Pro et

contra
ПОЛИНА ФЕДОТОВА

Кельтские корни варяжской

легенды
Часть первая

© Федотова П. И.
© Fedotova P.
Кельтские корни варяжской легенды. Часть первая
Celtic roots of the Varangian legend. Part one
Аннотация. Рассмотрен вопрос о культурных истоках летописного рассказа о призвании варягов. Отвергнута
гипотеза скандинавских источников варяжского сказания, поскольку для него так и не было найдено скандинав-
ских параллелей. Зафиксированная в варяжской легенде практика приглашения князей «со стороны» бытовала
в среде кельтов и балтийских славян. С привлечением сведений Иоакимовской летописи указан целый ряд
схождений летописного рассказа о призвании варяжских князей с кельтскими обычаями. Показано кельтское
происхождение имен варяжских князей — Рюрика, Синеуса и Трувора. Сделан вывод о принадлежности варяж-
ского сказания кельтской культурной традиции.

Annotation. The article deals with the question of the cultural origins of the chronicle story about the vocation of the
Varangians. The author rejects the hypothesis of Scandinavian sources of the Varangian legend, since no Scandinavian
Parallels have been found for it. Recorded in the Varangian legend, the practice of inviting princes “from the outside”
was common among the Celts and Baltic Slavs. With the help of information from the Joachim’s chronicle, a number
of similarities between the chronicle story about the vocation of Varangian princes and Celtic customs are indicated.
The Celtic origin of the names of Varangian princes — Rurik, Sineus and Truvor — is shown. The author comes to the
conclusion that the Varangian legend belongs to the Celtic cultural tradition.

Ключевые слова. Варяжская легенда, кельтская эпическая традиция, имена варяжских князей, кельтская поли-
тическая практика, особенности кельтского менталитета.

Key words. Varangian legend, Celtic epic tradition, names of Varangian princes, Celtic political practice, specifics
of the Celtic mind.

П
редпринятые в последнее время исследования относительно
времени появления и достоверности летописного сказания
о призвании варягов не оставляют сомнения, что известная
из летописи версия возникновения древнерусской государственности
представляет собой церковный фальсификат XIII в. [41; 42; 43]. Лежащая
в основе этой версии варяжская легенда — не просто поздняя вставка
в первоначальный текст киевской летописи (как полагали даже многие
приверженцы норманнской теории), а националистический миф, со-
зданный варяжским идеологом, который приписал своей этнической
группе создание чужой государственности. Это не единичный пример
подобного рода историографии, когда собственный этнос объявляется
создателем чужой цивилизации. Подобные историографические кон-
цепции начали распространяться в XVII—XVIII вв. шведами, которые

ФЕДОТОВА Полина Игоревна — кандидат философских наук (г. Санкт-Петербург).

173
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

объявили своих предков сначала творцами античной греко-римской

цивилизации, а затем, отождествив скандинавских викингов с летопис-
ными варягами, приписали им основание древнерусской правящей
династии и государственности [7. С. 321—338]. Эта шведская этноцен-
тристская фантазия до сих пор имеет многочисленных приверженцев
среди не только зарубежных, но и российских историков. Современная
историография знает немало других случаев создания подобного рода
националистических мифов1.
Однако понимания того, что варягофильская концепция русской
летописи была создана представителями варяжского этнического
меньшинства средневековой Руси, недостаточно. Остается вопрос об
этнической принадлежности самих варягов, а тем самым — о нацио-
нальном происхождении культурной традиции, в рамках которой со-
здавалось сказание о призвании варяжских князей. Поскольку прямых
указаний на этническую принадлежность варягов в источниках нет,
остается обратный ход: ее можно определить по этнографическим
признакам, которые заключает в себе созданная ими варяжская леген-
да. Но перед выяснением этих признаков следует кратко напомнить
основной спектр суждений по вопросу о происхождении варяжской
легенды.

Историографическая традиция о происхождении

варяжской легенды
Происхождение варяжской легенды не было обойдено вниманием
историков. Однако долгое время диапазон мнений колебался между
«новгородским» и «ладожским» ее происхождением. Так, еще Д. И. Ило-
вайский полагал, что «легенда о призвании князей, по всей вероятности,
происхождения (или, точнее, оттенка) новгородского», а окончатель-

1
Так, в постсоветский период ряд тюркоязычных лингвистов, историков, археологов пытаются
доказать исконность обитания тюркских народов в степной зоне Восточной Европы, на Северном
Кавказе, в Закавказье и ряде районов Ирана. Особенно популярной среди них стала идея тюрко-
язычия скифов, саков, сарматов, алан (т. е. ираноязычных степных кочевников). С помощью это-
го националистического мифа тюркоязычные группы стремятся обосновать исторические права
на данные территории.
В 1993 г. вышла книга чувашского исследователя-любителя Г. П. Егорова «Воскресение шумеров»,
в которой чуваши были объявлены прямыми потомками шумеров и, тем самым, создателями шумер-
ской цивилизации. Автор утверждает, что именно они были главными создателями русского языка,
впервые пересекли Атлантический океан и открыли Новый Свет, принеся основы культуры амери-
канским индейцам.
Украинский националист-эмигрант Л. Силенко в вышедшей в 1979 г. в США книге утверждал, что
древнейшие на земле люди появились на Украине, здесь же впервые сложились вера в умирающе-
го и воскресающего бога, а также культ Богини-Матери, которые затем распространились по всему
свету. На Украине возник и древнейший в мире календарь, а позднее появилось первое земледелие,
которое именно отсюда и распространилось по миру. Здесь же была одомашнена лошадь и был
изобретен колесный транспорт, позволивший местным обитателям широко расселиться по планете.
(Более подробно о современных этноцентристских фантазиях с указанием литературы см. статью
В. А. Шнирельмана [48]. Правда, сам Шнирельман насаждает мифы своей диаспоры о «германоязыч-
ных» варягах-норманнах как создателях русского государства.)

174
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

ный свой вид получила в киевском летописном своде, который был со-
ставлен «не ранее второй половины XII или первой половины XIII века»
[12. С. 269].
Аналогичных взглядов придерживались многие историки, неза-
висимо от их позиции по «норманнскому вопросу». Даже норманист
А. А. Шахматов полагал летописное сказание о призвании варягов книж-
ным конструктом летописцев на основе отдельных местных преданий
северных городов (Новгорода, Ладоги, Белоозера и Изборска). По его
мнению, летописец соединил эти предания под влиянием распростра-
ненного фольклорного мотива трех братьев-правителей [45. С. 217—218;
46. С. 214—215, 223].
Ряд других исследователей предполагали заимствование из западно-
европейских источников. Так, давно обращалось внимание на сходство
фабулы варяжского сказания с кельтскими преданиями. В. А. Пархомен-
ко отмечал, что «летописный рассказ о “призвании” варяжских князей…
очень похож на ирландское предание о призвании трех братьев. В осо-
бенности же похож он на сказание, приведенное в истории саксов Ви-
дукинда (конец X в.) о том, как послы бриттов приглашали к себе князей
от саксов — Генгиста и Горсу, положивших начало англо-саксонскому
королевству. Послы бриттов говорили при этом речь, подобную леген-
дарной речи новгородских послов у варягов, с тем же даже упоминани-
ем “великой и обильной земли”, как и в нашем сказании о “призвании”»
[29. С. 106—107].
Во второй половине ХХ в. благодаря работе археологов было оконча-
тельно установлено отсутствие в IX в. обозначенного в летописи театра
действия варяжского сказания: Новгорода, Белоозера, Ростова и других
городов, которых в IX в. еще не существовало. На месте будущего Из-
борска в IX в. находилось торгово-ремесленное поселение догородского
типа, которое по размерам и функциям не соответствовало княжеской
резиденции. За 20 лет раскопок Изборского городища не удалось об-
наружить никаких следов пребывания там воинского контингента [33.
С. 115—117].
Тогда взор исследователей обратился на Ладогу как наиболее под-
ходящее место для варягов Рюрика. Историческая критика стала скло-
няться к мнению, что первичное чтение легенды содержится в тексте
Ипатьевской и Радзивиловской летописей, где говорится о том, что
Рюрик первоначально сел в Ладоге, а на территорию будущего Нов-
города пришел позднее. А. Г. Кузьмин даже полагал, что Новгород как
первоначальное место княжения Рюрика появляется только в новго-
родских летописях XV в. (Новгородской первой летописи младшего
извода и связанных с ней новгородско-софийских сводах), посколь-
ку в самом раннем дошедшем до нас списке «Повести временных лет»
(в составе Лаврентьевского свода 1377 г.) место княжения Рюрика
пропущено [17. С. 46]. Но Кузьмин не учел, что в самых ранних дошед-
ших до нас записях варяжской легенды (в составе Летописца вско-
ре патриарха Никифора из Новгородской и Ростово-Владимирской

175
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

кормчих книг конца XIII — начала XIV в.) городом, где сел на княже-
ние Рюрик, однозначно указан Новгород2.
Игнорирование этого обстоятельства породило проблему «новго-
родского» или «ладожского» происхождения варяжского сказания. На
основании археологических данных и сведений поздних письменных
источников XV в. историки заговорили не о «новгородских», а о «ладож-
ских» сказаниях. По мнению А. Г. Кузьмина, сказание о призвании явля-
лось «местным ладожским преданием», которое до начала XII в. не было
известно ни в Киеве, ни в Новгороде, а впервые появилось вместе с дру-
гими ладожскими преданиями в киевской летописи около 1118 г. «Пер-
воначальный смысл» сказания Кузьмин предложил искать в соперни-
честве Новгорода и Ладоги: ладожское сказание о первенстве Ладоги
перед Новгородом могло использоваться в Киеве в качестве антинов-
городского. При этом Кузьмин, называя сказание «ничем иным, кроме
как легендой», как это ни парадоксально, был убежден в исторической
реальности самого призвания. Он писал о «пришедших вместе с Рюри-
ком варягах», которые еще и в XII в. «играли заметную роль» в Ладоге,
и полагал, что именно в среде этих «обрусевших варягов», по-видимому,
и сохранялись предания о Рюрике [17. С. 53].
На Ладоге поиски корней летописного сказания не закончились. Сто-
ронники норманнской теории истоки варяжской легенды ищут на скан-
динавском Севере. Так, Е. А. Мельникова включает летописный сюжет
о призвании варягов в традицию «варварских историй» Северной и За-
падной Европы, в которых установление власти и «порядка» приписы-
валось родоначальникам актуально правящих династий. Но в качестве
ближайшей параллели русской летописи Мельникова смогла указать
только все тот же рассказ о приглашении бриттами вождей англосак-
сов Хенгиста и Хорсу. Аттестуя это историческое предание как «англо-
саксонское», исследовательница словно не замечает, что правителей
приглашали не англы и саксы, а британские кельты. Никаких герман-
ских или скандинавских параллелей политической практике пригла-
шать правителей из чужого (или даже враждебного) племени она так
и не привела [24. С. 109—113].
Не удалось этого сделать и Г. В. Глазыриной, посвятившей специаль-
ную работу легендам о происхождении правящей династии в Норве-
гии. Она отметила, что большинство европейских народов, в частности
норвежцы, реконструируя свою историю, рисуют ее как непрерывную

2
В тексте Летописца вскоре из Новгородской кормчей сказано: «И избрашася три браты с роды
своими, стареи Рюрикъ седе Новегороде, Синеусъ на Белеозере, Труворъ въ Изборьске…» Тождест-
венный текст — в Варсонофьевской (Ростово-Владимирской) кормчей [27. С. 238]. Третий, самый
ранний список Летописца Никифора с записью варяжской легенды содержится в рукописи Сино-
дальной библиотеки № 117 (XIV в.), содержащей 16 Слов Григория Богослова с толкованиями Ники-
ты Ираклийского: «И избрашася три браты с роды своими, стареи Рюрикъ седе Новегороде, Синеусъ
на Белеозере, Труворъ въ Изборьске…» [37. С. 206—207. Прим. 1]. Таким образом, во всех трех самых
ранних записях варяжского сказания местом княжения Рюрика выступает Новгород. Следовательно,
Ладога является добавлением одного из поздних переписчиков. Когда было внесено это добавление:
на этапе тверской редактуры начала XIV в. или в начале XV в. переписчиком Ипатьевского списка, —
еще предстоит установить.

176
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

линию, восходящую к моменту создания первого человека. Примером

являются генеалогические саги о первом конунге Норвегии — Харальде
Прекрасноволосом, а также о других норвежских конунгах, правивших
как до, так и после него. Но в европейской эпической традиции присут-
ствует и другой тип генеалогических легенд, где в качестве исходного
момента возникновения династии фигурирует призвание иностранных
правителей. Этот тип представлен «в англосаксонском эпосе» о призва-
нии Хенгиста и Хорсы, а также в древнерусской летописи в рассказе
о призвании трех братьев-варягов во главе с Рюриком. В них не ставит-
ся вопрос об истоках родовой линии, а также отсутствует идея божест-
венного происхождения власти [5]. Таким образом, Глазырина не только
не нашла скандинавских параллелей к русской летописи, но, напротив,
подчеркнула принципиальное расхождение варяжской легенды с типом
норвежских генеалогических преданий, поставив ее в один ряд с кельт-
ской практикой призвания правителей, отраженной в англосаксонском
эпосе.
Более аргументированно, на широком сравнительно-историческом
материале проблема этнического происхождения варяжской легенды
рассмотрена А. С. Щавелевым. Он посвятил отдельное исследование
анализу «моделей архаической власти» у славян с целью доказать не-
славянское происхождение легенды о варягах. «Сказание о призвании
Рюрика» он уверенно отнес к кругу «легенд северных германцев» на том
основании, что североевропейские дружинные сказания о происхожде-
нии власти «выразительно контрастируют» с описанием «мирного» по-
литогенеза у славян [49. С. 167]. Этим заявлением автор поставил себя
в курьезное положение, поскольку «призвание варягов» и было «мир-
ным», если следовать тексту «Повести временных лет». Так что контраст
здесь получился все же «невыразительным».
Однако с основным выводом автора можно согласиться: предание
о призвании варягов стоит особняком в ряду аналогичных славянских
сказаний о первых князьях и происхождении княжеской власти. В чеш-
ских, польских, хорватских, киевских легендах (о Кие, Попеле, Пясте,
Кроке с дочерьми, Пржемысле и Либуше) правители имеют местное
происхождение, отсутствует мотив их призвания со стороны, они осу-
ществляют власть в этнически однородном социуме. Кроме того, в них
отсутствует жесткая патрилинейность власти, наоборот, в правящем
слое присутствуют женщины: сестра Кия — Лыбедь; жена Пяста — Репка;
дочери Крока — Либуше, Тэтка и Кази; сестры хорватских князей — Туга
и Вуга [49. С. 177, 157]. Во всех этих пунктах варяжское сказание является
их полной противоположностью. Отсюда автор делает вывод, что оно
«может быть уверенно отнесено к категории легенд о призвании ино-
земного правителя», «бытующих в кельто-германском мире, а значит —
выведено из круга славянских преданий, в которых правитель автохто-
нен» [49. С. 47].
Но стоит ли торопиться с противопоставлением кельтского и славян-
ского мира? По признанию самого автора, «подтверждается гипотеза
о широких контактах кельтов с протославянской общностью» [49. С. 206].

177
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

И если наличие германских корней еще нужно доказать, то присутствие

кельтских неоспоримо. Очевиднее всего это проявляется в кельтском
характере имен главных фигурантов варяжской легенды.

Кельтская ономастика варяжской легенды

На протяжении всей дискуссии по варяжскому вопросу имена трех
братьев-князей, призванных в Новгород, выступали ключевым момен-
том в определении этнической природы варягов. Действительно, даже
в эпоху глобализации имя человека по-прежнему остается достаточ-
но надежным маркером его национальной принадлежности. Очевид-
но неславянский характер имен Рюрика, Синеуса и Трувора служил
главным аргументом в отстаивании скандинавского происхождения
варягов. Еще со времен А. А. Куника и В. Томсена среди историков ут-
вердилось мнение, что Рюрик — это искаженная славянская передача
скандинавского имени Hrøríkr, Синеус произошел от Signiutr/Signjo´tr,
а Трувор — от Þo´rvarðr [38. С. 224, 225]. При этом защитников скан-
динавской этимологии не смущало фонетическое несоответствие сла-
вянских форм скандинавским, между которыми проблематично уло-
вить даже «сходство звона». Тем не менее, невзирая на фонетическую
дистанцию, норманисты до сих пор считают выведение Рюрика из
Хрерикра, Синеуса от Сигниотра, а Трувора — от Торвардра лингви-
стически безупречным3.
Радикальную брешь в этой аргументации пробила новаторская рабо-
та советского историка А. Г. Кузьмина «Об этнической природе варягов»
(1974), в которой автор убедительно обосновал кельтскую этимологию
варяжских имен. Никакого доказательного опровержения приведен-
ного Кузьминым лингвистического материала его оппонентами не по-
следовало, кроме аргумента «к личности» («не специалист»). Как будто
специалистами в древнерусской истории, этнографии и ономастики
были шведский ботаник и анатом О. Рудбек, немецкий богослов и ори-
енталист-китаевед З. Байер, не имевший высшего образования Г. Мил-
лер, немецкий богослов и филолог-ориенталист А. Шлецер, немецкий
историк А. А. Куник и датский лингвист В. Томсен. Ни один из них не
имел ни малейшего представления об этнической принадлежности на-
селявших в древности Восточную Европу племен и народов4. Что, од-
нако, не мешает современным представителям норманистского лагеря

3
Кроме того, сторонники скандинавской этимологии склонны преувеличивать количество ва-
ряжских имен — за счет причисления к «варяжским» русских имен из договоров руси с греками. Об
ошибочности такой арифметики и действительном количестве варяжских имен в русских письмен-
ных памятниках см. посвященную этой проблеме статью автора [40].
4
До сих пор вопрос об этнической принадлежности не только варягов, но и руси, кривичей,
мери, чуди и ряда других упомянутых в древнерусских источниках этнических групп (колбягов, води,
ижоры) остается нерешенным и является предметом научных дискуссий. Однако уже очевидно, что
возникшая на донаучном уровне историографии традиционная их атрибуция как «скандинавских»
или «финских» не соответствует действительности.

178
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

апеллировать к идеям и трудам указанных лиц как к «объективной нау-

ке». В последнее время высказанная еще в 1970-х гг. позиция А. Г. Кузь-
мина нашла полную поддержку у специалистов в лице украинского
лингвиста, академика В. Г. Скляренко [34. С. 60—62]. Благодаря работам
этих ученых, а также появлению специальных трудов отечественных
лингвистов-кельтологов В. П. Калыгина и А. А. Королева кельтская при-
надлежность имен Рюрик, Синеус и Трувор не вызывает сомнений. Все
три варяжских имени имеют на кельтской почве внятную семантику
и полностью соответствуют словообразовательным схемам, характер-
ным для кельтских имен.
Имя «Рюрик» — типичный кельтский композит, образованный от
слова rix/ri («король») с добавлением усилительной частицы ro-, кото-
рая в различных словах может переводиться как «большой, великий»,
«очень», «пре-». Обычно ro- в сочетании с прилагательными и сущест-
вительными выражает усиление признака, например: romacc — великий
сын, rodomun — великий мир, roart — великий медведь, romuir — великое
море; robec — очень малый (премалый), romor — очень большой (пре-
большой), rothet — очень блестящий, rochtot — очень твердый [14. С. 71,
74, 89]. Присутствует этот префикс и в именах собственных. В сохранив-
шейся огамической надписи из Уэльса зафиксировано имя (в латини-
зированной форме) RVGNATIO. Оно состоит из усилительной приставки
ro- + производное от глагола gniit — «делать». Известный российский
кельтолог В. П. Калыгин реконструирует это имя как *rugnaitis — «совер-
шающий великие деяния» [14. С. 93]5.
В прямую связь с этой кельтской надписью можно поставит имя лето-
писной Рогнеды. В имени Рогнедь отчетливо просматривается кельтское
Ro-gnait (усилительная частица ro- + глагол gniit — «делать») — «преуме-
лая, преискусная». В таком случае имя ее отца Рогволод не Рог+волод,
а Ро+гвалт (Rogwalt) — «великий властитель». При этом надпись с име-
нем Рогнатио происходит из Уэльса, валлийское же происхождение
имеет и gwalt («правитель, властитель»). Таким образом, Рюрик (Ruiric),
Рогнеда (Rognait) и Рогволод (Rogwalt) — кельтские по происхождению
имена, где Рюрик и Рогволод имеют к тому же одинаковое значение —
«большой правитель» (или «большой король»).
Кельтское рикс («царь», «король») восходит к реконструируемой лин-
гвистами индоевропейской праформе *rêgs (на санскрите râj; по-латин-
ски rex; по-галльски rix; по-ирландски ri) [8. С. 99]. Итальянские лингви-
сты Т. Болели и Э. Кампаниле показали, что в ряде индоевропейских
традиций, прежде всего кельтской и индийской, имена, содержащие
*rē s (соответственно др.-инд. rāj- и галл. rīx, др.-ирл. rí), были харак-
терным признаком нобилитета [14. С. 94]. Сегодня общепризнанно, что
европейские имена с компонентом rix принадлежали именно кельтско-
му нобилитету. Так, известны имена галльских королей: Ambio-rix, Boio-
rix, Cingeto-rix, Vercingeto-rix, Malo-rix, Dumno-rix, Orgeto-rix и т. п. [15.

5
Хотя скорее его имя можно перевести как «преумелый» или «многодеятельный».

179
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

С. 42; 50. P. 245—249]. В своей германизированной форме (rig/rich) этот

формант часто встречается и в именах германских вождей: Аларих, Гер-
манарих, Теодорих. Как отмечают специалисты, термин rix (гот. reiks),
а также reich («королевство, царство», «империя») германский мир заим-
ствовал из кельтского политического лексикона. Исконно германское
*kuningaz («вождь») означало управленческую единицу более низкого
уровня: главу рода (от *kunja — «род») [15. С. 36].
Имя «Рюрик/Рорик» стоит в том же ряду княжеских имен-титулов, из-
вестных в кельтских регионах с эпохи раннего средневековья. Немец-
кий лингвист А. Хольдер в ономастическом словаре «Сокровища древне-
кельтского языка» приводит континентальные формы Ruricius, Ruricio,
Roricius, известные с IV по VII в. [51. S. 1248—1249]. Французский фи-
лолог Мария-Тереза Морле приводит следующие формы этого имени,
отмеченные на территории Франции IX—XII вв.: Rorio, Rorico, Roricus,
Rorigus, Rorigo, Rorigius, Rorigus [52. S. 191а]6. В форме Rory оно имело до-
статочно широкое хождение среди кельтов Ирландии и Шотландии и
Ryire — в Уэльсе [18. С. 609]7.
Столь широкое и массовое распространение этого имени по всему
кельтскому миру не случайно. Первоначально оно представляло собой
не личное имя, а термин кельтской политической лексики. В древнеир-
ландской политической иерархии ruiri («большой король») — средняя
ступень между просто ri (главой туата) и ard-ri («верховным королем»)
[15. С. 35—36]. Иными словами, ruiri («большой король») первоначально
означало среднее звено кельтской управленческой структуры, и лишь
затем титул превратился в личное имя. В кельтском словопроизводстве,
столь щедром на превосходные и сравнительные степени, встречается
и термин Ardruiri — «верховный большой король». Но так обращались
преимущественно к христианскому богу. Например, в стихах ирланд-
ской королевы Гормлайт (Х в.): «A Ardruire an bheatha bhuain» («О Вер-
ховный большой король жизни вечной») [39. С. 79]. Таким образом, и се-
мантика, и морфология, и ареал бытования имени «Рюрик» бесспорно
указывает на его кельтское происхождение.

6
Правда, следуя норманистской традиции, она дает совершенно надуманную этимологию этих
имен от гот. raus и др.-исл. reyrr («тростник»).
7
Правда, сам Кузьмин склонялся к этногеографическому объяснению этого имени: от названия
племени рауриков (Raurici), обитавших в районе реки Раура (современный Рур). С. В. Цветков эти-
мологизирует Рюрика как «красный король» [44. С. 123]. Но такое словопроизводство ошибочно.
Значение «красный король» имело другое кельтское имя — Rouderix/Ru´adri(c), вошедшее во мно-
гие европейские языки (Родерик, Родрик, Родриго). Это двусоставный композит с компонентом
ruad/roud — «красный». Как указывали ведущие отечественные лингвисты-кельтологи В. П. Калыгин
и А. А. Королев, в генеалогии ирландских королевских династий часто встречаются такие имена, как
Ru´ad, Flann, Derg (все со значением «красный»), — как в виде самостоятельных единиц, так и в составе
двучленных композитов (Ru´adchind, Ru´adgal). Имелось и двусоставное имя Ru´adri (букв.: «красно-
король») [15. С. 43]. Наличие отдельного имени Ru´adri наряду с Rory и Ryire говорит о различии этих
антропонимов — и в семантическом, и в морфологическом отношении. В имени «Рорик/Рюрик»
корневое d отсутствует; по своей морфологической структуре это имя — не двучленный композит
с двумя корневыми основами (как Rouderix или Ru´adgal), а соединение корневой основы rix/ri с уси-
лительной приставкой ro-.

180
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

Кельтскую семантику и морфологию имеет имя второго брата — «Си-

неус». Как отмечал А. Г. Кузьмин, наиболее вероятная этимология име-
ни «Синеус» от кельтского sinjos — «старший», что совпадает с именем
брата Рюрика [18. С. 610]. По своей структуре оно представляет собой
соединение корневой основы sin-/sen- («старый») с суффиксом срав-
нительной степени. Крупнейшие лингвисты-кельтологи Г. Льюис и
Х. Педерсен указывали, что сравнительная степень в ирландском языке
обычно оканчивается на -iu или -u: sinu — «старший», siniu — «старше».
Но первоначальное окончание было -jos, от древней индоевропейской
сравнительной степени с усилительным значением [22. С. 228—229, 132,
141]. Имена с корнем sin- имели широкое хождение в кельтском мире.
А. Хольдер приводит многочисленные аналоги в кельтском именослове:
Sinaeus, Sinicus, Sinicius, Sinus, Sinatos, Sinorix [51. S. 1567, 1573—1575]. На
славянской почве значение имени Sinaeus («Синэус») могло быть пере-
осмыслено по аналогии с «Черноусом» и «Белоусом».
Имеет кельтские корни и имя «Трувор». А. Г. Кузьмин возводил его
к старо-французскому trouveur (совр. trouve`re — трувер): «поэт, труба-
дур», указывая, что сходное имя Trevor до сих пор распространено среди
потомков островных кельтов в Корнуэлле, а также в Уэльсе и Бретани.
Не исключено и происхождение этого имени от названия племени тре-
веров [18. С. 611].
Таким образом, варяжские князья носили чисто кельтские имена. Сле-
довательно, если принимать летописный рассказ о призвании князей
в качестве достоверного исторического предания, то приходится при-
знать, что варяги-основатели были кельтами. Если же видеть в нем со-
знательный вымысел, то возникает вопрос: почему автор варяжского
сказания наделил призванных князей кельтскими именами? Видимо,
потому, что он сам принадлежал к этой этнической группе. Тогда в его
рассказе должны присутствовать какие-то следы кельтского менталите-
та и кельтской культурной традиции.

«Призвание князей» как отражение кельтской

политической практики
Самым выразительным отличием варяжского сказания от остальных
славянских легенд о происхождении княжеской власти исследователи
считают практику призвания правителя со стороны. Правда, как показа-
ла Л. П. Грот, время от времени к такой мере для разрешения династиче-
ских кризисов прибегали в Средние века и даже в Новое время по всей
Европе, в том числе и в России [6. С. 136—138, 145]. Однако из всех евро-
пейских народов только у кельтов приглашение правителя «со стороны»
не только не было из ряда вон выходящим событием, но даже имело
силу освященного обычаем политического института.
Как отмечала исследовательница политических структур власти
у кельтов Ю. В. Куликова, «если народ и аристократия не могли прийти
к единому решению по вопросу личности царя, они могли пригласить

181
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

и избрать царя со стороны — из другого племени и даже из другого на-

рода, как это было в случае с царем свевов Ариовистом» [19. С. 113].
В случае с приглашением Ариовиста галльскими кельтами мы име-
ем дело не с легендой, а с историческим фактом, отраженным столь
достоверным источником, как «Записки о Галльской войне» Юлия Це-
заря. Около 71 г. до н. э. галльские племена арвернов и секванов, вра-
ждовавшие с соседним галльским племенем эдуев, пригласили для борь-
бы с эдуями вождя обитавшего за Рейном германского племени свевов
Ариовиста. После победы над эдуями (в 61 г. до н. э.) Ариовист стал
управлять пригласившими его галлами «высокомерно и жестоко», спо-
собствуя массовому переселению своих соотечественников-германцев
на галльские земли. Он отнял у секванов треть лучших земель и потре-
бовал освободить еще треть для поселения германцев. Это вызвало воз-
мущение всей Галлии. Объединенное галльское посольство обратилось
за помощью в римский сенат, и в 54 г. Ариовист, лишенный поддержки
приглашавших его племен, был разбит Юлием Цезарем и бежал обрат-
но за Рейн [11. С. 22—37].
Таким образом, рассказ о призвании Рюрика с братьями не явля-
ется «традиционным “клише” приглашения на царство его легендар-
ного основателя», как полагал А. Л. Никитин [26. С. 148], а хорошо
вписывается в политическую практику кельтов. Естественно, что эта
практика находила отражение и в литературном материале. Ведь
в эпосе находят отражение не только субъективные представления
древних людей о мире, но и реалии их общественной и повседнев-
ной жизни.
В частности, ситуация «внешнего призвания» из-за внутренних раз-
доров отражена в известной ирландской саге «Битва при Маг Туиред».
В ней говорится, что король Нуаду в битве потерял руку и утратил
право на королевскую власть. (Согласно широко распространенному
в кельтском мире обычаю, король не должен был иметь физических
недостатков. Даже прыщи на лице могли служить основанием для сме-
ны правителя [3. С. 78; 19. С. 113].) Из-за этого и начался раздор внутри
Племен Богини Дану, «кому править Ирландией, ибо не мог королем
быть Нуаду с тех пор, как лишился руки» [31. С. 34]. На совете решили
отдать королевскую власть Бресу, малолетнему сыну Элата — предводи-
теля враждебного ирландцам племени фоморов. Основанием для тако-
го решения послужило то, что матерью Бреса, как сказано в саге, была
женщина из Племен Богини. Кроме того, этим избранием предпола-
галось скрепить союз с фоморами. «Так из-за распри меж Племенами
Богини отдали власть над Ирландией этому мальчику». Правлением
Бреса тут же воспользовались вожди фоморов, обложившие Ирландию
данью, «так что ни один дым из крыши не был от нее свободен» [31.
С. 35]. Таким образом, княжеское происхождение, родство по материн-
ской линии и политические расчеты — вот доводы, которые заставили
ирландцев вручить власть над собой сыну предводителя враждебного
племени.

182
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

С аналогичной ситуацией мы сталкиваемся и в легенде о призвании

варягов. Сюжет с призванием Рюрика имеет большое сходство с ирланд-
ской сагой. Призванию предшествовали раздоры («вста род на род»)
и прения по поводу избрания нового правителя8. Конфликт разрешился
традиционным для кельтской политической практики способом: при-
звали правителя со стороны, который, во-первых, происходил из кня-
жеского рода и, во-вторых, находился в родстве с местной династией
по материнской линии9. Как и в случае с Бресом, сочинителей легенды
не смутило то, что Рюрик с братьями были родом из племени, которое
налагало дань на местное население. В данном случае прослеживается
еще одна любопытная параллель с известной «хазарской данью». Со-
гласно саге «Битва при Маг Туиред», ирландцы платили фоморам дань
«от дыма». Аналогичную дань «от дыма» уплачивали, согласно летописи,
славянские племена хазарам. Видимо, дань «от дыма» была традицион-
ной единицей обложения в кельтском мире, что выдает кельтский мен-
талитет сочинителей этого рассказа.
В сказании о призвании князей, как оно присутствует в Иоакимов-
ской летописи, есть еще одна деталь, которая прямо роднит его с кельт-
скими политическими институтами. Избрание правителя должно было
пройти установленный обряд и быть санкционировано жрецами. Этот
кельтский обряд известен под названием tarbfeis — «бычий пир» (или
«праздник быка») и заключался в том, что вкусивший мяса быка во сне
видел личность будущего короля, после чего друиды объявляли народу
волю богов [30. С. 180; 3. С. 62—63].
Описание процедуры выбора верховного правителя на tarbfeis сохра-
нилось в древнеирландской саге «Разрушение Дома Да Дерга». По смерти
прежнего короля ирландцы собирались в общеирландском культовом
центре Темра для выбора нового правителя. На празднике убивали бело-
го быка, и один из мужей наедался досыта его мясом и пил отвар, после
чего засыпал и «над ложем его произносили слово правды». Тот, кого
случалось ему увидеть во сне, должен был стать королем. «Помертвели
бы губы его, лишь осмелься он сказать неправду» [31. С. 104]. Сновидение
толковали четыре друида, которые и провозглашали имя нового короля
[2. С. 192].
Аналогичный сюжет с «вещим сном», который указывал на нового
правителя, содержится и в рассказе Иоакимовской летописи о призва-
нии варягов. Согласно этому рассказу, правивший в «Велием граде» князь

8
Эту деталь — споры относительно кандидатуры будущего князя — содержат только поздние
летописи. Так, в Никоновской летописи (сер. XVI в.) говорится, что словене-новгородцы, кривичи
и меря, собравшись, долго решали, кого пригласить: «или отъ насъ, или от Казаръ, или отъ Полянъ,
или от Дунайчевъ, или отъ Варягъ. И бысть о семъ молва велиа: овемъ сего, овемъ другаго хотя-
щемъ» [28. С. 9]. Участие мери, проживавшей в окрестностях будущей Москвы, обусловлено чисто
конъюнктурным соображением: включить московский регион в число учредителей древнерусско-
го государства.
9
Согласно поздней Иоакимовской летописи, Рюрик был внуком местного правителя Гостомысла
от его средней дочери.

183
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

Гостомысл, потеряв всех своих сыновей, обратился к «весчунам» «вопро-

сити боги о наследии». Получив от них ответ, что «имать наследовати
от своих» (иметь ему наследника от «своих», т. е. от своего рода), он им
не поверил, поскольку был стар и «жены его не рождали». Но после от-
правки даров в святилища он видит сон, как из чрева его средней дочери
Умилы вырастает плодовитое дерево, от плодов которого насыщаются
«людие всея земли». Проснувшись, он призвал «вещунов» и изложил им
свой сон. Те же ответили, что наследовать Гостомыслу должны сыновья
его средней дочери, которая была замужем за варяжским князем. По-
сле смерти Гостомысла старейшины, выполняя волю богов, послали за
сыновьями Умилы к варягам. Так у славян и оказался варяжский князь
Рюрик с братьями [35. С. 110].
Исследователи, анализировавшие рассказ Иоакимовской летопи-
си, полагали, что достоверная фактическая основа этого записанного
позднее устного предания осложнена фольклорным «бродячим» мо-
тивом о сне Гостомысла [1. С. 599]. Иначе говоря, редактор предания
включил в него выдуманный литературный штамп для пущей занима-
тельности рассказа. Но неоднократное появление в рассказе «вещунов»,
т. е. языческих жрецов, к которым обращается Гостомысл, посылая
дары в различные святилища — в Колмогард и в Зимеголы, исключает
возможность поздней обработки сюжета со стороны христианских ре-
дакторов. Скорее, такие подробности должны были заставить исклю-
чить этот рассказ из повествования. Дохристианское происхождение
всего рассказа заставляет видеть здесь не художественную выдумку,
а определенную, установленную обычаем процедуру. В своей основ-
ной схеме эта процедура целиком совпадает с кельтской. Она вклю-
чала в себя вопрошание богов о новом правителе, «вещий сон» после
вопрошания, а затем толкование сна жрецами, которые и определяли
будущего правителя страны. По-видимому, к тому времени, когда со-
здавалось предание, эта процедура уже превращалась в отмиравший
институт, заменяясь наследованием власти по мужской линии. Но, как
видно из рассказа, к ней еще прибегали в случаях, когда прямых на-
следников не оказывалось.
Сходством политической практики и сопровождавших ее религиоз-
ных ритуалов случаи прямых соответствий между кельтскими обычаями
и варяжской легендой не исчерпываются. В кельтской эпической тради-
ции мы сталкиваемся с рядом других не менее выразительных паралле-
лей с летописным сказанием о призвании варягов.

Параллели сюжета о «призвании варягов» в кельтской

эпической традиции
На след кельтских корней сюжета о призвании варягов выходили
еще дореволюционные историки. Так, Д. И. Иловайский указал на яв-
ное сходство летописной легенды о призвании трех братьев-варягов

184
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

с ирландским преданием о призвании с востока трех братьев — Аме-

лава, Ситарака и Ивора — для устройства на острове торговли. Он же
привел случаи и других аналогичных этиологических сказаний у индо-
европейских народов. Прежде всего это широко известный благодаря
Геродоту скифский миф о происхождении народа скифов и установле-
нии у них царской власти от трех братьев-родоначальников: Липоксая,
Арпоксая и Колоксая. Легенда о трех братьях — Кие, Щеке и Хориве,
старший из которых стал основоположником княжеской династии, за-
фиксирована летописью у днепровских славян. Более поздняя легенда
о происхождении славянских народов от трех братьев — Леха, Чеха
и Руса — существует у западных славян [12. С. 222]. Об аналогичных
представлениях древних германцев писал Тацит. Общим прародите-
лем и праотцом их народа германцы считали бога Манна, сына Туи-
стона. Манну они приписывали трех сыновей, ставших родоначальни-
ками трех германских племен. По их именам обитающие близ Океана
прозываются ингевонами, посередине — гермионами, все прочие —
истевонами [36. С. 354].
Большинство исследователей видели в этих сказаниях только «ле-
генду», т. е. выдумку, литературный эпический сюжет. Первым, кто
усомнился в чисто литературном происхождении этого сюжета, был
русский историк и археолог И. Е. Забелин. Он указал, что «трехбрат-
ний род» — устойчивый социально-политический институт обществ,
еще не вышедших из родового строя. Иными словами, правление трех
братьев — не порождение народной фантазии, не «бродячий сюжет»
фольклора, а реально существовавшая форма правления позднеродо-
вого общества, находящая отражение в народном эпосе [10. С. 562—
571]10. Сходство славянских, кельтских, германских и иранских этио-
логических сказаний о трех братьях—родоначальниках и основателях
правящих династий отражает единую для них социально-политиче-
скую практику.
Однако из всех индоевропейских народов наибольшую привержен-
ность к числовой мистике, особенно к числу «три», проявляли кельты.
Пристрастие к триадическим структурам составляет одну из самых
характерных черт кельтского менталитета. Все кельтологи отмеча-
ют устойчивую и повсеместную веру кельтов в магическую природу
числа «три». Кельтские божества часто имели тройственную природу,

10
Эта идея русского ученого нашла полное подтверждение в современной политической антро-
пологии. Так, советский этнограф В. М. Мисюгин на большом материале показал, что «трехбратний
род» представляет собой политическую универсалию на этапе перехода от первобытной системы
«возрастных классов» к династическому принципу майората. Наследованию по правилам линей-
ного кровного родства предшествовало наследование группой «социальных сверстников», а за-
тем — в рамках «выделившейся из возрастной системы особой правовой структуры из трех братьев,
структуры промежуточной на переходе от социально-возрастного деления общества к делению на
кровнородственные линейные экзогамные правовые коллективы» [25. С. 191]. Этот вывод об универ-
сальном характере «трехбратнего рода» как исторической ступени в развитии политических инсти-
тутов принят современными политантропологами.

185
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

а некоторые имели три головы. Изображения трехликих голов созда-

вались кельтами и в римское время [32. С. 207]11. Если в человеческом
теле кельты утраивали голову как самую драгоценную часть, то у жи-
вотных — рог. Широко распространенный у разных народов культ
быка имел у кельтов ту особенность, что священный бык почитался
с тремя рогами. Такие статуэтки трехрогого быка имели широкое хо-
ждение в Галлии. Божественный кабан галлов тоже имел три рога [47.
С. 211—212].
Тройственность правителей и других персонажей кельтской мифо-
логии отмечали бретонские исследователи К. Гюйонварх и Ф. Леру. Ге-
роические персонажи ирландского эпоса нередко троятся, как и боги:
три королевы Медб, три Махи, три Морриган, три Бодб, три эпони-
ма Ирландии [8. С. 172]. Главный герой уладского (североирландско-
го) цикла сказаний Кухулин претерпевает «троекратное рождение»
и окончательно появляется на свет только на третий раз. Три капли
премудрости из котла ведьмы Керидвен превращают простого маль-
чика-слугу в вещего барда Талиесина. Даже счет у островных кельтов
носил отпечаток этой специфической тройственности мышления.
Ирландский эпос постоянно оперирует такими числами, как «трижды
пять», «трижды семь», «трижды девять», «трижды пятьдесят», «трижды
пять тысяч» и т. д.12
Тем же триадическим принципом была проникнута и социальная
организация кельтов. У ирландских кельтов семьей считалось посе-
ление родственников, насчитывающее до 30 человек. Территория,
занимаемая сотней семей или примерно 3 тыс. человек, называлась
trí cha ce´t («тридцать сотен»). Таким образом, 3 тыс. человек — сред-
няя численность кельтского клана, родственно-территориальной
группы, лежащей в основе туата (др.-ирл. tu´ath — «племя, народ»).
Обращает внимание совпадение этой цифры с рассказом Киево-Пе-
черского патерика о сыне варяжского князя Шимоне, который бе-
жал на Русь, к киевскому князю Ярославу, «со всем домом своим яко
до 3000 душ» [16. С. 412—413]. Такое же число в 3 тыс. фигурирует
в отношении численности варягов и в грузинской летописи XI в.
«Матиане Картлиса». В ней говорится об участии варяжского отряда
в 700 человек в Сасиретской битве между войском грузинского царя
Баграта IV и его мятежным вассалом Липаритом Багваши. При этом

11
В кельтском ареале известны 32 изображения некоего трехглавого бога — Трицефала. В тро-
ичной форме почиталась и Мать Земля: это общегалльский культ Матерей, которые изображались
в виде трех женщин с атрибутами плодородия. Триады богов характерны и для ирландского языче-
ского пантеона: три богини войны — Морриган, Маха и Бодб; три бога ремесла — Гоибниу, Лухта
и Кредне; три Бригиты; три Финд [9. С. 28, 176].
12
При этом для месопотамской традиции характерны седьмицы, которые имели широкое рас-
пространение и в Древней Греции: семь мудрецов, семь чудес света, семеро против Фив. На Руси
считали дюжинами и сороками. В качестве священного числа фигурировала и девятка. На девятый
и сороковой день справляли поминки по умершим.

186
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

общая численность прибывших в Грузию «варангов» оценивается

в 3 тыс. человек13.
Таким образом, троица варяжских князей, уходя корнями в общий
для архаических обществ мотив «трехбратнего рода» как устойчивой
политической единицы, хорошо вписывается в специфику кельтского
менталитета с его приверженностью триадическим структурам. И дело
здесь не в «бродячих» эпических сюжетах, а в специфике кельтского ума,
неизменно мыслившего триадами.
Кельтские параллели к варяжской легенде прослеживаются как на
уровне фольклора, так и в письменных литературно-исторических па-
мятниках. Знаменитая фраза славянских послов к варягам «земля наша
велика и обильна, а наряда [т. е. власти] в ней нет», оказывается, не оди-
нока. С аналогичными словами обращаются бриттские послы к вождям
англосаксов в написанной во второй половине Х в. в Хронике Видукин-
да Корвейского: «Благородные саксы, несчастные бритты, изнуренные
постоянными вторжениями врагов и поэтому очень стесненные, про-
слышав о славных победах, которые одержаны вами, послали нас к вам
с просьбой не оставить [бриттов] без помощи. Обширную, бескрайнюю
свою страну, изобилующую разными благами, [бритты] готовы вручить
вашей власти» [4. С. 128—129]. Выражение «обширная, бескрайняя стра-
на, изобилующая разными благами» до такой степени соответствует
летописному «земля наша велика и обильна», что высказывалось пред-
положение о влиянии сочинения Видукинда на древнерусского лето-
писца.
В кельтской эпической традиции есть еще один рассказ, в котором
мы сталкиваемся с аналогичной речевой формулой. В «Книге захва-
тов Ирландии» содержится предание о заселении Ирландии последней
волной завоевателей, гойделами (предками современных ирландцев),
приплывшими с берегов Меотиды (Азовского моря)14. Предание назы-
вает их «сыновьями Миледа». В Ирландию сначала приплывает внук
Миледа Ит, сын Брегона, с группой соплеменников. Высадившись на
острове, он встречает трех царей, спорящих о власти. Цари просят Ита
рассудить их, чтобы прийти к согласию. В ответ Ит произносит та-
кие слова: «Судите праведно, ибо земля, в которой вы живете, хороша:
обильна она плодами, медом, зерном и рыбой. Умеренны в ней жара
и холод. Есть в ней все, что вам надо» [13. С. 83]. Обращает внимание
сходство слов предводителя гойделов Ита с фразой «Повести времен-
ных лет» об обильной земле и с требованием «володеть и судить по пра-
ву», т. е. праведно. Такая перекличка трех разных и разновременных
текстов, два из которых бесспорно отражают кельтскую политическую

13
Прибыли три тысячи варангов, [и разместил в Баши, захватил с собой семьсот человек] [23.
С. 50—51].
14
«Книга захватов Ирландии» — историческая компиляция XI в., составленная в Ирландии на ос-
нове более ранних текстов, а также кельтских эпических сказаний и библейской истории.

187
 ПОЛИНА ФЕДОТОВА

традицию, наводит на мысль, что автор летописного рассказа либо

был знаком с кельтскими преданиями, либо использовал те же самые
речевые клише, которые были присущи формулам приглашения кня-
зей, выработанным в кельтском мире.
Как известно, кельтская культура носила принципиально устный ха-
рактер. Несмотря на наличие собственной письменности (огама) и ис-
пользование чужой (греческого и латинского алфавита), вся духовная
традиция кельтов (религиозная, литературная, историческая) передава-
лась исключительно устным путем. Но доминирование устных средств
коммуникации (как это хорошо видно на примере эпоса) приводит
к выработке определенных словесных клише — традиционных устояв-
шихся формулировок, оборотов, зачинов, обращений.
На наличие таких формульных речевых оборотов, которые исполь-
зовались в политической и дипломатической практике дописьменных
или недавно приобщившихся к письменной культуре народов, обра-
щал внимание в своем исследовании о русских летописях Д. С. Лихачев.
Одну из ярких особенностей древнерусского летописания составляет
обилие прямой речи, в чем Лихачев резонно усмотрел сохранявшееся
«господство устной традиции» в общественной жизни Древней Руси.
Русские князья редко ссылались грамотами, а все переговоры велись
устно, через послов, которые посылались не с грамотами, а с «речьми».
Для такого рода переговоров имелось и специальное формульное вы-
ражение — «ссылаться речьми». При этом исследователь отмечал проч-
ность этой традиции, а также устойчивость применявшихся в разных
ситуациях словесных клише, которые отличала «точность и продуман-
ность формулировок». Эти законченные формулировки передавались из
«речи» в «речь» почти в неизменном виде как официально закрепленные
определения той или иной ситуации. Нередко они сохранялись даже
в многократной передаче, переходя от народа к народу [21. С. 114—119,
121—125]15.
Очевидно, что господство устной политико-дипломатической прак-
тики в славянском и кельтском мире приводило к выработке формуль-
ных речевых клише, которые использовались в качестве своеобразно-
го устного документирования политических и дипломатических актов.
Одной из таких формул-клише, судя по сохранившимся в письменной
фиксации данным, и были фразы об «обильной» земле, куда приглаша-
лись князья для праведного управления. При этом исследователи дав-
но обратили внимание на несоответствие слов о «великой и обильной»
земле природным и социально-экономическим реалиям Поволховья
и Приильменья IX в. В это время в данном регионе археологически
фиксируется незначительное число небольших поселений сельского
типа с весьма небогатым вещевым материалом, что не позволяет гово-
рить об изобилии здешней жизни. Скудные почвы и суровый климат

15
Примеры таких устойчивых речевых клише см. [21. С. 125—131].

188
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

и в дальнейшем препятствовали созданию здесь развитого зернового

производства. Новгород всегда жил привозным хлебом, будучи зависим
сначала от Киева, а затем от владимиро-суздальского ополья. Отсутствие
собственной продовольственной базы оставалось ахиллесовой пятой
Новгорода и неизменно приводило к экономической и политической
зависимости от зернопроизводящих регионов. Следовательно, фраза
о «великой и обильной земле» представляет собой этикетную речевую
формулу, выработанную в других природных и экономических услови-
ях и механически, в силу традиции, примененную к весьма скромным
реалиям будущего новгородского региона16. (Благодаря балтийской тор-
говле Новгород стал великой и богатой землей гораздо позднее, в XII—
XIII вв.)
Таким образом, варяжское сказание русской летописи и по своей оно-
мастике, и в описании политической практики, и в плане отраженного
в нем менталитета, и в своих литературных параллелях и речевом эти-
кете имеет явное сходство с кругом исторических преданий, происходя-
щих из кельтских регионов. До сих пор эти неоднократно отмечаемые
параллели с кельтским миром приводили исследователей лишь к выводу
о «западных заимствованиях» в русскую летопись. Однако этому факту
можно дать иное объяснение. Столь глубокая и многосторонняя связь
с кельтским эпосом и менталитетом обусловлена не литературными
заимствованиями, а принадлежностью к общей культурной традиции.
Сходство фабулы, сюжетов, речевых формул русской летописи с «Кни-
гой захватов Ирландии», ирландской сагой «Битва при Маг Туиред»,
рассказом о призвании бриттами саксов объясняется тем, что в основе
лежит общая, кельтская, литературно-эпическая традиция. Но в таком
случае придется признать кельтское происхождение авторов варяжской
легенды17.
Безусловно, сказание о призвании варяжских князей не могло со-
держаться в киевской летописи, т. к. отдавало политическое первен-
ство Новгороду и ставило Киев в подчиненное отношение к Новгоро-
ду. В киевскую летопись проновгородское варяжское сказание могло
быть включено только тогда, когда Киева как политического центра
уже не существовало, — а значит, после монгольского разгрома Кие-
ва в 1240 г. Однако откуда варяжские редакторы киевской летописи

16
Даже в конце Х в., когда прибывшие в Киев в 970 г. новгородские послы просили киевского кня-
зя Святослава дать им на княжение сына, тот небрежно ответил: «а бы пошелъ кто к вамъ». Старшие
сыновья «отперлись», и в Новгород отправился рожденный от наложницы младший сын Святослава
Владимир [20. Стб. 69].
17
Вывод этот не столь фантастичен, как может показаться на первый взгляд. Достаточно вспом-
нить, что автором первой польской хроники, написанной в начале XII в., был некий монах по про-
званию Галл Аноним (т. е. «неизвестный галл»). Его настоящее имя (и монашеское, и мирское) оста-
лось неизвестным, но прозвище «Галл» ясно указывает на кельтского выходца из Франции. К тому
времени Франция давно находилась под властью завоевателей-франков, утратив прежнее название
Галлии, так что сохранение племенного имени французских кельтов — «галл» надежно удостоверяет
кельтскую принадлежность первого польского хрониста.

189
ПОЛИНА ФЕДОТОВА

почерпнули конкретный сюжет о Рюрике и Гостомысле? Является ли

он целиком литературным вымыслом или имеет историческую почву?
И если рассказ о призвании князей отражает некие реальные события,
где могло возникнуть это историческое предание, уходящее корнями
в кельтскую среду?

Принятые сокращения
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.

Источники и литература
1. Азбелев С. Н. Гостомысл // Варяго-русский вопрос в историографии. М. : Русская панорама,
2010.
2. Бондаренко Г. В. Мифы и общество Древней Ирландии. М. : Языки славянской культуры, 2015.
3. Бондаренко Г. В. Повседневная жизнь древних кельтов. М. : Молодая гвардия, 2007.
4. Видукинд Корвейский. Деяния саксов / пер. Г. Э. Санчука. М. : Наука, 1975.
5. Глазырина Г. В. Легенды о происхождении правящей династии в Норвегии. — http://www.
altfornorge.ru/norge/npage_782.html (дата обращения: 06.10.2020).
6. Грот Л. П. Призвание варягов : Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике. М. : Алгоритм,
2012.
7. Грот Л. П. Утопические истоки норманизма: мифы о гипербореях и рудбекианизм // Изгнание
норманнов из русской истории : сборник статей и монографий / сост. и ред. В. В. Фомина. М. : Русская
панорама, 2010.
8. Гюйонварх К.-Ж., Леру Ф. Кельтская цивилизация. СПб. : Культурная инициатива, 2001.
9. Диллон М., Чедвик Н. К. Кельтские королевства / пер. с англ. С. В. Иванов. СПб. : Евразия, 2002.
10. Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен : в 2 т. Минск : Минская фабрика
цветной печати, 2008. Т. 1.
11. Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о Галльской войне. М. : Ладомир : Наука, 1993.
12. Иловайский Д. И. Разыскания о начале Руси : Вместо введения в русскую историю. М. : Ака-
демический проект, 2015.
13. Калыгин В. П. Кельтская космогония // Представления о смерти и локализация Иного мира
у древних кельтов и германцев. М. : Языки славянской культуры, 2002.
14. Калыгин В. П. Язык древнейшей ирландской поэзии. М. : Наука, 1986.
15. Калыгин В. П., Королев А. А. Введение в кельтскую филологию. Изд. 2-е. М. : КомКнига, 2006.
16. Киево-Печерский патерик / подг. текста, пер. и комм. Л. А. Дмитриева // Памятники литерату-
ры Древней Руси. XII в. М. : Художественная литература, 1980.
17. Кузьмин А. Г. К вопросу о происхождении варяжской легенды // Новое о прошлом нашей
страны. М. : Наука, 1967.
18. Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов // Гедеонов С. А. Варяги и русь. М. : Русская
панорама, 2004.

190
 КЕЛЬТСКИЕ КОРНИ ВАРЯЖСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

19. Куликова Ю. В. Власть и государство у кельтов // Вопросы истории. 2015. № 2.

20. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 1997. Т. 1.
21. Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. ; Л. : Изд-во АН
СССР, 1947.
22. Льюис Г., Педерсен Х. Краткая сравнительная грамматика кельтских языков. М. : Изд-во ино-
странной литературы, 1954.
23. Матиане Картлиса / пер., введ. и прим. М. Д. Лордкипанидзе. Тбилиси : Мецниереба, 1976.
24. Мельникова Е. А. Происхождение правящей династии в раннесредневековой историогра-
фии : Легитимизация иноэтнической знати // Мельникова Е. А. Древняя Русь и Скандинавия : избран-
ные труды. М. : Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2011.
25. Мисюгин В. М. О некоторых особенностях старинных исторических источников // Afri-
cana : Африканский этнографический сборник. Л. : Наука, 1982. Вып. XIII.
26. Никитин А. Л. Основания русской истории : Мифологемы и факты. М. : Аграф, 2001.
27. Никифора патриарха Цесаряграда летописець въскоре // Тихомиров М. Н. Забытые и не-
известные произведения русской письменности // Археографический ежегодник за 1960 г. М. : АН
СССР, 1962.
28. Никоновская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 2000. Т. 9.
29. Пархоменко В. А. К вопросу о «норманнском завоевании» и происхождении Руси // Исто-
рик-марксист. 1938. № 4.
30. Пауэлл Т. Кельты : Воины и маги. М. : Центрполиграф, 2012.
31. Предания и мифы средневековой Ирландии / под ред. Г. К. Косикова. М. : Изд-во МГУ, 1991.
32. Росс А. Повседневная жизнь кельтов в языческую эпоху / пер. с англ. С. В. Иванова. СПб. :
Евразия, 2004.
33. Седов В. В. Изборск в раннем Средневековье. М. : Наука, 2007.
34. Скляренко В. Г. Русь i варяги : Історико-етимологічне дослідження. Киев : Довiра, 2006.
35. Татищев В. Н. История Российская : в 7 т. М. ; Л. : АН СССР, 1962. Т. 1.
36. Тацит К. О происхождении германцев и местоположении Германии // Тацит К. Сочинения :
в 2 т. М. : Ладомир, 1993. Т. 1.
37. Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде : Происхождение текстов. М. ; Л. : Изд-во
АН СССР, 1941.
38. Томсен В. Начало русского государства // Из истории русской культуры / сост. А. Ф. Литвина,
Ф. Б. Успенский. М. : Языки славянской культуры, 2002. Т. II. Кн. 1.
39. Уэльс // Хроники бриттов : Книга сказаний / пер. с англ., сост. и комм. С. Шабалова. М. ; СПб. :
Летний сад, 2005.
40. Федотова П. И. Варяжские имена: от мифов к действительности // Восточно-европейский
научный журнал. 2020. № 55. Т. 2. Март. — https://eesa-journal.com/wp-content/uploads/EESA_3_55_
march_2020_part_2.pdf (дата обращения: 06.10.2020).
41. Федотова П. И. Варяжский путь апостола Андрея // Свободная Мысль. 2020. № 4.
42. Федотова П. И. Дитя монгольского погрома: к проблеме историчности князя Рюрика // Сво-
бодная Мысль. 2017. № 6.
43. Федотова П. И. У истоков варяжской историографии: кто и когда внедрил варяжский фаль-
сификат в русские летописи? // Свободная Мысль. 2020. № 3.
44. Цветков С. В. Кельты и славяне. СПб. : Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ»,
2005.

191
ПОЛИНА ФЕДОТОВА

45. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших летописных сводах // Шахматов А. А. История

русского летописания. СПб. : Наука, 2002. Т. 1. Кн. 1.
46. Шахматов А. А. Сказание о призвании варягов // Шахматов А. А. История русского летопи-
сания. СПб. : Наука, 2003. Т. 1. Кн. 2.
47. Широкова Н. С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб. : Евразия, 2000.
48. Шнирельман В. А. Мифы диаспоры // Диаспоры. 1999. № 2—3.
49. Щавелев А. С. Славянские легенды о первых князьях : Сравнительно-историческое исследо-
вание моделей власти у славян. М. : Северный паломник, 2007.
50. Evans D. E. Gaulish personal names. Oxford, 1967.
51. Holder A. Altceltischer Sprachschatz. II. Leipzig, 1904.
52. Morlet M.-Th. Les noms de personne sur le territoire de l’ancienne Gaule du VI-e au XII sie`cle. P.,
1968. Vol. I.

192