Пробуждение (2009 год)

И ко всему-то человек-

подлец привыкает

Ф.М.Достоевский «Преступление и наказание»

Не давайте святыни вашей псам, и не бросайте бисера вашего перед

свиньями, дабы не попрали они его ногами своими и, обратившись, не
растерзали вас

Евангелие от Матфея, Нагорная проповедь

Солнце медленно скрывалось за горизонтом, небо покрылось темно-синей

пеленою, дул лёгкий свежий ветерок и те люди, которые возвращались домой
с работы, с наслаждением вдыхали в себя чистый и прозрачный воздух, к
которому примешивались приятные запахи росистой травы, цветущих
одуванчиков и свежеиспечённого хлеба, только что изготовленного в
пекарне. Так в очередной раз в одном из дунганских селений вечер подводил
черту под итогами трудного дня. Был последний день рабочей недели и
поэтому лица людей были ещё более радостными и сияющими, чем обычно.
По всему селу раздавались то несмолкаемый гул детских голосов, то
весёлый, басовитый говор мужчин, то лай дерущихся собак, ошалевших от
неожиданной свободы. Оживлённый разговор шёл и около одного из
маленьких, на вид очень старых, но всё еще прочно держащихся домиков на
окраине села. Там горел костёр, освещавший лица собравшихся в большом
количестве детей, окруживших одного очень седого старичка. Ему уже
перевалило за девяносто лет, он ходил, опираясь на палку, и говорил
медленно и негромко; но, несмотря на возраст и на здоровье, он по-прежнему
сохранял ясность ума и твёрдость памяти, а его выносливости завидовали
даже молодые мужчины. Звали старика Ляомынь, он был вдовец (жена его
умерла ещё двадцать лет назад), дети и внуки давно уже выросли и уехали в
большие города в поисках лучшей доли, а он жил один в ветхой, всего
перевидавшей хибарке, пользуясь любовью и уважением односельчан,
которые заботились о нём и с удовольствием слушали его рассказы. Старик
прекрасно знал всю историю и мифы дунган, и, кроме того, прошёл три
войны, так что кладовая его рассказов и историй была неисчерпаема. Его
любили слушать взрослые, и особенно дети, которые каждый вечер,
наигравшись и набегавшись, собирались вокруг дедушки Ляомыня и
погружались на время в другой мир, куда старик переносил их своими
рассказами.

Вот и на этот раз дети, затаив дыхание, слушали старика, а он говорил им:

-Ну что, мои птенчики, знаю, любите вы слушать сказки про всяких
богатырей и красавиц, а сегодня я для вас припас другую историю,
страшную, но очень интересную – хитро прищуриваясь, сказал старик.

-Расскажи, дедушка Ляомынь, расскажи, – защебетала детвора.

-Ладно, так и быть. Но для начала я вас всех спрошу: вы мусор из дома
всегда выносите?

-Да, конечно, - недоуменно ответили дети, очевидно, не понимая, с чего

старик вдруг задал им такой странный и не идущий к делу вопрос.

-Молодцы, ну а когда вы подходите к мусорным бакам на следующий день,

много ли вы мусора вы там видите?

-Нет, – хором отозвалась ребятня – Каждый вечер большая машина

подъезжает и увозит с собой весь мусор – добавил один из них.

А знаете, что бывает – при этих словах голос старика неожиданно изменился
и стал более приглушённым – когда мусора становится всё больше и больше,
а его никто и не думает убирать.

Нет - с испугом в голосе ответили дети.

- Вот с этого и начинается эта история. Одно старинное предание гласит, что
в этом селении тысячу лет назад жили люди, которые не любили убирать
мусор. Выносили его из дома, выбрасывали на свалку на окраине села и
оставляли там гнить. Время проходило, и вскоре там образовались целые
горы мусора, о чём никто не беспокоился. А, как известно, когда мусора
становится очень много в нём появляется ёгуэ. Это очень грязное и
безобразное чудовище, похожее на гигантскую лягушку, с маленькими
красными глазками, большими белыми клыками и огромными ногтями.
Впрочем, таким он становится не сразу. Он рождается, растёт и по ночам
выходит на охоту. Маленький ёгуэ ест кур, гусей, уток, а людей не трогает.
Но когда ёгуэ становится взрослым, то тогда он начинает пожирать людей.
Но ёгуэ никто не способен увидеть, так как он может с лёгкостью принимать
образ кого угодно – хоть человека, хоть кошки. И вот этот ёгуэ стал
взрослым и начал свою страшную охоту за людьми. Каждый день в селе кто-
то бесследно исчезал. Жители были в панике, начали запирать двери и окна
по ночам и не выпускали детей на улицу. Но ничего не помогало. С каждым
днём в селении становилось меньше на одного человека.

В селе жил один парень по имени Лисын. Лисын был крепким, сильным, был
мастер на все руки и родители и сестра Лихуа им гордились. Он работал
пастухом, пас стада овец на склоне горы. И в его дом также проникла
страшная беда. Однажды ночью ёгуэ незаметно проник в их дом и съел
Лихуа. После этого чудовище приняло её образ и стало жить в их доме.
Поначалу ни Лисын, ни старики родители ничего недоброго не почуяли. Но
постепенно Лисын стал замечать, что его сестра изменилась. Она стала злой,
раздражительной, и главное, от неё почему-то постоянно исходил
неприятный запах, похожий на запах липкой, вонючей грязи.

Смутные подозрения начали закрадываться в душу Лисына. Он слышал о

том, что в селе многие пропадают без вести, и не мог понять, отчего это
происходит. «Может быть, бегут в город искать работы и не говорят
родным.» - думал он. Немного успокоившись этой мыслью, Лисын
продолжал жить по-прежнему. Однажды он пас стадо овец, почувствовал
усталость, лёг на траву и задремал. Вдруг он проснулся, разбуженный
истошным криком овец, и увидел, как неизвестно откуда появившийся волк
схватил одну из них и начал раздирать её зубами на части. Выхватив нож,
который он всегда брал с собой на всякий случай, он подбежал к волку и
нанёс тому удар в шею. Волк громко завыл, отпустил овцу, и убежал.

На следующий день родители и Лисын завтракали, а Лихуа ещё не вставала.

Наконец она вышла из своей комнаты. На её шее был огромный уродливый
шрам. Увидев её родители громко ахнули, а Лисын побледнел от страха.

-Кто же это тебя так, деточка? – ласково и с ужасом в голосе спросил отец.

-Это он, Лисын. Лисын хотел меня убить. Ночью он прокрался ко мне в
комнату и ударил меня ножом. Это чудо, что я осталась жива, – сказала
Лихуа, и родители с ужасом оглянулись на Лисына.

Парень всё понял. Он встал из-за стола и со слезами в голосе закричал:

-Мать, отец, это не Лихуа, это страшное чудовище ёгуэ. Он каждую ночь ест
людей в нашем селе, и он же съел нашу дорогую Лихуа и принял её образ.
Вчера он превратился в волка и хотел съесть овцу из нашего стада, и я
ударил его ножом. Его надо убить, иначе он погубит и меня, и вас, и всех
наших друзей и соседей.

-Что за чушь ты городишь, мерзавец? – в бешенстве закричал отец - Ты

убийца, ты больше не мой сын. Тебе нет места в моём доме. Убирайся
отсюда немедленно.

-Да – сказала мать – Мы любили и верили в тебя, а ты оказался злодеем и

чуть не убил нашу Лихуа – и при этих словах она обняла дочь и заплакала.

-Он мне давно угрожал, говорил, если я не покину этот дом, то он убьёт меня
– сказала Лихуа.
-Убирайся!!! – с налитыми кровью глазами завопил отец, а мать стала громко
рыдать и прижимать к себе Лихуа. Бешенство охватило Лисына, и он, не
помня себя, собрал свои вещи и покинул дом.

С тех пор прошло несколько лет. После долгих странствий Лисын вспомнил
о родном селе и решил проведать своих родных. Чем ближе приближался он
к селению, тем мрачней и зловещей становились предчувствия в его сердце.
Он вспомнил все, что с ним произошло, но не мог поверить в то, что это
было по-настоящему. Вокруг было тихо, голубое, ясное небо над головой и
пение птиц отвлекали его от мрачных дум. Вдруг он услышал топот конских
копыт. Навстречу ему ехал какой-то мужик в крестьянской одежде.
Приглядевшись поближе, Лисын узнал в нём знакомого, с которым они
когда-то вместе дружили в детстве. Мужик увидел Лисына, радостно
прикрикнул, остановил коня, слез и поздоровался с Лисыном.

- Давно не видел тебя, очень рад. Я уж в страхе подумал, что ты тоже пропал
без вести.

-А что? – предчувствуя недоброе, спросил Лисын мужика

-Беда случилась. В твоём селении происходят странные события. Вот уже

последние несколько лет все, кто туда едет, пропадают без вести. Ещё никто
оттуда живым не возвращался. Ходят слухи, что там появился ёгуэ, который
поедает людей. Я боюсь за тебя. Осторожней, Лисын. Пока не поздно,
поворачивай назад.

-Нет, надо выяснить, в чём дело - сказал Лисын

-Ну, хорошо. Удачи тебе, – сказал мужик, сел на коня и через несколько
минут скрылся из виду.

Лисын пошёл дальше. Через час он, наконец, вошёл в родное село. Плохие
предчувствия не обманули его. Вокруг не было ни души; стояла мрачная,
зловещая тишина. Идя по родным, знакомым с детства улицам, он не слышал
ни голосов детей, ни лая собак, всё вокруг было тихо и на душе стало жутко.

Подойдя к дому, Лисын постучался в дверь. Через несколько минут дверь

неожиданно открылась и Лисын остолбенел. На пороге стояла прекрасная,
юная Лихуа. Соображения о том, что это ёгуэ в образе Лихуа, уступили место
чувствам и Лисын забыл про ёгуэ. Он бросился крепко обнимать сестру.
Через минуту она сказала ему:

-Подожди здесь, милый брат. Я так рада, что ты, наконец, приехал. В селе
никого, кроме меня, не осталось. Родители умерли, я осталась одна и мне так
нужно с кем-то побыть. Посиди здесь, я приготовлю обед.

Когда она ушла, Лисын стал осматривать родной дом. Всё вокруг обветшало
и потускнело, но по-прежнему оставалось знакомым и милым сердцу. Лисын
окончательно убедил себя в том, что никакого ёгуэ нет и всё это бред.
«Сейчас Лихуа принесёт мне обед, потом попросит остаться, мы переедем в
город, Лихуа выйдет замуж, родит много детей» - думал Лисын с радостью.
Он заметил лежавшие в углу комнаты копьё, которое когда-то привёз с
войны его отец и большой сундук, куда раньше складывали свежее бельё.
Лисын подошел к нему, взял копьё в руки, задумчиво покрутил его в руках,
открыл сундук, и в ужасе закричав, попятился назад. В сундуке лежали
отрубленные человеческие головы.

-В чём дело? – спросила прибежавшая на крик Лихуа и увидев открытый

сундук и перекошенное от ужаса лицо Лисына, поняла в чём дело. В одно
мгновение Лихуа превратилась в ёгуэ, который начал приближаться к
Лисыну. Тот в ужасе бросил в него копье, но промахнулся. Копьё оказалось в
дальнем углу комнаты. Лисын вскочил на подоконник, открыл окно и
спрыгнул вниз. Ёгуэ – за ним. Лисын взобрался на дерево, но чудовище
начало грызть ствол. Чувствуя, что он проваливается вниз, Лисын, как белка
перепрыгнул на другое дерево. Ёгуэ начал снова грызть ствол, но сломал
зубы и громко завыл. Лисын обрадовался, но ненадолго. Разъярённый зверь
заполз на дерево и уже почти настиг парня, как тот спрыгнул вниз на землю с
большой высоты. Он больно ушиб при этом ногу, но в страхе не заметил
этого и побежал в дом. Ёгуэ тоже спрыгнул и – за ним. Он догнал его и
собирался впиться ему зубами в горло, как тот успел схватить лежавшее на
полу копьё и не глядя, бросил его в ёгуэ. Тот завопил от боли; копьё попало
ему прямо в голову, из которой быстро начала сочиться кровь. Но чудовище
не сдавалось, поднялось с места и снова приблизилось к Лисыну. Тот успел
подобрать копьё и нанёс ему ещё один удар и ёгуэ умер. Лисын отнёс его
труп на родину ёгуэ – мусорную свалку – и там сжёг его. Потом сгрёб
обуглившийся пепел и сбросил вниз в колодец. Лисын вздохнул и огляделся
вокруг, надеясь увидеть хотя бы одного живого человека. Но вместо этого,
его окружала мёртвая тишина, село стало абсолютно безлюдным. «Всех съел
этот проклятый ёгуэ» - с горечью подумал Лисын и медленно пошёл вперёд.
Он шёл по широкой дороге, ведущей в соседнее село и постоянно глядел
вокруг себя. Вокруг не было слышно ни одного звука. Всё было мёртвым,
неподвижным и немым. Безмолвно взирали на него макушки деревьев и
словно окаменевшие цветы и растения. И тут внезапно, идя посередине
дороги, Лисын услышал громкий, протяжный звук колокола. Его звон
становился всё громче и отчётливей. Образ Лисына, идущего по дороге,
медленно рассеивался, всё вокруг – листья, трава, цветы, небо постепенно
исчезало, а в ушах раздавались грозные и невыносимые раскаты
колокольного звона.

…Нурдин проснулся от звонка будильника. Медленно протирая глаза, он

посмотрел на время. Была половина шестого. К семи надо идти на
тренировку по самбо. Ещё с полчаса полежать можно. Нурдин с
наслаждением потянулся и стал думать про сон. То, что он увидел во сне,
сначала, в первые секунды после пробуждения, показалось ему полным
бредом, который не заслуживал никакого внимания с его стороны. Нурдин с
наслаждением потянулся на кровати и протянул руку к сотовому телефону,
лежавшему на тумбочке рядом с кроватью. Но после пяти минут ленивого
зёва и бесцельного рассматривания фотографий, сделанных вчера на дне
рождения у друга, юноша начал осознавать, что мысль о странном сне не
отпускает его. Он отложил сотку в сторону, и начал размышлять. Он
вспомнил, что в далёком детстве, когда ему было шесть или семь лет, он
случайно нашёл дома в подсобке старую и пожелтевшую от времени книжку
- сборник дунганских сказок. Вспомнил, как начал читать её и не мог
оторваться. И наконец, вспомнил, что ему попалась страшная сказка про
ёгуэ, которая до смерти напугала его, но которую он дочитал до конца.
Постепенно Нурдин начал забывать о напугавшей его сказке, и лишь изредка,
случайно увидев эту книжку, он вздрагивал и быстро проходил мимо. Потом
он попросил отца продать несколько старых книг, и вечером не глядя на
книжку, взял её и положил в середину стопки книжек, которые собирались
продавать. И вот сейчас эта история из сказки полностью повторилась в его
сне, и он пытался понять, почему мысль об этом сне его не отпускает.

Он встал с постели, пошёл в душ, потом почистил зубы и пошёл на кухню

готовить себе завтрак. Затем он вышел из дома и побрёл пешком, продолжая
осмысливать этот сон. И тут он внезапно почувствовал в себе необычную
перемену. Он смотрел на прохожих, слушал гудки машин и маршруток. Но
он смотрел на них уже другими глазами, чем раньше, словно увидев в них
нечто такое, чего раньше он то ли не хотел, то ли не мог видеть. Он словно
почувствовал, что что-то сняло ту пелену иллюзий, которая покрывала для
него окружающий мир в течение всей его предыдущей жизни, и он увидел
людей и окружающий мир во всей его бесстыдной наготе. Ещё больше он
понял это, когда внезапно услышал, как на другой стороне улицы два мужика
осыпали друг друга нецензурной бранью, а через три минуты проходящие
школьницы, вульгарно посмеиваясь, говорили друг с другом о непристойных
вещах. «Раньше бы я не увидел в этом ничего особенного и отнёсся к этому
нормально» - думал Нурдин, переходя на другую сторону улицы. «Как же я
раньше не замечал того, что так ясно вижу сейчас?» - спрашивал себя он. Всё
вокруг – природа, люди, животные, маршрутки – приобрело для него другой
смысл и предстало ему в совершенно другом свете. Он ясно видел сквозь
людей тот мусор, который они накопили в себе за всю их жизнь, и понимал,
что ёгуэ, который вырос из этого мусора уже давно сожрал их душу и всё
хорошее, что было в них, и потом принял образ внешне нормального,
благопристойного существа. Он теперь ясно видел грязную правду жизни,
но это не огорчало его. Несмотря ни на что, он продолжал уверенно идти
вперёд, навстречу всегда яркому солнцу, всходившему на постепенно
светлеющем небе и осветившему запутавшихся во мраке людей.

Башня одиночества (2011)

Окно спальни моей маленькой квартиры выходит на центральную улицу

города. Ежедневно и ежевечерне я распахиваю его настежь, дабы проветрить
скромное моё жилище, внести струю свежего ветерка в застоявшийся и
спёртый воздух. Я поливаю цветы на подоконнике и временами смотрю на
город и людей, чтобы отвлечь себя от рутинной и тусклой жизни. Моя
квартира находится на последнем этаже шестнадцатиэтажного современного
дома, построенного пять лет назад по проекту модного архитектора; он
возвышается и сверкает сияющим исполином над рядами серых пятиэтажных
домов, стоящих на своём месте уже много десятилетий. На месте нашего
дома была игровая площадка, где резвились и играли в свои романтические
игры дети, но власти города внезапно снесли её и построили эту громадину, в
которой обитаю я с ещё сотней человек. Квартиру здесь мне когда-то
подарил отец, когда я зелёным юнцом женился на красивой и богатой стерве,
с которой лишь только страсть меня вязала, а когда всё прошло, остались
только развод, суд и эта квартира, по решению суда оставленная мне. Уже
нет со мной ни отца, почившего год назад, ни бывшей жены, бабочкой
упорхнувшей в заморские страны за толстым кошельком хахаля-миллионера,
мать моя и сестра живут за тысячи миль отсюда, в пасторальном раю южных
селений. А я живу здесь совсем один, в запертом полумраке комнаты, где
пол, покрытый выцветшим ламинатом вафельно-шоколадного цвета,
отбрасывает тень от резного столика, инкрустированного стёртыми
японскими иероглифами. Всё видится унылым и безжизненным, словно
заброшенные декорации провинциального театра.

Так я и живу в этой огромной и красивой башне. Башне моего одиночества.

Сегодня я снова открываю окно, поливаю цветы и смотрю на людей.

Нескончаемым потоком выходят из одних зданий и входят в другие люди.
Хмурые, озабоченные собой, глядящие вниз или в сторону люди,
работающие и безработные, молодые и старые, богатые и бедные. Одни
проносятся вихрем, другие ползут червём по освещённым улочкам и
проспектам и исчезают за чертой видимого горизонта или в дверных проёмах
ресторанов, баров, отелей, театров, учебных заведений, общественных
зданий, некоторые стоят на одном месте и смотрят бессмысленным взглядом
то вправо, то влево. Люди бесформенной массой плывут, не зная куда,
словно лишённые общей крыши и общего компаса. К чему они стремятся,
чего ждут, что любят и что ненавидят, где для них граница между добром и
злом - не ведают они и от усталости уже не желают ведать. А я - умный,
мыслящий, одинокий и мрачный – смотрю на них из башни моего
одиночества.
Я закрываю окно и коротаю время за просмотром музыкальных дисков. Я
работаю фрилансером и, когда мне не надо выполнять заказы для заработка,
я люблю погружаться в мир искусства; смотрю фильмы, читаю или слушаю
музыку. В мире людей царит однообразие и скука, ежедневное повторение
одних и тех же ритуалов и обрядов, а в мире человеческой фантазии каждый
раз сталкиваешься с новым и неизведанным. Мир искусства – это
бесконечные мириады вселенных, то расходящихся, то переплетающихся,
соединяемых в лабиринте связующих нитей, и никто в этом мире не скован
ни временем, ни пространством, ни ограниченным кругом людей и
предметов. Больше всего я ценю добро и красоту, а ведь красота мира
именно в его разнообразии. И вот я стою около полки и окидываю её всю
взглядом, выбирая. Мой взгляд случайно падает на стоящую рядом
двуспальную кровать, и я вижу чёрный волос между подушками. Мысли о
музыке вытесняются в подсознание, я беру в руки волос, бережно
рассматриваю его, и память живо пробуждает во мне историю – историю, где
страсть и равнодушие, рай и ад, экстаз и меланхолия слились в единую
минорную симфонию. Её я и хочу поведать вам.

Год назад мой друг пригласил меня на вечеринку в своём клубе по случаю
его открытия. Я не люблю большие скопления людей, но из желания
порадовать его поехал туда. Толпа стильно одетых парней и девушек
извивалась змейкой под перламутровыми люстрами, висевшими, словно
женские серьги. Я подошёл к барной стойке и увидел красивую и грустную
женщину, брюнетку со смуглой от искусственного загара кожей и хмурым
взглядом карих глаз; кажется, она ещё даже не притронулась к коктейлю. Я
разговорился с ней. Марта (так звали незнакомку) оказалась и умной и
очаровательной, что я встречаю нечасто в современных девушках; она с
интересом слушала мои рассказы и высказывала свои суждения. Меня
поразили её оригинальность и ум, да и одета она была со вкусом; чёрная
блузка, облегающая её спортивное и сексуальное тело, плотно прилегавшие к
ногам модные тёмно-синие джинсы с блестящими стразами и серебристого
цвета туфельки на невысоких каблуках. Я был покорён ею и танцевал с нею
всю ночь под шаманские звуки приглашённых ди-джеев. После закрытия я
пригласил её к себе домой, и уже через минуту мы мчались на моём красном
Ауди, проникая каждый в историю наших жизней. Мы отгородились от мира
пространством вечной ролевой игры, где я представал ласковым хищником, а
она была коварной обольстительницей и доверчивым дитятей одновременно.
А дома красное вино и шоколад вздыбили в нас океанскую волну
расслабляющей неги, разлили её по всем порам, и всю ночь мы наслаждались
телом друг друга, и не спешите никого презирать, ибо то был не тривиальный
союз мужской похоти и женского легкомыслия, а редкий образец того, как
духовное и телесное двух людей сливаются сразу и воедино. После всего я
гладил её по волосам, мы улыбались друг другу, и каждый из нас чувствовал,
что нашёл того самого человека, которого искал всю жизнь. Наступил
рассвет, и в окне отразилось чистое и безоблачное небо.

- Такое ощущение, что рай рядом, - сказал я ей, нежно поцеловав её.

Она улыбнулась мне ласково, но немного не так, как женщины обычно

улыбаются любимому мужчине, хотя и не так, как девушки улыбаются
случайному партнёру– у ней не было плотоядной ухмылки удачной
охотницы. В её глазах было сумрачно, как и вчера, и мне показалось, что её
взгляд стал мрачнее.

Я встал с постели, подошёл к окну и закурил. На улице было почти пусто,

едва пробудившееся солнце грело землю. Я повернулся к ней и неожиданно
сказал:

-Марта, я тебя люблю. Ты первая женщина, которой я говорю это искренне.

-Спасибо – снова улыбнулась она, но глаза её опять были словно

неподвижными – Я хочу тебе сказать, что ты - самый нежный и прекрасный
человек, которого я встретила за последнее время.

-Ты согласилась бы стать моей женой?

-Прям так сразу, что ли? – нежно проговорила Марта – Мы ведь только вчера
познакомились. А что подумают другие – твои знакомые, друзья, родители?

-Забудь об их существовании. Забудь об этих других. От других все

проблемы. Главное, если в тебе есть чувство и ощущение того, что ты
создана для этого человека. Это чувство от Бога, а от людей одно зло.

- Как мы с тобой думаем одинаково – сказала Марта, облокотившись на

подушку, - Я тоже разочаровалась в людях. Пока тебя не встретила, думала,
что навсегда.

-Знаешь, милая Марта, – пылко затянул я – я даже думаю, что есть три беды ,
которые сильно мешают нам жить. Первое – это то, что мы часто принимаем
субъективные суждения людей, которые только лишь сумма их
индивидуального опыта, настроения и ощущений, за объективную и
непреложную истину. Второе – боясь стать изгоями, жертвуем
индивидуальностью ради других. И третье – мы слишком доверяемся первым
пришедшим на ум ощущениям и мыслям и не обдумываем их как следует. А
они подсознательно связаны с тем, что ты словно разъединён с другими.

-А ты философ – сказала мрачно Марта – я ещё таких не видела.

-Так что давай превыше всего ставить нашу свободу делать так, как мы
хотим. К чёрту условности, их придумали другие. Мы поженимся, и будем
жить вместе – здесь, у меня.

Я был в экстазе. Адреналин бушевал в крови, словно у парашютистов после

прыжка. Я подошёл к кровати и взял Марту за руку. Посмотрев ей в лицо, я
увидел, что оно было равнодушным и грустным, словно мои слова не
производили на неё никакого влияния.

-Это невозможно – тяжело вздохнула она, и лицо её словно потемнело. Я

присмотрелся к ней. Из её глаз капали слёзы.

-Но почему? Ты не любишь меня?

-Ты лучший. Я тебя люблю, – обняла меня она и тут же прижалась мокрым
от слёз лицом к моему плечу.

-Тогда что с тобой? Почему ты плачешь?

-Я должна тебе сказать. Мне стыдно. Я совершила страшный грех. Извини

меня. Прости, прости, прости – протяжно заголосила Марта и громко
зарыдала

Я испугался и машинально прижал её к себе ещё сильнее.

-За что простить? Что такое с тобой? – прервал я паузу, глядя на неё смутно и
жалостливо.

-Я сломала тебе жизнь. Ты такое сокровище. Ты первый настоящий человек,

не то, что эти твари, так называемые друзья.

-В чём дело? Я ничего не понимаю.

-Дело в том, что… - она сделала затяжную, ничего хорошего не

предвещавшую паузу, и воздух заволокло тревогой - что… что у меня ВИЧ.
-Что?! – с неопределённой интонацией голоса переспросил я.

-У меня ВИЧ, – вдруг чётко и ясно сказала она, перестав рыдать – Вирус
иммунодефицита человека. Он перейдёт в СПИД, и жить мне осталось
недолго, в лучшем случае два или три года.

Ночь…невесомость…туман…рассвет. Я почувствовал, что в мозгу у меня

всё зашаталось. Я закрыл глаза и после небольшой паузы открыл их. Это был
не сон. Марта сидела, недвижно глядя в одну точку, с застывшей на ресницах
слезинкой, прозрачной, как кубик льда в пустом бокале. Дом и улица словно
окаменели и не издавали ни единого звука.

-Ты шутишь – прервав тишину, сказал я.

-Какие уж тут шутки – сказала она – Разве я такая хорошая актриса, да ещё
вдобавок и дура, чтобы на пустом месте устроить такое представление?

-У тебя ВИЧ? Но почему же так получилось?- уже на автомате спрашивал я ,

потрясённый.

-Да. Это правда. Не спрашивай почему. У меня и так ад в душе. Очень

больно. Ты меня извини, но я пойду.

-Да нет, милая. Останься, мы поговорим. Есть же какой-нибудь выход.

-Никакого выхода нет. После того, что я наделала, я не имею права

оставаться с тобой. Если я тебя заразила, помочь я тебе уже ничем не смогу.
Прощай.

Она натянула на себя блузку, джинсы, быстро и бесшумно просунула ноги в

туфли, открыла дверь и ушла. Я молча проводил её взглядом, словно витая в
прострации. Когда она вышла на улицу, она посмотрела на моё окно. Я
помахал ей рукой. Она послала мне воздушный поцелуй и, мокрые от слёз, её
руки дрожали. Затем она отвернулась и медленным шагом пошла в северную
сторону. Скоро она скрылась из виду.

А улицы и переулки уже начали наполняться людьми. Они спешили по своим

нуждам, и, драма, разыгравшаяся в этой комнате, ничего для них не значила,
была словно песчинкой на глубине океана. Они никогда не узнают, что здесь
было. Я чувствовал, как между мной и ими незримо, но ощутимо вырастает
стена. И небо словно потускнело, пусть и оставалось безоблачным.
Спустя два дня я получил по почте письмо. Оно было от неё, от Марты. Она
писала:

«Дорогой мой, я хочу попросить у тебя прощения за то, что я с тобой

сделала. Я хочу рассказать о себе, чтобы ты понял причины моего поступка.
Может быть, в твоих глазах меня это как-то оправдает. Все началось тогда,
когда я связалась с плохой компанией, стала тусоваться с разным сбродом,
всякими маргиналами, воображала себя героиней, бунтующей против
остального мира. Я ушла из дома в шестнадцать лет. Я заставляла страдать
моих родителей, которые тщетно умоляли меня вернуться обратно. Потом
отец в гневе перестал меня признавать. Я начала принимать наркотики,
сначала лёгкие, потом потяжелее. Мне нравилось ощущение ухода от мира,
словно ты можешь, широко распахнув свои объятия, обнять Вселенную. Но
это чувство быстро проходит и остаётся лишь ощущение чёрной пустоты. Я
стала отвратительно чувствовать себя в компаниях, я теряла себя, становясь
неразличимой каплей в людском море. Я хотела выйти из этого круга, но я
боялась остаться одинокой и ненужной. Моя мать была стойкая, сильная,
несгибаемая женщина и она смогла вытащить меня из этой своры. Я прошла
лечение в клинике и вернулась к нормальной жизни. Отец мой снова признал
меня, мы помирились, со временем у меня появилось много друзей и
знакомых. Но однажды меня попросили сдать тест на наличие ВИЧ, и, к
моему ужасу, была получена положительная проба. После этого я снова
вернулась в ад. Меня перестали узнавать друзья, знакомые, только родители
не бросили меня в беде, но теперь они стали относиться ко мне, как
относятся к слабоумным и к инвалидам. Я стала ощущать себя вещью,
которая никому не нужна. Вокруг меня была выжженная пустыня, где я
металась и кричала, не двигаясь и не издавая звуков. Мои бывшие друзья не
давали мне даже руки, когда видели меня; они словно убыстряли ход и
скашивались в другую сторону, чтобы не приближаться ко мне. Своя шкура
дороже друга. Я поняла - мы все одиноки, все компании, тусовки – лишь
бессмысленные и потому зловещие маскарады , где за масками только голые
покровы обнажённых, кровоточащих душ. Я возненавидела всех людей,
желала всем смерти, чтобы все они сгнили у меня на глазах, я желала им
страданий. Но они были веселы, беззаботны, как и всегда. И я сказала себе,
что я отомщу этим людям. Первого встречного соблазню и заражу его своей
смертельной болезнью. Тебе не повезло, ведь именно ты оказался тем
первым встречным, который попал под мой прицел. Я всё проделала
жестоко, цинично, хладнокровно, безо всякой жалости, но после того как ты
произнёс эту речь у окна, я поняла, что ты настоящий живой человек и ты не
заслуживал моей слепой мести. Сдай тест, может у тебя всё ещё есть шанс.
Такие как ты, должны жить, твоя жизнь наполнена смыслом, а они только
постоянно кормят свои голодные инстинкты и больше ничего для них в мире
не существует.

Для самого положительного, умного и прекрасного человека на Земле

Ответ не пиши

Твоя навсегда. Марта.»

Это письмо залило водой и уничтожило ещё тлевшие угольки иллюзий во

мне. Я хотел тут же сжечь письмо и представить, что всё случившееся было
лишь затянувшимся наваждением. Но голос разума не выпустил меня из
кошмара. Я нервно курил сигарету и ходил кругами по комнате. Когда я
проходил мимо окна, взгляд мой снова задержался на том, что происходило
внизу. Люди брели по улице, словно овцы без пастыря, и казалось, что некие
невидимые никому волки разорвали зубами нити, соединявшие прежде
человеков в одно целое.

В следующие дни я делал кучу дел, но не помнил потом того, что именно
делал. Всё делалось бессознательно и на автомате, а сознание было похоже
на туман, который время от времени рассеивался и высвечивал её облик, а
потом снова надвигался густой пеленою и наполнял собою мои мозги.

Однажды я пришёл домой поздно. Я по привычке посмотрел из окна на

улицу, но пространство было пустынно. Иногда на нём появлялись люди, но
они тут же и исчезали. Зазвонил телефон. Пауза и снова звонкая трель.
Может, эти люди и не так плохи, может это лишь жалкий бред эгоиста, бред
моей субъективной реальности, а истина в том, что добрых и замечательных
в этом мире много. Я медленно иду к трубке. Надо чаще гулять и
разговаривать с ними. Надо соединить себя с ними, увидеть свет в них. Я
беру трубку телефона, слышу низкий, глухой и уставший голос, называющий
моё имя вопросительным тоном. Я отвечаю утвердительно.

-Это амбулаторная клиника. Два дня назад вы проходили у нас обследование,

сдавали тест на наличие ВИЧ. Ваш тест дал отрицательную пробу. Вы
полностью здоровы.

Я почувствовал, как внутри меня что-то отпустило, и я ощутил себя

свободным, подобно заключённому, вышедшему из тюрьмы после долгих
лет. Мне показалось, что я пробудился ото сна. Отложив трубку, я открыл
окно и выглянул на улицу; неожиданно я ощутил то, что не ощущал прежде –
аромат свежего воздуха, не мармеладно-приторный, но сладкий, пряный,
воздух освежал меня и прояснял что-то, не знаю что, но я наслаждался им.
Всё прекрасно и мир этот лучший из всех возможных. Да, Марта, Марта…
бедная, но что ж. Кому-нибудь приходится и страдать и умирать – страдание
и смерть тоже есть часть многообразия, за которое я люблю этот мир. Её
жизнь тоже будет страницей истории, частью той бесконечно-конечной
летописи, что пишется от сотворения мира. Какое, в сущности, счастье для
каждого из людей всех времён и всех народов, быть частицей Вселенной,
крупинкой Истории.

Да и прошлое не вернёшь, жить надо. Да и кто мне давал право высокомерно

судить о людях? Ведь не могут люди сказать правду о людях. Да и жизнь в
аксиому не засунешь. Прошлое в итоге не вернёшь, жизнь в аксиому не
засунешь.

-Вы заснули, что ли? – переспросил голос на том конце провода.

-Жизнь в аксиому не засунешь – повторил я, словно малыш, с восторгом

открывший для себя новую вещь.

-Что вы сказали? – с раздражением спросил бас сотрудника клиники.

-Ничего. Это я так. Мысли вслух. Спасибо вам – но на том конце провода
уже слышались короткие гудки.
Я подошёл к стеллажу с музыкальными дисками и выбрал Led Zeppelin.
Поставил песню «Чай для одного», лёг на кровать, закрыл глаза и погрузился
в звуковую вселенную. Гитара жалостливо плакала о чём-то далёком и
близком сердцу, Роберт Плант пел о родных людях и о покинутом доме, о
грусти и одиночестве; барабаны и бас вторили им мерной и меланхоличной
поступью. Гитара то грустила, то протяжно выла, напряжение в её голосе
нарастало и снова спадало, она достигала пика эмоций и затихала, чтобы
выдать отрывистые и чёткие ноты. И я снова стал печален и загрустил,
тоскуя о людях и утраченному ими общему дому. А может, эти люди лишь
подобны бликам солнца в душном июльском мареве. Вот так же, как и они,
эти блики, только мерцают, возникают ниоткуда и уходят в никуда. Ведь и
белые облака плывут вместе только в чистом небе, а когда собираются тучи,
они сереют и рассеиваются.

Облака, плывущие по небу, люди… я закрываю глаза…ещё немного, и я

провалюсь в сон. Я представляю себе картину облаков, белые барашки в
лазурном небе, красивые и фигуристые создания. Лазурь, речные волны…
река… белеющее море… тающие по весне льдины… моё расколотое
сознание… льдины раскалываются и плывут в разные стороны. Подходя к
горизонту, одни льдины превращается в ярко-красные рубины, их озаряет
огонь, другие, что пристали к берегу, не двигаются, на них муравейник без
надзирающего инквизитора… они копошатся, смешиваются, друг с другом…
я засыпаю.

Вечер (2013)
Обнажённый по пояс Братов подметал пол на этаже около лифта. Слабый
ветерок холодком обдувал ему грудь. Веник то и дело магнитом тянулся к
липкому от пота телу. Он посмотрел на улицу. Ещё недавно светлое небо
постепенно окрашивалось акварельными красками фиолетового цвета,
возвещая закат июльского дня. В воздухе пахло гарью. Деревья во дворе
казались неживыми, словно нарисованными на картине.

Братов был молодой, худощавый человек двадцати четырёх лет с лицом

неопределённой национальности, с неопределенного цвета волосами, и
неясным вектором дальнейшей судьбы.

Он чувствовал, что сегодняшний день может изменить для него многое. У

него были большие надежды и уверенное настроение. После окончания
уборки он хотел омыться, освежиться и отправиться на вечернюю пробежку
на стадион соседней школы.

Главным стимулом было присутствие четырёх юных девушек, с которыми

Братов желал познакомиться и завязать с одной из них близкие отношения.
Они почти ежедневно сидели и живо болтали в углу стадиона, но Братов не
делал шагов вперёд. Он объяснял себе, что в первые дни он должен
подготовиться психологически и в один день решиться. Сегодняшний день
Братов и определил как решающий, дёргаясь от приятного волнения.

Подходя к стадиону, Братов предполагал, что девушки могут не прийти. Он

размышлял сам с собой, пока будто мимоходом не увидел их на том же
самом месте. Это не обрадовало его, потому что он мог это легко
предсказать. Но он приободрился и, стараясь делать вид, что он уверен и
свободен от страхов, он отправился бежать стометровку на дорожке,
отделённой от стадиона низким забором. Сегодня стометровка была для него
не предметом самовозвеличивания, а аперитивом. И добежав последние
метры, Братов кинул украдкой взгляд в сторону девочек и почувствовал
лёгкое опьянение и прилив сил. Одна из девушек мельком бросила на него
свой взгляд, и Братов воспринял этот знак к своему фарту.

Теперь он знал, что нужно укрепить веру в себя и пробежать четыре круга по
стадиону. Во время бега Братов накачивал себя различными им самим
придуманными методами. То он быстро произносил имена любимых певцов,
то напевал классические песни западной культуры, и это по непонятной
причине давало ему ощутимое чувство собственной крутизны и успешности.
И вот, наконец, задыхаясь, вспотевший Братов закончил свой марафон. Он
остановился в нескольких метрах от своих воплощённых желаний. Для него
пробил час кульминации.

Он решил затянуть действие, отдохнуть, отдышаться. В процессе Братов

смотрел на голые девичьи ноги, и перед ним почему-то вставали страницы
старинных романов Арцыбашева.

Так он стоял долго, и постепенно понимал, что всё идёт по-старому. По

обыкновению, безо всяких усилий, Братов погружался в транс, органы тела
лишались энергии, полноводные соки жизни редели, ужимались и высыхали.
Братов желал, чтобы остановилось время.

Как баралгин заглушает зубную боль, это состояние заглушало ему страх
неудач и разочарований.
Но эта была лишь прелюдия и спустя несколько минут к расслабленному
Братову начали приходить различные и не всегда приятные мысли.

Стараясь отвлечься, Братов поднял голову вверх, и ему показалось, что

хмурые серые облака рождают из своего чрева сверкающую, ясную, словно
впервые родившуюся луну. Через небольшое время луна заражалась общим
настроением неба, становилась бледной и скрывала одну свою часть от
земных наблюдателей.

Братов чувствовал, что он всего лишь один из нескольких миллиардов

людей, живущих на этой планете, и если дома эта мысль окрыляла его,
высвобождая его в стремлении быть великим, то в этой ситуации он был
подавлен осознанием своей ничтожности, говорившим, что его прошлая и
настоящая жизнь, и его деяния не имеют интереса для подавляющей массы
людей.

Облака степенно, как старые кошки, восседали на небе. Луна была похожа на
аккуратно нарезанный ломтик дыни.

Братов сравнивал своё состояние с чувством пленника, привязанного в углу

тёмного чулана, и сквозь узкое верхнее окно видящего яркую красную звезду
в вечернем лилового цвета небе. Кажется, что звезда ласкова с тобой и
близко от тебя, но в правде то, что она далеко на сотни тысяч световых лет и
целиком равнодушна. И сейчас девушки были очень близко, но это реальное
расстояние казалось ему иллюзорным, а он чувствовал, как они далеки и
безразличны к нему, и словно камень придавил волю в самый глухой угол
его души и тела.

По улице прошли трое молодых мужчин, и на неприличном жаргоне

притворялись агрессивными друг к другу. В Братове тут же появилась мысль,
что бы он мог сделать, подойди с этой агрессией они к нему. И он понимал,
что вымечтанная дома и казалось, этим укрепившаяся, смелость, словно не
существовала в нём, когда он выходил в люди. Братов ощущал, как его воля
попадает в капкан, и постепенно приходил к мысли, что боязнь отказа
девушек и робость перед хулиганами есть две личины одного и того же
страха, что страх этот имеет единую природу.

Девчонки включали друг другу последние хиты Рианны и Тэйлор Свифт и

хор непоставленных голосков распевал невпопад модные мотивы. Заплакал
упавший с самоката ребёнок, но через несколько минут плач затих и
растворился в воздухе. Братову казалось, что все бурные изъявления чувств
утоплены в трясине шаблонного быта. Вечерняя прохлада ещё не прорвала
паутину жары и Братов чувствовал себя так ,словно болтался в вязком
киселе.

На небосводе почти уже не оставалось чистого холста, и фиолетовые краски

неба неумолимо менялись тёмно-синими, а затем чёрными. Братов понял, что
и этот день не принёс ему приятного поворота и грустно, медленным шагом
проходя мимо девушек, направился домой. Отдалившись, он услышал
обрывки их разговора.

- Он не стоит того,- сказала девочка-брюнетка

- Кто? А, ну да, он не стоит, - подтвердила ей другая.

Подсознание привычно шепнуло Братову, что речь про него, а сознание тут
же отказало и засмеялось над ним. Приближаясь к дому, Братов осознал, что
его мысли идут по замкнутому кругу глубинных комплексов и чрезмерной
самоуверенности и в настроении, зависшем между состоянием покоя и
состоянием уныния, Братов нажал кнопку домофона.

Разговор (2013)
На этаже послышались шаги. С каждой секундой звук повышался на
полтона. На последней ступеньке шаги превратились в человека с бородой и
в бордовом костюме. Человеком был Семёнов.

Он повернул ключ в замке и открыл дверь.

Квартира встретила его метафизической тишиной. В густом мраке комнаты

белел телефон.

Зазвенел звонок. Семёнов колебался. Его рука лениво плавала в воздухе.

Наконец он поднял трубку.

- Семёнов слушает.

- Не узнал?

- Незнакомца не узнать – себя не уважать.

- Куда пропал?

- Служил.

- В армии служил?

- Два года.
- Где?

- На дачах генерала Безымянова.

- Что делал?

- Возрождал феодализм.

- После армии что делал?

- Устроился на работу в фонд.

- Что за фонд?

- Фонд «Лишний человек». Филиал фонда «Маленький человек».

- Чем занимается фонд?

- Помогает жертвам александровских реформ.

- Где отпуск провёл?

- На Чёрном море. Потом в селении на юге.

-Читал?

- Читал.

- Что?

- Камю, Сартр, Марсель, Хайдеггер, Бубер, Бердяев, Шестов, Достоевский,

Кьеркегор.

- Вдохновило.

- А то. Создаю новую философию.

- Как назвал дитя?

- Неоэкзистенциализм.

- Цель?

- Воспарить из толпы вольнодумцев в касту избранных.

- А если серьёзно?

- Показать вечную ненужность человека.

- Как море? Как отдых?

- Скучно. Думал, что будут лимоны с лаврами, хотя бы сардины с
мокасинами. Увидел, как всегда, портянки с самогоном.

- Молодец, Семёнов.

- В плане?

- Умеешь ты шутить так, чтобы никто ничего не понял и засмеялся.

- Умеете вы пугать так, чтобы никто не испугался и стало страшно.

- Вы тонкий человек, Семёнов.

- Судьба.

- Жду вас в кафе завтра вечером.

- До вечера.

- Узнаешь?

- Узнаю, папа, узнаю.

Утро царя (2013)

Утреннее солнце делало ослепительно ярким огромный белый дворец,
красота и строгость классических форм которого восхищала каждого, кто
оказывался вблизи. На колонны дворца падала тень от земли, что придавало
ему оттенок высокой тайны, глубокое мистическое чувство, невозможное для
понимания разумом, лишь ощущаемое, нараставшее снизу вверх и
приводившее к внутреннему оцепенению, возникавшему от смеси восторга,
преклонения и ужаса.

На втором этаже дворца, в его восточном конце, ряды комнат замыкались

самой важной из них. В неё вела массивная чёрная дверь, открывавшаяся со
скрипом, медленным, как неотвратимое и мучительное возмездие. В комнате,
чрезвычайно скудно обставленной, находились лишь два стула, стол,
сделанный из просмоленного дуба и кровать, покрытая прочными,
прибитыми друг к другу деревянными квадратными досками. Здесь жил
главный человек могущественной империи Селевкидов, чья власть
охватывала всю территорию Малой Азии. Здесь обычно встречал и провожал
свои дни царь Антиох.

Только один человек заходил в эту комнату со спокойной душой. Это был
его любимый сын и наследник престола Селевк. Каждое утро отец вызывал
его к себе и давал поручения на день. Но сегодня Антиох был в другом
настроении. Селевк сразу угадал это и напряжение внутри него исчезло. Царь
попросил его сесть.

Селевк уже заметил на лице отца мечтательное выражение, что было не

свойственно жёсткому, слишком земному и прямому характеру Антиоха.
Расположившись, наследник сразу услышал обращённый к нему вопрос:

- Какая для тебя главная ценность в жизни, сын мой? – царь смотрел на него
с явным выражением нежности, что ещё больше удивило Селевка, который
долго не решался ответить.

- Какая может быть главная ценность у молодого человека? Наверное,

свобода, безграничная, беспредельная свобода и ощущение природной силы
и лёгкости, – серьёзно ответил Селевк.

-И глядя на тебя, в который раз не могу я понять, то ли я самый несчастный

человек на свете, несмотря на то, кто я есть, то ли все молодые наивные и
пафосные глупцы, а я самый мудрый человек на земле, постигший суть
жизни и жалеющий тех, кто его не знает.

Селевк улыбнулся и лицо его говорило, что он явно пребывал в недоумении.

- Я не видел в вас философа прежде, милый отец, – сказал он, – Все боятся и
трепещат перед вами, вы величайший полководец и лучший устроитель
мирной жизни из всех правителей. Тяга к метафизике, к сакральному – это не
то, что вы есть. Не поэтому ли вы отказались от роскоши, от всех благ, что
окружали вас раньше?

- Нет большего мыслителя, чем я, сын мой, но никто о этом не знает. –

медленно чеканил слова царь Антиох, – и нет человека, который с большим
напряжением мысли стремится постичь суть вещей, чем я.

- Что же вас мучает?- спросил Селевк. Весь разговор был необычным для
него, и он в это мгновение осознавал возможность скорого неизвестного ему
перелома, новой и неизведанной развилки.

- Знаешь, сын мой, – сказал негромко царь, устремив взгляд на бедняка,

продающего овёс на другой стороне улицы, - иногда я хочу забыть, кто я
есть, что я делаю и что от меня ждут. Я хочу быть как чистый лист, на
котором можно написать что угодно, я просыпаюсь утром и несколько минут
лежу на кровати и наслаждаюсь тишиной, когда другие ещё спят и ничьи
голоса не слышны. В эти мгновения я смотрю на себя просто как на человека
из плоти и крови, толстыми волосатыми ногами, дрожащими от нервного
тиканья руками, слегка потолстевшим пузом, и шрамом на правом ребре. Я
нарочно забываю о том, как меня зовут, кто я и в какое время живу. Все эти
понятия не зависят от меня, и я сбрасываю с себя их бремя, хоть и ненадолго.
Я просто лежу в этом состоянии свободы и невесомости и стараюсь ни о чём
не думать. Никаких мыслей, никаких тревог, и мне хочется, чтобы так
продолжалось вечно, чтобы время застыло и не двигалось, чтобы никаких
особенных признаков времени в комнате меня не окружало. Кстати, вот и
ответ на твой вопрос, зачем я живу как спартанец, – улыбнулся царь, глядя на
совершенно серьёзного и невозмутимого Селевка – Но как только я слышу
шум в коридоре, смотрю на распахивающуюся в мою комнату дверь, и
слышу голос евнуха – «Царь Антиох!» , я чувствую себя выдернутым
насильно из этого состояния, и хочу снова вернуться в этот потерянный
мною рай. Все мы заложники обстоятельств, вечных и сиюминутных, все мы
несвободны, – грустно заключил он, закрывая окно в комнату, ибо сильный
ветер, уже пришедший с юга, начал бушевать.

В дверь комнаты постучали. Получив разрешение царя, в комнату вошел

евнух, исполнявший во дворце мелкие поручения. Он молча поклонился
царю и его наследнику, протянул Антиоху письмо – деревянную дощечку с
выбитыми на ней буквами, и также без шума удалился.

Антиох внимательно читал письмо, и по тому, как он поджал губы и на его

лице образовались складки, Селевк понял, что отец недоволен и настроен
скептически.

- Что ж, разжигающий костры желает огня – ухмыльнувшись, сказал

негромко царь.

- Что вы хотите сказать этим? – спросил Селевк, хотя уже догадался о смысле
сказанного.

- Рим желает войны. У меня нет другого выбора. Селевк, вызови ко мне главу
пограничного отряда. На этой неделе он должен выполнить мои поручения.
Настало время подготовить народ, - сказал Антиох, вызвал евнуха и велел
запрягать карету, чтобы ехать на центральную площадь.

Через неделю вся империя Селевкидов, получив напутствие от верховного

правителя, ввязалась в войну с Римом.

День в офисе (2017)

Из маршрутки, по обыкновению этих утренних часов переполненной
людьми, Сергеев вышел на пересечении двух улиц. Одна из них шла прямо в
сторону межгосударственной границы. Другая же начиналась на рабочих
окраинах города с их ветхими саманными домишками, проходила через
полифонический шум городской жизни, шла на восток в сторону
пригородных сёл, и чем дальше, тем ощутимее она уходила к безлюдным
просторам почти заброшенных человеком мест, с однообразными пейзажами
и неотвратимо всегдашним впечатлением неподвижности времени.

Сергеев спешил на постылую работу, приевшуюся ему своей

монотонностью, своей будничностью, и только в своей будничности и своей
монотонности она была для него выносима. Шли крещенские морозы, и
погода была нестерпимо холодной. Порошило снежком, колючие хлопья
которого били Сергееву в лицо. Морозный воздух больно давил на ладонь
Сергеева, но он решил не прятать руку в карман, решив проверить,
продержится ли он до прибытия к месту работы. Так Сергеев тренировал
силу воли. Он шёл, рука болела всё больше и десять минут ходьбы казались
ему застывшей вечностью. В эти минуты Сергеев размышлял о природе
любви и страсти, о возможности вечной любви к одному человеку в
противовес полигамным устремлениям несовершенной природы. Рука,
однако, уже заболела настолько сильно, что Сергееву показалось, что она
сейчас окоченеет, превратится в сосульку и отвалится. Наконец он дошёл до
места своей работы, открыл специальным электронным ключом массивную
дверь, выдохнул с облегчением, и положил, наконец, руку в карман.

Сергеев бросил взгляд на настенные часы. Часы показывали половину

девятого. Сергеев вздохнул с облегчением. Сегодня ругать за опоздание
никто не будет.

Он поднялся по невысокой лестнице на второй этаж и вошёл в неожиданно

тёплый кабинет, испытав чувство, словно попал из морозильника в печь.
Увидел включённый обогреватель и вспомнил, что забыл выключить его в
пятницу. Он понял, в чём дело, и удивился, что девушки этому не удивились.
Девушки – Манана и Севара – сидели на своих местах, одетые в одинаковые
ярко-красные блузки.

- Вчера обе были в синем, сегодня обе в красном, – заметил с улыбкой

Сергеев.

- Ну, не говори, у нас флэш-моб, - сказала Манана, переглянувшись с

Севарой.

Читатель уж, вероятно, в предвкушении, и не переживёт, если автор не

выпишет портреты этих очаровательных дам.

Манана была темноволосой девушкой с большими, грустными и

застенчивыми глазами и правильными чертами лица. Не обжигающе яркая,
но серьёзная, спокойная и солидная красота Мананы идеально
гармонировала с её внутренними качествами, и вообще Манана казалась всем
на диво гармоничным, цельным и почти совершенным творением природы. С
такой девушки, мыслил Сергеев, художники девятнадцатого века писали бы
свои портреты, такой девушке композиторы-романтики того времени
посвящали бы свои лирические сонаты. Но Манана вовсе не была
благородно-старомодной барышней, а являлась вполне современной,
прагматичной и расчётливой интеллектуалкой, из той новой поросли,
нацеленной на успешную карьеру и высокий социальный статус. Прекрасен
был и светлый, влажно-бежевый цвет её кожи, напоминавший Сергееву кофе
с молоком, завораживали густые чёрные ресницы, пластический рисунок её
телодвижений и жестов, нежные и мягкие прикосновения смыкавшихся
верхней и нижней губ. Усладу вызывала музыкальность и поэтичность
словесных конструкций, иногда произносимых шёпотом Мананой во время
работы для сугубо деловых целей. Казалось, что любые слова, вылетающие
из её уст, даже обидные, грубые и издевательские, лились и будут литься
плавно и величественно, словно чистый горный ручей, и Манана любым
своим движением облагораживала окружную атмосферу, словно древний
царь Мидас, превращавший всё, к чему он прикасался, в золото.
Севара была на три года старше Мананы, она уже была мамой маленьких
сына и дочери, замужем за мужчиной гораздо старше её, и с головой
погруженной и в работу, и в семейные хлопоты. Она всегда имела репутацию
яркой красавицы, и сейчас доставляла визуальное наслаждение всем
окружающим, пусть красота её, возможно, и вступала уже в фазу долгого и
блестящего заката. По сравнению с Мананой, Севара представляла собой
другой эстетический тип женской красоты. Контрастом со строгой и прямой
фигурой Мананы были обольстительные наклоны и извивы её тела,
пластичные изгибы припухлых рук с выкрашенными в ядовито-красный цвет
ногтями, изысканно-тёмные переливы в движениях её глаз, похожих на
чернослив, излучавших жеманность и сарказм. Характеры прекрасных коллег
Сергеева, как и типы их наружной яркости, были противоположными.
Манана была мягкой, скромной и интеллигентной, а характер Севары имел в
своем составе отчётливую напористость и искрился острыми,
диссонансными нотками. Но иногда всё менялось, и тогда уже Севара
становилась мягкой и участливой, а Манана показывала тёмную сторону
своей души и острые углы своего характера, и в этой внезапной перемене
ролей Сергеев ощущал главную для него неразгаданную загадку и в то же
время главную прелесть жизни.

- Миша, как вы провели выходные дни? – спросила Севара, раздвинув брови

и слегка поджав ярко-красные губы.

- Как обычно, – ответил Сергеев,- Карты, вино, женщины.

Обе вспрыснули, и настроение Сергеева стало приподнятым.

- Смешной вы, Миша, - сказала Севара, - вы комик, Миша!

- Да, я помню, как Миша внезапно запел посреди фразы. Я не могла

удержаться от смеха, долго ещё смеялась, - вспомнила Манана о прошедшей
пятнице.
- Вы и дома смеялись? – посмотрев на Манану, и понизив голос, спросил с
придыханием Сергеев.

- Нет, Миша, вы не думайте, пожалуйста, что вы на меня произвели такое

впечатление, что я и дома продолжала смеяться, - с укоризной, сделав
круглые глаза, сказала Манана.

Раздражение Мананы, её слова огорчили Сергеева. Слова эти случайно,

против своей воли, затронули тонкую душевную струну, запылившуюся в
архиве прошедших впечатлений. Сергеев снова возвратился почти на
двадцать лет назад, когда он учился в шестом классе, на уроки труда, где он,
не выполнив задание, стоял, обруганный учителем, под насмешки
одноклассников, с еле удерживаемыми слезами. Его всегда в течение жизни
мучили навязчивые мысли, которые двигались по цикличному кругу, сменяя
его настроения и миросозерцание. То он задумывался внезапно о
преступниках, и ему всюду мерещились подкарауливавшие его гопники, то
ему улыбалась красивая девушка, и он грезил о страстных ночах,
пропитанных лимонным ароматом и неощутимым на вкус, цвет и запах, но
всюду разлитым в воздухе экстазом, то он задумывался о том, каким будет в
будущем, без помощи родителей, и видел себя то звездой музыки,
собирающей стадионы и раздающей интервью всем газетам и журналам, то
просящим милостыню нищим и оборванным маргиналом. В картинах
воображения его бросало с южного полюса на северный и из стужи под
палящее солнце. Он представлял себя героем из боевика, виртуозным
соблазнителем, и в его мечтах в нём непредвиденно появлялись агрессия и
отчаяние, он упивался участью изгоя и страдальца и сохранял надежду на
обладание в будущем всеми желаемыми благами мира.

Его размышления прервала самая юная сотрудница фирмы,

девятнадцатилетняя Катя Фролова, просунувшая в дверь кабинета
сверкающее личико и провозвестившая звенящим голоском:

- Спускайтесь на первый этаж, поздравлять фирму с днём рождения!

Сергеев не спеша спустился вниз. С другой стороны просторного второго
этажа, разделённого на две половины узким коридором, спустились двое –
Айдар Сталбеков и Левон Вартанов. Айдар был коротко стриженый,
пружинистый и накачанный, но парадоксально при этом умный, спокойный и
вежливый юноша. Он работал в компании уже пять лет и дослужился до
начальника отдела. Левон Вартанов был кареглазым брюнетом с густой
копной курчавых волос и с апатичным взглядом. Он работал в фирме
программистом и своим обликом подтверждал стереотип, что программисты
странные ребята и вообще особая каста. Сергеев, глядя на него, размышлял,
что необычность Левона, в отличие от необычности его, Сергеева, есть
необычность стандартная и органично влитая в контуры настоящей эпохи, в
которой Сергеев ощущал себя штучным товаром, выставленным на
аукционе, и все любуются им, да покупать никто не хочет, ибо цена кажется
уж больно непомерной, и хорошо бы её снизить.

Все сотрудники вошли на кухню, где на столе стояли алкогольные напитки и

сладкие закуски в виде фруктов и конфет. Сергеев занял место в углу
комнаты, рядом с Мананой и Айдаром.

- Мальчики, что будете пить? – спросила директор фирмы Серафима

Львовна, моложавая шатенка в строгом деловом костюме.

- Сок, - ответил водитель своего автомобиля Левон Вартанов.

-Сок, - сказал мусульманин Айдар Сталбеков.

-Сок, - уныло пробасил трезвенник Сергеев.

- Замечательно! – саркастично ухмыльнулась Серафима Львовна, - Скажите

же тост в честь дня рождения фирмы, непьющие!
Сергеев сразу вызвался говорить, взяв в руки бокал шампанского, словно
первоклассник мел, и произнёс пафосную речь.

- Дорогие сотрудники и сотрудницы компании! Я считаю подарком судьбы,

что мне выпала колоссальная честь работать в коллективе, где столько и
красивых, и одновременно умных девушек и женщин! Я благодарю вас,
Серафима Львовна, за то, что вы поверили в меня и подарили мне
возможность работать в этой компании. Каждый будний день я иду сюда на
работу, как на праздник, и в этом прежде всего ваша заслуга! Выпьем за то,
чтобы компания всегда была лидером рынка, - и под искренние
аплодисменты коллег сморщившийся от запаха спиртного и пафосности
произнесённой речи Сергеев со стеснением опустил глаза в пол.

- Большое спасибо тебе, Миша, за такую речь, - подойдя к нему,

поблагодарила его Лилия Петровна, сотрудница фирмы с двадцатилетним
стажем, - было очень приятно.

Когда празднование закончилось, Сергеев помог отнести стулья в кабинеты.

Возвращаясь обратно на первый этаж, он увидел, что водитель фирмы
приоткрыл дверь на улицу, на которой постепенным, но заметным образом
темнело, и подступающий вечер окрашивал синими акварельными красками
небо.

Рабочий день уже подошёл к концу, и Сергеев вместе с коллегами вышел из

офиса.

Яркие огни автомобильных фар и лунный блеск фонарей освещали улицы,

сообщали живое дыхание вечернему городу. Компания с разноголосым
шумом и весельем шла по направлению к перекрёстку. Больше всех галдела
и заливалась смехом Севара.

- Вот Севара хохотушка, вечно на позитиве, - заметил Айдар.

- Смех продлевает жизнь, – грустно изрёк банальность Сергеев.

- Тогда Севара, как горец Дункан Маклауд, должна быть бессмертной, -

засмеялся Левон Вартанов.

Когда коллеги дошли до пересечения улиц, они пожали друг другу руки и
попрощались, после чего Левон и Айдар отправились в разные стороны.
Сергеев дошёл до остановки, взглянул наверх и увидел, как в вечернем небе
румяным багрянцем разливалась розовая заря.

В ожидании транспорта Сергеев вглядывался в бурлившую вокруг него

жизнь. В этот час стандартом являлось большое количество людей,
возвращавшихся с работы, учёбы и других важных дел. Наслаждаясь
положением стороннего наблюдателя, Сергеев всматривался в лица и
действия. По грязным, мокрым и заснеженным улицам и тротуарам шли
усталые, погруженные в тривиальные думы люди. Колобродило тяжёлым
вздыханьем человечьего потока. На соседней улице трое друзей громко
спорили по неизвестному ему вопросу, потом двое из них устроили между
собой борцовский поединок, а третий выступал в роли рефери. Рядом с ними
мужчина требовал с телефонного собеседника вернуть долг, пересыпая речь
нецензурщиной. Через дорогу перебегала дама, не дождавшись, пока
зажжётся зелёный цвет плохо работающего светофора, и едва не попадала
под колёса автомобилей. Так жизнь подкинула три сюжета для трёх
рассказов, которые Сергеев собирался написать в свободное от работы время.
А пока Сергеев мысленно перестал слушать музыку жизни, отвлёкся от
земного и слишком человеческого, и в его грёзах кошки отплясывали
босанову, гудящие клаксоны автомобилей ознаменовывали собой крещендо
уличной симфонии, а Севара, Манана и Катя Фролова , сменяя друг друга,
танцевали на пилоне в сладкозвучной тишине.

Он почувствовал, что коснулись его плеча. Он обернулся и увидел рядом с

собой незнакомца.
- Братан, не пойми превратно, есть десять сомов на дорогу? - обратился к
Сергееву незнакомец.

Сергеев подумал секунду, вытащил из кармана две пятисомовые монеты и

вручил их незнакомцу.

- Рахмат, братан, - поблагодарил тот, прошёл несколько метров, остановился

около группы молодых людей и заговорил с ними. Сергеев проводил его
печальным взглядом и снова стал всматриваться в номера подъезжающих
маршруток. Когда к остановке прибыла та из них, которая была ему нужна,
Сергеев направился к ней медленным бегом, утопая подошвами обуви в
снеге, почерневшем от грязи и луж. Он зашёл в маршрутку и скрылся в её
салоне, по обыкновению, в эти вечерние часы переполненном людьми.

Встреча (2017)
Бархатные ласки весеннего неба обездвижили Сашу Мосолова, заставляя его
тонуть и захлёбываться в потоке воздушных лучей. И он вспомнил, как
прошлой осенью его девушка Полина танцевала фокстрот под дождём, и его
сознание и настроение сливались с музыкой небесных сфер и отвергали
происходящее вокруг.

День двигался к концу, и Мосолов, опустив взгляд, увидел, как пурпурная

дымка предзакатного эфира родила из своего чрева женский силуэт. Силуэт
приобретал всё более реальные и знакомые Мосолову очертания, и Саша
испытал внезапный экстатический шок – это была Зина Мельхиорова, его
бывшая девушка, с которой Саша встречался два года назад, и с которой
расстался после её отъезда на учёбу в Москву.

Зина, - не сдержав себя, вскрикнул Мосолов.

Зина обернулась, в удивлении широко раскрыла рот, прикрыла его руками, и,

прерывисто дыша, бросилась в объятья Мосолову.
-Сашенька, неужели это ты? Словно бы сто лет прошло, а не два года! Я так
рада тебя увидеть!

-Я тоже рад! Где ты сейчас?

-Учусь на экономиста, сейчас вернулась сюда из Москвы на стажировку. Как

сам? Чем занимаешься?

- Менеджером в туристической фирме.

- Платят нормально?

-Устраивает. Всё что нужно, имеется.

- Как на личном фронте? Я слышала, ты сейчас общаешься с Полиной. Давно

дружите?

- Уже примерно год, – неуверенным голосом произнёс Саша.

- Это срок, – двинула бровью Зина.

- Не знаю, не уверен, получится ли с ней. Мы разные с ней по характеру.

Наверное, не мой она человек, – неожиданно равнодушным тоном сказал
Мосолов, и потом добавил,- Зина, а ты чем в это воскресенье занимаешься?

- Я? Да так, ничем, - пожала плечами Зина.

- Давай сходим в кино или в летнее кафе напротив нашего университета.

- Давай,- улыбнулась Зина, - забьём там стрелу, как в лучшие времена.

- Лучшие ещё впереди,– произнёс про себя Саша и добавил вслух, - Давай, на
том же месте, в тот же час.

Зина попрощалась с ним, упорхнула летучей змейкой и растворилась в

густой синеве.

В приподнятом настроении Саша вприпрыжку помчался домой, закружился в

вихре бытийного потока, ежесекундно вдыхая разноцветную сложность
пёстрой жизни. Он жил наслаждениями и удовольствиями и переходил от
одного наслаждения к другому. Как приятно получать удовольствие от
футбольного матча, любимой музыки, прочитанной книги, просмотренных
фильмов, отдыха с друзьями, любовных томлений, любимой работы,
мечтаний и грёз, безумия и жара телесной страсти! Но что поделать с
неумолимым бегом времени, когда каждый миг твоего бытия ускользает в
невесомость, и туманное будущее становится ясным прошлым? Не является
ли постоянный приток разнообразных удовольствий не только даром
природы, но и мудрой компенсацией за неизбежное старение, несоответствие
твоих ограниченных возможностей твоим бескрайним желаниям? Эти думы
вытесняли предвкушение свидания с Зиной, заполоняли существо Саши, и он
незаметно для себя быстро преодолевал расстояние в несколько улиц своего
микрорайона и скрывался в железобетонных объятиях высокого
многоэтажного брежневского дома.

Рандеву на перекрёстке (2017)

Каждый год, в начале марта, прогуливаясь по улицам родного города,
Арсеньев с усладой для тела вдыхал в себя аромат межеумочного состояния
погоды, когда снег уже почти сошёл с крыш и тротуаров, и лучами солнца
всё сильнее озаряло землю, но холода всё ещё оставались сильными,
заставляя его плотно застёгивать куртку и натягивать на голову капюшон.
Он вышел на перекрёсток двух оживлённых улиц, и окинул взглядом
коловращение жизни. С обеих сторон остервенело мчались автомобили, и
светофор не спешил зажигать зелёный свет. Арсеньев равнодушно, словно
по инерции, смотрел на противоположную сторону улицы.

Вдоль проспекта, по тротуару, протянулась вереница горожан, и в этом

многоцветье увидел он своего давнего друга Серёжу Парамонова. Дружили
они ещё со времён розовощёкого детства, учились в одном классе. Затем
осваивали нужные знания в университете. Лет десять назад, после окончания
альма-матер, каждый пошёл своей дорогой. Виктор встал под железную пяту
капитала, Сергей отправился служить государству. Благодаря хорошим
связям, Парамонов стал чиновником областной администрации, и
дослужился до заместителя губернатора. И странно было видеть его, пусть и
прилично одетого и солидно выглядящего, затерянным, почти неразличимым
в толпе.

Арсеньев дождался зелёного света светофора, перешёл через дорогу и

крикнул.

-Парамонов!

Тот обернулся и грустная, усталая улыбка отразилась на его лице.

- Виктор! Арсеньев! Сколько лет, сколько зим! – и друзья радостно

заключили друг друга в объятия.

- Ну как, Витёк, как дела? Ты где сейчас? - спросил Парамонов.

-У меня всё хорошо, работаю аналитиком в инвестиционной компании. Да ты

про себя расскажи. Тебя можно с успехом поздравить?
-С каким успехом? – невесело ухмыльнулся Сергей Парамонов.

- Говорят, ты большим человеком стал. Слухи ходят, что тебя губернатором

назначили,- хотя по местонахождению Парамонова и его втянутой в плечи
понурой голове с не менее понурым лицом Виктор нутром догадался, что
перед ним явно не губернатор области.

- Да ты что, брат? И ты туда же? И ты надо мной смеёшься? Вроде на тебя не

похоже, не в твоём стиле, – печальным упавшим голосом протянул
Парамонов.

-Да в чём дело? Объясни.

-А ты что же, ничего не знаешь?

- О чём?

- Да обо мне.

- Да нет. Не слышал, честно говорю.

- Так ведь про это же газеты писали, интернет, по телевидению пару раз
показывали.

- Честно, Серёг, я последний год весь в работе, новости и не смотрю, и не

читаю.

- А что так? Принципиально?

- Во-первых, работа интереснее. Да, и, во-вторых, устал я уже одно и то же
смотреть, там воруют, здесь воруют, там кого-то сажают, здесь кого-то
досрочно выпускают. Одно и то же.

- Ясно? И теперь совсем новостной поток игнорируешь?

- Так само собой вышло, Серёг. Специально не планировал.

-Понятно.

- Да ты про себя расскажи, Серёг. Как твоя карьера? Поднялся ли до

главного? – словно по инерции спросил Виктор, хотя одновременно
осознавал неуместность и глупость заданного вопроса.

- Нет, Витя. Всё уже. Полетела моя карьера на госслужбе в направлении

Гондураса.

- Это как же понимать? – в недоумении спросил Виктор.

-Как понимать? Да вот так и понимать.

-Ушёл в бизнес?

-Суд был, Витя, суд, возбудили против меня дело за коррупцию. Слава Богу,
освободили прямо в зале суда, ибо большинство обвинений не доказали, а с
учётом отсидки в СИЗО отпустили. Хотя и это плохо.
Виктор Арсеньев стоял, заколдованный рассказом друга. Свершившееся и
происходящее с ним представилось ему ирреальным.

-Так как же это так, Серёг? Вроде на тебя это не похоже. Уж ты-то всегда
осторожный был, на кошачьих лапах по жизни ходил.

-Да вот так-то, Вить. Такие вот фортели жизнь выкидывает, такие кренделя
выписывает. Знаешь, как оно бывает? Тому не подмазал, взял не по чину,
нарушил субординацию, вот и привели меня на скамью подсудимых
отдуваться за всех.

-Всё равно не могу понять, - в ступоре сказал Виктор, хотя понимал значение
всех сказанных Парамоновым слов и словесных конструкций.

-Понимаешь, Вить, понимаешь, только ещё не осознаёшь.

- Ну а сейчас ты где? Куда устроился?- спросил Виктор друга, словно тот был
выпускником университета. Не совсем отошедший шок на нём сказывался.

- Друзья помогли, получил должность в туристической компании.

Заместитель директора и оклад солидный, а всё равно не то, и перспективы
не те. И главное, отмоюсь ли от этого дела? Вот что гложет.

-Не переживай, Серёг, кто из нас чистый? Как семья?

-Нормально, жена должна скоро третьего родить. Старший сын школу

заканчивает, на золотую медаль идёт. Младший по самбо чемпионом стал. В
них моя жизнь, Витя.
-Ну давай, крепись духом, не падай, – напутствовал друга Арсеньев, и они
попрощались. Виктор смотрел удалявшейся фигурке Парамонова вслед. По
мере приближения в сторону горизонта фигурка становилась всё менее и
менее видною, пока её окончательно не поглотила сгустившаяся над
окраиной города темно-синяя воздушная масса.

Словно египетская мумия, замурованному волнами информации, уставшему

от шума и воя, лишённому возможности пропускать через себя события,
чувствовать их и осознавать их, пропитавшись нервом каждого из них,
Виктору Арсеньеву жизнь вдруг защемила сердце внезапным сюрпризом.
Сколько событий, разных обличьем, но сутью единых, пропускал он через
себя, и не трогали они его вовсе. А вот гляди ж ты – стоило случиться этому
с хорошим другом, сразу жизнь заиграла неизведанными оттенками,
засверкала новыми гранями, открылась под новым острым углом, заблестела
тёмного цвета красками. Настроилась в иной регистр душа, и запела новую
песню в миноре.

Придя домой, он сразу же зашёл в интернет и вбил в поисковик имя и

фамилию «Сергей Парамонов». На него с экрана смотрели кричащие
заголовки статей из интернет-изданий и интернет-версий бумажных газет,
статей, посвящённых делу его друга. И по мере погружения в чтение, Виктор
Арсеньев узнавал много неприятно нового о своём друге Сергее Парамонове.
Он чувствовал, как на его лбу выступает пот, а тело вздрагивает от
покалывающего холодка. Так, за чтением, прошло почти четыре часа. Тем
временем на улице стало совсем темно, часы показывали одиннадцать
вечера, а следующим днём был понедельник.

Арсеньев лёг на кровать и включил свою любимую музыку. Спокойная

музыка звучала негромко, глубокое, философское звучание баса проникало в
его внутреннюю вселенную, и неторопливая мелодия инструмента была
катализатором мыслетворчества в его уставшей от хаоса голове. Незаметно
композиция подошла к концу, а Арсеньев всё вспоминал историю своей
дружбы с Парамоновым и пытался угадать причину таких метаморфоз в его
судьбе.
У Арсеньева уже начали слипаться глаза, и сквозь мираж необычных образов
в надвигающемся сновидении разбудила его против воли соловьиная трель
телефона.

Нащупав в темноте смартфон, Виктор поднёс его к правому уху:

- Слушаю.

- Господин Арсеньев?

-Да.

- Меня зовут Денис, я решальщик. Я хочу вам сделать предложение.

- От которого я не смогу отказаться? – насмешливо спросил Арсеньев.

-Типа того. Я хотел бы предложить вам тёплое местечко в одной

госкорпорации. Как вы на это смотрите?

- Кажется, мы с вами виделись на деловом семинаре три недели назад? Вас,

кажется, зовут Денис Терентьев? Я угадал?

- Да, всё верно. Мы тогда затрагивали вскользь возможность новой работы

для вас.

- Тогда сожалею, господин Терентьев, что не могу принять ваше

предложение, хотя раньше оно показалось бы мне весьма заманчивым. Меня
перевели на новую должность в моей компании, и денег гораздо больше
платят. И главное, без особого риска, всё честно, и с ясными правилами игры.

- Весьма сожалею, господин Арсеньев, что вы отклонили моё предложение.

Но, может быть, ещё подумаете?

-Нет, это моё окончательное решение. Но спасибо вам за предложение,

господин Терентьев.

- Тогда желаю вам удачи – и собеседник Арсеньева положил трубку.

Виктор погружался в сон, но не переставал думать о том, что произошло

сегодня. Только что он впервые за всю жизнь отказался от выгодного
предложения без секундных раздумий. Впервые соблазн не щекотал тёмные
закоулки его души. Представил Виктор Арсеньев картину спокойно едущего
по дорогам автомобиля, и вслед за ним нафантазировал сцену бешеных гонок
в Формуле-1. Пилот на запредельной скорости и на крутых виражах
приближался к заветной победе, и внезапно по вине соперников вылетал с
трассы, разносил бордюр и терял шансы на победу в гонке. Думал бы Виктор
и дальше, но сон уже овладевал им, подводя черту под этим днём,
отмеченным для него особой меткой судьбы.

Последнее свидание (2017)

Павел Камолов подошёл к окну и окинул взглядом улицу. Жизнь текла
медленным неспешным потоком, людей в это раннее утро было мало, редкие
машины пролетали мимо и разбрызгивали воду из луж на обочины дороги.
Зима ещё сохраняла свои права и на крышах были видны островки снега, но
яркий и добрый свет уже падал на фасады зданий, предвосхищая грядущую
весну.

Он обернулся на звук человеческих шагов. Дверь в кабинет открылась и

вошла его коллега Алина, светло-русая и бледнолицая девушка с тонкой
талией и печальными глазами цвета морской волны. При её виде на лице
Павла отобразилась широкая улыбка. Алина же посмотрела на него с
укоризненной ухмылкой.

- И чего это мы так плотоядно смотрим, Камолов? – спросила она,

прищурившись.

- Ничего, - растянуто произнёс Павел, отодвинув свои губы назад в область

рта и выпучив глаза.

- Издеваешься, Камолов! Я этого так не оставлю, - заворчала девушка и

насмешливо погрозила пальцем.

- Какое на тебе сегодня красивое платье, Карташева! И вообще ты сегодня

просто обворожительна! – с шутливой торжественностью пропел Камолов.

- Льстец фальшивый! – скорчила гримасу Алина,- Интересно, твоя девушка в

курсе, что ты заигрываешь с другими?

- У нас с ней свободные отношения, - засмеялся Павел, - Она флиртует с

другими парнями, я флиртую с другими девушками.

- Извращенцы, - хмыкнула Алина, - а вообще, Камолов, я пришла сюда по

делу.

- По делу? Мне уж показалось, что ты сюда пришла продефилировать по

кабинету и показать своё новое платье! – продолжал издеваться Павел.
В этот миг в кабинет вошёл высокий мужчина в шерстяном красном свитере,
плотно облегавшем его тяжёлое, крупное, атлетического сложения тело. Это
был Олег Анатольевич, один из руководителей компании.

- Олег Анатольевич, - сказала Алина, - примите меры к Камолову, он всё

время надо мной насмехается.

- Молодёжь, я пришёл к вам с важным заданием, - невозмутимо сказал тот, -

как вы знаете, нам скоро предстоит важный проект, и вы в нём будете
принимать непосредственное участие. Так что подпишите между собой
мирное соглашение хотя бы на время и готовьтесь приступить к серьёзной
работе.

- Только мы вдвоём? – спросил Павел.

- Я думаю, что не только вы вдвоём. Подключим ещё Анну Балакиреву, она

девушка неглупая, ответственная. Позовите её сюда.

- Да вот и она идёт, - заслышав знакомые шаги, сказала Алина Карташева.

В комнату вошла Аня, девушка, приехавшая в столицу из провинции,

воплощение скромности и несуетливости, с характером, гладким и ровным,
словно с любовью подстриженный английский газон. И, как и газон, который
в течение всей его бесконечно долгой жизни топчут бесчисленные пары ног,
Аня регулярно подвергалась насмешкам и словесным атакам со стороны
своих коллег. И не могла она привыкнуть к этому, ведь была же у себя в
городке своей среди своих, а стала здесь чужой среди чужих.

Затем, по мере течения быстрой реки времени, положение начало меняться в

лучшую сторону. Как-то тихо и незаметно те, кто больше всего насмехался
над Анной, поувольнялись из фирмы. Аня стала органичной частью
коллектива и стала более общительной с другими сотрудниками. Незаметно
Анна уже оказалась одним из старожилов компании, поскольку работала в
ней уже шестой год. И всё же почти всех коллег удивляло, почему Анна
работает на одном и том же уровне зарплаты и должности и почему не
думает поменять работу. Почти всех коллег. Кроме одного.

Кроме Павла. И его, и Аню связывала общая тайна, тайная связь, тайная для
всех остальных, и оттого ещё более сладостно-волнующая.

Они встречались уже три года. В первый раз они встретились, когда Камолов
после совещания у шефа пил кофе в своём кабинете. Анна Балакирева робко
постучалась в дверь.

- Входите, - сказал Павел, - Так это вы, Аня. Не стесняйтесь, будьте как дома.
Вы по мою душу?

- Да, - тихо сказала она,- Павел, мне нужна ваша помощь.

- Всегда буду бежать вам на помощь, - улыбнулся Павел, и хотя он сделал это
искренне, Анне его улыбка показалась циничной. Она опустила глаза и
нервически прикусила нижнюю губу.

- Вы засмущались? – поинтересовался Павел.

- Нет, что вы, что вы, совсем нет, - едва ли не пропищала дискантом его
собеседница. Неровность тона и дребезжание голоса выдавали в ней испуг
перед неизвестностью намерений Павла.

- Не волнуйтесь. Я к вам очень хорошо отношусь. Работать с вами большое

удовольствие. Далеко не про каждого я могу так сказать, - и бархатные
обертоны его голоса сразу же подействовали на Анну Балакиреву. Она
посмотрела на него и улыбнулась, а в глазах словно запрыгали солнечные
зайчики.

Когда Павел закончил помогать Анне в её части работы, рабочий день

подошёл к концу. Помогая Анне одеться, Павел словно бы случайно,
неожиданно даже для самого себя, спросил:

- Аня, а вы в эти выходные чем занимаетесь?

- Дома буду убираться.

- Может, пойдём в кино на романтическую комедию? Вы любите ромкомы?

- Ромкомы? Давайте, я не против, - и у Анны едва ли не в первый раз за

период жизни в столице появилась оптимистичная, возвышенная улыбка, а
выражение вмиг просветлевшего лица удивило своей метаморфозой даже
Павла, повидавшего не так уж и мало.

Так и начались их отношения. И вот уже четвёртый год они творили свой
роман, открывавший им разные оттенки и нюансы своих характеров. И
четвёртый год они успешно скрывали свою любовь от своих коллег. Только
самые близкие им люди знали историю их любви. И самой Анне казалось,
что всё идёт благополучно, и свадебные торжества уже готовы стать
лавровым венком на обложке их романа. Но подспудно что-то настораживало
Анну, и она не могла понять причины беспокойства. Но эти симптомы
нарастали. И тому была причина.

Аня была тихой и скромной, словно мышка, но её скромность возбуждала

Павла больше, чем пышные формы иных профессиональных кокеток. С
первых свиданий Аня вызывала невиданное раньше у Павла сексуальное
влечение и желание обладать ею. Однако в то же самое время Павел
испытывал сильную потребность оберегать её. И Анна чувствовала
двойственность любви Павла. А в нём самом излишняя сексуальная
озабоченность совмещалась с высоконравственным желанием быть верным
ей до конца дней. Но Камолов беспокоился, не победит ли первое желание в
борьбе со вторым и не пустится ли он во все тяжкие после свадьбы. Опасался
Павел Камолов, что однообразие Ани подтолкнёт его в омут порочных
страстей и будет дразнить его объятиями и ласками других девушек и
женщин. И на протяжении всего романа с Аней, Павел так и не мог решить
эту дилемму. А может быть, эта раздвоенность чувств Павла была лишь
сигналом его несовместимости с Анной, символом большого разрыва между
их внутренними вселенными? Да и как могли стать гармоничной и
полноценной парой успешный и обеспеченный всем столичный
интеллектуал, многословный ловелас и прирождённый экстраверт,
обречённый на популярность и успех в любой компании, и тихая
провинциальная девушка, чьи родители еле сводили концы с концами,
работая на заводе, а отец любил попивать и прибегать к рукоприкладству?
Вот эти мысли и не давали покоя Павлу уже не первый год. Но именно в
последние месяцы Павел почувствовал, что эта дилемма должна
разрешиться, но не самым лучшим образом. И он пришёл к этой мысли,
когда уловил изменившееся поведение Ани.

В последние месяцы Аня становилась всё более сухой в общении и

безэмоциональной в поведении. Она часто просила перенести встречи, а
пару раз и вовсе их отменяла. Павел подозревал измену и полушутя
намекнул Анне на это, но она равнодушным тоном опровергла его
предположения. Конечно, скандалы никогда не являлись её визитной
карточкой, но она опровергла предположения Павла и без тени обиды в
голосе.Никогда тон её голоса не был столь монотонным. Это был знак. Знак
кризиса в отношениях Анны и Павла.

Поэтому Камолов решил сразу разрубить гордиев узел, помня о том, что
неопределённость и неизвестность хуже всего. Однако он сам не понимал,
какие чувства вызывает у него равнодушие Анны. Как не понимал и то,
любовное или сексуальное влечение он к Анне испытывает.
Когда Алина Карташева и Олег Анатольевич покинули кабинет, Анна, не
взглянув на своего бойфренда, тоже собралась уходить. Павел удержал её за
руку.

- Анечка, подожди. Мне нужно с тобой поговорить.

Аня покорно остановилась и посмотрела на него глазами, которыми недавно

родившийся на свет щенок, оторванный от мамы, смотрит на своего нового
хозяина.

- Аня, что происходит? У тебя есть другой? – спокойным голосом спросил

Камолов.

- Нет, ты что? Всё нормально, – испуганно сказала Анна.

- Если ты меня разлюбила и полюбила другого, скажи об этом прямо. Я

пойму и прощу тебя. Ты же меня знаешь, – сказал с грустной полуулыбкой
Павел.

Анна не отвечала, она и Павел молча смотрели друг на друга. В глазах Анны
медленно плавала брассом меланхолия.

Прошло около двадцати секунд и Аня, вздохнув, сказала:

- Паша, давай назначим встречу в парке. В воскресенье. Там, где мы с тобой

обычно любим встречаться.

«Она готовит какую-то бомбу», подумал Павел. Помолчав, он добавил:

- Хорошо, малыш. В воскресенье, так в воскресенье.

Когда рабочий день подошёл к концу, Павел решил задержаться и уйти с

работы на десять минут позже, чем Анна. Когда же он, наконец, вышел из
здания на улицу, он пытался заполнить голову мыслями о постороннем.
Раньше ему всегда помогали мысли об искусстве. Но на этот раз образ Ани
всё время возникал непрошеным гостем, не отпускал его, отпихивал локтями
всегда драгоценные и приятные Павлу культурные мысли, не давал улететь в
облака. Незаметно Павел доплыл до остановки, сел в нужный ему
микроавтобус и обустроился там на заднем сиденье, обозревая через
полуоткрытое окно панораму городской жизни и продолжая думать о своей
всё ещё возлюбленной.

Бусик тем временем заполнялся разнообразными людьми. Зашла темнокожая

девушка с серьгой в носу, накачанными силиконом губами и собранными
назад в пучок волосами. На соседнем сиденье покачивался пьяный мужик с
коричневой кожей лица.

«Сколько людей, сколько судеб, – подумал Павел, глядя на них и отвлекаясь

от невесёлых размышлений, - Жизнь подобна морю, когда на поверхности
гладкое и серебристое синее покрывало, но самое интересное таится на дне,
где множество разноцветных камешков, драгоценной добычи археологов и
историков. Так и жизнь под верхним слоем социализмов и капитализмов
содержит в себе миллиарды людей и миллиарды судеб, и каждая судьба на
особицу. У кого-то жизнь бурный водопад, а у кого-то тихий и спокойный
водоём, у кого-то засасывающее вниз болото, а иные с адреналином
преодолевают могучие океанские волны, словно сёрфингисты на своих
досках».

Проезжая по одной из центральных улиц города, микроавтобус свернул

направо в узкий переулок, по левой стороне которого был ботанический сад,
а справа затевалась очередная стройка на месте стоявшего ранее ресторана.
Павел Камолов лишь покачал головой, сетуя мысленно на дисгармонию
облика города, усеянного безобразной архитектурой. Хотя она, конечно, не
была безобразной, а, вернее сказать, безобразно примитивной. Просто
внутреннее состояние Павла было мрачным и тревожным от ожидания
предстоящего свидания с Анной, и отблеск этой внутренней напряжённости
падал и на внешние объекты.

Микроавтобус уже подъезжал к району проживания Павла. Он попросил

остановиться на остановке около торгового центра, решив пройтись пару
километров пешком до дома.

На тротуарах вечернего города разбухал блошиный рынок. Павел

остановился около рядов с книгами и высмотрел сборник рассказов Ивана
Бунина «Тёмные аллеи». Он вспомнил, что год назад подарил эту книгу
Анне, думая, что больше уже никогда перечитывать её не будет. Но сейчас
ему несравнимо сильнее, чем когда-либо, захотелось эту книгу прочесть. Он
купил её и отправился дальше.

Небо заполнялось тучами. «Сейчас что-то будет», услышал Камолов, и,

действительно, вскоре поднялся сильный ветер. Ветер стремительно
увеличивал свой напор и драйв. Разбушевавшийся ветер поднимал пыль с
асфальта, разгонял детвору, заставлял деревья сходить с ума и биться в
припадке. Вблизи громыхало железом. Затем с неба полил дождь. Раньше в
таких случаях Пашу не огорчал каприз природы. Потоки воды с неба
освежали его, высвобождали его внутреннюю сущность и он чувствовал в
себе силы к постижению нового, открытию неизведанного. Но на этот раз он
сначала ускорил шаг, а затем и побежал по направлению к дому. А дождь
уже отстукивал барабанные дроби по тротуарам.

Он добежал до своего дома, затем дошёл до своей квартиры, открыл ключом

дверь, разделся. Лёг на диван, непонятно почему обессиленный и
равнодушный ко всему. Цветущие краски жизни сменились для него
монохромной гаммой. Переживания уступали место равнодушию. Павел
открыл «Тёмные аллеи» Бунина, и начал читать первый рассказ из сборника.
«Кругом шиповник алый цвёл, стояла тёмных лип аллея». И Павлу
представилась аллея в парке, обычное место для его свиданий с Анной, где
счастливые от переполнявших их чувств влюблённые исступлённо, до
беспамятства, целовались, вели беззаботные разговоры обо всём, что
привлекало их внимание. И уже тогда к Павлу контрабандой закрадывалась
мысль о том, что счастья слишком много, обоюдная страсть может
обернуться ссорами, несовместимостью характеров, притяжение обернётся
отталкиванием. Но тогда он гнал эту мысль от себя. Но это, судя по всему,
начало происходить. Думать об этом снова было Павлу тяжело. К счастью,
его начало клонить в сон и с незаметной быстротой Павел уснул.

Весь следующий день, в субботу, Павел жил предвкушением свидания с

Анной. Чтобы не мучить себя размышлениями, он посвятил целый день
уборке квартиры. За мытьём полов, окон, протиранием пыли, мелким
ремонтом прошёл этот день, а следующим днём было воскресенье. День их
свидания. Возможно, последнего свидания.

С утра Павел умылся, по обыкновению надушился, вызвал такси и

отправился в парк. Подъехав к месту назначенной встречи, он сразу увидел
Анну, которая ждала его на своём привычном месте. Она была одета в
чёрную кожаную куртку и крепко сшитые, плотно сидящие, словно
прилипшие к ногам тёмно-синие джинсы. Заслышав его шаги, она
посмотрела на него грустным взглядом. Павел подошёл к ней и поцеловал её
в губы.

- Давай немного прогуляемся, Аня, – сказал Камолов.

Аня встала, взяла Павла за руку, и они отправились на прогулку по парку.

После вчерашнего бурного изъявления чувств погода успокоилась, словно
замерев в преддверии нового разгула стихии. Деревья тихо шелестели в
унисон пению птиц. Вдалеке раскатистым, гулким эхом звенели голоса
людей. Шум проезжавших в обе стороны автомобилей напоминал Павлу
звучание накатывавших на побережье волн.

На противоположной от парка стороне виднелось заброшенное

недостроенное здание. Бригады рабочих не появлялись там уже пятый месяц.
Судачили о некоем скандальном девелопере, собравшем деньги с дольщиков
и скрывшемся за границей. И теперь брошенное девелопером здание
навевало пустынную, сиротливую тоску.

Паша и Аня прошли по узкой аллейке и сели на зелёного цвета скамейку.

- Паша, я хочу тебе сказать тебе очень важную вещь, - не глядя ему в глаза,
сказала тихо Аня, и Павел напряг все нервы в ожидании скорой развязки.

- Говори, любимая, - сказал с привычной для него лёгкой усмешкой Павел,

но Анна продолжила в том же спокойном тоне.

- Знаешь, нам надо разойтись. Мне кажется, нам с тобой не суждено быть
вместе, - сказала она, и плечи её вздрогнули. Павел почувствовал, как
приливает кровь к его лицу, но удивления и шока эти слова по непонятной
причине не вызвали.

- Почему? – машинально спросил Камолов.

Аня промолчала несколько секунд, шмыгнула носом, посмотрела Павлу в

глаза и сразу же убрала взгляд. Затем она посмотрела в сторону
заброшенного здания, сделала глубокий вдох и выпалила:

- Ты никогда не видел во мне личность. Признайся, Паша, я ведь была для

тебя игрушкой! Я была твоей постельной принадлежностью!

- Что ты такое несёшь? Что ты говоришь? – сказал Паша, пытаясь выдержать

такой тон, чтобы изумление в его голосе выглядело естественным.
-Ведь это правда? – сказала тихо Анна, посмотрев на него.

Павел чувствовал себя так, словно бы его возлюбленная проникла глубоко в

подвалы его сознания. Камолов почувствовал себя без вины виноватым.
Вроде и вывела его Аня на чистую воду, и одновременно с этим Павел
понимал, что ничего предосудительного на деле он не совершал.

- Я хочу на тебе жениться, Аня. Просто пока не подошло подходящее время

для свадьбы. Но она будет, я тебе это обещаю, - сказал с грустинкой в голосе
Павел Камолов.

- Нет, Паша, уже поздно. Извини. Не получится. Я забыла тебе сказать самое
главное. Я уезжаю в понедельник к себе в город. Навсегда. Я уже сказала
Олегу Анатольевичу, что увольняюсь. В понедельник утром напишу
заявление по собственному и всё. Спасибо тебе за все эти приятные минуты,
которые мы с тобой пережили, - и она крепко поцеловала Павла в губы. Из её
глаз капали слёзы, одна из которых попала на губы Камолова, и Паша
ощутил её горький солоноватый привкус.

Он не ответил, как обычно, ещё более страстным поцелуем. Всё его лицо
выразило непонятное равнодушие. Окаменевшее лицо Павла смотрело куда-
то вдаль, в район заброшенного здания, но не в его сторону. Наконец он
выдавил из себя фразу.

- Это правда? Аня, скажи, что это неправда. Я не верю.

- Это правда, Паш. Мне кажется, ты и сам этому рад. Тебе станет легче и
свободнее, если мы расстанемся. И мне тоже. Извини, Паша.
- Такой девушки, как ты, я вряд ли себе когда-нибудь найду, - сказал Павел, и
его сразу загрызло отвращение от своей же лести и фальши. Он понял, что
наступила пора поставить точку.

- Тебе вызвать такси?

- Нет, я сама доберусь, - сказала Анна, ещё раз поцеловала его в губы, встала
со скамейки и пошла в направлении заброшенного здания. Павел отвернулся
от неё, и безмолвно смотрел на природу парка, застывшую в своём
самодовольном великолепии. Равнодушным, бессловесным укором драме
маленького человека было это пышное великолепие. Так прошло двадцать
минут, пока Павел не понял, что пора уже отправляться домой.

Дома он сразу же рухнул на диван. Важная часть его жизни была окончена.
Да, у него лишь эта судьба, и ему остаётся жить только ею. Все успехи и
неудачи со временем потеряют их одушевлённую начинку. Подёрнутые
ностальгической дымкой, они сплетутся в мозаику прошедших и пережитых
событий, и эта мозаика есть его жизнь. Жизнь как эстетический артефакт, как
произведение искусства, как отдельный, маленький, затерянный в анналах
человеческой истории эпос.

Павла опять потянуло в сон. Со двора доносился убаюкивающий скрип

качель.

Прошло несколько месяцев. Павла отправили в командировку в один

провинциальный город. После двух дней интенсивной работы без передышки
выдалась свободная первая половина дня, и Камолов отправился в магазин
купить еды. Ему навстречу шла свадебная процессия. Жениха и невесту
сопровождали группа орущих и веселящихся друзей и лимузин, сверкающая
белизна которого так удачно сочеталась в тот летний день с ласковой
голубизной неба и яркими, пышно зеленеющими, словно выписанными
масляными красками травой и деревьями. Павел посторонился, освобождая
дорогу лимузину, и бросил взгляд на жениха и невесту, решив получить
эстетическое удовольствие от взгляда на счастливых молодожёнов.
Процессия с шумом и гамом шла к подъезду жилого дома, и отдалилась от
Павла уже на приличное расстояние. В этот миг невеста слегка зацепилась
платьем за краешек миниатюрного забора, ограждавшего игровую площадку
для детей и рефлекторно обернулась назад. Её взгляд случайно зацепил
Павла, который поймал его и пристально посмотрел в ответ.

Так он и невеста смотрели друг на друга около десяти секунд. И ему и ей

показалось, что произошла остановка времени, а радостные крики друзей
жениха и невесты, такие близкие и громкие, зазвучали для обоих отдалённым
и нечленораздельным эхом. В уголках глаз невесты показались слезинки, и
ещё через пару мгновений Пашу поразил пронзительный блеск её
расширившихся и увлажнившихся глаз. Так они смотрели друг на друга ещё
несколько секунд, а потом невеста задрожала, словно бы от холода, пусть
вокруг и царила теплынь. И Павел Камолов ясно увидел, что ровные белые
зубы девушки стучат как в лихорадке.

Это была Аня.

Любовь
Вечерело. Юного менеджера Костю Савельева захватил сильный град.
Прохожих ошарашивало крупными спрессованными комочками,
прыгавшими по тротуарам. Салабонило без перерыва.

Костя вбежал по лестнице к двери подъезда, увидел, что домофон не

работает, и вошёл без звонка.

Лифт тоже не работал, о чём извещало приклеенное на стене объявление.

Пришлось подниматься по лестнице на десятый этаж. Виртуозно жонглируя
нецензурными оборотами речи, Костя Савельев наконец добрался до места
назначения и позвонил в квартиру, где сегодня собрались его друзья.
-Ну, друг, не повезло тебе. Под такой град попал, – улыбаясь, приветствовал
его однокурсник Миша Баланов, открывая ему дверь, - Заходи, располагайся,
наши все уже в сборе.

Костя вошёл в прихожую, снял куртку, прислушиваясь к шуму дождя и

постукиваниям по карнизу, утихающих и возобновляющих свой
разухабистый прыг-скок с неустанной быстротою.

- Костя, это ты, брат? – радостно приветствовал его чей-то бас из зала.

- Так точно, – отчеканил тот, раздеваясь.

- Слушайте, пацаны, где в этой квартире сахар затерялся? – жалобно ныл

незнакомый Савельеву фальцет из кухни.

- На самогон забрали, – насмешливо ответил ему бас.

- Костя, слышал, что нашего препода Тураева турнули с вуза? – уже

весёлым тоном пропел фальцет.

- Нет, не в курсе. А за что? – уже раздевшись, сказал Костя, осматривая

себя в зеркале.

- Оказывается, шашни крутил со студенткой третьего курса. С Катей

Калабиной. Знаешь такую?

- Пару раз разговаривали в фойе универа, – ответил Константин,

любуясь своим отражением.
- Так вот от него жена после этого ушла. Трое детей у них. Он,
оказывается, отдельную квартиру снимал для встреч с этой Калабиной.

- «Нет удивления – обычное дело для наших широт» - раздражённо и

устало-иронично подумал Савельев.

Он стоял около зеркала и приглаживал волосы. Предательски выползал вверх

хохолок и вальяжно откидывался вбок. «Привыкновение заядлого лодыря» -
подумал любивший заниматься словотворчеством Савельев.

- Костя, брат, ну ты где, ты в каких Гималаях? – нетерпеливо крикнули из

зала.

Он закончил укладку волос и победоносно развернулся в сторону зала.

- Нет, он, по ходу, увидел наш бедлам и дал задний ход, - сказал знакомый
Косте голос Саши Сперанского.

- В такую погоду и задний ход? Нет, уж лучше в нашем бедламе, чем в этом
тарараме. Слышишь, как стучит? – искренне спрашивал бас, а стук и в самом
деле не думал утихать.

Константин вошёл в просторный зал. На диване вальяжно, полулежа, сидел

его одногруппник, баловень судьбы Александр Сперанский и медленно
проводил рукой по волосам. Сперанский был из той когорты людей, которым
всегда и во всём улыбается удача, к достижению которой Александр даже не
прилагал особых усилий. У него была очень красивая девушка модельной
внешности, он имел небольшой, но прибыльный бизнес, он был душой
любой компании. Косте казалось, что Сперанский просто не мог в своей
жизни ни о чём сожалеть. Все его лёгкие, воздушные движения говорили о
том, что от природы ему дано быть победителем. Некоторое высокомерие и
самоуверенность причудливо сочетались в нём с сентиментальностью и
участием к судьбе своих друзей. Александр всегда мог подбодрить, вселить
надежду, и в этом он тоже был непревзойдённым, как и во всём, что он делал.

Вот и сейчас Саша Сперанский, этот ласковый и нежный альфа-самец,

жалостливо и грустно смотрел на мрачного Петю Симонова, сидевшего на
соседнем диване и что-то писавшего на чистом листе бумаги.

- Что пишете, Пётр Сергеевич? Не поделитесь с нами плодами своего

творчества?

- с улыбкой спросил Сперанский.

- Саня, отстань, - тихо сказал Петя, прервав написание текста и уставившись

в окно.

- Петь, ну я же вижу, что тебе нелегко. Поделись, и тебе легче станет. Не

держи негатив в себе. Тут все свои, поможем, поддержим, дадим совет, -
уговаривал его Александр.

-Читайте, если хотите. Надоело всё,- раздражённо, но негромко сказал Пётр

Симонов и протянул лист бумаги, на котором было написано:

«Симонов понимал, что всё в подлунном мире сбалансировано, и чашу весов,

на которой почивает беспечное животное ежесекундное удовольствие,
уравновешивает чаша безделья, парализованной воли и презрения как от себя
к самому себе, так и презрения к себе от других людей».

- Петя, что с тобой? – испуганно спросил Костя, - Разве мы тебя презираем?

Мы же с тобой с пятого класса не разлей вода.

- Он безответно влюбился и очень переживает, - сказал Саша Сперанский.

- А, так вот оно в чём дело! – сказал Костя Савельев и при этих словах
деловито выпятил нижнюю губу.

- Саня, ну зачем об этом всем знать? – сердито спросил Пётр.

-Дружеский совет – вот лучшее лекарство от сердечной тоски! – весело

воскликнул Константин и посмотрел на Петю. Тот лишь смерил его
саркастичным взглядом, покачал головой и невесело усмехнулся.

- Кто же объект его страсти? – спросил буднично Константин.

- Некая Шахноза, студентка из Узбекистана.

- Эта черноокая и пышногрудая фурия с Востока разбила его хрупкое сердце?

– молвил игриво наш герой и тут же поймал на себе злой Петин взгляд. Он
решил замолчать и спрятать сарказм в карман.

- К сожалению, они недооценивают силу своих чар, – сказал, откинувшись на

спинку дивана, Александр, – не понимают, что улыбка красивой девушки –
это оружие массового поражения мужчин.

- Она заигрывала с тобой? Флиртовала? – озабоченно пробурчал бас.

- Мы разговаривали немного ни о чём, - ответил мечтательно Петя, - она мне

пару раз широко улыбнулась. Я сразу же потерял голову. Когда я в первый
раз её увидел, меня словно током ударило. Не может, повторял я себе не один
раз, не может земная девушка обладать такой красотой. Но она
действительно обладала неземной, феноменальной красотой. И вот, после её
улыбки мне словно крышу снесло. День и ночь я думал только о ней, и
ночью она мне снилась, и я просыпался в холодном поту, с трудом дыша.
Шептал губами её имя. Когда она мне улыбнулась, я повёлся, как лох. –
Сперанский, Савельев и бас искривили мышцы лица в неуклюжей попытке
скрыть улыбку, - Думал, что я ей тоже нравлюсь. Думал, что она во мне тоже
заинтересована. Но я не знал, как сказать ей об этом и пригласить на
свидание. Не мог выбрать удачный момент для этого. Потом она попросила
меня сделать её домашнее задание за неё. Дала мне свой электронный адрес.
И я внутренне ликовал, но и одновременно невидимое напряжение
наэлектризовало меня, - парни со всей силы сжали свои губы, чтобы не
засмеяться, - Я понял, что момент истины настал. Час икс, как говорится. Я
ей напишу признание в любви и отошлю его вместе со своим заданием.

- Ну и как, написал признание? – спросил Сперанский.

- Написал, - ответил Петя.

- Ну а она что? – поинтересовался Костя.

- На следующий день я пришёл на пару. Она, как всегда, сидела впереди со

своей подругой Тахминой. Улучив момент, я окликнул её по имени. Она
долго не откликалась. Наконец она повернулась ко мне.

- Ты получила моё письмо?

- Да, спасибо, - ответила она холодным, ледяным голосом и отвернулась. У

меня было чувство, словно бы меня переехал автобус или грузовик. В
окаменелом состоянии я возвращался назад. В общем, тяжело, конечно, это
всё для меня переживалось, - сказал Петя Симонов, нервно причмокнув и
прикусив губу.
- Ничего, Петруха, у тебя вся жизнь впереди. Всё ещё будет, не сомневайся.
А Шахнозу свою забудь. Нас не забывай, а её забудь, - подбодрил его
Константин.

- Постараюсь, - ответил Симонов, открывая окно. Град на улице прекратился

и комнату наполнил свежий, душистый запах ушедшего дождя.

- Саша, а ты когда-нибудь влюблялся безответно? Или это не про тебя? – не

без некоторого вызова спросил Савельев.

- Я не влюблялся безответно. Скорее, влюблялся заочно, - с нагловатым

безразличием ответил тот.

-Ну так расскажи. Нам интересно о тебе всё, - с дружелюбной иронией в

голосе сказал Костя.

- Ну почему бы и не рассказать? Расскажу. Мы же тут все свои.

И Сперанский вспомнил время, когда он был подростком и закончил восьмой

класс. На дискотеке в честь окончания учебного года он танцевал с двумя
девочками, одна из которых ему понравилась. Потом он не видел её целый
месяц, и редко о ней думал. И вот однажды, Саша с друзьями заигрался в
футбол до очень позднего времени суток. Когда матч дворовых команд
подошёл к концу, участники отправились домой, и Сперанский возвращался
обратно по узкой аллейке, соединявшей два двора в этом микрорайоне. И вот
среди ночи, среди этой чёрной, кромешной, безлюдной, вырвиглазной ночи
неожиданно появилась она, в белоснежной одежде, с широкой улыбкой, она,
зовущая его по имени, с голубыми бездонными глазами, уводившими от
тягот и будней спальных районов в сторону побережья, омываемого
океанской волной. И Сперанский после этого не увидит её всё лето, будет
думать о ней каждый день, а когда вернётся в сентябре в школу, снова
встретится с ней, но его чувствами будет владеть уже другая. А та, конечно,
сохранит немалую долю своего прежнего очарования, но всё же потолстеет,
подурнеет, начнёт курить.

- И, кстати – сказал Сперанский, - вчера я увидел её, когда менял паспорт.

Она приходила с маленькой дочкой.

- Ну и как она? – поинтересовался Савельев.

- Ты знаешь, Костя, она, но и не она. Тот её образ существует отдельно от неё

самой, – заключил Александр.

- Ну а как твоя Валерия, Савельев? Твоя ненаглядная Лерочка? Вы

воссоединились? – с неожиданно вдруг возникшим блеском в глазах спросил
Симонов.

- Это секрет.

- Почему? Мы тут все свои.

- Раскрывая сердечную тайну, нарушаешь её сокровенную суть, - молвил

Константин.

- Ну вот, как в чужую личную жизнь лезть, так все мастера. А как своя
личная жизнь, так драгоценный клад, который надо как можно глубже
закрыть от посторонних глаз, - заворчал Пётр, - Что ж вы за охотники-то
чужие тайны вынюхивать?
- Ладно, парни, оставим его наедине с собой. Потом захочет, присоединится,
- как обычно, с командными нотками в голосе сказал, приподнимаясь с
дивана, Сперанский, - Пойдёмте лучше рубанёмся в доту.

Парни перешли в соседнюю комнату, где к ним присоединился

вышеупомянутый фальцет. В доту в этот вечер играл бас против оппонента
из соседнего города. Остальные его громко поддерживали и неустанно
комментировали его действия. Под хор бессвязных матюгов Костя заснул
беспробудным сном. Ему приснилось, как он едет на своём автомобиле за
город. В безлюдном месте, где не было слышно искромётного свиста
проезжавших машин, он остановился и посмотрел в сторону горизонта.
Длинное широкое зелёное поле встретило его сонной тишиной. Он думал о
своей Валерии, с которой расстался три года назад. Вспомнил их ссоры и
взаимные обвинения в изменах, вспомнил, как они закончились
бесстрастным расставанием в ласковых объятиях ореховой рощи.
Неожиданно он увидел её на горизонте. Она держала в руках охапку
нарванных васильков и направлялась к нему, как в замедленной съёмке. Он
направился к ней, и они медленно приближались друг к другу. Это
происходило невыносимо долго, но, наконец, они подошли друг к другу
вплотную. Внезапно раздался утробный, инфернальный хохот, и он
становился всё громче. Лера отдалялась от него непонятной силой. Хохот
становился всё более громким, наполнял собой всё близлежащее
пространство и был совершенно для него непереносимым. Лера исчезла за
горизонтом. Костя попытался бежать ей вслед, но непонятно почему не
продвигался вперёд, совершая бег на месте.

Костя продрал глаза и сквозь белесую муть увидел надрывавшегося от

хохота Сашу Сперанского. Остальные парни сконфуженно улыбались. Тут
Александр увидел проснувшегося Костю и резко оборвал смех.

- Тебе чего, Костян, кошмар приснился? - мускулистая рука Сперанского

упала кирпичом на костлявое плечо Савельева, - Вставай, уже девять утра.

- Это что же, я всю ночь спал, а вы всю ночь играли? – спросил спросонья
Костя.
- Бинго! – воскликнул Сперанский, - Ладно, уже наигрались, парни. Пора в
путь-дорогу.

- А над чем вы смеялись? – любопытствовал Савельев.

- Да не над тобой, бро, не беспокойся. Всё, пора в путь-дорогу, парни. Пора в

бар. Где наш страдалец Симонов? Где наш юный Вертер? – щегольнул Саша
своей начитанностью, - Спит? Будите его и айда в гнездо разврата.

Вертер нового времени спал безмятежным сном на том же диване, на

котором и сидел вчера. Костя скользнул легкомысленным взглядом по
столу. На нём лежал листок со стихотворением, только что написанным
Петром Симоновым. Костя подошёл близко к столу и внимательно вгляделся
в этот опус.

ОКОВЫ ЛЮБВИ

Творец внезапно заключён

В оковы страсти безответной,

Но страж откроет мне ключом

Врата темницы беспросветной.

Как я печально одинок

Без твоей ласки, без надежды

Но верю я, настанет срок

Страсть станет мне взаимно-нежной.

- Творец ты наш! – усмехнулся Костя, посмотрев в сторону Симонова, - Ну
что ж, он надеется, значит, он существует! – философски изрёк он, перед тем,
как направиться в прихожую, надеть обувь и куртку и направиться вслед за
своими товарищами.

- Он вставать так и не надумал? – с отстранённым видом поинтересовался

Сперанский.

- Спит сном младенца, - с улыбкой ответил Костя, - сочинил стишок, оставил

его на обозрение и уснул.

- Сейчас встанет, – сказал Александр, подошёл к дивану, наклонился над

Петром и разбойничьим присвистом всколыхнул того ото сна. В следующую
секунду раздался короткий крик разбуженного Симонова. Костя лишь
беззвучно хихикнул, а фальцет и вовсе издал дурной визгливый смех.
Испуганное лицо Петра оглядывало всех полоумным взором.

- Вставай, солнце русской поэзии! – молвил Сперанский, - Оставим

прошлому муки любви и радости творчества. Поехали расслабляться.

Симонов без возмущения встал, оделся, и друзья вышли из дома. Начинался

серединный сентябрьский денёк. На полупустынных улицах утреннего
города ярко блестел новый асфальт, заботливо уложенный китайскими
строителями. По совету Сперанского компания решила направиться в бар, но
Костя предложил друзьям поиграть сначала в боулинг и лишь затем
расслабиться в питейном заведении. Те сразу же согласились, особенно
Сперанский, заметивший, что и ему в голову не пришла бы идея лучше
Костиной. Так день прошёл и утонул в хороводе новых впечатлений, сбитых
кегель, туалетного юмора, шутливых подначиваний и игривых подкатов к
девушкам. Ближе к вечеру друзья действительно решили оттянуться в баре, и
Костя протусовался с ними два часа, при этом мало пил спиртное, решив
проснуться завтра в хорошем настроении. Потом он попрощался с друзьями,
допил коктейль, расплатился и на прощание ещё раз осмотрел внутреннее
убранство этого заведения. Разностилье интерьера хранило в себе бурную
фантазию шаловливого дизайнера.

Выйдя на улицу, Костя осмотрел жизнь вечернего города. Недавно в этом

районе открылся новый торговый центр, и вокруг него тут же образовались
во множестве маленькие магазины, кофейни и рестораны. Приятно
дурманили разлитые в воздухе запахи шашлычной. Город светился
фейерверком неоновых огней от ярких вывесок развлекательных заведений.
Дневные лакуны заполнялись вечерними толпами людей, входивших в
торговый центр и прилегающие к нему коммерческие заведения, и
выходивших из них. «Хороший здесь трафик, проходимость хорошая, -
блаженно размышлял Костя, – Хорошо бы сварганить здесь свой какой-
нибудь бизнесок». Разомлевший от восторга, он радовался каждому
мгновению своей жизни и каждому элементу и каждой частице жизни
окружавших его людей. Он думал о том, что совсем скоро осень встретит его
роскошной панорамой из жёлтых и красных листьев, что предстоит суета и
маета невпроворотных домашних дел, экзаменов, подработок, вечеринок и
прочих первооснов его рутинного, статичного и до известной поры плохо
осмысленного бытия. Думал, как осенняя картина природы подарит ему
новые силы и вдохновение.

Идя навстречу долгожданному ночлегу, в сиреневом аромате сумерек, он

уловил знакомое по ритму движение, обернулся и увидел ту, которая была
мила его сердцу многие годы, являла собой тайный объект его сознательных
и подсознательных желаний, была смыслом и эстетическим венцом его
унылой жизни.

У него перехватило дыхание, на лбу выступил пот.

Это была Лера Бауэр.

Они посмотрели друг на друга, широко раскрыв глаза от ощущения

фантастичности происходящего.
Потом они направились друг к другу, заключили друг друга в объятия, и с
этой поры поклялись себе, что станут они единым целым и физически, и
духовно, и психически, и психологически, и так будет во веки веков и до
скончания их жизней.

На следующее утро Костя встал очень рано, сразу же подошёл к окну и

открыл его. Заливисто хохотала заря, высоко взошедшее в небе солнце
украшало земную поверхность размашистыми мазками в виде светлячков,
немногочисленные люди на улице вдыхали краски и запахи нового дня.
Костя оглянулся назад и с любовью смотрел на распластавшуюся по кровати
Леру. Её растрёпанные волосы вызывали у него ощущение джазовой
импровизации. Костя взял ручку, лист бумаги и быстро начал записывать
пришедшие ему на ум мысли, словно опасаясь упустить самые из них
ценные. Через минуту он закончил и тихо прочитал себе вслух:

«Любовь в широком и самом масштабном смысле есть любовь к вселенной,

любовь к миру как к творению Бога. Любовь к девушке, любовь к женщине
есть лишь часть этой большой Любви, но эта часть символизирует целое,
подобно тому, как в капле воды отражается океан. Любовь может быть
безответной, может быть взаимной и может быть заочной. Но, может быть,
именно безответная любовь есть высшее благо для человека, ибо она
поднимает его через мучения и страдания к высотам духовной жизни,
непостижимым для большинства в мирской суете, поднимает его вверх от
низин, где царствуют похоть, тщеславие, отчаяние и злоба. Именно на этой
высоте человек понимает всю подлинную сущность любви и её отличие от
обладания. И, может быть, Петя Симонов счастлив не меньше, а то и больше,
чем я сейчас, но он пока не понимает, или точнее, не осознаёт своего
счастья».

- Что пишешь? – напугала его Лера, накидывавшая белую рубашку на юное

тело.

- Да так, наработки, наметки. Сегодня в гости?

- К кому? – равнодушным и сонным голосом осведомилась та.

- К Димону.

- Какому Димону?

- Карабанову. Помнишь его?

- Да, вспомнила. Так он вернулся из Штатов? Он же там учился?

- Уже давно. Полгода как.

- Реально? Сколько же важного я упустила!

Голубое и безоблачное небо нависало над головой Мити Карабанова, когда

он совершал очередной заплыв в бассейне на своей даче. Ласковое солнце
отображалось кругом в центре этого бесконечного неба, грело макушку Мити
и предвещало хороший спокойный вечер с друзьями.

Тихие ощущения, или волны жизни (цикл

прозаических миниатюр) (2013)
Летний день

Еремеев вышел на улицу и стоя на остановке, постепенно ощущал и

осознавал приятную перемену в погоде. После предыдущих дней с их вязкой,
иссушающей, иногда обжигающей жарой, на смену низко стоявшему
безжалостному солнцу пришёл южный ветер, впитавший в себя сладкие
запахи елей и хвойных деревьев. Еремееву хотелось закричать всем вокруг:
«Люди, люди, истинно, истинно говорю вам, сей ветер с гор является
подарком неба», и представив, как люди смотрят на него, как на
сумасшедшего, округлившимися глазами, Еремеев тихо ухмыльнулся. Ему
хотелось преодолеть все условности и барьеры и плыть по небу вместе с этим
освежающим ветром. Он постоял немного на обочине дороги, местами
кочковатой и помеченной тёмными пятнами машинного масла – мазками
неизвестного абстракциониста. Затем, услышав шум разговора, Еремеев
отошёл вправо. Через дорогу на него смотрели невысокие смирные ели и
страстные, исступлённые дубы.

Вода цвета какао равномерным потоком лилась в арыке, и наклонившиеся в

воду растения сливались с ней в долгом жадном поцелуе. Еремеев слушал
фугу летнего дня, где ровный плеск воды был контрапунктом к
нараставшему и затихавшему шуму автомобилей. Вскоре беспокойно
зашелестели деревья. Короткими мелкими уколами накрапывал дождь.
Подъехал микроавтобус и Еремеев с чувством упоения отправился по делам
в центр города.

Грёзы Алика

В середине лета в предгорье царит освежающая погода. Идя по городу,

Альберт чувствовал, как жара вязкой паутиной обволакивает его и не даёт
дышать, но по мере того, как дорога поднималась круто вверх, он словно
вылетал птицей на волю из городской клетки, чтобы глубоко и широко
вдохнуть лёгкими чистый, сохранивший запах недавнего дождя воздух. И
удивительно менялась природа, или её восприятие Аликом. В городе деревья,
кусты, листья казались сухими, картонными и неживыми, а здесь, в горах,
каждая травинка, каждое деревце, каждое растение ощущал он как родное, и
оно делилось с ним в ответ с ним своими соками жизни, отчего и воздух
становился ещё чище, и дышалось свободнее.

Въехав в охраняемую зону, проехал несколько километров по дорогам цвета

зебры микроавтобус. Из него тут же высыпали девять человек – сотрудники
фирмы, в которой служил Алик, последним неторопливо выкатился и он,
продолжая мечтательно смотреть на голубое, отливающее фиолетовым
цветом небо.

Он представил себе эротический артхаус в воображении – вот камера с

верхотуры, то есть с самого верха центральной из здешних скалистых гор,
снимает зелёный пейзаж. Статичный план и тут любовники приходят,
снимают с себя одежды, предаются утехам, одеваются и уходят обратно, а и
ещё десять минут в кадре природа. В этот момент все его органы чувствовали
сладкое томление.

Случай из жизни Невзорова

Однообразная череда серых морозных дней сменилась приходом яркого

весеннего солнца, которое сегодня освещало руки, жилистые и морщинистые
руки Невзорова. Он, наконец, смог предаться медитации после месяца
безостановочной работы, пахоты на износ, как говорили в молодости его
друзья. Сегодня наступил лучший день для него в году, в этом трудном и
нервном, полубредовом году, где Невзоров не мог отличить сон от яви. Сны
были будничными и монотонными, а окружающая жизнь дарила ирреальные
сюрпризы. Как, например, прошлым вечером, когда он с дружками сидел в
кафе за кружкой холодного пива, и в дальнем углу заведения началась
перебранка крепко подвыпивших посетителей. Один из них, мужлан с
раскисшими глазками и обрюзгшим лицом, окаймлённым щетиной и
покрытым ровным "ёжиком", не зная, что ответить на оскорбление, вдруг
страшным движением рта оскалился, сделал прямоугольный рот, и с ужасной
гримасой попёр на оппонента, перевернув стол со всем содержимым ,
оказавшимся через секунду на одежде обидчика, молодца телом с кабанью
тушу и неподвижным, колючим, немигающим взглядом. Охранник выхватил
невесть откуда взявшийся пистолет и выстрелил в воздух. В ответ быстрее
начали мчаться машины, лай голодных ощетинившихся псов заставил
стороны временно прекратить противостояние и спасаться бегством. Такие
дела в захолустном городке. Невзоров прокрутил этот сюжет взад и вперёд, в
ускоренной, а потом в замедленной съёмке, и лёг спать, чтобы снова увидеть
сон, в котором он медленно уходит на работу, вечером уползает с неё,
готовит ужин, выполняет супружеский долг и погружается в объятия
Морфея.

Мгновения

Ночь медленно отступала. Предрассветные блики неуловимо скользили по

столикам. Бар был почти пуст, только трое посетителей ещё не ушли домой
— двое из них расположились в самом углу и перекидывались пьяными
словами друг с другом, а третий сидел у барной стойки и медленно пил из
бокала виски. Он приходил в бар каждую пятницу и заказывал себе этот
напиток. Под утро, когда он выпивал достаточно много, и на его лицо падал
предутренний свет, оно казалось мятно-жёлтым. В промежутках между
глотками он смотрел на пространство перед собой. Затем он увидел
официантку, убиравшую грязные бокалы со столиков и остановил свой
взгляд на ней. Она подошла к единственному занятому столику и участливо
спросила, чего те желают. Клиенты были так пьяны, что только с четвёртой
попытки она смогла понять, что они просят её принести счёт. Расплатившись
за напитки и оставив чаевые, они чмокнули официантку и отправились
домой, придерживая друг друга.

Фамилия третьего посетителя была Найдёнов. Он ещё не хотел уходить. Он

допил свой бокал виски и теперь пристально смотрел на официантку. Кроме
них в внутри был только бармен, но он исполнял здесь функцию то ли
манекена, то ли робота, исполнительного, точного в своих действиях и
незаметного. Претензий к нему со стороны клиентов не было. Интереса,
впрочем, тоже.

Официантка Зина работала в баре уже третий месяц. Было видно, что она из
не очень благополучной семьи. В её глазах, как у бездомной собаки,
постоянно читался испуг, а когда владелец бара пару раз кричал на неё, что
она подала клиенту не тот коктейль, она сжималась от страха и была похожа
на котёнка, на которого движется самосвал. Найдёнов хотел за неё
заступиться, но его бесконфликтная натура помешала ему выступить. Он
даже испытывал в душе непонятное озлобление и радость при виде этого.
Заслужила, раз пришла сюда, чай, знает, не в богадельню работать пришла.
Тем не менее, она не выходила из его головы. Он не решался заговорить с
ней, и они лишь иногда перекидывались взглядами, но любому, кто стал бы
свидетелем их рандеву, стало бы ясно, что внутри этого перегляда была
заложена мина, и взорвётся она счастьем или скандалом, не мог предсказать
никто.

Сегодня Найдёнов заказал только один бокал и пил его мелкими глотками.
Так он и снимал напряжение, глядя на неё, и сохранял ещё относительно
трезвый взгляд. Наконец Зина подошла к нему, Найдёнов попросил счёт.
Когда Зина исполнила его просьбу, он схватил её за руку. Она в испуге
обернулась.

— Я бы хотел с вами встретиться.

Зина молчала, но по ней было видно, что ей было приятно его общество.

— Я живу здесь недалеко, снимаю квартиру. Можем встретиться в

воскресенье. Тогда будет свободный день.

Её смена заканчивалась. Найдёнов проводил Зиночку скромной улыбкой.

Гоп-стоп (2021 год)

Семён Елистратов возвращался домой из школы. Настроение Семёна было

настолько приподнятым и радостным, что он ощущал себя альпинистом,
взобравшимся на вершину своего духа. Такого настроения он не испытывал
даже во сне или в грёзах, когда целовался в них с девушкой, в которую был
заочно влюблён и не знал, как подойти.

Учебный год уже стал историей, музыка лета сама собой толкала
Елистратова лететь на крыльях свободы. К тому же предстоял чемпионат
Европы по безмерно любимому Сёмой футболу. Первые дни июня были
отмечены принудительной уборкой классов и пришкольной территории. На
неё, нелюбимую, его с одноклассниками подрядила классная
руководительница, по-хорошему старорежимная и консервативная
Олимпиада Васильевна. Но и эта ложечка дёгтя казалась Елистратову
незначительной, благо недосып после футбольных матчей отнюдь не являлся
для него невиданной проблемой. Вообще же мистер Елистратов всегда шёл
по жизни смеясь, впитывая кайф от каждого мгновения своего пребывания на
планете Земля. Конечно, он понимал, что намного позднее он может
пожалеть о бесцельно и безвольно потраченной жизни. Но сейчас он включал
кнопку наслаждения в своём организме на максимум. При этом воображал,
что время застыло на месте и никуда не идёт.

С такими мыслями наш герой свернул в переулок, пройдя который, до его

дома было рукой подать. В переулке эклектика бытия была особенно
заметной. Стройные ряды старых советских хрущёвок прорезала новенькая,
сверкающая оранжевым пенополистиролом и построенная для нуворишей
элитка. Так в народе прозвали новые дома. Так и виделся Семёну плакат в
советском духе и авангардной графике двадцатых годов «Элитки – двигатель
дикого периферийного капитализма» на фасаде одной из хрущёвок. Магнаты
строительного бизнеса в погоне за золотым тельцом огнём и мечом вырубали
детские площадки, спортплощадки, парки, деревья, погружая город в объятья
жёлтого дьявола. Возникающие тут и там элитки победоносно сверкали,
словно галогеновые огни, словно бы соединяя в себе инфантильную
беспечность Елистратова и наглость уличных хулиганов.

На небольшом отдалении от Семёна показались две фигуры, не

предвещавшие ничего плохого. Это были двое незнакомых ему парней, лет
на пять его старше. Немного напрягшись, Елистратов приближался им
навстречу, прошёл мимо них и уже вроде бы оторвался на приличное
расстояние. В полуденной тишине раздался голос:

- Э, братишка, ты с какого района? – обернувшись, Семён увидел, как один

из парней смотрит на него с заинтересованностью во взгляде. И не просто
смотрит, а вплотную приближается. Вскоре вплотную приблизился и его
кореш.

- Йййааа…. – заикаясь, выдавил из себя Елистратов, для которого аура

летнего города тут же помрачнела и напомнила ему царство мёртвых, - я, я с
Октябрьского.

- Не понял, - удивился парень, а другой парень добавил, - да не, не в этом

смысле, ты с какого района?

- С Октябрьского, - машинально выдавил из себя помертвевший от страха

Семён.

- Да хорош. Ты с какого района? - настойчиво интересовались парни у

далёкого от уличной жизни гика Елистратова.

- Я, я не знаю, о чём вы. Я с Октябрьского, - парни рассмеялись. Их утробный

хохот показался ему потусторонним и даже инфернальным.

- Чё дрожишь? – спросили уже более агрессивно парни, - Уже вроде

большой, вон, штаны уже носишь, - и эти простые слова словно обожгли
Сёму напалмом.
- Я, я, да я на районах не тусуюсь,- старался обрести уверенность Елистратов.

- Он не тусуется, - надрывались от смеха они, - А чё делаешь, на баб

дрочишь? – дышал могильным холодом фразы незнакомец на Семёна, - А?

- Извините, я тороплюсь, - старался отвязаться напуганный Сёма, проклиная

свою неприспособленность.

- Слышь, пошли с нами, - положил крепкую руку на плечо Семёна один из

парней, и Елистратов ощутил колючее дыхание смерти.

В эти секунды он пытался провести лихорадочную аналитику. Может, это

просто попытка взять лоха на понт. А вдруг нет? Вдруг вытащат, а то и
всадят перо, или загрузят на бабки. Грабить у него нечего сейчас, разве
только обувь и одежду снимут. Вчера только в школе классная собирала всех
и говорила про рэкет.

- Атас, менты, - вдруг непонятно почему, словно чудом вырвалось у Семёна.

Парни удивлённо переглянулись между собой, потом глянули окрест себя.
Действительно, мимо них проезжала милицейская машина с мигалками, и все
трое замерли, включая окаменевшего Елистратова, думавшего, что машина
сама остановится около них, и копы спасут его от экстерминатуса. Но
машина пролетела, словно скоростной поезд Сапсан, оставив на память лишь
клубы пыли, поднявшиеся с асфальта.

- Пошли, побазарим, братишка, - положил свою руку на плечо уже другой

парень. Тут Елистратов понял, что рискует оказаться за чертой, и,
вырвавшись, побежал в сторону своего дома.

- Э, вот ты ушлый! Чё ты убегаешь сразу? – возмутились парни, подняли с

асфальта небольшой камешек, и пальнули им в сторону Елистратова. И даже
попали, но не причинили чудаку вреда. Вскоре Елистратов, покрасневший от
страха, осознания своей трусости и сумбура в разгорячённой голове, попал в
ласковые объятия своего подъезда, а потом и в лоно своей квартиры. Его
благополучно пронесло, и счастливая жизнь пошла дальнейшим ходом.

Запыхавшись и всё ещё дрожа от испуга, Семён Елистратов прибежал домой.

Свою квартиру Сёма считал в этот момент, да в целом и всегда, но в данный
момент особенно, своим надёжным пристанищем, своим хорошо
укреплённым бункером, за которым бушевали хаос бытия и тьма внешняя. А
здесь, в его берлоге, были зажжённые светы.

Семён зашёл на кухню, где кашеварила мать. Она посмотрела на него с

полуулыбкой, сказав:

- Через полчаса кушать будем.

Сёма прошёл в свою комнату. Скинув с себя одежду, лёг на диван и

погрузился в сладкие грёзы о предстоящем футболе.

В прихожей раздался стук. Это пришёл отец парня.

- Ну, - пройдя в комнату Сёмы, сказал отец, - как день прошёл?

- Да уборка была, как обычно.

- Значит так, с первого числа следующего месяца пойдёшь в тренажёрный

зал, и будешь заниматься под руководством тренера. Сегодня пойдем,
ознакомимся с обстановкой.

Семён побледнел от такого неожиданного поворота событий, снова ощутив

дискомфорт, который испытывал всякий раз, когда его вырывали из зоны
комфорта.

- Там Алишер Урозбоев, наш менеджер, занимался, он тоже с нами пойдет, -

добавил отец.

- Дядя Алишер со мной будет заниматься, что ли? – с глупым видом спросил
Сёма.

-Нашёл дядю. Этот дядя всего на пять лет тебя старше, - с лёгким
раздражением сказал отец, - Просто работает много, поэтому хорошо
зарабатывает.

Сёма не успел оглянуться пролетевшему времени, в течение которого он,

отец и Алишер дошли до тренажёрного зала, переговариваясь о разных
вещах. Тренажёрный зал располагался в подвале жилого дома. Невозмутимо
тягали железо шкафообразные мужики с суровым выражением лица. Отец
Сёмы шутливо спросил у администратора, пригламуренной женщины лет за
тридцать:

- Ну как, сможете сделать из него человека? – кивая головой на сына.

- Ну, - замялась женщина, не привыкшая отвечать на вопросы не по её

профилю, - от него зависит.

Алишер поздоровался с кем-то из знакомых и исчез в широком пространстве

зала. Назад домой отец и сын Елистратовы возвращались без него. По
прибытии, старший Елистратов, после того, как оба сняли обувь и верхнюю
одежду, жестом поманил сына в зал.

- Вот смотри, для начала десять раз отжимаешься, - показал это элементарное
упражнение отец. Затем он, опираясь одной рукой на край стола, он вытянул
одну ногу прямо, присел на другую, и затем начал в таком положении
подниматься, - это сынок, называется, пистолетики. И вот так каждый день.

- Каждый день? - грустно спросил Сёма.

- Стыдно в твоём возрасте быть таким дохлым, - сказал отец виновато

улыбающемуся сыну, -И посмотри, каким ты будешь через месяц.
Семён возликовал в душе, ибо начиналась в этот момент для него новая
жизнь, как он чувствовал по всему. «Но почему не было сделано этого
раньше?» - задавал он себе вопрос. Но стоило начинать путь к серьёзным
достижениям. Сёма открывал новую страницу жизни.

Урок информатики (2021 год)

Шёл четвёртый год двадцать первого века. В одном из школьных кабинетов

старшеклассники томились в ожидании начала урока информатики. Между
оконными ставнями бился в истерике шмель. За окном, словно царица,
повелевала поздняя осень. Она сервировала жёлтые и красные блюда к столу
угрюмого и пасмурного городка. Будто перекликаясь друг с другом, кричали
в бордово-сером небе птицы. Парень-подросток в джинсовой куртке месил
тесто в пекарне и через несколько минут душистый запах
свежеприготовленных лепёшек наполнял собой воздух, дополняя мозаику
осеннего вечера.
Никифор Селиванов сидел на своём старом, слегка шатавшемся стуле ещё
дореволюционной постройки и по обыкновению считал ворон. Бледный,
болезненно-жёлтый, словно у больного, цвет стула идеальным фоном
окаймлял вялого и угрюмого тюфяка Селиванова. Довольные жизнью
одноклассницы Никифора Ангелина и Линда обсуждали, как лучше провести
свободное от учёбы время. Парни, а их, кроме Селиванова, было в комнате
ещё двое человек, самоуверенно и полулёжа сидели перед компьютерами и
деловито управлялись с музыкальными приложениями.

- Линда, ты не знаешь, где можно покурить хороший кальян,- спросила

Ангелина, одновременно смотря на экран своего смартфона.

- Гель, а пойдём в новый бар на улице Мясникова, у меня брат там был, там
говорит офигенно всё, и кальян классный подают.

- Может мальчиков возьмём? – спросила та, - Сёма, Дима, вы пойдёте с нами,

своих девушек возьмёте? Может, и тебе пару подыщем, Никифорушка, -
снисходительно улыбаясь, почти скороговоркой, но чётко, сказала она.

Никифор, однако, не обратил внимания на её слова, продолжая пребывать в

своём параллельном мире. В реальность он вернулся, лишь когда услышал
торопливые действия и шаги остальных. В класс вошла преподавательница
информатики.
- Здравствуйте, Олимпиада Львовна, - нестройным ленивым хором
протянули все пятеро.

- Здравствуйте! Садитесь! – кивнула головой учительница.

С нестройным, вальяжным шумом компания села на стулья. Словно стараясь

отвлечься от трудной жизни, Олимпиада Львовна отрешённо пару секунд
посмотрела на улицу за окном. Девочки шёпотом спрашивали друг у друга
тетради. Учительница отвлеклась, посмотрела на расслабленных, но не
слишком наглых старшеклассников, вздохнула и усталым голосом
произнесла:

- Ну что ж, откройте тетради, тема сегодняшнего урока посвящена языкам

программирования.

С таким же, не очень синхронным шумом, старшеклассники открыли тетради

и принялись за дело. Под неторопливую диктовку Олимпиады Львовны
забурчали шариковые ручки. Никифор отвлёкся взглядом от тетради,
продолжая писать. Он смотрел в окно, пропуская через себя элегическую
атмосферу поздней осени. Олимпиада Львовна недовольно и с раздражением
кинула на него взгляд.

- Я вижу, ты меня не слушаешь, Никифор.

- Нет, я пишу, пишу, - нервно и испуганно заметил школьник, резко

выдернутый из своих мечтаний в душную атмосферу классной комнаты.

- Я и вижу, что ты меня не слушаешь, - спокойно и с презрением отчеканила

Олимпиада Львовна.

Настроение у Никифора слегка испортилось. Ему показалось, что остальные

с удовлетворением восприняли этот короткий диалог, предвкушая забавное
шоу. И самое ужасное, по мнению Никифора, было для него то, что он
словно предчувствовал неизбежность этого. Сейчас он ощущал себя, как
избиваемый противником гладиатор в Колизее, унижаемый на потеху
другим. На лицах однокашников было написано равнодушие, но Никифору
чудилась в них циничная ухмылка. Всё это время он машинально продолжал
писать под диктовку Олимпиады Львовны и даже с большим усердием, тем
самым давая ей понять, что она напрасно придерживается такого плохого о
нём мнения. Впрочем, очевидно, что усилия его были тщетны. Олимпиада
Львовна устало и равнодушно продолжала вести урок, не обращая на него
внимания.

- Ну что ж, ребята, садимся теперь за компьютеры, переходим от теории к

практике, - сказала учительница чуть более оживлённо, но на самом деле
довольно стандартно, как говорила всегда.

Никифор сел за один из компьютеров и замер в ожидании нового раунда

моральных экзекуций. И стресс был гарантом того, что долго ждать не
придётся.

- Нажимаем кнопку «Пуск», переходим в эксель, - монотонным, тягучим

запевом протянула Олимпиада Львовна, и Никифору представился образ
тихой реки.

Следующие команды он пропустил мимо ушей, и нажал не туда.

- Я куда сказала войти, Никифор, - с нарастающим недовольством в голосе

сказала Олимпиада Львовна.

Чудик пробормотал первое, что пришло в голову, и, как следовало ожидать,

это обстоятельство только раззадорило Олимпиаду Львовну, словно быка,
перед которым машут тряпкой.

- Ты мечтай где-нибудь в другом месте, милый мой, - воскликнула она, и это

было только начало фейерверка, - Ты не у бабушки на пирожках, а на уроке.
И соизволь, пожалуйста, слушать меня внимательно, когда я говорю, - и звук
металла в её голосе, грохот железа в тембре его ясно дали понять раздолбаю,
что он в своих мечтаниях заплыл слишком далеко.

- Я думал, что вы сказали зайти сюда, - промямлил в своё оправдание

Никифор и тут же пожалел об этом. В такой момент лучше вообще было
ничего не говорить, чтобы не усугублять.

- Никифор, - закричала благим матом Олимпиада Львовна, - Мы в экселе уже

третий урок подряд работаем. Ты видишь, какая у ребят программа на
мониторе. Так чего ты там выдумываешь, чёрт побери?
- Нужно было вот здесь, колонку третью слева, - пытался хранить
уверенность в себе Никифор, с силой стараясь не пустить слезу и не
опозориться перед одноклассниками.

Олимпиада Львовна посмотрела на него, как на безнадёжно больного

имбецила, и махнула рукой.

- Дима, покажи товарищу, как правильно, - обратилась к соседу Никифора

преподавательница.

- Ты чего тупишь, Ник? – сказал тот, отработанным и уверенным движением

пальцев исправив косяки нашего героя.

К счастью, через пару минут прозвенел звонок, возвещавший об окончании

урока. Никифор, опустив голову, вышел из кабинета, стараясь не поднимать
глаз и ни на кого не смотреть. Мыслями он уже лежал на просторном диване
в детской своей квартиры. Уютное домашнее пространство было ему
бронежилетом от шальных пуль реальности. Идиотская мысль пожизненно
прослыть анахоретом и не выходить на улицу посетила его, ибо казалось
Никифору, что в пассивном размышлении и созерцании можно достигнуть
апогея неземного блаженства. В это время его едва не сбили ученики
младших классов, устроившие гонки по коридору. Он вышел на улицу,
осмотрел красоту осени, едва не задохнувшись от восхищения великолепием
природы.

«Какая роскошь, какая услада для человеческих глаз», - восторгался

природой Никифор, преодолевая расстояние до остановки. Маршрутка
подъехала быстро, через пять минут езды он высадился около магазина,
чтобы по заданию мамы купить продуктов к ужину.

Войдя в магазин, Никифор огляделся вокруг и неожиданно увидел

Олимпиаду Львовну, стоявшую в очереди к кассе. Стараясь не привлекать её
внимания к себе, он отошёл в самую дальнюю часть торгового заведения,
делая вид, что выбирает йогурты и творог. Вскоре поняв, что он производит
странное впечатление и может привлечь внимание охранника магазина,
Никифор взял йогурт, потом нужные для ужина продукты, положил их в
корзину и занял место в очереди.
- О, Никифор, и ты тоже тут. Ты прямо сегодня герой моего дня, - заметила
его Олимпиада Львовна. Никифор в ответ лишь выдавил из себя
сконфуженную и глупую улыбку. Учительница отвернулась от него,
продолжая ожидать в очереди. Он отвлёкся, рассматривая выставленные на
полках шоколадные батончики. Вдруг он услышал звуки перепалки. По
голосам он понял, что перепалка проходит с участием Олимпиады Львовны.
Обратив взор в её сторону, он увидел, что преподавательница о чём-то
горячо спорит с неизвестным мужчиной. Как сразу заметил Никифор, лицо
мужчины не было обезображено интеллектом и идеально гармонировало с
его атлетическим телосложением.

- Женщина, тут очередь, к вашему сведению, - вызывающим тоном бросил

мужлан Олимпиаде Львовне.

- Молодой человек, во-первых, я раньше вас пришла, во-вторых, почему вы

со мной разговариваете таким тоном, - возмутилась на грани истерики
учительница.

- Каким тоном хочу, таким и разговариваю, - нахамил тот,- занимайте

очередь, как все.

-Хам, - задохнулась от возмущения Олимпиада Львовна, - распоясались тут.

Никифор вдруг почувствовал в себе смелость и преодолел внутренний барьер

между трусостью и смелостью, или же между благоразумием и
безрассудством, кому как понравится.

- Как вы разговариваете, - воскликнул Никифор к удивлению себя самого и

Олимпиады Львовны,- Вы ей в сыновья годитесь.

- Не понял, - удивлённо вскинул брови качок, - чё, смелый, штоле? –

надвинулся мордоворот на Никифора. Остальные испуганно затаили
дыхание, как в кинотеатре на сеансе фильма ужасов.

- Люди, успокойтесь, менты через дорогу, - прозвучал чей-то голос из зала.

Поледеневший внутри Никифор обернулся механическим движением робота,
но не разглядел сказавшего эту фразу посетителя.

- Ну, смотри у меня, - зло посмотрел мужлан на Никифора, потом

неожиданно извинился перед Олимпиадой Львовной, сделал покупки и
вышел из помещения.

Вскоре вышел из него и Никифор, а диалектика его души сместилась в

направлении музыки из минорных аккордов. Как и всегда бывало в таких
случаях, была задета самая звонкая клавиша его внутреннего духовного
бытия, и это было для него самым чувствительным и неприятным
ощущением, от которого Никифор каждый раз мечтал избавиться навсегда.
Но это было невозможным, таким же нереальным актом, как и отрыв от
земли и избавление от силы притяжения с целью парения в невесомости.

Никифор сам не заметил, как пришёл домой. Дома ждали его мама, младшая
сестра и собака породы шарпей, которая снова встала перед ним на задние
лапы и стала лизать ему руки. В глубоко посаженных, не видных стороннему
наблюдателю глазах собаки чудилась вселенская печаль, какая была сейчас и
в глазах у Никифора. Глядя на хозяина своими мудрыми глазами, собака
словно бы говорила ему, что не стоит сильно переживать и нервничать, ибо
всё есть суета сует и томление духа.

Никифор вымыл руки и прошёл на кухню ужинать. Как часто бывало, ему
приготовили суп с курицей, в который добавили красную приправу, и
обычная трапеза приятно растворялась во рту, заставляя Никифора забыть
хотя бы на время о неприятностях реальной жизни. На кухню вошла мама
школьника, и Никифор понял, что мозги его после короткой передышки
снова подвергнутся бомбардировке.

- Никифор, надо летом работу искать. Подработку. Видишь, все

одноклассники уже работают, вернее, подрабатывают, зарабатывают
трудовые копейки. Дима вон официантом в кафе устроился.

- Хорошо, хорошо, - желая отвязаться от неприятного разговора, сказал

Никифор.

На кухню прибежала сестра, в отличие от него, бывшая в приподнятом

настроении. Окно в кухне было малость приоткрыто, и ветерок плавно
развевал её светло-красное платьице в горошек.

- Лида, ты купила газету в киоске? - спросила мать.

- Да, - звонко просигналила голосовыми связками девочка. Мать улыбнулась
жизнерадостному ребёнку, и не стала его укорять.

- Вот, Никифор, Лида купила газету с объявлениями о работе, поищи, может,

что найдётся, - с этими словами мать вручила ему газету «Работа для всех».

Никифор нехотя бросил взгляд на вылитый из свинца артефакт печати. Как

всегда в подобных случаях, он проигрывал изнутри ситуацию со своим
громким возмущением, которое вслух высказать боялся. Первое, что он
увидел, бросив взгляд на газету, было объявление «Требуются услуги по
ремонту процессоров». Как ни покажется странным читателю, наш герой в
процессорах разбирался. Конечно, на фоне его предыдущих мгновений
позора, это выглядит ненаучной фантастикой, но каких только парадоксов не
подкидывает нам жизнь. И вскоре в этом убедится не только он.

- Нашёл, - громко сказал Никифор, закрыв газету.

- Так быстро? Или тебе лишь бы от меня отвязаться? - послышался из другой

комнаты голос матери.

- Хорошая работа. Ремонт процессоров. Оплата хорошая. Я же умею, ты

знаешь. Марлену же чинил месяц назад.

- Ну давай, давай, попробуй, может денежку хорошую в дом принесёшь? -

сказала мама. Линда улыбнулась брату, кажется, снисходительно. Никифор
сдержал себя, хотя и хотел накричать на сестру и даже нагрубить ей. Но
вместо этого лишь улыбнулся в ответ, любуясь тем, какая она получилась
милая и хорошенькая, непосредственная и весёлая. Затем он убрал со стола
посуду, вымыл её под очень тёплой, даже почти горячей водой, и,
преисполненный свежего оптимизма, в ожидании приятных сновидений и
удачного завтра, он отправился в спальню.

На следующий день Никифор против обыкновения проснулся рано, и сразу

решил приступить к делу. Выполнив все обычные утренние дела, он вышел
на улицу и пешком направился по адресу, указанному в газете и выбранному
им вчера. Город встретил его разорванной и дисгармоничной вереницей
голосов, пряные и ароматные воздушные волны приободряли его и давали
силы и уверенность в себе. Никифор сознательно не торопился оказывать
услуги, стараясь не перегореть и желая увеличить внутри себя появившуюся
веру в свои силы.

Однако время снова пробежало дистанцию быстрее, чем ему бы следовало, и

Никифор сам не заметил, как оказался возле подъезда указанного дома.

Испытывая внезапную, словно из подсознания накатившую дрожь, Никифор

долго не решался зайти в него. Чтобы успокоить себя, парень пробормотал
бессмысленную абракадабру, и сей мистический ритуал ввёл его в транс, что
ему и было необходимо, ибо это успокаивало его нервы.

Постояв так несколько минут, и чудом не привлекая ничьего внимания,

Никифор на ватных негнущихся ногах вошёл в подъезд. У него появилось
иллюзорное ощущение, что сила земного притяжения перестала действовать,
и Никифор по воздуху проплыл несколько этажей вверх, и завершил свой
извилистый вертикальный вояж у дверей неприметной квартиры, на входной
двери которой уже давно потрескалась краска, а номер был залеплен
паутиной.
Никифор глубоко вдохнул и выдохнул, словно легкоатлет перед стартом
забега. Взметнув руку высоко вверх, Селиванов в задумчивости постоял так
несколько секунд и вдруг нервным, импульсивным движением руки нажал на
звонок.

За дверью послушался негромкий мат и шум мужских шагов. Примерно

минуту в прихожей, судя по всему, шла экстренная уборка с целью избавить
гостя от видения ненужного хлама. Когда дверь открылась, взору Никифора
предстал парень лет двадцати в спортивной футболке, с тремя или четырьмя
прыщами на лице и спутанной копной неопрятных волос. Он жестом
пригласил Селиванова зайти и через пару секунд того обдал запах извести и
краски, напоминавший о бывшем здесь ремонте.

- Тут, короче, фигня такая, - сказал Никифору парень, когда они вошли в его
комнату, - запускаю процессор, а комп через пять минут выключается.
Выясните, в чём тут причина.

- Сейчас попробую разобраться, - негромким, словно извиняющимся голосом

ответил Никифор, и погрузился в работу. К счастью, задача оказалась
несложной для него. Такая же проблема была и у Марлена, его старого
знакомого, который попросил его починить процессор месяц назад. Тогда
Никифор долго мучился с решением, и когда казалось, что ситуация
безнадёжна, в последний момент ему в голову пришёл правильный ответ.

- Ну, что, Петь, - прозвучал знакомый женский голос, и Никифор

настороженно навострил уши, - как дела? Получается?

Селиванов исправил неполадки в процессоре, наладил нормальную работу

компьютера и торопливо вылез, едва не ударившись головой об стол.
Предчувствие не обмануло его. Перед ним стояла Олимпиада Львовна, в
шоке смотревшая на него, словно на летучего голландца.

- Боже, - пробормотал Никифор.

- Разделяю твои чувства, Селиванов, - проговорила учительница, и после

недлинной паузы добавила, - так ты, оказывается, в компьютерах дока. Вот
уж никогда бы не подумала.

- Да вот как-то уж так сложилось, - виновато промямлил Селиванов по

застаревшей привычке.

- Ну, молодец, - сказала Олимпиада Львовна, - спасибо тебе, что не испугался

и заступился за меня сегодня. Можешь ведь быть настоящим героем, когда
возьмёшь себя в руки и перестанешь витать в облаках.

- Спасибо, - покраснел от смущения Никифор. Ему казалось, что всё это либо
сон, либо происходит не с ним.

- О, класс! Заработало всё, как раньше. Спасибо, - и через некоторое время в

руках Никифора Селиванова приятно хрустели денежные купюры. В своём
воображении Селиванов вознёсся из грязи и трущоб, почувствовав себя
крутым мэном на древнегреческом Олимпе.

- Спасибо, Никифор, я приятно тобой сегодня удивлена, - сказала Олимпиада

Львовна.

- Не за что, - пытаясь сохранить прежнюю скромность и не показать гонор,

ответил Никифор, - спасибо и вам, что вы со мной так жёстко, в общем,
прикрикнули на меня. Со мной только так и надо.

- Да ладно тебе, Никифор, - улыбнулась ему учительница, - сам понимаешь,

издержки профессии. В нашем деле без этого никуда.

Никифор попрощался с Олимпиадой Львовной и её сыном, вышел на улицу,

словно преображённый маленьким, но приятным поворотом жизни и
гармоничной архитектоникой музыки поздней осени, сверкавшей всей своей
внутренней прелестью, всей своей эстетически могучей палитрой в этот
ноябрьский денёк. Дойдя до перекрёстка и готовясь повернуть на улицу,
ведущую к его дому, Никифор был внезапно оглушён мощным ударом в
лицо. Упавший Никифор, из рук которого вырвали телефон, лишь провожал
глазами крупно сложенную фигуру преступника, который показался ему еле
видимыми чертами лица схожим с тем качком, с которым они повздорили в
магазине.

Предстоял выпускной. Никифор только что выписался из больницы, где

лежал с сотрясением мозга. Милиция поймала нападавшего на него гопника,
но он оказался не тем качком, который нахамил Олимпиаде Львовне.
Выяснилось, тем не менее, что качок из магазина и нападавший на Никифора
бандит были знакомы друг с другом, а качок был главарём банды,
занимавшейся вымогательствами, грабежами и разбоями. Однако
нападавший на Никифора действовал по своей инициативе, а не по заказу
качка и без его ведома, за что, как выяснилось позже, получил от того
подзатыльников в камере СИЗО, куда их посадили вместе. Вот это жизнь,
подумал Никифор, восхитившись профессиональным уровнем сотрудников
милиции. « Вот это да, а говорят, козлы, мусора, менты, а работают люди», -
думал Селиванов. Телефон гопник сдал в ломбард, откуда Никифору
пришлось его выкупать. Впрочем, все мысли его были о выпускном, и
неприятности его слишком не донимали.

На следующий день просторный актовый зал школы заполнили

возбуждённые и радостью предвкушения, и печалью расставания ученики и
привыкшие к ежегодной рутинной процедуре учителя. К Никифору подошла
Олимпиада Львовна, и он оценил, как впервые она в стенах школы встретила
его благожелательной улыбкой.

- Ну, привет, Никифор, как ты себя чувствуешь? - спросила она.

- Спасибо, хорошо, Олимпиада Львовна, - так же улыбнулся и он.

- Куда думаешь поступать после школы? Уже решил?

- Да, Олимпиада Львовна. Буду поступать на программиста.

- Да ты что? Рада за тебя, - положительно удивилась учительница.

- Спасибо вам, Олимпиада Львовна! – взволнованно и с пафосным

выражением лица сказал Селиванов.

- За что? – изумилась та.

- Спасибо вам за преподанный урок.

Ещё с минуту в остолбенении и удивлённо Никифор и Олимпиада Львовна

смотрели друг на друга. Затем учительница улыбнулась снова, обняла
ученика и пожелала ему удачи на дальнейшем жизненном пути.