Агафонов А.Ю. - Основы Смысловой Теории Сознания

Основы смысловой теории сознания
Автор: Агафонов А.Ю.
Рецензенты:
доктор психологических наук вице-президент РПО
профессор Р. В. Габдреев, доктор философских наук Заслуженный деятель наук РФ
профессор В. А. Конев (Самарский государственный университет), доктор
психологических наук член-корреспондент РАО профессор В. А. Петровский,
доктор психологических наук профессор Т. П. Скрипкина (Ростовский
государственный университет)
Агафонов А. Ю. А83 Основы смысловой теории сознания. - СПб.: Издательство

"Речь", 2003. - 296 с. ISBN 5-9268-0145-Х
В книге с привлечением обширного теоретического и эмпирического

материала анализируются проблемы сознания и связанные с ними особенности
познавательных процессов, описана методология исследования, представлены
основы смысловой теории сознания, разрабатываемой автором.
Книга адресована психологам, философам, всем, кто глубоко интересуется
феноменами человеческого сознания. ББК88.3 Издание подготовлено при
содействии Фонда поддержки СамГУ ISBN 5-9268-0145-Х (C)А. Ю. Агафонов, 2002
(C) Издательство "Речь", 2003 (C)П. В. Борозенец, обложка, 2003 ОГЛАВЛЕНИЕ
В. Аллахвердов. Скромное обаяние психологии сознания 6 От автора 10

Вместо вступления. Опыт осознания феномена сознания (вводный экскурс) 12
Часть1. МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СОЗНАНИЯ 17
Глава 1. Идеалы рационального знания, современная российская

психология и феномен сознания 19 Глава 2. Загадка происхождения сознания 29
Глава 3. О законах функционирования сознания 38 Глава 4. Проблемы
психологии сознания как теоретические аномалии 44
4.1. Аномалия познания 47

4.2. Аномалии восприятия 50
4.3. Аномалии памяти 54
4.4. Аномалия мышления 56
4.5. Аномалия свободной воли 58 Глава 5. Проблема определения
единицы анализа
психического в контексте истории психологии 60 Глава 6.

Принципы определения единицы анализа психического 79 Глава 7.
Смысл как единица анализа 87 Глава 8. Общее представление о
смысле 92 Глава 9. Об амодальности смысла 98
Часть II СМЫСЛОВАЯ ПРИРОДА СОЗНАНИЯ (базовые положения) 105
Глава 10. Психологическая модель реальности как смысловая проекция 107

Глава 11. Определения, следствия, комментарии 111
11.1. Плацебо как эффект проявления мнемического контекста 130

11.2. Установка как эффект проявления мнемического контекста 134
Глава 12. Проблема первоначал как неустранимая аномалия психологии

сознания 146
Часть III ПАМЯТЬ - БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ СЕМАНТИЧЕСКОЕ
ХРАНИЛИЩЕ 153
Глава 13.
Что хранит память? 155 Глава 14. Память: сохранение изменений

во времени 165 Глава 15. Законы памяти: эмпирические и рациональные
основания 187
15.1. Преамбула 187

15.2. Закон тотальной сохранности мнемических следов.
Структура бессознательного 190
15.3. Экспоненциальный мнемический закон 206
Часть ГУ В ПОИСКАХ СОЗНАНИЯ 217
Глава 16. Понимающее себя сознание 219 Глава 17. Сознавание и осознание
237 Глава 18. Закон превосходства фона 246 Глава 19. Специфика понимания в
мыслительном контуре сознания 260 Глава 20. Негативное и позитивное
понимание. Рефлексивный контур сознания 267
Вместо заключения 275 Н. Вересов. Послесловие 276 Именной указатель 283

Предметный указатель 286 "Семантическая удовлетворенность равна чувству
исполненного приказа".
О. Мандельштам СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ ПСИХОЛОГИИ СОЗНАНИЯ
Любезный читатель!
Перед Вами - редкая книга. Редкая по глубине идей, по сочетанию

изящества стиля и научной корректности изложения, а главное - редкая по
проблематике, ведь о сознании психологи обычно боятся писать. Для
сравнения: откройте любой учебник психологии и прочтите, что там сказано
про сознание. Хотя, впрочем, западный учебник можно даже не открывать, там
о сознании не сказано вообще ничего или, по крайней мере, не сказано ничего
внятного. Например, там говорится: сознание - это осведомленность о
чем-либо. Понятно? Муравей, спящий человек или компьютер о чем-нибудь
осведомлены? Ответ зависит строго от того, как трактовать, есть у них
сознание или нет: если есть, то могут, а нет - не могут. В общем, как в
рассказе С. Лема: сепульки - это то, что стоит в сепулькарии, а
сепулькарий - это место, где стоят сепульки. Какими же рассуждениями о
сознании нас порадуют отечественные учебники? Как правило, они сообщают нам
"уныло-советский тезис" (по удачному выражению В. П. Зинченко) о единстве
сознания и деятельности. Из этого тезиса делается грандиозный по своей
загадочности вывод: сознание, оказывается, отражает действительность и
регулирует деятельность. Мол, если сознание не регулирует деятельность, оно
не нужно, а если при этом не отражает реальность, то невозможно - ибо как
иначе оно способно управлять деятельностью? Читая подобного рода тексты,
иногда думаешь, что, может, лучше, как на Западе, вообще ничего не говорить
о сознании, чем сообщать абракадабру, пусть даже выглядящую вроде бы вполне
благопристойно.
Ну, во-первых, разве автопилоты, гравитационные силы или комары не
отражают реальность и не регулируют деятельность? Или надо признать, что у
всех у них есть сознание? Обычно отвечают: сознание - это высший уровень
отражения и регуляции, а Скромное обаяние психологии сознания
у комаров и автопилотов этого уровня нет. Но только не спрашивайте, что
это за уровень и чем отличается от других уровней. Ответить все равно не
ответят, но вдобавок пожурят за желание порассуждать на запрещенные темы.
Во-вторых, обычно все происходит строго наоборот: сознание часто мешает
отражать и регулировать - в экспериментальной психологии накоплено столько
данных об этом, что даже примеров приводить не хочется. Во всяком случае,
мозг принимает на порядок больше информации, чем человек способен осознать,
гораздо быстрее ее перерабатывает и - в отличие от сознания - практически
никогда ничего не забывает. Чем же, собственно, тогда занимается сознание?
Наконец, в-третьих, именно сознание побуждает людей совершать поступки,
противоречащие и здравому смыслу, и биологической целесообразности:
например, героически жертвовать собой, обливаться слезами от счастья или
художественного вымысла и даже упорно повторять одни и те же ошибки.
Сознание почти во всех психологических концепциях окутано таким
туманом, что большинство исследователей даже не рискуют размышлять на эти
темы. Тем отраднее, что А. Ю. Агафонов как в своей предшествующей
замечательной работе ("Человек как смысловая модель мира"), так и в этой
представленной сегодня на суд читателя книге в еще большей степени начал
энергично разгонять туман, окружающий все разговоры о сознании. Он не
пугается самых сложных вопросов: как сознание может сравнить свои
субъективные образы с реальностью, если реальность дана сознанию только в
виде субъективных образов? Как информация, попадающая в сознание, вдруг
приобретает смысл? Откуда и почему возникает сознание?
Вся трудность в том, что вопросы, которые касаются самих исходных
оснований наших знаний, обычно просто не подлежат какому-либо эмпирическому
исследованию. Ведь ни в каком опыте нельзя обнаружить, как сознание начинает
зарождаться, - в момент возникновения сознания его еще нет и исследовать
нечего. Здравый смысл своеобразно решает такие проблемы. Известен анекдот,
связываемый в исторической памяти с именем великого философа и не менее
великого психолога У.Джеймса. После его лекции об устройстве солнечной
системы к нему подошла маленькая старая дама и заявила, что у нее есть
гораздо лучшая теория: Земля - это блин, который покоится на панцире
гигантской черепахи. Джеймс вежливо спросил: "Если, сударыня,
Ваша теория верна, то объясните, на чем стоит эта черепаха?" "О, мистер
Джеймс, - ответила старая дама, - вы очень умный человек и задали хороший
вопрос. Но я знаю ответ: первая черепаха стоит на панцире второй, гораздо
большей черепахи!". "Но на чем же стоит эта вторая черепаха?" - задал
следующий вопрос Джеймс. И вот внимание: слушаем голос здравого смысла!
Старая леди торжественно вскричала: "Ничего не выйдет, мистер Джеймс! Там
дальше вниз идут одни черепахи!"
Можно посмеяться над старой дамой, но ведь наиболее частый ответ на
вопрос о происхождении сознания именно таков: там дальше вниз идет одна
физиология. Или еще менее понятное: само сознание дальше вниз так и идет.
Агафонов же не пытается всуе умножать черепах и четко показывает, в каком
направлении он ищет ответы на основные вопросы. Автор удивительно тонко
чувствует многие возникающие проблемы, удачно размещает их в
историко-психологическом контексте и, как правило, находит свой оригинальный
подход к их решению. Пусть не со всем им сказанным можно согласиться, пусть
перед нами еще не завершенная концепция сознания. Однако разве есть
где-нибудь завершенная?
Не буду пересказывать все те богатые идеи, которыми насыщена книга
Агафонова, и тем самым заранее лишать читателя удовольствия самому
разобраться в его построениях. Отмечу, тем не менее, показавшуюся мне очень
неожиданной идею о глубочайшей интимной связи сознания и памяти - то, что мы
осознаем, есть всего лишь воспоминание о настоящем (хотя сам автор скромно
уверяет, что эта идея далека от оригинальности). До сих пор хожу потрясенным
этой мыслью. Ужели Агафонов прав? Меньшее впечатление произвели на меня
сформулированные им законы. Так, "закон тотальной сохранности мнемических
следов", ло-видимому, не может быть по-настоящему эмпирически проверен, так
как содержит в себе вряд ли поддающийся измерению параметр, названный
интенсивностью следообразования. Экспоненциальный мнемический закон хоть и
является в какой-то мере парафразой утверждения М. Фуко, сделанного еще в
1913 г. (согласно Фуко, общее время заучивания ряда растет пропорционально
квадрату объема этого ряда), но все равно меня смущает. Ибо подобного рода
эмпирические законы очень неустойчивы при малейших изменениях материала,
предъявляемого для запоминания. Скромное обаяние психологии сознания
Впрочем, главное для А. Ю. Агафонова заключается в ином. Вот самый

важный постулируемый им тезис: смысл есть элементарная частица всей
психической реальности. А сознание - это аппарат понимания. Мы осознаем
(воспринимаем, помним и чувствуем) только то, что понимаем. Агафонов уверен:
" Человек, обладающий сознанием, не может не понимать. В связи с этим я
говорю об ощущении, восприятии, представлении, мышлении и даже эмоциях как о
процессах сознательного производства. И поскольку существует сознание,
неминуемо и понимание. Справедливо и обратное: где есть эффекты понимания
(например, во время сна со сновидениями), там можно констатировать
присутствие сознания. Понимание - самый родственный синоним сознания".
Из приведенной цитаты видно, что при всей оригинальности замысла
Агафонов еще не избавился от традиционного деления психических процессов на
ощущение, восприятие, представление, воображение и т. п. Это, на мой
взгляд, сковывает полет его мысли. Данная классификация логически абсурдна,
ибо построена по разным основаниям, неоднозначна, заведомо не полна (почему
в нее, например, не входит любимое автором понимание?), эвристически
бесплодна и т. д. Это членение постоянно критикуют даже ее приверженцы - их
волнует, что за анализом отдельных психических процессов пропадает взгляд
на психику как на целое. Дорогой Андрей Юрьевич! Откажитесь от этой
классификации - и Вы сразу почувствуете, насколько более логически
стройной, более выверенной станет вся Ваша концепция!
Потому беру на себя смелость давать совет автору, что он сам объявил
себя моим учеником. И сразу признаюсь: мне весьма лестно, что столь
талантливый ученый, никогда, к тому же, не присутствовавший на моих
занятиях, признает меня своим учителем. Надеюсь, данная книга также
приведет к тому, что кто-либо из молодых искателей истины, познакомившись с
ней и восхищенный ее логической стройностью и изысканностью изложения,
почувствует себя учеником Агафонова и начнет развивать свои собственные
уникальные построения.
Доктор психологических наук,

профессор В. М. Аллахвердов ОТ
АВТОРА
Уважаемый читатель! Книга, которую ты держишь в руках - плод моих

размышлений о феномене сознания. Плод не вполне зрелый, о чем я, впрочем,
уведомляю в названии. Единственное, что в некоторой степени оправдывает
меня, так это то соображение, что построение теории - дело всей жизни,
поэтому ни одна теоретическая конструкция не может считаться окончательно
завершенной. В процессе устранения научных аномалий порождаются
принципиально новые аномалии, которые стимулируют дальнейшее движение по
пути научного познания. По сравнению с оценкой пройденного пути более
существенным оказывается сам выбор направления поисков. Убежден: важно
выбирать такую дорогу, идя по которой ты можешь постоянно видеть горизонт.
А когда трудности в пути с тобой разделяют единомышленники, то тогда у тебя
не возникает мучительного вопроса "зачем?" и ты способен, как утверждал Ф.
Ницше, "выдержать любое "как". Я смею надеяться, что эта книга поможет
обрести мне, пусть и немногочисленных, попутчиков.
Данная монография отчасти является компиляцией моих старых работ, хотя
содержит и много нового материала. Скромность не входит в число моих
достоинств, поэтому читателю самому решать, прав ли я, утверждая, что книга
получилась с некоторой претензией на интеллектуальный шарм и со своим
особенным характером.
Пользуясь счастливой возможностью, выражаю благодарность Фонду
поддержки Самарского государственного университета и отдельно - его
необыкновенному председателю Шилову Юрию Егоровичу за помощь в подготовке
издания.
Слова искренней благодарности я также адресую доценту кафедры
"Математические методы защиты информации" СамГУ,
От автора
кандидату физико-математических наук Логинову Олегу Александровичу.

Его советы и помощь в процессе обработки экспериментальных данных были для
меня неоценимы.
Я испытываю осознанную необходимость выразить свою признательность
проф. Аллахвердову Виктору Михайловичу, хотя и затрудняюсь сказать за что
именно. Наверное, все-таки за то, что считаю его своим учителем, не
озадачивая себя тем, считает ли он меня своим учеником, ведь учитель это не
тот, кто учит, а тот, у кого учатся.
Очевидно, что эта книга не смогла бы увидеть свет, если бы не
предложение издательства "Речь", для меня столь же неожиданное, сколь и,
несомненно, лестное. Огромное спасибо за высокопрофессиональную работу -
всему коллективу издательства, персонально - его директору Янковскому
Леониду Вацлавовичу и главному редактору Авидон Ирине Юрьевне. Отзывы и
критические замечания буду рад получить по адресу:
443011, г. Самара, ул. Ак. Павлова, д. 1. Самарский государственный
университет, факультет психологии. E-mail: agafonov@ssu.samara.ru.
С уважением, А. Ю. Агафонов. Июнь,

2002 ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ. ОПЫТ
ОСОЗНАНИЯ ФЕНОМЕНА СОЗНАНИЯ
(вводный экскурс)
Кризис современной отечественной психологии выражается в размывании

предметной области науки, что сопряжено с нарастанием дифференциации
психологического знания. Стремительный рост числа локальных,
узконаправленных дисциплин грозит психологии утратой теоретического
единства.
Психология в настоящее время представляет собой фактически
естественную (опытную) науку, хотя де-юре проходит по ведомству наук
гуманитарных.
Одним из симптомов кризиса психологии является инфляция рационализма.
Обретение теоретической целостности психологического знания возможно
на пути создания общепсихологической дисциплины, предметом которой является
феномен человеческого сознания. Знание о сознании является ядром
теоретической психологии.
В интеллектуальной истории неоднократно предпринимались попытки
разрешения загадки происхождения сознания. Сознание предлагалось
рассматривать как механизм адаптации к изменению средовых влияний. При этом
возникновение сознания расценивалось как следствие биологической слабости,
так как роль приспособления к изменению условий существования, согласно
данной позиции, принадлежит инстинктивным механизмам. Неэффективность
работы последних послужила причиной порождения сознательных форм
активности. Сторонники другого подхода усматривали детерминанты
происхождения сознания в недрах социальной коммуникации: сознание
производно от совместной, общественно обусловленной, производительной
деятельности. Теологический взгляд на истоки человеческого сознания
базируется на догматах веры и потому не может быть рационально
реконструирован. Вместе с тем это не лишает данного варианта ре-
Вместо вступления 13
шения проблемы этической, эстетической или, например, эвристической

ценности. Но доказать или опровергнуть справедливость утверждений, которые
опираются на религиозные или теологические основания в пространстве
рационального знания невозможно.
Закон как "идентичное в явлениях" описывает логику функционирования
идеализированных (то есть не существующих в реальности) объектов. Только
благодаря этому закон является объяснительным инструментом, позволяющим
понять эмпирику.
Идеализированный объект существует только в рамках теории, поэтому
логические конструкции, гипотезы, законы, все то, что составляет онтологию
теоретического знания, приложимы только по отношению к нему.
Теоретическое описание сознания - это представление о сознании
идеального субъекта. Именно поэтому такое описание дает возможность понять
эффекты работы сознания эмпирического субъекта.
Автором предлагаются разные основания классификации законов: по
способу вывода, степени формализации, диапазону объяснительных
возможностей.
Построение теоретического знания - это процесс устранения научных
аномалий.
История психологии представляет собой направленный поиск первичных
единиц анализа психического. На разных этапах развития
научно-психологической мысли, в качестве единиц анализа предлагались:
"ассоциация", "ощущение", "функция", "гештальт", "рефлекс", "реакция",
"действие" или "живое движение", "установка", "схема", "архетип",
"переживание", "значащее переживание" и т. д. Выбор единицы анализа
определяет содержание и объяснительные возможности психологической теории.
Развитие представлений относительно единицы анализа обогащает науку новыми
экспериментальными и теоретическими данными, помогая лучше понять
многообразие проявлений психики.
Теоретическое представление о сознании должно включать в себя знание о
материале, структуре и функциях сознания.
Выбор единицы анализа носит произвольный характер и во многом зависит
от интеллектуальных пристрастий ученого. Вместе с тем этот выбор должен
соответствовать критериальным требованиям, которые призваны играть роль
методологических фильтров, ограничивающих сферу поисков. Предложено
считать, что в качестве таких требований могут выступать пять принци-14
пов определения единицы анализа психического: принцип неразложимой

целостности, принцип первичности психического материала, принцип
гетерогенности, принцип необходимого развития, принцип психологической
гомогенности.
В качестве единицы анализа человеческой психики предложено
рассматривать реальность смысла. Психика, включая сознание, имеет смысловое
содержание.
Амодалъность смысла - есть следствие анализа того факта, что мир
является узнаваемым для эмпирического субъекта, хотя в каждый момент
времени психические продукты уникальны. Вместе с тем их единственность в
актуальный момент времени не делает невозможным обнаружение, различение,
идентификацию, опознание, другими словами, процессы познания.
Основные положения теории сформулированы в виде трех базовых
постулатов, четырех определений и 17 следствий. Согласно принятым
допущениям, психика как идеально предназначенная эволюцией система познания
установлена на организме, а сознание как многофункциональный аппарат
понимания работает на памяти, если последнюю рассматривать в аспекте
сохранения информации.
Сознание всегда работает в актуальном режиме (на линии текущего
настоящего). Соответственно, содержание сознания - это содержание сознания
"здесь и сейчас".
Структуру текста сознания образуют познавательные контуры: аффективный,
сенсорно-перцептивный, контур представления, мыслительный контур и
рефлексивный контур. Познавательные контуры сознания есть формы
смыслообразования или частные виды понимания. Сознание оперирует смыслами.
Смысл в сознании формируется актом его понимания. Понимание - родовая
функция сознания.
Понимание в любом функциональном состоянии сознания неустранимо.
Непонимание всегда обнаруживается как осознанный результат акта понимания
непонимания (негативное понимание). Память запечатлевает и хранит смысл.
Явления памяти дифференцируются на бессознательные явления
(сохранение) и явления сознания (запоминание, узнавание, воспроизведение).
Бессознательное - это память в аспекте сохранения информации. Вместо
вступления
Процедуры понимания осуществляются только в рамках актуализированных

мнемических контекстов,
Если содержание сознания тождественно содержанию мнемического
контекста, - текст сознания не осознается (эффект неосознаваемого
мистического контекста).
Изменение в состоянии взаимодействия между сознанием и внешней
реальностью является необходимым условием сохранения осознаваемого
(явленного) содержания сознания.
Специфической характеристикой психического времени является
обратимость.
Отражение времени включает в себя необособимые друг от друга эффекты

отображения длительности, последовательности и одновременности.
Парадоксальная отнесенность событий прошлого и событий будущего к
прошлому и будущему времени, при их актуальной представленности в психике в
наличный момент времени - есть опознавательное свойство памяти как
психического феномена в отличие от других видов сохранения и
воспроизведения информации.
При сохранении всех мнемических следов, способность к их
воспроизведению зависит от отношения интенсивности следо-образования ко
времени интервала удержания следа в памяти (закон тотальной сохранности
мнемических следов). Человек помнит все, даже если не помнит, что помнит.
Структуру бессознательного образуют три мнемические зоны. В отношении
к воспоминанию (осознанию) эти зоны (зона открытого доступа, зона
частичного доступа, зона закрытого доступа) характеризуются разной степенью
доступности содержания памяти.
Зависимость между временем, необходимом для эффективного запоминания,
и объемом запоминаемой информации носит экспоненциальный характер
(экспоненциальный мнемический закон).
Сознание по своей функциональной природе есть самосознание, понимающее

себя сознание.
Факты сознания дифференцируются на осознаваемые и неосознаваемые
явления.
Содержание процессов сознавания (латентное содержание) сознанием не
осознается.
Процессы сознавания предшествуют эффекту осознания. Процессы

сознавания
участвуют в установлении конечного эффекта 16
осознания как результата принятого сознанием решения о необходимости

осознания.
Эффекты осознания фигуры определяются неосознаваемой семантикой фона
(закон превосходства фона). Человек в каждый момент времени сознает все,
хотя не все осознает.
Работа сознания в мыслительном контуре начинается с понимания
непонимания.
Рефлексивный контур сознания выполняет мнемическую функцию по отношению
к текущему настоящему. Позволяя помнить о настоящем, рефлексия реализует
понимание позитивного понимания, в каких бы формах последнее ни выражалось.
Содержание рефлексивного контура в каждый момент времени тождественно
содержанию активного познавательного контура сознания, поэтому рефлексивное
понимание неосознанно.
Рефлексивный контур сознания отвечает за субъективную очевидность
осознанных переживаний. Часть I
МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СОЗНАНИЯ Глава 1
ИДЕАЛЫ РАЦИОНАЛЬНОГО ЗНАНИЯ, СОВРЕМЕННАЯ РОССИЙСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ФЕНОМЕН

СОЗНАНИЯ
У науки, и в частности у психологии, в отличие от любой другой сферы

человеческого познания, есть одно несомненное достоинство - присущая ей
рациональность. Рациональные образцы знания, технологии логических
обоснований, конструирование идеальных объектов (к которым относится,
кстати говоря, и сознание), мысленный эксперимент, а также выработанные в
естественных науках императивы опытной проверки теоретических построений -
все эти завоевания западно-европейской мысли характеризуют специфику
научной онтологии и позволяют выделять научный дискурс среди прочих путей
познания: житейского, практического, интуитивного, художественного,
религиозного, мистического.
Наука представляется увлекательным и осмысленным предприятием в той
степени, в какой ограниченный человеческий разум способен претендовать на
поиск истинного знания. И потому главной целью научного творчества является
постижение реальности в том качестве, в котором она существует независимо от
пристрастий, психобиографии, интеллектуального вкуса ученого. В этом смысле
между естественно-научным и гуманитарным способами познания существует
принципиальное сходство: ученый, какой бы парадигмы он ни придерживался,
стремится приблизиться к достоверному пониманию природы изучаемой
реальности. Собственно, наука и есть попытка разгадать правила игры, которую
ведет с нами природа. Другое дело, что естественники и гуманитарии
используют разные способы обнаружения этих правил, по-разному ведут себя в
этой игре и применяют совершенно разные критерии для оценки собственного
успеха.
20
Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания
Естественно-научно ориентированный исследователь выигрывает только в

том случае, если он разгадал, хотя бы в общем виде, правила, которыми
руководствуется природа. Но поскольку природа по своей разумности во много
раз превосходит человека, на долю последнего выигрыш выпадает не часто.
Поэтому в естественных науках не так много фундаментальных законов.
Открытие закона - это выигрыш ученого в игре с природой. Если закон
трактовать как правило, установленное природой, то понятно, что законы
могут только открываться, а не придумываться, поскольку они уже есть до
того момента, когда в игру включается ученый.
Гуманитарий никогда не проигрывает в этой игре. Он искренне верит в
свой собственный блеф (если он настоящий ученый) и убежден, что придуманные
им правила игры на самом деле являются руководящими принципами, которым
следует изучаемая реальность. Если же гуманитарий не претендует на научную
истину, он просто не осознает себя ученым. Логическая целостность теории и
признание ее научным сообществом - два важнейших критерия оценки результатов
гуманитарной игры. Отсутствие законов в гуманитарных науках, и в
гуманитарной психологии, в частности, является демонстрацией равнодушия
природы по поводу амбиций гуманитарно настроенного ученого. Это не говорит о
том, что гуманитарная теория не может быть правдоподобной. Просто специфика
гуманитарного знания не позволяет выслушать мнение природы. Это мнение
выражается в экспериментальном факте. Гуманитарий, не имея возможности
эмпирически проверить рациональную модель реальности, может только
приписывать собственную логику самой природе (в частности, природе
психического). Природа в ответ игнорирует желание исследователя получить
надежные доказательства правдоподобности своей теории. Гуманитарию ничего не
остается, как признать свой выигрыш. Он вынужденно оказывается прав.
Естественные науки ориентированы на поиск причин явлений (ищут ответ
на вопрос "Почему?"), гуманитарные - приписывают исследуемой реальности
смысл (отвечают на вопрос "Зачем?"), но, так или иначе, любая наука
стремится понять основания феноменов. Почему есть что-то и почему нет
ничто! Как возможно явление? Что делает его необходимым? Наука - это дорога
для тех, кто ответы на подобные вопросы ценит несравненно дороже любого
результата всех других игр, в которые играют люди.
Глава I. Идеалы рационального знания 21
Научное знание, и в особенности, естественно-научное, является

рафинированно рациональным, ибо оно выражено в таких способах описания и
объяснения природы явлений, которые являются понимабельными на всем
пространстве корреспонденции знаний. Рационализм есть наиболее надежное,
хотя и не единственное, основание разработки научной теории, в рамках
которой описывается феноменология и формулируются законы, Действующие в
предметной области познания. Безусловно, эмпирика дает нам материал для
познания, но форма понимания эмпирических феноменов, угол зрения задаются
рациональными моделями знания. Поскольку же научная рационализация есть не
больше, но и не меньше, чем теоретическая проекция изучаемых явлений, она не
может быть абсолютно верной, поэтому и существуют альтернативные пути
познания, которые дополняют собой применение научных методов. Наука не
просто может себе позволить, но, как отмечает Ф. Франклин, она "обязана
выносить за скобки многомерность реальности, отграничивать реальность...
Поэтому проекция (с реальности) более чем оправдана. Она необходима. Ученый
должен сохранять видимость, будто он имеет дело с одномерной реальностью"
(Цит. по: РозинБ.М., 1994. С. 50). Любое теоретическое сооружение есть
модель исследуемой реальности, а не ее точная копия, хотя бы в силу того
тривиального факта, что теория строится средствами языка. И понятно, что не
только история философии есть критика языка. Язык является естественным
ограничителем наших представлений о реальности, в том числе, и о психической
реальности. По сути, то, что мы можем сформулировать в виде рациональных
положений, и составляет наше знание. Во всяком случае, только такое знание
подлежит критическому осмыслению, а следовательно, и процедурам верификации.
Кроме того, не все научные аномалии могут быть рационализированы. Многие
фундаментальные проблемы науки, как то: происхождение Вселенной, строение
микромира, проблема пространства-времени, происхождение жизни на Земле,
возникновение многоклеточного организма из оплодотворенной клетки, проблемы
старения, сознания, свободы воли и т. д. - до сих пор при всей колоссальной
мощи современной науки остаются нерешенными. По мнению автора революционной
теории в лингвистике Н. Хомского, научные вопросы можно разделить на два
вида: проблемы, которые потенциально можно разрешить, и тайны, которые
всегда останутся тайнами. "Уче-22
ные, - констатирует Хомский, - не добились совершенно никакого

прогресса, исследуя такие вопросы, как сознание и свободная воля. ...У нас
нет даже плохих идей" (Цит. по: Дж. Хорган, 2001. С. 247). Некоторые теории
не выдерживают эмпирической проверки, другие же не допускают такой
проверки. Неизбежным следствием ограниченности нашего знания являются
релятивистские настроения даже в среде физиков. Отсутствие эмпирической
проверки состоятельности теории уже не выступает в качестве однозначной
причины ее игнорирования. И все же... Невозможность абсолютной
рационализации реальности, наличие очевидных, а в некоторых областях науки
неустранимых, пробелов в нашем знании не упраздняет саму возможность
научного познания. И хотя рационализм имеет свои ограничения, научное
знание является наиболее надежным, наиболее правдоподобным.
* * *
Характеризуя состояние современной отечественной психологии, можно

выделить несколько тенденций в ее актуальном развитии.
1. Центробежная тенденция, связанная с дальнейшей дифференциацией
психологического знания, дроблением предметной области психологии,
размыванием ее границ, что сопряжено с увеличением количества локальных,
узконаправленных эмпирических исследований, результаты которых, подобно
элементам плохо выполненной мозаики, не укладываются в целостную картину
научно-психологического знания. На сегодняшний день сильная теория в
психологии отсутствует. А именно она могла бы служить системообразующим
ядром отраслей психологического знания. Диффузия предметной области грозит
психологии потерей ее собственных оснований, оснований, которые имеет любая
полноценная наука. Сомнительные альянсы, "внебрачные связи", в которые
сегодня охотно вступает психология, производят на свет экзотические вещи
наподобие астропсихологии, ведической психологии, виртуальной психологии и
т. п. Множится количество прикладных направлений. Возникают дисциплины,
производные от прикладных. Видимо, не следует удивляться, если завтра заявят
себя как самостийные психологические направления "психология игры в гольф"
или "психология токарного дела". Легкость образования новых ответвлений
психологической науки порой оборачивается конфузами. Так формально возникает
Глава 1. Идеалы рационального знания 23
новое "направление", и при этом многие хотят его представлять, ио не

знают, как именно им этого хотеть.
Справедливости ради следует отметить, что такое положение дел
сложилось "не вдруг". Еще Л. С. Выготский предостерегал от распада
психологии на различные типы наук (Выготский Л. С., 2000). Когда Выготский
писал о том, что "психология беременна общей дисциплиной, но еще не родила
ее", он фактически призывал к систематизации накопленных психологией
эмпирических фактов и ревизии исследовательских подходов на почве
общетеоретической дисциплины (Выготский Л. С., 2000. С. 18-20). Правда, в
отличие от 20-х годов XX века, в настоящее время уже не наблюдается
тендирования прикладных отраслей психологии в сторону общепсихологической
дисциплины, что Л. С. Выготский расценивал в качестве симптома кризиса в
психологии. Доминирование дифференциации психологического знания над
интеграцией очевидно, и на сегодняшний день заметно невооруженным взглядом.
Создается впечатление, что чем быстрее прогрессируют прикладные области
психологии, тем глубже становится методологический кризис. Сейчас,
наверное, никто не отважится с уверенностью утверждать, что психология еще
продолжает вынашивать свою общепсихологическую дисциплину.
2. Инерционное действие в сознании нынешних академических психологов
теоретических постулатов классиков отечественной науки выражает собой суть
второй тенденции. Прежде всего, я имею, конечно, в виду С.Л.Рубинштейна,
Л.С.Выготского, А. Н.Леонтьева и Б. Г.Ананьева, чей вклад в отечественную,
да и в мировую науку неоспорим. По-прежнему ученики и ученики учеников
стремятся развивать ставшие уже каноническими положения их теорий. Казалось
бы, в чем здесь порок, если ученые идентифицируют себя с той или иной
научной традицией, с определенной психологической школой? Беда состоит в
том, что полноценное, а не аномальное развитие науки возможно только при
условии появления новых теорий, построенных на новых основаниях, теорий с
более сильным объяснительным потенциалом. Без сомнений, новое знание должно
строится на базе достижений прошлого. В противном случае едва ли было
возможно само развитие научной мысли. Но только новые теории задают вектор
развития науки, определяют доминирующее направление и специфику
интеллектуальных поисков. Вообще говоря, любая наука в своей онтологии
представлена теориями, концепциями, 24
парадигмами исследований. Много ли теорий получили известность в

последней четверти XX века? Этот вопрос сам по себе очень симптоматичный,
ведь как без методологии, которую в отечественной психологии долгие годы
подменял собой марксизм, не существует науки, так и без науки, реализуемой
в образцах теоретического знания, не может строиться практика, в том числе,
естественно, и психологическая практика. Взаимоотношения между
психологической наукой и психологической практикой - тема отдельного
обсуждения. Эти взаимоотношения очень сложные, тонкие, парадоксальные. Без
научных теорий профессиональная деятельность психологов-практиков
невозможна. И вместе с тем никакое научное знание не определяет позитивные
результаты деятельности психологов, в том числе и тех, кто практикует
психотерапевтические интервенции.
Вместе с тем очевидно, что психология представляет собой двухэтажное
здание, правда, в настоящее время непонятно кем населенное. Фундаментом его
являются методологические основания науки как общие принципы ее построения.
Именно в рамках общей методологии психологии должны быть разработаны
проблемы границ научно-психологического познания, проблемы определения
предмета, исследовательских парадигм и собственного статуса дисциплины в
системе научного знания. Первый этаж этого здания - теоретическая
психология, воплощенная в подходах, концепциях, теориях. Второй этаж
занимает психологическая практика, задача которой очевидна и предельно
проста (правда, ее решение является исключительно сложным и
многовариантным), - оказание реальной психологической помощи.
3. Научный нигилизм по отношению к психологии самих
психологов-профессионалов. Если сами психологи, главным образом
практикующие, не понимают отличие теоретической психологии от
психологической феноменологии на уровне эмпирики, то что говорить о тех, кто
не принадлежит к этому профессиональному цеху.
Я полагаю, что вышеназванные тенденции можно расценивать как синдромы
болезни психологии. Форма этой тяжелой, но надеюсь, не смертельной болезни,
могла бы быть определена как инфляция рационализма. Факт того, что
психология развивается, еще не свидетельствует о ее здоровом состоянии.
Развитие может быть и патологическим. Я бы охарактеризовал развитие
современной отечественной психологии не как эволюцию или инволюцию, а как
иноволюцию, понимая под этим развитие не вглубь, а вширь.
О том, что психология находится в кризисе, сказано слишком много.

Только ленивый не критикует ее за многочисленные методологические и
методические грехи. Тот коллапс, в котором оказалась современная
отечественная психология, есть прямое следствие обесценивания рационализма.
Здесь можно называть разные причины сложившейся ситуации.
Во-первых, это общее состояние российского общества, характер
культурного фона, на котором разворачиваются глобальные преобразования во
всех сферах жизнедеятельности. Россия в сегодняшнем ее состоянии
представляет собой свалку сомнительных, авантюрных, а зачастую и явно
губительных идей. Мистика, материализованная в деятельности огромного
количества сект, "работе" экстрасенсов, биоэнергокорректоров, астрологов и
разного рода ясновидящих оказалась составной частью общей идейной
атмосферы, царящей в обществе. И посему грань между рациональностью и
иррациональностью уже видится не столь отчетливо. При этом с грустью
следует констатировать, что слив интеллектуальной мути до сих пор
продолжается.
Вторая причина связана с разочарованием в объяснительных возможностях
старых теорий, в утрате их подлинной авторитетности. Пролонгированное
действие в умах представителей научного сообщества теорий начала и середины
XX века делает современную психологию заложницей прошлого. Об этом я уже
говорил выше.
Возможно, действуют и иные факторы. Так, А. В. Юревич, например,
считает, что именно позитивистское перенапряжение привело к когнитивному
диссонансу в самой науке (Юревич А. В., 2000). Пытаясь походить на строгие
науки, психология не выдерживает напряжения и фактически допускает
возможность антирационалистических форм представления психологического
знания. Недоверие к позитивизму было спроецировано на рационализм в целом.
Что же необходимо сделать, чтобы инфляция рационализма была купирована
и психология нашла новые источники развития? Ведь все хотят, чтобы здание
психологии радовало своим изяществом и неповторимостью. Все хотят гордиться
своей наукой.
Полагаю, что теоретической психологии необходимо вернуться к тому

предмету исследований, с которого она, собственно, и началась как
самостоятельная и отличная от философии область 26
знания. В. Вундт и Э. Титченер, их явный противник У.Джемс и

представители вюрцбургской школы по многим пунктам расходились во взглядах,
но в том, что сознание является предметом психологии, они были единодушны.
Состав, устройство и работа сознания - вот что должно направлять
исследовательский интерес академической психологии. По сути, три основных
вопроса определяют ориентиры общепсихологического направления в психологии:
О Из чего состоит сознание? Q Какова структура сознания? О Каковы
законы функционирования сознания?
При этом следует отметить, что содержание и структура сознания не

могут являться предметом эмпирического исследования. Ни в каком
эксперименте мы не имеем дело с самим содержанием или структурой сознания.
Первичными данными анализа всегда служат эффекты функционирования сознания.
Все эффекты, с которыми мы сталкиваемся при проведении экспериментальных
исследований, есть эффекты работы сознания, так как экспериментировать с
испытуемым, который бы не находился в каком-либо состоянии сознания, просто
невозможно. Реакции на экспериментальные воздействия, вербальные ответы или
определенным образом выраженные ментальные и моторные действия есть
проявления функционирующего сознания. Само понимание необходимости
выполнения экспериментальной задачи есть активность сознания, так как о
сознании можно говорить лишь в отношении к тому моменту времени, когда
реализуется тот или иной способ понимания. Вся экспериментатика современной
психологии есть, таким образом, сфера эмпирических исследований
деятельности сознания. Эффекты, обнаруженные в таких исследованиях,
сенсорные эффекты, эффекты константности, эффекты гештальта, эффекты фигуры
на фоне, психомоторные эффекты, описанные еще Ф.Дондерсом, эффект
когнитивного диссонанса, незавершенных действий, мнемические эффекты,
эффекты внимания, эффекты генерации, инсайта, социально-психологические
эффекты, например, "канальный фактор", эффект ореола или выученной
беспомощности и другие многочисленные эффекты есть результаты работы
сознания.
В настоящее время как никогда необходима разработка общепсихологической
теории сознания. В рамках этой теории следует
формулировать законы функционирования сознания, так как работа

сознания, очевидно, регулируется определенными законами. Человек, обладая
свободной волей, тем не менее не свободен в установлении законов
деятельности собственного психического аппарата. Законы психической
активности заложены природой, их открытие и формулирование создаст
основания для построения психологии по канону жестких наук, хотя надо
понимать, что применение естественно-научной парадигмы еще не обеспечивает
превращение психологии в строгую, естественнонаучную дисциплину в ее
традиционном понимании.
Теоретическое представление о сознаний должно строиться
таким образом, как если бы сознание не зависело от констукции мозга,
строения нервной системы и физиологии организма,
с одной стороны, и социологии микро- и макроокружения чело
века, с другой. Физиологические и социальные процессы находятся за
пределами предметной области психологии, если, конечно, эту область
очерчивать феноменологией психического. Это не означает, что сознание
эмпирического субъекта не испытывает на себе внешних влияний. И состояние
мозговой активности и социальные факторы оказывают влияние на работу
сознания от дельного индивидуума. Но в теории сознания предметом изучения
являются не сознания эмпирических субъектов Иванова, Петрова, Сидорова или
Фрейда. В теории не только допустимо, но и необходимо игнорировать влияние
на работу сознания факторов внепсихтеской природы. На эмпирическом уровне,
повторюсь, эти факторы имеют место. Но работа сознания не должна в теории
сводиться к этой обусловленности. Сознание в зеркале психологической
теории - это идеальный объект, функционирование которого описывается
собственными законами.
Законы, управляющие активностью сознания, никогда эмпирически не
наблюдаются. Наблюдаются эмпирические проявления этих законов. По
существу, паттерн понимания закона является продуктом теоретической
идеализации.
Отчасти прав В. М. Аллахвердов (2000), говоря о том, что не
существует отдельно законов, лежащих в основе восприятия, памяти,
мышления, законов, регулирующих активность человека в социальном
пространстве. Да, есть законы универсальные, общие для любых форм работы
сознания, которые между тем могут иметь специфику, например, модальную, на
уровне частной реализации. Но могут быть и частные законы функционирования
28
сознания, относящиеся только к отдельной сфере психики. Едва ли,

например, психофизические законы могут быть обобщены на всю феноменологию
сознания.
В настоящее время необходимо систематизировать всю накопленную в
психологии эмпирику, включая известные результаты исследований, проведенных
в самых различных областях психо-логии. Систематизация, обобщение
эмпирического материала возможны, только если эмпирика будет увидена через
призму определенных законов, в свете этих законов, законов работы
со-знания. На мой взгляд, это единственный способ перехода от описаний к
объяснениям. (Такой позиции я в полной мере обязан В. М. Аллахвердову, чьи
революционные работы наглядно показывают возможность создания
объяснительной психологии.) Описания, конечно, сами по себе важны и
необходимы. Представление о составе и структуре психики не может носить
характер объяснения. (Хотя мы можем при этом объяснить свое описание.)
Объяснению подлежат продукты активности сознания: вербальные, любого
свойства моторные реакции, продукты деятельности, а также физиологические
проявления, если последние рассматривать как эмпирические индикаторы
изменений, происходящих в психике через объяснение эффектов работы сознания
мы можем выйти на понимание механизмов работы, то есть тех механизмов,
которые, хотя и обеспечивают конечные результаты деятельности сознания
(эффекты осознания), самим сознанием не осознаются.!
Эмпирические данные, в том числе и результаты экспериментов, не
являются фактами науки. Фактами научного знания их делает наше объяснение,
рационализация. Объяснение природы эмпирических эффектов есть, по

сути,
установление законов их происхождения. Без законов экспериментальные науки
не существуют. Открытые законы вызывают уважение к науке. Именно на этом
пути может быть преодолен эмпирический хаос и, возможно, психология начнет
центростремительное движение к своему системообразующему основанию. Глава 2
ЗАГАДКА ПРОИСХОЖДЕНИЯ
СОЗНАНИЯ
Для чего человеку дано сознание? Как возникает сознание в процессе

антропогенеза? Как оно возникает в онтогенезе?
Если допустить (а какие-то допущения неизбежны), что сознание
предназначено для порождения смыслов в процессе познавательной деятельности
и их реализации в русле человеческих форм взаимодействия с миром:
поведении, общении, деятельности, то в чем заключаются условия, делающие
необходимым возникновение у человека сознания? Вследствие чего рождается
сознание? Обладает ли сознанием только человек или же им наделены и другие
живые существа? Если на последний вопрос мы даем утвердительный ответ, то
почему тогда человеку понятен только язык собственного сознания?
Надо признать, что по сей день нет удовлетворительных ответов на эти
вопросы. Если сознание порождает само сознание, то оно должно существовать
до своего возникновения, что абсурдно. Вместе с тем трудно представить себе,
что происхождение человеческого сознания носит случайный,
недетерминированный характер, что оно не имеет эволюционного оправдания или
что его функциональные цели установлены непостижимым для нас метасознанием,
реализуемым на других биологических или иных носителях. Если же человеческое
сознание действительно про-изводно от сознания более высокого порядка, то
тогда следует признать невозможным вариант научного решения этого
"проклятого" вопроса, поскольку все, что мы понимаем, соразмерно нашему
сознанию. Сам феномен сознания оказался бы "по ту сторону" научного
познания. В любом случае, природа субстрата возможного, нечеловеческого
сознания человеком понята быть не может, иначе мы бы имели дело с тем же
сознанием, носителями которого являемся сами. 30
Что же послужило доминирующей причиной возникновения сознательных

форм жизни? Какие эволюционные задачи этим решаются? Подобные вопросы,
по всей видимости, всегда будут стимулировать движение философской и
научной мысли. Одно вполне ясно: продуктами сознательной деятельности
могут быть образы (первичные, вторичные), переживания, мысли и т. д. А
поскольку это не только результаты работы сознания, но и его частные
формы, можно сказать, что сознание порождает само себя, но...
уже будучи
существующим.
Объяснения возникновения сознания на основе биологической
целесообразности, которая диктуется требованиями приспособления к изменению
средовых условий, вызывают известные сомнения и их едва ли можно признать
удовлетворительными. Хотя такие объяснения достаточно популярны и
принимаются многими, в том числе и крупными психологами (здесь достаточно
назвать имя У. Джемса, который расценивал сознание как средство адаптации).
Традиционно последовательную позицию при обсуждении вопроса о возникновении
сознания занимает Э. Фромм. Так, в частности, он указывает: "Появление
человека можно определить как возникновение той точки в процессе эволюции,
где инстинктивная адаптация свелась к минимуму. Но человек появился с новыми
свойствами, отличающими его от животного: осознанием себя как отдельного
существа; способностью помнить прошлое, предвидеть будущее и обозначать
предметы и действия символами; разумом для постижения и понимания мира и
воображением, благодаря которому он выходит далеко за пределы своих
ощущений" (Фромм Э., 1998. С. 416). Другими словами, вместо ослабленных
инстинктивных способностей к адаптации, у человека возникают механизмы
сознательного отражения и регуляции своей деятельности. Но если, не имея
таких механизмов, прочеловек не может приспособиться к изме- нениям
окружающего мира, биологически слаб перед усложне- , нием средовых
воздействий, то за счет чего возможно выжива- ние? Ведь сознания как
аппарата адаптации еще нет, а биологические возможности приспособления уже
исчерпаны. Фромм, определяя человека как "самое беспомощное из всех
животных", почему-то именно в этом обнаруживает основу его силы, момент
открытия новых возможностей, подчеркивая, что именно "биологическая
слабость... служит первой причиной развития его специфических свойств"
(Фромм Э., 1998. С. 417). Как биоло-
Глава 2. Загадка происхождения сознания 31
гическая слабость сказочным образом устанавливает причины для

возникновения сознания не только непонятно, но и представляется в высшей
степени фантастичным. Кроме этого, следует задаться вопросом: почему именно
человек получил это приоритетное право - быть носителем сознания и почему
морская свинка или дождевой червь не погибли безо всякого сознания?
"Животные... прекрасно приспособлены к среде, - отмечает Аллахвер-дов, - они
могут формировать сложные образы, выявлять закономерности и т. д... Мы не
удивляемся, что слонов не надо обучать пить воду с помощью хобота,
ласточку - строить гнезда, медведя - впадать в зимнюю спячку,... а всех
вообще живых существ - совершать дыхательные движения еще до появления на
свет (например, сердце человеческого эмбриона начинает сокращаться задолго
до рождения, когда еще нет крови, которую надо перекачивать)" (Аллахвердов
В. М., 1998. С. 98). Не имея сознания и руководствуясь наследственно
заложенными программами поведения, животные не утрачивают приспособительные
функции, и отсутствие сознания нисколько не мешает животным быть вполне
адаптивными. Поэтому при объяснении механизмов формирования сознания на
основе биологической необходимости приспособления к средовым изменениям,
апелляция к тому, что, мол, сознание позволяет выжить человеческой особи, не
может быть признана логическим основанием доказательства. Здесь стоит
привести мнение Ю. М. Бородая, высказанное относительно феноменологического
подхода Э. Гуссерля: "...Истина в том, что общество - это не стадо, акт
сознания - не рефлекс, человек-не обезьяна. Что сверх того - то от лукавого"
(БородайЮ. М., 1996. С. 16). Что можно еще к этому добавить? Только то, что
происхождение сознания в ходе биологической эволюции можно поставить под
вопрос.
Но человек, возражают оппоненты, не только является представителем
биологического вида, он не только животное, а если и животное, то, по
известному определению Аристотеля, "животное общественное". Социальный
атрибут человека, вне всяких сомнений, отличает его от любой твари, сколь бы
разумна она ни была, однако объяснение происхождения человеческой психики и
возникновения сознания из сферы социальных отношений представляется столь же
малоправдоподобным. Если судить о человеке далекого исторического прошлого,
который уже включен в социальные отношения, то невозможно понять характер
социального взаимодействия при том допущении, что люди еще 32
/не обладают сознанием. Хотя заметим, что это обстоятельство, по

крайней мере, в отечественной психологии, явно не принималось во внимание.
Более того, традиционно считалось, что именно в совместной деятельности, в
деятельности по своему характеру производительной, а значит трудовой,
человек приобретает свои подлинно человеческие качества. А. Н. Леонтьев
принимал это положение за очевидное. Считая аксиоматичным положение Ф.
Энгельса "труд создал самого человека", Алексей Николаевич не имел ни тени
сомнения в том, что и другие должны верить в очеловечивающую силу трудовой
деятельности. "Как известно (кому известно?- А. А.), причиной, которая лежит
в основе очеловечивания животноподобных предков человека, является
возникновение труда и образование на его основе человеческого общества...
Труд создал и сознание человека". Вероятно, Леонтьев знал, каким образом
возник труд как специфически человеческая деятельность, то есть деятельность
мотивированная (а мотив, как известно, есть осознанная потребность). Мне это
не известно. Но важнее, что мне неизвестно, как это может стать известно. В
"Проблемах развития психики" - одной из важнейших работ А. Н. Леонтьева -
нет даже намека на разрешение загадки происхождения сознания на основе
труда, совершаемого бессознательными существами. Леонтьев, приняв
вышеприведенное утверждение за аксиому, далее с поразительной легкостью
развивает свою теорию антропогенеза. Итак, человека еще нет, но уже есть
труд. Человек в отличительном, уникальном качестве, то есть в качестве
носителя сознания, рождается в недрах трудовой деятельности. Затем
совершенствование труда влечет за собой развитие мозга и органов чувств,
что, в свою очередь, оказывает обратное стимулирующее воздействие на
развитие форм трудовой деятельности и языка. Вот логика, которой
придерживается Леонтьев. Хотите - верьте, хотите - нет. Чтобы смягчить
весьма сильное утверждение относительно первичности труда и производности
сознания, одну из важнейших предпосылок возникновения труда и основанного на
труде общества (замечу: не сознания и основанной на сознании социальности)
Леонтьев видит в существовании "весьма развитых... форм психического
отражения действительности" у высших представителей животного мира. Все
аргументы Леонтьева мало убедительны, потому что все равно остается
непостижимо, как люди, еще не обладающие сознанием, уже способны к труду, а
значит, и к коммуникации. Глава 2. Загадка происхождения сознания
33
Естественно, сам Леонтьев свою позицию считал неоспоримой, поскольку,

по его собственному признанию, "психическая тайна сознания" остается
закрытой для любого метода, за исключением метода, открытого Марксом".
Леонтьев хорошо усвоил уроки своих учителей, которые обладали эзотерическим
знанием о том, как труд превращает обезьяну в человека. Вот лишь несколько
показательных тезисов, в истинность которых, по всей видимости, необходимо
безоговорочно верить, если мы хотим, чтобы нам открылась "психическая тайна
сознания": "Сначала труд, а затем и вместе с ним (так затем или вместе! - А.
А.) членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под
влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий
мозг..." (Энгельс Ф., 1985. С. 73). "Сознание... уже с самого начала есть
общественный продукт, и остается им, пока вообще существуют люди". И наконец
каноническое: "Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их
общественное бытие определяет их сознание".
Цели трудовой деятельности, социальные паттерны отношений могут быть
поняты человеком только в случае, если он уже обладает сознанием. Никакая
собственно человеческая, трудовая (что, по сути, является тавтологией, ибо
невозможно представить даже самых умных антропоидов в процессе трудовой
деятельности, которая мотивирована, регулируется посредством воли,
предполагает ожидаемые цели, имеет свою стратегию и тактику, которая
необходимым образом вписана в более широкий жизненный контекст особи)
деятельность не может быть организована вне пространства социальной
коммуникации. Только сформированное индивидуальное сознание способно
отражать требования других людей. Именно благодаря сознанию человек понимает
свои социальные функции и раскрывает свои роли в системе социальной
коммуникации. Традиции, моральные императивы, общественные интересы,
социальные нормы, образцы приемлемого поведения и общения усваиваются только
в силу того, что человек является носителем сознания, субъектом познания и
осмысленной деятельности. Социальное не причина, а эффект существования
сознания. Само социальное предполагает в качестве своего условия опыт
сознания, сознания с его когнитивными механизмами, позволяющими отражать
социальные процессы и самоопределяться в социальном пространстве.
Сознательная деятельность - деятельность по определению осмысленная, поэто-
2 А. Агафонов 34
му осмысленность социальным образованиям могут придать только люди с

достаточно развитым сознанием. В уже упомянутой работе указывается, что если
"в самом начале истории человечества, еще не имеющие сознания люди уже
умудрялись каким-то образом вступать в социальные отношения, беседовать
между собой и т. п.... все равно остается загадочным, зачем этим, и так уже
общающимся между собой людям, потребовалась способность нечто осознавать"
(Аллахвердов В. М., 1998. С. 98). На самом деле, зачем?
Согласно еще одной точки зрения на проблему происхождения сознания,
сознание (душа, дух) является венцом божественного творения, эманацией
Божественной души в мир. Бог (Абсолют, Логос, Мировая Душа) есть источник
разумности человека, демиург его внутреннего мира. Понятно, что такой взгляд
на природу возникновения сознания не требует логического обоснования, так
как по своей сути является иррациональным. Правда, это не означает, что
подобные мнения не имеют какой-либо ценности (этической, эстетической или,
например, для кого-то эвристической), но доказать или опровергнуть
справедливость утверждений, опирающихся на религиозные или теологические
основания, средствами логики невозможно. Поэтому не стоит искать черную
кошку в темной комнате, тем более когда не имеешь рациональных оснований
допускать, что она там есть.
По моему мнению, отношения человека с Богом (что, собственно, и
составляет сущность религии), не могут являться предметом позитивного
знания. В силу этого возможны разного рода допущения, которые в той или иной
степени несут в себе иррациональное начало. Одно такое допущение является
общеизвестным и в рамках христианской традиции принято в качестве одного из
важнейших догматов. Речь идет о сотворении мира и о сотворении человека
Богом. В это можно верить. Но если возможно верить в канонические истории
церкви, то возможно верить и в то, что не согласуется с учением церкви, так
как возможность веры не определяет предмет веры, иначе бы абсолютно все
верили в одно и то же. На самом деле мы наблюдаем обратную картину: кто-то
верит в Бога, кто-то верит в себя, а кто-то верит, что не верит ни во что.
Будучи свободным, каждый человек волен выбирать (хотя могут быть
разные основания этого выбора, разный жизненный путь, ведущий к этому
выбору, различные условия выбора), в ка-
ком мире ему жить: с Богом или без Бога. Не имеет значения, какая
философская школа повесила бы свою этикетку на высказанное мнение, с
позиции психологии важно одно: как чувствует, представляет, мыслит человек
в своем собственном мире, мире, в котором Бог может рождаться только силой
веры самого человека. Каждый человек, возводя здание своего мира,
находится в процессе непрекращающегося становления. То, что сегодня
невозможно, совершится завтра. Поэтому событие рождения Бога может
случиться в жизни каждого. И по этой же причине легко потерять Бога в
себе, так как его существование держится на духовном усилии человека. В
течение жизни отмирают чувства, мысли, надежды, обиды... Может умереть и
Бог.
При обсуждении проблемы возникновения сознания в антропогенезе,
безусловно, мы сталкиваемся с исключительно серьезной эпистемологической
проблемой. В настоящее время является вполне признанным, что человеческая
история, то есть история развития не просто чисто биологического вида, а,
как указывает Б. Ф. Поршнев "специфическая история" восхождения
человечества, началась 1,5-2 миллиона лет назад. Люди со всей полнотой
человеческой специфики появились 40-35 тысяч лет тому назад, а
окончательное оформление вида Homo Sapiens произошло 25-20 тысяч лет тому
назад (Поршнев Б. Ф., 1974). (Тем самым, фактически не менее 1,5 миллионов
лет, по мнению палеонтологов, длился подготовительный период, во время
которого формировались предпосылки возникновения сознания.)
Почему же и как возникло сознание? Для чего это стало необходимым (ведь
все, что обнаруживает себя в потоке жизни, является необходимым)? Это такие
вопросы, которые пытается разрешить само сознание. Здесь сознание
вопрошающего человека пытается найти источник себя или, иначе, пытается
понять себя в отношении причины себя, то есть вскрыть самопричину. Но
возможность такого поиска, существуя в каждый момент сознательной жизни,
есть вместе с тем возможность самого сознания. В этом, на мой взгляд, и
состоит принципиальная сложность выявления умопостигаемых причин рождения
сознания. Сознание возможно в возможности сознания, и в актуальном состоянии
смысловое содержание сознания нерасторжимо связано с возможностью своего
присутствия. Стремление понять происхождение -сознания есть не что иное, как
стремление определить возможность возможного сознания, ведь возможность
должна быть воз-36
можной или невозможной. А если она возможна, а она, безусловно,

возможна, так как факт присутствия сознания в эгоцентрической системе
неопровержим, тогда любые интенции понимания возможности возможности
ориентируют на поиск первичных, предельно исходных причин происхождения.
Но, как уже было сказано, эти первичные причины заложены в качестве
возможности сознания в каждый момент сознательного настоящего. Таким
образом оказывается, что сознание в вопросе о возд можности своей
возможности возвращается к самому себе и тогда вопрос о происхождении
сознания трансформируется в вопрос/ о самом сознании, о том, каким образом
оно есть, когда оно есть/ Похожие идеи высказывал А. М. Пятигорский,
отмечая, что мы не знаем, что такое сознание как таковое, и исходим из
того, "что ничего, подобного сознанию, нет". И в этом смысле, указывает
Пятигорский, сознание - не единственный феномен, который не может быть
"объектом непосредственного знания". "Смерть, по-видимому, не может быть
описана. Она не может быть описана в силу того тривиального обстоятельства,
что для ее описания надо быть живым, а, будучи живым, описать свою смерть
невозможно". Аналогичное явление Пятигорский усматривает в онтогенезе
языка, считая, что практически невозможно осознать, как человек за первые
3-4 года жизни осваивает языковую стихию: "...практически получается так,
что наступает время, когда он уже овладел элементами языка, и все попытки
детерминировать "ситуацию овладения языком" какой-то начальной, исходной
ситуацией, кажутся... абсолютно неплодотворными" (Пятигорский A.M., 1997.
С. 67).
Иначе говоря, когда язык есть, он уже есть, когда смерть наступила, она
уже наступила; до этого момента говорить о явлении в терминах вероятного
существования или, как я уже выше упоминал, в терминах возможности
возможности, едва ли будет рациональным. Когда сознание есть, оно есть как
возможность осознания себя; возможность этой возможности должна существовать
во временном отношении раньше, а следовательно, a priori сознательному
опыту. Однако сознание не способно осоз- нать то, что предшествует опыту
сознания, то, что не являлось ) содержанием сознания. Не "я мыслю,
следовательно, существую" ("я осознаю, следовательно, существую"), а в силу
чего "я мыслю, следовательно, существую" (в силу чего "я осознаю,
следовательно, существую"), могло бы служить исходным базовым по-
стулатом эпистемологии. Однако это было бы нелепо, так как в основаниях

может быть заложено только нечто несомненное, обладающее достоверностью
(замечу: не конвенциональностью, а достоверностью). На мой взгляд,
все_теории сознания, какого бы толка они ни были должны начинаться с
признания того факта, что сознание есть уже нечто существующее, не пытаясь
искать генетические корни сознания за пределами сознания.) Надо принять
сознание за наличествующее актуально знание, даже если это знание не
осознается самим носителем сознания. И в пространстве этого знания нет
смыслового содержания, относящегося к знанию о том, каковы причины самих
знаний. Эти знания находятся по "ту сторону сознания". Дано ли нам выйти за
предустановленные границы? Возможно ли это? И если "да", то к чему это
приведет? Если сознание способно, оставаясь сверхзагадочным феноменом,
формулировать сложнейшие проблемы, в том числе и фундаментальную проблему
собственного происхождения, может быть, когда-то будут найдены
соответствующие масштабу поставленных проблем сложнейшие (а возможно,
наоборот, исключительно простые) решения. Однако не стоит особенно
обольщаться: такие решения, которые, например, позволили бы разгадать тайну
возникновения сознания, не могут быть выработаны коллективно - единственно
благодаря личным усилиям отдельных носителей сознания. Станет ли такое
знание понятным социальному сообществу, в частности, сообществу научному,
предугадать невозможно. Так или иначе, у явления должна быть причина. Это
настолько же очевидно, как и то, что в настоящее время причины происхождения
сознания нам не дано знать. Вместе с тем сознание живет пониманием, и если
нечто осознано в качестве необходимости понимания, это не может не
направлять ход сознательной жизни. Есть ли надежда поймать неуловимое -
рожденное на заре человечества сознание? Загадка... Глава 3
О ЗАКОНАХ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
СОЗНАНИЯ
Прежде чем сформулировать понимание сути психологического закона, его

видов и границ применимости, я хотел бы сразу обозначить авторскую позицию,
а затем постараться обосновать и конкретизировать ее. Положение, на котором
я настаиваю, таково: открытие законов в психологии не только является
принципиально возможным, но и должно расцениваться как обязательное условие
роста психологического знания, важнейший показатель развития психологии как
опытной науки.
Несмотря на кажущуюся тривиальность этого соображения, следует
отметить, что в научной психологии проблема законосообразных объяснений
психологической эмпирики фактически не поставлена и, следовательно, не
обсуждаются пути ее решения. И для начала важно очертить эту проблему.
Вспомним историю. Начиная с середины XIX века усилиями физиологов Г.
Гельмгольца, Э.Вебера, Э.Пфлюгера, Ф.Дондер-са, психофизиков Г.Т.Фехнера и
С.Стивенса, постепенно формировалась основа "новой области знания". Именно
так В. Вундт представлял в середине 70-х годов XIX века "физиологическую
психологию". (Напомню, что термин "физиологическая психология" был синонимом
"экспериментальной психологии".) Все первые исследователи в психологии были
ориентированы на естествознание. Именно с опорой на методологию естественных
наук строилась психология как самостоятельное научное направление. Строгость
естественно-научной методологии, использование математического аппарата при
выводе психофизических зависимостей, которые позже получили статус первых
формализованных законов психологии, - все это, вопреки известному
утверждению И. Канта о том, что психология никогда не станет истинной
наукой, вселяло надежду. Успехи психофизиологии ор-
Глава 3. О законах функционирования сознания 39
ганов чувств, психофизики, исследований психомоторной активности

человека давали основания считать, что психология как строгая наука
возможна. Именно на этом довундтовском, подготовительном этапе формирования
психологии как естественной науки были созданы предпосылки ее
институализации, оформления в самостоятельную сферу научного знания о
психической организации человека. Вундт - и в этом его главная и

несомненная
заслуга как организатора научной психологии - объединил усилия
исследователей и предложил метод изучения сознания - интроспективный
эксперимент. Известно, что именно метод есть конституирующее начало для
научного сообщества. Метод - это норма, регулятор научных исследований,
поэтому можно уверенно утверждать, что профессиональное психологическое
сообщество сложилось благодаря Вундту. Подчеркну, что независимость
психология получила не благодаря гуманитарной традиции, сложившейся в
философии, а как раз вопреки прочно укоренившемуся мнению, что человека,
который сравним по своей сложности со Вселенной, нельзя изучать как явление
физического мира, то есть строгими естественно-научными методами. Правда,
скептики заявляли: для таких "аномалий" действительного мира, какими
представляются сознание, воля, свобода человека нет релевантных процедур
эмпирического исследования. Потому, мол, знание о человеке по сути своей
является гуманитарным, то есть принципиально не проверяемым в независимом
эксперименте. Еще раз отметим, что если бы в XIX веке сохранилось
инерционное действие такой позиции, то психологическое знание продолжало бы
циркулировать в лоне философии. И трудно не согласиться с М.Г.Ярошевским,
который отметил, что "свои "сертификаты" на независимость психология
черпала, во-первых, в математике, во-вторых, в эксперименте", хотя "веками
"обителью" психологии считалась философия" (Ярошевский М. Г., 1996. С. 120).
Таким образом, с момента возникновения и, пожалуй, до 1900 года (когда
выходят в свет "Толкование сновидений" 3. Фрейда и первый том "Психологии
народов" В. Вундта), то есть в начальный этап развития психологической
науки, она была исключительно опытной, "чистой" наукой. Чтобы не уходить в
сторону, я не буду давать оценки последующему ходу развития психологии.
Скажу лишь, что контрреволюция, совершенная Фрейдом, и затем полная
тривиализация психологического знания, произошедшая в теории бихевиоризма,
не могли не изменить облик пси-40
хологии: она перестала существовать как наука с понятным, однородным

предметом изучения и ясной методологией.
Парадокс состоит не в том, что психология с начала XX века уже и
гуманитарная наука, и поэтому в методологическом смысле она не отличается
от истории, музыковедения или теории и истории изобразительных искусств.
Мне кажется парадоксальным, что при требовании, которое, по крайней мере,
уже в течение нескольких последних десятилетий явно или негласно
принимается научным сообществом, а именно, требовании эмпирической проверки
рациональных положений, психология рассматривается как наука гуманитарная.
Сложившаяся практика представления результатов научно-психологических
исследований показывает, что выполнение того или иного научного проекта
предполагает проведение эмпирического исследования, а лучше собственно
экспериментального исследования.
Научные журналы по психологии, как

правило, содержат описание результатов тех или иных эмпирических
исследований. Но ведь экспериментальные исследования могут проводиться
только в опытных науках! На мой взгляд, впервые в отечественной психологии
этот парадокс осознал В. М. Аллахвердов (2000). Остается лишь
констатировать: де-факто психология является естественной наукой, хотя
де-юре проходит по ведомству наук гуманитарных.
Результаты любых экспериментальных исследований есть эмпирические
факты, которые должны получать объяснение посредством законов. Особо замечу:
не законы нужно объяснять, так как законы открываются, а не придумываются, а
объяснять эмпирику действием законов. Почему существуют те или иные законы -
этот вопрос находится за пределами рационального знания. А вот почему
эмпирический факт необходимым образом обнаруживает себя - это понять можно
только если мы законосообразуем эмпирические эффекты. На уровне разрозненных
эмпирических проявлений нет никаких законов. Этим объясняется вся сложность
выявления законных оснований в гуманитарной науке. По мнению авторитетного
специалиста по теории объяснения К. Гем-пеля: "...большинству объяснений,
предлагаемых в истории или социологии, не удается включить явные утверждения
о предполагаемых ими общих закономерностях" (Гемпель К., 1998). К. Поп-пер,
который не нуждается в представлении, в свою очередь, отмечает, что "в
истории... есть множество тривиальных универсальных законов, которые мы
принимаем без доказательства. Эти
законы практически не представляют никакого интереса и абсолютно не

способны внести порядок в предмет исследования" (ПопперК, 1992. С. 305).
Уникальный объект исследования - будь то литературный или музыкальный
текст, этическая система, определенное культурное событие - случаен.
Случайное же, как известно, является антитезой закономерного. В рамках
гуманитарной психологии не открыто никаких законов, так как эмпирический
субъект с присущей ему уникальностью явление историческое, то есть
случайное. Поэтому естественно-научная психология не изучает природу
персонификации эмпирического субъекта. Для него нет эмпирически
целесообразных законов.
Закон, хотя и обнаруживается реальным ученым, не является порождением
его субъективной воли. Смысл закона инвариантен относительно познавательных
сил, действующих в сфере научного знания, хотя форма закона, его
логико-грамматическое представление произвольно.
Законы в психологии не могут быть установлены по отношению к реальным
объектам изучения, а лишь в отношении к идеализированным объектам.
Идеализированный объект существует только в рамках теории, поэтому
логические конструкции, гипотезы, законы, все то, что составляет онтологию
теоретического знания, приложимы только по отношению к нему. Представление,
например, памяти в качестве идеального объекта, предполагает, что
функционирование памяти (а законы описывают логику функционирования)
законопослушно. Описание логики работы идеализированных объектов очищено от
допущений о случайном вмешательстве побочных влияний, которые неустранимы в
эмпирических условиях. При установлении закона мы не должны слышать
эмпирический шум. Законы позволяют нам увидеть явление в рафинированном
виде, то есть в виде, заведомо невозможном в действительности. Но если мы
не понимаем через закон, мы ничего не понимаем в реальности, хотя
повторюсь, законы устанавливаются не по отношению к реальным явлениям.
Идеализации, принятые в науке, требуют четко разграничивать
теоретические и эмпирические понятия. Теоретические понятия включаются в
логические описания предмета изучения, в формулировку законов. Сказанное не
означает, что такие эмпирические понятия, как восприятие, запоминание или
действие не могут использоваться при построении теорий. Но теоретиче-42
ский вес они получают только в случае установления определенной сферы

применения тех законов, которыми объясняются явления, описываемые этими
понятиями. И в этом случае они переходят в разряд теоретических. В любом
случае, научно-психологическое понятие можно определить, только указав, как
оно входит в ту или иную логически выстраиваемую закономерность. Закон
можно понимать как идентичное в явлениях. Было бы целесообразно выделить
некоторые основания для условной классификации законов.
1. Способ вывода (установления):
· дедуктивные;
· индуктивные.
Классическим примером дедуктивного способа вывода является закон

всемирного тяготения Ньютона. На мой взгляд, история этого открытия -
лучшая иллюстрация прогностического потенциала дедукции. В 1666 г. в письме
к астроному Галлею Ньютон сообщил, что обнаружил закон, управляющий
падением тел и движением планет. Однако, применив свою формулу к движению
Луны, Ньютон вынужден был признать, что по предлагаемой формуле
местонахождение Луны должно быть не там, где фиксировали его астрономы.
Только через 16(!) лет Ньютон узнает, что значение радиуса Земли, которым
он пользовался, было неверным. Повторно сделав вычисления и получив
совпадение своей формулы и измерений астрономов, Ньютон убеждается в
достоверности открытого закона. Через несколько лет, многократно
убедившись, что ошибки нет, он решается обнародовать свое открытие.
Аналогично в психологии открывает закон Г. Т. Фехнер, который сначала
вывел логарифмическую зависимость между силой раздражителя и интенсивностью
ощущения, и уже затем она была экспериментально подтверждена. А в ходе
психофизических экспериментов была установлена и сфера применяемости
основного психофизического закона: средние значения интенсивности
раздражителя.
Открытия, совершенные с помощью дедуктивного метода, наиболее надежны
и точны. Дедуктивные законы лучше позволяют предсказывать новые факты.
Индуктивные законы являются эмпирическими обобщениями. Они позволяют
"собрать" опытные данные под единый образец объяснения. Большинство законов
в психологии носят ин-
дуктивный характер (закон Джеймса, закон Хика, закон Ланге, закон

разрыва шаблона (в редакции Аллахвердрва), закон "хорошей формы" и т. д.).
2. Степень формализации: · формализованные ("жесткие"), ·
качественные ("мягкие").
Формализованные законы выражаются математическим языком, качественные,
напротив, не предусматривают использование математического аппарата.
Диапазон объяснительных возможностей:
· частные,
· общие
Частные законы охватывают в объяснении только определенную область

эмпирики. Например, все известные психофизические законы являются частными,
поскольку относятся к сенсорной сфере, к тому же только к одному из свойств
ощущения, а именно к интенсивности. Общие законы регулируют деятельность
сознания безотносительно к специфике формы активности сознания. Думаю, что
именно это имел в виду К. Левин, разделяя законы, описывающие фенотические
процессы и процессы кондиционно-генетические (Левин К., 2001).
Доказательство закона в психологии возможно как на основании
статистической частоты одинаковых (частный закон) или подобных (общий закон)
эмпирических фактов, так и на основании результатов одного-единственного
эксперимента. Правда, в последнем случае закон должен объяснять и случаи
опровержения. К.Левин, анализируя различные по своей природе процессы,
описываемые законами, фактически приходит к выводу, что один-единственный
эксперимент дает право основывать доказательство закона. Автор теории поля
писал: "... Экспериментатор может и должен набраться мужества опираться при
установлении закона не на большее, а на малое число случаев и переложить
ответственность за случаи из повседневной жизни на постоянное присутствие
определенных дополнительных условий, которые не относятся к "сути дела", а
являются выражением ис-торико-географической констелляции (то есть
совокупностью побочных факторов. - А. А.) в самом широком смысле этого
слова" (Левин К., 2001. С. 125). Глава 4
ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ СОЗНАНИЯ КАК ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ

АНОМАЛИИ
Сознание парадоксально. Сущность сознания и его явление в

мире на протяжении многовековой истории мысли волновали умы лучших
представителей человечества. Религиозный, философский и научный опыт
прошлого хранит образцы тончайшей интуиции, глубокого анализа, смелых, а
порой и мужественных прозрений относительно загадочной природы феномена
человеческого сознания. При этом несомненный прирост человекознания не
только не увеличивает доли нашего понимания, но, сколь странным это ни
покажется, расширяет горизонты нашего незнания. Происхождение сознания, его
присутствие в мире всегда будут окутаны притягательной, пленительной
таинственностью. "Границ души не отыскать, по какому бы пути ты ни пошел:
столь глубока ее мера", - говорил еще Гераклит Эфесский. Какое бы знание о
сознании мы ни имели, оно всегда оказывается неполным. И хотя в системе наук
психология заняла свое достойное место, ограниченность средств и целей
научного психологического исследования всякий раз обнаруживает себя в
перспективе более широкого рассмотрения проблемы человека. Тем не менее
неизлечимая зависимость от такого рода познания, радость путешествия в
неизведанный мир, притяжение открывшейся бездны потаенного и вместе с тем
тщетность всякого желания иметь твердую почву под ногами, иллюзорность
познавательной силы, смехотворно-примитивное оснащение средствами опытного
изучения создают колоссальное напряжение в поле познавательного поиска. В
этом - "блеск и нищета" психологии. В этом - вызов всем тем, чье служение
психологии становится жизненным выбором. Как здесь не вспомнить Ф. М.
Достоевского, считавшего, что человек - это великая тайна, и если ты
посвятил свою жизнь раскрытию этой тайны, то считай, что жизнь твоя прожита
не зря.
Глава 4. Проблемы психологии сознания как теоретические аномалии 45
Банальность утверждений о том, что познание человека безгранично и что

цель - установление окончательного и исчерпывающего знания о человеке -
является принципиально недостижимой прежде всего в силу специфики природы
познания, на самом деле в ракурсе парадоксального видения воспринимается не
как нечто очевидное и потому не требующее доказательств, а, скорее, как
некое недоразумение, как аномалия самого сознания. Ведь познавательная
деятельность, в том числе ориентированная на изучение устройства и
функционирования сознания, не может не иметь определенной конечной цели.
Именно виртуальная цель организует пространство познавательного поиска. Цель
вместе с тем выступает и граничным условием нашего мышления, то есть
конституирует активность субъекта как целеустремленной системы. Цель
выстраивает "функциональную систему" (П.К.Анохин). Если нет цели, лишен
смысла и сам процесс познания, так как бессмысленно заниматься поиском,
когда не знаешь, что и где искать. С другой стороны, если бы мы априори
имели представление о том, что должно стать эффектом реализованного процесса
познания, последнее, по определению, не могло бы существовать, так как
энтропия проблемного поля есть необходимое условие желаемого порядка
понимания, негэнтропии кристаллизованного в смыслах знания. Мне видится
единственная точка, в которой размыкается порочный круг указанной
парадоксальности: познание не имеет цели за пределами себя. Цель имманентно
содержится в самом процессе познания. Принципиальная невозможность иметь
истинное знание о природе сознания тем самым ни в коей степени не
обесценивает познава-тельные усилия. Цель находится "по эту сторону
познания" и достигается в каждый момент включенности субъекта в
познавательную деятельность. Поэтому психический аппарат человека следует
рассматривать как идеальную систему, эволюционно предназначенную для
познания.
Если с точки зрения разрешающей способности нашего мышления правомерно
ставить вопрос об эволюционном смысле человеческих форм отражения, о смысле
возникновения сознания, то наиболее приемлемым вариантом ответа на этот
вопрос мне видится следующее утверждение: познание является результатом
того эволюционного сдвига, который породил психические фор-мы жизни.
Человеческое познание как эволюционное новообра зование есть модус
существования сознания. Вне познаватель-46
ной активности человек как носитель сознания существовать не может.

Психические процессы строятся из материала, полученного в ходе
познавательной активности, и поэтому психика как модель действительного
мира является уникальной формой представления реального в идеальном,
объективного в субъективном, конечного в бесконечном. Психическое прежде
всего имеет гносеологический статус. Человек_связан с миром неразрывными
нитями познания. Целью и смыслом познания является сама че-ловеческая
жизнь. Думается, не случайно в современных учеб-никах по психологии
соответствующие разделы, посвященные феноменологии психических процессов,
озаглавлены "познавательные процессы", так как психическая активность по
своей сути организована как активность познавательная.
Аномалии - это продукты теоретической мысли. Только в сознании
ученого, который проблематизирует тот или иной фрагмент реальности,
рождаются аномалии. Для того чтобы возникла аномалия, недостаточно наличия
самого объекта изучения, необходима способность субъекта воспринимать его
определенным образом. То есть, в терминах Д. Н. Узнадзе, продукты
психической активности (читай: познавательной активности), определяются
или, скорее, "до-определяются" (М. К. Мамардашвили) установкой,
предваряющей познавательные интенции. Готовность пони^ать (воспринимать,
представлять, мыслить, эмрционально пере-вать) определенным образом есть
такое условие, без которого работа сознания невозможна. Пародоксальная
атрибутика сознания открывается только в фокусе соответствующего "взгляда".
Именно связь, событие человека и объекта, человека и другого человека,
человека с самим собой и, наконец, человека и мира, структурирует область
познавательного открытия. По существу, продукты познавательной деятельности
локализованы внутри этой связи. Познание не просто связывает познающего
субъекта и объект познания, а является формой существования и того, и
другого. Онтологическое присутствие объекта познания опирается на
гносеологическую основу. Это, естественно, не означает, что объект не
существует вне познания. Для психологии не столь важен вопрос об
онтологическом статусе познаваемого. Куда важнее решение проблемы
представленности объектного в мире человеческой субъективности. Вещи в
действительности могут быть чем угодно, и существенно не то, чем они
являются реально, а то, что они значат для нас и каким образом существуют в
Глава 4. Проблемы психологии сознания как теоретические аномалии
47
нас. Таким образом, объект познания не есть тот же самый объект вне
познания! Объект и субъект познания связываются в неразрывное целое,
которое есть суть одно. О недопустимости разграничения субъектного и
объектного миров говорил Павел Флоренский, считая, что познание, являясь
как онтологическим, так и гносеологическим актом, одновременно представляет
собой и идеальный, и реальный процесс: "познание - есть реальное вырождение
познающего из себя или, - что то же, - реальное вхождение познаваемого в
познающего, - реальное единение познающего и познаваемого" (Флоренский П.
Д., 1990). Это справедливо для любых форм познавательной активности
человека. Как указывает Э.К.Лиепинь: "... простейшие образы уже изначально
существуют в системе соотнесения с внешними предметами, причем верно и
обратное, - механизм соотнесения является одновременно механизмом
формирования чувственного образа... Образ существует до тех пор, пока
продолжается процедура соотнесения" (Лиепинь Э. К., 1986). Здесь для нас
главным образом важно указание на взаимонеобходимость, взаимозависимость
человека как носителя сознания и действительного мира как отражаемой
реальности. В свою очередь, Кассирер, отмечая роль направленности познания
на предмет, рассматривает последний не вне нахождения субъекта, не как
нечто внеположенное ему, а как единственно существующее в процессе
познания. Предмет конституируется сознанием входе познавательной
деятельности. (См.: Лиепинь Э. К., 1986). Аналогично М. К. Мамардашвили
предлагал понимать процедуру чтения литературного текста: "текст пишется
актом его чтения" (Мамардашвили М. К., 1997).
Характер познавательного отношения человека выражается в
специфических продуктах познания. Если говорить о научном
познании, то такими продуктами являются гипотезы, концепции,
теории, результаты экспериментальных исследований. Достиже
ния в научном поиске есть, по существу, устранение научных ано
малий.
4.1. АНОМАЛИЯ ПОЗНАНИЯ
Человек нерасторжимо связан с природой, с другими людьми, со всей

человеческой культурой. Но вместе с тем он обладает особой сущностью, и с
момента сознательного выделения себя из мировой стихии он противостоит миру
в своей единичности. 48
Будучи частью мира, человек одновременно является завершенным целым.

Является и участником происходящего, и, вместе с тем, сторонним
наблюдателем. Но, так или иначе, человек устанавливает отношения с миром и
с самим собой как его частью благодаря своим познавательным возможностям.
Продукты психической активности в своих конечных интегральных
характеристиках не только соотносятся с внешней, относительно психической,
реальностью, но и описываются исключительно на языке этого соответствия
(Веккер Л. М., 1974).
Существо перцептивного отражения и природа первичного образа могут
быть раскрыты и описаны только исходя из анализа предметных свойств
объекта.
Вторичный образ представления также может быть атрибутирован носителем
сознания только на языке характеристик и отношений того предметного
содержания, которое раскрывается в образе.
Существо феномена понимания как конечного интегрального продукта
мышления может быть охарактеризовано только исходя из раскрытия отношений
между операндами мышления.
Эмоция, являясь выражением непосредственного отношения, а также
состояния субъекта, в качестве конституционального основания предполагает
наличие того плана реальности, который вызывает эмоциональный отклик,
инициирует эмоциональное реагирование.
Волевые действия характеризуются исходя из связи субъекта с теми
событиями, явлениями, лицами, в отношении которых совершаются произвольные
действия и поступки.
Другими словами, нельзя воспринимать, представлять и мыслить Ничто.
Если бы содержанием сознания могло быть Ничто, оно обязательно было бы
чем-то. Результирующие образования психической деятельности всегда
содержательно наполнены. Та-ким образом, психический мир человека в своем
содержатель-ном аспекте есть проекция существующего вне организующей эту
проекцию реальности, даже если этой внешней реальностью будёт являться
собственное психическое содержание субъекта познания, Каким образом человек
создает проекцию мира, если он еще не имеет психического содержания и
соответствующих познавательных механизмов? С другой стороны, если с момента
рождения у человека уже есть все познавательные средства, необходимые для
построения моделей мира, то резонно спросить,
откуда они берутся, ведь отражение как базовая психическая функция

возможно, когда есть что отражать. Другими словами, как возможно отражение
до отражения?
Пример еще одной аномалии - гносеологическая амбивалентность человека,
которая состоит в том, что человек одновременно выступает и в качестве
субъекта познания, и в качестве объекта познания самого себя. В актах
самопознания субъект и объект являются слитыми, находясь при этом в
раздельном существовании. Когда содержание собственной психической жизни
(образы, мысли, переживания) становятся предметом анализа (мышления,
представления, эмоционального реагирования), само это содержание становится
такой же внешней относительно когиталь-ной способности субъекта
реальностью, как и объекты и явления физической и социальной природы.
Собственное содержание сознания познающего субъекта становится
объектно
заданным. Но если содержание, на которое направлено сознание, становится
внешней реальностью, то тогда чьим содержанием оно является? Именно в актах
самоотражения становится объектным психический мир человека (если при этом
мы введем ограничение, что система координат находится в "Я"), что,
естественно, не может быть редуцировано только к элементарным актам
интроспекции. Возможны более сложные механизмы самоопосредованного
отражения, например, через отражение своей отраженной субъект-ности в
другом, через диалог субличностей, через совершенный поступок и т. д.
Самоотражение может быть реализовано на различных рефлексивных уровнях. ("Я
думаю о том, что я думаю", "Я думаю, что я думаю, о чем я думаю", "Я думаю,
что думает другой, о чем я думаю", "Я думаю, о чем другой думает
относительно того, что думаю я, относительно того, что думает он").
Проблема рефлексии (в классической трактовке этого понятия) рассматривается
в работах В. Лефевра (см., например, Лефевр В., 1978). Удивительно не то,
что человек способен к самопознанию, а то, что в момент реализации
познавательных актов, направленных на себя, он выступает в единстве
субъектно-объектной взаимоотнесенности. И, словно двуликий Янус, воплощает
в неразрывном целом две противоположные, антагонистические сущности.
Субъектная и объектная реальности самопознания оказываются единой
реальностью. Хотя само понятие "субъект" могло возникнуть только потому,
что существует объектный мир как его противопоставление, внеположение.
Самоотражение есть форма парадок-50
сального существования субъекта и объекта познания в одном лице в один

и тот же момент времени.
4.2. АНОМАЛИИ ВОСПРИЯТИЯ
Тот факт, что любой психический процесс в своих конечных, итоговых

характеристиках может быть описан только в терминах свойств и отношений
внешних объектов, является опознавательным признаком (критерием)
психического (Веккер Л. М., 1974). Так, восприятие, с одной стороны, являясь
функцией органов чувств, описывается не иначе, чем в терминах формы,
величины, твердости, упругости, проницаемости и т. д. воспринимаемого.
Другими словами, в образе восприятия находят парадоксальное воплощение
свойства предметного мира. Зрительно воспринимаемый или осязаемый объект дан
в отражении агенту познания как образ этого объекта и, характеризуя этот
образ, мы используем язык описания свойств внешней, относительно психики,
реальности, хотя при этом сам психический образ свойствами этой предметной
реальности не обладает.
Л. М. Веккер в этом загадочном "перевоплощении"

собственного "нутра" носителя психики в свойства другого, внешнего по
отношению к нему физического тела, усматривает специфичность любого
психического, в том числе перцептивного, процесса. Субъективно мы
воспринимаем не само раздражение зрительного нерва и видим не световые
пятна, проецируемые на сетчатку, а предмет таким, каким он существует вне
нашей способности к восприятию, хотя, еще раз подчеркнем, сам объект
отражения существует в сознании как образ. ^Сами изменения в физиологическом
органе (глаз, ухо, рука, мозг, нервная система в целом), являясь необходимым
условием формирования образа, субъектом не осознаются, а обнаруживаются им
только как изменения в пространстве воспринимаемого. Еще раз подчеркнем:
объект, обладающий предметными свойствами, существует в субъекте
перцептивного отражения как образ, который свойствами своего предметного
содержания не обладает, но который при этом описывается исключительно на
языке этих свойств. Перцептивный парадокс демонстрирует ту таинственность, с
которой пытаются справиться на протяжении всего идео-генеза: каким образом
физика мира представлена в психике человека? Очевидно то, что психический
процесс и психические гештальты как интегральные, конечные продукты этого
процес-
са построены из иного материала, нежели физический. Эти продукты, в

том числе и перцептивный образ, не обладают свойствами физического мира. Из
чего же состоит образ?
Топология воспринимаемой реальности и пространство самого
физиологического органа перцептивного отражения (глаз, ухо, рука или кожная
поверхность участка тела, мозг) никогда не являются тождественными. Однако
это не делает невозможным построение метрически-инвариантного образа
предметной реальности. "Наши очи малы, но безбрежность мира меряют собой и в
себя вмещают" (Цит. по: Веккер Л. М., 1974). Кардинальное различие метрики
самого субъекта восприятия, пространства его телесной организации и метрики
отображаемого объектного мира не становится ограничением для адекватного
восприятия пространства и отражения пространственной локализации объектов.
Чтобы воспринять объект, необходимо вместе с тем воспринять то место,
которое занимает он в пространстве, то есть, иначе, "переместить" объект в
пространство носителя образа. Несмотря на то что размеры объекта могут
значительно превышать метрику телесного органа, мы воспринимаем место,
занимаемое объектом в пространстве отражения, соответственно топологической
организации внешнего пространства, а не метрики физиологического органа
субъекта восприятия. Способность воспроизведения места, которое занимает
реальный объект в пространстве отражения, Л. М. Веккер называет "уникальным
и таинственным свойством" перцептивной проекции... Место в системе отсчета
является монопольной принадлежностью каждого данного объекта... Разные
объекты не могут обладать одним и тем же местом. Ибо обладать местом -
значит находиться в нем. Поэтому воспроизвести в одном объекте
местонахождение другого можно, только заняв его место. Между тем именно
такое воспроизведение места одной вещи - объекта в другой вещи - органе
(носителя образа. -А. А.), но без того, чтобы это место реально занять, как
раз и составляет самое существо описываемого феномена проекции" (Веккер Л.
М., 1974). Иными словами, объект, "занимая место" в пространстве субъекта
отражения (но осознаваемый как внешний объект, а не как его копия), реально
в нем не локализован. Вместе с тем если бы объект не был представлен в
субъекте и, следовательно, не имел своего местонахождения в нем, становилось
бы невозможным не только осознание принадлежности этого объекта к внешнему
предметному миру, но и его обнаружение, 52
Условием формирования перцептивного образа является наличие

соответствующего функционирующего физиологического органа. Понятно, что
видящий глаз есть условие зрения, ухо - условие восприятия звука, а
тактильно-кинестетическая чувствительность руки необходима для построения
осязательного образа при ощупывании предметов. Если физиологический орган
необходим как средство, механизм или условие (в данном случае не столь
важна терминологическая точность) формирования перцептивного образа, если
орган участвует только в качестве условия построения, образа, то
посредством чего мы "видим" этот образ? Аналогичное недоумение испытывает
Аллахвердов, спрашивая: "... Кто же смотрит на расположенный в мозгу
экран?. . Пусть даже существует... некое загадочное внутреннее "Я", однако
как это внутреннее "Я" может смотреть на экран? У него есть что-то
наподобие глаз? И тогда внутри него тоже есть экран?.. Но кто же тогда
смотрит на этот экран?" (Аллахвердов В. М., 1998).
Иллюзии или ошибки восприятия, обусловленные влиянием установки
субъекта, также относятся к аномальным фактам восприятия. Эти факты еще раз
доказывают огромную роль памяти в построении перцептивного процесса.
Перцептивные гипотезы, проверяемые в опыте восприятия, служат своего рода
основанием для интерпретации имеющихся сенсорных данных. Тем самым
осмысленность воспринимаемого объекта во многом определяется самим
субъектом и часто вопреки тому, чем является объект на самом деле. Поэтому
видеть можно одно, а воспринимать при этом нечто совершенно другое. Случаи
иллюзорного восприятия являются убедительным тому доказательством. По этому
поводу красноречиво высказался Роже де ля Тай: "Сколько раз дерево
принималось за продолжение дороги, а тень от скалы - за поворот? Страховые
компании располагают статистикой, доказывающей, что от зрительного образа
до реальности - целая пропасть..."
Парадокс восприятия картин. Картины, по выражению Р. Л. Грегори,
"ведут двоякое существование" и сами по себе, как физические объекты,
заключают в себе парадоксальность. В чем же она состоит и каким образом
человек, воспринимая картину, способен видеть одновременно сразу две
принципиально отличные друг от друга сферы отражаемого? За видимым на
картине открывается реальность незримого по отношению к тем линиям,
конфигурациям, хроматическим переходам и светотени, то есть ко всему, что
определяет картину в ее физическом, объективирован-
ном виде. С одной стороны, можно видеть только то, что видишь. Но при
восприятии картин мы встречаемся с удивительной способностью, которая, по
всей видимости, является прерогативой только человека; воспринимать
актуально невозможное и даже несуществующее в актуальном времени и в
пространстве зримого. М. Мерло-Понти в своем эссе, посвященном анализу
восприятия живописи, писал: "...У меня вызвал бы значительные затруднения
вопрос о том, где находится та картина, на которую я смотрю. Потому что я
не рассматриваю ее, как рассматривают вещь, я не фиксирую ее в том месте, в
котором она расположена, мой взгляд блуждает и теряется в ней, как в нимбах
Бытия, и я вижу, скорее, не ее, но сообразно ей или с ее участием"
(Мерло-Понти М, 1989). Восприятие по ту сторону визуальных данных и
составляет существо парадоксального видения картины.
Картины, в большинстве своем, это отражение или проекция трехмерного
объектного мира на плоскость холста или бумаги. Человек, воспринимая
картину, "бессознательно умозаключая" о существовании еще одной размерности
за пределами воспринимаемой плоскости, фактически осуществляет операцию,
обратную той, которую совершал художник. На примере зрительного восприятия
картинных изображений можно показать, что перцептивное моделирование
представляет собой поиск наилучшей интерпретации имеющейся сенсорной
информации, так как действительные объекты, изображенные на картине, могут
быть совсем иными, нежели они являются в проекции. Более того, ни одно
изображение действительного объекта не является точно выполненной проекцией
этого объекта, что совсем не мешает нам осмысленно воспринимать видимое и
даже испытывать при этом эстетические переживания. Восприятие живописи таит
в себе немало тайн, которые пытается разгадать "разумный глаз". М.
Мерло-Понти указывал: "Сущность и существование, воображаемое и реальное,
видимое и невидимое, - живопись смешивает все наши категории, раскрывая свой
призрачный универсум чувственно-телесных сущностей, подобий, обладающих
действительностью, и немых значений" (Мерло-Понти М., 1989).
Р. Грегори в своей работе выделяет несколько разновидностей парадокса
картин.
1. Все картины парадоксальны в силу того, что каждая из них есть -
физически - узор на плоскости, но - зрительно - помимо узора на плоскости
содержит еще и трехмерное простран-54
ство объемных объектов. В этом заключается двойственная реальность

картин, делающая их уникальными предметами зрительного восприятия.
2. Картины могут содержать несовместимые указания на глу
бину пространства. Поскольку художник свободно выбирает при
емы и планы, которыми пользуется для передачи глубины, он
волен создавать большое число разных вариантов возможного пара
докса этого рода. Но в мире объектов такой парадокс невозможен.
3. Картины могут оказаться парадоксальными случайно или
направленно - когда у наблюдателя создается впечатление, при
водящее к выбору неверной перцептивной гипотезы вместо той,
которая необходима, чтобы дать правильную интерпретацию, то
есть увидеть картину в соответствии с законами нормального
объективного мира (Грегори Р. Л., 1972).

Картины, которые содержат несовместимые элементы или противоречивую
информацию, могут быть однозначно "прочитаны" путем выбора такой
перцептивной гипотезы, которая бы позволяла снять противоречие, разрешив тем
самым парадокс. Однако это не всегда возможно. Известные гравюры Мориса
Эшера - яркий пример неразрешимых парадоксов. Ни одна перцептивная гипотеза,
ни один вариант интерпретации изображения не позволяют совместить не просто
невозможное, а пространственно несоединимое. Сама композиция таких картин
построена на совмещении в одном пространственном контуре разноплановых
фрагментов изображения. Поэтому восприятие целостности глубинного строя
картины встречает непреодолимое противоречие.
4.3. АНОМАЛИИ ПАМЯТИ
Что из себя представляет мнемический след? Какова его природа?

Если все продукты психической активности, начиная от элементарных
сенсорных образов и заканчивая мыслительными и эмоциональными гештальтами,
существуют только в рамках актуального времени, значит, они не могут
сохраняться в памяти в том виде и качестве, в каком они существуют, когда
переживаются в сознании. Память хранит информацию о прошлых событиях, то
есть о том, что когда-то случилось. Понятно, что не все содержание памяти
осознается в ходе текущего познаватель-
ного процесса. И все же, безусловно, согласимся с тем, что, не имея в

определенные моменты времени в качестве предмета осознания свое собственное
имя, мы, тем не менее, не перестаем помнить его. Не означает ли это, что
огромный массив информации, хранящейся в памяти, есть бессознательное
содержание? И можно ли столь скандальную в психологии проблему
бессознательного рассматривать в плоскости психологии мне-мических
процессов?
Вопрос о том, что из себя представляет мнемический след, имлицитно
заключает в себе проблему опознания или же, в терминах метафизических
спекуляций, проблему узнаваемости мира. Акты идентификации и опознания
возможны только вследствие работы механизма сличения. Если актуально
существующий продукт, например, перцептивный образ, который одним из
четырех определяющих его свойств имеет константность, сличается со следом в
памяти, то возникает вопрос о том, каким образом это возможно, ведь:
а) в памяти не может храниться образ (равно как и мысли, переживания),
поскольку он есть, когда он есть, то есть только в
актуальный момент времени, следовательно, актуальный образ
не сличается с образом, который якобы хранится в памяти;
б) в рамках текущего настоящего в перцептивном познаватель
ном контуре сознания присутствует только один образ и нет ни
какого другого, с которым можно было бы его сопоставить и на
основании этого сопоставления принять решение о характере и
качествах воспринимаемого. Из чего же тогда состоит память? Из
чего и как она сделана, что процедура узнавания (осознавания)
становится возможной, ведь без участия памяти не может произойти ни
одного сознательного события в психической жизни?
Происходит ли стирание мнемических следов и если происходит, то каким
образом? Что в психике может выступать критерием, на основании которого
могла бы происходить селекция информационного материала памяти? Что значимо
и что полезно будет для нас завтра, нам не известно сегодня, поэтому или
никакая информация из памяти не исчезает, или стирание следов зависит от
действия других факторов, а не от фактора полезности информации.
Примером классической аномалии в психологии памяти может служить
известный феномен "на кончике языка". Желая вспомнить "забытое" имя или
какое-либо слово, человек зачас-56
тую не способен актуализировать в сознании нужную информацию, хотя при

этом он не может не помнить то, что тщетно пытается вспомнить. Если помнит
(а в этом нет сомнений, ведь когда человек пытается и не может
воспроизвести искомое слово, он всегда способен назвать любое слово,
которое "забытым" не является), что же тогда блокирует доступ к нужному
содержанию памяти? Почему, будучи уверенным (будучи абсолютно субъективно
уверенным) в том, что информацию, которую я безуспешно пытаюсь вспомнить
(актуализировать в настоящем), я действительно помню, я тем не менее,
воспроизвести не могу?
Почему, осознавая ошибочность результатов воспроизведения некоторого
информационного материала, зная, что я воспроизвожу неверно, я не
воспроизвожу безошибочно? Чтобы знать, что я неточно воспроизвожу, я должен
знать, как надо воспроизводить точно. Почему же тогда я воспроизвожу
неточно, ведь мне известен правильный результат, я о нем помню, почему же
тогда вспоминаю не то, о чем помню? (На эту аномалию обратил мое внимание В.
М. Аллахвердов.) Этот вопрос можно сформулировать иначе: "Отчего происходят
мнемические ошибки?" Как содержанием воспоминания становится то, что не
хранилось в памяти?
Почему я трачу достаточно много времени для того, чтобы что-то
вспомнить, хотя само воспроизведение сопровождается чувством субъективной
уверенности в том, что мое воспоминание верно (хотя в действительности оно
может оказаться ошибо*ч-ным)? Для чего я тратил столько времени, чтобы
вспомнить то, что я и так помню?
Разрешение этих мнемических загадок возможно, на мой взгляд, только в
том случае, если нам станет понятным психологика работы сознания. В рамках
модели функционирования сознания мы могли бы понять, почему память устроена
так, а не иначе, ведь любая форма познания опирается на память.
4.4. АНОМАЛИЯ МЫШЛЕНИЯ
Как известно, отправным пунктом мышления является осознание субъектом

проблемной ситуации. Та ситуация, по определению, считается проблемной,
которая несет в себе неопределенность, содержит дефицит информации.
Собственно, мышление и есть движение мысли от осознания неопределенности
связей и отношений между элементами в структуре про-
блемной ситуации к пониманию как результирующему эффекту

мыслительного процесса. Таким образом, снятие неопределенности,
преодоление энтропии, порождение смысла является конечной целью мышления.
Для того чтобы понимание состоялось,
необходимо исходное непонимание. Без начального непонимания мышление
невозможно. Оно определяет подготовительный
этап мышления. Обнаружение собственного непонимания можно расценивать
как старт психической активности мысли. Узнавание собственного непонимания
также требует от человека когнитивных усилий. Выявление, "опознание" своего
непонимания,
в свою очередь, происходит только вследствие его понимания.
Непонимание выступает в качестве продукта акта понимания как
следствие понимания. Не понимая что-либо, человек при этом всегда

понимает свое непонимание и только таким o6наруживает последнее.
Сознание можно рассматривать как механизм смыслопорож-дения. И те
смыслы, которые служат эффектами понимания (в том числе и смысл понимания
того, что является непонятным), представляют собой продукты активности
рефлексирующего сознания. Если смысл обнаружен, то в момент "завершения
геш-тальта" субъект знает об этом. Поэтому понять - означает понять свое
понимание.
То понимание, к которому стремится мышление, не прира-щаясь в ходе
мыслительного процесса, а возникая всегда как "ага-переживание", как
симультанное целостное узнавание, как "эврика", в качестве соответствующего
искомому дефициту информации, принимается сознанием за такой образец
понимания, который соответствует решению мыслительной задачи. Итоговое,
понимание всегда должно быть оценено самим сознанием в качестве пригодного
варианта решения проблемы. В чем же состоит аномалия? Ведь в формуле
понимания: "я понимаю свое понимание непонятного", не содержится ни
малейшего противоречия? Второй стороной парадокса понимания является факт
того, что всякая мысль, порождаемая в мышлении, является новой мыслью.
Мышление совсем было бы не нужно, если бы не требовалось разрешать
проблемную ситуацию, которую разрешить можно только новым способом, иначе бы
она не была проблемной. Если итоговое понимание - понимание качественно
новое, каким образом субъект может узнать его (ведь он понимает, что он
понимает) и, следовательно, признать пригодным? Если 58
понимание в качестве решения проблемы субъектом узнается, то выходит,

что это понимание существовало априорно, и уже до момента его узнавания
было человеку знакомо. Тогда что? Мысль невозможна? Платон прав?
4.5. АНОМАЛИЯ СВОБОДНОЙ ВОЛИ
Человеческая психика есть совокупность систем с избыточным количеством

степеней свободы. Каждый с определенностью может утверждать, что способен
вспомнить все, что пожелает (или, по крайней мере, способен все что угодно
пожелать вспомнить), обратить свое внимание на то, что захочет, представить
и помыслить все, что угодно... В самом простейшем, элементарном виде
свободная воля выражается в идеомоторном акте. Каждый строит свой внутренний
мир по собственному усмотрению. Избыточность степеней свободы есть
непременное условие относительной адекватности познания мира, точности в
работе когнитивных механизмов. По выражению И. М. Сеченова, человек всегда
способен действовать "на много ладов". Психическая активность - по
определению - активность свободная. Ни физиология организма, ни социология
окружения, ни физика предметного мира не устанавливают законы психической
деятельности человека. Человек сам способен инициировать свою активность.
Что же является причиной свободного выбора субъекта? Да и как возможно
свободное, а значит недетерминированное, поведение живой системы? Очевидно,
что сам свободный выбор, оставаясь свободным, с необходимостью должен иметь
причинные основания. Если бы таких оснований не существовало, не было бы
возможным прогнозирование поведения человека, предвидение последствий его
действий. Да и само существование психологии как научной дисциплины было бы
невозможным. Если свобода замыкается на самой себе, являясь "возможностью
еще большей свободы", значит, человек не несет ответственность за
совершенное, так как беспричинная свобода может существовать лишь в сфере
случайного. Не неся ответственность за проявления своей свободной воли,
человек становится несвободным в возможности свободного выбора.
То, что человеку представляется свободным желанием, свободным поступком
есть проявление действия факторов, которые сам человек не осознает, но
которые выступают причинными основаниями мыслей, переживаний, представлений,
волевой актив-
ности и т. д. Свободная воля (которая, исходя из определения, не имеет

причины вне себя) оказывается детерминированной. Психология должна
описывать и объяснять каузальные связи в организации психического опыта. На
основании того, что психическая деятельность - свободная активность, одной
из важнейших задач теоретической психологии является определение характера
причинности свободы.
Но можно рассуждать и иначе. Свобода себя не гарантирует. Будучи
свободным, человек, вопреки этому, не свободен избавиться от

всего
нежелательного и быть причиной желаемых событий по собственной воле. Желания
иметь красивую мысль в своем сознании, испытать катарсис, полюбить другого
человека, написать стихи, имеющие хоть какие-либо художественные достоинства
и т. д., являются, конечно же, желаниями свободного человека. Но надо
заметить: свободно само желание, в то время, когда его исполнение, в
некотором смысле, не зависит от свободной воли человека. Ведь от того, что я
себе скажу: "Я желаю в данный момент испытать сильное чувство к другому
человеку", - не зависит совершение события. События нашей психобиографии
являются дискретными точками на жизненном пути. Мы свободны в движении к
этим точкам, но не в момент нахождения в них. События инсайта, творческого
экстаза, любви, ненависти, безрассудных и героических поступков могут
случиться, а могут и нет, независимо от того, свободно ли наше желание
относительно них. Что же делать психологии со свободой?
Кроме описанных примеров можно было бы выделить и другие формы аномалий
сознания, например: эффект контрастных иллюзий при действии установки,
парадокс негативных эмоций (феномен получения удовольствия от негативных
переживаний), амбивалентность чувств, этические парадоксы, парадокс
"множественности - единственности" "Я" (парадокс единомножия "Я"),
логические аномалии, парадоксы вербального общения (проблема осмысления
значений и означивания смыслов), феномен дежа вю, психотерапевтические
аномалии (например, "парадоксальная интенция" В. Франкла) и т. д. Глава 5
ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЕДИНИЦЫ

АНАЛИЗА ПСИХИЧЕСКОГО В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ ПСИХОЛОГИИ
Историю развития психологии вполне оправданно представлять себе как

непрерывный процесс поиска первичных единиц анализа психического. Любая
психологическая система взглядов, претендуя на роль научной теории, в явном
или латентном виде включает в себя в качестве базового постулата положение о
нередуцируемой, элементарной психической реальности. Такая реальность
выступает не просто как предмет психологического анализа, а именно как
единица такого анализа. Следует подчеркнуть, что независимо от того, каким
содержанием наполняют предметную область психологии, в "потоке сознания"
исследователей всегда можно уловить стремление к обнаружению первичных,
неразложимых путем дальнейшего анализа, своего рода атомарных психических
составляющих. Как справедливо указывают Н. Д. Гордеева и В. П. Зинченко,
"осознанное выделение единицы анализа - признак методологической зрелости
того или иного направления в науке, начало систематического построения
теории" (Гордеева Н.Д., Зинченко В.
П., 1982. С. 5). Несмотря на то, что

далеко не всегда происходит осознание методологической значимости выбора
единицы анализа, проблема определения исходных, неразложимых психических
образований так или иначе возникала в каждом направлении психологической
науки. Соответственно, от того, как решалась эта проблема, зависели не
только контуры той или иной теории, но, во многом, этим определялся и сам
предмет психологии. Развитие научной психологической мысли порой в течение
десятилетий было обусловлено тем, что принималось в качестве
основополагающего системообразующего психического образования. Можно даже
утверждать, что разрешающая способность научной теории задается по-
Глава 5. Проблема определения единицы анализа психического 61
ниманием природы "первоначала" психического. Представления о природе

внутреннего мира человека, степени его когнитивной сложности и о
познавательных ресурсах сознания производны от того, что мы закладываем в
основу анализа феномена человеческой психики. В связи с этим,
методологическим следствием обоснованного выбора того или иного психического
образования в качестве целостной единицы анализа является объяснение всего
многообразия форм психической активности человека исходя из базового
аксиоматического положения, фиксирующего выбор той или иной психической
реальности в статусе элементарной неразложимой единичной целостности. Еще С.
Л. Рубинштейн указывал: "для того чтобы понять многообразные психические
явления в их существенных внутренних взаимосвязях, нужно прежде всего найти
ту "клеточку" или "ячейку", в которой можно вскрыть зачатки всех элементов
психологии в их единстве" (Рубинштейн С. Л., 1946. С. 173). Методологическое
значение проблемы определения единицы анализа трудно переоценить. И
дума-ется что от того как будет поставлена и решена эта важнейшая для
психологии проблема, зависит дальнейшее развитие научно-психологической
мысли в XXI веке.
В разное время на роль доминанты психического претендовали:
"ощущения", "образы", "акты сознания", "реакция", "рефлекс",
"фигуро-фоновые отношения", "ассоциация", "стимул - реакция", "установка",
"действие" или "живое движение", "схема", "переживание", "значащее
переживание" и т. д. Каждая психологическая школа стремилась найти свою
уникальную "клеточку" психического. Интересен и тот факт, что противоречия
между различными теоретическими системами наиболее ярко обнаруживаются
именно при обсуждении характера единицы анализа (Гордеева Н.Д., Зинченко В.
П., 1982. С. 5). Несмотря на многочисленные варианты решения, проблема
выделения единицы анализа психики и по сей день является исключительно
важной. Невозможность решить эту важнейшую методологическую задачу в
течение двадцатого столетия никоим образом не делает бессмысленным процесс
дальнейшего поиска. Сами по себе попытки найти приемлемые решения проблемы
при любом исходе способствуют приращению научного знания, стимулируют ход
идеогенеза. Развитие представлений относительно единицы анализа обогащает
науку новыми экспериментальными и теоретическими данными, помогая лучше
понять многообразие прояв-62
лений психики. Здесь достаточно вспомнить, что, вопреки нарочито

ограниченному пониманию единицы анализа, в рамках гештальт-подхода было
открыто множество закономерностей в области психологии зрительного
восприятия. Пониманию деятельной природы психического способствовали
разработки представителей американского функционализма. Бихевиоризм
показал характер обусловленности поведения человека физическим и
социальным окружением. А психоанализ расширил наши знания о психике,
предложив описание природы и механизмов бессознательных процессов.
Все известные в психологии теории претендовали на понимание существа
человеческой психики в ее характерных, определяющих именно как
человеческую, чертах; хотя выбранные единицы анализа далеко не всегда
давали возможность экстраполировать полученные экспериментальные
результаты, выявленные закономерности, обнаруженные факты наблюдения и т.
д., на всю феноменологию психического. Но, несмотря на то что выбирались
единицы анализа, не отражающие характер всего психического целого, в силу
чего нарушался важный методологический принцип, который можно назвать
принципом "разрешающей способности единицы анализа", достижения различных
направлений психологии, имевших порой радикально отличные парадигмы,
нельзя ставить под сомнение.
Произвольность выбора исследовательских установок неизбежна для
научного познания, так как научная деятельность не является обезличенной,
это всегда деятельность, реализуемая субъектом познания, то есть живым
участником научного творчества. Поэтому построение любой теории есть
осуществление собственных индивидуальных представлений, убеждений,
веро-ваний ученого; а сама теория определяется первоначальным, исходным
выбором оснований анализа изучаемого феномена. В силу этого ни одна
психологическая концепция, сколь универсальна бы она ни была, не может быть
безгрешной. Другое дело, насколько удачно делается выбор.
Вторым важным обстоятельством, дающим право быть уверенным в том,
что научная психология застрахована от длительной стагнации, является,
наверное, ясное для всех понимание того, что теоретическая модель всегда
огрубляет репрезентируемую реальность. За рамками теории всегда остается
что-то, что не может быть формализовано в рамках одной теории, имеющей
свой понятийный аппарат. По меткому выражению Аллахвердо-ва, психология

как самостоятельная наука находится в состоянии перманентного кризиса
(Аллахвердов В. М., 1993. С. 104). Говорить о том, что психология переживает
перманентный кризис, стало своего рода чуть ли не проявлением
интеллектуального вкуса. Вот, например, пишет В. М. Розин:
"...Психологическая наука и отчасти практика переживают перманентный
кризис... Необходимы усилия для переориентации психологической мысли, а
это., предполагает критическое отношение к истории и сегодняшним тенденциям
развития предмета психологии" (Розин В. М., 1994. С. 3). Надо признать, что
научная психология в нынешнем ее состоянии представляет собой
"многоквартирный дом с очень шатким фундаментом" (Агафонов А. Ю., 1999. С.
108). До сих пор не утихают споры относительно того, чем, собственно,
является психология: искусством, самостийной сферой знания или же наукой. А
если наукой, то какой: естественной или гуманитарной? B. М. Аллахвердов
убежден, что психология может и должна стро иться по образцу великих
естественных наук, а Розин настаивает на обратном, полагая, что "замысел
построить психологию по образцу естественной науки не удался" (Розин В. М.,
1994. С. 53) и психологию следует считать гуманитарной дисциплиной. По сей
день актуально звучат слова Л. С. Выготского, сказанные бо лее семидесяти
лет назад: "Построение единой психологии на почве старых психологических
допущений невозможно. Самый фундамент психологии должен быть перестроен"
(Выгот ский Л. С., 1960. С. 481). Но вопреки тому, что по указанным выше
причинам психология никогда не сможет выйти из кризисного состояния, научные
поиски не обесцениваются, а, скорее, напро тив, стимулируются требованием
согласования огромного мас сива эмпирических данных и интеграции различных
теоретичес ких подходов. Колоссальный объем экспериментального материала,
множество локальных теоретических подходов дела ет нецелесообразным
дальнейшую дифференциацию психологи ческого знания. "Дефицит теоретического
единства становится все очевиднее..." - отмечает Л. М.Веккер (Веккер Л.М.,
1998. C. 16). В настоящее время, как никогда отчетливо, обнаружива ется
необходимость разработки общепсихологической теории, способной объединить
имеющиеся фрагменты знания в единую картину психической жизни человека.
Парадоксальность нынеш него положения в современной психологии состоит в
том, что, 64
с одной стороны, все больше и больше осознается важность построения

синтетической теории, способной нести в себе такой объяснительный
потенциал, который позволил бы концептуально соединить положения различных
теорий, с другой стороны, создание такой теории не может быть освобождено
от субъективизма, от авторских пристрастий ее создателя. Показательно, что
даже в отдельных областях психологии царит идеологическая разобщенность.
Так, например, А. В. Либин, выражая сожаление относительно
рассогласованности позиций, которые в настоящее время определяют состояние
дифференциальной психологии, заметил: "...все большее значение приобретает
на современном этапе концентрация усилий исследовательской мысли на пути
концептуальной интеграции сложившихся к настоящему времени подходов" (Либин
А. В., 1999. С. 19). Хотя это для большинства ученых является очевидным,
"несокрушимая сила субъективных авторских предпочтений" не позволяет
сколь-либо существенно продвинуться на пути возможной интеграции.
Как уже было сказано, важнейшие положения теории выводимы из базовых
представлений (в некотором смысле априорных) о единице анализа психического.
Любая психологическая теория, моделируя психическую реальность, не может
быть абстрагирована от анализа того базового элемента теоретической
конструкции, который является в составе самой теории формализацией знания о
фундаментальном, базальном, определяющем специфику психического, начале.
Логика теоретического построения, реконструирующая логику психической
деятельности, отталкиваясь от определения единицы анализа психического, с
необходимостью должна разворачиваться в направлении понимания материала,
структуры и функций психического, независимо от того, что признается за
единицу анализа. Из истории психологии хорошо известно, что за единицу
анализа принимались или элементы психического опыта, и тогда анализ
психической деятельности (а чаще всего речь шла о сознательном опыте)
рассматривался в своем содержательном аспекте, или же в качестве
определяющей феноменологию психического выступала структура, способ
организации психических элементов. В этом случае описание и анализ
проводился с позиций организации психического содержания, то есть
акцентировался формальный аспект. Или же природа психического выводилась из
имманентно присущей психике активности, и тогда продукты психической
деятельности
расценивались как эффекты реализованных функций. В последнем случае

критериальным атрибутом человеческой психики считалась акция, акт, или, в
широком смысле слова, действие, вне реализации которого психическая жизнь
невозможна. При этом психическая организация описывалась со своей
функциональной стороны. За всю историю психологии единица анализа не
выступала в содержательно-структурно-функциональном триединстве. То есть
единица анализа никогда не рассматривалась одновременно и как материал, из
которого строится психический процесс, и как элементарная психическая форма,
и как элементарная функция И, надо отметить, что это не свидетельство
однобокости подходов, а, в первую очередь, проявление тех методологических
ограничений, которые делают принципиально невозможным видеть за единицей
анализа материал, структуру и функцию одновременно.
Исторические корни проблемы определения единицы анализа психики,
несомненно, следует искать в недрах структурной школы психологии. И не
только потому, что работы В. Вундта способствовали оформлению психологии в
самостоятельную научную дисциплину, но, в первую очередь, по причине
понимания представителями интроспекционизма специфики предмета психологии
и, в связи с этим, методов экспериментального исследования. Согласно
Вундту, предметом психологической науки, которую он не вполне адекватно
собственным идеологическим воззрениям назвал "физиологической психологией",
должен стать "непосредственный опыт". То есть начальным пунктом научного
психологического анализа является элементарный состав сознания. Поскольку
представители структурализма отождествляли психику с сознанием, элементы
сознания провозглашались исходной единицей анализа психического.
Единственным пригодным для этих целей методом изучения был признан
интроспективный анализ. Несмотря на то что в экспериментах, проводимых в
Институте экспериментальной психологии в Лейпциге, использовались
процедуры, заимствованные из экспериментальной практики физиологии, Вундт,
а в дальнейшем и Титченер, считали, что кроме самонаблюдения никакой другой
метод не может быть использован в психологии, так как "непосредственный
опыт" открыт только носителю сознания и только в том случае, если он не
зависит от мнения самого испытуемого во время интроспективного
эксперимента. В противном случае, если испытуемый сообщает о своем
переживании или восприятии или же
выносит суждение о содержании сознания, то речь может идти только об

опосредованном опыте, то есть о том знании, которое является следствием
накопления полученной в ходе жизни информации. Но не такое знание, по мнению
пионера экспериментальной психологии, должно стать предметом изучения. Из
чего на самом деле состоит сознание? - вот ключевой вопрос, на который
должна ответить психология. На основании такого подхода к определению
базовой задачи психологической науки, Вундт определил три важнейших
исследовательских цели: 1) описание основных элементарных составляющих
сознания,
2) определение характера связей между элементами сознания
(установление способа организации элементов в структуре непос
редственного опыта),
3) установление принципов, согласно которым определяется
этот способ организации или, иначе говоря, раскрытие механиз
мов, обеспечивающих соединение элементов.
То, что "внутренняя перцепция" не позволяет обнаружить атомарный состав
сознания, стало понятным уже во времена существования вундтовской
лаборатории экспериментальной психологии. Протоколы интроспективных
экспериментов были полны противоречий, с трудом могли быть согласованы между
собой, что, в свою очередь, делало невозможным стандартизацию результатов.
Маловероятно, что Вундт именно на основе экспериментальных исследований
пришел к заключению о том, что ощущения и чувства являются исходным
материалом сознания. Скорее всего, такой вывод явился результатом его
отвлеченных рассуждений, а в интроспективных отчетах он пытался найти
подтверждение своей позиции. Видя за ощущениями и чувствами простейшие
компоненты сознания, первичные образующие опыта, Вундт полагал, что ощущения
и чувства не просто присутствуют в поле сознания в каждый момент времени, но
и являются взаимоотнесенными. Так, каждому ощущению соответствует
определенное чувство. В подходе Вундта к анализу состава сознания явственно
обнажилось противоречие, которое не могло быть разрешено в силу базовых
посылок интроспекционизма. Суть этого противоречия состояла в том, что, с
одной стороны, психология была призвана выявить элементы сознания в
рафинированном виде, с другой стороны, сами эти элементы в "непосредственном
опыте" не существуют изолированно, обособленно друг от друга. Благодаря
"творческому синтезу", элементы сознания организова-
.Глава 5. Проблема определения единицы анализа психического 67
ны в сложное целое, имеющее свое качество. "Характеристики любого

сложного психического явления не сводятся к сумме характеристик, его
составляющих" (Вундт В., 1896). Таким образом, непосредственный опыт
сознания не может быть описан на языке свойств ощущений (интенсивность,
длительность, модальность) и чувств ("удовольствие-неудовольствие",
"напряжение-расслабление", "возбуждение-успокоение"), так как наличное
содержание сознания представляет собой синтез, интеграцию этих элементов, а
не их механическое сочетание. В концепции Вундта механизмом организации
опыта служит воля - ничем не детерминированная способность человека,
отвечающая за установление взаимосвязей между элементами. Посредством
"творческого синтеза" воля соединяет элементы в сложно структурированную
целостность, которая атрибутируется иначе, чем элементы этого целого. Хотя
испытуемому в эксперименте именно эта целостность содержания сознания и
открывалась, он должен был сообщать исключительно о свойствах самих
элементов, которые иначе как в составе целого не даны.
Рассматривая в качестве основной задачи психологии изучение атомарного
состава сознания с помощью расчленения в ходе интроспективного анализа
непосредственного опыта, Вундт не считал возможным изучение таких форм
психической деятельности, как память, мышление, воля, будучи уверенным, что
изучать эти процессы с помощью самонаблюдения не представляется возможным.
Разочарование в потенциальных возможностях структуралистского
направления и, прежде всего, недоверие к интроспективному методу обусловили
значительное падение интереса к теории Вундта. Среди немногих сторонников
взглядов Вундта можно выделить Э. Титченера, который остался убежденным
приверженцем идей структурализма и, можно сказать, довел интроспективную
психологию до своего логического завершения, которое впоследствии
оценивалось как логический тупик структурализма.
Титченер, вполне в духе вундтовской традиции, предметом психологии

считает "непосредственный опыт". Но, в отличие от своего предшественника,
Титченер дифференцировал понятия "сознание" и "разум", считая, что
"сознание" - есть сумма тех переживаний, которые актуализированы в текущий
момент времени, а "разум" - это сумма переживаний, накопленных с течением
времени. Титченер, пожалуй, был еще более категоричен, 68
чем Вундт, относительно значения и целей психологии. Он был убежден в

том, что психология это "чистая наука", и психолога не должны волновать
вопросы прикладного характера, как то: воспитание, обучение, психологическая
помощь, оптимизация общественных отношений. Психология должна единственно
изучать сознательные процессы в их содержательном аспекте и устанавливать
законы, согласно которым происходит объединение составляющих сознания в
единое целое. Тремя основными элементами структуры сознания Титченер считал
ощущения, образы и эмоциональные состояния', никаких других элементов в
сознании нет. В ответ на предложение Вюрцбургской школы считать мысль
самостоятельным психическим образованием, не редуцируемым к трем
перечисленным элементам, Титченер пытается обосновать свою, так называемую
"контекстную теорию значения". Согласно этой теории, само значение возникает
как множество ощущений. Последние, в свою очередь, явлены в сознании в
момент взаимодействия с реальными объектами. Иллюзию того, что в сознании
имеется значение, как нечто внесенсорное, Титченер объяснял тем, что
испытуемые в процессе эксперимента совершали "ошибку стимула", которая
заключалась в том, что в самоотчете смешивались два различных содержания
опыта, а именно: содержание процесса восприятия объекта и влияние самого
объекта. "Ошибка стимула" имеет место тогда, когда сознание испытуемого
поглощено воздействующим объектом, поэтому от испытуемых требовалось
описывать свои переживания на языке осознанного восприятия, а не на языке
предметных значений. Если при восприятии цветка испытуемый сообщает о форме,
цвете, запахе, а не о том, какой предмет он видит, значит, он
свидетельствует об истинном содержании актуального сознания. Тем самым
значение как продукт мышления иначе как в сенсорном контексте не возникает.
Следовательно, само значение выводимо из первичных элементов сенсорного
опыта. Случаи (которые, надо думать, были весьма многочисленны), когда при
решении интеллектуальных задач испытуемые не способны были обнаружить
сенсорный контекст, Титченер склонен был объяснять недостаточным уровнем
развития у испытуемых способности к интроспекции. Поэтому придавал большое
значение совершенствованию интроспективного эксперимента, считая, что только
тренированные испытуемые могут быть источником достоверного знания о
событиях, происходящих в сознании. "На-
блюдение, - указывал Титченер, - подразумевает наличие двух моментов:

внимание к явлению и регистрацию явления. Внимание необходимо поддерживать
на максимально возможном уровне концентрации; регистрация должна быть
фотографически точной. Такое наблюдение представляет собой тяжелую и
утомительную работу, а интроспекция, в целом, оказывается труднее и
утомительней наблюдения внешних событий" (Цит. по: ШулъцД. П., Шульц С. Э.,
2002. С. 134). Испытуемые, по мнению Титченера, должны обладать
хорошим
физическим здоровьем, быть лишенными житейских забот, с тем чтобы ничто не
могло отвлекать их от утомительного занятия интроспективным анализом (Цит.
по: ШулъцД.П., Шульц С.Э., 2002. С. 134). Надо заметить, что еще критики
Вундта полагали, что длительный эксперимент с самонаблюдением вызывает у его
участников психические нарушения (Цит. по: ШулъцД. П., Шульц С. Э., 2002. С.
95).
Идеи структурной школы психологии после Титченера не получили своего
развития. Даже сами классики интроспекционизма во многом отмежевались от
своих прежних взглядов. Известно, что Вундт в последние годы жизни занялся
культурно-исторической психологией, написав десятитомный труд "Психология
народов", и больше не возвращался к экспериментальному исследованию
сознания. А Титченер даже начал подвергать сомнению сам термин "структурная
психология", называя в 20-е годы свою систему взглядов "экзистенциальной
психологией". Феноменологический анализ Титченер предпочел интроспективному
методу - святая святых структурного подхода. Тем самым попытка разбиения
сознания на элементы оказалась безуспешной даже с позиций самих
представителей структурализма. Да и сама проблематика структурализма, исходя
из логики развития науки, расценивалась как "вчерашний день" психологии.
Очевидные недостатки теоретической системы структурализма никоим
образом не умаляют достоинств этой школы психологии. Думается, что одним из
важнейших методологических вопросов, поставленных апологетами
структурализма, был вопрос о ^арактере материала психического. Важно не то,
как решался этот вопрос, а сам факт его постановки и стремление
экспериментальным методом изучить состав психики. Хотя обычно считается,
что представители структурализма не внесли сколь-либо весомый вклад в
развитие научных знаний ("...ни одно из положений вун-дтовской программы не
выдержало испытаний временем" (Яро- 70
Часть 1. Методология научно-психологического исследования сознания
шевскш М. Г., 1985. С. 225). С. Холл о В. Вундте:

"...экспериментальная психология покинула его", "...компилятор, не
сделавший никакого существенного вклада, кроме, может быть, доктрины о
перцепции" (Ярошевский М. Г., 1996. С. 194). Однако по сей день проблема
определения исходного материала психического является теоретически
значимой. Без понимания природы состава психического создание единой теории
познавательных процессов и определение структурно-функциональной
организации психики едва ли возможно. В этой связи Вундт и его
последователи не только стояли у истоков экспериментального направления
психологии, но и очертили круг важнейших проблем, которые должны были быть
решены в будущем.
Общие теоретические основания структурализма не позволяли раскрыть
процессуальный, действенный характер психического.
Как происходит
психическое отражение? Каким образом индивидуум посредством своего сознания
адаптируется в условиях средовых изменений? Как он регулирует свою
жизнедеятельность? Наконец, каковы детерминанты психической активности?
Понятно, что на эти вопросы в рамках структурного подхода не могли быть
получены удовлетворительные ответы. Более того, подобные вопросы в русле
структурализма вообще не могли быть серьезно поставлены.
Если для представителей структурной школы психологии главным предметом
исследования являлся материал, из которого состоит сознание, то для
американского функционализма, представленного именами У.Джемса, Д.Дьюи,
Д.Р.Энджелла, ГА. Кэрра, и европейского функционализма, в лице прежде всего
К. Штумп-фа, основной категорией, через призму которой описывался феномен
сознания, стало понятие "З^кция сознаншРк Исходя из этого, главной
исследовательской задачей функционализма являлось изучение психических
актов, понимаемых как функции приспособления сознания к динамической среде.
Согласно Джемсу, обнаружить субстрат сознания невозможно, какой бы метод для
этого ни использовался. Интроспекция, которую Вундт и Титче-нер считали
единственным приемлемым методом изучения атомарного состава сознания, менее
всего может быть использована для анализа элементарных составляющих
"непосредственного опыта". Даже если бы самонаблюдение, каким бы
"систематическим" (Э. Титченер) оно ни было, давало возможность вычленить
неразложимые элементы сознания, мы бы все равно не смогли доказать Глава 5.
Проблема определения единицы анализа психического
71
независимость существования "кирпичиков" сознания от самой процедуры

интроспективного анализа, то есть, в конечном итоге, от акта сознания,
нацеленного на обнаружение этого пресловутого исходного материала. ]Оцной из
заслуг функциональной психологии можно признать убедительное доказательствб
того, 'что со-держшшёПсознания необособимо от актов сознания, вследствие
"рёаТШзадйи которых это содержание явлено в сознании. Не сам очевидный факт
наличия у сознания содержания отрицался функционалистами, а подвергалась
справедливой критике возможность нахождения материала сознания в своем
онтологическом качестве, без учета зависимости характера психического
содержания от реализуемых функций, делающих возможным такое нахождение. То
обстоятельство, что в некоторых случаях испытуемому удается достичь
позитивного результата самонаблюдения, Джемс объяснял действием механизма
внимания: "Ни у кого не может быть элементарных ощущений самих по себе. С
самого рождения наше сознание битком набито множеством разнообразных
объектов и связей, а то, что мы называем простыми ощущениями, есть результат
разборчивости внимания, которая часто достигает высочайшего уровня" (James,
1890. Vol. I. P. 224). Помимо этого, в русле функционального подхода было
показано, что интроспекция, проводимая в лабораторных условиях, есть всегда
ретроспекция, так как человек, испытав некоторый опыт, должен был
проанализировать свои ощущения и сообщить о них экспериментатору спустя
какое-то определенное время (Боринг Э. Г., анализируя опыт использования
интроспективного метода в психологии, пришел к выводу о том, что
интроспекции, в качестве способа непосредственного наблюдения, попросту не
существует. Нет интроспекции, "которая не лжет". "Наблюдение - это процесс,
требующий некоторого времени и подверженный ошибкам в своем течении" (Боринг
Э. Г., 1999. С. 56)). Джемс полагал, что таким образом невозможно
зафиксировать неизменные психические элементы, уже хотя бы потому, что в
сознании нет никакого константного содержания. Сознание - это непрерывное
течение, "поток", в котором ни одно ощущение, ни одна мысль не повторяются
дважды. Препарировать этот "поток сознания" интроспективным способом - то же
самое, что резать струю воды ножницами. Выбор функции как еди-^шцы анализа
сознания был продиктован стремлением понять адаптационные способности
сознания, что структурной школой психологии вообще не включалось в
проблемное поле исследова-72
ний. Тем самым феномен сознания оценивался как приспособительный

инструмент, а функциональная психология, по определению Д. Р. Энджелла, -
"это учение о фундаментальной полезности сознания" (Цит. по: ШульцД. П.,
Шулъц С. Э. С. 186). Коль скоро сознание сохранилось в процессе эволюции,
значит, оно необходимо для выживания, следовательно, главнейшей задачей
функциональной психологии должно было стать определение роли функций, актов,
операций как отправлений сознания, призванных обеспечить приспособление к
среде. Таким образом, не вопрос: "Из чего состоит сознание?", а: "Для чего
сознание?>> послужил отправным пунктом теоретических поисков функционализма.
Если сознание играет роль механизма адаптации (а именно в этом
функционалисты видели эволюционное оправдание его возникновения), значит,
реагирование на усложнение средовых влияний должно носить не характер
пассивного отражения, а быть активным, гибким, способным обеспечить
сбалансированные отношения в системе "организм - среда". Функции не просто
противопоставлялись структуре самих актов сознания и психическому составу
последнего, но, взятые изолированно, расценивались как само сознание, а не
карего проявления. Сведение сознания к совокупности актов или функций
привело к логическим основаниям утверждать, что "акты конструируют объекты -
стимулы" (Цит. по: Веккер Л.М., 1974. С. 34) (Дьюи). Абсолютизация
функционального аспекта сознания естественным образом отразилась на
трактовке сущности всех психических явлений. Неудивительно, что Джемс к
явлениям памяти относит только два мнемических процесса - запоминание и
воспроизведение (Джемс У,, 1998. С. 202), игнорируя тот очевидный факт, что
память в первую очередь служит механизмом организации психического опыта
человека и то, что весь состав психического имеет прямое отношение к
свойству памяти сохранять накопленный в онтогенезе опыт во времени. Говоря о
методологических изъянах функционализма, Л. М. Веккер заметил, что,
"поскольку ни структура, ни тем более функция в ее реальной рабочей
активности не могут быть обособлены от исходного материала, в такой
изначальный материал превращается сама функция" (ВеккерЛ. М., 1974. С. 34).
Таким образом, принятие акта сознания за единицу анализа сделало фактически
невозможным создание научной теории, реконструирующей логику реальной работы
структурно-функциональной организации сознания, так как понимание того,
каким образом реализуется функция, предпо-
faaea 5. Проблема определения единицы анализа психического 73
лагает знание об устройстве психической структуры, собственно функцией

которой и является акт сознания. В свою очередь, психическая структура
немыслима как пустая форма, лишенная содержания. Любая психическая
структура - это оформленное содержание; и таким содержанием должен считаться
тот психический материал, из которого строится психический процесс, как бы
последний ни назывался: актом, операцией или функцией сознания. В
бихевиоризме, где предметом изучения являлось поведение, закономерным
образом был сделан выбор и единицы анализа. Та-кой единицей стала реакция,
возникающая в ответ на действие внешнего стимула. Стимульно-реактивная
парадигма стала общетеоретической платформой не только для построения
различных (правда, несущественно отличающихся друг от друга) концептуальных
систем, но и для экспериментальных исследований. Дж. Б. Уотсон считал, что
апелляция к содержанию внутреннего мира человека при объяснении наблюдаемого
поведения не только малополезна с точки зрения возможностей понимания
действительных механизмов реагирования, но и абсолютно бессмысленна.
Единственная задача бихевиориста - точно регистрировать реакции в ответ на
соответствующие стимулы. Вся феноменология психического была сведена к
совокупности об-наруживаемых в наблюдении реакций. Даже трактовка мышления
несла на себе печать стимульно-реактивного подхода. Как указывал Уотсон, "с
точки зрения психолога поведения, проблема "значения" (смысла) представляет
собой чистейшую абстракцию. В своих исследованиях психологи поведения с нею
никогда не сталкиваются. Мы наблюдаем действия, совершаемые животным или
человеческим индивидом. Последний "имеет в виду" то, что делает. Мы не видим
никакой теоретической или практической надобности в том, чтобы прервать его
действие и спросить, что он имеет в виду во время действия" (Уотсон Дж, Б.,
1998. С. 591). И далее: "Мышление... есть процесс, протекающий по методу
проб и ошибок, - вполне аналогично ручной деятельности... Весьма грубое
сравнение, применимое и для мышления, можно найти в погоне голодного
охотника за добычей. Он настигает ее, ловит, готовит из нее пищу и съедает,
затем закуривает трубку и укладывается на отдых. Зайцы и перепела могут
выглядывать из-под каждого куста, однако стимулирующее действие их на время
исчезло" (Уотсон Дж. Б., 1998. С. 592). Пожалуй, здесь трудно сделать даже
какие-либо комментарии. 74
Введение "промежуточных переменных", выполняющих роль опосредующего

звена в стимульно-реактивной схеме, не могло устранить главный порок
теоретической системы бихевиоризма, а именно абстрагирование поведенческого
акта как от психических состояний, а значит и психического содержания, так и
от психологической структуры самих реакций. Поведение, увиденное глазами
бихевиориста, как бы повисало в воздухе, являясь отстроенной от психики
реальностью. Неудивительно, что при таком взгляде с трудом поддавались
объяснению как адаптационные возможности человека, так и принципы
психического отражения. То обстоятельство, что воздействие стимулов вызывает
реакцию только после соответствующего отражения в познавательном контуре
сознания, попросту игнорировалось. Модель человека, представленная в
бихевиоризме, это живая машина (хотя и исключительно сложная, так как она
способна к обучению и восприятию культурных феноменов), действующая во
внешнем мире методом проб и ошибок аналогично тому, как взаимодействуют со
средой животные. Конечно, такие представления если и имеют определенное
прикладное значение (например, в поведенческой терапии), то при решении
задачи описания психической системы, ориентированной на познание, они лишены
ценности. Тем не менее отмечают и теоретические заслуги бихевиоризма. Так,
например, Л. М. Веккер заключает: "возведенные бихевиоризмом без достаточных
оснований в ранг основного закона "пробы и ошибки" представляют здесь не
только общий принцип организации поведения, но и его конкретную
статистическую меру, ибо и пробы, и ошибки являются характеристиками,
поддающимися числовому выражению" (Веккер Л. М., 1974. С. 36). Иначе говоря,
случайность сочетаний реакций индивидуума со стимулами среды фактически есть
проявление вероятностного закона, так как частота появления реакции есть
эмпирическое выражение вероятности. Желание поставить под контроль
поведенческие реакции человека, а следовательно, и увеличить вероятность
проявления желательных, социально полезных реакций послужило причиной
создания Б. Скиннером концепции "оперантного обусловливания". На протяжении
десятков лет Скиннер и его сторонники в основном были заняты разработками
теории и эффективной практики подкрепления, что, конечно же, не меняло
общеметодологических установок бихевиоризма и не давало ни малейшей
возможности понять природу человека в
ее отличной от природы животных специфичности. Как указывает М. Г.

Ярошевский, в бихевиоризме, независимо от его разновидностей, "...
детерминанты поведения крысы идентичны детерминантам поведения человека в
лабиринте жизни" (Ярошевский М. Г., 1985. С. 410), поэтому "стимул -
реакция" как единица анализа поведения хотя и соответствовала пониманию
предмета психологии и теоретической базе бихевиоризма, для целей построения
научной психологической теории и выяснения детерминант психического развития
оказалась непригодной, а притязания психологов поведения на теоретическую
систему, обладающую большим объяснительным потенциалом, обнаружили свою
несостоятельность, равно как и не оправдались надежды бихеви-ористов
относительно преобразования общества по идеальному образцу. Само желание
поставить под контроль человеческое поведение по аналогии с тем, как это
происходит в экспериментальных лабораториях при изучении реакции животных,
являлось столь же утопическим, сколь и антигуманным. Недаром даже те, кто
склонен рассматривать социальные процессы с точки зрения биологии, отмечают,
что "бихевиористская догма" мешает правильному пониманию человека и
общества, а идея тотального манипулирования является "опасным безумием"
(Руткевич А. М., 1985. С. 30) (К Лоренц).
В школе Узнадзе все психические процессы, феномен сознания, личность и
ее проявления рассматривались через призму теории установки. Установка как
предрасположенность к чему-либо, как "направленность на...", состояние
готовности к выполнению когнитивных или моторных действий, служит, по мнению
представителей грузинской школы психологии, "исходной единицей познания
психики" (ШерозияА. К, Тбилиси, 1979. С. 112). По мысли Узнадзе, сама
установка не осознается в виде какого-либо переживания, но при этом она
является опосредующим звеном при взаимодействии с окружающей человека
действительностью. Именно установка делает человека активным деятелем, а не
просто существом, реагирующим только в зависимости от характера стимуляции
тем или иным способом. Развивая идеи Узнадзе, сторонники теории установки в
значительной степени расширили представление о природе установки. Так,
например, А. Е. Шеро-зия полагает, что установка является не только неким
"первопси-хическим состоянием целостности", но и, наряду с сознанием и
бессознательным, есть важнейшая часть всего психического уст-76
ройства, служащая основой реализации как сознательных, так и

бессознательных процессов (ШерозияА. Е., 1979. С. 62). Пусковым механизмом
личностных проявлений, в том числе и деятельности, также является
актуализация соответствующей установки ("Что чему предшествует: установка
деятельности или деятельность установке?" - предмет многолетнего спора между
грузинской и московской школами психологии. См., например, интересную работу
В. П. Зинченко "Установка и деятельность: нужна ли парадигма?" в сборнике
работ данного автора "Образ и деятельность". Москва - Воронеж, 1997. С.
447-467.) Следует отметить, что установку понимают не только как состояние
готовности, но и как "первичный эффект отражения", "смысловую характеристику
личности", "первичную форму непосредственной интенции" личности,
"информацию, семантическая сущность которой... как правило, подлежит
проявлению в сознании" (Шерозия А. Е., 1979. С. 127). Из всего этого
многообразия определений понятия "установка" не ясно, чем же она на самом
деле является. Если это состояние, то состояние чего, ведь установка, в
рамках теории Узнадзе, вместе с сознанием и бессознательным имеет свой
собственный статус в психической организации. Если это характеристика
личности, то непонятно, как характеристика личности может быть психическим
состоянием, и уж совсем загадочным представляется сведение установки к
"первичному эффекту отражения". Конечно, наиболее распространенное (и важно,
что понятное) определение гласит: "установка - это готовность,
предрасположенность субъекта" (Краткий психологический словарь. 1998. С.
405). Однако, говоря о состоянии готовности как об исходной единице анализа,
нельзя игнорировать то обстоятельство, что это состояние его носителя. Без
носителя состояния бессмысленно говорить и о самом состоянии. Таким образом,
установка в любом случае производна от генетически более раннего
психического образования. Установка должна быть образована, и, если все-таки
установку трактовать как интенциональную активность, необходимо представлять
себе, что является источником этой активности: бессознательное? сознание?
"Я"?; и что содержательно представляет собой носитель этой активности, или,
иначе, держатель этого состояния готовности.
В рассмотренных исторических примерах единицей анализа выступали в той
или иной степени определенные, самостоятельные, базовые составляющие
психики (сознания, поведения). В теоретических конструкциях они
представлены в "чистом", рафи-
нированном виде и без труда различимы как исходные предметы анализа.

Тем не менее так бывает далеко не всегда. Например: что считать единицей
анализа психического в психоанализе? Если структуру ("сознание -
предсознание - бессознательное") - то сама эта структура, по мысли 3.
Фрейда, принимает кристаллизованную форму, дифференцируясь из
бессознательной сферы, имеющей своим источником энергию Id. Если принять Id
за начальный предмет рассмотрения, что является тогда единицей психической
энергии, которая могла бы стать единицей анализа? В юнгианском
психоанализе, по всей видимости, единицей анализа "коллективного
бессознательного" и, как следствие, всей сферы бессознательного, включая
индивидуальное, да и всей психики в целом, можно считать "архетип". Но
архетип - это, по утверждению самого К. Юнга, только априорная матрица
коллективного опыта, форма, которая наполняется психическим содержанием
лишь в процессе онтогенеза. Сама же форма, независимо от того, какова ее
природа, должна иметь свой субстрат, должна быть выстроена из какого-то
материала. Без понимания того, чем является такой материал и какие способы
организации в структуре психического целого он допускает, нельзя не только
определить сущность механизмов и функций психики, включая и бессознательную
ее часть, но и объяснить характер связи между различными фрагментами знания
в единой структурно-функциональной организации психики.
В ассоциативной психологии ассоциация играет роль доминирующего
психического механизма, но ассоциация, взятая за единицу анализа, если и
помогает в объяснении способа связи между элементами опыта, то ни в коей
мере не способствует пониманию причин возникновения этих элементов и анализу
их сущности. Подобный методологический промах был допущен также в
гештальт-психологии, где целостный, несводимый к сумме составляющих его
частей образ или, иначе, гештальт-структура, выступал в качестве единицы
анализа зрительной перцепции. И аналогично тому, как Юнг не указывал
характер "строительного материала", из которого возводится здание
коллективного опыта, так и геш-тальт-психологи полагали, что психический
образ формируется по законам целого, а не в соответствии с законами
образования этого целого из каких-то определенных психических элементов.
Краткий исторический анализ показывает, что любая психологическая
концепция только в том случае может претендовать на 78
статус общепсихологической теории, если она ставит вопрос о специфике

того "языка", на котором "написана" психическая реальность. Это означает,
что без обсуждения характера психического материала, из которого строятся
психические структуры, имею-jnue. свои функции, нельзя понять логику работы
психики. Недаром Л. М. Веккер указывает: "...абстрагированной от материала
может быть лишь воображаемая, но не реальная структура" (Веккер Л. М.,
1998. С. 50). Добавлю лишь, что, в свою очередь, структура не может быть
построена из действий, актов, функций и тем более из социальных форм
взаимодействия человека с миром - поведения, общения, деятельности, так как
наличие последних уже предполагает сформированное сознание. На этом
основании "действие" или "живое движение" не может полагаться единицей
анализа психики, хотя на этом стоит отечественная психология на протяжении
десятилетий, чему во многом способствовали оказавшиеся заразительными идеи
А. Н. Леонтьева. Напомню, что Леонтьев выделял четыре уровня анализа
деятельности и на каждом уровне - свою единицу анализа: особенную
деятельность, действие, операцию и психофизиологическую функцию, но
приоритетной единицей анализа психики считал целостную деятельность. Хотя у
Леонтьева встречаются довольно интересные определения единицы анализа
психического, правда, сделанные в русле все той же теории деятельности
("Единица" человеческой психики - разумный смысл того, на что направлена
его [человека] активность". (ЛеонтьевА. Я, 1972. С. 274.)). В. П. Зинченко
и Н. Д. Гордееватакже считают, что именно действие есть исходная единица
анализа человеческой психики, и в качестве аргумента ссылаются на мнение

В.
В. Давыдова (1972), который полагает, что единицы анализа психики должны
быть наблюдаемы, то есть иметь, как отмечает Зинченко, "реальную,
чувственно созерцаемую форму" (Гордеева Н.Д., Зинченко В. П., 1982. С. П.).
Хотя, конечно же, нельзя не понимать, что психика, единицей анализа которой
предлагают считать действие, не может быть непосредственно наблюдаема. Она
"трагически невидима".
Таким образом, определение единицы анализа не может быть сделано без
учета характера психического материала. Это лишь одно из требований, которые
должны предъявляться к выбору единицы анализа. Перейдем к более подробному
обсуждению тех принципов, которым должна удовлетворять процедура выделения
единицы анализа человеческой психики. Глава 6
ПРИНЦИПЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЕДИНИЦЫ АНАЛИЗА

ПСИХИЧЕСКОГО
Как уже отмечалось, выбор единицы анализа всегда носит произвольный

характер. Этот выбор, в некотором смысле, является внелогическим актом,
поэтому далеко не всегда для самого автора психологической концепции
представляется возможным отреф-лексировать "бессознательный контекст" такого
рода решения. Зачастую это просто интуитивный выбор, и потому его
действительные основания остаются скрытыми и неопределяемыми. Нельзя принять
за основу анализа то, во что ты не веришь, так как в противном случае сама
теоретическая модель теряет для автора теории всякую аксиологическую
привлекательность. В силу этого представляется невозможным абсолютно
нивелировать субъективный фактор в научном познании. Но это не означает, что
сам произвольный выбор не должен удовлетворять определенным критериальным
требованиям, поскольку методологические последствия определения единицы
анализа непременно скажутся на процессе построения концепции. За редким
исключением (Гордеева Н.Д., Зинченко В. П., 1982; Зинченко В. П., Смирнов А.
А., 1983) критерии выделения единицы анализа в психологии фактически не
обсуждаются. Само понятие единицы анализа является крайне неразработанным
(Краткий психологический словарь1. Такое положение
1 Хотя следует отметить, что понятие "единица анализа психики" с
недавнего времени включают в перечень основных понятий психологии. В
"Кратком психологическом словаре" (Ростов-на-Дону, 1998. Общая ред. А. В.
Петровского, М. Г. Ярошевского) приводится следующее определение единицы
анализа психики: "...образования, выступающие в качестве минимальных, далее
не разложимых частей целостной психики и сохраняющие основные свойства
этого целого" (С. 105.). Авторы словарной статьи, не испытывая ни тени
сомнения, утверждают, что "...постановка вопроса о поиске универсальной Е.
А.
П., не зависящей от характера исследовательской задачи, не имеет под

собой оснований", что совершенно противоречит данному самими же авторами
определению Е. А. П. Едини-80 Часть I. Методология научно-психологического
исследования сознания
объясняют "недостаточной методологической культурой современной

психологии" (Гордеева Н.Д., Зинченко В. П., 1982. С. 7), с чем нельзя не
согласиться. Учитывая, что в психологии не существует сколь-либо
устоявшегося определения понятия "единица анализа" и в литературе
практически не обсуждается проблема нормативных критериев, в соответствии с
которыми делался бы выбор единицы анализа психики, следует ожидать, что
перечень предложенных ниже принципов, согласно которым предлагается
обосновывать такой выбор, может оказаться неполным, а разные принципы могут
обладать различной силой методологической необходимости. Вместе с тем
следует иметь хоть какие-то критерии, согласно которым производится исходный
выбор.
Итак, базовыми принципами, определяющими выделение единицы анализа
психического, предлагается считать следующие:
1. Принцип неразложимой целостности.

2. Принцип первичности психического материала.
3. Принцип гетерогенности.
4. Принцип необходимого развития.
5. Принцип психологической гомогенности.
Охарактеризуем существо перечисленных принципов.

1. При всем огромном уважении к Л. С. Выготскому, который, к тому же,
первым в психологии осознал методологическое значение выбора единицы
анализа и предложил свое понимание понятия "единица анализа", нельзя не
отметить, что выбор Выготским "значения" в качестве конструкта, отражающего
элементарную единицу в анализе мышления, не проверяется на соответствие
основным требованиям, хотя сами требования в своей, ставшей классической
работе "Мышление и речь", Выготский попытался сформулировать. Правда, эти
требования касались выбора единицы анализа мышления, а не всей психики в
целом.
ца анализа психики может быть только универсальной. В любом другом

случае это не единица анализа всей психики, а единица анализа мышления,
деятельности, аффективной сферы и т. д. У меня есть еще одно принципиальное
возражение против позиции Петровского и Ярошевского. Говоря о том, что "в
современной науке сформулирована система требований к Е. А. П.", авторы под
современной наукой недвусмысленно понимают персону В. П. Зинченко, что,
собственно, и не скрывают. Но надо полагать, что В. П. Зинченко, при всех
значительных и бесспорных заслугах, не олицетворяет собой всю современную
психологическую науку.
Глава 6. Принципы определения единицы анализа психического 81
Выготский подчеркивал: "...решительным и поворотным моментом во всем

учении о мышлении и речи... является переход от этого анализа (анализа
элементов, составляющих целое, без учета специфики целого. - А. А.) к
анализу другого рода. Этот последний мы могли бы обозначить как анализ,
расчленяющий сложное единое целое на единицы. Под единицей мы подразумеваем
такой продукт анализа, который, в отличие от элементов, обладает всеми
основными свойствами, присущими целому, и которые являются далее
неразложимыми живыми частями этого единства" (Выготский Л. С., 1996. С.
13,14). Хотя Выготский рассматривал слово как "живое единство звука и
значения", как "живую клеточку", которая уже содержит в элементарном виде
все свойства, присущие понятийному мышлению, и был противником раздробления
слова на две части, между которыми потом пытаются "установить внешнюю
механическую ассоциативную связь", он, тем не менее, единицей анализа
мышления считает "значение", полагая, что "именно в значении слова завязан
узел того единства, которое мы называем речевым мышлением" (Выготский Л. С.,
1996. С. 14). На мой взгляд, выбор понятия "значение" для определения
единицы анализа речевого мышления не соответствует ранее сформулированному
самим же Выготским требованию. Называя слово тем "живым единством", которое
содержит в себе "в самом простом виде все основные свойства, присущие
речевому мышлению в целом" (ВыготскийЛ. С., 1996. С. 13), Выготский, тем не
менее, выбирает одну из частей этого единства - внутреннюю сторону слова
или, иначе, его значение. В одном случае слово у Выготского выступает как
элементарная единица анализа речевого мышления, в другом же такой единицей
является только одна из частей этого "нерасчленимого живого единства" - его
значение. Полагаю, Выготскому было интуитивно ясно, что именно значение, а
не слово может считаться единицей анализа мышления, даже если это мышление и
речевое. Слово, как единство означающего и означаемого, можно было бы
расценивать как единицу анализа речи, но понятно, что никак не мышления.
Желание соединить мышление и речь в одно концептуальное целое побудило
Выготского остановиться на значении как на единице анализа, поскольку
"значение представляет собой неотъемлемую часть слова как такового, оно
принадлежит царству речи в такой же мере, как и царству мысли" (ВыготскийЛ.
С, 1996. С. 15). Оставляя в стороне обсуждение оснований выбора Выготским
еди-82
ницы анализа понятийного мышления1, выделим первый принцип определения

единицы анализа психического, который фактически был сформулирован
Выготским: "...живая клетка, сохраняющая все основные свойства жизни,
присущие живому организму, является настоящей единицей биологического
анализа. Психологии, желающей изучить сложное единство, необходимо понять
это. Она должна найти эти неразложимые, сохраняющие свойства, присущие
данному целому как единству, единицы, в которых в противоположном виде
представлены эти свойства..." (Выготский Л. С., 1996. С. 14). Таким
образом, первым принципом, который играет роль критерия определения единицы
анализа психического, является принцип неразложимой целостности. Согласно
этому принципу, единицей анализа может быть только такое целое, которое,
во-первых, обладает_в элементарном виде всеми свойствами, носителем которых
является вся психика; и, во-вторых, это целое не может быть разложимо на
элементы путем последующего анализа, так как свойства любого целого не
могут быть поняты из анализа свойств составляющих: его частей2. Об этом
предупреждал и Выготский, указывая на изъян традиционного психологического
анализа, который ориентирован на разложение сложных психических
целостностей на элементарные образования, способ, с помощью которого
специфика целого ложно трактуется исходя из особенностей составляющих целое
элементов. Такой способ, как пишет Выготский, "можно было бы сравнить с
химическим анализом воды, разлагающим ее на водород и кислород.
1 Критический анализ важнейших положений подхода Выготского к пробле
ме мышления приведен в содержательной статье В. М. Разина "Исследование
мышления в работе Л. С. Выготского "Мышление и речь" // Психологический
журнал. 1997. № 5.
2 Принимая за единицу анализа "действие" или "живое движение", Н. Д.
Гор-
деева (1982) считает возможным говорить не только о гетерогенности
единицы
анализа, но и о гетерогенном составе самой единицы анализа. Фактически
Гор-
деева выделяет единицы анализа внутри единицы анализа, описывая
действие
как многокомпонентное образование, включающее в себя исполнительные,
ког
нитивные, оценочные составляющие. (ГордееваН. Д., 1995.) Не вызывает
сомне
ния, что действие имеет различные фазы или компоненты, и, прежде всего
по
этой причине, действие не может выступать единицей анализа всей
психики.
Полагаю, что такой методологический ход является ошибочным, так как
едини
ца анализа не может быть разложима вследствие дальнейшего анализа. В
про
тивном случае это не единица, а такой же предмет анализа, как и любой
другой,
обусловленный выбором исследователя.
Существенным признаком такого анализа является то, что в результате

его получаются продукты, чужеродные по отношению к анализируемому целому, -
элементы, которые не содержат в себе свойств, присущих целому как таковому,
и обладают целым рядом новых свойств, которых это целое никогда не могло
обнаружить" (Выготский Л. С., 1996. С. 11).
2. Второй важнейший принцип определения единицы анализа психического
должен заключать в себе требование видеть за единицей анализа материал
психического, в отличие от любого рода психических структур, функций,
свойств, состояний. Анализ истории развития психологической мысли с начала
оформления психологии в самостоятельную науку отчетливо показал, что ни одна
научная психологическая теория не может быть отвлечена от рассмотрения того
материала, из которого строятся психические процессы. Психический процесс
непременно должен строиться из какого-то материала. Он не может быть
построен из структуры определенным образом взаимосвязанных элементов, а
единственно из самих этих элементов, которые, благодаря тем или иным
способам организации, "укладываются" в структуру процесса. Иными словами, по
меткому замечанию Л. М. Веккера, "нельзя построить здание из стиля или сшить
платье из фасона" (ВеккерЛ. М., 1974. С. 32). Во время, когда существование
психических функций предполагает наличие сформированных психических
структур, а существование последних предполагает некий "строительный
материал", из которого эти структуры состоят, сам этот психический материал
уже ничего не предполагает: В данном случае речь не идет о том, как
образуется "этот материал, что является первопричиной его возникновения.
Едва ли вообще на вопросы: "В какой момент онтогенеза возникает собственно
психическая активность? И по каким критериям следует судить, что эта
активность психическая, а не биологическая?", могут быть получены
обоснованные, понятные ответы" В контексте данного обсуждения неважно,
вследствие чего и когда в организме человека впервые возникает психическая
жизнь1. Принцип, постулирующий выбор в качестве единицы анализа психический
материал, делает возможным объяснение психических процессов как процессов,
имеющих свой собственный субстрат. Вместе с тем этот принцип обязывает
оценивать любое пси-
'•Подробнее о первопричинах психического в онтогенезе см.: Часть

II, Глава 12. 84
хическое явление, в том числе, например, и личность1, не как

совокупность своих состояний и не с точки зрения свойств и проявлений, а,
прежде всего, исходя из понимания того, чем является психическое образование
(образ, эмоция, мысль, действие или сознание, субъект, личность,
индивидуальность) как носитель своих свойств и функций, то есть с точки
зрения своего состава. Итак, данный принцип можно условно обозначить как
принцип первичности психического материала.
3. Психика - гетерогенная система, состоящая из различных психических
образований реализующая совершенно различные процессы. Вместе с тем
психический аппарат сохраняет ту целостность, которая характерна для любого
системного образования. В соответствии с первым принципом, единица анализа
психического должна быть соприродна всему психическому целому. Этим
продиктована необходимость рассматривать единицу анализа не только как,
элементарное целое, неразложимое на эле-менты без потери специфики, но также
и как разнородный психический материал потому что гетерогенность является
неотъемлемым атрибутом психики. Поэтому третьим важнейшим принципом,
определяющим выбор единицы анализа психического, является принцип
гетерогенности. Поскольку, в соответствии с принципом первичности
психического материала, единицей анализа может служить только материал
психического, значит гетерогенность психики представляет собой различные
модификации того, что определяется выбором единицы анализа. В таком случае
совершенно различные психические образования должны быть поняты в аспекте
своего содержания исходя из первоначального выбора единицы анализа.
4. Как абсолютно справедливо отмечают Н.Д. Гордеева и В. П. Зинченко,

единица анализа "должна быть способна к развитию, в том числе к
саморазвитию" (Гордеева Н.Д., Зинченко В. П., 1982. С. 9). Собственно
говоря, это, как и предыдущий принцип, следствие требования согласования
разнопорядковых целых: всей психики, как целого самого высшего порядка, и
единицы анализа психики, как целого самого низшего порядка. Развитие
является модусом существования психики. Человеческая
1 Психология, как известно, изучает психический мир. Если личность не
считать психическим образованием, значит личность не может включаться в
предметную область психологии.
психика не может находиться в состоянии покоя. Изменения являются

условием психической жизни, поэтому процессуальный характер психики,
способность к развитию и совершенствованию в течение онтогенеза форм
познавательной, эмоциональной, ре-гуляционно-волевой активности должны найти
свое отражение и в соответствующей элементарной нише психического, в "живой
клетке" живого психического целого. Известно, что С. Л. Рубинштейн одним из
важных принципов психологии считал принцип развития. Любые диалектические
единства: аффективное и интеллектуальное, сознание и деятельность, сознание
и бессознательное и т. д. могут быть раскрыты только с учетом движущих
моментов развития человека. "Клеточка" или "ячейка" психологии не является
чем-то неизменным, всегда себе равным. Она - продукт развития, и на
различных ступенях развития сама она изменяется и приобретает различное
содержание и структуру. "Клеточка"... не абстрактный всегда себе равный,
тождественный элемент. Генетический, исторический принцип распространяется
на нее. Различия психики на разных ступенях ее развития находят себе
отражение и в различии соответствующей "клеточки" (Рубинштейн С. Л., 1946.
С. 173).
Таким образом, четвертый принцип может быть назван принципом
необходимого развития.
5. Следующий, исключительно важный принцип - принцип психологической
гомогенности, в соответствии с которым в качестве единицы анализа
психического запрещается выбирать какое бы то ни было образование, не
относящееся к сфере психи-ческого. По существу, данный принцип делает
невозможным сведение единицы анализа психики к физическому
(физиологическому) или социальному явлению. Детерминанты психического
находятся не вне, а внутри психики, поэтому объяснение феноменологии
необходимо производить на языке психологии, не прибегая к языку физиологии,
биомеханики, биологии, антропологии, педагогики, социологии и всех тех
дисциплин, которые примыкают к психологии. В противном случае мы всегда
будем иметь дело с редукционистскими объяснениями (Агафонов А. Ю., 1989. С.
143). Оставаясь гетерогенной, единица анализа тем самым не может выходить
за пределы собственно психической реальности. Такое критериальное
требование поддерживается также авторами вышеуказанной работы (Гордеева
Н.Д., ЗинченкоВ. П., 1982. С. 12): "единицы в рамках каждого уровня
(психической 86 Часть1. Методология научно психологического исследования
сознания
организации. - А. А.) должны быть гетерогенными, но вся таксономия

единиц должна отвечать требованию гомогенности, то есть не выходить за
пределы психологии. Каждая единица должна содержать в себе свойства,
отражающие познание, чувство, волю... В противном случае она будет единицей
физиологического или, например, биомеханического, но не психологического
анализа". Сходной позиции придерживается и В. М. Аллахвердов, одним из
главных принципов научного психологического познания считая принцип
"гносеологической редукции", согласно которому "ничто в психике не должно
объясняться биологическими закономерностями, физиологическими механизмами
или социологическими законами. Психическая деятельность не потому такова,
что так функционирует человеческий мозг, а наоборот, мозг так функционирует
потому, что он должен обеспечивать именно такую психи-ческую деятельность.
Социокультурные явления - следствие со- вместной познавательной деятельности
людей, а не причина совместной деятельности" (Аллахвердов В. М., 1993. С.
311).
На самом деле, выбор данного принципа не нуждается в обосновании. Он
очевиден, так как в основу анализа психики по определению не может быть
положено что-либо внепсихическое. Это было бы не только методологически
ущербно, но и абсурдно в логическом отношении.
Повторюсь: перечень принципиальных ограничений для выделения единицы
анализа, вероятно, может быть и дополнен. Однако для определения
необходимого и достаточного количества оснований выбора нужно было бы
иметь критерий, с помощью которого устанавливалась полнота набора. "Что
могло бы служить таким критерием?" - вопрос, который, насколько мне
известно, методологами даже не обсуждается. В силу этого вполне резонно
удовлетвориться предложенным. СМЫСЛ КАК ЕДИНИЦА АНАЛИЗА
Выбор элементарной единицы анализа психического, как было уже отмечено,

с одной стороны, носит произвольный характер и часто базируется на вере в
истинность того, что выбирается, то есть не является логическим выводом, с
другой стороны, он должен быть отрефлексирован и пройти проверку на
соответствие определенным критериальным требованиям. В качестве таких
требований было предложено считать пять сформулированных выше принципов,
согласно которым может производиться выбор единицы анализа. Эти принципы в
своей совокупности ограничивают зону поиска единицы анализа" являясь своего
рода методологическими фильтрами, Ранее также было продемонстрировано, что
во все периоды развития психологической науки, включая и современный период
развития, проблема определения единицы анализа психики считалась актуальной,
безотносительно к тому, осознавалась ли эта проблема в качестве
самостоятельной, методологически значимой, или же нет. И думается, что поиск
такой единицы анализа, которая бы разрешала существующие антиномии, обычно
выделяемые в структуре психического опыта: отражение - регуляция,
интеграция -дифференциация, произвольное - непроизвольное, сознание -
бессознательное, аффективное - интеллектуальное, образ - действие и т. п., и
которая позволила бы интегрировать в единую структуру психологического
знания две по сей день оторванные друг от друга отрасли психологии -
психологию когнитивных процессов и психологию личности ~ на мой взгляд
является не только перспективным, но и необходимым при решении задачи
увеличения строгости научной психологической мысли и преодоления
концептуальной разобщенности, царящей сегодня в научной психологии.
Единицей анализа, удовлетворяющей вышеописанным принципам, намой
взгляд, может выступать смысл": На каждом уров-88
не иерархической организации психики смысл выступает в различных

формах своей модификации, но при этом всегда оставаясь тем "строительным
материалом", из которого строятся гетерогенные психические образования. В
силу этого смысл - это и содержание сенсорно-перцептивного образа, и
содержание вторичного образа представления, и, конечно, содержание мысли
как конечного продукта мышления. Эмоции и чувства, мотивы и действия также
в своей основе, то есть в отношении к источнику порождения, могут быть
охарактеризованы как психические формы, содержащие смысл. Наиболее важное
следствие сделанного выбора относится к анализу содержания памяти. В
дальнейшем я постараюсь показать, что следы, "ячейки" памяти - это и есть
те1 смыслы, которые сохраняются с течением времени, хотя смена психических
форм, которые наполнены соответствующими смыслами, происходит в каждый
момент времени.
Понятие "смысл" довольно широко используется в психологии. Достаточно
сказать, что Выготский, считая недопустимым разведение аффективной и
интеллектуальной сферы, указывал, что "существует динамическая смысловая
(курсив мой. -А. А.) система, представляющая собой единство аффективных и
интеллектуальных процессов" (Выготский Л. С., 1996, С. 20). А. Н.Леонтьев
определял "личностный смысл" как "отношение мотива к цели", считая, что это
важнейшая образующая сознания, а его последователи (Д. А. Леонтьев),
рассматривают личность как многокомпонентное смысловое образование (Леонтьев
А. А., 1997. С. 280). В психологии эмоций также нередко говорят о смысловом
характере аффективности. Так, например, отмечают: "...единицей" анализа
деятельности является смысл как отражение жизненных отношений субъекта, а
эмоции (переживания) являются компонентом смысла, выполняющим определенную
функцию в его формировании и последующем развитии. Эмоции ставят "задачу на
смысл" (Васильев И. А., Поплужный В. Л., Тихомиров О. К. 1980. С. 36). Ф. В.
Бассин предложил идею "значимого переживания" как смыслового эмоционального
способа психического отражения. Он писал: "фундаментальное представление

об
управляющих функциях смыслов раскрывается... в условиях не
противопоставления "смыслов" "переживаниям", а интеграции обоих этих понятий
в рамках идеи "значимого переживания"" (Бассин Ф. В., 1973. С. 22). Во
многих работах, посвященных психологии памяти, "смысл" расценивают в
качестве субстрата мне-
Глава 7. Смысл как единица анализа 89
мики (см. Часть III данной работы), не говоря уже о том, что смысл
выделяют как единицу анализа мышления и речи. Вместе с тем невозможно
понять природу личности вне осмысленных форм ее проявления: поведения,
деятельности, общения, с одной стороны, и, с другой, без признания
личности, как носителя своих свойств и субъекта предметных и
познавательных действий, коммуникативных и поведенческих актов,
интегральным смысловым психическим образованием. То, чему имманентно не
присущ смысл, не может быть носителем имеющих смысл свойств (а разве
направленность личности или характер не есть сложные констелляции,
симптомокомплексы смысловых компонентов?), равно как и не может быть
субъектом осмысленной социальной активности, в том числе, конечно же, и
субъектом социального познания во всех его формах. Понимание "смысла" как
основы анализа психического дает шанс построить общепсихологическую
теорию, в рамках которой был бы преодолен разрыв между психологией
познавательных процессов и персонологией.
Базовой функцией психики является отражение! В эффектах отражения
субъекту открывается предметная, а значит, осмысленная картина
воспринимаемого, представляемого, мыслимого. Мир для человека становится
значащим благодаря тому, что человек способен к его осмыслению. Смысл есть
исключительная прерогатива человека. Вне человеческой психики смысл себя не
обнаруживает. Здесь можно вспомнить известное высказывание Л. Витгенштейна:
"Смысл мира должен находиться вне мира. В мире все есть, как оно есть, и все
происходит, как оно происходит, в нем нет ценности - а если бы она и была,
то не имела бы ценности" (Витгенштейн Л., 1994. С. 70), а также слова М. К.
Ма-мардашвили: "смысл - не есть предмет, находимый в мире", он "никогда не
исполняется в виде какого-нибудь события или состояния" (Мамардашвили М. К.,
1992. С. 61). Другими словами, смысл нельзя обнаружить как вещь, как
свойство или функцию какого-либо объекта действительности.. Ни реальный,
чувствен- но воспринимаемый предмет, ни события или явления мира, ни
история, ни литературный текст не имеют смысла, а только вос- приятие,
представление или размышление о чем-либо может быть наполнено смыслом.
В
данной работе "смысл" рассматривается только в аспекте состава (содержания)
психики ("состав" опре-деляют как "множество", набор элементов или частей,
образующих целое" (Ганзен В. А., 1974. С. 35)). Только в человеческой пси-90
хике, которая является моделью действительного мира, последний

обладает смыслом, в силу чего и присутствие человека в мире становится
осмысленным. Само неустанное стремление человека искать в своей жизни
смысл - есть лучшее свидетельство его объективного существования в
субъективном мире человека.
Смысл неделим. Это молярная единица. Смысл представляет собой
предельную степень аналитического деления психики. Как заметил С. И.
Голенков, "поиск элементарных структур смысла никуда не ведет, поскольку
попытка вычленения элементарных составляющих смысла - есть поиск некой меры
смысла, наподобие единиц измерения в естествознании" (Голенков С. И., 1996.
С. 46). Что могло бы служить единицей анализа самого смысла? Здесь,
думается, возможен единственный ответ: сам смысл как целое, как
завершенность и неделимость, что не означает постулирование существования
"смысла в себе", поскольку смысл не может рассматриваться как изолированная
сущность, а только в отношении к другим смыслам. Аналогичной точки зрения
придерживался и М. М. Бахтин, который считал, что смысл может
актуализироваться, "лишь соприкоснувшись с другим (чужим) смыслом, хотя бы
с вопросом во внутренней речи понимающего... Он существует только для
другого смысла, то есть существует только вместе с ним". Смысл подчиняется
закону единства. Не может существовать обособленного, изолированного
смысла. Это было бы contradicto in adjecto (формально-логическое
противоречие в определении с определяемым. - лат.) (Бахтин М. М., 1994. С.
262).
При этом сам смысл не складывается по частям; если он есть, он дан
целиком. Поэтому смысл является такой единицей анализа, которая не может
быть далее разложима. Это давно известно в лингвистике и аналитической
философии: смысл фразы не состоит из значений слов, ее составляющих, точно
также, как смысл всего текста не может быть сведен к сумме значений частей,
образующих текст. Смысл может быть только целостен, только целостность
может иметь смысл.
Вполне возможно, что выбор понятия "смысл" для обозначения единицы
анализа психического, единицы, которая вместе с тем необходимым образом
должна рассматриваться в качестве материала, из которого состоит психическая
реальность, является не самым удачным. Вероятно, для этой цели могли бы быть
использованы и другие понятия. Психика не может не иметь своего содержания и
понятно, что физические объекты реального
Глава 7. Смысл как единица анализа 91
мира никак не могут выступать в качестве такого содержания, равно как

содержанием психики не могут являться формы отражения, хотя бы и отражения
"движущейся материи" (Б. Г. Ананьев). Какой-то термин в любом случае должен
быть найден для обозначения гетерогенной единицы анализа психики1. На мой
взгляд, понятие "смысл" в наибольшей степени удовлетворяет всем тем
требованиям, которые были перечислены в предыдущей главе. Помимо этого,
сделанный выбор позволяет наметить логический переход к рассмотрению
центральной проблемы психологии, а именно проблемы сознания. Без выяснения
роли сознания в психической жизни человека нам не суждено будет понять
специфическое отличие человеческой психики от психической организации
животных.
1 В свое время, отвечая на вопрос о том, в чем состоит отличие эмоций

от чувств, Юнг указывал, что термин "чувство" является вполне подходящим для
обозначения оценочной функции. То, что человек устанавливает оценочные
отношения, - это факт, и эта оценочная функция должна как-то называться. Так
вот Юнг предложил обозначать эту функцию понятием "чувство", заметив, что
"если бы большинство мыслящих людей пришло к выводу о том, что "чувство"
является неудачным наименованием для данной функции", то он бы не возражал,
если бы был предложен лучший термин (Юнг К. Г. Киев, 1995. С. 27.).
Глава 8 ОБЩЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О СМЫСЛЕ
Существует множество различных дефиниций понятия "смысл". Уже сам факт

многозначности толкования этого понятия показывает всю сложность его
строгого определения. В культурологии, семиотике, лингвистике, теории
информации, психологии смысл трактуется настолько по-разному, что сама
попытка согласовать различные, порой противоречащие друг другу варианты
интерпретации заранее обречена на провал. Поэтому, строя представление о
смысле, позволительно включать в поле анализа позиции тех, чей взгляд на
явление соотносится с авторской координатой понимания.
Среди философов, это, пожалуй, Э. Гуссерль. В феноменологии Гуссерля
понятие "смысл" несет самую значительную теоретическую нагрузку. С одной
стороны, смысл - это онтологическая характеристика самого бытия, с другой
стороны, смысл - конституирующий сознание элемент. Человек, по Гуссерлю, это
носитель смысловой специфики. Это означает, что факт любого сознательного
переживания есть событие смысла, заключенного в этом переживании. С
человеком в мир вторгается и тем самым изменяет его для человека реальность
смысла. Только принимая это положение, можно говорить о смыслах как
онтологических основаниях мира. Мир, взятый сам по себе, безотносительно к
человеку, есть нечто совсем иное, нежели тот мир, в котором присутствует
познающий человек. Для характеристики состава переживания (а любое
интенциональное переживание "есть сознание чего-либо" (Гуссерль Э., 1996. С.
73)) Гуссерль вводит понятие "ноэма". Например, восприятие обладает своей
ноэмой - "смыслом восприятия, то есть воспринимаемым как таковым" (курсив Э.
Г.). Соответственно, воспоминание обладает воспоминаемым, удовольствие -
тем, что доставляет удовольствие, суждение - тем, о чем выносится суждение.
"Ноэматический коррелят" (идеальное содержание всякого
Глава 8. Общее представление о смысле 93
интенционального переживания. - А. А.), "который именуется ...

"смыслом", следует брать точно так, как "имманентно заключен" он в
переживании и восприятии, суждении, удовольствии и т. д., то есть точно так,
как он предлагается нам переживанием..." (Гуссерль Э., 1996. С. 74). Смысл у
Гуссерля выполняет функцию предметного содержания переживания, "необходимого
ядра", вокруг которого синтезируется переживание, это смысл "в как его
способа данности". На примере восприятия Гуссерль демонстрирует
феноменологическую позицию следующим образом: "воспринимаемое" не заключает
в себе как смысл воспринимаемого ничего, кроме того, что "действительно
является" в являющемся по мере восприятия, причем в том именно модусе, в том
способе данности, в какой являющееся и осознается в восприятии. На этот
имманентный восприятию смысл всегда может быть направлена специфическая
рефлексия..." (ГуссерльЭ., 1996. С. 77) И далее: "...обладание смыслом - это
основной характер сознания вообще, которое благодаря этому есть не только
переживание, но и переживание, обладающее смыслом" (Гуссерль Э., 1996. С.
77).
Л. Бинсвангер, будучи приверженцем идей М. Хайдеггера (последний,
напомню, был учеником Гуссерля), также исповедовал феноменологический
подход при анализе психических явлений, в том числе и в отношении
интерпретации сновидений. Смысл, по Бинсвангеру, есть способ, которым
реальность мира открывается для человека. Смысл есть основание
взаимонеобходимости человека и мира. Это то, что фундирует бытие в мире
(Рутке-emA.M.t 1985. С. 82).
В отечественной психологии традиционно разграничивают понятия "смысл"
и "значение", хотя в англоязычной литературе эти понятия используют как
взаимозаменяемые в силу того, что "meaning" употребляется для обозначения
как одного, так и другого понятий, а слово "sense" в научной литературе
встречается довольно редко (Краткий психологический словарь, 1998. С. 351).
В Психологическом словаре мы находим следующую дефиницию понятия "смысл":
1) суть, главное, основное содержание (иногда скрытое) в яв
лении, сообщении или поведении;
2) личностная значимость тех или иных явлений, сообщений
или действий, их отношение к интересам, потребностям и жиз
ненному контексту в целом конкретного субъекта" (Краткий пси
хологический словарь, 1998. С. 351).
1) 94
Авторы словарной статьи указывают, что в психологии это понятие чаще

всего используется во втором варианте, образуя с понятием "значение"
полярную оппозицию.
Разведение понятий "значение" и "смысл" мы встречаем в работах Л. С.
Выготского, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурии, С. Л. Рубинштейна. Пожалуй, одним
из первых в отечественной психологии дифференцировал эти понятия Выготский.
Говоря о слове как средстве знаковой коммуникации, Выготский, вслед за Ф.
Пола-ни, различает "смысл" слова и его "значение". "Смысл, - пишет
Выготский, - представляет собой совокупность всех психоло-гических фактов,
возникающих в нашем сознании... Смысл слова... оказывается всегда
динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон
различной устойчивости. "Значение" есть только одна из зон... и притом зона,
наиболее устойчивая, унифицированная и точная...Значение есть тот
неподвижный и неизменный пункт, который остается устойчивым при всех
изменениях смысла слова в различном контексте. "Значение" есть не более как
потенция, реализующаяся в живой речи, в которой это значение является только
камнем в здании смысла" (Выготский Л. С., 1997. С. 87). Главный вывод,
который на основании такого разделения делает Выготский, заключается в том,
что "смысл", не являясь в отличие от "значения" неразрывно связанным с
определенной знаковой формой, отделим от знака. Всегда существует
возможность выражения одного и того же смысла через различные наборы знаков.
Иначе говоря, смысл никогда не связан какой-либо жесткой знаковой формой.
Количество степеней семантической свободы знака обусловлено, в свою очередь,
его положением в контексте. "...Смысл слова неисчерпаем... Смысл... никогда
не является полным", - указывал Выготский. С его идеями в полной мере
согласуется мнение А. Н. Леонтьева. По Леонтьеву, "смысл выражает "отношение
мотивакцели" (Леонтьев А. Н., 1981. С. 300), в то время, как "значение"
отражает индивидуальное, независимое от личности отношение к объективной
действительности. "...Смысл выражается в значениях (как мотив в целях), а не
значение в смыслах" (Леонтьев А. Н., 1981. С. 301).
А. Р. Лурия называет "смысл" "индивидуальным значением слова" и

полагает, что субъективные аспекты значения привносятся "соответственно
данному моменту ситуации" (Лурия А. Р. С. 60). Свою позицию Лурия поясняет
следующим примером:
"Слово "уголь" имеет определенное объективное значение. Это черный

предмет древесного происхождения, результат обжига деревьев, имеющий
определенный химический состав, в основе которого лежит элемент С (углерод).
Однако смысл слова "уголь" может быть совершенно различным для разных людей
и в разных ситуациях. Для хозяйки слово "уголь" обозначает то, чем разжигают
самовар или что нужно для того, чтобы растопить печь. Для ученого уголь -
это предмет изучения, и он выделяет интересующую его сторону этого значения
слова - строение угля, его свойства. Для художника - это инструмент, которым
можно сделать эскиз, предварительный набросок картины. А для девушки,
которая испачкала белое платье углем, слово "уголь" имеет неприятный смысл:
это что-то, что доставило ей в данный момент неприятные переживания"
(ЛурияА.Р., С. 61).
Сходную точку зрения на проблему "смысл - значение" можно обнаружить в
теории В. В. Нахимова (Налимов В. Б., 1979; 1989).
С. Л. Рубинштейн акцентирует внимание на единстве знания и
переживания, которое отражается в "смыслах" как производных от устоявшихся
в языке значений. "Фиксированные в языке обобщенные значения, отражающие
общественный опыт, - указывает С. Л. Рубинштейн, - приобретают в контексте
индивидуального сознания, в связи с мотивами и целями, определяющими речь
как акт деятельности индивида, индивидуальное значение или смысл,
отражающие личное отношение говорящего, - не только его знания, но и его
переживания в том неразрывном их единстве и взаимопроникновении, в котором
они даны в сознании индивида".
Термины "значение" и "смысл" используются не только в пси

хологии, но также в логике, теории информации, лингвистике,
культурологии и в других областях знания. Иногда то, что одни
считают "смыслом" (например, Фреге), другие называют "значе
нием" (Полани, Выготский, Леонтьев, Бахтин). Однако, несмот
ря на большое количество определений (в начале XX в. Ч. Огден
и А. Ричарде приводили уже 16 вариантов определения понятия
"значение"), как в большинстве подходов, и, прежде всего, в русле
психологии, так и в настоящей работе делается "разведение"
понятий "смысл" и "значение" на следующем основании: значе-ния
существуют в сфере культурных конвенций, а смыслы локализованы в
психической сфере субъектов, участвующих в процессе познания, деятельности
и знаковой коммуникации, в том 96
числе и аутокоммуникации. Следовательно, "смысл" как факт и оодержаййе

психики не может являться характеристикой знака, языкового выражения, равно
как и любого явлениями исключением цсихического. Смысловую оценку получает
воспринимаемое, представляемое, переживаемое, мыслимое, тогда как значения
объектов восприятия, представления, переживания и мысли выступают
конвенциональным коррелятом смыслообразований. Еще одно кардинальное
различие между значением и смыслом состоит в том, что смысл всегда
осознается одномоментно. Он, как ранее уже было сказано, не складывается по
частям, в то время как значения, например, языкового выражения, наслаиваются
друг на друга. Так, значение высказывания есть последовательная структура,
образующаяся из значений знаков, которые составляют развернутое языковое
высказывание. "Смысл, в отличие от значения, - считает В. П. Зинченко, -
складывается (извлекается) не последовательно, линейно из различных уровней
языка, в котором описана, дана ситуация, а схватывается нами комплексно,
симультанно" (Зинченко В. П., 1998. С. 51). Кроме этого, значение дискретно,
а смысл континуален. Всегда существует возможность многовариантного
осмысления значения. Такая поливариантность - непременное условие свободы
осознания конвенциональных значений. Хотелось бы между тем отметить, что
проблема конвенциональности значений не является столь простой, как это
может показаться на первый взгляд. Чаще всего при разрешении аномалии
"почему люди понимают определенные вещи, в том числе и усваивают значения
различного рода естественных и искусственных языков некоторым сходным
образом?" "конвенциональность" используют в качестве объяснительного
принципа: мол, значения знаков языковых выражений, функциональные значения
предметов определяются принятыми в человеческом сообществе соглашениями.
Однако сами конвенции нуждаются в объяснении. В свое время В. Куайн задался
законным вопросом: если конвенции имеют форму эксплицитного соглашения, то
на каком языке, велось обсуждение такого соглашения? (Лебедев М.В., 1998. С.
62) Что значит конвенциональность? Как вырабатываются конвенции в условиях
того или иного культурно-исторического контекста? Эти вопросы находятся в
центре внимания культурологов и лингвистов самого разного толка. В задачи
данной работы не входит анализ безусловно сложной проблемы знаковости.
Единственно отмечу,
что от того, какой и как язык мы усваиваем, каким образом мы

лингвизируем свой мир, зависит и наше знание о мире1. Известная и достаточно
популярная в настоящее время концепция лингвистической относительности
Сепира-Уорфа базируется на представлении, согласно которому язык организует
поток чувственного опыта и позволяет строить осмысленный мир на основе тех
языковых норм, которые усваиваются с раннего детства в Определенной
общественной и культурной среде. Трудности же понимания друг друга
представителями различных языковых культур обусловлены тем, что в языке
"содержится своеобразный взгляд на мир, и различия между картинами мира тем
больше, чем больше различаются между собой языки" (Лебедев М. В., 1998. С.
83). Если к этому добавить и отличия, связанные с индивидуальным
употреблением понятий внутри однородной языковой среды, сохраненная
способность к человеческому взаимопониманию воистину может считаться
чудесной.
Краткий анализ дает основания считать смысл психическим продуктом, в
то время как значения (предметные и лингвистические) принадлежат внешнему
относительно психики миру, причем важно подчеркнуть, что смыслы как
содержание психического уникальны, как уникален сознательный опыт каждого
человека, как уникальна любая человеческая жизнь. Это утверждение нисколько
не противоречит положению о том, что структура и функции человеческой
психики и сознания имеют общий для всех людей вид, который не зависит от
национальных, половых, возрастных, культурных и других особенностей. Каждый
уникальный человек похож на всех остальных людей. Его сходство определяется
инвариантными для всех людей принципами, лежащими в основе строения психики
и общими законами ее функционирования, а уникальность - неповторимостью
психического содержания памяти, отчего и опыт осознания в актуальный момент
времени приобретает индивидуальную специфику.
1М. Хайдеггер называл язык "домом бытия, где человек

пребывает".
Глава 9 ОБ АМОДАЛЬНОСТИ СМЫСЛА
Окружающий эмпирического субъекта действительный мир сам по себе (то

есть как мир ноуменальный) не является зримым, слышимым, осязаемым или
обоняемым. Таковым его делают формы отражения: зрение, слух и т. д. Картина
мира, что строится субъектом познания, или иначе, та психическая проекция
феноменов действительного мира, который репрезентирован носителю сознания
через формы психического отражения ("познавательные контуры сознания") есть
модельное знание субъекта о том, как устроен мир, какие свойства имеют
объекты действительного мира, какие отношения существуют между этими
объектами, чем детерминировано то или иное явление. Картина мира в данном
случае может быть понята как упорядоченное содержимое памяти, поскольку
именно в памяти хранится вся информация, усвоенная и накопленная субъектом
до момента текущего настоящего, Помимо этого, работа сознания, те или иные
эффекты понимания (а соз-нание и есть аппарат понимания, тогда "сознавать" =
"понимать") возможны лишь на основе ранее накопленного опыта. Такое пред-
ставление лишь в том случае оправданно, если память в аспекте сохранения
информации принимать за бессознательное психическое. Поскольку сознание не
является потенциальным, а всегда работает в актуальном режиме ("здесь и
сейчас"), то содержанием сознания будет только то, что составляет наличный,
буквально: текущий, сенсорный, перцептивный опыт или опыт представления,
мышления, эмоционального переживания. Об этом отдельно пойдет разговор в
дальнейшем.
Сознание в каждом акте познания стремится верифицировать уже имеющиеся
знание субъекта об окружающем мире, то есть проверить на достоверность
построенную ранее картину мира. В психологии познавательной активности это
выражается в разнокачественных эффектах последействия памяти, начиная с эф-
Глава 9. Об амодааьности смысла 99
фектов влияния установки на восприятие, эффектов константности,

эффектов инерции поведенческих стереотипов и заканчивая эффектами фантомных
конечностей и даже фактами сохранения автором научной теории ее базовых
положений путем "защитного пояса" теории (И. Лакатос) в ответ на логические
или эмпирические опровержения. Память имеет тенденцию к после-действию. В
противном случае oна не нужна., Работу сознания в актуальном режиме
невозможно представить
себе без априорного пред-понимания. Познавательные контуры сознания:

сенсорно-перцептивны, контур представления, мыслительный и рефлексивный -
есть формы, содержащие смыслы. Сами процессы формирования интегральных
продуктов познавательной деятельности, например, перцептогенез или
мыслительный процесс следует рассматривать как различные виды смыслогенеза,
как процессы понимания. Согласно закону Ланге, формирование, например,
зрительного перцептивного образа проходит ряд стадий и начинается с
применения сознанием самых слабых критериев соответствия ожиданий
воспринимаемому объекту, когда объект опознается как "нечто", а не как
"что-то". Затем ужесточаются критерии соответствия, сужается мнемический
(бессознательный) контекст понимания и перцепт приобретает свои
специфические свойства: константность, целостность, предметность и
обобщенность, то есть достигается стадия ясного осознания.
Динамика
формирования перцептивного образа, а если обобщить, то и динамика мышления,
процесс построения научной концепции, развитие отношений с другим человеком
или отношения к собственному "Я" - это разнообразные формы смысловой
динамики, процессы последовательного различения и уточнения смысла.
Забегая вперед, укажем, что сознание есть синоним самосозна-ния:
сознание, которое понимает, и сознание, которое понимается как актуальное
смысловое содержание "текста" познавательного контура, - это одно и то же
сознание, само себя понимающее сознание. Если же за явлениями, данными в
текущем настоящем в сознании, за мыслью, представлением или любым
переживанием, в широком смысле слова, включая и сенсорные эффекты, допускать
существование некой инстанции, реализующей акты понимания этих явлений,
некоторого субъекта, который инициирует процедуру интерпретации, то мы будем
вынуждены за этой инстанцией, этим субъектом предполагать еще одну инстанцию
или субъекта познания, то есть еще одно ago-сознание, а за ним еще 100
одно и т. д. Поэтому необходимо совершать редукцию на уровне анализа

самих феноменов. А это означает, что 1) кроме памяти за феноменом сознания
ничего не стоит, 2) феномен сознания сам себя обнаруживает, сам себя
понимает. Поэтому, например, на вопрос: "Чем мы видим сон?" не следует
отвечать, что вопрос поставлен некорректно, ведь мы действительно переживаем
факт визуального наблюдения и часто понимаем, что наблюдаем мы, а не кто-то
за нас. Сон сам себя видит, сам себя понимает. Тот экран, на котором
разворачиваются события сновидения ("онтологический план сознания"), не
предполагает зрителя перед экраном ("гносеологический план сознания"). Экран
сам себя рассматривает. Как нельзя лучше подходят для иллюстрации эффекта
самообнаружения сознания поэтические строчки О. Мандельштама: "Я и садовник,
я же и цветок..."
Смысл, заключенный в активном познавательном контуре, не есть сам
познавательный контур сознания, но вне формы своего существования (явления
в сознании) он актуально не проявляется. Смысл выражается в продуктах
сознательной активности. Напротив, в памяти (бессознательной психике) смысл
хранится без означающих его носителей. Ни ощущения, ни образы, ни мысли, ни
эмоций, ни действия не сохраняются в памяти. (Это чрезвычайно важный тезис,
который я отстаиваю, и к обсуждению которого не раз еще буду возвращаться.)
Нет поэтому и оснований для выделения зрительной, слуховой или моторной
памяти. Человек запоминает в зрительной модальности, на слух или с помощью
осязания, но это не означает, что способ запоминания, форма определяют
характер мнемического следа, а следовательно, тип памяти.
Другими словами,
память записывает и сохраняет только смыслы, порождаемые в тот или иной
момент времени в сознании, аде: сами"продукты психической активности,
поскольку последние обнаруживаются и существуют только в тот момент, когда
переживаются в сознании. Память же, хотя и существует как актуальное
бессознательное содержание психики, хранит информацию о прошлом. В силу
этого семантическая модель мира или картина мира является амодальной по
своей природе. Амодален и смысл как психический субстрат памяти.
Аргумент I
Психологическая экспериментатика также подтверждает сказанное. Если
испытуемому зрительно предъявлять предметные Глава 9. Об амодальности
смысла
изображения, а затем, спустя определенное время, предложить узнать
изображенные предметы в ряду других с помощью осязания, то испытуемый легко
справится с этой задачей. Или если испытуемым предложить для запоминания
стимульный ряд, состоящий из предметных понятий и изображений, а потом,
через определенный интервал времени, предъявить такой набор изображений, в
который будут включены те, что соответствуют значению понятий искомого ряда,
но ранее не предъявлялись, то при задании опознать все стимулы, входящие в
искомый набор, испытуемые, как правил о, с высокой степенью субъективной
уверенности узнают эти изображения как те, что предъявлялись первоначально,
не осознавая при этом ошибки идентификации (Хоф-манИ., 1986. С. 57-59).
Аргумент II
Исследования Е.Ю.Артемьевой (1999. С. 96-103) показали, что выполняя
задачу соотнесения разномодальных объектов, например, визуальных
изображений или квазиизображений с различными по текстуре поверхностями или
же с разными ароматическими стимулами, испытуемые атрибутируют объекты,
поставленные в соответствие друг с другом, сходным образом. Испытуемые в
эксперименте оценивали по шкалам семантического 25-шкального дифференциала
цветочный запах. Этот запах сопоставлялся с одним из 8 контурных
беспредметных изображений. Если испытуемый при оценивании по какой-то из
шкал выбирал левый край шкалы (например, по шкале "злой - добрый" он
оценивал изображение как "злое"), тогда значение оценки равнялось одному
баллу; соответственно, если выбирался правый край шкалы - ноль баллов.
Таким образом, система оценок могла быть записана в виде 25-мерного вектора
с координатами О и 1. Оказалось, что объект "цветочный запах" и
изображение, с которым этот объект соотносился самим испытуемым,
атрибутируется по шкалам дифференциала практически одинаково, хотя понятно,
что запах и изображение - объекты принципиально различной природы
(Артемьева Е. Ю., 1999. С. 100). "Взаимопро-ектируемость семантик", по
мнению Артемьевой, может являться доказательством существования частных
семантик. К таким частным семантикам могут быть отнесены семантика
цвето-форм, вкусов, поверхностей, запахов, интервалов времени и т. д.
Говоря о том, что эти частные семантики могут быть взаимопроецируе-102
мы, Артемьева фактически утверждает, что смысловое содержание одной

модальности может быть представлено в другой модальности, что, собственно,
и доказывает независимость смыслового содержания от модальной формы. Смыслы
как содержание психики не могут быть модальны или интермодальны. Смысл
может иметь чувственную форму, но он не есть эта чувственная форма. Другое
дело, что в текущем настоящем смысловое содержание продукта психической
активности необходимым образом оформлено и только в таком виде представлено
в сознательном переживании.
Резюмируем сказанное.
1. Смысловая модель мира (картина мира) строится, видоиз
меняется, уточняется в процессе перманентной работы сознания.
Каждый акт сознания делает неизбежным понимание смысла,
заключенного в активных смыслопорождающих познавательных
контурах сознания.
2. Познавательные контуры сознания, в том числе и разномо-
дальные виды сенсорно-перцептивного контура, определяют
только синтаксис текста сознания, а не его семантику. Амодаль-
ность смысла есть тривиальное следствие анализа того факта, что
мир является узнаваемым для эмпирического субъекта, хотя в
каждый момент времени психические продукты уникальны. Вме
сте с тем их единственность в актуальный момент времени не де
лает невозможным обнаружение, различение, опознание, други
ми словами, процессы познания.
3. Представление об амодальности смысла имеет под собой не
только логические, но и эмпирические (экспериментальные) ос
нования.
ЛИТЕРАТУРА К ЧАСТИ I
1. Агафонов А. Ю. Человек как смысловая модель мира. Пролегомены к

психо
логической теории смысла. Самара, 2000.

2. Агафонов А. Ю. К вопросу о составе психического. Тезисы
международной кон ференции "Проблемы интеграции академической и
практической психоло гии". Самара, 1999.
3. Агафонов А. Ю. Смысл как единица анализа психического // Вестник
СамГУ. Самара, 1998. № 3.
4. Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993.
5. Аллахвердов В. М. Сознание и познавательные процессы. Психология.
Под ред. А. А. Крылова, 1998.
6. Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. Экспериментальная
психологика. Т. 1. СПб., 2000.
1.
Глава 9. Об амодальности смысла 103
Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики / Под ред.

И. Б. Ханиной. М., 1999. БахтинМ.М. Проблемы содержания материала и
формы // Работы 1920-х годов. Киев, 1994. Бассин Ф. В. К развитию
проблемы значения и смысла // Вопросы психологии. 1973. № 6; Проблема
неосознаваемой психической деятельности // Вопросы философии. 1975. №
10.
10. БорингЭ. Г. История интроспекции / История психологии: Тексты.
Под ред. П. Я. 1альперина, А. Н. Ждан. Екатеринбург, 1999.
11. Бородой Ю. М. Эротика-смерть-табу: Трагедия человеческого сознания.
М., 1996.
12. Васильев И. А., Поплужный В. Л., Тихомиров О. К. Эмоции и мышление.
М., 1980.
13. ВеккерЛ. М. Психика и реальность: Единая теория психических
процессов. М., 1998.
14. ВеккерЛ. М. Психические процессы. В 3 томах. Л., 1974.
15. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / Философские работы.
Ч. 1. М., 1994.
16. ВыготскийЛ. С. Исторический смысл психологического кризиса //
Выгот ский Л. С. Психология. М., 2000.
17. ВыготскийЛ. С. Мышление и речь. М., 1996.
18. ВыготскийЛ. С. Мышление и речь / Общая психология. Тексты.
Раздел III "Субъект познания". Вып. 1. Познавательные процессы: виды и
развитие. Часть 2. Под общей ред. В. В. Петухова. М, 1997.
19. ВыготскийЛ. С. Развитие высших психических функций. М., 1960.
20. ГанзенВ.А. Восприятие целостных объектов. Л., 1974.
21. Темпель К. Логика объяснения. М., 1998.
22. Грегори Р. Л. Разумный глаз. М., 1972.
23. Голенков С. И. Культура, смысл, сознание. Самара, 1996.
24. ГордееваН.Д., ЗинченкоВ.П. Функциональная структура действия. М.,

1982.
25. ГордееваН.Д. Экспериментальная психология исполнительного
действия. М.,
1995.
26. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической

филосо
фии/Язык и интеллект. М., 1996.
27. Джемс В. Память/Психология памяти. Под ред. Ю. Б. Пгапенрейтер,
В. Я. Ро манова. М., 1998.
28. ЗинченкоВ. П. Установка и деятельность: нужна ли парадигма?
Москва - Во ронеж, 1997.
29. Зинченка В. П. Психологическая педагогика. Часть I. Живое знание.
Самара, 1998.
30. Казаков А Н., Якушев А. О. Логика - I. Парадоксология. М., 1994.
31. Краткий психологический словарь. Подобщейред. А. В. Петровского,
М. Г Ярошевского. Ростов-на-Дону, 1998.
32. ЛебедевМ. В. Стабильность языкового значения. М., 1998.

33. Левин К. Закон и эксперимент в психологии. Психологический
журнал. Т. 22. №2,3.2001.
34. Леонтьев А. Н. Основы психолингвистики. М., 1997.
35. Леонтьев А. Н. Философия психологии. М., 1994.
36. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1972.
37. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1981.
38. ЛефеврВ. Конфликтующие структуры. М., 1978.
10. 104
39. ЛибинА. В. Дифференциальная психология: на пересечении

европейской, рос
сийской и американской традиций. М., 1999.

40. ЛиепиньЭ. К. Категориальные ориентации познания. Рига, 1986.
41. ЛурияА. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону.
42. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М., 1992.
43. Мамардашвили М. К. Картезианские размышления. М., 1993.
44. Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. Лекции о Прусте.
М., 1997.
45. Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1989.
46. Налимов В. В. Вероятностная модель языка. М., 1979.

47. Налимов В. В. Спонтанность сознания. М., 1989.
48. Петровский В. А. Личность в психологии: Парадигма субъектности.
Ростов-на-Дону, 1996.
49. Петровский В. А. Очерк теории свободной причинности // Вестник
СамГУ. № 1.1996.
50. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. М., 1992.
51. ПоршневБ. Ф. О начале человеческой истории. М., 1974.
52. Пятигорский А. М. Три беседы о метатеории сознания (совместно с
М. К. Ма мардашвили) / Избранные труды. М., 1996.
53. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946.
54. РуткевичА. М. От Фрейда к Хайдеггеру. Критический очерк
экзистенциаль ного психоанализа. М., 1985.
55. Разин В. М. Психология и культурное развитие человека. М., 1994.
56. Разин В. М. Мышление и речь // Психологический журнал. № 5,1997.
57. СиммелМ.Л. Фантомная конечность (Резюме) / Хрестоматия по
ощущению и восприятию. Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, М. Б. Михалевской.
М., 1975.
58. Успенский П. Tertum organum. M., 1990.
59. УотсонДж. Б. Психология как наука о поведении / Основные
направления психологии в классических трудах. Бихевиоризм. М., 1998.
60. Флоренский П. Д. Столп и утверждение истины. (1) М., 1990.
61. ФроммЭ. Человек для себя/Бегство от свободы. Человек для себя. Мн.,
1998.
62. Хофман И. Активная память. М., 1986.
63. Хорган Дж. Конец наущ: Взгляд на ограниченность знания на закате
Века Науки. СПб., 2001.
64. ШерозияА. Е. Психика. Сознание. Бессознательное. К обобщенной
теории
психологии. Тбилиси, 1979.
65. ШульцД. П., Шульц С. Э. История современной психологии. СПб., 2002.

66. Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека
// Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х томах. Т. 3. М.,
1985.
67. Юнг К. Г. Тэвистокские лекции. Аналитическая психология: ее
теория и прак тика. Киев, 1995.
68. ЮревинА.В. Методология и психология // Психологический журнал.
Т. 21, № 5, 2000.
69. ЯрошевскийМ. Г. История психологии от античности до середины XX

века.
М., 1996.
70. ЯрошевскийМ. Г. История психологии. М., 1985.
39. Часть II
СМЫСЛОВАЯ ПРИРОДА СОЗНАНИЯ
(базовые положения) Глава 10
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ РЕАЛЬНОСТИ КАК СМЫСЛОВАЯ

ПРОЕКЦИЯ
Человек рождается в мире и до конца своих дней остается неотъемлемой

его частью. Вместе с тем, в отличие от всех других явлений физической и
биологической природы, человек обладает сознанием, благодаря чему и
способен выделять себя из мировой стихии. Будучи составной частью мира, он
одновременно является уникальной, автономной целостностью. Именно сознание
позволяет человеку самоопределяться в своем неповторимом, и ни в каком ином
виде не дублируемом качестве. Сознание делает познание мира по-настоящему
человеческим.
Любые формы познавательной активности выражаются в моделировании
процессов и явлений, происходящих в действительном мире. О психическом
моделировании (психическом отражении, психической проекции) сказано немало
слов. Но до сих пор не получен ясный ответ о том, каким образом и при каких
условиях происходит психическое отображение реальности? Что оно из себя
представляет? В чем его специфика? Какую роль в моделировании внешнего,
относительно психики, мира играет сознание? Каковы функции бессознательной
психики? Если мы ответим на вопрос, какие задачи решает психический аппарат
в процессе познания, мы сможем понять самое важное, а именно: как
физический мир, в котором познает и действует человек, представлен в мире
психической реальности.
Действительный мир, такой, какой он есть на самом деле, дан субъекту
познания как модель или картина этого мира. Это обстоятельство побудило И.
Канта признать "скандалом для философии необходимость принимать лишь на веру
существование вещей вне нас... и невозможность противопоставить какое бы то
ни было удовлетворительное доказательство этого существования" (Кант И.,
1963. С. 118). Примечательно, что такие вопросы 108
Часть II. Смысловая природа сознания
не перестают будоражить умы и современных мыслителей. Недаром М.

Хайдеггер считал, что "скандалом для философии" является не столько
неспособность человеческого разума справиться с проблемой доказательства
существования вещей, сколько непрекращающиеся попытки такого
доказательства.
Тем не менее, в реальности событий и процессов, происходящих в
действительном мире, человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, не
сомневается. Загадка психической проекции, таким образом, заключается в
том, что реальность среды, то есть того действительного мира, который в
психике является его отражением, а не самим этим миром, подтверждается на
истинность только благодаря очевидной данности субъекту познания содержания
собственного осознанного переживания. Никакой другой возможности доказать
реальность происходящего у человека нет. Попытки обоснования возможности
непосредственного соотнесения объекта и образа объекта, объекта и
переживания или мысли о нем представляются мне совершенно абсурдными. Столь
же невозможным видится соотнесение представлений о другом человеке, его
мыслях, чувствах, настроениях и самих этих мыслей, чувств, настроений.
Предметная и социальная реальность, также как и психическая реальность
других людей, даны субъекту познания исключительно как эффекты работы
сознания, а следовательно, как его собственное психическое содержание.
"Сознание, - подчеркивает X. Патнем, - никогда не сопоставляет образ или
слово с объектом, а лишь с другими образами, словами, верованиями,
суждениями и т. д. Идея сравнивать слова или элементарные представления с
объектами бессмысленна" (Пат-нем Х., 1994. С. 139.)
Таким образом, тот мир, теоретическую проекцию которого строит
психолог, - это мир идеальной психической реальности, который, по сути,
является моделью действительного мира. В таком мире человек - центр системы
отсчета, активный творец действительного мира, а не его пассивный
наблюдатель.
В отечественной психологии на протяжении долгого времени
предпринимались попытки доказательства возможности непосредственного
сопоставления картины мира и мира, образа объекта и объекта, мыслительных
конструкций и объективных связей и отношений, которые раскрываются в
мышлении. Согласно классикам марксистской психологии, такое сопоставление
может быть реализовано в ходе практической деятельности. Хоро-
Глава 10. Психологическая модель реальности как смысловая проекция 109
шо известный философский концепт "практика - критерий истины", долгое

время служил фундаментом для построения научно-психологических теорий.
Продолжительное время можно было сомневаться во всем, за исключением того,
что положено в фундамент. Хотя положение о том, что существование мира может
быть субъективно верифицировано только внутри психической сферы человека
(иначе говоря, только в рамках модели мира, а не в самом мире),
представляется настолько очевидным, что даже не требует каких-либо
обоснований. Тем не менее в психологической литературе можно встретить,
например такое, на первый взгляд тривиальное и потому, казалось бы,
неоспоримое утверждение: "Осознать объект - значит включить его в систему
своих знаний и отнести к определенному классу предметов" (СпиркинА. Г.,
1972. С. 82). Понятно, что знание имманентно присуще эмпирическому субъекту,
в этом смысле знания вообще не могут быть транслируемы, а адресату может
быть передана только информация на тех или иных носителях._3нания психичны.
В силу этого объект как физическую вещь совершенн^нёмысли-мсшытаться
включать в систему знаний. Но, если не физически, то тогда как физический
объект включается в наши знания, становясь элементом системы знаний?
В силу того, что человек не может сопоставить свою картину мира (образ
мира), с действительным миром (последний ведь дан психике только в качестве
его модели), у него остается лишь одна возможность доказательства
объективного существования вещей, а следовательно, и доказательства своего
объективного существования, так как он является составной частью
действительного мира. Эта возможность заключается в соотнесении моделей
мира, построенных, во первых в различные периоды времени и, во-вторых, в
различных познавательных контурах в один и тот же интервал времени. Это
предполагает что модели мира, построенные различными способами, в разные
интервалы макро- и микровремени, должны не просто существовать, а с
необходимостью допускать возможность сравнения между собой. В свою очередь,
любое сравнение предполагает некие основания, и для того чтобы понять, как
человек посредством своей собственной психики моделирует мир, важно понять
природу оснований, делающих не только реальными, но и жизненно необходимыми
для существования психики условия, при которых мультипликативная модель
мира является не фантомом, а реальным фактом субъективного 110
Часть //. Смысловая природа сознания
отображения объективного мира, мира, частью которого является это

субъективное отображение. Что позволяет человеку оценивать соответствие мира
и своей модели как достаточно точное, адекватное? Да и стремится ли человек
к тому, чтобы его отражение мира было адекватным, ведь критерий адекватности
всегда является произвольным, гибким, ибо может быть задан только самой
психикой, следовательно, и выбор меры точности будет сугубо субъективным?
Постараюсь, в силу отпущенных мне возможностей и базируясь на
представлениях, которые в моем сознании носят очевидный характер, попытаться
наметить вероятные пути, ведущие к ответу на поставленные выше вопросы,
исходя из некоторого набора базовых посылок, которые затем будут служить
основой для анализа.
Постулат 1. Психика имеет смысловое содержание.

Постулат 2. Сознание организовано как множественный
текст, состоящий из познавательных контуров.
Постулат 3. Функциональная цель сознания задана

необходимостью понимания.
Глава 11 ОПРЕДЕЛЕНИЯ, СЛЕДСТВИЯ,

КОММЕНТАРИИ
Определение 1. Смысл есть элементарная частица

материи психической реальности.
Данное положение является принципиально важным, хотя - допускаю - и

наиболее спорным. Приведу несколько соображений в его защиту.
Эмпирическому субъекту в каждый момент времени собственная реальность
сознания дана в переживаниях с непосредственной, субъективной очевидностью.
Можно иметь иллюзорное восприятие действительности, но само переживание
факта восприятия действительности не является иллюзией. Психическое явление
для носителя сознания - не фантом и не улыбка Чеширского кота, а достоверная
реальность. Когда мы испытываем эмоциональное переживание, воспринимаем или
представляем что-либо, когда испытываем озарение, найдя верное решение
проблемы, или пытаемся сконцентрировать свое внимание, чтобы запомнить
какой-то текст, то есть, проще говоря, когда мы находимся в каком-либо
функциональном состоянии сознания, мы обнаруживаем разнообразие сменяющих
друг друга переживаний как реальность, действительно существующую в мире.
Психика как идеальная система существует объективно для носитёля со-знания,
а внеположный сознанию мир, естественно, воспринимается субъективно, что
вовсе не обязательно означает ошибочна Если же, психический мир существует,
он должен иметь свой собственный, не сводимый к физическому, субстрат. Все
что мы обыкновенно ассоциируем с психическими феноменами, имеет свое
содержание. Как известно из истории психологии, попытки определить
психические структуры или функции этих структур без учета исходного
материала, который выступает содержанием психического опыта, оказались
бесперспективными. Реально ра-112
ботающую научную теорию нельзя построить без анализа материала

психики. Согласно настоящему определению, содержанием психики (а не
только
сознания) является смысловой материал. Таким образом, данным определением
утверждается, что психика написана на языке смыслов. Допущение о смысловой
природе психики имеет и другое важное основание. Оно заключается в
следующем.
В психическом настоящем времени ("здесь и сейчас") продукты
психической активности, то есть переживаемые ощущения, образы, мысли,
эмоции не могут сохраняться в памяти в таком же виде, как они даны
субъекту в момент их актуального существования в созна-нии. Как
справедливо заметил А. Г. Спиркин, "Хранящиеся в тайниках памяти знания,
не участвующие в процессах ндстоящего, - не есть актуально сознательное"
(Спиркин А. Г., 1972. С. 81). Пер-цептивный образ всегда связан с наличной
ситуацией, которая никогда не повторяется, поэтому не может быть двух
тождествен-ных друг другу перцептивных образов. Это абсолютно справедли-во
и для вторичных образов представления. Одна и та же мысль, возникающая в
сознании, также не может повториться дважды, об этом еще говорил У.Джемс,
определяя сознание как "непрерывный поток". Тогда каким же образом мы
помним о том, что являлось результатом нашего мышления в прошлом? В каком
виде (качестве) одномоментные явления сохраняются в психике в течение
времени, если сами сознательные образы и мысли в своей актуальной
явленности в сознании не могут быть консервированы с сохранением той
специфичной определенности, которая характеризует их как единственно
возможные в пространстве и времени. В равной степени это относится и к
эмоциональным проявлениям. Переживание, испытываемое субъектом в текущий
момент времени, не может быть продублировано в памяти как то же самое
переживание. Однако при этом человек часто переживает знакомые ему из
опыта эмоции и чувства.
Как возможно опознание актуального переживания, если это
переживание есть только тогда, когда оно есть? Мы понимаем мир
в актуальности, и возможность осознания существует только бла
годаря прошлому опыту. Память позволяет реализовывать пони А
мание (идентификацию, опознание), хотя и не сохраняет сами.
продукты психической активности, так как они существуют толь-
ко в момент их непосредственного переживания, память же хра-
нит информацию о прошлом, которого уже нет.
Глава П. Определения, следствия, комментарии 113
Таким образом, если считать, что все психическое содержание"

накопленное субъектом, до актуального момента времени хранится в памяти
(иную альтернативу трудно, да и невозможно даже обсуждать), следует это
содержание рассматривать как смысловой материал, из которого строится вся
психическая конструк-ция.
Любые формы сличения со следами памяти, в таком

случае, представляют собой разновидности процедуры установления
семантического соответствия.
С тем, что многие формы психической активности человека наполнены
смыслом, согласится, наверное, немало психологов. Ранее уже приводилось
мнение Выготского (Выготский Л. С., 1996. С. 20), который рассматривал
внутренний мир человека как смысловую систему, находящуюся в динамическом
равновесии. Неслучайно Выготский считал, что в основе теории высших
психических функций должно "лежать учение о системном и смысловом строении
сознания человека" (Выготский Л. С., 1960. С. 386). О том, что любое
внешнее, в том числе и речевое, воздействие, которое имеет значение,
представлено в сознании субъекта познания как смысл этого воздействия, писал
и А. Н. Леонтьев, понимая процессы "означивания смыслов" и "осмысления
значений" как перевод содержания сознания из интрапсихичес-кой в
интерпсихическую форму и наоборот.
Традиционно эффекты смыслопорождения связывают главным образом с
мыслительной деятельностью. На мой взгляд, такое понимание редуцирует
понятие "смысл" к явлениям очень частного характера. Я полагаю, что любые
нормы активности сознания представляют собой разновидности смыслогенеза.
Дан-ная позиция означает, что все психические процессы нужно "увидеть"
через призму категории "смысл", то есть показать, что продукты Психической
активности человека, становясь содержанием психического опыта (содержанием
памяти), преобразованы в смысловой материал, что, в свою очередь, позволяет
в будущем при реализации сознательной деятельности (процедур понимания)
учитывать прошлый опыт работы сознания.
Следствие 1.1. Сознание имеет текстовое строение.

Для обозначения смыслов, представленных в актуальный момент времени в
сознании, предлагается использовать понятие "текст сознания". Текст - это
структурированное смысловое содержание. В данном случае, совокупность
смыслов, организован-114
ных в текст, можно считать синонимом сознания, если последнее

рассматривать в содержательном аспекте (онтологический план сознания).
Текст не является застывшей константной структурой. Как будет далее
показано, сохранение существования текста сознания возможно только в
процессе его изменения. Изменение текста - это изменение характера связей
между организующими его смыслами, а также изменение мнемических
контекстов, задающих семантическую канву интерпретаций.
Следствие 1.2. Познавательные контуры (формы
познавательной активности) есть частные случаи
сознания.
Психическое моделирование действительного мира может быть реализовано

на различных уровнях, или, иначе говоря, в различных познавательных
контурах. Внутри сенсорно-перцептивного контура традиционно выделяют разные
модальности, которые соответствуют формам чувственного отражения. Как уже
отмечалось выше, любые психические формы не могут мыслиться в отрыве от
наполняющего их содержания. В качестве такого содержания было предложено
рассматривать смысловую материю. Исходя из этого положения продукты работы
сенсорно-перцептивного контура в любых своих формах есть смысловые
образования.
Помимо сенсорно-перцептивного контура в иерархии уровней ментальной
репрезентации можно выделить познавательный контур представления,
мыслительный контур сознания, а также аффективный и рефлексивный контуры.
Познавательный контур есть не более чем форма смыслопорождающей
активности сознания, способ реализации сознанием процедур понимания
собственных текстов.
Определение 2. Сознание - многофункциональный

аппарат понимания.
Смысл может быть обнаружен только в ходе процедуры понимания. Сознание
в своем функциональном качестве и есть механизм понимания (гносеологический
план сознания). Продукты психической активности, как интегральные
результирующие психических процессов, даны в сознании только через их
обнаружение самим же сознанием. Поэтому в онтологическом плане сознание -
это актуальный текст, который есть единство взаимосвязанных смыслов, а в
гносеологическом аспекте сознание - это механизм понимания, понимания
собственного текста.
В сознании не существует локальных обособленных смыслов. Понимание

связано не с пониманием отдельных смысловых образований, а с раскрытием
смысла всего текста как нерасчленимой смысловой констелляции (сумма
понимания частей не дает понимания целого). Текст сознания образован из
смыслов, в число которых не может входить смысл самого текста. Он
формируется в ходе работы сознания, которая задана необходимым и достаточным
для функционирования сознания требованием понимания.
Есть основания говорить о понимании как многооперациональном
когнитивном действии или, иначе, об операциональном составе понимания. Хотя
при этом каждый отдельный акт понимания представляет собой самостоятельный,
завершенный когнитивный интеграл.
Напомню, что Бахтин, описывая процедуру понимания текстовых сообщений,
выделял в едином, целостном процессе понимания его отдельные
акты-составляющие: "В действительном реальном, конкретном понимании они
неразрывно слиты в единый процесс понимания, но каждый отдельный акт имеет
идеальную смысловую (содержательную) самостоятельность и может быть выделен
из конкретного эмпирического акта.
1. Психофизиологическое восприятие физического знака
(слова, цвета, пространственной формы).

2. Узнавание его (как знакомого или незнакомого). Понима
ние его повторимого (общего) значения в языке.
3. Понимание его значения в данном контексте (ближайшем
и более далеком).
4. Активно-диалогическое понимание (спор - согласие). Включение в
диалогический контекст. Оценочный момент в понимании и степень его глубины и
универсальности" (Бахтин М. М., 1995.
С. 129).
Анализ операционального состава восприятия (обнаружение, различение,

идентификация, опознание) как частного случая сознания показывает, что
операции, используемые в восприятии, есть не только этапы понимания в
процессе формирования образа, но эти операции правомерно также рассматривать
как самостоятельные виды понимания на уровне перцепции. Данную точку зрения
разделяют и методологи. Так, например, Л. А. Ми-кешина и М. Ю. Опенков
отмечают: "...Поскольку любое воспри-116
ятие предполагает предметную осмысленность сенсорных данных, постольку

мы постоянно имеем дело с этим первичным уровнем понимания уже в самих
исходных актах чувственного познания" (МикешинаЛ.А., ОпенковМ.Ю., 1997. С.
23).
Философы в лице М. Хайдеггера "понимание" расценивают в качестве
непременного модуса бытия человека. В словах одного из крупнейших
мыслителей современности дана хотя и общая, но между тем исключительно
точная характеристика сущности понимания: "...состояние сознания - это одна
из экзистенциальных структур, в которых Бытие "здесь" обнаруживает себя.
Роль понимания в формировании Бытия столь же извечна (как и само Бытие).
Состояние сознания всегда несет в себе понимание, если даже оно содержит
его в скрытом виде... Если интерпретировать понимание как фундаментальный
экзистенциал, то этот феномен будет представляться основной формой Dasein
Бытия. С другой стороны, "понимание" как один из возможных способов
познания (в отличие, например, от "объяснения") должно быть
интерпретировано, как и объяснение, как экзистенциальный дериват того
первичного понимания, который является одной из составляющих Бытия "здесь"
вообще" (М. Heidegger, 1983. Р. 143).
Понимание как психическое явление не может быть верным или неверным,
как не может быть правильной или неправильной сама психика человека. Так как
психика существует только во временном режиме, поэтому и о понимании можно
говорить, лишь помещая его в регистр актуального времени. Еще И. Кант,
размышляя о местонахождении души, пришел к выводу о том, что "нельзя
приписывать пространственные отношения тому, что определено только во
времени" (Уитроу Дж., 1964. С. 149). Поэтому вопрос, где находится топос
понимания, является не менее абсурдным, чем вопрос о том, какое пространство
занимает печаль или наше удивление.
Для того чтобы что-то, обнаружить, в собственной психике, субъект
должен отразить это в своем сознании. Иными словами, ему требуется понять
содержание своего текущего психического опыта, ведь в противном случае
сознанию не открывалось бы никакого содержания. Соотнесение с причинами,
вызвавшими то или иное переживание, устанавливается самим сознанием,
поэтому, оцененное в определенный интервал времени, понимание не может
определяться как адекватное или неадекватное. Глава It; Определения,
следствия, комментарии 117
Константное понимание в определенных интервалах времени приводит к

элиминированию из сознания того содержания, которое не изменяется.
Ограничением для понимания, таким образом является временной фактор,
поскольку текст сознания, понимаемый самим сознанием с необходимостью должен
изменяться.
Изменение в тексте сознания в течение определенного времени является
необходимым условием существования самого текста. Если такого изменения
не происходит, человек оказывается в бессознательном состоянии. (Согласно
Постулату 3, сознание необходимо для понимания; если понимание невозможно
(гештальт понимания уже завершен), ненужным становится само сознание.)
Удивительно, но в психологии практически не разработаны подходы к
проблеме понимания. То, что существует в психологической литературе на
эту тему, касается или понимания текстовых сообщений, или проблемы
понимания в процессе межличностной коммуникации. Но, наверное,
игнорирование столь важной темы связано не с тем, что она не заслуживает
внимания, а с тем, что понимание того, как мы понимаем, когда понимаем и
что понимаем, понять куда труднее, чем понять необходимость постановки
самой проблемы.
Следствие 2.1. Сознание как аппарат понимания
оперирует смыслами.
Результатом любых преобразований смыслов является смысл. Любые
психические операции (например, отождествление) выполняются со смыслами с
точностью до смысла. jCpsHamie продуцирует смыслы актами их понимания.
Конструируя смысл актом понимания, аппарат сознаний, порождающий смысл,
становится внешней реальностью относительно содержания сознания. Но сам
этот механизм также является сознанием.
Следствие 2.2. Понимание неизбежно.
Данным следствием фиксируется идея о невозможности непонимания. Таким
образом, понимание выступает ведущей функцией психической организации, и
инструментом такого понимания служит сознание в любых формах своей
активности. Все, о чем говорится на страницах данной работы, следует
рассматривать, исходя из одного главнейшего принципа: человек, обладаю- щий
сознанием, не может не понимать. В связи с этим я говорю об ощущении,
восприятии, представлении, мышлении и даже эмо-Часть II. Смысловая природа
сознания
циях как о процессах сознательного производства1. И поскольку

существует сознание, неминуемо и понимание. Справедливо и обратное: где
есть эффекты понимания (например, во время сна со сновидениями), там можно
констатировать присутствие сознания. Понимание - самый родственный синоним
сознания.
Существует множество опытных данных, демонстрирующих невозможность
непонимания. Здесь можно было бы сослаться на исследования Б. Беттельхейма,
В. Франкла, анализ экспериментальных данных В. М. Аллахвердова, который
даже предлагает обобщать законом Юма ("сознание не знает беспричинных
явлений") множество известных в психологии эмпирических эффектов. Я не
ставлю перед собой задачу во что бы то ни стало найти экспериментальные
доказательства эксплицируемых следствий. Думаю, важнее сначала построить
такую идейную конструкцию, которая обладала бы теоретической
правдоподобностью. Только при этом условии можно оценивать возможность
эмпирической верификации. Но когда речь идет о выводе закона, понятно, что
без эмпирического подтверждения обойтись нельзя.
Возвращаясь к теме обсуждения, приведу один пример экспериментального
исследования, свидетелем проведения которого я сам являлся.
Аргумент III
Н. В. Зоткин обнаружил экспериментальный факт, получивший в авторской
редакции название эффект презумпции существования смысла. Процедура
эксперимента состояла в следующем: испытуемому предлагалось задавать
экспериментатору любые вопросы, на которые тот мог дать только однозначный
ответ: либо "да", либо "нет". Ответы экспериментатора были заранее
подготовлены. Последовательность ответов "да" - "нет" была одинаковой для
всех испытуемых. Так как содержание вопросов не было связано с ответами
экспериментатора, часто по ходу беседы возникали ситуации абсурдной
противоречивости в ответах. Например: - У Вас есть дети?
- Да.
1 Ощущение для человека, который обладает сознанием, является
сознательным, и, по всей видимости, с ощущения, так как оно сознанием
обнаруживается, начинается континуум феноменологически обнаруживаемых в
психике явлений. Напомню, что Б. Г. Ананьев определял ощущение как "самый
элементарный факт сознания" (Ананьев Б. Г., 1961. С. 122.).
- Мальчик?
-Нет. -Девочка
? -Нет. - И тот, и
другой? -Нет. - У
Вас есть животное?
Или: - Вам помогает психология в жизни? -Нет. - Это правда? -Нет. -
Вы даете ответы наобум? -Да. - Это нужно для эксперимента? -Нет. - Это
правда? -Нет. - Этот эксперимент принесет пользу? -Да. - Это
правда? -Нет.
После беседы с экспериментатором испытуемые должны были ответить на
вопрос "Зачем их пригласили участвовать в данной процедуре?" Анализ
результатов показал, что все испытуемые исходили из представления о том, что
ситуация заведомо осмыслена. "Испытуемые придавали смысл тому, что, по сути,
смысла не имело, а именно: ситуации, совместному действию, "логике ответов".
Даже тогда, когда испытуемые "тестировали" экспериментатора на предмет
искренности его ответов, существование скрытого, потаенного смысла ситуации
не подвергалось никакому сомнению..." (Зоткин И. В., 2000. С. 15). Автор
исследования приводит характерный комментарий испытуемого: "Немного сбивали
с толку некоторые противоречия в ответах. Возможно, эти противоречия были во
мне". Стратегию такого заданного смыс-лополагания В. А. Петровский предложил
рассматривать как феномен телеологического замыкания. Убеждение "все
происходящее имеет мысл" сохраняется за счет игнорирования противоречий,
поиска объяснений, пони-Часть И. Смысловая природа сознания
мания собственного непонимания. Сознание как аппарат понимания в

каждый момент времени производит смысл, ни проецируя его вовне.
Любые формы активности сознания представляют собой процесс
понимания. Сознание не знает ни беспричинных, ни бессмысленных явлений.
Следствие 2.3. Сознание всегда работает в

актуальном режиме (на линии актуального настоящего).
Все, что происходит, - происходит в текущий момент времени ("здесь и
сейчас"). Любые акты понимания существуют только тогда, когда они
реализуются. Содержание сознания - это всегда содержание сознания в
актуальный момент времени, независимо от того, осознается это содержание
(явленное содержание сознания) или нет (латентное содержание сознания).
Следствие 2.4. Работа сознания осуществляется
посредством функциональных механизмов.
Осознается всегда только конечный результат работы функциональных
механизмов сознания. Осознание - это интегральный эффект реализуемой
процедуры понимания. Сама же деятельность сознания сознанием не
осознается, хотя при этом и обеспечивает эффекты осознания. Таким образом,
о работе сознания можно иметь представление,"опираясь только на анализ
продуктов деятельности сознания. Эмпирическими индикаторами деятельности
сознания могут служить вербальные и любого рода моторные реакции, продукты
деятельности человека, а также психофизиологические показатели (зрачковые
реакции, частота сердечных сокращений, кожно-гальваническая реакция,
вызванные потенциалы мозга и т. п.).
Следствие 2.5.
Работа сознания невозможна без памяти (сознание "установлено" на
памяти).
Все эффекты работы сознания опосредованы памятью. Тексты сознания
осмысляются только в контексте прошлого опыта. Эффекты опознания,
сравнения, атрибутирования возможны лишь при участии памяти в деятельности
сознания. Изучение роли памяти в процессах понимания есть, по сути,
решение проблемы влияния бессознательной психики на работу сознания в
актуальный момент времени. Но для того чтобы данное утверж-
дение было осмысленным, необходимо сначала ввести определение

бессознательного.
Определение 3. Бессознательное - это память в
аспекте сохранения информации.
Человек, обладающий сознанием и находящийся в каком-либо состоянии

сознания, может не сознавать только то, что не составляет актуального
содержания сознания, но такое бессознательное содержание могло или может
быть доступно сознанию в другие моменты времени (в прошлом или в будущем
относительно "здесь и сейчас") (Пятигорский А. М., 1996. С. 64). Сознание
правомерно рассматривать только в регистре актуального времени1.
Как ни странно, многие ученые высказывались на этот счет. Так, к
примеру, Н. Бор полагал, что проблема бессознательного не должна сводиться к
проблеме измерения и описания того, что находится под порогом сознания. Это,
прежде всего, проблема создания условий для нового сознательного опыта.
(См.: Пятигорский A.M., 1996, с. 64.) Об этом же со всей определенностью
говорил Ф. В. Бассин: "То, что в какой-то момент времени выступает в форме
ясно осознаваемого психического феномена может затем, утратив качество
осознания, проявиться в форме неосознаваемого процесса,... чтобы затем вновь
выступить в своем первом психологическом обличье и т. д." (Бассин Ф. Б.,
1963. С. 473). По сути, Бассин отрицает неизменность какого бы то ни было
содержания в психике в том смысле, что в психической сфере не может быть
чего-либо раз и на всегда осознаваемого или, наоборот, неосознаваемого, а
значит, нет никаких оснований противопоставлять друг другу сознание и
бессознательное. Именно такой подход, по мнению Бассина, "уничтожает
наиболее ядовитую идеологическую сердцевину фрейдизма", а именно антагонизм
между сознанием и бессознательным (Бассин Ф. Б., 1963. С. 473). Не могу
ничего сказать по поводу "ядовитой сердцевины", однако нельзя не
1 Хочу напомнить, что такой известный психолог XX столетия, как Курт

Левин, автор теории поля, полагал, что "прояснение теоретического принципа
одновременности могло быть весьма полезным для достижения взаимопонимания
различных школ в психологии". (Левин К. Определение понятия "поля в данный
момент" // Боринг Э. Г., 1999. С. 245.) Говоря о том, что любой акт
поведения зависит только от "психологического поля в данный момент времени"
(С. 245), К. Левин фактически призывает производить любой теоретический
анализ, исходя из принципа актуальности. 122
согласиться с тем, что в каждый момент текущего настоящего способность

к осознанию имеет свое ограничение, и для человека совершенно невозможно
актуально осознавать все содержимое памяти. В самом буквальном, обыденном
смысле слова человек знает то, что может быть доступно его сознанию. Это
нисколько не противоречит утверждению, что наряду с этим он хранит в памяти
гораздо большее количество информации. Как заявлял К. Г. Юнг, нам недоступно
прямое исследование бессознательной психики, потому что "бессознательно есть
лишь бессознательное, и мы, следовательно, не имеем никакой связи с ним". На
этом основании Юнг считал, что "психология - это прежде всего наука о
сознании" (Jung С. G., 1976. Р. 6). И только во вторую очередь психология
должна быть ориентирована на исследование продуктов бессознательного1. То,
что явлено в сознании и как это явлено, собственно, и составляет опыт
психической жизни, известный носителю созна-|шя. JH трудно не согласиться с
Аллахвердовым, который, допуская существование в психике "значений"
различного рода2, заметил, что у нас есть только "субъективные значения",
"явленные нашему сознанию" и любое представление о значениях может быть
сформулировано "в форме, удобной для их понимания сознанием" (Аллахвердов В.
М., 1993. С. 176). Говоря о бессознательном, мы выражаем свои предположения
на языке сознания. Для того чтобы знать что-либо о бессознательном,
необходимо иметь сознательные основания. И говоря, что мы помним

несравненно
больше, чем может быть доступно в данный момент времени сознанию, мы также
устанавливаем некий закон нашей психической жизни, закон, сформулированный
сознанием. Благодаря сознанию информация кристаллизуется в знание.
А. М. Пятигорский в диалоге с М. К. Мамардашвили исключительно точно
подметил, что "...везде, где есть сознание, там есть память, но мы не можем
сказать, что везде, где есть память, там есть сознание" (Пятигорский А. М.,
1996. С. 76). Человек, имею-
1 Справедливости ради следует отметить, что Юнг утверждал и прямо

противоположное. Но, несомненно, Юнгу позволительно быть
непоследовательным. Зато нельзя упрекнуть в неопределенности позиции Б.
Рассела: признавая важность наблюдения за внешним поведением человека, он
дефинировал психологию как "науку о таких явлениях, которые по самой их
природе могут наблюдаться только самим испытывающим их лицом." (Рассел Б.,
1997. С. 56.) 2 "В психике содержатся только значения и ничего больше,
результат любой психической операции над значением также является
значением" (Аллахвер-дов., 1993.C. 175.)
щий сознание, наверное, всегда помнит свое собственное имя, помнит,

что он - человек, помнит, чем человек отличается от животного, а
следовательно, помнит, кто такие животные, какие они бывают и т. д. Однако
все перечисленное не часто является содержанием текущего сознательного
процесса. (В настоящий момент времени читающий данное предложение не
осознает, хотя и прекрасно помнит о том,... в какой стране он живет... Вот
теперь осознание наступило.) Другими словами, функция вымени в отношении к
психике человека заключается в непрерывном изменении содержания сознания,
содержания, которое только актуально относится к сознанию. В другие периоды
времени это содержание бессознательной психики, хотя, естественно,
сказанное не означает, что в будущем уже невозможен возврат к ранее
осознаваемому. Предмет осознания не может быть актуально представлен в
сознании во всем многообразии своих связей, отношений, сторон, внутренних
противоречий. "Вещь в себе" может быть всякий раз новой "вещью для нас".
Это можно понять так, что предмет осознания не может быть обнаружен самим
же сознанием во всех возможных аспектах, одновременно в различных смысловых
ракурсах. Всегда остается какая-то часть, недоопределяемая сознанием. Но
это не значит, что содержание этой части не может стать предметом осознания
в будущем. Чтобы возник смысл, необходим знак или, в широком смысле слова,
как уже было сказано выше, нечто означающее.
В семиотике, лингвистике, при

всем разнообразии определений понятий "знак", "значение", "смысл", принято
считать, что означающее и означаемое, то есть знак и его семантика,
составляют неразрывное целое. Ф. де Соссюр означаемое и означающее
сравнивал с двумя страницами одного листа: разрезав одну страницу, нельзя
не раз резать другую, так как это части неразрывного целого. Переформулируя
проблему знаковости, которая главным образом является предметом изучения
семиотики, на языке психологии смысла, я берусь утверждать, что смыслы
психической сферы, не актуализированные в тексте сознания в актуальный
момент его работы существуют независимо от ранее их означающих носителей.
Что имеется в виду? Субъект обнаруживает смыслы в тексте сознания только
благодаря тому, что становятся различимы носители этих смыслов: ощущения,
образы и т.д. Иначе говоря, само содержание сознания в своем смысловом слое
открыто носителю сознания благодаря тому, что нечто указывает на это
смысловое содер-Часть II. Смысловая природа сознания
жание. Ощущения, образы, мысли, отражаемые в сознании, сигнифицируют
о соответствующих им смыслах. Но для того чтобы этот смысл был актуально
обнаружен в сознании и было установлено его соответствие означающим
психическим образованиям, он должен существовать до момента своей
актуализации в сознании,
Аномалию существования означаемого без означающего можно
проиллюстрировать известными примерами из психологии памяти. Например, что
представляет собой феномен "на кончике языка", о котором уже говорилось в
Части I? Человек пытается произвольно вспомнить (то есть осознать) забытое
имя хорошо знакомого ему лица. Он помнит о том, кем этот человек является,
где, например, он работает, как он выглядит и т. д. Он также легко может
его представить на своем "внутреннем экране", но, тем не менее, вспомнить
его имя не может. Если предложить этому человеку список, составленный из
имен собственных, он без труда способен установить, является ли каждое имя
в отдельности искомым, и легко узнает нужное слово в предъявленном наборе.
Сами словесные знаки, представленные в актуальный момент времени в психике
как акустические или визуальные образы, в памяти не хранятся. В памяти
может сохраняться только смысл, соответствующий значению слов, но для того,
чтобы что-то осознать, в том числе вспомнить забытое имя, необходимо
установить соответствие в тексте сознания между планами означаемого и
означающего, то есть найти связь между тем, что "видит" субъект в своем
сознании, и тем, что составляет смысловое содержание этого видения. Именно
в тексте сознания означаемое и означающее неразрывно связаны.
Смыслы бессознательной психики в каждый актуальный момент работы
сознания не только жестко не связаны с формой своего выражения, но и
вообще не имеют с ней никакой связи. Эта связь образуется только
вследствие осознания, а эффекты последнего имеют место тогда, когда
происходит понимание текста сознания через актуализацию связи ощущений,
образов, переживаний, мыслей (взятых в данном случае как психические
формы) и соответствующих им смысловых областей.
Следствие 3.1. Явления памяти дифференцируются на
бессознательные явления (процессы сохранения
информации) и явления сознания (запоминание,
воспроизведение, узнавание).
Сохранение информации не является активностью сознания. Поскольку

смысловое содержание памяти не входит в содержание сознания, никакое
понимание в отношении этого содержания в актуальный момент времени
невозможно. Запоминание, воспроизведение, узнавание, напротив, есть
мнемические механизмы работы сознания, при том, что сама работа этих
механизмов сознанием не осознается.
Следствие 3.2. Смысл в бессознательном существует
только как член множества своих областей.
В предлагаемой модели "смысл" следует понимать не как точечное,

атомарное, а как полевое образование. Смысл не дискретен, а, скорее,
представляет континуум своих состояний. Область смысла - это такое
смысловое поле, которое при своем проявлении не може^члениться, так как
связи между смысла-шГобласти соответствующего смысла конституируют саму
область смысла. Таким образом, смысл вне связи с другими смыслами
психической сферы не существует, поэтому смысл имеет как минимум единичное
множество областей. Однако установить границы этой области в ходе
какой-либо процедуры не представляется возможным.
Рассмотрим ряд примеров исследований, результаты которых могут служить
эмпирическими доводами в пользу данного следствия.
Аргумент IV
Испытуемым, которые находились в состоянии глубокого гипноза, давалась

инструкция, запрещающая видеть сигареты. Выйдя из этого состояния и получив
постгипнотическую инструкцию, испытуемый в ряду предложенных для опознания
предметов не воспринимал не только сигареты, но и предметы, которые имели
смысловую связь с "запрещенным предметом", например пепельницу, спички,
окурки (Петренко В. Ф., 1997. С. 6). При восприятии инструкции осмысление
значения слова "сигареты" приводило к актуализации семантической области
памяти, которая последействовала в качестве того неосознаваемого
мнемического контекста, в рамках которого сознанием осуществлялись
процедуры опознания.
Как было сказано, невозможно эмпирически строго определить границы
области смыслов, поскольку в индивидуальном опыте испытуемого сигареты
могут иметь смысловую связь с лю-126
бым предметом. Например, с жевательной резинкой или конфетами, если

испытуемый ранее имел намерения с их помощью избавиться от курения.
Аргумент V
В свое время проведенный автором настоящей работы эксперимент не
только продемонстрировал зависимость смыслов области соответствующего
смысла, если последний находится в актуализированном состоянии, но и
позволил судить о семантическом расстоянии, разделяющем актуализированный
смысл и отдельный смысл, входящий в его область (Агафонов А. Ю., 2000. С.
306).
Таким образом, каждый смысл, находящийся в памяти, связан с л-м
количеством других смыслов. В течение онтогенеза постоянно происходит
расширение сферы областей отдельно взятого смысла.
Следствие 3.2.1. Область константности смысла есть
зона неразличения изменений условий реализации процедур
понимания. Следствие 3.2.2. Область обобщенности смысла
есть зона неразличения объекта понимания как
представителя класса объектов. Следствие 3.3. Смыслы,
образующие область отдельно взятого смысла, имеют
множество своих областей.
Каждый смысл входит как член множества в область других смыслов и имеет
всегда такие области, в которые не входят смыслы, образующие одну из
областей этого смысла.
Следствие 3.4. Смысл не может быть смыслом самого себя.
Смысл референтен относительно реальности. И поскольку человек как
носитель сознания (то есть как сознание) есть смысловая модель мира, мир
является смысловой проекцией человека. Смысл всегда отсылает человека к
реальности, указывает на нее.
Следствие 3.5. Смысл области соответствующего
смысла в самой этой области не содержится.
Область смысла конституирована такими смыслами, которые, каждый в
отдельности, не могут выступать смыслом всей области смысла как целого.
Область смысла, как относительно Глава II. 127. Определения, следствия,
комментарии
целое1, имеет смысл вне пределов этой области смыслов. (Вспомним Л.
Витгенштейна: "Смысл мира должен находиться вне мира...".) Смысл области
смысла не является содержанием этой области смысла.
Определение 4. Множество актуализированных смысловых областей

бессознательного есть мнемический контекст.
Следствие 4.1. Понимание текста сознания происходит только в рамках
актуализированных мнемических контекстов.
Любой текст, в том числе и совокупность актуально представленных в

сознании смысловых связей, может быть понят (а исходя из Постулата 3 и
Следствия 2.2, понимание с необходимостью существует) только при наличии
контекстных фоновых допущений. Понимание возникает благодаря активации
отношений между содержанием сознания и тем бессознательным смысловым
содержанием, которое допускает возможность понимания. По- нять что-либо
можно только в том случае, если помнишь о зна-чительно много большем, чем
то, что составляет содержание те-кущего сознательного процесса.
Осмысленность сознательных актов предполагает a priori существующие
семантические связи в структуре психики. Бессознательное всегда выступает
актуальным оформлением сознательного содержания психики в наличный момент
времени. При изменении содержания сознания элементы бессознательного
становятся содержанием текущего познавательного процесса, а бывшие элементы
текста сознания становятся содержанием памяти. Вследствие этого можно
утверждать, что познавательные процессы (в том числе, конечно же, и
мышление) всегда опираются на бессознательную основу. Осмысление значения
внешней стимуляции, в том числе и вербальной, равно как и смысловоплощение в
формах внешней активности, предполагает актуализацию широкого смыслового
контекста в сфере бессознательного. Сказанное можно пояснить на нарочито
простом, но, думаю, достаточно ярком примере.
Относительность целостности области смысла обусловлена смысловой
динамикой, имеющей место в каждый момент психического времени, в силу чего
Происходит переорганизация смыслового пространства. Однако это не
означает, что психика - калейдоскоп ощущений, образов, эмоций, мыслей.
Области смыс-Ла всего множества областей смысла имеют различную степень
устойчивости. 128
Представим себе самую что ни на есть обыденную ситуацию, которая

ежедневно имеет место во время общения покупателя с продавцом. Допустим, вы
решили купить урюк. Вы идете на рынок и находите продавца, торгующего
урюком. Подойдя к прилавку, вы задаете ему один-единственный вопрос:
"Сколько?" "Сколько?" - это то сообщение, которое вами послано. Очевидно (в
этом легко убедиться, зайдя на рынок), что продавец понимает, о чем вы его
спрашиваете. И, казалось бы, такое понимание, не требующее мыслительных
усилий, наступающее непосредственно, не является чем-то таким, что достойно
особого внимания, тем более специального анализа. Однако если попытаться
понять возможность такого понимания, то нельзя не признать, что продавец,
понимая обращенный к нему вопрос, совершает колоссальную когнитивную работу.
Адресат осмысляет значение заданного вопроса в актуальный момент времени, в
его сознании присутствует смысл того, о чем его спрашивают1. Значение,
заключенное в вопросе, осмысляется, исходя из предшествующего опыта
понимания. То есть в данной ситуации релевантное понимание предполагает опыт
предпонимания. В противном случае релевантное понимание не произошло бы.
Осознавая то, о чем спросил покупатель, продавец одновременно с этим помнит
(здесь можно было бы сказать - "знает", в данном случае это одно и то же),
хотя и не осознает, что: 1) вопрос обращен к нему, а не к соседу по
торговому ряду; 2) что покупатель интересуется стоимостью урюка, а не чис
лом прожитых лет продавца; 3) покупатель имеет в виду стоимость одного
килограмма урю ка, а не центнера;
4) покупателя интересует стоимость урюка, выраженная в руб
лях, а не в голландских гульденах; 5) нужно ответить на заданный
вопрос, а не, например, спля сать; 6) покупатель ждет ответа на
вопрос; 7) покупатель ждет ответа на вопрос на понятном ему русском
языке, а не, например, на французском;
и так далее, и так далее...
' "Для того чтобы понимание произошло, текст, высказанный или
прочитанный на каком-либо языке, должен быть воспринят, а его значения -
осмыслены, то есть переведены на собственный язык смыслов" (Зинченко В. П.,
1998. С. 67.).
Все это знание не представлено актуально в сознании, а является тем

необходимым контекстом, в котором становится понятной "фигура" смысла,
актуально существующая в сознании. Актуализированный бессознательный
(мнемический) контекст - это то содержимое памяти, которое определяет
работу сознания, но понятно, что само это содержание, как и работа сознания
в текущий момент времени, сознанием не осознается. Как мне представляется,
Д. Н. Узнадзе говорил нечто подобное, объясняя действие установки.
Вся ранее сознаваемая смысловая информация хранится в бессознательной
психике, и в каждый момент времени смысл текста сознания так или иначе
понятен для самого же сознания, исходя из содержания множеств
неосознаваемых мнемических контекстов. Если сознание "говорит", то о
бессознательном нельзя сказать, что оно "молчит". Бессознательное - это,
скорее, "говорящее молчание"1.
Помнить - это не что иное, как сохранять смыслы в тех отношениях,
через которые они могут быть репрезентированы сознанию. Мы еще очень мало
знаем о том, как в сознании представлен бессознательный контекст. Тем не
менее анализ деятельности сознания и опытные данные показывают, что
содержание памяти (бессознательной психики) не является нейтральным по
отношению к явлениям сознания. Сознание всегда работает с опорой на память.
Любой эффект реализованной активности сознания возникает только благодаря
тому, что существует разрешающая тот или иной эффект понимания способность
мнемического контекста. Буквально: мнемический контекст опреде-
1 Если доопределить этот странный образ, то было бы точнее сказать, что

сознание, заявляя о себе и совершая очередной ход в игре с вселенским мраком
бессмысленности, следует правилам, которые определило для себя до момента
совершения хода. Эти правила и есть бессознательное, которое всегда
напоминает о себе, ограничивая когнитивную свободу сознания. Таким образом,
молчаливый бессознательный контекст становится для сознания звучащим
разрешением или, наоборот, запрещением понимать что-либо определенным
образом. Бессознательное, в некотором смысле, есть разрешающая способность
самого сознания. Хотя Ж. Ла-кан исследовал совсем иное бессознательное
(наверное, свое), чем то, которое имею в виду я, то трудно отказаться от
соблазна привести его мнение для подтверждения собственной позиции. Опять
же, повторюсь, его бессознательное говорит совершенно о другом: "Фрейд
показывает нам, что в человеческом субъекте существует нечто говорящее,
говорящее в полном смысле слова, то есть лгущее - лгущее со знанием дела и
вне участия сознания" (Лакан Ж., 1998. С. 257.).
ляет характер понимания смысла текста сознания. Эмпирических данных,

демонстрирующих это, в психологии довольно много. Но так как эти данные
накоплены в разных областях, они не получили единообразного толкования.
Ограничусь описанием лишь тех психологических фактов, которые
традиционно не рассматривают как эффекты влияния мнемического контекста на
работу сознания. Некоторые из приведенных ниже примеров показывают, что,
кроме положительного (прямого) влияния мнемического контекста на
деятельность сознания (осознания), имеет место и отрицательное (обратное)
влияние, то есть память может последействовать с отрицательным знаком.
11.1. ПЛАЦЕБО КАК ЭФФЕКТ ПРОЯВЛЕНИЯ

МНЕМИЧЕСКОГО КОНТЕКСТА
Эффект "плацебо" констатируют в том случае, когда человек знает или

верит (в данном случае это одно и то же), что в реальности существует,
определенным образом действующий на него фактор, хотя на самом деле
действие этого фактора отсутствует. В медицине одним из наиболее признанных
определений "плацебо" является следующее утверждение: "Плацебо - любой
компонент лечения, который намеренно используется ввиду его
неспецифического, психологического или психофизиологического действия или
который используют ради его ожидаемого, но неизвестного больному и
врачующему, направленного неспецифического влияния на больного, симптом или
болезнь" (Shapiro А., 1978. Р. 441). По всей видимости, этот эффект чаще
имеет место у гипнабельных лиц, а также у лиц, которые имеют определенные
личностные особенности, например низкий уровень интерналь-ности (ГодфруаЖ.,
1996. Т. II. С. 192).
Некоторые исследователи отмечают, что независимо от характера терапии -
и это при всем многообразии психо- и фар-макотерапевтических подходов -
показатели ее успешности различаются незначительно. Поэтому правомерно
говорить и о каком-то общем факторе, определяющем эффективность
терапевтических сеансов. Нередко высказываются предположения, что эффект
плацебо обнаруживается в психотерапевтических подходах с разными
парадигматическими установками. Успех лечения во многом определяется тем,
насколько пациент верит
терапевту и насколько терапевт верит в эффективность того, что он

делает. Порой и прямо заявляют о том, что вообще психотерапия - одна из
форм сильного плацебо ( Wilkins W. V. 52. 1984. Р. 570-573). Иллюстрацией
этих мнений могут служить следующие примеры.
Аргумент VI
В Англии только после двухлетней эксплуатации прибора электрошока
обнаружили, что он все это время не работал. Неисправность прибора была
установлена не в результате наблюдений за больными, а благодаря медицинской
сестре, которая обратила внимание, что у больных во время процедуры не
происходит обычного в таких случаях движения ушей (См.: Годфруа Ж. Т. II,
1996. С. 191).
Аргумент VII
Каздин и Уилкоксон показали, что больных фобией, которые испытывают

непреодолимую боязнь змей, можно вылечить, "заставив их поверить, что на
проецируемых на экран "пустых" диапозитивах имеется подпороговое изображение
предмета их страхов" (ГодфруаЖ. М., 1996. Т. II. С. 191). Терапевтический
эффект усиливается, если пациента знакомить с ложными записями
физиологических реакций, которые якобы отражают позитивную динамику его
выздоровления (Там же. С. 191).
В работе И.П.Лапина приведены многочисленные эмпирические данные,
относящиеся к эффекту плацебо. Вот лишь некоторые из них.
Аргумент VIII
Один из наиболее известных целителей Северной Америки XIX века Квимби
признавал, что после назначения множества лекарств, оказавшихся в конечном
итоге бесполезными,... он пересмотрел свои взгляды на врачевание и пришел к
выводу, что "успех лечения не зависит ни от какого лекарства, а только от
веры больного во врача и в лечебное средство" (Цит. по: Лапин И. П., 2000.
С. 16).
Аргумент IX
Плацебо и терапия. Когда восьми наркоманам вводили внутривенно плацебо
(физиологический раствор), субъективные 132
и сердечно-сосудистые эффекты были качественно сходны с теми, что

возникали после инфузии 40 мг кокаина. Перед следующей инфузией
физиологического раствора пациентов инструктировали, что им вводят плацебо
("плацебо с инструкцией"). В этом случае и субъективные ответы, и учащение
пульса, и подъем артериального давления были значимо менее выражены, чем
перед первой, "слепой", инфузией физиологического раствора. Авторы
исследования, на которых ссылается Лапин, расценили разницу между
показателями перед "слепой" инфузией и перед "инструктированной" инфузией
как свидетельство условно-рефлекторной природы ощущений пациентов и сдвигов
в функциях сердечно-сосудистой системы (Лапин И. П., 2000. С. 79-80).
Аргумент X
Лапин описывает характерный случай из собственной практики: "Ко мне
неоднократно обращались пожилые люди, иногда в очень преклонном возрасте,
бывшие сограждане, уже много лет живущие в США, Израиле, Германии, с
просьбой прислать валокордин и корвалол, которые раньше "отлично помогали".
Не принималось во внимание, что "раньше" - это двадцать и больше лет тому
назад, когда они были намного моложе и здоровее, и им помогали многие
лекарства, даже сравнительно "легкие". Старания родных и местных медиков
убедить, что сейчас можно применить современные лекарства, которые
значительно эффективнее валокордина и корвалола, оказывались тщетными, тем
более что новейшие современные препараты действительно не помогали
просившим эти два "проверенных и верных" лекарства. Не имели успеха и
попытки заменить валокордин комбинациями его действующих начал... Нужны
были "старые" валокордин или корвалол. Когда же им доставляли "их"
лекарства, они их принимали с большим удовольствием и надеждой на быстрый
успех. Оба лекарства продолжали помогать, как было много-много лет тому
назад" (Лапин И. П., 2000. С. 24, 25).
Аргумент XI
Специальное исследование (PlevovaL, BolelouckyZ., Bastecky J.

Plasebo
reaction in neurotics rated with the SCL-90 questionnaire // Activitas Nerv.
Super. (Praga). V. 21. N 3.1979. P. 150,151) по изучению эффекта плацебо
установило, что при плацебо-терапии дос-
товерно снижается интенсивность 17 из 90 симптомов: "нервность и

внутренняя дрожь", "излишнее беспокойство", "мысли о конце жизни",
"ощущение тупика", "отсутствие интереса ко всему", "ощущение непонимания
другими", "трудность в принятии решения" и др. Плацебо уменьшало, главным
образом, трудности межличностного общения, психастенические расстройства и
тревожные симптомы.
Писатель-сатирик Эмиль Кроткий в произведении "Отрывки из
ненаписанного" удачно выразил отношение больных к лекарству в зависимости
от его названия: "Она признавала лекарства только с латинскими названиями,
в русском переводе они на нее не действовали". (Цит. по: Лапин И. П., 2000.
С. 23).
Существуют и обратные плацебо-эффекты ("ноцебо"). Они связаны с
ухудшением самочувствия, обострением заболевания, появлением нежелательных
симптомов: тревоги, бессонницы, апатии, головной боли и т. д. (Лапин И. П.,
2000. С. 65, 66).
Аргумент XII
Стормс и Нисбетт обнаружили обратный эффект плацебо в исследовании

студентов (?!), страдающих от бессонницы. Одной группе испытуемых давали
плацебо (сахарную пилюлю), "успокаивающего действия", другим -
"возбуждающего действия". "Успокаивающее плацебо" имело обратный эффект.
Испытуемые заявляли, что для того чтобы уснуть, им потребовалось
приблизительно на 40% времени больше, чем обычно. Почему возникает обратное
действие плацебо? Авторы исследования предлагают такое объяснение: обнаружив
свое обычное возбуждение, испытуемые, получившие "успокоительное",
заключили, что "бессонница сегодня разыгралась еще сильнее, чем обычно, и
даже успокаивающее не действует". Отсутствие положительного эффекта они
склонны были расценивать как свидетельство своей возрастающей неспособности
справиться с бессонницей. "Возбуждающее плацебо" парадоксальным образом
успокаивало. Испытуемые гораздо быстрее засыпали, относя свое привычное
возбуждение на счет действия пилюли, а не своих проблем; даже приняв
возбуждающую таблетку, они не делались более беспокойными, чем обычно. (См.:
Росс Л., Нисбетт Р. 1999. С. 376, 377).
В контексте данного рассмотрения эффект плацебо есть результат влияния
установленного мнемического контекста, в рам-134
ках которого сознанием осуществляется процедура понимания (оценки,

принятия решения о чем-либо и т.
д.).
11.2. УСТАНОВКА КАК ЭФФЕКТ ПРОЯВЛЕНИЯ

МНЕМИЧЕСКОГО КОНТЕКСТА
Влиянию сформированной установки (мнемического контекста) на эффекты

осознания (обнаружения стимула, узнавания, оценивания, принятия решения и
т. д.) посвящено большое количество психологических работ. Вот, к примеру,
хрестоматийное исследование, которое провели А. и Е. Лачинсы.
Аргумент XIII
Испытуемые должны были решать мыслительные задачи на переливание
жидкости с помощью сосудов разного объема. Например, есть два сосуда
емкостью 29 л и 3 л. Надо получить 20 л жидкости в одном из сосудов.
Правильный ответ будет заключаться в том, чтобы из сосуда в 29 л три раза
отлить по 3 л. Когда испытуемым объяснили задание, им были даны 10 задач
для выполнения (см. табл. 1).
Таблица 1
№ # Дано # Требуется получить # 1 # 21, 127, 3 # 100 # 2 # 14, 163, 25
# 99 # 3 # 18, 43, 10 # 5 # 4 # 9,42,6 # 21 # 5 # 20, 59, 4 # 31 # 6 # 23,
49, 3 # 20 # 7 # 15,39,3 # 18 # 8 # 28, 76, 3 # 25 # 9 # 18, 48, 4 # 22 # 10
# 14,36,8 # 6 #
Решение первых пяти задач достигается одинаковым образом: из второго
объема надо один раз вычесть первый и два раза - третий. Шестая и седьмая
задачи могут быть решены тем же способом, но у них есть и более простое
решение: 23 - 3 = 20 - для шестой задачи и 15 + 3 = 18 - для седьмой.
Восьмая задача не ре-

щается тем же способом, которым решаются первые пять задач. Для нее
возможно только такое решение: 28 - 3 = 25. Девятая и десятая задачи
решаются аналогично седьмой и шестой.
Результаты показали, что подавляющее число испытуемых решают шестую и
седьмую задачи сложным способом, а с восьмой задачей и вовсе не справляются
в отведенное время. Эффект усиливается, если выполнение заданий
лимитируется по времени, например, когда испытуемым говорят, что цель
эксперимента - оценивание способности быстро решать интеллектуальные
задания (Дружинин В. Н., Ушакова Д. В. Когнитивная психология. 2002. С.
202). Это классический пример прямого последействия мнеми-ческого
контекста. Примеры прямого действия мнемического контекста можно множить
бесконечно. Начиная от сенсорных эффектов которые выражаются в фактах
инерции сенсорных впе^чатлений (послеобразах), эффектах фантомных
конечностей, эффектах константности перцепта, ассимилятивных иллюзиях (Д.
Узнадзе) и заканчивая социально-психологическими феноменами, например
такими, как выученная беспомощность, конформизм или эффект первого
впечатления, - везде мы встречаемся с прямым влиянием памяти на
деятельность сознания. Само по себе это не удивительно, так как содержимое
памяти нам и нужно в качестве опоры понимания. Если человек не встречался
со случаями обмана, то, скорее всего, он будет доверять людям.
Особый интерес представляют факты, демонстрирующие обратное

последействие мнемического контекста. Обратный эффект плацебо - как раз
свидетельство такого влияния. Более впечатляющие данные были получены в
серии экспериментальных исследований Д. Узнадзе (Узнадзе Д. Н., 2000. С.
10-30).
Аргумент XIV
Испытуемому предъявляли в левую руку шар с меньшим объемом, в правую
руку - с большим. Установочная серия включала в себя 10-15 таких проб. Цель,
которую преследовал экспериментатор, проводя установочные опыты, -
сформировать у испытуемого активную установку. После тренировочной серии
испытуемому давали в руки одинаковые по объему шары с заданием их сравнить.
Оказывается, что испытуемый не оценивал эти шары в контрольной пробе как
равные. Чаще всего возникала так называемая иллюзия контраста, то есть
испытуемому большим казался шар в той руке, в которую в предварительных
опытах он 136
Часть П. Смысловая природа сознания
получал меньший по объему шар. Данный эксперимент проводился без
участия зрения.
Аргумент XV
С помощью тахистоскопа испытуемому предъявляли два круга разного
диаметра. Один круг, например, тот, который предъявлялся в паре слева, явно
больше другого. После 10-15 предъявлений следовал контрольный опыт:
испытуемый должен сравнить два равных по диаметру круга. Иллюзия в
контрольной пробе возникала всегда, и почти всегда по контрасту. Иными
словами, меньший по диаметру круг в тренировочной серии оценивался в
критическом опыте, как больший по диаметру.
Аргумент XVI
Испытуемый получал два тактильных раздражителя при помощи специального
прибора - барестезиометра: сначала сильный, затем слабый. Такая
последовательность повторялась 10-15 раз. В критическом опыте предъявлялись
два равных по силе раздражителя. Результаты показали, что давление в первый
раз кажется более слабым, чем во второй. В целом по выборке иллюзия
контраста составила 46%. Но иногда установка имела прямое действие, то есть
возникала иллюзия ассимиляции. Таких иллюзий было 25%.
Аргумент XVII
Испытуемому предъявляли попарно два слуховых раздражителя, первый член
пары значительно сильнее по интенсивности, чем второй член. После 10-15
повторений проводился критический опыт: предъявлялись два равных слуховых
раздражителя. Испытуемым необходимо было сравнить их между собой. В этом
случае общее количество иллюзий составило 76%, из них 19% ассимилятивных и
57% контрастных.
Аргумент XVIII
Испытуемому предъявляли на экране два круга. Сначала круг, который
темнее, затем тот, что светлее. Зафиксировав установку в тренировочной
серии, экспериментатор в критическом опыте предъявлял два одинаково светлых
круга, которые испытуемый должен сравнить по их освещенности. И опять чаще
возникает иллюзия контраста (56%), чем иллюзия ассимиляции (17%).
Глава П. Определения, следствия, комментарии 137
То есть в контрольном опыте первый в паре круг оценивался чаще как

более светлый, чем второй круг, а не наоборот.
Аргумент XIX
Испытуемому предъявляли на экране два круга, в одном из которых

большее количество точек, чем в другом. В критическом опыте предъявлялись
круги, в которых содержалось одинаковое количество точек. Снова чаще
возникала иллюзия контраста: испытуемый полагал, что точек больше в том
круге, где их в предварительной серии было меньше.
Узнадзе, пытаясь поставить под контроль действие всех возможных
факторов, которые могли бы вызвать контрастную иллюзию, разными способами
варьировал условия экспериментальной процедуры. Например, проводил
установочную серию на правой руке, а критический опыт на левой руке. Или
вырабатывал установку на одном глазу, а в контрольном опыте испытуемый
оценивал характеристики стимуляции (например, диаметр кругов) другим глазом.
Но и при этих условиях контрастная иллюзия имела место. В последнем случае
она даже составила 70% от общей выборки. На мой взгляд, особую важность и
интерес представляет еще один побочный результат исследований Узнадзе: после
фиксации установки в зрительной модальности контрастная иллюзия в
критическом опыте возникала в осязательной сфере! Следовательно, сама
установка носит амодальный характер и ее действие не зависит от специфики
того познавательного контура, в рамках которого происходило ее формирование.
Кроме этого, контрастные иллюзии возникали и в тех случаях, когда испытуемые
не осознавали факта установочных опытов. Такие опыты проводили с
испытуемыми, находящимися в состоянии гипноза. В гипнотическом состоянии
после закрепления установки на соотношение объема шаров испытуемых
переводили в другую комнату и в постгипнотическом состоянии проводили
контрольный опыт: они должны были оценивать одинаковые шары. Даже при
постгипнотической амнезии испытуемые совершали ошибки в оценке равных шаров.
Тот шар, который в установочной серии был меньше по объему, оценивался в
контрольном опыте большим по сравнению с другим шаром в паре. Количество
контрастных иллюзий увеличилось и составило 82%. Этот результат показывает,
что даже не осознавая факта прошлого воздействия, человек понимает
(воспринимает, измеряет, оценива-138
ет), опираясь на содержимое тех мнемических контекстов, которые были

ранее сформированы.
Узнадзе породил аномалию, которую сам не смог устранить. В его
интерпретации полученных результатов нет ответа на вопрос "Почему возникают
контрастные иллюзии?" Контрастные иллюзии показывают своеобразную реверсию
мнемического контекста, но почему она происходит, я не готов пока с
определенностью сказать.
Следствие 4.2. Если содержание сознания

тождественно содержанию мнемического контекста, текст
сознания не осознается (эффект неосознаваемого
мнемического контекста).
Вспоминая слова, мы, как правило, в процессе воспоминания не осознаем

сам факт воспоминания, хотя, естественно, помним, что должны воспроизводить
слова, а не приседать или считать дни до наступления выходных.
Эффект неосознаваемого мнемического контекста достаточно сложно
обнаружить в эксперименте. Исследования, в которых это удается сделать, -для
психологии большая редкость. Примером такого раритета является изящный
эксперимент, проведенный В. М. Аллахвердовым.
Аргумент XX
Испытуемые должны были последовательно выполнить двадцать одно задание.
Они полагали, что цель проводимого исследования -определение
интеллектуальных способностей. Между тем для экспериментатора интерес
представляло выполнение двадцать первого задания, которое формулировалось
так: "Задание двадцать первое. Воспроизведите все задания, которые Вам
предлагались". Оказалось, что содержание двадцать первого задания
воспроизводилось на порядок хуже по сравнению с содержанием остальных
заданий (Аллахвердов В.М.,1. 1. 2000. G. 366).
Аргумент XXI
Р. Аллейнова (дипломная работа) провела собственное исследование

эффекта неосознаваемого мнемического контекста.
Эксперимент проводился в два этапа. На первом этапе в эксперименте
приняли участие 100 человек, каждому из которых был
предложен отрывок из поэмы А. С. Пушкина "Руслан и Людмила" с такой

инструкцией:
"Сейчас Вам будет предложено прослушать отрывок текста. Возможно, этот
текст покажется Вам знакомым, но мы не проверяем Ваши знания. Самая главная
Ваша задача будет заключаться в том, чтобы слушать как можно внимательнее
все, что я скажу с самого начала до самого конца, пока я не произнесу слов
"Можете приступать!". До этого момента постарайтесь забыть обо всем, просто
внимательно слушайте". Инструкция зачитывалась дважды, причем
экспериментатор делал особый акцент на фразе: "самая главная Ваша задача
будет заключаться в том, чтобы слушать как можно внимательнее все, что я
скажу с самого начала до самого конца, пока я не произнесу слов "Можете
приступать!" Далее экспериментатором вслух зачитывался текст. Во время
чтения участникам эксперимента не разрешалось делать на бумаге какие-либо
записи. Текст, который предлагалось прослушать испытуемым, был следующим:
"У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том: И днем и
ночью кот ученый Все ходит по цепи
кругом; Идет направо - песнь
заводит, Налево - сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит; Там на
неведомых дорожках Следы
невиданных зверей; Избушка там на
курьих ножках Стоит без окон, без
дверей; Там лес и дол видений
полны; Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой, И
тридцать витязей прекрасных Чредой
из волн выходят ясных, И с ними
дядька их морской; Там королевич
мимоходом Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом Через
леса, через моря Колдун несет
богатыря; В темнице там царевна
тужит, 140

А бурый волк ей верно служит; Там ступа с Бабою Ягой Идет, бредет сама
собой; Там царь Кащей над златом чахнет; Там русский дух... Там Русью
пахнет!
Вам был предложен отрывок из поэмы А. С. Пушкина "Руслан и Людмила".

Теперь Вам понадобится бумага. Запишите все собственные имена, клички,
названия действующих персонажей, которые были озвучены. Можете приступать!"
После этого испытуемые заполняли свои бланки, в которых указывали
запомнившиеся персонажи. Из 16 перечисленных имен участники эксперимента
воспроизводили от 5 до 14, причем воспроизведение разных персонажей было
неодинаковым. Сводная таблица выглядела следующим образом:
Таблица 2
№п/п # Персонажи # Количество воспроизведений (%) # 1 # Кот ученый #
100 # 2 # Леший # 84 # 3 # Невиданные звери # 51 # 4 # 30 витязей # 90 # 5 #
Дядька морской # 80 # 6 # Королевич # 36 # 7 # Грозный царь # 14 # 8 #
Колдун # 29 # 9 # Богатырь # 31 # 10 # Царевна # 61 # 11 # Бурый волк # 51 #
12 # Баба Яга # 61 # 13 # Кащей # 77 # 14 # Русалка # 91 # 15 # Руслан # 7 #
16 # Людмила # 7 # 17 # А. С. Пушкин # 5 #
Из табл. 2 видно, что интересующие нас названия "Руслан" и "Людмила"
встречаются в семи самоотчетах, "А. С. Пушкин" в 5-ти самоотчетах из 100,
что, как минимум, в 2 раза реже, чем наи-
меньший по количеству воспроизведений персонаж из общего списка

("грозный царь" - 14 из 100). Во избежание возможного влияния исследователя
на результаты эксперимент был повторен с использованием "слепого метода".
Для этого группе из 13 испытуемых тот же самый текст и инструкцию зачитывал
не экспериментатор, разработавший макет исследования, а человек, не знакомый
с экспериментальной идеей. Результаты отражены в табл. 3.
Таблица 3
100,0 # 2 # Леший # 76,9 # 3 # Невиданные звери # 15,4 # 4 # 30 витязей #
69,2 # 5 # Дядька морской # 76,9 # б # Королевич # 23,1 # 7 # Грозный царь #
30,8 # 8 # Колдун # 15,4 # 9 # Богатырь # 15,4 # 10 # Царевна # 30,8 # 11 #
Бурый волк # 30,8 # 12 # Баба Яга # 23,1 # 13 # Кащей # 53,8 # 14 # Русалка
# 92,3 # 15 # Руслан и Людмила # 0 # 16 # А. С. Пушкин # 0 #
У исследователя возник правомерный вопрос. Что если испытуемые не
воспринимают как единый, монолитный текст инструкцию, отрывок из поэмы и
слова экспериментатора после отрывка (в которых и упоминались имена "Руслан
и Людмила" и "А. С. Пушкин"), в силу чего интересующие нас слова не
запоминаются? Для ответа на этот вопрос на втором этапе исследования
испытуемым был предложен список из 48 названий, в который, наряду со
старыми персонажами, вошли имена известных писателей и сказочных героев из
других произведений (Карлсон, Еме-ля, Тургенев, Кот Базилио и т. д.). Для
того чтобы "вывести" материал на уровень осознания, испытуемым давалась
инструкция 142
обнаружить в списке те названия, которые фигурировали в основной

экспериментальной серии.
Результаты представлены в табл. 4 (только для слов основной серии).
Таблица 4
100,0 # 2 # Леший # 4,6 # 3 # Невиданные звери # 23,1 # 4 # 30 витязей #
76,9 # 5 # Дядька морской # 69,2 # 6 # Королевич # 30,8 # 7 # Грозный царь #
38,5 # 8 # Колдун # 38,5 # 9 # Богатырь # 30,8 # 10 # Царевна # 23,1 # 11 #
Бурый волк # 30,8 # 12 # БабаЯга # 30,8 # 13 # Кащей # 53,8 # 14 # Русалка #
92,3 # 15 # Руслан и Людмила # 76,9 # 16 # А. С. Пушкин # 76,9 #
Таким образом, можно с полной уверенностью утверждать, что испытуемые
запоминали и продолжали помнить стимульные названия "Руслан", "Людмила", "А.
С. Пушкин", но не могли их при выполнении инструкции осознать. Это удавалось
только в том случае, если испытуемый переинструктировал себя или приписал
словам экспериментатора дополнительный смысл. Например, говорил себе, что
"задание не может быть таким примитивным", "в чем-то заключен подвох",
"почему экспериментатор делает акцент на словах "Можете приступать!", в этом
должен же быть какой-то смысл?" и т. п. Иначе говоря, испытуемый изменял
мне-мический контекст, в рамках которого осуществлялось воспроизведение
(осознание). Воспроизведение стимульных слов "Руслан", "Людмила", "А. С.
Пушкин" происходило, таким образом, в результате растождествления содержания
сознания с содержанием контекста памяти.
Глава Л. Определения, следствия, комментарии 143
Следствие 4.3. Смысла психики вне психики не существует. ^
Поскольку смысл является психическим образованием (Постулат I), то вне

психики ничто не может быть смыслом, обладать смыслом, порождать смысл.
Смысл - это психический материал.
Итак, структурно-функциональное единство психики описывается через
триаду: "смысл - текст - понимание". Таким выбором определяется возможность
рассматривать все познавательные процессы, участвующие в репрезентации
мира, как формы понимания собственного текста сознания, состоящего из
смыслов. Само существование человеческой психики тем самым ста-вится в
прямую зависимость от необходимости построения мо-дели мира, то есть иначе,
от познавательной деятельности cyбъекта, которая инициирована стремлением к
пониманию. Любые продукты познавательной активности (ощущения, перцептивные
образы и образы представления, мысль, следы памяти) существуют только в
результате соотнесения двух реальностей. Для того чтобы отражение было
возможным, должно существовать то, что отражается. В противном случае
сознание и психика в целом были бы совсем не нужны, или, если точнее
выразиться, существование психики лишалось бы своей функциональной цели.
Здесь кроется одна из самых трудноразрешимых проблем психологии познания.
Суть ее в следующем.
В психологии по сей день окутана тайной способность психического
аппарата отождествлять нетождественное. Как человек опознает знакомые
объекты, если среда, в которой эти объекты находятся, непрерывно
изменяется, является динамической, равно как и психические состояния у
человека в различные моменты времени отличны друг от друга? Что позволяет
отождествлять абсолютно разные по своей природе психические явления, как,
например, зрительный перцептивный образ и понятие, образ представления и
осязательный образ? Такое отождествление происходит всегда через память, но
как? Психологи не знают ответа на этот вопрос. Так, например, В. П.
Зинченко, считая вслед за Л. М. Век-кером (Веккер Л. МЛ. 1. 1974. С.
16-17), что свободный характер психической активности есть опознавательное
свойство человеческой психики, задается вполне резонным вопросом: "Кто
гармонизирует взаимодействие свободных систем?" (перцепция, память,
мышление и т. д.) и как это происходит, если "каждая... оперирует 144
Часть И. Смысловая природа сознания
собственным языком?" (Наука о человеке (Интервью с В. П. Зин-ченко)

1989. № 11. С. 23). Уже на уровне восприятия образ по отношению к объекту,
характеризуется избыточным числом степе-ней свободы. И парадоксально то, что
только в силу этой избыточности возможно адекватное отражение
воспринимаемого объекта. Избыточное число степеней свободы образа по
отноше-нию к оригиналу, - указывает Зинченко, -представляет собой
необходимое условие однозначного восприятия действительности, верного
отражения и ее пространственных и предметно-временных форм" (Зинченко Б. Л.
1998. С. 45). (О свободном характере психической активности см.: Зинченко Б.
П. 1998. С. 42-60). Пространство языков, которые использует психика,
Зинченко сравнивает со столпотворением при строительстве Вавилонской башни.
К числу таких языков он относит "языки движений, жестов, операциональных и
предметных значений, знаков, символов, схем памяти, вербальные языки (язык),
язык внутренней речи, глубинных семантических структур.. ." (Наука о
человеке (Интервью с В. П. Зинченко) 1989. № П. С. 23). В последней
известной мне работе Зинченко выделяет 12 языков описания реальности,
которые использует человек для представления мира и себя в нем (Зинченко Б.
П. 1998. С. 65). Важно даже не то, какие именно языки существуют в психике
для отображения мира, а то, что их множество, минимум столько, сколько
существует познавательных контуров, хотя, если судить по содержанию
обобщающих монографий и учебных пособий по психологии, количество
познавательных процессов, которое выделяют разные авторы, варьируется в
пределах от 4 до 1 1 . Но так или иначе, при наличии множества

языков
описания реальности, возникает цррблема"сортнесения этих языков, проблема
перевода. "Как они "узнают" друг друга, как согласуются разные временные
масштабы, в которых они функционируют?" - недоумевает Зинченко. И его
смятение, конечно, хорошо понятно.
Еще один весьма нетривиальный вопрос: как мы узнаем, что объект,
например, стул, который мы воспринимаем, это именно стул, а не что-то
другое? Традиционная классификация свойств перцептивного образа:
целостность, константность, предметность и обобщенность - также мало
помогает в решении онтологической проблемы, поставленной в плоскости
психологии восприятия. Образ является носителем своих свойств, но чем
является сам носитель?
Чтобы представление, восприятие, мышление, любые формы предметной

деятельности были "разумны", они с необходимостью должны быть осмысленными.
Только благодаря тому, что психическая активность носит осмысленный
характер, субъекту позна-ния открывается предметная картина связанных в
целостности элементов, а не бессмысленный хаос различных предметов
(зрительное восприятие), не какофония звуков (слуховое восприятие) и не
бессвязный ассоциативный поток (мышление). Сознательная регуляция
жизнедеятельности предполагает знания о том, чем является среда, в которой
осуществляется такая регуляция, а также о том, каков возможный результат
осуществляемых действий. А такая регуляция и антиципация могут быть поняты
только как функций смысла. Глава 12
ПРОБЛЕМА ПЕРВОНАЧАЛ КАК НЕУСТРАНИМАЯ АНОМАЛИЯ ПСИХОЛОГИИ

СОЗНАНИЯ
Для того чтобы психическое отражение было возможным, субъект уже до

момента самого отражения должен иметь познавательные ресурсы, то есть
владеть механизмами отражения. В свою очередь, как это уже подчеркивалось,
сама психическая структура не может мыслиться в отрыве как от своего
функционального назначения, так и от того материала, из которого она
строится. Смысловое содержание как условие и одновременно результат
(психического отражения, таким образом, должно существовать до момента
первого познавательного акта. Но вследствие чего это происходит? Ведь
психика - это модель окружающего мира, то есть модель, которая возникает
только в процессе отражения. И что это за смыслы, возникающие как эффекты
отражения до самого отражения?
Правомерна ли сама постановка такой проблемы? И, если "да", на каком
пути искать ее решение? Мне представляется единственно разумным
предположение, что способность к первоначальному психическому отражению
внешней стимуляции является врожденной.
Психические смыслы не возникают из

ниоткуда. Даже если мы допустим возможность существования в психике
недетерминированных явлений, их научное объяснение, в любом случае, строится
таким образом, как если бы эти явления имели свою причинность, поскольку
наука, главным образом, занимается выявлением каузальных связей. В силу
этого недопустимо признание существования исходного психического содержания,
возникновение которого ничем не детерминировано. Поэтому вто-ричность
смыслов психической сферы следует рассматривать в отношении присущей
человеку способности, или, иначе, способа, с помощью которого, по всей
видимости, еще в период эмбриогенеза происходят первые смыслопорождающие
акты соб-
Глава 12. Проблема первоначал как неустрашимая аномалия 147
ственно психического отражения. Эта способность является потенциальной

до того момента, пока биологическое развитие ребенка не достигает
определенной стадии, точно так же, как овладение речью возможно не раньше
того, как будут созданы для этого физиологические предпосылки. Конечно же,
возникает вопрос: "А чем детерминирована сама способность к
смыслопо-рождению?" Если бы мы ответили на этот вопрос, нам бы потребовалось
найти детерминанты этой детерминанты и т. д. Это увело бы нас в дурную
бесконечность. Поэтому не остается никакой логической альтернативы признанию
некоторой врожденной способности осуществлять, пусть еще в исключительно
элемен-тарной форме, но уже психическое моделирование среды. Я понимаю, что
такое объяснение едва ли может показаться удовлетворительным, однако, приняв
любое другое, мы не сможем разрешить парадокс возможного отражения до
отражения. Основу, своего рода базовое условие, проявления смыслов
психической сферы человека - это "биологические смыслы"1. Это положение не
следует понимать так, что психическое смысловое содержание есть следствие
биологического развития. Мозг, нервная система и организм в целом есть
только необходимое условие, а не причина возникновения способности к
смыслопорождению. Но так же как тело не прекращает свое существование с
момента возникновения сознания, так и "биологические смыслы не исчезают в
процессе психического развития. Поэтому выведение смыслов психической сферы
из биологической основы едва ли поможет решить проблему. Человек как
носитель сознания не является заложником физиологии своего телесного
организма и социологии своего социального окружения. Признание этого
положения требует искать детерминанты свободной активности психики внутри
самой психики. Тело, как биологический носитель сознания, живет по своим,
иным, нежели психика, законам. А исследуя мозг с целью понять природу
сознания, мы исследуем всегда только мозг.
Затруднения при объяснении формирования первоначального психического
опыта не испытывают только те, кто видит пси-
1 Смысл по определению является психическим продуктом. Понятие
"биологический смысл" носит нарочито метафорический характер. Под
биосмыслами понимаются природосообразные цели, достижение которых призвано
обеспечить выживание и развитие особи. 148
хическое продолжением биологического и, тем самым, прибегает к

редукционистским трактовкам психических явлений. Принципиальное убеждение
автора данной работы: объяснение психических феноменов следует искать
исключительно в рамках психологии. В силу этого, как уже говорилось ранее,
одним из важнейших требований, определяющих выбор единицы анализа психики,
является ее нередуцируемость к физиологическому или социальному плану.
Неудивительно, что именно в рамках когнитивной психологии вопрос: "Что
было раньше?" не мог быть снят с обсуждения, так как анализ познавательной
деятельности требует выдвижения некоторых исходных предположений о том, с
чего, собственно, эта познавательная деятельность начинается. Так, например,
Дж. Брунер, испытывая необходимость объяснения генезиса способности к
категоризации, считает, что "движение, причинность, намерение, тождество,
эквивалентность, время и пространство - суть категории, которым, скорее
всего, соответствует нечто первичное в психике новорожденного" (Брунер Дж.,
1977. С. 17). Для того чтобы установить даже элементарные причинные
отношения, необходимо использовать категорию "тождество". Иначе как мы
понимаем, что в процессе взаимодействия два предмета остаются самими собой?
Не определяя характер базовых первичных категорий, Брунер, тем не менее,
считает их существование доказанным, поскольку образование вторичных
категорий, то есть категорий, возникающих в опыте, прежде всего в процессе
обучения, было бы тогда вообще невозможно объяснить. Аналогичную точку
зрения высказывает и Ж. Пиаже, полагая, что способность к категоризации
производна по отношению к еще более первичной способности, то есть
способности, делающей возможным первый опыт категоризации (PiagetJ., 1951).
Априорные категории - предмет изучения таких исследователей, как Лешли
(Lashley К. S., 1938. Р. 45, 445- 471) и Тинберген (Tinbergen N., 1951).
Проанализируем более детально позицию У. Найссера, по мнению которого
центральным звеном перцептивного цикла является "схема". "Схема это та часть
полного перцептивного цикла (то есть познавательного цикла в полном смысле
этого слова. -А. А.), которая является внутренней по отношению к
воспринимающему, она модифицируется опытом и тем или иным образом специфична
в отношении того, что воспринимается.
Схема принимает информацию, как только последняя оказывается на

сенсорных поверхностях, и изменяется под влиянием этой информации; схема
направляет движение и исследовательскую активность, благодаря которым
открывается доступ к новой информации, вызывающей, в свою очередь,
дальнейшие изменения схемы" (Найссер У., 1981. С. 73) Вполне естественно,
что Найссер вынужден объяснять, как возникает схема, если она служит для
приема информации, поступление которой и формирует, и изменяет ее. Трактуя
восприятие как "результат взаимодействия схемы и наличной информации",
Найссер должен был сделать логически неизбежный вывод: исходная схема
существует до момента первого приема информации. Собственно, так он и
поступил. Во всяком случае, трудно иначе понять его слова: "...в жизни
человека нет такого периода, когда он был бы полностью лишен схем.
Новорожденный, открывая глаза, видит мир, бесконечно богатый информацией; он
должен быть хотя бы частично готовым к тому, чтобы начать перцептивный цикл
и подготовиться к последующей информации" (Найссер У., 1981. С. 82, 83). Но,
по всей видимости, Найссера не совсем устраивает его собственное объяснение,
или, выражаясь его языком, устраивает "частично". Поэтому он ищет более
твердые, более осязаемые основания для объяснения и не без некоторого
сожаления вынуждает себя признать, что "даже самые маленькие дети обладают
некоторым врожденным перцептивным снаряжением - не только образами чувств
(это еще куда ни шло), но и нейронными схемами (курсив мой - А. А.) для
управления ими" (Найссер У., 1981. С. 83). Естественно, Найссер не может не
понимать, что восприятие, которое он описывает как перцептивный цикл, - это
психический процесс, и "схема", по характеристике самого Найссера, является
"внутренней", иначе говоря, психической структурой. Поэтому никакие
"нейронные схемы" не могут замещать в перцептивном цикле схему, являющуюся
структурой психического. "Врожденное перцептивное снаряжение" если и есть,
то оно имеет не физиологический, а психический субстрат. И, при всей
очевидной сложности понимания происхождения такого врожденного психического
оснащения, недопустимо видеть в физиологической основе причину сознательной
активности человека. Надо думать, Найссер это хорошо понимал, но предельно
сложная проблема происхождения психического в физиологическом побудила
Найссе-150
ра искать объяснение, апеллируя к "понятным" "нейронным схемам". Хотя,

как мне кажется, он знал об изъяне своих рассуждений. Так, буквально через
несколько строк, Найссер пишет: "По моему мнению, младенцам известно, как
найти пути познакомиться с тем, что их окружает, а также то, как
организовать полученную информацию таким образом, чтобы она помогла им
получить ее еще больше. Даже если эти их знания очень ограниченны, однако
для начала этого вполне достаточно" (Найссер У., 1981. С. 83). Сказанное как
раз и означает, что младенцам еще до момента получения информации из
внешнего мира известен способ получения такой информации. Не имея опыта
отражения, а значит, соответствующих ситуативным фрагментам мира мнемических
контекстов, человекуже: имеетготовый арсенал приемов, позволяющих ему
установить взаимодействие со средой. И сама эта_способность к получению
необходимой первичной информации" которая затем становится стартовой
площадкой для всего дальнейшего психического развития, не приобретается в>
опыте, а является врожденной, точно так же, какв биологической сфере
являются врожденными многие биологически осмысленные реакции. Нам
представляется вполне очевидным и естественным, не требующим ни малейших
объяснений тот факт, что новорожденного ребенка не надо обучать дышать,
совершать зрачковые реакции, издавать звуки и удовлетворять все свои
первичные витальные потребности. В. М. Ал-лахвердов отмечает, что у
новорожденного нет времени обучаться тому, как следует принимать пищу, когда
"прием пищи связан с автоматической синхронизацией работы мышц и языка" и,
если новорожденные "не будут в процессе еды закрывать в нужный момент вход в
трахею, то вполне вероятно, что первый же прием пищи окажется для них
последним" (Психология, 1998. С. 98). Врожденные, генетически заложенные
программы биологического развития необходимы для сохранения внутренней среды
организма и для последовательного биологического развития. Традиционно
считается, что такие врожденные программы существуют только для развития
телесной организации биологической особи, и никогда не допускается
возможность существования врожденных, собственно психических, источников
развития. Аналогично сформированной способности принимать пищу до первого
соответствующего опыта, ребенок имеет в'рожденную способность, позволяющую
ему осуществлять пси-
хическое отражение, не имея опыта такого отражения. И, до всей

видимости, уже эта первая реализованная способность имеет человеческую
специфику. В противном случае, было бы трудно объяснить различия в
дальнейшем психическом развитии между ребенком и высшими животными, и тем
более невероятным покажется факт возникновения у человека в ходе
онтогенетического развития сознательных форм психического отражения. Конечно
же, в онтогенетическом исследовании мы не можем зафиксировать первые
характерные отличия активности ребенка, например, активности антропоидов.
Но, во всяком случае, можно заключить, что уже на ранних стадиях развития, в
течение первого года жизни, психическое отражение у ребенка имеет
отличительные особенности по сравнению с высшими животными. На основании
косвенных данных, В. Келлер пришел к выводу о том, что "у ребенка на первый
план в качестве определяющего фактора выступает "наивная физика", то есть
его наивный опыт, касающийся физических свойств окружающих его объектов и
собственного тела", тогда как у обезьян при употреблении орудий в процессе
решения предметной задачи доминирует "оптическая структура", то есть
структура видимого поля (Цит. по: Выготский Л. С., 1996. С. 397).
Нахождение первоначал не является задачей эмпирического исследования.
В опыте мы никогда не можем зафиксировать пер-вопричинные основания.
Поэтому, чтобы хоть что-то понимать, необходимо постулировать действие
первопричин, не обсуждая их собственный генезис. После допущения их
существования мы уже можем строить объяснение изучаемых феноменов.
Вопреки строгости научного языка, очень трудно в научных терминах
описать механизм психогенеза. Порой примеры, метафоры, сравнения куда лучше
помогают представить себе сущность исследуемого явления. Я во многом
разделяю позицию Ю. М. Бородая, который предлагает следующее объяснение
возникновения психического в телесном: "Плод в чреве матери - это сама
мать. И, тем не менее, ребенок выходит из чрева, он прерывает контакт с
питающим материнским телом и набирает в легкие воздух. Криком он возвещает
мир о том, что начал дышать сам! Так вот, представим - ребенок родился. Имя
его - идеальные представления, психика или душа" (Бородай Ю. М., 1996. С.
42). 152
ЛИТЕРАТУРА К ЧАСТИ II
1. Амахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993.
2. АнаньевБ. Г. Теория ощущений. Л., 1961.
3. Бахтин М. М. Человек в мире слова. М., 1995.
4. Бассин Ф. В. Сознание и "бессознательное" //Философские вопросы
физио логии высшей нервной деятельности и психологии. М., 1963.
5. Боринг Э. Г. История интроспекции // История психологии: Тексты.
Под ред. П. Я. 1альперина, А. Н. Ждан. Екатеринбург, 1999.
6. Бородой Ю. М. Эротика - смерть - табу: Трагедия человеческого
сознания. М., 1996.
7. БрунерДж. Психология познания. М., 1977.
8. ВеккерЛ. М. Психические процессы. В 3-х томах. Т. 1. Л., 1974.
9. ВыготскийЛ. С. Педагогическая психология. Под ред. В. В.Давыдова.
М., 1996.
10. ВыготскийЛ. С. Мышление и речь. М., 1996.

11. ВыготскийЛ. С, Развитие высших психических функций. М., 1960.
12. ГодфруаЖ. Что такое психология. М., 1996.
13. ЗинченкоВ. П. Психологическая педагогика. Часть I. Живое знание.
Самара,
1998.
14. ЗоткинН. В. Смыслополагание в ситуациях неопределенности.

Автореферат канд. психол. наук. М., 2000.
15. Кант И. Сочинения: в 6-ти томах. М., 1963-1966.
16. Лакан Ж. Семинары. Книга I: Работы Фрейда по технике
психоанализа. М.,
1998.
17. МикешинаЛ.А., ОпенковМ.Ю. Новые образы познания реальности. М.,

1997.
18. Найссер У. Познание и реальность. М., 1981.
19. Наука о человеке (Интервью с В. П. Зинченко) // Вопросы
философии. 1989. №11
20. Патнем X. Введение к книге "Реализм и разум" // Современная
философия науки. М., 1994.
21. Петренко В. Ф. Лекции по психосемантике. Самара, 1997.
22. Психология. Под ред. А. А. Крылова. М., 1998.
23. Пятигорский А. М. Три беседы о метатеории сознания (совместно с
М. К. Мамардашвили) // Избранные труды. М., 1996.
24. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. Киев, 1997.

25. СпиркинА. Г. Сознание и самосознание. М., 1972.
26. УитроуДж. Естественная философия времени. М., 1964.
27. Heidegger M. Being and Time. Great Britain. 1983.
28. Lashley K. S. Experimental analysis of instinctive behavior.
Psychological Review,
1938.
29. PiagetJ. Play, dreams and imitation in childhood. New York, 1951.
30. Shapiro A. The placebo effect. Principles of Psychopharmacology. N.
Y., 1978.
31. Jung C. G. Analytical Psychology: it's Theory and Practice. London,
1976.
32. Wilkins W. Psychotherapy: the powerful placebo // J. of
Consulting and Clinical Psychology.
10.

Агафонов А.Ю. - Основы Смысловой Теории Сознания

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Агафонов А.Ю. - Основы Смысловой Теории Сознания

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Основы смысловой теории сознания

Автор: Агафонов А.Ю.

Агафонов А. Ю. А83 Основы смысловой теории сознания. - СПб.: Издательство

В книге с привлечением обширного теоретического и эмпирического

В. Аллахвердов. Скромное обаяние психологии сознания 6 От автора 10

Глава 1. Идеалы рационального знания, современная российская

4.1. Аномалия познания 47

психического в контексте истории психологии 60 Глава 6.

Часть II СМЫСЛОВАЯ ПРИРОДА СОЗНАНИЯ (базовые положения) 105

Глава 10. Психологическая модель реальности как смысловая проекция 107

11.1. Плацебо как эффект проявления мнемического контекста 130

11.2. Установка как эффект проявления мнемического контекста 134

Глава 12. Проблема первоначал как неустранимая аномалия психологии

Что хранит память? 155 Глава 14. Память: сохранение изменений

15.1. Преамбула 187

Часть ГУ В ПОИСКАХ СОЗНАНИЯ 217

Вместо заключения 275 Н. Вересов. Послесловие 276 Именной указатель 283

Перед Вами - редкая книга. Редкая по глубине идей, по сочетанию

Основы смысловой теории сознания

Впрочем, главное для А. Ю. Агафонова заключается в ином. Вот самый

Доктор психологических наук,

Уважаемый читатель! Книга, которую ты держишь в руках - плод моих

кандидату физико-математических наук Логинову Олегу Александровичу.

С уважением, А. Ю. Агафонов. Июнь,

Кризис современной отечественной психологии выражается в размывании

шения проблемы этической, эстетической или, например, эвристической

Основы смысловой теории сознания

пов определения единицы анализа психического: принцип неразложимой

Процедуры понимания осуществляются только в рамках актуализированных

Отражение времени включает в себя необособимые друг от друга эффекты

Сознание по своей функциональной природе есть самосознание, понимающее

Процессы сознавания предшествуют эффекту осознания. Процессы

осознания как результата принятого сознанием решения о необходимости

МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СОЗНАНИЯ Глава 1

ИДЕАЛЫ РАЦИОНАЛЬНОГО ЗНАНИЯ, СОВРЕМЕННАЯ РОССИЙСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ФЕНОМЕН

У науки, и в частности у психологии, в отличие от любой другой сферы

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

Естественно-научно ориентированный исследователь выигрывает только в

Глава I. Идеалы рационального знания 21

Научное знание, и в особенности, естественно-научное, является

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

ные, - констатирует Хомский, - не добились совершенно никакого

Характеризуя состояние современной отечественной психологии, можно

Глава 1. Идеалы рационального знания 23

новое "направление", и при этом многие хотят его представлять, ио не

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

парадигмами исследований. Много ли теорий получили известность в

Глава 1. Идеалы рационального знания 25

О том, что психология находится в кризисе, сказано слишком много.

Полагаю, что теоретической психологии необходимо вернуться к тому

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

знания. В. Вундт и Э. Титченер, их явный противник У.Джемс и

При этом следует отметить, что содержание и структура сознания не

Глава 1. Идеалы рационального знания 27

формулировать законы функционирования сознания, так как работа

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

сознания, относящиеся только к отдельной сфере психики. Едва ли,

рационализация. Объяснение природы эмпирических эффектов есть, по

Для чего человеку дано сознание? Как возникает сознание в процессе

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

Что же послужило доминирующей причиной возникновения сознательных

Глава 2. Загадка происхождения сознания 31

гическая слабость сказочным образом устанавливает причины для

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания