Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
зарубежка семинар 2 Чума
зарубежка семинар 2 Чума
Замысел романа не ограничивается анализом одного катастрофического эпизода истории человечества. Другой
план – метафизический (по Камю) или универсально-философский. Чума становится воплощением зла и
человеческого удела (в царстве абсурда), не выходом, а выбором на метафизическом уровне (вспоминается «Миф о
Сизифе»), чума – зло как неотъемлемый принцип всякого существования. Опираясь на эти тезисы можно считать
«Чуму» экзистенциалистской притчей о человеческом уделе. В структуре романа можно выделить три плана,
наличие трех уровней прочтения обусловливает идейные противоречия романа. Разрешенное на одном из уровней
не столь очевидно на другом. В истории литературы, наример в Средние века у Данте и Шекспира, мы встречаем
наличие нескольких планов, как правило, четырех: буквальный, анагогический, нравственный и аллегорический
планы (и они не вступали в противоречие).
В романе Камю мы получаем следующую схему: Хроника болезни + аллегория войны + притча о человеческом
уделе.
Каждый из смысловых планов выявляется и на лексическом уровне через ряды. План конкретный создается с
помощью медицинской терминологии (ремиссия, симптом и др.); исторический план – с помощью военной лексики
(караулы, стражники, медали, лагеря); метафизический же – с помощью универсально-философской лексики
(судьба, жертва, свобода, возмездие, справедливость, смерть). К метафизическому плану примыкает природный
план (природный цикл романа).
Философ-романист помещает в центр романа не судьбу отдельного героя (сумасшествия героя Катарра или
историю любви журналиста Рамбера), а событие, вынесенное в заглавие и имеющее масштаб всеобщего,
затрагивающее всех. Образы Грана, Риэ и Тарру – это вариации на тему образа Сизифа, или стоического
сопротивления злу, бунта без надежды на успех.
Образная система романа, ориентированная на принцип персонификации идейных и нравственных позиций, во
многом иллюстративна. По большому счету, Камю интересует проблема философских трактатов – эссе об абсурде:
проблема личного выбора человека перед лицом зла, заложенного в человеческом существовании.
События чумы формируют среду, пограничную ситуацию, в которую как в клетку погружены герои романа.
Каждый является носителем идеи, которая испытывается в столкновении персонажа с чумой. Избежать
столкновения невозможно – в этом несвобода персонажей, но внутри несвободы у каждого есть свобода выбора.
Священник отец Панлю – воплощение христианского мировоззрения в понимании Камю (а для Камю медицина и
религия несовместимы «Если бы я верил в Бога, я не стал бы лечить людей…»). Поэтому священник и врач –
идейные антагонисты. Отец Панлю отделяет себя от паствы Орана в первой проповеди, верит, что чума – бич
божий, но вступает в санитарные дружины (делает выбор!), позднее становится свидетелем мучительной смерти
невинного ребенка, что не лишает его веры – и во второй проповеди говорит уже «мы», признается в недостатке
сострадания к людям, говорит об активном фатализме, о необходимости делать добро и быть тем, кто остается
(ссылается на историю великой марсельской чумы и историю епископа). Каждому надлежит сделать выбор между
ненавистью к богу и любовью к нему. Все это сложнейшая проблема теодицеи: почему бог допускает зло? Любовь к
богу – трудная любовь, и религия во время чумы должна стать неистовой: или всецело верить, или всецело
отрицать. В логике Камю, врач, который борется со смертью, – враг бога («случай сомнительный»). В историческом
плане позиция отца Панлю не безупречна: добродетель принятия абсолютно не приемлема для христианина,
отсюда – тенденциозность персонажа. Необходимо отметить, что отец Панлю не может быть вариацией Сизифа, т. к.
его мир не абсурден: в нем присутствует бог.
Мир журналиста Рамбера тоже не царство абсурда: он тоже не Сизиф, в нем царит любовь, он оказался в
чумном городе случайно. Но ему «стыдно быть счастливым одному» и в тот момент, когда все готово к побегу,
Рамбер решает остаться в городе. Рамбер от индивидуального чувства приходит к коллективному – пониманию
человеческой солидарности. Мотив долга задан в диалоге между Риэ и Рамбером (это категорический императив,
или долг, вырастающий из стыда): разве есть на свете хоть что-нибудь, ради чего можно отказать от того, что
любишь..?
Часть своих убеждений Камю передает доктору Риэ с отсылками к Достоевскому («ненавижу зло и смерть»;
«человек способен выиграть у чумы знание и память»; «может, для бога лучше, чтоб в него не верили?»). Риэ
представляется в романе персонажем, наиболее сходным с Сизифом. Его можно рассматривать как воплощение
представлений писателя о том, как должен вести себя человек. Но Риэ не идеальный Сизиф, это Сизиф, который
выбрал себе прекрасную профессию – выбор он сделал некогда, не в пределах романа и поэтому он сделан
хроникером, добросовестным свидетелем чумы.
Тарру, речь о котором подробно шла в главе, посвященной жанру исповеди, так же не является воплощением
идеального Сизифа в романе. Сизифа следует представлять себе счастливым, а Тарру такой же герой абсурда, как
старик-астматик, он носит микроб в себе, микроб для него – нечто естественное, все остальное – продукт воли, а зло
– главное начало и естественное состояние мира.
Можно прийти к выводу, что среди перечисленных вариаций нет идеального Сизифа. В полной мере не является
им и Гран с его мечтой найти нужные слова (как способ борьбы с чумой), удержать любовь.
Кроме негативных коннотаций к образу чумы есть и нейтральное, универсально-философское значение – это
предельное испытание человека и человечества. Чума не благо, чума заставляет делать выбор, значит, придает
жизни смысл, это импульс к экзистенциальному рождению героев, она пришла на горе и в поучение людям.
В романе раскрываются проблемы мобилизации людей в критических ситуациях, воля к жизни и борьбе
против общего зла, проблема вечного, абсурдного и непобедимого врага. Образ чумы здесь является обобщенным
образом, всех тех ужасных вещей, с которыми борется человечество уже не одну сотню лет. Это и неоправданная
жестокость войны, которая губит множество не причастных к ее началу и главной цели, жизней. И беспощадные к
людям болезни, которым безразличны возраст и мораль. Автор акцентирует внимание, на том, что они всегда нас
поджидают, стоит только расслабиться.
Основной пафос и абсурдность заключается в том, что победив зло, хотя бы временно, люди радуются и
ликуют, но со временем, когда в памяти стираются самые ужасные картины, все начинается вновь. Эта цикличность
свойственна человеческому обществу, и очень важно разорвать этот порочный круг.
Цитаты:
Если позволительно изобразить тюремное заключение через другое тюремное заключение, то позволительно также
изобразить любой действительно существующий в реальности предмет через нечто вообще несуществующее.
Даниель ДЕФО
«Число дохлых грызунов все возрастало, и каждое утро работники конторы собирали еще более обильную, чем
накануне, жатву. На четвертый день крысы стали группами выходить на свет и околевали кучно.»
“Документальную ценность имеет и намеченный Тарру портрет доктора Рие: «На вид лет тридцать пять. Рост
средний. Плечистый. Глаза темные, взгляд прямой. Волосы темные, стрижется очень коротко. Походка быстрая,
переходит через улицу, не замедляя движения, легко выскакивает на противоположную обочину. Машину водит
невнимательно. Ходит всегда без шляпы. Вид человека, хорошо знающего свое дело».”
“За несколько дней смертных случаев увеличилось. Тогда к доктору Рие пожаловал его старший коллега Кастель.
«Надеюсь, Рие, вы уже знаете, что это такое?» - спросил он. «Хочу дождаться результата анализов», - был ответ. «А
я знаю. И анализов мне не нужно...» - уверенно начал говорить Кастель. И именно он первый произнес вслух слово
«чума»”
“Гран доверил друзьям тайну своего загадочного произведения и даже прочитал первое и пока что единственное
предложение: «Погожего майского утра чепурная амазонка верхом на великолепной гнідій кобыле скакала по
цветущим аллеям Булонского Леса...» Впоследствии она уже фигурировала как элегантная, потом как стройная, а
кобыла - как сытый, лоснящийся и т.д. Гран так мучился над подбором нужного слова, что выглядел время очень
уставшим, и не покинул работы со статистическими данными для санитарных дружин.”