Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
************
Ты только держись
https://ficbook.net/readfic/7865241
***********************************************************************************
************
Направленность: Слэш
Автор: NorthernSparrow
Переводчик: morinen (https://ficbook.net/authors/3293193)
Фэндом: Сверхъестественное
Пэйринг и персонажи: Кастиэль/Дин Винчестер, Сэм Винчестер, ОЖП, Клэр Новак, Джоди
Миллс, Алекс Джонс, Кроули, Ровена МакЛауд
Рейтинг: NC-17
Описание:
Альтернативное развитие событий после финала 11-го сезона: Дин жив, Сэм жив, они
собираются найти и забрать к себе Каса, и все наконец-то будет хорошо. Дин
чувствует себя на вершине мира. Тихий голосок на краю его сознания шепчет: «Так
просто все никогда не бывает», но Дин не обращает на него внимания.
Примечания:
Это моя любимая история по фэндому Сверхъестественное. Я буквально жила этим
романом, позабыв на время чтения про работу и личную жизнь, и потом еще долго
ходила под впечатлением. Именно он вдохновил меня на то, чтобы заняться переводами
работ этого автора.
P.S. История серьезная и местами весьма тяжелая. Если ищете флафф, это не он.
— Она появилась всего на пару минут, не больше, — говорит Дин по мобильному. — Едва
успела хоть что-то сказать.
Сэм молчит на другом конце линии. Кас тоже ничего не говорит. Дин полагает, что Кас
стоит рядом с Сэмом и слушает разговор — потому что Дин попросил его присматривать
за Сэмом, а значит конечно Кас будет за ним присматривать. Но пока Кас не сказал ни
слова. А теперь и Сэм замолчал.
Дин идет по пустынной тропинке в каком-то парке, где его бросили Чак и Амара. Он
понятия не имеет, в каком направлении идти — найдя тропинку, он выбрал направление
наугад. По крайней мере, ему наконец удалось поймать сотовый сигнал, и это большое
облегчение, так как означает, что он все еще на Земле. Здесь довольно мило: тропа
ведет его мимо ухоженных розовых клумб, кустов сирени, живых изгородей и аккуратных
дорожек из гравия, разбегающихся в стороны тут и там. Похоже на какой-то
ботанический сад. Но где он, черт возьми?
И что, черт возьми, только что произошло?
Чак с Амарой исчезли всего полчаса назад — после тысячелетий вражды, брат и сестра
дымом сплелись друг с другом, словно какой-то невиданный гибридный монстр (и Дину
думается, что в таких родственных отношениях явно что-то не то, но… кто их поймет).
Солнце — тускнеющее Солнце! — моментально вернулось в норму. И потом за всем этим
безумием последовало невероятное, обжигающее душу открытие, что каким-то образом
воскресла мама. Или ее призрак, или что это было… Она бродила по тому же самому
парку. Дин продирался сквозь какие-то заросли, пытаясь найти сотовый сигнал, когда
услышал, как она зовет на помощь.
Поначалу она выглядела растерянной, даже напуганной. Но как только Дин позвал:
«Мам?» — она пришла в себя. Она смотрела на него несколько долгих мгновений, а
затем к ней, казалось, вернулась память. Ее лицо озарилось, будто она вспомнила,
кто она такая. И кто он такой. «ДИН!» — позвала она, бросившись к нему, и обняла
его так крепко, что он едва мог вздохнуть.
Дин видел ее несколько раз уже во взрослом возрасте. В некотором смысле. Если можно
так выразиться. Видел ее призрак, объятый пламенем, в их старом доме в Канзасе.
Видел ее воображаемый образ в причудливом мире фантазий, созданном джинном. Видел
ее, когда путешествовал во времени, и пару раз при других необычных
обстоятельствах. Но во всех тех ситуациях мама была другая — не такая, какую он
помнил из детства. На этот раз встреча ощущалась совсем иначе. На этот раз,
оказавшись в ее объятиях, Дин узнал ту маму, которую помнил. Настоящую маму, во
плоти. Маму с воспоминаниями и душой.
Она даже пахла так же. Дин и не подозревал, что помнил ее запах, но, как только он
уткнулся носом в ее плечо, почувствовав щекой ее длинные волосы, он узнал это давно
знакомое сочетание… чего? Какого-то ее шампуня 80-х годов? Ее духов, крема для
рук — чего-то подобного? Это был мягкий слегка цитрусовый запах, и едва Дин уловил
этот аромат, на него волной нахлынули воспоминания. Воспоминания о том, как мама
обнимала его, как он забирался к ней на колени воскресными вечерами, когда они
смотрели телевизор, как она качала его на руках, когда он был совсем маленьким.
Это на самом деле была она. Самая что ни на есть настоящая, и объятие ее было
настоящим. И Дин обнял ее в ответ по-настоящему, и то, как у него перехватило
дыхание и защипало глаза от слез… — все по-настоящему. Реальнее некуда.
Но потом…
— Она… испарилась?
По его тону слышно, что он не понимает. Минуту назад он был вне себя от радости,
услышав голос Дина. (Сэм на самом деле едва сдерживал эмоции: слезы перемежались в
его голосе с ликованием, и он все повторял, снова и снова: «Я знал! Я знал, знал,
что ты как-нибудь выживешь!») Но теперь он, похоже, просто шокирован.
***
«У меня есть лишь несколько минут, — произнесла мама. — Я только хочу сказать: я
так люблю тебя, Дин».
Она выпустила его из объятий и отступила на полшага, чтобы лучше видеть его, все
еще держа руки на его плечах. «Я так люблю тебя, — повторила она. — И тебя, и
твоего брата. Я так вас обоих люблю! Я ведь знаю, через что вы прошли. Не уверена,
где именно я находилась — какое-то время я была дома, а потом… где-то еще, не знаю.
Но откуда-то я знала обо всем, что произошло. Я плакала, Дин, плакала о тебе — я
знала, что ты был в Аду, и плакала. И о Сэме плакала столько раз… И когда ты принял
метку. Когда ты изменился. Когда ты умер, я думала, мое сердце разорвется. Я
плакала о тебе так долго. Но теперь… — она глубоко вздохнула. — Я так благодарна
судьбе за то, что вы оба наконец можете вернуться к нормальной жизни. Теперь вы
можете просто жить».
Она убрала руки с плеч Дина и обняла ладонями его лицо. Дин стоял, затаив дыхание,
завороженный.
«Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой, Дин. Очень горжусь, — подчеркнула она
каждое слово. — Ты так заботился о своем брате все это время… Мне было больно
видеть, как тебе приходилось все делать самому. Но ты вырос таким замечательным
человеком! Как и твой брат. И вы двое спасли мир».
Она помолчала, глядя в его глаза и по-прежнему обрамляя его лицо руками. «Можно я
попрошу тебя об одной вещи?»
Мама улыбнулась и сказала, не отпуская его лица: «Позволь себе быть счастливым
теперь. — Дин моргнул. Она продолжила: — Позволь себе быть счастливым. Сэм тоже
должен, конечно, но ты особенно этому противишься. Не противься больше! Дай себе
право на счастье! Поверь, что ты этого заслуживаешь, ведь это правда. Теперь
наконец позволь себе быть счастливым! Ради меня».
Она поднялась на носочки, чтобы поцеловать его в щеку, еще раз улыбнулась ему, а
потом просто растворилась в облако бело-голубых искр. Они поднялись вверх,
постепенно тускнея, и вскоре наверху не осталось ничего, кроме вечернего неба.
Дин еще несколько минут смотрел ей вслед. Солнце село, на небе появились звезды,
четкие и ясные на фоне бархатного небосклона.
Ее больше не было.
***
Дин пытается резюмировать все это для Сэма:
— Она сказала, что любит нас. Что гордится нами и хочет, чтобы мы были счастливы.
Это не совсем полное описание, но это лучшее, на что он способен в данный момент, и
его голос грубеет. Сэм снова молчит.
— Да. Она предупредила меня сразу, что у нее мало времени. Я даже ответить толком
не успел, — говорит Дин. Только теперь ему приходит в голову мысль, что, если бы
мама задержалась еще на несколько минут, Сэм бы тоже мог с ней поговорить! Сэм-то
ее вообще не увидел, а Дин увидел, и это кажется ужасно несправедливым. Дин знает,
что Сэму, должно быть, обидно.
Но мамы нет.
Дин отвечает:
— Кажется, это был какой-то подарок от Амары. В самом конце Амара сказала что-то
такое — будто хочет дать мне то, что мне больше всего нужно.
— Тебе больше всего нужны две минуты с призраком мамы? — недоуменно спрашивает Сэм.
То, как Сэм это резюмирует, вызывает у Дина смешок. И действительно, что-то в этом
не то. Во-первых, две минуты это до смешного мало — едва ли такое свидание принесет
удовлетворение. Но кроме того… правда в том, что мама умерла, когда Дину было
четыре. Конечно, он очень скучал по ней в последовавшие годы, но теперь Дин
взрослый человек. Он прожил без матери практически всю свою жизнь. Он давно с этим
смирился, он приспособился. Он самостоятельно стоит на ногах уже очень, очень
давно.
У него даже образовалась его собственная маленькая семья. Он, и Сэм, и в последнее
время еще Кас. Они втроем присматривают друг за другом уже многие годы, и… этого
хватает.
Дин знает, что будет хранить память об этом свидании с мамой до конца своих дней,
но он бы не сказал, что это было «нужно ему больше всего».
— Да, я тоже не понимаю, — отвечает он Сэму. — То есть я скучаю по маме, конечно, —
всегда скучал. Мне жаль, что я не вырос в ее присутствии, но… — Дин умолкает. — В
общем, что-то в этом не то, — наконец подытоживает он.
Сэм говорит:
— Темные, именно.
И внезапно они оба смеются. Слышать, как Сэм смеется, невероятно чудесно. Кажется,
Дин не слышал этого уже очень давно.
В этот момент Дин вспоминает, что до сих пор не услышал низкий голос Каса и было бы
здорово услышать и этот голос тоже, поэтому он просит:
— Ах, да! Кас куда-то исчез! — говорит Сэм. — Я совсем забыл тебе рассказать! За
новостью о том, что ты жив… В бункер ворвалась какая-то англичанка, зашвырнула Каса
неведомо куда и стреляла в меня.
Дин только что свернул на новую извилистую дорожку, все еще надеясь найти выход из
этого чертова парка, но при этой новости он замирает посреди дороги, тупо глядя на
тропу перед собой. Наконец он произносит:
— Я пытаюсь до него дозвониться, но он не берет трубку с тех пор, как исчез. Это
было пару часов назад — с тех пор его не слышно. Я думаю, может, он оказался вне
зоны сигнала, как ты сначала. Надеюсь, он скоро перезвонит.
Первая мысль Дина — «я должен найти Каса немедленно», вторая — «Кас, должно быть,
еще думает, что я мертв», и третьим к нему приходит воспоминание об объятии Каса.
***
Это определенно был вечер телячьих нежностей. Их была как минимум чертова дюжина, и
возглавляли список целых три объятия — каждое по-своему пронзительное. Одно из них
было от мамы, еще одно — конечно, от Сэма, но самым первым было то неожиданное
объятие от Кастиэля на кладбище. По правде говоря, оно застало Дина врасплох,
потому что Кас никогда раньше не обнимал его вот так искренне.
Во время этого объятия к Дину в несколько этапов пришло понимание. Сначала Дин
думал, что это будет эдакое супер-краткое формальное мужское объятие — не настоящее
объятие. Потом он понял, что оно длится чуть дольше положенного, и тогда ему
показалось, что, может быть, это один из тех моментов, когда Кас пытается неуклюже
сымитировать взаимодействие между людьми, не вполне чувствуя его нюансы. Но потом
Дин ощутил, как Кас сжал его крепче, и понял, что Кас на самом деле прекрасно
осознавал все нюансы данного людского взаимодействия и вложил смысл в это объятие.
И каждая его секунда была неслучайна. Еще мгновением позже Дин понял, что Кас по-
настоящему скорбит…
Дин знал, что, умирая, он покидает Сэма. Но ему не приходило в голову — во всяком
случае, до того момента, — что он покидает еще и Кастиэля. Что Касу он, наверное,
тоже нужен.
Захотелось рассказать обо всех бессонных ночах, о бесконечных часах отчаяния, когда
он пытался найти хоть какой-то способ изгнать Люцифера. Описать, как он скучал по
голосу Каса, сменившемуся жутковатой и неприятной протяжной манерой Люцифера… Как
ужасно было видеть родное лицо искаженным этими отвратительными ужимками (как
вообще возможно, чтобы одна и та же оболочка выглядела и звучала так по-разному?).
Дину захотелось как-то дать понять Касу, насколько сильно он скучал по нему.
Ранее, во время поездки в магазин за спиртным, Дин отчасти попытался сказать Касу
об этом. Ему удалось артикулировать какие-то вещи — во всяком случае, «ты наш
брат», — прежде чем позвонил Сэм и им пришлось мчаться назад. «Ты наш брат» — это,
конечно, была правда, и это было важно. Очень важно. Но это было не все.
И во время объятия, чувствуя, как Кас вцепился в него и не хочет отпускать, Дин
пожалел, что не может остановить время, чтобы усадить Каса и сказать ему все. Все
то, о чем Дин никогда ему не говорил.
Но в конечном итоге Дин смог произнести только абсолютно бессвязное: «Ладно… Ладно…
Ну-ну…»
Это на самом деле было предложение умереть бок о бок с Дином — и Кас высказал его
так буднично… Словно это была какая-то мелочь.
***
— …и после этого я легко справился с ней, — говорит Сэм, и Дину приходится
напрячься, чтобы переключить внимание на разговор. Сэм говорит об англичанке.
— Может, она просто стрелять не умеет, а может, не ожидала, что я так поднырну, —
продолжает Сэм. — Но уж в меня не первый раз стреляют! Я нырнул к ее коленям, она
промахнулась, мы поборолись, и я победил. После этого мы побеседовали. — Дин знает:
это означает, Сэм привязал ее к стулу. Может быть, наставил на нее ее собственный
пистолет. Беседа по-винчестеровски, как обычно. Сэм продолжает: — По-моему, я
убедил ее, что мы по одну сторону баррикад. Отметил, что Солнце пришло в норму и
Тьма изгнана, как и Люцифер, — она-то не знала, что все проблемы уже решены. И
после этого я ее отпустил, что, по-моему, ее крайне удивило. Короче говоря, теперь
она думает, что мы просто «сбились с пути», но «не совсем безнадежны», выражаясь ее
же словами. — Сэм усмехается. — Потом я показал ей нашу библиотеку и мы еще
поговорили, и теперь она считает, что мне требуется «надлежащее обучение». — При
этих словах Сэм имитирует ее британский акцент. — Она сказала, что я упустил свое
призвание! Ха… Я ответил, что подумаю об этом. И она отчалила обратно в Лондон
объясняться с тамошними Хранителями Знаний — или Хранительницами — и убеждать их
вычеркнуть нас из расстрельного списка. В общем, кризис предотвращен.
— Угу, согласен, — отвечает Сэм. — Я позвоню сотовому оператору и попробую узнать
местонахождение его телефона. И приеду за тобой. Ты где вообще? Где прошло
эпохальное воссоединение Чака и Амары?
— В каком-то саду, — говорит Дин. — Похоже на парк. Не уверен, где это. Я тут
плутаю по тропинкам… — В этот момент тропа, по которой он идет, наконец выходит на
вершину холма, и перед Дином открывается вид. Дин стоит на заросшем деревьями
склоне, глядя вниз на средних размеров город у реки. Внизу видно много мостов и
неоновый знак со скачущим оленем. И луна, похоже, поднимается над… вулканом — над
одиноким вулканом на восточном горизонте, озаряя его снежные склоны серебристым
светом. Ни одной другой горы вокруг не видно.
— Портленд, — говорит Дин Сэму. — Я в этом знаменитом розовом саду в Портленде,
Орегон.
***
Пока Дин ловит машину до пригорода Портленда и ищет там какую-нибудь старую тачку,
которую не стыдно угнать, Сэм уже в дороге. К полудню следующего дня Дин ползет на
старом Додже Кольт через Скалистые горы Айдахо, уговаривая машину протянуть еще
чуть-чуть, в то время как Сэм подъезжает на Импале к Солт-Лейк-Сити. К ночи они
наконец встречаются в круглосуточной закусочной для дальнобойщиков в Тремонтоне,
штат Юта, где Дин бросает крошечный Додж.
Всю дорогу до встречи они провели на связи по телефону, так что не сказать чтоб они
давно не общались, и все равно встреча получается очень эмоциональной. Следует еще
одно объятие, и оно выходит прочувствованным и в тысячу раз более счастливым, чем
прошлой ночью. Дин не может даже постучать брата по спине (чтобы как бы сказать:
«ладно, мы вроде обнимаемся, но на самом деле это я просто чтобы тебя отмутузить»).
Вместо этого он вцепляется одной рукой Сэму в затылок и держится другой за его
спину. И Сэм делает что-то похожее.
— Тебе повезло, что я не против телячьих нежностей, — ворчит Дин, когда они наконец
отпускают друг друга. Сэм издает сдавленный смешок — он вытирает глаза, совершенно
не в силах скрыть снова выступившие слезы. Как и Дин, конечно.
— Мы ревем, как девчонки, — замечает Дин, пока они оба стараются взять себя в руки.
— Да, — признает Сэм, которому даже приходится вытереть нос рукавом. — И это
притом, что я уже знал, что ты жив.
— Кас ведь не знает, да? — спрашивает Дин. — Что я жив? Я ведь позвонил уже после
того, как он исчез?
— О… — произносит Сэм, и, когда смысл слов «не наделаешь глупостей» доходит до
него, повторяет: — О… ясно. Черт… — Он умолкает. Дин наблюдает за ним и в тот же
момент понимает по уклончивому взгляду Сэма, что тот наверняка наделал бы
«глупостей», если бы чуть дольше пробыл в одиночестве.
— Что ж, он определенно старался за мной следить, — говорит Сэм. — До тех пор, пока
не исчез неведомо куда.
— Пойдем найдем его, — говорит Дин. Сэм кивает, берет лэптоп, и они направляются
внутрь закусочной.
***
— Сотовый оператор до сих пор не может его отследить, — говорит Сэм, склонившись
над лэптопом, пока Дин уплетает поздний ужин из оладий с беконом. — И я пытался
дозвониться до него периодически, во время каждой остановки на заправке. Все время
попадаю на голосовую почту. Надеюсь, у него просто разрядился телефон.
— Или в Антарктиде, — говорит Сэм. — Или где-то за границей, где не работает его
телефон.
Сэм морщится:
Сэм кивает.
— В итоге он попал на рыбацкое судно, да? Где-то в океане? А потом в больницу?
— Он был в коме! — вспоминает подробности Дин, и его лицо проясняется. Тогда Кас и
правда тоже долго не появлялся. — Помнишь, он сказал, доктора сочли его клинически
мертвым? И ему потребовалось время, чтобы вернуться к жизни — перезагрузиться, или
как он там это делает — и очнуться. Но он же очнулся в итоге.
— Мне всегда было интересно, приложил ли к этому руку Бог… то есть Чак, — говорит
Сэм. Он выглядит грустным, и через мгновение до Дина доходит почему. Неуютно
осознавать, что мистическая неуязвимость Каса все эти годы, вероятно, объяснялась
тем, что его раз за разом воскрешал Чак. Неуютно — потому что теперь Чака больше
нет.
Дин только что пришел к тому же выводу. Но он не готов допустить мысль о том, что
Кас может быть мертв. Это… просто неприемлемо. Он выбрасывает эту мысль из головы,
кладет вилку, чтобы сосредоточиться, и рассуждает:
— Но помни, то был знак, нарисованный у него на груди — то есть он мог вышибить
Каса из его оболочки. Это был особый случай. А вчера имело место просто рядовое
изгнание ангела, так? Знак же был на стене? — Сэм кивает, и Дин продолжает: — Знак
на стене обычно забрасывает его куда-то, откуда можно вернуться за пару дней, так?
— Он пытается припомнить, когда еще этот знак использовали против Каса. — Давай
вспомним: один раз Каса вышвырнула Анна из того амбара, один раз это сделал я в
убежище у Бобби… — Дин все еще чувствует уколы вины за тот случай. — И потом еще
пару раз было. Например, когда нам угрожала Эсфирь, помнишь? Кас тогда очутился на
собачьих бегах в Австралии. Он всегда объявляется не сразу.
— Да, и когда у него недостаточно мощи, ему обычно требуется больше времени, —
соглашается Сэм. — В тот раз, когда он впал в кому, у него было мало сил. А после
этого вообще не осталось. У него сейчас-то было его ангельское могущество?
— Не знаю, — отвечает Дин, понимая, что забыл спросить об этом у Каса. Вчера, во
время депрессии по поводу конца света, казалось гораздо более важным добраться до
винного магазина. После изгнания Люцифера Кас выглядел более или менее нормально
(хотя и притих немного), но, если подумать, это изгнание Люцифера во время битвы с
Амарой выглядело весьма немилосердным. Кас и до того, как впустил Люцифера-то, был
не при полной силе — мог ли он сейчас быть вообще без сил? Еще перед тем, как был
изгнан из бункера?
— Он сказал, что Рай снова заперт, — замечает Сэм. — Раньше, когда это случалось,
Кас всегда терял могущество, помнишь? По причине отсутствия каких-то там
энергетических потоков, отсутствия доступа.
— Так, — говорит Дин с расстановкой. — Ладно, значит, может быть, у него мало сил.
Или даже вообще нет сил. Но это же не значит, что он мертв. — Такое Дин просто не
способен допустить. — Может быть, его вырубило, как было в случае со знаком на
груди. И он мог опять оказаться где-то в больнице. Давай… Вот что, давай-ка
проверим списки неизвестных, поступивших без сознания в больницы за последние
сутки. Существует ведь национальная сеть неопознанных пациентов, да?
***
Сэм заходит в реестр неопознанных пациентов, но вскоре понимает, что на просмотр
всех списков уйдет значительное время, поэтому они снимают номер на ночь в мотеле в
Тремонтоне. Это дыра с протертыми простынями и прохладной водой в кране, но сойдет
и она. Братья проводят вечер, прорабатывая по первому разу весь реестр, который
оказывается на удивление длинным. Но в нем нет никого, похожего на Каса.
— Или его еще не нашли, — отвечает Сэм. — Или его описание еще не ввели в базу.
Похоже, иногда у госпиталей уходит один-два дня на то, чтобы заключить, что
пациента действительно некому опознать. Надо снова проверить завтра.
Сэм еще раз пытается пробить телефон Каса. Дин тем временем начинает обзванивать
длинный список всех знакомых им охотников. Но никто ничего не слышал.
Полчаса спустя Дин в таком отчаянии, что решает позвонить Кроули, но тот тоже не
слышал ничего через свои демонические связи.
— По крайней мере мы знаем, что он не в Аду, — говорит Сэм, когда Дин сообщает ему
эту новость. — И полагаю, не в Раю тоже, раз Рай снова заперт.
— Есть еще Чистилище, — замечает Дин мрачно, бросая телефон на кровать. Кроули был
его последним вариантом. Он глядит на мини-холодильник в номере — одну из маленьких
бутылочек Джека Дэниелса оттуда он уже осушил, и теперь, кажется, самое время
поискать винный магазин. «Вчера так и не доехал до него», — думает Дин, вспоминая
разговор с Касом.
— Я обо всем подумал заранее. — Он запускает руку в бумажный пакет, спрятанный под
маленьким столиком в номере, и извлекает оттуда упаковку пива. — Купил, пока ты нас
заселял. Подумал, что тебе может пригодиться, и ты лучше работаешь на пиве, чем на
крепком спиртном. — Сэм вытаскивает из упаковки одну банку и бросает ее Дину,
который благодарно хватает и вскрывает ее.
Сэм продолжает:
— Ты сам сказал: он обычно пропадает на несколько дней, когда его изгоняют.
Запасемся терпением. Вот, я принес твой лэптоп — начни-ка поиск по американским
новостям, а я просмотрю международные, и завтра снова проверим реестр неизвестных.
***
К следующему утру они по-прежнему ничего не нашли и неохотно отправляются в дорогу
по направлению к бункеру. Сэм продолжает просматривать новости на телефоне, ища
хоть что-нибудь о таинственно появившихся людях или неизвестных, обнаруженных в
коме. И то и дело проверяет реестр на предмет новых пациентов. Дин — за рулем,
делает звонки по мере возможности, расширяя круг телефонных контактов и связываясь
даже с ведьмами и ясновидящими.
И все равно ничего.
— Только подумай, — объясняет Дин. — Бог, Тьма, Амара. Метка Каина. Метатрон.
Люцифер. Все закончилось. Это ведь продолжалось годами, Сэм — одна чертова проблема
за другой, годами, без перерыва, но теперь… все… Даже не верится…
— Мы его найдем, — уверяет Сэм. Потом добавляет с задумчивым выражением лица: — Эй…
так… теперь, когда с Амарой покончено, можно я спрошу: ты, гм… ты все еще
чувствуешь это… притяжение к ней? Это… влечение, или что это было?
И лучше всего то, что, говоря это, он понимает: это правда! Странное притяжение,
которое он чувствовал к Амаре, это полувлечение-полунаваждение, сводившее его с ума
месяцами, просто ушло. Стерто, будто его никогда и не было.
Абсолютно ничего.
Сэм улыбается.
Почему-то это снова напоминает Дину о Касе. Может, из-за пристальных взглядов
Амары. Это ведь Кас был королем долгих взглядов, еще за годы до того, как появилась
Амара. Но в случае с Касом эти взгляды были искренними, они что-то значили. За ними
стояла реальная дружба, некое взаимное уважение.
Амара же хотела лишь впитать в себя Дина, поглотить его заживо. В отличие от Каса,
который предложил Дину умереть бок о бок.
— Вернемся к работе.
***
Следующим утром Дин впервые за день смотрит в реестр неопознанных пациентов (он
проверяет его трижды в день), и, как обычно, в нем есть несколько новых записей.
— Сегодня поступило четверо новых, — говорит Дин Сэму, который сидит за столом
напротив, просматривая утренние новости.
— Мужчина, на вид двадцати с чем-то лет, в Мобиле, Алабама… — нет, чернокожий. Один
в Чикаго — нет, женщина… Один в Сиэтле — нет, подросток. И еще мужчина во
Флагстаффе… о, стоп. Стоп! — Сэм наконец поднимает глаза, и Дин читает описание: —
Белый мужчина, шесть футов, худощавый, темные волосы, голубые глаза, на вид около
сорока лет. — Конечно, много людей подходит под это описание, но пока все сходится,
и сердцебиение Дина учащается. Он читает дальше: — Татуировка! Татуировка на
животе! У Каса ведь есть такая, да? Скрывает его от ангелов? — Он смотрит на Сэма,
который смотрит на него в ответ, широко раскрыв глаза.
Дин кивает — по утрам он проверяет только списки живых неизвестных. (Списки мертвых
он проверяет лишь раз в день, по вечерам. Просто для полноты поиска — больше одного
раза в день их проверять нет смысла, так как Кас, конечно же, не может быть мертв.)
Но на всякий случай Дин смотрит еще раз и рапортует:
— Фотографии есть? — спрашивает Сэм. — Татуировки, или самого пациента? — Он уже
вбивает что-то в свой лэптоп.
Дин качает головой.
— Никаких фотографий пока не загрузили. Похоже, его нашли пару дней назад, но в
систему ввели только сейчас.
— Вот оно! Смотри-ка. Я только что проверил новости из Флагстаффа за последние три
дня, и вот заметка о том, что нашли человека — ох, черт, Дин, его нашли в Гранд-
Каньоне! Это пресс-релиз службы национальных парков. Мужчина найден без сознания на
дне каньона. Черт, очень надеюсь, он не упал туда с самого верха…
— Может, он еще может немного летать? — предполагает Дин с надеждой. Кас никогда
толком не объяснял ничего о состоянии своих крыльев; все, что знает Дин, — это что
Кас «не может летать» и «скучает по крыльям». — Он всегда хотел посмотреть на
Гранд-Каньон.
— Ну, вряд ли он много увидел, так как, похоже, все это время он был без сознания и
его забрали на вертолете. Воздушная эвакуация, все дела. Парковая служба называет
его «неподготовленным туристом». — Сэм начинает усмехаться. — Тут целый пассаж о
том, как у него не было с собой даже воды. О, ТЫ ТОЛЬКО ПОСЛУШАЙ, Дин, они
описывают, что на нем был плащ! Парковая служба этим недовольна. Цитирую: «Мы
хотели бы напомнить туристам, что плащ, деловой костюм и туфли — совершенно
неподходящая одежда и обувь для прогулок по Гранд-Каньону». — Сэм поднимает взгляд,
и на его лице сияет улыбка.
— Точно наш ангел! — говорит Дин, триумфально хлопая руками по столу. Он закрывает
лэптоп и вскакивает на ноги — Сэм тем временем уже засовывает свой компьютер в
сумку. Остальные их вещи давно сложены в машину (они уже несколько дней живут в
готовности сорваться с места по первому сигналу). Дин нащупывает ключи от Импалы в
кармане — они на месте, и тяжесть ключей в руке дает ему неожиданно мощный прилив
энергии.
Когда они садятся в Импалу и Дин заводит двигатель, он чувствует себя так, будто у
него самого выросли крылья. Он ощущает такой подъем и такую свободу, будто
избавился от якоря и парит ввысь. Машина выезжает на дорогу: Сэм сидит рядом, они
едут за Касом, и будущее разворачивается перед ними широкой светлой полосой.
Дин совершенно ясно представляет себе, что случится дальше. Они заберут Каса,
который к моменту их приезда наверняка уже очнется. С Касом будет все в порядке.
Они повезут его назад сюда, в Канзас. Он будет ехать на заднем сиденье — а, может
быть, иногда даже на переднем рядом с Дином. Может быть, Дин даже даст ему немного
порулить! У Каса будет мало сил, поэтому ему надо будет хорошо питаться — и они
будут останавливаться по дороге в закусочных и кормить его бургерами, и с ним все
будет отлично. Так они приедут назад в бункер, и заживут вместе, и…
Как мама сказала: «Теперь вы можете просто жить». Дин вспоминает мамину странную,
трогательную просьбу: «Позволь себе быть счастливым». Потом вспоминает последние
слова Амары и думает: «Ты немного ошиблась, Амара. Вот что мне нужно больше всего.
Вот эта семья в целости и сохранности. Не та, из прошлого, а та, что у меня есть
сейчас: я, Сэм и Кас».
Импала несется по шоссе на полной скорости, и мир вокруг сияет яркими красками. Дин
улыбается Сэму, Сэм отвечает ему такой же улыбкой, включает радио, и начинается
музыка. Играет старая песня Doobie Brothers "Listen To The Music". Они едут за
Касом. Все будет хорошо. Дин чувствует себя на вершине мира.
Тихий голосок на краю его сознания шепчет: «Так просто все никогда не бывает», но
Дин не обращает на него внимания.
Хорошее настроение сопровождает Дина всю дорогу через Колорадо и до середины штата
Нью-Мексико, после чего, во второй половине дня, Дин понимает, что начинает
нервничать. Сэм пытался дозвониться до Каса еще несколько раз и так и не смог. Дин
мысленно посылает Касу несколько молитв, на случай если его телефон разряжен, но он
слышит молитвы, — этот метод Дин опробует периодически уже несколько дней. Ответа
он не получает. Это неудивительно и только лишний раз напоминает Дину, что их
друг в коме.
Не пора ли Касу уже проснуться и позвонить? Идет четвертый день с тех пор, как он
исчез из бункера.
Что если он в коме навсегда? Что если в Гранд-Каньоне он получил серьезные увечья?
Мог ли он действительно упасть с высоты, мог ли переломать себе кости? Или, может,
Люцифер как-то ему навредил? Может, у него не получается перезагрузиться?
К тому времени, когда Импала взбирается к горной пустыне северной Аризоны, тихий
голосок на краю сознания Дина начал убеждать его, что все не может быть в порядке.
Все опять полетит к чертям так или иначе — Дин это прямо чует.
— Красиво здесь, — замечает Сэм. Они проезжают национальный парк Окаменелый лес.
— Эти места зовутся регионом красного камня, ты знаешь? Вся эта часть страны.
Горная пустыня, растянувшаяся на сотни миль.
— Я приезжал сюда однажды — в Окаменелый лес, я имею в виду, — с друзьями, когда
жил во Флагстаффе. Тут определенно стоит остановиться по пути назад. Наверняка Касу
понравится.
Про себя Дин думает: «Как я могу забыть». Это на самом деле неприятное
воспоминание. Сэм сбежал во Флагстафф на несколько недель, когда был подростком,
оставив Дина в полном неведении. Дин был в ужасе, думая, что Сэм, может быть,
вообще мертв, но нет — Сэм просто убежал. Взял и исчез — отправился на поиски себя,
разбираться с каким-то своим кризисом подросткового возраста. И, как оказалось,
Сэму понравилось жить одному — его воспоминания о неделях во «Флаге» даже попали в
его версию Рая (от мысли об этом Дину до сих пор неуютно). Для Сэма «Флаг» означает
свободу. Для Дина Флагстафф означает… потерю семьи.
И это совсем не то, о чем Дину сейчас хочется вспоминать. На самом деле, он активно
пытается об этом не думать.
— И Зайон, и Арчес — все парки Юты. Каньонлендс просто шикарен, про него обычно
забывают. И Пейнтед-Дезерт совсем рядом. Тут вообще куда ни плюнь, попадешь в
национальный парк. Может, Кас захочет посмотреть на какие-то из них?
Сэм умолкает. Несколько секунд спустя Дин бросает на Сэма взгляд и видит, что тот
пристально изучает его, наморщив лоб, как шарпей. Это выражение лица, конечно,
означает «Сэм обеспокоен», а значит сейчас он попытается заставить Дина «открыться»
и «поделиться тем, что внутри».
— Заткнись, — говорит Дин на автомате, еще до того, как Сэм открывает рот.
— Знаешь, когда-нибудь у тебя лицо застынет в таком виде.
— Конечно, с ним все будет в порядке, — отзывается Дин, переводя взгляд на пейзаж
впереди и хмурясь на красоту горных пород. — Он наверняка уже в порядке. Наверняка
уже очнулся. И даже из госпиталя ушел. С ним все хорошо.
— Не написана. Я не тревожусь, — настаивает Дин, хотя его пальцы сжимаются на руле.
— Все в порядке. Ты сам сказал: наконец-то все хорошо. Все закончилось.
Сэм берет краткий тайм-аут, и Дин уже знает, что сейчас начнется второй акт речи
братской поддержки — акт под названием «Дин, нельзя держать все в себе». Дин
готовится укрепить оборону.
Но что-то поменялось. Может быть, виноваты события этой недели; может — то, что Дин
услышал в голосе Сэма по телефону, когда тот только узнал, что его брат жив…
— Просто что-то всегда не так! Всегда. Всегда, Сэм! Всегда что-нибудь идет не так.
— Тихий голосок на краю сознания теперь всецело завладел его разумом. — Так легко
ничего не заканчивается. Особенно с Касом!
— Ну, не знаю, — говорит он задумчиво. — То есть, я понимаю, о чем ты, — раньше
что-то всегда было не в порядке. Но знаешь… Я скорее чувствую, как будто… как будто
с уходом Чака и Амары весь мир перевернул страницу. Как будто и нам можно начать с
чистого листа. Может, даже Кас в этот раз легко отделается. — Сэм усмехается: — Я
даже думал час назад, когда мы въехали в Аризону, о том, каково это будет, иметь
проблемы нормальных людей.
— Ну да, проблемы типа заправить машину, заплатить за квартиру, купить медицинскую
страховку, сходить к дантисту. Пломбы, развод, термиты — не знаю… Больше не
монстры. Я к тому, что проблемы, конечно, будут, но в кои-то веки это уже не конец
света, понимаешь?
— Ты еще пожалеешь о своих словах, когда они нагрянут, — отвечает Дин, и Сэм
смеется.
***
Остаток пути пролегает через национальный заповедник, парки и индейскую
территорию — сплошь редконаселенные места, и за последний час езды у Сэма вообще не
получается поймать сигнал сотовой сети. Дин не может не усмотреть в этом плохой
знак: что если они никогда не свяжутся с Касом?
К Флагстаффу они подъезжают по знаменитому шоссе 66. Уже ночь — солнце село
несколько часов назад (переезд был очень долгим), но Дину удается немного
рассмотреть город. Это маленький городок: старое шоссе 66, настоящая индейская
резервация рядом и гигантская железная дорога, проходящая через центр, делают его
похожим на городок из классического вестерна. В нем даже есть старинная деревянная
железнодорожная станция и переезд, где надо ждать десять минут, пока проедет
бесконечный товарный поезд. Местечко на самом деле выглядит весьма приятным: тут
есть какой-то колледж, много указателей на Гранд-Каньон, повсюду велосипедные
дорожки и куча кофеен и местечковых пивоварен. Кажется, в каждом третьем магазине
продаются горные велосипеды. «Студенты-хипстеры…» — ворчит Дин себе под нос, когда
они проезжают очередную пивную.
Дин уже начинает раздражаться, но потом ему приходит в голову, что, может быть, Сэм
на самом деле просто пытается сам не падать духом. Может быть, он пытается убедить
и Дина, и себя в том, что с Касом все в порядке и завтра утром они отправятся
гулять по городу — втроем.
И точно, через несколько минут Сэм погружается в тревожное молчание. Город накрыло
кратковременным ливнем, и лобовое стекло усеивают большие пятна толстых капель. Дин
включает дворники; Сэм молча смотрит на них.
— С этой дамой. С англичанкой, — поясняет Сэм. — Мы с Касом вляпались прямо в
западню. Мне нужно было быть настороже.
— У тебя голова была другим занята, — резонно замечает Дин. — И Кас тоже позволил
застать себя врасплох.
***
Дождь прекращается как раз тогда, когда они наконец находят госпиталь. К тому
времени, как они паркуются и выходят из машины, вся больничная стоянка окутана
зловещим низким туманом, ленты которого поднимаются вверх, испаряясь в прохладный
горный воздух. Это придает ночному пейзажу налет жутковатости, как будто госпиталь
плавает в туманном озере. Такая картина кажется грозным предзнаменованием, и теперь
Дин готовится к чему-то серьезному — хотя он и сам не знает к чему. К тому, что Кас
все еще в коме, может быть? К тому, что он опять потерял память или разум? Или к
тому, что Люцифер каким-то образом выжил и снова вселился в него? Или его нашел
какой-нибудь еще ангел? (Ангелы все еще охотятся за Касом?) Или ненормальный жнец,
или случайный левиафан, или…
— Успокойся, — говорит Сэм. Дин ловит себя на том, что барабанит пальцами по крыше
Импалы, глядя на вход в госпиталь, пока Сэм достает сумку с заднего сиденья. — С
ним все будет в порядке, — уверяет Сэм, хлопая Дина по плечу. — Пошли.
— Ненавижу больницы… — ворчит Дин, когда они подходят к стойке регистратуры в фойе.
Сэм кивает. Слишком много воспоминаний. Как Бобби умер… Папа умер… Сэм был при
смерти, Дин был при смерти…
Она пуста.
Кровать пуста. Каса нет. Кас должен быть в восьмой палате, он единственный
«неизвестный» в этом госпитале, неизвестный — в восьмой палате, это восьмая палата,
и Каса здесь нет. Дин на всякий случай спрашивает у практиканта, туда ли они
пришли, но практикант лишь указывает им на гигантскую табличку «Палата 8» на двери,
едва удержавшись, чтобы не закатить глаза. Они в нужной палате; она пуста.
И не похоже, чтобы Каса укатили на рентген или еще куда, потому что передвижная
койка на месте. Сэм идет еще раз проверить надпись на доске, пока Дин стоит в
палате, в растерянности глядя по сторонам.
Дин достает телефон и набирает номер Каса. Он прижимает телефон к уху; Сэм
наблюдает.
Или, может быть, Каса никуда не перевели. Может быть, палата Каса в реанимации
пуста, потому что…
И в этот момент, как раз когда рука Сэма ложится Дину на плечо, они оба слышат
знакомый голос. Чудесный, до боли знакомый голос, низкий и хриплый. Голос
произносит:
— Анализы не важны. Мне нужно уйти немедленно. Я не могу задержаться для анализов.
Дин останавливается как вкопанный — так резко, что Сэм врезается ему в спину.
Теперь и Дин хватает Сэма за плечо в попытке привлечь его внимание. Секунду они
держатся друг за друга, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, откуда
доносится голос Каса — вокруг слишком много людей и шума, так что даже не сразу
ясно, где он. Потом, как по волшебству, толпа расступается, и — вот он. Вот он Кас.
Живой.
По крайней мере, на Касе надеты штаны и белая рубаха. Хотя рубаха расстегнута, ее
полы свободно болтаются, манжеты тоже не застегнуты, и рукава неряшливо засучены до
локтей. К тому же рубашка мятая и заляпана грязью (как и вся одежда Каса, если
присмотреться). В одной руке у Каса зажат его полосатый синий галстук, в другой —
туфли. На пиджак и ремень, он, похоже, вообще махнул рукой — они лежат кучей на
полу возле его ног, облаченных в носки. Пока Дин и Сэм наблюдают за этой сценой,
Касу удается просунуть одну руку в рукав плаща. Теперь он нащупывает второй рукав
позади себя другой рукой. В этой руке у него туфли, и, конечно, так он ни за что не
просунет ее в рукав. Кроме того, плащ скрутился у него за спиной, но Кас не
оставляет попыток, стараясь подцепить его сзади и попасть в рукав носками туфель.
Внимание Каса полностью сосредоточено на враче, которому он говорит:
Дин уже направился к нему, сокращая дистанцию длинными шагами. Сэм идет рядом. Кас
по-прежнему стоит к ним спиной и не видит их.
— Если с моим братом что-то случилось, то, честное слово, это незачем, нет никакого
смысла меня обследовать…
В этот момент Дин и Сэм подходят к Касу сзади. Действуя согласованно, будто
отрепетировали эту сцену заранее, они приходят Касу на помощь: Сэм вынимает у него
из руки туфли, в то время как Дин нежно берет плащ за воротник и легонько
встряхивает его, так что он расправляется и Касу наконец удается попасть рукой в
рукав. Кас набрасывает плащ на плечи и произносит через плечо облегченное
«спасибо», даже не глядя, кто там.
Кас разворачивается так резко, что едва удерживается на ногах. Он роняет галстук на
пол и смотрит во все глаза. Смотрит на Дина так долго, что Дин начинает
беспокоиться, все ли с ним в порядке (Кас выглядит довольно неопрятно: на
подбородке у него четырехдневная щетина, волосы торчат во все стороны, и он по-
прежнему одет лишь наполовину). Кас бросает короткий взгляд на Сэма — потом еще
один, в классическом проявлении замедленной реакции — после чего его взгляд
возвращается к Дину.
— Дин.
В том, как Кас произносит одно это слово, заключен целый мир.
И очевидно, настал момент для еще одного «искреннего объятия Кастиэля», потому что
Кас быстрым движением сокращает дистанцию между ними и обхватывает Дина руками. На
этот раз это очень крепкое объятие, как будто Кас пытается приклеить Дина к своей
груди, не меньше. И в этот раз обе руки Каса оказываются поверх рук Дина, что не
очень удобно, так как он ниже ростом, но он справляется, положив одну руку Дину на
шею и крепко обняв другой его плечи.
Найти Каса живым и в сознании — это такое облегчение, что Дин снова совершенно
забывает про традиционное похлопывание по спине. Он только обнимает Каса и
позволяет ему обнять себя в ответ. Позволяет ему положить подбородок себе на плечо.
Позволяет ему сжать себя крепко.
Ладно, может быть, Дин тоже крепко сжимает Каса. И может быть, Дин тоже уткнулся
подбородком Касу в плечо. Может быть, Дин даже разрешает себе на секунду закрыть
глаза, чтобы впитать это ощущение.
Кас делает пару прерывистых вздохов, словно он так ошеломлен, что забыл, как
дышать.
— Я в порядке, я в порядке, — говорит ему Дин. — Все в порядке. — Одна рука Каса
уже лежит на затылке Дина, и он поднимает туда и другую руку. Одну он запускает
Дину в волосы, а вторую держит ниже, на его шее. Кас даже слегка поглаживает Дина
по волосам. Это определенно немного странно, но есть в этом и что-то трогательное —
в том, как явно Кастиэля переполняют эмоции.
Кас делает еще один очень глубокий вдох, почти хватая ртом воздух, и наконец
отпускает Дина. Почти. Он отступает на шаг назад, но теперь одна его рука
соскользнула Дину на плечо, и он оставляет ее там. Этот жест — рука на плече —
такой же, какой он раньше использовал, когда собирался перенести Дина куда-то или,
иногда, сказать ему о чем-то.
Дин ждет, но Кас ничего не говорит. Он только снова продолжительно смотрит на Дина.
— Прости… конечно, — бормочет он, наконец отпускает Дина и отступает еще дальше.
Выходит еще одно пылкое объятие. И Дин, и Сэм почти смеются, переглядываясь через
плечо Каса (Сэм — стараясь не бить Каса по спине его туфлями, которые все еще
держит в руках).
— Я тоже рад тебя видеть, — отвечает Сэм, осторожно постукивая Каса по спине
каблуком. — Но это все-таки не у меня в груди была бомба из человеческих душ.
— Ты что, не получил уведомлений о моих звонках? — спрашивает Сэм. — Я пытаюсь
дозвониться тебе уже несколько дней. И Дин тоже. У тебя телефон разряжен?
Теперь происхождение пятен грязи на его одежде становится понятным. Кас добавляет
со всей искренностью, обращаясь к Сэму:
— Ох, черт, извини, — говорит Сэм. — Мы были вне зоны сигнала. — Он вытаскивает из
кармана телефон и смотрит на экран. — Отлично. Теперь он сообщает мне, что было
шесть звонков с неизвестного номера.
Дин объясняет:
— Мы ехали сюда, Кас. В Аризоне много пустых территорий, а значит покрытие сети не
очень.
— А… — отвечает Кас, кивая. — Конечно. Я должен был догадаться. Я просто… — Он
испускает вздох и проводит рукой по волосам. Это неожиданно человечный жест, и Дин
вдруг поражен тем, насколько смертным выглядит сейчас Кас: его взъерошенные волосы,
четырехдневная щетина, его одежда в грязных пятнах и расстегнутая рубаха — все это
выглядит очень… человечным.
— Я очень рад видеть вас обоих, — признается Кас. — Дин, должен сознаться, я обещал
тебе, что буду присматривать за Сэмом, но… — он набирает воздуху, — я был так
неосторожен, у меня в голове был туман, и... и... мне так жаль, я был недостаточно
внимателен и позволил нам попасть прямо в ловушку, и был изгнан немедленно, и Сэм
остался совсем один, с агрессивной женщиной…
Дин едва удерживается от смеха. Это точно то же, о чем переживал ранее Сэм.
— Но я обещал Дину… — начинает Кас и умолкает. Он бросает на Дина взгляд, в котором
читается огромное облегчение… но в то же время и вина. И тут Дин понимает: Кас,
должно быть, очнулся с мыслью не только о том, что Сэм и Дин оба погибли, но и о
том, что он не смог выполнить последнюю просьбу Дина («Присмотри за Сэмом,
ладно?» — «Конечно»).
— Сэм жив, — говорит Дин мягко. Сэм кивает, и Дин добавляет: — И я жив. Мы оба
живы.
— Я тоже жив, — сообщает им Кастиэль, как будто они еще не заметили этого.
— Значит… мы все… живы? — Его плечи немного расслабляются, и он переводит взгляд с
Сэма на Дина и обратно, свыкаясь с этой мыслью.
— Мистер Винчестер?
Сэм и Дин одновременно оборачиваются и видят, что врач, который дипломатично исчез
на время счастливого воссоединения, теперь подкрался к ним и стоит рядом с Сэмом.
Извиняющимся тоном врач говорит:
— Прошу прощения за то, что прерываю, мистер Винчестер, но нам нужно еще кое-что
обсудить.
— Я… указал это имя, — объясняет Кас. Затем, показывая на своих собеседников,
говорит врачу: — Позвольте представить вам Сэма и Дина. Они… — Кас колеблется. Он
бросает быстрый взгляд на Дина, затем на Сэма. На его лицо закрадывается редкая
полуулыбка: один уголок его рта ползет вверх — и Дин немедленно знает, что Кас
сейчас скажет. Кас поворачивается к врачу, слегка расправив плечи, и поясняет:
— Они моя семья.
— Я весь грязный, — жалуется он, хмурясь на заляпанные грязью рубаху и плащ и
ощупывая щетину на подбородке. — Я выгляжу неприлично.
Это напоминает Дину, как несколько лет назад изрядно потрепанный только что
вернувшийся из Чистилища Кастиэль зашел в ванную в мотеле, выглядя как грязная
развалина, и через пять секунд вышел безупречно чистый, в опрятной, отглаженной
одежде. И даже гладко выбритый.
— А как же волшебное умение стирать одежду силой мысли? — спрашивает Дин.
— Сломалось?
— Вообще нет могущества, — отвечает Кас со вздохом, глядя вниз на грязную рубаху и
осторожно себя ощупывая. — На самом деле все болит. И я испортил еще один комплект
одежды.
— Это ерунда, — говорит Дин. — Давай, надевай ботинки. Сейчас мы приведем тебя в
божеский вид.
***
Они заталкивают Каса в ближайший мужской туалет, чтобы по-быстрому причесать его и
придать ему вид человека вменяемого и готового к выписке. Сэм стягивает с него плащ
и начинает выбивать из плаща засохшую грязь и пыль об стену уборной, а Дин
осматривает остальную одежду Каса. Брюки — темные и хорошо скрывают грязь. С
рубашкой дело обстоит хуже, но Дин решает, что если застегнуть пиджак, то большую
часть пятен удастся спрятать. Вскоре Дин уже суетится вокруг Кастиэля, как лакей,
помогая ему надеть пиджак, подавая ремень и оборачивая вокруг его шеи полосатый
синий галстук. Пока Кас заправляет рубашку, Дин обходит вокруг него, продевая
ремень в петли на брюках, и потом, пока Кас поправляет ремень, Дин помогает ему
завязать галстук. Тут происходит путаница: Дин пытается расположить галстук швом
наружу — так, как Кас носил свой первый синий галстук много лет назад, — но Кас
теперь, оказывается, хочет носить галстук правильно, швом внутрь, как его научила
Клэр. Поначалу каждый не понимает, что пытается сделать другой: Кас переворачивает
галстук одной стороной, Дин — другой; Кас переворачивает его снова, Дин
переворачивает назад. Сэм закончил выбивать плащ и, перекинув его через руку,
наблюдает за ними из угла уборной. Он с трудом сдерживает смех.
— А, так ты теперь хочешь стандартно, — говорит Дин, наконец вспоминая, что Кас
теперь носит галстук традиционным способом.
— Ты хочешь как скучно, — говорит Дин, снова заворачивая один конец швом вверх.
— Ладно, ладно. Как положено, — сдается Дин. Он затягивает галстук под шеей у Каса
«как положено». Но прежде чем Дин успевает убрать руки, Кас ослабляет узел. Дин
снова его затягивает. Кас его ослабляет.
Дин и Сэм смотрят на него недоуменно. «В джазе только девушки» — это классический
фильм, где мужчина, переодетый в женщину, случайно оказывается обручен с другим
мужчиной… который вообще не переживает, узнав, что его невеста — мужского пола.
— Это романтическая комедия 1959-го года, — объясняет Кас. — Там двое друзей
притворяются женщинами, прячась от гангстера. И еще там играет актриса по имени
Мэрилин Монро. Не знаю, слышали ли вы о такой?
— Что?
— Побриться ему придется потом, — говорит Сэм Дину. — Пригладь ему волосы чуть-
чуть, и готово.
Дину требуется несколько секунд, чтобы свыкнуться с новостью, что Кастиэль — ангел,
солдат Господа, небесный воин и каратель демонов — носит при себе пластмассовую
расческу за 99 центов. Видимо, это привычка, оставшаяся у него с тех времен, когда
он был человеком.
И тут Дин понимает, что представилась возможность исправить одну деталь, которая не
дает ему покоя вот уже года два.
— Не приглаживай их так к голове, — просит он, протягивая руку, чтобы преградить
путь расческе и немного взъерошить Касу волосы. — Лучше, когда немного пушисто.
Вот… так… — Дин возится с волосами Каса, пока не добивается нужной степени
художественного беспорядка.
Волосы Каса по-прежнему недостаточно растрепаны. Они не держат объем, так что Дин
мочит руки под краном и серьезно принимается за работу, встав у Каса перед лицом и
начиная укладывать его волосы обеими руками.
— Ты же завязал галстук по своему усмотрению, так дай мне уложить волосы по-
моему, — говорит он. — Чтоб все честно?
Дин слегка увлажняет его волосы и скучивает их, вытягивая вверх, так что пряди
склеиваются и стоят торчком спереди.
— Но так было до того, как я узнал про расчески! — жалуется Кас.
— Дин хочет сказать, что всегда втайне мечтал стать парикмахером, — комментирует
Сэм. — Сейчас он расскажет тебе о прелестях укладочных средств.
— Да пошел ты, — отзывается Дин — хотя на самом деле он время от времени наносит на
волосы немного мусса, о чем Сэм, к сожалению, знает. (Но Сэм вообще пользуется
девчачьим шампунем «для объема», а иногда одалживает у Дина и мусс, так что они
квиты.) — Допустим, я хочу нормально выглядеть — это что, преступление? — Он
поворачивается к Касу. — Я лишь говорю, что художественный беспорядок немаловажен.
Для телок, — запоздало добавляет он.
— Эй! — восклицает Сэм обиженно. — Мы оба знаем, кто из нас провел полчаса перед
зеркалом, пытаясь заставить волосы торчать под, — Сэм изображает воздушные
кавычки, — «хулиганским углом».
К несчастью, Сэм прав, поэтому Дин возводит глаза к потолку и оставляет эту тему.
Вместо этого он собирается предложить всем идти искать врача. Но повернувшись к
Касу, он обнаруживает, что Кас ощупывает волосы руками, глядя в зеркало, после чего
мочит руки под краном, очевидно, пытаясь подражать действиям Дина. Обильно намочив
руки, он принимается перебирать пряди в случайном порядке. Но воды оказывается
слишком много, и она начинает стекать каплями по его волосам и даже по лицу. Сэм
снова едва сдерживает смех, и Дин прикусывает губу, но Кас не сдается. Его волосы
промокают насквозь, и слипшиеся пряди торчат во все стороны. (Удивительно, но он и
так выглядит неплохо. Все лучше, чем с прической учителя математики, которая была у
него до этого.) Кас ловит в зеркале взгляд Дина.
Сэм говорит:
***
Полчаса спустя они сидят в работающей допоздна закусочной. Их усадили за
полукруглым столом на изогнутом сиденье с мягкой спинкой. Кас сидит посередине, а
Дин и Сэм — по обеим сторонам от него. Дин заказал всем бургеры и картошку фри.
Даже Сэм согласился (на сегодня — никакой полезной для здоровья гадости). Они все
голодные, а Кас в особенности не может дождаться, когда принесут еду. Сэму даже
приходится отговаривать его от затеи съесть ложку кетчупа из бутылки («Это не овощ,
Кас, мне все равно, что говорит Клэр, его не едят без закуски. Кетчуп нужно класть
на еду!»)
Оно длится всего несколько секунд. Когда официантка приносит еду и расставляет
перед ними бургеры, картошку, пиво для всех троих и молочные коктейли (Кас захотел
и то и другое), Кас берется за бургер, а Сэм в качестве демонстрации выдавливает
кетчуп на его порцию картошки, у Дина рождается новая тревога. Теперь он переживает
о том, что очнется от этого сна. Потому что это ведь сон, правда?
Они нашли Каса, Кас в порядке, все в порядке, ужасы закончились, и все
разворачивается ровно так, как Дин себе представлял. Вплоть до бургеров. И в
качестве бонуса можно даже похихикать над панковской прической Каса. Теперь его
волосы высохли и смешно торчат во все стороны.
«Только не просыпайся», — мысленно говорит себе Дин, когда они приступают к еде.
Сэм перешел к рассказу об англичанке (в машине они уже кратко сообщили Касу о том,
что случилось, но подробностей он еще не слышал). Кас снова начинает сетовать на
свою неосторожность, на то, что позволил застать себя врасплох, после чего Сэм и
Кас полминуты препираются о том, чья это вина в большей степени. Дин наблюдает за
всем этим со стороны и в конце концов вынужден вмешаться со словами:
Дин рассказывает ему про дымовой исход Чака и Амары. (До рассказа про маму дело не
доходит. Дин еще не до конца осмыслил происшедшее, чтобы об этом говорить.) Когда
он описывает финальное выяснение отношений между Богом и его сестрой, Кас
неторопливо кивает.
Кас снова умолкает, глядя на картошку фри. Он медленно выбирает один ломтик. Потом
поднимает глаза.
— Совсем чуть-чуть. Он был так болен, да и, честно говоря, я тоже не очень хорошо
себя чувствовал после Люцифера. — Кас макает ломтик картошки в лужицу кетчупа, с
сомнением смотрит на результат и добавляет: — Когда Люцифер покинул мою оболочку, я
чувствовал сильное истощение — большее, чем хотел показывать.
— Давно еда не была так хороша на вкус! Я прямо получаю удовольствие. — Потом
добавляет серьезно: — Хотя, боюсь, это означает, что у меня действительно совсем не
осталось ангельского могущества.
— Полагаю, мне нужно решить, что делать дальше, — медленно произносит он.
— А знаешь что? — говорит Сэм. — По-моему, ты можешь делать, что хочешь.
— Ну смотри. Тебе больше не надо следовать приказам Чака, так? Ты же не считаешь,
что надо выполнять Божий план? Я знаю, ты уже давно от этого отрекся, но теперь это
окончательно снято с повестки дня, верно?
— Во-первых, Чака больше нет, — говорит он. — Полагаю, что и плана тоже нет. И
кроме того… должен сказать, встреча с Чаком в каком-то смысле успокоила мою
совесть. Он оказался таким… — Кас подбирает подходящее слово, жестикулируя
бургером. — Несовершенным. Каким-то даже мелочным. Я больше не верю в то, чему нас,
ангелов, когда-то учили: что Бог безгрешен, что каждое его деяние есть добро и у
него есть совершенный план для всего. — Помолчав, Кас добавляет: — Мне вообще
больше не кажется, что у него был хоть какой-то план. — Он снова откусывает бургер.
Дин кивает.
— Что? Нет. Конечно, нет, — отвечает Кас, серьезно глядя на Дина. — Нет, Люцифера
точно больше нет.
— И на тебе нет заклятья? — спрашивает Дин. Кас снова качает головой.
— Нет.
— Насколько мне известно, нет. Уж надеюсь, что нет. — Кас переводит настороженный
взгляд с одного брата на другого и опускает бургер на тарелку. — К чему вы ведете?
— И память твоя при тебе? — спрашивает Дин. — Ты помнишь, кто ты такой?
— Думаю, перед нами абсолютно свободный ангел, — утверждает Сэм. Кас смотрит на
него. Дин, кивая, добавляет:
Кас смотрит на Дина так, будто пытается осознать сказанное. Дин широко улыбается и
наклоняется вперед, чтобы подчеркнуть:
— Кас, теперь не о чем беспокоиться, понимаешь? Все в порядке. Мы вольны делать что
хотим. Наконец-то.
От этих слов Кас впадает в глубокую задумчивость. Он снова глядит в свою тарелку,
на картошку фри и лужицу кетчупа, рассматривая их, словно глубоко значимые
религиозные артефакты.
Сэм рассказывает:
— Мы по пути сюда об этом думали, Кас. Мы наконец-то можем делать что хотим. Можем
иметь проблемы, как у людей. Ипотеку взять.
Сэм кивает.
— То есть у меня будут термиты? — спрашивает Кас, медленно поднимая взгляд на Сэма.
— То есть ты можешь делать что хочешь, — отвечает Дин со смехом. — Ты ведь всегда
был таким фанатом свободы воли. Но при этом до сего момента ты никогда не был по-
настоящему свободен. — Кас бросает на него быстрый взгляд. Дин продолжает: — Только
подумай. У тебя никогда еще не было возможности жить так, как ты хочешь, без того
чтобы тобой руководила очередная надвигающаяся катастрофа. Но теперь… — Дин
разводит руками, обводя взглядом тихий зал ресторана. — Теперь все в порядке.
— К этому не сразу привыкаешь, — говорит Сэм. — Это я по личному опыту знаю.
Ужин вскоре заканчивается. В конце концов, уже поздно, Дин и Сэм только что
проехали тысячу миль, а Кас так вообще очнулся от комы, и они все уставшие. Поэтому
они отправляются в мотель, и Дин с удовольствием снимает два номера: один для них с
Сэмом и один для Каса.
Чуть позже братья распаковывают сумки, и Дин начинает собирать узелок вещей,
который намеревается отнести к Касу в соседний номер. Дин вытаскивает для Каса
новую пару семейных трусов, свою запасную бритву и чистую футболку для сна.
— Вот, дай ему еще зубную щетку, — говорит Сэм, протягивая свежую щетку из своего
мешочка туалетных принадлежностей. — Я собирался выбросить свою, но пусть возьмет
новую, а я еще денек попользуюсь старой. И отдай ему зубную пасту тоже — вот. Я уже
почистил зубы. — Дин принимает пожертвования Сэма и начинает упаковывать ночные
принадлежности в сверток. Когда он уже завернул их в футболку, его вдруг посещает
идея.
Дин бросает весь сверток в свою сумку, застегивает ее и вешает на плечо. Сэм
вопросительно поднимает бровь. Дин говорит:
— Пожалуй, я сегодня переночую с Касом. Там две кровати — полно места. Ничего
личного, просто ты храпишь, чувак.
— А откуда ты знаешь, что Кас не храпит? — спрашивает Сэм с приподнятой бровью.
Кас, похоже, искренне рад его видеть. Он делает широкий жест, приглашая Дина со
словами: «Конечно ты можешь остаться, конечно, я очень рад принять тебя, мне очень
приятно!» (Дин галантно не упоминает, что вообще-то это он платит за номер.)
Кас также благодарен ему за футболку и прочие принадлежности (хотя это явно момент,
когда он осознает, что теперь снова придется задумываться о подобных житейских
вещах). В остальном вечер проходит непримечательно. Понаблюдав, как Кас
раскладывает на кровати одежду для сна и достает зубную щетку, Дин приходит к
заключению, что Кас определенно выглядит уставшим. Конечно, для пациента, только
что вышедшего из комы, он в отличной форме. Но он так утомлен, что даже
спотыкается, и рассеян, как будто отвлечен мыслями о чем-то.
Однако времени поговорить у них толком нет. Кас почти сразу исчезает в ванной, где
принимает немыслимо долгий душ. Такой долгий, что Дину становится любопытно, чем
именно Кас там занимается, и Дин даже думает, ухмыляясь: «Интересно, во всех ли
смыслах он сейчас человек?» Однако когда Кас появляется из ванной, облаченный в
футболку Дина и новые семейные трусы, он выглядит лишь еще сильнее уставшим.
Настолько, что Дин загоняет его прямо в постель. И Кас отключается, заснув так
глубоко, что похоже, будто он опять впал в кому.
Дин и сам уже готов лечь, но вместо этого он сидит на своей кровати и смотрит, как
Кас спит. Отчасти Дин наблюдает за ним, чтобы убедиться, что Кас таки не впадет
снова в кому. Но отчасти…
Даже во сне Кас каким-то образом остается похож на себя (а совсем не на Люцифера).
Хотя немного странно видеть его вот так свернувшимся в кровати — теперь, когда на
нем футболка Дина, он выглядит совсем человеком. Его волосы еще влажные после душа;
он лежит на боку, подтянув к себе колени и закутавшись в одеяло. В такой позе он
кажется куда более уязвимым, чем в больнице, — настолько, что Дин даже чувствует
беспокойство. Кас не выглядит расслабленным — даже во сне на его лице сохраняется
привычное озабоченное выражение. Руками он вцепился в одну из подушек, обняв ее и
прижав к груди.
Пока Дин смотрит, Кас шевелится во сне, что-то бормоча. Его пальцы сжимаются на
подушке.
Когда-то, много лет назад, Кастиэль задал ему этот же самый вопрос. Когда-то Кас
мог даже навещать Дина во снах. Каким неуязвимым Кастиэль казался тогда, в те
первые месяцы… каким загадочным и неземным, каким чуждым. Каким всесильным...
Особенно по сравнению с тем, как он ослабел в последнее время. Сначала — когда
взбунтовался и пал, и потом — когда лишился благодати и стал самым что ни на есть
человеком.
Дину приходит на память, как Кас надеялся, что Сэм и Дин станут его «учителями» в
искусстве быть человеком. Но… вместо этого Дин вынужден был выставить его за дверь.
О тех событиях Дин вспоминает с содроганием. Обычно он старается не думать об этом
— потому что при воспоминании о выражении лица Каса у него внутри все сжимается,
даже сейчас.
«Я мог вести себя гораздо лучше, — думает Дин, глядя, как Кас неспокойно шевелится
во сне. — Я мог быть тебе лучшим другом».
Касу нужен был друг. А Дин его подвел. Конечно, были смягчающие вину
обстоятельства, но в итоге все сводится именно к этому.
«На этот раз я все сделаю лучше, — обещает он Касу молча. — На этот раз тебе будет
где жить. У тебя будет еда, одежда. Тебе не придется работать на долбаной заправке.
Ты будешь жить в бункере, со мной, и если тебе что-то понадобится, я буду рядом».
В конце концов он ложится под одеяло в свою кровать и впервые за долгое время
мгновенно засыпает. И ему не снится кошмаров.
***
Утром Дин просыпается и обнаруживает обратную картину: теперь Кастиэль не спит, а
сидит на своей кровати и наблюдает за Дином. Точно как Дин наблюдал за ним прошлой
ночью. Точно как Кас, бывало, наблюдал за Дином много лет назад.
Судя по тусклому рассветному солнцу за окном, утро еще довольно раннее — может
быть, часов шесть. Но Кас уже принял душ и побрился. Он также явно снова попытался
создать на голове «художественный беспорядок», и беспорядок снова получился
нехудожественным, но теперь уже ближе к цели — смотрится неплохо. В целом, как ни
поразительно, Кас выглядит почти так же, как тогда, когда Дин впервые увидел его. И
на мгновение Дин даже думает, уж не тот ли это Кастиэль семилетней давности
навещает его из прошлого. Есть что-то от прошлого Кастиэля в том, как он сидит и
наблюдает за Дином во время сна, и в его твердом, непоколебимом взгляде — как будто
он при исполнении миссии или готовится к битве.
Хотя Кас по-прежнему выглядит усталым — как не выглядел никогда, будучи ангелом. На
самом деле, похоже, что он не выспался. «Определенно снова человек», — думает Дин,
и ему кажется важным сообщить Касу, что на сей раз этот опыт будет гораздо
приятнее. Но Дин еще толком не проснулся, поэтому произносит следующее:
— Знаешь, если уж ты теперь человек, со мной можно заняться куда более приятными
вещами, чем смотреть, как я сплю.
— Это был мой самый первый день в качестве человека. Я пытался позвонить тебе…
— Кас, похоже, погружается в воспоминания, мысленно переживая тот первый день. —
Она узнала меня, — продолжает он, — но я, к сожалению, не знал, кто она. Она была
так растеряна… сбита с толку… Она тогда только пала. — На мгновение он умолкает, и
потом добавляет, совершенно прозаично: — Пять минут спустя она попыталась меня
убить.
— Тогда я впервые понял, что мне придется убивать своих собратьев, чтобы просто
выжить. И тогда же мой плащ был испорчен кровью. Ты, наверное, не помнишь мой
первый плащ? Плащ Джимми? У меня не было денег, чтобы его почистить. У меня был
только доллар и двадцать пять центов, и на эти деньги пришлось купить воды. Пить
очень хотелось…
Кас молчит долгое время и смотрит вниз, на плащ, который на нем сейчас — малый
плащ, конечно. Дин внимательно слушает — он никогда не знал, что случилось с
большим плащом.
— Забавно, — произносит наконец Кас. — Я до сих пор скучаю по плащу Джимми. Как-то…
странно привязываться к элементу одежды. — На его лице появляется едва заметная
улыбка. Он приподнимает голову и спрашивает: — Разве не странно? — как будто
человеческие эмоции для него все еще в новинку.
— Мне даже трудно было с ним расстаться, — продолжает Кас. — Но моей оболочке очень
нужна была вода. Я и не сразу распознал в этом ощущении жажду. Жажда, и голод…
Усталость, боль... — говорит он задумчиво. — Все это было так… незнакомо.
Дин спускает ноги с постели и садится на краю кровати, глядя прямо на Каса.
Кас встречается с ним взглядом. В выражении его лица присутствует что-то, чего Дин
не может до конца прочесть — эта твердость, которую Дин отметил ранее. Какая-то
сдержанность.
Прежде чем Дин успевает сказать что-либо еще, раздается стук в дверь. Это Сэм —
пришел проверить, встали ли они.
***
— Я тут подумал, Кас: тебе теперь понадобится кровать, — говорит Дин через дверь
ванной несколько минут спустя. Он в спешке одевается в ванной, пока Сэм и Кас ждут
снаружи. — Помнишь ту комнату в бункере, в конце коридора, рядом с комнатой
Сэма? Она тебе подойдет, как думаешь? — Дин выходит из ванной и видит, что Кас
стоит посреди комнаты, глядя на него с твердой решимостью, пока Сэм собирает
одолженные Касу вчера вещи. Дин надевает ботинки, рассуждая: — Мы притащим туда
одну из свободных кроватей. Поставим тебе телевизор и выдадим личный лэптоп, чтобы
ты мог смотреть Нетфликс сколько влезет. То есть по сути у тебя будет своя комната.
А во время охоты можем делать как сегодня — снимать два номера. Если жить в дешевых
мотелях и не выпендриваться, вполне сможем себе это позволить. У нас с Сэмом нынче
неплохо выходит зарабатывать на бильярде, так что второй номер — не проблема.
Кас до сих пор ничего не сказал — что немного странно, — поэтому Дин спрашивает:
— Что думаешь? Хорошая идея? И конечно, если хочешь просто отдохнуть в бункере
какое-то время и пока не ездить на охоту, только скажи.
— Вообще-то, — произносит Кас наконец, все еще глядя в окно, — я тут подумал… — Он
смотрит вниз, на себя, словно оценивая состояние своей запачканной одежды. — Я хочу
кое-что сделать.
— Это хорошая идея… но… — отвечает Кас. Он говорит неторопливо, и Дин понимает, что
он тщательно выбирает слова. В конце концов Кас поворачивается к ним и объявляет: —
То, что я хочу сделать, я лучше сделаю в одиночестве.
— Погоди-ка, что это ты намерен делать? — спрашивает Сэм. — Какие еще незаконченные
дела?
— Так, а ну колись, — требует Дин, складывая руки на груди. — Что там на самом
деле? Чак? Амара? Какое-то заклятье? Война у ангелов? Левиафаны?
— Кроули? — гадает Дин. От мысли, что Кас мог опять попасться в лапы Кроули, у Дина
начинает ныть в животе. — Только не говори, что заключил сделку с демоном!
— Не Кроули, — отвечает Кас, глядя Дину прямо в глаза. — Никаких сделок. Ничего
такого, честное слово.
— Это из-за Люцифера? — спрашивает Сэм тихо. — Тебе нужно время побыть одному?
— Да, думаю, можно сказать, что из-за Люцифера. И из-за того, что Чак ушел. — Кас
вздыхает. — Вчера ночью вы оба говорили о том, как мы теперь можем делать что
хотим. Я подумал об этом сегодня утром и понял, что, пожалуй, вы правы. Может быть,
это действительно моя первая возможность… сделать то, что я по-настоящему хочу. И я
понял, что у меня на самом деле есть одно желание. Я… — Кас колеблется, — немного
попутешествую один. Увижусь кое с кем.
— А машина тебе не нужна? — спрашивает Сэм. — Твой Континентал? Он стоит у нас в
бункере. Хочешь его забрать?
Братья еще какое-то время пытаются добиться от него объяснений, но Кас ведет себя
загадочно и категорически отказывается выдавать подробности, лишь повторяя туманные
комментарии о «незаконченных делах». Максимум, в чем он сознается, это что ему
нужно «попутешествовать» и «кое с кем повидаться».
И потом, внезапно, Кас уже уходит. Дин — который нехотя начал смиряться с тем, что
Кас уедет на несколько дней, — полагал, что они хотя бы довезут его до автобусной
остановки, но нет. Кас только говорит тихо: «Ну тогда до встречи», секунду
колеблется, словно в нерешительности, но потом открывает дверь и выходит. Даже не
обняв их на прощание. Он покидает номер почти поспешно, будто торопится уйти, пока
не передумал.
— Эй, эй, приятель, погоди, погоди-ка секунду! — кричит Дин ему вслед, выбегая за
ним в коридор. — Послушай, хочешь кинуть нас — ради бога, но…
— Я не кидаю вас, — говорит он. — Вовсе нет! Совсем наоборот. Мне просто нужно кое-
что сделать.
— …«незаконченные дела». Это я услышал в первые десять раз. Слушай, я понял, что ты
не хочешь об этом говорить, но хотя бы пообещай мне, что это не какая-нибудь
самоотверженная безрассудная глупость.
Кас моргает.
— Ладно, ладно, — говорит Дин. Его все еще мучают подозрения (и он неожиданно
расстроен таким поворотом событий), но уж во всяком случае он не намерен отпускать
Каса в одном грязном плаще, вообще без вещей. Особенно не после того, как все вышло
в прошлый раз. — Но подожди только две минуты, — просит Дин. — Позволь нам хотя бы
помочь немного?
В конце концов он уговаривает Каса дойти с ними хотя бы до банкомата, где Дин и Сэм
снимают по 300 долларов — максимум, что банк выдает на человека. Они заставляют
Каса взять 600 долларов наличными, и Дин отводит его в ближайший магазин, где
покупает ему пару рубашек, по пять пачек нижнего белья и носков и кое-какие
туалетные принадлежности. И сумку, в которую все это положить. И новый телефон, в
который Дин забивает несколько номеров и специально добавляет свой номер и номер
Сэма в «избранное».
Конечно, в этом нет ничего необычного. Кас делал так и раньше. Много раз. Вот
только…
И это правда, понимает Дин со щемящим чувством. Дин выставил Каса за дверь
несколько лет назад — и Кас научился обходиться сам. «Что посеешь, то и пожнешь», —
думает Дин про себя. Он пытается обратить это в шутку:
Наконец Кас делает шаг вперед и обнимает их по очереди. Сумка на плече слегка
мешает ему, поэтому это получается быстрое объятие одной рукой — сначала с Сэмом,
потом с Дином. Может быть, оно краткое и неполноценное, но оно крепкое. Обнимая
Дина, Кас снова кладет руку ему на шею и легонько чешет его по волосам, взъерошивая
их на затылке. Когда Кас отходит, в его глазах читается грусть, однако он
улыбается.
— Я так рад, что с вами все в порядке, — говорит он. — Чрезвычайно рад. И спасибо,
что приехали сюда за мной. Спасибо. Это… многое для меня значит. Очень многое.
Скоро увидимся.
Но Кас не оборачивается.
***
Братьям ничего не остается, кроме как вернуться к Импале и отправиться обратно в
Канзас. И они уезжают.
По дороге назад Сэм и Дин оба притихли. Больше нет разговоров о том, чтобы
посмотреть Гранд-Каньон или другие парки. Дин включает радио и какое-то время ведет
машину молча. Он проезжает мимо въезда в Окаменелый лес не снижая скорости, и Сэм
не произносит ни слова.
Дин решительно говорит себе, что вовсе не разочарован и не огорчен. Совсем даже
нет. Но нельзя не признать, что странно возвращаться домой без Каса после всех
переживаний о нем во время долгого пути до Флагстаффа. И все же… ничего плохого
ведь не произошло. Кас в порядке. С Касом все нормально. Все по-прежнему нормально.
Просто с тех пор, как они нашли Каса живым, Дин почему-то был уверен, что они
торжественно повезут его на машине домой. Теперь, когда все проблемы наконец-то на
самом деле решены, Дин, Сэм и Кас должны были остаться втроем. Вместе есть пиццу и
смотреть кино. Жить в бункере. И уезжать без Каса — как-то совсем неправильно.
— Я чувствую себя так, будто меня бросили, — бормочет наконец Дин, когда они
въезжают в Нью-Мексико.
Сэм усмехается.
— Да, я тебя понимаю. Я почему-то был уверен, что он вернется с нами. Но знаешь…
— Сэм задумывается. — Может, ему нужно время, чтобы… знаешь… — он беспомощно
жестикулирует, отчего-то не в состоянии подобрать слова.
— Да, пережить Люцифера, — подтверждает Сэм мрачно. — Кас все-таки был одержим
несколько месяцев. Скажу по собственному опыту, после этого требуется время, чтобы
прийти в себя.
Дин знает, что за этими словами скрывается глубина и как-нибудь еще нужно будет
разговорить Сэма на эту тему. Но пока он пропускает этот комментарий и лишь
замечает:
— Он мог пережить Люцифера вместе с нами. Мы могли бы ему в этом помочь. Уж
особенно ты, правда ведь? — Сэм выразительно кивает — он явно думал об этом. Дин
добавляет: — И что это он собирается делать? Кого он вообще знает, чтобы навещать?
— Может, у него действительно есть дела. Может… Не знаю, может, Люцифер что-то
натворил, что Кас хочет исправить? Он явно не хотел нам рассказывать.
Дин снова подозревает худшее, воображает себе, как Каса окружают ангелы, или снова
начинается какая-то тайная ангельская война, в которую Кас непременно ввяжется.
Сэм кивает.
— Понимаю. Но не забывай, что Кас всегда исчезал так, один. Даже когда не мог
летать, помнишь? Всегда уезжал куда-то, пропадал, занимался своими делами.
— Но не когда был человеком, — возражает Дин. — Он сейчас человек, Сэм…
— И он научился справляться как человек, — спокойно отвечает Сэм. «Потому что ты
его выгнал», мог бы добавить он, но дипломатично не добавляет. — На самом деле…
может, он просто хочет испытать прелести человеческой жизни? Выйти в мир. Найти
себя.
От этой фразы Дин морщится, думая: «Чертов Флагстафф. Всегда это во Флагстаффе».
Сэм задумчиво продолжает:
— Может, дело и не в Люцифере вовсе, или не совсем в нем. Может, Кас хочет просто
побыть человеком? Попробовать… не знаю, человеческие занятия?
Так они едут — из Нью-Мексико в Колорадо, из Колорадо в Канзас. Всю дорогу Дин
вспоминает тот момент, когда он услышал голос Каса в госпитале. И следующее
мгновение — выражение лица Каса, когда тот обернулся. И как Кас назвал их «семьей».
«Но потом мы сами сказали ему делать то, что он хочет, — размышляет Дин. — И он
захотел уйти. Позволь себе быть счастливым», — думает Дин, вспоминая мамин совет. И
пока Импала мчится вперед, мимо проносящихся за окнами кукурузных полей Канзаса,
Дин постепенно понимает, что прошлой ночью… он был счастлив. Он был по-настоящему
счастлив. Воссоединение с Сэмом, конечно, сыграло ключевую роль, но еще и то, что
они нашли Каса живым! Это объятие… то, как Кас обнял Дина за шею… Дин до сих пор
отчетливо помнит его неровные вздохи облегчения. Дин, и Сэм, и Кас — втроем,
вместе, в кои-то веки. Даже просто помочь Касу привести в порядок одежду было так…
отрадно. Так правильно. И тот эпизод, когда Дин запустил руки Касу в волосы,
пытаясь придать им форму… тот короткий эпизод, когда он возился с волосами Каса, а
Кас озадаченно и недоверчиво смотрел на него, но все равно позволил Дину это
сделать (и Сэм усмехался в углу)…
***
Они прибывают в бункер на следующий день. После ужина Дин отправляет Касу сообщение
— просто проверить, как он. Но Кас не отвечает до вечера следующего дня, и даже
тогда посылает только краткое: «Я в порядке. Как вы с Сэмом?» Никаких подробностей
он не добавляет, и Дин стесняется спросить.
Жизнь с унылой легкостью перетекает в рутину. Следующим утром Сэм уже ищет новые
дела, пока Дин моет Импалу; потом они отправляются к границе штата Небраска, где
Дин затаривается спиртным, пока Сэм закупает продукты. Вечером Сэм ставит какое-то
кино; Дин гоняет на своем лэптопе бесконечное порно, пытаясь притвориться, что
увлечен (и отвлечься от желания снова написать Касу). На следующий день — опять
поиск новых дел, возня с машиной, еще одно кино… И день после этого проходит так
же, и следующий день.
Однажды Сэм получает наводку о возможном призраке в Огайо, и они едут и разбираются
с этим делом. Потом проявляются какие-то вампиры в Теннесси, и они разбираются с
ними. День за днем мимо скользят недели.
И все в порядке на самом деле, все хорошо. Все даже отлично. Действительно. Череда
катастроф, кажется, и впрямь закончилась. Больше нету ни апокалипсиса, ни Люцифера,
ни Бога, ни Тьмы. Ни левиафанов, ни желтоглазых демонов, ни Метатрона, ни метки, ни
Каина. Ни Лилит, ни адских псов. Ни приближающегося конца света. Никто не безумен.
Никто не одержим, не проклят, не потерял душу, не под заклятьем.
Все в порядке.
Все отлично.
Дней десять спустя Дин и Сэм собираются провести ночь в старом серебряном руднике в
горах под Альтой, штат Юта. Уже вечер, и они сидят у входа в рудник, готовясь к
предстоящей ночи: заряжая ружья солевыми патронами и проверяя оборудование. Они еще
не вошли в рудник и пока находятся в зоне сигнала сети, но Дин все равно
вздрагивает от неожиданности, когда у него в кармане вибрирует телефон. Ему
приходится подняться на ноги, чтобы вытащить телефон из джинсов.
Дин не получал от него вестей уже много дней. И вот, Кас прислал сообщение. Сам.
Оно гласит:
«Здравствуй, Дин».
Сэм, который сидит на земле, скрестив ноги, поднимает глаза от выложенных перед ним
в ряд наполовину готовых солевых патронов. Дин объясняет:
Внизу экрана появляются три мерцающие точки — Кас что-то пишет. Дин ждет.
Ждать приходится долго, три серые точки мигают бесконечно. Проходит почти целая
минута.
«Нормально».
Проходит ряд гудков. Кас не берет трубку. Телефон переключается на голосовую почту.
— Я знаю, что ты там, Кас, ответь на звонок, черт возьми! — наговаривает Дин на
автоответчик и нажимает кнопку завершения связи.
«Прости, не могу говорить. Просто хотел справиться, как дела. У вас с Сэмом все в
порядке?»
Следует еще одна долгая минута, пока мигают серые точки. Они появляются… долгое
время мерцают на экране… и исчезают. Потом появляются опять. И снова исчезают.
Нет смысла упоминать, что Дин не сможет позвонить, «если будут проблемы», потому
что в подземных рудниках телефон не ловит сигнал (это очевидно). Поэтому Дин
отвечает лишь: «Мы справимся». Потом добавляет: «До скорого, приятель. PS Привет от
Сэма».
— Не, он занят.
Дин кивает: наверное, Сэм прав; наверняка в этом все дело. Касу просто нужно еще
время. Для… чего бы там ни было.
***
Дело в руднике оказывается весьма непростым. Выясняется, что там не один призрак, а
целая группа — привязанная к останкам дюжины несчастных рудокопов, которых давным-
давно оставили умирать в руднике после обвала. К телам, заваленным в одном из
боковых тоннелей, практически невозможно подобраться. В какой-то момент, преследуя
призраков, Дин и Сэм едва не теряются в лабиринте старых тоннелей, протянувшихся
под горами на несколько миль. Но в конце концов, после ночи блужданий в темноте и
многократных стычек с призраками, Сэм наконец пробивает меж наваленных камней
струей жидкости для розжига, и Дин поджигает ее, так что им удается сжечь тела, не
разбирая завал. После чего братьям приходится спешно выбираться наружу, чтобы не
задохнуться образовавшимся дымом.
К тому времени, как они добираются до выхода из рудника, шатаясь и кашляя, на улице
уже светло. Они оба покрыты сажей, Сэм хромает, а у Дина синяки по всему телу и
плечо ноет с тех пор, как он ударился о какие-то булыжники. Но они живы.
— И не нужно нам никакое вонючее подкрепление, — ворчит Дин, когда они выбираются
наружу, моргая от яркого дневного света. В ответ ему раздается шквал жужжания и
звуковых сигналов телефонов. Братья только что попали в зону приема, и очевидно
кто-то пытался связаться с ними.
— Черт, у меня штук двенадцать сообщений от Каса, — говорит Сэм, щурясь в экран.
— Аналогично, — отзывается Дин, изучая собственный телефон. Туда пришла целая серия
голосовых сообщений и СМС, по всей видимости, начавшихся где-то около полуночи. Дин
просматривает сообщения.
Остальные сообщения Дин не читает — вместо этого он набирает номер Каса, и на этот
раз Кас отвечает сразу же.
— Да, все в порядке, — говорит Дин. — Мы… — его речь прерывает приступ кашля; Дин
до сих пор выхаркивает дым из легких, — ...немного потрепаны, но в порядке. Твоя
помощь пригодилась бы, на самом деле, но мы справились.
— Прости, что не смог приехать раньше, — говорит он. —Я часами пытаюсь связаться с
вами. Знаю, я просил позвонить только если будут проблемы, но я все равно
разволновался, а потом не мог до вас дозвониться. Я ждал всю ночь. И Сэм не
отвечал! — Кас настолько похож на беспокойного родителя, что Дин невольно
улыбается. Сэм, прислонившийся к дереву в нескольких шагах, должно быть, слышит
разговор, потому что улыбается тоже.
— Прости, друг, в шахте нет сигнала, — объясняет Дин. — Но я ценю, что ты о нас
думал. Эй, а ты сейчас где вообще?
— Уже проехал половину Юты, — отвечает Кас. В его голосе слышна усталость. — Уже
почти у вас, — добавляет он.
— Тогда встретимся в Сэнди? — предлагает Дин. — Сэнди, Юта. Это на окраине Солт-
Лейк-Сити, тут только с гор спуститься. Давай я угощу тебя завтраком за то, что
заставил паниковать. И можешь переночевать с нами — у нас снят номер в мотеле в
Сэнди.
— Эм… — говорит Кас. — Вообще-то, теперь, когда я убедился, что с вами все в
порядке, я лучше… — он колеблется. Дин ждет. Следует невероятно длинная, безмолвная
пауза — и Дин уже знает, что сейчас последует. Кас заканчивает: — Я лучше… просто…
вернусь к тому, чем занимался. Я вообще-то был занят.
— Нет, мне нужно возвращаться, — говорит Кас. — Но я рад, что с вами все в порядке.
Пожалуйста, передай привет Сэму тоже. — Он снова умолкает, потом неубедительно
добавляет: — Скоро увидимся.
— Что, не приедет?
— Ну, по крайней мере, он постарался приехать. Может, у него на самом деле есть
какая-то жизнь без нас.
— Дин, он не наша собачка, — перебивает Сэм. — Ну занят он… Это позволительно.
Пошли, позавтракаем.
***
Они не могут заниматься новыми делами, пока не заживет нога Сэма и плечо Дина, так
что следующую неделю они снова проводят в бункере. Как только Кас узнает, что они
благополучно добрались домой и поправляются, он снова пропадает. И так и непонятно,
почему он ни с того ни с сего написал Дину тем вечером и почему с тех пор больше не
появляется.
И неизвестно, где он.
Дину это не дает покоя. Хотя он знает, что так зацикливаться нелепо: ведь Кас
всегда уходил подобным образом, один. Тут ничего нового. Это должно быть в порядке
вещей. Сэм и Дин почти все дела расследовали без него.
Но… почему Кас ушел один сейчас? Почему сейчас, когда все закончилось? Он не
возглавляет армию, в Раю нет гражданской войны, ему не нужно прятать скрижали…
почему теперь?
Но, конечно, «семья» не подразумевает постоянное общение. Если подумать, для ангела
семья вообще может не так уж много значить. В один прекрасный день Дин начинает
думать, что, может быть, слова «ты наш брат» создали у Каса неверное впечатление. С
точки зрения ангела, которого на протяжении тысячелетий неоднократно мучали, пытали
и предавали его собственные собратья, быть частью семьи и иметь новых «братьев»,
возможно, не так уж и заманчиво?
И все же Кас казался так польщен этим во Флагстаффе. Так трогательно смутился,
назвавшись фамилией Винчестер, и с такой радостью представил врачу Сэма и Дина как
свою «семью».
***
А потом внезапно Кас возвращается. Появляется в бункере очередным заурядным
вечером.
Сэм внимательно изучает потенциальное дело в Орегоне; Дин ему помогает. То есть, он
помогает в теории: на практике он бесстыдно смотрит японское порно, одно видео за
другим, как будто это его работа. Но сегодня порно интересует его мало. По правде
говоря, внимание Дина постоянно отвлекается (он и порно-то смотрит в основном
потому что должен, потому что всегда так делал). По крайней мере, регулярные порции
виски помогают убить время.
— Ого, Кас! — восклицает Дин. Он сидел, откинувшись на стуле, задрав ноги на стол и
поставив на них лэптоп, и вскакивает так быстро, что едва не опрокидывает стул.
— Мы в библиотеке, секунду… — кричит Дин, в спешке оставляя лэптоп на столе и
торопясь в прихожую вперед Сэма. На пороге Дин останавливается, глядя, как Кас
спускается по железной лестнице.
Кас доходит донизу лестницы, и Дин готовится к очередной серии объятий по поводу
встречи. И хотя Дин вовсе не любитель обниматься, он предвкушает это объятие
достаточно, чтобы сделать пару шагов вперед и даже слегка развести руки. Но Кас
плавно ступает вбок, обходя стол с картой с противоположной стороны.
Маневр явно выполнен намеренно, чтобы между Касом и Дином оказался стол. Это
сделано очень тонко: Кас проводит рукой по краю стола, огибая его с дальней
стороны, и смотрит задумчиво на карту, как будто изучает российское побережье
Арктики с превеликим интересом. Но все это неслучайно. В осанке Каса видна какая-то
напряженность.
Что ж.
Ну что ж.
Ничего страшного, конечно. Дин все равно не привык обниматься. Как и Кас. Ни тот ни
другой к этому не склонны. Так что неважно. Просто… интересно, вот и все.
— Ну, как идут дела? — спрашивает Сэм, который все еще стоит позади Дина — без
сомнения наблюдая, как Дин неловко остановился посреди комнаты, а Кас украдкой
обходит стол подальше от него. Однако тон у Сэма беспечный. — Где ты побывал? Нашел
себя? — интересуется он.
— Закончил свои дела тогда? — уточняет Дин, засовывая руки в карманы и небрежно
присаживаясь на стол, будто он на самом деле просто искал обо что опереться, а
вовсе даже и не думал ни о каком объятии.
— Полагаю, да, — отвечает Кас, глядя на свой плащ, который теперь вычищен (хотя
следы былых пятен на нем еще проступают). Кас проводит рукой по ткани плаща,
добавляя: — На данный момент.
— А знаешь что, Кас? — говорит он, по-прежнему небрежно опираясь на стол. — Сэм
только что нашел для нас возможное дело. Несколько человек обнаружили с
обморожением после ночи в лагере в Орегоне, хотя там сейчас рекордная жара. Хочешь
поехать с нами? Мы собирались отправиться завтра…
— Работу?
Кас отрывается от побережья Арктики и бросает на Дина быстрый взгляд. В его глазах
появляется осторожность. Снова опуская взгляд на карту, он говорит:
— Я заметил на шоссе 70 новый магазин — недалеко отсюда, и у них висело объявление
о приеме на работу, и я подумал, что у меня как раз есть нужные навыки и… — Кас
произносит все это быстро, как будто надеется, что Дин и Сэм не обратят внимания на
подробности. — Это на заправке, та же компания, где я уже работал, им нужен
работник только временно, — добавляет он в спешке. — Кажется, кто-то заболел, а у
меня есть нужный опыт и я и рассчитывал лишь на несколько недель, и им это вроде
подходит, это ненадолго…
Кас умолкает посреди фразы и смотрит на Дина помрачневшим взглядом. В голове у Дина
немедленно рождается череда скептических насмешек по поводу работы на заправке
(начиная с «то есть ты предпочитаешь изображать из себя быдло в голубом жилете,
вместо того чтобы спасать людям жизни?»). Дин уже открыл рот, готовясь пуститься в
свою речь, но потом замечает на себе терпеливый и твердый взгляд Каса. Поза Каса
снова напряжена, и, хотя на его лице спокойствие, одну руку он сжимает в кулак.
Он выглядит так, будто смирился с тем, что сейчас последует. Как будто он этого
ожидал.
Следует пауза.
— Мы можем дать тебе наличные! — возражает Дин. — Ты уже израсходовал кредит на
карте? Мы выдадим тебе другую. У нас есть парочка запасных, которые, наверное, еще
действуют.
— Я не хочу вас обременять, — отвечает Кас. — Я лучше заработаю сам. И это лишь
ненадолго.
— Конечно, — говорит Дин, теперь понимая, что на самом деле Каса нужно поддержать.
Хотя в данный момент ему тяжело вспомнить, как именно выражают поддержку. — Ясно.
Да… Конечно, — сбивчиво бормочет он. — Это отлично. То есть, если, гм… работа на
заправке — это… то, чего тебе хочется, то, надеюсь, ты ее получишь… наверное?
— Как-нибудь… попозже?
— Как-нибудь попозже, — повторяет Дин. — Попозже, чем сейчас, да? Что ж, это очень
конкретно.
— Нет, я понимаю, Кас, правда. Делай как тебе хочется, конечно. — Кас рискнул снова
поднять глаза, и Дин пытается ободряюще улыбнуться ему. — Иди найди себя в работе
на заправке, а мы… мы будем здесь, если захочешь пообщаться. Верно, Сэм?
— Вообще-то я надеялся, может быть, мне можно остаться у вас на несколько дней?
— говорит Кас. — Пока я работаю. Мне бы не помешало… эм… место для ночлега, и
бункер недалеко от моей работы. Всего где-то час езды. Может, полтора. Совсем
недалеко. Может быть, мне можно ночевать здесь?
Это тонкое, едва уловимое движение: Кас просто переносит вес на ту ногу, которая
дальше от Дина, и слегка разворачивает корпус, отстранившись от Дина всего на дюйм-
два. Но это движение ни с чем не спутать. После неловкого секундного колебания Дин
похлопывает его по плечу все равно (он на самом деле только это и собирался
сделать) и отходит назад в некотором замешательстве.
— С возвращением, ковбой, — произносит Дин наконец. — Я пойду… найду постельное
белье.
— Эй, я как раз собирался разогреть пиццу. Мы планировали посмотреть сегодня какие-
нибудь старые вестерны — Кас, присоединишься?
Сэм уводит его в кухню — выбрать замороженную пиццу, Дин подбирает ему постельное
белье… Двадцать минут спустя они втроем садятся смотреть кино («Дилижанс» и
«Сокровища Сьерра-Мадре») и есть вместе пиццу. Кас сидит на деревянном стуле, а Сэм
и Дин — вдвоем на диване.
***
Кас действительно получает работу и почти сразу начинает уезжать спозаранку, в
шесть утра, на своем золотистом Линкольне Континентал (он, кажется, очень тронут,
узнав, что Дин поддерживал для него машину в хорошем состоянии). Он немедленно
берет себе продленные часы работы и никогда не возвращается раньше восьми вечера.
В те редкие дни, когда он дома, Дин и Сэм несколько раз пытаются уговорить его
поехать с ними на охоту. Не только потому, что рады его компании (это правда), но
еще и потому, что им действительно не помешало бы подкрепление. Было бы хорошо
иметь в команде третьего. Дин думает об этом с тех пор, как они повстречали ту пару
охотников, Цезаря и Джесси. На самом деле, было бы очень неглупо иметь
дополнительное подкрепление. У Цезаря и Джесси в итоге оказались другие планы (о
чем Дин обычно избегает думать: ему становится немного завидно, когда он
представляет Цезаря и Джесси на их собственном ранчо с лошадьми — и теперь уже,
наверное, с десятками маленьких жеребят). Цезаря и Джесси нет. Но Кас подошел бы
отлично.
— Я понимаю, что твоя жизнь теперь протекает на заправке… — говорит Дин однажды
вечером, когда Кас пришел домой, вымотанный очередной четырнадцатичасовой сменой.
Дин возится у телевизора, пытаясь найти нужный кабель для подключения лэптопа, пока
Сэм ушел в кухню за попкорном. Дин бросает взгляд через плечо и видит, что Кас
ссутулился на своем деревянном стуле, где ему очевидно неудобно. — Господи, Кас!
Ну-ка, садись на диван — а то ты сейчас свалишься с этого стула!
Он оглядывается на Каса. Кас уже сполз на диване вниз и лежит почти горизонтально.
Голова его опирается на спинку дивана, подбородок — на груди, пальцы сплетены на
животе, и похоже, что он вот-вот заснет. Одевается он нынче в причудливое сочетание
рабочей униформы и малого плаща, и сегодня под его расстегнутым плащом виден
рабочий голубой жилет. Кас смотрит на Дина поверх мятого плаща.
— Ты все равно отличный боец, — вступает в разговор Сэм. Он только что прибыл в
комнату с тремя мисками попкорна, которые едва удерживает в руках. Дин согласно
кивает, забирая у него одну миску и передавая Касу.
— Ты же знаешь столько всего, Кас, с могуществом или без, — соглашается Дин с
братом. Он уже видит, как на лице Каса зарождается сомнение, поэтому добавляет: —
Сначала вообще можешь не напрягаться. Можешь просто ждать в мотеле. Ездить с нами
на машине. Даже на переднем сиденье. — (Сэм кивает.) — Будешь просто пережидать в
мотеле — не надо даже охотиться, поможешь нам с исследованиями. Или хотя бы просто
на завтраки с нами будешь ходить!
— Это… хорошее предложение, — говорит Кас. — Но-э… пожалуй я лучше… просто поживу.
Пока что. — Потом его, видимо, осеняет мысль: он садится так резко, что чуть не
рассыпает попкорн, и поспешно добавляет: — Конечно, вы должны мне позвонить, если
вам нужна помощь. Если вам нужна хоть какая-нибудь помощь, конечно я приеду… — Кас
умолкает, беспокойно переставляя ноги и сжимая миску попкорна, потом добавляет,
немного неловко: — …если смогу.
— Если сможешь? — не верит своим ушам Дин. — Ты приедешь, если сможешь? Что, если
хот-доги в магазине не нужно будет переворачивать? Если не нужно будет заменять
лампочки? — Сэм опять бросает на Дина недовольный взгляд, но Дин ничего не может с
собой поделать.
— Ты пойми, у меня расписание. — Он поднимает на Дина почти умоляющий взгляд. — Но,
конечно, вы должны позвонить, если вам потребуется помощь.
Сэм подошел, забрал у Дина из рук HDMI-кабель и вставляет его конец в лэптоп, явно
торопясь включить фильм. Но у него все равно уходит на это несколько секунд. И это
дает Дину время, чтобы изучить Каса.
Кас ссутулился над миской попкорна, и, похоже, ему явно некомфортно. Он вертит в
руке кусочек попкорна, но не ест, и вид у него по-прежнему встревоженный. На его
лице написана почти досада… и даже, может быть, почти стыд. Есть в этом поведении
что-то очень знакомое.
И через мгновение Дин вспоминает, где он это уже видел: именно так Кас выглядел в
Айдахо, когда в прошлый раз был человеком.
Это наводит Дина на мысль, что, может быть, Кастиэль просто испуган. Как тогда, в
деле с Рит Зиеном. И это понятно. Для того, кто всегда обладал волшебной
целительной силой и способностями супергероя, должно быть чрезвычайно непросто
внезапно оказаться вообще без какого-либо могущества. И… Рит Зиен ведь едва не убил
Каса, разве нет? Когда Дин ворвался в дом, он нашел Каса на коленях, в крови, со
сломанным запястьем, на волосок от смерти. Не говоря уже о том, что Рит Зиен почуял
Каса за многие мили, потому что тот, как выяснилось, излучал какие-то почти
суицидальные сигналы душевного страдания.
И внезапно раздражение Дина как рукой снимает. Ему даже хочется что-то сказать, но
начинается фильм (сегодня это «Ровно в полдень»), и все, что у Дина выходит, это:
Кас берет соль с тихим «спасибо, Дин». Но потом слегка улыбается Дину (хотя тот
ничего особенного не сделал), солит свой попкорн и принимается есть. И вроде бы все
снова хорошо.
Хотя теперь Дин не может решить, где ему сесть. Кас сидит на диване, на его месте,
Сэм сел рядом с Касом, и кажется, что если Дин сядет третьим, то им будет тесно.
Поэтому сегодня Сэм и Кас сидят рядом на диване, положив ноги на журнальный стол, а
Дин садится на деревянный стул.
Каждый божий день Кас уезжает на свою заправку. Он работает подолгу и практически
без выходных. Так что Дин и Сэм снова отправляются на дело вдвоем.
— Он даже не объяснил толком, как сделать эту «призрачную морковку», — говорит Дин
Сэму, когда они пересекают равнины Небраски, направляясь к Южной Дакоте. — То есть
что предлагается сделать? Разозлить морковку и убить ее? Плохо с ней обращаться
перед тем, как ее съесть?
— Не думаю, что Кас имел в виду призрак моркови, — отвечает Сэм. — То есть не злой
дух моркови. Скорее он имел в виду какую-то нематериальную форму моркови. Он
упомянул что-то об отправлении маленьких предметов на ту сторону Завесы. Можно
перезвонить ему.
— Он на работе, — говорит Дин, который уже пытался позвонить Касу утром. Кас в тот
момент обслуживал покупателей и не мог разговаривать. — У него перерыв только через
несколько часов — он опять ушел в двойную смену. Позвоню попозже.
Сэм хмурится.
Дин кивает.
— С самого того дела в Корваллисе? — спрашивает Сэм. — Это уже, дай-ка подумать…
— Он начинает считать на пальцах. — Это как минимум шестнадцать дней подряд.
Знаешь, Дин, по-моему, у него вообще нет выходных.
Дин обдумывает эти слова. Он знает, что Кас много работает, но как-то не обращал
внимание на полное отсутствие у него выходных.
Сэм фыркает.
— Да это ж сколько наличных! — удивляется Дин. — Я все еще не пойму, на что они ему
вообще.
— На картошку фри с кетчупом? На новый плащ? Да на что угодно может быть. Кто
знает… — Он немного раздумывает, потом добавляет: — Может, Кас решил накопить на
американскую мечту. На дом с палисадником… На нормальную жизнь.
— Что-то не так.
— Я понимаю, о чем ты, но он вроде похож на себя. То есть… — Сэм колеблется, теперь
глядя на поля, проносящиеся за окном. — Это точно не Люцифер, — говорит он наконец.
— В этом я уверен. Уверен, Дин. Это Кас.
— Да, не в этом смысле «не так», — соглашается Дин. — Думаю, тут ты прав, он — это
он. Но просто все, что он делает, как-то не так.
***
«Морковка-призрак» срабатывает отлично, хотя требуется еще один долгий разговор с
Касом тем вечером, чтобы понять, как отправить морковку за Завесу.
И когда они возвращаются из Южной Дакоты, Дин продолжает следить за Касом краем
глаза. Каждый вечер, когда Кас приходит после очередного длинного рабочего дня, Дин
наблюдает за ним: изучает его поведение, осанку, голос, даже мелкие привычки и то,
как он двигается. После всего, что случилось с Касом за годы, может быть, некоторая
паранойя неизбежна. Дин пытается усмотреть признаки промывки мозгов, одержимости,
проклятий — хоть чего-то. Но ничего явного не видно.
И все-таки что-то не так, и это не дает Дину покоя. Поэтому однажды он решает
заехать на заправку, где работает Кас. Просто посмотреть.
Эта мысль посещает Дина посреди дня, уже после того, как Кас уехал из бункера. И
как только план рождается у Дина в голове, он понимает, что никогда не спрашивал
Каса, на какой именно заправке тот работает. Конечно, можно просто позвонить и
узнать, но на самом деле Дину даже хочется застать Каса врасплох — может быть,
проверить его место работы по-тихому, посмотреть, нет ли там чего подозрительного.
Во всяком случае, Кас упоминал, что это «на запад по шоссе 70», так что Дин берет
Импалу и выезжает на шоссе в западном направлении.
Через два часа Дин подъезжает к границе штата Канзас, и теперь он почти уверен, что
пропустил Каса на одной из предыдущих заправок. Может, у Каса был перерыв? Может,
он отъехал на машине пообедать? Но непонятно, что еще делать, кроме как проверять
заправки дальше по шоссе, поэтому Дин едет вперед.
Оттого что он нашел Каса, тот действительно работает на заправке и все, похоже, в
порядке, Дин сразу чувствует себя гораздо спокойнее. Он еще какое-то время сидит в
машине, молча наблюдая за Касом и осматривая окрестности. Но все выглядит
совершенно заурядно. За углом виднеется багажник Континентала, парковка чистая и
опрятная — это обыкновенный магазинчик при заправке в обыкновенном провинциальном
городке в ясный день. И Кас выглядит как обычно. Его голубой жилет продавца уже не
вызывает удивления — Дин видел этот жилет неоднократно, и Кас смотрится в нем даже
мило. Все в порядке. Кас просто подметает пол. Может быть, в его движениях заметна
усталость, и может быть, он двигается небыстро, но в целом он выглядит нормально.
Но почему Кас выбрал для работы этот магазин — на границе штата? Дин ехал сюда как
минимум два часа. Они уже почти в Колорадо.
На его лице немедленно появляется эта его кривая улыбка, и Дин чувствует, как
расплывается в улыбке в ответ. Он доволен, что нашел Каса, и, слава богу, Кас,
похоже, тоже рад его видеть.
— Это шутка, Кас, — объясняет Дин. Тот смотрит на него безо всякого выражения.
— Главная шутка про Канзас. Наверняка ты ее слышал? Из «Волшебника страны Оз»?
Кас хмурится, задумавшись. Дин почти видит, как он мысленно перебирает толстый файл
из миллионов киносценариев, которые несколько лет назад загрузил в его голову
Метатрон.
— А, — говорит Кас, и его лицо озаряется. — Да… Мы, должно быть, за радугой.
— Что?
— Это следующая фраза, — поясняет Кас. — И на самом деле цитата: «Мне кажется, мы
больше не в Канзасе», а не «Сдается мне, мы больше не в Канзасе». И говорить это
надо маленькой собачке…
Дин фыркает.
— Я хотел сказать, что мы практически в Колорадо. Господи, Кас, далековато твоя
работа, а?
— Не так уж страшно, — говорит Кас. — А ты что, проехал весь этот путь, только
чтобы повидать меня? — Вид у него недоуменный.
— Дин, я знаю, что ты не понимаешь, зачем я это делаю, — начинает Кас очень
серьезным тоном. — Но я просто хочу…
— Понимаешь?..
— Ты должен найти свое место в жизни как человек, — говорит Дин. — Это ясно.
Слушай, мы с Сэмом обсудили это, и мы знаем, что для тебя сейчас непривычный
переходный период. Конечно, ты уже бывал человеком и раньше, но… все равно это,
наверное, странно. Так что делай, что тебе нужно. Все в порядке. Просто… может,
хоть иногда бери выходной? — Дин медлит, наблюдая за Касом, но Кас только стоит у
метлы и смотрит на него в ответ с напряженным вниманием. — То есть... не загоняй
себя в землю? — добавляет Дин. — Не гробь здоровье.
Некоторое время Кас молчит.
Однако теперь Дин обращает внимание на отчетливые синяки под глазами у Каса и
знакомое озабоченное выражение на его лице. На самом деле это озабоченное выражение
не сходит с лица Каса в последние дни — он постоянно выглядит так, будто несет на
себе какое-то бремя или находится под стрессом. «Все равно он выглядит хорошо, —
думает Дин, оглядывая его с головы до ног. — Он неизменно выглядит хорошо. Одежда
опрятная, он явно взялся за себя. И художественный беспорядок на голове теперь
почти безупречный. Но у него такой утомленный вид…»
— Знаешь, не обязательно делать это в одиночку, — говорит Дин, думая о том, как Кас
пытается скопить денег на какую-то таинственную цель в жизни, сам. — Мы могли бы
помочь. То есть я понимаю, что ты, наверное, хочешь сделать все сам. Но это не
обязательно.
Кас по-прежнему неотрывно смотрит на него, и следует такая долгая пауза, что Дин
немного озадачен напряженностью его взгляда.
При этом ему на ум приходит миллион еще более пошлых шуток про хот-доги, сосиски и
любовь, и Дин стискивает зубы, чтобы не произносить их вслух (и не думать о них).
— Вообще-то меня уже от них тошнит, — говорит он. — Не могу их больше есть.
— Неудивительно, — отзывается Дин. — Мой тебе совет: ешь пироги — пирог нельзя
испортить, а вот, что кладут в эти хот-доги, лучше даже не знать. Это же заправка —
без обид, но тут пища не для гурманов.
— Успокаивает?
Дин подходит поближе, чтобы проследить его взгляд. Это всего лишь магазин при
автозаправке, но, когда Дин пытается увидеть его глазами Каса, он выглядит даже
впечатляюще — этот маленький магазинчик, полный провизии для путешествующих людей.
В нем собрана всяческая странная еда и конфеты в ярких упаковках, свезенные из
тысяч разных мест и аккуратно выставленные на полках для тысяч путешественников,
направляющихся в тысячи городов. Все безупречно чисто и организованно. Пол только
что подметен, в кофейниках — свежий кофе, который Кас, должно быть, только что
приготовил. Полки заполнены товаром, и на прилавке нет ни крошки. Здесь ярко,
светло и чисто. Все блестит.
— Всего я исправить не могу, — произносит Кас медленно. Дин не сразу понимает, что
он больше не имеет в виду магазин. — Я теперь ничего исправить не могу. Надо
принять этот факт. — По лицу Каса пробегает мрачная тень, но потом его лицо
светлеет, и он добавляет, снова оглядывая торговый зал: — Но по крайней мере я могу
поддерживать чистоту здесь. В одном этом маленьком уголочке мира. Восемьсот
квадратных футов — их я могу подмести. И, кажется, это максимум, что в моих силах.
— Ты можешь сделать гораздо больше, — уверяет его Дин. Но, как ни странно, плечи
Каса опадают, и он выглядит только еще сильнее уставшим.
— Не могу, — говорит он. — Правда, не могу. — В его голосе грусть, как будто он
опечален какой-то потерей, которой не в состоянии объяснить. И которой Дину не
понять.
«Что его беспокоит?» — гадает Дин. Это может быть что угодно. Потеря могущества?
То, что его выгнали из Рая? Потеря его семьи ангелов, и Чака? Может, Кас скучает по
своему старому гарнизону?
Он тут же жалеет, что раскрыл рот, потому что Кас неожиданно выглядит так, будто
получил удар в живот. Его губы туго сжимаются, и он даже слегка съеживается,
сгорбив плечи и уронив подбородок. Он скрещивает руки поверх своего голубого
жилета, потирая плечо рукой, как будто ему вдруг стало холодно.
— Я думал, что в конце концов привыкну, — перебивает Кас, глядя в пол и обхватив
себя руками. — Я всегда думал, что приспособлюсь. Но я даже смотреть на птиц больше
не могу.
***
К магазину прибывает сразу несколько машин покупателей, и Кас быстро стряхивает с
себя тоску по поводу крыльев. На самом деле даже подозрительно, насколько хорошо он
ее прячет: как моментально поднимает подбородок, расправляет плечи и вновь
приобретает спокойствие стойкого оловянного солдатика.
— Мне надо работать, — говорит он Дину тихо, суя ему в руки персиковый пирог.
— Увидимся вечером.
«Но не зря съездил, — думает он, сидя за рулем. Персиковый пирог лежит на
пассажирском сиденье рядом. — И не только из-за пирога. Приятно видеть, что Кас
похож на себя, даже на работе».
Голос у Каса был нормальный — его обычный низкий баритон; смотрел он на Дина как
Кас смотрит обычно; и его кривая улыбка и то, что он говорил и как отреагировал на
вопрос о крыльях (черт, зачем Дин вообще упомянул об этом?)… — все это было похоже
на Каса.
***
«Ну и что, что он не хочет охотиться? — думает Дин несколько дней спустя. — Не
хочет, и ладно». Новый уклад на самом деле не так уж и плох. Они все равно проводят
время вместе. Кас возвращается в бункер по вечерам, после немыслимо долгой дороги,
и даже трогательно, что он ездит так далеко ради того, чтобы провести час-другой с
Сэмом и Дином. Они часто вместе завтракают по утрам, а по вечерам смотрят фильмы, и
иногда Кас помогает им с исследованиями. «Морковка-призрак» не становится
исключением: у Каса множество полезных идей, и, когда назревает новое дело, он
начинает вечерами помогать им с подготовкой. После, когда дело закончено и Сэм с
Дином возвращаются домой из поездки, Кас всегда хочет услышать рассказ до
мельчайших подробностей.
Он только не хочет ездить с ними, вот и все. И Дин, и Сэм продолжают предлагать —
каждый раз. Но каждое приглашение встречает один и тот же набор отговорок. Кас
«слишком занят»; ему «просто нужно еще немного наличных»; у него «график», которого
он вынужден придерживаться; он «хотел бы поехать… но позже».
Зато он, кажется, обживается в бункере. В спальне, которую обустроил для него Дин,
начинают появляться его немногочисленные вещи: Кас теперь вешает свой плащ и пиджак
в шкаф, а в комоде у него лежит стопка аккуратно сложенных рабочих жилетов и
небольшой ассортимент белья, носков и рубашек. Это хороший знак. Поначалу Кас
вообще занял эту комнату крайне неуверенно — что было немного странно, учитывая,
как он годами до этого совершенно свободно проводил время в бункере. Но, видимо,
решиться спать в кровати и иметь свою собственную комнату ему было труднее.
Как-то обдумывая это, Дин вспоминает, что у Каса ведь никогда не было здесь своей
комнаты. На самом деле в тот единственный раз, когда Кас спал в кровати в бункере,
Дин выгнал его на улицу несколько часов спустя.
***
Они смотрят много разных фильмов. Кас уже знает все сюжеты наизусть, однако
оказывается, что ему все равно интересно смотреть кино в первый раз. Втроем Дин,
Сэм и Кас заканчивают экскурсию по классическим вестернам («Я удивлен, что этот
жанр не освещает тему коров», — комментирует Кас{?}[Ковбой — главный герой
вестернов — дословно переводится как «пастух коров», отсюда и недоумение Каса по
поводу отсутствия в вестернах самих коров.]). Неделей позже они просматривают
эпопею про Индиану Джонса («Ковчег Завета не плавит людей таким образом!
— настаивает Кас. — Ну разве только изредка»). Дальше следуют «Звездные войны» («По
крайней мере, отец Люка поговорил с ним в самом конце. И поговорил по-хорошему», —
замечает Кас и становится молчалив).
Кресло вполне нормальное, даже удобное. Но экран под таким углом видно хуже, и пиво
поставить некуда, и от попкорна слишком далеко (обычно он стоит рядом с Касом). И
однажды вечером Дин понимает, что хочет быть ближе к попкорну. Но он не хочет
стеснять Каса, поэтому пытается присесть на подлокотник дивана. Это не очень
удобно, и тогда Дин садится на пол перед диваном. Сэм бросает ему подушку, и Дин
пересаживается на подушку, опершись о диван спиной. Кас кладет ноги на журнальный
стол, потом усаживается немного ближе, и его бедро касается плеча Дина.
Дин ждет, что Кас отодвинется. Но Кас не отодвигается. Чем бы ни была вызвана его
неприязнь к объятиям, очевидно, она не распространяется на контакт ноги с плечом.
Кас остается там, где сидел, его бедро прижимается к плечу Дина, и он даже ставит
миску с попкорном себе на колени, чтобы Дин мог дотянуться.
Сидеть на полу вообще-то не очень удобно, даже на подушке, но Дин смотрит фильмы на
этом месте каждый вечер всю следующую неделю.
Однажды вечером он даже задремывает. Они только что вернулись с долгой охоты, после
длинного переезда. Сэм урывками поспал в дороге, но у Дина еще остался недосып. Они
начинают смотреть «Людей в черном», и Дин клюет носом почти сразу, еще когда Уилл
Смит сдает вступительный экзамен. Просыпается Дин несколькими часами позднее,
обнаружив, что уронил голову Касу на колено. Фильм давно закончился, в комнате
темно, и Сэм ходит вокруг на цыпочках, собирая пивные бутылки и миску из-под
попкорна.
— Черт, — бормочет Дин, поднимая голову и вытирая рот. В ужасе он понимает, что
заляпал Касу джинсы слюной. — Боже, прости, Кас, — говорит он, но, когда
оглядывается на Каса, видит, что тот тоже глубоко спит, закрыв глаза и откинув
голову на диванные подушки.
— Он не хотел вставать, — шепчет Сэм. — Когда понял, что ты заснул, не хотел будить
тебя.
***
Но потом Кас уезжает снова.
Кас пожимает плечами. Этот жест выглядит принудительным и неслучайным, как будто
Кас пытается убедить сам себя (а, возможно, и Дина) в том, что это пустяковое дело.
— Мне предложили другое место для жилья, чуть ближе к работе. Отсюда все-таки
далековато ездить.
— Какое место?
— А, да так просто… — Кас колеблется. — На границе с Колорадо есть мотель, где я
могу ночевать. Он дешевый, и ехать от него гораздо ближе. Я подумал, буду
оставаться там в будни. А на выходные могу приезжать домой.
И неожиданно уклад меняется: Кас теперь вообще не появляется во время своей рабочей
недели, с воскресенья по четверг.
***
Возвращается какое-то время, пока в один прекрасный день не говорит:
— Я могу задержаться в мотеле на подольше. На пару недель. Мне надо э… кое-что
сделать за выходные. Но потом у меня неделя свободна — и тогда я приеду, увидимся.
И на этот раз он отсутствует целых две недели. А потом снова объявляется ни с того,
ни с сего.
Потом опять уезжает на две недели и снова возвращается. Затем пропадает дольше — на
три недели. И вновь возвращается.
***
Начинает меняться одежда Каса. Его плащ и костюм в какой-то момент явно побывали в
химчистке — они внезапно безупречно чистые, и следов пятен больше не видно. У Каса
появляется новая белоснежная рубашка, и полосатый галстук он поменял на однородно-
голубой — больше похожий на тот, что был у него когда-то. Он также перестал
постоянно носить жилет (теперь он надевает его только на работе) и приобрел
неожиданно стильную короткую куртку.
От мысли о том, что Кас покупает эту одежду где-то в торговом центре в Колорадо,
Дину немного не по себе. Но еще более не по себе ему становится, когда Кас
утверждает, будто не помнит, где ее взял.
— Друг помог мне выбрать ее, — сообщает он только. — Я забыл где.
— Друг? — переспрашивает Дин Сэма одними губами, когда Кас отворачивается. Сэм лишь
пожимает плечами. Дин уже готов начать расспрашивать Каса о том, кто такой этот
«друг» и можно ли этому «другу» доверять, но потом понимает, что это уже слишком:
все-таки Кас — не подросток, а Дин — не его родитель.
— Ну, раз тебе уже миллион лет, полагаю, тебе позволительно завести одного-двух
друзей, — нехотя признает Дин. Сэм прыскает со смеху, и даже Кас слабо улыбается.
Дальше, волосы. Кас явно все это время практиковался в укладке, потому что давно
уже овладел мастерством создания «художественного беспорядка». Это приятно видеть,
но теперь во время своих кратких визитов в бункер он проводит все больше времени в
ванной. Однажды Дин распахивает дверь в ванную и застает там Каса, сосредоточенно
смотрящегося в зеркало. Очевидно, Кас забыл запереть дверь. В ладони у него капля
мусса, которым пользуется Дин, и шампунь «для объема», принадлежащий Сэму, стоит
около раковины. Кас возится с прядями на лбу, вытягивая их то в одну, то в другую
сторону. Он даже поворачивает голову, пытаясь разглядеть волосы по бокам.
— Конечно, конечно… — бормочет Кас. — Я забыл про замок. — Он хватает дверь за
ручку и захлопывает ее у Дина перед носом. Дин едва сдерживает смех: Кас явно
смущен! Это немного мило, определенно смешно, но еще и слегка странно. С каких это
пор Каса смущает физиология? «И если подумать, — размышляет Дин, еще усмехаясь, — с
каких это пор Касу вообще небезразлично, как он выглядит?»
«С тех пор, как он стал пропадать один пару месяцев назад», — вспоминает Дин. Когда
Дин впервые сказал ему, что «девчонкам понравятся» его взъерошенные волосы. В тот
день — в тот самый момент — Кас и начал интересоваться своим внешним видом. Желание
смеяться у Дина постепенно проходит.
После этого случая Кас прилежно запирает дверь, когда пользуется ванной. А вскоре
он начинает чрезвычайно подолгу принимать душ (тут, по крайней мере, еще есть чему
ухмыльнуться).
***
И это лишь первые шаги Каса в череде различных самосовершенствований. Сэм однажды
застает его в тренажерном зале бункера, а Дин даже видит, как он в одних шортах и
футболке взвешивается на старомодных весах Хранителей Знаний, осторожно передвигая
грузики на балансире. И снова Кас вздрагивает от неожиданности, заметив Дина, и
почти комично хватает и оборачивает вокруг себя полотенце (даже хотя на нем есть
одежда).
— Да расслабься, я только спину твою увидел, — говорит Дин. — И с ней все в полном
порядке.
Кас только бросает на него явно смущенный взгляд и молниеносно исчезает за углом,
завернувшись в полотенце, как в плащ, и оставив Дина недоуменно посмеиваться.
Одежда Каса продолжает претерпевать изменения. В один прекрасный день малый плащ
исчезает совсем — по всей видимости, сосланный в глубины шкафа, — и Кас начинает
носить куртку или новый вязаный темно-синий свитер, появившийся у него неведомо
откуда. Затем он вдруг где-то приобрел еще серую шерстяную шапку ручной вязки. Она
слегка бесформенная, но ему даже идет — и вот он уже надевает ее почти каждый день,
когда уходит утром на работу в прохладную октябрьскую погоду и возвращается назад
вечером. Вскоре он вообще почти перестает ее снимать и носит даже дома (по правде
сказать, в бункере зимой довольно холодно). После этого у него появляется бежевый
шарф и пара черных перчаток, а также симпатичная сумка на плечо.
Далее, еда.
— Я, пожалуй, не буду картошку, — говорит Кас однажды, когда Дин накладывает ему в
тарелку гору аппетитной печеной картошки домашнего приготовления. — Сэм, у тебя
есть еще салат?
После этого он полностью перестает есть еду Дина и почти фанатично копирует
здоровую диету Сэма с ее протеиновыми коктейлями и прочей гадостью. Сэм, конечно,
счастлив, и вскоре они с Касом начинают вести за ужином длинные беседы о пользе
киноа и йогурта. Дин молча терпит. «Ну и ладно, мне больше картошки достанется», —
думает он.
Потом Кас начинает приносить домой рецепты понравившихся ему блюд. Блюд, которые он
ел где-то еще и которые хочет попробовать приготовить дома. Это все какая-то унылая
здоровая пища: домашняя курица, органическая паста, подозрительного вида салаты…
— Да. За покупками.
***
Улики повсеместны, но Дин почему-то все еще считает, что это какая-то комплексная
инициатива Каса «по самосовершенствованию». Это самообман, конечно, и Дин смутно
понимает, что упускает нечто очевидное, но только несколько недель спустя, в начале
ноября, ему приходится задуматься об этом всерьез.
Однажды утром Кас уходит, отправляясь на работу, а после — на свое «временное место
жительства», как он называет «Холидей-Инн» в Колорадо. На нем его серая шерстяная
шапка и новенький чистый свитер; на плече — новая сумка. Сэм и Дин убирают посуду
после завтрака, когда Кас исчезает за дверью, с улыбкой помахав им на прощанье и
пообещав «быть на связи». Эта улыбка почти поражает Дина: Кас выглядит на удивление
бодро, как будто с радостью предвкушает возвращение в Колорадо.
Братьям слышен рев двигателя его Континентала, когда Кас заводит машину и выезжает
из гаража. Убедившись, что он уехал, Сэм с улыбкой поворачивается к Дину.
***
— У Каса не может быть девушки, — следует немедленная реакция Дина.
— Он неделями отсутствует, Дин. Неделями. По две-три недели за раз. Ты знаешь, что
это значит. Ты знаешь, что это означало бы, если бы это делал я. Или если бы это
делал ты.
— Ему просто удобно жить ближе к работе, — возражает Дин. — До нас ехать два часа!
— Он ближе к работе, безусловно, — отвечает Сэм. — Но… уверен, что не только к ней.
Почему он вообще выбрал этот магазин, а? Ведь рядом с нами есть куча других. Он
поменял дислокацию намеренно.
— Он бы сказал нам, если бы у него была девушка, — спорит Дин. — Он согласился на
эту работу просто потому, что ему нужны деньги.
— Если он хотел подмести восемьсот квадратных футов, он мог сделать это здесь, —
замечает Сэм. — И на что ему деньги? Та кредитная карта, что мы ему дали, еще даже
близко не израсходована — я проверил.
— Он знает, что мы следим за этим счетом, Дин! Если он воспользуется этой картой,
мы узнаем, когда и где он что-то покупал. И он в курсе этого. Ты что, не видишь? Он
не хочет, чтобы мы знали, на что он спускает деньги.
— И на что же, по-твоему? — Дин начинает понимать, к чему клонит Сэм, но упорно не
хочет позволить себя убедить.
— Ладно, может быть, — допускает Дин. — Но — девушка? Ты серьезно? Может, он… не
знаю, спускает их в игровых автоматах, или копит на новую пару крыльев… — Дин и сам
удивлен, что это вылетело у него изо рта, но Сэм только смеется. — Или на новый
плащ — не знаю, у него могут быть и другие цели!
— Конечно, Дин, но, боже ты мой, почему у него не может быть девушки? Ну почему не
может-то? Он уже несколько месяцев как пришел в себя. Ты серьезно думаешь, что он
станет проводить все свободное время здесь и никогда никого не встретит? Время-то
идет.
Дин беспомощно смотрит на брата. Ему почему-то никогда не приходило в голову, что
для Каса может быть совершенно естественно найти себе девушку.
Какое-то время Сэм молчит, отмеряя порцию кофе, потом возобновляет речь:
— Если ты сейчас скажешь «потребности», помоги мне господи… — говорит Дин. — Или
еще «нужды». Я не хочу слышать ничего о «потребностях» Каса. Никогда.
— Но что если это так? — настаивает Сэм. — Дин, у него есть право на личную жизнь.
Он может делать что хочет. Мы же сами ему сказали. Ты сказал ему именно это.
«Чего тебе на самом деле хочется, Кас?» — «Мне надо подумать об этом».
Дин вспоминает, как тем вечером во Флагстаффе Кас принял долгий, долгий душ… думая
о том, «чего ему на самом деле хочется». Он ведь поразмыслил об этом той ночью, не
так ли? Даже проснулся среди ночи и сидел все утро, глядя, как Дин спит, и думая
над возможными вариантами.
«Может, я сам себе невесть чего напридумывал, — размышляет Дин. — И ничего
подозрительного не происходило. Может, дело даже не в том, что он был напуган, или
не совсем в этом. Может, он просто хочет иметь собственную жизнь».
Обычную жизнь, в кои-то веки. Жизнь, в которой есть девушка. У Дина был такой год.
И у Сэма тоже. А Касу не выпадало такого шанса (во всяком случае, пока он был
вменяем и помнил, кто он такой). Может быть, ему просто хочется иметь обычную
жизнь… обычную работу…
Обычную девушку.
Мысль о том, что у Каса может быть девушка, не должна казаться такой неожиданной и
чуждой, но почему-то она воспринимается именно так. Она не должна удивлять Дина, но
почему-то удивляет.
И она не должна быть тягостной, но почему-то Дину от нее тоскливо. Настолько, что
он пытается скрыть смятение, достав из холодильника три бутылки пива (совершенно
забыв, что сейчас только завтрак и Сэм готовит кофе в эту самую секунду). Он
сосредотачивается на том, чтобы снять с бутылок крышки. «У Каса не может быть
девушки, — хочется сказать ему. — Кас живет здесь, в бункере. Он — член моей… нашей
семьи, и живет здесь, со мной… с нами. Большую часть времени. Какую-то часть
времени. Он может уезжать, конечно. Может даже спать с кем-то. Но у него никак не
может быть девушки». Дин открывает одно пиво, потом второе для Сэма (Сэм берет его
неуверенно, бросив взгляд в сторону кофеварки), и уже собирается открыть третье для
Каса, но потом вспоминает, что сейчас только восемь утра, Сэм не хотел пива, а Каса
вообще здесь нет.
Тем временем Сэм приводит все новые доказательства, как будто выстраивает дело в
суде.
— Кас даже за своим видом начал следить! — отмечает он со смехом. — Ты заметил? Он
так заинтересовался, когда ты сказал ему, что девчонкам нравится другая прическа! И
с тех пор постоянно возится со своими волосами. И — как тебе это — мой шампунь
начал перемещаться сам по себе, пока я не понял, что это Кас его заимствует! И
твоим он пользовался, помнишь? — (Дину почему-то даже обидно, что Кас перестал
пользоваться его шампунем.) Сэм добавляет: — С каких это пор он переживает по
поводу придания прическе объема? Хоть когда-нибудь Каса это заботило? Он поменял
всю одежду, он даже следит за весом, Дин, — перешел на здоровую диету ни с того ни
с сего, ходит в тренажерный зал внизу — он пытается быть в форме! Все признаки ведь
налицо?
— И еще гель для волос, — вспоминает Дин, делая большой глоток из бутылки.
— Что?
— Я застукал его, когда он пользовался моим гелем, — поясняет Дин, выдавливая
усмешку. — Ну этим моим муссом для волос… Пытался типа… придать прическе форму.
Смотрелся в зеркало и гм… Ха. Я его смутил. — Теперь эта странная сцена и особенно
смущение Каса кажутся глубоко значимыми. Дин вставляет еще одну вынужденную
усмешку, но она выходит немного фальшивой и он пытается замаскировать это новым
большим глотком, осушив почти полбутылки за раз.
К счастью, Сэм, кажется, не замечает его смущения и только говорит:
— Эта его шерстяная шапка… Она же ручной вязки, Дин, ты не заметил? И шарф тоже.
Наверняка их подарил «друг». Тот же «друг», от которого он приносит свои рецепты.
— Да полно парней вяжет! — настаивает Дин, не в силах вспомнить ни одного примера.
— Куча мужчин вяжет. Это нынче модно. Да может, Кас сам увлекся вязанием! — (Сэм
явно сомневается и в этот момент даже отхлебывает пива, несмотря на ранний час.) —
Или, может, он не сам ее связал, а нашел в магазине подержанных вещей… Не знаю.
Шапка ничего не доказывает. — В этот момент Дин понимает, что его бутылка пуста,
поэтому принимается за бутылку Каса.
— Ну, удивляться тут нечему, — произносит Сэм тихо. — Это уже не в первый раз.
— Что ты имеешь в виду? — голос Дина осип после еще одного внушительного глотка.
— Ну… — Сэм колеблется, глядя на Дина так, словно ищет способ смягчить плохую
новость. — У Каса уже были женщины и раньше, — говорит он наконец. — Он же был
женат однажды, помнишь? Когда я попал в больницу?
— Да, но у него была амнезия, — возражает Дин. — Это не считается. И жена у него
была супер-религиозная, в каком-то прямо… благоговении перед ним. Это был
нестандартный брак. — Он едва удерживается, чтобы не добавить: «Бьюсь об заклад,
они не жили интимной жизнью».
— Но все равно. И у него вроде был какой-то взаимный интерес с Мег.
— Мег со всеми флиртовала, — спорит Дин. — А Кас просто… привязался к ней, потому
что она заботилась о нем. Но она ему не нравилась — не в таком смысле.
— Ну, уж он-то ей точно нравился в таком смысле. И еще была та тетка, жнец. Как ее
звали… Эйприл?
— То была интрижка на одну ночь, — протестует Дин. — Это ничего не значит, ты же
знаешь. Кроме того, она пыталась его убить. И у нее получилось.
— Но ему же она понравилась, разве нет? Он сказал, что она привлекательная?
— Ну, да… но… — Дин останавливается, понимая, что не может убедительно доказать
Сэму, почему ни одна из этих женщин не считается. Это все были ненастоящие
отношения. Кас просто примерял на себя роль; он оказался в мужском теле, поэтому
пробовал роль, которую, как ему казалось, он должен был играть в человеческом
обществе. Ни одну из этих женщин он по-настоящему не узнал, ни к одной не испытывал
настоящих чувств. И ни одна из них по-настоящему не знала Каса. То есть не так… не
так, как Дин знает Каса, вот например.
Сэм снова смотрит на Дина немного странно, и Дин пытается сделать вид, что все это
пустяки. Ну, допустим, у Каса девушка. Ради бога. Конечно. Почему нет.
— Как бы там ни было… Коли так, я рад за него, — произносит Дин с усилием и
отхлебывает из бутылки — главным образом, надеясь смыть пивом это странное чувство
отчаяния, поселившееся у него в желудке. — Если дело в этом — ну и чудесно. На
самом деле.
— Мы не могли рассчитывать, что он останется в бункере навсегда, — говорит Сэм. — И
знаешь… — в его голосе появляется нота грусти, — хорошо, если хоть у кого-то из нас
троих будет какая-то нормальная жизнь.
Девушка начинает принимать очертания в сознании Дина. Она любит командовать, думает
Дин. Например, у него впечатление, что она критикует Каса за пристрастие к тяжелой
пище. (Он вообще больше не ест картошку фри — ну серьезно? И хот-доги наверняка из-
за нее разлюбил.) Но, по всей видимости, она готовит для Каса. И Касу нравится ее
еда, раз он даже берет рецепты (ее блюд, без сомнения) и приносит домой.
Девушка явно повернута на здоровом образе жизни, потому что вскоре Кас уже
опережает Сэма в разговорах о здоровом питании. Он рассуждает о полезных жирах,
орехах, витамине B и пробиотиках — и конечно, Сэм от этого в полном восторге.
Завтраки Каса тоже меняются: он переходит с любимых Дином оладий с беконом на
овсяные каши с «полной антиоксидантов» (как утверждает Кас) черникой, йогуртом с
«высоким содержанием протеина» и каплей органического меда «для поддержания
иммунной системы».
Кас настаивает, что ему нравится эта безвкусная липкая смесь, и каждое утро
пытается впихнуть немного в Дина. Ее можно есть, только если вылить сверху полфунта
органического меда, но Дин улыбается, кивает, накладывая меду, и послушно ест.
***
У девушки также определенно есть мнение об одежде. Для начала, малый плащ больше не
появляется. За это Дин девушке даже втайне признателен, так как заочно согласен с
ней, что малый плащ Касу никогда не подходил. В большом плаще было куда больше
шика. Больше… чего-то. Фактуры, динамики при ходьбе, он был больше похож на плащ
супергероя или… даже на крылья. Больше похож на крылья. И на нем было больше пряжек
и поясков. Поэтому Дин надеется, что девушка подыскивает Касу другой плащ, получше.
Он даже начинает подумывать, уж не связаться ли с ней, чтобы дать дружеский совет
по поводу фасона плаща для Каса. «Может, она не знает, что изначальный плащ
смотрелся на нем лучше? — думает Дин. — Я мог бы ей подсказать, что ему идет».
Тем не менее гардероб Каса продолжает меняться: в основном в нем появляются все
более комфортные вещи. Никакой деловой одежды вроде плаща. Однажды у Каса внезапно
обнаруживаются мягкие спортивные штаны на шнурке, а во время следующей поездки он
приобретает немного чудной, но тоже мягкий и теплый флисовый жилет. Как только Кас
возвращается с работы, он переодевается из стильной куртки в бесформенный свитер и
теплый жилет. Еще через несколько недель Кас даже приносит новую пару мягких
тапочек, которые раздобыл «где-то», и начинает носить их в бункере, шаркая по полу
во время вечерних кинопросмотров, как старый дедушка.
— Это не так уж плохо, — отвечает Сэм тоже шепотом, пока Кас снимает рабочий жилет
и натягивает шерстяной синий свитер.
Дин согласно кивает. Даже мило, как Кас обживается тут, как комфортно теперь
чувствует себя в бункере и какой уют создает вокруг себя. Конечно, его домашняя
одежда несколько блеклая и немодная, но ему явно в ней удобно.
«Отстойный вкус у его девушки», — приходит к заключению Дин. Да, у Каса есть одна
стильная куртка, но он носит ее, только когда выходит на улицу, а все остальное —
какая-то бесформенная масса флиса и вязаной шерсти. Каждый раз, когда Дин окидывает
его взглядом во время совместных вечеров перед телевизором, Кас уютно укутан в свой
мешковатый синий свитер, серую вязаную шапку, бежевый шарф и мягкие тапочки. Часто
на нем еще и теплый жилет, и одно-два одеяла сверху. Не образец мужской моды.
Но, во всяком случае, новая одежда выглядит теплой и комфортной. Кажется, девушке
хочется, чтобы дома Касу было удобно.
На самом деле она, похоже, делает для этого больше, чем Дин делал когда-либо.
***
Как-то вечером Кас и Сэм сидят перед телевизором, и Дин заходит в комнату, чтобы
посмотреть, каким очередным сериалом они увлеклись. Это одна из тех ныне редких
недель, когда Кас живет в бункере, и в последнее время они с Сэмом садятся к
телевизору раньше Дина. Все потому, что ужинают они одинаковыми быстрыми в
приготовлении салатами и заканчивают есть, пока Дин еще готовит что-нибудь для себя
(что-нибудь вкусное; и вредное).
Сегодня Сэм и Кас уже поели свой пресный Цезарь, а Дин только что приготовил себе
аппетитные бургеры: с жареным луком, домашними котлетками и булочками,
подрумяненными в тостере — все как положено.
Дин приходит в гостиную, уплетая бургер (который, надо заметить, просто изумителен,
хотя на его приготовление и понадобилось время). Еще два бургера он несет на
тарелке — на случай, если соблазнятся Кас или Сэм.
— Бургер? — предлагает Дин, протягивая тарелку. — Клянусь, он вкуснее, чем та
дрянь, которую вы едите.
Кас не может быть сыт, он и салат-то свой толком не съел. Дин вздыхает: должно
быть, Кас все еще следит за весом. Дину хочется сказать: «Не давай бабе изменить
тебя! Тебе должно быть комфортно оставаться собой. Если тебе нравятся бургеры, так
ешь бургеры, черт возьми!» Но он прикусывает язык. Кас пока еще не рассказывал им
никаких подробностей о таинственном «друге», с которым проводит время, и Дин с
Сэмом решили не допытываться.
По крайней мере, один бургер берет себе Сэм. Дин ставит тарелку на журнальный стол
и какое-то время смотрит на них обоих.
Это оказывается странный сериал под названием «Восьмое чувство». Насколько ясно
Дину, он про паранормальные способности, чтение мыслей и гомосексуальные оргии. На
экране целуются две лесбиянки, и Дин какое-то время смотрит (потому что ведь все
без исключения признают, что лесбийские поцелуи — это сексуально). Но потом
показывают двух целующихся парней, и Дину вдруг становится как-то не по себе —
потому что, ну, это же геи, и, хоть в этом и нет ничего такого, это не для Дина.
Это совсем не его. В этом нет абсолютно ничего предосудительного, просто Дина это
не интересует. На самом деле, безопаснее всего вообще не смотреть, поэтому Дин
отворачивается от экрана.
— Ты вообще когда-нибудь снимаешь этот свитер? — спрашивает Дин, подходя и садясь
на подлокотник дивана. — Он висит на тебе, как мешок.
— А мне нравится, как сидит свитер. — Кас смотрит вниз, достает одну руку из рукава
и разглаживает ею шерсть свитера. — Он удобный. Можно легко засучивать рукава. — Он
снова глядит на экран, но теперь сцена про геев закончилась, и новое действие не
захватывает его до такой степени, потому что он то и дело бросает быстрые взгляды
на Дина.
Эрин.
С этим нужно свыкнуться. Имя кажется значительным, весомым, и Дину требуется время,
чтобы оценить, как оно звучит.
Эрин.
Эрин. Эрин. Эрин. Удивительно, сколько в нем значимости. Имя звенит у Дина в ушах
почти как колокол, и Дин вдруг осознает, что до этого самого момента еще питал
тайные иллюзии, что никакой девушки на самом деле нет. Всегда имелись какие-то
альтернативные объяснения — Кас мог копить деньги на что-то еще. Была версия про
Клэр, и про приятелей с работы. Но нет, это не Клэр, это кто-то другой. Кто-то по
имени Эрин.
Кас колеблется. По его лицу пробегает тревога, как будто он только что понял, что
проговорился.
— Эрин — это уж не друг ли, подаривший тебе шапку? — спрашивает Сэм безобидным
тоном.
— Да… — отвечает Кас. Он явно насторожен и пристально изучает попкорн, однако Сэм
не отступает. На лице Сэма тщательно нейтральное выражение, но Дин уверен, что он
прячет улыбку.
— Вроде того, — бормочет он. После чего роняет несъеденный попкорн в миску,
отставляет ее в сторону, достает откуда-то из складок мешковатой одежды телефон и
притворяется, будто проверяет время. Затем он сбрасывает одеяло и встает. — На
самом деле мне пора, — объявляет он, затягивая бежевый шарф потуже, как будто
готовится выйти в метель. — Уже позднее, чем я полагал, а мне далеко ехать. Мне
нужно вернуться сегодня.
Дин недоуменно моргает, и Сэм смотрит на Каса, приподняв бровь. До этого Кас не
упоминал, что сегодня ему нужно уезжать.
— И Эрин, небось, тебя ждет? — добавляет Дин, заставляя себя присоединиться к
шараде.
— Это ведь уже восьмой или девятый визит, да? — спрашивает Дин. — Что, все
серьезно?
При этом у Каса на лице появляется странное выражение, и он некоторое время смотрит
на Дина, о чем-то размышляя. Дину думается, что, может быть, Кас не понял смысл
фразы «все серьезно». Это (уже не впервые) наводит Дина на мысль о том, был ли у
Каса опыт настоящих отношений. Хоть какой-то?
Дин ждет, что Кас сейчас скажет что-нибудь вроде «да нет, мы только познакомились»,
и уже приготовил ответ о том, как Касу стоит пожить в свое удовольствие и позволить
себе немного развлечься. Но Кас говорит, медленно, задумчиво кивая:
Или что-то в этом духе. Дин больше не слышит подробностей. Потому что у него в ушах
до сих пор звучит фраза «полагаю, все серьезно».
Дин заставляет себя изобразить заинтересованность тем, что сказал Сэм. Чего ему на
самом деле хочется, так это уйти куда-нибудь в тихий уголок, где можно присесть и
какое-то время подумать об имени «Эрин». Или, может быть, прилечь на кровать на
часок-другой, чтобы свыкнуться с фактом, что у Кастиэля есть «Эрин». Но Дин знает,
что надо поддержать Сэма в дружеском поддразнивании, поэтому говорит:
— Да, твою девушку мы определенно должны проверить. Она должна пройти испытание, —
добавляет он, пытаясь обратить все в шутку. — Уж как минимум серебром и святой
водой!
— Нужно убедиться, что она не демон, до того, как ты переедешь к ней насовсем, —
вторит ему Сэм.
Сэм, очевидно, тоже понял это, потому что немедленно оставляет шутки и вместо этого
говорит:
— Эй, Кас, серьезно, хорошо тебе провести время! — он поворачивается, пытаясь
поймать взгляд Каса до того, как тот скроется за дверью.
— Иди завоюй ее, тигр, — добавляет Дин, хотя «тигр» выходит у него немного
механически. — И помни про безопасность.
Кас надел ботинки и выпрямляется, медля перед дверью и глядя на Дина с отчетливым
выражением нерешительности.
В этот момент Дин вспоминает знаменитый комментарий, который Кас отпустил несколько
лет назад, — о том, как он «предохранялся» с этой женщиной-жнецом, попытавшейся его
убить, — предохранялся при помощи ангельского клинка. Эта цитата уже вошла в
золотой фонд Кастиэля, и Сэм с Дином до сих пор вспоминают ее со смехом, но теперь
Дин вдруг понимает, что Кас, возможно, до сих пор не осознает важности этих вещей.
Так что, не уступая брату, Дин восклицает: «Погоди-погоди!» — лезет в бумажник и
находит там презерватив (у него во внутреннем отделении почти всегда имеется запас
на чрезвычайный случай). Презерватив немного потрепанный, но еще не просроченный и
в целой обертке.
— Вот, — говорит Дин. — Отдаю самое ценное. И не говори, что я ничего для тебя не
сделал. — Он бросает презерватив Касу, как летающую тарелку.
Или Дин все неправильно понял? Может, Кас так смущен просто потому, что еще не спал
с этой Эрин? А если нет… то почему, черт возьми, нет? Кас уже пару месяцев неделями
пропадает в Денвере! Уж не водит ли его за нос эта Эрин?
Может, она его обманывает? Или она какая-то извращенка? А может, очень
религиозная — из тех девушек, которым нужно время? Или…
Дин стоит и злится на воображаемую Эрин все сильнее, когда Кас наконец поднимает на
него глаза. В его взгляде читается грусть. И… почти теплота. Теплота и
беспокойство. Но отчего-то кажется, будто он беспокоится о Дине, а вовсе не о себе.
Это точно такое же «спасибо», какое Кас сказал, когда Дин произнес речь «ты наш
брат» перед решающим поединком с Амарой. Такое же «спасибо», как во Флагстаффе.
Будто он не вполне знает, что сказать. Или сказать нужно так много, что он не может
выговорить ничего, кроме одного этого слова.
***
— Может, он с ней еще не спит? — предполагает Сэм, когда Кас ушел. — Хотя, видит
бог, они провели вместе достаточно времени… — Он усаживается обратно на диван и в
задумчивости смотрит на Дина. Следует неловкое молчание. Сэм пару раз набирает
воздуха, бросая на Дина быстрые взгляды, как будто взвешивает — и отметает —
несколько вариантов того, что хочет сказать. Наконец он произносит: — Знаешь, нам
стоит за него порадоваться.
Это хреново, потому что боль означает, что Дин — мерзавец, ведь он должен быть рад
за Каса. Он должен быть за него искренне рад. Особенно после всего, что выпало на
долю Каса! После стольких лет мучений, сплошного ада, заклятий Ровены, ангельских
сражений и одержимости Люцифером — видит бог, Кас заслужил счастье. Заслужил
девушку, которая для него готовит и следит за тем, чтобы он носил шарф, и шапку, и
свитер, когда на улице холодно. И она права: Кас действительно недостаточно тепло
одевался, это очевидно — ведь уже поздняя осень, и на улице почти заморозки, а Кас
лишен могущества, и плащ его совсем не по погоде, и как, черт возьми, Дин не
заметил этого раньше? Конечно Касу нужна была другая одежда, конечно ему нужен был
свитер, и жилет, и шарф, и шапка — ведь уже почти ЗИМА! Почему эта чертова «Эрин»
заметила, что Касу холодно, а Дин не заметил?
И может быть — может быть — немного любви. Дом с палисадником и все такое.
***
Сэм выключил звук на телевизоре и смотрит в потолок, словно все еще размышляя о
чем-то.
— Она, должно быть, сама ее связала, Дин! Ты так не думаешь? Шапка явно ручной
вязки. — Сэм даже по-доброму улыбается. — Он обязан ее носить. И если подумать…
— Он медлит, изучая Дина. — Это даже мило, что Кас почти не расстается с ней.
— Она ужасна, — настаивает Дин угрюмо. — И шарф тоже. И этот жуткий свитер. Он их
не снимает, и они ужасны. Плащ был лучше. Особенно первоначальный.
— У тебя, похоже, тот первый плащ оставил неизгладимый след в душе. Видать, слишком
долго ты его с собой таскал…
Это должна была быть шутка, но Дин внезапно испытывает острую неловкость, и ноющее
чувство в животе усиливается. Он встает, собирает оставленные с ужина тарелки,
одинокий бургер, который не съел Кас, и полупустую миску попкорна и уносит всю
шаткую стопку посуды на кухню. Он надеется, что Сэм оставит тему и уйдет. Даже
повторяет про себя: «Брось это, Сэм, брось». Но Сэм идет за ним по пятам,
прислоняется к кафельной плитке на кухне, скрестив на груди руки, и наблюдает, как
Дин выбрасывает несъеденный бургер в мусор.
— Знаешь, Касу позволительно от нас съехать, — говорит Сэм тихо. — Я понимаю, ты
его искал. Понимаю, ты хотел, чтобы он жил с нами, уже… много лет, на самом деле.
Но мы должны его отпустить.
— Ну само собой, — отвечает Дин, теперь чувствуя невероятное раздражение. — О чем
речь вообще…
На противень из-под бургеров налипла какая-то дрянь, которую нужно отскоблить, так
что Дин сосредотачивается на этом занятии. Он извлекает из-под столешницы старую
металлическую мочалку из безграничного бункерского запаса кухонных принадлежностей,
добавляет мыла и начинает отскребать противень так усердно, что поднявшаяся мыльная
пена едва не переваливает через край раковины.
— Не ты ли сказал, когда мы встретили Цезаря и Джесси, что, если охотник доходит до
финиша живым, это надо уважать? — говорит Сэм.
Дин думает о Цезаре и Джесси — о том, как они счастливы на своем ранчо, в окружении
сотен маленьких жеребят (каждый раз, когда Дин представляет себе Цезаря и Джесси,
жеребят в его мысленной картине становится все больше). И что-то сжимается у него
внутри. Что-то болезненное. Он поворачивается к Сэму.
— Но что мы знаем об этой Эрин? — Дин взмахивает мочалкой для выразительности, и в
воздух летят голубые мыльные пузыри. Один из них едва не врезается Сэму в лицо, но
Дин не замечает. — Кто она? — вопрошает он. — Как они познакомились? Где? Это она
предложила ему встречаться? Или он ей? Как именно это произошло? Она ему
действительно подходит, Сэм? — Сэм молча за ним наблюдает. — Я имею в виду, она его
заслуживает? — продолжает Дин. — Пусть только попробует не заслуживать! Ты же
знаешь, какой он, как легко им воспользоваться… Мы ничего о ней не знаем! А что
если она таки демон?
— И Кас был каким-то… не знаю, обдолбанным весь прошлый год! Ты не помнишь, как мы
достучались до него один раз, пока с ним был Люцифер? Ты что, забыл? Он же просто
ОТКЛЮЧИЛСЯ, Сэм, он СДАЛСЯ! Он месяцами был не в себе, ты же знаешь! — По кухне
летает все больше голубых пузырей, но Дин их вообще не замечает. Набрав полную
грудь воздуха, он добавляет: — Не говоря уже о том, что ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА, С КОТОРОЙ
ОН ПЕРЕСПАЛ, ЗАКОЛОЛА ЕГО ДО СМЕРТИ! И в следующий раз, на том неудавшемся свидании
в Айдахо, он чуть не погиб! Ему ПЛЕЧО СЛОМАЛИ!
Сэм хмурится.
— Ты что, правда думаешь, что каждая девушка, которой нравится Кас, втайне
планирует его убить? Почему она не может оказаться просто… обычной девушкой? Может,
он ей просто нравится?
— Даже если она обычная, что если эта Эрин просто пользуется им? Он этого даже
РАСПОЗНАТЬ не сможет! Да как ему УЗНАТЬ такое? И как МЫ узнаем? Даже если она
обычная, она может… пытаться забеременеть от него! Или… манипулировать им!
Например… например, даже не давать ему! — При этих словах Сэм хмурится, и Дин
поспешно добавляет: — Я не к тому, что она должна, но я имею в виду, хорошо ли она
к нему относится? Есть ли у нее к нему чувства? Мы не знаем! Или, может, она…
забирает все его деньги, или еще что — вытирает об него ноги? Или что если она
просто плохо с ним обращается? А он позволяет ей все что угодно, как позволял
Люциферу? Он хоть знает, что есть альтернатива? Он вообще знает, что такое
настоящие отношения?!
— У нас тоже, знаешь ли, послужной список не образцовый, — говорит Сэм. — Как твой,
так и мой.
Дин глядит на него долгое время, и Дин думает: «Амара». И Руби, конечно, — у Сэма.
Были и другие ошибки… другие примеры неудачного выбора. На самом деле, наверное, в
девяноста девяти процентах случаев выбор был неудачным.
— Дин, у нас нет причин думать, что Эрин — плохая, — урезонивает его Сэм. — У тебя
паранойя на пустом месте. Все, что мы о ней знаем, это что она связала ему шапку и
готовит ему еду. Это не плохо.
— Я просто волнуюсь за него, — говорит Дин противню из-под бургеров, не в состоянии
смотреть на Сэма. «Я просто волнуюсь за него». Это не совсем правда — не совсем
точно описывает происходящее, и Дин это понимает… Но это достаточно близко к
правде. — Просто… мы ничего не знаем об этой Эрин.
Дин поднимает взгляд на брата и видит, что Сэм смотрит на него с удивлением, словно
озаренный внезапной мыслью.
— Дин… ты что… ты… ревнуешь, что ли? — произносит Сэм очень медленно.
Но теперь, когда Сэм сказал это слово, «ревнуешь, ревнуешь, ревнуешь» начинает
звенеть у Дина в голове. Сэм попал в точку: это именно ревность — это сосущее
чувство под ложечкой. Это неспокойствие, ощущение утраты, которое он испытывает то
и дело на протяжении уже нескольких недель. С тех самых пор, как Кас начал уезжать.
Как будто Дин потерял что-то, на что всегда мог рассчитывать. Вариант, который
всегда был у него в запасе, но который он никогда не использовал. И даже не
планировал использовать, но полагал, что этот вариант всегда у него будет, — а
потом вдруг его отняли. Туз, который был припрятан в рукаве и… пропал.
Это странное чувство. Чувство потери того, чего никогда не имел. Упущенного шанса,
которым не думал воспользоваться.
Дин закрывает глаза, и его пальцы сжимаются на краю раковины. «Ревную, — думает он.
— Я ревную».
— Знаешь, может быть, и для тебя еще не все потеряно, — произносит Сэм — и Дин
оглушен этим заявлением. Он смотрит вниз на мыльный противень, чувствуя, как
пересохло у него во рту. «Что такое говорит Сэм?» Дин больше не может даже
притворяться, что моет противень, — он не может даже пошевелить руками, ибо что
такое говорит Сэм?
Сэм добавляет:
Дин медленно поворачивает голову и смотрит на него, совсем сбитый с толку. Но Сэм
опустил взгляд в пол и погрузился в себя. Он с грустью пожимает плечами.
— Может, кому-то из нас тоже повезет найти девушку? Какую-то партнершу… когда-
нибудь? — Он поднимает глаза на Дина. — Я знаю, ты всегда списываешь этот вариант
со счетов, но нет ничего невозможного.
Девушку. Конечно! То, что он чувствует в связи с Касом, — просто ревность из-за
того, что у Каса есть девушка. Конечно. У Каса есть девушка, и Дин просто тоже
хочет девушку. Верно. Безусловно, именно это имел в виду Сэм; безусловно, именно в
этом и дело.
Проходит несколько секунд. Дин снова начинает отскабливать противень, как маньяк, а
Сэм умолкает. Взглянув на брата краем глаза, Дин замечает, что тот внимательно
наблюдает за ним. «Оставь эту тему, Сэм, оставь», — мысленно умоляет Дин.
— И неважно, где он живет и с кем. Он всегда будет для нас членом семьи. И всегда
придет, если будет тебе нужен.
— Знаю.
— Ты сейчас дырку протрешь в этом бедном противне. Что он тебе сделал? Давай,
споласкивай его уже и бери свое пиво.
Кроме того, она наверняка консервативна. Похоже, не ищет себе стилягу, раз начала
отношения с Касом несколько месяцев назад, когда он еще носил свой голубой рабочий
жилет и скучный малый плащ. По всей видимости, Эрин вообще не так важно, что носит
мужчина. И она может найти счастье с парнем, который работает на заправке.
***
Мысли об Эрин не оставляют Дина, и в эту неделю он плохо спит. Он пробует убить
несколько вечеров за просмотром порно, но не может увлечься им, как раньше. Потом
пытается посмотреть ночью кино на компьютере, но ничто не удерживает его внимания.
Следующей ночью, когда Сэм уже ушел спать, Дин допоздна остается сидеть у
телевизора, пытаясь ввести себя в ступор бесконечным телемарафоном «Звездного
пути». По ТВ идет подборка из классических лучших серий, но мысли Дина продолжают
блуждать.
А точнее, он все возвращается мыслями к тому, как идут дела у Каса и Эрин. В
эмоциональном плане. И в физическом.
Ему не по себе оттого, что его размышления текут в этом направлении — он чувствует,
что неправильно об этом думать. Однако он не может себя контролировать: незваные
мысли об интимной жизни Каса и Эрин (или об отсутствии таковой) стали возникать в
его голове постоянно. И всегда приносят с собой навязчивое беспокойство. Дину даже
слегка — ладно, не слегка — досаждает то, что он не знает, был ли уже у Каса и Эрин
секс.
В конце концов Дин плюет на «Звездный путь» и идет спать. (Сэм лег уже давно.
Выдалась тихая неделя — на горизонте никаких новых дел.) Но Дин по-прежнему не
может заснуть, поэтому лежит в кровати и глядит в темноте в потолок.
Конечно, можно было бы просто спросить у Каса, спит ли он с Эрин. Но, учитывая, как
он скрытничает по данному поводу, это кажется не лучшим подходом. Наверное, он не
оценит, если Дин позвонит ему и спросит: «Эй, я только хотел узнать, планируете ли
вы с Эрин сегодня переспать? Просто любопытно, вот и все! Проверяю, не надо ли
провести с тобой разговор».
«Да наверняка они спят вместе, — думает Дин. — Для него нормально иметь девушку,
нормально целоваться с ней и спать с ней. Это нормально. Это хорошо». Он нагоняет
на себя эти мысли намеренно, заставляя себя посмотреть ситуации в лицо, попытаться
привыкнуть к ней. Даже если они еще не переспали, они уж как минимум должны много
целоваться, так? К этому времени иначе уже и быть не может.
Дин глядит в потолок, и в его воображении рисуется отчетливая картина, как Кастиэль
целуется со смутно привлекательной брюнеткой Эрин. В этой воображаемой сцене руки
Каса гладят Эрин по волосам. Он целует ее: сначала неуверенно, потом все более
страстно. В конце концов Кастиэль обвивается вокруг нее, обняв ладонями ее лицо,
впиваясь в ее губы жадно, как будто в один миг пытается восполнить миллион лет
целибата. Может быть, Кас даже запустит руку ей под блузку… станет ощупывать ее…
без оглядки теряясь в «гедонизме», как он однажды выразился…
Дин садится на кровати и включает лампу, чтобы прогнать эту сцену из головы.
Он смотрит на часы. Полночь. Глоток или два виски сейчас пришлись бы в самый раз.
Виски — лучшее лекарство от бессонницы, ведь так? Дин спускает ноги с постели и
тихонько идет в библиотеку за бутылкой и стаканом. Ему приходится принять несколько
порций виски, а также пару таблеток снотворного, чтобы наконец заснуть.
***
Следующим вечером, когда Сэм и Дин садятся на диван за просмотр старых комедий, Дин
внезапно уверяется, что и Кас с Эрин прямо сейчас тоже сидят где-то на диване и
смотрят что-то свое. Сэм включает фильм, но Дин уставился на экран невидящим
взглядом и представлет в уме сцену с участием Каса и Эрин.
Должно быть, они только отужинали. Наверняка сидят на диване Эрин в ее квартире,
которая, как теперь очевидно, где-то в Денвере («за покупками» он в Денвер ездит…
конечно). Дин непроизвольно дорисовывает детали к мысленной сцене перед
телевизором: наверное, у Эрин небольшая квартирка, обставленная недорого — может
быть, мебелью из Икеи. Но уютная: в конце концов, в Икее неплохие диваны. Через
окно в комнату падает зимний закатный свет. На подоконниках наверняка стоят ряды
цветочных горшков (у женщин всегда цветы), на стенах — картины (у женщин всегда
картины), а в кухне имеется один из таких красных миксеров (у женщин всегда есть
такой красный миксер). Кас с Эрин сидят на ее диване и смотрят по Нетфликсу
«Восьмое чувство» — возможно, одну из этих сцен с оргиями, и… Кас, наверное, уютно
обнял Эрин за плечи рукой…
Или, может быть, он проводит рукой по ее волосам. Может быть, он больше не увлечен
«Восьмым чувством». А наклоняется, чтобы поцеловать ее.
Или, может, это Эрин инициирует поцелуй? Потому что она смелее? Ведь Кас поначалу,
наверное, будет вести себя нерешительно. Или… кто знает, может, он смелый. Может,
он приступит прямо к делу и будет чувствовать себя как рыба в воде. Но у него
поначалу будет получаться немного неуклюже. Наверняка — ведь он в этом деле
новичок, и, хотя они встречаются уже пару месяцев, это все равно пока для него в
новинку. Но Эрин, наверное, в этом отношении тактична. Она с ним ласкова, управляет
его руками… помогает ему. Так что… наверняка у них все получается… более того, они
уже, скорее всего, прошли стадию поцелуев. И теперь переходят к… другим вещам.
Дин вздрагивает, только теперь осознавая, что вцепился в диванную подушку — так,
что побелели костяшки пальцев. Он уже практически продавил в подушке дырки.
— Да, — отвечает он, заставив себя разжать пальцы. Он хочет отложить подушку в
сторону, но тут, к собственному удивлению, понимает, что у него случилась легкая
эрекция. Не в полную силу — ничего, что заметил бы Сэм. Но все же. «Какого черта…»
— Просто… — Дин прочищает горло, — сцена в фильме на меня подействовала.
— Да, но… знаешь… — бормочет он. — Вся эта сцена с кокосами и ласточками… вообще-то
грустная, если подумать. Разве нет? — Сэм смотрит на него в полной растерянности, и
Дин говорит: — Пойду приготовлю попкорн.
***
Дин находит пакет попкорна, устанавливает таймер на микроволновой печи на три
минуты, и все это время стоит и смотрит на крутящийся внутри печи пакет. Таймер
беззвучно отсчитывает время назад, пакет начинает надуваться, попкорн лопается, и
Дин размышляет.
«Сэм был прав, — думает он про себя. — Я ревную. И еще возбужден, как выяснилось.
Что тут на самом деле происходит?»
Эта навязчивая потребность представлять себе Каса с Эрин совсем вышла из-под
контроля. И хотя Дин знает, что на многое в отношении себя может закрыть глаза, все
же неподдельную эрекцию (пусть и не в полную силу) игнорировать как-то сложно.
Хотя, конечно, случилась она, когда Дин воображал брюнетку Эрин обнаженной в
постели.
Иногда он был едва уловим, этот неожиданный интерес, — как колокольчик, звенящий
где-то вдали, — и все же…
И все же он присутствовал.
Тут ведь какое дело: Дин-то не дурак, и не совсем уж ничего не замечает («Только по
большей части», — думает он). Несмотря на умение подавлять в себе различные
неудобные чувства — мастерство, которое он оттачивал годами, — он не из тех, кто
избегает мыслей о сексе. И теперь он вполне осознает одно объяснение происходящему:
он каким-то образом зациклился на Касе?
«Я что, влюбился в Каса? — размышляет он. — Это что, я — гей, что ли?»
В первом вопросе, может быть, и есть что-то похожее на правду. Но второй вопрос — о
том, не гей ли он, — как-то совсем не сообразуется с тем, что Дин о себе понимает.
Ведь у него в жизни был всяческий опыт. Да, время от времени он позволял себе
эксперименты. И в прошлом, возможно, было несколько эпизодов, которые теоретически
можно было бы — не зная Дина — расценить как легкие, минимальные намеки на
возможные гомосексуальные склонности: например, его увлечение доктором Секси, или…
да, еще однажды была та оргия с близнецами и Кроули. И, может, еще парочка
ситуаций. Так что малюсенький намек на возможность того, что Дин не на тысячу
процентов натурал, отыскать, наверное, можно.
Тем не менее, Дин абсолютно уверен, что он не гей. Это убеждение имеет в его
сознании непоколебимость, ясность, весомость правды, и он убежден, что не
ошибается. То есть он действительно, на самом деле не гей — тут он себя не
обманывает.
И Кас всегда был в другой категории, правда? Кас всегда был в совершенно отдельной
категории. Во всех смыслах.
По крайней мере одно становится совершенно ясно: «Я хотел, чтобы он был только моим
ангелом, — думает Дин. — Я не готов был ни с кем его делить». Но теперь это в любом
случае не имеет значения. Так как, очевидно, Кас натурал.
Звучит сигнал микроволновой печи. Дин вздыхает и достает миску для попкорна.
***
Позднее, когда Сэм лег спать, Дин вступает в борьбу с собой по поводу того, стоит
ли связаться с Касом — просто чтобы выяснить, с Эрин ли он сейчас. Может, написать
ему сообщение? Или позвонить? Спросить типа: «Эй, ты там случайно не с Эрин?»
Это однозначно плохая идея, и Дин в итоге от нее отказывается. Чтобы закрепить это
решение, ему требуется несколько стаканов виски.
Полчаса спустя его начинает клонить в сон, и Дин чувствует облегчение: сейчас он
наконец-то уснет, не наделав глупостей, вроде того чтобы позвонить Касу насчет Эрин
и совсем его спугнуть. Довольный таким результатом, Дин забирается под одеяло, но
потом обнаруживает, что взял в руку телефон — только чтобы набрать Касу и по-
быстрому объяснить, что Дин не собирается ему звонить. В сонном алкогольном тумане
этот план кажется вполне разумным, поэтому Дин открывает «избранное» и тыкает в
номер Каса.
— Дин! Здравствуй… — говорит он сонным голосом. — Здравствуй. Как дела? Как у тебя
дела, Дин?
По голосу Каса похоже, что он еще не проснулся, но Дин переходит прямо к делу.
— Я только звоню сообщить, что я не собираюсь тебе звонить, — объявляет он. Ему
приходится сосредоточиться, чтобы выговаривать каждое слово, и он даже доволен тем,
как хорошо выходят слова. Язык почти не заплетается.
— Я имею в виду насчет Эрин, — говорит Дин, которому становится тяжело удерживать
нить разговора. Идея позвонить Касу казалась абсолютно разумной лишь несколько
минут назад, но теперь беседа оказывается сложнее, чем Дин предполагал. Он начинает
снова:
— Хочу. Я хочу… разговор, — говорит Кас, как будто Дин собирается поведать ему все
тайны вселенной. — Я всегда хочу разговор.
— Ладно, — отвечает Дин, смутно понимая, что Кастиэль ведет себя как-то странно. Но
Кас хочет разговор, поэтому Дин набирает воздуху и приступает. Выходит так:
— В общем, презерватив — это как твой ангельский клинок, его всегда нужно иметь при
себе, но в кончике нужно оставлять место, и потом разворачиваешь его, как… как на
банан, если бы твой член был бананом, то есть… когда он стоит — сначала надо, чтобы
встал, потому что ты же не хочешь детишек, правда? Или… — (Какая там была вторая
причина для презервативов?) — Хламидиоз, — заканчивает Дин.
— Супер, — соглашается Дин, кивая. (Стоп, это Кас только что сказал «круто?») — Так
Эрин там… зависает с тобой? Вы там целуетесь или как? В смысле, прямо сейчас?
— Что, сейчас?
Дин очень рад, узнав, что Касу не на кого отвлекаться. Хотя, что еще сказать, он не
знает. Наконец он спрашивает:
— Что?..
— Э… — говорит Дин. — Не знаю. — Тут его осеняет. — Кас, и ты пьян?
— А, ну да… — соглашается Дин, совсем сбитый с толку. — Я только хотел убедиться,
что ты понял про презервативы.
— Ты мне объяснил, — сообщает Кас. — Ты мне сказал, что мой пенис — это банан. Во
сне. Только что. Когда мне снился сон.
— Тебе… снился сон? — повторяет Дин медленно. В том, как Кас разговаривает, есть
что-то знакомое.
— Я сплю и смотрю на звезды, — отвечает Кас. — Они все расположены в ряд, и я тоже
в ряду. Мы пьем и смотрим на звезды вместе. Часами, Дин. Жаль, тебя здесь нет.
И тут Дин вспоминает, откуда ему знакома эта манера. Такая же странновато-ленивая
речь, перемежающаяся откровениями и вдохновленными отступлениями. Однажды раньше
Дин уже слышал от Каса такое. Однажды, в будущем.
— Кас, ты что… траву курил? — спрашивает Дин.
— Да.
— Эрин. Эрин мне столько всего показывает, Дин… Эрин… очень помогает. Чудесный
человек.
— Ах, черт, ты же в Денвере, — вспоминает Дин, и все наконец встает на свои места.
Денвер, в Колорадо… Колорадо — первый штат, где полностью легализована марихуана.
— Город в милю высотой… — говорит Кас с еще одной медленной гортанной усмешкой, и,
пока Дин думает: «Такую непристойную усмешку надо запретить», Кас добавляет: — Дин,
мне пора. Эрин ждет моего звонка. Увидимся в декабре. Но… звони в любое время, Дин.
В любое время, когда снова захочешь поговорить о моем пенисе, сразу звони.
***
На следующий день Дину так стыдно, что он не решается перезвонить Касу. Он даже не
уверен, что помнит весь разговор, и изо всех сил надеется, что Кас не вспомнит его
совсем. Сэму он сообщает только, что они с Касом «поговорили немного», Кас «в
порядке» и у Эрин фамилия Клайн. Дин слишком выбит из колеи, чтобы гуглить Эрин,
как планировал, но Сэм вызывается навести о ней справки.
Сценки из жизни Каса и Эрин возникают в воображении Дина ежедневно — теперь они
поставлены в живописных декорациях хипповской квартиры с гобеленами на стенах и
подушками, вышитыми бисером. Дин даже начинает мысленно набрасывать распорядок
недели Эрин. Когда он пробуждается в понедельник утром, Кас по-прежнему не дома,
так что Дин думает: «Кас, должно быть, только что проснулся рядом с Эрин». Он,
наверное, просыпается рядом с ней каждое утро. Наверное, они вместе завтракают,
потом Эрин идет на работу (в качестве… кого-то, кто «иногда» работает допоздна.
Официантки? Барменши? Может, днем она получает образование?) Тем временем Кас
надевает голубой жилет и едет назад в Канзас на свою заправку.
Раньше.
***
К вечеру воскресенья Дин не находит себе места. Он не может выбросить из головы
сцену, в которой Кас счастливо ест полезные для здоровья хипповские оладьи между
сеансами утреннего секса. Поэтому Дин начинает шагать по бункеру в поисках чего бы
поделать, чтобы отвлечься. Вскоре Импала вымыта и перебрана, все оружие почищено и
смазано, и бункер сияет чистотой. У Дина кончились занятия, и он расхаживает туда-
сюда, пытаясь придумать еще работу.
— Даже странно, да? — говорит Сэм, когда Дин снова заходит в библиотеку, обходя
бункер по шестому кругу.
— Что?
— Я серьезно, — говорит Сэм. — Ты же хотел взглянуть на девушку. Прямо на стену
лез… Так езжай, взгляни. Я по-прежнему считаю, что у тебя паранойя, но, по правде
говоря… Я думал на днях над твоими словами, и вообще ты прав, Касу обычно не везет.
Может, и стоит ее проверить хотя бы святой водой.
Дин фыркает.
— Что, столкнуться с ней и случайно пролить на нее пузырек святой воды? И насыпать
ей соли в волосы? И пырнуть серебряным ножиком на всякий случай?
— Скажи ей, что ты неуклюжий, — смеется Сэм. Потом добавляет, уже серьезно: — Но
правда, езжай проверь ее. — В его голосе слышно беспокойство, и Дин смотрит на
брата. Сэм колеблется, но наконец говорит: — В общем, тут такое дело… Я не могу
найти ее онлайн.
— О большинстве людей в интернете есть хоть что-то, — возражает Сэм. — Я пытался
поискать разные написания фамилии «Клайн» и проверил окрестности Денвера тоже — на
это у меня и ушло два дня. Я думал, может, стоит просто спросить у Каса, но… — Сэм
колеблется, явно в нерешительности. — Может, заглянешь в его комнату? — предлагает
он наконец неуверенно. — Посмотришь, нет ли где адреса этой Эрин или ее места
работы? Хоть какой-то еще информации для зацепки. Наверняка с ней все чисто, но мне
будет спокойнее, если я буду знать наверняка.
Дин решает, что имеет смысл взять с собой в комнату Каса бутылку виски и стакан.
***
Минуту спустя Дин идет по коридору мимо спальни Сэма и осторожно приоткрывает дверь
в комнату Каса. Он зажигает свет и останавливается в дверях, осматриваясь. Это
простая комната, почти без убранства. Кровать, комод, стол, стул. Дверь шкафа
приоткрыта, и в глубине виднеется малый плащ, уже какое-то время не покидающий
шкаф.
Дин чувствует себя виноватым, находясь здесь. Это должен был быть личный покой
Каса — комната, которая навсегда его, как пообещал ему сам Дин, — а теперь Дин
здесь что-то вынюхивает. Это как-то неправильно.
Но Эрин Клайн нет в интернете. Сэм не смог найти ее онлайн. Что-то не так.
Приглядевшись, Дин вдруг понимает, что ближайшая неделя, через которую тоже
проходит черта, — это неделя Дня благодарения. Сегодня воскресенье, и День
благодарения уже в ближайший четверг. Дин как-то совершенно о нем забыл. Они с
Сэмом никогда особо не отмечали семейные праздники, и только сейчас до Дина дошло,
что Кас, по всей видимости, планирует провести День благодарения с Эрин. Вероятно,
познакомиться с ее семьей.
Стакан виски спустя неприятное чувство только усилилось. Теперь у Дина хватает сил
лишь на то, чтобы сесть на стул, ссутулившись с бутылкой в одной руке и стаканом в
другой, и глядеть на пустую кровать.
«Наверное, он сейчас с ней», — думает Дин, наполняя стакан. В его воображении сама
собой возникает очередная живая сцена, на этот раз неприлично откровенная:
обнаженный Кас растянулся над смутно привлекательной брюнеткой Эрин, обвивающей его
ногами, и медленно двигается на ней, внутри нее… сначала медленно, потом все
быстрее…
В комоде на удивление мало одежды: видимо, Кас забрал любимые вещи к Эрин. Дин
находит только несколько футболок (парочка из них оказывается футболками Дина — он
потерял их и гадал, куда они подевались), пачку чистого нижнего белья и кучу теплых
шерстяных носков (носки выглядят подозрительно новыми, и Дин уверен, что они от
Эрин).
Дин усмехается, когда видит спрятанное за нижним бельем средство от выпадения волос
Регейн, потом прыскает со смеху, обнаружив рядом Препарейшн Эйч (крем от геморроя?
да ладно?), а также таблетки от метеоризма, и антациды от изжоги, и… Дин не
пытается рыться в вещах Каса, вовсе нет, но… («… но Эрин нет онлайн… что если Кас в
беде…») он только что вынул ящик из комода, и теперь рассматривает наваленную в нем
груду лекарств. Среди них есть и таблетки от головной боли, и большой запас лосьона
для рук, и глазные капли, и снотворное, и упаковки салфеток, и полный ассортимент
витаминов — да тут практически вся аптека. Даже средство от язвы желудка. Дин
осматривает все это и понимает, что Кас, должно быть, скупил все лекарства, какие
можно приобрести без рецепта: тут всего понемногу и все вперемешку. Это, конечно,
умора. Очевидно, Кас испытал (или боится испытать) на себе весь букет досадных
человеческих напастей и не сознается в этом Дину и Сэму. Это даже трогательно — то,
как Кастиэль осваивает особенности обладания человеческим телом.
Телом, которому уже сорок с лишним лет, вдруг понимает Дин. «Кас, что, стареет?» —
думает он с удивлением. Он размышляет над этим, внезапно пораженный мыслью о том,
что однажды Кастиэль может состариться и умереть. И, должно быть, переживает из-за
этого. Судя по всему, пытается подготовиться. Потом Дин думает: «Ну так и я не
молодею… Помрем вместе».
***
Все еще усмехаясь по поводу мини-аптеки Каса, Дин переходит к нижнему ящику комода.
Где совершенно неожиданно обнаруживает коробку угля и множество цветных карандашей
всех оттенков радуги, засунутых сбоку ящика рядом с толстой пачкой эскизов.
Кас рисует.
Тут, должно быть, целая сотня рисунков. Дин никогда не видел его за этим занятием.
Рисунки свалены в ящик кое-как, большой неровной кучей — вовсе не аккуратной
стопкой, а, скорее, как будто, заканчивая очередной набросок, Кас небрежно сует его
сверху. Дин пододвигает стул к ящику комода и начинает разбирать кучу с одной
стороны в потрясении и растерянности от этой неожиданной находки. До него даже не
сразу доходит, что рисунки — на самом деле собственность Каса, и, поглощенный
просмотром, Дин совсем забывает, что они могут быть не для посторонних глаз.
Он берет в руки набор эскизов. Многие из них оказываются зарисовками пейзажей:
ландшафт вокруг бункера, детальные этюды деревьев и диких цветов, растущих на
окрестных полях. Есть рисунок оленя, который смотрит на Каса из тумана, подняв
голову. Рисунок безупречно передает уши оленя и его большие глаза. Есть набросок
прыгающей по земле голубой сойки. Есть крупным планом пчела на маргаритке.
Рисунки хороши.
Они чудесны.
— Черт, Кас, да у тебя талант… — бормочет он и думает: «Эрин хоть знает, что ему
нравятся пчелы?»
Потом Дин доходит до наброска, изображающего его и Сэма. Они сидят за столом в
библиотеке. Сэм склонился над книгой — волосы падают ему на глаза. Дин откинулся на
стуле, глядя в потолок, вытянув ноги и положив их на стол, одну на другую. Рисунок
выполнен грубыми штрихами, и свет библиотечной лампы заливает всю сцену оттенками
золота.
Он выполнен прекрасно.
Дин уверен, что в той поездке Кас не делал фотографий, а значит, должно быть, он
зарисовал эту сцену по памяти — и поразительно, насколько хорошо он ее передал.
Окна и крыша Импалы изображены в почти импрессионистской манере — только контуры и
светотень, и деревья за окном — лишь пятна, но лицо Дина прорисовано очень
тщательно, каждая линия точна. На рисунке Дин выглядит измученным и уставшим, и его
угрюмое выражение подчеркивает луч света, падающий ему на лицо диагонально сквозь
лобовое стекло. Половина его лица в тени, половина на свету. Это мрачно, красиво и
очень печально.
Под ним лежит рисунок, изображающий Дина в Чистилище — грязного, немытого, идущего
навстречу Касу с широкой улыбкой облегчения. Дин точно знает, какой момент здесь
запечатлен.
Есть вид Импалы с воздуха. Почему-то Дин уверен, что этот ракурс Кас увидел во
время полета. Когда еще мог летать.
Потом Дин натыкается на этюд крыла, изображенного с необычного ракурса — как взгляд
через плечо птицы во время полета. Такую перспективу, наверное, нелегко было
передать, но рисунок перьев, уходящих назад под углом от наблюдателя, выполнен
безупречно. Дин внимательно изучает его и наконец понимает, что это, должно быть,
крыло Каса. Под таким углом Кас наверняка видел его миллион раз, когда оглядывался
в полете. Однако на рисунке крыло зловеще объято пламенем. Внешний край полыхает, и
даже внутренние перья дымятся на концах. Одно перо оторвалось и парит отдельно,
падая вниз. Вдалеке виднеется еще одно потерянное перо, поглощенное огнем и
уносимое ветром.
Он кладет перо точно так, как оно лежало, осторожно ссыпает поверх него остальные
наброски и закрывает ящик.
После этого он несколько минут сидит на краю кровати, пытаясь сообразить, что
делать дальше. «Нужно просто позвонить ему и спросить про Эрин, — думает Дин.
— Нужно просто поговорить с ним. Сказать, что Сэм не смог найти ее онлайн. Сказать
ему, чтобы был осторожен».
Дин достает телефон. В его списке избранного только два номера: Сэма и Каса.
(Кроули, как ни досадно, до сих пор отображается в списке недавних звонков, но Дин
отказывается заносить его в «избранное».) Он нажимает на номер Каса.
Звонок сразу переключается на голосовую почту — у Каса выключен телефон. Дин вешает
трубку, не оставив сообщения.
«Он с Эрин», — думает Дин и вздыхает, глядя на календарь на стене. И тут его
посещает мысль.
«Все серьезно», — бормочет Дин. Похоже, Кас уже практически готов переехать к Эрин.
На 31-м декабря стоит большой знак вопроса, обведенный в кружок, и Дин знает: это,
должно быть, о том, встретит ли Кас Новый Год с Эрин. Что вроде как важное решение,
правда? В конце концов, традиционный поцелуй в новогоднюю полночь — это способ
загадать, с кем проведешь следующий год. Иногда, конечно, это случайный поцелуй, но
порой в него вкладывают смысл.
Дин пролистывает страницы назад, к предыдущим месяцам. К тому моменту, когда Кас
должен был познакомиться с Эрин. «Наверное, он встретил ее летом, где-то вскоре
после Амары», — думает Дин, поэтому находит май месяц и начинает переворачивать
страницы вперед.
На страницах за май и июнь стоят какие-то загадочные пометки, которые Дин не может
разобрать — какие-то сокращения. Некоторые, кажется, относятся к разъездам Каса
после Флагстаффа. Затем следует расписание его работы на заправке — сделаны записи
о том, сколько часов в неделю он работает, и указаны какие-то телефонные номера с
кодом Аризоны.
А потом — вот оно. 10 июля. Глаз выхватывает фамилию «Клайн», и Дин бормочет про
себя: «Есть!» — еще не успев обратить внимание на имя:
Эрон.
Комментарий к Глава 8. Я звоню тебе по пьяни
В переводе это сложно передать, но в английском языке имена Erin (Эрин) и Aaron
(Эрон) действительно почти неотличимы на слух (звук "i" в имени Erin
произносится как нечто среденее между "ы" и "э", и безударное
"o" в имени Aaron звучит так же). Поэтому Дин с Сэмом, которые уже
подозревали наличие девушки, совершили вполне вероятную ошибку.
Дин уже видит, как все пройдет: у Сэма расширятся глаза, по мере того как на него
снизойдет понимание. Он скажет что-нибудь типа: «Да ладно? Серьезно?» Последуют
заверения: «Абсолютно серьезно». — «Нет, правда?» — недоверие, улыбки, быть может,
какие-то шутки, а потом… Наверное, Сэм отнесется к этому спокойно. Почти наверняка
он отнесется к этому спокойно. Дин в этом уверен на девяносто девять процентов.
Действительно ли Сэм воспримет это спокойно? Тот факт, что Касу нравятся парни?
Ведь есть отчетливая разница между тем, чтобы относиться к этому спокойно в
принципе — скажем, когда это дальний знакомый или совершенно посторонние люди, как
Джесси и Цезарь, — и на самом деле относиться к этому спокойно, когда это кто-то…
После еще некоторых размышлений о том, каково это будет — стоять и смотреть на
реакцию Сэма, зародыш тревоги расцветает в почти благоговейный страх. Что если Сэм
не готов это принять? А если он внезапно догадается, что происходит в последнее
время в голове у Дина? Что если Сэм взглянет на Дина и поймет…
Ладно, может быть, разговор с Сэмом можно отложить на потом. Но что по меньшей мере
Дин обязан сделать прямо сейчас, так это позвонить Касу и все прояснить. Сказать
ему, что в этом нет ничего предосудительного. Объяснить, что нет необходимости
скрывать наличие бойфренда. (Стоп, так это поэтому Кас ушел? Поэтому скрытничает?)
Нужно немедленно позвонить ему и успокоить его — сказать, что Дин и Сэм ничего не
имеют против («но что если Сэм имеет?..»). Что они желают ему счастья.
Дин вынимает телефон, кладет его на стол рядом с календарем и даже открывает список
«избранного». Но набрать номер Каса вдруг слишком боязно. Потому как, что именно
скажет ему Дин?
После этого Дину приходится подавить в себе импульс отправиться прямиком в гараж,
прыгнуть в машину, поехать по этому адресу (Дин снова бросает взгляд на календарь,
на этот значительный адрес: 4601 Мэдисон) и…
И что?
Постучать в дверь? Посмотреть, откроет ли Эрон? Услышать, как Кас спросит, сидя на
диване в гостиной: «Кто там, Эрон?» И…
И что?
Дин ничего такого не делает. Вместо этого он аккуратно вешает календарь обратно на
гвоздик, расправляет покрывало на кровати, ставит стул на место и выскальзывает из
спальни Каса, тихо закрыв за собой дверь. После чего уединяется в своей комнате.
Где опрокидывает еще несколько стаканов виски.
«Ох, я об этом пожалею», — думает Дин двадцать минут спустя, уже разглядывая
пузырек таблеток от похмелья на прикроватной тумбе. В итоге он проглатывает четыре
таблетки, запив их последним глотком виски, исходя из теории, что если принять
лекарство от завтрашнего похмелья вместе с его причиной, то они каким-то образом
взаимоуничтожатся и весь сегодняшний вечер вообще как будто и не существовал.
«Эрон, — думает Дин, наконец с усилием сдернув носок. — Не Эрин. Эрон».
Может ли Эрон оказаться просто другом? Скажем, товарищем с работы или соседом?
Знакомым?
Дин наконец ухитряется стащить и второй носок. Он сминает носки в комок и швыряет
наугад куда-то в темноту, после чего падает на спину на покрывало.
«Эрон».
Конечно, Дин уже несколько дней обдумывает всякие гипотетические «что если». Вроде:
«А что если бы Кас не был натуралом?» (оставляя в стороне вопрос о том, что вообще
означает «натурал» в отношении ангела, который может занимать оболочки обоих
полов).
«Что если бы Кас не был натуралом?»
«Что если бы ему нравились парни?»
«Что если бы мне и впрямь захотелось с ним что-то начать?» (В этом Дин на самом
деле совсем не уверен. Некая дверь определенно приотворилась — дверь в его
сознании, за которой, кажется, может что-то быть, но что именно — увидеть
невозможно. Это как двигаться на ощупь в кромешной темноте в тоннеле, который
неведомо куда ведет.)
«Что если бы я что-то сделал, как-то дал ему понять?»
«Что если бы у меня был шанс?»
До сего момента эти вопросы, как и многие другие, были надежно убраны в файл с
пометкой «Невозможное». В файл с пометкой «То, чему никогда не бывать». Кас всегда
был слишком критичен — слишком важный союзник, слишком нужный друг, — чтобы идти на
подобные риски. Или даже думать о том, чтобы идти на подобные риски. Только в
последние дни, когда стало ясно, что это все равно нереально (когда Кас отдалился,
когда у него появилась Эрин), Дин вообще смог себе эти вопросы задать.
Этот вопрос уже не гипотетический. Что делает его пугающим, конечно. Парализующе
пугающим. И возникает вытекающий вопрос:
Потому что ситуация-то на самом деле следующая: Кас уже ушел. Он нашел себе кого-то
еще. Кас бог знает сколько времени сидел на кровати в том мотеле во Флагстаффе,
мрачно наблюдая, как Дин спит, и думая о том, «чего ему на самом деле хочется». Кас
подумал об этом, и Кас ушел.
«А может, у меня никогда и не было туза в рукаве? Что если у меня не было даже
шанса?»
— Хуже любой мелодрамы, — бормочет он себе под нос, зажав глаза руками. Потому что
он знает сценарий, он видел это кино: сейчас настал момент для широкого
романтического жеста. В этот момент нужно изображать Джона Кьюсака с бумбоксом. Дин
должен ехать среди ночи прямо к Касу (или к Эрону, что сейчас уже, наверное, одно и
то же), чтобы ворваться в дверь с голливудским монологом. Может, еще этим его пером
помахать для эффекта, или драматично схватиться за сердце. Выезжать надо прямо
сейчас, чтобы к рассвету устроиться на газоне перед домом по указанному адресу,
включив "In Your Eyes" на полную громкость через колонки Импалы.
Настал момент, когда надо изображать Джона Кьюсака с бумбоксом, но Дин использует
этот момент, чтобы напиться и вырубиться в одиночестве.
***
Он просыпается, когда уже давно рассвело, с невыносимой головной болью и ощутимыми
признаками тошноты. «Не так уж плохо, — думает он, осторожно поднимаясь с кровати.
— Всего четыре по десятибалльной шкале похмелья». Похоже, принятые вчера таблетки
таки немного помогли. К сожалению, это лишь означает, что придется выйти из спальни
и пережить новый день. Дин направляется в ванную, скользя по полу максимально
плавно, чтобы голова не пульсировала при каждом шаге.
Горячий душ немного помогает, но все равно Сэм смеется над ним, когда Дин выползает
в кухню пятнадцать минут спустя в поисках кофе и апельсинового сока, чтобы запить
новую порцию таблеток. Теперь он полностью одет, но продвигается все еще медленной
осторожной походкой.
— Дай угадаю: пять стаканов виски? — спрашивает Сэм, ухмыляясь поверх экрана
лэптопа. — Или шесть? Не похоже, что ты дошел до семи.
— Я уже слишком старый для этого, — жалуется Дин. — И определенно старый для твоих
издевок.
Сэм, как ни досадно, только усмехается, но, правда, потом встает и подает Дину
желанную кружку горячего кофе. И даже берет сковороду и по собственной инициативе
начинает готовить ему проверенный опытом похмельный завтрак: бутерброд с яичницей
на тосте.
Дин осторожно опускается на стул и, сжав в руках кружку, смотрит, как Сэм суетится
у плиты. Он пытается по возможности не шевелить головой, а также ни о чем не
думать.
Бутерброд с яичницей выходит у Сэма даже неплохо. Хотя рядом с тарелкой Сэм кладет
еще пилюлю витаминов и ставит стакан какой-то подозрительно мутной жидкости.
— Кокосовая вода, — отвечает Сэм. — Я купил позавчера. Эрин говорит Касу, что в ней
много калия, и я посмотрел — она права, это полезно для…
— Ты можешь не разговаривать минутку, — просит Дин, закрыв глаза. Когда он снова
открывает их, Сэм еще смотрит на него. — Прости. Голова болит сильно. — Он хлебает
кокосовую воду, только чтобы Сэм замолчал. Дин ожидает, что она окажется
отвратительной на вкус, но она не так уж плоха.
«Эрон заметил, что Касу было холодно, — думает он, отхлебывая кофе. — Эрон подарил
ему шапку. Эрон заметил, что ему холодно, и Эрон его согрел. Я даже не заметил, что
ему холодно».
Он ставит кружку на стол с глухим стуком. Сэм на мгновение поднимает глаза, но Дин
не замечает его, потому что он только что понял одну вещь. А именно: это не он
должен включать "In Your Eyes" на бумбоксе под окном Каса на рассвете. На самом
деле, Дина вообще в этой сцене быть не должно.
Для начала, между Дином и Касом и отношений-то никаких нет, боже мой! О чем он
вообще думал прошлой ночью? Да они даже за руки никогда не держались! Несколько
случаев затянувшегося зрительного контакта за восемь лет — хлипкая основа для
романтической сцены с бумбоксом.
Это для таких людей, как Цезарь и Джесси, все хорошо заканчивается. Не для Дина.
Для таких людей, как Цезарь и Джесси, и, можно надеяться, для таких как Кас и Эрон.
Это Кас и Эрон должны быть в главной романтической сцене фильма. Не Дин. Дин
никогда не будет героем этих сцен — никогда им не был и знает, что это не для него.
Дин уже давно понимает, что он второстепенный герой. Никчемный персонаж, сделавший
плохой выбор; персонаж, чья сюжетная линия — другим в назидание; тот, кто вошел в
картину на одну-две сцены и потом просто пропал. В лучшем случае его роль — это
роль друга, предлагающего поддержку, в худшем — роль препятствия, которое надо
преодолеть.
Так или иначе, сейчас его роль — это убраться с дороги и не мешать Касу.
«Если Кас нашел в жизни что-то хорошее, я не буду этого портить», — думает Дин,
снова обняв кофейную кружку и задумчиво глядя в нее.
В этот момент он уже знает, что сделает дальше. Вовсе не широкий романтичный жест —
ничего благородного или захватывающего. Этот жест будет скромным и ничего не
изменит. Дин просто возьмет эту открытую дверь — дверь, которая постепенно
приотворилась в его сознании за последние недели, — и захлопнет ее снова. И это
будет правильно.
— Я отъеду, — говорит он, отодвигая стул и вставая. — Вернусь к вечеру, наверное.
Тебе что-нибудь нужно?
— В Денвер. — Дин снимает со спинки стула куртку и надевает ее, старательно не
глядя на Сэма.
Дин пожимает плечами и поворачивается к двери, уже собравшись уйти без ответа, как
вдруг вспоминает, что Сэм вообще-то любезно приготовил ему бутерброд и всего лишь
хочет помочь. И кроме того, Сэм, наверное, беспокоится за Каса.
— Не смейся, но, на самом деле, я думал купить какой-нибудь… не знаю, я думал,
может… — он колеблется, беспомощно глядя по сторонам, — …какой-нибудь подарок на
новоселье для Каса? Раз у него теперь новое место жительства.
Эта идея пришла к Дину только что: заскочить в Денвер, просто чтобы проверить, что
Кас в порядке и Эрон настоящий, и, может быть, выказать какой-то символический жест
дружеской поддержки — что-нибудь, что поможет им обустроиться вместе.
— А я сказал, что не смеюсь, — отзывается Сэм, глядя на Дина уже слегка недоуменно.
— А что подаришь? Какие-нибудь кухонные прихватки?
***
От этой затеи с подарком Дину как-то не по себе, и он переживает и сомневается по
поводу нее всю дорогу до границы штата. Сэм шлет ему сообщения с комментариями и
советами, вроде: «Только не смей дарить гигантский пакет чипсов и упаковку пива с
заправки».
«А два пакета чипсов и ящик пива можно?» — пишет в ответ Дин, остановившись по
дороге. (Как ни досадно, он действительно стоит перед магазином на заправке. На той
заправке, где работает Кас. Хотя оказывается, что сегодня Каса здесь нет.)
«НИЧЕГО С ЗАПРАВКИ НЕЛЬЗЯ», — присылает Сэм. — «И ничего из того, что в принципе
продают на заправках».
«А что тогда?» — пишет Дин, начав уверяться, что это плохая идея. — «Ты это
серьезно сказал насчет прихваток? Потому что я не знаю, где взять прихватки».
Сэм отвечает не сразу, и Дин все больше трусит, уже почти решив отказаться от этой
затеи. Он стоит у Импалы, припаркованной рядом с магазином, облокотившись на крышу
в ожидании ответа.
Сэм присылает: «Не трусь. Идея хорошая — прояви поддержку. Какие рядом с тобой
магазины?»
Дин осматривается уже почти в отчаянии. Это одна из тех захолустных остановок,
которую окружают сплошные пустыри и поля. Он поворачивается, щурясь на холодном
ноябрьском ветру, и наконец замечает вдали, примерно на расстоянии мили, низкое
протяженное здание магазина. На высоком столбе рядом виднеется оранжевый знак,
призванный привлекать внимание водителей на шоссе.
«Что, думаешь, ему нужен набор сверл? Или 50-фунтовый мешок удобрений?»
«У них есть и товары для интерьера тоже. Иди поищи».
Дин бродит по магазину Твой Дом почти сорок пять минут, беря с полок и кладя
обратно совершенно непрактичные подарки. Может, Касу с Эроном пригодится моторное
масло для машины? Набор кистей для покраски? Искусственная елка? (Рождественские
приготовления уже в разгаре.) Дин отметает один вариант за другим и вскоре доходит
до полного абсурда. Переносной морозильник? Потолочный вентилятор? Двадцатифутовая
раскладная лестница? Он надолго задерживается в отделе грилей для барбекю — там
даже имеются прихватки, только они промышленной прочности и скорее подходят для
пожарных. Есть, конечно, и сами грили, и Дин теряется в мечтах о том, как он учил
бы Каса готовить настоящее барбекю.
Может, Кас вспомнит, как однажды объявился в Импале голый и покрытый пчелами, и они
оба посмеются.
К тому времени, когда он заплатил за покупку и выносит цветок из магазина, его уже
терзают сомнения. Цветок внезапно кажется глупым подарком: его зеленые листочки —
слишком женственными, дизайн горшка с пчелами — инфантильным, и вообще с ним все не
так. Совсем неподходящий подарок от одного мужчины другому. Может быть, Кас — гей,
или би, или что-то в этом роде (и может быть, Дин тоже, что-то в этом роде), но
цветок в горшке с пчелами — это уж слишком по-гейски. Это уже как бы говорит:
«Теперь, раз я знаю, что ты гей, я буду дарить тебе гейские подарки». С таким же
успехом можно было купить Касу радужный флаг.
Потом Дин вспоминает эпизод с пчелами подробнее и едва сдерживает стон: Кас же
тогда был не в себе! И не в себе он был из-за Люцифера. Который только что, во
время бесконечных месяцев одержимости, чуть было снова не свел Каса с ума.
«Надо было взять прихватки для барбекю», — думает Дин. Но прихватки тоже не
годились, да и вообще вся идея с подарком на новоселье начинает казаться крайне
неудачной. Нужно было обратить все в шутку и забыть в ту же минуту, как эта идея
пришла ему в голову.
Дин тут же решает выбросить цветок в мусор. «После чего развернусь и поеду назад на
восток, — думает он, направляясь через парковку к урне магазина, виднеющейся
впереди. — О чем я вообще думал?»
Он заносит руку, собираясь сунуть горшок в урну, как мячик. Жизнерадостные зеленые
листочки дрожат от порыва ноябрьского ветра. Дин замирает и смотрит на цветок — на
желтые бутончики и веселых пчел на горшке.
Дин так и стоит с занесенной рукой, глядя на цветок. Теперь цветок кажется ему
воплощением самой невинности, а урна — метафорой на всю несправедливость этого
мира. Дину вдруг думается, что этот цветочек — почти как ботаническое олицетворение
самого Кастиэля. Один-одинешенек, беспомощный, лишенный общества своих друзей-
растений, он был изгнан из уютного дома (из рая цветочного отдела магазина Твой
Дом), и теперь вот-вот окажется выброшен не по своей вине. Совсем не по своей вине.
«Кас бы его не выбросил, — думает Дин, опуская руку. — Кас бы его полил и поставил
на солнце».
Дойдя до машины, Дин чувствует, что к этому моменту цветок каким-то образом успел
всецело завладеть его жизнью. Это слегка раздражает, так что Дин бесцеремонно сует
его на пассажирское сиденье. Горшок падает и рассыпает на кресло Импалы немного
земли. Дин останавливается и уделяет цветочку внимание: снова ставит его
вертикально, тщательно собирает землю и ссыпает ее обратно в горшок с пчелами,
прижав горшок курткой с трех сторон для устойчивости. Он поворачивает цветок так,
чтобы гладкие листочки не гнулись, и даже пристегивает его ремнем безопасности,
чтобы он оставался на месте во время пути.
— Надеюсь, ты все еще любишь пчел, Кас, — ворчит Дин, наконец заводя двигатель. — И
надеюсь, ты станешь эту фиговину поливать, потому что я точно не буду.
***
Весь остаток пути до Денвера Дин пытается смириться с мыслью, что сейчас подарит
Касу (и, как следствие, Эрону) комнатное растение с желтыми цветочками и
мультяшными пчелами на горшке. Он перестал отвечать на вопросы Сэма про подарок и
подумывает бесстыдно солгать, что купил прихватки. Сидя за рулем, Дин то и дело
поглядывает на цветок и морально готовится к моменту вручения. «Вот, Кас, я купил
тебе цветок в новый дом», — скажет он. Кас прищурится на него и спросит: «С чего ты
взял, что мне нужен цветок?» И что тогда ответить Дину? «Потому что на нем пчелы»?
К тому времени, когда Дин въезжает в Денвер и находит нужный район, он уже немного
расслабился и настроился на более философский лад (или более фаталистичный).
Никаких широких жестов не будет. Не будет даже никакого разговора. Дин заскочит
только на минутку — передаст подарок и скроется. Если Эрон дома, Дин поздоровается,
а если нет, ну так и нет — в любом случае это будет быстрое «здрасьте — до
свидания». Дин уже подготовил историю о том, как ему все равно нужно было в Денвер
по какому-то делу — это даже может быть то же самое вымышленное дело, что и в
прошлый раз, когда он навещал Каса на заправке. «Просто проверяю еще одну наводку
по делу, — скажет Дин. — Вот, купил тебе цветок в новый дом. Ладно, бывай». И на
этом все.
Он находит улицу Мэдисон, которая проходит почти через весь город, и вскоре уже
едет по ней, поглядывая на адреса и время от времени сверяясь с картой в телефоне.
Машина приближается к красному флажку на карте. Дин проезжает 1000-е номера домов,
потом 2000-е. 4601 по Мэдисон уже где-то рядом. Он кладет телефон и теперь просто
смотрит на номера домов по бокам.
«И вообще… Я сначала взгляну на дом Эрона с улицы». Может, поначалу не стоит даже
заходить. Лучше понаблюдать издалека — убедиться, что Кас в порядке, что он
выглядит счастливым, а потом, когда ситуация будет ясна, Дин подумает, стоит ли
стучать в дверь.
Дин принимает решение оставить цветок в машине. Он подарит его Касу как-нибудь
потом.
К этому моменту Дин знает, что не станет даже выходить из машины. Он просто
припаркуется в квартале от дома 4601 по Мэдисон, проследит за домом из Импалы, пока
не появятся Кас или Эрон, и убедится, что Кас в порядке, после чего уедет. Касу
даже не нужно знать, что Дин вообще приезжал.
«Оставлю цветок себе», — думает Дин. Пчелы будут даже милым напоминанием о Касе,
когда он перестанет появляться в бункере. Когда совсем съедет.
Даже интересно, на самом деле, получится ли у Дина поддерживать цветок живым. «Это,
наверное, предел моих возможностей в плане выстраивания отношений с живым
существом, — думает Дин. — Может, даже за пределом. Но я попробую».
Дома 4601 по Мэдисон, однако, нигде не видно. Дин проезжает ряд домов с номерами в
диапазоне 4500, затем следует большой кластер нежилых зданий, который занимает пару
кварталов, — школа, больница, парковка, супермаркет и еще какие-то магазины — а у
следующей группы жилых домов номера начинаются уже на 4800. Дин хмурится, неуклюже
в два захода разворачивает Импалу посреди улицы и едет в обратном направлении. Он
снова минует территорию с большими зданиями и парковку и оказывается у домов с
номерами на 4500.
Теперь Дин всерьез озадачен. Где 4601? Где Кас живет-то? Этот Эрон — вообще тот, за
кого себя выдает?
— Так, ладно, — говорит он цветку. — Ладно, пошли. — И непонятно зачем — разве что
для компании — берет цветок с собой.
«Должно быть, Эрон работает в госпитале, — медленно думает Дин. — Наверное, врач.
Или студент-медик, или ординатор. И это его рабочий адрес. Он здесь вовсе не живет.
Наверное, в первый раз Кас встречался с ним на кофе во время перерыва в рабочий
день.
Если бы Дин хоть чуть-чуть изучил вопрос, он бы это знал. Но он даже не потрудился
погуглить адрес… Если бы он не прыгнул в Импалу и не сорвался с места сразу же,
если бы у него не было такого похмелья…
Дина не оставляет неуютное чувство по поводу Эрона и того, что 4601 Мэдисон — это
госпиталь, и к тому моменту, как он заходит в здание, он еле переставляет ноги. Он
проходит по тихому, почти пустому фойе мимо кафетерия и видит на стене огромную
директорию со списком отделений и длинными столбиками имен врачей под каждым
отделением. Дин начинает просматривать директорию в поисках «Эрона».
«Это глупо, — думает он. — Наверняка Эрона здесь нет. Он, наверное, работает
лаборантом, или в скорой, или…»
ОНКОЛОГИЯ — 6 этаж
Эрон Клайн
Дин чувствует, что ему нужно присесть, поэтому находит стол в кафетерии, ставит
цветок и какое-то время сидит, уставившись на него. Но все, что он видит перед
собой, — это Каса в ванной бункера; Каса перед зеркалом, где он возится со своими
волосами, пытаясь придать им форму.
Есть и другие признаки, но мозг Дина работает очень медленно, и все, о чем он
сейчас может думать, это о том, как Кастиэль никогда не снимает своей шерстяной
шапки.
Минут через пять Дин находит в себе силы подняться на ноги. Очевидно нужно пойти на
шестой этаж и найти доктора Клайна. Дин знает, что сейчас нужно переключиться в
режим расследования: достать свой бедж ФБР или ЦКЗ и плавно войти в
профессиональную роль — льстиво уболтать какую-нибудь медсестру на то, чтобы
получить доступ к базе данных госпиталя, — но Дин не может вспомнить, как это
делается. Вместо этого он медленно встает, берет цветок и движется к секции лифтов
на автопилоте.
Всю поездку в лифте Дин прижимает цветок к груди, обхватив его руками и глядя вниз
на глянцевые листочки и желтые бутончики. Но видит он только, как Кастиэль
смотрится в зеркало и вытягивает пряди волос. И как Кас вздрогнул, когда понял, что
Дин за ним наблюдает.
Как Кас начал здорово питаться. Опробовал новые рецепты, стараясь есть больше
белка, больше витаминов.
Как он не доедал салат. Как ковырялся в попкорне. Как перестал есть бургеры. И эти
хот-доги на заправке… «Меня уже от них тошнит, — сказал Кас. — Не могу их больше
есть».
Его новую диету из пресной, почти безвкусной еды. Как если бы ничего более
насыщенного он вынести не мог.
— Вам помочь? — весьма любезно интересуется какая-то медсестра, и Дин понимает, что
встал посреди дороги с видом испуганного зверя.
— Я ищу друга. Он здесь… бывает… у Эрона Клайна? — говорит Дин. В его сознании еще
теплится надежда, что Эрон окажется бойфрендом. Или хотя бы другом. Знакомым.
«У меня график, — сказал Кас. — Я бы хотел ездить на охоту, правда, но у меня
график, которого нужно придерживаться».
Кас, курящий траву. Трава ведь помогает снимать тошноту и боль, да? Тут, в
Колорадо, медицинскую марихуану используют уже очень давно. Здесь ее разрешили еще
годы назад, задолго до того, как легализовали употребление в рекреационных целях.
— Вы на процедуры? — спрашивает сестра. Она бросает взгляд на цветок. — А, вы кого-
то забираете?
— Что?
— Имя пациента?
— Э… Кастиэль…
— Фамилия?
Потом он вспоминает: «Ты наш брат». Вспоминает рисунки в ящике Каса — в частности
тот, что изображает Дина в машине. Сглотнув, Дин отвечает тихо:
— Винчестер.
— Дин Винчестер. — Дин и сам немного удивлен, что дал свое настоящее имя.
Дин отрывисто кивает и смотрит, как она пробегает глазами по списку в базе.
Проходит несколько секунд, она все еще ищет, и за эти секунды Дин успевает убедить
себя, что все неправильно понял. Что сестра сейчас поднимет глаза и скажет: «Здесь
нет никого с таким именем». Что и адрес госпиталя, и доктор Клайн из отделения
онкологии, и беспокойство Каса по поводу волос и веса — это все какое-то безумное
совпадение.
Но сестра кивает. Сестра кивает. Она нашла имя Каса. Она проверила список, нашла
фамилию «Винчестер» и имя — которое несомненно уникально — и кивает.
— Я вижу, он указал вас как контактное лицо в чрезвычайной ситуации, — говорит
сестра, отчего у Дина внутри все падает еще сильнее. (Кас продумал все достаточно
далеко, чтобы спланировать, кому сообщить в чрезвычайной ситуации. Он указал
контактную информацию Дина. Кас никогда не спрашивал, Кас ничего не сказал, но он
думал об этом — должно быть, переживал, вынужден был планировать…)
— Я спросила, у вас есть с собой документы? — повышает тон сестра, и Дин моргает —
он совсем потерялся в мыслях. Он находит единственное имеющееся у него
удостоверение с настоящим именем и в оцепенении протягивает ей. Она кивает, делает
пометку в компьютере и возвращает документ.
— Он еще на процедуре. Хотите пока выпить кофе? Эй… вы в порядке? — беспокоится
сестра, нахмурившись.
***
Сестра уходит проверить, где Кас, и вскоре возвращается со словами:
— Я уже вызвала его водителя. Водителя из службы помощи, который обычно отвозит его
домой. Я позвоню и отменю. Так хорошо, что вы сегодня смогли приехать за ним… Он
объяснял, что братья в разъездах и не могут встречать его, но мы, конечно, не могли
не беспокоиться о том, есть ли у него на самом деле кто-то рядом.
Дин смотрит на нее непонимающе, и она чуть грустно улыбается ему на ходу.
***
Это протяженное помещение, одну стену которого целиком занимают панорамные окна,
выходящие на город. У другой стены расположен целый ряд процедурных станций,
отгороженных друг от друга шторками, висящими на металлических карнизах.
Большинство шторок приоткрыты, так что, когда Дин смотрит на ряд пациентов, он
видит по большей части ряд ног. Пациенты — не в кроватях: они сидят в удобных
откидывающихся креслах, похожих на те, что используют на станциях переливания
крови. Все пациенты — в обычной одежде, а не в больничных халатах. В удобной
одежде, как отмечает Дин: он видит на людях спортивные штаны, пижамы.
Удобная одежда…
Он проходит мимо нескольких человек, но они почти не обращают на него внимания.
Рядом с каждым пациентом кто-то сидит. Некоторые пациенты беседуют, некоторые спят,
некоторые смотрят телевизор. У каждого стоит капельница, и похоже, им наказано
пить, потому что у всех имеются бутылки, из которых пациенты потягивают воду.
Дин смотрит сквозь панорамные окна. Из них открывается неожиданно красивый вид на
город. Сейчас ранний вечер: солнце уже село, и появляются звезды.
Проходя мимо ряда пациентов, Дин чувствует себя словно в очень странном,
сюрреалистичном сне. Шторки восьмого отсека частично задернуты и скрывают его
внутренность из виду. Дин заглядывает за штору и видит Кастиэля.
Он один.
Он лежит в кресле, откинутом до конца назад; его ноги приподняты. Голова слегка
повернута на бок, глаза закрыты. Дин подвигается ближе и тихо зовет: «Кас?» — но
потом понимает, что Кас спит.
На нем его мягкий синий свитер, ноги прикрыты одеялом. Его куртка и шарф висят на
крючке на стене, вместе с сумкой. И на этот раз на нем нет шапки — она лежит на
стуле у кресла.
Какое-то время Дин отвлечен тем, что рассматривает волосы Каса. Они определенно
поредели. Растут как-то неравномерно. Но Кас не потерял их все — он по-прежнему
похож на себя.
«Он носит шапку не потому что так уж плохо выглядит, — заключает Дин, — а просто
чтобы скрыть эту неравномерность от нас. Чтобы скрыть от нас с Сэмом, что
происходит».
У Каса, как и у всех пациентов, к руке идет капельница. Рукав его синего свитера
засучен, чтобы дать доступ к вене.
Дин тихонько подходит ближе, ставит цветок на маленький столик возле кресла Каса и
поднимает со стула шапку. Он вертит ее в руках, рассматривая. На внутренней стороне
обнаруживается нашивка: «С наилучшими пожеланиями от женского профсоюза медсестер».
Когда Кас узнал? Тем вечером во Флагстаффе или позже? Дин вспоминает ту ночь перед
походом в рудник, когда Кас ни с того ни сего прислал сообщение. Дин тогда написал:
«Привет, братан, как дела?» — и Кас целую вечность набирал ответ. Который потом
стер, не отправив. «Нормально», — ответил Кас в конце концов. Дин тяжело вздыхает,
думая теперь: «Я должен был сразу понять, что что-то не так. Когда Кас отвечает
"нормально", все никогда не нормально».
Все эти лекарства в ящике у Каса. От всех возможных проблем с животом. От всех
возможных проблем с кожей. От всех возможных проблем с волосами. Всевозможные
витамины…
Работа на заправке… Где Кас пытался набрать побольше часов. Наверное, чтобы
натянуть на полную занятость? Для того чтобы получить медицинскую страховку или,
может быть, покрытие нетрудоспособности? Он ведь работал целый месяц перед тем, как
начал ездить в Денвер… Когда для новых сотрудников автозаправочной компании
вступает в силу медицинская страховка? После тридцати дней полной занятости, или
после определенного количества отработанных часов?
Остается, конечно, еще много вопросов. Насколько все плохо. Какой тип, какая
стадия. Распространился ли он. Появляются все новые вопросы, и каждый приносит с
собой свежую волну тревоги и страха на фоне смутного осознания какого-то
отдаленного нереального ужаса.
Дин думает: «Мы с Сэмом были не в своем уме, когда решили, что нам выпала
передышка. Что все в кои-то веки "нормально", что у нас всех троих все в порядке.
Да мы спятили… Мы грезили».
Как исчезает и нелепая ревность Дина. И внезапно ему хочется — от всего сердца,
отчаянно хочется — чтобы у Кастиэля была девушка по имени Эрин. Дин отдал бы что
угодно, он отдал бы все на свете, чтобы у Каса была девушка Эрин. Или парень Эрон.
Уже неважно, кто из них. Совсем неважно. Даже если женщина Эрин будет означать, что
Дин потеряет Каса навсегда и никогда не получит ни малейшего шанса, Дин до боли
хочет закрыть глаза и перенести Каса отсюда в вымышленную квартиру Эрин. Чтобы Кас
просыпался рядом с Эрин каждое утро, сидел с ней вечерами, обняв ее за плечи,
целовался с ней, занимался с ней сексом, по воскресеньям ел с ней полезные оладьи и
был счастлив. Даже если Дин никогда больше его не увидит.
— Все что угодно, Кас, — шепчет Дин, сидя рядом и глядя на него в ожидании, когда
он проснется. — Все что угодно, только не это.
Комментарий к Глава 9. Все что угодно, только не это
Прошу прощения за отсутствие предупреждения в шапке — таков был выбор автора.
Жизнь не дает предупреждений о подобных поворотах судьбы, поэтому их не должно было
быть и здесь. История показана глазами Дина, и читатели должны пережить с ним и
первый шок, и страх, и все, что последует за этим. Как уже понятно, Дину сейчас
придется психологически перестроиться, и история немного сменит тон. Надеюсь, вы
готовы пройти этот путь вместе с ним.
Дин все еще сидит в тишине, держа в руках шапку и стараясь не потревожить сон Каса,
когда медсестра заходит проверить капельницу. Сестра улыбается Дину, но он не
спускает глаз с Каса, словно боится, что тот исчезнет, как только Дин отведет
взгляд. Он не может сказать медсестре даже «здравствуйте».
Что-то в этом вздохе — может, отчетливо слышимая усталость или нота смирения —
говорит Дину: Кас полагает, что он один. «Всякий раз, когда он просыпался здесь,
этот стул был пустым, — думает Дин. — Никто никогда здесь не сидел».
Он обводит взглядом процедурную станцию, шторы, вид из окна — как будто проверяя,
действительно ли он все еще находится там, где заснул. Потом бросает на Дина еще
один молниеносный взгляд и смотрит на стойку капельницы, трубку, идущую к своей
руке, и синяки.
— Конечно, да… конечно, конечно… — бормочет Дин, чуть не смахнув со стола цветок в
порыве поскорее отдать шапку Касу в руки. Кас берет ее правой рукой (левой он все
еще прикрывает голову с той стороны, что ближе к Дину) и надевает, не поднимая
глаз. Он поправляет шапку на голове, натягивая ее поплотнее, потом осторожно
ощупывает несколько пучков темных волос, виднеющихся из-под шапки сзади.
Звучит еще один тихий вздох. Дин рискует бросить взгляд на Каса и видит, что тот
снова взялся за шапку, но теперь он снимает ее. Он стягивает ее почти как в
замедленной съемке и в задумчивости проводит рукой по голове. На этот раз Дин
замечает обширную плешь с левой стороны его головы. Кас осторожно касается ее
пальцами, потом ощупывает другие области, где еще остались волосы.
Несколько темных волосков остаются у него в руке. Кас смотрит на них с почти
праздным интересом, после чего стряхивает их на пол.
Дин ломает голову, отчаянно пытаясь придумать уместный комментарий, и даже набирает
воздуху в легкие. Он думает сказать что-нибудь вроде «На самом деле не так уж плохо
выглядит», или «Мне все равно, если ты теряешь волосы. Это правда совсем неважно».
Или «Некоторым девчонкам нравятся лысые парни. Многим девчонкам… Вообще забудь эту
ерунду про "художественный беспорядок". Забудь, что я говорил».
Вопросов на самом деле множество: «Насколько все плохо?» «Какой прогноз?» «Когда ты
узнал?» «Чем я могу помочь, что я могу сделать?» «Могут ли ангелы все исправить,
могут ли демоны? Может, даже Кроули? Может, Ровена? Что ты уже пробовал?»
Они оба молчат, оба смотрят на шапку, которую держит в руках Кас. Он теребит ее,
пристально изучая.
— Сестра позвонила и отменила, — перебивает Дин. Кас явно встревожен этой новостью
и бросает на Дина неодобрительный взгляд. Дин добавляет с улыбкой, пытаясь обратить
это в шутку: — Так что придется уж тебе ехать со мной.
Кас не смеется.
— Я… — начинает Дин и спотыкается, вдруг понимая: сейчас придется сознаться в том,
что он рылся в вещах Каса. — Э… я увидел адрес в твоем… календаре.
— Я проверял наводку по тому делу в Денвере, — говорит Дин, автоматически переходя
к истории, которую заготовил заранее.
Дин уже подумывает объяснить, что не было на самом деле никакого дела, но тут
возвращается медсестра и раздвигает шторы. Для нее, должно быть, совершенно обычно
прерывать вот так неловкие семейные разговоры — она бесцеремонно вторгается,
подходит к Касу и сообщает ему с лучезарной улыбкой:
— На сегодня все. Ваш брат приехал, пока вы спали, — разве не чудесно? — Сестра
начинает снимать пакет капельницы. — Должно быть приятно, когда вас встречает
семья? Видите, хорошо, что мы перевели вас на понедельник. Я вам говорила, оно того
стоит! — Дину сестра объясняет: — До этого он был на цикле по средам: со среды по
пятницу в первую неделю, и потом по средам во вторую и третью неделю, после чего
неделя перерыва. Но на этой неделе мы почти всех пациентов перевели на понедельник
и вторник, чтобы к четвергу все себя уже хорошо чувствовали. — Дин недоуменно
смотрит на нее. — Ко Дню благодарения, — добавляет сестра, явно удивленная тем, что
требуется пояснение.
— А… ну да, — отвечает Дин. Он снова совсем забыл про День благодарения. — Так
значит это… третья неделя? — спрашивает он, выдавив ответную улыбку.
— Это вторая, — поправляет сестра, нахмурившись. Она бросает взгляд на Каса (тот
отводит глаза) и уточняет для Дина: — То есть его нужно привезти назад в
понедельник. Но вы же знаете, верно?
— Верно… — говорит Дин. — Верно. Следующая неделя — третья. Я это и имел в виду. Я
знаю, просто… перепутал.
Кас тем временем упорно молчит. Он наблюдает за руками сестры, пока она производит
манипуляции с мини-компьютером, закрепленным на стойке капельницы. Сестра нажимает
на какие-то кнопки, и раздаются звуковые сигналы.
— Все готово, — говорит она ему.
Кас молча распрямляет руку в синяках и протягивает ее сестре ладонью вверх, чтобы
она могла вынуть из вены катетер. Эти движения выглядят хорошо отрепетированными.
Сестре требуется всего несколько секунд, чтобы извлечь катетер и заклеить рану
пластырем. Она выбрасывает в мусор расходные материалы, убирает в сторону стойку
капельницы и начинает по-деловому проверять жизненные показатели Каса.
— Как обычно.
У Дина создается отчетливое впечатление, что он сказал бы больше, если бы был один.
Кас бросает на него быстрый полный сомнений взгляд и снова умолкает, глядя вниз, на
сложенные руки.
Кас кивает.
— Хорошо, — отвечает он почти шепотом. Сестра делает что-то с его креслом: звучит
мотор, и кресло складывается, возвращая Каса в вертикальное положение. После этого
она снимает одеяло с его ног, передает ему куртку и шарф и протягивает какую-то
форму на подпись.
— До понедельника, — говорит сестра. Молчание Дина и Каса явно волнует ее — она
обеспокоенно смотрит на них по очереди. Но в конце концов добавляет только: —
Хорошо вам провести День благодарения.
Кас изображает слабую улыбку и благодарит ее, и сестра уходит, потрепав его по
плечу.
Он начинает молча опускать рукав свитера, и Дин смотрит, как синяки исчезают под
знакомой голубой шерстью. Потом Кас надевает шапку, плотно натягивая ее на голову
обеими руками. И снова он легонько ощупывает оставшиеся пучки волос — жестом,
который, как теперь вспоминает Дин, он видел уже неоднократно. После этого Кас
оборачивает вокруг шеи шарф — и вот он уже опять укутан в свитер, шарф и шапку.
Этот вид Дину хорошо знаком, но теперь Дин поражен тем, насколько очевидно, что Кас
болен. Он худой — почти кожа да кости; выглядит бледным и усталым; его кожа —
сухая, с проявившимися морщинами; губы потрескались сильнее обычного и под глазами
темные круги. Когда Кас встает, чтобы надеть куртку, ясно видно, как осторожно он
двигает руками, продевая их в рукава так, чтобы по возможности не задевать синяки.
Теперь очевидно, что ему больно. Он, кажется, даже не может до конца поднять руки.
Во всех его движениях сквозит усталость.
«Он уже какое-то время так двигается, — понимает Дин. — Я-то думал, он просто
утомлен работой…»
Надев куртку, Кас медлит. Наконец, избегая смотреть на Дина, он бормочет: «Пора
идти» — и просто направляется прочь от кресла. Дин вскакивает на ноги и бросается
следом, и уже на ходу вспоминает про цветок, который остался стоять на столе. Он
колеблется, оглядываясь на цветок, не уверенный, стоит ли беспокоить этим Каса.
— Что это?
— Это цветок.
— Это я вижу, — говорит Кас сухо. — Я имел в виду, откуда он взялся?
Дин невольно протягивает цветок вперед. Кас только смотрит на него в недоумении.
— Нет, он из магазина Твой Дом, — отвечает Дин, указывая неясным жестом в сторону
улицы. Он засовывает руки в карманы джинсов и, сгорбившись, ждет, когда Кас
откажется от цветка. — Из того магазина в Канзасе, который рядом с твоей заправкой.
Я купил его по пути сюда, — объясняет Дин. Потом добавляет: — Не обязательно его
забирать.
Дин пожимает плечами. С чего, действительно, он взял, что Кас захочет цветок?
— Можешь просто оставить его здесь на столе, — предлагает Дин, указывая назад на
столик у кресла. Но Кас уже чуть наклонил горшок и поворачивает его в руках, пока в
поле зрения не появляются мультяшные пчелы. Он смотрит на пчел.
— Мне все еще нравятся пчелы, — отвечает Кас почти мягко. Он опускает взгляд на
цветок и больше никак не комментирует подарок — только прижимает его к груди.
Потом, сжимая горшок в руках, поднимает глаза на Дина: — Мне… надо скоро попасть
домой. То есть в мой мотель. Я знаю, что ты на самом деле не планировал подвозить
меня…
— Мне нужно, чтобы кто-то меня подвез, — добавляет Кас. — Раз теперь моего водителя
отменили…
— Никакого такси, — объявляет Дин. — Тебя везу я. Машина тут рядом, снаружи. Пошли.
Комментарий к Глава 10. Слышал, тебя нужно подвезти
По правилам американских больниц после серьезных процедур, которые могут
повлиять на самочувствие или ясность сознания, пациента обязательно должен кто-то
встречать. Пациенту не разрешат самому сесть за руль или поймать такси. Для
одиноких людей, которым некого попросить о сопровождении, это может быть проблемой.
Поэтому Касу обычно и вызывали водителя из соц. службы, и поэтому он встревожился,
узнав, что его отменили.
Кас не спускает глаз с цветка почти всю поездку в лифте до первого этажа — так же
как Дин по пути наверх. В лифте полно людей, поэтому Дин не может задать никакие из
вопросов, которые у него накопились. Вместо этого он стоит бок о бок с Касом в
тишине, глядя, как тот легонько трогает листья цветка и его желтые бутончики и
смотрит на пчел сбоку горшка. И пока Кас изучает цветок, Дин изучает Каса.
В голове Дина в последние полчаса растет список признаков, которые он должен был
заметить за несколько месяцев, и Дин мысленно добавляет к списку все новые пункты.
Морщинки в уголках глаз Каса кажутся заметнее обычного, да? И сутулится он сильнее
обычного. И держится немного скованно — разве не так он двигался, когда только
вернулся в бункер пару месяцев назад? В тот день, когда так медленно спустился по
лестнице и потом обошел вокруг стола так напряженно? И похоже, будто он мерзнет
прямо сейчас, даже в помещении, несмотря на шарф, шапку и куртку. На улице нынче
совсем похолодало — нужно ли ему теплое пальто вдобавок к свитеру? (Дин подумывает,
не предложить ли сбегать и купить зимнее пальто прямо сейчас.)
Потом, эта манера Каса каждые несколько минут вытягивать руку. Он периодически
убирает правую руку с цветочного горошка и распрямляет ее, легонько разминая
пальцы, словно рука все еще чувствует себя как-то не так после капельницы. И эта
его привычка касаться живота — Кас ведь делал так и раньше? Проводил вот так же
рукой по одежде спереди, иногда даже глядя на себя вниз. Этот жест появился у него
уже несколько месяцев назад. Раньше Дин полагал, что жест как-то связан с плащом.
Но может быть, все это время у Каса просто болел живот?
Список «признаков, которые нужно было заметить» становится все длиннее, и теперь
Дин не может отвести глаз от Каса. Когда Кас наконец отрывает взгляд от цветка, Дин
подробно прослеживает траекторию его взгляда. Вот в полутора шагах впереди стоит
женщина, скрестив на груди руки и прислонившись к стене лифта. Видимо, сотрудница
госпиталя. Взгляд Каса падает на нее и задерживается на мгновение, бегло скользя по
ее телу. Кас смотрит на нее всего секунду (после чего переводит взгляд на кнопки
лифта), и может быть, он смотрит на нее просто потому, что она стоит прямо перед
ним, но Дин вдруг вспоминает с уколом: «Верно, он же не гей. Весь роман с Эроном —
просто недоразумение. Ему не нравятся парни, ему нравятся девушки».
Дину некогда было даже подумать об этом до сего момента. Хотя теперь это, конечно,
совсем не имеет значения.
«Прекрати думать об этом, — бранит себя Дин. — Прекрати сейчас же. Прекрати! Теперь
это неважно. Это больше не важно».
«Забудь об этом», — приказывает себе Дин. Он и сам в шоке от того, что вопрос, гей
ли Кас, возникает в его мозгу в подобный момент хоть на долю секунды. — «Это не то,
что ему сейчас нужно, — думает Дин, глядя на ботинки. — Это не то, чего он хочет.
Просто забудь об этом. Забудь обо всем этом».
— Дин? — зовет Кас. Дин поднимает глаза и видит, что двери лифта открыты, перед
ними фойе, и Кас недоуменно смотрит на него, так как Дин не двигается с места.
Они выходят из лифта и пересекают широкое фойе. Дин идет чуть позади Каса. Он снова
не может заставить себя задать ни один из вопросов, которые нужно задать, и они
доходят до дверей в полной тишине.
У дверей Дин медлит: может быть, стоит предложить Касу посидеть тут, пока он
подгонит машину к выходу? Но Кас самостоятельно замечает Импалу на парковке снаружи
и выходит на улицу. Дину приходится обогнать его на холодном вечернем ветру, чтобы
открыть перед ним дверь. Кас садится, не сказав ни слова, и захлопывает ее.
— Мотель Пайнвью, 6506 Колфакс. — Он поставил цветок на колени и, придерживая его
обеими руками, смотрит вперед за лобовое стекло. — И… было бы хорошо доехать туда
побыстрее, — добавляет Кас. — Я бы хотел… устроиться на ночь.
— Понял.
***
Телефон начинает диктовать направление, рассчитывая, что путь займет пятнадцать
минут, но Дину тяжело сконцентрироваться, и он пропускает плохо обозначенный съезд
с шоссе. Пока навигатор прокладывает новый маршрут, они попадают в поток в час пик.
Кас начинает ерзать на сиденье.
— Обычно поездка занимает не так много времени. Разве нет маршрута короче?
— Еще чуть-чуть, — отвечает Дин. — Прости, тот съезд был плохо обозначен.
— Просто я хотел бы поскорее попасть в мотель, — говорит Кас. — Потому что… там… по
телевизору скоро начинается фильм. Который я хотел посмотреть.
Дин бросает на него косой взгляд. Кас избегает встречаться с ним глазами и
отворачивается к окну.
Кас молчит, но Дин практически слышит его мысли: «Мой обычный водитель никогда не
пропускает этот съезд. Мой обычный водитель знает дорогу».
— Может быть, лучше высади меня, и я дальше доеду на автобусе. Или дойду пешком.
Тут уже недалеко.
То, что Кас хочет прервать их совместную поездку в Импале, неожиданно задевает
Дина. Особенно учитывая, что по виду Кас совсем не в форме для прогулок.
— Еще всего десять минут, — возражает Дин. — И, послушай, я не дам тебе никуда идти
пешком! Там холодно. И ты только что… Ты же только с… Разве это не… Там, в
госпитале, это же была…
— Химиотерапию обычно назначают для этого, — отвечает Кас ровным тоном. Он смотрит
на дорогу впереди, крепко сплетя пальцы на цветочном горшке.
Дин прекрасно знал, что это именно он и есть, но слышать подтверждение все равно
ужасно. Из машины словно выкачали весь воздух. Несколько секунд Дин не может
вздохнуть: он вынужден напомнить себе сделать медленный длинный вдох, держать руль
и сосредоточиться на управлении автомобилем. «Мы справились с меткой Каина, —
думает он. — Мы справились с Тьмой. Мы справились с апокалипсисом. Мы справимся и с
этим. Мы с этим справимся. Мы найдем выход».
Навигатор наконец выводит их на другую улицу, где меньше машин, и они начинают
наверстывать время, проносясь мимо темных автосалонов и мастерских. Район выглядит
совершенно пустынным, однако же Кас говорит:
— Знаешь, Дин, высади-ка меня на следующем углу. — Он указывает на разбитый плохо
освещенный тротуар. — Я сяду на автобус.
— Дин, нет, — говорит Кас твердо. — Нет. Я буду тебя только отвлекать. Тебе нужно
возвращаться к работе. И кроме того, у меня там… — он колеблется. — Мой номер
одноместный. Там не хватит места для двоих.
Дину приходится упрятать поглубже воспоминание о том, как он делил с Касом номер в
том мотеле во Флагстаффе несколько месяцев назад. Ему невольно вспоминается, как
Кас тогда обрадовался, увидев Дина на пороге.
— Не будем ночевать в одном номере, — соглашается Дин. — Не надо делить со мной
номер. Я не имел это в виду. Я сниму себе отдельный, не буду тебе мешать. Но я не
высажу тебя просто так. Я сниму номер, и останусь, и помогу.
— Тебе будет нечего делать, — возражает Кас натянутым тоном. — Тебе будет скучно. Я
ценю твое желание помочь, но мне не нужна помощь помимо этой поездки. — Он немного
неровно вздыхает. — Со мной все в порядке.
— И еще одно, — говорит Дин, резко заходя в поворот. — Если все не в порядке, не
надо говорить мне, что все в порядке! Потому что каждый раз, когда ты говорил мне,
что у тебя все в порядке, все было как раз наоборот. Не замечаешь за собой такую
привычку?
Дин знает, прямо произнося это, что «все в порядке» — это ответ, принятый у
Винчестеров. Он даже ждет, что Кас отметит этот факт. Но Кас молчит.
Дин делает глубокий вдох. Теперь, когда ужасные слова «химиотерапия» и «рак»
произнесены и они встали на этот мрачный путь, разговаривать немного легче.
— Кас, нужно было мне сказать, — начинает Дин. — Нужно было нам сказать. Мне и
Сэму. Я серьезно. Мы могли помочь!
Кас не отвечает. Дин бросает на него взгляд и видит, что Кас неуклюже прислонился к
пассажирской двери, крепко обхватив цветочный горшок. Его шапка слегка покосилась,
но он не поправил ее. Он смотрит в окно, стиснув челюсть.
— Почему ты нам не сказал? — допытывается Дин. — То есть… насколько все плохо?
Какой у тебя диагноз? Что ты уже попробовал? Ты спрашивал у других ангелов?
Разговаривал с Кроули? Потому что если…
— Ты не понял, я не могу говорить сейчас… в смысле не могу… — Кас умолкает, немного
выпрямляется на сиденье и резко отталкивает цветок, прижимая горшок к бедру Дина.
— Возьми! — требует он отрывисто.
— Нет, держи, держи его, — командует Кас. Он практически сует горшок Дину на
колени. Дин хватает его одной рукой, совсем сбитый с толку. И только взглянув на
Каса, он замечает, что лицо Каса побледнело и покрылось испариной, несмотря на
прохладный воздух. — Остановись, — просит Кас сдавленно и начинает возиться с
дверной ручкой. — Остановись, остановись, мне будет плохо…
Дин умудряется свернуть на обочину как раз вовремя: Кас едва успевает приоткрыть
дверь, прежде чем его тошнит на асфальт. Приступ настигает его совершенно
неожиданно, и он сильный — спазмы сотрясают все его тело. Дин успевает заметить
тонкую, водянистую струйку рвоты, льющуюся на землю у него изо рта. Это звучит
ужасно, и выглядит ужасно, и настолько неожиданно для Дина, что он не может
сообразить, что делать. В конце концов он вспоминает, что надо перевести коробку
передач в режим парковки и включить аварийный сигнал. После этого Дин какое-то
время сомневается, будет ли лучше просто остаться на своем месте, как ни в чем не
бывало, будто ничего страшного не происходит, чтобы не смущать Каса… или же ему
все-таки нужна какая-то физическая помощь. Секунду спустя Кас отвечает на этот
вопрос, выпав из двери.
Наконец приступ начинает проходить, хотя Кас еще какое-то время не может полноценно
вздохнуть. Едва отдышавшись, он начинает извиняться.
— Прости, — шепчет он, отпуская рубашку Дина. — Прости, Дин, прости, пожалуйста…
— Он пытается подняться на ноги.
— Дин, прости меня… — говорит Кас снова. — Я попал… я попал на… — Ему все еще
тяжело дышать, и речь прерывают периодические спазмы, так что сложно понимать, что
он говорит. Наконец ему удается выговорить: — На твою… на твою машину, на дверь.
— Он машет рукой в сторону пассажирской двери. — Я попал на твою машину, прости
меня, Дин. Не трогай… — Он указывает на дверь. Дин смотрит на то место, куда
показывает Кас: на открытой пассажирской двери в самом низу виднеется пятнышко
рвоты.
В этот момент Дину становится едва ли не смешно: ему тотчас вспоминаются куда
худшие вещи, произошедшие с Импалой за много лет. Даже эпизодов с наличием рвоты
можно вспомнить много: и как семилетнего Сэмми несколько раз укачало в Импале, и
Дина с гриппом в двенадцать лет, и очень пьяного пятнадцатилетнего Дина, и потом
еще несколько случаев уже на третьем десятке…
Не говоря уж обо всей кровище и трупах. Дин менял коврики и чистил обивку так много
раз, что давно сбился со счета. И сиденья целиком заменять приходилось, и дверные
панели.
— Мне так жаль, Дин, прости меня, я надеялся добраться до мотеля раньше, я всю
дорогу пытался сдерживать тошноту, она всегда начинается примерно в это время, у
другого водителя есть пакет на всякий случай, он знает, что меня всегда тошнит, у
него всегда пакет…
Другой водитель наверняка не лихачит на поворотах. «Касу уже было плохо, — думает
Дин, — а я еще и разогнался».
— Я не хотел тебе говорить, — продолжает Кас, — но у тебя в машине нет пакета… Я не
хотел запачкать твою машину, Дин, мне так жаль, я пытался сдержаться, правда
пытался… — Кас дрожит — непонятно, от холода или отчего-то еще, но, придерживая его
за спину, Дин чувствует, как приступы дрожи сотрясают его ребра. По его голосу
похоже, будто он чуть не плачет.
И у Дина наступает момент истины. «Мое присутствие — это проблема», — понимает он.
«Проблема в том, что Кас этого не ожидал. Я полностью нарушил его привычный
распорядок. И теперь ему приходится переживать за меня. Но важен-то не я. Важен
совсем не я».
— Ты можешь стоять сам? — спрашивает Дин. Кас кивает, и Дин рискует отпустить его
на несколько секунд, чтобы накидать ногой гравия и земли на непотребную лужицу
рвоты. Он засыпает ее достаточно, чтобы Кас смог безопасно пройти обратно к двери.
Кас стоит, прислонившись к Импале, и смотрит за действиями Дина почти в трансе.
— Идти можешь? — спрашивает Дин, оборачиваясь к нему. Кас снова кивает. — Ну тогда
поехали, отвезем тебя в мотель. — С этими словами Дин отводит его к пассажирской
двери.
— Но на твою дверь же попало… — говорит Кас едва слышно, снова указывая на пятно
зеленоватой желчи на нижнем краю двери. — Только не трогай, — добавляет он, — я
отчищу. — Он с усилием извлекает из кармана куртки салфетку (при этом Дин
вспоминает гору салфеток в ящике его комода) и делает слабую попытку вытереть
дверь.
— Черт с ней, с дверью! — повторяет Дин с таким ударением, что выходит почти
рассержено. Кас моргает в ответ. Дин заставляет себя сделать вдох и смягчить
голос: — Это ерунда. Правда. — Кас молча смотрит на него, и Дин пытается продумать
следующий шаг. — Тебя сейчас тошнит? — спрашивает он.
— Вот тебе пакет на всякий случай, — говорит Дин, оборачиваясь и протягивая пакет
Касу. Кас берет его, устало кивнув. — Как только доедем до мотеля, сможешь
прополоскать рот, хорошо?
Кас снова кивает: вид у него измученный, и лицо выглядит почти дряблым от
усталости. Дин осторожно захлопывает пассажирскую дверь, повторяя про себя
мысленный план: «Пакет. Сполоснуть рот. Потом уложить его в кровать».
***
Дин возвращается за руль и отъезжает от обочины, окинув Каса критическим взглядом.
Кас пока держится, но силы у него явно на исходе. Он свернулся у двери как можно
дальше от Дина и, кажется, не может даже самостоятельно держать голову. Смотреть на
Дина он избегает.
Но, как выясняется, спорить он все еще может. Как только машина трогается, Кас
говорит:
— Как? — Кас смотрит на него непонимающе. — Ты же сказал, что приехал по делу.
— А как же… — Кас медлит. — А в тот раз, когда ты заходил ко мне в магазин?
— И тогда не было никакого дела, — признается Дин. Они подъезжают к мотелю Пайнвью,
и Дин поворачивает (теперь уже осторожно) на парковку. — Я приезжал просто тебя
повидать, — объясняет он.
Кас разглядывает его в тишине озадаченно и устало. Когда Дин паркуется, Кас наконец
говорит:
— Ну, как бы там ни было… в таком случае… В таком случае езжай назад в Канзас. — Он
собирается с силами и добавляет настойчивее: — Возвращайся в Канзас. Ты пойми, так
бывает всегда — такая тошнота и рвота. Каждый раз. Как оказалось, моя оболочка
реагирует на терапию острее, чем большинство людей. Я уже привык. Это нормально.
— Угу, — кивает Дин, заглушая двигатель. — Я только сбегаю в офис, спрошу есть ли
свободный номер рядом с твоим, хорошо? Сейчас вернусь. — Он открывает дверь и уже
начинает выходить, но Кас останавливает его рукой за плечо.
— Ты не понимаешь! — говорит Кас. В его голосе слышна досада. — Первые двадцать
четыре часа после лечения… непростые. Даже первые тридцать шесть часов. — Его рука
сжимается на плече Дина. — Будет хуже, чем то, что ты сейчас наблюдал. Это не то, с
чем тебе захочется иметь дело, уж поверь мне. И мне не нужна помощь. Я уже много
раз справлялся сам.
— Да, и больше ты сам справляться не будешь, — отвечает Дин. Кас медленно отпускает
его плечо с выражением такого отчаяния, что извиниться хочется уже Дину. — Прости,
Кас, — говорит он. — Я понимаю, что ты выдумал себе какую-то безумную миссию
сделать все самостоятельно, но теперь она закончилась. Я остаюсь. И это не
обсуждается.
— Какой у тебя номер? — спрашивает Дин. — Я попрошу себе комнату рядом.
— Я могу посмотреть на этом ключе, который у тебя в руке, — говорит Дин. — Или
проследить за тобой до тех пор, пока ты не подойдешь к двери… — Подумав, он
добавляет: — Или подсмотрю в списке гостей. Твой выбор.
Кас по-прежнему глядит за стекло. До этого момента на его лице были написаны в
основном усталость и тревога, так что даже удивительно, когда уголок его рта
изгибается и Кас едва слышно усмехается.
— Да, — кивает Кас, — я беспокоился об этом. — Он переводит взгляд на цветок,
который весь последний отрезок пути стоял между ними на сиденье. — Я, кстати, не
возвращал цветок, — говорит он, забирая горшок обратно на колени. — Ранее — я его
не возвращал.
— Я просто не хотел ему навредить. Волновался, что уроню его, или… — Кас
колеблется, потом сознается: — Или меня на него стошнит. Если честно, я очень
боялся, что меня на него стошнит. Я не хочу причинить ему вред. Мне очень хочется…
чтобы ему было хорошо. — Он умолкает, глядя на цветок. — Ему понадобятся свет и
вода, — добавляет он после паузы, трогая листочки. — И, может быть, какое-то
удобрение.
— Нет, у меня в комнате есть место, — отвечает Кас. Он придерживает цветок одной
рукой, сжимая во второй ключ от номера. — У меня есть окно, можно поставить его
туда. Думаю, там достаточно света. Мне хочется, чтобы он стоял там.
— Я пока еще способен пронести комнатное растение двадцать шагов, — отвечает он
слегка оскорбленно — хотя, судя по его виду, он едва способен поднять травинку и
двадцать шагов определенно под вопросом. Но Дин кивает, принимая это утверждение.
— Но… может быть, ты откроешь дверь? — предлагает Кас. — А я понесу цветок.
На ручке двери Каса висит табличка «Не беспокоить». Дин отталкивает ее в сторону и
отпирает дверь. Перед ним открывается простая и весьма скромно обставленная комната
мотеля. Даже по стандартам Винчестеров место изрядно потрепанное. Дин заходит
внутрь, окидывая взглядом изношенное синтетическое покрывало на кровати, тонкое
одеяло, кучей сваленное на полу, вручную сшитые занавески, тусклую лампу и потертый
комод с кривыми ящиками. Дешевый линолеум скрипит под ногами, и старый мини-
холодильник, запрятанный под кухонную стойку, шумно пыхтит, словно на последнем
издыхании. Не сказать, что здесь грязно, но это на ступень ниже минимальных
стандартов Дина (а у него довольно низкие минимальные стандарты).
К тому же в номере некоторый бардак. Вдобавок к одеялу Кас скинул на пол и все
подушки — по всей видимости, прошлой ночью. Стулья расставлены как попало посреди
комнаты. По полу разбросаны кастрюли и противни, несколько полотенец и бутылки с
водой. Дин хмурится, осматривая комнату: Касу обычно не свойственен беспорядок.
Прямо пока Дин это произносит, голова Каса поникает и его взгляд расфокусируется,
как будто он прислушивается к чему-то вдалеке. Он опирается рукой на дверной косяк
для баланса и слегка наклоняется вперед. Его лицо вновь приобретает эту липкую
бледность.
— Кас?! — окликает его Дин, делая шаг к нему. Кас молча протягивает цветок. На этот
раз ему не нужно ничего говорить: Дин хватает горшок, и Кас быстро проходит в
ванную, зажав рот рукой, и закрывает за собой дверь.
Слышен щелчок дверного запора, затем включенный душ. Шум воды почти — хотя и не
совсем — заглушает звуки рвоты.
«Душ, — думает Дин. — Эта его новая привычка подолгу принимать душ. Уже сколько
недель…»
Бесцельно постояв так какое-то время, Дин наконец оставляет цветок на потертом
столе в углу комнаты и пытается отвлечься тем, что немного приводит это место в
порядок. Он составляет стулья вокруг стола и бросает подушки и одеяло обратно на
кровать. Но ему по-прежнему слышны звуки, доносящиеся из-за шума воды, и, собирая с
пола разбросанные кастрюли и бутылки, Дин замирает. Он снова смотрит на дверь
ванной.
Не то чтобы в отношении кого-то это «правильно», конечно. Но для ангела это должно
быть особенно тяжело. Кастиэль однажды даже пытался объяснить, как необычайно
интенсивны для ангела человеческие чувства — и тогда он говорил о самых
обыкновенных человеческих ощущениях. О заурядных вещах вроде голода, сонливости,
нарывающей царапины. Ничего и близко похожего на то, что происходит с ним сейчас.
«Он не вырос с этим», — думает Дин. Конечно, Кас бывал ранен, бывал слаб в прошлом;
у него даже как-то случился этот приступ из-за украденной благодати и мимолетная
реакция на встречу с Чумой. Но он никогда вот так обыденно не болел. Кас не
сталкивался даже с обычной простудой: у него не бывало жара в детстве, не бывало
гриппа, его не укачивало в машине, как Сэмми. И ему совсем незнакомы подобные
хронические заболевания.
И запер дверь… от Дина. Что даже немного обидно. «Заставить его отдать мне ключ от
номера — это была лишь половина дела, — думает Дин. — Десятая часть».
— Кас? — зовет Дин, подходя к двери. Ответа нет. Дин громко стучит в дверь
костяшками пальцев, уже подумывая о том, чтобы вскрыть замок. Или просто выбить
дверь. — Кас? Как дела?
— Все в порядке, — отвечает Кас.
— Что я тебе только что говорил про «все в порядке»? Открой дверь сейчас же, а не
то…
— Тебе надо попить воды, — говорит он, думая о том, сколько жидкости Кас, должно
быть, потерял только за последний час. — Если сможешь удержать ее, конечно. Иначе
будет обезвоживание. — Дин бросает взгляд на бутылки с водой, теперь выставленные
на кухонной стойке, вдруг понимая, что они запасены именно для этого. И теперь он
начинает догадываться, почему они были расставлены на полу.
— Иди сюда, сядь, — предлагает Дин и кладет руку Касу на плечо, намереваясь отвести
его к столу, чтобы он присел и попробовал попить. Но Кас не подпускает Дина, резко
отталкивая его руку.
— Иди сними себе номер, — говорит Кас. — Иди. Ты сказал, что снимешь отдельный
номер. Иди, Дин, — настаивает он сурово, тяжело опираясь на дверной косяк.
Это воскрешает в памяти Дина другой эпизод, случившийся годы назад, когда Кас так
же оттолкнул его руку. Когда он так же велел Дину: «Иди». Тогда, когда Дину
пришлось оставить его одного в Чистилище.
Дин снова подносит руку к плечу Каса, Кас снова отталкивает ее и пытается
проскользнуть мимо Дина. Но, как и ожидалось, его самостоятельности хватает лишь на
два нетвердых шага, после чего у него просто подкашиваются колени. Кас выглядит
почти растерянным, оглядываясь вокруг, словно не понимает, почему вдруг падает.
— Как ты? — немедленно спрашивает Дин, склонившись над ним и взяв его руками за
плечи. — Что это было?! Это я сделал тебе больно?!
— Ох, черт, — произносит Дин, глядя на стулья, которые теперь опрятно стоят у
стола. — Я их убрал. Прости.
«Черт. Я убрал стулья. Я убрал стулья. Он ожидал, что здесь будет стул — стул, на
который можно сесть, — понимает Дин. — Но я убрал стулья». Стулья были расставлены
по комнате совсем не случайно. Они были расположены стратегически, правда же? Кас
поставил их на эти места намеренно. Дин слегка выпрямляется, по-прежнему поглаживая
Каса по плечам, но теперь еще и осматривая планировку комнаты и пытаясь вспомнить,
где стояли стулья.
Два из них располагались на расстоянии пары шагов между кроватью и дверью в ванную.
Они обозначали путь в ванную, не так ли? Третий стул стоял на полпути между
кроватью и кухонной раковиной.
Стулья служили островками отдыха, когда Кас не мог далеко пройти. И, как это ни
ужасно, он выложил себе еще и путь для передвижения ползком. Подушки, и одеяло, и
бутылки с водой, расставленные на полу через каждые несколько ярдов — это была его
тропа для передвижения ползком, когда идти нет сил. А кастрюли с противнями —
наверное, на случай рвоты, когда он не может доползти до туалета.
Мысль о том, что Кас готовил все это заранее — расставлял стулья в нужные позиции,
раскладывал по полу подушки… запасал воду впрок… Мысль о том, как он все это
планировал, как готовился, просто ужасна. Когда он сделал все это? Прошлым вечером?
Этим утром? Он, должно быть, корректировал свои приготовления из недели в неделю,
идеально выверил всю схему за прошедшие месяцы…
«Я убрал стулья, я убрал подушки, — думает Дин. — Я все передвинул. Я все ему
нарушил».
— Так, ладно, Кас… — произносит он хрипло. — Ангелам пора спать. Я расставлю стулья
обратно, и все остальное тоже. Прости, я не знал.
Он опускается на корточки рядом с Касом, аккуратно заносит его руку себе на плечо и
обнимает его за спину. Теперь он изо всех сил старается не задеть синяки или какие-
то еще болезненные места.
— Скажи мне, если больно, — просит Дин, но Кас только бормочет предсказуемое «все в
порядке». При помощи Дина он медленно поднимается на ноги. И потом, пока Дин почти
тащит его на себе к кровати, говорит настойчивым шепотом:
— Кас, прекрати это! — требует Дин. Он испытывает такое потрясение — и оттого, что
минуту назад, похоже, сделал Касу больно, и от этой жуткой мысленной картины, в
которой Кастиэль методично раскладывает на полу подушки, — что начинает почти
злиться. Они добираются до кровати, и Дин максимально бережно сажает Каса на край
матраса. Кас садится, сгорбившись, секунду молчит, собираясь с силами, потом
поднимает глаза на Дина.
— Все в порядке.
На этот раз Дин уже усмехается.
— Дин, мне не нужно содействие, — настаивает Кас. — Если понадобится помощь, я тебе
позвоню. — Он делает попытку немного выпрямиться, опершись на одну руку, но все
равно выглядит откровенно жалко: сидит, полускрючившись, сжимая свободной рукой
обернутый вокруг шеи шарф (словно ему холодно), и снова дрожит. — У меня есть
телефон, — уверяет Кас. — Я позвоню. Я напишу. Иди.
— Тебе нельзя быть со мной рядом, — настаивает Кас упрямо, качая головой.
— Приятель, ты едва можешь стоять на ногах! — не выдерживает Дин. Он кидает на пол
пару подушек — как ему кажется, примерно в исходные положения, после чего хватает
бутылку воды и лоток с кухонной стойки и сует их Касу в руки.
— Ты не понимаешь! — отвечает Кас, глядя на него практически свирепо. — Мне будет
плохо. Опять. Еще много раз сегодня. Пойми, ты можешь… ты можешь… — Кас колеблется,
бросает взгляд на лицо Дина и, кажеся, принимает к сведению его упрямое выражение.
Он издает раздраженный вздох. — Ты можешь испачкаться, Дин, — говорит он наконец.
— И что? — спрашивает Дин. Конечно, мысль об этом немного неприятна, но Дин ни за
что не допустит, чтобы Кас убирался тут сам. — Если тебе будет плохо, я помогу тебе
все убрать. Я имел дело и с куда худшими вещами, поверь мне.
— Я накачан лекарствами! Разве ты не понимаешь? Этой химией сейчас пропитана вся
моя оболочка, Дин, мое, мое, мое тело… — (Странно слышать, как Кас говорит «мое
тело». Раньше он всегда использовал только термин «оболочка».) Кас продолжает: —
Все мое тело токсично. Я токсичен. Я сейчас пропитан ими, они у меня в крови! Если
на тебя попадут какие-то мои телесные жидкости, Дин, — любые — если они попадут
тебе на кожу, тебе тоже может стать плохо! Эрон меня предупреждал!
Дин только недоуменно моргает. Это что, реальная угроза здоровью? Он никогда о
таком даже не слышал.
— Меня предупреждали, — повторяет Кас. Он снова дышит тяжело — ему явно непросто
так много разговаривать. Он вынужден опереться на руку всем весом, чтобы сидеть
более или менее прямо, и другой рукой снова вцепился в шарф на шее, но тем не менее
он заставляет себя поднять голову и посмотреть Дину в глаза. — В клинике. Доктор
Клайн меня предупреждал: если кто-то за мной ухаживает, он должен носить
медицинские перчатки. Я не могу рисковать твоим самочувствием, Дин, не могу, я не
хочу чтобы ты когда-либо пережил подобное. Я этого не вынесу. Ты должен держать
дистанцию! Пожалуйста… Иди, сними себе номер и оставайся там. Я позвоню, если нужна
будет помощь.
«Он пытается уберечь меня… — понимает Дин. — Но он кое о чем забыл. Он забыл, что
мы с Сэмом подкованы в мерах безопасности».
В конце концов, они всю свою жизнь имели дело с телами. И всевозможными «телесными
жидкостями».
— Двадцать четыре часа, — отвечает он наконец. — Так мне сказали. Примерно двадцать
четыре часа при моем типе химиотерапии.
— Всего-то? — говорит Дин облегченно. — Только первые двадцать четыре часа? И все?
Кас молча кивает, глядя на него снизу вверх. Сидя так, согнувшись и глядя на Дина
широко раскрытыми глазами, он похож на маленького ребенка.
— Ладно, перчатки у меня есть, это не проблема, — говорит Дин. — Я надену перчатки
на двадцать четыре часа.
— В багажнике. — На лице Каса отражается сомнение, и Дин напоминает: — Наша работа
этого требует, Кас. Морги, осмотр тел, раскапывание могил. Мытье машины после
отрубленных голов… У нас всегда в багажнике лежит несколько пачек перчаток — моего
размера и Сэма. — И как только Дин произносит имя Сэма, он вспоминает: «Сэм же не
знает».
«Сэм до сих пор не знает. И мне придется ему сказать. Надо позвонить ему сейчас
же».
— Ты только поэтому хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он. — Поэтому без конца меня
отталкиваешь? Если так — не проблема, у меня есть перчатки.
Но Кас отводит взгляд, роняя его на пол. Дин поднимает подбородок и, сузив глаза,
пристально наблюдает за его поведением. Кас смотрит в сторону, плотно сжав губы.
«Нет, когда ему плохо, он выглядит не так, — решает Дин. — Так он выглядит, когда
что-то скрывает».
Следует длинная пауза; Дин стоит и ждет. Он понимает, что силы у Каса действительно
на пределе и ему нужно отдыхать, но с другой стороны, Дин все более уверен, что Кас
чего-то не договаривает. Чего-то существенного, из-за чего он не подпускает Дина и
не принимает его помощь. Поэтому Дин выжидает — и наконец Кас смотрит на него почти
робко и говорит, словно признаваясь в чем-то постыдном:
— Ассоциировался? — медленно повторяет Дин, пытаясь понять, что это значит. Кас
теперь смотрит в пол откровенно смущенно.
— Обонятельный… что?
Кас кивает.
— Твоя куртка, — объясняет Кас. — Твоя машина. Твой… твой… одеколон, наверное — не
знаю, что это, но это ты. Твой запах. И я не хочу, чтобы он ассоциировался с этим.
Кас кивает. Он явно считает, что донес мысль, так как теперь позволяет себе рухнуть
на кровать.
— Вот видишь, поэтому тебе надо уйти, — бормочет он, заваливаясь на бок, не сняв ни
куртку, ни шарф, ни шапку и даже не потрудившись поднять ноги. Он так и остается
лежать на боку, со свисающими с кровати ногами, устало моргая на цветок на столе.
Дин хочет помочь ему снять ботинки, но теперь каждую секунду он отдает себе отчет в
том, насколько близко к носу Каса находится. Сейчас их разделяет где-то четыре
шага — этого достаточно? Мысль о том, что Каса в будущем может мутить от одного
присутствия Дина, очень пугающая. В какую сторону движется воздух в комнате? На
стене под окном установлен маленький комнатный обогреватель, который дует теплом, и
внезапно становится крайне важно определить, стоит ли Дин по ветру от Каса или
против ветра.
«Я должен ему помочь все равно, — понимает Дин. — Я просто не могу иначе».
Тем временем Дин думает об ангелах, об остроте их чувств и о том, какое хорошее
обоняние всегда было у Каса. Даже когда Кас был почти смертным, у него всегда был
чуткий слух… обостренная восприимчивость к запахам.
Еще Дин думает о том, как Кас то и дело отталкивает его и одновременно с этим
(практически в ту же секунду) хватается за него.
«Я сменю всю одежду, — думает Дин, глядя с безопасного расстояния на то, как у Каса
закрываются глаза. — И душ приму. Никакого одеколона, и не буду пользоваться своим
обычным шампунем и лосьоном после бритья. Оденусь в другую одежду… Куртку точно
надо сменить… на что-нибудь с сильным запахом, но не моим. Раз он запоминает
запахи, я уж сделаю все возможное, чтоб это был не мой запах. И еще будут перчатки.
Если повезет, Кас просто возненавидит запах лабораторных перчаток».
«Но даже если он возненавидит мой запах, я все равно остаюсь». Уж это-то очевидно.
Потому что важен сейчас вовсе не Дин. И не то, чего хочется ему.
— Я уйду, — соглашается Дин на этот раз. — Но я скоро вернусь. Ты потерпишь
двадцать минут один?
— Я месяцами делаю это один, — шепчет Кас с закрытыми глазами. Он, похоже, почти
спит, но его слова — конечно, правда. Выскальзывая из номера с ключом в руке и
садясь в машину, чтобы смотаться в магазин за новой курткой, Дин знает: это так.
Кас делал это месяцами совсем один.
«Нужно позвонить Сэму», — думает Дин. Импала стоит на перекрестке на долгий красный
сигнал светофора, и Дин тем временем спешно ищет в телефоне ближайшие магазины.
Обнаружив неподалеку еще открытый универмаг, он намеревается по-быстрому набрать
номер брата. Свет пока красный, пешеходный светофор еще даже не начал мигать, и на
то, чтобы сделать вызов и включить громкую связь, нужна всего секунда. Поговорить
можно уже во время езды. Но Дин медлит, держа палец над кнопкой звонка, и вот ему
уже гудит машина сзади. Как-то незаметно секунды пролетели, и свет переключился на
зеленый.
«Сейчас все равно нет времени объяснять», — думает Дин, бросая телефон на
пассажирское сиденье и разгоняясь на перекрестке.
Остаток пути занимает у него всего пару минут, и вот Дин уже паркуется перед
универмагом. И опять, выходя из машины и направляясь быстрым шагом к дверям
магазина, он знает, что на звонок Сэму нужна всего минута. Телефон снова зажат у
него в руке, и Дин легко мог бы позвонить сейчас. Но он не звонит. Все равно
кажется, что времени мало. И главное, Кастиэлю плохо, он там один в унылом номере
мотеля, и сегодня ему нужна помощь (даже если он этого не признает). А значит Дин
должен сделать покупки максимально быстро и рационально. Так что звонить Сэму
сейчас некогда.
Но, засовывая телефон в карман, он понимает, что на самом деле избегает звонка из-
за страха перед необходимостью сообщить Сэму новость. Дин даже начинает чувствовать
угрызения совести. Но, тем не менее, телефон остается у него в кармане, и, вместо
того чтобы сделать звонок, он берет одну из больших красных тележек у дверей
универмага.
«Так, найти шмотки со странным запахом — и сразу назад в мотель», — размышляет Дин,
шагая так быстро, что чуть не скашивает тележкой нескольких человек, попавшихся ему
на пути. Он огибает их вместе с их телегами, полными еды, после чего чуть не
врезается еще в одну телегу, тоже заполненную продуктами. Тут он замечает, что в
магазине как-то необычно много народу — особенно в продуктовом отделе, который
прямо-таки кишит людьми с тележками, перегруженными картошкой, овощами… индейкой и
банками тыквенного пюре…
«Ах да, — вспоминает Дин. — День благодарения же…» Сегодня понедельник, и праздник
уже в четверг. В гастрономах это самая оживленная неделя в году.
Дин медлит, глядя на шумные толпы людей вокруг. В основном люди отовариваются
семьями: кто-то из взрослых катит переполненную телегу, а остальные члены семьи
бегают туда-сюда в поисках нужных продуктов. Кругом снуют дети, которых родители
посылают с мелкими поручениями вроде найти муку или масло, и в отделе кухонных
принадлежностей толпится народ, разбирающий блюда для пирогов, формы для выпечки и
запасные салфетки для гостей.
Дин теряет добрых пятнадцать секунд, разглядывая эту суету. Он чувствует, будто
смотрит спектакль: праздник кажется не относящимся к реальной жизни. Эти радостные
семьи, проплывающие туда-сюда со скалками, пакетами клюквы и упаковками смеси для
фаршировки, кажется, существуют в какой-то другой вселенной.
Единственное, что на самом деле важно, — единственное, что реально, — это то, что
Кастиэль сейчас в номере мотеля один.
«Забавно, что Кас вообще обратил внимание на мой запах», — думает Дин, беря с полки
ванильно-кокосовое масло для тела и откручивая крышку, чтобы понюхать.
Однако, Дин надеется, нынче его запах — это лишь едва уловимое обыденное сочетание,
которое носит на себе каждый человек: неизбежная смесь мыла и стирального порошка —
может, еще с легкой примесью одеколона.
И с оттенком индивидуальности.
Кас сказал: «Твой запах мне нравится». Дин до сих пор мысленно слышит эти слова.
Касу нравится запах Дина. Похоже, достаточно, чтобы даже принять кое-какие меры
предосторожности. Меры предосторожности к тому, чтобы этот запах нравился ему и
дальше.
«Твой запах мне нравится», — снова вспоминает Дин, и ему даже неловко оттого, как
хочется подольше подумать об этой фразе. Оттого, насколько приятна мысль о ней, как
она согревает ему сердце, несмотря на все ужасы сегодняшнего дня. И как ему
хотелось бы присесть и поразмышлять, что еще она может означать.
«Соберись, чувак», — приказывает себе Дин. Он наугад выбирает пену для ванны, и она
оказывается с запахом клубники. Но жалко же будет, если Кас в результате приобретет
отвращение к клубнике? Что если он еще собирается есть клубнику в будущем? Или
кокосы, или грейпфруты? Дин ставит клубничную пену для ванны на место, наконец
понимая, что ничего во всем этом ряду не подходит на роль запаха, который не жалко
возненавидеть. Тут все пахнет цветами, пряностями или едой. Приятными вещами, вроде
корицы, яблок, лаванды. Это все хорошие запахи, которыми Кас потом еще может
пожелать насладиться.
Потом. Вообще во всей этой экспедиции за запахами есть определенный оптимизм: она
предполагает, что будет некое «потом», о котором стоит переживать.
И если подумать, раз Кас избегает Дина главным образом (или хотя бы отчасти) чтобы
избежать ассоциации с запахами, значит Кас и сам планирует, что будет некое
«потом»? Это невероятно воодушевляющая мысль. Особенно учитывая, что Кас пока не
дал никаких намеков на свой диагноз — и, что еще важнее, прогноз.
«Но что если ему как-нибудь захочется почистить ботинки? — думает Дин, беря в руки
обувной крем, а за ним кедровые щепки. — Что если как-нибудь он окажется в кедровом
лесу?» И тут, пока Дин перебирает товары в тележке, ему в нос ударяет причудливая
смесь чая с нафталином. Это специфический запах — что интересно, не похожий ни на
то, ни на другое в отдельности. И это наводит Дина на мысль создать новый
уникальный аромат, смешав вместе несколько ингредиентов. Может быть, если получится
букет, который нигде в природе не встречается, то его компоненты по отдельности не
создадут Касу проблем в будущем.
Дин покупает коллекцию странно пахнущих предметов, а также наспех выбранные мыло и
шампунь (отличающиеся лишь тем, что это не обычные брэнды Дина) и новый комплект
одежды. Вскоре он уже выходит из магазина с сумками в руках, а спустя еще десять
минут возвращается в мотель.
***
Первым делом Дин идет проверить, как дела у Каса. Он тихонько стучит в дверь, затем
открывает ее ключом и заглядывает внутрь.
Есть что-то ужасно неправильное в том, как Кас скрючился на стуле, один, в этой
унылой слабо освещенной комнате мотеля, уставившись на бутылку перед собой. Но, во
всяком случае, на этот раз он выглядит бодрее: заслышав Дина у двери, он поднимает
голову и даже проверяет рукой, на месте ли его шапка (куртка и шарф также по-
прежнему на нем).
— Я вернулся, — объявляет Дин. — Эй, ты пытаешься снова лечь? Помочь тебе? — Дин
делает шаг к нему, но Кас качает головой и вытягивает руку, жестом веля Дину
остановиться.
— Я что тебе сказал? — недовольно ворчит он. — Не надо ко мне подходить.
— Да, насчет этого… — говорит Дин. — У меня есть план. — Он с улыбкой поднимает
сумки из универмага.
— Что это за… запах? — спрашивает Кас. Он немного выпрямляется на стуле, кладет
бутылку с водой на колени и снова втягивает носом воздух. — Это… Что это?
Дин улыбается.
— Да, это точно, — соглашается Кас. С озадаченным видом он нюхает воздух в третий
раз. — Скорее похоже… на гигантского ленивца? Или что-то подобное. Но они же
вымерли.
— Придержи мысль, — просит Дин. — Я только по-быстрому приму душ и переоденусь,
хорошо? Потерпишь еще пятнадцать минут?
***
Девушка за стойкой сообщает, что номер по соседству с Касом действительно свободен,
и Дин платит за него немедленно. Уже ясно, что скорее всего, большую часть ночи Дин
проведет у Каса, но иметь второй номер все равно кажется полезным. Главным образом,
потому что там есть вторая ванная, так что Дин сможет оставить ванную Каса в его
эксклюзивное пользование (что ему, похоже, может понадобиться).
Интерьер второго номера оказывается почти таким же: дешевый линолеум на полу,
синтетические покрывала и такой же шумный холодильник. Но Дин едва замечает детали
обстановки — сейчас его волнует только душ. Он бросает сумки с покупками на одну из
кроватей, переворачивает пакет, в котором сложены средства для мытья и большая
часть новой одежды, и срывает с вещей ярлыки. После этого он раздевается и
принимает душ, быстро, но тщательно моясь новым мылом и шампунем. Мыло и шампунь не
имеют сильного запаха (запах Дин добавит позже, на одежду), но они отличаются от
его обычных брэндов. После душа Дин завершает свое ароматическое преображение при
помощи нового дезодоранта, зубной пасты и жидкости для полоскания рта. В заключение
он брызгается спреем Axe (которым уж точно никогда в обычной жизни не пользуется),
бормоча: «Извини, Кас, на студенческие вечеринки тебе больше не ходить».
Затем он достает новую одежду: белье, джинсы, носки и белую футболку. Вещи имеют
лишь слабый химический запах, обычный для фабричной одежды (надо полагать, запах
китайских фабрик или трансатлантических грузовых кораблей).
Дин с удовлетворением отмечает, что после отряхивания кофты запах остался не очень
резкий: она приобрела лишь слабый, хоть и отчетливый аромат. Можно надеяться, как
раз такой интенсивности, чтобы заглушить запах Дина, при этом не сильно ударяя
бедному Касу в нос.
— Ну что ж, приступим, — произносит Дин вслух и натягивает кофту через голову.
— Туалетная вода «Гигантский ленивец».
После этого он берет со стола ключи и отправляется к машине, чтобы достать пачку
нитриловых медицинских перчаток. Он как раз выходит за дверь, когда жужжит телефон,
извещая о полученном сообщении. Это Сэм.
***
Сообщение Сэма гласит:
«Растение»
…и нажимает «отправить», хотя знает, что нужно набрать номер Сэма сейчас же.
И снова Дин не делает звонок, который обязан сделать. Вместо этого от шлет ответ:
«С желтыми цветочками»
Он набирает слова очень медленно, буква за буквой. Оправляет это сообщение, потом
сочиняет еще одно и отправляет его тоже:
— Да позвони же ему, трус… — ворчит на себя Дин, посылая сообщение про пчел. Однако
он не звонит, и несколько секунд спустя Сэм отвечает:
Потом Дин думает: «Наверняка именно так рассуждал Кас, когда решил нам не сообщать:
"Не лишай их иллюзий". Он не подумал, что мы хотели бы знать».
— Я рад, что ты не купил ему порножурналы. Хотя, наверное, при Эрин ты бы не
осмелился, а?
— Дин? Ты там?
На мгновение повисает мертвая тишина. Дин закрывает глаза, думая: «Вот. Вот прямо
сейчас. Вот сейчас был момент крушения иллюзий».
— Какие новости? — говорит наконец Сэм. Как Дин и ожидал, от его шутливого тона не
осталось и следа. Теперь голос Сэма звучит на пол октавы ниже обычного. Дин
понимает, что Сэм предположил самое худшее.
— Нет, нет, не то, — произносит Дин поспешно. — Он жив. Он жив. — «Пока что», —
добавляет зловещий голосок в его голове.
— Тогда что? — спрашивает Сэм. В его голосе слышно лишь слабое облегчение.
— Люцифер? В чем дело?
— Нет, не Люцифер, — говорит Дин. Он пытается произнести «у Каса рак», но эти слова
не выходят, и Сэм начинает заполнять тишину догадками:
— Ровена?
— Кроули?
— Нет… это…
— Ну так что тогда? Опять потеря памяти? Кома? Что-то с его благодатью?
— У него, гм… «Эрин», которую упоминал Кас, на самом деле пишется «Э-Р-О-Н». Это
«он», он врач, и он… он онколог Каса.
Повисает молчание.
— Я знаю, кто такой онколог! — перебивает Сэм спешно и горячо, как будто пытается
оборвать Дина до того, как тот произнесет роковое слово.
— У него рак, — говорит Дин. Он набирает воздуху и повторяет это снова: — У Каса
рак. В этом все дело. В связи с этим и были все его отъезды. Он на химиотерапии.
Уже несколько месяцев. Три недели через одну. Я выследил его и нашел в этом…
отделении химиотерапии в госпитале в Денвере. Поэтому он и шапку носит. Поэтому
теряет вес, поэтому сменил диету и постоянно уезжает.
Следует мучительно долгая пауза. Дину слышно дыхание Сэма: серия натянутых,
отрывистых вздохов, как будто Сэм пытается что-то сказать, но никак не может найти
слова. Наконец Сэм произносит:
— Да. Прямо подлянку кинул, скажи? Я сам узнал пару часов назад.
— Поверить не могу, — произносит Сэм. — Он ничего нам не говорил? Месяцами? Дин, я
просто… Ты это серьезно? — Очевидно, Сэму даже не нужно слышать ответ, потому что
он переходит прямо к серии неизбежных вопросов: — Какой у него диагноз? Какая
стадия? Насколько плохо? Каков прогноз?
— Я не знаю.
— Его в данный момент выворачивает. Похоже, это для него самая тяжелая ночь — после
химиотерапии. Время как-то было неподходящее, чтобы подвергать его допросу.
— Да-да, конечно, — отвечает Сэм так, будто это очевидно и не требует слов. Он на
секунду умолкает, и когда снова начинает говорить, уже лучше контролирует свой
голос. Дин знает, что Сэм переключился в режим планирования. — Я сейчас тоже
приеду, — говорит он. — Вы где?
— Нет, Дин, я могу выехать сейчас же. Возьму одну из машин в гараже…
— И будешь ехать всю ночь до пяти утра? Не хватало еще, чтобы ты разбился, заснув
за рулем. — Дин не шутит: повседневные смертельные угрозы вроде автомобильных
аварий и раковых заболеваний, о которых он раньше даже не думал, внезапно кажутся
куда более реальными и пугающими. — Выезжай утром, — говорит Дин. — И вот что, я
сейчас подумал: возьми на прокат машину, которую можно оставить в Денвере. Иначе мы
окажемся тут с тремя машинами. Но знаешь, что было бы здорово: можешь немного
изучить вопрос перед тем, как ляжешь спать? Особенно на предмет побочных эффектов
химиотерапии? Например, чем можно помочь пациенту? И сообщи, если найдешь что-то,
что мне надо знать. Он меня уже предупредил, что нужны перчатки, я и понятия не
имел, и... Сэм, ему гораздо хуже, чем я ожидал. Можешь посмотреть, типа… насколько
сильная тошнота нормальна?
— Сделаю, — говорит Сэм. — Отправлю тебе, что найду. Ты с ним сейчас? Можно с ним
поговорить?
— Тогда не утомляй его. Но передай от меня привет, — просит Сэм. — Больше чем
привет. Ну ты знаешь…
— Ладно, иди к нему тогда, — говорит Сэм. Он добавляет еще одно прочувствованное
«блядь…» и тяжело вздыхает. — Ну что ж, мы хотели проблемы нормальных людей,
правда?
Дин грустно усмехается, вспоминая тот разговор в машине несколько месяцев назад.
Тогда, когда они уехали из Аризоны без Каса… когда Кас решил остаться один во
Флагстаффе. «Наверное, для тех дополнительных анализов», — понимает теперь Дин.
Анализов, на которых настаивал врач.
— Да, хотели, — соглашается Дин. — И оказалось, что проблемы у нормальных людей —
отстой.
Сэм вздыхает.
— Ты говорил, что я еще пожалею, когда нагрянут термиты. Надо было мне
прислушаться.
***
Кас — по-прежнему на кровати, но в тот момент, когда заходит Дин, он как раз
отталкивает в сторону одеяло и пытается сесть. Он смотрит на дверь ванной с
выражением крайней сосредоточенности, как будто путь туда — это долгое трудное
путешествие за море, которое нужно тщательно спланировать.
— Эй, приятель, как дела? — окликает его Дин. Кас оборачивается. Он поднимает руку
к голове, проверяя, на месте ли шапка (кажется, привычка трогать шапку у него уже
почти на уровне рефлекса). Потом его взгляд падает на руки Дина, обтянутые голубыми
лабораторными перчатками. В одной руке Дин держит коробку запасных перчаток. Он
бодро машет ею Касу: — Я же говорил! Смотри, у меня еще целая пачка.
При виде перчаток Кас заметно расслабляется: один пласт тревоги исчезает с его
лица. Дин проходит к столу в углу, чтобы положить ключи, телефон и перчатки, и Кас
снова принюхивается.
— Я тебя вообще не чувствую, — говорит Кас, снова втягивая воздух. В его тоне
слышно облегчение пополам с разочарованием.
— В этом и смысл, — отвечает Дин. — Ну теперь-то ты позволишь мне остаться? — Он
говорит это с намеком на вызов, уже приготовившись к новым возражениям, однако Кас
вместо этого улыбается, сидя на кровати. Это слабая улыбка: уголки его рта лишь
немного подергиваются, но видеть ее — такое облегчение, что Дин широко улыбается в
ответ.
— Ты однозначно у меня в долгу за Axe, приятель, — добавляет он. — И не надейся,
что я забуду. Эта дрянь ужасна. — Он присаживается на стул, стоящий у стола
(предусмотрительно не трогая те стулья, что расставлены по комнате). — Кстати, Сэм
едет к нам. Будет здесь завтра.
Улыбка Каса исчезает совсем. Его плечи опадают, и он глядит в пол, слегка сжимая
рукой край одеяла.
— Мы хотим, чтобы ты нас беспокоил, — уверяет Дин. Кас только смотрит на него очень
печально. Он явно по-прежнему не понимает, и Дин добавляет: — Послушай, приятель,
Сэм приедет помочь, потому что хочет. У тебя есть друзья, которые хотят тебе
помочь, и мы будем помогать! Тебе придется смириться и привыкнуть к этому. Кстати,
Сэм передает привет. Больше чем привет.
— Больше… чем привет? — переспрашивает Кас, нахмурившись. Это выражение явно ставит
его в тупик.
— Думаю, это значит привет и крепкое объятие, — поясняет Дин. — Но он сам тебе
скажет, когда приедет.
Этот комментарий озадачивает Дина: он-то представлял себе, что Кас проведет всю
ночь — а может, и следующий день — в постели. Кас, похоже, замечает его недоумение,
потому что поясняет, сумев выдать целый набор фраз с перерывами на учащающуюся
одышку:
Дин хмурится, пытаясь представить, что Кас имеет в виду: он что, буквально всю ночь
сидит на унитазе? Или на полу? Спит в ванне? Как это выглядит? Дин открывает рот,
чтобы уточнить, но в этот момент Кас напрягается и начинает осматривать постель
вокруг себя с видом явной безотлагательности. Он даже отталкивает в сторону одеяло.
«Он ищет лоток», — понимает Дин, — глубокий металлический противень, который Дин
дал ему ранее и который теперь лежит на другом краю кровати, за спиной у Каса. Дин
вскакивает со стула, огибает кровать, хватает лоток и протягивает Касу.
Кас благодарно вцепляется в него и после сидит неподвижно, держа лоток на коленях и
глубоко, тяжело дыша. На мгновение он замирает совсем, и Дин — который стоит над
ним и следит за происходящим, — уверен, что его снова стошнит прямо сейчас. Однако
Кас вдруг поднимается на ноги и, шатаясь, направляется к ближайшему стулу на пути в
ванную.
Дин хватает его за плечо и подводит к первому стулу (как Дин его окрестил). Кас
падает на стул резко, словно ему отказали ноги. Лоток все еще у него в руках: Кас
снова сжимает его на коленях и склоняется над ним с тяжелой одышкой. Дин нависает
сверху.
— Тебе стоит… включить телевизор, — говорит он, кивая в сторону маленького древнего
телевизора на комоде.
Это настолько неожиданное предложение, что Дин прыскает со смеху. Кас только
смотрит на него хмуро.
— Ты что, серьезно полагаешь, что я сейчас лягу и стану смотреть повтор
«Американского кумира»? — спрашивает Дин изумленно. — Расслаблюсь и возьму попкорн,
пока ты тут ковыляешь по комнате как Франкенштейн?
Как ни поразительно, Кас кивает.
— Тебе будет… скучно, — настаивает Кас, хмуро глядя на Дина. Он по-прежнему говорит
отрывисто и, кажется, едва способен удерживать лоток, но тем не менее умудряется
произнести: — Меня будет… тошнить еще… не раз. Многократно. И, Дин, не волнуйся,
это нормально, если… — Он умолкает.
В один миг от лица Каса отливает кровь. Он бледнеет и внезапно покрывается потом;
его глаза стекленеют — зрачки расширяются и теряют фокус. Он успевает пробормотать:
«Мне надо лечь…» — после чего начинает крениться набок.
Дин хватает его под руку и начинает тащить назад к кровати. Но оказывается, Кас
пытается пройти в противоположную сторону, к ванной. Он из последних сил тянет Дина
против захвата, но никуда не продвигается, а только соскальзывает со стула на
колени. Позабытый лоток с грохотом падает на пол. Кас нащупывает под собой пол и
замирает на четвереньках, опустив голову, в шапке набекрень и с волочащимся по полу
шарфом.
— Кас?! — зовет Дин, падая на колени рядом и хватая его за плечо. Дин был готов к
тошноте и рвоте, но это нечто совсем иное — какой-то надвигающийся обморок, или,
может быть, гипотонический криз, — и Дин совершенно не знает, что делать. Он хочет
позвонить Сэму и бросает тоскливый взгляд в сторону телефона, лежащего на столе на
другом конце комнаты. Но кризис у Каса прямо в эту секунду, и Дин не отваживается
оставить его одного.
— Кас? Кас?! — зовет он, снова тряся его за плечо в надежде привести его в
сознание. — Кас, что с тобой?! — Это глупый вопрос: Кас очевидно не в состоянии
объяснить, что с ним, — и когда Дин не получает ответа, он начинает нащупывать
пульс у него на шее, пытаясь успокоить себя: «Что бы это ни было, если его сердце
бьется и он дышит, еще не все потеряно».
«Не может этого быть», — думает Дин, и пробует еще раз. На этот раз у него выходит
150. Сердце Каса бешено колотится, хотя он лежит на полу абсолютно неподвижно.
Дина охватывает паника, и он бросает еще один отчаянный взгляд на телефон на
далеком столе. Но потом Кас шевелится. Его глаза приоткрываются и ноги сдвигаются
на полу. Одышка по-прежнему такая сильная, что он не может говорить, но он смотрит
на Дина, и по его взгляду Дин понимает: Кас знает, где он; он увидел Дина и узнал
его.
— Ничего, дружок. Я здесь, я здесь, — шепчет Дин, поглаживая его по плечу. — Ты
только держись.
После этого Кас собирается с силами: начинает дышать глубже, стискивает зубы и,
кряхтя, со впечатляющим усилием переворачивается на живот и пробует снова подняться
на четвереньки. Ему это удается, но маневр истощает его до предела, так что теперь
он может только стоять в таком положении на дрожащих руках, опустив голову. Его
шарф так и волочится по полу; шерстяная шапка на голове покосилась.
— Лоток?..
«Чертов лоток, куда он подевался…» — думает Дин. Вот он, лежит в нескольких шагах.
Дин ныряет за ним. Но как раз в тот момент, когда Дин подтягивает лоток ближе, Кас
поворачивается к нему, и Дин каким-то образом попадает локтем Касу в висок. Шапка
слетает у Каса с головы и приземляется на край лотка, ровно когда его начинает
тошнить. Немного рвоты попадает на шапку.
«Черт возьми! — думает Дин. — Черт, черт, черт!» Рукой в перчатке он осторожно
убирает шапку в сторону, но слишком поздно: она уже запачкана. Она безнадежно
испорчена. Химия токсична, вспоминает Дин с сожалением. По крайней мере, ему
удается спасти шарф, ловко сдернув его у Каса с шеи и бросив на кровать. Чем еще
ему помочь, Дин не знает.
На этот раз рвоты даже не так много (кажется, ровно столько, чтобы испортить
шапку). У Каса в желудке ничего не осталось, и во время следующего приступа из него
выходит лишь тонкая струйка жидкости. Но спазмы продолжаются все равно, и скоро у
Каса начинают дрожать руки, так что становится понятно, что он вот-вот рухнет лицом
в лоток. И Дину приходит в голову: «Я могу держать его. Вот что я могу сделать: я
могу его держать!» Он подвигается ближе и подхватывает Каса одной рукой под грудь,
помогая ему стоять и приговаривая: «Я держу тебя, держу». Другой рукой он
поддерживает Каса за лоб.
Так, на расстоянии фута над лотком, Дин удерживает Каса, как ему кажется, очень
долгое время, пока Каса мучают непрекращающиеся рвотные позывы. Из него не выходит
ничего кроме редких струек воды, но приступ все не отпускает. Непонятно даже, в
сознании ли он еще — кажется, что он всем весом повис на руке у Дина, и его голова
лежит в ладони Дина безвольно и тяжело. Но Дин не перестает разговаривать с ним
между спазмами, когда, ему кажется, Кас может услышать. Дин знает, что не говорит
ничего полезного — только общие слова ободрения, — но он все равно продолжает
шептать, уверенно и ласково: «Я держу тебя. Ничего, ничего. Я держу тебя. Все будет
хорошо. Потерпи. Главное, дыши. Мы постираем шапку. Ничего страшного. Купим другую.
Я держу тебя».
Приговаривая это, Дин даже удивлен, что его совсем не отвращает рвота. Но это так.
Рвота воспринимается как нечто совершенно тривиальное. Как будто мир внезапно, без
предупреждения сузился до одной единственной битвы — битвы, которую Дину и Касу
нужно пережить вместе. Все остальное перестало существовать — ничто больше не имеет
значения. Рвота не имеет значения, шарф не имеет значения, даже шапка, на самом
деле, не важна: это лишь сопутствующая потеря, о которой надо забыть, если они
хотят выиграть эту битву. Единственное, что сейчас важно, — это чтобы Кас вышел из
этой битвы живым.
И задача Дина — его держать. Задача Дина — следить, чтобы у него билось сердце,
чтобы он дышал и главное, чтобы не захлебнулся, а это значит — держать его.
Кас смачно сплевывает в лоток. Он пытается очистить рот. Потом поднимает одну руку
к груди, легко мимоходом касаясь руки Дина. Когда он опускает руку обратно на пол,
Дин чувствует частичное исчезновение его веса — теперь Кас в состоянии немного
поддерживать себя сам. Дин помогает ему принять сидячее положение и рассматривает
его лицо вблизи. Кас все еще мертвенно бледен, но его глаза открыты и дыхание
наконец немного замедлилось. Он встречается взглядом с Дином.
Кас делает лишь несколько коротких глотков (похоже, это все, что он может удержать)
и вытирает рот очередной салфеткой. Салфетка краснеет, после чего Кас сплевывает
еще красноту в лоток. Дин смотрит вниз и с ужасом понимает, что вся рвота в лотке
окрашена кровью.
«Уже препираюсь с ним из-за этого», — сообщает Дин. На самом деле последние
несколько минут он провел в борьбе с Касом за телефон после безуспешной попытки
позвонить в скорую. Как только Кас немного отдышался и смог выговаривать целые
фразы, он начал настаивать, что в скорую звонить не нужно. Увидев, в какое
беспокойство он из-за этого впадает, Дин решил подождать с вызовом. Большей частью
потому, что раз Кас сумел дважды выбить телефон у Дина из рук, а затем отнять его
совсем (отдав потом неохотно, под обещание, что Дин только напишет Сэму), то, может
быть, ему действительно получше. Оказывается, даже в столь ослабленном состоянии
Кас поразительно ловок в рукопашной борьбе, а также на удивление хитер. Все его
ангельский боевой опыт, по-видимому.
Теперь Дин надеется, что потеря сознания случилась просто оттого, что Кас
недостаточно пил из-за сложностей с бутылкой. В перерывах между сообщениями Сэму
Дин снял пластиковые обертки со всех бутылок и расставил бутылки везде, где только
можно. Рядом с Касом сейчас стоят три. И хотя Кас далеко не выглядит здоровым (он
лежит на полу наполовину в ванной и наполовину в комнате), по крайней мере, он в
сознании. И даже повернул голову, чтобы подозрительно посмотреть на Дина, сидящего
на бортике ванны.
— Клянусь, я только Сэму пишу! — отвечает Дин. — Честное слово. Вот, смотри, — он
поворачивает телефон к Касу, чтобы тот увидел СМС-беседу, — вспомнив слишком
поздно, что последнее сообщение от Сэма было «звони в скорую».
— Не надо скорую, — настаивает Кас, сужая глаза. Он даже приподнимается на локте,
чтобы констатировать с ударением: — Скажи Сэму… все это нормально, — после чего
драматично падает обратно на подушку, которую положил для него Дин.
«Он говорит, это нормально», — послушно рапортует Дин Сэму, затем добавляет от
себя: «Но я не уверен, что он имеет представление о норме. И еще, по-моему, он
беспокоится, что не может позволить себе вызов врача».
Сэм отвечает: «Я займусь мед. страховкой, попробую решить вопрос. Пока что, если
опять случится кризис, звони в скорую все равно. Но кстати, ему что, не дали
антиэметики?»
Дин смотрит вниз на Каса. Кас лежит на кафельном полу ванной, головой к Дину,
вытянув ноги за дверь в комнату. Кажется, сейчас редкий для него момент
спокойствия: его глаза закрыты, и дышит он относительно ровно. Дину очень не
хочется тревожить его, когда он наконец-то задремал, но…
— Эй, Кас… извини, что беспокою… — Рукой в перчатке он легонько касается головы
Каса, чтобы немного разбудить его и задать вопрос.
Кас вздрагивает и поспешно поднимает руку к руке Дина — Дин догадывается, что
случайно дотронулся пальцами до одной из плешин, где сквозь редеющие волосы Каса
проглядывает широкий участок кожи.
Ладонь Каса ложится поверх его руки в перчатке. Но Кас ничего не говорит и не
пытается убрать руку Дина, так что Дин решает оставить ее на месте. Он даже
начинает тихонько поглаживать Каса по голове — очень осторожно, едва двигая большим
пальцем по участку обнаженной кожи.
От кожи Каса устойчиво исходит тепло. Дин чувствует его даже через перчатку.
Температура?
Кас тихо вздыхает. Он убирает руку с руки Дина и опускает ее обратно на живот.
Он чувствует под рукой легкое движение: Кас кивает. Не трудясь даже открыть глаза,
он указывает в комнату.
— Они есть, — говорит он хрипло. Дин смотрит в направлении его руки и видит ряд
пузырьков, выставленных на прикроватной тумбе. — Но не действуют, — добавляет Кас,
снова обнимая рукой живот.
Дин хмурится.
— Врач ничего не сможет сделать. Я думаю, это… — он умолкает и напрягается, чуть
свернувшись и плотнее обхватив руками живот.
К этому моменту Дин уже узнает признаки. Он убирает руку, чтобы подняться на колени
и быть готовым к действию, как только понадобится. Но на этот раз тревога ложная.
Кас медленно, напряженно выдыхает и говорит с закрытыми глазами, наполовину в
подушку:
— Думаю, это потому что я ангел. — После паузы он добавляет: — Или был ангелом.
— Остатки благодати… все равно есть, — отвечает Кас. (Дин теперь вспоминает про
этот странный феномен, когда в оболочке остаются следы благодати после того, как
ангел — основной носитель благодати — покинул тело.) Кас добавляет, с большим
усилием: — И то как… я связан… с оболочкой. Это иначе. Иначе, чем… человек,
родившийся в теле. Некоторые лекарства просто не действуют. — Тихо вздохнув, он
прекращает говорить.
Дину приходит в голову, что химиотерапия — это тоже лекарство. Кас упомянул
«лекарства химиотерапии» несколько раз. На самом деле, химиотерапия — это просто
вид лекарства.
Кас открывает глаза и приподнимает голову. Но уже ясно, что он больше не слушает
Дина. Внезапно у него снова появляется этот характерный вид: сосредоточенный,
напряженный взгляд, в котором читается срочность пополам с беспомощностью — как
будто его смыло какой-то дикой рекой, смело безжалостной силой, которой он не в
состоянии противостоять. Дин вскарабкивается на колени, как раз когда Кас
поднимается на четвереньки и делает неуклюжий рывок к унитазу. Унитаз всего в двух
шагах, но даже при этом Кас едва успевает: Дину приходится схватить его двумя
руками за воротник куртки и силой проволочь по скользкой плитке последний шаг. Как
раз вовремя: в следующую секунду Каса уже тошнит.
Поддерживать его над унитазом оказывается проще, чем над лотком. Кас почти всем
весом опирается на керамическую чашу, и Дину остается главным образом
подстраховывать его, чтобы он не заваливался набок. И, конечно, Дин помогает ему
держать голову. Он не может допустить, чтобы Кас опирался головой на край унитаза,
поэтому прокладывает руку между ободком и лбом Каса, стараясь обеспечить ему
максимальный комфорт. После некоторой суеты и смены поз Дин находит способ
упереться локтями так, что может удерживать Каса на месте очень долгое время. Так
долго, как необходимо.
Каса снова тошнит кровью. Теперь Дин к этому готов и уже не так шокирован. Но он
все равно переживает, не слишком ли крови много, поэтому на этот раз наблюдает
гораздо пристальнее. Он не спускает глаз со струйки рвоты и снова ловит себя на
том, что совершенно не испытывает брезгливости — слишком много более важных вещей
нужно держать в уме, слишком многое нужно отслеживать. На этот раз Дин пытается
оценить, сколько столовых ложек жидкости теряет Кас, сколько электролитов, сколько
железа, сколько эритроцитов. Все это нужно будет восполнить. В конце концов,
оболочка Каса — это машина; как и любое тело — любое человеческое тело. Машина, как
Импала. И как Импале, человеческой машине для работы нужно топливо и уход, и Дин
пытается составить мысленный список всего того, что Касу потребуется для
восполнения потерь. «Вода — определенно много воды, после каждого приступа», —
думает Дин, удерживая Каса, содрогающегося от сухих спазмов. Дин безостановочно
шепчет ему слова ободрения, а сам тем временем думает: «Нужно спросить Сэма про
электролиты. Может, таблетки железа? Но главное — вода. Потом, позже, ему нужно
будет топливо — сахар, углеводы, — как только он сможет переваривать пищу».
После Дин помогает Касу снова лечь на пол и подкладывает под его голову подушку.
Кас опять дрожит, и его лоб стал горячее на ощупь — похоже, у него и правда жар?
Это нормально? (Дин больше не трудится спрашивать Каса, так как не доверяет ему
судить, что «нормально».) Он держит у рта Каса бутылку с водой и уговаривает его
пить, внимательно наблюдая, пока не убеждается, что Кас мелкими глотками принял
больше воды, чем потерял. Потом накидывает на его ноги одеяло и несколько долгих
секунд пристально осматривает его, чтобы убедиться, что он хорошо дышит. Затем
берет телефон и начинает писать Сэму вопросы про температуру и электролиты.
***
Три приступа рвоты спустя Дин сидит, прислонившись к дверному косяку ванной,
положив одну руку Касу на голову и зажав в другой телефон. К этому времени он уже
измотан непреходящей тревогой, но в последний час Касу вроде бы даже получше. Во
всяком случае, у него больше не было кровотечений и пугающих признаков потери
сознания.
Дин перечитывает все это, пытаясь вспомнить, когда в последний раз делал прививку,
и тут Кас подает голос.
— Что? — Дин поворачивается к нему. Он наклоняется ближе, чтобы Кас мог говорить
шепотом, не повышая голос. — Тебе что-то нужно? Хочешь еще воды?
— Можно увидеть… часы? — просит Кас. Оглядываясь по сторонам, Дин понимает, что
Касу не видно часов, которые стоят у изножья кровати. Обычно из такого положения он
бы видел часы, глядя поверх колен в спальню. Но сейчас их загораживает Дин.
— Так лучше? — спрашивает Дин, все еще не очень понимая, зачем Касу смотреть на
часы.
— Мне нравится видеть… как движется стрелка. Секундная стрелка, — объясняет Кас.
Он делает передышку. Дин недоуменно смотрит на него. — Видеть, что… время идет. И
значит, это не Ад.
В этот момент у Дина в руке вибрирует телефон — пришло новое сообщение от Сэма, —
но Дин даже не замечает его. С пересохшим ртом он смотрит на часы — на то, как
обходит круг секундная стрелка. Внезапно все, о чем он может думать, — это о том,
как ужасно, противоестественно эластично тянулось время в Аду; как оно замедлялось;
как запиналось и останавливалось. И как одна жуткая секунда могла длиться
бесконечно, превращаясь в вечность.
Дин смотрит на часы поверх плеч Каса и с облегчением убеждается, что секундная
стрелка медленно ползет, описывая круг. Совсем не быстро — даже наоборот, удручающе
медленно. Но она движется.
— Ты не в Аду, — уверяет Дин, наклоняясь ближе, чтобы Кас наверняка услышал его.
— Ты не в Аду. Честное слово. Время идет. — Он снова кладет руку Касу на голову и
шепчет ему почти на ухо: — Это закончится. Обещаю.
Кас кивает под ладонью Дина и делает медленный вдох. Потом говорит:
— Иногда я думаю… я не выдержу час. Но я выдержу минуту. — Он вздыхает еще раз.
— Но только если время на самом деле идет. Так что я смотрю на часы.
Дин тихонько гладит его по голове, и вместе они смотрят, как идет время.
***
Секундная стрелка медленно ползет вперед, описывая бесконечные круги. В какой-то
момент Касу удается ненадолго задремать, и Дин использует эту возможность, чтобы
тихо позвонить в клинику доктора Клайна. Там оказывается круглосуточная дежурная
служба, и после детальных расспросов ночная сестра подтверждает, что состояние Каса
«по большей части стабильное». Она сообщает Дину, в каких пределах должны
оставаться его жизненные показатели и какие признаки сигнализируют изменения к
худшему и требуют немедленной реакции. Дин записывает все это и обещает перезвонить
и отвезти Каса в больницу, если какие-то из этих симптомов у него обнаружатся.
Несколько раз Кас приходит в себя настолько, что вовсе выгоняет Дина из ванной,
каждый раз закрывая за ним дверь и включая душ. Дин уверен, что это из-за диареи, и
он хотел бы помочь и с этим, но Кас, кажется, провел в этом месте черту и вообще не
пускает Дина в ванную. Это досадно, и Дин шагает по комнате, волнуясь все больше и
готовясь вышибить дверь, если придется. Но каждый раз Кас справляется сам и минут
через десять открывает дверь, хотя вид у него всегда слабый и бледный.
После каждого такого эпизода Дин моет туалет, хотя Кас не перестает слабо
протестовать, что может сделать это сам. Однажды приходится помыть и пол (Кас
настаивает, что, по крайней мере, сам он чист, но уж на то, чтобы оттирать пол, у
него явно нет сил). Так что Дин перетаскивает Каса на кровать, несмотря на новые
протесты, и устраивает его там, пока сам отмывает пол ванной и подготавливает для
Каса новое гнездо — расстилает на полу запасную простыню на всякий случай, а сверху
кладет чистую подушку и одеяло.
К тому моменту, как Дин заканчивает обустраивать гнездо, оказывается, что Кас начал
самостоятельно ковылять по направлению к ванной. Когда Дин замечает его за этим
занятием, Кас уже сидит на втором стуле. Дина слегка раздражает, что Кас не дает о
себе заботиться — в конце концов, он бы мог прекрасно лежать в кровати все это
время, а Дин носил бы ему горшки и лотки. Но, очевидно, Кас твердо намерен
попытаться сделать все сам и убежден, что расположиться необходимо именно в ванной.
Этот разговор уже состоялся у них несколько раз, и спорить с Касом невозможно.
Помогая ему пройти остаток пути до ванной, Дин замечает, что Кас начал беспрестанно
шептать: «Прости, прости меня, прости…»
— Прекрати извиняться, — требует Дин, помогая ему лечь на пол. Он подкладывает под
голову Каса подушку. — Тебе точно не надо помочь помыться?
— Нет… — отвечает Кас, натягивая одеяло вокруг плеч. Его внезапно охватывает
приступ дрожи, но он все равно пытается произнести: — Нет… н-нет. Ты не должен
ничего… этого делать. Ты не должен… Прости меня, Дин. Прости…
Как Дин ни пытается, он больше не может успокоить Каса. От жара тот стал
неугомонным и тревожным, и его «прости» не прекращаются. В конце концов поток
извинений прерывается, только когда Каса снова начинает тошнить.
***
Ночь длится бесконечно. Дин теряет счет приступам рвоты где-то после пятнадцатого.
***
Наконец появляются периоды, когда Кас дышит относительно ровно, свернувшись в своем
гнездышке из одеяла и подушки, и Дин может позволить себе опереться на бортик ванны
и на минуту закрыть глаза.
— Все в порядке, — извещает его Кас и садится на пол, устало прислоняясь к унитазу.
— Ты просто заснул.
***
Намного позже, после еще нескольких скверных приступов рвоты, самый тяжелый этап,
кажется, наконец позади. Кас снова свернулся на полу, теперь беспокойно ворочаясь в
припадках жара и озноба, которые находят на него время от времени. Дин решает
попробовать сбить температуру способом, который посоветовала дежурная сестра. Он
достает из мини-холодильника несколько кубиков льда и заворачивает их во влажную
ткань, после чего садится за спиной у Каса и прикладывает лед к его шее сзади,
придерживая голову Каса другой рукой.
— Хорошо…
— Это кубики льда, — поясняет Дин. — Сестра сказала, что может помочь.
Неясно, имеет ли он в виду лед или руку Дина у себя на лбу (его лоб все еще
горячий, и рука Дина, должно быть, кажется прохладной в сравнении). Больше Кас
ничего не говорит, и уже понятно, что он устает от разговоров, поэтому Дин молча
сидит рядом, прижимая лед к его шее и держа ладонь у него на голове.
Еще минуту спустя Дин снова пересаживается. Он находит способ сделать это, не
толкая Каса в спину. Когда все кубики льда растаяли, Дин со скрипом поднимается на
ноги и идет за новыми. Потом садится обратно рядом с Касом, не обращая внимание на
боль в коленях, и снова прикладывает лед к теплой коже на его шее.
«Держись. Ты можешь».
Каса не тошнит уже почти час — может быть, лед и правда помогает?
И эти кубики растаяли. Дин идет, набирает еще и повторяет все снова.
И снова.
И снова.
***
От жужжания телефона Дин вздрагивает. Он по-прежнему сидит возле Каса,
экспериментируя с мокрым полотенцем и кубиками льда в разных местах его шеи и
головы. (Кажется, Каса успокаивает, когда Дин гладит его влажным полотенцем по шее
сзади, поэтому Дин делает так уже какое-то время.) Сейчас Кас, похоже, наконец
забылся в драгоценной дреме — когда на кафельном полу дребезжит телефон, он даже не
шевелится. Дин поспешно хватает телефон, пока Кас не проснулся. Это сообщение от
Сэма.
Дин устало оглядывается. Только теперь он замечает, что через пыльные окна спальни
пробивается тусклый свет. Он щурится на часы и обнаруживает, что уже семь утра.
«Держится. Подробности потом, — пишет Дин. — Езжай осторожно». Потом ему приходит в
голову мысль, и он добавляет: «Эй, можешь захватить для него шапку?»
«Она испортилась».
«Стирать нужно, — отвечает Дин. — Попробуй найти новую. Он потерял часть волос.
Кажется, стесняется этого».
«Понял», — присылает Сэм. И еще через пару секунд: «Никогда не видел Каса
стесняющимся».
Дин пишет в ответ: «Да. Забавно, что ангела волнуют волосы». Потом добавляет: «То
есть он же уже потерял перья, и ничего».
Пауза.
Дин долгое время глядит на сообщение Сэма и теперь вспоминает, как в магазине Кас
говорил о том, что скучает по крыльям. Он смотрит вниз на Каса. В ванную
пробивается косой свет, и в бледных утренних лучах Кастиэль отчего-то выглядит
особенно слабым. Свернувшийся на полу ванной под мятым одеялом, он похож на
раненого зверька.
Дин протягивает руку и снова кладет ее Касу на голову — очень нежно, стараясь не
разбудить его, но желая как-то прикрыть оголившийся участок кожи под его волосами.
Несколько оставшихся пучков спутанных темных волос вяло лежат на его голове, и Дин
легонько поглаживает по одной пряди большим пальцем. Кас шевелится, перекладывая
руки на кафельном полу, и Дин убирает руку обратно ему на шею — прикосновение там
обычно его успокаивает. Кас расслабляется с тихим вздохом и не просыпается. Дин
продолжает гладить его по шее. Он смотрит на спину Каса и думает: «Крыльев нет».
Наконец он отвечает Сэму, набирая сообщение одной рукой: «Да, верно. В общем,
привези шапку».
***
— Как думаешь, ты теперь сможешь немного поспать? — предлагает Дин. — Я могу помочь
тебе лечь в кровать. Я уже поменял простыни, кстати. Горничная оставила свежий
комплект.
Уже далеко за полдень. За утро Кас постепенно очнулся от своей полукомы и ожил до
такого состояния, что даже может сидеть, прислонясь спиной к ванне и подперев руки
коленями. Рвота прекратилась уже несколько часов назад, с тех пор он попил еще воды
и сейчас даже жует крекер. Хотя обкусывает края печенья он буквально по крошкам.
Полевая мышь съела бы его в десять раз быстрее.
Кроме того, он притих — отвечает на вопросы Дина односложно и едва смотрит ему в
глаза. Дина это тревожит, но он не вынуждает Каса к разговору — кажется, лучше дать
ему прийти в себя в своем темпе.
— Мне надо помыться сначала. — Он отъедает от печенья еще молекулу, осторожно
откусывая крошку с краешка, после чего приподнимается и откладывает крекер на край
раковины так бережно, словно это драгоценный артефакт. — Мне нужно в душ, — говорит
он и начинает вставать на ноги.
Дин подхватывает его под локоть, чтобы помочь. И снова Кас не поднимает глаз,
избегая взгляда Дина.
— Может, позволишь помочь тебе помыться? — предлагает Дин, не будучи уверен, что
Кас достаточно твердо стоит на ногах. — Или я могу поставить в ванну стул. Ты
посидишь, а я тебя помою.
Кас искоса бросает взгляд на Дина, встречаясь с ним глазами лишь мимолетно.
— Я могу и сам, — настаивает он. — Я всегда так делаю в это время. Через двадцать
четыре часа.
На самом деле после химиотерапии прошло только двадцать два часа, но Дин не
поправляет его. После этого Кас предпринимает видимое усилие, чтобы выпрямиться и
не опираться на Дина, и даже отталкивает Дина ладонью в грудь по направлению к
двери.
— Ты и так уже очень много для меня сделал, — добавляет Кас таким формальным тоном,
словно он дипломат, благодарящий иностранного посла. — Спасибо тебе большое за
содействие. Я справлюсь. — С этими словами он захлопывает дверь ванной у Дина перед
лицом.
Дин вздыхает. Понятно, что Касу нужна приватность хоть в каких-то вещах. Тем не
менее, это беспокоит Дина, особенно учитывая логистику душа, которая — если
подумать — крайне сложная и требует немало сил. Пол скользкий, мыло скользкое, и
даже чтобы снять одежду, требуется наклоняться и балансировать на одной ноге. А еще
нужно перешагнуть через бортик ванны. Ну как Кас со всем этим справится, когда он
на ногах-то еле стоит? Что если он поскользнется? Что если упадет? Что если
ударится головой?
Но Кас действительно делал это один уже долгое время. (Хотя через двадцать четыре
часа, а не через двадцать два!)
Когда Дин встряхивает свежее одеяло над чистыми простынями на кровати, в ванной
раздается глухой стук.
— Кас? — окликает Дин, поспешно подходя к двери. Он резко стучит в дверь. — Кас,
что это было? Ты в порядке?
Сначала ответа нет. Потом следует слабое, нетвердое: «Я просто уронил мыло...» —
едва слышное из-за воды в душе.
Но дальше раздается еще один стук. На этот раз он громче и тяжелее, и за ним
следуют звуки борьбы, резкий вздох и треск чего-то рвущегося.
Дину видны только оголенные бок и спина Каса. Но у Дина сжимается сердце, ему
физически больно видеть, каким уязвимым выглядит Кас, каким беспомощным, каким
бледным, худым и слабым, когда сидит так, на коленях, съежившись под струей из
душа. Его голова опущена, и по слипшимся тонким прядям поредевших волос стекает
вода. На боках отчетливо выделяются ребра, и в центре спины резким хребтом
выступает позвоночник. На руках видны темные, устрашающие синяки; оказывается, что
синяки есть и в других местах: по всему телу — на его спине, боках и ногах, —
некоторые даже в виде странных линий, похожих на следы когтей, как будто его ранило
дикое животное. Дин замечает и пару покрасневших воспаленных линий у Каса на
животе — вероятно, какие-то полузажившие хирургические шрамы, которые Кас пытается
прикрыть занавеской.
Все это ужасно. И все же, как бы ужасно это ни выглядело, каким-то невероятным
образом Кас все равно прекрасен.
Дин хватает одно из полотенец с держателя над унитазом и передает ему. Полотенце
немедленно вымокает насквозь, но это хоть какое-то прикрытие. Кас отпускает
занавеску и вцепляется в полотенце, оборачивая его вокруг талии. Дин помогает ему
завязать края узлом, деликатно не глядя вниз (очевидно, что Кас остро ощущает свою
наготу, и Дин не хочет стеснять его еще больше).
— Ну вот, — говорит Дин, закрепив полотенце. — Видишь, ничего страшного. — Но,
взглянув на Каса, он замечает, что тот в молчании уставился на водосток. Что-то в
выражении лица Каса заставляет Дина взять его за плечи и попытаться поймать его
взгляд. Кас отказывается на него смотреть.
— Знаешь, забавно. Я раньше думал — даже надеялся, наверное, — что, может быть… что
когда-нибудь мы, может быть…
Он останавливается.
Повисает пауза.
— Я знаю, — отвечает Дин, так как это было очевидно с самого начала. — Я знаю.
— Не в таком состоянии… — говорит Кас, снова опуская глаза. В этот момент он,
кажется, впервые замечает, что Дина задевает струя из душа. — Ты промок, —
обеспокоенно хмурится он. — Твоя одежда испортится. — Одной рукой он легонько
толкает Дина в грудь, пытаясь заставить его выйти из-под душа.
— Плевать на одежду.
Кас лишь качает головой и снова пытается оттолкнуть Дина, и Дин восклицает,
внезапно закипая от досады и едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его:
— Ты что, не понимаешь?! Я куплю еще одежды, но я не найду другого Кастиэля! Ты —
единственный Кас, что у меня есть. Ты что, не понимаешь? Ты — единственный, Кас, и
ты должен позволить мне помочь! Пожалуйста… Я должен помочь! — Внезапно Дин
чувствует настоящее отчаяние оттого, что Кас постоянно отстраняется, закрывает
дверь, отталкивает Дина, извиняется, избегает его взгляда. Конечно, Дин помогал всю
ночь, но кажется, Кас так и не смирился с его присутствием. Дин практически
умоляет: — Я должен помочь, Кас, пожалуйста, позволь мне помочь! Я не могу по-
другому!
Струя из душа бьет, не переставая, и уже начинает остывать: Дин чувствует, что
горячая вода заканчивается, но Кас, похоже, не замечает. На этот раз что-то в
голосе Дина, кажется, тронуло его. Он кивает и говорит — таким тихим шепотом, что
Дин едва слышит: «Ладно. Ладно». И, когда Дин тянет его к себе, Кас не
сопротивляется. Он наконец поворачивается к Дину и прячет лицо у него на шее, обняв
его руками за пояс.
— Вода холодная, — говорит Дин, и Кас рассеянно отвечает: «Да, точно…» — пока Дин
поспешно закрывает кран. После этого Дин укутывает Каса в несколько слоев белых
полотенец — сперва помогая ему заменить полотенце вокруг бедер на сухое, затем
обернув его еще несколькими сверху. Кас почти в ступоре, дрожит и спотыкается от
усталости, и Дин помогает ему перешагнуть через бортик ванны и практически на себе
относит его в кровать.
Кас настолько крепко спит, что не просыпается даже когда ему на руку начинает
капать струйка холодной воды, скопившейся в рукаве кофты Дина. Дин отшатывается от
кровати, оглядывая себя и понимая, что с краев его мокрой кофты теперь кругом
капает на пол вода.
У себя в номере Дин снимает мокрую кофту и осматривает ее, держа на вытянутых
руках. Стоит ли попытаться по-быстрому высушить ее и снова воссоздать костюм
гигантского ленивца? Или... обонятельной проблемы уже нет? Может быть, лучше,
наоборот, не пахнуть как ленивец теперь, когда Касу получше? Пора ли уже вернуться
к своим обычным туалетным принадлежностям?
Эти вопросы теперь кажутся крайне важными, и Дин размышляет на тему запаха еще
какое-то время. Наконец он решает отложить кофту-ленивца до конца недели. «Уточню у
Каса, когда он проснется, — думает он. — Но пока перейду к запаху второго дня. Что-
нибудь нейтральное: не мой стандартный набор, но и не ленивец».
Он вешает кофту на держатель для полотенец, чтобы дать ей высохнуть, планируя позже
положить ее обратно в пакет с чаем и прочими запахами на следующую неделю.
Следующая неделя…
Потом будет неделя перерыва, а после все начнется сначала, и предстоит еще целый
месяц лечения, так ведь? Новый «цикл».
Это невероятно удручающая мысль, и, раздеваясь перед душем, Дин то и дело бросает
взгляд на кофту. Залезая в душ, он думает: «Сколько же раундов, сколько же "циклов"
еще будет? И сколько уже было?»
Кас каждый раз теряет сознание, как прошлой ночью? Его всегда тошнит всю ночь? Он
всегда харкает кровью, корчится на полу, проводит ночь, свернувшись на холодном
кафеле, едва в силах подняться над унитазом?
Дину снова вспоминаются повторяющиеся отъезды Каса. Все те разы, когда он исчезал
за дверью бункера. Когда говорил: «Увидимся через три недели», набрасывал сумку на
плечо и спокойно уходил. Сэм и Дин всегда легко прощались с ним и, когда за ним
закрывалась дверь, ставили очередной фильм на Нетфликсе.
«Господи, мы смотрели кино...» — думает Дин, открывая кран до отказа. Вода холодная
(видимо, у этого номера общий водонагреватель с номером Каса), но Дин шагает прямо
под ледяную струю, стиснув зубы. «Кино. Мы смотрели кино».
А на какой риск шел Кас! Теперь, когда кризис позади и у Дина есть минутка подумать
об этом, у него внутри все переворачивается от осознания, насколько опасно это,
должно быть, было каждый раз. Дину хорошо известны пределы возможностей
человеческого тела. Он наблюдал у других и испытывал на себе всяческие увечья. Ему
знакомы и тяжелые травмы, и болезни, и крайнее истощение; он не раз сидел у
больничных коек и видел не одну смерть. И он знает — он абсолютно уверен, — что в
этом убогом мотеле, один, Кас ходил по краю. Обмороки и кровотечения, учащенное
сердцебиение и одышка, непрерывная потеря жидкости и неспособность пить и есть —
все это плохо, все это небезопасно. Особенно учитывая, что Кас явно замалчивает
(или, во всяком случае, преуменьшает) важные детали в общении со своими врачами.
«И он говорит, это нормально», — вспоминает Дин, морщась от мысли о том, как Кас
буквально сплевывал кровь при этих словах.
Дин с силой втирает в волосы шампунь, закрыв глаза и прочесывая пальцами кожу
головы, словно пытаясь стереть эту пугающую картину из памяти. «Нормально, как
же, — думает он. — Я НИКОГДА больше не позволю ему делать это в одиночку».
После душа становится немного легче: хорошо наконец смыть с себя грязь бессонной
ночи (вместе с остатками запаха гигантского ленивца). Но ощущение изнеможения не
исчезает, как не пропадает и мучительная тревога — едва Дин выходит из душа, они
окутывают его снова, словно густой туман.
«Сосредоточься на том, что нужно сделать, — приказывает себе Дин, вытираясь и
наскоро бреясь. — Делай следующий шаг. Какой следующий шаг?»
Следующий шаг, конечно, — это вернуться к Касу и дежурить у его постели, пока не
будет уверенности, что тошнота прошла. По крайней мере, кажется, Кас наконец начал
принимать помощь Дина.
***
Следуя своему плану, Дин создает себе «запах второго дня» — нейтральное сочетание
новых шампуня и мыла и свежей одежды. На этот раз это его обычная одежда, но не та,
в которой он проездил уже несколько дней, а чистый комплект из сумки: джинсы, майка
и расстегнутая фланелевая рубаха. И никакого одеколона (смыть с себя Axe — большое
облегчение; Дин убирает его подальше вместе с чаем лапсанг сушонг и прочими
ингредиентами «ленивца»).
По пути в номер Каса он ловит себя на том, что машинально похлопывает по бедру —
там, где обычно висит кобура с пистолетом, — хотя и кобура, и пистолет сейчас лежат
на кухонной стойке у Каса в комнате. Дин понимает, что возвращается в состояние
боевой готовности, как будто комната Каса — это поле битвы, где в любую секунду
придется отражать атаку неизвестных монстров. Но когда он приоткрывает дверь, все
тихо: Кас по-прежнему в постели, по-прежнему дышит, по-прежнему спит.
Дин закрывает за собой дверь как можно бесшумнее, на цыпочках подходит к кровати и
долгое время стоит и смотрит на Каса. Дыхание Каса — тяжелое и размеренное, как
бывает в самой глубокой фазе сна, где, можно надеяться, нет даже сновидений, а лишь
дарящая отдых черная пустота. Похоже, Кас почти не шевелился с тех пор, как Дин
видел его в последний раз. Он лежит в той же позе, свернувшись на боку лицом к
двери. Одна его рука вытянута и свисает с края кровати, как будто он все еще
протягивает ее к Дину.
Но одеяло немного сползло вниз. Теперь оно сбилось у Каса на боку, и из-под него
видны полотенца: одно наброшено на плечи Каса, как накидка, другое обернуто вокруг
груди. Третье полотенце небрежно замотано у него на голове. Где-то там внизу должно
быть и четвертое, обернутое вокруг его бедер, — Дин вспоминает, что так и не
переодел Каса ни в одежду, ни в пижаму, и под этим одеялом на нем нет ничего кроме
беспорядочно намотанных банных полотенец.
Дин невольно улыбается: ему приходит в голову, что это похоже на начало плохого
гей-порно (а может, даже и хорошего гей-порно). Одна мысль о том, что под
простынями Кастиэль обнажен и с него сползают эти полотенца…
Но мысль эта чисто гипотетическая. В ней есть определенный налет тоски, оттенок
сожаления о потерянной возможности, но это все чувства из серии «если бы, да кабы».
Подобные грезы все равно наверняка были из разряда фантастики. Просто мечты…
неправдоподобные и глупые. Дин понимает, что надо спрятать их подальше. Что Касу
нужно, так это забота и поддержка, а вовсе не абсурдные порно-фантазии Дина о
спадающих полотенцах.
Он стоит у кровати, прилежно стараясь не думать о том, развязалось ли под одеялом
нижнее полотенце, когда Кас меняет позу. Может, он услышал, как вошел Дин, а может,
ему что-то снится — сложно сказать, но он щупает воздух вытянутой рукой, после чего
подтягивает ее к себе. Потом обеими руками сжимает край одеяла и поднимает его к
подбородку, нагнув голову, как будто пытается укрыться получше. Но получается у
него только еще больше потревожить полотенца. Тюрбан на его голове начинает
разваливаться, и полотенце, которым были прикрыты плечи, соскальзывает назад.
Внезапно становится видна плешина в его волосах и один из зловещих синяков в форме
следа от когтей на плече. Дин вспоминает и про шрамы на животе, и все его
порнографические мысли в момент исчезают. Чувство, которое переполняет Дина теперь,
в результате одного этого краткого мгновения, когда Кас пошевелился во сне, — это
острая потребность защитить его. Касу слишком холодно, он слишком обнажен, его
синяки на виду…
Дин замирает, глядя на волоски. Потом смотрит на лицо Каса и теперь обращает
внимание на еще одну деталь, которой не видел раньше: отсутствие щетины. Дину
только что пришлось побриться; Касу, похоже, этого делать больше не нужно.
Привычной грубоватой тени на его подбородке и щеках больше нет. И брови кажутся
реже. Эти изменения не очевидны, но теперь, когда Дин знает, на что смотреть, они
заметны.
Диагноз и прогноз. Вот что сейчас важно. Что именно у Каса, и каковы перспективы.
Дин берет стул, ставит его к кровати и садится рядом с Касом. Делать больше особо
нечего, и теперь, когда пришли мысли про диагноз и прогноз, оказывается, что их
невозможно заткнуть. Они словно непрошенный гость, который настойчиво стучится в
дверь; как будто в голове Дина включился какой-то режим «Теперь думаем только про
рак и ни про что больше», и голосок в его сознании заладил: «Диагноз? Прогноз?
Диагноз? Прогноз?»
«Какой тип? Какой орган? Какая стадия? Насколько плохо? Какое лечение? Как долго?
Какие побочные эффекты?»
Ответов пока нет. И Дин уверен, что, даже когда Кас проснется, ответов он сразу не
даст, так как уже понятно, что он неохотно сообщает подробности. Дин подозревает,
что в какой-то момент придется у него их выпытывать. Вероятно, скоро. Ведь рак
убивает…
Нет. Стоп. Рак может убить, но так бывает не всегда. Более того, в наше время это
часто уже не так. Многие люди теперь с ним справляются.
«Он не убьет Каса, — думает Дин, меняя позу на деревянном стуле в попытке найти
удобное положение на предстоящую долгую вечернюю смену. — Только не Каса. Он
победил столько других напастей — он сильный. Это ни за что его не свалит».
«Кроме того, у нас есть кое-какие связи. Есть друзья наверху и, может быть, даже
внизу».
Это если растянуть понятие «друг». Настолько, чтобы оно включало врагов.
***
Каких-то пятнадцать минут спустя Дина уже клонит в сон. И стул-то не сказать, что
удобный, но все равно Дин начинает клевать носом. Мысли о диагнозе и прогнозе
сливаются в неясную дремотную тревогу, вызывающую в его памяти живые картины: как
Касу плохо, как Дин держит его над унитазом, как видит его лежащим на полу. Слух
Дина выхватывает шум на парковке, и Дин резко приходит в себя, вздернув голову и
едва не бросившись к Касу в уверенности, что того снова тошнит и ему нужна помощь.
Но Кас по-прежнему спит. Это все были сны в полудреме. Дин смотрит на время на
телефоне: еще, наверное, около часа до приезда Сэма. Он начинает пролистывать
приложения, планируя отвлечься какой-нибудь бессмысленной игрой, просто чтобы не
заснуть. Но потом вдруг ловит себя на том, что почему-то открыл браузер и набирает
ключевые слова «рак диагноз прогноз». В ответ высыпается целый список сайтов
больниц и страниц с информацией для пациентов.
«Сэм уже, наверное, все это прочитал», — думает Дин, но все равно начинает
просматривать ссылки. Он наугад открывает сайт какого-то госпиталя и вскоре уже
щурится в экран телефона, пытаясь сориентироваться в огромном алфавитном указателе
всевозможных типов рака и их лечения. «Рак желудка», «рак легких», «рак печени»,
«рак поджелудочной железы» — мелькают названия в прокручиваемом списке. Фразы
кажутся прямолинейными и безжалостными; их десятки, и каждая — эта гиперссылка,
ведущая в свой отдельный мирок страданий. Ссылок много.
Скоро становится ясно, что ничего по-настоящему полезного найти не получится, пока
Дин не узнает, что именно у Каса, — хотя теперь он со страхом ждет этого разговора.
Наконец внизу страницы он обнаруживает еще один набор ссылок, ведущих на PDF-файлы
с общей информацией и описанием основных способов лечения. Все это изложено
удручающе сухо; безупречно оформленные брошюры отдают корпоративным глянцем. Дин
прилежно просматривает заголовки, планируя, что скачать позже, когда он вернется к
лэптопу. «Жизнь с раком», кажется, стоит посмотреть; «Чего ожидать от
химиотерапии» — это точно; «Питание при раке» — и это может быть полезно. Потом Дин
замечает брошюру, озаглавленную «Когда химиотерапия не помогает» и еще одну, с
названием «Хоспис: выбор пациента».
Дин настолько напряжен и отвлечен тяжелыми мыслями и настолько устал, что совсем
забывает про звук. Когда он включает телевизор, раздается оглушительный взрыв
испанского — настолько громкий, что Дин вздрагивает. Несколько мучительных секунд
уходит на то, чтобы найти кнопку отключения звука. Эти секунды кажутся годами, но в
конце концов Дин замечает нужную кнопку и в панике жмет на нее, и в комнате вновь
воцаряется тишина. Он бросает виноватый взгляд в сторону кровати, но, как ни
удивительно, глаза Каса по-прежнему закрыты.
Дину требуется вся сила воли, чтобы не зашвырнуть пультом в экран телевизора.
— Не, я в порядке, — отвечает Дин. — Не первое мое ночное родео. К тому же это ты у
нас был гвоздем программы. Ползал по полу, как полуживой котенок, — вот уж умеешь
надавить на жалость! Все внимание досталось тебе. — Дин замечает, что Кас теперь
смотрит на его одежду, похоже, обратив внимание на новую рубашку.
— Первая ночь всегда хуже всего, — говорит он. — Запахи обычно не представляют
проблемы… во вторую… — Его голос и так очень хриплый, а на середине фразы высыхает
совсем. Кас пытается прочистить горло, но только закашливается.
— О… эй, тебе нужно воды, — восклицает Дин, хватая бутылку из запаса, выставленного
на тумбе. — Вот. Попей. — Он откручивает крышку, подвигает стул поближе и подносит
бутылку к лицу Каса. Кас делает попытку приподняться и взять бутылку, но его
хватает только на то, чтобы на дюйм оторвать голову от подушки, после чего он
сдается и падает обратно. — Давай я помогу, — говорит Дин, наклоняясь и подкладывая
руку под его голову сзади.
— На этот раз даже вкусно, — замечает он. Дин светится в ответ, как будто Кас
только что совершил немыслимый подвиг. — Раньше это даже не было похоже на воду, —
поясняет Кас. — Теперь похоже.
— Обычно на второй день я почти не ем, — говорит Кас. — Хотя… — Он прислушивается к
себе и заключает: — Сейчас тошноты нет. Но я знаю, что она вернется, если я поем
против желания. — (Несмотря на обескураживающую тему, чертовски приятно слышать от
него такие длинные фразы. Его голос еще хриплый, но теперь Кас формулирует целые
законченные мысли.) Он добавляет: — Завтра я уже, может быть, смогу поесть.
Немного.
Дин ставит полупустую бутылку на колено, барабаня по ней пальцем и наблюдая, как
Кас поправляет полотенце, обмотанное вокруг головы. И снова он думает о том,
сколько недель это уже продолжается, и об информационных брошюрах про «Жизнь с
раком» и «Чего ожидать от химиотерапии».
— О, это еще легкая неделя, — отвечает Кас. Дин недоуменно моргает. — Первая неделя
всегда хуже всего, — поясняет Кас. — Когда три дня химии.
— Три дня… в смысле… подряд? — уточняет Дин, пытаясь не выдавать голосом, насколько
эта мысль его ужасает. Три дня?
— Но это было на прошлой неделе. Сейчас вторая неделя. — Его пальцы смыкаются на
пальцах Дина, и Дин опять помогает ему приподнять голову и попить.
Дин вспоминает список особо опасных типов рака… поджелудочной, желудка, печени… и
вдруг понимает, что все они — в брюшной полости. Это все виды рака органов брюшной
полости. И в этот же момент он вспоминает шрамы на животе у Каса — эти воспаленные
красные полосы, которые он заметил, когда Кас был в душе. Похоже, что Кас перенес
какую-то операцию на брюшной полости.
— Можешь сказать мне позже, — говорит Дин как раз в тот момент, когда Кас просит:
— Да, позже, позже, — соглашается Дин со смехом, но теперь его руки сами собой
тянутся к Касу. Он на самом деле просто хочет как-то обнять Каса, но в итоге
маскирует этот импульс тем, что суетится у его постели. Он поправляет полотенце у
Каса на голове и оборачивает поплотнее то, что вокруг его плеч. Потом снова щупает
его лоб на предмет температуры и разглаживает одеяло у него на груди. Выражение
лица Каса сменилось опять: теперь он прищурился на Дина почти озадаченно.
На мгновение повисает тишина. Кас слегка сжимает руку Дина и не отпускает ее. Это
неожиданно ободряющее прикосновение — Дин сглатывает, не сводя глаз с Каса, и тот
удерживает его взгляд.
— Может быть, я могу посидеть на кровати, — решает Дин. — Немного, пока не приедет
Сэм. Потому что вообще-то стул не очень удобный.
***
Дин ставит к изголовью кровати несколько подушек, чтобы опереться о них спиной и не
заснуть моментально. Он берет с собой телефон на случай, если позвонит Сэм, потом
включает телевизор и находит бейсбольный матч (который его абсолютно не интересует,
но, как он надеется, поможет ему не спать). К тому моменту, когда Дин сбрасывает
ботинки, Кас уже снова задремал. Дин садится и осторожно поднимает на кровать ноги.
Он сидит поверх одеяла; Кас лежит в паре футов от него под одеялом. Бейсбольный
матч идет, и Дин смотрит его рассеянно. Конечно, он вовсе не видит игру — он все
вспоминает тревогу на лице Каса, когда Дин спросил его, какой это рак, и гадает,
почему Кас не захотел сказать какой.
И думает о тех шрамах на животе.
Матч идет, и еще какое-то время ничего не происходит. Потом Кас шевелится и
поворачивается лицом к Дину. Дин всматривается в него, но Кас, похоже, в порядке —
он по-прежнему дышит ровно, просто перевернулся во сне. Начинает казаться, что
вечер пройдет совсем без тошноты, — и это большое облегчение.
Дин снова переводит взгляд на экран и наконец отдает себе отчет в том, что смотрит
матч уже полчаса, но до сих пор понятия не имеет, какие команды играют. Он
подумывает проверить, нет ли в мини-холодильнике виски. Эта мысль внезапно
чрезвычайно заманчива, но, когда Дин начинает переносить вес, чтобы спустить ноги с
кровати, он чувствует, как что-то тянет его за рубашку. Взглянув вниз, он
обнаруживает, что Кас во сне взялся рукой за край его рубахи. И даже переплел между
пальцев ее мягкую фланель.
— Ну раз так… — шепчет Дин. — Ладно, приятель. Я посижу еще минутку.
Он ждет еще несколько минут, думая, что Кас снова сменит положение и отпустит
рубашку, но Кас не отпускает. Виски по-прежнему зовет. Дин уже начинает обдумывать
план потихоньку высвободиться из рубашки, оставив ее на кровати, у Каса в пальцах,
и по-быстрому сбегать к холодильнику. Но в этот момент он чувствует прикосновение к
своей руке: Кас взял его за запястье.
Дин сидит так долгое время, пока Кас держит его за руку. Сонливость почему-то
прошла. В конце концов он выключает телевизор. Снаружи садится солнце. Свет в окне
начинает тускнеть, и комната погружается в сумрак. «Можно включить свет», — думает
Дин, но для этого нужно шевелиться, а это потревожит Каса, поэтому Дин не
шевелится. В комнате становится все темнее. Он остается на месте, тихо сидя во
мраке и чувствуя тепло ладони Кастиэля на своем запястье.
Дребезжит телефон. Дин умудряется проверить его одной рукой, не меняя положения:
это Сэм, пишет, что дела закончены и он уже в получасе езды.
— О… — раздается хриплый голос рядом в темноте. Жужжание телефона, должно быть,
разбудило Каса — тепло его руки исчезает. — Прости, — говорит он. — Я вторгся на
твою сторону кровати, да? Прости. — Он отодвигается на несколько дюймов, и его рука
не возвращается.
Теперь уже так темно, что почти ничего не видно, но наконец слышен тихий шорох
одеяла и рука Каса вновь появляется у Дина на запястье. Это прикосновение
неожиданно обнадеживающее: Дину сразу становится легче; он гладит Каса по руке и
откидывается назад на подушки. Несколько секунд спустя появляется и вторая рука —
теперь Кас двумя руками обхватил Дина за предплечье. Ритм его дыхания меняется: Дин
знает, что он снова уснул.
Еще долгое время Дин молча сидит на кровати, стараясь не думать ни о чем, кроме
ощущения от того, как Кастиэль держится за него в темноте, и звуков его медленного,
ровного дыхания.
Раздается стук в дверь. Кас лишь слегка шевелится, когда Дин осторожно вынимает
руку из его пальцев и неохотно поднимается с кровати. Взяв пистолет с кухонной
стойки (это стандартный протокол), Дин на волосок приоткрывает дверь.
Это Сэм.
— Боже. Ты выглядишь… — начинает Сэм слишком громко, и Дин шепчет «ш-ш-ш», прижав
палец к губам и кивая в сторону комнаты. Он выскальзывает за дверь и прикрывает ее,
чтобы поговорить, не тревожа Каса.
Этот мотель — из тех, где номера выходят прямо на парковку. Импала стоит всего в
нескольких шагах, и ее блестящая полировка сияет в мягком свете ближайшего фонаря.
Сэм отступает на шаг и присаживается на капот машины. На плече у него сумка,
которую он поднимает на капот. Второй рукой он придерживает на коленях пару толстых
пакетов из магазина. Сэм выглядит уставшим и немало встревоженным.
— Прости, — говорит он тише, когда Дин притворяет дверь. — Я хотел сказать, что ты
выглядишь дерьмово.
— Ой, не надо комплиментов, ты меня в краску вгоняешь, — отзывается Дин. Сэм лишь
слабо улыбается. — Нормально доехал? — спрашивает Дин. — Дела сделал?
— Да. Получилось небыстро. Доехал до города на автобусе, там взял машину напрокат.
Потом остановился кое-что купить… — Сэм приподнимает целлофановые пакеты, — и уже
сдал машину — тут, в Денвере, примерно в миле отсюда. Дошел сюда пешком. — Дин
начинает понимать, почему Сэм выглядит таким уставшим. Но, как выясняется, он еще
не наездился, потому что дальше предлагает: — Давай, может, я возьму Импалу и
привезу вам что-нибудь на ужин? Вы хоть ели сегодня?
— Почти нет, — отвечает он, с удивлением вспоминая, что единственная его еда за всю
прошлую ночь и весь сегодняшний день — это горстка отвергнутых Касом крекеров,
которые Дин не смог ему скормить. — Шесть крекеров, кажется?
Тревога во взгляде Сэма растет, и Дин добавляет, пытаясь обратить это в шутку:
— Ладно, может, восемь крекеров — я потерял счет. И какой-то дрянной кофе из офиса
мотеля. И ты со своей одержимостью здоровым питанием серьезно сейчас скажешь мне,
что это не сбалансированная диета?
— Я поеду привезу тебе что-нибудь. — Потом добавляет еще тише, вытягивая шею и
глядя на дверь в номер: — А что насчет Каса? В смысле… он будет ужинать?
— Он уже съел свои полкрекера на сегодня, — отвечает Дин. — Хотя, по-моему, на
завтра у него запланирован целый крекер.
Сэм молчит. Потом вешает сумку обратно на плечо, встает и делает полшага к двери
Каса. Но дальше колеблется, остановившись, и нерешительно смотрит на Дина.
Тут Дин понимает, что Сэм, наверное, всю дорогу гадал, насколько все плохо: в каком
состоянии он застанет Каса, способен ли тот будет разговаривать… или он буквально
на пороге смерти. Дин уже собирается предложить отойти в соседний номер для
конфиденциальных переговоров, но тут из-за двери раздается тихое, хриплое и сонное:
«Дин?» Это Кас.
— Да, я здесь! — отзывается Дин. — Снаружи.
— Да, — отвечает Сэм. Он снова бросает взгляд на Дина и, шагнув к двери, неуверенно
стучит. Только когда Кас говорит «входи», Сэм приоткрывает дверь — и то всего дюйма
на четыре. Он нерешительно заглядывает внутрь, в темную комнату. — Эй, прости, не
хотел беспокоить тебя. Ты спал?
Сэм распахивает дверь. Дин протягивает мимо него руку, щелкает выключателем, и
становится виден Кас, жмурящийся от внезапного яркого света. Ему даже удается
самостоятельно сесть. Однако, когда он садится, с него почти как в замедленной
съемке начинают соскальзывать полотенца. Дин замечает тот момент, когда Кас
вспоминает, что на нем нет одежды: одной рукой он второпях проверяет, что одеяло
еще прикрывает его до пояса, другой тщетно пытается ухватить полотенце, спадающее с
плеч. Но его уже не поймать — оно падает с кровати на пол, и когда Кас
поворачивается за ним, полотенце с его головы тоже соскальзывает вниз.
Внезапно синяки на руках становятся ясно видны. Как и потеря волос. Глядя на него
свежим взглядом, Дин даже неприятно поражен тем, насколько Кас стал похож на
классического онкологического пациента. Он выглядит как какой-то болезненный герой
с трагической судьбой из документальной драмы.
Сэм остановился в дверях, преграждая Дину путь, и, похоже, застыл на месте от этой
картины. Дин думает: «Мне повезло, что Кас спал, когда я только увидел его. Я хоть
свой шок пережил не прямо у него на глазах».
— Здравствуй, Сэм.
— Эй, приятель, мы совсем забыли выдать тебе одежду после душа! Вот, надень. — Еще
не дойдя до кровати, Дин уже снимает с себя фланелевую рубашку. Он подходит к
постели, накидывает рубашку Касу на плечи, помогает ему просунуть руки в рукава и
даже застегивает за него пару пуговиц. Кас смотрит на него с кроткой улыбкой — как
будто в том, что делает Дин, больше нет нужды, но он ценит это все равно.
Рубашка ему велика — особенно сейчас, когда он похудел, — но синяки успешно скрыты.
Однако потеря волос по-прежнему очевидна. Дин теперь стоит у кровати, прямо над
головой у Каса, и с такого ракурса снова видно, как поредели его волосы. Сегодня
уже кажется хуже, чем вчера. Неужели он потерял столько волос за двадцать четыре
часа?
— Привет, Кас, — говорит Сэм наконец, делая шаг в комнату и закрывая за собой
дверь. Дин смотрит на него умоляюще, пытаясь телепатически сообщить: «Не показывай
шока. Веди себя как ни в чем не бывало».
Но волнение Дина оказывается напрасным. Сэм только сбрасывает сумку с плеча, ставит
на пол один из пакетов и спрашивает у Каса:
— Ты как?
— Уже лучше.
Сэм кивает.
— Слышал, ночь у тебя выдалась тяжелая. Но, если у тебя есть силы, я тебе кое-что
привез. — Он поднимает в руках второй целлофановый пакет, подходит к кровати,
пододвигает стул и садится рядом с Дином.
На первый взгляд, Сэм совершенно не взволнован. Но Дин узнает этот тон его голоса и
манеру поведения: Сэм переключился в свой обычный режим утешения жертвы. Он так же
разговаривает с травмированными свидетелями и шокированными членами семей погибших.
Конечно, это игра — по крайней мере, отчасти, — потому что нерешительность и
тревога, написанные на его лице всего минуту назад на улице, теперь полностью
скрыты. Но они еще должны быть где-то там, за фасадом.
— Дин упомянул, что ты теряешь волосы, — говорит Сэм, бегло взглянув на голову
Каса — так, словно комментирует его новую стрижку. — Я купил тебе несколько
шапок. Хочешь посмотреть? — Сэм поднимает пакет.
Кас бросает озадаченный взгляд на Дина, но затем кивает Сэму. Сэм вытряхивает
содержимое пакета прямо на кровать. На одеяло поверх ног Каса высыпается куча
разноцветной ткани и шерсти — неожиданное разнообразие красок и фактур: глаз
выхватывает и синий, и зеленый, и красный. И Кас, и Дин смотрят на все это в
удивлении.
— Пять или шесть? Не знаю. В конце концов я напал на хороший выбор в том торговом
центре на границе штата. В общем так, Кас, во-первых, есть классические мужские
шапки… — Сэм выбирает из кучи светлую шерстяную шапку простого покроя, призванную
только прикрывать макушку. Он протягивает ее Касу. — Она похожа на твою серую,
только другого цвета. Серой не было, как я и сказал, — я искал, но не нашел, но я
подумал, что вот эта белая с серыми крапинками неплохая. И есть еще голубая. Потом
еще, вот, классическая черная, похожая на военную, как носят в армии — думаю, тебе
пойдет. И вот эта темно-синяя мне понравилась… — Говоря все это, Сэм вытаскивает
шапки из кучи и по очереди подносит их к лицу Каса, как будто готовит его к какой-
то предстоящей модельной съемке. Кас берет синюю шапку у Сэма из рук и надевает ее,
поднимая глаза на Дина.
Удивительно, насколько лучше он выглядит в шапке. Вид ракового больного моментально
исчезает. Кас по-прежнему бледен и худ, и шапка скрывает не все волосы, но он
выглядит почти нормально. Хотя и… по-новому нормально. Странно видеть его в этой
шапке другого цвета (синий особенно оттеняет его голубые глаза). И клетчатая
рубашка смотрится на нем непривычно. Он выглядит…
— Эта неплохая, — говорит Дин. Кас щурится на него, потом снимает синюю шапку
(теперь он, кажется, уже не комплексует по поводу поредевших волос), берет у Сэма
из рук зеленую и натягивает ее. И снова смотрит на Дина.
— Тоже хорошо, — говорит Дин. Кас снова щурится на него и снимает зеленую.
— Есть и другие фасоны, — продолжает Сэм. — Есть с помпонами, как вот эта. — Сэм
выбирает из кучи черную шапку. — Не знаю, уважаешь ли ты помпоны, но мне
показалось, что выглядит она неплохо. И они обычно теплые, подходят для зимы — те,
у которых помпон.
— Пом… пон? — повторяет Кас неуверенно, будто никогда раньше не слышал этого слова.
Он медленно берет у Сэма из рук шапку — она из толстой зимней шерсти, с отворотом и
помпоном.
— Но зато большой! — замечает Дин. — Такой большой, что он и «пом», и «пон». — Сэм
фыркает, но у Каса на лице отражается сомнение, и он смотрит на Дина с таким явным
подозрением, что Дину становится смешно.
Смех — это хорошо. Хорошо видеть, что Кас снова похож на самого себя — даже те
несколько часов сна, что ему удалось ухватить, явно пошли ему на пользу. Конечно,
он еще далеко не в норме (и уже начал устало сутулиться на кровати, так что Дин
даже подумывает подложить ему под спину подушек). Но какое же облегчение снова
видеть эту знакомую сосредоточенность в его взгляде!
Сэм забирает шапку с помпоном у Каса из рук и надевает ее ему на голову. Пока Сэм
бережно поправляет шапку, Кас поднимает руку к голове. Это снова тот знакомый
жест — жест, которым он прикрывает голову, — но на этот раз Кас не касается волос,
а только щупает «пом» наверху.
Дин стоит у кровати, уперев руки в бедра. И пока он наблюдает за этой сценой — за
тем, как Сэм помогает Касу подвернуть край шапки, а Кас с любопытством трогает
«пом», — Дин вдруг отчего-то оказывается на грани слез. «Черт, я, должно быть,
устал», — думает он. Ему даже приходится отвернуться, и сделать длинный, медленный
вдох, и провести рукой по лицу. После этого он занимает себя тем, что подкладывает
под спину Каса еще две подушки.
Когда подушки уложены, он обходит стул Сэма сзади и садится на кровать у коленей
Каса, где позволяет себе сделать еще один глубокий успокоительный вдох. Он уже
почти вернулся в норму и уверен, что весь эпизод удалось скрыть. Но когда он
поднимает глаза, оказывается, что Кас пристально наблюдает за ним.
— А, да… Эта немного чудная, я знаю, — говорит Сэм. — Но у меня отчего-то глаз за
нее зацепился.
Кас поворачивает шапку в руках, и становится ясно, что она выполнена в виде головы
животного. Точнее, в виде головы обезьяны. По расцветке она напоминает тряпичную
куклу — как если бы к серому носку пришили обезьяньи глаза, уши и рот. Большой рот
растянут спереди, надо лбом, и сверху рожица увенчана красным пушистым помпоном. По
бокам имеются теплые наушники, оканчивающиеся длинными заплетенными косичкой
тесемками.
— Кечуа, — произносит Кас медленно, вертя шапку в руках. — Шапка кечуа. Только у
нее еще «пом».
— Шапка индейцев кечуа, — повторяет Кас, глядя на него. — Вы, кажется, называете их
инками. Это перуанский дизайн. — Он изучает наушники и длинные косички на концах.
— Не обезьяна, конечно, а форма шапки, — поясняет он. — Такие плетеные шапки-ушанки
с косичками — это перуанский стиль. Их носили в Андах. Традиционный фасон. — Он
умолкает на секунду, потом добавляет: — Я бывал там несколько раз, давным-давно.
— Кас разглаживает обезьянью морду и проводит рукой по косичке. — Мне случалось
летать туда… и… В общем, они на этих шапках вышивали силуэты лам.
— Она очень мягкая внутри, — говорит Сэм, не задерживаясь на комментарии про полет.
— У нее флисовая подкладка. Я подумал, что это удобно.
Дин уже готов сказать: «Да, но она же совершенно нелепая», но в этот момент Кас ее
надевает. И немедленно становится ясно, что именно такой дизайн — с длинными
наушниками — имеет уникальное преимущество: он полностью скрывает волосы Каса. Даже
за ушами и низко на шее. Когда он в этой шапке, невозможно заметить, что он теряет
волосы.
Серьезное бледное лицо Каса и его хмурый прищур настолько не сочетаются с кричащим
обезьяньим дизайном и веселым красным помпоном, что Дин невольно улыбается.
Кас внимательно изучает выражение его лица и поворачивается к Сэму. Сэм улыбается
тоже.
— Мне нравится эта, — сообщает Кас Сэму.
— Правда? — Сэм явно удивлен. И доволен. — Эту я взял просто заодно. Она правда
тебе нравится?
— Правда, — говорит Кас, теребя косичку и бросая еще один взгляд на Дина. — Мне
нравится дизайн инков. И уши. И «пом».
Наступает момент, когда они все улыбаются — даже Кас приподнимает уголок рта,
переводя взгляд с Дина на Сэма.
— Сэм, — говорит Кас, снова приобретая серьезный вид. Он сгребает руками все
неиспользованные шапки, прижимает их кучей к груди и долго смотрит на них. Потом
поднимает взгляд на Сэма. — Спасибо тебе за шапки.
— Не ерунда! — возражает Кас твердо. — Совсем наоборот. Это не ерунда. И спасибо,
что проделал такой путь сюда. Право же, не стоило. — Он смотрит и на Дина,
добавляя: — Никому из вас не стоило.
Повисает пауза.
Сэм бросает на Дина осторожный взгляд. В его глазах читается немой вопрос: «Сейчас
подходящий момент, чтобы спросить о подробностях?» Дин едва заметно качает головой.
— Я понимаю, что, наверное, следовало вам сказать. Но… — Он умолкает и смотрит на
братьев, встречаясь с ними взглядом по очереди: сначала с Сэмом, потом с Дином.
— На вашу долю и так столько выпало, — наконец заканчивает он. — Я хотел, чтобы вы
отдохнули.
— И да, черт возьми, ты должен был нам сказать! — не может удержаться Дин.
— Но это не ваша работа, — возражает Кас, снова взглянув на шапки. — Это же не ваша
работа! Это будет для вас такое бремя… Это уже бремя — Дин, я слышал, что ты
говорил снаружи: ты даже не поел! — В голосе Каса появляется отчаяние. — Я должен
был обратить внимание! Ты совсем не ел и едва ли спал. Ты должен поесть немедленно!
— Я поел в шесть раз больше, чем ты, — протестует Дин. — Это тебе нужно…
— Сэм, ты можешь убедиться, что он поест? — перебивает Кас, обращаясь к Сэму.
— Отвези его куда-нибудь и покорми! И сам поешь тоже.
— Со мной все будет в порядке, — отвечает Кас. Он устраивается в своем гнезде из
подушек, сползая вниз в полулежачее положение. Сосредоточенность пропадает из его
взгляда, и он начинает часто моргать, как будто ему тяжело держать глаза открытыми.
— Я правда уже в порядке, Дин, — уверяет он. — Если все пойдет как всегда, я просто
просплю следующие шестнадцать часов. Или даже двадцать. — Он еще ниже сползает в
постели, укладываясь рядом с кучей шапок, натягивает обезьянью шапку поплотнее на
голову и поднимает одеяло к подбородку. Дин и Сэм смотрят, не двигаясь с места.
— Идите, оба, — говорит Кас. — Поешьте что-нибудь. Ой, Дин, подожди, тебе же нужна
рубашка… — Он снова начинает садиться.
— Оставь себе, у меня есть куртка, — отвечает Дин. — Ну, раз ты настаиваешь...
Тогда мы вернемся через час.
Кас кивает и ложится обратно. Дин хлопает его по колену поверх одеяла, Сэм хлопает
его по плечу, и оба брата встают.
— Идите… — бормочет Кас с кровати. Судя по голосу, он уже почти спит. — Обещаю, со
мной ничего не случится.
— Да, но… — не может успокоиться Дин. — Ты уверен, что сам не хочешь поесть? Я могу
открыть тебе новую пачку крекеров. Тебе нужна еще вода? Телефон у тебя заряжен,
верно? — Тут его посещает мысль. — Эй, если захочешь включить телевизор, пульт на
другой тумбе с той стороны кровати. И бутылки с водой стоят с обеих сторон. И еще…
— Сэм, — просит Кас, и Сэму приходится за локоть вывести Дина на улицу, закрыть за
ним дверь и даже подтолкнуть его в сторону Импалы.
Комментарий к Глава 17. Ангел с помпоном
Обезьянья шапка, весьма знаменитая среди фэнов, позаимствована для этой истории
у Миши Коллинза. Ознакомиться с ней можно, например, здесь:
https://www.youtube.com/watch?v=flOl8aqtwfY
— Нет.
— И какой тип. Какой орган, какой тип рака. Он хоть сказал, какой тип?
Они сидят в закусочной в паре кварталов от мотеля. Перед Сэмом — большой куриный
салат, к которому он едва притронулся; он записывает что-то в маленьком блокнотике,
который всегда носит с собой для заметок о делах. Дин сидит напротив и ест бургер.
Бургер казался вполне неплохим, пока Сэм не начал задавать вопросы о раке; теперь
он стал безвкусным, и Дину приходится заставлять себя откусить следующий кусок.
— И надо узнать у него весь график химиотерапии, — говорит Сэм. Теперь он открыл
приложение-календарь в телефоне и перелистывает туда-сюда месяцы. — Какое у него
расписание? Ты уже понял? Я почитал про химию — ее обычно назначают циклами. Я
пытался понять, когда он начал… — Сэм пролистывает календарь назад к лету и
показывает Дину. — Может ли быть, что сразу после Флагстаффа? То есть сколько
циклов уже было? Потому что… времени-то прошло много. Это уже много циклов. Значит
ли это, что она скоро закончится?
— Не знаю. На следующей неделе еще будет — это я знаю. И, кажется, еще после
этого, — отвечает Дин. Теперь он просто смотрит на бургер в руках. — И иногда она
по три дня подряд. На прошлой неделе вроде так было.
— Не знаю, — отвечает Дин. Бургер теперь кажется безвкусным и выглядит совершенно
неаппетитным.
— У них у всех разная побочка. Надо все это выяснить. Эта потеря волос, блин… и
синяки. Синяки же от капельницы, да? Но откуда те, что на плечах? Он выглядел как…
— Сэм колеблется. — Плохо он выглядел. Удивительно, сколько скрывали шапка и
мешковатый свитер. Как бы там ни было, надо выяснить, на каком он типе химии. Ты не
обратил внимание, что написано на пакете с лекарством? Чтобы понять, какое ему дают
лекарство.
— Не особо. — Дин чувствует укол вины за то, что не додумался поближе взглянуть на
капельницу или медицинскую карту Каса вчера в госпитале, когда была возможность. Но
в тот момент даже просто сидеть тихо у кресла Каса и ждать, когда он проснется,
было почти невыносимо.
— Я не знаю, какой это тип химиотерапии, — говорит Дин чересчур громко. Несколько
человек за соседними столами оборачиваются. Лица у них в основном сочувственные, но
Дин оглядывается и рявкает: — Чего смотрите? Никогда раньше про химиотерапию не
слышали?!
— Прости, — говорит он тихо, прикусывая губу. — Прости. Я тебе допрос устроил, да?
Какое-то время они оба смотрят в свои тарелки: Дин — на недоеденный бургер, Сэм —
на свой куриный салат. Наконец Сэм берет вилку и начинает ковыряться в салате — Дин
замечает, что его брат тоже почти ничего не съел.
— Смешно, да? — говорит Дин, указывая на тарелки. Сэм поднимает на него недоуменный
взгляд. — Вот мы можем есть и не блевать, но мы не едим! — объясняет Дин. — Ха…
Смешно.
— Я все забываю, что прошли только сутки, — говорит Сэм, бесцельно тыкая вилкой в
салат. — А кажется, будто неделя.
Дин фыркает.
Сэм некоторое время молчит. Он кладет вилку и смотрит за окно, на ночной пейзаж
снаружи. Тротуары почти безлюдны, и только редкие машины иногда проезжают мимо.
— Я всю ночь изучал вопрос, — говорит он, — а потом всю дорогу сюда пытался
придумать, что делать. У меня родилось несколько идей. — Он поворачивается назад к
Дину. — Но у вас же, наверное, было всего минут пять на то, чтобы нормально
поговорить, да?
Сэм смотрит на него с таким скорбным щенячьим выражением в глазах, что Дин едва не
смеется.
— Но ты прав, — соглашается Дин. — Все это нам надо у него узнать. — Он закрывает
глаза и потирает рукой лицо. Сэм молчит, ожидая, и в конце концов Дин опускает руку
и произносит: — У него на полу был выложен этот ряд подушек, Сэм. Подушки, в рядок…
в линию от кровати до ванной, и возле них расставлена посуда и бутылки воды. Чтобы
он мог… доползти сам, по несколько дюймов за раз, наверное?.. Там всего-то
сколько — шесть ярдов до ванной? А у него все было спланировано и организовано так,
будто это гребаный олимпийский марафон. Остановки с водой…
Дин умолкает, сам не понимая, зачем описывает эти подробности обстановки у Каса —
они ведь совсем неважны. Сэм больше даже не делает пометок — только смотрит на
Дина.
— Знаю.
— Надо что-то придумать. Надо все исправить, — говорит Дин. Потом наконец
произносит: — Надо найти лекарство.
Лекарство от рака.
Несбыточная мечта.
Сэм садится прямее и молча смотрит на сумку с лэптопом, лежащую рядом на скамье.
Однако он не возражает — не говорит, что это невозможно. Дин долгое время медлит,
ничего больше не произнося и размышляя обо всех других невозможных задачах, с
которыми они справлялись: обо всех апокалиптических бедствиях, об ангелах, о
демонах, о самом Боге.
— Я тут подумал. Помнишь тот раз, когда этот подонок Захария сделал что-то странное
с твоими легкими? Типа заставил их исчезнуть?
— Уж этого я никогда не забуду, — кивает Сэм, и тут его глаза расширяются. — А тебя
он наградил раком желудка! О, точно.
Дин кивает.
— Раком четвертой стадии, так что я харкал кровью и стоять не мог. И больно было,
сука, непередаваемо. — Он умолкает, вспоминая, что и Кас вчера харкал кровью, и
снова думает о его шрамах на животе. О которых Сэм еще не знает. Рука Дина
сжимается в кулак, но он заставляет себя продолжить мысль. — А потом… Захария его
так же легко вылечил. Он вылечил нас обоих. Вот так запросто. — Дин щелкает
пальцами. — Вылечил и рак, и твои легкие. В момент.
— Но только потому что его заставил Кас, — замечает Сэм, и, конечно, он прав.
Воспоминание о том эпизоде разворачивается в памяти Дина поэтапно, и на протяжении
нескольких мгновений Дин переживает его заново (и Сэм, судя по выражению его лица,
тоже). Кастиэль в своем большом плаще тогда стремительно ворвался в последнюю
секунду, чтобы их спасти, и толкнул перед Захарией убедительную речь. Это был один
из тех эпизодов, когда низкий голос Каса зазвучал еще ниже, как будто он извлек
откуда-то из глубин свой самый устрашающий тон небесного карателя.
И ему таки удалось запугать Захарию достаточно, чтобы тот исцелил Сэма и Дина.
К тому моменту своей ангельской карьеры Кас, конечно, уже давно был на пути разрыва
отношений со своей старой ангельской семьей ради новой семьи Винчестеров. То есть
на пути падения. Или… эмансипации? В общем, на пути к своей судьбе (Дин так и не
определился, как это правильно охарактеризовать). Но даже при этом конфронтация с
Захарией явно стала для Каса поворотным моментом. Дин отчетливо помнит даже сейчас
проблеск облегчения на его лице, когда Захария наконец сдался, исцелил Сэма и Дина
и исчез. Это мимолетное выражение облегчения, даже удивления на лице Каса выдало
секрет: он вовсе не был уверен в успехе. Он шел на большой риск. Он был готов
сражаться.
— Но Захария мертв. И у Каса теперь нет могущества, так что он не может…
— Да, да, конечно, Кас сам себя не вылечит, это ясно, — перебивает Дин, которому
совсем не хочется думать об этом конкретном факте. — Иначе он бы уже это сделал. Я
к тому, что некоторые ангелы, по всей видимости, могут лечить рак, так? Значит…
— Он набирает воздуху и наклоняется ближе к Сэму, говоря еще тише, почти шепотом: —
Я думал попросить помощи у ангелов. Послать еще одну широковещательную молитву,
может быть?
Сэм хмурится, сжав губы. Идея ему определенно не по душе, поэтому Дин поспешно
говорит:
— Я знаю, что это отчаянный ход. У нас наверху нынче мало связей. Гадриил, Ханна,
даже Метатрон… — они, конечно, не наши любимцы, но с ними у нас были хоть какие-то
отношения, и никого из них больше нет. Но, Сэм, другие ангелы ведь остались. И их
много. Должен же там наверху быть кто-то, кто может его исцелить?
— Я вообще-то в дороге уже попробовал помолиться другим ангелам. Недолго… несколько
минут… — Он поднимает глаза на Дина. — Может, около часа.
— Не смотри на меня так! Вчера ночью перед выездом я начитался всякого про рак —
про его течение — и поверь, это весьма неприятное чтение, а потом ты еще начал
слать панические сообщения о том, как Кас падает, и теряет сознание, и кашляет
кровью, так что похоже было, что он уже при смерти, ладно?! Похоже было, что он
умрет прямо вот-вот. И я запаниковал.
— На… ангельской детской площадке? — хмурится Дин. — Где портал в Рай? На той самой
площадке?
— Да.
— Сэм… — начинает Дин и не может даже закончить фразу. Сэм сделал все это один?! У
Дина внутри все переворачивается. В конце концов, именно так и начался весь кошмар
с Гадриилом. И так Кас однажды чуть не погиб — его пытали и едва не убили — как раз
после подобной широковещательной молитвы. И хотя Дин готов взять такой риск на себя
и готов спланировать этот шаг, совсем другое дело позволять Сэму делать это в
одиночку. И без прикрытия! Это было рискованно. Необдуманно.
Но потом Дин снова вспоминает свои ночные сообщения и тот пугающий момент, когда
Кас внезапно рухнул, выскользнув у него из рук, и, задыхаясь, скорчился на полу.
— Ничего. Там никого нет. Я попробовал несколько молитв… Даже символ на песке
нарисовал — и все без толку. — Он разводит руками. — Что самое странное, там даже
охраны больше нет. Площадка заброшена. Просто… похожа на обычную детскую площадку
теперь. Я беспокоюсь, что, может быть, когда Кас сказал, что ангелы заперли Рай, он
имел это в виду буквально. Может, они там закрылись и больше нас вообще не слышат.
Какое-то время они оба молчат. Потом Дин берет с тарелки ломтик картошки фри — по
большей части, чтобы чем-то занять руки. Съесть его он не может, поэтому просто
смотрит на него, медленно вертя в пальцах.
Ему вспоминается, как Сэм учил Каса макать картошку фри в кетчуп. Касу так
понравился вкус… Он до этого никогда не пробовал картошки с кетчупом. Это было во
Флагстаффе…
Это той ночью, проснувшись, Дин обнаружил, что Кас молча сидит на кровати и
наблюдает за ним. И заметив, что Дин не спит, Кас начал рассказывать о том, как
чувствовал себя, впервые став человеком. И ведь было что-то не то в этом
разговоре — что-то странное в его сбивчивом рассказе. Как будто он заново осмыслял,
что это означает: быть человеком. Как будто готовился к чему-то.
«Жажда и голод, усталость, боль… Все это было так незнакомо», — сказал тогда Кас о
своих ощущениях в тот раз, когда впервые лишился благодати.
Дин теперь припоминает свой ответ: «На этот раз все будет не так». Он морщится от
этого воспоминания — от того, как сформулировал фразу. Теперь и жажда, и голод, и
усталость, и боль знакомы Касу прекрасно, не так ли? Неудивительно, что Кас тогда
так странно посмотрел на Дина.
«Я хочу кое-что сделать, — сказал Кас несколько минут спустя Дину и Сэму.
— Закончить кое-какие дела. Я лучше сделаю это в одиночестве».
— По-моему, это у него такой термин для химиотерапии, — говорит Дин, в конце концов
откладывая ломтик. — Ладно. Идею с ангелами сбрасывать со счетов не будем, но надо
поискать и другие варианты. Я даже думал, может, Ровена, или Кроули?
Сэм уже качает головой и открывает рот, чтобы возразить, но Дин перебивает:
— Эй, по крайней мере моя идея про ангелов включала в себя этап планирования! Если
тебе можно молиться психованным ангелам в одиночку и без прикрытия, даже не обсудив
этого со мной, то мне тоже можно придумать хотя бы два безрассудных плана. У нас
ведь такой уговор? Ты делаешь глупость — я делаю глупость? И уж коли мы обсуждаем
безрассудные идеи: может быть, какие-то заклинания мы могли бы попробовать и сами.
Черт с ней, с Ровеной, можно найти заклинания самим… — Он умолкает, потому что на
лице Сэма снова появляется виноватое выражение. — Что еще? — спрашивает Дин.
— Я уже и об этом подумал, — признается Сэм немного робко и открывает сумку. Там,
рядом с лэптопом, виднеется несколько книг. Сэм вытаскивает две и протягивает Дину.
Одна из них — в поблекшей мягкой обложке. Дин рассматривает ее: это книжка по
самопомощи — на вид дешевая, массового тиража, изданная несколько десятилетий
назад. На обложке изображена пара, по виду — из 50-х годов, резвящаяся на лугу
маргариток. Над фотографией напечатан витиеватым шрифтом заголовок: «Как победить
рак при помощи древнего искусства заклинаний».
Вторая книга гораздо старше — Сэм аккуратно обернул ее осыпающуюся обложку чистой
мягкой футболкой. Дин разворачивает книгу: она называется «О старинных заклинаниях
и черной магии для исцеления телесных напастей».
— Вчера уже обыскал всю библиотеку, — говорит Сэм. — Но там мало что есть. Вот эти
две книги — лучшее, что я нашел, но… честно говоря, Дин, по-моему, они бесполезны.
Эти люди в маргаритках, — он показывает на фотографию пары, резвящейся на лугу, —
это сплошная чушь собачья, вся книга. А вторая приходит к заключению, что ничего не
помогает. — Мрачно Сэм добавляет: — Люди ищут лекарство от рака тысячелетиями, Дин.
Мы тут настолько не первые… мы десятимиллионные в очереди. Все уже прошли этот путь
до нас — буквально все — и никто ничего не нашел. То есть, конечно, я только начал
искать, но… это будет непросто.
Дин все равно принимается пролистывать книги, но ему достаточно даже беглого
взгляда, чтобы понять: Сэм прав, книги не помогут. Та, что в мягкой обложке, полна
расхожих символов, в которых Дин узнает лишь маломощные обереги.
Дин откладывает книги в сторону, рядом с тарелкой, и снова начинает вертеть в руках
ломтик картошки. Он раскручивает его в пальцах — ломтик начинает колыхаться по мере
того, как в нем образуется перелом. В конечном итоге он переламывается пополам,
верхняя половина отлетает и падает между тарелками. Дин смотрит на оставшийся у
него в руке кусок и медленно произносит:
— Знаешь, я однажды нашел парня, который реально мог вылечить что угодно. На самом
деле. Лечил слепоту, болезни — вообще все. Единственный настоящий целитель,
которого я когда-либо знал.
— Что-то я не помню, — хмурится Сэм. — Ты уверен? Когда это было? Я был с тобой?
— Ты тогда болел Люцифером, — напоминает ему Дин. — Я поэтому и отправился искать.
Сэм удивленно моргает (Дин никогда не рассказывал ему всех жутких подробностей того
безысходного месяца).
Сэм кивает.
Несколько минут проходит в тишине: Сэм без энтузиазма съедает немного салата, Дин
послушно кладет в рот пару ломтиков картошки фри.
— А эта о чем? — спрашивает Дин, кивая на книгу. — Бесполезная, как и те две?
— Эта не по делу, на самом деле. Не знаю, зачем я ее взял с собой — она вообще не о
раке и не об исцелении. Но она об ангелах, так что я решил и ее захватить. — Он
вынимает книгу и разворачивает к Дину. На черной кожаной обложке серебряными
буквами вытиснено:
Физиология ангелов
С заметками о поведении
и дополнительными наблюдениями
Кнут Шмидт-Нильсен
— Не знаю, зачем я ее с собой притащил, — бормочет Сэм, засовывая книгу обратно в
сумку вместе с другими двумя. — То есть Кас ведь застрял в человеческой оболочке и
без могущества… так что в ней, наверное, нет ничего относящегося к делу.
***
По возвращении в мотель Дин, конечно, первым делом проверяет, как дела у Каса. Кас
снова спит, тихо и спокойно. Его плохо видно: единственное освещение комнаты — это
прямоугольник света, падающий через открытую дверь с парковки. В остальном в
комнате кромешная тьма, и Кас кажется просто темным бугром на темной кровати. Дину
приходится подойти к нему на цыпочках и присмотреться вблизи, чтобы убедиться, что
он дышит.
Но Кас дышит. И Дин даже улыбается, заметив, что на нем все еще надета обезьянья
шапка, даже во сне.
В дверном проеме появляется тень, загораживающая свет, — это подошел Сэм. Он тихо
проходит в комнату, ко второй сумке с покупками, которую ранее оставил у кухонной
стойки, вытаскивает оттуда что-то пластмассовое и передает Дину. Дин вертит предмет
в руках, щурясь на него в тусклом свете. Похоже на какую-то маленькую бело-розовую
рацию.
— Хорошая идея, — тихо говорит Дин в передатчик. Он отдаленно слышит свой голос из
приемника у Сэма, и Сэм поднимает вверх большие пальцы. Дин ставит передатчик на
тумбу рядом с кроватью Каса, и братья отправляются в соседний номер.
***
— Когда ты позвонил сегодня утром, похоже было, что Кас в другом номере и тебе
нужно к нему идти, — говорит Сэм, вытаскивая из сумки вещи на ночь. — Так что я
подумал, радио-няня пригодится. Прихватил одну в торговом центре. Не обязательно ею
пользоваться, но я решил, пусть будет.
— Без проблем, — отвечает Сэм, даже не отрываясь от сортировки вещей. Но теперь Дин
понимает, что по пути сюда Сэм остановился не по одному, а по четырем или пяти
«делам», и все они были тщательно продуманы.
«Он волнуется так же, как и я, — думает Дин. — Он волновался весь день».
Сэм чистит зубы над кухонной раковиной, и Дин занимает ванную, чтобы переодеться.
Переключиться в обычный походный режим отхода ко сну непросто: тяжело не думать о
том, что Кас в соседней комнате один. Даже зная, что рядом стоит радио-няня,
которая передаст любой зов на помощь, любой звук, если он споткнется, упадет или
его начнет тошнить, все равно тревожно оттого, что Кас там в полном одиночестве.
Стена, разделяющая их комнаты, словно обладает магическим притяжением: Дин все
посматривает на нее, как будто, если напряжется достаточно, то сможет разглядеть
сквозь стену, как Кас спит, увидеть, что с ним все в порядке.
И, хотя планировка номеров абсолютно одинакова (только здесь две кровати вместо
одной), все это совсем не похоже на соседний номер. Нет выложенных на полу подушек.
Нет рядов бутылок с водой и Gatorade. Нет ни лотков, ни упаковок крекеров. Нет
пузырьков с лекарствами, выставленных у кровати.
И нет Кастиэля.
Дин сидит в кровати, глядя на маленькую радио-няню в своих руках и слушая статику,
и ему кажется, он все еще видит, как Кас задыхается на полу, сплевывая кровь… как
он свернулся на боку, оцепенело глядя на часы… и как потом расслабился, когда Дин
начал гладить его влажным полотенцем со льдом по шее сзади.
Сэм выходит из ванной в своей ночной одежде — свободной футболке и семейных трусах,
как и у Дина. Некоторое время он сушит полотенцем волосы (с Сэмом это всегда целая
процедура). Потом вытирает уши, вешает полотенце на стул и закрывает крышку
лэптопа. Все это время он не спускает глаз с Дина. Дин по-прежнему смотрит на
радио-няню у себя в руках.
— Ну сходи туда, проверь, что она работает, — предлагает он. — Иди и скажи что-
нибудь в передатчик, а я посижу здесь и послушаю.
Зайдя в комнату, он проверяет, как дела у Каса (как и можно было ожидать, Кас по-
прежнему спит). Потом наклоняется над передатчиком и шепчет:
— Хьюстон, прием.
Секунду спустя жужжит его телефон — приходит сообщение: «Четко и ясно. Я услышал
даже, как ты отпер дверь».
Радио-няня работает.
Теперь, по логике, надо оставить Каса в покое. Дать ему отдохнуть, вместо того
чтобы топать по комнате и шептать всякую ерунду в передатчик. Нужно на цыпочках
выйти и отправиться в свою постель.
Но…
— Я только посижу с ним чуть-чуть, ладно? Вернусь через пару минут.
«Понял, — приходит ответ по СМС. — Эй, если хочешь присмотреть за ним, переночуй
там. Я могу и один».
— Нет, я вернусь, — шепотом настаивает Дин в передатчик. — Кроме того, у тебя там
мой бумажник.
Ладно, раз радио-няня работает, да еще и стены тут тонкие, может быть, оставаться
действительно нет нужды.
***
Но несколько минут проходит, и Дин не уходит. Он все думает, что уйдет: Кас явно
нормально спит, и радио-няня работает. С минуты на минуту будет подходящий момент,
чтобы тихо соскользнуть с кровати, прокрасться к двери и отправиться спать, оставив
Каса в покое.
Однако подходящий момент все не наступает. Дин остается еще и еще. Вскоре у него
тяжелеет голова, и он позволяет себе опуститься пониже, так, что теперь полулежит,
неловко прислонившись головой к спинке кровати. Потом, просто чтобы разогнуть шею,
он сползает еще ниже и оказывается в горизонтальном положении. После этого он
переворачивается на бок, потому что так немного удобнее, и теперь лежит лицом к
темной фигуре на другой половине кровати. Он видит только спину Каса, но ему
спокойнее уже от знания, что Кас рядом.
Становится прохладно. Дин начинает беспокоиться, что Кас тоже замерзнет, поэтому
встает и тихо обследует комнату в темноте, пока не находит в маленьком встроенном
гардеробе запасное одеяло. Он осторожно расправляет одеяло над кроватью.
Теперь уж определенно подходящее время, чтобы уйти. Дин уже на ногах и готов выйти.
Через какое-то время его телефон снова вибрирует. Он убран в карман штанов, и Дин
вытаскивает его одной рукой.
«Я сейчас отрублюсь, — пишет Сэм. — Напишу утром, проведать, как он. Если что
понадобится, зови».
Дин уже начинает набирать: «Я приду через пару минут», но потом понимает, что в
действительности он будет спать здесь, рядом с Касом.
***
Проснувшись среди ночи, Дин обнаруживает, что Кас каким-то образом очутился к нему
гораздо ближе. Когда Дин засыпал, они лежали на расстоянии вытянутой руки, а теперь
Кас так близко, что даже прислонился головой к плечу Дина. И практически уткнулся
носом Дину в руку. Но при этом еще как-то дышит.
Поначалу Дин думает, что это Кас придвинулся к нему во сне, но потом понимает, что
они оба лежат между подушек — ни тот, ни другой больше не на своей подушке. Они оба
переместились навстречу друг другу и встретились посередине.
Долгое время Дин лежит, не шевелясь, чувствуя тепло и тяжесть головы Каса у себя на
плече и его руку поверх своей. Они ближе друг к другу, чем ранее вечером, когда Кас
легонько держал Дина за руку. Это вообще самый близкий контакт, что между ними был…
не считая прошлой ночи, когда Каса тошнило, конечно.
Дин мимолетно задумывается, к чему это может привести в будущем. Может ли быть,
что… Возможно ли…
Потом приходит совершенно иная мысль, зловещая и мрачная: «А как много времени у
нас вообще есть?»
Сколько недель Кас еще будет здесь? Насколько ограничено его время?
Сколько еще Кастиэль будет присутствовать в жизни Дина, хоть в каком-то статусе?
Годы? Месяцы?
Недели?
От мысли о том, что когда-то скоро этого теплого присутствия рядом, этого верного
союзника, преданного друга может не стать, у Дина сжимается сердце и холодеет
кровь. Он невольно поворачивается ближе к Касу. Совсем немного. Только чтобы
дотянуться рукой до его плеч в беспомощной инстинктивной попытке как-то оградить
его от ужасов этого мира. И уткнуться носом в мягкую ткань его обезьяньей шапки.
И теперь сон Дина как рукой сняло, потому что поза, в которой они лежат, ему хорошо
знакома: в такой позе Дин не раз спал с девушками. Эта привычка поворачиваться на
бок и обнимать второго человека рукой за плечо, подтягивая его ближе... Раньше Дин
делал так только… с партнершами.
Кас просыпается.
Дин чувствует, как он проснулся, — по тому, как меняется ритм его дыхания, и едва
заметному движению плеч. Слышится тихий вдох — неожиданности или, может быть,
замешательства, — и Кас замирает. На мгновение он даже перестает дышать и немного
приподнимает голову с плеча Дина (Дин ощущает, как ослабла тяжесть его головы, как
если бы он пытался не опираться на руку Дина слишком сильно).
— Место есть, — отвечает Кас. Он ничего не говорит про руку у него на плече и
вообще никак не упоминает их физическую близость, и Дин начинает нервничать. Может
быть, ситуация для Каса слишком неловкая? Может, ему нужно больше пространства? В
конце концов, эта ночь — для того чтобы он восстановил силы и отдохнул, а не для
того чтобы Дин цеплялся за него, как утопающий. Дин даже не уверен, что именно
означает эта поза и почему он придвинулся к Касу во сне, и теперь он все
настойчивее приказывает себе ничего не ждать. «Не притворяйся идиотом, — отчитывает
он себя. — Не притворяйся, будто не знаешь, почему ты тут оказался. Кас болен, он
устал… не говоря уже о том, что он натурал! Не злоупотребляй ситуацией, не дави.
Просто дай ему выспаться».
Кас тянется к Дину в темноте, нащупывает его плечо, прослеживает его руку вниз до
запястья, бережно берет Дина за запястье и возвращает его руку ровно туда, где она
была минуту назад. После этого он подвигается чуть ближе и кладет свою руку Дину на
талию. И на этом расслабляется с легким вздохом.
В этой позиции есть что-то трогательно невинное, особенно учитывая, что их по-
прежнему разделяет одеяло. Но из-за того, что они оба укрыты сверху, ощущение
такое, будто они оказались в своем собственном коконе безопасности и тепла, и Дин в
конце концов позволяет себе вновь уткнуться носом в шапку Каса. Он закрывает глаза,
пытаясь заслониться от мыслей о будущем, от настойчивых вопросов о диагнозе и
прогнозе… от тревожных догадок о том, что грядет в ближайшие недели. И о том, что
случается с ангелами, когда они умирают. Он старается сосредоточиться на ощущении
того, что Кастиэль рядом — Кастиэль, его ангел-хранитель, его соратник и друг,
теплый и живой рядом с ним этой ночью.
Просто подушку. Каса нет. Одеяло подоткнуто вокруг Дина — нижний край сложен у него
под ступнями, верхний тщательно обернут вокруг плеч. Дину тепло и уютно, но Кас
ушел.
По краям шторы из окна просачиваются тонкие яркие лучи солнца, но в комнате еще
полумрак. Дин разлепляет глаза в тусклом свете, ощупывая рукой пустой матрас, где
должен быть Кас. Потом обращает внимание на звук льющейся воды и замечает, что
дверь в ванную закрыта.
Стоп, когда Кас в ванной один, это не всегда хорошо заканчивается, правда?
В этот момент вода затихает. Пока Дин спешит к двери ванной, она распахивается и
появляется Кас, уже полностью одетый.
— О, ты проснулся! — говорит он. — Доброе утро.
Он слегка изумлен тем, насколько нормально выглядит Кас — даже странно видеть его
на ногах. Более того, он сменил одежду и теперь в новых чистых брюках и белой
рубашке выглядит даже элегантно. Кажется, он только что принял душ: он вытирает
голову маленьким полотенцем (явно пытаясь как можно деликатнее обращаться с
волосами), и его лицо выглядит распаренным. Здоровым румянцем это не назвать, но
все же гораздо лучше, чем его пепельная бледность в последние пару дней.
То есть Кастиэль, каким Дин помнит его с прошлой недели. Кастиэль, который стоит на
ногах, ходит и разговаривает; который выглядит нормально и ведет себя нормально; и
который, когда его спросишь, непременно скажет, что все нормально. «Просто
заканчиваю кое-какие дела», — скажет он, пряча редеющие волосы под шапкой и
пропадая в длительные необъяснимые поездки по неведомым «делам».
Это Кас, у которого могла быть девушка в Денвере (или даже парень). Кас, который,
казалось, так таинственно отдалялся.
Хотя признаки, конечно, есть — теперь, когда Дин знает, на что смотреть. Рубашка
слегка висит на нем, спадая с плеч на торс и руки более свободно, чем раньше.
Ремень затянут до последней дырки, и брюки стали просторными, как будто даже мышцы
его бедер истощились. Дин снова отмечает и худобу его лица: как выражены стали его
скулы, как проявились морщинки в уголках глаз. И его слегка сутулую осанку.
Кас прекращает вытирать голову, сужая глаза, и даже осматривает себя — похоже,
пристальное внимание Дина заставляет его думать, что что-то не так.
— Ты выглядишь даже на удивление нормально, — отвечает Дин. Кас еще сильнее
прищуривается, явно не доверяя его словам. — Нет, правда, — говорит Дин. «Ты
выглядишь хорошо», — хочется сказать ему, но кажется, что это может прозвучать
некорректно. (Уместно ли говорить больному раком, что он хорошо выглядит?) Поэтому
Дин ограничивается нейтральным: — Определенно прилично.
Кас приоткрывает штору. В комнату прорывается неожиданно яркий свет, и Дин щурится.
На подоконнике виднеется маленький темный предмет, контрастно очерченный в
солнечном свете: это цветок.
— Не хотел будить тебя светом, — говорит Кас. — Но я проснулся пару часов назад с
мыслью о цветке. Я вспомнил, что он уже два дня без воды и, наверное, хочет пить. И
два дня не видел солнца. Я забеспокоился и поставил его на окно, чтобы ему
досталось утреннего света. Но за штору, чтобы ты мог поспать. — Он наклоняется и
осматривает цветок. — Я немного полил его, но не знаю, сколько именно воды ему
нужно… — Кас хмурится, глядя на цветок, и трогает пальцем землю в нескольких
местах. — По-моему, с ним все в порядке… Надеюсь на это. Ты не знаешь, сильно ли
ему повредят два дня без воды и солнца? Мне неизвестно, какие у него потребности.
Как думаешь, добавить ему еще воды?
— Почему нет, — отвечает Дин, понятия не имея, сколько воды нужно цветку. — Если
земля сухая, полей его еще чуть-чуть.
— Ничего, ничего. Да, очень удачно, что тебя на него не вырвало, и давай это так и
оставим. — Дин встает и обходит Каса, чтобы пошире раздвинуть шторы и впустить в
комнату свет. — Ну что, новый день? — говорит он, пытаясь сосредоточиться на
следующей задаче: что потребуется Касу сегодня? — Должен сказать, ты выглядишь
гораздо лучше. Хорошо спал?
— Да, даже очень хорошо, — отвечает Кас, глядя на него с улыбкой. — А ты?
Подразумевает ли Кас то, как они обнимали друг друга? Это поэтому он слегка
улыбается?
Дин ведь на самом деле обнял Каса.
Конечно, между ними было одеяло. Критическое одеяло. Оно надежно их разделяло.
Положение одеяла кажется крайне важным: Дин лежал поверх него, Кас — под ним, а
значит они не «спали друг с другом» — не по-настоящему. Они спали просто рядом друг
с другом.
То есть… совсем рядом друг с другом, если уж откровенно. Но ведь Дин остался у Каса
просто на случай, если тому понадобится помощь. (Уж точно Дин именно так объяснит
это Сэму.) Может быть, они и оказались в одной кровати, совсем близко, но все было
абсолютно прилично. Ведь было одеяло! Одеяло все меняет. Одеяло важно.
Мысль «А, ну ладно, раз было одеяло, значит ничего гейского в этом нет» проплывает
у Дина в голове, и ему самому становится смешно. «Что я, черт возьми, делаю? Чего я
добиваюсь? Я действительно всего лишь… помогал Касу, оберегал его, как казалось в
тот момент? Или в этом было что-то еще? Чего я хочу-то? И главное: чего хочет Кас?
И что ему нужно?»
— Дин? — зовет Кас. На его лице появляется беспокойство. — Ты меня слышишь? Ты
хорошо спал? Тебе нужно еще поспать?
— Я тоже спал хорошо… — повторяет Кас. — Как ты себя чувствуешь сейчас?
— Э… хорошо, — отвечает Дин, в конце концов оставив шторы в покое. — А ты?
— Ну ладно, я только сбегаю в соседний номер в душ! Сейчас вернусь. Ты пока
расслабься.
Однако мысли «Чего я на самом деле хочу? Чего на самом деле хочет Кас?» преследуют
Дина до самого его номера. Они плывут за ним по прохладному утреннему воздуху в
темную комнату, где еще спит Сэм, и дальше, в душ, где их до конца не смывает даже
струя горячей воды. И вскоре фоном к ним добавляется неизбежный гнетущий барабанный
бой: «Диагноз? Прогноз?»
***
Сэм начинает жаловаться, что Дин «слишком громко бреется», но в конечном итоге
просыпается, приподнимается на локте и спрашивает:
Сэм смеется.
— Ну, он уже завтра. Я подумал, надо бы что-то спланировать. Пусть даже бутерброды
с индейкой. Но хоть какой-то семейный ужин. — Он обводит взглядом тесный номер
мотеля. — Мы могли бы устроить ужин прямо здесь. Может быть, заказать доставку еды?
Некоторые рестораны в этот день доставляют. Еще, наверное, можно найти где-нибудь
три блюда. И, может, кино посмотрим? Касу, кажется, нравятся фильмы?
— Отличная идея, Сэм, — отвечает Дин, вытирая остатки крема для бритья. — И давай
начнем с того, что свозим его на завтрак прямо сейчас. Если он уже может есть. Твоя
очередь в ванной — и давай побыстрее, чтобы наш дружок с раком не ждал!
При словах «дружок с раком» Сэма заметно передергивает, и Дин швыряет в него каплей
пены для бритья.
— Да ладно, не морщись. Если часто произносить это слово, то мы к нему привыкнем и
оно перестанет быть страшным. Так?
***
Сэм быстро принимает душ и одевается, но потом, натягивая кроссовки, замедляется.
Дин уже надел куртку и готов идти в соседний номер, когда замечает, что Сэм сидит
на стуле в одном ботинке, рассеянно глядя на второй у себя в руке.
— Сэм? — окликает его Дин, уже взявшись за ручку двери. — Подсказка: этот ботинок
надо надеть на другую ногу. На ту, где нет ботинка.
— Поделишься с коллективом?
Чак. Дин, на самом деле, задумывался об этом. И пытался отогнать от себя эту мысль.
Он нехотя отворачивается от двери.
— Ну… он же Бог, — говорит Сэм, глядя на брата. — Он бы знал, что у оболочки Каса…
опухоль, ты так не думаешь? Я понимаю, что Чак и сам был болен под конец и,
наверное, не очень обращал внимание на происходящее вокруг. Но такие вещи ведь не
мгновенно появляются. Опухоль же должна была расти уже какое-то время, верно? — Сэм
опускает взгляд на пол. — Он должен был знать, что оболочка Каса нездорова. Должен
был. Он же должен знать все. И он мог вылечить Каса… моментально, одной мыслью. И
не сделал этого. Он что, хотел, чтобы Касу пришлось через это пройти?
— Но и жизнь ему не облегчил при этом, — замечает Сэм. — Может ли так быть, что он
наградил Каса раком специально?
Дину не хочется даже думать о подобной вероятности, потому что тогда неизбежно
возникает вопрос: «Это что, часть Божьего плана? Касу суждено умереть?»
— И дальновидности, — добавляет Дин. — Ладно, чего уж там, чувак оказался на два
порядка примитивнее и мелочнее, чем я себе представлял.
Сэм усмехается.
— Есть ведь еще и другой вариант… откуда мог взяться рак. — Он смотрит на Дина, уже
угрюмо. — От Люцифера.
— Вот мало нам разбираться с раком, — говорит он, — теперь надо еще и беспокоиться,
не божественная ли это опухоль или не сатанинская? — Сэм снова грустно усмехается,
и Дин продолжает: — Но ты прав. Люцифер пользовался оболочкой Каса и мог что-то с
ней сделать.
— Может быть даже, Чак наградил эту оболочку раком, чтобы наказать Люцифера, а
вовсе не Каса, — добавляет Сэм. — Или, может, это Люцифер спровоцировал рак.
Специально. Он запросто мог.
Сэм кивает.
— Ну, тебя же вызволил ангел, — отвечает Дин. — И с тех пор еще излечивал несколько
раз.
— Надо спросить у него прямо, есть ли способ вернуть ему могущество, — решает Сэм.
— Надо с ним поговорить.
— Да, — соглашается Дин со вздохом. — И спросить, виноват ли в этом Люцифер, или
Чак, или еще кто. Если он знает, конечно.
— И график лечения. Сколько еще циклов химии, какие лекарства, какие у него
назначены визиты ко врачам, результаты обследований, операции — все детали. — Сэм
наконец начинает надевать второй ботинок. — Думаешь, он захочет об этом
разговаривать?
— Ты знаком с моим другом Кастиэлем? Его любимое занятие — это завести мучительную
тайну и никому о ней не рассказывать.
— Что ж, в таком случае придется прижать его к стенке, — говорит Сэм решительно.
Ботинок наконец надет, и он встает со стула. — Пошли. Накормим его завтраком.
***
Однако, когда Дин, постучав, приоткрывает дверь и Сэм выглядывает из-за его плеча,
они с удивлением обнаруживают, что Кастиэль бережно упаковывает цветочек в
картонную обувную коробку, проложенную по краям рубашкой. Его сумка стоит на стуле
собранная и застегнутая, а на столе выложены в рядок опрятно сложенные синий
свитер, бежевый шарф и лоскут какой-то синей ткани. Остальной скудный гардероб Каса
вместе с лекарствами и набором шапок упакован в видавший виды чемоданчик, раскрытый
на кровати.
— Доброе утро, Сэм, — говорит Кас оживленно, и Сэм улыбается в ответ. — Номер нужно
освободить до одиннадцати, — продолжает Кас, — так что я начал собирать вещи.
Сейчас уже почти десять. Я знаю, что вы, наверное, захотите позавтракать, поэтому…
Кас качает головой. Он берет со стола синий свитер, продевает руки в рукава и
останавливается, чтобы стянуть шапку.
— Я обычно снимаю здесь номер на две ночи, — говорит он, надевая свитер через
голову. В тот же момент, как его голова появляется в прорези ворота, он надевает
шапку обратно и, расправляя свитер, добавляет: — По однодневным неделям, я имею в
виду.
— По… каким неделям? — переспрашивает Дин.
— И что, раз ты «ходячий», надо уезжать? — спрашивает Сэм. — Ты не хочешь еще
отдохнуть?
— Я ценю это, но со мной все в порядке, — говорит он наконец, подтыкая концы шарфа.
После этого он принимается упаковывать оставшиеся вещи в чемодан на кровати. — До
конца недели мне не понадобится помощь. Я признателен вам за заботу, но… полагаю,
теперь вам пора отправляться назад в бункер? На праздник.
Праздник.
— Стой! — восклицает Дин, хватая его за плечо. — Погоди, погоди-ка, одну минуточку,
не так быстро! То есть как это на работу? И где ты собираешься ночевать?
— Так, на работу. В магазин, где я трудоустроен. Я работаю там четыре дня в неделю.
А ночую в подсобке.
Дин медленно отпускает его руку, слишком потрясенный, чтобы что-то сказать. Сэм
тоже, кажется, потерял дар речи, и долгое время они оба только смотрят на Каса в
изумлении.
— Моя смена начинается через три часа, — сообщает Кас и застегивает чемодан.
Сказанное Касом настолько непостижимо, что Дин сначала даже не может придумать, что
ответить, и наконец это Сэм восклицает:
— Да. Я беру выходной на день химии и следующий день. Но на третий день я работаю
половину смены. И потом три полных дня, если мне дают достаточно часов. Иногда в
двойную смену… — По мере того, как он все это объясняет, его плечи опадают, как
будто ему тяжело уже от одного описания. — И затем еще иногда полсмены в последний
день… Потом я еду сюда, и все начинается заново. — Он поднимает взгляд на братьев.
В его глазах видна нескрываемая усталость, но он заключает: — Это не так уж плохо.
Сэм бросает на Дина недоуменный взгляд. На мгновение Дин совершенно сбит с толку,
так как он и понятия не имел — до этой самой секунды, — что Кас ночевал в подсобке
в том магазине в Айдахо.
Дин шагает к нему и пытается вырвать чемодан у него из рук. Кас сопротивляется,
вцепившись в чемодан со словами: «Дин…» — но Дин перебивает его со всей
убедительностью, на которую способен:
— Кас, нельзя так жить! Нельзя тебе работать! Ты что, с ума сошел?! Ну не сейчас
же… Не во время химии!
Подойдя с другой стороны, Сэм осторожно вынимает у Каса из руки цветок и снимает с
его плеча сумку. Кас выхватывает цветок обратно, бережно сжимая коробку, но,
кажется, понимает, что сумку и чемодан уже не удержать.
— Дин прав, — говорит Сэм мягко. — Тебе правда нужно отдыхать, Кас. Человеческие
тела не могут работать так, на износ, когда больны. Уж поверь нам.
— Мы либо останемся здесь, в мотеле, либо отвезем тебя назад в бункер, — объявляет
Дин, — но в любом случае ты будешь отдыхать. Я серьезно.
— Но Дин, — отвечает Кас, обеими руками сжимая коробку с цветком, — я должен
работать!
— Нет, должен! — настаивает Кас уже раздраженно, как будто братья не понимают
очевидных вещей. — Я должен работать тридцать часов в неделю для медицинской
страховки. Вы что, не понимаете? Иначе я не смогу позволить себе лечение!
— Я почти уверен, что к ней приложил руку либо Люцифер, либо Кроули, — говорит Кас.
— Может быть, и оба. — Он тихо вздыхает. — Могу поклясться, я почувствовал душок
демонических сделок, и немаленьких, еще когда заполнял страховые документы.
— Тридцать часов в неделю… — бормочет Сэм. — Понятно. Это минимум для полной
занятости, да? И при полной занятости работникам положена медицинская страховка. Но
погоди… разве у них нет какого-то покрытия нетрудоспособности? Чтобы тебе не надо
было работать?
— Оно положено не раньше, чем через полгода после начала работы, — объясняет он.
— Мне еще повезло получить страховку. — Помолчав, он сознается: — К тому же мне
нужны деньги. — Он обводит взглядом комнату: беспокойство и напряженность теперь
отчетливо читаются в его голосе и на лице. — Это сплошная… тревога. Расходов так
много… Этот номер в мотеле даже на несколько дней в неделю обходится в сто
восемьдесят долларов, и это самый дешевый, что я смог найти, где нет тараканов.
— Кас медленно садится на стул и бережно ставит коробку с цветком на колени.
— Потом, бензин для машины. Вода, крекеры, еда — хоть сейчас я и мало ем. Доплата
за лечение, лекарства… — Он вздыхает. — Есть еще такая вещь, как страховая
франшиза… Вторая операция съела все мои сбережения.
«Вторая операция?» — думает Дин, и они с Сэмом снова мрачно переглядываются. Кас не
замечает — он ссутулился на стуле, как будто весь стресс и тревога настигли его в
один момент.
— Разобраться во всем этом было так трудно, — признается он. — В какой-то момент… я
даже думал, это выше моих сил, если честно. Столько терминологии… А количество
бумаг просто невообразимое!
В комнате повисает тишина: Кас сидит на стуле, уставившись в пол; Сэм и Дин
наблюдают за ним с кровати. Несколько секунд спустя он глубокомысленно добавляет:
— Знаете, я сейчас подумал: это действительно очень похоже на дело рук Кроули.
Кас кивает.
«Вообще-то, я решил, что, пожалуй, найду работу», — сказал Кас в тот день, когда
вернулся в бункер. Когда спустился по лестнице так напряженно, держался так
осторожно… и так стремился избежать объятия Дина, что даже обошел стол с
противоположной стороны. И то и дело прикасался рукой к животу. Эти шрамы у него на
животе… Если подумать, ведь похоже, что Кас тогда пришел сразу после операции —
наверное, едва встав на ноги. Швы, вероятно, еще не зажили.
И потом был период, когда Кас возвращался поздно, работал в двойную смену, ездил
туда и обратно каждый день. Перехватывал несколько часов сна в бункере и с
рассветом отправлялся назад.
— Кас, — говорит Сэм, — базу данных страховой компании, в конце концов, можно
взломать. Ты же сейчас в основном в Колорадо лечишься, да? И немного в Канзасе?
Кас кивает.
— Наша заправочная компания имеет филиалы по всей стране, поэтому покрывает лечение
в любом штате. В этом смысле мне повезло: я могу работать в Канзасе, рядом с вами,
но лечиться в Колорадо, где франшиза не такая большая. И еще мой первый врач — в
Аризоне. Я до сих пор с ним иногда консультируюсь.
— Ладно, три штата. С этим можно справиться, — говорит Сэм. — Думаю, я смогу
сделать тебе фальшивые документы в этих трех штатах. В смысле, документы, к которым
привязан страховой полис.
— И мы определенно можем заплатить за мотель, — добавляет Дин. — И взять на себя
доплату за лекарства и прочие расходы. Господи, Кас, ну нужно же было нам сказать!
То есть… серьезно, нужно было, ты это понимаешь?
Сэм, похоже, еще размышляет над планом взлома базы данных, потому что говорит:
— Моментально это может не получиться. А полис тебе нужен уже на следующей неделе…
Хм. — Он смотрит на Дина и поясняет: — Может быть, сразу у него уволиться и не
получится. То есть… не прямо на этой неделе. Надо убедиться, что он сейчас не
останется без страховки.
— Я все равно уже вызвался выйти на работу в праздники, — говорит Кас. — Мне было
бы неудобно подводить коллег. — Он достает из кармана телефон и смотрит на время.
— На самом деле, я волнуюсь, что уже опаздываю, а сегодня критическая смена. Никто
не хотел работать в конце этой недели, так что я взял на себя смены с вечера среды
до утра воскресенья, и меня предупредили, что среда — то есть сегодня — это самый
оживленный день в году. Это ведь так? И суббота — второй по количеству посетителей
день. — Дин и Сэм кивают, и Кас встает. — Ну, в таком случае я пошел.
Через секунду его уже нет в комнате. Кас недоуменно смотрит ему вслед.
— У тебя теперь двое помощников, — объясняет Дин, берет чемодан и сумку Каса и
направляется к двери. — Надеюсь, ты не возражаешь подучить стажеров? Пошли, а то
опоздаем на нашу смену.
— Нет, вам нельзя! — протестует Кас, спеша вслед за ним с цветком. — Это же
праздник, вы должны быть с семьей…
— Именно, — перебивает его Дин. — Мы должны быть с семьей, поэтому мы едем с тобой.
К тому же мы никогда еще не справляли День благодарения в магазине. Я слышал, у вас
отменные пироги!
========== Глава 20. Тебе дать еще одно одеяло или... ==========
В канун Дня благодарения Дин тащит два полных мешка мусора из туалета по проходу
между товарными рядами магазина, пытаясь пробраться к задней двери, не помешав при
этом покупателям. (Кас настаивает, что мусор нужно выносить регулярно.) Дин
натыкается на целую семью, идущую по проходу ему навстречу, и вынужден
остановиться. Вся семья в пять человек замирает у полки с пирогами и затевает
длинную дискуссию о том, прилично ли принести к бабушке покупной пирог, когда печь
пироги на День благодарения поручили «тете Джанет», а все знают, что у нее вечно
пригорает тесто.
— Эти пироги вообще хорошие, — замечает Дин, обращаясь к семье. — Вполне сойдут за
домашние. Скажите, что просто запутались, кто что готовит, и в итоге решили взять
пирог с собой на случай, если соберется больше гостей.
Это порождает оживленный спор о том, какой пирог купить. При этом семья по-прежнему
не двигается, так что Дину приходится отступить и уйти в другой проход. В соседнем
проходе оказывается толпа мальчишек, обсуждающих, какие чипсы — сырные или с соусом
барбекю — лучше скрасят длинную дорогу до Сент-Луиса.
— Сырные, — авторитетно сообщает Дин. — С соусом барбекю — это для девчонок. — (На
самом деле он надеется, что чипсы с соусом барбекю попозже съедят они с Сэмом. Уже
похоже, что к концу рабочего дня праздничная толпа опустошит весь магазин.)
Дину наконец удается вытащить мешки через третий, самый узкий проход. К счастью,
тут никого нет — только Сэм наполняет напитками стеклянный холодильник.
Сэм ловит взгляд Дина и кивает в сторону Кастиэля, который в данный момент за
кассой, обслуживает длинную очередь покупателей, поголовно набравших абсурдное
количество еды в дорогу. На Касе все еще его обезьянья шапка — он не снял ее ни
разу за весь день.
— Я пытался уже раз десять, — шепчет в ответ Дин. Солнце село, они работают уже
восемь часов подряд, и все это время магазин наводнен людьми. «Самый оживленный
день в году», — говорят все. Дин на собственном нелегком опыте узнает, что
обслуживать магазин, содержать его в чистоте и вовремя пополнять ассортимент — это
колоссальная работа. Особенно в канун Дня благодарения.
И если уж Дин с Сэмом выдохлись, то каково должно быть Касу?
— Он настаивает, что в порядке, — шепчет Дин. — И все беспокоится, что нам вообще
нельзя здесь работать. Ты слышал, что он сказал: если появится босс…
— Да-да, бросай швабру и беги, — продолжает за него Сэм. — Или притворись, что
покупаешь хот-дог, как все. Он мне раз пять это сказал. — Сэм заканчивает
выставлять напитки на верхней полке и закрывает дверь холодильника. Потом
поворачивается к Дину и шепчет: — Но так он продолжать не может, даже если тяжелую
работу делаем мы. Он говорит, что нормально себя чувствует, но… взгляни на него.
Они оба какое-то время смотрят на Каса. Он в другом конце магазина, и перед ним в
очереди стоит как минимум десять человек: большинство с едой, некоторые — чтобы
заплатить за бензин (считыватель кредиток на одной из бензоколонок сломан). Один
человек ждет помощи с машиной, еще один хочет купить лотерейные билеты, третий
только что попросил пачку сигарет со стенда за спиной у Каса.
Кас сначала достает сигареты: ему приходится вынуть пачку с самой верхней полки.
Даже через весь торговый зал видно, что это движение, когда нужно тянуться вверх,
доставляет ему дискомфорт. Он морщится и кладет руку на живот. Потом, передав пачку
покупателю, напряженно присаживается на табурет. Оформляет покупку он сидя, слегка
согнувшись. (У него даже не было табурета, пока Дин не нашел его в подсобке пару
часов назад и не вытащил к кассе, заставив Кастиэля им пользоваться.)
Сэм шепчет:
— Ну, по крайней мере, он наконец сидит. Может, тебе удастся убедить его сделать
перерыв? Пусть приляжет в подсобке. Пусть возьмет свой спальный мешок. Может, он
тебя послушает.
— Не знаю. Кажется, нынче он тебя слушает чуть больше? Во всяком случае, в том, что
касается здоровья. Иногда рассказывает тебе хоть что-то.
— Что, ты решил, мы уже женаты, раз он всю ночь блевал у меня на руках? — (Дин и
сам не может понять, почему ему в голову тут же пришла шутка на тему женитьбы.)
— Не знаю, — говорит Сэм, пожимая плечами и переминаясь с ноги на ногу. — Я имел в
виду…
Они оба вздрагивают, заметив, что Кас смотрит на них. Дин уверен, что он услышал.
Но Кас только манит их к очереди, а именно — к пожилой даме, которая стоит перед
кассой, взволнованно заламывая руки.
— Сэм, Дин, — обращается к ним Кас. — Вы не могли бы помочь этой милой даме с
колесами ее машины? Она говорит, что одно из них — неправильной формы. — Даме он
сообщает: — Это мои друзья… даже семья. Они славные люди и помогут вам.
***
Дин вызывается оказать помощь пожилой даме и выходит за ней на улицу к ее древнему
Вольво, припаркованному возле воздушного насоса. Дин бросает взгляд на
бензоколонки: у всех четырех стоят длинные очереди автомобилей, и еще несколько
машин ждут своей очереди сбоку. Он вздыхает: кажется, что это уже очень длинный
день, и им явно придется работать без передышки еще часами — вероятно, до самого
закрытия магазина в одиннадцать вечера.
Пожилая дама замечает его вздох и сочувственно улыбается.
— Говорят, это самый оживленный день в году, — комментирует она, пока Дин проверяет
колеса Вольво. — Надеюсь, хоть завтра-то у вас выходной? В День благодарения?
Дама потрясена.
— Но так же нельзя! — восклицает она. — Что же у них, работников больше нет?
— Ну… вообще-то я сам вызвался, — объясняет Дин. — Я и мой брат. Мы просто помогаем
другу — тому, который за кассой. — Дин кивает на Кастиэля в магазине. — Он
собирался работать все выходные один, и в праздник тоже.
— Ох, милый… — произносит она. Рискнув взглянуть вверх, Дин замечает, что она
отвернулась и смотрит на Каса сквозь стеклянную витрину магазина. Дама изучает его
долгое время, потом тихо говорит: — Теперь я вижу. Эта шапка симпатичная, но…
Дин сосредоточенно смотрит на колесо, проклиная себя за то, что поднял эту тему.
Это секрет Каса — у Дина не было никакого права его рассказывать. А теперь он даже
произнести ничего не может. Неловко пожав плечами, он молча держит шланг у колеса,
пока шина наполняется воздухом.
Сколько ей лет, интересно? 65? 70? У нее типичная обувь пожилой дамы: простые,
удобные кроссовки практичного черного цвета с резиновыми подошвами и эластичными
шнурками, которые не надо завязывать.
Дину приходит в голову, что пожилая дама, наверное, не всегда носила практичные
черные кроссовки. Было время, когда она была молода: когда ей нравились женственные
туфли — модные и элегантные, по каким сходят с ума девчонки. В свое время она,
должно быть, носила высокие каблуки. Наверняка надевала босоножки на ремешках и
яркие туфли для вечеринок. В свое время.
Давление в колесе наконец такое, как нужно: ровно 36 psi. Дин кладет воздушный
шланг на землю и берет пластмассовый колпачок.
— Он поправится? — слышится вопрос дамы. На мгновение подняв глаза, Дин видит, что
она в самом деле до сих пор наблюдает за ним, по-доброму глядя вниз. — Ваш друг?
— спрашивает она. — Он поправится? Простите, если это слишком личное.
— Я не знаю, — отвечает он, наконец накрутив чертов колпачок на колесо. — Не знаю.
Он мне не рассказывает. Не хочет об этом говорить. Он скрывал это месяцами. И не
говорит мне, насколько все плохо.
— Может быть, он просто не хочет вас тревожить, — предполагает дама, пока Дин
встает и отряхивает руки о джинсы.
— Может быть, придется заставить его, — говорит дама твердо. Потом поворачивается к
Дину. — И знаете, нужно ценить каждый момент. Но уверена, вы понимаете и сами.
— Даже один день дорог, — продолжает она. — Даже один дополнительный день. — Она
смотрит на свою машину, и только теперь Дин замечает, что дама путешествует одна.
Именно поэтому ей понадобилась помощь с колесом — с ней никого нет. Какой бы муж,
спутник или партнер ни присутствовал в ее жизни некогда, в этот День благодарения
она едет куда-то в одиночестве.
— Я еду к друзьям, — отвечает дама. Дин украдкой бросает взгляд на ее левую руку,
пытаясь увидеть, есть ли на ней обручальное кольцо, но дама убирает руку в карман
до того, как ему удается разглядеть.
Потом она протягивает ему что-то другой рукой, и, приглядевшись, Дин понимает, что
это аккуратно сложенная пятидолларовая купюра.
— Нет, это вам спасибо. За помощь с колесом. Джо раньше всем этим занимался, но… вы
же знаете, как в жизни бывает… — Она еще раз похлопывает Дина по плечу и садится в
машину. Уже почти закрыв дверь, дама оборачивается и повторяет: — Каждый
дополнительный день дорог.
***
После некоторых препирательств и двадцатиминутного тренинга по продаже лотерейных
билетов и работе с кассой (который Кас проводит на примере череды нетерпеливых
покупателей) Дину наконец удается убедить его лечь в подсобке и отдохнуть.
Первое, что делает Дин, оставшись один на кассе, это выбивает себе самый аппетитный
яблочный пирог и откладывает его на потом.
***
Кас моментально отключается в своем гнездышке из спальника на полу подсобки, и Дину
с Сэмом приходится разбудить его в одиннадцать вечера, чтобы он показал им, как
закрыть магазин. Они вынуждены отогнать нескольких последних покупателей, которым
даже ночью непременно нужны чипсы и сушеная говядина, но в конце концов магазин
закрывается. Потом братьям приходится наложить решительное вето на уверения Каса,
что они все втроем могут комфортно расположиться на ночь в подсобке, если только
разложат спальный мешок пошире и проложат его по бокам бумажными полотенцами. В
конце концов им удается затащить Каса в ближайший мотель. Они оставляют Линкольн
Континентал (на котором Сэм приехал из Денвера) на парковке возле магазина и едут в
мотель все вместе в Импале, по дороге поедая пирог.
Кас, конечно, всю дорогу переживает о том, как заплатить за номер, хотя Дин сказал
уже несколько раз, что за оба номера заплатит он. Но когда они добираются до
мотеля, администратор на стойке регистрации радостно сообщает им:
— К сожалению, остался только один номер, друзья! Придется вам ночевать всем
вместе. — С веселой усмешкой он добавляет: — Сегодня самый оживленный день в году!
— Да ну?! — говорит Дин. — Впервые слышу. — Он поворачивается к Сэму с деланым
удивлением: — А ты знал, что в канун Дня благодарения все куда-то едут, Сэм? Потому
что я, например, не знал. До этой секунды я и понятия не имел!
— Но я же тебе говорил несколько раз, Дин, — замечает Кас, хмурясь. — И покупатели
об этом упоминали. Ты что, забыл? — (Сэму приходится ткнуть Дина локтем в бок,
чтобы тот не хихикал.) Со вздохом Кас добавляет: — По крайней мере, тебе придется
платить только за один номер. Хотя боюсь, я буду вас обоих стеснять.
***
В комнате оказывается две широких кровати. Сэм немедленно бросает свою сумку и
сумку Дина на одну из них, потом вынимает сумку Каса у него из рук и ставит на
другую кровать.
— Кас, тебе полагается отдельная кровать, — говорит Сэм. — Верно, Дин? Ему должно
быть удобно. Хватит этого спанья на полу. Сегодня вытянешься с комфортом, Кас.
Кас и Дин смотрят друг на друга.
Кас говорит:
— Ой, нам с Дином не впервой спать на одной кровати, — отвечает Сэм, похлопав его
по плечу. — Не волнуйся об этом. И знаешь… — Сэм колеблется, но потом продолжает: —
Не побоюсь сказать, смотри на это как на преимущество того, что у тебя рак! — Он
неловко усмехается: — У него мало преимуществ, так пользуйся ими, когда можешь.
Выбери себе любую кровать. И вообще, разыгрывай эту карту при каждом удобном
случае. Ты это заслужил.
Сэм уходит в ванную, чтобы принять душ (после целого дня работы в магазине душ
перед сном обязателен). Как только дверь за ним закрывается, Кас и Дин снова
переглядываются.
— Сэм прав, — говорит Дин нехотя. — Тебе стоит поспать в комфорте. Тебе нужна своя
кровать.
— Это очень чутко с вашей стороны… — произносит Кас, хотя, судя по тону, он совсем
не убежден. — Что ж… полагаю, нам всем нужно отдохнуть. Завтра нам рано вставать.
Магазин должен быть открыт с восьми до полудня — я об этом упоминал?
— Кас, — говорит Дин, — Сэм прав, тебе правда нужно пользоваться тем, что у тебя
рак, почаще разыгрывать эту карту.
— Я не очень понял, что он имел в виду, — признается Кас, слегка прищуриваясь.
— Ты имеешь в виду, надо разыгрывать эту карту как тактический ход? Чтобы получать
то, чего хочется? — уточняет Кас. Дин кивает. — Например, говорить… — Кас на
секунду задумывается, — у меня рак, и… моя постель слишком… холодная?
— Верно, — подтверждает Дин. — Именно. Эм… — он колеблется, — так… это был просто
пример или тебе дать еще одно одеяло… или…
— Не знаю… — отвечает Кас, и они смотрят друг на друга.
Сэм кивает.
***
Теперь очередь Дина принимать душ. Намыливаясь, он напоминает себе, что это далеко
не первый раз, когда им с Сэмом придется спать на одной кровати. Не самое удобное
расположение, но, когда вы с братом выросли в номерах мотелей и делили постель с
детства, это не проблема. Это совершенно заурядно.
Когда Дин выходит из ванной, Кас проходит мимо него в душ практически на цыпочках,
шепча:
Он прав — Сэм уже храпит. Когда в дверь тихо стучит администратор со стопкой
запасных одеял, расстелить их на кровати Каса приходится Дину.
После этого, стоя у кровати, Дин оценивает обстановку. Сэм — конечно, гигантский
бегемот, в этом Кас абсолютно прав. Он раскинулся на постели как огромная морская
звезда, и одна его длиннющая нога лежит диагонально на половине Дина. Кроме того,
он уже перетянул на себя одеяло.
Конечно, Дин может просто отпихнуть Сэма, когда придет время выключать свет, но
пока кажется, что удобнее посидеть на кровати Каса. Только несколько минут, пока
Кас не вышел из душа. Еще через несколько мгновений Дин понимает, что ему холодно,
поэтому забирается под два дополнительных одеяла, которые он расстелил поверх
покрывала. Ведь зачем мерзнуть, если целых два запасных одеяла лежат прямо тут?
Уже очень поздно, и Кас прав: завтра им рано вставать. Но, когда они ночуют в
мотелях, Дин любит несколько минут пощелкать каналами перед сном — это успокаивает.
Он находит пульт и тихонько включает телевизор. И, выйдя из ванной, Кас тоже
немедленно выражает желание немного посмотреть телевизор. (Он вовсе не выглядит
сонным — наверное, уже выспался раньше в магазине.) Кас забирается под покрывало,
Дин остается сидеть поверх покрывала. Он находит канал HBO, где показывают повтор
сериала «Полет Конкордов».
Серия очень смешная — во всяком случае, для Дина, — хотя растолковать юмор Кастиэлю
оказывается непросто («А что, деловые носки — это эротический элемент одежды?» —
«Это шутка, Кас. Это шуточная песня». — «А… А то у меня есть как раз такие носки».
— «О…»). Пересматривать серию забавно, но объяснить ее сложно, и к концу Дин уже
зевает. Одиннадцать часов предпраздничного хаоса в магазине дают о себе знать.
— У меня рак, — сообщает Кас тихо, — и я хочу смотреть с тобой телевизор.
Следует пауза.
— Черт, — говорит Дин, опуская пульт. — Я должен был знать, что ты быстро
научишься.
Начинается еще одна серия «Полета Конкордов», и, хотя Дин почти уверен, что Кас не
понимает большинство цитат, кажется, он все равно получает удовольствие. Дин теперь
совсем без сил, но потом Кас опускает голову ему на плечо, и, конечно, это немного
взбадривает Дина. «Каждый день дорог», — думает он, и когда возникает импульс
обнять Каса за плечи, он не сомневается и не пытается себя отговорить, а просто
кладет руку Касу на плечи.
Голова Каса тяжелеет у него на плече. Несколько минут спустя Дин позволяет и себе
опустить голову поверх его макушки и теперь совсем перестает следить за «Полетом
Конкордов». Вместо этого он занят тем, что постепенно поворачивает голову к
Кастиэлю все больше, прижимаясь к нему все сильнее, пока снова не утыкается носом в
его шапку.
***
В следующее мгновение Сэм тихонько похлопывает его по плечу — уже светает, а Дин
все еще в кровати Каса, теперь полностью лежит. И хотя они снова в «первой невинной
позиции» (Кас — в постели под покрывалом, Дин — поверх покрывала, и вместе они
укрыты дополнительными одеялами), все же оказывается, что они почти обнимаются. Дин
лежит за спиной у Каса, лицом ему в затылок. Не совсем вплотную, конечно (совсем
вплотную лежать при наличии покрывала и невозможно) — их разделяет несколько
дюймов. Но рукой Дин без сомнения обнимает Каса за пояс. Более того, Кас даже
обхватил руками его кисть. К счастью, положение их рук скрыто под одеялами, но Сэм
все равно немедленно начинает ехидничать.
— Заткнись, — шипит он на Сэма, незаметно вынимая руку из пальцев Каса под одеялом.
— Я случайно заснул. Не планировал тут оставаться.
Кас в итоге проводит большую часть смены, свернувшись в подсобке, пока Дин с Сэмом
работают в магазине.
Дин отклоняется назад на табурете (на том самом, что он нашел вчера для Каса),
разглаживает синий рабочий жилет (жилет Каса) и поправляет бедж (тоже Каса).
— Если честно, я почти не шучу. — Он обводит взглядом чистый магазин. — Я понимаю,
что имел в виду Кас, говоря о том, чтобы контролировать один маленький уголок мира.
Я даже начинаю испытывать гордость за это место. — Он указывает на каплю кофе,
которую не вытер Сэм. — К слову сказать, ты пропустил пятно.
— Это и мой магазин тоже! — возражает Сэм. — Эта кофе-машина сама не пополнится,
знаешь ли. — Он поднимает с пола комок бумаги и выбрасывает его в мусор, потом
поворачивается к Дину с задумчивым видом. — Но серьезно… у тебя точно тут все
схвачено? Удержишь оборону один? Даже пока Кас спит?
Дин хмурится.
— Что, собираешься покинуть меня? Но, Сэм, — он обводит торговый зал широким
жестом, — это королевство может быть твоим.
— Оно будет моим завтра, — отвечает Сэм, подходя к прилавку. — А на сегодня у меня
есть идея. Что если я уеду на час пораньше и встречу вас в бункере? Я возьму машину
Каса, а вы доедете на Импале, когда все тут закроете. Вы же, наверное, будете часам
к трем-четырем? — Сэм смотрит на часы. — Передай мне куртку, а?
— Утром, пока вы уютно спали в обнимку, я узнал, что ближайший супермаркет открыт
до полудня.
При словах «спали в обнимку», Дин замирает. Его мозг тут же оказывается занят
серией неожиданно сложных вычислений — о том, что будет выглядеть наиболее
естественно: продолжить тему уместной шуткой (может быть, сказать что-нибудь насчет
мужественности Сэма? или самокритично пошутить про объятия — так, чтобы было ясно,
что Дин нисколько не задет и не смущен, а даже сам готов посмеяться?) или пошутить
на другую тему. Или же лучше и естественнее всего будет надменно проигнорировать
комментарий.
Все эти гипотетические варианты проносятся в голове Дина за долю секунды. Однако он
застревает на них, словно белка в колесе: в следующие несколько мгновений его мысли
крутятся по кругу, и он понимает, что не может придумать вообще никакого ответа.
— Целую птицу сегодня уже вряд ли найдешь, но может быть, у них осталась хотя бы
грудка индейки? Я, конечно, не лучший в мире повар, — улыбается он, — но уж птицу в
духовке зажарить смогу. Если она маленькая, за несколько часов управлюсь. Может,
даже картошку приготовлю.
— О… — произносит Дин. До него медленно доходит, о чем говорит Сэм. Сегодня День
благодарения! Ранее они планировали устроить тихий ужин в мотеле — заказать
доставку пиццы, как, бывало, делали на День благодарения в детстве. Но такое…
— Сэм, ты гений! Да. Давай! Только обязательно нужно, чтобы был пирог. И кстати…
— он бросает обеспокоенный взгляд на магазинные полки, опустевшие после вчерашнего
наплыва народу. — От того пирога, что я купил вчера, осталась только пара кусков.
Так что езжай-ка немедленно. — Он вытаскивает куртку Сэма из-под прилавка и бросает
ему. — Марш! Езжай! Чтобы последний пирог достался тебе!
— Не я ли образец того, каким должен быть управляющий магазина? — отвечает Дин,
разводя руками и глядя с почти неподдельной гордостью на свой рабочий жилет. — Да
это место у меня под контролем. Работает как швейцарские часы! Ну и то, что
покупателей нет, тоже не мешает.
***
В полдень Дин закрывает магазин, загружает еще сонного Каса в машину, и они
направляются домой в бункер.
Дорога занимает пару часов. В пути Дина не раз посещает мысль, что надо, наверное,
воспользоваться моментом, чтобы выяснить у Каса про диагноз и прогноз. Но Кас так
удобно устроился сзади и большую часть времени спит…
…и вообще, сегодня День благодарения. Можно отвлечься от рака хотя бы на день? (Еще
и неделя не прошла, а Дин уже измучен мыслями о нем.) Может Кас позволить себе хотя
бы один спокойный вечер? Один праздник? Один семейный ужин?
К тому же до следующего сеанса химии еще полно времени — к тому моменту они все у
него узнают. У них еще три полных дня: пятница, суббота и воскресенье. Более чем
достаточно.
— Эй, спящая красавица! — окликает его Дин через плечо. — Мы дома!
Дин заводит Импалу в гараж бункера, и вместе они идут в кухню, где их встречает
настолько неожиданное зрелище, что они оба замирают на месте: Сэм — в фартуке (да
еще и в таком, из 40-х годов, с цветочным орнаментом) и кухонных рукавицах, держит
в руках противень с великолепно зажаренной грудкой индейки. Он как раз несет его к
кухонному столу. До Дина с Касом доносится дразнящий аромат жареной птицы, картошки
и бисквита. И пирогов.
Дин и Кас только смотрят на это зрелище в безмолвии. Весь кухонный стол заставлен
едой. Сэм каким-то образом умудрился организовать практически полное традиционное
меню: индейку, картошку, горячий бисквит только из духовки, зеленую фасоль,
подливу, клюквенный соус — все как положено.
— Правда, ничего страшного, — говорит Дин. Он смотрит на Каса: тот стоит рядом,
глядя на стол с открытым ртом. Дин думает: «Он хоть раз раньше видел, как отмечают
День благодарения?»
— Сомневаюсь, что Бог приложил к этому руку, — замечает Кас. — По-моему, это
исключительно заслуга Сэма. — Он не спускает глаз с Сэма, разглядывая его
задумчиво, как будто Сэм оказался совсем иного рода существом, чем Кастиэль
полагал.
— Я тоже волновался об этом. Кас, если это слишком — только скажи. Погоди, давай
мне твою куртку, ты присядь… — Он помогает Касу снять куртку и подводит его к
стулу. — Я знаю, что это более основательный ужин, чем ты ожидал, и ты не так много
ешь в последнее время, так что если запахи для тебя слишком сильные или от еды тебя
мутит, то не ешь. Ты не обязан — можешь просто прилечь и посмотреть кино, если
хочешь.
— В таком случае, приступим! — говорит он. — Дин, вон там есть пиво для тебя. Гм…
полагаю, молитву перед едой можно пропустить?
— Если бы ее было кому услышать, в ней был бы смысл, — замечает Кас. — Но никто
больше к нам не присоединится, а я слышу вас и так.
— Ну что ж, этим все сказано, — отвечает Дин, пододвигая стул. — Давайте есть.
***
Для Дина вопрос о том, поест ли что-нибудь Кас, пока еще открыт. Кас поклевал
немного вчера вечером и сегодня утром, но до сих пор полноценно не поел. Он не ел
нормально, по всей видимости, с самого воскресенья. Поэтому Дин внимательно следит
за тем, как Сэм накладывает еду Касу на тарелку.
Сэм явно уделяет внимание тому, чтобы расположить еду на тарелке максимально
привлекательно — видимо, приняв близко к сердцу комментарий Каса о маленьких, но
аппетитных порциях. Минуту спустя Сэм преподносит ему тарелку, на которой заботливо
выложены два ровных кусочка индейки, капелька клюквенного соуса, немного подливы,
маленькая порция фасоли и ложка картофельного пюре. Еда выглядит красиво, и порция
умеренная. Кас приходит в восхищение, и впервые за несколько месяцев Сэм и Дин
видят, как он принимается за еду с неподдельным аппетитом. «Спасибо», — показывает
Дин Сэму одними губами, пока Кас не видит. Сэм только улыбается.
Вдохновившись успешным примером, час спустя, когда они садятся к телевизору, Дин
уговаривает Каса съесть идеально ровный маленький кусочек тыквенного пирога с
шариком взбитых сливок. И снова Кас ест его с аппетитом — и даже доедает до конца.
Еще через час, пока Кас сосредоточенно смотрит футбольный матч по телевизору (а Сэм
отважно пытается объяснить ему разницу между фэр кэтчем и потерей мяча), Дин
выскальзывает из комнаты, чтобы приготовить такой же идеальный кусочек яблочного
пирога с аппетитным — но маленьким — шариком ванильного мороженого.
Пару часов спустя, когда игра заканчивается, Дин вкладывает все свое чувство
прекрасного в то, чтобы привлекательно выложить на тарелке остатки еды с ужина, и
уговаривает Каса поесть еще немного.
— Я нашел ключ! — говорит он Сэму, когда они сталкиваются в кухне несколько минут
спустя. — Он реально ест! Ключ в том, чтобы подавать еду на блюдечках, по чуть-чуть
и красиво выложенную. То есть сделать из нее произведение искусства. Маленькое.
Много маленьких порций. Это главное.
— Ну да, либо это, либо мои кулинарные способности, — отвечает Сэм.
Дин задумывается.
— Ну да, то, что ты мастерски справился и еда получилась совсем не отвратительная,
тоже могло сыграть роль, — признает он неохотно. — Я понял, мне надо работать над
навыками готовки. Сэм… ты сегодня просто превзошел себя. Серьезно. Я не видел,
чтобы он так основательно ел уже… не знаю… неделями. Может быть, каждая порция и
маленькая, но вместе их достаточно.
Дин выглядывает из кухни — отсюда ему видно, как Кас сидит на диване. Кас выглядит
нормально, но… Дин добавляет, переходя на шепот:
— Надо проследить, чтобы в ближайшие дни он хорошо ел. Потому что потом он опять,
по сути, будет голодать весь понедельник, вторник и половину среды. — Он
поворачивается обратно к Сэму, ворча: — Сложно набрать вес, когда три дня в неделю
ничего не ешь.
— Эй, гм… — Сэм тоже бросает на Каса быстрый взгляд, после чего отводит Дина
подальше, в угол кухни. — Как думаешь, может пора спросить у него… ну… подробности?
Диагноз. Прогноз.
— Нам надо знать, — резонно замечает Сэм. — И в идеале — до следующего сеанса
химии.
— Сегодня День благодарения, чувак, — шепчет он. — Я думал об этом в дороге, но
сегодня же праздник. И это его первая ночь здесь… с семьей. У нас еще все выходные
впереди, чтобы поговорить об этом. Пусть у него разок будет настоящий День
благодарения. И вообще… — Дин смотрит на часы. — Пора смотреть кино.
— Да, нам с Касом вдвоем. Кстати, Касу пора уже отведать персикового пирога, и я
тоже попробую кусочек…
— Еще один пирог? Звучит заманчиво, — произносит Кас, заходя в кухню с тарелками в
руках. — И я бы хотел помочь убрать со стола.
Сэм и Дин плавно расходятся, как будто вовсе и не шептались в углу. Кас поглядывает
на них с беспокойством.
— Все в порядке?
— После ужина принято смотреть кино, — отвечает Дин. — К тому же ты что, забыл,
чему мы тебя учили? Пользуйся тем, что ты болен. Сейчас как раз идеальный момент,
чтобы разыграть эту карту. Отлынивать от уборки в День благодарения — это давняя
американская семейная традиция, а у тебя для этого — лучший в мире предлог!
— Дин прав, сейчас тот момент, когда надо этим воспользоваться, — соглашается Сэм.
— Ты должен говорить нам, что слишком устал для уборки.
— Но я не очень устал, — возражает Кас. — Я же поспал, помните? Я определенно могу
помочь с уб…
— Ты ужасно утомлен сегодняшней длинной поездкой, — настаивает Дин, перебивая его.
— Уверен, у тебя остались силы ровно на то, чтобы провести остаток вечера перед
телевизором за просмотром кино. Пошли, выберем фильм. — Он уводит Каса обратно к
телевизору и усаживает на диван, инструктируя: — Так, ложись и отдыхай. Это приказ.
Посуда все равно уже почти вымыта. — Дин щелкает по каналам и вскоре радостно
восклицает: — О! «Самолетом, поездом, машиной» — это классика, которую всегда
показывают в День благодарения! Садись и наслаждайся, ангел. — Он кричит в сторону
кухни: — Эй, Сэм! Тут идет «Самолетом, поездом, машиной»! Замочи пока противень из-
под индейки, потом помоем!
— Мне даже не нужно разыгрывать карту про болезнь, — комментирует Кас. — Вы вдвоем
разыграли ее за меня.
***
«Самолетом, поездом, машиной» — это старая комедия, которую Дин помнит еще с
детства: они с Сэмом не раз смотрели ее в День благодарения, обычно где-то в
мотеле, ужиная пиццей. Фильм был близок им по духу — ведь он про двух мужчин, Нила
и Дела, которые вместе отправляются в путешествие, пытаясь добраться домой к
празднику. Он простоватый и слегка устаревший, но это один из немногих фильмов, где
действие происходит на День благодарения. К тому же он смешной. И какой-то
искренний. Дину всегда нравилась в нем тема постепенно крепнущей дружбы между двумя
мужчинами (которых играют Стив Мартин и Джон Кэнди).
Дин не видел фильм уже несколько лет, но он все так же хорош. Братья получают
искреннее удовольствие от каждой сцены и смеются как ненормальные над первой
частью, где герой Стива Мартина попадает в метель не в тот аэропорт. Становится
ясно, что ему придется повести ночь с весьма назойливым попутчиком. Юмор достаточно
простой и универсальный, так что даже Кас, кажется, понимает все шутки, и Дин
доволен тем, что выбор оказался удачным.
В фильме есть эпизод, когда герои снимают последний оставшийся свободный номер в
отеле и оказывается, что там только одна кровать. Как Дин с Касом, они спят на
кровати вдвоем… и, как Дин с Касом, они случайно обнимаются посреди ночи.
Однако, в отличие от Дина с Касом, когда герои в этом старом фильме обнаруживают
поутру, в каком положении оказались, они приходят в ужас. Чья-то рука очутилась не
там, где нужно, и они оба выскакивают из постели и разлетаются по разным углам
комнаты со скоростью света, и после еще несколько минут корчатся в отвращении. Ужас
написан на их лицах, как будто от прикосновения друг к другу они заразились чем-то
омерзительным. Наконец герой Стива Мартина говорит: «Так ты видел тот матч
Медведей?» — и они заводят подчеркнуто мужественный разговор о футболе.
Дину вся сцена в мотеле запомнилась как довольно-таки забавная. Но за много лет,
что он не видел фильм, эпизод с объятиями как-то вылетел у него из головы — до
этого самого момента. Сэм, очевидно, до сих пор считает его смешным: он ухмыляется,
видя гротескные реакции героев на случайное объятие, и смеется вслух над
комментарием про Медведей. У Дина же пересыхает во рту.
Кас умолкает и садится на диване, подогнув под себя ноги. Он по-прежнему хмурится и
даже наклоняется вперед к экрану, словно хочет рассмотреть картинку поближе.
— Но зачем им вести себя мужественно? — спрашивает он. — Они же уже полноценные
особи мужского пола. Полноценные и… здоровые. То есть уже мужественны. Почему они
хотят быть еще мужественнее? Разве человек уже, по умолчанию, не достаточно
мужественен, если он мужчина?
— В позе влюбленных… — произносит Кас, и ясно, что сначала он не очень осознает, о
чем речь. Дин видит тот момент, когда Каса озаряет понимание: его глаза чуть
расширяются, и он бросает на Дина быстрый взгляд. — То есть когда один лежит сзади
другого? — спрашивает он Сэма и снова на долю секунды смотрит на Дина. — И они
вплотную друг к другу?
— Да, — говорит Сэм. — Эй, это ж прямо как… — (Дин сидит, не шевелясь и затаив
дыхание) — …прямо как вы с Дином сегодня утром! Ха, точно такая же ситуация,
правда? Единственный оставшийся номер в мотеле, оказались в одной кровати и
проснулись, обнимаясь! Ха-ха, один в один!
«Не считая рака, — думает Дин. — И того, что он ангел и ничего этого не понимает.
И… того, что мне в общем-то понравилось».
— А с чего нам было пугаться? — спрашивает Кас. Он на мгновение задумывается. — Мы
должны были испугаться?
Умолкает надолго.
— Да нет, не должны были, конечно… — отвечает Сэм. Когда Дин наконец бросает на
него взгляд, он видит, что Сэм покраснел. — Конечно нет, — говорит Сэм, проводя
рукой по волосам. Он прочищает горло: — Вы же… вы, ребята, друг друга знаете. Эти
герои в фильме не знали друг друга. Они посторонние люди. Так что… понятно.
И Дин тоже.
И Сэм.
— Сэм, Дин, — говорит Кас, когда фильм заканчивается. Они оба смотрят на него, и
Кас произносит церемонно: — Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили меня
в ваш дом.
— Нет, — возражает Кас. — Он ваш. — Дин и Сэм уже готовы начать спорить, но Кас
твердо заявляет: — Вы оба — потомки Хранителей Знаний, а я — нет. И вы пригласили
меня к себе. Я просто хочу, чтобы вы знали: я это очень… очень ценю. У меня нет…
— он на секунду умолкает. — Наверное, я как человек в этом фильме — у меня уже годы
нет дома, нет семьи. Вы взяли меня к себе. Накормили меня ужином. Я только хочу,
чтобы вы оба знали: я очень благодарен. Честное слово.
***
После этой короткой речи всех переполняет теплота и ощущение семейного уюта. Но Дин
уже знает, что сегодня никаких совместных ночевок не будет. Прошлой ночью все
случилось абсолютно незапланированно и только потому, что они все вместе оказались
в одном тесном номере. Кас, скорее всего, вовсе ничего не имел в виду, взяв Дина за
руку, — в тот момент он глубоко спал. Да и вообще он, наверное, даже не осознавал,
что для двух взрослых мужчин спать в обнимку — это странно. Теперь-то он знает.
Кроме того, теперь они в бункере, где у каждого есть своя спальня. У Каса в комнате
нет телевизора (Сэм — единственный, у кого в спальне стоит телевизор), так что даже
«Полет Конкордов» ночью больше не посмотришь.
Кас не упоминает, что у него холодная постель. Дин все равно приносит ему стопку
дополнительных одеял, на всякий случай, но Кас только принимает их, кивнув.
Передавая одеяла, Дин чувствует некоторое разочарование, причина которого ему
самому не вполне понятна. Он протягивает руку, чтобы потрепать Каса по макушке
поверх шапки. Кас улыбается ему, и Дину почти больно видеть эту улыбку, знать, что
Кас еще здесь, еще жив, еще улыбается ему. «Каждый день дорог», — думает Дин и
позволяет руке соскользнуть вниз, ему на щеку.
— Я рад, что ты здесь, — говорит Дин, гладя Каса по щеке. — Рад, что тебе получше.
Спи крепко, хорошо?
— Хорошо. Но, Дин, вы уверены, что хотите и завтра помогать мне с работой? Мне
правда уже лучше.
— Это даже не обсуждается, мы поедем с тобой, — говорит Дин, опуская руку. — И
завтра, и в субботу, и на половину смены в воскресенье. А потом, в воскресенье
вечером после смены, отвезем тебя в Денвер.
— Вы не обязаны…
— Все уже решено, Кас. Просто прими это. — Дин снова протягивает руку, чтобы
потрепать его — на этот раз по плечу.
Дин поворачивается к двери, надеясь, что Кас зачем-нибудь окликнет его. Но Кас не
окликает, и Дин уходит.
Конечно, он мог бы найти какой-то благовидный предлог, чтобы вернуться в комнату
Каса.
Если подумать еще пару минут, наверное, можно даже найти предлог, чтобы остаться
там на всю ночь.
Каким-то краем разума Дин уже давно непрерывно прорабатывает подобные схемы —
схемы, касающиеся Каса. Предлоги, чтобы побыть с ним рядом; поводы поговорить с
ним, проверить, как он, или даже остаться в его комнате. Дин уже привык взвешивать
обоснованность этих потенциальных схем — как будто постоянно мысленно оценивает,
выдержат ли они независимую проверку, критику внешнего наблюдателя.
Временами Дин прямо чувствует, как эти шестеренки крутятся у него в мозгу… и в те
краткие моменты, когда он позволяет себе подумать об этом, он знает, почему
крутятся эти шестеренки.
Конечно, отчасти этому виной рак. Во многом Дину просто искренне хочется убедиться,
что с Касом все в порядке, и провести с ним время.
«Каждый день дорог», — думает Дин, возвращаясь в свою комнату. Сегодня был хороший
день: готовясь ко сну, Дин напоминает себе, какой замечательный ужин приготовил
Сэм, с каким удовольствием Кас ел, какое это облегчение, что он снова начал есть, и
какую трогательную речь он сказал в конце. Как приятно было видеть, что он
улыбается. Дин пытается сосредоточиться на этих вещах и не думать обо всем
остальном. Однако, забираясь в постель, он обнаруживает, что постель таки холодная,
и шестеренки в его голове начинают неумолимо раскручиваться снова. Постель
холодная, а все запасные одеяла — у Каса, и, следовательно, есть бесспорная,
совершенно железная причина пойти к нему в комнату, чтобы обсудить ситуацию с
одеялами. Уж конечно даже коллегия присяжных не усмотрит в этой причине ничего
предосудительного.
Дин уже почти встает с кровати. Но потом вдруг у него в ушах звучит смех Сэма над
сценой про совместную ночевку в фильме.
— Касу же, наверное, нужен отдельный номер? — говорит Сэм. — Чтобы он мог…
расслабиться?
Хотя тон у Сэма неуверенный, это очевидное предложение. Оно логично, и нет причины
его оспаривать (во всяком случае, причины, которая бы выдержала независимую
проверку). И Дин нехотя соглашается.
В следующие пару дней им некогда даже передохнуть. В пятницу наплыв покупателей
снова увеличивается, а в субботу начинается вообще сумасшедший дом. Они работают
без перерывов. Дин несколько раз пытается выбрать момент, чтобы побеседовать с
Касом, но каждый раз оказывается, что нужно срочно предотвращать очередной кризис в
магазине. В те редкие минуты, когда поток людей спадает, Кас ложится вздремнуть в
подсобке, и Дин не хочет его беспокоить.
И как-то так, за мытьем полов, уборкой в туалете и готовкой хот-догов, проходят все
выходные. Внезапно уже полдень воскресенья, и Кас несется по магазину, шипя:
«Бросайте швабры! Притворитесь, что просто приехали за мной! Дин, отдай жилет!» К
магазину сзади подъезжает машина — это менеджер прибыл, чтобы сменить Каса на
вечернюю смену. Уикенд Дня благодарения наконец-то окончен.
На пути в Денвер они все уставшие. Кас взял с собой цветок — похоже, он хочет,
чтобы цветок составил ему компанию в Денвере. Все выходные горшок простоял у окна
магазина за кассой, где Кас постоянно возился с ним, то и дело двигая его с места
на место, чтобы цветок все время был на солнце. Теперь, сидя рядом с Дином, Кас
держит горшок на коленях. (Сэм — на заднем сиденье.) Однако Кас засыпает, едва они
пересекают границу Колорадо. Дин вынимает цветок у него из рук и опускает обратно в
гнездышко в обувной коробке, стоящей между ними.
Сэм и Дин некоторое время тихо беседуют, но в итоге задремывает и Сэм. Остаток пути
Дин единственный не спит, и ему нечего делать, кроме как слушать, как его брат и
ангел тихо посапывают рядом под кассету Creedence, еле слышно играющую в магнитоле.
Проходят часы. В воздухе висит почти ледяная изморозь, небо кажется бесконечным
белым полотном, и пейзаж вокруг куда более зимний, чем на прошлой неделе. Тусклое
солнце едва пробивается сквозь слой облаков — в небе от него виден один бледный
серебристый диск, скорее напоминающий луну. Дин смотрит на него в задумчивости,
пока машина минует бескрайние зимние поля и наконец въезжает в предгорье Скалистых
гор.
Дин замечает, что стиснул зубы — так надолго, что начала ныть челюсть. Он
периодически ловит себя на этом в последние несколько дней.
Ему хочется погладить Каса по колену, но Дин боится его разбудить. Вместо этого он
поглаживает гладкие листочки цветка в коробке.
***
Когда Импала съезжает с шоссе в город, солнце уже садится. К тому моменту, как Дин
сворачивает на стоянку мотеля, на улице почти темно.
— Я пойду заселю нас, — вызывается Сэм, зевая и натягивая куртку. — Вы ждите здесь.
Кас, ты обычно снимаешь тот же самый номер? — Слышится скрип задней двери: Сэм
начинает выходить из машины. — Взять тебе тот же, что и в прошлый раз?
— Сэм, закрой-ка дверь на секунду? — просит Дин. Сзади слышен скрип — Сэм заносит
ногу обратно в салон и захлопывает дверь. Холодный ветер утихает, и Дин прибавляет
мощность печки.
— Кас, ты в порядке?
— Гм, да, — прочищает горло Кас. — В порядке, просто… — он рискует бросить еще один
взгляд на дверь мотеля, и снова поспешно опускает глаза, — с этим местом у меня
связаны определенные ассоциации. Обычно они не беспокоят меня, пока я не захожу
внутрь, — добавляет он с тихим вздохом. — Тут какое-то особое сочетание запахов.
Стиральный порошок, который они используют, видимо? Или моющее средство… Не уверен,
что именно, но в комнате очень отчетливый запах, и… — Еще один взгляд вбок, и Кас
снова вздрагивает — на этот раз так ощутимо, что дрожь сотрясает его плечи, хотя в
салоне уже теплее. Он сжимает губы и сглатывает. Потом добавляет: — Раньше у меня
не было такой сильной реакции от одного вида двери и парковки. Но это ерунда,
просто… мимолетный приступ тошноты. Уже все прошло.
— Куда-нибудь еще, — отвечает Дин. — В идеале — куда-нибудь, где тебя не стошнит от
одного вида парковки.
— Но, Дин… — начинает Кас. Дин бросает на него взгляд, и на этот раз Кас
встречается с ним глазами. Он выглядит уже лучше: немного выпрямился и убирает руки
с живота. — Это, конечно, неплохая идея, но… — он качает головой, — боюсь, любое
место, где бы я ни остановился, в итоге приобретет столь же неприятные ассоциации.
Завтра мне будет плохо независимо ни от чего, и уж лучше пусть это случится в
привычном месте, где я ориентируюсь. К тому же ко мне здесь хорошо относятся.
— Но они же ужасно дорогие, разве нет? — говорит Кас. — Это интересная мысль, но у
меня есть деньги только на…
— Сэм, ну что, сделаем выбор в пользу бренда? — спрашивает Дин, заглушая его слова.
— Или тут найдется какое-нибудь уютное локальное местечко? Эй, а есть в Денвере
что-нибудь с такой двухэтажной горкой в бассейне? Посмотри на Трипадвайзере, что
ли?
— Не уверен, что я сейчас готов к двухэтажной горке… — произносит Кас с сомнением.
— Нашел, — отвечает Сэм. — Достойный ресторан, хорошие отзывы, всего в миле отсюда.
И есть два свободных номера. Поверни направо на следующем перекрестке, дальше я
покажу.
***
Весь остаток пути Кас переживает, причитая: «Но разве это не жутко дорого?» и «Вы
вовсе не обязаны этого делать». Но в конце концов, когда Дин подъезжает к
чистенькому отелю у аэропорта, Кас умолкает и начинает с любопытством смотреть по
сторонам.
Может быть, тут нет ретро-шарма, как в мотелях провинциальных городков, какие любит
Дин, но номера просторные и чистые. Они безупречно меблированы и даже снабжены
небольшой кухней. Кровати огромные, новые и удобные. Кас с видимым облегчением
докладывает, что запахи здесь незнакомые. Дин и Сэм устраивают его в одноместном
номере с королевской кроватью и гигантским плоским телевизором, а сами занимают
соседний номер с выделенной зоной под обеденный стол и двумя отдельными кроватями.
(Вполне предсказуемо, комнаты снова поделены «как обычно».)
Уже поздно, и они не хотят терять время в ресторане, так что Сэм заказывает пиццу,
предварительно посоветовавшись с Касом насчет начинки. Они ужинают в номере у Сэма
и Дина. Дин аккуратно разрезает огромные куски пиццы на маленькие и как можно более
привлекательные кусочки для Каса, выкладывая их на бумажной тарелке вместе с
ложечкой салата. К его удовлетворению, Кас ест — кажется, эта идея переночевать в
«шикарном» отеле начинает ему нравиться.
План заключается в том, чтобы отдохнуть за пиццей и пивом и, может быть, посмотреть
какой-нибудь фильм — иными словами, провести последний спокойный вечер перед
химиотерапией с комфортом, прежде чем завтра это испытание начнется снова. Но,
конечно, перед завтрашней процедурой нужно многое обсудить, и в итоге разговор за
пиццей сводится исключительно к грядущему визиту в госпиталь и его последствиям.
Выясняется, что на самое неприятное время после процедуры Кас все-таки хочет
вернуться в свой «химический» мотель, так что в этом роскошном месте они всего на
одну ночь. Сэм вызывается сдать ключи завтра днем и поехать в мотель, чтобы всех их
заселить. Он спрашивает, какой номер предпочитает Кас, и выясняет у него
подробности о том, как именно подготовить комнату. Где Касу нужны подушки, и где
ему нужна посуда. Обсуждать все в таких деталях тягостно, но, конечно, без этого
никак. Поначалу подробности из Каса приходится вытаскивать клещами, но постепенно
он преодолевает стеснительность и даже рисует для Сэма в гостиничном блокноте
аккуратную схему, изображающую, как именно должен выглядеть путь до ванной. При
виде того, как Кас стрелочками обозначает дистанцию, которую способен проползти,
Сэм приходит в ужас, но к тому моменту, как Кас заканчивает рисунок и поднимает
глаза, первая реакция Сэма уже надежно спрятана за его обычным деловым фасадом.
— Отлично, спасибо, я устрою все по этой схеме, — обещает Сэм, аккуратно складывая
листок и убирая его в бумажник.
Далее приходится обсудить завтрашнее расписание: когда Касу нужно быть в госпитале
(как выясняется, перед началом процедуры у него еще назначены визиты к врачам), как
долго займет дорога, стоит ли Сэму их подвезти, или лучше взять такси. Дин
объясняет Сэму проблему с запахами и говорит, что надо будет подготовить вторую
кофту с ароматом гигантского ленивца (Дин привез свою — она лежит завернутая в три
полиэтиленовых пакета в багажнике Импалы, но Сэму тоже понадобится такая кофта).
Вскоре Сэм уже набрасывает длинный список покупок.
— Гнущиеся трубочки?
— Такие, которые гнутся посередине. Чтобы ты мог пить из бутылки, пока… — Дин
колеблется, глядя на Каса. Кас сейчас выглядит настолько нормальным и здоровым
(относительно здоровым, во всяком случае), что даже странно планировать
приготовления на случай подобной крайней слабости. Но на прошлой неделе он
шестнадцать часов подряд почти не мог оторвать голову от пола. Каждый раз, когда он
хотел пить, ему требовалась помощь, и Дин до сих пор переживает из-за того, что у
него случилось обезвоживание. Так что трубочки не помешают. — Через гнущуюся
трубочку легче пить лежа, — объясняет Дин так, словно это пустяки.
— Гнущиеся трубочки, влажные салфетки, — зачитывает он. — Это все? Тебе что-нибудь
еще нужно, Кас?
Молчание.
— Нет, этого должно хватить, — отвечает Кастиэль наконец. Больше он не берет пиццу.
— Хорошо, значит так, — говорит Сэм. — Вы тогда поедете в десять утра на такси, а я
сдам здесь ключи, возьму машину и отправлюсь за покупками, потом заселю нас в
мотель, устрою там все для Каса и… буду ждать вашего сигнала, да? Дин, позвони мне,
когда вы будете заканчивать. Так?
— Кас, после этого у тебя будет неделя перерыва, верно? — спрашивает Сэм. Это, по
крайней мере, вызывает у Каса искреннюю улыбку, и он немного расслабляется.
Сэм и Дин переглядываются. Странно теперь осознавать, что периодические визиты Каса
в бункер, во время которых он действительно нередко помогал с исследованиями, на
самом деле были его недельными перерывами между циклами химиотерапии. Его
единственная передышка в этом аду. И он тратил ее на то, чтобы заниматься работой.
Дин внимательно смотрит на Сэма, и Сэм едва заметно делает отрицательный жест
головой.
Сэм спрашивает:
— А что будет после? После недельного перерыва? Еще один цикл?
Кас молчит. Когда пауза затягивается, он отодвигает стул, встает и выбрасывает свою
бумажную тарелку с недоеденным куском пиццы в мусор, после чего начинает собирать
со стола стаканы и разбросанные салфетки. В коробке еще осталось два куска пиццы, и
Кастиэль аккуратно кладет один из них на тарелку Дину, второй — Сэму со словами:
Кас закрывает пустую коробку из-под пиццы и не отвечает. Сэм тихо настаивает:
— После этого цикла будет еще один? — Голос у Сэма спокойный, но он явно не
собирается отступать, и Дин, сидящий молча рядом, чрезвычайно благодарен брату за
то, что тот взял этот допрос на себя. Потому что, конечно, им надо знать. Сэм
нажимает: — Захватит ли лечение Рождество?
— Кас…
— Еще один цикл точно. После этого — зависит от… — он медлит, и его рука с
салфеткой делает паузу, — от того, как пойдет, — продолжает он ровно. — У меня еще
три сеанса лечения до Рождества. Потом, сразу после, обследование на предмет… того,
как идут дела. Оно уже назначено на двадцать восьмое. Эрон, мой врач, говорит, что
к Новому году я буду знать… — он снова медлит, — знать, помогает ли лечение,
наверное.
Кас говорит нарочито безэмоциональным тоном, но, когда он упоминает даты, Дин вдруг
вспоминает календарь в его спальне… где некоторые недели были зачеркнуты линиями.
Это недели химиотерапии, как знает теперь Дин. Последняя черта заканчивалась на
двадцать восьмом декабря. И через несколько дней, на тридцать первом декабря, стоял
большой знак вопроса в кружочке.
Дин изначально полагал, что вопрос относился к какому-то решению по поводу встречи
Нового года — может быть, к тому, будет ли Кас встречать его с «Эрин». Но вопрос
ведь был вовсе не о новогодней вечеринке. Он был о раке. О результатах
обследования.
«Они никогда не действуют», — сказал Кас на прошлой неделе… правда про антиэметики.
Но химиотерапия — это же тоже вид лекарства? «Думаю, это потому что я ангел. Или
был ангелом. Некоторые лекарства просто не действуют».
Дин стискивает зубы, думая: «Она должна помогать, должна, не может же быть, чтобы
он проходил через этот ад впустую…» В этот момент Сэм спрашивает:
Голос Сэма по-прежнему абсолютно спокойный, как был тогда, когда Сэм выяснял,
сколько циклов осталось. Но Кас теперь прекращает вытирать стол совсем. Дин
наблюдает за этой сценой затаив дыхание: Кас застыл, словно статуя, склонившись над
столом и держа одну руку у края, чтобы собрать в нее крошки, а другой рукой прижав
к столу мятую салфетку.
— Какой у тебя диагноз? — спрашивает Сэм. — Какая стадия? — Он перешел на ласковый
голос, тихий и ободряющий, как будто Кастиэль — пугливый конь, которого Сэм
пытается усмирить.
Снова пауза. И снова ее прерывает Сэм, подвигаясь вперед и уверяя бархатным тоном:
Выражение лица Каса теперь ясно говорит, что он готов сражаться — Дин видел это
выражение у него много раз: подбородок поднят, зубы стиснуты, и смотрит он не прямо
на Дина с Сэмом, а скорее поверх их голов на стену с таким отстраненным видом, что
кажется почти неживым. Дин вспоминает о том, как однажды видел у Кастиэля кровавые
слезы — что, как позже узнал Дин, является для ангела признаком истинного,
глубочайшего страдания, — и в то же время его лицо вообще ничего не выражало.
***
Дверь закрывается за ним со щелчком. В комнате повисает тишина.
Дин устало вздыхает и осушает оставшееся пиво одним большим глотком. Он смотрит на
Сэма: тот тяжело откинулся на спинку стула и уставился невидящим взором на свой
список покупок на столе.
— Пресек расспросы в момент, а? — заговаривает Дин.
— Я и в выходные пару раз пытался у него спросить. Но каждый раз он внезапно
оказывался занят. Или хотел вздремнуть.
Это заставляет Дина задуматься. Как-то незаметно прошла целая неделя, а они так и
не получили даже намеков на то, какой именно у Каса диагноз. И теперь, оглядываясь
на прошедшие дни, Дин понимает, что и он несколько раз пытался поговорить с Касом.
Но возможность почему-то так и не представилась. Как и сказал Сэм, каждый раз Кас
был занят, внезапно хотел спать или уже спал. Становится ясно: дело не только в
том, что Дину не хочется поднимать эту тему. Кас тоже сознательно избегает этого
разговора.
— Я уже начинаю сомневаться, спал ли он хоть когда-нибудь, — ворчит Дин по большей
части сам себе.
— Что?
— Он явно не готов об этом разговаривать. И еще не привык к тому, что мы в курсе
дела. Но он свыкнется, — говорит Сэм с надеждой, хоть и без большой уверенности.
— В конце концов он нам расскажет. Прошла еще только неделя. Может быть, он…
чувствует себя неуверенно? — Сэм умолкает, думая, потом добавляет: — Для ангела,
должно быть, странно ощущать такую физическую уязвимость. Может, он просто
стесняется этого? Того, что он болен, что ему нужна помощь… И всех неприятных
телесных проявлений.
— Может быть, — соглашается Дин. «Или, может быть, он просто не хочет обрушивать на
нас правду».
— Будешь еще пиццу? — спрашивает Сэм. Как Кас до этого, они оба теперь смотрят без
энтузиазма на свои несъеденные куски.
Дин качает головой, замечая, что не только боль в животе вернулась, но и челюсть
снова заныла.
***
Полтора часа спустя Дин уже рад тому, что живот и челюсть ноют не переставая,
потому что по крайней мере это отвлекает его от бессонницы. Он лежит в кровати,
глядя в темноте в потолок, кажется, уже целую вечность, но сон все не приходит.
Так долго не засыпать странно. Дин давно выработал в себе солдатский навык спать
при каждой возможности, сколь бы неудобно это ни было и под каким бы стрессом он ни
находился. Поэтому кажется нелепым, что сейчас у него такая удобная кровать, а
заснуть он не может. Он смотрит по сторонам, пытаясь различить детали обстановки,
но кругом густая темнота, нарушаемая только мигающим светодиодом детектора дыма.
Шторы на окнах, должно быть, очень плотные — городской свет снаружи не проникает в
комнату совсем.
Дин волнуется об этом несколько минут, жалея, что не сообразил дать Касу радио-
няню. Или хотя бы проверить, что его телефон заряжен — что Кас сможет написать или
позвонить, если ему что-то понадобится.
Но с другой стороны, сегодня с Касом все должно быть в порядке. Он в порядке уже
несколько дней. На самом деле серьезные проблемы у него были только в одну ночь —
ночь понедельника, уже почти неделю назад.
«Неделю назад я еще даже не знал, — думает Дин. — Неделю назад я только выяснил —
или думал, что выяснил, — что у Каса есть парень, а не девушка». Сейчас ночь
воскресенья — в прошлое воскресенье Дин заходил в спальню Каса в бункере. Он
морщится, вспоминая теперь, как копался в вещах Каса (рассматривал рисунки, перо…
лекарства). Но с другой стороны, только благодаря этому они с Сэмом узнали секрет
Каса. Только потому что Дин заметил запись про Эрона в его календаре.
Теперь кажется, что это было уже годы назад. Странно даже вспоминать тот вихрь
эмоций, который вызвало открытие про Эрона. Эти смешанные, противоречивые чувства
сожаления об упущенной возможности… ревности…
…и надежды.
Неожиданно для себя Дин отбрасывает одеяло в сторону и садится на кровати, спуская
ноги на пол. Он нащупывает в темноте сумку, чтобы найти в ней пару носков. Чтобы
потом надеть ботинки. И пойти в них в соседний номер. Просто проверить, как там
Кас.
Когда Дин подтягивает сумку к себе, она шуршит по ковру, и ритм дыхания Сэма
меняется. Дин знает этот звук: Сэм проснулся. В темноте еле слышен шорох, как если
бы кто-то просунул руку под подушку. Дин знает и этот звук: Сэм потянулся за
пистолетом. На всякий случай.
— Это я, — говорит Дин тихо. — Прости, не хотел тебя разбудить. Не могу заснуть.
Раздается щелчок — Сэм включает лампу у кровати. Он зевает и, щурясь, смотрит на
Дина — который сидит на постели, запустив руку в сумку, как будто ему ни с того ни
с сего пришла в голову мысль порыться в сумке среди ночи.
— Нет, просто… — Дин наклоняется и теребит в сумке первую попавшуюся под руку
рубашку, пожимая плечами. — Просто не могу уснуть.
— С ним все будет нормально, — говорит он наконец. — Ничего приятного нас не ждет,
но с ним все будет в порядке. Ты же купишь гнущиеся трубочки? Не забудь про
трубочки.
— Я куплю трубочки, — заверяет его Сэм. — И Gatorade. И салфетки, и крекеры, и все
остальное. — Он несколько мгновений изучает Дина и смотрит на его раскрытую сумку,
потом предлагает: — Ты сходи проверь, как там Кас.
— Да, пожалуй, стоит, — говорит он и снова лениво лезет в сумку, извлекая оттуда
пару носков — как будто ему только что пришла в голову идея их надеть. — Конечно, —
добавляет он. — Хорошая мысль. Я только надену ботинки и сбегаю в соседний номер на
секундочку. Хотя он, наверное, уже спит.
— Нет, иди проверь, — настаивает Сэм. Дин смотрит на него нерешительно, но Сэм
только жестом прогоняет его в сторону двери.
— Знаешь… — говорит Дин. — Если окажется, что он не спит, я, может быть, останусь с
ним ненадолго. Просто для компании. То есть если… если он не возражает. Может,
минут на пятнадцать, если он…
***
Такое подначивание со стороны Сэма немного смущает Дина, но дает ему достаточный
импульс, чтобы выйти за дверь. Хотя и без ботинок. В итоге он крадется по коридору
отеля в пижаме и шерстяных носках, которые натянул в спешке. В одной руке он
сжимает телефон и ключ-карточку, в другой — захваченный по привычке пистолет.
Кас не отвечает на первый стук, и Дин стучит повторно, тихо окликая его — без
уверенности, что через дверь вообще хоть что-то слышно:
Дверь приотворяется. Она закрыта на цепочку, и Кас смотрит в щель, держа наготове
ангельский клинок. (Похоже он, как и Винчестеры, научился осторожничать с
неизвестными, стучащими в дверь посреди ночи.) Но, завидев Дина, он улыбается,
опускает клинок, снимает цепочку и широко распахивает дверь.
— Заходи, Дин, заходи, — говорит он, делая приглашающий жест кинжалом. Дин
протискивается мимо кинжала, толком не зная, что именно собирается сказать.
Оглядываясь по сторонам, Дин понимает, что Кас еще не ложился. Он переоделся в свою
ночную одежду (в футболку и штаны, которые Дин выдал ему в бункере), но его постель
нетронута. Похоже, он сидел за маленьким круглым столом, возле которого отодвинут
стул. На столе лежит массивная раскрытая книга и блокнот, а также разбросаны
карандаши. В самом центре стоит цветок с пчелами на горшке.
— Что я могу для тебя сделать? — спрашивает он. Его улыбка у двери казалась
искренней, но теперь, увидев, как Дин рассматривает предметы на столе, Кас явно
насторожился. В его голос вернулся формальный тон — такой же, каким он попрощался с
братьями ранее, и в глазах снова появилось это холодное бесстрастное выражение.
— Ой, да ничего, я просто не мог заснуть, — отвечает Дин, подходя ближе к столу,
чтобы положить пистолет и телефон. — Решил проверить, может, ты тоже не спишь… — И,
сделав еще шаг вперед, он понимает три вещи по поводу лежащих на столе предметов.
Во-вторых, черное перо тоже здесь — лежит у основания цветочного горшка. Оно
приподнято и одним краем прислонено к горшку — как раз под нарисованными пчелами.
Перо — смоляного цвета, около четырех дюймов в длину и выглядит очень знакомо.
— Это то перо, которое было у тебя в комнате? — спрашивает Дин, запоздало вспомнив,
что он еще не до конца сознался, насколько основательно порылся в вещах Каса. — Гм…
прости, я… когда я был в твоей комнате… я не упоминал, но… я заглянул в твой комод.
— Это перо из моего крыла, — объясняет Кас. — Из левого. С последней линьки. — Он
протягивает руку мимо Дина, чтобы поднять перо со стола, и кладет его поверх
рисунка, после чего закрывает альбом. Рисунок и перо исчезают из виду.
Конечно.
«И Кас почувствовал, как я его трогал…» Это совершенно новая информация: ангелы
что, как-то остаются связаны со своими перьями? Ангелы могут чувствовать, когда
кто-то трогает их старые перья?
— Ты сохранил одно из своих перьев? — спрашивает Дин, и Кас только кивает. Ища, что
бы еще спросить, Дин задает первый вопрос, который приходит в голову: — И ты, э…
рисуешь его? С цветком?
Те рисунки в ящике у Каса… Некоторые из них были просто красивыми пейзажами — олень
в тумане, птица, пчела на цветке.
Дин в машине — в тот раз, когда он сказал Касу, что Кас — член семьи.
Сэм, отдыхающий у огня, глядящий на пламя… Было и еще несколько портретов Сэма.
Горящее крыло, показанное с ракурса через плечо. Это что, было воспоминание? С чего
Касу захочется такое помнить? Не говоря уже о том, чтобы пережить заново?
Потом до Дина доходит, что за всю долгую жизнь Кастиэля основные моменты, которые
он хочет «сохранить», — это моменты с участием Дина и Сэма.
Дин медленно поднимает глаза к глазам Каса и обнаруживает, что Кас осматривает его
с головы до ног с испытующим прищуром.
Кас усмехается.
— Да, я же вам не сказал… Я часто ложусь поздно в ночь перед процедурами. Ведь это
моя последняя хорошая ночь на ближайшие дни… Трудно не смаковать каждый момент. Так
что я почти всегда ложусь позднее, чем следует. — Он снова сужает глаза на Дина.
— У тебя напряженный вид, — добавляет он. — Что-то не так?
— Знаю, — отвечает он. — Знаю, что нужно. И простите, что я избегаю ваших вопросов.
— Его взгляд падает на стол, и Дин не сразу замечает, что теперь Кас смотрит на
иллюстрацию крыла в большой книге. — Я надеюсь, что не слишком нагрубил Сэму, —
добавляет Кас с сожалением, глядя на рисунок на странице. — Мне стало неудобно
после. Я знаю, что вы оба хотите как лучше. И я ценю это. Надеюсь, вы это
понимаете.
— Нет, — отвечает Кас. — Нет, не думаю, что ангельские крылья вообще могут заболеть
раком. Ничто в настоящем обличии ангела ему не подвержено. Рак — это… — он смотрит
на свое тело, — смертный недуг. Изъян в мироздании. — Но потом он снова переводит
взгляд на рисунок крыла и прикусывает губу, часто моргая, с выражением такой скорби
в глазах, что на мгновение к Дину приходит ужасная уверенность: Кас сейчас
заплачет.
Кас не плачет. Но его голос звучит более хрипло, чем обычно, когда он говорит:
— Я почти жалею, что это не болезнь крыльев. Потому что крылья мои все равно
изувечены, так что уже не важно, что с ними случится. Их, наверное, даже можно было
бы ампутировать, теоретически. Может, так было бы и лучше: отрезать их начисто,
вместо того чтобы носить эти бесполезные лохмотья… — Он убирает руку с иллюстрации,
и его пальцы сжимаются в кулак. Медленно он опускает руку вдоль туловища. — В
старых легендах говорится, что ангел не может пережить потерю обоих крыльев, —
добавляет он. — Но никогда не было ясно, правда ли это. Может быть, если бы рак
можно было просто отрезать совсем, одним махом, шансы у меня были бы и получше. Не
знаю.
У Дина холодеет внутри от того, что подразумевают эти слова.
— Значит, у тебя… все еще есть крылья? — спрашивает он неуверенно. — То есть они
все еще… все еще при тебе? — Он понимает, что отклонился от темы, но теперь, когда
Кас заговорил о раке, Дину внезапно хочется услышать больше о крыльях.
Кас подсовывает руку под край тяжелой книги и захлопывает ее. Элегантная
иллюстрация крыла исчезает, и теперь они оба смотрят на черную кожаную обложку.
«Физиология ангелов», — гласит название, выведенное серебристым тиснением,
отливающем в тусклом электрическом свете. И только сейчас Дин понимает, что это та
книга, которую Сэм привозил во время прошлого визита в Денвер. Зачем-то Кастиэль
взял ее с собой снова.
— Мои крылья все еще при мне, да, — говорит Кас. Теперь его голос звучит
неестественно натянуто. — Они в небесной плоскости, как обычно. Но они изувечены. Я
больше никогда не смогу летать.
С этим он поворачивается к Дину. Они стоят всего в паре шагов друг от друга, и Дин
чувствует, что смотреть в глаза Касу, находясь так близко, лицом к лицу, — почти
превыше его сил. И почти превыше его сил видеть сожаление и скорбь, написанные у
Каса на лице.
— У меня осталось мало времени, Дин. Я должен это принять, — говорит Кас.
— Нет, — возражает Дин, мотая головой. — У тебя будет время. У тебя полно времени!
И крылья твои заживут. Когда-нибудь. Вот увидишь!
— Дин, не думаю, — отвечает Кас, медленно покачав головой. В его глазах появляется
ласковое выражение, как будто его главная забота — это смягчить плохую новость.
— Тебе тоже нужно это принять, — произносит он.
— Не говори так! — отрезает Дин. — Не смей. Не смей! Ничего я не должен принимать,
если не хочу!
Кас по-прежнему смотрит на него твердым, спокойным взглядом. Его голубые глаза
блестят в мягком свете лампы, отчего кажутся бескрайними озерами печали, в которые
можно упасть, если не быть осторожным. Упасть и пропасть навсегда.
Теперь Дин боится, что заплачет сам, а он твердо намерен не плакать перед Касом —
ведь у Каса столько других тревог. Поэтому он отворачивается, спрашивая невольно
огрубевшим голосом:
— Обязательно говорить об этом сейчас? — Дин совершенно забыл о том, что это он, а
не Кас, поднял данную тему.
— Нет, нет, конечно нет, — отвечает Кас поспешно и грустно вздыхает. — Ох, — он
качает головой, — началось то, чего я боялся: я стал для тебя источником стресса,
да? Источником стресса и беспокойства…
— Может быть, — признает Дин (отрицать это бессмысленно). — Может быть, да. Но это
уж куда лучше, чем когда ты нес все это на себе один. Для этого и нужна семья,
понимаешь? Мы для этого и нужны.
— Я в этом совсем не уверен, — говорит Кас. — И из-за меня ты теперь не можешь
спать. Черт… Нужно найти способ помочь тебе расслабиться. — С этими словами Кас
начинает оглядываться по комнате, как будто надеясь отыскать в ней магическое
средство для устранения стресса. Дин знает, что можно пошутить о кое-каких
непристойных вариантах, но в последнее время он, похоже, начисто утратил
способность шутить. Поэтому он только молчит, глядя, как Кас поворачивается на
месте, изучая каждый предмет вокруг, от холодильника до кресла.
— Вот, отлично, — говорит Кас авторитетно. — Очень трогательный фильм. Я уже видел
его раньше. Тебе стоит его посмотреть. — Он поворачивается к Дину и добавляет со
всей серьезностью: — Это фильм о юном карибу с врожденным носовым дефектом.
— О северном олене, — поправляет его Дин, которому от растерянности даже не смешно.
Он сидит поверх покрывала, Кас забирается на свое обычное место под одеялом, и так,
откинувшись на подушки, бок о бок, они смотрят телевизор.
Дин все еще не отошел от недавнего разговора про рак (во время которого, как он
постепенно понимает, Кас снова умудрился не сообщить никаких подробностей). Но Кас
прижимается к нему сбоку — он теплый и живой, он рядом, — и в конце концов Дин
обнимает его за плечи. Понемногу Дин начинает расслабляться и даже слышит свой
собственный неровный вздох.
— Я знал, что тебе понравится эта передача! — говорит Кастиэль слегка самодовольно
и кладет голову Дину на плечо.
— Ничего. Я уже знаю сюжет — я знал, что это фильм о летающих созданиях. Но
механика полета на самом деле не такова, и у него даже крыльев нет, так что все в
порядке. — Опуская голову обратно на плечо Дина, он добавляет: — Вообще-то я хотел
посмотреть фильм из-за дружбы карибу с эльфом. О дружбе между разными видами не так
много фильмов. И знаешь… — он на мгновение умолкает. — Маленького карибу изгнали
сородичи, потому что он отличался от них. Но в конечном итоге именно его
непохожесть им и была нужна. Наверное, мне эта история чем-то близка. Хотя у меня
не будет такой концовки…
Весь остаток фильма Дин жалеет о том, что он и Кас — и Сэм тоже — не могут просто
сбежать все вместе на остров бракованных игрушек.
— Да, пожалуй, пора спать, — соглашается Кас. — Я выключу свет. Ложись под одеяло.
Все это тускнеет и затмевается одним простым фактом: Кастиэль хочет провести эту
ночь с Дином.
Конечно, не мешает и то, что Дин тоже этого хочет. Пока он сбрасывает шерстяные
носки и подтягивает колени к подбородку, чтобы забраться ногами под край одеяла, он
осознает собственное эгоистичное возбуждение, даже алчное предвкушение. До сих пор
непонятно, чего именно Кастиэль может желать помимо обычной дружеской компании, но
даже возможность просто провести с ним ночь — драгоценное удовольствие.
«Мы тут не для удовольствия и игр, — думает он. — Сегодня ночь перед химией. Не
дави на него, просто составь ему компанию».
Левая нога застревает: пятка Дина каким-то образом попадает в складку пододеяльника
с той стороны, что ближе к Касу. В конце концов Кас садится на кровати, берется за
край одеяла обеими руками и нетерпеливо дергает его вверх. Одеяло высвобождается,
взлетая над ними как парус. Дин проскальзывает под него и вытягивает ноги. Одеяло
оседает сверху, теплое и мягкое, словно шелковистое облако, и Кас теперь — прямо
рядом с Дином. Ощущения от всего этого ошеломляющие. Разница между барьером из
одеяла и отсутствием такового оказывается такой же, как тихая, спокойная луна по
сравнению с ослепительным полуденным солнцем. Матрас кажется бескрайним; кровать —
целым королевством, раскинувшимся вокруг них, полным безграничных возможностей; а
Кастиэль — палящим маяком. Он лежит, вытянувшись слева от Дина и неожиданно обретя
массивность и энергетику какого-то огромного дикого зверя. Все органы чувств Дина
обращены в его сторону, словно рядом лежит не человеческое тело, а дикая пантера
или леопард, требующий неустанного пристального внимания. Кроме того, от Каса
исходит тепло, как от печки. Дин уже начал замерзать, пока сидел на кровати, а Касу
под одеялом, оказывается, все это время было уютно и тепло, и это тепло чрезвычайно
приятно. Как ни парадоксально, от этого по телу Дина пробегает дрожь.
— Ты замерз, — говорит Кас. — Так-то лучше. — Он выключает свет у кровати.
Комната погружается во тьму. Кас копошится рядом, одеяло чуть натягивается, и Дин
чувствует скорее, чем видит, что Кас повернулся к нему лицом. Дин лежит на спине,
боясь даже пошевелиться, но Кас уютно сворачивается рядом, пока его подбородок не
оказывается у Дина на левом плече. Помимо этого между ними нет контакта — они лежат
на безопасном расстоянии в пару дюймов.
Но потом Кас протягивает руку и кладет ладонь на грудь Дина поверх футболки. Прямо
ему на сердце.
«Он же ангел, — напоминает себе Дин. — Он не знает, что подобные вещи значат для
людей». Конечно, Кас в курсе про секс, но, судя по всему, опыт у него весьма
ограниченный. Вполне вероятно, он плохо понимает подтекст подобных на первый взгляд
незначительных физических контактов. Таких жестов как, скажем… подбородок на плече,
или рука на груди — жестов, которые могут превратить обычное дружеское
времяпрепровождение в нечто… большее. «Может быть, он просто хочет помочь мне
согреться, — думает Дин. — Только и всего. Просто согреться. В буквальном смысле».
При мысли «ночь перед химией» в голове Дина всплывает старый рождественский стишок,
но с одним изменением:
— Ну ладно, — говорит Кас. — Но если станет холодно, мы можем согреть друг друга
теплом тела. Это должно помочь.
— Тебе удобно? — спрашивает Кас. Странно слышать его с такого близкого расстояния —
его низкий голос звучит Дину почти в самое ухо, и, из-за того что Кас упирается
подбородком Дину в плечо, его речь вибрацией отдается у Дина в самых костях.
— Да, вполне, — отвечает Дин, боясь шелохнуться, чтобы Кас не дай бог не заметил
никаких физических реакций, которых вовсе не ожидает. И которые совсем не к месту в
ночь перед химией.
— Тебе… — Кас медлит, и его дыхание пару раз затихает, как будто он собирается что-
то спросить, но не знает, как сформулировать. Наконец он говорит: — Ангелы иногда
отдыхают подобным образом с товарищами в гнезде. Особенно в период линьки. Но для
людей — учитывая то, как вы спите и ваши… другие склонности… Я не уверен, комфортно
ли тебе…
— Я имею в виду сексуальные склонности, — уточняет Кас прямо. — Я в курсе, конечно,
что люди могут заниматься и тем, и другим — и спать, и вступать в половое
сношение, — в подобном гнезде… — он останавливается и прочищает горло. — В кровати,
я хотел сказать. В кровати, конечно. В общем, я не уверен, каков правильный
протокол. Я не хотел бы переходить черту и создавать неловкость.
— Ничего, что моя рука здесь? — Кас легонько нажимает на грудь Дина.
Проходят минуты. Кровать обширная и теплая, и Дин убеждает себя: «Это все невинно,
это все абсолютно невинно, ему просто нужно общество, товарищ, как принято у
ангелов, вот и все, это просто ангельская потребность в товарище по гнезду… Надо
почитать эту книгу про ангелов, посмотреть, нет ли там чего про гнездовых
товарищей…»
И если это все, чего хочет Кастиэль, то именно это Дин и предоставит.
— Я чувствую, как бьется твое сердце, — говорит Кас. — Знаешь, я раньше всегда
чувствовал твое сердцебиение, как сейчас, когда касался тебя крылом. Мне даже не
нужно было касаться твоей груди. Я мог почувствовать твое сердце в любом месте
вблизи. Когда у меня были крылья…
— О, много раз, — отвечает Кас. Его рука и одеяло слегка шевелятся, как если бы он
пожал плечами. — Я прикрывал тебя крыльями всегда, когда мог, во время стычек и
атак, если мы стояли достаточно близко друг к другу. И Сэма тоже, конечно. Ты не
знал? — («Нет, этого я не знал», — думает Дин.) Кас продолжает: — Конечно, в этих
ситуациях мои крылья находились в небесной плоскости — обычно мне не хватало
энергии, чтобы перенести их сюда, или я просто не успевал это сделать. Но даже
оттуда они обеспечивают некоторую защиту. И еще… порой я просто… — Он колеблется и
когда продолжает, в его голосе слышна нерешительность, будто он немного смущен: — В
общем, иногда я просто случайно задевал тебя крылом. Чаще всего, например, это
происходило, когда я куда-то переносил тебя на крыльях. — Он снова медлит, потом
повторяет, словно оправдываясь: — Это получалось случайно.
— Почти всегда это было случайно, — говорит Кас. — Но, понимаешь, когда я касался
тебя крылом, мне очень легко было прочесть твое физическое состояние. Почувствовать
травмы — все, что нужно было излечить. Когда я исцелял тебя, я почти всегда касался
тебя не только рукой, но и крылом — лишь мимолетно, из другой плоскости, я имею в
виду. У ангелов перья всегда более чувствительны, чем руки оболочки. Это вообще наш
главный осязательный орган.
Кас медленно вздыхает и легонько проводит ладонью вверх-вниз по футболке Дина — как
будто пытается привыкнуть к тому, чтобы пользоваться рукой, а не крыльями.
— Трудно объяснить, — отвечает он. — У людей нет такого чувства, а сейчас и у меня
оно отсутствует.
Кас медлит.
— Могу, но… они изувечены. Не стоит этого делать. Я теперь держу их сложенными,
всегда. Нехорошо касаться тебя изувеченным крылом…
Дин набирает воздуха, чтобы сказать, что он вообще-то совсем не против, но Кас
добавляет:
— К тому же у меня больше нет перьев. Без них ощущения не те. Когда были перья, я,
по сути, мог видеть сразу все твое тело. Практически насквозь.
— Я мог видеть все раны, — шепчет Кас. — И как их излечить…
— Теперь все ощущается совсем иначе, — говорит Кас, возвращая руку Дину на грудь.
— Но знаешь, у человеческих рук тоже есть свои преимущества. Некоторых ощущений я
теперь лишен, некоторые приглушены, но появились и новые. Я тебе говорил, что
первым человеческим чувством, которое я испытал, была боль? Когда я впервые лишился
благодати — когда пал, — я немедленно поранился. Поранил руку. Вот эту, левую. — Он
легко проводит рукой по футболке Дина из стороны в сторону. — Просто от неудачного
падения в первые же минуты. Это была ерундовая царапина, но боль оказалась такой…
яркой. Такой требовательной. Даже всепоглощающей. Человеческие ощущения могут быть
невыносимыми. Но… к счастью, есть и приятные ощущения, правда?
Дин прикусывает губу, глядя в черный потолок. Невозможно сказать, намеренно ли Кас
завел разговор в это русло.
Дину снова приходится приказать себе успокоиться. Что бы ни делал Кас, что бы он ни
замыслил, это не может быть тем, чем кажется, — не может быть тем, о чем думает
Дин. В голове у Дина проходит целый парад контраргументов: Кас — ангел, он вообще
практически асексуален — либо асексуален, либо натурал, — или то, или другое, но уж
точно не гей; и вообще он не человек, это даже не его тело, не говоря уже о том,
что он болен, у него завтра, блин, химиотерапия, ему просто нужен друг, просто
нужен товарищ, с которым можно побыть рядом. Несомненно, он просто исследует
сенсорные возможности человеческих рук? Он просто скучает по крыльям — не может
быть, чтобы…
— Твое дыхание участилось, — шепчет Кас.
— О, хорошо, — говорит Кас. — Потому что мне тоже нравится. Мне очень приятно, что
ты здесь. Но твоя футболка, наверное, притупляет ощущения, да? — С этими словами он
проскальзывает рукой Дину под футболку, слегка задирая ее нижний край, пока его
рука опять не оказывается у Дина на груди. И вновь он кладет ладонь Дину прямо на
сердце. Ровно туда, где она была до этого, — но без барьера из ткани прямой контакт
кожи с кожей оказывается искрометным.
— Твое дыхание снова учащается, — замечает Кас, начиная скользить рукой по груди
Дина. — И сердечный ритм тоже.
— Да, наверное, так будет и дальше, — шепчет Дин. — Не волнуйся об этом. Просто…
продолжай… а… исследовать ощущения.
Потом проводит рукой прямо по соскам. Дин не может сдержать дрожь. Становится
крайне важно узнать — может быть, даже спросить, — собирается ли Кастиэль
продолжить свои исследования ниже пояса.
Ничего не происходит. Кас едва слышно вздыхает, и его рука возобновляет движение.
— Да, это классическая позиция, — поясняет Дин, поворачивая голову к Касу, пока не
прижимается щекой к его обезьяньей шапке. — Видишь, так у меня лучше доступ к тебе.
И я могу ответить тем же. — Он проводит рукой по спине Каса вверх, к шее.
Кас замирает. Прикосновение к шее вызывает у него резкий вдох, и, когда Дин после
гладит его по плечам, по телу Каса пробегает дрожь. Только тогда Дин вспоминает
странные кровоподтеки на его плечах и спине, которые заметил в душе.
— Нет, там не больно, — шепчет Кас. Дин снова гладит его плечи, на этот раз
осторожнее, и снова чувствует легкую дрожь под своей рукой.
Дину приходит в голову, что может быть, это как-то засчитывается за прикосновение к
крыльям Каса. В каком-то неясном межпространственном смысле.
Какое-то время Кас молчит, и Дин продолжает гладить его плечи, время от времени
захватывая шею. Ясно, что эти области что-то значат для Каса, или, во всяком
случае, особенно чувствительны: он трепещет почти всякий раз, когда Дин проводит
рукой по его плечам, а при прикосновении к шее расслабляется с тихим вздохом, и его
голова тяжелеет у Дина на плече.
— Нравится? — спрашивает Дин. Кас кивает. Дин отваживается уточнить: — Это что…
близко к твоим крыльям?
— Наверное, я должен пояснить, что, гм… эти области, которых ты касаешься — они… В
этих местах товарищи по гнезду чистят друг другу перья. Особенно перья на загривке.
Их сложно почистить самостоятельно, поэтому мы помогаем друг другу. Это называется
прининг. То есть я понимаю, что сейчас, в этом обличии, у меня там нет перьев, но
жест все равно сохраняет свой смысл.
— А что, он что-то значит? — спрашивает Дин. Его осеняет провокационная мысль, и он
добавляет с тайной надеждой: — Он же не какой-нибудь возбуждающий?
— А если я хочу? — шепчет в ответ Дин, и так они лежат какое-то время: Дин гладит
Каса по шее, и Кас, кажется, почти тает в его объятии.
Все идет как нельзя лучше, поэтому еще через пару минут Дин набирается смелости и
спрашивает как бы между прочим:
— Желаешь заняться чем-нибудь еще? Знаю, уже поздно, но если у тебя были еще идеи…
Кас уже кивает, и его левая рука снова ложится Дину на грудь. И начинает двигаться
вниз. Дин замирает. Рука спускается все ниже и ниже, медленно скользя к поясу
штанов. В этом месте Кас даже не колеблется: он пробирается под резинку и
продвигается вниз, пока его ладонь не ложится прямо на член Дина. Который не
сказать, что стоит — долгие медитативные минуты «прининга» ввели Дина в довольно-
таки умиротворенное состояние, — но все равно, почувствовав прикосновение Каса, Дин
не может сдержать тихий вздох. Мгновением позже, пока он еще пытается переварить
тот факт, что Кас перешел прямо к члену без какого-либо смущения и нерешительности,
Кас начинает щупать его за яйца.
Еще несколько секунд спустя Дин понимает, что Кас, похоже, исследует анатомию.
Прослеживает формы. Головку члена, ствол, мошонку, бедра — он изучает все, каждую
часть тела, каждый дюйм — и все с такой же нежностью в движениях, с какой до этого
касался лица Дина. Как ни странно, до сих пор совершенно непонятно, есть ли в этом
сексуальная составляющая, но какими бы ни были намерения Каса, стояк, конечно,
возвращается. После еще нескольких секунд анатомического изучения, у Дина уже
полноценная эрекция, и Кас плавно переходит к исследованию ствола члена вверх-вниз.
Получается немного неудобно — твердеющий член Дина оказывается пойман в левой
штанине, головкой вниз. Кас поворачивает его вверх, к резинке штанов.
Он забирает в одну руку член и мошонку Дина и легонько сжимает. Дин шипит, втягивая
воздух.
Теперь его намерение кажется кристально ясным, но Дин все же чувствует, что надо
уточнить.
— Право же, Дин, — произносит он хрипло Дину в ухо, — я думал, к этому моменту ты
уже догадаешься.
— Да… просто… просто проверяю, — отвечает Дин, которому становится трудно совладать
с дыханием и ровно выговаривать слова. — Просто хотел убедиться… а! — (Кас опять
провел большим пальцем по головке) — …что мы друг друга правильно поняли.
— Ладно… ладно, это хорошо, это… — бормочет Дин. Его дыхание то и дело срывается.
— …Это хороший план. Возражений нет.
Если Кастиэль этого хочет… что ж, Дин ему это предоставит. Но нужно избавиться от
еще одного лишнего слоя. Одеяло и футболка устранены — теперь на очереди штаны.
Выгнувшись, Дин стягивает штаны с бедер, сбрасывает их с себя под одеялом и
оставляет скомканными в ногах. Кас ждет, пока Дин снова уляжется, после чего
немедленно опять принимается за дело.
При всей его смелости ему все же не хватает навыка: скоро Дин чувствует, что хватка
нужна крепче и движения — быстрее.
— Сильнее, — почти стонет он и обхватывает руку Каса, чтобы показать, как надо.
Член начинает сочиться предсеменем; Дин добавляет слюны и начинает работать рукой
Каса вверх-вниз. За пару минут он полностью забывается в ощущениях — они настолько
острые, и потребность получить еще, еще, еще столь срочная, что Дин начинает
обращаться с рукой Каса как с секс-игрушкой, стиснув его пальцы и яростно дергая
его руку. В какой-то момент Кас вздрагивает, и Дин замечает, что сжал его плечи,
вцепившись в них левой рукой изо всех сил — как раз поверх тех кровоподтеков! Или,
может быть, поверх невидимых крыльев. — Прости, прости, — выдыхает Дин, заставляя
себя расслабить руку.
— Я так хочу, — говорит Кас Дину прямо в ухо таким гортанным, хриплым голосом, что
у Дина по спине бегут мурашки. — Сегодня я хочу сделать это для тебя. Позволь мне,
ладно?
Член Дина становится твердым, как железо, горит от прилива крови и пульсирует почти
болезненно. Кас снова плюет в руку и растирает слюну по головке, отчего Дин едва не
вскрикивает.
— Так хорошо, хорошо, хорошо… — бормочет он. Кас делает несколько экспериментальных
движений головой и с каждым кивком забирает в рот все больше ствола. Дин намертво
вцепился в подушку правой рукой. Другая его рука — внизу, на голове у Каса, гладит
его по вязаной шапке, и у Дина уходит весь имеющийся самоконтроль на то, чтобы не
толкнуть голову Каса до конца вниз, не начать бешено всаживаться в его рот. «Пусть
он задает ритм, пусть делает, как ему удобно», — сдерживает себя Дин. Еще один дюйм
ствола исчезает у Каса во рту, потом еще один, и еще — и каждый раз ощущения
невероятные. Дин стонет и хватает ртом воздух при каждом движении, его яйца
начинают напрягаться — все в паху становится горячее и тверже с каждым движением
головы Каса. — Я уже близко, близко, так близко… — бормочет Дин, изнемогая в
предвкушении разрядки, изнывая от нужды, елозя ногами по простыни и стискивая
подушку в пальцах.
Язык Каса обвивается вокруг головки — крепкий, горячий и бархатистый, и Дин едва не
вскрикивает в подушку. Еще один виток языка — и член Дина сокращается в сухой
предоргазменной конвульсии. Дин охает, инстинктивно дергая вверх бедрами и
всаживаясь в рот Каса. Третий виток языка — и это финал: Дин теряет контроль, и,
выгибаясь всем телом, кончает пульсирующей струей в горячий рот Каса.
Это новое для Дина ощущение — никто из партнеров никогда не уделял его члену
столько внимания так долго после оргазма, — и это совершенное блаженство. Кроме
того, приятно чувствовать, что Кастиэль этого хочет — что он не просто задался
целью довести Дина до оргазма, но и явно получает удовольствие от процесса.
Проходят минуты. Дин гладит Каса по плечам — теперь уже обеими руками, — уделяя
особое внимание его шее и затылку. «В ночь перед химией, во всем доме тишь…
— думает Дин. — Что-то явно шевелится… Куда больше, чем мышь».
Кас выныривает из-под простыней и включает свет у кровати. Вытерев рот рукой, он
спрашивает:
— Я уже подумал об этом, — говорит Кас. — Обычно ночь перед процедурой не
представляет риска. Но на всякий случай я планировал пойти почистить зубы. Чтобы,
когда я засну сегодня и проснусь завтра, основной вкус у меня во рту был от зубной
пасты.
— Иди чисти зубы немедленно! — командует он. — И почисти их тщательно. Обещай мне!
И прополощи жидкостью для полоскания рта. И зубную нить не забудь. И язык тоже
почисти. И съешь еще что-нибудь. Что-нибудь с другим вкусом.
— Именно! — подтверждает Дин, снова толкая Каса в сторону ванной. — Ну пожалуйста!
У меня есть жвачка… — Он оглядывается вокруг. — Ах, черт, она в соседнем номере. Я
сбегаю принесу…
— Дин, да все в порядке. У меня есть жидкость для полоскания рта с выраженным
мятным вкусом. Я уверен, что проблем не будет. Все, что я ем перед сном, обычно не
создает проблем. Сон, похоже, является психологическим барьером: если я посплю до
того, как начнется тошнота, все будет нормально.
«Я и не понимал, как сильно этого хотел», — думает он. Конечно, в определенной мере
он отдавал себе отчет в том, что у него была подобная фантазия. Но реальность
оказалась в тысячу раз лучше. И, как выяснилось, зависимость сформировалась
немедленно, потому что теперь все, чего хочет Дин, — это еще, всю ночь, каждую
ночь, рядом с Касом. «И я очень, очень хочу ответить ему взаимностью», — понимает
он.
Кас возвращается в постель, забирается под одеяло рядом с Дином и гасит свет.
— Я тоже хочу доставить тебе удовольствие, — говорит Дин, уже кладя руку Касу на
живот и продвигаясь ниже. — Мы можем сделать все быстро, всего десять минут…
— Я бы очень этого хотел, — шепчет Кастиэль, обнимая руку Дина ладонями и бережно
возвращая ее ему на пояс. — Но… я… — он колеблется. — У меня есть определенные
болезненные места. Хирургические шрамы и другие проблемы. Они еще не до конца
зажили, мне нужно быть осторожным. И, как ты верно заметил, мне и правда следует
выспаться. Ведь завтра мне поспать не удастся. Я только хотел сделать это для тебя,
пока еще могу. Дольше я ждать не рискнул… Надеюсь, ты понимаешь.
Смысл его слов разом обрушивается на Дина: Кас намеренно выбрал потратить последние
минуты своего последнего хорошего вечера, чтобы доставить удовольствие Дину. У Каса
рак, завтра у него химиотерапия, Кас думает, что не проживет достаточно долго,
чтобы зажили его крылья, он думает, что его время ограничено… и он хочет, чтобы
Дину было хорошо.
Дин поворачивается к нему в темноте и обнимает его обеими руками, целуя в щеку, и в
нос, и в лоб, и в макушку поверх шапки. (Конечно, Дин хочет поцеловать его и в рот,
но потом чует аромат жидкости для полоскания рта и в последнюю секунду вспоминает
про вкусовое отвращение. Лучше не рисковать.) Кастиэль не реагирует на поцелуи
привычным образом — у него нет инстинкта целовать в ответ. Но его руки немедленно
взлетают к шее Дина, и пальцы начинают гладить его по волосам.
Да, они опять обнялись во сне… Но на сей раз это Кас лежит сзади Дина. И между ними
определенно нет одеяла — как они вообще оказались в таком положении?
Это Кастиэль взял на себя инициативу на каждом этапе. Дин вообще был до смешного
парализован во время всей начальной стадии: слишком переживая о том, как бы не
испортить отношения с Касом, он боялся даже подумать о том, чтобы сделать первый
шаг. (Вспоминая это, Дин невольно морщится: это определенно самое робкое и
неуклюжее начало отношений в его жизни, даже учитывая, что в новых отношениях
поначалу всегда присутствует некоторая неловкость.) Ставки казались ужасающе
высоки, риски непомерны. «Слава богу, хоть один из нас не трус», — думает он. Все
произошло благодаря Касу. Кас сознательно сделал первый шаг, а значит и Кас тоже
этого хотел — не только Дин.
«Кас тоже этого хочет, Кас тоже этого хочет…» — думает Дин. Он испытывает почти
эйфорию, лежа в темноте, прижимая руку Каса к груди и пытаясь свыкнуться с этой
мыслью.
Чувство такое, будто окно, закрытое ставнями, вдруг широко распахнулось, и внутрь
льется солнечный свет. И теперь что-то распускается — какая-то почка, давно мерзлая
и скукожившаяся, но ожидавшая своего часа все эти годы. Дин ощущает, как новый
побег крепнет и разрастается в нем, и его переполняет чувство облегчения и
правильности происходящего.
Постепенно, пока он лежит рядом с Касом, к нему приходит понимание, что больше нет
нужды сопротивляться себе.
На самом деле, с этого нужно начать: первым делом Кас должен получить причитающийся
ему минет. У него вообще хоть был подобный опыт? Он представляет, насколько
потрясающе приятное это ощущение?
Не говоря уже о том, что есть еще и другое отверстие для исследования (Дин
исследовал его с партнершами, даже не раз, но никогда еще — с партнерами). Эта
мысль тоже чрезвычайно заманчива. «Так, нам немедленно понадобится смазка», —
думает Дин. И потом вдруг с удивлением вспоминает, что они еще даже не целовались!
Каким-то образом прошлой ночью они совершенно обошли стороной поцелуи. То есть это
Кас обошел их стороной (Дин просто следовал его инициативе). Может ли быть, что Кас
не понимает значения поцелуев у людей? Знать-то он о них, конечно, должен… но
чувствует ли он их смысл на интуитивном уровне? Он же должен был, наверное,
целоваться с этой Эйприл? Конечно, Эйприл потом пыталась его убить, и, может быть,
это повлияло на эмоциональный окрас того вечера для Каса. Может быть, у Каса нет
опыта по-настоящему приятных поцелуев?
Кас так и не снял за всю ночь свою обезьянью шапку — ни разу. Во время всей
вчерашней жаркой сцены, на протяжении всего изумительного минета он оставался в
этой нелепой шапке.
***
На протяжении следующих двух минут Дин постепенно, дюйм за дюймом поднимает руки,
чтобы обнять ими голову Каса. Дин пытается сделать это крайне медленно и осторожно,
не разбудив его при этом. Будильник на телефоне еще не зазвонил, а значит, еще не
время вставать, и каждая дополнительная минута сна для Кастиэля кажется чрезвычайно
дорогой, как ценная валюта, которую нужно копить на грядущую ночь. Поэтому, хотя
Дин по-прежнему очень хочет поцеловать Каса и не может отделаться от грез о
запретных утренних минетах, он ограничивается тем, что обвивает Каса руками — с
такой осторожностью, будто обезвреживает бомбу. План удается: Кас не просыпается, и
следующие двадцать минут Дин лежит неподвижно, обнимая его, пока он спит.
Пока Дин меняет позу, он снова несколько раз испытывает это странное ощущение —
словно какое-то слабое тепло перемещается вокруг его плеча и руки. Оно едва
уловимо — как будто свободный край простыни лежит у Дина на плече, или даже
нависает тентом и чувствуется лишь за счет того, что слегка удерживает под собой
тепло тела.
Но когда Дин смотрит на плечо, там ничего нет. Его плечо оголено: ничто его не
касается и ничто над ним не нависает. Это немного необычно, но сейчас неважно.
Сейчас все внимание Дин хочет отдать Касу.
Несколько минут спустя Дин отваживается тихонько погладить его по плечам. От этого
по телу Каса пробегает легкая дрожь, как и прошлой ночью. И одновременно с его
трепетом Дин чувствует легкое колебание воздуха вокруг своего плеча.
Он замирает, задумавшись.
В этот момент Кас шевелится, пряча лицо у Дина на груди. Его рука напрягается на
поясе у Дина, и, тогда же, когда напрягается его рука, тепло вокруг плеча Дина тоже
словно уплотняется.
«Иногда я случайно касался тебя крылом».
Дину отчетливо вспоминается нота смущения в голосе Каса. «Почти всегда это было
случайно», — добавил Кас (и только сейчас Дин задумывается о том, почему Кас сказал
«почти»).
Теперь Дину даже не хочется, чтобы Кас просыпался, так как внезапно Дин уверяется,
что это едва ощутимое загадочное тепло, окутывающее его плечи, — на самом деле
крыло. Или, по крайней мере, какая-то его аура.
«Мне плевать, если они изувечены, — думает Дин. — Я хочу чувствовать на себе твои
крылья, каковы бы они ни были». Он закрывает глаза и сжимает Кастиэля в темноте,
всеми фибрами сосредоточившись на этом легком едва уловимом ощущении тепла у себя
на плечах.
***
Наконец Кас шевелится и зевает. Он просыпается сам по себе. Дин уже подумал о том,
как лучше всего сказать «доброе утро». Поцелуй в день химии исключен, но теперь
есть альтернативный вариант, который, с точки зрения Каса, может быть даже лучше.
Дин опускает руку ему на шею, пробирается пальцами под край его шапки и нежно
гладит кожу на затылке. Кас издает слабый звук, довольное тихое «м-м». Его глаза
открываются, и взгляд фокусируется на Дине. «С добрым утром», — произносит Дин. На
лице Каса появляется улыбка. Дин невольно улыбается в ответ, улыбка Каса становится
шире, и Дин отвечает ему тем же. Какое-то время они скалятся друг на друга как
идиоты.
Рука Каса у Дина на поясе чуть сжимается, и таинственная теплая аура крыла тоже
уплотняется. Она едва заметна, но теперь, когда Дин знает, на что обращать
внимание, он уверен.
В глазах Каса на долю секунды мелькает беспокойство — может быть, даже намек на
смущение. Слышится быстрый вдох, и покров слабого тепла моментально исчезает с
плеча Дина.
«Он только что сложил крылья, — понимает Дин. — Он только что заметил, где они
оказались, и сложил их обратно за спину».
— Верни их туда, где они были, — говорит он Касу. — Мне нравилось, что они там.
— Глаза Каса расширяются. И от этого его взгляда… Несмотря на знание, что сегодня
не день для поцелуев, выработанные за жизнь сентиментальные рефлексы сложно
побороть: внезапно Дин оказывается на волосок от того, чтобы поцеловать Каса, уже
приблизившись к его лицу и даже наклонив голову, чтобы не задеть его нос. Сначала
на лице Каса отражается недоумение, но потом к нему приходит понимание, и на
мгновение у Дина перехватывает дыхание, потому что он уверен, что Кас ответит на
поцелуй. Дин теперь так близко, что чувствует его дыхание — оно мятное (чистка
зубов прошлой ночью явно себя оправдала). Дин упивается этим запахом, наклоняясь
ближе. Их губы разделяет всего дюйм, когда звонит будильник на телефоне.
День химии.
Дин ограничивается поцелуем в его макушку поверх шапки и отпускает его совсем.
Заставить себя физически расстаться с Касом оказывается на удивление трудно — как
оторвать от холодильника мощный магнит. Кас тоже, кажется, неохотно разрывает
контакт: он отстраняется медленно, лениво скользя рукой по талии Дина. Но
расстаться нужно. Пришло время заглушать свой запах, доставать новые мыло и
шампунь. Время для госпиталя.
И время Дину возвращаться в свой номер. Может быть, он еще успеет проскользнуть в
ванную и принять душ, пока не проснулся Сэм. Если повезет, Сэм вообще не узнает,
что Дин провел у Каса всю ночь. (Не то чтобы Дин планировал скрывать это от Сэма —
во всяком случае, не вечно, — но поскольку сегодня день химии, будет немного проще,
если этот разговор удастся отложить.)
И его мнение важно; и неизвестно, каковы могут быть вкусы у ангела, который не
вполне человек и не вполне мужчина, — то есть какое тело он сочтет привлекательным.
Поэтому Дин чувствует застенчивость, пока собирает носки, выуживает штаны из-под
одеяла и ищет футболку (оказывается, что он зашвырнул ее через всю комнату — она
лежит у подножья торшера в противоположном углу). Все это время Кас наблюдает за
его движениями с теплым сосредоточенным вниманием, и постепенно Дин начинает
расслабляться. Каковы бы ни были вкусы у этого ангела, зрелище явно его занимает.
Но потом Дин вспоминает химический мотель прошлым вечером и то, как Кас практически
позеленел от одного вида двери. От одного только знакомого вида — правда, предмета,
а не человека, но все же…
— Уж надеюсь, что нет, — отвечает он, с явным усилием отрывая глаза от Дина и
опуская взгляд на руки. Потом прочищает горло и добавляет, как будто размышляя
вслух: — Тебя я видел в самых разнообразных контекстах. С тобой в моем подсознании
связано много других ассоциаций, так что, надеюсь, ты не будешь ассоциироваться с
химиотерапией. Но… вообще, если подумать… — Он колеблется. — Без одежды я тебя
почти и не видел. То есть с тех пор, как воссоздал твое тело.
Столь обыденное упоминание «воссоздания» его тела немного неожиданно для Дина.
— Пожалуй, лучше на тебя не смотреть, — добавляет Кас грустно, глядя на свои руки.
— Хотя соблазн огромный. Может… оденься уже?
— Да… — соглашается Дин и поспешно натягивает штаны, затем футболку и носки. Когда
он наконец одет, Кас рискует поднять на него осторожный взгляд.
— Я ненавижу рак, — сообщает он. — Не уверен, достаточно ли ясно я дал это понять.
— Да, так, наверное, лучше всего, — отвечает Кас. Он снова смотрит на руки. Дин
оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Пистолет, телефон,
карточка… — вроде все; время поджимает, теперь и правда нужно уходить — поспешить в
соседний номер, пока Сэм не проснулся, принять душ, потом разбудить Сэма и собрать
вещи. Дин делает шаг к двери. Но Кас по-прежнему не поднимает глаз, и с его лица не
сходит откровенно несчастное выражение. Он похож на маленького мальчика, у которого
мороженое выпало из рожка, и Дин просто не может уйти. Только не так. Он делает два
решительных шага назад к кровати и протягивает руку, чтобы погладить Каса по
затылку под краем шапки.
— Эй, так… — говорит он, делая шаг назад, — я знаю, что эта неделя у тебя забита,
но не найдется ли у тебя времени в пятницу? Мы могли бы встретиться, чем-нибудь
заняться…
Дин моргает.
***
«Неудивительно, что Каса тошнит от этих мест», — думает Дин, шагая туда-сюда по
залу ожидания в госпитале, пока Кас находится на бесконечной череде анализов и
консультаций перед химиотерапией. «Мне уже нехорошо, а я был тут всего однажды. И
это даже не я здесь блевал!»
По крайней мере общий распорядок Дину теперь уже знаком. Он начинает немного лучше
ориентироваться в госпитале, и расписание с еженедельными циклами приобретает
смысл. И конечно, большое облегчение знать, что Сэм рядом и готовит все нужное на
вечер. Но оттого, что самого ужасного еще и приходится ждать, Дин едва не сходит с
ума. Шагая взад-вперед, он все жалеет, что нельзя просто перенести Кастиэля на
двадцать четыре часа вперед — нажать на какую-нибудь волшебную кнопку и пропустить
все неприятные события, поместив его прямо в завтрашний день, когда, если повезет,
он будет по большей части просто спать.
Во второй половине дня они наконец заходят в палату для химиотерапии, и после еще
нескольких досадных эпизодов, когда Дина выставляют в коридор (сестра выгоняет его
во время почти каждой процедуры), ему наконец разрешают остаться рядом с Касом в
процедурном отсеке. Они в том же помещении, что и в прошлый раз, — с тем же длинным
рядом откидывающихся кресел напротив бесконечных панорамных окон. Кас сегодня в
другом кресле, но все равно обстановка воскрешает в памяти тот ужасный момент на
прошлой неделе, когда Дин зашел сюда и увидел Кастиэля, ангела Господа, небесного
воина, на химиотерапии, таким слабым и больным.
Дин заставляет себя ободряюще улыбнуться Касу. Кас отвечает ему натянутой улыбкой —
к его вене уже подсоединена капельница, но пока это только физраствор и нужно еще
ждать. Оказывается, что до начала самой терапии еще как минимум полчаса в связи с
задержкой аппаратов, дозирующих лекарство.
Между случайными визитами Кастиэль все посматривает на Дина — будто до сих пор
удивлен, что Дин сидит здесь, рядом с ним. Дин, в свою очередь, чувствует себя
неловко и не на месте: он не знает принятые здесь правила, поэтому остро ощущает
свою бесполезность. Кроме того, подходящие пациенты недоуменно поглядывают на него,
как если бы привыкли к тому, что Кастиэль всегда один.
Чем дольше они ждут, тем сильнее Дину хочется взять Каса за руку. Но ему трудно
заставить себя не думать о потенциальной реакции окружающих. Это неприятное и
обескураживающее чувство. Дин, конечно, давно представлял себе, что в однополой
паре, должно быть, совсем не так легко проявлять свои чувства публично. Даже
невинные знаки симпатии, такие как держание за руки или поцелуи в щеку, могут быть
чрезвычайно рискованными. И даже в таком либеральном городе, как Денвер, могут быть
предрассудки, косые взгляды, замечания и еще более негативные реакции.
В принципе Дин все это знал. Но чувствовать это на собственной шкуре, испытывать
такой бессознательный укоренившийся страх перед тем, чтобы даже просто взять Каса
за руку на людях, очень неприятно.
Несколько минут спустя, пока Дин поправляет одеяло вокруг ног Каса (раз уж он не
может держать Каса за руку, подоткнуть одеяло вокруг его ног кажется наилучшей
альтернативой), Дин замечает, что по направлению к ним мимо ряда пациентов медленно
идет маленькая девочка в сопровождении женщины — должно быть, ее матери. Девочке на
вид лет восемь, и кажется, она — пациент: она катит рядом с собой стойку
капельницы. Как ни странно, одета девочка при этом в наряд диснеевской принцессы —
голубое атласное платье (похоже, ручного пошива) с широким кружевным воротником и
подолом. Когда она подходит ближе, становится видно, что воротник платья скрывает
нечто вроде перманентного венозного порта, выступающего сквозь кружево на шее.
Трубка капельницы ныряет через кружево под воротник. На руках у девочки надеты
нелепые белые атласные перчатки выше локтей — видимо, призванные спрятать синяки,
как догадывается Дин. На голове намотан голубой атласный тюрбан, украшенный сверху
диадемой, как будто она наполовину принцесса, наполовину джинн из «Тысячи и одной
ночи».
Она выглядит немного уставшей и продвигается не спеша. Мать нависает над ней, не
отступая ни на шаг, явно готовая помочь при первой необходимости, но в целом
девочка держится весьма уверенно, учитывая обстоятельства. Она медленно, но верно
направляется прямо к креслу Каса.
Дин встает, чтобы пожать руку Шэрон, и обращается к Эмили с глубоким официальным
поклоном:
— Прекрасно помню, — отвечает Кас. — Я был тебе очень признателен. Но на самом деле
у меня тоже есть семья.
Эмили явно не убеждена. Она оценивает Дина еще одним подозрительным взглядом и
спрашивает у Каса:
— ЭМИЛИ! — снова шипит на нее Шэрон, бросая в сторону Дина извиняющийся взгляд.
Дин начинает чувствовать себя откровенно неловко (он автоматически стоит навытяжку,
сложив руки за спиной, как будто и правда в присутствии королевской особы). Потому
что, конечно, Эмили права: Дин и Сэм уже давно должны были понять, что что-то не
так. Да, Кас им не сообщил, но признаки-то были налицо. Они должны были все понять,
и они должны были быть здесь.
— Теперь я всегда буду приезжать. И Сэм тоже помогает — он готовит комнату Каса к
нашему возвращению. Он будет здесь позже.
— Эмили, милая, у взрослых иногда очень сложный график, и они не всегда могут
освободиться. Наверняка у мистера Дина были очень…
— А… — произносит Эмили. Она обдумывает слова Каса, потом, бросив взгляд на мать,
подходит к нему. Она тянется к его уху, прикрыв рот рукой, и даже поднимается на
носочки, чтобы быть поближе. Кас опускает голову, подставляя ухо, и Эмили шепчет
ему хрипло и так громко, что всем все прекрасно слышно:
Эмили кивает. Она еще раз оглядывается на мать (которая теперь смотрит в окно,
притворяясь, что не слышит) и шипит Касу театральным шепотом:
— Я понимаю.
— Но это ничего, потому что все, кто умирает от рака, сразу попадают в Рай. — Она
проворачивается к Касу. — Помните Чарли, Кас? Помните, он был здесь две недели
назад? Помните, у Чарли был рак легких четвертой стадии, и его друг приводил с
собой его собаку Лобо, — помните, какие у Лобо были мягкие уши? Мы с мамой только
что узнали, что Чарли умер два дня назад. Но это ничего, потому что Чарли теперь в
Раю. И Лобо когда-нибудь будет с ним.
— Вы же сами мне сказали, да, Кас? Все, кто умирает от рака, попадают в Рай.
— Да, это правда, — отвечает Кас. Дин бросает на него недоверчивый взгляд, полагая,
что это какая-то сказка, которую он рассказал Эмили, чтобы успокоить ее (потому что
ведь, без сомнения, кто-то из раковых пациентов оказывается в Аду?) Но вид у Каса
совершенно серьезный, и Эмили, кажется, удовлетворена (хотя Шэрон уставилась в пол,
закусив губу). Слава богу, Эмили наконец меняет тему, обращаясь к Касу:
Помимо этого, Дин с удивлением обнаруживает, что теперь у Каса почти не осталось
волос. Неужели он потерял их так много только за последнюю неделю? Отдельные пряди
там и сям еще остались, но теперь он выглядит практически лысым.
Эмили оценивает эту картину совершенно невозмутимо, уверенно глядя на Каса и сжимая
в руках его шапку.
— У вас волосы были дольше, чем у нас у всех, — говорит она.
Эмили кивает без всякого удивления, как будто уже знает, что Кас чем-то отличается
от остальных.
— Не особенно, — отвечает Кас. — Но она меня хотя бы отвлекла. От этого уже легче,
на самом деле. Однако тошнота была все равно.
— Можешь примерить ее, если хочешь, — предлагает Кас. Эмили немедленно снимает свой
голубой атласный тюрбан и отдает матери. Оказывается, что девочка полностью лысая.
Что, конечно, ожидаемо — все здешние пациенты, включая Каса, находятся на какой-то
стадии потери волос. Но когда такой вид имеет восьмилетний ребенок, наряженный
диснеевской принцессой, это все равно отчаянно неправильно — настолько, что у Дина
создается впечатление, будто они попали в какую-то душераздирающую социальную
рекламу.
Лысая Принцесса Эмили натягивает обезьянью шапку своими белыми атласными перчатками
под наблюдением Дина, Каса и Шэрон. Шапка ей велика — наушники свисают сильно ниже
ее ушей, почти до плеч, а передний край наползает ей на глаза. Но, кажется, девочка
все равно довольна. Она приподнимает подбородок, выглядывая из-под края шапки, и
улыбается всем присутствующим, ощупывая рукой косички по бокам.
Шэрон по-прежнему стоит у окна, держа в руках тюрбан с диадемой и глядя, как Эмили
в ее атласном платье, белых перчатках и обезьяньей шапке исчезает в уборной вместе
со стойкой. Как только голубой атлас скрывается за дверью, Шэрон поворачивается к
Дину и говорит, словно оправдываясь:
— Она справится сама. Ей не нравится, когда я повсюду за ней хожу, а здесь я точно
знаю, что с ней все будет в порядке — здесь кругом медперсонал, и в уборных есть
кнопка вызова помощи, которой Эмили умеет пользоваться. И ждать нам еще полчаса.
— Да, конечно, — отвечает Дин. — Конечно, с ней все будет в порядке. Безусловно.
Шэрон кивает.
— Да, я и так стараюсь не показывать ей, как сильно… как сильно я… как сильно…
— Внезапно ее голос дрожит и глаза наполняются слезами. Она стискивает зубы,
отворачивается к окну и делает длинный ровный вдох. Рукой она разглаживает края
нелепого атласного тюрбана и поправляет булавки, которые удерживают на месте
пластмассовую диадему.
Дин внезапно ясно представляет себе, как Шэрон прикалывала диадему на место — так,
чтобы она располагалась точно по центру. Как шила вручную голубое платье принцессы,
его рукава-фонарики и воротник, в который можно продеть трубку капельницы.
Шэрон поворачивается к ним, кивая. Она уже взяла себя в руки и произносит вновь
окрепшим голосом:
— Эмили всегда переживает, когда кто-то здесь один. И Кастиэля прямо взяла под
опеку.
— Последние анализы мы еще не получили. До этого они были не очень. Кас, а где вы
взяли эту шапку? По-моему, она ей понравилась.
— Мне купил ее Сэм, брат Дина, — отвечает Кас, охотно поддерживая новую тему
разговора. — Он привез мне целый набор чудесных шапок. Эта моя любимая.
— Вы не знаете, где он ее купил? Думаете, у них есть детские размеры? Она ей явно
понравилась. — Шэрон размышляет о чем-то. — Может быть, я сделаю следующий наряд на
тему джунглей, — говорит она. — Эмили пропустила Хэллоуин в этом году и очень
расстроилась, поэтому я пообещала ей, что у нас будет Хэллоуин каждую неделю.
Конфеты она больше есть не может, но наряжаться обожает.
Шэрон кивает.
— Они не всегда такие замысловатые, как этот, — на самом деле, она наденет что
угодно, лишь бы не больничный халат. Всю эту одежду легко стирать. И она на
липучках, так что быстро снимается в случае необходимости.
— Я спрошу у Сэма про шапку, — обещает Дин, отчаянно стараясь быть полезным. Он все
мысленно отчитывает себя за проступок: «Господи, Дин, не спрашивай мать
восьмилетней раковой пациентки о том, как дела у ее ребенка. С таким же успехом
можно было спросить: "Так что, ваш ребенок умрет, или как?"»
Он все еще терзается угрызениями совести, когда минутой позже из ванной появляется
Принцесса Эмили. Она буквально светится от восторга по поводу обезьяньей шапки.
Эмили возвращает шапку Касу. Дин обещает ей узнать, где такую купить, и даже прямо
при ней отправляет сообщение Сэму. К счастью, Сэм отвечает сразу же: «Да, детские
размеры были. Могу захватить на следующей неделе».
Затем Эмили вызывают по имени (сестра прямо так и объявляет: «Принцесса Эмили»), и
они с матерью отправляются назад к ее отсеку в дальнем конце коридора.
Когда они отходят достаточно далеко, Дин не может удержаться от вопроса Касу:
— Так что это за история про гарантированный билет в Рай? Ты это для нее придумал?
— Это правда. Рак — это изъян в мироздании. — Видя недоуменный взгляд Дина, он
объясняет: — Это ошибка, присущая многоклеточной жизни. Любая форма жизни в конце
концов заболеет раком, если проживет достаточно долго и не умрет от чего-то раньше;
это неизбежно. Считается ошибкой Замысла. Во всяком случае, так это интерпретирует
юридический отдел.
Дина едва не отвлекает открытие, что в Раю есть юридический отдел (хотя, на самом
деле, если подумать, это совсем неудивительно), но он игнонирует эту новость и
спрашивает:
— Так, если это ошибка Замысла, это значит… Что это значит?
Дин давно уверен, что у ангелов должен быть какой-то аналог души, какая-то духовная
сущность, основа личности. Но что бы это ни было, уже ясно, что это не душа.
— Идут, — говорит Кас тихо. Дин поднимает глаза и замечает двух медсестер,
движущихся к ним по проходу. Одна из них катит большой прибор для подключения к
капельнице, который Дин помнит с прошлого раза — устройство для подачи лекарства,
отмеряющее порции яда, вводимого в вену Каса. Это коробка безобидного вида, но
теперь, когда Дин знает ее предназначение, она приобретает в его глазах зловещую
ауру какого-то средневекового орудия пыток. Он смотрит на Каса — Кас наблюдает, как
приближается устройство, собранно и спокойно. Но его челюсть напряжена и дыхание
глубже обычного. И когда Дин наконец берет его за руку (в конечном итоге прямо на
виду у всех окружающих), Кастиэль крепко сжимает его руку в ответ.
========== Глава 25. Она была лучшей ==========
«Все так же ужасно, как в прошлый раз», — думает Дин примерно в восемь вечера.
***
Поначалу кажется, что будет легче. Ранним вечером Сэм приезжает к госпиталю на
Импале, чтобы забрать Каса и Дина, и в тот момент Кас еще в полном порядке. Сэм
даже слегка удивлен, увидев, что он на ногах и самостоятельно ходит, и Дин начинает
чувствовать осторожный оптимизм.
Но пока они вместе идут через парковку к машине, Дин вспоминает, что в прошлый раз
Кас тоже поначалу выглядел нормально.
Поэтому, просто на всякий случай, Дин настаивает на том, что машину поведет он. Он
забирает у Сэма ключи, прогоняет его на заднее сиденье и велит Касу сесть рядом с
собой впереди, где Дин может за ним присматривать. «Я знаю дорогу до мотеля», —
говорит он, садясь за руль. Сэм театрально вздыхает. Конечно, в том, что Дин
забирает у него ключи, нет ничего нового. Но сегодня Дин хочет быть за рулем
потому, что на этот раз он твердо намерен не пропустить критический съезд. На этот
раз он поведет машину как можно более аккуратно; на этот раз не будет никаких
метаний из ряда в ряд, никаких отклонений от курса. На этот раз Дин не будет
докучать Касу неудобными вопросами. Дин доставит Каса в мотель плавно и
стремительно, так что никто и глазом моргнуть не успеет…
Чтобы бедному Касу не пришлось снова ползать по земле у обочины, как побитому псу.
Теперь, когда они все вместе едут в Импале в жуткий мотель, тот вечер снова оживает
в памяти Дина. И больше всего Дину хочется, чтобы сегодня все прошло для Кастиэля
как можно более гладко.
К счастью, еще одно новшество сегодняшней поездки — в том, что теперь на переднем
сиденье свалена целая куча полиэтиленовых пакетов. Каса их наличие явно
успокаивает: он сжимает один из них в руках всю дорогу от самого госпиталя. Он
принял и несколько других мер предосторожности: снял заранее свой шарф и обезьянью
шапку. (Шапку он бережно отдал Сэму, сменив ее на простую синюю — еще одну из
набора, купленного Сэмом. Синюю оказалось можно стирать, и у нее нет свисающих
косичек, которые легко запачкать). Кас, кажется, больше не трудится скрывать
симптомы от Сэма и Дина. Поэтому, когда тошнота настигает его, во всяком случае, он
лучше к ней готов.
«По крайней мере, на этот раз у него в руках пакет», — думает Дин, паркуясь у
обочины, чтобы поддержать Каса за плечи, пока его тошнит. (Сэм пытается помочь, чем
может, с заднего сиденья: открывает бутылку с водой и расправляет еще пару пакетов
на случай, если они понадобятся). «По крайней мере, у него есть пакет, — думает
Дин. — По крайней мере, Сэм рядом. По крайней мере, Кас может остаться в машине, в
тепле. И уже переодел шапку. По крайней мере, он не летит лицом в асфальт».
Но все равно это ужасно. Ужасно видеть Каса таким беспомощным, захваченным
врасплох: первый приступ рвоты настолько сильный, что вызывает у него судороги,
заставляя его сгибаться при каждом спазме, опуская голову к коленям, и хватать ртом
воздух между приступами. Ужасно видеть, как он не может вздохнуть, как мучается. И
особенно ужасно снова понимать, что, несмотря на все тщательные приготовления Сэма
и Дина, Кастиэль все равно будет сегодня страдать.
Страдать сильно.
И еще как-то особенно, необъяснимо жутко оттого, что фоном всему этому служит
память о прошлой ночи, не оставляющая Дина. Контраст более чем разительный; Дин
пытается не думать об этом, но в его голове то и дело всплывают соблазнительные
картины невероятных событий, случившихся всего лишь вечер назад. Всего каких-то
несколько часов назад. Такое впечатление, что они дразнят его — эти воспоминания о
том, как Кас улыбался ему с расстояния в пару дюймов… как волшебно рука Каса
прокладывала себе путь по коже Дина. Тот обалденный момент, когда намерения Каса
вдруг стали кристально ясны — как просто он об этом сказал и как уверенно взял то,
что хотел. Удивление, шок и неверие, которые испытал Дин; облегчение, и
наслаждение, и чистый, незамутненный восторг…
Возможно ли, чтобы в мире на самом деле существовало такое удовольствие? Всего лишь
ночь назад, в этом мире, в том самом мире, где есть рак и химия?
Дин смотрит, как Кастиэля выворачивает, и не может помочь ничем, кроме как пытаться
поддерживать его за плечи и бесполезно поглаживать по спине.
— Это лучше?
Как если бы всего остального было мало, ужасно еще и видеть выражение в глазах
Сэма.
Дин молча качает головой, имея в виду: «Веди себя так, словно все это мелочи». Рот
Сэма сжимается, но он кратко кивает и больше ничего не говорит.
***
— Ему уже так плохо, — шепчет Сэм Дину, — а прошло всего около часа. Как долго, ты
сказал, это продолжается? То есть, сколько это продолжалось на прошлой неделе?
Они стоят рядом с номером Каса у открытого багажника Импалы и надевают свои кофты с
запахом гигантского ленивца на холодном ночном ветру. Ботинки немного скользят на
обледеневшем асфальте. Они оставили Каса всего минуту назад в относительно сносном
состоянии — сидящим на кровати и уверяющим, что он в порядке («Серьезно, идите
надевайте свои костюмы ленивца»). Казалось, что это подходящий момент, чтобы
натянуть кофты и достать из машины еще нитриловых перчаток. И удачная возможность
перекинуться парой слов так, чтобы Кас не слышал.
— В сущности, целые сутки, — шепчет в ответ Дин, надевая перчатки. — Ночь и
следующий день. — Сэм выглядит задумчивым: доставая пару перчаток, он долго смотрит
на упаковку, как будто вычисляет, сколько еще пар ему понадобится. Дин решает, что
лучше обрисовать для него полную картину, и добавляет: — Рвота с кровью и всеми
сопутствующими всю ночь и большую часть утра, примерно до полудня. Потом на остаток
вторника он впал в почти коматозное состояние. Проспал весь вечер вторника и всю
ночь напролет. Есть все еще не мог, но его уже особо не тошнило. Есть он начал, по
сути, только в среду.
Сэм обдумывает это и берет большую горсть запасных перчаток, засовывая их в карман
джинсов.
— При таком раскладе высока вероятность обезвоживания, — говорит он. — Думаю, стоит
позвонить дежурной сестре…
Но Дин не успевает ответить, потому что в этот момент из комнаты Каса доносится
громкий удар и треск. Сэм захлопывает багажник, и они оба бросаются назад в номер,
где находят Кастиэля свернувшимся на полу на пути в ванную, рядом с перевернутым
стулом. По крайней мере, приземлился он на одну из подушек, что разложил для него
Сэм, но он уже ищет ближайший лоток, и когда Дин подскакивает к нему, чтобы помочь,
оказывается, что его лихорадит. Потом снова начинается рвота — теперь она с кровью,
и Кас заметно бледнеет.
После этого Сэму с Дином долгое время не удается поговорить. Следует всплеск
активности, пока они оба затаскивают Каса обратно на кровать, расставляют возле
подушки емкости на случай рвоты и подтирают уже заляпанный пол. Наконец они
разбираются со срочными делами достаточно, чтобы оторваться и наскоро обсудить, не
слишком ли много крови теряет Кас: как и на прошлой неделе, у него изо рта капает
кровь, медленно, но стабильно. За прошедшую неделю Сэм с Дином вычитали в
интернете, что кровотечение из «эпителия полости рта» при химиотерапии нередко,
однако «чрезмерное кровотечение» — это повод для беспокойства.
Вскоре между братьями завязывается возбужденный спор в углу комнаты о том, какое
количество крови является «чрезмерным». Кас пользуется тем, что они отвлеклись, и
снова пытается встать с кровати, чтобы самостоятельно добраться до ванной (похоже,
он вернулся к своему исходному плану пролежать на полу ванной весь самый тяжелый
период). На этот раз он падает прямо с кровати головой вперед — до того, как они
успевают заметить, что происходит. Он приземляется неудачно, лицом в пол, так что
из носа у него начинает хлестать кровь.
— Вот это уже чрезмерное кровотечение! — восклицает Сэм, бросаясь за кубиками льда
и полотенцем, пока Дин хватает пригоршню салфеток и пытается помочь Касу остановить
кровь. Кас согнулся на коленях, зажимая нос руками. Кровь течет сквозь его пальцы,
и он бормочет: «Только не запачкайся, осторожно, не трогай кровь…»
— Мы знаем, Кас, не волнуйся, — отвечает Дин. — У нас миллион перчаток. И мы отмоем
пол. — Ему удается приподнять голову Каса, чтобы осмотреть его лицо: крови на самом
деле не так уж и много (по меркам увечий Винчестеров), но Дина все равно терзают
досада, тревога и чувство вины. Он на секунду отвернулся, позволил себе отвлечься
разговором с Сэмом — они оба отвлеклись, — и Кас упал, и теперь он, бедняга,
истекает кровью. На скуле у Каса проявляется большой синяк, и похоже, что он еще и
рассек губу.
В этот момент глаза Каса расширяются и его лицо еще сильнее бледнеет под
размазанной кровью. Его снова вот-вот стошнит.
Дин не знает, как ему помочь, помимо того чтобы поддерживать его за плечи, пока его
рвет — теперь еще и с каскадом крови, льющимся из носа поверх всего прочего.
Настает момент, когда Кас вообще не может вздохнуть — ему стало трудно дышать через
нос, и на несколько жутких секунд кажется, что он вот-вот задохнется. Дин с силой
ударяет его по спине, и Кас отхаркивает сгусток крови, делая судорожный громкий
глоток воздуха. Несколько секунд спустя ему наконец удается восстановить дыхание.
— Ты остаешься в кровати, — приказывает ему Дин. Сэм нависает рядом с кубиками
льда, и кровотечение из носа уже уменьшилось, но Дин настолько взвинчен
случившимся, что начинает злиться. — Мы же уже говорили об этом! На этот раз ты
остаешься в кровати! Ты что, забыл?! Мы будем приносить тебе кастрюли, чтобы тебе
не пришлось проводить ночь на полу ванной! Это значит, что ты остаешься В КРОВАТИ.
А не падаешь НА ПОЛ. Ясно?
— Я знаю, но… — начинает Кас. Они вдвоем затаскивают его на матрас, Дин — одной
рукой зажимая его нос комком окровавленных салфеток. Кас продолжает, гнусавя через
салфетки: — Я знаю, но… но… тошнота сегодня хуже, Дин, в некоторые недели она
сильнее, и я испачкаю постель, я уже знаю, я ее испорчу, я не смогу это
контролировать…
— Под постельным бельем есть прокладка, — говорит Сэм, пока они укладывают Каса в
кровать. Кас все еще слабо сопротивляется, пытаясь сесть, хотя и без особого
энтузиазма, и Дин в конце концов теряет терпение. Он вцепляется Касу в плечи и
силой прижимает его к матрасу, пока Кас не унимается.
— Так что матрасу ничего не будет, — продолжает Сэм бодро. — А простыни я купил
специально подержанные, это даже не отельные простыни. И потом, видишь эти
полотенца сверху? — Сэм подсовывает чистые полотенца под туловище Каса и вокруг
него. — Я не успел тебе сказать, но сегодня я нашел целую кипу полотенец в местном
секонд-хенде. Они продавались всего по двадцать пять центов за штуку, и я взял их с
запасом. Так что ты можешь оставаться на кровати, Кас, правда. Ты главное отдыхай.
Мы с Дином просто заменим полотенца, если нужно. Вот, приложи лед к носу. Заверни
его сначала в полотенце…
Сэм также несколько раз звонит дежурной сестре, чтобы проверить, не надо ли отвезти
Каса в больницу. Но, как ни удивительно, каждый раз, когда сестра расспрашивает
Сэма о состоянии Каса, оказывается, что он достаточно стабилен и не страдает от
сильного обезвоживания (вероятно, потому что Сэм и Дин заставляют его делать по
глотку воды почти каждые две минуты). И хотя он изможден и температурит, на этот
раз его пульс остается стабильным.
Поэтому они продолжают следить за состоянием Каса, и Сэм периодически звонит сестре
с вопросами, но пока кажется, что им удастся переждать ночь здесь, в мотеле.
Даже в лихорадочном бреду Кас, похоже, осознает, какую работу проделывают Сэм и
Дин. Во всяком случае, он не перестает извиняться. И Сэм, и Дин в конце концов
привыкают к его непрестанному шепоту — в те краткие периоды, когда у него вообще
есть силы говорить: «Прости, Сэм… Дин… простите…» Он извиняется поочередно перед
Дином, Сэмом и перед ними обоими.
Около полуночи, когда Кас свернулся в ознобе, судорожно вцепившись Дину в руку, Сэм
подходит с двумя чистыми влажными полотенцами.
Сэм вытирает Касу рот одним полотенцем, потом откладывает его в сторону и бережно
протирает другим его лицо. Дин наблюдает, впечатленный нежностью в прикосновениях
брата. Пока Сэм вытирает лицо Каса от пятнышек и разводов засохшей крови, Кас
приоткрывает глаза.
— Ты сможешь попить? — спрашивает Сэм, закончив протирать его лицо. Кас слабо
кивает, и Сэм подносит к его рту бутылку с трубочкой, аккуратно держа ее так, чтобы
ему было удобно. Гнущиеся трубочки оказались настоящей находкой: Кас делает
несколько глотков, даже не поднимая головы.
Когда он заканчивает пить, Сэм убирает бутылку и насухо вытирает ему лицо краем
чистого полотенца.
— Ну вот, — мурлычет Сэм. Глаза Каса уже опять закрыты.
— Сэмми, — окликает Дин брата, когда тот отходит к кухонной стойке. Сэм
оглядывается на него через плечо.
Дину сложно даже выразить, что он чувствует. Не только по поводу протирания лица —
по поводу всего, что делает Сэм. Весь день, и всю ночь. Всю неделю.
Сэм смотрит на него недоуменно и слегка пожимает плечом. Как будто говоря:
«Конечно, это же Кас, чего ты ожидал?»
***
Ночь ползет, переваливая за полночь в предрассветные часы. Приступы рвоты случаются
все реже, и Кас постепенно впадает в оцепеневшее состояние. Временами он, кажется,
вообще не осознает, что Сэм и Дин рядом.
Они уже выработали план дежурить возле него поочередно часовыми сменами: чтобы,
пока один брат наблюдает за ним, другой мог немного поспать на одеялах на полу. Во
всяком случае, такова была задумка, и Сэм уже даже принес кучу одеял из соседней
комнаты и разложил их на линолеуме. Но как только приходит очередь Дина ложиться,
он понимает, что не сможет сомкнуть глаз. И дело не в том, что здесь неудобно:
просто Кас на кровати, а Дин на полу, и Дину отсюда его не видно. Кастиэль вне поля
зрения и слишком далеко.
Полежав пять минут на полу, напряженно глядя в потолок, Дин отбрасывает в сторону
одеяло и встает. Сэм, сидящий у изголовья постели Каса, недоуменно на него смотрит.
— Может, ляг на кровати? — предлагает тогда Сэм. Дин смотрит на него, и Сэм
указывает на дальний край кровати, за спиной Кастиэля. — Кровать широкая, — шепчет
он. — Тут тебе будет удобнее. Можешь лечь поверх покрывала. Не думаю, что он вообще
заметит, если ты устроишься с той стороны.
«Поверх покрывала».
И снова контраст этой и прошлой ночи кажется совершенно нереальным. Дин машинально
смотрит на часы. Всего каких-то двадцать четыре часа назад…
Но, как это ни грустно, спать поверх покрывала рядом с коматозным Кастиэлем все
равно лучше, чем спать на полу, слишком далеко от коматозного Кастиэля.
— Дин? — бормочет Кас, приоткрыв глаза. Он протягивает руки, и его пальцы смыкаются
на рукаве кофты Дина. Глаза Каса снова закрываются.
Через его плечо Дин встречается взглядом с Сэмом. Сэм только улыбается.
Секунду спустя Дин чувствует, как его плечо едва ощутимо окутывает слабый,
вибрирующий жар. Как будто в воздухе над ним что-то содрогается. Что-то теплое.
Скоро Дину приходится сбросить одеяло, чтобы не перегреться. Он замечает, что руки
Каса дрожат. Дин щупает его лоб — лоб горячий: у Каса снова жар.
«Дрожат не только его руки, — понимает Дин. — Не только его человеческое тело».
Ведь эта вибрирующая теплая аура вокруг Дина — должно быть, крылья Каса? Его крылья
дрожат в лихорадке, как и он сам, и излучают тепло даже из своего невидимого
измерения.
И Кас пытается обнять ими Дина все равно. Даже поверх кофты ленивца.
— У него опять жар? — шепчет Сэм, наклоняясь ближе. — Может, дать ему аспирин?
Сестра сказала, что аспирином можно сбить температуру. Но парацетамол давать
нельзя — слишком большая нагрузка на печень при химии.
Дин приподнимается на локтях, чтобы изучить Каса поближе. Теплое ощущение теперь
приходит и уходит, перемещаясь вдоль головы и плеч Дина, как будто крылья Каса
неугомонно шевелятся. И он по-прежнему бледен.
— Может, тогда еще лед приложить? Сестра советовала попробовать лед. Завернуть во
влажную ткань и приложить к голове, как ты прикладывал к его носу. Она сказала, что
это и от тошноты может помочь, и от температуры.
Дин кивает.
— Давай попробуем. Можешь принести еще кубиков — может, прямо в миске с холодной
водой? И полотенце. Два полотенца.
— На лоб?
***
Следующие несколько часов отмечены отдельными приступами тошноты, еще несколькими
спешными визитами в ванную и периодическими кровотечениями изо рта, так что Сэм
делает еще пару звонков дежурной сестре. Дин массирует шею Каса влажным полотенцем
со льдом. Это, кажется, немного сбивает жар, но главным образом Дин надеется, что
это успокоит Каса.
— Ты бы отдохнул, — шепчет Сэм. — Я могу подержать полотенце. Кажется, его это
успокаивает?
— Да. Но не переживай, я не устал, — отвечает Дин. — Может, лучше сходи позвони
сестре еще раз? Спроси, не порекомендует ли она еще чего?
Дин так и не спит этой ночью. Вместо этого он приглядывает за Касом, оставаясь
рядом, на его кровати. В теории они с Сэмом должны были дежурить посменно; на
практике Дин сидит с Касом всю ночь, поглаживая его шею влажным полотенцем. Сэму,
по крайней мере, удается несколько раз вздремнуть на полу, но оба они слишком на
взводе, чтобы полноценно спать, и Сэм проводит много времени снаружи, шагая под
окнами мотеля на зябком ночном воздухе. Дину слышно через окно, как он тихо
разговаривает с дежурной сестрой о температуре, «кровотечении из полости рта»,
потере крови и противорвотных лекарствах.
Сэм звонит сестре как минимум полдюжины раз, и, к тому моменту, когда снаружи
начинает брезжить рассвет, они уже обращаются друг к другу по имени (оказывается,
ее зовут Сара).
***
К началу вторника худшее позади. Дин все еще не отходит от Каса. После недовольного
ворчания Сэма он наконец вспоминает, что ему и самому нужно что-то съесть, и
проглатывает пару сэндвичей, купленных Сэмом в ближайшей закусочной.
— Готово.
Кас теперь полноценно отдыхает: его жар прошел, и он дышит медленно и размеренно,
как бывает в самой глубокой фазе сна. Дин сидит на кровати рядом, бездумно
уставившись в повтор «Звездных врат» с субтитрами по маленькому телевизору. Он
поднимает глаза. Сэм шепчет:
— То есть завтра ему не нужно работать, — отвечает Сэм. Они оба смотрят на
Кастиэля. — Что крайне удачно, — добавляет Сэм, — так как, судя по его виду,
подмести пол в магазине ему сейчас будет не легче, чем полететь на луну.
Это странная аналогия и, похоже, неожиданная для самого Сэма. Дин смотрит на плечи
Каса, вспоминая слабое лихорадочное дрожание его горячих крыльев ночью.
— Я буду счастлив, если он хотя бы проснется и съест крекер, — отвечает Дин.
***
— Прости, Дин, — предсказуемо говорит Кас вечером в среду. Он уже на ногах, хоть и
ходит еще немного нетвердо. Они наконец добрались в бункер, и Дин не спеша ведет
его за локоть по коридору, пока Сэм забирает вещи из машины в гараже.
— Я же велел тебе перестать извиняться, — отвечает Дин. Он бедром открывает дверь в
спальню Каса и проводит его внутрь. — И Сэм тебе то же самое говорил. Уже раз сто.
— Но я не только за тошноту, — поясняет Кас. — Я в другом смысле. Прости, что… — он
умолкает. Дин провожает его до кровати и заставляет сесть, и Кас послушно
опускается на матрас. Он выглядит задумчивым, будто не знает, как закончить мысль.
Наконец он смотрит на Дина снизу вверх и говорит серьезно: — Прости, что не могу
сделать для тебя больше. Мне сложно выразить, как я об этом жалею.
— У меня просто… нет сил. Я до сих пор… Я чувствую такую усталость, Дин, — просто
невероятную апатию. Как будто я на дне океана. Как будто мои крылья покрыты — не
знаю, дегтем, так что я даже сложить их не могу… — Он действительно сутулится: его
плечи округлились и голова повисла, как если бы ему тяжело было даже просто сидеть
прямо. Дорога из Денвера была долгой, и у Каса явно слипаются глаза.
— Я, кажется, только и могу, что спать, — говорит Кас с грустью. — Я так хочу
сделать тебе приятно… — («Ох…», — думает Дин.) — Но я только и могу, что спать.
Только и могу… — он вздыхает, — ...надеяться, что рвоты больше не будет и у меня
получится хоть немного поесть… Только и могу думать о том, чтобы лечь. — Кас с
усилием поднимает глаза на Дина и тихо произносит: — Ты заслуживаешь гораздо
большего. Гораздо лучшего.
Кас отрицательно качает головой. Дин садится с ним рядом, как можно ближе, и
обхватывает его руками. Кас слегка дергается от удивления, но Дин только крепче
сжимает объятие.
Кас начинает припадать к нему. Дин кладет руку ему на шею, пробирается под край его
шапки (Кас снова в своей обезьяньей шапке) и гладит по затылку.
— Ты — гораздо больше, чем я заслуживаю, — говорит Дин. — Больной или здоровый, ты
— гораздо, гораздо больше, чем я заслуживаю.
— Любая из женщин, которых ты встречаешь в барах, может сделать для тебя куда
больше. Хотя мне так хотелось все сделать правильно… — Его голос очень тихий, но
уверенный, словно он уже думал об этом. — Я хотел сделать для тебя все наилучшим
образом. Я знаю, что у меня нет опыта, но я хотел сделать все как можно лучше. Мне
известно, что начало такого… контакта, какой был у нас, гм… — Он колеблется,
уткнувшись лбом Дину в плечо. — Начало такого… взаимодействия, такого… развития
событий… — (Похоже, Кас старается избежать слова «отношений», как будто не уверен,
применимо ли оно.) — Начало важно. Я это знаю. И я очень хотел, чтобы тебе
понравилось. В воскресенье мне показалось, что представилась возможность… но теперь
я вижу, что это было ужасное начало.
— Ночь воскресенья была лучшей в моей жизни, — говорит Дин. Что, строго говоря, не
совсем правда — местами несомненно присутствовали и неловкость, и волнение. В
каком-то смысле это было неровное начало. Но даже при этом та ночь уже запечатлена
в памяти Дина как удивительный вечер, несравненный опыт, драгоценный момент,
которым он будет дорожить вечно.
Потому что, конечно, важна не только механика акта — важен партнер. Важно с кем это
произошло. И что это значит — быть наконец со своим избранником.
— Та ночь была… — начинает Дин, но не может подобрать верного слова. Его привычное
«офигенной» здесь не годится, правда же? И все остальное, что приходит в голову,
(«идеальной», «чудесной», «волшебной») кажется либо убогим, либо слишком пафосным.
— Но ты заслуживаешь…
— Я только хочу, чтобы ты поправлялся, — повторяет Дин. Может быть, на этот раз,
смысл его слов доходит до Каса, потому что Кас умолкает. Дин говорит, слегка
отстранившись и глядя ему в глаза: — Твоя единственная задача сейчас — это спать и
поправляться. Это твоя единственная задача. И только это доставит мне радость.
— Потом он добавляет (отчаянно надеясь, что это правда): — Кас, у нас будет время.
У нас будет еще много времени. Отдыхай сейчас. Это все, чего я хочу.
Кас немного расслабляется, и, когда Дин снова подтягивает его к себе, опускает
голову Дину на плечо. Дин целует его в шапку на макушке. Кажется, это место стало
уже привычным для поцелуев, и, хотя Дину ужасно нравится шапка, он вспоминает, что
другие варианты поцелуев еще до сих пор не испробованы. Не то чтобы это нужно
делать сейчас, но, может быть, можно хотя бы поцеловать Каса в лоб? Дин пытается
отстраниться, чтобы заглянуть ему в лицо, но тут понимает, что Кас навалился на
него сильнее. Он не просто склонил голову на плечо Дину — его голова потяжелела
фунтов на десять. Кас уснул.
Дин бережно опускает его на бок и накрывает одеялом. Кас просыпается лишь немного
(достаточно, чтобы сменить позу и взять Дина за руку — совершенно не вовремя, как
раз когда Дин пытается снять с него ботинки). Дину удается его уложить, и, как
только Кас оказывается укрыт до подбородка, он немедленно снова засыпает. Он по-
прежнему держит Дина за руку, и, хотя Дин тоже измотан, он долгое время сидит на
краю кровати, глядя на Кастиэля.
Дин наконец поднимается с кровати Каса и идет в кухню, думая взять перед сном
пива — потому что сейчас ему просто необходимо глотнуть пива. Сэм уже в кухне,
развалился на стуле и зевает. Конечно, от этого немедленно зевает и Дин.
— Длинная пара дней, — замечает Сэм. — Как он? В машине вроде был ничего.
Дин кивает.
— Да, кажется, и сейчас в порядке. Хотя заснул сразу как убитый — но, по-моему,
теперь это просто здоровый сон. — «Заснул, прямо пока я его обнимал», — чуть не
добавляет он, но прикусывает язык и вместо этого делает глоток пива. Ни к чему
сегодня излишне все усложнять.
— Дин… последняя пара дней… — начинает Сэм, потом говорит медленно и задумчиво: —
Если честно, это была жесть. — Дин может только кивнуть, и Сэм продолжает, потирая
лицо, словно старается проснуться: — Я совершенно без сил, а это даже не мне было
плохо. До сих пор не могу поверить, что он справлялся с этим в одиночку. — Сэм
опускает руки. — Но теперь у него хотя бы неделя перерыва, да?
— Надо, чтоб она не прошла даром, — говорит Сэм. В этом предложении слышится
пугающая окончательность, как будто это может быть вообще последняя хорошая неделя
Каса. Сэм теребит бутылку пива, вращая ее по кругу на столе. — Я имел в виду…
— Я только хотел сказать, что надо устроить ему приятную неделю. Дать ему, что ли,
каких-нибудь оборотней порезать…
Сэм кивает.
— Я думал о том же. Очень некстати, что Рай сейчас заперт… Но может, все-таки как-
то можно выйти с ними на связь? И у Кроули тоже нужно спросить.
Дин хмурится, отхлебывая пива. Сэм прав, но вести дела с Кроули ему всегда неуютно.
Особенно после… кхм… того эксперимента с Кроули и близняшками, который таки имел
место быть. И даже не так давно.
Хотя, конечно, Дин тогда был пьян, да еще и демон. И по крайней мере, физического
контакта с самим Кроули у него не было («И слава всем богам!» — думает теперь Дин).
Но все же…
«Весь тот год… — размышляет он. — Я весь тот чертов год провел с меткой Каина и
шатаясь по барам с Кроули. А мог бы весь год быть с Касом, правда? Вместо этого я
потратил целый гребаный год. И ради чего? Чтобы в конце концов избавиться от метки
и выпустить Амару, сделав все только хуже… А мог все это время быть с Касом…»
Он делает еще один затяжной глоток, пытаясь выбросить из головы все «если бы да
кабы». Но теперь история с Амарой снова занимает его мысли, и внезапно на свое
место встает одна вещь.
Так значит, это Дин виноват в том, что Кас не может вылечиться?
Значит, все уходит корнями к тому моменту, когда Дин принял метку?
«Нужно двигаться вперед», — говорит себе Дин. Это такие же слова ободрения, какие
он обычно предлагает другим: старое доброе «не вини себя, ты сделал все, что мог».
Дин чувствует, что это пустой звук, но пытается все равно: «Нужно оставить это
позади и двигаться дальше. Нужно разыгрывать имеющиеся на руках карты. И неважно,
почему они таковы».
— Нет, ты прав, — отвечает Дин. — Спросить надо. Я позвоню ему завтра. — Со вздохом
он делает еще глоток пива.
***
Минут через пять, в молчании осушив бутылки, они отправляются спать. Пока они
вместе идут по коридору, Сэм спрашивает:
— Как думаешь, может, одному из нас не ложиться и приглядеть за ним? — Он искоса
смотрит на Дина, оценивая его с головы до ног. — Ты совсем выжат, но я мог бы с ним
посидеть.
— Он сказал, что теперь в норме, просто устал. И я оставил у него эту радио-няню,
что ты купил на прошлой неделе. Так что я услышу, если ему понадобится помощь.
Он и сам не знает, почему не может просто сказать об этом Сэму. В этом нет ничего
такого: ясно, что Касу еще может понадобиться помощь, поэтому Сэм ничего не
заподозрит. Однако же… «Коллегия присяжных», — думает Дин. Уже поздно, они оба
устали, и проще всего пока эту тему не поднимать.
Потом в коридоре, кажется, снова становится тихо, но тут Сэм вдруг вспоминает, что
нужно вынуть белье из стиральной машины (оказывается, он весь вечер стирает грязные
после химии полотенца).
В итоге Дин сидит у себя в комнате почти час, ожидая, пока Сэм завершит все свои
поздние дела. Дин убивает время тем, что налаживает радио-няню для полноты
спектакля.
Проскальзывая в спальню Каса и закрывая за собой дверь, Дин понимает, что все это
нелепо. И тем не менее он ставит радио-няню у кровати и заводит будильник на 6:20
утра. Сэм обычно встает в 6:40, чтобы в семь отправиться на утреннюю пробежку, даже
зимой. Дину самому на себя смешно, но он выставляет будильник, убавляет громкость,
чтобы не разбудить утром Каса, и кладет телефон на тумбу с дальней от Каса стороны
кровати («С моей стороны», — как уже думает о ней Дин).
«Разберусь с этим позже, — решает он. — Скажу Сэму потом. Не все сразу».
Еще через несколько мгновений Дин осознает, что в воздухе вокруг появилось знакомое
ощущение. Снова это слабое, легкое присутствие, едва уловимое тепло. Словно что-то
длинное, обширное и мягкое — что-то невидимое, нематериальное, но в каком-то смысле
существующее — только что протянулось у него на груди.
***
Кажется, стоило ему заснуть, как уже звонит будильник. Едва не застонав, Дин
нащупывает телефон на тумбе, чтобы выключить сигнал, пока не проснулся Кас, и сонно
моргает, глядя в экран: неужели и правда уже утро? Дин все еще чувствует
невероятную усталость. И кровать Каса (не говоря уже о нем самом) такая теплая и
притягательная, что мысль о необходимости вставать невыносима.
Лишившись его под боком, Кас сонно жалуется, и Дин наклоняется к нему, шепча:
— Хорошо, — бормочет Кас, обнимая подушку. Кажется, он уже снова заснул, и Дин на
цыпочках пробирается в темноте к двери. Но, как только он берется за ручку, Кас
неожиданно бодро говорит:
— Дин, подожди.
Щелкает выключатель: Кас сидит на кровати, потянув руку к лампе. Обезьянья шапка
немного покосилась у него на голове, и он моргает на свету, явно только
проснувшись. Но потом складывает руки на коленях и оценивает Дина с бдительностью,
от которой становится неуютно. В его глазах появляется характерный прищур. Такой
вид бывает у него иногда, когда он пытается понять, нормально ли Дин себя ведет. Не
попал ли Дин в неприятности. И может ли Кас чем-то помочь.
— Ты идешь к себе? — проницательно догадывается он. Дин мнется, и Кас добавляет: —
Дин, ты хочешь, чтобы я ничего не говорил Сэму?
От смущения Дин совершенно не знает, что сказать. Почему-то ему совсем не приходило
в голову, что скрывать ситуацию от Сэма — это значит требовать, чтобы и Кас тоже ее
скрывал. То есть, по сути, просить Каса лгать. Своему другу.
И в этот самый момент планы Дина на утро меняются. А также его планы на день, и на
неделю — да, на самом деле, на жизнь.
Он набирает воздуху, молча выпускает его, потом делает еще один вдох и говорит
Касу:
— Я вернусь максимум через час. Пойду только поговорю с Сэмом. Я все ему объясню.
Тебе не нужно ничего скрывать.
— Но ты не обязан спать со мной, — повторяет Кас с ударением, как будто волнуется,
что Дин не услышал его в первый раз. — Ты не обязан. Ты не обязан делать ничего
против желания. Честное слово, я только хочу, чтобы ты был счастлив.
— Я делаю ровно то, что хочу, Кас, — отвечает Дин. И, отправляясь по коридору,
чтобы рассказать Сэму все как есть, он знает, что это правда.
***
Дин проходит по темному коридору — но не в свою комнату, как планировал изначально.
Вместо этого он идет в кухню, ставит вариться кофе, садится на стул и ждет.
— Ты к нему уже заглядывал? — спрашивает Сэм, бросая взгляд через плечо Дина в
коридор. — Сегодня, я имею в виду? Или мне заглянуть?
— А, да? — отвечает Сэм. — Что ж, это хорошо. — Он отворачивается налить себе кофе
и делает несколько глотков, стоя к Дину спиной.
Как ни поразительно, он совершенно спокоен! Совсем ни чуточки не удивлен! Хотя… Сэм
настолько спокоен и настолько обыденно зевает и потягивает кофе, что становится
очевидно: он просто не понял, о чем речь.
— Да, и… в воскресенье я тоже ночевал с ним. И еще пару раз за последние дни.
— Да, я заметил, что тебя не было в воскресенье. Но сейчас с ним все в порядке?
— Да. Слушай, я просто… — Дин набирает воздуху: — Я просто хотел сказать… я, может
быть, и дальше буду ночевать у него. Может быть, даже не раз. Просто хотел, чтобы
ты знал.
— Хорошо, — отвечает Сэм. Он нагибается подтянуть носки. У Дина падает сердце: Сэм
не понимает. Его, похоже, гораздо больше интересуют носки, чем весь этот
разговор, — носки, очевидно, сбились, так что, прежде чем надеть кроссовки, Сэм
прилежно подтягивает один, затем второй. Посреди этого занятия он поднимает голову
и, кажется, замечает напряженность Дина, потому что добавляет: — Главное, вы двое
же не поженитесь, верно?
Была ли шутка про женитьбу совершенно невинной? Или в ней все же имелась скрытая
колкость?
Да нет, наверняка это была просто полусонная неудачная шутка, которую Сэм толком не
продумал. Правда? Правда же?
Еще есть время что-то сказать, поправить Сэма, прежде чем он уйдет на пробежку. В
комнате висит неопределенная тишина, и полно времени, чтобы все объяснить. Но
теперь образовалась ужасающая вероятность, что Сэм на самом деле совсем не готов
это принять. В голову Дину начинают лезть различные варианты развития событий,
разыгрываясь в его воображении, как сценки из будущего: одна — где следует долгий
неловкий период, пока Сэм привыкает к новому положению вещей… другая — где Сэм
вообще оказывается не в состоянии привыкнуть и настолько нервничает, что Дину с
Касом в итоге приходится куда-то переехать.
Проходит целая минута: Дин наливает четвертую кружку и держит ее в руках, больше
даже не удосуживаясь пить. Сэм закончил завязывать ботинки и теперь застегивает
свою флисовую куртку. Дин смотрит, как он возится с молнией и проверяет перчатки в
карманах. Потом Сэм направляется в прихожую. К лестнице, которая ведет ко входной
двери.
Момент ускользает. Дин плетется в прихожую следом за братом, сжимая в руках кружку
остывающего кофе.
— Ну я пошел, — говорит Сэм. Дин замедляет шаг и останавливается у стола с картой,
глядя, как брат поднимается по лестнице.
Сэм уже на полпути наверх, звучно топает по железным ступеням, когда Дин наконец
выпаливает:
— Что? — спрашивает Сэм, приподняв подбородок, как будто не понимает, что только
что услышал.
— Ты только что сказал, что мы, гм… не поженимся… но… что если все так? То есть, не
про женитьбу, конечно. Мы не поженимся. Во всяком случае, не думаю, хе. Кто знает…
Поживем — увидим, верно? Но…
— Ну, пока все было только однажды, — говорит Дин. — Хотя как бы… в одностороннем
порядке…
Он явно сбит с толку — настолько, что Дин едва удерживается от пояснения: «У меня
пока не было возможности отсосать Касу». Он проглатывает эту неблагоразумную фразу,
и его горло сжимается до такой степени, что он начинает переживать, не случится ли
удушья, или, может быть, это какой-то специфический сердечный приступ. Но в конце
концов ему удается продолжить:
— Но суть в том, что, гм… в общем… что-то у нас вроде как началось. И я был бы не
против, если бы… гм… если бы это продолжилось. То есть, я хочу сказать, что я был
бы не против… я не знаю, чего он на самом деле хочет. Честно говоря, мне кажется,
он сейчас просто живет сегодняшним днем, потому что… я даже не думаю, что я такой,
вовсе нет, но он просто вроде как воспользовался моментом… и я… ну, в общем, я не
жалуюсь, но все это произошло как-то очень быстро. Но, Сэм, он так болен… То есть,
например… он даже думает, что не дождется, пока заживут его крылья! Он думает, что
у него не хватит времени! И, черт, он до сих пор не говорит мне, что с ним! Какая
стадия, и все такое…
— Он кажется таким больным на этот раз, Сэм, — продолжает Дин, — хуже, чем раньше,
даже хуже, чем на прошлой неделе… И я не знаю, что будет. — В этот момент он
понимает, что говорит уже не о сексе. Секс — не главное; он говорит о том, умрет ли
Кас.
— Я просто не знаю, что будет дальше! Я думал, что стоит свозить его в какие-нибудь
национальные парки — просто, знаешь, хорошо провести время? Или, может, я не знаю,
в парк развлечений какой-то съездить? Но сейчас середина зимы… Может, хоть в кино
сходить? Ему же нравятся фильмы, ты видел, как он ими увлекается, так что я думал,
может, сводить его в настоящий кинотеатр — в один из новых, где мягкие кресла.
Чтобы он просто расслабился в кресле. С попкорном. Может, посмотреть новые
«Звездные войны», например. Мы же только что показали ему старые, верно? Он только
что, только на прошлой неделе смотрел «Новую надежду»? И все сценарии, которые
затолкал ему в голову Метатрон, были к старым фильмам, но не к будущим, и я
сообразил: он же знает все старые «Звездные войны», но не знает новых! Я подумал:
может быть, он захочет посмотреть те, что только вышли? Но что если на этой
неделе — его единственный шанс? Что если это единственный шанс, Сэм? Потому что
«Изгой-один» уже распродан на всю неделю! — Дин и сам немного в растерянности
оттого, что внезапно зациклился на необходимости показать Касу «Изгой-один» в
кинотеатре с мягкими креслами, но почему-то в этот момент он не может думать ни о
чем другом. — Я уже проверил: в Хейстингсе один-единственный хороший кинотеатр, и
на «Изгой-один» совсем нет билетов…
— Он поправится.
— Да, он поправится, я правда так думаю, — подтверждает Сэм; хотя Дин, подняв глаза
на брата, видит, что тот по-прежнему стоит посреди лестницы с видом человека,
пойманного врасплох. — Так, погоди, — произносит Сэм медленно, — давай-ка вернемся
немного назад и на секунду оставим в стороне проблему с билетами на «Изгой-один»… Я
только хочу уточнить… Так ты имел в виду, что вы, м… с Касом… вроде как… спите…
вместе?
— Только один раз пока что, — повторяет Сэм механически, как будто до сих пор
пытается это осознать. — И… это случится еще?
— Я не знаю… — отвечает Дин, чувствуя, что он снова на грани слез.
— Я имел в виду, ты хочешь, чтобы это случилось еще? — спрашивает он уже гораздо
увереннее.
В этом весь вопрос, не так ли? В этом и заключается главный вопрос, который был
поводом для всего этого разговора, но теперь Дин вообще не может говорить. Поэтому
он кивает. Он кивает несколько раз — кивает с десяток раз. Он хочет объяснить Сэму,
как странно все это начиналось, как неожиданно это было и в то же время как
правильно — как правильно и чудесно, и… как, на самом деле, потрясающе, но в то же
время мучительно и очень страшно — из-за знания, что у Каса, возможно, осталось
мало времени. Но теперь Дин может только кивать. Сэм с шумом сбегает по лестнице,
быстрыми шагами подходит к столу и заключает брата в неожиданное и сокрушительное
по силе объятие.
«Прекрати плакать, твою мать», — мысленно приказывает себе Дин, потому что теперь
это уже не скупая мужская слеза, которую смахивают мужественным жестом — теперь он
откровенно всхлипывает, так что ему, блин, нужен платок! Не говоря уже о том, что у
него опять трясутся руки. То ли от облегчения по поводу признания Сэму, то ли от
тревоги за Каса — сложно сказать, но что бы ни было тому причиной, Сэм, должно
быть, это чувствует, потому что он стискивает Дина сильнее и прижимает его к себе
на удивление долго, пока Дин не говорит:
— Ну ладно, ладно, отпусти уже, господи, хватит, ты что, гей, что ли?
Сэм разражается хохотом и отпускает Дина — и внезапно все снова приходит в норму.
— Да… понял… — говорит Сэм. Еще через мгновение он добавляет задумчиво: — Пожалуй,
я должен был догадаться, когда ты чуть не упал в обморок при той встрече с Доктором
Секси…
— Нет, только покраснел как школьница и лишился дара речи — только и всего. Слушай…
я всего лишь сопоставляю факты. Дай мне секундочку привыкнуть, ладно?
— Да пожалуйста, не торопись, — отвечает Дин, вытирая нос рукавом. — Я сам еще не
привык.
Сэм окидывает его долгим взглядом, потом роется в кармане, вытаскивает салфетку и
протягивает брату. Дин сморкается и бормочет:
— Я уж, блядь, надеюсь, — говорит Дин, засовывая салфетку в задний карман штанов.
— У меня есть кое-какие идеи. Не забывай, у нас еще остались неопробованные
средства. Кроули и прочее. — И с этими словами Сэм переключается на гораздо более
неотложную тему: рак. Он кивает в направлении стола в библиотеке (где, как теперь
замечает Дин, раскрыта знакомая книга в черной обложке). — И еще вот эта книга про
ангелов, — говорит Сэм. — Думаю, ее стоит прочитать целиком. Я пока дошел только до
пятой главы, но там явно есть информация, которой мы не знали. Может, ты возьмешь
на себя некоторые главы? Чем больше мы узнаем об ангелах — о том, как функционируют
их тела, как они населяют оболочку, — тем лучше.
— Потому что, если думал, то это оскорбительно, — замечает Сэм. — Ты же не думал:
«О боже, что если Сэм психанет и нам придется съехать», или какую-нибудь подобную
чепуху?
— Придурок.
— Сцуко, — отвечает Дин на автомате. Сэм улыбается, и Дин не может сдержать улыбку
в ответ. Сэм вдруг набрасывается на него с еще одним объятием, с силой хлопает его
по спине, говоря: «Не съезжай!» — после чего отпускает Дина и взбегает по лестнице.
— Не забудь про шестую главу! — кричит он уже почти из-за двери.
Когда дверь за Сэмом закрывается, Дин еще какое-то время стоит в прихожей, потирая
рукой лоб и пытаясь успокоиться.
Он чувствует себя прямо-таки хорошо. И не только оттого, что Сэм так спокойно
воспринял ситуацию с Касом и это сумбурное признание Дина вперемешку с его
переживаниями по поводу «Изгой-один»… Безусловно, поддержка Сэма значит много,
очень много. Но кроме этого, оптимизм Дину придает уверенность Сэма в том, что Кас
поправится.
Дин вытирает лицо и начинает мыть кофейную кружку. В процессе этого занятия он
бросает взгляд в коридор и вдруг понимает: теперь можно пойти в комнату Каса в
любой момент. Даже если Сэм рядом.
«Можно пойти к Касу и оставаться у него часами, — думает он. — И Сэм не будет
возражать. Сэм не подумает ничего дурного».
«Можно ночевать там! В комнате у Каса. В его постели. С ним». («Хотя, наверное,
нужно вести себя потише», — думается Дину тут же.)
«Я могу взять его покататься на машине, и Сэм поймет. Могу сводить его на "Изгой-
один", и Сэм поймет. Могу съездить с ним в Гранд-Каньон или еще куда-то, и Сэм
поймет. И не нужно выдумывать алиби, не нужно сочинять дурацкие объяснения, не надо
больше даже думать об этом. Можно просто взять и сделать».
«Мы даже можем сидеть вместе на диване, когда проводим время в бункере…»
Не то чтобы Дин хотел тыкать их отношениями Сэму в лицо, конечно. «Когда Сэм рядом,
надо соблюдать приличия, — думает Дин. — Никаких страстных поцелуев, не вести себя
как возбужденные подростки». Потому что, как бы позитивно ни отреагировал Сэм
сегодня, ему все равно потребуется время, чтобы привыкнуть. Им всем надо к этому
привыкнуть. (Не говоря уже о том, что быть третьим лишним не нравится никому,
независимо от полов в паре. Даже когда другие двое — твои лучшие друзья.)
И еще большое облегчение — знать, что не придется просить Каса ни о чем лгать.
Дин едва не напевает себе под нос, возвращаясь к мытью кружки. Он радостно
споласкивает ее, ставит сушиться на решетку, берет с собой еще одно полотенце и
отправляется в библиотеку. Где останавливается у широкого стола, тщательно вытирая
руки, и смотрит на большую черную книгу:
Физиология ангелов
С заметками о поведении
и дополнительными наблюдениями
Кнут Шмидт-Нильсен
Дин прилежно вытирает каждый палец, прежде чем позволяет себе взяться за книгу —
это явно старая книга и, скорее всего, редкая. Ее уже читали раньше: уголки толстой
черной обложки истрепались, и корешок — в морщинах от изгибов переплета. «Должно
быть, Хранители Знаний ее изучали», — думает Дин, набрасывая полотенце на плечо и
поднимая книгу со стола.
Она устрашающе большая: длиной почти в фут, шириной дюймов восемь и почти полтора
дюйма в толщину. Тяжело лежит в руках. Удерживая книгу левой рукой, Дин поглаживает
пальцем ее потертую обложку, после чего открывает ее.
Предисловие автора
1. Разновидности ангелов
2. Истинное обличье ангелов
3. Измерения, частоты и небесная плоскость
4. Оболочка и завладение ею
5. Благодать и могущество
6. Крылья, перья и полет
7. Органы чувств и средства коммуникации
8. Исцеление, путешествие во времени и прочие ангельские способности
9. Священный огонь и другие слабости
10. Вопросы продолжительности жизни и смерти
11. Поведение и проявление эмоций
12. Дополнительные наблюдения
Глоссарий (с заметкой от издателя)
Благодарности
Каждая деталь пера передана точнейшим образом, каждое волокно тщательно прорисовано
чернилами от руки. Части пера подписаны мелкими надписями — тут целый перьевой
глоссарий, о существовании которого Дин даже не подозревал: Внешнее опахало.
Внутреннее опахало. Стержень. Выемка. Очин. Бородки. Контурная часть. Пуховая
часть.
— А я-то думал, что перо — это просто перо, — бормочет Дин. Пока он смотрит на
иллюстрацию, ему начинает казаться, что пропорции и форма пера выглядят знакомо.
Потом он вспоминает: перо на картинке очень похоже на черное перышко из ящика
комода Каса — то, которое Кас зарисовывал несколько дней назад. Не считая различия
в цвете (в книге он белый), это могло бы быть то же самое перо.
Дин пролистывает несколько страниц и находит еще одну иллюстрацию — на этот раз
полностью раскрытого крыла. Крыло имеет впечатляющий размах: рядом для
сопоставления размера нарисован человек, и крыло кажется поистине огромным в
сравнении — гораздо крупнее, чем даже крыло орла. Оно, должно быть, восемь или
девять футов в длину: блестящий веер из десятков безупречно ровных перьев,
расположенных параллельными рядами в идеальном, почти архитектурном порядке. Группы
перьев тоже надписаны элегантно выведенными названиями: первостепенные маховые
перья — это самые длинные перья с внешней стороны крыла; второстепенные — те, что
посередине. Плечевые перья расположены внутри. Слои более маленьких тонких перышек
надписаны: большие кроющие перья, мелкие кроющие перья и главные кроющие перья
(только у серафимов). Два маленьких отростка на суставе крыла обозначены как
придаточные крылья («крылышки»). И приведено еще с десяток каких-то названий.
Взрослый серафим. Очень странно думать о Касе в таких сухих терминах. Это лишь
напоминает о том, что он — представитель другого вида. Ангел… серафим…
Всегда немного чудно вспоминать об этой базовой истине. Странно осознавать, что у
Кастиэля, наверное, есть (или, во всяком случае, был) весь этот впечатляющий набор
разных типов перьев — разных форм, с разными названиями. И что это неотъемлемая
часть его настоящего тела. Кас, конечно, должно быть, знает все это досконально:
терминологию, детали анатомии. Он обладал этими огромными крыльями всю свою долгую
жизнь. Для него это, должно быть, совершенно естественно.
И явно важно. Иначе с чего бы он стал зарисовывать свое последнее оставшееся перо?
Это что-то, что важно для Каса, а Дин абсолютно ничего об этом не знает.
«Нужно прочитать всю книгу, — решает он, закрывая ее задумчиво. — Не только шестую
главу, как просил Сэм, а всю книгу. Всю книгу».
Но нужно сделать и кое-что еще. Сперва нужно сделать другое дело, сдержать данное
обещание. Ранее утром Дин сказал Кастиэлю, что вернется через час, и «взрослый
серафим», должно быть, уже ждет. Дин смотрит на экран телефона: час прошел. Он
надежно зажимает книгу под мышкой и отправляется по коридору.
«Я только поговорю с Касом, — думает он. — Введу его в курс дела, а потом сразу
примусь за шестую главу. И за остальные главы».
***
Оказывается, Кас не спит. Когда Дин стучит в дверь и приоткрывает ее, он застает
Каса за столом. Перед ним лежит альбом для рисования и запачканная открытая коробка
угольных карандашей. Рядом разбросаны куски серого ластика, и на краю стола стоит
бутылка воды. На столе горит лампа (цветок в горшке стоит прямо под ней). Кас
поднимает глаза на Дина с довольной улыбкой и теплым «Дин! Заходи».
— Ты больше не спал? — спрашивает Дин. — Я думал, ты будешь без сил.
— Вообще-то так и есть, — признается Кас — и Дин замечает темные круги у него под
глазами и его утомленный взгляд. — Но я не мог заснуть. — Он нарочито равнодушно
отворачивается к альбому и добавляет к рисунку еще одну темную линию. Потом
говорит, с напускным безразличием в голосе: — Так, гм… я услышал, что Сэм встал
какое-то время назад. И… наверное, я думал…
— Я верю в тебя гораздо больше, чем в Бога, — говорит Кас серьезно, — но все равно
я думал, что ты струсишь.
— Ладно, если честно, я почти струсил, — сознается Дин. Он кладет книгу на стол
(Кас бросает на нее мимолетный взгляд, приподняв бровь) и добавляет: — Но это,
знаешь ли, важный вопрос. — Кас в ответ только моргает, глядя на Дина. Дин
продолжает: — В общем, да, я с ним поговорил. Все ему рассказал.
— Правда?! — При этой новости лицо Каса светлеет, и он наконец откладывает кусок
угля и откидывается на стуле. — Что ж, это… это… облегчение. Существенное
облегчение, должен признать! Я уже начал слегка волноваться. Тебя так долго не
было… Я слышал, что у вас происходит какой-то разговор — я выходил в ванную, но не
хотел подслушивать, поэтому только принял душ и сразу же вернулся сюда… Уф, это
большое облегчение, — повторяет он, испуская вздох и оседая на стуле, так что Дин
начинает гадать, уж не провел ли Кас весь этот час в переживаниях о том, как все
проходит.
— Все правда в порядке, приятель, — уверяет Дин, подходя ближе и сжимая его плечо.
Хотя теперь и Дина охватывает некоторая неуверенность. Зеленый свет дан со всех
сторон, но, как ни парадоксально, оттого что все препятствия устранены, Дин
совершенно не может сообразить, что делать дальше. (Должны ли они теперь во всем
вести себя как пара? Или можно насчет этого не заморачиваться? Каков правильный
следующий шаг?) В итоге он ограничивается тем, что треплет Каса по шапке и
спрашивает: — Так ты больше не ложился? Так и сидел здесь все это время?
Сначала Дин даже не может понять, что там изображено. Рисунок кажется сплошным
темным пятном: он выполнен в тонах черного и темно-серого с неясными линиями и
контурами там и сям. Похоже на вид грозовой тучи вблизи. «Что тут достойно
запоминания?» — гадает Дин, наклоняясь ближе, — и тут вдруг картина приобретает
очертания. Это вид чьего-то плеча, вид сзади.
Ракурс рисунка необычен: как будто художник заглядывает через плечо спящего
человека с очень близкого расстояния. Большую часть переднего плана занимает
округлая выпуклость плеча; частично виден рельефный бицепс. За плечом слегка
намечена кисть руки, подвернутая вокруг сбившейся простыни. От всего рисунка веет
аурой спокойствия, и чем дольше Дин на него смотрит, тем больше проявляются едва
уловимые детали. С одной стороны он замечает изгиб шеи спящего, сразу под ней —
выгнутую складку воротника футболки; импрессионистские мазки сверху намечают голову
в темноте. Даже короткие волоски на затылке заботливо прорисованы мелкой
штриховкой. Ох…
— Нет, я не смог передать, как это было, — говорит Кас. — Какое было чувство… — Он
принимается складывать оставшиеся грифели в коробку. Некоторые из них выглядят как
обычные карандаши, другие похожи на настоящие куски угля, от которых руки Каса
заляпаны черными пятнами. Дин наблюдает, как он убирает уголь в коробку,
перекладывая его снова и снова, отчего его пальцы чернеют еще сильнее, и вдруг
понимает, что Кас, похоже, тоже не уверен, каков следующий шаг.
— Да, — соглашается Кас, кивая с облегчением, хотя мгновение спустя его лицо
грустнеет. — Только я на самом деле устал, вот в чем проблема. Я все же немного
переживаю: ты не обязан переворачивать свою жизнь…
«Он прекрасен, — думает Дин. Много раз он ловил себя на том, что смотрит на
Кастиэля, — много раз на протяжении многих лет. Но никогда еще Дин не позволял себе
сформулировать это так: — Он прекрасен. Неважно, насколько худой, насколько
уставший, насколько больной, — он прекрасен…»
Хотя, глядя на Каса, Дин с болью замечает, что вдобавок к худобе и общему
утомленному виду у него еще остались ушибы с тех пор, как он упал вниз лицом в
мотеле в Денвере три дня назад. На следующий день он уже утверждал, что все в
порядке, но на его скуле до сих пор видна темная багровая тень, заходящая на
переносицу. Разбитая губа частично зажила, но с одной стороны еще припухшая, и
место кровотечения засохло темным пятнышком.
— Зря ты все-таки не позволил нам наложить шов на губу, — говорит Дин, указывая на
рот Каса.
— Она и так неплохо заживает, — отвечает Кас, ощупывая место отека. — Надо только
помнить не улыбаться много — это единственное болезненное движение. За губу я не
беспокоюсь. — Он еще немного обследует губу, потом проводит пальцами по синяку на
щеке к носу. — Все хорошо заживает, — сообщает он. Но, конечно, поскольку он только
что держал в руке уголь, везде, где его пальцы прикасаются к коже, остаются широкие
черно-серые разводы.
— Делаешь новый набросок прямо у себя на лице? — спрашивает он. — Что, синяки
недостаточно темные?
— Ой, — говорит Кас. Он смотрит на свои измазанные пальцы. — Я забыл. — На блюдечке
рядом лежит влажная тряпка; Кас подтягивает ее к себе и начинает вытирать пальцы.
Потом он делает попытку протереть грязной тряпкой лицо, но Дин рукой останавливает
его.
— Не уверен, что втирать художественный уголь в раны полезно с медицинской точки
зрения, — замечает Дин. — Дай-ка я… — погоди, у меня вообще-то есть чистые
салфетки. — (Не то чтобы Дин готов сознаться, что ревел навзрыд каких-то двадцать
минут назад.) Он достает салфетку и мочит ее водой из бутылки.
— Не шевелись, — командует он, наклоняясь ближе, и бережно вытирает пятна со щеки
Каса.
Свет падает неудобно, и на лице Каса образуется тень, так что Дин встает на колени
рядом, дабы не загораживать собой свет. Он берет Каса за подбородок, чтобы немного
развернуть его лицо к свету. Кас позволяет это Дину вполне охотно, но при этом
пристально наблюдает за ним, изучая его лицо. Их лица — всего лишь на расстоянии
фута, и свет отражается в глазах Каса. В этом изумительном голубом…
«Если бы он был девушкой, я бы уже целовал его», — думает Дин. Но Кас — не девушка,
Кас — даже не человек, к тому же у него поранена губа, и вся ситуация достаточно
непривычная, чтобы Дин замер на месте с рукой у него на подбородке. Кас тоже сидит
неподвижно, словно ждет, что сделает Дин.
Потом Дин думает: «Если я не просто так предложил вытереть ему лицо, то и он не
просто так мне это разрешил».
«Уголь. Сначала сотри уголь», — напоминает себе Дин. Он медленно, осторожно стирает
темные пятна с носа Каса и, сменив салфетку на чистую, бережно, мазок за мазком
вытирает его ушибы. Потом, стоя на коленях и придерживая голову Каса за подбородок,
деликатными прикосновениями влажной салфетки отчищает уголь с его разбитой губы.
Он накрывает своей рукой руку Дина у себя на подбородке и легонько сжимает ее. Их
лица — на расстоянии каких-то восьми дюймов. По-прежнему внимательно глядя на Дина,
Кас произносит:
— Я ценю всю… всю помощь, Дин. Всю заботу. Больше, чем ты можешь себе представить.
Но пойми, ты не обязан…
Кас затыкается немедленно, часто и быстро кивая, и Дин наклоняется и целует его.
Сперва Дин целует его в здоровую щеку — не в рот (ему вспоминается, что Кас,
кажется, не очень-то знаком с поцелуями в рот, так что Дин планирует перейти к этой
области постепенно). Один поцелуй в щеку, потом еще один — Дин продвигается
медленно, пробуя на вкус кожу, ощущая необычную мягкость редкой щетины. Он слегка
поворачивает голову Каса за подбородок, позволяя губам скользить по его коже, и
целует его снова — на этот раз в самый уголок рта. Дыхание Каса учащается. Дин
закрывает глаза, вдыхая его запах.
«Перья, — думает Дин. — Перья взрослого серафима». — Он вдыхает этот аромат снова,
приблизившись щекой к щеке Каса и лаская его кожу своим теплым дыханием.
Выходит даже немного неуклюже: резкое движение Каса застает Дина врасплох, и они
сталкиваются зубами и носами. И находятся они под неудобным углом: Дину приходится
тянуться вперед и вверх, а Касу — наклонять голову. Но все это совершенно неважно.
Все идеально во всех смыслах, потому что в мире не осталось ничего кроме Каса. Дин
видит только Каса, чувствует только его. Кас обнимает руками лицо Дина, и Дин уже
успел взяться за косички его шапки (которые оказываются отличным способом
притягивать Каса ближе: Дин немедленно понимает, что может управлять его головой,
потягивая за косички как за поводья). Когда он подтягивает Каса в более удобное
положение, наконец прижимаясь ртом к его рту, рот Каса оказывается горячим и
влажным, с медным и ментоловым привкусом. Соблазнительный запах вереска витает в
воздухе. Неожиданно появляется ощущение чего-то всеобъемлющего, окутывающего Дина
со всех сторон. «Крылья, — думает он. — Его крылья на мне». Кас уже всецело
завладел ртом Дина, жадно покусывая его губы и исследуя их кончиком языка пытливо и
нежно, словно пытается досконально изучить их на вкус. И этот запах, этот привкус…
вереск, и ментол, и медь…
Медь? Стоп.
— Черт! — восклицает Дин, хватая еще одну салфетку и промокая рану. — Я собирался
не трогать рану! Честное слово! Я забыл, прости…
— О, кровь пошла еще в самом начале, когда мы столкнулись зубами, — говорит Кас.
— Но это не имеет значения. Если только это не препятствует дальнейшим поцелуям — в
противном случае это трагедия. Хочешь вернуться в постель?
«Может быть, шестая глава подождет еще часок, — думает Дин. — Или два».
***
— Но я же знаю, что ты устал, — говорит Дин, пока Кас выпутывается из своего
одеяла-тоги (которое он настолько тщательно вокруг себя обернул, что на
развязывание требуется время). Вместе они расправляют одеяло на кровати, и Кас
ныряет под него со своей стороны, пока Дин обходит кровать к другому краю. — То
есть мы не обязаны ничего делать, как я тебе вчера уже сказал, — продолжает Дин.
Кас смотрит на него, прищурившись. — Если тебе нужно еще поспать, тогда просто спи.
Я даже книжку с собой взял на случай, если ты захочешь отключиться. Так что, если
устал, просто…
— Да, да, Дин, если я устану, я посплю, — отвечает Кас нетерпеливо, дотянувшись
руками до Дина и дергая его к себе. — Но сейчас я не устал.
— Ты же говорил, что устал…
— Я уже проснулся. Можешь только сначала снять эту свою одежду?
Спустя две секунды Дин раздет донага. Прямо как в прошлое воскресенье. И, как в
прошлое воскресенье, Кас снова остается в одежде. На нем только штаны и футболка —
конечно, это никакое не препятствие, но заставляет Дина задуматься о том, что,
может быть, Кас чувствует неуверенность в себе из-за того, как выглядит. Из-за
того, какой он худой, из-за синяков и шрамов… из-за общего болезненного вида. Так
что Дин напоминает себе не спешить и дать ему время. Но Кас не медлит: как только
Дин сбрасывает одежду и укладывается в постель, Кас моментально подвигается ближе,
прижимается к Дину и, как в прошлое воскресенье, сразу нащупывает его член.
Кас переходит прямо к делу: облизывает ладонь и принимается работать рукой, так что
скоро Дин теряется в ощущениях и, закрыв глаза, начинает всаживаться в его руку.
Чертовски сложно устоять перед искушением позволить ему продолжать в том же духе,
но, когда Кас начинает пробираться под одеяло, очевидно намереваясь опять отсосать
Дину, Дин вспоминает, что Кас так и не дождался своей очереди.
— Не так быстро, — останавливает его Дин, хватая за плечи. — Не то чтобы мне этого
не хотелось, но — твоя очередь, ангел. Иди-ка сюда назад. — Он подтягивает Каса
наверх, игнорируя его предсказуемые протесты («Но, Дин, ты заслуживаешь…»), потом
переворачивается на бок, к нему лицом, и проскальзывает коленом между его ног. Кас
моментально умолкает, и настает умопомрачительный момент, когда Дин понимает, что у
него тоже стоит. Дин чувствует бедром его эрекцию, и полусформировавшийся план о
том, как снять с Каса одежду, приходится на время отложить, потому что внезапно
становится абсолютно необходимо просто рывком подтянуть его к себе и прижаться к
нему сильнее.
Дин просовывает одну руку под талию Каса (Кас помогает ему, приподнявшись), другой
обнимает его сверху и кладет ладони ему на ягодицы. «Отличный рычаг… — думает Дин,
— отличный, отличный…» — подтягивая Каса ближе и чувствуя, как этот болт все
плотнее вжимается в его собственный живот. Он сдвигается на постели, пока их члены
не оказываются бок о бок, и снова притягивает Каса к себе. Они оба задыхаются от
остроты ощущений, и Кас обхватывает Дина за плечи. Дин начинает целовать его
(совсем забыв про рассеченную губу, потом вспомнив, потом снова забыв). Кас
начинает полноценно двигать бедрами, плавно раскачивая ими, похоже, на
инстинктивном уровне. Соблазнительный стержень в его штанах нажимает снова, и
снова, и снова, с силой вдавливаясь в пах Дина — и теперь он кажется еще теплее,
еще тверже. Но чертовы штаны мешаются на пути, и чем плотнее Дин и Кас прижимаются
друг к другу, тем сложнее становится их снять. Кас начинает покусывать Дина за ухо,
пока Дин пытается стянуть вниз резинку штанов, но далеко он не продвигается,
поскольку Кас не прекращает ритмичные толчки Дину в живот. Потом и Кас начинает
рвать пояс вниз, и внезапно высвобождается головка — только головка, появившаяся
над резинкой, — но это уже что-то, и у Дина сбивается дыхание от ощущения, как она
трется, мягкая и горячая, о бок его собственного оголенного члена.
— Вот так, ангел, во-от, вот так… — бормочет Дин, опустив голову Касу на плечо. — О
боже, еще, вот так. Продолжай вот так…
Кас обнимает Дина за плечи и, зарывшись ему в плечо, покусывает его шею (может,
места для поцелуев Кас выбирает и нетрадиционные, но ощущения от этого
замечательные). Он продолжает толчки бедрами — медленные и размашистые — и ствол
его члена все больше оголяется, скользя вдоль члена Дина. Вперед-назад, вперед-
назад. По животу Дина начинает размазываться влага — головка Каса сочится
предсеменем.
— Вообще-то нет, но… — Кас снова делает толчок, и Дин забывает, что хотел сказать.
— Ох, черт, ты такой охуенный, Кас…
— Мне нужно… быть осторожным… — бормочет Кас. — Но… это… ты… — Он делает еще один
длинный толчок, на этот раз медленнее, как будто растягивает его, смакуя. — А…
— вздыхает он, — а… Так приятно, так приятно… Но мне нужно быть осторожнее…
— Мы будем осторожны, — горячо обещает Дин, не понимая толком, что Кас имеет в
виду, пока не вспоминает: шрамы.
— Я буду осторожен, — шепчет Дин, приказывая себе: «Не трожь его живот». Он нехотя
отстраняется. — Дай мне только… дай мне к тебе прикоснуться. Сними эту одежду…
— Осторожно… — снова говорит Кас, но теперь он, кажется, забыл, по поводу чего
старался быть осторожен: пока Дин пытается снять с него штаны, Кас снова хватается
за член Дина, начиная мягко его дергать. Штаны не поддаются, и в постели становится
слишком жарко (одеяло оказалось совсем лишним). В конце концов Дин теряет терпение
и рывком дергает резинку вниз, оттягивая ее и поддевая под мошонку Каса. Этот
маневр Дин многократно опробовал на себе, со своими собственными штанами: резинка
под яйца — проверенный способ получить доступ ко всему сразу без необходимости
раздеваться (не говоря уже о том, что при правильном расположении резинка может
служить почти что эрекционным полукольцом).
Когда Дин опускает резинку вниз, Кас колеблется. Не сказать, что он вздрагивает, —
скорее, тревожно напрягается и прекращает толчки бедрами. «Он не уверен, какие
будут ощущения», — думает Дин. Но у Каса по-прежнему эрекция, и Дин убежден, что
маневр ему понравится. Думать о деталях становится немного тяжело, потому что
теперь Дин наконец взялся рукой за член Каса.
От прямого контакта с кожей Дин испытывает почти электрический шок. Кас открыто
стонет, и Дин едва сдерживает стон, ощущая в руке его член. Он толстый и горячий —
немного иных пропорций, чем у Дина, одновременно знакомый и чуждый. Рука Каса при
этом — на члене Дина, и на мгновение Дин чувствует сенсорную путаницу: два набора
ощущений фантастически накладываются друг на друга. Кас уверенно ласкает его член,
и Дин невольно копирует его движения. Несколько секунд (пока Дин от возбуждения не
сбивает ритм) они дрочат друг другу практически синхронно. Сомнения Каса, кажется,
остались позади: он снова начинает двигаться, его дыхание учащается, и шумные
вздохи превращаются в стоны. Дин чувствует, как член Каса пульсирует в его руке, и
ему кажется, что ничего более возбуждающего он еще не испытывал: он сжимает и
дергает член, член пульсирует снова, и Кас беспомощно ноет, выгибаясь и подаваясь
вперед всем телом. И Дин инстинктивно начинает делать с Касом то, что нравится ему
самому примерно на этом этапе: он начинает дрочить Касу одной рукой быстро и
жестко, одновременно с этим обхватив другой рукой его яйца, легонько сжимая их и
оттягивая вниз поверх резинки штанов.
На секунду кажется, что Кас от этого без ума.
Но что-то не так…
Кас охает. Это не стон удовольствия: это резкий дрожащий вздох шока. Что-то
определенно пошло не так, что-то неправильно, и Дин замирает. Но слишком поздно:
Кас вскрикивает — без сомнения, от боли — и отползает назад, одной рукой отбиваясь
от рук Дина, а другой хватаясь за резинку штанов. «Стой, стой…» — шипит он и
ретируется так далеко, что слетает с кровати. Это не совсем падение — скорее
отчаянное отступление. На полу слышится грохот и скрежет. Дин уже знает этот звук:
это звук металлического противня, который всегда стоит наготове у кровати на случай
рвоты. Кас хватает противень, подтягивая к себе, и его тошнит.
Дин боится прикоснуться к нему и только нависает над ним с колотящимся сердцем,
повторяя:
Проходят неимоверно долгие тридцать секунд. Наконец Кас выплевывает край одеяла.
Кас дает себе время отдышаться и начинает выпрямляться, пока не садится почти
вертикально. Его дыхание теперь более свободное, но тяжелое и глубокое, как будто
он бежал в гору. Кажется, что прикасаться к нему уже безопасно: Дин кладет руку ему
на плечи, чтобы попытаться его успокоить, и обнаруживает, что Каса трясет.
— Что бы я ни сделал, Кас, боже мой, прости меня пожалуйста! — просит Дин. — Прости
меня…
Дин моргает.
— Э…
— Обещай, — шипит Кас почти свирепым рыком. — Обещай, что мы попробуем еще раз!
Пожалуйста! Я не вынесу, если ты сдашься, если откажешься от меня, Дин, я не
перенесу этого! Ощущения были такие изумительные, но я должен был предупредить
тебя — это я виноват, это моя вина, — прости меня! Пожалуйста, обещай, что мы
попытаемся снова!
Кас слегка поникает головой, но кивает. Дин протягивает ему бутылку воды. Кас берет
ее, полощет рот, выплевывает воду в противень и делает несколько больших глотков из
бутылки. Он, кажется, немного успокоился и наконец пересаживается, прислонившись
спиной к кровати. Дин садится рядом, обернув вокруг них обоих одеяло.
Следом за этим в его голове проплывает мысль о том, что вместо удовольствия он
доставил Касу только мучения.
«А чего я ожидал: я — демон, он — ангел. Я — адский мучитель». (С одной стороны,
это было давно, много лет назад. Но с другой стороны, это была вечность, с тех пор
не оставившая Дина ни на день.) «Я — адский мучитель. Конечно, мое прикосновение
причинит ему только боль». Дин понимает, что рассуждает немного иррационально, что
слишком утрирует, но он настолько потрясен случившимся, что эта мысль укореняется,
и в конце концов он сам съеживается, обняв руками колени и уже подумывая, не отойти
ли от Каса подальше. Но потом Кас поворачивается к нему, подвигаясь ближе, пока не
оказывается бок о бок с Дином. Он приваливается к Дину, опустив свои колени поверх
его и положив подбородок ему на плечо.
— Боюсь, что нет, — отвечает Кас. — Во всяком случае, не сегодня. — Он начинает
гладить Дина рукой по щеке. В воздухе вокруг них образуется тепло, и Дин думает:
«Крылья. Крылья, обнимающие демона…»
— Прости меня, Дин, — говорит Кас. — Мне так ужасно жаль. Это моя вина. Я должен
был тебе сказать: он тестикулярный.
— Что? — переспрашивает Дин. Он все еще пытается стряхнуть с себя мысли о том, что
он демон, и едва не пропускает слова Каса мимо ушей. Он смотрит на Каса: Кас гладит
его по голове, всматриваясь в него с тревожным вниманием, как будто это Дину
больно, как будто это Дина надо успокоить. Он запускает пальцы Дину в волосы,
медленно и нежно поглаживая его голову от виска к затылку.
— Одно пришлось удалить, — говорит Кас без предисловий, так что Дин не может
понять, о чем он. — Шрам до сих пор не зажил. Оказывается, это такая чувствительная
область… Гораздо более чувствительная, чем я мог представить. Я должен был тебя
предупредить, но я не предполагал, что она до сих пор настолько болезненная.
Видимо, резинка защемила шов… — Он умолкает, пока Дин растерянно смотрит на него.
Взгляд Каса становится рассеянным — он по-прежнему гладит Дина по волосам, но
теперь о чем-то задумался и, когда заговаривает снова, его тон звучит философски.
— Знаешь, это странно… — говорит Кастиэль. — Ведь я уже лишился крыльев. Лишился
перьев. Это не должно иметь значения. Мне не должно быть важно, если я теряю еще и
волосы или какие-то органы — ведь это просто оболочка, это не я. Но теперь это уже
я. По крайней мере, так чувствуется. — Он на секунду умолкает, потом добавляет: —
Наверное, я надеялся, что раз не могу больше быть ангелом, то научусь быть хотя бы
мужчиной. Но теперь я просто… наверное, теперь я уже ничто, на самом деле.
Полуангел, полумужчина… — Он гладит Дина по волосам с бесконечной нежностью, все
медленнее и медленнее, и его голос становится тихим и грустным. — Я должен был
сказать тебе давно, но мне было стыдно. Это я виноват, Дин.
Кас замолчал рядом, но впечатление такое, что его слова все еще отдаются эхом по
комнате. «Тестикулярный рак, стадия 3В. Тестикулярный рак, стадия 3В».
«Он же вроде рака груди, разве нет? — думает Дин. — Зачастую излечим? Знаменитости
им болеют и, кажется, всегда выздоравливают… То есть вроде бы излечим? Но стадия
3В. 3В — насколько это плохо? Четвертая стадия — самая плохая, так? Четвертая —
самая плохая, первая — самая хорошая, это я знаю. Значит, третья — еще не самая
плохая. Но что значит В? Значит, есть и А? А — это хуже или лучше? Третья — лучше,
чем четвертая… но третья — все равно довольно плохо…»
Потенциально плохая стадия вроде бы излечимого рака — чему это в итоге равняется?
Дин сидит, прислонившись к кровати, пока все эти мысли проносятся у него в голове.
Его правое колено подтянуто к груди, левая нога теперь вытянута на полу, и одеяло
небрежно накинуто на плечи. Кас по-прежнему прижимается к его боку, плечом к плечу,
опустив колени Дину на ногу. Только что он гладил Дина по голове, но теперь
опускает руку и, рассеянно похлопав Дина по бедру, обхватывает себя руками поперек
туловища. С тихим вздохом он откидывает голову к кровати. Взглянув на него, Дин
обнаруживает, что Кас смотрит в потолок, явно потерявшись в мыслях.
То, что после случившегося это Кастиэль предлагает помощь Дину, а не наоборот, как-
то совсем неправильно. Но когда Дин берет его за руку, захват Каса оказывается
крепким, и он подтягивает Дина вверх с силой, вселяющей уверенность.
Он протягивает штаны Дину с улыбкой. Но это кривая и тревожная улыбка: лишь один
уголок его рта изгибается вверх, и вид у него от этого получается только грустный.
Молча Дин натягивает штаны, потом находит свою футболку и надевает ее тоже. Кас,
тем временем, перебирает сбитые простыни и одеяло и начинает их расправлять. Он
извлекает простыню из беспорядочной кучи на полу, несколько раз поворачивает ее в
руках, чтобы понять, где какой край, и встряхивает над кроватью.
Одевшись, Дин в оцепенении отходит к другому краю кровати, чтобы помочь Касу ее
застелить.
Вдвоем они растягивают простыню. «В — хуже, чем А», — думает Дин, расправляя уголки
простыни. Кас поднимает одеяло на кровать, и Дин расправляет его тоже, взявшись за
ближайший край и аккуратно выровняв его по краю простыни. «В — хуже, чем А».
«В — хуже, чем А. Значит, стадия 3В — это почти четвертая стадия».
Все знают, что четвертая стадия — это плохо. Все знают, что четвертая стадия — это
когда рак распространился везде, когда «метастазы» уже по всему организму. Все
знают, что первая стадия — самая хорошая, четвертая — самая плохая.
— Дин, — зовет Кас. Дин открывает глаза. Кас ласково смотрит на него с
противоположной стороны кровати. — Иди обратно в постель, — предлагает он и, словно
в качестве демонстрации, забирается под одеяло со своей стороны.
Дин ложится под одеяло со своей стороны. Но теперь он чувствует себя крайне
неуверенно: его даже снова навещает эхо недавних мыслей о том, что его
прикосновение всегда будет причинять Касу боль. Он молча отчитывает себя за
склонность излишне драматизировать, но, на самом деле, в данный момент это
буквально может быть правдой. У Каса явно остались незажившие раны, и очевидно,
определенные прикосновения таки делают ему больно. Поэтому Дин осторожно
откидывается на подушку, сжимая в пальцах край одеяла, не уверенный, стоит ли
вообще трогать Каса. Но Кас немедленно подвигается ближе и секунду спустя
оказывается у Дина под боком, большой и теплый. После чего начинает настойчиво
пробираться правой рукой под край его подушки.
Дин укладывается в это объятие нерешительно, опуская вес головы на плечо Каса
постепенно и осторожно. Во всем этом столько нового, что он даже не может
определиться, какую эмоцию испытывает: страх по поводу рака, удовольствие от такого
контакта или смятение оттого, что только что произошло. В новинку и подобная
близость с Кастиэлем, и эти нежные прикосновения — на самом деле, все это шокирующе
странно. (Но приятно. Определенно приятно.) Непривычно и то, что можно положить
голову Касу на плечо, и то, как Кас обнимает его за шею сзади; непривычно
свернуться с ним рядом, ощущая его дыхание. Дин очень хочет насладиться всем этим,
но теперь он никак не может расслабиться. Совсем. Для начала он слишком волнуется,
как бы случайно не задеть Каса в паху. Или где-либо рядом с пахом. Или за живот.
(Есть же еще те шрамы. А они от чего?) На всякий случай Дин старается оставить
безопасное расстояние в несколько дюймов между бедрами Каса и своими, так что их
тела соприкасаются только выше пояса. Это досадно и слегка удручает. Дину даже
приходится удержаться от соблазна обнять Каса за пояс.
Он узнает сразу же, когда вокруг него смыкаются крылья. Теперь это так ясно — так
очевидно, что это именно они. Кас поворачивается к нему, вокруг плеча Дина оседает
восхитительное легкое тепло, и Кас в то же время чуть крепче сжимает его руку.
От крыльев сразу становится немного лучше. Кроме того, начинает казаться, что Кас
действительно не сломается (по крайней мере, не прямо сейчас), и Дин наконец
позволяет себе закрыть глаза. Следует долгая тишина, и, несмотря на весь стресс и
тревогу, в комнате воцаряется атмосфера безмятежного спокойствия. Дин лежит с
закрытыми глазами, сосредоточившись на окружающих его ощущениях: на твердости плеча
и ключицы Каса под своей щекой, на том, как рука Каса надежно обнимает его за
плечи. На слабом тепле крыльев. На биении сердца Каса под своей рукой.
«Он жив, — напоминает себе Дин. — Он жив. Он не умирает прямо сейчас. Его сердце
бьется уверенно. Ему лучше. Он поправится. То, что сейчас случилось, — несерьезно,
просто как-то неудачно защемило шов. Но теперь уже все, он уже отошел от этого.
Теперь все в порядке».
В этот момент Дин вдруг понимает, что именно поэтому Кас не снимает одежду.
— Я честное слово не хотел сделать тебе больно, — говорит наконец Дин.
К его удивлению, Кас даже усмехается. От тихого смеха вибрирует его грудь.
— Тебе не нужно объяснять, — отвечает Кас. — Твои намерения были вполне ясны. Дин,
я говорил серьезно: это моя вина. Я сам это на себя навлек.
— Знаю, — отвечает Кас. В его голосе слышно смирение, даже раскаяние. — Теперь я
это понимаю. Наверное, я надеялся, что момент, когда ты узнаешь, удастся оттянуть
как можно дальше.
— Ну а что такого в том, что я узнал? — Дин поднимает голову, пытаясь заглянуть
Касу в глаза, но оказывается, что Кас уставил взгляд в дальнюю стену за его плечом.
— Кас, мне все равно сколько у тебя яичек, ты что, этого не понимаешь? То есть
сколько яичек у твоей оболочки. Два, одно, ноль — какая к черту разница? Такие вещи
не важны. Ты же должен это знать! Господи, после всего дерьма, что выпало на нашу
долю, ты что, и правда думал, что вот это важно? Серьезно?
Кас отвечает не сразу, но его рука под головой Дина шевелится и Дин чувствует
нежное прикосновение к своему виску — Кас начал легонько проводить пальцами по его
волосам.
— Еще как надо было! — То, как Кас перебирает пальцами волосы Дина, напоминает ему
еще об одном, и он добавляет: — И то, что ты теряешь волосы, тоже неважно! Или
перья, раз уж на то пошло. Или возможность пользоваться крыльями, или еще что… Это
все совсем неважно! Не крылья — мерило ангела. Черт, да у Люцифера здоровые крылья,
но уж вот кто далек от совершенства, правда? Да ты в десять раз достойнее звания
ангела, чем любой из этих трусливых говнюков в Раю. И в десять раз больше мужчина,
чем большинство мужиков. Перья, волосы, яйца и прочая ерунда — ничто из этого ни
черта не значит! Кас, ты должен это понимать… — У Дина уже готова пламенная речь,
проникновенное наставление, но, когда он снова смотрит на Каса, оказывается, что
тот рассеянно глядит поверх его головы в другой конец комнаты, словно потерявшись в
воспоминаниях.
— Во Флагстаффе, — продолжает Кас. — Я узнал, когда очнулся во Флагстаффе. — Он
встречает взгляд Дина и добавляет: — Ты велел все тебе рассказать. Ты прав. Я
расскажу.
— Да, хотя кота я не видел, — говорит Кас. — Я был еще без сознания. И конечно,
меня подвергли полному медицинскому осмотру — с головы до ног.
— Естественно, они так и не поняли, почему я был без сознания. Но когда я пришел в
себя, мне сказали, что во время осмотра в одном яичке у меня была обнаружена
аномальная масса. «Аномальная масса» — так они это назвали. И, как выяснилось, кот
обнаружил несколько пятен в моем животе — несколько мелких уплотненных областей,
которые, как они думали, были увеличенными лимфоузлами. — Кас слегка пожимает
плечом. — Я не обратил на это внимания, честно говоря. Это казалось неважным, так
как проснулся я только с одной мыслью: Дин мертв…
— Я проснулся с мыслью: Дин мертв, и Сэм, возможно, тоже, — продолжает Кас снова
спокойным голосом. — Я подумал: Дин спас нас всех, но я его подвел, я не выполнил
свою миссию. Я должен был присматривать за Сэмом и не сделал этого.
— И если и Сэма больше нет, — продолжает Кас поверх слов Дина, как будто не слышит
его, — тогда, подумал я, — если их обоих больше нет, — какой тогда смысл? Врач
объяснил, что это может быть опухоль или несколько опухолей, и я знал, что такие
вещи почти всегда фатальны для людей, если их не лечить. А значит, очевидно,
фатальны и для моей оболочки. Если только я не смогу ее исцелить. Но я уже знал,
что у меня почти не осталось могущества, особенно после такого удара. Минимум сил;
скорее всего, никакой возможности к исцелению. Медперсонал начал объяснять, что
понадобятся операции — операции для того, чтобы взять кусочки тканей на
исследование…
— Да, биопсии. Сначала они, потом, может быть, и другие операции, и циклы
химиотерапии, и радиации. И хотя в тот момент врачи говорили только
предположительно, стало ясно, что, если это действительно опухоль, лечение будет… в
общем, весьма неприятным процессом. Без гарантии успеха. И я подумал: какой смысл?
Если вас обоих больше нет, то какой в этом смысл? Я понял, что ни в каком лечении
вообще нет необходимости.
Дин чувствует, как его собственная рука — та, что покоится у Каса на груди, —
непроизвольно сжимается в кулак, стискивая футболку Каса между пальцами. Кас только
тихонько поглаживает его по руке и продолжает говорить, пока Дин пытается заставить
себя расслабиться.
Кас делает длинный, медленный вздох, сжимая руку Дина, и впервые за долгое время он
отрывает взгляд от стены и встречается с Дином глазами.
— Такое облегчение, — говорит он, глядя на Дина прямо. — Такое облегчение, Дин! Я
даже передать не могу. Когда вы оба прибыли — такое облегчение. И так неожиданно!
Настолько, что я вообще совершенно забыл об аномальной массе. На несколько часов,
до ужина той ночью. — Его взгляд опять соскальзывает на стену. — Ты помнишь, как вы
спросили меня за едой: «Чего тебе на самом деле хочется?» И в тот момент я вдруг
вспомнил об аномальной массе. И я подумал… хочу я лечить эту болезнь, или нет? Той
ночью, если помнишь, мы отправились в мотель, и в том маленьком номере я принял душ
и обследовал свою оболочку… — Кас резко умолкает, закрывая глаза, и исправляется: —
Себя. Я обследовал себя в душе.
Дин вспоминает ту ночь. Это ведь тогда он ночевал вместе с Касом, на соседней
кровати? И Кас действительно принял необычно долгий душ тем вечером. Дин тогда даже
усмехался про себя, гадая, чем это Кас там занимается. Может быть, чем-то,
связанным с физиологией… Дин даже позволил себе представить, что Кас… что он там
дрочит. Теперь Дину стыдно подумать об этом — о том, какая это была аппетитная
тайная фантазия.
Да, Кас занимался там чем-то, связанным с физиологией, но совсем не тем, о чем
фантазировал Дин: он обследовал свой рак. В одиночестве.
У Дина и у самого были мысли на этот счет — насчет возможного участия Люцифера или
Чака, — но он молчит. Ведь Кас никогда раньше ни о чем так не рассказывал — слушая
его, Дин постепенно понимает, что для Кастиэля крайне необычно так много говорить о
себе. Дин вообще не может припомнить больше ни разу, когда бы Кас добровольно и в
таком объеме поделился историей какой-нибудь из своих проблем. (Но с другой
стороны, Дин ведь никогда и не спрашивал, правда?)
И Дин боится, что если начнет часто прерывать, то разрушит чары. Поэтому он
сохраняет молчание.
— Как бы там ни было, я осмотрел себя в зеркало, пытаясь понять, есть ли еще какие-
то проблемы с моей оболочкой. То есть помимо аномальной массы. Но внутрь я
заглянуть не мог — не мог просканировать себя, как делал раньше, и не мог себя
излечить. Я все равно попытался — сделал, наверное, с десяток попыток собрать в
себе остатки могущества — и тогда на самом деле понял, как мало у меня осталось
сил. Я пытался и пытался… В конце концов у меня получилось наскрести немного — я
нашел каплю благодати, приставшую к корню пера в одном из моих придаточных крыльев.
У меня ушла вся сила воли на то, чтобы соскоблить ее, высвободить и использовать.
Но все, что у меня в итоге получилось, это заглянуть в свой живот, где я увидел…
Он медлит.
— У кота получилось лучше, чем у меня. Он нашел несколько пятен, но мне удалось
взглянуть лишь на одно из них. По всей видимости, на один из лимфоузлов. От него
исходило ощущение… какой-то ужасной неправильности. Я увидел, что это была больная
ткань, не здоровая — что-то было с ней явно не так. Была в ней какая-то… не то
чтобы сознательная враждебность, но какая-то склонность к разрушению. Естественная
склонность к разрушению. И самодостаточность; она была просто… противна жизни. И я
не мог исцелиться совсем. Все, что мне удалось, это выжать запас сил до предела. И
на это ушла последняя капля моей благодати. В итоге, она пропала впустую: я
потратил остатки сил на подтверждение того, что уже и так увидел кот.
Дин теперь вспоминает, как Кас тогда вышел из ванной, шатаясь от усталости. Как
добрел до кровати и заснул почти мгновенно, совершенно вымотанный. И как даже во
сне с его лица не сходила тревога, как он вцепился руками в подушку, так что Дин
даже сидел и следил за ним какое-то время, обеспокоенный, не вызвано ли это
утомление какими-то последствиями действия изгоняющего символа.
— Я проснулся среди ночи, — говорит Кас тихо. — До моего сознания постепенно
начинало доходить: я стал смертным, я теперь совсем слился с этой смертной
оболочкой, и она была… я был опасно болен. Больше я не мог заснуть, поэтому оделся,
сел на кровати и стал обдумывать возможные варианты. У меня был мой изначальный
вариант: никому не говорить, ничего не делать и позволить жизни подойти к
естественному концу. Или другой вариант: я мог бороться. Мог попробовать выжить…
попросить людей мне помочь. И в этом случае я мог либо сказать вам с Сэмом, либо
сделать это один.
— Ты спал, — заговаривает он снова. — Пока я все это обдумывал, ты спал на соседней
кровати. Я понимал, что вы с Сэмом проехали долгий путь в тот день — только ради
меня. Я не хотел тебя тревожить, но, признаюсь, какое-то время я сидел и смотрел на
тебя.
Он снова делает паузу. Дин чувствует, как Кас шевелится: он немного отстраняется,
повернувшись лицом к Дину, как будто теперь хочет ясно видеть его. Они оказываются
друг напротив друга, лежа рядом на одной подушке и глядя друг другу в лицо. Свет
исходит от прикроватной лампы позади Каса, так что его лицо в тени, но Дину видны
его глаза. Несколько мгновений Кас глядит на Дина крайне задумчиво.
— Я смотрел, как ты спишь, — говорит Кас, — и я подумал: я хочу жить, мне нужно
больше времени. Я еще не все сделал здесь. Я подумал: я хочу больше времени с
Дином.
— В любой роли, — добавляет Кас, глядя на Дина, пока тот пытается взять себя в
руки. — Даже просто в роли друга, хранителя, или какого-то союзника. Я хотел быть
рядом с тобой дольше, хоть немного дольше — в любой роли. — Он колеблется и
добавляет с выражением легкого смущения: — Хотя, наверное, стоит прояснить, что я
не пытался… я не планировал… я не предполагал, что мы… я не планировал всего этого,
пойми.
От этого комментария Дину смешно. Смех пробивает комок в горле, и Дин наконец снова
может разговаривать более или менее нормально. Он отвечает, пытаясь пошутить:
— Но ты же такой опытный тактик!
— В общем, я подумал: когда Дин проснется, я скажу ему об аномальной массе. Но было
еще рано — до рассвета оставался еще час, и за этот час я начал думать о том, как
вы выглядели предыдущей ночью, за ужином. Вы оба с Сэмом, вы были так… спокойны,
Дин. Вели себя так свободно, так расслабленно. Вы были так счастливы. У тебя ведь
даже лицо меняется, знаешь... — Несколько секунд Кас молчит, изучая лицо Дина. Его
рука лежит на подушке между их лицами, и он поднимает палец и касается им губ Дина.
— У тебя совсем другая улыбка, когда ты по-настоящему расслаблен. Она преображает
твое лицо, ты об этом знаешь? — Говоря это, он легонько проводит пальцем по губам
Дина, словно вычерчивая улыбку. — И голос твой меняется, и то, что ты говоришь. Ты
больше шутишь. И шутки твои добрее. И ты вот так улыбался за ужином и шутил со мной
и Сэмом, и я подумал: «Я никогда не видел его таким счастливым. Я никогда не видел,
чтобы он так улыбался». Сэм тоже, но ты в особенности. И вот… я представил себе
момент, когда скажу тебе об аномальной массе, и ясно увидел, как исчезает эта
улыбка. — Кас снова проводит пальцем по губам Дина. — Я увидел это так ясно, как
будто это происходило на самом деле, — как пропадает твоя улыбка. Как меняется твое
лицо. Как на твои плечи опять ложится тяжкое бремя. Дин… я просто не смог этого
сделать.
Пальцы Каса до сих пор на его губах. Дин берет руку Каса, поворачивает ее и целует
ладонь.
У Каса вырывается тихий вздох, и он ласкает кончиками пальцев щеку Дина, пока Дин
целует его в ладонь еще раз. После этого Дин делает паузу, но Кастиэль, похоже,
достиг какого-то перерыва в своем рассказе: комната погружается в тишину. Все
внимание Кас теперь уделяет поглаживанию Дина по щеке. Так что Дин наклоняется и
целует его в губы.
На этот раз это нежный поцелуй — очень мягкий и медленный, как в замедленной
съемке: каждый его момент растянут. Дин кладет руки Касу на щеки и постепенно
продвигается ладонями к вискам, под шапку, обнимая его голову с обеих сторон.
Впервые с тех пор, как Дин узнал про рак, Кас сознательно позволяет ему вот так
прикасаться к своей голове.
«Волосы не имеют значения, Кас, видишь, волосы не имеют значения», — думает Дин, и
это правда: они совсем не имеют значения. Дин вообще вскоре забывает про волосы,
потому что Кастиэль целует его в ответ.
Так же мягко, так же нежно, перенимая темп Дина. Кажется, он осваивает технику
поцелуев с каждым разом все лучше.
В конце концов они разрывают поцелуй. Дин прислоняется лбом ко лбу Каса и делает
медленный вдох.
— Прости, что я тебе не сказал, — говорит Кас. — Я просто не смог. Я не смог.
— Я понимаю, — отвечает Дин, кивая, — и он на самом деле понимает. Сколько раз он
сам скрывал что-то от Сэма, чтобы Сэм не переживал? И от Каса тоже? Для начала
метка Каина приходит на ум. — Я понимаю, Кас, правда. Но теперь это наше общее
дело.
Кас кивает.
— Сэму, наверное, тоже нужно это услышать, — говорит Дин — немного неохотно, так
как ему очень жаль заканчивать эту интимную часть беседы, когда можно
перешептываться, уютно устроившись на одной подушке. Но Сэм тоже участвует, и ему
определенно нужно знать подробности.
Когда Дин и Кас заходят в кухню, Сэм поднимает глаза от кофейника. Как только он
замечает мрачное выражение лица брата, его улыбка исчезает. Он переводит взгляд с
Дина на Кастиэля, напрягшись, словно ожидает какого-то мелодраматического сюжетного
поворота, — может быть, гадая, не поссорились ли уже Дин и Кас.
Но Кас говорит:
— Сэм, я рассказывал Дину про свой рак, и он решил, что тебе тоже нужно это
услышать.
Он кивает, снимает еще две кружки с полки над кофейником и молча наливает всем
кофе. Кас безмолвно берет свою кружку, кивая и слабо улыбаясь в ответ. Без
комментариев он ведет братьев в комнату с картами, где садится во главе стола,
задумчиво глядя на карту Тихого океана. Дин и Сэм усаживаются по обе стороны от
него. Сэм бросает на Дина несколько тревожных взглядов, будто надеется, что Дин
как-то телепатически подскажет ему, в чем дело. Но Дин понимает, что это история
Каса и рассказать ее должен он.
Они ждут, пока Кас медленно отхлебывает свой кофе. Наконец он начинает говорить.
***
— Когда я оставил вас во Флагстаффе, — начинает Кас, глядя на них, — я сначала
прошел пару кварталов в другом направлении, чтобы запутать вас, а потом повернул и
вернулся вверх по холму к тому же госпиталю. Сэм, я только что рассказал Дину, как
врачи уже нашли у меня аномальную массу, когда осматривали меня после инцидента в
Гранд-Каньоне. И их кот обнаружил уплотнения у меня в животе… — («КТ», — произносит
Дин одними губами в ответ на недоуменный взгляд Сэма.) — И я решил… Если честно, я
просто очень не хотел тревожить вас всем этим. Короче говоря, я вернулся в
госпиталь в одиночестве, у меня взяли еще анализы, а два дня спустя сделали мне
первую операцию — пока только мелкую, биопсию основной аномальной массы.
Кас делает еще один глоток из кружки. Ни Сэм, ни Дин не притронулись к своему кофе.
— Биопсия подтвердила, что это тестикулярный рак, — говорит Кас. При этих словах
Сэм подвигается на стуле, тихо втянув воздух, и на этот раз в его взгляде Дин
читает почти надежду. Он улыбается брату вымученной улыбкой, думая: «Да, Сэм, но он
почти в четвертой стадии».
— Кроме того, мою кровь исследовали на маркеры, — продолжает Кас. — Что-то в крови
может указывать на наличие такого типа рака, и они измерили этот показатель, и он
был завышен. Так что… определенно тестикулярный рак. Потом несколько дней ничего не
происходило… Я сходил в городскую библиотеку, чтобы узнать о нем побольше, а врачи
тем временем совещались о том, как именно удалить основную аномальную массу. Как,
гм… удалить яичко. Как я понял, есть нецелесообразные методы, которые могут вызвать
рассеивание раковых клеток по организму, поэтому врачи взвешивали варианты и
продумывали подход. Тем временем мне назначили вторую операцию, чтобы исследовать
уплотнения в животе, которые обнаружил кот.
Сэм сидит абсолютно молча. Похоже, как и Дин ранее, он принял решение не прерывать
рассказ Каса поправкой про «кота». Дальше Кас произносит на одном дыхании:
Кас кивает.
— Первая стадия — когда рак остается в изначально пораженном органе, — говорит он,
сознательно переключаясь на формальную терминологию. Объясняя формальности, Кас
заметно успокаивается. — Во второй стадии рак крупнее и распространился в ближайшие
лимфоузлы, но только в самые ближайшие. На третьей стадии он распространяется в
дальние лимфоузлы и иногда в легкие. Вы же знаете, что вся кровь проходит через
легкие, прежде чем разливается по организму? (Сэм уверенно кивает; Дин
неопределенно пожимает плечами, как бы говоря: «Естественно, это очевидно».) Кас
продолжает: — Поэтому распространение именно в легкие критично: они как
промежуточная станция на пути к остальным органам. И на четвертой стадии он
распространяется за пределы легких обратно в организм, в большой круг
кровообращения, поражая другие органы. Как мне сказали, детали классификации
немного варьируются в зависимости от типа рака, но номер стадии, по сути, означает
дальность поражения от исходного органа: только сам этот орган, орган и прилегающие
области, более дальние участки и, наконец, везде.
— 3В — это хуже, чем 3А, но не так плохо, как 3С, — объясняет Кас спокойно. — И не
так плохо, как 4. А, В и С — это подстадии, обозначающие, насколько близко он
подошел к легким. 3В, по сути, значит, что поражено несколько лимфоузлов. В общем,
тем вечером мне все это объяснили — сказали, что классифицировали мой случай как 3В
и что это означает, мне понадобится химиотерапия и, возможно, радиация. И объяснили
про прогноз. — В этом месте Кас колеблется, крепче обхватывая кружку. Он плотно
сжимает губы и наклоняет голову, так что косички его обезьяньей шапки спадают с
плеч. — Прогноз, на самом деле, вполне неплох. Пятилетняя выживаемость — примерно
70% при моей стадии и маркерах в крови. То есть шансы на выживание примерно два к
одному.
«И один к двум — шансы умереть, — думает Дин. Кас говорит об этом почти спокойно,
но у Дина все холодеет внутри от осознания этой мысли. — Ебать… Один к двум. Это
пиздец какие высокие шансы».
— Так что на самом деле не так уж и плохо, — говорит Кас с нарочитой бодростью. —
Но в тот момент я понял, что смерть — возможность вовсе не гипотетическая. И, как
вы, конечно, знаете… — он снова колеблется, — у меня нет души, как у людей. Так
что… короче говоря, если умрет моя оболочка… — Он тихо вздыхает, пока эти жуткие
слова эхом отдаются в помещении. — Полагаю, меня просто не станет, — заключает он.
Дин вообще не может разговаривать. Сглотнув, Сэм добавляет, уже немного увереннее:
— Этого не будет.
— Я не знаю, что будет, — отвечает Кас тихо. Он медленно отхлебывает кофе, и Дин с
Сэмом молча переглядываются.
— Я вам почти рассказал, — признается он. — Я прислал тебе сообщение тем вечером,
Дин, помнишь? — Он смотрит на Дина. — Сразу после первой операции на животе, когда
мне сказали, что стадия 3В. Вы тогда были в том серебряном руднике в Юте.
Серебряный рудник. В ту ночь, когда Кас ни с того ни с сего прислал сообщение Дину.
Дин вспоминает ту беседу. «Кас пишет свой роман», — пошутил он с Сэмом, глядя на
мерцающие точки на экране телефона. Кас очень долго что-то набирал, но в итоге
точки исчезли — он стер сообщение.
— Погоди, — говорит он. — Разве это была не та ночь, когда ты угнал машину и доехал
до самой Юты? Так, подожди секунду, ты что, ехал из Флагстаффа?
— Операция на брюшной полости? — добавляет Сэм к этому. Кому как не братьям знать,
что травмы брюшной полости обычно выводят людей из строя на долгое время. Охотник
рано узнает, что даже простое ранение в живот может быть смертельно. И даже после
чисто выполненной операции требуется долгий восстановительный период. Операции на
брюшной полости проводятся под общим наркозом и требуют разрезания ключевых мышц
туловища: все это означает серьезный риск инфекции и неспособность нормально
двигаться неделями после.
Дин и Сэм смотрят на него, онемев. Кас делает еще глоток кофе и говорит с тихим
вздохом:
— Сестры прочитали мне целую лекцию, когда я вернулся. Наверное, они были правы,
потому что у меня после этого случился небольшой рецидив… гм… даже небольшое
заражение.
Дин ловит себя на том, что слегка съеживается на стуле и даже сжимает колени в
непроизвольной симпатической реакции. Агония Каса в спальне несколько часов назад
становится понятна. «Должно быть, ощущение было такое, словно я врезал ему по
яйцам, — думает Дин. — Кувалдой, не меньше. Вот черт…»
— Это после той операции я вернулся в бункер, — продолжает Кас. — У меня еще болели
шрамы, но я уже мог ходить, так что я подумал, может быть, вы не заметите, если я
буду внимателен в вашем присутствии. Конечно, мне нужно было соблюдать осторожность
и избегать физического контакта — шрамы на животе еще не зажили… как и тот, другой
шрам. — Кас умолкает на несколько секунд. Он бросает взгляд на входную дверь, потом
обводит глазами стол с картой и украдкой с грустным выражением смотрит на Дина. Это
ведь здесь, в этой самой комнате они встретились, когда Кас вернулся в тот день —
когда неловко спустился по лестнице и осторожно бочком обошел стол, чтобы избежать
приветственного объятия Дина.
Кас говорит:
— Знаете, самое странное в лечении рака — это то, что доктора часто даже не
уверены, нужно ли оно. После различных операций следует вторая, гораздо более
длительная фаза лечения химиотерапией и радиацией — и часто она нужна просто на
случай, если где-то в организме остались раковые клетки. Но врачи зачастую не могут
сказать наверняка! В моем случае даже после всех операций они не были уверены, что
удалили все мелкие опухоли. Врачи беспокоились, что где-то могли остаться совсем
мелкие пятна, которые не смог обнаружить кот. Полагаю, это видно по маркерам крови
— как я понял, они не понизились настолько, насколько должны были. Поэтому врачи
сочли, что остаточные клетки опухоли еще могут скрываться где-то в другом лимфоузле
или в легких. Месяц спустя я начал курс химиотерапии, и на следующей неделе они
решат по поводу радиации.
Кас вздыхает.
— В тот момент мне понадобилась медицинская страховка. Первые операции можно было
сделать без страховки — полагаю, их классифицировали как некую первую помощь,
которую нужно оказать немедленно. В Аризоне, во всяком случае, их удалось сделать в
рамках оказания неотложной помощи — по сути, в рамках спасения меня из Гранд-
Каньона. Не то чтобы мне потом не выставили счет, но, как вы наверняка знаете, за
неотложную помощь счет высылают уже после ее оказания. И… признаюсь, может быть, я
указал не совсем верный почтовый адрес и выдумал один из этих «номеров социального
страхования». Как бы там ни было, остальное лечение нужно было назначать заранее.
Оно попадает под другую категорию, несрочного лечения, так что его даже назначить
невозможно, если нет медицинской страховки. Поэтому мне пришлось найти работу.
Конечно, я сразу подумал про работу в магазине на заправке, так как только для
этого у меня был подходящий опыт. — Кас добавляет с легкой грустной улыбкой: —
Боюсь, в вашем социуме не сильно востребованы инструктора по ближнему бою на
кинжалах или воздушным стратегиям защиты…
Как раз когда Дин думает: «Стоп, он что, еще может летать?» — плечи Каса опадают,
словно он только что вспомнил, что не может.
— С чего бы ему не помогать? — спрашивает Сэм, и Дин едва не пинает его под столом.
— Уверен, что такого сценария не будет, но, гм, просто из любопытства: каков
прогноз, если химия не помогает? То есть… каков прогноз для среднего пациента,
который вообще не получает химии?
Этот вопрос нужно было задать. Но у Дина внутри все сжимается, пока он ждет ответ.
***
Они еще какое-то время засыпают Каса вопросами, пытаясь выяснить, какие лекарства
ему дают в рамках химиотерапии, каково было расписание лечения и что запланировано
дальше. Сэм сосредоточился на перспективе радиации (и понятно почему: если химия не
поможет, может быть, у радиации больше шансов? Или ангелы невосприимчивы и к
радиации тоже?) У Сэма также миллион вопросов об условиях страхового плана, который
предоставляет заправочная компания, и о том, где осталась медицинская карта Каса из
Флагстаффа. Но Кас скоро начинает сутулиться на стуле, его голова поникает, и в
глазах появляется знакомое усталое выражение.
Дин наконец прерывает брата посреди длинного вопроса про медицинскую страховку:
— О… — говорит Сэм, бросив на Каса пристальный взгляд. — Да. Верно. Конечно. Хочешь
отдохнуть немного, Кас?
Дин и Сэм кивают, и Сэм встает, чтобы собрать кофейные кружки и отнести их на
кухню.
Этот ход очевидно рассчитан на то, чтобы дать Дину и Касу время наедине. Не то
чтобы это было необходимо: как только Дин укладывает Каса на диван и включает
телевизор, Кас немедленно засыпает — еще до того, как Дин успевает спросить у него,
что бы он хотел посмотреть.
***
Кас так и спит на диване часами.
— Ему это явно нужно, — замечает Сэм тихо около одиннадцати утра, когда Дин
возвращается в библиотеку, навестив Кастиэля в очередной раз. (Оба брата провели
большую часть утра за компьютерами, читая про тестикулярный рак стадии 3В и
варианты лечения.) — Выглядит он совсем разбитым, — добавляет Сэм. — Думаешь,
просто усталость?
— Ох, черт, — отвечает Сэм. Подумав, он добавляет: — Значит ли это… что вы… э… — Он
снова умолкает, теребя свой лэптоп, и даже начинает немного краснеть. — Не хочу
совать нос куда не следует, но…
— Я вроде как случайно заехал ему по яйцам, если ты об этом спрашиваешь, — говорит
Дин. — Или, вернее, по яйцу. Но по тому, которого нет. — Вздохнув, он добавляет: —
Скажем так, все пошло немного не по плану.
Сэм, судя по его виду, никак не может решить, хочется ли ему услышать подробности.
Но воспринимает он все это на удивление спокойно — особенно учитывая, что вся сцена
признания случилась всего пару часов назад. «Уж что-что, а в плане расстановки
приоритетов рак творит чудеса», — думает Дин. В его собственном сознании рак
несомненно смел в сторону все прочие соображения (включая и некоторые
психологические барьеры, прочно стоявшие десятилетиями до этого). Может быть, и у
Сэма наступила похожая ясность в восприятии.
— Как же жаль, что вам достался такой дерьмовый расклад, — говорит наконец Сэм.
— Да уж, реально хуево, — отвечает Дин, сам себя удивив тем, сколько эмоции
вкладывает в эти слова. Но ведь это правда.
— Мне показалось, или он выглядит… так, будто… почти стыдится этого? Я имею в виду
диагноза? Того, что ему удалили яйцо? Я бы не подумал, что ему будет вообще хоть
какое-то дело до того, каких органов он лишится. Это же все-таки не его настоящее
тело.
— Мне кажется, теперь вроде как уже его, — отвечает Дин медленно. — Знаешь… он
сказал что-то насчет… — Дин бросает взгляд в сторону комнаты, где спит Кас. Дверь
туда закрыта, так что Кас наверняка не услышит, но на всякий случай Дин все же
понижает голос: — Не думаю, что он будет против, если я тебе скажу: он упомянул
что-то насчет того, что он «полумужчина, полуангел». И в его понимании это
означает, что в результате он вроде как ничто.
— Так, ну вот это уже чушь собачья! — отвечает Сэм немедленно, горячим шепотом. —
Это полная чушь…
— Мы с тобой это знаем, — шепчет в ответ Дин. — Но он только учился быть человеком,
понимаешь? То есть я знаю, что он на самом деле не человек — черт, он даже,
наверное, изначально не мужского пола, — но он в этой оболочке уже давно. И Чак как
бы… несколько раз воскрешал его в то же тело, и, по-моему, он воспринял это как
намек, что теперь это вроде как его тело? И при том что у него еще и крылья
испорчены…
Сэм кивает.
— Да. Пожалуй, я понимаю, как это могло сбить его с толку. Но все равно это чушь
собачья, — добавляет он твердо. — Уж точно мужчину оценивают не по яйцам. А ангела
— не по крыльям. И что бы он ни говорил, он полноценный мужчина, коли хочет им
быть. И уж точно полноценный ангел. Вне зависимости от ситуации с крыльями.
— О, это мне напоминает… — говорит Дин, вставая и закрывая крышку лэптопа. — Мне
нужно еще прочитать главу.
***
Дин забирает «Физиологию ангелов» из комнаты Каса и приносит ее назад в гостиную.
Он садится в кресло рядом с диваном, откуда может присматривать за Касом, пока тот
спит, и, наладив себе свет — подвинув ближе одну из старых ламп и поправив абажур
так, чтобы она не светила Касу в лицо, — наконец раскрывает книгу.
Черная обложка приятной тяжестью ложится ему на колени. На сегодня задана шестая
глава, «Крылья, перья и полет», но Дин не спеша пролистывает предыдущие главы,
выхватывая кое-какую информацию на пути к шестой главе.
Старейшие и самые крупные ангелы часто рогаты (то есть чем-то напоминают быков) — в
этом случае они оснащены элегантными загнутыми двусторонними рогами, покрытыми
такой же серебристой субстанцией, как и их когти. Отсюда рассказы о «молнии» над
головой и, конечно, знаменитый нимб. В целом же по форме и образу голова ангела
напоминает скорее голову орла: она имеет впечатляющий крупный хищный клюв и большие
зоркие глаза, глядящие вперед, благодаря чему ангелам свойственен пронизывающий,
почти орлиный взгляд (не говоря уже о великолепном бинокулярном зрении).
Таким образом, бык, лев, орел и человек суть части единого целого. По мнению
автора, лучше всего образ ангела передают старинные легенды о грифонах — больших
покрытых перьями существах с крыльями и четырьмя ногами, длинной шеей и хвостом,
имеющих когти на передних лапах и подушечки на задних. Более того, в древних
легендах грифоны зачастую зовутся «хранителями пророков» — очередное подтверждение
того, что в основу этих легенд легли явления ангелов.
И вот, можно представить себе одинокого пастуха давних времен, случайно узревшего
ангела, пролетающего на горизонте. Вероятно, пастух отметил бы его гигантский
размер, четыре лапы и огромные крылья, серебристое сияние на лапах, отсвет
изогнутых рогов и гриву оперения. И наверняка пастух был бы почти ослеплен небесной
энергией, если ангел материализовался относительно близко. Какое же имя выберет наш
пастух для сего фантастического явления, когда прибежит в свою бедную деревню,
чтобы рассказать о чудесном видении? Будь то слово «грифон», «дракон» или «ангел»,
ясно одно: эти огромные крылатые существа являлись людям во всех регионах, на всех
континентах. И хотя сложенные о них легенды исказились по прошествии времени, в
описаниях по сей день прослеживается сходство: два крыла, четыре ноги, серебро на
лапах, огонь, сияние и крупный размер.
NB: Важное замечание для читателей, которые могут вдохновиться данным текстом и
попытаться узреть ангела самостоятельно. Часто встречающиеся в легендах упоминания
«молнии» и «сияния» могут относиться также к крайне опасному явлению, связанному с
просачиванием в нашу смертную сферу небесной энергии, когда ангел являет свое
истинное обличье. Важно отметить, что непосредственное воздействие этой энергии
может привести к слепоте или даже смерти. Таким образом, наблюдать истинный образ
ангела вблизи часто небезопасно — особенно если ангел только что переместился сюда
из небесной плоскости и обладает большим запасом небесного могущества, которое в
этом случае может просачиваться наружу через стержни маховых перьев с
катастрофическими последствиями для находящихся рядом людей (для описания физики
явления см. главы 3 и 5). Автор рискнул узреть истинный облик серафима, только
приняв к сведению предостережения сего серафима, высказанные в недвусмысленных
выражениях, и видел его лишь опосредованно, через защитное затемненное стекло,
созданное по технологии, описанной учеником Галилея Бенедетто Кастелли в 1612 году
для безопасного наблюдения солнечных затмений.
***
Только когда Сэм заглядывает в комнату, едва слышно спрашивая, не захочет ли Кас
супа или тоста с сыром на обед, Дин замечает, что уже за полдень. Они оба смотрят
на Каса: он лежит на боку свесив руку с дивана и тихо похрапывая.
— Может, дадим ему еще полчаса? — шепчет в ответ Дин. — Право же, сон ему не
повредит.
Оценив Кастиэля еще одним долгим взглядом, Дин возвращается к «Физиологии ангелов».
Уже ясно, что ему стоит прочесть всю книгу, но даже на чтение второй главы ушло
столько времени, что он понимает: это проект как минимум на неделю. Следующие
несколько глав тоже выглядят весьма насыщенными. Беглый просмотр третьей главы
(«Измерения, частоты и небесная плоскость») выявляет несколько страниц устрашающих
уравнений, аккуратно пронумерованных от руки, и в пятой главе («Благодать и
могущество») тоже оказывается много математики. Также там обнаруживается сложенная
вклейка, на которой изображена диаграмма крыла с несметным количеством нанесенных
на перья мелких стрелок, указывающих направления. «Рисунок 5.3. Потоки небесного
могущества в полностью оперенном крыле», — гласит легенда под диаграммой.
***
Первая часть шестой главы целиком посвящена разным типам перьев. Оказывается, что
крылья состоят не просто из кучи пушистых перьев, натыканных как попало, —
напротив, перья определенных типов расположены рядами и растут в определенном
порядке. Есть ряд «маховых» перьев огромной длины, уходящих корнями прямо в кость
крыла, (они дополнительно подразделяются на секции первостепенных, второстепенных и
плечевых) и ряды аккуратных маленьких «кроющих» перьев, покрывающих основания
маховых перьев. Как оказывается, все перья растут в строгой последовательности,
настолько предсказуемой, что каждому перу можно было бы присвоить собственное имя и
номер.
— А также адрес и индекс, — бормочет Дин себе под нос. Деталей безусловно много, но
Дин находит, что ему интересны даже мельчайшие подробности. Отчасти, конечно,
потому, что они имеют отношение к Кастиэлю. (Дин уже решил для себя, что непременно
найдет способ вылечить его крылья.) Но кроме того, структура крыла на удивление
похожа на инженерный объект. Сила и мощность, ускорение и маневренность — все это
знакомые понятия, и у Дина начинает складываться причудливое впечатление, что
крылья серафима — это некий райский эквивалент истребителя (или даже, может быть,
Шевроле Импалы): замысловатые в устройстве и спроектированные для высоких
скоростей.
========== Глава 30. Я не мог не заметить, что у тебя есть это перо ==========
Как уже было описано, по своей костной структуре крыло ангела — это фактически
покрытая перьями рука (см. рис. 6.2). Большие маховые перья — первостепенные,
второстепенные и плечевые — являются аналогами частей руки: кисти, предплечья и
плеча соответственно. Но есть и еще один тип махового пера — он гораздо меньше, и
его легко не заметить, но тем не менее он обладает особой важностью.
Крылышко не уникально для ангелов. Ими обладают и птицы. Количество крылышек может
варьироваться: более молодые расы ангелов — например, херувимы, — как и современные
птицы, имеют одно крылышко на крыло. Однако у более древних рас, таких как
серафимы, как и у всех древних окаменелых птиц, обнаруженных по сей день, по два
крылышка на крыло (см., например, прекрасный образец археоптерикса, хранящийся в
музее естественной истории в Берлине и, к счастью, в целости переживший недавнюю
войну). Второе крылышко — это оперенный указательный палец, и он длиннее большого.
Наличие крылышек — еще одно подтверждение того, что крылья птиц и крылья ангелов
созданы по сходному плану. Вероятно, наш Небесный Отец был столь доволен первым
экземпляром оперенного крыла (первым, надо полагать, появилось крыло ангела), что
переиспользовал ту же схему позднее при создании птиц — возможно даже сознательно
направив их эволюцию в сторону приобретения оперения на крыльях. Наверняка также
неслучайно Он придал крыльям обоих существ столь явную аэродинамическую форму: это
говорит о том, что фундаментальные законы подъемной силы, тяги и сопротивления (см.
предыдущие разделы) в райской сфере подобны законам земной атмосферы. Ангелы, как и
птицы, созданы для полета.
Как можно ожидать, крылышки имеют собственные перья. Тут необходимо сделать
отступление и обратить внимание читателя на исключительность перьев из крылышек
ангелов и выдающееся количество относящегося к ним фольклора. Множество
захватывающих сказаний сложено о высочайшей ценности «ангельских перьев». Зачастую
сказания именуют их лишь подобным общим термином, но при внимательном прочтении
становится ясно, что эти истории ссылаются именно на перья из крылышек. Это
очевидно из описаний их размеров и формы.
Во-вторых, перья крылышек играют особую роль в процессе линьки: они всегда первыми
опадают из крыла в начале линьки и вырастают первыми из свежего набора перьев.
Более того, похоже, что перья крылышек первыми сигнализируют о состоянии ангела и в
более общем смысле: они первыми тускнеют, если ангел недомогает, первыми наливаются
блеском, когда ангел восполняет могущество, первыми меняют цвет при линьке, если
личность ангела претерпела существенные изменения.
Почему это так? Почему из всех перьев именно эти так точно отражают сущность ангела
и его состояние? Похоже, и сами ангелы не знают ответа. Но тут вспоминается старая
пословица: «птица — не орнитолог»; иными словами, предмет изучения не всегда
изучает себя сам. Автор (которому выпала честь учиться со многими выдающимися
орнитологами и физиологами), берет на себя смелость предложить объяснение.
Как описано в пятой главе, благодать ангела разлита по полым сердцевинам костей его
крыла (эта особенность костей аналогична системе воздушных мешочков у птиц).
Маховые перья укоренены в костях крыльев так глубоко, что корнями соприкасаются с
поверхностью благодати, и могущество ангела порой может проникать в благодать (или
вытекать из нее) через стержни перьев. Поскольку благодать разливается по трубчатым
костям сплошным потоком, получается, что она попадает из плечевой кости через
локтевую кость в запястный сустав крыла. Запястный сустав расположен как раз на
главном изгибе крыла, видном во время полета. В этом месте благодать не защищена
большими костями и, как следует из анатомии этого узкого региона, должна протекать
совсем близко к коже. И именно в этом месте к крылу присоединено крылышко. Поэтому
вполне возможно, что корни перьев крылышка не просто поверхностно касаются
благодати, как другие перья, но по сути укоренены в ней. Таким образом, перья
крылышка находятся в непосредственном контакте с самой сущностью ангела и постоянно
омываются потоком небесного могущества.
Одно мы знаем наверняка: опавшее во время линьки перо из крылышка часто сохраняет в
своем стержне частичку благодати ангела вместе с могуществом, которое эта благодать
в себе несет. Это единственный тип пера, который имеет свой собственный запас
могущества.
***
Дин неуклонно продвигается по тексту, положив ноги на пуфик и подперев книгу
коленом с одной стороны. Он уже уверен, что перо, которое лежит у Каса в ящике, —
это перо из крылышка. Оно идеально подходит под описание в книге, не говоря уже о
том, что выглядит точно как перо из крылышка серафима на рисунке 6.1: четыре дюйма
в длину, тонкое и немного изогнутое. Дин даже чуть было не вскочил с кресла, чтобы
сбегать в комнату Каса и на всякий случай сверить форму и размер пера.
Однако, дочитав до абзаца о том, что перья из крылышек запасают в себе могущество,
Дин останавливается. Он опускает ноги на пол, садится прямее и, наклонив книгу
ближе к лампе, перечитывает абзац снова.
Благодать.
Могущество.
***
Запас могущества в перьях из крылышек имеется не всегда. Если в период линьки у
ангела недостаточно могущества, перья крылышка могут вообще не иметь его запаса. И
все же, как правило, опадающие при линьке перья из крылышка несут в себе немного
могущества. И если это так, они могут приводить в исполнение заклинания
существенной силы и сложности. Иногда с их помощью можно даже передавать жизненную
силу от одного существа другому (хотя и с очень низкой эффективностью). Но,
пожалуй, самое знаменитое их свойство — это способность излечивать от недугов.
Именно поэтому об этих перьях сложены легенды. Поэтому короли, султаны и цари
издревле охотились за этими бесценными перьями по всей земле: ведь даже частично
заряженное перо из крылышка содержит в себе достаточно могущества, чтобы исцелить
умирающего человека. Полностью заряженное перо может иметь достаточную силу, чтобы
исцелить не только человека, но и недомогающего ангела.
***
Дин обнаруживает, что незаметно для себя поднялся на ноги. Он сжимает книгу в
руках, с учащенным дыханием перечитывая последнее предложение:
Полностью заряженное перо может иметь достаточную силу, чтобы исцелить не только
человека, но и недомогающего ангела.
Но потом Дину приходит в голову: Кас, должно быть, уже знает об этом.
Кас не может об этом не знать. Это просто невозможно. И раз Кас еще не
воспользовался пером, значит на то была причина. И все же… Кас не всегда знает все
об ангелах! «Птица — не орнитолог», — думает Дин; птица не знает всего о строении
птиц, и, может быть, автор книги прав: может быть, и ангел не знает всего об
ангелах. Например, Кас не все знал о Люцифере. И, уж если на то пошло, он много
чего не знал о Чаке, и об Амаре, и о том, почему Чак всегда относился к ангелам
именно так, почему ангелы созданы именно такими, почему Рай устроен так, как
устроен. Кас даже упоминал, что Наоми вмешивалась в его память. Так что… может, он
о чем-то позабыл или вовсе не знал?
Может быть, Кас не знает, что перья из крылышек обладают целительной силой.
И что? Помашет им? Прижмет его к своим шрамам? Съест его? Как именно пользуются
пером из крылышка?
Как бы там ним было… Кас сделает с ним что-то. Дин пропускает эту неизвестную
деталь — уж без сомнения, Кас сообразит, что делать. Вспомнит какое-нибудь
заклинание на ангельском языке или вроде того. Дин переходит сразу к следующему
этапу: перо наверняка начнет светиться, и может быть, у Каса тоже случится один из
этих впечатляющих эпизодов серебристого сияния. И когда сияние угаснет… он чудесным
образом окажется здоров.
Через мгновение, когда сияние потускнеет, Кас медленно выпрямится. Медленно стянет
с себя обезьянью шапку, и его голова опять будет покрыта волосами (в мысленной
картине Дина — идеально взъерошенными). Он недоверчиво потрогает волосы, может быть
даже осмотрит себя с выражением легкого шока, какое бывает у него иногда, когда его
что-то сильно удивило. Но он быстро оправится (как бывает с ним всегда, что бы ни
случилось): секунду спустя он уже посмотрит на Дина с этой своей милой полуулыбкой,
приподняв уголок рта, и отпустит какой-нибудь сухой комментарий вроде: «Полагаю,
мое левое яичко снова на месте — если вдруг ты пожелаешь им воспользоваться».
И его крылья…
Кас склонит голову и закроет глаза, держа в руке уже ненужную шапку. Послышится
раскат грома, и появятся они — восхитительные крылья, наконец видимые невооруженным
глазом. Он раскроет их, такие шикарные и огромные… Сэм прибежит посмотреть, что
произошло, и они оба будут глазеть на Каса, стоящего с поднятыми вверх громадными
оперенными крыльями, излучающими свет и могущество…
«Прекрати», — приказывает себе Дин. Эта мечта уже становится хуже, чем фантазии про
Каса и Эрин, которыми он себя мучил. От нее почему-то еще больнее. Дин даже
закрывает глаза и поднимает лицо к потолку, только бы заставить себя не смотреть на
книгу. «Прекрати это. Прекрати сейчас же», — думает он. Потому что, конечно, это
просто фантазия. Этого не случится, и не случится по той причине, что без сомнения
Кас все это знает. Птица, может, и не орнитолог, но Кас — не птица: он умный и
умеет читать — он даже уже видел эту книгу! Она лежала у него в номере отеля всего
лишь на прошлой неделе! Он давно уже живет на свете, он видел книгу, он много чего
знает и, наверное, сменил при линьке уже тысячу этих перьев. Он просто не может
всего этого не знать.
Но вдруг…
Страницы тихо шуршат, пока Дин пролистывает главу назад, и Кас шевелится.
Дин оборачивается, оставив книгу раскрытой в случайном месте: Кас глядит на него,
лежа на животе и сонно моргая, и слегка улыбается ему. Он переворачивается и
приподнимается на диване, одной рукой проверяя, на месте ли шапка. Потом его взгляд
падает прямо на книгу, раскрытую на пуфике позади Дина.
— Эй, приятель, ты наконец проснулся! — говорит Дин, поймав себя на том, что
пытается невзначай заслонить собой книгу (почему-то он немного стесняется ее). Но
Кас уже заметил ее и теперь до конца садится на диване, вытянув шею и пытаясь
получше разглядеть книгу за коленями Дина.
Дину требуется мгновение, чтобы сообразить, о чем он: Шмидт-Нильсен — это автор.
«Кнут» Шмидт-Нильсен, вспоминает Дин — это отштамповано серебристыми буквами на
обложке.
— Да, — отвечает он, небрежно махнув рукой в сторону книги. — Гм… шестую главу.
Старина Кнут, а?
— Рисунок 6.2?
— Эм… — Дин бросает краткий взгляд через плечо. Книга действительно осталась
раскрыта на рисунке 6.2. — Да, наверное. Слушай, Кас, я знаю, что ты, вероятно, уже
это знаешь, но… там в шестой главе есть раздел про перья из этой особой части
крыла. Которая как большой палец. Называется «крылышко»?
Кас кивает.
Дин отвечает:
— Достаточно далеко, чтобы дойти до той части, где объясняется, что крылышки, гм…
что они, оказывается, могут исцелять? Эм, Кас, так… разве это не перо из крылышка у
тебя в ящике? Смотри, в книге написано… — Дин хватает книгу и поворачивается
обратно к Касу, наскоро пролистывая страницы к нужному абзацу. Несмотря на данные
себе предостережения, он снова чувствует отчаянную надежду, что, может быть, Кас
все-таки всего этого не знает. Может быть, Кас не читал всю книгу (даже притом, что
он, очевидно, узнал рисунок 6.2, увидев его лишь мельком издалека…) Может быть,
перо поможет, может быть, Кас о нем не знает! Образ Кастиэля, расправляющего свои
здоровые, полностью оперенные крылья, снова болезненно ярок перед мысленным взором
Дина, и Дин говорит торопливо, от нетерпения едва не запинаясь в словах: — В этой
книге, в книге написано, что они могут исцелять, Кас! Здесь написано, что перья из
крылышек иногда могут исцелить ангела и точно могут исцелить человека. Так что уж
наверняка они смогут исцелить лишенного могущества ангела в человеческой оболочке,
ты так не думаешь? И, Кас, я не мог не заметить, что у тебя есть это перо дюйма
четыре в длину, правда же, и это как раз такой размер…
— Да, но суть в том, что они могут исцелять даже смертельные болезни и могут даже
передавать жизненную силу, Кас, только послушай…
— У меня осталось два пера из крылышек с моей последней линьки, — говорит Кас. —
Одно лежит в ящике комода, второе я ношу в кармане куртки. Но они оба абсолютно
разряжены. Они не могут исцелять.
Дин делает медленный вздох и заставляет себя спокойно кивнуть головой, как будто не
испытывает большого разочарования.
— В этих двух перьях уже много лет как нет могущества, — объясняет Кас. — И я уже
искал другие перья. Пытался связаться со всеми ангелами, кого мог вспомнить. — Он
сидит на диване, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, так что кисти рук
свободно свисают вниз. Его голова опущена. Наблюдая за ним, Дин постепенно
понимает, что Кас, наверное, провел недели, если не месяцы, опробуя те два пера,
что у него были, и пытаясь найти другие.
Некоторое время они молчат, сидя бок о бок. Дин чувствует тепло бедра Каса своим
бедром.
— Ты уже, небось, целую поисковую операцию провел, да? — говорит наконец Дин. — И
все сам.
Кас кивает. Он снова выглядит уставшим. Его взгляд перемещается на черную кожаную
обложку «Физиологии ангелов».
— Я начал с того, что попытался связаться с каждым ангелом, кого мог вспомнить, —
говорит он. — Перебрал все имена, какие знал. У тех нескольких ангелов, которых я
смог найти на Земле — всего троих, кстати, — не осталось перьев с запасом
могущества. Когда они пали, их крылья сильно пострадали, и с тех пор никто не
линял. Я все равно послал еще молитвы, на случай, если у кого-то во время падения
были с собой старые перья, но ответа не получил. Я и у той песочницы бывал и
молился там тоже, надеясь, что, может быть, удастся снова открыть дверь в Рай.
Пытался обращаться к ангелам мысленно, хотя, на самом деле, «ангельское радио» не
работает, когда нет могущества. Но я опробовал все способы, какие смог придумать.
И… — он качает головой. — Ничего. И никого. Все это было абсолютно бесполезно. Я
искал и другие реликвии — хоть что-то, что может нести в себе запас небесного
могущества, — не только перья. Но ничего не осталось. Такое впечатление, что, когда
Чак ушел, он просто… забрал с собой всю свою силу, — добавляет Кас, даже слегка
озадаченно. — И те вещи, что раньше были святыми, больше таковыми не являются. Вся
святость словно высосана из мира досуха, — говорит он тихо.
Вид у него настолько обескураженный, что Дин обнимает его и сжимает его плечо,
надеясь подбодрить.
— Ну вот видишь, мы еще много чего можем сделать, — говорит Дин уверенно, снова
сжав его за плечи и похлопав по колену для пущей убедительности. — Мы с Сэмом
начнем поиски. На самом деле, мы как раз сегодня утром серьезно взялись за работу,
поскольку теперь знаем, с чем имеем дело. Мы что-нибудь найдем. Всегда ведь
находим, правда?
Кас лишь слабо улыбается в ответ. Дин убирает руку, думая, что, может быть, сейчас
подходящий момент, чтобы отвести Каса в библиотеку и показать ему, как проходит
работа. Однако Дин не может удержаться от вопроса:
— Но… я просто хочу убедиться: ты точно уверен, что в твоих двух перьях совсем не
осталось могущества?
— У меня остались два самых длинных пера из левого и правого крылышек. Это
единственные перья, которые мне удалось забрать из Чистилища. Там произошла моя
последняя линька — в Чистилище. Все остальные перья мне тогда пришлось сжечь:
только перья из крылышек были достаточно мелкими, чтобы взять с собой; остальные я
не решился оставить там, где их могли найти местные твари.
Дин удивленно моргает, глядя на него. Чистилище? Кас пережил линьку в Чистилище?
Кас задумчиво смотрит на плед в своих руках. Он медленно складывает его еще раз, в
аккуратный квадратик, и вешает на подлокотник дивана.
— Линька меня едва не добила, — продолжает он. — Мне же поэтому и пришлось оставить
тебя одного на время. Понимаешь, проблема была в том… — Он не смотрит на Дина,
вместо этого уставившись на диван. — Я потерял много сил, когда нас туда
зашвырнуло, и, как ты, наверное, помнишь, это место вовсе не насыщено райской
энергией. Поэтому, когда я полинял, перья были едва заряжены. То есть в тех двух
перьях из крылышек могущества было совсем мало. Гораздо меньше нормы.
— В тех двух был, поначалу. Только в тех двух. Поэтому я только их и потрудился
забрать с собой: были и более мелкие перья, но они оказались абсолютно бесполезны.
Поэтому я попытался спасти только два крупных. Однако их заряд уже истрачен.
— На что?
Дин смотрит на него в ответ, нахмурившись. И тут Дину вспоминается фраза из Шмидт-
Нильсена:
Умирающего человека.
Очень много. Много злых монстров, некоторые из которых вполне сознательно искали
возмездия. И Дин определенно пережил не одно ранение. Несколько раз раны были даже
явно нехорошие… Вообще, если задуматься, пару раз Дин отключался напрочь.
Но каждый раз, очнувшись потом, обнаруживал, что его раны менее серьезны, чем он
помнил. Как если бы…
И оба раза, когда он приходил в себя, он видел склонившегося над ним Каса, бледного
и сосредоточенного. И Бенни оба раза был необычно молчалив и после неохотно
обсуждал происшедшее. Как будто случилось что-то, о чем Дин не знал. В то время Дин
просто предполагал, что, может быть, имела место еще какая-то драка, или Кас и
Бенни о чем-то поспорили. Но вспоминая теперь ту пару эпизодов…
У них было два волшебных целебных пера. Не одно, а два. Два пера, прямо из древних
легенд. Два таких пера, за какие вели войны короли, султаны и цари, и их оба
потратили на Дина.
Кас делает шаг к Дину и кладет руки ему на плечи. Он наклоняется ближе, внимательно
глядя на Дина своими голубыми глазами.
— Я взял с Бенни обещание, что он тебе не скажет. Я знал, что ты будешь недоволен.
Но, Дин, я счел за счастье, что хоть чем-то мог тебе помочь.
Он изучает лицо Дина, и его взгляд смягчается. Одной рукой он проскальзывает Дину
на шею и гладит его под затылком. Прикосновение успокаивает, и Дин делает глубокий
неровный вздох. Кас говорит:
— Потерять тебя там было бы непередаваемо ужасно. И к тому же, Дин, если бы я не
использовал перья там, я бы использовал их в каких-то последующих ситуациях. У вас
с Сэмом, знаешь ли, есть очень нехорошая привычка оказываться при смерти едва не
каждую неделю. Вы совсем не умеете соблюдать осторожность. — На это Дин вынужден
сухо усмехнуться (тут Кас определенно прав), и Кас заключает: — Даже если бы я
вернулся из Чистилища с двумя заряженными перьями, их могущество все равно ни за
что не дожило бы до сегодняшнего дня.
Он отпускает Дина и странно поводит плечами, словно ему заклинило шею. Смотрит на
одно плечо, потом на другое — как будто думает о крыльях, бессознательно пытаясь
пошевелить ими и даже машинально ища их взглядом. Но крыльев, конечно, не видно, и,
снова поднимая глаза на Дина, Кас говорит с гримасой сожаления:
— Признаюсь, я надеялся, что еще раз полиняю. Но мое последнее оперение — то,
которое выросло в Чистилище, — так и было на мне, когда Метатрон сбросил меня сюда.
Я пал не так скверно, как другие ангелы, но и этого хватило, чтобы опалить мои
перья. И я даже не сразу понял, насколько сильно… — Он сутулит плечи, как будто
даже воспоминание об этом болезненно, и на мгновение умолкает, поджав губы. — С тех
пор я не линял, — говорит он наконец. — Даже не знаю точно почему — должен был бы.
Может, потому что запас могущества у меня был нерегулярный и я терял благодать… Но,
Дин, главное, что я хочу сказать: даже если это последние перья, что я когда-либо
отращу, я не жалею, что использовал их на тебя, не жалею ни капли и никогда не буду
жалеть, что бы ни случилось. Я благодарен судьбе за то, что мои перья тебе помогли.
— Он серьезно смотрит на Дина. — На самом деле, я ведь поэтому и храню их до сих
пор. Они уже бесполезны, но они напоминают мне, что иногда, хотя бы временами, я
бывал тебе хоть немного полезен.
— Хоть немного полезен? — переспрашивает Дин. Он вынужден усмехнуться. — Ты мне
жизнь спасал сколько — раз десять как минимум? И Сэму тоже. И многим другим людям.
И вообще спасал мир. Это у тебя называется «хоть немного полезен»?
— Ну… — произносит Кас с сомнением. — Мне всегда кажется, что я мог бы сделать
больше.
Похоже, что у Каса эти слова вызывают лишь растерянность. Он набирает воздуху,
чтобы что-то сказать, но потом останавливается, не начав, и Дин видит, как меняется
выражение его лица. Сначала по его лицу пробегает тень сомнения, потом на нем
зарождается надежда — как будто Кас начинает понимать, что на самом деле имел в
виду Дин. И затем возвращается его озадаченный прищур.
Он начинается как одно лишь нежное касание губ. И развивается в нечто большее.
Секунд сорок спустя Кас прерывает поцелуй, чтобы сказать: «Мне только что пришло в
голову, чем еще я могу быть полезен. И можно надеяться, не только немного», — и на
его лице наконец появляется эта чудесная милая полуулыбка.
Пока что никаких грандиозных моментов, никаких сияющих крыльев. Но увидеть эту
легкую улыбку уже кажется огромной победой, и Дин улыбается ему в ответ.
— Я правда не хотел ничего прерывать, — говорит Сэм от двери. Покраснев как рак, он
добавляет: — Но дверь была открыта настежь, ребята, и я услышал, что Кас встал, и
только хотел сказать: суп готов.
Пока они идут в кухню вслед за Сэмом, Кас искоса бросает на Дина осторожный взгляд.
— А дальше ты эту главу читал? — спрашивает он. Тон у него непринужденный, но в
глазах видна бдительность. — Что-нибудь еще про… перья из крылышек или… другие
перья?
— О… нет, скорее… — Кас небрежно машет рукой, садясь за стол. Сэм ставит перед ним
тарелку супа. Кас добавляет: — Про перья головы, может быть. Или шеи. Про другие
перья.
— А что, есть и другие перья, которые могут исцелять? — спрашивает Дин.
Сэм, осторожно поднимающий вторую тарелку супа к микроволновой печи, услышав это,
едва не роняет тарелку. Он со стуком ставит ее на столешницу и поворачивается к
Дину с Касом. На его лице отражаются одновременно недоверие и надежда.
— У Каса есть парочка, но в них не осталось благодати. — (Он не может заставить
себя объяснить почему.)
— В некоторых — да, — отвечает Дин. — В перьях из крылышек может храниться, типа,
струйка благодати. — В ответ на озадаченный взгляд Сэма он поясняет: — Крылышки —
это такие маленькие штуковины в изгибе крыла. Вроде пальцев.
— Вот эти два пальца, — объясняет он Сэму. — Они покрыты перьями. На крыле, я имею
в виду. У меня осталась пара этих перьев с последней линьки, но они уже давно
утратили свой скудный запас благодати.
Под всеобщее молчание Кас опускает руку, берет ложку и начинает есть суп.
Сэм хмурится. Он набирает воздуху, как будто собирается что-то сказать, но потом,
кажется, передумывает и долгое время рассеянно смотрит на микроволновку, о чем-то
размышляя. Дин поворачивается обратно к Касу.
— Так все-таки почему ты спрашивал, о чем еще я прочитал? Другие перья тоже могут
иметь запас могущества?
— К сожалению, нет. Просто было любопытно, как далеко ты продвинулся в книге, вот и
все.
— До середины шестой главы, — отвечает Дин. — Как раз до той части, о которой я
тебя спросил. Остальное дочитаю позже.
По-прежнему немного непонятно, почему Каса интересует, до какой именно страницы Дин
дочитал «Физиологию ангелов», и Дин гадает, нет ли в книге какой еще полезной
информации об ангельских перьях — помимо описания их целительной силы. У него даже
появляется искушение немедленно вернуться к чтению, но с другой стороны, теперь,
когда Кас проснулся, Дину хочется сначала провести немного времени с ним. Уже за
полдень, Кас проспал полдня, и Дин с болью вспоминает, что у них всего одна хорошая
неделя — всего каких-то несколько дней, — прежде чем придется возвращаться в
химический мотель, в новый круг ада. И все же, когда они втроем начинают есть, Дин
невольно бросает взгляд в сторону комнаты, где на пуфике тихо осталась лежать
«Физиология ангелов».
— Ты уже, наверное, прочитал всю эту книгу, да? — спрашивает он у Каса.
Дин и Сэм скептически переглядываются. Может быть, Кас и хорошо поел, но все же
после химиотерапии прошло всего несколько дней. Вчера он едва был в состоянии
стоять на ногах без поддержки. Синяки на его лице после падения в мотеле еще не
сошли, и рана на губе едва начала заживать.
Видя, как братья с сомнением смотрят друг на друга, Кас возводит глаза к потолку.
— Честное слово, со мной ничего не случится, — уверяет он. — Я просто пройдусь
немного. Просто хочу увидеть солнце, почувствовать ветер… — Он колеблется. — Это
всего на несколько минут.
На мгновение Дину даже становится обидно — пока он не замечает, что у Каса снова
появился этот его уклончивый вид. И теперь уже, кажется, не по поводу книги — по
какой-то иной причине. Поразмыслив над этим пару секунд, Дин догадывается по какой.
Дин допытывается:
— Очередная широковещательная молитва всем ангелам в зоне приема? Даже, может быть,
Кроули вызовешь? Что-то подобное? Возобновишь квест по поиску реликвий?
Дин объясняет:
Кас уже открывает рот, чтобы возразить, и на его лице появляется знакомое упрямое
выражение, но Дин продолжает:
— Я пойду с тобой, и нет, тебе не предоставляется права голоса, потому что ты
месяцами скрывал от нас, что происходит, и ты три дня как после химии и не пойдешь
вещать молитвы на все мироздание и призывать на нашу голову психованных ангелов и
безумных демонов — по крайней мере, не сегодня — СЕГОДНЯ ты будешь ОТДЫХАТЬ и
позволишь делать работу НАМ. — Дин прерывается, чтобы сделать вдох (Сэм безуспешно
пытается спрятать улыбку). — Позволь нам с Сэмом тоже попробовать, хорошо?
— добавляет Дин. — Позволь нам разобраться, чем мы можем помочь. Ты только сегодня
нам рассказал, что вообще происходит. Дай и нам попробовать найти решение.
— Лечь на диван и отдыхать, — приказывает Дин. — То есть если хочешь погулять,
погуляй — немного. Но серьезно, смотри сколько сна тебе нужно было этим утром. И
наверняка ты еще до конца не выспался. Поваляйся еще. Посмотри какие-нибудь
«Звездные врата».
Дин фыркает при мысли, что Кас будет смотреть «Девочек Гилмор».
— Метатрон уже сообщил мне знания обо всех книгах, фильмах и телесериалах, которые
были ему известны. Включая и все вами названные.
— Ну тогда что-нибудь новое, — не сдается Дин, складывая руки на груди. — Серьезно,
приятель, тебе надо отдохнуть.
— Отдых после химиотерапии — это тоже часть борьбы с болезнью, — объясняет ему Сэм.
— Отдыхая, ты поправляешься. Это не то же самое, что сдаться. И Дин прав: хоть раз
дай нам взять исследование проблемы на себя. Хоть на пару дней. Кстати, Дин, к
вопросу об исследовании… — Сэм колеблется. — Можешь показать мне эту главу? Ту
часть, где про пальцы-перья?
Сэм спрашивает это вполне непринужденным тоном, но Дин слегка удивлен. Шестая глава
была его заданием на сегодня, а Сэм собирался изучать вопрос про тестикулярный
рак — теперь, когда они наконец знают, что у Каса.
— Разве не мне поручена шестая глава? — уточняет Дин, озадаченно глядя на брата.
— Просто любопытно, — отвечает Сэм, спокойно встречая его взгляд. — К тому же я уже
закончил почти все свое чтение.
Кас не обращает на этот диалог большого внимания: его, кажется, отвлекло упоминание
новых сериалов, и вскоре он уже встает, сообщая, что, и правда, пойдет глянет, что
есть на Нетфликсе. Но Дин теперь смотрит на Сэма. Ему кажется, что в выражении лица
Сэма что-то не то — оно уж слишком спокойное, нарочито равнодушное. Однако Сэм лишь
отворачивается и отходит к раковине, мыть посуду.
— Я принесу тебе книгу, — говорит Дин только. Он решает не выпытывать подробности
(не сейчас, когда Кас может услышать, а они как раз пытаются заставить его
отдохнуть).
***
Однако, когда несколько минут спустя Дин спрашивает его об этом в библиотеке,
передавая ему «Физиологию ангелов», Сэм отвечает только:
— Мне кажется, стоит узнать подробно обо всем, что имеет целительную силу. Пусть
даже просто чтобы понимать, какие объекты могут такой силой обладать.
— Тут новая серия! — бодро сообщает он Дину. — Ее сняли совсем недавно! Метатрон о
ней не знал, потому что она только вышла, так что и я тоже не знал. — Он поднимает
глаза на Дина со свойственной ему полуулыбкой. — Мне нравится герой Дин. Его зовут
как тебя. И он немного похож на Сэма, тебе не кажется? — говорит Кас. Потом
добавляет неуверенно: — Эм… не желаешь ли ты посмотреть серию со мной?
«На самом деле, надо бы вернуться к изучению вопроса, — думает Дин. — К тому, что
делать, когда химиотерапия не помогает».
— У меня все схвачено, — уверяет Сэм, когда Дин спрашивает, не возражает ли тот
пока продолжить исследование в одиночку. — Посиди с ним. Ему, наверное, нужна
компания.
— Он месяцами был один. Хоть ты и провел с ним все утро, но он по большей части
дрых. Иди, побудь с ним, раз он теперь не спит. Я разберусь с исследованием,
правда. Иди посмотри Нетфликс, расслабься.
Сэм фыркает.
***
К вечеру они отсмотрели весь сиквел «Девочек Гилмор» и какой-то донельзя
сентиментальный сериал про девочку, выросшую на канадской лошадиной ферме
(последние сезоны настолько свежие, что Метатрон про них не знал, и Каса неожиданно
увлекает мыльная опера об отважной юной наезднице). Они даже опробовали первые
серии «Очень странных дел» и «ОА», и теперь Кас делает явно непростой выбор между
«В поисках Дори» и «Стражами Галактики», сосредоточенно переключаясь туда-сюда
между обзорами их содержания.
Как выяснилось, Касу страшно нравится находить фильмы, выпущенные после того
причудливого вторжения Метатрона в его сознание. У Дина складывается впечатление,
что возможность посмотреть эти фильмы самостоятельно и увидеть в реальном времени,
как разворачивается сюжет, помогает Касу почувствовать независимость от всех тех
ужасов, которые Метатрон (и прочие ангелы) сотворили с ним за прошедшие годы.
К ужину они уже порядком продвинулись в «Стражах Галактики» («В поисках Дори»
отложен на потом). Дин наслаждается каждой секундой — не в последнюю очередь
потому, что за просмотром кино он смог уговорить Каса поесть еще, и не только
обычный попкорн, но и целый ассортимент полезных закусок, которые Дин доставляет
ему, как подношения: миски черники, нарезанные яблоки с кубиками сыра, свернутые
ломтики индейки с горчицей. Передавая свое последнее подношение (кружку горячего
куриного бульона), Дин замечает, что Кас пододвинул поближе пуфик и положил на него
ноги. Дин садится рядом, тоже подняв ноги на пуфик.
— Целый вечер перед телеком, а, Кас? Видишь, немного отдохнуть не так уж и плохо.
«Кто знал, что валяться вдвоем перед телеком можно так невинно?» — думает Дин, пока
Кас снимает с паузы «Стражей Галактики». На самом деле, ужасно приятно даже просто
сидеть рядом с Касом, наблюдать за его реакциями на сериалы, видеть, как ему
нравится гадать, куда повернет сюжет… прижиматься к нему поближе…
Они сидят, так или иначе прислонившись друг к другу, весь вечер. Кас в какой-то
момент позволил себе наклонить голову к плечу Дина, и Дин вскоре после этого
позволил себе опустить голову сверху. Поначалу все это еще немного поражало
новизной, но со временем стало чрезвычайно уютно лежать вот так, прижавшись к Касу.
Постепенно Дин осмелел достаточно, чтобы начать приваливаться к нему, используя его
плечо как подушку. И Кас, в свою очередь, приобрел привычку класть руку Дину за
шею, либо гладя его по волосам, либо упрятав пальцы под одеяло и держа Дина за
руку.
Помимо этого ничего не произошло (во всяком случае, пока): ни тот ни другой не
предприняли никаких серьезных шагов.
— Я вернусь часа через два минимум, — говорит Сэм предусмотрительно. — Это самое
ранее. Скорее даже через три. Точно через три, ведь у меня и еще есть дела. Может,
и через три с половиной.
Дин выуживает из кармана ключи от Импалы и бросает их в направлении Сэма; Сэм ловит
их на лету и быстро ретируется.
— Время… наедине? — повторяет Кас недоуменно. Похоже, эта идея для него нова. Он
обдумывает ее какое-то время, потом его озаряет понимание: — А, для секса? Я понял.
Наверное, на случай, если мы захотим воспользоваться другой комнатой вместо спальни
или вести себя громче? Но почему это вызывает у него смущение? И почему он просто
не скажет об этом?
Дин только пожимает плечами. Кас качает головой, ворча себе под нос: «Люди…» Потом
поворачивается к Дину с нескрываемым энтузиазмом в глазах.
— За три часа можно много чего успеть, — замечает Кас. — Если мы захотим.
— Понятия не имею, о чем ты, — невозмутимо отвечает Кас. — Я уже много лет свободно
говорю по-английски. — Он снова указывает пультом на телевизор. — Серьезно, ты
хочешь… кончить… сегодня, Дин?
Но как только телевизор выключен, как только они оказываются на ногах, они оба
медлят, и Дин чувствует, что в воздухе повисло неловкое напряжение. Кас следит за
Дином почти с опаской. Дин полагает, что они отправятся в спальню Каса, но ни один
из них не двигается.
О том, как он спешно попятился, буквально свалившись на пол. Как ему стало плохо… и
как он согнулся в настоящей агонии на несколько долгих, жутких секунд. Конечно, он
быстро пришел в себя, но…
«Мое прикосновение всегда будет причинять ему боль», — думает Дин. Эта мысль
настолько же иррациональна сейчас, насколько была утром, и Дин даже раздражается
оттого, что она снова возникает в его голове. Но он не может до конца избавиться от
нее и с удивлением понимает, что испытывает неуверенность.
— Ладно, дело в том, что… — начинает он, набирает воздуху и говорит: — Я очень не
хочу снова сделать тебе больно.
Мысль о том, что все удовольствие всегда будет доставаться Дину и никогда — Касу,
совершенно неприемлема, и Дин твердо намеревается найти способ решить эту проблему.
Так чтобы Касу не было больно и тоже было хорошо.
— Как насчет… — начинает Дин, размышляя на ходу, — может быть, позволишь мне…
увидеть?
— Увидеть что?
«Где швы», — хочет сказать Дин. Но не только это: «Где синяки, — добавляет он
мысленно. — И те шрамы на животе. И что это за следы царапин у тебя на спине».
***
В итоге они оказываются в комнате Дина (Дин надеется, что перемена обстановки
поможет им обоим отвлечься от воспоминаний об этом утре). Кровать здесь
двуспальная — шире, чем та, что у Каса. Она всегда была больше, чем нужно Дину: еще
в первые месяцы после переезда в бункер он заменил узкий односпальный матрас,
который был здесь изначально, на большой новый. Тогда он еще думал, что наверняка
временами новый матрас с ним будет делить та или иная девушка. Но здесь никогда не
было девушки. Он всегда спал на этой кровати один.
До сего момента.
Но даже несмотря на смену обстановки, Кас заметно напряжен. Какое-то время он стоит
у кровати, оглядываясь по сторонам немного растерянно, как будто не уверен, что
дальше делать. Потом стягивает с себя свой синий свитер и начинает расстегивать
рубашку под ним. Она оказывается с длинными рукавами, как будто он намеренно
прикрыл руки дополнительными слоями одежды. На Дина он не смотрит — вместо этого он
уставился в пол, напряженно сжав губы. Дин делает шаг ближе и накрывает ладонями
его руки, останавливая его.
***
Он расстегивает рубашку пуговица за пуговицей и все это время не сводит глаз с лица
Каса. Кас постепенно расслабляется, видимо, понимая, что Дин не собирается изучать
и оценивать каждый обнажающийся дюйм его кожи. Края рубашки расходятся, но Дин по-
прежнему не смотрит на грудь Каса — вместо этого он переключает внимание на
манжеты, расстегивая их бережно — сначала левый, затем правый. Он двигается
медленно, время от времени слегка улыбаясь Касу, надеясь сделать из этого процесса
скорее прелюдию, чем медицинский осмотр.
— Все в порядке, Кас, — говорит Дин. — Просто хочу знать, где безопасные зоны. — Он
едва не добавляет: «Это не конкурс красоты», но вовремя соображает, что может
создаться впечатление, будто он считает, Кас плохо выглядит.
«Ему нравится сзади на шее», — вспоминает Дин и гладит Каса под затылком. Эффект от
этого почти мгновенный: Кас заметно расслабляется, его голова чуть опускается и с
губ срывается длинный вздох. Он даже на секунду закрывает глаза.
И похоже, прикосновение к шее придает ему уверенности, потому что после этого Кас
быстрым движением сбрасывает с себя рубашку. Мгновение спустя он даже расстегивает
штаны и снимает носки. Он двигается торопливо, как будто старается успеть, пока не
прошла волна самоуверенности. Но, дойдя до боксеров, снова медлит.
И дальше.
Дин заходит ему за спину, думая, что Касу будет проще обнажить шрамы, если Дин не
будет пялиться ему в пах. Он подумывает обнять Каса сзади, но, как только
оказывается у него за спиной, странные темные линии на плечах и спине Каса
попадаются Дину на глаза. Те самые следы в виде царапин, словно от когтей, которые
он заметил в первое утро в химическом мотеле, когда Кас скорчился в душе. Дин не
знает, безопасно ли их трогать: синяки ли это? Он осторожно кладет руку Касу на
плечо, заведомо выше темных следов, пытаясь рассмотреть, что это такое.
— Прости, что я так плохо выгляжу, — говорит Кас ни с того, ни с сего. Он поднимает
руку к голове и сдергивает свою обезьянью шапку — грубо, словно пытается
продемонстрировать, насколько он непривлекателен (то есть, как ему кажется,
непривлекателен). Он уже почти полностью лысый.
— Что? — не понимает Дин, удивленный больше словами Каса и напряженностью в его
тоне, чем отсутствием волос или странными когтистыми следами. — Нет, нет… Не в этом
дело. Правда. Я просто не хочу сделать тебе больно там, где синяки.
— А, эти? Это не синяки, — говорит Кас, заглядывая через плечо. — Это блеомицин.
— От химиотерапии, — поясняет Кас. Теперь он говорит немного свободнее, как будто
сосредоточиться на одном изъяне легче, чем чувствовать себя обнаженным с ног до
головы. Он даже поворачивается спиной к лампе у кровати, чтобы получше осветить
странные следы. — Моя химиотерапия включает три лекарства, — говорит он. — Одно
называется блеомицин, и один из его побочных эффектов — вот эти причудливые темные
разводы на коже. Как мне сказали, это один из редких побочных эффектов, но у
некоторых людей бывает.
— Правда? Похоже на следы от когтей, — говорит Дин. Это действительно так: теперь,
когда они лучше освещены, видно, что разводы расположены рядом, группами по три-
четыре параллельных линии длиной в несколько дюймов. Они багряного цвета с оттенком
синевы, как застарелые синяки. Группы разводов разбросаны по плечам и пояснице Каса
в нескольких местах. — А они болезненные? — спрашивает Дин.
Дин отваживается провести пальцем по одной группе линий, но действительно, Кас даже
не вздрагивает.
— Не знаю, — отвечает Кас. Он небрежно пожимает плечами, но потом добавляет с явной
озабоченностью в голосе: — Говорят, зачастую они навсегда. Я пытаюсь их скрывать…
То есть, сам подумай: если кто-то увидит меня без рубашки… похоже ведь, будто я
побывал в схватке с оборотнем, да? — Он изгибает шею, пытаясь заглянуть через плечо
на спину. — Не то чтобы в схватке с оборотнем было что-то предосудительное, но я бы
все же предпочел выглядеть… нормально.
— Ну, если кто-нибудь спросит, скажи, что у тебя такой фетиш, — предлагает Дин с
усмешкой. Кас поворачивает голову еще дальше — только чтобы бросить на Дина
озадаченный прищуренный взгляд.
— Фетиш?
— У каждого есть фетиш, ангел, — отвечает Дин, улыбаясь. — Вопрос только в том,
нашел ли ты его. — Кас прищуривается еще сильнее, но Дин добавляет: — В общем,
главное, они не болезненные — это все, что я хотел понять. И знаешь, они выглядят
даже круто.
— Правда, — уверяет Дин, и он не врет: следы выглядят почти как татуировки или даже
внушительные боевые шрамы. Желая подчеркнуть свои слова, Дин наклоняется и целует
самый верхний след на левом плече. Кас втягивает воздух. Дин приближается к его
спине.
Прижаться с силой. Дин даже ловит себя на том, что борется с возрастающим желанием
вжаться членом прямо между его ягодицами… начать тереться о него…
Но еще могут быть травмы, о которых он не знает. Как знать, может, бесцеремонное
обращение с задницей Каса может даже потревожить швы спереди — например, если
слишком резко натянуть кожу. Дин вздыхает, заставляя себя удержаться от
полноценного объятия. Это досадно, но в конце концов он позволяет себе приблизиться
достаточно, чтобы хотя бы поцеловать Каса в шею.
Наступает момент, когда он снова медлит. Дин уже почти протягивает руку, чтобы
опять погладить его по шее, но на этот раз Касу самому удается преодолеть
нерешительность. Он вздыхает и наконец говорит, указывая на свой пах:
— И, гм… в общем, левое яичко удалили, как видишь. Шов на самом деле довольно
высоко, вот здесь, в паху. — Он указывает на место, на которое Дин не обращал
внимания, над мошонкой, почти у основания члена. — Даже интересно, — говорит Кас, —
они проникают сверху и вынимают яичко из мошонки, прежде чем его отсечь. Хотя на
самой мошонке тоже есть надрез — вот здесь, видишь? Он уже почти зажил, но помнишь,
я рассказывал, как у меня случилось заражение и мне пришлось повторно лечь в
реанимацию? Заражение было как раз здесь. Теперь оно уже прошло, но этот шов еще
нужно снять…
Он продолжает несколько минут. Похоже, что ран и синяков десятки, и теперь, когда
Кас достаточно осмелел, чтоб обо всех о них рассказать, он выдает столько
информации, что Дин даже немного теряется. Ему приходится прятать растущую тревогу,
только кивая и изредка задавая вопросы.
Но все это можно учесть, напоминает себе Дин. По крайней мере, должно быть можно.
Кас все же не полностью покрыт ранами, не на сто процентов, и, как выясняется,
некоторые из них не болезненные. Синяки на ногах — по большей части ниже колен, те,
что на руках — в основном на предплечьях; «синяки» на спине, как выяснялось,
нечувствительные. И шрамы на животе уже зажили. Кас даже говорит, что мошонка его
больше почти не беспокоит и что шов скоро снимут. Но все равно все это начинает
напоминать навигацию по минному полю, и хотя Дин пытается вести себя уверенно и
оптимистично, мысль «Мое прикосновение всегда будет причинять ему боль»
возвращается.
Но потом он вспоминает просьбу Каса этим утром. «Пообещай мне, что это тебя не
остановит! — взмолился Кас. — Пообещай! Я не вынесу, если ты сдашься, если
откажешься от меня».
И Дин пообещал.
Особенно когда не можешь избавиться от этой дурацкой мысли, что твое прикосновение
всегда причинит ему боль?
«Может быть, мы слишком торопимся, — переживает Дин. — Может быть сегодняшний день
надо было посвятить исследованиям… Может быть, нужно было сидеть и читать дальше о
перьях».
***
— Что ты делаешь? — спрашивает Кас, приподнимаясь на локтях. Дин роется в ящике
комода. По тому, как Кас вытягивает шею, ясно, что ему не видно, что в ящике. И
Дина это вполне устраивает — он не хочет раскрывать свой план, пока не найдет то,
что ищет.
— Не у тебя одного секреты в комоде, знаешь ли, — говорит Дин. — Нижний ящик — это
ящик удовольствий. — Он отодвигает в сторону отделанные мехом наручники и стопку
старых «Пентхаусов» (когда-то найденных, что интересно, в шкафу в библиотеке
Хранителей Знаний).
— Ящик удовольствий?
— Эрекционные… что?
— Кольца. Кольца на член. Так, что у нас тут еще… зажимы для сосков — ха, я и забыл
про них! Шелковый бондаж. Анальные пробки…
— Анальные что?
— Сэм называет это «нездоровым» количеством секс-игрушек, но я считаю, что это как
раз здоровая коллекция, — замечает Дин беспечно. — А, вот они! — Он улыбается сам
себе, доставая из глубины ящика узкую длинную коробочку. — Давненько припасены у
меня на всякий случай. Никогда ведь не знаешь, какие фантазии окажутся у девушки.
Или у парня, хм…
На самом деле, Дина уже посещает неуверенность по поводу этой идеи, но кажется, что
попробовать стоит. Он приоткрывает крышку и некоторое время раздумывает, какое из
перьев опробовать на Касе.
Конечно, это всего лишь коробка птичьих перьев, не ангельских. Однажды Дину
попалась девушка, которой такое очень нравилось, и позднее он включил перья в свою
коллекцию секс-игрушек. И несколько раз, когда хотелось чего-нибудь новенького, они
очень даже пригодились. Это вполне достойная коллекция разнообразных типов перьев:
есть и пушистые страусовые, и длинные волнистые из хвоста фазана, и пара павлиньих,
и несколько простых классических белых — наверное из какой-то домашней птицы. Дин
даже не знает наверняка, из каких они птиц: когда-то он нашел их в костюмерном
магазине и с тех пор иногда докупал одно-два в коллекцию.
— В общем, если ты против или еще что, просто скажи. — Дин выбирает наугад новое
белое перо и поворачивается к Касу, вертя пером в воздухе.
— У меня их целый набор, — говорит Дин. — Они очень мягкие — я подумал, хорошо
подойдут для начала. Как считаешь? Будет нежно. И так я могу исследовать, где к
тебе безопасно прикасаться. Можно?
Наконец он кивает, немного резко. Дин садится обратно на кровать и протягивает руку
с пером, свесив кончик в воздухе над животом Каса.
Глаза Каса не отрываются от пера. Дина снова охватывает неуверенность: кажется, что
Кас опять напрягся, и только теперь Дину в голову приходит мысль, что вид перьев
может напоминать ему о его изувеченных крыльях. Но Кас кивает еще раз, так что Дин
осторожно опускает кончик пера ему на грудь и проводит, очень нежно, по одному из
шрамов на животе.
— Больно было?
— Больно не было, — говорит Кас поспешно. — Больно не было совсем. Вовсе нет. Все в
порядке. Попробуй еще. — Он медленно опускается с локтей на матрас, но потом, что
интересно, подкладывает под голову подушку — очевидно, желая видеть перо. Когда Дин
снова проводит пером по его коже — на этот раз двигаясь обратно вверх по его животу
к груди, — Кас не сводит с него глаз.
— У тебя есть перо, — произносит он. Его голос звучит глубже обычного.
— Да, правда всего лишь из костюмерного магазина, — отвечает Дин. — Я даже не знаю,
из какой это птицы…
— Это пятое первостепенное перо из левого крыла взрослой домашней утки, — говорит
Кас. Он сглатывает. — Но это, гм… это же твое перо теперь, правда? То есть… ты
считаешь его своим?
Дин был настолько сосредоточен на шрамах на животе, что даже не думал в этом
направлении, и теперь он пару секунд глупо моргает, уставившись на член Каса, пока
до него наконец не доходит: «О…»
— Да, это мое перо, — отвечает Дин непринужденно. — Определенно мое. Оно у меня уже
давно.
— Вот как… — произносит Кас. Когда Дин снова проводит пером по его груди, Кас
сглатывает и чуть раздвигает ноги.
Дин медленно рисует пером по его коже, отважившись даже провести кончиком по соску.
Быстрая проверка состояния дел внизу показывает, что стояк прогрессирует прекрасно.
Кас спрашивает с притворным безразличием:
— А ты когда-нибудь использовал это… это конкретное перо с… ах… с кем-то еще?
— Нет, — отвечает Дин, к этому моменту совсем не в силах сдержать улыбку. — Чистое
новое перо. Берег его для правильного партнера. Ты первый.
— Да так… — говорит Кас. — Просто интересно. — Его голос стал хриплым (то есть
хриплым даже для Кастиэля), и, взглянув чуть ниже, Дин убеждается, что эрекция
прогрессирует очень хорошо. Она сейчас в той соблазнительной промежуточной фазе,
когда член еще не стоит, но уже поднимается, словно по волшебству, как будто сила
притяжения в комнате постепенно исчезает.
— Не возражаешь, если я продвинусь ниже? — спрашивает Дин.
Дин, конечно, весь прошлый час — да даже весь прошедший день — думал о том, как
можно подрочить Касу без того чтобы… в общем, без того чтобы хоть за что-то
дергать. Без резких движений, другими словами. В его голове уже возник аморфный
план, включающий сверхнежный минет — ограниченный строго членом, вообще без какой-
либо активности в области мошонки. Но реакция Каса на перо внезапно открывает целый
набор новых возможностей. Дин проводит кончиком пера по его груди вниз, к шрамам на
животе (которые действительно, похоже, не представляют проблем), и дальше, по
направлению к члену. Медленно — очень медленно — Дин подводит перо ближе, и ближе,
и еще ближе к эрекции Каса.
И с каждым дюймом продвижения пера член Каса становится тверже. И его дыхание
становится глубже. Любопытствуя, как он отреагирует, Дин наконец убирает перо с
живота Каса и намеренно гладит кончиком прямо по головке его члена. У Каса
вырывается стон.
— Ощущения хорошие? — спрашивает Дин. Кас кивает. Дин проводит кончиком пера по
всей длине члена Каса вниз, затем вверх. Его член теперь стоит почти полностью, и
Дин несколько раз повторяет движение, завороженный тем, как член твердеет все
больше с каждым прикосновением пера.
— Когда-нибудь делаешь это со своими перьями? — спрашивает Дин. (Ему на самом деле
любопытно узнать ответ. В конце концов, те два пера у Каса уже много лет, ведь
так?)
— Не… совсем, — отвечает Кас, снова закрывая глаза. — Ну… вроде того.
— Позволь уточнить, — говорит Дин, медленно вращая кончиком пера по головке члена.
Про себя он в этот момент думает с абсолютно бесстыдным ликованием: «Я нашел фетиш,
я нашел фетиш!» Но вслух продолжает беспечным тоном: — Пока я глажу своим пером
вдоль твоего члена… — (Кас издает тихий вздох) — может быть, ты расскажешь мне, что
именно не дозволено?
— Ну, это… это не то чтобы правило… — говорит Кас. — Скорее… традиция. Считается…
непристойным… касаться… в общем… считается непристойным, когда… э… перья крыла
контактируют с… эм… с…
— Ах… — вздыхает Кас. — Эм, да… даже когда это твоя собственная оболочка, как в
моем случае… даже когда это пустая оболочка… это просто… неподобающе…
Дин делает длинный ленивый мазок пером по стволу, от основания до кончика члена —
на этот раз с силой, так что перо изгибается от напряжения. У Каса вырывается
резкий вздох, когда кончик пера отскакивает от борозды под головкой — Дин не
планировал этого специально, но перо со щелчком распрямляется и хлещет по головке
члена. Кас издает возглас, и его член подрагивает, к восхищению Дина.
— Ах, гедонизм, — говорит Дин, повторяя жест со щелчком пера несколько раз. Кас
начинает ерзать на постели. — Да, я понял, — добавляет Дин. — Неподобающий
гедонизм. Так скажи-ка мне, Кас, ты и правда никогда не касался своими крыльями
собственного члена? Ни разу?
Кас не отвечает.
— Всего только… два… — выдыхает Кас. — И только уже когда оболочка была полностью
моей, пойми… Без другого хозяина. Но я никогда… никогда до конца… мне было просто
любопытно…
— Ты остановился до того, как кончил? — подсказывает он, и Кас кивает, ерзая
сильнее и стискивая в пальцах простыни. Щелчки пера подействовали чудесным образом:
его член теперь совершенно твердый. Он налился кровью, стал багряно красным, а
затем потемнел еще. И каждый раз, когда Дин проводит по нему пером, он вздрагивает,
и Кас громко вздыхает.
— Д-да… — отвечает Кас сквозь зубы. — Но это было… противно моей миссии…
— Да, — выдыхает Кас. На конце его члена выступает круглая капля предсеменной
жидкости. Дин проводит пером прямо по ней, вращая кончиком в капле вокруг
отверстия, и Кас вскрикивает: — АХ! А… — и выгибается бедрами над кроватью.
— Все в порядке? — спрашивает он, немедленно оставляя дразнящий тон. — Это же было
не больно?
— Не больно нет хорошо вообще не больно… — выдыхает Кас одним стремительным потоком
слов. Он падает обратно на матрас, хватает руку Дина и силой возвращает ее на
место, так чтобы перо снова оказалось на его члене. (Дин с восхищением отмечает,
что Кас не просто схватил перо — вместо этого он схватил руку Дина. Как будто
хочет, чтобы именно Дин, а не он сам, управлял пером.) — Не останавливайся, —
шепчет Кас. — Так хорошо, хорошо, хорошо, я скажу, если будет больно, клянусь…
сделай так еще…
К этому моменту Дин уже и сам немало заведен — но сегодня очередь Каса. (Хотя
оказывается, даже открытие, что он может настолько завести Каса — и всего лишь
пером! — чертовски возбуждает.) Дин повторяет движение снова: проводит пером по
маленькому отверстию на конце члена. Как по сигналу, появляется еще одна капля
предсемени, и Кас стонет. Видно, что он уже близко. Весь кончик пера мокрый от
предсеменной жидкости — он похож на кисть, и Дин начинает рисовать им блестящие
влажные круги предсемени по головке, пока она вся не становится влажной. Затем Дин
принимается красить предсеменем ствол члена. Когда перо снова хлестко бьет по
чувствительному месту под головкой, Кас хрипло вскрикивает: «А-а!», — и каждое
прикосновение после этого вызывает у него возглас, переходящий в стон. Дин стегает
его член пером, все сильнее, так что влажное перо гнется с каждым шлепком. «А, а-а,
а-а…» — стонет Кас. Его дыхание учащается и ноги елозят по простыням.
Дин не может удержаться от еще одного искушения. Он знает, насколько острыми бывают
ощущения, если в правильный момент добавить что-то новое, поэтому низко наклоняется
и добавляет язык. Он облизывает ствол члена Каса снизу вверх, одновременно вращая
кончиком пера по головке. Кас стонет и изгибается так внезапно, что чуть не
сбрасывает с себя Дина.
— Осторожно, а то ты кончишь на мое перо, — предупреждает Дин. При этих словах Кас
выгибается всем телом, поднимаясь над кроватью. Рукой он вцепился в руку Дина. Дин
уже и сам на грани, и его собственный член едва не сочится влагой. Но он намерен,
абсолютно твердо намерен уделять внимание только Касу.
— А-ах…
— На твои, — выдыхает Кас. — На твои, на твои перья, но у тебя их нет…
— О нет, есть, — отвечает Дин. — У меня есть перья… Одно из них прямо здесь… Мое
перо прямо на твоем члене, Кас… — Кас скулит. Дин чувствует, как на него накатывает
оргазм: он напрягается и замирает. — Ты хочешь кончить прямо на мое перо, Кас?
— спрашивает Дин. — Хочешь обкончать все мое перо?
— А, а-а, да, Дин, да, а, ДА, ДА… — член Каса подергивается в последней конвульсии,
его бедра выгибаются с силой, и брызгает первая струя липкого белого семени. Перо
немедленно покрывается белым и Кас, глядя вниз и не спуская с него глаз, отчаянно
стонет: — А-А-АХ, АХ, А-А… — на протяжении второго толчка, и третьего, и
четвертого.
Остатки семени стекают по его члену, и Дин, неожиданно для самого себя, начинает
слизывать их прямо со ствола. Сперма соленая — это необычный вкус: немного
горьковатый, но вовсе не плохой. Кас пытается отдышаться и прийти в себя, все еще
не сводя глаз с Дина. Вдохновленный, Дин поднимает в воздух покрытое спермой перо,
изучает его пару секунд и подальше высовывает язык. И слизывает белое липкое семя
прямо с пера.
Это зрелище провоцирует Каса по-новой: он стонет, его член сокращается, и каким-то
образом он кончает опять, извергая еще одну неведомо откуда взявшуюся порцию
семени.
Желание продлить его оргазм как можно дольше возбуждает Дина до дрожи. Он едва
замечает, что его собственные бедра медленно и ритмично вжимаются в край матраса, —
все его внимание нацелено на Каса. Дин снова опускает перо на его член и хрипло
шепчет:
— Кончи на мое перо, ангел, обкончай все мое перо, еще, еще, мне так хочется… да,
вот так, да, во-от, я знал, что ты можешь!
Кас практически хнычет, пока Дин уговаривает его на протяжении всего оргазма до
последних капель.
Проходит, кажется, целая минута, пока оргазм Каса наконец не утихает. Кас
сворачивается на боку, полуобняв Дина, по-прежнему вцепившись в его руку и
заставляя держать перо прижатым к своему обмякающему члену.
Наконец Кас разжимает руку. Его аж сотрясает дрожь; дыхание выходит длинными
тяжелыми вздохами, и он покрыт потом. В конце концов Дин садится на постели, берет
салфетку с тумбы и тщательно вытирает перо. (На самом деле, в данный момент у него
самого острый недотрах, но это может подождать.)
— Надо помыть его на следующий раз, — говорит Дин бодро, поворачивая перо в руках и
вытирая его с обеих сторон. — Перья следует содержать в чистоте и порядке, правда
же?
— Я не… понимаю… — бормочет Кас, все еще пытаясь оправиться, — как это могло… быть
так потрясающе, Дин…
— Табу — это подарок от бога, друг мой, — отвечает Дин с улыбкой. — Или вернее от
Чака. — И чем больше он об этом думает, тем больше он убежден, что это правда.
Дин по-быстрому отлучается в ванную, чтобы как следует вымыть перо. На это уходит
всего полминуты, но к его возвращению Кас уже начал задремывать. Он растянулся на
кровати, и взгляд у него мутный.
— Иди сюда, Дин… твоя очередь… — бормочет он, подзывая Дина вялым жестом, но глаза
его при этом закрываются.
— Знаешь что, — говорит Дин, забираясь в кровать рядом и выключая свет. — Второй
акт может подождать до завтра.
Не то чтобы Дину не хотелось второго акта прямо сейчас, конечно. Но бывают вечера,
когда позволить партнеру заснуть сразу после — это лучший подарок. И сейчас
определенно один из таких моментов, учитывая весь ад, выпавший на долю Каса, и
накопившуюся у него усталость. (Да и вне зависимости от рака: представлялась ли
Касу возможность испытать это блаженное ощущение, когда проваливаешься в сон сразу
после оргазма? Дину приходит в голову, что, может быть, это одна из многих
человеческих прелестей, которые Касу еще незнакомы.)
— Но сейчас твоя очередь, — бормочет Кас, найдя в себе силы повернуться к Дину и
даже начать неуклюже нащупывать его промежность. Но он случайно просовывает руку
между простыней и одеялом и в итоге только запутывается в складках простыни.
— На самом деле твоя очередь еще не закончилась, — отвечает Дин. — Засыпать после
секса — это тоже часть процесса, ты не знал?
— Твое перо… — говорит он, все еще возясь рукой под одеялом.
— Мне тоже нравятся твои перья, — шепчет Дин, поглаживая его по шее.
— Так хочу обнять тебя крыльями... — бормочет Кас. — То есть… в этом… измерении… не
только… потусторонними… тенями…
Рука Каса по-прежнему накрывает член и мошонку Дина, и, несмотря на то что Кас
практически в коме, у Дина присутствует легкая эрекция. Пальцы Каса несколько раз
подергиваются во сне, и Дину самому смешно оттого, как это приятно и как ему
хочется начать двигаться в руке Каса — даже когда сам Кас в полной отключке! Но Дин
не шевелится. Он ощущает идеальный баланс между вожделением и релаксацией.
Чувственные образы Кастиэля, теряющего над собой контроль от этого чумового фетиша
с пером, никак не оставляют его мыслей — и в то же время безумно приятно просто
тихо лежать вот так, в таком интимном, уютном контакте с рукой Каса. Его рука
расслаблена, но при этом обнимает член и яички Дина почти собственнически. И
отчего-то это ощущение кажется Дину давно привычным, даже родным. Как будто нет
никакой спешки, как будто они прикасались так к друг другу каждую ночь многие годы.
Как будто они будут делать это каждую ночь еще многие годы.
Если повезет.
Дин знает, что тоже мог бы заснуть: его мысли замедляются, и он уже чувствует, как
полуоформленные образы сновидений начинают закрадываться в уголки его сознания,
готовые забрать его с собой. Но он не позволяет себе провалиться в сон. Он
намеренно заставляет себя не спать долгое время, до глубокой ночи, только чтобы
продолжать гладить Каса по шее. И чувствовать тяжесть его головы у себя на груди, и
лелеять это приятное теплое ощущение его руки на своем члене.
***
Какое-то время спустя Дин просыпается в темноте. Кас — по-прежнему рядом, хотя они
сменили положение: Кас теперь лежит позади Дина, и его рука тяжело покоится у Дина
на талии.
Просыпаться в спальне бункера странно: никогда не знаешь, день сейчас или ночь. Дин
так к этому до конца и не привык. После целой жизни в мотелях ему до сих пор
кажется странным отсутствие окон: нет ни солнечных лучей, пробивающихся из-за штор,
ни тусклого света луны, ни медленно скользящего по занавескам света автомобильных
фар ночью. И никак не понять, как много времени прошло.
Четыре часа утра. Дин кладет телефон обратно как можно тише и со вздохом роняет
голову на подушку.
«Четыре утра, — думает он. — Можно еще поспать». Но он уже знает, что не заснет
снова. Несмотря на уют ранее и на то, как поздно он уснул, сна ни в одном глазу.
Ощущение такое, словно по позвоночнику протянут шнур напряжения, и сознанием
завладела неусыпная бдительность.
Потому что, когда приходит подобная бессонница, проблема есть всегда. Всегда
надвигается какая-то неизбежная катастрофа: Сэм умирает, или проклят, или пропал,
или их преследует какой-то всесильный враг, или мир опять рушится. Очевидно, когда
грядет апокалипсис, что-то в спящем сознании Дина заставляет его пробуждаться
исключительно ради того, чтобы провести несколько часов перед началом дня в
непродуктивном беспокойстве.
Дин знает, что надо встать и пойти сварить кофе. Но он не хочет оставлять Каса
одного, поэтому вместо этого лежит в кровати и думает.
Вчерашний выходной — один день валяния перед телевизором — был позволителен: Касу
действительно нужен был день отдыха и нужен был кто-то рядом, не говоря уже о том,
что он заслужил минутку удовольствия в постели (и даже несколько минут). Можно
надеяться, Сэм за вчерашний день продвинулся в изучении вопроса, но Дин уже
чувствует, что и ему пора вернуться к работе.
И не только из-за того, чтобы избавить Каса от следующего цикла химии. Есть ведь и
другая причина поторопиться.
Дин представляет себе клетки опухоли, живущие своей бездумной вредоносной жизнью в
лимфоузлах в животе у Каса. Ведь одна из этих клеток может оторваться в любой
момент. Одна маленькая клетка оторвется, попадет в кровоток — ведь этого
достаточно? Одна малюсенькая клетка. Поплывет себе радостно в смертоносное
путешествие по сосудам, по телу Каса, выбирая, в каком органе осесть, какой
жизненно важный орган уничтожить…
— Прекрати волноваться, — шепчет Кас в темноте сзади — так тихо, что Дин сначала
думает, будто Кас разговаривает во сне. Но нет, Кас не спит. Он снова обнимает Дина
за пояс и приподнимает голову, чтобы строго скомандовать ему на ухо: — Прекрати
думать об этом.
— Тебя иногда насквозь видно, — говорит Кас. В его голосе слышна сдержанная
усмешка, и Дин поворачивается к нему, перекатываясь на спину. В темноте выражения
лица Каса не видно, но Дину все равно кажется, будто он чувствует на себе его
взгляд.
— Не могу заснуть. Но это ерунда, ты спи, а я пойду сварю кофе… — Но рука Каса
внезапно оказывается у Дина на животе и продвигается ниже, и на этот раз она не
запутывается в простынях — на этот раз она безошибочно направляется туда, куда
хочет Кас. В следующее мгновение его рука оказывается на члене Дина, теплая и
уверенная, пальцы Каса начинают ласкать Дина нежно и решительно, и все
предрассветные заботы испаряются.
Две минуты спустя Кас заползает под одеяло и обхватывает член Дина губами. Отчего-
то на этот раз его рот кажется еще более горячим, влажным, мягким; его движения —
более смелыми и настойчивыми. Он делает несколько кивков головой, каждый раз
забирая в рот все больше ствола, пока член не исчезает у него во рту полностью, и
Кас удерживает его, вжимаясь носом и губами Дину в лобок. Дин едва не стонет от
интенсивности ощущений и вынужден напомнить себе сохранять тишину (в конце концов,
Сэм ведь наверняка у себя в спальне совсем неподалеку).
Он замечает, что даже слегка тычется членом в небо Каса. И ощущения от этого
замечательные — для Дина, во всяком случае, — но он находит в себе силы прошептать:
Кас снова заглатывает член Дина. «Да, минутку или две, — решает Дин. — Ну, может,
десять». Он невольно начинает двигаться вверх, навстречу Касу, осторожными
толчками. Едва начав, он уже не может остановиться и теперь раскачивает бедрами в
медленном ритме, всаживаясь в рот Каса.
— Когда-нибудь, Кас…
Кас бросает на него вопросительный взгляд исподлобья, но не выпускает изо рта член
и не прекращает устойчивый ритм движений. То, как он встречается глазами с Дином,
прямо пока член Дина скользит у него во рту, кажется Дину самым сексуальным
зрелищем на свете. Это уже почти превыше его сил.
Кас на секунду приостанавливает ритм, как будто осознает, что сказал Дин. Потом его
глаза темнеют — зрачки расширяются, как у кошки, и он берется за член Дина с
удвоенной энергией. Он забирает его в рот до основания одним плавным движением,
затем ползком пробирается между ног Дина, раздвигая их, облизывает палец и
проскальзывает им Дину в задницу. Может быть, он делает это чересчур быстро, и
может быть, в следующий раз не помешает немного смазки, но это обалденно. Это
потрясающе приятно. Это несравненное ощущение.
Кас делает что-то пальцем, отчего Дин едва не вскрикивает. Кас повторяет это снова,
и в то же время весь его рот напрягается и губы сжимаются, предусмотрительно
прикрывая зубы. Кажется, что его язык обнимает член Дина сразу со всех сторон. Дин
думает: «Если его рот такой чумовой, то каковы же ощущения от его задницы?» — и
кончает. Кас не отстраняется: он с жадностью обнимает ртом член Дина, вбирая в себя
и проглатывая все.
— Ты сказал, когда-нибудь, когда мне станет получше, — замечает Кас минуту спустя,
поднимаясь обратно на уровень подушки. — Просто чтоб ты знал, мне уже лучше.
Дин издает хриплый смешок.
— Ладно, только… только дай мне секунду отдышаться… я, гм… я ща еще смогу, дай мне
минутку…
— Да, но эта, эм, эта идея с задницей — это же классная идея, правда? — говорит
Дин.
— Без сомнения. Но и поспать тебе тоже нужно. Не только мне нужен отдых. И у нас
еще вся неделя впереди.
Кастиэль подтягивает Дина ближе, одной рукой обнимая его за плечи, другой прижимая
его голову вниз, пока она не оказывается на плече у Каса. Это такая же позиция, в
какой они лежали ранее вечером, но теперь они поменялись местами, и это Кас гладит
Дина по шее. Это ощущение успокаивает, и вскоре в воздухе появляется еще и тепло,
легкое давление, смыкающееся вокруг плеч Дина. «Его крылья, — думает Дин. — Его
перья. Его крылья на мне…»
И весь остальной мир исчезает. На этот раз Дину удается снова заснуть.
***
Они оба просыпаются поздно. Дин с удивлением понимает, что проспал еще несколько
часов. И Кас выглядит гораздо лучше — он бодро сидит на кровати и, похоже, полон
энергии.
Очень соблазнительна идея праздно проваляться весь день в постели и, может быть,
даже перейти к следующему запланированному блюду в секс-меню, но телефон Дина
показывает 9:30 утра, и гнетущая мысль о том, что необходимо браться за
исследование, возвращается. Шмидт-Нильсен зовет, надо обдумать все варианты с
Кроули, Ровеной, демонами, ангелами и языческими богами, и Дин снова чувствует, что
семь дней пролетят в мгновение ока.
«Лекарство от рака само себя не найдет», — говорит он себе, направляясь в душ. Пора
приниматься за работу и решать, к кому обратиться за помощью в первую очередь. «И
обращаться буду я, — думает Дин. — Не Сэм и не Кас. Я сам свяжусь с Кроули и
Ровеной».
Он принимает душ и одевается. Кас тем временем уходит проверить, как поживает
цветок, оставшийся в его комнате (потом он даже берет его с собой в душ,
убежденный, что цветку тоже нужен утренний душ). Пока Кас занимается цветком, Дин
направляется в кухню, планируя сварить кофе, но по пути чувствует по запаху, что
кофе уже готовится. Сэм должен был встать пару часов назад: наверняка он услышал,
как они принимают душ, и заварил свежую порцию.
И точно, зайдя в кухню, Дин застает брата у кофеварки. Сэм морщится, глядя на нее
так, будто она в чем-то провинилась. К уху он прижимает телефон, в который
категорично говорит:
— Нет, этого мы делать не будем, пока не испробуем все прочие варианты. Если ты
хотя бы…
— О… э… — Сэм деловито берет пару кофейных кружек с полочки, где они сушатся.
— Никто. То есть, э… Сара.
— Так ты теперь звонишь ночной сестре в полдесятого утра? И споришь с ней о чем — о
графике химиотерапии Каса? Напомни мне, когда ты закончил мединститут?
— Сара — практикующая медсестра, — продолжает Сэм. — Ты знал, что бывает такая
категория, как бы между медсестрой и врачом? Практикующие сестры могут принимать
пациентов, ставить диагнозы и даже выписывать лечение. У них высшее образование,
так что они почти не отличаются от врачей. Они направляют пациента ко врачу, только
когда это какой-то сложный или непонятный случай, или что-то требующее узкой
специализации. Она подрабатывает дежурной сестрой по ночам ради дополнительного
заработка, чтобы…
— Он запаролен! — восклицает Сэм победно. — Все, отдавай сюда! Это личная вещь,
чувак.
— Дай сюда! — требует Сэм, делая неожиданный впечатляюще быстрый выпад, но Дину
удается улизнуть, обогнув кухонный стол. Посреди всего этого в кухню заходит
Кастиэль и молча застывает у двери, подняв брови и наблюдая за братьями, пока Дин
мечется вокруг стола, а Сэм безуспешно пытается дотянуться до телефона через стол.
Наконец, едва сдерживая возглас ликования, Дин умудряется заглянуть в список
недавних звонков.
— Ладно, слушайте, — говорит Сэм, миротворчески разводя руками. — Я вчера нашел
кое-какую информацию в книгах, кое-какие заклинания, которые могут быть полезны, и
уже собрал почти все ингредиенты, но некоторых не хватает. Кое-что все-таки надо у
нее попросить, никуда не денешься. Я не сообщил ей зачем. Сказал только, что кто-то
болен, но не сказал кто…
Дин набирает воздуху, чтобы начать спорить, но Кас, все еще глядя в телефон,
прерывает его:
— Ты звонил и Клэр тоже? — Он забирает телефон у Дина из рук, и Дин еще раз смотрит
в список недавних звонков. Действительно, перед звонком Ровене был звонок Клэр.
Даже несколько звонков. Два вчера вечером и третий, короткий, этим утром. А также
звонок Кроули. Дину остается лишь закатить глаза: Сэм времени даром не терял.
Кас спрашивает:
— Ты звонил Клэр три раза? — Он с подозрением смотрит на Сэма. — Зачем?
Сэм вздыхает.
— Ладно. Сядьте, оба. Вчера у меня родилась идея, и думаю, нам стоит ее опробовать.
— Ну, придется — других вариантов нет, — заявляет Сэм упрямо. — Мы все прекрасно
знаем, что рано или поздно пришлось бы к ним обратиться. Лекарства от рака на
деревьях не растут, знаете ли.
— Вы были заняты, ребята, — говорит Сэм без выражения. (Дин и Кас виновато
переглядываются.) — Я собирался сказать вам позднее, после того как проясню кое-
какие детали. И потом, я все равно вас все утро не видел.
— Но какое отношение ко всему этому имеет Клэр? — протестует Кас. — Зачем ее в это
втягивать?
— Какая идея?
Сэм отодвигает стул и садится. Дин тоже опускается на стул. Кас после слегка
недоуменной паузы приносит им кофе (предусмотрительно наполнив кружку Сэма),
наливает третью кружку себе и садится за стол вместе с ними.
— Я много прочитал вчера, — говорит Сэм. — И пошарил по запасам бункера. И кое-что
нашел. И потом, когда вы сказали, что перья из крылышек могут исцелять, у меня
появилась идея…
— Только если в них есть могущество, Сэм, — говорит Кастиэль осторожно. — Я тебе
говорил, что в моих двух перьях его нет.
— Его нет сейчас, — отвечает Сэм, — но, видишь ли, у Хранителей Знаний когда-то
имелась тут целая коробка ангельских перьев. Они пытались извлечь из перьев
благодать, чтобы выслеживать с ее помощью ангелов.
Кас кивает.
— Но мы так и не нашли эти перья с тех пор, — возражает Дин. — То есть сейчас их
нет.
— Перьев не осталось, — кивает Сэм. — Я в конце концов разыскал коробку, в которой
они хранились, но она пуста. Все, что осталось, — это блокнот с результатами
экспериментов.
В этот момент Сэм указывает на книжечку, лежащую на кухонной стойке, и все трое
оборачиваются к ней.
— На самом деле большая часть заметок неинтересна, — говорит Сэм, вставая за
блокнотом. — Целые страницы заняты измерениями количества благодати в каждом из
перышек и того, с какой скоростью она из них вытекает.
— Пользы немного, — признает Сэм, — кроме одной заметки, где они описывают, как
запустить благодать обратно в перо. — Кас смотрит на него с сомнением, и Сэм берет
блокнот, раскрывает его на конкретной странице и подвигает через стол обратно к
Касу, тыкая пальцем в определенную запись. Пока Кас вглядывается в блокнот, Сэм
продолжает: — И они пишут, что это сработало. Им удалось снова наполнить перо
благодатью. Посмотри на значения — они повысились. Хотя это не помогало им в задаче
выслеживания ангелов, поэтому они оставили в стороне это побочное открытие. Но я
его заметил и пошел перечитал Шмидт-Нильсена, и действительно, он пишет, что
благодать можно запускать обратно в перо. Только это должна быть благодать того же
самого ангела. Того же, чье перо. Так что… выходит, перья можно заряжать. Верно,
Кас?
Следует короткая пауза. Кас все еще смотрит на ту страницу, куда указал Сэм.
— Ты понимаешь? — спрашивает Сэм, загораясь. — Ты понимаешь, что это значит? — Едва
сдерживая возбуждение, он наклоняется вперед. — Кас, мы можем перенести твою
благодать в одно из оставшихся у тебя перьев! Снова зарядить его! — После паузы он
добавляет: — Ну, по крайней мере, отчасти.
— Шмидт-Нильсен пишет, что перо усиливает эффект благодати — если перо и благодать
от одного и того же ангела, — возражает Сэм. — Так что ты получишь большую отдачу,
если благодать будет в пере из крылышка, чем если вдохнешь ее напрямую.
— Ну, тут с большой вероятностью можно предположить, что да, — говорит Кас. — Но,
Сэм, моей благодати больше нет.
Кас хмурится.
— Моя благодать была вырвана из оболочки, — возражает он. — Во время той схватки с
Амарой. Вырвана, когда ушел Люцифер. И это было… весьма болезненно. Ты что,
полагаешь… погоди… ты полагаешь, что она осталась у Люцифера? Если он вообще жив…
— Может быть, но я не об этом. Помнишь тот случай, когда ты извлек из меня остатки
благодати Гадриила?
Дин даже не сразу понимает, о чем они. Он при этом конкретном событии не
присутствовал, но слышал рассказ и от Сэма, и от Каса — о том, как ангелы иногда
оставляют после себя благодать, покидая оболочку, и как Кастиэль однажды пытался
достать остатки благодати Гадриила из Сэма каким-то гигантским шприцом. Но
достаточное количество благодати тогда извлечь не получилось. В зависимости от
того, кто рассказывает историю, — по той причине, что «Кас очканул в последний
момент, хотя я был вполне готов» (версия Сэма), или «Сэм безрассудно рисковал
жизнью, не понимая, насколько он важен, и я никогда не прощу себя за то, что вообще
послушал его» (версия Каса).
— Стойте, погодите, Клэр? — спрашивает Дин, наконец понимая, какова во всем этом
роль Клэр. — Погодите — а, ну да, верно! Кас, ты же занимал ее тело однажды!
Теперь удивительно, как давно это было. Дин уже и забыл, что однажды, много лет
назад, случился момент, когда Кас был не в теле Джимми. Он завладел Клэр. Она тогда
была гораздо младше, совсем ребенок.
— Но это же было всего на какую-то минуту, — говорит Дин. — И много лет назад.
Думаешь, у нее до сих пор осталась твоя благодать?
— Да, немного осталось, — признает он. — Сколько именно — не уверен, но я уже давно
заметил, что она носит частичку моей благодати. Думаю, очень маленькую. — Его голос
становится глубже: — Но я не буду рисковать ею, Сэм. Ты что, забыл, как я чуть не
убил тебя, пытаясь извлечь благодать Гадриила? В конце концов я понял, что нельзя
делать этого с тобой — даже пытаться было ошибкой! И я определенно не стану делать
этого с Клэр.
— Но… — произносит Дин медленно. — Погоди, Сэм, так ты предлагаешь извлечь эти
остатки благодати и впустить их в перо? И тогда… — Его голос запинается, когда он
до конца понимает, к чему это ведет. — Тогда, вуаля — у нас снова есть заряженное
перо? Исцеляющее перо? В этом заключается твой план?
Сэм кивает.
— Это… неплохой план, Сэм. — Он смотрит на Каса, пытаясь прочесть его реакцию.
— Это может быть даже хороший план!
Кас ставит кружку с кофе на стол. На его лице написана уже не неохота, а
откровенная ярость.
Дин чувствует сухость во рту, осознавая смысл этих слов. Если извлечение благодати
может убить человека…
— Но нам не придется ею рисковать! — восклицает Сэм. — Не нужно тыкать в нее иглой,
Кас. Есть более безопасный способ. Вспомни, перья из крылышек обладают способностью
передавать жизненную силу, как пишет Шмидт-Нильсен. Есть заклинание, которое может
вроде как… вытравить благодать из Клэр щадяще, не причинив ей вреда, и запустить
благодать в перо. И Клэр на это готова. Она уже едет сюда.
— Нет, Сэм, — говорит Кас мягко. — Я кое-что знаю о передаче благодати. Заклинание,
безопасно удаляющее благодать из живой оболочки, давно утеряно. Это один из тех
легендарных фокусов, о которых все наслышаны, но которые никому не удавалось
осуществить в реальности. Никто не знает, как это сделать. Согласно преобладающей
теории, заклинание было утеряно при падении Вавилона.
— У Ровены есть заклинание, — сообщает Сэм, и Дин с Касом в изумлении смотрят на
него.
Дин и Сэм смотрят на него через стол: Дин — устало потирая глаза; Сэм — прекратив
бесконечное печатанье на компьютере. Кас захлопывает журнал (очевидно, он дошел до
конца) и изучает свой листок бумаги, бессознательно вертя в пальцах перо. Он
объясняет:
— Я имею в виду не извлечение благодати из Клэр — мы уже знаем, что у Ровены есть
для этого заклинание. Я имею в виду перенос благодати в перо. Как вы знаете, в этом
шаге я не был уверен. Последние два часа я потратил на то, что пытался определить
владельцев каждого из перьев, которые Хранители Знаний использовали в своих
экспериментах, — по расцветке и месту обнаружения пера. Сами они источников перьев
не знали, но у меня есть кое-какая дополнительная информация о том, где какой ангел
линял, где и кем перья были потеряны и так далее. И я пытался сопоставить эту
информацию с источниками имевшейся у Хранителей благодати. — Он похлопывает по
блокноту. — Кажется, мне удалось установить среди этих экспериментов несколько
случаев, когда перо и благодать были от одного ангела. Хранители этого не знали. Но
во всех четырех таких случаях благодать вошла в перо без труда — достаточно было
положить перо рядом, и она затекала внутрь самостоятельно. Во всех четырех случаях
записи отмечают, как легко это произошло: кажется, нужно лишь расположить перо так,
чтобы благодать нашла его естественным путем, и она сама входит внутрь. — Кас
умолкает, задумчиво глядя на перо. — Конечно, я никогда не пробовал перезаряжать
перо таким образом. Тем более остатками благодати, которые так долго были в
оболочке. Но если я прав…
Кас медленно кивает, но на его лице появляется сомнение. Дин говорит, напуская на
себя уверенность, которой не чувствует:
Кас кивает.
— Она сможет решить. Когда приедет. — Он ведет себя так, словно возможность того,
что Клэр откажется, нимало его не волнует.
Сэм говорит:
— Ну, будем исходить из предположения, что она согласится. Я позвоню Ровене завтра
утром и попробую выпытать у нее детали заклинания.
— Ой, да ладно, я могу и сам… — начинает Сэм, но Дин наказывает, практически грозя
ему пальцем:
— Нет уж, Сэм, ты ей снова звонить не будешь. Она и так уже слишком много от тебя
знает. Я не хочу, чтобы она догадалась, что это Кас болен. Нам нужны от нее только
слова заклинания, а провести обряд мы можем и сами, и я сам все сделаю. — Сэму это
предложение явно не по душе, но Дин настаивает: — Позволь мне это сделать.
Пожалуйста. Последнее, что нам нужно, это чтобы Ровена или, еще хуже, Кроули совали
свой нос в это дело больше, чем необходимо. Тут требуется осторожность.
Сэм переводит быстрый взгляд с Дина на Кастиэля, как будто понимает, почему Дин
хочет участвовать. Слегка улыбнувшись, он кивает.
— И вообще, добавлю-ка я здесь защиты против ведьм. И заодно против демонов. — Он
осматривает стены. Кто знает, в силе ли еще охранные меры, принятые Хранителями
Знаний. Пора их освежить.
***
После ужина они начинают собирать ингредиенты, необходимые для заклинания — как
оказалось, Ровена дала Сэму список. Он включает коллекцию трав и пару десятков
восковых свечей, которые Сэм уже купил и которые по настоянию Кастиэля нужно
очистить при помощи какого-то длинного и нудного набора ритуалов.
Пока они стоят перед кучкой ингредиентов, Кас объясняет:
— Так, так, стоп! — восклицает Сэм вскакивая на ноги. — Значит так, во-первых, нет,
не в последние несколько месяцев. У меня нынче затишье на этом фронте. Во-вторых,
не надо мне больше ничего сообщать. В-третьих, я пойду помою посуду. Вы, ребята,
тут разберитесь, кто проведет ритуал, и просто скажите мне потом, кого вы выбрали.
И повторяю, если в первый раз было неясно: больше ничего мне сообщать не надо! — Он
исчезает в кухне со скоростью света.
Дин еще долго не может перестать смеяться. Кас только выглядит недоуменным.
***
Все трое не спят далеко за полночь. Кастиэль инструктирует Сэма по поводу длинной
серии заклинаний и ритуалов (Сэм, конечно, в итоге оказывается тем, кто будет
проводить очищение свечей). Дин тоже не ложится — по большей части чтобы составить
им компанию, хотя тем временем он занимается дополнительной защитой бункера и
принятием мер безопасности против ведьм.
Только поздно ночью, уже после двух, Кас наконец удовлетворяется состоянием очистки
двадцати четырех восковых свечей (хотя, насколько может судить Дин, свечи выглядят
точно так же, как раньше). После все разбредаются по кроватям, уставшие. Дин
немного сожалеет о том, что их не ждет еще одна интерлюдия в постели — может быть,
еще один минет или даже следующая опция в меню. Но, очевидно, чем чище, тем лучше.
И Кас в любом случае выложился за день — усталость от химиотерапии снова настигает
его. Он засыпает почти мгновенно, уткнувшись носом Дину в плечо.
«Держись», — думает Дин снова, уже не уверенный, адресует ли он это Касу или самому
себе.
***
Следующим утром раздается стук в дверь, и, когда Дин поднимается по спиральной
лестнице посмотреть, кто это (как всегда с пистолетом и ангельским клинком наготове
на всякий случай), на пороге оказывается Клэр. На земле снаружи видна изморозь, и
Клэр выглядит замерзшей: она стоит в одной лишь хлопковой кофте с капюшоном и
втягивает голову в плечи на пронизывающем декабрьском ветру, крепко обнимая себя
рукой поперек туловища. Позади нее виднеется машина — жалкая на вид развалюха,
припаркованная на грязной обочине разъезженного проезда.
На лице Клэр — ее обычный чрезмерный макияж и замкнутое выражение, но при виде Дина
она даже слегка улыбается. Дин от души обнимает ее, похлопывая по спине, и она
поддается вполне охотно. После этого Дин оценивает взглядом машину.
— Ты приехала на этом? — спрашивает он, глядя через ее плечо на видавший виды
автомобиль. — А ты храбрее, чем я думал.
— У тебя весь словарный запас состоит из цитат из «Звездных войн»? — Она
протискивается за дверь мимо Дина и останавливается у ступеней, глядя вниз, в
комнату с картами. — Пошли, перейдем к делу. У меня на вас не целый день.
— Я тоже рада тебя видеть, — бросает она через плечо. Но при этом она усмехается.
Дин со смехом прогоняет ее вниз по лестнице, после чего на минуту выходит на улицу
поближе осмотреть ее горе-автомобиль. Он выглядит как груда металлолома. Дин
задерживается перед ним, мысленно составляя список проблем с безопасностью: резина
слишком лысая, и машина явно давно не видела техосмотра. Он подумывает о том, что
надо бы загнать ее в гараж и провести краткую инспекцию, чтобы она не сломалась у
бедной Клэр по пути назад.
Однако о своем решении выйти на улицу ему приходится глубоко пожалеть: стоило ему
на каких-то три секунды оставить дверь открытой, как на пороге откуда ни возьмись
появляются Кроули и Ровена и без приглашения проходят прямо внутрь. Кроули только
кричит через плечо:
Дин матерится и бросается за ними (спасибо, что хоть не захлопнули дверь у него
перед носом). Кроули и Ровена уже спускаются вниз по лестнице, и Дин мчится следом.
Клэр, стоящая у стола с картой, оборачивается, и Сэм с Касом тоже уже здесь, вынули
кинжалы и заняли боевые позиции.
— О-о, БЕДНЯЖЕЧКА! — Она семенит к нему. На ней облегающее платье ниже колен,
целиком покрытое красными блестками, и такие же туфли на шпильках. Платье настолько
узкое, что она, кажется, едва способна переставлять ноги, но она подплывает к
Кастиэлю, передвигаясь быстрыми малюсенькими шажками. — Ах ты бедный малыш! Я так и
чувствовала, что захворавшим другом окажешься ТЫ! — восклицает она. При этом
Ровена, не стесняясь, берет Каса за щеки и начинает ворковать над ним, словно он
полуживой бездомный котенок. Как ни удивительно, Кас не отшатывается — вместо этого
он награждает ее своим самым пристальным хмурым взглядом и молча поднимает к ее
горлу острие ангельского клинка. Она и бровью не поводит, только продолжает
ворковать: — О-о, да ты прямо хиреешь на глазах! Фергус, мальчик мой, только
посмотри на него! Просто кожа да кости! — Она трогает пальцем косичку обезьяньей
шапки. — Ты потерял волосы, миленький? Фергус, у него всегда были такие прелестные
волосы, так мило взъерошенные…
— Приглашение подразумевалось.
— Было ясно, что ты собирался меня пригласить. Не то чтобы нам нужен был Фергус, —
она бросает раздраженный взгляд через плечо на Кроули, — но я безусловно
необходима. Однако я подумала, что для него это будет полезно в образовательных
целях — я считаю, надо давать ребенку возможность самосовершенствоваться при каждом
удобном случае, поэтому я пригласила его исключительно понаблюдать…
— Как и ты! — огрызается на него Ровена. — Право же, зовешь себя Королем Ада, а
какие-то жалкие незначительные обереги Хранителей Знаний пригвождают тебя к месту —
это просто стыд и позор…
— Я СКАЗАЛ ХВАТИТ! — вклинивается Дин. Они оба умолкают, глядя на него. — У меня
уже от вас голова болит, — жалуется он. — Честное слово, если бы Сэм не настаивал
на этом заклинании, вы бы вылетели отсюда в момент. Но… да, в общем, нам
действительно нужно это, гм, заклинание, которое может извлечь частичку благодати
из… — Дин колеблется, понимая, что не знает, как много им известно. Они в курсе про
перо? — Мы пытаемся извлечь благодать из оболочки, не причинив ей вреда, и
поместить благодать в… другую емкость. Сэм говорит, что вы знаете заклинание для
этого?
— Как бы там ни было, наша девочка носит в себе частичку благодати Кастиэля, не так
ли, это же очевидно, я практически чую ее, а наш Кастиэль умирает…
— Также очевидно.
— …и вам очевидно нужна я, чтобы перенести частичку благодати из девочки в перо из
крылышка, — продолжает Ровена. — Скорее всего, в перо самого Кастиэля. После чего
наш дорогой ангелочек — вернее, бывший ангелочек — сможет использовать перышко,
чтобы излечиться от своего ужасного недуга. Все правильно?
Сэм и Дин переглядываются. Дин едва не дергается от напряжения: и как все пошло так
плохо так быстро? Это он виноват — Ровена и Кроули теперь прямо здесь, в бункере,
оба знают, что Кас болен, оба знают про Клэр…
Он чувствует руку у себя на плече: это Кас, мягко отталкивает Дина в сторону.
Выступая вперед, Кас спрашивает:
— У тебя есть заклинание? Чтобы извлечь благодать из оболочки, не причинив вреда
оболочке?
— Конечно есть, — отвечает Ровена чопорно. — Я узнала его от персидской ведьмы,
которая получила его напрямую от джинна, служившего в рабстве в Вавилоне и
поливавшего деревья в Висячих садах Семирамиды, где встречались и общались друг с
другом короли, их маги и ведьмы. Как оказалось, он услышал там немало полезного.
Так что мы легко извлечем благодать из этой девочки. И, будем надеяться, запустим
ее в перышко, хотя насчет этого этапа я не уверена.
— А откуда ты узнала, что у меня есть перо из крылышка? — спрашивает Кас, сузив
глаза.
— Да она не знала, простофиля ты, она просто предположила, а ты только что это
подтвердил. Старая, как мир, уловка. Дин, ты что, ничему его не научил?
— Ну, не знаю, честно говоря, это весьма утомительное заклинание. Что вы мне за это
предложите?
— Мы будем вам должны, вот что мы предложим. Мы будем вам должны.
Следует короткая тишина — Кроули и Ровена с сомнением смотрят друг на друга.
Неожиданно Кастиэль говорит:
Дин кивает. Конечно, этот вариант приходил ему в голову, но этот путь и подобные
ему они все уже проходили, и ни к чему хорошему это не ведет. Реакция Каса вполне
ожидаема.
— Да ладно, вы же знаете, что мы держим слово, — урезонивает их Сэм. — И вам обоим
порой нужна помощь — не притворяйтесь, что нет.
Ровена смотрит на Кроули, приподняв бровь — тот едва заметно пожимает плечами. В
конце концов она поворачивается к Дину и говорит сладким голосом:
— По рукам. Мы поможем вам вернуть благодать бедняжке ангелу, а вы будете должны
каждому из нас услугу. Настоящую услугу, — добавляет она безжалостным тоном.
— Жизненно важную услугу, — вставляет Кроули. — А не просто, там, оплатить мой
штраф за парковку.
— Хорошо, но еще одно, — говорит Сэм. — Никаких уловок и никакой двойной игры. Или
сделки не будет.
— Умоляю вас, — говорит она. — Я леди своего слова! Ну, как правило.
— Ну что ж! — заключает Кроули, хлопая в ладоши и потирая руки. — Тогда приступим.
Где у вас стол для вивисекции? Для девочки. Ой, да расслабьтесь — я имел в виду
место, где она может лечь.
***
После осмотра различных столов и кушеток Ровена решает уложить Клэр на один из
столов в библиотеке — как выясняется, у него как раз нужная высота и «благоприятная
энергия», что бы это ни значило. Ровена приходит в восторг от состояния очистки
свечей («Боже, они прямо-таки девственны!»). Вскоре она и Кроули уже суетятся,
готовясь к ритуалу под зорким наблюдением Сэма и Каса. По большей части подготовка
заключается в бесконечных раздраженных препирательствах о том, как расставить
свечи.
В ответ на просьбу, которую прошептал ему Кас, Дин отводит Клэр в кухню для кратких
переговоров.
— Кас хотел, чтобы я у тебя уточнил, ты точно готова на это? — спрашивает он. — Кас
считает, что все будет в порядке и тебе не должно быть больно, но… скрывать не
стану, с Ровеной и Кроули дела вести опасно. Это я виноват, что они здесь
оказались, — не надо было оставлять дверь открытой, даже на секунду. По правде
говоря, при их участии все нередко идет не по плану. Мы сделаем все возможное,
чтобы защитить тебя, клянусь, но… — Дин колеблется. Клэр смотрит на него серьезно.
Следующие слова произнести трудно, ведь они могут лишить Кастиэля его основного
шанса. Но Дин вынуждает себя сказать: — Если ты хоть немного сомневаешься, можешь
отказаться сейчас. Мы поймем.
— Я готова, — говорит она. Затем добавляет, понизив голос до шепота и бросив взгляд
в сторону библиотеки: — Дин, он выглядит ужасно. Дела плохи, да?
Дин оборачивается к ней. Она даже покрылась румянцем, словно немного смущена.
— Не похоже было, что вы лучшие друзья, — говорит он. — Ты и Кас.
Она пожимает плечами, потом подходит к Дину, забирает у него из руки стакан (хотя
он ей его не предлагал), и выпивает воду залпом.
— Не знаю почему… — признается она. — Может, потому что это все-таки тело моего
папы? То есть… если бы я могла вылечить папу, я бы вылечила… даже хотя это на самом
деле не он. И кроме того… Не знаю, мне хочется, чтобы он поправился. — Она
умолкает, задумавшись. — Дин, помнишь, как Кастиэль однажды подарил мне этого
дурацкого плюшевого кота на день рождения?
— Да. Он ведь тогда перебрал все, что было в том чертовом магазине.
— Вот как… — произносит Клэр. Несколько секунд она молчит. — Ну так я его
сохранила, — добавляет она. Больше она ничего не говорит — только ставит стакан на
столешницу и уходит назад в библиотеку.
***
Когда Кроули и Ровена наконец заканчивают спорить о расстановке свечей, сама
церемония занимает немного времени. Клэр осторожно забирается на деревянный
библиотечный стол. Кас одолжил ей свой голубой свитер в качестве подушки, аккуратно
его сложив (сам он вместо свитера накинул старый плащ, очевидно, не желая оголять
руки перед всеми). Свечи расположены стратегически возле головы Клэр, ее плеч, рук
и ног, практически очерчивая силуэт ее тела, и она с большой осторожностью
укладывается между ними, подобрав волосы за плечи. Пока Сэм и Кас зажигают свечи,
она лежит неподвижно. Ровена, встав во главе стола, царственно взирает на
приготовления; Кроули подавляет зевок, прислонившись к книжному стеллажу.
Когда свечи зажжены, Кас трогает Клэр за руку. Она смотрит на него.
— Конечно, — отвечает она, пытаясь вести себя невозмутимо. — Это пустяки. — Но в ее
голосе слышится напряженность, и она нервно вздыхает, переводя взгляд в потолок.
— Я готова, — говорит она и закрывает глаза.
Ровена командует:
Дину поручено отвечать за перо. Он сжимает его рукой в кармане уже почти полчаса,
боясь выпустить из пальцев. Теперь он вытаскивает его и осторожно кладет на горло
Клэр. Кас и Ровена уже объяснили, как надо его расположить: Дин пытается вспомнить,
что именно они говорили, и кладет перо деликатно вдоль горла Клэр по центру,
немного низко, так что оголенный стержень ложится на самую верхнюю часть ее
грудины, и кончик мягкого черного опахала указывает к подбородку. Взгляд на Каса
подтверждает, что перо расположено верно.
«В этом месте благодать всегда близко к поверхности, — сказал Кас. — У горла к ней
проще всего получить доступ». Дин еще раз с пристрастием осматривает перо — похоже,
место правильное, — и тут ему приходит в голову: «Черт, а ведь и для убийства место
очень удобное». Он начинает нервничать. Что если все это уловка? Что если Кроули и
Ровена планируют что-то иное, какой-то обман, что-нибудь ужасное с участием бедной
Клэр? Что если…
Он отступает назад, мысленно проклиная себя. «Что-то пойдет не так, — думает он.
— Что-то всегда идет не так… Это по моей вине они здесь оказались…» Кас, стоящий
рядом, трогает его за руку. Дин смотрит на него: привычный вид его бежевого плаща
даже странно успокаивает. Кас не надевал его уже давно, и, хотя это всего лишь
малый плащ, он напоминает Дину о былых днях, когда Кас был могущественным ангелом,
непобедимым воином. Он напоминает Дину о том, что Кас до сих пор боец. И он не
допустит, чтобы с Клэр что-то случилось.
***
Заклинание не очень длинное. Около минуты продолжается загадочный речитатив — он
звучит даже впечатляюще: Ровена перешла на свой ведьмин голос, гортанный и
уверенный, сопровождая слова драматичными жестами рук. Она доходит до крещендо и к
концу ритуала уже почти кричит. На последнем слове заклинания все свечи
одновременно вспыхивают и начинают странным образом менять цвет: пламя становится
сначала ярко-красным, затем светлеет до оранжевого, желтого, превращается в
зеленый, сменяя цвета радуги синхронно на всех свечах, пока не достигает красивого
фиолетового. Фиолетовый кажется пронзительно прекрасным, настолько, что Дин думает:
«И как я раньше не замечал, какой красивый это цвет?» Фиолетовый становится ярче и
ярче, постепенно выцветая, пока пламя всех свечей не светлеет до ослепительно
белого.
Белые языки пламени настолько незыблемы, что выглядят твердыми, будто отлитыми из
серебра. Клэр словно окружена кольцом из ангельских клинков. Дин настороженно
смотрит на свечи, и вдруг слышит, как Сэм шумно втягивает воздух. Дин бросает
взгляд на Клэр и видит, что у ее горла появилась тоненькая серебристая нить,
напоминающая цветом пламя свечей.
Глаза Клэр были закрыты, но теперь она их открыла. Струйка серебристого света
поднимается достаточно высоко, так что и Клэр, должно быть, уже может ее видеть.
Дину хочется крикнуть: «Не шевелись!» — но Клэр, кажется, и сама поняла: она
замерла неподвижно, во все глаза наблюдая за верхним концом серебристой светящейся
змейки. Сначала змейка вытягивается на пару футов вверх, превращаясь в тонкую
светящуюся нить, но потом замедляется, словно в нерешительности. Нижним концом она
все еще касается горла Клэр, как будто не желая отпускать его. Через несколько
секунд змейка начинает сворачиваться обратно вниз. Затем ее внимание, кажется,
привлекает перо, и она образует аккуратную петлю, касаясь пера свободным концом.
Она словно ощупывает черное перышко несколько раз. Сложно отделаться от
впечатления, что серебристая ниточка живая и наделена сознанием. Она пробирается
вдоль перышка, пока не находит самый кончик стержня (к этому моменту она свернута в
почти идеальную окружность) — и ныряет внутрь.
Слышится звук, похожий на шум течения реки, и хвост серебристой змейки (который
оказывается на удивление длинным, хотя и очень тонким) выскальзывает из горла Клэр
и, извиваясь, исчезает внутри пера. На мгновение все перо наливается серебром и
вспыхивает так ярко, что всем присутствующим приходится заслонить глаза.
Свечи одновременно потухают. Перо светится какую-то секунду, затем его серебристое
сияние постепенно сходит на нет. Опахало понемногу темнеет до своего обычного
черного цвета. Стержень сияет еще несколько секунд, контрастной линией выделяясь на
фоне лоснящегося черного опахала; затем даже эта тонкая линия света потухает.
Кажется, все закончилось. Дин бросает беспокойный взгляд на Клэр: она, похоже, в
сознании и в порядке (хотя и заметно напряжена). В комнате воцаряется мертвая
тишина.
— Ну что ж! Все прошло прекрасно! — восклицает Кроули жизнерадостно. — Я боялся,
что ее разорвет. — Дин бросает на него сердитый взгляд, но Кроули только пожимает
плечами: — Но ведь не исключено было, правда же?
— Ну все, хватит уже пялиться на мою грудь, — говорит она в попытке пошутить,
немного неубедительной из-за ее нетвердого голоса.
Она садится на столе, надежно сжимая перо в руке. Кас подходит, чтобы поддержать ее
за плечо.
— Я в порядке, — говорит она. Клэр действительно выглядит нормально, хотя вид у нее
весьма взволнованный. Сэм отодвигает в сторону обгоревшие свечи, и она спускает
ноги со стола, глядя на черное перышко у себя в руке. Перо выглядит совершенно
инертным.
— Это правда вышло… из меня? — спрашивает она. — Это серебро? Это была благодать?
Это она была во мне?
— Ты носила ее в себе долгое время, — говорит Кас мягко.
— Немного, да, — отвечает она. — Я даже не осознавала, что она была во мне, но
теперь я чувствую себя как-то… иначе. Стало тише, что ли. — Она медлит, раздумывая.
— Как будто… раньше был какой-то слабый фоновый шум. Словно… конечно, это прозвучит
глупо, но почти как будто вдалеке пел какой-то тихий хор. Как будто кто-то не
выключил радио в соседней комнате. Я никогда не обращала на него внимания, но
теперь, когда его не стало… — На ее лице написано почти сожаление.
Кас кивает.
Клэр одаривает Каса продолжительным взглядом. Затем медленно протягивает ему перо.
Кас берет его чрезвычайно бережно. Он изучает перо, наклонив голову, медленно
поворачивая его в руке. Дин ловит себя на том, что затаил дыхание, словно
предвкушая, что Кас излечится немедленно, — хотя они уже установили, что позже
последует второй этап, второе, независимое заклинание для того, чтобы перенести
благодать из пера в новую оболочку.
Ничего не происходит… только меняется выражение лица Каса. Дин видит, как он
напрягается всем телом. Совсем слегка, почти незаметно, будто бы он сосредоточился
на чем-то.
Но Кас ничего не говорит. Его пальцы смыкаются на пере, и оно исчезает из виду.
Надежно зажав перо в руке, Кас поворачивается к Ровене, стоящей во главе стола.
Кроули, который стоит напротив, тоже делает небрежный шаг в сторону, театрально
зевая и вращая головой — как будто просто разминает шею, а вокруг стола при этом
продвигается по чистой случайности. Кас едва заметно переносит вес, подаваясь
назад. «Они подбираются к Касу», — понимает стоящий позади него Дин. Он смотрит на
Сэма и встречает мрачный взгляд брата: Сэм тоже это заметил.
Ровена говорит, протягивая ладонь к Касу:
— Можно я только взгляну на перо на секундочку, просто чтобы убедиться, что все
прошло как следует, и…
Конечно, Сэм и Дин не стоят без дела. Дин ступает вперед Каса, чтобы заслонить его,
держа наготове ангельский клинок. Сэм тем временем извлек из кармана длинный
платок, покрытый символами. (Прошлой ночью Дин изготовил несколько таких платков,
нарисовав на них противомагические символы — отчасти просто чтобы убить время после
того, как он час пронаблюдал за обсуждением ритуала очищения свечей, и отчасти
потому что это казалось хорошей идеей.) Сэм делает широкий шаг к Ровене и ловит ее
сзади платком, словно арканом, перебросив его ей через голову и завязав крепким
узлом на затылке. Платок затягивается у нее на лице как намордник. Ее речитатив
немедленно прерывается, и ощущение статики в воздухе пропадает: заклинание
приостановлено. Глаза Ровены расширяются в гневе, и платок даже начинает дымиться,
но при этом она не двигается (и, что важнее, не разговаривает). Остается только
Кроули, и следующим движением Дин собирается наставить клинок на него.
Или нет. Оказывается, что «падение» Клэр со стола было всего лишь на удивление
проворным маневром. Она уже снова на ногах, где-то раздобыла свой собственный
ангельский клинок и держит его возле горла Кроули.
Все замирают неподвижно. Дин по-прежнему пытается заслонить собой Каса (хотя это
становится все сложнее: Кас пытается выйти из-за его спины, достав свой клинок и
явно желая поучаствовать в схватке). Клэр стоит прямо перед лицом у Кроули, свирепо
глядя на него — он застыл на столе на четвереньках в весьма неуклюжей позе, и
кончик сияющего клинка Клэр демонстративно приставлен к его горлу. Сэм все еще
зажимает Ровене рот платком, и, хотя от платка поднимаются клубы дыма, пока еще он
цел.
Дин рискует бросить взгляд на руку Каса — на ту, где было перо.
Она пуста.
— Где… — шепчет ему Дин, но Кас молча едва заметно качает головой, и Дин умолкает.
Раздается шипящий звук, и платок Сэма разлетается в мелкую труху из горячего пепла.
— Я НИКОГДА… — начинает Ровена, задыхаясь от негодования и стирая со рта пепел. Она
бросает на Сэма свирепый взгляд через плечо, и он почти смущенно пожимает плечами.
— Это было… — шипит на него Ровена, — это было не по-джентельменски! Как можно,
затыкать рот леди! Со мной никогда не обращались так грубо — ну, почти никогда —
всего лишь пару сотен раз я сталкивалась с подобным кошмарным обращением!
— Просто чтоб ты знала, — говорит Сэм, бросая на пол остатки сожженного платка и
доставая из кармана еще один, — у меня еще такие есть.
— Сделал, — вмешивается Дин. — Не знаю, наверное, предчувствие было, что ты можешь
объявиться.
Кроули начинает смеяться. Все поворачиваются к нему — он уже слезает со стола. Клэр
следует за каждым его движением, все еще прижимая острие клинка к его горлу, и не
спускает с него глаз с самым свирепым выражением лица, на какое способна, но он не
обращает на нее внимания. Он выпрямляется и отряхивает рукава пальто.
— Что ж, ЭТО было просто отрадно видеть! — сообщает он. Затем смотрит на Клэр и ее
клинок. — Ой, убери это, девочка. Пера уже нет, дурочка, угрожать мне больше нет
смысла. Поздравляю, ваша взяла, можно мы уже пойдем?
Клэр медленно опускает клинок и пятится к Дину, все еще с подозрением глядя на
Кроули. Как только она оказывается на расстоянии вытянутой руки, Дин хватает ее и
толкает себе за спину, шипя:
— Я дал ей его пару часов назад, — признается Кастиэль. Дин недовольно смотрит на
него, и Кас добавляет: — Мне показалось, что дополнительная защита ей не помешает.
— Не смотри на него так, Дин, — просит Клэр. — Ты сам мне на день рождения подарил
пистолет, что, забыл? Пусть даже и забрал потом обратно. — Дин вздыхает. Клэр
спрашивает: — Но… у кого теперь перо-то?
Все смотрят на пустую ладонь Каса, и даже он, кажется, рассматривает свою руку с
некоторым удивлением.
— И правда, где это окаянное перо?! — вопрошает Ровена. Вытирая с губ пепел, она
осматривает комнату, по-прежнему в гневе. — Что ты с ним сделал?! Спрятал в другом
измерении? Перенес его куда-то? Сделал невидимым? Защитил небесными чарами?
— Оно в сохранности, — отвечает Дин уверенно (хотя он может лишь надеяться, что это
правда, — он понятия не имеет, где перо. Если повезло, просто валяется где-то под
книжными стеллажами). — И вовсе не благодаря вам. Хороший план, но увы, не удался.
Так что спасибо и до свидания.
Сэм добавляет:
— Это никакая не двойная игра! — возражает Ровена. — Вы попросили меня перенести
благодать в перо, и я это сделала. Но мы не договаривались о том, что будет дальше.
— Это перо стоит в сто раз больше своего веса золотом! — жалуется Ровена. — В
тысячу! Вы и понятия не имеете, чем обладаете! И вы собираетесь потратить его
впустую! И вообще, мне теперь придется поправлять макияж. — Она опускается до
раздраженного бормотания, ощупывая волосы и осторожно касаясь пальцами губ: — Из
всех… Неблагодарные маленькие… Боже, я никогда еще…
После этого, к изумлению Дина, она запускает пальцы с маникюром прямо в декольте и
извлекает оттуда инкрустированный камнями тюбик губной помады, а также неожиданно
большое зеркало и пачку салфеток. Она подносит зеркало к лицу и начинает салфеткой
вытирать остатки пепла с губ, затем наносит новый слой помады. Все это занимает у
нее всего несколько секунд (это явно не первый раз, когда ей приходится поправлять
макияж после стычки). Вскоре она уже критически оценивает результат в зеркало,
промокая уголок губ салфеткой. Рассматривая себя, она замечает:
— Ну да, без сомнения ты собиралась потратить его на бедных сироток, — вставляет
Кроули, на этот раз как следует закатив глаза. — И от чахотки никто уже не увядает.
Иди в ногу со временем, матушка. Эбола. Коровье бешенство. Зика.
— Это последний раз, когда я помогаю вам излечить ангела, помяни мое слово!
— отвечает Ровена. — У меня и мысли не было его красть…
— У меня была, — говорит Кроули. — Надо ж с чего-то жить, в конце концов. Но,
вообще говоря, одна эта твоя уловка с платком, Сэм, стоила цены входного билета.
Как-нибудь покажешь мне, как это делается.
— Я упоминала, что день, когда я родила тебя, был худшим в моей жи…
***
— Ты правда в порядке, Клэр? — спрашивает Дин. Ее, похоже, немного пошатывает, но
она кивает. Потом смотрит на ангельский клинок у себя в руке и, помедлив,
протягивает его Кастиэлю.
На лице Каса появляется легкая улыбка. Все смотрят на него: он разгибает локоть и
встряхивает рукой — перо выскальзывает ему в ладонь. Кас поднимает перо, чтобы все
его видели.
— Подумал, что может понадобиться его спрятать, — объясняет он, — а я давно уже
наловчился скрывать предметы в рукавах этого плаща.
Кас разжимает руку, держа маленькое перышко на ладони. Оно выглядит совершенно
обыкновенным, но Кас заботливо гладит его другой рукой, проводя пальцем от
основания к кончику.
— Но почему не сделать это прямо сейчас? — спрашивает Дин уже минут десять. — Давай
просто сделаем. Возьмем и попробуем. Просто попробуй прямо сейчас.
Они собрались в кухне, где Кас сосредоточенно заваривает новую порцию кофе. Он
качает головой в ответ, аккуратно отмеряя несколько столовых ложек кофейных зерен.
— Все должно быть сделано определенным образом, — говорит он. Дин уже даже не
уверен, имеет ли Кас в виду перо или всего лишь кофе.
Кас наливает воды и жмет на «старт». Дин теперь гадает не только о том, почему Кас
не использует перо немедленно, но и о том, зачем он заваривает целый новый кофейник
кофе. Зачем им еще кофе? Уже ведь за полдень. Кас не дает никаких намеков — только
молча уставился на кофейник, сложив руки на груди. Несколько минут назад он отдал
перо Дину — очевидно, приготовить кофе вдруг стало гораздо важнее, — и Дин смотрит
на перо у себя в руке.
— Кас, ты волнуешься, что оно недостаточно заряжено? — Именно то, о чем думал Дин.
— Я знаю, что оно недостаточно заряжено, — отвечает Кас. Он снимает плащ, и это
зрелище неожиданно обескураживает. Впечатление такое, словно прямо у них на глазах
ангел исчезает, и появляется раковый больной. Его худоба становится заметна, как и
синяки на руках. Клэр даже спрашивает с озабоченным видом:
— От капельниц, — поясняет для нее Дин. Скрывать это нет смысла.
— А… — отвечает Клэр тихо. После недолгой паузы она исчезает в библиотеке и
появляется оттуда с синим свитером, который Кас одолжил ей вместо подушки. Она
протягивает свитер Касу. Тот неторопливо берет его, потом обводит глазами
присутствующих.
Дин наблюдает за этой сценой, держа в руке перо, и ловит себя на том, что снова и
снова поглаживает его большим пальцем, чувствуя кожей его гладкое прохладное
опахало. Ему кажется, или перо стало ощущаться немного иначе? Словно в нем
появилась какая-то вибрация или, может быть, едва заметное тепло? Что-то новое?
Кас натягивает свитер и расправляет рукава, старательно опуская вниз манжеты, пока
его руки не оказываются полностью прикрыты.
— В полностью развернутом виде она была едва ли миллиметр в толщину, — говорит Кас.
— Нам даже прищуриться не пришлось. Это… очень мало. — По крайней мере, Кас наконец
смотрит на перо. Кажется даже, будто оно притягивает взгляд Каса внезапно, как
будто ему хотелось видеть перо все это время, но он не позволял себе этого. В
следующее мгновение он делает два быстрых шага к Дину и забирает перо у него из
руки. Кас смотрит на перо с нескрываемой жадностью, потом медленно подносит его к
носу. Все присутствующие наблюдают за этим любопытным обрядом оценки пера: у Каса
даже закрываются глаза, и он становится похож на ценителя вин или повара, ловящего
восхитительный тонкий аромат изысканного блюда.
Секунду спустя он открывает глаза и отдает перо Дину, напряженно вытянув руку, пока
Дин не забирает его обратно. Кас снова отворачивается к кофеварке, с решительным
видом сложив руки на груди.
— О нет, Клэр. Нет, ее всегда было мало. — Кофе почти готов; Кас поднимает глаза к
ближайшей дверце буфета и, открыв ее, осматривает содержимое шкафа. На нижней полке
стоит пара десятков кофейных кружек, но, как выясняется, все они не годятся, потому
что Кас только хмурится, закрывает дверцу и переходит к следующему шкафу. — Дело не
в тебе, Клэр, — добавляет он, заглядывая в другой шкаф. — Когда я оставил тебя, я
попытался, насколько смог, не причинить тебе вреда. Минимизировать любые неприятные
последствия. Во всяком случае, цель была такова.
Дин вдруг понимает, что Кас говорит не о каком-то недавнем происшествии, когда он
«оставил» Клэр на обочине дороги или вроде того, но о гораздо более ранних
событиях: он имеет в виду тот момент, когда он оставил тело Клэр много лет назад.
Оставил оболочку, которую занимал.
Теперь чудно вспоминать тот день. Каким иным казался Кастиэль… Тогда еще
беспощадный ангел-воин; не вполне союзник; может быть, даже враг. Он только начинал
делать первые неуверенные шаги к человечеству. Каким он казался холодным и
практичным, каким могущественным… иногда даже пугающим.
«Я служу Небесам», — сказал он в тот день. Это случилось сразу после того, как он
получил от своих небесных начальников «корректировку» (что бы это ни значило). «Я
служу Небесам. Я не служу людям. И уж точно я не служу тебе». Но ведь это
продолжалось всего каких-то пару недель, понимает Дин, вспоминая тот момент. Что бы
там ни сделали с Касом, какой бы пытке или промывке мозгов его ни подвергли, две
недели спустя он уже снова был с Винчестерами. На самом деле, если вспомнить, две
недели спустя Кас погиб. Он взбунтовался окончательно, он тайком передал Дину
кинжал против демонов, он вызволил Дина из этой странной комнаты без дверей, где
его запер Захария, и принялся защищать Чака от разгневанных ангелов, пытаясь
выиграть для Дина немного времени.
Даже как-то неуютно думать об этом теперь, когда Дин знает, кем оказался Чак. Чак
что, просто смеялся над ними все это время? Может, ему это даже нравилось?
Нравилось наблюдать, как одинокий взбунтовавшийся ангел пытается устоять против
численно превосходящего его противника? Как пытается защитить жалкого пророка (за
личиной которого, на самом деле, прятался сам Бог) от устрашающе могущественного
врага, против которого у Каса не было никаких шансов?
Чаку что, нравилось наблюдать, как Кас пытается со всем этим справиться?
«Отличная награда тебе досталась за то, что ты выбрал человечество, — думает Дин.
— "Спасибо за твою жертву, я посмотрю, как тебя пару раз разорвет, и, кстати, вот
тебе еще рак в придачу. А теперь проваливай". Какого черта, Чак?»
Кас все еще говорит что-то о том моменте, когда он «оставил» Клэр и хотел избежать
последствий для нее, и Клэр в конце концов отвечает:
— А, вот он! — Кас извлекает из шкафа большой термос с классическим красным
клетчатым орнаментом, уместно смотревшийся бы в серии «Безумцев» про 50-е годы, с
большой металлической ручкой сбоку и хромированной откручивающейся крышкой, которую
можно использовать как чашку. Кас открывает термос, возвращается к кофеварке и
выливает содержимое кофейника в термос. Потом закручивает крышку и говорит, глядя
на остальных присутствующих:
***
Дин и Сэм, конечно, собираются ехать, и Клэр немедленно сообщает, что она не только
тоже поедет, но и возьмет свою машину и будет следовать за Импалой. Но, еще раз
взглянув на ее машину (это старый угловатый Субару Леоне — на самом деле, неплохой
автомобиль, но тормоза и резина в жутком состоянии), Дин налагает вето на этот план
и вместо этого заставляет Клэр загнать машину в гараж.
— В Импалу, — приказывает он Клэр. — На заднее сиденье. — Он планирует посадить
Сэма и Клэр сзади, а Каса рядом с собой (отчасти чтобы у Каса было больше места,
если он захочет вытянуться, и отчасти чтобы быть поближе к нему). Дин открывает для
Клэр заднюю дверь. — Садись. И давай сюда свою сумку.
Отходя к багажнику, чтобы положить туда рюкзак Клэр, Дин бросает обеспокоенный
взгляд на дверь бункера. Кас все еще где-то там. Общается со своим медперсоналом —
с командой доктора Клайна, надо полагать.
Куда именно они собираются ехать? И зачем Касу разговаривать со своим врачом?
Пока Дин ломает над этим голову, появляется Сэм с двумя сумками — своей и Каса, — а
также с клетчатым термосом под мышкой.
— Он еще разговаривает с врачом, велел только положить его сумку в машину, —
сообщает Сэм. — И, Дин… он по-прежнему не говорит, куда мы едем.
— Ну, хорошо хоть он берет нас с собой, — замечает Сэм. — Это уже что-то. — Он
ставит термос на крышу машины, отворачивает крышку и наливает себе чашку кофе.
Потом делает глоток, наблюдая за Дином. — Кофе?
Дин качает головой. Он все стоит у открытого багажника, вертя на пальце ключи и
глядя на дверь в бункер.
Сэм предполагает:
Сэм пожимает плечами: ответов у него явно нет, и он тоже выглядит встревоженным.
— Не нравится мне это. Что-то не так, — ворчит Дин, захлопывая багажник с
неожиданной силой. «Чувак, успокойся!» — приказывает он сам себе, потом говорит
Сэму: — Даже если благодати мало, все равно она поможет хоть чуть-чуть, верно?
Конечно, может, для полноценного исцеления этого и недостаточно. Может, даже по
анализам видно не будет. Но если это остановит хоть одну раковую клетку, значит уже
не зря, правда?
***
Наконец появляется Кас. Однако, прежде чем Дин успевает проводить его к передней
двери, Кас замечает на заднем сиденье Клэр, забирается к ней и немедленно начинает
засыпать ее вопросами о жизни.
Пока Сэм допивает кофе и закручивает крышку термоса, Дин медлит у двери со стороны
Каса. Он все пытается придумать, как бы учтиво выманить Каса с заднего сиденья и
усадить на переднее (рядом с Дином — там, где ему место). Но потом Сэм шепчет:
— Хорошо, что у них появился шанс пообщаться. — С этими словами он проходит мимо
Дина и садится вперед, на свое обычное пассажирское место, где должен был сидеть
Кас. Сэм-то, понятное дело, не знал о тайном плане Дина.
«Успокойся, черт побери!» — снова командует себе Дин, обходя машину сзади. Заводя
двигатель, он старается не вздыхать слишком очевидно. Теперь уже Сэм бросает на
Дина недоуменные взгляды, но Дин игнорирует его и вместо этого сосредотачивается на
дороге. Он выводит Импалу из гаража по длинному ухабистому проезду.
Как только они доезжают до пересечения с главной дорогой, Кас прерывает беседу с
Клэр ровно настолько, чтобы сказать:
— На юг, — отвечает Кас только. Дин стискивает зубы. — В сторону Канзас-Сити, —
добавляет Кас ничуть не конкретнее, после чего поворачивается к Клэр и спрашивает
ее: — Так, Клэр, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что «определенно» можешь за
себя постоять? Какие методы защиты тебе известны?
«Не будь эгоистом, — пеняет себе Дин, пока Клэр отвечает. — Касу наверняка нужно
пообщаться с ней. Дай им время. И прекрати, черт возьми, паниковать по поводу того,
что он хочет воспользоваться пером где-то в другом месте. Раз хочет, значит у него
есть на то причины. Приедем туда, куда он нас ведет, посмотрим, что там, и тогда
разберемся. Ты должен ему верить. Ты обязан».
Всего каких-то две минуты спустя Кас выясняет, что Клэр, оказывается, пытается
охотиться самостоятельно.
Это тревожащее открытие временно вытесняет заботы о пере на второй план, и большую
часть следующего часа Дин проводит в пререканиях с Клэр через плечо о том, что ей
категорически нельзя охотиться в одиночку в столь юном возрасте. Сэм только время
от времени вставляет неподходящие комментарии вроде: «Ты начал охотиться, когда был
еще моложе, Дин». И Кас, вместо того чтобы поддержать Дина, начинает давать Клэр
ряд практических советов о том, как обращаться с ангельским клинком, как справиться
с оборотнем, как нарисовать символ, изгоняющий ангелов, и о всевозможных
малоизвестных уязвимостях различных монстров. (Некоторые из его советов оказываются
новостью даже для Дина с Сэмом: оказывается, корица действует на оборотней как
валерьянка на котов.) Мало-помалу Кас и Клэр переходят к импровизированным урокам
рукопашной борьбы на заднем сиденье под череду непрекращающихся комментариев Каса.
— Клэр, СТОП! — рявкает Дин. — Не тыкай его туда! Я серьезно! — Он рывком
сворачивает к обочине и тормозит так резко, что всех в салоне бросает вперед.
Сэм тоже встрепенулся и уже практически перегнулся через спинку сиденья, пытаясь
разнять Каса и Клэр:
— Кас, о чем ты думал, черт возьми? Клэр, нельзя с ним бороться, я серьезно!
Насколько бы глупо он себя ни вел!
— Но, Дин, она должна уметь защищаться, — жалуется Кас. — Она на самом деле не
ударила меня, только сделала жест…
— Давай мы научим ее, а не ты, — просит Дин. — Господи Иисусе, вы можете оба
ПОСИДЕТЬ СПОКОЙНО? — Раздраженный, он отворачивается к рулю и выводит машину
обратно на дорогу.
— Я только хочу убедиться, что Клэр сумеет себя защитить, — спорит Кас. — Мне давно
стоило подумать о том, чтобы ее натренировать; я просто не предполагал, что она
станет охотиться. Клэр, не волнуйся. Все в порядке. Кстати, забыл упомянуть:
запомни, если ты закалываешь меня — или любого ангела — клинком, то другой рукой
нужно прикрыть глаза. Иными словами, твоя свободная рука… — И Кас пускается в новый
инструктаж по поводу того, как убивать ангелов. Дин с Сэмом с досадой
переглядываются.
Клэр еще несколько раз извиняется за то, что чуть не ткнула Каса ключами в пах (он
продолжает настаивать, что это ерунда) и вскоре их разговор переходит к колющим
ударам, а затем к ангельским клинкам и в частности к тому клинку, что Кас дал ей
ранее.
— Он в моей сумке в багажнике, — отвечает Клэр. — Но Кас, ты уверен, что он не
нужен тебе самому? То есть я с удовольствием оставлю его себе, но разве он тебе не
нужен?
Кас отвечает:
— У меня есть еще один. И у Дина с Сэмом есть их собственные. Я думаю, и тебе нужно
такой иметь. Как я сказал, это хороший клинок: он будет служить тебе долго. На
самом деле, он и у меня уже довольно-таки давно. Я изготовил его во время потопа из
своего…
— Во время потопа? — спрашивает Клэр. — Какого потопа? После урагана Катрина?
— Нет… — говорит Кас. — Нет, во время более старого потопа. Еще раньше.
— Погоди, во время Потопа? — спрашивает Сэм, разворачиваясь к Касу. — Того, что был
шесть тысяч лет назад? Где был Ноев ковчег и вот это все? Во время того потопа?
— Ну, на самом деле он случился двенадцать тысяч лет назад, — говорит Кас
совершенно обыденно, — и не был таким уж глобальным, как описывают легенды. Тот, о
котором я говорю, случился, когда Средиземное море прорвалось через Босфор и
затопило черноморское побережье. В тот период из-за таяния ледников случалось много
похожих потопов. Так что одного всемирного потопа не было, скорее было много мелких
региональных. — Он на секунду задумывается, потом добавляет: — Хотя я уверен, для
племен, которые населяли затопленные территории в то время, он казался вполне себе
всемирным. Так или иначе, разлив Черного Моря описан в Эпосе о Гильгамеше, который
лег в основу Ветхого Завета, так что да, Ноев потоп.
В гробовую тишину он добавляет:
— Погоди, что значит для домашнего скота? — спрашивает Сэм. — Разве в Ковчеге были
не все виды животных, существовавшие на Земле?
— Десяток коз, две коровы, штук шесть овец и три осла, — говорит Кастиэль
равнодушно. — И еще несколько кур. А, и у младшей дочки были две ручные кошки.
Забыл про них. Их тогда только приручили, несколько поколений назад, так что
ручными их можно называть с натяжкой, но их тоже взяли с собой.
Сэм и Клэр начинают расспрашивать Каса о Ковчеге и о том, каким был Гильгамеш (как
выясняется, тот еще развратник). И на этот раз Кас даже отвечает подробно. Обычно
он отмахивается от подобных вопросов — от вопросов о далеком прошлом. О библейских
временах. Но сегодня почему-то он очень разговорчив и скоро уже рассказывает одну
древнюю легенду за другой (большая их часть либо вообще не в Библии, либо
противоречит библейской версии).
При подъезде к Канзас-Сити выясняется еще один сюрприз. К этому времени Кас
объясняет Клэр, что клинок, который он подарил ей, высечен из «серебряного когтя
дракона», и по мере его рассказа все они начинают понимать, что Кас говорит
буквально. Речь действительно идет о гигантском существе с огромными серебряными
когтями.
Сэм спрашивает:
Кас мнется.
— Но те, что встречались нам, выглядят вовсе не так, — замечает Дин.
— Те, что встречались вам, — не настоящие драконы, — отвечает Кастиэль. — Во всяком
случае, не первоначальные. Они просто взяли себе это имя. Они лишь собиратели
золота, но у них нет крыльев. А мы… то есть, гм, я хочу сказать, настоящие драконы
летают и… В общем, для изготовления этих клинков мы… э… дракон добровольно жертвует
свой коготь. Когти иногда становятся слишком длинными, их нужно подрезать, и из
отрезанной части можно вырезать клинок. Ангельский клинок.
— А ты можешь раздобыть еще? — спрашивает Клэр. — В смысле еще один коготь дракона?
Кас долгое время молчит. Дин смотрит на него в зеркало заднего вида и замечает, что
Кас отчего-то рассматривает свою руку, расправив пальцы.
Тут Дину приходит в голову, что ангельский клинок, который Кастиэль подарил Клэр,
очевидно не только древний, но еще и очень редкий. Кас подарил ей клинок,
вырезанный им самим в библейские времена из когтя какого-то давно несуществующего
дракона.
Дин прерывает его рассказ о том, как из когтя дракона высекают ангельский клинок:
— Даже если оно заряжено лишь отчасти, это все равно в помощь, правда ведь?
— добавляет Сэм.
***
Они въезжают в пригород Канзас-Сити, и Сэм спрашивает у Каса адрес их таинственного
места назначения. Но вместо того чтобы сообщить адрес или хотя бы название места,
Кас наклоняется вперед и, облокотившись на спинку переднего сиденья, начинает
давать Дину пошаговые инструкции. «Здесь поверни направо… На следующем светофоре
налево…» — диктует он практически в ухо Дину и даже начинает показывать направление
пальцем через его плечо, щурясь в лучах закатного солнца. «Теперь четверть мили
прямо… Вот нужная улица, впереди, поверни там…»
Становится ясно, что он заучил маршрут до места наизусть. «Наверняка чтобы скрыть
до последней секунды, куда мы едем», — думает Дин угрюмо. Кас ведет себя так,
словно вовсе не расслышал просьбу Сэма про адрес. И когда Дин в конце концов прямо
спрашивает: «Куда мы направляемся, Кас?» — в ответ он получает только тишину.
Сэм допытывается:
— Здесь поверни налево, Дин, — говорит Кас только. Дин сердито смотрит на него в
зеркало. Кас встречает взгляд Дина, но неохотно и лишь на мгновение, и Дин уверен,
что в выражении его лица появилось что-то тревожное.
— Черт, да что это за место? — ворчит Дин. (Кас, как можно было ожидать, не
отвечает.) Дин находит, где припарковаться, пока Сэм деловито набирает что-то в
телефоне. Как только Дин глушит двигатель, Кас выскакивает из машины. На нем нет ни
куртки, ни шарфа — только его вечный синий свитер и обезьянья шапка. Холодный ветер
полощет косички шапки у него за плечами, пока он идет ко входу в здание, ежась на
декабрьском морозе.
— О нет… — произносит Сэм секунду спустя. Он поворачивает телефон экраном к Дину.
— Я погуглил название с вывески и адрес.
Клэр заглядывает через его плечо с заднего сиденья, и Дин наклоняется ближе. Втроем
они смотрят на верхний результат выдачи в Гугле:
***
Дин догоняет Каса и окликает его, заставляя голос звучать спокойно:
— Кас?
«Бедные сиротки», — думает Дин. Этот комментарий Ровены про бедных сироток,
увядающих от чахотки… «Иди в ногу со временем, матушка. От чахотки никто уже не
увядает».
— Я имел в виду, оно может помочь тебе, — поясняет Дин, но Кас уже внутри, шагает
по коридору.
Дин с Сэмом переглядываются на ходу в растущем отчаянии. Клэр спешит позади, шепча:
— Он делает именно то, о чем мы все подумали, — тихо отвечает ей Дин через плечо.
— Черт бы побрал эту Ровену! Вот серьезно, черт бы ее побрал! Не знаю, додумался ли
бы он до этого иначе. Пошли… — Он переходит на бег, чтобы нагнать Каса, который уже
в фойе, перед стойкой регистрации, вписывает их в книгу посетителей.
«Черт бы побрал эту Ровену! — снова думает Дин. — Умирающие дети в Рождество — ну
какой ангел тут устоит?»
Хотя, на самом деле, многие ангелы устояли бы. Но, очевидно, не Кас.
— Нас ожидают. Прямо по коридору и налево. — С этими словами он снова направляется
вперед.
— Ты можешь подождать секунду… — начинает Дин, но Кас уже ушел, и снова Дину
приходится бежать, чтобы догнать его. Уже ясно, что Кас спешит специально, дабы
избежать вопросов, и Дин в конце концов рывком хватает его за плечо, заставив
остановится. — Подожди! — требует он. Вид у Каса по-прежнему настороженный, но он
останавливается, со вздохом глядя в пол. — Поговори со мной, — просит Дин.
— Поговори с нами, — поправляется он, когда их догоняют Сэм и Клэр.
Кас наконец поднимает глаза. Выражение лица у него стоическое: спокойное, серьезное
и грустное, и в глазах читается какое-то смиренное принятие, от которого у Дина
холодеет кровь.
— Но мы же даже не изучили ее как следует! — протестует Сэм. Как и Дин с Касом, он
пытается говорить на пониженных тонах (надо полагать, тут вокруг, в палатах,
больные дети — даже умирающие дети, — и повышать голос кажется неуместным). Поэтому
все это превращается в спор шепотом — тихий, и оттого еще более горячий. Сэм
подходит ближе. — Может быть, мы сможем измерить ее силу! — говорит он пылким
шепотом. — При помощи метода, описанного в блокноте Хранителей Знаний. Давай хотя
бы измерим, сколько в пере благодати, Кас! Проверим, прежде чем ты примешь решение…
— Уж если я что-то еще могу, так это оценить перо из крылышка, — отвечает Кас
резковато. — Особенно свое собственное. — Он снова поднимает перо, и все
присутствующие смотрят на него. — Оно правда мне особо не поможет. Простите, —
говорит Кас. Потом, оглядывая своих попутчиков, кажется, впервые замечает их
обескураженный вид, поэтому добавляет: — Вы что, не понимаете? Это же не плохо!
Пусть благодати недостаточно для меня, но она может помочь кому-то еще! Особенно
кому-то маленькому! Маленькая частичка благодати не окажет заметного воздействия на
меня, но может оказать огромное воздействие на маленького человека. Человеку,
который раза в четыре меньше меня, она может существенно помочь. Скорее всего, даже
вылечить полностью. — Он умолкает, глядя на спутников. — И честно говоря, все мы
знаем, что я — не лучшее применение этому перу. Особенно когда я почти уверен, что
оно мне не поможет.
Эмили. Ну конечно!
Девочка, которая так переживала, что Кас один на химиотерапии, и которая намеренно
с ним подружилась. Та, что с таким подозрением отнеслась к Дину и допытывалась,
почему он не был рядом с Касом с самого начала.
— Здесь, в 103-й палате, мой друг. Маленькая девочка. Она живет в Канзас-Сити, но
лечится в Денвере, как и я, — я познакомился с ней там, в клинике. У нее тоже рак.
Другой тип, более тяжелая форма. На этой неделе у нее отказало несколько органов —
Дин, теперь у нее почечная недостаточность и анемия: очень низкий гемоглобин. Она,
по сути, задыхается, и, по-моему, у нее имеются и респираторные проблемы тоже. Ее
мать связалась со мной, чтобы сообщить. Это перо может помочь ей.
— Я живу на свете уже тысячелетия, — говорит Кастиэль тихо. — А она прожила всего
несколько лет — едва ли достаточно, чтобы попробовать в жизни хоть что-то. Она
заслуживает жизнь. Разве нет?
Дин смутно осознает, что поднял к голове руки, но только когда он слышит сзади
встревоженное «Дин?» от Каса, он понимает, что схватился за голову, в отчаянии
уставившись на нарисованного пони. Он делает вдох, заставляет себя опустить руки и
поворачивается к Касу.
— Дайте нам минутку? — просит он Сэма и Клэр. Сэм выглядит совсем сдувшимся, а у
Клэр вид такой, будто она вот-вот заплачет, но они кивают и вместе отходят обратно
в фойе. Кас смотрит им вслед, пока они не оказываются за пределами слышимости,
потом переводит взгляд на Дина.
«Я могу его отговорить», — думает Дин. Чего ему на самом деле хочется, так это
схватить Каса за плечи и встряхнуть его, буквально встряхнуть, а затем заставить
использовать перо для себя. (Мысль о бедной малышке Эмили, которой всего восемь лет
и которая задыхается в своей палате, Дин старается загнать в самый дальний угол
разума.) Но, конечно, заставить Кастиэля что-либо сделать не удавалось никогда: они
уже давно выучили, что чем сильнее на Кастиэля давишь, тем больше он упирается.
Более перспективный подход — это уговорить Кастиэля самостоятельно продумать
ситуацию, убедить его посмотреть на нее под другим углом. У Дина даже начинает
формироваться логический довод — о том, что Кас просто-напросто гораздо важнее, чем
любая восьмилетняя девочка. Как бы трагична ни была смерть Эмили, правда в том, что
Кастиэль — важная фигура во вселенских сражениях, развернувшихся на земле в
последние годы. Важнейшая фигура. Он — умелый воин и искусный стратег, у него есть
связи, он сыграл ключевую роль, у него огромные знания… он нужен. Он может оказать
существенное влияние на мир. Умирающий ребенок — это, конечно, очень грустно; да
что там, это трагедия, очевидно, с этим никто не спорит. Но является ли
предотвращение этой трагедии наилучшим стратегическим выбором в данной ситуации?
Не говоря уже о том, что Кас нужен другим людям. Например, Кас нужен Сэму. И Клэр
он тоже нужен.
«Я не могу потерять его», — понимает Дин, и, кажется, только сейчас он впервые по-
настоящему осознает, настолько отчаянно он нуждается в том, чтобы Кас оставался
жив. «Я не могу потерять его. Не могу. Не могу. Просто не могу».
Упал какой-то барьер, какая-то маска, которую Кас носил весь вечер, и теперь Дин
видит — Кас позволяет Дину увидеть, — что он не уверен.
«Он спрашивает у меня, — думает Дин потрясенно. — В первый раз, черт возьми.
Впервые он спрашивает мое мнение об очередном своем безумном решении до того, как
приводит его в исполнение. Я миллион раз просил его спрашивать у меня о подобных
вещах. И он наконец спрашивает».
Это значит, Дин действительно может заставить Каса передумать! Если только надавить
на слабые места, использовать рычаги — это сработает, Дин уже чувствует.
…солгать ему…
Дин открывает рот, чтобы сказать: «Нет, это неправильный поступок. Ты должен
использовать перо для себя».
Но слова не приходят.
Кас делает еще полшага ближе. Теперь он всего в шаге от Дина. Вечерний свет из окна
в коридоре падает ему на лицо, и на мгновение его глаза приобретают неземной
голубой цвет.
В эту секунду Дин мысленно переносится в прошлое, в тот ужасный год, когда Кас
только взял в привычку подходить вот так близко и смотреть на Дина в упор этим
загадочным взглядом. Этим глубоким непостижимым взглядом своих голубых глаз… От
этого взгляда Дин всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. Отчасти из-за
ощущения, что его так внимательно изучают. Отчасти потому что взгляд всегда сообщал
странное чувство, будто дверь открыта в обе стороны, и Кас позволяет Дину так же
изучить себя.
«А что тут спасать? — спросил Кас тогда одним судьбоносным вечером. — Что тут
спасать? Я не вижу здесь ничего, кроме боли». Дин ответил: «Тут можно поступить
правильно, а можно неправильно, Кас, и ты это знаешь».
— Нет. На самом деле, нет, — говорит Кас гораздо увереннее, качая головой. — Я
думал об этом. На первый взгляд может показаться, что ангел, или даже бывший ангел,
может оказать большее влияние на ход событий, чем маленькая девочка. Но, если
вспомнить предметно, по большей части я лишь совершал ошибки. Большие, грандиозные
ошибки; ошибки, которые влияли на мир; но все же ошибки. Единственный раз, когда я,
как мне кажется, сделал что-то стоящее, был уже годы назад. — Он добавляет, немного
грустно: — То время ушло. — Потом умолкает, задумавшись. Дин может только безмолвно
смотреть на него. На его худощавую фигуру, на нелепую обезьянью шапку, на мягкий
синий свитер, на то, как падающий свет оставляет в тени половину его лица и как
сияют его голубые глаза, словно зажженные изнутри. И главным образом Дин наблюдает
за игрой выражения на лице Каса: за отражением интеллекта, вдумчивости, участия.
Дин вспоминает очерченный светом силуэт Каса у окна в Денвере, когда Кас поливал
цветок. «Ангел, ухаживающий за цветком», — подумалось Дину тогда.
— Теперь я знаю, что есть такая вещь как слишком рано оборванная жизнь. Как бы
коротки ни казались ваши жизни нам, ангелам, тем не менее есть такая вещь как
слишком короткая человеческая жизнь. Теперь я вижу, что в человеческой жизни, в
пребывании здесь есть ценность. Это не просто ступень на пути в Рай. Человеческая
жизнь самоценна, она должна быть в определенном смысле… полной, насыщенной… должна
успеть расцвести. На это нужно время. Нас ведь никогда не учили этой концепции,
понимаешь, это я познал сам, пока был здесь. С тобой. — Он делает паузу, глядя на
Дина. — Я научился этому у тебя, если честно. Поэтому я хотел уточнить у тебя.
— И Дин, это же ничего для тебя, правда? Ты же будешь в порядке в любом случае?
«Можно разыграть эту карту, — думает он. Мысли текут в его голове очень медленно
(думать стало на удивление трудно). — Можно разыграть эту карту, можно сказать, что
я буду убит горем, заставить его потратить перо на себя, только чтобы не делать мне
больно. Он, наверное, пойдет на это. Но, если он прав насчет пера, это даже не
спасет его. А маленькая девочка умрет. И это будет висеть над нами вечно. До конца
его дней».
Кас тем временем меняет тему. Он говорит задумчиво, словно мысленно прорабатывает
оставшиеся детали:
— Я подумал, есть ведь еще остаток курса химиотерапии, и есть радиация. Кроме того,
доктора упоминали совершенно иную форму химиотерапии, на которую меня можно
перевести. И у меня есть второе перо: может быть, получится найти благодать какого-
то другого ангела или какую-нибудь из священных реликвий. То есть еще есть кое-
какие варианты. — Он смотрит на Дина. — Правда?
«Кое-какие варианты».
— П-правда… — шепчет Дин. Его голос дрожит настолько, что почти заикается.
— Правда.
Прежде чем он успевает сказать что-либо еще, Кас зовет, повысив голос:
— Сэм, Клэр! — Они подходят обратно. Вид у них обоих слегка оцепеневший; у Клэр
красные глаза. Кас поворачивается к ближайшей двери, и Дин понимает, что все это
время, пока они разговаривали, они стояли прямо у палаты 103. Кас поднимает руку,
чтобы постучать.
— Ты уверен? — удается выговорить Дину. — Ты абсолютно уверен? Что хочешь поступить
так?
***
Дверь открывает медсестра.
— А, Кастиэль Винчестер, верно? — спрашивает она. Кас кивает, и сестра говорит: —
Так хорошо, что вы приехали повидать Эмили! Особенно в вашу неделю перерыва, —
добавляет она, бросив мимолетный взгляд на его обезьянью шапку. После этого сестра
выскальзывает за дверь и притворяет ее за собой. — Вы все друзья Эмили?
— спрашивает она.
— Позвольте я введу вас в курс дела, — говорит сестра. — Вы наверняка уже знаете,
но на всякий случай должна вас предупредить, что Эмили в очень плохом состоянии.
Дела у нее хуже, и боюсь, ей осталось недолго. Скорее всего, она не поймет, что вы
здесь, — она очень слаба и в последние дни почти не приходит в сознание. Мы
пытаемся обеспечить ей максимальный комфорт, но помимо этого мало что можем
сделать. По причине ее состояния мы не принимаем случайных посетителей, но, когда я
сообщила ее матери, что прийти хотите вы, мистер Винчестер, она сказала, конечно,
приходите. — Сестра обводит взглядом всех присутствующих. — Простите за прямоту, но
я должна убедиться, что вы понимаете: если вы хотите попрощаться, сделать это нужно
сейчас.
***
Поначалу Дин уверен, что они пришли не в ту палату. Ребенок в постели — это вовсе
не Эмили: непонятно даже, мальчик это или девочка — виден только какой-то иссохший
малыш лет пяти-шести, не больше; худенькая фигурка из тонких костей, обтянутых
бледной кожей в синяках. Ребенок абсолютно лысый. Он увит кислородными трубками и
трубками капельниц — кажется, что трубок в кровати больше, чем ребенка. В воздухе
улавливается неприятный кисловатый запах несвежего дыхания и телесных жидкостей,
смешанный с безрадостными больничными запахами спирта и йода. Дин знает этот запах:
это зловоние приближающейся смерти. Бедный ребенок уже выглядит абсолютно
коматозным. Он лежит настолько безвольно, что Дина на мгновение посещает мысль, уж
не умер ли он (или она), пока никто не заметил. Но в палате слышен тихий хрип —
кажется, сопровождающий дыхание ребенка, — и быстрое беспорядочное пищание стоящего
рядом аппарата — видимо, монитора сердечного ритма.
Женщина переводит взгляд на них (Кас с Дином входят первыми, Сэм и Клэр идут
следом). Она, кажется, даже не осознает, что в палату вошли четыре человека, —
только смотрит на них отрешенно.
«Вот так выглядит "пустой взгляд"», — думает Дин, уже собираясь извиниться за то,
что они зашли не туда. В этот момент женщина с усилием поднимается на ноги и
говорит:
Это Шэрон.
— Здравствуйте, Шэрон, — говорит Кас. Они занимают места у постели: Кас — рядом с
Эмили, Шэрон — с противоположной стороны, и Дин, Сэм и Клэр — машинально
столпившись у изножья кровати. Кас долгое время смотрит на Эмили, потом говорит ее
матери: — Я был очень опечален новостью о том, что состояние Эмили ухудшилось.
— Простите. Я просто не хочу, чтобы ее беспокоили. Если честно, это был такой
паршивый месяц… Паршивые шесть месяцев. Да что уж там, полтора года. Весь ее
последний год был такое дерьмо… и вот наконец она ничего не чувствует, и… я просто
не хочу, чтобы она больше страдала. Даже немного.
— Она ничего не почувствует, обещаю. Я только положу это перо ей на горло и скажу
несколько слов. И это все.
Неожиданно для всех присутствующих Шэрон начинает смеяться. Она смотрит на перо и
бесконтрольно хихикает, хриплым смехом, который все не заканчивается. Кас хмурится
в явном замешательстве, держа перо в пальцах. «Защитная реакция», — думает Дин,
глядя как Шэрон заходится смехом.
— Простите, — говорит она, пытаясь взять себя в руки. — Мне просто подумалось, что
это забавно, ведь знаете, Кас, странное дело, но она была убеждена, что вы — ангел!
Ну не абсурд ли? Она говорила, что иногда ей были видны ваши крылья. Особенно после
того, как виделась с вами в последний раз, все не унималась: «Мам, тебе надо глаза
проверить, как ты не видишь его крылья — они же теперь так ясно видны!»
Кас моргает, глядя на нее и медленно опуская руку. Дин, Сэм и Клэр замирают на
месте.
Шэрон продолжает:
— После нашей с вами последней встречи она даже описывала мне расцветку ваших
перьев — только представьте! Рассказывала про то, каких они оттенков, как на ваших
перьях видны вкрапления золота, и как самых длинных перьев у вас нет, но ваши
крылья все равно очень красивые. И спрашивала меня, потеряли ли вы перья из-за
химиотерапии и вырастут ли они снова. Ну не смешно ли? Я спросила у врачей, и мне
сказали, что химия иногда может вызывать галлюцинации, так что я просто… подыграла
ей. Сказала: «Конечно, Эм, конечно у Кастиэля великолепные крылья!» — Шэрон снова
смеется. — И теперь появляетесь вы с каким-то пером! Да еще и для целебного
ритуала! Она была бы в восторге, но что самое-то смешное, она никогда не узнает об
этом. Говорят, она скорее всего уже не очнется, так что, понимаете, она не узнает,
что вы приходили сюда с пером для нее… — Шэрон вытирает глаза и шмыгает носом,
подавляя всхлип. Переход к слезам оказывается неожиданно резким, но Шэрон
моментально достает из кармана пачку бумажных платков, выдергивает один и
сморкается. — Простите, простите, я очень взвинчена, как вы, наверное, заметили… В
общем… — Она сминает платок и бросает его точно в мусорную корзину, потом смотрит
на оставшуюся пачку в руках. Она пуста — Шэрон использовала последний платок.
— Надо было купить восемь пачек… — бормочет она.
— Вот, вот, у меня есть… — неожиданно говорит Клэр, залезая в карман куртки.
От смеха не осталось и следа — он прошел так же быстро, как начался: теперь Шэрон
выглядит лишь очень уставшей. Она наклоняется к Эмили, чтобы погладить ее лоб.
***
Кас подходит ближе и бережно перекладывает руку Эмили, чтобы сесть на край кровати
рядом с ней. Присев, он оборачивается к Шэрон, добавляя через плечо:
Шэрон явно немного озадачена этими словами, но ничего не говорит. Кас протягивает
руку и осторожно кладет перо на шею Эмили (в то же самое место на горле, где перо
лежало у Клэр во время ритуала Ровены). Долгое время он держит перо за стержень,
как будто никак не может заставить себя отпустить его.
Дину хочется спросить: «Ты уверен, Кас? Ты точно уверен?» Но Эмили в ужасном
состоянии, и близость ее смерти (не говоря уже о душераздирающем отчаянии Шэрон)
сделали решение неизбежным. Как бы ни болело сердце Дина за Каса, теперь оно болит
и за Эмили тоже (и, может быть, даже больше — за Шэрон). Кажется, что другого пути
уже нет.
Следует долгая пауза, во время которой все стоят, затаив дыхание, и кажется, что
время замерло. Дин все еще невольно думает: «Я мог бы заставить его передумать… я
мог бы заставить его…»
Но он ничего не говорит.
— Кас?
— Я готов, — отвечает Кас. Он убирает руку, оставив перо на шее Эмили.
После этого Кастиэль произносит семь или восемь медленных, размеренных слов. Должно
быть, это ангельский язык: слова звучат характерным величавым набором слогов,
произносимых с шекспировской торжественностью. Кас делает паузу, потом повторяет
речь заново. Еще одна пауза, еще один повтор — и Кас поднимается с кровати,
отступая назад.
— Что это… Что это?! — восклицает Шэрон. — Оно горит! — Она бросается к кровати,
чтобы сбить перо, но Сэм хватает ее за руку.
— Я бы не прерывал на вашем месте, — говорит он. Шэрон смотрит на него в испуге.
Сэм расслабляет пальцы на ее плече, превращая захват в дружеский жест поддержки, но
не отпускает ее руку. Она не сопротивляется — только смотрит на Каса и малышку
Эмили.
Свечение продолжается всего пару секунд, после чего растворяется в горле у Эмили,
едва заметно растекаясь по ее коже. Оно рассеивается по шее девочки и
распространяется к ее голове и торсу. Затем свет исчезает, и — как ни странно —
перо исчезает тоже, словно испарившись или растворившись в благодати.
— Она… не такая горячая? — произносит Шэрон. — У нее всю неделю был жар. Он что,
прошел? Погодите… что? — Она только что обратила внимание на руки Эмили: на них
больше не осталось следов синяков. Шэрон хватает одну ее руку и поворачивает
запястьем вверх, рассматривая предплечье. Какое-то время она разглядывает руку
дочери, крутя ее туда-сюда, затем резко разворачивается к Касу. — Что вы сделали?
— спрашивает она, глядя на него в упор. В ее голосе слышно подозрение пополам с
изумлением.
— Она еще может недомогать несколько дней, — говорит Кас. — Но худшее, надеюсь,
позади. — В ответ на потрясенное выражение лица Шэрон Кас спонтанно добавляет: —
Нет, я не ангел. — (Формально это даже, может быть, правда, учитывая, что теперь у
него нет благодати.) — Но это действительно было ангельское перо. Могущества в нем
было немного — недостаточно для меня. Но, полагаю, его должно хватить, чтобы помочь
маленькой девочке. Вам нужно будет пройти обследование, чтобы понять, полностью ли
она здорова, но по меньшей мере это должно обеспечить ей ремиссию на долгое время.
— С Рождеством вас, — говорит Дин тихо, и Шэрон переводит изумленный взгляд на
него. Потом Эмили шевелится, и Шэрон немедленно поворачивается обратно к ней.
— Мам? — шепчет Эмили. Она сонно моргает. Потом поднимает руку, чтобы протереть
глаза и внезапно приходит в себя, выдергивая кислородную трубку из-под носа. — Что
случилось? — спрашивает она.
— О боже, Эм, Эм, Эм, детка… нет, не выдергивай их, тише, малыш… все хорошо… о
боже, Эм…
Они выходят на улицу, к Импале, в неловкой натянутой тишине, как будто никто не
понимает, то ли радоваться, то ли грустить. Дорога через парковку кажется очень
длинной: солнце уже садится, заливая нарисованного пони лучами янтарного света, и
легкий зимний ветерок усиливается, обещая к ночи превратиться в пронизывающий
порывистый ветер. Когда они подходят к машине, Кас поворачивается к своим
спутникам, словно приготовил речь.
— Знаю, это не то, чего вы все ожидали, — говорит он. — Но я хотел, чтобы вы это
увидели. Я хотел, чтобы вы присутствовали, чтобы вы увидели, что сегодня был
хороший день, мы сделали хорошее дело. — Его глаза устремляются на Дина. — Правда
же?
— Мне особенно хотелось, чтобы здесь была ты, Клэр. Ты носила в себе эту частичку
благодати все это время, ты пошла на риск, позволив Ровене его извлечь. Это не
спасло меня, но сегодня это спасло маленькую девочку, и все благодаря тебе. Ты
должна это знать.
Клэр молча кивает. Она снова держится за прядь волос, и вид у нее потрясенный.
— И вы тоже, вы оба. Вы спасли жизнь маленькой девочки. — Он медлит. — У вас же
такая работа, верно? Спасать людей?
— Семейное дело?
— Спасать людей, охотиться на нечисть, — объясняет Дин, понимая, что Кас, наверное,
и не слышал никогда эту фразу. — Ну, только без охоты — сегодня, во всяком случае.
— Я рада, что девочка жива. То есть правда рада — это было прямо чудо, если честно.
Но я хотела спасти и тебя.
— Мы это сделаем, — говорит ей Дин, пытаясь заставить себя в это поверить. — С
Касом все будет хорошо.
Кажется, что теперь ничего больше не остается, кроме как ехать домой. Дин изо всех
сил пытается радоваться за Эмили, ведь Клэр права: сцена чудесного исцеления
безусловно была трогательной, и даже больше того. Но сложно игнорировать тягостное
чувство оттого, что надежда для Каса снова потеряна. Дин выдавливает улыбку и даже
напускает на себя притворную бодрость, восклицая:
— Ладно, ковбои! И дама. — С этими словами он открывает дверь машины для Клэр.
— Похоже, наша работа здесь окончена. Пора уезжать в закат. Запрыгивайте, амигос.
Но Сэм говорит:
— О, кстати, пойду-ка я куплю чего-нибудь пожевать в дорогу. Там в фойе были
автоматы с едой. Клэр, пойдем со мной, посмотришь, чего тебе хочется?
— Но я ничего не хочу, Сэм… что ты… отпусти мой локоть, зачем нам идти за едой… Дин
с Касом не станут ждать нас на холоде!.. Или… погоди… А… О…
— Ты сделал хорошее дело, — говорит в конце концов Дин. Он пытается мыслить
практично. Смотреть вперед — ведь так у них заведено? Делать шаг за шагом, думать о
том, что предстоит дальше. «Похоже, Касу холодно, — решает он, критически оценив
ветер. — Ему нужна куртка. Мы забыли взять с собой его куртку».
— Дин, оно почти точно не помогло бы мне, — отвечает Кас. — Как я тебе и говорил.
— Я знаю, знаю, — говорит Дин, снимая с себя пальто. — Я знаю. Да. Отдать его
ребенку было наилучшим решением.
Кас моргает от неожиданности. Порыв ледяного ветра поднимает полы пальто, и Дину
приходится самому надеть его на Каса. Он перебрасывает пальто через голову Каса
эффектным жестом, как плащ матадора. Пальто ложится ему на плечи, Кас оказывается
укутан, и руки Дина оказываются у него на плечах. Естественный следующий шаг — это
схватить его и притянуть к себе, и Дин прижимает голову Каса к своему плечу,
стискивая его в объятиях, стараясь защитить от ветра.
— Я понимаю, понимаю. Это был правильный поступок. Но я и зол тоже. Я рад за Эмили,
правда рад, не пойми меня превратно. Но я… не знаю, наверное, и немного разочарован
тоже, да. Но я все понимаю, Кас, я понимаю.
— Правда?
— Это просто настолько… в духе Кастиэля, — говорит Дин. — И дело-то в том, что…
— Теперь все складывается для него в единую картину. — Ты был бы не ты иначе, Кас.
Ты был бы не ты.
Кас обхватывает его руками. Они стоят вместе долгое время: Кас — склонив голову на
плечо Дину, и Дин — обнимая его и удерживая пальто от ветра. Потом Дин переносит
одну руку Касу на шею, чтобы погладить его там, как ему нравится. У Каса вырывается
очень усталый выдох.
— Я так горжусь тобой, — говорит наконец Дин, и это правда. Кас поднимает руки к
его затылку и запускает пальцы ему в волосы. Закат заливает небо впереди яркими
полосами темно-алого и золотого над низким валом темных облаков. — Я так горжусь
тобой, — повторяет Дин, хотя у него щиплет в глазах, пока он смотрит, как
погружается во тьму золотой диск солнца.
По пути назад в бункер Кас на удивление разговорчив, так же как был по дороге в
город. Все остальные сидят в тишине. Настроение в машине не то чтобы подавленное,
но Сэм и Клэр притихли и задумались, а Дин, в свою очередь, просто не может
сообразить, что сказать. Импала ровно урчит под ним, руль в руках приятно гладкий;
сегодня замечательная ночь для поездки, и на востоке безмятежно восходит луна.
Должно быть ощущение, что все в порядке. Или, во всяком случае, все как обычно,
потому что на самом-то деле ничего не изменилось. Они в том же положении, в каком
были день или два назад — до того, как додумались до идеи про перо.
Но руки Дина непроизвольно сжимаются на руле, желудок опять заныл, и мысли снова и
снова возвращаются к одним и тем же бесполезным соображениям. К соображениям вроде:
«У него еще осталось одно перо: может быть, мы сможем как-то и его зарядить?»
«Может быть, снова поговорить с Кроули? Может, у Ровены будут другие идеи?»
«Химиотерапия должна ему помогать, должна…» И еще: «О чем Сэм совещался вчера по
телефону с Ровеной?»
Когда Дин вошел во время их разговора, Сэм напряженно говорил Ровене о том, чтобы
не делать чего-то, «пока не испробуем все прочие варианты». О чем это было?
«Потому что мы уже приблизились к исчерпанию всех прочих вариантов», — думает Дин.
В тишину Кас пересказывает все новые истории о делах давно минувших дней. Кажется,
он даже не замечает, что никто больше не участвует в разговоре. Как только они
выезжают за пределы Канзас-Сити, он пускается в, как ему кажется, уморительный
рассказ об одомашнивании морской свинки. В любой другой день Дин прислушался бы
повнимательнее, так как история и правда довольно интересная: в ней участвует и
давно вымершая пре-инкийская цивилизация Анд, и непоседливый водяной божок, и
множество морских свинок, резвящихся в камышах плавучих островов, образовавшихся во
время разлива горного озера. Морские свинки были не очень-то настроены
одомашниваться, и оказывается, только благодаря ангельской дипломатической миссии,
на которую был отправлен Кастиэль, все наконец друг с другом договорились.
Но юмор в конце истории ускользает от всех присутствующих. «А потом они одомашнили
еще и картошку!» — заключает Кас. Он фыркает от смеха, но не добавляет больше
никаких подробностей, как будто это так очевидно уморительно, что не требует
объяснения.
Клэр и Сэм растерянно посмеиваются в ответ. Дин понимает, что не уловил шутку, но
прилежно улыбается Касу в зеркало заднего вида и замечает, как Кас смотрит на Клэр
и Сэма пытливым взглядом. Он обменивается улыбкой с Клэр, потом наклоняется вперед
и пристально вглядывается в Сэма, словно пытаясь прочесть его выражение лица, затем
встречается глазами в зеркале с Дином. Он даже похлопывает Дина по плечу, после
чего откидывается назад с оживленным: «Это напоминает мне еще одну историю…»
«Он пытается нас развеселить, — понимает Дин. — Он знает, что мы все немного
расстроены. Он, как может, пытается поднять настроение».
С лица Каса медленно пропадает его немного ненатуральная улыбка, как будто он
наконец позволяет себе оставить роль юмориста. Он откидывается на сиденье и долго
смотрит в зеркало на Дина. Выражение его лица постепенно меняется на более
привычное серьезное.
— Правда, — говорит Дин, — это надо было видеть… То, как очнулась Эмили. Ты сделал
большое дело.
— Мне так жаль, что у меня нет больше перьев. — Со вздохом он добавляет: —
Заряженных перьев.
Дин уже собирается сказать: «Мы найдем, как зарядить для тебя второе перо», когда
Кас поясняет:
— Я имею в виду для остальных детей. В этом хосписе было так много других… Не
говоря уже обо всех взрослых в Денвере… — Он умолкает.
Сэм искоса бросает взгляд на Дина. У Дина тяжелеет на сердце от того, что
подразумевают эти слова. Какое бы лекарство они ни нашли, Кас непременно попытается
поделиться им с кем-то еще, правда же? Если не отдать целиком.
К горлу подступает комок. Следующая пара вздохов выходит неровной, и краем глаза
Дин видит, как Сэм чуть повернул голову и снова смотрит на него. Дин не сводит глаз
с дороги: он только сглатывает комок, ерзает на сиденье и продолжает молча вести
машину.
— Я все думаю… может, я был несправедлив в выборе ребенка? Эмили мой друг. Я выбрал
ее по этой причине, на самом деле, — просто потому что я ее знаю и потому что она
всегда была со мной добра и дружелюбна. И, конечно, я ничуть не жалею об этом
выборе, ничуть не жалею, но… там было столько других детей, как Эмили, и столько
родителей, как Шэрон. Разве Эмили заслуживала перо больше, чем какой-то другой
ребенок? Может быть, нужно было попытаться оценить их всех, или выбрать кого-то
наугад, или посмотреть их истории болезни…
— Так, ну-ка остановись, — требует Дин, поднимая руку. — Не начинай вот этого: кто
больше заслуживает твоей помощи. Это мы уже проходили, эти терзания бессмысленны.
— Я знаю, — говорит он. — Я знаю, что вы делаете так. И я тоже делал так раньше…
— Его взгляд перебегает с Дина на Сэма и обратно. — И сделаю так снова. Но я не
могу не думать об этом — понимаете, это противоречит моей выучке: отдавать
предпочтение конкретной особи…
Дин перебивает:
— Да, но тебя учили вообще не париться о таких вещах. — Кас бросает на него резкий
взгляд в зеркало, и Дин говорит ему: — Раз можешь помочь всего одному человеку,
значит можешь помочь всего одному человеку. Не казни себя за это. Почему бы тому,
кого ты любишь, не быть этим человеком? Кто-то ведь окажется первым, так почему не
Эмили? К тому же, если бы мы не хотели помогать тем, кого любим, это означало бы,
что у нас нет сердца, нет души, и тогда что это за мир такой мы спасаем?
Сэм слегка морщится при этих словах, и только тогда Дин вспоминает, что у Каса нет
души.
Но Кас кивает.
— Я знаю, — говорит он. — Теперь я это понимаю. — Но предсказуемо он добавляет: —
Мне просто жаль, что у меня нет возможности помочь и всем остальным тоже.
— Как говорит Джоди, все морские звезды на берегу не спасешь, но это ничего, потому
что, если ты можешь помочь одной, которая оказалась рядом, это уже считается.
— Это старая легенда о том, как девочка шла по пляжу, поднимая морские звезды и
бросая их обратно в море. Ее увидел старик и говорит: «Здесь слишком много
выброшенных на берег звезд, всем не поможешь. Это ничего не изменит». А девочка
смотрит на звезду в своей руке и отвечает: «Изменит для этой одной». И бросает
звезду в воду.
Клэр поясняет:
— Разве не понятно? Она спасла ту одну звезду. И для той звезды это было важно.
Поэтому это было не зря.
— Это просто одна из старых поучительных притч, Кас, — объясняет Дин, — вроде
воодушевляющих слоганов с постеров 70-х годов. Но смысл в ней есть: лучше спасти
одну, чем не спасти ни одной. Может быть, в Раю не принято рассуждать о морских
звездах, но нам тут внизу иногда нужна история о спасении иглокожих, чтобы совсем
не падать духом. Потому что, на самом деле, все, на что мы способны, — это одна
звезда за раз.
Он откидывается назад.
Следует недоуменная пауза, пока все пытаются понять, что он имеет в виду. Ясно, что
он откуда-то цитирует. Наконец Кас говорит:
— Это исходный текст легенды о метателе звезд. Изначально это была притча о Боге: о
том, почему Бог поместил Землю и Солнце в такое необычайно удачное положение в
галактике. В такое положение, в котором может развиваться жизнь. Вы же знаете, что,
если бы эта планета была ближе к центру галактики, или даже ближе к Солнцу, жизнь
погибла бы в зародыше. Земле повезло оказаться в очень благоприятном месте.
— Я думал это просто, типа, мотивационная притча такая? То есть современная? Готов
поклясться, я видел ее в интернете.
Кас отвечает:
— Это слова пророка прошлого века, а сообщил их пророку один из моих коллег лет
пятьдесят назад. Мой коллега рассчитывал на то, что история распространится по
Земле. Так и получилось, но, неожиданно для него, распространяясь, она претерпела
изменения. В версии, которую слышали вы, метатель звезд превратился в ребенка и
намерения ребенка стали чисто альтруистическими, что… на самом деле, весьма
любопытно. В оригинальном-то сказании метатель звезд был фигурой взрослой и
мистической, и бросал он морские звезды только потому, что, как говорилось в
сказании, «они хорошо летают». Ему просто нравилось, как они скачут по воде. Помощь
звездам его не заботила — ему просто нравился сам процесс метания. — Кас делает
паузу, пока все осознают сказанное. Потом он продолжает: — Я нередко задумывался —
и, по всей видимости, мой коллега тоже, — о том, не относился ли Чак подобным
образом к нашей планете. Мы обычно полагаем, что существует некий великий замысел —
нас, ангелов, учили полагать, что он существует, — но может быть, Богу просто
нравилось, как звезды скачут по воде. — Кас умолкает на долгое время, снова глядя в
окно на ночное небо, луну и звезды.
Дин чувствует почти мурашки по коже, представляя эту картину: Бог (то есть Чак)
бросает на небо звезды, планеты и спутники как попало, просто ради развлечения. В
качестве хобби, или спонтанно задуманного арт-проекта.
Сэм спрашивает:
— О, они и не хотели, — отвечает Кастиэль. — Мой коллега вообще не должен был
никому рассказывать эту притчу — уж тем более не пророку. До сих пор не уверен, что
им двигало. После его наказали. Наказали довольно жестко.
Кас умолкает, глядя на луну, восходящую над снежными полями Канзаса. Подробнее он
не уточняет.
Если раньше настроение было слегка унылое, то теперь оно откровенно мрачное. Какое-
то время все только смотрят в окна на звезды. Потом Кас, кажется, принимает решение
— поворачиваясь к Клэр, он говорит:
— Пожалуй, твоя версия мне нравится больше. Людская версия. Даже если все, что мы
можем, — это попытаться помочь одной ближайшей звезде, это все равно чего-то стоит,
верно?
— Это стоит всего на свете, — говорит Клэр. Потом добавляет: — Особенно если
звезда — твой друг.
***
На протяжении всего пути до дома Дин пытается бороться с иррациональным чувством,
что усилия последних двух дней пропали даром. Это совершенно глупо, потому что они
спасли жизнь маленькой девочки, и это очевидно большая победа. Но в задаче
исцеления Кастиэля они не продвинулись совсем, и голову Дина начинают занимать
тяжелые мысли о грядущем цикле химиотерапии.
— Возьми другую машину на несколько дней, — предлагает он. Клэр уже начала
открывать дверь, но при этих словах останавливается и смотрит на него, явно не
понимая. Дин выходит, распахивает ее дверь, и Клэр медленно вылезает из машины,
озадаченно глядя на него. Дин указывает на ее Леоне. — Оставь мне свой Субару на
несколько дней. С такими тормозами ездить небезопасно, да и на лысой резине тоже, и
готов поспорить, ему пора заменить масло и поменять кое-какие шланги и ремни. И кто
знает, что еще. Давай я приведу его в порядок, а ты заезжай за ним на следующей
неделе.
— С моей машиной все в порядке, — настаивает Клэр, рефлекторно переходя на тон
упрямого подростка. — Это отличная машина. Я купила ее сама. С ней все в порядке.
Вид у Клэр немедленно становится виноватый. Она засовывает руки в карманы, сгорбив
плечи. Сэм и Кас тоже вышли из машины и наблюдают за ними через капот Импалы. Сэм
тихо усмехается.
Дин прищуривается и складывает на груди руки, изучая Клэр. Она опустила голову и,
избегая смотреть на Дина, косится вбок, на свой Леоне.
Клэр упрямо пыхтит и отбрасывает назад волосы. Но после этого ею, похоже,
овладевает робость, и наконец она неохотно сознается:
— Ну, наверное, Джоди думает, что я показала машину ее механику. — В ответ на
сердитый взгляд Дина Клэр добавляет: — Я собираюсь это сделать! Слушай, я могу сама
о себе позаботиться.
— Клэр, автомобиль у охотника должен быть надежным, — говорит он. — Лично я хотел
бы убедиться, что твой автомобиль функционален и безопасен.
— Ладно, я знаю, что машиной нужно заняться. Но ты пойми, я купила ее сама. Это,
блин, большое дело для меня! Я нашла работу и копила несколько месяцев, и я
аккуратно езжу! Я не езжу в сильный дождь или по снегу, не разгоняюсь быстро — я же
не дура. Я знаю, что резина старая, что я одна на дороге и нужно соблюдать
осторожность. У меня пока просто нет денег, чтобы заменить все, что нужно, — я
коплю на это. Я хотела сама научиться все это делать. Менять масло и все такое. Я
хочу делать все сама… — Она смотрит на всех троих по очереди — на Дина, Каса и
Сэма, — как будто надеется найти среди них сторонника или хотя бы понимание. — Я
должна уметь выживать самостоятельно, — говорит она. — Я… я должна. Вы что, не
понимаете?
— Ладно, тогда как насчет такого плана, — говорит он, раздумывая. — Ты возьмешь
другую машину на несколько дней, я заскочу в автозапчасти, куплю резину и все
нужное, потом ты вернешься, и ТОГДА мы все сделаем. Вместе. Если хочешь, можешь
вообще делать всю работу сама, а я буду сидеть с пивом и руководить. Это мое
любимое занятие.
— Я пока не могу, гм, позволить себе запчасти, — говорит она. — Я знаю, что Джоди
взялась бы за них заплатить, но, если честно, я пыталась обойтись без ее помощи.
Она и так уже очень много для меня сделала, и я знаю, что с деньгами у нас
напряженнее, чем она притворяется…
— Ну тогда решено, — заключает Дин. Клэр улыбается во весь рот, и Дин говорит: —
Пошли, подберем тебе временные колеса.
Во главе с Дином они все идут к дальним отсекам гаража, где ровненько выставлены
другие машины. Очевидный выбор — это слегка побитая, но вполне себе на ходу Тойота
96-го года, которую Сэм где-то подобрал и запарковал в гараже уже несколько месяцев
назад. Ничуть не захватывающая машина, конечно, и Дин поначалу хотел от нее
избавиться, но Сэму удалось его убедить, что порой им может пригодиться менее
броский автомобиль. Она надежная и безопасная. Отличный вариант для подростка вроде
Клэр.
Дин и Сэм уже сворачивают к Тойоте, но Кас, который, конечно, ничего не понимает в
машинах, направляется прямо к древнему Крайслеру 30-х годов, выглядящему так,
словно в него предполагается впрягать мулов. Клэр смотрит ему вслед. Но в последний
момент Кастиэль сворачивает к машине рядом со старым Крайслером и кричит Дину:
— О боже, — произносит Клэр, подходя ближе, чтобы рассмотреть машину. — Что это за
модель? Какая милашка!
Секунду спустя они с Касом уже стоят рядом, любуясь на сияющий новенький Форд
Тандерберд 1956 года, также известный как «Ти-берд» или «Громовержец», салатового
цвета с бежевой откидной крышей.
— Отпадная тачка! — выдыхает Клэр. Она кричит через плечо: — Дин, какая это модель?
— А, это Ти-берд 56-го года. — (Вдобавок его немного коробит, что кто-то может не
узнать винтажный Громовержец.)
— Серьезно? — говорит Клэр, кажется, узнав имя, хоть и не узнала саму машину. Она
разворачивается и смотрит на Дина с неожиданно действенной мольбой в глазах.
— Правда, можно мне его взять?
— Я очень сомневаюсь, что Дин даст тебе уехать на нашем единственном Ти-берде.
— Тут хорошая защита от нечистой силы, — докладывает он. Потом еще детальнее
осматривает интерьер машины, прижавшись носом к стеклу, и сообщает: — Весь салон
защищен. И очень добротно. — Он отступает на шаг, чтобы изучить машину снаружи. — И
на колесах есть незаметная защита, вот здесь… — он указывает на едва видимые тонкие
пометки белой краской на бежевых боковинах шин, — защита от стихий, оберег для
целостности — и вот здесь, над двигателем, смотрите: символ, защищающий от
вмешательства в его работу. Сложно разглядеть, он умело спрятан. — (Дин немного
занимался этой машиной и регулярно ее мыл, но с удивлением понимает, что по большей
части не замечал этой защиты.) — Все это поможет охранять Клэр, — заключает Кас,
выпрямляясь.
Конечно, Дин ни за что не позволит подростку просто уехать в витнажном Ти-берде 56-
го года. Ни за что. Но Кас поворачивается к нему со словами:
— Ну пожалуйста? — просит Клэр, сложив перед собой руки и даже подпрыгивая на
носочках. — Только на неделю? Обещаю, потом я заберу свой Субик! Я люблю свой
Субик. Клянусь, но правда, недельку покататься на этой машинке будет так клево! Я
осторожный водитель, как я тебе говорила, честное слово!
У Дина уже готов миллион возражений. При помощи Каса они, наверное, могли бы
неплохо защитить и Тойоту… Тойота безопаснее на дороге… у нее меньше расход
топлива… Но теперь Кас и Клэр оба смотрят на него с одинаковой надеждой в глазах, и
от этого взгляда возражения Дина улетучиваются.
— Да ты шутишь! — восклицает Сэм, хохотнув. — Клэр, хватай машину и удирай, пока он
не передумал.
— На одну неделю, — говорит Дин, грозя пальцем Клэр в знак предостережения. — И
чтобы ни царапины. И не разгоняться — я серьезно! Но да, Кас, в общем-то, прав
насчет защиты, так что… Не могу поверить, что я на это согласился… — Он снимает
ключи от Громовержца с крючка на стене и бросает ей.
На самом деле даже отрадно видеть, как Клэр ловит ключи на лету, испустив возглас
ликования. Потом она бросает виноватый взгляд на свой Субару и добавляет:
— Молодец, надо быть верной своей основной машине, — замечает Дин, невольно
усмехаясь. — Но и такой драгоценностью иногда насладиться можно. Относись к ней
хорошо. Я серьезно. Помни, чтобы ни одной царапины. И учти, что в ней ты будешь
привлекать внимание: копы тебя заметят, всякие ненормальные тебя заметят…
— Уверена, первоначальный раж продлится как минимум неделю, — отвечает Клэр, обходя
Ти-берд и благодарно проводя рукой по его блестящему зеленому кузову.
Дин фыркает.
— Спасибо, Дин! — восклицает она и подбегает, чтобы крепко его обнять. Потом она
так же обнимает Каса и даже Сэма за компанию. Закончив обниматься, она говорит: —
Тогда, если мне можно переночевать у вас, я уеду завтра утром? Я сказала Джоди, что
буду дома завтра. И я обещаю, что верну его, Дин! Вообще, когда мне приехать за
Субару, то есть когда именно на следующей неделе? Может, в среду?
И не просто химия, а первая неделя цикла, самая тяжелая неделя, когда у него три
сеанса лечения подряд. В понедельник, вторник и среду.
— Точно… — бормочет Дин. Его вдруг переполняет чувство вины за то, что он каким-то
образом умудрился забыть, пусть даже всего на мгновение, о том, что случится на
следующей неделе. (Разговоры о машинах даже слишком отвлекли его от насущных
проблем.) Он уныло потирает лоб и виновато улыбается Касу: — Я почти сумел убедить
себя, что ничего не будет.
— В общем, Клэр, мы все будем в Денвере, — говорит Дин. — У Каса там, гм… дела.
— На следующей неделе у меня цикл химиотерапии в Денвере, — объясняет Кас. Все
умолкают, пока Кас произносит — с абсолютным спокойствием, как будто это совершенно
заурядный план на заурядную неделю: — В понедельник у меня трехчасовое вливание
блеомицина, этопозида и цисплатина, и потом в вторник и среду только этопозид и
цисплатин. — Обращаясь к Дину с Сэмом, он добавляет: — Во вторую и третью недели у
меня только блеомицин. Этопозид и цисплатин вы еще не видели.
— На понедельник меня скорее всего положат в больницу; может быть, и на вторник
тоже — зависит от того, будет ли у меня сильное обезвоживание. К среде меня уже
обычно выписывают. Хотя в среду и даже в четверг я еще сильно уставший. В четверг
вечером я обычно уже способен на переезд. Когда я был один, я старался доезжать до
своего магазина в четверг вечером и ночевал в подсобке — ставил рядом ведро на
случай тошноты, — и тогда я уже мог отработать смену в пятницу. Хотя мне и
приходилось часто присаживаться. С хот-догами стало очень тяжело работать: от их
запаха меня теперь мутит. И пополнять ассортимент товаров в пятницу я не мог:
обычно до субботы я не в состоянии поднимать коробки.
Кас говорит:
Клэр звенит ключами в руке, глядя на Громовержец. Кажется, она о чем-то размышляет,
и Дин постепенно понимает, что только что дал ей повод попросить Ти-берд на две
недели вместо одной. Он уже ждет, что она скажет что-нибудь вроде: «Знаешь, может,
уж я оставлю себе Тандерберд на праздники, до января?»
— Я вернусь в четверг. — Потом поворачивается к ним. — Я могу приехать днем. И буду
ждать здесь вашего возвращения.
— Э, Клэр, — возражает Кас, — я, может быть, не очень ясно выразился. Боюсь, из
меня компании не получится по меньшей мере до субботы.
— И над Субару у нас на следующей неделе поработать не выйдет, — уточняет Дин.
— Я знаю. Я хотела сказать, что приеду помочь. Не обязательно заниматься машиной,
Дин, мы можем сделать это неделей позже. Или в другой раз. — Обращаясь к Касу, она
добавляет: — Не волнуйся, тебе не нужно общаться со мной, развлекать меня историями
или давать боевые советы. Я только хотела сказать, что постелю тебе постель и могу
помочь со стиркой, съездить в аптеку, за продуктами и все такое. И приготовить еду.
Я неплохо готовлю: Джоди — просто мастер у плиты, и она учит меня своим рецептам.
Может быть… — Клэр смотрит на Каса, — может быть, ты подскажешь мне, какая еда для
тебя лучше. Я знаю, что при химии бывают свои особенности.
С другой стороны… упоминание домашней еды чрезвычайно заманчиво. Еда у Джоди всегда
очень вкусная, и если она дает Клэр свои рецепты… И Кас, кажется, ест лучше, когда
еда домашняя и качественная…
Вечер пятницы протекает тихо: они проводят небольшой тест-драйв Громовержца, после
чего ужинают пиццей. Тест-драйв проходит на удивление хорошо: Дин и Клэр
отправляются на него вдвоем, пока Кас с Сэмом готовят пиццу. Дин показывает Клэр
особенности управления старым Фордом, и после они делают круг по спящему ночному
Лебанону. Дину даже забавно видеть, как Клэр вдруг превратилась в самого
осторожного в мире водителя. Все время, пока они едут по городу, она держит
скорость ровно 35 миль в час (в соответствии с местным ограничением), сидя на
сиденье прямо и положив обе руки на руль. При каждом повороте она включает сигнал
поворота, хотя дорога абсолютно пустынна. К концу Дин вынужден признать, что она
действительно безопасно водит — или, во всяком случае, в состоянии притвориться,
когда нужно.
К тому времени, когда они возвращаются, Сэм уже разрезает две горячие пиццы, а Кас
даже открыл пиво (сам он пиво не пьет — что-то связанное с химией и печенью, — но,
кажется, ему доставляет удовольствие приготовить бутылку для Дина). Ужин проходит
приятно, и Клэр до сих пор полна энтузиазма по поводу Громовержца. Она даже звонит
Джоди и Алекс, чтобы им об этом рассказать, и у них происходит оживленная беседа по
громкой связи с участием всех присутствующих.
Не сговариваясь, они все избегают объяснять Джоди и Алекс ситуацию с Касом. Просто
слишком уж ужин приятный, и никому не хочется портить настроение за столом. Но,
завершив звонок, Клэр тихо произносит: «Я скажу им позже, хорошо? Я скажу им
завтра».
***
Все утомлены событиями прошедшего дня, поэтому после ужина отправляются спать. И,
пока Дин чистит зубы в ванной, он понимает, что не уверен, где ему сегодня
ночевать. Может ли получиться провести ночь с Касом, в его спальне, несмотря на то
что здесь Клэр? Клэр заняла комнату рядом с Касом и в процессе приготовления ко сну
беспрестанно выходит то в ванную, то в кухню, каждый раз проходя мимо двери Каса.
Дин даже особо и не рассчитывает ни на что в плане секса: он чувствует, что уже без
сил, да и Кас выглядит уставшим. Но было бы здорово хотя бы быть вместе (и, если
что-то и произойдет, Дин вполне уверен, что все можно сделать молча). Присутствие
Клэр не должно создавать такую проблему, не должно иметь значение. Она, возможно,
уже даже поняла что-то насчет Каса и Дина и наверняка нормально к этому отнесется.
Но с другой стороны, кажется, что на сегодня у нее и так достаточно переживаний.
(Особенно учитывая, что у Каса лицо ее отца… Это может излишне все усложнить.)
Однако по большей части Дин просто-напросто стесняется: в конце концов, это все еще
новые для него отношения. Он не может придумать даже, как сообщить Касу о планах на
сегодняшнюю ночь или как добраться до него, чтобы спросить о них.
Попрощавшись с Клэр на ночь, Кас оказывается у себя в комнате один; Сэм тоже ушел
спать, и Дин неловко топчется в конце коридора. На протяжении нескольких минут он
притворяется, что смотрит в телефон, хотя на самом деле он пытается придумать, как
прошмыгнуть к Касу.
— Спокойной ночи, Дин! — говорит Клэр, проходя мимо в свою комнату — как надеется
Дин, в последний раз.
Только Дин начинает осторожно пробираться по коридору, как дверь спальни Клэр снова
отворяется.
— Да, конечно, вот здесь. — Дин отводит ее к шкафу с бельем. После этого она решает
сбегать в кухню за стаканом воды. В конце концов Дин сдается и отправляется к себе.
«Одна ночь без Каса меня не убьет, — думает он, лежа в кровати. — Я месяцами спал
тут один. Даже годами. Ничего страшного. Все в порядке».
Вместо этого он видит, как Кас кладет перо на шею Эмили. Как Кас спрашивает: «Это
же правильный поступок, да?» Как Кас стоит на холодном ветру на стоянке хосписа на
фоне закатного неба, глядя на Дина.
— Это я, — шепчет Кас. — Не мог сообразить, как пробраться к тебе раньше.
Даже смешно, в самом деле, как у Дина сразу отлегает от сердца, как быстро он
двигается на кровати, чтобы дать Касу место, как торопливо откидывает в сторону
одеяло. В движениях Кастиэля чувствуется такая же спешка: он тихо закрывает за
собой дверь, преодолевает расстояние до кровати за пару шагов, забирается под
одеяло и приникает к Дину, словно вот-вот замерзнет насмерть, если не прижмется к
нему немедленно.
— Я знаю, что мое присутствие здесь необязательно, — продолжает Кас («Наверное,
стоит поправить его на этот счет», — думает Дин), — но та кровать казалась такой
пустой… И еще я хотел поблагодарить тебя.
Он едва может разглядеть лицо Каса в темноте, но слышит его тихую усмешку.
Кас не отвечает. Вместо этого он запускает руки Дину в волосы. Он гладит Дина по
голове какое-то время, медленно проводя пальцами по коже под волосами, снова и
снова.
Дин закрывает глаза: приятно чувствовать, как наконец-то уходит напряжение. Впервые
с тех пор, как они уехали из Канзас–Сити, узел у него внутри начинает ослабевать.
— И еще я должен тебе кое-что сообщить, — говорит Кастиэль. Его рука замедляется,
он набирает воздуху и объявляет: — Боюсь, у меня плохая новость.
Дин застывает.
— Я звонил в офис доктора Клайна после ужина, — начинает Кас, и боль в желудке тут
же возвращается. Рука Каса замирает у Дина на голове. Дин накрывает ее своей рукой,
крепко сжимая, и прислоняется лбом ко лбу Каса. Он ждет.
— Мне очень жаль тебе об этом говорить, — произносит Кас. Он испускает долгий вздох
и продолжает: — Но, к сожалению, я проконсультировался со своими врачами по поводу
половой активности, и, хотя они разрешили мне почти все, они пока не дали добро на
анальное проникновение. К сожалению.
— Это твоя плохая новость? — говорит он наконец. — Это плохая новость от твоего
онколога?
— Да, — отвечает Кас. — Мне жаль, Дин, я знаю, что ты этого хотел, но, как
выяснилось, ректальный эпителий легко раним во время химиотерапии. Похожая причина
и у моих кровотечений изо рта — помнишь? Как выясняется, язвы и кровотечения могут
быть и в других местах: не только во рту и не только сразу после химиотерапии, но и
на протяжении месяца. Мне посоветовали выждать какое-то время после окончания
последнего цикла. Мне правда очень жаль.
— Я понимаю, что тебе необязательно делать это со мной, — говорит Кас. — Тебе
вообще необязательно ничего со мной делать, но ты упоминал об этом, и я подумал,
что должен тебе сообщить. Надеюсь, это не слишком большое разочарование.
— Я подумал, что, может быть, вместо этого я могу снова сделать тебе фелляцию, —
говорит Кас. — Мне бы хотелось. Если ты не возражаешь?
Становится немного сложно помнить о том, чтобы вести себя тихо, но Дин старается
как может.
***
Следующим утром Клэр уезжает на Громовержце. Дин вынужден признать, что машина ей
подходит. Хотя на улице холод, Клэр настаивает на том, чтобы опустить крышу («хотя
бы на минутку»), и, когда она садится за руль, оказывается, что ее светлые волосы
прекрасно сочетаются с бежевой крышей и зеленым цветом кузова.
— Ну прямо «фанатка 50-х едет на шоу Элвиса», — замечает Дин, и Клэр смеется, машет
им на прощание и уезжает прочь.
Сэм, Кас и Дин стоят рядом, глядя как Громовержец удаляется по высаженному
деревьями проезду. Поворотник начинает мигать задолго до поворота на главную
дорогу — похоже, Клэр включила его ровно за пятьдесят ярдов до поворота,
неукоснительно соблюдая правила дорожного движения (по крайней мере, пока она на
виду у Дина). Машина плавно заходит в поворот и степенно направляется по главной
дороге. Все они стоят в проезде еще несколько секунд, слушая, как спокойное урчание
двигателя Громовержца затихает вдали.
Сэм комментирует:
— В ту же секунду, — соглашается Дин. — Но знаешь, думаю, все будет в порядке. Ну
погоняет две минуты — потом успокоится.
Кас почти дошел до низу лестницы; Дин и Сэм еще посреди ступеней. Дин уже начинает
придумывать предлог, чтобы поговорить с Сэмом наедине — какую-нибудь отговорку,
чтобы отправить Каса в кухню и обсудить это с Сэмом, пока Кас не слышит.
— Сэм, о чем ты говорил с Ровеной пару дней назад? Когда я зашел в кухню?
***
— Погоди-погоди-погоди, — говорит Дин. Теперь они собрались в кухне, вокруг стола.
— Что она имела в виду? Она сказала, что Кроули может удалить рак? То есть
полностью?
— Не забывай, он обладает большим могуществом, — отвечает Сэм. — Она сказала, что
он мог бы просто… по сути, щелкнуть пальцами и извлечь рак, вроде так. Но дело в
том, что она предупредила и о возможности «неприятного исхода» — так она
выразилась. Хотя потом отказалась уточнять, что именно это может быть! И вообще
говорила об этом как-то неохотно. Что это за «неприятный исход», который смущает
саму Ровену? Мне просто… не понравилось, как это прозвучало. И не хотелось
втягивать в это Кроули, пока мы не испробовали все прочие варианты.
— И что взамен? — вопрошает Дин. — Это же сделка, так ведь? Стандартные десять лет?
Наверняка ведь, да?
Кас качает головой. До этого момента он был на удивление молчалив — только сидел
рядом с Дином, скрестив руки на груди и хмурясь на стол, но теперь он заговаривает:
— Со мной он сделку заключить не сможет — у меня нет души. И я не дам ему заключить
сделку с кем-то из вас. Но это… — Он мнется, бросая быстрый взгляд на Дина. — Это в
любом случае не стандартная сделка. — Медленно вздохнув, он добавляет: — Мои
раковые клетки могут иметь для него ценность. И они могут быть… в некотором смысле
родственны Кроули. Что означает, что он сможет их извлечь. Он вообще обладает
некоторыми способностями к исцелению — у него ведь существенная сила, — но с
раковыми клетками все непросто, потому что они рассеяны по организму. Однако в этом
случае раковые клетки могут обладать естественной тягой к нему, что упрощает дело.
— Ты знал об этом? — спрашивает Дин. Кас нехотя кивает, и Дин говорит: — И ты нам
не сказал?
— Я отмел этот вариант, — отвечает Кас тихо. — Еще в самом начале. Я решил, что
другие опции предпочтительнее.
— Эй, так, погоди, — произносит Дин, кладя руку Касу на плечо. — Объясни-ка. Как
именно Кроули бы это сделал? То есть почему у этих клеток к нему «естественная
тяга»? И почему это придаст ему силы, вместо того чтобы использовать его силу?
— Я не уверен на этот счет, — произносит он. — То есть не уверен, сработает ли это.
И уверен, что Ровена тоже точно не знает, как и Кроули. Это только догадка. Но
подумайте сами: откуда в конечном итоге Король Ада черпает свою силу?
— От Люцифера.
Они не видели Люцифера с тех пор, как он был изгнан из оболочки Каса несколько
месяцев назад. Но слухи о его выходках до них долетали: очевидно, Люцифер еще жив,
все еще где-то там и причиняет реальный ущерб.
Кас говорит:
Дин чувствует, как поникают его плечи. Сэм медленно вздыхает и говорит тихо:
— Я не знаю наверняка, конечно. Может, это просто естественный рак — большинство
случаев рака таково: просто естественный изъян в мироздании. Но иногда проявление
этого изъяна может быть спровоцировано сознательно волей могущественного существа.
Архангелы обладают такой способностью. — Он твердо смотрит на Дина и продолжает: —
Ты, должно быть, помнишь, как Захария сделал нечто подобное с тобой однажды. Это он
позаимствовал силу у Михаила.
— Архангел может вызвать рак, — говорит Кас. — Архангел вообще может полностью
трансформировать тело. Так что… я с самого начала гадаю, не от Люцифера ли мой рак.
Он мог спровоцировать его из мести, или даже просто ради забавы. Или его
присутствие просто пагубно повлияло на мою оболочку. Не знаю. Но если рак
действительно от него… в этом случае раковые клетки будут обладать естественной
тягой к Кроули. Понимаете? Кроули уже наделен люциферовым могуществом, поэтому
будет притягивать к себе меченые им клетки. И с большой вероятностью сможет… в
общем, по сути, отфильтровать их и вытянуть из меня одним прикосновением.
— И какой в этом минус? — спрашивает Дин. — Почему Ровена была так не уверена? И с
чего Кроули вообще захочет это делать?
— Потому что это придаст Кроули силу, — говорит Кас. — То есть сами клетки дадут
ему силу.
— Если мой рак был вызван Люцифером, — говорит Кас, — то Кроули сможет его удалить,
но в процессе я, по сути, передам Кроули эти… тысячи маленьких злокачественных
клеток, наделенных злом Люцифера.
— Хорошая метафора, — соглашается Кас. — Как я уже говорил, когда мне только
поставили диагноз, я думал об этом, но мысль о том, чтобы сделать Кроули такой
подарок, чистое зло Люцифера… эта мысль казалась неправильной. И я отказался от
этой идеи. Решил вместо этого попробовать химиотерапию, поискать священные реликвии
и поговорить с ангелами, которых смогу найти.
Потом Дин вытаскивает телефон. Он пролистывает список контактов к букве «С» (где
занесен «Сукин сын», то есть Кроули). Сэм и Кас долгое время смотрят на него без
выражения, пока наконец Сэм не говорит:
— Что ты делаешь?
— Люцифер еще жив, — повторяет Дин, — и нам еще придется рано или поздно
противостоять ему, и у него силы гораздо, гораздо больше, чем в твоих маленьких
клетках. Твой рак — это уже не ценная последняя реликвия — сам Люцифер еще здесь! К
тому же, ну допустим, у Кроули окажется чуть больше сил. Знаешь что? Нам нужно,
чтобы у него было больше сил. Хотя бы для того, чтобы он мог удерживать оборону в
Аду и не сдать его обратно Люциферу. — Дин смотрит Касу прямо в глаза, поднимая
телефон. — Ты уже искал священные реликвии, ты разговаривал со всеми ангелами,
которых смог найти, ты пробуешь химию, мы попробовали вариант с благодатью, вариант
с пером. Пришло время позвонить Кроули. Ты так не думаешь?
— Вы только посмотрите, кому вдруг понадобилась помощь Короля Ада! — восклицает
Кроули. — Да неужто самому Дину Винчестеру! Кто бы мог вообразить такой шокирующий
поворот!
Кроули стоит на пороге перед входной дверью, где он не переставая звонил в звонок
на протяжении последних двух минут. Он широко улыбается Дину, когда тот наконец
медленно открывает ему дверь. Позади Кроули ждет Ровена, скрестив руки и поджав
губы. Непонятно, зачем Кроули привел ее с собой — возможно, только для того, чтобы
поглумиться по поводу фиаско с пером. Или досадить ей: судя по ее виду, она уже
немало раздражена.
— Я вовсе не ждал твоего звонка, не подумай, — комментирует он, задерживаясь перед
Дином. — Не ходил кругами у телефона и не смотрел на него с тоской. — Он
наклоняется ближе и, приложив руку ко рту, добавляет громким шепотом: — И, Дин,
честно говоря, я совсем не удивился, услышав с твоего номера голос Каса, ха-ха!
— Кроули начинает спускаться по лестнице, продолжая разговаривать с Дином через
плечо. — Я уж, было, почти не взял трубку…
— … потому что у меня много других важных дел, — продолжает Кроули, надменно
игнорируя его комментарий. — Много других дел. Я нынче весьма занят — управление
ключевой сферой мироздания отнимает много времени. Не говоря уже о том, что
приходится прибирать беспорядок, который оставили вы после отбытия Чака и его
дорогой сестрицы! Вечно мне приходится за вами подчищать! Но я решил, чего уж там,
посмотрим, с чем бедняге Дину нужна помощь на этот раз.
— А, горемыка-ангел уже ждет! — восклицает Кроули, разводя руками. — Все еще
нездоров, как я погляжу! — Злорадство в его голосе заставляет Дина стиснуть зубы.
Кас и Сэм никак это не комментируют: Кас только смиренно поднимается со стула ему
навстречу. Сэм уже на ногах, сжимает в руке кинжал, явно готовый к предстоящей
стычке. Но Кроули, не обращая на него внимания, бодро подходит ближе. — Как я и
говорил, Дин, — добавляет он через плечо, — было вовсе не удивительно услышать по
телефону голос Каса. Рано или поздно наш малыш Кастиэль, — (при слове «малыш» Кас
прищуривается), — должен был одуматься и понять, что ему нужен не кто иной, как я.
Ведь это было очевидно.
— Не могу представить, с чего ты решил пойти на этот неоправданный риск, — говорит
она наконец, подчеркнуто обращаясь только к Дину и не глядя на Кроули.
— Безвозмездно дарить Фергусу такую редкую силу… Уверена, если бы у меня была хотя
бы возможность подобрать правильное заклинание, или хоть чуточку времени, чтобы
довести до ума вариант с пером, я могла бы…
— Ты все это время знал, что можешь его вылечить? — обращается он к Кроули, с
трудом скрывая досаду.
— Я только три дня назад узнал, что он болен, правда же? И до сегодняшнего дня,
пока бедняжка Кас не позвонил, я не знал, что фокус моей дорогой маман с благодатью
не сработал. Я не мог помочь, если не знал, что есть проблема, правда?
— Как же, я одним мизинцем могу сделать больше, чем ты со всем своим могуществом! —
огрызается Ровена в ответ, наконец подняв на него взгляд и сверкнув глазами. — Ты
здесь только потому что тебе выпала совершенно незаслуженная временная честь быть
Королем Ада. Уверена, долго это не продлится, зная какие бунты, восстания и
некомпетентность всегда сопровождают твое правление! Не только ли вчера кое-кто
вылизывал пол собственным языком, пока…
Сэм приносит для Каса прочный деревянный стул, и Кас с явной неохотой сбрасывает
плащ и свой синий свитер. Дойдя до майки (на нем мягкая хлопковая футболка, которую
одолжил ему Дин), он медлит, но в конце концов стягивает и ее. Он складывает вещи
по очереди и отдает Сэму, который принимает их со всей серьезностью.
Пока Сэм забирает одежду и обсуждает с Касом, где тому сесть, Дин, воспользовавшись
моментом, подходит к Кроули и шипит ему прямо в ухо:
— Если ты сделаешь ему хоть что-то, хоть как-то ему навредишь: подсадишь еще одну
опухоль, или еще что… Я. Тебя. Урою. Даже если придется охотиться за тобой до конца
времен.
— Скажем прямо, — шепчет в ответ Кроули, — при том что Люцифер снова разгуливает на
свободе, мне понадобится вся сила, которую я смогу наскрести. И тебе я тоже нужен в
лучшей форме. Что же касается подсадки еще одной опухоли, то я не собираюсь
растрачивать свою силу только на то, чтобы досадить никуда не годному падшему
ангелу. — После этого Кроули добавляет, чуть повысив голос: — Кроме того, порой,
когда он одержим или безумен, он бывает даже на удивление полезен — да, Кас? Не
стану скрывать, я еще надеюсь как-нибудь поработать в паре, когда ты в очередной
раз перейдешь на сторону зла. Надежда умирает последней! Ну что ж, коллега, начнем.
— Да боже мой, хватит кривляться! — говорит Ровена из своего кресла. — Ясно же, что
ты не буддистский монах, или что ты там из себя строишь. Принимайся уже за дело.
— Мне нужно как следует подготовиться! Не каждый день приходится извлекать частицы
люциферовой силы! Тебе-то уж точно. Мне нужно собраться. Но конечно, только
существа равные мне по могуществу могут понять важность правильной подготовки. — Он
снова закрывает глаза и возвращается в свой показной транс. Следует минута тишины;
все молчат, наблюдая за ним.
Потом Кроули начинает бормотать что-то на древнем языке, драматично понизив голос.
— Ну хорошо, хорошо, — отвечает Кроули, уронив руки вниз и моментально забыв про
всю торжественность. — Неужели обязательно из всего делать скуку смертную? — Без
дальнейших церемоний он подходит к Касу, сдергивает с его головы обезьянью шапку и
бросает ее Сэму (тот едва успевает ее поймать). Кас вздрагивает, сжав плечи. Но
Кроули опять не комментирует его состояние, не упоминает потерю волос, а только
шлепает одну ладонь ему на голову, вторую — на обнаженную грудь. Кас вздрагивает
при каждом прикосновении, но Кроули лишь рявкает: — Сиди смирно! — Кас стискивает
зубы, но умудряется найти в себе достаточно терпения, чтобы не шевелиться.
Все ждут.
— Ну, идите сюда… — Он умолкает еще на несколько секунд. Потом слышно, как он
шепчет: — Я сказал, идите сюда! Ко мне. Идите к папочке. — Он хмурится.
— Ну же, мелкие паршивцы, — бормочет он. Потом требует еще мрачнее: — Кастиэль,
перестань мне сопротивляться.
— Не совсем пока мы доросли до силы Люцифера, да? Пока еще в ясельки ходим, да,
лапуля? Обучение всегда давалось тебе с трудом.
— Я еще не попытался как следует! — рычит Кроули. — Я только разогревался. Сейчас
все получится. Ну-ка, не шевелись, Кас… — Быстрым, даже поспешным движением, словно
торопясь успеть, пока не струсил, Кроули снова подходит к Касу и шлепком возвращает
руки на прежние места. От неожиданности Кас дергается, расширив глаза, и, когда он
смотрит на Дина, в его взгляде читается что-то тревожное.
Дин делает шаг вперед, вытянув руку, уже собираясь оторвать Кроули от Каса, и в
этот момент наступает темнота.
***
У Дина звенит в ушах, и что-то твердое, холодное и плоское давит ему на лицо. Он
протягивает руку и чувствует под пальцами какие-то мелкие и острые предметы. Он
полусознательно ощупывает их — они больно впиваются в ладонь, заставляя его
очнуться. После еще нескольких секунд замешательства он понимает, что лежит на
холодном полу библиотеки, и пол вокруг покрыт осколками битого стекла.
Дин бросается к нему на четвереньках с криками: «Кас? Кас!» Даже его собственный
голос звучит отдаленно, однако Дин не прекращает окликать Каса по имени, с
колотящимся сердцем хватая его за плечи и страшась худшего.
— Я в порядке, — говорит он Дину, который наконец пришел в себя и едва не трясется
от облегчения при виде Каса в сознании. — Все в порядке. — Дин ему не верит и
начинает ощупывать его с головы до ног, дотошно выискивая раны. Тем временем до них
добирается Сэм. Он встряхивает футболку Каса (которую вместе с шапкой как-то
умудрился удержать в руках во время взрыва) и с ее помощью смахивает с Каса осколки
разбитого стекла. Несколько царапин и порезов у Каса все же обнаруживается, но они
оказываются неглубокими, и по большей части он действительно, похоже, в норме.
— Правда, все нормально, — уверяет их Кас. — Меня просто немного оглушило.
— Что натворил этот ублюдок?! — рычит Дин, осматривая Каса спереди и сзади. Он
выхватывает у Сэма шапку и осторожно надевает ее Касу на голову, все еще внутренне
не оправившись от потрясения. — Что это было?
Кроули повторяет:
— Что это, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, БЫЛО? — Обретя почву под ногами, он опирается на
библиотечный стол, тяжело дыша.
— Я думал, это твоих рук дело? — спрашивает Дин. Кроули отрицательно качает
головой.
Кас и сам кивает, положив руку на грудь, как будто чувствует правду слов Кроули.
Тот добавляет, повернувшись к Сэму и Дину:
***
Вскоре Кроули и Ровена уходят. Дин сопровождает их по лестнице до самой двери, как
сторожевой пес. По большей части он провожает их, чтобы убедиться, что они
действительно уйдут и не выкинут какой-нибудь фортель. Но и Кроули, и Ровене,
похоже, не терпится убраться подальше. Они даже необычно притихли, поднимаясь по
ступеням.
— Чем дальше я отсюда окажусь, тем лучше. Хотя образ тебя, покрытого сажей, я буду
хранить в памяти вечно, ничто так не выбивает меня из колеи, как настоящая
божественная сила. У меня от нее мурашки по коже! И не постесняюсь сказать, я
прожила на свете так долго не в последнюю очередь потому, что у меня хватает ума
знать, когда пора уйти. И сейчас пора уйти.
— Называй как знаешь, но я до сих пор жива, правда же? И такое положение вещей меня
вполне устраивает.
— Должно быть, она порядком перепугалась, — замечает он. — Даже оскорбить меня на
прощанье не потрудилась. — Теперь он больше похож на себя: каким-то таинственным
образом он умудрился более или менее очистить от копоти лицо и волосы, хотя одежда
его по-прежнему перепачкана. Он бесцельно похлопывает по полам пиджака и отряхивает
рукава, поднимая в воздух облачко сажи, от которого Дин закашливается. Кроули
медлит, глядя на Дина. Потом бросает взгляд на дверь в бункер, где внизу остались
ждать Сэм и Кас.
Когда Дин возвращается вниз, Сэм и Кас вдвоем методично прибирают библиотеку: Кас
вытирает столы влажной тряпкой; Сэм отряхивает книги. Никто особенно не
разговаривает — без лишних слов они просто принимаются приводить в порядок свой
дом.
На то, чтобы подмести все стекло и расставить на полки упавшие книги, уходит почти
час, а остаются еще картины, оружие и звуковое оборудование, и стулья, которые надо
протереть и поставить на место. И, наконец, нужно несколько раз вымыть пол. Кас
закашливается от сажи, которую они поднимают в воздух, и Дин прогоняет его принять
душ и отдыхать. Прежде чем отослать его, Дин крепко обнимает его, шепча: «Все будет
хорошо. Обещаю». Кас возвращает объятие одной рукой, не встречаясь глазами с Дином.
— Итак… — говорит Сэм медленно, пока они мочат швабры в общем ведре. — Рак
божественной природы.
Его немного раздражает, что Сэм не помогает — только стоит неподвижно, сложив руки
на швабре и наблюдая за Дином. Наконец Сэм говорит:
Ему почти удалось отвлечься от того факта, что они снова потерпели неудачу.
И не просто рак, как они теперь знают. С этим раком не могут помочь ведьмы. Не
могут помочь демоны — даже Король Ада не может помочь. «Точно не сила архангела, —
вспоминает Дин слова Кроули. — Это на уровне Бога».
И это, вероятно, означает, что и другие ангелы помочь не смогут. Даже святые
реликвии, если таковые найдутся, наверное, будут бесполезны. Если подумать, святые
реликвии могут даже усугубить рак.
— Будем пробовать дальше, — отвечает Дин только. Он снова начинает тереть пол.
— Пробовать что?
— Химию. — Дин сосредоточенно обводит шваброй вокруг каждой из ножек стола. Хлюп.
Хлюп. Хлюп. — Радиацию.
***
К тому времени как Дин наконец заканчивает мыть пол и возвращается в кухню, Кас уже
начал собирать кучку предметов на кухонном столе, куда братья обычно складывают
снаряжение, когда пакуют вещи. Дин смотрит на кучу: завернутые в пакет толстовки,
упаковка бутылок воды, большой пакет трав и чаев для «ленивца» и пара книг из
библиотеки. Обезьянья шапка тщательно вымыта от сажи и осколков стекла: она сохнет
на стуле рядом. Кас не потрудился надеть другую.
— Да, но только во второй половине дня, — замечает он. — Сегодня можем еще
расслабиться. Давай поужинаем, а?
— Пицца сойдет.
— Я сказал, пицца сойдет, — отрезает Кас. Он продолжает добавлять вещи к своей
кучке пожитков для Денвера — термос для кофе, пару запасных шапок. Дин смотрит на
него молча, и в конце концов Кас замедляет движения и с тихим вздохом выпрямляется,
встречая взгляд Дина. — Правда, пицца подойдет, — настаивает он. — Мне понравилась
пицца. Особенно с пеперони — я бы с удовольствием поел ее еще. И позже я ее есть не
смогу, так что давай съедим сейчас. — Какое-то время он молчит, уставившись на
шапки, и наконец говорит: — Дин, это было ожидаемо. Я с самого начала чувствовал,
что что-то… не знаю, не так. С этой болезнью. Как будто она была предрешена.
— Это не значит, что она неизлечима, — отвечает Дин. — Не значит, что ты должен…
— Он не может произнести слово «умереть», поэтому оставляет предложение висеть
неоконченным. — Не значит, что она неизлечима, — повторяет он беспомощно.
— И радиация. Не забывай про радиацию, — говорит Дин (который весьма смутно
представляет себе, что вообще включает в себя радиация).
— Радиация тоже может помочь, — соглашается Кас. — Все может помочь. И блеомицин, и
этопозид, и цисплатин — все они могут помочь. И есть еще другие варианты, другие
лекарства. И это только третья стадия. Если бы Чак хотел от меня избавиться, он мог
наградить меня четвертой. — Кас умолкает, думая. — Коли уж на то пошло, он мог
просто убить меня сразу. Может, он хочет, чтобы я через это прошел… по какой-то
причине? — Но голос его стих, и он смотрит на свою унылую кучку пожитков с
потерянным выражением в глазах.
Ему даже не нужно этого говорить. Дин легко может прочесть вопрос у него на лице:
«Почему Бог поступил так со мной?» Конечно, этот вопрос задает себе каждый раковый
больной; этот вопрос преследует человечество с незапамятных времен. Почему хорошие
люди страдают? Почему Бог это позволяет? Почему Бог поступил так со мной? Но для
Кастиэля этот вопрос куда более острый, чем для большинства; куда более личный,
близкий к сердцу и куда более болезненный.
«Какого черта, Чак?» — думает Дин. (Кажется, что это должен был быть Чак; Амара,
может, и ровня ему в плане могущества, но ей не с чего мстить конкретно Касу.) Это
какая-то бессмыслица. Конечно, может быть, у Чака шире взгляд на вещи, может быть,
есть какой-то великий замысел, тайная стратегия, известная только ему. Но… наказать
так единственного ангела, который попытался поступить правильно? Единственного, кто
воспротивился апокалипсису, единственного, кто задумался о том, что такое хорошо и
что такое плохо? Чак воскрешал Каса столько раз, и ради чего? Чтобы потом махнуть
на него рукой и так жестоко избавиться от него?
Дину приходит в голову, что Чак так толком и не поговорил с Касом, даже в конце.
Дину с Сэмом, по крайней мере, выпала возможность высказать все Чаку, побеседовать
с ним по душам. Кастиэлю даже этого не довелось. Может ли быть, что Чаку в конце
концов просто надоел этот отбившийся ангел и Чак решил с ним покончить? Вот таким
образом, дав ему напоследок отведать смертности?
При виде выражения его лица, Дин может лишь шагнуть к нему и притянуть его к себе.
— Не сдавайся, — горячо говорит ему Дин, затем добавляет идиотское: — Не теряй
веру. — Он и сам шокирован, что произнес эти слова. Веру? Из всех слов ободрения,
которые можно было подобрать, он сказал про веру? Дин предлагает ангелу — ангелу,
которого сам Бог наградил раком, — не терять веру? Но Кастиэль начинает смеяться.
Он в самом деле смеется. Смехом, который сначала, может быть, кажется немного
сдавленным и горьким, пока Дин уточняет, запинаясь:
— Я имел в виду… я не это имел в виду, я хотел сказать… Ладно, не знаю, что я хотел
сказать. — Смех Каса набирает силу, так что и Дин тоже в конце концов начинает
смеяться, и даже Сэм заглядывает в дверь посмотреть, что происходит.
***
По крайней мере, смех разряжает атмосферу, и вскоре Дин вспоминает, что пора
ужинать. Кас упомянул пиццу с пеперони, и, поскольку нынче любое проявление
аппетита у Каса — это редкая возможность загрузить в него еще калорий, Дин включает
старую газовую плиту и разогревает куски пиццы, оставшиеся с прошлого вечера. Он
придирчиво тыкает их вилкой, пока не убеждается, что они достаточно аппетитные для
Кастиэля (корочка хрустящая, тесто равномерно прогретое, сыр в меру расплавлен).
Кас тем временем открывает две бутылки пива для Дина и Сэма, пока Сэм готовит ему
какой-то замысловатый шипучий безалкогольный напиток (после дегустации побеждает
смесь газированной воды с апельсиновым соком, лаймом и щепоткой сахара).
Все они приободряют друг друга, предлагая друг другу еду и напитки, и Дин начинает
советовать Кастиэлю, пиццу с какими еще начинками тому стоит попробовать. Это
напоминает Дину историю о том, как Бобби подогревал куски пиццы в фольге на горячем
блоке двигателя своего старого пикапа, когда бывал в дороге. Сэм тогда вспоминает
еще одну историю про Бобби — на этот раз про его знаменитое «чили семи движков», и
они пускаются в череду воспоминаний. Конечно, все это — чтобы избежать разговора о
Чаке, но и вспомнить Бобби тоже приятно. И потом, когда Дин заканчивает, наверное,
пятую байку о нем, Кас говорит:
Сэм и Дин переглядываются. Это явно не самая безопасная тема… но Кас хочет знать, и
кажется, что ему нужен честный ответ. Учитывая сегодняшние события, Кас его
заслуживает.
— Становится легче, — говорит наконец Дин. — Но до конца скорбь не уходит никогда.
Дин начинает надеяться, что Кас вскоре сменит тему, но Сэму, кажется, хочется
поделиться. Он ставит бутылку на стол и отвечает:
Сэм описал это в точности, думает Дин; то, как боль со временем сокращается, но все
равно остается с тобой. Постоянная тяжесть, неизменное присутствие. В конечном
итоге ею учишься управлять, но она всегда при тебе, всегда. Перед мысленным взором
Дина возникают все чемоданчики, которые они уже носят с собой.
— Чемоданчиков уже целая гора, — бормочет он. Сэм и Кас смотрят на него.
— И после Бобби мы нашли новое место для жилья. — Он обводит вокруг бутылкой пива,
указывая на бункер. — Новая нора. Новые дела, новый распорядок работы — это всегда
помогает.
— Что ты имеешь в виду? Вам двоим практически гарантирована дорога в Рай. Как вы
можете его не увидеть?
Дин морщится, вдруг вспоминая, что некоторые последние события они с Касом еще не
обсуждали. Некоторые события с участием некоторых жнецов.
— Э… — говорит Сэм. — Вообще-то… — Дин хмурится, едва заметно качнув головой, и Сэм
умолкает. Но Кас теперь настороженно смотрит на них по очереди.
— Судя по всему, нас с Дином просто забросят в Пустоту, что бы это ни значило. Так
что, наверное, мы просто… перестанем существовать. Никакого Рая.
— Что?! — не верит Кас. Он со стуком ставит стакан на стол. — В Пустоту? Кто вам
это сказал?
— Жнец, — отвечает Дин, наконец сдаваясь. — Похоже, они недовольны, что мы нарушаем
правила. Ну и, знаешь, Смерть убили. Это не очень-то благосклонно восприняли в
определенных кругах.
— Они не имеют права поступать так с вами! Не имеют… просто не имеют! Вы должны
оказаться в Раю. После всего, что вы сделали… Вы заслуживаете быть в Раю! — Он все
больше разъяряется в искреннем негодовании. — Вы оба должны попасть в Рай!
— восклицает он. — Не пустить вас туда — это просто преступление! Вы должны попасть
в Рай со своими родственными душами! Друг с другом и с партнерами, которых себе
выберете, и с друзьями — с Бобби… Этому есть прецеденты, бывают редкие случаи,
когда вся семья оказывается вместе. И кто, как не вы, этого заслуживает! Кто, как
не вы, за всю историю человечества этого заслуживает! Быть в Раю все вместе, со
всей вашей семьей. Вот чего вы заслуживаете!
Дин неровно вздыхает, уставившись в тарелку. Даже если они с Сэмом каким-то образом
попадут в Рай, Кас все равно не сможет к ним присоединиться.
«Без него семья не будет полной, — думает Дин. — Это вообще будет не Рай. А просто
тюрьма».
Сэм говорит:
***
С некоторым усилием Дину наконец удается перетащить разговор в более управляемое
русло. Они снова переключаются на тему начинок пиццы, потом на тему машин, фильмов
и музыки. Но теперь это медленная, хромающая беседа, словно все они поддерживают ее
по инерции. Ужин скоро заканчивается.
— Длинный день, я с ног валюсь, — объявляет Сэм, зевая. — Пойду ложиться. Но вы,
ребята, можете посмотреть телевизор, или еще что — и можете не приглушать звук, у
меня есть беруши, вы мне не помешаете.
— Телевизор или еще что, — повторяет Дин. — Беруши. Очень предусмотрительно, Сэм.
Кас неубежденно улыбается ему, и Сэм наклоняется, чтобы подарить ему немного
однобокое объятие на ночь, заодно ласково потрепав его по голове. Дину достается
такое же кривое объятие — на этот раз с похлопыванием по спине, и Сэм шепчет,
подмигнув брату:
— Ладно, ладно, мы поняли, — говорит Дин, махая ему, чтоб уходил. — Иди ложись.
Но кажется, что сегодня вряд ли что-то произойдет: эпизод с Кроули всем испортил
настроение, разговор за ужином тоже получился мрачным, и Дин чувствует себя без
сил. Хотя он очень надеется, что, на худой конец, удастся хотя бы пообниматься в
постели.
Конечно, сначала в любом случае нужно сходить в душ. Убедиться, что на теле не
осталось сажи и мелких осколков. Они с Сэмом оба тщательно отряхнулись, умылись и
помыли руки, но принять душ времени пока не было, и последнее, что нужно Касу, это
еще порезаться каким-нибудь стеклом, оставшимся у Дина в волосах.
— Я пойду приму душ, — говорит он Касу, который собирает тарелки после ужина.
Кас кивает:
Душ — это еще и возможность уделить внимание некоторым деталям гигиены. «Как
говорят бойскауты, будь готов», — инструктирует себя Дин. Он уделяет несколько
минут тому, чтобы стратегически подстричь волосы, после чего ему приходит в голову,
что и еще кое-какая подготовка не помешает. Хотя он понимает, что она наверняка не
пригодится. Вечер был такой мрачный… Кроули… Чак… Что было в голове у Чака? Какой
во всем этом смысл? Зачем?
И потом — бедный Кас, спрашивающий о том, как долго длится горе! Сколько времени
Дину и Сэму требуется, чтобы оправиться от потери.
Намыливая волосы шампунем, Дин вспоминает, что это уже не первый раз, когда Кас
задавал подобные вопросы. Недавно в клинике, у палаты Эмили, Кас спросил Дина,
будет ли Дин «в порядке в любом случае».
Руки Дина замирают на голове: он понимает, что так и не дал Касу прямого ответа на
этот вопрос. Ответ, конечно, — большое жирное НЕТ. Нет, Дин однозначно не будет «в
порядке». И даже немного странно, что Кас, кажется, этого еще не понял. И говорит о
том, что Дин должен попасть в Рай «с партнером, которого себе выберет» — как будто
Дин когда-нибудь сможет найти себе иного партнера, чем Кастиэль.
Неужели Кас действительно думает, что Дин будет «в порядке», что он «адаптируется»?
Что Дин как-то сможет упаковать это неизбывное горе в мысленный рюкзачок и
двинуться дальше?
***
Душ занял куда больше времени, чем планировал Дин, но, когда он наконец выходит
обратно в коридор, у двери его спальни ждет Кас. На нем мягкие синие пижамные штаны
и черная футболка; он прислонился к стене, скрестив руки и терпеливо глядя в
противоположную стену. Вид у него такой, будто он готов ждать Дина вечно.
Кас подходит ближе, совсем близко, пока между их лицами не остается всего несколько
дюймов. На мгновение он замирает, обводя взглядом лицо Дина, словно изучает каждую
черточку. Потом приближается еще, слегка наклонив голову вбок, и целует Дина —
медленно, осторожно. После этого он целует обе щеки Дина, его лоб, и даже кончик
носа. И оба уха. И подбородок. Как будто тренирует навык поцелуев, опробуя его на
разных частях лица Дина по очереди.
— Просто наслаждаюсь вкусом, — отвечает Кас. — До понедельника еще далеко. Мне
пришло в голову, что сегодня я могу пробовать на вкус что захочу. — Он обнимает
лицо Дина обеими руками и целует его полноценно в губы, длинным, медленным, томным
поцелуем.
— Можешь пробовать что захочешь? — говорит Дин, подыгрывая. — И что еще ты хочешь
попробовать?
Хотя до сих пор не понятно, что именно он задумал, и есть ли у них обоих запал для
секса сегодня. Дин пока совсем не возбужден (в конце концов, день был крайне
напряженным), и быстрый взгляд в пах Каса показывает, что там тоже ничего не
происходит.
Но даже при этом в глазах Каса видна жажда, пока он снимает с себя одежду, включая
нижнее белье. Он бросает вещи прямо на пол.
Когда Дин порывается последовать его примеру, Кас руками останавливает его. Похоже,
он хочет раздеть Дина сам.
Кас нежно снимает с него футболку. Дин позволяет ему взять инициативу и сам только
нагибает голову и поднимает руки, чтобы высвободиться из ворота и рукавов. После
этого Кас встряхивает футболку и тщательно складывает ее, как будто это драгоценная
реликвия (хотя свою он только что бросил неопрятной кучей на полу). Он аккуратно
кладет футболку на стул. На его губах играет едва заметная улыбка; он подходит
ближе к Дину, берется двумя руками за эластичную резинку его штанов и медленно
тянет ее вниз.
Очень медленно. Миллиметр за миллиметром. Похоже, что Кас идет на мировой рекорд по
самому медленному снятию штанов. Стоит он при этом всего в каких-то четырех дюймах
от Дина, лицом к лицу с ним, наблюдая за ним соколиным взглядом, пока эластичная
резинка постепенно сползает по животу Дина. И каким-то образом Дин забывает обо
всем остальном. О Кроули, о Ровене, об откровении про Чака, о следующем цикле
химии — все это исчезает. Остается только Кастиэль, который стоит перед ним,
соблазнительно обнаженный, держа руки на бедрах Дина и глядя на него этим взглядом,
и резинка штанов ползет все ниже, и ниже. Она медленно опускается на бедра. И
теперь оказывается, что у Дина таки эрекция — достаточная, чтобы резинка
застопорилась. Улыбка Каса становится шире, но он по-прежнему ничего не говорит —
только смотрит Дину прямо в глаза.
Дин доходит до состояния, когда ему нужно начать целовать Каса — кажется, что
поцелуй начинается сам собой, как будто он просто обязан случиться. Но секунду
спустя Дину приходится прервать его, чтобы перевести дух.
— Вот как, — говорит Дин, которому становится тяжело контролировать дыхание. — И
что мы будем с этим делать?
— Не знаю, — говорит Кас. Он хмурится, задумчиво искривив рот, как будто обдумывает
стратегический вопрос. — Надо исследовать причину более тщательно. — Он резко
опускается на колени, наконец оттягивает резинку над членом и сдергивает штаны
вниз, к ступням Дина. Поравнявшись глазами с торчащим членом, Кас говорит: — Я
идентифицировал проблему.
— Правда?
— Да. И у меня есть идея. — Кас обеими руками хватает Дина за бедра и заглатывает
его член, сразу до конца, одним плавным движением — настолько неожиданно, что Дин
охает. Предыдущие минеты Каса были хороши, но в них еще присутствовала некая
неуклюжесть и неуверенность (и это понятно). Но теперь его движения набирают
решительность, силу, твердость. Очевидно, он подмечал, что нравится Дину, — и,
кажется, совсем не стесняется применять новые знания на практике. Он хватается
поудобнее за задницу Дина и с силой тянет его к себе, обняв его губами и языком,
забирая глубоко в горло. Его нос врезается Дину в живот, пальцы впиваются Дину в
ягодицы.
Ощущения при этом потрясающие, и Дин не может сдержать тихое «О-о…» — со следующим
сразу за этим стоном при виде этого феноменального зрелища того, как его член исчез
глубоко во рту Каса, и губы Каса обнимают его у основания. Последние остатки
депрессивных мыслей улетучиваются из головы: теперь действительно перестал
существовать весь мир кроме того, что есть здесь и сейчас. Кас начинает делать
кивки головой, время от времени останавливаясь и обвивая член языком. Дин невольно
хватается за его голову.
Не проходит и тридцати секунд, как Дин уже тяжело дышит, обняв голову Каса и
чувствуя слабость в коленях.
— Подожди, подожди, — выдыхает он. — Я слишком близко. Подожди секунду, я хочу
растянуть…
Кас выпускает изо рта член и смотрит вверх, вглядываясь в лицо Дина.
— Чего ты хочешь? — спрашивает он. Дразнящего тона больше нет, его голубые глаза
блестят, глядя на Дина с чрезвычайным вниманием. Одной влажной рукой он обнимает
член Дина и, медленно высунув язык, щедро и широко облизывает его кончик. Дин снова
стонет. Кас просит совсем хриплым голосом: — Скажи мне, чего ты хочешь. Все, что
захочешь. Чего ты хочешь?
— Всего… — выдыхает Дин, сжимая пальцы вокруг руки Каса на своем члене. — Этого.
Еще. Чего угодно. То есть... всего.
— В каком порядке? — спрашивает Кас, стоя на коленях перед Дином. — Еще фелляцию?
Римминг? Эджинг? Бондаж? Фроттаж? — Дин моргает, глядя на него сверху, и Кас
докладывает: — Я изучал возможные варианты. У нас по меньшей мере десять часов, и,
по моим подсчетам, мы можем опробовать как минимум пятнадцать практик…
Дин усмехается, поднимая Каса на ноги, и Кас завладевает его ртом, целуя его жадно,
пробуя его на вкус везде. Посреди поцелуя Дин начинает оттеснять его к кровати.
Кас, кажется, настолько заворожен поцелуем, что даже не замечает, куда ведет его
Дин, и в конце концов, потеряв равновесие, падает на спину на кровать и остается
лежать, тяжело дыша и с вожделением глядя на Дина. В этот момент Дин видит, что
теперь у Каса стояк, и это настолько чудесное новшество, что Дину просто необходимо
немедленно оседлать его сверху. Не раздумывая, Дин встает над ним на четвереньки и
садится ему на бедра, беря его член и начиная его ласкать. Кас шипит от
прикосновения и безвольно откидывается на кровати. Дин плюет на ладонь и начинает
работать рукой как следует, смакуя волшебное ощущение теплого, твердого члена Каса,
того, как он выпрямляется и становится упругим, как Кас изгибается и двигается под
ним — и тут Дин вспоминает.
Но после всего, что произошло, это уже не кажется столь важным. Это незначительное
препятствие конечно можно обойти. Дин ослабляет хватку и замедляет движения. Кас
ноет под ним, изгибаясь от досады, и хватает Дина за руку, пытаясь ускорить его
темп, даже всаживаясь в его руку. Но Дин замедляется еще, до тех пор пока не
начинает просто ритмично сжимать в руке член Каса. Кас вцепляется в его предплечье
обеими руками.
— И?
— Наверняка ведь ты спросил своего врача только о том, можно ли ебать тебя, так?
— говорит Дин прямо в ухо Касу, низким голосом, продолжая нежно ритмично сжимать
рукой его член. — А как насчет выебать меня? Об этом ты спросил?
— Не спросил, — шепчет Кас, ошарашенный этой возможностью. — Я не думал, что ты
захочешь… мне не пришло в голову…
— Погоди, погоди, надо подготовиться, — говорит ему Дин, понимая, что нужно его
немного подучить. — И нам понадобится тонна смазки. — Дин на мгновение
высвобождается из-под Каса, чтобы достать смазку. — И я говорю буквально: ТОННА, —
добавляет Дин, возвращаясь в кровать, откуда Кас наблюдает за ним потемневшими
глазами, стоя на четвереньках. — Я помылся в душе, так что по большей части проблем
быть не должно, но не удивляйся, если мы немного запачкаемся. Эй, передай мне вон
то полотенце… отодвинься немного… отодвинься, ЧЕСТНОЕ СЛОВО, это того стоит… эй-эй,
погоди, ковбой, еще рано! Сначала палец, только ОДИН палец, и продвигайся очень
медленно, дай мне время привыкнуть…
Еще немного объяснений, и Кас все понимает. К счастью, это не первый опыт Дина на
этом конкретном родео, хотя до сегодняшнего дня он пробовал только пеггинг (то есть
страпоны на девушках). Иными словами, не настоящие живые пенисы. Но даже этот
небольшой опыт полезен: Дин знает, как расслабиться, знает, как руководить
действиями Каса.
Один палец. Два. Три. Когда Кас понимает, что надо двигаться медленно, он
оказывается очень осторожен, внимателен, добавляя по одному пальцу за раз и
наблюдая за Дином с чрезвычайной сосредоточенностью. От такого пристального
внимания к себе, особенно в такой уязвимой и неловкой позиции, Дин испытывает
крайне интенсивные ощущения. С девушками все по-другому, с девушками привычно, но
на сей раз это Кас, и так распластаться перед ним одновременно и странно, и
волнительно (Дин оказался разложен в откровенной позе с поднятой вверх задницей,
припав грудью к матрасу и разведя колени в стороны). Это гораздо интимнее, чем даже
минет, и Дин с удивлением отмечает, как безопасно себя чувствует, как легко готов
вот так отдаться. Не говоря уже о том, насколько это возбуждает: оглядываясь,
видеть позади себя Каса, видеть его вожделение, чувствовать, как тяжело ему
удерживать себя в руках, его едва контролируемую, почти отчаянную нужду, и
одновременно ощущать, как его пальцы нежно двигаются внутри, пока другая рука
стискивает плечо Дина железной хваткой…
Дин чувствует себя словно под лазерным прицелом, медленно раскаляющим его с головы
до ног.
Поначалу немного больно, как это всегда бывает для Дина, но Кас делает все
чрезвычайно медленно и обильно пользуется смазкой. К третьему пальцу Дин проходит
тот переломный момент, когда ощущения перестают быть странными и становятся
приятными… а затем очень приятными. Дин понимает, что готов.
— Давай, — говорит он Касу. — Теперь не пальцы, твой член. Направляй его рукой
сначала.
— Можешь двигаться, — говорит ему Дин, и Кас медленно вводит член внутрь.
Оказывается, что его член совсем не похож на страпон, он в тысячу раз лучше — он
более мягкий, более упругий, он горячий, и такой гладкий, и крепкий, но в то же
время живой и даже подрагивает. И это Кас, Кас сейчас внутри Дина, проникает в
него, трахает его, и это настолько обалденное ощущение, что Дин уже почти на грани
оргазма от одной мысли об этом.
Кас все еще входит, все еще в процессе длинного бесконечно медленного толчка, и они
оба дышат тяжело. Наконец Кас задевает волшебную точку, и Дин вскрикивает — у него
самого уже такой стояк, что член сочится. Дин начинает дрочить себе и постепенно
прогибается вниз, к матрасу, не в силах больше удерживаться на коленях. От этого
Кас теряет угол, и его член выскальзывает. Они оба стонут от досады.
Кас снова слезает с кровати и дергает Дина за собой к краю, схватив его за бедра и
протащив назад одним мощным нетерпеливым рывком. Дин чувствует, как съезжает назад
по простыни вместе с полотенцем, разложенным под ними. Такое грубое обращение
оказывается неожиданно волнующим, и когда Кас снова надавливает членом сзади, Дин
подставляет одну руку под корпус, чтобы иметь постоянный доступ к собственному
члену. «Да, — шепчет он, чувствуя, как головка члена Каса снова проникает внутрь, —
да, да» — Кас давит сильнее — «ДА-А» — Кас наконец входит до конца. Член Дина
тяжелый и твердый в его собственной руке. «Снова, снова, давай», — выдыхает он. Кас
отстраняется немного и входит снова, медленными, нежными толчками, как будто
прощупывает почву. До самого конца. Он изгибается позади Дина, болезненно впиваясь
пальцами в его плечо. Дин чувствует, как мошонка Каса бьется о его кожу. «Швы, твои
швы», — умудряется предупредить Дин. Кас, кажется, слышит его: он слегка
отстраняется и начинает двигаться более мелкими толчками. При таком положении его
головка трется прямо в нужном месте, и ощущения абсолютно чумовые; Дин чувствует,
как его собственный член пульсирует и по всему телу выступает пот. Он дрочит себе
яростно, широко разведя ноги и чуть приподнявшись на коленях. «Да, Кас, да, вот
там, да, да, да….» Дин зарывается лицом в подушку в попытке заглушить стоны. Кас
делает осторожный, длинный, медленный, мучительный толчок, и член Дина подрагивает.
«Да, ДА, СНОВА, СНОВА» — хрипит он Касу; еще один длинный толчок, и Дин уже так
близко, что чувствует, как подступающий оргазм набирает силу. Дин совершенно
забылся в ощущениях: он дышит тяжело, его член — твердый как камень. Каждый толчок
отзывается искрометной вспышкой удовольствия и вызывает у него новый стон, поднимая
его все выше, и выше.
Он чувствует, как под него пробирается рука Каса; Кас отталкивает в сторону руку
Дина и сжимает в кулаке головку, сдавливая ее и в то же время с силой всаживаясь в
его задницу. «А! — восклицает Дин хрипло в подушку. — ДА… А…» — Кас повторяет это
снова: его член входит, он сжимает кулак, Дин со стоном беспомощно выгибается под
его руками и кончает, сильными спазмами, выбрасывая порции семени толчок за
толчком. Его член подергивается у Каса в руке, и задний проход спазматически
сокращается, и Кас от этого сходит с ума. Его рука сжимается на плече Дина мертвой
хваткой, он кусает Дина в шею, и Дин чувствует на своих ребрах горячую пелену
крыльев. Он ощущает себя зажатым в тиски: Кас пригвоздил его к месту со всех сторон
с умопомрачительной силой. У Каса вырывается гортанный звериный рык, он нащупывает
ногами опору и делает последний мощный толчок — настолько сильный, что Дина
отбрасывает вперед на несколько дюймов. И Кас кончает, выбрасывая горячую струю
спермы глубоко в тело Дина.
Он содрогается поверх Дина бесконечно долго, пульсируя внутри него. Дин снова
вскрикивает в подушку, и его собственный член сокращается еще несколько раз. Кас
хрипло стонет, вжимаясь еще глубже, пока сквозь него прокатывают волны оргазма.
Член Каса обмякает настолько, что тело Дина выталкивает его само. Они вдвоем издают
возглас неожиданности, но это приятное ощущение. После этого они лежат вместе, Кас
— по-прежнему поверх Дина, тяжело дыша.
Они оба мокрые от пота. Кас внушительно тяжелый и теплый; Дин чувствует, как с
каждым вздохом вздымается его грудь, чувствует, как Кас поворачивает голову, как
шевелятся его руки, когда он начинает приходить в себя.
Предсказуемо, первым его порывом оказывается поцеловать Дина в шею. Дин улыбается:
некоторые «ангельские» привычки прослеживаются все отчетливее. И каждая оказывается
восхитительным открытием.
Они лежат так долгое время. Кас расслабляется, и его дыхание замедляется настолько,
что Дин начинает гадать, не заснул ли он. Но потом он шепчет Дину в ухо:
— Наверное, надо уже слезть с тебя. — Он тихо вздыхает. — Но очень не хочется.
— Да, мне тоже, — соглашается Дин, которому так же грустно при мысли, что надо
вставать. — В этом недостаток анального секса. Во всяком случае, для нас, простых
смертных, у кого нет волшебных способностей к очищению.
— Знаешь, в чем недостаток этого бункера? — замечает Дин, садясь. — Душевые отсеки
слишком узкие для двоих.
***
Кас отправляется в ближайшую ванную, Дин — в дальнюю. Дизайн душа и правда крайне
неудачный, быть отдельно друг от друга в этот момент кажется совсем неправильным, и
Дин уже вынашивает план провести в одну из спален трубы, чтобы можно было принимать
душ вместе в приватной маленькой ванной прямо в комнате. Он выходит из душа и
протирает рукой запотевшее зеркало, уже собираясь отправиться обратно к Касу, но
тут его рука замедляется.
«Мы адаптируемся».
За последний час все заботы чудесным образом испарились. Остались только Дин, Кас,
постель и ничего больше. Но теперь реальность внезапно возвращается, и в голове у
Дина возникает чудовищная картина того, как все на самом деле будет, если Кас…
уйдет.
Если он умрет.
Рука Дина замирает на зеркале, и оно снова начинает запотевать. Отражение мутнеет,
пока перед мысленным взором Дина разворачиваются унылые месяцы и годы. Он уже
знает, как это будет, предвидит сокрушительную безысходность первых месяцев. Знает,
как сильно Сэм будет стараться помочь, и даже Клэр, наверное, и Джоди. Но никто
помочь не сможет, правда? Ничто не заполнит пустоту этой ужасной потери, и на этот
раз она поглотит Дина заживо.
Дин даже представляет себе, как все будет развиваться после: он видит себя год за
годом, стареющего, седеющего. Наверное, по-прежнему охотящегося. Может быть, снова
появятся какие-то случайные девочки. Но все это ни черта не будет значить. Будет
проходить день за днем, год за годом; Дин будет работать, убивать, есть, спать.
Сэм, по крайней мере, будет рядом — Дин переживет эту потерю, жизнь продолжится. Но
его любимого ангела с ним уже не будет, никогда не будет, ни в этой жизни, ни в
следующей. Никогда больше не будет этой остроты ощущений от того, что Кастиэль
склонился над ним на постели, сводя Дина с ума вожделением; никогда не будет
тихого, но не менее дорогого комфорта от его близости ночью. Никогда больше не
увидеть, как Кас просыпается рядом, как он ест пиццу или смеется с Сэмом, как
смотрит на Дина на парковке в лучах закатного солнца или кладет перо на горло
маленькой девочке.
Жизнь, конечно, поползет вперед. Но уже без Кастиэля, уже навсегда без него.
Дин стоит, закрыв глаза руками, и его сотрясают вырывающиеся из груди всхлипы, пока
он пытается прогнать от себя эту жуткую картину.
— Дин? — зовет Кас снаружи. Дин медлит, не уверенный, насколько нормально прозвучит
его голос. Дверь отворяется. — Прости, я начал волноваться… — Кас умолкает, увидев
лицо Дина. — Дин? — произносит он снова с нарастающей тревогой.
— Я не могу потерять тебя, — выпаливает Дин. Его голос огрубел настолько, что
выходит почти рыком. — Не могу, Кас. Не могу. Я с этим не смирюсь, никогда… — Глаза
Каса расширяются; он выглядит пораженным, и Дин ненавидит себя за то, что
вываливает это на него, но он не может остановиться и продолжает, запинаясь: — Я не
могу… не могу потерять тебя сейчас… мы же только начали!.. Я не смогу, ты обязан
жить, Кас, не умирай, пожалуйста…
Кас делает еще шаг вперед, ступая в душную от влаги ванную. Дин протягивает к нему
руки. Они хватаются друг за друга.
На весь понедельник и вторник Каса кладут в больницу. Что, наверное, должно быть
немного страшно, думает Дин, пока сидит рядом с ним в клинике в понедельник утром.
Он наблюдает, как Касу на руку надевают опознавательный браслет; держит его сумку,
пока Кас переодевается в больничный халат с неуместно веселым цветастым рисунком;
морщится, когда сестра начинает тыкать в Каса иглами, чтобы забрать кровь для
положенных перед госпитализацией анализов. Кас стойко переносит уколы, не обращая
внимания на новые синяки, медленно расцветающие у него на руке, но напряжение
вокруг глаз выдает его. Дин знает, что ему больно. А химия еще даже не началась.
Все, что Дин может придумать, чтобы отвлечь его, это рассказывать какие-то
бессмысленные истории о том, какими глупостями они с Сэмом занимались в больницах,
когда были маленькими (пока врачи приводили отца в порядок после очередной охоты).
Дин начинает вспоминать, как они строили пирамиды из пластмассовых вилок в
кафетерии, как дрались за то, кому достанется желе, которое отцу давали на ужин, и
про тот раз, когда они выкрали сухой лед из морозильника в больничной лаборатории и
попытались соорудить при помощи душа в ванной генератор тумана, но их застукали.
Сэм тоже вмешивается с историей о том, как однажды в детстве он сломал руку, и Дин,
который тогда был подростком, изрисовал весь его гипс неприличными картинками, так
что отцу пришлось обмотать его сверху изолентой.
Кас не смеется, но слушает Сэма и Дина очень внимательно, не сводя глаз с их лиц,
пока сестра заканчивает уколы. Находит он эти истории забавными или нет,
впечатление такое, что он цепляется за них, как за последнюю соломинку.
«За ним будут следить», — думает Дин, глядя, как медсестра суетится вокруг Каса и
проверяет его давление уже в четвертый раз за утро. За ним будут следить постоянно.
Здесь есть сердечный монитор, Касу на палец уже надели клипсу, за его жизненными
показателями непрерывно наблюдают.
— Кстати, на этот раз будет две капельницы, — объясняет сестра Дину, вешая на
стойку пакет с жидкостью. — Одна — с лекарством химиотерапии, вторая — просто с
физраствором. Мы подаем физраствор непрерывно, всю ночь.
— И как долго это будет продолжаться? — спрашивает Сэм. — Я имею в виду капельница?
— Обычно первые сорок восемь часов, иногда дольше. Это спасает от обезвоживания.
И становится понятно, что с логистикой здесь тоже будет гораздо проще. Тут на столе
у стены уже стоит аккуратная башенка почкообразных стальных лотков. Похоже, на
случай рвоты. Чистых, блестящих, готовых к использованию. Рядом — стопка чистых
сложенных полотенец и постельного белья. Обо всех приготовлениях, на которые у Сэма
в прошлый раз ушло так много времени, здесь уже волшебным образом позаботились. Еще
одной проблемой меньше.
— После этого будет понятен дальнейший план лечения, — говорит доктор Клайн.
— Возможные варианты включают еще химию или радиацию. Иногда и то, и другое.
— А операции еще могут быть? — не удерживается от вопроса Дин. (Он понимает, что
надо сосредоточиться исключительно на здоровье Каса, но вместо этого вдруг
вспоминает про определенные интимные занятия, которым мешают определенные
хирургические шрамы.)
Также Дин изо всех сил старается не думать о том, что у него совершенно закончились
идеи. Они перепробовали все, и абсолютно ничего не помогло… Теперь осталось только
ждать. Ждать, «приятно проводить праздники» и снова ждать. А Дин ненавидит, всей
душой ненавидит просто смиренно сидеть и ждать.
Но что им остается?
Доктор Клайн обсуждает с Касом еще кое-какие детали и наконец говорит, что вернется
позднее, и встает, чтобы пожать на прощанье руки Сэму и Дину. Пока Дин благодарит
его, ему вдруг думается, что седовласый доктор Клайн вовсе не похож на тайного гей-
любовника. От этой мысли становится даже смешно. Теперь так странно вспоминать, как
все это начиналось. Как убежден Дин был в какой-то момент, что Кас собирается
сбежать с вымышленным бойфрендом «Эроном».
От этого воспоминания должно быть стыдно, но, как ни странно, думая о том, как все
разворачивалось, Дин испытывает по большей части благодарность. «Как же я рад, что
мной овладела эта одержимая потребность выяснить, кто такой Эрон, — думает он,
провожая глазами доктора Клайна. — Что я нашел имя доктора Клайна в календаре. Что
повел себя как полный псих, рванув к нему с этим цветком. Что приехал в Денвер».
«Какое счастье, что я был так глупо одержим несуществующим бойфрендом Эроном». (Не
говоря уже о предыдущей одержимости стройной темноволосой и такой же несуществующей
«Эрин».)
Потому что иначе Кас до сих пор справлялся бы со всем этим один.
Кас выглядит таким хрупким, сидя здесь, в этом нелепом больничном халате в
цветочек, таким потрепанным жизнью и искалеченным. На нем мягкая светлая шапка,
которая чудесно оттеняет его голубые глаза. (Обезьянью шапку он отдал на хранение
Сэму, чтобы не запачкать.) Он оплетен трубками от капельниц, сердечного монитора и
прочих больничных приборов, он превратился в пациента с головы до ног, и все же при
этом он выглядит таким сильным, таким выносливым, и его глаза так… красивы — по-
другому ведь и не скажешь. Такие красивые глаза, такие чисто голубые, ясные, и
главное, с таким удивительно ласковым взглядом, которым он смотрит на Дина; и
улыбка такая теплая и такая… такая…
Дин не видит ничего кроме Каса; вокруг нет больше ничего. И от этого выражения его
лица Дина захлестывает волной тепла, пробегающей трепетом по его телу от макушки до
самых кончиков пальцев.
На этот раз он не говорит этого вслух. Но ему кажется, что он видит ответ прямо в
глазах Каса: «Я стараюсь как могу. Я не хочу оставлять тебя». И чувство такое, что
от эмоций вот-вот лопнет сердце.
Дин подходит к кровати, пододвигает стул и берет Каса за руку. (Сэм дипломатично
отвернулся к маленькому телевизору, имеющемуся в палате, как будто всецело поглощен
выбором программ.)
— Ты этого стоишь, — говорит Кас низким, спокойным, тихим голосом, с абсолютной
уверенностью.
***
Кас получает лекарство уже несколько часов, когда раздается стук в дверь и
заглядывает худенькая темноволосая женщина. Она обладает приятной внешностью и
обаянием непосредственной девчонки-сорванца. Как ни странно, примерно такой Дин
когда-то представлял себе несуществующую Эрин, так что у него даже мелькает мысль,
не ожила ли Эрин каким-то чудесным образом. Но это просто новая медсестра,
сменившая предыдущую на вечернюю смену. Она приняла дело Каса у дневной сестры и
заглянула поздороваться.
Сначала сестра проверяет состояние Каса (пока он чувствует себя вполне хорошо — он
уже объяснил, что химия обычно начинает действовать на него позднее, часам к
четырем-пяти вечера). Сестра осматривает его пытливо и даже, кажется, слегка
озадаченно. Потом, убедившись, что Кас чувствует себя хорошо, переводит свой живой
взгляд на Сэма и Дина, глядя на них по очереди. Когда Сэм наконец заговаривает, на
ее губах расцветает улыбка, и тогда выясняется, что это Сара — та самая ночная
сестра, с которой Сэм несколько раз разговаривал по телефону про Каса. Оказывается,
она вовсе не случайно оказалась у телефона в клинике доктора Клайна в ту ужасную
ночь в химическом мотеле. Сара объясняет, что часто отвечает на ночные звонки
пациентов после лечения. И похоже, она ждала возможности наконец познакомиться
лично с «любезным братом», который звонил ей несколько раз по поводу Кастиэля.
Сара спрашивает у Каса, можно ли ей переговорить с его «семьей», после чего выводит
Сэма и Дина в коридор для краткого совещания.
— Так хорошо, что его семья здесь! — шепчет она в коридоре. — Вы и представить не
можете, насколько важно иметь поддержку близких! Когда вы в первый раз позвонили,
Сэм, у меня прямо камень с души упал — так приятно было знать, что ему кто-то
помогает дома. Но, поскольку вы здесь впервые, должна вас предупредить, что будут
моменты, когда я попрошу вас выйти из палаты. Например, если нам нужно там
убраться. Скоро ему может стать нехорошо… — Она смотрит в холл, на часы, висящие на
стене над сестринским постом. — Наверное, уже вот-вот…
— Ну, замечательно, что вы можете помогать теперь, — говорит Сара. — По вашим
телефонным звонкам, Сэм, было ясно, что вы оба очень переживаете за него. Но
поскольку для вас обоих это новость, могу предположить, что, с тех пор как вы
узнали, вы не спите ночами, верно? — Она делает паузу, внимательно глядя на них.
Сэм снова смотрит на Дина, но на этот раз Дин не встречается с ним глазами.
— Я просто хочу знать, как вы справляетесь, — настаивает Сара. — Вам тяжело? Даже,
например, вы долго сюда ехали? И… замечали ли проблемы со сном — что-нибудь
подобное? — Она смотрит на них по очереди. — Чувствуете усталость? Переутомление?
Может быть, переезд и был длинным, но это же нормально. И может быть, Дин
просыпался пару раз прошлой ночью — может, даже несколько раз, — немного волнуясь,
дышит ли еще Кас; и может быть, Дину требовалось несколько минут, чтобы убедиться,
что он дышит, и еще несколько минут, чтобы стряхнуть отчаяние по поводу последней
череды неудач (да даже не «отчаяние», а просто некоторое разочарование, и не
«неудач», а просто необходимости поменять тактику). И может быть, эта
душераздирающе жуткая картина будущего без Каса не отпускала Дина до рассвета, так
что он провел остаток этой бесконечной ночи свернувшись вокруг Каса и обняв его
голову, пока тот спал. Конечно, может быть, Дин проснулся этим утром немного
уставшим, и челюсть у него немного ноет, и спина немного болит, и плечи и шею
сковало стальным напряжением, и желудок сводит так, что он не может есть, и вообще
он чувствует себя совсем разбитым.
— Я в порядке, — говорит Дин. — Мы в полном порядке. Готовы быть рядом всю ночь.
— Сэм послушно кивает.
— Вам обоим нужно за собой следить, — говорит она. — Уход за больным — нелегкое
бремя, оно может вас вымотать. Сэм, ваша задача — наблюдать не только за Кастиэлем,
но и за вашим братом Дином, следить, чтобы он не довел себя до изнеможения, чтобы
достаточно спал, не забывал есть, и так далее. Дин, и ваша задача — так же следить
за Сэмом. Смотрите на это как на сражение, где вы участвуете вместе и на часах
нужно стоять посменно. То есть я понимаю, что вы не сражаетесь вместе в реальности,
но…
Сэм объясняет:
— И с Касом, — добавляет Дин. — Раньше мы с Сэмом были вдвоем, но Кас — уже давно в
составе команды. И теперь… — Он смотрит через плечо Сары в палату Каса. Отсюда Дину
видны только его ноги, но даже от этого беглого взгляда усталость немного
отступает.
— Теперь битва у нас за Каса, — заканчивает Дин. — Самое важное — это он.
Сара кивает.
— Это понятно, иначе бы вас здесь не было. Но это как кислородные маски в самолете:
сначала нужно надеть свою, а потом уже помогать кому-то еще. Вы мало чем сможете
помочь Кастиэлю, если будете измучены, истощены и не в состоянии ясно мыслить.
Особенно когда ему нехорошо. Это огромная нагрузка для семьи. Просто… хотя бы
старайтесь высыпаться. И не удивляйтесь, если на часть ночи я предложу вам
отправиться в отель, хорошо?
Они кивают, и она провожает их обратно в палату, где обменивается с Касом еще
несколькими любезностями, проверяет его жизненные показатели, спрашивает про
тошноту (пока ее нет) и начинает набирать заметки на компьютере, закрепленном на
стене. Дин пристально осматривает Каса — тот выглядит вполне неплохо. Кажется,
увлечен телесериалом, который нашел Сэм.
Потом Дин замечает на лице Каса странное выражение. Сначала появляется недоумение,
потом проблеск понимания, сменяющийся задумчивостью. Дин оглядывается на экран,
чтобы понять, о чем сериал, но оказывается, что Кас следит вовсе не за сериалом —
он следит за Сэмом, который сидит у телевизора, но тоже его совсем не смотрит.
Вместо этого Сэм смотрит на Сару.
Эта сцена длится несколько секунд: Дин смотрит на Каса, Кас смотрит на Сэма, Сэм
смотрит на Сару (Сара тем временем ничего этого не замечает и продолжает печатать
на компьютере). Дин осторожно подвигается на стуле, незаметно наклоняясь так, чтобы
ему тоже было видно Сэма.
Наконец она, кажется, неожиданно для самой себя вспоминает, что у нее есть и другие
обязанности.
Кас кивает, Сара собирает кое-какие ненужные предметы и выходит за дверь. Сэм
глядит ей вслед. На какую-то секунду их глаза встречаются, на губах Сары мелькает
улыбка. Сэм отвечает ей кивком головы — просто вежливым жестом прощания, но с
теплотой во взгляде. И Сара уходит.
Дин вдруг задумывается о том, каково было Сэму в последние пару недель наблюдать,
как Дин и Кас превращаются в полноценную пару. Смотреть, как они по вечерам уходят
спать вместе, очевидно в одной постели… пока Сэм идет к себе в спальню один, каждую
ночь. Он не выказывал ни малейшего намека на ревность, и совершенно ясно, что Сэм
счастлив за них обоих. Но на фоне этого его собственное одиночество должно
ощущаться особенно остро.
— Мне также довелось узнать, что ей тридцать лет и она не замужем, — сообщает Кас.
— Она отметила свой тридцатый день рождения во время моего первого цикла несколько
месяцев назад. И рассталась со своим сожителем во время моего второго цикла. По-
моему, он ей не подходил. Мне кажется, она готова к новым отношениям.
Дин прыскает со смеху, Сэм неловко прочищает горло, но Кас только на удивление
невозмутимо смотрит на них обоих.
— Спасибо за информацию из первых рук, Кас, — говорит Дин со смехом. — Уверен, Сэму
это чрезвычайно интересно. Сэм, мне что-нибудь записать?
— Ой, да ладно вам, ребята, — жалуется он. — Я просто беседовал с ней, вот и все.
Что, уже и поболтать нельзя?
Дин фыркает.
— Эй, у меня не так много развлечений в жизни. Не парься, — успокаивает его Дин. Он
хлопает в ладоши, словно собирается сменить тему. — Едем дальше… У меня уже живот
сводит. Надо бы подкрепиться немного. Сэм, может, принесешь кофе? И что-нибудь
перекусить заодно.
Сэм с облегчением кивает и направляется прямиком к двери, как будто ему не терпится
сбежать из палаты. Дин кричит ему вслед, когда он уже почти вышел:
— Эй, и узнай у медсестры Каса, не хочет ли она тоже кофе! Как ее зовут… — Дин
притворяется, будто вдруг забыл ее имя, постукивая себя по лбу и глядя в потолок.
— Э… Как же ее звали? Сэм, ну подскажи!
— Это правда. Я просто не вижу смысла терять время. — На его губах появляется
кривая улыбка. — Жизнь кажется слишком короткой.
— Да… — соглашается Дин, — тут ты прав. — Он снова берет Каса за руку.
Кас сжимает его руку в ответ. Может быть, это должен быть серьезный момент — это
напоминание о том, как коротка жизнь, но Кас опять смотрит на Дина с этой волшебной
улыбкой, и Дин только и может, что улыбаться в ответ.
Это последний приятный момент. Пятнадцать минут спустя начинает действовать химия.
***
Дин и Сэм таки отправляются в свой номер в мотеле позднее в понедельник вечером. И
даже пытаются поспать, следуя совету Сары. Но Дин в итоге только лежит в постели,
не в силах сомкнуть глаз, слушая размеренный храп Сэма.
Час спустя он поднимается и оставляет Сэму краткую записку: «Не могу спать. Ушел
обратно в госпиталь».
Где, конечно, он особо ничем помочь не может. Кас уже в руках профессионалов. Но
спокойнее просто быть рядом, пусть даже просто чтобы прикладывать лед к шее Каса и
гладить его по спине, пока его тошнит. Сара, подносящая ему лотки, по большей части
занята Кастиэлем, но временами бросает на Дина испытующие взгляды.
— Настал тот момент, о котором я вас предупреждала, — говорит она, уперев руки в
бедра. Она критически оценивает осоловелый взгляд Дина. — Момент, когда пора уйти и
уделить время себе.
— Я пытался. Не смог спать, — говорит Дин. — Я не могу его оставить. — Он знает,
что Сара права, что ему нужно отдохнуть, но он просто не может покинуть Каса в
такую ужасную ночь. — Может, я могу… поспать с ним рядом? Здесь, а не далеко в
мотеле? — Бросив взгляд в сторону палаты, Дин предлагает: — Я могу попробовать
поспать на стуле в углу. Обещаю, я не буду мешать.
Сара пристально изучает его, по-прежнему держа руки на поясе и немного наклонив
голову. Она была рядом с ними весь вечер, и Дину приходит в голову, что наверняка
она успела заметить и периодическое держание за руки, и успокаивающие поглаживания
по голове, и по плечу, и как минимум один раз — по щеке.
— Эм… семья.
Сказать об этом прямо кажется невозможным, и внезапно Дин болезненно ощущает всю
тяжесть бремени социального давления. Ведь кто знает, как отреагирует каждый
отдельно взятый человек?
Дин вспоминает интервью, которое он читал однажды в какой-то статье про борьбу за
права сексуальных меньшинств, где кто-то сказал: «Штука в том, что признаться нужно
не однажды. Это никогда не заканчивается. Приходится делать это снова, и снова, и
снова, каждому новому человеку, с которым знакомишься».
Только сейчас Дин понимает, насколько это правда. И как это страшно, какой это риск
каждый раз. Сара кажется милой и вежливой, но ведь Дин на самом деле совсем ее не
знает. Ей каждую неделю вверен уход за Касом; что если она не так отреагирует?
Она удерживает взгляд Дина на секунду дольше положенного, слегка сдвинув брови, и
Дин постепенно понимает, что перед ней тоже стоит дилемма. Даже если она ничего не
имеет против однополых пар, она не может спросить об этом прямо. На этот счет
наверняка есть правила, устав, могут быть даже юридические проблемы. И даже просто
страх оказаться неправой — перепутать братскую близость с чем-то большим и
спровоцировать возмущенную жалобу от оскорбленного пациента или члена семьи.
— Мы так делаем иногда, — замечает Сара небрежно, — для супругов, партнеров, или,
там, родителей с детьми или близких родственников. В разных ситуациях.
То, как естественно она упоминает в этом списке «партнеров», достойно восхищения —
словно это просто один из многих возможных вариантов.
Вскоре она снова появляется из-за угла в дальнем конце коридора. Теперь она одета
наполовину в уличную одежду: поверх ее униформы накинута толстая зимняя парка, на
голове — пухлая бежевая шапка, и на плече висит рюкзак. Она медленно везет
массивную сложенную раскладушку на колесах. У раскладушки заедает колесо, так что
она постоянно норовит повернуться, и Саре приходится, согнувшись, с силой толкать
ее с одной стороны, чтобы она ехала в нужном направлении. Дин подходит помочь ей
закатить раскладушку в палату.
***
По мере того, как вечер вторника переходит в ночь, Кас все больше замыкается в
себе. Неясно даже, понимает ли он, что Дин уже вторую ночь подряд спит рядом с его
койкой на раскладушке. Впечатление такое, что он погрузился в какую-то долгосрочную
спячку. Его окутало отстраненное молчание, и в те редкие часы, когда он не спит, он
проводит большую часть времени, свернувшись на боку и тупо глядя на часы на
прикроватном столе, и лишь изредка отвечает на какие-то вопросы Дина. По мере того,
как идет время, он даже физически сжимается, пока не превращается в дрожащий
клубок, лежа с закрытыми глазами независимо от того, спит или нет.
— Нет, — бормочет Кас, раздраженно смахивая с себя руку Дина. — Не надо…
«Это просто химия», — напоминает себе Дин, убирая руку, сразу взбодрившись от этого
одергивания. Он раздумывает с минуту, и ему приходит в голову снова попробовать
приложить лед к шее Каса. Он идет и приносит лед с поста медсестры. Вернувшись в
палату, он располагается с другой стороны кровати, за спиной у Каса, откуда может
дотянуться до его шеи. Но потом Дин просто сидит там, держа лед на коленях, не в
силах ни на что решиться. «Это из-за химии он не хочет, чтобы его трогали», —
убеждает себя Дин. Это просто химия всему виной, просто синяки, высохшая кожа,
просто эта ужасная тошнота, температура и боль; это химия делает Каса таким
беспокойным, таким раздражительным, таким отрешенным и неуемным. Ведь обычно ему
нравятся прикосновения Дина.
— Кас? — наконец тихонько ласково зовет Дин. — Я принес лед. Приложить тебе к шее?
Я могу подержать его у шеи сзади. Если хочешь.
Он думает, не выкинуть ли лед в раковину. Лед уже начал таять у Дина на коленях, и
полиэтиленовый пакет, в котором он лежит, намок от конденсата. Но потом Дин думает:
«Ну он же не сказал нет. Может, он не уверен? Стоит попробовать».
Он как будто отдаляется. Словно уплывает по какой-то темной, глубокой реке в море.
Кас не говорит, что ему нравится лед. Но и что лед ему не нравится, он тоже не
говорит, так что Дин продолжает его прикладывать. Лед все норовит выскользнуть; Дин
заворачивает его в полотенце и пробует подпереть подушкой, но он не держится на
месте. Дин сидит, согнувшись в неудобной позе, и у него начинает ныть шея. Он
подвигает стул еще ближе к кровати и находит способ упереться локтями в матрас, так
что может и держать лед, и свесить голову, чтобы шея немного отдохнула. Он
закрывает глаза.
«Он сказал, что делает все это ради меня…» — вспоминает Дин.
Это какое-то безумие — уж точно Дин не стоит таких мучений. «Я определенно этого не
стою», — думает он. Потом он понимает, что настолько забывается, что прошептал эти
слова вслух, совсем неумышленно.
Кас шепчет едва слышно: «Стоишь», — и Дин чувствует прикосновение к своей руке. Он
открывает глаза: Кас занес руку за шею и накрыл ею пальцы Дина.
— Прости…
— Правда, ничего страшного. Я просто буду держать лед, ладно? Если он помогает?
Дин остается.
***
К вечеру среды они снимаются из госпиталя и перебираются в химический мотель,
который Сэм снова тщательно подготовил (при помощи Сары — что интересно, она вдруг
выразила желание приехать и помочь Сэму обустроить номер в свободные от работы часы
в середине дня). Кас к этому времени уже пришел в себя, и огромное облегчение
видеть, что он снова начинает напоминать себя прежнего: наконец начинает сидеть в
кровати, разговаривать, потом понемногу ходить и даже слабо улыбаться время от
времени. И, что особенно чудесно, положительно реагировать на осторожные
прикосновения Дина: теперь он, как раньше, расслабляется от его прикосновений и
берет его за руку при каждом удобном случае. В общем и целом, он определенно идет
на поправку.
Но когда они добираются до мотеля и Кас не спеша заходит в номер при поддержке
Дина, который сжимает его руку выше локтя, Кас говорит своим спутникам:
— Именно, — подтверждает Кас, немного расслабившись, как будто рад, что Дин все
понял.
Дин с Сэмом обмениваются растерянными взглядами. Вероятно, Кас просто имеет в виду,
что чувствует себя особенно подавленным в первую ночь после госпиталя, после
нескольких дней беспрерывной химиотерапии. Но ведь ему уже гораздо лучше, правда?
Он говорит, что тошнота почти совсем прошла (хотя пока он едва ест), озноб прошел,
и температура у него почти нормальная, и даже Сара подтвердила, что худшее позади.
Перед уходом на свою смену Сара еще раз проверяет состояние Каса и докладывает, что
с ним все в порядке. Так что, поддавшись уговорам Сэма и Каса, Дин наконец
позволяет себе свалиться на матрасе в углу и немного вздремнуть.
— Но они все показывают разное время… — начинает Дин, но Кас качает головой:
Дин понятия не имеет, о чем он говорит. В этот момент Кас берет его за руку. Во сне
рука Каса горячая, как при лихорадке, но при этом он в полном сознании и
внимательно смотрит на часы.
— Слушай, — говорит он, слегка поворачивая голову, как будто чего-то ждет. Дин
прислушивается и вскоре различает отдаленный гул, который становится все громче и
громче. Кажется, он исходит сразу со всех сторон.
Они все набирают громкость, пока не начинает казаться, что голосов сотни, и звучат
они отовсюду. Дин думает: «Они что, все в коридоре?» Но стены палаты постепенно
растворяются, и вскоре больничная койка Каса оказывается посреди бескрайней степи,
на горизонте которой виднеются горы — те же горы, понимает Дин, которые были
изображены на циферблате часов. Отдельные голоса становятся более внятными:
большинство просто что-то говорит, но есть и те, что звучат громче, слышны и
отдельные крики, визг, и даже всхлипы. Похоже, будто какая-то толпа людей
приближается и вот-вот появится из-за горизонта. Дин вскакивает на ноги,
оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, где все эти люди, когда вдруг слышит
свистящий звук. Что-то проносится мимо его головы, и раздается жуткий хлюпающий
удар. Дин разворачивается на звук и к своему ужасу видит, что в Каса попала стрела.
Древко торчит у него прямо из груди. Кас только смотрит на него с грустью, и из
раны по его животу начинает стекать струйка крови.
Слышится еще один свист, и еще, и еще, и стрелы начинают лететь в них со всех
сторон. Почему-то ни одна из них не задевает Дина, но все они попадают в Каса.
«НЕТ!» — восклицает Дин в ужасе, хватая его и пытаясь прикрыть собой. Каким-то
образом, вопреки всему, Кас еще жив. Но он лишь закрывает глаза и опускает голову
Дину на плечо, как будто все, что ему остается, это попытаться вытерпеть это.
Дин просыпается в смятении, обнаружив, что прижимает к груди подушку. Сэм трясет
его за плечо, шепча: «Дин! Дин! Проснись! Что-то не в порядке!»
— Что-то с Касом, — говорит Сэм и тянет Дина к кровати. Ноги едва слушаются Дина
после сна, и в голове еще туман. Пока он пытается доковылять до кровати, он
запутывается ногами в своем одеяле и едва не падает, устояв только благодаря тому,
что Сэм крепко поддерживает его за плечо.
— Послушай его! — говорит Сэм, как только они подходят к постели. Он нежно вынимает
подушку у Дина из рук и указывает на Каса. — Дин, он разговаривает во сне, с ним
такое бывает? Ты когда-нибудь видел его в таком состоянии?
Дин смотрит на Кастиэля, постепенно приходя в себя ото сна. Кажется, никакие
призрачные стрелы Каса все же не изрешетили. Он вовсе не в больничной койке, и они
не в сказочной степи у загадочных гор — они в химическом мотеле, сейчас вечер
среды, и Касу должно становиться лучше. Ему было лучше всего час назад. Но теперь
он лежит, свернувшись на боку, схватившись за голову и зажмурившись так, что его
лицо застыло в гримасе. Кас что-то бормочет, и Дин наклоняется ближе, чтобы
расслышать.
— Крови нет. Рвоты нет, — шепчет Сэм. — Температура небольшая есть, но не такая,
чтобы вызывала беспокойство. Но некоторое время назад он начал бормотать эту
неразбериху, держась за голову вот так. Сначала я подумал, что это просто сон, но
ему явно становится хуже. Не знаю почему. И я не могу его разбудить.
Следующие несколько минут Дин и Сэм по очереди пытаются растолкать Каса, но Кас,
похоже, основательно застрял в каком-то кошмаре. Сэм включает свет, и они оба с
тревогой обнаруживают, что Кастиэль не переставая плачет. Не надрывными всхлипами,
а с почти обессиленным спокойствием, делая глубокие, длинные вздохи, пока по его
щекам и носу стекает беспрестанный поток слез. Временами он вздрагивает всем телом,
как от электрошока, и Дин невольно вспоминает призрачные стрелы, вонзавшиеся в него
одна за другой в зловещем сне.
Шепот Каса не прекращается, хотя слова постоянно меняются. Сначала какое-то время
это: «Я не могу помочь». Потом, позже: «Тебе нужно вниз по лестнице. Знаю, что там
огонь. Но так нужно. Это твой единственный шанс». (Дин с Сэмом обмениваются
недоуменными взглядами.) Потом, после недолгой паузы, следует череда: «Спрячься в
шкафу. Давай, давай, прячься». Затем долгое бормотание: «Прости меня, прости,
прости…» Наконец Кас возвращается к тому, с чего начал: «Вставай, давай, шевелись,
не останавливайся…»
Дин стоит, в напряжении сжав кулаки и даже переминаясь с ноги на ногу, готовый к
действию. Он машинально настраивается на какую-то борьбу, но совершенно не
понимает, что делать. Он был готов к тошноте, был готов к температуре и ознобу, и
даже к кровотечению, но это? Что делать-то вообще? Кому звонить?
— Его здесь нет, — шепчет Кас, мутно глядя на Дина. — Он их не услышит. Сегодня
только я. Всегда только я. И я не могу им помочь, Дин… Я ничего не могу сделать…
— Это просто сон, — говорит ему Дин, опускаясь на колени у кровати на уровень его
глаз. Дин обнимает ладонью его лицо, нежно гладя по щеке большим пальцем. — Ты с
нами? Все в порядке. Все хорошо.
— Четверг в Уральских горах… уже какое-то время… — говорит Кас почти сквозь сон.
Его глаза по-прежнему закрыты, но лоб наморщен, как будто он что-то оценивает. — И
в Новой Шотландии теперь уже четверг… — добавляет он. — В Перу четверг. — Он
умолкает, и сердце Дина стискивает холодный страх, когда он понимает, что Кас,
похоже, прислушивается к чему-то, прямо как в том сне. Дин вспоминает часы из сна —
временные зоны? Эти странные горы на часах — это были Уральские горы? Был ли этот
сон… сном Каса? Мог ли Дин как-то попасть в его сон? В какой-то его сон про время?
Про то, как среда переходит в четверг…
Тут Каса сотрясает новый спазм, он морщится, опять зажмурившись, и снова хватается
руками за голову, впиваясь пальцами в ткань шапки, как будто у него от боли
разламывается голова.
И в этот момент Дин вспоминает, что Кас не в первый раз хватается за голову
подобным образом.
Кас делал так и раньше несколько раз — всякий раз, когда на него обрушивался шквал
ангельской коммуникации. Всякий раз, когда активизируется «ангельское радио» и
множество ангелов говорят одновременно. И пару раз такое случалось при каком-то
внезапном всплеске райской энергии.
— Кас, это ангельское радио? — спрашивает Дин прямо. — Ты что-то слышишь?
Кас кивает, не открывая глаз. Потом шипит про себя: «Я теряю ее…» — и начинает
говорить на каком-то неизвестном Дину языке. На ангельский не похоже. В его тоне
слышна срочность и тревога, потом Кас делает длинный вдох и задерживает дыхание.
Его пальцы сжимаются на голове и сухожилия на руках выступают так отчетливо, что
Дин начинает волноваться, как бы он не навредил себе — не потянул связки и не
поранил кожу головы, — настолько сильно он стиснул голову. Дин уже подумывает
попытаться оторвать его руки от головы, когда напряжение вдруг отпускает Каса и он
обмякает в постели с обессиленным вздохом. Он весь покрыт потом и тяжело дышит, как
будто бежал в гору. У него даже кровь пошла носом. Кас снова приоткрывает глаза, и
в них сияют слезы.
— Кому? — не понимает Дин. Сэм бросает ему полотенце для рук, и Дин прижимает его к
носу Каса.
Кас едва замечает полотенце, бормоча сквозь него:
Они уже давно знали, что в легендах это упоминается как одна из ангельских черт
Кастиэля. В самых старинных сказаниях его имя часто ассоциируется с четвергом. Но
никогда не было ясно, что именно означает «ангел четверга» и означает ли вообще
хоть что-то. Дину даже немного стыдно за то, что он об этом почти позабыл. До сего
момента.
Дыхание Каса выравнивается. Сэм приносит лед, чтобы приложить к его носу.
Кровотечение наконец останавливается, и Кас начинает говорить.
— Кажется, она была где-то… в Казахстане? — бормочет он. — Бедная. Пастушка… семья
пастухов… овец. Ее что-то… сбило. Грузовик? Я не видел… она была в бреду. Лежала в
канаве. Ползла. Так мучилась от боли. Никто не знал, никто ее не нашел, она
умирала… Она знала мое имя с детства, от бабушки. — Кас на время убирает лед от
носа, чтобы взглянуть на Дина, и говорит ломающимся голосом: — Она была в отчаянии,
Дин. В таком отчаянии, что вспомнила про меня… но я не мог помочь…
— В некоторых деревнях, в некоторых семьях… еще знают мое имя, — шепчет он. Потом
делает длинный вздох. Кажется, он наконец замечает, что у него шла кровь, но только
смотрит на окровавленное полотенце и пакет со льдом отстраненно, как будто кровь не
представляет большого интереса. Сэм передает ему пару чистых влажных тряпок, и Кас
вытирает одной из них лицо, потом протирает другой голову, сняв для этого шапку. Он
несколько раз трет тряпкой по оголенной коже, как будто пытается отмыть голову
целиком — стереть не только пот и кровь, но и молитвы. Он протирает лоб и глаза, и
оставляет руку поверх лица, на время прикрыв глаза локтем, словно инстинктивно
пытается спрятаться за этим слабым барьером.
Дин и Сэм ждут, не зная, что сказать. Наконец Кас опускает руку и продолжает,
немного более уверенным голосом:
— В определенных кругах еще знают имена всех старых ангелов… кто с каким днем
ассоциируется. И по четвергам это… нескончаемый поток. Всевозможные молитвы. Но
раньше так плохо не было… — Пока он объясняет, он продолжает вздрагивать каждые
несколько секунд, и на его лице при этом мелькает болезненное и тревожное
выражение. Это похоже на нервный тик, но теперь Дин начинает подозревать, что это
молитвы бомбардируют Каса непрерывно, прямо пока он говорит, поражая его со всех
сторон, словно град из мелких пуль.
«Стрелы, — думает Дин. — Готов поспорить, сначала ему снился обыкновенный сон о
том, что он в госпитале. А потом начались молитвы. И почему-то он затянул меня в
свой сон, как раз когда сон изменился. Как раз когда до его сознания стали долетать
молитвы. Как будто он искал моей помощи? И каким-то образом затянул меня внутрь?»
Дин поднимается с колен и садится на край кровати, найдя местечко у ног Каса. Он
неуверенно предлагает Касу руку — тот крепко хватается за ее, но его вздрагивания
не прекращаются.
— Ты весь прямо… дергаешься, — замечает Сэм тихо. — Это от молитв? Ты слышишь их
прямо сейчас?
— По большей части это просто… мелочи, — говорит он. — Люди просят… благословения,
удачи… пытаются обрести надежду. По большей части рутина… — Он на мгновение
закрывает глаза и бормочет — по всей видимости, в ответ на какую-то отдаленную
молитву, которую только что услышал: — Прости, я даже не знаю, что такое пенальти…
— Сэм удивленно фыркает, и через несколько секунд Кас продолжает: — По большей
части мелочи. Но некоторые… некоторые отчаянные. Всегда есть такие, каждый четверг.
Обычно всего несколько десятков, но, Дин, Сэм, вы не представляете, это так… так
ужасно слышать и быть не в состоянии помочь. Это так… — На этих словах он даже
содрогается. — Теперь они гораздо отчетливее, чем раньше, — заключает он.
Следует небольшая пауза — может быть, просто случайная передышка между беспорядочно
прибывающими молитвами. Сэм молча предлагает Касу воды, поднеся ему бутылку с
трубочкой, и Кас жадно пьет через трубочку. Другой рукой он не отпускает руку Дина.
Он кивает в благодарность, отдает бутылку обратно Сэму и поясняет:
Дину сразу вспоминается несколько раз, когда Кас не отвечал на его молитвы. Был ли
Кас в те моменты просто слишком перегружен? Пришлось ли ему все «отключить»?
И затем Дин понимает, что в те разы, когда Кас отвечал на его молитвы, Касу,
вероятно, приходилось отфильтровывать их среди тысяч других, чтобы даже просто
услышать Дина. Особенно если это было в четверг… Посылал ли Дин ему молитвы по
четвергам? Дин даже не может вспомнить.
Начинает казаться невероятным, что Кас вообще слышал хоть какие-то из молитв Дина,
не говоря уже о том, чтобы отвечать на них.
— Потом, когда я лишился благодати, все затихло. Я думал, что вообще больше не могу
получать молитв. — На его губах мелькает горестная улыбка. — Я даже скучал по этой
способности…
В этот момент до него, кажется, долетает еще несколько молитв, но, видимо,
незначительных (Дин уже окрестил их про себя «футбольными» молитвами), так как Кас
только снова вздрагивает, на секунду закрыв глаза.
— Ладно, — говорит Дин, мягко сжимая его руку. — Понятно. Так это длится двадцать
четыре часа? Типа, пока четверг где-то в Вифлееме?
Кас качает головой.
— Пока четверг хоть где-то, — объясняет он. — Пока человек думает, что в этот
момент четверг, где бы он ни был. И эти люди на удивление… широко разбросаны по
Земле. В основном я слышу с Урала и Кавказа, и с Ближнего Востока. Еще почему-то
немного из Испании… и из одной деревни в Шотландии. Потом, есть еще семья в Канаде,
которая иногда подает голос. Понятия не имею, откуда они обо мне узнали, но эта
семья рыбаков с острова Кейп-Бретон обращается ко мне вот уже два века. И еще кое-
где по миру разбросаны каббалисты и язычники — эти вообще откопали имена всех
известных ангелов, — и их становится все больше… — В его тоне при этом слышна
досада, как будто последнее, что ему нужно, это чтобы к общему гаму присоединялись
еще и каббалисты с язычниками. Он добавляет: — И есть еще пара деревень в Андах,
которые каким-то образом сохранили мое имя с самых времен того инцидента с морскими
свинками. Они обычно вступают последними.
Дин и Сэм оба пытаются задать ему еще несколько вопросов, но Кас, кажется, больше
не слышит их. Становится ясно, что его настигла свежая «отчаянная» молитва. И
похоже, она от кого-то из тех, кто уже обращался к нему ранее, от человека в огне —
становится ясно, что человек оказался пойман в горящем здании и не успел вовремя
сбежать по лестнице, так что теперь пламя добралось до его комнаты и он снова начал
в отчаянии молиться о помощи. Кас умоляет человека прыгнуть из окна. Но Дин с Сэмом
так и не узнают, чем все заканчивается, так как эту молитву скоро заглушает
паническая мольба матери, которая в исступленном отчаянии смотрит, как ее больной
ребенок испускает последний вздох в холодной хатке в каком-то безымянном горном
селе. В ее коптящей маленькой печке закончились дрова, и нечем обогреть дом; мать
прижимает ребенка к груди, пытаясь обернуть его в какие-то тряпки, и молит Кастиэля
о помощи. По сбивчивому шепоту Каса Дин понимает, что она пытается торговаться,
предлагая все, что у нее есть, даже свою душу. (Дину даже хочется вмешаться с
советом обратиться к демону перекрестка, хоть это в целом и плохая идея. Сэм
спрашивает Каса, где женщина находится, но Кас не может определить ее точного
местонахождения. «В районе Аральского моря?» — может предположить он только.)
Слышать об отчаянных мольбах матери ужасно, даже из вторых уст. Дин ловит себя на
том, что стиснул зубы, и Сэм беспокойно ходит туда-сюда у постели, взявшись за
голову. Кас может только шептать: «Мне жаль, мне жаль…»
На этот раз никакого ангельского пера у них нет, никакого чудесного исцеления не
происходит. Касу так и приходится выслушать горе этой женщины, когда ее ребенок
умирает.
Ему не выпадает и минуты передышки: сразу после этого приходят несколько новых
молитв подряд. Сначала от пожилой женщины, заблудившейся в метель (похоже, ее Кас
тоже уже слышал раньше — это ей он велел «не останавливаться»). Потом появляется
новая молитва от мужчины на черноморском побережье, который собирается покончить с
собой (и, кажется, просит Каса «подать ему знак»). И, наверное, самая жуткая, — от
девушки где-то на Балканах, которую насилуют прямо в этот момент. У Дина с Сэмом от
ужаса открываются рты, когда они понимают, что Кас слышит от этой девушки. Похоже,
она молится Касу про себя, пытаясь таким образом отвлечься от реальности — она не
ожидает спасения, только надеется пережить это испытание.
По крайней мере, девушка выживает. Кас сообщает, что ее насильник ушел и девушка,
поднявшись, оцепенело бредет домой.
— Она благодарит меня! — стонет Кас, снова хватаясь за голову. — Я же ничего не
сделал… Я ничего не сделал!
Некоторое время братья суетятся вокруг него — прикладывают еще полотенца и лед,
пока кровотечение не унимается, — после чего Сэм отводит Дина в сторонку.
— Мы никого из этих людей не сможем найти вовремя, чтобы помочь, — шепчет Сэм.
— Это нереально сделать, сидя тут, в Денвере, когда мы даже не знаем, в каких они
странах. И, Дин, это его вконец истощит. Он не может себе позволить такую потерю
крови, особенно когда уровень тромбоцитов у него и так ниже плинтуса из-за химии.
Для пациента во время химиотерапии вообще любое кровотечение опасно.
— Не может же быть, чтобы это случалось каждый месяц? — не верит Дин. — Каждую
первую неделю?
Они оба какое-то время наблюдают за Касом: кажется, у него снова наступило затишье
между очередями молитв. Он опять накрывает глаза локтем, другой рукой прижимая к
носу свежий пакет со льдом и стараясь отдышаться.
Сэм шепчет:
— Не говоря уже о запасе крови, — замечает Дин, волнуясь все сильнее.
— Конечно, конечно! — шепчет Сэм, просветлев. — Будем посылать ему свои молитвы — о
том, чтобы он… не переживал, да?
Они опробуют этот план. Дин возвращается на свое место на краю кровати и бережно
берет Каса за руку (Кас снова вцепляется в его руку, хотя на этот раз Дин с
тревогой отмечает, что его хватка кажется слабее). Сэм пододвигает один из шатких
стульев ближе к постели, подпирает подбородок кулаками, упершись локтями в колени,
и следит за лицом Каса. Дин смотрит на время на телефоне — еще едва за полночь.
Четверг по местному времени. Дину думается, что на Ближнем Востоке четверг уже
довольно давно. Не ясно, слышит ли Кас молитвы уже давно — может быть, даже во
сне, — или же он становится восприимчив к ним, когда лекарства достигают
определенной концентрации в его крови.
«Ты должен отдыхать, — думает Дин. — Тебе нужно только отдыхать. Спать. И
поправляться. Не волнуйся ни о чем. Не волнуйся ни о ком — не волнуйся об этих
людях. Знаю, это все грустно, это ужасно, но они слишком далеко, и мы не сможем
даже найти их. Всем не поможешь… отключись от этого. Просто отдыхай, ангел… Не
переживай… Я здесь, рядом. Я присмотрю за тобой».
Дин и сам вдруг с удивлением понимает, что предлагает «присмотреть» за Касом, прямо
как Кастиэль раньше, бывало, предлагал «присмотреть» за Дином. Может быть, именно
это у ангелов и означает присматривать друг за другом?
Кажется, это помогает. Дин чувствует, как рука Каса расслабляется, и, рискнув снова
приоткрыть глаза, видит, что его веки опустились. И, что лучше всего, его дерганье
прекратилось. Кас делает длинный, медленный выдох, потом еще один; его плечи
расслабляются и пальцы постепенно разжимаются, пока его рука не обмякает в руке
Дина.
— Никаких больше кошмаров, Кас, — шепчет ему Дин. — Никаких молитв. Только хорошие
сны. Просто отдыхай.
Они умудряются не прерывать молитву на протяжении примерно получаса, пока Кас спит.
Но потом в какой-то момент на стоянке за окном выстреливает выхлоп автомобиля, и
Сэм и Дин оба на секунду отвлекаются, одновременно потеряв концентрацию. Кас
просыпается, вздрогнув, и тут же снова хватается за голову: поток новых молитв
настигает его моментально, как будто они накопились в очереди ожидания. Теперь
появился молодой человек где-то у Каспийского моря, попавший в аварию и в панике
посылающий молитвы из разбитой машины; восьмилетняя девочка в Андах (это первая
молитва из Южной Америки, отмечает Дин), которая ведет свою больную мать по длинной
горной дороге в местную клинику в предрассветные утренние часы. Девочка несет на
руках свою маленькую сестру, они идут уже много миль, она устала и спотыкается, но
все подгоняет мать вперед, к помощи. Потом внезапно приходит отчаянная молитва от
жертвы ливневого паводка в Болгарии, который обращается к Касу, беспомощно
уцепившись за дерево в надежде, что наводнение сойдет.
Кас снова плачет. (И у него снова кровоточит нос. Возле его головы теперь лежит
готовая стопка влажных полотенец.) Кажется, что каждая молитва впивается ему прямо
в сердце. Метафора со стрелами из сна оказывается очень точной: какой бы
непробиваемой броней Кас ни обладал, когда был ангелом, теперь ее нет: каждая
безысходная молитва пронзает его до костей.
Дин уже начал свою молитву снова, но ему немного тяжело сосредоточиться, когда Кас
рядом шепчет эти жуткие подробности. В конце концов Дину приходится прибегнуть к
колыбельной — по большей части, чтобы успокоиться самому. Колыбельные — это,
конечно, детское и уж слишком слащавое средство, но Дин больше ничего не может
придумать, и размеренные рифмы старых детских песен наконец помогают ему войти в
нужное умиротворенное состояние. И направить это умиротворение на Каса.
Он уже по третьему кругу бормочет «Баю-бай, ангел», когда Сэм шепчет ему в ухо:
Дин приоткрывает один глаз: Сэм отходит в дальний угол комнаты, выуживая из кармана
телефон. Потом Дин слышит, как он тихо говорит:
— Эй, Клэр? У тебя есть минутка? Прости, я знаю, что поздно, но нам нужна твоя
помощь. Знаю, ты планировала приехать в Канзас только завтра, но слушай,
оказывается, ты можешь помочь кое-чем и прямо сейчас, прямо из дома. И Джоди там с
тобой?
Джоди и Клэр начинают прямо сразу и, хотя они пока на расстоянии двух штатов и
стараются перебить трех мощных конкурентов — жертв каспийской автокатастрофы и
болгарского наводнения и перуанскую девочку, — кажется, их молитва все равно
помогает. Все же Джоди и Клэр находятся ближе, чем все эти остальные люди. И может
быть, то, что они знают Каса лично, придает их молитвам дополнительную силу? Дин не
знает точно, но как бы там ни было, это работает: Кас снова расслабляется, и Дину с
Сэмом выпадает минутка, чтобы спланировать дальнейшие действия.
— Все равно мало людей, — говорит Дин. — Они скоро выдохнутся. Сложно поддерживать
такую концентрацию долго, особенно если они в дороге. А нам придется продолжать всю
ночь и большую часть завтрашнего дня.
— Может быть… — говорит он нерешительно. — Может быть, Шэрон захочет помочь? Или
Эмили.
— Они не знают, что он ангел, — замечает Дин. — Он же сказал им, что нет.
— Ну да, конечно. Кас явился в палату к Эмили, положил ей на горло перо, и на
глазах у Шэрон ее дочка чудесным образом ожила, мгновенно оправившись от рака в
терминальной стадии, да еще и говорила перед этим о том, что видела крылья Каса.
Безусловно Шэрон подумает: «Ну конечно он не ангел, раз сам так сказал».
Дину приходится признать, что Сэм прав, и Сэм начинает перебирать контакты в
телефоне.
— Может быть, Сара знает, как с ними связаться… — шепчет Сэм. — Конечно, ей
наверняка не положено разглашать контактную информацию…
— Но дело в том, Дин, что когда я принес ей кофе в тот раз, мы разговорились…
— Вот как…
— Не сейчас, Дин. В любом случае, это была лишь краткая беседа. И во время этой
краткой беседы она вдруг ни с того ни с сего рассказывает мне, как все сотрудники
больницы были поражены состоянием Эмили. Оказывается, она приходила для повторного
обследования, и у нее больше вообще не обнаружили рак. Полная ремиссия. Все были в
изумлении. И они в курсе, что случилось это во время визита Каса. И оказывается,
Эмили уже всем в клинике рассказала про крылья Каса. Конечно, они подумали, что это
просто какая-то детская выдумка, но… Сара — не дура. То есть она, конечно, не
знает, что он ангел, не буквально, но она уже отметила, что в чем-то он…
«определенно необычен» — так она выразилась. — Сэм медлит, потом добавляет: — Она
сказала, что его случай всегда был немного странным: антиэметики на него не
действуют, и прогрессирует болезнь необычно, гистология какая-то странная. — (Дин
понятия не имеет, что означает «странная гистология» и уверен, что и Сэму
неизвестно, но все равно знающе кивает.) Сэм продолжает: — И видишь ли, в чем дело:
Сара завела об этом разговор сама. Она ни о чем прямо не спрашивала, но очень
похоже было, что она дает мне удобную возможность что-нибудь сказать. — Сэм
взвешивает телефон в руке с таким выражением лица, будто только что сам себя убедил
и принял решение. — Попытка не пытка, — заключает он. — Хуже не будет, верно? И она
дала мне свой личный номер. — Дин пропускает очевидную возможность пошутить о том,
что Сэм и Сара обменялись телефонами; Сэм прав: сейчас не время для подобных шуток.
Дин все же немного сомневается. Какой бы приятной ни была Сара, обычно они избегают
втягивать новых людей в свой ближний круг без абсолютной необходимости. Но
становится ясно, что сегодня как раз момент «абсолютной необходимости». (Не говоря
уже о том, что Сара кажется вполне адекватной. И дала-таки Сэму свой телефон.)
— Если мы организуем ему еще хотя бы пару молитв на ночь, это может существенно
помочь. Давай.
Сэм выходит с телефоном на парковку, пока Дин дежурит у постели Каса, меняя
окровавленные полотенца на свежие и пытаясь понять — главным образом по частоте его
вздрагиваний (теперь они стали очень редкими), — работает ли еще комбинация молитв
от Джоди и Клэр.
— Оказывается, Шэрон и сама пыталась связаться с Касом! Она уже дала Саре
разрешение на то, чтобы нас состыковать! Так что я позвонил Шэрон — не стал
вдаваться в подробности, только сказал, что Касу сегодня и завтра очень нужны
благоприятные молитвы — молитвы, велящие ему отдыхать и поправляться, — как можно
больше, весь четверг. И она сразу ответила: «Я все поняла, можете не объяснять, мы
начнем вдвоем, и я, и Эм». И… — Сэм мнется, и на его лицо закрадывается неуверенная
улыбка. — И представь себе, Сара сказала, что тоже попробует помолиться! Я даже не
был уверен, стоит ли ей говорить, но потом подумал — да ладно, от дополнительного
человека хуже не будет, поэтому предложил ей: «Эй, если хочешь послать Касу
несколько молитв, это было бы очень здорово, особенно завтра», и угадай, что она
ответила? Она говорит: «Кстати, я на днях погуглила имя Кастиэль и оказалось, что
есть ангел с таким именем — считается ангелом четверга». И я такой: «Да ладно,
правда?!» И она такая: «Да, правда, Сэм». И я такой: «Надо же, вот это совпадение…
Ну, в общем, ты не против ему помолиться?» И она говорит: «Конечно...»
***
— Я так благодарен вам всем, — все повторяет Кас за ужином в пятницу.
Кас даже снова начал есть. Дин сидит рядом с ним за ужином, испытывая почти
головокружительное облегчение при виде того, как Кас медленно, но верно подъедает с
небольшой тарелочки вкусный ужин Джоди: жареную курицу с розмарином, картофельным
пюре и идеально сваренным горохом со щепоткой перца. После этого Кас берет себе
маленький кусочек тыквенного пирога, который когда-то успели испечь Клэр и Алекс,
и, хотя это очень маленький кусочек, Кас его ест, ложечка за ложечкой. Как ни
удивительно, Дину самому даже не особенно хочется пирога (что для него совершенно
из ряда вон) — такое удовольствие он получает просто наблюдая, как ест Кас.
Дин чувствует себя буквально на седьмом небе. Отчасти это просто от облегчения:
кризис в связи с атакой молитв в четверг оказался совершенно неожиданным и ровно в
то время, когда они все уже были измучены. К тому же их с Сэмом немного потрясло
открытие, что, хотя Кастиэль в последнее время казался таким смертным и страдал так
прискорбно по-земному, по-человечески от самого что ни на есть мирского,
физического лечения химиотерапией, у него тем не менее остались некоторые
ангельские особенности. И в каких-то аспектах химия действительно влияет на него
иначе. На самом деле, это напоминание о его уникальности явилось настоящим шоком —
они совершенно этого не ожидали. Но они приспособились. Они нашли решение и смогли
помочь ему преодолеть даже этот причудливый исключительно ангельский побочный
эффект.
И почему-то это дарит Дину надежду. Если у Каса еще остались следы его ангельской
сущности… и если они могут успешно отражать даже такие непредвиденные удары… то,
может быть, еще не все потеряно? Может быть, они еще могут кое-что попробовать?
У Дина пока нет никакого конкретного плана, но, по крайней мере, чувствует он себя
немного лучше. Как будто в его сердце снова разгорается настырная искорка надежды.
Конечно, на горизонте уже маячит вторая неделя (в понедельник все начнется снова,
но теперь это хотя бы всего один день химии). Однако даже пара дней отдыха кажется
невероятным подарком.
Дин откидывается на стуле с пивом в руке, стараясь впитать каждую секунду этого
относительного спокойствия.
Он ловит себя на том, что нежно потирает Каса по спине другой рукой, время от
времени захватывая и его шею. Дин даже не заметил, как начал это делать. Он в
нерешительности замирает с рукой у Каса на спине. Все здесь. Всем все видно. Не
только Сэму, но и Джоди, и Алекс, и Клэр.
Но потом Дин думает: «Ой, да боже мой! Жизнь слишком коротка. Какая разница…» И
оставляет руку ровно там, где она была — у Каса между лопаток. Потом поднимает ее
выше и гладит Каса под затылком. Кас в свою очередь улыбается ему и — совсем
открыто и очевидно, прямо на виду у всех — кладет руку Дину на колено.
И никто, кажется, вообще не удивлен. Может быть, Клэр бросает на Джоди мимолетный
взгляд, в котором читается «Видишь, я говорила» (и получает в ответ совершенно не
удивленный взгляд Джоди: «Как будто я сама не догадалась»). Алекс даже бровью не
поводит.
Дин слегка расслабляется и начинает водить рукой по более широкому кругу на спине
Каса, с немного большей свободой.
Сначала казалось, что присутствие стольких людей может немного… стеснять их, или
даже докучать им. Все же компания необычно большая. Но вместо этого вышло очень
хорошо. По правде говоря, помощь им была очень нужна. (И то, что бункер такой
просторный, тоже не мешает: тут еще так много неиспользованных спален и пустых
кроватей, что размещение трех дополнительных людей вообще едва ли сказывается.)
Кас пустился в еще один круг благодарностей, и Джоди наконец подает голос.
— Мы так рады, что смогли помочь! — говорит она. — Сэм, я бы тебе не простила, если
бы ты нам не позвонил. Как только Клэр объяснила, в чем дело, мы превратились в
настоящие молельные машины!
— Да, молились без передышки. Даже Алекс. Хотя ее пришлось немного подучить.
— У вампиров не очень-то принято молиться, — ворчит Алекс, глядя в тарелку. — Я
никогда этого раньше не делала.
— Зато я делала, — говорит Клэр. — Когда была ребенком, бывало, молилась часами.
Дин чувствует, как плечи Каса напрягаются под его рукой, и Кас бросает на Клэр
тревожный и печальный взгляд. Он глубоко вздыхает, и Дин ощущает отчетливое
перемещение тепла вокруг своей руки — как будто крылья Каса по обе стороны от нее
немного опали. Дин уверен, что Кас сейчас пустится в длинное и проникновенное
извинение.
Но Клэр лишь награждает его легкой улыбкой и говорит, предвосхищая его слова:
— Я только хотела сказать, что хорошо в этом поднаторела. Научилась мысленно
входить в это особое состояние для молитвы. И могу продолжать сколь угодно долго.
Клэр говорит:
— Я никогда даже не задумывалась о том, скольких людей, ты, должно быть, слышишь.
Кас кивает.
— Даже для малоизвестного ангела вроде меня их все равно довольно много. И, к
сожалению, их слишком много, чтобы им помочь. Даже в старые времена, когда мы
спускались на Землю гораздо чаще, я обычно не мог ответить даже малой доле тех, кто
в этом нуждался. — С глубоким вздохом он добавляет: — Мне так жаль, что я ничего не
смог сделать для всех этих бедных людей прошлой ночью. Я все думаю о них… — Он на
мгновение умолкает, и Дин чувствует новый сдвиг тепла вокруг своей руки — на этот
раз вроде уплотнения, как будто поврежденные крылья Каса складываются.
— Я хотел ответить тебе, Клэр, правда хотел, — говорит Кастиэль. — И много раз я
пытался, но… если честно, апокалипсис имеет тенденцию совершенно смешивать планы.
— На это Клэр даже усмехается. Но ее смех прекращается, когда Кас говорит с явным
сожалением: — А теперь я не могу сделать ничего полезного. Без возможности
пользоваться крыльями… — По руке Дина снова скользит тепло, как будто крылья опять
поникают. Кас медлит, потом наконец говорит: — Но даже если бы я еще мог летать, у
меня все равно нет благодати. Я действительно больше не ангел. Я даже не мог
понять, где все эти люди были. Я ничего не мог… Я теперь никому не в состоянии
помочь.
— Ты помог Эмили, — напоминает Дин. — Не забывай об этом. Это огромное дело.
Сэм говорит:
— Нельзя всегда спасать весь мир, Кас. Мы все знаем, что ужасные вещи происходят
ежедневно и повсеместно. Аварии, нападения, пожары — каждый день в году. В каждом
городе мира. Нам, всем остальным, просто повезло в том, что мы об этом не слышим.
Слышать, как это происходит в реальном времени, должно быть, невыносимо, но нельзя
винить в этом себя.
Кас кивает.
— На самом деле за тысячелетия к этому даже привыкаешь. Но это всегда нелегко —
слышать чужие страдания. Даже тех, кто выжил, как эта девушка… — Он умолкает на
время, глядя в свою тарелку, и когда наконец продолжает, на лице у него написано
беспокойство. — Было куда проще, когда вас, людей, было всего несколько сотен
тысяч. В какой-то момент ваша популяция насчитывала всего какую-то пару тысяч — вы
об этом знаете? И ангелов было больше.
— И, наверное, семь с половиной миллиардов трагедий, — говорит Дин. — Тебе надо от
этого отдыхать…
— А как ты раньше справлялся? — спрашивает Джоди. — В смысле, что ты делал по
четвергам до этой недели. В первые недели цикла?
— В первый раз это застало меня совершенно врасплох, — говорит Кас. Он качает
головой, вспоминая. — Как сейчас помню, я почти тридцать шесть часов провел лежа в
кровати в мотеле и накрыв голову подушкой. Что, конечно, вовсе не помогло, и я
пропустил следующую рабочую смену, так что меня едва не уволили. Потом, во второй
месяц, я попытался напиться снотворных препаратов. Заснуть у меня получилось, но
оказалось, что молитвы заражают и мои сны тоже. — Говоря это, он бросает быстрый
взгляд на Дина, так что тот гадает, понял ли Кас, что Дин видел часть его сна со
стрелами.
— В третий месяц, — продолжает Кас, — я попробовал спиртное, отчего все молитвы
слились в какой-то… невнятный бред, и это даже отчасти помогло. Но потом наутро, в
пятницу, было просто ужасно… — (Клэр и Алекс едва сдерживают смех, хотя вид у них
обеих при этом виноватый.) Кас заканчивает: — И, очевидно, смешивать алкоголь с
лекарствами химиотерапии в любом случае не рекомендуется. Так что в четвертый месяц
я попробовал марихуану… — (Клэр снова усмехается, а у Алекс от удивления
расширяются глаза), — и она… в общем… некоторые ее аспекты мне даже понравились, но
оказалось, что от нее молитвы становятся крайне запутанными. Совсем сбивающими с
толку, как будто приходят несвязанными обрывками. И почему-то кажется, что все это
длится намного дольше. — Он обводит взглядом присутствующих и говорит: — Мне
никогда даже в голову не приходила стратегия контрмолитвы. Это было так странно —
начать получать молитвы от всех вас. Почти у всех вас есть прямой канал доступа ко
мне в результате нашего совместного прошлого — а это делает молитвы сильнее; но
необычнее всего было то, что ваши молитвы не просили о помощи меня, а совсем
наоборот. Вы все старались помочь мне. Ощущение было почти как… от полета вверх
тормашками. Полная противоположность тому, как я привык воспринимать молитвы.
Воистину поразительное ощущение. — Он на мгновение задумывается и добавляет: — И я
бы даже не предположил, что у меня найдется достаточно, гм… достаточно… — он снова
обводит всех взглядом: Сэма и Дина, и Джоди, и Клэр, и Алекс, — достаточно…
источников молитв для того, чтобы такая стратегия была осуществима.
Кас смотрит на него и робко кивает. В итоге у них набралась молельная команда из
девяти человек, считая удаленную помощь Донны, Шэрон, Сары и даже малышки Эмили.
— Да, — говорит Кас просто. — Достаточно друзей. — Он снова обводит взглядом
собравшихся — теперь со своей характерной однобокой улыбкой. Все улыбаются ему в
ответ.
Дин тихо усмехается и снова потирает спину Каса (ему начинает доставлять
необъяснимое и совершенно неожиданное удовольствие возможность открыто оказывать
Касу подобные знаки внимания).
— Я думаю, у тебя друзей уже больше, чем у меня, — говорит Дин. — И появляются все
новые. Шэрон и Эмили. И даже медсестра Сэма!
— Она не моя медсестра, — протестует Сэм. — Она медсестра Каса, и… просто… Слушай,
хватит уже…
— Я тебе спуску не дам, братишка, — говорит Дин, грозя ему пальцем. — Не
расслабляйся. Таков братский кодекс. Это было в договоре старшего брата, который я
подписал при твоем рождении. И уж если ты собираешься звонить ей по двенадцать раз
на дню, или сколько там ты ей звонишь в последние дни…
— Твоя девушка — медсестра, Сэм? — вмешивается Алекс. — Я только что пошла в
медучилище. Может быть, мне можно с ней поговорить? Ты не против?
Дину остается только посмеяться. Он смеется дольше нужного — настолько долго, что
Сэм начинает закатывать глаза и даже Кас смотрит на Дина с некоторым недоумением.
Но на самом деле, этот смех — только отчасти по поводу Сэма с Сарой. Отчасти он и
просто потому, что так приятно снова иметь возможность дразнить друг друга и
шутить, и Касу настолько лучше, что Дин может подтрунивать над Сэмом по поводу
возможных девушек, и можно просто сидеть, обняв Каса за плечи и чувствуя его руку у
себя на колене, у всех на виду, в кругу друзей (своих друзей, и друзей Каса, как
выяснилось), и ни о чем в данный момент не переживать. И главное, Дин испытывает
прямо-таки эйфорию от того, что Кас пережил еще одну неделю. Кастиэль жив, бодр,
дышит и ест — более того, он смотрит на Дина прямо сейчас, опять с этой теплой
улыбкой, и его рука у Дина на колене, и у них впереди вся ночь, и весь следующий
день, и следующая ночь после этого. Это немного, это лишь краткое мгновение — эти
скудные два дня впереди. Этого совсем не достаточно. Но сейчас чувство такое, что
это лучший в мире подарок.
В мгновение ока уже снова утро понедельника, и они снова в Денвере: Дин везет Каса
назад в госпиталь. Цикл химии неумолимо продолжается. Все это превращается в на
удивление привычную рутину. Пока Дин паркуется на заснеженной стоянке госпиталя и
провожает Каса в фойе, предусмотрительно придерживая его за локоть, Дину кажется,
что он буквально видит разворачивающуюся перед ними неделю: сетку дней,
расстеленную на тротуаре перед Касом, размеченную вплоть до мучительно
предсказуемых деталей. Расписание каждого дня уже заполнено неприятными событиями,
которые должны произойти, которых не избежать. От досадных формальностей вроде
долгого ожидания приема до болезненного введения иглы капельницы, за которым
последуют долгие часы химии, потом переезд в химический мотель, где они проведут
вместе еще одну ужасную ночь понедельника и еще одно ужасное утро вторника… потом,
наконец, вечер вторника, когда все они будут без сил и Кас будет по большей части
спать… и среда, когда они загрузят еще нетвердо стоящего на ногах Кастиэля в Импалу
для длинного переезда домой (где, можно надеяться, их ждет небольшая передышка:
Джоди, Клэр и Алекс пообещали снова приехать и обеспечить для всех еду, постели и
моральную поддержку). Все это должно случиться. Хотя бы четверг на этой неделе
пройдет легче (во всяком случае, так говорит Кас). Но даже при этом вторая неделя —
все равно тяжелая.
Головная боль так и не прошла, но ничего другого не остается, кроме как делать
дело.
«Жизнь не всегда такая, — напоминает себе Дин, когда лифт выплевывает их в фойе
амбулаторного крыла химиотерапии. — Так будет не всегда. Когда-нибудь все это
закончится…»
Но становится все тяжелее верить, что в мире вообще есть что-то кроме рака и химии…
что-то кроме госпиталя, химического мотеля и безжалостного ежемесячного цикла
бедного Каса.
***
Позднее в этот бесконечный понедельник, когда Каса уже отпустили и они вернулись в
химический мотель, Дин выходит в лобби, чтобы набрать кубиков льда на предстоящую
долгую ночь. Еще только четыре часа, но Дин уже без сил. Голова у него по-прежнему
болит, и тело ломит от усталости. По пути к автомату со льдом он натыкается на
семью, которая только что прибыла и кое-как катит свои чемоданы, преграждая ему
дорогу. Они только заселяются. Мать семейства с измученным видом жалуется, что
«страшно устала» после «долгого переезда» — который, оказывается, занял у них
всего-то четыре часа (это даже не считается за переезд: так, по делам смотаться).
Отец брюзжит из-за того, что им пришлось заплатить дополнительные десять баксов за
номер, и их ноющий сынок не затыкается о том, что у него закончились чипсы или что-
то в этом роде. И потом выясняется, что они едут кататься на лыжах. Они приехали в
Колорадо в отпуск, и при этом они еще жалуются, и Дин внезапно испытывает жгучее
желание съездить каждому из них по роже.
Чувство несправедливости вспыхивает в нем так ярко, что приводит его почти в
бешенство. Это просто невероятно, немыслимо: эти не знающие своего счастья
недостойные людишки могут заниматься обычными делами, ездить в свои дурацкие
поездочки, возить своих тупых детей на роскошные лыжные курорты, чтобы валяться там
в снегу, по сути выбрасывая деньги на ветер, и, судя по виду, все они при этом в
превосходном здравии — ни у кого ничего не болит, никого не тошнит, — и они еще и
жалуются! Пока Кастиэль и Дин с Сэмом всего в паре номеров от них пытаются
справиться со своим кошмаром!
Почему в этой тупой семье лыжников никто не болен раком? Почему это должен быть
Кас?
Почему Кас?
«Почему мы?»
Дин кипит от злости, сжав кулаки и уставившись на автомат со льдом, пока слушает,
как усталая семья спорит друг с другом о том, купить ли их тупому ребенку еще
гребаных чипсов. Повернувшись, Дин впивается в них глазами. Родители не смотрят в
его сторону, но мальчишка смотрит: как раз когда он жалуется, как сильно хочет
есть, он случайно замечает Дина и, поймав его взгляд, тут же умолкает, стиснув в
руках пустой пакет от чипсов. Мальчишка невольно пятится назад, к матери.
Дин делает глубокий вдох и разжимает кулаки. Он заставляет себя улыбнуться ребенку
слабой улыбкой и отворачивается к автомату со льдом.
***
Пока Дин бредет с ведерком льда обратно через парковку в номер Каса, он замечает
Сэма, копающегося в багажнике Импалы. Когда Дин подходит, Сэм выпрямляется: он
выглядит немного обеспокоенным.
— Эй, я что-то не могу найти бутылки с водой, — говорит Сэм. Он поднимает в руке
одинокую бутылку. — Нашел только вот эту — каталась в багажнике. И еще… прости, но
я, кажется, забыл толстовки.
— Что?
— Ты забыл толстовки? — повторяет он. Сэм кивает. Дин подходит и смотрит в сумку.
Ну точно, толстовок нет.
Это должна быть мелочь, но это не так. Касу нужны эти толстовки. И Дину нужны эти
толстовки. Это ведь Дин проводит с Касом большую часть времени; Дин спит рядом с
ним ночами. Если у Каса разовьется отвращение не к тому запаху (скажем, к запаху
одеколона Дина… или его шампуня… или к его собственному запаху), то заплатит за это
Дин — не Сэм.
Дин выплевывает слова в таком гневе, что начинает кашлять на последних двух фразах.
Сэм стоит, прижатый к двери, и только молча смотрит на брата. Он не говорит ни
слова.
Как ни странно, пока Дин продолжает, вид у Сэма становится скорее задумчивый, чем
обороняющийся. Пару раз он оценивает Дина взглядом с головы до ног, как будто
больше не обращает особого внимания на его слова, а просто наблюдает за ним. Это,
конечно, только злит Дина еще больше, отчего кашель становится сильнее, и в конце
концов Дин вынужден умолкнуть, закашлявшись.
После нескольких глотков воды кашель наконец проходит. Дином овладевает полное
изнеможение, и он унимается, тяжело сев на кровать. От усталости он больше не может
сказать Сэму ни слова — он даже голову прямо больше держать не может. Не может даже
посмотреть Сэму в глаза.
— Да, — отвечает Дин тихо. — Просто устал как собака. И хочу, чтоб все закончилось.
— Он морщится при этом слове, потому что, конечно, «закончиться» рак Каса может и
очень, очень плохим образом.
— Я съезжу в универмаг, — говорит Сэм. — Куплю все, что нужно для запаха, и новые
толстовки. Прости, я правда думал, что положил их, но… в общем, я скоро вернусь. И…
— Он медлит. — Когда я вернусь, тебе надо поспать.
Сэм берет свое зимнее пальто и шарф и начинает одеваться. (Теперь уже настоящая
зима — здесь, в горах Денвера, пронзительно холодная, — и первая пара снегопадов
осела тяжелыми наносами на тротуарах.) Дину становится стыдно за свою безумную
тираду, потому что, конечно, Сэм ничего этого не заслужил. Сэм с самого начала
просто офигенно помогает.
Сэм пожимает плечами, обматывая вокруг шеи шарф. Он вытаскивает из кармана пальто
мягкую шапку, натягивает ее на голову и бросает небрежно:
Дин пытается собрать в себе хоть какое-нибудь негодование по этому поводу, но,
конечно, Сара абсолютно права. В конце концов Дин только устало кивает.
Сэм готов идти, но все медлит, стоя посреди комнаты с ключами в руке и глядя на
брата. Наконец он говорит мягко:
— Эй!
— Если уж я нашел чертов цветок для Каса в гребаном Твоем Доме, то уж ты точно
найдешь что-нибудь для Сары в универмаге, — замечает Дин. (Цветок тем временем
живет в бункере: вчера Кас отнес его на самый верхний этаж, где он может стоять на
свету, пока они в отъезде, и даже устроил для него какую-то замысловатую
поливальную систему из перевернутой пластиковой бутылки и множества ниток по схеме,
которую нашел в интернете.) Дин добавляет: — В универмаге в миллион раз больше
вещей, годных в подарок, чем в Твоем Доме. Может, какую-нибудь рождественскую
игрушку? Не знаю. Но она прямо супер как помогает. Купи ей что-нибудь.
— Я забыл воду, черт бы ее… — признается в конце концов Дин. — Оставил бутылки на
кухне. Прихвати несколько упаковок тоже, ладно?
***
Пока Сэм в отъезде, Дин наконец заставляет себя подняться и отправиться в номер
Каса. Оказывается, что Кас снова мигрировал с кровати на пол ванной. Он до сих пор
пытается делать так каждый раз, когда Сэм с Дином на время выходят из комнаты:
вернувшись, они неизменно находят его свернувшимся на полу возле унитаза, с
противнем под боком для страховки (на случай, если он не сможет подняться к
унитазу, когда его настигнет тошнота). Это уже превратилось у них в извечный спор —
в непрекращающуюся борьбу за то, должен ли Кас оставаться в кровати. Обычно он таки
соглашается переместиться туда после, когда Сэм и Дин возвращаются, но, конечно,
для этого ему часто требуется помощь.
На этот раз Кас устроился в ванной вполне неплохо, с противнем и пачкой салфеток на
расстоянии вытянутой руки и подушкой под головой. И даже поставил рядом с собой на
кафельном полу часы. Конечно, тут все равно не так удобно, как в постели (к тому же
Кас вечно мерзнет), так что Дин пытается уложить его обратно в кровать. Но сегодня
Кас кажется тяжелее обычного, и Дин не может помочь ему подняться. Кас делает
слабую попытку встать, и, как правило, после этого Дин в состоянии поднять его и
дотащить до кровати. Но вместо этого проходит минута или две, пока Кас полусидит и
Дин только безуспешно тянет его за руку. Наконец Кас бормочет: «Я устал» — и
ложится обратно на пол, свернувшись на боку. И Дин к этому времени устал настолько,
что обессиленно опускается с ним рядом. И так и сидит на кафельном полу возле Каса.
Минуты текут медленно. Медленнее, чем обычно. Дин ловит себя на том, что вместе с
Касом бездумно уставился на часы.
Вдвоем они смотрят, как потихоньку движется секундная стрелка. Проходит пять минут.
Дин с удивлением обнаруживает, что прошло уже пятнадцать минут, а не пять. Но Касу
нужна вода; надо сосредоточиться на этом. Проблема кажется сложной для решения. Дин
медленно приходит к заключению, что нужно, наверное, сходить и принести Касу
бутылку воды. Но на этот раз бутылка только одна — та, что Сэм дал Дину раньше,
когда Дин закашлялся. Теперь она стоит на стойке в комнате, и Дин соображает, что
надо принести не только ее, но и сходить за еще несколькими к торговому автомату в
лобби. Но встать очень тяжело — как будто гравитация усилилась, — и Дин выбивается
из сил уже просто оттого, что поднимается на ноги и доходит до стойки за имеющейся
бутылкой. Лобби кажется чрезвычайно далеким, так что Дин решает временно отложить
экспедицию к автомату и вместо этого присаживается, только на минутку, на один из
расставленных стульев Каса. Только чтобы чуточку отдохнуть. Его настигает одышка
после долгого путешествия по комнате.
Дин заставляет себя подняться со стула и плетется обратно в ванную. На улице уже
стемнело, солнце село (разве только что не было еще светло?), ночь едва началась, и
впереди еще столько часов, и голова у Дина болит сильнее прежнего, и мышцы ломит, и
он дрожит — ему так холодно, и он так ужасно, ужасно устал… Он на ощупь открывает
бутылку и смотрит на нее пустым взглядом, почти забыв, что с ней нужно делать. Он
садится рядом с Касом и только протягивает бутылку ему, как вдруг его желудок
скручивает и Дин чувствует рвотный позыв.
Унитаз слишком далеко — на пути к нему Кас, и Дин не рискует пытаться перелезть
через него. Ванна тоже недостаточно близко. Но Кас, глядящий на него во все глаза,
как-то умудряется подтолкнуть к нему противень как раз вовремя. Дин склоняется над
противнем, пока его рвет, не понимая, что происходит. Кас — в такой же
растерянности: он смотрит на Дина со смесью предельной озабоченности и полнейшего
недоумения. Кас делает попытку сесть и умудряется постепенно принять сидячее
положение. Он подталкивает к Дину свою коробку салфеток, потом полотенце и даже
свою подушку, и отдает назад бутылку воды, из которой даже не глотнул. Дин только
кивает в благодарность, пока его тошнит в противень. Из него выходит весь обед.
Когда рвота прекращается, он дрожит не переставая.
— Это мои лекарства, Сэм? — шепчет Кас. — Должно быть… это блеомицин…
Когда они лежат так, на прохладном полу ванной химического мотеля, кажется, что они
— единственные в мире, кто понимает, каково это, свалиться вот так под гнетом
недуга, беспомощно распластавшись на холодном кафеле; единственные, кто знает, как
выглядит мир с этого ракурса побежденных болезнью. Кас делает попытку взять Дина за
оголенную руку, и Дин протягивает к нему руку в ответ.
***
— Не буду говорить, что я тебя предупреждала, — произносит женский голос очень
тихо, низким тоном с расстояния в несколько ярдов. — Просто скажу: я об этом
беспокоилась.
Дин слышит голос лишь отдаленно: кажется, Дин теперь в постели. Он машинально
ощупывает матрас рядом, ожидая найти под боком Каса. Но Каса здесь нет, и
постепенно Дин понимает, что лежит на неровной кровати в другом номере мотеля,
закутанный в одеяла. К нему возвращаются смутные воспоминания: как Сэм тащит его по
комнате, перекинув его руку через плечо; лицо Сары вблизи и ощущение градусника под
языком; туманные обрывки фраз Сары, тихо шепчущей Сэму среди ночи инструкции о
перчатках, масках и «карантине». И вроде бы была еще рвота? И озноб. И может быть,
в какой-то момент Дин даже смог поесть и удержать в себе куриный бульон. По мере
того, как он просыпается, он начинает осознавать, что прошло время. Как минимум
несколько часов. Может быть, даже целая ночь? За окном по-прежнему темно — значит
ли это, что уже скоро рассвет?
Он умудряется повернуть голову и замечает Сару и Сэма в углу номера: они тихо
переговариваются. На них обоих надеты медицинские перчатки и маски, на Саре —
зеленая униформа, и такую же зеленую мужскую рубаху она где-то раздобыла для Сэма.
Вместе они выглядят как хирургическая команда.
— Ты заболеешь следующим, гарантирую, — говорит она. — Вам двоим нужна помощь — еще
люди в помощь с Кастиэлем. Не пойми меня неправильно, вы очень много делаете для
него, но вам нужны ассистенты. Я возьму несколько выходных. Я уже позвонила и
договорилась о том, чтобы поменять свое расписание на ближайшие дни. Останусь здесь
на этой неделе сколько нужно и помогу вам, ребята…
И теперь Сэм смотрит на нее своим особо жалостливым «ядерным» щенячьим взглядом.
Это очень действенный взгляд (Дин знает по опыту), и Сара едва не тает. Она даже
накрывает руки Сэма в перчатках своими.
— Обычно я такого не делаю, — говорит она мягко. — Всегда есть порыв, конечно, но
сложно находить свободное время, особенно в период праздников. Но в этот раз я уже
договорилась. Ради Кастиэля… ради Дина… и ради тебя. — Следует короткая пауза, пока
они смотрят друг другу в глаза. Дин вдруг понимает: они не заметили, что он
проснулся, — и отворачивается.
Дин рискует приоткрыть глаза и замечает, что они оба поправляют маски. И Сэм
кивает, вытаскивая из кармана телефон — наверное, чтобы позвонить Джоди.
— Она все равно собиралась встречать нас в четверг, — говорит Сэм, пролистывая
список контактов. — Я спрошу, сможет ли она приехать сюда чуть пораньше.
Кажется, интимный момент между Сэмом и Сарой закончился, так что Дин в конце концов
подает голос, переходя сразу к самому срочному вопросу:
— Где Кас?
— Дин! — восклицает Сэм, и, хотя Дин не видит нижнюю половину его лица под маской,
ясно, что Сэм улыбается. Сара тут же подлетает к кровати и щупает лоб Дина,
проверяет его пульс и глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она. — У тебя грипп, кстати. Подкосил тебя
основательно. У тебя полночи был жар вплоть до бреда. Разве я тебе не говорила, что
надо за собой следить?
— И всю работу, кстати, ты оставил мне, — говорит Сэм бодро через маску. — Очень в
удобное время ты отключился. Отличная стратегия. Все пришлось делать мне, придурок.
— Сцуко, — отвечает Дин на автомате. — Но где Кас? Который час? Его нельзя
оставлять одного, ему всегда плохо утром во вторник…
— Уже вечер вторника, — говорит Сара, суя градусник Дину в рот. — Ты проспал весь
день. Кастиэль чувствует себя неплохо. Лучше, чем ты в данный момент. Ну-ка, закрой
рот.
— Он через номер отсюда, — объясняет Сэм. — Мы сняли третий номер и используем его
как карантинную зону. И Каса пришлось переместить в другой номер: Сара не позволила
ему остаться в той ванной, после того как ты заблевал там все своим вирусом. Это
вообще чудо, что он, похоже, не заразился.
— Я возьму на себя следующую смену с ним, — сообщает Дин. — Я возьму на себя смену
прямо сейчас. — Присматривать за Кастиэлем — обязанность Дина; Сэм и Сара, конечно,
могут помогать, но это обязанность Дина. Дин должен был быть с ним всю ночь! — Я
должен его увидеть, — добавляет Дин решительно, пытаясь спустить ноги с кровати и
сесть. Но кажется, что ноги весят по тонне каждая, и Сара легко прижимает его к
кровати одной рукой.
— Тебе нельзя приближаться к Кастиэлю еще как минимум день, — объявляет она. —
Грипп может быть заразен до пяти дней после первых симптомов. Первые три дня —
самые опасные; это вчера, сегодня и завтра — и даже после этого я заставлю тебя
носить маску и перчатки еще несколько дней. Мы не можем подвергать его риску, Дин,
его иммунная система слишком ослаблена, болезнь ударит по нему очень серьезно. Он
не может позволить себе заболеть.
— Ах, черт… — стонет Дин, падая назад на подушку. Мысль о том, что он не сможет
увидеть Каса еще целый день, сводит с ума. — Но с ним правда все в порядке?
(«Пернатый» — это новое прозвище, которое Дин присвоил Касу в своей записной книжке
несколько недель назад, после памятного открытия фетиша на перья.)
19:32 Пернатый: Дин, просто пишу проведать, как ты. Мне уже лучше, и я подумал,
может быть, ты не спишь? Я ужасно переживаю из-за того, что ты заболел. Я знаю, как
неприятно болеть. Пожалуйста, если тебе уже лучше, сообщи.
19:45 Пернатый: Дин, когда проснешься, ты не мог бы написать мне пару слов?
Просто пишу проведать, как ты. Сэм говорит, что ты отдыхаешь, и я не хочу
беспокоить тебя, но, если проснешься, дай мне знать.
20:02 Пернатый: Дин, тут по National Geographic идет очень интересный фильм —
про орлов, если ты не спишь.
20:15 Пернатый: Дин, Сэм говорит, что ты еще не проснулся. Я расскажу тебе про
орлов позже. Выспись как следует. Пожалуйста, поправляйся скорее.
Дин неуклюже возится с телефоном. Ему снова мешает это непривычное крайнее
утомление, из-за которого ранее он не мог пересечь комнату Каса: на этот раз, ему
тяжело даже сжимать пальцы и удерживать в них телефон. Но он умудряется медленно
набрать: «Я проснулся. Я в норме. Не волнуйся».
Через пятнадцать секунд приходит ответ от Каса: «ДИН. Слава тебе господи! Я так
волновался! Ты правда в порядке?»
Сэм и Сара тем временем разговаривают по телефону с Джоди. Дин едва обращает на них
внимание, поглощенный набором следующего сообщения. Он переворачивается на бок,
спиной к Сэму и Саре, свернувшись вокруг телефона, чтобы сосредоточиться на этом
занятии как следует.
Дин отправляет: «Ты не волнуйся. Я в порядке. Все будет в порядке, обещаю. Прости,
что я заболел — только этого тебе не хватало».
Кас отвечает: «Ты слишком перегружаешь себя. Заботой обо мне. Я чувствую
ответственность. Этого бы не случилось, если бы не моя болезнь».
«Не ищи виноватых, — пишет Дин. — Это не твоя вина. Просто жаль, что я не могу
помочь тебе сегодня. Прости, что не могу быть рядом».
«Ты должен пообещать, что отныне будешь заботиться о себе лучше, — отвечает Кас. —
Я серьезно, Дин. Обещай мне, что будешь заботиться о себе лучше».
Следует пауза почти в минуту. Дин не сводит глаз с экрана, и почему-то он уверен,
что Кас вот-вот пришлет еще одно сообщение. Он это чувствует: по характеру паузы,
по ее вдумчивой продолжительности. Дин даже представляет себе выражение лица Каса в
этот момент: его погруженный в себя вид, какой бывает у него иногда, когда он
взвешивает слова, обдумывая, что сказать.
И точно, сообщение приходит:
Это всего лишь короткое сообщение, ничего особенного, но оно кажется таким важным,
глубоко значительным. Хотя они всего лишь через номер друг от друга и разлучены
всего каких-то двадцать четыре часа, Кас скучает по нему. Ангел Дина скучает по
нему. Его пернатый по нему скучает.
Конечно, тут нет неожиданности, но это, наверное, первый раз, когда Кас выразил
нечто подобное словами, вот прямо так взял и сказал (или, во всяком случае,
написал). И это так просто, мило и непосредственно, что Дин не может сдержать
улыбку. Он долгое время смотрит на сообщение, улыбаясь, как идиот, и на время вся
боль и недомогание от болезни улетучиваются.
Потом он ворчит про себя: «Ради всего святого, Дин Винчестер…» (Сэм слышит этот
ворчливый комментарий, и почему-то это его смешит.)
Появляются мерцающие точки. Они все мигают. Дин невольно вспоминает тот случай в
серебряном руднике в Юте, месяцы назад, когда Кас почти сказал ему про рак… но
потом передумал и стер сообщение. Но на этот раз точки продолжают мигать, и наконец
Кастиэль присылает все набранное: «Если бы ты мог быть здесь, со мной, если бы моя
иммунная система не была такой слабой... Мне не нравится, что ты в другом номере.
Совсем не нравится. Я понимаю, что так нужно, но без тебя тяжело засыпать, и к тому
же только ты прикладываешь лед мне к шее. Ты слишком далеко. И так ужасно знать,
что тебе плохо».
Кас пишет: «Нет, ты должен прикладывать лед. Это должен быть ты. Я просто скучаю.
Пожалуйста, поправляйся скорее».
Дин отвечает: «Сара говорит, это всего на несколько дней. И не заметишь, как я
вернусь. Это просто из-за химии».
***
К утру приезжает Джоди, прогоняет Сэма в кровать и заступает на дежурство посменно
с Сарой. Непонятно, как Джоди договорилась взять отпуск на работе (или как о том же
договорилась Сара) или сколько времени у Джоди ушло на дорогу сюда. Алекс и Клэр,
как выяснилось, вдвоем отправились на Ти-берде в бункер, чтобы все там подготовить.
Дин, который пока едва в состоянии встать, бесконечно им благодарен.
Не говоря уже о том, что бугристый матрас в новом номере кажется непривычно
холодным и пустым. Спать крайне тяжело: по ночам Дин все машинально ищет рядом с
собой Каса и просыпается, вздрагивая, когда оказывается, что его нет рядом. Как так
получилось, что Дин настолько привык к присутствию Кастиэля в постели всего за
несколько коротких недель?
Ему вдруг кажется невероятным, что он мог спать в одиночестве так много лет.
Столько одиноких ночей в бункере… Это просто немыслимо. Так много длинных,
бесцельных лет, когда Кас был совсем рядом, иногда буквально прямо в бункере или на
расстоянии телефонного звонка.
«Мы должны были быть вместе еще годы назад», — пишет Дин очень поздно ночью во
внезапном порыве откровенности.
«Ты был не готов», — отвечает Кас. Он, должно быть, не спит: его ответ приходит
почти мгновенно.
«Я был идиотом».
Но Дин не так в этом уверен. Свело бы их вместе одно лишь время? Или они так и шли
бы параллельными дорогами — рядом, но не соприкасаясь — еще годы и годы?
В конце концов Дин пишет в ответ: «Мне нужно было получить пинка в зад, вот что мне
было нужно».
«Кое-что получить в зад тебе было нужно, это точно», — присылает Кастиэль, и от
этого Дину становится так смешно, что он снова закашливается.
«Очевидно, — пишет Дин, снова смеясь. — Но теперь я весь внимание. И вот что я
думаю: нам надо наверстать упущенное время. Как только тебе станет получше и как
только я перестану быть разносчиком инфекции, мы перейдем прямо к делу».
«Обещаю, пернатый».
***
Два дня спустя, когда самые неприятные симптомы у Дина прошли, Сара выносит
решение, что ему и Касу наконец можно находиться в одной комнате без риска того,
что Кастиэль моментально упадет замертво, — хотя позволяет она это только после
того, как Дин примет душ (оттершись мылом под горячей водой практически до
стерильного состояния), наденет свежую одежду и все время будет в маске и
перчатках. Она даже дает Дину подробнейший набор инструкций, сопровождаемых
демонстрацией, о том, как нельзя трогать лицо перчатками, что делать, если нужно
высморкаться, если Дин начнет кашлять, и так далее. И, конечно, никаких поцелуев,
никакого секса, и перчатки с маской снимать категорически воспрещено. Таковы
правила еще на два дня, объявляет Сара.
Полчаса спустя Дин, практически весь красный после самого долгого в своей жизни
душа, надевает свежую новенькую футболку и штаны, с которых еще не срезаны
магазинные ярлыки, натягивает две пары перчаток и тщательно повязывает на лицо
маску, после чего в сопровождении Сэма и Сары отправляется в номер Каса. На самом
деле он пока нетвердо держится на ногах и на полпути начинает переживать, не
являются ли эти слабость и усталость признаками того, что он еще заразный. Но Сара
уверяет его, что утомление от гриппа длится гораздо дольше, чем риск заразить
окружающих.
План Дина заключается в том, чтобы, когда они придут в номер Кастиэля, держать
дистанцию и не слишком перегружать его — ведь он, должно быть, еще уставший. (Не
говоря уже о том, что и Сару с Сэмом Дин не хочет перегружать слишком бурным
публичным проявлением чувств.) Начать можно с легкой шутки о том, как хорошо Кас
выглядит; потом, может быть, ласково похлопать его по плечу, как бы по-братски.
Максимум — приобнять его одной рукой. Может быть, Дин даже позволит себе кратко
потрепать Каса по голове, но не больше того — не при Саре. Потом Дин сядет у его
постели, и они немного поболтают, пока Сэм и Сара отправятся ужинать. Все пройдет
сдержанно, никаких телячьих нежностей.
Во всяком случае, таков план. Но через пять секунд после того, как Сара открывает
дверь в номер Каса, Дин уже почему-то забирается к нему в кровать. Этого
определенно не было в плане, но Кас — прямо здесь и даже протягивает руки к Дину,
сидя на кровати с таким явным нетерпением на лице и такой лучезарной улыбкой,
говоря: «Дин, я так волновался!» — что Дин светится в ответ как полный идиот, потом
понимает, что он едва не в слезах, и Кас тоже, и голос Дина ломается, когда он
спрашивает:
— Прости, что я доставляю тебе столько забот, Дин, мне так жаль…
Кас обнимает Дина еще крепче и прижимает его голову к своей груди.
— Обещай, что с тобой все будет в порядке, — выпаливает Дин сквозь маску.
Он закрывает глаза и кладет голову под самый подбородок Каса. Ему думается, что
когда-нибудь Сэм непременно подразнит его за это, но слышать, как бьется сердце
Каса, настолько чудесно, что Дину просто-напросто все равно, кто это увидит. Он
выпускает глубокий, усталый вздох.
Слышится слабый скрип открывающейся, потом закрывающейся двери. Сара и Сэм тихо
вышли из номера.
— Так гораздо лучше, — произносит Кас через какое-то время. — Было ужасно досадно,
когда ты был в другом номере.
Кас начинает гладить его по шее сзади, нежно пробегая пальцами по коротким волосам
на затылке.
— Это же что-то значит, да? — спрашивает Дин наконец. — Для ангелов? На шее сзади?
Это что-то значит?
К пятнице они наконец отправляются обратно в бункер на краткие выходные. Дин и Кас
нехотя соглашаются ехать отдельно в целях поддержания карантина (пятиминутное или
даже двадцатиминутное объятие с Дином сразу после душа — это одно, но семь часов
бок о бок в замкнутом салоне машины — уже немного более рискованно). Так что Джоди
везет Дина в своем пикапе, а Сэм везет Каса в Импале.
Сара тепло прощается с ними перед отъездом. Она явно испытывает досаду, видя, как
два ее пациента уезжают без нее — и, кажется, еще большую досаду оттого, что
уезжает Сэм. Она даже грозится, что как-нибудь навестит их в бункере (и Сэм эту
идею всячески поощряет). Но Сара объясняет, что в эти выходные и в следующие, на
Рождество, ей придется работать в двойную смену в Денвере. Оказывается, именно
такой ценой она и выторговала себе отпуск на этой неделе, чтобы помочь ухаживать за
Кастиэлем и Дином: уговорила своих коллег поменяться сменами и согласилась
поработать в выходные и праздники.
Джоди уверяет ее, что «их мальчики» будут в хороших руках весь уикенд, и они
расстаются с крепким объятием. За несколько дней посменного дежурства они
сработались и уже стали закадычными подругами.
После этого Сэм и Сара долго обнимаются друг с другом. А заодно и целуются, тоже
довольно долго, прямо при всех. Джоди вежливо притворяется, будто не замечает, и
отворачивается, чтобы загрузить свою сумку и сумку Дина в пикап. Но Дин не может не
подсматривать. Забросив свой рюкзак в кабину, он подглядывает снова: Сэм и Сара все
еще целуются! Сэм даже гладит ее по волосам. (Дин подмечает кое-какие детали на
будущее: боезапас для острот ему без сомнения пригодится — пусть даже чтобы
отвечать на шутки по поводу объятий с Касом, которые Сэм неизбежно начнет
отпускать.)
Джоди толкает Дина локтем, засовывая его сумку за сиденье в кабине, и тихо ворчит:
— Сэму и Саре, — бурчит она. Дин снова смотрит на них, и Джоди шипит: — Да не
пялься ты, господи, парень, ты что, в хлеву вырос?!
— Ты уже целовал Сару раньше, Сэм, или это первый поцелуй? Как думаешь, в следующий
раз ты будешь…
Сара смеется (и отчаянно краснеет), пока они отъезжают. Кас на прощанье долго и с
энтузиазмом машет Дину, но уже в процессе этого занятия поворачивается к Сэму и
что-то говорит. По всей видимости, задает новые вопросы, потому что, трогаясь, Сэм
бросает на Дина в зеркало довольно-таки загнанный взгляд.
— Езжай за этой машиной, — командует Дин Джоди. — Я хочу увидеть, что будет дальше.
***
«Не прекращай расспросы, пернатый, — посылает Дин сообщение из пикапа. — Думаю,
тебе он расскажет больше, чем мне».
«В конце концов, она моя медсестра, — отвечает Кас. — Полагаю, у меня есть право
знать».
Несколько минут спустя Кас присылает: «Дин, думаю, она ему нравится».
***
Когда они возвращаются в Канзас, в бункер, Клэр и Алекс ждут их вдвоем. Теперь,
когда и Дин болеет (уже выздоравливает, но, как ни досадно, пока еще слаб), тот
факт, что Алекс выбрала карьеру медсестры, оказывается явным плюсом. Похоже, она
сделала из Каса с Дином какой-то свой личный внеклассный проект: уже завела два
блокнотика, которые носит с собой постоянно, и, как только они приезжают, начинает
каждое утро снимать их жизненные показатели и прилежно делать заметки.
«Это ваши медицинские карты», — говорит она Касу с Дином вечером, показывая им
ровненькие колонки чисел: давление, пульс, дыхание, съеденная еда, количество
выпитой жидкости, работа кишечника (Дин не решается спросить, как она это
отслеживает), и целый ряд пометок об активности и симптомах. У нее даже появился
свой стетоскоп, который она почти все время носит на шее (Клэр: «Хвастунья». Алекс:
«Ну извини, что мне хочется помочь людям».) Также она привезла с собой аппарат для
измерения давления с манжетой на липучке и говорит, что копит на свой «оксиметр».
Свои инструменты она использует при каждой возможности. Дважды в день она
консультируется по телефону с Сарой, так что Сара даже звонит в медучилище Алекс и
договаривается, чтобы той официально зачли это как практику в «оказании помощи на
дому».
Джоди и Клэр тем временем держат оборону на кухне. Горячая домашняя еда появляется
каждый день как по волшебству. Вдобавок к свежей еде холодильник и его маленькая
морозилка начинают заполняться аккуратно составленными пластиковыми контейнерами с
готовыми порциями домашних блюд. В дверце холодильника накапливается впечатляющее
разнообразие полезных закусок в герметичных полиэтиленовых пакетиках. Джоди и Клэр,
кажется, готовят на недели вперед, как будто ожидают, что после их отбытия Дину,
Сэму и Касу придется пережить в изоляции нескончаемую зимнюю бурю и они слишком
беспомощны, чтобы прокормиться самостоятельно.
Клэр и Джоди вдвоем закатывают глаза — так синхронно, словно отрепетировали этот
жест заранее.
Дин действительно еще не совсем здоров. Тем не менее сейчас он принимает решение
дойти до гаража взглянуть на Импалу. Кастиэль все еще рядом. Но, когда они заходят
в гараж, они неожиданно обнаруживают там всех троих женщин — Джоди, Клэр и Алекс —
выгружающих гигантскую коробку из кузова пикапа Джоди.
— Я была в Хейстингсе, — объясняет Джоди, имея в виду ближайший крупный город к
северу, у границы с Небраской, где находится большинство магазинов. — Съездила туда
кое за какими продуктами, за сидром и горячим шоколадом для Кастиэля и заодно
прикупила вот эту вещицу.
Они втроем немедленно отгоняют его. Джоди говорит: «Нет», Клэр решительно мотает
головой, и Алекс произносит не терпящим возражений профессиональным тоном: «Ты
восстанавливаешь силы, Дин. И Кастиэль. Вы оба. Идите сядьте». С этими словами она
спроваживает их к дивану у стены гаража (Дин поставил его туда неделей ранее для
Каса, чтобы Касу было где комфортно посидеть, пока Дин работает с машинами.)
Но женщин, в конце концов, трое: они все взрослые и вполне крепкие, и при умелом
использовании рычагов, ремней и подкатного лежака для ремонта машин они умудряются
переместить коробку в желаемое место: в угол рядом с дверью в кухню. Дин все это
время заставляет себя молчать, но к его разочарованию оказывается, что помощь им
таки не нужна. Потом девочки начинают снимать картон коробки, отрезая его осторожно
большими пластами. Под ним проглядывает пенопласт и тонкий целлофан, и вскоре в
поле зрения появляется большой сияющий белый ящик. Как раз примерно такого размера,
что в него поместилось бы человеческое тело.
— Это что, самый большой в мире морозильник? — спрашивает Дин. — Или это наш личный
морг?
— Ты серьезно купила нам морозильник? — не может поверить Дин. Это замечательная
идея — теперь он гадает, как сам до этого не додумался.
— Я не могла понять, как вы до сих пор прожили без полноценного морозильника!
— говорит она. — Особенно при вашем бесплатном электричестве! Как вы без него еду-
то запасали на время охоты?
И, конечно, они готовят все, к чему у Кастиэля есть хоть малейший аппетит. В
пятницу ему понравился картофельный суп, который сварила Клэр, и на следующий день
на плите уже кипят две большие кастрюли такого же супа — вскоре после этого не
меньше пятнадцати его порций появляются в морозильнике. В субботу утром Кас
упоминает, что ему нравятся буррито на завтрак, и к полудню в морозильнике уже
выложены двадцать четыре приготовленных буррито: каждое — завернутое в фольгу и
аккуратно упакованное в отдельный пакетик, надписанный датой изготовления.
Похоже, Клэр берет на себя большую часть готовки для Кастиэля. Позднее в субботу
она выдвигает предложение о том, что, может быть, во время третьей недели химии, в
те дни, когда Кас еще не в состоянии полноценно есть, он сможет сосать замороженные
виноградинки без косточек, как конфеты. «Это как кусочки льда, но в них есть хоть
немного калорий», — поясняет она.
Она не говорит, откуда взяла эту идею: более того, когда Дин спрашивает об этом,
вид у Клэр становится таким уклончивым и на ее лице появляется такое странное
выражение, что Дин начинает подозревать, не связано ли это как-то с ее отцом.
Может быть, Джимми Новак кормил Клэр замороженным виноградом в детстве, когда она
болела?
Откуда бы ни пришла эта идея, оказывается, Клэр уже заранее заморозила несколько
виноградин на пробу. Кас съедает одну, пока Клэр слоняется рядом с подозрительно
отсутствующим видом. Касу нравится. Он поворачивается к ней с улыбкой и просит еще,
и лицо Клэр вдруг перекашивается.
Кас говорит, что в восторге от винограда. Он не спрашивает, где Клэр почерпнула эту
идею, но встает и обнимает ее, сказав серьезно: «Спасибо».
Она тихо отвечает: «Я рада, что тебе понравилось». Больше она ничего об этом не
говорит, и Кастиэль не допытывается. Но он ест замороженный виноград весь остаток
дня, непрерывным потоком, и Клэр упоминает, как бы невзначай, что заморозит еще «на
всякий случай».
***
«Она взрослеет все больше с каждым днем», — думает Дин, глядя, как Клэр готовит
новую порцию винограда вечером. Оказывается, она не просто замораживает ягоды: она
осматривает перед этим каждую виноградинку, выбрасывает слишком мягкие или
выцветшие, тщательно очищает остальные от стебельков и моет в большой миске.
Прошедшие инспекцию виноградинки она складывает в еще один пластиковый контейнер,
приклеивает к нему ярлык с датой и заглядывает в комнату, где Кас смотрит
телевизор, чтобы сказать ему, где будет лежать виноград.
— Я приготовлю и лед тоже. Ты можешь взять его вместе с виноградом с собой в Денвер
в кулере, — говорит она ему. Потом добавляет, обращаясь к Дину: — У меня есть и
второй кулер для вас, ребята. Можете взять еду для вас с Сэмом и суп для Каса, и
буррито на всю неделю. Туда все поместится, я уже проверила — еда на всю поездку, и
виноград Каса, и суп. Это кулер на пять дней, с толстыми стенками, так что я соберу
его в субботу вечером, и он продержит для вас холод всю поездку.
— Погоди, — подает голос Дин. Клэр вздрагивает и оборачивается. — У меня есть губка
побольше, для машин, — говорит Дин. — И помягче. Та, что у тебя, подойдет — хорошо,
что ты проверила, не царапается ли она; я видел, как ты проверяла, — она годится,
но у меня есть еще лучше. И мыло есть более подходящее, специально для машин —
такое что не навредит резине и полировке и не оставит разводов. Средство для мытья
посуды может смыть восковую полироль и для резины не очень полезно. Хочешь, я
помогу?
— Ты болеешь, — отвечает Клэр, качая головой. — То есть покажи мне, где мыло,
конечно, но тебе нельзя работать. Ты болен.
— Ты восстанавливаешь силы, как говорит Алекс, — возражает Клэр. — Прошло всего
шесть дней. Алекс говорит, что слабость длится две недели. Сядь, — командует она,
указывая на диван. Дин показывает ей, где лежат мыло и губка, и садится, снова
начиная чувствовать свою бесполезность, пока Клэр делает всю работу.
Кас тепло улыбается ему, подносит кружку сидра Клэр (она выпивает ее залпом) и
подходит, чтобы сесть рядом с Дином.
Это становится уже привычным обычаем: сидеть так вдвоем бок о бок. Дин удобно
устраивается возле плеча Кастиэля, и Кас оставляет руку у Дина на колене. Они
вместе потягивают сидр и смотрят за Клэр, пока она осторожно моет Громовержец и
протирает его сухой замшевой тряпкой, которую выдал ей Дин.
— К этому легко привыкаешь, — замечает Дин, обращаясь Касу. — К тому, чтобы сидеть
и наблюдать, пока кто-то делает всю работу.
— Эй, Клэр, — окликает он ее. Она оборачивается. Дин смотрит на время на телефоне:
до ужина еще несколько часов. — Еще успеем поменять масло до ужина, — говорит он
ей. — Может, даже тормоза привести в порядок. Ты готова сменить масло в Ти-берде
для начала? Я объясню тебе как.
Она моментально загорается этой идеей. Скоро оказывается, что она ничего не
намерена позволять делать Дину: ему разрешается только заезжать под машину на
втором подкатном лежаке и объяснять, где что находится под днищем. (Кас, конечно,
присоединяется к ним и начинает кругами ходить вокруг Ти-берда, изучая его защиту с
профессиональным интересом.) Дин также настаивает на исчерпывающей инструкции по
поводу правильной блокировки колес перед тем, как работать под машиной. Но
оказывается, что ему нужно только указывать и объяснять: всю работу делает Клэр, и
очень аккуратно. Потом она хочет знать, как заменить тормозные колодки у Субару.
Запчасти давно прибыли (Дин заказал их уже две недели назад), и он обучает Клэр и
этому.
Вскоре она отправляет Дина и Каса обратно на диван. До ужина еще остается время, и,
что интересно, вместо того, чтобы работать дальше над Субару, Клэр возвращается к
Ти-берду и начинает полировать его воском после мытья.
— Рад это слышать, — говорит он, глядя, как Клэр полирует Ти-берд. Какое-то время
он наблюдает за ней, потом добавляет: — Знаешь, мне всегда нравилось название этой
машины. Оно подходящее.
— Летающее создание, — шепчет он. Потом добавляет: — Мне нравится мысль, что за
Клэр присматривает Громовержец. И что она заботится о нем в ответ. — Тут он
выпрямляется и набирает в грудь воздуху, поворачиваясь к Дину, как будто ему только
что пришла в голову идея. И Дин уже знает, что он собирается сказать. Он кивает
раньше, чем Кас успевает что-либо произнести.
***
Как по часам накатывает следующая неделя химии. Дин уверяет всех, что он уже
«практически в норме», что, конечно, означает, что он вовсе не в норме и все еще
чувствует ужасную усталость. Они с Касом даже спят в разных постелях, опасаясь
заражения (всегда, конечно, есть вариант с масками, но Дин боится начать кашлять
или случайно сорвать маску во сне).
К счастью, и Саре, и Джоди удается снова приехать помочь им — в этот раз всего на
пару дней, понедельник и вторник (бог знает, какой ценой на работе). Дин в
состоянии выдерживать лишь по несколько часов дежурства за раз, но, по крайней
мере, теперь он может находиться с Касом в комнате, хотя зачастую — свалившись на
матрасе в углу и внимательно наблюдая за происходящим, пока всю тяжелую работу
делают Джоди, Сара и Сэм.
При том, что Дин уже поправляется и Джоди с Сарой помогают, это должна быть
относительно легкая неделя. «Пятидневный кулер» Клэр решил проблему с питанием, и
замороженный виноград оказывается настоящей находкой. Но даже «легкая» неделя
химии — это все равно неделя химии, и Касу все равно нехорошо.
По крайней мере, это последняя неделя химии — во всяком случае, на какое-то время.
Это должно обнадеживать, даже радовать, но, как ни странно, все стараются об этом
не упоминать. Оттого, как суеверно все боятся сглазить, становится тревожно.
Персонал в клинике говорит об этом немного свободнее, но их комментарии кажутся
притворными, с чересчур жизнерадостными шутками «Надеемся, мы с вами больше не
увидимся!» и чересчур настойчивым пожеланием «отметить праздники как следует». Дин
ловит себя на непрестанном волнении по поводу консультации с доктором Клайном на
следующей неделе, после Рождества. Кас не упоминает ее вообще, что кажется зловещим
предзнаменованием. Помогла ли химиотерапия хоть чуть-чуть? Что скажет доктор Клайн?
— Идти к врачу, — отвечает она. — Я не могу поставить тебе диагноз, это только
догадка. Но будь я на твоем месте… никакого кофе и кислотообразующей еды, пить
много жидкости, и можно попробовать кое-какие безрецептурные препараты.
Как только Кас снова встает на ноги во вторник, он первым делом идет к маленькой
микроволновке в номере, чтобы заварить кружку ромашкового чая для Дина — не для
себя.
Больше того, ясно, что Кас как никогда пытается скрыть, насколько плохо себя
чувствует, пытается вести себя так, словно он полон сил, хотя это явно неправда. И
все это ради того, чтобы Дин не волновался.
Но Кас не может скрыть всего. Он уже шесть месяцев на беспрерывном суровом цикле
химиотерапии. Он потерял все волосы; даже бровей у него теперь не осталось, и от
этого вид у него стал призрачный и печальный. Его худоба начинает вызывать
серьезное беспокойство: Дин может прощупать под кожей все его кости, когда
прижимается к нему в постели (пока предусмотрительно в маске и перчатках).
Во вторник вечером, пока Дин сидит на своем матрасе на полу, потягивая ромашковый
чай, (а Кас свернулся рядом, наблюдая) Дину приходит в голову, что у них не было
секса уже больше недели, с тех пор, как он заболел. И это как-то совершенно
неважно. Даже интересно, насколько неважно: это, вообще говоря, в новинку для
Дина — иметь секс так низко в списке приоритетов, что он вовсе исчезает из виду. То
ли стресс так влияет на гормоны, то ли просто тот факт, что они оба больны, то ли
постоянная изводящая тревога друг за друга — и тревога о том, что они друг за друга
тревожатся. Как бы там ни было, даже хорошо, что они оба сейчас не в форме, так как
совершенно ясно, что у Каса просто нет сил. Впечатление такое, что ему постепенно
отказывает все тело. На этой неделе он выглядит еще более уставшим, чем на прошлой.
Дин опускает руку на его голову и, потягивая свой чай, гладит Каса по голове. И по
затылку, конечно. Только теперь, когда рука Дина уверенно скользит по его голове,
выражение озабоченности постепенно исчезает с лица Каса. Его черты расслабляются,
веки начинают опускаться.
Дин продолжает до тех пор, пока Кас не засыпает. Тогда Дин ставит кружку на пол и,
свернувшись сбоку от Каса, тоже проваливается в сон.
Как-то они преодолевают третью неделю. Дин не может избавиться от ощущения, будто
они с Касом — пара утопающих псов, которые, шатаясь от слабости, выбрались на
далекий берег бурной реки. Они добрались до суши, но вконец выжаты.
По крайней мере, это последняя неделя химии. Во всяком случае, Дин отчаянно на это
надеется.
***
В среду Кас объясняет, что ему нужно еще раз зайти в клинику, получить кое-какие
бумаги в связи с окончанием лечения, прежде чем они отправятся назад в Канзас. И
оказывается, что персонал в госпитале выбрал этот момент, чтобы отметить
официальное окончание длительного курса химиотерапии Каса. В фойе отделения
химиотерапии имеется прикрепленный к стене колокольчик: Дин замечал его раньше, но
не задавался вопросом, зачем он нужен. Оказывается, это колокольчик «последнего
сеанса»: пациенты звонят в него перед тем, как уйти из дверей клиники, как можно
надеяться, в последний раз.
Десятки людей собираются, чтобы посмотреть, как Кас будет звонить в колокольчик.
Все это превращается в постановку неожиданного размаха: внезапно появляется Сара и
все прочие сестры, и кольцо других пациентов. К удивлению Дина (и Каса), пришли
даже Шэрон и Эмили. Сэм и Дин отходят назад, чтобы дать Касу немного воздуха. Кас
выглядит растерянным от такого внимания к себе. Но, бросив на Дина нервный взгляд,
он расправляет плечи и звонит в колокольчик.
После этого люди начинают расходиться. Сэм и Сара ожидаемо о чем-то разговорились,
и Дину выпадает минутка наедине с Касом. Дин все еще беспокоится, что поцелуи могут
быть заразны, поэтому вместо этого обнимает Каса — долгим крепким объятием. Кас
кладет голову ему на плечо.
— Дин… — шепчет Кас и затихает, словно не может сформулировать то, что хочет
сказать.
Когда Дин наконец отпускает Каса, тот выглядит опьяненным ощущениями. Его голубые
глаза широко раскрыты, зрачки — огромные и темные; он едва сдерживает слезы, и его
улыбка немного дрожащая. Но, кажется, в хорошем смысле дрожащая.
— Дин… — шепчет Кас снова, сжимая обе руки Дина и заглядывая глубоко ему в глаза. И
снова он не может закончить фразу.
— Я знаю, — отвечает Дин. — Я тоже. — Он улыбается Касу и еще раз наскоро обнимает
его.
На этом они оставляют разговор — пока что. Дин передает Касу его зимнее пальто, два
шарфа и две шапки (братья совместно решили, что Касу нужно двойное утепление). Но
тут вдруг, откуда ни возьмись, возле локтя Дина появляется малышка Эмили, вслед за
которой подходит и Шэрон. Кас уже начал обматывать вокруг шеи свой бежевый шарф, но
при виде Эмили останавливается, и на его губах расцветает улыбка. Эмили выглядит
замечательно: стоит уверенно и статно в кокетливой белой вязаной шапочке на голове.
Она уже набрала немного веса, и ее лицо приобрело здоровый румянец.
Эмили тянет его за рукав синего свитера, и он наклоняется, чтобы услышать, что она
скажет.
— Мы с мамой в выходные смотрели рождественский фильм, — говорит она Касу, — и там
был ангел. В фильме говорится, что каждый раз, когда звонит колокольчик, ангел
обретает крылья.
— «Эта замечательная жизнь», — шепчет Шэрон Дину. Дин кивает: он узнал цитату.
Эмили продолжает:
— У меня все еще есть крылья, — уверяет он ее. (Дин немного удивлен тем, как просто
он говорит ей правду — но, конечно, как уже отметил Сэм, Шэрон и Эмили наверняка
догадались и сами.) Кас объясняет: — Они просто стали для тебя невидимы, потому что
теперь ты поправляешься. Это хорошо, Эмили. Это значит, что тебе лучше.
— Дай мне твою руку. — Он смотрит на Каса, ища одобрения, потом на Шэрон — они оба
ему кивают. Кас сидит на корточках, так что Эмили может дотянуться до его спины.
Дин осторожно берет ее маленькую руку и проводит ею по дуге над лопатками Каса.
— Чувствуешь тепло? — спрашивает он. Эмили кивает; он отпускает ее руку, и она
проводит ею по воздуху еще раз, уже сама, шевеля пальцами над спиной Каса. Дин
добавляет: — Две теплые области — чувствуешь? Слева и справа?
— Только, Эмили, это надо хранить в секрете, хорошо? Большинство людей не видит его
крыльев, поэтому для него безопаснее, чтобы люди об этом не знали.
— Потому что он не может улететь? — спрашивает она. Кас смотрит на Дина, немного
удивленный. Эмили говорит: — У него нет длинных перьев, да? Так что он не может
улететь, и люди могут его поймать. Поэтому нужно хранить это в секрете?
Эмили кивает.
— Я понимаю, — говорит она. — Мы с мамой будем хранить тайну. — Потом она
спрашивает: — Но ваши перья же вырастут снова, правда? Теперь, когда вы закончили
химиотерапию, они вырастут снова, и вы снова сможете летать.
При этом заявлении лицо Каса на мгновение напрягается — ясно, что в этом он совсем
не уверен.
— Они вырастут, — уверяет его Эмили. — Смотрите на мои волосы. — Она снимает свою
вязаную шапочку, обнажая пушистый ежик свежих волос. — Можете пощупать, —
предлагает она, и Кас осторожно проводит рукой по ее голове.
— Очень мягкие, — говорит он.
— Ваши волосы тоже вырастут. И перья тоже. Разве нет? А как же. Раз волосы
вырастают, то и перья вырастают.
— Не знаю насчет перьев, — говорит Кас, понизив голос. — Но если честно, я рад уже
тому, что жив.
Она снова кивает, словно понимает такую философскую точку зрения. Потом на ее лице
отражается неуверенность, и она набирает воздуху, как будто решается, сказать ли
что-то еще. Наконец она наклоняется и спрашивает:
— Я буду посылать их каждую неделю, — шепчет она. — И спасибо вам за перо. Мне мама
рассказала.
При этих словах Дин с Касом поднимают глаза на Шэрон, ждущую рядом, и Кас встает,
чтобы поговорить с ней.
Лицо Шэрон при этом искажается, как будто эмоции переполняют ее и она пытается
сдержать слезы. Она наклоняется и быстро, крепко обнимает его, и Дину видно (хотя
Касу — нет), что во время объятия Шэрон поднимает руку со спины Каса и проводит ею
в воздухе у него за плечами, описывая дугу слева направо, прямо как Эмили только
что. И, по-видимому, она тоже что-то чувствует, потому что ее глаза расширяются.
Когда она отступает назад, выражение лица у нее нарочито сдержанное.
Пока Эмили задает Касу новые вопросы, Шэрон отступает еще на шаг, останавливаясь
рядом с Дином.
— Это было исключение, — отвечает Дин. Потом шепчет низким голосом, чтобы Кас не
услышал: — У него теперь мало могущества. По сути, вообще нет. Он отдал все, что у
него было, Эмили.
У Шэрон на глазах снова выступают слезы, и она прерывает Эмили и Кастиэля, чтобы
еще раз обнять его, на этот раз еще крепче.
— Спасибо вам, — говорит она Касу. — Не знаю, чем мы это заслужили.
***
Они добираются до бункера в среду вечером, и вдруг оказывается, что уже совсем
близко Рождество — оно в ближайшее воскресенье. Джоди, Клэр и Алекс проводят в
бункере еще два дня — четверг и пятницу, — очевидно все еще преследуя цель
откормить и Кастиэля, и Дина до здорового состояния. Но потом, во второй половине
дня в пятницу, женщинам приходит пора собирать вещи и отправляться назад в Южную
Дакоту, чтобы добраться до Су-Фолс к субботе.
— Какая жалость, что мне нужно работать в праздники, — говорит Джоди, упаковывая
вещи в сумку. Девочки тем временем уже вышли в гараж. Джоди набрасывает сумку на
плечо и отправляется за ними в сопровождении Каса, Сэма и Дина. — Я бы с
удовольствием осталась, — добавляет она, пока они идут по коридору, — но я
поменялась сменами с коллегами, чтобы приехать в Денвер, и теперь мне придется
работать все праздники. В двойную смену: в канун Рождества, в Рождество и после,
начиная с самого утра завтра. Мне правда жаль, ребята.
— Джоди, все в порядке, — успокаивает ее Дин. — Ты и так уже столько для нас
сделала! Мне просто неудобно, что тебе приходится так много работать.
— Я предложила девочкам остаться с вами. Но они говорят: «Мы бы с радостью, но как
же мы бросим тебя в Рождество, мам». — Джоди улыбается Дину. — Сложно спорить,
когда тебя начинают называть «мамой». Похоже, они волнуются, что я останусь одна —
вот глупость… В общем, они меня уверяют, что вы наш отъезд переживете.
Дин отвечает:
— Вам, ребята, наверное, нужно немного времени наедине? — говорит она ему.
— Особенно тебе и Касу.
Дин кивает. Он немного стесняется заявлять об этом прямо, но это правда: в эту
субботу они наконец избавятся от масок и перчаток, и чего ему на самом деле больше
всего хочется в канун Рождества, так это забраться с Кастиэлем в постель на весь
долгий, долгий блаженный вечер. Будет ли «блаженный вечер» включать секс,
поглаживания по шее, объятия или просто сон — даже неважно; Дину просто очень
хочется провести время с ним наедине.
— Думаю, нам всем не помешает немного тишины после всей этой больничной суеты, —
сознается Дин. — Но после праздников мы с вами свяжемся, хорошо?
— Хорошо… наверное… — отвечает Джоди. Вид у нее по-прежнему озабоченный. Но, когда
они заходят в гараж, ее лицо проясняется. — Давайте я хотя бы покажу вам все, что у
вас есть. Девочки! Ну-ка, продемонстрируем нашу выработку, идите сюда!
— Ну не совсем уж ни черта, — возражает Дин, чуть ощетинившись. — Как я сказал, Сэм
устроил нам отличный День благодарения. И я тоже в состоянии приготовить пару
сносных бургеров.
— Которые, я уверена, ты готовишь как минимум раз в год, между вашими охотами и
фастфудом, да?
— Знаешь, я раньше думала, что вы шутите, когда вы, ребята, упоминали, как
перебиваетесь пиццей и сушеной говядиной. Но, боже мой, ваш холодильник здесь — это
было жалкое зрелище! Мы с Клэр вообще не могли понять, как вы выживаете. В общем,
этого... — она широким жестом обводит содержимое морозильника, — вам должно хватить
на праздники и начало января. И если отправитесь на охоту, берите еду с собой,
ясно? И я буду заезжать к вам время от времени, даже когда Кастиэлю станет лучше.
Короче говоря, жареная курица — вот здесь; тут — свежая порция курицы в кисло-
сладком соусе; и говяжий суп с перловкой — в этих контейнерах. Все подписано. А, и
я приготовила вот этот томатный соус, он в маленьких баночках — с ним можно есть
макароны. Воду вы вскипятить сможете, я надеюсь? И… если вдруг вам интересно
научиться готовить… — она колеблется. — То есть я знаю, что Сара собирается
вдолбить в вас более здоровые привычки; Сэм, думаю, ты будешь ее первым подопытным
кроликом. Но даже независимо от того, что удастся сделать Саре, было бы неплохо,
чтобы хоть один из вас троих потрудился научиться готовить нормальную еду.
— Да, когда тебе станет лучше, — соглашается Джоди чересчур оживленно. — Отличная
мысль.
***
Потом приходит пора прощаться. Следуют объятия и обмен подарками, которые все
обещают не открывать до Рождества.
Все три женщины желают Касу «хороших новостей», «убедиться, что лечение
закончилось», «поправляться», и «сообщить, как только будут известия». Все это
говорится очень обтекаемо — очевидно, что всем страшно произнести прямо: «Я очень,
очень надеюсь, что рака у тебя больше нет».
И от этих туманных выражений надежды всех только окутывает мрачная аура тревоги.
Дин уже знает, как всех отвлечь: он смотрит на Громовержец и набирает воздуху,
готовясь произнести речь. Но Клэр опережает его.
— О, гм… — начинает она неуверенно. — Насчет Ти-берда. Так значит… Субик теперь
готов, да? Тормоза в порядке?
Дин кивает.
— Ты сама сделала всю работу, — замечает Дин. — Какое твое мнение?
— Наверное, готов, — говорит она еще более неуверенно, и Дин кивает. (Он и сам
проверил все после. Субару теперь определенно в исправности.) — Ну ладно тогда, —
говорит Клэр. — Спасибо, что помог мне с машиной. То есть я имею в виду, что
наблюдал, пока я занималась своей машиной. — Она вынимает из кармана ключи от
Громовержца и неохотно протягивает их Дину. — И спасибо за то, что одолжил Ти-
берд, — говорит она с сожалением. Она смотрит на сияющий красавец Тандерберд с
нескрываемой нежностью во взоре. — Это такая классная машина.
— Тебе придется снова его помыть, — отвечает Дин. Он не забирает у нее ключи.
Она недоуменно смотрит на него, все еще держа ключи в вытянутой руке.
Клэр смотрит на него беспомощно, пока Дин взвешивает в руке конверт. Он увесистый,
и внутри слышен лязг металла. Клэр переводит взгляд на конверт — она по-прежнему не
понимает (или, скорее, не позволяет себе поверить). Сэм, Джоди, Алекс и Кастиэль
все подошли посмотреть, сформировав полукруг вокруг капота Ти-берда, пока Дин
говорит Клэр:
— За идею скажи спасибо Касу. Но, в общем, через пару дней Рождество, и Джоди
говорит, что тебе в этом году исполнилось восемнадцать, и Кас был недоволен, что мы
пропустили твой день рождения, так что… вот. — Он протягивает ей конверт.
— Что? — говорит она, как будто не может осознать это сама. — Что это?
— Громовержец должен быть у тебя, — вставляет Кас. — Ты ведь знаешь, что это
легендарное крылатое создание из древней индейской мифологии. — Он медлит
неожиданно долго, уронив взгляд на стилизованную эмблему крылатой птицы на капоте.
Потом добавляет: — Он будет за тобой присматривать, и ты сможешь присматривать за
ним. И, гм… я еще добавил к нему кое-какой защиты. Прошлым вечером. Теперь тебе в
нем будет еще безопаснее.
— К нему прилагаются условия, — сообщает Дин, и Клэр медленно переводит взгляд
обратно на него. — Первое: пока ты не поставишь ему настоящую зимнюю резину, по
снегу и льду можно ездить только на Субару — не на Ти-берде. Когда купишь зимнюю
резину, тогда посмотрим: может быть, пересмотрим это условие. Второе: тебе придется
научиться еще кое-чему по части ухода за машиной и кое-каким навыкам вождения.
Третье: держать его будешь у Джоди в гараже — она говорит, там есть место, так что
не смей оставлять этого красавца в снегу, грязи и дорожной соли. Как сказал Кас,
заботься о нем, и он будет заботиться о тебе. И последнее условие: как я уже
сказал, не вздумай разбиться в какой-нибудь идиотской аварии, или я лично тебя
разыщу в следующей жизни, и тогда ты сильно пожалеешь.
У Клэр тем временем открывается рот; она стоит, вытаращив глаза и все смотрит по
очереди то на Каса, то на Дина. Дин продолжает:
— Я дам тебе несколько уроков по обслуживанию машины и по части вождения. После
Нового Года, когда у Каса закончится все его лечение. — (Дин заставляет себя
сказать это так, словно это предрешенный исход.) Он поворачивается к Алекс. — Тебе
тоже можно присутствовать на уроках. Когда тебе исполнится восемнадцать, мы и тебе
что-нибудь подберем. — Потом он добавляет, обращаясь к Клэр, которая стоит,
лишившись дара речи: — Кас оплатил для тебя регистрацию, — (Кастиэль смотрит на
Дина с досадой: он хотел, чтобы это осталось секретом), — и переоформление машины,
и все сопутствующие траты — из тех денег, которые скопил, работая. Он даже
попытался выкупить у меня машину, только чтобы подарить тебе. Джоди взяла на себя
всю работу по постановке ее на учет и страхованию потихоньку от тебя на прошлой
неделе, пока машина была в Су-Фолс. А Алекс всю неделю прятала у себя новые номера.
— С этими словами Дин подмигивает Алекс, и она улыбается в ответ.
Клэр так и стоит в изумлении. Она смотрит на номера в своих руках, на техпаспорт,
свидетельство о регистрации и карточку страхового полиса. Потом разворачивается и
долгое время смотрит на машину, после чего внимательно, почти в растерянности
вглядывается в Кастиэля, и во всех остальных: Дина, Сэма, Джоди и Алекс. Вид у нее
такой, будто она вот-вот расплачется.
***
И внезапно женщин уже нет. (Они отъезжают вереницей из трех машин: пикапа, Ти-берда
и Субару.)
— Кстати, Сэм, Дин, нам надо кое-что обсудить. — Он делает паузу и кладет вилку.
— Мне еще надо записаться на обследование, назначенное по окончании химиотерапии.
— Погоди, разве оно не на следующей неделе? — спрашивает Дин. — Я думал, ты уже
записан на следующую неделю?
— На следующей неделе прием у доктора Клайна, — отвечает Кас. — Обследование должно
было быть на прошлой неделе. Но я отменил его.
— Ты был так болен, Дин, — объясняет Кас, и у Дина падает сердце. Кас продолжает: —
Я хотел помочь ухаживать за тобой, поэтому отложил обследование, пока не будет
ясно, что тебе лучше.
Теперь Дину уже хочется плакать. Кас отменил критическое обследование ради того,
чтобы ухаживать за ним? Кас, похоже, замечает страдальческое выражение на его лице,
потому что крепко сжимает рукой его колено и с улыбкой утешает его:
— Не волнуйся, у меня есть идея! Доктор Клайн сказал, что поспрашивает и в других
госпиталях, но потом мне пришло в голову… может, это прозвучит странно, но я
подумал… — Он колеблется. — Было бы здорово съездить на Рождество в Гранд-Каньон.
Как вам такая мысль?
Теперь, спустя столько месяцев, даже странно вспоминать об этом. О том, как они
рванули туда в спешке, через эту причудливую горную пустыню с бескрайним ландшафтом
из красного камня, в поисках Кастиэля. Сразу после загадочного краткого свидания
Дина с мамой. (Дин на самом деле уже давно не вспоминал о той странной встрече.
«Позволь себе быть счастливым…»)
Как они волновались по пути… только чтобы в итоге найти Каса на ногах, в полном
порядке в региональном травма-центре Флагстаффа… когда он говорил с обеспокоенным
врачом о «дополнительных анализах». После этого они еще месяцы не знали, что
происходило на самом деле, но ведь это доктор из Флагстаффа обнаружил у Каса рак.
— Там мне сделали первое обследование, при помощи их местного кота, — напоминает
Кас, — и потом еще серию дополнительных анализов позднее на той неделе — после
того, как вы уехали. И анализы крови, и снимки. Уже позднее я перенес свое лечение
в Денвер, чтобы быть ближе к вам. Во Флагстаффе мне порекомендовали денверский
госпиталь: доступность марихуаны там была плюсом, и он недалеко от Канзаса. Так что
я начал лечиться в Денвере. Но Эрон недавно упомянул, что вообще-то было бы
идеально сделать повторное обследование в том же месте, где я делал первое, чтобы
их можно было точно сравнить. Полагаю, он имеет в виду, с помощью того же кота.
Уверен, в Денвере тоже хороший кот, но мне понравилась идея вернуться к
флагстаффскому коту. Так что я позвонил во Флагстафф, и к их коту можно записаться
на следующей неделе, сразу после Рождества. — С нескрываемой надеждой в глазах
Кастиэль добавляет: — И, понимаете, я уже думал о том, какая это жалость, что мне
не довелось увидеть Гранд-Каньон, а ведь он всего в часе езды от Флагстаффа…
Он говорит это с такой тоской, таким чувством, и так горячо пытаясь убедить их, что
Дин уже принял решение. «Если Кас хочет увидеть Гранд-Каньон на Рождество, — думает
он, — значит мы едем в Гранд-Каньон на Рождество».
И позволь тем, кого ты любишь, быть счастливыми. Одного без другого не бывает.
— Не хватит ли с тебя этого каньона? — интересуется Сэм, пока Дин размышляет.
— После того, как ты в него упал?
— Но я тогда его не видел, — объясняет Кас. — Я очутился там, но я же был без
сознания.
Сэм спрашивает:
— Но разве ты не видел его раньше? Я имею в виду… ты же облетал мир, наверное,
миллион раз, когда был ангелом?
— Да, но именно что когда был ангелом, — отвечает Кастиэль. Сэм не может взять в
толк, и Кастиэль поясняет: — В том-то и дело, что я видел его только как ангел. Я
даже видел его, когда он только начал образовываться — тогда он был глубиной всего
в несколько сотен футов, просто очередной овражек. Позднее, когда он стал больше,
я, бывало, пролетал над ним, пересекая Землю во время разнообразных миссий, но я
видел его лишь с большой высоты и только ангельским восприятием: через
электромагнитный спектр, из небесной плоскости. Я даже однажды приземлялся на его
дно — и весьма недавно, всего век назад, — но в тот раз я пролетел через стены
каньона, материализовавшись только у его дна, так как я был на весьма срочной
миссии, касавшейся демона-фантома, который обосновался на дне каньона, и конечно, в
связи с этим пришлось вести переговоры с местным духом речной стихии… — (Дин к
этому времени совершенно потерял нить объяснения и лишь смутно гадает, что это еще
за «дух стихии».) — И, понятное дело, все это время я был в своем истинном
обличье, — продолжает Кас, — и находился там всего две минуты, и смог увидеть лишь
очень малую часть каньона, только одну ту нишу, на самом деле, и только при помощи
ангельского восприятия. Я даже как-то говорил с другим ангелом — совсем недавно — о
том, чтобы его посмотреть, но… в общем, мы туда не добрались. Так что в итоге, —
заключает он, — я видел его, когда он только появился, видел его из космоса и из
небесной плоскости, и видел небольшую его часть внизу. — Он делает паузу. — Но во
всех этих случаях я видел его как ангел. Я никогда еще не видел его как человек.
— Я хочу увидеть одно из величайших чудес света как человек, — говорит он. — С
человеческого роста. Человеческими глазами. — Он умолкает, потом добавляет
медленно, как будто пытается объяснить доступно: — Жизнь в человеческом воплощении…
— совсем иная. Во многих смыслах ангельское восприятие превосходит людское, но…
цвета просто… другие, когда смотришь на них человеческими глазами. И восприятие
пространства, восприятие масштаба тоже иное. Я пришел к пониманию, что оно не хуже,
не менее полноценное, но просто… совсем, совсем иное. Я теперь ощущаю себя гораздо
более маленьким — я и есть меньше, — и мир кажется больше. Грандиознее даже.
«Грандиозный» — очень удачное слово для описания различия. И этот Гранд-Каньон, как
говорят, просто огромный, когда видишь его с человеческого роста, и… в общем, я бы
хотел увидеть его как человек. Все в госпитале Флагстаффа говорили мне: «О, если ты
не помнишь свой несчастный случай там, то тебе определенно надо снова сходить и
посмотреть на каньон; это то, что надо увидеть перед смертью хоть раз».
Кас резко умолкает и слегка краснеет, сообразив, что только что сказал.
Он поспешно добавляет:
— Конечно, они понятия не имели, что у меня рак, в тот момент мне еще не поставили
диагноз — они говорили в общем. Но все говорили: «Когда поправишься, обязательно
возвращайся, это незабываемое зрелище». То есть буквально каждая сестра, каждая
санитарка, каждый врач советовал мне на него посмотреть, и хозяин мотеля, где я
остановился позднее, и работники в кафе — у каждого было мнение о том, какие тропы
самые живописные, откуда открывается лучший вид. Они все бывали там десятки раз.
Люди приезжают туда со всего мира, только чтобы посмотреть каньон. — Он делает
паузу и заканчивает словами: — Люди обожают этот каньон. Поэтому я бы хотел увидеть
его как человек.
«Перед смертью». Этого он не говорит, но, конечно, он имеет в виду именно это.
— Я бы и сам не отказался его посмотреть, — соглашается он. — Знаешь, я ведь там ни
разу и не был. Исколесил всю страну, а вот туда как-то не добрался.
— Как это? — не понимает Сэм. Он совсем сбит с толку. — Это был Брайс? Ты серьезно?
И только тогда Дин соображает, что Сэм так и жил много лет с этим заблуждением. О
том, в каком именно каньоне они побывали, когда ему было четыре года.
— Э… наверное, мы гм… так и не сказали тебе, да? — произносит Дин. Сэм смотрит на
него в полном замешательстве, и Дину становится неловко. Он пытается объяснить: —
Тебе было четыре, приятель. Вышло так… Получилось так, что… — Он начинает
нервничать, но тем не менее продолжает: — Понимаешь, отец поклялся, что свозит нас
в Гранд-Каньон покататься на мулах, и ты с таким нетерпением этого ждал! Но потом,
конечно, подвернулась очередная охота. Ну, ты же знаешь, как всегда подворачивалась
охота? Как, что бы он ни обещал, планы всегда менялись, потому что всегда
подворачивалась охота? И это происходило буквально каждый раз?
Сэм медленно кивает. (Они оба помнят очень ясно эту особенность своего детства.)
Кастиэль настороженно смотрит на них обоих. Дин продолжает:
— Пока отец занимался этой охотой, мы очутились посреди Юты, и ты был просто
безутешен. Ты так хотел покататься на этих мулах! Но ведь в Юте тоже есть каньон!
Брайс-Каньон! И это тоже национальной парк! И там тоже есть мулы! И оказывается,
что в Брайсе на мулах разрешается кататься даже детям, и можно спуститься на самое
дно и подняться назад всего за пару часов, потому что этот каньон гораздо меньше. В
общем, я уговорил отца, чтобы он отвез нас туда сразу после охоты. И гм, ты
спросил, Гранд-Каньон ли это, и отец такой: ну, это большой каньон, так что в своем
роде это «гранд»-каньон…
Выражение лица у Сэма становится решительно горестное, как будто рухнуло его
детское воспоминание. Дин в отчаянии говорит:
— Там было охренеть как красиво, Сэм, ты вспомни! Было же офигенно, разве нет? И ты
был в таком восторге, что наконец оказался в «гранд»-каньоне, что мы просто… просто
не стали объяснять тебе, что каньона два… — Он умолкает, понимая теперь, что надо
было все-таки в какой-то момент рассказать правду Сэму. Кас наблюдает за ними очень
тихо, как будто понимает, что за этим стоит своя история.
Конечно, это лишь одно звено из бесконечной цепочки лжи и полуправд, сопровождавших
Винчестеров все эти годы, но почему-то теперь эта ложь кажется жестокой.
— Ох черт, приятель, — говорит Дин. — Правда, я даже как-то не осознавал, что так
никогда и не объяснил тебе этого. И совсем забыл об этом. Прости…
— Мне было четыре, что означает, тебе было восемь, — говорит Сэм, качая головой и
все еще посмеиваясь. — Это на отце вина, не на тебе. Ладно. Это объясняет, почему,
когда я был во Флагстаффе, я все спорил с местными о том, насколько каньон большой
и сколько занимает поездка на мулах. И я даже не потрудился тогда сходить к Гранд-
Каньону — пока жил во Флаге, — потому что был уверен, что я его уже видел! — После
паузы он спрашивает: — Так… просто из любопытства… сколько занимает поездка на
мулах на дно настоящего Гранд-Каньона?
— Да блин, два дня! — отвечает Дин сразу — он до сих пор помнит эту деталь с тех
пор, когда пытался убедить отца, что Брайс-Каньон им вполне подойдет. — Это
чудовищный тур: целый день вниз, потом ночь внизу и еще день обратно наверх. И,
кстати, оказалось, что детей в эти туры все равно не пускают. Там ограничение по
росту, и нагрузка весьма суровая.
— Так это в Брайс-Каньоне мул ураганно пердел? — спрашивает Сэм, как будто ему
важнее всего прояснить именно эту деталь.
— Ну тогда решено, — заключает Кас, и Сэм с Дином поворачиваются к нему. Кас держит
в руках телефон и уже занес палец над кнопкой звонка. — Я запишусь на обследование
туда, — говорит он. — К флагстаффскому коту, на двадцать шестое декабря. А
Рождество проведем у Гранд-Каньона. Все согласны?
Как только они принимают решение, Дину вдруг не терпится отправиться в путь.
— Можно выехать завтра утром, наверное, — говорит Сэм нерешительно. — И добраться
туда вечером в канун Рождества.
— Или можно выехать сейчас, — отвечает Дин. Он уже видит открытую дорогу,
простирающуюся перед ними до горизонта. И в кои-то веки эта дорога ведет куда-то
помимо химического мотеля.
Но дело не только в Дине. После месяцев езды из Канзаса в Денвер и обратно всем им
хочется наконец-то отправиться в более радостную поездку. В поездку, в конце
которой их не ждет химиотерапия или вынужденная изоляция друг от друга, — в такую,
которая вместо этого просто уведет их… куда-нибудь далеко.
Дин полагает, что придется уговаривать Сэма и Каса выехать сразу же, но только лишь
он упоминает эту идею, как Сэм садится за лэптоп изучать мотели Флагстаффа, а Кас
без лишних слов встает и начинает упаковывать в кулер Клэр еду Джоди и перекус в
дорогу.
Каких-то десять минут спустя Дин уже забрасывает сумки в багажник Импалы. Знакомое
предвкушение автопутешествия закипает в его венах: кажется, такой сильной тяги к
этому он не испытывал уже месяцы. Он наконец начинает осознавать: химия у Каса
закончилась, Кас свободен (по крайней мере, пока), и им не нужно больше держаться в
дне езды от Денвера! И идея вот так сорваться с места внезапно захватила их всех:
пьянящая мысль о Гранд-Каньоне зовет их, как песнь сирены.
***
Это морозный ясный зимний вечер, и легкий иней покрывает колючие поля Канзаса.
Первым за руль садится Дин; Кас — рядом с ним, отдыхает, привалившись к
пассажирской двери, в гнездышке из подушек и одеял. Сэм растянулся сзади со своей
одной подушкой: теоретически он должен спать, чтобы сменить Дина за рулем позднее,
но еще рано, и он с головой углубился в телефон, занятый каким-то сложным выбором
мотеля. Как выяснилось, он ищет место «с настоящей кухней», чтобы приготовить
рождественский ужин. (И еще пишет Саре, чтобы известить ее об их новых планах на
праздники.)
Они еще даже не доехали до шоссе I-70, когда Кастиэль подвигается ближе к Дину.
И еще ближе. Вскоре Кас уже сидит в центре переднего сиденья. Он подтягивает к себе
подушки и одеяла и спрашивает Дина, не укрыть ли его тоже.
— Ты еще не оправился после болезни, — напоминает ему Кастиэль. — И можешь
простудиться, если замерзнешь. Одеяла хватит на нас обоих.
Дин бросает взгляд в зеркало заднего вида и замечает, как Сэм улыбается про себя.
Но он по-прежнему занят телефоном и притворяется, что не подслушивает.
Кас не только набрасывает угол одеяла ему на ноги, но и, подвинувшись еще ближе,
пробирается под одеяло рукой, чтобы сжать его бедро.
И потом Кас уютно прислоняется к Дину сбоку. Вокруг плеч Дина оседает слабая лента
тепла: должно быть, Кас расправил крыло у него за спиной.
Чудесно чувствовать Каса так близко, его рука на бедре даже начинает немного
отвлекать Дина. «Определенно опасен», — думает Дин, тихо улыбаясь ему. Кас
подмигивает в ответ с неожиданной обольстительностью, которая вызывает у Дина
улыбку. И конечно, от знания, что сейчас он обнимает Дина крылом, чувство просто
волшебное.
— Клянусь, я в порядке, — шепчет Дин. — На этой неделе мне гораздо лучше. Прекрати
волноваться.
— Я прекращу волноваться, если ты начнешь за собой следить, — шепчет в ответ Кас,
снова сжимая его бедро (и, кажется, слегка сжимая теплое крыло у него за спиной).
— Не оставайся за рулем долго. Помни, что тебя должен сменить Сэм. И потом я тоже
возьму на себя смену.
— Тебе надо отдыхать, Кас, — начинает возражать Дин. — Мы с Сэмом доедем вдвоем.
Тебе не нужно садиться за руль.
— Но я могу вести машину, — настаивает Кас. — Это длинный переезд. Позволь мне
помочь.
В конце концов Дин согласно кивает. Но Кас успокаивается лишь немного и даже после
этого явно пытается вести себя как можно бодрее, сидя рядом с Дином и оживленно
глядя по сторонам. Он даже принимается комментировать увиденное за окном:
украшенные рождественскими огнями дома, заправки, где можно остановиться, указатели
на выезд на шоссе — как будто помогает с навигацией и готов сменить Дина в любую
секунду. Но уже пятнадцать минут спустя он начинает клевать носом. Его рука
замирает у Дина на бедре, и вскоре он задремывает, привалившись к плечу Дина.
Дин наклоняет голову, пытаясь разглядеть его лицо, немного волнуясь, все ли с ним
нормально. Но похоже, Кас в порядке: он дышит ровно — просто заснул. Что означает,
он, должно быть, еще очень уставший после химии на этой неделе. Да и после всей
химии.
Кас прав: это длинный переезд. До Флагстаффа больше двенадцати часов — одним махом
проехать тяжело. Сэм уже предложил остановиться часа через два-три — может быть,
даже переночевать в мотеле, пока они еще в Канзасе, и закончить путешествие завтра.
В таком случае они будут ехать почти весь завтрашний день. Но завтра уже канун
Рождества, а потом Рождество. Им придется смотреть каньон в спешке, так как на
следующий день после этого у Каса обследование.
Было бы очень здорово уложить его в удобную кровать раньше, чем в ночь перед
Рождеством.
В зеркало заднего вида Дину видны только колени Сэма — должно быть, он лежит. Сэм
приподнимается на локте: его колени исчезают из виду и появляется лохматая голова.
Он сонно моргает, глядя на Дина в зеркало.
— Мы доберемся туда только завтра вечером, — замечает Сэм тихо (он шепчет — видимо,
чтобы не разбудить Каса). — Зачем?
— Можем и пораньше успеть, — шепчет в ответ Дин. — Было бы хорошо заселиться сразу
как приедем завтра. Вместо того чтобы сидеть в машине и ждать пяти вечера, или во
сколько там обычно начинается заселение… — Он смотрит вниз на Каса, после чего в
итоге снова прикладывается щекой к его шапке. Сэм молча наблюдает за этим в
зеркало. Потом вынимает телефон.
— Без проблем. Кстати, это полноценный дом, — сообщает Сэм. — Это Airbnb, не
мотель. А то Сара все надо мной смеялась за то, что мы никогда не пользовались
Airbnb. Там должна быть полноценная кухня с посудой — все как положено. И отдельные
спальни. — (Он умудряется вставить это последнее замечание так, как будто оно не
представляет особого интереса.) Зевнув между делом, Сэм добавляет: — Прямо в центре
города. Будет мило. В общем, разбуди меня на мою смену, ладно? Часика через два?
— Дин кивает, и Сэм снова исчезает в зеркале, завалившись спать.
Зевок Сэма выглядел вполне искренним, и вскоре сзади начинает доноситься тихий
храп: Сэм, должно быть, отключился окончательно.
Это напоминает Дину о том, как много и Сэм работал все эти недели. Кажется, сейчас
Дин единственный из них троих чувствует себя хорошо — но, конечно, Дину
единственному довелось как следует отдохнуть за прошедшую неделю. И Кас, и Сэм,
похоже, совсем вымотаны.
В Импале воцаряется мирная тишина; единственные слышные звуки — это рокот мотора,
шорох шин по асфальту и тихое пение со старой кассеты Doobie Brothers. Дин
приглушает громкость музыки еще немного (для этого ему приходится очень осторожно
протянуть руку к магнитоле — так, чтобы не потревожить неустойчивое положение Каса,
привалившегося к его плечу). Музыка становится едва слышной. Дин умудряется
переложить правую руку Касу за плечи и настраивается на долгую дорогу.
Обнять Каса приятно, но он кажется уж очень худым. Даже через теплую зимнюю куртку
прощупываются его острые лопатки и резко выступающие кости плечевого сустава.
«Но теперь он пойдет на поправку», — говорит себе Дин, поглаживая Каса по худому
плечу. Кас шевелится от прикосновения и чуть просыпается. Его рука снова сжимает
бедро Дина, после чего Кас поднимает голову и целует Дина в щеку.
Это такой нежный поцелуй. Такой бесстрашный… такой простой… такой ласковый.
Такая мелочь…
Кас пытается снова уснуть, но теперь он, похоже, не может найти удобное положение:
когда рука Дина лежит у него за плечами, его голова соскальзывает с плеча Дина, как
только он задремывает. Он пару раз, вздрогнув, просыпается и пытается сменить позу,
подоткнув подушку под подбородок, чтобы она подпирала голову. Дин ощущает спиной
теплый трепет, как будто крылья Каса беспокойно шевелятся.
— Что? Куда? — не понимает Кас. Он осматривается вокруг себя, чуть полнее
проснувшись. — Тут нет места.
Кас только смотрит на Дина, нахмурившись, словно эта концепция ему незнакома.
Дину приходит в голову, что, может быть, Кас никогда и не клал голову никому на
колени. И никто не клал голову на колени ему.
— Используй мою ногу как подушку, — объясняет Дин. — Давай, ложись. Клади голову
вот сюда.
Кас смотрит на него секунду, потом пересаживается, осторожно опускаясь, пока его
голова не оказывается у Дина на бедре. Он сбрасывает зимние ботинки и подгибает
ноги у двери, обернув их дальним концом одеяла. Долгое время он лежит напряженно,
но в конце концов расслабляется и опускает вес головы на ногу Дина полностью. Одну
руку он поднимает к подбородку, ласково обхватив Дина за колено. Дин забирается
пальцами под край его шапки и начинает поглаживать его по затылку.
— В этом и смысл, — отвечает Дин. Он гладит Каса по голове, и Кас время от времени
сжимает его колено. Импала урчит и мчится вперед.
— Не забудь разбудить меня на мою смену, — бормочет Кас. Он уже опять засыпает, так
что его речь становится невнятной. Глубоко вздохнув, он закрывает глаза, сжимает
колено Дина еще раз и погружается в сон.
Дин еще какое-то время гладит его голову, потом переносит руку ему на плечо. В
качестве эксперимента он смыкает пальцы вокруг бицепса Каса. Похудели не только его
плечи: его рука тоже ужасно тонкая. Раньше ведь у него там был порядочный объем
мускулатуры. А теперь это кость, обтянутая кожей.
«Но теперь ему станет лучше, — думает Дин снова упрямо. Он пытается не обращать
внимания на худобу Каса и возвращает руку на его голову, поглаживая его по шапке.
— Химия закончилась. Снимки будут хорошими, доктор Клайн скажет, что повторный курс
не нужен, и Кас начнет поправляться. У него снова вырастут волосы, он наберет вес,
синяки пройдут. И мышечная масса вернется, он ее наработает. Все изменится. Ему
станет лучше. Уже вот-вот».
***
За окнами проплывает залитый лунным светом заснеженный ландшафт. Долгое время они
едут на запад по шоссе I-70 — что немного удручает, потому что это та же самая
трасса, по которой они неделя за неделей добирались в Денвер, в химический мотель.
Но наконец настает чудесный момент, когда Дин съезжает с I-70, удаляясь на юго-
запад. Его сердце едва не прыгает от радости, когда он сворачивает с шоссе, и он
борется с искушением разбудить Сэма и Каса, чтобы отметить этот уход с пути
химиотерапии.
Они захватывают угол Колорадо. Дин смотрит на часы: почти десять вечера. Скоро
нужно будить Сэма, меняться местами. Но было бы здорово сначала выехать из
Колорадо. Не только с химической дороги, но и из химического штата. Конечно,
Колорадо не виноват в том, что стал местом химиотерапии Каса — на самом деле
Колорадо, возможно, спас ему жизнь. И тем не менее Дин ловит себя на том, что не
хочет останавливаться, гонимый каким-то суеверным чувством, что нужно вывезти
Кастиэля в целости из Колорадо, прежде чем отдавать руль Сэму.
Солнце уже давно село. Они проезжают через предгорье Скалистых гор, мимо темных
холмов, покрытых неопрятными хвойными деревьями, теперь припорошенными снегом.
Импала преодолевает невысокие горные перевалы в сопровождении редко разбросанных по
дороге машин — по всей видимости, едущих куда-то на праздники.
Наконец пару часов спустя появляется щит «Добро пожаловать в Нью-Мексико». Дин
встречает его с улыбкой.
Он почти будит Сэма и Каса, но потом опять решает дать им поспать.
Пока Дин ведет машину, вся история поэтапно разворачивается в его памяти. Все
месяцы, прошедшие с весны. Все жуткие события. И некоторые замечательные события
тоже…
Потом та ночь в мотеле во Флагстаффе, когда Кас сидел на кровати и смотрел, как Дин
спит. Дин вспоминает выражение лица Каса, которое он увидел, когда проснулся…
Твердое, как будто тот принял важное решение. И мрачное, предвещающее что-то
серьезное впереди — какую-то тяжелую надвигающуюся борьбу. «Я должен был догадаться
сразу», — думает Дин.
И потом эти странные летние месяцы, когда они думали, что Кас отдаляется. И Дин,
покинутый в Канзасе, наконец-то — наконец-то понимающий, что только что он потерял
лучшее, что могло бы быть у него в жизни. И в то же время пропускающий критические
улики одну за другой: повторяющиеся трехнедельные циклы, визиты в Денвер, шапку,
худобу, работу, смену диеты…
И та ночь, когда Дин впервые лег под одеяло. Та ночь, когда Кастиэль сделал первый
шаг.
«Я счастлив, мам, — думает Дин. — Я наконец-то счастлив. Или, во всяком случае,
пытаюсь быть… Был бы, и, думаю, Кас был бы тоже, если бы мы только победили этот
чертов рак. Победили его раз и навсегда».
Уже за полночь, и дорога почти пустая. Кассета Doobie Brothers играет по кругу уже
раз шестой, когда Дин наконец вспоминает, что давно пора посадить Сэма за руль. Он
сворачивает на ближайшую заправку с искренним намерением отдать ключи Сэму, когда
тот проснется. Но на заснеженной заправке тихо, пустынно и темно, Сэм не
просыпается, и Кас едва шевелится, когда Дин осторожно вынимает ногу из-под его
головы, подложив на ее место подушку.
Дин выскакивает из машины на морозный ночной воздух, захлопнув дверь как можно
тише, чтобы не разбудить остальных, и начинает заправлять машину сам, дрожа на
пронизывающем ночном ветру, дующем с ближайших темных холмов. Пока машина
заправляется, он отлучается в уборную, покупает кофе и через пару минут, снова сев
за руль, уже выезжает с заброшенной заправки обратно на пустое шоссе. Спать ему
совсем не хочется, а Сэму нужно выспаться, и Касу при его утомлении определенно
нельзя за руль, так почему не намотать еще несколько миль, прежде чем будить Сэма?
Дорога в эти ночные часы приятная и свободная, праздничного потока не будет до
утра, так чего останавливаться?
Отец называл это «дорожный раж», вспоминает Дин. Эту полуночную бессонницу, которая
порой овладевает тобой за рулем на длинных перегонах, когда вся усталость как по
волшебству исчезает и чувство такое, будто можешь ехать вечно. Под действием
дорожного ража тринадцатичасовой, даже четырнадцати-, пятнадцати- или
шестнадцатичасовой переезд начинает казаться сущим пустяком, плевым делом. Дин
однажды проехал таким образом тысячу двести миль за раз; короткий перегон до
Флагстаффа — ерунда в сравнении с этим. Флагстафф совсем близко. Буквально в одном
прыжке. Дин мог бы доехать даже до Тусона, мог бы доехать до самой границы, и
дальше, в Мексику. Они могли бы поехать хоть в Панаму, хоть в Перу, хоть в саму
Патагонию, долететь до самой Огненной Земли. Дин готов не останавливаться всю
дорогу, уехать прямо на другую сторону планеты за одну ночь.
Кажется, что Импалу не остановить. Это чудесная ночь. Взошла луна, мир залит ровным
серебристым светом, и звезды медленно катятся над головой рядом с сияющим белым
диском. Теперь они взобрались высоко в горную пустыню, и луна здесь такая яркая,
что вдали даже смутно виднеются холмы и горные утесы — большие темные глыбы тускло-
полосатого камня, покрытые серебристым снегом. Единственные попутчики Импалы на
дороге — огромные фуры с прицепами, которые путешествуют группами по три-четыре в
ряд. Иногда фуры встречаются вот так на полуночных трассах, словно рассеянное стадо
огромных ночных зверей, которые исчезают днем и выходят лишь с наступлением
темноты. Каждый прицеп освещен яркими полосами ночных оранжевых фонарей. На темных
холмах фуры замедляются и ползут вверх не спеша в правом ряду, мигая аварийными
огнями. Дин перестраивается влево, выжимает газ в пол, и Импала вырывается вперед,
пролетая мимо этих чудищ так быстро, что они кажутся почти нереальными,
галлюцинацией, кратким всполохом чего-то громадного оранжевого, проносящимся справа
и остающимся далеко позади, пока их большие круглые фары не сжимаются в зеркале
заднего вида до мелких точек, а затем не исчезают вовсе, как будто их и не было.
Импала повергает их все в прах.
И чем дальше едет Дин, тем больше ему кажется, что он сможет так же обогнать и рак.
Пронестись мимо, прибавить газу и улететь вдаль, так быстро, что рак никогда не
догонит их. Он увезет Кастиэля от всего этого — и его, и Сэма; умчит их обоих от
рака, от химии, от болезни, от синяков, от усталости. От всех тревог и страха. Если
Дин довезет их до самой Огненной Земли, может быть, рак не найдет их вовсе.
========== Глава 44. У меня тут рождественский ангел, с которым я хочу провести
время ==========
— Который час? — спрашивает Сэм, поднимаясь с зевком. Впереди на западе еще темно,
и над головой тускло мерцают звезды, но на восточном горизонте сзади начинает
распространяться светло-голубое зарево. Сэм оборачивается и смотрит сквозь заднее
стекло на светлеющее небо. — Это… рассвет? — с сомнением спрашивает он. Он
вытаскивает из кармана телефон и вглядывается в него несколько секунд, потом
бросает на Дина резкий взгляд в зеркало: — Что, уже правда семь утра? Ты же должен
был меня разбудить!
— Черт возьми, Дин… — начинает Сэм, но потом его отвлекает полоса придорожных
ресторанчиков и старых мотелей, мимо которых они проезжают. Многие заведения
украшены замысловатыми неоновыми вывесками: на некоторых изображены большие
светящиеся гамбургеры, на других — классические машины, анимировано продвигающиеся
по вывеске, или фургоны, запряженные лошадьми, неоновые ноги которых мигают,
создавая иллюзию перемещения взад и вперед. «Умеренные цены! Современные
удобства!» — зазывают вывески элегантным неоновым курсивом. На одной из них
причудливой старой орфографией написано: «Обогреваемые паром крытые гаражи!»
Вывескам, должно быть, как минимум полвека: сейчас они, наверное, уже считаются
историческими артефактами.
— Может быть, меня маленько зацепил дорожный раж ночью, — признается Дин. — Мы
действительно уже приехали. Неплохо, а? — Говоря это, он не может скрыть оттенок
гордости в голосе. На самом деле он очень собой доволен: он довез Сэма и Кастиэля
до самого пункта назначения в целости и сохранности всего за ночь.
— Ты ехал всю ночь, — заключает он почти обвинительно. — Это же рассвет на востоке,
да? Ты должен восстанавливать силы, Дин! И должен был пустить меня за руль.
— Хотел довезти вас сюда к Рождеству, — говорит он, похлопав Каса по колену и по-
дружески сжав его. — И хотел, чтобы вы отдохнули. Не суди меня.
— Но тебе же тоже нужно отдыхать! Ты был так болен всего две недели назад…
— Это было две недели назад — теперь я в порядке, — перебивает его Дин, снова
сжимая его колено. — Я чувствую себя отлично. Прекрати переживать. Посплю попозже,
пока вы с Сэмом пойдете по магазинам или еще куда-нибудь. Ты посмотри на город!
Смотри, как тут все нарядили к Рождеству. Разве не здорово тут очутиться?
— Я думал, в Аризоне пустыня, — говорит Дин. Сугробы вдоль шоссе 66 начались с час
назад, и, к удивлению Дина, с углублением в Аризону становились только больше.
— Разве тут не должно быть, типа… жарко? Я не ожидал такого снега.
— В северной части этого штата особый микроклимат, — объясняет Кастиэль. — Здесь
довольно большая высота — приблизительно шесть тысяч девятьсот десять футов над
уровнем моря.
— Мы, по сути, на вершине очень широкой плоской горы — вы теперь зовете ее плато
Колорадо. Это плато простирается на четыре штата, не только Колорадо. Флагстафф
расположен на нем, и Гранд-Каньон высечен в нем. Облака, которые приходят сюда с
запада, сбрасывают всю влагу, проходя над этой плоскостью, и, поскольку мы
находимся выше линии снега, эта влага выпадает как снег.
— Ну что ж, очень рождественский климат, — замечает Дин. Импала теперь катится
через крошечный центр Флагстаффа, мимо очаровательного скопления двухэтажных
кирпичных домиков колониального периода, целиком увешанных рождественскими
гирляндами. Маленькая городская площадь — на которой, как помнит Дин, летом
показывали фильмы для детей под открытым небом — теперь почти полностью занята
огромной елкой, зажженной сотнями голубых, красных и зеленых огоньков. Елка красиво
выделяется на фоне последних догорающих на небе звезд.
Несмотря на ранний час, некоторые магазины на площади уже открываются. Должно быть,
готовятся к последнему наплыву покупателей перед Рождеством. Дин снижает скорость,
чтобы все могли осмотреться. Импала курсирует мимо фешенебельных бутиков, крошечных
книжных лавок, магазинчиков, продающих винтажную обувь, сумки и сувениры с
символикой Гранд-Каньона. Один магазин целиком посвящен каким-то хипповским
кристаллам, еще один торгует мылом ручной работы, следующий — большими картинами
лошадей, скачущих по западным прериям. Они проезжают цепь пивоварен для студентов с
названиями вроде Wanderlust, Dark Sky Brewing и Mother Road Brewery ("mother
road" — «мать-дорога» — конечно, означает знаменитое старое шоссе 66). Есть и
хороший выбор изысканных ресторанов для родителей. Импала минует старый кинотеатр,
показывающий одни только рождественские фильмы — и Кастиэль оживляется, заметив,
что вся стена кинотеатра занята гигантской фреской, изображающей птиц. Всевозможных
птиц в полете.
Дин бросает на него тревожный взгляд, волнуясь, что вид крыльев может его
опечалить, но Кастиэль смотрит на фреску с теплой улыбкой.
Они проезжают кафе, уже полное утренних посетителей: его большие окна запотевают от
длинной очереди набившихся внутрь людей. Проезжают магазин сладостей, словно из
детской мечты — с большими витринами, где выложены яблоки в карамели, полосатые
конфеты-трости и гигантские радужные леденцы на палочках. Магазин сладостей тоже
открывается: внутри зажигается свет, и живая продавщица переворачивает табличку на
двери с «Закрыто» на «Открыто».
Все это донельзя живописно — похоже на игрушечный городок в шарике с искусственным
снегом.
— Тут просто до неприличия мило, — комментирует Дин. — Какой-то прямо Гарри Поттер
в американской провинции.
И тут Дину впервые приходит в голову, что, может быть, Сэм в свое время сбежал во
Флагстафф вовсе не потому, что хотел улизнуть от отца (или от Дина). Или, во всяком
случае, не только поэтому.
— О, спуск шишки! — восклицает Сэм. Он усмехается. — Об этом я слышал. Они опускают
эту огромную искусственную шишку в новогоднюю полночь. Как шар на Таймс-Сквер в
Нью-Йорке, только тут это шишка, и толпа здесь куда меньше.
Сэм теряется.
Дин усмехается.
***
Сэм диктует маршрут до их дома, снятого на Airbnb: это оказывается маленькое
бунгало всего в трех кварталах от центральных магазинов. (Дин решает не спрашивать,
во сколько оно им обошлось.) Сэму удается попасть в дом при помощи кода, который он
внимательно читает с телефона и набирает на устройстве на двери. Дин и Кас ждут
позади него — к тому моменту, когда Сэм открывает дверь, они оба уже дрожат. (Дин
начинает жалеть, что не оставил Каса ждать в машине: тут жуткий мороз — настоящая
зима.) Но дверь наконец открывается, и в прихожей их окутывает радушное тепло.
— Хозяин сказал, что оставит для нас отопление включенным, — комментирует Сэм.
— Теперь я понимаю, почему он об этом упомянул — зима тут, в Аризоне, нешуточная.
Боже, как же хорошо…
Дин заставляет Каса остаться дома, пока братья несколько раз возвращаются к Импале,
чтобы выгрузить все сумки и кулер с едой. К тому времени, как они заканчивают, Кас
уже обошел весь дом и везде зажег свет.
Тут очень красиво. Тут идеально. В доме имеется чудесная гостиная, обставленная, по
выражению Сэма, «с типичным флагстаффским шиком» («флагстаффский шик» включает
большое глянцевое фото в рамке с изображением утесов из красного камня, еще одно,
изображающее осиновые деревья с ярко-желтыми листьями, и собрание постеров с
живописью коренных американцев). Кроме того тут имеются три спальни — хотя,
конечно, нужны будут только две. Дин занимает одну для них с Кастиэлем — ту, что на
втором этаже. Она не самая большая, но в ней самая большая кровать с гигантским
королевским матрасом, несчетным множеством набросанных сверху подушек и очень
уютным на вид одеялом. Кухня в доме огромная. («Тут есть настоящий холодильник,
Сэм, — говорит Дин в удивлении. — То есть не мини-холодильник, а полноценный.
Поверить не могу».) В углу стоит обеденный стол. В гостиной имеется большой кожаный
диван перед огромным телевизором, богатая коллекция фильмов на DVD и камин. Там и
сям развешаны рождественские украшения. На столе даже стоит бутылка вина и миска с
шоколадными конфетами, а в холодильнике обнаруживается несколько бесплатных
бутылочек местного пива на пробу.
— Молодец, парень, — хвалит Дин брата, рассматривая бесплатное пиво. Даже название
у пива какое-то домашнее: ассортимент в холодильнике включает «Затерянное шоссе» из
пивоварни Mother Road, «Шато Американа» из Wanderlust, и эль «Кровь моих врагов» от
Dark Sky (увидев его, Дин усмехается). — Ты просто молодец, парень, — повторяет он
Сэму, открывая «Затерянное шоссе» для пробы.
— Это у тебя восемь утра, — отвечает Дин, поднимая бутылку в знак тоста. — А у меня
конец четырнадцатичасового перегона. И, по-моему, я заслужил пиво. Опрокину эту
соску и пойду проверю кровать. Ты не против, если мы с Касом займем королевскую
наверху?
— Ради бога, — отвечает Сэм, улыбаясь. Он явно доволен, что им понравился дом.
Если бы не тревожащая худоба Каса и вечная шапка на его голове, можно было бы
запросто вообразить, что никакой химии никогда и не было и весь рак оказался каким-
то ужасным ночным кошмаром.
Королевская кровать оказывается невероятно удобной. Даже лучше, чем в том дорогом
отеле в Денвере. Она застелена теплыми фланелевыми простынями, мягкими как бархат.
Одеяло толстое и пухлое, но при этом какое-то домашнее — в разы гостеприимнее, чем
стерильная атмосфера отеля. Дин смакует все это, пока ложится: замечает, как
подушки приятно проминаются под его головой, как одеяло уютно оседает вокруг тела.
«Касу понравится кровать», — думает он, засыпая, и снится ему только дорога, и как
Кас спит у него на колене, и бесконечное урчание Импалы в ночи.
***
Дин просыпается позднее и застает Кастиэля, одетого в одну футболку и боксеры,
сидящим на дальнем краю кровати спиной к Дину. Судя по углу солнечных лучей,
падающих в окно, прошло несколько часов — вероятно, уже за полдень. Кас вытирает
голову полотенцем: Дин понимает, что, похоже, он только что принял душ — он весь
выглядит немного влажным. И дрожит: в постели уютно и тепло, но воздух в комнате
прохладный, и Кас не до конца обсох, как будто торопился добраться из душа в
постель.
Пока Дин наблюдает, Кас осторожно опирается на локоть, приподнимает одеяло дюйма на
три и пробирается под него одной ногой, затем второй. Он двигается со скоростью
улитки. О, он пытается не разбудить Дина!
Дин переворачивается к нему, забираясь рукой под одеяло. Кас — холодный, и, когда
Дин обнимает его теплой рукой, Кас издает удивленный вздох, переходящий в стон
удовольствия.
— Ты такой теплый! — говорит он, переворачиваясь к Дину. — Как тут хорошо… — Но
потом нерешительно спрашивает: — Погоди, тогда я, наверное, кажусь тебе холодным,
да? Я холодный? — Он прямо-таки ледяной и уже пытается отодвинуться, но Дин сжимает
хватку, дополнительно обвив ногой его бедра, и подвигается ближе.
— Иди сюда, ледяной ангел, — требует Дин. Кас сдается и тает, прижимаясь к нему со
вздохом.
Следуют чудесные долгие мгновения, когда Кас уютно укладывается в объятии Дина. Дин
обнимает его крепче, пытаясь передать ему как можно больше тепла, и прохладная кожа
Каса наконец начинает нагреваться.
— Лучше, — подтверждает Кас. — Но я пытался не разбудить тебя. Я знаю, тебе еще
нужен отдых.
— Зато тебе нужно согреться, — замечает Дин.
Кас издает тихий вздох, переходящий в дрожь. Дин снова сжимает объятие (и рукой, и
ногой), и Кас сознается:
— Я немного замерз, наверное, да. Я гулял по центру города с Сэмом — там очень
красиво, и мы нашли чудесное кафе с очень вкусным супом — тыквенным супом — и чаем
с корицей, но даже после супа и чая, пока мы шли назад, я почувствовал, что немного
устал. И немного замерз. Так что Сэм предложил мне вздремнуть с тобой. Он отвез
меня назад и велел принять горячий душ. И я начал принимать душ, но вода нагрелась
не сразу, и… наверное, я не дождался, пока она нагреется.
— Почему?
— Меня очень тянуло в кровать. Или вернее… к тому, что в кровати. Поэтому я принял
холодный душ.
— Да. И даже велел передать тебе, что его не будет еще пару часов. Сейчас два; он
вернется в четыре.
— Его точные слова: «в четыре и ни минутой раньше, и можешь передать это Дину». —
Кас поворачивается к Дину еще немного, и на его губах снова порхает эта коварная
улыбка. — Если я правильно запомнил.
— Я уверен, — отвечает Кас. — Он зачем-то рассказал мне свой вечерний план шоппинга
три раза подряд… — И на этом Кас умолкает — наверное, потому что Дин начал его
целовать. Сначала в щеку, потом в кончик носа, потом прямо в губы — и о, как
чудесно, что больше им не мешают маска и перчатки! Снова соприкасаться кожей,
лицами, губами просто волшебно, это лучшее ощущение на свете, и Дин не может им
насытиться. Он жадно проводит руками по голове Каса, снимая с него обезьянью шапку,
отбрасывая ее в сторону и целуя, целуя, целуя его. Потом добавляет язык, исследуя
каждый дюйм губ Каса, его вкус и ощущение его языка, когда Кас начинает отвечать на
поцелуй.
Толстовки с запахом ленивца больше не нужны! Можно надеяться, и не будут нужны уже
никогда. Можно надеяться, теперь Кас сможет упиваться запахом Дина без всяких
проблем. И Дину тоже нравится запах Каса. Дин с удивлением понимает, что и он рад
избавиться от больничных запахов — от хлопкового запаха маски, от запаха нитриловых
перчаток, от слабого металлического аромата, который приставал к Касу всякий раз,
когда он возвращался с химии. Вместо этого Кас пахнет чистотой и простором. Сегодня
на нем даже своего рода праздничный парфюм: Дин различает слабый аромат пряностей
того тыквенного супа и следы коричного чая… и соблазнительные нотки чего-то еще:
словно сочетания вереска и дыма хвойного костра — судя по всему, запах самого Каса.
Он пахнет восхитительно.
И на вкус он восхитителен.
— Вероятно, тебе стоит еще поспать, — бормочет Кас, растянувшись поверх Дина. Они
целуются уже минут пять, не отрываясь друг от друга, как парочка подростков.
— Я посплю, — отвечает Дин. — Потом. У меня тут рождественский ангел, с которым я
хочу провести время сначала. — Он чувствует, как Кас замирает и делает
нерешительный вдох, как будто собирается спросить, кто этот «рождественский ангел»,
с которым Дин будет проводить время.
— Я никогда не думал о себе как о рождественском ангеле, — сознается Кас. — Я почти
не имел отношения к Рождеству. То есть не участвовал непосредственно в Вифлеемской
звезде или каких бы то ни было событиях тех дней. Я в то время был командирован к
Черному морю. И конечно, я уже не ангел теперь…
— Ты совершенно точно ангел, — уверяет его Дин. Кас не выглядит убежденным и на
этот раз затихает на довольно долгое время.
— Да ангел ты, дурачок, — говорит Дин, поднимая руку к щеке Каса. На лице Каса
отражается неуверенность: он хмурится и набирает воздуху, как будто готов начать
спорить, но Дин прерывает его: — А. У тебя все еще есть крылья. Ну и что, если
перьев нет, — у тебя есть крылья, приятель. Б. Ты до сих пор слышишь молитвы — по
крайней мере, иногда. В. Ты чудесным образом исцеляешь маленьких девочек
собственной благодатью и собственным чертовым пером. И Г. Тебе просто… не все
равно, Кас. Даже если бы ты не слышал молитв, и даже если ты не можешь никого
больше исцелить, даже если бы у тебя вообще не было крыльев, ты все равно был бы
ангелом. Даже рождественским ангелом.
Голубые глаза Каса потеплели: за время речи Дина сомнение в них постепенно
сменилось трогательным, полным слез взглядом.
— Ты мой рождественский дурачок-ангел, — добавляет Дин еще раз, чтобы донести свою
мысль кристально ясно, и с этими словами тянет голову Каса вниз и целует его снова.
На этот раз Дину приходит в голову провести руками по плечам Каса, над его крыльями
(или, может быть, сквозь них?). Кас вздыхает при этом прикосновении. Дин делает это
снова, Кас вздыхает снова и опускает голову ему на плечо. Дин пробегает одной рукой
по шее Каса, другой — по его лопаткам. Прямо по крыльям. Кас издает тихий стон.
В кровати вдруг становится слишком жарко — одеяло, которое раньше казалось таким
уютным, теперь напоминает печь. Вся комната внезапно накалилась. Кас садится и
сбрасывает все одеяло с кровати на пол вместе с простыней, которая была под ним.
— Я думал, ты устал, — говорит Дин (избавляясь тем временем от собственных трусов и
футболки).
— Уже нет, — повторяет Кас, и его голос немного хрипнет, пока он смотрит, как Дин
раздевается. У Дина теперь полноценная эрекция. И у Каса тоже.
Долгое время Кас лишь наблюдает, стоя у кровати. И неожиданно для себя самого Дин
чувствует, как в нем пробуждается эксгибиционист. Он нечасто занимался подобными
вещами, но сейчас все получается само собой: Дин медленно облизывает ладонь,
медленно обнимает рукой член и начинает себе дрочить. Медленно, медленно. Глаза
Каса расширяются — он не может отвести взгляд, его губы приоткрываются, и член
выпрямляется еще немного, когда Дин позволяет себе издать один лишь тихий звук. С
губ Каса срывается ответный тихий вздох. Его реакция дарит Дину невероятно острые
ощущения.
Осмелев, Дин слегка разводит ноги, чтобы Касу было лучше видно. Тот даже стонет,
потом прикусывает губу и обхватывает руками собственный член. И пока Дин ласкает
свой член, Кас начинает ласкать свой.
Дин не сразу замечает, что Кас намеренно копирует его движения. Дин облизывает
палец и проводит им вокруг головки; Кас облизывает свой палец и проводит им по
головке своего члена, издавая тихий вздох удовольствия. Дин путешествует свободной
рукой по животу вверх, к соскам; Кас делает точно то же самое, проскользнув рукой
под футболку. Дин обхватывает самое основание члена кольцом из пальцев и медленно
скользит им вверх; Кас делает точно то же самое. Это зрелище абсолютно
завораживает. И даже слегка дезориентирует, как будто Дин каким-то образом
мастурбирует Касу при помощи телекинеза. Член Дина крепнет еще больше; Дин снова
облизывает руку и начинает делать более размашистые движения по всей длине ствола.
Будет ли Кас повторять за ним все? На ум приходят разнообразные варианты, но
сосредоточиться на всех возможных экспериментах становится тяжело, потому что
теперь Дину приходится начать дрочить себе жестко и быстро. Кас делает то же.
Меньше чем через минуту они оба тяжело дышат, и Дин начинает волноваться, что
кончит до того, как почувствует на себе руки Каса. Кроме того, похоже, Касу
становится трудно удерживать равновесие. Он настолько забылся в ощущениях,
настолько сосредоточился на Дине, глядя на него своими большими темными глазами,
что даже немного покачивается на ногах.
Все, что требуется Дину в этот момент, это поманить его одним пальцем. Этот жест
был бы донельзя пошлым, если бы Дин не был так сильно заведен. Одно движение
пальца, один намек на приглашение — и Кас взбирается на кровать. И внезапно это он
управляет ситуацией (Дину приходит в голову, что, может быть, так и было всегда),
склонившись над Дином на четвереньках, нависая соблазнительно близко. Кас медленно
оседает на бедра Дина, взявшись за его член обеими руками.
— Уже нет, — отвечает Кас. Он обхватывает руками оба их члена, прижимая их друг
другу, и Дин шипит от остроты ощущения. Кастиэль закрывает глаза и запрокидывает
голову. Дин смотрит на него, открыв рот и не в силах оторвать глаз: от этого
зрелища у него захватывает дыхание. После химиотерапии Кас должен выглядеть тощим и
тяжело больным, разве нет? Разве не должно казаться, что он на пороге смерти? И
конечно, может быть, футболка висит на нем слишком свободно (может быть, именно
поэтому он ее и не снял), и руки его худые — безусловно, но это выражение его лица!
Ничего эротичнее этой картины, когда он сидит так, с запрокинутой головой, тяжело
дыша и приоткрыв губы, Дин в своей жизни еще не видел. Позади Каса заметно слабое
искажение воздуха, словно теплое марево — вероятно, порожденное его крыльями?
Становятся ли его крылья горячими, когда… когда он сам разгорячен?
Кас делает паузу, глядя вниз на Дина из-под прикрытых век. На его щеках появился
румянец, он дышит тяжело. Он дает Дину пять секунд, чтобы взять себя в руки, затем
приподнимается на коленях и подается вперед, пока не оказывается над его членом.
Дин не сразу догадывается, что Кас задумал, но потом Кас заносит руку за спину,
обхватывает член Дина теплой рукой и начинает опускаться на него. Они оба стонут,
когда головка члена надавливает на что-то горячее, нежно-мягкое, и оно поддается —
оно раскрывается, уступает, Дин проникает внутрь…
Он осознает, что схватил Каса за бедра, и больше всего хочет просто дернуть его
вниз, вонзиться глубоко, погрузиться в него по самые яйца…
— Ах да, смазка, у меня есть, у меня есть вот здесь… — спохватывается Кас. Он
бросается на четвереньках через кровать к тумбе и начинает рыться в ящике. — Я
совсем забыл. Но у меня есть, и я уже помылся — я поэтому и принял душ, я
посмотрел, что нужно сделать… — Через мгновение он возвращается.
— Нет, Кас, нам правда нельзя, — говорит Дин, чувствуя себя отвратительно оттого,
что приходится прерывать такой восхитительно волнующий момент. Но это надо сделать.
— Твой врач же не разрешил, помнишь?
— Но я уже закончил химию! — восклицает Кас. В руке у него маленькая коробочка со
смазкой (и когда он ее купил?) — он уже вскрывает ее зубами. Выплюнув кусок
картона, он вытаскивает из коробочки тюбик, добавляя: — Думаю, теперь уже можно,
раз химия закончилась…
— Ты думаешь, что можно? Ты же закончил курс всего четыре дня назад, — возражает
Дин, теперь начиная всерьез волноваться. На память ему приходят ужасные минуты в
химическом мотеле, когда Кас кашлял кровью. Потоком крови. Когда он побледнел как
полотно, когда его губы посинели… Когда он потерял сознание на полу. «Весь
пищеварительный тракт может кровоточить» — Сэм ведь так сказал.
Дин спрашивает:
— Разве не нужно время на восстановление? Чтобы, типа, все зажило? Я просто не хочу
навредить тебе, Кас. Правда…
— Но я хочу этого, Дин! — восклицает Кас. На его лице отражается искренняя досада.
Он прекращает возиться с тюбиком смазки, откладывает его в сторону, обнимает руками
голову Дина и наклоняется вперед, глядя ему прямо в глаза. — Я хочу чувствовать
тебя в себе. Внутри, — говорит Кас горячо. — Я только хочу испытать это, Дин, хотя
бы раз!
Такие слова из его уст невероятно заводят, конечно… Однако в голосе Каса слышна
даже нотка злости. И… чего-то еще — чего-то близкого к отчаянию.
Дин какое-то время смотрит на него, растерявшись. Он знает, что это переломный
момент: эрекция у Каса уже начинает проходить, да и у Дина тоже, и через еще четыре
секунды вся эта изумительная горячая прелюдия, это волшебное праздничное мгновение
будут испорчены. Дин уже чувствует неизбежность этого исхода, уже предвидит его —
по выражению, закравшемуся в глаза Каса. В них читается вся его нужда, все желание,
вся досада. И весь страх.
Видеть его отчаяние невыносимо, и Дин машинально поднимает руку, чтобы погладить
его по затылку. Взгляд Каса при этом теплеет, как Дин и ожидал: но на самом деле
Дин просто пытается выиграть время, надеясь ненадолго приободрить Каса и между тем
придумать какое-нибудь реальное решение.
— Как насчет другой части меня? — предлагает Дин. — Внутри тебя, я имею в виду.
— Какой другой части? — спрашивает он, прищурившись. — Ноги, что ли? Уха?
— Нет, у меня есть идея, — говорит он. — Слышал когда-нибудь про римминг?
***
Оказывается, Кас не очень знаком с этим термином. Дин ничего не объясняет — говорит
только: «Доверься мне. Думаю, тебе понравится». Он садится и берет смазку, планируя
использовать ее во время начальной фазы не-римминговых активностей (и оказывается,
что Кас купил смазку с клубничным вкусом). Он тянет Каса за руку. Кас поддается,
подползая ближе: он явно немного растерян и озадачен, но ему любопытно, и, что
лучше всего, кажется, они успешно обошли препятствие из запрета на анальный секс,
чуть было все не испортившее. Дин размещает Каса в центре кровати и медлит секунду,
глядя на подушки и обдумывая позиции и механику. Нужно принять во внимание все
шрамы от операций… и акт не должен требовать от Каса физических усилий — надо,
чтобы он совершенно расслабился и ему не требовалось никоим образом себя
поддерживать…
— Давай-ка сделаем так, — говорит Дин, подтягивая его еще ближе и перекладывая
подушки вокруг. — Ты ложись, на бок — да, вот так, и подними немного ногу — верхнюю
ногу, я имею в виду — так, и давай положим подушку тебе между коленей… мне нужен
доступ, приятель. Полный доступ между твоих ног, спереди и сзади. Подогни ногу
повыше. Подложи эту подушку под колено. О, и надо подстелить полотенце, вот так.
Вот, хорошо…
Ясно, что Кас понятия не имеет, к чему ведет Дин, и Дин сам не уверен насчет
позиции. Как и в случае с пеггингом, Дин занимался подобными вещами с девушками (он
много чем занимался с девушками), но еще никогда не пробовал этого с парнем, и из-
за необходимости доступа к члену тут все немного иначе. Не говоря уже про шрамы и
прочее. Так что приходится поэкспериментировать. Но вскоре Дин находит угол, при
котором Кас лежит на боку, подогнув верхнюю ногу повыше, чтобы она не мешалась, и у
Дина есть полный доступ к его промежности. Замечательно.
Дин начинает с медленного, нежного минета, пока смазывает палец; потом массирует
пальцем кожу вокруг заднего прохода Каса и медленно, медленно проникает внутрь. О
таких вещах Кас знает, конечно: его палец или два (или три) уже побывали внутри
Дина. Но Дин такого с Касом еще не делал. Он знает по личному опыту, что от одного
пальца физических проблем возникнуть не должно: палец ничего не растянет и не
вызовет кровотечения.
— А, твой палец, — бормочет Кас. — Конечно. Это… приятно… это очень приятно… — Он
испускает длинный вздох.
— …что? — бормочет Кас, глядя на него вниз. — А что еще у тебя есть?
Член Каса снова крепнет, и это придает Дину уверенности. Даже весьма хорошо
крепнет. Но только когда Кас тихонько с придыханием стонет, Дин знает, что все
получится. Они снова в игре: чудесный паровозик рождественского секса снова встал
на рельсы. Все получится, и Кас будет на седьмом небе — Дин доставит ему обалденное
удовольствие. Теперь это уже превратилось в кампанию, в вызов: подарить Кастиэлю
лучший в мире рождественский оргазм. (Дин совершенно забыл о собственном
удовольствии. Его член почти совсем обмяк, настолько он сосредоточился на Кастиэле.
Но это неважно.)
Идея с одним пальцем оказалась очень удачной (настолько удачной, что Дин даже
задумывается, нужен ли вообще римминг. Но нужен или нет, будет хорошо). Когда
дыхание Каса тяжелеет, Дин решает, что пора. Он выпускает член Каса изо рта,
сдвигается на кровати, разводит его ягодицы, наклоняется, высовывает язык и рисует
им долгий, уверенный круг, который затем сужает по спирали.
— А! — выкрикивает Кас. — Дин… что…. — Он делает дрожащий вздох. — Что ты делаешь?
Конечно, в наши дни в римминге нет ничего особенного (важно только помыться как
следует, и оказывается, что Кас безупречно чист. Похоже, он нашел кое-какую
полезную информацию онлайн — что бы он ни сделал во время своего холодного душа, у
него получилось). И с Касом все… по-другому. Не так, как с девушками. Конечно,
ландшафт иной: совсем рядом есть член — завораживающий налитый кровью пульсирующий
член всего в паре дюймов; есть мошонка и яйца («Яйцо, — напоминает себе Дин. — У
него только одно», но эта деталь не кажется важной). Волос нет вообще — что, как
Дин сначала полагает, означает, что Кас начисто побрился, пока Дин не вспоминает:
конечно, Касу бриться вовсе не нужно.
В конце концов, есть что-то поистине возбуждающее во всей этой затее — в том, чтобы
провести настоящего ангела подобным самым что ни на есть земным путем, исследуя
низменную физиологию смертного тела, в котором он оказался пойман… и сделать из
этого источник истинного наслаждения. Эта смесь табуированного, священного,
непристойного и ангельского пьянит, и Дин увлекается все больше. (Его эрекция
вернулась, хотя Дин едва ее замечает.) И Кас теперь откровенно стонет, елозя
бедрами так сильно, что становится непросто оставаться с ним.
Затем Дин замечает, что Кас мастурбирует сам себе. И как давно это продолжается?
— Руки прочь, — приказывает Дин, отталкивая его руку. — Это моя работа. Все буду
делать я, тебе нельзя себя трогать. — Взглянув вверх, Дин видит, что Кас послушно
поднял обе руки к подушке, вцепившись в нее и прижав к груди. Его глаза зажмурены.
Дин ныряет назад, осмелев еще. «Как можно глубже», — думает он и проникает языком
прямо внутрь. Кас стонет.
Это превращается в игру. В игру о том, как близко Дин может подводить Каса к краю и
как часто, в последний момент не давая ему достичь разрядки. Язык Дина путешествует
везде, и палец снова в деле. Одна его рука — на члене Каса, язык работает вокруг
кольца, палец — глубоко внутри. Дин даже позволяет себе очень осторожно,
экспериментально полизывать мошонку. Он сочетает все виды стимуляции, какие может
придумать. Кас полностью отдался ощущениям: он стонет, не переставая, непрестанно
раскачивая бедрами взад и вперед. Но как только его бедра начинают двигаться резче
и стоны превращаются во вскрики, Дин делает паузу, убирая палец, язык, руку —
замирая до тех пор, пока Кас не начинает ныть от досады. Тогда Дин берется за дело
снова, поднимая его выше. И снова делает паузу. И еще выше.
Дин ласкает член Каса длинными, медленными движениями, крепко сжимая его рукой, и
пробирается языком еще дальше. Кас едва не кричит с каждым движением языка. Он
давно уже перестал произносить членораздельные слова — теперь он лишь бессловесно
скулит, стонами, переходящими в возгласы, пока не начинает выкрикивать только: «А!
А! А!» Похоже, наступает момент, когда он перестает себя контролировать: обе его
руки вдруг снова приходят в движение — одной он обхватывает пальцы Дина на
собственном члене, другой хватает Дина за голову, буквально вжимая его лицо между
своими ягодицами. Касом овладевает серия настолько сильных толчков бедрами, что они
кажутся совершенно непроизвольными. Он с силой загоняет член в руку Дина, удерживая
его руку на месте и двигаясь рикошетом взад и вперед между его пальцами и языком.
Наконец Кас выгибается в последний раз и замирает, шумно втягивая воздух; Дин
делает одно медленное движение языком глубоко внутри него и одновременно стискивает
рукой его член, и в тот же миг задний проход Каса спазматически сжимается и его
член упруго сокращается у Дина в руке. Кас воет в подушку, и струя влаги
пробивается через пальцы Дина, пока Кас ерзает на постели, тихонько хныча.
В конце концов он замирает. Но у него все еще эрекция, и почему-то Дин уверен, что
он еще не исчерпал свой потенциал. Дин ждет долгие полминуты, пока не заключает,
что Кас восстановился достаточно, и тогда внезапно приникает к нему снова,
возобновляя римминг с одной стороны и переходя на более быстрый темп рукой с
другой. Кас вскрикивает и почти сразу кончает опять, с еще одним стоном, когда его
член начинает пульсировать, заливая спермой руку Дина.
Его член все еще не совсем обмяк. С их последнего раза прошло уже довольно много
времени, вспоминает Дин.
И снова он ждет подходящего момента. На этот раз он наскоро меняет позу, вводит
палец глубоко внутрь Каса и переходит на минет, забирая его член в рот. На этот раз
все случается не так быстро: Кас сворачивается вокруг головы Дина, почти что скуля,
впивается пальцами ему в голову и начинает медленные толчки в его рот. Все проходит
неспешнее и заканчивается немного спокойнее: Кас подергивается на постели с тихими
стонами, пока его член выбрасывает еще одну порцию семени.
Каким-то образом он кончил трижды. «Неплохо для одного яйца», — думает Дин.
Под конец Кас обмякает, как тряпичная кукла, тяжело дыша. Кажется, он не в
состоянии даже говорить: он вымок от пота, его глаза закрыты. Его дыхание
постепенно замедляется до серии длинных тихих вздохов. Дин отлучается в ванную,
чтобы вымыть лицо и руки, берет пару влажных полотенец и обтирает Каса всего с
головы до ног, дважды, массируя все его тело.
Во время массажа Кас лежит очень тихо с закрытыми глазами, и его дыхание постепенно
замедляется. Похоже даже, что он заснул, но, когда Дин на цыпочках отходит от
кровати, чтобы положить полотенца, Кас бормочет: «Дин…» — и протягивает к нему
руку. Дин присоединяется к Касу в постели, подняв с пола одеяло и укрыв их обоих.
Кас нащупывает рукой промежность Дина, очевидно желая доставить удовольствие и ему.
Но Дин практически видит, как на Каса накатывает неодолимая волна блаженной
сонливости. Он отталкивает руку Каса, переворачивает его на бок и прижимается к
нему сзади.
— Канун Рождества, — поправляет его Дин. — И кроме того, это и так был лучший
подарок для меня. Так хорошо мне не было уже давно. Ты спи.
— Все равно хочу твой член, — бормочет он. — Потом, я имею в виду…
Следует секунда тишины, затем торс Каса начинает тихо вибрировать. Он смеется.
Медленным, сонным, почти бесшумным смехом. Он смеется, даже засыпая.
— С Рождеством, ангел, — шепчет Дин, укутывая их обоих потеплее. И после лежит
долгие блаженные минуты в этой огромной мягкой кровати в шикарном доме в
заснеженном праздничном городке зимним вечером, прижавшись к своему рождественскому
ангелу и чувствуя, как тот засыпает. Чувствуя, как его ангел дышит, какой он
теплый, счастливый и любимый, и живой, такой живой в объятии Дина.
========== Глава 45. Я подумал, что, может быть, ты захочешь мое перо? ==========
Они дремлют почти час. Дин просыпается первым; Кас еще спит рядом, размеренно дыша.
В доме тихо — по-видимому, Сэм еще не вернулся. Дин тянется за телефоном: еще
только полчетвертого. Значит Сэм придет где-то через полчаса. Дин чувствует себя на
удивление отдохнувшим, но теперь похоже, что Касу нужно поспать, и Дину не хочется
его оставлять.
***
Дин носит с собой «Физиологию ангелов» уже несколько недель. Она почти всегда лежит
в его сумке рядом с лэптопом, и к этому моменту большинство глав он прочел уже как
минимум дважды. Сэм говорит, что прочел всю книгу три раза. Они оба тщательно
изучили главы про благодать и могущество, про оболочку и ее занятие и про
ангельские способности, неустанно ища хоть какую-нибудь новую информацию об
исцелении или восстановлении благодати. Они не нашли ничего, но Дин продолжает
носить книгу с собой все равно. Некоторые главы он еще не прочел до конца, и, хотя
Сэм читал все, Дин надеется найти какую-нибудь скрытую подсказку, которую пропустил
брат.
И, вдобавок к поиску средства для лечения ангелов, Дин все возвращается к разделу
про перья. В особенности к разделу «Линька», который он перечитывает снова и снова.
Касу нужно вернуть крылья — точнее сказать, ему нужно вернуть маховые перья.
Поэтому не раз Дин ловит себя на том, что пролистывает книгу назад, к шестой главе,
«Крылья, перья и полет».
Раз или два он даже поймал себя на крайне удручающей мысли «Если бы он хотя бы мог
вернуть себе перья перед смертью…»
Конечно, на самом деле Дин хочет найти решение обеих проблем: и способ победить
рак, и способ вернуть Касу маховые перья. Он даже задумывался о том, что, может
быть, обе проблемы имеют общее решение — может быть, они как-то связаны между
собой. Если бы Кас отрастил новые перья, мог бы он тогда как-нибудь вновь обрести
могущество? Может быть, с новыми перьями он мог бы… как-то накопить благодать или
вырастить ее заново? И снова обрести способность исцелять? Но похоже, что это
замкнутый круг: без маховых перьев Кас не может накапливать могущество, а без
могущества он не может ничего вылечить — ни избавиться от рака, ни исправить
ситуацию с перьями.
Может быть, перья — дело безнадежное. Судя по всему, чтобы отрастить новые перья,
нужен огромный запас ангельского могущества — могущества, обычно содержащегося в
благодати, которой, конечно, у Каса больше нет. Книга упоминает что-то насчет
«кражи» благодати — редко используемого способа, при помощи которого можно
восстановить могущество, и Дин с Сэмом оба знают, что Кас прибегал к нему однажды
ранее. Но, когда Дин несколько недель назад поднял эту тему, Кас отказался от этой
идеи наотрез.
«Ни в коем случае, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Ни в коем случае. Я
ни за что больше не стану этого делать. И кроме того… — Он помялся, бросив взгляд
за плечо, как будто инстинктивно пытаясь увидеть крылья, и наконец признался: —
Корни перьев все равно повреждены. Первостепенные, второстепенные и плечевые — все
маховые перья были повреждены, когда Метатрон сбросил меня сюда. Не думаю, что я
смог бы заново отрастить их, даже если бы у меня было достаточно могущества.
Сомневаюсь, что я вообще в состоянии запасать могущество: оно теперь просто вытечет
через поврежденные корни».
«А другой ангел не смог бы вылечить корни твоих перьев?» — спросил тогда Дин.
«Но если бы корни зажили, ты мог бы снова заполучить благодать?» — допытывался Дин,
не в силах оставить эту тему. Кас посмотрел на него прямо. «Ты что мне предлагаешь?
Убедить другого ангела вылечить мои корни перьев, после чего убить его и украсть
его благодать?»
Этот вопрос мог бы быть задан с едким сарказмом, но к концу фразы плечи Каса
поникли и в его глазах появилась отсутствующее выражение. Дину пришло в голову, что
Кас, должно быть, и сам задумывался об этом сценарии — и, наверное, ненавидит себя
за это.
«Нет-нет, я не это имел в виду», — сказал Дин, подходя к нему. Он взял Каса за
руку, потер ее между ладонями и подтянул его к себе в крепкое объятие. Кас
прислонился к Дину, упершись лбом ему в плечо. «Не хочу убивать», — прошептал он.
«Знаю, — сказал Дин. — Я понимаю. Я просто пытался… не знаю, просто пытался понять,
как все это работает. Мы найдем другой способ. Найдем».
***
С тех пор Кас об этом не заговаривал, и Дин не настаивал. С самого момента
экспериментов с пером и Кроули было ясно, что вся надежда у них только на
химиотерапию.
За отсутствием лучших идей Дин продолжает носить книгу с собой. И иногда поздно
ночью открывает ее, перечитывая главу-другую.
Кастиэль заметил — Дин знает. Кас видел книгу в сумке у Дина и иногда даже,
проснувшись ночью, заставал Дина за чтением. Он никогда ничего об этом не говорил,
но время от времени Дин находит спрятанный между страниц свежий рисунок от Каса:
часто это просто рисунок крыла или пера, как если бы Кас использовал иллюстрации из
книги в качестве образца. Но иногда это набросок портрета Дина или Сэма. Один раз
даже был рисунок цветка с его ярко-желтыми бутонами и любовно прорисованной пчелкой
на горшке, стоящего у своего окошечка на верхнем этаже бункера в луче солнца.
Дин не уверен, кладет ли Кас рисунки в книгу просто для сохранности, используя
«Физиологию ангелов» вместо переносного портфолио, чтобы наброски не помялись. Но
ему хочется думать, что Кас оставляет их там в качестве маленьких сюрпризов для
Дина. (Конечно, Дин мог бы просто спросить, но ему даже нравится не знать
наверняка.) Как бы то ни было, Дин бережно хранит каждый рисунок.
Потом он замечает, где рисунок был оставлен. Он всегда знает, какую главу читал Кас
(или, может быть, на какую главу Кас хочет указать Дину?) по тому, в каком месте
книги вложен новый рисунок. И этот набросок Клэр спрятан в десятой главе.
Десятая глава — единственная, которую Дин пока не смог заставить себя прочитать
целиком. Он пытался несколько раз, каждый раз доходя до определенного места, но
никогда не мог закончить. Это потому, что десятая глава называется «Вопросы
продолжительности жизни и смерти», и всякий раз, когда Дин берется за нее, он
неизменно через несколько минут откладывает книгу.
Дин смотрит на рисунок Клэр. Потом бережно кладет его на тумбу и, сделав глубокий
вдох, приступает к десятой главе.
***
Глава 10. Вопросы продолжительности жизни и смерти.
Мы знаем ответы лишь на некоторые из этих вопросов. Первый из них — пожалуй, самый
простой: ангелы не стареют, пока несут в своей благодати полноценный запас
небесного могущества. Иными словами, ангел в своем обычном состоянии, при полной
силе, не переживает биологического старения, т.е. постепенной деградации процессов
обновления тканей и работы органов, которая присуща смертным существам. Как
следствие, ангелы не обладают конечной продолжительностью жизни. Более того, будучи
в своем истинном обличье, ангел продолжает расти: многочисленные легенды повествуют
о том, что старейшие ангелы достигают поистине гигантских размеров (их хвосты
«протягиваются через весь город», крылья «затмевают собой небо», «заслоняют солнце»
и так далее). Подобные сказания указывают на то, что для истинного обличья ангела
характерен неограниченный рост. То есть, вместо того чтобы достичь определенного
размера взрослой особи (т.н. «ограниченный» рост, присущий людям, большинству
млекопитающих и даже птиц), истинная форма ангела продолжает увеличиваться в
размерах с течением времени. Темпы ее роста, однако, замедляются по прошествии
лет — например, тысячелетний ангел с размахом крыльев шириной в милю может набирать
лишь фут-другой длины тела с каждым проходящим годом. Но совсем рост не
прекращается никогда. Поэтому самые старые ангелы в своем истинном обличье могут
достигать громадных размеров.
***
В этом месте Дин всегда прекращал чтение.
Но сегодня именно в этом месте вложен рисунок Клэр, поэтому Дин продолжает.
***
Итак, ангелы не стареют, но могут умирать. Возникает закономерный вопрос: что
случается с сущностью ангела, когда он умирает?
Тем не менее ангелы обладают тем, что называется «сущностью», — компактной небесной
волновой структурой, в которой каким-то образом заключена индивидуальность, память
и эмоции ангела. Эта «сущность» и составляет личность ангела. Чем «сущность»
отличается от настоящей души, никогда не было до конца ясно — вероятно, все дело в
отсутствии внутренней энергии. Сущность ангела не имеет своей собственной энергии —
могущество ангела существует отдельно и исходит из Рая. Ангелы могут запасать
могущество из небесной сферы через свои плечевые перья, и хранится оно в благодати,
независимой от сущности. Человеческая душа, напротив, содержит энергию в самой
себе — энергию невыразимой мощности, часто сравниваемую с мощностью атомного
взрыва. Человеческая душа развивается из семени, посаженного при рождении (надо
полагать, Богом). Это семя растет и меняется, набирая силу, по мере того, как
человек набирает жизненный опыт. Каждая перипетия человеческой жизни, каждая
неудача, горе, отчаяние, боль, и каждый светлый момент любви, близости и радости,
доброты, великодушия и сострадания — все богатство, красота и боль этих смертных
эмоций — питают душу, помогая ей расцвести, как цветку, распускающемуся из бутона.
Получившийся цветок может быть прекрасным или уродливым, но, так или иначе, он
развивается и растет. В тот момент, когда человек умирает, жнец забирает его душу,
этим совершая акт смерти, оценивает ее финальное состояние (финальную красоту
цветка, продолжая нашу грубую метафору) и затем черпает энергию души, чтобы открыть
врата, ведущие в Рай или Ад. Но для того, чтобы врата отворились, нужна эта
энергия.
Однако остается вопрос, попадают ли ангелы после смерти куда-то еще. В преданиях о
вампирах и оборотнях встречаются намеки на то, что существует некая третья сфера
загробной жизни — не Рай и не Ад, но что-то еще — возможно, какое-то промежуточное
место или чистилище. По слухам, именно туда попадают после смерти глубоко
искалеченные души подобных когда-то бывших людьми существ (демонов, вампиров,
оборотней и т.д.). Могут ли и ангелы попадать в это третье место? Это маловероятно.
Во-первых, и существа, по слухам отправляющиеся туда, обладают подобием
человеческой души, поскольку сами когда-то были людьми. Во-вторых, в легендах о
вампирах и оборотнях утверждается, что ангел, попавший в это третье место, будет
«пылать там, как маяк» и вскоре будет разорван на куски душами прочих существ,
которых будут неодолимо влечь его свет и тепло. Так что кажется, что и в это третье
место ангелы не попадают, а если какие-то и попадают, то выдерживают там недолго.
Может ли быть так, что светлые ангелы, эти величественные создания, просто
перестают существовать совсем? Ответа на этот вопрос мы не знаем. Но есть существа,
которые могут знать ответ: это жнецы. Уже ясно, что всех существ, способных
умереть, в момент смерти встречает жнец. Мы не до конца понимаем, кто такие сами
жнецы — являются ли они подвидом демонов, или же отдельным видом, существующим
только за Завесой, который еще не до конца описан. (Есть даже теория — хотя
основана она не более чем на домыслах, — что жнецы — это некий
узкоспециализированный подвид ангелов.) Что мы знаем наверняка, так это то, что и
умирающих демонов встречают жнецы, и умирающих вампиров и оборотней встречают
жнецы, и умирающих людей встречают жнецы. Судя по всему, каждое существо в конце
концов забирает жнец. Самые древние сказания гласят, что даже Бога когда-нибудь
заберут, и встретит его лично главный жнец — властелин и хозяин всех жнецов, сама
Смерть, знаменитый Четвертый Всадник. И если даже Бога заберет жнец, значит, по
логике, и ангелов забирают жнецы. И можно предположить, что жнец, который встречает
ангела в момент смерти и совершает акт смерти, видит, что происходит с сущностью
ангела сразу после, или даже как-то способствует этому.
Так куда попадают ангелы после смерти и попадают ли вообще куда-то? Ответ знают
только жнецы. Но они безмолвствуют.
***
— Закрой книгу, — шепчет Кас через плечо Дина. Дин вздрагивает: он настолько
сосредоточился на удручающей десятой главе, что не заметил, как Кас проснулся. Кас
тянется через его плечо и осторожно захлопывает книгу.
— Но мне надо знать, — говорит Дин, оборачиваясь к нему. — Я должен знать, Кас.
— Но должно же быть что-то, что мы можем сделать, — возражает Дин. — Кас, должно же
быть что-то…
— Конечно, мы можем что-то сделать, — говорит Кас с улыбкой. — Мы можем сделать…
вот что. — Он снова протягивает руку через плечо Дина и бережно отодвигает книгу в
сторону. Потом тянет Дина за плечо, пока тот не перекатывается на спину. Кас кладет
ладонь Дину на щеку и поворачивает к себе его лицо, после чего начинает его
целовать.
— Разве? — шепчет Кас. Он обнимает лицо Дина двумя руками, глядя на него в упор с
расстояния всего в несколько дюймов. Через окно на лицо Каса падает свет закатного
солнца. Его глаза кажутся потрясающе голубыми, как бирюзовые озера. Они практически
сияют, когда он тихо говорит Дину: — Разве не это важнее всего? А? Разве это не
лучшее, что мы можем сделать?
***
И оказывается, что теперь очередь Дина. Они оба знают, что нужно вести себя тихо,
так как скоро должен вернуться Сэм. Но Кас делает все необыкновенно эффективно (он
очень в этом поднаторел и учится очень быстро). Он прибегает к классическому минету
с (теперь уже классическим) пальцем, и совсем скоро Дину приходится заглушать стоны
подушкой, прямо как Касу до этого.
***
После этого они снова проваливаются в ленивую дрему, долгое время просто лежа
вместе в полусне. Текут приятные минуты; Кас водит пальцем по волосам Дина…
…пока наконец они не слышат шум внизу — вернулся Сэм. Дин подмигивает Касу и
шепчет:
Они планируют выехать рано утром, поэтому после краткого обсуждения решают подарить
друг другу подарки сегодня.
— Подарки? — спрашивает Кастиэль. Он, кажется, немного удивлен тем, что и у Дина, и
у Сэма оказываются подарки для него. — Но вы оба уже столько для меня сделали, —
протестует он. — То есть у меня-то есть для вас подарки, но вам не нужно дарить
ничего мне…
— Этот, пожалуй, не стоит швырять через комнату, как мяч, так что не давай его Дину
в руки.
— Это значит, цветок может оставаться один дольше, чем на неделю! — говорит он
Сэму. — И мы можем снова ездить на охоту!
— Именно, — отвечает Сэм, широко улыбаясь. — Я тоже подумал: что если мы
отсутствуем дольше, чем неделю?
Дин очень тронут подарками Сэма (ведь, в конце концов, цветок Касу изначально купил
он, а не Сэм). Его собственные подарки Касу (во всяком случае, те, что он готов
вручить публично) — это в основном средства для утепления: новый набор шарфов и
зимних варежек и новый пуховый жилет блестяще-черного цвета. Все это Кас немедленно
надевает на себя и так и сидит укутанный в теплой гостиной. В конце концов ему
становится жарко и приходится раздеться обратно, но жилет он не хочет снимать ни за
что.
Дин получает набор своих любимых пряностей для чая, сидра и горячего шоколада,
вручную смешанных Кастиэлем и упакованных им же, — все это финальные результаты
кулинарных экспериментов предыдущих двух недель. К этому прилагается согласованный
подарок от Сэма: какой-то дорогой японский термос, в котором можно заваривать
подаренные Касом смеси. Дин приходит в восторг от термоса, обнаружив, что он легко
открывается одной рукой — идеально для пользования за рулем.
***
Они просыпаются рано, и их встречает чудесное рождественское утро.
Сэм варит сносный кофе, и Кас вызывается попробовать приготовить свой первый омлет
(он очень вдохновился предложением Джоди и Клэр). Получается у него вполне неплохо.
Они весело завтракают, после чего Сэм исчезает в своей комнате, чтобы позвонить
Саре перед тем, как отправляться в Гранд-Каньон.
Тем временем Дин говорит Касу, когда они заканчивают мыть посуду:
— У меня, на самом деле, есть для тебя еще один подарок. Эм… наверное, я хотел
подождать до собственно Рождества. Он вообще-то дурацкий, так просто, ерунда, но… в
общем, он наверху. Погоди секунду.
— Я понимаю, что оно не совсем мое, — начинает оправдываться Дин. — И я даже не
уверен, из крылышка ли оно, но оно маленькое…
— Оно из крылышка, — говорит Кас. Он откладывает конверт на кровать и смотрит на
маленькое белое перышко в своей руке, легонько поглаживая его.
— Утки, — поправляет Кас рассеянно. Он продолжает гладить перышко. Уголок его рта
изгибается в странной улыбке.
— Ладно, из утки, — соглашается Дин. — Но, наверное, это мое перо в том смысле, что
его купил. Я вообще-то купил целый набор перьев, всяких разных, и взял их с собой
на случай, если мы захотим… ну, ты понял. И даже почти достал их прошлой ночью, но
я еще не разобрал вещи, и они пока у меня в сумке. Но я сообразил, что это перышко
может быть из крылышка, и, в общем, я прочел в книге ту часть про… про перья из
крылышек? И… Не уверен, что я все правильно понял, но… я подумал, что, может быть,
ты захочешь мое перо? — Дин морщится оттого, как нескладно все это выходит. Что на
самом деле значит этот обряд с пером из крылышка?
И после этого Кас начинает смеяться. Это снова его медленный, ленивый смешок, но на
этот раз Дин не вполне понимает, что он означает, и только неуверенно улыбается
Касу в ответ. Кас говорит:
Дин начинает переживать, что все неправильно понял про перья из крылышек. И,
наверное, про затылок и шею тоже. И про позиции крыльев, и вообще про все. Надо
было внимательнее читать книгу… надо было поговорить обо всем этом с Касом.
Очевидно, Кас считает, что ошибка Дина (какова бы она ни была) — милая, ничего
плохого он не сделал, но неужели Дин совершенно не так истолковал шестую главу? Он
краснеет и, нервно сглотнув, берет в руки «Физиологию ангелов». (Десятую главу ему
удается выбросить из головы.) Дин начинает листать книгу к шестой главе.
Но книга раскрывается прямо на шестой главе сама, потому что там вложен еще один
конверт — на этот раз толстый, из плотной бумаги ярко-красного цвета, такой, в
какой кладут рождественские открытки. Спереди на нем аккуратным почерком Каса
написано «Дин». Его определенно не было в книге вчера, Дин уверен: будь там такой
плотный конверт, книга наверняка раскрылась бы на нем, а не на рисунке Клэр.
— Я положил его сюда утром, — подтверждает Кас. — Думал подарить тебе вечером… но
лучше сейчас.
Дин уже знает, что найдет внутри, — и действительно, когда он раскрывает открытку,
ему в ладонь выскальзывает маленькое черное перо.
— Твое, — говорит Дин. Это не вопрос. Дин видел это перо и раньше. Единственное
оставшееся перо из крылышка Каса — из его второго крыла. Эмили досталось перо из
левого крыла; перо из правого же все это время оставалось у Каса.
— В нем нет могущества, конечно, — говорит Кас, безразлично пожав плечами (но в его
лице заметно напряжение: Дин уверен, что это безразличие напускное). Кас
добавляет: — Так что, на самом деле, это просто символический жест. И не то чтобы
тебе нужна была помощь в процессе линьки.
— Это дастся тебе нелегко, — замечает он. — Тогда тебе, наверное, и правда
понадобится помощь. — Но потом он добавляет, перейдя на тихий серьезный тон: — Я
хочу, чтобы оно было у тебя, Дин. То есть… — он колеблется, — если ты хочешь.
— Конечно хочу, дурачок, — говорит Дин, кивая. — Ты в своем уме? Естественно хочу.
— Ты не обязан брать его, пойми… — начинает Кас, но Дин уже бережно опускает черное
перышко в нагрудный карман фланелевой рубашки. Кас умолкает; его глаза становятся
большими и ясными, пока он смотрит, как Дин заботливо застегивает карман. Кас
выпускает дрожащий вздох, потом еще один и даже поспешно вытирает глаза. Ясно, что
это значит для него гораздо больше, чем он готов показать.
— О! Я знаю! — восклицает он вдруг, выпрямляясь над сумкой. Его лицо проясняется:
его явно посетила идея. — Пошли со мной, — приказывает он, разворачивается и мчится
вниз по лестнице, сжимая в руке утиное перышко Дина.
Дин спешит за ним в некотором недоумении. Сэм, несущий в этот момент кулер в
гостиной, (он как раз собрал перекус на прогулку в Гранд-Каньон) останавливается от
неожиданности при виде Каса, вылетающего с лестницы с пером в руке и несущегося
через комнату к своему новому черному жилету. Тут Дин вспоминает, что в этом жилете
есть несколько удобных карманов на молнии, включая и один маленький на груди. Кас
аккуратно надевает жилет, переводит дух, после чего церемонно убирает белое перышко
в нагрудный карман и бережно застегивает его. Вид у него при этом несказанно
довольный: он похлопывает по карману с нескрываемым удовлетворением. И тут Дин
понимает, что жилет тоже состоит из перьев — это же пуховый жилет — и, как и
натуральный цвет перьев Каса, он черный. Так что это почти как если бы Кас спрятал
белое перышко Дина среди своего черного оперения.
Кас накрывает рукой карман жилета и поднимает взгляд на Дина. Его глаза прямо
светятся.
Какое-то время они глупо улыбаются друг другу. Потом Дин со смехом шагает вперед и
заключает его в крепкое объятие.
— Так, гм… — начинает неуверенно Сэм. Он так и стоит с кулером в руках посреди
комнаты, глядя на них в замешательстве. — Стоит ли мне спрашивать, в чем дело?
— Мы обменялись перьями! — докладывает ему Кас через плечо Дина с едва сдерживаемым
возбуждением. — Перьями из крылышек, — добавляет он.
— Та-ак, ладно, — говорит Сэм, опуская кулер на пол. — Так вы что теперь, типа,
замужем друг за другом?
Когда-то Сэм, не подумав, пошутил на эту самую тему, и Дин оцепенел от робости и
смущения.
— Понятия не имею, — отвечает Кас, — но у меня теперь перо Дина, а у него мое. — Он
наконец отрывается от Дина, чтобы пояснить для Сэма: — Это, можно сказать, своего
рода ангельская традиция.
— Что-то связанное с линькой, верно? — уточняет Сэм. — В книге что-то было об этом.
— Да, в шестой главе, — говорит Кас просто. — Обмен перьями символизирует обет
помогать друг другу. Точнее, он говорит о том, что Дин готов помогать мне во время
линьки — только я теперь больше не линяю, — и я так же обещаю помогать Дину, когда
будет линять он — только он тоже не линяет. Так что, наверное, все это в общем-то
бессмысленно, только вот… — его лицо опять расплывается в заразительной улыбке, —
важно то, что он взял мое перо! А я взял его.
— Ну, не совсем, — признает Сэм. Он все еще смеется. — Но если вы, ребята, решите
линять вместе, или еще что, я только за — главное, чтоб вы были счастливы, тогда и
я за вас рад. И нам определенно нужно поднять тост на дорожку. Где у нас горячий
шоколад?
Тревогу вызывает только то, что Кас покашливает время от времени, всякий раз
аккуратно прикрывая рот. Это новое обстоятельство, и Дин начинает опасаться, что он
таки подхватил вирус гриппа. Но Кас настаивает, что в остальном он в порядке:
температуры у него нет, голова не болит, особой усталости он не чувствует — другими
словами, нет никаких ранних симптомов, которые были у Дина две недели назад. Они
предварительно заключают, что это, должно быть, просто от холодного зимнего
воздуха, и Дин прибавляет мощность печки. (Хотя про себя Дин подозревает, что и
беготня по лестнице сегодня, не говоря уже обо всех вчерашних «активностях», не
пошла ему на пользу. Он мысленно делает заметку проследить, чтобы вечером Кас как
следует отдохнул.)
Она сквозь шарф глухо подтверждает, что почти никого из посетителей в парке пока
нет.
— Вы, ребята, приехали в самое правильное время. Парк сейчас почти пустой. Даже
туристы, живущие на его территории, еще не вышли. Но после полудня на тропах станет
людно, так что наслаждайтесь тишиной, пока никого нет!
Они благодарят ее. Затем Кастиэль демонстративно покупает годовой абонемент в парки
для Сэма и Дина, получив вместе с ним целую стопку брошюр и карт.
— Тут сплошной лес елок, — замечает Сэм. — То есть это, конечно, красиво, но где
каньон-то?
— Я просто запаркуюсь где-нибудь, — объявляет в конце концов Дин. — Кас, где все
эти брошюры, которые дала нам рейнджер? Посмотри, там же где-нибудь должна быть
карта.
— Ну-ка, надень шапку! — кричит ему Дин. Кас в это время пытается свернуть назад
большую карту. Он кивает, хватая не одну, а две шапки (свою обезьянью и одну из
новых) и новый белый шарф. Но кашель не отпускает его, и карта никак не поддается
на сильном ветру. Шарф едва не улетает у него из рук. Дин захлопывает водительскую
дверь и торопится ему на помощь. Сэм тоже подскочил. Втроем они наконец умудряются
совладать с картой, надевают Касу на голову обе шапки (сначала обезьянью и поверх
нее теплую черную), после чего обматывают его шею двумя шарфами. Кас смеется:
Сразу за парковкой растет узкий рядок из шести-семи сосен. Ветер дует из-за этих
деревьев. И за этими шестью-семью соснами нет ничего — между их стволами видно лишь
открытое пространство.
В тишине они втроем подходят ближе. Больше вокруг никого нет. Парковка абсолютно
заброшенная, и тут почти сверхъестественно спокойно; единственные звуки — это шум
ветра в ветвях деревьев и скрип ботинок по снегу. Вместе они пробираются через
сугробы нерасчищенного снега между соснами; Сэм и Дин поддерживают Каса с обеих
сторон. Успешно преодолев сугробы, они обнаруживают за деревьями тропу — недавно
расчищенную мощеную дорожку фута в четыре шириной. Она протянулась влево и вправо
от них, и рядом установлен указатель:
***
Здесь нет даже никакого ограждения. Вообще ничто не мешает человеку просто шагнуть
через край. Каньон прямо перед ними: земля резко обрывается в каких-то десяти шагах
впереди.
Кастиэль притих; он только медленно идет вперед, держа Дина за руку, и братья
следуют за ним почти к самому краю. (Дин останавливает всех на безопасном
расстоянии трех шагов от края: ни к чему Касу или кому-то еще рисковать
поскользнуться на обледенелой земле). Какое-то время они просто стоят и смотрят.
Долгие минуты они стоят на южном краю, безмолвно глазея на великолепие этого
бескрайнего простора. Потом Сэм начинает шептать себе под нос: «Ух ты» — снова и
снова.
— В таком месте стоило бы сделать национальный парк, а? Думаете, кто-нибудь о нем
знает?
Сэм слабо усмехается. Но, на самом деле, Дин шутит потому, что он слишком потрясен.
Конечно, всем известно, что в Гранд-Каньоне красиво, все знают, что его стоит
посетить, но такое? Даже страшно смотреть с такой высоты, пытаться разглядеть, что
там, внизу. Дин вдруг чувствует, что у него начинает кружиться голова: он сжимает
руку Каса крепче и отступает на полшага назад.
— Да, тут как на вершине американских горок, — говорит Сэм. — Или как в самолете.
— Как в полете, — произносит Кас тихо. Братья смотрят на него. Глаза Каса блестят,
и он часто моргает. Это слезы просто от ветра?
— Да, да, — говорит Кас. — Да, просто… — Он мельком улыбается Дину. — Тут красиво.
Тут очень красиво… — Он смотрит под ноги на край обрыва, на зазубренный край
неровного камня всего в нескольких шагах впереди. — Должен признаться, трудно
удержаться от порыва просто расправить крылья и пуститься в полет.
— Так, не надо пускаться в полет, — просит он. Сэм тоже подходит ближе к Касу с
другой стороны.
Сэм и Дин кивают, и все втроем они наслаждаются видом еще минуту.
— Должен сказать, — подает наконец голос Сэм, — насколько я помню, в Брайсе было
классно. Очень классно. Там даже больше этих горных пирамид. И цвета впечатляют,
если мне не изменяет память. Но это просто другой уровень.
Тропа уходит в обе стороны насколько видит глаз, извиваясь зигзагами вслед за
неровным краем каньона. Возникает огромный соблазн пойти по ней — как будто они
попали в видеоигру, где дорожка с волшебными видами ведет к какому-то спрятанному
сокровищу.
***
Идти вообще-то довольно холодно, при такой-то зиме и снеге со льдом кругом, но Кас
настаивает, что он в порядке (и вместо себя начинает беспокоиться о Дине). Дин
заставляет его остановиться и застегнуть все имеющиеся молнии, а также поправляет
его белый шарф, черную шапку и новые варежки. Кас делает точно то же самое с Дином,
и после этого они ввязываются в разгоряченный спор о том, кто из них достаточно
здоров, чтобы нести сумку Дина, в которой лежит термос и дополнительная одежда. Кас
временно одерживает верх и победно вешает сумку на плечо. Сэм смеется над ними,
пока они препираются из-за сумки и возятся с шарфами, и занимает время тем, что
делает бесконечные снимки видов каньона на свой телефон. Наконец они снова
отправляются в путь, хотя Дин настаивает, что, если уж Кас понес сумку, то по
крайней мере идти он должен с той стороны тропы, что ближе к стоянке (а не с той,
где можно, раз поскользнувшись, разбиться насмерть). Парковые рейнджеры уже
посыпали тропу в целях безопасности солью и песком, и между тропой и обрывом
имеется буферная зона из камней шириной в несколько футов, но Дин все же заботливо
отгоняет Каса от каждого обледенелого участка земли.
— Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? — спрашивает его Дин. — Еще пять минут с
этой сумкой, и я ее у тебя забираю. И отведем тебя в тепло. Мне не понравился этот
кашель.
— Да все в порядке! — настаивает Кас. — Это ты выздоравливаешь после гриппа, забыл?
Я хочу идти дальше. Я хочу все увидеть. К тому же сейчас ведь я не кашляю. — Он
начинает возиться с телефоном. — Давай сделаем фотографии, — предлагает он. — Вот,
смотри, Сэм правильно делает.
— Я хочу только сделать еще несколько для Сары, — говорит Сэм, который уже как
минимум на своем тридцатом снимке. — Вид тут идеальный.
Кас тоже включается, и они оба любуются игрой света и тени на заснеженных красных
утесах. Каждые несколько шагов вид слегка меняется, и они останавливаются, чтобы
сделать еще серию фотографий (половину из которых Сэм потом отправляет Саре).
— Вот тут обалденный вид! — восклицает Сэм. — Вот с этой башенкой в снегу, видишь,
Кас?
— Нет, погоди, вот этот вид даже лучше, Сэм, — окликает его Кас. — Вот здесь за
поворотом, посмотри на эту стену — о! Посмотри на выемку в скале! Дай я сделаю
фото, это пока лучший вид. Погоди, если вон тот ворон пролетит снова, я и его
поймаю в кадр…
Каждый вид — лучший, и непременно надо сделать несколько сотен снимков, чтобы все
это запечатлеть.
Сэм смеется.
— Никаких селфи, — приказывает Дин. — Ты видел, там знак был при входе? О том, как
люди пятятся прямо в пропасть, делая селфи? Никаких селфи!
— Я никуда не пячусь, — возражает Сэм, — я же не идиот. Но вот стоит идиот, дай я
его сфотографирую… — он со смехом разворачивает камеру на Дина. Дин невольно
смеется в ответ. После этого Сэм забегает вперед, чтобы сделать несколько
фотографий Дина и Каса, идущих, взявшись за руки, на фоне фантастических видов
Гранд-Каньона.
Дин и Кастиэль вдвоем смотрят туда, куда показывает Сэм. Они подошли к скоплению
больших деревянных домов вокруг начала другой тропы, которая ныряет прямо вниз, в
каньон. Возле тропы установлен стандартный указатель службы национальных парков, на
котором белыми буквами на темно-коричневом фоне выведено:
— Поверить не могу, — говорит Дин. — Светлый ангел? Тропа названа именем Светлого
ангела? — Он со смехом поворачивается к Касу. — Так значит, ты здесь уже бывал?
Кас мнется, глядя на Дина. И тогда Дин вспоминает, что Кастиэль и правда бывал
раньше в Гранд-Каньоне.
С несколько озадаченным видом Кас подходит ближе к началу тропы. Там установлен
второй указатель — какая-то информационная доска с подробностями, — и они
собираются вокруг нее, чтобы прочитать. Она начинается словами:
Маршрут «Светлый ангел»
8.0 миль до Фантом-ранчо (на дне каньона)
Перепад высот 4380 футов (1340 м)
Заложен в 1902 году
— Кас, ты вроде говорил, что бывал здесь однажды? Как раз примерно тогда, когда был
заложен этот маршрут? В начале прошлого века? — Он пристально глядит на Кастиэля.
— И разве ты не упоминал что-то про фантома на дне каньона?
— Хм, — говорит Кас снова, изучив траекторию тропы. — Это похоже на ту самую тропу,
рядом с которой я приземлился.
— Ты хочешь сказать, что эту тропу назвали в твою честь? — спрашивает Сэм с
изумленной усмешкой.
— Ты же, наверное, явился весь из себя с крыльями, сиянием и пафосом, да?
— спрашивает Дин.
Сэм смеется:
Сэм резюмирует:
— И вуаля, старая индейская тропа получает новое имя! — заключает Дин.
— Все было не так… — протестует Кас слабо, но Сэм уже настаивает на том, чтобы
сделать фотографии. Они делают несколько снимков заметно смущенного Кастиэля,
стоящего рядом с указателем на маршрут «Светлый ангел». Затем Сэм велит и Дину
подойти и придирчиво расставляет их с Касом в кадре, аккуратно примериваясь. Когда
Дин смотрит на фотографию позднее, оказывается, что Сэм захватил в кадр только
слова «Светлый ангел» и стрелку, указывающую прямо на Каса (слово «Маршрут»
обрезано краем фотографии). На фото Дин обнимает Каса рукой за плечи и широко
улыбается в камеру. Выглядит он примерно как обычно (Дин никогда не может оценить
собственные фотографии), но Кас выглядит удивительно хорошо. Он весь укутан, в
своем новом черном жилете поверх теплой темно-синей флисовой куртки, новом белом
шарфе, намотанном на шею, и новой черной шапке, контрастной на фоне кожи. Из-под
черной шапки над его щеками торчат косички обезьяньей шапки. Сочетание цветов очень
удачное: синяя куртка и черные жилет и шапка подчеркивают его красивые ярко-голубые
глаза.
Но Кас пока не очень хорошо владеет искусством позирования для фотографий. На этом
фото он даже не смотрит в камеру: вместо этого он смотрит на Дина, который скалится
в объектив. Смотрит на Дина и улыбается ему.
— О боже, Сэм, пришли мне ее немедленно! — требует Дин, увидев фотографию. И Сэм
отправляет ему ее.
***
К этому моменту Кас уже смирился с новым прозвищем «Светлый ангел» и даже начинает
смотреть на тропу внизу немного собственнически.
— Давайте пройдем по ней немного, — предлагает он. — Я хочу увидеть свою тропу
собственными глазами.
Дин и Сэм соглашаются, что Светлый ангел обязательно должен пройти по своей тропе.
— Но только немного, — предупреждает Дин. — Чтобы никто не устал. Две минуты вниз
максимум. Может, вон до той причудливой ниши в камне? — Недалеко впереди виднеется
удобный ориентир в виде живописной расселины в скале. Все соглашаются, что это
выполнимо.
Начало тропы комфортно широкое. Ясно, что этот верхний участок — один из самых
посещаемых в парке: первые несколько сотен ярдов тщательно расчищены и посыпаны
песком и солью. Они немедленно минуют еще несколько грозных предупреждений о том,
что путь вниз и обратно требует больших усилий и нужно брать с собой много воды,
если отправляешься на прогулку на несколько часов. Но они собираются пройти вниз
всего несколько минут.
— Неплохую тропу ты себе отхватил, Светлый ангел, — замечает Дин, обращаясь к Касу,
идущему рядом.
Минуту спустя Дин ловит себя на том, что запустил руку под куртку, дабы погладить
перышко в кармане рубашки. Кас замечает это и улыбается ему, тоже похлопывая по
карману жилета. Дину думается, что лучше этого волшебного дня ничего просто и быть
не может.
Потом его посещает мысль о завтрашнем обследовании. И о том, что скажет доктор
Клайн.
— Эй, пора уже поворачивать, — говорит Сэм. Он смотрит на время. — Мы идем уже пять
минут. — Его слова заставляют Дина опомниться. Они прошли вниз немного дольше, чем
он планировал. Оказывается, намеченная ими цель — расселина в скале — чуть дальше,
чем казалась: Дин хотел спуститься на пару минут, но они идут уже пять.
И вверх.
И вверх.
И вверх.
Оказывается, что пятиминутный путь вниз занимает гораздо больше времени при подъеме
обратно, и Дин с удивлением понимает, как тяжело вскарабкаться даже на несколько
десятков футов в гору. Им нужно подняться на высоту каких-то шести лестничных
пролетов — что должно бы казаться ерундой… только вот Кас еще слаб, и Дин еще не
восстановился после гриппа. Они оба тут же выдыхаются и начинают хватать ртом
воздух на каждом повороте. Вообще говоря, запыхались все трое, даже Сэм. Что
немного странно — Сэм-то бегун и даже не болел.
— Черт побери… — говорит он, когда они останавливаются на очередном повороте, чтобы
отдышаться. — Мы же на большой высоте, да?
— Черт, — говорит Сэм, тоже тяжело дыша. — Совсем забыл об этом… Семь тыщ… это
высоко. Я прямо их чувствую.
— Мы все чувствуем, — отзывается Дин.
— А я думал тут шесть тысяч… — продолжает Сэм, уже почти совладав с дыханием, —
девятьсот с чем-то?
— Это было… во Флагстаффе, — отвечает Кас между вздохами. — Южный край… Гранд-
Каньона… повыше.
— Ох черт, — добавляет вдруг Сэм, как будто его только что осенило. — Кас, так ты,
наверное, поэтому и кашляешь! Не просто из-за зимы, а из-за зимы на высоте. Тебе,
наверное, кислорода не хватает, и ты дышишь глубже. И воздух тут сухой — супер-
сухой воздух — ты подумай сам: пустыня, высота, зима. Мало кислорода, и глубоко
дышишь супер-сухим воздухом. Тебе правда не стоит перенапрягаться.
— Черт, Кас, прости, — говорит Дин с сожалением. Он начинает переживать. — Я должен
был учесть высоту. И я не собирался так далеко уходить по тропе.
— Я не ребенок, — возражает Кас и улыбается, хотя и дышит еще тяжело. — Я понимал,
как далеко… мы идем. И определенно понимаю… в высоте больше, чем вы двое. Как и в
относительной влажности. В конце концов, это моя тропа. — Кажется, он наконец
отдышался, хотя после этого его снова настигает тревожащий сухой кашель. Но потом,
выпрямившись, он добавляет: — Я прошелся с удовольствием. И до сих пор гуляю с
удовольствием. Я сам решил сюда пойти. Мне просто, наверное, нужно подниматься
помедленнее, если вы не возражаете.
Они сбавляют скорость и идут очень медленно. Чувство вины начинает мучить Дина еще
сильнее, когда он вдруг замечает, что Кас до сих пор несет сумку (которая, конечно,
совсем легкая — термос и варежки почти ничего не весят, — но все равно). Дин
забирает у него сумку и берет Каса под руку — и снова настаивает на том, чтобы идти
с внешней стороны тропы, а Касу держаться внутренней, подальше от обрыва. Кас все
равно вынужден останавливаться на каждом повороте и присаживаться на камнях, чтобы
отдышаться. К счастью, по пути попадается множество удобных больших камней, и виды
везде шикарные, и здесь внизу не так холодно. Вскоре им даже приходится слегка
раздеться (Кас снимает свою черную шапку и один из шарфов) и убрать лишнюю одежду в
сумку Дина. И Кас, похоже, в порядке — только дышит тяжело.
Однако на следующем отрезке пути Кас снова закашливается, и Дин решает, что нужно
останавливаться и отдыхать не только на поворотах, но и посреди прямых участков
тропы. Потихоньку они поднимаются вверх, следя за одышкой Каса. Горячий шоколад
заканчивается, и Дин начинает жалеть, что не взял с собой воды. Они прошли,
наверное, с десяток предупреждений о том, что нужно запастись водой, но кто же
знал, что бутылка воды им понадобится даже на короткой пятиминутной прогулке?
«Я должен был знать, — отчитывает себя Дин мысленно. — Кас никогда не ходил в
горы — во всяком случае, не будучи человеком и не на большую высоту. Может, он и
разбирается в высоте численно, но он плохо понимает, как она влияет на человеческий
организм. Но я-то должен был знать!»
Они доходят до длинного каменного уступа посреди следующего прямого участка пути —
уступ расположен в идеальном месте, прямо в центре прямого отрезка, с которого
открывается, наверное, самый лучший вид из всех пока ими увиденных. Кас плюхается
на уступ немедленно, снова выдохшись. Они уже совсем близко к вершине, в какой-то
сотне шагов — до начала тропы осталась пара поворотов. Сэм предлагает «сбегать
купить воды и чего-нибудь перекусить в ближайшей гостинице, чтобы потом устроить
пикник прямо здесь». Дин знает (и Кас, должно быть, понимает), что это просто
предлог дать Касу побольше времени, чтобы он спокойно посидел и не чувствовал
спешки. Это чуткое предложение. Дин кивает Сэму, и Сэм уходит. Дин присаживается
рядом с Касом.
Кас усмехается.
— Я повторяю, — отвечает он, — это было мое решение. Я знал, как далеко мы идем, и
сделал это сознательно. Прекрати брать на себя ответственность за мои ошибки. — Он
сидит, ссутулившись, и еще тяжело дышит, но добавляет: — Хотя я не уверен, что это
была ошибка. Смотри, разве не чудесный здесь вид? — Вид и правда чудесный. Вид
просто сногсшибательный. С этой точки он впечатляет еще больше, чем сверху, если
такое вообще возможно. Они сидят прямо под нависающими над ними красными скалами,
рядом поют маленькие птички, чьи трели эхом отдаются в стенах каньона… и ветра
здесь нет. На самом деле, так на солнышке сидеть весьма приятно. Кас дышит уже
лучше, и тут и правда просто великолепно. Дин треплет Каса по колену рукой в
перчатке. Кас смотрит на него с улыбкой, стягивает варежку, стягивает перчатку с
Дина и переплетает с ним пальцы, крепко сжимая его руку.
— Я втайне надеялся, что у нас получится посидеть здесь вдвоем, — шепчет он Дину
между хриплыми вздохами. — Все это входило в мой план.
Дин усмехается.
— Все это входило в твой план, — повторяет он скептически. — И кашель тоже входил в
твой план?
— Ну ладно, тайного плана на самом деле не было, — признает он. — Но правда, я так
рад, что смог увидеть все это с тобой. И посидеть здесь с тобой. Лучшего и не
пожелаешь.
Несколько долгих минут они сидят в молчаливой компании, наслаждаясь видом. Кас
опускает голову Дину на плечо. Дин косится на него: Кас выглядит расслабленным, он
смотрит на горные пирамиды и овраги вдали. Его глаза следят за чем-то в центре
каньона; Дин прослеживает его взгляд и замечает маленькую черную точку, парящую
вдоль выдающегося края утеса неподалеку. Это снова ворон — может быть, даже тот же,
которого они уже видели. Он играет на ветру, кружа туда-сюда, ныряя вниз и затем
взмывая ввысь в том месте, где воздушный поток поднимается вверх и через стену
каньона. Ветер вздымает небольшие завитки снега с вершин заснеженных хребтов, и
ворон играет в этих снежинках.
— Мы обязательно вылечим твои крылья, — говорит Дин тихо. — Когда тебе станет
получше. Как только разберемся с химией, займемся твоими крыльями. Мы все исправим.
— Да ничего страшного, — шепчет Кас. Потом добавляет: — Летать было чудесно… — Он
делает паузу, и Дин замечает, что он употребил прошедшее время. Летать было
чудесно. Кас по-прежнему смотрит на ворона. — Летать было чудесно, — говорит он. —
Но если честно, это даже лучше. — Он сжимает пальцы Дина, и Дин сжимает его руку в
ответ, как можно крепче.
Они умолкают, наблюдая за вороном. Ветер совсем стих. Вокруг воцаряется такая
девственная тишина, что Дину кажется, будто он слышит собственное сердце. Ворон
подлетает ближе, и еще ближе, почти на уровень глаз; рука Каса слегка
расслабляется, пока они смотрят за приближающейся птицей. Она летит вбок, против
ветра — кажется, прямо на них; может быть, отклонившись от курса, чтобы изучить их
поближе. Блестящие черные глаза вперяются в них, после чего в последний момент
ворон взмывает ввысь и проносится в каких-то десяти футах над их головами. Он так
близко, что Дину слышен шум ветра в его перьях. Кажется, что это единственный звук
во всем мире.
И в этот момент Дин замечает, что Кас перестал держать его за руку.
Его рука ослабла и выскользнула из пальцев Дина. Дин берет ее снова и легонько
сжимает, но Кас не отвечает на рукопожатие. Ворона уже нет, но Кас по-прежнему
смотрит прямо перед собой. Тревога вспыхивает у Дина внутри, и он поворачивается,
чтобы посмотреть на Каса. Его плечо при этом шевелится, и голова Каса соскальзывает
с него. Кас безвольно заваливается вперед, на колени Дину.
Дин хватает его с криком: «Кас? Кас!» Кас не отвечает. Дин разворачивает его
немного — так, что становится видна одна сторона его лица. Кас смотрит в каньон
невидящим взглядом; его глаза безжизненные, веки полуприкрыты. Лицо мертвенно-
бледное, и изо рта стекает тонкая струйка крови. Она капает на рукав куртки Дина
уже какое-то время, а Дин не заметил.
Следующие пять минут — сплошной ужас. Сначала наступает леденящий душу момент,
когда Кас чуть было не соскальзывает прямо с каменного уступа. Высота до нижней
секции тропы тут всего десять-пятнадцать футов, но это все равно потенциально
смертельное падение, и Дин в панике оттаскивает его назад, ухватив за что попало —
за шарф, куртку и за руку, — пока они не переваливаются вместе за уступ, безопасно
приземлившись на свой участок тропы. Кас оказывается сверху Дина, закапывая все
вокруг кровью, и Дин барахтается, силясь сдвинуть его с себя и уложить лицом вверх.
Наконец это ему удается, и он вскарабкивается на четвереньки рядом. Кас по-прежнему
без сознания, и Дин все не может добраться до его шеи через шарф, чтобы пощупать
пульс. И чертов ветер вдруг снова поднялся, так что стало невозможно понять, дышит
ли Кас. Дин кричит «СЭМ!» во всю мощь легких по направлению к началу тропы,
отчаянно надеясь, что Сэм или какой-нибудь рождественский турист его услышит. Но
тропа пустая, и Сэм не появляется. У Дина так сильно трясутся руки, что поначалу он
не может размотать этот чертов гребаный шарф, чтобы добраться до горла Каса. Дин
даже не замечает, как хнычет, — но он хнычет и ругается безостановочным потоком:
«Нет, нет, Кас, сукин ты сын, только не так, не сейчас, не сегодня, еще не пора,
Кас… не вздумай, мать твою, Кас…» Наконец ему удается размотать шарф и прижать два
пальца к ямочке на горле Каса. Он не чувствует ничего, кроме того, что кожа Каса
слишком холодная. О чем они вообще думали, когда взяли его сюда, в мороз, в эту
зиму, да еще и НА БОЛЬШУЮ ВЫСОТУ, заставив идти в гору без воды, как на каком-то
Батаанском марше смерти, это все Дин виноват…
…и он чувствует пульс. Дин едва может в это поверить. Он склоняется надо ртом Каса,
пытаясь различить дыхание, но ветер слишком нерегулярный, его рука дрожит, и он
ничего не может почувствовать… Тут Дин останавливается и набирает в грудь воздуху
для еще одного крика, целясь к началу тропы. На этот раз он предельно
сосредотачивается на громкости и кричит так, как только позволяют голосовые связки:
«СЭМ! КТО-НИБУДЬ! ПОМОГИТЕ!» Никто не отвечает. Он снова поворачивается к Касу и
прикладывает руку к его рту. И ощущает очень слабое теплое дуновение воздуха, потом
еще одно.
— Видишь, еще не пора, сукин ты сын, — рычит Дин. Сэм не идет. Никто не идет. Дин
подсовывает одну руку Касу под плечи, другую — под колени и волевым усилием
поднимает его с земли, вскарабкиваясь на ноги.
Дину удается поставить его на ноги на долю секунды, прислонив к каменному утесу с
внутренней стороны тропы. Кас немедленно оседает, но Дин успевает сменить положение
под ним, так что Кас падает ему на плечо в несколько неуклюжий пожарный захват. Дин
поднимает его на спину и идет вперед. Голова Каса теперь болтается у Дина за
спиной. Сзади слышится отвратительный шлепок — оглянувшись, Дин видит, что это
сгусток крови изо рта Каса упал в снег. Но, по крайней мере, можно надеяться,
теперь он может дышать, и Дин продолжает идти вверх.
Кажется, что прошел год, но в конце концов Дин добирается до начала тропы. Он
минует указатель на маршрут «Светлый ангел», и ему хочется плакать, потому что
Светлый ангел умирает у него на плечах. Но на слезы нет времени: это делу не
поможет. Дин глотает их и идет дальше, к ближайшему зданию, которое оказывается не
чем иным как гостиницей «Светлый ангел». «Светлый ангел», — бормочет Дин, повторяя
словосочетание как мантру, приказывая себе воспринимать его как хороший знак. Не
может же Кас умереть на тропе Светлого ангела! И в гостинице «Светлый ангел» он
умереть не может. «Светлый ангел, — бормочет Дин. — Светлый ангел…» Он слышит из-за
спины звук резкого кашля и еще один шлепок крови на обледеневшую землю. Потом
широкие двойные двери гостиницы распахиваются, и выбегает Сэм. Он бросает на землю
какие-то бутылки с водой и мчится к Дину. Спустя секунды он уже держит Каса за
плечи, Дин держит его за ноги, и вдвоем они заносят его в фойе роскошного отеля,
увешанное рождественскими украшениями. Тут есть и камин, в котором трещит огонь, и
мягкие кресла, и белый ковер из искусственного меха перед камином, и праздничные
красные цветы молочая, и елка, и толпа удивленных постояльцев — но Дин ничего этого
не видит. Он видит только Каса, не сводит глаз с его безвольного лица, пока они с
Сэмом тащат его к камину. Люди отходят с дороги, отодвигают рядом кресла, и каким-
то образом Кас оказывается на ковре у камина — он по-прежнему без сознания и
забрызгивает кровью весь белый мех ковра, который недолго остается белым. Дин
боится, что Кас снова начнет давиться, поэтому переворачивает его на бок, чтобы
кровь вытекала изо рта и он не захлебнулся. Вокруг происходит всплеск активности:
появляются парковые рейнджеры и администраторы отеля, слышится треск раций и
переговоры о том, что едет скорая, но Дин видит только Каса.
Он опускается на колени рядом. Откуда вся эта кровь? Что с ним? Это как-то связано
с кашлем, это из его легких? Дин понятия не имеет. Он отгоняет эти мысли и
сосредотачивается на главной задаче: привести его в чувство. Это одно из ключевых
правил оказания первой помощи, которым их научил отец: если у человека
кровотечение, он должен оставаться в сознании любой ценой. Даже если потребуется
прибегнуть к крикам и пощечинам. Адреналин от нахождения в сознании (как и
адреналин от криков и пощечин) поддерживает кровяное давление выше — и даже эта
незначительная разница может буквально спасти человеку жизнь.
— Кас! — окликает он. Кас не отвечает, и Дин кричит громче: — Кас! КАС! Не смей у
меня, сукин ты сын!
Неожиданно, к его огромному облегчению, глаза Каса приоткрываются. Но лицо его при
этом вялое, кожа мертвенно-бледная, и он в полусознательном состоянии — его глаза
слегка прикрыты, взгляд не сфокусирован. Почти сразу же его веки опускаются. Дин
наклоняется ближе и гаркает ему прямо на ухо: «ОЧНИСЬ! КАС!» Кас моргает раз, но
потом его глаза снова закрываются. Дин бьет его по щеке, с силой, и еще раз — так
что вторая пощечина оставляет красный след на бледной коже.
— Не смей! — рявкает он Касу. — Не смей так со мной поступать, сукин ты сын!
Мерзавец ты с крыльями, а ну открой глаза! Ну-ка, смотри на меня!
Из-за пощечины ли, или из-за брани, или просто от потока звуков Кас снова моргает.
Кас снова проваливается в сон. Его рука слабеет и выскальзывает из руки Дина. Дин
хватает ее снова и насильно сжимает пальцы Каса поверх своих.
— Держись, черт возьми! — рявкает Дин. — Не смей снова отключаться! Держись!
Наконец Кас начинает осознавать, что для Дина крайне важно, чтобы он оставался в
сознании; в его глазах появляется понимание и проблеск тревоги из-за тона Дина. Кас
активно пытается сосредоточить взгляд на Дине. Дин по очереди умоляет его и
приказывает ему не отпускать руку и в какой-то момент чувствует слабое подергивание
пальцев Каса. Это жалкое подобие рукопожатия, но это хоть что-то. Кас дышит
тяжелее — он пытается не терять сознание, пытается изо всех сил; Дин видит его
периодические усилия: его взгляд фокусируется на Дине, потом расфокусируется, потом
фокусируется опять. Все это время Дин упрашивает его: «Только держись. Оставайся со
мной. Держись, черт побери. Держись…»
Дин смутно осознает, что вокруг них полукольцом собралась толпа потрясенных
постояльцев. Слышится продолжающийся шум раций и переговоры на пониженных тонах;
рядом топчутся администраторы отеля. Дин на мгновение поднимает глаза и
осматривает, впервые, праздничное убранство отеля: цветы, большую елку, зажженный
камин и белый ковер в пятнах крови. Ничего этого он толком не замечает — Дин ищет
глазами только парамедиков, их носилки и их бесценную машину скорой помощи. Он
возвращается глазами к Кастиэлю, который каким-то чудом еще в сознании и смотрит
прямо на Дина.
— Дин, — шепчет Кас. Он слабо кашляет, во рту у него краснота. — Кажется… у меня
идет кровь…
— Прости, — шепчет Кас. — Прости меня… — Сожаление и вина в его голосе — как удар
под дых, и Дин вдруг чувствует отчаянную потребность ободрить его. Он гладит Каса
по лицу и целует его в лоб.
— Ничего страшного, ничего, малыш, ты не виноват, ты отлично справляешься, ты
просто молодчина, только оставайся со мной, держи меня за руку, хорошо?
Он едва замечает слегка удивленные реакции собравшихся людей (на «малыша», может
быть, или на поцелуй в лоб). И ему вообще все равно, что они думают.
***
Дин совершенно теряет счет времени. Кажется, что он сидит над Касом часами, сжимая
его руку, пытаясь поддерживать его в сознании. Каждый раз, когда его глаза
закрываются, Дин зовет его по имени, иногда крича на него, стискивает его руку и
даже бьет его по щеке еще несколько раз. Наконец, спустя целую вечность, вдруг
появляются парамедики (позднее они скажут ему, что приехали за шесть минут) и
окружают Кастиэля профессиональной суетой. Сэм рассказывает им о химиотерапии Каса
и его раке; двое парамедиков при этой новости обмениваются мрачными взглядами.
Никто из них не понимает, что Кас уже в порядке, что химиотерапия закончилась!
Прибывают новые парковые рейнджеры, полиция, начальство и какая-то скорая помощь
парковой службы, и, как раз когда Дин с ужасом представляет себе час езды, который
без сомнения уйдет на то, чтобы добраться до госпиталя Флагстаффа, до него
доносятся чудесные спасительные слова «медэвакуация» и «вертолет». Дин готов
бороться, физически бороться за то, чтобы попасть в вертолет вместе с Касом, но
оказывается, что парамедики и так планируют взять его с собой. «У вас отлично
получается поддерживать его в сознании, — говорит один из них. — Продолжайте. Это
очень важно».
— Я возьму Импалу, — говорит Сэм дальше. — Встретимся во Флагстаффе. — Дин едва
слышит его, но заставляет себя поднять глаза от Каса и встретиться взглядом с
Сэмом. Тот приседает, чтобы быстро крепко обнять брата. Сэм не говорит «он
справится», не говорит «все будет хорошо». Вид у него вообще очень мрачный. Он не
говорит ни слова — только наскоро обнимает Дина и встает, собираясь уйти.
Но потом оборачивается с робким: «Ой, погоди, мне нужны ключи. Ключи от Импалы?»
Даже удивительно, как подобные бытовые детали вдруг досадно выходят на первый план.
В каком кармане у Дина ключи? Он вынужден их искать (они остались в кофте, которую
он снял ранее, в сумке). И где сама машина? На какой стоянке они припарковались?
Наступает сюрреалистичный момент, когда им приходится обсудить какие-то тривиальные
мелочи, и в этот момент Дин осознает, что подобная логистика будет и во Флагстаффе:
машины, Убер, парковка, снятый на Airbnb дом, и надо будет связаться с доктором
Клайном, чтобы получить медицинскую карту Каса из Денвера… С этими досадными
мелочами приходит шокирующее напоминание о том, что мир со всеми его банальностями,
как бы невероятно и непостижимо это ни было, пойдет вперед независимо от того,
выживет Кас или нет.
После этого Сэм уходит, и Дин оказывается в машине скорой помощи вместе с Касом.
Парамедики усадили его прямо возле головы Каса, где Дин может удерживать его взгляд
и разговаривать с ним. Следует безумно длинная поездка до какой-то вертолетной
площадки, находящейся где-то, — она длится часами (семь минут, скажут ему позже), и
все это время ревет сирена, и Дин всю дорогу стискивает руку Каса, командуя ему
снова и снова не спать, держаться. Кас сонно моргает, глядя на Дина — на нем теперь
кислородная маска, и Дин с некоторым облегчением отмечает, что цвет его лица
немного улучшился. Но он по-прежнему кашляет кровью, и парамедики звонят во
Флагстафф с фразами «тяжелое кровотечение», «появляются признаки шока», и
«предупредите банк крови». Потом они забираются в вертолет, лопасти которого уже
медленно раскручиваются. Парамедики усаживают Дина в маленькое откидное кресло и
пристегивают его, и они взлетают.
***
Вертолет поднимается в воздух. Дин и Кас находятся прямо у окна. Оно на уровне глаз
Каса, и его взгляд соскальзывает на вид за окном. Из лежачего положения ему, должно
быть, видно только небо, но он безучастно смотрит наружу, и Дин выглядывает в окно
вместе с ним.
И в тот же момент Дин понимает, что это самый захватывающий вид, который он когда-
либо в жизни увидит.
Но теперь эта красота кажется страшной и бессердечной. Как вообще возможно, чтобы
подобная красота существовала, когда Кас в такой опасности? Когда он может ни разу
больше ее не увидеть?
Как способна такая красота продолжать существовать, когда Кас может… умереть?
Какой же холодной и жестокой должна быть природа, чтобы посметь быть такой
отстраненно, невозмутимо прекрасной? Как смеет небо быть таким чисто-голубым, как
смеют заснеженные пирамиды сверкать так ярко, как смеют вороны играть на ветру, как
смеет мир продолжать вращаться, когда Кас может даже не пережить следующий час?
И у Каса снова закрылись глаза, и Дин не может заставить его их открыть, поэтому
он сжимает руку Каса и молится. Сначала он молится самому Кастиэлю в надежде, что
это как-то поможет его разбудить; но Кас не просыпается. Кому еще тогда помолиться?
Дин уверен, что другие ангелы их не услышат, да и не захотели бы помочь. Кому
тогда? Бог — Чак — ушел.
Кому молиться?
Вертолет взлетает выше, с запасом поднявшись над деревьями, прежде чем набирать
скорость. И впервые за этот день Дин замечает вдалеке блеск воды. Она далеко-далеко
внизу, в самом нижнем участке каньона. Река Колорадо. Река, некогда промывшая
большую часть этого каньона.
«Конечно, в связи с этим пришлось вести переговоры с местным духом речной стихии…»
Дин молится, безо всякой надежды, «духу речной стихии», который живет в Гранд-
Каньоне.
Он даже не знает, что такое дух стихии. Не знает, как его зовут. Не знает, жив ли
еще этот дух, и в Гранд-Каньоне ли он еще, и может ли он вообще слышать молитвы. Но
здесь было какое-то существо, которое однажды встречалось с Кастиэлем, и Кастиэль
помог освободить его каньон от какого-то фантомного демона-призрака, ведь так? Это
все, что Дин может вспомнить, и Дин молится.
«Хоть кто-нибудь в каньоне, кто может меня слышать, — молится Дин. — Мистер Дух
реки Колорадо, или как вас там, пожалуйста, помогите моему другу Кастиэлю, если
можете!» Дин смотрит на едва заметное мерцание воды вдалеке, изо всех сил мысленно
сосредоточившись. «Он бывал здесь однажды, помните его? Он ангел, который помог вам
с тем фантомом, помните? Пожалуйста, помогите ему! Ему сейчас очень нужна любая
помощь. Пожалуйста».
— Давление все еще падает, — докладывает один парамедик другому. Вертолет набирает
скорость. Мерцание воды вдалеке исчезает — каньон остается позади, расплющиваясь
вдалеке. Вертолет перелетает холм, и каньон исчезает из виду вовсе: все его
потрясающее великолепие съедается одним низким невзрачным холмом, поросшим
низкорослой сосной. Теперь видна только раскинувшаяся во всех направлениях пустыня
и тысячи холмиков заснеженной полыни, кустов и сосенок, покрытых снегом. Дин
отворачивается от окна и обнимает руку Каса ладонями.
Это короткий перелет. Глаза Каса больше так и не открываются. За четверть пути до
посадки начинает пищать набор маленьких портативных мониторов — сердечных, уровня
кислорода или чего-то в этом роде, — и один из парамедиков, схватив рацию,
докладывает в госпиталь: «Состояние критическое. Дайте нам полную команду на
площадку».
***
Когда они наконец приземляются, все незамедлительно приходит в движение. Каса
выгружают из вертолета так быстро, что Дин теряет его руку, пока пытается
отстегнуть ремень. Кас оказывается снаружи, окруженный плотным кольцом из четырех
или пяти человек, которые кричат друг другу загадочные сокращения, колют его иглами
и надевают на него новую, другую кислородную маску — прямо в процессе того, как
бегут с ним, бегут очень быстро, к открытым дверям лифта. Дин выбирается из
вертолета и пытается последовать за ними, но ему преграждают дорогу назойливый
санитар и один из парамедиков, тоже вдруг ставший чрезвычайно назойливым и успешно
блокирующий каждый шаг Дина по направлению к Касу. Они оба настаивают на том, чтобы
Дин «дал профессионалам делать свою работу» и что «для него так лучше».
Дин знает, что они правы, но не чувствовать больше руку Каса просто мучительно (Дин
даже машинально ощупывает воздух сбоку от себя — его правая рука то и дело
смыкается на пустоте, как будто он таким образом сможет уцепиться за Каса). Он
оглядывается вокруг, пытаясь сориентироваться, и понимает, что они на крыше низкого
кирпичного здания в каком-то заснеженном городке.
Парамедик пытается отвести Дина к какой-то лестнице, говоря что-то типа «следуйте
за мной», когда Дин замечает носилки из вертолета, на которых лежал Кас. Каса уже
переложили на другую каталку, и носилки просто оставлены здесь, стоят криво рядом с
вертолетом. Они в крови. Крови много. Дин даже не уверен, откуда вся эта кровь.
Неужели все это из его рта?
В этот момент Дин смотрит на свои руки и понимает, что рукава его куртки насквозь
мокрые от крови. После того, как он нес Каса на плечах. Он держал Каса за ноги, и
рукава его куртки — в крови. Значит, кровотечение у Каса было с двух сторон, не
только изо рта.
Дело ведь не только в прогулке по тропе Светлого ангела, правда? Не только в кашле.
Несколько секунд спустя Дин оказывается на коленях у края крыши: его тошнит жидкой
желчью в чистый белый снег. Санитар и парамедик вдвоем подбегают к нему. Край крыши
окружен высоким забором, так что никакого риска упасть со здания здесь нет, но
парамедик склоняется над ним и проверяет пульс. Дин понимает, что сейчас парамедик
позовет врача, и как только позовут врача, Дина самого классифицируют как пациента
и добраться до Каса станет гораздо сложнее.
— Все в порядке, — настаивает он, ловя ртом воздух. Он должен попасть к Касу. — Это
просто от вида крови. Со мной такое бывает.
Но оно более раннее. Это фото, которое сделал Сэм, где Кас и Дин стоят вдвоем рядом
с указателем на тропу Светлого ангела. То фото, которое Дин попросил Сэма послать
ему.
Ему невольно думается: «Если уж он все равно умрет, надо было засадить ему как
следует». Он едва не фыркает от смеха, но потом понимает, что это буквально правда:
что теперь Кас может уже никогда не почувствовать, каково это, и Дин этого уже
никогда не почувствует — никогда не почувствует этого с Касом, — и его душат слезы.
«Успокойся. Успокойся», — приказывает он себе, понимая, что подобный рикошет от
смеха к слезам — это, наверное, нехороший признак. «Ты должен успокоиться. Паникой
Касу не поможешь. Возьми себя в руки». Ему приходит в голову, что надо привести
себя в порядок: люди в фойе отделения скорой помощи косо посматривают на него. Он
идет в уборную и обнаруживает, что весь в крови. От крови мокрые его куртка и
рубашка, руки и лицо вымазаны кровью, в волосах кровь. Он отмывает руки и
умывается, как может, потом засовывает голову под кран, чтобы немного сполоснуть
волосы, и даже пытается оттереть куртку, но одежду не отчистить. Дин начинает
бесцельно промокать влажным полотенцем красные пятна на рубашке и вдруг вспоминает
про черное перышко. У него замирает сердце. Он осторожно расстегивает пуговицу на
кармане, осторожно заглядывает внутрь. Черное перышко все еще там, и он вынимает
его как можно бережнее. На нем тоже кровь — весь карман в крови.
Дин тратит минут пять на то, чтобы отмыть перо. Почему-то в этот момент, пока он
споласкивает перо под бесконечным потоком из крана и смотрит, как красноватая вода
стекает в водосток, ему приходит в голову, что он не помнит, какие последние слова
сказал Касу. Или, вернее, какие последние слова Кас услышал. Было ли то, как Дин
нагрубил ему, последним, что Кас услышал? Когда Дин назвал его сукиным сыном,
мерзавцем за то, что он терял сознание? Или когда Дин с сарказмом спросил «Тебе
кажется?» в ответ на комментарий о потере крови, который прошептал Кас? Это было
последним, что Кас услышал от Дина?
Дин оцепенело промокает черное перышко бумажным полотенцем и вдруг понимает, что
Кас ни разу не слышал от него слова «люблю». Никогда. Ни единого раза.
Его руки цепенеют, он берет свежее бумажное полотенце и нежно гладит перышко, снова
и снова, размышляя над тем, что ближе всего к этому признанию он подошел, когда
написал бестолковую СМСку «я тоже по тебе скучаю».
Но Кас же знает, правда? Кас должен знать. Он не может не знать. Весь этот обмен
перьями из крылышек был об этом. И поглаживания по затылку были об этом, и объятия
ночами, и вчера вечером тоже, и весь чертов римминг, и толстовки с запахом ленивца,
и все — все было об этом. Касу же это должно быть совершенно очевидно, независимо
от того, произнес ли Дин слова, правда?
Правда?
Дин даже вздрагивает, когда с его носа скатывается толстая слеза и капает на перо.
Оказывается, он плачет. Это в общем-то неважно, вот только слеза попала на перо, и
Дин не уверен, хорошо ли это: не повредит ли как-то человеческая слеза перу из
крылышка, не осквернит ли она его как-нибудь? Слезы — это хуже, чем кровь? Дин
наспех вытирает лицо рукавом, снова споласкивает перо под краном и промокает его
насухо полотенцем (на этот раз предусмотрительно держа его подальше от лица). Потом
он заворачивает перышко в три слоя чистого бумажного полотенца и убирает во
внутренний карман куртки. Это наименее запачканное кровью место, которое ему
удается найти.
На этот раз он пробует помолиться даже Чаку. Он знает, что это бесполезно. Он
молится все равно.
Потом, в момент падения в бездну отчаяния, он шокирует сам себя тем, что молится
Амаре.
Но ничего не происходит.
Дин даже снова молится духу реки Колорадо — созданию, в чьем существовании он
вообще не уверен. Но это последняя соломинка; как говорится, в окопах не бывает
атеистов, и сейчас Дин готов молиться кому угодно. От попытки ведь хуже не будет?
Он пьет немного воды и заставляет себя что-то съесть, потом идет в уборную, где все
это выходит из него обратно, и заставляет себя попить еще немного воды. После этого
он садится на стуле в фойе и сидит, уставившись на искусственную елочку, стоящую на
стойке администратора. На верхушке закреплен миниатюрный пластмассовый ангел. Дин
отворачивается.
Он теряет счет времени, но наконец появляется врач. Дин с удивлением узнает в нем
того же врача, с которым Кас говорил шесть месяцев назад — того, что заметил рак на
снимках Каса. Оказывается, его зовут Джейсон Флагерти. В руках он держит айпад и
большой целлофановый пакет.
— А кровь была из… э… — Дин стыдится спросить. И стыдится того, что ему стыдно.
— Гм, с какого конца? — спрашивает он наконец.
В этом месте он делает паузу. Дин снова кивает — уже нетерпеливо, думая: «Я
ухаживаю за пациентом на химиотерапии — уж наверное я знаю, что такое тромбоциты».
— Короче говоря, пациент на химии может легко истечь кровью, — резюмирует Дин без
выражения.
— Именно, — подтверждает доктор Флагерти, немного расслабившись, как будто рад, что
Дин способен хоть что-то понимать.
— Но он уже закончил химию! — говорит Дин. — Курс уже закончился. Теперь с ним все
должно быть в порядке.
— Понятно. Ну что ж, я помню его, и вас тоже. Людей из Гранд-Каньона тут спасают
почти каждый день, но в моей практике это первый случай, когда такое спасение
закончилось диагностикой рака. Рад слышать, что с тех пор он прошел полный курс
химиотерапии. Это ведь я дал ему направление в Денвер — вы, наверное, знаете? В
общем, я только что получил его историю болезни от доктора Клайна, и похоже, что
уровень тромбоцитов при последних анализах у него был не так уж плох. — Он листает
карту Каса и разворачивает айпад к Дину, чтобы показать ему какие-то непонятные
цифры. — Видите? Не идеально, но приемлемо. Но иногда показатели могут ухудшаться
резко, прямо в конце курса. Особенно если была какая-то непредвиденная физическая
нагрузка… Или отчего-то поднялось кровяное давление? — Его голос умолкает на
вопросительной интонации, и он опускает айпад.
Кровяное давление.
— Мы немного прошлись по тропе Светлого ангела, — бормочет Дин врачу. (Поначалу ему
слишком стыдно упоминать секс.) — Я должен был знать… Я должен был знать. Нельзя
было его туда вести… Он и так уже кашлял… Но он очень хотел пройтись вниз. Мы
прошли всего пять минут, только пару сотен ярдов, не больше, но он так устал, пока
поднимался обратно… Тогда он и потерял сознание.
— Это могло сыграть роль, — говорит доктор Флагерти. — Но могло и не сыграть.
Особенно если кашель у него уже был до этого. Даже сам по себе кашель мог это
спровоцировать. Кашель иногда…
— У нас был секс вчера, — сознается Дин, и он знает, что тут нечего стыдиться, но
его голос дрожит при этих словах. И руки тоже дрожат; он сжимает ладони и зажимает
их между коленями, чтобы не было заметно. — Я старался, чтобы все было очень… очень
нежно… Только-гм, только палец… — Дину приходится выпалить эти слова быстро. Это
нужно сказать, нужно, это врач Каса, это врач Каса, и врачу Каса нужно знать о
последних двух днях, Дин должен ему сказать. — Только палец, я клянусь, и то я не
был уверен, но был канун Рождества, и он хорошо себя чувствовал, и он, он, он
хотел, он хотел… — К этому моменту голос Дина дрожит так сильно, что он вынужден
оборвать фразу.
— Может быть, дело и не в этом тоже, — говорит доктор Флагерти. Когда Дин наконец
рискует бросить на него полный отчаяния взгляд, он не видит ничего кроме
сочувствия.
Доктор Флагерти откладывает свой айпад и передает Дину салфетку — за что Дин ему
чрезвычайно признателен. Доктор ждет, пока Дин высморкается, после чего
профессионально похлопывает его по колену.
— Такие вещи очень сложно предсказать, — говорит доктор Флагерти. — Если бы он
отправился на пробежку или что-то подобное, я бы больше переживал. Но секс и
прогулка — относительно небольшая нагрузка. Может быть, и ни одно из этих событий
не сыграло роли. И потом, ну нельзя же совсем остановить жизнь. Единственный
надежный способ поддерживать низкое давление — это приковать человека к кровати, но
вынужденный постельный режим на самом деле крайне вреден для здоровья по многим
другим причинам. Жизнь должна продолжаться. Секс в канун Рождества и небольшая
прогулка в живописном национальном парке в Рождество — это нормально. Это хорошо.
Это жизнь. И кровотечение могло быть совершенно спонтанным. Не вините себя. — Он
снова берет свой айпад и кивает на карту Каса. — Если бы я вчера видел его карту со
всеми текущими результатами и вы спросили меня, рекомендую ли я половую
активность — такую, как вы описали, — или короткие прогулки, я бы вам разрешил и
то, и другое.
После недель тщательного ухода за Касом, наблюдения за ним, помощи ему во всех
нуждах, после всех поездок в Денвер и ночей в химическом мотеле в самом конце Дин
просто облажался. Пошел на поводу у своих капризов вчера. И сегодня вывел Каса на
холод. И провел его по тропе пять минут вместо двух. И даже не заметил, когда Кас
потерял сознание! Вместо этого Дин смотрел на долбаную птицу! Это совершенно
непростительно, непростительно во веки веков, потому что цену заплатил Кастиэль.
Доктор Флагерти тем временем говорит о том, что Кастиэль борется, и не надо терять
надежду, и что за следующий час станет яснее, остановилось ли кровотечение, и «если
оно остановится» и «если мы восполним потерю жидкости», то Кас «с большой
вероятностью выкарабкается». Дин рассеянно кивает. Только слова «если оно
остановится» задерживаются у него в голове. Если оно остановится. Если они
возместят потерю крови. Если. Если. Если.
Дин едва замечает, так как он только что открыл пакет, и там лежит новый черный
пуховый жилет Каса, и его обезьянья шапка, и белый шарф, который Дин только что
подарил ему на Рождество. Только шарф теперь скорее красный, чем белый. Дин долгое
время смотрит на окровавленный рот обезьяны на шапке и бесцельно трогает черный
жилет. Он лучше скрывает красный цвет, но он липкий от крови.
Дин раскрывает пакет шире и роется в складках мокрого жилета, пока не находит
нужный карман. Он осторожно вынимает некогда белое утиное перышко. Как и шарф,
теперь оно красное.
Можно пойти помыть и его тоже. Можно всю ночь провести, бережно отмывая перья.
Дин садится и размышляет. Потом убирает покрасневшее перо обратно в карман жилета,
застегивает карман и складывает жилет обратно в сумку. Помыть его можно потом.
Его телефон вибрирует. Пришло сообщение от Сэма.
«Тут плохая связь, — пишет Сэм. — Пока не могу позвонить, но надеюсь, сообщения
проходят. Новости есть? Остановился, чтобы написать тебе. Ответь быстро, если
получишь. Буду через 20 мин».
Через двадцать минут. Сэм в двадцати минутах. И Дин понимает, оценивая вдруг
открывшуюся возможность, что двадцать минут — идеальное время.
Появляются три точки — Сэм пишет что-то в ответ. Но Дин спешно набирает еще одно
сообщение, до того как Сэм успел отправить свое. Новое сообщение Дина гласит:
«Встретимся в боковом переулке у отделения скорой. Снаружи. Там, где круглая
скульптура. Первым делом посмотри у скульптуры, сразу. Она круглая, как кольцо.
Приведи врачей, скажи, чтоб взяли реанимационный набор. Пузырек будет у меня в
кармане».
***
Дину становится жаль Сэма: он, бедный, все еще вне зоны приема и не сможет
позвонить в скорую еще как минимум десять минут. Но это едва ли первый раз, когда
Дин так поступает. Это уже почти привычное дело: еще один день, еще один госпиталь,
еще одна кража из больничной аптеки, еще одна передозировка. Он делал это ради Сэма
и, конечно, сделает ради Каса.
Хотя Дин чувствует все большую вину за то, что перепугал Сэма. И даже завязывая
себе на руку жгут (тоже «позаимствованный» из аптеки) и вводя иглу в вену, он
знает, что есть небольшой, незначительный шанс, что все пойдет не по плану, и Сэм в
результате всего этого останется совсем один. Но у Сэма же есть Сара, верно? С
Сэмом все будет в порядке. Сэм съедется с Сарой, она за ним присмотрит, и с ним все
будет нормально.
Краем разума Дин понимает, что не очень хорошо все это продумал, но препарат уже у
него в крови — он его уже чувствует, — и тонкие нити логики, которые он пытается
собрать, рассыпаются; пытающаяся завладеть его вниманием мысль «Стоп, это плохая
идея» улетучивается. Он вынимает иглу и даже ощущает прилив гордости, умудрившись
аккуратно надеть на нее колпачок и убрать иглу с пузырьком в карман (чтобы врачи
поняли, что он принял), и лечь в снег возле скульптуры в правильной безопасной
позиции, зажав в руках сумку с жилетом и шапкой Каса. Он чувствует, что подошел к
делу с умом. Но пока он лежит, дрожа и ожидая потери сознания (это происходит не
сразу — он вколол себе пограничную дозу; может быть, надо добавить еще?), у
основания скульптуры зажигается лампочка. Это просто подсветка композиции —
наверное, включающаяся автоматически при наступлении сумерек, — но Дин вздрагивает,
когда загорается свет. Теперь, когда скульптура освещена, что-то в ее округлой
форме привлекает внимание Дина, и он нетвердо поднимается на колени и вглядывается
в название.
Это нимб. Это чертово изваяние — скульптура ангельского нимба. Она даже называется
«Нимб» — это написано прямо на табличке рядом. Дину остается только рассмеяться.
И, присмотревшись повнимательнее, Дин понимает, что его лицо (точнее, лицо его
физического тела), слишком сильно наклонено вниз и почти утоплено в снег. Выглядит
это нехорошо. «Интересно, могу ли я дышать», — думает Дин.
Но эта мысль вызывает у него лишь слабый укол сожаления. Теперь с этим ничего уже
не поделать — в его текущем полумертвом призрачном состоянии он не может ни
разгрести снег, ни перевернуть свое тело. Поэтому он встает и отправляется к
госпиталю. В теории он мог бы просто долететь туда — призрак со стажем мог бы
просто переместиться прямо в палату Каса. Но Дин даже не знает, где его палата, и
быть мертвым для него еще в новинку, так что проще представить, что у него по-
прежнему есть тело с ногами, способными ходить. Поэтому он идет.
Волноваться нет смысла. «Сэм скоро приедет», — думает Дин. Хотя… Импалы пока нигде
не видно, шума мотора не слышно, из дверей госпиталя не выбегает команда медиков с
реанимационным набором. Но Сэм, должно быть, спешит сюда на всех парах. Без
сомнения, скоро он доберется до зоны приема и позвонит в скорую, а потом будет
здесь и сам — Сэм проверит все переулки, найдет тело Дина и приведет врачей,
которые его реанимируют. Все получится. Дин очнется, и все будет в порядке.
Наверное.
И если Кас умрет сегодня, он тоже умрет навсегда. Может быть, они попадут в Пустоту
вместе?
Но даже если им обоим уготована участь оказаться в Пустоте, сначала Дина должен
забрать жнец. И Каса тоже. Всех в конце забирает жнец, даже Бога. Так написано в
десятой главе.
«Надеюсь, долбаная книга не врет», — думает Дин, проходя прямо через закрытые двери
отделения скорой и отправляясь по коридору в поисках жнеца Каса.
За Завесой время течет немного иначе. Десять «настоящих» минут там, в стране живых,
здесь могут казаться часом. Что очень кстати, потому что у Дина уходит чересчур
много времени на то, чтобы разыскать Каса.
Он пытается быстро пройти через все палаты в отделении скорой помощи и затем в
соседнем отделении реанимации, но ему мешает это странное ощущение неспособности
нормально ходить. Бегать здесь вообще не получается: он пытается несколько раз, но
бежит почти на месте, медленно планируя в воздухе при каждом шаге. Ходить
получается лучше — по крайней мере, так Дин продвигается вперед, — но все равно
присутствует это потустороннее чувство легкости, как будто его ноги на самом деле
не касаются земли. И, конечно, так и есть: его настоящие ноги вместе с остальным
телом лежат снаружи в снегу. «Тело», которое при нем сейчас, — лишь проекция его
воображения. И ощущение от него такое же нереальное, как во сне.
Но что самое странное, весь госпиталь вокруг кажется каким-то причудливо далеким.
Дин все прекрасно видит: стены выглядят твердыми, люди выглядят более или менее
нормально (хотя и двигаются немного замедленно), и больничные койки, и кресла в
фойе — все это выглядит как обычно. Но все кажется каким-то плоским, как будто на
отдаленном телевизионном экране в темной комнате. Звуки немного приглушены, и даже
свет струится как-то по-особому, почти как если бы Дину были видны отдельные
пролетающие фотоны.
Дин заставляет себя успокоиться и спешит вслед за доктором Флагерти, надеясь, что
тот направляется к Касу. Но доктор Флагерти сворачивает к стойке администрации и
заводит долгий разговор с усталого вида студентом.
Дин болтается рядом. Текут драгоценные минуты. Когда Дин уже начинает отчаиваться,
доктор Флагерти вдруг наконец говорит: «И сегодняшний спасенный из каньона —
интересный случай: кишечное кровотечение, но вторичное на фоне химиотерапии. То
есть у него онкология».
«Представь себе, это уже его вторая воздушная эвакуация из каньона в этом году, —
продолжает доктор Флагерти. — Ужасно для семьи, конечно, особенно в Рождество. Я
только что разговаривал с его партнером — он в жутком состоянии. Вообще к нам почти
каждый день привозят кого-то из каньона, но этот случай — показательный в том
плане, что никогда не стоит отметать подозрение на недиагностированную проблему. Мы
до сих пор не можем его стабилизировать — пока, увы, кандидат в ДНП… — (Дин
морщится: эту аббревиатуру он слышал. Обычный черный юмор врачей скорой, означает
«долго не протянет») — так что я тебя попрошу посидеть с ним и последить за его
показателями. Иногда живое наблюдение за пациентом крайне важно, особенно в таких
пограничных шоковых случаях, а сестры не могут оставаться с ним все время. Так что
сделаем его твоим учебным пособием. Давай я введу тебя в курс дела, вот его карта…»
И доктор Флагерти начинает листать свой айпад, прямо как Дин и надеялся, хотя
студент стоит слишком близко, так что Дину плохо видно. В конце концов, потеряв
терпение, Дин просовывает голову прямо в спину студента, выглянув у него из горла,
чтобы увидеть айпад. Но там только куча каких-то непонятных результатов анализов,
терминов и сокращений, которые ни о чем Дину не говорят. Но потом, как по
волшебству, доктор Флагерти произносит: «О, видишь, он только что вернулся с МРТ —
мы смотрели, нет ли у него кровоизлияния во внутренние органы, — и видишь, здесь в
ячейке только что появился код — это значит, он вернулся в реанимацию. Мы тестируем
новую систему, которая показывает текущее местонахождение пациента…»
Он знает, что времени остается очень мало. Его физическое тело стремительно
остывает снаружи в снегу; сердце уже, должно быть, остановилось… а Сэма все не
видно. И, что еще более тревожно, нет никаких признаков суеты здесь, в скорой:
никто, похоже, не получил вызова по поводу неожиданной передозировки и не бежит в
переулок искать пострадавшего.
И, думает Дин по пути, даже если он найдет жнеца Каса, что он реально может
сделать? Дин прекрасно понимает, что у него нет даже никакого плана. Он мельком
задумывался о том, чтобы как-то пронести за Завесу ангельский клинок и пригрозить
им жнецу. Но даже если бы это было возможно, клинка у него нет — оружие осталось в
Импале, у Сэма. И у Каса не было с собой клинка ни в куртке, ни в новом жилете.
На что Дин в итоге надеется, так это на то, что удастся как-то сторговаться со
жнецом. Заключить сделку; может быть, предложить какие-то свои услуги, расписать
себя офигенно ценным союзником. Может быть, впечатлить или даже напугать жнеца
приукрашенной историей о том, как Дин убил их босса, саму Смерть.
Или просто-напросто обменять себя на Каса. Как он однажды уже пытался сделать перед
Билли, чтобы спасти Сэма.
Дин понимает, что и Сэм, и Кас проклянут его за такой план. Но Каса спасти гораздо
важнее, чем Дина, потому что у Каса нет души. У Дина, по крайней мере, есть душа: у
него есть надежда хоть на какое-то загробное существование — хоть в Пустоте, хоть
где.
И это еще одна причина, по которой Дин пришел за Завесу: в крайнем случае, если
ничего другого не удастся, он хотя бы заставит жнеца рассказать ему, что случается
с ангелами, когда они умирают. Куда они попадают.
Они должны попадать куда-то, и, если бы Дин только узнал куда… тогда может быть, он
сможет отправиться туда сам. И вернуть Каса.
***
Наконец Дин проходит через последнюю стену и оказывается в отделении реанимации. Он
помнит планировку отделения еще с лета: в центре находится большой открытый холл,
где сходятся коридоры, в холле располагается пост персонала, кругом снуют
медсестры, ординаторы и санитары, и отсеки с пациентами отгорожены шторками…
И вот он Кас.
Шторки его отсека еще открыты, потому что его только привезли назад и в данный
момент перекладывают с каталки в больничную койку. Вокруг него собралось множество
санитаров и медсестер. Они поднимают его, кладут на кровать и начинают подсоединять
к нему различные трубки и мониторы, светить фонариком ему в глаза и проверять
давление.
Выглядит он ужасно. Его кладут на бок (значит ли это, что он все еще давится
кровью?) лицом к Дину; он раздет донага, и только одна окровавленная простыня
небрежно наброшена ему на бедра. Он худой, как щепка, покрыт синяками и весь
перепачкан кровью. Похоже, его еще не пытались помыть или даже как следует
прикрыть. На нем нет ничего, кроме покрасневшей простыни на бедрах и какой-то
окровавленной прокладки между ног, чтобы впитывать кровь. Другая, похожая прокладка
подсунута под его голову. Его кожа белая, как лед, губы почти синие, глаза закрыты.
Они видны совершенно ясно. Никто больше, кажется, их не замечает, но они прямо на
виду.
Оба крыла висят абсолютно безвольно. Нижнее каким-то образом спадает вниз прямо
сквозь койку; Дин видит его кончик, свисающий у пола. Верхнее крыло висит за спиной
Каса, полураскрытое под собственным весом.
Длинных маховых перьев действительно нет (от этого крылья приобрели стройный,
заостренный вид), но они все равно похожи на крылья: они покрыты тонким слоем
других, более мелких перышек — нежных сияюще-черных, с золотой гребенкой по краям.
Местами видны вкрапления золотых серпов, и черный цвет кажется слегка
перламутровым, отбрасывающим блики зеленого, голубого и даже фиолетового. Крылья
выглядят нетронутыми кровью — должно быть, оттого что находятся в небесной
плоскости, а не в материальной (Дину здесь, за Завесой, должно быть, каким-то
образом видны оба измерения). Поэтому сейчас они выглядят единственной чистой
частью тела Каса.
Дин смотрит на них с грустью. Есть горькая ирония в том, что он наконец видит
крылья Каса впервые только сейчас, когда Кас умирает. Они такие красивые! Эмили
была права.
И тут Дин вспоминает, почему Эмили вообще были видны крылья Каса.
Время истекает. «Где этот чертов жнец?» — думает Дин, оглядываясь по сторонам,
всматриваясь в каждого человека в поле зрения. Жнец Каса должен быть где-то рядом.
Дин выходит за шторки реанимационного отсека и осматривает все отделение.
И видит ее.
Дин узнает ее сразу. Отчасти потому, что на ней совершенно неуместный наряд. Но
большей частью потому, что среди всех суетящихся здесь людей она единственная стоит
абсолютно неподвижно и смотрит прямо на Дина.
***
Дин подсознательно ожидал увидеть Билли или какого-то другого жнеца, с которым
встречался раньше, но эта — новая. Она появляется в обличии привлекательной смуглой
женщины; ее лицо обрамляет мантия из длинных прямых блестящих черных волос,
расчесанных аккуратным пробором посередине и свисающих по бокам лица, как шторы. У
нее благородные высокие скулы и высокий нос одного из этих коренных племен — тех,
что Дин видел в городе. И одета она в какой-то ритуальный костюм: платье из оленьей
кожи, украшенное ярким черно-белым рисунком в виде зигзагов, гигантское ожерелье,
сделанное из больших круглых подвесок, каждая из которых украшена десятками
бирюзовых бисеринок. Одной рукой она прижимает к груди маленький глиняный
кувшинчик, раскрашенный потускневшими полосками цвета охры, узкое горлышко которого
заткнуто сине-зеленой тряпочкой. Кувшин выглядит очень, очень старым.
— Оболочка навахо, значит? — говорит Дин, сверкая в ее сторону как ему кажется
дружелюбной улыбкой. (Навахо — это разумная догадка, учитывая, что за холмом
находится их резервация. Дин надеется начать общение с позитивной ноты.)
— Это не материальное тело, — отвечает она. — Так что, строго говоря, вообще не
оболочка. — Она поднимает взгляд на Дина и указывает на его призрачное тело. — Так
же как ты больше не в своем физическом теле, но принял эту форму по памяти, потому
что она привычна тебе, так и я предпочитаю принимать определенные привычные людям
формы, когда ищу своего следующего… подопечного. — Она касается свободной рукой
своего бирюзового ожерелья. — И я часто принимаю образ навахо, это правда, —
продолжает она. — Мы, жнецы, всегда пытаемся влиться в местную культуру. Так души
охотнее разговаривают с нами в момент встречи. И навахо, оказывается, особенно
суеверны по поводу смерти, так что я пытаюсь таким образом немного успокоить их. Я
могу появляться и как хопи… — Ее наряд сменяется на белый верх, темную юбку и
потрясающе искусный головной убор в виде солнца. — Или хавасупаи… — Теперь она
вдруг превращается в высокого крепкого мужчину в причудливой жуткой маске с
огромными изогнутыми рогами горного барана. Да маска ли это? У Дина по спине бегут
мурашки, когда он понимает, что рога крепятся прямо к ее (или его?) голове.
— Я могу явиться и членом любого другого из сотен местных племен. Но обычно я
использую этот образ навахо. Хотя в наше время навахо осталось не так много… — Она
окидывает взглядом разнообразие людей в отделении: латиноамериканцев, белых,
индийцев, китайцев — один только персонал больницы включает, должно быть, с десяток
разных национальностей. Ее взгляд перемещается и на бессознательное тело бедного
Кастиэля, и в этот момент она делает удивленную паузу: она только что заметила его
крылья. Долгое время она смотрит на его обвисшие крылья, слегка хмурясь.
— Навахо зовут меня Чинди, — отвечает она. — Они не совсем верно понимают, что я
такое, но отчасти они уловили суть, и, по крайней мере, они относятся ко мне с
уважением. Чего я не могу сказать о некоторых. — Она приподнимает бровь, глядя на
Дина, и он гадает, знает ли она, кто он. Наверное, знает: жнецы всегда откуда-то
знают.
— Кто мне только не попадается в этих краях… Каньон привлекает всевозможных людей…
И, конечно, люди без конца в него падают. Я забираю здесь людей почти ежедневно…
— Его забирать нельзя! — выпаливает Дин. — Он не готов. Его время не пришло!
— Это не тебе решать, — говорит Чинди. — Когда время умирать приходит, оно
приходит, и никто не в силах отложить этот момент. Даже уход нашего властителя,
Смерти, не смог остановить этот процесс. Наш властитель больше не присутствует
лично при каждом частном событии, как когда-то, но умирающие продолжают умирать,
когда их время приходит. Их единственный выбор — в том, оставаться ли за Завесой
или следовать дальше. И этот… — Она делает паузу, подходя ближе к Кастиэлю, и
проводит рукой над его сердцем и головой. — Как странно, — шепчет она, снова глядя
на его крылья. — У меня были сведения, что здесь должен быть ангел, — говорит
Чинди, наклоняясь к Касу и глядя ему в лицо. Потом она выпрямляется и снова
проводит рукой над его сердцем. — Но это не ангел, — заключает она.
— Я могу забрать и заберу всякого, чье время пришло. Даже ангела.
Тянется тишина.
— Куда они попадают? — настаивает Дин. — Что случается с их сущностью?
— Мы, жнецы, ведь тоже своего рода ангелы, — говорит она через плечо.
— И что это означает? Что вы убиваете себе подобных и даже не говорите им, что
случается после?
— Это означает, что мы не знаем. Никто из ангелов не знает, что случается после.
Даже мы, жнецы.
— Вы не знаете? Как вы можете не знать? — Дину тяжело в это поверить. Жнецы должны
знать. — Вы что, не смотрите? Не видите, что происходит?
Дин недоуменно моргает, глядя на нее. В космос? Частицы улетают с Земли в космос?
Это еще что значит?
— Ладно, как бы там ни было, — говорит Дин, пытаясь сосредоточиться. — Забудь про
то, куда деваются ангелы после смерти, потому что я все равно не дам тебе его
забрать. Он жив. То есть он должен оставаться жив.
— И снова я повторяю, — говорит Чинди спокойно, — раз ты не понял меня в первый
раз, Дин Винчестер, что не тебе это решать.
Ну вот, значит, она таки знает имя Дина. Может, у нее какая-то неприязнь к нему,
как всегда была у Билли?
— Значит, слышала обо мне? — спрашивает Дин, пытаясь оценить, пускать ли в ход
обаяние или угрозы (на самом деле пытаясь оценить, получится ли блефовать).
— Что, хочешь сказать, в Раю меня объявили в розыск? Что, по вашему полицейскому
сканеру уже передают?
— Нас информируют, когда нужно кого-то разыскать. Тебя, иногда твоего брата.
Недавно, вот, вашу мать… — Дин немного удивлен, услышав это, и Чинди слабо
улыбается ему. — О да, вашу мать тоже. Она уже давно планировала этот свой побег из
Рая. Она умница: выбрала момент, когда все отвлеклись на тускнеющее солнце. Но ее
быстро разыскали и вернули.
Дин хмурится, понимая, что, наверное, именно поэтому у мамы и было всего несколько
минут на Земле, всего несколько мгновений, чтобы поговорить с Дином: потом чертовы
жнецы забрали ее обратно.
— Это не тебе решать, — говорит она категорически. — У нас есть работа, и мы
выполняем свою работу. Когда этому… человеку… — она вглядывается в лицо Каса и
колеблется на слове «человек», бросив еще один взгляд на его крылья, — пора
умирать, ему пора умирать. Тебе права слова не дается.
— Но его время еще не пришло! — выпаливает Дин. Им овладевает отчаяние. Ему не
удалось выяснить, куда попадают ангелы после смерти, и в задаче убедить Чинди
оставить Каса в покое он тоже не продвинулся.
— Я говорю о том, что это просто неправильно, что он не попадет в Рай, когда он
столько сделал, — просто потому, что у него нет души…
Дин умолкает.
— Ты говоришь об этом человеке? У него есть душа. Как и у всех людей здесь.
— Это мое призвание, Дин. Я чувствую души. Души всех в этом здании! — Она
протягивает руки к бедному коматозному Касу, закрывает глаза и расправляет пальцы,
словно греет руки у огня. — Души… для меня горячие. Они абсолютно очевидны, скажем
так. — Открыв глаза, Чинди указывает на Каса. — И у него определенно есть душа. Он
ею прямо горит.
Она опускает руки и наконец, похоже, замечает недоумение на лице Дина. Она смотрит
на него странно — так, словно не понимает, чему он удивляется.
Чинди поворачивается обратно к Касу и на этот раз кладет руку на его торс под
ребрами. Потом она слегка наклоняется вперед — Кас лежит на боку, и она немного
приседает, чтобы поместить руку под определенным углом.
Дин видел такое и раньше. В тот раз, когда Кас сунул руку прямо внутрь того бедного
мальчишки, чтобы исследовать его… его душу.
Потом и ноги Каса слегка дергаются. Студент, почти задремавший на стуле в углу,
вскакивает на ноги. Он подходит ближе и вглядывается в монитор сердечного ритма.
— Не делай ему больно! — умоляет Дин, испугавшись. — Ему больно? Не делай ему
больно, пожалуйста…
— Крылья могут быть у кого угодно, — говорит она сухо. — В мире куча крылатых
гибридов: нефилимы, сфинксы, гарпии — их десятки. Это не делает существо ангелом.
Важно только то, имеется у него душа или… — ее глаза теряют фокус, когда она снова
сосредотачивается на Касе, — …или сущность… — заканчивает она, все еще щупая что-то
в груди Каса — настолько глубоко, что кажется, достает через грудную клетку до
самого его горла.
Теперь оба крыла Каса отчаянно бьются. Студент выглядывает в холл и кого-то зовет,
прибегает медсестра. Дин снова умоляет:
— Пожалуйста, не делай ему больно… — Он делает шаг ближе, намереваясь оторвать
Чинди от Каса. Но потом вспоминает, что подобная процедура может быть опасна, и
останавливается, боясь как-то навредить Касу резким движением.
— Это что там… и ангельская сущность тоже? — Она умолкает и, к облегчению Дина,
наконец вынимает руку из груди Каса совсем. Потом отступает на шаг, глядя на
мертвенно-бледное лицо Каса.
— Что, во имя всего святого… — начинает она медленно. — Так это все-таки ангел? Не
нефилим… но я определенно почувствовала сущность и душу, и это не воз… — Она
останавливается на полуслове, снова глядя на крылья Каса, и ее глаза округляются.
— О, — шепчет она про себя. — Так они повреждены… вот почему я не узнала в них
ангельские крылья… Но возможно ли это? Я не видела их уже… Я не видела их уже так
давно…
Чинди игнорирует его. Она протягивает руку и касается верхнего крыла Каса (как раз
поверх двух крылышек, понимает Дин: большего, из которого у него перо, и меньшего).
Крепко удерживая оба крылышка одной рукой, Чинди приказывает звучным командным
тоном:
***
Следует вспышка света и вой ветра, и что-то совершенно гигантское и сияющее
вырывается из груди Кастиэля. Сначала кажется, что это фонтан серебристого света, и
он совершенно ослепительный. «Светлый ангел», — думает Дин; он невольно приседает и
даже прикрывает голову, почему-то уверенный, что жгуче-яркий свет просто спалит его
призрачное тело. Но свет не причиняет Дину никакого вреда, вместо этого он начинает
вихрем закручиваться под потолком. Он остывает и расширяется, распространяясь все
дальше, пока не заполняет облаком мерцающего серебристого тумана весь холл
отделения реанимации. Туман быстро уплотняется. Он темнеет.
«Кас», — думает Дин с замиранием сердца. Он до сих пор не знает, правду ли сказала
Чинди насчет души, но он уверен, что это Кас, сам Кас, как-то вызванный жнецом из
своей бесчувственной оболочки.
Дин ожидает, что Кас примет знакомую форму тела Джимми. Хотя, может быть, в его
прежнем обличье — в здоровом виде, с растрепанными темными волосами. Может быть,
даже в его старом костюме — в большом плаще и галстуке наизнанку.
Существо замечает Дина, который стоит, пригнувшись, глядя на него с открытым ртом и
пытаясь решить, пора ли бежать. Оно замечает Дина и замечает Чинди.
Его большие глаза перескакивают с Дина на Чинди и обратно. Вертикальные зрачки вмиг
расширяются, превращая голубые глаза в устрашающие черные, словно у льва, который
только что увидел добычу. Покрытые перьями уши прижимаются назад к шее, воздух
сотрясает громоподобный рык, и дракон выбрасывает вперед гигантскую переднюю лапу
так быстро, что Дин едва успевает заметить. Он хватает Дина поперек туловища
огромными серебристыми когтями. Дин ахает, пытаясь вырваться, но это бесполезно:
мощные пальцы сомкнулись вокруг него мертвой хваткой, и дракон мигом подтягивает
его к себе. Согнувшись на больших лапах, дракон подворачивает под себя оба крыла и
сжимает их вокруг Дина, удерживая его возле своей груди под подбородком.
Дракон ревет; волосы Чинди сдувает назад, как будто она смотрит в лицо урагану. Но
она стоит неподвижно с летящими за спиной волосами, по-прежнему держа свой глиняный
кувшинчик и глядя на огромного дракона совершенно невозмутимо. И пока Дин ловит
воздух и тщетно брыкается в огромных когтях (они при этом даже не шевелятся), на
лице Чинди появляется улыбка.
Видя спокойную улыбку Чинди, дракон постепенно умеряет свой оглушительный рев до
сердитых попыхиваний. Заканчивает он все это неуверенным храпом, как будто не
знает, что дальше делать. Он обхватывает Дина и второй лапой, заключив его в клетку
из серебристых когтей, и прижимает еще ближе к груди, пока Дин не оказывается
утоплен в море мягких иссиня-черных перышек у основания шеи зверя.
Чинди делает шаг к нему. Она по-прежнему улыбается. Вид у нее такой, словно она
наконец разгадала загадку — замешательства больше нет, теперь ее лицо светится
пониманием. Она уверенно произносит:
— Громовержец.
***
— Громовержец, — повторяет она. — Ты громовержец. Вот что ты такое. Я не сразу
поняла.
Дракон уставился на Чинди; когда Дин подает голос, он бросает на Дина быстрый
удивленный взгляд и его когти слегка сжимаются (не больно, просто плотнее). Потом
он снова смотрит на Чинди. Вид у него немного потерянный.
По мнению автора, лучше всего образ ангела передают старинные легенды о грифонах —
больших покрытых перьями существах с крыльями и четырьмя ногами, длинной шеей и
хвостом, имеющих когти на передних лапах и подушечки на задних.
Это было еще во второй главе, в главе про «Истинное обличье ангелов».
— Кас? — шепчет Дин недоверчиво, глядя на огромную покрытую перьями голову над
собой. Голубой глаз дракона вращается по направлению к нему, и зверь опускает свою
огромную черную морду, прижав подбородок к груди, чтобы понюхать Дина. Дин все еще
пытается рассмотреть существо, но сложно что-то разглядеть, когда весь обзор
закрывает гигантский черный нос, пыхтящий рядом и обнюхивающий его. Обследующий его
с ног до головы.
Дин вздрагивает, когда изо рта дракона вдруг появляется шершавый розовый язык
размером с банное полотенце… и скребет его по шее сзади, облизав заодно и половину
головы.
— К-Кас? — повторяет Дин, заикаясь от этой внезапной атаки языком. — Это ты?
Дракон кивает почти робко, и его когти слегка разжимаются. Он оглядывается на свое
громадное крылатое тело, и в его глазах появляется выражение, напоминающее тревогу:
его плечи сутулятся и крылья немного поникают, как будто он не уверен, как Дин
воспримет его новый облик. Но Дин только смотрит на него с открытым ртом. Он
оглядывается на Каса (Каса-человека) на койке, потом снова смотрит на крылатое
существо, которое все никак не можеть прекратить тыкаться в него носом.
Дракон (Кас…) рычит. Его когти снова сжимаются вокруг Дина, и он отдергивает лапу
назад, пока Дин опять не оказывается укутан в густой гриве блестящих черных перьев
дракона (нет, в гриве Каса, это Кастиэль).
— Громовержец, — повторяет Чинди. Она смотрит на Каса-дракона даже с неким
благоговением. — Не могу поверить. Я так давно их не встречала! Даже не помню,
когда их видели в последний раз.
— Форд… Громовержец? — спрашивает Дин слабым голосом, смутно полагая, что жнец
почему-то говорит о машине Клэр. Чинди смеется.
— Погоди, — вступает Дин, — а, э... как ангел может получить душу? — Кас энергично
кивает, добавляя к этому похожий на бормотание рык. Становится ясно, что в этом
своем драконьем обличье он не может говорить по-английски, но, видимо, может
говорить на каком-то другом языке, который понимает жнец, так как она отвечает ему
напрямую:
— Такое происходит, когда семя души сажает в ангела сам Бог, — говорит Чинди Касу.
(Кас опять замер, не шевелясь.) Она добавляет: — Но даже в этом случае семя может
расцвести в настоящую душу — то есть в душу, обладающую энергией, — только если
ангел набирает… определенный смертный опыт. Настоящего громовержца на этой планете
не было уже очень давно. — Она хмурится при виде того, как Кас-дракон беспомощно
смотрит на нее, сжимая в лапах Дина. Все перья на его голове и плечах распушились —
наверное, от удивления (он стал немного похож на огромного хэллоуинского кота).
Наконец Чинди говорит: — Погоди… ты не знал?
Чинди улыбается.
— Я вызвала твою душу из смертной оболочки, чтобы посмотреть на тебя — главным
образом, потому что я не могла понять, в чем дело. У тебя есть — ты есть — душа. И
душа, когда ее вызывают из тела за Завесой, автоматически принимает свой самый
привычный облик. В твоем случае душа приняла форму твоего истинного ангельского
обличья. То есть это, — она указывает на его драконий облик, — то обличье, в
котором ты вырос. А значит ты на самом деле ангел. Но при этом ты наделен душой. Ты
громовержец. — Улыбнувшись, она добавляет: — Должна признаться, я не узнаю ни твой
ангельский облик, ни человеческую оболочку. Я живу среди навахо и их предков уже
очень давно и редко оставляю своих подопечных; и я уже очень давно не была в Раю.
Могу я узнать твое имя?
Кас, похоже, лишился голоса от неожиданности. После короткой паузы Дин отвечает за
него:
Кас издает булькающий рык. (Видимо, снова драконья речь? Какой-то драконий диалект
ангельского языка?) Звучит это как несколько тревожный вопрос.
— Нет, определенно от Бога. У нее характерная ясная искра в центре. Ничего темного
в ней нет.
Кас обдумывает это, медленно моргая и слегка наклонив вбок свою большую голову.
Потом он пускается в какое-то, судя по всему, развернутое заявление. Оно все
продолжается и продолжается — целый пассаж булькающего гортанного бурчания.
— Ну, Бог решил наделить тебя душой по какой-то причине. Скорее всего, это значит,
что твои заслуги сильно перевесили все твои проступки, которые ты только что
описал. И случилось это весьма недавно — я имею в виду посев твоей души. На ощупь я
бы дала ей семь или восемь месяцев от роду.
Дин смотрит вверх на Каса (как ни странно, он уже почти привык к мысли, что это
огромное удивительное создание — на самом деле Кастиэль), и Кас смотрит на Дина,
наклонив голову.
Тогда они встретились, насколько известно Дину, первый и единственный раз. И Чак
даже не поговорил с Касом.
Но с другой стороны, Чак тогда сам был при смерти (или почти при смерти)… Может
быть, у него хватило сил сделать для Каса только одну вещь…
Это ерунда какая-то. И очевидно, что Кас так же сбит с толку, потому что он смотрит
на Дина с самым недоуменным видом, какой Дин только может себе представить у
дракона. Оба его крыла полураскрыты, голова наклонена, одно ухо повернуто вперед и
одно назад, и Дин чувствует, как его большие оперенные пальцы на лапах то и дело
сжимают и ослабляют хватку, как будто он не знает, что и думать.
— Хотя это странно, — говорит Чинди Касу. — Я сначала не была уверена в твоем
возрасте, потому что твоя душа успела порядком расцвести. Например, новорожденная
душа обычно не в состоянии поддерживать астральное тело такого размера. — Она
указывает на огромный облик Каса. — Рискну предположить, что у тебя были…
насыщенные восемь месяцев, да?
В ответ на это Кас только крепче обхватывает Дина лапами, и в его горле начинает
формироваться низкий ропот. На этот раз он не похож на язык, он похож на обычный
рык: взглянув вверх, Дин видит, что Кас даже оскалил зубы.
— Родственные души, — ворчит она про себя, качая головой. — Всегда одно и то же —
сплошная мелодрама! Серьезно, можешь выпустить своего друга. Я не за ним пришла. Я
пришла к тебе.
Кас медленно тычется носом ему в затылок. Потом медленно разжимает когтистые пальцы
и выпускает Дина.
Чинди смотрит на глиняный кувшинчик, который все это время держала в руках. Подняв
глаза на Дина, она отвечает:
— Мой коллега по имени Хавасу попросил меня найти здесь раненного ангела. Мы с
Хавасу работаем на одной территории, и я стараюсь поддерживать дружеские отношения.
В том числе… в общем, порой он просит меня об услуге, и я помогаю. Это все немного
неофициально, на самом деле: обычно мы, жнецы, не вмешиваемся таким образом в дела
живущих, но… — Она снова смотрит на свой кувшинчик. Потом пожимает плечами.
— Дипломатические союзы между ангелами и духами стихий случаются не так уж часто, и
было принято решение, что подобные существующие союзы… скажем так, полезны, и их
стоит поддерживать. И с Хавасу у нас есть такое соглашение. Мое начальство давно
уже дало мне свободу принимать решения в том, что касается просьб Хавасу. Как бы
там ни было, сегодня Хавасу услышал от воронов о том, что где-то рядом находится
ангел, которому нужно содействие.
Дин моргает.
Кровь, стекающая в водосток. Слеза, упавшая на перо. И потом Дин сполоснул перо под
краном.
Кастиэль непонимающе моргает, глядя на Чинди. Потом его большие голубые глаза
перемещаются на Дина. Дин видит, как Кас изучает его, сузив глаза. Рука Дина
машинально поднимается к карману на рубахе.
Пера, конечно, там нет: оно теперь в его куртке снаружи, в снегу, в реальном мире,
и, очевидно, никакая его призрачная версия не попала с Дином за Завесу. Но Кас
видит жест руки Дина, и его большие глаза расширяются.
Чинди завершает:
— Аромат пера шел из этого города — из его сточных вод, так что Хавасу послал меня
поискать здесь. Я решила, что с госпиталя начать правильнее всего. — Улыбнувшись
Касу, она добавляет: — Но я, было, заключила, что здесь нет ангела, потому что у
всех здесь есть души. Мне даже в голову не пришло искать громовержца.
Тут она поднимает свой глиняный кувшинчик. Древний округлый кувшинчик с поблекшими
желтыми полосами, заткнутый скрученной сине-зеленой тряпочкой.
— Он прислал вот что, — говорит Чинди. — Сказал, это может помочь. Попросил меня
передать это ангелу — если я его найду.
— Это вода, — говорит Чинди в третий раз. — Она делает вещи мокрыми.
Дин не знает, что сказать, и смотрит на Каса, который наклоняет голову и глядит на
него в ответ своим большим голубым глазом. Дин еще не очень хорошо разбирается в
выражениях лиц драконов, но он видит озадаченный наклон ушей с хохолками, которые
снова смотрят в разных направлениях: одно вперед, другое назад. Кас в таком же
замешательстве, как и Дин.
— Вы должны понимать, Хавасу — водяной дух, — объясняет она. — У водяных духов
очень одностороннее мышление. С их точки зрения, вода — ответ на все возможные
проблемы. Это всегда лучший из возможных подарков. И попробуйте с ними поспорить —
у них на этот счет весьма категоричное мнение.
— Ты, эм… ты уверена, что она не обладает целительной силой? — спрашивает Дин
безнадежно. — Она точно не может, например… вылечить рак?
— Нет, — говорит Чинди. (Дин слышит тихий вздох сверху.) — Прости. Что она может
сделать, так это снабдить твоего друга-громовержца достаточным количеством воды.
Ровно таким количеством, какое нужно; когда и где нужно — в этом основная идея. Это
то, что Хавасу умеет лучше всего. Прости, помимо этого, волшебного лекарства нет.
— Потом она, кажется, видит разочарование на лицах их обоих, и в ее глазах
появляется искорка. Подняв кувшинчик, она говорит: — Не забывайте, Хавасу
разговаривает на языке воды, а язык воды — это также язык крови. Что на самом деле
нужно сейчас твоей оболочке, громовержец, так это кровь. Кровь — это просто форма
воды. Эта вода примет природу воды, которая ее окружает, — то есть станет кровью —
и будет удерживать ту воду в предназначенных ей каналах. То есть внутри кровеносных
сосудов, где ей и место.
Дин вмешивается:
— Ей не место в его легких, поэтому она и не пойдет в легкие. Она должна быть в его
сосудах, и там и останется. Ровно столько, сколько нужно; там, где нужно, и нигде
больше. Хавасу знает, что делает: кровяные заклинания — для него детские игрушки.
Не волнуйся. — Обращаясь к Касу-дракону, она добавляет: — Учти, это не навечно, так
что не теряй голову. Может быть, на два-три лунных цикла — сила водяных духов
всегда привязана к приливам и отливам. Но на пару месяцев твоя оболочка будет
защищена от каких бы то ни было опасных кровотечений.
Чинди подходит к койке, где лежит тело Каса. На секунду она останавливается и
смотрит на его крылья. Кас-дракон издает тихий безнадежный вопросительный звук, и
Чинди качает головой почти с грустью.
— Прости, у меня и близко недостаточно могущества, чтобы помочь тебе с крыльями, —
говорит она Касу-дракону. — Даже если бы мне было позволено вмешиваться помимо
выполнения конкретного поручения Хавасу (чего я делать не могу), как ты помнишь, мы
отрезаны от Рая. В плане могущества я уже много месяцев на голодном пайке. Я не
смогла бы вылечить ни один корень пера — и это чистая правда.
Кас склоняет голову: Дин снова чувствует его горячее дыхание у себя на шее. Дин
поднимает руку, треплет его по бархатистой морде и шепчет:
Чинди еще несколько секунд изучает покалеченные крылья человеческой оболочки Каса.
Потом Чинди переключает внимание на кувшинчик. Она вынимает из его горлышка сине-
зеленую тряпочку, сворачивает ее в тонкий жгут и опускает один конец в кувшинчик.
Затем подходит ближе к телу Каса, нагибается, чтобы всмотреться в его лицо, и
осторожно вкладывает другой конец жгута ему в рот. Наклонив кувшинчик, она упирает
его в бедро и придерживает руками оба конца жгута. Они смотрят, как тонкая струйка
воды стекает по жгуту в рот Каса.
Воды едва ли много — какая-то пара столовых ложек — но Дин чувствует, как Кас-
дракон содрогается позади него, и, оглянувшись, видит, что все перья Каса разом
взъерошились. Кас снова приглаживает их, отряхнувшись, как собака. Его глаза широко
распахнуты.
Помимо этого ничего, казалось бы, не меняется: тело Каса остается лежать в койке
безвольно и неподвижно.
Он снова поднимает руку и гладит Каса по бархатистой морде. Кас облизывает его руку
в ответ.
Чинди вынимает жгут изо рта у Каса. Она неопределенно пожимает плечами.
— Я правда не знаю. Не сразу. Может быть, позднее сегодня. Может быть, завтра.
Может быть, через неделю. Даже мы, жнецы, не знаем наверняка, пока не наступит
момент. Все, что я могу сказать, это что он не умрет от потери крови сегодня — ни
сегодня, ни завтра, ни через неделю. Большего я сказать не могу.
Она смотрит в кувшинчик (похоже, он пуст), затыкает его снова тряпочкой и встает.
— И это единственная цель, с которой я сегодня сюда пришла, — объявляет она.
— Хавасу хотел подарить тебе частичку себя, громовержец. Как и следует из его
имени.
— В каком смысле? — не понимает Дин. — Что означает его имя?
— На языке навахо это означает «демон, пожирающий души», — говорит она просто. В
ответ на тревогу в глазах Дина она смеется и добавляет: — Как я говорила, они лишь
отчасти правы. Они так до конца и не поняли, что я такое. Но уважение я ценю.
— Большая честь встретить тебя, громовержец. Так как ты, я вижу, пока не привык к
своему новому статусу, скажу только… ты определенно заслужил награду от самого
Бога: ни одного громовержца не видели — во всяком случае, на этой планете, — уже
три тысячи лет. Если когда-нибудь мне придется забрать тебя, я сочту это за честь.
И… — она бросает взгляд на Дина и снова смотрит на Каса, — будет очень интересно
увидеть, где вы оба в итоге окажетесь, учитывая, что вы — родственные души. Правило
всегда было: родственные души остаются вместе.
— А теперь я тебе советую вернуть твоего человека к его смертному телу, а затем
немедля вернуться к своему. Время здесь, за Завесой, идет медленно, но даже при
этом у твоего друга оно заканчивается. Так что, если тебе дорога его целость…
Прежде, чем она заканчивает говорить, серебристые когти смыкаются вокруг Дина и
огромные черные крылья начинают бить по воздуху. Дин слышит, как Чинди произносит:
«Всегда такая мелодрама…» — после чего она исчезает внизу, так как они с Касом
взмывают ввысь, прямо сквозь потолок отделения реанимации и пару этажей над ним, и
вылетают из госпиталя в фантастически звездное ночное небо.
Дин ошеломлен тем, насколько они высоко. Холод не чувствуется вообще (за Завесой в
этом смысле удобно), и просто восхитительно находиться в этом бескрайнем небе над
заснеженным миром и мерцающим городком, кружащимся внизу. Но оказывается, Кас
делает круг над госпиталем, просто чтобы сориентироваться. Он что-то ищет, крутя
своей огромной темной головой из стороны в сторону и вглядываясь в окрестности.
Наконец Дин догадывается, в чем дело. Он замечает внизу подсветку скульптуры нимба
и указывает туда, и Кас стрелой ныряет вниз, так что у Дина захватывает дух.
Полсекунды спустя Кас тормозит у скульптуры во впечатляющем маневре, с силой хлопая
громадными крыльями по иллюзорному воздуху за Завесой. Он приземляется у скульптуры
на три лапы, сжимая Дина в четвертой, и, сопя, обнюхивает снег вокруг. В его
действиях появляется явная срочность, напряженность, почти паника, и Дин начинает
волноваться о том, не опаздывают ли они. Сколько еще времени есть у его тела?
И, что важнее, где его тело? Оно больше не у скульптуры. Тут видны признаки
недавней активности: снег кругом притоптан, и Кас фыркает, заметив рядом Импалу,
остановившуюся в повороте и брошенную в снегу. Похоже, Сэм решил, что самый быстрый
способ остановить машину — это затормозить с заносом в сугроб.
— В скорую, — кричит Дин Касу, указывая на двери отделения скорой. — Они, наверное,
забрали меня в скорую…
Он даже не успевает закончить фразу — Кас уже мчится к дверям отделения скорой
помощи в стремительном горизонтальном полете над самой землей. Они, не
задерживаясь, пролетают прямо сквозь закрытые двери, и Кас несется по длинному
коридору. Он, наверное, мог бы расправить крылья, и они прошли бы прямо сквозь
прилегающие помещения, но, повинуясь какому-то инстинкту, он плотно поджал их и
летит по коридору как длинная оперенная ракета, крепко зажав Дина в когтях под
своим мягким подбородком. Кас пыхтит с заметным отчаянием. Мимо проносятся палаты,
люди, пока наконец они едва не пролетают Сэма, который стоит прямо тут, в коридоре,
схватившись за голову и глядя сквозь маленькое окошечко в двери. Кас яростно
тормозит, распахнув оба крыла, и, накренившись вбок (внешние половины его крыльев
при этом исчезают в полу внизу и потолке наверху), заходит в головокружительно
резкий поворот. Он врезается прямо в стену, рядом с которой стоит Сэм, но они
плавно прорываются сквозь нее и наконец видят тело Дина, распластанное без сознания
на каталке. Вокруг толпится медицинский персонал; у врача в руках дефибриллятор.
Это не Кас не дает ему вздохнуть. Это его собственное тело. Наступает жуткий момент
удушья и ослепляющей паники, потом удар молнии, и Дин приходит в себя на каталке,
хватая ртом воздух. Все его тело словно в огне — в странном холодном огне, как
будто его обложили колючим обжигающим льдом. Боль мучительная; доктор Флагерти
опускает дефибриллятор со словами: «Вытянули! Вытянули его. Синусовый ритм. Так,
ребята, не расслабляемся, нам еще предстоит работа, у него еще гипотермия…»
Дин с трудом наклоняет голову к двери и видит белого как полотно Сэма, глядящего
свозь маленькое квадратное окошечко. Дин умудряется медленно, слабо поднять вверх
большой палец.
Голова Сэма исчезает из виду на несколько долгих секунд, как будто он согнулся или
присел, чтобы успокоиться. Дин уже начинает волноваться — не случился ли там у Сэма
сердечный приступ? — но, когда Сэм в конце концов снова появляется в окошечке, он
выглядит нормально. «Нормально» — то есть так, как будто он плакал и вне себя от
злости; он смотрит прямо на Дина и произносит губами, очень отчетливо: «ТЫ ЕБАНЫЙ
КРЕТИН».
Вскоре доктор Флагерти уводит Сэма для какого-то краткого совещания — видимо, чтобы
убедить его, что ни один из его «братьев» таки сегодня не умрет. Но Дин
подозревает, что доктор еще и пытается уберечь Сэма от созерцания следующей стадии
восстановления Дина, которая оказывается довольно-таки впечатляющим зрелищем. И не
очень приятным процессом. Дин стал дрожать от переохлаждения, и эта дрожь
развивается в такую интенсивную тряску, что начинает шататься койка, на которой он
лежит. Сестры считают, что это хорошо: по их словам, это значит, что он согревается
после гипотермии («Ваше тело наконец оживает», — говорит ему одна из них). Они
суетятся вокруг с жизнерадостными замечаниями, подкладывают под него бутылки с
горячей водой и укутывают его одеялами, пока он беспомощно дрожит, чувствуя такую
слабость и отсутствие координации, что не может даже сесть. По ощущениям совсем не
похоже, что он «оживает» — похоже, что он замерзает насмерть. Каждая бутылка с
водой ощущается кожей как пылающий очаг и неприятно жжет, но дрожь от этого слабее
не становится. Скоро сестры даже поднимают боковые перила на его койке, чтобы он в
результате тряски не упал с кровати.
Его предупреждают, что это может продолжаться полчаса или дольше. Не сказать, что
это больно, но это неприятно и утомительно.
И то, что грудь болит так, словно на нее наступил слон, тоже не помогает. И то, что
мысли текут досадно медленно и с запинками. В голову как будто набили ваты —
видимо, какое-то последствие передозировки.
«Ну ладно, я еще немного не в форме, — думает Дин. — Но главное, что Кас в порядке.
Кас в порядке. Вот что важно. Кас в порядке... правда же?»
У Каса есть душа. Что, конечно... очень круто. И редкость, если верить Чинди. Но
чем это им помогает? У него все равно нет благодати. А значит, и способностей к
исцелению тоже нет.
И не стоит забывать о той незначительной детали, что истинная форма Кастиэля — это,
как выяснилось, гигантский дракон («…или грифон, или как это правильно назвать», —
вспоминает Дин). Это еще один шокирующий, немыслимый факт, который надо как-то
осознать. Дракон (грифон?) в перьях, с огромными шикарными оперенными крыльями.
Стоп, нет — крылья были, конечно, шикарные, но это же не настоящие крылья Каса,
верно? Эти большие крылья и все его истинное обличье существовало только за Завесой
и было просто проекцией новоиспеченной души Каса, воскресившей его старые
воспоминания о том, как он выглядит. Настоящие крылья Каса — это более мелкие
крылья, те, что были у его человеческой оболочки.
Но, по крайней мере, Кас больше не истекает кровью. Волшебная вода Хавасу решила
хотя бы эту проблему…
Пока Дин пытается во всем этом разобраться, он едва замечает, как сестры укладывают
вокруг него кипу одеял и начинают куда-то катить его койку. Он только продолжает
дрожать (все его свободное время теперь занято этим), свернувшись на боку под
одеялом и рефлекторно сжимая бутылки с горячей водой, упорно пытаясь осмыслить все,
что произошло за Завесой. Над ним проплывают потолочные лампы; Дин не обращает на
них внимания.
Разве это не те же самые лампы, вокруг которых совсем недавно крутился серебристый
туман? Вокруг которых ленты ослепительного света («…светлый ангел…») срастались в
мерцающий туман, темнеющий, принимающий форму?
И вон тот угол — разве не там стояла Чинди? Чинди, жнец-навахо в своем оленьем
платье с бирюзовым ожерельем и с критически важным глиняным кувшинчиком?
Разве это не тот же самый коридор, где всего несколько минут назад сидел,
согнувшись, необъятный дракон в перьях?
Все это было прямо здесь, в этом самом коридоре. Эти блестящие сапфирового цвета
глаза, сверкающие ревнивым гневом… Темные крылья с отливом, выгнутые как паруса…
Сияющие серебром когти, схватившие Дина, обнявшие его, утопившие в море шелковистых
перышек.
— Д-дракон был… прямо тут, — получается сказать у Дина сквозь клацающие зубы. Одна
из сестер как раз поправляет одеяло у него в ногах: она делает паузу и смотрит на
него. Вторая сестра у стойки персонала тоже заглядывает ему в лицо сверху. — Кас, —
пытается объяснить им Дин. — Он д-дракон… Г-грифон. Или т-типа того. А-ангел. Был…
прямо тут.
— Не волнуйтесь, мистер Винчестер, — говорит она. — У вас были галлюцинации. У вас
случилась передозировка, и это вызвало галлюцинации. Но теперь все хорошо. Просто
отдыхайте. Мы отвезем вас в палату, поспите. Обещаю вам, драконов нигде нет — это
была галлюцинация.
Дин уверен, что это его отсек. Это то самое место, второе с конца. Но теперь его
шторки закрыты и Каса не видно. Койка Дина приближается, и кто-то выходит из-за
штор, но это вовсе не Кас. Это кто-то другой с узлом окровавленных простыней.
Дину в голову приходит леденящая душу мысль: а может, и правда все события за
Завесой были галлюцинацией? Галлюцинацией из-за барбитуратов? Потому что вообще-то
сестра права: Дин их принял, и у него была настоящая передозировка. Сейчас
теоретически препарат уже нейтрализован, а двадцать минут назад? Он-то полагал, что
лекарство просто вырубит его, но могло ли оно вызвать галлюцинации?
Было ли все это сном в токсическом бреду? Чинди, вода Хавасу, Кас-дракон — все?
— К-Кас, г-где Кас, он там?! — выпаливает Дин. Сестры даже не отвечают, но койку
Дина в этот момент провозят прямо мимо отсека Каса, и Дин ухитряется протянуть
трясущуюся руку и ухватиться за край шторы. Койка слегка поворачивается и
останавливается. Дин держится за штору изо всех сил. Он ухватился за самый ее край,
так что она вообще не открылась, только немного вытянулась, но, по крайней мере,
ему удалось остановить чертову койку. Если бы только мышцы слушались его, он мог бы
спрыгнуть с койки открыть штору. Но он по-прежнему не в состоянии даже сесть, и
одна из медсестер начинает осторожно отрывать его руку от шторы. Потом уже не так
осторожно. Вскоре уже обе сестры пытаются силой разжать его пальцы.
— Он в порядке?! — спрашивает их Дин умоляющим тоном. Ему трудно даже внятно
говорить, когда так стучат зубы, но он старается, сосредоточившись изо всех сил на
том, чтобы разборчиво произносить слова. — Кастиэль? Ангел… то есть м-мужчина в
этом отсеке?
Сестры переглядываются.
Они полагают, у него все еще галлюцинации. Судя по их виду, они решают, что он
проблемный пациент — «беспокойный», или «буйный», или как это тут называется. Они
обмениваются взглядами, и Дин видит сомнение на их лицах. Он вдруг начинает
отчаянно скучать по Саре. О, как много он отдал бы за сестру, которая знает Каса,
знает Дина и хоть немного понимает, кто такой на самом деле Кас! Которая хоть
немного представляет себе, что вообще происходит! Эти флагстаффские сестры ни о чем
понятия не имеют: они думают, у него рядовая передозировка. Они думают, у него
просто галлюцинации.
Когда Дин в последний раз видел Каса в реальности (не за Завесой), Кас был… прямо
скажем… в плохом состоянии. Белый как снег, глаза закрыты, рука безжизненная в руке
Дина. Бледный и безмолвный в вертолете, бледный и безмолвный, когда они
приземлились, бледный и безмолвный, когда его умчала реанимационная бригада.
— Кас! — зовет Дин. Или пытается позвать — выходит вместо этого только шепот,
слабый и тихий. Сестры приводят санитара, и санитар начинает беспощадно разжимать
пальцы Дина, отдирая их от шторы один за другим. Дин делает отчаянное усилие
подняться с койки, все еще надеясь, что удастся как-то сесть, спрыгнуть с нее и
ловко проскользнуть мимо санитара. Но эта сокрушительная слабость с дрожью от
гипотермии пригвождает его к постели так, словно на руках и ногах у него железные
оковы, и сестры легко удерживают его на месте. Его руку наконец отрывают от шторы —
он чувствует себя беспомощным, как котенок. Появляются наручники из махровой ткани.
Сейчас Дину свяжут руки. Привяжут его к поручням койки и укатят отсюда, и что если
Кас умирает прямо сейчас?
***
Следует пауза. Санитар и медсестры медлят, переглядываясь.
Из-за шторок появляется усталый студент доктора Флагерти. Он, по всей видимости, до
сих пор наблюдает за пациентом, как ему было велено, потому что говорит сестрам:
— Эй, спасенный из каньона тут, во втором отсеке, спрашивает кого-то по имени Дин?
Очень нервничает из-за этого.
— В-взволнованный, — шепчет Дин сквозь клацающие зубы. Кажется, что это слово
уместнее. — Не буйный. Я п-просто… немного взволнован. Не б-буйный, клянусь. Кас
там?
— Это й-я, — говорит Дин. Он указывает на себя трясущейся рукой. — В ж-жутком
состоянии, в-видите. Поэтому я и… п-принял лекарство, я… я д-думал, он умрет.
Пожалуйста, дайте его ув-видеть. Пожалуйста?
— Десять минут, — говорит одна из них, наклонившись над Дином, чтобы наскоро
проверить пульс и подоткнуть вокруг него одеяла. — Мы все равно пока готовим ваш
отсек, так что… Вам обоим нужен покой, но и увидеть друг друга вам явно нужно. Так
что даем вам десять минут на то, чтобы друг друга успокоить. Я буду снаружи и
послежу за вами. Нелегкое Рождество у вас выдалось, а?
Кас лежит ровно там, где Дин видел его ранее, за Завесой.
— Все б-было взаправду, — шепчет Дин, пытаясь совладать с дрожью и взять Каса за
руки.
— Все было взаправду, — соглашается Кас. Он берет трясущиеся руки Дина в свои, и
все в мире вдруг становится на свои места.
Дин выпускает нетвердый вздох. Его зубы по-прежнему стучат, он по-прежнему весь
дрожит, бутылки с водой остыли, грудь по-прежнему болит, как будто на нее наступил
слон, он едва контролирует руки и с трудом говорит. Но Кастиэль держит его за руки,
и все наконец-то в порядке. Впервые с того леденящего душу момента на тропе
Светлого ангела все в порядке, потому что Кас сегодня не умрет.
Его невероятно теплые ладони крепко обнимают руки Дина. «Два месяца, — думает Дин.
— Еще два или три месяца…»
— Ох, Дин, ты такой холодный! — говорит Кас, сжимая его руки. Он умудряется
подвинуться поближе на кровати, прямо к поручню, так что их разделяет всего пара
футов. Дин чувствует, как потеплел воздух над его плечом и ребрами — должно быть,
Кас расправил над ним крыло. — Нужно было вернуть тебя скорее, — говорит Кас. — Ты
весь дрожишь — я не знал, что твое тело все это время лежало в снегу!
Дин (действительно еще дрожащий) только смотрит на него, упиваясь видом Кастиэля в
сознании, такого живого и бодрого. Он замечает и еще одну вещь: у Каса улучшился
цвет лица. На его щеках появился почти здоровый румянец. Это настолько необычно,
что только сейчас Дин понимает: Кастиэль выглядел бледнее нормы уже месяцы — так
давно, что Дин к этому привык. Бедный Кас, должно быть, уже бог знает сколько
времени жил с малокровием.
Санитары даже наконец нашли время его помыть: крови на его лице и руках теперь
почти нет, и постельное белье заменили на чистое белое. И оно остается белым. Что
означает…
— Да, судя по всему, оно прекратилось, — говорит Кас, пожав плечами, как будто это
едва достойно упоминания. Его, похоже, гораздо больше волнует текущее состояние
Дина. — Я должен был отнести тебя обратно гораздо раньше, — сетует он. — Я очнулся
здесь несколько минут назад и так волновался! Я думал, что не успел вернуть тебя…
— Я в п-порядке, — врет Дин. — Полно в-времени было. — Он пытается ободряюще
улыбнуться Касу (хотя клацанье зубов и непрекращающаяся дрожь, наверное, портят
весь эффект). — П-первоклассный полет! — добавляет он. — Как ист-требитель… Клево
ты… в повороты заходишь.
— Нужно было просто переместиться туда сразу, — сетует Кас, качая головой. — Было
бы быстрее. Но я не знал, где ты. То есть где твое тело. И не мог разговаривать, не
мог спросить.
Дин слишком устал, чтобы придумывать ответ; он просто держится за руки Каса,
продолжая упиваться видом любимых голубых глаз, глядящих на него.
И в этот момент Дин вдруг понимает, что большие сапфировые глаза дракона и голубые
радужные оболочки этого человеческого тела — в точности одного и того же оттенка.
Речь Каса становится сбивчивой. И руки его беспрестанно шевелятся поверх рук Дина:
сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. В воздухе чувствуется перемещение
тепла, легкое колебание, как будто верхнее крыло Каса трепещет. И Дин вдруг точно
знает, что если бы Кас был сейчас в своем драконьем обличье, одно ухо смотрело бы
вперед и одно назад. Кас не уверен. Он волнуется.
— Надеюсь, ты… не против? Моего, гм… истинного обличья? Оно совсем другое, я
понимаю…
— Еще бы, — говорит Дин. — Д-другое, да, но блин, т-ты выглядел офигенно. Эти к-
крылья, чувак…
— Мои настоящие крылья больше так не выглядят, ты должен понимать, — отвечает Кас,
немедленно переключаясь с беспокойства по поводу своего истинного обличья на
беспокойство по поводу своей оболочки и ее уменьшенных крыльев. — Я знаю, что моя
оболочка в плохом состоянии, и мои реальные крылья сейчас гораздо меньше, —
объясняет он, — и у них нет маховых перьев, как я уже, кажется, упоминал…
— У тебя шикарные крылья, — говорит ему Дин, наконец умудрившись выдать целое
предложение без стука зубов. (Теперь Дин уверен, что Кас расправил над ним крыло, и
это знакомое тепло чрезвычайно приятно.)
— Нет, я имею в виду свои настоящие крылья, в их теперешнем виде, — поясняет Кас.
Он бросает хмурый взгляд на невидимую область тепла, протянувшуюся над плечом Дина.
— Ты их не видел, но они выглядят ужасно…
— Нет, сейчас нет, — уверяет его Дин. — Но видел за Завесой. Они шикарные. И
неважно, если у тебя н-нет… первостепенных перьев… и прочих.
Кас на это удивленно усмехается, как будто не ожидал, что Дин запомнит название
мелких перышек, покрывающих крыло. Тех перышек, которые у него еще остались.
Но Дин читал ту главу — чаще, чем Кас подозревает, — и прекрасно знает, каких
перьев у Каса нет, а какие еще есть. И прекрасно знает, как выглядят крылья Каса.
— Блестящие к-кроющие перышки у тебя же есть, — говорит Дин, снова улыбаясь ему.
— И с золотыми краями. Да? Классно выглядят.
— Да… кроющие перья у меня остались, — соглашается Кас почти смущенно. — И… да, как
ты заметил, у них золотистые края. Это правда.
— Похоже на то, — говорит Кас. Он медленно качает головой, слегка хмурясь, как
будто еще не осознал все это. — Чинди свое дело знает: полагаю, на этот счет она
сказала правду. И в чем-то я определенно… ощущал себя иначе, уже несколько месяцев.
Но… — он набирает воздуху, — это же не лекарство, ты понимаешь. Пока повреждены мои
перья, я не могу набирать и запасать могущество. И не могу… в общем, говоря прямо,
не могу себя вылечить. И никого не могу вылечить.
— Я уже понял, — отвечает Дин. — Не лекарство. Понял. Но т-теперь ты хоть не просто
пуф! — и исчезнешь. Правда?
На самом деле, это огромный шаг. Если Кастиэль, как это ни ужасно, все же умрет
(это по-прежнему леденящая душу мысль, но каким-то образом она уже превратилась в
рядовую возможность, которую Дин обдумывает ежечасно) — если случится самое худшее,
то по крайней мере что-то выживет. Кастиэль продолжит существовать где-то, в какой-
то форме.
Родственные души…
— Это не идеальное решение, — говорит Кас. — То есть, я имею в виду, не исчезнуть.
Я бы предпочел… не умирать вовсе. Остаться здесь с тобой еще на много лет. Но это
определенно лучше, чем альтернатива, потому что…
— Я просто хотел сказать, — поясняет Дин. — Я понял, что я этого еще не говорил.
Наверное, и не обязательно это говорить, но не знаю… мне показалось, что надо
сказать, чтобы ты знал наверняка…
— Это чудесно слышать, — прерывает его Кастиэль, сжимая его руки крепко, почти до
боли. — Даже… даже удивительно, на самом деле, как чудесно это слышать, учитывая,
что я уже знал об этом. — Он добавляет: — О, и я тоже тебя люблю. Ты же тоже об
этом знаешь, верно? Надеюсь, что знаешь. Было бы безумием, если бы ты не знал.
Потому что я люблю тебя до безумия.
И Дин узнает, почему об этом стоит сказать, даже когда другой человек уже знает.
Об этом стоит сказать, потому что эти слова, произнесенные вслух, — может быть,
даже особенно когда говорить их нет необходимости — это удивительно щедрый
безвозмездный подарок. Если говорить их нет нужды, если этого не требуется, значит
человек, говорящий их, хочет подарить этот подарок безо всякой причины. Значит он
делает это из одной лишь заботы и нежности. И как бы ты ни был в этом уверен, как
бы давно ты об этом ни знал, это как поцелуй в душу. Как теплое объятие в холодной
ночи. Как очаг, у которого можно погреться.
— Я люблю тебя уже, кажется… очень давно, — говорит Кас. — Сначала я не распознавал
это чувство, но… на самом деле я никогда не мог оторвать от тебя глаз. Я думал о
тебе; часто я просто… размышлял о том, как у тебя дела и что ты делаешь, и
постоянно надеялся, что с тобой все в порядке. Я волновался за тебя беспрестанно и
всегда ждал встречи. Ты знал? — Дин медленно качает головой. Кас продолжает: — Я
никогда ничего больше так не ждал. Среди всех этих битв и войн это была моя
единственная отрада. Даже если это был лишь заурядный визит по поводу дела, или
какой-то проблемы, или чего-то незначащего, и даже если я знал, что мы скорее всего
лишь поругаемся в итоге, я всегда ждал встречи. — Он молчит какое-то время, глядя
на Дина (который лишь смотрит на него, не в силах заговорить). Наконец Кас
продолжает: — Долгое время я не понимал, что это, ведь я никогда раньше подобного
не испытывал. Но, когда я осознал, что могу умереть и покинуть тебя, мне вдруг
стало ясно: я так сильно тебя люблю. Правда люблю. И с тех пор я ощущаю это только
сильнее.
Чувство, которое переполняет Дина, пока он слушает все это, — настолько мощное,
настолько теплое, что ему кажется, будто что-то лопается внутри. Что-то расцветает.
Дин представляет себе хрупкую молодую человеческую душу Кастиэля и все, что выпало
на ее долю за последние восемь месяцев. На что похож теперь этот цветок?
— Очень люблю тебя, Ти-берд, — говорит Дин. — Очень люблю тебя. Правда. — Слова
выходят так легко, что кажется сущим безумием, что он никогда раньше их не говорил.
И, глядя на свет в глазах Каса, Дин думает: «Я должен был сказать ему это уже сотню
раз. Надо наверстать упущенное».
— Я знаю, Сэм, знаю, — отвечает Дин. Он морально готовился к этому разговору.
Дин надевает рубаху, сидя на краю больничной койки. Джинсы и ботинки уже на нем;
его и Каса выписывают через час, и Сэм появился полчаса назад со сменными
комплектами одежды для них обоих. (Медсестры так и не развезли их прошлым вечером;
вместо этого Дин и Кас спали в составленных рядом койках в этой тихой палате на
шестом этаже.) Касу пришлось унести свою одежду в пакете, чтобы переодеться в нее
позже, так как доктор Флагерти позвал его вниз для последних анализов. У них было
всего несколько минут, чтобы побеседовать втроем — Кас едва успел рассказать Сэму о
том, что произошло за Завесой, прежде чем сестра увела его на заключительное
обследование перед выпиской.
Теперь Сэм и Дин остались в этой маленькой палате вдвоем. Это их первая полноценная
возможность поговорить, и становится ясно, что Сэм совсем не рад тому, как сложился
вчерашний вечер.
Молча застегивая рубаху, Дин бросает еще один осторожный взгляд на брата. Сэм
только глядит на зимний вид из окна.
«Но я должен был это сделать, — думает Дин. — Я должен был отправиться за Завесу».
У него же на самом деле не было выбора. Ведь Кас был при смерти…
Дин невольно смотрит на койку Каса. Он прекрасно знает, что Кас внизу — Кас ушел
всего несколько минут назад, — но видеть его койку пустой неожиданно неуютно.
Последний набор анализов не обещает ничего серьезного — они нужны, просто чтобы
убедиться, что внутреннее кровотечение действительно прекратилось. Кас уже в
порядке (во всяком случае, в краткосрочной перспективе). Но все равно трудно не
волноваться. Прошлой ночью, когда они оказались вдвоем в этой палате, заснуть
оказалось совсем непросто: даже несмотря на сокрушительную усталость, охватившую
Дина, и даже несмотря на боль во всех мышцах, каждый раз, когда он проваливался в
сон, через час или около того он, вздрогнув, просыпался, охваченный паникой в
уверенности, что Кас в какой-то беде. Полуоформленные кошмары пробирались в его
сонный разум. В основном сцены этого ужасного дня: как Кас потерял сознание на
тропе, как он лежит на белом ковре в гостинице, как они в вертолете… как Кас
давится кровью, как он едва дышит, как обмякла его рука.
Как он умирает.
— Я получил от тебя это сообщение... — говорит в конце концов Сэм. Он по-прежнему
смотрит за окно. — Получил это сообщение и никуда не мог позвонить, Дин, потому что
не было сигнала сети. Я не мог позвонить в скорую.
Руки Дина замирают на последней пуговице. «Верно…» — думает он, вспоминая свое
последнее сообщение Сэму. Сообщение по поводу встречи у скульптуры.
Кас умирал, это правда. Но теперь Дин начинает понимать, каково было Сэму.
— Я был на этом шоссе невесть где… в какой-то пустыне. Натурально, в пустыне, —
говорит Сэм. Теперь разъяренное выражение исчезло с его лица; вид у него
практически отсутствующий: он смотрит рассеянным взглядом за окно на парковку, как
будто мысленно перенесясь во вчерашний день, на то шоссе. — Я стоял на светофоре в
центре глухомани. Ни дома, ни строения, ни живой души вокруг — ни даже коровы. Одно
перекати-поле, кругом снег, и один-единственный светофор. И больше НИЧЕГО. Даже ни
одной машины на перекрестке. И телефон ловит едва-едва, ровно настолько, что
проходит одно это сообщение от тебя: эй, Сэм, я сейчас совершу самоубийство, дай
знать врачам, ладно? — Желвак сбоку его челюсти подергивается, и руки сжимаются на
коленях. — Я пулей пролетел этот красный свет. Наверное, побил рекорд скорости,
пытаясь добраться в зону покрытия следующей сотовой вышки.
— Чудом! — отвечает Сэм, сверкнув глазами: его взгляд снова сердитый. — Если верить
Касу, он едва успел вернуть тебя назад.
— Но успел же, — замечает Дин. Он пытается улыбнуться. — И ты в итоге дозвонился до
врачей. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Ну, не знаю, — говорит он наконец туманно. — Ладно, как только вас выпишут,
ребята, вернемся в наш дом и, может, наконец устроим рождественский ужин, а? Я
продлил аренду дома до конца недели, чтобы вы оба могли отдохнуть. По-моему, в
Англии 26 декабря — отдельный праздник. Как они его называют — День подарков? У нас
будет ужин в честь Дня подарков.
А значит, Сэм не хочет отвечать на вопрос о том, что он сделает, если Дин снова
сорвется за Завесу.
Если Дин снова отправится за Завесу, Сэм сделает точно то же самое, правда же?
Ринется за жнецом Дина так же, как Дин ринулся за жнецом Каса. Черт, да Сэм,
наверное, бросит вызов обоим жнецам сразу — вступится и за Дина, и за Каса. Или
даже троим, включая и своего. Теперь это уже практически семейная традиция. Дину
приходит в голову, пока он смотрит на глядящего в окно Сэма, что, может быть, более
здоровым решением было бы просто… дать друг другу умереть. Отпустить друг друга.
«Но у нас никого кроме нас нет», — думает Дин. У людей есть семьи, дети, работа,
друзья, с которым они общаются. У других людей есть… больше людей, сеть, община,
социальный круг. Корни. У Дина и Сэма никогда не было никого кроме друг друга — и
теперь еще появился Кас.
Не говоря уже о том, что постоянные попытки спасти мир накладывают некоторые
обязательства оставаться в живых, пусть даже чтобы довести дело до конца.
Может быть, когда-нибудь они и смогут друг друга отпустить. Когда-нибудь, когда
придет время, когда все закончится. Но Дин знает, что этот день еще не настал —
время не пришло, особенно пока над обоими братьями висит угроза этой загадочной
Пустоты.
Может быть даже, Сэм задумывался об этом вчера? Дин пытается восстановить в памяти
вчерашние события: тот момент, когда Кас-дракон пронесся по коридору, сжимая Дина в
своей гигантской лапе. Все это произошло стремительно… но Дин определенно заметил
Сэма: Сэм стоял один, стиснув голову руками, и смотрел сквозь маленькое окошечко в
двери отделения скорой. Сэм, один, наблюдающий, как его брат умирает на столе в
скорой… И, конечно, он должен был понимать, что и Кас умирал в ту же секунду, а
может быть, даже был уже мертв. Что думал в тот момент Сэм?
— В общем, я летел сломя голову, — говорит Сэм перебивая его. — В итоге добрался до
трех палочек сигнала сети меньше чем за минуту. Позвонил в скорую, и Саре тоже — на
случай, если она что-то посоветует, — и втопил еще сильнее… Ты знаешь, что до этого
госпиталя всего двадцать пять секунд от съезда с шоссе, если выжать газ в пол и не
останавливаться на светофорах? Так что, оказалось, я был не так уж далеко: добрался
сюда всего минут за десять — неплохо, да? Тебе уже к этому времени делали сердечно-
легочную реанимацию, то есть я выиграл для тебя звонком немного времени.
Дин слушает. Он решает не выпытывать у Сэма — по крайней мере пока, — что Сэм
планировал делать, стоя у того окошка.
— Слушай, я все понимаю. Я знаю, как много он для тебя значит, правда. Он и для
меня много значит. Но… пожалуйста, по крайней мере, если решишься на такое снова,
давай хотя бы… — Он делает измученный вздох. — Давай хотя бы спланируем это лучше,
ладно? Ведь что если бы я колесо проколол, например? Или меня повело на льду, и я
застрял в снегу?
— Я знаю, — говорит Дин, теперь в самом деле пристыженный. — Я понимаю. Прости, я
понимаю теперь, что это был огромный риск. Но вчера вечером я просто… — Ему
остается только устало пожать плечами. — Я просто должен был это сделать. Мне
казалось, что не было времени ничего планировать. Он был на волоске Сэм, ты не
представляешь.
— Да, конечно, — соглашается Дин. (Верно: Сэм же помог отнести Каса в гостиницу…) —
Да. Но… я должен был попытаться.
— По крайней мере, теперь я знаю, где я у тебя в списке приоритетов. — Дин
непонимающе моргает, и Сэм поясняет: — За меня ты никогда не пытался торговаться со
жнецом! — Он снова усмехается — ясно, что он пытается шуткой разрядить напряжение,
но Дин сбит с толку, потому что, конечно, только совсем недавно он сделал ровно то
же самое ради Сэма. (Более того, именно оттуда он и почерпнул идею вчера.)
Постепенно Дин вспоминает, что так и не рассказал Сэму всех подробностей того дня.
Того ужасного дня в прошлом году, когда Сэма подстрелил оборотень.
— Погоди. — Он садится прямее и изучает Дина пристальным взглядом. — Что? Ты же не…
Или пытался?
— Ну…
— Когда тебя в последний раз подстрелили, — отвечает Дин смущенно. — В прошлом
году.
— Черт возьми, — говорит он наконец, качая головой. — Ты же вроде говорил, будто
знал, что я жив?
— Да, нет, я был уверен, что ты умер, — сознается Дин, — и отправился прямиком в
тот госпиталь и принял передозировку барбитуратов. Встречался с Билли. Кстати,
Чинди куда приятнее. Но, в общем, оказалось, что ты на самом деле не мертв. По-
моему, Билли оценила иронию ситуации; она прямо проперлась: ты вовсе не мертв, но
зато я теперь умираю и она заберет меня — вот только врачи меня откачали. Так что…
— он нетвердо улыбается Сэму, — тогда все сложилось удачно. Поэтому я решил, что и
сейчас, наверное, сработает.
— Да, — говорит Дин. — Пока еще вдохновляешь во мне суицидальные порывы предельной
глупости. Поздравляю.
Дин молчит, глядя на него. Сэм долгое время ничего больше не говорит, уставившись в
пол и барабаня рукой по колену, как будто решает, насколько стоит вдаваться в
подробности. Наконец он произносит:
Сэм фыркает.
— Да, время просчитать сложно, — соглашается Дин, кивая. — Я думал, что все
спланировал идеально, но, как только оказался за Завесой, сразу понял, что плохо
упал в снег и, наверное, толком не могу дышать. И я знаю, что просчитался насчет
того, где был ты и каково тебе придется, — знаю, что и в этом я облажался. — (Сэм
только пожимает плечами, словно теперь они дошли уже до того, что просто улучшают
протокол на следующий раз.) Дин продолжает: — И потом я совершенно потерял счет
времени. К счастью, Чинди предупредила нас. Но буквально в последний момент — по-
моему, Кас откровенно струхнул, когда понял, как долго я уже нахожусь вне тела. Под
конец он летел как безумный, чтобы вернуть меня вовремя.
— Так он правда летел, да? — спрашивает Сэм с улыбкой. — Он упомянул об этом, но я
не понял, метафора это или он говорит буквально.
— Ну, это был полет за Завесой, — отвечает Дин. — Не то же самое, что летать в
реальности, наверное, но ощущения были самые правдоподобные! То есть мне, с моей
точки зрения, определенно казалось, что он летит. И быстро. С крыльями! Черт, Сэм,
видел бы ты его истинное обличье… — Дин снова начинает улыбаться, вспоминая. — Оно
офигенное. ГРОМАДНЫЕ крылья. То есть это, конечно, были его крылья за Завесой —
иными словами, вроде как… память о его крыльях. Но черт, Сэм, как же круто они
выглядели! И знаешь что: его реальные крылья тоже классные. Я и их увидел — те, что
у него сейчас. Они меньше, но очень подходят к оболочке, и у них золото по краям. И
они теплые. Он накрыл меня крылом вчера вечером в реанимации, и блин, как это
приятно…
— Потому что я твой наивный младший братик, не забывай. И ничего о таких вещах не
знаю.
— И мне надо следить, чтобы твои наивные ушки не краснели? — ухмыляется Дин. — Не
волнуйся, у нас вчера не было сил ни на что, кроме как спать. Я только хочу
сказать, что его крылья теплые. То есть в буквальном смысле. Должно быть, перья
как-то излучают тепло даже сквозь измерения.
— О! Это мне напоминает, — говорит Сэм и садится прямее, чтобы вынуть что-то
плоское и большое из кармана куртки. Это клиновидный кусок сложенного картона, и
когда Сэм его разворачивает, внутри обнаруживается аккуратно свернутое бумажное
полотенце. Сэм кладет все это на колени, бережно разворачивает бумажное полотенце и
вынимает два пера, черное и белое. И протягивает их Дину.
Черное перо из крылышка Каса. И белое перо, которое Дин подарил ему в ответ.
Он даже удивлен тем, что у него щиплет в глазах. С Касом все хорошо, напоминает он
себе, с ним все в порядке (в краткосрочной перспективе…) — теперь уже все в
порядке. Но у Дина едва не дрожат руки и дыхание начинает спотыкаться только от
того, что черное перышко в целости и сохранности снова оказалось у него в руках.
— Оно лежало в кармане твоей куртки, — говорит Сэм тихо. — Прошлой ночью, когда вы
оба тут отключились, я отправился на поиск перьев. Вся ваша одежда была испорчена,
но я понял, что оба ваши пера, наверное, остались где-то в одежде. Черное перо
должно было быть у тебя, но оказалось, что, когда у тебя остановилось сердце, с
тебя сняли куртку и в спешке срезали рубаху. Разрезали по центру и по обоим рукавам
огромными ножницами. Порезали ее буквально на ленты. Я попросил все это назад —
объяснил, что в кармане осталось кое-что важное, — и сестра все никак не могла
взять в толк, говорила: «Я проверила карманы, там только воронье перышко». И я ей:
«Да, оно самое, спасибо».
Сэм усмехается, вспоминая. Потом уголок его рта подергивается в улыбке, когда он
видит, как Дин поглаживает перышко.
— Он в порядке, — говорит Сэм мягко. — И перышко в порядке, и Кас в порядке. Он
уже, наверное, закончил с анализами, и мы сейчас встретимся внизу, в фойе. С ним
все хорошо.
— Да, конечно, — отзывается он, заставляя себя убрать перо. Он прячет его в карман
новой рубахи и застегивает карман для сохранности. Но глаза у него еще слезятся,
так что ему приходится вытереть рукавом лицо. Сэм по-прежнему смотрит, и Дин
шутит: — Просто расстроился из-за рубахи! Надо бережнее к ним относиться.
— Нашел, — подтверждает Сэм, улыбаясь в ответ. — На Касе, конечно, уже не было
жилета. Его полностью раздели. Врач сказал, что отдал все вещи Каса тебе. Но при
тебе ничего этого не было, и белого пера не было, только черное. Я даже заставил
бедную сестру снова найти твою рубаху, чтобы проверить, нет ли там второго пера. Я
уже, было, почти сдался к двум часам утра, но потом сообразил: наверняка ведь
одежда там, где ты лежал в снегу! Пошел туда среди ночи, поползал вокруг того
места, где ты лежал. К тому времени там все уже замело снегом. Я чуть руки себе не
отморозил.
— Наверное, — говорит Дин, медленно вертя белое утиное перышко в пальцах, — но мне
кажется, он будет рад получить назад именно это. Эй, а как ты его отмыл добела? Оно
же было все в крови.
— Оказывается, Сара знает даже больше ухищрений, чем мы, по части отмывания крови с
вещей. Она сделала что-то с применением перекиси водорода. Получилось неплохо, а?
— Погоди, Сара? — Дин недоуменно глядит на перо. — Его помыла Сара? Ты что,
экспресс-почтой ей его выслал?
— Нет, — произносит от двери знакомый женский голос. — Не почтой. Он мне просто
позвонил. Это был, наверное, самый странный звонок в моей жизни.
— И потом я сделал еще один безумный звонок, — говорит Сэм, — когда ты только
очнулся…
— Так что я решила прилететь сюда и помыть перо сама, — заключает Сара. Она смеется
при виде недоумения Дина и говорит, любовно сжимая рукой плечо Сэма: — У нас в
клинике в Денвере все равно делать было нечего. Рождество же; и штука в том, что
никогда заранее не знаешь: иногда на праздники начинается сумасшедший дом, а иногда
тишина. В этот раз было так тихо, что мы с ума сходили от скуки. А потом Сэм
позвонил. Моя начальница как раз была рядом и услышала, что происходит, и к тому
моменту, как Сэм позвонил во второй раз, она меня уже отпустила — там было
достаточно персонала и без меня. Я подумала, что помогу вам на дому или хотя бы
поддержу морально, если быстро сюда доберусь. — В ответ на изумленный взгляд Дина
она добавляет: — Эй, у меня были бесплатные мили. Взяла резервный билет на
ближайший рейс на случай, если кто-то из пассажиров не явится на посадку, и меня
посадили в самолет. В Рождество не так много людей летает, на самом деле. Очень
удобно в плане внезапных путешествий. И я все равно собиралась работать в
праздники, так что какая разница, и так и так у меня нет выходных. И перелет сюда
короткий, Флагстафф относительно близко.
Она пытается представить все так, словно это мелочи. Но она все бросила и прилетела
сюда среди ночи, в Рождество, после пары звонков от Сэма.
— К десяти вечера я была уже здесь, — добавляет она как ни в чем не бывало. — Сэм
встретил меня словами «Слава богу, похоже, они оба живы», но он был в ужасном
состоянии, конечно, так что я заставила его поесть, и потом мы поднялись и посидели
с вами немного — вы оба спали и к тому моменту были стабильны, но я хотела просто,
знаешь, убедиться своими глазами. И к тому же посмотреть на здешний персонал. Но
оказывается, это хорошее место. И вот сидим мы здесь, — она указывает на пару
стульев у стены, — уже за полночь, я пытаюсь убедить Сэма поспать, и тут он ни с
того ни с сего выдает: «Я ЗНАЮ, ГДЕ ПЕРО». Я: «Какое перо? Почему ты ищешь перо?» И
пять минут спустя мы уже ползаем в снегу в два часа утра.
Дин смотрит на Сэма. Сэм же уставился на Сару… этим своим взглядом. Таким взглядом…
Щенячьим и с тупейшей улыбкой, которую Дин у него когда-либо видел. Как будто он не
может оторвать от нее глаз.
— Знаешь что, Сэм, — обращается к нему Дин. Сэм наконец-то переводит взгляд на
брата, и Дин говорит: — Мои первые свидания — это встретиться, выпить, там,
поужинать, сыграть в пул. Должен признать, я никогда еще не пробовал прием
«Прилетай ко мне за пятьсот миль, поползаем вдвоем в снегу, поищем перо». До такого
обычно не доходит раньше третьего свидания. Как все прошло, расскажи?
— Строго говоря, да, — отвечает Сара (к этому времени она уже по-свойски опирается
локтем на его плечо, улыбаясь ему сверху). — Но такое ощущение, что мы перешли
сразу к пятому или шестому свиданию, да? Со всем этим уходом за пациентами после
гриппа и химиотерапии. — Обращаясь к Дину, она добавляет (Сэм, похоже, в данный
момент ничего сказать не в состоянии): — Рак — он такой. Расставляет все на свои
места. Даже люди, ухаживающие за больными, или работники онкологического отделения,
вроде меня, начинают ценить каждый день. Видишь возможность — хватаешься за нее.
Отворяется дверь — проходишь. Ладно, — добавляет она бодро, — главное, что вы оба
чудесным образом выкарабкались. Не первое чудо с участием Кастиэля, которое я вижу,
так что не скажу, что я сильно удивлена, но может быть, старая-добрая помощь на
дому вам все же не помешает?
— Определенно, — соглашается Дин. На самом деле большое облегчение знать, что Сара
задержится еще на несколько дней: Дин до сих пор чувствует слабость, и Кас
наверняка тоже, а бедный Сэм выглядит выжатым до капли. — Очень надеюсь, у тебя не
создалось впечатление, что ты проделала весь этот путь зря, — добавляет Дин, —
потому что ты нам очень поможешь.
— О, я уверена, это было не зря, — говорит Сара, и они с Сэмом обмениваются
краткими взглядами. Сэм снова заливается краской. Сара поворачивается к Дину и
продолжает как ни в чем не бывало: — На самом деле только благодаря мне вас так
скоро выписывают. Доктор Флагерти очень обрадовался, когда узнал, что я медсестра
Каса из клиники Клайна. Он позвонил в Денвер, Клайн все подтвердил и поручился за
меня, и думаю, это поспособствовало вашей выписке. Особенно когда я пообещала
держать вас под контролем следующую пару дней — если ты, конечно, не против, Дин?
Кас, кажется, был рад, что я останусь, — я только что говорила с ним внизу. В
общем, сегодняшний план был такой: Сэм приехал сюда пораньше, чтобы пообщаться с
вами, а я помогу вам добраться в ваш снятый дом. И потом присмотрю за вами пару
дней. Идет?
***
Сэм вскоре уходит, чтобы забрать Каса. Дин послушно садится в инвалидное кресло —
он планировал настоять на том, чтобы пойти пешком, но как только он встает,
оказывается, что на ногах он стоит еще нетвердо. Сара берет его за локоть и
подводит к креслу с такой деловой уверенностью, что Дин не сопротивляется. Она
укрывает его ноги одеялом — снова уверенными, отработанными движениями, как будто
она профессионально укрывала людей годами (и, наверное, так и есть). Дин сидит
тихо, как мышь, пока она везет его к лифтам, — все еще немного потрясенный тем, что
она вообще оказалась здесь.
Лифт приходится ждать несколько минут. Дин пытается оценить, достаточно ли они с
Сарой на короткой ноге, чтобы подразнить ее немного по поводу ночного перелета.
Может быть, пошутить по поводу первого свидания? Он тщательно планирует
ненавязчивую шутку, когда Сара наклоняется и шепчет ему на ухо суровым тоном:
— Да, но за всем этим был план, честное слово, — оправдывается Дин. — Он был не
таким идиотским, как кажется.
— Что ж, хорошо, потому что похоже было на полное безумие, — говорит Сара.
— Намеренная передозировка, чтобы… что, найти жнеца? Я правильно поняла Сэма? Ты и
в самом деле искал жнеца Каса?
— Я работаю в больнице, Дин. Я видела много смертей. Мы же слышим, что происходит.
Мы видим. И знаешь, в последние несколько лет… — Она оглядывается на коридор,
словно проверяя, нет ли кого в пределах слышимости, потом говорит, понизив голос до
шепота: — Скажем так, начались всякие странности. В общем, про жнецов я знаю, если
тебя это волнует. Только обещай мне, что больше не устроишь себе передоз, чтобы
торговаться с ними, хорошо?
— Я уже обещал Сэму, что не буду, — отвечает Дин. Но не может не добавить: — Или,
вернее, я пообещал, что, если сделаю это снова, то спланирую все лучше.
Сара упирает руку в бедро, смотрит на него долгое время и прикусывает губу. Наконец
она говорит:
— Ладно. Но запомни одно. Теперь тебе придется иметь дело не только с Сэмом. А еще
и со мной.
Дин глядит на нее снизу вверх. Она спокойно встречает его взгляд своими серьезными
карими глазами. Прибывает лифт: он пустой. Сара завозит Дина внутрь и умело
разворачивает кресло. Как только двери закрываются, она подходит к нему сбоку и
приседает, чтобы видеть его лицо.
— Я понимаю, что познакомилась с Сэмом только недавно, — говорит она. — И понимаю,
что это новые отношения, но… слушай, пока они складываются очень хорошо; кажется,
что у них есть потенциал. Я вижу, что у вас тут происходит что-то, о чем вы мне
пока не говорите. Кое до чего я уже и сама догадалась. О прочем можете рассказать
позже, если захотите. Но даже при том, что я знаю Сэма совсем недолго, да и
Кастиэля тоже, скажу тебе только… — Она кладет руку Дину на плечо, и ее хватка
оказывается железной. — Если у Сэма еще хоть раз по твоей вине будет такой голос,
какой был вчера вечером по телефону — когда он думал, что потеряет и Кастиэля, и
тебя в один день, — если по твоей вине мне когда-нибудь снова придется слышать Сэма
в таком состоянии… — Она набирает воздуху, отпускает плечо Дина и встает. Дин
смотрит на нее молча, пока она потирает переносицу. Наконец она продолжает: — Я
понимаю, что это могло быть необходимо. Не пойми меня превратно, я страшно рада,
что Кастиэль справился с этим кровотечением, и если ты ему как-то в этом помог, это
замечательно. Но если ты еще хоть раз поставишь Сэма или меня в такое положение,
пойдешь на такой риск, никого не предупредив и не дав никому из нас по крайней мере
подготовиться, — ты об этом пожалеешь. — Она делает паузу, глядя на него вниз.
— Ясно? — спрашивает она спокойно.
— Кристально, — говорит Дин покорно, и Сара дружелюбно треплет его по плечу. Она
спланировала свое наставление идеально: двери лифта как раз открываются, и она
вывозит Дина в фойе.
— Эй, Сара? — добавляет Дин, пока она катит его через фойе.
— Да? — откликается она.
— У меня были на то свои причины, — говорит она только. — Но пожалуйста. — Потом
добавляет: — О, и, кстати…
— Да?
— Утром, — отвечает Сара. — Сэм хотел приехать пораньше, чтобы поговорить с вами
наедине, и я занялась пирогами.
— Ты испекла два пирога сегодня утром… — повторяет Дин. — И отмыла перо…
— Перо я отмыла вчера в полтретьего ночи на сестринском посту, — говорит Сара. — А
для пирогов все ингредиенты у Сэма уже были. Получилось быстро.
Впереди них раздается задорное «Йоу, чувак, сюда!» Появляется Сэм, везущий другое
кресло, и Кас, улыбающийся Дину.
***
Два часа спустя Кас и Дин наконец-то дома, устроились рядом на диване в гостиной их
бунгало, снятого на Airbnb. Сэм приносит им тарелки с индейкой, картофельным пюре и
клюквенным соусом, Сара помогает расставлять их на маленьком столе на колесиках,
который ухитрилась позаимствовать из госпиталя.
Дин обнаруживает, что проголодался сильнее, чем думал: он заглатывает целую тарелку
и начинает вторую, пока Кас еще клюет свою первую порцию. Оказывается, Кас пока
способен есть только маленькими порциями: поговорив с ним, они понимают, что
восполнение нехватки крови не решило волшебным образом всех прочих проблем —
например, с пищеварением. Но, по крайней мере, его не тошнит: он утверждает, что
ест с удовольствием, хоть и понемногу.
И по мере того, как вечер переходит в ночь, становится ясно, что у нее нет никакого
номера в отеле — ночь она проведет здесь. (Дину наконец удается застать Сэма
наедине на секунду и спросить самым невинным тоном: «Так что, Сара будет ночевать в
третьей спальне? В пустой?» Он прекрасно знает ответ и спрашивает только затем,
чтобы увидеть, как Сэм снова покраснеет и в конце концов промямлит: «Э... нет, она
будет не в третьей спальне».)
Очень на руку и то, что Сара быстро разбирается в жнецах, ангелах и прочих
сверхъестественных аспектах их охотничьей жизни. Дин привык скрывать все это от
потенциальных партнеров, но Сара, похоже, не только полностью приняла тот факт, что
Кас — ангел, но и даже рассуждает о том, как нахождение в человеческой оболочке
влияет на его здоровье и течение болезни. Она понимает все на удивление быстро, и
когда Дин наконец прямо спрашивает ее: «Откуда ты столько знаешь?» — она повторяет
объяснение, на которое уже намекнула ему ранее: оказывается, персонал в больницах
по всей стране уже несколько лет сталкивается со всякими необычными
сверхъестественными феноменами. Настолько часто, что для некоторых из них даже
придумали медицинские термины («синдром взрывающегося пациента», «чернососудистая
чума», «расстройство личности на почве одержимости» и другие). Конечно, истинных
причин медицинское сообщество не установило, но то, что происходят странные вещи,
было очевидно.
— На самом деле я рада узнать немного больше о правде, — говорит Сара после того,
как они объяснили ей основные различия между одержимостью ангелом и одержимостью
демоном. Теперь она листает «Физиологию ангелов», и Сэм указывает ей на ключевые
главы, имеющие отношение к состоянию Каса. — Но выходит, жнецы — это ангелы? Этого
я не знала.
— По сути, да, — соглашается Дин. — Хотя я на самом деле ни в чем ее не убедил. Она
и так планировала помочь Касу. Так что… не знаю, был ли вообще смысл в моем
пребывании там. — Это не дает ему покоя весь день, с самого разговора с Сэмом: было
ли путешествие за Завесу совершено впустую, при всем его драматизме? Перепугал ли
Дин Сэма совсем зря? — У Чинди уже была волшебная вода, — говорит Дин. — Хавасу уже
послал Чинди найти Каса. Я в итоге не заключил никаких сделок и ни о чем не
сторговался. Так что не уверен, была ли от меня какая-то польза.
Кас прищуривается.
— Чинди. Она же сначала не узнала во мне ангела. И собиралась уйти, забыл? И только
когда ты сказал ей, что я ангел, она задержалась и присмотрелась внимательнее.
— Полагаю, она бы так и ушла, если бы тебя там не было, — говорит ему Кас. — И не
думаю, что кровотечение остановилось бы само по себе.
— Чинди сказала, что не была уверена, при смерти ли ты… — начинает Дин.
Дин хмурится.
— Я видел свои собственные крылья, — говорит Кас. Все поворачиваются к нему. Кас
объясняет: — Когда лежал на том белом ковре, Дин. Я понял, что сам вижу свои
крылья. Очень ясно.
— Именно, — кивает Кас. — Умирающим людям иногда видна небесная сфера, где ангелы
обычно держат крылья. Когда обычный человек, без сверхъестественных способностей,
видит ангельские крылья, это признак его скорой смерти. Это значит, что его душа
теряет связь с материальным миром. Если что-то не вмешается и не остановит этот
процесс, человек умрет. Эмили видела мои крылья, потому что была при смерти. И Дин
видел их вчера вечером. И я, по иронии, не видел своих крыльев уже много месяцев до
вчерашнего вечера, когда мне наконец удалось взглянуть на них. — Он поднимает глаза
на Дина и улыбается ему. — Так что ты вчера спас мне жизнь, Дин.
— Ну что ж, одна победа за нами, — отзывается Дин хрипло. Столь уверенное
подтверждение Каса, что вчера Дин спас ему жизнь, застает Дина немного врасплох. Он
обнимает Каса за плечи и стискивает их со словами: — Главное, так и продолжать.
Оставайся спасенным, ладно? Теперь дело за крыльями.
***
Но ночью кошмары возвращаются.
Дин — снова на тропе Светлого ангела. Кас спадает с его плеча, изо рта у него течет
кровь. Но на этот раз он выскальзывает прямо у Дина из рук, и, несмотря на
отчаянные попытки Дина ухватить его за руку, за шапку, за куртку — хоть за что-
нибудь, — срывается с каменного уступа. Он падает вниз с бесконечно высокой скалы,
падает как в замедленной съемке, исчезая в далеком слое облаков в миле под ними на
глазах у Дина, охваченного ужасом. Дин не может даже вдохнуть, чтобы закричать, он
в состоянии только шептать: «Кас… нет… Кас…»
— Дин? — отвечает ему голос рядом. — Дин! ДИН! — Это Кас, он трясет Дина за плечо,
и Дин наконец просыпается, обнаруживая, что судорожно вцепился в голову и плечи
Каса. Они вовсе не на тропе Светлого ангела — они в просторной кровати в спальне на
втором этаже их арендованного дома. Сейчас поздняя ночь. — Дин, проснись! — зовет
его Кас. — Я в порядке. Я в порядке. Все в порядке.
Дин судорожно вздыхает и прижимается к Касу. Это даже не первый раз — это уже
третий кошмар за сегодня по подсчетам Дина. Один был про то, как разбился вертолет;
в другом Кас умер, пока Дин нес его вверх по тропе.
— Знаешь, в этом даже есть ирония, — говорит Кас, гладя Дина по волосам. — Я
чувствую себя ужасно из-за того, что совершенно испортил тебе Рождество и заставил
пройти через такое жуткое испытание. Но ирония в том, что… — его рука замирает на
голове у Дина, — это была бы идеальная смерть. С моей точки зрения, во всяком
случае.
Дин немного отстраняется и смотрит на него. Из-за штор пробивается лунный свет: он
освещает лицо Каса, вычерчивая его знакомый профиль до боли красивыми линиями света
и тени.
— Наверное, надо было тебе сказать, — отвечает Кас (вид у него становится немного
неуверенный). — Я чувствовал слабость и головокружение какое-то время. У меня был
не только кашель, но и что-то еще, как будто состояние опьянения. Я думал, это
пройдет, и не хотел волновать тебя, поэтому ничего не сказал.
— Я знаю, знаю. Но день был такой чудесный. Такой чудесный вечер перед этим, и
такой чудесный день потом, весь вчерашний день. Сначала попасть с вами в такое
прекрасное место… Потом сидеть с тобой рядом, наслаждаясь таким видом…
— Надо признать, он подпортил настроение под конец, — говорит Дин. — Я чувствовал
себя так, словно загнал тебя до смерти.
— Если тебя это успокоит, — замечает Кас, — доктор Флагерти сказал мне сегодня, что
я мог бы и не выжить, если бы мы отправились не в каньон, а в какое-то другое
место.
— Что? Почему?
Кас спокойно встречает его взгляд. В тусклом свете луны голубой цвет его глаз
приобрел насыщенный оттенок индиго.
— И парамедики прибыли быстро, и кислородную маску мне сразу надели, и вертолет у
них был наготове, верно? И региональный травма-центр здесь есть, где знакомы с
тяжелыми ранениями. И где есть донорская кровь.
Дин понимает, о чем он говорит: в Гранд-Каньоне все было готово для быстрого
реагирования.
— Но, если бы это случилось в гостинице, — отвечает Кас спокойно, — ворон бы меня
не увидел.
Ворон.
Ворон, который пролетел прямо над ними и посмотрел на Каса так испытующе, прямо
когда Кас терял сознание.
— Ты меня спас, — говорит Кас. — И врачи меня спасли, и сам Гранд-Каньон, думаю,
тоже. — Он добавляет задумчиво: — Так что в конечном итоге мне очень повезло, что я
был в Гранд-Каньоне, когда это произошло. И надеюсь, ты запомнишь мою тропу, тропу
Светлого ангела, как место, связанное с надеждой, а не с травмой.
Дин вспоминает вид, открывающийся с тропы. Он, конечно, навеки врезался Дину в
память, этот вид с каменного уступа: величественные утесы красного и оранжевого
камня, овраги вдали, бесконечное небо. И чувство умиротворения, которое он
испытывал, сидя там с Касом. Он помнит даже звук ветра в крыльях ворона.
— А мне надо поблагодарить Хавасу, — отвечает Кас. — У него ведь есть озерцо здесь,
на дне каньона. Озерцо сине-зеленой воды. Как-нибудь я хотел бы сходить туда и
принести ему подношение. Водяные духи любят алкогольные напитки — может быть мы
могли бы ему что-нибудь подарить? В знак благодарности.
Кас смеется.
— Вот и узнаем, — говорит Кас, усмехаясь. — Давай как-нибудь это сделаем. Когда мне
станет лучше.
— Когда тебе станет лучше, — эхом повторяет Дин и прислоняется лбом ко лбу Каса.
Несколько минут ни один из них не заговаривает. Слова «когда тебе станет лучше»
отдаются в воздухе надеждой… и неопределенностью. Рука Каса вновь приходит в
движение: он начинает гладить Дина по волосам; Дин целует его в лоб, в нос и в
губы. Кас умудряется придвинуться еще ближе и пробирается ногой между ног Дина,
обнимая его рукой за торс, пока они не прижимаются друг к другу так близко, как
только возможно. Секса нет, сегодня это не такого рода объятие. Но может быть, оно
даже ближе, даже теплее, даже нужнее им.
Постепенно дыхание Каса замедляется. Должно быть, он уснул.
— Очень люблю тебя, Ти-берд. — шепчет Дин, даже хотя Кас, наверное, не слышит.
***
Этой ночью Дину снится еще один сон про каньон, про тропу Светлого ангела. Но
теперь, когда Кастиэль в этом сне теряет сознание у Дина в руках, он не срывается с
обрыва и не исчезает в облаках внизу — вместо этого он просто соскальзывает в
объятия Дина и проваливается в глубокий сон. И теперь, в этой итерации сна, Дин
смутно понимает, что помощь рядом. Есть ощущение, что рядом десятки людей,
ожидающих сигнала, готовых к действию: Сэм, и работники гостиницы, и парамедики, и
вертолет, и врачи во Флагстаффе. И присутствует смутное осознание, что Хавасу,
Чинди и вороны тоже рядом. Кастиэль не один.
Может быть, ничто на самом деле не проходит незамеченным, ничто не остается без
внимания. Во всяком случае, на этой тропе.
Дин обнимает Каса в этом призрачном каньоне из сна, на тропе из сна, и на этот раз
паники нет. Это момент абсолютной умиротворенности, и на этот раз Дин наконец может
посмотреть вверх, на ворона, кружащего над головой. Он кружил там в каждом из снов,
понимает Дин.
«Ты выдергивал меня в этот свой сон уже шесть раз, считая вчера и сегодня, человек.
И каждый раз я пытаюсь сказать тебе: ангелы не умирают на тропе Светлого ангела. Во
всяком случае, не под моим надзором. Твоего конкретного ангела Хавасу хорошо
помнит, и кроме того, мне понравились его крылья. Красивое окаймление на кроющих
перьях. — С этими словами ворон подмигивает Дину. — Твой ангел спит в безопасности
рядом с тобой. Пожалуйста, теперь дай и мне поспать».
========== Глава 51. Так как насчет искпедиции на Северный полюс? ==========
Прямо как когда-то, долгие недели назад, он был очерчен светом у окна мотеля в
Денвере. «Ангел, ухаживающий за цветком», — подумалось тогда Дину.
Камера телефона издает тихий щелчок, и, хотя его едва слышно, Кас вздрагивает и
резко оборачивается. Увидев, что Дин не спит, он немедленно улыбается и опускает
варежки. Дин улыбается в ответ.
По ровному тускловатому свету снаружи Дин уже знает, что рассвело давным-давно. Но
в награду ему Кас тихо усмехается.
— Уже почти полдень, — отвечает он, улыбаясь Дину. Он подходит к кровати, кладет
варежки, шарф и шапку на постель в ногах и садится рядом с Дином. Дин поднимает
руку к его щеке.
— Внутри сосудов, насколько я могу судить, — подтверждает Кас, накрывая руку Дина
своей. — Заклинание Хавасу, похоже, надежное. Надо признать, я чувствую себя лучше.
Дин смеется.
— Это из «Винни-Пуха», — объясняет он. — Из детской книжки. Мне мама ее когда-то
читала, когда я был ребенком.
Дин с удивлением понимает, что очень редко думает о маме в контексте таких
счастливых детских воспоминаний. Не связанных с ее смертью, с демонами, с пожаром,
с мучительными годами после, когда отец разрывался, пытаясь найти ее убийцу; с
заботой об осиротевшем маленьком Сэмми. Не связанных со всем временем, когда им не
хватало ее.
— Это глава из детской книжки, — говорит он Касу. Он понимает, что даже до сих пор
помнит название главы, и цитирует с налетом тоски в голосе: «В которой Кристофер
Робин организует искпедицию к Северному полюсу».
Кас кивает; в его глазах появляется проблеск узнавания.
— Звучит знакомо, — говорит он. — С тех пор, как я снова стал человеком, я позабыл
многое из того, что Метатрон вложил мне в голову. Был момент, когда он засунул в
мой разум все сюжеты, сочиненные человечеством, помнишь? Многое из этого теперь
померкло, но я помню, что была детская книга про медведя. Про игрушечного медведя,
да? Я забыл подробности. — Он оглядывается через плечо на варежки. — Я и правда
думал выйти прогуляться. Хотя и не на Северный полюс. Только до кофейни и обратно.
Дин хмурится.
Кас кивает.
— Это всего в четырех кварталах отсюда. Мне правда сегодня гораздо лучше, и ветра
нет: я уже выходил на крыльцо проверить, и там даже не так уж холодно. На самом
деле там очень хорошо. Ты еще спал, так что я не хотел тебя беспокоить, но
собирался оставить тебе записку. Я думал принести тебе оттуда какой-нибудь выпечки.
Сара и Сэм, кстати, ушли за покупками — раз теперь мы остаемся здесь дольше, они
хотели купить еще еды. Но мне стало скучно просто сидеть и ждать их.
Дин хмурит брови: ему не нравится идея отпускать Каса в холод одного. Но, глядя на
Каса, Дин вынужден признать, что цвет его лица и правда стал лучше и в движениях
уже не видно прежней усталости. Может быть, и не стоит постоянно нависать над ним,
как наседка?
Но кое-какие признаки болезни еще заметны: сутулая осанка, как будто у Каса немного
ноют мышцы, ужасная худоба (которая напоминает Дину, что Кас толком не поел прошлым
вечером), сухость кожи, шелушащиеся губы. У него все тот же немного призрачный вид
от отсутствия бровей. И на голове обезьянья шапка — которая, по крайней мере,
привносит веселую ноту, но и напоминает о том, что под ней нет волос. Во многом Кас
еще не восстановил здоровье.
«И позволь Касу быть счастливым», — думает Дин. Ведь Кас, наверное, хочет выйти в
мир, а не сидеть взаперти вечно. Особенно учитывая, что через неделю-две им, может
быть, предстоит целый новый курс химиотерапии или радиации.
Вместо ответа Дин поднимает руку, захватывает одну косичку его обезьяньей шапки,
затем вторую, переплетает их между пальцами и медленно тянет голову Каса вниз. К
своему лицу. Кас улыбается прежде, чем Дин успевает поцеловать его.
— Принеси сюда мою сумку, — просит Дин минуты три спустя. Они оба в процессе
раздевания: Дин стряхивает с себя футболку, в которой спал; Кас встал с кровати,
чтобы снять свитер, и теперь пытается стянуть штаны. (По молчаливому согласию
искпедиция в кофейню ненадолго отложена.)
— Я не ее сейчас ищу, — отвечает Дин, копаясь в сумке. Он вынимает длинную узкую
коробочку. — Вот, — удовлетворенно говорит он, приоткрывает ее и задумчиво изучает
содержимое. Потом вынимает длинное лощеное белое перо. — Я купил еще несколько про
запас. Они не из крылышек, но я подумал, что подойдут… ну… для других целей. Если
ты в настроении?
Он поднимает взгляд на Каса и замечает, что тот замер неподвижно, широко раскрыв
глаза.
Кас приходит в себя, ухитряется наконец сдернуть штаны и скидывает с себя боксеры.
***
Это жаркое, упоительное время. Дин снова, как раньше, начинает с того, что водит
длинным тонким пером по коже Каса. На этот раз оно длиннее, но белое, как и перо из
крыла. И видимо, в каком-то смысле оно таки считается пером Дина, потому что Кас не
может оторвать от него глаз. Дин пробегает им везде: поверх синяков Каса, поверх
его шрамов и даже свежих следов от капельницы, появившихся за последнюю пару дней.
Перо зажигает Каса на глазах. Потрясающе видеть, как становится глубже его дыхание,
и как по его телу пробегает дрожь, как сжимаются его руки (одной он держит Дина за
плечо, второй легонько ухватил его за волосы), пока Дин медленно кружит пером по
его телу. По лицу Каса, по его губам, по груди, по соскам… Дин даже переворачивает
его, чтобы провести кончиком пера по его спине и поймать вздох удовольствия.
Очень осторожно Дин пробует немного римминга. Ему самому удивительно, насколько он
при этом нервничает — несмотря на уверения Каса, что все в порядке, Дин не может
побороть суеверный страх, что у Каса вдруг снова начнется кровотечение из всех
отверстий сразу.
— Крови не будет, Дин, — шепчет Кас, когда Дин сомневается уже в пятый раз.
— Правда не будет. Можешь не волноваться. — Потом, видимо, чувствуя тревогу Дина,
Кас отстраняется, садится и долго глубокомысленно смотрит на него. — Думаю, пришла
твоя очередь — если ты не против, — говорит он. — Пора тебе лечь. — Он бережно
вынимает белое перо у Дина из рук, тянется к тумбе у кровати (где также лежит
«Физиология ангелов») и осторожно откладывает перо, шепча: «К тебе я еще вернусь,
обещаю». И затем берет саму книгу.
— Теперь оно и твое тоже, — замечает Кас. Но он зажимает черное перышко пальцами,
двигается к Дину, переворачивает его и толкает назад, пока Дин не оказывается на
спине. Затем Кас оседлывает его бедра.
К этому времени они оба возбуждены, и Кас садится так, что их члены соприкасаются
боками. Дин обхватывает их оба рукой, даже не думая; член Каса кажется ему
раскаленным на его собственном. Кас тем временем начинает гладить пером — пером из
своего собственного крылышка — по щеке Дина. Дин смотрит ему в лицо: глаза Каса
темные и внимательные, губы слегка приоткрыты. Он настолько сосредоточен, что вид у
него почти суровый.
— Да, — отвечает Кас. — И когда-нибудь, когда мне станет лучше… — Он наклоняется
вперед, совсем близко, нагибая голову к плечу Дина так, что его губы оказываются
прямо у уха Дина. Он медленно опускается на Дина всем весом, всем упоительно
тяжелым теплым весом, и их члены восхитительно прижимаются друг к другу. Поначалу
Кас не разговаривает: Дин чувствует его горячее дыхание сбоку головы, но Кас ничего
не произносит. Вместо этого он медленно проводит черным перышком с другой стороны
шеи Дина. Перо оставляет за собой огненную дорожку.
— Когда мне станет лучше, я достану крылья в материальную плоскость. Я обниму тебя
ими, Дин, клянусь. Я обниму ими тебя всего, физически, прямо здесь, в этом мире, я
прочувствую перьями каждый дюйм твоей кожи… — голос Каса хрипнет сильнее, пока он
это произносит, как будто это самое запретное, самое эротичное, самое возбуждающее,
что он может себе представить — и от этой хрипотцы в его голосе это немедленно
становится самой запретной, эротичной и возбуждающей фантазией и для Дина.
— Я ощупаю перьями тебя всего, Дин, — прямо как вот этим пером… — говорит Кас,
снова садясь, и проводит черным перышком вниз по животу Дина к его паху, а затем
очень медленно прямо по головке его члена. И теперь Дин уже стонет от одной мысли
об этом, выгибаясь, пытаясь прижать член сильнее к маленькому перу. Марево по обеим
сторонам от Каса становится заметнее, и Дин удивлен тем, насколько ему нравится
мысль о том, что невидимые крылья обнимают его с двух сторон, и еще больше удивлен
тем, как ему нравится это шелковистое перо. «Черт, мой ангел обнимает меня своими
КРЫЛЬЯМИ, — думает Дин, и эта мысль заводит его несказанно. — Он гладит меня своим
настоящим ПЕРОМ ИЗ КРЫЛЫШКА!» Дину едва самому на себя не смешно: ведь это просто
перо! Но это перо Каса, и этот взгляд в его полуприкрытых глазах; то, как он
смотрит на Дина, слегка приоткрыв губы; как начинает закусывать нижнюю губу; как
двигается поверх Дина, медленно всаживаясь в его руку, так восхитительно скользя
членом по члену Дина… и при этом все вращает кончиком пера по головке его члена
медленными, бесконечными кругами.
— Не могу поверить, как… чертовски приятно это, оказывается, — выдыхает Дин.
— О, я только начинаю, — сообщает Кас. Он неожиданно меняет позу, слезает с Дина и
убирает перо. — Перевернись, — приказывает он. — Встань на колени.
— О, да, — шепчет Дин, когда наконец приходит то ощущение, которого он ждал, этот
нажим горячего толстого стержня, и Кас входит, медленно, медленно наполняя Дина.
Кас погружается в него до конца и издает стон. Дин чувствует, как руки Каса дрожат
у него на бедрах. Кас немного отстраняется, надавливает снова и снова стонет,
уронив голову Дину на плечи.
Дин стонет вместе с ним. Это так чертовски приятно; Дин не может удержаться и
начинает дрочить себе одной рукой. Кас пробирается рукой под Дина, прямо с чертовым
пером, и начинает, дразня, кончиком пера щекотать Дину яйца. Крылья повсюду: они
едва заметны — лишь марево в воздухе и слабая струя тепла, но они здесь, и сама
мысль о них, сама мысль о том, что Кастиэль хочет обнять Дина крыльями, несказанно
возбуждает. Кас издает тихие стоны при каждом толчке, толчки ускоряются, кровать
начинает скрипеть. Стоны Каса сокращаются до хриплых отрывистых звуков. От каждого
толчка член Дина сильнее наливается кровью, и Дин невольно ускоряет темп, работая
рукой сильнее, сильнее, быстрее, быстрее… он близко… он уже так близко….
— Нет! — восклицает Кас. — Еще не сейчас, подожди… — Он замирает и хватает Дина за
запястье, удерживая его руку, заставив замедлить темп. Дин слышит его тяжелое
дыхание. Потом Кас запускает обе руки под Дина немного неуклюже, перехватывая что-
то, меняя положение, — Дин едва осознает, что происходит, пока не чувствует тонкую
линию нажима на головке своего члена. Он смотрит вниз: это черное перышко. Кас
обернул одну руку вокруг члена Дина, и перо у него в этой же руке, прижато к члену
снизу. Он даже изгибает двумя пальцами кончик пера, чтобы кончик закруглялся прямо
поверх отверстия в головке.
— Я знаю, — говорит Кас. Он прижимает перо к члену еще сильнее. — В этом и смысл.
— Ты уверен? — спрашивает Дин, тяжело дыша. В конце концов, это черное перышко —
единственное, оставшееся у Каса; то, которое он подарил Дину.
— Ты можешь… отказаться… — с трудом выговаривает Кас. Он тоже тяжело дышит, как
будто ему нелегко сдерживаться. — Это и твое… перо теперь…
Дин улыбается. Да разве тут откажешься? Когда Кас так отчаянно этого хочет...
— Хочешь, чтобы я кончил на твое перо? — шепчет Дин через плечо. — Ты этого хочешь,
ангел? Хочешь, чтобы я перепачкал все твое перо?
— О да, — стонет Кас, дыша еще тяжелее. Он снова начинает двигаться, шаткими
мелкими рывками, как будто не может сдержать рефлекторные движения бедрами при
мысли о том, что Дин только что сказал. — Да, Дин… Оно отмоется… без проблем… не
волнуйся, они… крепкие… нгх… Да, о, Дин, пожалуйста…
Дин обхватывает руку Каса, сдавливая его пальцы, прижимая перо к своему члену еще
сильнее, чтобы Кас почувствовал все, что происходит.
Едва эти слова вылетают из его уст, как Кас начинает двигаться, усиливая толчки.
Начинает прямо-таки биться в Дина. Член Дина каменно твердый, почти болезненно
напряженный, и при каждом толчке Каса ощущения удваиваются, утраиваются, разряды
упоительного электричества проходят по всему телу Дина, и ощущение жара раздувается
глубоко внутри. Его бедра тоже дергаются.
— Смотри, а то заставишь меня кончить на твое перо, Кас… — говорит Дин, и Кас
стонет и делает мощный толчок, погружаясь до конца. Дин чувствует, как его член
напрягается, чувствует, как яйца подтягиваются вверх — он едва в состоянии говорить
и только выпаливает бессвязно: «А… да… ннгх! А, а, Кас, да… ДА…» — и его член
выбрасывает первый залп семени сквозь его пальцы, сквозь пальцы Каса — прямо на
кончик пера. Кас хнычет, его тело напрягается в спазме, ноги намертво зажимают
Дина. Дин чувствует, как глубоко внутри оживает его член: Кас кончает с силой,
содрогаясь всем телом поверх Дина и не переставая стонать. В то же время Дин
упивается собственным оргазмом, пока Кас прижимает черное перо к его члену дрожащей
рукой и горячее марево в воздухе обнимает его со всех сторон.
В конце концов Дину отказывают руки и ноги. Они валятся друг на друга кучей — Кас
поверх Дина — и так и лежат, переживая эхо оргазма.
— Черт, Кас, — говорит наконец Дин какое-то время спустя. — Теперь у меня появился
фетиш на перья. Что я сделал не так?
— Что я сделал так? — мурлычет он в ответ, треплет Дина по волосам одной рукой и
целует его в шею. — И мы даже не добрались до твоего первостепенного пера. Его я
отложил на потом. — Он выпускает долгий медленный вздох и задумчиво добавляет: —
Знаешь, не уверен, смогу ли я даже объяснить коннотации всего этого для ангела.
— Спасибо, что ты мне подыгрываешь, я ценю это. Правда. Знаю, для человека все это
должно казаться несколько необычным.
Кас ерзает сверху, пока его рот снова не оказывается возле уха Дина.
— Еще как покажешь! — поддерживает Дин, пытаясь придать голосу уверенность, которой
не чувствует. — Ты еще полетишь, Ти-берд, обязательно. Когда-нибудь.
***
Они лежат еще какое-то время вялой кучей, приятно расслабившись. Постепенно Кас
поднимается и объявляет, что пойдет помоет перо. Дин, конечно, присоединяется,
чтобы посмотреть на этот процесс (для этого они вдвоем втискиваются в душ).
Оказывается, Кас намыливает перо примерно так же, как мыл бы волосы (если бы у него
были волосы). Единственное отличие — в том, что он аккуратно проводит пальцами по
опахалу всегда в одном направлении. Он моет перо дважды, потом споласкивает его — и
он прав: оно выглядит как новое.
— А это… не осквернило его как-нибудь? — беспокоится Дин, когда они возвращаются в
комнату, вытираются и одеваются. — С твоей точки зрения, я имею в виду? Оно не
утратило свою священность?
— Скорее вот теперь оно по-настоящему освящено. — Он кивает в сторону кровати и
добавляет: — Куда уж человечнее, чем-то, чем мы здесь занимаемся… И я знаю, это
может прозвучать странно, но для меня это и есть освящение.
Одевшись, Кас какое-то время промокает перо уголком полотенца, после чего даже
снова исчезает в ванной, чтобы высушить его феном.
Кас объясняет:
— Маховые перья очищаются так же, как человеческая кожа или волосы. Раз тебе
достаточно принять душ после секса, и можно выходить в мир… то и мое перо можно
помыть точно так же. Так что… — Дин как раз застегивает рубаху, и Кас убирает
перышко ему в нагрудный карман. — Сияющее, чистенькое и готовое снова выйти в мир.
Если, конечно, ты еще хочешь носить его с собой...
— Еще как хочу! — заверяет Дин, застегивая карман. — Кроме того, ничто так не греет
душу, как носить под сердцем хорошие воспоминания. — Он даже чувствует приятное
волнение, зная, для каких недозволенных занятий использовалось это перо. И еще Дину
вдруг только сейчас становится ясно: Кас до сих пор относится к этому перу как к
части себя. Как сам Кас — партнер Дина в сексе, так же и это перо.
— Так как насчет искпедиции на Северный полюс? — предлагает Дин. — Ты, я и перышки?
Вчетвером? Пойдем погуляем в снегу.
***
Дин отправляет сообщение Сэму, чтобы дать ему знать, куда они идут: четыре квартала
до кофейни. Сэм и Сара тут же отвечают чередой взволнованных советов и указаний:
«Оденьтесь потеплее», «Напишите, как только дойдете туда», «Пообещайте, что только
четыре квартала», «Идите не спеша», «Если через пятнадцать минут от вас не будет
вестей, мы начнем разыскную операцию».
«Это правда всего четыре квартала, ребята, — отвечает Дин. — Четыре МАЛЕНЬКИХ
квартала». Но он прилежно соглашается на все их взволнованные просьбы. Хотя потом
оказывается, что Дин и Кас переживают друг за друга так же, как Сэм и Сара за них
обоих: еще до того, как они выходят за дверь, Кас проверяет всю одежду Дина вплоть
до носков, чтобы убедиться, что тот тепло укутан. Дин делает то же в отношении Каса
и как следует распушает его черный жилет (свежевыстиранный, спасибо Саре, но, по
мнению Дина, слишком свалявшийся). Дин настаивает на том, чтобы Кас надел свою
самую теплую куртку и самую толстую из новых шапок и помогает ему обмотать вокруг
шеи два шарфа.
Но, когда они выходят из дома, все усилия себя окупают. На улице непередаваемо
красиво. Снегопад — такой, какой прилипает к каждой ветке, к каждому столбу и к
каждому дорожному знаку, превращая весь мир в до боли прекрасное произведение
искусства. Каждая веточка на дереве покрыта аккуратной снежной глазурью, на
подоконнике каждого окна скопилась серповидная снежная насыпь, каждый кирпичик
разукрашен уникальным орнаментом из художественно налипшего на его неровности
снега. И снег идет до сих пор. Вокруг потрясающая красота. И редкое умиротворение.
Машин нет вообще — эту улицу еще не расчистили. Но какой-то добрый самаритянин
убрал лопатой снег с тротуара, так что идти легко. Расчищенная дорожка даже
достаточно широкая для двоих. Дин продевает руку Касу под локоть, и они шагают бок
о бок в тишине.
Кас смеется.
— Ну, да. Особенно эта часть, раз уж ты ее упомянул. Дин, серьезно… — он делает
паузу, останавливает Дина и поворачивается к нему лицом. — Что бы ни случилось,
каждый день дорог, — говорит он. — И я не только секс имею в виду, хотя и его тоже.
Но мне дорого все. Даже если окажется, что у нас осталось мало времени…
— Эй, ну-ка, отставить эти разговоры! — перебивает Дин. — Ты только что чудесным
образом выжил! Всего два дня назад! И еще как минимум месяц работаешь на волшебной
воде Хавасу! Если не два. Давай будем оптимистами, ага?
Дин вздыхает и тянет Каса к себе за рукав. Они снова потихоньку начинают идти
вперед.
Кас кивает.
— Это всегда занимает мои мысли. Я не собирался об этом заговаривать, но… мне надо
будет завтра позвонить доктору Клайну и переназначить обследование. И поэтому… В
общем, да, я о нем думаю. Но правда, Дин, я говорю серьезно… — Он поворачивает
голову и смотрит на Дина. — Каждый дополнительный день — это такой подарок!
— Ну что ж, — говорит Дин твердо. — Если даже один дополнительный день так хорош,
подумай, какой будет ночь! И завтрашний день. И день после этого.
Кас улыбается.
— Теперь так, — говорит Дин, к этому моменту уже беззастенчиво смеясь. — Я поменял
на нем рингтон, пока ты сушил феном свое перо. — Кас вопросительно смотрит на него,
и Дин пожимает плечами. — Песня показалась подходящей. И «Ти-берд» рифмуется с
"free bird", правда?
— Свободный Ти-берд, — смеется Дин. — В тот момент идея показалась удачной. Да и
сейчас кажется. Но, в общем, это твой телефон, и он звонит. Ответишь?
Кас наконец начинает рыться по карманам, пока телефон играет «Лети высоко» в
четвертый раз.
— Наверное, это мой начальник, — говорит он, наконец выудив телефон из кармана. В
ответ на озадаченный взгляд Дина он напоминает: — С заправки. У меня же есть
работа, забыл? Формально я до сих пор там трудоустроен. Они знают, что до конца
года я в отпуске по нетрудоспособности, но в праздники всегда не хватает людей.
— Он пытается ответить на звонок, но держит телефон вверх ногами; Дин
переворачивает его для Каса и жмет на кнопку «Ответить». Наконец Кас отвечает
загадочным: «Алло, это я, на своем птичьем телефоне, хотя, строго говоря, я не
птица».
Дин усмехается, качая головой, и они снова отправляются вперед. Они дошли до
нерасчищенного участка тротуара, где снег гораздо глубже, и Дин выходит вперед,
чтобы протоптать тропу, пока Кас занят звонком. Кас держится сзади, идя по следу
Дина и слушая в трубку, что ему говорят.
«Я совсем забыл про его работу», — думает Дин. Пока он прокладывает тропу в снегу,
он немного наклоняет голову вбок, пытаясь незаметно подслушать, о чем у Каса
разговор. Но со стороны Каса там в основном тишина.
Теперь даже невероятно вспоминать о том, что Кас пытался работать на полную ставку
прямо во время химиотерапии…
Дин стискивает зубы. Он знает, что со всем этим придется разбираться. На следующей
неделе все начнется сначала: новый раунд страховых документов, документов о
нетрудоспособности, доплат и ежегодной франшизы… Что бывает, когда заканчивается
покрытие нетрудоспособности? Сможет ли Сэм как-то продлить его еще на год?
Участвует ли Колорадо в этой новой продленной программе государственной помощи? А
Канзас? Положено ли Касу хоть какое-то медицинское обслуживание?
Но, что гораздо важнее, им предстоит следующий цикл лечения. Рак же так просто
никуда не денется, правда? Касу придется сделать новые снимки (которые должны были
быть сделаны вчера, но по понятным причинам отложились), потом сходить на прием к
доктору Клайну, и потом они получат… новость, какой бы она ни была.
Дин с головой уходит в эти тревожные мысли и не сразу замечает, что Кас больше не
идет за ним. Обернувшись, Дин обнаруживает, что Кас остановился в нескольких шагах
позади. Он стоит неподвижно под падающим снегом с прижатым к уху телефоном и даже
заткнул пальцем в варежке другое ухо и закрыл глаза, как будто изо всех сил
сосредоточился на том, что ему говорят. Дин спешит к нему, вдруг уверенный, что это
вовсе не начальник с заправки.
— Это точно? — говорит Кас, когда Дин подходит ближе. — Вы уверены? — Поравнявшись
с ним, Дин кладет руку ему на плечо услужливым жестом поддержки — хотя по поводу
чего, он не знает. Кас открывает глаза и смотрит прямо на Дина удивленным, даже
непонимающим взглядом своих голубых глаз.
— Хорошо. Обязательно. Обязательно, — говорит он. — Я позвоню вам, когда вернусь.
— Он несколько оцепенело добавляет «спасибо» и завершает звонок. И смотрит тупо на
свой телефон с выражением потрясения на лице.
Эрон.
— Что? Почему? — не понимает Дин. — А, потому что… потому что обследование
отложилось, из-за кровотечения? Он перенес визит?
— Нет, отменил его, — говорит Кас. — Он позвонил, чтобы отменить визит… потому что…
оказывается, доктор Флагерти уже послал ему мои снимки. Оказывается, снимки,
которые делают для проверки на кровотечение в брюшной полости — такие же, какие
делают для проверки на опухоли. Ты знал? — Кас кратко смотрит на Дина, потом снова
на свой телефон, как будто сможет почерпнуть какой-нибудь полезный совет из его
черного экрана. — Они и верхний отдел туловища проверили, на предмет нет ли
кровотечения в легких, и такие же снимки мне бы сделали для проверки на метастазы в
легких… Это оказались такие же снимки, какие мне уже собирались делать, только их
сделали на день раньше — представляешь? — Он рассеянно смотрит на занесенный снегом
тротуар перед собой. — И даже анализы крови мне сделали те, что требовались. Они
уже были назначены, и в лаборатории подумали, что их надо сделать сразу, и…
сделали.
В воздухе повисло напряжение. Кажется, что весь мир замер, и даже деревья и кусты
наклоняются ближе, чтобы послушать; даже горы затаили дыхание.
— И? — говорит наконец Дин. Его едва хватает на то, чтобы произнести одно это
слово.
— Он сказал, что дальнейшее лечение обсуждать не нужно, потому что дальнейшее
лечение не требуется. Мои легкие чистые. И лимфоузлы выглядят нормально. Все
выглядит хорошо. И маркеры в крови в норме.
Легкий порыв зимнего ветра проносится над их головами, сбивая с заснеженных ветвей
вихрь ледяных снежинок, искрящихся на свету. Дин не может оторвать взгляд от Каса.
Ледяные кристаллы легко кружатся вокруг лица Каса, как брильянтовый ливень, как
аура, как какой-то небесный ореол, и Кас говорит:
***
В заснеженном городке среди высокогорных лесов, зимой, разыгрывается миниатюрная
сценка: двое людей обнимаются на пустой улице в снегопад. Они там совсем одни — две
маленьких фигурки на фоне молчаливого пейзажа. В остальном улица заброшена. Весь
городок притих; дневной свет кажется бледным и тусклым, оттого что пробивается
сквозь облака падающего снега. Снег падает здесь так же, как падал веками,
тысячелетиями: он спускается вниз клубами тяжелых снежинок, ложится шалью на
отдаленные холмы, покрывает деревья. Он устилает крыши домиков и машин, пока не
начинает казаться, что людей здесь вообще никогда не было. Здесь всегда был только
снег, только деревья, только их толстые зимние белые шубы, только горы, молчаливо
стоящие на туманном горизонте. Среди этого безвременья две фигурки кажутся
бесконечно маленькими, когда стоят так, обхватив друг друга руками, среди падающего
снега. Какие бы звуки они ни издавали (смех? или это всхлипы? а может быть, и то и
другое?), они не разносятся далеко — весь звук поглощается тихой пеленой падающих
снежинок. Какой смысл в этих объятиях? Зачем они? Какая разница, продлится ли одна
человеческая жизнь чуть меньше или чуть дольше, когда в любом случае это всего лишь
мгновение ока? Деревья тянут свои безмолвные ветви к небу как всегда, горы
недвижные стоят на страже как всегда, а человеческая жизнь — лишь искра пламени,
вспыхнувшая на миг. Здесь — и уже нет.
Но две фигурки все равно смеются и радуются, все равно обнимаются, все равно
целуются. Еще год вместе, или два, или десять отчего-то кажутся им значительнее,
чем весь лес, значительнее, чем даже горы. Получить даже немного времени — для них
подарок больше, глубже, обширнее, чем весь мир.
Дин долгое время не может оторваться от Каса. Ему совершенно не стыдно, когда он
обнаруживает, что плачет. Как и Кас.
Горсть снега, которую он стряхнул с плеч Каса, такая легкая и пушистая, что Дин не
может удержаться и залепляет остатками Касу в нос, и потом не может перестать
смеяться, видя удивленное выражение на лице Каса.
— Добро пожаловать в мир живых, Ти-берд. Холод. Жара. Еда. Сон. Секс. Все это. Все
это без конца. На годы. Еще на годы и годы! — Дин протягивает руку в варежке,
планируя снова отряхнуть плечи Каса, но Кас вдруг с абсолютно невозмутимым видом
поднимает руку и как бы невзначай швыряет горсть снега прямо Дину в лицо.
Потом Кас находит гораздо более эффективную стратегию: бросить более крепкий снежок
прямо в ветку дерева над их головами, так что на Дина осыпается мини-лавина снега.
И на Каса заодно тоже.
***
Дин наконец вспоминает про Сэма с Сарой и второпях посылает им сообщение. Десять
минут спустя, когда Дин и Кас стоят в очереди в кофейне, оба еще не отдышавшиеся
после игры в снежки и в эйфорическом неверии в свое счастье, снаружи с заносом
тормозит Импала, поднимая за собой шквал снега, и в кофейню с поздравлениями и
смехом заваливаются Сэм с Сарой. Все испытывают такой подъем, что даже бариста
интересуется, в чем дело. Пятнадцать минут спустя они уже сидят, сгрудившись за
уютным круглым столиком в углу, потягивая из кружек горячий сидр с пряностями,
выданный им бесплатно благодаря баристе и ее боссу.
Сэм кипит от восторга; он все зовет Каса «светлячком Гранд-Каньона» и вскоре уже
предлагает тосты за «нашего светлячка» с таким энтузиазмом, что Дин начинает
подозревать, не подлил ли он себе алкоголя в сидр. Сара не унимается, с восторгом
рассказывая про свое предчувствие, что это случится («Я знала, я просто знала!»).
Дин даже ощущает, что все это для него уже слишком — оттого, как будущее вдруг
развернулось перед ними до горизонта, у него уходит почва из-под ног. И Кас тоже,
похоже, в шоке.
— Я не смел надеяться, — говорит он, когда они наконец немного успокаиваются после,
наверное, шестого тоста «за светлячка» от Сэма. — Я думал, что еще один раунд
химиотерапии будет точно, а может, и радиации тоже. Я готовился к наихудшей
новости, когда понял, кто звонит.
Сара отвечает:
— А я этого ожидала, на самом деле. Не хотела сглазить, поэтому ничего не говорила,
но… ты хорошо выглядел в последнее время, Кас.
— Знаешь, — говорит Дин, — я мог бы поклясться, что потеря пятнадцати фунтов только
за последний месяц, тошнота через день, не говоря уже о кровотечении из всех
отверстий и о том, что он чуть не умер два дня назад, это не совсем «хорошо
выглядел».
— Но откуда ты могла это знать? — спрашивает Сэм. — Откуда такое предчувствие?
— Есть два отдельных набора симптомов, — говорит она наконец. — Один набор — это
симптомы самого рака: боли определенного типа, отказ определенных органов,
отечность. И есть симптомы просто от химиотерапии, не связанные с раком: тошнота,
потеря волос, проблемы с кожей, малокровие и усталость, даже кровотечения.
— Так ты хочешь сказать, — произносит Кастиэль медленно, — что у меня были симптомы
от химиотерапии, но не раковые?
Сара кивает.
— В последнее время да. То есть это, конечно, не точная наука, потому что симптомы
во многом пересекаются. Но… не знаю, иногда у меня просто есть предчувствие. И в
твоем случае у меня было чувство, что снимки будут чистыми. — Она добавляет с
немного озадаченным видом: — Я даже думала, что мне это чудится. Потому что… ну,
потому что ты ангел. Я думала, что, может быть, вообразила себе сама, что тебе
лучше, просто потому что подсознательно ожидала, что тебе будет сопутствовать
какая-то удача свыше.
— Я думаю, моя ангельская природа — тут скорее минус, — говорит Кас. — Я вообще не
был уверен, что химиотерапия возымеет какой-то эффект. Некоторые лекарства на меня
не действуют, помнишь?
— Но химия влияет не на мозг, — продолжает Сара. — Химия влияет на все тело, и у
тебя были классические побочные эффекты от нее. Тошнота, потеря волос, малокровие —
это все симптомы ее действия. Это означает, что деление клеток прекратилось, что и
есть задача химии. Остановить деление раковых клеток. Если клетки слизистой стенок
кишечника перестают делиться, и клетки волосяных фолликул, и костного мозга — а
именно отсюда происходят тошнота, потеря волос, малокровие, — то это признак того,
что все идет по плану и клетки опухоли наверняка тоже перестали делиться. Грубый
метод, весьма тяжелый для организма, но именно так работает химиотерапия. — Она
добавляет, пока они все усваивают сказанное: — Кас, ты знаешь, какие у тебя были
маркеры в крови? Я не видела последние результаты.
Сара смеется.
— Да. АФП, ХГЧ, ЛДГ. — Сэму и Дину она объясняет: — При тестикулярном раке
повышаются определенные маркеры в крови. Клайн отслеживает их еженедельно. Примерно
с месяц назад маркеры Каса пошли вниз — медленно, но в верном направлении. Но
последнюю пару анализов я еще не видела.
— Я должен забрать все результаты из госпиталя завтра, — говорит Кас. — Бумажную
медицинскую карту, как они это называют. Эрон посоветовал мне получить копию на
руки, чтобы я мог… — он делает паузу, — наверное, хранить ее для сравнения. Как
сказал Эрон, раковых пациентов наблюдают в течение пяти лет, прежде чем заключить,
что они полностью здоровы, так что я должен всегда иметь эту карту при себе. Чтобы
у врачей, которые будут меня наблюдать в дальнейшем, было с чем сравнивать. Через
пять лет ее можно убрать, но он говорит, что выбрасывать ее не нужно.
И никаких поездок в Денвер. Никаких троп для передвижения ползком на полу мотеля,
никаких ночей нескончаемой тошноты на полу ванной. Только… жизнь.
Кас кивает. Сара озадаченно смотрит на Сэма, потом наклоняется к нему и бормочет
что-то едва слышно. Дин улавливает только «…его крылья?» Сэм наклоняется, чтобы
прошептать что-то в ответ.
— А… но… разве он не может просто залечить свои корни перьев? — шепчет она Сэму.
Дин с Касом переглядываются.
Она пытается говорить тихо, но ясно, что она не понимает, в чем проблема, и Дин
вспоминает, что они пока не объяснили Саре, как именно у Кастиэля повреждены
крылья. Он уже подумывает сменить тему разговора — на грустном сейчас, после таких
чудесных новостей, зацикливаться совсем не хочется. Но Кас заговаривает сам.
— У меня были повреждены корни перьев, Сара, — объясняет он. — Несколько лет назад.
Мои маховые перья были сожжены, когда меня выкинул из Рая другой ангел. Это длинная
история, и того ангела больше нет, но… в общем, у меня больше нет небесного
могущества. Как ты, наверное, заметила. Поэтому я не могу сам себя вылечить. И дело
в том, что без определенных перьев я не могу и запасти могущество. А чтобы вылечить
корни, оно нужно.
— Помнишь, что было написано в шестой главе? — спрашивает ее Дин. Сара кивает: она
потратила большую часть вчерашнего дня, согнувшись над «Физиологией ангелов» и
завороженно листая ее, — кажется, медик в ней оценил содержимое книги. (Дину тогда
пришло в голову, что это и есть в некотором роде книга по медицине. Медицинский
текст об ангелах.) Дин напоминает Саре: — На то, чтобы вылечить корни перьев, нужна
энергия, и при поврежденных корнях он не может отрастить новых перьев… но перья ему
нужны, чтобы эту энергию запасти. Такая вот безвыходная ситуация.
— Прости, я знаю, что, должно быть, упускаю что-то, — говорит она. — Для меня все
это пока ново, не забывайте. Но судя по тому, что написано в этой книге и что вы
мне вчера рассказали, ангелам приходится черпать энергию из небесной сферы, так?
— Кас кивает. Сара продолжает: — Но человеческие души — сами по себе источники
энергии. По крайней мере, так сказано в книге. Разве это… не одно из главных
отличий людей от ангелов? Люди обладают энергией в душе, а ангелы впитывают ее
извне?
— Где я неправа? — спрашивает Сара, глядя по очереди на Сэма и Дина. — Я в чем-то
ошибаюсь, да?
— Я… не знаю, — говорит Кас медленно. — Если честно, мне это даже в голову не
приходило. — Он смотрит в свой сидр с задумчивым выражением. — То есть у меня же
никогда раньше не было души, очевидно… и я не знаю ни одного другого ангела, у
которого бы она была — я и про свою-то всего два дня назад узнал. Я давно
чувствовал, что что-то изменилось, но не знал, что это душа! И у меня пока не было
времени обдумать, какие возможности это открывает. Использовать энергию души… — Он
делает паузу. — Когда ты так рассуждаешь, Сара, это кажется очевидным решением, но…
— Он кладет руку на грудь, расправив пальцы, как будто пытается почувствовать свою
душу где-то глубоко внутри. — Это безусловно правда, человеческие души обладают
огромной энергией. Энергией, которую иногда можно черпать для определенных целей.
— Погоди, — говорит Дин, вдруг озаренный мыслью. — Ты мог… ты мог использовать
энергию чьей-то чужой души?
— Я думал об этом с самого начала. Я испробовал много чего, пока был сам по себе:
святое масло, священный огонь, всевозможные заклинания, способы восстановить
благодать. Чего я только не пробовал. Всевозможные подходы… И я исследовал вариант
с использованием человеческой души, да. Но я отказался от этой идеи, потому что в
тот момент я думал, что понадобится перенести энергию чьей-то души в мою оболочку.
Переносить такую огромную энергию из одного тела в другое было бы безумно опасно.
Это и с ангельской благодатью-то сделать непросто, а с энергией человеческой души
может окончиться катастрофой. Понимаете, сам процесс переноса опасен.
— Но теперь переноса из одного тела в другое не требуется, — рассуждает Дин. — Душа
у тебя уже есть. Внутри. Тебе нужен только доступ к ней.
— Верно, верно… — говорит Кас. Он задумывается. — Если она уже в той же оболочке… и
ее лишь немного потревожить… может быть, достаточно будет немного изменить форму?
Слегка ее вытянуть в сторону крыльев? Или в сторону одного корня пера… Понятия не
имею, возможно ли это. И не знаю пока, как это сделать.
— Ладно, не будем с этим спешить, — говорит Дин. — Чтобы никакого риска взорвать
себя. И это приказ.
— Конечно, конечно, — соглашается Кас, кивая. — Но теоретически это может быть
возможно. — Он хмурится, раздумывая, и Дин практически видит, как он перебирает
свой мысленный каталог информации о душах и доступе к ним. — Может получиться, —
бормочет Кас. — Может… да… при правильной подготовке… придется потренироваться…
Может быть, потребуется время, осмотрительный подход… Обычно у таких молодых душ,
как моя, еще недостаточно энергии, но… судя по словам Чинди, может быть, она уже
достигла нужной кондиции… Знаете, существуют определенные заклинания формы, которые
могут помочь. Может быть, по одному перу за раз? И, наверное, стоит подождать
сезона линьки, прежде чем даже пытаться, и потом попробовать на одном корне пера.
На это потребуется время и практика. И тщательное изучение вопроса сначала, но…
может быть? — заканчивает он неуверенно.
***
Саре приходится отговорить их от возбужденных планов сейчас же рвануть обратно в
Канзас (Сэму не терпится взяться за исследование вопроса), начать эксперименты над
Касом по использованию энергии души, или даже немедленно возобновить охоту.
— Эй, я пока еще ваш врач на дому! — вмешивается Сара. — И должна напомнить вам,
что хоть у Кастиэля больше и нет рака, он только недавно закончил химиотерапию. Ему
еще нужно поправиться. Набрать вес, отрастить волосы, восстановить силы. Не говоря
уже о том, что вам обоим тоже нужно отдохнуть. — Она смотрит на Дина с Сэмом. — Я
вам назначаю еще несколько дней отдыха здесь — как минимум до Нового Года, — прежде
чем отправляться в очередной длинный переезд. Потом, может быть, мы все можем
вернуться к обычной жизни, но даже тогда вам, ребята, нельзя перенапрягаться еще
как минимум месяц. Вам всем нужно восстановиться, прежде чем браться за какие-то
трудности. Включая эксперименты!
***
Этой ночью сон Дина снова изменяется.
Следуют долгие мгновения тишины. Дин смотрит, сидя на коленях на краю уступа и
заглядывая за край обрыва на озеро внизу.
Кастиэль подлетает к Дину, выбрасывает вперед переднюю лапу с когтями, хватает его,
и они взмывают в небо.
Дин просыпается и обнаруживает, что Кас обнимает его сзади. Одна его рука лежит у
Дина на поясе, другую он подсунул под шею Дина. Обе его руки подергиваются во сне,
и Дин знает, что ему снится полет.
***
Следующим утром Дин и Кас просыпаются поздно. Их будит Сара около одиннадцати утра,
осторожно постучав в дверь с кружками свежего кофе в руках.
— Вы в приличном виде? — спрашивает она перед тем, как открыть дверь. — Я не хочу
ничего прерывать.
— Я не бываю в приличном виде, — отвечает Дин, пока Кас сонно шевелится рядом. — Но
мне нужен кофе. И мы прикрыты, если вопрос об этом.
— Мне все равно надо проверить ваше самочувствие, — говорит она. — Я пообещала
доктору Флагерти, помните? Мне положено следить за вашим здоровьем до конца недели.
Уже почти полдень, и я обещала, что буду проверять ваш пульс по утрам. Надо было и
вчера это сделать, но вы оба были такие уставшие! — Она передает им кофейные
кружки, затем садится на край кровати, чтобы проверить их пульс.
— Я вполне мог бы проспать еще целый день, — бормочет Кастиэль, и Дин кивает,
потягивая дымящийся кофе.
После этого она сосредотачивается на пульсе Каса, держа его за запястье и глядя на
секундомер на телефоне.
— Черт, — говорит она через несколько секунд. — Сбилась со счета, прости. Придется
начать снова.
Кас настаивает:
Сара вздыхает.
— Этот, — говорит она Дину, кивая на Каса, — всегда чересчур проницательный. Всегда
замечал, когда я волновалась за другого пациента…
— Но о чем ты волнуешься сейчас? — настаивает Кас. — Доктор Клайн снова звонил?
Воздух вокруг Дина становится морозным. Дин смотрит на Сару — она вяло
отнекивается:
— Слушайте, там все нормально, — говорит Сара. — Честное слово, я не увидела ничего
плохого. То есть я уже говорила Сэму, что результаты гистологии были немного
странные, я уже давно об этом упоминала… Нет, Дин, погоди, я же сказала, тебе нужно
отдыхать — не беги хотя бы! Я еще не померила твой пульс!
Дин уже спешит вниз по лестнице босыми ногами, в одной футболке и пижамных штанах.
Он в момент оказывается внизу; Кас торопится за ним. На диване сидит Сэм, и точно:
перед ним разложена карта Каса — большая толстая папка на кольцах, которую они
забрали вчера из госпиталя, полная заметок о циклах химиотерапии, результатах
анализов, наблюдений медсестер и назначений врачей. Это тот набор документов,
который Кас должен хранить пять лет. Они уже видели его части, конечно, но никогда
еще не видели все собранное вместе. Сэм читает что-то в самом конце папки.
— Что там? — вопрошает Дин, подходя к нему. Сэм вздрагивает и захлопывает папку.
— Не уверен, — говорит он. — Может, и ничего. Наверняка ничего. Ничего. Не думаю,
что это что-либо меняет. Просто…
Сэм глядит на него секунду, потом кивает и медленно подвигает папку к нему. Кас
садится на край дивана, подтягивая папку ближе, и пытливо смотрит на Сэма.
— Результаты анализов, — говорит Сэм наконец с явной неохотой. — В конце. В разделе
«Гистология». Думаю, тебе самому стоит взглянуть. Составить независимое мнение.
Дин, прекрати паниковать… — (Дин тревожно переминается с ноги на ногу, кусая уголок
ногтя.) — Все в порядке, правда, Кас здоров. Это просто один из старых результатов.
Кас бросает на Сэма еще один пристальный взгляд, затем раскрывает большую папку на
коленях и пролистывает к закладке «Результаты анализов».
— И я ведь читал это, — говорит Сэм, вдруг оживившись. — Я читал результаты твоей
гистологии, Кас, еще давно, читал подробно, как и Дин. Но мы не видели снимков! У
нас была только расшифровка, но это полная карта, и видишь, на следующей странице
есть цветные копии слайдов — я вчера доплатил за полноцветные версии всего, чтобы у
тебя остались оригиналы в высоком разрешении…
Дин знает, что он не врач. Он ни черта не понимает в «гистологии» или в том, как
должны выглядеть клетки, но картина на снимке выглядит знакомо. Ужасно знакомо.
Черные нити.
— Это Тьма, — говорит Дин очень тихо. (Кас рядом сидит абсолютно неподвижно.)
— Это… это Тьма. Тот вирус, который она вызывает… та болезнь выглядела точно так
же.
— Это только на первом снимке, — говорит Сэм тихо. — Если просмотришь их все, ты
увидишь, что только изначальная опухоль так выглядела.
— Да, — подтверждает Сэм. — И его удалили. Так что больше в тебе этого нет.
Следует мертвая тишина: Кас, Дин и Сэм втроем смотрят на глянцевый снимок мелких
черных нитей.
— Что это значит? — спрашивает Сара тихо. — Мы думали, это просто необычно
выглядящий некроз. Но… вам, ребята, знакома эта картина?
Отвечает ей Кас.
— Сила уровня Бога… — стонет Дин. — Кроули же так сказал, да? Сила уровня Бога. Но
это же не значит, что это обязательно Бог!
У Сары теперь совсем недоуменный вид. Сэм шепчет ей, пытаясь объяснить:
— Мы думали, рак Каса был от Бога. Но… похоже, он не от Бога вовсе.
— Многие пациенты думают, что это божье наказание, — шепчет она в ответ.
— Вы… встречали… Бога? — повторяет Сара медленно. — В смысле… фигурально выражаясь?
— И у нас были причины полагать, что мой рак мог быть от него, — добавляет
Кастиэль. — Хотя это было очень странно… я никак не мог найти в этом логику. И
теперь, когда я узнал, что Бог наградил меня душой, я все эти последние дни просто
не мог понять, почему он послал мне и рак, и душу.
— Но рак не от Бога, так что забудь про всю эту теорию, — говорит Дин. Он больше не
может выносить вид этого снимка, слишком уж он убийственно знакомый. Дин машинально
поднимается на ноги и начинает шагать туда-сюда, расчесывая рукой волосы. — Рак от
Амары, — повторяет он, пытаясь это осознать. — Он от Амары… а вовсе не от Чака… Рак
был от Амары…
— Ох черт, мы должны были догадаться… — говорит Сэм. Дин перестает ходить и смотрит
на него, и Кас тоже поднимает глаза. Сэм поясняет: — Что бы ни вызвало рак, оно
было темным! Мы же об этом знали! Мы видели своими глазами! В тот раз, когда Кроули
пытался извлечь его из Каса, помнишь? Мы ведь только тогда и смогли мельком увидеть
его природу… — Он умолкает.
— В комнате стало темно, — говорит он, потирая лоб. — Темно. Там стало темно. Как я
не обратил внимания?
— Темно? Была темнота? — спрашивает Кас. Тон у него удивленный, и Дин вспоминает,
что Кас потерял сознание в результате эксперимента Кроули и не видел той странной
разорвавшейся вспышки черноты, заполнившей библиотеку. Кас говорит: — Я полагал,
что, если Кроули коснулся источника рака, должна была быть вспышка света. Было бы
райское сияние. Что, белого света не было?
— Я должен был заметить! — говорит он. — Черное облако дыма с сажей — это же ее
визитная карточка! Так Амара выглядела, когда только появилась в самом начале! Как
облака черного дыма! Как мы не заметили?
— Ну, нас всех тогда сбило с ног, — замечает Кас. — Я даже беспокоился, что вы
могли получить сотрясение мозга. Неудивительно, что на какие-то вещи вы не обратили
внимания.
— Нет, я должен был заметить, — говорит Сэм. Он явно не собирается давать себе
спуску. — Сила Бога всегда светлая. То есть я же неспроста весь день зову Каса
«светлячком», правда? Тропа-то Светлого ангела… потому что ангелы несут свет. Бог
несет свет.
Кас сидит, приложив руку к груди; его взгляд стал рассеянным — такой же погруженный
в себя вид был у него вчера, когда он думал о своей новой душе, расправив на груди
пальцы, как будто пытался ее почувствовать.
— Да. Да, — говорит он. — Все сходится. Так и есть. Логично. Это согласуется с тем,
что я чувствовал все это время. Я только не понимал до сего момента. Но рак всегда
ощущался как что-то темное… как темнота, разъедающая меня изнутри. Почти как…
чужеродное вторжение. Но в то же время была эта искра света, искра… это сложно
объяснить. Источник света, который разрастался. Это было семя новой души. — Он
делает паузу, потом добавляет: — И сейчас я понимаю, что эти два ощущения были из
разных источников. Они всегда ощущались независимо. Я давно должен был понять, что
на меня оказали влияние две разных силы, а не одна.
— Ну, мы все равно мало что могли с этим поделать, — замечает Сэм. — В любом
случае, как только рак прижился, он превратился в смертную проблему. Кас, ты же
говорил, что пробовал святое масло, да? — Кас кивает, и Сэм говорит с видом
некоторого облегчения: — Ну ладно. По крайней мере мы не пропустили какое-то
очевидное лекарство. Полагаю, Амара просто… привела его в действие? А потом он уже
жил сам по себе. — Кас снова кивает, и Сэм заключает: — Тогда, полагаю, мы ничего и
не могли сделать иначе.
— Но за что? — спрашивает Сара. — То есть хорошо, конечно, знать, что не Бог послал
ему рак, но… с чего этой Амаре награждать Кастиэля раком? Это был какой-то ответ на
акт Бога? Чего она добивалась?
— Может быть, чтобы твоя душа выросла побыстрее? Посадить семя, а потом наградить
тебя страшным смертным испытанием, чтобы ты… не знаю, быстрее «воодушевился»?
— Я думал об этом, и я уверен, что Чак посадил в меня душу, когда в последний раз
видел меня в том баре. Я тогда что-то такое почувствовал… И они с Амарой тогда еще
враждовали, правда же? Сомневаюсь, что они как-то согласовали свои действия.
— Да эти двое не смогли бы согласовать своих действий, если бы вся планета от этого
зависела, — соглашается Дин. — Это вообще чудо, что они чертово солнце не потушили!
Готов поспорить, ни один из них не поинтересовался, что другой делает с Касом.
Может быть, Кас и «воодушевился» быстрее, но я ни за что не поверю, что эти двое
это спланировали.
— Но тогда… с чего вообще подсаживать ему рак? — спрашивает Сэм в недоумении.
— Зачем Амаре это делать? Просто из вредности? Чтобы отомстить Касу? Но… за что?
Кас, она имела что-то против тебя лично?
Сэм возражает:
— Но разве она не отнеслась к тебе в конце почти по-доброму? Ты говорил, она даже
хотела сделать тебе подарок. Разве это не она вернула маму в качестве подарка?
Зачем воскрешать маму, но пытаться убить Каса?
— Что? — не понимает Сэм, и они с Касом оба смотрят на Дина. Но Дин больше даже не
видит их: он вспоминает Чинди и их краткий разговор за Завесой о его матери.
«О да, ваша мать, — сказала Чинди. — Она уже давно планировала этот свой побег из
Рая. Она умница: выбрала момент, когда все отвлеклись на тускнеющее солнце. Но ее
быстро разыскали и вернули».
— Я все эти месяцы думал, что маму прислала Амара, — говорит Дин. Он все еще на
ногах, но больше не ходит туда-сюда: теперь он смотрит за окно на снег, вспоминая
тот странный эпизод с Амарой и Чаком месяцы назад. — Амара сказала, что хочет
сделать мне подарок, и потом появилась мама, так что я решил, что это он и есть. Но
Чинди мне сказала… сказала, что мама сбежала из Рая сама. — Он поворачивается и
встречает недоуменный взгляд Сэма. — Чинди сказала, что мама давно планировала
побег и сама выбрала этот момент. Момент, когда все в Раю были отвлечены
грандиозным спектаклем с тускнеющим солнцем. — Он умолкает на мгновение,
задумавшись. — И если это правда, тогда…
— Что означает, ее подарком была вовсе не твоя мать, — говорит Кас. В его голосе
появилась странная нота; он смотрит на Дина.
Дин умолкает.
Он смотрит на Кастиэля. Кас спокойно встречает его взгляд. На его губах даже виден
намек на улыбку, как будто он находит все это слегка забавным.
— У нее и должны быть немного темные подарки, правда же? — говорит Кас.
Кас продолжает:
— Я думаю, в любом подарке от Амары было бы что-то извращенное. Что-то темное. Даже
если у нее лучшие намерения. Так что, полагаю, даже если она хотела сделать для
тебя что-то хорошее, она могла просто по природе своей выбрать для этого… темный
способ, так сказать.
— Вы о чем, ребята? Я что-то не понимаю, — говорит Сэм, глядя на них по очереди.
— В чем заключался подарок? И какое отношение к этому имеет рак? Дин, что конкретно
Амара сказала?
— Она сказала... — отвечает Дин, и его голос выходит таким хриплым, что ему
приходится прочистить горло и начать фразу заново. Его лицо горит, руки дрожат, и
он не может оторвать глаз от Каса. — Э, она сказала, что даст мне то, что мне нужно
больше всего.
Какое-то время единственный слышный звук — это шептание зимнего ветра снаружи.
Кас поднимается, берет Дина за руку и отводит к дивану, где сажает рядом с собой.
Он зажимает трясущуюся руку Дина между своими ладонями. Дин оцепенело сидит рядом с
ним. Он думает о том, как плохо было Касу в прошедшие месяцы, обо всей боли и
тошноте, которую он вынес. Думает о Гранд-Каньоне, о том, как Кас давился кровью и
чуть не умер в том вертолете; о том, как он лежал обнаженный, весь в крови, такой
беспомощный и беззащитный на той больничной койке. Он думает про первую неделю в
начале декабря, про то, как Кас свернулся на кровати и ему было так плохо и больно,
что он не мог вынести даже прикосновения. Он думает о том, как Кас выпал из Импалы
на асфальт и его тошнило на обочине; думает о том, как Кас потерял сознание в
химическом мотеле и как кровь капала у него изо рта.
Обо всех операциях, о шрамах, о потере веса, о потере волос, обо всех тяжелых
ночах…
***
Сара настолько растерялась, что Сэм уводит ее прогуляться. Отчасти чтобы дать ей
время привыкнуть и рассказать ей кое-какие подробности, думает Дин, но отчасти явно
и затем, чтобы дать Касу и Дину время наедине.
Какое-то время Дин и Кас сидят на диване. В конце концов Кас встает, ласково тянет
Дина за руку, пока тот тоже не поднимается на ноги, ведет его наверх и укладывает
на кровать. Дин слишком потрясен, чтобы даже снять одежду; они ложатся поверх
покрывала, прямо в одежде и в носках, и Кас натягивает сверху плед. Долгое время
они молча лежат рядом, Дин в объятии Каса.
— Знаешь, в ее защиту надо заметить, что Амара понятия не имеет, что такое смертные
страдания. Она вполне могла воспринимать это как нечто совершенно тривиальное.
Попробуй взглянуть на это ее глазами, — продолжает он. — Для Амары — да и для Чака,
я подозреваю, — шесть-семь десятилетий смертной жизни — это мгновение ока,
мимолетная прелюдия к бесконечному существованию после смерти, которое, я думаю,
они и воспринимают, как основную жизнь. Я часто задумывался о том, что, может быть,
этот смертный мир — для них всего лишь игровая площадка. Почти как видеоигра, в
какие, я видел, ты играешь, Дин. Когда ты играешь в игру, ты переживаешь о том, что
случится с ее героями? Ты переживаешь, что они страдают? Для тебя это не
реальность, это ничего не значит. Мне кажется, и они смотрят на смертный мир
похожим образом.
— Нет. Существа вроде Амары и Чака… — они не понимают, что для нас, остальных,
означает смерть. Для них это тривиальная перемена. Смена состояния, как вода,
обращающаяся в лед или пар. Уверен, Амара вообще не продумала этот аспект. — Кас
снова делает паузу, задумавшись, и его руки сжимаются вокруг Дина. Чувствуется
перемещение воздуха, мягкое нависающее тепло; Дин закрывает глаза и поворачивается
лицом в плечо Каса, наслаждаясь ощущением крыльев. Кас говорит: — Скорее всего, она
лишь увидела, что у нас есть потенциал быть вместе, и увидела… как этого можно
достичь. А тот факт, что этот путь включал страдания, скорее всего вообще не пришел
ей в голову. А если и пришел, она могла воспринимать это как нечто… естественное,
положенное и даже неизбежное. В конце концов, мрак и страдания — это ее родной
язык. Она только такое существование и знает. И наверняка не представляла себе, как
иначе можно вызывать… — Кас начинает гладить Дина рукой по шее, — …привязанность и
любовь, кроме как через какой-то мрачный путь, через страдание. — Он думает
несколько секунд, потом добавляет: — Может быть, она даже полагала, что я умру. И
что ты останешься с утратой. Но это тоже вряд ли было для нее важно.
— Но… если она полагала, что ты умрешь… как ты выжил? Из-за вмешательства Хавасу?
Дин лежит, уткнувшись Касу в плечо, но слышит улыбку в его голосе, когда Кас
отвечает:
— И Чак, и Амара вечно забывают об одном явлении. Вечно его недооценивают, а оно
обладает большой силой. — Дин немного отстраняется, чтобы посмотреть на него, и Кас
спокойно встречает его взгляд. — Они должны были выучить этот урок уже давно, но
это каждый раз удивляет их.
— Ты, — говорит Кас. — Ты, Дин. И Сэм. Сара. Доктор Клайн. Доктор Флагерти.
Парамедики, которые помогли нам в Гранд-Каньоне. Все эти люди в больницах…
ассистенты, которые работают на медицинских аппаратах, люди, которые натренировали
кота, работники лабораторий, ученые. Люди, которые придумали запасать кровь. Джоди,
и Клэр, и Алекс. — Он набирает воздуху и добавляет: — Химиотерапия. Люди, которые
ее придумали, испытали и создали клиники как у доктора Клайна.
— Люди… — повторяет Дин.
Кас кивает.
— Это случилось из-за Амары, — поправляет его Кас. — И не смей винить себя. Кроме
того, что я тебе только что говорил? Ты спас меня, Дин. Амара полагала, что я умру.
А ты, Сэм и все остальные не дали этому случиться. — Следует долгая пауза, пока Кас
изучает лицо Дина. Потом он говорит: — И в конечном итоге, знаешь, оглядываясь
назад… не могу сказать, конечно, что мне понравилось болеть раком. Но нельзя
отрицать, что из этого родилось нечто поистине чудесное.
Дин смотрит на него. В его голубые глаза, взгляд которых такой откровенный и
прямой.
Кас говорит:
— Какой?
Дин начинает смеяться. Он ничего не может с собой поделать: это один из тех
моментов, когда если не засмеешься, то заплачешь, и его одолевает смех. Он смеется
все сильнее и сильнее, пока и Кас не начинает смеяться вместе с ним.
***
В канун Нового Года Дин и Кастиэль под бдительным присмотром Сэма и Сары проходят
несколько кварталов до маленькой центральной городской площади. Там, на углу
площади, находится отель Уэзерфорд — простое двухэтажное деревянное здание, над
балконом второго этажа которого подвешена гигантская искусственная шишка, увитая
тысячами белых огоньков. Сэм решил, что им всем непременно нужно посмотреть на
шишку. Дин не уверен, какой именно у них план, но и Каса, и Сару разбирает
любопытство, и как только они добираются до площади, оказывается, что там в разгаре
праздничное гуляние. Под шишкой собралась на удивление большая толпа. Играет
музыка, и тут же продают горячий шоколад, сидр и кофе (зачастую разбавленный
изрядным количеством плохоскрываемой выпивки). Поддатая толпа хором поет
шотландский новогодний гимн, не попадая в ноты. Похоже, толпа в основном состоит из
местных, и это дружелюбное сборище: здесь собрались все заядлые лыжники, походники
и велосипедисты, которые оказываются местными бизнесменами, владельцами магазинов,
автомеханиками и учителями. И врачами. Кажется, что на площади собрался весь город:
Дин с удивлением натыкается на доктора Флагерти с его женой — профессором местного
университета и парой застенчивых ребятишек; несколько минут спустя они встречают
одного из парамедиков из вертолета; после этого — медсестру из отделения скорой и
баристу из кофейни. (Похоже, это и впрямь маленький город.) Все они приветствуют
Дина и Каса крепкими объятиями, и все, кажется, искренне рады хорошим новостям,
которые Кас получил от доктора Клайна.
Сэм, однако, забраковал все планы, включающие длительное нахождение Дина и Кастиэля
на холоде снаружи: он уже умудрился (бог знает какой ценой) забронировать им
маленький столик в чайном магазине на углу, откуда прекрасно видна шишка, висящая
практически над головой.
Отсюда открывается прекрасный вид на шишку. Дин берет Каса за руку под столом, и
Кас сжимает его руку в ответ.
«Новый год», — думает Дин. Это кажется дерзкой мыслью. Целый новый год
разворачивается перед ними. Сначала можно будет заняться крыльями Каса —
проработать вариант с душой громовержца, который предложила Сара. Потом, если с
этим все получится, можно будет вернуться к охоте — и, если Кас полностью
прокачается до своего статуса громовержца, это очень многое упростит! Может быть, с
охотами получится разбираться так быстро, что у них даже появится время дома. Дину
приходит в голову, что можно даже построить на земле бункера каркасный домик.
Ничего экстравагантного, просто двухэтажный коттедж. Там можно оборудовать пару
спален… было бы здорово иметь настоящую спальню, правда же? С окнами, которые
заносит снегом, и с деревом снаружи, на которое снег будет падать… Или можно
завести дом в Денвере… и ездить туда к Саре… Уж хорошо бы у Сэма с Сарой все
сложилось. Сэм давно уже заслуживает счастья в жизни, и Дин понимает, что готов
даже переехать, лишь бы у Сэма все было хорошо.
Черт, да может, завести дачку прямо здесь, во Флагстаффе? Почему нет? Это такой
милый городок… Можно будет взять Каса в Гранд-Каньон, спуститься к тому озеру…
Дин думает о том, как отец хотел, чтобы Сэм покатался на мулах. Думает о маме. О
том, как она пыталась улизнуть из Рая, одна, только чтобы сказать своим сыновьям,
как она ими гордится и как любит их, сказать Дину, чтобы он был счастлив.
— Дин, — произносит Кас, сжимая его руку в ответ. Дин смотрит на время, думая, что
Кас хочет обратить его внимание на шишку: и точно, уже почти полночь. Осталось
полторы минуты. Вся толпа гудит в предвкушении.
Но Кас хочет что-то сказать. Он подвигается чуть ближе на скамье, снова сжимает
руку Дина, наклоняется и говорит тихо:
— Этот прошедший год… — Он мнется и начинает снова: — Этот прошедший год был для
меня и худшим, и лучшим одновременно. Но в следующем году, если у меня сохранится
ремиссия, мы столкнемся с тем… — Он снова делает паузу. — Мы столкнемся с тем, что
жизнь вернется в норму. Во всяком случае, в то, что вы, охотники, считаете нормой.
Ты снова начнешь охотиться вместе с Сэмом. Я бы с удовольствием вам помогал,
конечно, как и всегда, но… в общем, ты уделил мне столько времени и внимания за эти
прошедшие месяцы, и… теперь, когда мы знаем, что Амара приложила ко всему этому
руку… — Кас делает жест, указывающий между собой и Дином, словно прослеживая
невидимую связь между ними. — Я для себя давно все решил, но я понимаю, что тебе,
может быть, нужно все это обдумать. Я знаю, что для тебя это был очень странный
год, и я надеюсь, ты не чувствуешь… что тебя к этому вынудили или каким-то образом
подвели обманом. В общем, я только хотел сказать, если ты хотел бы на время
вернуться к тому, как все было…
— О нет, — отвечает Кас, немедленно подняв руку к карману. — Вовсе нет, нет, совсем
нет, — говорит он, одной рукой прижимая к груди перо Дина, другой снова сжимая его
руку. Большая шишка снаружи начинает медленно опускаться, мерцая праздничными
огнями, пока часы, закрепленные на балконе, отсчитывают назад время. Толпа,
набившаяся в чайный магазинчик и стоящая снаружи на площади и прилегающих улицах
начинает хором отсчитывать: «ДЕСЯТЬ! ДЕВЯТЬ! ВОСЕМЬ!» Но Кас бросает на шишку лишь
рассеянный взгляд — он едва замечает шум вокруг. Пока толпа скандирует «СЕМЬ!
ШЕСТЬ! ПЯТЬ!» он прижимается ближе к Дину и говорит: — Мне абсолютно все равно,
какую роль сыграла в этом Амара; мне важно лишь, что мы прошли через это. Но я
просто хочу, чтобы ты понимал…
Толпа доходит до «ОДИН!!!» — и все начинают кричать «С НОВЫМ ГОДОМ!» Позади них Сэм
и Сара забываются в долгом, глубоком поцелуе. Кругом трубят праздничные пищалки,
над Дином и Касом разрывается хлопушка с конфетти, и сотни кусочков блестящей
бумаги осыпаются им на головы. Кас, не обращая на все это внимания, заканчивает
фразу:
— Ну так вот, когда часы бьют двенадцать, — объясняет Дин, — не принято толкать
перед партнером речь о том, что ты отойдешь и дашь ему больше свободы.
Сорок пять секунд спустя (это получился один из таких поцелуев) они отрываются друг
от друга со сбившимся дыханием.
— Понял… — говорит Кас, немного ошеломленный. Его глаза приобрели более темный
оттенок — этот насыщенный водянистый голубой, так что при взгляде в них кажется,
что падаешь в глубокое синее море. Дин наклоняется, планируя поцеловать Каса снова,
но в процессе этого перемещает руку и забирается пальцами под обезьянью шапку
Каса — и замирает. Кожа Каса ощущается иначе. На его голове появился тонкий мягкий
пушок.
Дин бережно снимает с Каса шапку и проводит рукой по его голове. Да, пушок. Он едва
заметен — лишь редкий, тонкий слой мягких черных волос, едва проросших. Он еще
неравномерный — они только-только появляются… но с последнего сеанса химии прошло
уже две недели, так? Дин в изумлении снова проводит рукой по голове Каса, и Кас,
следя за его взглядом, тоже поднимает к голове руку. Его глаза в удивлении
расширяются.
— И последнее. Насчет этой ерунды, что мне якобы нужна свобода. Чтобы дать мне
время. Так вот: без шансов, Кас. Плевать мне на Амару. — И говоря это, Дин
понимает, что это правда. — Она, небось, думала, что мы проведем вместе неделю,
после чего ты свалишься замертво и исчезнешь без следа — и на этом все. Очень в ее
духе было бы решить, что мне нужно это. Может, у нее и такое представление о
подарках, но ты подарил мне гораздо лучший подарок: ты остался в живых. И вообще…
— тут Дин делает паузу, берет Каса за обе руки и намеренно стискивает их. Он
чувствует, как Кас сжимает его руки в ответ. Кас смотрит на него блестящими
глазами, и Дин продолжает: — Я говорил тебе это уже не раз, Ти-берд, и буду
повторять до тех пор, пока ты не усвоишь: ты только держись.
Конец
Комментарий к Глава 52. Ты только держись
Фото:
Тропа Кастиэля: http://tiny.cc/8qtkcz
Каменный уступ (на переднем плане): http://tiny.cc/7stkcz. Это место из
повторяющегося сна Дина.
Ну вот и все. Далее следует послесловие автора о том, как писалась эта вещь, — я
перевела и его, так как это само по себе довольно интересно.
Если работа вам понравилась, оставьте комментарий — даже если вы прочли ее сильно
позже публикации. Это всегда важно и автору, и переводчику. Спарроу писала этот
роман полтора года, и на перевод у меня ушло больше полугода. Комментарии —
единственный способ понять, стоил ли труд потраченного времени и стоит ли
переводить еще.
Дорогие читатели, это был самый сложный фик, что я когда-либо писала, и я очень
благодарна вам за то, что вы прочитали его до конца.
Это мое обычное послесловие «Материалы и методы». Уже не часть истории, а просто
традиционный для меня способ завершать работу. Привычки ученого сложно искоренить,
и мне всегда кажется, что нужно написать о том, как создавалась работа, на случай,
если кому-то это интересно. Так вот, несколько моментов:
Я понимала с самого начала, что это очень тяжелая и сложная тема, которая в силу
жизненных обстоятельств для многих читателей будет личной. Кажется, мои фанфики
становятся все более мрачными. (Меня периодически спрашивают: «Когда ты снова
напишешь что-нибудь забавное вроде "Своей комнаты"?» Когда-нибудь, будем
надеяться…) Я думала, что уже достигла предела мрачности с фиком «В огонь», в
котором Кас таки умирает, но думаю, что этот фанфик в каком-то смысле даже хуже.
Универсальная угроза. И я выбрала рак как наихудшую из проблем, с которой они могут
столкнуться. Многие читатели спрашивали, был ли у меня личный опыт, связанный с
раком. В моем возрасте ответ может быть только «конечно». В частности, у моей
сестры, которая перенесла две серьезных онкологии подряд, у обеих бабушек, у
коллеги с работы, которая пошла на МРТ из-за болей в бедре и полчаса спустя вышла с
диагнозом рака поджелудочной в терминальной стадии, и еще у одного коллеги, который
получил диагноз прямо во время написания этого фика и сейчас на радиации. Многие
специфичные медицинские подробности также почерпнуты из моего опыта работы в
больницах (давным-давно я работала в области здравоохранения).
Мне пришла в голову и другая мысль: если Бог таки есть, то рак должен считаться
фундаментальным изъяном в его творении. Рак — это неизбежный итог многоклеточной
жизни: любой организм любого вида заболеет раком, если проживет достаточно долго.
Рак — это то, чем все заканчивается, если раньше не умрешь от чего-то другого. Как
Бог мог такое допустить? Это выглядит таким вопиющим недостатком в мироздании, и
мне показалось, что это и есть самая тяжелая проблема, с которой мальчики могут
столкнуться. Поэтому я написала фик про рак.
Если говорить о механике писательства, тема рака привела к тому, что это получился
мой первый и единственный фик, написанный в настоящем времени. («Дин говорит»
вместо «Дин сказал» и т.д.)
Но я все же считала себя писателем в прошедшем времени. Первые восемь глав этого
фика, подводящие к откровению про рак Каса, были изначально написаны в прошедшем
времени. Но в процессе написания восьмой главы я как раз прочитала прекрасный
роман, написанный в настоящем времени, и наконец решила, что для некоторых историй
оно уместно. И поняла, что мне хочется, чтобы рак в моей истории ощущался как очень
реальная, срочная, неотложная проблема, как будто он разворачивается прямо в
реальном времени. И я подумала: вот для таких сюжетов и нужно настоящее время!
Поэтому я переписала первые главы в настоящем времени и продолжала писать в нем.
Большой сюжетный поворот, скрывающийся за мелким. Как только я поняла, что Дин
сейчас все неправильно интерпретирует, я намеренно решила скрыть основной сюжетный
поворот (рак Каса) за отвлекающим маневром (женщина Эрин оказывается мужчиной
Эроном). Это еще один детективный прием, который я когда-то почерпнула у известной
детективной писательницы Дороти Сэйерс. Дело в том, что читатели умные и ожидают
сюжетных поворотов, поэтому зачастую активно ищут, в чем будет заключаться
следующая неожиданность. Но если дать им относительно мелкий и простой сюжетный
поворот, то они (иногда) расслабляются и думают, что «нашли его». И тогда их можно
удивить сильнее, когда раскрывается второй поворот. Но сделать такое непросто,
потому что первый, легко предсказуемый поворот должен быть органичен. Он должен
согласовываться с мотивацией героев и развитием сюжета. В этом случае путаница с
Эроном/Эрин органично связалась с принятием Дином собственных бисексуальных
склонностей и чувств к Касу, так что я решила, что это сработает. Но по крайней
мере один читатель почуял рак с самого начала, и по крайней мере двое беспокоились
за здоровье Каса в целом.
Каково же было мое удивление и как же мне было приятно, когда так много людей
продолжило следить за историей после злополучной девятой главы. По-моему, всего три
человека сказали мне, что перестанут читать, и как минимум двое из них появились в
комментариях к более поздним главам со словами «Пришлось вернуться и узнать, чем
все кончится». (Только один читатель прислал мне искренне рассерженный комментарий
по поводу отсутствия меток. И я понимаю, правда, и это решение далось мне непросто.
Я ответила на комментарий честным объяснением о том, почему соответствующих меток
нет, пожелала этому человеку всего хорошего и поблагодарила за то, что он дочитал
до этого момента.)
Но мне оказалось очень трудно решить, когда раскрыть влияние Амары. Я никогда еще
не писала истории, где столь ключевое откровение было бы в последней главе, и
сомневалась, что это удачное решение, поэтому пыталась вставить его ранее, но
получалось каждый раз плохо. Под конец фика главы иногда выходили с недельными и
даже месячными задержками, и две самых длинных задержки были связаны с моей
попыткой радикально переписать то, когда раскроется участие Амары. По ряду причин в
итоге я оставила этот сюжетный поворот на самый конец, когда с раком уже покончено
и все знают, что Кас в порядке. Но я по-прежнему сомневалась, так что финальная
задержка перед 52 главой была связана с кардинальным переписыванием версий, в
которых Сэм находит черные нити на снимках ДО ТОГО, как Кас узнает о своей
ремиссии. (Для этого пришлось переписать очень много, так как это повлияло на то,
когда они получают карту Каса, что, по разным причинам, потянуло за собой момент
приезда Сары и повлияло на развитие отношений Сэма и Сары и т.д.)
Но в конце концов я вернула все обратно, потому что оказалось, что фанфик принимает
совсем уж суицидальный тон, если Дин начинает винить себя за действия Амары (то
есть за рак Каса), все еще думая, что Кас умрет. Стало очень сложно удерживать Дина
от отчаянных, радикальных, суицидальных порывов. Зная-то Дина. Так что после
шестидесяти часов переписывания я вернулась к тому, с чего начала: к тому, что
откровение про Амару раскрывается в последней главе. И так оказалось даже хорошо:
последний неожиданный сюжетный поворот, как раз когда кажется, что остался только
сентиментальный конец.
Много ангста в первой половине фика происходит из того, что Кас справляется с
химиотерапией совсем один. Признаюсь, это было написано на основе личного опыта и
особенно одного тяжелого момента в 2015 году. Опуская медицинские подробности,
скажу только, что я была очень больна во время зимней метели. Я была совсем одна и
на самом деле выложила себе путь ползком до ванной (я делала это несколько раз, и
это стало прототипом дорожки из подушек, которую Кас готовил себе в химическом
мотеле). Мне нужны были лекарства, и мой врач отправил рецепт в ближайшую аптеку,
которая находилась в миле от моего дома. Но снегоуборочная машина застряла в начале
нашей улицы и ее саму занесло, и я поняла, что не только не смогу выехать на своей
машине в такой снег, но и даже скорая ко мне, если что, не проедет, потому что весь
наш район нерасчищен. Я живу одна уже много лет и привыкла обходиться сама, но в
тот момент я поняла, что мне придется пройти милю в снегу по колено в зимнюю
метель, с температурой, когда я едва могла стоять на ногах, потому что рядом никого
не было. Я должна была сделать это сама.
Поэтому при планировании этого фика я много времени посвятила истории Каса, тому,
что именно и когда именно ему нужно было сделать: как он получил диагноз один, как
один пережил операции, как один справился с первыми тремя циклами химиотерапии.
Езда, работа, рецептурные лекарства, оплата лечения — все детали. Ему очень нелегко
пришлось, бедняге. Этот фик почти полностью написан с точки зрения Дина (с одним
исключением, о котором ниже), но, надеюсь, было ясно, какое облегчение и
благодарность испытал Кастиэль, когда наконец смог положиться на помощь Дина и
Сэма. Кас ненавидит быть обузой и не хочет, чтобы его видели слабым и больным, но в
то же время возможность опереться на Дина (буквально и фигурально) стала для него
огромным облегчением. Неспроста он приобретает привычку постоянно держаться за Дина
рукой и укрывать его крылом, когда они лежат вместе.
Некому отвезти домой. Первая помощь, которую Дин предлагает Касу, это подвезти его
до дома (до мотеля). У этой сцены тоже есть предыстория. Однажды в 2015 году, когда
я должна была записаться на процедуру в больнице (связанную с одним из моих
подозрений на рак), врач спросила, кто заберет меня с процедуры. Процедура включала
использование седативного препарата, и меня не могли отпустить домой одну. И
оказалось, что такси или Убер тоже не подходят, потому что нужно, чтобы кто-то
завел тебя домой. Когда я объяснила, что меня некому забрать, врач сначала даже не
поверила. Оказалось, что это большая проблема. Врач стала узнавать у медсестер про
«ту службу, которая отвозит людей домой». Никто из них не мог вспомнить телефон
этой службы, так что им пришлось идти и искать его в каких-то бумагах. Все это
заняло довольно много времени. Я тем временем сидела и ждала в фойе.
У меня никогда раньше не было творческого кризиса. Но с этим фиком он меня настиг.
В общем, моя замотанность работой очень замедлила написание этого фика. Но второй
причиной творческого кризиса, конечно, было то, что это просто очень эмоционально
тяжелая история! Она заставила меня взглянуть в глаза собственным страхам по поводу
своего здоровья и остро напомнила мне о моей собственной изоляции. При написании
прошлых фиков мне удавалось публиковать главы регулярно по пятницам, и я даже
гордилась тем, что пишу быстро и без перерывов, но с этим фиком о расписании
пришлось забыть. И я чувствовала себя виноватой каждый пятничный вечер! Тяжелее
всего работа шла в середине фика, когда Дин и Сэм помогают Касу справляться с
химиотерапией. В конце утомительного рабочего дня было просто ужасно тяжело сесть и
начать писать о том, как плохо бедному Касу и как переживает Дин, и пытаться
провести их через те самые травмирующие обстоятельства, которые, я боялась, вскоре
предстояли мне. И каждый раз, написав сцену о том, как Дин поддерживает Каса, я
вспоминала о том, что меня поддержать некому.
Так что привет, творческий кризис. Но я с ним справилась в итоге. Спасибо читателям
за терпение.
Роль Сэма
Многие читатели положительно отметили то, что и Сэм оказался Кастиэлю таким хорошим
другом. Но ведь КАК ЖЕ ИНАЧЕ? Эта тема всегда присутствует в моих фиках про Дина и
Кастиэля: союз неполон без Сэма!
Также казалось логичным, что именно Сэм возьмет на себя большую часть исследований
по медицине — он обычно больше склонен к чтению, — а значит Сэм будет больше
общаться с медицинским персоналом. И мне захотелось, чтобы Сэм стал вести длинные
разговоры с «ночной сестрой» и между ними завязалась дружба. Сначала я не думала,
что это будет Сара (Сара уже появлялась в предыдущих историях Спарроу — прим.
пер.), но несколько читателей сразу попросили, чтобы ночная сестра оказалась Сарой,
и это вдруг показалось мне вполне логичным. Я уже решила, что события в этом фике
происходят в том же мире с тем же ангельским каноном, как и в моих предыдущих
историях. В них во всех фигурирует «Физиология ангелов» авторства Кнута Шмидт-
Нильсена, во всех есть мотив (явный или неявный) о том, что истинное обличье
ангелов похоже на драконье. Поэтому я подумала: пусть в этом мире будет и Сара.
Должна же она быть где-то, даже если в каких-то историях мальчики ее не встречают!
Возвращение Каса-дракона
И это же привело меня к ключевой сцене, где появляется Кас-дракон. В этом фике два
эмоционально поворотных момента: первый — когда оказывается, что у Каса рак, и
второй — в паре глав про Каньон/Завесу, где появляется Кас-дракон.
Глава про дракона получилась интересной в том плане, что от нее было ощущение
радости, триумфа, почти счастливой концовки, несмотря на то, что у Каса все еще
оставался рак! Эмоциональный тон фанфика в этом месте меняется, даже хотя проблема
рака еще не решена. Именно там мы узнаем, что у Кастиэля есть душа, что у него есть
надежда на жизнь после смерти, а также что Дин и Кас — родственные души. Но дело
еще и в том, что мы видим изумительный драконий облик Каса. Его величие и
эффектность и даже присущий ему юмор совершенно меняют настроение истории.
Названия глав
Название каждой главы — это цитата чего-то, что Дин говорит Кастиэлю на протяжении
этой главы (за исключением первой главы, в которой Каса еще нет, но даже там это
фраза Дина о нем). Конечно, все названия глав — это способы Дина сказать «Я тебя
люблю», не обязательно произнося сами эти слова.
Но Дин их произносит
И потом Дин говорит «Я тебя люблю»! Никогда ни в одной моей истории Дин раньше не
говорил этих слов. И я всегда думала, что он добровольно не сказал бы их ни при
каких обстоятельствах. Он проявляет свою любовь иначе — поступками и поведением, —
но обычно не говорит этого прямо. Но в этом фике он оказался в ситуации, когда это
получилось естественно. Это удивило даже меня: я не планировала, что он скажет это
Касу — во всяком случае, не такими прямыми словами, — но когда Кас чуть не умер,
Дин просто выпалил их сам. Это один из тех случаев, когда герой делает что-то по
собственной воле.
Ты только держись
Что подводит меня к названию истории. Это, конечно, еще один способ сказать «Я тебя
люблю». Ко мне почти сразу пришла идея, что эмоциональный путь этого фика будет
заключаться в том, как Дин и Кас все больше готовы держаться друг за друга и делать
это открыто. Эта фраза и ее вариации повторяются в фике многократно, и их значение
меняется. Первое упоминание — это когда Дин говорит Касу перестать держаться (когда
Дин и Сэм находят Каса во Флагстаффе, Кас сгребает Дина в долгое объятие, и Дин,
хотя втайне ему это очень нравится, еще стесняется физических контактов). После
этого эти слова начинают менять смысл. Сначала их смысл физический: Дин приказывает
себе держать полусознательного Каса в химическом мотеле и поощряет Каса взять его
за руку вечером в постели. Позднее эти слова означают «держаться за жизнь», когда
Кас оказывается при смерти на тропе Светлого ангела, отпускает руку Дина, и Дин
вынужден умолять его «держаться». И, наконец, в конце фика эта фраза означает
держаться друг за друга эмоционально, как партнеры: финальная фраза фика — это по
сути просьба Дина: «пожалуйста, держись за меня всегда».
Флагстафф и Гранд-Каньон
Вот ведь шутка. Когда я начинала писать этот фик, я никогда не бывала на юго-западе
страны, не была во Флагстаффе и не видела Гранд-Каньона. Но мне нравится, когда
какие-то драматичные события происходят в национальном парке. В моем более раннем
фике «Забытый» фигурирует парк Гранд-Титон, а в «Полете» парк Зайон. (В истории «В
огонь» фигурирует гора Шаста — это не национальный парк, но там очень красиво!)
Иногда мне кажется, что я пишу серию про национальные парки, и, если у меня когда-
нибудь дойдут руки до серии книг, которую я планирую, действие там будет
происходить в национальных парках, где живут сверхъестественные существа.
В общем, я загорелась идеей о том, что центральные события этого фика произойдут в
Гранд-Каньоне. Это было решено с первой главы. В то время я жила на восточном
побережье. В результате первого из причудливых совпадений через три месяца после
начала работы над этим фиком я получила работу во Флагстаффе! И сейчас я сижу в
кофейне во Флагстаффе — в той самой, куда Дин с Касом приходят в снегопад под конец
истории. Я впервые попала в Гранд-Каньон, примерно когда писала главы про
химиотерапию. С тех пор я была там раз пять. Вскоре я узнала о том, что в Гранд-
Каньоне даже есть тропа Светлого ангела (я об этом не знала)! И о том, что местные
племена рассказывают легенды об огромных мифологических птицах, которых называют
громовержцами. И о том, что навахо верят в «демона, пожирающего души» по имени
Чинди. И о том, что хавасупаи поклоняются озеру сине-зеленой воды на дне каньона, в
котором, по легендам, обитает какой-то водяной дух. И каждый день я вижу здесь
воронов.
Все эти сюжетные элементы легли на свои места с удивительной точностью, как будто
сцены писались сами. А потом жизнь начала подкидывать дополнительные детали. Когда
я написала сцену, как Каса заносят в гостиницу «Светлый ангел» и кладут у камина, я
не знала, есть ли в этой гостинице камин (тогда я видела ее только снаружи).
Внезапное озарение, что у Каса не только есть душа, но и что ангел с душой — это
«громовержец», пришло ко мне как гром среди ясного неба (ха), пока я писала ту
главу. Я тогда написала и опубликовала сразу несколько глав подряд. Пару дней
спустя я вернулась в каньон и на этот раз таки зашла в фойе гостиницы «Светлый
ангел». И оказалось, что там есть камин. И прямо над ним висит огромная картина…
птицы-громовержца! В Гранд-Каньоне много гостиниц, как и во многих других
национальных парках на юго-западе Америки, но гостиница Светлого Ангела —
единственная из виденных мной, где в фойе над камином висит картина, изображающая
громовержца. Мы все смеемся над сверхъестественными совпадениями, но это застало
меня врасплох. Мне уже и от обнаружения тропы Светлого ангела-то было не по себе.
Похожий момент был, когда я ходила вокруг госпиталя Флагстаффа, выбирая, где
уложить Дина в снегу — мне нужна была какая-нибудь удобная достопримечательность, и
я обнаружила, что единственная скульптура, имеющаяся там на улице, — это скульптура
ангельского нимба.
Весь сегмент фика про Флагстафф/Каньон написался сам собой, так что стало даже не
по себе. Временами этот фанфик заставлял меня пересмотреть свое понимание реального
мира.
Несмотря на все таинственные совпадения, в конечном итоге в этом фике Дин и Сэм не
находят никакого сверхъестественного решения. Всю середину фика они ищут волшебное
лекарство: какое-нибудь целительное заклинание, благодать, помощь Кроули, магию
Ровены… Ничто из этого не помогает. Единственное волшебное лекарство — это
заклинание Хавасу, но даже оно было ограничено строго вмешательством, связанным с
водой (это казалось логичным, ведь Хавасу — водяной дух), и не вылечило рак Каса.
Вместо этого его рак вылечили люди — самым обычным средством: химиотерапией. Так
что в конце именно химиотерапия, казавшаяся таким адом для Каса большую часть фика,
оказалась его спасением. Потому что ведь разве не это тема всего сериала? Что люди,
маленькие и слабые, со своими грубыми методами, могут повлиять на ход событий?
И еще мне хотелось оставить утилитарную мораль о том, что человеческая медицина
работает. Химиотерапия спасла жизнь моей сестре. Мы, маленькие люди с нашими
грубыми инструментами, с трудом отвоеванными у природы навыками и кое-как
разработанными лекарствами МОЖЕМ что-то изменить.
Мораль
Во всем фике события описываются с точки зрения Дина, и есть только одна сцена, где
повествование от этого отходит, и мы видим происходящее глазами некоего вездесущего
третьего лица: в конце 51 главы, когда Кас узнает, что у него ремиссия. Этот кусок
написан от лица ворона — ворон все еще рядом! (Я на самом деле вижу этого ворона во
Флагстаффе каждый день — он летает рядом с Торп-парком — для тех, кто знает город.)
Я не стала явно давать понять, что это ворон, и эту сцену можно интерпретировать
как угодно, но идея у меня была именно такая.
И это та сцена, где еще раз доносится мораль всей истории. Мы все умрем. Кто-то
раньше, кто-то позже. (Я вообще все последние полтора года боялась, что могу
умереть, даже не закончив этот фик! Я чувствовала огромную ответственность за то,
чтобы помочь Касу и Дину преодолеть все проблемы прежде, чем меня саму что-нибудь
выведет из строя. Не хочу излишне драматизировать — у меня в итоге все более или
менее в порядке — но это определенно занимало мои мысли.)
Бояться смерти нет смысла: она придет за всеми нами. И в каком-то смысле этот фик —
не о том, чтобы победить смерть, а о том, чтобы ее принять. Но более глубокая
мораль в том, что, даже хотя мы все умрем, получить время на этой планете — вообще
хоть сколько-то времени, хоть еще один день, — это самый большой подарок. Я
чувствую это каждое утро.
Этот фик — о том, что время друг с другом бесценно. Но для тех из вас, кто один и
чувствует себя одиноким (несколько человек писали мне об этом — о том, как им
хотелось бы «иметь то же, что есть у Дина с Касом»), скажу: не унывайте. Я сама
живу одна, я знаю, каково это, я каждый день встречаю одна уже многие годы, но я
все равно счастлива, просыпаясь каждое утро. Уже просто увидеть еще один рассвет,
еще раз позавтракать, выпить чашку кофе, съездить в парк (в любой парк, не
обязательно в Гранд-Каньон) и увидеть красоту природы, понаблюдать за птицами…
каждый день — это сокровище. И я начинаю верить в то, что я написала о воронах: что
ничто не проходит незамеченным, и мы никогда не бываем по-настоящему одни. Я все
больше чувствую, что за всем происходящим что-то наблюдает — не обязательно даже
что-то сознательное, но что-то сочувствующее, что-то, что пронизывает все деревья и
холмы. Когда Джаред начал свою кампанию «Ты не одинок», я, помню, даже посмеялась
над этим (подумала: «Вообще-то некоторые из нас действительно одиноки»). Но может
быть, это и правда.
С любовью,
Спарроу
Комментарий к Послесловие автора. Материалы и методы
Просьба: если вы знаете хорошего художника по Сверхам/дестиэлю, которому можно
заказать обложки к фанфикам, пожалуйста, напишите мне в личку.