по прозрачности
ледниковой. Кроме того, она еще и обеззаражена антисептиками,
выделяемыми мхами. Да, ее можно пить, а вот от ледниковой
можно подхватить, например, гепатит (кто прошел Афганистан,
знает).
Сравнимую роль в регулировании речного стока, а также
уровня грунтовых вод играют другие типы болот и, конечно, леса.
Те же родники являются производной от регулярных осадков и
здорового состояния болот и леса, удерживающих влагу. В свою
очередь болота, лес и равномерное выпадение осадков
взаимосвязаны. Например, лес в мелиорированной местности
(болота осушены, а русла рек выпрямлены) подвержен пожарам и
дожди здесь реже выпадают и прочее (например, короед).
Интересно, что во многих случаях необходимое для наших лесов
 122

относительно избыточное увлажнение обеспечивают

неутомимые строители плотин – бобры, и так далее по цепочке
взаимосвязей.
Есть еще одно существенное отличие. Если на состояние
ледников пока может повлиять только глобальное изменение
климата, то наши болота и лес благодаря техническому прогрессу
полностью в наших руках: что хотим, то с ними и творим
(попались, голубчики).

В мои немногочисленные обязанности квартиранта-

захребетника входило следить, чтобы ведра были полными. Дело
нехитрое, колодец наискосок через дорогу, принесешь с утра в две
ходки четыре ведра, потом в обед, затем вечерком. Расход был
больше, но ведра только четыре, и остальное приносилось без меня.
Сами посудите: корова с поля пришла, приложилась – ведра воды
как не было, свиньям замешать и больше надо, постирушки, в
умывальник, готовка, посуду помыть и прочее. Так что я закрывал
только часть потребностей. Про запас в бидон вода не набиралась,
потому что после отстоя на дне оставалось с палец глинистого
осадка – гэтак замучышся гэты бiтон паласкаць за кожны раз.
Несмотря на явно «крафтовый» характер воды, посторонние
запахи отсутствовали, вкус был не без приятности, на зубах ничего
не скрипело, так как взвесь была тончайшей субстанции, кипячения
не требовалось (я бы первым пострадал). Одна беда, в самый
солнцепек и в морозы вода исчезала. Успехи мелиорации и
сведение на нет леса опускали грунтовые воды все ниже.
Углубление колодца отставало в этой гонке, хотя к моему
появлению на острове достигло где-то под тридцатник метров, и
пока ведро туда-обратно, много чего можно было успеть
передумать.
«Сухой сезон» накрывал нашу улицу не вдруг. Накануне
ведро возвращалось из черной глубины колодца не полным, через
несколько дней – ополовиненным, потом – заполненным на треть и
 123

зачерпнув порядочно субстанции, напоминающей растаявшее

шоколадное мороженое. Важно было встать пораньше. Когда
появлялись очереди и хватало не всем, трактором подгоняли
цистерну и набабахивали колодец водой доверху, при необходимости
повторяя процедуру. Правда, летом можно было сходить с бидоном
на тележке в центральную часть деревни, где были колонки, но это
чисто для себя, а личное хозяйство так не обслужишь, не
набегаешься. Фактически в Глазовке опытным путем освоили
новый способ добычи воды – шахтный (как-то по случаю, через
много лет, рассказал об этом экзотическом способе
водоснабжения профильному чиновнику: «Нет! Этого не может
быть!» – воскликнул он испуганно и тут же успокоился. Молодец,
так держать, ведь, как говорится, на нет и суда нет).
Зима привносила свои нюансы в битву за эту живительную
субстанцию – H2O. Как бы аккуратно вы ни доставали ведро из
колодца на заключительном этапе, как бы аккуратно ни переливали
из него воду в свою тару, что-то неизбежно расплескается и
останется тонким слоем наледи. Подумаешь, какая беда! Через
неделю уже задумаешься, а через две до вóрота и ведра чуть
достаешь – колодец превратился в ледяную глыбу, такую мини-
копию вулкана, этакую Фудзияму с покатыми ледяными склонами.
На следующей стадии дотянуться до «жерла», чтобы вытянуть
ведро, уже невозможно.
Но зачем же доводить дело до последней стадии, подумалось
мне.
– Нина Ивановна, лома у Вас в хозяйстве не найдется?
– А чаму не, цябе якой, вялiкi або паменш?
– Подлинней, потяжелей.
Моя вторая хозяйка вынесла из недров сарая нужный
инструмент.
– На, трымай. I для чаго табе лом спатрэбiўся?
– Да к колодцу не подойти, возьму вот обколю лед.
 124

Реакция Нины Ивановны была несколько неожиданной,

необъяснимой.
– Я табе абкалю! А з мужыкамi ты дамовiўся?
– Чего там договариваться, сам, что ли, не справлюсь?
Нина Ивановна вдруг взбеленилась, без видимых для меня
причин, даже позволила себе грубость.
– Зусiм дурань, не разумееш дзiцячых рэчаў? Калодзеж –
грамадскi, агульны на вулiцу. Яго разам рабiлi i нiхто не мае права
сам iм распараджацца.
– Да не собираюсь я им распоряжаться, о чем Вы вообще?
Просто лед обколю, всем будет хорошо.
– Божа, за што гэтае пакаранне на маю галаву? Табе як
чалавеку тлумачыш, не даходзiць. Вось хочаш зганьбiць мяне перад
усiмi, i ўсë тут.
Но и я успел обидеться на неспровоцированную, как мне
казалось, грубость (ведь намерения были благими) и закусил удила.
– Сами Вы несете какую-то ерунду, сказал – сделаю, прямо
сейчас.
– Я з табой бiцца не буду цi сiлай лом адбiраць, але калi ты
пойдзеш да калодзежа тварыць сваë безглуздзя, то можаш адразу
збiраць рэчы i на выхад, няма ў мяне больш кватаранта.
Мы какое-то время постояли друг против друга молча,
успокаиваясь. Придя в себя, я уже не мог понять, чего ради
ерепенился (хотя, как сказать: как-то с утра поленился играть в
альпиниста у колодца и решил умыться снегом, что порой делал;
спросонья не обратил внимания на то, что снег уже не мягкий и
пушистый, а с острыми микрокрупинками – была оттепель, а потом
подморозило; в результате две недели ходил с исцарапанным
лицом, как Тарзан после битвы с леопардом). Выдохнул и спокойно
спросил:
– Так что же мне делать?
 125

– Iншая размова. Вакол калодзежа трэба пачысцiць, гэта

праўда, гэта так, але робiцца па-iншаму. Iдзi ў школу, а калi
вернешся, я мужыкоў арганiзую, як мае быць.
К моему возвращению из школы, ближе к вечеру, у колодца
переминалось с дюжину мужиков и самостоятельных парней, кто с
ломом, кто с шуфлем, кто с топориком. Покуривали, обменивались
новостями. Наледь, заковавшая колодец и скамейку под ведра в
бесформенную ледяную глыбу и выползавшая матовым языком по
тропинке за штакетник загородки, переливалась в лучах заходящего
солнца и пока была не тронута. Нина Ивановна зазвала во двор
Степана, верховодившего сборной командой у колодца видного
молодого мужика, работавшего в колхозе бригадиром.
– Сцяпан, вось возьмеш майго хлопца, пакiруй iм, каб
глупстваў не нарабiў, а то людзi будуць смяяцца, нагледзiш?
– Не сумнявайцеся, цëтка Нiна, усë будзе ў лепшым выглядзе,
хiба ж я не разумею? – заверил Степан Нину Ивановну и повел
меня на мероприятие.
Степан поставил пару молодых парней с ломами обколоть
стежку, чтобы, приложив дурную силу, пробиться непосредственно
к колодцу, еще одного – откидывать шуфлем ледяное крошиво. Из-
за тесноты непосредственно на обколке могли работать один-два
человека и еще один на уборке крошива, но работа двигалась
быстро, так как Степан часто менял людей. Кто постарше,
использовался для аккуратной, с умом работы топором по
освобождению от наледи собственно колец колодца и лавочки под
ведра. Ожидавшие поодаль своей очереди вели неспешные
сурʹëзные разговоры за жизнь, перемежая их сессиями анекдотов,
молодежь помалкивала.
Степан по грамму отмерял трудовой вклад каждого. Важно
было не просто сделать работу, но привлечь всех соседей по улице
и распределить нагрузку справедливо. Когда я заступил на вахту
первый раз, наш бригадир был вынужден прервать мой трудовой
порыв почти силой, далее я уже старался дышать одним воздухом
 126

со всеми. Ввод каждого участника в работу и вывод на перекур

Степан сопровождал шутливыми замечаниями и прибаутками,
иногда на грани, но все-таки не задевавшими чьего-либо
достоинства.
Собрались уважающие друг друга люди, сделали нужную
всем работу, внеся в нее равноценный вклад, – и разошлись,
довольные друг другом (без осадка ущемленного самолюбия),
чтобы жить дальше как добрые соседи и в следующий раз при
нужде всем миром решить проблему (а она, проблема, в
следующий раз может быть очень серьезной и требовать участия
действительно всех, так что общий сбор у колодца можно
рассматривать еще и с позиции проведения учений, очередной
демонстрации друг другу готовности выступить вместе,
возможности положиться на соседа). Так я познакомился с
ТОЛОКОЙ.
Как вы убедились, толока – дело тонкое, требующее подхода к
людям. Если об этом забыть, то никакой производственный
результат не будет в оправдание, то есть это тот случай, когда цель
не оправдывает средства. Вот дорога к одному из поселков (я
подумал-подумал и решил его не называть, не суть важно) стала
памятником неудачной толоке. Сколько в Глазовке жил, столько
мне эту историю рассказывали и рассказывали, как ребенку сказку
о Колобке, если потеряю память, то это будет единственное, что не
забуду, на смертном одре – последнее, что вспомню, так въелось в
печенки. Очередному сказителю хотелось наступить на язык и
предложить: «Давай я сам тебе расскажу, давно наизусть знаю,
сколько можно». Но вот зацепило островитян. А я что? Я
рассказываю только то, что важно для них.
Рассказывать-то особенно и не о чем. Дорога к поселку была
доведена до такого состояния, что скорее препятствовала
сообщению с Глазовкой, нежели способствовала. Если бы там был
какой-то производственный объект колхоза, то вопрос решили бы в
рабочем порядке, а так дорога стала головной болью председателя
 127

сельского совета, потому что поселок был, условно говоря, одним

из «спальных микрорайонов-спутников» Глазовки.
«У мяне ж няма грошай. Калi нешта купiць або якiя працы,
то я з працягнутай рукой iду ў калгас, – в надцатый раз излагал мне
свою версию событий председатель сельского совета. – Старшыня
калгаса будматэрыялы i тэхнiку вылучыў, падводы дазволiў
выкарыстоўваць колькi трэба, а як людзей арганiзаваць у
непрацоўны час, ужо мая праблема. Вось як мужыкоў угаварыць
выйсцi на суботнiк? Я iм паабяцаў, што паспрабую выбiць добрую
аплату за працу. Галоўнае ж зрабiць дарогу, гэта ж для iх, для
сябе ж рабiлi.
Дарогу адрамантавалi, аплаты, вядома, нiякай не было. Так
яны мне ўжо колькi часу гэта ледзь не кожны дзень успамiнаюць,
усю душу атруцiлi, кажуць – падмануў. Затое цяпер дарога ëсця-
ка, хаця б хто дзякуй сказаў».
Тут дело не только в честности и холодной, как ледяной
дождь, справедливости (потому что она как закон – одна для всех,
равнодушная к отдельному человеку), но и в уважении к глубоко
личному, индивидуальному чувству собственного достоинства. Вот
и Петрович провел весь день до темноты на дороге у правления
колхоза, останавливая каждого проходящего, чтобы поделиться
своей обидой. Я проходил несколько раз и каждый раз вынужден
был его выслушать. Дело было в горячее время первых весенних
полевых работ, но механизатор Петрович прогуливал (дело
немыслимое). Можете представить, как его жгло. Да он и сам
сейчас расскажет, удерживая меня за рукав куртки.
Вось паслухай! На планëрцы наш агроном дае мне заданне:
– Пятровiч, паедзеш у сад, трэба разараць мiжраддзi.
Я яму як чалавеку кажу:
– Паслухай, Васiльевiч, у садзе зямля будзе яшчэ
падмарожаная, плуг можна паламаць.
А ëн мне:
 128

– Будзеш мяне вучыць, што рабiць? Едзь давай, выконвай

што сказана!
Але я яму таксама не хлопчык смаркаты, адказваю:
– Не ярыся па дурасцi, паехалi ў сад разам, гэта ж метраў
пяцьсот, не болей, сам паглядзiш.
А ëн не хоча мяне пачуць:
– Няма ў мяне часу з табой па пустым разʹязджаць.
Але i я стаю на сваiм:
– Не буду араць мëрзлую зямлю i ўсë тут, сам займайся!
Тут у яго вочы крывëю налiлiся, твар пачырванеў i як
заверашчыць:
– Пагавары яшчэ, дык пастаўлю прагул, а не падабаецца, так
будзеш кабылай, а не трактарам кiраваць.
Добра, хай так, начальству лепш ведаць. Ты – начальнiк, а я –
дурань, трактарыст. Заехаў я ў сад, плуг, ясная справа, паламаў.
Так ëн што надумаў, кажа:
– Ты спецыяльна зламаў плуг, знарок, мне на злосць (не
исключено, что в этом утверждении агронома могла быть доля
правды, но достоинство Петровича уже было уязвлено, он же
живой человек). Таму за плуг будзеш выплачваць, будзем у цябе з
заробку ўтрымлiваць.
И, обращаясь уже ко мне, заглядывая в глаза, Петрович
вопрошал: «Вось скажы, як жыць, дзе праўда?» Я промямлил что-
то неопределенно-ободряющее в ответ, чем купил себе свободу, а
Петрович уже останавливал следующего прохожего. Ему нужно
было выговориться и ощутить солидарность в понимании того, как
устроен мир, что правильно, а что нет. В нем не было ожесточения,
больше растерянности (как же так?), но просто смириться он не
мог. И с младых ногтей никто из островитян не был готов
смириться с унижением собственного достоинства.
Помните Игоря-зоотехника на отработке, того, что раньше
занимался вольной борьбой, а также самбо и дзюдо. Не мог он без
своего увлечения, поэтому организовал при школе спортивную
 129

секцию по самбо. Уговаривать никого из парней не пришлось,

несколько раз в неделю по вечерам приходили все, кроме самых
старших, которым было негоже копошиться на матах вместе с
малявками, а кроме того они уже провожались с девчонками, где на
все времени найти. Ходить-то ходили, но вот не каждый раз и не
всегда вовремя. Игоря это нервировало: «Как я могу двигаться
вперед по намеченной программе при такой дисциплине посещения,
как мне помнить, кто что пропустил? Без уверенной отработки
элементов пойдут травмы». Мне такое положение вещей не
казалось безвыходным: «Продвигайся по своей программе
медленнее, делай повторы, куда тебе спешить, ты же не к
олимпиаде их готовишь. И потом, парни по хозяйству помогают,
что им твое расписание». Но Игоря было не убедить: «В спорте
так нельзя, без дисциплины и полного подчинения тренеру – никак.
Нас, например, тренер за опоздания и неподчинение ставил на
карачки и отхаживал по заднице борцовским тапком».
И что вы думаете, он таки применил эту воспитательную
методу. Вот что странно, я пожил в Глазовке не многим дольше
Игоря, но понимал, что такой метод воспитания (публичного
унижения) здесь не пройдет. Вы, уважаемые читатели, тоже это
уже поняли, а Игорь нет. Хотя, чему удивляться, ведь и агроном (не
местный, но проживший много-много лет в Глазовке) упорно
отказывался понимать эти простые вещи. Что было дальше? Парни
старшего и среднего возраста схлынули сразу, малыши еще
немного походили, и секция по самбо приказала долго жить.
Наказанный Игорем парнишка был из средних классов и не входил
в число боевых пацанов, иначе неудавшийся тренер получил бы
встречный урок (его борцовская подготовка не помогла бы, как
говорится, против лома нет приема, а всем гуртом и батьку бить
легче), при этом цена не имела бы значения, тут дело принципа.
Не верите? На другом острове не сошлись характерами
учитель начальной военной подготовки и школьник, понятно, что
из старших классов. Как говорится, нашла коса на камень. Не
 130

будем разбираться, кто был прав, а кто виноват, но последним

аргументом потерявшего самоконтроль учителя в попытке
добиться подчинения стала винтовка, направленная на ученика…
Парень не подчинился (у меня просьба, не трогайте эту историю,
пусть она останется истории; если кто-то хочет бороться за правду,
справедливость и всеобщее счастье – займитесь настоящим, работы
хватит на всех) (…а немцы пытались запугать этих людей все
большей жестокостью, поставив акции массового уничтожения
на поток; они ничего не понимали, и у них не было ни единого
шанса поставить этот народ на колени, по крайней мере –
живых).
Свой первый урок по рассматриваемому нами, уважаемый
Читатель, предмету я получил, понятное дело, в школе, но не от
учителей, а от врача. Приехала в Глазовскую школу в начале
учебного года бригада медицинских работников из районной
поликлиники провести медосмотр детей, в том числе на педикулез
(проще говоря – на вшивость). У одного из пятиклассников
обнаружили целую колонию невиданных по упитанности вшей, аж
лоснились. Парень был, может, и не из трудной, но пограничной
семьи, с учебой уже в этом возрасте полностью завязал и пытался
переходить с сигарет на «взрослый» «Беломор».
Вши вызывают у меня единственное чувство – омерзение и
следующее за ним содрогание, поэтому на вопрос врача (женщины
немного за сорок) «что будем делать?», ответил без колебаний:
– Брить налысо! Так мы и от гнид избавимся, и ему урок
будет.
Женщина вздрогнула, покачала головой и укоризненно
заметила:
– Что-то вы круто берете, товарищ педагог, я
категорически против. Какой такой урок? Это вина родителей, но
мы их с вами не изменим, хотя в семью, конечно, и наведаемся. А
его вы просто опозорите.
 131

– И что, оставить все как есть? А как же другие дети, его

сосед по парте? Извините, тут нельзя быть добреньким, –
настаивал я, включая эмоции.
– Не горячитесь. Волосы мы ему подкоротим, но в разумных
пределах, а паразитов надо выбрать. Иначе его задразнят, а еще,
смотри, и кличку обидную приклеят. Вот и вся педагогика,
насколько подсказывает мой опыт, – спокойно, с грустной
улыбкой парировала врач.
Но я все больше раззадоривался:
– Замечательно! И что же вы предлагаете, чтобы я тут с
ним начал «искаться»?
– Не переживайте, никто вас не заставляет, я сама займусь.
– Шутите, зачем вам это нужно?
– Ничего страшного, лишние полчасика уделю прополке его
зоосада. Поверьте, оно того стоит, сохраним парнишке
достоинство, это важно.
Что она и проделала без посторонних глаз в отдаленной
классной комнате. Я заглянул туда: мой юный зверовод уже с
подкороченной шевелюрой сидел на табурете, под которым была
расстелена белая простыня, а врач суетилась вокруг него с
пинцетом в руках. От уделяемого его персоне внимания, мягких
прикосновений рук доброй тети и задаваемых ею тихим,
умиротворяющим голосом каких-то дежурных вопросов о детском
житье-бытье обычно колючий хулиган теперь пребывал в
состоянии сладкого полузабытья, как согретый за пазухой щенок.
Вот такая, не доступная нам, мужикам, женская педагогика. Но это
не конец истории.
Спустя лет десять я, уже бывший педагог, ехал поездом из
Минска в Гомель. Когда наливал из титана добавку кипятка для
продления чайной церемонии, ко мне подошел стройный, крепкий
парень в ладно подогнанной солдатской форме, достойный быть
помещенным на плакат «Советский солдат – защитник Родины».
Его распирало радостное удивление, но он изо всех сил
 132

сдерживался, стараясь держать себя солидно. Я не вдруг узнал в

бравом бойце того пацаненка, которого отбивала от нападения
мелких зверей сердобольная тетя-врач. Вот те раз.
Выяснилось, что наш парень отслужил и как раз возвращался
домой, в деревню, к земле (о других вариантах не желал даже
задумываться), несмотря на все уговоры остаться на сверхсрочную.
В части его ценили, было несколько благодарственных писем в
семью, он был лучшим механиком-водителем на самоходке в
бригаде, освоил смежную военную профессию и был в числе
лучших по стрельбе из орудия самоходки. Пока он с гордостью
рассказывал о службе, стараясь не казаться хвастуном, я со стыдом
вспоминал, что не увидел тогда в парне будущего защитника
Родины и хранителя родной земли.
Но, с другой стороны, какие у меня тогда были жизненные
горизонты? Да никакие. Я это понимал, поэтому мне тогда вообще
казалось, что раньше сорока лет к детям нечего подпускать. Но вот
в чем парадокс: дети безответственно подходят к проблеме – им
нравятся молодые учителя, несмотря на все их косяки и проколы (и
что прикажете с этим делать?).
В этой части повествования вообще нет простых ответов,
однозначных ситуаций, героев и злодеев в чистом виде. Пока даже
не ясно, удастся ли как-то назвать то, о чем рассказывается, и к
чему-то прийти. Но двигаться вперед надо.
Вот, например, Митрич, родственник моей второй хозяйки. В
каком-то смысле воплощение идеального крестьянина –
малопьющий (бывают же свадьбы, крестины, поминки и еще
события, где это уместно), хозяйственный, работящий, умелец (из
тех, кого можно бросить в лесу с одним топором в руках, а через
пару лет на этом месте будет стоять дом, хозпостройки, банька,
ульи в колодах, подниматься сад из привитых дичков и прочее для
жизни). Семья в порядке и достатке, люди уважают, точно знает,
что правильно, а что нет, и твердо придерживается своих принципов.
 133

Ко мне Митрич относился без особого почтения, но

снисходительно – результат устроенной проверки. Знаете, на флоте
новичков отправляют точить напильником якорь, «чтобы лучше
входил в грунт» – стеб, понятное дело, так как многотонный якорь
в любом случае заходит в грунт как нож в масло. В деревне же одна
из любимых развлекух (каюсь, сдаю страшную тайну) – попросить
городского перекинуть (раскинуть, сложить) сено. Городской
подходит к делу, как к куче с песком: берет вилы и пробует
выхватить клок снизу или сбоку, что никому не под силу, а
правильно – снять сено сверху, слоями (пластами), что неудобно,
но по-другому не получится. Потеха, я вам скажу. Но со мной не
прошло – у меня же дед в деревне. А вот по арифметическим
расчетам в уме Митрич сделал меня как ребенка.
– Чаму ты толькi дзяцей вучыш (я и сам не всегда понимал)?
А для мяне без матэматыкi нельга. Яж будаўнiк, у працы рукi
заўсëды занятыя, лiчыць трэба ў галаве, а як жа без разлiкаў? Тут
у акрузе па вëсках, можа, кожны пяты дом пастаўлены i кожная
трэцця печ складзеная маiмi рукамi.
– Так вы что-то оканчивали, какое-то строительное
училище?
– Не, толькi школу, а майстэрству мяне бацька вучыў, а ëн у
дзеда пераймаў. I нiчога, не адзiн год быў брыгадзiрам будаўнiчай
брыгады, пакуль брыгаду не распусцiлi, а цяпер у калгасе
плотникам i так каму печ скласцi, лепш за мяне нiхто не зробiць.
– А почему бригаду расформировали, строили некачественно?
– Ды не, будавалi мы як сабе, я сам за гэтым сачыў. Гэта ж
маë добрае iмя, як я мог гнаць брак, у мяне б тады не было б
заказаў ад прыватных гаспадароў. Але вось расход матэрыялу ў
нас быў такi, што нi пад якiя нарматывы нельга было падагнаць.
– И как так получалось?
– А вельмi проста. Вось, напрыклад, мы будуем для калгаса
домiк. Прыходзiць кум i просiць пару-тройку дошак – у яго ў хлеве
пад свiннямi падлога прагнiла. Потым у сястры жонкi трэба
 134

некалькi лiстоў шыферу замянiць на даху, а потым Васiль, сусед,

папросiць мяшок цэменту, яму як раз ледзь-ледзь не хапiла
подмурак залiць. Даеш, вядома, я ж не падлюка, трэба людзям
дапамагчы. Яны ж мне таксама нiколi не адмовяць у дапамозе.
– Я не понял, вы толкали стройматериалы «налево»,
продавали?
– Ды ты што! Нiколi, я сумленны чалавек. Кажу табе,
дапамагаў па дробязях добрым людзям.
– А частникам когда строили?
– Толькi з iх матэрыялаў – нi аднаго цвiка з боку, нi аднаго
цвiка на бок, гэта ж iншая справа, разумець трэба. Я адно з
iншым не змешваў.
– Хорошо, а как же вы качественно строили в колхозе, если
раздавали стройматериалы? Что-то здесь не сходится.
– Гэта ў цябе не сходзiцца, а я ўсë жыццë ўсë рабiў па
сумленнi.
– Ладно, ладно, вы только не обижайтесь. Я просто хочу
понять, как вы разруливали по результату?
– Сам i разрульваў, за кошт свайго добрага iмя. Я за свае
словы i справы сам адказваю. Вось, да прыкладу, будуе мая
брыгада домiк для спецыялiстаў i не хапае мне нейкiх матэрыялаў,
я ж iх i раздаў па людзях. Збiраюсь i iду да старшынi, прашу
вылучыць дадаткова. Ëн, вядома, здзiўляецца, мы ж з iм перад
будоўляй разам усë разлiчылi, усяго хапала. Добра, выпiсвае, трэба
значыць трэба, а ëн мне давярае. Справа iдзе да здачы домiка, i
тут да мяне прыходзiць хросны бацька i таксама нешта
просiць…, а я зноў да старшынi… Трываў ëн гэта доўга, аднак не
бясконца. Але, зразумей, i я ж па-iншаму не магу, я ж не падлюка.
Что тут скажешь – какое-то психологическое харакири.
Где-то к этому моменту мы, дорогой мой Читатель, казалось,
выходили на разговор о чертах характера типичного
островитянина, но не вырисовывается что-то его лубочно-простой,
однозначный привлекательный образ, покрытый сусальным
 135

золотом. Сложно все как-то, запутано. Лично я в большом

затруднении. О чем вообще шла речь в этой главе? О кодексе чести
и недопустимости потерять лицо, а может, о непростых установках
морали и нравственности на местной почве или о совести и
верности принципам либо об отсутствии для островитянина
альтернатив при необходимости сохранять достоинство и доброе имя?
Как-то и не разделить. Этакая целостность и самодостаточность,
выстроенная на очень «неудобном» фундаменте. За неимением
других попыток свести подобные «самурайские» качества к одному
понятию остается только воспользоваться шифгретором –
результатом мудреного исследования американской писательницы
Урсулы К. Ле Гуин, предпринятого на полях романа «Левая рука
тьмы». Термин придуманный, но за неимением лучшего, а точнее,
любого другого… – вот до чего нас довело погружение в нюансы
островной жизни.
Как жить с такой гремучей смесью? А вот, может, без этого и
не выжили бы? А так, глядя на покладистого и спокойного
островитянина, и не скажешь, какой «черт» сидит у него внутри. И
если с ним не договориться, то не работают ни законы экономики,
ни научное управление, ни тупое принуждение, не всегда
срабатывает даже самое коварное – мелочная выгода. Когда
островитянин каким-то внутренним барометром ощущает, что его
личный шифгретор может быть нарушен или умален, включается
сопротивление, нарастающее по мере усиления «наезда» и не
считающееся с ценой. Но это не значит, что шифгретор –
препятствие для развития. Да, его нельзя не учитывать, но при
умелом использовании он превращается из препоны в
неиссякаемый источник силы и неукротимого упорства в
достижении цели.
А причем здесь леса, болота, реки? Природа органически
участвует в формировании характера островитянина. Поэтому ее
здоровое состояние далеко не абстрактный показатель. И всегда
существует черта, через которую она не позволяет переступить
 136

безнаказанно. В ряде случаев нарушение здоровья окружающей

среды откликается моментальной кармой (как с колодцем), но в
других – за очередными «победами» над природой или ее
улучшениями и усовершенствованиями кармический ответ следует
не сразу, попробуй угадать, когда. Может, взять в штат
Минприроды буддийского монаха?

Глава девятая
Твердая цена

А что есть удача? Тут особенно и не пофилософствуешь, так

как предмет сугубо индивидуальный. Но все-таки можно сказать,
что это не что иное, как редкие точки пересечения судьбы или, там,
кармы с реальной траекторией человеческой жизни. Казалось бы,
что может быть проще? Дело в том, что мы (большинство из нас) не
знаем своего предназначения и даже когда догадываемся, то
противимся ему, так как исполняем волю родителей, делаем как
все, строим карьеру, переделываем себя под кумира, завидуем
судьбе соседа, поступаем по совету друзей и прочее.
Удача – концентрированная порция счастья, не более, но и не
менее. Выстроить свою жизнь в соответствии с предназначением и
есть счастье, но более спокойное, не такое яркое, острое, как удача,
и это каждодневный труд. (Так, по воспоминаниям Дж.Леннона,
мать в детстве часто говорила ему, что он должен быть
счастливым. Как-то в школе задали сочинение на известную всем
тему «Кем я хочу стать». Дж.Леннон написал, что хочет быть
счастливым. Учительница попыталась ему объяснить, что он не
понял тему сочинения. А он ответил, что она не поняла жизнь. И
разве Дж.Леннон не прожил счастливую жизнь? Но разве он не
трудился для этого каждый день?)
 137

Тут еще и постоянно нужно вслушиваться в себя, чтобы не

сбиться с пути. (И зачем заморачиваться, решили древние индусы и
придумали касты. Вот ты рождаешься, и уже с предназначением
– «счастья полные штаны», как говорят первоклашки, и главное –
на всю жизнь, не отвертишься. После этого как-то сами собой
отвалились другие важные вопросы, осталось только плодиться и
размножаться, чем они с успехом и занялись наперегонки с
кроликами.)
Конечно, удача опьяняет, хочется еще и еще, как игроману
или алкоголику. Это здóрово, но не здорóво в любом случае.
Античные греки разбавляли вино родниковой водой, считая
пренебрегавших этим обычаем другие народы варварами (это
тогда еще стаканы́ не изобрели, посмотрел бы я на них, когда
наливают в малинóвский «до краев» и «пей до дна»). Это я про что?
Ах да, про удачу… ну, там, через всякие аллегории…
Если кто помнит начало моего похода в педагогику, то мне
чрезвычайно хотелось жить и работать в лесу, на берегу речки или
озера, что для Беларуси скорее норма, чем исключение. Но чтобы
наверняка, мы с другом отправились в Полесье. И вот Глазовка – ни
леса, ни воды. Есть ли еще другое такое место в стране (ведь
сельхозугодья преобладают над лесом не только в Буда-
Кошелевском районе)? Когда посмотрел на карту лесов Беларуси в
школьном атласе, то выяснилось, что другого такого места
действительно нет. Самое крупное белое (безлесное) пятно
находится именно здесь, а Глазовка расположена недалеко от
центра этой «залысины» или «аномалии». Так я – сталкер?! Круто.
И в чем же моя удача? Все просто. Именно в этой точке
Вселенной неформальная ценность торфяного брикета достигала
своих максимальных значений (по причине безлесья), а молодому
специалисту-учителю полагалась от государства в дар, в смысле
бесплатно, то есть безвозмездно, аж тракторная тележка (не помню,
сколько там по весу) этого бесценного топливного элемента,
универсального эквивалента любых других материальных
 138

ценностей и не только. (Помните молодого мужика с

подростковыми мозгами, подстрелившего по пьяни доярку из
припеканки? Жена стрелка встретилась с потерпевшей, и
женщины все разрулили без милиции и суда. Что скрепило их
договоренность? Есть несколько версий, но чаще называют две
тонны торфяного брикета, сыгравшего роль цемента, не
позволившего разрушить социальные отношения.)
Вот, для лучшего понимания, допустим, что на атомную
электростанцию не поставили урановые топливные стержни. В
этом случае без тепла и света, без живительной энергии может
остаться целый регион страны. А вот, например, прекратились
поставки торфяного брикета на остров. Субьективно последствия
будут даже более катастрофические, так как для тутэйшых (да,
мне известно это сакральное для Беларуси слово) своя деревня-
остров с окрестными поселками и хуторами – это около половины
ойкумены, и наиболее значимая половина (в этом плане гибель
Помпеи – просто неприятность местного значения).
И тут я с приличной кучей торфяного брикета «в приданое».
Понятно, что при таком раскладе шансов не найти хозяйку для
постоя и на законных основаниях улизнуть из Глазовки (если бы я
измышлял откосить) у меня или кого-то другого просто не было.
Директор школы (он же специалист по холодному копчению сала)
нашел хозяйку в первый же день по моему приезду, а через
несколько дней мы уже дружно перетаскивали оперативно
направленный районо брикет из кучи с улицы в закрома моей
первой хозяйки – тетки Полины.
Жили мы душа в душу, я себя чувствовал дальним
родственником, не меньше. Поэтому с удовольствием свалил на
тетю Полю не только готовку, но и постирушки. Продержалась она
год, а затем решила вернуть себе свободу. Просто так на улицу не
отправила и, прежде чем предложить съехать, подыскала мне
новую хозяйку, Нину Ивановну. Состоялись смотрины меня,
 139

договорились о доплате, и я переехал. А районо доставило мой

торфяной брикет по старому адресу…
Получив известие, Нина Ивановна всполошилась, прихватила
вашего покорного слугу и не откладывая отправилась к тетке
Полине. По прибытию мы застали бригаду в составе тети Поли и
соседки с сыновьями, ударно завершавшую переноску торфяного
брикета с улицы в сарай моей бывшей хозяйки. За воротами еще
оставалась небольшая кучка пыли и крошива, из которой
выуживались последние целые брикетины. Нина Ивановна
изменилась в лице и с надрывом в голосе спросила:
– Палiна, што ты робiш?
– А ты не бачыш? Брыкет впарадковую, чаго яму на вулiцы
ляжаць, а раптам дождж?
– Няма дажджу, але дзякуй, што зберагла. Я ж твайго
кватаранта забрала, значыць брыкет мой.
– На iм не напiсана, а скiнулi мне.
– А завярнуць хлопца, якi табе яго на трактары прывëз, да
мяне ты прама вось i не магла, за рукi цябе трымалi?
– А мяне дома не было, калi прывезлi. Прыходжу, ляжыць. Так
што, я буду адмаўляцца?
Разговор глухого со слепым продолжался, когда подошел
директор школы (кто-то из учеников за ним сбегал). Понятно, что
он встал на сторону Нины Ивановны, в конечном счете на мою.
Ведь казалось, что все очевидно и имеет простое решение, но это
только казалось.
– Полина, – вступил в переговоры Аркадий Иванович, –
брикет привезли не для тебя и не для Нины Ивановны, а для моего
учителя по линии районо, или, может, мы чего не знаем и ты уже
в нашу школу направлена молодым специалистом?
– Было раней сказаць, а то стаiш тут i насмiхаешся над
старой жанчынай. Вунь, забiрайце! – указала она на жалкую кучку
крошева (то, что в ведомостях проходит по статье «усушка, утруска
и бой»).
 140

– А остальное?
– А што астатняе? Там усë ў адной кучы з маiм старым
торфабрыкетам. Хочаце, iдзiце адбiрайце! Паглядзiм, як вы
зможаце аддзялiць, нябось i майго прыхопiце?
Я решил, что это вариант, и вполголоса высказал Аркадию
Ивановичу готовность так и поступить, оставив тетке Полине
торфобрикета с запасом (мне хватило ума самому в торг не
вступать и предоставить роль переговорщиков Нине Ивановне и
Аркадию Ивановичу).
– Ни в коем случае, она нас специально пытается
подставить, при свидетелях, – взволнованным шепотом ответил
Аркадий Иванович.
Хорошо, что сам я помалкивал и слушался старших, иначе
моему шифгретору мог быть нанесен непоправимый ущерб. Вот
как выглядело ристалище: обмен аргументами шел не как во время
обычной беседы с расстояния в 2 – 3 шага, а на дистанции 10 – 15
метров, поэтому аргументы произносились громким театральным
голосом, и было для кого. Место действия, как произвольный ринг,
окружили человек двадцать соседей, и зрители продолжали
прибывать.
Что ж, мы ретировались, тетя Поля, как Суворов, сделала
нашу команду не числом, а умением, одной левой.
Нина Ивановна со своей стороны дала нам с директором
месяц сроку на решение проблемы. Конечно, я ей доплачивал,
покупал баллон с газом. (Еще один выразитель и носитель
универсальных ценностей. Сегодня в Глазовку провели газопровод,
а к началу 1980-х труба с газом не доходила примерно в половину
районов Беларуси. Интересно, что северные соседи были
полностью газифицированы уже к 1970-м. Кремлевским очень
хотелось, чтобы Прибалтика их полюбила. Ну как, полюбила?)
Но настоящая, твердая цена определялась торфобрикетом
(остальное – бонусы, пусть и значительные). Цена, ради которой
можно было решиться опять запрячься на обслуживание взрослого
 141

ребенка, после того как своего, слава Богу, давно подняла и

отправила в город. Бывали случаи, когда Нина Ивановна,
накрутившись за день в работе, засыпала на припечке, так и не
раздевшись, в то время как для квартиранта надо было
периодически стелить чистую постель.
Перезванивания с районо длились недели две, потом меня
вызвали для личных консультаций и, выслушав подробно всю
историю, не поверите, выделили торфобрикет повторно,
согласившись с оценкой ситуации, данной директором.
О прибытии трактора с прицепом сообщили заранее, попросив
присутствовать лично. Нине Ивановне нужно было куда-то
отлучиться, и она проинструктировала меня, куда перенести
торфобрикет, а также наказала проследить, чтобы при разгрузке не
зацепили небольшую клумбу с чудесными георгинами. (Нина
Ивановна 99 % своего времени проводила на подворье, с короткими
походами к соседям и в магазин, но как-то так получалось, что в
период очень важных событий ей край как надо было быть в
другом месте, как бесы ее сманивали. Катастрофы,
происходившие в таких случаях, в конце концов разрушили наши
взаимовыгодные деловые отношения. Но об этом далее.)
Хмурый тракторист, доставивший заветный груз из райцентра,
меня долго оценивающе разглядывал. Понятное дело, кому не
любопытно посмотреть на человека, которому дважды бесплатно
выделяют ценностный эквивалент. Нимба над головой или других
признаков сверхчеловека, поднимающих меня выше простых
смертных, он не рассмотрел и начал язвить. Я держался
отвратительно вежливо, как самый поганый интеллигент. И тут
последовала моя просьба быть поаккуратней при опрокидывании
тракторной тележки, чтобы случайно не задеть клумбу. Дядька
буквально встрепенулся и бегом за баранку. Ерзал, ерзал трактором
туда-сюда, прицеливался и наконец высыпал брикет аккурат на
клумбу, только пару цветов осталось торчать, надломленных и
покрытых торфяной пылью. Отмечу, попасть было непросто,
 142

подъезд именно к клумбе был неудобный, через канаву, но он, как

настоящий профессионал, справился, мастерство не пропьешь.
Из трактора ко мне вышел уже совсем другой человек –
жизнерадостный, с открытой, солнечной улыбкой, довольный
жизнью балагур, рубаха-парень.
– Ну что, хозяин, доволен? Бумаги будем подписывать, а то
мне еще в район возвращаться?
Нина Ивановна горевала о своей клумбе, как о покойнике. Так
в кино бойцы после боя стоят над свежей могилой любимого
комиссара.
Что ж, мужика можно было понять. Тут горбатишься,
горбатишься, семья, дети, мать-старушка в деревне, а тут какой-то…
и… Я справедливо посчитал, что по жизни мы в расчете и кто-то на
небесах, усмехнувшись, записал нам с дядькой твердой рукой 1:1.
Если кто-то подумал, что я решил уличить островитян в
какой-то негативной черте, то заверяю, что не взял бы на себя
такую смелость. С другой стороны, какие-то слабые места в
жизнеустройстве, оказывающие определенное влияние на характер
местного населения, есть везде, и они неразрывно вплетены в
цельную ткань жизни, не извлекаемы без ущерба для понимания
общей картины. В конечном счете, человек слаб, и так было во все
времена и везде, но в разных местах это проявляется с местным
колоритом. И у меня к островитянам не более предвзятое отношение,
чем у Воланда и его спутников к москвичам в несравненном романе
М.Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Ну что же… они – люди как
люди… Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда
стучится в их сердца… обыкновенные люди… квартирный вопрос
только испортил их…».
Неразбериха с торфобрикетом была первой трещиной в
фундаменте экзотической конструкции взаимоотношений,
возводимой из плохо стыкуемых элементов опыта и молодости.
Окончательно это здание рухнуло через два года. Учитывая тот
факт, что бракованные компоненты поставлялись, как правило, с
 143

моей стороны, надо признать, продержался я неожиданно долго.

А дело было так.
Как-то по весне моего третьего года (формально –
последнего года отработки) заходит к Нине Ивановне родственник
и предлагает поехать вместе с его семейством на ярмарку. Нина
Ивановна разволновалась чрезвычайно… Тут надо понимать, что
такое крестьянин и что такое для него праздник и отдых.
В нашем случае крестьянин – это человек, работающий в
колхозе (сейчас есть уже и фермеры, но это частности),
непосредственно занятый в земледелии или животноводстве. Если
его труд связан с земледелием, то летом у него работа без конца и
начала, а зимой он относительно свободен. В животноводстве труд
в году распределен более или менее равномерно, но, к сожалению,
может быть «размазан» по всему дню, а не с 9.00 до 18.00, даже
если суммарно это меньше 8 часов в день. Понятно, что для
земледельца отпуск летом исключен (в наше время зимний сезон в
Египте и Таиланде в принципе устраняют эту дискриминацию), но
в животноводстве такого ограничения нет. Однако есть свое
подсобное хозяйство. Допустим, бросить огород на неделю или
дней на десять возможно. Но что делать с живностью из
обязательного набора: коровой, свиньями, курами, собакой и
котами, а еще могут быть кролики, козы, овечки, утки, гуси,
нутрии, пчелы и даже конь? Да и нет у крестьянина стремления
сбежать со своего подворья, тем более на целую неделю, он с ним
одно целое, один организм. Это вы у себя в офисе или у станка в
плену, а он на подворье – дома и хозяин.
Те, у кого деревенские бабушки и дедушки, могут
поучаствовать в экспресс-опросе. Как часто во времена своей
молодости бабушка ездила в Крым, чтобы поплавать в ластах и
поохотиться с подводным ружьем или жарилась на солнце в Сочи?
Может, дедушка в сезон, то есть во время жатвы, оставлял свой
комбайн и отправлялся с командой для восхождения на Эльбрус
или на сеанс просветления к шаманам в Якутию? С точки зрения
 144

крестьянина все это – пустопорожние, бессмысленные и необъяснимые

занятия. Если приспичило загореть, заголилась в поле во время
прополки и через неделю будешь черная.
А праздники? Может, как с отпусками, по логике? А вот и нет.
Праздники – святое в прямом и переносном смысле. Их наличие –
жесткая необходимость, чтобы сохранить себя физически,
психически и духовно. Если в городе суббота и воскресенье –
выходные, то для деревни это понятие достаточно условное, так как
в любом случае от работы на подворье все равно никто не
освобождал. Поэтому праздники для крестьянина – это где-то даже
принудительное и единственное средство для передышки. В этом
смысле хороши как календарные (светские и религиозные), так и
ритуальные (связанные с работой и с социальными отношениями).
Вот толока, с одним из проявлений которой мы уже
познакомились, но только с одним. Моя вторая хозяйка, Нина
Ивановна, предупредила, что через неделю будет копать картошку
у себя на участке («плане», как его называют в Глазовке) и надеется
на мое участие. Помочь в таком деле я был готов в любое время
(это же главная жатва для личного подворья). Меня удивило, что
уведомление делалось так заранее и на определенную дату, а вдруг
дождь? Сходу вызвался после школы потихоньку начать копать до
указанной даты, чтобы в назначенный день не надрываться (да я и
сам бы все выкопал за пару недель, кусочек за кусочком,
подумаешь). Однако моя инициатива не была поддержана.
В назначенный день во двор к Нине Ивановне набилось
человек двадцать родственников, кто-то даже из Гомеля приехал.
Конем под плужок разогнали в какие-то полчаса весь план, и еще
часа полтора понадобилось на сбор и перенос картофеля во двор.
Все. А потом допоздна, до последнего помощника-гостя длилось
застолье.
И свиделись, и дело сделали. Собрались по максимуму.
Попробуй собери всех, в том числе далеко живущих, просто
потусить, а здесь помощь нужна, как тут откажешь. Угощение было
 145

нехитрым. Накануне вечером Нина Ивановна выскоблила ножом

столешницу. И теперь посередине дубового стола высилась
приличная горка отварной картошки, от которой еще поднимался
густой пар. Таким же макаром, на голой столешнице, кучками
располагались куски нарезанного сала разного вида, целые свежие
огурцы, помидоры, зеленый лук. Соленые огурцы, «резкие»
бочковые помидоры, жареные карасики, варенка (понятное дело,
украшение стола) в тарелках. Селедка пряного посола – в
раскрытой жестяной банке размером с противотанковую мину и
несколько вскрытых баночек с килькой в томате.
У помощников-гостей есть тарелки и вилки, но картошку
предпочитают брать рукой. Стояло несколько сковородок с горячей
яечняй з салам, желающим наливался борщ. Чуть не забыл –
самогон, водка и винцо, куда ж без них. Но большинство
употребляет горячительные напитки весьма умеренно (Нина
Ивановна, как и моя первая хозяйка тетя Поля, обычно после
первого и единственного глотка далее только мочила губы), тут
ведь и жены были начеку. Половина участников застолья теснится
вокруг стоя. Атмосфера оживленная, заинтересованная, ведь
столько надо рассказать друг другу, столькими новостями
поделиться, кого-то вспомнить, с кем-то давно не виделись, «ой, а
дзеткi як падраслi!».
В этом отношении, в смысле обновления родственных связей,
возвращения к корням, укрепления социального сплочения, нет
равных «пасхе мертвых» – Радунице, собирающей к одной дате
максимальное количество родственников и тутэйшых в одном
месте. Интересно, что советская власть упорно старалась
игнорировать эту важнейшую народную традицию, к которой даже
церковь была вынуждена приспособиться. В школы ежегодно
приходил пространный циркуляр, в котором строго-настрого
указывалось не допускать отсутствия детей в школе на Радуницу.
Казалось, что другой, более важной педагогической проблемы
просто не существует.
 146

Что нам с директором было делать? Следовать инструкции? А

шифгретор? Но и отменить занятия мы не могли. Поэтому учителей
просили не усердствовать. На занятия в этот день приходило около
трети учеников, часть из них исчезала еще до окончания занятий. С
другой стороны, на кладбище можно было пойти и ближе к вечеру.
Но меня как-то все равно зацепило. Побывав затем в советский
период несколько раз в Москве, гуляя по Красной площади, без
всякого интереса прошел мимо бесконечной очереди к главному
покойнику той большой страны.
У свадьбы особое место – это три в одном. Во-первых,
публично извещается, что девушка выбывает с ярмарки невест
(даже одежда у замужней женщины другая, а такая яркая замануха,
как коса, прячется), а парень больше не охотник, а браконьер, если
об этом забывает. Во-вторых, проходит самый широкий сбор
родных и близких, их очередная консолидация, и предпринимается
попытка создать новый круг родства. В-третьих, демонстрируются
социальный статус, материальное благосостояние и понты́ , а куда
же без них.
Понятно, что такое важное мероприятие заритуализировано и
превращено в шикарное зрелище, спектакль. Не случайно кроме
гостей приходит еще и куча зрителей («на галерку»), которые стоят
за забором или под окнами (обычно им тоже что-то выносят из
угощения). В городе все минимизировано и сведено к условности
или перевернуто с ног на голову, так как известить всех-всех-всех
тут не получится (да и нет никому до этого дела, здесь отношения
строятся по заявительному принципу), большой круг
родственников не созывается, новый не формируется, поэтому в
случае свадьбы с размахом во главу угла ставятся демонстрация
успеха, та или иная степень крутизны, то есть понты́.
Но даже с такого замечательного праздника, длящегося два
дня, хозяйке надо отлучаться на дойку коровы, а заодно и всю
остальную живность покормить.
 147

Не бойтесь, все праздники перечислять не будем. Мы здесь не

для этого. Сказанного достаточно для понимания жизненных
ритмов островитянина, соотношения в них труда и отдыха.
Поэтому возвращаемся к событиям на островах, к тому месту, на
котором прервались.
Как-то по весне моего третьего года (формально последнего
года отработки) заходит к Нине Ивановне родственник и
предлагает поехать вместе с его семейством на ярмарку. Нина
Ивановна разволновалась чрезвычайно. Это как гастроли Большого
театра для эстета, Олимпиада для болельщика, EXPO для
предпринимателя, выборы для политика или одновременное
посещение цирка, зоопарка, магазина сладостей и игрушек для
ребенка. А тут свинья вот-вот должна опороситься. Мучилась Нина
Ивановна страшно, но перед отходом ко сну решилась.
Я был проинструктирован приглядывать за свиньей на сносях,
а также в отношении необходимых действий, если она произведет
на свет выводок. Рано-рано утром инструктаж был произведен
повторно. Меня несколько шокировал легкомысленный подход
Нины Ивановны к ситуации. В случае родов (предполагалось, что
это произойдет не раньше, чем я вернусь из школы; и откуда такая
уверенность?) я должен был дождаться появления последнего
поросенка (а как это узнать, расспросить роженицу, сделать ей
УЗИ?), после чего перегнать свинью в отдельный загончик, так как
в стрессовом состоянии она могла перетоптать или придавить часть
потомства, еще недостаточно шустрого. Согласитесь, для
выполнения указанных действий необходимо обладать
определенным опытом и сноровкой. Думаю, Нина Ивановна все это
понимала, но поехать на ярмарку ей очень хотелось.
Вернувшись из школы, я ознакомился с ситуацией. Свинья
стояла посреди загончика несколько врастопырку и устало
похрюкивала, ее огромный обвисший живот при этом вздрагивал,
весь ее вид говорил о крайней степени утомления и измученности.
Ничего не происходило. Сказав свинье в поддержку что-то типа
 148

«no pasaran!», я отправился доставать из печи чугунок с

оставленными мне Ниной Ивановной харчами. Благополучно
отобедав, заглянул еще раз к хрюшке и решил вздремнуть часок-
другой. Однако долго благоденствовать не получилось. Проснулся
немного чумной от пробуждения не на той фазе сна. Надо мной
стоял один из моих школьных активистов и аккуратно, но
настойчиво потряхивал меня за плечо, вполголоса призывая по
имени и батюшке. Выяснилось, что им там в школе что-то нужно
готовить, одно из мероприятий. Отказаться было нельзя, так как я
же их к этой общественно полезной движухе невзирая на лица всю
дорогу и подстрекал.
Обернулся еще засветло. Нина Ивановна уже была дома.
Впечатлениями от ярмарки делиться не спешила, проявляя
нечеловеческую сдержанность. Вместе с тем в воздухе висело
некое напряжение, как перед дождем, а надвигающуюся бурю
предвещало громыхание посудой, как отдаленные раскаты грома
из-за горизонта. Закончив артподготовку мисками, Нина Ивановна
неестественно ласково справилась о моих делах и здоровье и
поинтересовалась:
– Нiчога мне сказаць не хочаш?
– Нет, а что такое?
– Кажаш, усë ў цябе добра?
– Ну, нормально.
– Хай так, а цяпер пайшлi са мной!
По дороге к сараю у меня из подсознания всплыло и
взорвалось в голове обожигающее: «Свиноматка, твою ж! Как я
мог забыть!».
– А что там… – попытался промямлить я. Во рту мгновенно
все пересохло, язык одеревенел.
– А зараз паглядзiш.
От увиденного я на какое-то время потерял дар речи. Свинья
произвела на свет с добрую дюжину поросят. Однако не все они
дождались наших с Ниной Ивановной атведак – посещения
 149

роженицы и новорожденных. Свиноматка все еще была несколько

ошалелой и вела себя нервно, то заваливалась на бок, и поросята
резво подбегали к сиськам, то вскакивала и начинала бродить по
загончику. Маленькие свинтусы, как стая мальков, за полсекунды
«до» угадывали ее движение и шарахались в безопасное место. А
вот в первые минуты им явно досталось: парочка посиневших
задавленных трупиков лежала рядышком, еще один был
бесформенно втоптан в окровавленную солому, другой, с
продавленной насквозь грудкой, судорожно дергал задней ножкой,
два или три поросенка пытались подниматься и, волоча за собой
кишки, уворачиваться от бродившей по загону свиньи.
– Ну як, падабаецца? – холодным, без эмоций голосом
спросила Нина Ивановна.
Вот что значит фраза «он не мог двигаться, как будто врос в
землю» или «он не мог оторвать руки от перил, они как
приклеились»… В этот момент мне пришлось прочувствовать, что
это такое. Ровными прокурорскими интонациями Нина Ивановна
продолжила казнить меня дальше.
– Вось ты за свiннëй, парасятамi не можаш нагледзець, а
табе дзяцей даверылi, як гэта атрымлiваецца? Я ўсë жыццë
корчуся на гэтай працы, з ранiцы да ночы, а вы майго дзiцяцi не
маглi толкам даглядзець. Накормiш гэтага малога, надзенеш ва
ўсë лепшае i адправiш да вас у школу, а сама на працу i думаеш,
што ўсë добра. А тут са школы выклiкаюць i распавядаюць, што
забылiся, калi яго бачылi, што ëн замест вучобы, можа, ужо ўвесь
буквар на самакруткi скурыў. А вы навошта? Я яго куды адпраўляла?
Чаму вы мне праз месяц гэта распавядаеце? Так ëн у мяне i
адвучыўся. Я сваю працу перад Богам i людзьмi рабiла па сумленнi,
а вы, настаўнiкi, сваю?
– Нина Ивановна, – попытался я прервать незаслуженные
обвинения, – ваш сын старше меня, я его не учил, что вы в самом
деле?
 150

– Ды ўсе вы аднолькавыя, знайшлi сабе бабскую працу – за

дзецьмi даглядаць…
– Прямо-таки и бабскую, – прервал я филиппику Нины
Ивановны, – в младших классах лучше, когда учитель – женщина, а
в старших без мужчины не обойтись.
– Так працуйце, калi не абысцiся! Што ж вы, прыедзеце,
круць хвастом i праз тры гады ўцякаеце, а то i раней. I ты такi
ж, я цябе наскрозь бачу.
– А с какой стати я должен оставаться? У меня тут ни
жилья, ни родственников, я тут чужой.
– Вазьмi нашу дзеўку i будзеш сваiм!
Это не был спокойный философский спор, с выдвижением
обдуманных аргументов, выстроенных в логической последовательности.
Нет, это была беспорядочная перепалка в атмосфере высочайшего
эмоционального накала, с выплескиванием наболевшего «вообще»
на не виноватого в этом «вообще» собеседника.
– Но мои мать и отец живут в другом месте, у меня там,
может, и девушка есть, почему я должен жениться на вашей
местной девушке, жить в вашей деревне и учить ваших детей, при
этом выслушивая, что у меня бабская профессия?
– А таму, што пакуль ты рос i вучыўся, мы тут працавалi,
каб вам у горадзе было салодка есцi i мякка спаць. Адпрацоўвай
цяпер!
– Интересно, как своего сына – так вы в Гомель отправили, а
я должен тут, как вы говорите, отрабатывать.
И моя первая хозяйка тетя Поля, и Нина Ивановна отправили
своих детей в землю обетованную – Гомель. Иногороднему там
всегда можно было начать с «Гомсельмаша», а дальше – как
пристроишься. Другие города и страны как-то не котировались в
сравнении с Гомелем. Минск, например, был не ближе и не
понятней для глазовцев, чем Занзибар. Мои ученики после
посещения столицы нашей Родины неоднократно говорили, что
Минск какой-то слишком шумный, слишком многолюдный,
 151

слишком большой, слишком город. А вот Гомель – это да, сами

понимаете (но я не понимал).
– Кажаш, цiкава. Нiчога цiкавага, я на сваëй працы
адмучылася i за сябе, i за сына, паглядзi, як пальцы пакруцiла,
зрабiлiся як карчы. Маю права адправiць яго на Гомель. I жонку ëн
узяў гарадскую, з кватэрай. Хутка назбiраю яму на машыну i
куплю без чаргi, у мяне ордэн за працу, я табе паказвала, у мяне
такiя прывiлеi, я iх зарабiла. А вам, гарадскiм, не перашкаджала б
пажыць i папрацаваць у вëсцы, хопiць мы працавалi на вас (ну
прямо как из речей Мао Цзэдуна).
Нина Ивановна, безусловно, была права. Глазовка давно
заработала право на лучшую жизнь и на возврат долгов со стороны
города. Цена за это право давно была переплачена, и не только на
трудовом фронте. При освобождении Глазовки погибло 13
советских солдат, а на фронте полегло 218 уроженцев Глазовки
(что тут можно добавить).
Для Нины Ивановны я олицетворял город и людей «чистых»
профессий. Но для самого себя был человеком, который честно
отработал положенные три года и теперь мог хоть на Марс лететь.
– Я сам буду решать, где и сколько мне работать. Я тоже
работаю честно и никому ничего не должен.
– Тое, што ты нiкому нiчога не павiнен, я ўжо зразумела там,
у хляве над загубленымi парасятамi, ой, бедненькiя мае, за што ж
ëн вас так?
– Вы так говорите, как будто я сам…
– Я кажу як ëсць, а цяпер паслухай мяне! Па холаду я цябе не
выганю, але да мая, праз месяц, выбiрайся, жывi дзе хочаш i як
хочаш.
Дело было на третий, последний год моей отработки. К этому
времени я уже продумал несколько вариантов дальнейшего
жизненного пути (более того, везде были достигнуты предварительные
договоренности, в том числе работа переводчиком за границей, что
считалось очень престижным и пределом мечтаний, но мне
 152

представлялось тупиковым направлением). Среди прочего я вполне

серьезно рассматривал возможность остаться в школе (накануне
ходил к председателю поговорить по душам; тот был краток:
останешься, бери нашу молодицу, и я лично вручу тебе на росписи
в сельсовете ключи от нового домика с водопроводом; он
отчетливо понимал, что с привозной, городской женой мне тут не
задержаться, не выжить).
Однако просто учительства мне было уже недостаточно
(также считали и в районо, предложив должность директора
базовой школы на одном из соседних островов), поэтому я подал
документы в аспирантуру и готовился к экзаменам. Заведующий
кафедрой педагогики искренне расстроился, узнав о моем твердом
намерении проходить обучение заочно, не оставляя школу, но
надеялся заполучить меня в будущем: «Понимаешь, тут у меня
одни юбки, боятся идти в школу, вот и сидят тут, высасывают
диссертации из пальца, ни разу не видев живого ребенка. И кто
придумал в нашем деле набирать в аспирантуру по оценкам, без
солидного педстажа в школе? Теперь понимаешь, как ты мне
нужен?».
Зачем такие подробности, точнее, для кого? Для начинающего
молодого коллеги, идущего следом, которого тоже ждет выбор, не
такой простой, как может показаться. От своих учителей-коллег из
Глазовской школы я неоднократно слышал ехидно-ироничное: «Ты
вот такой замечательный, весь такой для детей, как живой упрек
остальным учителям. Посмотрим, что ты будешь делать, когда
женишься, появятся свои дети, заведешь хозяйство». Интересно,
что где-то ко времени моего прибытия на острова был ослаблен
прессинг на сельских учителей в очередной кампании,
требовавшей, чтобы они держали коров и сдавали излишки молока
(надо было выполнять продовольственную программу). В очередной
раз решили, что учитель должен больше внимания уделять школе
(неужели?). Перед сельским учителем этот выбор, уже на личном
уровне, стоит ежедневно.
 153

Одна из наших учительниц, безукоризненный предметник,

использовала классное руководство для привлечения своего класса
к своеобразной ежегодной толоке по копке картофеля на своем
огороде. Это не было непосильным трудом для такого кагала, но
выглядело однозначно некорректно. Никто ничего не скрывал, дети
приходили в этот день в школу в рабочей одежде, а после уроков
шли на огород к своему учителю. Но мы с директором не смогли
получить ни одной жалобы: она во всех вопросах школьной жизни
стояла за свой класс горой, и дети рассматривали помощь своему
классному руководителю на огороде как возможность хоть как-то
сказать спасибо.
В учительской периодически обсуждали карьеру недавно еще
молодого учителя с одного из соседних островов, а теперь уже
директора школы, учившегося в аспирантуре и метившего в районо
на нерядовую должность (вероятно, и выше). Сходились на том,
что его успехи обусловлены тем, что он превратил свою жену в
прислугу, которая тянула на себе не только дом, но и немалое
хозяйство, а он получал возможность все время проводить в школе
в костюмчике и с книгами.
Самый простой и одновременно самый трудный выбор –
отказаться от семьи и материального благополучия, как сделали
многие великие педагоги.
О чем мы говорим? О цене для учителя. Для учителя цена –
вся его жизнь, точнее, отказ от своей жизни (ладно, в той или иной
степени; но это твердая цена и вы – учитель, пока ее платите).

Глава десятая
Смачна есцi!
или в поисках самих себя
 154

Как-то пришлось работать с группой итальянских

гуманитарщиков. Перед отъездом в детские дома и деревни
чернобыльской зоны для формирования групп детей на оздоровление
в Италии они попросили организовать культурную программу в
Минске эдак на пару дней. Не вопрос. Предлагать им оперу было
бы смешно, но наш балет вполне, художественный и краеведческий
музеи тоже были уместны. Однако реакция на мои усилия была
довольно сдержанная. На последнее мероприятие гости шли с
нескрываемым настроением военнопленных. Объяснились.
Выяснилось, что они хотят увидеть народную культуру. Ладно,
любой каприз. Тут кстати подвернулся концерт «Хорошек», но
большого интереса и он не вызвал (представьте мою досаду с
учетом того, чего стоило добывать билеты в театры и на концерты
для толпы народа в последний момент). Еще раз поговорили. Мне
объяснили, что я пытаюсь пичкать их искусством, а их интересует
культура, а культура, культура народа, – это прежде всего кухня.
Неожиданный для нас взгляд на вещи, тем более в исполнении
земляков Петрарки и Микеланджело.
Обычные кафе и рестораны их разочаровали (тогда, в начале
новой эры, считалось, что нужно быстрее переходить на
европейскую кухню, чтобы не было стыдно перед такими
замечательными, благородными иностранцами, наконец-то начавшими
оказывать нам честь своими посещениями). Итальянские друзья
быстренько на пальцах мне объяснили, что стандартная европейская
кухня – это никому не интересная банальщина, почти как
«Макдональдс» (но нам-то тогда американские бутерброды
казались шикардосом, смешные мы были). Положение спас
«золотой треугольник», располагавшийся тогда на площади Якуба
Коласа, – бар-подвальчик с горячими блюдами «Охотничий»,
несравненное и так никем и не превзойденное кафе «Бульбяная» и
ресторан «На ростанях» (увы, канувшие в лету). Отзывы моих
гостей, разогретых «Беловежской», были самыми восторженными
 155

(а ведь итальянцы абы-что есть не будут, избалованы они хорошей

кухней).
Итальянские гости охотно прочитали мне лекцию о том, что
такое шедевры национальной кухни, которые только и интересны
туристам-ценителям. В устах настоящих гурманов – итальянцев
доводы звучали убедительно. Выходило, что лучшие блюда
рождались не в замках аристократии, где кухня упрощенно
сводилась к жаренному на вертеле оленю, а на кухнях обычных
хозяек, изобретавших блюда от нужды, из последнего, что по
сусекам наскребли. Так, запекли заготовку пшеничной лепешки,
посыпанную тем, чем нашлось, и получилась пицца (и в настоящее
время достаточно популярна так называемая белая пицца, то есть
без ничего; у нас ее назвали бы не «белой», а по-честному –
«ленивой») (пресловутый французский луковый суп из той же
серии, но это уже даже не от бедности, а от беспросветной
нищеты, хотя любители могут продолжать восхищаться его
«аристократической» изысканностью).
Следуя указанному принципу гибкой рецептуры (по
возможности вводить любые компоненты), на нашей почве
получим мачанку. И кто осмелится заявить, что мачанка не шедевр?
Если у итальянцев роль базового продукта играет паста, то
есть всевозможные макаронные изделия, то у нас – бульба, то есть
картофель. Это и ежедневный продукт, и «еда последней надежды»
(как говорится, бульба ëсць, вада радам, дроў насек – i парадак), и
рекордсмен по использованию в различных блюдах. Как только и
чего только у нас из нее не готовится (вообще даже непонятно, как
мы без бульбы раньше обходились). Продолжив условную
аналогию с итальянской кухней, выясняем, что, например, роль
лазаньи у нас выполняет «бабка» (и то, и другое по сути –
запеканка).
Интересно, что итальянцы невысокого мнения о наших
макаронах, но их картофель вообще не съедобен, хотя красивый,
намытый, суперупакованный (а вот голландский картофель,
 156

продающийся в непрезентабельных рядновых мешках в четверть

размера наших, с грязными клубнями, с песком и торфом – то, что
надо).
Чем севернее расположен европейский регион, тем чаще
появляется на столе картофель, но мы – мировые лидеры. Древние
философы полагали, современные медики считают, что человек –
это в значительной степени то, что он ест. Согласен, очень узкий
взгляд на вещи, но все-таки… В каком-то сказочном мире, где
существует пряничный человечек, мог бы существовать и
картофельный. Как его могли бы называть? Наверное, «бульбаш».
Наш человек подсел на бульбу, как Румыния на мамалыгу или
Юго-Восточная Азия на рис. За три года жизни в Глазовке у двух
хозяек я что-то не припомню макарон, ни разу, крупы появлялись в
виде каш и в супах пару раз в неделю, а вот блюда с бульбай мне
предлагались ежедневно, начиная с банального отварного
картофеля с соленым салом и заканчивая хитроумными
вкуснейшими «бабками» из печи (если не пробовали «бабку»,
приготовленную в печи в горшочке, с выпукло запекшейся, матово-
блестящей, хрустящей при вскрытии шапкой-корочкой от
коричневого до светло-желтого оттенков, то вы и не знаете, что
такое «бабка»; то же самое касается томленых в казанках или
горшочках каш и борща). Моя вторая хозяйка Нина Ивановна
вообще предпочитала готовить в печи.
Речь идет о так называемой русской печи. Вот где чудо из
чудес. Невероятная универсальность и экономичность. Если брать
по-крупному, то минимум три в одном. Во-первых, самый
экологичный вариант приготовления пищи – томлением, а еще
выпечка, прежде всего хлеба, а еще сушка грибов, ягод и фруктов.
Одновременно протапливается помещение и просушивается
одежда. Плюс спальное место (зимой – теплое).
Без этого изобретения было бы невозможным
существование развитой аграрной цивилизации в довольно
холодном климате с коротким летом, с сырыми и стылыми весной
 157

и осенью и морозной зимой, когда необходимо много и часто (но

при этом экономично) топить, а также регулярно получать
здоровое и теплое питание. (Для городских объясняю: пока в печи
готовится еда, в это же время отапливается помещение; это
сверхэффективно, учитывая, что весь массивный куб печи
находится в доме и, накопив энергию, затем ее постепенно
отдает с очень большой площади поверхности.) Без русской печи
указанная евразийская цивилизация давно бы пришла к
самоуничтожению через экологическую катастрофу, вырубив все
леса на дрова, или просто не развилась бы.
Ай да итальянцы, ай да молодцы! Это ж какой инструмент
они нам предлагают для нетривиального взгляда на самих себя.
Что ж, пляшем от печки, так как она определяет основные
элементы остального быта, традиций и ритуалов, сопряжена с
базовыми агротехнологиями. Все остальное: язык, генетика,
религия, политическая история – тоже важно, но, по сути,
второстепенно. Опора только на один из второстепенных
элементов в цивилизационных исследованиях приводит к
неразрешимым противоречиям, например с кровью (генетикой)
вообще беда, чего там только не намешано.
Итак, берем русскую печь и получаем базовый принцип для
определения границ восточнославянской цивилизации как
культурного явления (быть русским в широком смысле этого
понятия – это культура, бытовая культура, прежде всего как
объективная данность, без которой не выжить, а не кровь).
Получается сплошная зона от Белого моря до Черного и от
Белостока до Владивостока (не сплошным цветом, а
штриховочкой добавляем занимающихся земледелием,
использующих русскую печь и все еще говорящих на своих языках
наряду с русским, фино-угров и тюрков). Интересно, где-нибудь
стоит памятник русской печи?
«Танцуя от печки» можно попробовать приблизиться с
неожиданной стороны к разгадке тайны «тихой» ассимиляции
 158

балтийских племен на значительной части территории

современной Беларуси в дохристианский период. Вероятно, через
агротехнику и быт, русскую печь, как залог устойчивого
выживания в сложных климатических условиях, и не просто
выживания, но и с созданием относительно высокой плотности
населения. Не случайно значительная часть базовых земледельческих
терминов в литовском языке из старобелорусского, а не наоборот.
Становится также понятно, каким образом так получилось, что
к началу XX века большая часть сельского населения в
окрестностях Вильно-Вильнюса говорила на белорусском языке.
«Кулинарная экспертиза» дает пересечение по многим
позициям с соседними народами и культурами. Например, такой
шедевр, как бигус: «бигос» в Польше и «солянка» в России.
«Халоднае», как и зразы, под различными названиями и в разных
вариациях готовятся всеми близкими и дальними соседями, а
ближайший аналог «колдунов» можно отыскать в Литве под
именем «цеппелины» и так далее. Не с неба упали, чай, среди
людей живем, хоть и по-своему. А сакральные для нас драники по
схожим рецептам готовятся фактически во всех странах, где
картофель входит в регулярный рацион.
Мой завтрак (права заказывать у меня не было, ел что
приготовят) обычно состоял из яечнi з салам (или омлета), которая
могла сопровождаться одним из вариантов пюре (на воде, точнее,
на собственно картофельном наваре с укропчиком, на свиных
шкварках, на молоке, на луковой зажарке, на едва прихваченном
яичном желтке, на толченом непосредственно перед вбиванием в
пюре льняном семени).
Основное блюдо всегда можно было разнообразить квашеной
капустой, соленым огурцом или моченым помидором. Запивалось
пиршество стаканом свежего или кислого молока (знаете, такого,
лежащего в кружке двумя-тремя подрагивающими, как холодец,
цельными кусками, которые можно есть ложкой или пить,
предварительно разболтав). Бывали сырники, предлагался просто
 159

жареный картофель с пригарками (а как же без них, не тот вкус). В

обед основное блюдо – супы-борщи. Впрочем, их, как и каши,
можно было извлечь из печи в любое время суток. Постные супы и
каши, как правило, хотелось сопроводить шматком соленого сала
для достижения ощущения сытости (до Глазовки сала не ел,
терпеть его не мог, а вот островитянину без сала никак, ну и я
перековался – куда денешься с подводной лодки, точнее, с острова).
(Обратили внимание, что все перечисленное на более чем 90 %
готовилось из выращенного на собственном приусадебном
участке, на подворье?)
У моей второй хозяйки, Нины Ивановны, сало хранилось в
здоровенном дощатом «дышащем» сундуке-ящике, установленном
на веранде, в углу, «смотрящем» на север (минимум солнца,
тенечек ниже линии остекления), где этот без преувеличения
незаменимый продукт, своего рода золотой запас (уверенность в
завтрашнем дне), был уложен огромными пластами в несколько
слоев, пересыпанных солью (на мой взгляд, сало находилось чуть
ли не просто на улице; опять же, мясо так не сохранишь).
Въедливый читатель сразу усомнится в правдоподобности
такого способа хранения – а как же мыши, а то и крысы?
Справедливо. Отвечу – на то и коты, которых держат не для
фоток в Инстаграме, а для очень ответственной работы. Они
защищают дом и подворье от вторжения мелких грызунов от
соседей и из природы, которая прямо за порогом. Без кошки мыши
загадят дом, сделают жизнь невыносимой, а сон невозможным
буквально за пару-тройку месяцев. Поэтому нерадивого кота
просто вывезут куда подальше и выбросят, заменив на толкового
(и так во всем, например если курица не несется, то идет в суп).
По этой причине у кота есть доступ в любой уголок в доме
круглые сутки, чего лишен пес, что и является, как мне кажется,
причиной ревности и вражды. Лично знал кота, который с утра
оставлял задавленную мышку на пороге дома, а там уже ждала
мисочка с парным молоком. Вероятно, кот считал, что хозяйка
 160

ест мышей и они так обмениваются пищей, на равных. Почему я

так решил? Самомнение у того кота было, скажу я вам…
Для человека, не работающего физически, такой рацион
тяжеловат: перебор по жирам, да и по углеводам. Хотя никто не
заставляет все подряд заедать салом, а летом, например, на столе
часто появляется холодник (окрошка) на зелени и кислом молоке,
своего рода жидкий витаминный салат в ноль калорий, если без
хлеба.
Да, это вам не средиземноморская кухня – всемирно
признанный источник здоровья и долголетия. Взять хотя бы самое
известное (точнее, распиаренное) в мире поселение с рекордным
количеством пожилых людей с хорошим здоровьем и
долгожителей, итальянскую деревню Розето. А вот сейчас самое
интересное. Розето основана итальянскими переселенцами на
территории США (Пенсильвания), и со средиземноморской кухней
там большой напряг, вся еда готовится на топленом свином сале, в
большом почете жирные сыры и колбасы. То есть, как говаривала
моя первая хозяйка тетя Полина: «Люблю вiтамiн С – сальце,
мясце, яйце».
Кстати, о яйце, являющемся, как считают многие,
холестериновой бомбой. Первое место в мире по потреблению яиц
на душу населения занимают жители еще одной зоны долголетия –
Японии. Правда, у них там морепродукты с незаменимой омега-3,
как и в Италии, где еще и оливковое масло. А как же, спросите вы,
тутэйшыя по жизни выкручивались? Омега-3 содержится в
достаточных количествах в льняном масле, витамины группы В – в
ржаном хлебе, а квашеная капуста по витамину С обходит любые
цитрусовые. Это так, по верхам, не кулинарный справочник пишем.
А вообще на наших продуктах и кулинарных традициях
можно иметь хорошее здоровье, возможно долголетие? Как
выясняется, да. Столетних долгожителей у нас не так и много, где-
то несколько сотен человек, но они есть. Что характерно,
большинство проживает в сельской местности (то есть они никогда
 161

не слышали о средиземноморской кухне, как и о морепродуктах) и

ведут активный образ жизни – продолжают трудиться у себя на
подворье (как и жители Розето, как и кавказские долгожители). В
одном из телерепортажей показывали двух сестер с Полесья,
оставшихся в чернобыльской зоне, одной под сто лет, другой – за
сто. Огород у них был обработанный. Собрали гостям-
тележурналистам на стол и сами с ними выпили по пять капель
самогоночки, так-то.
Немецкие «врачи» периода оккупации с удивлением отмечали
идеальное здоровье молодого поколения во многих регионах
Беларуси, где дети, в частности, вообще не страдали от кариеса и
не имели никаких проблем со зрением (кстати, у японцев чуть ли
не вся нация в очках, несмотря на их морепродукты).
Наблюдательность нацистских «докторов» имела трагические
последствия для наших детей: в различных местах Беларуси
появились лагеря-лаборатории, где у детей (часто это были
сироты из детских домов) брали кровь для переливания раненым
нацистам (смотрите мемориал в Красном Береге).
Что тут скажешь, наконец-то мы им пригодились, а то
прямо не знали, что с нами делать, – жгли и жгли деревни
сотнями, вместе с жителями, живьем. Правда, и дети-доноры
могли рассчитывать на выживание только пока справлялись с
дозировкой (усиленного питания им, естественно, никто не
предлагал), но ведь пригодились же цивилизованной Германии (и
сегодня можем чем-нибудь пригодиться цивилизованному Западу,
надо только верить, стараться всему найти оправдание и рот
пошире открыть).
Справедливости ради следует отметить особое отношение
к нашим детям-сиротам со стороны основного контингента
зарубежных усыновителей – итальянцев (тоже ведь Европа). В
ряде случаев тут не только свойственное всем итальянцам
благоговение перед ребенком, но и несколько легкомысленное
стремление многих усыновить именно породу – белобрысых,
 162

голубоглазых, высоких (сами-то итальянцы в своем большинстве

немного чумазенькие, кургузенькие). Потом такой ребенок
становится предметом особой гордости, демонстрируется при
любом удобном случае, а сама итальянская семья по собственному
почину идет к нему в услужение, как к принцу крови. Вот. А мы
таких детей в детские дома сдаем, грех нам (понятно также, что
современный «эксперимент» немецкого профессора Г.Кентлера по
передаче детей-сирот на усыновление педофилам на итальянской
почве был бы невозможен, как и у нас).
Конечно, природные условия и кухня играют важную роль в
том, что Япония и Италия возглавляют мировой список стран и
народов с высокой продолжительностью жизни, но пример Розето
говорит о том, что дело не только в питании и климате. («Ты не
представляешь насколько, – говорили мои итальянские друзья, –
вот мы предпочитаем жить большими семьями, стариков в дома
престарелых не сдаем, но сегодня за ними смотрят главным
образом сиделки или прислуга широкого профиля из Украины, их в
Италии несколько сотен тысяч. Некоторым из них даже удается
переводить наши семьи на украинскую кухню. Вот они-то и
добавляют нашим старикам 3 – 5 лет жизни, позволяющие нам
оставаться в верхних строчках мирового рейтинга средней
продолжительности жизни и долгожительства».)
Мы не привыкли рассматривать здоровье в контексте
культуры, но без данного фактора на наших землях долголетие и
жизнь без болезней вообще невозможны. Тут мы чем-то похожи на
итальянцев и японцев – склонностью к общинности, которая дает
ощущение предсказуемости и стабильности, защищенности,
изолированности от внешних неприятностей, предполагает ту или
иную степень зарегулированности внутренних связей и отношений.
В этом плане можно говорить и об определенной близости к
пониманию правильного устройства общественной жизни на
базовом уровне, свойственной датчанам и финнам, у которых
высок уровень социальной сплоченности и связей. Здесь же имеет
 163

место еще одна особенность (не чуждая и белорусу-долгожителю),

по мнению исследователей, способствующая созданию
благоприятной психологической атмосферы, а значит, и
физического здоровья – примерно одинаковый уровень доходов и
отказ от показной демонстрации богатства и «культуры
потребления».
Однако подобное стремление к справедливому
мироустройству имеет и свою оборотную сторону – зависть как
реакцию на любое нарушение баланса всеобщего равенства. На
этот счет существуют и поговорки. Жители Суоми в таких случаях
говорят: финн лучше потеряет сто евро, чем увидит, что сосед
заработал полсотни. Нас этим не удивишь, как говорится, пусть
лучше у меня сдохнет последняя корова, чем у соседа будет две
(есть и более жесткая версия на тему глаз).
Почему мы заговорили о долгожителях? Вероятно, потому,
что эти люди в наибольшей степени соответствуют местной
окружающей среде, поддерживают правильные (экологичные)
отношения и с другими людьми, и с природой. Они являются
выразителями оптимальной судьбы на данных конкретных землях.
При таком подходе белорусские долгожители обнаруживают
неожиданно много общего с пониманием принципа долгой,
здоровой и счастливой жизни, бытующего в экзотическом
королевстве Бутан, – не препятствовать судьбе.
Счастливая жизнь не как результат или мимолетное
удовольствие, а как ежедневное движение в правильном
направлении по правильной дороге, жизнь, имеющая смысл.
Непреклонная жизненная позиция, реализуемая ежедневно и
ежечасно, «очки», через которые наблюдается и оценивается мир и
собственные поступки. Вместе с тем все перечисленные высокие
принципы стоят на почве реальной жизни и обслуживают вполне
реальные ожидания, достижимые собственным честным трудом, –
хорошо питаться, иметь стабильную работу и дом, удачно
жениться, завести детей. Не думаю, что кого-то из белорусов
 164

удивит приведенный перечень. Но дело в том, что описывался

китайский концепт счастья – синфу. К чему все это? А к тому, что
наша культура насколько уникальна, настолько же вписана в
общечеловеческую ткань и находит близкие соответствия в самых
неожиданных местах, у самых непохожих народов.
Безусловно, какие-то особенности культуры и черты
характера бросаются в глаза или ярко выделяются. Например,
каждый приезжий отмечает «угрюмое» выражение лица у
белорусов, что ассоциируется с неприветливостью (после долгого
отсутствия в стране любой из нас это признает). Однако после
начала общения первое впечатление быстро исчезает, приходит
понимание того, что перед тобой не мизантроп, а человек со
спокойным выражением лица, вполне себе открытый и
доброжелательный. И когда есть повод, появляется и улыбка, то
есть мы не враждебные, не закрытые, а адекватные, и это поведение
«по-чесноку» (как говорится, смех без причины – признак
дурачины).
Проблемы с улыбкой. А с другой стороны, ну отучили нас
улыбаться первому встречному. Вот хоть про последний раз,
когда был получен стресс на генном уровне, на многие поколения
вперед: приходят на нашу землю чужие «люди» и устраивают
нам Азаричи, Хатынь, Красный Берег (в мире вообще еще не
накоплено столько греха, чтоб оправдать наказание нас
Красным Берегом), наваливают из нас горы в миллионы
трупов, преимущественно женщин, детей и стариков.
Только высококультурное, цивилизованное общество
способно на такую изощренную жестокость (возможно, это
издержки закрепощения искусственной, противоестественной
моралью, взрыв котла под высоким давлением…). Мы тут на своих
болотах по простоте душевной даже не подозревали, что такое
возможно, это был шок, от которого до сих пор мороз по коже и
стынет кровь в жилах.
 165

А через какое-то время те же люди или их потомки

приезжают и рассказывают нам, что они передумали так
поступать, что им даже неловко и немного стыдно, ну
самую малость, в конце концов, с кем не бывает (с нами не
бывает!), и теперь главное – улыбаться, а то мы какие-то
угрюмые, придерживаться общечеловеческих ценностей (они
знают каких, мы, естественно, – нет), антисемитизм – это
плохо (как выяснилось, но белорусы, вероятно, единственный
народ, не устраивавший погромов и не сдававший евреев, не
говоря уже о личном участии в холокосте; более того,
Западная Беларусь стала их последним прибежищем, откуда
началось культурное и религиозное возрождение и вышли
многие политики-основатели Государства Израиль) и смертная
казнь – это не модно… Да ладно! После всего?! Как быть?
Ах да, у них деньги… и бомбы, если что. Ребята, мы не
успеваем сориентироваться, чтобы понять, когда вы
приезжаете за нашими жизнями, а когда – за улыбками.
Порой кажется, что лучшие образцы западной культуры в
своем высоком проявлении гуманизма – это попытка обуздать в
человеке живодерское, людоедское начало, загнать его поглубже в
подсознание, в самые отдаленные подвалы души. Но, с другой
стороны, мейнстримом масскульта все в больших масштабах
становятся все эти вампиры, ходячие мертвецы и прочее… Нельзя
сказать, что мы полностью избавлены от этого первородного
греха. Статистически рождаются уроды и мутанты, но от них
тем или иным способом избавляются. А в массе своей душа нашего
народа свободна, не нагружена шлаком, атавизмом жестокости.
Такое заявление может показаться претенциозным и
бездоказательным, но это не совсем так. Вторая мировая война
открыла окно возможностей для тех, в ком садизм в мирное время
сидел едва сдерживаемым острым желанием. Так, «лучшие сыны»
наших соседей с юга и с северо-запада в охотку сбивались в стаи,
чтобы в удовольствие, с выдумкой (например, операция с
 166

романтическим названием «Зимнее волшебство») отрываться в

акциях массового уничтожения на наших землях.
Следует признать, что и в Беларуси коллаборационизм был
явлением достаточно распространенным, наряду с массовым
партизанским движением, и противостоящие стороны не щадили
друг друга, доходя до крайней степени ожесточения. Однако
белорусы, сотрудничавшие с немецкой оккупационной администрацией,
не устраивали кровавых бань местному населению в качестве
самоцели (а ведь кроме белорусов проживали на этих землях сотни
тысяч евреев и десятки тысяч поляков), не говоря уже об
организованных походах для кровавой развлекухи на соседние
территории (надо сказать, оккупационные власти были
чрезвычайно разочарованы).
Справедливым будет замечание, что время было военное и не
удивительно, что люди массово теряли человеческое лицо. Но вот
уже в мирное время, в начале 1946 года, отряды польского
Национального военного сопротивления (ранее состоявшие в
Армии Крайовой) под руководством Р.Райса «Бурого» уничтожают
на Белосточчине (Подляшье) несколько белорусских деревень
вместе со всеми жителями. Его действия можно было хотя бы
понять (оправдать их нельзя), если бы белорусы поселились на
польских землях, но это исконно белорусские земли, а польское
государство веками безуспешно пытается их колонизировать, а
местных жителей ассимилировать. Р.Райс решил в мирное время
применить радикальные методы с холодным расчетом.
Власти той, народной Польши Р.Райса осудили и расстреляли,
а власти этой, демократической Польши в 1995 году его
реабилитировали, правда, признав, что его «действия не всегда
были однозначно этические» (действительно, подумаешь –
сорвался, подумаешь – какие-то белорусы). В 2005 году польский
Институт национальной памяти посчитал, что действия Р.Райса
«имели признаки геноцида» в отношении православных белорусов.
Но в 2019 году все тот же институт назвал свои прежние выводы
 167

ошибочными, «…ведь у него была возможность сжечь не пять, а

гораздо больше белорусских деревень…», а он ее не использовал (ну
просто мать Тереза… с окровавленным топором в руках).
(Запутанно у наших соседей все как-то в толкованиях тех
событий. Неужели там у них по одному из вариантов для
получения статуса национального «героя» надо сжечь
белорусскую деревню, лучше со всеми жителями, желательно
живьем?)
Добавим, что Р.Райс и его команда были не одиноки в своих
«подвигах». Да, дела давно минувших дней, но польские власти,
правосудие, общественность и СМИ никак не могут решить,
является ли серийный убийца героем или преступником (наши
прибалтийские «братья»-соседи мучаются той же дилеммой со
своими «героями»). Вот это-то и смущает и даже
настораживает, так как получается, что смотрят они на нас
сегодня все теми же глазами, в которых через десятилетия
отражаются сполохи от горящих белорусских деревень.
К чему это все? К самоуважению, которое никогда не
бывает лишним, например при выборе друзей.
Вернемся к хорошему, к моим итальянским друзьям-
гуманитарщикам. Меня всегда остро интересовали мотивы,
которыми они руководствовались, из года в год принимая группы
наших детей на оздоровление в Италии и оказывая помощь детским
домам в Беларуси. Их очень разных ответов, пожалуй, хватило бы
на приличную диссертацию. Например, многие присматривали
белорусского ребенка на усыновление, веря, что за это высшие
силы позволят им родить собственного, на чем врачи уже
поставили крест, и ведь срабатывало. Мне потом говорили: «Не
надо благодарить за нашу скромную помощь, это вы нам помогли,
вы просто не понимаете, за вашего ребенка Бог простил нам все
грехи». (Видимо, мы в самом деле чего-то не понимаем. Отпущено
ли еще время для этого?)
 168

Другие объясняли, что помощь тем, кто в беде, стала частью

их жизни. И они рассмотрели в нас потенциал, который хотят
разбудить. «Вот мы приезжаем в свой отпуск ремонтировать вам
детские дома, а вы стоите рядом и только смотрите. Но мы
понимаем, что вы в шоке после гибели великой страны, и верим,
что со временем очнетесь, начнете помогать себе сами и станете
членами наших команд по всему миру. У нас корыстная цель, мы
не всем это говорим и не со всеми столько возимся. И детские дома
вы закроете со временем за ненадобностью», – говорили они о
вещах, в которые тогда просто не верилось. Что-то ж, они в нас
рассмотрели то, чего мы сами не видим или не ценим и что готовы
профукать или поменять на бубль-гум.
Кстати, Аркадий Иванович, директор Глазовской школы (мы
ведь про Глазовку, еще не забыли?), затеял по собственной
инициативе в те далекие времена пристройку к зданию школы для
организации столовой. Итальянцы его усилия заметили и
дополнительно помогли с оборудованием внутреннего туалета и
обновлением освещения спортзала.
А вот интересный частный случай. У одного из моих
итальянцев отец воевал на Восточном фронте и после полного
разгрома итальянской 8-й армии под Сталинградом, как и многие
другие горе-воины, был вынужден пробираться на родину пешком.
Большинство его соотечественников продвигалось через Украину,
но небольшая часть следовала через южные районы Беларуси.
Местные жители давали бывшим оккупантам кров и еду (видели в
них людей, а итальянцы и правда не зверствовали). Когда в
сентябре 1943 года Италия вышла из войны, немцы устроили на
бывших союзников гигантскую облаву и кого-то, недолго думая,
расстреляли, а других отправили в концлагеря. Белорусская семья
спрятала отца моего знакомого итальянца-гуманитарщика, а затем
он ушел в партизанский отряд, воевавший в междуречье Днепра и
Припяти. «Отношение к нему простых белорусов поразило отца, и
его рассказы о жизни и войне в Беларуси навсегда в моем сердце. И
 169

пока жив, я буду помогать вашим чернобыльским детям», –

разъяснил свою жизненную позицию мой итальянский собеседник.
(Эта итальянская семья запомнила. Интересно, помнят ли очень
многие сегодняшние жители уже Израиля и США, а некоторые и в
Германию переехали – там сейчас комфортнее.)
На эту же тему и отрывок из воспоминаний родственников о
В.Мулявине, о его первом приезде в Беларусь: «…Он не мог
оторваться от радиоприемника, сразу же ощутив огромную разницу
между русским и белорусским фольклором. В белорусской
народной песне была, как он выразился, какая-то невинность,
которая тронула его до глубины души».
Даже и не верится, но со стороны видней. А теперь немного с
другой чаши весов, чтобы не впадать в приятную растерянность.
В период перестройки вспомнили о людях, пострадавших во
время коллективизации. И как-то по просьбе районного начальства
я сопровождал юриста, занимавшегося на местах вопросами их
реабилитации. Он поведал об одном поразившем его деле. В череде
других, в которые по большей части были подшиты от силы четыре
листочка, оно было полноценным по объему, что позволило
получить представление о событиях. Рассказ юриста подтолкнул к
болезненным размышлениям по переосмыслению ряда упрощенных
представлений и стереотипов. Запомнилось еще и потому, что
действие разворачивалось недалеко от Глазовки.
На одном из островов комитет активистов, взявшийся за
организацию колхоза, обратился в органы (обойдемся без
аббревиатуры, она тогда часто менялась) с заявлением, в котором
просил при раскулачивании не обойти вниманием одну из семей.
Кампания по раскулачиванию прошла, но семью не тронули.
Несколько месяцев длилась переписка местных активистов с
различными структурами власти, вплоть до республиканских, с
просьбой принять меры к указанной семье «богатеев-
эксплуататоров». Заявители утверждали, что у семьи было большое
количество скота и главное – имеются наемные работники, то есть
 170

имела место эксплуатация человека человеком, что в условиях

социальной революции, ставившей своей целью создание общества
всеобщего равенства и справедливости, уже являлось приговором.
Как следовало из материалов дела, местной структуре органов
вышестоящим начальством неоднократно давались указания
принять соответствующие меры. Однако, как это ни выпадает из
сложившейся черно-белой модели прошлого, оперативники
низовой структуры отнюдь не спешили «доставать из ножен
карающий меч». В докладных записках наверх отмечалось, что
речь идет о семье из крепких середняков с минимальным для жизни
и работы количеством скота, а работники со стороны
приглашаются из числа родственников только в период уборки.
Делался вывод о том, что оснований для раскулачивания и
выселения нет. Подчеркивалось, что указанная семья недавно
заново отстроилась в центре деревни, и комитет активистов просто
хочет получить новые добротные помещения под правление и
хозяйственные нужды. В конце концов вышестоящие партийные
структуры, руководствуясь соображениями классовой
солидарности, все-таки обязали чекистов (так их тоже называли)
пойти навстречу продолжавшему настаивать на своей просьбе
комитету активистов…
(Чем, по сути, была советская власть и колхозный строй,
если без ярлыков, без демонизации? Попыткой модернизации и
рационализации в режиме форсажа, без скидок на слабую
материальную базу и готовность населения. А кто проводил эту
модернизацию? Обыкновенные люди, которые не обладали
необходимыми знаниями, а руководствовались упрощенными
идеологическими формулами, в том числе всеобщего равенства и
справедливости, и благими намерениями. Если жизнь и теория не
срастались, то, недолго думая, брали кувалду (вместо пинцета и
отверточки) и подгоняли жизнь под теорию. Главным движущим
принципом, невзирая на жертвы, был «а что если?». Очень
растратная стратегия, в том числе по отношению к
 171

человеческим ресурсам: на ощупь, но решительно, с надрывом, а

еще и война, надлом, инерция и распад. Но новая реальность уже
была создана, и ее нельзя игнорировать при рассмотрении других
базовых характеристик жизни на островах сегодня. Более того,
она не имела бы шансов прижиться без возможности врастания в
местную почву через какие-то фундаментальные позиции. Вместе
с тем искажения уникальных свойств коллективной личности
островитянина, похоже, не произошло.
С другой стороны, применяемый сегодня многими соседями
сослагательный подход «вот если бы не…, то…» с попыткой
вернуться в какое-то мифическое счастливое прошлое,
существовавшее в определенной исторической обстановке и
только в ней возможное, абсолютно бесплоден (разве что в
качестве психотерапии и приятного самогипноза, как и попытка
безоглядно копировать чей-то опыт или бездумно следовать чьим-
то советам.)
Так, может, забыли еще что-то важное? Как же, как же, гей-
парады. Но это без меня. Чего только со мной на островах ни
случалось, в какие только переплеты ни попадал (и не все-то
рассказываю, а о чем рассказал, подавал помягче), но вот, несмотря
на полученную закалку, поднимать среди островитян данную тему
не решился бы.

Заключение

Любезный моему сердцу Читатель, наконец-то мы вместе

добрались до «наконец-то».
Кому-то может показаться, что, используя роль гида в нашем
путешествии, я пытался воспеть Глазовку и деревенский образ
жизни. И да, и нет. Я вполне отдаю себе отчет, что на дворе XXI
век, и не зову обратно «в пещеры», а Глазовка уже тогда была
 172

уходящей натурой. С другой стороны, традиция городского образа

жизни на наших землях несколько раз уничтожалась вместе с
городами и их населением. Высокая культура аристократии или
имперский ее вариант у нас по понятным причинам также
отсутствуют. Имеем что имеем – деревню, аграрную цивилизацию
с преемственностью где-то в тысячу лет: многие объекты
материальной бытовой культуры на раскопках поселений IX – X
веков в чернобыльской зоне идентичны тем, что были брошены при
поспешном выселении из зоны радиационного заражения в
деревнях Полесья, сохранявших традиционный образ жизни. Не
случайно наша литературная классика – это сплошь «деревенщики»
(термин, принятый в литературных кругах).
И вот у нас опять есть города, даже отдельная страна, и
предпринимается попытка создать нацию. Вы не ослышались, есть
страна, есть этнически относительно однородное население, а
национальное строительство где-то в пути, далеком от завершения,
а нет сплоченной нации – нет государства, так, одно название, а то
и война. (Человек, знакомый с библейскими мудростями,
непременно вспомнил бы по этому поводу: «Всякое царство,
разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в
себе, падет».)
Большой соблазн создавать нацию на основе так называемых
общечеловеческих ценностей. Но это то же самое, если на
конкретный запрос подрядчика, из чего вы планируете строить дом,
ответить «из стройматериалов», а на просьбу уточнить, из каких
именно, услышать «из хороших». Так не пойдет. Уже сразу
возникает вопрос, на какой почве и из чего вы будете выводить
фундамент.
Было бы странным игнорировать в данном случае
единственную твердую опору – белорусскую деревню. Тем более,
как мы убедились, там есть к чему присмотреться и что взять за
основу. Не так это и трудно будет нашим горожанам, большинство
из которых в первом-втором-третьем поколении из деревни. Как
 173

показывает практика, человек белорусской аграрной цивилизации

одинаково годится как для ведения простыми средствами
самодостаточного многопрофильного микрохозяйства, так и для
работы со сложнейшими механизмами, в IT-секторе и в освоении
космоса. При этом, что чрезвычайно важно, этот человек (при всех
его недостатках) является (все еще является) носителем подлинного
гуманизма.
По большому счету, при строительстве нации деревня – это
все, что у нас есть, это буквально, это твердая цена. Условно
говоря, наша крупная деревня, которая ощущает себя
самодостаточным островом, центром цивилизационного
микроархипелага, ее человек с набором базовых черт характера и
жизненных установок вполне могут служить исходной точкой
сингулярности, содержащей все необходимое для разворачивания в
нацию по законам фрактала. (Но вот остается открытым вопрос,
какую, собственно, роль в этом процессе играет «карта поляка»,
без которой ряд «белорусских патриотов» ну просто никак?)
Конечно, деревня должна достойно войти в будущее. Не стоит
экспериментировать с формами хозяйствования на земле,
делающими существование крупных и даже средних поселений
сельского типа избыточными. В нашем случае потеря деревни
несет в себе угрозу потери идентичности. Кроме того, белорусский
язык естественным образом продолжает функционировать только в
деревне, пусть и во все большей степени в том или ином варианте
трасянки.
В наши дни в сельской местности Беларуси проживает около
двух миллионов ста тысяч человек, что больше, чем все население
Эстонии или Латвии. Кажется, вполне достаточно, чтобы быть
спокойным за сохранение генетической, культурной и в целом
цивилизационной «заначки».
Однако доля сельского населения в республике ниже, чем в
любой из стран бывшего СССР или государств Центрально-
Восточной Европы, и продолжает уменьшаться за счет его перетока
 174

в город по ряду причин: отсутствия работы и бытовых удобств,

сворачивания социальной инфраструктуры вследствие снижения
числа проживающих, роста привлекательности городского образа
жизни. (Доля городского населения в Беларуси выше, чем даже в
таких урбанизированных странах, как Германия и Италия.)
По данным Белстата, только за последние двадцать лет
сельское население сократилось почти на миллион человек. Во
многих деревнях с преобладанием пожилого населения «уход»
старшего поколения уже не восполняется за счет рождения детей в
семьях, находящихся в репродуктивном возрасте, а где-то такие
семьи уже и не проживают.
Понятно, что деревне для сохранения населения и развития
нужна крепкая экономика, создающая и сохраняющая рабочие
места, и крепкие хозяева в лице каждого ее жителя. И без школы
здесь не обойтись (а вы думали, что я забыл про школу и детей?).
Помните ночной «педсовет» в школьном саду? Так вот,
большинство из участников переговоров остались в деревне, о чем
заявляли еще под яблонями.
И вот что получается. Эти ребята – плоть и кровь сегодняшней
Глазовки, это именно они «властелины села», как сейчас модно
говорить, наши кормильцы. Они же защитники Родины: им было
стыдно не пройти службу в армии. К средним классам они знали
все для жизни в деревне, а к старшим все для этого умели. Но эти
знания и умения были получены не в школе, система образования
начала их отторгать уже в начальных классах.
Нам досталась в наследство советская система образования
как составная часть глобального советского проекта, которая
была вполне эффективна, исходя из стоявших перед страной
задач. Номер один – научно-техническое и кадровое обеспечение
обороноспособности страны, в том числе в космосе. В рамках
сверхдержавы работа была поставлена масштабно, как при
промышленной разработке золотоносной породы на приисках. На
всех уровнях образовательной системы для решения этой главной
 175

задачи «просеивалась», «промывалась» огромная масса

человеческой «породы» в целях выявления «самородков» и
«золотого песка». Академичность и преемственность на всех
этапах позволяла провести человека от начальной школы до
академика или космонавта. Так, у нас, например, «намыли»
академика и Нобелевского лауреата Ж.И.Алферова и двух
космонавтов, в новое время по инерции еще одного, и все это
уходило и уходит в распоряжение глобального игрока.
Остальное расточительно шло «в отвал» или использовалось
нерационально – страна большая, человеческие ресурсы неисчерпаемые.
Достаточно вспомнить о многочисленной, но малоэффективной и
низкооплачиваемой армии инженеров, не отобранных в ВПК.
Говорят, что из отвалов «пустой» породы Норильского
комбината с помощью новых технологий можно с хорошей
прибылью извлекать всю таблицу Менделеева.
Тот факт, что мы стали хозяевами на своей земле, является
огромным приобретением, но и накладывает жесткие
ограничения, например в сфере человеческих ресурсов, предполагает
их дифференцированную подготовку и эффективное использование.
Тем более что это наш главный и едва ли не единственный ресурс.
Да и задачи перед государством нашего масштаба стоят иные,
чем у сверхдержавы.
Из разговора с первой хозяйкой.
– Знаете, что Сергей вернулся в школу, убежал из
техникума, напрямую через поля километров двадцать пешком?
– Чаму не ведаю, ужо заходзiў да мяне, распавядаў.
– Плохо, он ведь толковый парень, диплом ему не повредил бы.
– Дрэнна было там, адкуль ëн уцëк.
– Но вот Леньчик остался.
– А што той Лëньчiк, мацi падманвае, папiвае, не будзе з яго
толку. Сяргей сам сышоў, а Лëньчiка выганяць, вось паглядзiш –
куды б варона не ляцела, усë адно – гамно дзяўбцi. А Сяргей добры
хлопец i ведае, дзе яму добра, i там, дзе ëн будзе, ад яго таксама
 176

будзе добра (у Сергея действительно все хорошо, живет на своей

земле).
Круг замкнулся. Сто лет назад Филипок из одноименного
рассказа Л.Н.Толстого преодолевал невероятные трудности, чтобы
попасть в учреждение образования, а его (условно говоря)
праправнук Сергей из Глазовки – чтобы в него не попадать.
Парни, стоящие под яблонями, имеют право на школу,
которая будет готовить для жизни в деревне, вооружать их
современными профильными знаниями, дающими реальные, в том
числе экономические, преимущества. Не химия – а основы агрономии,
не алгебра – а основы агроэкономики, не ботаника – а основы
растениеводства с опытным участком, с которого школьники будут
приносить в деревню новые приемы и сорта, а то ведь большинство
не знает, как дерево привить, и т.д.
А как же равные возможности? А дать шанс? Кому? В
семидесятые годы прошлого века в Глазовской школе было два
комплекта классов, в восьмидесятые – один комплект и в целом 150
учеников, в начале двухтысячных – те же 150 учеников, но кроме
глазовских детей привозили еще из трех соседних деревень, где
школы уже закрылись. Сегодня школьников около 70, из них
глазовских – не более 30. Тенденция такова, что многие «острова»
могут стать необитаемыми, ежегодно закрываются десятки
сельских школ, а без школы деревня обречена.
А если новый Жорес Алферов? По такому случаю можно
возвести для него отдельную школу с золотыми куполами.
Равенство возможностей все равно не работает, так как даже при
поступлении в агровузы дети из сельских школ могут
конкурировать с детьми из городских только при определенной
поддержке. И ничего страшного, пусть система поддержки в
разных формах работает во всех случаях. А то ведь главный стимул
и страшилка в устах учителей сельских школ: не будете учиться –
останетесь в деревне. Вот те раз, приехали!
 177

Не обо всем удалось рассказать и поговорить. Вот, например,

тема языка. В моем случае она проявилась так.
Как-то на уроке географии подняла руку Люда Гавриленко.
Губы дрожали, по лицу бродили красные пятна, но твердым
голосом, едва сдерживая волнение, спросила:
– А чаму вы вядзеце ўрокi на рускай мове?
Нежданчик так нежданчик, а я считал, что у меня с этим
классом настоящая любовь на почве географии, без каких-либо
«но», они же географии (а значит, и мне) первое место отдали на
вечере вопросов и ответов. Класс молчал во все глаза, а я начал
выдавливать из себя ответ.
– …Ну... я русский, по-белорусски читаю, понимаю, но…
русский – это родной язык для меня... Но это не проблема… Если
вы скажете, что я не нужен, я уеду. Правда, вам и вашим
родителям придется написать письмо в районо, так как я не могу
просто так бросить работу, не просто работу, а отработку.
Через несколько дней они сказали, что я могу остаться. Люда
оговорила для себя право готовиться по белорусскоязычному
учебнику и отвечать на белорусском языке, что ей никто и не
запрещал, собственно, как и остальным, общавшимся на местном
варианте трасянки с преобладанием белорусского языка (гаворка ў
нас такая).
Меня в этой истории зацепил тот факт, что в школе работало
семейство Азем, эталонных «русаков» с эталонным русским
языком: мама – начальные классы, отец – математик, сын – труды и
физкультура. Они были очень хороши в профессии, и, по-
видимому, им подобные вопросы не задавали. Значит, я еще
недостаточно хорош.
Проблема мовы существует, но у нее нет простого и быстрого
решения. Когда захочется выносить суждение, вспомните о моем
опыте, подумайте о нем шире. В крайнем случае, посоветуйтесь с
Людой Гавриленко.
 178

Нельзя обойти стороной и предмет «история», ведь это и

идеология, и воспитание патриотизма (ваш покорный слуга
преподавал и историю). Может быть, здесь следует присмотреться
к подходу, примененному польским историком В.Грабеньским в
работе «История польского народа»? Чувствуете разницу? Не
государства, а народа! В этом случае возможно уйти от
перенасыщенности датами и зачисления в национальные герои
деятелей с иностранными именами и фамилиями. В младших и
средних классах академичность не нужна, и подход, примененный
в фильме киностудии «Беларусьфильм» «Город мастеров» или в
романе В.Короткевича «Хрыстос прызямлiўся ў Гароднi», даст
больший результат, а историков можно подготовить в высшем
учебном заведении.

Разъяснение 1. Почему постоянно всплывает Япония? Это

остров (я знаю, что во множественном числе). Изоляция и
особенности исторического развития создали культуру, в которой
многие феномены доведены до логического завершения и
эстетического совершенства. В то же время они распиарены
настолько, что не надо ничего дополнительно объяснять. Лучшего
контраста, более удобного фона для рассмотрения, кто и что
есть «мы», просто не придумать.
Кстати, о стремлении к совершенству, присущему японцам и
которого нам сегодня не хватает. А может, это вообще не про
нас и не присуще нам в принципе? Но вот членов японской
делегации, посетившей музей-усадьбу Я.Коласа «Акинчицы» в
Столбцах, поразили выставленные в сарае усадьбы хитроумные
инструменты и хозяйственные приспособления на все случаи
жизни. Японцы восприняли их как чудо совершенства (они это
увидели, а мы?).
Обе системы веками отличались самодостаточностью и
устойчивостью, способностью к самовоспроизводству. Вместе с
тем чрезвычайно бурный переход к городскому образу жизни и
 179

далеко не завершенный процес национального строительства в

Беларуси несет в себе реальную угрозу отрыва от корней, потери
базовых ценностей в обмен на сомнительные суррогаты и
рекомендации зарубежных «доброжелателей». Кроме того, даже
при самых благих намерениях самый положительный опыт или
самые красивые теории могут быть несовместимы с
действующими системой и ценностями. В этом отношении
Япония во многом служит примером того, как сохранить себя, не
отказываясь от прогресса.

Разъяснение 2. Самый терпеливый читатель, оставшийся со

мной до конца, с некоторой долей растерянности может спросить:
«И что это за мешанина, как это называется?» Что ж, я и сам в
некотором затруднении. Дневник начинающего педагога? Заметка в
«Учительскую газету»? Статья для сайта? Повесть о... ? Местами
смахивает на сагу о зайцах. Местами по-нашему, по-бразильски –
саудади – любовная ода чувству утраты, выражение уважительного
отношения к счастью, которого уже нет.
Откуда это у меня? Наверное, от любви к сложным салатам.
Но это не «оливье», где все вперемешку, а, скорее, «мимоза» или
«селедка под шубой», где все строго слоями… в каждой главе. Если
искать аналогии в области культуры, а не кулинарии, то подходит
джаз (к сожалению, далеко не всем нравится), а на литературных
полях – эссе, оно хорошо вписывается, под это понятие можно
загнать все что угодно. Пусть будет эссе.

Прощание

Попадание на остров Глазовка было случайным, врастание

долгим, трудным и порой мучительным, расставание –
болезненным.
За документами я приехал через месяц после начала учебного
года. Когда вышел на остановке, сразу попал в стайку галдящих
 180

девчонок. Мы с ними в прошлом году начинали английский, было

весело, сдружились крепко.
Это был один из последних больших классов, двадцать пять
учеников, из них двадцать – девчонки, мальчишкам рта не давали
открыть. Странно, но парней во всех классах было значительно
меньше, в лучшем случае пополам. Возможно, ангел,
присматривавший за островом, почувствовал первые признаки
неладного с населенностью Глазовки и пытался подарить деревне
будущих матерей с запасом (девушки первыми уезжали в город).
При этом девчушки взрослели значительно быстрее, в старших
классах вдруг превращаясь в серьезных девушек с взрослым
взглядом на жизнь. Поставить парня на место, уничтожить
презрением, «подтереть ему сопли» – запросто. Но при этом
присутствовало еще и некое отношение к будущему сильному полу,
которое в обществе амазонок можно было бы назвать рыцарским,
покровительственным.
На одном уроке речь зашла о болезненной теме –
Афганистане. Класс интересовался до боли простым вопросом:
что мы в Афганистане забыли? Для парней этот вопрос далеко не
праздный. У меня была понятная роль – рассказывать об
«интернациональном долге», представляя официальную позицию.
Ясно, что переболтать меня они не могли. Дав мне некоторое
время пословоблудить, поднялась Надя Дудошенко и спросила:
«Кто дал вам право забирать наших женихов без какой-либо
гарантии возврата? Разве они там Родину защищают?» Такие
вопросы заставляют меньше болтать и больше думать,
помогают проходить очередную трансформацию на долгой дороге
«из желтого кирпича» от пацана к мужчине.
Вот самый простой случай, как это происходит.
Подташнивало уже только от воздушных ям и ямочек, через
которые продирался «кукурузник», карабкаясь на нужную высоту.
Инструктор, раскачиваясь, как пьяный, но без малейшего
напряжения, прошелся мимо перворазок, что-то осматривая в
 181

нашем снаряжении, напоминая о необходимости потом

отключить автомат на запасном парашюте. Открыли дверь, в
проеме которой болталось бездонное небо. Народ по одному начал
вываливаться в никуда. Ты предпоследний, сидишь и накапливаешь
в себе «а на черта мне это надо?!». Но перед тобой сидит, нет,
уже встала и побрела навстречу команде «пошел!» девушка,
какая-то пигалица. Ты оборачиваешься и читаешь в глазах
девушки-замыкающей: «Ну?!» И ты тут же взглядом отвечаешь:
«А я что, я ничего, так просто задумался, уже иду, что я, не
мужик?!» А она в тебе и не сомневалась.
Но правильного ответа или правильного действия может и
не быть.
Когда вышел на остановке, сразу попал в стайку галдящих
девчонок. Мы с ними в прошлом году начинали английский, было
весело, сдружились крепко. Секундное приятное удивление
сменилось бурным проявлением радости, вплоть до подпрыгивания
на одном месте, что обдало мое сердце приятным теплом. Но оно
тут же провалилось в холодный колодец, когда одна из девчушек
закричала, срываясь на писк: «Я ж гаварыла, што ëн вернецца!» –
и, не дожидаясь моего ответа, они стали обсуждать событие и
строить планы. На фоне общего возбуждения одна из девочек
стояла молча, она посмотрела мне в глаза и все поняла. Я
почувствовал себя вором, пойманным на месте преступления за
руку.
(Ее мама где-то там, в большом мире, вышла замуж и по
требованию мужа, отчима для девочки, была вынуждена
оставить ее бабушке с дедушкой; навещала, конечно. У взрослых
это называется компромисс, по большому счету вся взрослая
жизнь состоит из компромиссов, и взросление, социализация
происходит по мере приобретения способности идти на
компромиссы или принимать их.
К счастью, компромиссы бывают разными. Одна из наших
училок, бежавшая от «любимого» из Гомеля с годовалым ребенком
 182

на руках в первую попавшуюся школу со свободной ставкой,

впоследствии вышла замуж за островитянина, вся семья которого
считала большой удачей, что уже есть ребенок: «Дзiця – гэта ж
Божы дар, яно ж па любым «салодкае»; затое з гамна, з пялëнак
даставаць не трэба, ужо падрасло трохi, дасць паспаць. I
нявестка ўжо ведае па чым шчасце. Пашанцавала нам.» Ох уж
эта белорусская сверхпрактичность, но сколько в ней бывает
человечности.)
(А вот другая история, когда брат брату отдал почку, и
теперь у них на двоих две почки, тоже ведь практичность, так
сказать, хозяйский подход…)
Проскользнуть незаметно не удалось, пришлось объясняться-
оправдываться и не один раз, поэтому уезжал без настроения. А
погода стояла солнечная, шли последние теплые деньки бабьего
лета. Отодвинул створку окна в автобусе, и тут громогласно
зашуршала по пластинке игла проигрывателя, а затем оглушающе
взорвался чем-то лирическим громкоговоритель на соседнем
столбе. Ага, в очередной раз изгнанный Костян в очередной раз
начинал музыкальный марафон в борьбе за Зинкину любовь. Что ж,
жизнь продолжается. (Оглушенный, почти контуженный
извержением музыкального вулкана, я вспомнил, что не спросил,
как там с самолетом. На соседнем острове Пенчин местный
умелец, глухонемой от рождения, уже несколько лет пытался
поднять в небо самолет собственной конструкции; пока не
получалось, но он никого не слушал, ни перед кем не оправдывался,
а продолжал упорно работать. В конце концов, и братья Райт
так начинали.
Что еще? Ах да, надо бы завести тетрадочку и по памяти
записать поговорки-приговорки тетки Полины. Часть из них я ни
до, ни после ни от кого не слышал, настоящий эксклюзив; как
скажет что-нибудь, как из прыпеканкi припечатает.)

Послесловие
 183

Со смешанным чувством удивления, интереса и недоверия я

сегодня изучаю в бинокль кратностью в сорок лет молодого
человека, который тогда был мною (или я был им?). И было ли это?
Волны времени давно подмыли те берега острова Глазовка, на
которых мне довелось стоять. Я не претендую на истину в
последней инстанции, мой опыт уникален только для меня.
Повествование, касающееся именно Глазовки, условно
документально. События, в которых я лично не участвовал,
переданы со слов местных жителей. И я отказался от
первоначального намерения скрупулезно восстановить факты. Для
меня оказалось важнее не столько их точное воссоздание, сколько
отношение к ним местных жителей (а вот это я запомнил). Дело не
в том, что и как было, а как это воспринималось и как оценивалось.
Некоторые имена изменены. А я, как и все люди, не свободен от
предвзятости и предубеждений. Как и у всех людей, у меня есть
недостатки и слабые стороны. Например, как вы уже знаете, у меня
сложные, запутанные отношения с зайцами. Может, жертвенное
капище какое соорудить и оставлять там морковку, капусту? Вы
как считаете?
А я опять где-то оступился и выпал через портал в другую
жизнь, опять пытаясь по страусам вычислить, где я и что мне
делать дальше.
Но продолжают сниться пирожные и яблоки, тайком
оставленные во время перемены на учительском столе, с
отпечатками недомытых пальчиков детских лапок. Эти-то
пирожные и яблоки меня и выкормили, и вырастили, как человека,
среди людей, насколько смогли.

Жители Глазовки, мои герои-островитяне, извините, если что

не так!

С уважением, ваш Л.В.А.

 184

Мнения островитян могут не совпадать с мнениями читателей,

аминь!

Майская теплая ночь, задыхающаяся от благоухания сирени,

шалеющая от накладывающихся друг на друга соловьиных трелей.
Туда-сюда снуют майские жуки; бесшумно мелькают едва
заметной тенью летучие мыши, заставляя невольно вздрагивать,
как от прикосновения холодной руки… Комарья и мошек еще нет.
По улице не спеша идет компания молодежи. Один из парней
приостановился, поднял руки к весело помигивающим звездам и
выдал кому-то наверху, во все легкие, пока хватало воздуха: «А – а
– а – а!» Девчонки так и прыснули заливистым неудержимым
смехом; одна, не в силах остановиться, аж перегнулась пополам и,
держась за бок, жалобно простонала: «Я зараз памру, спынiце мяне
хто-небудзь, ой не магу, пашкадуйце!» Кто-то из парней спросил:
«Сашка, ты што, здурэў?»
А я его понимаю, в этот момент он был в лучшее время в
лучшем месте на Земле (кто бы на его месте удержался?).

Посвящается начинающим педагогам и тем, для кого они

работают
 185

Пять минут с Люсей,

или Что такое «третий дан»
 186

Из серии «КУДА ПОЙТИ УЧИТЬСЯ?»

– Так, девочки, соберитесь, лето

закончилось, начинаем работать!
– Я что, тоже девочка?
– Промолчать ты, конечно же, не мог,
без брэгисов никак? Повторяю, девочки и
мальчик Коля, начинаем работать. К
следующему разу подготовьте сочинение.
Что-то на тему ”Как я провела лето“ или из
жизни колледжа, чтобы можно было
зачитать в классе, и не забудьте про
фразеологические обороты. Что-нибудь
минут на 5.

ПОЛУЧИТЕ !
Пять минут с Люсей,
или Что такое «третий дан»

Блаженны те, кто мир сей посетил

в его минуты роковые…
Кто-то из крутых поэтов
(они все умерли, чтоб вы знали, так что не надо там
про интеллектуальную собственность и все такое)

1-я минута
 187

Сапожок сидел как влитой. Ясное дело – чистейшей воды

«итальянец», ни больше, ни меньше. Его молочный брат
пристроился на другой ножке Люси. Все-таки как классно, что
похолодало, а то из-за этой противной жары Люся никак не могла
нарядить свои ножули-ножки в новые осенние сапожки.
Ах да! Мы не знакомы. Люся, она же Люсинда, она же
Люсенька. А вот и не угадали – не к Людмиле восходит имя
героини нашего романа, а происходит от Вали, Валюси, ВаЛюси –
в языковых учебных заведениях свои законы словообразования, это
как технарь может припаять провод вопреки всем законам
физики, напрямую, и все работает; у него царство физики – что
хочет, то с ним и делает, а у нас языковое королевство – как
хотим, так в нем и правим – и весь разговор.
Итак, Люся, Люсенька, Люсинда – плохую девочку так не
назовут, только хорошую и хорошенькую, конечно, а про плохих
пусть милиция протоколы пишет, впрочем, плохих у нас и в заводе
не было. Люся учится на 4-м курсе лингво-гуманитарного
колледжа. Здесь, считай, одни девчонки, чистый Смольный
институт, фактически учебное заведение будущего, после
гибернации (или как там это называлось в замечательной польской
фильме, где мужикам отрезают «это дело»). Поэтому проще в
космос слетать, чем оторвать себе в колледже парня. Зато у
Люси есть закадычная подружка – Маринка, они всегда вместе
(их так и зовут – Дубосики – Люся Дубовицкая и Маринка Лосик).

Но сейчас Маринки еще нет, пока соседний стул за партой

пуст, но ведь только 1-я минута пары пошла, еще не вечер.
Люся облокотилась на спинку пустующего Маринкиного
стула, милую головку подперла ладошкой и с нежностью смотрела
под парту на свои новые сапожки. Только вполглаза, конечно, так
как лицо развернуто в сторону преподавателя. Со стороны доски
кажется, что чудное дитя перезанималось накануне вечером,
устало, поэтому голову подперло ладошкой, но внимательно следит
 188

за мыслью преподавателя, поворачивая милый лик вслед его

передвижениям. Внутренний антирадар Люсеньки дважды
автоматически зафиксировал на себе сканирующий взгляд
преподавателя, но это не отвлекло от главного, всепоглощающего
своей сладостью занятия. Ни один мускул не дрогнул на личике
Люси, она знала, что на нем самостоятельно живет внимательно-
заинтересованное выражение, собранное за несколько трудных
предыдущих лет, как пазл, из трансформированных замечаний:
«Валя, ты меня не слушаешь; спустись на землю; ты на уроке или
где; хватит витать в облаках; кто-то не с нами; ау, ты где?..».
Вы уже поняли, что у Люси «второй дан». Его обладательниц
еще называют «ангел во плоти» или «голубиная кротость». Этим
уровнем к 4-му курсу обладало большинство девочек из групп
небожителей, или ботанического сада (несколько лучших групп, в
которых кроме других насущных занятий еще и учатся;
напоминаем, что мы пишем только о хороших девочках).
Определение «ботанический сад» – злобный оговор завистников из
«первого дана» и грубая ошибка еще не классифицированных
младших братьев по разуму первого года обучения. В каждой из
этих групп небожителей было, конечно, и по несколько
классических ботаников, но успеваемость (скорее, успешность, а
не успеваемость) умниц определяется в значительной степени не
тем, что они грызут гранит науки, а тем, что они являются
обладательницами «второго дана».
Уважаемый Читатель! Ты совершенно справедливо можешь
заметить, что все эти рассуждения гроша ломаного не стоят и
не более чем бред сивой кобылы. Мол, автор горазд пудрить мозги
да пули отливать. Что еще за искусственное разделение единых
рядов бодрого студенчества и почему один студент не может
того, что может другой? А я на это вот что скажу, дорогой
Читатель: и у людей, и у муравьев есть строители, но под силу ли
муравьям возвести небоскреб, а не просто муравьиную кучу? То-
то и оно. Дан любого уровня – это закрытый клуб.
 189

2-я минута
Люся оторвала голову от ладошки и села прямо, как
примерная ученица, а ноги из-под парты бережно перенесла под
стул, скрестив там. Теперь глаза она отдала преподавателю,
попеременно фокусируя нужное выражение, как фотокамера на
авторежиме настройки опций, но уши оставила себе. Она легонько
шевелила пальцами ног, и шикарной выделки кожа «итальянцев»
тончайше, благороднейше поскрипывала, так аристократично
скрипеть могут только очень гламурные вещи. Люсины уши
изолировались от внешнего мира, воспринимая только эту сладкую
музыку, полностью захватившую мозг и оттуда горячими каплями
падающую на поющее от счастья сердце.
Ах, дорогой Читатель, я не преувеличиваю. То, что дается с
трудом, ценится во сто крат. Мама присмотрела, а как же иначе,
ненаглядной доченьке, умнице и «красотулечке нашей» «ладные»,
вполне приличные сапожки. Но у понятий «ладное» и «приличное»
антонимы «гламурное» и «винтажное», вот и все. Люсенька,
впрочем, не капризуля, так бы все и было – ладно и прилично. Да
вот набрели с Маринкой в походе по музеям гламура – бутикам –
этой весной на итальянскую коллекцию флорентийской тисненой
кожи, нигде в мире ничего похожего не делают, только там, на
родине Петрарки и пафоса. Если ты, мой дражайший Читатель,
принадлежишь к прекрасной половине человечества, то твое сердце
больно сожмется. Да, кожа флорентийской выделки – это
настоящая сладкая боль. Комплект – сапоги и сумочка – был
неподражаем, но и цена соответствующая.
Охота, как известно, пуще неволи. Вопрос «что делать?» не
для детей граждан, переживших перестройку и 1990-е, – на то оно и
лето, чтобы студент рыскал в поисках заработка. Не теряя времени,
экзамены сдаем экстерном и быстрей в лагерь на практику.
Конечно, в один отряд. Дети по 13 – 15 лет, все с ними получалось,
одна проблема – любовь. Разрешили особо подверженным
 190

акселерации парочкам целоваться по ночам в фойе отрядного

корпуса – лучше так, чем чего натворят. Долго это невинное
постукивание брекетами (ну как биороботы) не продлилось,
директор узнала о рационализации Люсинды-Маринды и мигом ее
прекратила. Как мудрая женщина, пожурила только для виду, но на
следующую смену предложила работать на разных отрядах, чтобы
еще чего не умудрили, уже похлестче. Дубосики отказались, у них
так заведено: или вместе, или обе отказываются. В Минске работы
разве не найти?

3-я минута
Динь-динь – это биологические часы внутреннего автопилота
Люси напомнили ей, что на третьей минуте для сохранения
лояльности преподавателя необходимо уже не только преданно
пожирать его глазами, ведь он уже приступил к выполнению
поурочного плана, но и демонстрировать какие-то разумные
действия. Поэтому правая рука самостоятельно тянется к сумке, на
ощупь открывает замок, на ощупь достает нужную тетрадь, все это
перемещается, не глядя, на стол, беглый взгляд в тетрадь, и она
открывается на нужной странице, ручка побежала по бумаге, глаза
то в тетрадь, то на преподавателя, потихоньку возвращается
внешний слух. На эти сложные действия уже нужно 6 – 7 %
активности мозга, они-то обычно и фиксируются учеными. Умные
дядьки ломают головы: а что же остальные 93 – 94 %, что там
происходит, как их включить? Чудаки, сами же в ряде случаев
отмечают, что включение возможно во время стресса или
эмоциональной волны. Вот эта самая волна сейчас накрыла Люсю,
к уже собранным ощущениям добавились еще и тактильные, через
поглаживание чудо-кожи сапожка левой рукой. Ее мозг полностью
включен, сердце работает, как пламенный мотор, толкая по сосудам
обжигающе разгоряченную кровь. Где профессора с козлиными
бородками, проводами, приборами и самописцами? Вот же они, 100
%, пережигающие тонны калорий. «А я не полнею», – смеется
 191

Люся, уплетая за обе щеки очередную булочку. «Стремная

девочка», – говорят о таких парни. Не будем упрощать, у мужчин
слишком много эмоций и мало понимания, мы-то знаем: у Люси
«второй дан».
«Второй дан» – это самоконтроль и контроль за
преподавателем. Но с неба это не падает. Каждый год в сентябре
на первый курс набивается бесформенное «ни то ни се», их
величества тюхи-матюхи. Половина – из избалованных городских
кисейных барышень, а вторая половина – из богом забытых
уголков, где новоиспеченные студенты до недавнего времени жили
в лесу, молились колесу. И те, и другие одной рукой открывают
дверь аудитории, а другой – держатся за мамкину юбку (а
может, пусть и подержатся еще немного, лучше за юбку, чем за
бутылочку, сигаретку или еще чего – огни большого города
подскажут, особенно приезжим; в этом плане странно
смотрятся занятия по субботам, «очень удобно» для иногородних,
а в воскресенье можно и пошалить на городских просторах, домой
туда и обратно за один день все равно не успеть – что-то не
просчитали тут инженеры человеческих душ от психологии и
педагогики). Кто не растерялся и не потерялся, приобретает
«первый дан», на неофициальном языке преподавателей – «красной
девицы». Первые страхи и растерянность прошли, маникюр
становится длиннее, а юбки – короче. Они роятся, сбиваются в
группы, которые разваливаются, и опять сбиваются в новые, как
императорские пингвины на зимовке, кто-то, оказавшись с краю, и
«замерзает». (Устойчивые дружеские отношения, одна-две
подруги – это уже на следующем этапе, у «второго дана».)
Учиться катастрофически некогда, спать некогда, перекусить
некогда, жить некогда, руки опускаются, а ноги несут на
дискотеку. Весело. Страшно. Веселиться страшно, но страшно
весело. Жизнь белки в колесе. При этом почти все сбежали в
лингвистический колледж от точных наук, а здесь их опять
запихивают в пифагоровы штаны, но врешь, не возьмешь – в
 192

броуновском движении борьбы за выживание, как в первичном

бульоне молодой Земли 3 миллиарда лет назад, моментально
формируются гигантские аминокислотные цепочки списывания,
складывающиеся в прочные ДНК совместного выживания. Этакие
стройные ряды беззащитных, но бесстрашных заек, подпоясанных
стильными ремешками «первого дана», с вызывающей улыбкой
сквозь детские слезы. Хвост трубой – и напролом. Так что
«первый дан» получают в каком-то смысле за компанию. Не
боимся мы волка и сову и косим трын-траву по ночам на
дискотеках. Тест: если после первой сессии ты продолжаешь
плакать дома в подушку – или вытри слезы, или «первого дана»
тебе не видать... со всеми вытекающими последствиями.
А еще ни с чем не сравнимый тончайший запах дорогой кожи
с одной стороны – самый универсальный признак гламура, а с
другой, наоборот, разрушитель классовых границ. Действительно,
он струится и от перчаток миллионерши, пробиваясь сквозь блеск
бриллиантов, так пахнет и салон лимузина ручной сборки, и…
сапожки Люси.

4-я минута
Ножки немножко замлели. Люся поставила их под прямым
углом, откинулась на спинку стула. Слух также вернулся в
аудиторию в распоряжение преподавателя, пока формально. Теперь
сапожки перемещались с носочка на каблучок, выбивая такт
шлягера, приходящего по проводам с Люсиного мобильника.
Сапожки и ножки слились воедино. В аудитории по-прежнему
присутствовало 6 – 7 % естества Люси, остальной потенциал личности
обслуживал еще одно чувство, которое есть только у студентов.
Оно формируется во время дискотечных танцевальных марафонов,
поддерживается телевизионными музыкальными клипами и
постоянно воткнутым в ухо наушником от дополнительной части
тела студента – мобильника (вот они – первые андроиды), откуда
льются бесконечные мелодии и ритмы. Поэтому внешний мир в
 193

любом случае проникает в сознание студента, фильтруясь через

сито этого постоянно действующего фактора, – фактически это
шестое чувство, возможно, главное у студента. В какой-то степени
можно приблизиться к его пониманию, если вспомнить, что змеи не
имеют слуха, но чувствуют всем телом колебания почвы, в том
числе и энергию глубочайших подземных движений, скрытых от
глаз и слуха, – они первыми покидают места, где предстоят
землетрясения и другие неприятности (вспомним студенческое
«ждем 15 минут и уходим»). С носочка на каблучок. Все
полученные эмоции сложились в триумф ощущений. Помните, как
в учебнике физики: когда солдаты шли в ногу по мосту, наступил
резонанс, и мост рухнул... Люся в этот момент честно смотрела на
преподавателя, подперев подбородок кулачком левой руки, а
правой водила авторучкой в тетради, фиксируя сообщение
преподавателя, так радист принимает морзянку, не понимая ее
смысла, оставляя расшифровку записанных символов на потом.
Итак.
4 минуты 55 секунд – все собранные с сапожек ощущения
сложились в единое чувство, зрачки Люси расширились.
4 минуты 56 секунд – РЕЗОНАНС – локоток сорвался с края
парты, и Люсина милая головка клюнула вниз.
4 минуты 57 секунд – НИРВАНА – пальчики судорожно
дернулись, и авторучка, оглушающе грохоча, как астероид в
системе dolby, скатилась под парту.
4 минуты 58 секунд – КАТАРСИС – Люся тоненько, как
мышонок, чихнула, ее мозг наполнился свежестью утренней росы,
а сердце беспричинной радостью юности; тело, как дельфин из
воды, выпрыгнуло из гравитации.
4 минуты 59 секунд.
Дельфин плюхнулся в воду, а Люся – в аудиторию.
Окружающее приобрело четкий контур и объем, как в 3D
кинотеатре после надевания очков.
 194

Люся и Марина вернулись из лагеря в Минск. Куда податься?

В репетиторы к двоечникам у богатеньких родителей рановато,
это с осени. Многие подруги подрабатывали по кафе и
ресторанам. Ладно, в официантки так в официантки, где наша не
пропадала. Пока оформляли медицинские книжки, случайно
прибились к Генке из политеха. Парень на главной аллее парка им.
Челюскинцев фотографировал детишек с белочкой и зайчиком в
обнимку. Белочкой была Люсинда, а зайчиком, понятное дело, –
Маринда. Ничего себе была работа, хотя чуть не половину
заработка тратили на прохладительные напитки – попрыгайте в
закрытом плюшевом костюме день-деньской на дикой жаре. А
Генка вообще был классный парень, он начал нравиться, и все
больше, и Люсе, и Марине. Пока процесс не принял характер
неуправляемой цепной реакции, решили Гену оставить, не
круассан, пополам не поделишь, так пусть лучше никому не
достанется – дружба дороже.
Да и ресторан попросил выйти на работу. Интересно, весело,
полно братьев по крови (летом половина персонала в кафешках и
ресторанах – студентессы). Основной заработок идет с чаевых,
их собирают в общий котел, а в конце смены делят поровну. Но
долго не продержались, подносы надо было таскать на второй
этаж, а у Люси начали отекать ноги. Маринка тоже уволилась –
или вместе, или никому, вот так у наших девчонок издавна
повелось.
Потом было «go-go» на дискотеке. Денежки тощенькие
платили, но Люсе все равно в кайф, она без танцев как без воздуха,
а вот для Марины с ее 0,0 % музыкального слуха это был
изнуряющий труд. Люся наступила на горло своей песне – ушли.
Или вместе, или никому.
Потом Галка, ну, знаете, рыжая такая, ну, та, что на
прошлой сессии таблицы на ногах нарисовала, надела юбку
подлинней, что потом было ... сами слышали (обхохочешься с ней,
ведь все и так знала, со страху, что ли, начудила), ну вот, она,
 195

значит, позвала в ночной клуб. Галка там официанткой от бара

бегала, работа не бей лежачего, напитки в рюмочках и орешки
разносить – это не то что полными подносами с едой или грязной
посудой руки отрывать, а как первое носить, так лучше не
вспоминать. Хозяин – турок, к нему в основном с его родины
туристы наезжают, нашими дурами лакомиться. Но персонал
никто не трогает, хозяин за этим строго смотрит, хватает им и
так безмозглых дурочек, еще и в очереди стоят. Ну пришли, сели
анкеты заполнять, тут грянула музыка, к шесту посреди зала
выскочила девица в чем мать родила и такие кульбиты начала
выкручивать... «Вот это сиськи», – завороженно выдохнул дядька
за соседним столиком, как помоями окатил. Барышня
демонстрировала чудеса акробатики, груди бултыхались из
стороны в сторону, при переворотах заваливались ей на лицо.
Сильный пол поразинул рты, только что слюна не капала, и
оцепенел, являя собой смесь одновременно и удава, и кролика. Люсе
сделалось дурно, она встала и на ватных ногах выплыла из зала. У
Марины нервная система была покрепче, и она предлагала
остаться: «Подумаешь, нас это не касается, у нас работа
чистая». Люся себя пересилить не смогла. Ушли вдвоем – или
вместе, или никому, помните уже, наверное. Хороший заработок
потеряли, зато карма не пострадала, как утешалась Люся.
Потом квиточки с предложением работы в подземных
переходах раздавали – «фигня полная» (извините, но так Маринка
сказала).
Затем занимались выкладкой товара в одном супермаркете и
дегустациями в другом – тоже ерунда, но хоть напробовались
всяческих разносолов.
Светка сильно помогла, из 6-й группы, та, что год назад
попалась на попытке подделать медицинскую справку, мать ей
потом такой карантин устроила... Так вот, у ее матери в
Ждановичах (кто не знает, это крупнейший в Беларуси
универсальный рынок под Минском) несколько точек, а продавцов
 196

летом как-то надо в отпуск отправлять, но так, чтобы дело не

страдало. Вот Светка и пригласила надежных подружек. Тут
основные деньги и заработали, спасибо Светке, другой раз до
стипендии за день выходило. Светкина мать только удивлялась: «У
меня не всякий профессиональный продавец такие продажи
делает». А все просто: продавец продает не только товар, но и
настроение, это комплексная услуга, не зря в лагере дети были без
ума от Люсинды-Маринды, гужом за ними ходили.
Несколько набегов на «Макдональдс» Люсе большого ущерба
не нанесли. Но на комплект денег все равно не хватало, и,
помучившись между сумочкой и сапогами, Люся остановилась на
сапожках.

5 минут 00 секунд
Дверь в аудиторию открылась, и влетела запыхавшаяся
Маринка (любой обладатель «второго дана» знает, что если
опаздываешь больше чем на 5 минут, то занятие лучше вообще
пропустить, а опоздание меньше 5 минут – законное право любого
старшекурсника).
Преподаватель ничего не сказала, так как Маринка
моментально написала на своем лице, а преподаватель прочла
выражение крайней вины и глубочайший пардон («второй дан» это
вам не бубль-гум, а высокий профессионализм). Марина
прошмыгнула мимо преподавательницы, повернула в свой ряд и...
Люся увидела на плече подруги сумочку из шикарной пары. В то
же мгновение Марина увидела недостающую часть своего
комплекта на ногах у Люси. Их взгляды встретились...
Неуправляемый встречный выброс энергии спровоцировал
уже назревавший фазовый переход, открыл доступ к
информационно-временному полю, и там, на невидимом темном
веществе Вселенной, были вписаны имена новоиспеченных членов
клуба «третьего дана»: 01010011000101001100100 – что-то вроде
этого в двоичной системе.
 197

Впрочем, автор не настаивает именно на такой интерпретации,

получите на выбор: «...Воланд и Бегемот доставили астральные
тела Люси и Марины на бал, устраиваемый Великим Магистром,
где Маргарита вручила им по метле». Причем в отличие от других
гостей, одетых в костюмы Адама и Евы (помните, как у
Булгакова?), барышни-студентки допускаются только облаченные
по своему вкусу или в переливы северного сияния, или в холодный
блеск Млечного пути из августа украинской ночи, или в алый пожар
заката в Акапулько.
Можете сами выбрать тот вариант, который больше нравится,
это не важно, а важно то, что произошла трансформация и Люся с
Мариной стали обладателями «третьего дана».
Что же приобрели девчонки вместе с титулом? По
старорежимному можно было бы охарактеризовать их нынешнее
состояние, как «не боятся ни Бога, ни черта», но, как все
старорежимное (вернее сказать – дорежимное), данная
формулировка весьма ограничена.
В понятиях нашего технократического времени подойдет
определение – технология «Стелс». Если обладатель «второго
дана» всегда готов к сканированию преподавателем и в нужной
интерпретации, то рыцарь «третьего дана» исчезает с экранов
радара, когда ему этого хочется, он и есть, и его нет.
Обладатель «третьего дана» растворен во всем, во всем
присутствует и участвует, все слышит и видит одновременно,
без шизофренической раздвоенности «второго дана»,
необходимости переключения с одного действия на другое, без
перенапряжения. Например, когда преподаватель входит в класс
на первом курсе, он сразу видит, что из тридцати студентов не
хватает нескольких, и просит старосту огласить имена
бессовестных прогульщиков. В то же время, находясь в классе с
обладателями «третьего дана», преподаватель в течение всей
пары не уверен, сколько студентов видит перед собой, двадцать
или двадцать пять; побеседовав со старостой после занятий, он с
 198

облегчением узнает, что в классе, слава Богу, присутствовали все

тридцать студентов... (?) – одним словом, «третий дан». Если
бестолковые обладатели «первого дана» видят в преподавателе
врага, а достаточно наивные держатели «второго дана»
ассоциируют преподавателя с неизбежным злом, то благородные
рыцари «третьего дана» философски полагают, что
преподаватель преподает потому, что у него работа такая, и
относятся к этой объективной реальности своей жизни как к
фундаментальному явлению природы (...у природы нет плохой
погоды...). Допустим, если солнце нагрело голову, то мы не можем
его отменить, истерика тоже не поможет, но благоразумно
стать в тень – и светло, и в голову не печет.
Движение вперед становится стремительным. Например,
движение для «первого дана» можно сравнить с ездой в
открытом кузове грузовика с полевых работ в советских фильмах
о счастливой колхозной жизни. Водитель просит: «Девчата, на
борта не садиться, а то вылетите» (в нашем случае: «Занятия не
прогуливать, иначе отчислим»), хлопнула дверь, и понеслись. Все
устали, но задорно поют песни, на ухабах подбрасывает, но это
только вызывает взрывы смеха, косынки развеваются, и пыль
столбом. «Второй дан» – поезд, все разбрелись теплыми
компаниями по купе, за закрытыми дверьми можно много чего
себе позволить, но если перейти определенные рамки, то могут и
высадить. В случае «третьего дана» это периодические
стремительные скачки, полет; правда, еще все вместе, но это
уже, условно говоря, лайнер, и у каждого свое место, а перед
взлетом и посадкой на табло вместо обычного «пристегните
ремни» загорается «дружба дружбой, а табачок врозь».
Пожалуй, наиболее емкая, но и лаконичная характеристика
«третьего дана» дается у древних, в Аюрведе, в разделе про
студентов колледжей: «змеиная мудрость» – благоразумие, не
лишенное лукавства и хитрости. Близки к этому определению и
 199

жрецы третьей династии Древнего Египта (совпадение

нумераций случайное).
Однако мы отвлеклись на самом интересном месте.
Их взгляды встретились... Неуправляемый встречный выброс
энергии спровоцировал…
Что же было дальше? Автор не знает. Отведенные ему пять
минут все, как есть, вышли. Он может только добавить немного об
этом последнем миге. Где-то в далеком Гондурасе в этот же
момент ученые зафиксировали тектонический сдвиг и
землетрясение в несколько баллов, но автор не видит здесь прямой
связи и считает, что это чистой воды совпадение, тем более что
никто не пострадал. Другое дело, что выбило пробки на
электрощитке в буфете колледжа, поэтому микроволновка
простаивала и беляши продавали холодными, – вот это каждый
может подтвердить.

Подготовлено в секретной лаборатории «четвертого дана».

Рекомендации лаборатории: Начинающим и обладателям

«первого дана» не рекомендуется использовать приемы, методы и
взгляды на жизнь, практикуемые обладателями «второго дана», и
т.д. по иерархии; пренебрежение данной рекомендацией грозит
неприятностями, вплоть до отчисления из учебного заведения.

Предостережение: автор просит уважаемого Читателя иметь в

виду, что все лица, события и места событий нашего повествования
являются вымышленными, а совпадения – случайными (впрочем, и
Шлиману говорили что-то подобное, когда он отправился
раскапывать Трою).
 200

ЗАЯВКА на публикацию (наукообразная):

Рассмотрите, пожалуйста, возможность публикации в ………..
статьи на тему «К проблеме темпоральной стратификации процесса
социализации студентов феминильного типа», подготовленной в
несколько более живой манере, чем предусматривают
академический или научно-гламурный стили изложения.
Дополнительно через призму гендерной специфики
рассматриваются психофизические основы кратковременных
эффектов левитации.

ПРИЛОЖЕНИЕ
(в сущности, на ту же тему)

В метро, напротив
Девушка с цветами от всех отстранена,
Девушка с цветами смотрит внутрь себя.
Там вдаль уходит что-то, все предрешено,
Фреш юности забродит в женщины вино.
(если кто из физиков не понял, это фазовый переход с
изменением агрегатного состояния)

Дальше пойдут стихи? Боже упаси, ни в коем случае.

Немного настроения в чистом виде. Кому зайдет, тому зайдет, не
более, расслабьтесь…
 201

Весна. Начало. Мимоходом

По небу ходит солнца блюдо –
С холодным завтраком посуда.
…………………………………
То капель, то метель,
То метель, то капель.
………………………………….
Но стылая невинность зим
Уже не пользуется спросом.
И белый саван распускают на ручьи,
Чтоб пледы нежности сплести.

Прозрачный март умылся голубым,

Раздвинул шторы –
На подоконниках
Рассада помидоров.

УРА!!!
Кончай с тоской переговоры.

А тяжесть надоевшую – пальто

И зимних ссор мы сбросим вскоре.
Весна! – написано мелком
На старом матерщиннике заборе.

(перевод с казахского, из цикла «Что вижу, то пою»)

 202

Предчувствие любви
Весна, весна уже попала в кровь
И разбивается о сердце, как прибой.
Весна, весна уже попала в кровь,
Как сладко, сладко и какая боль…

Женщины играют роль психиатров друг для друга.

Дж.Кинг
Психотерапия по-нашему
(дамы и девчонки, про вас, с любовью, конечно)
Разве можно согласиться отказаться
Покружиться, словно в вальсе, не кружась,
В разговоре ни о чем… ужасно важном,
Лишь минутку… и еще примерно час?
………………………………………….
Позабыв… о чем же это было? –
Бесполезная полезность для души.
Так играют в карты для общенья –
В «пьяницу»... болтая, малыши.
………………………………………..
Так зачем, кому же это нужно?
Где же польза от таких вещей?
Может, лучше посадить капусту?
Из сирени не наваришь щей.
………………………………………..
 203

Кто-то скажет: воздух – это пусто,

От урчанья кошки – не теплей,
Разговор о жизни – лишь распуста…
Но на сердце легче и светлей.

МАНИФЕСТ (Я выбираю любовь)

(Текст для пестни. Молодежно-непристойная. Исполняется
на подъеме, в понравившихся местах – с удалецким присвистом и
ритмичным стуком пивными кружками о загаженную селедкой
столешницу. Да, кто-нибудь сделает ноты?) (кто не понял, ритм
ломаный)

Танки классно стреляют,

Герои летят в самолете,
Но нету УРА-а-а-а-а-а!
В моем посуровевшем роте.

Он хочет целовать твои уста,

Потому что пришла весна!

Он хочет целовать тебе это,

Потому что пришло лето.

Он хочет целовать твою грудь,

Потому что пора в путь.

Он хочет целовать твой пупок,

Потому что зарделся восток.

Он хочет целовать тебя очень,

Потому что пришла осень.

Он хочет целовать тебя всегда,

 204

Потому что пришла зима.

Он хочет целовать твои плечи

И делать это вечно…

Кто-то кого-то мочит в сортире,

Кто-то кого-то взрывает в метро.
А я собираю тусняк на квартире,
А после сходим с тобой в кино.

Снова на площади рота на роту,

Снова кому-то набили лицо,
А я хочу ходить на работу
И собирать тебе на кольцо.

Эти козлы выбирают окопы,

А я, по ходу, девчонок попы.
Они выбирают смерть и кровь,
А я выбираю любовь!!!

Завтра, сегодня,
Снова и вновь
Я выбираю любовь!
(согласно последним исследованиям страстный поцелуй
вызывает в мозгу эмоциональную реакцию, по интенсивности
сравнимую с возникающей при прыжке с парашютом либо
стрельбе из пистолета)
 205

ПУШОК
В Европе в феврале цветут мимозы.
Ну, а у нас и в марте все еще морозы.
Цветок единственный – верба
Нам заменяет краски лета, все цвета.

Но нету ничего, чем котики вербы, нежней.

Ни шорох шелка, ни вкус в сметане карасей.
Ну, разве… шепот поутру:
”Мой зайчик, я тебя люблю“.

Нет ничего, чем котика пушок, нежней,

…………….…. но все же
У наших северных девчонок
Над верхней губкой тоже…
Попробуй, прикоснись губой,
И если не сомлеешь, то мороз по коже.
 206

НУ, ТАК ЧТО ЖЕ НАШИ СЛЕЗЫ?..

(паранаучное исследование)
Так посмотришь, наши слезы –
бесполезная вода.
Если нет, то для чего же
Источаем их тогда?

Кто ж не знает, слезы женщин –

стопудовый криптонит
От любых мужских наездов
И беспочвенных обид.

Слезы притворства, лукавства слезы

Забраживают на грибных дрожжах.
Их тролли, разделив на глюкодозы,
Толкают эльфам в гаражах.

Слезы обиды и обмана

Собирают, как гуано, и…
Добавляют в горький шоколад
В созвездии Альдебарана.

Слезы брошенных женщин

Отжимают с покрывала
И, выпарив в кристаллы,
От снега посыпают тротуары.
 207

Слезы вдовы орошают подушку,

Слезы вдовы разрывают грудь.
Гномы в ночи на лесной опушке
Варят из них тяжелую ртуть.

Слезы расставанья, слезы утраты,

Когда уже ничего не вернуть,
Как после гибельной растраты
Идут для one way ticket
на водяные знаки.

Лишь об утраченном ребенке

Рыданья некуда девать.
Они стекают в Мертво море
Навечно в скорби возлежать.

Слезы счастья – редкий приз,

Содержат ценный антифриз.
Ось мироздания вращая,
По капле добавляют сей каприз.

Слезы радости нежданной,

Что «так и брызнули из глаз!»,
ТВОРЕЦ на кисть их собирает,
Мазок-другой – и радуга играет.

В слезах влюбленных звездочки купают,

Смотрите, ……… как они сияют!
Пусть доноры недолговечны,
Хватает и для радуги беспечной.

Ну а слезы избавления и слезы облегчения?

В этом сверхпрактичном параллельном мире,
 208

Сами понимаете, используют по назначению,

Съев больше двух коробок медового печенья.

Слезы – женская забава,

Но не всегда и не везде…

В скупой мужской слезе

Экстракт из жизненной удавки.
Им ангелы на небесах
Друг другу выжигают бородавки.

Детские чистые слезки

Идут на росу по утрам.
Просушит их мамина ласка –
Едва побегут по щекам.

А так, …не все ли вам равно,

хотя… Что-то я не видел радуги давно…

ОДА ВЕГЕТАРИАНСТВУ и всем женщинам на диете

Когда-нибудь… курá, теленок и свинья…
Им памятник поставят,
слез благодарных не тая!

Быт убивает
 209

У нее моргает глаз,

А в квартире сломан газ.
(у меня бывают проблемы с рифмой, но тут прямо срослось)

Истоки жестокосердия
Мы – апокриф мироздания,
Проба праздная ТВОРЦА,
Потерявшего в безбрежности
Не согретые сердца.

Лунный свет – рентген наоборот –

Не используют пока что в медицине.
Часто важно не вскрывать болезнь,
А забыть скорее о ее причине.
 210
Редакторская правка: Чиж Михаил, Чиж Лариса.
В качестве иллюстрации на обложке используется картина
"Бесконечное плавание" белорусского художника Анатолия Концуба.