Сборник текстов к семинару

«Основные особенности международных отношений в XVI веке»

№ 1. Никколо Маккиавелли. Государь.

Глава III
О смешанных государствах

Трудно удержать власть новому государю. И даже наследному государю, присоединившему

новое владение — так что государство становится как бы смешанным, — трудно удержать над ним
власть прежде всего вследствие той же естественной причины, какая вызывает перевороты во всех
новых государствах. А именно: люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают
против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда
оказывается хуже старого. Что опять-таки естественно и закономерно, так как завоеватель притесняет
новых подданных, налагает на них разного рода повинности и обременяет их постоями войска, как
это неизбежно бывает при завоевании. И таким образом наживает врагов в тех, кого притеснял, и
теряет дружбу тех, кто способствовал завоеванию, ибо не может вознаградить их в той степени, в
какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязан — ведь без их
помощи он не мог бы войти в страну, как бы ни было сильно его войско. Именно по этим причинам
Людовик XII, король Франции, быстро занял Милан и также быстро его лишился. И герцогу
Лодовико потому же удалось в тот раз отбить Милан собственными силами. Ибо народ, который сам
растворил перед королем ворота, скоро понял, что обманулся в своих упованиях и расчетах, и
отказался терпеть гнет нового государя.
Правда, если мятежная страна завоевана повторно, то государю легче утвердить в ней свою
власть, так как мятеж дает ему повод с меньшей оглядкой карать виновных, уличать подозреваемых,
принимать защитные меры в наиболее уязвимых местах. Так в первый раз Франция сдала Милан,
едва герцог Лодовико пошумел на его границах, но во второй раз Франция удерживала Милан до тех
пор, пока на нее не ополчились все итальянские государства и не рассеяли и не изгнали ее войска из
пределов Италии, что произошло по причинам, названным выше. Тем не менее Франция оба раза
потеряла Милан. Причину первой неудачи короля, общую для всех подобных случаев, я назвал;
остается выяснить причину второй и разобраться в том, какие средства были у Людовика — и у
всякого на его месте, — чтобы упрочить завоевание верней, чем то сделала Франция.
Начну с того, что завоеванные и унаследованные владения могут принадлежать к одной
стране и иметь один язык, либо к разным странам и иметь разные языки. В первом случае удержать
завоеванное нетрудно, в особенности если новые подданные и раньше не знали свободы. Чтобы
упрочить над ними власть, достаточно искоренить род прежнего государя, ибо при общности обычаев
и сохранении старых порядков ни от чего другого не может произойти беспокойства. Так, мы знаем,
обстояло дело в Бретани, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которые давно вошли в состав Франции;
правда, языки их несколько различаются, но благодаря сходству обычаев они мирно уживаются друг
с другом. В подобных случаях завоевателю следует принять лишь две меры предосторожности: во-
первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, во-вторых, сохранить
прежние законы и подати — тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с
исконным государством завоевателя.
Но если завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то
тут удержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большое искусство. И одно из
самых верных и прямых средств для этого — переселиться туда на жительство. Такая мера упрочит и
обезопасит завоевание — именно так поступил с Грецией турецкий султан, который, как бы ни
старался, не удержал бы Грецию в своей власти, если бы не перенес туда свою столицу. Ибо только
живя в стране, можно заметить начинающуюся смуту и своевременно ее пресечь, иначе узнаешь о
ней тогда, когда она зайдет так далеко, что поздно будет принимать меры. Обосновавшись в
завоеванной стране, государь, кроме того, избавит ее от грабежа чиновников, ибо подданные получат
возможность прямо взывать к суду государя — что даст послушным больше поводов любить его, а
непослушным — бояться. И если бы кто-нибудь из соседей замышлял нападение, то теперь он
проявит большую осторожность, так что государь едва ли лишится завоеванной страны, если
переселится туда на жительство.
Другое отличное средство — учредить в одном-двух местах колонии, связующие новые земли
1
с государством завоевателя. Кроме этой, есть еще одна возможность — разместить в стране
значительное количество кавалерии и пехоты. Колонии не требуют больших издержек, устройство и
содержание их почти ничего не стоят государю, и разоряют они лишь тех жителей, чьи поля и
жилища отходят новым поселенцам, то есть горстку людей, которые, обеднев и рассеявшись по
стране, никак не смогут повредить государю; все же прочие останутся в стороне и поэтому скоро
успокоятся, да, кроме того, побоятся, оказав непослушание, разделить участь разоренных соседей.
Так что колонии дешево обходятся государю, верно ему служат и разоряют лишь немногих жителей,
которые, оказавшись в бедности и рассеянии, не смогут повредить государю. По таковому поводу
уместно заметить, что людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек
может отомстить, а за большое — не может; из чего следует, что наносимую человеку обиду надо
рассчитать так, чтобы не бояться мести. Если же вместо колоний поставить в стране войско, то
содержание его обойдется гораздо дороже и поглотит все доходы от нового государства, вследствие
чего приобретение обойдется убытком; к тому же от этого пострадает гораздо больше людей, так как
постои войска обременяют все население, отчего каждый, испытывая тяготы, становится врагом
государю, а также враги могут ему повредить, ибо хотя они и побеждены, но остаются у себя дома.
Итак, с какой стороны ни взгляни, содержание подобного гарнизона вредно, тогда как учреждение
колоний полезно.
В чужой по обычаям и языку стране завоевателю следует также сделаться главой и
защитником более слабых соседей и постараться ослабить сильных, а кроме того, следить за тем,
чтобы в страну как-нибудь не проник чужеземный правитель, не уступающий ему силой. Таких
всегда призывают недовольные внутри страны по избытку честолюбия или из страха, — так некогда
римлян в Грецию призвали этолийцы, да и во все другие страны их тоже призывали местные жители.
Порядок же вещей таков, что когда могущественный государь входит в страну, менее сильные
государства сразу примыкают к нему — обычно из зависти к тем, кто превосходит их силой — так
что ему нет надобности склонять их в свою пользу, ибо они сами охотно присоединятся к созданному
им государству. Надо только не допускать, чтобы они расширялись и крепли, и тогда своими силами
и при их поддержке, нетрудно будет обуздать более крупных правителей и стать полновластным
хозяином в данной стране. Если же государь обо всем этом не позаботится, он скоро лишится
завоеванного, но до того потерпит бесчисленное множество трудностей и невзгод. …
Но вернемся к Франции и посмотрим, выполнила ли она хоть одно из названных мною
условий. Я буду говорить не о Карле, а о Людовике — он дольше удерживался в Италии, поэтому его
образ действия для нас нагляднее, — и вы убедитесь, что он поступал прямо противоположно тому,
как должен поступать государь, чтобы удержать власть над чужой по обычаям и языку страной.
Король Людовик вошел в Италию благодаря венецианцам, которые, желая расширить свои
владения, потребовали за помощь половину Ломбардии. Я не виню короля за эту сделку: желая
ступить в Италию хоть одной ногой и не имея в ней союзников, в особенности после того, как по
милости Карла перед Франицей захлопнулись все двери, он вынужден был заключать союзы, не
выбирая. И он мог бы рассчитывать на успех, если бы не допустил ошибок впоследствии. Завоевав
Ломбардию, он сразу вернул Франции престиж, утраченный ею при Карле: Генуя покорилась,
флорентийцы предложили союз; маркиз Мантуанский, герцог Феррарский, дом Бентивольи, графиня
Форли, властители Фаэнцы, Пезаро, Ремини, Камерино, Пьомбино; Лукка, Пиза, Сиена — все
устремились к Людовику с изъявлением дружбы. Тут-то венецианцам и пришлось убедиться в
опрометчивости своего шага: ради двух городов в Ломбардии они отдали под власть короля две трети
Италии.
Рассудите теперь, как легко было королю закрепить свое преимущество: для этого надо было
лишь следовать названным правилам и обеспечить безопасность союзникам; многочисленные, но
слабые, в страхе кто перед Церковью, кто перед венецианцами, они вынуждены были искать его
покровительства; он же мог через них обезопасить себя от тех, кто еще оставался в силе. И, однако,
не успел он войти в Милан, как предпринял обратное: помог папе Александру захватить Романью. И
не заметил, что этим самым подрывает свое могущество, отталкивает союзников и тех, кто вверился
его покровительству, и к тому же значительно укрепляет светскую власть папства, которое и без того
крепко властью духовной. Совершив первую ошибку, он вынужден был идти дальше тем же путем,
так что ему пришлось самому явиться в Италию, чтобы обуздать честолюбие Александра и не дать
ему завладеть Тосканой. Но Людовику как будто мало было того, что он усилил Церковь и оттолкнул
союзников: домогаясь Неаполитанского королевства, он разделил его с королем Испании, то есть
призвал в Италию, где сам был властелином, равного по силе соперника, — как видно, затем, чтобы
недовольным и честолюбцам было у кого искать прибежища. Изгнав короля, который мог бы стать
2
его данником, он призвал в королевство государя, который мог изгнать его самого.
Поистине страсть к завоеваниям — дело естественное и обычное; и тех, кто учитывает при
этом свои возможности, все одобрят или же никто не осудит; но достойную осуждения ошибку
совершает тот, кто не учитывает своих возможностей и стремится к завоеваниям какой угодно ценой.
Франции стоило бы попытаться овладеть Неаполем, если бы она могла сделать это своими силами, но
она не должна была добиваться его ценою раздела. Если раздел Ломбардии с венецианцами еще
можно оправдать тем, что он позволил королю утвердиться в Италии, то этот второй раздел достоин
лишь осуждения, ибо не может быть оправдан подобной необходимостью.
Итак, Людовик совершил общим счетом пять ошибок: изгнал мелких правителей, помог
усилению сильного государя внутри Италии, призвал в нее чужеземца, равного себе могуществом, не
учредил там колоний. …

Глава XXI
Как надлежит поступать государю, чтобы его почитали

Никто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и

необычайные поступки. Из нынешних правителей сошлюсь на Фердинанда Арагонского, короля
Испании. Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и
блеску первым королем христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые
поражают воображение. Основанием его могущества послужила война за Гренаду, предпринятая
вскоре после вступления на престол. Прежде всего он начал войну, когда внутри страны было тихо,
не опасаясь, что ему помешают, и увлек ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной,
забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и
подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви и народа и, пока
длилась война, построил армию, которая впоследствии создала ему славу. После этого, замыслив еще
более значительные предприятия, он, действуя опять-таки как защитник религии, сотворил
благочестивую жестокость: изгнал марранов и очистил от них королевство, — трудно представить
себе более безжалостный и в то же время более необычайный поступок. Под тем же предлогом он
захватил земли в Африке, провел кампанию в Италии и, наконец, вступил в войну с Францией. Так он
обдумывал и осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении
подданных, поглощено следивших за ходом событий. И все эти предприятия так вытекали одно из
другого, что некогда было замыслить что-либо против самого государя.
Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри государства,
подобные тем, которые приписываются мессиру Бернабо да Милано, иначе говоря, когда кто-либо
совершает что-либо значительное в гражданской жизни, дурное или хорошее, то его полезно
награждать или карать таким образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для
государя — постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека,
наделенного умом выдающимся.
Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он
без колебаний выступает за одного против другого — это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо
когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный
победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно
вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь добычей победителя к
радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты:
победитель отвергнет союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к
себе того, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь…
Здесь уместно заметить, что лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не
понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильного союзника ты у
него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к другим государям.
Венецианцы, к примеру, вступили в союз с Францией против Миланского герцога, когда могли этого
избежать, следствием чего и явилось их крушение. Но если нет возможности уклониться от союза,
как обстояло дело у флорентийцев, когда папа и Испания двинули войска на Ломбардию, то государь
должен вступить в войну, чему причины я указал выше. Не стоит лишь надеяться на то, что можно
принять безошибочное решение, наоборот, следует заранее примириться с тем, что всякое решение
сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую.
Однако в том и состоит мудрость, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло
почесть за благо. …
3
 № 2. Эразм Роттердамский. Жалоба мира.

Говорит мир: …
Я не стану говорить о трагедиях древних войн. Вспомним хотя бы дела десяти прошедших
лет. Какая из наций не сражалась за эти годы на суше и на море с величайшей яростью? Какая страна
не была залита христианской кровью? Стыд и позор! Христиане сражались еще более ожесточенно,
чем древние евреи, чем язычники, чем дикие звери! Войны, которые вели древние евреи, были
направлены против чужеземцев. Такую войну христиане должны вести против пороков, которые
распространены среди них, а не против людей! Древними евреями руководила в сражениях вера. А
христиан, если здраво взглянуть на вещи, отбросив предвзятые мнения, повсюду увлекает в битву
тщеславие. Гнев — самый худший советчик — и ненасытная преступная жажда стяжательства
руководят ими. Древние евреи воевали с варварами, а христиане вступают в союз с турками и
сражаются друг с другом.
Все христиане — братья. Но почему же каждый из них не радуется, видя благополучие и
процветание других людей? Теперь думают так: если соседнее государство процветает и здравствует,
то одного этого вполне достаточно для того, чтобы начать против него войну.
Что же еще, если говорить правду, заставило и заставляет многих ополчаться с оружием на
королевство французское, как не то, что это королевство самое процветающее из всех? Нигде нет
столь обширных, необозримых владений, столь благородного сената, столь знаменитых
университетов, нигде нет большего согласия, а потому и большего могущества.
Германия, я уже не говорю о Богемии, настолько раздроблена между различными королями,
что никоим образом не походит на единое государство. Только Франция является неувядающим
цветом христианства. Она подобна крепости, которая может служить защитой в случае грозы или
бури. И в нее-то всеми путями вторгаются и всеми способами ее разоряют, хотя те, кто это делает,
должны были именно по этой причине, если бы в них была хоть капля христианской морали, быть
довольными и наиболее к Франции благосклонными. А они считают свои злые дела хорошими и
справедливыми. Они говорят, что этим расчищают путь для расширения царства Христова! О,
чудовищное дело! Они думают, что весь христианский мир не будет достаточно богат и укреплен,
если не разрушить прекраснейшую и счастливейшую часть его! …
Но если уж война становится неизбежной, пусть ведут ее так, чтобы все несчастья и тяготы
обрушивались на головы тех, кто явился виновником войны… Надо найти средства к тому, чтобы
границы государств перестали подвергаться частым изменениям и сделались устойчивыми, потому
что изменения государственных границ ведут к смутам, а смуты — к войне. Ведь легко можно было
бы сделать так, чтобы наследники короля женились в границах своих владений, а если уж им так
нравится жениться на иноземках, то у них должна быть отнята всякая надежда на престолонаследие.
Точно так же следует признать незаконным, если государь уступает или продает часть своих
владений, словно свободные города являются его частным поместьем. Ибо свободными городами
управляют короли, а порабощенные города стонут под игом тиранов.
Ныне из-за путанных браков государей случается так, что человек, рожденный ирландцем,
правит Индией, или, скажем, тот, кто правил сирийцами, внезапно становится королем Англии. Так
случается, что одно государство, которое он покидает, остается без государя, а в другом этот
государь никому не известен и выглядит как человек, рожденный в другом мире. Приобретая одно
государство, переделывая его и устраиваясь в нем, он в то же время разоряет и истощает другое. А
иногда он выбивается из сил, стараясь удержать оба государства, когда едва может справиться с
одним, и оба теряет. Государям следует раз и навсегда договориться между собой, чем каждый из них
должен управлять и править, чтобы никакие хитрости не могли увеличить или уменьшить границ их
владений, однажды им врученных и доверенных, и чтобы никакая федерация или лига не могла их
разорить и уничтожить.
Каждый из государей должен трудиться и радеть, употребляя все свои силы на то, чтобы
способствовать процветанию своих владений. Вкладывая весь свой опыт и разум только в эти
владения, он должен делать все, чтобы оставить их своим детям обогащенными всеми богатствами и
благами. И, таким образом, во всех местах произойдет так, что все будет процветать. А между собой
государи должны быть связаны не родством и не искусственным товариществом, а чистой и
искренней дружбой и еще более общим и одинаковым стремлением содействовать всеобщему
благосостоянию.
Пусть тот наследует государю, кто является ближайшим к нему по родству или кого народное
голосование признало наиболее достойным, и пусть этого будет достаточно для других, чтобы
4
отказаться от престола, как поступают благородные люди среди честных людей. Истинно
королевское свойство — уметь отказываться от личных стремлений и судить обо всем лишь с точки
зрения всенародной, всеобщей полезности. Кроме того, государь должен избегать дальних
странствий. Он не должен когда-либо хотеть или стремиться оставить берега или границы своего
королевства. Он должен помнить пословицу, справедливость которой подтверждена опытом времени:
«Внешность всегда заманчивее, чем изнанка».
Государь должен считать себя обогащенным не тем, что он отнимает у других людей, а тем,
что увеличивает свои собственные богатства. Когда речь зайдет о войне, пусть он не зовет для совета
и обсуждения ни юнцов, для которых война сладка и приятна лишь потому, что они сами ее не
испытали и не знают, сколько зла и несчастий она влечет и несет за собой, ни тех, кому нарушение
всеобщего спокойствия приносит выгоду, ни тех, кто питается и жиреет за счет народных страданий.
Пусть он призовет старых и мудрых людей, чье благочестие известно всей стране. Не позволяйте
также вовлекать себя в войну ради удовольствия или прихоти одного или двух человек, потому что
начать войну легко, а завершить трудно. Это самая опасная и рискованная вещь, за исключением тех
случаев, когда она начата с согласия всего народа.
Поводы и причины войн надо немедленно устранять. Для того, чтобы избежать многих
раздоров и столкновений, следует снисходительно относиться к некоторым вещам, ибо вежливость
порождает и вызывает вежливость. Иногда мир должен быть куплен. И когда ты подсчитаешь, что
поглотит и уничтожит война, и учтешь, сколько горожан спасаешь от разорения, то увидишь сам, что
как бы дорого ты ни заплатил, цена будет незначительной. Ведь война потребовала бы помимо крови
твоих граждан гораздо более значительных расходов. И когда ты сообразишь, каких бед избежал и
сколько добра защитил, то не жаль будет средств, потраченных для предотвращения войны. …
Часто личные дела государей вовлекают народы в войну. Но причины, по которым эта война
ведется, должны быть явными и известными всем. Когда к войне нет вовсе никаких причин, они иной
раз выдумывают поводы для несогласий, путая названия стран и провинций для того, чтобы
разжигать взаимную ненависть. Знать поддерживает и раздувает заблуждения неразумных людей и
злоупотребляет ими к своей частной выгоде и корысти. Даже некоторые священники участвуют в
подобном обмане.
Англичане смотрят на французов как на врагов лишь за то, что они французы. Англичане
ненавидят шотландцев лишь за то, что они шотландцы. Немцы враждуют с французами, испанцы —
и с теми и с другими. Какая противоестественность во всем этом! Простое название местности
разъединяет людей. Почему же такое множество других вещей не может примирить их? Ты,
англичанин, ненавидишь француза. Но почему ты, человек, не можешь быть доброжелательным к
другому человеку? Почему христианин не может быть доброжелательным к христианину? …

№ 3. Письмо турецкого султана Сулеймана I Великолепного к королю Франциску I

(1526 г.)

Он [бог] высок, богат, великодушен и щедр.

Милостью того, чье могущество прославлено и чье слово произнесено, священными чудесами
Мохаммеда (да спасет и да благословит его бог), этого солнца на небе пророчества, этой звезды в
созвездии апостолов, этого вождя пророков и предводителя отряда избранных, содействием его
четырех святых друзей Абубекра, Омара, Османа, Али (да будет над ними всеми милость
превысокого бога), а также всех угодников божиих, — я сам, султан султанов, государь государей,
раздающий короны монархам всего земного шара, я, тень бога на земле, султан и падишах Белого и
Черного морей, Румелии, Анатолии, Карамании, Румской земли, Зулькадрии и Диарбекра,
Курдистана, Азербайджана, Персии, Дамаска, Алеппо, Каира, Мекки и Медины, Иерусалима, всей
земли Аравии, Йемена и многих других земель, завоеванных оружием моих благородных и
знаменитых предков (да освятит господь их могилы), а равно приобретенных огненным мечом и
победною саблей моего августейшего величества, я есть султан Сулейман-хан, сын султана Селима-
хана, сына султана Баязид-хана.
Ты, Франциск, король Французской земли, через вашего верного слугу Франкипана вы
обратились с письмом в мою Порту, убежище государей; вы передали также через него некоторые
словесные поручения; вы довели до нашего сведения, что неприятель овладел вашей страной и что
вы сами находитесь в настоящее время в плену, и вы обратились сюда за помощью и средствами для
вашего освобождения. Все эти сообщения были повергнуты к подножию моего трона, этого
прибежища для всего мира; моя императорская ученость овладела ими во всех подробностях, и я
5
получил о них самые полные сведения.
Нет ничего удивительного в том, что императоры терпят поражения и попадают в плен. Итак,
мужайтесь и не падайте духом. Наши славные предки и наши знаменитые предшественники (да
освятит господь их могилы) никогда не прекращали войн для того, чтобы отразить врага и покорить
новые земли. И мы также следовали их примеру. Мы непрестанно завоевывали провинции и сильные
неприступные крепости. Днем и ночью наш конь оседлан, и мы опоясаны саблей.
Да поможет всевышний доброму делу. Куда бы ни склонялась его воля, да будет она
исполнена. Но, впрочем, расспросивши вашего агента, вы узнаете от него все нужное. Итак, да будет
это известно вам. Написано в начале луны ребиул-ахира 932 г. [1526 г.] в резиденции столицы
империи, в вернохранимом Константинополе.

№ 4. Письмо Папы римского Климента VII Князю московскому Василию III

от 18 ноября 1525 г.

Московскому князю
Возлюбленному сыну. С величайшей радостью мы получили письмо Твоей Милости и в
посланнике Твоем Дмитрии Герасимове увидели человека искусного и старательного в передаче
Твоих поручений которые, однако, все содержались в письме. В нем Ты сообщаешь о своем желании
стоять заодно с нами и другими христианскими государями против неверных и врагов христовых, а
также даже убеждаешь нас отправить к Тебе человека, который мог бы Твоей Милости поведать обо
всех наших замыслах. Это мы исполнили охотно и послали достойного брата Дж. Франческо
епископа Скарентского, мужа опытного и благонадежного которому мы, благодаря его прилежности
и усердию, часто важнейшие дела поручали. Именно с ним мы ведем доверительный разговор обо
всех наших намерениях.
Что касается возлюбленного сына нашего генуэзского гражданина Паоло Чентурионе, еще
прежде у Тебя побывавшего, то нашим посланником к Твоей Милости он не был; но, так как он к
Тебе по своим делам приходил, то мы дали ему письмо, которое, чему весьма радуемся, Ты получил.
Ибо мы желали бы, чтобы Ты послал к нам своего человека, а также наиприятнейшие дары. И не
потому это, что очень мы о дарах печемся, но потому, что нам особо приятно выражение Твоих по
отношению к нам милости и доброжелательности.
Что же касается дружбы с нами и союза против неверных, то Ты ведь обещаешь нам все, что
только может пообещать римскому первосвященнику, наследнику блаженного Петра
могущественный и великий, признающий Господа Христа государь. И Ты даже испрашиваешь у нас
способ, каким образом мог и должен был бы произойти этот союз. Тот достойный посланник,
которого мы к Тебе направляем, подробно обо всем Тебе расскажет и поведает обо всех желаниях
наших. А мы о том молим Твою Милость, чтобы Ты ему как нам самим доверился.
Посланника же нашего Ты отпусти обратно любезно и без промедления, как только он
поведает Тебе о наших намерениях, подобно тому, как мы отсылаем Твоего гонца назад с заботой и
любовью. Однако в этом письме мы всего, что с Твоей помощью свершено должно быть, писать не
будем, поскольку посланник наш лично полнее и лучше расскажет о том, что [Твоя Милость],
сообразно с исключительным человеколюбием и мудростью [ей присущим], внимательно и с
удовольствием выслушает. Мы о том только и просим, то только и вымаливаем у всемогущего Бога,
чтобы Ты не замедлил проявить к нам свою благосклонность, тогда как наше отношение к Тебе
известно. Мы обещаем, что если желанный союз свершится, к чему мы столь стремимся, то вся
благосклонность наша и Святого престола на Тебя распространится; и да возвысятся Твои честь и
достоинство (да будет дозволено тому случиться!), чтобы Ты воистину познал, что мы испытываем и
всегда испытывали несравненную любовь к Тебе и преславным Твоим добродетелям. Тогда как обо
всем прочем Твоя милость более подробно узнает от вышеупомянутого достойного посланника
нашего.
Дано в Риме 18 ноября 1525 года во второй год [нашего понтификата].

№ 5. Письмо датского короля Христиана III царю России Ивану IV (1552 г.)

Мы, Xристиан, Божиею милостию Король Датский, Норвежский, Готский, Вандальский и пр.,
тою же милостию могущественнейшему, победоноснейшему и славнейшему Государю Иоанну,
Императору, всея России, Великому Князю Володимерскому, Московскому и иных, возлюбленному
брату и другу нашему, желаем благоденствия и благопоспешения в делах.
6
 С самого начала правления нашего, по благости Божией восприятого над сими
Королевствами, ни о чем мы столько не заботились, победоноснейший и славнейший Император,
друг и возлюбленный о Христе брат, как о сохранении общественнаго спокойствия и мира в
Государстве нашем, так равно и о всемерном распространении славы и слова И. Христа в церквах
владений наших; убеждены, что И. Христос, которого Царство, несомненно, близ есть, по
неизреченной любви своей к нам, бедным смертным, рассеяв тьму Папежскую, коею долгое время
омрачены были страны наши, паки желает явиться нам в осуждение неверующих и во спасение
благочестно и право верующих. На это дело вызывали мы прочих Государей и Князей,
исповедующих православную нашу веру, и притом не без успеха; по наследственному же нашему
расположению и усердию к возлюбленному брату нашему, к его народу и подданным,
руководствуясь примером предков и предшественников наших, мы осмелились склонять к тому же
самому и тебя, возлюбленнейший брат.
С такою целию посылаем к тебе искренно нами любимого слугу и подданного нашего Ганса
Миссенгейма с Библиею и двумя другими книгами, в коих содержится сущность нашей
Христианской веры. Если приняты и одобрены будут тобою, Митрополитом, Патриархами,
Епископами и прочим Духовенством сие наше предложение и две книги вместе с Библиею: то оный
слуга наш напечатает в нескольких тысячах экземпляров означенные сочинения, переведя на
отечественный ваш язык, так что сим способом можно будет, в немногие годы, споспешествовать и
содействовать пользе ваших церквей и прочих подданных, ревнующих славе Христовой и своему
спасению. Молим всесильного и всеблагого Бога, чтобы милость и благость Его неотступно была, с
тобою, с твоими царствами и подданными. Сверх того, убедительно просим тебя, благоволи без
замедления допустить к себе и выслушать сего слугу нашего; а по выслушании и исследовании, когда
положено будет между вами условие, удостой, как можно скорее, отпуска и благосклонного ответа.
Тем самым ты доставишь нам великое удовольствие, за которое мы готовы будем ответствовать
всемерно своим дружеским благорасположением.

№ 6. Аугсбургский религиозный мир (25 сентября 1555 г.)

XV. Чтобы установить мир в Священной империи германской нации между римским
императорским величеством и курфюрстами, князьями и чинами, — пусть ни его императорское
величество, ни курфюрсты, князья и т. д. не чинят никакому чину империи никакого насилия или зла
по поводу аугсбургского исповедания, но предоставят им в мире придерживаться своих религиозных
убеждений, литургии и обрядов, равно как пользоваться и своим состоянием и другими правами и
привилегиями; и полный религиозный мир должен быть достигнут только христианскими средствами
согласия или же страхом наказания в форме имперской опалы.
XVI. Равным образом имперские чины, придерживающиеся аугсбургского исповедания, не
будут мешать всем чинам и князьям, придерживающимся старой религии, жить в полном мире и
пользоваться всеми их состояниями, правами и привилегиями.
XVII. Однако все, не принадлежащие к двум вышеупомянутым вероисповеданиям, не будут
включены в настоящий трактат, но будут совершенно исключены из него.
XVIII. Так как выяснилось, что предметом большого спора является вопрос о судьбе
епископских, монастырских и других церковных бенефициев тех католических духовных лиц,
которые с течением времени оставят старую религию, то мы в силу полномочий, полученных от
римского императора, постановили следующее: если архиепископ, епископ, прелат или какое-либо
иное духовное лицо нашей старой католической религии откажется от нее, то их архиепископские,
епископские, прелатские и прочие бенефиции со всеми их доходами должны быть оставлены ими без
дальнейших возражений и промедлений. Монастыри и те, кто на то имеет право по общему закону
или по местному обычаю, изберут лицо, исповедующее старую религию, которое может вступить во
владение и пользование всеми правами и доходами бенефиция без каких бы то ни было дальнейших
препятствий и без предрешения какого-либо окончательного полюбовного религиозного соглашения.
XIX. Так как некоторые из аббатств, монастырей и других церковных учреждений были
конфискованы и обращены в церкви, школы и благотворительные учреждения, то сим повелевается,
чтобы подобные учреждения, первоначальные собственники которых не владели ими во время
договора в Пассау, были включены в настоящий мирный договор.
XX. Применявшаяся до сих пор церковная юрисдикция относительно аугсбургского
исповедания, догмы, назначения духовных лиц, церковных распоряжений и службы (исключая права
курфюрстов, князей, коллегий и монастырей на денежные подати и десятины) отныне прекратится, и
7
последователям аугсбургского исповедания будет предоставлено свободно и беспрепятственно
отправлять богослужения и обряды и назначать духовных лиц, как то установлено в нижеследующей
отдельной статье, впредь до окончательного религиозного соглашения.
XXIII. Никакой имперский чин не должен пытаться убеждать подданных других чинов
оставить свою религию или защищать их против их собственных властей. Те, кто имеет от старых
времен права патроната, не включены в настоящую статью.
XXIV. В случае, если наши подданные, принадлежащие к старой религии или же к
аугсбургкому исповеданию, вознамерятся со своими женами и детьми оставить свой дом, чтобы
поселиться в другом месте, никто не должен препятствовать им продавать свое имущество после
уплаты ими надлежащих местных податей или же наносить оскорбление их чести.

№ 7. Ответ Елизаветы Английской на предложение Эрика Шведского (1560 г.)

Светлейший Принц Наш Очень Дорогой Кузен

Ваше покорное послание и письменно, и в чувствах было передано нам 30-го декабря вашим
наидражайшим братом, герцогом Финляндии. Хотя мы видим отсюда, что ваши пыл и любовь к нам
не ослабли, все же со своей стороны мы сожалеем, что не можем доставить радость вашему
Светлейшему Высочеству такой же любовью. И это вовсе не потому, что мы хоть немного
сомневаемся в вашей любви и честности, но, как часто мы заявляли и в словах, и письменно, до сих
пор мы никогда не испытывали чувства такой любви по отношению к кому-либо.
Поэтому мы опять и опять просим ваше Светлейшее Высочество, чтобы вы были добры
ограничить вашу любовь, чтобы она не перешла границ дружбы в настоящем, и не пренебрегала ими
в будущем. А мы в свою очередь позаботимся о том, чтобы все, что не будет востребовано для
святого сохранения дружбы между Монархами, было бы предоставлено нами вашему Светлейшему
Высочеству. Это кажется странным для вашего Высочества писать, что вы знаете от вашего брата и
ваших послов, что мы твердо решили не выходить замуж за отсутствующего мужа; и что мы не дадим
определенного ответа, пока мы не увидим вашей особы.
Мы определенно думаем, что если Господь даже и склонит наши сердца к размышлению о
замужестве, то мы никогда не примем и не выберем отсутствующего супруга, каким бы
могущественным и богатым не был бы Монарх. Но то, что мы не дадим вам ответа до тех пор, пока
мы не увидим вас, настолько далеко от истины, что мы даже никогда не думали об этом. Напротив, я
всегда давала и вашему брату, кто определенно является превосходнейшим принцем и заслуженно
очень дорог нам, и также вашему послу приблизительно одинаковый ответ c небольшими вариациями
в словах, что мы не помышляем взять мужа, но чрезвычайно ценим эту холостую жизнь, и надеемся,
что ваше Светлейшее Высочество не будет больше тратить время в ожидании нас.
Пусть Господь хранит ваше Светлейшее Высочество много лет в добром здоровье и
безопасности. Из нашего дворца в Вестминстере, 25 Февраля.
Вашего Светлейшего Высочества сестра и кузина.
Елизавета.

№ 8. Из сообщения герцога Альбы Филиппу II об осаде Хаарлема

Не нашлось ни одного человека, который захотел бы нести морскую службу: все матросы
были заодно с восставшими... Защитники города вели себя, как настоящие солдаты... Их инженеры
творили неслыханные вещи... Никогда не видели столь; отлично защищенного пункта... Это самая
кровавая война, какой давно уже не было... Если бы это была война против какого-либо другого
государя, то она давно была бы уже окончена, но рост числа этих изменников – это настоящее чудо!..
Особенно сбивает меня с толку, когда я вижу, с каким трудом вы, ваше величество, достаете новые
подкрепления и с какой легкостью люди отдают свою жизнь и свое имущество в распоряжение этих
мятежников.
Это была такая война, какой прежде никогда не видано и не слыхано ни в какой стране на
свете... Никогда никакая крепость не была защищаема с таким искусством и храбростью, как
Хаарлем, ни бунтовщиками патриотами, ни людьми, сражающимися за своего законного государя.

8
 № 9. Гентское умиротворение (1576 г.)

Штаты Брабанта, Фландрии, Артуа, Геннегау, Валансьена, Лилля, Дуэ, Орхии, Намюра,
Турнэ, Утрехта и Малина, с одной стороны, и принц Оранский со штатами Голландии, Зеландии и их
конфедератами, с другой, обещают поддерживать между собою прочный мир и взаимную связь,
объединить их силы для того, чтобы изгнать из Нидерландов иностранцев, а именно испанцев,
созвать затем генеральные штаты, дабы покончить с беспорядком, установить правительство,
урегулировать вопросы религии, в частности в Голландии, Зеландии, в Боммеле и у других их
союзников; восстановить свободу торговли между всеми провинциями; обеспечить отправление
религиозного культа в том виде, в каком оно установилось в каждом городе до созыва генеральных
штатов; обеспечить принце Оранскому его титулы, привилегии и достоинства, следить за
исполнением данных постановлений в отношении тех городов, которые не пожелают их принять;
возвратить свободу заключенным … аннулировать осуждения и приговоры судов, постановленные
правительством герцога Альбы; восстановить в правах владения имуществом всех тех, которые его
потеряли в то время … возвратить духовенству его имущества, за исключением тех, которые
расположены в Голландии, Зеландии, причем нынешние владельцы этих имений в упомянутых двух
провинциях будут обязаны платить пожизненные пенсии бывшим владельцам церковных бенефиций,
потерявшим их в результате конфискации; объявить ничтожными и не имеющими силы все лишения
наследства и дарения или какие-либо иные акты лишения имущества, совершенные в результате
партийной ненависти.
Так как необходимость покрывать издержки войны привела к повышению номинальной
стоимости денег в сравнении с их реальной стоимостью, таковая будет понижена до уровня, на
котором она стоит в других провинциях, дабы предупредить зло, проистекающее от дурной монеты.
Всякий, кто останется на стороне испанцев, будет лишен преимуществ, вытекающих из
данного договора, и сможет ими воспользоваться, только примкнув к договаривающимся сторонам.
Города и провинции в лице своих депутатов должны поклясться, что они будут соблюдать
данные условия и все, что будет указано генеральными штатами.
Трофеи и монументы, воздвигнутые герцогом Альбой, будут срыты до основания.
Генеральные штаты должны рассмотреть, следует ли произвести раскладку расходов по
последним двум кампаниям на всех участников договора.

№ 10. Утрехтская уния (1579 г.)

Как то стало ясно после Гентского соглашения, в котором почти все нидерландские
провинции обязались стоять друг за друга жизнью и имуществом и изгнать испанцев и других
чужестранцев с их сторонниками из этих провинций, эти испанцы, во главе с доном Хуаном
Австрийским и другими своими вождями и полководцами, применяли все средства и постоянно
делали попытки привести названные провинции в целом и в частях к подчинению тираническому
правлению и рабству не столько оружием, сколько интригами, разделить эти провинции и расчленить
их, привести к нулю и разрыву союз, заключенный вышеупомянутым соглашением, для совершенной
гибели и разорения вышеназванных земель и провинций, так как ясно, что, упорствуя в этих планах,
они еще недавно думали склонить письмами на свою сторону известные города и области и путем
вооруженного нападения овладели некоторыми местами в Гельдерне.
Вследствие этого жители княжества Гельдерн и графства Цюфтен и жители провинций и
земель Голландии, Зеландии, Утрехта и Фрисландии между реками Эмсом и Банверсом сочли
благоразумным особо и более тесным образом вступить в союз друг с другом не для того, чтобы
отделиться от общего союза, заключенного Гентским соглашением, но чтобы укрепить его и оградить
себя от всяких затруднений, которые могут в нем возникнуть вследствие каких-либо интриг,
посягательств или насилия врагов, чтобы знать, как и каким образом они должны вести себя в
подобных обстоятельствах и иметь возможность защищаться против враждебных сил.
Хотя общий союз и Гентская пасификация остаются в силе, но чтобы объявить об отделении
упомянутых провинций и отдельных земель, уполномоченными на то депутатами этих провинций
были установлены и утверждены следующие пункты и статьи, и во всяком случае они желают таким
образом отделиться от Священной Римской империи.
Названные провинции будут соединены и связаны друг с другом и все вместе и всегда будут
помогать друг другу всякими путями и способами, как если бы они составляли одну провинцию;
никогда они не будут иметь права отделиться, позволить отделиться или уступить в чужое владение
9
по завещанию, обмену, продаже, мирному договору, брачному договору или каким бы то ни было
иным способом.
Все это, однако, без ущерба для какой-либо из отдельных провинций, фьевов и их жителей, а
также для их специальных и частных привилегий, вольностей, льгот, законов, статутов, добрых
старых кутюмов, обычаев и всех других каких бы то ни было прав, в чем они [провинции] не только
не будут чинить друг другу никакого ущерба, препятствия или помехи, но скорее будут помогать
поддерживать и укреплять это всеми справедливыми и всевозможными средствами и даже, если
понадобится, жизнью и имуществом, а также защищать как бы то ни было и где бы то ни было против
всех и каждого, кто пожелает посягнуть на них или овладеть ими. Само собой разумеется, что если
какая-либо из вышеупомянутых провинций, фьевов или городов, принадлежащих к союзу, имеет или
будет иметь по отношению к другим провинциям какой-либо вопрос, касающийся частных и
специальных привилегий, вольностей, льгот, законов, статутов, добрых старых кутюмов, обычаев и
других прав, то такие вопросы будут решаться обыкновенной юстицией, третейским судом или
дружеским соглашением.
Также [постановлено], что упомянутые провинции, согласно заключенному соглашению и
лиге, должны будут помогать друг другу жизнью, имуществом и кровью против всяких насилий,
какие кто-либо может причинить и под прикрытием имени его величества короля или в его пользу по
причине Гентского мирного договора, или же потому, что они приняли в качестве губернатора
эрцгерцога Матвея со всем, что было связано с этим или последовало вследствие этого, или со
временем может последовать; или же под знаменем и предлогом католической религии, чтобы ввести
и утвердить ее силой оружия; или же по поводу некоторых из названных провинций, городов или
подвластных им землях с 1558 г., или по поводу настоящего союза и конфедерации; или по какому-
либо иному поводу или причине, как в том случае, когда эти насилия и посягательства будут
применяться и совершаться по отношению к отдельным провинциям, штатам, городам и зависимым
от них землям, так и по отношению ко всем им вообще.
Также [постановлено], что без общего единодушного совета и согласия упомянутых
провинций не будет заключено никакое соглашение, никакой мирный договор, не будет начата война,
не будут взиматься никакие подати и налоги, касающиеся всего союза; но другие дела, имеющие
отношение к конфедерации, или дела, зависящие от этих вопросов, будут регулироваться,
обсуждаться и решаться большинством голосов провинций, составляющих эту конфедерацию; эти
голоса будут подаваться или собираться по способу, обычно соблюдаемому в общем собрании
штатов, но при условии, что это будет постановлено общим советом союзников. Постановлено
навсегда, что если провинции не будут в состоянии столковаться друг с другом в делах, касающихся
существования государства, мира, войны или подати, то всякое несогласие во мнениях будет
передано и представлено будущим штатгальтерам названных провинций, которые придут к
соглашению или решат дело по справедливости.
Постановлено, что упомянутые провинции должны будут согласиться друг с другом
относительно чеканки монеты, т. е. относительно обращения денег, что, согласно предписаниям,
будет сделано сразу, и одна провинция не сможет изменить монету без согласия других.
В отношении религии жители Голландии и Зеландии будут держаться своего мнения;
остальные провинции союза будут руководствоваться статьями религиозного мира, уже
выработанного эрцгерцогом Матвеем, губернатором и главным военачальником всех этих земель, и
его советом с согласия Генеральных штатов; относительно этого они, вообще и в частности,
установят все правила, какие они сочтут содействующими благу и справедливости провинций и
земель и всех духовных и светских лиц, без каких бы то ни было препятствий, чтобы каждая личность
была свободна в своей религии и чтобы никто не терпел никаких несчастий из-за своей религии,
сообразно Гентскому соглашению.

№ 11. Рейнгольд Гейденштейн. Записки о Московской войне.

Стефан Баторий после своего избрания в короли, думая, что по заключении мира извне и по
установлении дружественных отношений со своими соседями легче будет прекратить и внутри
раздоры, возникшие вследствие избирательной борьбы, и тем доставить государству полное
спокойствие, написал к большой части соседних князей грамоты, в которых по обычаю, принятому
между государями, объявлял о том, что королевство вручено ему, и, заявляя о своих добрых чувствах
к ним, выражал желание хранить со всеми мир.
Между прочим он послал также и к великому князю Московскому Ивану Васильевичу поляка
10
Георгия Груденского и литовца Льва Буховецкого с грамотою о том, что призванный на королевство
божественным провидением и желанием сейма, он решился вести дела так, чтобы быть в мире и
дружбе со всеми христианскими государями, и что к нему, как к соседнему и христианскому
государю, он питает такие же добрые чувства. Если же между ним, великим князем, с одной стороны,
королевством Польским и великим княжеством Литовским с другой и существуют какие несогласия,
наследованные от предшественников обоих их, то их можно уладить дружелюбными переговорами
согласно с справедливостью.
На это царь Московский отвечал, что хотя он и слышал об избрании в короли Максимилиана,
тем не менее, однако не отказывается быть в дружбе и доброй приязни и с ним самим. Ему
желательно, чтобы по обычаю предков были посланы великие послы, а в ожидании послов с обеих
сторон пусть будут прекращены незаконные и враждебные действия.
Получив такой ответ, король всецело предавшись заботе о внутреннем успокоении и в
особенности о прекращении бунта жителей Гданьска, созвал сейм в Торне и на нем же порешил с
одобрения рады послать в Москву послов для переговоров о мире. Послами были избраны Станислав
Крыский, воевода Мазовецкий, — Николай Сапега, воевода Минский, — Федор Скумин, литовский
надворный подскарбий. Так как королю после этого приходилось приводить к покорности город
Гданьск оружием, то Московский царь, полагая, что теперь для него настало самое удобное время
занять Ливонию, к насилию и военным действиям прибавил еще и лукавство.
В то время Ливония находилась под управлением Ивана Ходкевича с титулом
администратора; в крепостях было мало поляков, большая часть начальников была с литовской
стороны. Туземцы подвергаясь от них дурному обращению и вместе с тем, видя, что они не
располагают достаточными средствами против московского могущества, расположены были в пользу
какой бы то ни было перемены. Хорошо зная об этом, Московский князь послал в Ливонию Магнуса,
Голштинского герцога, которого он держал при себе, связав обещаниями и родственными узами.
Царь распространил слух, что если Ливонцы предадутся принцу, то он передаст последнему для
управления Ливонию на местном праве, по примеру Пруссии, с тем, чтобы все управление и власть
сосредотачивались в руках Магнуса, а за ним оставалось бы верховное господство и
соответствующий тому титул. Жители края, побуждаемые, с одной стороны, нерасположением и
ненавистью к чужеземной власти, с другой — надеждою и горячим деланием иметь начальников того
же языка и происхождения, вместе с тем, под влиянием некоторых беспокойных и мятежных людей,
прогнали почти из всех городов польские гарнизоны, и сами собрались в Венден, где в то время
находился Магнус, возложили на него здесь титул и знаки королевской власти и присягнули на его
имя.
Между тем, Московский князь, собрав огромнейшее войско, проник в Ливонию без всякого
препятствия, так как изгнаны были все гарнизоны и большая часть крепостей были заняты Магнусом.
Приняв под власть сдавшиеся Мариенгаузен, Режицу, Люцин, Динабург, Кокенгаузен до самого
Ашерадена, и не делая им никакого вреда для того, чтобы слух о его милосердии распространился
при самом начале управления, Иоанн отправился дальше. В Ашерадене собралось огромное
множество людей обоего пола и всякого сословия, в особенности же много женщин и девиц; там же
находился ландмаршал, человек почтенный и по летам и по тем высшим должностям, которые
некогда он занимал. Московский князь, перебив всех без разбора, способных носить оружие, не
воинственный пол, женщин и девиц, отдал Татарам на поругание; затем прямо отправился в Венден.
Находившиеся там жители, перепуганные слухом о таком жестоком поступке Московского
князя, заперли ворота. Магнус, вышедший за них просителям с униженным видом и умолявший на
коленях о помиловании, ползая у его ног, был обруган князем, который даже ударил его в лицо.
Убедившись, что влияние Магнуса нисколько не может послужить к их спасению, так как даже ему
самому угрожает опасность, и видя себя со всех сторон окруженным и обманутым вероломным
неприятелем, жители под влиянием гнева, страха и отчаяния подложили под здания порох, и от этого
взрыва погибло огромное множество людей обоего пола, всякого возраста и сословия, и почти весь
цвет знати ливонской, сколько ее еще оставалось до сих пор.
Овладев таким образом Венденом и в то же время сдавшимся Роннебургом, соседним с
Венденом, Московский царь уже имел под своею властью всю Ливонию, за исключением Ревеля,
Риги и немногих пограничных с ними крепостей. После отъезда Генриха, во время бескоролевья, он
захватил Пернов, от шведов взял славную, искусственно и естественно очень укрепленную крепость
Вейссенштейн, Нарву же и Дерпт, Феллин и Мариенбург и некоторые другие уже гораздо раньше он
отнял отчасти у епископа Рижского, частию у Ливонского ордена св. Марии.
Положив такое начало, Московский князь делал затем постоянные вторжения в Ливонию,
11
нанося ее жителям множество вреда, и тем заставил их отдаться под власть и покровительство
Сигизмунда Августа и польских королей. И вот это обстоятельство, вместе с прежними спорами и
притязаниями по отношению к великим князьям Литовским из-за некоторых русских местностей,
служило затем постоянным предлогом враждебных действий между ним и Польскими королями.

№ 12. Протоколы Ям-Запольского перемирия (1582 г.)

15 января, последнее заседание

В течение двух дней, предшествовавших этому, снова был большой спор между послами.
Московиты хотели в своих грамотах записать о крепостях, которые они передают королю, что они
отдают их из вотчины, то есть земли великого князя. На это решительно возразили королевские
послы, говоря: этим правом он [московский князь] воспользуется, чтобы напасть на ту [часть]
Ливонии, которую он еще не передал королю. Снова королевские послы потребовали, чтобы
московиты не завершив дела, вернулись в Москву, если не захотят отступиться от этого предложения.
Тогда московиты обратились к Антонио с мольбой вмешаться в это дело и удержать королевских
послов, угрожающих отъездом. Приложив сколько нужно для этого усердия, он убедил московитов
вычеркнуть эти слова из своих грамот. Затем, собравшись вместе, перечитав еще до этого самые
грамоты и обменявшись, по своему обычаю, полномочиями своих государей так, чтобы у
королевских послов оказался [экземпляр] московского князя, а у московитов — королевский, а те
листы, где записаны [сведения] о количестве оружия и об остальных укрепленных крепостей, были
подписаны секретарями обоих государей Михаилом Гарабурдой и Никитой Басенком; после того, как
королевские послы потребовали у Антонио заявления об остальной Ливонии, они скрепили
[заключение] мира клятвой, подписью и крестным целованием в доме у Антонио.
Да будет это во славу Божию.
В Киверовой Горке. 15 января 1582 г.

Заявление королевских послов, сделанное с разрешения Антонио Поссевино

В моем присутствии, то есть в присутствии Антонио Поссевино, посланного великим
первосвященником для заключения мира между светлейшим королем польским и великим князем
московским, великие послы Стефана, божьей милостью короля польского, великого князя
литовского, русского, прусского, мазовецкого, самогитского, ливонского и пр., а также князя
трансильванского, светлейшие господа: Януш Збаражский, воевода браславский, капитан
кшеменский и пинский, Альбрехт Радзивилл, князь несвижский и олыкский, придворный маршалок
литовский, капитан ковенский; Михаил Гарабурда, королевский секретарь — собрались на месте,
называемом Ям Запольский, вели беседы и переговоры о мире или перемирии между светлейшим
королем и великим князем московским Иваном Васильевичем с послами самого великого князя:
Дмитрием Петровичем Елецким, воеводой кашинским, и Романом Васильевичем Олферьевым,
воеводой козельским, дьяком Никитой Басенкой и подьячим Захарием Свиязовым.
Послы светлейшего короля потребовали, чтобы их государю были переданы все города,
взятые светлейшим королем шведским у великого князя московского, то есть: Ругодив(иначе Нарва),
Сыренск, Адос, Толщабор, Ракобож, Колывань (иначе Ревель), Пайсу (иначе Падесу), Колывир,
Ликоверж, Абслум, Вихолумыза, и настаивали, чтобы послы светлейшего великого князя
московского от имени великого князя объявили об этом всем, а эти [крепости] передали бы их
светлейшему королю. Великие послы светлейшего князя московского, давая ответ, сказали, что у них
нет ничего сверх того, что они передали, так как этими городами их великий князь не владеет. От
имени светлейшего короля польского великие послы официальным образом в моем присутствии
сделали заявление, что они хотят и должны вернуть своему государю все города, расположенные в
Ливонии, которыми владеет светлейший король шведский, по крайней мере, нужно предусмотреть,
чтобы, если надо будет светлейшему королю обсуждать со светлейшим князем московским вопрос об
этих городах, спор и разбирательство касались только тех городов, которыми светлейший король
шведский владеет сейчас. Что же касается королевства польского вместе с великим княжеством
литовским и всех остальных крепостей в Ливонии и того, что в других местах подвластно
светлейшему королю польскому, то мир, который будет заключен обеими сторонами в каждой
провинции и крепости, должен храниться нерушимо и, в свою очередь, светлейший король польский
не должен угрожать великому княжеству московскому или какому бы то ни было месту или крепости,
принадлежащей великому князю московскому.
Послы светлейшего короля хотели все это занести в перемирные грамоты. Но послы
12
светлейшего великого князя московского возразили на это, уверяя, что мир, который будет заключен
между великими государями и однажды скреплен клятвой, и так должен храниться нерушимо как со
стороны светлейшего короля по отношению к великому княжеству московскому и прочим
провинциям и городам великого князя московского, так и со стороны великого князя московского по
отношению к королевству польскому, великому княжеству литовскому, Ливонии и всем городам,
принадлежащим этим и другим провинциям королевства польского. …
Итак, насколько это было в наших силах, при благорасположении господина нашего,
верховного первосвященника Григория XIII и святого апостольского престола, для получения
значительного результата заключенного мира позволили сделать вышеназванное заявление, понимая,
что никоим образом это разрешенное нами [то есть Поссевино] заявление не дает основания для
произвольного толкования и изменений [в условиях перемирия] как королями государям, так и
каким-либо другим лицам, либо обладающим какой-либо властью, либо претендующим на нее.
Дано в Киверовой Горке в моем доме 15 января 1582 г.

№ 13. Приближенный султана Мурада III Мустафа-Бей – королеве Елизавете

(20 марта 1579 г.)

Ваш подданный У. Харборн пришел ко мне и просил меня добиться разрешения для него
торговать беспрепятственно во владениях моего господина Султана Мурад Хана. В то время как я вел
переговоры с моим господином по этому вопросу, мне на ум пришла идея каким-либо образом
способствовать заключению союза между Вами и им, так как, во-первых, вы придерживаетесь самой
лучшей из всех христианских религий и, во-вторых, потому, что по этой причине христиане во всем
мире завидуют вам и всеми способами стремятся вредить, если могут. А также потому, что в ваших
интересах быть в согласии с таким выдающимся правителем, с которым почти все правители и
короли стремятся быть в тесном союзе... Поэтому, я думаю, вы не откажетесь заключить союз с
нашим господином, который может помочь вам против всех врагов вашей религии. Если вы
согласны, я постараюсь способствовать такому союзу.

№ 14. Речь королевы Елизаветы против испанской Армады (1588 г.)

Мой возлюбленный народ! Некоторые внушают нам, чтобы мы пеклись о собственной

безопасности, что мы подвергаем себя риску, вооружая множество своих подданных, от которых
можно ожидать предательства, но я уверяю вас, что у меня нет желания жить, потеряв веру в свой
преданный и возлюбленный народ. Пусть страшатся тираны, но, видит Бог, я всегда вела себя так,
отдавая свои главнейшие силы и заботы преданным сердцам и доброй воле своих подданных. И
потому теперь я явилась перед вами не ради собственных утех или забавы, но чтобы, преисполненной
решимости, броситься в самое сердце битвы, чтобы жить или умереть вместе с вами, чтобы принести
в жертву свою честь, свою кровь и даже свой прах во имя нашего Господа, нашего королевства и
нашего народа. Я знаю, что мое тело — всего лишь тело слабой и немощной женщины, но мое сердце
— сердце короля, короля Англии; и я буду презирать правителей Прамы или Испании или любого
государя Европы, которые отважатся нарушить границы нашего королевства, ибо это задевает меня
больше, чем любое оскорбление, и я сама возьму в руки оружие; я сама буду вашим генералом,
вашим судьей и буду награждать вас за каждую вашу доблесть на поле битвы. Мне известна ваша
готовность заслужить награды и почести; и даю вам слово королевы, что вы их получите. Покуда же
на моем месте будет мой генерал-лейтенант, самый благородный и достойный из наших подданных;
и, не сомневаясь в вашей преданности к нему, в согласии в ваших рядах и в вашей доблести на поле
битвы, мы уверены, что вскоре одержим славную победу над врагами нашего Господа, нашего
королевства и нашего народа.

№ 15. Из письма Елизаветы Английской королю Франции Генриху IV.

Союз Филиппа II с папою имеет целью восстановить власть Рима во всех христианских
государствах. Испанский король, который уже давно задумал всемирную монархию, хочет благодаря
союзу с папою достичь апогея задуманного им могущества, прикрываясь при этом заботою о
восстановлении папской власти и единства церкви.
Франция является театром, в котором разыгрывается политическая трагедия. Лига
поддерживается испанскими деньгами, — таковы последствия союза папы с государями,
13
принявшими на себя защиту римского первосвященника.
Последствия эти начались во Франции, но распространяются и на все другие европейские
государства, если только бог допустит это. Все христианские государи должны поэтому быть
заинтересованы в данном вопросе. Они не захотят оставаться праздными зрителями борьбы,
успешный исход которой будет иметь всеобщее значение.
Лучше всего обдумать меры к общему тесному союзу и обнаружить по крайней мере такое
согласие и такую взаимную связь для охраны нашей политической независимости, которые не
уступали бы согласию и союзной связи папы, испанского короля и их союзников, соединившихся с
целью погубить нас.

№ 16. Фрэнсис Бэкон о Елизавете I и ее деятельности

Елизавета и по характеру, и по судьбе своей была удивительной личностью среди женщин,

достопамятной личностью среди государей. Но не у монахов или кабинетных сочинителей должны
мы искать объяснений в подобном случае, ибо люди этого разряда, сильные в стиле, слабые в
суждениях и пристрастные в чувствах, не являются надежными свидетелями в том, что касается
истинного хода дел. О таких вещах следует судить министрам и другим людям, занимавшим высокие
посты, тем, кто держал бразды правления и был знаком с трудностями и тайнами государственных
дел.
Правление женщин во все времена было редкостью; еще реже такое правление бывало
благополучным; сочетание же благополучия и продолжительности есть вещь редчайшая. (…)
Не следует забывать и о том, каков был народ, которым она правила; ибо доведись ей править
среди жителей Пальмиры или в такой миролюбивой и изнеженной стране, как Азия, наше удивление
было бы меньшим; женственным народом вполне хорошо может управлять и женщина, но то, что у
англичан, народа особенно свирепого и воинственного, все совершалось по мановению женской руки
– это заслуживает высочайшего восхищения.
Заметьте также, что этот самый нрав ее народа, всегда жаждущего войны и с трудом
переносящего мир, не помешал ей заботиться о достижении и сохранении мира на протяжении всего
ее царствования. И это ее стремление к миру, вместе с успехами в его осуществлении, я отношу к
величайшим ее заслугам – как то, что составило счастье ее эпохи, подобало ее полу и было
благотворным для ее совести. На десятом году ее правления произошли, правда, небольшие волнения
в северных графствах, но они были немедленно усмирены и подавлены. После этого до самого конца
ее жизни в стране царил мир, прочный и глубокий.
Два обстоятельства сопутствовали этому миру, которые хотя и не имели отношения к его
ценности, но сообщали ему особое великолепие. Одним из них были бедствия соседей, которые
подобно вспышкам огня усиливали его блеск и славу; другим – то, что выгоды мира не исключали
военной славы, так что репутация Англии в том, что касается силы оружия и воинской доблести,
была за счет многих благородных деяний не только сохранена, но и упрочена. Ибо помощь,
посланная в Нидерланды, Францию и Шотландию, морские экспедиции в обе Индии, некоторые из
которых обошли вокруг света, флоты, отправленные в Португалию и для того, чтобы тревожить
берега Испании, множество поражений, нанесенных ирландским мятежникам, – все это
способствовало сохранению воинских добродетелей нашего народа во всей их силе, а его славы и
величия – во всем их блеске.
Ко всему этому величию присоединялось еще и то достоинство, что если, с одной стороны,
соседние короли были обязаны ее своевременной поддержке сохранением своей власти, то, с другой
стороны, народы, которые неразумными государями были предоставлены жестокости их министров,
неистовству черни и всякого рода грабежам и разорению, воззвав к ней о помощи, получали
облегчение в своих страданиях, благодаря чему они и выстояли доныне.
Советы ее были не менее спасительны и благотворны, чем оказываемая ею помощь;
свидетельством тому могут служить увещевания, с которыми она столь часто обращалась к королю
Испании, чтобы он умерил гнев против своих нидерландских подданных и позволил им вернуться
под его руку на условиях не слишком невыполнимых, равно как и постоянные предостережения и
настойчивые просьбы, обращенные к королям Франции, чтобы они соблюдали свои указы об
умиротворении. Я не отрицаю того, что в обоих случаях ее советы не имели успеха. Во-первых, их
успеху помешало общее состояние дел в Европе, ибо амбициям Испании, можно сказать,
выпущенным из тюрьмы на свободу, ничто не мешало обратиться, как это и произошло, на
разрушение королевств и республик христианского мира. Другим препятствием была кровь
14
невинных, тех, кто вместе с женами и детьми был убит у своих очагов и в своих постелях
гнуснейшим сбродом, который, подобно собачьей своре, вооружала и направляла государственная
власть. Эта невинная кровь взывала о справедливом возмездии, и страна, виновная в столь ужасном
преступлении, должна была искупить его гибелью многих от руки друг друга. Но, как бы то ни было,
это ничуть не умаляло ее правоты в том, что она исполняла свой долг мудрого и благожелательного
союзника.
Есть и еще одна причина восхищаться этим миром, об установлении и сохранении которого
столь много заботилась Елизавета, а именно то, что он был следствием не какого-либо особого
миролюбия эпохи, а ее собственной осторожности и умелого правления. Ибо в королевстве,
страдавшем от религиозных междоусобиц и игравшем роль заслона и оплота в борьбе против
непомерных амбиций Испании, в поводах для войны недостатка не было. Елизавета своими войсками
и своими советами умела предотвратить ее; это доказало событие, явившееся самым достопамятным
примером удачи из всех событий нашего времени. Когда испанский флот, собранный с таким трудом
и напряжением, с таким ужасом ожидаемый всей Европой, воодушевленный столь прочной верой в
свою победу, начал бороздить воды наших проливов, он не захватил ни единой шлюпки на море, не
обстрелял ни одного дома на суше, ни разу даже не подошел к берегу, но был сначала разбит в
сражении, а затем рассеян и обессилен в ходе жалкого бегства, потеряв множество кораблей, тогда
как на земле и во владениях Англии в это время сохранялись неизменные мир и спокойствие.(…)
Следует отметить также характер той эпохи, в которую процветала эта королева. Ибо бывают
времена столь варварские и невежественные, что людьми тогда править так же легко, как пасти стадо
овец. Но жребий этой королевы пал на время в высшей степени просвещенное и культурное, когда
невозможно превзойти других и прославиться, не обладая величайшими способностями и
исключительным сочетанием добродетелей.

15