Новая локальная история (материалы конференции)

МИНИCTEPCTBO ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ

УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
НОВАЯ ЛОКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ:

ПО СЛЕДАМ ИНТЕРНЕТ-КОНФЕРЕНЦИЙ.
2007–2014
Ставрополь
2014
УДК 94/99 (082) Печатается по решению
ББК 63.3 я43 редакционно-издательского совета
Н 72 Северо-Кавказского
федерального университета
Редакционная коллегия:
Крючков И. В. (председатель), Булыгина Т. А. (заместитель председате-
ля), Амбарцумян К. Р., Зозуля И. В., Колесникова М. Е.,
Маловичко С. И., Кожемяко Т. Н.
Н72 Новая локальная история: по следам Интернет-конференций.

2007 – 2014. – Ставрополь: Изд-во СКФУ, 2014. – 344 с.
ISBN 978-5-9296-0688-5
В сборнике представлены статьи по широкому кругу проблем регио-

нальной, новой локальной истории, всеобщей истории, истории России.
Ряд материалов посвящен теоретическим и методологическим подходам
к историческим исследованиям. Невзирая на широту тематического спек-
тра, в основе всех материалов сборника лежат отдельные теоретико-методо-
логические представления об историческом исследовании постулируемые
в рамках новой локальной истории. Составители постарались объединить
материалы пяти Интернет-конференций, проведенных на базе научно-обра-
зовательного центра «Новая локальная история». В самостоятельный раздел
вынесены рецензии на научные издания, содержание которых значимо для
исследовательских практик НОЦ «Новая локальная история»
УДК 94/99 (082)

ББК 63.3 я43
© ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский

федеральный университет», 2014
ПРЕДИСЛОВИЕ
Осенью 2002 г. в Ставропольском государственном университете

был создан Научно-образовательный Центр «Новая локальная исто-
рия», создатели которого попытались с новых методологических
позиций подойти к анализу местной истории. Исследовательское
пространство НОЦ включало и теоретические разработки, в кото-
рых авторы пытались развести подходы «новой локальной истории»
и исторического краеведения, и изучинение особенностей письма
местных историописателей, и анализ специфики местных источни-
ков социокультурной истории Ставрополья и Северного Кавказа, и
разработка проблем культурного пограничья в полиэтничном регио-
не, и устная история. Одной из многочисленных форм деятельности
Центра стало проведение регулярных интернет-конференций, первая
из которых относится к 2003 г.
По итогам первых 4 конференций были изданы сборники научных
статей1. В последующем в 2007 – 2014 гг. прошли еще 5 конферен-
ций, а в конце 2014 – начале 2015 гг. готовится десятая интернет-кон-
ференция.
Конференция 2007 г. была посвящена теме «Новая локальная
история: город и село в виртуальном и интеллектуальном простран-
ствах», из которой и составлен первый раздел данногого юбилейно-
го сборника. Различные представления о хронотопе в историческом
познании, в исторической памяти и исторической мысли, а также
хронотоп города и села в разных измерениях рассматривались на
конференции в 2008 г. и стали основой второй части сборника. Но-
вая локальная история: социальные практики и повседневная жизнь
горожан и сельских жителей стала предметом конференции 2010 г. и
1
Новая локальная история. Выпуск 1. Новая локальная история: методы, источники, столичная и про-
винци-альная историография.: Материалы первой Всероссийской научной интернет-конференции. Старо-
поль, 23 мая 2003 г. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003; Новая локальная история. Выпуск 2. Новая локальная
история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной научной интернет-кон-
ференции. Старополь, 20 мая 2014 г. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004; Новая локальная история: Сборник
научных статей. Выпуск 3. Ставрополь – Москва, Изд-во СГУ, 2006; Новая локальная история: Сборник
научных статей. Выпуск 4. Ставрополь – Москва, 2009.
Новая локальная история: по следам Интернет-конференций
представлены в третьем разделе, посвященном истории повседнев-

ности. В 2011 г. на конференции с международным участием рассма-
тривались проблемы историографии и источниковедения, включая
контекст «новой локальной истории», материалы которой вошли
в четвертый раздел. Наконец, в феврале 2014 г. прошла конференция
также с международным участием, затронувшая одну из злободнев-
ных исторических тем в рамках такой отрасли гуманитаристики, как
имагология. Речь шла о «Своем» – «чужом» – «другом» относитель-
но локуса в представлениях путников. Эти материалы помещены
в пятом разделе сборника.
Кроме того, за эти годы вышли ряд монографий, посвященных как
местной истории, так и вопросам интеллектуальной истории как Рос-
сии, так и Европы. Впечатления от этих книг авторы представили в
разделе «Книжная полка».
Тринадцать лет существования НОЦ и десять лет проведения ин-
тернет-конференций – достаточно серьезный срок для подведения
первых итогов. Результаты этой работы изложены в основательных
и интересных статьях этого сборника. Теоретическим и методоло-
гическим подходам к историческим исследованиям посвятили свои
статьи С.И. Маловичко, М.Ф. Румянцева, Л.Б. Сукина, С.И. Посохов,
А.Ю.Саран, С.Л. Дударев. С.И. Реснянский и другие. Нетривиаль-
ный анализ историографических и исторических источников пред-
ставлен в работах М.Е. Колесниковой, Т.Н. Плохотнюк, О. И. Журбы,
М.М. Картоев, Т.П. Хлыниной, И.А. Красновой, Е.Н. Стрекаловой.
Интерес вызывают исследовательские практики ряда авторов по про-
блеме хронотопа и по истории повседневности. В первом случае –
это материалы К.Р. Амбарцумян, М.В. Кирчанова, И.Б. Михайловой,
В.С. Бобровской. Во втором случае речь идет о статьях Л.В. Вы-
скочкова, Н.Д. Крючковой, Д.А.Добровольского, О.А. Гайлит,
Л.Н. Мазур. Наконец, среди исследований о «Другом» особое вни-
мание привлекает работа исследователя из Казахстана А.А.Тюрина,
молодого историка К.В. Ивлева из Орехово-Зуева и исследование
ставропольских филологов К.Э. Штайн и Д.И. Петренко.
Разнообразие тематики, неоднозначность научного инструмен-
тария, широта методологических подходов в материалах сборников
вполне отвечает тезису концепции НОЦ «Новая локальная история»:
-4-
Предисловие
«Успешное исследование любой темы предполагает взаимодействие

подходов, методов и приемов, включенных во все обозначенные на-
правления. Историки НОЦ не только не претендуют на замещение
традиционных подходов исторического краеведения, а предполага-
ют занять свою нишу в изучении истории Северного Кавказа. Более
того, они предполагают активное сотрудничество с краеведами при
сохранении права на научную дискуссию и собственную методоло-
гическую автономность»2.
2
Булыгина Т.А. История Северного Кавказа: новые исследовательские подходы/Кавказоведение: опыт
исследований Материалы международной научной конференции (Владикавказ, 13-14 октября 2005 г.) http://
kvkz.ru/
-5-
ЧАСТЬ 1
ГОРОДСКАЯ И СЕЛЬСКАЯ ИСТОРИЯ
В ПРОСТРАНСТВЕ НОВОЙ ЛОКАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
Кожемяко Т. Н. (Ставрополь)
ОБРАЗ МЕСТНОЙ ВЛАСТИ В КАРТИНЕ МИРА

СТАВРОПОЛЬСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА в 1920-1930-е гг.
П роблема взаимоотношений власти и крестьянства в XX века

является одной из наиболее активно разрабатываемых в совре-
менной исторической науке. Огромный интерес со стороны истори-
ков вполне закономерен, поскольку власть и крестьянство являлись
наиболее значимыми агентами развития России в прошлом столетии.
Вместе с тем, при изучении данной проблемы в отечественной
историографии длительное время имела место недооценка крестьян-
ства как активного субъекта политических и социальных изменений
в обществе. Настоятельная потребность в преодолении односторон-
него подхода делает актуальным изучение локального опыта. Иссле-
дование отношений крестьянства и власти на примере отдельного
региона помогает выявить образ власти в картине мира сельского
населения Ставрополья и проследить динамику изменений полити-
ческих настроений крестьян.
Поскольку главные народные представления о власти в картине
мира человека формируются на основе впечатлений от ежедневного
взаимодействия с местной властью, целью статьи будет выявление
в общественном сознании ставропольского крестьянства именно обра-
за местной администрации. Такой подход позволяет рассмотреть про-
блему взаимоотношений власти и общества с позиций отдельного че-
-6-
Часть 1. Городская и сельская история в пространстве новой локальной истории
ловека, что в свою очередь способствует наиболее полному изучению

социально-экономических и политических процессов, происходившие
в российской деревне в первые десятилетия советской власти.
К началу 30-х годов XX века на селе наблюдался численный рост
управленцев в результате укрупнения колхозов. Главными фигурами
были председатель и бригадир. Следующими за ними выступали чле-
ны правления колхозов или «правленцы» (как они часто называются в
источниках) – парторги и секретари колхозных ячеек. В 1929 г. в 312
колхозах Ставропольского округа насчитывался 761 член правления,
что составляло в среднем 2,4 правленца на один колхоз. Согласно ма-
териалам обследования, проведенного в Северо-Кавказском крае в
первой половине 1930 г., в 3269 колхозах русских округов края насчи-
тывался уже 20 861 член правлений, то есть в среднем 6 человек на
одно коллективное хозяйство [4, 46]. В «Примерном уставе сельхозар-
тели» 1935 г. размер правления был определен в 5-9 человек, «смотря
по величине артели» [7, 433]. Однако, если в 1920-х гг. от правления
действительно зависела судьба колхоза, то в результате форсирован-
ной коллективизации этот орган стал декоративным. В ряде колхозов
правления настолько не играли никакой роли, что их членов по совме-
стительству назначали, к примеру, старшими конюхами. Что же каса-
ется сельсоветов, то в рассматриваемый период они также становятся
малоэффективными. Сельские жители зачастую отрицательно относи-
лись к местным советам и их работникам, которые не только не решали
жизненно важных для крестьян вопросов, но нередко отличались гру-
бостью и профессиональной некомпетентностью [8, 2-4]. Как следует
из архивных документов за 1934 год, для большинства руководящих
кадров обследованных сельских советов характерен низкий уровень
управленческой культуры и квалификации. Несмотря на то, что мно-
гие из них находятся на сельскохозяйственной работе по 5-8 лет, «дело
ведут плохо, политически малограмотны, не умеют разобраться в со-
временной сложной обстановке на селе» [10, 113]. В немалой степени
этому способствовала и частая сменяемость председателей сельских
советов, которые «редко удерживаются на одном месте больше года
(обычно 3-6 месяцев) [10, 113].
Сельские советы нередко не занимались решением культурно-хо-
зяйственных вопросов сельской жизни, больше всего волновавших
крестьянство, часто вызывали отторжение крестьян в связи с прису-
-7-
щим им администрированием и злоупотреблениями. В 1934 г. пер-

вый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) Е.Г. Евдокимов
осуждающе говорил, что «организующая ведущая роль депутатов
(сель)совета мало заметна за немногим исключением», что «в ряде
мест они совершенно бездействуют» и «в довольно изрядном числе
мест находятся в запустении» [9, 28-29]. Поэтому во второй половине
1934 г. краевое руководство на Юге России озаботилось упрочением
контроля за деятельностью сельсоветов и укреплением их состава за
счет «лучших сельских активистов» [6].
При этом большинство руководителей местных органов власти
назначались на должности вышестоящими партийными комитетами
и являлись пришлыми по отношению к местному населению. Эти
назначения касались и председателей, которые зачастую назначались
районным руководством, нередко даже не из членов соответствующе-
го колхоза. Даже во второй половине 1930-х гг. колхозники жалова-
лись, что тот или иной председатель «поставлен неизвестно кем, без
одобрения общего собрания колхозников» [12, 106]. Неудивительно,
что крестьяне в большинстве случаев относились к ним с недовери-
ем. Часто такие назначенцы не разбирались в сельском хозяйстве и
не были заинтересованы в его процветании. «Они не заинтересова-
ны, чтобы наше село богатело, потому что они нам, а мы им чужды»
[2, 19], - констатируют крестьяне Виноделинского района.
Управленцы зачастую равнодушно относились к нуждам колхоз-
ников и игнорировали их просьбы о помощи. В отчете Евдокимова
приводится большое количество примеров, указывающих, что забо-
ты крестьян местной власти были чужды. Так, в Изобильно-Тищен-
ском районе в колхозе им. Трунова колхозник П.Е. Логачев в 1933 г.
потерял жену. «Он нуждается в помощи, оставшись с 3 малолетни-
ми детьми. Однако со стороны колхоза этой помощи ему оказано не
было. В 1934 г. Логачев, будучи мало трудоспособным, не в состоя-
нии был выполнять тяжелую работу, а легкой работы не было предо-
ставлено. За отсутствие трудодней его исключили из колхоза. Такое
бездушное отношение к человеку на глазах всей колхозной массы
не идет в пользу колхозного строительства» [10, 31].
Не меняется ситуация и к 1936 г., о чем свидетельствует следу-
ющий документ. «В селе Серафимовском колхоза им. «Буденного»
-8-
в период уборочной парторг Воронин, будучи в бригаде № 5, на

просьбу колхозников улучшить питание, ответил: «А что вы голодует
на току (ток – склад для зерна – прим. авт.), соломы у вас много. Бе-
рите, варите и ешьте ее» [1, 27].
Как отмечает Евдокимов, таких случаев в колхозе очень много и
настроение колхозников в отношении зарвавшихся руководителей
нездоровое [10, 31].
Сам стиль жизни местных начальников ассоциировался с их пол-
ной оторванностью от нужд и забот сельских тружеников. Ставро-
польские крестьяне описывают в письме на имя М.И. Калинина ха-
рактерный образ сельских активистов, «которые понимают только
одну сторону, как бы получать и брать от вас пособие, а также по-
лучать жалованьице на легцах, портфель подмышку и барин. А там
хоть травушка не расти, потому что служит в чужом селе. Ему, конеч-
но, не нужно, что село не богатеет и не процветает, он жалованье по-
лучает, наряжается пребюрократично, а уж за жен и говорить не при-
ходится, как их они одевают. Настоящая интеллигенция, вина наши
винники не навозятся. Кто же пьет? Уж не хлеборобы мужики, ясно,
что интеллигенция. Тут кое-когда и подумакиваешь, уж не туда ли
идет наш продналог? Да им кажется и без продналога хватает, пото-
му что они получают 60-100 рублей, как ответственные, а куда ж им
девать» [2, 18]. В этих словах выразилось крестьянское недовольство
распределением социально-экономических благ в новом государстве.
Советское государство, провозглашавшееся государством рабочих и
крестьян, на деле таковым не являлось. Распределение благ в пользу
партийной номенклатуры лишь усиливало недовольство ставрополь-
ского населения властью. Колхозники именовали колхозных управ-
ленцев «красными помещиками», а их жен – «колхозными барыня-
ми», утверждали, что «работаем все на пана коммуниста» [11, 120].
Формированию негативного образа местной власти в картине
мира ставропольских сельских тружеников способствовали много-
численные злоупотребления властью. В регионе нередки были слу-
чаи, когда управленцы использовали колхозную собственность в це-
лях личного обогащения. Характерный пример тому – тов. Воронин,
парторг колхоза им. «Буденного» по селу Серафимовскому, который,
по сообщению крестьян, «при наличии нахальства – берет без учета
-9-
продукты из кладовой колхоза: мясо, яйца, масло, мука и д.р. в нео-

граниченном количестве и в целях личной наживы за счет колхоза
открыл столовую, взяв трех столовщиков. Воронину самоснабжение
в привычку, так как он в 1935-м г. незаконно взял из кладовой 8 меш-
ков ячменной фуражной муки для кормления своих свиней, а колхоз-
ные лошади на посевной были без фуража» [1, 18].
Управленцы часто использовали общественные фонды для обе-
спечения себя и своих семей необходимыми продуктами, а так же для
личного обогащения. Нередко колхозная администрация не распре-
деляла на трудодни полагающееся количество продукции, используя
остаток в своих интересах. Широко практиковалось перераспределе-
ние трудодней в пользу администраторов. Однако на этом злоупотре-
бления не заканчивались. Нередки были случаи избиения колхозни-
ков [3, 302 – 304].
Негативное воздействие на формирование образа местной власти
в картине мира ставропольского населения также оказывало пьянство
провинциального «начальства». Зачастую оно носило откровенно
вызывающий характер, превращалось в образ жизни, в одну из фун-
даментальных характеристик облика Советской власти на местах.
По данным контрольной комиссии, во второй половине 1920-х годов
среди проступков ответработников и нарушений партийной дисци-
плины пьянство занимало безоговорочное первое место. В цифровом
выражении это выглядело следующим образом: доля привлечения
к партийной ответственности за пьянство в 1925/1926 г. (октябрь
– март) составила 33,3% в 1926/1927 – 31,3% в 1927-1928 – 43,6%,
1928/1929 – 49% [5, 125]. В процентном отношении, к сожалению,
не удалось найти данные за 30-е годы, однако, судя по источникам,
ситуация не претерпела принципиальных изменений. В сводках о на-
строениях на местах, в обзорах политико-экономического состояния
страны неоднократно отмечалось «поголовное пьянство среди чле-
нов волисполкомов, сельских милиционеров, деревенских коммуни-
стов и других представителей местной власти».
В источниках находим бесконечное количество примеров этого яв-
ления: в колхозе «Красный Восток» председатель Медведев «вместо
руководства, пьянствует с сопровождением преступных действий,
о чем колхозники с 1935 года говорят, но мер никаких в деле улучше-
- 10 -
ния руководства колхоза – не принято» [1, 24]. В другом колхозе «Им.

Ширяева» председатель Шалимов также систематически пьянствует,
при этом «в последнее время дошел до того, что начал пьянствовать
с группой в правлении колхоза» [1, 25].
Возможно, правы те исследователи, которые причины таких зло-
употреблений власти на селе видят в том, что с приходом новой вла-
сти в селе произошел небывалый переворот, в результате которого
наверх вынесло худших [13, 501].
Однако, несмотря на все злоупотребления местных властей, ря-
довые колхозники чаще всего не рисковали открыто их критиковать,
так как те могли испортить им жизнь. В период 1930-х годов, в ат-
мосфере страха, подозрительности и взаимного недоверия, крестья-
не вынуждены были подчиняться решениям и указаниям органов
власти. Исключение из колхоза представляло собой очень серьезное
наказание. Сельский житель, исключенный из колхоза, терял право
пользования приусадебным участком, его корову уже не принимали
в общественное стадо и т.д.
Характеризуя образ местной власти в картине мира сельского жи-
теля Ставрополья, необходимо отметить, что, безусловно, на селе
были и такие руководители, которые пользовались авторитетом и
уважением колхозников. Как правило, это были те, кто честно жили
и трудились на глазах у односельчан. Однако в целом, образ местной
власти в картине мира ставропольского крестьянства был наполнен
негативом. Этому способствовали некомпетентность, произвол и
злоупотребления местных начальников.
1. ГАНИСК. Ф.1. Оп. 1. Д. 148.

2. ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 61. Д. 223.
3. ГАРФ. Ф.Р. 1235. Оп.141. Д.1522.
4. ГАСК. Ф. Р-602, Оп. 1. Д. 254.
5. Лившин А. Настроения и политические эмоции в Советской России 1917-1932 гг. М., 2010.
6. Постановление президиума крайисполкома Азово – Черноморского края «О работе сельсоветов и
руководстве ими райсполкомов» от 13 сентября 1934 г. // Молот. 1934. 5 октября.
7. Примерный устав сельхозартели от 17 февраля 1935 г. // История колхозного права. Сборник зако-
нодательных материалов СССР и РСФСР. 1917 – 1958. Т. 1. 1917-1936. М., 1959.
8. РГАСПИ, Ф. 17, Оп.84, Д. 870.
9. РГАСПИ, Ф. 17, Оп. 120, Д. 117.
10. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 118.
11. РГАСПИ. Ф. 166, Оп. 1. Д. 22.
12. РГАЭ, Ф. 396, Оп. 10. Д. 116.
13. Стреляный А. И. Без патронов // Судьбы российского крестьянства. М., 1995.
- 11 -
Крючков И.В. (Ставрополь)
ВЕНА В ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX – НАЧАЛЕ ХХ вв.:

МЕНЯЮЩЕЕСЯ ПРОСТРАНСТВО ГОРОДА
В УСЛОВИЯХ МОДЕРНИЗАЦИИ
Д о середины XIX в. Вена не принадлежала к числу блистатель-

ных городов Европы. В пышности и великолепии она уступала
Парижу, Берлину, Санкт-Петербургу. Город теснился в рамках воен-
ных укреплений, Вена переживала скученность и антисанитарию.
Город не соответствовал званию имперской столицы. Город нуждался
в новом пространстве и кардинальной перепланировке. После дол-
гих и жарких дискуссий император подписал 20 декабря 1857 г. указ
о сносе военных укреплений, несмотря на протесты многих высших
офицеров [17, 57]. Главный печатный орган австрийских либералов
«Neue Freie Presse», сравнивала этот акт с падением феодальных оков
вокруг Вены. И надо сказать за этой метафорой крылся истинный
смысл, отражающий суть происходившего в городе и стране. К 1860 г.
этот процесс был завершен, после этого в городе начинается настоя-
щий строительный бум.
Начало бурного развития Вены привело к конфликту между го-
родскими и имперскими властями по вопросу о том, кто должен кон-
тролировать процесс строительства и развития города. После острых
дебатов победа осталась за имперским правительством, которое об-
ладало значительными финансовыми ресурсами. Однако и венский
магистрат, находившийся в 60-70-е гг. под контролем либералов вно-
сил свой весомый вклад в развитие города. В последней трети XIX в.
полностью меняется городской ландшафт Вены. Город был пронизан
новыми широкими проспектами и кварталами, Вена поглощает быв-
шие соседние деревни. Украшением новой Вены стала центральный
проспект Рингштрассе. На нем в 1885 г. было завершено строитель-
ство новой городской ратуши, в 1883 – 1884 гг. главного корпуса вен-
ского университета, в 1870 г. императорского оперного театра и т.д.
Эти здания отражали либеральную этику, доминировавшую в городе
в 60-70-е гг., воплощенную в созданном ратушном квартале (парла-
ментское правление – здание Парламента, городское самоуправление
- 12 -
– Ратуша, высшее образование – Университет, культура – Бургтеатр).

Величие и блеск архитектуры Ригштрассе в наибольшей степени
символизировали амбиции и радужные перспективы австрийского
либерализма. «Вена Рингштрассе» стала таким же синонимом, как
викторианская эпоха в Великобритании. Как и викторианство, стиль
Рингштрассе критиковался интеллектуалами в начале ХХ в., разоча-
ровавшимися в классическом либерализме.
Город был заполнен красивыми доходными домами. Венский
средний класс хотел подражать аристократии, пусть даже внешне,
проживая в домах, похожих на дворцы. Строительство доходных до-
мов отражало важную тенденцию, наблюдавшуюся в венском обще-
стве, а именно сближение аристократии и буржуазии. Неслучайно,
что крупными инвесторами, вкладывавшими средства в Рингштрас-
се, были как крупные буржуа, так и представители родовой аристо-
кратии. Аристократия становилась домовладельцем и сама, проживая
в доходных домах. К 1914 г. около трети частных домов на Рингштрас-
се принадлежала аристократам [17, 91]. В конце XIX в. в одноком-
натных квартирах в Вене проживало только 5,3% горожан, что явля-
лось одним из лучших показателей в Европе. В отличие от Берлина и
других городов Вена сохраняла стремление к пространству, поэтому
украшением города стали его бульвары и парки [6, 9]. На помощь ар-
хитекторам в этом вопросе пришли военные, которые настаивали на
максимальной широте венских улиц и площадей, что обеспечивало
хорошую маневренность войск и затрудняло строительство барри-
кад. Воплощением быстрых перемен в городе стало развитие улицы
Грабен, где были сосредоточены самые модные и дорогие магазины
в Вене, которые своим блеском поражали воображение венцев и го-
стей города [7, 65]. Лицом города стали его гостиницы, среди кото-
рых выделялись «Бристоль», «Империал» и «Гранд-Отель» [2, 22].
К началу Первой мировой войны радикальным образом измени-
лись пригороды Вены, они были благоустроены и перестроены, дабы
соответствовать имперскому шику Вены. Некоторые из них, в част-
ности Баден имели собственные театры, где выступали лучшие ар-
тисты страны. В Бадене находилась одна из лучших гостиниц Вены
«Захер». Этот пригород стал любимым местом отдыха венской знати
летом [7, 69]. В другом пригороде Зиммеринге, наоборот развивались
- 13 -
зимние виды спорта и зимний отдых венцев. К 1914 г. Вена стала

одним из красивейших городов мира, ее блеск и роскошь поражали
восприятие современников.
Успехи Вены, были во многом связаны с тем, что в строительном
буме в столице империи Габсбургов активное участие принимал ча-
стый бизнес. Государство, предпринимателей, занимавшихся стро-
ительством в Вена, освобождало от налогов на 12-30 лет. Однако
государство не играло роли статиста. Оно жестко контролировало
условия труда рабочих и качество строительных работ, особенно это
проявилось после биржевого краха 1873 г., который больно ударил
и по строительной индустрии Вены.
Во второй половине XIX – начале ХХ вв. меняется география раз-
мещения населения Вены. Из перенаселенного центра горожане пе-
реезжают на окраины и пригороды столицы. Этому обстоятельству
способствовало бурное развитие городского транспорта, гордостью
Вены стали ее трамваи, которые в день перевозили несколько сотен
тысяч человек. «Компания венских трамваев» была преуспевающим
предприятием, отчислявшим большие налоговые поступления в го-
родской бюджет. Утром и вечером рабочие, и учащиеся пользовались
льготами при проезде в трамвае, если обычные категории граждан
платили за проезд 5-9 геллерам, то льготники всего 4 геллера [18,
607]. Городские власти четко следили за тарифами на проезд и ка-
чеством транспортных услуг, оказываемых гражданам. Доступность
городского транспорта позволила людям с окраин без проблем доби-
раться в центр города и обратно, в том числе и на работу [2, 27 – 33].
В эпоху дуализма городские власти при поддержке имперского
правительства решили еще целый ряд сложных проблем. Настоящее
бедой Вены являлось качество питьевой воды. Город в 1873 г. постро-
ил новый водопровод, который чистую альпийскую воду доставлял
прямо в город из Штирии, длина этого водопровода составила 170
км. Вся Вена была оснащена первоклассной канализацией и осве-
щением улиц и площадей. Город строил общественные скотобойни
и следил за качеством, поставляемого в город продовольствия, мо-
дернизировались старые и строились новые рынки, наводился поря-
док на городских кладбищах, огромное внимание уделялось уборке
улиц и утилизации отходов. Таким образом, Вена с середины XIX в.
- 14 -
переживала новое рождение. Успех столицы Габсбургов во многом

был обусловлен системностью реформ городского хозяйства и объ-
единением усилий имперского правительства, городских властей и
частного бизнеса. Результаты не замедлили сказаться, так если в 1860 г.
смертность в городе составляла 40 чел. на 1000 горожан, то к 1894 г.
этот показатель сократился до 22,8 чел. [18, 613]. Следует подчер-
кнуть, что здесь немаловажную роль сыграло развитие городской си-
стемы медицинского обслуживания населения. Показателем успеха
Вены стал бурный рост численности населения в городе. В 1860 г.
в городе проживало 500 тыс. чел., к 1914 г. численность венцев до-
стигла 2 млн. [1, 7]. В основном прирост населения происходил за
счет эмиграции. К 1910 г. только 48% венцев являлась коренными
жителями [22, 36].
Вена на основе императорского патента от 9 марта 1850 г. получи-
ла особое муниципальный статус, став отдельной административной
единицей в австрийской половине империи [11, 60]. Бургомистр и
городское собрание Вены обладали значительными полномочиями.
Правда, избранного бургомистра Вены должен был обязательно ут-
вердить император. Однако не все горожане имели избирательные
права. Избирательное право обуславливалось цензом оседлости не
менее 3 лет (для четвертой – «всеобщей курии»), и уплатой опреде-
ленной суммы налогов до 5 гульденов [4, 89]. Всего к началу ХХ в.
примерно треть мужчин Вены имело право голоса [5, 175]. Только
в 1907 г. в Австрии вводится всеобщее избирательное право.
С расширением города менялся его национальный и социальный
состав, стиль жизни горожан. Экономическая стабильность перио-
да дуализма позволила крупным буржуа больше внимание уделять
гедонизму и меньше производству. Создание акционерных обществ
все больше обезличивало процесс производства. Владельцу пред-
приятия теперь не надо было вникать в технологию производства,
доверяя эту функцию менеджерам. Стремление к удовольствиям
стало отличительной чертой жизни венской элиты. Посещение те-
атров, балов, званых вечеров стало повседневной обыденностью.
Украшение повседневности вело к меценатству и повальному увле-
чению искусством и наукой. «Денди с Ригштрассе с удовольствием
читали работы Шопенгауэра, а воинствующие аполитичные эсте-
- 15 -
ты превозносили «безвольное созерцание» искусства как убежища

от жизненной борьбы», - писал по этому поводу У. Джонсон [4, 168].
Дети бывших нуворишей быстро становились рафинированными
эстетами и членами высшего общества. Именно это поколение созда-
ло эстетический клуб «Новая Вена». Место сбора клуба находилось
в кафе «Гриншталь», а затем в кафе «Централь». Среди членов клуба
следует выделить А. Шницлера, Г. Бара, П. Альтенберга и др.
Следует отметить, что кафе в Вене играли огромную роль в об-
щественно-политической и культурной жизни города. Они были цен-
трами жарких дискуссий, и местом формирования общественного
мнения. Главные новости венцы узнавали в кафе, именно кафе яв-
лялись основными подписчиками газет, так как венцы приходили в
кафе для ознакомления с прессой. В кафе можно было, и отдохнуть
от жарких дискуссий, поиграв в бильярд, шахматы, карты и выпив
отменный венский кофе за 28-45 геллеров [2, 26]. Ни в одном городе
Европы кафе не пользовались такой популярностью как в Вене.
Венская элита формирует даже особую манеру общения, осно-
ванную на приветствии, радушии, способности создавать непринуж-
денную атмосферу общения. Этот стиль передавался и остальным
венцам. «…Будучи гурманами в кулинарии, исключительно заботясь
о хорошем вине, терпком, свежем пиве, пышных мучных изделиях и
тортах, этот город притязал и на более тонкие наслаждения. Музици-
ровать, танцевать, играть в театре, беседовать, вести себя деликатно,
с тактом – все это культивировалось здесь (в Вене – прим. И.К.) как
особое искусство», – отмечал С. Цвейг [14, 20]. По поводу венцев из-
вестный европейский этнолог и путешественник Ф. Гельвальд писал,
что они: «…отличается от своего соседа германца и образом мыс-
лей, и характером, в котором больше веселости и добродушия наряду
с неоспоримой наклонностью к материальным удовольствиям и на-
слаждением жизнью…» [3, 251]. Многие иностранцы считали вен-
цев неискренними за постоянные улыбки и вежливость, полагая, что
они это делали для того, чтобы угодить, клиенту или собеседнику [9,
225]. Но в любом случае это обстоятельство подкупало, даже непри-
миримых критиков Вены.
В последней трети XIX в. меняется повседневный быт венцев,
городская жизнь становиться комфортной и обустроенной. В тоже
время ей оказались присущи такие явления, как лихорадочный темп
- 16 -
жизни, нестабильность и монотонность. Венцы искали утешения

в досуге. В эпоху дуализма досуговая культура Вены активно разви-
вается [10, 207 – 208]. Театр, кино, музыка дали людям возможность
уйти от серых будней в мир грез и лирики, особое место в досуге вен-
цев занимала оперетта [15, 11]. Венская оперетта отражала мульти-
культурализм империи Габсбургов и те коренные изменения, которые
происходили в Дунайской империи в эпоху дуализма. Оперетта пере-
жила империю, но никогда она больше не достигала такого расцвета,
как в государстве Франца-Иосифа I.
Рубеж XIX – ХХ вв. ознаменовался бурным развитием науки и
культуры в Вене. Венские интеллектуалы имели высокую степень со-
циальной сплоченности. В кафе и салонах они обменивались идеями,
тесно контактируя с представителями деловой и профессиональной
элиты. Интеллектуальная элита была не столь оторвана от общества,
как это наблюдается в Лондоне, Париже и Берлине. Отчасти это было
связано с тем, что австрийские интеллектуалы были отстранены от
управления страной. Они могли полностью сосредоточиться на вы-
работке новаторской эстетики и идей. Уникальное интеллектуальное
пространство, впитавшее в себя космополитизм и провинциальность,
традиционализм и модернизм стало феноменальной кладовой, пода-
рившей миру блистательную плеяду художников (Г. фон Гофман-
сталь, А. Шницлер, Г. Климт, О. Кокошка и др.) и ученых (З. Фрейд,
К.Менгер, Л. фон Визер, Е Бем Баверк, Э. Мах, Л. Виттгенштейн и
др.). Вена постоянно подпитывалась талантливыми провинциалами,
которые стремились в блистательную Вену, где они могли полностью
реализоваться. Кстати, амбициозный, молодой А. Гитлер также искал
свое применение в Вене. Применительно к евреям Моравии С. Цвейг
писал: «Вовремя избавившись от всего ортодоксально-религиозного,
они были страстными сторонниками религии времени – «прогрес-
са»…если из родных мест они (евреи – прим. И.К.) переселялись
в Вену, то с поразительной быстротой приобщались к более высокой
сфере культуры; их личный успех органически сочетался с всеобщим
подъемом того времени» [14, 14]. Венская элита в своей основе была
космополитичной, так как она формировалась из представителей
различных народов империи. Космополитизм Вены являлся отличи-
тельной чертой ее жизни. Космополитизм и межкультурный диалог
- 17 -
стали гарантами интеллектуальной, экономической и политической

жизни австрийской столицы. Эти факторы легли в основы венского
модерна [8], организационно, оформившегося в «Венский сецесси-
он», клуб художников – новаторов, положивших начало знаменитому
венскому стилю [12, 51].
Венская либеральная культура доминировала в городе в 60-80-е гг.
однако затем наступил кризис либерализма, он выражался во всем.
Традиционно либеральная культура опиралась на доктрину раци-
онального индивида, но закат рациональной эпохи в конце XIX в.
показал, что человек ведом не только разумом, но и инстинктами и
чувствами. Венские интеллектуалы это осознали одними из первых,
попытавшись разобраться в кризисе либерализма и дать стройную
концепцию взаимодействия политики и мира души [17, 27]. Венские
либералы имели узкую социальную базу, даже в лучшие свои годы.
Они могли рассчитывать только на поддержку еврейского населения
и части немецкого среднего класса. В парламенте страны либералы
держались с помощью антидемократической избирательной систе-
мы. Экономическая программа либералов была дискредитирована
кризисом 1873 г. Символом краха австрийского либерализма в Вене
стал приход к власти К. Люгера. Однако идейное наследие венского
либерализма оказало значительное влияние на последующее разви-
тие человечества, он дал миру таких крупных теоретиков либераль-
ной мысли как Л. фон Мизес и Ф. фон Хайек, сформировавшихся
в интеллектуальном пространстве либеральной Вены [13, 161 – 167].
В недрах Вены в последней четверти XIX в. одновременно рождают-
ся такие явления как социализм, национализм, сионизм и антисеми-
тизм [19, 66]. Лидером венских антисемитов был бургомистр города
К. Люгер, который возглавлял Вену с 1897 по 1910 г., наряду с импе-
ратором это был самый популярный политик среди венцев. Следует
подчеркнуть, что Люгер отражал настроения низов среднего клас-
са Вены, которые составляли значительную часть жителей столицы.
Эта часть общества сильно страдала от индустриализации и интер-
национализации мировой экономики. Олицетворением этих явле-
ний в глазах обывателя являлись евреи, крупный еврейский капитал,
эти настроения особенно усилились после биржевого краха 1873 г.,
который нанес значительный удар по экономическому положению
- 18 -
широких слоев населения, особенно среднему классу, увлеченному

биржевыми и финансовыми спекуляциями [16, 64 – 73]. Кроме этого
следует подчеркнуть, что город постоянно пополнялся представите-
лями мелкой буржуазии за счет присоединения к нему пригородов,
только присоединение Флоридсдорфа в начале ХХ в. увеличило тер-
риторию Вены почти на 50%.
Вена стала ареной столкновения инноваций и традиционной куль-
туры, объектом массовой миграции и сценой распространения раз-
личных фобий, местом формирования новой предпринимательской
и трудовой этики [21]. Экономическая либерализация и рационали-
зация вызывали страх у мелких буржуа и чиновников, которым было
очень трудно приспособиться к новым реалиям. Венская «народная
культура» стремилась противостоять массовой культуре индустри-
ального общества, одним из проявлений этого противостояния стало
распространение ксенофобии и антисемитизма [20, 427].
Вся политика Люгера была направлена на защиту интересов мел-
кой буржуазии. Вплоть до 1900 г. в Вене было запрещено строитель-
ство крупных универмагов, закон требовал узкую специализацию
магазинов. Одежду и обувь в Вене в основном шили вручную, по-
явление в 1894 г. фабричных туфель из США стало городской ново-
стью №1, первый хлебозавод был в городе построен только в 1895
г. Все этот мешало ведению успешного бизнеса в городе, но данная
политика спасала ремесленников и мелких торговцев от разорения.
До своей смерти Люгер возглавляя самую популярную в австро-не-
мецких землях Христианскую Социалистическую партию. Эта пар-
тия демонстрировала свой антимодернизм, антисемитизм, антимарк-
сизм и верность династии Габсбургов, что ее отличало от еще одной
разновидности немецкого националистического, антисемитского
движения, во главе которого стоял Г. Шенерер, которое не скрывало
своих симпатий к Гогенцоллернам.
На рубеже XIX – ХХ вв. большую популярность в Вене получает
еще одна антилиберальная сила – социал-демократы, во главе кото-
рых стояли такие видные лидеры как В. Адлер, К. Каутский, О. Бауэр
и К. Реннер. Костяк партии в Вене составляли немцы, прибывшие
в город из Судетской области [4, 147]. Это, как правило, была рабочая
аристократия и рабочие с высокими зарплатами. Вне социал-демо-
- 19 -
кратической партии находилась основная часть малообеспеченных

рабочих Вены – чехи. По мере разрушения либеральной культуры
бывшие сторонники либерализма стремились найти новые социаль-
ные ориентиры. Среди таковых оказался и Т. Герцль, предложивший
свой путь решения «еврейской проблемы». Возникновение сионизма
во многом стало следствием набиравших силу антисемитских на-
строений в Вене и Австрии. Герцль также в основном ориентировал-
ся на низы еврейской общины, обещая ей счастливое будущее [17,
226]. Таким образом, К. Люгер, Г. Шенерер, Т. Герцль и социал-демо-
краты давали массам свой идеал справедливого общества, сделав его
основным инструментом критики либерализма. Кризис либерализма
порождал новые утопии, реализация которых была чревата рискован-
ными и даже опасными последствиями.
1. Австро-Венгрия. М., 1914.

2. Вена, Тироль и австрийские курорты (Карлсбад, Франценсбад, Мариенбад, Грис, Меран и др.). СПб., б.г.
3. Гельвальд Ф. Земля и ее народы. Т. III. СПб., 1898.
4. Джонстон У. Австрийский ренессанс. Интеллектуальная и социальная история Австро-Венгрии
1848 – 1938 гг. М., 2004.
5. Европейская избирательная система (парламентские, провинциальные и муниципальные). СПб., 1905.
6. Из России в Австрию. Вена, 1908.
7. «Курьер». Практический путеводитель для русских по городам и курортам Западной Европы и
Египту / Сост. П.П. Кузьминский. СПб., 1912.
8. Модерн. Модернизм. Модернизация: По материалам конференции «Эпоха «модерн». Нормы и каз-
усы в европейской культуре на рубеже XIX-XX. Россия, Австрия, Германия, Швейцария / Отв. Ред. Н.
Павлова. М., 2004.
9. Путник (Н. Лендер) По Европе и Востоку. Очерки и картинки. СПб., 1908.
10. Русский заграницей. Путеводитель для Русских путешественников. Берлин, 1911.
11. Сравнительное обозрение муниципальных учреждений /Сост. Н.Второв. СПб., 1864.
12. Стригалев А.А. О «венском стиле» / Художественная культура Австро-Венгрии 1867 – 1918. СПб.,
2005.
13. Хаейк Фридрих фон. Воспоминания / Хаейк Ф. Познание, конкуренция и свобода. СПб., 1999.
14. Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. М., 2004.
15. Чаки М. Идеология оперетты и венский модерн. СПб., 2001.
16. Чупров А.И. Венский биржевой кризис / Чупров А.И. Речи и статьи. Т.1. М., 1909.
17. Шорске К. Вена на рубеже веков: политика и культура. СПб., 2001
18. Шоу А. Городское управление в Западной Европе. М., 1898.
19. Bowman W. Religions Associations and the Formation of Political Catholicism in Vienna, 1848 to the 1870 s.
// Austrian History Yearbook. 1996. V.XXVII.
20. Boyer J. Culture and Political Crisis Vienna: Christian Socialism in Power, 1897 – 1918. Chicago, 1995.
21. Fuess J. The Crisis of Lower Middle Class Vienna, 1848 – 1892. New-York, 1997.
22. Vienna: The World of Yesterday 1889 – 1914 / Ed. S.Bronner and P. Wagner. New-Jersey, 1997.
- 20 -
Маловичко С. И. (Москва)
ИСТОРИОГРАФИЯ ПОСЛЕ «КУЛЬТУРНОГО ПОВОРОТА»:

ПРОСТРАНСТВЕННЫЙ ПОДХОД
И НОВАЯ ЛОКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
В настоящее время происходит изменение пространственно-вре-

менных представлений, которые складывались в модернист-
ском мироощущении и классическом европейском научном знании.
Общества перестают жить по одним социальным часам, заведенным
по «законам» и «закономерностям» метанарратива. Процесс одно-
временного объединения мира глобальными системами и его рас-
щепления на этнорегиональные составляющие уже анализировался
в рамках новой локальной истории [12, 203, 171 – 189]. В последние
же годы историография все большее внимание стала уделять про-
странству в истории.
Для понимания этого процесса необходимо учесть ряд обстоя-
тельств, оказавших влияние на актуализацию проблемы простран-
ства. Это, в первую очередь, влияние социокультурной ситуации
после постмодерна, критика современными гуманитариями «модер-
ности» и «культурный поворот» в историографии, а также влияние на
последнюю постпозитивистской географии и, конечно, интенсивные
поиски актуального объекта истории, проводимые самими исследо-
вателями, в том числе, как показывает тема нынешней конференции,
в проблемных полях новой локальной истории. На них я и обращаю
внимание в этой статье.
Современная реальность предлагает новые смыслы, актуализи-
рованные как всепроникающей глобализацией, так и локализацией.
С одной стороны, как указывает Ф.Ю. Согомонов, не только террито-
рии, но даже группы и индивиды сегодня «отличаются друг от друга
не историко-хронологической «развитостью» или «отсталостью» по
воображаемой модернизационной шкале, а своими неповторимыми
рисунками того, как в них переплетаются включенность в глобаль-
ные потоки и следование местным культурным традициям, социаль-
ным устоям… По глокальному критерию, – замечает ученый, – ныне
разнятся, страны, регионы, отдельные города и т.д., тем самым они
- 21 -
неравнозначны друг другу, но такая неравнозначность сегодня уже

не образует «идеологию развития» [18, 62 – 63, 67].
С другой стороны, заметно желание господствующих властных
структур повторно сформировать набор исторических отношений
между локальными, национальными и/или глобальными простран-
ствами. Перед лицом тревожных пространственно-временных из-
менений такая идеология чаще всего использует традиционные
(использовавшиеся ранее) способы конструирования исторической
карты политического и культурного «единства» некоего националь-
ного или постнационального пространства. Однако такие «объеди-
няющие» исторические рассказы мало учитывают множественность
индивидуальных и коллективных интересов, основанных на альтер-
нативных идеологиях и историях [31, 111 – 129].
Вполне понятно, что к традиционной риторике, характеризую-
щей отношение к изменяющемуся пространству и времени чаще
прибегают политики, заинтересованные в жесткой вертикали вла-
сти в государстве. Не случайно, президент В.В. Путин на встрече
с историками в 2007 г. говорил об «общих» особенностях народов
России, покоящихся на генетическом уровне, о «наших религиях»,
«приспособленных» для того, чтобы существовать на одной терри-
тории и под одним небом [8].
Надо заметить, что в этой ситуации современные историки ис-
пользуют отличные друг от друга пространственно-временные под-
ходы. Традиционный взгляд на государственное строительство Рос-
сии и освоение русскими восточных пространств сегодня выражает
значительное число ученых. Так, самарский историк Ю.Н. Смирнов
недавно указал, что русскими осваивались «ранее практически пу-
стынные земли Симбирской, Оренбургской и Саратовской губерний
(курсив мой. – С.М.)» [10, 203]. Напротив, рефлексия о современной
социокультурной ситуации позволяет другим историкам по-новому
смотреть на пространственно-временные изменения, отказываться
от традиционного взгляда и замечать: «Ко времени прихода русских
в Сибирь ее огромные, кажущиеся на первый взгляд незаселенными,
территории были освоены и обустроены местными народами. Но это
мироустройство представляло иной тип, отличный от сложившегося
в Европейской части России (курсив мой. – С.М.)» [16, 201].
- 22 -
Самарский историк, отметивший, что русские переселенцы при-

ходили в «практически пустынные земли» Поволжья и Урала еще
мыслит русскими пространственными конструкциями, которые
покоятся на понимании двух бинарных пространств: первое – это
«нормальное», привычное и «свое», «освоенное» культурой земле-
делия; второе – населенное кочевниками и охотниками – «чужими»,
это пространство непривычно «пустое» и «неосвоенное» земледели-
ем. Историки, констатирующие, что колонизировавшиеся русскими
пространства Востока были «освоены и обустроены местными на-
родами», понимают актуальный пространственный образ «других» и
тем самым отказываются от иерархии сконструированных разными
культурами неоднозначных образов одних и тех же пространств. Они
их ставят рядом, признают разные хозяйственные практики народов
России за равноправные исторические опыты.
Практику защиты традиционного взгляда на государственное
строительство, с одной стороны, и критики такого взгляда, с другой
стороны, можно встретить не только в российской историографии.
Например, Лайл Дик критикует канадского историка, который пред-
ставил государственную историю, как историю неизбежного и не-
преклонного исторического процесса строительства государства, на
который совершенно не влияли как местные индейцы, так и не ан-
глоговорящие переселенцы и представители не белой расы, маргина-
лы и т.д. Перед лицом растущего разнообразия, указывает Дик, такая
история представляет лишь единственно возможный голос англофи-
ла и копирует то, что писалось еще сто лет назад [24, 86 – 87, 91].
Постмодернистская историография оказалась довольно критич-
ной по отношению к проблеме «модерности» или «современности»
[23, 7 – 33]. Осмысление этой проблемы позволяет говорить о том,
что наше отношение к пространственно-временным образам форми-
ровалось представлением о «современности». Именно «современ-
ность» позволила некогда сконструировать периоды истории «Сред-
невековье» (которое иногда приписывается новейшим обществам),
«Новое время» и т.д. «Современность» создала в западном сознании
пространственную оппозицию «город» – «деревня».
Европейскими, в том числе, русскими просветителями XVIII в.
сельское пространство было отнесено к ступени «варварства», а го-
- 23 -
родское к «цивилизации» [5, 55]. Даже сейчас мало кого удивят сло-
ва, сказанные Дж. Ла Пиром во второй половине XX в., что города
имеют большее цивилизационное значение, нежели государства, по-
скольку «государства меняются, а города остаются», также как не-
зыблемыми остаются человеческие ценности [4, 207]. Удивляет не
принижение статуса государства – «верхушки» социально-политиче-
ской иерархии, а присутствие в современном сознании самой иерар-
хичности объектов, которые являются культурными конструкциями.
В результате город как объект исторического изучения стал привле-
кать внимание историописателей еще в XVIII в., а о сельской исто-
рии (именно сельской, а не аграрной или крестьянской историях) за-
говорили только на исходе XX в. [11, 11 – 15]
В новое время «деревенщиной» стали называть уже не просто
сельских жителей, а вообще «несовременных», «отставших» от моды
людей. Даже на любовь «современность» накладывает свой отпеча-
ток. Не без иронии известный русский писатель первой половины
XIX в. Ф.В. Булгарин отмечал: «Наша нынешняя любовь, как и в про-
чих образованных странах, появляется в свете не с луком и колчаном,
не с завязанными глазами, но с зрительною трубой или с лорнетом,
с адрес-календарем, с весами и аршином» [2, 187].
«Современность» колонизировала пространства, давая им назва-
ния: «Новый Свет», «Новороссия», «Новосибирск» и т.д. Она откры-
вала эти «неупорядоченные» пространства для «просвещенного»
света и приспосабливала их для него и по его подобию. Например, в
30-х гг. XIX в. Н.И. Надеждин писал, что земли Азии, куда приходят
русские, - это наш Новый Свет (курсив мой. – С.М.), который «деды
наши открыли и стали колонизировать почти в то же время, как про-
чие европейцы нашли путь к азиатскому югу и открыли восток Аме-
рики» [16, 17].
Городское пространство стало пространством «современным»,
но такое пространство является не менее воображаемым, чем «идил-
лия» сельского пейзажа. Еще в XIX в. это прекрасно выразил писа-
тель В.А. Слепцов, написавший: «Город расположен чрезвычайно
искусно, и надо быть очень непроницательным, чтобы не обратить
на это внимания. Если вы захотите всмотреться пристальнее, то вы
непременно заметите, что тут прошлась чья-то искусная рука, что
кто-то так ловко скомпоновал все эти objects d’art, что они неминуе-
- 24 -
мо вам должны броситься в глаза. Вы непременно заметите, что для

каждой вещи выбрано именно такое место, на котором она больше
выигрывает и привлекает на себя ваше внимание» [17, 51 – 53]. Та-
ким образом, любое пространство – конструкция, которое не только
строится по образцам (образец «деревни», «села», «поселка», «горо-
да», «сельского пейзажа» и т.д.), оно воображается, подводится под
топос присущий тому или иному «универсальному месту». Мирча
Элиаде по этому поводу заметил: «Человек строит по образцу. Не
только его город или его храм имеют небесные модели, то же можно
сказать и о том крае, где он живет, о реках, его орошающих, о полях,
дающих ему пищу, и т. д.» [19]
Историки знают, что в историческом исследовании сложно обой-
тись без структуры, основанной на хронологии, периодизации или
географии. Последняя традиционно ограничивает объект исследо-
вания в национальных, региональных или локальных администра-
тивных единицах. «Культурный поворот» в историографии в конце
XX в. позволил многим историкам отказаться от предпочтительного
внимания не только к известным датам, но и на самой периодизации,
которая, по их мнению, становилась второстепенной по отношению
к территориальности. При этом исследователи отдавали отчет, что
территориальность – это историческое формирование, а его поли-
тическая форма также была исторической, то есть имела начало и
конец [28, 807 – 809]. Насколько такой подход отвечал актуальной
социокультурной ситуации, говорит тот факт, что его стали исполь-
зовать не только историки, но и представители новой географии,
обратившие внимание не на политические и естественные границы,
а на отличительные внутренние черты пространственных областей и
на социальные институты [22, 101].
Проблема осмысления пространства оказалась интересной пост-
позитивистской географии, которая все смелее стала покидать поле
естествознания и интересоваться не только социально-экономиче-
скими процессами, но искать культурно-антропологическую основу
для своих исследований. Ученые обратились к изучению сложной
истории попыток понимания пространственного измерения про-
шлого и призвали своих коллег-историков не просто знакомиться
с географией, но обратиться к изучению истории социокультурных
пространств [20]. Новые географы предлагают смотреть на полити-
- 25 -
ческую организацию общества через организацию этим обществом

своего пространства, исследовать пространственное мышление от-
дельных сообществ [6].
Кризис исторических гранд-нарративов, пишет Денис Косгроу,
повлиял на отношение исследователей к локальным историческим
объектам, к случайностям, заставил задуматься о теории и пересмо-
треть историческое объяснение. В этой ситуации многие географы
заинтересовались устойчивостью и изменчивостью географиче-
ских структур, их названиями и образами этих структур в культуре
[22, 99]. По мнению ученых, регионы, цивилизации, культурные об-
ласти, в конечном счете, являются произвольными, а учебные атласы
и карты никак нельзя называть научными, они учитывают взгляд на
мир и на его отдельные области лишь незначительного числа коло-
низировавших огромные пространства европейских наций. Поэтому,
в изображенных и описанных пространствах можно увидеть только
их корыстное собственное воображение (self-image). Европа – вот
место рождения этой метагеографической системы [26, 100 – 101].
Так же как и новые географы, обращающие внимание на локаль-
ные объекты исследования историки, стали отмечать, что прошлое
состоит из быстро изменяющихся границ регионов и этнических
областей. Необязательно, что это происходило официально и отраз-
илось на картах континентов. Достаточно того, что границы появля-
лись в сознании людей, они «создавались» [30, 273 – 292]. «Культур-
ный поворот» в историографии предоставил возможность не только
иначе посмотреть на проблемы «нации» и «государства» (находя
в них определенные культурные конструкции), но и обратить внима-
ние на локус, который уже представлялся не только «территорией» и
не только «обществом», но «окружающей средой», «пространством»,
«пейзажем» и т.д. Пространство и пейзаж не существуют помимо че-
ловеческой культуры, они изобретены человеком, который строил
пространственную идентичность для определенного локуса, места
проживания, отдыха и иных своих действий. Именно таким образом,
появлялся местный или национальный стереотип.
В рамках западной культуры люди изобретали традиции, чтобы
усилить национальные корни, однако каждая страна, указывает Кэ-
трин Брайс, организовывала пейзаж по-своему. В XVIII – XIX вв.
- 26 -
яркие пространственные представления возникают в России, Фран-

ции, Швейцарии и Соединенных штатах. Например, французы пы-
тались гармонично сложить вместе культуру и природу, а русские,
используя западные эстетические каноны, учили себя восхищаться
своей естественной окружающей средой [21, 109 – 119].
«Культурный поворот» помог историкам обратить внимание
не только на культурную историю отдельных мест, но и задумывать-
ся о месте культуры среди других человеческих ценностей. Россий-
ские историки, работающие в исследовательском поле новой локаль-
ной истории, считают, что в данном случае, изучение общества не
должно представлять второстепенный интерес для исследователей,
т.к., само общество изучается через его культуру и культура пред-
ставляет категорию социальной жизни [3, 4 – 24].
Однако, концепт «культура», как и иные ключевые слова – «обще-
ство», «история», «идеология», «искусство», «класс», «демократия»
и/или «суверенная демократия», «территория», «регион», «место» –
являются участками идеологической борьбы и зависят от социально
ориентируемых акцентов, т.е. они ничто иное, как символы. Их от-
тенки, различия и границы активно создаются людьми и именно они
управляют символами, которые помогают упорядочить наши знания,
обеспечить познавательную карту, но, кроме того, они и результат
борьбы за власть над символами отдельных социально ориентируемых
акцентов. Историко-культурный подход новой локальной истории, пе-
реносящий акцент с анализа процессов на анализ структур, с линейно-
го исторического метанарратива на локальные социокультурные миры,
на их включенность в глобальный контекст, в глокальную перспективу,
позволяет обратить внимание на концепт «пространство».
Следует учитывать, что пространственный подход к исследованию
любого локуса несет в себе импульс отказа от обслуживания государ-
ственно-этнического нарратива. Погружающийся во фрагментарные,
произвольные пространственно-временные ряды историк перестает
быть государственным биографом, так как он не обязательно находит
консенсус с метенарративным стилем истории государственной ме-
ханической сборки территорий.
Народы, подвергшиеся российской колонизации, могли и не при-
знаваться «своими», в отличие от пространств, которые довольно бы-
стро осваивались имперским сознанием. Если в конце 50-х гг. XIX в.,
- 27 -
через восемь десятилетий после проникновения Российской импе-

рии на Северный Кавказ, ставропольский учитель Ф.В. Юхотников
называл это пространство «диким» и «уединенным», считал, что Рос-
сии только предстоит развить там европейскую духовную жизнь [7],
то через четверть века ставропольский журналист заключил несколь-
ко иное, что «современный юг России был более русским (курсив
мой – С.М.), чем думали до сих пор» [14]. Уже в самом конце XX в.
ставропольский краевед начнет свою работу словами: «Когда впер-
вые славяне оставили свой след на нетронутых (курсив мой. – С.М.)
ковыльных полях Предкавказья?» [1, 10] Местные северокавказские
народы его не интересуют. Неслучайно, их пространство до прихода
русских и украинцев он назвал «нетронутым». Подобное империали-
стическое присвоение пространства присутствовало и еще проявляет
себя в американском историописании, где «государственные биогра-
фы» нередко «забывают» о коренных американцах и мексиканцах на
калифорнийском пространстве [27, 250].
Изучение региональной идентичности в пределах развивающихся
этнических и полиэтнических государств в последние годы стано-
вится плодотворной темой не только в зарубежной, но и в российской
историографиях, в том числе в проблемном поле новой локальной
истории [25]. В этих работах изучается конструирование региональ-
ной, местной, городской и сельской идентичности в контексте изо-
бретения самой нации. Исследователи изучают культурные факторы,
работавшие в таких конструкциях, особое внимание уделяют изобре-
тению пейзажа, виртуализации безликой природы и созданию иконо-
графических стереотипов «своего» и «чужого» пространств.
Еще в 2005 г. в проекте «Северо-Кавказский город в эпоху модер-
низации» ставропольские и московские историки предложили обра-
щать внимание на городское пространство, как парадигматическое
место, микромир империи и колонизируемого региона [13]. В это
же время зарубежные исследователи, изучающие локус, заговорили
о «пространственном повороте» (spatial turn) в историографии [33,
659 – 660] Теоретики социальной истории XXI в. призывают своих
коллег предусматривать возможность исследования нададминистра-
тивных пространств, обращать внимание на наднациональные про-
странственные объекты [32, 613 – 614].
- 28 -
Последний призыв сегодня вполне успешно реализует компара-

тивная городская история, изучающая культурное, социальное или
политическое пространства сразу двух или более городов. Например,
исследуются «постсоциалистические», космополитические центры
Шанхай и Будапешт, которые уверенно (со второй попытки после
начала XX в.) меняют свое замкнутое пространство на глобальный
статус [34, 199 – 234]. Напротив, понижение глобального статуса и
превращение в провинциальные городские центры демонстрируют,
по мнению исследователей, Салоники и Стамбул, которые после на-
чала греческого и турецкого национального возрождения утратили
свой былой космополитизм [29, 141 – 170].
Отход от традиционной социальной истории с функционалистич-
ными или механистическими формами объяснения, различные «пово-
роты» последних десятилетий XX – начала XXI вв. создали сильное
желание понять объект исследования, пробудили чувствительность
к вопросам субъективности и случайности, к производимой социаль-
ной реальностью смысловой структуре и, конечно, потребовали ис-
следовательской саморефлексии. Она позволила московским и став-
ропольским историкам начать в 2006 г. процесс институциализации
направления «сельская история» в проблемном поле «новой локаль-
ной истории». Подходы новой локальной истории, несомненно, от-
личают сельскую историю от иных направлений, изучающих истори-
ко-аграрную проблематику. Такое понимание открывает перспективу
культурно-исторических подходов к изучению региональных/локаль-
ных сельских социумов, а также пространственных образов и включе-
ния знания о них в общий контекст гуманитаристики [15]. Это можно
проследить по тематике последних конференций межвузовского науч-
но-образовательного центра «Новая локальная история». Следует об-
ратить внимание на желание некоторых исследователей изучить ломку
и/или изменение сознания жителей сельской местности, оказавшихся
на границе своей культуры и культуры империи, в контактной зоне
земледельческой и степной культур и т.д. [9]
Изучение пространственных образов в проблемных полях новой
локальной истории является вполне плодотворной практикой по-
тому, что конституирование самой новой локальной истории идёт
не от объекта исследования (локуса), но основывается на методоло-
- 29 -
гических процедурах, на способе видеть пространства (локальные и

региональные объекты) не в традиционных границах, а наблюдать
связи поперек административных, политических и культурных гра-
ниц. Новая локальная история сама определяет объект своего изуче-
ния, он не задан ей заранее территориальными рамками, а определя-
ется интересом к актуальному социокультурному пространству.
1. Беликов Г.А. Ставрополь – врата Кавказа. Ставрополь, 1997.

2. Булгарин Ф.В. Древняя и новая русская любовь // Булгарин Ф.В. Дурные времена: Очерки русских
нравов. СПб., 2007.
3. Булыгина Т.А., Маловичко С.И. Культура берегов и некоторые тенденции современной историогра-
фической культуры // Новая локальная история. Вып. 2. Ставрополь, 2004.
4. Гуськов А.Г., Лисейцев Д.В. От Рима к Третьему Риму: Город и вселенная. Центр и периферия: XXIII
международный семинар // Отечественная история. 2004. № 3.
5. Десницкий С.Е. (1775) Юридическое рассуждение о начале и происхождении супружества у перво-
начальных народов и о совершенстве, к какому оное приведённым быть кажется последовавшими
народами просвещёнными // Русская философия второй половины XVIII в. / Сост. Б.В. Емельянов.
Свердловск, 1990.
6. Замятин Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. М., 2004.
7. Кавказ. 1859. № 39.
8. Коммерсантъ. 2007. № 107.
9. Маловичко С.И. След актуальной культуры в историческом сознании гимназиста [Электронный
ресурс] URL: http://www.newlocalhistory.com/ inetconf/2006/?tezis=ic06malovichko2/; Шумакова Е.В.
Восприятие пространства степного Предкавказья земледельческими и степными этносами (конец
XVIII – XIX вв.) [Электронный ресурс] URL: http://www.newlocalhistory.com/ inetconf/2007/?tezis=ic0
7shumakova/
10. Пинаева Д.А. Межрегиональная научно-практическая конференция «Аграрный строй Среднего По-
волжья в этническом измерении» 19-21 мая 2005 года // Отечественная история. 2006. № 3.
11. Румянцева М.Ф. Возможна ли «сельская история»: полемические заметки [Электронный ресурс]
URL: // http://www.newlocalhistory.com/ interconf /2006/; Маловичко С.И., Зайцева Н.Л. Сельская
история в проблемном поле «новой локальной истории» // Сибирская деревня: история, совре-
менное состояние, перспективы развития: Материалы VI Международной научно-практической
конференции 30-31 марта 2006 г. Омск, 2006.
12. Румянцева М.Ф. Субъект исторического действия: к вопросу о предмете новой локальной истории
// Новая локальная история. Вып.1. Новая локальная история: методы, источники, столичная и про-
винциальная историография: Материалы первой всероссийской научной Интернет-конференции.
Ставрополь, 23 мая 2003 г. Ставрополь, 2003; Маловичко С.И. Глокальная перспектива новой локаль-
ной истории // Новая локальная история: Сборник научных статей. Вып. 3. Ставрополь; М., 2006.
13. Северо-Кавказский город в эпоху модернизации: Круглый стол [Электронный ресурс] URL: //
http:www.newlocalhistory.com/ interconf/ 2005/ krugstol.php/
14. Северный Кавказ. 1884. № 27.
15. Сельская история в проблемном поле «новой локальной истории»: Проект межотраслевой и
межвузовской научно-образовательной программы [Электронный ресурс] URL: //http://www.
newlocalhistory.com/rural/proekt.php/
16. Сибирь в составе Российской империи / Отв. ред. Л.М. Дамешек, А.В. Ремнева. М., 2007.
17. Слепцов В.А. Письма из Осташково // Современник. 1862. № 5.
18. Согомонов Ф.Ю. Глокальность (очерк социологии пространственного воображения) // Глобализа-
ция и постсоветское общество /«Аспекты 2001» / Под ред. А. Согомонова и С. Кухтерина. М., 2001.
19. Элиаде, Мирча. Миф о вечном возвращении / пер. Е. Морозовой и Е. Мурашкинцевой. Новая библи-
отека [Электронный ресурс] URL: // http://nz-biblio.narod.ru/html/eliade1/index.htm
20. Black, Jeremy. Maps and History: Constructing Images of the Past. New Haven: Yale Univ. Pr., 1997.
- 30 -
21. Brice, Catherine. Building Nations, Transforming Landscape // Contemporary European History. 2007. Vol.
16. No. 1.
22. Cosgrove, Denis. The Myth of Continents: A Critique of Metageography. By Martin W. Lewis and Karen
Wigen. Berkeley, 1997.
23. Delgado, Elena & Romero, Rolando J. Local Histories and Global Designs: An Interview with Walter
Mignolo L. // Discourse. 2000. Vol. 22. No. 3; Critically Modern: Alternatives, Alterities, Anthropologies /
Ed. by Bruce M. Knauft. Bloomington: Indiana Univ. Pr., 2002.
24. Dick, Lyle. ‘A New History for the New Millennium’: Canada: A People’s History // The Canadian Historical
Review. 2004. Vol. 85. No. 1.
25. Ely, Christopher David. This Meager Nature. Landscape and National Identity in Imperial Russia. DeKalb,
IL: Northern Illinois Univ. Pr., 2004; Струполева Н.С. Православные приходы Ставрополья и Кубани
в 40-е гг. XIX – начала XX вв.: социальные функции и духовная жизнь: Автореф. дисс. канд. ист. наук.
Ставрополь, 2007.
26. Ibid.
27. Kropp, Phoebe S. California Vieja: Culture and Memory in a Modern American Place. Berkeley and Los
Angeles: Univ. of California Pr., 2006.
28. Maier, Charles S. Consigning the Twentieth Century to History: Alternative Narratives for the Modern Era
// The American Historical Review. 2000. Vol. 105. No. 3. June.
29. Marc, Baer. Globalization, Cosmopolitanism, and the D?nme in Ottoman Salonica and Turkish Istanbul
// ibid.
30. Schultz, Hans-Dietrich & Natter, Wolfgang. Imagining Mitteleuropa: Conceptualisations of «Its» Space In
and Outside German Geography // European Review of History. 2003. Vol. 10. No. 2. Summer.
31. Shapiro, Michael J. Globalization and the Politics of Discourse // Social Text. 1999. Vol. 17. No. 3.
32. Stearns, Peter. Social History and Spatial Scope // Journal of Social History. 2006. Vol. 39. No. 3. Spring.
33. Umbach, Maiken. A Tale of a Second Cities: Autonomy, Culture and the Low in Hamburg and Barcelona in
the Late Nineteenth Century // The American Historical Review. 2005. No. 3.
34. Wasserstrom, Jeffrey N. Is Global Shanghai «Good to Think»? Thoughts on Comparative History and Post-
Socialist Cities // Journal of World History. 2007. Vol. 18. No. 2.
Мареш Т. (Польша, Быдгощ)
МЕСТНОЕ И РЕГИОНАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

НА УРОКАХ ИСТОРИИ В ПОЛЬШЕ
(НА ПРИМЕРЕ ГОРОДА ТОРУНЬ)
П роблема регионализма на уроках истории в Польше появилась

в 20-летие между Первой и Второй мировыми войнами ХХ в.
Творцом польского регионализма был Александр Патковски (путе-
шественник, педагог, общественный деятель). Небольшую террито-
рию, занятую местным населением, называл «маленькой отчизной».
Он выдвинул краеведческий лозунг «с познания своего региона до
познавания страны». Этот выдающийся учитель и краевед возбуждал
среди школьной молодёжи потребность узнавать отчизну. Не сразу
были введены в школьную программу сюжеты исторического и об-
щественного обучения. Это требование вызвало бурную дискуссию
- 31 -
в учительской и дидактической среде. Только реформа просвещения

в 1932 г. ввела региональную и местную историю в программу обу-
чения в польских школах. В послевоенной Польше территориальные
изменения, массовые переселения поляков, создание польского го-
сударства с совсем иной идеологией способствовали тому, что силы,
которые правили, не были заинтересованы в поддержке традицион-
ной региональной идентичности, а как раз наоборот укрепляли об-
щество, лишённое местного патриотизма и подчёркивали классовую
солидарность. Однако это не означает полного отречения от тожде-
ства и традиций как региональных, так и местных. Мудрость опыт-
ных учителей, особенно в 70 – 90-е годы ХХ в., поспособствовала
введению региональных тем на уроках истории, несмотря на то, что
программа обучения истории не предусматривала этого.
Сегодня обращаемся к корням, так как образование, основанное
на знании истории родной окрестности, приобретает особенное зна-
чение. Процесс трансформации политического строя в Польше, на-
чатый в 1989 г., способствовал выработке новых образцов и форм
деятельности. В 1999 г. в Польше была проведена коренная реформа
просвещения. Она ввела новое деление обучения на этапы, а так-
же новые программные основы отдельных предметов в школе [1].
В настоящее время всё больше внимания уделяется обучению реги-
ональной и местной истории в основной школе, гимназии и после
гимназической школе. В обучение истории систематически вводятся
региональные сюжеты. На всех этапах «Программные основы об-
щего образования» предусматривают «Региональное образование –
культурное наследство в регионе».
В начальной школе предусматриваются следующие темы:
1. Ближайшее окружение родного дома, соседства и школы.
2. Общая географическая и культурная характеристика региона,
а также основная ономастика; главные региональные символы.
3. Язык региона, диалект и ономастика.
4. Элементы истории региона и их связи с историей и традицией
собственной семьи.
5. Местные региональные традиции, праздники, обычаи.
6. Местные предания, пословицы, музыка, архитектура, традици-
онное ремесло, народное искусство, фольклор.
7. Образы лиц, значимых для местной среды, региона и страны.
- 32 -
В гимназии:
1. Расположение и пространственное дифференцирование эле-
ментов географической среды региона.
2. Роль региона и его связи с другими частями Польши.
3. Характеристика и происхождение регионального общества.
4. Элементы истории региона и её выдающиеся деятели.
5. Региональный язык, диалекты и региональная ономастика,
местные наименования, имена и фамилии.
6. Элементы истории региональной культуры, региональные тра-
диции, обычаи, нравы, музыка.
7. Главные памятники природы и архитектуры в регионе.
8. История и традиция собственной семьи на фоне истории и тра-
диции региона.
В учреждениях профессионального образования:
1. История региона в контексте истории Польши и Европы.
2. Естественная, общественная, экономическая, культурная спец-
ифика региона в отношении к другим регионам Польши и Ев-
ропы.
3. Будущее региона, его культурное наследие как основа для пони-
мания современности региона.
4. Перспективы и шансы развития региона в отечественном и
международном сотрудничестве.
5. Позиционирование региона в стране и за рубежом. Регионали-
зация исторического образования соответствует требованиям
психологии и педагогики. Она даёт возможность плавного пе-
рехода «от ближайшего к дальнейшему», «от опыта к понима-
нию», «от конкретности к теоретической абстракции» [4, 194].
Региональные сюжеты могут быть основой для тщательного
наведения фокуса, проверки и оценки явлений прошлого. Ре-
гиональная тематика обуславливает и дидактическое влияние,
главным образом в контексте эмоциональных связей ученика
с территорией, на которой он проживает и происходящими на
этой территории событиями. Обращаясь к эмоциональной сфе-
ре, достигаем познавательных, образовательных и воспитатель-
ных целей (например, понимание связей «меньшего отечества»
с жизнью народа и государства; подготовка к общественной
- 33 -
жизни; привитие уважения к культурным различиям; воспи-

тание патриотизма). Микроистория акцентирует внимание на
повседневность, а это вызывает у учеников еще большую за-
интересованность исторической тематикой. В свою очередь это
ведёт к изучению проблем не известных им ранее, а также даёт
возможность для постановки новых вопросов.
Привлекая молодежь к региональной проблематике можно до-
стичь многих целей. Я попробую перечислить те, которые, по моему
мнению, самые важные:
– получение определённых знаний о собственном регионе в связи
с историческими событиями в Польше и даже в Европе,
– формирование у учеников ощущения причастности к среде и
людям, проживающим в регионе,
– поворот к культуре и истории других регионов,
– выработка представление о региональном отличии, а тем са-
мым и национальном,
– сохранение традиции, обычаев, обрядов, которые исчезают
в среде молодого поколения и т.д.
Регионализм, в моём убеждении, является тем элементом обра-
зования, который необходимо вводить на каждом уровне школьного
воспитания. Если не школа, учитель, тогда кто должен воспитывать
среди молодого поколения уважение к региону, к этой «маленькой
отчизне», в которой живём, с которой чувствуем себя связаными?
Многие молодые люди когда-то уедут из нашего региона, но если мы
привьём им некие ценности, то они будут их защищать за его преде-
лами. Может когда-то они или их дети вернутся сюда. Регионализм
это не только передача некоторой информации, ценностей, но и пре-
зентация нашего региона во внешнем мире.
Вводя регионализм в программу обучения истории, мы можем на-
чать с «ближайшей для ученика отчизны». Первым шагом в обучении
при помощи деятельности, может быть (как в младших классах, так
и в классах средней школы) ознакомление с историей своей семьи.
Ученики, играя в исследователя истории рода, знакомятся с первыми
принципами работы историка (поиск, сбор источников (документов),
семейных фотографий, разговоры с дедушками, родственниками,
а также подбор материала и его разработка в письменном или графи-
- 34 -
ческом виде, например, генеалогического дерева рода). Очередным

шагом является переход от «ближайшей отчизны» – семьи к «мень-
шему отечеству» – городу, региону.
В Польше почти в каждой маленькой местности или в её окрест-
ности имели место какие-то события, которые повлияли на историю
Польши, а также Европы и мира. Здесь перед учителем стоит задача:
на уроках истории, обсуждая конкретную проблему, необходимо уме-
ло связывать события (как те, которые связаны с дальнейшей исто-
рией, так и современной) с историей города или деревни, в которой
находится школа.
Всё чаще предлагается частичное перенесение дидактического
процесса за пределы школьных стен (экскурсии, занятия на террито-
рии, коллекционирование, документация местных исторических па-
мятников и т.п.). Эти формы могут развивать исторический интерес
учеников, давать им что-то наподобие опыта исследовательской ра-
боты [2, 313 – 317]. Источником знаний о минувших временах «бли-
жайшей отчизны» могут быть местные памятники старины, местные
музеи, музеи-заповедники под открытым небом, архивы, вещи, на-
ходящиеся в частных руках, сообщения участников исторических
событий, региональная и местная пресса, статьи в исторических из-
дательствах, хроника школы.
Одной из самых лучших и успешных форм работы во время реа-
лизации региональной тематики являются экскурсии. Во время экс-
курсии создаются вызывающие переживания ситуации, рассматри-
ваемыми предметами стимулируется интерес. Эта форма позволяет
также сопоставлять знания, которыми обладают ученики, с тем, что
видят. Каждая экскурсия должна быть использована максимально
всесторонне, а наблюдения необходимо закреплять и обобщать.
В Польше почти каждая школа имеет в пределах досягаемости
разного рода памятники старины. Например, возьмём г. Торунь, ко-
торый является богатой сокровищницей истории. Это дает учителю
много возможностей для соотнесения программной тематики на всех
этапах обучения с региональными проблемами [3, 1 – 5].
Торунь является историческим городом, занесённым в список
UNESCO. В первую очередь обращает на себя внимание из-за ком-
плекса достопримечательностей в готическом стиле. Вместо того, что-
- 35 -
бы учиться за школьной партой (пользуясь снимками или диапозити-

вами), учитель может вблизи показать ученикам характерные черты
готического стиля в непосредственном соприкосновении с сохранив-
шимися в этом городе культурными ценностями (сакральные объекты,
костёлы: св. Янов, СМД, св. Якуба, а также для сравнения неоготи-
ческий костёл св. Катажины; светские объекты: мещанские каменные
дома на улице Коперника, Мостовой, Францишканской; ратуша; обо-
ронные стены). Так же может сделать учитель, который хочет обсу-
дить ренессансный стиль (примером каменные дома на Старомейском
рынке или ул. Хелминска, а также ул. Марии Девы), стиль барокко
(Дом под Звездой; так называемый Лук Цезара) или прусские стены
– шахульцовую постройку из XIX века (застройка Быдгоского Предме-
стья). Торунские кладбища являются книгой для прочтения молодым
поколением. Здесь находятся могилы людей, деятельность которых
была связана с г. Торунь, здесь на еврейском кладбище или на старолю-
теранском кладбище находятся брошеные могилы. Прогулку по клад-
бищам можно соединить с биографическим методом (ученики разра-
батывают биографии лиц, похороненных на этих кладбищах) или же
с проведением семинара (беседа, исторический суд над историческим
лицом, его ролью в жизни города Торунь). В г. Торунь и окрестностях
много мест национальной памяти. Можно организовать экскурсию по
г. Торунь на тему истории мученичества.
Обсуждая на уроках истории проблему Ордена тевтонских рыца-
рей можно провести экскурсию «Крестоносцы в г. Торунь». Замок
крестоносцев может послужить основой для раскрытия темы: «При-
ведение крестоносцев на хелминскую землю» или также «Локали-
зация г. Торунь», а сами развалины могут привести к рассмотрению
проблемы разрушения замка торунскими мещанами в 1454 г.
Научно-просветительное отделение Окружного музея в г. Торунь
сотрудничает с учителями, готовя широкий диапазон тем для реали-
зации регионализма на основе музейных экспонатов в ратуше, Доме
Коперника и Доме Эскенов (примерные темы: «Легко ли было быть
тевтонским рыцарем?»; «Ежедневная жизнь торунских ремесленни-
ков»; «Молитва в камне или каким образом создавалась готическая
кафедра»; «По следам Николая Коперника»; «Традиции пряничников
прежде и сегодня»; «Живые цвета в витражах»; «Польские короля
в г. Торунь»; «Торунское искусство резьбы»).
- 36 -
Такой подход позволяет говорить об интегрированном обучении.

Полная интеграция сюжетов, например, естественных и гуманитар-
ных, во время занятий в районе разрешает реализовать самые важные
задачи современного образования, какой является выявление связей
и зависимостей (причинно-результативных, временных и простран-
ственных). Поэтому и я являюсь популяризатором выхода с учениками
за город, на лоно природы, где также находятся элементы националь-
ной истории. Путешествуя по окраинам г. Торунь, ученики узнают о
проблеме локализации города и начале заселения в регионе. Так как
г. Торунь расположен на реке Висле, очередной темой является про-
блема освоения реки в XIX и ХХ в. В окрестностях Древесного порта
молодёжь знакомится с историей строения порта и сплава леса в Брды-
устье и в Гданьск. Практической задачей будет: проведение разведки
современного использования водной акватории. Немного дальше от
города – в лесу на Барбарке находится Кладбище жертв гитлеризма.
И здесь есть основания для проведения уроков истории, во время ко-
торых ученики почувствовали бы трагедию Второй мировой войны.
Город Торунь был одной из старейших и самых больших крепостей
на территории Куяв и Приморья. Это очередной стимул для учителей
истории. Они могут предложить ученикам занятия в районе сохранён-
ных фортов в г. Торунь. Пользуясь тем, что сохранился капонир Форта
VII, можно расширить тему занятий, обращаясь к сюжетам обучения
не только из XIX в. Выходя от Форта VII вместе с учениками можно
определить на плане расположения местонахождение и обстановку
остальных фортов, создавая кольцо вокруг города. Тем самым мож-
но перейти к оборонительным зданиям всего комплекса. Это даёт
возможность к сравнению оборонительных элементов применяемых
в прошлом (например селения в Бискупине, средневекового города –
Кракова или г. Торунь, а также Форта – в г. Пшемысль или Торунь).
Таких примеров занятий в районе в окрестностях г. Торунь мы
можем приводить очень много. Существенным является то, чтобы
темы, изученные в музее, на Старом Рынке г. Торунь или в окрест-
ностях города, ученики не только усвоили, но и позже умели пред-
ставить. Презентация может быть представлена в письменном виде
(доклад, статья в школьную газетку), в устной форме (выступление
на конференции или симпозиуме, на форуме класса или школы), вы-
- 37 -
полнена с помощью изобразительных средств (плакаты, модели, ма-

кеты, альбомы), в кинематографической форме, документирующей
памятники старины, жизнь г. Торунь и её жителей (ученики под ру-
ководством учителя разрабатывают сценарии, являются режиссёрами
и исполнителями дидактического фильма). Учащиеся, под руковод-
ством учителя истории, готовят экспозицию, собирая материалы, кото-
рые хранятся в домах родителей или дедушек. Экспонаты можно даже
одолжить у частных коллекционеров или у разных учреждений. Тема
выставок может быть различная, (например, «Возращение г. Торунь
к Польше 11.11.1918 – 18.01.1920»; «Выдающиеся жители г. Торунь
в 20-летие между Первой и Второй мировыми войнами ХХ в.»). Эта
работа при организации выставки даёт учителю возможность позна-
комить учеников с рабочим местом историка. Ученики учатся соби-
рать, комплектовать первоисточники, а затем занимаются внешней
и внутренней критикой источника. Очередным исследовательским
шагом учеников является классификация, каталогизация экспонатов,
а также разработка справочника объясняющего отделы выставки или
экспонаты. Можно также провести каталогизацию на мультимедийном
носителе или подготовить мультимедийную презентацию.
Я отдаю себе отчёт в том, что я не исчерпала тему регионализма.
Ведь недавняя история, также является признанной темой для реа-
лизации на уроках истории. Можно показать ученикам связи меж-
ду прошлым и современностью, а также представить современную
историю на локальном уровне, связывая это с событиями в стране.
Также не исчерпан диапазон предложений, форм и методов работы
введения «маленькой отчизны» в историю «большого отечества»
и во всеобщую историю.
1. Постановление MEN со дня 15.02.1999 r. по делу программной основы общеобразовательного обу-

чения для начальной школы и гимназии, а также Постановление MENiS со дня 26.02.2002 r. по делу
программной основы дошкольного воспитания и общего образовательного обучения в отдельных
типах школ.
2. Maresz T. Regionalizm na lekcjach historii — O tym, jak można uczyć historii regionu nie tylko w ławce
szkolnej // Demokracja i samorządność na Kujawach Pomorzu w dobie nowożytności, ред. Z. Biegański,
W. Jastrzębski, Wydawnictwo: Bydgoskie Towarzystwo Naukowe, Bydgoszcz, 2004.
3. Maresz T. Regionalizm na lekcjach historii // Toruński Przegląd Oświatowy «45 minut». 1996. № 4.
4. Maternicki J. Historia regionalna i lokalna, (в:) Dydaktyka historii, J. Maternicki, Cz. Majorek, A. Suchoński,
Warszawa 1994.
- 38 -
Оборский Е. Ю. (Ставрополь)
ПОЭТИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО ЖИТЕЛЕЙ Г. СТАВРОПОЛЯ

В 1917 Г. КАК ИСТОЧНИК ИЗУЧЕНИЯ
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА
ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОДА В ПЕРЕЛОМНОЕ ВРЕМЯ
И зучение наполнения интеллектуального пространства любого

локального сообщества до недавнего времени ограничивалось
достаточно узким кругом источников. Как правило, это были публи-
цистические труды местной и столичной интеллигенции, программы
политических партий и их представительств на местах, резолюции,
протоколы и стенограммы различных съездов, собраний, митингов
и шествий, письма и телеграммы, адресованные органам власти раз-
личных уровней. Художественные произведения часто привлекались
лишь в качестве иллюстрации того или иного вывода и не являлись
объектом отдельного исследования. Между тем, любое интеллек-
туальное произведение, созданное в различные периоды истории,
несет в себе не только отпечаток личности его создателя, но и дает
представление об особенностях идейных тенденций, господствовав-
ших в тогдашнем общественном сознании.
Стихотворные произведения, написанные в 1917 году жителями
г. Ставрополя, а также столичными авторами, опубликованные на
страницах местной прессы, отвечают на вопрос о содержании ин-
теллектуального пространства провинциального города. Безуслов-
но, многие из этих творческих трудов можно назвать поэзией лишь
по формальному признаку, поскольку написание строчек в столбик,
наличие четкого ритма стихосложения и рифмы не всегда являются
чертами поэтического творения.
В данной статье будет сделан акцент на обусловленность стихот-
ворных произведений и анализ настроений того времени. События,
давшие импульсы для создания стихотворений, можно разделить на
мировые, общероссийские и местные, что позволяет различать также
различные уровни формирования общественного сознания. К собы-
тию мирового масштаба следует отнести, конечно, Первую мировую
войну и преломление ее содержания в сознании жителей г. Ставро-
- 39 -
поля. В 1917 году война пронизывала все сферы жизни ставрополь-

чан. На страницах газет ежедневно появлялись сводки с фронтов,
описывались боевые эпизоды, общая ситуация в воюющих странах.
В поэтической форме выражалось отношение жителей к захватниче-
ским целям войны, к трагедиям отдельных людей и целых народов,
к положению России в это трудное время. Ярче всего это отразилось
в газетной публикации «Новая Марсельеза»:
Нам не надо захватов, аннексий,
Нам не нужно соседской земли.
Чем виновен крестьянин турецкий,
Что в сраженья его завлекли?!
И далее:
Ведь австрийцы и немцы страдают
Под ярмом венценосцев-царей.
Уж давно они голодают,
Просят бойню прикончить скорей [4, 2.].
Воздействие Первой мировой войны сознание отдельного гражда-
нина оттеняет его политические взгляды. В данном случае в стихот-
ворных формулировках видна эсеровская политическая программа:
необходим всеобщий мир, без аннексий и контрибуций, но никакого
скорого завершения войны. Уверенность автора в том, что жители во-
юющих держав голодают, несомненно, идет от собственного затруд-
ненного положения, поскольку человек, в первую очередь, выражает
свое мнение. Сознательно – в переживании о ходе войны, подсозна-
тельно – перенося российские проблемы на «чужую» почву. Источ-
ником служат газеты, уверявшие в бедственном состоянии Германии
и Австро-Венгрии и поддерживавшие патриотические настроения
для скорого окончания войны. Таким образом, по характеристике
положения врагов России мы можем судить о социально-экономиче-
ских проблемах внутри страны.
Отдельно стоит отметить упоминание «турецкого крестьянина».
Почему именно представитель этого социального слоя? По ритму
стихотворения можно спокойно подставить слово «рабочий», кото-
рые больше ассоциировались с угнетенными массами. Однако это
сделано с целью обращения к основной социальной силе, поддержи-
- 40 -
вающей эсеров – российскому крестьянству. Эсеровское сознание и

не могло вставить другое подобное слово, поскольку позициониро-
вало себя как главного защитника прав и свобод сельских жителей.
Употребление именно «крестьянина» частично обусловлено спец-
ификой экономического развития Турции, где на начало ХХ века
трудно выделить высокоразвитый промышленный сектор, и где пре-
обладало производство сельскохозяйственных продуктов. Отчасти
поэтому крестьянин именно «турецкий», а не, скажем, «немецкий»,
поскольку для сознания большинства россиян устойчивым сочетани-
ем было «немецкий рабочий», именно в силу развитости германской
промышленности. К тому же боль-шинство солдат-ставропольчан
воевало на Кавказском фронте именно с турецкой армией.
Гораздо больше места в подобных стихах отведено многочислен-
ным страданиям, которые приносила война. Интересны строчки,
списанные «одним солдатом с креста убитого русского воина под го-
родом Тернополем (Галиция)»:
Весеннее солнышко светит и греет;
Пташки так весело, звонко поют…
Вот свежая насыпь на ниве чернеет,
Русский наш воин нашел здесь приют.
Никто из родных не придет, и, рыдая,
Горючей слезы не прольет над тобой
Далеко отсюда сторонка родная…
Покойся же с миром ты в крае чужом.
Хоть будет могила твоя одинока,
Бурьяном, травою она зарастет,
Но добрая память героя глубоко
В сердцах твоих братьев-стрелков западет [6, 2].
Эти строки, написанные в районе боевых действий, как видно, от-
ражают непосредственность восприятия суровой действительности
с небольшой долей лирики, характерной для начала ХХ века. Образ
смерти соотносится со «свежей, черной нивой», а оппозиция «весна
– смерть» более выпукло показывает невозвратность произошедшего
события. Отражен здесь и один из важных концептов православной
культуры – почитание мертвых. То, что «никто из родных не придет» и
- 41 -
«слезы не прольет» высказывается как горький упрек судьбе солдата,

забросившей его далеко от родных мест. Общий ритм стихотворения
выдержан практически до конца, и только последняя строчка из него
выбивается. Очевидно, что автор, достаточно образованный человек,
втиснувший в данные строки многие поэтические штампы, для выра-
жения конкретной действительности не смог найти более подходящих
слов, укладывавшихся бы в жесткие рамки стиха. Именно указание
на принадлежность к вполне определенной воинской специальности
придает этим строчкам историческую ценность, вынося их за рамки
критического восприятия профессиональных литературоведов.
Интересно не только содержание данного стихотворения, формаль-
но по происхождению не относящееся к Ставрополю, но факт его
публикации на страницах ставропольской газеты. Эти строчки были
прочитаны горожанами, значит, необходимо принимать во внимание
редакторский выбор именно этого стиха для публикации. Иначе гово-
ря, материалы центральных и иных газет и, в целом, неставропольские
статьи и заметки, интересны и содержанием, и их выбором для публи-
кации. Тексты ставропольчан выражают идеи и настроения непосред-
ственно горожан, тексты остальных авторов, помимо идейной нагруз-
ки, несут воздействие других регионов, чаще всего столицы.
В подобных стихотворениях происходила трансляция ужасов во-
йны мирным гражданам, далеким от театра боевых действий. Оче-
видно, что решающую роль в стилистике поэтических произведений
играла удаленность от места боёв. Образы, возникавшие у провинци-
альных стихотворцев, оказывались гиперболизированными до край-
ней степени. Так, описание смерти молодого воина, написанное уже
непосредственно вдали от фронта и его ужасов, перегружено мета-
форами и гиперболами:
Злорадный жуткий смерти крик, –
Холодный сатанинский хохот…
И взвизги пуль, орудий грохот,
Людей звериный вой… [2, 3].
Также встречаются «ночь с бездонными глазами» схватила «чер-
ными руками», «птица», разумеется – ворона (причем, злая!). Такая
страсть к гиперболам и красивым выражениям были характерна для
речевой стилистики той эпохи, причем не только стихотворной.
- 42 -
Подобные выражения говорят, как минимум, о двух вещах: с од-

ной стороны, это были образовательные стандарты, впитанные но-
сителями такого образного мышления, с другой стороны – требова-
ния эпохи, выдвигавшие особые условия для реализации личности
и выделения ее из общей массы. Влияние классической литературы
на формирование личности в дореволюционной России было весь-
ма существенным. Читать было не только необходимо для изучения
школьной и университетской программы, но и модно. Модно было
посещать литературные салоны, ставить различные пьесы, писать
рассказы, сценки, водевили. Без должного уровня образования чело-
век в городской среде не мог себя реализовать. Ставропольские газе-
ты в 1917 году (и ранее тоже) пестрят сообщениями о литературных
вечерах, маленьких спектаклях, поставленных молодыми горожана-
ми. Участвовать в такой насыщенной культурной и политической,
жизни без нужного словарного запаса было практически невозмож-
но. Именно 1917 год высвечивает особенности «конструирования»
личности в то переломное время.
Также влияние Первой мировой войны можно оценить по ген-
дерному признаку. Война по-особому преломляла взаимоотношения
мужчин и женщин. Грусть одинокой женщины отразилась в «Ко-
лыбельной песне солдатки», где мать жалуется дочери на горькую
судьбу [9, 2]. Мелодраматическая ситуация описана в стихотворении
Л. Пивоварова «В лазарете», где девушка навещает раненого:
Он казался таким больным,
Весь обвязан бинтами и ватою;
Я, склонясь, рыдала над ним,
Опоздавшая, виноватая.
Прямо в душу ко мне глядясь,
Говорил он лицом затуманенным:
«Был здоров – ушла, не простясь…
а теперь рыдаешь над раненым? [3, 2].
По стилистике данное произведение, безусловно, лирично и реа-
ли-стично, что не мешает автору использовать некоторые метафоры
для придания произведению характера настоящего стихотворения.
Символизм, характерный для русской литературы начала ХХ века,
не мог не отразиться на ставропольских поэтах; излишне иносказа-
- 43 -
тельные и заумные метафоры не были бы понятны обычному став-

ропольскому жителю, не входящему в круг интеллигенции. Иначе го-
воря, реализм всего стихотворения только подчеркивается символом
«креста» в последней строчке: реалистически передается житейская
ситуация и символизируется сложность взаимоотношений двух лю-
дей. Извлечь непосредственно историческую информацию из этих
строчек нельзя, но остается стойкий осадок переоценки отношения
к войне, переломившей жизнь этих людей. Автор не хотел вызвать
серьезных исторических и политических параллелей переживани-
ями своих героев – он соответствовал духу времени, когда подоб-
ные описания были весьма популярными. Глядя из XXI века, одно
сравнения напрашивается точно: легкие отношения между героями
в начале проецируется на несерьезное отношение к войне на первых
этапах боевых действий и мощный подъем патриотизма. После у ге-
роев происходит переоценка их связи, точно так же как и меняется
в российском обществе отношение к войне.
Конечно, немногие женщины участвовали непосредственно в бое-
вых действиях. О даже это не мешало им постоянно думать о простых
вещах, для них более главных, чем судьбы «турецкого крестьянина»,
в частности, и всего мира, в целом. Для них, по-прежнему важны
были дети, семья, домашний покой, добрые отношения с соседями.
В целом, Первая мировая война оказала сильное влияние на состо-
яние умов провинциальных жителей, которыми являлись и жители
Ставрополя. Стихотворные произведения, по большей части, свиде-
тельствуют о желании скорейшего окончания войны, о переживаниях
и трагедиях, доставленных боевыми действиями, о накоплении чув-
ства усталости от войны.
Событие общероссийского масштаба – это революция 1917 года.
Она пронизывает не только стихотворения, но и все сферы жизни
ставропольчан. Изначально вдохновлял на поэтические опыты сам
процесс свержения самодержавия. В апреле 1917 г. младший ун-
тер-офицер Першин сообщил, что «образовался 1-й Социал-револю-
ционный Ставропольский добровольный отряд, под названием Крас-
ной Гвардии» [11, 55]. Позже, в честь этого, он выпустил листовку
со стихотворениями своего сочинения: «Жандармы» и «Эсеровская
чайка». Он не скупился на эпитеты царской власти:
- 44 -
Оружием на солнце сверкая,

Под гласы жандармов-пузачей,
По Петрограду вихрем пронесся
Царских эскадрон палачей.
Здесь также «проклятые министры», «царские пираты», «монар-
хисты», «вампиры» и «тираны». Причем, в конце очень понятно объ-
ясняется причина появления этих стихов:
Настала година свободы,
Доброволец стал сочинять,
И эту песнь запоют все народы,
И Першина будут вспоминать [1].
Именно революция, давшая возможность высказывать свое мне-
ние без последствий, явилась главным побудительным мотивом для
создания множества подобных произведений. Причем, уверенность
«добровольца Першина» в том, что его стихи останутся жить в гря-
дущих поколениях, объясняется достаточно просто: свержение само-
державия настолько значимое событие, что все, кто его описывал, так
или иначе, попадут в историю.
Интересна также трактовка Першиным движущей силы револю-
ции. По его описанию, царскую власть свергли эсеры, они иниции-
ровали отставку министров и царя, они защищали добытую свободу,
они погибали за народ:
Товарищи эсеры, стальные в вас груди,
Трусами не должны себя показать,
А вспомните, в селах молятся люди,
«Спаси нам героев, о, Божия мать!!!»
Вот кончился бой, пулеметы с крыш сняты,
Пиратов прогнали на берег Невы;
К народу приникнулись казаки, солдаты;
Настали дни светлые, не будет уж тьмы [10].
Характерно, что про остальные партии Першин не говорит ни
слова. Очень любопытен пассаж о том, что «к народу приникнулись
казаки, солдаты». В результате, эсеры предстают настоящей народ-
ной партией, которая ведет за собой и серьезную военную силу. При-
чем казаки и солдаты являются в его глазах разными социальными
- 45 -
слоями, что соответствует дальнейшим перипетиям, сложившимся

уже в ходе Гражданской войны. А силу эсеровской партии можно
было увидеть на выборах в Учредительное собрание, где она набрали
88,8% голосов всех жителей Ставропольской губернии.
Наиболее интересным с точки зрения информативности можно
считать стихотворный фельетон «День министра председателя»:
Утром – восстание в Луге,
В десять – стрельба на Неве,
В полдень – восстанье на Юге,
В два – забастовка в Москве.
Финны и Выборг – в четыре,
В пять – большевистский наскок
И отделенье Сибири,
В шесть – наступает восток.
В семь заявление Рады,
В восемь – тревога в суде,
В девять – управы осада
И ультиматум ка-де.
В десять – конфликты, отставки
И полемический жар.
В полночь – известья из Ставки,
Взрыв и заводов пожар [5, 2].
Здесь перечислены реальные события 1917 года, специально со-
бранные в один день. Например, из событий 3 – 4 июля взяты дей-
ствия большевиков, кадетов и Рады; стрельба на Неве могла остаться
в памяти еще с февраля; отставок было много (министров и прави-
тельств); забастовок еще больше; вести с фронта актуальны были
до июня. Более мелкие события происходили почти каждый день.
Но очень точно передается ритм революции, крайне быстрая смена
событий, политических сил и людей. В такой спешке слабые поли-
тики, не умевшие последовательно реализовывать свои замыслы в
сочетании с народными интересами, так же быстро сошли со сцены.
Местный уровень событий тоже давал много пищи для поэтиче-
ской практики. В этом отношении показателен, случай с управляю-
щим земской аптекой Небельсоном. В начале сентября 1917 г. он зая-
вил об увольнении аптекарской ученице Пономаревой и помощнице
- 46 -
провизора Бледных, не указав причин этого поступка. После их от-

каза удалиться, управляющий вызвал милиционера. Профессиональ-
ный союз служащих фармацевтов г. Ставрополя, рассмотрев дело,
постановил считать увольнение необоснованным, его форму оскор-
бительной, а, главное: «провизор Небельсон, как управляющий, не
соответствует назначению, и как товарищ подлежит исключению из
союза служащих фармацевтов с доведением об этом до сведения всех
в России союзов» [5, 3]. Через неделю в газете появилось стихотворе-
ние «Крутой аптекарь»:
Аптека-кухня надоела,
Аптекарь «ндрав» свой проявил,
Душа скандала захотела,
Он как «Анатома» вопил:
- Жандарм! Милиция! Скорее
Возьмите служащих моих.
Ведь я безвластен! Вы сильнее.
Гоните прочь отсюда их [7, 3].
И в конце этого пародийного стихотворения автор советует фар-
мацевту идти служить в полицию.
Вообще, таких юмористических стихотворений писалось тогда
вполне достаточно. И объектами, как правило, становились местные
жители, проявившие те качества характера, которые не соответство-
вали сложившимся условиям. Конечно, юмор всегда был одним из
индикаторов общественных процессов, и демократическая атмосфе-
ра представляла свободное право печатать подобные произведения.
Некоторые из них были не такими простыми, а отражали глубинные
экономические и политические процессы России. В фельетоне «Вра-
ги» в споре «Города» и «Деревни», «детей Свободной России», «ис-
текающей кровью и призывающей к объединению», показано истин-
ное положение в экономике. «Город» просит хлеб, картошку, овощи,
мясо, птицу, на что «Деревня» требует ситец, гвозди, нитки, махорку,
чай; и заканчивается спор таким образом:
Город (показывая пустой воз):
Что ты, милка, лицемеришь?
Сам я гол, а ты не веришь…
- 47 -
Деревня:
Занапрасно зенки лупишь –
Ничаво ты не укупишь.
Город (угрожающе):
Ишь, ты стала больно гордой,
Хлеб возьму ценою твердой.
Деревня (накрывая воз пологом):
И с того я не заплачу,
Все продукты разом спрячу.
Город (грозя кулаком):
Подойди-ка только близко,
Хулиганка, анархистка.
Деревня:
Пропадай буржуй постылый,
Тилигент лядащий, хилый [8, 2].
Юмористическая форма только подчеркивает остроту накопив-
шихся противоречий, глубокий экономический кризис и неумение
властей его разрешить. Антагонизм города и деревни в хозяйствен-
ной сфере перерастал в социальную, политическую, а затем и воен-
ную борьбу, став одной из частей будущей Гражданской войны.
Следовательно, Первая мировая война, революция 1917 года, об-
щее положение страны и местные события становились причинами
написания множества стихотворений. В них выражались настроения
усталости от войны, восторженного отношения к революции и к ее
деятелям, критическое восприятие хозяйственной разрухи и высме-
ивание человеческих слабостей. Многие поэтические произведения
можно использовать в качестве исторических источников, извлекая
из них прямую и косвенную информацию.
1. Как показывает данная статья, не прошло и 100 лет, как потомки вспомнили о нем. Только вот петь
эти стихи очень сложно!
2. Северокавказский Край – 1917 – 25 июня.
3. Северокавказский Край – 1917 – 2 июля.
4. Северокавказское Слово – 1917 – 6 июля.
5. Северокавказское Слово – 1917 – 16 сентября.
9. Северокавказское Слово – 1917 – 5 ноября.
10. Сохранена орфография оригинала.
11. Ставропольский государственный природно-ландшафтный историко-краеведческий музей-запо-
ведник. Ф. 427. Оп. 1. Д. 1.
- 48 -
Романова Н.В. (Ставрополь)
ВЛАСТЬ, КУЛЬТУРА И СЕЛО

ЮЖНОЙ РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ
ПЕРИОДА «ОТТЕПЕЛИ»
Ф акторы и тенденции, наметившиеся в духовной жизни совет-

ского общества в период «оттепели», своеобразно преломля-
лись в культурной истории регионов. Неукоснительный партийный
контроль над культурной сферой общественной жизни действовал
в провинции даже более жестко, чем в Центре. Хотя злободневные
вопросы экономики и политики постоянно оттесняли вопросы куль-
туры на второй план, и реально культура развивалась по остаточно-
му признаку, но отношение власти к культуре как к идеологическому
средству воздействия на умы людей актуализировало культурную
политику местных органов управления. Поэтому культурно-просве-
тительская деятельность творческих работников была одним из при-
оритетных направлений в идейно-воспитательной работе местных
партийных органов, в частности на Кубани и Ставрополье.
В связи со сказанным выше в эти годы в культурной жизни кубан-
ского и ставропольского села появились новые культурные практики
– сельские жители активно стали приобщаться к городской культу-
ре. Это происходило разными путями, но главным в политическом
наказе партийной власти была установка на то, чтобы творческая
интеллигенция постоянно держала связь с работниками сельскохо-
зяйственного производства, глубоко изучала сложные процессы,
происходящие в деревне с тем, чтобы основательно отражать про-
изводственные темы в своем творчестве. С одной стороны, такая
установка ограничивала творческую свободу художника, а с другой,
постоянное общение деятелей культуры с сельскими жителями при-
общало последних к элитарной культуре.
Эффективность театральной и музыкальной деятельности неиз-
менно рассматривалась в тесной связи с обслуживающей функцией
культуры. Как отмечалось в одном из партийных решений Красно-
дарской краевой партийной организации, «с развитием социалисти-
ческого сельского хозяйства вырастают культурные запросы колхоз-
- 49 -
ников и работников МТС и совхозов, что требует усиления заботы

о культурно-бытовом обслуживании сельского населения». В резуль-
тате только коллектив Армавирского драматического театра за 1953
год показал в колхозах, совхозах, МТС и на полевых станах тридцати
одного района 160 спектаклей [19, 3]. Такие творческие работники
театра, как Е. Андион, В. Широков, И. Кисурин, Н. Олещенко явля-
лись настоящими энтузиастами поездок в колхозы. В этом же году
Ставропольский драматический театр показал колхозникам и меха-
низаторам сел Пелагиада, Дубовское, Спицевка, Темнолесское, Ста-
ро-Марьевка и Бешпагир спектакли «Стрекоза» и «Огненный мост».
Ставропольский краевой музыкальный театр в течение всего 1953
года регулярно выезжал в районы края для обслуживания колхозного
зрителя. Кроме того, усилиями дирекции театра колхозные зрители
близлежащих районов неоднократно выезжали на просмотр спекта-
клей в городе Пятигорске. Вниманию зрителей были представлены
спектакли: «Суворочка», «Голубой гусар», «Трембита» [8, 44].
Особенно активизировалась эта работа в связи с решениями сен-
тябрьского Пленума ЦК КПСС, потребовавшего улучшить обслужи-
вание тружеников сельского хозяйства. Как видим, здесь действовали
те же критерии эффективности творческой деятельности, которая рас-
сматривалась, в первую очередь, как сфера, обслуживающая произ-
водство. Как положительный пример, приводилась инициатива Став-
ропольского краевого драматического театра им. М.Ю. Лермонтова,
организовавшего показ спектаклей для колхозников Ворошиловского
района. С 1 июля 1954 г. в разгар уборочной кампании Ставропольская
филармония направила в районы края 8 бригад. Из них 3 бригады име-
ли автомашины, что дало возможность артистам выступить на самых
отдаленных сельскохозяйственных участках [13, 50].
В кругу основных задач филармоний стояла организация гастро-
лей приезжих артистов и музыкантов. Так Ставропольская филар-
мония в 1953 году обеспечила концерты Государственного русского
народного хора Северной песни, Государственной заслуженной ка-
пеллы бандуристов, выступления артистов Рины Зеленой, Л. Орло-
вой, М., певцов Л. Кострица, Михайлова, К. Шульженко. При этом
руководство филармонии должно было не только создать условия для
гастролеров и обеспечить сбор на этих концертах, но и привлечь на
- 50 -
гастрольные выступления тружеников из районов. Представляется,

что этот опыт имеет большое позитивное значение и не может быть
отброшен в современных условиях. Например, на концерты Л. Орло-
вой, капеллы бандуристов и К. Шульженко был организован приезд
из районов края в Ставрополь колхозников и механизаторов общей
численностью 1000 человек. Всего было проведено 38 гастрольных
концертов, из них в Ставрополе – 29, в районах края – 9 [12, 47].
Эта работа местных творческих коллективов была всегда в цен-
тре внимания властей. Однако известный партийный тезис о связи
искусства с практикой социалистического строительства, как уже от-
мечалось, приобрел особое звучание после 1956 года. Поэтому в по-
следующие годы в работе творческих коллективов выезды артистов
и музыкантов регионов в летний период в поле, туда, где убирался
хлеб, стали их самой важной обязанностью. В эту обязанность вхо-
дил не только показ спектаклей и концертов, но культурно-массовая
работа. Эстрадные бригады Ставропольской краевой филармонии
находились на гастролях по районам края не только в период убо-
рочной страды, но и в течение всего года. Так, эстрадный концерт
под руководством Асланова в клубе племсовхоза «Ставрополь Кав-
казский» села Книгино состоялся 25 января 1956 г., несмотря на пло-
хую погоду и грязь. «Зрители «концертом остались очень довольны,
после трудового дня хорошо отдохнули». В адрес концертной брига-
ды было составлено благодарственное письмо жителей села [14, 6].
С 20 апреля по 2 мая 1956 года артисты филармонии побывали в кол-
хозах и совхозах Георгиевского района, где дали более 20 выступле-
ний [20, 3]. Таким образом, мы можем говорить о положительном
восприятии селянами такой культурной практики. Хотя в значитель-
ной мере они относились к таким мероприятиям как к развлечению и
отдыху, а не осознанному духовному развитию.
Отличительной чертой требований, предъявляемых к професси-
ональным мастерам искусств со стороны государственных и пар-
тийных органов, было их участие в организации художественной
самодеятельности в трудовых коллективах. Еще в 1947 году вышел
приказ Комитета по делам искусств при Совете Министров РСФСР
«Об организации систематического обслуживания районных Домов
культуры и укомплектовании их художественными руководителя-
- 51 -
ми», в котором подчеркивалась обязательность шефства театров и

концертных организаций над районными Домами культуры. К этим
коллективам прикреплялись отдельные театры, концертные органи-
зации, музыкальные коллективы, а также отдельные режиссеры, ди-
рижеры и артисты для методической и творческой помощи коллекти-
вам художественной самодеятельности [7, 14].
В соответствии с этим, Ставропольскиий краевой драматически-
ий театр курировал кружки Ворошиловского, Старо-Марьевского и
Егорлыкского районов. За Черкесским областным драматическим те-
атром были закреплены кружки районов Черкесской области, за кра-
евым театром музыкальной комедии – коллективы Горячеводского,
Кисловодского, Минводского, Ессентукского районов [10, 18]. Бла-
годаря помощи профессионалов на Ставрополье появились сильные
в художественном плане драматические кружки в Петровском, Дми-
триевском, Буденовском, Зеленчукском районах. Всего в 1953 году
в Ставропольском крае насчитывалось 696 любительских театраль-
ных коллективов [6, 167]. Еще более широко развивались самодея-
тельные театры в Краснодарском крае, где действовало 1492 самоде-
ятельных театральных коллектива [6, 87].
Однако наиболее широко и систематически такая работа профес-
сиональных творческих коллективов развернулась в конце 50-х – на-
чале 60-х годов, когда власть обратила особое внимание на развитие
художественной самодеятельности в стране. Большую роль в успеш-
ной постановке художественной самодеятельности в регионах игра-
ла согласованность действий профессиональных коллективов с кра-
евыми Домами народного творчества. В Краснодарском крае краевая
филармония работала в тесном контакте с краевым Домом народного
творчества. Много сил развитию художественной самодеятельно-
сти на Кубани отдавали такие известные деятели, как композитор
Г.М. Плотниченко, заслуженный деятель искусств Чечено-Ингуш-
ской АССР А.И. Александров, режиссеры Т. Гагава, В. Арбенин, ак-
триса Л. Воробьева, искусствовед А. Ломоносов [4, 7].
Ставропольское управление культуры и краевой Дом народно-
го творчества в 1959 г. организовали стажировку 10 руководителей
кружков из трех районов края у режиссеров Ставропольского крае-
вого драматического театра А. Шумилина и В. Сумкина. Партийное
- 52 -
бюро и местный комитет драмтеатра совместно с местным отделени-

ем Всероссийского театрального общества (ВТО) 26 апреля 1960 г.
приступили к организации театра-спутника в Михайловском ДК.
В 1962 году при Ставропольском краевом Доме народного твор-
чества была создана народная театральная студия. В ней работали
на общественных началах главный режиссер местного драмтеатра
заслуженный деятель МА ССР М.М. Толчинский и артисты театра
Ф.И. Абакумов и В.Г. Фоменко [9, 4]. В 1961-1962 гг. здесь были
созданы постоянные театральная и музыкально-хоровая секции.
Ими руководили режиссер М.В. Мирошниченко и композиторы
Н.Ф. Зинченко, Л.А. Яресько, Т.Е. Черепкова [11, 7 – 10]. Регулярное
привлечение профессиональных мастеров к помощи любительским
коллективам способствовал повышению их исполнительского уров-
ня. В результате этого многие любительские коллективы получали
звания «народный». Представляется, что подобное шефство, если
оно не превращено в «обязаловку», является благородным делом,
взаимно обогащающим и подшефных, и шефов.
В контексте организации системы художественной самодеятель-
ности развивалась и детская художественная самодеятельность.
В этом тоже был немалый вклад творческих музыкальных и театраль-
ных коллективов. Особый упор делался на работу в районах. Успешно
работали по развитию художественной самодеятельности на Ставро-
полье молодые артисты Ставропольского кукольного театра. Более
того, по планам крайкома комсомола они сами организовывали раз-
личные культурно-массовые мероприятия. Педагоги и культработни-
ки Суворовского района тепло отзывались о режиссере Кузнецове,
который «оказывал большую помощь руководителям художествен-
ной самодеятельности в школах района» [20, 3]. Во время гастролей
в Александровском районе артисты-кукольники после представлений
разучивали с детьми песни, играли, загадывали загадки.
В период весенней посевной и летней уборочной компаний 1957 г.
бригады артистов Ставропольской краевой филармонии выступа-
ли непосредственно на полевых станах, в колхозных бригадах края
и Карачаево-Черкеской автономной области. В результате из запла-
нированных 1306 было проведено 1788 концертов [15, 31]. В 1959
году не было ни одного района, в котором не побывали бы эстрадные
- 53 -
бригады краевой филармонии. Всего за год было дано 1322 концер-

та, на которых побывали 439100 зрителей, из них непосредственно
в производственных коллективах сельскохозяйственных районов –
989 концертов с числом зрителей 2978 [16, 4]. За 1960 г. филармония
организовала уже 1400 концертов, из них 1018 только в сельскохозяй-
ственных районах края [17, 22].
Не менее интенсивно обслуживал сельского зрителя коллектив
Краснодарского драматического театра им. М. Горького. За 7 месяцев
1960 года в районах края артисты театра дали 62 спектакля, которые
посетили 24 тысячи зрителей. Доход от этих спектаклей составил
180 тысяч рублей. В 1961 году были организованы 160 выездных
спектакля в 31 районах края, на которых побывало 50,6 тысяч зри-
телей [3, 3]. Сельский зритель увидел спектакли «Вишневый сад»,
«Укрощение строптивой», «Любовь Яровая».
Краснодарская филармония в 1961 году 61% всей концертной ра-
боты приходилось на колхозы и совхозы. Используя передвижную
автомобильную эстраду, артисты филармонии давали представле-
ния непосредственно на полевых станах и в рабочих бригадах [2, 9].
Из 2431 концертов, всего данных артистами филармонии за этот год,
более половины было в сельской местности – 1508 [15, 31].
То же можно сказать о коллективе Краснодарского театра музы-
кальной комедии. В первом полугодии 1962 года наряду с переход-
ными спектаклями труппой было подготовлено три новых спектакля
«Севастопольский вальс» К. Листова, «Фиалка Монмарта» Кальмана,
«Девичья фамилия» Плотниченко и Верховского. Все они были пред-
ставлены сразу же сельскому зрителю. За этот сезон артисты театра
организовали 50 спектаклей в Ладожском, Усть-Лабинском районах,
в Ахтарях и Горячем Ключе [21, 3].
Подобные факты свидетельствуют, с одной стороны, о подъеме
массовой культуры, об отрадной тенденции расширения художествен-
ного воспитания населения. С другой же стороны, очевидна перегру-
женность творческих коллективов концертными поездками, которая
приводила к нехватке времени для серьезного повышения творческого
мастерства, для индивидуального самосовершенствования артистов.
Требования высших партийных органов по художественному вос-
питанию подрастающего поколения, изложенные в выше упомяну-
том постановлении ЦК, также способствовали приданию этой работе
- 54 -
массовый характер. Регулярно во время зимних каникул школьников

кукольная бригада Ставропольской краевой филармонии обслуживала
школы региона кукольными спектаклями и массовками. В репертуар
кукольной бригады прочно вошли: «Красная шапочка», «Петрушка –
физкультурник», «Два Потапыча», «Волк и лиса», «Волк и козленок».
Однако в этот период в массовом порядке перед детьми выступали и
артисты эстрадных бригад. Объем работы был так велик, что к вы-
ступлениям привлекались студенты ставропольского музыкального
училища [17, 22]. Труппа Краснодарского театра кукол в летний се-
зон 1962 г. провел в постоянных поездках по пионерским лагерям,
в которых отдыхали в основном, дети из сельских районов. Следует,
помнить, что Кубань включает в себя часть Черноморского побережья,
поэтому здесь пионерских лагерей было особенно много [18, 3].
Работа с детьми была важным направлением работы Ставрополь-
ской краевой филармонии. Его детская бригада кукол подготовил но-
вый спектакль «Чтобы счастья добиться, надо потрудиться», автором
которого был артист этой бригады Е. Кузнецов. Местный материал,
как основа ряда спектаклей, по мнению местного руководства, должен
был особенно заинтересовать сельских жителей. Так спектакль «Дру-
зья познаются в беде» рассказывал об учащихся школ Ставрополья, ко-
торые во время летних каникул занимались выращиванием племенных
телят на одной из колхозных ферм [5, 97]. Артисты Ставропольской
филармонии оказывали содействие сельским школьникам в создании
танцевального, хорового и драматического коллективов [1, 2].
В те годы теснее стала связь художников с повседневной жизнью
масс, активизировалось культурное просвещение различных слоев
населения, что было немаловажным для подъема уровня массовой
культуры в стране. Особенно важным это было для художественного
воспитания подрастающего поколения и для раннего выявления са-
модеятельных талантов. Не случайно именно в исследуемый период
художественная самодеятельность в регионах приобрела не только
массовый характер, но и организационные рамки.
Вместе с тем, надо отметить несостоятельность бездумного экспе-
риментаторства над общественным организмом, которое коснулось
и культуры. Чего стоят социалистические обязательства творческих
коллективов, которые заставляли жить творческих работников по за-
- 55 -
конам производственного коллектива. Не менее ущербным оказался

тезис о слиянии художественной самодеятельности с профессио-
нальным певческим и хореографическим искусством. Превращение
гастролей в сельскую глубинку в сферу обслуживания, которая ха-
рактеризовалась, в первую очередь, количественным валом показов и
зрителей, также не способствовало развитию серьезного творчества.
1. Государственный архив Краснодарского края (далее ГАКК). ФР. 1693. Оп. 1. Д. 107.
2. ГАКК. ФР. 1705. Оп.1. Д. 198.
3. ГАКК. ФР. 1726. Оп.1. Д. 150.
4. ГАКК. Ф. 1731. Оп.1. Д. 6.
5. Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ). Ф. А-501. Оп.1. Д. 3895.
6. ГАРФ. Ф. 628. Оп. 2. Д. 457.
7. Государственный архив Ставропольского края (далее ГАСК). ФР. 2439. Оп. 1. Д. 37.
8. ГАСК. ФР. 3798. ОП. 1. Д. 3.
9. ГАСК. ФР. 3798. Оп. 1. Д. 301.
10. ГАСК. ФР. 3815. Оп. 1. Д. 14.
11. ГАСК. ФР. 3815. Оп. 1. Д. 114.
12. ГАСК. ФР. 3992. Оп. 1. Д. 3.
13. ГАСК. ФР. 3992. Оп. 1. Д. 58.
14. ГАСК. ФР. 3992. Оп. 1. Д. 72.
15. ГАСК. ФР. 3992. Оп. 1. Д. 73.
16. ГАСК. ФР.3992. Оп. 1. Д. 85.
17. ГАСК. ФР. 3992. Оп. 1. Д. 94.
18. Петренко. А. В школы пошли артисты. Кавказская здравница. 18 декабря 1963.
19. Самохвалов. И. Театр и сельский зритель. Советская Кубань. 28 декабря 1953.
20. Сталинское слово. 11 мая 1956.
21. Театры Кубани на гастролях. Советская Кубань. 15 августа 1956.
Румянцева М.Ф. (Москва)
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКОВОЙ БАЗЕ И МЕТОДАХ

ИЗУЧЕНИЯ СЕЛЬСКОЙ ИСТОРИИ
Н астоящие заметки носят несколько провокативный характер и

продолжают развивать тему, поднятую мной на предыдущей
Internet конференции, проведенной Межвузовским научно-образова-
тельным центром «Новая локальная история». В прошлый раз речь
шла о принципиальной возможности / невозможности «сельской
истории». Кратко напомню основной тезис, заявленный на конфе-
ренции 2006 г. Этот тезис, по сути, носит характер апории, то есть
неразрешимого противоречия, но неразрешимого лишь в рамках го-
- 56 -
сподствующей парадигмы. Снятие апории требует выхода за пределы

традиционной парадигмальности на новый уровень исторического /
социогуманитарного синтеза. Смысл это тезиса в следующем:
с одной стороны, «сельская история» как история (в узком смыс-
ле слова) невозможна, поскольку сельский социум практически на
всем протяжении своего существования, в течение веков, если не ты-
сячелетий, сохранял традиционный тип социальной памяти, воспро-
изводил свою культурную общность через традицию / обряд, и, как
следствие, не создавал письменных источников, корпус которых на
90, если не более, процентов обеспечивает информационные потреб-
ности исторической науки в ее классическом варианте;
но с другой стороны, при выходе за пределы традиционного /
классического способа историописания, связанного с линейными мо-
делями исторического развития, при становлении цивилизационных
подходов в условиях начала глобализации и, следовательно, кризиса
линейных метанарративов национально-государственного уровня уси-
ливается внимание к коэкзистенциальной составляющей историческо-
го развития, а значит, сельская история в этом новом цивилизационном
коэкзистенциальном пространстве становится необходимой.
Конечно, необходимость не предполагает автоматически возмож-
ность, но провоцирует активные поиски в этом направлении. И эти
поиски для того, чтобы быть продуктивными, должны быть наце-
лены, в первую очередь, на формирование источниковой базы сель-
ской истории, выявление структуры и специфики обслуживающего
ее корпуса исторических источников, на адаптацию традиционных
методов исторической науки к новой познавательной ситуации и на
поиск новых исследовательских стратегий, адекватно соответствую-
щих потребностям нового проблемного поля.
Для того, чтобы определить область поисков новых подходов, надо
зафиксировать исходные параметры становления «сельской истории»
как составляющей «новой локальной истории». Конечно, сельский мир,
хотя и был традиционно на периферии внимания историков, но никогда
не ускользал из их исследовательского поля. Но можно ли интерес клас-
сической историографии к так называемой истории крестьянства рас-
сматривать как становление «сельской истории», как ее предысторию
или ее начальный этап? На мой взгляд, нет. Дело в том, что в рамках
- 57 -
традиционной линейной историографии крестьянство выступает факти-

чески как объект воздействия со стороны властей и только в этом ракур-
се включается в исторический метанарратив. Основной корпус истори-
ческих источников по истории крестьянства в этом случае составляют
законодательство, регулирующее отношение государства к этому соци-
альному слою; материалы делопроизводства, фиксирующие (впрочем,
весьма в незначительной степени) реализацию управленческих функ-
ций, и актовые источники в тех случаях, когда крестьяне выступали
в качестве контрагентов в каких-либо сделках. Иные письменные источ-
ники не задействуются, поскольку их просто нет.
Любопытно отметить, что в хорошо известном библиографиче-
ском указателе под редакцией П.А. Зайончковского «История доре-
волюционной России в дневниках и воспоминаниях современников
(Т. 1. М., 1976) в отдельную рубрику выделены мемуары крестьян.
Казалось бы – вот источник по «сельской истории». Но составители
не учли одно важное, на мой взгляд, обстоятельство: мемуары писали
не крестьяне, а «выходцы из крестьян», то есть те бывшие крестьяне,
которым удалось в силу тех или иных причин перейти в иную со-
циальную группу. Например, в ходе губернской реформы Екатерины
II, когда местный административный аппарат разросся до необык-
новенных размеров, некоторые крестьяне сумели поступить на госу-
дарственную службу в качестве канцелярских служащих. И именно
в их среде мы обнаруживаем нескольких мемуаристов, а не в среде
тех крестьян, которые продолжали землю пахать.
В середине – второй половине XIX в. круг исторических источ-
ников для изучения истории крестьянства несколько расширился.
Во-первых, интерес помещиков к своему хозяйству, его эффективно-
сти, товарному потенциалу в условиях становления и развития капи-
талистических отношений привел к тому, что описания крестьянских
хозяйств, так называемые «подворные описи», приобретают массо-
вый характер, что особенно заметно накануне крестьянской реформы
1861 г. [2]. Во-вторых, в связи со становлением этнографии (на при-
чинах возникновения этой области знания мы здесь останавливаться
не будем, отметим лишь существенную корреляцию этого явления
с началом кризиса линейного метанарратива национально-государ-
ственного уровня) появляется такой интереснейший, многоплановый
- 58 -
источник как этнографические описания. Наличие существенного

корпуса этих источников, их яркость, информационное богатство
создают у историков иллюзию (это мое мнение, возможно ошибоч-
ное, как и любое другое субъективное мнение) богатства источни-
ковой базы «сельской истории». В качестве иллюстрации приведу
замечательное, глубоко фундированное исследование М.М. Громыко
«Мир русской деревни» (М., 1991). Не удержусь от некоторых цитат,
чтобы точно передать не только мысль, но и яркий исследователь-
ский пафос Марины Михайловны: «Настало время сказать правду
о русских крестьянах. А для этого нужно сопоставить многочис-
ленные и многообразные источники, раскрывающие жизнь деревни
с разных сторон. «Но это ведь уже нельзя воспроизвести!» – сказал
мне мой коллега–оппонент. Ошибаетесь, коллега. Вы принимаете
желаемой за действительное [так!? – М.Р.]. Сохранилось и лежит
в архивах <...> множество описаний современников, подробнейших
ответов на программы различных научных обществ, решений об-
щинных сходок, прошений, писем и других документов, по которым
можно очень подробно представить жизнь старой деревни» [1, 8].
Неслучайно на первое место автор ставит «описания современников»
и «ответы на программы различных научных обществ», то есть источ-
ники, созданные с позиции «вненаходимости». Да и сама исследо-
вательница среди прочих источников выделяет «публикации совре-
менников, непосредственно наблюдавших тогдашнюю деревню» [1].
И совершенно неслучайно, что заявив хронологические рамки рабо-
ты XVIII – XIX вв., автор сосредотачивает свое внимание на «больше
XIX веке, особенно – конце его» [1, 5], поскольку именно в это время
и осуществлялись этнографические описания.
Но для полноценной «сельской истории», когда сельские жители
выступают не как объект, а как субъект / актор исторического действия,
необходимо обращение к таким историческим источникам, которые
представляют объективированный результат именно их деятельности.
По крайней мере, это один из основных принципов фундаментальной
теории феноменологической источниковедческой парадигмы, восхо-
дящей к наследию А.С. Лаппо-Данилевского (1863 – 1918) и разраба-
тываемой на протяжении последних семидесяти лет Научно-педагоги-
ческой школой источниковедения Историко-архивного института.
- 59 -
Логично предположить, что если сельский социум обладал по пре-

имуществу традиционным типом социальной памяти, то источниковая
база сельской истории вряд ли обеспечена письменными источниками.
Следовательно, необходимо не декларативное, но реальное расшире-
ние источниковой базы исследований за счет вовлечения в научный
оборот исторических источников иных типов, в частности, веществен-
ных, изобразительных, устных, лингвистических. Несомненно, это
потребует от историков нетривиальных методологических поисков,
поскольку если историческая наука привычно и вполне закономерно
[3, 341 – 364] опирается на письменные источники, а выход за пределы
традиции, тем более вполне оправданной, всегда непростое дело.
Но в этих методологических поисках мы можем опираться на сло-
жившуюся как минимум на протяжении двух с лишним последних ве-
ков традицию изучения универсалий человеческого опыта в так назы-
ваемых вспомогательных исторических дисциплинах. Конечно, не все
они могут быть в равной степени задействованы в изучении «сельской
истории». Например, такие дисциплины, связанные с государственной
символикой и атрибутикой, как геральдика, фалеристика, вексиллоло-
гия вряд ли будут эффективны в интересующей нас сфере. Но методы
символики и эмблематики вполне применимы к изучению орнамен-
тов, знаков собственности и прочих символов, бытовавших именно
в крестьянской среде. Ономастика (антропонимика, топонимика, ги-
дронимика и т.п.) дает метод изучения лингвистических источников
«сельской истории». Такая дисциплина как геортология вообще, на
мой взгляд, может дать свое оригинальное ответвление применитель-
но к сельской истории. Трудно переоценить значение исторической
метрологии для изучения сельской повседневности. Перечисление
можно продолжить... Вообще, стоит обратить внимание на то, что
часть вспомогательных наук истории своим объектом имеет отнюдь
не письменные, а изобразительные и даже вещественные источники,
что дает возможность предположить наличие в них значительного ин-
формационного потенциала для изучения так называемых «беспись-
менных» культур и субкультур. Конечно, введение в научный оборот
вещественных исторических источников, совокупность которых во
многом определяет материю повседневного бытия, потребует суще-
ственной методологической рефлексии, но здесь «сельская история»,
несомненно, должна объединить усилия с такой актуальной сферой
исторического знания как история повседневности.
- 60 -
Таким образом, обращение к «сельской истории» в структуре

проблемного поля «новой локальной истории», как и к иным акту-
альным проблемным полям исторического / социогуманитарного
знания, выявляет культурологический потенциал так называемых
«вспомогательных исторических дисциплин» / «вспомогательных
наук истории», нисколько не умаляя при этом их традиционную роль
в установлении подлинности, атрибуции, интерпретации историче-
ских источников.
1. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.

2. Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации: XIX – начало XX в. М., 1979.
3. Лотман Ю.М. Альтернативный вариант: Бесписьменная культура или культура до культуры? // Лот-
ман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек – текст – семиосфера – история. М., 1996.
Соколова Е.В. (Тара, Омская обл.)
ФОТОДОКУМЕНТЫ КАК ИСТОЧНИК

ПО ИЗУЧЕНИЮ КУЛЬТУРНОГО ПРОСТРАНСТВА
МАЛЫХ ГОРОДОВ ОМСКОГО ПРИИРТЫШЬЯ
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА
П роцесс формирования культурного пространства малого города

сложный и многосторонний. Для его изучения необходимо при-
влекать комплекс различных источников.
Одно из ключевых мест в изучении культурного пространства горо-
дов занимают фотодокументы («визуальные тексты»). К ним сегодня
проявляется большой исследовательский спрос [1, 220 – 224]. «Новое
знание о прошлом, потребность в котором возрастает, без сомнения,
в большей мере базируется на изучении традиционных для историка
нарративных источников. В начале ХХI в. перед исследователями, раз-
вивающими гуманитарное знание, появляются задачи, требующие рас-
ширения привычного источникового круга. Более того, выявление и ана-
лиз «нетрадиционных» источников понимания отечественной истории,
в том числе художественной литературы, визуальных источников – ста-
новится долговременной задачей исторической науки» [2, 251].
- 61 -
Проблемы использования фотодокументов как источников по

новейшей истории сегодня еще недостаточно разработаны. Но они
являются одним из важнейших свидетельств эпохи. Это, во-многом,
связано со спецификой фотодокумента, как исторического источни-
ка. Возможность фиксировать какое-либо определенное событие или
явление, доступность при изготовлении и использовании, эмоцио-
нальная нагрузка делают фотографии распространенным явлением.
Особенно четко это выразилось в послевоенный период жизни со-
ветского общества, когда фотографии широко использовались в аги-
тационной и просветительской работе.
Фотоснимки позволяют нам «восстанавливать колорит эпохи, вид
городов, получать информацию, создающую основу для интегриро-
ванного представления о действительности» [5, 181]. Они отражают
не только внешние черты культурных символов эпохи, но и передают
духовную атмосферу конкретного периода.
Изучая динамику культурного пространства малых городов Ом-
ского Прииртышья во второй половине ХХ века, мы, в первую оче-
редь, обратились к источникам названной группы. Это обусловлено
тем, что по данной проблеме накоплен богатый фотоматериал, храня-
щийся как в архивных фондах, так и в музейных и частных коллекци-
ях. Он наглядно отражает город обозначенного периода.
Собранные нами фотографии позволяют не только охарактеризо-
вать культурное пространство города, но и проследить отношение
населения к процессу его формирования.
В данной публикации рассмотрим фотоматериалы, хранящиеся
в 785 фонде Тарского филиала Государственного архива Омской об-
ласти (ТФ ГАОО) и отражающие особенности культурного простран-
ства г. Тары Омской области.
Тара – старейший город Омского Прииртышья, его история насчи-
тывает более четырехсот лет. Культурное пространство этого города
сочетает в себе элементы различных эпох и поколений. Фотоматери-
алы, зафиксированные в фонде ТФ ГАОО, позволяют проследить из-
менения, которые происходили в процессе формирования городского
пространства Тары.
Преобладание деревянной застройки в 50 – 60-е гг. ХХ в. явля-
лось одной из характерных черт культурного пространства не только
Тары, но и других малых городов Омского Прииртышья: Тюкалин-
- 62 -
ска, Исилькуля, Калачинска, Называевска. Это иллюстрируют фото-

графии, извлеченные из фондов историко-краеведческих музеев и
муниципальных архивов этих городов.
В целом фотографии, собранные нами в ходе исследования по-
зволяют выявить следующие общие черты в облике малых городов
Омского Прииртышья в 50 – 60-е гг. ХХ в.:
• отсутствие какой–либо упорядоченной системы размещения
жилых и общественных зданий;
• отсутствие четко организованного центра города;
• преобладание деревянной застройки;
• преобладание домов усадебного типа;
• слабое благоустройство (отсутствие дорог с твердым покрыти-
ем, отсутствие четкой системы озеленения и так далее).
Значительные перемены во внешнем облике Тары, также как и в об-
лике других малых прииртышских городов происходят в 70 – 80-е гг.
ХХ в. Появление каменных административных зданий, зонирование
территории, четкость планировки становятся характерными чертами
культурного пространства малых городов Омского Прииртышья.
Сделав анализ фотоматериалов, запечатлевших внешний облик
малых городов Омского Прииртышья в 70 – 80-е гг. ХХ в., можно
выделить следующие общие черты:
значительная часть жилого фонда, расположенная в границах го-
родского центра, благоустроена;
четкое расположение жилых домов и общественных зданий вдоль
дорожного полотна;
широкие улицы, не всегда имеющие тротуар;
четкая система главных улиц, представляющая собой решетку.
Основное внимание в этот период отводилось оформлению город-
ского центра, как «сердца города». Окраины чаще всего оставались
неблагоустроенными. Фотографии демонстрируют фрагменты улиц
Свердлова и Коллонтай в Таре, основная часть которых по-прежнему
оставалась деревянной. Важно сказать, что часть этих улиц входила в
границы городского центра.
Еще один аспект, отраженный в фотофонде ТФ ГАОО, связан
с символической составляющей культурного пространства города –
памятником Воину-Освободителю.
- 63 -
Представленный на фотографии памятник выполнен по проекту

ленинградского скульптора Г. Д. Ястребенецкого. Тару с городом на
Неве связывают особые отношения. В 1942 г. сюда была эвакуирова-
на Вторая Ленинградская военно-морская школа. А в 1962 г. ленин-
градские архитекторы разработали первый генеральный план Тары.
Исполнение монумента было заказано Тарским горисполкомом
2 декабря 1969 г. в комбинате декоратовно-прикладного искусства
и скульптуры Ленинградского отделения художественного фонда
РСФСР. Первоначально памятник располагался на пересечении улиц
Советская и Луначарского (ныне - Спасская).
Таким образом, фотоматериалы, собранные в 785 фонде Тарского
филиала Государственного архива Омской области, отражают раз-
личные аспекты культурного пространства Тары, как старейшего го-
рода Омского Прииртышья. В сочетании с «визуальными текстами»,
извлеченными из других источников (историко-краеведческие музеи
и муниципальные архивы городов, личный архив автора, периодиче-
ская печать), они дают богатый материал для исследователя.
«Визуальные тексты» помогают выделить общие и специфические
черты культурного пространства города, проиллюстрировать особен-
ности его оформления на различных этапах, увидеть его структурные
компоненты.
1. Виноградова Н. А., Муравицкая Н. В. Востребованность фотоколлекций высока // Архивный вест-

ник. 2000. № 8.
2. Димони Т. Жизнь советской провинции 1930 – 1950-х годов в официальной фотографии // Горизон-
ты локальной истории Восточной Европы в XIX – XX вв. Сб. ст. /Под ред. И.В. Нарского. Челябинск,
2003.
3. Из фондов Исилькульского историко–краеведческого музея.
4. Из фондов Называевского муниципального архива.
5. Рыженко В., Назимова В., Алисов Д. Пространство советского города (1920-е – 1950-е гг.): теоретиче-
ские представления, региональные
социокультурные и историко-культурологические характеристики / Отв. ред. В. Г. Рыженко. Омск,
2004.
6. Тарский филиал Государственного архива Омской области (ТФ ГАОО). Ф. 785. Оп. 1. Д. 85. Л. 1.
- 64 -
Часть 2. Время и хронотоп в исторической науке
ЧАСТЬ 2
ВРЕМЯ И ХРОНОТОП В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Амбарцумян К.Р., (Ставрополь)
СЕМЬЯ КАК МАРКЕР ВРЕМЕНИ
П ространство и Время являются фундаментальными категория-

ми исследования Бытия. Как утверждает С.Н. Иконникова, каж-
дый факт, историческое событие, художественный памятник, юриди-
ческая норма, научное открытие и даже любое явление повседневной
жизни неизбежно вписываются в эту систему координат [1]. В этой
связи уместно говорить о пространственно-временных характеристи-
ках социальных сообществ любого уровня, в том числе и семьи. Вну-
трисемейные отношения – материя достаточно статичная, и степень
этой статичности во многом зависела от сословной принадлежности
семьи, которую можно отнести к пространственному измерению.
Но с другой стороны, семья всегда содержит в своем пространстве
признаки времени и является индикатором хронотопа, в котором от-
ражено социально-экономическое, политическое, культурное разви-
тие локального сообщества в определенный промежуток времени.
Особенно это четко проявляется в переходные, кризисные моменты
истории, например, в периоды войн и революций, в эпоху радикально-
го реформирования, когда семья остро реагировала на новые реалии
и адаптировалась соответствие с ними. Например, история России
второй половины XIX – начала XX представляла период кардиналь-
ных изменений по всем направлениям, и вполне закономерно то, что
в это время модернизировалось содержание внутрисемейных отно-
шений, менялись гендерные роли, гендерная асимметрия, система
воспитания детей, взаимоотношения родителей с взрослыми детьми.
- 65 -
Изменения социально-экономического порядка обусловили демокра-

тизацию микроклимата в семье. Этот процесс, безусловно, долгий и
противоречивый, и если обращаться к примерам конкретных семей,
не всегда мы можем наблюдать смягчение нравов. В различных со-
словиях степень демократизации внутрисемейных отношений была
разной. И как отмечает Б.Н. Миронов, модернизационные процессы
раньше начались и интенсивнее протекали в семьях дворян и богатых
купцов. Гораздо медленнее – в семьях купцов, где патриархальность
была залогом коммерческой стабильности, так как купеческая семья
выполняла функции экономической корпорации [2]. Таким образом,
насколько неоднозначен и противоречив пореформенный период, на-
столько противоречива история семьи в это время.
В картинах семейной истории видна неоднозначность периода,
так как воспроизведение в семейной истории специфики времени
накладывается на уникальность пространства. Одновременно, се-
мья, отражая своеобразие времени и места, сама представляла со-
бой уникальную пространственно-временную протяженность, некий
семейный хронотоп. Качественное содержание хронотопа каждой
отдельно взятой семьи детерминировалось, не только духом време-
ни и пространством локального сообщества, в которое семья была
инкорпорирована. Мы можем говорить о существовании простран-
ственно-временного континуума отдельного семейного микросоциу-
ма, который определялся еще и индивидуальными качествами людей.
Специфика российской истории состоит в том, что в большинстве
случаев принадлежность к определенному семейному пространству
людьми не отрефлексирована и неосознанна. Человек в России ассо-
циировал себя с макроструктурами: общиной, приходом, гильдией
регионом, империей. В этом одна из причин отсутствия в массовом
сознании мотивации для сохранения памяти о своем роде. Поэтому
для отечественного исторического знания изучение истории семьи
весьма затруднительно, в том числе и по причине ограниченного ко-
личества источников. В тоже время в XX – начале XXI вв. отчетливо
проявляется тенденция, когда люди осмысленно стремились не толь-
ко сберечь свидетельства истории своего рода, но и обнародовать их.
Сохранение и создание эти самых свидетельств, особенно написание
воспоминаний говорит об осознанной самоидентификации лично-
сти именно в контексте семейной пространственно-временной про-
- 66 -
тяженности. Безусловно, не следует недооценивать значение новых

тенденций в системе ценностей современного российского обще-
ства, когда которого появился интерес к дореволюционному семей-
ному прошлому, особенно если речь идет о знатном роде.
Обращаясь к истории одной из известных ставропольских фа-
милий, а именно семье Траубе, мы имеем в распоряжении воспо-
минания, написанные в условиях блокадного Ленинграда Юлией
Петровной Траубе, женой чиновника по особым поручениям Алек-
сандра (Людвиговича) Васильевича Траубе. Источник включает
в себя несколько хронотопов, в которых существовали Юлия Петров-
на и близкие ей люди. Необходимо сразу сказать о том, что реконстру-
ируя хронотопы по ее воспоминаниям, в итоге мы получим в большей
степени их конструирование автором, которая актуализировала темы
исходя из личной значимости. Кроме того, Юлия Петровна, адресуя
послание внучке, включает в него информацию, соответствующую
главной цели написания письма – рассказ внучке об отце, то есть о её
сыне. Вполне закономерно то, что мы воспринимаем пространствен-
но-временную протяженность через авторское видение.
Безусловно, хронотоп имеет границы и связи с другими простран-
ственно-временными континуумами, которые могут иметь совершен-
но иное и даже неожиданное качественное наполнение. В этой связи
ощущается его свойство порождать новые пространственно-времен-
ные протяженности. Так при соединении купеческого рода Траубе и
дворянской семьи Маслаковец возникла третья семья радикальной
интеллигенции Юлии Петровны и Александра Васильевича Траубе,
это и есть первый фиксируемый хронотоп. Еще будучи студентом Ки-
евского университета, Александр Васильевич увлекся марксизмом,
и как показали все последующие события, это его увлечение повли-
яло на специфику семейного хронотопа. В дальнейшем, несмотря на
стремительное движение вверх по карьерной лестнице, он проявил
себя как участник первой русской революции [4, 126]. Не осталась
в стороне от революционной бури и его супруга, которая была одним
из активнейших участников революционных событий в Пятигорске.
Этот хронотоп маркирован для Юлии Петровны тремя важными
событиями: смерть вследствие болезни сына Пети («золотенького»),
рождением другого сына (тоже Пети) и революцией 1905 – 1907.
С другой стороны, смерть Пети и рождение другого Пети делят его
- 67 -
на два подхронотопа: с Петей «золотеньким» в Ставрополе (о кото-

ром она ничего не пишет), с Петей «черненьким кудрявым» в Пяти-
горске (с 1900-го года).
Дневник Ю.П. Траубе яркий пример того, как время может марки-
ровать семью. Все сферы жизни, вплоть до воспитания детей, в пери-
од первой русской революции несли на себе отпечаток этих событий.
Дети были если не вовлечены в жизнь взрослых, то, по крайней мере,
максимально к ней приближены. Так, в то время когда старшие зани-
мались редактированием революционной «Народной правды», дети
издавали свою газету с иллюстрациями, примером которых может
быть «цари пьют народную кровь» [3, 10]. Сама реальность взбун-
товавшегося города, вторгаясь в пределы семьи, проникала в жизнь
детей, независимо от желания или нежелания родителей. Юлия Пе-
тровна пишет о том, что «Петя из окна видел интересную картину
братания солдат с местными казаками. Брошенное оружие и объ-
ятия» [3, 10]. Крайней границей данного хронотопа стал 1905 год,
когда после подавления революционных выступлений Александр
Васильевич был вынужден скрываться в разных городах, затем был
арестован в 1907 и посажен в тюрьму в Тифлисе на полтора года
одиночного заключения. Стараниями родственников был переведен
в Чернигов, где Юлия Петровна водила детей на свидания. После вы-
хода из тюрьмы А.В. Траубе уехал в Нижний Новгород, в котором он
жил и работал до 1917 года, где он снова женился [4, 127].
После череды этих событий в жизни Юлии Петровны наступил но-
вый этап. И мы можем наблюдать, как в ситуации нового простран-
ственно-временного континуума может формироваться новая систе-
ма ценностей личности, влияющая даже на человеческую сущность.
Другой хронотоп, который нашел отражение в воспоминаниях, связан
с семьей Маслаковец. Он менее динамичен, менее насыщен событи-
ями, более стабилен. После подавления выступлений и побега Алек-
сандра Васильевича Юлия Петровна с детьми переехала к родителям
в Черниговскую губернию. Много времени члены семьи Маслаковец
проводили в семейном поместье в деревне Грабовке. По всей вероятно-
сти, это место и время, проведенное там, следует выделить, как хроно-
топ в хронотопе, в котором большая семья Маслаковец существовала
в особом режиме – в состоянии семейного отдыха и сельской повсед-
- 68 -
невности. В воспоминаниях мы встречаем совершенно идиллическое

описание одного дня, проведенного в имении. [3, 17]. Юлия Петровна,
ностальгируя по прошлому, в ярких красках передает ритм традицион-
ного времяпрепровождения семьи во время пребывания в Грабовке че-
рез собирательного образа одного дня. И в этом случае принципиально
значимо место, родовое гнездо, которое собирало всех родственников.
Вероятно, по этой причине из воспоминаний Юлии Петровны можно
получить относительно четкое представление именно о пространстве
пребывания фамилии в деревне.
Как свидетельствуют воспоминания, в качественно иной про-
стран-ственно-временной протяженности семья была вынуждена
жить в соответствии с другими приоритетами, нежели в революци-
онном Пятигорске. В пятигорский период, проживая в семье Трау-
бе, она совмещала в себе две натуры: заботливой матери и активной
участницы революционных событий. После возвращения в роди-
тельское лоно общественная работа для неё перестала играть како-
е-либо значение, так как главная проблема - выживание семьи и бла-
гополучие детей, охватила весь её мир. Эти устремления, в первую
очередь, проявились в попытке максимально изолировать детей от
трудностей взрослой жизни. Они играли в сугубо детские игры, за-
нимались музыкой, иностранными языками, то есть делали все, что
положено делать детям благородного происхождения. Обществен-
ная нагрузка имела место в жизни Юлии Петровны, но она имела
совершенно иные формы, другое качественное наполнение и была
самым тесным образом связана со стремлением, как можно больше
времени посвящать детям: «Меня втянули в родительские кружки в
«Просвiту» где устраивались детские вечера с выступлениями детей.
Втянули в библиотечную работу, заведовала приобретением книг, за-
тем взяла на себя детский отдел, т.к. хорошо знала детский книжный
рынок. Общественная работа меня захватила» [3, 21 – 22].
Третий хронотоп выделяемый из письма размыт во временных и
пространственных границах. И если во втором случае превалировало
ощущение места, то здесь сильнее чувствуется особенность времени,
и практически не фиксируется пространство. С началом Первой ми-
ровой войны, революции, а затем Гражданской войны члены семей
Траубе и Маслаковец оказались разбросаны по пространству бывшей
- 69 -
Российской империи. Поэтому сложно вести речь о существовании

семейного хронотопа, как о совокупности времени и места. С 1914
года по 1930 год Юлия Петровна зафиксировала в дневник Чернигов,
Ростов, Краснодар, Новочеркасск, Ессентуки, и наконец, Петербург.
В 1916 году её дети, дочь Валя и сын Шура, оказались на фронте,
что уменьшило семейное пространство. Позже устойчиво оно стало
включать Валю, которая после контузии практически потеряла зрение
и вернулась домой, младшего сына Петю и Юлию Петровну. Шура
связан с семьей больше виртуально, через письма и кратковременные
визиты, но связь эта не такая прочная, как была ранее. Эпизодически
в этом пространстве появляются другие родственники, но такой чет-
ко очерченной и внутренне стабильной пространственно-временной
протяженности, как в былые годы мы больше не наблюдаем. В конце
20-х годов, когда Петя в Петербурге и Шура на Кубани создали соб-
ственные семьи, в воспоминаниях Юлии Петровны складываются
уже три семейных хронотопа, генетически связанных с самым пер-
вым: семья Александра Васильевича в Москве, семья Пети в Петер-
бурге, к которой можно отнести Юлию Петровну и Валю, и семья
Шуры в Краснодаре.
Таким образом, с одной стороны семья отражает признаки време-
ни и пространства. С другой стороны, мы можем говорить о суще-
ствовании хронотопа семьи, которая инкорпорируется в более мас-
штабные пространственно-временные протяженности, обладая при
этом своими уникальными чертами.
1. Иконникова С.Н. Хронотоп культуры как основа диалога поколений [Электронный ресурс] URL: //
http://anthropology.ru/ru/texts/ikonnik/misc_10.html
2. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX). СПб, 2000.
3. СГМЗ. Ф. 131. Ед. хр. 36.
4. Траубе Ю.А. Род Траубе. Полтора века в России //Материалы конференции «Семейные письма и
документы военных лет: семейная летопись войны». СПб., 2005.
- 70 -
Бобровская В.С. (Ставрополь)
ПРАКТИКА ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ ГОРОЖАН

ЗАШТАТНОГО ГОРОДКА И МЕСТНОЙ ВЛАСТИ
С ПОЗИЦИЙ ХРОНОТОПА ГОРОДСКОЙ ИСТОРИИ
Г ород может характеризоваться различными критериями, среди

которых наибольший интерес представляет наличие локального
городского сообщества, проживающего на его территории. Локаль-
ное сообщество объединено не только единой территорией – локусом,
но это, прежде всего, совокупность людей, объединенных сложными
связями в процессе многообразной деятельности – от производственной
до быта. Город, как выражение этой деятельности, является накопите-
лем идей, эмоций и действий человека, которые характерны для этого
социума не только в определенном месте, но и в определенное время.
Большинство городов Российской империи первой половины XIX
века относились к процессу «протоурбанизации», т.е. создавались
«сверху», по инициативе органов власти как, прежде всего, воен-
но-административный объект [6, 51]. Заштатный городишко Став-
ропольской губернии – Святой Крест, не был исключением. Земли,
занимаемые городом, составляли принадлежность казны и были
отданы по указу Павла I в 1799 г. армянам, желавшим выселиться
из Персии и Закавказья [7, 219]. На протяжении полувека армянское
поселение имело облик типичного средневекового восточного горо-
да, для которого характерно доминирование торговли в экономиче-
ском развитии. Виноделие и торговля вином составляли главнейший
источник существования горожан [7, 222].
Преобразования конца XIX – начала XX века, вносившие коренные
изменения в экономическую, социальную, политическую и культур-
ную жизнь страны, затронув и Ставропольскую губернию, докатились
до Свя

Язык

Новая локальная история (материалы конференции)

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Новая локальная история (материалы конференции)

Загружено:

Авторское право:

МИНИCTEPCTBO ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ

НОВАЯ ЛОКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ:

Н72 Новая локальная история: по следам Интернет-конференций.

В сборнике представлены статьи по широкому кругу проблем регио-

УДК 94/99 (082)

© ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский

Осенью 2002 г. в Ставропольском государственном университете

представлены в третьем разделе, посвященном истории повседнев-

«Успешное исследование любой темы предполагает взаимодействие

ОБРАЗ МЕСТНОЙ ВЛАСТИ В КАРТИНЕ МИРА

П роблема взаимоотношений власти и крестьянства в XX века

ловека, что в свою очередь способствует наиболее полному изучению

щим им администрированием и злоупотреблениями. В 1934 г. пер-

в период уборочной парторг Воронин, будучи в бригаде № 5, на

продукты из кладовой колхоза: мясо, яйца, масло, мука и д.р. в нео-

ния руководства колхоза – не принято» [1, 24]. В другом колхозе «Им.

1. ГАНИСК. Ф.1. Оп. 1. Д. 148.

Крючков И.В. (Ставрополь)

ВЕНА В ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX – НАЧАЛЕ ХХ вв.:

Д о середины XIX в. Вена не принадлежала к числу блистатель-

– Ратуша, высшее образование – Университет, культура – Бургтеатр).

зимние виды спорта и зимний отдых венцев. К 1914 г. Вена стала

переживала новое рождение. Успех столицы Габсбургов во многом

ты превозносили «безвольное созерцание» искусства как убежища

жизни, нестабильность и монотонность. Венцы искали утешения

стали гарантами интеллектуальной, экономической и политической

широких слоев населения, особенно среднему классу, увлеченному

кратической партии находилась основная часть малообеспеченных

1. Австро-Венгрия. М., 1914.

ИСТОРИОГРАФИЯ ПОСЛЕ «КУЛЬТУРНОГО ПОВОРОТА»:

В настоящее время происходит изменение пространственно-вре-

неравнозначны друг другу, но такая неравнозначность сегодня уже

Самарский историк, отметивший, что русские переселенцы при-

мо вам должны броситься в глаза. Вы непременно заметите, что для

ческую организацию общества через организацию этим обществом

яркие пространственные представления возникают в России, Фран-

через восемь десятилетий после проникновения Российской импе-

Последний призыв сегодня вполне успешно реализует компара-

гических процедурах, на способе видеть пространства (локальные и

1. Беликов Г.А. Ставрополь – врата Кавказа. Ставрополь, 1997.

Мареш Т. (Польша, Быдгощ)

МЕСТНОЕ И РЕГИОНАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

П роблема регионализма на уроках истории в Польше появилась

в учительской и дидактической среде. Только реформа просвещения

жизни; привитие уважения к культурным различиям; воспи-

ческом виде, например, генеалогического дерева рода). Очередным

бы учиться за школьной партой (пользуясь снимками или диапозити-

Такой подход позволяет говорить об интегрированном обучении.

полнена с помощью изобразительных средств (плакаты, модели, ма-

1. Постановление MEN со дня 15.02.1999 r. по делу программной основы общеобразовательного обу-

ПОЭТИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО ЖИТЕЛЕЙ Г. СТАВРОПОЛЯ

И зучение наполнения интеллектуального пространства любого

поля. В 1917 году война пронизывала все сферы жизни ставрополь-

вающей эсеров – российскому крестьянству. Эсеровское сознание и

«слезы не прольет» высказывается как горький упрек судьбе солдата,

Подобные выражения говорят, как минимум, о двух вещах: с од-

тельные и заумные метафоры не были бы понятны обычному став-

Оружием на солнце сверкая,

слоями, что соответствует дальнейшим перипетиям, сложившимся

провизора Бледных, не указав причин этого поступка. После их от-

Романова Н.В. (Ставрополь)

ВЛАСТЬ, КУЛЬТУРА И СЕЛО

Ф акторы и тенденции, наметившиеся в духовной жизни совет-

ников и работников МТС и совхозов, что требует усиления заботы