c%“3=!

“2" ……% 3“2!%L“2"%

Ðóñòàì ÃÈÁÀÄÓËËÈÍ

ÎÏÏÎÇÈÖÈß «ÖÅÍÒÐ – ÐÅÑÏÓÁËÈÊÈ»

ÊÀÊ ÝÒÍÎÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÀß
ÏÐÎÁËÅÌÀÒÈÊÀ
Ñòàòüÿ ïîñâÿùåíà ýòíîïîëèòè÷åñêèì àñïåêòàì ðîññèéñêîãî ôåäåðàëèçìà. Àíàëèçèðóþòñÿ ñîâåòñêèå è ïîñòñîâåòñêèå
ïîäõîäû ê îïèñàíèþ îòíîøåíèé ìåæäó ôåäåðàëüíûì öåíòðîì è ðåñïóáëèêàìè êàê ìåæýòíè÷åñêèõ îòíîøåíèé.
The article is devoted to the ethno-political aspects of Russian federalism. The author analyzes Soviet and post-Soviet
approaches to the description of relations between federal centre and the republics as an interethnic relations.

Êëþ÷åâûå ñëîâà:
ôåäåðàëèçì, ñåïàðàòèçì, óíèòàðèçì, ôåäåðàëüíûé öåíòð, ðåñïóáëèêè, äèñêóðñ, ýòíîñ, íàöèîíàëèçì,
ýòíîïîëèòè÷åñêàÿ ñôåðà; federalism, separatism, unitarism, federal centre, republics, discourse, ethnos, nationalism,
ethno-political sphere.

Постсоветский дискурс федерализма:

проблема научно-исторической объективности

В
ся история российского федерализма свидетельствует о том,
что федерация в политическом смысле есть компромисс,
уравновешивающий действие двух противоположных тен-
денций – сепаратистской, или децентрализаторской, исходящей
из стремления региональных сообществ к самостоятельности, и
объединительной, выражающейся в унитаризме центральной влас-
ти. Несомненно, эти взаимообусловленные тенденции должны
рассматриваться историком как имеющие равновесное значение в
развитии российского федерализма, становлении его конкретно-
исторических форм. Однако если историк является приверженцем
идеологии сепаратизма или унитаризма, то равновесность и объ-
ективность в оценке им этих тенденций нарушается. К сожалению,
подобная ценностно-идеологическая пристрастность характерна
в целом для постсоветских дискурсов и подходов, которые боль-
шей частью выражают стремление переосмыслить политическую
проблематику российского федерализма с унитаристской пози-
ции. Для более подробного их рассмотрения наибольший интерес,
на наш взгляд, представляют многотиражные учебно-научные из-
дания, прежде всего историко-правового характера, дискурсивная
практика которых в значительной степени отражает состояние
общественно-политической мысли по проблемам федерализма.
В качестве самых распространенных можно выделить следующие
свойственные большинству авторов проявления унитаристского
дискурса.
Во-первых, это основанная на идеологическом предубежде-
ГИБАДУЛЛИН нии заведомо негативная оценка сепаратизма как исторически
Рустам деструктивного и нецелесообразного явления. Такую ценнос-
Марсельевич – тную установку содержат даже серьезные академические изда-
к.и.н., заведующий ния, например энциклопедия «Федерализм»1. В предлагаемом ею
кафедрой определении федерации, принадлежащем известному политоло-
истории Камской гу Э.Г. Соловьеву, «центростремительная» тенденция выступает в
государственной позитивно окрашенном виде – в виде объективно-исторической
инженерно- потребности в «объединении во имя достижения общих эконо-
экономической мических, внешне- и внутриполитических целей», в то время как
академии (ИНЭКА) «центробежное» стремление к самостоятельности не связывается
dia20052005@
yandex.ru 1 Совместное издание Московского университета и РАН.
2010’04 ВЛАСТЬ
с реальными потребностями и рассмат-
ривается, по сути, негативистски – лишь
как проявление угасающей исторической
инерции в развитии обществ, «в прошлом
разъединенных, нередко имевших собс-
твенные исторические судьбы и этно-
культурные различия»1. Не удивительно,
что в научной и учебной исторической
литературе широкое применение полу-
чило понятие «парад суверенитетов»,
намекающее на показной и надуманный
характер провозглашения республиками
своего суверенитета в начале 1990-х гг.
Представления о субъективно-волюнта-
ристской природе «парада суверените-
тов», не отражающей объективно-исто-
рически обусловленные общественные
интересы, в конечном счете задают осно-
ву для его негативной оценки.
Во-вторых, унитаристский дискурс
проявляется в подмене основного про-
тиворечия, составляющего суть поли-
тической проблематики федерализма.
Заключающееся в оппозиции «сепара-
тизм регионов – унитаризм центра», оно
часто подменяется противоречием между
сепаратистами и сторонниками интег-
рации внутри самих региональных об-
ществ. Например, представленное в эн-
циклопедии «Федерализм» определение
федерации, предлагая понимать ее как
политический компромисс «центробеж-
ных» и «центростремительных» «сил» и
«тенденций», несомненно, имеет в виду
внутренние интенции регионального об-
щества, столкновение которых образу-
ет его внутренний конфликт в процессе
решения им вопроса о целесообразности
своего участия или неучастия в федера-
ции. В результате упускается из виду то,
из-за чего собственно сама федерация
понимается как политический компро-
мисс – конфликт интересов между регио-
нальным обществом как субъектом феде-
рации и федеральным центром. Именно
поэтому в постсоветской политической
истории российского федерализма такое
явление, как унитаризм со стороны цен-
тра по отношению к республикам, почти
всегда замалчивается историками и тем
самым выводится из-под огня возмож-
ной критики. Даже если авторы и говорят
об унитаризме как политической силе,
противостоящей сепаратизму республик,
1 Федерализм: энциклопедия. – М. : Изд-во
МГУ, 2000, с. 590.
31
они предпочитают не увязывать это с по-
зицией центра2.
В-третьих, унитаристский дискурс вы-
ражается в идеологически предвзятом
освещении причин постсоветского про-
тивостояния федерального центра и рес-
публик. Как правило, их сводят к якобы
необоснованным и неоправданным пре-
тензиям республик на расширение объема
своих властных полномочий за счет суже-
ния компетенции федерального центра. В
результате позиция последнего выглядит
лишь как защитная реакция на вызовы,
угрожавшие государственной целостно-
сти страны, а все постсоветские кризисы
и противоречия в отношениях центра и
республик объясняются исключительно
этнорегиональным сепаратизмом и почти
никогда – проявлениями державности и
унитаризма в политике центральной влас-
ти. Такая неадекватность унитаристского
дискурса не в по-следнюю очередь связа-
на с его сконцентрированностью преиму-
щественно на проблемах перераспределе-
ния властных полномочий между центром
и субъектами федерации, т.е. на политиче-
ской проблематике, которая была иници-
ирована «сепаратистскими» требованиями
республик. При этом значительно меньше
внимания уделяется противоречиям, ко-
торые, напротив, были вызваны к жизни
«унитаристской» стратегией федерально-
го центра, направленной на девальвацию
республик как национальных государств
и, прежде всего, на нейтрализацию их ро-
ли как этнополитического фактора в кон-
ституировании российской федерации.
Без учета этой унитаристской стратегии,
реализуемой центром в этнополитической
сфере, трудно выработать объективный
взгляд на развитие российского федера-
лизма как на процесс диалектического
взаимодействия двух взаимообусловлен-
ных тенденций: сепаратистской и унита-
ристской. Поэтому утвердившиеся в пост-
советской литературе подходы к пони-
манию оппозиции «центр – республики»
2 Например, внимание акцентируется лишь на
республиках, а упоминаний о федеральном цен-
тре стараются избегать, когда говорят об «опреде-
ленных политических силах», которыми «культи-
вируются… крайние подходы к государственному
устройству: …сепаратизм республик…, с одной
стороны, и возврат к унитарной структуре реги-
онов – с другой» (Баглай М.В. Конституционное
право Российской Федерации : учебник для юри-
дических вузов и факультетов. – М. : Издательская
группа НОРМА – ИНФРА-М, 1998, с. 292).
32 ВЛАСТЬ
необходимо критически переосмыслить,
прежде всего в контексте этнополитичес-
кой проблематики.
Проблема этнополитического измерения
отношений «центр – республики»
В советское время официальная идеоло-
гия не позволяла говорить об унитаризме
федерального центра и тем более вести об
этом речь применительно к этнополити-
ческой сфере. Это стало возможным лишь
в период перестройки, когда в обществе
началось критическое переосмысление
теории и практики советского федерализ-
ма через призму оценки состояния меж-
этнических отношений. В ходе развернув-
шегося в прессе общественного обсужде-
ния этих проблем были актуализированы
представления об особом исторически
обусловленном надфедеративном поло-
жении русского этноса в системе феде-
ративных связей, что позволило многим
рассматривать взаимодействие федераль-
ного центра с республиками как проявле-
ние отношений русского этноса со всеми
остальными этносами.
Определяющая роль этих отношений в
конституировании российской федера-
ции всегда признавалась отечественными
историками-правоведами. Еще советские
авторы отмечали в качестве важнейшей
причины, вынудившей большевиков об-
ратиться к федеративной модели, в первую
очередь, «особые политические моменты
(взаимоотношения между бывшей гос-
подствующей и ранее угнетенными нация-
ми), которые делали необходимым именно
в Российской республике федеративный
характер соответствующих связей»1. В пе-
рестроечный период одной из наиболее
остро дискутируемых в общественно-по-
литической сфере проблем стала идеологи-
ческая переоценка сложившейся системы
федеративных связей, рассматриваемой с
точки зрения положения в ней русского эт-
носа как «бывшей господствующей нации»
по отношению к другим – «ранее угнетен-
ным нациям». При этом высказывались
диаметрально противоположные мнения.
В частности, одни авторы говорили об
обделенности и неравноправном положе-
нии русского этноса на том основании,
что у него отсутствовало собственное на-
ционально-государственное образование
1 Левин И.Д. Суверенитет / предисл.
д.ю.н., проф. С.А. Авакьяна. – СПб. : Изд-во
«Юридический центр Пресс», 2003, с. 335.
2010’04
в структуре федерации, аналогичное тем,
которыми располагали все остальные этно-
сы. Однако то, что государствообразующая
правосубъектность русского этноса офи-
циально не была оформлена на уровне от-
ношений между республиками, по мнению
других авторов, давало основание считать
ее реализованной в масштабе федерации в
целом и видеть в этом выражение истори-
ческой преемственности в традиционном
понимании России как национального
русского государства.
Характерные ссылки на общероссийский
масштаб русского этноса, обусловивший
его особое политико-правовое положение
в федерации, достаточно часты в современ-
ных учебно-научных изданиях. Например,
типичным является утверждение о том, что
«национальное большинство в РСФСР со-
ставлял русский народ, не объединенный в
какое-либо отдельное национальное обра-
зование, а представленный самой РСФСР в
целом»2. Принципиально важным является
также признание современными авторами
того, что по сути надфедеративный статус
русского этноса не мог не способствовать
формированию у него соответствующей
надфедеративной национально-госу-
дарственной идентичности3. Несомненно,
РСФСР с самого начала ассоциировалась в
традиционном «великорусском» сознании
с идеей русской государственности, а тер-
ритория РСФСР, соответственно, воспри-
нималась им как важнейший элемент це-
лостности русского этноса. В русло именно
такой этнополитической логики укладыва-
лось решение федерального центра создать
политико-правовые гарантии территори-
альной целостности РСФСР путем отказа
от изначально положенного в ее основу
принципа добровольности ее участников4.
Подтверждавшее основу этой доброволь-
2 Федерализм : энциклопедия. – М. : Изд-во
МГУ, 2000, с. 441; История отечественного госу-
дарства и права : учебник. Ч. II / под ред. О.И. Чи-
стякова. – М. : БЕК, 1997, с. 441.
3 Например, утверждается, что «русская нация
не имеет в составе РФ полноценной националь-
ной государственности, из чего следует, что рус-
ская нация видит воплощение своих националь-
ных интересов в создании многонационального
правового государства – Российской Федерации»
(Баглай М.В. Указ. соч., с. 293).
4 Для сравнения напомним, что деклариро-
ванное революцией 1917 г. право республик на
свободный выход из федерации, подтверждавшее
добровольность ее участников, сохранялось как
базовый принцип советского федерализма лишь
применительно к СССР и лишь в отношении
союзных республик.
2010’04
ности упоминание о правовых механизмах
и о самой возможности «признания выхо-
да из Российской Федерации отдельных
частей ее», присутствовавшее в п. «д» ст. 49
Конституции РСФСР 1918 г.1, было ис-
ключено из Конституции РСФСР 1925 г.2
Конечно, правильнее было бы утверждать,
что, проявляя унитаризм в отношении рес-
публик, федеральный центр стремился не
столько выражать интересы русского этно-
са, сколько использовать их в целях своей
идеологической легитимации.
Так или иначе, ставшие общеприня-
тыми в отечественной литературе пред-
ставления о надфедеративном статусе
и соответствующей идентичности рус-
ского этноса подводят к тому, чтобы во
взаимодействии федерального центра с
республиками видеть проявление межэт-
нических отношений. Немаловажно, что
такой подход присутствует в освещении
истории российского федерализма. Так,
выявившиеся в 1920-е гг. в ходе внут-
рипартийной дискуссии большевиков
противоположные позиции по проблеме
национально-государственного устройс-
тва – «сепаратистская» и «унитарист-
ская» – традиционно обозначаются ис-
ториками-правоведами как проявления
национализма и шовинизма3, что совер-
шенно верно отражает межэтнический
характер политического противостояния
между центральной советской властью и
руководством республик. Такой же под-
ход, но уже применительно к современ-
ности, демонстрирует и известный пра-
вовед М.В. Баглай, который явно отно-
сит к «межнациональным отношениям»
происходившее в России в 1990-е гг. про-
тивостояние между «сепаратизмом рес-
публик» и стремлением вернуть страну к
«унитарной структуре регионов»4.
Как видим, для дискурсивной практики
советского и постсоветского периодов ха-
рактерно признание того, что в силу исто-
рически обусловленной специфики рос-
сийской федерации проблему политико-
правового соотношения в ней русского и
1 Чистяков О.И. Конституция РСФСР 1918
года. – изд. 2-е, перераб. – М. : ИКД «ЗЕРЦАЛО-
М», 2003, с. 101, 207.
2 См.: Стешенко Л.А. Многонациональная
Россия: государственно-правовое развитие. Х –
ХХI вв. – М. : НОРМА, 2002, с. 286.
3 См.: История отечественного государства и
права. Ч. II : учебник / под ред. О.И. Чистякова. –
М. : БЕК, 1997, с. 159.
4 См.: Баглай М.В. Указ. соч., с. 292.
ВЛАСТЬ 33
нерусских этносов следует рассматривать
через призму взаимодействия центра с
республиками. Такое понимание пробле-
мы не получало системного и развернутого
изложения в литературе. Оно проявлялось
лишь в косвенной форме, поскольку про-
тиворечило официальным идеологичес-
ким канонам, предписывавшим авторам
декларировать принцип межэтнического
равенства и не акцентировать особый,
надфедеративный статус русского этноса.
Непредвзято говорить о межэтническом
характере отношений «центр – республи-
ки» стало особенно непросто в условиях
постсоветского реформирования россий-
ской федерации, которое было направле-
но на нейтрализацию политической роли
нерусских этносов, выражавшейся во вза-
имодействии республик с федеральным
центром. Позиция авторов в такой ситу-
ации не могла не быть противоречивой,
поскольку идеология постсоветских ре-
форм диктовала трудно совместимые эт-
нополитические установки. С одной сто-
роны, авторы должны были продолжать
демонстрировать приверженность тра-
диционным для российского федерализ-
ма идеалам политического равноправия
этносов, а с другой – обосновывать про-
тиворечившую этим идеалам, но актуаль-
ную для реформ унитаристскую стратегию
центра в отношении этнополитической
роли и статуса республик в федерации.
Что же представляла собой эта стратегия
в государственном строительстве, и каким
образом унитаризм в этой сфере сочетался
в постсоветской дискурсивной практике с
представлениями о демократической мо-
дели федерации?
Унитаризм как этнополитическая стратегия
центра: практика и обоснование
Наиболее радикальным проявлением
унитаризма, несомненно, стал законода-
тельно закрепленный в Конституции РФ
1993 г. переход от этнического, или на-
ционально-территориального, принципа
построения Российской Федерации к ад-
министративно-территориальному. Это
означало, что статус субъекта федерации,
принадлежавший ранее лишь автоном-
ным национально-территориальным об-
разованиям, был предоставлен в равной
мере и административно-территориаль-
ным единицам. Следует напомнить, что
советский федерализм, устанавливая
неравный статус административно-тер-
34 ВЛАСТЬ
риториальных единиц и автономных
национально-территориальных образо-
ваний, исходил из неравноценности их
политико-правовой природы. По этому
поводу видный советский государствовед
И.Д. Левин пояснял, «что территория
автономной республики – это нацио-
нальная территория народа, за которым
признано право на самоопределение»,
поэтому она есть «элемент общности на-
ции, чего нельзя сказать о территории
края или административной области,
представляющей собой обыкновенное
административно-территориальное де-
ление»1. Таким образом, более высокий
статус республики связывался с государс-
твообразующей правосубъектностью ее
титульного этноса, а значит, с его правом
сохранять свою целостность как полити-
ческой единицы и в таком качестве взаи-
модействовать с другими этносами.
Принципиально важным было то, что
на такой демократической основе стро-
илось взаимодействие и с русским этно-
сом, изначально имевшим в Российской
Федерации особый, надфедеративный ста-
тус. Несмотря на этот статус, позволявший
рассматривать всю территорию России
как национальную территорию русского
этноса, обеспечивавшую его политичес-
кую целостность, нерусские этносы со-
относились с ним как сопоставимые по-
литико-правовые единицы. Так, в Совете
Национальностей ВС СССР автономные
республики представляли себя самосто-
ятельно, наряду с наличием там предста-
вительства от Российской Федерации в
целом. Механизм такого взаимодействия,
исчезнувший с ликвидацией СССР2, в
постсоветское время уже не воспроизво-
дился в системе законодательной власти
России: в Совете Федерации республики
взаимодействуют с административными
единицами, представляющими интересы
лишь своего населения, но не русского эт-
носа в целом.
Можно предположить, что сторонни-
ки идеи перехода Российской Федерации
к административно-территориальному
1 Левин И.Д. Указ. соч., с. 332.
2 Несомненно, РСФСР не была самодостаточ-
ной федеративной системой в том смысле, что
политическое взаимодействие русского этноса с
другими этносами достраивалось на уровне госу-
дарственных структур СССР. Поэтому для России
распад СССР означал не просто ее отделение, но
и появление серьезной бреши в ее федеративной
системе.
2010’04
принципу построения не могли не ви-
деть логическое завершение этого пе-
рехода в полной унификации статуса
субъектов Федерации. Именно с этой
точки зрения становится понятным,
почему в 1990-е гг., на фоне распростра-
нения в республиках идеи национально-
государственного возрождения, в центре,
напротив, ясно обозначился официаль-
ный курс на ликвидацию их статуса как
национально-государственных образо-
ваний. Так, подготовленная в 1992 г. и
утвержденная Указом Президента РФ от
15.06.1996 г. Концепция государственной
национальной политики устанавливала
два вида самоопределения: для этнокуль-
турной общности – в форме националь-
но-культурной автономии (экстеррито-
риального образования) и для гражданс-
кой общности – в форме территориаль-
ного образования. Согласно Концепции,
существование республик в составе РФ
признавалось формой территориального
самоопределения3. По мнению историка-
правоведа Л.А. Стешенко, «именно бла-
годаря этому документу в Конституции
РФ 1993 года не было зафиксировано по-
ложение о республике как национальном
государстве»4.
Таким образом, отказ от базовых основ
советского федерализма, принижая кон-
ституирующую роль нерусских этносов в
российской федерации, в конечном итоге
делает менее демократичным политико-
правовое соотношение их с русским эт-
носом.
Парадоксально, но в общественно-по-
литической и учебно-научной литературе
этот поворот к унитаризму обосновывал-
ся демократическими идеями. Например,
М.В. Баглай считал его началом «нового,
демократического федерализма», обеспе-
чившего «стабильность в межнациональ-
ных отношениях»5. Суть такой позиции
заключается в определенной подмене
проблематики: рассмотрение межнацио-
нальных отношений неоправданно пере-
носится с уровня отношений между этно-
3 См.:Стешенко Л.А. Указ. соч., с. 293.
4 Там же, с. 272.
5 М.В. Баглай, позитивно оценивая этот шаг
как результат «процессов создания нового феде-
рализма», отмечает, что «только демократический
федерализм способен внести политическую ста-
бильность в межнациональные отношения» и что,
«идя по этому пути, новая Конституция закрепила
равенство всех субъектов Федерации» (см.: Баг-
лай М.В. Указ. соч., с. 292–293).
2010’04 ВЛАСТЬ
сами как субъектами территориально-по-
литического самоопределения на уровень
отношений между любыми территориаль-
ными образованиями, различающимся
этническим составом своего населения.
Так, имея в виду то, что в административ-
но-территориальных единицах преобла-
дает русское население, а в национальных
республиках сосредоточены нерусские
этносы, М.В. Баглай сводит этнополити-
ческую проблематику российского феде-
рализма к «асимметрии прав экономичес-
ки неоднородных субъектов Федерации,
которая часто приобретает национальную
окраску»1.
При таком подходе вне поля зрения
остается проблема взаимодействия рус-
ского этноса, взятого в его политичес-
кой целостности, с другими этносами
Российской Федерации. Хотя в рамках
предлагаемого автором унитаристского
дискурса эта проблема все же получает ха-
рактерное решение. Так, М.В. Баглай раз-
граничивает национально-государствен-
ную субъектность русского и нерусских
этносов, совершенно определенно первую
связывая с Российской Федерацией в це-
лом2, а вторую – с республиками. Вместе
с этим, утверждая, что «республики как…
субъекты Федерации равноправны только
между собой, ...но они не равноправны с
самой Федерацией»3, автор косвенно кон-
статирует политико-правовое неравенство
русского и нерусских этносов как факт и
1 Баглай М.В. Указ. соч., с. 293.
2 Признается, что республики есть националь-
ные государства нерусских этносов, а русский
этнос, не имея своей государственности в составе
Российской Федерации, осмысливает свои нацио-
нальные интересы в масштабе Федерации в целом
(см. там же.)
3 Баглай М.В. Указ. соч., с. 324.
35
как принцип построения Российской
Федерации.
Итак, рассмотренные нами примеры
официально культивируемого в постсовет-
ский период общественно-политического
дискурса федерализма позволяют судить
о том, каким именно образом реализуется
унитаристский идеологический заказ в ос-
вещении этнополитических аспектов отно-
шений «центр – республики». Обоснование
унитаристской модели этих отношений,
предполагающей приоритет русского этно-
са, не представляет собой откровенно на-
ционалистическую концепцию, а строится
на основе определенных идеологических
и логических манипуляций с учетом де-
мократической традиции межэтнического
равенства, сформировавшейся в условиях
советского федерализма.
Эта важная особенность дискурсивной
практики постсоветского унитаризма
лишний раз подтверждает, что политичес-
кий компромисс между унитаризмом цен-
тра и сепаратизмом регионов, лежащий в
основе любой федерации, в России имеет
исторически обусловленную этнополити-
ческую специфику. Его следует рассматри-
вать, прежде всего, как компромисс между
конкурирующими друг с другом представ-
лениями русского и нерусских этносов о
своей государственности. Он изначально
примирял, с одной стороны, стремление
центра к унитаристскому пониманию
Российской Федерации как национально-
го государства русского народа и, с другой
стороны, сепаратистское стремление рес-
публик вычленить себя из этого понятия
в качестве национального государства
титульного этноса. Как видим, это про-
тиворечие по сей день прослеживается в
общественно-политической сфере в виде
соответствующих идеологических направ-
лений и дискурсов.