Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Серова
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Марина Серова
Искусство перевоплощения
Глава 1
Вся эта история, довольно неприятная, началась ранним весенним
утром. Началась, как обычно и начинаются все неприятные истории, — с
громкого стука в дверь. А дверь у нас с тетушкой металлическая —
прогромыхало будь здоров!
Электрический звонок непрошеные гости почему-то проигнорировали.
Наверное, решили, что постучать — будет куда эффектнее.
Открыла им тетушка Мила, поскольку я была в ванной. А когда,
закончив свои утренние процедуры, вышла оттуда, в прихожей меня
дожидались двое молодых людей в одинаковых темных костюмах. И в
затемненных очках.
«Какие строгие! — подумала я, плотнее запахивая халат. — Вот бы
еще ботинки им как следует почистить, и будут, как эти… из фильма
„Люди в черном“… Недавно по видику смотрела».
— Вам кого? — нахмурившись, спросила я.
— Охотникова Евгения Максимовна? — заглянув в какую-то
бумажку, задал свой вопрос один из молодых людей.
— Она самая. — Я вытащила из кармана халата расческу, но, подумав,
что заниматься туалетом на глазах у незнакомых мужчин, пожалуй, не
стоит, сунула ее обратно.
— Дмитрий Федорович Толстиков просит вас, Евгения Максимовна,
встретиться с ним, — произнес тот, что спрашивал мое имя.
Я удивленно подняла брови, а тетушка, затевавшая на кухне кофе,
перестала греметь посудой и, судя по всему, стала прислушиваться. Дело в
том, что Дмитрий Федорович Толстиков — мэр этого приволжского
города, где вот уже года два я живу вместе со своей тетушкой Милой.
Неужели слава о моих достижениях в своей, так сказать,
профессиональной деятельности дошла уже и до верхушки местной
администрации?
— И когда же Дмитрий Федорович готов со мной увидеться?
— Сейчас, — ответил тот же молодой человек.
— Через двадцать минут, — уточнил второй.
— Подождите пока, — секунду подумав, я решила: — Или на кухню
вон пройдите, тетя вас кофе угостит. А я пока оденусь, накраситься еще
надо… Через полчасика поедем.
Удивление молодых людей не скрыли даже черные очки. Они
переглянулись, пару секунд помолчали, но потом безропотно стали
снимать обувь.
Вот так. Видать, Дмитрий Федорович просветил их насчет моей
персоны — спорить они не стали. Собраться-то, конечно, — одеться и
навести марафет — я могла и за несколько минут, но… в общении с
высокопоставленными особами всегда лучше сразу заставить себя уважать.
Если у Толстикова ко мне дело (а дело, конечно, важное, иначе не стал бы
он ко мне обращаться), пусть подождет полчаса.
Вот и туалет, тот самый, едва не ставший для паренька Вовы могилой.
Ничего себе смерть — утонуть в дерьме?
А вот и скамейка та, на которой Вова оставил меня. «Отпустил».
Я посмотрела на часы — двадцать пять минут первого. Еще пять
минут на перекур. Надо же строго придерживаться расписания. Присела на
ту самую скамеечку и закурила. В парке не было никого, что, конечно,
неудивительно — времени-то сколько уже.
Ну, все — пора двигать.
Когда Вова вел меня к этой скамейке, под ногами моими был — я
точно помню — асфальт. А асфальтовая дорожка здесь одна мимо моей
лавочки проходит.
Я направилась по этой дорожке. Армейские мои башмаки глухо
бряцали шипами подошв по асфальту.
Метров через сто дорожка разветвлялась на три таких же. Я
продолжала двигаться в том же направлении, никуда не сворачивая —
помню прекрасно, как мы с Вовой тут шли. Петляли, как зайцы,
спасающиеся от охотничьего ружья. Под моими ногами, то стучал асфальт,
то глухо подавалась земля, а то вообще трава шелестела.
Причем, у меня тогда такое ощущение создалось, что сам ведущий
дорогу знал нетвердо. Даже не то что нетвердо — шел, куда глаза глядят.
Тогда же я и раскусила наивную Вовину хитрость — петляли мы не
потому, что маршрут такой был, а чтобы меня запутать, создать иллюзию,
что отошли мы от того подвала достаточно далеко.
Я сразу же определила направление и возможное расстояние.
Вот и выход из парка. Калитка. Через нее мы, видимо, и проходили.
Неподалеку от дома стояли два пятиэтажных дома. Они были ближе
всего к парку. Я подошла поближе — один из них был панельный, другой
— кирпичный.
А мне, значит, кирпичный и нужен. На нем я, помнится, знак свой
оставила — кровью плюнула.
Я достала зажигалку и вплотную подошла к стене. Сейчас посмотрим.
Это… где-то здесь…
Прежде чем чиркнуть зажигалкой, я еще раз оглянулась. Никого. Вот
теперь можно.
Определив примерный уровень, на котором должен был остаться
плевок — где-то на расстоянии метра от земли, — я принялась кирпичик за
кирпичиком исследовать стену.
Интересно, как все это дело со стороны смотрится? Да неважно,
впрочем. Поскорее бы найти этот мой знак. По сути дела, он хорошо
должен быть виден — стена из белых кирпичей, так что красное пятно на
таком фоне очень даже заметно.
Вот еще бы светло было…
Ага, вот и пятно! Побуревшее такое, размером примерно со
спичечный коробок — небольшое, но разглядеть можно.
Все правильно, значит. Вот здесь мы и проходили.
От того подъезда до этого дома мы шли примерно минуту. Я
прикинула, какое расстояние мы могли пройти за такое время. Посмотрела
вокруг. Наверняка это вон тот дом — длинная девятиэтажка. Вот как раз
двор, принадлежащий этому дому. И идти тут как раз минуту. А остальные
строения или торцом ко двору стоят, или вообще развернуты на сто
восемьдесят градусов, и подъезды у них в этот двор не выходят.
Так что простой расчет показывает — чтобы добраться от тех
подъездов до места, где я стою, нужно… ну, по крайней мере, побольше
минуты.
А мы с Вовой, насколько я помню, не бежали, нормальным шагом
шли.
Я подошла к длинной девятиэтажке, где, по моим расчетам, и
находился подвал, в котором непродолжительное время гостила я.
Бог ты мой! Сколько здесь подъездов! По меньшей мере штук семь-
восемь. Какой же мне нужен?
Внезапно дверь ближайшего ко мне подъезда, по-ночному громко
скрипнув, открылась. Я инстинктивно напряглась, развернулась по
направлению к ближайшим кустам и… слава богу, что не прыгнула.
Это всего-навсего бородач какой-то вышел с собакой погулять, с
овчаркой. Я посмотрела на часы — второй час ночи уже. И чего этим
собачникам чертовым не спится?
Овчарка остановилась, повернулась ко мне и, опустив голову, глухо
зарычала. Этого еще не хватало — конфронтаций с совершенно
посторонней собакой. Я невольно опустила глаза на свои ботинки. Жалко
пса — мне ведь только один раз достаточно ударить его носком ботинка,
вооруженного смертоносным лезвием.
Мужик, позевывая, равнодушно взглянул на меня, поскреб
подбородок под своей буйной растительностью и дернул поводок:
— Фу, Барс. Гулять!
Я подняла дрожащие руки к лицу, стараясь перепуганными глазами
поймать взгляд собачника. Удалось. Он так же равнодушно усмехнулся
моему страху и, еще раз дернув за поводок, уволок своего Барса к
исполнению ритуальных испражнений на всякие там столбики.
Ну, вот. Я медленно побрела по двору. И надо же было этому мужику
появиться тут?! Хорошо еще, что я, по-моему, добросовестно сыграла роль
загулявшей бабенки, пугающейся ночных прохожих.
Теперь вот нужно подождать, пока Барс окропит границы своих
владений и пойдет к себе на коврик спать. И владелец его бородатый тоже
свалит — свидетели мне ни к чему.
Я прогулялась вдоль по двору, не выпуская, впрочем, из вида
собачника. Пересчитала, кстати, подъезды; их оказалось семь. Потом
отошла в дальний угол двора и встала под грибочек детской песочницы,
чтобы собачник меня не заметил. Да он и не следил за мной, погулял со
своим Барсом минут пятнадцать и удалился.
Проследив, пока он скроется, я снова медленно пошла вдоль
подъездов.
Который из них?
«А хотя — какая разница? — пришло внезапно в мою голову. —
Подвал-то все равно один на весь дом. Начну с первого, в смысле — с
крайнего подъезда и прошарю все помещения подряд».
Не успела я сделать шаг по направлению к дому, как распахнулась
дверь другого уже подъезда. На этот раз я даже не нервничала, и правильно
делала — это снова был собачник — молодой парень в очках и спортивном
костюме с какой-то поджарой сукой на длинном поводке.
Секунду я раздумывала — не схватить ли мне эту парочку за
конечности и не затолкать ли обратно в подъезд, — но вдруг меня будто
током ударило…
И сразу — жара, пыль, несущийся черный дым, выстрелы над головой
и вокруг. И невыносимая вонь горящей шерсти.
Здесь! Отсюда меня вывели тогда! Уж этот-то запах я ни с чем не
спутаю.
— Девушка? Эй, девушка, — позвал внимательно всматривавшийся в
меня парень-собачник, про которого я и думать-то уже забыла, — девушка,
вам что, плохо? Стоите… прямо как эта…
— Голова закружилась, — слабым голосом произнесла я. Надо же как-
то оправдать свое странное поведение. И присела на лавочку у подъезда.
— А-а?.. — Парень щелкнул замком поводка — отпустил свою суку
побегать и, не дожидаясь приглашения, присел рядом со мной. — У меня
тоже голова кружится, когда я здесь прохожу, — охотно начал он
рассказывать.
«Еще не легче, — подумала я, — другой тип собачника — собачник-
говорун. Отделывайся теперь от него»…
— Это ведь шерстью воняет, — авторитетно заявил парень.
— Да? — слабо удивилась я. — Шерстью? Кто бы мог подумать…
— Шерстью, — продолжал парень, — дети дня два назад кофту тут
какую-то сожгли. Баловались. Ну а у нас народ знаете, какой?.. Ошметки
тут валялись, до сих пор еще валяются. И воняет гадостно, а подобрать и
выкинуть — никто не подберет и не выкинет.
«Вот и занялся бы», — хотела посоветовать я, но тут откуда-то
издалека раздался истошный собачий лай и женский визг.
— Ой, Ширли моя опять… того, — вскочил с лавки парень. — Сейчас
я ее… — и убежал, слава богу, в темноту. Ширли свою утихомиривать.
— Ко мне, Ширли! — Еще слышала я, заходя в подъезд и открывая
люк в подвал. — Вы не бойтесь, она не кусается! Ой, вам плохо,
девушка! — Голос парня затихал и затих наконец совершенно.
Я спустилась на несколько ступенек вниз и бесшумно закрыла за
собой крышку люка.
Интересно, почему это люк не заперт? Как в гости кого ждут. Уж не
меня ли? Да нет, зачем я им? То, что хотели, они получили — Василия.
Тихо. Как бы и нет никого.
Неслышно ступая, я прошла в глубь подвальных помещений дома.
Вспоминая по дороге, как считала шаги от места моего заключения, я
следовала по тому же маршруту, по какому шли мы с пареньком Вовой.
Только в другом, конечно, направлении.
Я готова была уже признать, что здесь никого нет — так было тихо, —
признать то есть свое поражение и пристыженно удалиться, как вдруг
почувствовала впереди себя в темноте чье-то дыхание.
Я остановилась. По звуку определила местонахождение человека —
метрах в двух от меня. Ну, может быть, чуть поменьше.
Еще на несколько секунд я застыла, прислушиваясь. Потом
улыбнулась. Дыхание было идеально ровное, спокойное, какое не может
быть у человека бодрствующего. Этот человек, кто бы он там ни был —
сторож, дозорный или часовой, — просто-напросто спал.
Я подошла к нему вплотную, чтобы разглядеть. Парень. Коротко
стриженный и в спортивный костюм одетый. На стуле сидит. И спит,
конечно.
Значит, есть тут что-то! Я еще раз улыбнулась. Потом тихонько
протянула руки к спящему. Быстро — чтобы парень не успел проснуться и
попытаться издать какой-нибудь звук — я нащупала у него на шее нужную
мне точку и точно и резко нажала.
Тело сторожа обмякло, я успела подхватить его и спустить на пол.
Вот так, теперь часа на два мальчуган в отключке. А мне, надо
полагать, дальше.
*
Принимать предложение Мутного я не собиралась. Даже мысли такой
у меня не было.
Нет, никакие моральные проблемы вроде предательства или еще там
чего меня ни в коей мере не беспокоили. Просто я всю свою жизнь, как и
знаменитый Остап Сулейман Мария Бендер, старалась по возможности не
нарушать Уголовный кодекс. По крайней мере — явно и целенаправленно.
А тут мне предлагают стать, проще говоря, бандитом. Не пойдет. Даже
при всех моих достоинствах, при всем моем профессионализме, я рано или
поздно попала бы в руки родной милиции. А у меня тетушка еще пожилая,
пенсионерка, да и сама я что-то спокойную жизнь полюбила.
Нет, не пойдет. Не в спокойной жизни здесь, конечно, дело, а… все
равно — не пойдет.
Мы сидели молча, курили вот уже минут пятнадцать, я ответа
Мутному еще не давала. Хотя, пожалуй, надо бы ответить…
— Согласна, — просто сказала я.
Может быть, так я узнаю про Василия.
Мутный кивнул. С места он не сдвинулся. И я осталась так же сидеть
на подоконнике, пистолета из рук не выпускала. Мутный мне еще не верил
и был, конечно, прав.
*
— Ну и подумаешь, — тараторила тетя, наливая мне чаю и
подкладывая большой кусок сливового пирога, — забудь ты про это, и все.
Главное, цела и невредима осталась.
— Да уж, — проворчала я, принимая чашку, — забудешь такое.
Нет, это надо же! Конечно, политикам доверять смешно, но такой
подлянки от Дмитрия Федоровича не ожидала. Когда на следующий день я
привела к нему синего от перепоя Василия и радостно пересказала всю
нашу историю, Толстиков-старший с ледяным лицом внимательно
выслушал меня, в заключение моего рассказа помолчал немного, постучал
неочиненным карандашом по столу и, растягивая слова, произнес:
— Значит, взрыв в парке ваших рук дело? Понятно. Знаешь, какую
мне сумму выложить пришлось, чтобы инцидент весь замять? Слава богу
еще, что убитый только один был… — Он пожевал губами и, отщелкнув на
калькуляторе цифру, показал мне. — Вот сколько я угрохал на последствия
вашего взрыва.
Сумма в два раза превышала мой гонорар.
Я вздохнула, посмотрела на Василия, который мирно спал в кресле
для посетителей, открыла было рот, чтобы сказать Толстикову, что если бы
не я, то все его мэрство кое-чем бы накрылось, что…
Но… Каменная челюсть и равнодушные глаза Дмитрия Федоровича
сообщили мне, что все, что я ему скажу, его, мягко говоря, не колышет.
Васю теперь он отправит куда-нибудь в глушь. А гонорара мне — фиг
с маслом.
В общем, до того мне стало тошно и противно, что я просто поднялась
и вышла вон.
Никто меня не задерживал…