Шёл темный век, кровавый век, век демонов и колдовства.

Это был
век битв, смертей и конца времён. Это было время не только огня,
пламени и ярости, но и могучих героев, смелых сверше-ний и великой
отваги.

В сердце Старого Света раскинулась Империя, самое большое и

могущественное из человеческих царств. Известная своими
инженерами, магами, торговцами и солдатами, это земля высоких
гор, стремительных рек, тёмных лесов и больших городов. Со своего
престола в Альторфе правит император Карл-Франц, священный
потомок основателя Империи, Сигмара, и обладатель его
магического боевого молота.

Но эти времена сложно назвать цивилизованными. Во всех углах

Старого Света, от рыцарских замков Бретонии до скованного
льдами Кислева на далёком севере, не смолкает эхо войны. В высоких
Краесветных Горах собираются племена орков, готовясь к новым
нападениям. Разбойники и дезертиры разоряют дикие южные
владения Пограничных Княжеств. Ходят слухи о существах,
похожих на крыс – скавенах, появляющихся из канализаций и топей
по всей Империи. Из Северных Пустошей исходит постоянная угроза
Хаоса, демонов и зверолюдов, извращенных злыми силами Тёмных
Богов. Час битвы всё ближе, и Империя, как никогда, нуждается в
героях.
 Оглавление
Начало
Глава 1. Сестры милосердия
Глава 2. Драматург
Глава 3. Постоялый двор "Сгиблая луна"
Глава 4. Похищение джентельмена
Глава 5. Царь горы
Глава 6. Явление на свет Недомерка
Глава 7. Две головы хуже чем одна
Глава 8. Боле не Недомерок
Глава 9. Не гоблинская это работа
Глава 10. Драка-драка
Глава 11. Вороватый шнырь выходит, горный народ заходит
Глава 12. Из огня да в полымя
Глава 13. Антракт
Глава 14. Злоключения рунного жреца
Глава 15. Поистине храбрый маленький гоблин
Глава 16. Великий Ворчун-Грифф Макики Хитрый
Глава 17. Звонкая монета
Глава 18. Гур, Гульбаш, Грифф и путь домой
Глава 19. Появление Гобблы, центр сцены
Глава 20. Я есть Скарсник!
Глава 21. Ибрит возвращается, но с небольшой оговоркой
Глава 22. Горести горного народа
Глава 23. Вторая ночь в доме умалишенных
Глава 24. О дварфах, магии и стрекалах
Глава 25. Нашествие крыс
Глава 26. Битва тысячи колонн
Глава 27. Крысиное затопление
Глава 28. Вот и сказочке конец
Об авторе
СКАРСНИК. Гай Хейли.
Перевод: Лев Аваев
Иллюстрации: Мария Пономарева, Александр Меребашвили

Правдивая и полная история

Скарсника,

Гнусного вождя гоблинов и короля под горой

Карака Восьми Вершин,

Пересказанная своими словами душевнобольным драматургом

Иеремией фон Бикенштадтом

Известному академику Каспару Воллендорпу фон Аверхейм-цу-

Хайзенштадту,

профессору веридологии,

И адаптированная согласно записям вышеупомянутого рассказа

Гвидо Кляйнфельдом

В 2521 году империи

Напечатано издательством Альдорфского Университета

Да хранят Боги императора Карла Франца!

Глава 1
СЕСТРЫ МИЛОСЕРДИЯ
Каспар Воллендорп дрожал в своей карете. Холод впился в его тело
железной хваткой. Он обдирал его ноздри своими когтями. Дыхание
облачками вырывалось из его рта и улетучивалось через окно кареты,
чтоб слиться с туманом, укрывшим Аверхейм. Сферы света снаружи,
по каждую сторону от дверей казармы, были фонарями,
напоминавшими желтые блуждающие огоньки глубоко в городе.
Густые тени людей во внутреннем дворике хлопали ладонями по
плечам и потирали руки около языка пламени в жаровне. Еще не
рассвело. Это было непривычное время суток для Воллендорпа.

Волендорп был человеком в теле, но при такой погоде это лишь

означало, что большие участки его тела зябли. Его толстые щеки
свисали складками, придавая ему грустный вид. Уголки его пухлых
губ были опущены. Нависшие веки дополняли вид печального
неодобрения. Те, кто был хорошо знаком с Воллендорпом, знали его
как доброго малого – его лицо совершенно не сочеталось с его
внутренним миром, но иногда его лицо действительно отражало его
чувства.

Он моргнул. Его глаза болели от холода. Шляпа Воллендорпа едва

сохраняла тепло его лысой головы. Он вжал подбородок в меховой
воротник своего пальто и простонал от холода. Его руки встретились
в муфте. Прикосновение его собственных пальцев было также
приятно, как держать в руках лед. Это совсем никуда не годилось. Он
попытался прикорнуть. Холод мешал ему до тех пор, пока его мысли
плавно не перетекли в сновидения и он не провалился в тревожное
место среди холодных болот и непонятных звуков.

Скрип металла разбудил его. Он подался вперед, когда дверь кареты

распахнулась, и чуть не столкнулся головами с капитаном Альдом
Майсеном из Алых Клинков. Карета покачивалась. Резкие щелчки
копыт о мостовую тонули во мгле.
«Какого черта в такую рань, Воллендорп?» — прорычал капитан.

Он уселся на свое место. Капитан был примечательно некрасив,

огромен и быкообразен. Его нос был сломан, а лоб пересекал шрам.
Ему было около тридцати, но волосы уже редели, и чтоб скрыть это,
Майсен стригся коротко. Белесые дорожки старых шрамов
выделялись на его черепе. В его правое ухо было вдето безвкусное
кольцо. Его одежда в красных цветах Алых Клинков была пошита из
грубой замши. От него воняло. Воняло пивом, дешевым тилейским
вином, дварфским табаком и померкнувшей славой Клинков.

- Следовало остаться в постели и оставить тебя тут замерзать. Майсен

не нравился Воллендорпу и он не старался скрыть свою неприязнь.

- Он бодр и не дремлет, — сказал он.

- Что с того? Разумеется, бред сумасшедших больше не представляет

интереса для города. Слишком многое предстоит сделать здесь, пол-
города все еще в руинах. Пускай олдермены следят за своим городом,
а не бросают взгляды в сторону гор.

- Лорд Остхаммар считает, что оно того стоит, — ответил

Воллендорп. Он достал левую руку из муфты, поднял трость и ударил
медным набалдашником по потолку кареты.

- Вперед, кучер! Вперед!

- Сигмар разрази Остхаммара!, — проворчал Майсен. — Чертово

дальнее путешествие - это последняя вещь нужная этому городу.

- И тем не менее, это он нанял нас, — сказал Воллендорп.

Майсен промычал что-то невразумительное и схаркнул в окно.

- Я думаю, вы все еще пьяны, капитан.

Карета пришла в движение, грохоча по Фляйшштрассе. Алые Клинки,
когда-то, во время правления графини Людмиллы, бывшие
любимчиками Аверхейма, ныне весьма сильно утратили фавор в
городе. Когда отдали поручение перестроить Ноймаркт подальше от
воды, сразу после недавних волнений в городе, казармы Клинков не
были перемещены — что уже само по себе кричало о том, как низко
пали Клинки. Ныне над этим районом висел смрад скотобоен, но
даже он не мог скрыть вонь позора, растекающуюся из казарм.

Заиндевевшим пальцем Воллендорп приподнял занавесь,

закрывавшую незастекленное окно. Подъемные краны и каркасы
недостроенных домов маячили в темноте, похожие на зловещие
скелеты. Где-то по левую сторону от них возвышалась громада
Авербурга, невидимая в тумане. Огни ближайшего здания
напоминали хлопковые шарики, постепенно исчезающие вдалеке.
Дымка светилась общностью огней Аверхейма, мрачная светящаяся
пустота. Мгла сгустилась вокруг кареты, и у Воллендорпа было
неприятно чувство, что они движутся по заколдованной дороге,
обреченные ехать по ней вечно. Холодок пробежал по его спине. У
него всегда была слишком бурная фантазия.

По правде говоря, было сложно поспорить с Майсеном, это было

пустой тратой времени. Бикенштадт, человек в доме скорби, бредил
месяцами. Два года прошло с тех пор, как их наняли, и первая волна
энтузиазма к проекту Остхаммара схлынула. Ему было скучно и не
терпелось вернуться к своим исследованиям. По крайней мере это
должна быть последняя встреча. Его отчет был почти готов.

Раздалась команда «Стой!». Карета замедлилась. Они приближались к

Гайсттору. Во время разговора кучера с воинами Авергвардии он
передал покровительственное письмо от Остхаммара. Получить
разрешения пересечь городские ворота в такое время суток не легко.
Была небольшая заминка, Гайсттор со скрипом открылись и карета со
стуком двинулась дальше. Каменная кладка стен прошла на
небольшом расстоянии от них. Гайсттор были одними из меньших
ворот в толстых городских стенах. Затем они оказались снаружи,
снова в тумане. Воллендор взглянул вверх, но не смог увидеть верх
городских стен, а лишь рассеянный жуткий свет. Лун, в качестве
милосердного исключения, тоже было не видно. Моррслиб была
почти полной, и Воллендор был рад, что она не могла на него взирать
также, как и он не мог ее видеть. Они были в предместье, обширная
территория снаружи городских ворот, не застроенная домами, а затем
вошли во внешний город. Узкие закоулки, ведшие от большой дороги
в пригород домов с деревянными каркасами, сегодня были тупиками,
закрытыми туманом. На Воллендорпа в проезжающей карете
пристально взглянул какой-то человек, заставив академика неловко
заерзать на своем месте.

Улицы сменились отдельно стоящими домами, а затем фермами.

Пелена мглы превратилась в серую стену, освещаемую лишь
фонарями на карете. Дорога ведущая от Гайсттора стала лучше. Было
слишком рано для фермеров, которые шли по ней на рынок. Путь был
свободен.

От людей, разумеется.

Над головой Воллендорпа раздалось несколько щелчков, когда лакей

и кучер взвели курки своих мушкетонов. Даже в такой близи от
города следует быть осторожным.

Майсен храпел напротив.

Он погрузился в мысли на час или около того до тех пор, пока дорога
не стала ухабистой, изрытой колеями. Кучер встряхнул кожаными
поводьями. Несмотря на качку и стук на колдобинах его мысль
тянулась к тому, что могло прятаться за туманом. Скрип повозки
убаюкал Воллендорпа. Раньше он любил путешествовать в карете из-
за усыпляющей песни дерева и кожи, но это было давным-давно.

- Герр доктор! Герр доктор!, - его деликатно встряхнули. Воллендорп,

вздрогнув, проснулся.

- Герр доктор? Вы проснулись?

- Дитер? Да, да, я проснулся.

Лакей отбил поклон: - Мы прибыли, герр доктор.

Воллендор покосился мимо Дитера. Становилось светлее. Его

суставы захрустели, когда он выходил из кареты. Лакей подошел
помочь ему. Воллендорп отмахнулся. - Я старею, но я еще не старик,
Дитер.

- Да, герр доктор, - Дитер отошел в сторону и Воллендорп вышел.

Карета была под стенами замка. Один конюший помог двум лакеям
Воллендорпа и кучеру отвязать и распрячь лошадей. Другой собрал
упряжь, аккуратно намотав ее на руки, и забрал ее, чтобы смазать.
Воллендорп заметил с досадой, что карета была испачкана в грязи.

Он осмотрел местность. Было почти утро. Туман рассеялся, лишь

местами оставив клочки. Небо было равномерно белым, солнце было
едва различимо за горизонтом. Все еще было холодно.

Крепость была возведена на холме. На северо-востоке, где стена

между башнями была ниже, Воллендорп мог видеть редкий сосновый
лес и колосящиеся равнины провинции. Холмистая местность
подчеркивала невысокое месторасположение замка. Замок в виде
вытянутого ромба стоял на самой высокой точке выступающей скалы.
Он сочетал в себе роскошь и военный расчет. На нем имелось
множество декоративных башенок. Синяя покатая черепица
покрывала крышу на манер «бриллиантового» узора. Изыскано
украшенный фонарь венчал восьмиугольную крышу, а на вершине
стояла бронзовая комета Сигмара. Ныне роскошь померкла, а
крепость служила, чтобы удерживать людей внутри, а не защищаться
от нападений извне. Окна были закрыты тяжелыми металлическими
решетками, ржавчина от них стекала дорожками по качественной
облицовке. Каменные надстройки выделялись более светлым цветом.
Повсюду были знаки Шаллии – сердца и голуби – а перед главными
воротами замка был маленьких садик с статуей женщины: самой
Шаллии, матери милосердия. Ее лицо улыбалось, а ее руки
простирались в благословении, каменные слезы стекали по ее
каменным щекам.

Он почувствовал на себе чей-то взгляд, и посмотрел в широкое

эркерное окно на первом этаже. Неясные лица посмотрели в ответ:
это были больные. После жизни, проведенной в исследованиях, его
зрение было уже не то что раньше, и он не мог различить черты их
лиц. Каждый был похож на другого – призраки в белом. Он печально
на него глядели до тех пор, пока полная женская фигура не позвала их
назад.

Вздрогнув, Воллендорп отвернулся от них.

Майсен cтоял возле конюшен, мочась на кучу навоза и соломы. Он

уставился ввысь, на белое небо, облачко его собственного пара вилось
вокруг него. Он обернулся.

- Ты проснулся.

- Да.

- Хорошая оборонительная позиция, – сказал Майсен. Он

передернулся и пожал плечами. Он не сделал паузу, чтоб поправить
одежду, а застегивал петли гульфика по пути к Воллендорпу. - Здесь
хорошие пшеничные поля и пастбища, - Он указал подбородком вниз
холма.

- Шлосс Вердентраум был подарен ордену семейством Альптраумов

семьдесят лет тому назад», – сказал Воллендорп. – Я думаю он все
еще владеет поместьем.
- И теперь это сумасшедший дом? Какое расточительство.

- Исходя из того, как мало ты об этом знаешь, я сомневаюсь, что оно

имело военное значение, и к тому же им хватает больших домов, –
ответил Воллендорп сухо. – А вот идет встречающая нас делегация.

Невысокая жрица Шаллии прошла через двойные ворота крепости и

спустилась по ступенькам в сад. Она было одной из тех женщин без
талии, чьи бедра плавно перетекают в грудь, а тело мало
приспособлено для передвижения, но тем не менее двигались с
суетой чрезвычайно занятых людей, теряющих терпение, когда их
отвлекают. Она тяжело дышала во время ходьбы, ее щеки краснели в
бодрящем утреннем воздухе. Большая связка ключей бряцала сбоку.

- Герр доктор Воллендорп?

Воллендорп протянул руки и опустил голову в вежливом поклоне: -

Это я. Спасибо за письмо, святая мать.

- О, ну что вы, - она замахала короткой рукой, - Я лишь послушница,

сестра. Жрецы и жрицы слишком заняты, чтоб встречать гостей», –
сказала она, а на ее пухлом лице было написано: «поэтому
приходится мне». - Моррслиб через два дня будет полной, это
хлопотное время для нас. Она неодобрительно оглядела их с ног до
головы. - Я сестра Табата. А вас двое.

Воллендорп слегка улыбнулся. - Я извиняюсь за доставленные

неудобства. Я обещаю мы будем тише воды, ниже травы в нашем
расследовании.

- Мы? Не было ни слова о “мы “, – выпалила она гневно.

- Разрешите представить капитана Майсена из Аверхеймских Алых

Клинков?

- Их еще не расформировали?! – выпалила она. Какими бы

достоинствами сестра Табата как смотритель сумасшедшего дома не
обладала, деликатность была не из их числа.

- Скандал еще не доконал нас, сестра, – сказал Майсен. - Есть еще

несколько наших, которые хотят восстановить честь полка. Он
протянул свою руку, чтоб взять в нее руку сестры и поцеловать. Она
посмотрела на него как на сумасшедшего и отдернула руку.

- Я прослежу, чтоб ваши слуги были накормлены. Сюда, пожалуйста,

– произнесла она и развернулась на пятках.

Замок являл собой картину былой славы. Со стен свисали порванные

и грязные гобелены. Окна стоили небольшое состояние, но были
грязные. Пол устилали обветшалые ковры. Умалишенные свободно
бродили по залам. Кто-то стоял с тупым взглядом, кто-то забился в
угол, один шипел на них на языке понятном только ему самому,
другая держала судорожные руки перед свои лицом и злобно искоса
на них глядела.

- Не бойтесь их. Они по большей части безобидны, – сказала сестра

Табата

- А я и не боюсь их, – ответил Воллендорп

- А чего тогда отпрянул, герр доктор?, – спросил Майсен. Воллендорп

находил его развязность особенно неприятной. Он подпрыгнул почти
также, как шаркающий душевнобольной, когда Майсен припугнул
его.

- Ничего не могу поделать. Мы, мужчины, пробиваем себе место в

жизни телегой усилий, к которой прилагается щепотка ума. Без ума
мы ничто. Видеть, как человек его лишается – одна из величайших
трагедий, которая может выпасть на вашу долю.

Душевнобольная закричала, когда Майсен придвинул к ней свое

лицо.
- Майсен, прекрати!

- Как скажете.

- Спасибо, герр доктор, – тихо произнесла Табата.

- Майсен груб, – громко сказал Воллендорп, – я могу лишь

извиниться за него от своего имени.

Они прошли в большой зал, в тот, чье окно Воллендорп видел со

двора. Столы на козлах стояли рядами, а спокойные, плачущие и
смеющиеся безумцы сидели за ними – карнавал человеческих
эмоций, несдерживаемых рамками приличия или здравомыслия.

Воллендорп нашел это слишком грустным и поэтому посмотрел в

окно. Вид был удивительный – бесконечные мили золотой пшеницы и
пастбищ, а широкие берега реки Авер случайным образом изгибались
и исчезали вдали.

- Чтоб остаться здесь, понадобятся деньги, – сказал Майсен, – я

повидал на своем веку несколько домов умалишенных. Совсем
непохожи на этот.

«Скорее всего в качестве больного», подумал Воллендорп, но был

слишком тактичен, чтоб произнести вслух.

- Это так, – сказала сестра Табата. Она подошла к еще одной двери,
сняла ключи и начала перебирать их на железном кольце до тех пор,
пока не нашла нужный. - Родственники «наших подопечных» щедро
жертвуют. Многие из здешних – потомки благородных и купеческих
семей. Часть пожертвований идет в более бедные дома, которыми
управляет орден в Аверхейме, но тем не менее… несправедливость
всегда правила миром. Она посмотрела на Воллендорпа, как если бы
он и был источником вышеупомянутой несправедливости. - Безумие
объединяет тех, за кем мы ухаживаем. Все едины перед милостью
матери.
Молодой человек с свисающими волосами и огромными глазами
схватил Воллендорпа. - О добрый господин, добрый, добрый
господин, пожалуйста, прошу, помогите мне. Видите ли…, - он
заозирался по сторонам, - Я не сумасшедший, - прошептал он
заговорщицким голосом.

«Прочь, Максимиллиан!» – сказала Табата. Она взглядом подозвала

двух бездельничающих санитаров, верзил недружелюбного вида, чтоб
те оттащили юношу.

- Нет-нет-нет! Пожалуйста сэр, пожалуйста! Я не сумасшедший, я

здоров! Я видел их! Я вижу их! Зеленые штуки! Зелень в ночи! Вы не
станете меня слушать? - слова мальчика перешли в рыдание, когда его
оттаскивали назад.

- Прошу, господа, будьте осторожней. Мы входим в зону повышенной

безопасности. Содержащиеся здесь менее послушны, чем больные,
которых вы видели до этого. Вы готовы?

- Да, да, – ответил Воллендорп и нетерпеливо махнул рукой. Майсен

подтрунивал над его смелостью, что действовало ему на нервы. По
другую сторону от дверей стоял стол, а за столом сидел мужчина с
птичьими чертами лица, жиденькими волосами, черными, как крыло
ворона, и глазами-пуговками того же оттенка.

- Я вынуждена вас здесь покинуть. Крэст покажет вам жилище

Бикенштадта.

Табата вернулась через дверь, не услышав благодарности

Воллендорпа.

Крэст тепло улыбнулся, что контрастировало с его жесткими чертами.

- Пришли повидаться с нашим драматургом, не так ли, господа?

Воллендорп дал понять, что это было действительно так

Крэст достал связку ключей, которая была даже больше той, что была
у сестры Табаты. Он засунул голову в дверной проем и сказал кому-то
занять стол. - Сюда, господа. Он повел их по длинному коридору
через чертежные комнаты, библиотеки, бальные залы старого замка,
превращенные в палаты для больных. В каждом проеме стояли
тяжелые двери с зарешеченными окошками, позволявшими
смотрителям заглянуть внутрь. - Держитесь подальше от дверей, не
отвечайте на вопросы больных, ничего им не передавайте. Он
ободряюще посмотрел на них. - Будь я на вашем месте я бы их
всецело игнорировал. Оставим заботу о них нам, да, господа?

- Разумеется.

Крэст повернул в боковой коридор и привел их к узкой лестнице для

слуг. - Могу я поинтересоваться, что вас так заинтересовало в герре
Бикенштадте?

- Можете. Я доктор Воллендорп.

- Ах, нам здесь никогда не помешает врач-другой, сэр. Возможно

после вы бы захотели сделать обход палат?

Воллендорп слабо улыбнулся. - Вы меня неправильно поняли. Я

доктор философии. У меня особый интерес к обычаям и истории
зеленых рас. Ну, орки, гоблины и тому подобные существа.

- А-а-а! Вы эксперт по гоблинам, не так ли, сэр?, – учтиво сказал

Крэст. - Дальше налево господа.

- Да, можно и так сказать. Я автор книги под названием „Тайны

зеленого войска“ Вы слышали о ней? Вопрос вошел в привычку,
Крэст не стал бы ее читать, немногие бы стали.

Они вышли на площадку с еще большим количеством дверей. До них

доносились звуки, издаваемые безумцами, слабые стоны и плач,
шарканье ног в сопровождении звона цепей. - Не могу сказать, что
читал, – сказал Крэст с извинением в голосе. - Мне не хватает
времени, чтобы читать, хотя я могу, и неплохо.

- Не важно. Меня и капитана Майсена нанял Остхаммар, граф

Авербадский и Норд-Виссенский, чтоб исследовать существ, которые
разоряют Порубежные Княжества. У графа есть там владения, и он
желает знать больше об угрозах, которым могут быть подвержены его
земли у подножья гор. Мы выяснили, что Бикенштадт владеет
некоторой информацией касательно определенных племен. Мы долго
ждали возможности расспросить его.

Крэст хихикнул. - Если верить ему, то он знает все об этом. Его,

сумасшедшего и без гроша в кармане, подобрали в Виссенланде, я бы
сказал, хм-м-м, более двадцати пяти лет том назад. С тех пор его
семья платит за содержание здесь. Они довольно состоятельны, как я
понял. Брат – купец, я думаю. Живет лучше, чем бедный Иеремия
здесь.

- Я слышал, он был какое-то время не в себе, – сказал Воллендорп.

- Был. Но он пробыл здесь примерно столько же, сколько и я, и я

наслушался от него вдоволь, когда он был более в себе, если вы
понимаете, что я имею ввиду. И тогда его не уймешь! Болтает о горах
и пещерах, своей работе и о каком-то зеленом монстре по имени
Ширснеккен или что-то другое иностранное в этом духе. Говорит, что
это существо держало его в плену в горном зале, к тому же. Не, ну вы
можете в это поверить? Я всякого наслышался здесь, но его рассказ
самый удивительный. Мне, пожалуй, даже нравится его слушать,
откровенно говоря.

- Подождите! - Воллендорп схватил Крэста за плечо. Его переполняло

волнение. - Как вы говорите, его звали?!

Крэст моргнул своими птичьими глазами. - Ох, не знаю, сэр? Я

неправильно произнес? Ширснеккен или Шнакснек или что-то такое.
Это вне моей компетенции, сэр, извините, если я ошибся.

- Мог ли это быть Скарсник?

Крэст засиял. - Черт возьми, действительно! Это оно, сэр. Ну вы же

эксперт и не ошибаетесь. Герр Бикенштадт будет доволен. Идемте же,
мы почти пришли.

- Это то, ради чего все затевалось?» – прошипел Майсен в ухо

Воллендорпа. Его дыхание воняло сном и вчерашним тилейским
вином. - Дядя, зачем хватаешь слуг?

- „Скарсник“. Он сказал это, он сказал „Скарсник“!

- Что ты там несешь, Воллендорп?

- Дварфы. Я разговаривал с многими из тех, что осели в Аверхейме и

Нульне, их знание зеленокожих уступает лишь их ненависти к ним.
Они…

- Сюда, господа, – Крэст поманил их в сторону двери. Перед ней, на

треногом табурете, сидел юноша, чье бледное лицо как бы говорило,
что он с радостью был бы где угодно, но не здесь.

- Что? – спросил Майсен.

- Это может оказаться не такой бездарной тратой времени, как мы

думали, – сказал Воллендорп.

- А сейчас, господа, прежде чем я вас впущу, я должен сказать, что

хотя герр Бикенштадт сейчас более-менее в здравом уме, это может
быстро изменится. Он связан, но я советую держаться от решетки
подальше, и если у него испортиться настроение, я рекомендую
побыстрее удалиться. Бедняга. Он не может вас достать, но он
целеустремленный и у него острый язык. Я достал письменные
принадлежности, как вы и просили в ваших письмах, но, прошу, не
оставляйте ничего вблизи решетки. Он может доставить немного
неприятностей, но я уверен, если дойдет до худшего, тот капитан
найдет на него управу, не так ли, сэр?

- Какие неприятности? – спросил Майсен, скрестив руки.

- О, ну вы знаете, он орет, бредит, лезет в драку. Он может подумать,

что вы один из агентов этого Ширснеккена… Скарсника, я имел в
виду, - Крэст кивнул, довольный тем, что вспомнил, - Некоторые из
молодых парней клянутся, что слышали, как он разговаривает в ночи
с кем-то на нечестивом языке. Пара из них отказывается подходить
сюда сами, но это же просто глупо. Это место может подействовать
вас, но боюсь, в мире за этими стенами есть вещи куда хуже, чем в их
пределах – это то, что я им обычно говорю, не то что бы они меня
слушали, господа. Молодые еще, эх?

- Наверняка, бредящий ночью человек – не редкость для дурдома? –

спросил Майсен.

- Разумеется, господин капитан! Но они говорят, что что-то ему

отвечает, вот в чем проблема.

Крэст состроил виноватую гримасу. - Ходят слухи о зеленых огнях и

других таких вещах, но я не обращаю внимание. Молодые,
понимаете, они позволяют этому месту давить на себя. Но не я, я тут
пробыл слишком долго. Еще, он не любит солнце, поэтому мы
держим занавески задернутыми по его настоянию. Там есть масляная
лампа, но прошу, не зажигайте ее ярче, оставьте слабый огонек. Еще,
я оставлю малого снаружи. Если что-то понадобиться, или если,
Шаллия помилуй, что-то пойдет не так, позвоните в колокольчик на
столе и Юрг принесет сюда то, что вам нужно. Теперь вы готовы,
господа?

- Да, да, мы готовы, - Воллендорп пытался созранять спокойствие. -

Майсен, – прошептал он, пока Крэст разговаривал через решетку.
Скрежещущий старый голос отвечал ему, слова были тихими. - За
этой дверь может быть человек, который даст мне… нам…
информацию из первых рук о самом известном из всех зеленокожих,
и к тому же о неуловимых ночных гоблинах.

- Может быть и так», – сказал Майсен. Он хрустнул шеей и зевнул.

«Или он просто поехавший. Как думаешь, что вероятней?

- Я не дам вам подорвать мой энтузиазм, капитан.

- Господа, – сказал Крэст, открывая дверь, – драматург сказал, вы

можете войти.

Воллендорп отшатнулся. Волна сильного запаха нахлынула на него

из-за двери: спертый воздух, капуста, старые ночные горшки и тело
немытое в течение очень долгого времени. Волендорп мешкал.

- Тебя беспокоит запах, Воллендорп? Готов поспорить, что ты один из

этих изнеженных бумагомарак, которые моются раз в неделю. Во
время кампании от меня шел запах похуже. Капитан протолкнулся
внутрь комнаты.

Воллендорп действительно имел привычку часто мыться. Его

неприязнь к Майсену, которая никогда целиком не исчезала,
разгорелась с новой силой.

- Давайте будем поделикатнее во время нашего общего дела, капитан,

– холодно сказал он. Капитан простонал. Воллендорп осторожно
вошел комнату. Крэст шел позади и закрыл дверь.

Какой бы зловонной комната не была сейчас, раньше она была

роскошной, и когда глаза Воллендорпа привыкли к тусклому свет
внутри, он увидел призрак былого богатства. Дубовые панели
покрывали стены, украшенные сверху животными и листьями, лики
Таала и Рии смотрели сзади в непостижимой и божественной манере.
Огромный камин занимал одну из стен, также украшенный в пышном
стиле, хотя огонь едва поднимался от угольев за витым ограждением.
Тилийская лепнина покрывала потолок, по крайней мере покрывала,
так как большие куски штукатурки отвалились, открывая, лежащие
снизу, дощечки. Комната в целом была ужасна. Невыносимый запах,
грязная солома, расколотая и разбитая мебель, несоответствие
общему стилю поражало. Комнату пересекала железная решетка,
отделяющая ее треть от большей части. Если комната плохо
сохранилась (и Воллендорп предполагал, что все будет выглядеть еще
хуже при хорошем освещении), то решетка была добротная.

Стол и два стула были привинчены к полу и были вне досягаемости

руки от решетки. Кувшин воды, пара питейных рогов, обыкновенная
масляная лампа и куча письменных принадлежностей – бумага,
чернильница, пресс-папье, наждачная бумага и перья – были
аккуратно сложены на его неровной поверхности.

- А вот и он, сэр, – прошептал Крэст. Он сделал жест в сторону

силуэта стула с высокой спинкой у дальнего угла камина. Драматург
Бикенштадт был к ним спиной, смотрел в окно, будто бы любовался
видом, несмотря на то, что весь дневной свет закрывали тяжелые
черные занавески. Напротив стула стоял стол, на нем лежала кипа
неаккуратно перевязанных бумаг. Сверху манускрипта покоилась
освещенная оранжевым светом рука, тени не укрывали ее. Это, и блик
света от его лысой головы было все, что было в нем видно.

Человек на стуле заговорил, отчего Воллендорп вздрогнул. Он едва

удержался, чтоб не вцепиться в рукав Майсена.

- Вы академик? - У него был скрипучий голос – металл ржавеет без

дела.

- Я…, - Собственный голос Воллендорпа прозвучал слишком высоко.

Он откашлялся, и через силу сказал: - Я Каспар Воллендорп фон
Аверхейм-цу-Хайзенштадт, доктор философии, ранее университета
Альтдорфа, да.
- Ага! Альтдорф, я хорошо его знал. Сам посещал университет, ну, вы
понимаете. Вы к тому же джентльмен.» драматург раскашлялся. -
Хотя насколько я знаю, Хайзенштадты куда богаче моих собственных
родственников.

- Мы всего лишь низшая знать, сэр, три поколения назад не более чем
простые торговцы, – скромно произнес Воллендорп.

- У нас много общего. Драматург вел беседу отвернувшись от двоих

посетителей, но во всех других отношениях он был также
дружелюбен, как если бы они с ним встретились в лучшей таверне,
чтоб подискутировать и просто хорошо провести время.

- Воистину это так, – сказал Воллендорп. Он сел на один из стульев и

поднял перо. Его конец не был вырезан по форме, которую он
предпочитал, и нигде было не найти перочинного ножа, чтоб это
исправить.

- Я бы выпил вина. Ты хочешь выпить? – спросил Майсен. - Давай

позвоним, чтоб принесли вина. Он демонстративно посмотрел на
Крэста. Смотритель кивнул и пошел дать задание мальчику-слуге. - Я
слыхал у вас есть какая-то небылица о зеленокожих и тому подобное.

- Это капитан Майсен, сэр, – сказал Воллендорп, – из Аверхеймских

Алых Клинков. Мы тут по поручению графа Остхаммара, чтоб
опросить вас.

- Знаю, знаю, я долгое время ждал, чтоб поговорить с кем-то вашей

профессиональной компетенции. Боюсь мало, кто другой поймет. Я
разочарован, что у вас столько времени заняло, чтоб прийти ко мне.

Майсен и Воллендорп переглянулись. Это были они, а не Бикенштадт,

кто ждал распоряжения несколько месяцев.

Майсен наклонился к уху Воллендорпа: - Он не помнит о своих

буйных припадках.
- Я не бушевал, а ждал, – проворчал Бикенштадт. «Это вы поступили
невежливо по отношению ко мне, а не наоборот. Все-таки это дало
мне время поработать над моей книгой, – произнес Бикенштадт и
похлопал манускрипт. Его в его голосе прозвучала насмешка. - Я
отлично слышу, знаете ли. Это все чертова темнота этого места. Всех
тех мест. Но именно тьму они любят больше всего, поэтому я устроил
все здесь так, хоть это и тяжело для глаз.

Крэст кашлянул и с пониманием посмотрел на визитеров.

Воллендорп не имел понятия почему. Он качнул головой и покинул
комнату, показывая в сторону колокольчика.

- Если он будет нужен, господа, – прошептал он.

Почувствовав, что они приблизились к сути дела, Воллендорп живо

взял перо и окунул в чернила. Он был временами склонен хандрить,
но во время работы его главной чертой была энергичность. Он
пытался не показывать свое возбуждение. - Скажите, сэр, вы говорите
о зеленокожих? Может мы говорим о пещерных гоблинах или
болотных боггартах? Малые виды? Все они славятся своей любовью
к темным местам. Поэтому малые виды можно часто найти в дуплах
деревьев,» – протараторил он, как он всегда делал, когда дело
касалось его любимой темы. - Похожи на сов, – беспомощно добавил
он.

Когда Бикенштадт продолжил говорить, Воллендор начал

конспектировать все, что говорил драматург, скорописью
собственного изобретения. Попытавшись, как мог, замедлить его, он
замахал рукой. Подходил момент истины – действительно ли этот
человек был у Скарсника, одного из самых печально известных
гоблинов во всем мире. По крайней мере таковым его считали дварфы
и насколько мог судить Воллендорп, дварфы очень дотошно
систематизировали своих врагов. К его разочарованию, они
отказались поделиться с ним большим.
- О, нет, нет, – сказал драматург. - Похожи на пещерных гоблинов, так
как они обитают в пещерах, это правда. Но нет, я говорю о ночных
гоблинах. Понимаете о чем я, сэр?

Воллендорп заморгал. - Да, конечно, хотя я предпочитают термин

пещерный гоблин. Он больше подходит моей обобщенной системе
зеленых рас, я ее сам разработал и...

- Но сэр, я заверяю вас, что им не нравится это название! - Голос

драматурга поднялся до резкого рева. В первый раз, Воллендоп
услышал проскользнувшие в нем осколки безумия, похожие на
предупреждающий треск казалось бы твердого льда, который он
издает перед тем, как провалится под ногами, утянув
неосмотрительных в никуда, навстречу холодной темноте.

Воллендорп поежился. Он облизнул губы. - Простите мне мое

невежество, пусть тогда будут ночными гоблинами, – сказал он.

Бикенштадт смягчился. - Я вынужден настоять на этом названии, так

как он настаивал. Они находят название «пещерный гоблин» весьма
обидным. «Пещерные недомерки» – вот как их называют орки.

- Кто настоял? - Ожидание было мукой для Воллендорпа.

- Ба, Скарсник конечно же! Это о нем я буду говорить. Как известно, я
работаю над собственной пьесой, основанной на его жизни, как он и
заказывал. Она почти завершена, но я думал, что разговор на данную
тему, особенно с таким выдающимся экспертом, придаст мне сил.

Воллендорп моргнул. - Он заказывал?

Раздался звон цепей, когда Бикенштадт подвинул стул. - Да,

заказывал, – рассудительно он произнес. - Прежде, чем поведаю, как
так случилось, что он заказал, я должен немного рассказать о себе.

И Бикенштадт начал свой рассказ. Он отступал от темы, были

моменты долгой тишины, временами, казалось, он забывал где он был
и с кем разговаривал. В такие случаи Воллендорп звонил в
колокольчик и призывал помощь, боясь как бы старик не вскочил со
стула и не бросился на прутья, но он не желал прекращать писать и
ждал, когда Бикенштадт возьмет себя в руки. Он неизменно это делал,
по крайней мере пока история не окончится.

К удивлению Воллендорпа и Майсена Бикенштадт был хорошим

рассказчикам. Он излагал без подготовки и красноречиво, как хорошо
образованный человек, у него были напыщенные метафоры, как и
можно было ожидать от завсегдатая низкого театра. Он погрузился в
свой рассказ, он бывало разыгрывал разные места, которые он
описывал. Он хорошо подражал акцентам, человеческим ли или
наоборот, его тонкий голос подстраивался под эсталийский жаргон,
или опускался до хрюкающего оркского баритона, или визжал
смешными гоблинским писком.

- Итак, – повторял раз за разом для себя самого взволнованный

Воллендорп, пытаясь вернуть себе то спокойствие, каким обладал до
этой встречи, - а чего следовало ожидать? Он же был драматургов в
конце концов.

То, что написано ниже является отчетом о рассказе Бикенштадта,

исправленным и отредактированным самим Воллендорпом, во всем
остальном это неизмененные слова душевнобольного,
представленные здесь в качестве нравоучения для вас мною, Гвидо
Кляйнфельдом, вашим покорным слугой. Отрывок об опыте
пребывания Воллендорпа в крепости Вердентраум основаны на
собственных воспоминаниях доктора, переданные им самим мне,
перед его несчастной смертью в прошлом году.

Спор касательно правдивости истории, а также отношения к царству

нашего славного императора такого маленького и незначительного
существа, как гоблин, до сих пор не разрешен.
Глава 2

ДРАМАТУРГ

- Я родился в семье низшей знати, едва ли лучше крестьян, по правде

говоря, – начал Бикенштадт.

Мы возделывали земли вокруг истоков Авера, не далеко от границы с

Общиной. У меня было обычное детство, я был вторым сыном. Мой
брат был первым в очереди наследования, поэтому мне предстояло
получить образование. Как горд был мой отец, как день за днем он
говорил нам, какая у нас выдающаяся фамилия, чтоб мы чтили ее и
дорожили ею. Бывало, он снимал меч нашего прапрадеда, рыцаря из
малого ордена, много воды утекло с тех пор, как он погиб. Я любил
эти рассказы, но, как это бывает с молодыми, я вырос и возненавидел
их. Я считал отца слабаком. Нам был ниспослан мир на многие годы,
но когда нам несчастливилось, люди моего отца отгоняли
беспокоивших наши земли бандитов или зверолюдов. Он ни разу не
поднял меч в гневе за свою жизнь. Однако я перерос эту юношескую
надменность, но она стала причиной того, что случилось со мной в
Альдорфе.

Я в некоторой степени был не очень благодарен отцу за деньги,

которые он приберегал всю мою жизнь, чтоб высылать мне их в
университет. С одной стороны мне не нравилась его забота, я
чувствовал груз ответственности возложенный на меня. С другой
стороны, мне казалось, что денег было мало. Мое съемное жилье в
Альтдорфе было бедным по сравнению с квартирами моих
товарищей, а покрой моей одежды с головой выдавал, кем я являюсь.
Не то чтобы мой отец вдруг стал потомком благородного дома, но
«крестьянский сын» было так себе званием. Как и многие молодые
люди, я отрицал свое происхождение, и приукрашивал его так часто,
как мог. Как бы я хотел не делать этого.

Моя университетская деятельность не задалась, впрочем, как и

остальная моя жизнь. Когда я встретился с родителями во время
одного из их посещений города, я поссорился с ними. Как я теперь об
этом жалею! Лицо моего отца лучилось от гордости за мое
положение, но мое сердце пылало гневом оттого, как низко меня там
ценили. Я высмеял его стремления. И ранил отца, и за это мне
стыдно.

Я никогда не видел его с тех пор.

Злорадно ликуя от своей жестокосердной победы, я пропускал

занятия и обратил свое внимание на написание пьес. Наиболее
позорная профессия для джентльмена, я уверен, вы согласитесь, – я
делал все, чтоб разорвать отношения с отцом, который мечтал о том
как я наберусь связей с альтдорфскими купцами и восстановлю
семью в ее былой славе. Как бы не так, я, как писатель, обрел мало-
мальский успех и был этим вдохновлен….

Дверь заскрипев, открылась, и в нее осторожно заглянул маленький

мальчик. Он очень быстро передал флягу красного вина, и еще
быстрее вышел. Майсен, который подпирал стену до этого момента,
сел на стул перед Воллендорпом, взял один из питейных рогов и
плеснул в него вина. Он предложил Воллендорпу, который
отрицательно покачал головой.

- Известность, которую я обрел, не сильно улучшала положение моих

дел, но ее было более чем достаточно для привлечения дам. Было
много актрисок, в большинстве своем немногим лучших, чем шлюхи
из подворотен. Но была одна... Гертрау, так прекрасна, так невинна!
Она, как и я, отринула респектабельную жизнь ради сценической!
Эти отношения опутали нас обоих, я быстро пленился ей. Почти
сразу же после нашей встречи я влюбился и …, – Бикенштадт
остановился на полуслове. Он молчал несколько минут.

- Был 2497-ой год, когда я узнал об отцовской болезни. Мне тогда

было двадцать пять. Попрощавшись с Гертрау, я отбыл в Аверланд на
барке. Я не буду слишком долго останавливаться на этой поездке, но я
до сих пор считаю ее проклятой. Барку пробило топляком на третий
день, поэтому судно были вынуждены поставить в док на ремонт. Я
не мог найти место на другой. Приближался Сигмарфест, все корабли
были полны пассажиров. Я, конечно, будучи стеснен в средствах, не
имел достаточно, чтоб «убедить» кого-то уступить мне свое место. Я
и несколько других пассажиров направились к ближайшей станции
дилижансов, все время опасаясь нападений зверолюдов. Этого нам
удалось избежать, но не погоды. Лето того года было немилосердно
дождливым, а дороги превратились в болото. Я лично помню, как у
одной кареты отвалилось колесо, на другой кучер напился, у третьей
лошадь сломала ногу… Боги ополчились против меня.

Достаточно будет сказать, что сорок дней заняло у меня, чтоб

добраться до фамильного дома. Мой уже отец умер, моя семья
глубоко скорбела, и винила меня в боли, которую я ему причинил.
Боль, о которой я эгоистично не ведал...

Бикенштадт сделал долгую паузу. Воллендорп передумал и попросил

у Майсена вина.

- Куда хуже оказалось письмо, ждущее меня. Гертрау отправила его

вскоре после того, как я ушел, и оно пришло через некоторое время
после моего обытия. Она нашла другого, посвятила ему свое сердце,
и они собирались пожениться. Самое ужасное в этом повороте было
то, что ее поклонник был молодым многообещающим купцом с
неплохим капиталом. Если бы я только последовал советам моего
отца! Но таковы сожаления всех людей, теряющих отцов, и так как
мы все рано или поздно теряем отцов, мы все сожалеем. Молодому и
старому суждено не прийти к согласию, а потратить часы в
сожалениях об этом.

Последовали месяцы бесцельных странствий. Я подружился с

труппой странствующих актеров. Они были благодарны за свежие
пьесы, которые я мог им предоставить, и рады одному из своих. За
короткое время, я и глава труппы, смуглый эсталиец по имени
Жеменсон, стали хорошими друзьями. Мы намеревались ехать на юг
к Порубежным Княжествам, в места, в которых мы были уверены,
ведь там было столько жаждущих увидеть нас, что мы уж наверняка
сделаем там состояние!

Я могу многое рассказать о путешествии через перевал Черного

Пламени, об имперском оплоте Горной стражи, которая охраняет
северную оконечность, и о еще более величественной дварфийской
крепости, которая сторожит южную сторону. Этот перевал – глубокое
ущелье, вырезанное из черного вулканического стекла, похожего на
лед, местами на ним поднимается зловонные испарения. Древняя
дварфийская дорога прилегает к его крутым склонам, служит
передвижению всех народов. Бронированные караваны со всех
уголков Империи, конвоируемые ограми-охранниками, следующие в
далекий Катай; верблюжьи караваны Арабии; вереницы дварфийских
повозок, ломящихся от бочек, сундуков и свертков такого
удивительного вида, что можно лишь гадать об их содержимом… Это
то, что я видел… Побывать в том самом месте, где наша славная
нация была откована в горниле битвы! На склонах перевала было
множество гробниц и усыпальниц горного народа. Кучи поросших
мхом от времени орочьих черепов исполняют там роль дорожных
указателей, каждая куча куда больше той на Пленцерплатце в
Аверхейме. Такие дела! Мое сердце уже заживало и я был в
приподнятом духе. Это было приключение! Я не сразу понял, каким я
был дураком, когда отверг планы отца на меня, определенно
большинство людей на этих дорогах рядом с нами были отважными
торговцами? Но в тоже время я чувствовал, что я отстоял свою
правоту, ведь мое перо также меня сюда привело.

Мы шли дальше к Пограничным Княжествам, следуя руслом Реки

Черепов. Та местность кишела опасностями, мы были вынуждены
искать защиты в конвое других путешественников. Жители городов и
деревень, которые мы пересекали, были угрюмы и подозрительны, и
все же все, кого мы посетили, открывали свои сердца, увидев как мы
выступаем. Мы двигались медленно и пересекли реку по
дварфийскому мосту – еще одному чуду – по пути в Барак-Варр. И
так медленными темпами мы шли на восток к месту, где моя жизнь
навсегда изменится…

Глава 3

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «СГИБЛАЯ ЛУНА»

Повозка качалась на ухабах дороги, как корабль на волнах, и я

чувствовал себя скверно. Пожалуй, Эсме и Айседора, две актрисы из
труппы, выглядели хуже, и, к стыду моему, для меня это было
небольшим утешением. Дождь хлестал по навесу с пушечной силой .
Никто в повозке не промолвил ни слова уже третий час. Лишь Ходо,
наш хафлинг-повар, казался беззаботным. Он сидел на мешке пшена с
румяными, как всегда, щеками, вытянув ноги, и с удовольствием
методично опустошал бочку, полную бисквитов. На его лице была та
самая, доводящая до бешенства, слегка похотливая ухмылочка,
которая появлялась всякий раз, когда он пялился на двух актрис, как
будто он мог видеть их голые тела под одеждами и получал от этого
несравнимое наслаждение. Ходо никогда мне не нравился. Он был
мерзок даже по меркам своего вида.

Снаружи раздался гром. Эсме захныкала и прижалась ближе к

Айседоре. Она страшно боялась грохота, бедняжка. Мы все были
мокрые и холодные. Моя одежда вымокла после того, как я прошлый
раз вышел наружу и шел рядом с повозкой труппы. Я не отважился
снять свои промокшие ботинки, боясь увидеть, что постоянная влага
сделала с моими ногами. - Чего бы я только не отдал за теплую
постель и место у огня! – сказал я.

Другие промолчали. Ходо продолжал пожирать девушек глазами,

Изадора гладила Эсме по волосам. Повозка заскрипела, снова
загремел гром.

Через мгновение мы остановились. Мы с Айседорой обменялись

тревожными взглядами.

- Почему мы остановились? – сонно пробормотала Эсме.

- Я разузнаю, – ответил я, заслужив благодарную улыбку. Признаюсь,

девушка нравилась мне, и, возможно, что-то могло бы даже из этого
выйти, если бы мы проводили больше времени вместе, но увы.
Воспоминания о моей прекрасной Гертрау еще доставляли мне боль,
а Эсме вскоре будет мертва.

Я стоял пригнувшись, так как каркас, на который крепился брезент

был слишком низок, чтоб стоять в полный рост. Я как смог натянул
свой плащ, откинул полог тента повозки и вышел наружу.

Было темно и в воздухе стояла стена дождя. Молния осветила

местность. Все три повозки остановились. Люди спрыгивали с них в
цепкую грязь дороги. Огромные очертания виднелись впереди, ведя
путешественников к воротам в грубой каменной стене. К стене были
приделаны два факела, которые противостояли проливному дождю,
шипя и плюясь, их пламя угасало.

- Грог! – я позвал, – Грог! Это не было именем огра. Его настоящее

имя было варварским и труднопроизносимым. Так его назвала труппа
за его любовь к элю. – Что случилось?

Здоровяк посмотрел на меня. Погода не мешала ему. От воды рубаха

прилипла к его камнеподобным мускулам. Два огромных пистолета,
больших как аркебузы, были всунуты за его широкий кожаный пояс
под круглым металлическим напузником. Он не хотел рассказывать,
как они ему достались, но те, кто был информирован лучше меня,
рассказали мне, что они были отличием прославленного огра-воина.
Я также не имел понятия, как так случилось, что он поступил на
службу Жеменсону, но я был рад в те многие случаи, когда он был
рядом, но в ту ночь моей радости не было предела.

- Капитан сказал остановится, - он всегда так звал Жеменсона, сила

привычки, я полагаю. «Постоялый двор» - пробасил огр. Его голос
был глубок, как будто исходил со дна колодца, он говорил на
рейкшпиле с сильным акцентом, а речь его была прямолинейна. Он
поднял лапищу размером с хряка, показав на стену.

- Мы спать здесь сегодня.

Я уже отбросил всякую надежду найти такое место в такой глуши. В

Пограничье живет больше людей, чем вы можете подумать, но в
основном они живут близко друг к другу в укрепленных городах.
Найти постоялых двор так поздно ночью в этих местах, кишащих
зеленокожими, было просто-напросто чудом.

Мы возвращались из крайней восточной точки наших гастролей,

мрачный маленький городок под названием Грюнненбург, он был
построен на древних руинах неким бароном Харкофом век назад.
Нынешний барон – правнук этого отважного первопроходца. Это был
грустного вида непримечательный человек, чье лицо несло отпечаток
неприязни к отваге его предка. Грюнненбург был ужасным маленьким
местечком, и серым и безлюдным, уверяю вас. Его не без причины
окружала высокая стена, как и все города Пограничных Княжеств.

От мимопроезжающих всадников мы узнали, что вскоре после нашего

отъезда город спалили дотла.

Я думал, что лишь благословение Сигмара не дало нам оказаться там,

когда полыхнуло, а при мысли о спящих в домах и даже в стойлах
людях, у меня потекли по щекам слезы. К счастью, они сливались с
дождем, и остальные их не заметили. Позже, той же ночью я горько
расплакался.

Постоялый двор был без изысков, но гостеприимный. Он был не так

далеко, как я предполагал, оказавшись крайним домом в маленькой
деревушке Бехтерсмольн, если, конечно, «деревушка» не слишком
громкое слово для разрозненной группы лачуг. И деревушка, и двор
были за стеной, а постоялый двор, к счастью, имел еще и сторожевую
башенку. Так что мы чувствовали себя в безопасности.

Мне хочется продолжить плакать, когда я вспоминаю наше последнее

выступление. Огонь был горячим, а публика - благодарной. Эсме
сияла в свете свечей, как сама Мирмидия! Спокойствие и комфорт,
пусть даже столь скромный, придавали нашим выступлениям
вдохновения. Мы откланялись, хорошо выпили, наелись до отвала, и
счастливые и сухие расположились на ночь.

Несмотря на усталость, я сел поиграть в кости с Жеменсоном и

нашим администратором, Хергенфельдом. Буря снаружи уже утихала.
Ветер продолжал завывать над кровлей, а капли дождя все еще
стучали по окнам. Но больше не было грома и молний, побежденных
обретением постоялого двора, ну или так мне хотелось думать.

- Если дела так пойдут и дальше, мы сделаем кучу денег, – сказал

Жеменсон. Он забавлялся кучкой флоринов, пропуская их сквозь
пальцы, давая им позвенеть. Нам всем нравился этот звук.

Где-то лаяли собаки. Мы не обращали внимания.

- Может и так, Эрнандо, но цыплят по осени считают. Нам еще нужно

их сохранить и выбраться из пограничья живыми, – сказал
Хергенфельд.

- Ты как всегда полон оптимизма, Хергенфельд, – сказал я. Я покачал

вино в стакане. И напиток и сосуд были на удивление качественными.
Он сердито на меня посмотрел. – Твой ход. Я кинул кость. Он потер
нос и поднял ее.

Он так и не сделал бросок. Жеменсон схватил его за руку.

- Что, сначала ты мне недоплачиваешь, а теперь не даешь мне

немного выиграть?! – проворчал Хергенфельд.

- Прислушайся! Что это был за звук?

- Мы хуже, чем в пустыне, дружище, – произнес я. Я попытался

сказать это беззаботно, но вместо этого услышал, как в мой голос
прокрался страх, – я и ночи не провел без страха. Тебе наверное
послышалось.

Хергнефельд заворчал. – Нет, ты вслушайся.

- Псы, - ответил я.

- Не псы. Лошади. И они в панике, – сказал Хергенфельд. Он встал на

ноги и осушил последний стакан. Хергенфельд потянулся назад к
широкому короткому мечу, свисающему со спинки стула в перевязи.

- Огонь? Я не слышу шума, - сказал я. И все же также потянулся к

своей шпаге. Конечно же мы держали оружие близко.

Жеменсон встал посмотреть в дверь. - Или хуже.

Двое других из нашей компании поднялись со своих мест у огня, где

они спали. Эсме и Айседора по отдельности спустились по лестнице
со второго этажа, где они делили одну из комнат постоялого двора.

- Мы слышали крики… - сказала одна из них.

- Идите обратно наверх! – прикрикнул Жеменсон. – Разбудите, кого
можно. Я взял свой меч.

Снаружи раздался звучный рокот. – А вот и гром вернулся – сказал я.

- Это не гром, - произнес Хергенфельд. Мы переглянулись, наши

глаза были широко раскрыты.

- Выстрелы, - произнес я.

Хозяин харчевни поспешил присоединится к нам, застегивая

древнюю черную кирасу. Его сын и двое других мужчин были с ним,
надевая ржавые кольчуги и шлемы.

- Нас атакуют, - сказал он резко. - Это случилось. Налетчики.

Зеленые. Всех сортов там.

- Что же нам делать? Ждать здесь? – спросил я.

- Что же вы будете делать? Он посмотрел на своего сына и остальных,

и они разразились смехом будто я отчебучил лучшую остроту этого
года. – Разумеется мы будем биться! Бейся или умри, - пожал он
плечами.

Мы ринулись к двери... Пожалуйста, постарайтесь понять! Я никогда

не был храбрецом. Я не искал радостного возбуждения от
скрещенных мечей, но все же посещал фехтовальную школу
Альтдорфа, как и многие молодые люди моего возраста. Остался ли я
прежним? Я хорошо знал, как обращаться с клинком. Но мысль о том,
что могло быть по ту сторону двери, ужасала меня. Вы должны
понять, что зеленокожие повсюду на Порубежных Княжествах –
синелицые орки, отвратительнейшие из пауков, банды равнинных
гоблинов-налетчиков на гигантских волках, и они не единственная
угроза! Ужасные вещи обитают во тьме древних руин, которые
венчают каждый второй холм. Также в достатке тролли, великаны и
куда худшие твари.

Жеменсон посмотрел на нас и кивнул. Его кадык дрожал и

увеличился в размерах. Было что-то в его взгляде, и позже, когда меня
вели в зловонном капюшоне через бесконечные туннели навстречу
моей судьбе, я понял, что он знал, что скоро умрет. Он знал. Мне
было интересно, как он узнал, мне до сих пор интересно, но он знал,
в этом у меня не было сомнений. Он открыл дверь, за которой
прятался кошмар.

Дождь еще шел, но не так сильно. Рваные облака. Маннслиб была

полна почти на четверть и освещала всю местность... и даже слишком
хорошо.

Конюшня тлела, полдюжины дымящихся стрел торчали из нее. Их

потушил дождь, в противном случае она был горела. Был еще один
раскат и вспышка желтого огня, когда человек на дощатом тротуаре,
бежавший вокруг стены, бросил оружие. Второй охранник трактира
яростно забил порох и пулю в ствол своего ружья, поднял его к плечу
и выстрелил, прозвучал шипящий хлопок пороховой полки, за
которым последовало воспламенение заряда. Женщина, сидящая за
ним, заряжала третье ружье. Она отдала его первому стрелку, и
вскрикнула, когда стрела пронзила ее ногу. Один из мужчин
попытался ей помочь. Еще четыре стрелы вонзились ему в спину. Он
попытался их выдернуть, валясь с ног и падая на маленький лес стел,
торчавших из конного двора.

Раздался рев, несомненно это был наш огр: - Гоблины! Гоблины! Грог
ворвался во двор из конюшен, один из зеленокожих был в его руке.
Кулак грога целиком сжимал его голову так, что было похоже, будто
это свисала черная тряпка. Худенькие ручки вцепились в его пальцы.
Он затряс гоблина, был мерзкий треск, когда сломалась его шея, и
гоблин обмяк. Огр отшвырнул гоблина. В два шага он достиг нас. – Я
поймал этого в конюшнях, он пытался поджечь. Трата хорошего
конского мяса. Прокляни их всех Пасть.

Я мог расслышать их по ту сторону грубой стены, приглушенный,

высокий клекот. Я слыхал, что гоблины трусливые создания, но я
готов поклясться, что они смеялись, жуткий, детский смех, полный
злобного ликования.

Грог оглядел стену глазом солдата. У него заурчало в животе. Он

всегда был голоден. Битва была для него аперитивом. Жеменсон
рассказывал мне, что Грог съедал тех, кого побеждал, если никто не
видел. – Они скоро придут. На стенах никого нет. Хергенфельд! Он
резко повернул огромную голову в сторону администратора. У этих
двоих было какое-то общее прошлое, Хергенфельд тоже в прошлом
был военным. Хергенфельд кивнул и побежал в сторону каменных
ступеней главных ворот, два охранника таверны пошли с ним. Грог
вытащил один из своих длинных пистолетов из-за пояса. Я никогда
прежде не видел, как он их достает. У меня поджилки затряслись от
мысли об угрозе, которую он видел, и я вытащил мою рапиру из
ножен, чтоб успокоить нервы.

На востоке, за стеной, которая отделяла постоялый двор от остальной

деревни, шло оранжевое зарево, превращающее дождь в капли
расплавленной стали. Теперь еще больше людей кричало.

- Они в деревне! Нас окружили! – прокричал Жеменсон.

- Мама! – сказал сын хозяина таверны, уже не совсем мальчик.

Хозяин покачал головой.

- Оставайся здесь, парень.

- Но…
- Время биться! – проорал Жеменсон

- Готовьтесь! – пророкотал Грог.

Хергенфельд стоял на парапете, его меч во что-то вонзился.

Инстинктивно я бросился ему на помощь.

- Иеремия! – позвал меня Жеменсон. Я не обратил на него внимания.

Я поскользнулся на ступеньках и чуть не сломал меч, но я сумел

удержался, выкинув левую руку и с болью в ладони я через силу
поднялся на скользкую дорогу. Пара горящих красных глаз прыгнула
передо мной, наконечник копья пролетел на небольшом расстояянии
от моего лица. Я пробежал мимо гоблина и даже не заметил,
продолжив путь к тому месту, где администратор перегибался через
стену. Он и один из людей владельца трактира держали лестницу.
Стрелы отлетали от камней и бревен стены.

- Мужик, помоги нам! Помоги! – позвал Хергенфельд.

Я был в ступоре. Внизу копошилось море низкорослых тел. Каждый

был в одинаковой робе, покрывавшей все, кроме лиц и рук. А какие
это были лица! На каждом был злобный оскал, смесь страха и
кровожадности. У них были крючковатые носы, широкие, полные
зубов рты и красные глазки, блестящие в отсветах огня. Я был
ошеломлен, когда встретил Скарсника. Он – выдающаяся фигура, с
чертой определенного благородства, коего абсолютно лишены его
приспешники. Эти гоблины были мелкие, диспропорциональные с
загребущими руками и вороватыми движениями. У них не было
изящества и смертоносного интеллекта, которые я обнаружил в их
хозяине.

Может они были и маленькие, но их были многие десятки, их

предводители стояли сзади и понукали криками и ударами прилагать
больше усилий. Орда подлых тварей карабкалась по лестнице, их вес
делал едва возможным для Хергенфельда сбрасывание их со стены.

Деревня была в огне. Странные круглые создания щелкали зубами,

преследуя крестьян. Я наблюдал в завороженном ужасе, как один из
них бежал за своей жертвой, женщиной, которую он заглотил в два
укуса.

Я взял себя в руки и перехватил копье убитого мной гоблина,

угрожавшего мне, и бросил вниз на верхние ступеньки лестницы.

- Они лезут! – завопил Хергенфельд.

Используя его, как рычаг, я сумел помочь Хергенфельду отбросить

лестницу. Падая, гоблины раскидывали руки, будто расправляя
крылья, а упав, ломали их обе, и, к тому же, еще конечности своих
соплеменников. Хернефельд повернулся, чтоб поздравить меня, взял
меня за плечо, и в этот момент стрела пронзила его горло.
Хергенфельд умер, моргая от изумления. Он сполз на настил и
повалился на землю конного двора.

Последний из защитников сделал последний выпад своим оружием.

Замахнувшись им, он ударил будто дубиной, но нечто внизу схватило
меч и резко дернуло, утащив его вместе с мечом. Град из грубых
стрел лился вокруг меня, но я подошел к парапету и заглянул вниз.

Подо мной, в нескольких дюймах от моего лица стоял тролль. Вы

когда-нибудь видели вблизи тролля? Полагаю, нет. Позвольте, я вам
его опишу. Этот, как я думаю, относился к разновидности называемой
нами каменными или пещерными троллями. Он бы высок, как Грог,
если не выше, но не такой массивный, как он, да и пропорции были
не такие же. Если Грог был крепким и мясистым, то существо было
долговязым, но его длинные конечности увивали мускулы похожие на
корабельные канаты, спина была покрыта каменными чешуйками. В
одной из огромных лап оно держало ружье мертвого защитника, его
пальцы оканчивались черными изогнутыми когтями, длинными, как
меч.
Тролль сутулился. Увидев меня, он выпрямился, став ровно, поднеся
свой смердящий рот к моем лицу. Он был двенадцати футов росту,
если считать в дюймах. Он заревел – использовал ли он речь, сказать
не могу. Одна из лап схватила парапет, выдрав из него камни. Он
выбросил ружье и потянулся ко мне другой рукой. Я был парализован
от ужаса, я бы уверен, что отужинаю сегодня ночью в садах Морра.
Но его голова резко запрокинулась. Длинные цепи были приделаны к
его изодранным ушам, гоблины с силой потянули их. Один из
больших зеленокожих что-то проскрипел ему и указал под меня, на
ворота.

Я сбежал по ступенькам вниз во двор. Я спотыкался о тела. Стрелы

глухо ударялись об дерево. Железные скобы в стене звенели.
Некоторые из стрел выбивали камни из стены, так халтурно была она
построена. Казалось будто это была могучая крепость, освещенная
огнем полыхающей деревни, но на самом деле это был лишь слабо
укрепленный трактир, построенный на скорую руку.

В тот момент, когда я достиг низа, закутанные в черное зеленокожие

вскарабкались по стене, а ворота сотрясались под ударами тролля.

- Зеленокожие просто кишат за стеной! – сказал я задыхаясь. – И там

тролль у ворот. Оставшиеся защитники постоялого двора собрались у
главных конюшен: владелец трактира, его сын, я сам, Жеменьсон,
тилеец Артуро, Генс и Зигфрид – еще трое из нашей компании – и
трое или четверо постояльцев. У некоторых из них были луки, и они
подстреливали гоблинов, слезающих со стены на настил. Мы были
тем еще сбродом, но нам предстояло встретить лицом к лицу этот
ужас. Грог ухмыльнулся сам себе, бросив на нас взгляд своих глаз-
бусинок. Он кивнул мне по-товарищески, предполагая, что я
испытываю те же чувства, что и он, предвкушая это сражение —
заранее проигранное. Я точно слышал о том, как кочевые огры
бывало уставали и начинали искать всяческие опасности, чтоб
преодолеть их и испытать азарт. Здесь в эту ночь он определенно
встретил достойную битву.

- В строй! – проорал Грог, - встаньте в строй и отбросьте их.

Я смотрел на ворота, дрожащие под натиском тролля, и тут я

вспомнил все ужасное, что слышал о зеленокожих. Дерево
раскололось. Одна из петель поддалась, выплюнув гвозди, как боец
выплевывает выбитые зубы. Дерево трещало под перекладиной, когда
ворота пытались выбить, но засов держался. Длинные хваткие пальцы
всунулись через дыру наружу и начали выламывать трещащую
древесину с злонамеренной аккуратностью.

То там, то здесь тролль толкал и дергал, пока хорошенько не

ухватился. Вопли гоблинских погонщиков снаружи становились
настойчивее. Левая створка закачалась, когда тролль сильно ее
потянул, дерево расщепилось и высвободилось.

- Готовсь! – проорал Грог, его огрский возглас пробился сквозь крики,

треск огня и звуки сражения в деревне, рев тролля и дьявольские
смешки гоблинов по ту сторону ворот.

Ворота поддались, тролль налег на них, выламывая из креплений. Он

высунулся и выдернул засов, ворота распахнулись и плотная куча
гоблинов ворвалась внутрь. Лучники сменили цель. Промахнуться
было невозможно, ведь цели были столь многочисленны, что каждого
убитого гоблина можно было считать статистической погрешностью.

Тролль вошел во двор, ломая кости зеленокожих под когтистыми

лапами. Грог заревел, нацелив свой пистолет прямо в голову монстра.
Он шагнул вперед и открыл огонь, достал второй пистолет и снова
выстрелил, сделав длинный шаг навстречу цели. Тролль пошатнулся,
когда первая пуля попала ему в голову, а вторая в руку, но его плоть
зашевелилась и сомкнулась, и он пошел дальше как ни в чем не
бывало. Грог отбросил пистолеты в сторону и бросился вперед,
вытягивая на ходу огромный клинок из ножен за спиной. Каменный
тролль встретил его с равным ревом и яростью.

Я не увидел развязки битвы, так как зеленокожие сомкнулись вокруг

меня и мое внимание было целиком поглощено отбиванию атак.
Гоблины были в два раза ниже меня; у них было самодельное оружие
– копья, практически ничем не отличающиеся от ножей, привязанных
к кривым веткам. Они гоготали и визжали, пытаясь меня пырнуть. Я
был лучшим фехтовальщиком, чем они, и убил по крайней мере
семерых, но гоблинов было так много, а их боевой дух укреплялся
многочисленностью.

Я парировал, рубил и колол, мой меч врезался в грязные черные

робы. И вскоре он был весь скользкий от крови, я едва мог его
удержать. Я был такой же мокрый, как и моя рапира, но от пота. У
меня жгло глаза, но я не мог остановится, чтоб протереть их. Мое
дыхание обжигало горло, а сердце неистово колотилось. Мы все
утомились, утопая в трупах зеленокожих, и уже мешали друг другу
орудовать мечами. Наш строй поредел до небольшой кучки. Один за
другим нас валили вниз до тех пор, пока нас не осталось четверо. Я
увидел, как один из предводителей, жуткая образина с крюком в
форме луны вместо руки, злобно глядел на меня. Он сверился с
куском пергамента и указал в мою сторону металлическим кулаком.
Готов поклялся, он выбрал меня.

На короткий период нашествие гоблинов ослабло и я пронзил

последнего зеленокожего. Затем еще больше гоблинов, они были
больше, двинулось вперед, раскручивая тяжелые сети в грубых руках.
На меня накинули одну, затем еще две сети, затем повалили, а меч
выхватили из рук. Куча светящихся красных глаз изучали меня
свысока. Маннслиб бросала круглые отсветы на их острые
капюшоны. Я услышал звук бьющегося стекла и крики женщин.
Древко копья обрушилось на мою голову, мое зрение затуманилось.
Меня еще раз ударили и больше я ничего не помню о той ночи.
Все члены нашей труппы, не считая меня, были мертвы.

Глава 4

ПОХИЩЕНИЕ ДЖЕНТЕЛЬМЕНА

Остаток ночи я то терял сознание, то приходил в себя, в моих снах

столько же ужаса и криков, сколько во время бодрствования. Мои
состояния бессознательности и бодрствования были одинаково адской
мукой. Когда мое сознание почти прояснилось, я понял, что меня
втащили в трактир. Мои кисти и лодыжки были так туго связаны, что
я не чувствовал конечностей.

Но я беспокоился об этом в последнюю очередь – было такое

ощущение, что в трактире побывала орда с Северных Пустошей.
Окна были заколочены или занавешены изодранным тряпьем,
стянутым с мертвых гоблинов. Несколько гоблинов стояли на часах.
Очевидно им было отказано в ужасных увеселениях, в которых
участвовала их братия. Они стояли у дверей и окон, со страхом
озираясь на те немногие лучики света, которые пробивались через
дверной зазор или щели между досками. Лишь позже я узнал, что
этот вид зеленокожих питает неодолимый страх к солнцу и
отваживается выйти днем лишь в случае страшной опасности. Так
они и коротают дневные часы в муках и страданиях в ожидании
благословенной ночи.

Оставшиеся зеленокожие напились. Они подняли бочки из погреба

трактира и каждую раскупорили. Возле некоторых были
неуправляемые вереницы зеленокожих, ждущих своей очереди к
крану. У некоторых бочек были проломлены крышки, и гоблины
жбанами вычерпывали из них жидкость. Позже я видел, как они
делали тоже самое с помощью выскобленных голов жителей деревни
– грязные зеленые пальцы просунуты в окровавленные глазницы, а с
волос их жертв пиво капает на вонючие робы, когда они пили из
вскрытых черепов. Безголовый труп мужчины был выпотрошен, как
кабан, и нанизан на вертел, где его крутили над костром. В углу
комнаты, в котле, стоящем на огне, я увидел обваренную руку,
силящуюся высунуться из-под крышки – бедный парень заживо
варился внутри и орал благим матом. Крышку котла прихлопнули,
милостиво избавив меня от воплей.

Они жрали и людей, и коней, жадно заглатывая полусырые куски

мяса. Деревенских детей, вопящих младенцев, варили как цыплят…

(С этого места непонятно то ли на Бикенштадта нахлынули

воспоминания об ужасах свидетелем, которых он стал, и он перестал
говорить, то ли Воллендорп не мог записать то, что он говорил.
Оригинальная рукопись ужасно расплывчата в середине этого абзаца).

…они притащили женщин позже днем. Что они делали, я не стану

говорить, но они прекрасно знали, как заставить обливаться кровью
сердца наблюдавших за этим мужчин. Когда было закончено с бедной
Эсме и остальными, они сгребли угли из камина на пол. Они
вытащили сына владельца таверны. Под завывания жутких труб они
заставили его танцевать джигу голыми ногами на раскаленных углях.
Каждая его попытка убежать пресекалась тычками тупых концов
копий. Вопли были ужасные. Зеленокожие находили это забавным,
они смеялись, веселились, обезьянничали, подражая его
мучительным прыжкам. В конце концов он больше не мог
отплясывать. Он упал на колени и завыл. Они его стащили с углей,
вырвали у него глаза и выкинули парня в ночь. Больше я его никогда
не видел.

Пока день тянулся, они пытали пленных до смерти или съедали, пока
не осталось лишь несколько из них. Я единственный не пострадал.
Зеленокожие по-товарищески облокотились о стойку рядом со мной,
жестикулируя и улыбаясь, они толкали меня локтями будто только что
поделились хорошей шуткой, а не разыгрывают у меня на глазах
непередаваемый кошмар. Они невнятно что-то говорили на своем
грубом языке, предлагали мне пиво, отдергивая его назад и смеясь,
когда я пытался его выпить. Мне никакого вреда не причиняли, но я
был вынужден смотреть, как моих друзей и товарищей жестоко
убивали и пожирали. Господа, я одарен ярким и бурным
воображением. Как драматург, я могу поставить себя на место как
благороднейшего из героев, так и самый отъявленного злодея. Но
такого я бы в жизни не смог вообразить.

Они оставили «гвоздь программы» напоследок.

Позже днем они очистили большой круг на полу, убрав разбросанные

угли и мебель трактира. Они сформировали небольшую арену из
столов, положенных на бок. Их веселье поутихло, его место заняла
атмосфера взволнованного предвкушения.

В толпе было три гоблина, более важные на вид, предводители,

которых я видел ранее ночью. Первый был сухопарый тип. Он носил
шляпу, которая могла бы быть светло-желтой, если бы не слой грязи
на ней. Шляпа была в форме кривляющейся луны, лицо гоблина
выглядывало из ее пасти с острыми зубами. В его нос была продета
кость, а на шее висело ожерелье из недавно отрезанных пальцев. Он
провел большую часть празднования, забрасывая горсти высушенных
грибов в бочки, хотя тогда я еще не знал, чем они были, или почему
он это делал. Другие расступались перед ним. Он был их колдуном
или жрецом, или смесью и того и другого.

Двое других были значительно больше своих соплеменников. Один

был ростом почти с человека, злобный гоблин без одной руки. На ее
месте он носил крюк в форме в полумесяца. Его шляпа была велика и
вычурна, на ней было много лун, если быть точным, то три луны
прилегали друг к другу спинами, лицо каждой выражало разную
степень злобности. Последний был чуть ниже, у него не было одного
глаза, а вокруг носа был намотана грязная повязка. На плечах он
носил волчью шкуру даже в душной таверне. В его одеждах
преобладал красный цвет. Позже я понял, что это были гоблины двух
разных банд. Они были одеты практически одинаково, но у одной
группы были красные пояса, а у другой бляхи в форме
ухмыляющихся трехликих лун. Было много небольших стычек между
этими двумя группировками в трактире и позже в нашем
путешествии. Позже я узнал, что гоблины столь же не
дисциплинированы, как и гадки.
Два главаря скалили друг другу зубы, громогласно пререкаясь, хоть и
без настоящего гнева в голосе
Два главаря скалили друг другу зубы, громогласно пререкаясь, хоть и
без настоящего гнева в голосе. Они отметили меня, как это ни
странно, как лучшего из врагов. Позже мое чувство подтвердилось.
Позже я заключил, основываясь на том, что мне сказали, что у
гоблинов нет друзей или коллег, как у нас, а только любимые враги.
Скарсник называл Когтелуна одним из своих лучших лейтенантов, а
Носача – самым коварным из вассалов. Под этим, я думаю, он имел
ввиду, что он был не таким тупым, как остальные. Его слова имели
скрытый смысл, и было не легко отделить правду от насмешки и
желчи.

Главари оживились. Оба были пьяные. Когтелун поднял четыре

пальца. Их колдун казалось ждал подтверждения. Ему кивнули
утвердительно. Длинный нос с трудом считал на пальцах, подняв
семь затем восемь, потом снова семь. Колдун вновь спросил
подтверждения. Он тоже кивнул. Оба подняли руки, растопырив
пальцы.

Затем последовало громогласное одобрение.

Ходо, к чьей шее была прикована цепь, подтащили к рингу и

втолкнули внутрь. Члены гоблинской стражи сильно пнули его ногой
в спину и Ходо споткнулся. Гоблины засмеялись. У Ходо были синяки
и кровоподтеки, но во всем остальном он был цел, удивительно, но он
осмотрелся с вызовом во взгляде, а я и подумать не мог, что в ленивом
сердце хафлинга есть место для чего-то, кроме обжорства и похоти.

Раздался крик, гоблин чего-то потребовал. Раздался ответный крик.

Разразилась перебранка, а вскоре дело дошло и до рукоприкладства.
После пяти минут драки, в которую было втянуто пол комнаты,
крикун победил своего оппонента. Когтелун и Носач дубасили друг
друга по голове, пока не был достигнут относительный мир. Гоблин,
который первым запротестовал, выпрямил свой островерхий
капюшон и вошел внутрь ринга. Он прошелся вокруг ринга, играя на
публику, и вручил что-то хафлингу. Вначале я думал это было оружие,
но потом Ходо его поднял. И снова гоблины разразились смехом.

Ходо вручили вилку.

Нечто маленькое и энергичное было выведено в ринг под звуки

сдержанного ободрения и звенящих ударов. Небольшой зеленокожий
появился из массы ночных гоблинов. Если гоблины были ниже меня в
два раза, то этот был ниже их. Меньший гоблин – снотлинг, как их
называл Скарсник.

Его лицо изображало щенячий восторг. Но когда его хозяин показал

на хафлинга на противоположной стороне ринга, он обнажил зубы и
зарычал, это был странный животный звук полный злобы.
Ходо предстояло драться с этим существом, которому дали кинжал.

Хоть он был меньше и вместе с тем более хрупкого телосложения,

чем Ходо, снотлинг сражался как бешеная ласка, нанеся много
небольших ран, до того как хафлинг его победил. Он пригвоздил к
полу его же внутренности и вилкой продырявил череп. Он отобрал у
него нож. Ходо чуть не отхватил пальцы гоблину, которых попытался
его у него отобрать.

Они позволили ему оставить нож.

И так Ходо заставляли драться с этими маленькими зеленокожими

один за другим. Хафлинг обладал бойцовскими навыками о наличии
которых у него я и не подозревал, но он был толстый и израненный, а
снотлингов было нескончаемое количество.

Пятый снотлинг укусил Ходо в горло до того, как он сломал ему шею.
Ходо пошатнулся, он сражался с седьмой тварью до тех пор, пока он
не рухнул на пол потеряв сознание от потери крови, там он умер.

Носач и Когтелун спорили, чья ставка выиграла.

Я закричал от этой последней несправедливости. Я не любил Ходо,

но не было никакой чести в том, чтобы заставить его драться, когда
для него нет ни малейшей возможности победить. Я громко это
сказал. Хотя он и не понял моих слов, мой взрыв недовольства
раздражал того гоблина, который в данный момент на меня смотрел, и
он снова меня вырубил.

Вечером они развязали мои ноги и вытолкнули меня наружу. Солнце

садилось, и гоблины возрадовались, когда оно исчезло за горизонтом.
Они выдвинулись шаркающей колонной, будто бы это был для них
сигнал и направились в сторону огромной серой горной гряды на
востоке, навстречу Краесветным Горам.
Что стало с Грогом, я так никогда и не узнал, но у тролля,
сопровождавшего гоблинов появились новое ожерелье из клыков. Я
ничего не смог узнать о странных круглых созданиях, носившихся по
деревне.

Я мало что видел с тех пор. На мою голову натягивали неприятно

пахнувший колпак и мы передвигались ночами. Гоблины, спотыкаясь,
бежали. Не будь я настолько больше их, мне было бы сложно, так как
они не скупились на плети. Днем они отдыхали, прячась в руинах,
среди деревьев или в норах, шипя на солнце по мере его продвижения
над их головами. Они мне давали грязную воду и отвратительное
мясо, которое они оплевывали и вымазывали в нечистотах у меня на
глазах. Я держался до последнего, прежде чем жажда и голод
заставили меня взять то, что они давали.

Разумеется, я сильно заболел. Вскоре я начал шататься, мои

конечности дрожали, а кишечник непроизвольно опорожнялся. Меня
несколько раз стошнило в колпак. В конец концов я упал, а они били и
били меня, пока до них не дошло, что я не смогу двигаться.

Я догадываюсь, что за судьба ожидает тех пленных, которые не могут

идти в одном темпе с этими чудовищами. Но не меня. С меня сняли
колпак. Шаман пристально на меня посмотрел через пасть своей
лунной шляпы. Он что-то пробормотал, ткнул и понюхал меня. Он
погладил длинный лунный подбородок. Это был первый раз, когда я
видел его так вблизи, но в бреду я кричал от страха, ибо его
пронзительные и жестокие глаза смотрели не на меня, а сквозь меня,
через мою плоть, видя во мне приз, который я представлял для него.

Он позвал помощь. Существо принесло кожаный бурдюк полный

мерзко пахнущей жидкости.

Их шаман закачал головой, положил руку на бурдюк, а другой дал

оплеуху своему помощнику. Он показал на меня, что-то протараторил
на своем ужасном языке. Он отлил большую часть снадобья обратно в
бутыль из тыквы и разбавил смесь водой. Ее насильно влили мне в
горло. Сначала жгло, и меня снова потянуло блевать. Отвратительные
зеленые руки шамана закрыли мне нос и рот, поэтому питье осталось
внутри. Вскоре мои боли отступили.

После этого мое сознание отделилось от тела. Дни и ночи проходили

как в тумане. Я не испытывал ни голода, ни жажды. Я хихикал и пел,
как сами гоблины, но они не пытались заткнуть меня. Когда с меня
снимали колпак, чтоб я мог поесть, я видел слабое, тусклое зеленое
свечение вокруг гоблинов. Ночное небо переливалось странным
сиянием, похожим на то, которое часто бывает на севере. Воздух
закружился и две пары звезд превратились в глаза-буравчики,
взирающие с небес, глаза двух огромных орков, которые смеялись
надо мной и дрались друг с другом, то исчезая то соединяясь, как
очертания в тумане. Иногда они смотрели прямо на меня или
смеялись над меньшим зеленокожим, все остальное время они
глумились над гоблинами в колонне.

Я два раза видел, как шаман, Лунопасть, смотрел на небо, и я знал,

что он тоже мог их видеть.

Мы уходили по старым дварфийским дорогам. Земля под ногами

пошла в гору. Один раз, днем, гоблины повскакивали в панике,
заставив меня бежать. За нами раздался громкий стук копыт, за
которым последовали пистолетные выстрелы и звон скрещенного
оружия. К этому моменту мой бред частично прошел, хотя действие
эликсира все еще беспокоило меня тогда, как и сейчас. Я умудрился
запрокинув голову скинуть колпак и посмотреть назад.

На гоблинов напали несколько десятков всадников. Вдалеке я смог

различить башню, я подумал, это башня Грюнненбурга. Город лежал
черными руинами вокруг нее, но судя по всему то место, где
находился барон, пережило пожар. Меня осенило – эти гоблины
должно быть и были теми, кто уничтожил Грюнненбург, но почему?
Когда я получил ответ, он оказался слишком невероятным, чтоб в него
поверить.

Половину гоблинов окружили наездники. Когтелун и Носач кинули

их на произвол судьбы, а оставшиеся зеленокожие бежали вверх по
холму в темпе, за которым я не мог поспеть. Гоблины скакали по
склонам как горные козлы.

Мы шли все выше и выше, идя по гребню вдоль нижнего склона

холма, а затем повернули на юг. Когда я мог видеть и был в ясном
сознании, я понял, что все признаки человеческой цивилизации
исчезли. Мы проходили мимо разрушенных дварфийских крепостей и
городов, но не было не малейшего признака населенных поселений
высших рас. Повсюду были признаки зеленокожих, изуродованные
монументы, покинутые лагеря, места схваток и поля костей. Мы
поспешили сквозь ночь, чтоб пересечь возвышающуюся крепость,
освещенную светом факелов. Позже мне сказали, что это была
Железная Скала, орочий город, чьи обитатели еще не присягнули
Скарснику. Эта цитадель была местом, внушающим страх ночным
гоблинам, и мы день и ночь бежали, чтоб обойти ее.

Наконец, мы пришли в туннели.

С моих глаз сняли колпак, и я оказался перед древним замком горного

народа. Бородатые статуи охраняли зияющий вход, который был раза
в четыре выше Великих Врат Авербурга. Статуи были сильно
изуродованы и побиты временем, но все еще оставались
внушительным архитектруным достижением.

Шаман Лунопасть подошел ко мне. – Ты теперь нужна видеть, -

сказал он на ломанном рейкшпиле, это был для меня первый пример
того, как эти существа изъяснялись на языке людей. – Тут быть
сильно темно, - заквохтал он и сильно ткнул меня загнутым ногтем в
грудь. – Ты не уходить. Ты понимать, мякоть?

Я кивнул. Он кивнул в ответ. Между нами налаживалось понимание,

я в этом уверен. Сегодня у него был спокойный взгляд, без той
злобной искорки, которая часто в них бывала. В его глазах было
любопытство и что-то еще.

Мы вошли в разрушенный форт дварфов, нас поприветствовала еще

одна группа гоблинов, привратных вассалов Скарсника и его племя
Гиблой Луны. Тут было и пиршество и боевые игрища, – я говорю
«игрища», но по факту, то, что я видел, было издевательским
забиванием до смерти неудачливых гоблинов, выбранных из толпы -
происходившие на широкой платформе, окруженной
завораживающей архитектурой дварфов, на которое бесстрастно
взирали лики давно почивших дварфийских владык.

В то время гоблины были куда активней, темнота была постоянной, а

сон урывками. На следующий день банда разделилась. Когтелун и
Носач сцепились. Когтелун своим когтем перехватил кинжал,
который чудесным образом появился в руке Носача и чуть не был
воткнут в спину Когтелуна. Когтелун засмеялся и с силой ударил
Носача по голове. Носач смущенно пожал плечами и улыбнулся, но
его глаза блестели, высматривая слабые места Когтелуна. У меня не
было ни малейших сомнений, что несмотря на всю их показную
дружбу, Носач убил бы Когтелуна там и тогда и попытается сделать
это вновь в будущем. Казалось, Когтелун не держит на него зла, более
того, он выглядел приятно удивленным этим.

Гоблины красных поясов под началом Носача ушли, забрав с собой

своего тролля. Вся надежда на то, что гоблины прекратят свою
грызню и таким образом утратят мотивацию к импульсам агрессии в
мою сторону, вскоре умерла. Когда не стало враждебного племени, с
которым можно подраться, Три Луны начали драться между собой.
Мы вышли из дварфийского форта в лабиринт подгорных туннелей.
Господи! Как мало мы знаем о великолепии горного народа. Предки
дварфов должно быть управляли целой империей, в которую сложно
теперь поверить. Повсюду под горами присутствуют следы их трудов.
Мы шли по подземным магистралям, достаточно широким, чтоб по
ней проехал десяток обозов бок-о-бок. Но они были в запустении,
вероятно на них не ступала нога дварфа со времен Железнобородого.
Местами туннели полностью обрушились или были разделены
бездонной пропастью и в таких случаях нам приходилось идти в
обход по низким проходам, прорытым самими гоблинами. Гоблины
зажгли факелы, но для человеческого глаза было все равно темно.

Я начал испытывать страх, что больше никогда не увижу солнечных

лучей. Мы шли день за днем, почти не отдыхая, и я с нетерпением
ждал каждого следующего глотка шаманского эликсира. Мы делали
привал в смердящих гоблинских норах, где мы ели грибы и пили воду,
струйкой стекающей со скал. Все было по крайней мере чисто. Я
видел множество чудес во время этого длинного путешествия –
дварфийские подземные туннели, пещеры, полные искрящихся
кристаллов, которые, увы, так любили разбивать зеленокожие.
Временами другие ночные гоблины присоединялись к нам, а затем
уходили, когда мы покидали их территорию. Мы пересекали
дварфийские залы или проползали мимо запечатанных ворот, которые
вели, я уверен, в подземные земли, все еще принадлежащие
человеческим союзникам. Мы пересекли разваливающийся мост,
парящий высоко над озером огня. Периодически земля сотрясалась и
с потолка оглушительно падали камни. В такие моменты гоблины
были очень напуганы и молились своим темным богам.

Я потерял счет времени. Мы пришли в место, принадлежащее

большому количеству орков, подземную цитадель, перегородившую
путь. Лунопасть долго разговаривал со стражей, показывая им амулет,
какой-то символ принадлежности, я думаю. Выяснилось, что они или
уважают Лунопасть или боятся его. Других гоблинов они презирали.
Они рычали и ревели, чтоб напугать их, ставили им подножки, когда
они вошли в их владения.

За пределами цитадели орки правили разрушенным дварфийским

городом и поэтому амулет Лунопасти обеспечил нам проход. Вид
кожи, которая была не зеленого цвета, вывел меня из состояния
забытья. Группа дварфов пересекали перекресток передо мной.
Каждый был обрит и заклеймен, а также прикован к своим собратьям.
Их спины испещряли шрамы от ударов плетью орка-рабовладельца.
Один из них привлек мое внимание видом отчаяния на лице, который
до сих пор преследует меня во снах.

Мы часами бежали трусцой по коридорам, заполненных мусором.

Мои глаза устали, ноги болели, а живот мутило от тошноты и
шаманского варева.

Позже я узнал от Скарсника, что орочий город известен как Черная

Скала. Скарсник шепотом мне рассказал, что орочий вождь Горфанг
является королем того места. Может они и союзники, но я чувствовал
сильную угрозу, находясь в орочьей крепости. Даже самый маленький
орк был на голову выше, и мои гоблинские пленители казались
просто ничтожными по сравнению с ними. Если они решат убить
гоблинов, что же будет со мной тогда? Орки толкали и хлопали меня,
когда мы проходили мимо. По крайней мере гоблины вроде бы
хотели, чтобы я жил. Несколько раз Лунопасть был вынужден
предъявить свой амулет, или пробормотать какую-то абракадабру,
если нас не пропускали. Он источал зеленый свет, когда делал это, и
этого казалось было достаточно, чтоб решить дело в нашу пользу.

Проход через Черную Скалу занял целый день, а мы шли без

остановки на отдых. Я споткнулся от истощения, весь смысл моей
жизни исчез, сосредоточившись только на переставлении ног, одну за
другой.
И затем в странной мешанине коридоров и залов появились
неожиданные перемены. Многие минуты прошли прежде, чем я
осознал, что вижу отраженный свет солнца, впервые за многие
недели.

Мы вышли в огромный зал с рядами колонн, теряющихся в вышине, я

закричал от боли, когда увидел прямой солнечный свет. У меня ушло
некоторое время на то, чтоб прийти в себя, но когда я снова смог
видеть, я узрел статуи дварфийских богов-предков высотой с башню,
выстроившихся в ряд у стен, хотя они все были безликими и в
течении веков покрывались граффити. Повсюду висели стяги, боевые
трофеи орков, которые там обитали. В дальнем конце зала было
величественное окно, и я даже на секунду забыл об опасности моего
положения.

Древние дварфы высекли в скале угловатый узор двухсот футов в

высоту и сотню в ширину, изгибающийся в полукруге. Отряд суровых
закованных в броню орков стоял под его аркой на разбитой мозаике.
Мы приблизились к ним, и тогда массивный орочий главарь
заговорил с Лунопастью. Они обменялись репликами, а наша группа
была вынуждена ждать. Гоблины страшились солнечного света, и я
воспользовался возможность посмотреть в окно.

Грязно-желтые кристаллы были торчали из углов оконного проема –

остатки древнего стекла. Ветер задувал через окно, и много больших
дыр было проделано в камне. Хоть испорченный, он выглядел
захватывающе. Я мог видеть крутое ущелье глубиной в много
фатомов. Благодаря изгибу окна можно было отчетливо видеть его оба
конца. Мои познания в географии довольно скудны, и все же я был
уверен, что это было ущелье Смерти. Солнце заходило на западе,
освещая каменистую землю под ногами в ярко-оранжевый цвет. На
другой стороне, в десяти милях минимум, вырастала группа тесно
сгрудившихся высоких пиков. Лунопасть присоединился ко мне. Он
покосился на солнце и что-то забубнил себе под нос, однако он не
казался таким напуганным, как остальные гоблины. Он махнул рукой,
указав на южную оконечность ущелья.

- Скарсник, - сказал от сказал с ноткой некоторого удовлетворения в

голосе. - Все Скарсник, все принадлежит. Скарсник! – завизжал он на
орка, который стоял слишком близко. Орк зарычал и отошел назад.
Шаман захихикал. У него был скрипучий голос, более звучный, чем у
других гоблинов. Он осмотрел его, а затем заговорщицки сказал мне:
«Скарсник» и обвел рукой орочий зал. Он мне подмигнул, положил
палец на свой длинный нос и хлопнул в ладоши.

Я не имел понятия, кого он имел ввиду. Тогда еще нет. Так я

вспоминаю этот момент. Странное это ощущение, вспоминать
времена до того, как я узнал Скарсника. Это как пытаться разобраться
в голове человека, умершего многие годы назад.

Главарь орков вернулся. Имела место какая-то грубая вежливость

между шаманом и им, представляющим своих хозяев. Произошел
обмен дарами, трех слабейших связанных гоблинов вытолкнули и
передали оркам. Чтобы подтвердить сделку, они плюнули на руки и
пожали их друг другу. Скрестили клинки, и орки отошли позволив
нам войти. Мы спускались по широкой лестнице из зала, которая вела
к монументальному центральному выходу из старого дварфийского
города, прошли через великие ворота и продолжили путь до
подножия ущелья по разбитой дороге, которая была в таком же
плохом состоянии, как и та под землей.

Мы пересекли перевал Смерти, когда наступила ночь, двигаясь по

другой древней дварфийской дороге. Повсюду, и вверху и снизу
перевала горели огни, звучали барабаны, приветствуя ночь. Это был
по-своему впечатляющий вид.

Спустя какое-то время, мы пересекли южную стену перевала через

невзрачный проход, вырубленный в скале и невидимый издалека. Он
вел в узкий, сделанный гоблинами, туннель с множеством тупиков.
Сети полные камней, подвешенные бревна и гнезда диких круглых
существ, которых я видел у трактира, были повсюду, лишь ждущие
кого-либо, кто отважится войти в логово ночных гоблинов. Наконец
мы вышли на другую старую дорогу дварфов, на которой стояло
полуразрушенное здание, в котором находился отряд гоблинов. Нас
остановили. Меня засунули в холодную клетку, заперли и я мгновенно
заснул, не ведая, что на следующий день я встречу Скарсника,
воеводу Карака Восьми вершин, самого влиятельного гоблина из
живущих в мире на данный момент.

Я так устал, что мне было бы все равно, даже если бы я знал.

Глава 5

ЦАРЬ ГОРЫ

Карак Восьми Вершин – чудо древнего мира, за которое идут тяжелые

сражения. Вернувшиеся дварфы удерживают часть самых верхних
уровней или, по крайней мере, удерживали, когда я еще был там.
Несомненно, Скарсник выбил их оттуда к настоящему времени.
Звери, похожие на прямоходящих крыс, удерживали самые нижние
уровни. Да они могли хоть из кожи вон вылезти, но эти две расы не
смогут победить Скарсника. У его племени есть владения как под
горой так и над – бороды отрубленных дварфийских голов
развеваются под порывами холодного горного ветра, в то время как
под землей лежат кучи крысиных черепов. Все орки и гоблины в
окрестных горах уважают его.

Меня вели по владениям ночных гоблинов вначале по старой

дварфийской дороге до того момента, как камнепад заставил нас
выйти наверх через стены ущелья по лабиринту грубо вырубленных
проходов. Оттуда мы вошли в разрушенный город. Надземная часть
города окружена восемью вершинами, откуда и взялось название. У
меня больше не было колпака на голове, но у меня было мало
возможности осмотреть город до того, как мы снова спустились по
широкой лестнице. Верхняя часть города огромна, а снизу еще
больше, обширные горные разработки дварфов были значительное
расширены ночными гоблинами.

Ночные гоблины в своем королевстве стали уверенней – они шли с

важным видом, в то время как раньше крались. Они красовались
передо мной, единственным наблюдателем, выпятив грудь от
гордости.

Мы ступали вниз по величественной лестнице и шли по грандиозным

улицам, заваленным продуктами жизнедеятельности зеленокожих. И
вот остановились пред гигантским проходом. Там было три
монумента. Два были работой исключительно зеленокожих – большие
валуны, обтесанные в подобия богов-близнецов зеленокожих орков.
Другой был огромной головой, куда больше этих тотемов – в горе
было вырезано лукавое лицо гоблина. Я думаю, это была работа
рабов – пребывая там, я видел множество пленных самых разных
видов – камень был обработан гораздо аккуратней, чем это делали
сами зеленокожие.

Шайка больших гоблинов подошла к нашему отряду. Они носили

желтые капюшоны, наверху которых была один ухмыляющийся
месяц. Узор в шашечку и черные языки огня шли по краям капюшонв,
они были вооружены серповидными мечами, а под их балахонами
звенела кольчуга. Они проигнорировали Три Луны и сразу пошли к
шаману Лунопасти. Он потратил довольно много времени на разговор
и жестикуляцию, он выкатил грудь и нас пропустили. Большие
гоблины осмотрел меня с ног до головы. Они показали жестом, чтоб
меня ввели в зал.
Я думаю, что я один из тех немногих людей, которым
посчастливилось войти в Великий тронный зал Карака Восьми
Вершин за последнюю тысячу лет и выжить, чтобы поведать об этом.
Я не могу в полной мере описать его, и это-то я, человек, который
живет своим ремеслом драматурга. С чего начать? С леса тысячи
колонн? Постоянного понижения геометрически безупречных
уровней? Статуй? Главных ворот и величественной лестницы,
ведущей к сердцу надземной части города? Его размера? Крыша была
усеяна искусственными звездами, их свет был как-то заключен в
стекло с помощью искусства горного народа. В центре зала находился
помост, высокий, как холм, увенчанный троном короля Карака
Восьми Вершин. Даже, когда ворота были открыты настежь, это был
мир постоянных сумерек.

Внутри зала был город в городе, но был он куда более убогого вида.
Закрученное переплетение близко прилегающих улиц из жалких
палаток и куч лачуг. Мусор был везде, нагажено было повсюду без
разбора. Осушенные водные каналы впадали в резервуары, которые
были переделаны в выгребные ямы. Секции потолка подпирали
шаткие деревянные башни, а местами он полностью обвалился.
Колонны обрушились на пол. Везде лежали груды разбитых камней,
большая часть узоров исчезла или была испорчена, упав вниз и
обнажив грубый влажный камень. Пелена смога висела над
гоблинским городом на полпути к потолку, настолько обширно
обиталище гномов. Гоблинские строения были уродливы по
сравнению с дварфийскими. И все же, все же, куда не глянь, везде
были чудеса, на которые можно смотреть часами.

Но у меня не было этого времени.

Мы протискивались по улочкам города навстречу помосту из камня,

ступенчато возвышашегося в центре пещеры. Он был
восьмиугольный со ступеньками на каждой из граней. Гоблинские
лачуги теснились вокруг него, превращая его в копошащийся
муравейник. Груды ржавого оружия, снятого с убитых врагов,
усеивали подножие лестницы. Только к верхушке, где ступеньки
становили очень крутые, гоблинские жилища исчезли, обнаружив
разрушенное величие каменной кладки под собой.

Вершина была плоская и окружена зубцами. Когда-то дварфийский

король Карака Восьми Вершин восседал тут и выслушивал прошения
своих подданных. Теперь это был трон Скарсника.

Кожи всевозможных живых существ, растянутые на рамах, и пики с

нанизанными на них головами на разных этапах разложения стояли
вокруг платформы. Много длинных заплетенных прядей,
дварфийских бород, свисали со стягов и тотемных столбов
сгрудившихся у края.

Изначального трона не было. Имелись следы того, как выдалбливали

камень. Ни один дварф не сел бы на трон черного из железа,
устремившего ввысь свои хищные шипы. Спинка трона была похожа
на огромную лапу с тысячей сальных свечей на ней, их огни
колыхались в такт подземному сквозняку, стекшее сало
предшествовавших им свечей покрывало коркой железо, как
натечный камень покрывает стены пещеры.

Военачальники зеленокожих всех видов окружали трон: ночные

гоблины, гордые и надменные в этом логове короля королей;
равнинные гоблины, чьи руки лежали на клинках, нервничали, будучи
так далеко от своих территорий; горные гоблины, покрытые мехами,
их взгляд был даже более подозрительным, чем их сородичей;
боггарты, болотные гоблины, гоблобы, речные пираты… Гоблины
всех форм и размеров. Орки были там тоже, ворчащие и злые, а также
иные злые существа. С одного угла был растянут тент. В железных
чашах горел огонь. Помост был таким же большим, как тронный зал
любого из графов, отличаясь лишь толкотней, грязью и отсутствием
стен.
На троне восседал гоблин изумительных размеров. Он настолько
превосходил ростом своих собратьев, что могло показаться, что он
вообще другого вида. Его высокая островерхая шляпа, в которую
были вдеты костяные шипы, которая заставляла его казаться еще
больше. Но он носил те же черты, что и его прихвостни, те же
бритвоподобные зубы, острый подбородок, длинный крючковатый
нос, хотя они имели более благородные очертания. Я с первого
взгляда на него мог сказать, что это был властный повелитель. У его
ног дремал огромный представитель вида тех круглых существ,
которых я мельком видел в деревне и туннелях. В его шкуру были
вдеты кольца от которых к трону вели цепи, где они были намотаны
на один из шипов подлокотника. Вокруг поясницы Скарсника был
пояс, сделанный из белоснежной бороды неудачливого дварфа. Рядом
с ним стоял огромный трезубец, его древко было выкрашено в ярко-
красный цвет, с его зубцов свисали амулеты. Когда на него упал свет
факела, его края замерцали зеленым колдовским светом.
В толпе наверху помоста царил беспорядок. Гоблины слонялись с
места на место, устраивали перебранки, это был гогот главарей в
нелепых шляпах, чье удивительное разнообразие шипов, рогов,
высоких корон и прочих украшательств было совершенно
невообразимым. Большие гоблины, которые вели меня, были
вынуждены расталкивать собравшихся военачальников, чтобы
освободить проход для Лунопасти и меня самого. Когтелуна и его
гоблинов остановили у подножия лестницы к его большой досаде.

Когда я первый раз увидел Скарсника, его восхвалял толстый

гоблинский вождь, собравшийся преподнести кучу даров
сомнительного характера своему повелителю. Скарсник не обращал
на него вниманию. Его взгляд был сфокусирован точно на той части
сборища, где мы появились, как будто он в точности предугадал, где
гоблины разойдутся и появлюсь я. Он широко улыбался, как
рептилия, его язык облизывал губы, темные и длинные. Он
наклонился вперед на своем железном троне. Гоблины ударили меня
под колени, заставив меня упасть.

Лунопасть ринулся вперед, и распростерся перед троном. Он

залепетал на языке зеленокожих, все время кивал головой, бурно
жестикулируя в мою сторону. Скарсник не отрывал от меня глаз, свой
длинный подбородок он упер в руку, но он иногда кивал на то, что
ему говорил Лунопасть.

Взгляд у Скарсника был обезоруживающий. Другие гоблины были

нервные и их легко было привести в смятение, они боялись даже
собственной теней. Их глазки бегали, как будто они не могли
сконцентрировать внимание. Но не Скарсник. У него был спокойный
и осмысленный взгляд. По мере рассказа Лунопасти, который
несомненно рассказывал своему королю о своих достижениях по
доставке меня сюда, Скарсник смотрел на меня холодным
оценивающим взглядом, как кошка на мышь.
Скарснику надоело слушать Лунопасть. Он махнул рукой. Когда же
Лунопасть после этого не замолчал, Скарсник кивнул своим большим
гоблинам и они с силой ударили его по ребрам. Лунопасть
запрокинулся с безумной гримасой на лице. Скарсник заговорил.
Зашипели сквозь зубы резкие звуки языка зеленокожих. Его голос
был более гнусавым, чем я ожидал. Это не было раболепное хныканье
или возбужденный писк многих меньших зеленокожих, но и не
властный баритон, который я почти ожидал услышать.

Лунопасть был очевидно рад тому, что услышал, он поклонился и

отступил так далеко назад, что сошел со ступенек трона и врезался в
собравшуюся толпу. Все еще безумно улыбаясь, Лунопасть пронесся
через прогорклые сливки гоблинского общества. Что ему дали в
награду, я не знаю. Я его больше никогда не видел.

Скарсник наклонился вперед и заговорил со мной лично.

- Дабро пожаловать в мае царс’во, ’юдишка, – сказал он

Я не знал, что делать. Я заморгал. Я был охвачен ужасом. Что со мной

будет? Почему меня сюда привели?

- Хмм, – промычал Скарсник, - А ты молчун, типа? Я думал, ты более

говорлив’. Неужто эти ’диоты оттяпали тебе язык? Я г'варил им ытого
ни делать. Жаль. Мог ли бы ниблохо паболтать.

- Я… Я… могу разговаривать. Я могу говорить, мой владыка, –

добавил я. Для меня было унижением так обратиться к этому
существу.

- «Мой владыка», говоришь? – он засмеялся и кивнул, посмотрев на

своих приспешников. – «Мой владыка!» – он протянул в мою сторону
руку с перстнями.
Они разразились натянутым смехом. «Шмой младыка! Шмой
младыка!» – они вынужденно повторяли. Он резко поднял большой
палец над плечом в их сторону и глумливо заулыбался. – Слыш сюда.
Ты слыш, шо они г’врят: «шмой младыка, шмой младыка», - повторил
он. – Зогганые недоумки. Они понятия ни имеют, шо они г'врят. Они
усе тупые. Он обратно сел на трон и похлопал себя по рукам своими
когтями. – Но ты, ты ни тупой, правда? «Мой владыка», д'маю тибе
ыто ни нравица, уверен тибе совсем не нравица так называть миня,
такова ванючива мелкого гоблина как я. Но ты называешь, верно? Ни
то што энти другие, которые попадают сюда, ага? Ты башкавитый. Ни
тупой. О нет, я вижу это. Я всигда узнаю.

- Я-Я так не думаю, владыка.

- Нэ, – он подскочил вперед очень быстро. – Ты д'маешь, шо я тупой,

’юдишка?

Я посмотрел на него, на этого сгорбленного повелителя бесчисленных

гоблинов. Я глубоко всмотрелся в его красные глаза. Кем бы он ни
был, он точно не был дураком. – Я так не думаю, мой повелитель, –
произнес я, действительно так считая.

- Уверен? Я проста малинький гоблин, – он пошевелил пальцами

перед своим лицом, голос его был высоким и насмешливым. Его
взгляд внезапно наполнился отвращением. Он схватил богато
украшенный золотой дварфийский кубок у слуги и осушил его.

- Я вполне уверен, мой владыка.

Мне было тяжело стоять, я плохо себя чувствовал и мне было

холодно. Крутило живот.

- Ладненько, ладненько. Скарсник с подчеркнутой аккуратностью

положил кубок обратно в руки гоблина и вытер рот тыльной стороной
ладони. Железные наручи выкованные в форме вопящих ртов
украшали его предплечья. Его движения были не такие, как у
остальных. Он был груб, как и все зеленокожие, но была какая-то
выверенность в его движениях, которой не доставало остальным. –
Тада мож’ быть мы заключим договор. Шо ты д'маешь? Хошь
заключить договор, ’юдишечка?

- Я очень хочу остаться в живых, мой владыка, если вы это имели

ввиду.

Он долго и громко хохотал над моим ответом, запрокинув голову, а

лунные медальоны, украшения и зубы, свисающие с его высокой
шляпы, брякали друг о друга. Его прислужники неискренне
засмеялись, их смех затих намного раньше смеха из господина. Они
стояли вокруг него, когда он хохотал как полоумный, лишь их
блестящие глаза и носы были видны во тьме их капюшонов. Они
переминались с ноги на ногу и в недоумении переглядываясь. Запах
был невыносимый – если бы я сам не был таким грязным и не провел
так много ночей в смердящих туннеля, то боюсь, меня бы стошнило.

Скарсник перестал смеяться. – П’смотрим, шо можна будет ’делать на

этот счет. П’смотрим. Вот шо я тибе скажу. Ты окажешь мне услугу, и
вот увидишь, доберешь’ до дома целехоньким и невредимым.

- Какая услуга?

- А-ха-ха! – рассмеялся он, погрозив пальцем. – Ты должен сказать

«да» или «нет», – он зло заулыбался. – Если нет, ну што ж…, – он
наклонил голову набок, затем пнул ногой огромного зверя у своего
трона. Звук вышел, как будто пнули надутый свиной пузырь. Монстр
фыркнул. – Гоббла усегда голоден. Он усегда голоден, и чилавечину
он любит также, как и любое другое мясо. Он не перебирает харчами.

- Разве у меня есть выбор, мой владыка?

Скарсник осклабился мне. – Именно. Видишь, я знал, шо ты умный.
Тада по рукам?

- Да. Да, разумеется. Чем я мог быть вам полезен?

Он перестал на меня смотреть и откинулся в своем троне. – Скоро

будет сгиблая «С» луна, – произнес он. – Она будет в небе. Моя луна.
С-хороший знак. Горк п'ведал мне ее время. Грядет ба’шая драка,
ба’шая драка с мудрилами. Он указал взглядом вверх, как бы
показывая дварфов, сидящих в цитадели наверху. – Если этот Король
Белегар хоть капельку любит сибя, он поймет, шо скоро произойдет.
Он затряс головой, сменив тему. Побрякушки, которые украшали его
огромный капюшон, замотались в разные стороны.

- Знаешь, ’юдишка, спроси любого зеленокожего в с’тнях миль

вокруг, они все знают миня. Я быть Скарсник! Скарсник могуч!
Скарсник! Король горы! Он встал и прокричал это. Другие гоблины
подхватили и заскандировали его имя. Гоблинский король зашикал на
них. – Но ты. Ты знаешь, хто я? Ни ври, я узнаю, узнаю, если
саврешь.

- Нет, мой владыка, - признался я.

- Именно. Он показал на меня пальцем и задергал им вверх вниз,

подкрепляя свои слова движениям. – Вот именно. Я и не д’мал, шо
знаешь. И это не есть хорошо, не знать, кто я. Миня не оч’ это радует.
Я имею ввиду, что я могу просто созвать Вааагх!, двинутца на шевер
и немного повеселица в этой вашей Империи. И может однажжы я
так и сделаю. – Он глубоко вздохнул. – Но у меня и тут дел па горло.
Дварфы, скавены и абарзевшие орки. Он показал на груду орочьих
черепов. – Приходят сюда, «О мы ни станим ссушать какова-та тупого
гоббо!», - он понизил голос. – «Мы тебя вытурим, ага». Лады, г’ворю
я, а не хотите перекинутся словечком с Гобблой, ась? Им не оч’ это
нравица, о нет. Он засмеялся вновь и потер подбородок. – Как бы там
ни было. Занят. Очень-очень занят. Быть королем всего этого оч’
хлопотно. Поэтому я подумал, добуду-ка я себе поэта, шоб все мякоти
узнали, хто я такой, шоб када я закончу с мудрилами и теми тупыми
крысюками, они знали хто я, когда пойду жечь ихние городишки. Как
нехарашо будет, если я сделаю ыта, а они ни буду знать, хто я! Ага,
ага? Он нюхнул и начал разглядывать длинный грязный коготь. – Я
слышал, шо мякоти любят поэтов, типа тибя. Красивые славечки и
усе такое.

Может эликсир притупил мой инстинкт самосохранения, но меня так

взбесило, что меня сравнивают с каким-то там поэтом, что я забыл на
время, что разговариваю не с имперским джентльменом, а с опасным
врагом всех людей. Может это было из-за путешествия. Я был не в
лучшем состоянии. – Сэр! – запротестовал я, – поэты это падшие
люди, их умы полны дурости, а сердца глупой романтики. Я знавал
нескольких поэтов, пребывая в Альтдорфе. Один, чьи манеры я
находил отталкивающими, был надменным выскочкой на несколько
лет моложе меня. Он посещал уроки фехтования в одном зале со
мной, а после объявил, что его навык слишком высок, чтоб
тренироваться с нами. Его имя было или Юнкер, или Яго, я думаю. Я
уверен, он ничего не добился. Большинство поэтов ничего не
добиваются.

Глаза Скарсника сузились, и я понял, что совершил ошибку. Он

выпрямился на железном троне. – Ты ни делаешь красивые славечки?
Пушто красивые слава это то, што мине нужно, и если ты не можешь
делать для миня красивые слава, ты беспол’зен, и мне прийдеца
искать каво-та исчо! Он казался очень раздражен моим возражением.
Гоббла заворчал во сне, его веки задрожали, как будто он мог
чувствовать недовольство хозяина – Я послал их за человеком
красивых славечек. Красные паяса с’кзали мне, что есть адин такой в
гораде рядом с ихним городом. И если они ошиблись, ты прямо сичас
умрешь – в неприятных маленьких укусах. И затем я перекинусь
словечком с Никноком. Красным Копьям придется подыскать сибе
нового босса.

На меня накатила черная волна паники. – Нет, ну что вы! Я лишь

хотел подправить ваше величество, если можно. Я драматург! Я пишу
пьесы для развлечения и просвещения масс.

Скарсник сдвинул брови.

- Я рассказываю истории многим людям за раз, – я пояснил. – Это

куда лучше поэзии, предназначенной для ограниченной аудитории.

- Красивые славечки? Я сказал, я хочу красивые славечки! – заорал

он, а его кулаки сжались.

- К-красивые словечки! – заикаясь, произнес я, - лучшие из всех слов,

мой владыка! Мне становится тошно сейчас от того, каким я был
раболепным – просто подстилка для зеленого монстра. Умоляю
простить меня, ибо я боюсь за свою жизнь и болезненной смерти.

Скарсник кивнул. - Хорошо, хорошо! Ыта то, што я хачу, харошую

историю. Потому что я собираюсь рассказать тибе харошую историю.
И я хочу, чтоб ты ее взял с собой, и я хачу, чтоб ты рассказал ее тем
’юдишкам, там наверху, кто самый большой, каварный и луччий
гоблин на свете, уловил? И если ты ыто не сделаешь в красивых
славечках, тагда я прийду и сажру тваи кишки у тибя на глазах, усек?

Я энергично закивал. – И этот могучий воевода, о котором вы

говорите, очевидно вы сами, мой владыка, - сказал я. Я был напуган,
меня тошнило, меня одурманивали, ошеломляли и я просто устал.
Пара сотен красных глаз смотрела на мое лицо, вокруг стояла полная
тишина.

- Именно, сказал Скарсник. - Умняга.

Он махнул двумя пальцами своей страже, которые подошли и
передали большой нож. У меня душа ушла в пятки, но он разрезал им
мои путы, освободив руки. Я выдохнул с облегчением, а затем
закричал. Мои руки были так долго связаны, что полностью онемели,
и ощущение крови вновь бегущей по ним, было похоже на то, будто
их подожгли. – Вы… вы развязали меня?

Скарсник посмотрел поверх них, его глаза и рот были широко

открыты. – О да, я ни падумал об ытом! О Гор’! Ты можешь убить
меня или убижать, можешь же? Он поднял палец к губам, делая вид,
что думает. – Хм, нет, постойте-ка. Тут повсюду целая куча гадких
гоббо, а ты далико от дома. И шо же ты будешь делать, ’юдишка?
Куды ты пайдешь? Свис’нешь дракону и палетишь по ветру? Хех. Я
думаю со мной усе будет в порядке. Он замотал головой при виде
моей глупости и сделал раздраженное лицо. Это был взгляд, к
которому успею хорошенько привыкнуть, потому что он часто
использовал его в разговорах с подчиненными.

Скарсник сел снова. Откуда-то для меня принесли стол и стул. На

стол с грохотом поставили подсвечник с жирной свечей на нем. Плохо
высушенный пергамент, кипа грязных перьев и череп полный черной
жидкости поставили передо мной. Скарсник выразил нетерпение и
закачал головой. Большой гоблин давился смехом, когда он попытался
привести эту кучу в некое подобие порядка. Скарсник закатил глаза. –
Ани ни панимают. Ты должын быть арганизован! Арганизован! – он с
силой ударил по подлокотнику трона. Гоббла заурчал и зафыркал.
Гоблинская стража затряслась так сильно, что их броня задребезжала.
Гнев Скарсника утих также быстро, как и вспыхнул, и Гоббла снова
захрапел. – В пративном случае ты нисможышь ничаво сделать. Я
пастаянна им гаварю. Будте организованны. Я пытаюсь. Это правило
номир один, если шо. Первое правило! – воскликнул он. В голосе
Скарсника была скрытая усталость. Опять же, это было то, с чем я
познакомлюсь лучше, но позже.
Я также услышу еще много этих правил.

Я все еще стоял на коленях, когда гоблинская стража отошла.

- У меня йесть кой-че для тебя выпить, - радушно сказал повелитель

Карака Восьми Вершин. Он имел переменчивый характер – то он
приветливый, почти человечный, а потом мстительный. Я не
сомневался, что он может быть таким же злобным и жестоким, как и
любой другой гоблин, если не больше. Большой снотлинг или, быть
может, маленький гоблин, наверняка сказать сложно, с
исключительно заносчивым выражением лица принес бутылку
Бретонского вина к столу и с реверансами поставил ее. Также была
подана еда, наиболее съедобная, из всего, что я видел в последние
дни. Скарсник одобрительно кивнул и криво на меня посмотрел. Ну
и? Ты буш садица или где? Вы ’юдтшки такие же слабаки, как эти
мудрилы там навирху! Сел! Быстра сел! – он топнул ногой.

Я медленно встал, мои конечности болели от передавливания. Стул,

как и стол, был сделан из потускневшего металла. Они оба были
рассчитаны на существо ниже и шире меня, я был вынужден сесть
ногами в одну строну.

- Ну, д’вай это, пей, - сказал Скарсник, показывая на бутыль.

Я выдернул пробку зубами и потянул вино. Оно было наивысшего

качества, и я с жадностью присосался, осушив половину. Мой
желудок протестовал, но я сжал зубы, пока бурления не прошли.

- Вот и ладненько, - произнес Скарсник, потирая руки. – Ты буш

писать, писать прям щас. Он указал на перья. Я выбрал одно, которое
показалось мне наиболее подходящим. Оно было необрезанным. Я
поднял бровь. Скарник что-то кому-то гаркнул, и мне дали самый
безобидный нож в мире, чтоб обрезать кончик. Я быстро отрезал,
чтоб не злить гоблинского короля дальнейшими задержками.
Скарсник был хорошо знаком с тем, как пишут, я думаю. Я посмотрел
на его руки – похоже, кончики его пальцев были темны от чернил, и я
заметил бумаги, выглядывающие из-за сиденья чудовищного трона.

- Шо, гатов, ’юдишка? Тада паехали. – он откинулся назад, глубоко

вдохнул и посмотрел вверх, согнув свою шляпу о спинку трона. – Усе
началось давным-давно, в ванючей маленькой пищере…

Глава 6

ЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ НЕДОМЕРКА

Темно. Холодно. Сыро. Мембрана лопнула, и мягкие руки нащупали

влажную почву. В маленьком умишке, который управлял руками, пока
что не был мыслей – ничего, кроме импульса рыть, рыть вверх.

Земля была влажной и полной камней, царапавших руки. Гоблинский

недомерок старался изо всех сил, легкие горели. У него потемнело в
глазах. Его жизнь чуть не закончилась едва не успев начаться.

Рука пробилась на поверхность, безумно размахивая в воздухе.

Последовала вторая рука, а потом лысая, острая голова. Если бы
пещера хорошо освещалась, то новорожденный гоблин выглядел бы
беловато-зеленым. Но нет. Лишь слабое сияние светогрибов отгоняло
тьму, и всюду был полумрак.

Недомерок выбрался из дыры. Огромный гриб, который рос над

дырой рождения, сейчас увял и почернел – он послужил своей цели.
Гоблин лег на спину, тяжело дыша. Роющие звуки исходили отовсюду
вокруг него – другие недомерки, выбирались из земли. Почва в
пещере была бесплодна и камениста. Орклинги рождаются не здесь,
только гоблины, снотлинги и сквиги. Меньшие создания ползли,
рычали и прокусывали себе путь наружу из темной земли к
холодному воздуху пещеры.

Новорожденные были голодны. Недомерок услышал шлепок плоской

ступни о камень, кто-то приближался. Другой гоблин неровно дышал,
живот свежевызревшего вырос над головой Недомерка и заурчал.
Недомерок не шелохнулся. Его ум уже наполнился вещами, которые
он не понимал. Одна из этих вещей сидела глубоко и настойчиво
говорила ему не умирать.

Тонкие растопыренные пальцы двинулись к горлу недомерка,

обхватив его тощую шею. Недомерок ждал, пока гоблин наклонится
над ним. Пальцы сжались, и недомерок ударил. Острые зубы
погрузились в мясистый нос. Они заболели до корней из-за своей
новизны, шатаясь в деснах. Недомерок отпрянул, оторвав нос на лице
другого гоблина.

- Вааггх! Вааагх! – заблеял гоблин. Кровь залила Недомерка. Он

нанес стремительный удар вверх и повалил другого отродка на пол.
Быстрый вихрь ударов, острые зубы сомкнулись на горле и все
закончилось.

Недомерок, которого однажды назовут Скарсником, ел в первый раз.

Его живот болел от новизны ощущений. Все грибы в пещере увяли.
Он был одним из последний появившихся. Еще пять гоблинов сидели
в дальнем углу пещеры, сидя на корточках вокруг еще одного трупа и
с жадностью пожирая плоть своего собрата.

Недомерок с опаской их рассматривал.

Длинным путем наверх, из пещеры в каверну, из каверны в

расщелину пробирались гоблины. Один поскользнулся и его нога
застряла в каменной дыре. Его мольбы были проигнорированы, а его
самого сожрали живьем его же товарищи. Это вполне мог быть и
Скарсник, и каким бы мир сейчас был другим, как бы изменилась моя
жизнь. Но этому не было суждено случиться, и фортуна или боги
пощадили будущего короля, как они это делали не раз. Другого
гоблина схватил пещерный сквиг, вырвавшийся из норы, а затем
исчез, оставляя за собой лишь клацанье зубов и крики. Третий член
их компании пошел навстречу шепоту в темноте и его больше никогда
не видели.

Оставшиеся три отродка стали осторожней. Страх наполнил их

головы. Они бродили вокруг да около, завывая. - Вверх! – заорал
Недомерок. – Вверх! Вверх! – слова сами приходили к нему. Его кожа
затвердела, перестала быть мягкой, а зеленый стал более насыщеным.
Он был меньше остальных, но его взгляд был проницательнее, а ум
быстрее. Он отличался с самого начала. Он посмотрел наверх и
понюхал воздух

- Вверх!

Они пошли наверх, следуя за Недомерком. Он был маленьким и

хилым, но они послушались. Шум. Удары, ужасный вой. Они
приблизились к широкой трещине в стене. Холодная темень уступила
место теплому желтому свету. Ветер принес новые запахи гоблинским
исчадиям. Их большие носы понюхали воздух, их уши дрогнули в
неуверенности. Другие отродки попрятались, но Недомерок толкал их
и царапал их нежную новую кожу своими ногтями. – Вперед-вперед!
– прошипел он.

Они прошли через трещину.

Они оказались на лестнице. Недомерок распознал, что это было – его

ощущение мира было инстинктивным, непрошенные знания сами
всплывали в его мозгу. Лестница обрывалась на лестничной
площадке, перегороженная двумя здоровыми каменными валунами.
Площадка была завалена камнями, путь вниз был полностью
заблокирован обвалом.

Над ними мерцал факел. Слышался звук многих голосов и музыка. –

Давайте! Давайте! Сюда! – Недомерок указывал наверх. Ему было
холодно, но он имел понятие о тепле, и ему еще предстояло испытать
его самому, и его дрожащая кожа ему не помешает.

Бой барабанов и звук сквигрелей с силой ударил по их

чувствительным новым ушам. В новорожденном мозгу Недомерка не
было слов для обозначения этих вещей – им, как и еще многому
другому, ему предстоит научится, как человеческому ребенку.

Из трещин вдоль разрушенной лестницы вылезали новоявленные

недомерки, шлепая по плоским камням, будто второй раз рождаясь из
тьмы глубоких горных корней. Они вышли в полутьму лестницы и с
усердием вперили свои глаза наверх. Их лица выражали удивление и
страх. В основном страх. Группы, как у Скарсника, следовали за
самым отважным из их числа, другие прятались и толкали вперед
самого маленького вперед, инстинкт подсказывал им пожертвовать
самым слабым, чтоб спасти свои шкуры.

Вскоре множество молодых гоблинов карабкались вверх по

ступенькам навстречу шуму.

Свет огня мерцал, отбрасывая безумные тени, вращавшиеся и

танцующие по потолку. Когда они добрались до верха лестницы,
Недомерок остановился. Он спрятался за камнем. Его спутники шли
за ним, не зная, что дальше делать.

Костер горел на площадке. Некоторые из новорожденных скалили

зубы и шипели на ненавистный огонь, другие вздрагивали от
удовольствия, когда тепло обдало их кожу. Вокруг огня прыгали и
скакали гоблины, на их головах были длинные капюшоны, с которых
свисали звенящие колокольчики или черепа, рассекающие воздух во
время их танца.

Старый босс Парней Черного Входа, Таркит Пал-Палыч, хлопал,

бросал нервные взгляды на огромного гоблина, который сидел на его
каменном троне. Трон принадлежал главе клана, но не сегодня.
Сегодня Ибрит Говномес, глава клана Сгиблой Луны, осматривал
свои владения, поэтому Босс Таркит стоял.

- Ибрит! Ибрит! – пели хохочущие танцующие гоблины. Их глаза

вертелись. Они высоко перепрыгивали через огонь. – Ибрит! Ибрит!
Он лучший! – гигантский гоблин ухмылялся. Он был огромен,
Недомерку он казался большим как гора. Он оперся о свой
двухголовый топор, чьи лезвия имели схожесть с месяцами,
соединенными спинами. У него была круглая и яркая шляпа,
залатанная нашивками из злобных лун и ухмыляющихся солнц. На
носу Ибрита начинался шрам, который шел через все его лицо, один
глаз был белес и безжизненен, его руки были запятнаны темно-
коричневым – результат неприятной привычки, давшей ему его имя.
Он был огромен, Недомерку он казался большим как гора.
Недомерок наблюдал за тем, как другие отродки шатаясь пошли
навстречу огню. Поначалу «взрослые гоблины» не заметили этих
«детей», но затем один за другим они увидели, как они собрались у
края площадки. Недомерку не понравился их взгляд.

- Зырь сюда! – пропищал один. – Позырьте на это!

- Недомерки! Свежие недомерки! – заорал другой. Все гоблины на

площадке увидели недомерков. Их лица озарились. Новоявленных
толкали и пихали. Их уши щипали, а носы тянули. Одного толкнули в
огонь, другого схватили за руку. – Ытат на абед! – хрюкнул гоблин.
Еще двух подняли с пола, их шеи скрутили. Их быстро освежевали и
подготовили к жарке.

- Луна! Сгиблая луна на небе и светит на камни наверху! Недомерки

вышли из пищер! – заскрипел какой-то гоблин. Странный ореол
окружал его, как запах грибной сивухи и грибного пива. Хорошо,
босс! Ыта харашо! Новые недомерки! – Глаза этого гоблина также
вращались в орбитах, как у одержимых танцоров. Он потянул за
кольчужный рукав их короля. – Оу дыа! Новые недомерки для Ибрита
Говномеса. От Черновходных парней дар, бач, шоб стукаца с
крысяками и мудрилами!

Говномес поднялся и зарычал. Он прошелся по площадке, без разбора

расталкивая новоявленных и взрослых гоблинов древком своего
топора. – Шо толку от недомерков? Вы савсем биспалзеные! – заревел
он. – Пасмарите на себя, крадетесь сюда, как кучка каких-то сноттов.
Мне нужны парни! Мне нужна банда! А не… сквигова жрачка! – Он
вздернул вопящего отродка с пола и швырнул в стену. Он умер с
влажным хрустом. – Мне нужны четыре банды хороших сильных
парней, шоб стукаца с крысюками к двум следующим лунам, или я
спущусь туда и отдам эту лестницу куче зиленых, которые знают, шо
нужно их важдю.
Ибрит Говномес с важным видом пошел к лестнице. Его собственные
парни, хитрые Луношляпные гоблинские боссы, вооруженные до
зубов, подняли свои мечи-серпы и копья и зло заскалились
Черновходным Парням, когда они шли за своим вождем.

Таркит Пал-Палыч, Большой Босс Черновходных Парней повертел

штуку на своем пальце, в честь которой он был назван. Он сердито
посмотрел на гоблина, который выглядел так, будто он может предать,
и ударил его в лицо. Он засверлил взглядом ободранного пьяного
гоблина.

- Эй, Даффскул! Где, к зогу, я ща найду четыре банды парней, шоб

драца с крысюками?

Даффскул пожал плечами. Он осмотрел море отродков, покрывавших

пол. Их мучали как старшие гоблины, так клановые снотлинги.

Таркит проследил взгляд Даффскула. – Я понял, что ты имеешь ввиду,

- сказал он. – Oй, Госгоб, поставь этого недомерка на место. Как он
будет стукаца с крысюками, если ты сажрешь его? Он с сомнением
осмотрел своих парней – Ладна, шаво вы ждете? Хто-та приведите
Гробскаба, босса недомерков! Жива!

Через две луны. Ибрит вернулся. Он был зол, что Таркит не собрал
четыре банды, но Таркит пресмыкался и умолял, показал Ибриту
своих новых недомерков, ну разве они не прекрасны? Разве они не
будут большими и сильными к следующему постуку? Ибрит оставил
ему жизнь, и вместо нее взял две банды больших гоббо. Однако, по
правде говоря, большие гоббы не были такими уж и большими –
Черновходные были бедным кланом. Еды было мало, а их пещеры
рождения были глубокие и гадкие.

Ибрит постукал крысюков, так говорят, но во время засады после

битвы, которую поставили Пещерные Стучалы, главные враги
Сгиблой Луны, большинство полегло. Лишь пять парней вернулось.

Недомерок, как он стал известен – у гобблинов не особо богатая

фантазия – был поставлен в банду недомерков с другими
недомерками, отбросами и щупликами, которые небыли ни
гоблинами, ни снотлингами, а чем-то посередине.

Прошли недели. Другие недомерки стали большими и сильными, ведь

молодые гоблины растут быстро, и многих забрали, чтоб те стали
настоящими парнями.

Но не Скарсника. Он оставался маленьким и слабым. В течении

долгого времени казалось, что он никогда не станет больше отродка.
Такое бывает иногда, обрекая зеленокожего влачить неполноценную
жизнь. Но он все жил, не понеся никакого вреда. Сложившаяся
ситуация была очень необычна для жестокого мира зеленокожих.

Гробскаб, старый рабовладелец клана, заметил, что это худосочное

маленькое существо из ночи в ночь возвращается обратно в пещеры
во главе банды, несмотря на слабое телосложение, а руки его
последователей были полны грибов, и Гробсскаб задумался. – Шо-то
забавное с ним, - сказал он. – Што-то странное. Но никто не слушал.
– Недобоссы, как Скарсник называл их – известные бормотуны, их
головы полны странных привязанностей к своим подопечным и
другими негоблинскими идеями.

Этих привязанностей не показывали два ученика недобосса, Барфик и

Снотрук – недопарни, так Скарсник перевел их должности, хотя я не
уверен в точности всех этих имен. Барфик был ленивым и жадным, но
Снотрук был еще хуже. С первого для он казалось имел зуб на
Недомерка, более того, это он был первым, кто так назвал его.
Отродков называют просто «недомерок» до тех пор, пока они не
заслужат собственное имя, но Скарсник отстал в росте, он был просто
«Недомерком», и это не было слово, означавшее приязнь. Возможно
Снотрук взъелся на Недомрека потому, что он увидел, как Гробскаб с
одобрением наблюдал за тщедушным гоблином, что вызвало чувство
схожее с завистью в черном маленьком сердце. Или может быть
просто размер «Недомерка» сделал его целью нападок, так как это
бывает у гоблинов – они охотятся на слабых.

Под командованием этого недопарня-садиста, компанию Недомерка

заставляли собирать грибы в самых опасных местах, соваться в норы,
чтоб вытаскивать оттуда свирепых существ за их хвосты, и выполнять
другую черную работу, работу, которую слишком глупые снотлинги
не могут выполнить, а другие гоблины просто не станут.
Черновходные Парни были слишком бедны, чтобы владеть рабами, и
поэтому самым слабым из них самих приходилось выполнять эту
грязную работу.

- Временами, - рассказал мне Скарсник, - крысюки вылезали из дыр и

забирали одного из наших, или дикие пещерные сквиги жрали наших,
или кто-то падал в большую дыру. Но я выжил.

К этому моменту рассказа Скарсник отослал большинство своих

подчиненных с помоста. Дикоглазый шаман остался под тентом, два
больших гоблина стояли по каждую сторону от воеводы. Это было
лишь для виду, так как чего боятся гоблину, когда его постоянно
сопровождает огромный пещерный сквиг? Без толкучки грязных
зеленых тел на каменной верхушке стало холодно, и я был
признателен за те железные чаши с огнем. Сильнее холода было лишь
чувство одиночества. Мне было любопытно, чувствовали ли себя
также дварфы, что возвели это место – скорее всего нет, ведь они
стоический народ. Но мне стало интересно чувствовал ли его
Скарсник. Вполне возможно, что да.

- Я был другим, разумеешь, - сказал Скарсник. – Ох, ани звали меня

Недомерком, и они били меня и вредили мне, но я усегда был быстрее
их, вон тут. Он постучал пальцем по виску. - Понимаешь, что я имею
ввиду? Мы были в цепях. Он зазвенел цепью Гобблы. - Из них было
так легко вылезти. Кагда недобосс сказал нам работать, я собрал
своих парней и мы улизнули. Мы были там внизу иногда днями, но
пока я вазвращался с дабром, это не имело значения. Я видел
штуки… нивераятные штуки.

Скарсник рассказал мне, как он вылез из одной трещины в стене

грибных пещер, ближайшее место из тех, что они могут возделывать.
Трещина была спрятана за водопадном и стала его секретным
проходом в мир, куда больший, чем знавали другие гоблины – дверь,
которая вела куда угодно. – У меня был ытат снотти… Снотти я звал
его. У глаз Скарсника появился отсутствующий вид. Он был маим
лучшим дружбаном. Я однажды нашел его, его чуть ни сажарали
пещерные скарпионы. Я падумал ыта давольна смищно, и сел
смареть, делая ставки сам с собой. Но патом я падумал, пащиму?
Пащиму я должын смареть, как этого мальца сажрут? У недобосса
были свои снотти, и они делают усякие штуки для ниго, и я падумал,
была бы ниплоха и мне иметь адного, шоб он делал всякие штуки для
миня. Паэтому я сбросил камни на скарпионов и спас его. Первая
штука, которую он выкинул, это укусил миня, мелкий засранец, - он
потер руку. Я захател харашенько вламить ему за это, но не вламил. И
он стал маим дружбаном.

Недомерок взял Снотти под свое крыло, охраняя его ночью и

подкармливая его. Я натаскал его искать лучшие мясрибы, такие
мясистые, что особо ценятся у ночных гоблинов, и вынюхивать
скрытые скиговы норы, чтоб Недомерок оставался невредим.
Лицо Скарсника подобрело от этих воспоминаний. – У нас паявилась
схема и парни, - пояснил Скарсник, - у нас был Снотти, чтоб
вынюхивать лучшие мясрибы, не те, которые находят другие, неа, а
те, которые в маленьких дырах, в гаденьких сырых трещинах. Патом
я посылал Снотти и других мелких пареньков, шоб дастать их.
Диглит, который был лучшим маим боссом вте дни, мелкий гоббо, он
у него были мазги. Скарсник вновь постучал по виску. – Ни глупый,
как бальшинство астальных. Я или он патом прятали грибы в наш
маленький тайничек. Атадвигали каминюку и в дыру за ним прятали
завернутые в старое тряпье гррибы, шоб сохранить их свежими. Мы
начали минятся с другими бандами, недобосс или один из его парней
прихадили, шоб парешать дела, а Диглит хадил к схрону в полной
безопаснасти. Снотрук и другие недопарни ни были умнее.
Удивительна шта можна дастать, имее нимного мясрибов. Достать
можна што угодна, йесли папрасить нужнава гоббу.

С самого начала своей карьеры Скарсник плел интриги. Гоблины

сами по себе хитрые, но Скарсник поднял хитрость до невиданных
высот для кого-то с таким низким статусом. Его секретная торговля
дала ему новую работу, он подкармливал пару узников Черновходных
– старого дварфа и одного из тех крысиных зверей, которые
заполонили глубины. Скарсник часами сидел возле клетки с дварфом,
слушая его бредни, интересуясь почему он не такой, как остальные,
потому что к тому времени, стало ясно, что образ мыслей Недомерка
отличался от такового его собратьев. Крыса молчала или зло смотрела
на него из глубины клетки, или нарезала круги по ней до тех пор,
пока недомерок не почувствовал острую нужду закидать ее камнями
и заорать, чтоб она перестала.

В остальное время он выбирался из ямы недомеров или грибных

пещер со Снотти. Снотрук недопарень узнавал, когда он приходил и
уходил, но его всегда что-то отвлекало, что-то мешало ему. И если он
когда-нибудь узнает, где трудилась банда Недомерка, он найдет
ухмыляющуюся команду с Недомерком во главе и кучу грибов
сваленную рядом с ними, достаточно дорогую, чтоб откупиться от
начальника.

Вместе, Снотти и Недомерок исследовали обширное пространство

под горой, хотя это было до того, как они отважились войти в сам
город. Они пересекали старые гоблинские жилища, путешествовали
по дварфийским шахтам, некоторые из которых были запечатаны
долгие годы, или нервно огибали крысолюдские дома, и Недомерко
начал понимать насколько действительно велики владения
крысолюдов, и как малы ночных гоблинов.

Время шло, Скарсник осмелел. Ночью чтоб отплатить мясрибами

Барфику, он выбирался из пещер. Во тьме он следовал за отрядами
крысолюдов . Они ни разу ни узнали, что он был там – мало, кто
приспособлен прятаться в пещерах лучше, чем одинночный ночной
гоблин. Они постоянно искали и рыли, и Недомерок понял, что они
что-то ищут.

- Хмм, это может пригадится, Снотти? Узнать, што ани ищут, -

прошептал он во тьму. Он вознамерился узнать это и начал следовать
за рыскающими отрядами с удвоенным интересом.

Однажды, рассказал мне Скарсник, его чуть не поймали. Легкий

ветерок дул над ним в сторону отряда грязных крысолюдов. Один
крысолюд больше и мускулистей остальных наблюдал за группой
жалких рабов, пока они работали, разгребая кучи камней в поиске
таинственного приза. Его нос вздернулся, а усы зашевелились в
синем свечении. Он бросился месту, где он прятался с удивительной
внезапностью, но к тому моменту недомерок уже убежал.

Он не наступал на одни и те же грабли дважды, прячась с тех пор от

крысолюдов с подветренной стороны. Со временем это окупилось,
когда он стал свидетелем того, как крысолюды откопали большие
самородки какого-то светящегося вещества из закопанного колодца,
что привело их в возбуждение. Здесь и далее: вурдкамень - было то,
что они искали.

Эта информация присоединилась к прочей в необычном уме

Недомерка, соединяясь вместе будто лабиринты туннелей под горой.
Извилистые пути, испещрявшие его мозг, шли по самым
неожиданным дорожкам, но всегда соединялись в один. Теперь у него
было целостное знание, всех, кто входит и выходит из крохотных
владений Черновходных Парней. Он исследовал территорию вокруг
них, не считая тех проходов, которые, как он был уверен, вели дальше
вниз по лестнице, по ту сторону обвала. Он не смог найти другого
пути, ведущего вниз, мимо завала. А когда он пытался, он сбивался с
толку и терялся, заканчивая с того же места, где начал, так и не поняв,
как так случилось. Он стал немного одержим этим, ночь за ночью
возвращаясь к заблокированной лестнице, отваживаясь все глубже
забираться в территорию крысолюдов, но на другую сторону
камнепада он так и не смог попасть. Казалось, ни один туннель или
путь не вел туда.

Он стал смелее и начал бродить по покинутому дварфийскому городу.

Царство Черновходных парней было почти у самого низа старого
дварфийского королевства, и его великолепие можно увидеть
уровнями выше. Большая часть Семи Вершин была полностью пуста,
богатства были разворованы, остались лишь прах и тишина. Гоблины
могли жить и там и тут, в некоторых местах на постоянной основе, но
их территории периодически опустошались нескончаемыми битвами
или просто были пусты, лишь иногда заселяясь изгнанниками и
отщепенцами.

Город был страшным местом для ночного гоблина, повсюду были

следы его стоителей. Недомерок знал, что никаких дварфов там не
было уже очень давно, но плоды их трудов выглядели так, будто они
ждали - статуи и двери, длинные улицы и головокржительные залы
ждали возвращения своих хозяев.
Самым впечатляющим было место названное Бездной Снов Железа –
обширная вымытая рекой расщелина, которая отделяла четверть
города дварфов от остального. Пропасть прорезала семь уровней
города, тех, которых дварфы называют «глубинами», ну или так по
крайней мере сказал мне Скарсник. Дварфы обтесали и сгладили
русло реки, встроив ее в общий стиль города. Потолок был в форме
угловатой скульптуры, большие прямоугольные окна на потолке
впускали дневной свет снаружи. Река была огранена каналом, одетым
в камень, ее многочисленные притоки изливались не из каменных
промоин, а из суровых лиц дварфийских героев. Там были сотни этих
колоссальных изображений, или так утверждал Скарсник и каждого
украшала борода-водопад, покрытые натечным каменным осадком и
сталактитами.

Недомерок случайно услышал звук подземной реки из любопытства

пошел на него. Он привел его на плоскую платформу у основания
Бездны.

- Ничеси, - сказал он. «Ничеси» была его реакция, сказал мне

Скарсник, когда он разглядывал это невообразимое пространство
долгие минуты, настолько большое, что ни один ночной гоблин не
отважится там жить. Он исследовал его несколько первых уровней.
Он обнаружил древние кости – дварфов, гоблинов, крысолюдов –
разбросанными по платформе, выступающей из крутых стен. Всегда
это огромное пространство нависает над ним, пугая своей
открытостью. Это заставляло его думать о небе, этом ужасном месте,
где ночью обитает плохая луна и ее бледная сестра, а днем служила
жилищем огненной злобе Злого Солнца. Мир без крыши. Он был
заворожен этой идеей, она завладела им также сильно, как и пугала
его.

Он подумал про себя, а что если места, которые как он слышал были
наполнены смертью и страхом, не были так уж полны смерти и
страха, как думают другие гоблины. Он подумал, возможно это было
также правдой в отношении поверхности тоже. Однажды, Недомерок
решил, он пройдет весь путь аж до самого верха.

- Я целую вечность патратил, ища путь наружу. Дни. Адним днем,

Снотти нашел штуку, похожую на дымоход – сказал Скарсник. – Он
прыгал, верещал и паказывал на то место, где я его подобрал, когда он
нашел бальшую кучу мясрибов. Ыта был сикретный туннель в
грибных пищерах. Я ыти места прахадил наверное с’тни раз, но он
што-то там нашел. За ытым мягким, крохким камнем, я н’шел дыру,
трещену. Тама были упавшие камни, я разобрал их. Я прасунул
голаву, затем руки, и типа пролез внутрь. Я сабирался его отдубасить
за то, што атвлек миня, но мне стало интересна ыта дыра, поэтму я
вместо этого угастил его кусочком крысиной лапки. Ыто было его
любимое лакомство. Дыра шла вверх и вверх усе время, инагда вниз и
вниз столька жи раз. Я даж падумать ни мог, путь был бизапасен, бач,
никто ни знал о нем, ни адин ванючий крысюк, гоббо или сквиг, и
мало что магло туда пралезть. Я заталкал Снотти в мой балахон и
начал карабкаться. Он заулыбался и кивнул, его талисманы зазвенели
на шляпе. – Жубы Горка, ыта был долгий падъем! Я думал маи руки
атвалятся, так сильна ани балели. Никаво, кроме гоббо на верхних
уровнях в те дни, и тех ни многа, пушто мы усе время дрались друг с
другом и крысюками, ни то шо щас, паэтому мне нужо было быть
астарожным. Но я ни баялся. Не я.

Недомерок залез выше, чем любой другой Чернопроходный парень

когда-либо, проходя через коридоры, в которых не было живых
существ со времен дварфийской империи – изолированные комнаты,
закрытые обвалами или спрятанные усилиями горного народа. Он
отдыхал в дварфийских усыпальницах, пока силы не вернулись в
руки. Он срывал еду с древних грибниц. Дымоход изменился, теперь
он был сделан из качественных каменных блоков. Воздух похолодал и
перестал быть затхлым. Снотти захныкал, и Недомерок утихомиривал
его, как мог, пока карабкался.
Дул ветер, становясь все сильнее и сильнее, неся с собой странные
запахи и терпкость, которые заставили уши Недомерка задрожать. Он
совладал со своими страхом и продолжил путь. Долгие часы он был в
почти полной темноте, его путь освещали лишь светящиеся грибы и
мерцающие дварфийские рунные лампы. Сейчас дымоход был
пронизан полутьмой с голубоватым светом, подобие которого
Недомерок видел лишь в потолке Бездны Снов Железа. Его глаза
сузились. Он почти остановился и повернул назад.

Но не сделал этого.

Дымход повернул за угол, выровнялся и вывел в пещеру.

Устье пещеры было ничем не закрыто снаружи, круг света ослепил

его.

- Я сидел там, как испуганный снотти долгое, долгое время, - сказал

мне Скарсник, - я баялся идти уперед, толька ни в этот свет! Он
передернулся от воспоминаний. – А патом я падумал о усех тех
боссах и парнях, которые называли миня недомерокм, и талкали
миня, и били, и забирали маи грибы, и смиялись, кагда мне была
больна. Я падумал «я лучше, чем ыта, я лучше их!» Ани бы
испугались, точно испушались бы. Поэтому я ни испугаюсь. Снотти
сильно дрожал, я падумал «Я Снотти? Разве? – он с вызовом
посмотрел на меня – он был зол, оживив в памяти картины прошлого.
Нит! Я гоббо, а не трясущийся снотти! Паэтому я пашел к свету и
типерь я кароль. Он сам себе засмеялся, гортанным смехом, и закинул
ноги на подлокотник трона, развалившись на нем. Он сомкнул глаза. –
Сначала маи глаза балели, но патом я смог видеть, я сел и пасмарел
уперед.

- Ыта ни была пищера, ни настаящая. Мудрилы ее сделали. Я был в

дыре, пахожей на кривой мудрильский рот. Пад маими нагами был
целы мудрильский город! Раскинулся будта на карте или типа того.
Усе здания старые и абвалившиеся с растениями и зилеными
штуками. Бальшие горы, многа их акружало типа как в кальце,
риальна Бальшие Здаравяки ва внимании. Там была штука, типа
кальца, – он сомкнул указательный и большой палец в кольце и
посмотрел одним красным глазом через него. И я падумал «што
ыта?», и я сказал Снотти, который хныкал и пищал усе время:
«Пасмари на ыта! Ыта Злое Сонце, ыта Сонце, усе бальное и плахое».

Но я смарел на ниго. И я смарел. И мне не было страшно. Ыто был

бальшой огонь в небе, и я подумал, вот и усе. Ничаво, што магло бы
миня напугать. И ыта усе, што усе те внизу баяца? Ыта проста свет! И
я засмелся над ытим, и оно убижало и спряталось за горами, я знал,
ано баица миня. Я пачувствовал сибя храбрым. Тагда Морк загаврил
со мной, и не в первый раз. Он сказал «Ты буш боссом!», и усе, «Ты
буш боссом!», но што за слова, ’юдишка! Он вернул ноги на пол и
встал, он высоко держал руки со сжатыми кулаками, будто вновь
бросал вызов солнцу. – Ох, я встал и закричал, и мой голос прыгал
всюду по старому городу и там ни было ничаво, шоб атветить мне. И
я падумал про сибя, я падумал, и встал и сказал: «Одним днем, усе
ыта будит маим, именем Горка и Морка, а можит абоих, одним днем
ыта усе будит маим!» И знаешь шо ище? Я ыта тожи знал.

Он зашипел и уставился на меня. – Так и стало, ’юдишка. Так и стало.

Глава 7

ДВЕ ГОЛОВЫ ХУЖЕ, ЧЕМ ОДНА

- Где, к зогу, ты был?

Снотрук — это самое худшее, что могло выпасть на долю Недомерка.

Недомерок мгновенно проснулся. – Ни-нигде, Снотрук!

- Эй! Барфик, хде он был?

Барфик поджал губы. – Недомерок? Да там и был, я палагаю.

Недопарень потянул с силой за цепи Недомерка. – Ишо типерь,

Недомерок? – спросил он. Его фартук из сквиговой кожи заскрипел,
когда он встал на колени и показал на колени Недомерка. – Усе
подранные и исцарапанные. Ты ыта в пищерах так умудрился? Я так
ни думаю.

- Я ничаво ни сделал, Снотрук! - Недомерок увидел, как Снотти

поднял свою крохотную голову над камнем, который скрывал его
лежбище. Если недопарень его увидит, быть беде.

- Я ему ни верю. – сказал Снотрук. Его уши агрессивно трепыхались,

и он с щелчком сжал зубы.

- Ты вечно шо-то мудришь, Недомерок. Ты мне не нравишься.

Однажды я узнаю, как ты выбрался из этих цепей, пушто я знаю, что
выбрался! Ты пронырливый, слишком пронырливый. Недобосс
говорит, шоб я тя оставил впакое, но ты мне не нравишься, савсем не
нравишься. Снотрук шмыгнул носом и подтянул пояс. – Я нашел
пополнение для твоей банды. Он кивнул в сторону цепей, в которые
был закован Наффгрот, раньше он доставал Снотрука слишком часто
и получил за это сильные удары плетью. Старая банда Недомерка
разбрелась – кто-то умер, кто-то вырос. Один Недомерок остался. Он
все еще был слишком мал, чтоб быть парнем, он рос неправильно.
Скарсник доверительно сообщил мне позже, что когда он взобрался
по дымоходу и сидел, обняв руками колени, чтоб сохранить тепло, он
забеспокоился о своем размере – и хотя он быстро после этого сказал,
что знал, что обязательно вырастет, я ему не поверил.
Новые недомерки шли из свежих грибниц, занимая вакантные места в
старой банде Недомерка. Имя «Недомерок», данное ему Снотруком,
было как никогда актуально. – Ты сабираешься сказать спасибо? –
произнес он со злобой.

Недомерок сглотнул: – Угумс, спс?

- Ха! – воскликнул Снотрук. – Ищо не благадари миня, ты ищо его не

видел… их… эээ… это.

Он беззаботно размахивал своей плетью, идя из пещеры недомерков,

давая им по пути затрещины. «Ууупс» говорил он, или «Эй», и «Я ни
увидел, звиняй»

Вскоре, когда они ели свою подгнившую грибную баланду, привели

нового члена банды Недомерка. Снотрук и Барфик вели его. Старый
недобосс Гробскаб тоже там был, наблюдая за ним. – Астарожна! Он
интересный экземпляр, Снотрук, ни испорть йиго! Дуэ галавы!
Благаславение багов! – проорал недобосс.

- Он слишкам тупой, шоб быть благословенным, босс, - сказал

Барфик лениво. Он потянул за кожаный поводок, ведущий за дверь.

Гоблин, которого они привели, полностью вырос, и был даже больше,

чем полностью выросший. Суть в том, что кроме молодняка, самых
больших снотлингов, недорослей, слабоумных, и рабов, забранных у
других племен и рас, необычных и уникальных уродцев привлекают в
банды недомерков, чтоб те работали на грибницах и звериных норах.

Это был один из этих уродцев. Кожа нового гоблина была бледно-
серой, это не был определенно ни один из оттенков ярко-зеленого, в
который должна быть окрашена кожа правильного гоблина. У него
были короткие и куцые ноги, руки слишком длинные, а плечи
неестественно широкие. Он шел вперевалочку, втыкаясь своим
бочкообразным туловищем практически во все – стены, двери,
недопарней… И наличие двух голов не улучшало ситуацию, так как
они яростно спорили друг с другом, в какую сторону им пойти.
И наличие двух голов не улучшало ситуацию, так как они яростно
спорили друг с другом, в какую сторону им пойти.
- Нет, Урк, идем сюда! Ытим путем! – орала одна из голов

- Нет! Нет! Ур-гур, хрр, нет! Дурк идти сюда! – отвечала ей другая.
Так его рывками швыряло из стороны в сторону. От ошейника вокруг
каждой шеи шло по поводку, один держал Снотрук, другой – Барфик.

Они бранились и тянули, пытаясь заставить его идти в одном

направлении.

Недомерки перестали есть и затаращились. Двухголовый гоблин был

тем еще зрелищем.

- Што ыта за зог такой, босс? – спросил Диглит.

- Ыта гоблин с двумя галавами, ты, нидаумак, - сказал Недомерок.

- Извиняй, босс

- Ни извиняйся, а проста ни будь нидаумком.

- Извиняй, босс.

- Шо ты токашта сказал?

- Изв…

Недомерок треснул Диглита по голове.

- АЙЙЙ!

Неуклюжего гоблина затолкали и запихали в банду Недомерка.

- Он уэсь твой, Недомерок, - сказал Снотрук давясь смехом. – И терь
твая банда снова в полнам саставе, я буду ждать ат вашей кампашки
больше грибов, уразумел?

Недомерок поджал губы. Он никак не сможет заставить парней

работать еще усерднее, они и так работали лучше, чем кто бы то ни
было. Это будет невозможно, если они будут иметь дело с этим
неуправляемым чудиком, и Снотрук знал это. Он поставил Недомерка
в безвыходное положение.

Работа в пещерах оказалась тяжелее обычного. Этот новый гоблин

Уркдурк, или Две Головы, как они его прозвали (Я уже говорил, ведь
так, что у гоблинов слабое воображение?), стоял над душой, или
поедал урожай, которой они по идее должны были собирать, или так
перегружался, что просто стоял и пускал слюни. Недомерки
Недомерка били и орали на своего нового компаньона, но он был
невозмутим и недвижим, да к тому же силен как бык. Снотрук все это
время наблюдал за ними с самодовольным видом на лице. Это было
довольно плохо, но также это означало, что Недомерок не сможет
выкинуть ни одну из своих штук.

- Шо мы будим делать, босс? – спросил Диглит, - Он сажрал столька

же грибов, сколька мы сабрали! И с этим зоггарем под боком, - он
сощурил глаза в сторону Снотрука, - мы без вариантов, как дабраца к
нашему схрону.

- Агамс, - ответил Недомерок. Уркдурк делал что-то занятное,

уставившись на поросль светящегося лишая между грибов, обе его
головы улыбались с идиотской улыбкой на устах.

- Пагодь сикунду, кажись у миня есть идея.

- Што-то у тибя на уме? – сказал Диглит.

- Нет, в маих висячках. Канешна на уме, ты нидаумак!

- Извиняй, босс.

Недомерок пнул своего подчиненного, хотя по правде говоря, Диглит

уже был выше его самого, поэтому он был скорее надчиненный. – Ни
извиняйся. Дастань мне светриб.

Диглит пошел делать, как ему велели. Спустя минуту Недомерок

стоял перед Уркдурком с светящимся грибом, который излучал
болезненный желтый свет. – Эй! Эй! Эй, Уркдурк! Уркдурк! Глянь-ка
на красивую светяшку, пасмари, эй, красива, красива!

Две пары глаз, в которых читалось отсутствие интеллекта,

сфокусировались на светрибе.

- Я быть Дурк, - сказала одна голова.

- Я быть Урк, - сказала другая

- Мы быть Дуркурк, - произнесла первая

- Неа! Уркдурк! – произнесла вторая, и они снова начали пререкаться,

левая рука давала пощечину правой голове, и все в таком духе.

- Зубы Морка, - сказал Недомерок. Он провел рукой вниз по лицу. –

Папробуем ище раз. – Эй! Пасматри на красивую свитяшку!

Снотрук к этому моменту надрывался от смеха, хлопая по коленям,

укрытым фартуком из сквиговой кожи. Другие недомерки и отродки,
которые работали на грибницах, хотя и боялись плетей недопарней,
бросали многочисленные взгляды, чтоб увидеть, что Недомерок
вытворял со своим уродцем, и ухмылялись с нескрываемым весельем.
Недомерок замотылял грибом на его длинной ножке, распыляя
повсюду светящиеся споры, пока наконец не привлек внимание обеих
голов Уркдурка. – Видишь, пасматри, красива?

- Обе головы Уркдурка кивнули. – Красива! – сказали они.

- Хочешь его?

- Ага! Ага!

- Харашо, ты палучишь его и еще столько же, сколько захочешь таких,

но вы оба далжны дилать то, шо я вам скажу, усекли? Больше никаких
споров! Вы далжны быть арганизованы!

Два непонимающих лица уставились на недомерка. - Эээ? – сказала

одна голова. – Ммм? – сказала вторая.

- Забудьте. Будете дилать то, шо я сказал?

Уркдурк кивнул. Его головы потянулись к грибу. Одновременно.

Недомерок отдернул руку. А-а-а-а! – с укоризной протянул он. – Шоб

заплатили, нада паработать. Падними вон ту кучу камней тама и
перилажи ее вон туда. Тагда другие парни смогут использовать ее,
шоб дабраца да верха, правильно, и сабрать бальшие грибы там
навирху, каторые никто ни может достать. Он показал на грибы на
высоком уступе.

Уркдурк свалил кучу камней, его головы бурно обсуждали красивый

свет. Недомерок с удовлетворением закивал. Краем глаза он увидел
сердитый взгляд Снотрука. Это был бальзам для его сердца.

- Харошая работа босс, - сказал Диглит, - атличный трюк. А как ты

узнал а свитящихся камнях?
Мучительную секунду мир Недомерка перевернулся. Диглит следил
за ним? Недомерок обуздал свои эмоции. Другой гоблин бы взбесился
прямо там и тогда, но не Недомерок.

Он не раскроет своих карт.

- Што ты имеешь ввиду? – нейтрально спросил он.

Диглит бросил испуганный взгляд. Он наконец рос в правильного

парня – несомненно не без помощи мясрибов, которые Недомерок
поручил прятать своей команде – и теперь был на голову выше
Недомерка. Но несмотря на это, Диглит боялся босса своей банды.
Было что-то… негоблинское в нем. – Ничего, босс! Ничего! Я думал,
ты уже знаешь, мне следовало тибе сказать, как ты всигда
павтаряешь.

Напряжение внутри Недомерка ослабло. Диглит не шпионил за ним.

Однако он знал что-то, чего не знал Недомерок. Он посуровел в лице,
когда пытался выудить это из Диглита. – Што? Што ты мне не сказал?
Я сказал тибе все мне рассказывал, Диглит! Ты должин быть
арганизован! Как мы можим быть арганизованы, если ты што-то от
миня скрываешь? Мы ж друганы, правиль-на?

Уши Диглита зашевелились вверх-вниз. Недомерок взял одно между

большим и указательным пальцем и дернул. Диглит запищал. – Знаю!
Знаю! Звиняй, босс!

- Выкладывай!

- Это Две Головы, Уркдурк, он…Аййй, босс, больна жи! Он сказал, он

пришел из пещеры с свитящимися камнями, ыта усе. Я думаю, вот
пачиму он любит светриб, вот и усе! Аййй, босс, пусти, пажалуста!
Недомерок отпустил Диглита, больший гоблин удалился, потирая
одно ухо, а другое плотно прижал к голове в знак покорности.

Голова Недомерка наполнилась возможностями. Он широко зашагал к

гоблину-мутанту и взял его за мясистое плечо. – Расскажи мне о
свитящихся камушках, Уркдурк, - прошептал он ему на ухо.

- Дуркурк, - настояла одна голова.

- Йа проста буду тибя звать «Две Головы», - сказал Недомерок с

раздражением в голосе, - у тибя две головы. Единственная разница в
том, што я ни магу решить, какая тупее! А типерь, выкладывай усе о
свитящихся камнях! Недомерок заметил, что Снотрук спускался по
спуску в грибную пещеру с плетью наготове. Недомерок дал ему
достаточно оснований, чтоб хорошенько его отстегать плетью

- Свитящиеся камушки, как в пищере, в каторой мы вырасли! – сказал

Урк или, может быть, Дурк.

- Ага, - сказала другой, - зилененькие такие!

Недомерок не переставал улыбаться даже когда Снотрук развернул

его и начал пороть. Он не переставал улыбаться, даже когда был весь
исполосован кровоточащими следами от ударов плети, а Снотрук
задыхался от приложенных к его избиению усилий.

Гоблины крепче, чем кажутся, и разделяют выносливость общую для

всех зеленых рас. Какое-то время Недомерку было больно, но это
прошло. Сменилось пять дней и ночей, и он был готов. Он долго
планировал эту вылазку, и ему нужно было выбрать удачный момент.

Это было после дневного времени сбора урожая. Все гоблины спали.
Недомерок ждал час или около того, прежде чем отомкнуть замки на
цепях и выбраться со своего клаптика на полу пещеры. Его тело все
еще болело от побоев, но он мог двигаться и разбудить Диглита и Две
Головы

Недомерок приложил палец к губам и освободил своих товарищей.

Затем он пошел к дыре Снотти и растолкал спящее существо. Он
достал кусочек мясриба, который берег на крайний случай, и пошел к
выходу из пещеры.

Пещера недомерков была когда-то группой комнат, вырубленных

дварфами в камне, в нее вела дверь, одна из тех, которые Недомерок
впервые увидел на площадке в тот день, когда он вышел к Черному
Входу. За годы гоблины увеличили внутреннее пространство и
разрушили изначальную архитектуру так, что комнаты совершенно
утратили свой прежний вид: они срослись в одну, и места стало
гораздо больше. Прорубленный гоблинами туннель вел с задней части
вниз, в грибные пещеры под ними. Это было похоже на логово
зеленокожих. Лишь узенькая лестница вела наверх к лестничной
площадке с дверью, закрытой тяжелыми полосами металла, которые
намекали на ее происхождение.

Три гоблина крались вверх по ступенькам, Диглит и Недомерок тихо

сквернословили и били мутанта-гоблина каждый раз, когда тот
издавал слишком много шума.

За дверью Задневходные Парни дремали вокруг углей костра. Все

спали, все, не считая сумасшедшего старого дварфа в клетке на
площадке, чье бормотание и вопли разносились всюду по Черному
входу.

Он и еще Барфик-недопарень.

Барфик выпрямился и вскинул руки, когда Недомерок приблизился. –

Мне это савсем не нравица. Вы трое? Гробскаб устроет мне
головомойку, если вас паймают.
- Мясрибы, Барфик, - сказал Недомерок. Вкусные мясрибы, сочные,
свежие, не та старая кожа, которую вы палучаете.

- Я ем вдоволь.

- Я вижу.

Барфик похлопал себя по жирному пузу, выступающему под

балахоном. – Не барзей. Я могу тибя сдать, Недомерок, - сказал
недопарень.

- Да, и тагда ты больше никагда ни палучишь мясрибов для сибя

любимава, ведь так? – спросил Недомерок.

- Ты этого еще ни сделал и ты и сийчас не станешь этого дилать, ведь

так? Тибе понравится, што я принес. Недомерок с шлепком вложил в
руку недопарня кусок мясриба. – Там больше абычного за пропуск
Двух Голов и Диглита.

Барфик взвесил кусок гриба в руке. – Лан, я выпущу вас. Я вам

ничего ни абищал, если вас заметят. И вы и дальше будете принасить
дабро или я случайно «паймаю» вас в один день, когда вы
папытаетесь убижать, панятно? – Барфик замахал копьем в
подтверждение слов. – И тагда у миня будит мясо, а не грибы на
зафтрак.

Недомерок кивнул. Барфик осмотрелся. Все Черновходные парни еще

спали. Свет исходил из дверного проема напротив, ведущего вниз в
тюремные камеры. Дварфийские крики стали значительно громче –
это была длинная тирада на его родном языке, а еще он кричал.
Стражи не спали, пытая свою жертву.

Барфик вгляделся, удостоверившись, что на горизонте никого не

было. – Усе путем, - сказал Барфик, - ты и остальные вернутся к ночи,
идет?

Он убрал железный засов на вратах и выпустил трех гоблинов.

- Лучше бы тибе вирнутся до того, как ани праснуца.

- Да-да, - произнес Недомерок. – Как всегда. Верь мне.

Барфик поджал губы и закачал головой. – Ни стану, если мая жизнь

зависит ат ытого, Недомерок.

Проведя Две Головы между спящими ночными гоблинами, Диглит и

Недомерок отправились на поиски светящихся камней.

- Харашо, Две Головы, показывай нам путь! Там есть немного

вкусного сквига для тибя, сочного и свежего, хош его? – спросил
недомерок, когда они были внизу в безопасности у камнепада.

- Дыыааа! – сказал Урк, или быть может Дурк.

- Ничаво из ытого не выгорит, - прохныкал Диглит. Его уши обвисли и

он вспотел от страха.

- Усе выгорит, - сказал Недомерок.

Так и произошло. Уркдурк провел их через одну щель, которыми

были пронизаны стены Черного входа у камнепада. Вместо того,
чтобы идти вниз, откуда пришел Недомерок, они заложили крюк
наверх. И наконец они пришли к повороту, который он раньше не
замечал, хотя Недомерок бывал там много раз до этого. Путей под
горами великое множество, и многие из них сокрыты за каменными
столбами или кучами грибов.
Они долго шли, и Диглит начал хныкать и испугался того, что они
шли слишком долго, но Недомерок не обращал внимания. Они шли
дальше. Вскоре до них начали доходить запахи и звуки, похожие на
те, которые он испытывал на поверхности. Он дал пощечину Диглиту,
чье нытье стало обременительным для его ушей. – Узбагойся, ты эльф
или чо?

Они подошли к чему-то похожему на пустую стену, но Уркдурк

сделал шажок влево и исчез. Недомерок понял, что стена идет
внахлест, пряча проем, который вел в квадратную пещеру.

- Ыта была мудрильская дыра, - описывал мне Скарсник, ударяя

кулаком по ладони. Он сжал кулак в ладони, и с хитринкой посмотрел
на меня, - Што-та аткрыло иго, а патом закрыло иго сверху. Там был
лучик света навирху, квдратная дыра, но усе остальное было темное,
а в центре пищеры была здаровая каминюка, каторая свитилась
зиленым...

- Свитящийся зиленый камушек! – сказал Две Головы.

- Хрум-Хрум! – сказала другая голова Двух Голов.

- Ладненько, ладненько, ладненько, - протараторил Недомерок. Он

вытянул шею к свету, исходящему сверху. Это было хорошо, посчитал
он, ведь воды тут давно не было. Во дне пещеры была трещина, через
которую вся вода вышла. Несколько дней спустя, он исследовал
местность выше и обнаружил, что колодец служил дварфийской
крепости на склоне горы против Перевала Бешеного Пса, которая
давно обрушилась и лежала в руинах.

- Мине ыта не нравица, босс – сказал Диглит, его ушил были прижаты
к голове и он смотрел на дневной свет и на камень. – Мине это ни
нравица. Это смердит как-то стремно.
- Заткни пасть, Диглит, и дай мине падумать.

Вирд-камень был настолько темно-зеленым, что казался почти

черным. Странные огни искрились по его граням, и мутный свет,
который не был ни зеленым, ни даже настоящим светом вовсе,
сочился из него. Камень был очень большой – как минимум размером
с трех орков, подумал Недомерок, и если крысолюды ведут такую
бурную деятельность лишь из-за тех крох, которые, как он видел, они
собирают, то на что они будут готовы ради камня такого размера…

В его голове зародился дерзкий план, но у него было одно слабое

место.

- Итак, как же мы его сдвинем? – пробубнил он себе под нос. – В этом

вся соль…

- Сдвинуть иго? Сдвинуть иго? Ты шо поехал? Посмотри на это

место! Это мудрильская дыра. Они ее сделали, мине ыта ни нравица!
– пропищал Диглит.

Недомерок оглядел остальную часть комнаты. Ножки измененных

родрибов торчали под чудными углами по стыку стены. У ножки
одного такого почерневшего родриба была вырыта яма в рыхлой
глине, предположительно из этого места Две Головы вылез на свет. У
других грибов не было плода, у всех, не считая одного – скрученное
мертвое нечто лежало у широкой ножки, оно не заслуживало даже
называться гоблином.

- Ыта ошень плоха, босс, ошень плоха.

- Давай, Диглит, - сказал Недомерок, махнув в сторону валуна вурд-

камня, - давай-ка, подними его.

- Нит
- Ыта проста свитящийся кусок камня.

- Нит. Я ни буду ытого дилать. Уши Диглита встопорщились и он

зашипел. Он перечил своему боссу, поступок, который плохо
закончится.

Недомерок достал кривой нож откуда-то из складок своего балахона.

– Я взял его, шоб срезать грибы. Он кривой, как сквигава нага, но он
хароший и острый и атлично вспорит твае хнычащее брюхо. А щас, -
он облизал губы, - падними иго.

Диглит сердито посмотрел на Недомерка, взвешивая свои шансы

против меньшего, чем он гоблина, но Две Головы
покровительственно возвышался за боссом банды, поэтому Диглит
пошел к камню.

- Харашо! Он плюнул на ладони и низко наклонился, заводя пальцы

под камень. – Стремные ащущения, все пащипывает, - сказал он
пыхтя в попытке поднять. – Я ни магу иго сдвинуть.

- А я и ни думал, што сможишь.

- Тагда зачем прасил?

-Я хател увидить, шо будет. Свитящийся зиленый, ыто дело рук Горка

или Морка. Магия. Хател увидить, шо ано делает.

Диглит поднял руку и затрясся, его ушли встали почти вверх от

ужаса. – Босс! Босс! С маими пальцами какая-то зогня! Его пальцы
извивались, будто его кости расплавились, а ногти хотели пустится в
пляс. – Босс! Мы далжны идти назад, рассказать Даффскулу аб этам!
Далжны! – Диглит заскулил, когда его пальцы превратились в
извивающихся червей. – Он жи может усе исправить, ведь можит,
босс?

- Нит. Мы ни пайдем к Даффскулу.

Зрачки Диглита сузились, его заколдованные пальцы были на время

забыты. Он зарычал и встал в полный рост. – Я думаю, я сийчас
скажу нит. Он подошел к Недомерку и презрительно на него
посмотрел сверху. Недомерок ответил спокойным взглядом. – Ну ты и
недомерок. Я ни знаю, пачиму я давал тибе памыкать сабой так долго.
– Он дал сильную пощечину Недомреку своей нормальной рукой,
отчего тот упал.

- И шо ты бушь делать? Мы скажим Даффскулу и важдю, и тагда они

отпустят нас из недобанды, и тогда мы станим нармальными парнями.

- У миня планы на ыту каминюку, Диглит.

- Ладна, но я ни дам тибе их асущиствить.

Недомерок оскалилил зубы. Он знал, что этот день настанет. Диглит

был выше его на голову, а для зеленокожих размер – единственная
мера силы.

- О, Диглит, мой старый друг. Он широко развел руками. Давай проста

пагаврим? Я проста шутил. Я бы никагда ни пырнул бы тя, асобинна
в брюхо. Недомерок протянул своему другу руку. Диглит в своем
балахоне отпрянул, его уши дрожали от сомнения.

- Ну давай, Диглит! Я хачу тибя сдилать багатым! Быть сильным са

мной! Разви ты ни был всигда маим лучшим боссом? Недомерок
пошел вперед вразвалочку, его лицо было открыто и дружелюбно, а
рука сжимала нож.

Диглит засопел и вытер нос рукавом. – Можит пара мне стать боссом.
- Я знал, шо ты ыта скажышь. Недомерок бросился на товарища, его
острые ногти выцарапывали ему глаза. Они упали на пол. Диглит был
сильнее, больше и злее, но Недомерка наполняла холодная
уверенность и решимость, недоступная Диглиту. Уркдурк наблюдал в
замешательстве, растерянность вкралась в его два лица. Гнилые
грибы ломались под перекатывающимися телами, затем Диглит
развернул Недомерка на спину, выбив нож из его руки. Пальцы или
точнее нечто, ранее бывшее ими, обвилось вокруг горла Недомерка.
Недомерок задыхался, его рука скребла пол. Она нащупала камень, и
он с силой нанес удар по голове Диглита. Был хруст и крик. Руки
Диглита сомкнулись на его голове, в которой теперь красовалась
большая вмятина. Недомерок подсек и ударил его по ногам, отбросив
его в сторону, пока он рыскал в поисках ножа. Диглит встал и заорал,
идя шатающейся походкой к Недомерку.

Недомерок зашел за спину своему бывшему другу и поднес нож к его

горлу. Нос Диглита высоко вздернулся, когда Недомерок полоснул его
по горлу. Его вопли резко перешли в бульканье. Прыснула кровь. Он
схватился за горло и упал на пол.

Недомерок пнул его.

- Правило втарое, - произнес Недомерок и плюнул на труп. – Нит

никаво важнее миня. Он вытер нож о его балахон. – Я жи сказал, шо у
миня планы, - сказал он. – Нидаумак.

- Што с Диглитом, - спросила голова Урка (или может быть Дурка).

- Он, ааа, ни валнуйся за ниго. Он лег нимнога паспать, - сказал

Недомерок. - Я ни магу иго сдвинуть. - Он постучал окровавленным
ножом по зубам. Но мне нужын кусочик, малинький-масюсинький
кусок-кусочек. И как же я принесу его кусок обратно вниз к
лестнице?
Через какое-то время он понял. Он довольно долго с силой бросал
камни в валун из вирд-камня. Он не отважился прикоснутся к нему
после того, что случилось с рукой Диглита. Он был разочарован,
скала была крепкой… как скала. – Зогганая свитящаяся каминюка! –
прокричал он. Он швырнул самый большой и самый острый камень
из тех, что он мог поднять, со всей силы. Он был награжден грохотом,
который был больше, чем просто удар камня о камень. Зеленые искры
рассыпались по полу пещеры, сопровождаемые вонью гнилых яиц,
нечистот и металлическим привкусом магии.

Несколько осколков вирд-камня загремели об пол.

- Ага! – радостно закричал он. Он было ринулся сгребать их, но

остановил свои пальцы на волосок от камня. Странные ощущения
исходили из его обломков, было тепло каким-то плохим теплом.

Он осмотрел пещеру. Его глаза остановились на Двух Головах. У него

появилась идея. Он сорвал родриб Двух Голов. Он был
одеревеневший и грубый как кожа, хорошенько высушенный горным
воздухом. Он разрезал его ножом на полосы и жевал их пока они не
стали податливыми. Он сплел маленькую мешочек из этих полос и
используя его как защиту поднял один из светящихся зеленых
камушков. Его лицо искривилось в ухмылке, когда он тянулся за ним,
он инстинктивно старался держаться подальше от него. Его уши
прижались.

Он поднял кусочек и отпрыгнул. Он быстро вывернул внутрь

мешочек, скрыв в нем вирд-камень. – Хехехехе, - захихикал он, слегка
пританцовывая. Затем остановился. Он выдвинул нижнюю челюсть,
прикусив своими острыми кончиками зубов верхнюю губу. Камень
все еще отдавал теплом, несмотря на мешочек, что-то было не так,
хотя он и не испытывал того покалывания, о котором говорил Диглит.
У него были другие соображения.
- Эй, Две Головы. Ты ни против панисти ытат замичательный кусочек
свитящегося камня для миня до дома? Он милый и теплый, а еще там
есть замичательный кусочик мясриба для тибя.

- Хрумхрум, - сказал Урк или Дурк. – Мясриб. Хрум. Нямка.

Гоблин сомкнул большой серый кулак вокруг камня в мешочке.

- А терь, - он сказал кивая в сторону трупа Диглита. – Как нащет

пакушать кой-че перед вазвращением домой?

Это было сравни чуду, что они вернулись без происшествия, но

Недомерок теперь был твердо намерен больше никогда не брать
коллег в свои приключения. Им пришлось ждать, когда дозорные
Черновходных Парней отвернутся в сторону от лестницы перед тем,
как ринуться в пещеру недомерков. Барфик впустил их обратно.
Некоторые из недомерков зашевелились и заморгали, когда врата
открылись, но никто не сказал ни слова. Они дорожили своей
жизнью, и не важно какой тяжелой она была.

- Вы неплохо усе провернули, неправда ли? – прошипел Барфик. – И

где тот, второй?

- Низнаю, - соврал Недомерок. - Куда-то убрел.

- Ага, замичательна. А шо если он вирнется?

- О, он ни вирнеца. Слишкам близка к крысиным туннелям. Скажем,

на ниго напали нидамерки, ведь так? Если сдашь миня, Барфик, тибе
тоже отсыпят плетей.

- Плетей? – засмелся Барфик. – Да они тибе праломят башку камнем.

- Ыти плети риально больны, Барфик – сказал Недомерок, - Их зубы,
оох, они глубако вгрызаюца. Недомерок засунул палец в нос,
выковырял засохшие сопли и демонстративно укусил. Барфик
частенько хлестал недомерков плетью, но его самого до этого редко
били. Он струсил и толкнул Недомерка в сторону его лежбища.

В итоге они сказали, что Диглита сьели, и это было правдой. Кто
опровергнет слова Недомерка? В конце концов они были гоблинами, а
гоблины ночью голодны.

Глава 8

БОЛЕ НЕ НЕДОМЕРОК

Недомерок поставил грязную воду и гнилую грибную похлебку,

которую ему дали, чтоб накормить пленников, и уселся, скрестив
ноги, перед камерой дварфа. Старый дварф сидел на полу, тряся
головой и бормоча что-то под нос. Его волосы торчали клочьями, а на
том месте, где был снят скальп, голова была блестящей и гладкой, его
подбородок был неровным месивом рубцов, с него давно срезали
бороду. Срезавший его бороду и усы нож также отрезал кусочек его
нижней губы, поэтому его зубы были постоянно обнажены. Слюна
стекала из его рта. Его нос был разрезан, а один глаз выжжен. Все
раны были нанесены Черновходными Парнями чисто из злобы, так
как у них не было вопросов к дварфу, и ему было нечего сказать им
такого, что они хотели бы услышать.

Несомненно Недомерок испытывал удовольствие от созерцания ран

исконного врага своего вида, но он также восхищался тем, сколь
вынослив горный народ. Этого дварфа пытали и били столько раз, что
и сосчитать-то не выйдет, его кормили сгнившей едой, когда гоблины
вообще вспоминали о том, что его нужно покормить. И тем не менее
он все еще был тут. Как долго он тут был, никто из Черновходных
Парней точно не знал. Жизнь гоблина коротка, а еще они плохо ведут
счет времени, но старый дварф был постоянной чертой их владений,
столь же неизменной, как скала над их головами.

Недомерку нравилось тут сидеть, не чтобы мучать старого дварфа,

как поступали остальные, а размышлять. Он находил бредни старого
дварфа успокаивающими. Порой он просто слушал, несколько раз он
набрасывал капюшон, чтоб скрыть свой длинный нос и уши, и
надевал старую срезанную бороду, которую он украл с шеста во
время одной из своих вылазок – печальное свидетельство одной
неудачной охоты дварфа за сокровищами. Его маскировка казалось
успокаивала дварфа, и он говорил с гоблином, как если бы он был его
старым товарищем. Недомерок слушал, слушал и обнаружил, к
своему удивлению, что через какое-то время он мог распознавать
некоторые дварфийские слова, сопоставляя и делая выводы, он
узнавал их значение. Он был уверен, что «гроби» означало гоблина, а
еще он заучил набор фраз, которые, он был уверен, были всецело
обидными.

- Ыта другое правило, - сказал мне Скарсник спустя все эти годы, - Ты
должын слушать, сечешь?

Издаваемые другими существами звуки могут нести значение, и хоть

это значение можно раскрыть, большинство гоблинов не обременяют
себя этим. Некоторые, чему я сам был свидетелем, знают речь других,
но чтоб изучить ее полностью самостоятельно… пожалуй это
значило, что Скарсник был действительно особенным. И он знал это.
К данному моменту Скарсник был убежден в собственной
уникальной природе. Он проводил дни там, или наверху горы у входа
в вентиляционную шахту, в размышлениях о своем образе мыслей. Из
времени проведенного с зеленокожими я понял, что они не страдают
от самокопательства. Их мир это их мир и то, что они не могут
изменить с помощью насилия, они считают в принципе не
поддающимся изменениям. Но они боятся многих вещей, и тень
пронесшаяся среди мыслей Недомерка, когда он задумался о своем
отличии от своих собратьев, была сродни страху. Из раз в раз он
задавал себе вопрос: «Почему я не такой?». Эта тень мелькнула у него
в мозгу, и от этого извива страха в его внутренностях забурлило. Но
эти ощущения продлились не долго. Всегда его сомнения отступали
перед улыбкой, когда голос в его голове отвечал: «Патамушта ты
лучше.»

В ту ночь он пришел, не чтобы говорить с дварфом. И не ради

размышлений.

Он посмотрел на старого дварфа, но уголком глаза он наблюдал за

крысолюдом, который в свою очередь наблюдал за ним из дальнего
угла клетей.

Сегодня дварф бормотал сам себе, раскачиваясь вперед и назад на

полу камеры, совершенно не обращая внимания на мир вокруг.

- Интересна, шо он гаварит? Ты не знаешь, крыска? Недомерок не

смотрел на крысолюда, но все равно с ним говорил. – Ты тут был
ужасна долго, сколька уже? Дольше, чем я тут, эта уж точна. Далжно
быть, тибе тут нравица.

Ответа не было. Глаза крысолюда были, как черный мрамор в

темноте, точечки света появлялись и исчезали, когда он моргал. Во
всем остальном, он был неподвижен как статуя.

- Но ты знаишь что? Я спрашивал а тибе, и другие парни сказали, шо

тибя паймали, когда ты шнырял тут в поисках чавота. Он повернулся
и посмотрел на крысолюда. – Я знаю, шо вы понимаете нармальную
речь, дажи если вы усе время пищите друг с другом, как тупые мыши.
И я знаю, шо ты искал. Он заснул руки под робу. Это была самая
опасная часть дела и не только из-за необходимости показать вюрд-
камень крысолюду, кроме того по его коже под балахоном шли
мурашки от магии. – У миня тут кое-че есть, шо магло бы тибя
заинтересовать. Он бросил мешочек в клетку к крысолюду, и
продолжил смотреть на дварфа. Это был переломный момент в его
жизни. Если он сегодня сможет достичь своей цели…Но ведь кто-то
может войти в любую минуту и убить его за то, что он засиделся, или
за то, что он передал крысолюду мешочек, или потому что им было
скучно и им хотелось учинить немного бесцельного насилия, чтоб
скоротать часы.

Я сомневаюсь, что это действительно волновало Недомерка, который

позже станет Скарсником. Когда я узнал его, он был очень
самоуверен, и казалось, с некоторыми оговорками, был убежден в
своем предназначении как властителя Восьми Пиков. В какой степени
это было лишь его бравадой, а в какой степени отвагой, которой он
себе приписывал в поздние дни, можно поспорить. Лишь одно можно
сказать с уверенностью, что Скарсник был не из робкого десятка,
когда я встретился с ним.

Крысолюд долгое время сидел неподвижно. Недомерок начал

нервничать, боясь, что он не клюнет на наживку и его планы
сорвутся. Все, что ему надо было сделать, это просто посмотреть в
мешок!

Наконец, когда у гоблина начали сдавать нервы, крысолюд подполз

вперед на карачках. Он нюхнул мешочек. Его голова вздернулась
вверх и он посмотрел прямо на Скарсника. Его руки потянулись к
мешочку и раскрыли его.

Он возбужденно зачирикал, его лицо осветилось зеленым светом

камня внутри. – Где ты его достал? Где ты достать варп-камень? –
сказал он на быстром пискливом гоблинском языке.

- Ага, я знал, што ты заинтересуешься, - сказал Недомерок с

намеренной небрежностью.

- Очень-очень! - Крыс огляделся. Он встал и заковылял к

зарешеченной двери клетки.

- Можешь оставить его, считай это подарком.

Крысолюд заморгал. Его мех был тусклым и нездорово выглядящим,

он не был лоснящимся, как у воинов-крысюков, которых он ранее
видел в пещерах. Его испещряли шрамы и покрывала корка струпьев.
– Взять-взять?

- Агамс, взять, ты бири. Если хош. Просто спрячь иго от других

гоббо, если ты панимаешь, што я имею ввиду.

Крыс вновь нервно заозирался вокруг, как будто кто-то может

материализоваться из воздуха и сцапать его приз прямо у него из рук.
К удивлению Недомерка он с силой вгрызся в вюрд-камень. Половину
его зубов выдернули, включая оба передних. Скарсник говорил мне,
что это обычная практика с захваченными крысолюдами, потому что
они могут прогрызть сталь, имея достаточно времени. Крыс жевал
камень боковыми зубами, его длинная морда усердно работала, когда
он измельчал его. Через несколько секунд он исчез, а зверь подбирал
искрящиеся крохи с пола.

Недомерок на шаг отступил назад. - Гор‘, так вот что вы делаете с

ним!

- Не чистый. Безопасно-безопасно. Глаза крысолюда ярко засветились

внутренним светом, ртутный блеск вспыхнул и исчез. Крыс поднял
себя на ноги и захромал вперед. Гоблины нашли приятным сломать
ему ногу и хвост, и ни то, ни другое не срослось правильно. –Да-да,
хорошо, хорошо! Дыхнуло зловонием из его рта. Он с любопытством
его разглядывал, а потом дрогнул. – Что ты хочешь, зеленыш? Что ты
хочешь от Скрикрита Желтозуба?

Недомерок подошел к воротам. Камера пахла необычно для

гоблинского носа – запах, бывший в крысиных туннелях, в которые не
отважился спустится ни один гоблин, кроме него, но усиленный
тысячекратно. Как подгнившая солома и сладость, которые не были
вполне едины – крысиная вонь.

Недомерок взялся за прутья дверей клетки. Он просунул нос через

промежуток между прутьями, приблизив его на расстояние
нескольких дюймов от подергивающегося рыльца крысолюда. – Я
думаю, мы магли бы заключить нибальшую сдилку, ты и я. Ты жи
хочешь еще ытой штуки?

Крыс склонил голову на бок и заморгал. Губы разъехались, выставляя

напоказ розовые десны, из которых раньше торчали его клыки.
- Ни скромничай са мной, махнач. Я знаю, что вы тратите на поиск
ытай штуки жуткую прорву времени. Я магу достать больши.
Намнога, намнога больши.

- Ладненько-ладненько. Выпусти меня. Покажи мне где-где-где! И

тогда заключим сделку.

Недомерок наклонил голову назад и посмотрел за него. – Слыхал? –

спросил он у старого дварфа. – Ытот крысюк тут хочет, шоб я
выложил усе сваи сикреты! – Он снова повернулся к крысолюду и
щелкнул языком.

- Неа. Я тибе без праблем иго дастану, но ни гавари мне, шо делать.

- Что в замен? Что за варп-камень?

- О, а щас самый щикатливый мамент. Как мне узнать, что ты

достаточно важный босс среди крысюков, чтоб порешать усе? Он
посмотрел на немощное тело крысолюда – Я слыхал у вас не оч’
любят калек.

Скавен выпрямился. Он был выше большинства гоблинов, его руки,

покрытие черным мехом, бугрились от сильных мышц, и даже
заключение не уменьшило их. – Я не калека! Я Скрикрит Желтозуб,
лидер клыка Штурмкрыс! Я сражаюсь со здоровой ногой, больной,
неважно! Он вздрогнул и снова ссутулился, тяжело дыша. – Достань-
достань варп-камень. Они тебя внимательно выслушают.

- Атлична. Недомерок облизал губы. Я хачу столька грибов, сколька

сможете найти, асобинна бальших, и я хочу получать их ежинедельно.
Сорок мешков. И я больше ни хачу, чтоб крыски ашивались около
Черного входа, если я не папрашу.
- Черного входа?

- Здеся. Недомерок махнул рукой в сторону лестницы. За ыта вы

палучите… «Сколько?» Недомерок провел несколько ночей, пытаясь
подсчитать ценность вурд-камня для крысолюдов. – Мешок.

- Сколько-сколько это мешок? – спросил крыс подозрительно.

- Кусок. Размером с мой кулак.

- Гоблинский кулак мал.

- Ыто то, что вы палучите. Он почесал зад, напустив безразличный

вид. – Если ты ни хош, атсюда выбраца…

- Да-да! Выбраться, да!

– И еще, ыта толька между табой и мной, ни гавари другим гоббо…

Зеленышам.

Глаза крысолюда сузились. Он понял. – Как-как? Как ты меня

достанешь отсюда, если не скажешь зеленышам? – крысолюд
осмотрел дверь, его усы дергались, ища путь наружу, который он мог
упустить.

- Аставь ытат вапрос на мой счет. У нас сделка?

Крысолюд нерешительно кивнул. – Сделка-сделка. Мы скрепить

хвосты.

- У миня нет хваста, махнач. Недомерок долго прочищал горло и

отхаркнул в руку блестящий сгусток слизи. – Сдилаем ыта па-
гоблински.
Он протянул руку. С сомнением крысолюд взял ее.

- Сделка.

- Агамс. Атлична. И дажи ни думай сдать миня, ыта плоха для тибя
кончица.

Недомерок покинул камеру, яростно крича на крысолюда, когда уже

вышел. – И больши ни наглей! Он выкрикнул его имя, пнув дверь,
которая вела к лестнице, ведущей обратно к Черному входу (заключив
из того, что я видел в переплетенных владениях гоблинов,
крысолюдов и дварфов под Восьмью Пиками, есть великое
множество лестниц под горами).

- Что ты имеешь ввиду, хлюст? – спросил Багфат подозрительно. Он

был самым суровым гоблином-стражем из всех, кто когда-либо
охранял пленных где-либо в гоблинском царстве, Недомерок был в
этом уверен. Недомерок поставил поднос для пленников на стол
стражей. – Ох, он ничаво ни сказал. Он проста таращился на миня,
весь такой надменный. Недомерок состроил свою лучшую улыбку.
Багфат заворчал и достал свои ключи.

- И пачиму они поставили такого недомерка как ты на их кармежку

там внизу, я прям не знаю. Он отпер дверь. – Я за тобой слижу,
недомерок.

- Ыта миня висьма радует, - сказал Недомерок и вошел на площадку.

Он пронесся через площадку обратно в пещеру недомерков, через

небольшую группу гоблинов, сидящих вокруг игральной кости и
мухлюющих на каждом броске. Сегодня мало, что происходило в
подземном царстве, ничего, кроме бесконечной работы по собиранию
еды из пещер, и это была работа Недомерка.
- Па правде гаваря, - сказал мне Скарсник, - у миня ни было никаких
идей касательно того, как дастать того крысюка из той клетки. Он
откинулся в своем огромном железном троне и начал от нечего делать
пихать спящую громаду Гобблы. В руке он держал кубок. Его слуги
были обходительны, и он, казалось, мало в чем нуждался. Они брали
на себя заботу о моих потребностях по мере разумения их зеленых
умов. Они принесли добавку и набросили на мои плечи облезшую
волчью шкуру, когда похолодало. Единственный признак, имевшийся
у меня в зале Скарсника, по которому я мог сказать, что снаружи
наступила ночь, и то, только лишь близко к поверхности – глубже под
землей воздух был постоянной температуры, ни горячий, ни
холодный, но в то же время как-то умудрялся быть теплым и
прохладным одновременно. Большие поленья горели в железных
чашах с огнем. Вино немного ударило мне в голову. Я думаю, что при
других обстоятельствах мне бы захотелось спать, но тут, в темноте, с
лицом Скарсника, которое демонически дрожало через языки
пламени, пока он рассказывал свою историю, я был весь внимание. Я
был, иными словами, околдован. Он казался таким властным и
расслабленным, и все уже понял, что жизнь гоблина тяжелее, чем у
самого опустившегося нищего в наших городах.

- Штука в том, - продолжал он, - што я асобинный гоббо. Избранный

багами, шоб стать каралем гары! Он шмыгнул носом. – Даффскул
здеся так гаварит, правда, Даффскул?

Морщинестый шаман у входа под тент посмотрел вверх из навоза, в

котором он копошился, и с энтузиазмом закивал. - О-да-с-с.

- И кагда ты асобинный, как я, как только ты заходишь в тупик, а план

запутывается, оба, Горк и Морк приходят и памагают тибе нимнога…

Это помощь, о которой он говорил, пришла внезапно в форме

Снотрука…
Недопарень стоял в дверном проеме у ступенек к пещере недомерков.

- Где ты шатался? – спросил Снотрук. Недомерок приоткрыл рот. Он

был уже готов был возразить, что Снотруку следовало себе найти
какой-то другой вопрос, так часто он задавал его Недомерку, когда он
увидел, что что-то было не так с рукой недопарня. Он бережливо
держал ее у груди, на бандаже, намотанном на нее, была запекшаяся
кровь.

- Я наблюдал за табой, Недомерок, - сказал Снотрук. Он гаденько

улыбнулся, обнажив бледные от потери крови десны. – В жызни ни
дагадаешь, шо я накапал. Он вынул другую руку из-за спины и что-то
швырнул. Крохотное обезглавленное тело Снотти печально
шлепнулось на камень перед ним.

- Гаденькая маленькая штука пыталась пырнуть миня заостренным

гвоздем. Поэтому я аткусил ей голову.

Недомерок ощутил укол неизвестного ему ранее чувства,

переливающаяся через край утрата, вздымающаяся из глубины его
маленького сердца. Нечто, чему он не знал названия, подкатило к
горлу, грозя его задушить.

- ТЫ… - выдавил он. Снотрук с силой надавил здоровой рукой на

грудь Недомерка. – У босса есть че те сказать. Лицо Снотрука сияло
от злорадства. Он отступил в сторону, освободив дорогу наверху
пещеры для хозяина недомерков Черновходных Парней.

Старый Гробскаб был, как подразумевает его имя, старым, старым

гоблином. Его черная роба так выцвела от времени, что стала
коричневой. Он не носил капюшона, а на его голове росла кучка из
трех грибов. Это были светрибы, они были пятнистые и высокие как
палец и выделяли неровный голубой свет. Можно было всегда с
точностью сказать, где был Гробскаб. Он крался по пещерам как
глубоководная рыба с качающейся светящейся приманкой. Горе тому
недомерку, который подойдет к ее свету в неподходящее время.

Головорибы не такая уж редкая поросль для ночных гоблинов, но

достаточно необычная, чтоб считаться честью, и посему Гробскаб
был одним из наиболее уважаемых старейшин клана. Ворот его робы
был высоко поднят, скрывая рот и нижнюю часть носа. Недомерки
страшились того, что может быть спрятано там, так как никто никогда
не видел, чтоб Гробскаб раскрывал свое лицо.

Хозяин недомерков гортанно завочал. – Шо теперь, Снотрук? Зачем

ты миня пабиспакоил? В руках он держал снотлинга, такого же
древнего, как он сам, одного из самых маленьких сноттов, которых
Недомерок когда-либо видел. Он крепко держался за балахон хозяина.
Гробскаб пощекотал его под шеей кончиком ногтя, отчего тот
довольно заурчал.

- Ыто недомерок, босс, он вышмыгивал. Он и его приятель Диглит.

Пастаянно шныряют вакруг!

- Ты когда-нить ловил его за этим?

Снотрук посмотрел на свои ноги. – Я проста знаю, босс!

- Хммм, и где ытат Диглит?

- На ниго напали, - вежливо сказал Недомерок.

- Заткнись! – крикнул Снотрук. – Он держал тут снотта.

- Ытого мертвого?

- Ытого мертвого.
- Тагда он иго больши не держит, верно? – спросил хозяин
недомерков.

Уши Снотрука дернулись вверх-вниз. – Босс! Он тайна складирует

мясрибы, там внизу в бальшой пищере. Я праследил за адним из его
банды, у него там схрон в сикретной дыре. Я ыта усе сам разгадал,
сам. Я!

- Разгадал, а патом распальцевал, хех? Хозяин хихикнул над

собственной шуткой.

Уши Снотрука опали, и он согнулся вокруг своей пораненной руки. –

Я засунул свою руку внутрь, и щелк! Что-то сцапало два моих пальца.

- Ах, так ты нашел мой хватогриб, - сказал Недомерок.

Хозяин недомерков вопросительно на него посмотрел, его уши встали

от любопытства.

- Сквиг-мордажор. Босс, - добавил он поспешно. – В дыре с грибами.

- Я панял. Хозяин поставил маленького снотлинга на ноги, а тот

запрыгал и затараторил, дергая его за балахон и требовательно визжа,
чтоб его подняли. Гробскаб положил руки на ремень. Недомерку было
нечего делать, кроме как изобразить подобострастие. С левой
стороны у старого гоблина висела жуткая плеть из сквиговой кожи,
скрученная, согнутая и утыканная зубами, выдранными из ртов
недомерков, которые были забиты до смерти.

Рука Гробскаба не взяла плеть. Вместо этого его рука легла на

большую связку ключей. Он снял ее с крючка и наклонился к ногам
Недомерка. – Износились же эти замки, - сказал он, проворачивая
ключ в кандалах. Недомерок пожал плечами и расплылся в широкой
улыбке, обнажив зубы. Хозяин недомерков снова засмеялся и грибная
поросль на его голове закачалась.

- Штоа, штоа, вы дилаете? – спросил Снотрук. Пальцы на его

здоровой руке сжимались и разжимались. – Он ныкал! У него
бальшой схрон мясрибов! Его зогганый сквиг оттяпал мне пальцы!
Снотрук замахал своей перевязанной рукой. Кровь заляпала пол
пещеры.
- А то, и он будит за ыта наказан, ох будет. Хозяин повернулся к
Снотруку. – И ты тоже будешь, за то, что позволил недомерку дурить
тебя. Меньше маши плетью, больше работай башкой. Он хлопнул по
плети Снотрука а потом с силой ткнул его в лицо бородавчатым
пальцем. – Смотреть за недомерками не означает лишь их лупить.
Разумеется, – он шмыгнул носом, - у тибя крепкая дубасильная рука,
несомненно, но это не все! Нет, конечно же нет. Также как и быть
гоблином, недостаточно проста быть бальшим. В основном, но это не
усе. Он пнул Недомерка. – Ты усе еще мелкий и пакостный, клоп, но
ты хитрее самого Морка.

Недомерок глянул на ноги, потом на хозяина.

- Я больши ни недомерок?

Хозяин недомерков пустил ветров и взялся за пояс. Газы одолевали

его также как старость. – Нит, ты больши ни недомерок. Но лишь
патамушта, я так сказал, ясненько? И я есть хозяин недомерков
Черновходных Парней, паэтому мне ли лучше прочих не знать, что
является недомерком, а что нет? Я гаварю ыта недомерок, значит ыта
недомерок, я гаварю ыта ни нидамерок, штож, значить ыта ни
недомерок, уловил?

- Разумеется. Недомерок встал.

- Но он тырящий шнырь! – завопил Снотрук, его голос поднялся до

яростного визга. Слюна слетела с его губ, уши тряслись от гнева.

- Неа, неправда. Он хранил ыти грибы для миня, разве нит,

недомерок?

- Ога, да, босс! Усе верно, босс! – согласился Недомерок.

- Поэтому ты пойдешь и замечательно и скоро их достанешь для

меня, не так ли?

- Дыа, босс! Верно, босс!

- Босс!

- Заткнись, Снотрук. Умный есть ытат недомерок. Приглянулся мне

ытат недомерок, приглянулся. Он заставил свою команду работать,
вносил свою долю и, более того, делал он все это с той двух головой
штукой, которой ты его нагрузил. Он работал с ним, не навредил ему,
и ыта харашо, пушто он благословлен Морком и Горком, если ты не
считаешь его за недоумка. Атличная работа. Атличная недомерочья
работа. Хозяин почесал тряпье, прикрывавшее его подбородок. – Тибе
нужно подходящее имя и усе такое. «Недомерок» ни падходит.
Гробскаб сильно шмыгнул носом два раза, второй раз перешел в
длинное хрюканье. Он отхаркнул полный рот слизи, пожевал его
секунду, его невидимый рот работал под маской. И проглотил. - Ты
можишь быть Рунтгитом, пушто ты усе еще недомерок (runt), но ты
также самый настоящий мелкий шнырь (git), в этом Снотрук прав по
крайней мере.

Новонареченный Рунтгит заулыбался, его острые зубы сверкали в

синем свете головорибов хозяина недомерков. Он сделал легкое па.

Гробскаб вытянул руку и накрыл лицо. – Эй, эй, палехчи там, Рунтгит.
Тибе еще придется доказать, что ты достоин. Тибе тожи, Снотрук,
пушто ты выполнял сваю работу весьма халатно. Весьма. Халатно.
Хозяин толкнул своего недопарня в грудь. – Есть нибальшая
работенка для вас дваих. Уши Снотрука прижались к черепу. –
Работенка?

- Агамс. Босс Таркит Пал-Палыч гаварил с той штукай у сибя на

пальце опять. Видимо она сказала ему, что ему нужна усилица.
Гробскаб громко хрюкнул, один раз, два, а потом прокашлялся. – Он
хочит достать сибе немного пещерных сквигав, шоб те пакусали
крысюков, и впечатлить Вождя Ибрита. Некоторые из парней видели
следы сквигав в южных пищерах. Он атправил каких-та охотникав,
шоб паймать их. И вы паможити им. А патом пасмотрим. Ыта может
быть дебютом нового недопарня, как знать. Он многозначно
посмотрел на Рунтгита и Снотрука. – Ну или может быть тут адин
лишний.

Глава 9

НЕ ГОБЛИНСКАЯ ЭТО РАБОТА

- Ыта усе твоя вина, ты, тырящий шнырь, - сказал Снотрук.

Сквигрели трубили печальную песнь в туннелях за их спинами.
Кимвалы звенели, рога дудели. Охотники шли за ними, сети и
сквиговые усмирительные дубинки были наготове – им не особо
хотелось приближаться к приманке. Вдалеке в запутанных коридорах
впереди Снотрука и Рунтгита сквиговые ищейки лаяли и
вынюхивали.

- Я бы на твоем месте придержал бы дыхалку для бега, Снотрук, -

сказал Рунтгит. Он размял стопы, посгибал колени, растянул икры. Он
свернул свой новый балахон, весь черный и правильный, как и
полагается балахону ночного гоблина, а не ободранное тряпье,
которое он носил, когда был просто Недомерком. Он его берег, он
снял его, свернул аккуратно и забросил за камень.

- Мда? – спросил Снотрук. – Шо ты делаешь со своими ногами?

Почему ты снял одежду? Тупой недомерок, им не следовало тибя
павышать до парня.

- Я делаю ыта, трехпалый недоумок, штоб я мог быстро бежать, разве

нет?
Снотрук захрапел. – Ты ни обгонишь пещерного сквига, не так ли?

- Мне ни нада обганять пищерного сквига, - лукаво ответил Рунтгит.

Его рот медленно растянулся в улыбке.

Глаза Снотрука расширились, когда пришло понимание. Он неумело

снял пояс, стянул фартук недопарня, а затем и балахон. Они оба
стояли дрожа, голые, не считая набедренных повязок. Пещера была
темной, настолько темной, что даже глаза ночного гоблина
напряглась.

- Я тибя отмудохаю, недомерок. Ты у меня получишь.

- Ни сигодня, - ответил недомерок. Он отхаркнул что-то гадкое и

сплюнул на пол прямо перед ногами Снотрука.

- Дыа?

- Дыа, - сказал Рунтгит. Он потянул веревку вокруг его пояса,

проверяя, чтоб она была туго и хорошо завязана. На другом конце был
круглый шарик из маленьких зверьков, собранных в гоблинских
выгребных ямах – жевательных сквигов – связанных друг с другом
хвостами. У Скотрука был точно такой же шар-приманка. Плоть
зверей была надрезана так, чтоб их соки оставляли дорожку на полу,
когда Рунтгит и Снотрук шли. Они жалобно мяукали и барахтались,
полумертвые

- Хто говорит?

- Я! У тибя ни будет времени, дружбан, пушто они идут!

Лай сквиговых ищеек становился громче. Рунтгит развернулся на
пятках и бросился бежать, когда трое пещерных сквигов вырвалось из
разлома. Круглые шары их тел пролетали по воздуху, сталкиваясь в
полете. Они отскочили от дальней стены и ударились об землю с
серией громких шлепков. Свора сквиговых гончих спешно выбежала
из проема за ними, перемешавшись и запутавшись между собой.
Когти шести ног сквиговых гончих выстукивали быструю дробь
погони, они лаяли и кусали мозолистые пятки своих больших
собратьев. Пещерные сквиги вращались из стороны в сторону, щелкая
и цокая когтями в попытке укусить своих неприятелей, их зубы
длинные, как гоблинские мечи, лязгали, когда их эластичные пасти
схлопывались. Сквиговые ищейки подныривали под шарообразные
тела пещерных сквигов, всегда вне досягаемости. Затем сквигрели
загудели недалеко за их спинами, и пещерные сквиги обратились в
ужас при звуках музыки.

Снторук широко открыл рот от ужаса и побежал за Рунтгитом.

Два гоблина бежали по переплетающимся туннелям, бог знает кем

проложенным. Камни выступали, как бы желая, чтоб они
споткнулись, трещины раскрывали свои голодные пасти. Сквиги
прыгали за ними, их короткие, но мощные лапы толкали их в череде
прыжков, во время ходьбы они отскакивали от стен туннеля. Лай
сквиговых гончих и жуткий шум сквигрелей сместился вперед. Их
маленькие умишки не нужно долго понукать, в каком направлении
идти.

Рунтгит и Снотрук бежали так быстро, как быстро их могли нести

ноги. Прыжки сквигов подвели их опасно близко, они лишь слегка
отставали, когда напрягли ноги для следующего прыжка.

- Мы не сможем! – проорал Снотрук. Он попытался схватить

Рунтгита и бросить его назад в кучу кожистой плоти, толкающейся за
ними.
- Атвали! – крикнул бывший недомерок. – Идем этим путем! Он
указал на гладкую дыру, ведущую в основной туннель, и зайдя в него
первый. Снотрук колебался. Он посмотрел на бегущих сзади сквигов,
и бросился за Рунтгитом. Дыра была как раз подходящего для него
размера. Туннель вел вверх, камень был скользким от слизи. Он
ударился головой и скатился назад. Сквиги рычали, это был басистый
душераздирающий шум, их страшные белые зубы щелкали. На
ужасное мгновение Снотрук подумал, что скользнет им прямо в
пасти. Побуждаемый ужасом, он заскреб вверх по туннелю, оставив
сферических существ бессильно ударятся об устье туннеля, скрестись
когтями и тереться гребнями об камень.

Рунтгит сидел в пещере, подогнув колени под подбородок в центре

грибной поляны с дюймовыми грибами. Большие, кожистые грибы
заполняли небольшое место за ним. – Почти сцапали тебя? А я
гаварил тибе, шо я быстрее, - сказал он самодовольно.

- Я убью тибя, недомерок.

- Рунтгит,- сказал Рунтгит. – Я терь Рунтгит, и ты миня не убьешь, не

так ли?

- Оу, да кто миня увидит? Я могу тибя пришить и никто ни

догадается. Снотрук зашагал к другому гоблину, длинные руки
вытянуты, ладони готовы душить. Недомерок не смутился.

- Ты знаешь, где мы, Снотрук? – спросил Рунтгит. Тон его речи

заставил зазвенеть тревожные звоночки в голове у Снотрука. Его уши
дернулись.

- Вишь там, те бальшие старые ’рибы? Ыта сквигрибы, пещерные

сквигрибы. Нашел их какое-то время назад. Виш шляпки ’рибов?
Висят такие, ага? Я знать многа о грибах, я. Ани проста ждут, штоб
што-то поесть. Ой, смари! - Рунтгит поднял один из шаров-приманок.
Кровь закапала на землю. – Я думаю они уже должны быть готовы
созреть около… Сейчас!

Стрекот и царпанье дошли до их ушей. Снотрук застыл. – Што ыта?

- Сквигыши, бач? – Рунтгит показал на кусок земли, вздымающийся

под грибом. Маленькие круглые тельца вылезали из земли, мигая и
чирикая как птички. Они переваливались с ноги на ногу, у них были
широко раскрытые глаза, они приобретали злобность свойственную
всем сквигам. Чириканье перешло в рыки. – Мы возьмем их кучу, и
палучим многа зубов, што скажешь? По рукам?

- Мда? – спросил Снотрук. Земля забурлила, когда поток пещерных

сквигышей вырвался из грязи. – И чтоб ты забрал всю честь себе?
Ыто то, как ты делаешь, недомерок. Я видел. – Он с силой наступил
на сквигыша и он с чваканьем лопнул, кишки веером разлетелись по
земле. – Я не куплюсь на это! Никаких тибе зубов или слав! Он с
удовольствием топтался по сквигам, превращая молодых пещерных
сквигов в вязкую пасту.

- Што ты делаешь? – заорал Рунтгит. – Ыти сквиги сделают нас обоих

боссами!

- Неа, сделают тебя боссом, ты имел ввиду. — Шлеп, шлеп, шлепала

нога Снотрука. Он схватил необычно большого сквиглинга с земли. И
замахал им Рунтгиту. — Я не поведусь на это надувательство,
недомерок. Я тибя знаю, не забывай об этом. Он жестко провел
ногтем по мордочке сквига, порезав ему глаз и кожу. Он жалобно
завизжал. Жидкость закапала из выдавленного глаза. Рунтгит выбил
его у него из руки. Крохотный сквиг выпрыгнул из хватки Снотрука и
покатился по полу. Снотрук оттолкнул Рунтгита, но тот подсек его и
дернул. Недопарень повалился на месиво кишок и больно ударился.
Маленький, ослепленный на один глаз сквиг понюхал Рунтгита и
шагнул вперед.

Рунтгит улыбнулся ему. Возможно это были воспоминания о Снотти,

или может быть он просто он был чудаковатым, насколько гоблин
может быть чудаковатым, но ему захотелось уберечь его как от ног
Снотрука, так и от железных стрекал сквиговых погонщиков. – Не,
малыш, уходи сейчас, уходи ты. Он отогнал его.

Сквиг засопел, подумал, повернулся и запрыгал вниз в дыру сзади

пещеры. Снотрук завизжал, когда другие сквигыши потревожили его
своими укусами. Ему еще повезло, ведь зубы молодых сквигов мягкие
и тупые, и тем не менее они уже кусаются больно.

Рунтгит пошел обратно к дыре, из которой они пришли, в то время

как Снотрук топтал сквигышей, собравшихся у его ног.

- Как глубаки тваи познания о сквигах? – спросил Рунтгит. – Еще

одна вещь, которую я узнал, Снотрук, мой старый друг, шо когда
сквигыши вылупляются, папаша-сквиг всегда неподалеку.

Снотрук стоял задыхаясь от ярости. – Ага и чо? Он не достанет нас

тут, неправда ли? Он не сможет подняца по тому скату, верна?

- Ах, мда, мне следовало тибе сказать, есть два входа в эту пищеру,
Снотрук.

Низкое рычание зазвучало за спиной Снотрука. Его рот раскрылся,

уши опустились, коленки сошлись вместе, а плечи опали. – Он у миня
за спиной, верно? – промямлил он.

Зловещие желтые глаза раскрылись. Взрослый сквиг был настолько

велик, что они светились во тьме по каждую сторону Снотрука.

- О дыа, о дыа, он там, дружище, - сказал Рунтгит. Он сделал ручкой.

– Бывай-бывай. Я бы сказал, что я буду скучать, но я ни буду! Он
отпрыгнул назад в туннель. Он быстро заскользил, вывалившись из
прохода, через которой они удрали от перепуганных сквигов. Он
заскользил на животе по мокрому камню и вылетел в основной
туннель.

Снаружи в туннеле сквиги были пойманы и беспомощны,

пригвожденые к полу тяжелыми сетями. Одного уже тащила
взмокшая команда охотников. Трое дюжих гоблинов дубасили двух
других здоровенными сквиговыми усмирителями. Одна такая дубина
резко полетела в сторону лица Рунтгита.

- Роззла! Стой! – закричал гоблин.

Дубина остановилась на волоске от носа Рунтгита.

- Ыыык! – сказал Рунтгит.

- Видишь? Ыта один из тех парней, которых отправили в качестве

наживки, Роззла. Говоривший — гоблинский погонщик, был покрыт
шрамами и татуировками. Мускулы на его руках вздулись, когда он
показывал.

- Оу дыа, ыто так, Фугграк, - сказал гоблин с дубиной. – Я подумал,

шо ты сквиг, - сказал гоблин Рунтгиту. Он улыбнулся, и в этой улыбке
читалось, что ему было без разницы, кому вышибать мозги из черепа.

- Я думал тебя сцапали, - сказал гоблин по имени Фугграк. Сквиг,

которого он обрабатывал, лаял и выл, барахтаясь в сети. – Успакойся
ты там! – закричал он, затем вдарил его сквиговым усмирителем
размером с Рунтгита. Дыа! Нравица, да? Фугграк сложил руки
рупором и заорал: - Усе взяли мешки и готовимся идти! Хорошая
работа, ребята.
Рунтгит принял руку Роззлы и подтянулся, вставая. Он начал
смеяться, сначала тихо, но вскоре он визжал от веселья как снотлинг
на кутеже с грибным пивом.

Фугграк и Роззла переглянулись. Пожали плечами. Роззла завращал

пальцем у виска.

- Поехавший, - заявил он.

- Шо смешного, мелкий недомерок? – спросил Роззла.

Рунтгит замотал головой, хватая воздух. – Идеальный расчет! –

сказал он. – Идеальный расчет!

У Снотрука, которого они вытащили из пещеры не было одного уха и

от страха он совсем ополоумел. Странный запах преследовал
Снотрука еще несколько недель после того.

Он нашел трещину в скале, чтобы спрятаться, в которой сквиг не мог

откусить ему голову. Потребовалось пять сквиговых погонщиков,
чтоб обуздать гигантского сквига-родителя, потревоженного им и
Рунтгитом. От страха он обгадил свой балахон.

К досаде Снотрука, он оказался прав. Рунтгит действительно забрал

всю славу за находку сквигышей.

- Низя получить усе и сразу, - сказал мне Скарсник спустя годы. – Я

хотел шоб его сожрали. Но его не сожрали. Я пожалею об этом, о да,
пожалею, Бикриштад, дружок ты мой. Правило три, виш, усегда имей
в запасе другой план на случай, если первый не сработает.

- План Бэ? – робко предложил я.

- И причем тут бараны? Че ты блеешь? Тупой ’юдишка, другой план!

Не бараний! Он пренебрежительно замахал рукой. Его любимый
слуга наполнил его кубок из кувшина с грибным пивом. – Но на то
есть боги. Горк и Морк, их пути мне не панятны, а я панимаю вещи
луче любого другого гоббо. Я был савсем не рад, што Снотрука не
сажрали. Но если бы не Снотрук, - он оглядел свои владения, подняв
руку, обозначив, что я должен сделать тоже самое, - я бы вообще тут
не был, и все ыто, пожалуй, не было бы маим, не так ли?

Рунтгит был назначен третьим недопарнем при недобоссе.

Практически сразу, он получил одобрение Гробскаба. Под его начало
отдали две команды. Каждая команда была хорошо укомплектована, у
каждой банды были снотлинги, которых он лично натаскал на
вынюхивание лучших мясрибов. Его положение среди прочих
гоблинов выросло, хотя и не в плане роста, пока что. Столь
впечатляющи были его результаты по сборке его банды, что его
вскоре поставили во главе третьей команды недомерков. Снотрук
страшно завидовал новому положению Рунтгита и наблюдал за тем,
как тщедушный недомерок, всегда одетый в балахон, который был
ему слегка велик и оттого налазит на руки и на глаза, руководит
недомерками в манере, недоступной ему даже в мечтах.

Как и поступают гоблины, Снотрук планировал гибель своего

неприятеля. Ничего необычного в этом нет. Это всего лишь образ
жизни зеленокожих. Однако Снотруку не повезло строить планы по
убийству самого коварного гоблина за многие поколения выводков.

Рунтгит знал, что собирается делать Снотрук, но не предпринимал

действий против него. Наоборот, он развлекался, расстраивая
ухищрения своего врага. Все, что бы тот не предпринимал
заканчивалось неудачей, все его удачи засчитывались его противнику,
каждый раз, когда ему казалось, что он одержал верх над Рунтгитом,
все его недомерки оказывались таинственно съедены, или он слегал
на недели с серьезным случаем сквиговой диареи – по крайней мере
не считая того времени, когда он бегал с резью в заду от сквигов.
Рунтгит был не удовлетворен. Он желал большего. Когда остальные
спали, он бдел, царапая в грязи древними чашами для огня на нижней
площадке. Он не транжирил время за игрой в кости, если конечно не
мог подстроить свою победу так, чтоб забрать весь выигрыш себе. У
Рунтгита было много времени, чтобы подумать. Он и так все время
думал, а дополнительное время, которое он проводил в
размышлениях, означало, что он чрезвычайно много думал, как для
гоблина, возможно больше из всех когда-либо живших гоблинов. Ему
нравилось подслушивать свое начальство и слушать истории, которые
старые скаргоббо и маленькие Здоровяки рассказывали у костра,
завоевывая их расположение особенным грибным элем и едой,
которую предоставляли его грибницы. По мере роста его богатства из
грибов и орочьих зубов, расширялись и его познания.

Рунтгит вкусил власти, и он жаждал большего. Его мысли вернулись

к крысолюду, Скрикриту, чахнущему в камере под площадкой. Он
планировал, подлизывался, вкладывал слова в уши, а идеи в головы
старшим и начальству. Другие молодые гоблины считали его
подхалимом, столь почтителен был он к таким как Даффскул, Таркит
и Гробскаб, но у него были планы, и он не обращал внимания.

После многих недель махинаций, один из его планов был готов к

завершению.

- Штука в том, - сказал Скарсник, - что эти скавены хитрые ребята,

они всегда готовы заключить сделку и сделать это, а потом то. И что
потом? Они пытаются пырнуть тебя в спину, и по-этому мне
пришлось преподать им урок, и случилось это. Он показал на
крысиный череп на пике и нехорошо улыбнулся. – Но не суть. Гоббо
не лучше. По большей части они такие же. В остальном – нет, но
была одна вещь, которую я тогда не знал, а теперь знаю слишком
хорошо. Он посмотрел на меня с полуулыбкой, как будто рассказывая
хорошую шутку. – Этих мохнатых сволочей там тысячи, тысячи, и
тысячи их. Он топнул ногой по земле. Его брови нахмурились и он
ехидно улыбнулся. – Там внизу. Место просто кишит ими, даже после
того, что я сделал с ними, но об этом позже…

Скрикрит Желтозуб заковылял вперед к Рунтгиту, который впервые

нервничал.

- Куда-куда мы идем? – спросил Скрикрит.

- Вниз сюда, а потом туда, - Рунтгит показал.

- Я не могу видеть-видеть! Тупой зеленыш! – прочирикал крысолюд.

У меня повязка, нет глаз!

- Дыа, ыто пушто я не хочу, шоб ты знал, куда мы идем, верно? – Он

толкнул крысолюда в спину копьем. Он вынул кусок высшуенного
гриба из кармана и укусил. Крысолюд споткнулся. – Осторожно там,
будет немного ухабисто, можно сказать. – сказал он раскидывая
крошки.

- Тупой зеленыш!

Рунтгит приглядывал за крысом. Его рассказ, который он выдумал,

чтоб достать крыса из клетки был безбожной ложью, даже по его
стандартам. Никто в нее не поверил, какой-то бред про поход на
склон горы, яйцо виверны, орка по имени Норк с искалеченной ногой
и мешке полном зубов, но заслужил уважение в глазах клана. Оба,
Гробскаб и шаман Даффскул убедили Таркита Пал-Палыча позволить
ему взять скавена, только потому что они хотели точно узнать, что он
будет делать с ним. Таркит колебался и, после должной консультации
с штукой у него на пальце, он согласился позволить Рунтгиту забрать
крысолюда.

Самая неприятное, что могло произойти, и причиной его наибольших

волнений была возможность того, что за ним следили, ведь если его
настоящие намерения раскроют, то его убьют. Обмен с крысолюдами
был за чертой дозволенного для старейшин Черновходных Парней, он
знал – они не поймут, какую выгоду можно из этого извлечь. Но они,
как он часто себе говорил – идиоты, а не особенные, как он. Говорил
ли с ними Морк? Нет, не говорил. По его мнению, это решало вопрос.

Они вышли за пределы территории Черновходных Парней, самого

маленького из всех владений племен Сгиблой Луны. Рунтгит шел
прямо к норам крысолюдов.

Скрикрит резко остановился, Рунтгит чуть не проткнул его копьем.

- Ой!

Нос Скрикрита задергался. – Пахнет-пахнет! Подземная Империя

близко. Дом-дом! – сказал он.

После этого крысолюд заковылял быстрее.

Рунтгит завел их в туннель, который был точно на внешней границе

территории зеленокожих, величественную улицу, по краям которой
шли искусно вырезанные из камня деревья. По верху стен шли руны,
блестящие от потухшей магии, которые Рунтгит не мог прочитать.
Несколько хрустальных фруктов, свисающих с ветвей каменных
деревьев, все еще хранили силу со старых времен, и коридор был
освещен их холодным светом. Один из концов улицы был завален
камнями, другой вел в бог знает какую даль. Внизу были самые
глубокие глубины дварфийской крепости, неизведанные земли,
захваченные крысолюдами. Круглые, похожие на норы дыры, были
проделаны в камне, некоторые выглядели так, будто их прогрызли,
другие проплавлены или выдолблены в камне магическими силами
или машинами. Они усыпали стену как соты ульев, затмевая
красивую дверь, сделанную древним горным народом и ведущую в
другую широкую дорогу.

- Ладненько, мохнач, ты можешь уже снять свою повязку, - сказал

Рунтгит тревожно. Пыль толстым слоем покрывала землю, древние
следы лап и хвостов местами отпечатались в ней. Он с
осторожностью выбрал место. Это - таки были туннели крысолюдов,
но запах этих существ в них уже выветрился. Их не использовали уже
очень долго. Из того, что слышал Рунтгит, крысолюды тратят столько
же времени на склоки между собой, сколько на войну с
зеленокожими.

Скрикрит потер лапы. Пребывание здесь казалось, сделало его

здоровее и прямее.

- Стой близко-близко. Не говори! Не шевелись! Ты говорить ничего

или умереть-умереть! Ты понял?

Рунтгит тяжело сглотнул. Он начинал думать, что весь план был

плохой идеей, но потом он подумал о Снотруке, о том, как много
грибов он на этом получит, и сколько влияния. Он кивнул под
капюшоном, его согласие сопровождалось жалким шуршанием
грубой гоблинской ткани.

- Хорошо-хорошо. Скавен понюхал воздух. – Болезнь тут. Много

плохих туннелей. Мы не пойдем этим путем. Скрикрит показал на
дварфийский туннель, ведущий с улицы. – Идем-идем, этот лучше.

Плетясь неохотно позади, Рунтгит следовал за хромающим

крысолюдом из его собственного мира в другой мир. В первый раз в
жизни, он почувствовал себя маленьким, каким он собственно и был.

Скарсник затруднялся описать то, что он видел в тех туннелях. К тому

времени, когда я его встретил, он сражался с крысолюдами очень
много раз и уже был знаком с чудесами их странных механизмов. Но
по его виду, по череде выражений лица – главным среди которых
были любопытство, страх, изумление и раздражение, раздражение
было несомненно его излюбленной миной – я предположил, что
вещи, которые он увидел, произвели на него глубокое и незабываемое
впечатление.

Дорога, которой они шли, была большей частью сделана дварфами.

Затем они пришли к стене, построенной из скавенских каменных
блоков, которая перекрывала дорогу. Она заполнила весь коридор от
пола до потолка, по внутренней части стены шел проход,
разделявший стену на две половины. Крысолюды в кожаных
капюшонах держали длинные ружья на упорах в бойницах, стоя на
страже, ожидая угрозу или кого-то еще. Путь был закрыт и они
повернули влево в лабиринт прогрызенных крысами проходов.

Что он там видел? Он рассказывал о туннелях, которые закручивались

внутри и снаружи старого дварфийского города, туннелях, в которых
поначалу было мало крысолюдов, но затем крысолюды там стали
встречаться во все больших количествах. Скавенские рабовладельцы
стегали группы тщедушных крысолюдов, инженерные команды
бурили скалу с помощью жужжащих устройств. Трубы шли по полу,
связанные вместе механизмами, выстреливающими огнем,
достаточно горячим, чтоб плавить металл. Его поколотили и
вышвырнули, когда надсмотрщики поймали его за наблюдением.
Лишь размер Скрикрита и черный мех спасли его от смерти. Другие
крысолюды смотрели на этого побитого возвращенца в Подземную
Империю с открытым подозрением, но никто вначале не смел
окликнуть его. Туннели, ставшие голыми и невзрачными были
наполнены странным оборудованием: еще больше труб шипело и
испускало жгучий пар, грубо сделанные фонари горели зеленоватым
мутным светом, и всюду смердело кисло-сладкой вонью крысолюдов.
Они шли по пещерам с лязгающими машинами, пересекали
бездонные пещеры по раскачивающимся мосткам. Зеленые огни
сияли и молнии трещали глубоко у них под ногами. Странных
сопящих монстров погнали мимо них рабовладельцы. Если бы
Рунтгит не был бы уже так глубоко на вражеской территории, он бы
развернулся и бросился бежать.

По мере их продвижения вглубь Скрикрита останавливали множество

раз. Рунтгит привлекал много внимания на постах и у патрулей
крысиных воинов. Но Скрикрит, даже лишенный униформы, знаков
отличия, оружия и зубов, держался с достоинством. Он был больше
прочих крысолюдов, куда более массивный, и его черный мех будто
бы пугал этих других. Он чирикал им так, будто отдавал приказы.
Они кланялись и дергались, и вонь ужаса, заполнявшая коридор,
ударяла Рунтгиту в нос.

- Они не хотят нас пропустить-пропустить! – сказал Скрикрит. И

ударил себя в грудь. – Я лидер клыка Штурмкрыс Черного меха! Они
послушают или умрут.

Рунтгит последовал за крысолюдом, более не уверенный в том, кто

тут пленитель, а кто пленный. Они вышли к кривой башне на их
кривом пути. Бронзовые цепи и колокола, покрытые патиной,
скелеты, виселицы и курящиеся светильники украшали ее со всех
сторон. Скавен остановился перед дверью и осмотрел ее сверху вниз.
– Это мое-мое. Мой пост. Сторожевой пункт!

Они вошли.

Что в точности произошло после, Рунтгит может лишь гадать. Там

было больше одетых в черный мех крысолюдов и они были в тяжелых
доспехах. Их снаряжение, в отличие от почти всего, что Рунтгит
видел ранее, было хорошо отковано и смазано. Кое-что из него было
похоже на работу дварфов. Другие черномеховые были удивлены,
увидев Скрикрита. Они тревожно замахали хвостами, а их лапы
потянулись к мечам.
Завязался разговор из быстрого писка между Скрикритом и другим
черномеховым, чей шлем был увенчан вычурным гребнем.
Черномеховой издал стрекочущий смех и взялся за меч.

Был взрыв движений слишком быстрых, чтоб уследить за ними.

Скрикрит прыгнул вперед. Его левая рука сомкнулась вокруг чужого
запястья, не дав вынуть меч из ножен. Желтые зубы щелкнули у лица
Скрикрита. Раздался визг и другой крысолюд упал на землю с
торчащим из стыка брони его собственным кинжалом.

Все остальные черномеховые застыли. Этот другой бросил вызов,

подняв тяжелый клинок. Изогнутый хвост Скрикрита взметнулся
вперед. В одном гибком движении хвост Скрикрита обвил кинжал,
вытянул его из хватки мертвого крысолюда и метнул через комнату.
Нож рассек воздух и пригвоздил руку другого черномехового к
дверному проему с глухим ударом. Меч с грохотом упал на землю.
Крысолюд заверещал и дернул руку.

- Он говорит-говорит, я мертвый, потом он говорит, что я калека,

потом он говорит, какой же из меня лидер Клыка, если у меня нет
клыков? В любом случае, я не у дел. Крысолюд резко понюхал труп,
его нос яростно дергался. – Он неправ-неправ! Это пост Скрикрита
Желтозуба раньше, это пост Скрикрита Желтозуба опять. Я слуга
Тринадцати Владык. Он предатель, не я. Он привлек внимание других
черномеховых и зачирикал. Они поспешно подчинились, освободив
руку его соперника от двери и убрав тело бывшего командира. Меч
был вложен в ладонь Скрикрита поклонившимся черномеховым. На
мгновение Рунтгит подумал, что он сам себя перехитрил и сейчас его
поразят. Скрикрит был возбужден, его изогнутый хвост со свистом
рассекал воздух за его спиной, а мех встал дыбом по всему телу. –
Сейчас мы заключим сделку-сделку, зеленыш. Двадцать мешков этих
грибов в обмен на два кулака варп-камня.

Рунтгит холодно посмотрел налево, и бросил обеспокоенную улыбку

направо. Элитные крысолюды, огромные и закованные в латы,
окружили его. – Эмм, дыа, хмм, дыа. Это звучит как выгодная сделка,
Скрикрит, мой старый друг. Двадцать мешков, два кулака, без
проблем.

Хвост Скрикрита обвил руку Рунтгита. – На этот раз мы заключим

договор по-скавенски.

Его провели обратно до улицы. Когда черномеховые ушли, его ноги

были как ватные. Страх выжал из него все соки.

Спустя какое-то время он засмеялся.

Сделка была заключена, и посему влияние Рунтгита росло. Он был

награжден четвертой командой недомерков. – Лудший недопарень из
всех, которые у меня когда-либо были, - говорил Гробскаб. Что
касается Даффскула, то Рунтгит часто видел, как тот курит свою
грибную трубку, наблюдая за ним через клубы дыма, или задумчиво
глядел поверх черепа полного грибного пива. Рунтгит думал, что это
хорошо. Даже штука на пальце Таркита Пал-Палыча соглашалась с
тем, что Рунтгит был просто находкой для клана, поэтому ему не
мешали проворачивать свои делишки.

Рунтгит поручил одной команде своих недомерков вырезать и

приносить светящиеся камни вниз из склона горы. Другой было
приказано возить его к лабиринтам крысолюдов.

- Конечно, когда я был Рунтгитом, со многими из этих недомерков

случались немножко, пожалуй, «стремные» вещи. – рассказывал
Скарсник.

- Святящиеся камни – апасные камни, знаишь ли. Но если такое

случалось, что ж, они же всего лишь недомерки, разве нет? Их кидали
в огромную дыру, которую мы нашли. Очень глубоко, чтоб слышать
их бесконечные вопли, кхе, кхе. Он прокашлялся. – По крайней мере
тех, кто еще имел рот.

Рунтгит приложил усилия, чтоб убедится в том, что все это хранилось
в секрете. Все пойманные на шпионаже за ним, его сквигговыми
ищейками или шухер-гоблинами исчезали. Со всеми кто, как он
думал, мог за ним шпионить, ведь у Рунтгита развилось здоровое
чувство паранойи, случались несчастные случаи. Или может быть два
маленьких несчастных случая. Или столько маленьких несчастных
случаев, сколько требовалось, пока они не будут весьма мертвы. Он
мне рассказал о некоторых из них.

Уксмак. Наткнулся на крысиный патруль, сам.

Гиббл. Упал в старый дварфийский колодец, сам.

Дуббин. Нашинкован и упал в котел, сам.

- И какова же вероятность такого! – сказал Скарсник о последнем, он

смеялся и потирал руки, - И все же, лучше бы его потушили, э?

И все в таком духе. Разумеется, Уркдурк был всегда поблизости, и

если ему не удавалось избежать прямых нападений на личность
Рунтгита фактором устрашения, то он срывал упомянутые нападения
избиванием до полусмерти нападавшего своими кулачищами.

Снотрук, который спровоцировал многие из этих попыток раскрыть

секреты Рунтгита или убить его, или и то и другое вместе – был более
чем просто разочарован. Рунтгит насмехался над ним, но во всем
остальном не трогал его. Почему, я не смог понять. Может дело было
в гордости или унижении? За все то, время, что я слушал
зеленокожих, я все еще мало понимаю, как работают их умы. Когда
думал, что я уловил образ их мысли, Скарсник говорил мне что-то
дико невероятное или противоречивое. Боюсь, зеленые расы навсегда
останутся тайной для нас, Герр Воллендорп, несмотря на ваши
энергичные попытки по решению их вопроса.

- Это когда я понял четвертое правило, чтобы быть пронырливым

шнырем: отчаявшийся враг – худший из возможных, - сказал
Скарсник. – Жаль, что я так и не выучил его до конца. Он задумчиво
помотал головой. – Никогда до конца не заучил.

Глава 10

ДРАКА-ДРАКА

Шаман Даффскул засеменил к тому месту, где Рунтгит подсчитывал

свою грибную дань в мешках и передавал их впечатленному Таркиту.
– Ну што, Недомерок, - сказал Даффскул, - как дела?

- Я больше не недомерок, Даффскул, я парень. Нормальный парень.

Мое имя терь Рунтгит. Даффскул отвлеченно на него посмотрел. –
Неа, - сказал он наконец. – Тебя зовут не так. Я тебе скажу, как тебя
зовут.

- И как же тогда? – спросил Рунтгит. Но Даффскул сменил тему и

перешел к туманным высказываниям, и вообще, его пристальное
внимание нервировало Рунтгита.

Шаман наморщил губы. Он рыгнул и сделал большой глоток

грибного пива из фляги из сквиговой кожи. – Ыто секрет, пока я не
скажу наоборот. — Шаман еще раз глотнул. – Мож, если сделаешь
што-то выдающееся, я те скажу. Хотя и не сегодня.

- Ты несешь чушь, Даффскул, - ответил Рунтгит.

- Моими устами гаварят боги, мелкий недомерок. Я гаварю от имени

Великого Зеленого! Он ткнул Рунтгита пальцем, размахивая флягой в
руке. Его глаза загорелись магической силой, и уши Рунтгита
задергались от страха.

- С тобой что-то необычное, меленький гоббо, нечто великое. Горк

поведал мне, Морк соглашается с ним, оу-дасс. — Он хлебнул еще.
Даффскул был всегда пьяный. – Итак, раз ты такой особенный, я хочу,
штоб ты кое-че для меня сделал.

- Што? – Спросил Рунтгит. Он на секунду перестал считать. То, что

он мог считать больше четырех было практически чудом, так как для
большинства гоблинов все, что больше этого числа для них просто
«многа». Рунтгит мог считать до бесконечности, если сильно
постарается, но у него от этого болела голова.

- Когда шаман становится савсем старым, старше миня, ему надо где-
то бросить корни, ты понимаешь, что я имею ввиду? Даффскул
подмигнул.

- Нит, - ответил Рунтгит, - ни понимаю.

Даффскул возвел очи горе и положил руку на плечи Рунтгита.

Рунтгит напрягся, ожидая перо под ребро в любой момент.

- Недомерки! Появляются в наши дни с пустыми башками, атвечаю.

Глянь-ка, это эти специальные грибы. Помогают в колдовстве. Они
чертовски редкие и ты их никогда не увидишь. Они больши гоббо и
обычно имеют лицо. Он обвел грязным пальцем свое лицо. –
Давным-давно, понимаешь ли, они были шаманами. А теперь каждый
из них пророс грибом, а его разум отлетел в Великое Зеленое. Но
видишь ли, то что от него осталось сохраняет часть его силы. Если я
его сьем, я палучу больше силы, а ето хорошо для размазывания
врагов, смекаешь? - Даффскул сделал еще один большой глоток. –
Там было раньше особенное место, особенная пещера, куда шаманы
уходили, одряхлев и устав. Некоторые из старших гаварят, что ито
место все ище там, спрятано. Ито так и есть, я палагаю. Я слышу его,
оно взывает ко мне, зовет миня в Великое Зеленое!

Даффскул махнул рукой и посмотрел вновь на потолок Черного

Входа, будто и не было там никакого камня, а лишь колышущаяся
орочья энергия, которая и делала Морка и Горка столь отличительно
горкским и моркским, подбирая подходящие слова. Рунтгиту было
сложно поверить в то, что были шаманы старше Даффскула, который
был сморщенный и опаршивевший как гриб месячной давности.

- Штука в том, что пещера утрачена. Туда нильзя папасть, крысюки

давно забрали ее. В давние дни шаманы ходили вниз туда и срывали
шаманрибы, но сейчас туда не попасть, пока не настанет их час, тогда
Горк… Он наморщил брови. – Или это Морк? Он проводит их в
целости и сохранности. Он рыгнул и потер пузо. – Оох, так лучше, -
сказал он весело. – Смари, ты можешь дастать шо угодно, я следил за
табой. Я знаю, что ты знаешь, что я следил за тобой. Паетому, ты
можешь дастать мне один из этих шаманрибов, и мы можем
заключить шо-то вроди сделки, ты и я. Шо думаешь? Никагда не
знаешь, кагда тибе может панадабицца помощь богов, а они миня
внимательно слушают. Он криво улыбнулся и постучал по носу.

Рунтгит задумался на время. Была ли это искренняя просьба или

коварный старый черт хотел раскрыть его договор со скавенами? Он
подумал, что первое вероятней. У Даффскула каша в голове, и ему
безразлична торговля зеленокожих с крысами, или может быть нет, и
он был достаточно умен, чтоб увидеть тут выгоду. Рунтгит кивнул. –
Я посмотрю, што я смогу сдилать, босс.

Даффскул близко наклонился, его дыхание было горячим и обдавало

вонью щеки Рунтгита. – Атлична, парень, атлична, парень. Он
похлопал Рунтгита по плечу и вышел. Глаза Рунтгита сузились и на
его губах заиграла лукавая улыбка. Даффскул был стоящим
союзником. Такой союзник, который может сделать тебя вождем

Его энтузиазм по этому заданию перешел в отчаяние. Он искал и

искал, но не мог найти ни шаманской пещеры, ни шаманрибов где бы
то ни было еще, ни в глубочайших безднах, ни в пещерах на склоне
горы, ни в верхнем городе, ни в тех крысиных туннелях, в которые он
отваживался спускаться сам.

Разочаровавшись, он подумал спросить у Скрикрита. Если это было

на крысиной территории, тогда волею Морка и Горка (или быть может
Горка и Морка), крысы смогут пойти и достать их для него.

- Бородаши. Бородаши надвигаются. - сказал Скрикрит Рунтгиту,

когда они стояли на месте встречи.

- Придут скоро-скоро.

- Мудрилы? Тут? Как ты это узнал? – спросил Рунтгит с сомнением.

Примерно половине вещей, о которых говорил ему скавен, нехватало
достоверности, ну или так считал умный гоблин.

Скрикрит сделал размашистый жест. – Слышу в камне. Чую в

воздухе.

- Шпики, – сказал Рунтгит. Недомерки и крысиные рабы суетились

вокруг них, обмениваясь грудами товара. Бизнес между Скрикритом и
Рунтгитом развивался. Ящики с товарами, взятыми Сигмар знает
откуда, лежали штабелями вперемешку с мешками разнообразных
грибов, собранных в пещерах крысиного царства, которые не достать
ни одному зеленокожему. Со стороны Рунтгита лежали груды
дварфских богатств из распечатанных и разграбленных светлиц рядом
с мешочками вюрд-камня.

Черновходные Парни, впрочем, как и Рунтгит, богатели. Естественно,

боссы мало, что видели, кроме грибов. Боссам клана ничего кроме
грибов не доставалось, само собой. Теперь он носил рубаху из доброй
дварфийской кольчуги под своим балахоном, и носил серповидный
меч - настолько качественный, что он не гнулся, когда он бил им
вещи, и так же оставался острым. Его капюшон был высокий и
островерхий, компенсируя недостаток в росте, хотя он также рос по
мере увеличения своего влияния. Под складками черной одежды его
руки были широкие и сильные, и, мало-помалу, он рос.

Скрикрит зачирикал: – Как знаешь-знаешь. Мех лидера когтя был

снова блестящий и черный, его конечности были закованы в
пластинчатую броню. Его хвост был вновь сломан и сращен
правильно. Его хромота была не такой ярко выраженной, а медное
устройство на ноге, помогало ему переносить свой вес. – Это правда!
Я видел!

– Я ничего не видел, дружище, – ответил Рунтгит, – и никто мне

ничего не говорил.

– Подозрительный маленький зеленыш! Ты мне не веришь? Ты

увидишь тоже скоро-скоро. На верхних уровнях, на верхушке, за
гоблинскими кланами. Они придут, они идут, тихо-тихо и незаметно.
Ты не видишь? Ты не смотришь! У нас есть бородашная выпивка,
видишь! Мы забрали-забрали у них. Как бы еще Скрикрит достал
такие бородашные вещи? Сколько? Скажи мне! Твое.

- Ох уж эти мудрилы! – сказал Скарсник мне, отступив от

повествования. – Горк! Они сражаюца за свое пиво жоще, чем они
оберегают свое золото!

Рунтгит посмотрел на штабель бочек с дварфийским элем. Это был

маленький штабель, лишь три бочонка. Несомненно они были
скрытно украдены, он ничего не слышал по своей сети все-это-знают
и сплетни-россказни среди других кланов и племен в Восьми Пиках о
сражении между дварфами и крысолюдами. То, что он ничего не
слышал о дварфах в пиках беспокоило его, потому что Скрикрит был
прав, прямо перед ним был дварфийский эль – кроме того в новых
бочках, а не то древнее барахло, которые они иногда обнаруживают в
подземных тайниках. Как это возможно? Горный народ периодически
возвращается, пытаясь вернуть свое королевство, но никаких дварфов
не было уже несколько поколений.

Может быть они возвращаются.

Рунтгит сузил глаза и потер рукой подбородок. Бочки были почти

наверняка отравлены, он сомневался, что крысы упустят такую
возможность. Но все же, он всегда мог их перепродать, Пещерные
Стучалы снова докучали. Посмотрим, как им понравится пару бочек
плохого пива, подумал он. – Один кусок и осколок, - сказал он
наконец.

- Сделка-сделка.

Они связали руку и хвост.

- У меня к тебе вопрос, Скрикрит. Неплохое предложение.

- Я ищу особенный вид грибов, - начал он. Потом он описал

шаманрибы крысолюду. Как и можно было ожидать, он опустил
магические качества гриба. – Не маленький, - закончил он.

- Бывают гриблинги и снотрибы, иногда мелочь сьедает слишком

много дождевиков и становится немного грибнистыми. Неа, этот
должен быть большим. Он должен быть таким же, как я, или больше.
Он вытянул ладонь так высоко, как мог, над головой. - П’нял?

- Да-да! Скрикрит посмотрел поверх него, и отодвинул Рунтгита в

сторону. – Я знаю-знаю, где найти. Да! Да! Большая пещера. Много
грибов, много-много! Я достану-достану. Но ты, платишь… На лапе
скавена выскочил палец. Он задергал им, приглашая его выслушать
предложение.

Скрикрит удостоверился, что никто не подслушивал, и рассказал, что

он хотел взамен. – У меня серьезные-серьезные проблемы с стаей
воинов. Длиннохвосты, их босс Гронскви плохой-плохой. Видеть, как
бородаши возвращаются. Они думают будет война, мы думаем будет
война. Когда бородаши возвращаются на старые места, они всегда
хотят забрать то, что теперь наше. Длиннохвосты хотят набрать
влияние до начала войны, заполучить право забрать много
бородашных сокровищ после драки-драки. Начать войну против
моего вождя, попытаться захватить территорию нашей стаи. Хотеть
быть хорошо для Военачальника Скрука Слюнохвоста! Могучий
вождь всего клана Эск. Моего клана. Воинского клана.

- Тогда почему ты просто не наваляешь ему своими черномеховыми?

– спросил Рунтгит. У крысолюдов есть много кланов, слишком много,
чтоб сосчитать, и все хотят перегрызть друг другу глотки.

- Нетнетнетнет! Крысолюд замотал головой. – Скрытая война, яд и

ночной удар, союзы и хитрость! Не драться-драться. Плохо.
Военачальник Скрук будет зол! Но ты, ты, - он показал на Рунтгита. –
Что ж, для тебя драка-драка не проблема. Крысолюд сглотнул. Его
выдернутые клыки были заменены на два похожих на лопаты
стальных лезвия.

– Ты принес мне много варп-кусочков, ты сделал меня сильным.

Сделай меня сильнее, и получишь эти…шаманрибы. Я сказать тебе,
где будут Длиннохвосты, точное время, точное место. Хммм? Ты
убить-убить. Нападение зеленышей, Длиннохвосты мертвы, Гронскви
мертв, очень жаль. И что же? — он охнул от досады. – Скрикрит в
сохранности. Скрикрит ничего не знает. Что скажешь-скажешь?
Рунтгит задумался над этим. Как он понял, у ночных гоблинов
сложные отношения с войной. Они обожают насилие, и драться, но в
тоже время жуткие трусы. Даже Рунтгит, который был отважней
большинства, станет драться только, если не останется другого
выхода.

А впрочем, Рунтгиту ведь не придется драться, не так ли?

- Что с этого будет для моих парней? – наконец спросил он.

- Оружие, золото, варп-кусочки, - пожал плечами Скрикрит, - мне без

разницы. Убей-убей, и бери у них, что хочешь, я хочу, чтоб воины
Длиннохвостов и лидер клана Гронсквии были мертвы, это все. По
хвостам?

- Я посмотрю. Есть некоторая работенка. Проверю. Подумаю об этом.

Я тебе дам знать. Через два дня, пусть тут будет твой крыс, чтоб
передать тебе сообщение. Тогда договоримся.

- Замечательно, - ответил Скрикрит. – Два дня, тогда договоримся.

Тем утром, когда гоблинский день был на исходе, но солнцу еще

только предстояло встать, Рунтгит вернулся на поверхность, чтоб
посидеть в вентиляционной шахте. Он там не был какое-то время и
ему показалось, что путь труден, ведь он увеличился в размерах и
поэтому дорога стала для него уже.

Тяжело дыша, он втащил себя в вырубленую пещеру, созданную

вечность назад руками дварфов.

- Давай пасмотрим, что мы можем сделать, а? – сказал он сам себе.

Он осмотрел чашу, которая обхватывала верхний город Карака

Восьми Вершин, как ладонь. Сегодня на небе светили обе луны, и
город был освещен жесткий белым и бледным призрачно-зеленым
светом. В нем жутко завывал ветер. Он не видел никаких движений,
вообще ничего. Ни огня, ни шума, ни какого-либо звука.

- Лживый шнырь, - пробубнил он, - Готов поспорить, что та драка,

которую он мне предлагает – лавушка.

Он сполз назад на животе, просто на тот случай, если кто-то

наблюдал. Он достиг верха шахты, когда какой-то звук заставил его
остановится. Это был шум, который он никогда раньше не слышал, он
был похож на звук крысиных машин, но другой, как нож рубящий раз
за разом мякоть дождевика.

Он полз назад. Шум исходил с неба. Он посмотрел вверх. Сощурился.

Что-то маленькое рассекало ночное небо, машущие крылья закрывали
звезды, когда оно пролетало. Оно было высоко, так высоко, что он
понятия не имел, насколько оно велико, этот шумный мотылек.
Резкие оранжевые искры шли шлейфом за ним. Оно нарезало виражи
вокруг, пересекая старый дварфийский город, а потом замедлилось
пока не зависло неуверенно над верхом старой цитадели. Оно заняло
позицию, колеблясь взад-вперед, вперед-назад.

Рунтгит сделал резкий выдох. На самый высокой башне сооружения

мигали огни. Быстрые вспышки, красный-белый-зеленый. Пауза. Три
белых вспышки. Две зеленых вспышки. Одна красная вспышка.
Пауза. Быстрое мерцание белого. Огни потухли.

- Сигналы, - сказал гоблин. – Светой разговор. Он слышал, как

скаргоббо говорили об этом, какая-то выдумка дварфов.

Машина-мотылек завращалась вокруг оси и улетела в ночь, ненадолго

мелькнув силуэтом на фоне Маннслиб. Может быть Маннслиб и
священна для нас, но гоблины называют ее Злой Луной за ее яркость,
и Рунтгит быстро посмотрел в сторону.
В городе не было огней. Совсем. Безусловно что-то должно быть? В
большинстве случаев там были орки, и некоторые из верхних кланов
гоблинов выходили туда ночью. Каждой ночью. Но там ничего не
было.

Раз за это зашла речь, когда он в последний раз слышал что-то от

своих шпионов в кланах Сломанных Копий, или Зубаков? Неделя,
может быть, и не столь долгое время, но ее достаточно, чтоб что-то
могло случиться.

Он проклял себя за то, что оставался в неведении о таких важных

новостях. – Зог меня побери! – сказал он. – Мудрилы возвращаются!
Мудрилы возвращаются!

Он, разумеется, не скажет никому об этом до подходящего ему

момента. Удовлетворенный этой новой информацией, он устремился
вниз по шахте в подземный мир племени Сгиблой Луны, назад к все
более успешному логову клана Черновходных Парней.

- Что за картинка, босс?

Рунтгит потер лицо, болезненно вдавив нос. – Это. Не. Картинка! –

выдавил он через скрежещущие острые зубы, подтверждая каждое
слово шлепком по голове маленького гоблина. – Ыто карта! Штука,
которая показывает, где другие штуки! Ты и другие недомерки
находятся здесь, ты понимаешь? Он ткнул в бумагу.

- Шо, прям на бумаге, босс?

- Нет! За острыми скалами.

- Оу, ты прав, босс.

- Тогда твой отряд тут, - он показал на второй отряд недомерков, -
перейдут и нападут сзади. Ты понял?

- Эмм, не очень. – ответил главный недомерок второй команды. Чем

заслужил удар в ухо.

- Твой отряд стоит здесь, - сказал Рунтгит со всем возможным

терпением.

- Где? На бумаге, босс?

- Ниет! Зоганные ушки Морка. Не на бумаге! У двух туннелей, на юге

мудрильской дороги, рядом с большой грибной пещерой, рядом с
тремя верхними и четырьмя нижними путями. Понятно? Вторая
недомерочья команда, под которой имеется ввиду они, - он махнул
клинком в руке в сторону другой толпы маленьких гоблинов. – Они
идут выйдут со стороны и вломят им, когда они будут драться с
передними. Он с силой ткнул лидера гоблинской банды недомерков.

- Да, босс! Извини, босс! Оу, босс! Маленький гоблин почесал свою
маленькую острую голову через маленькую островерхую шапку.

- Недомерки, недомерки и еще недомерки. Рунтгит качал головой

пока осматривал свою армию. Он согнал столько снотлингов, сколько
смог, чтоб усилить свои жалкие силы. Они хихикали и кричали в углу,
постоянно пытаясь убежать из клетки, в которую он их посадил. –
Это все, что я имел сказать, мелочь, но вы справитесь. Мы хорошо
сразимся с этими крысюками, мда? И мы убьем их намертво!

Прозвучал писк одобрения. Войско замахало старыми копьями и

тупыми мечами.

- Так! – сказал один недомерок по имени Бок. – Что будет, если их

еще больше придет, чтоб драться сбоку? Не пастукают ли нас
спереди? И что будет в том туннеле, когда драка начнется сзади? И
где будешь ты?

Рунтгит выпятил нижнюю губу. Он думал о Боке. Бок был довольно

умен, качество, которое он то искал, то безжалостно подавлял в своих
гоблинах, в зависимости от настроения. Или Бок будет повышен, или
из него будет завтрак. Он еще не решил пока что. Судьба Бока
зависела от того, насколько Бок был амбициозен. – Не, тупой. Эти
крыски большие и храбрые, когда их много, - сказал он, это была еще
одна мудрость, которую он почерпнул у скаргоббо и Маленьких
Здоровяков, - но заставить их паниковать и они растеряются хорошо и
быстро, понял? Правило пять! Бей их в бок. Мы не будем драться
долго! Все што вашей толпе надо сделать, это заманить их.
Притваритесь, шо убигаете, усекли? А затем их всех сомнут. А я буду
направлять. Ыт’ важно, быть главным. Слишком важно для таких, как
вы!

Бока не следует слишком строго судить за то, что он поверил

объяснению Рунтгита. Оно было убедительным и по большей части
правдой. Однако Рунтгит забыл им сказать, что крысолюды с
большой вероятностью всех их убьют.

- Што такое «правило»? – спросил один недомерок.

- Што такое «пять»? – спросил второй.

- Как мы это сделаем, босс? – спросил третий недомерок.

- Дыа, я слышал эти крыски довольно свирепые, не то, что собирать

грибы, ага? – спросил Бок.

- Забавно, что ты это спросил. Две головы? – Хрю, да, босс?

- Доставай мешки!
Гоблин-мутант вытащил три огромных мешка из тени.

- Высыпай! – приказал Рунтгит.

Поток ярких грибов посыпался на пол.

- Гор’!

- Что ж, посмотрите на это!

- Верно, парни, пыреспора, кишкориб, даже несколько бузмошляпов в

этой куче. Приготовьте их и станете отважными, как орки!

Возбуждение недомерков хлестало через край. Им никогда не

позволяли брать боевые грибы больших парней раньше. На кучу
высушенных ножек грибов водрузили железный котелок. Хохочущие
недомерки наполнили его водой. Даффскул встал с места, где он
сидел, и начал смешивать мощный отвар для недомерков.

Вскоре пещера наполнилась аппетитными для ночного гоблина

запахами, которые вывернули бы наизнанку желудок честного,
цивилизованного человека. Даффскул глубоко вдохнул пары и кивнул,
его глаза были пристальны и широко раскрыты. Мелкие недомерки
образовали толкающуюся и пихающуюся очередь, чашки-черепа
были сжаты в их жадных руках. Они тараторили и пищали от
возбуждения.

Они выпили. Пещера наполнилась ушераздирающими звуками

гоблинского пения.

Улюлюкающих и смеющихся недомерков вывели из пещеры. Пять

самых доверенных лейтенантов Рунтгита, расчетливых гоблинов,
которых он вырастил из недомерков за прошедшие месяцы, шли с
ним, кивая всю дорогу своему боссу идущему за своими веселыми
подопечными из пещеры. Они знали, что делать.

Рунтгит хлебнул грибного супа. После нескольких глотков мир теперь

показался ему невыразимо прекрасными. Яркие пятна мигали перед
его глазами, когда он поворачивал голову. Он почувствовал себя
отважным, большим как мир и чертовски быстрым.

Даффскул понюхал котел. – Луче бы это все в пиво, но в суп тоже

неплохо, когда ты в спешке. Он сделал большой глоток из черпака. –
Оу да-с-с. Атлична. А типерь, ты уверен, что это паможет мине
дастать мои шаманрибы?

- Я же сказал, что достану, разве нет? Рунтгит подавил приступ

веселья. – Ыто усе мой план. Фугграк! Фугграк! Ты там? – позвал
Рунтгит.

- Дыа, приманкопарень, я тут. Фугграк, погонщик сквигов, вышел из-

за угла, беззаботно вращая свой сквиговый усмиритель вокруг
запястья за толстый кожаный ремень.

- Ты ставишь сквигов в том проходе, как я тебе сказал. Я хочу, чтоб

они были готовы, когда недомерки будут сломлены и побегут.

- Принес оплату?

- Канеш, принес, - ответил недомерок.

Тогда мы уже там. Я ща подготовлю парней, шоб они были готовы

открыть загон со сквигами.

Фугграк глотнул супа и состроил рожу. – Он прав, - сказал он. – Суп

хорошо сварганен.
С этими словами он ушел, насвистывая отпугивающую сквигов
мелодию.

Даффскул шмыгнул носом. - Ты сильно рискуешь не говоря Таркиту

об этом. Он будет зол, а ты мог бы получить несколько отрядов
приличных парней для этой работенки.

- Ты же не сказал ему, верно? – спросил Рунтгит.

- Нет, не сказал. Умный Недомерок. - хихикнул шаман.

Рунтгит засмеялся в ответ. – Вот и харошо. Нет смысла говорить

старому Таркиту об этом, ведь он и так снимает все сливки, верно? А
терь пашли. Ты и я, мы далжны спустится туды и все дела.

Гоблины пронзительно орали во время спуска по каменистому склону

пещеры, размахивая своим самодельным оружием, некоторые из них
смеялись так сильно, что спотыкались о свои балахоны и падали. И не
важно, что они были жалким сбродом, колонна крысолюдов была
очень удивлена увидев их. Гоблинская атака выполнила свою цель,
произведя неразбериху на фланге идущей цепи и окружив авангард.
Несущие тяжелые ящики крысиные рабы запаниковали, начали
натягивать цепи, кусая и ударяя все, до чего дотягивались, в попытке
удрать.

Их лидер, Гронсквии, пищал и чирикал. Гоблины были малы и слабо

вооружены. Он выстрелил варп-зарядом в лицо одному, и секундой
позже у него в руках оказался меч, рубящий маленьких созданий. Они
плохо сражались. Чего ему боятся? Его клановые крысы
сформировали вокруг него кольцо. Гоблины быстро гибли в лесу
сталагмитов. Даже при ускоренной грибным настоем реакции
скавены все равно были быстрее. Гоблинская уверенность начала
сдавать.
Когда верх черепа маленького Дуррита был столь жестоко снят
зазубренным скавенским клинком так, что его мозги заляпали глаза
полудюжине других недомерков, они решили, что у них кишка тонка
драться.

Недомерки были разбиты и побежали.

Возбужденно щебеча, Гронскви приказал пяти клановым крысам

остаться сзади и кнутом призвать рабов к порядоку, а потом начал
преследование убегающих гоблинов по горячим следам.

Они быстро выбежали из пещеры, следуя по истоптанному руслу

древней реки. Гронскви плохо знал эти пещеры, но он обрадовался,
увидев, как туннель расходится на две ветви. Перед убегающими
недомерками было два тупика, обе ветви были закрыты стенами
темного камня на небольшом расстоянии от основного пути.
Недомеркам было некуда идти.

Визжащие от жажды крови, скавены напрыгнули на немногих

оставшихся недомерков.

- Сейчас же, - сказал Рунтгит, выступив вперед. – Сейчас!

Рунтгит сорвал раскрашенную тряпку, закрывавшую вход в туннель, в

котором прятались он и его недомерки. Он заорал на свою маленькую
армию, живо жестикулируя, толкая их и пихая навстречу
крысолюдам. В действительности, их не нужно было сильно
стимулировать. Грибы значительно придали им отваги.

Недомерки с безумными криками ударили во фланг клановым

крысам, коля и тыча их своим отбросным оружием. Клановые крысы
– их мех, зубы и оружие были заляпаны кусочками мертвых
недомерков – развернулись, чтоб встретить новую угрозу. На какое-то
мгновение они запаниковали, и узкий проход заполнился легко
узнаваемым запахом испуганных крысолюдов. Гронскви растолкал
свой отряд и самолично прыгнул в гущу второй банды недомерков.
Увидев, что эта банда гоблинов такая же ничтожная, как и первая,
крысолюды ободрились и усилили натиск. Но в этот раз недомерков
было больше, и крысолюдов загнали в узкий проход. Клановые крысы
увязли в толкучке верещащих маленьких гоблинов. Уркдурк вступил
в бой с дубиной в каждой руке, обе головы смеялись, размазывая
скавенские черепа в кровавое месиво из меха, мозгов и костей.

- Даффскул! – прокричал Рунтгит. – Сигнал!

Даффскул что-то тихо пошелестел, и каскад зеленых искр вылетел из

его колеблющихся пальцев, все выше и выше. Каждый взорвался с
громким треском и вспышкой. Другой предположительно тупиковый
туннель также открылся, другое раскрашенное под камень полотно
спало, открыв стену острых белых зубов в круглых красных телах.
Поднялся страшный вой сквигрелей и сквиговы погонщики погнали
своих монстров в тыл крысиному отряду.

Сквиги понеслись вскачь, опрокинув скавенов, как шары

опрокидывают кегли. Клановые крысы запаниковали. Зубы сквигов
защелкали и тела раздувались после проглатывания вопящих
клановых крыс целиком. Множество недомерков также попало в
щелкающие пасти, но Рунтгиту было все равно.

Гронскви понял, что битва проиграна. Увидев в гоблинах меньшую

угрозу, он побудил своих немногих оставшихся в живых скавенов
прорубить коридор через недомерков. Направление было выбрано в
сторону туннеля Рунтгита.

- Ахахаха! Не так быстро, мохнач. Рунтгит встал на пути Гронскви и

его меч вонзился в его живот. Он провернул лезвие и улыбнулся. –
Это тебе от твоего друга Скрикрита. Он еще раз провернул его с еще
большей злобой. – А это от меня.
Глаза скавена расширились. Его оружие с звоном упало на пол. Его
усы задергались, а у похожих на резцы зубов вспенилась кровь.
Рунтгит вырвал меч, забрызгав крысиными внутренностями пол.

Гронскви рухнул и Рунтгит припал к его телу. Он склонился над его

грудью, безумно гогоча, пока пилил его шею клинком. Крякнув, он
ударил хребет крысолюда мечом и голова покатилась. Два оставшихся
скавена попытались сбежать. Одного притащили победоносные
недомерки и забили до смерти. Другой побежал к туннелю.

- Эй! – позвал Рунтгит – Достанешь его, ведь так?

Даффскул отошел от стены и наставил палец. Струя зеленого пламени

вырвалась из его руки и скавен исчез в клубах дыма.

- Неплохо, - сказал Рунтгит. К нему подскочил сквиг с широко

раскрытой пастью. Будущий босс гоблинов ударил его сильно по
носу, прямо туда, куда сквиговые погонщики говорили ему бить. Его
желтые глаза-бусинки закатились и он рухнул на стену. – Иди в зог, -
сказал он.

Рунтгит пошел в главный туннель, голова Гронскви свисала у него с

руки. Сквиговые погонщики дубасили сквигов, утихомиривая их, и
если удары не помогали, то им бросали первого попавшегося
неудачливого недомерка, чтоб отвлечь. Его выжившие недомерки
радостно снимали для себя трофеи с мертвых клановых крыс, они
безумно хохотали и им было все равно, что выжила лишь половина.

- Собирайте ихнее оружие, эй вы! – закричал Рунтгит. – Заполучим

немного неплохой стали и к следующей драке вы сможете стать
нормальными парнями. А теперь пошли! Есть барахлишко, которое
нужно прикарманить.
Пять минут спустя оставшиеся крысы из колонны Гронскви были
насмерть перепуганы, обнаружив, что их лидер не вернулся из
погони.

- Привет, мохначи. – злобно проговорил Рунтгит. – Я думаю, то

барахло, что у вас там – мое.

- Дыа, босс, дыа, босс, - сказал Бок, и выдал свою самую

заискивающую улыбку. – Ыто верно, босс!

Повышение, решил Рунтгит.

Ящики попадали с мохнатых спин. Крысы медленно отступали.

Они все равно все умерли.

Во главе победоносной колонны недомерков, Рунтгит маршировал

домой. Он чувствовал себя таким же большим, как самый большой
орк, чувство, которое лишь частично можно было приписать вареным
грибам Даффскула.

- И это! – сказал он позже, стоя у грубого трона Таркита Пал-Палыча,

- вот дюжина кож с крыс, которые говорили всякие гадости про тебя.
И тридцать крысиных черепов. Рунтгит улыбнулся и вытер
окровавленные руки о балахон. – Я подумал, мы можем свалить их
кучей, чтоб украсить место.

Таркит кивнул и меха положили сверху кучи забранного оружия и

черепов, поставленных друг на друга с влажным щелчком у его ног.
Около половины вещей, которые несли крысолюды, оказались у
гоблинского босса. Он знал это, и Рунтгит знал, что Таркит знал это, и
пока оба знали, что другой знает то, что он знает, что они оба знают,
оба были довольны.
- Хорошая работа, Рунтгит. – сказал Таркит. – Даффскул тут и
Гробскаб тоже, они оба всегда одобрительно о тебе отзываются.
Может быть они правы. Глаза Таркита сузились. – Моя штука на моем
пальце сейчас, она не так уверена, но беря во внимание эту кучу
блестящего барахла, которую ты принес, я закрою на это глаза.

Снотрук заговорил. – Как он узнал?

- Кто сказал, что тебе дозволено говорить, Снотрук? – сказал

Гробскаб.

Снотрук не отступился. – Я имею ввиду, как он узнал, где ыти крысы

окажуца? И как он дастал барахло, шоб оплатить услуги погонщиков?
И что с недомерками? Это недомерно плохо то, что он сделал! Они
все мертвы!

- Они всиго лишь нидомерки, Снотрук, - сказал Таркит. – У нас целые

кучи нидомерков. И если они все умирли, что с того? У нас будут ище
нидомерки на слидущей ниделе. И посмотри на все эти блестяхи. Он
почесал голову под массивной шапкой босса и подумал секунду. –
Неа, завали хлебало. Завалил прям щас. Рунтгит ниплохо паработал.
А что ты для миня за усе ыто время сдилал, а? Ничаво! Паэтому
заткнись!

- Но…

- Я сказал, заткнись!

Оставшееся ухо Снотрука поникло и он поежился. Но под внешней

трусостью, его сердце наполнилось решимостью. Он свергнет
бывшего Недомерка.

- Так он и сделал, - сказал мне Скарсник, сидя на помосте в тронном

зале дварфийских королей. – Так он и сделал.
Глава 11

ВОРОВАТЫЙ ШНЫРЬ ВЫХОДИТ, ГОРНЫЙ НАРОД ЗАХОДИТ

- Бородаши идут, - сказал Скарсник.

Я был истощен к этому моменту, длинный бросок к Восьми Пикам и

страх сильно сказались на мне, но я все еще писал. Я чувствовал, как
перо было крепко сжато в моей руке, но было чувство, будто рука не
принадлежала мне, или работала по собственной воле, будто там
инородный организм подсаженный мне в руку. Я выпил первую
бутылку вина. Принесли другую. Я изгадил свои штаны, потому что
не посмел просить о горшке, дабы справить нужду, а мой кишечник
все еще не слушался меня. Но несмотря на это и сквозняк наверху
высокого насеста Скарсника, огонь и тепло вина пробрали меня до
костей. В моем сне раньше не было опасности, но сейчас усни я и это
значило бы мою смерть. Скарсник был царственным гоблином и, по-
своему, более могущественным и благородным, чем некоторые из
имперских лордов, которых я знал. И все же он все еще был
гоблином.

Увы и ах! Как мы похожи, но все же такие разные. В его жизни я мог
провести параллели со своей. Он, как и я, был возвышен своими
талантами среди своих родичей, мало кто его понимал, многие его
оскорбляли, как и меня, не понимали и поносили. В начале я ругал
себя за такие фантазии, но по ходу его истории, рассказа как его
изгнали от его людей, я увидел, что судьба или странные, жестокие
боги орков сговорились, чтоб свести нас вместе. Не было ни
малейшей вероятности нашей встречи – вообще никакой, в этом я
остаюсь уверен.
- Бородаши идут, — вот што он сказал. И я тож сам видел ыто
собственными глазами. Огни в ночи! Ани делают, ну ты знаешь,
щелк-щек, вспых-вспых, разговоры на расстоянии. Я разобрал это
еще давно. Я знаю, что они говорили, оно все тут, я где-то его
записал. Скарсник дернул за угол кучу пергамантов на низком
столике. – Пытался научить маих гоббо этому, но разве они могут?
Морковы боляки, нет они не могут. Недаумки. Он на какое-то время
принялся бормотать себе под нос на смеси языков. Помешал вино
своим длинным, украшенным драгоценностями пальцем вино.
Напился и начал скатыватся в сентиментальность.

- С, - вот и все, что сказал Скрикрит. – Бородаши. Бородатые типы.

Конешно он имел ввиду мудрил. Я не знал, насколько ани были
близка. На мае счастье. Как я гаварю, я асобенный, а как па другому
абъяснить усе это? Он осмотрел свой обширный тронный зал, как
будто видел его в первый раз, его глаза расширились от удивления
при взгляде на сияющие звезды, встроенные в каменную твердь
древними дварфами. Его лицо изобразило недоумение, когда он
посмотрел на коптящий гоблинский город, разросшийся, как пятно
грязи на чистом полу, удрученный гнусностью своего королевства. Он
заворчал. Его ловкие руки игрались с кубком, вращая его вперед-
назад, вперед-назад, пока он смотрел мимо меня, заглядывая глубоко
в прошлое, недоступное моему пониманию.

- Я должын был встретица с Скрикритом. Он был даволен моей

работой. Я отдал ему голову, он отдал мне шаманриб. Усе шло па
плану, усе! И затем ытот скрытный шнырь Снотрук раскрыл меня, не
так ли?

- Ани ждали, кагда я вирнусь. Он и другой парень, адин из ребят

Таркита. Скрытный прощелыга вымазался весь в масле ночного
сквига. Чернее черного и вонючее, чем жевательный сквиг. Маи
сноты и сквигавые ищейки, и маи парни никогда бы ни увидели или
не унюхали бы иго. Он был скрытным типом! Что-то сродни
восхищению появилось на лице Скарсника. – Он-таки точил на миня
зуб, а я и знать не знал. Он далжо быть реально отчаялся, ночные
сквиги смердят очень стремно. От этого запаха в жизни не
избавиться, знал? Астаница с табой навсигда. Скарсник сильно
засопел. – Он стаит там, дрожа и заляпывая ванючими чернилами все
вокруг, и паказывает пальцем. «Я видеть его, босс. Я видеть его! Он
был там, гаварил с крысками! Он таргавал с ними! Нашими врагами!»

- «Эм, нет, не таргавал,» - гаварю я. Я вижу ыто в глазах другого

парня, каторый тоже весь черный и скользкий. Он тоже видел. Таркит
никагда ни паверит лишь Снотруку, ведь так? Умный Снотрук взял
других парней. «Хде доказательства? – Спрашиваю я. И тагда я
панимаю, что мой сквиг спекся. Снотрук гаденько на миня пасмарел,
он ширако и злобно ухмыльнулся и кидает ытот маленький мишочек
на пол. «Вот тваи даказатильства,» - гаварит он. «Вот тваи
даказательства, я дабыл усе даказателства, которые тибе нужны…»

Кожаный мешочек тихо упал на пол. Рунтгиту не нужно было

поднимать его, чтоб узнать, что внутри. Странные ощущения,
отлично ему знакомые, исходили от него, те самые, от которых у него
покалывало нос – магия.

- Эээ, никогда раньше не видел, - сказал Рунтгит. – Увы нит, не видил.

- Лжец! – закричал Снотрук. – Лжец! Это был пронзительный

истерический вопль. Его оставшееся ухо затрепетало от ярости. – Ты
усегда был лживым мелким недомерком, ты и остался лживым
мелким недомерком!

- Он прав, Рунтгит. Таркит казался гневным и взбудораженным. Когда

гоблин так выглядит, – вращающиеся глаза, блестящая кожа,
дергающиеся губы – ситуация вскоре может обернуться
чудовищными изуверствами. Все гоблины чувствовали это. Рунтгит
осмотрел кольцо, окружающих его гоблинов. Они все хищно на него
уставились, пара из них подтащилась поближе. Их пальцы танцевали
в предвкушении. Хвала и бурные овации, которые сопровождали его
победу лишь несколько дней назад, были забыты. Они хотели
растерзать его, и они так и сделают. Теперь он был отверженным, и
посему легкая добыча для их злых наклонностей. – Я должны был
слушать маю штуку, маю штуку на маем пальце! – сказал Таркит. –
Она никагда не ошбаеца. Неа, мы сажрем тя. Ты, ворующий шнырь!

- Ворующий шнырь! Ворующий шнырь!

- Дыа, дыа, все так, Снотрук, успагойся, ты начинаешь действавать

мне на нервы, - сказал Таркит.

Рунтгит огляделся в поиске поддержки. Гробскаба не было видно, в то

время, как Даффскул стоял за троном с зажатой в зубах грибной
трубкой, безумные старые глаза задумчиво взирали, как обычно.
Только вот на этот раз, они его прикончат.

- Разве он ни панимает, что они сабираются миня зажарить? –

подумал Рунтгит. – Он что, ни поможет мне?

Грубые руки схватили его, раздирая его одежду. – Нет! Стойте! Я

сабирался вам об этом рассказать! Сабирался! Кто, как вы думаете,
отогнал крыс! Кто… В поле зрения появился скаргоббо, огромный и
угловатый, и дал ему в зубы. Кровь брызнула ему на язык, когда он
выплюнул сломанный зуб. – Нет! Стойте! Гоблины засмеялись.

Столь долго бывший хозяином своей судьбы Рунтгит теперь был

унижен, снова став испуганным маленьким гоблином.

Они раздели и подняли Рунтгита на свои плечи, безумно хохоча. Ему

тыкали в глаза пальцы. Они крутили его уши и кусали нос, больно
били и кричали. – Отбейте мясо! Сделайте его мяхким, сделайте его
вкусным!
Таркит встал с трона, возвысившись на всеми другими гоблинами. –
Властью данной мне по праву того, что я больше, сильнее и подлее,
чем большинство вас, я объявляю Рунтгита «Ворующим Шнырем», -
сказал Таркит. – Уносите его! Он прочистил горло. – А терь, э,
Снотрук, терь ты можешь начать кричать «Ворующий Шнырь», если
хочешь, - нехотя сказал Таркит.

Вся толпа взорвалась криками «Ворующий Шнырь» и «Зажарить

Недомерка!», так как Рунтгита лишили его кровно заработанного
имени. Они подбрасывали его в воздух и ловили, гикая и смеясь и все
время стукая его. – В гриль-дыру его! – орали они. Множество
визгливых голосов подхватили крик. Нагбад, который считался кем-то
вроде кланового повара, схватил свою любимую ложку. – Зажарить с
подливой! – он закричал, потрясая ею, как боевым молотом. Зажарить
с подливой! – захихикали другие.

Черная волна перевозбужденных тел хлынула по Черному Входу

навстречу огненным чашам на нижней площадке, где камнепад
ограничивал владения клана.

По ступенькам скатывали бочки. Их вскрыли топорами. В сделанных

из черепов чашках передавали грибное пиво, кутеж лишь начинался.

Рунтгита подтащили к одной из старых огненных чаш. Его,

отупевшего от побоев, ужаснули мрачные лица дварфов на ободе.
Основание чаши было изъедено ржавчиной с питающей трубы –
раньше горный народ использовал газ или что-то еще, чтоб питать
огонь в древние времена. У гоблинов был более прямой подход.

Листья, которые задуло в гору, сложили кучей в огненную чашу, а

сверху положили сухие грибные ножки.

Рунтгит был привязан к стальному вертелу мокрыми веревками,

скрученными из шкуры сквига, в то время как шумные гоблины
ударяли кремень о кремень, а иногда о головы, чтоб добыть искру.

Стучали принесенные барабаны, выли трубы. Гоблины начали петь.

Внутренности Рунтгита скрутило от ужаса. Каждое лицо было полно

ненависти и радости от его страданий. Все его друзья покинули его.
Он увидел Бока, дерущегося за его шапку, его лучшую шапку босса.
Он привлек внимание Бока, но Бок ускользнул. Ну, по крайней мере
он был достаточно предан, чтоб выглядеть пристыженным. Не то, что
Две Головы. Уркдурк прыгал и хлопал, обе головы немелодично
свистели, пока остальные гоблины потчевали Рунтгита тревожной
мелодией:

Он украл барахло, но увы не свезло,

Он теперь попадет на костер!
И сказал крысюкам, принесет им всего,
Потому что он слишком хитер!
Мы его посолим, подрумяним легко,
С недомерком мы пива попьем!
Он себя возомнил молодцом, храбрецом,
Ведь победу в бою одержал,
Но уже не хитер, не спасется умом,
Ведь в огонь-полымя он попал!
С недомерком мы пива попьем!
Говорит всем Таркит, он малек-паразит,
Барахло вор у босса тащит,
И теперь на огне он скворчит,
В пламени языках, что горит и трещит,
С недомерком мы пива попьем!
Он считал, что чертовски умен,
Но теперь обречен,
Спекся шнырь, на костре умерщвлен, в котелок помещен.
С недомерком мы пива попьем!
Старина Недомерок, печальный друган
На Таркита персте прибамбас
Доложил усе боссу, мол ты хитрован и смутьян,
Твоя песенка спета, смертельный отдан приказ,
С недомерком мы пива попьем!
И все в таком духе. Несмотря на их слабые достижения в сфере
культуры, гоблины кажется обладают талантом к импровизации.
Когда песня утихала, яркое зловещее лицо, сияющее грибной
радостью, вскакивало и начинало читать новый стих, а гоблины более
низкими голосами повторяли рефрен «С недомерком мы пива
попьем!». Конечно они все были на самом пике веселья.

Наконец-то гоблины раздули пламя в центре своей беспорядочной

кучи топлива. Но он потух, и у Недомерка от сердца отлегло, ведь
обреченный на смерть радуется каждой секунде, отодвигающей
неизбежное. Вдруг огонь взвился, поглотил листья и язычки пламени
облизали сухую ножку гриба, и так он разгорелся. Уши Рунтгита
прижались к голове. Он шипел и дергался на вертеле. - Нет! Нет!
Памагите! Памагите! – пищал он.

- Ты мож’шь п’думать, што ыто з’бавно, - сказал мне Скарсник на

этом моменте. – Точ’т я, к’роль гор, г’варю тибе а своем страхе.
Н’сомненно я, Ск’рсник, кроль Сгиблых Лун и к т’му же мн’жиства
других гоббо, н’которых орков и прочих вищей, не испугался бы. Он
сверкнул на меня глазами. От пива у него заплетался язык. – Не будь
д’раком, ’юдишка, канешн я был испуган. Ани с’бирались м’ня
сажрать!

Рунтгита подняли грубые руки, ударив головой об пол. Гогочущие

гоблины высоко его подняли над огненной чашей, в то время как
другие ставили подпорки для вертела. Грибные ножки занялись
пламенем, и теперь гоблины старательно складывали кизяки из
спрессованного сквигового помета в огонь. Мы считаем зеленокожих
примитивными, но у них есть собственный жизненный уклад. У всех,
кто говорит, что это не так, и я сомневаюсь, что вы один из них, герр
доктор Воллендорп – я спрошу, если они такие примитивные, то
почему же они представляют такую угрозу для людей?

Меха работали. Бруски сквигового топлива разгорелись красным.

Нагбад, неотразимый в своей белой поварской шляпе, кивнул и
причмокнул губами. Гоблины подняли Рунтгита в воздух, поставили
вертел в держаки и начали его вращать, чтоб получше прожарить.

- Неееееет! – завыл Рунтгит. Он пытался задуть огонь. Он был такой

горячий! Такой невыносимый жар! Его кожа покрывалась волдырями.
Лишь повороты вертела давали ему хоть какое-то облегчение. Он
дрыгался из стороны в сторону, но сквиговые веревки были слишком
тугие, и становились туже по мере высыхания. – У миня много
грибов! Вещи, которые вы никогда не видели! Можете усе забрать!
Все! Только атпустите миня! Не ешьте миня! Уркдурк! Помогите!

Уркдурк засмеялся и бросил камень в своего бывшего предводителя.

Он попал ему над левым глазом, и кровь застелила глаза. Рунтгит
начал было снова молить, но Нагбад так сильно треснул его
кулинарной ложкой, что у него зазвенело в ушах.

Если бы Рунтгита не сковало ужасом, я сильно сомневаюсь, что он бы

заметил витки дыма, бьющие из дыры в камнепаде. На пике эмоций
мы зачастую видим то, что в противном случае было бы сокрыто от
нас, и Рунтгит в этом отношении ничем не отличается от человека. Он
прекратил кричать. Он нахмурился. Дым имел странный запах,
сильный и острый, он перебивал запах сквигового огня и его
собственной хрустящей кожи – мягкий, насыщенный запах похожий
на аромат перца с сквиговым соком и жаренными грибами.

- Стойте! Стойте! Вы чувствуете, что-то горит? – закричал он.

- Конечно я чувствую, Рунтгит – это ты! – закричал в ответ Нагбад.

Гоблины разразились смехом, к тому моменту они уже были пьяные в
стельку. Парни, вращающие вертел присоединились к смеху,
сложившись пополам от хохота, слезы текли у них из глаз. Рунтгита
перестали вращать. Он боролся со своими путами с удвоенной силой,
когда его спина начала подгорать.

Его глаза в панике остановились на Даффскуле, он стоял на верху

лестницы, куря трубку, его неотлучный череп с грибным отваром был
у него в руках, он наблюдал, все время наблюдал. Он не мог быть
уверен – дым или кровь застили ему глаза – но, он клялся мне во
время своего рассказа, что Даффскул подмигнул ему.

Шум гулянки притих:

- Я говорил тебе, ты особенный, недомерок. Рунтгит дико заозирался,

но у голоса не было источничка. Глаза Даффскула сияли мягким
зеленым светом. Он говорил прямо у Рунтгита в голове!

Что-то подтолкнуло Рунтгита посмотреть в сторону камнепада.

Необычный запах исчез. Больше не было дыма.

Таркит встал, высоко подняв скрюченный палец и уже собравшись

отпустить шутку насчет Рунтгита.

Раздался оглушительный рев и грохот, и весь мир окрасился белым, а

потом черным.

Завал взорвался и камни полетели внутрь. Таркит и целых двадцать

Черновходных Парней были раскромсаны осколками камней. Еще
больше гоблинов упало замертво, когда булыжники размером с кулак
врезались им в лица и грудь. Других разметало по помещению,
размазав их по стенам. Одна из подпорок для вертела, державшая
Рунтгита сломалась. Его голова понеслась в огонь, потому другая
подпорка упала и он грохнулся вниз. На мгновение он опасно
раскачивался на краю гриль-ямы, а затем упал в безопасную сторону.
Он там лежал какое-то время, не зная где он, крайне испуганный
взрывом. Его голова звенела, а зрение расплывалось. Песок забился
ему в глаза, уши и рот. Грохот оседающих камней утих. Волна пыли
поднялась вверх по лестнице, превратив мир в череду силуэтов и
пугающих теней, полный писка умирающих гоблинов. Весь мир
вонял раздробленным камнем и странным острым запахом дыма,
тысячекратно усилившимся. Мимо него неслись силуэты, когда
гоблины бежали через дым и пыль, их капюшоны трепыхались во
время бега.

Что-то пробудилось внутри Рунтгита, воля к жизни. Он начал

бороться с путами. С трудом, он перетер их о край булыжника.
Сквигова шкура обуглилась и быстро разорвалась. Он уже освободил
свои руки и ноги, когда раздались первые выстрелы, похожий на
треск кнута звук оглушал в замкнутом пространстве Черного Входа.

Он выглянул из-за кромки обода огненной чаши. Приземистые

силуэты шли через проделанную дыру, приземистые силуэты с
длинными бородами. Они были закованы в броню, что позвякивала в
глухой тяжеловесной манере, как всякая хорошо сделанная броня.

Дварфы возвращались в Карак Восьми Вершин.

Их было значительно больше двадцати, седые длиннобороды с

ненавистью в глазах. Он вошли в толчею сбитых с толку гоблинов и
наносили удары направо и налево своими топорами и молотами,
вырубая их толпами. Шеренга воинов, вооруженная ружьями заняла
позицию на том месте, где недавно был обвал, отстреливая
убегающих гоблинов.

Таркит погиб. Уркдурк тоже. Гоблинов застали врасплох. Все, что у

них было это ножи, множество чаш из скавенских черепов и
поваренная ложка Нагбада. Сражение на нижней площадке не
продлилось долго.

И тем не менее ненависть ночных гоблинов к дварфам такова, что они

сплотились против них на верхней площадке. Рунтгит посмотрел на
верх лестницы, основное жилое пространство Черновходных Парней.
Даффскул и скаргоббо сосредотачивали свои силы, запинывая
гоблинов в шеренгу и раздавая копья. Ему там не пройти.

Ему придется пройти мимо горного народа и спуститься вниз по

лестнице навстречу неизвестному.

На нижней площадке была сумятица. Бегущие гоблины вопили,

дварфы выкрикивали боевые кличи на своем бесстрастном языке, они
показывали вверх на лестницу, сформировав построение и подняв
щиты над головами, когда первый залп стрел обрушился на них.

Дварф с пышной белой бородой выкрикивал приказы. Он нес

металлический посох и был одет в тяжелый пластинчатый доспех.
Шлем был отлит в форме яростного лица дварфа, его грудная
пластина и посох были испещрены рунами, сияющими
неестественным светом, куда ярче, чем потускневшие надписи в
разрушенной твердыне. Сомкнув щиты, дварфы продвигались вверх
по лестнице, они прохрустели тяжелыми ботинками в дюйме от
укрытия Рунтгита.

Раненного дварфа поднесли к белобородому предводителю.

Белобородый посмотрел и произнес из под шлема: «Валая…»,
«Грунгни» и «помощь» и другие понятные Рунтгиту слова, так как он
обрел понимание дварфийского языка от пленного Черновходных
Парней. Дварф ударил своим посохом оземь, раз, два, три. Руны
загорелись еще ярче. Рана на раненном воине засияла и затянулась.
Он изумленный сел, его вновь подняли на ноги и отправили в бой.
Старый дварф совещался с двумя другими, одетыми не в такой
тяжелый доспех. Они несли свитки, с которыми сверялись, оглядывая
Черный Вход, кивая и показывая, не обращая никакого внимания на
схватку. Старый дварф высоко поднял посох. Невидимые в скале
руны проявились и в камне появились очертания двери.

Рунтгит крадучись обошел огненную чашу. Дварфы протопали

тяжелой поступью мимо него по лестнице, врываясь в битву. Они
атаковали гоблинов, крики ненависти были слышны с обеих сторон.
Между горным народом и зеленокожими, захватившими их чертоги,
нет теплых чувств.

Рунтгит следил за старым дварфом пока крался промеж тел. С высоко

поднятым сияющим посохом старый дварф и его помощники входили
в комнату, которую гоблин никогда раньше не видел, веками скрытую
могущественной магией дварфов.

Он потерял их из виду, когда они вошли, и он намерился бежать.

Оружейный дым и каменная пыль наполняла воздух, факелы потухли
и было темно. Он остановился у искалеченного трупа гоблина. Он
развязал веревку вокруг его пояса и снял с трупа балахон. По чистой
удаче ему удалось пробраться к расчищенному завалу незамеченным.
Он подошел так близко к дварфу-стрелку, что мог бы при желании
выдернуть волосы из его бороды. Дварф, чье лицо было закрыто
шлемом, был занят своим оружием и не заметил Рунтгита, и
незамеченным он растворился во тьме.

Обвал был очень глубок, в сотни ярдов. Там были следы от кирок и
лопат, ведущие к разорванному входу. Очевидно, дварфы потратили
какое-то время на подкоп. Лишь магия или мастерство могли спрятать
их приближение. Рунтгит полагал, что у них было в достатке и того и
другого.

Его голые ноги шлепали по камню, пока он спускался вниз,

постепенно звуки битвы утихали. Во время бега он стряхнул
гоблинскую кровь с балахона и натянул его. Капюшона не было, к
тому же это был лишь верхний балахон – у него не было уютных
слоев ткани, в которые он мог укутать свое жилистое тело. Но все же
лучше, чем ничего.

Холодный и безоружный, он был в части подземного города, в

которую не входил ни один гоблин на памяти старожилов.

Проблемы Рунтгита только начинались.

Глава 12

ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Следы горного народа глубоко отпечатались в пыли. Места, которые

он пересекал были отмечены следами борьбы – тела крысолюдов и
гоблинов, мумифицированные в позах, свойственных для
насильственной смерти. Пыль вокруг них была потревожена и
местами стерта, будто какие-то из тел сражающихся были унесены.
Рядом он увидел каменные насыпи, и догадался, что дварфы
захоронили своих древних павших, когда поднимались по лестнице.
Они были не тронуты, не считая следы давней битвы. Руны, бегущие
по фризам стен, были яркие, блеск силы исходил из них. Камни света
все еще мерцали. Широкие площадки периодически прерывали
слабый уклон лестницы, резьба и орнамент, украшающие их не были
изгажены гоблинскими руками.

Рунтгит вышел на площадку, где дварфы разбили лагерь. Щиты,

шанцевый инструмент, машины, запасное оружие и рюкзаки были
аккуратно сложены тут же. Два навьюченных торбами пони стояли
спокойно, как статуи. Дварф, даже еще более почтенный, чем жрец,
которого он видел наверху, посасывал трубку и что-то громко ворчал
на пару дварфийских бородят, выполняющих свои обязанности.
Рунтгит прижал уши к голове. Мимо них не пройти.

Он остановился у статуи дварфийского героя и подобрал гальку. Как и

раньше на площадке у логова Черновходных Парней, тут в разные
стороны расходились четыре прохода. Он с силой швырнул гальку в
один из них.

Ворчащий дварф мгновенно вскочил на ноги, в его руке появился

топор. Он закричал на бородят и приказал им встать возле каждого
входа. Старший дварф подтянул пояс, отложил трубку в сторону и
безбоязненно пошел в ту сторону, куда Рунтгит кинул гальку.

Рунтгит подготовился. Он чуть было не остался на месте, но страх

быть пойманным крадущимся во тьме был куда больше страха быть
пойманным убегающим.

Он бросился вниз по лестнице. Рунтгит проскакивал по три

ступеньки за раз. Он издал писк паники, когда спотыкаясь шел через
лагерь – пони испугались его и негромко заржали. Рунтгит врезался в
вертикально стоящие кирки и опрокинул их с ужасным грохотом.

Дварф-ветеран развернулся на пятках. Он указал и закричал что-то на

тягучем языке дварфов, затем выхватил пистолет и выстрелил.
Рунтгит пригнулся, пуля выбила фонтанчик осколков на стене прямо
у него над головой. Звук дварфийских шагов раздался у него за
спиной, однако на стороне Рунтгита был страх и его ноги неслись,
окрыленные этим чувством.

Шум погони за ним утих. Затем затихли выкрики и эхо проклятий.

И вот он остался один.

Рунтгит шел по ступенькам все ниже и ниже под гору, в места, где
тысячелетие не ступала ничья нога, до того как вернулись дварфы. Он
так долго шел, что потерял счет времени.

Первое возбуждение от близкой смерти и ее обмана отступило, и ее

место заняла боль от ран, которых он ранее не замечал. В его запястья
и лодыжки врезались следы от веревок, он был весь покрыт синяками
и царапинами, его кожа была покрыта каменной пылью от взрыва.
Хуже всего были ожоги на спине и конечностях, полученные им во
время поджарки. В местах, где его кожа была обожжена, она
натянулась, затрудняя ходьбу. Холодный и напуганный, он захромал
дальше вниз, в глухую ночь корней мира.

Стены лестницы оказались пронизаны множеством квадратных ходов.

Лестница была сделана искусно, но в боковых проходах была лишь
утилитарная аккуратность. Они, должно быть, были вырублены
дварфами, но за этими красивыми порталами крылись лишь старые
копи, или шахты или обширные пещеры, вырубленные в скале киркой
и молотом. Какую руду тут добывали неизвестно, выработка была
погружена в вековую тишину. Дварфы существа взыскательные, и
несмотря ни на что, для них все еще есть разница между шахтой и
главным залом.

Он задержался у некоторых из этих проходов. Он мог спуститься в

эти выработки, но куда они ведут? Под громадами находится
запутанный лабиринт из шахт, покинутых дварфами. Некоторые
тянулись на мили, а затем обрывались – минеральные жилы, которые
в них разрабатывались – иссякли.

В этих туннелях было очень темно. И тихо. Воздух, казалось,

полнился злыми дварфскими мыслями от его присутствия.

Он продолжил спускаться по лестнице.

Наконец, лестница закончилась у арки, вырезанной в форме

кричащего лица дварфа. Вокруг него ярко сияли руны, каменные
двери, закрывавшие вход, были отведены в сторону по древним
направляющим. На колесиках и механизмах по обе стороны двери
был свежий слой смазки. В местах, где механизмы пришли в
движение, пол покрывала слетевшая ржавчина. Дварфы пришли этим
путем.

Через дверь он вышел в длинный прямой коридор, тянувшийся под

всей горой. Обернувшись поглазеть на проем, он озадаченно замер:
если смотреть с одной стороны, отчетливо была видна древняя голова
дварфа, но с другой — просто стена, голый камень, за исключением
дурацкого прямоугольника в том месте, где отодвинулась дверь.
Снова дварфийская магия. Маленькие здоровяки как-то рассказывали,
что своими волшебными рисунками они прячут целые палаты,
набитые блестящими сокровищами. И второй раз за день Рунтгит
убеждался в правдивости этого. Неудивительно, что у него никогда не
получалось найти дорогу в глубины!

Коридор усеивали иссохшие крысиные трупы — когда-то здесь

случилась лютая битва. Мертвых скавенов окружала кайма из
выпавшего меха, их оружие валялось рядом с хлопьями ржавчины по
контуру. От прикосновений Рунтгита одежда на телах осыпалась
прахом; кожа на ощупь была твердая, словно железо. Посреди дороги
громоздилась очередная насыпь, которую венчало свирепое
дварфийское лицо, недавно вытесанное из глыбы.

По поверхности дороги змеились трещины. Какое-то древнее

землетрясение со страшной силой обрушило участок коридора, да
так, что он вздыбился на добрые футов десять над головой Рунтгита и
касался потолка пещеры. Дорога, ведущая к нему, резко уходила вниз
— в коридоре образовался провал. В месте, где встречались эти два
несоответствующих уровня, потолок и стену разделяла огромная
трещина. Гоблин пошлепал прочь от вздымающегося участка. Там не
пройти, земля перекрыла путь. В другом же направлении ход резко
прерывался: упавшая c потолка плита запечатала его лучше всякой
двери.

До недавних пор.

Через весь завал прорубили туннель. Свежие отметины зубил, белые

на серо-буром камне, покрывали стены, вдоль которых тянулись ряды
медленно горящих фонарей на крюках. У двери была свалена гора
пустой породы. Неподалеку неподвижно и молчаливо стояла
дварфийская машина. Если они пришли оттуда, то ему в ту сторону
нельзя, ибо кто знает, сколько там поджидает злобных бородатых
воинов?

Оставалась трещина.

Принюхавшись к дварфийской вони, витавшей в воздухе, Рунтгит

пробрался в туннель, сорвал с крепления фонарь и сразу выскочил
обратно в коридор. Трещина была черной-пречерной, чернее самого
черного цвета в чернейших местах гор. Она ползла по стене и
потолку, и края ее уходили вверх, теряясь во мраке. В лицо подул
слабый ветерок. Рунтгит подошел к расселине: склон, усыпанный
угловатыми булыжниками, вел в темноту. Он поморщил нос, уши его
дернулись сами собой. Воздух, сырой и загадочный, застыл без
единого движения.

За его спиной раздался шум — шум дварфов. Идут вниз по лестнице,

идут за ним.

Тихо бормоча от страха, он заскользил вниз по неровной поверхности

и растворился в истинной тьме подгорья.

Дварфского фонаря хватило надолго — на сколько, Рунтгиту было

неведомо, поскольку время, как мы с вами понимаем, мало что значит
для гор и гоблинов. Масса камней под горами сдавливает, выжимает
из воздуха весь свет, равно как и всю пищу; она раскатывает время в
блин, отчего оно делается тоскливым и жалким. Когда огонек в
лампе, наконец, потух, стало так темно, что ничего не различали даже
гоблинские глаза, привычные к полумраку мира, лежащего под
нашими ногами. Рунтгит помахал перед собой. Рука зачерпнула
воздух, однако мгла не прояснилась. Он обругал себя за то, что не
додумался прихватить два фонаря, или три, или четыре, много
фонарей, — чтобы зажигать по очереди, когда догорал бы
предыдущий. Но сколько же ламп бы ему понадобилось? Сколько он
тут вообще пробудет, заплутавший во тьме, куда не осмеливались
соваться даже дварфы? Не было даже и следа хоть чего-то живого.

Где-то капала вода.

Он осторожно спускался по ненадежному камню, ощупывая путь

перед собой своими мерзнущими стопами. У него душа уходила в
пятки всякий раз, когда перед ним падал камень. Он шел многие часы,
пока ужас не стал его столь постоянным спутником, и он настолько
устал от него, что успокоился. Держась за шершавую стену для опоры
и медленно и осторожно продвигаясь вперед и вниз, ища опасные
места ногами, он с головой ушел в это занятие. Его глазам было не за
что зацепиться, и тьма закручивалась странными цветами.

Один раз его нога провалилась в никуда, он едва не пошел вслед за

ней, и с большим трудом поймал равновесие. В последний момент он
подался назад и опустился на руки и колени, ощупывая край
пропасти. Рунтгит кинул в нее камень. Всплеск воды, раздавшийся
глубоко внизу, пришлось ждать долго.

Вновь его обуяла паника, когда он подумал, что путь перекрыт. Но он

нашел обход.

Через некоторое время он осознал к своему удивлению, что он может

видеть. Стены туннеля стали видимы, сначала как тень на тени, но
потом стали видны рубленые линии потрескавшейся скалы. Он
вытянул руку перед лицом и согнул ее. Тусклая серая тень
пошевелилась в темноте. После следующих двадцати шагов он смог
увидеть свои ноги, еще двадцать шагов и он увидел путь впереди. Без
предупреждения выпавший камень покатился по высохшему руслу.
Там, под горами, было множество подземных потоков, которые
проделали гладкие туннели, как этот, до того, как промыли себе более
легкие пути, оставляя свое старое русло сухим. Трещина в камне пола
туннеля, за которой он следовал, сузилась до размаха рук, но
углубилась. Он запрокинул голову, его уши вздернулись. Далеко
впереди он мог слышать стремительный поток воды. Большого
количества воды.

Он осторожно обошел трещину и пошел дальше туда, где свет

становился ярче. Туннель вышел в огромную пещеру, украшенную
великолепными каменными шпилями. В спокойный, светлый как
зеркало пруд громко капала вода, вокруг него натечный камень
образовал причудливые формы. На островке посреди маленького
озерца возвышались светрибы. Другие грибы росли под их шляпками,
процветая в лучах их света. Это было и прекрасное и редкое зрелище
– грот достойный самого Таала.

Рунтгит мог бы закричать. Я предполагаю, что он закричал. Должно

быть, он ронял слезы, но Скарсник никогда не признается в этом. Я
видел, как другие гоблины плакали от ужаса или со смеху. Они
непостоянные, эмоциональные создания, чему является
подтверждением их противоречивая натура. Он плакал тогда, я
уверен, плакал от радости вновь увидеть свет, который, как он думал,
больше никогда не увидит.

Рунтгит секунду мешкал, прежде чем переплыть озеро и достичь

острова. Вода была холодной как лед. Он сделал резкий вдох, когда
вода дошла ему до пояса, затем он ахнул от удовольствия, когда она
успокоила боль от ожогов. Он пригнулся, дав холоду остудить жар
огня.

Грибной урожай на острове был не богат, светрибы были маленькие

по сравнению с теми, что растут в грибных лесах, выше в горе, и все
же, это был настоящий пир для потрепанного гоблина. Его желудок
отозвался колющими болями. Он умирал от голода! Он набивал
грибы в рот десятками без передышки.

Голод утих. Хотя ему было холодно, он лег среди приятной грибной
поросли. В считанные секунды он крепко заснул.

Что-то скользнуло по лицу гоблина, легкое прикосновение, нежное,

как паутинка на ветру. Его храп прервался, он почесал нос и
перевернулся, бормоча во сне. Он дернулся и поджал ноги к груди.

Снова прикосновение.

Рунтгит был истощен, но его инстинкт выживания ночного гоблина

наконец сработал. Он сел прямой как стрела, мгновенно очнувшись
от сна. – Што такое? Он осмотрелся, поворачивая голову то туда, то
сюда. Грибы светились. Полная и глубокая тишина, такую тишину
можно найти лишь в пустынных местах земли. Никакого движения.
Заводь был стеклянно черного цвета, как полированное стекло.

Рунтгит расслабился. С-ничегос, - сказал он лишь бы услышать звук

голоса, любого голоса. Он встал и потянулся. Рунтгит закинул в рот
гриб и начал жевать.

- Шшшшш, - сказало что-то. Шепот на ветру, тихий, как тени

ползущие вечером по склону горы.

- Хто тут? Гриб вывалился у него изо рта. Его красные глаза забегали,
всматриваясь в темные уголки пещеры.
- Тут, тут, тут, - ответил голос. Это не было эхом его собственного
голоса – у этого голоса было свое эхо. Уши Рунтгита плотно
прижались к его голове. Он стал в защитную стойку, выставив вперед
руки, готовые схватить и сжать любую теплю шею, что подвернется.

Уши Рунтгита дернулись от шлепков о камень и плеска воды. Гладь

озерца покрылась рябью, отчего он подпрыгнул.

- Такой отважный маленький гоблин, столь отважен, чтобы прийти

сюда. Тут никого не было уже долгое, очень, очень долгое время. –
Голос перемещался с одного угла пещеры в другой, то приближаясь,
то отдаляясь. Оно говорило на неизвестном гоблину языке, но вполне
ему понятном. Мягкий голос, но под его приветливой бархатистостью
было что-то омерзительное и голодное.

- Оставь меня! – Закричал он. Он завращался на месте. Его сердце

неистово колотилось.

- Почему? Почему? Почему? – вторило эхо. – Сил нет. Так холодно.

Приди и согрей меня, маленький гоблин. Тень пересекла стену. На
том месте, куда она упала, не было света или предмета, который мог
бы ее отбрасывать. Длинные пальцы потянулись от костлявых
скелетоподобных очертаний, теневой череп широко разинул рот.

Гоблин заорал. Побежал. Он плюхнулся в воду. Пещера наполнилась

ужасным воплем, жутким и нечистым звуком. Рунтгит знал, оно шло
за ним, чтоб высосать тепло из его костей и оставить лишь холодное
и мертвое как камень тело. Его взгляд вновь натолкнулся на каменные
формы, но сейчас он с ужасом заметил лица, лица заключенные в
натечном камне!

Что-то спикировало на него, Рунтгит почувствовал движение воздуха.

С воплем он пригнулся и перекатился.
Он вылетел из пещеры, нечто внутри ревело от обиды и понесенной
неудачи. Трещина в речном туннеле зияла перед ним. Он не мешкал.

Несомненно, она спасла ему жизнь.

Он бросился в трещину, навстречу звуку бегущей воды.

- Патом я падал и падал, - сказал Скарсник. Он засопел. – Я падал

дооооолго, вниз и вниз и вниз, у меня в ушах стояли мои вопли,
вопли той штуки, – его передернуло, – были пачти такими же
громкими. Гор’, оно было в ярости! Но я выбрался.

- Я думал, я никогда не остановлюсь! Я думал, я буду падать вечную

вечность! Наконец я перестал орать. Тогда я ударился о воду. Она
была ледяной и быстрой, быстрее, чем волчьи повозки травяных
парней, на которых они колесят. Он кашлянул. – Я кувыркался и
кувыркался в воде, нет воздуха, все черное. Ох, я думал, я умру. Но
потом я падумал, пачиму? Горк и Морк уже не раз миня спасали, я
заколотил руками и вынырнул на поверхность, и задышал! Я уходил
пад воду вновь и вновь, но как раз когда я подумал, что это мой
последний вздох, я всплыл. Меня всего побило и исколотило и чуть
не разнесло вдребезги. Но я не умер.

- Вада все ускарялась и ускарялась. Был слышен громкий шум, как,

как будто толпа парней дралась. Затем был свет, и оказался в воздухе.
Литя и падая вновь. Я увидел серое небо и серую землю, и потом я
ударился о еще больше воды. Миня оглушил громападобный шум, и
все пачернело.

- Я ачнулся. У миня сильна балела галава. Што-то талкало и тыркало

миня у ребра. Я аткрыл глаза. Гор’, они балели! Было так ярко, и
солнце сильно и подло свитило мне в лицо. Я патянулся за
капюшоном, но, канечно, у миня его не было, ведь так? Ввиду того,
что миня чуть не сажрали маи таварищи и все-такое. Он хихикнул. –
Харошие были времена.

- Шо-то дышало на миня, такое гарячее и ванючее. Я сильно напряг

глаза. Это был бальшой махнатый волчара, который уставился прямо
на миня! Я сел. Там был еще один и еще, на каждом сидел парень-
гоббо. Только вот ани не были как парни, каторых я видел раньше.
Ани выглядели больше и злобнее, чем парни дома, эти были все в
татуировках и краске и в волчьих шкурах. И им вроди бы солнце было
не памеха, у них даже балахонов нормальных не было, чтоб их
укрыть, лишь ванючие волчьи шкуры!
«Што это? Это летающий гоббо?» – спросил один. «Неа, плавающий
гоббо,» – ответил другой.

«Ну, они называют меня Дэффбадом, Дэффбадом убийцей пещерных

сквигов, поэтому лучше не падхадите, все вы!» – сказал я, но я был
слаб и изранен, и ани это видели.

«Шо еще за пещерный сквиг? Один из этой мелюзги?» - снова

спросил первый, который думал, что я летел и все такое.

«Тупые! Тупые гоббо!» – сказал их босс. Я был уверен, что он

главный. Он была даже больше и злее. На его зубах было золото, и у
него была самая большая шляпа в отряде. «Тщедушный-с маленький
горный недомерок. Он вывалился из горы. И терь он наш пленный,
вот что. И мы отведем его к Гриффу. Палучим за него немного зубов.
Или так, или мы можем сажрать его». Он пришпорил своего волка и
чертовски сильно ударил миня па галаве сваим копьем, и усе снова
погрузилось ва тьму. И это было неплохо, потмушто солнце жгло маи
глаза сильнее, чем его тупая палка ударила миня па башке. Скарсник
осушил кубок. – «Вот как я оказался мальчиком на побегушках у
Великого Ворчуна-Гриффа Макики Хитрого, однако, как ты узнаешь
позже, он совсем не был хитрым». Он хихикнул.

Скарсник остановился на этом месте. Я понятия не имею, по каким

циклам считают свои дни гоблины, то ли по пришествию ночи или
дня, то ли чего-то еще. Когда врата Карака Восьми Вершин закрыты,
нет солнца, чтоб отсчитывать часы по нему. А ночь под горами
вечная. Звуки пещерного гоблинского города притихли, доносились
лишь случайные вскрики, смешок или звук ужасной гоблинской
музыки. Старый шаман Даффскул громко храпел под навесом.
Лунношляпые телохранители Скарсника кивнули. – Ладно, ребята,
отведите этого парня вниз к остальным. Король Сгиблой Луны потер
руки. – Мне нужно немного вздремнуть. Он поднял свой странный
трезубец и сильно ткнул своего питомца. Гоббла проснулся с
сопением и фырканьем. Он заворчал, потом потерся о своего хозяина.
Скарсник почесал между костяными выростами, идущими вдоль его
спины. – Пошли, Гоббла.

Владыка гор тяжело ступал, его чудовищный спутник покорно

волочился за ним. Что же касательно меня, меня резко схватили
Луношляпы. Сколь милосердны они бы не были, они ожесточились с
уходом своего хозяина и, когда меня привели в мерзкую дыру, в
которой содержались неудачливые пленники Сгиблой Луны, со мной
обращались чрезвычайно жестоко.

- На этом месте, господа, мы тоже остановимся. – сказал Бикенштадт.

Я утомился и должен поспать. Мы продолжим завтра.

Воллендорп заморгал. У него болели глаза от письма целый день,

руку свело судорогой. Как бывало не раз, ему требовалось несколько
секунд, чтоб прийти в себя после длительной работы. Воздух в
комнате был затхлым и нагонял сон теплом из камина. Майсен спал,
уткнувшись подбородком в грудь и широко расставив перед собой
ноги.

- Пожалуйста, сэр, позвоните в колокол, – сказал Бикенштадт. -

Позовите моих тюремщиков и можете идти. Мы продолжим разговор
завтра, даю вам слово.

Воллендорп шатаясь встал и сделал, как попросили. Он пинал

ботинки Майсена, пока тот не проснулся. Персонал дома скорби был
недоволен тем, что двое мужчин решили остаться, и Воллендорпу
еще не раз пришлось предъявить письмо графа.

Глава 13

АНТРАКТ
Уже давно стемнело, когда два аверландца сели поужинать в замковой
кухне. Воллендорп был против того, чтоб джентльмены ужинали, как
обычные слуги, на что получил отрывисто-грубый ответ, что или так
на кухне, или в столовой с умалишенными. Несмотря на предыдущие
отзывы Майсена об относительном комфорте дома умалишенных,
едой оказалось пресное тушеное мясо с жилистыми кусочками.
Воллендорп повозил его ложкой по деревянной тарелке. Тарелка была
из дерева, ложка – из рога. Оба предмета были грязные.

Майсен с жадностью съел свою порцию. – Ты есть не будешь? –

спросил он.

- Я уверен, во мне скоро пробудится аппетит, капитан, – ответил

Воллендорп.

- Пойдешь вот на войну, герр доктор, тогда-то и поймешь, как глупо

отказываться от всякой еды. Когда ты голоден, ты медленен и
неуклюж. Сражаться на голодный желудок – легкий способ наполнить
его сталью.

Воллендорп раздраженно постучал по своей тарелке. Как Майсену

все время удается произносить его звание так, как будто это
оскорбление? Он отодвинул тарелку. Еще на столе было вино, которое
было слабым утешением. Он отпил и подумал о том, как Бикенштадт
заполучил первоклассные Тилейские вина в подземном мире.

- Ты думаешь, что это пустая трата времени, – сказал Воллендорп. –

Мы здесь оба по контракту и нам обоим платят, конечно, это должно
как-то тебя подбодрить?

- Меня мало, что волнует, кроме денег. – Сказал Майсен.

- И ты все равно думаешь, что это пустая трата времени.

Майсен пожал плечами. Он вытер рот салфеткой, посеревшей от
тысяч стирок, и плеснул в свой кубок вина из кувшина. – Мужик
очевидно безумен. Скорее всего, он все это выдумал где-то в сточной
канаве.

- Ладно. Воллендорп облизнул губы. – Возможно. Некоторые детали

его рассказа не имеют смысла, как по мне, и по факту неверны.
Например, гоблины не могут плавать. Их тела слишком тяжелые, их
кости слишком плотные.

- Еще бы, и я готов поспорить, что ты утопил несколько из них, чтобы

выяснить это, - сухо сказал Майсен.

- О, ради любви Шаллии, Майсен, я же академик, доктор философии,

а не какой-то топитель зеленокожих!

- Если бы ты был им, ты может быть знал бы чуть больше. Бьюсь об

заклад, ты в жизни не видел ни одного живьем.

Майсен неуклюже говорил с набитым ртом.

- Ах так, - сказал Воллендорп, глядя Майсену в глаза, - нет, это не

правда.

Майсен прожевал и с ворчанием отвернулся. Он отхлебнул вина,

поболтал его во рту, запи-вая тушеное мясо. – Ты прав, - сказал он,
наконец. – Я действительно думаю, что это пустая трата времени. Ты
только послушай, как он заливает! Мне не вешали столько лапши на
уши с тех пор, как я смотрел пьесу, в которой барона Унтербергена
изобразили героем осады Красного Оркшлосса.

Воллендорп поднял бровь.

- Барон Унтерберген жирный как свинья, - пояснил Майсен, - он не

смог бы взмахнуть мечом даже, чтоб спасти свою жизнь и к тому же
ему было четырнадцать лет, когда происходила та битва. Он-таки там
был, но прямо в тылу. Я не верю драматургам. Их можно купить.
Тщеславие других для них хозяин, а не истина.

- Ах, - вздохнул Воллендорп. Он повращал кубком на столе. – Это не

то же самое, Майсен. Ты прав, конечно, он драматург. Ты также прав
касательно того, что люди подобные ему не создают рассказы
подобно литаниям сухих фактов. Но есть множество точных деталей,
и я не могу решить, откуда он их узнал, а это говорит о некоторой
степени правдивости. К тому же с другой стороны есть множество
вещей, которых он вовсе знать не мог. Он приукрашивает рассказ, это
и так понятно. Однако его костяк – хребет истории. – Он слегка
пригубил вина и скривился. – Он может оказаться истиной во плоти.
Суть задачи состоит в том, чтоб отделить то, что определенно не
является правдивым, от правды. Он задумался.

- Чушь, - сказал Майсен, на этот раз очень подчеркнуто.

Это сбило с мысли Воллендорпа, и он рассердился. Он застучал

ложкой по столу.

- Может быть ты прав. Я надеялся узнать больше, более глубокую

правду о том, как живут зеленокожие… Я…, ах! Он отбросил ложку
прочь. Он отскочила от стола. Прекрати ухмыляться, Майсен. Ты
соврешь, если скажешь, что наш визит сюда оказался для тебя пустой
тратой времени. Ты кое-что узнал об опасности, угрожающей
владениям графа.

Майсен фыркнул. – То, что в Пограничных Княжествах есть

зеленокожие? Да каждый это знает. Бесполезная трата времени.
Вместо этого я мог бы пить и развратничать. Это, сэр, пустая трата
времени.
Воллендорп насупился. – Я думаю все из-за его упоминания этих
скавенов? Он посмотрел на Майсена в поиске подтверждения. – Я
знавал других специалистов, в смежных с моей областях знаний,
которые утверждали, что они реальны, но где доказательства?

Теперь была очередь Майсена посерьезнеть. – Не сбрасывайте со

счетов эти истории, герр доктор. Я сам видел этих существ и
сражался с ними. Будучи молодым. Они реальны, в этом-то вы уж
можете быть уверены.

Воллендорп кивнул. Разумеется. Позор Алых Клинков – потерять

стольких из своих рядов, сражаясь с врагом, которого многие считают
выдуманным. После их вылазок в Аверхеймскую канализацию
пятнадцать или около того лет назад они вернулись со всякого рода
нелепыми россказнями. Всякое доказательство, которое им удалось
добыть, было благополучно утеряно до того, как его удавалось
предъявить. Они вышли из доверия и бюргеры вместе с Его
Преосвященством подозревали Клинки в тайном союзе с какой-то
культистской ячейкой или кем-то еще. У Воллендорпа не было
желания вступать в спор с Майсеном по этому поводу, так как это был
прямой путь вывести солдата из себя. Воллендорп устал и был
раздражен, и он прекрасно проживет без дальнейших огорчений.

- Это невозможно, Майсен. Я крупнейший эксперт в моей области, и

все же я тут, в сумасшедшем доме, и беседую с душевнобольным.

- Как ты упоминал ранее, нам обоим платят. – Майсен продолжил

свою трапезу.

Воллендорп поборол желание погрызть ноготь. Это так раздражает!

Вся его жизнь была посвящена изучению зеленокожих. С тех пор
как…

Он не любил об этом думать.

Часть его так горячо желала, чтобы то, что король гоблинов правит
под горами, оказалось правдой, это было такой очаровательной идеей,
даже по-своему восхитительной. Он знал, что это не правильно. Если
и было существо, такое как Скарсник, то он представляет страшную
угрозу. Но королевства под горами! Крысолюды, бесконечные
туннели, наполненные коварными гоблинами. Это было так
пленительно, но он был вынужден признать, что это попахивало
вздором.

Но что с его источниками среди дварфов? Они говорили ему об их

древнем королевстве и говорили о Скарснике.

Скарсник.

Ему требовались доказательства, факты, или он будет не лучше тех

идиотов, которые чертят карты и пишут «Здесь обитают драконы» на
пустых местах, не важно, есть там драконы или нет, а это было ниже
его профессионального достоинства. И как же он достанет
доказательства? Он обругал себя.

Он резко встал, отодвинув скрипя по плиткам пола стул.

- С меня хватит на сегодня. Я ухожу, Майсен. Я рассчитываю увидеть

тебя утром.

Не ожидая ответа, он разбудил дремлющего парня, которому

поручили ему прислуживать, и потребовал, чтоб его отвели в
гостевые комнаты.

- Раз так, то я съем твою порцию.

Воллендорп уже вышел за дверь. Пожав плечами, Майсен наклонился

над столом, зацепил край тарелки ложкой и подтянул блюдо
Воллендорпа к себе.

Лица с длинными носами злобно смотрели из темноты, острые ногти

пальцев тыкали и царапали его. Он попытался убежать, но ноги его не
слушались. Его схватили грязные лапы. Он заорал, мерзкая пятерня,
вонявшая прелой листвой, зажала ему рот и нос. Жесткие костлявые
руки болезненно его сжали. Гоблины скакали и пели, пока тащили его
во тьму дыры в холме.

Также как они утащили маленького Хайнца.

Он упал в дыру вместе с ними и все они вместе провалились в

холодную темноту.

Воллендорп вскочил с криком, испугав мальчугана снаружи. Робко

застучали в дверь.

- Сэр! Сэр! Все в порядке? Что случилось? Сэр!?

- Минуту! – крикнул он. – Минуту, будь ты не ладен! Ночная сорочка

Воллендорпа вся взмокла от пота. Камин потух, и комнате было
холодно.

Он ощупал себя, его дрожащие руки искали признаки ранений. Это

был сон, лишь сон, дурень! – сказал он себе. Но, несмотря на это ему
было не по себе, он нервно всмотрелся в темноту. Он захотел зажечь
свечу. С мешавшей ему неуклюжей поспешностью он зажег спичку и
поднес ее к фитилю. У него от сердца отлегло, когда теплый свет
заполнил комнату. Отблески свечи не играли в красных глазах.
Зеленые пальцы не дергались, готовые сжаться на его горле.

Хайнц. Боги, смилуйтесь! Ему никогда не нравился его кузен, но все

же почему он не может забыть его лицо, полное ужаса? Дикие
зеленые лица, жирные пауки на лесной тропе, ржание перепуганных
лошадей, ружейные выстрелы и запах пороха – все это наполняло его
ум, всякий раз, когда перед его мысленным взором представало
бледное лицо Хайнца, и это случалось часто.

А его отец говорил его матери множество раз, что совершать

путешествие в Миддехейм в это время года весьма неразумно!

Он подошел к комнатному умывальнику и налил воды в чашу из

оловянного кувшина. Вода показалась холоднее льда, когда он
плеснул ее себе в лицо. Он сделал неровный выдох и вытер руки и
лицо полотенцем.

Снаружи все еще была ночь. Мрачные осенние дни подходили к

концу, зима приближалась. Он ненавидел это время года, весь этот
туман, слякоть, дождь и промозглый холод. На стене тихо тикали
часы. Гостевая была большой и находилась в лучшем состоянии, чем
прочие части замка. Несомненно, благородные благотворители
лечебницы – или, как полагал Воллендорп, более вероятно, что это
были их представители – останавливались тут во время проверки
результатов их пожертвований или здоровья их несчастных
родственников. Это было темное время и безумие никого не щадило.

Еще один стук в дверь. – Герр Воллендорп? Герр Воллендорп, вам

плохо?

Было слишком поздно для сна. Воллендорп подошел к двери и

впустил мальчика-слугу, чтоб тот растопил камин.

Он набросил одолженный халат и сел просмотреть свои записи. В

кресле у огня он вскоре согрелся, там и просидел за работой до
восхода солнца.

- Он сегодня немного не в духе, господа, - сказал Крэст с извинением

в голосе. – Боюсь, сестры сказали, что от ворошения прошлого у него
ухудшение. Санитар вертел в руках огромную связку ключей,
выбирая из связки один ключ и роняя на другой с тихим
музыкальным звяканьем.

- Вы позволите нам завершить беседу, разве нет? – спросил

Воллендорп. Ему сильно не хотелось говорить «ведь я на важном
задании по поручению графа Остахаммара Авербадского и Норд
Виссенского» снова, но он все равно это сказал. Он полез в свой
жилет.

- Прошу! Прошу, - сказал Крэст. – Нет никакой необходимости вновь

мне показывать ваше письмо, сэр – граф был весьма щедр к дому
Шаллии в Вердетрауме. Он поднял руку. – Я сказал вам это лишь для
того, что бы вы, господа, были готовы. Сегодняшний день может
оказаться не столь плодотворным, ка прошлый.

- Очень хорошо, - сказал Воллендорп. – Благодарю.

Майсен зевнул.

Крэст открыл дверь в палату Бикенштадта. Все было, как вчера.

Письменные принадлежности были пополнены, комната была все
также темна и душна, как и раньше, решетка оставалась суровым
напоминанием о безумии их хозяина. Бикнештадт очевидно был
взволнован. Он ходил в тенях, его лицо было спрятано от них, цепи
звенели пока он шел из одного конца комнаты в другой.

- Господа, - сказал он серьезно. – Боюсь сегодня нам придется

ускорить темп рассказа! Мне дали знать, что Скарсник недоволен
моими усилиями по рассказу его истории. Ох! Ох! Он говорит мне, он
сказал мне ночью! Все не так, все совсем не так!

- Он себя так ведет с прошлой полуночи, добрые господа, - сказал

Крэст
-Не говорите мне, что это что-то необычное. Он сумасшедший. –
Ответил Майсен презрительно.

- О нет, совершенно ничего необычного, - сказал Крэст, сочувственно.

– Бедняга обычно себя так ведет перед приступом. Боюсь, он скоро
снова впадет в свои бредни.

- Крэст! Крэст! Что ты им говоришь? – У Бикенштадта был

болезненный голос.

- Ничего, сэр. Успокойтесь сейчас, сэр, или я буду вынужден позвать

тех милых джентльменов, чтоб они помогли вам успокоиться, сэр.

- На это нет времени, Крэст! – сказал Бкинштадт так, будто делал

выговор своему слуге. – Нет, нет, я должен просто… Да, это оно. Он
будет этим доволен. Намного довольней. Бикнштадт остановился. Он
немного прошел вперед, пока частично не вышел на свет
заключенного в камине огня, занавески был все еще плотно
задернуты. Против собственных правил, Воллендорп удивился тому,
насколько одежда мужчины была грязна и изодрана, все было куда
хуже, чем у других пациентов, которых он видел. Что касается его рук
и лица, то они все еще были спрятаны в тени, кончики сальных волос
и борода были видны, больше ничего. – Итак, господа, вы готовы? да?
Герр доктор? Герр капитан?

Воллендорп и Майсен осторожно ответили и сели. Бикенштадт

громко сглотнул и тоже сел. Когда он вновь заговорил, у него был
дрожащий голос, его мания проходила.

- Я должен вам больше рассказать о его триумфах! Не о его жизни

под горой, а о Скарснике полководце, воине! – произнес он. – Ох,
скажите мне, герр доктор, что вы не будете слишком подробно
останавливаться на раннем периоде его жизни. Моя пьеса, когда она
будет поставлена, расскажет о многих битвах, его победах и
успешных планах, но ваш отчет может выйти первым. Он будет очень
недоволен, если акцент будет смещен с его триумфов на его
бесславие. Очень сильно недоволен!

- Я должен признать, что мне интересна жизнь зеленокожих под

горой. Но я оставлю это при себе. В моем докладе графу я не буду
подробно останавливаться на его жизни в качестве раба, сэр, –
примирительно сказал Воллендорп. – Даю вам мое слово.

Бикенштадт успокоился. Почувствовав, что он готов вернуться к

своему рассказу, Воллендорп поднял перо.

Зазвенели цепи, когда Бикенштадт уселся на стуле. – Хорошо,

хорошо, тогда я продолжу. Я продолжу.

Глава 14

ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ РУННОГО ЖРЕЦА

Телохранители Скарсника грубо вывели меня с тронной площадки.

Они были не больше ме-ня, лишь их огромные шляпы позволяли им
возвышаться надо мной, но в их тонких конечностях таилась
недюжинная сила, и мои руки вскоре страшно заболели от их хватки,
пока они вели меня вниз, в лабиринт гоблинских строений вокруг
подножия помоста. В это время в городе гоблины были неактивны.
Красные глаза поблескивали в дверных проемах лачуг. Гоблинская
болтовня то слышалась, то утихала. Дикий смех закручивался по
запутанным улочкам гоблинского городишки, приглушенный крик то
раздавался, то резко потом обрывался, будто ножом отрезанный.

Меня тащили дальше. Гоблины ставили мне подножки или тыкали без
предупреждения в меня своим оружием, а еще страшно смеялись,
когда я спотыкался. Я изо всех сил старался показать свое
безразличие, при этом отчаянно пытаясь заметить любые признаки их
зловредных проделок, все время боясь последнего, смертельного
удара клинком. Но он так и не последовал. Очевидно, их жестокость
ограничивалась тем, чтобы постоянно вредить новому питомцу их
хозяина.

Меня отвели к проему в стене пещеры между двумя статуями,

обратившимися в мелкие обломки. Они толкали меня вниз по
лестнице, скользкой от влаги и фекалий. На разных расстояниях друг
от друга находились держаки с факелами, и большая часть пути был
слишком темна, чтобы что-нибудь видеть. Я замедлился, и они
нетерпеливо на меня зашикали, так как сами ступали уверенно и
остро видели в этой темноте.

Зловонный ветер дунул из глубин, неся с собой вопли от пыток

самого мучительного характера. Мы спускались все ниже, лестница
плотно закручивалась. Множество ступенек стали покатыми от
постоянного использования, и я несколько раз чуть насмерть не
свалился к вящему веселью моих пленителей.

Вопли прекратились. Были стоны, а потом тишина. После множества

долгих минут этого кошмарного спуска тусклый свет огня пришел
мне на помощь. Он становился ярче, когда мы прошли последние
несколько витков лестницы, и потом я оказался в подвале.

Я задыхался от вони – смеси экскрементов, запекшейся крови и

тухлого мяса. Подвал был длинный, с бочкообразным сводом, его
опоры были вырезаны прямо в камне горы. Сводчатые боковые
помещения были перекрыты железными решетками по всей длине.
Чем бы оно не задумывалось, дварфийскими зодчими – я думаю,
кухней – сейчас это были тюремные казематы Скарсника.

Жалкие оборванцы полудюжины рас с понурыми головами были

скованы вместе. На них не было ничего, кроме тряпья, защищавшего
их от холода камня. На другом конце каземата в огромном камине
горел огонь, еще один осколок наследия горного народа, но гоблины
сидели от него так далеко, как могли, будто его тепло скорее их
отталкивало, чем притягивало. Я охотно понял почему – у огня были
расставлены грязные столы с встроенными оковами и цепями. Стойки
с шипастыми инструментами стояли вокруг этих пыточных скамей.
Один гоблин, насвистывая, протирал стол, другой ставил
инструменты, с которых что-то стекало, в положенные им места.
Гниющие останки прошлых пленников свисали, подобно охотничьим
трофеям лорда, со стены. На огне стоял железный котел, достаточно
большой, чтоб сварить быка, хотя я не питал иллюзий касательно
того, что его обычным содержимым были быки.

Огромный жирный гоблин храпел на стуле у огня, его вздымающееся

брюхо были прикрыто замаранным фартуком. Меньшие зеленокожие
дремали на полу у его ног. Другие праздно опирались на копья, но их
глаза все же следили за рабами. Пещера была слишком темна для
того, чтоб я испытал другие ужасы, которые, несомненно, прятались в
темноте, в этом плане, я считаю, мне повезло. Пока мои стражи меня
вели, я смог увидеть голову жирного гоблина. На ней гордо росли три
тускло светящихся гриба. Это, должно быть, был Гробскаб, подумал
я, раздобревший благодаря своему отказу принимать участие в жарке
недомерка, перед тем как Скарсник был вынужден покинуть гору. По-
видимому Скарсник награждал тех, кто хорошо ему служит.

Мои тюремщики бранились и тычками прокладывали себе путь через

рабов. Рабы не оказывали сопротивления, их дух был сломлен. От
них страшно воняло, и они все были истощены, заключение на
каждом оставило свой след. Меня грубо пихнули к одной из боковых
пещер. Она глубоко уходила в гору. Еще дальше в ней были
маленькие зарешеченные ниши, в которых раньше, возможно,
хранили бочки или ящики. Но не теперь – нынче это склад живой
плоти и отчаяния.

Один гоблин прижал мои руки к бокам, пока другой неловко достал
связку ключей из своего балахона, шепотом ругаясь, он искал
нужный. Дверь в центре решетки со скрипом открылась, и он, широко
расставив руки, насмешливо велел мне войти.

Каждая из клеток была полна оборванных созданий. Я увидел

крысолюдов о которых рассказывал Скарсник – покрытые мехом
мерзкие твари размером с человека и с длинными мордами. Меня
привели к последней камере, открыли дверь и зашвырнули внутрь,
пинком под зад, придав мне ускорение в сторону пола.

Пол был покрыт сырой соломой. Кости с остатками гнилого мяса

лежали в центре клетки. Я пинком отбросил их в угол, не желая знать
их происхождение.
Из камеры напротив раздались стон и шарканье. Невнятное
бормотание на резком языке, которого я не знал, а другой голос на
том же языке успокаивал. Стоны прекратились. Когда мои глаза
привыкли к такому свету, я различил массивные очертания в клетке
напротив моей. Очертания разделились на два тела, приземистые и
мощные, одно из существ лежало ничком, другое стояло на коленях.
Стоявшая на коленях фигура встала и вышла из теней. Свет факела
был слаб, но его было достаточно, чтоб разглядеть изуродованное
лицо дварфа, когда тот прижал его к плоским прутьям своей камеры.
На месте бороды был грубый шрам, его подбородок был гладкий и
безволосый. Часть бакенбард еще свисала с его щек и верхней губы,
но их частично срезали, и его лицо было месивом из шрамов. Голова
была обрита, но местами торчали пучки волос. Его лицо было
покрыто грязью. Повязка, ткань оторванная из его собственной
одежды, прикрывала один глаз. Он огромными руками взялся за
прутья около лица, и я увидел, что и они не избежали внимания
гоблинов. На одной руке не хватало трех пальцев, другие были
обрублены. И все же, несмотря на все это, в его лице оставалось
благородство, а в оставшемся глазу – непокорность, и у меня не было
сомнений, что это один из владык горного народа.

- Должно быть, ты важен, - сказал он мне, у него был густой и сиплый

голос, как у всех дварфов, на рейкшпиле он говорил с акцентом. Мне
это представляется так, будто он говорил сквозь грубо обтесанные
булыжники, а я через речной песок. – Раз тебе дали отдельную клетку.

Я настаивал, что я не важен. – Я драматург, сэр, - сказал я. – Я

понятия не имею, зачем я тут.

- Драматург? – проворчал дварф. – Дай угадаю... узурпатор

рассказывает о своем великолепии?

Я побледнел. – Так я не первый?

Дварф покачал головой и издал низкий смешок. – Был другой. Он не
был писакой, и он отказался. Гордый человек, благородный человек,
как для умги.

Я потупил глаза. – Мне стыдно сказать, но я не отказался. Я слушал и

записывал.

Дварф неодобрительно заворчал, будто бы он и не ожидал большего

от всего-навсего чело-века. Но когда он заговорил, он это сделал
добродушно. – Я не виню тебя, - сказал он.

- Это вы тот дварф, о котором рассказывал Скарсник, что его однажды

взял в плен ваш клан?

Раздался крик ужаса за спиной дварфа. Дварф повернулся и

прошептал что-то успокаивающее на родном языке, а потом ответил
мне: «Нет, не я. Он». Его большой палец резко показал за спину. – Эта
отважная душа, что лежит там, Грунфин Золотоискатель, тот о ком вы
говорите. Гроби держали его в плену задолго до того, как я
присоединился к нему. Его тело было искалечено уже давно, а разум
вскорости за тем, но гроби-узурпатор держит его для собственного
развлечения. Вместе мы тут уже пять лет... по крайней мере, по моим
подсчетам.

Я моргнул. Я не знал, что сказать. В определенном отношении, этот

разговор, ведущийся по всем правилам благовоспитанности, был
самым шокирующим из всего, что случилось со мной за эти дни,
образуя яркий контраст со всем этим кошмаром вокруг меня. Мое
воспитание предохранило меня от быстрого впадения в безумие. – Я
приношу извинения, сэр, я забыл о манерах, – сказал я. – Я Иеремия
фон Бикенштадт, ранее Аверхеймский, а сейчас никакой.

- Я также забыл свои, – сказал дварф. – Гостеприимство у гроби

такое, что даже дварф может забыть все на свете – такая вот тут
роскошь.

Мы вместе посмеялись над этой мрачной шуткой.

- Я Бракнар, сын Брангара, – сказал он. – Король Белегар, законный

владыка этих чертогов – мой сеньор.

- Как вы тут оказались? – спросил я.

- Также как и любой из моего рода, – произнес Бракнар. – Я

возгордился и пал из-за своей гордыни. Он посмотрел в сторону,
вглядываясь в темноту, где могли быть тюремщики. Я не смог ничего
увидеть. Наш разговор притих, наш шепот поглотила ночь и
осязаемый страх, сгустившийся в подвале. – Гроби малодушны и
безрассудны, но они могут быть хитры. Он снова посмотрел на меня.
– Это урок, который тебе будет полезен, человечек. Что бы гроби-
узурпатор не говорил тебе, там вранья больше половины. Он самый
злобный и умный представитель своего вида. Если бы я это знал…
Он горестно засмеялся. – Скажи мне, ты видел его оружие, трезубое
копье, которое всегда рядом с ним? Оно все еще у него?

- Видел, – ответил я. – Оно у него.

Дварф выглядел опечаленным. – Тогда это облегчение и позор.

Облегчение от того, что я знаю, где оно, а позор от того, что оно
вообще у него.

- Почему?

Он снова взялся за прутья и вдавил свое лицо в решетку так, что его
нос высунулся, а лицо приняло форму ржавого металла. – Я не стану
об этом говорить, – сказал он. Это мой позор и я не стану им
делиться. Возможно, я сотру это пятно со своей чести, может нет. Это
не имеет такого значения, как судьба Вала-Азрилунгола, и если
события сложатся в нашу пользу, я с лихвой отомщу за себя. Мой
владыка Белегар должен изучить узурпатора. Число моих родичей,
приведенных сюда, и… – Его руки заерзали на прутьях клетки. –
Число моих родичей, приведенных сюда, в это подземелье,
становится меньше. Я думаю, немного времени пройдет, когда Вала-
Азрилунгол будет очищен от зеленой мерзости, обиды можно будет
вычеркнуть из великой книги, а песни моих предков вновь будут
громко раздаваться в этих залах. Его лицо приняло странное
выражение – частично мечтательное, частично фанатичное. – Я
пришел сюда с Владыкой Белегаром, чтоб сделать это, и значит так и
будет! Он, как вновь коронованный король, уже восседает в цитадели,
где никто не посмеет на него напасть, а наши люди очищают глубины
наших предков все дальше. Двадцать девять поколений моего клана
прожило и умерло в изгнании с тех пор, как нас прогнали из наших
древних чертогов, но мы никогда не забудем, человечек. Дварфы
никогда не забывают и никогда не прощают. Я, возможно, умру в этих
подземельях, но я буду отмщен. Месть дварфов будет ужасна и
неотвратима. Огни Карака Восьми Вершин будут гореть тысячу дней,
подпитываемые трупами гроби и скавенов, перед тем как владыки
моих родичей будут вновь тут жить, и все будет так, как было в дни
славного прошлого.

Бракнар всецело в это верил, в этом я был уверен. Его ничем не

омраченная вера в победу его рода ярко сияла на его изуродованном
лице. Но заключенный в этой сырой, холодной пещере, окруженный
со всех сторон худшими врагами из возможных, я не мог разделить
его оптимизма.

Глава 15

ПОИСТИНЕ ХРАБРЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ГОБЛИН

Спустя несколько часов меня разбудили, мне было холодно и все

болело. Моему желудку было не лучше. Мои мускулы затекли и живо
протестовали, когда меня поднимали на ноги и тащили из пещерной
тюрьмы. Тогда я еще был молод и в хорошей физической форме
благодаря моей кочевой жизни. Но будь я старше или слабее, я,
несомненно, умер бы во время моих путешествий и заключения, не
важно, был Скарсник во мне заинтересован или нет.

Пещера заключенных была пуста, когда меня вели через нее.

Гоблинский городишко пробудился и на улицах была давка. Мне
повезло, что телохранители Скарсника были вынуждены расчищать
себе путь в толпе, поэтому у них было меньше времени донимать
меня, хотя я привлекал много нежелательного внимания от гоблинов,
толкущихся на улицах.

Помост Скарсника был вновь полон его дружками и просителями. Он

завтракал, когда меня привели, и я предстал перед ним. Он поднял
свой взгляд от мяса с широкой улыбкой узнавания.

- Даров, - сказал он

- Доброго утра, мой повелитель, - ответил я и поклонился, отчего его

улыбка расплылась шире.

- Ты паел? Нет? – Принесите ему че-нить паесть! Он гаркнул и дал

сильный подзатыльник гоблинскому прислужнику. – ‘Юдишке тоже
еды! Я не хачу, шоб он прямо тут аткинулся.

- Могу ли я также попросить горшок, чтобы облегчиться?

От этого он так сильно смеялся, что у него задрожало пузо. Горшок

предоставили, однако не было никакой возможности уединится для
справления нужды.

Голод побудил меня съесть тушеное мясо, которое мне подали. У

меня получалось до сих пор этого избегать, но его запах, каким бы
тошнотворным он не был, стал причиной голодных резей в моем
животе. Я жадно его съел вместе с пористыми похожими на хлеб
грибами, которые мне дали. Меня до сих пор передергивает от мысли,
что могло быть в той тушенке. Мне принесли еще одну бутылку вина.
Вино смыло привкус мяса и мысль о том, что мог означать его вкус,
прочь изо рта и головы.

- Тагда ты гатов? – спросил Скарсник. Он вытер руки и рот

принесенным слугой куском ткани с богатой вышивкой, к которому
относились, как к половичку. Он был единственным, кто кое-как
вытирался, за все время моего там пребывания я не видел, чтоб хоть
один гоблин очищал себя.

Я кивнул в знак готовности. Пытаясь не показывать дрожь в руках, я

влил в себя целый кубок вина и взял перо.

- Сейчас, – сказал зеленый властелин. – Где я остановился? Ах да…

Макики и его компания, вот где…

Волчьи ноги пожирают мили столь же легко, как волчьи пасти –

плоть. Мрачные топи и крутые долины с чахлыми лесами остались
позади, и холмы стали более покатыми, когда они ехали по окраинам
Гор Края Мира. Рунтгит мало что из этого заметил по дороге из
своего горного дома. Его глаза жгло своим светом злое солнце, и
серые луга, что проносились мимо его острого носа, были
беспорядочным размытым пятном. За свою короткую-короткую
жизнь они никогда не выходил из пещер. Самое дальнее, на что он
отважился, было входом в дварфийскую вентиляционную шахту, и
некоторое время его растерянный мозг задавал себе вопрос, как земля
может быть такой волосатой и зеленой. Удар по голове повредил его в
уме, и он представлял себя вошкой на шкуре великана, мохнатого
орка, такого огромного и непостижимого, как мир.
Рунтгит то терял сознание, то приходил в него. Его время от времени
будили и в горло вливали грязную воду или обжигающий спирт.
Другие гоблины смеялись над его недомоганием. Они были больше и
мускулистей ночных гоблинов, и были по-орочьи самодовольны и
нахальны, что для Рунтгита выглядело странно. Вначале он принял их
за Маленьких Здоровяков, но пугающее сомнение закралось в его
сердце. Возможно, это были обычные парни, и в таком случае, элита
племени окажется ужасными чудовищами в два раза больше
Рунтгита!

Он не доставил гоблинским наездникам на волках удовольствия

увидеть его страх.

К наступлению ночи волки покрыли много лиг. Когда Рунтгит

вытянул шею, чтоб посмотреть назад, горы уменьшились на
половину, хотя они все еще застилали большую часть неба. Солнце,
такое круглое и оранжевое, и ужасное, уходило за горизонт, и Рунтгит
ощутил облегчение. Он чувствовал себя иссушенным и поджаренным
недобрым диском, и когда он моргнул, сумерки омрачились
светящимися точками, будто бы призрак солнца прокрался в его глаза,
чтобы продолжать его мучать и ночью.

Эта мысль ужаснула его, но виду он не показал.

Волки замедлились, тяжело дыша. Лидер маленького отряда

развернул своего волка, откинувшись назад, махая копьем и с силой
натянув поводья. Волк зарычал и осторожно описал маленький круг.

- Все в парядке, парни! Мы астанемся тут на ночь, - прокричал он.

Эти гоблины говорили на языке зеленокожих со странным акцентом и
использовали слова, которые Рунтгит понимал лишь со второго раза.

- Босс! Я не уверин, што ыто харошая идея, остаться на ночь. Плахие

вещи здеся вокруг в начное время.
- Заткнись, Крюгглер, еще одно слово и это будет время
попрактиковаться в стрельбе. Будто в подтверждение его слов волк
босса остановился и затрясся, отчего лук и стрелы за его седлом
забряцали.

- Я босс здеся, я, Снаркит Косой, и если тибе это ни нравица, ты

чертовски быстра пайдешь в зог. Волчары галодные, смекаешь? Как
насчет побыть маленьким закусоном-закусончиком, шоб они
оставались послушными и хорошо бежали?

Волк Снаркита зарычал. Тот, которого назвали Крюгглером,

запротестовал против того, чтоб стать едой, и Снаркит плюнул на
него.

Снарикт заставил их перепрыгивать через обвалившиеся участки

стен. Когда-то, возможно, это была деревня. От нее почти ничего не
осталось, кроме низких бугорков, поросших травой и обветренных
камней, торчащих из дерна, как старые серые зубы. Однако
деревенская крепостица выдержала проверку временем. Башня
состояла из плотно подогнанных камней, положенных друг на друга
без раствора. Частично разрушенные, ее останки возвышались в
открытой всем ветрам пустоши, острые как клык, брошенный оплот
забытых людей.

- Ладно, парни! – сказал Снаркит. Он быстро осмотрел крепостицу. –

Зигг, дастань волчарам што-то пажрать. Он падайдет. Снаркит
показал на перепуганного гоблина, перекинутого через волка
Крюгглера.

- Бос! Он мой! Я не отдам дань! – сказал Крюгглер.

- Не дерзи мне, ладно? Волчарам надо што-то пажрать, будь рад, что
не тебя. Дирклуг! Финк! Руккит и Борк! Разбейте лагерь и разожгите
агонь! Мы здесь останемся на ночь, завтра мы атведем наших
пленников к Великому Ворчуну-Гриффу!

Рунтгита бесцеремонно сбросили с волка. Удар пришелся на голову.

Это далеко не самая хрупкая часть гоблина, поэтому он вскоре
достаточно пришел в себя, чтоб шатаясь подняться и оценить
ситуацию.

Там была дюжина волчьих парней. Рунтгит слышал, как маленькие

Здоровяки и скаргоббо разговаривали о других видах гоблинов, но это
были чудные рассказы, и он не принимал их всерьез. Он всегда
считал, что волки похожи на пещерных сквигов – круглые, прыгучие
и полные зубов. Но эти существа были поджарыми быстрыми
бегунами, да, с острыми зубами, но совершенно не такими, как у
гоблинов, которые в какой-то степени похожи на сквигов. Это была
совершенно незнакомая для него территория.

Как мы уже упоминали, будущий Скарсник не такой, как все прочие

гоблины. Другие гоблины стонали бы и молили, другие гоблины были
бы маленькими сноттскими комочками, съежившимися от страха. Но
не будущий Скарсник. Он ждал и наблюдал, ища возможность
выжить и, может, получить выгоду, ведь Рунтгит был расчетлив по
природе. Назвать его оптимистом было бы неправильно, у гоблинов
слишком тяжелая жизнь для позитивного мышления, но он обладал
определенной уверенностью в своих способностях, даже до того, как
он заполучил свою корону.

У волчих наездников было семь пленников. Четыре разношерстных

гоблина, грязный человек грубой внешности (Рунтгит, никогда ранее
не видевший человека, подумал вначале, что это какой-то вид
тщедушного дварфа, до того, как он услышал, что его назвали по-
другому), скавен и что-то, чему он затруднялся дать название. Его
пленитель, Борк, гоблин с длинной цыплячьей шеей, огромным носом
и шлемом, так плотно нахлобученным, что не видно глаз, ввел волков
в остатки круглой хижины, единственное в деревне, что стояло выше
пояса Рунтгита, кроме крепостицы. Стены были достаточно высоки,
поэтому в прошлом дверной проем был закрыт большой плоской
плитой – это место в достаточной мере служило загоном. Вскоре
после этого, осталось шесть пленников, так как Борк перерезал горло
одному из гоблинов и бросил дергающееся тело в волчий загон.
Последовали рвущие, клацающие и рычащие звуки, и Рунтгит нервно
сглотнул против своей воли.

У крепостицы был один вход на полпути кверху. В ней было всего два
с половиной этажа из больших каменных глыб. Одна сторона башни
сверху была выше другой, место, где этаж обрушился, также имело
более высокую внешнюю стену. Ступеньки, ведущие внутрь башни,
спускались к земле внизу. Пленников оставили на траве, скованными
рука к ноге. Еще больше крепкой настойки влили им в горло.
Крюгглер рассмеялся, когда Рунтгит отплевывался.

- Даже пить не умеют, тупые ночные гоблины. Вы все слабаки и

дохляки, пугающиеся собственной тени.

Рунтгит сморгнул слезы с глаз. – Ага, развяжи миня и повтори, или

ты слишкам напуган, зная, что твоей зверушки нет паблизасти, штоб
драца за тибя?

Крюгглер сильно пнул Рунтгита и зарычал. – Ты думаешь, ты типа

умный? Подождем, пока солнце встанет, тогда увидим. Крюгглер в
пантомиме изогнул спину. – Ах! Маи глаза! – Он запищал. – Убирите
иго! Оох! Солнце! Злое Солнце! – Он прекратил и близко наклонился.
– Жалкий. Тибе следавало прадалжать ныкаться пад землей,
пищерный недомерок. Пасмотрим, какой ты умный, кагда будешь
перед Гриффом, и он тибя забросит в яму для драк. Любит драки,
Грифф – он любит ставки. И так как ты зуба ломанного не стоишь,
такого нидамерка, как ты, пустят на разогрев, перед нормальным
стуколовом.
- Эй! – Рявкнул Снаркит. – Аставь пленников в покое! Грифф платит
больше за них, когда их рукцы и ногцы в парядке!

Крюгглер бросил презрительный взгляд на угол башни, где стоял

босс, вырисовываясь на водянисто синем фоне наступающей ночи.
Очень демонстративно Крюгглер сплюнул на Рунтгита и зашагал
прочь.

- Дирклуг! – крикнул Снаркит. – Ты осмотрелся? Есть что-либо

странное?

- Нет, босс!

- Хорошо, а сейчас разожгите огонь!

Некоторое время, гоблины суетились разбивая лагерь. Рунтгит был

впечатлен. Волчьи парни были дисциплинированы и расторопны, два
слова, которых он не знал, но если бы знал, то никогда бы не подумал
использовать по отношении к представителю гоблинского вида. Он
полагал, что эти гоблины, живущие тут собственным умом, должны
быть сообразительнее ночных гоблинов, в противном случае они бы
просто умерли.

Стало черно, чернее, чем в пещерных глубинах. Солнце зашло,

похолодало. В пещерах всегда прохладно, и если в некоторых из них
холоднее, чем в прочих, то разница в температуре не велика. Рунтгит
вскоре начал дрожать, его зубы стучали. В тех местах, где его одежда
не высохла за время езды, она задубела и была холодной. Мороз
обындевел его товарищей по несчастью, и они все страшно дрожали
от холода. Верхняя часть стен крепостицы светилась приятным
светом огня, и Рунтгит сильно хотел окунуться в его тепло. Снаркит и
его команда разбила лагерь на половине этажа, состоящем из
каменных глыб. Волчьи парни сменяли друг друга в дозоре, уходя от
огня, чтоб проверить пленников, и потом возвращаясь. Смех и споры
утихли. Храп сменил разговоры и огонь притух.

Рунтгит не мог уснуть. Его руки и ноги онемели от пут и холода. Он

положил свою голову против стены, и поглядел вверх на полукруг
небес, ограненных стенами крепостицы. Рунтгит был в Зале Тысячи
Колонн, месте, которое однажды станет его тронным залом – он видел
камни света, вставленные в него мастерами-дварфами давным-давно.
Но небо… глубокое и темное, как глубочайшая и темнейшая
расселина под горами, и полная огней, так много огней! На его
взгляд, непривычный к звездам, ночное небо было чем-то
удивительным и прекрасным. Гоблины, я думаю, ценят красоту, но
будучи сами уродливыми, и душой и телом, готовы на все, чтоб
обезобразить ее. Возможно, они видят в этом что-то забавное. Я
видел, как она бесит их, и как они сразу нервничают и
расстраиваются, когда красота уничтожена. В этом смысле они как
дети, уничтожающие объект своего сильного желания, дабы он
никому не достался. Небо, столь отдаленное, всецело игнорировалось
существами, влачащими свое существование под ним, но Рунтгит
ценил его холодную даль так же, как мерцающий свет звезд.

Оно почти заставило его забыть о том, что ему холодно.

Темный силуэт гоблинского дозорного встал, закрыв собой часть

ночного неба. Рунтгит хотел, чтоб он ушел.

Было тихое «Урк!» и дозорный ушел. Раздался звук метала о камень и

приглушенный писк.

Тишина.

Рунтгит выровнял спину.

Лысая голова с кожей, бледной настолько, что почти светилась в ночи,

появилась из-за края стены. Желтые глаза моргнули. Длиннопалая
рука зацепилась за камень, потом другая. Существо тихо ползло по
крошащемуся камню крепостицы к месту, где спали гоблины.

Рунтгит облизал губы. Чем бы оно не было, оно не выглядело

дружелюбно. Собственно говоря, оно выглядело, как существо,
которое может съесть гоблина, наткнись оно на одного такого,
связанного и беспомощного. Если ему очень повезет, оно убьет
волчьих парней и оставит его в покое. Но что если он был не один?
Ему понадобиться намного больше удачи…

- Эй! – крикнул он так громко, как мог. - Эй! Там што-то лезет па
стенке!

Снаружи начали выть волки.

Силуэт на стене уставился на него. Оно пронзительно завопило,

долгий внеземной звук, от которого Рунтгита мороз пробрал по коже
сильнее, чем от холода. Сверху раздались гоблинская ругань и крики.
Оружие с резким звуком покинуло ножны. Голова существа
завращалась кругом. Оно побежало на все четырех лапах по стене и
прыгнуло на полуразрушенный этаж.

Четыре стрелы погрузились в существо и оно завращалось в воздухе,

упав вонючей кучей у ног Рунтгита. Он, как мог, убрал ноги подальше
от него. Было в нем что-то неестественное.

- Борк! Борк! Где Борк? – закричал Снаркит. – Все по местам!

Крюгглер, иди на ту стену! Дирклуг, Руккит, Гукгук, идите и
выпустите валчар! Мертвые гобблеры! Мертвые гобблеры лезут по
стенам!

Весь лагерь пришел в движение. Другие гоблинские рабы выли.

- Эй! Что еще за мертвые гобблеры? Эй! Прекратить визжать! –
приказал Рунтгит другим пленникам. Но толку от этого не было –
пленных гобблинов, полностью поглотил страх, а человек злобно
поглядел и зарычал на него.

Гоблины спрыгнули с верхнего этажа и бросились вверх по каменным

ступеням к двери крепостицы. Крюгглер проворно вскочил на
разрушенную стену и всмотрелся в темноту.

- Там есть один! Он натянул лук, поставил стрелу и спустил ее. –

Боляки Морка!

- Ты потерял его? – спросил Снаркит.

- Без вариантов, босс, я ничего не вижу! Слишком темно!

Волки выли и рычали. Снаружи раздавались неестественные крики.

Гоблины завопили. Крики перешли в булькающие стоны. Гуль
запрыгнул на стену перед Крюгглером. Крюгглер от неожиданности
уронил лук и воткнул в глаз существа стрелу. Оно упало, когтистые
лапы царапали лицо.

- Выпусти меня! – крикнул Рунтгит. – Выпусти меня сейчас!

- Ты што дурачек?

- Нет! Но я ночной гоблин!

- И шо?

- А то, што я хорошо вижу ночью, не так ли? А ты, как я вижу, не
очень в ытом харош! Выпусти!

Крюгглер посмотрел на босса. Рунтгит не смог увидеть реакцию

Снаркита, но он, должно быть, согласился, потому что Крюгглер
спрыгнул и перерезал путы Рунтгита в три резких движения ножа.

- Выкинешь какую-то зогню и я выпущу тибе кишки, договорились?

Рунтгит кивнул. Он надул щеки и быстро всунул руки в подмышки,

когда кровь хлынула в них. У него зубы стучали от холода. – Ясное
дело, босс, – сказал он.

Крюгглер жестом позвал Рунтгита следовать за ним на стену.

- Так, - сказа он ночному гоблину. – Что же ты видишь?

Рунтгит представления не имел, сможет ли он видеть хоть немного

лучше больших наружных гоблинов, но оказалось, что может. Когда
Крюгглер прищурился, всматриваюсь в темноту, Рунтгит увидел
очертания гулей, ползущий по развалинам.

- Их там пять, – сказал наконец Рунтгит.

- Сколька? – переспросил Крюгглер.

Рунтгит возвел очи горе от раздражения. – Многа, – ответил он.

- Босс! Рунтгит тут гаварит их там многа!

- Зубы Горка! Волчары уже на свободе? Снаркит и остальные

гоблины наклонились над стеной, вращая головами, пытаясь хоть что-
то увидеть. Каждый из них время от времени стрелял из лука, но
стрелы со свистом улетали в ночь, никого не задев. Без лунного света
и огня рядом они были не способы видеть в темноте, эти гоблины
были практически слепы, впрочем, как вы или я.

Крюгглер подсадил Рунтгита к полуразрушенному этажу. Это было то

место, где развалины крепости высоко возвышались над гоблинской
головой, и Рунтгит смог увидеть волчью изгородь, когда поднял
голову над стеной. Волки скреблись по стене разрушенной хижины в
попытке вылезти наружу. Два гуля были на земле, мертвые, но другой
навис над трупом одного из гоблинов Снаркита, зубами вгрызаясь в
его плоть. Второй гоблин свернулся калачиком у волчьей изгороди,
третьего вообще не было видно.

- Нит, - ответил Рунтгит. – Ваши… штуки все еще заперты. Жаль.

Несмотря на угрозу собственной жизни, Рунтгит наслаждался видом
неприкрытой гоблинской паники.

- Хорошо. Ладно, ты пайдешь и выпустешь их! – сказал Снаркит.

- Эмм, шта? – спросил Рунтгит и ухмылка сползла с его лица.

- Мертвые гобблеры, неприятная перспектива. Думаишь, я атправлю

адного из сваих парней туда, когда у миня есть ты? Ты пайдешь, -
сказал босс волчьих парней.

- Видишь, я же говорил, босс, говорил, что нам не следовало сюда

соваться, разве нет? – закричал Крюгглер. Снаркит заскрежетал
зубами от такой наглости.

- Што? – спросил Рунтгит. – Вы хатите, штоб я пашел туда сам?

Снаркит скорчил злую рожу. – Неа, Крюгглер пайдет с табой. Типерь

вас многа! Идите и разожгите агонь!

Они спрыгнули на грунт, где находились рабы, оказавшись у

подножия лестницы. В давние времена в высокий вход в крепость
можно было попасть с первого этажа, но эта половина этажа давно
обвалилась, и равнинные гоблины были вынуждены прыгать, чтобы
разбить лагерь. Они вскарабкались наверх ступенек. Рунтгит
всмотрелся в ночь. Мертвые гобблеры уставились на крепость. Это
была безвыходная ситуация. Мертвые гобблеры не станут
приближаться к развалинам, а гоблины не выйдут наружу.

- Што эта за штуки? – прошептал Рунтгит.

- У вас што, нет мертвых гобблеров в пещерах?

Ночной гоблин замотал головой.

- Они немного похожи на ’юдишек, я думаю, - сказал Крюгглер, - но

они дикие и безумные. Ани едят только мертвечину, чем вонючее, тем
лучше, а я никогда не видел, штоб ’юдишки себя так вели. Ани живут
в грязных пищерах и маленьких зеленых холмах, в каторых ’юдишки
закапывают своих мертвяков со всякими штуками. Готов паспорить,
что тут где-то неподалеку есть такой, зогганый Дирклуг – недоумок.
Он не заметил его. Если конечно они не шатаются где-то с обычными
мертвяками.

- Што, они любят есть мертвяков? – спросил Рунтгит, считая свой

вопрос вполне обоснованным.

- Обоссы тебя Морк и Горк! Ты не очень умный, да? Мертвяки бродят

вокруг, сражаются и все такое, понимаешь? Хрусь-хрясь, старые
желтые кости? Равнинный гоблин поежился. – Жуть.

Еще два гоблина спрыгнули с верхнего разрушенного этажа,

перекатываясь после удара о землю, и вскочили на ноги, ловкие как
акробаты. – Босс гаварит, кагда вы асвабадите валчар мы далжны
сесть на них вирхом. Босс гаварит, мы будим ахотица.
Крюгглер кивнул. Все члены волчьего племени постоянно старались
определить, есть ли их горы в поле видимости. Без своих волков они
не найдут пути назад.

- Ладно тогда, ты готов, пещерный недомерок?

- Агам, – ответил Рунтгит.

- Тогда веди, - сказал Крюгглер.

Рунтгит перелез через стену и побежал. Он с трудом продвигался к

волчьему загону. Он был всего в двадцати ярдах или около того, но
казалось, что ему не добежать туда и до наступления дня. Открытое
небо, неограниченное крепостницей, широко разверзлось и блестело
над ним так, будто могло заглотнуть его. У него закружилась голова.

Ноги застучали у него за спиной. – Вон тама! – крикнул Рунтгит,

показывая на громко чавкающего гуля над мертвым гоблином. Он мог
и не затаивать дыхание. Вдали от света костра, равнинные гоблины
видели почти также хорошо, как он. Лук Крюгглера запел, и будто по
волшебству стрела появилась в плече мертвого гобблера. Он
оторвался от своей трапезы, размахивая руками, и упал с криком на
спину.

Рунтгит так увлекся наблюдением за существом, что чуть кубарем не

повалился, поскользнувшись на останках одного из других гоблинов,
которых посылал Снаркит. Третий остался у стены, свернувшись в
трясущийся от страха клубок. Разнеслась череда леденящих кровь
воплей, исходящих из разрушенной деревни.

Рунтгит сильно ударил по плите, которой равнинные гоблины

заблокировали вход в хижину. Волчьи головы вздернулись в одну и в
другую сторону. Один из них положил передние лапы на камень,
неистово царапая, потом отступил к своим собратьям со скулежом.
Рунтгит обхватил плиту, пытаясь ее опрокинуть назад, но она не
поддавалась. Как же ему хотелось сейчас иметь под рукой флягу с
особым отваром Даффскула, тот который сделан из безумошляпов,
которые придавали гоблину человеческую силу. Но его не было, и он
непроизвольно пискнул от досады.

Лук Крюгглера зазвенел у него за спиной. Раздался визг, когда стрела

нашла свою цель.

– Нет, нет-нет, – сказал тяжело дышащий равнинный гоблин. Она

заклинена там! Там! Достань камень, достань его! Вот он!

Рунтгит проследовал взглядом за дрожащим пальцем Крюгглера на

землю. Квадратный блок не давал импровизированной двери
открыться. Он дернул его и надавил на нижнюю часть плиты. – Я не
могу ее сдвинуть!

– Лучше бы ты мог! Они идут! – Крюгглер снова выстрелил и

выругался из-за того что промахнулся. Звуки погони приближались,
шумное дыхание гулей, их победные вздохи.

Рунтгит мог поклясться, что чувствовал их дыхание у себя на шее. –

Они идут! Они идут! – завизжал он.

– Назад, назад, назад! – закричал Крюгглер на волков. Он подбежал к

плите и навалился на нее плечом. Волчьи лапы высунулись по углам,
когда она медленно двигалась внутрь. Крюгллер встал и уставился на
троих гулей, налетевших на него и Рунтгита. – Привет, почти мертвые
штуки, – сказал он. Гули замедлились, носы дергались, брови
изогнулись в замешательстве, почему этот гоблин не убегает. Они
были бледные и страшные, и у Рунтгита коленки задрожали от их
вида. От них воняло плесенью и глубокими сырыми местами, где
лежат мертвецы. – Скажите привет маим дружелюбным маленьким
песикам.

Крюгглер ухмыльнулся, вытянул палец и надавил на освободившуюся

плиту. Она упала, и наружу устремился поток воющих мохнатых тел.
Рунтгит отпрыгнул с их пути, уклонившись от когтей. Гули были
погребены под лавиной зубов и шкур. Раздался пронзительный визг и
один из волков упал замертво с распоротой грудью. Потом гулей
прижали к земле и разорвали на куски.

Один из волков подбежал к Крюгглеру и играючи его куснул.

Крюгглер расплылся в улыбке, его острые зубы блеснули в свете
звезд.

Рунтгит встал рядом с ним, ножом в руке он провел маленькую

дорожку по ребрам другого гоблина. У Крюгглера расширились глаза.

Они стояли, скрестив взгляды, Крюгглер ждал, когда клинок оборвет

его жизнь.

Рунтгит убрал нож. – Просто запомни, Крюгглер. Я мог тебя

прикончить. Я мог тибя прикончить прямо сийчас вот ытим нажом, и
мог сказать, што ыто были мертвые гобблеры, и никто бы ни
дагадался. Он плюнул на пол между ног гоблина в напоминание о
ранее нанесенном Рунтгиту оскорблении. За плевком последовал нож,
воткнувшийся в землю. – Но я не сделал этого, да? Я и ты магли бы
стать харошей камандой.

- Клык тут же откусил бы тибе лицо.

- Но ты все же был бы мертв. Для тебя не имело бы значения, есть у

миня лицо или нет, верно, парень?

Крюгглер рыкнул и запрыгнул на своего волка. – Я не забуду,

пещерный недомерок.
- Я был бы не рад, если бы ты забыл. – Сказал Рунтгит.

Крюгглер развернул на месте своего скакуна и умчался.

Без своих ездовых зверей волчьи парни также склонны прятаться и

сутулится, как любой ночной гоблин. Чуточку больше размером –
конечно, более резкие – возможно, но все еще трусливые создания.
Оказавшись на своем Волке, Крюгглер становился чем-то большим.
На нем он был высок, как орк, волк подчинялся движениям его колен
и голосу до того, как был отдан приказ. Это стоило видеть. Крюгглер
и его питомец унеслись в ночь, повалив одного из гулей на
промерзшую землю, где волк Крюгглера разорвал его глотку. Два
ждущих у крепостной лестницы гоблина выбежали и разобрали своих
скакунов, на ходу залезая им на спину. Затем они тоже понеслись по
лагерю, выпущенные волки образовали стаю и разрывали гулей на
куски.

Рунтгит подумал, это весьма величественно, и ему стало интересно,

чего он смог бы достичь, будь у него такие гоблины под
командованием.

Парни на башне гикали и гоготали, огонь взметнулся высоко вверх,

когда в него побросали хворост. Все больше и больше гоблинов
спускались из крепостицы, подзывая своих волков и присоединяясь к
охоте.

Вскоре все закончилось, и Рунтгита окружило кольцо крадущихся

волчьих наездников.

- Ты харашо паработал, недомерок, - сказал Снаркит. Он зажал одну

ноздрю и высморкнулся на землю. – Но если ты думаешь, что мы
тибя атпустим, то ты ашибаешься.
Крюгглер пристально посмотрел Рунтгиту в глаза, когда ночного
гоблина прижали к земле и снова связали.

Рунтгит повернул лицо к холодной земле и позволил себе затаенную

улыбку.

Глава 16

ВЕЛИКИЙ ВОРЧУН-ГРИФФ МАКИКИ ХИТРЫЙ

Парни Снаркита сбежали со склонов и растеклись по равнинам.

Волки бежали быстрее обычного, радуясь, что покинули
неприветливую местность. Рунтгит, подпрыгивающий на спине волка,
чей хозяин умер прошлой ночью, не разделял их радость. Он со
связанными руками цеплялся как мог, и бормотал молитвы Горку (и,
разумеется, Морку), чтобы не свалиться и не разбиться насмерть.

Выжившие волчьи наездники ликующе закричали, и их волки лаем

вторили им. Рунтгит перестал щурить глаза – глаза не так сильно
болели на солнце, как день назад, и он допустил мысль, что он
привыкает к нему. Там, на горизонте, можно было различить ряд
точек, вырисовывающихся на фоне серого зимнего неба.

Точки выросли в цветастые повозки и гремящие сооружения,

влекомые десятками волков. Колымаги были завалены разнообразным
скарбом и металлоломом. В огромных, во много раз выше гоблина,
клетках на колесах содержались закованные существа, меньшие из
которых теснились с несколькими людьми. Ряды рабов с запястьями,
связанными тугими веревками, устало влачились позади. Крытые
повозки, раскрашенные светло зелеными, желтыми и красными
красками, неуклонно катились вперед. Быстрые колесницы,
разбрызгивая грязь, мчались вдоль каравана. Волчьи наездники
проскакивали между повозками и, засев на дальних холмах,
просматривали горизонт, и мчались шайками по тридцать всадников.
Они были везде. Гоблинское племя было в движении, и за их спиной
мир становился свалкой.

В центре всего этого громыхающего дерева и железа ехала

крупнейшая из колымаг. Она была двадцать ярдов в длину и имела по
дюжине колес с каждого борта, широкая и плоская, она была отделана
деревом и обустроена сооружением из брезента - частично крепость,
частично дворец, частично шатер. Две маленьких деревянных башни
стояли на ее носу и корме. Две высоких мачты удерживали верхушки
шатра на высоте, каждая была увенчана вороньим гнездом. С шатром
из парусины в центре колымага выглядела, как корабль, чьи паруса
упали во время бури.

Раздался крик сверху задней опоры шатра, после этого двинулись.

Красный флаг трепетал на ветру, и гудел рог. Стрелометы по бортам
повозки отследили движение парней Снаркита. Большая стая волчьих
наездников отделилась от основной группы, сопровождающей
караван, и помчались к ним с копьями наперевес и натянутыми
луками.

Снаркит крикнул и один из его парней достал кривой рог. Он сильно

дунул – три длинных и два коротких гудка. В тот же миг пики
приближающихся волчьих наездников поднялись вверх.

- Парни Снаркита! Парни Снаркита вернулись! – выкрикнул один, и

волчьи наездники сделали круг и влились в банду, сопровождающую
Рунтгита. Пока разбухший отряд скакал по влажной земле к каравану,
раздавались приветствия, свист и добродушное зубоскальство с обеих
сторон.

Приветствие, которое Великий Ворчун-Грифф Макики Хитрый

припас для них было, в некоторой степени, менее сердечным. – Ты,
Снаркит, походу зогганый шутник. Девять зубов за это? Макики встал
со своего трона из переплетенных кистей рук великана, которые
образовывали чашевидное углубление, сбрасывая снотлингов со
своих коленей. Сбоку от подлокотника трона сидел гоблин и марал
бумагу в книге, а когда один из снотлингов приземлился на его работу,
он охнул от досады.

Ворчун-Грифф был массивным гоблином с жирным дряблым телом и

очень неприятными глазами, глубоко посаженными в его неприятное
лицо. Как для гоблина, у него был необычно вздернутый нос, и за
спиной другие называли его «Хрюкалом», что я думаю, означает вид
большого борова. У Макики была слабость к снотлингам, повозка-
шатер была усеяна дюжинами снотлингов, они хихикали и игрались,
как зловредные детишки. Они надоедали слугам Гриффа – тыкали их
острыми ногтями, кусали их за пятки, но приближенные Гриффа
стояли стойко, сцепив зубы. В воздухе шатра витали миазмы мочи и
испражнений снотлингов. Ее лужицы были повсюду, просачиваясь в
щели между досками палубы вибрирующего во время езды по
равнинам сухопутного корабля. Меха, устилавшие пол шатра были
пропитаны ею. Рунтгит еще никогда раньше не видел столько
снотлингов. – Какая маленькая и жалкая добыча! – продолжал
Ворчун-Грифф. – Какой пшик! Какая лажа… – Любимый снотлинг
Гриффа зарычал, он был большой и весь разодет в бархатный
костюмчик, на голове у него была собственная миниатюрная копия
большущей короны Гриффа. Жирный владыка-торгаш наклонился и
сгреб его в охапку. Он уселся на сгибе его руки. Грифф сделал грубый
жест свободной рукой. – Тебе должно быть стыдно, Снаркит, ты
раньше был хорош, я думал, в тебе самом есть частичка Гриффа, но
взгляни на это! Грифф подошел к ряду стоящих на коленях пленников
и отвесил каждому по очереди подзатыльник. – Два холмовых
гоблина, звериная штука, дикий ‘юдишка и пещерный недомерок!
Какой от них толк? А? Какой толк?
- Эм, Грифф, босс, сэр, – сказал Снаркит, – вы забыли крыса. Я его
паймал и усе такое.

- Ох, он атправится прямо на корм валчарам. Прошлый раз, когда мне

привели одного из них, он оказался пронырливым шнырем –
папытался миня пырнуть ночью. Савсем страх потеряли.

Без подсказки два Гриффовых Здоровяка вышли вперед и утащили

крысолюда прочь. Рунтгит сомневался, что он может быть опасен –
кожа да кости. Если бы он видел хотя бы одного, то сказал бы, что это
был крысиный раб. Что же касается маленьких Здоровяков, то это
были самые большие гоблины из всех, что он видел, почти такие же
высокие как люди и в два раза мускулистей. За троном Гриффа
возвышался еще больший гоблин, в кулаке он вертел чудовищную
дубину. Его лицо было лицом идиота, но мышцы бугрились.
- Эм, босс, этот, он умный. Умный! Снаркит показал на Рунтгита. –
Вытянул нас из серьезной передряги с мертвыми гобблерами. Он
можит быть палезным.

- Хмм, мда, я слышал аб этом. Ворчун-Грифф погладил один из

множества своих подбородков. – Ты теряешь хватку, Снаркит, старина
Снаркит, Снаркит, которого знал я, не облажался бы так! Никагда.
Грифф с шлепком положил ладонь на макушку Рунтгита и потянул к
себе, пока ночной гоблин не посмотрел прямо в свинячьи глазки
Гриффа. – Ты можешь драца, маленький пещерный недомерок?

Рунтгит посмотрел на него самым вызывающим взглядом и кивнул.

Грифф звонко рассмеялся, грязные пальцы с силой похлопали
Рунтгита по голове. Странное выражение промелькнуло на лицое
Гриффа так быстро, что Рунтгит чуть не пропустил его. Снаркит
точно его не заметил.
- Навар маловат, босс, - сказал Снаркит.

- Ни зога! Грифф многазначительно замотал головой. Снотлиг в его

руках выразил свое пренебрежения, издав «пукающий» звук губами, и
вцепился одежду Гриффа. Грифф вернулся к своему трону и сбросил
несколько снотлингов со свой грязной подушки. – Шиш тебе, а не
зубы! Ты ничего не получишь, вообще ничего.

- Босс!

- Ладно! Не ничего. Пять зубов и будь рад. Гыр!

Большой гоблин пришел в движение, будто ожившая каменная статуя.

- Заплати Снаркиту сейчас! Грифф махнул в сторону Снаркита. –

Придешь еще раз с таким мусаром и будишь кармить маих валчар,
усек?

- Я усек, босс, - ответил Снаркит угрюмо. Гоблин не поднимал

взгляда от пола. Тот, кто Рунтгиту казался столь могущественным
раньше, стал столь подобен побитому снотти, представшему перед
большим орочьим боссом.

(Это слова Скарсника, не мои, хотя неплохое сравнение, я уверен, вы

согласитесь, Герр Доктор.)

Грифф наблюдал за тем, как уходит Снаркит, поглаживая своего

любимого снотлинга. Ветер надувал грязное полотно шатра. Повозка
скрипела.

- Он ушел?

- Он ушел, босс! – ответил часовой у двери.

- Тогда ладно, гоббо холмов пойдут в отряды толкачей, они выглядят

достатачна сильными, – сказал Грифф. Он спихнул снотлинга и потер
руки. Пять зубов! Неплохая сделка! Ха!

- Никто не обгриффит Гриффа, – сказал писарь.

- Верно-верно, Гульбаш, мой старый дружбан. Мне ыто нравица. Я

весьма умен, чтоб дадумца до ытого.

- Никто не обгриффит Гриффа! Так и запиши, мне это очинь нравица.

Гульбаш исполнительно сделал, как было велено, кропотливо

выписывая данное утверждение увесистыми глифами орков.

- Звериная штука завтра будет следующей в бойцовской яме, – Грифф

осмотрел его сверху донизу. – Хороший образчик. Я поставлю на него
два зуба. Гульбаш, гоблин с книгой, записал сказанное в книгу. –
‘Юдишку в рабский ряд, мы его перепродадим. А тебя… Лицо
Гриффа осветилось садистским удовольствием, когда он перешел к
Рунтгиту. – Засуньте его в рабскую клетку и наденьте на него
кандалы, слишком пососно ему ходить без его ножных украшений, и
я хочу увидеть действительно ли он такой мозговитый. У нас все еще
есть мудрила и ‘юдишка, которых мы захватили кучу дней назад?

- Да, ваше Ворчливое Гриффство, – сказал Гульбаш. – Они у нас.

- Ох, Гульбаш, мой старый кореш! Канешна ани у нас, тот мудрила –
мой лучший боец, не так ли? Видишь, Гульбаш, я все время тибя
праверяю, видишь?

- Да, Грифф.

- Ладно. Так, засуньте его туда, тогда увидим насколько он умен.

Любимый снотлинг Гриффа злобно захихикал, Грифф присоединился

к его смеху. - Эй! Скажите Гурклекину, шоб притащил чей-нить
пажрать! Я настолько голоден, шо сажрал бы вас усех. Принесите мне
чей-нить вкусненького!

Рунтгита утащили прочь.

- Какие у Гриффа были планы на миня, я ни знаю, – сказал Скарсник.

Он почти ностальгировал, когда рассказывал эту часть истории, будто
время, проведенное вне горы было для него приятным приключением
и удовольствием. – Его большие гоббо затолкали меня в павозку, не
такую бальшую, как у Гриффа, а маленькую. Там была многа других
пленников, ани прихадили и ухадили, еще больше приходило и также
ухадило, проданные Гриффом или съеденные или умершие от
балезней и других штук. Но ыти два, один мудрила, другой ’юдишка,
как ты… Юдишка и мудрила так пристально на миня глядели, что это
почти задевало мои чувства. Он засмеялся. – И я там довольно долго
торчал. Парни Гриффа кочевали с места на места по равнинам. Но
бывало, они целой кучей ломанутся в холмы, в основном они
держались друг друга. Они были торговцами, понимаешь, идущими
от Завывал к Сломанным Зубам, от Кривого Клыка к Ванючим
Хрычам, колеся и торгуя, продавая и покупая, и воруя. Грифф был
хорош в этом, реально хорош. Но што он хател от миня? И почему я
был в этой клетке? Нит! Не атвечай, это правильный оркарический
вопрос, верно? Я тибе расскажу, пачиму…

Караван катился, скрипя по бесконечным равнинам, от одного ветхого

поселения зеленокожих к другому. Сменяли друг друга крепости
орков, племена волчьих парней присоединялись к ним на время, а
затем покидали. Гоблин, который станет Скарсником, повидал много
чудных вещей. Ландшафт был усеян идолами Морка и Горка,
огромными головами, вырезанными из камня или вылепленными из
орочьего дерьма. Некоторые древние идолы, были немногим больше,
чем поросшие травой бугры с растущими на них деревьями,
обдуваемые ветрами и удобренные древними испражнениями. Он
видел колдовские башни, скребущие небо, битвы освещенных
лунным светом великанов, бросающихся друг в друга валунами, их
громогласный рев раскатывался по долине.

Несколько раз на караван нападали другие зеленокожие, но силы

Гриффа были хорошо организованы и многочисленны. Врагов
окружали и убивали, у Гриффа стрелометов хватало на всех. Рунтгит
понял, что Грифф часто маскировал свою силу, отсылая своих
волчьих парней и призывая их обратно вспышками света или
гуденьем рога, когда требовалось. Колесницы были замаскированы
под расшатанные телеги досками, цветными тряпками и
дополнительными колесами, свисающими на веревках, стрелометы
прятались под просмоленной парусиной, таким образом были
созданы все условия, чтобы ничего не подозревающие зеленокожие
напали на караван.

Тех, кого они побеждали, они съедали или продавали. Грифф умел
сделать шоу, обустраивая бойцовые ринги во время остановок
каравана, и выставляя пленных друг против друга. Среди
последователей Гриффа были гоблины — мастера на все руки. Они
жонглировали и ходили на ходулях вокруг гоблинских поселений,
выдували пламя и пели похабные песни.

Рунтгит слушал гудки, вой и звон клинков, и ему было интересно,

когда его отправят в бойцовую яму.

Но его не отправили.

Повозка Рунтгита ехала сквозь дождь, снег и морозные ночи. Он

ничего не делал и не говорил, чтоб привлечь к себе внимание. Но он
слушал. Он слушал, как жалуются стражи. Их нытье говорило ему о
многом – кто кому был враг, кто с кем был в союзе, кто был силен или
медлителен, кто был хитер или слаб.

Он также слушал пленников.

Дварф мало говорил. Иногда он разговаривал во сне. Временами он

подолгу сам с собой говорил на кхазалиде. Рунтгит внимательно
слушал, что он говорил в попытке улучшить свое восприятие языка,
однако это оказалось нелегко.

Человек – другое дело. Скарсник сказал, мужчина был похож на меня,

он имел в виду подданного Империи. Как он оказался в той клетке,
Скарсник не рассказал мне, но мужчина говорил на рейкшпиле и
делал это часто. Он говорил с каждым пришедшим пленником, он
пытался вовлечь дварфа в разговор, он даже говорил с Рунтгитом.
Рунтгит прижимал уши, улыбался и покорно склонял голову, чтоб
показать, что не причинит вреда, но человек терял терпение из-за
неспособности гоблина его понимать и поэтому обращался к
Рунтгиту нечасто.

Ночью мужчина часто плакал. Рунтгит находил это забавным.

Пока прочие узники спали или погружались в свои личные беды,

Рунтгит складывал свои не-человеческие губы для произнесения
звуков рейкшпиля, он практиковался в тишине, его лицо было
просунуто между прутьями решетки повозки. После нескольких
месяцев его маленький проницательный ум освоил наш язык. Я
сильно сомневаюсь, что он выучил его в той мере, в которой он
владеет им сейчас, говоря со мной, исключительно в пределах той
клетки, но он настаивал, что это так.

Рунтгит был необычайно терпеливым гоблином. Большинство из них

существа импульсивные. Но не Рунтгит. Он ждал и ждал многие
недели, выжидая свой час, когда же планы Гриффа на него сами себя
раскроют. Но нет.

Зима прошла, и бледный солнечный свет заиграл на Скверноземье.

Более холодные месяцы здесь суровы, но когда приходит весна, она
делает это быстро, и повергает зиму в ряде смелых стычек. Однако
хоть весна и может проиграть битву, победа в войне все равно будет за
ней. Степи покрылись новой порослью – поля битв зеленокожих
превратились в грубые сады, украшенные выветренными навозными
идолами, которые щеголяют бросающимися в глаза пучками полевых
цветов.

Рунтгита не интересовали цветы, но его интересовала его свобода,

поэтому он составил план по ее обретению.
Он немного подождал, когда караван остановился. Гоблинские стражи
шатались около повозок с рабами, отбирая зубы и издеваясь над
самыми слабыми из своего числа. Царило некое подобие тишины.

- Эй, ты, - сказал Рунтгит. – Да, ты.

Дварф резко поднял голову, ярость бурлила в его глазах.

- Как ты узнал наш священный язык? – выпалил он. Его лицо

побагровело.

Рунтгит не очень понял сказанное, но он понял достаточно, чтобы

сказать дварфу нечто исключительно невежливое. Там упоминались
мать дварфа, ее сексуальные предпочтения и горный пони. Он не был
полностью уверен, было ли оно грамматически правильно, но мысль
он передал верно.

Лицо дварфа налилось краской от ярости. Он вскочил на ноги, цепи

туго натянулись, когда он бросился к Рунтгиту. Рунтгит рассмеялся.
Грифф ценил своих пленников – их кандалы были слишком коротки,
не давая им поубивать друг друга.

Однако это не остановило дварфа. Вены вздулись у него на висках, а

мышцы забугрились, он ревел клятвы дварфийским богам-предкам.
Все его тело покраснело и тряслось от усилий.

К этому моменту гоблины повставали на ноги. – Эй ты! Вирнись на

место, нимедленно прикрати! Эй! Они просунули древки своих копий
через решетку в попытке усмирить дварфа.

- Эй ты, полезай внутрь и дай йему па башке! – сказал один.

- Нит, я баюсь! Лучше ты! Он азверел!

Дварф весь напрягся, натягивая своим телом цепи. Кровь потекла по
его рукам в том месте, где кандалы врезались в руки. Он ревел.
Рунтгит продолжал его дразнить, выпаливая все, могущее быть
обидным, что он мог выдумать со своим ограниченным словарным
запасом кхазалида. Однако самого факта, что он уже знал хоть что-то,
было достаточно, чтоб распалить ярость дварфа.

Одна цепь поддалась, слабое звено треснуло. Рука дварфа

освободилась. Он перемежал усилия между попыткой схватить
смеющегося Рунтгита и натягиванием оставшейся цепи. Рунтгит
уклонился, перепрыгнув с ноги на ногу. Дварф молотил кряжистыми
ногами в направлении Рунтгита. Слюна слетала из его рта и
застревала в его спутанной бороде.

Одного из меньших гоблинов впихнули в клетку его товарищи. Он

держал здоровую дубину. Он осторожно подошел к дварфу. Дварф
поднырнул под первый удар, схватил дубину, подтянул гоблина к себе
и размазал его лицо по прутьям.

Он вытянул дубину из пальцев павшего гоблина и с силой махнул в

сторону Рунтгита. Он перестал смеяться. Его движения были скованы
его собственными цепями, поэтому он не мог достаточно уклонится.
Дубина с хрустом ударила его по локтю и жгучая боль разилась по его
руке. Дварф наклонился, обыскивая гоблина на наличие чего-нибудь
более опасного. Он издал победный гавкающий смех и поднял перед
лицом ключ.

Он всунул и задергал им в замке от кандалов, проклиная низкое

качество изделий зеленокожих.

- Воу! Воу! Какого зога… Эй! Гульбаш подбежал к повозке. Што? Ты,
ты и ты! Полезайте внутрь! Эй! Он заталкивал и запихивал гоблинов,
толкущихся у дверцы клетки. – Вы панимаете, што Грифф вам кишки
выпустит, если на его трофеях будет хоть цапапина? Палезайте, жива!
Гоблины зашли внутрь: двое, трое, затем пятеро. В повозку был лишь
один вход, поэтому они могли подойти лишь с одного направления.
Гоблины снаружи тыкали в дварфа, пытаясь загнать его под дубины и
колодки гоблинов в клетке.

Я не знаю, что вы сами знаете про горный народ, но дварф никогда не

отступит без драки, особенно, когда в нем клокочет ярость. Издав
гневный рев из-за своего длительного заточения, дварф освободился
от цепей. Рунтгит был забыт, он бросился в толпу гоблинов. Зеленые
тела разлетелись во все стороны. Другие пленные вжимались в прутья
клетки, как могли, когда дварф завращал дубиной вокруг себя.

- Прекратить! Прекратить! – закричал Гульбаш.

Гоблин ударил копьем сверху вниз, пронзив ногу дварфа. Дварф

запнулся, он продолжал сражаться, но не мог двигаться.

- Вот это дух! Схватить мудрилу! – выкрикнул Гульбаш. Гоблины

навалились кучей на дварфа. Дубины поднимались и опускались.
После безумной драки на полу, дварф лежал распластанный и два
задыхающихся гоблина удерживали каждую его конечность.

Рунтгит усмехнулся. Через решетку его ткнул палец. - Ни знаю, чиго

ты смиешься, пищерный недомерок, - сказал Гульбаш. Грифф захочет
тибя видить насчет этого. Тогда мы увидим, кто пасмиется, ни так ли?

- Что ты иму сказал? – спросил Грифф.

- Босс ...

- Заткнись, Гульбаш, я хачу услышать, что скажет пищерный

нидомерок.
Грифф сидел на своем гигантском руко-троне, поглаживая свои
толстые подбородки одной рукой, и со своим любимым снотлингом в
другой.

- Я ни знаю, я иму нимного наговарил грубостей, - сказал Рунтгит.

- Кто-то сказал мне, – сказал Гриф, – что ты гаворил их на

мудрильском языке. Аткуда ты иго знаишь?

- Просто знаю, – пожал плечами Рунтгит.

- И пачему ты ни сказал нам об этом раньше? – сказал Гриф.

- Просто ни сказал, – ответил Рунтгит.

Гриф вздохнул и забарабанил пальцами по трону. Он хрюкнул своим

пятачком. - Ладна, вси вон. Вси, кроме Гура.

- Что? – сказал Гульбаш. Его уши поднялись, а затем ушли сильно

назад. - Ты будишь гаворить с ним... говорить с ним наидине?

- Гульбаш, он связан, и у миня есть Гур, ни так ли?

- Да, босс, но босс ...

- Вымитайся, Гульбаш.

Его голова низко склонилась, главный советник Гриффа потащился,

вслед за другими дружками и прихвостнями Гриффа, на выход, его
драгоценная книга была заткнута под мышку.

Грифф хмыкнул. – Ну харошо, раз такие дила, пищерный нидомерок.

Полагаю, ты хочишь знать, пачиму я пасадил тибя в ту клетку, Да?
- Не то чтобы очинь, – сказал Рунтгит.

Грифф сплюнул на пол. Снотлинги царапались, чтобы добраться до

плевка. – Да тебе интересно, ты меня не обманешь. Ты умный парень,
как я. Теперь, будь умницей, таким, каким я думаю, ты являешься, и
скажи мне, почему я засунул тебя в ту клетку. Или я могу отрубить
тебе ноги и руки, и натравить на тебя снотлингов.

Снотлинги успокоились. На Рунтгита смотрели два десятка голодных

пар глаз.

- Я скажу, если так надо, босс. Вы хотели посматреть, что я буду

делать, босс, – сказал Рунтгит. Он расслабился, когда снотлинги
вернулись к дракам между собой.

- Правильно. Смотрите-ка, умный. Я знал, что ты умный. Что вы

делаете вне своих пищер, пещерный нидомерок? Я видел ваши
изделия раньше, но не встричался лично, вы слишком трусливы, не
так ли?

- Миня приследовали, босс.

- Пачиму?

- За то, что я умный.

- Умный, в смысле?

Не видя других вариантов, Рунтгит пересказал свою короткую жизнь

– приход к власти, сделки со скавенами и свое падение с крутых
высот лучшего грибного собирателя.

Грифф поудобней уселся в троне. – Так и думал. Будь это правда или
ложь, у тебя неплохой талант рассказчика, такое не пропьешь. Дайка я
те кой-чо скажу, пещерный недомерок. Мне нужен кто-то умный, как
ты. Кто-то, кто будет приглядавать за маими вещичками, кто-то, кто
будит дилать грязную работу, смекаешь?

- Да, босс, я понял.

Грифф потер рот. – Я никаму ни магу верить из здешних, ведь так? Но

ты… У тибя тут нет друзей. Я твой единственный друг. Так я буду
знать, што ты ни папробушь миня укакошить. Предашь миня и што
толку? Ничего и никаво. Будь харошим маленьким гоббо и мы будим
друзяками. Хех! Бальшой Грифф и маленький пещерный недомерок
будут, как великий Гром и тот парняга Гиблет, который ошивался
около ниго, ведь так?

- Да, босс. Спасиба, босс.

- «Да, босс. Спасиба, босс», - передразнил Грифф. Он успехнулся. – А

ща иди. Иди в кухонный вагон и скажи Гурклекину, што я атправил
тибя и што ты мой новый слуга и дигустатар.

- Да, босс. Спасиба, босс.

- Как тя завут? Дэффбаг…? Грифф погладил своего снотлинга и

довольно уткнулся в него носом.

- Неа, эм, Дэффбад, но я сказа это, штоб прозвучало внушительней. Я

Рунтгит, босс.

- Хех. Это падходит, пушто ты мелкий, но также шныристый. Он

рассмеялся, будто произнес умнейшую мысль года. – Харашо тагда,
Рунтгит, можешь начать с этого. Грифф показал на большой железный
горшок полный испражнений. – Мой дневной стул. Избався ат ниго.
Ваняет хуже сноттов. Ни гадить на вагоны, харашо? – сказал он, не
обращая внимания на беспорядок, который устроили его питомцы. –
Выбраси на абочину.

- Да, босс… Да, Грифф. Рунтгит с трудом поднял горшок. Его руки
все еще был связаны, а горшок был полон до краев.

Он осторожно преодолел грубую палубу шатра-корабля и направился

к двери.

- Оу, еще, Рунтгит.

Рунтгит обернулся. – Да, босс?

- Разозлишь миня… – Грифф оторвал снотлинга от груди. Он нежно

пощекотал когтем под его подбородком, потом со змеиной быстротой
схватил его голову и раздавил, как яйцо. Небольшое количество
мозгов снотлинга вытекло у него между пальцами. Грифф бросил
труп и вытер руки о подушки своего трона. – Усегда есть еще один
снотти, Рунтгит. Усегда есть еще адин нидамерок. Ты миня понял?

Рунтгит кивнул и вышел из-под тента на внешнюю часть палубы, где

он вылил горшок.

Гульбаш пристально на него посмотрел. Рунтгит развязно

отсалютовал равнинным гоблинам и понес обратно пустой горшок
для своего нового хозяина.

Глава 17

ЗВОНКАЯ МОНЕТА

- Я стал парнем на побегушках, убирающим его какахи, – сказал

Скарсник, – выпалнял ево паручения и ыто, делал жрачку,
рассказывал усякие истории. Все думали, что я просто говночерпий,
но это было не так. Я был его лучшим гоббо. Его шпиком. Его
скрытным шнырем. Он похлопал себя по пузу через балахон и пояс из
бороды. – Харошие были времена. Гоббла засопел и заерзал. Его туша
почти заслонила от меня своего хозяина. Скарсник почесал ему
голову. Во время своей речи он снимал вшей с роговых пластин
Гобблы, давил их между пальцами и ел. – Бигубагу не нравица Дрид,
Дриду нравица Урбаш, Урбаш падумывает бросить вызав Миркиту,
Миркит хочит быть следующим Гриффом, и так далее. Вот такие
мутки, а патом Грифф замолвит словечко или в бойцовской яме будет
пополнение, или снотты чуточку потолстеют. Разумеется, я не
преминул упамянуть парня или двух, каторые мне ни нравились,
панимаешь? Ытот гоблин плоха са мной абашолся и я его упомяну.
Другой можит праснуца и обнаружить, што он украл вторую лучшую
шляпу босса. Какое-то время ани миня называли пещерным
недомерком, потом я для них стал Рунтгитом, а потом боссом.
Макики даверял мине усе больше и больше, он мине усе рассказывал.
– Можит быть, я укакошу тибя заффтра, – говорил он каждую ночь. –
Можит быть, я укакошу тибя заффтра. Но он так этого и не сделал.

Скарсник оттолкнул Гобблу и потянулся к кубку. Огромный сквиг

заскулил, когда внимание хозяина было отвлечено, смешной звук для
такого страшного монстра. – Лишь Гульбаша я не мог падвинуть. Он
мог писать. Он мог читать. Он мог читать на языке ’юдишек, знаешь?
Он был типа умный, и Грифф ему доверял. Я пытался, но Грифф и
слушать ничего против него не хотел. Он хател, шоб мы были
друганами, но ытому было не суждено. Он заставил Гульбаша
паказать мне, как делать глифы и читать ’юдишкины книги. Он
пытался миня запутать, есественна, но я был умнее. За горстку
дополнительного пайка и кое-чего еще некоторые из узникав, которые
умели читать букавы, памагли мне, а орочьи глифы, они и в Люстрии
орочьи глифы, разве нет? Он легонько постучал по виску. – Ани у
миня были в голове, еще кагда я был в грибнице, а с Гульбашем я
просто научился их харашо писать, рассказывать ими истории и
атдавать приказы. Это-таки очень удобна.
- И вот, важный факт, каторый я узнал о Гульбаше, было то, что он
был бальшим труслом. Говори, что хочешь о наружных гоббо, они,
может быть, больше и смелее, чем маи ночные парни, но ани
медленные, и Гульбаш был медленным и ссылкивым. Он был хитрым,
но я был хитрее, и я, в отличие от него, пожалуй, любил драки. И што
это означает? А это означает, шо я был намного лучше него, вот что…

- Ани там, босс! Рунтгит сложил со щелчком подзорную трубу и

отдал ее Гриффу Макики. Это был тот редкий случай, когда
гоблинский босс вытащил свое тучное тело из-под шатра и поднялся
по вантам в воронье гнездо. День был ветреный, и его волчья шкура
вздымалась вокруг него, распространяя затхлую вонь жирного
гоблина со снотлингской мочой аж в капюшон Рунтгита. Гульбаш сел
на корточки у ног Гриффа, вцепившись руками в ванты так сильно,
что аж пальцы побелели.

- Я не уверен, што ыта хорошая идея, там многа ’юдишек, –

осторожно высказал свою мысль Гульбаш.

- Дыа, и к таму же атряд жирняев. Рунтгит показал на силуэты огров,

широко шагавших около повозок людей. – Около сорока, я думаю.

Макики скорчил лицо от этой сложной, большой цифры. - Сорак?

Ыто многа.

- Ни очинь, босс, - солгал Рунтгит.

- Ихние повозки сделаны целиком из жилеза. И у них есть бумпалки,

– перечислял Гульбаш.

- Пушки? – сказал Рунтгит. – Ни парься о пушках, босс. Медленные,

эти их бабахпалки. Шумные и апасные, но очень медленные.
- Я думаю, ани могут нас видеть. – Сказал Гульбаш.

Грифф накинулся на писца. – Канешна ани могут нас видеть нас! Ыта
самая здоровенная телега в Скверноземье. Зогганый недаумак.

Рунтгит кивнул. – Ита ниважно. Харашо. То, что работает на гоббо,

ваша маскировка и уловки и усе такое, ваша Гриффство, также
сработает на ’юдишках, не так ли? Они не так уж умны. Гля, как
шустро они рысачат. Он показал на клубы пыли, поднятые
лошадиными копытами. – Они перепуганы. Они хотят избежать… –
Он подыскивал своим острым маленьким умом слово, подслушанное
у рабов-людей. – «Конфрунтанции», и пока ани смотрят на наши
атряды, ани ни увидят парней Снаркита, ни так ли?

- Эти лошади шумные – сказал Гульбаш.

- Зато вкус хороший, – сказал Грифф, и облизнул губы.

- Итак, – невинно сказал Рунтгит, - я папрошу Гульбаша пайти и

напасть на них? Пусть испробуют зеленокожего пастука?

Грифф почухал под своей второй лучшей шляпой босса. Очевидно, он

не собирался нападать на имперский караван, иначе на его голове был
бы его самый блестящий шлем. – Нет, Гульбаш не любит пастука. Я
не уверен, что и мне это нравится, Рунтгит. Не уверен. Давай проедем
мимо, у нас много рабов и лута, мы рядом с землями Зеленых
Грибблерров, и у них всигда можно надыбать много жубов. Эх,
парни? Мы сможем найти более легкий пастук. Грифф посмотрел на
других гоблинов в вороньем гнезде. Их уши и носы задрожали. Они
были напуганы и в то же время желали драки, и Грифф им и нравился
и был неприятен в равной мере за то, что он уберег их от стычки.
Такой вот широкий разрыв в сознании гоблина. Они живут между
страхом и насилием, во веки веков.
- Правда-правда, - сказал Рунтгит. – Забудь, что я что-то говорил.

- Да, – сказал Грифф. Он испытал облегчение, потому что он

полагался на советы ночного гоблина.

- Да, но есть ...

- Што? – сказал Грифф.

- Ох, не важно, – сказал Рунтгит, опираясь на близкое внешнее

ограждение вереницы повозок. Она шла вдоль Гриффовой главной
повозки, направляясь в ущелье. Они были на севере Железной Скалы,
караван Гриффа пересекал равнины, широко огибая море дварфов
Барак-Варра. Они часто появлялись на старом дварфийском тракте,
ожидая удобной цели. Этот человеческий караван или занимался
торговлей на сухопутных путях между Империей и дварфийским
городом, или, может быть, держал путь оттуда на Серебряный тракт, а
оттуда мог двинуться в любом направлении, по которым люди обычно
пересекают горы Темных земель.

- Што? – спросил Грифф.

- Ладно, только вот там будут кучи золота, блестяшек и всяких других
классных штук, и пушки, и мечи, и пики. Но ты усего этого не
хочешь, ведь так? Неа, я вижу, слишком много проблем. Ты ваистину
мудр, Грифф, и я аставляю ыто на твае усматрение.

- Да-с, хорошо, – сказал Грифф. Его глаза странно заблестели, они

всегда обретали такой блеск, когда он думал о деньгах.

- Босс! – сказал Гульбаш. – Ни слушай йего!

- Ну вы пасмарите, Гульбаш не пайдет, он слишкам напуган. И ты

тоже не можешь пайти, босс, ты слишкам важен, нужна приглядавать
за делами тут, верно?

- До зога жалко, – ответил Грифф.

Они немного помолчали, Рунтгит дал мысли о золоте и оружии

просочиться в свинную голову гоблинского начальника.

- Йа магу пайти, - сказал Рунтгит. – Я имею ввиду, што я магу

удаставерица, што все пайдет па плану и усе такое. Для тибя, босс.

- Ты сказал, что парни Снаркита уже на месте?

- Дыа, – сказал Рунтгит, – и кой-кто есче, йа падумал, ты можишь

захотеть васпользоваца вазможнастью, поэтому усе устроил для тибя,
так я и сделал. Всего лишь на усякий случай.

- Ты знал? – спросил Грифф, который был непроходимо туп. В

действительности он был не столько умным, сколько жадным.
Быстрый подсчет подсказал ему, что он сможет извлечь выгоду из
аферы, если пойдет Рунтгит. Как он прикинул, он почти ничего не
потеряет, если пещерный недомерок умрет.

Однако он забыл учесть, что он может потерять, если Рунтгит

преуспеет.

- Тагда ладно. Я одолжу тибе мою лучшую колесницу. И маиго

лучшего водилу…

- Я магу взять своего вадилу?

- Хорошо. Еще какую-то броню и остальное. Ты справишься,

пещерный недомерок.

- Дыа, босс, – ответил Рунтгит, потирая руки. – Йа знаю.

Крюгглер взбеленился, когда узнал, что его выбрали возницей
колесницы Рунтгита. Он предпочитал ездить на волках, а не править
ими – в основном, потому что на колеснице тяжело убежать. Вторая
причина заключалась в том, что когда правишь колесницей, у тебя
всегда прямо за спиной есть еще гоблины, гоблины с острыми
ножами и луками. Его беспокоило, что среди этих гоблинов был и
Рунтгит. – Пачиму ты миня выбрал? – сказал он, перекрикивая громой
стук колес. Его уши трепыхались на ветру.

- Йесть разговор! – крикнул Рунтгит. Он выглядел как образцовый

гоблинский босс в своем доспехе. Кольца качественной кольчужной
рубашки блестели из-под его балахона, и на его плечах были большие
сегментные кожаные наплечи, украшенные кабаньими клыками. Рога
его шлема торчали наружу с двух сторон через его островерхий
черный капюшон. На боку у него был серповидный меч,
традиционное оружие главарей ночных гоблинов. Разумеется,
равнинные гоблины неопытны в их изготовлении, но племенной
кузнец отковал ему его в основном путем стуканья равнинных
гоблинов им по голове, пока его железная полоса не приняла
примерно нужную ему форму.
Но эффект был немного утрачен. Рунтгит чувствовал себя очень худо
на трясущейся колеснице. Крюгглер мог это видеть, и он
ухмыльнулся ночному гоблину, когда тот цеплялся за стойку. –
Проблемы? Он вильнул колесницей влево, потом вправо, Рунтгит
застонал. Крюгглер столь беззаботно стоял на площадке колесницы,
как мог стоять лишь прирожденный возничий. Колесница
повиновалась его малейшему движению, он небрежно держал волчьи
поводья одной рукой.

- Я думаю, ты и сам хорошо справляешься, пещерный недомерок,

зачем тебе моя помощь?

Рунтгит сглотнул полный рот слюны. Он стал неестественно бледен. -

Я с боссом на короткой ноге, так? Я лучший гоббо после Гульбаша,
но Гульбаш мешается у миня пад нагами. Я йему ни нравлюсь, ат него
нада избавица, панимаешь?

- Я не стану пырять в спину Гульбаша!

- Неа, я и не хочу, штоб ты ыто дилал, я сам его парешу. Нужно

избавица от Гура.

- Ты обдолбился грибами? – крикнул Крюгглер и резко натянул

поводья от удивления. Три упряжных волка, тянущих колесницу,
взвизгнули от неудовольствия и резко вильнули влево, чуть не
перевернув повозку. Сзади раздались проклятья и вой, дюжина
колесниц, следующих за ними, были вынуждены уклоняться. – Он
самый большой и крутой гоббо племени! Единственная причина, по
которой он не Грифф это то, что он тугой.

- Неа! Слушай! Гур слушает Гульбаша, на самом деле он гоббо

Гульбаша, а не босса! Толька подумай! Наш бедный босс, Гульбаш
достал его! Избався ат Гура, затем я смагу избавица от Гульбаша,
босс будет в безапаснасти, а я стану вторым гоббо. Поможешь мине…
Так уж и быть, ты будешь третьим гоббо. Будет раз плюнуть, я
абищаю. Я усе парешаю.

- Как?

- Пушто он сильно тугой. Абищаю, честно, сделаешь ыто для миня и

у тя ни будит никаких праблем.

- А откуда мне знать, што ты не захочишь ат миня избавица?

- А ты и не узнаешь, – сказал Рунтгит и выдавил слабую улыбку. И

йесли ты не сделаешь, как я тибе скажу, можит боссом ты и станешь,
но скорее всего тебе будет каюк. А сделаешь и вместо ытого можешь
стать самим Гриффом.

- Гриффом? Крюгглер засмеялся. – Да ты паехавший.

- Кокни его завтра, кагда мы будем делить дабычу, харашо?

- Ох, так ты еще и думаешь, что мы пабедим? Чокнутый.

- Ох, мы без проблем пабедим, – сказал Рунтгит. – Мы пабедим.

Должны, разве нет? Я покажу Гриффу, што я лучший его босс, и так
он миня послушает. Гульбаш не сражается. Я дерусь. Ыто важно, вот.

- Ты это наобум думаешь провернуть? Ты съел слишкам много грибов

в этих ваших пещерах! – сказал Крюгглер.

- Не беспокойся. Рунтгит похлопал большого гоблина по руке. – У

миня есть план. У миня всигда есть план.

- Ыто связано с этим? – Крюгглер кивнул на ящик с глиняными

бутылями, укутанными в солому на полу колесницы. Горящий факел
был ремнями привязан к борту колесницы.
- О да, – злобно сказал Рунтгит. – Да.

Колесницы, в сопровождении огромных толп наездников на волках,

приближались к каравану Империи. Когда люди заметили, что на них
напали гоблины, они увеличили скорость, огры перешли на бег
трусцой, их крепкие ноги не отставали от лошадей, тянувших
фургоны. Рунтгит ожидал этого. Он также знал, что они быстро
поймут, что фургоны не могут и надеяться опередить волков. Люди
готовились к битве.

Там была дюжина фургонов, влекомых упряжкой из восьми ломовых

лошадей. Семнадцать запасных лошадей шли позади. Рядом галопом
проскакала дюжина верховых эскорта, вооруженных пистолетами.
Фуры были покрыты железом с бойницами, в бортах каждой были
бойницы. Сами фуры опирались на колеса размером с человека.
Крыши были плоскими и окружены небольшим парапетом, обшитым
железом, что делало из каждой маленькую крепость. На фурах,
высунув мушкеты над парапетом, располагались группы мужчин в
яркой униформе караванных наемников. Со слаженностью, которая
говорила о частой практике, ведущий фургон съехал с брусчатки
старой дороги дварфов, завернув к хвосту каравана. Остальные
следовали за ним, пока все повозки не оказались в кругу. Люди
спрыгнули со своих козел, отпрягли лошадей и увели их в центр
круга. Огры толкали колеса безлошадных повозок и состыковывали
их передком с задом соседней, а люди поспешно всовывали стальные
штифты в гнезда, объединяя фургоны в непоколебимую стену.
Колесницы были все еще в пути, а уже три повозки были связаны
друг с другом.

- Мы никогда не доберемся туда до того, как они сделают форт! –

крикнул Крюгглер. Он поднял кнут, чтобы подогнать волков. Рунтгит
схватил его за руку.
- Нет, приятель, притормози. Рунтгит повернулся и кивнул одному из
двух музыкантов на задней части колесницы, за ним и Крюгглером.
Гоблин надул свои щеки и резко дунул в витой козлиный рог. Резкий
звук разорвал воздух.

С крыш повозок вырвались клубы дыма, а затем спустя секунду

донесся треск выстрелов. Пули просвистели в воздухе. Гоблины
упали с волков позади колесницы Рунтгита. Волки завизжали от боли.
Волчья колесница потеряла колесо и завалилась на бок, опрокидывая
другие, следующие за ней колесницы. Гоблины заорали в панике,
когда эта куча-мала прошлась по своим зверям, перевернулась и
разлетелась в щепки, врезавшись в землю. Крики страха и гнева
раздавались из-за спины, в то время как другие колесницы объезжали
место крушения с двух сторон. Другая потеряла колесо наскочив на
незаметный камень и резко остановилась, роняя гоблинов на траву,
где их сразу задавили.

Рунтгит проигнорировал потери. Его взгляд был устремлен на землю

недалеко от вагенбурга. Он издал крик триумфа. Степь ожила, когда
одеяла, покрытые травой, были отброшены. Гоблины и их волки,
лежавшие под ними, вскочили на ноги, как будто по волшебству, как
весенняя поросль. Они были достаточно близко, так близко, что
Рунтгит слышал шум каравана – ржание испуганных лошадей, крики
и проклятия, когда люди увидели эту угрозу. Парни Снаркита были
очень близко к ним, и повозки еще не сомкнули кольцо.

Волки бежали на полной скорости в сторону лагеря, окруженного

повозками. Половина огров бросили попытки свести фургоны вместе
и развернулись в боевой порядок, по два на каждый разрыв. Их
товарищи продолжили свои усилия, люди навалились плечами на
колеса. Клубы пороховых дымов вырывались из бойниц повозок и
бронированных парапетов. Десяток гоблинов упал, и толпа рядом со
Снаркитом развернулась и побежала. Парни Снаркита атаковали,
наставив копья. Первая шеренга была выбита из седел тяжелыми
дубинами огров, но затем остальные на рычащих и кусающихся
волках, окружили гигантских наемников, и копья гоблинов
погрузились в мускулистый жир. Волк Снаркита высоко подпргынул,
перескочив заваруху и приземлился внутри лагеря. Огры были
повалены, их дубины мешали натиску волков и гоблинов. Но и на
земле они боролись голыми руками, избивая кишащих вокруг них
гоблинов. Другие гоблины пробежали по ним до середины лагеря,
окруженного повозками. И к шуму битвы присоединились крики
раненых лошадей.

- Сейчас! Крюгглер, вправо!

- Што?

- Туды! – крикнул Рунтгит и ударил другого гоблина по голове.

Колесница наклонилась, когда он сделал резкий поворот, равнинные
гоблины умело наклонялись, а Рунтгита мотало от одного плетенного
борта к другому. Колесницы Рунтгита и парни на волках кружили
вокруг вагенбурга, поливая его по бортам градом стрел. Люди падали
с крыш повозок. Длинноствольные ружья вели ответный огонь, и
гоблины вылетали из седел. Зеленокожие кричали, их волки скулили
и лаяли.

- Держи ровно, Крюгглер! – сказал Рунтгит. Он наклонился к ящику

под ногами, поднял глиняный сосуд. Из горловины свисала
промасленная полоса ткани. Он поджег ее горящим факелом и
швырнул изо всех сил. Бутыль попала в борт бронированной повозки
и разбилась при ударе, и находившееся внутри горючее сквиговое
масло зажглось.

- Бу-га-га-га-га! – засмеялся Рунтгит. Другие гоблины подхватили, их

глаза горели отблеском пламени, озорные улыбки играли на их лицах.

- Астарожно! Жирняи! – крикнул Крюгглер. Отряд огров стоял перед

ними. Град стрел пронесся по дуге над колесницей Рунтгита, осыпая
зверей и убив одного.

- Кончайте их! Кончайте их! – заревел Рунтгит. Его горнист продудел

приказ и Рунтгит бросил еще одну самодельную бомбу в повозки.
Она издала свистящий звук, когда глина треснула и масло занялось
огнем.

Колесницы ускорились. Огры стояли непоколебимо, готовые принять

удар. Четыре колесницы врезались в них, волки и гоблины в равной
мере производили ужасный гвалт. Один огр был повален, колесница
подпрыгнула на его массивном теле; другая колесница разбилась,
разлетевшись в щепки от удара о бронированное пузо огра. Волки
запутались в собственной упряжи, и с легкостью были убиты,
гоблинский экипаж попадал на землю. Крюгллер уворачиваясь и
резко меняя направление, объехал свалку деревянных обломков,
волков и гоблинов, дергающих вожжи, чтоб развернуть колесницы
назад и зайти в тыл отряду огров. Прыснули фонтаны крови, когда
серпоносные колеса отрезали ноги по колено, и огры падали с
гневным ревом. Рунтгит поднырнул под удар дубиной. Вместо него
она попала в борт колесницы и снесла одного гоббо из его экипажа.

Он и Крюгглер завыли от восторга. Вот это была жизнь! Быстрая и

свободная как ветер. Рунтгит и подумать не мог, что жизнь вне пещер
может быть такой веселой. Большинство колесниц врезалось в огров,
оставив Рунтгита во главе всего трех. Они продолжали ехать вокруг
повозок, волчьи наездники были на флангах. Летали стрелы. Рунтгит
бросал бомбы до тех пор, пока пол каравана не было в огне. Они
проскочили мимо дальней части вагенбурга, где парни Снаркита
упорно сражались против людей и огров.

Они шли на второй заход, когда борт фургона откинулся вниз. Люди
вытолкали предмет, укрытый тяжелым промасленным тентом. Они
стащили его и взгляду предстало орудие с девятью стволами.
Орудийная прислуга поспешила занять свои места и начала вращать
коленчатую рукоятку позади орудия. Когда стволы навелись, бойки
опустились, воспламенив порох.

Воздух внезапно наполнился железом. Один из волков Рунтгита

взорвался брызгами крови. Его ошметки попали под лапы других
волков, и колесница заскользив остановилась. Колесница
опрокинулась, вывалив Крюгглера и Рунтгита. Другие колесницы
были разбиты на куски. Рунтгит обнаружил что девятиствольная
пушка смотрит прямо на него. – Упс, – сказал он. Мужчины на другом
конце пушки улыбнулись и оттянули бойки на полке сверху орудия.
Рунтгит закрыл глаза.

Послышалось тяжелое дыхание и звук удара по земле чего-то

тяжелого. Он снова открыл глаза. С открытой стороны фургона
смотрел вниз Снаркит, и с его ножа капала кровь. – Твой счастливый
день, пещерный недомерок. Звуки битвы стихали, раздавались лишь
отдельные выстрелы и крики. Рунтгит улыбнулся. – Что теперь? –
спросил Снаркрит. – Памаги мне падняться, нужно перетереть.

Начальник каравана опустился на колени на полу, его глаза бросили

вызывающий взгляд на палубу передвижного дворца Гриффа. Его
руки были связаны у него за спиной, а его разорванная одежда была
покрыта сажей и пятнами крови.

- Скажи ему, – сказал Великий Ворчун-Гриф, – что йа сабираюсь их

усех убить и сажрать. Хехехе.

- Э, нет, – сказал Рунтгит.

- Ты харашо паработал, Рунтгит... пастойте как, што ты имеешь в

виду под «нет»?!» В мгновение ока на лице Гриффа удовлетворение
сменилось яростью. Он стиснул кулак, сжимая на своих коленях
снотлинга.
- Без абид, – проговорил Рунтгит. – Но у миня есть идейка палучше.

- Ты ни можишь проста сказать мне нет, Недомерок! – проревел

Грифф. – Гур!

- Внушительный гоблин позади трона вскинул голову, его

бестолковые, злые глаза сфокусировались на Рунтгите. Рунтгит
замахал руками, его балахон затрепыхался. – Нет-нет, босс! Нет-нет,
босс. Ыто харошая идея, чесна. Пазволь сказать, и если ана тибе не
панравица, тогда спускай на миня Гура. Хочешь кучи золота и
блестях?

Грифф успокоился. – Харошо, харошо. Он расслабил кулак. Снотлинг

хныкнул от облегчения. Рунтгит быстро выпалил. – Ни убивай их!
Дай им уйти, кагда они вернуца, ани принесут с сабой еще больше
деньжат. И йесли ани вернуца дамой, их друганы скажут «Ох, да вы
тока гляньте! Ыта дарога классная и безапасная, мы через время
заглянем на чашечку чая, и хорошо бы захватить с сабой золотишка,
штоб дать ытим милым гоблинским волчьим парням, каторые
провели нас через Сквернозеьме к горам.

- Ты гаваришь тупой Рунтгит, шо я магу усех их убить и забрать их

золото.

- Нит! Ваше Ворчливо-Жулистое Гриффство, послушайте. Убьете их

щас, и, разумеется палучите усе их золото. Но ыто будет вообще усе
золото, которые вы когда-либо палучите, верно? Но йесли вы
атпустите их, то вы получите немного золота сейчас и немного потом.
Потом придут их друганы, и вы вазьмете немного ихнего золота, а
потом придут друганы друганов, и так далее. Убьете их щас, и их
друганы ваще не придут, верно?

Для большинства прочих гоблинов это было бы полностью

необъяснимо. Но Грифф не был одним из этих прочих. Он был
Гриффом, самым хитрым торговцем на северном Скверноземье. Он
погладил подбородок. – Я слышал о чем-то падобном. Как они это
там называют? Гульбаш, эти гоблины с их забавными «пошлостями».

- Краснолицы, Грифф. Они называют это пошлиной, они переняли это

у огров какое-то время назад. - Обижено сказал Гульбаш. Он бросил
на Рунтгита полный испепеляющего презрения взгляд.

- Дыа, пошлины. Я вазьму немного золота у многих из них, ыто

лучше, чем узять многа золота у немногих из них, это, – он принялся
считать на пальцах, – адин, дуа, тры, четырэ, да ыто же до зога
золота!

- Итак, – сказал Скарсник, – вот как я стал втарым боссом Гриффа.

После ытого, я мог дилать, шо захочу.

Я старательно все это записал, как я все записывал до этого. Но тут у

меня появилась мысль. – Я извиняюсь, мой владыка, что перебиваю
ваш рассказ. Но вы говорили о гоблине Гуре, и о том, как вы его
боитесь…

- Взгляд Скарсника ожесточился и стал опасным. Весь дух

товарищества в них потух, будто залитый водой огонь. – Я никагда ни
гаварил, што боюсь его, разве нет? Гоббла зарычал.

Я пытался говорить ровно. – Я имею ввиду, мой владыка, что он

мешал осуществлению ваших планов, будучи человеком Гульбаша,
всего лишь это.

- Я ваще не говорил, што он был человеком, – сказал Скарсник, мотая

головой от моей глупо-сти. – Но да, было дело, верно? Мне нада было
ат ниго избавица, ннада. Ты спрашиваешь патому, што хочешь знать?
Дыа? Тагда ладно, вот как я избавился от большого старины Гура.
Глава 18

ГУР, ГУЛЬБАШ, ГРИФФ И ПУТЬ ДОМОЙ

Несколькими неделями ранее Рунтгит видел грибы, растущие на куче

зубриного навоза – дикой рогатой скотины, которую гоблины не
осмеливаются запрягать из-за их лютости. Эти грибы были чахлые и
сморщенные, как для ночных гоблинов, привыкших к их пещерным
братьям, которые настолько велики, что были выше орка, но и такие
сойдут.

Равнинные гоблины вообще их не замечали – они наступали или

давили их колесами, даже не пытаясь их использовать. Правильные
культивация и использование грибов крайне важны для царства
ночных гоблинов.

Рунтгит, задумавшись, сидел на козлах своей хижины-повозки, его

продолговатый подбородок упирался в длинные руки. Он думал, что
же дальше, как ему воплотить в жизнь свой план по созданию
собственной армии гоблинов так, чтоб вернуться домой с триумфом и
изощренно убить Снотрука. Таковы сны наяву охочих до власти
зеленокожих, однако, главное, что отличало нашего героя от всех
остальных это то, что он успешно воплотил их в жизнь.

Когда хижина-повозка Рунтгита катилась вперед, в поле его зрения

попала навозная куча с растущими на ней чахлыми грибами. Его
облезлые волки фыркали и хрипели, таща за собой по равнинам
повозку. Рунтгит выпрямился и повернул голову. Ни слова не сказав
своему возничему, он соскользнул с козел и приземлился на дерн. Он
поспешил вернуться к куче и понюхал гриб.

- Ты глянь-ка! – позвал гоблинский страж своего товарища. – Ручной

пещерный недомерок Гриффа ест гавно! – Эти двое от смеха едва
ноги переставляли, лениво перекинув свои копья через кривые плечи.
Рунтгит не обращал на них внимания. Он ловкими пальцами
выдернул грибы и положил их в мешочек из волчьей шкуры, который
вытянул из своего просторного балахона. Рунтгит параноидально
заозирался, метнулся назад к повозке и залез на нее. Возница глянул
на него и хмыкнул. Они почти не разговаривали, пусть Рунтгиту и
подчинялись, но племя равнинных гоблинов все еще не считало его
одним из своих.

Той ночью при свете мерцающих ламп, горящих на человеческом

сале, он развесил грибы для сушки там и сям по углам своего
фургона.

Это произошло незадолго до битвы с людьми. И потом, в ночь своей

победы Рунтгит нашел применение этим грибам.

- Все в порядке, Гур! Нет, друг, не вставай.

Большой гоблин сидел у огня, его лицо было изборождено

морщинами постоянной озадаченности. Он смотрел на мир с
непониманием, и это было заметно каждому. Другие гоблины
говорили, что Гур был туп, как орк. В этом отношении они
заблуждались, так как самый интеллектуально неразвитый орк
намного умнее Гура.

- Шо ты хош? – спросил Гур. Он медленно и плохо выговаривал слова

даже для гоблина.

- Я для тибя принес вот енто! Ыто падарок. Он протянул исходящую

паром миску с тушеным мясом. Большой шнобель Гура изучающе
задергался. Рунтгит был доволен, увидев, как он сглатывает полный
рот слюны.

Он поддернул свой балахон свободной рукой и сел на корточки. – Ты

не против, йесли я присяду? Конечно же, нет. Рунтгит поглядел на
костры. Ото всех и каждого исходил шум попойки и обычного
насилия – ото всех, кроме Гура. – Не присоединишься к пирушке?

- Гур не любить пирушку, – сказал он. Произнесение этого

предложения потребовало много времени и усилий, закончив, он
тяжело вздохнул. – Гур быть слишком медленный.

- Ай, дружище, ыто ни правильно, у такова здаровенного гоблина, как

ты, должны быть толпы друзей.

- Ты быть друг Гура? – спросил Гур. Его уши слегка приподнялись. –

Усе баяца Гура. Гур быть большой! Гур быть сильный!

- Гур крушить! Хе-хе-хе-хе.

- У миня был друг, типа тебя.

- Да? Што с ним стало?

- Ох, – вздохнул Рунтгит, тыкая палкой в огонь. – Он пытался миня

сажрать, но патом его бахнули мудрилы.

- Ох, – вздохнул Гур.

- Ох. Такое, – беззаботно бросил Рунтгит, – ты бальшой и сильный, а

я люблю бальшых и сильных ребят, поэтому я сварганил ыто для
тибя.

- Пахнуть хорошо.

- Тагда съешь все, – сказал Рунтгит. – Давай, до дна. Он протянул

блюдо. Гур замотал головой, его глаза подозрительно сузились. – Ты
хитрый. Ешь са мной, или Гур не будет есть. Рунтгит засмеялся. –
Конешно, пошему бы и нет? Ыто очень вкусна, я буду рад разделить с
табой твой падарок. У миня даже йесть две ложки, я надеялся, што ты
ыто скажешь, поэтому взял.

Они вместе поели.

- Гур! Гур! Што с табой не так?! Дерись с ним! Дерись с ним! –

заревел Грифф.

Гур ковыляющей походкой медленно нарезал круги, его дубина

волочилась по грязи бойцовской ямы. Крюгглер смеялся и танцевал
вокруг него, хлопая большого гоблина по заду плоской стороной
скимитара. Гур выглядел еще более озадаченным, чем обычно. Он,
шатаясь, сделал пару махов дубиной, будто хотел откинуть тяжелое
оружие, но забывал его отпустить. Крюгглер издал боевой клич и
ударил по выставленной ноге большого гоблина.
Макики так разъярился, что даже встал и навалился на зубцы,
установленные по кромке бойцовской ямы. – Ты опять нализался!?
Дерись, ленивый зоггераст! Дерись!

Гур пьяно развернулся на пятках и чуть не потерял равновесие.

Крюгглер резко ударил его в грудь, с силой надавив на клинок.
Иззубренный конец скимитара высунулся из спины Гура.

- Уиииии! – завизжал Крюгглер и резко поднес свое лицо к лицу Гура.

Гур посмотрел вниз на клинок, а потом вверх на Крюгглера. Его губы
сложились в вопросе, который так и не был задан. Крюгглер отступил
в сторону, и большой гоблин рухнул лицом в грязь бойцовской ямы.
Гоблины вокруг ямы взбесились. Воздух звенел от какофонии криков,
аплодисментов и проклятий, когда ставки оплачивались и деньги
проигрывались.

- Штоа? – заревел Макики. – Штоа?!

- Паходу тибе придеца искать нового телохранителя, босс, – сказал

Рунтгит. Глаза Гриффа сузились. – Ты с этим как-та связан, Рунтгит?

- Я тут ни причем, босс. С чаво бы мне хатеть зла бедному старине

Гуру?

- Я слышал, ты давал ему какую-то еду прошлой ночью.

- Которую я и сам ел, – сказал Рунтгит, обиженный этим обвинением.

– Я просто хател подружиться. Как вы и говорили, босс, у меня тут
немного друзей.

- Да, может и так. Грифф уставился на победоносного Крюгглера,

который с важным видом ходил по рингу, высоко держа
окровавленный меч. Он снова посмотрел на Рунтгита. – Я узнаю,
если ты подстроил какую-то подлянку…

- Да, босс.

Грифф развернулся на пятках и удалился так изящно, насколько ему

позволяло тучное тело. В этот раз он тоже проиграл много орочьих
зубов, гоблинской валюты.

Рунтгит испустил неприятную кислую отрыжку. Навозрибы всегда

плохо на нем сказывались. Но он, по крайней мере, ел их, еще, будучи
недомерком, и был почти невосприимчив к их отравляющим
эффектам. Он хихикнул, в основном от радости, что сделал ставку на
правильного гоблина.

Гульбаш с ненавистью посмотрел на него. Рунтгит помахал и

улыбнулся.

- Вот такие были дела, – сказал Скарсник. – Кагда Гура не стало,

Гульбаш не осмеливался на меня наезжать. Он был просто бальшим
сопливым труслом, не то, что я. Он наклонился вперед на своем
железном троне. – Запомни одну вещь обо мне, ’юдишка, я не только
умнее большенства гоббо, но и храбрее тоже. Я люблю постук. Ох, он
нанял парочку других парней, штоб они избавились от меня, какое-то
время я дрался в яме раз в неделю! Кажеца, Грифф брюзжал от того,
что допустил их. Но суть в том, что хоть мы и меньше и немножко
дерганнее, чем эти наружные гоббо, но зато мы быстрые. Мудрилы
медленные, наружные гоббо медленные. Ну а ночные гоблины? Мы
быстрые, куда быстрее их. Я пырял и шырял. И если ыто был какой-
то здоровила, который был мне ни па зубам, тагда с ним случался
маленький несчастный случай перед матчем, если ты понимаешь о
чем я. – Его глаза заблестели. – Так я стал боссом. Вторым боссом.
Макики был начальником, но у миня было столько денег, таких
блестящих-блестящих, што и другие гоббо начали миня слушать
больше, чем его. Я был королем зелени, вот как. А Грифф жирнел и
жирнел, а я становился усе больше и больше, пока не вырос большим,
как наружный гоббо, и даже больше – большим, как ихние боссы. И
тагда ани больши не осмеливались наезжать на миня, и ани усе
делали, што я им гаварил.

- Именно тагда я падумал, што пора возваращаца дамой… О да, они

там, под горами, еще не забыли о старине Рунтгите, отнюдь. Мине
нужны были мускулы, и я намеревался избавица от Гульбаша, верно?

- Ыта хрень ваняет, ано усе какое-то козлячье и косматое! – Гульбаш

оттолкнул от себя ногой мешок с тошнотворным мясом зверолюда.

- Заткнись, Гульбаш. Я не хател это сюда тащить, но Грифф миня

вынудил, паэтому закрой пасть или сам станешь приманкой,
ясненько? – сказал Рунтгит. Прошла весна, о лете остались лишь
далекие воспоминания. Рунтгит был с равнинными гоблинами вот
уже почти как год. Он уже вырос до размера, положенного мелкому
гоблинскому царьку. Солнце больше не беспокоило его. В пасмурные
дни он даже покидал лагерь с накинутым капюшоном, и теперь никто
и никогда больше не называл его «пещерным недомерком».

Они лежали на сыром камне, смотря через каменный выступ на

грязный низ. Дно было усеяно костями и недоеденными телами.

- Я не вижу никаких троллей, вообще никаких, – сказал Крюгглер. Он

нервно облизал губы.

- О, ани там спакойно сидят внизу, – сказал Рунтгит.

- У Гриффа однажды были тролли, но он их продал, они сожрали

повозку, в которой их держали, и паловину толпы гоббо. Слишкам
апасны, – сказал он.

- Ыто патаму што он просто их готовить не умеет, согласен? А я

умею. Один из маленьких Здоровяков моего клана был раньше
троллиным боссом. И усе мне о них рассказал, не так ли? Усе дело в
еде, сам увидишь. – Рунтгит чуть не давился со смеху от мысли о
своем плане. – Давай вылезем отседова. – сказал Рунтгит. – Ани усе
дрыхнут ща. Лучше их не будить. Разбуженный тролль – сердитый
тролль.

Они тихонько ушли, соскользнув с камней с мешком зверолюдного

мяса. Рунтгит и Гульбаш подошли к устью ущелья. Тут оставили мясо
и отступили в свое укрытие в больших валунах поодаль. Парни
Крюгглера притащили еще один мешок из повозок, спрятанных за
уступом, создавая дорожку из запаха от повозок к каньону. Около
входа у них сдали нервы, они кинули второй мешок на первый и
сделали ноги.

- Эй! – прошипел Рунтгит. – Тихо там!

Ничто не шевельнулось.

Гоблины попрятались за валунами, а их взгляды были прикованы ко

входу в каньон.

- Мне тут не нравица, босс, – сказал Крюгглер, глядя на маячащие

вдалеке горы. – Тут ноги сломать можно. Волчары не смогут бежать.
Тут может быть што угодно. Ваабще што угодно!

- Так и есть, – сказал Рунтгит, – но там нет ничего страшнее нас, разве
нет? Лучше привыкай, Крюгс, пушто эти ребята нужны нам на нашей
стороне. Ну, пошли. Он показал грязно-зеленым пальцем в сторону
гор. – Усе время вверх. А патом вниз. Усе время вниз.

- У тибя есть еще зверолюдское мясо? – спросил Гульбаш, нюхая

воздух около него.
- Нет, а што? – спросил Рунтгит.

- Я низнаю, мы положили мешок там, но я все еще чувствую его

запах.

- Далжно быть это от тибя. – сказал Крюгллер. Он и Рунтгит

загоготали. Гульбаш плотно прижал уши к голове и зашипел на них,
его рука дернулась к его кинжалу.

- Даже не думай об ытом, Гульбаш, – рыкнул Рунтгит.

Они с волнением ждали. Гульбаш уснул. Крюгглер не мог усидеть,

бегая каждые полчаса, чтоб отлить за камнем. Солнце прокатилось по
небу и начало закатываться на равнинах за их спиной. Камни
окрасились в оттенки оранжевого. Раньше Рунтгит спрятался бы от
этого цвета, гнева Злого Солнца, марающего мир своим ненавистным
светом. Но эти дни почти забыты.

Крюгглер энергично ковырялся в носу. Рунтгит убрал руку от лица. –

Влепи Гульбашу, – приказал он, – тролли просыпаются.

Крюгглер сильно врезал Гульбашу в нос и он перестал храпеть.

- Эй! – воскликнул Гульбаш.

- Я ничего не вижу, – сказал Крюгглер.

- Следи за камнями, – сказал Рунтгит и указал. – А не за пещерами.

Крюгглер вгляделся в полутьму. Овраг был темнее, чем окрестные

склоны, черная прорезь в сумеречно-сером камне. В его мрачных
границах он увидел движение.

- Штоа? – прошептал он.

То, что он ранее принял за скалы, шевелилось, в трещинах
вырисовывались руки и ладони, из камня обкалывались локти и
колени.

- Ани сделаны из камня? – удивленно спросил Крюгглер.

- Неа, – сказал Рунтгит. Они говорили тихо. – Ани просто многа его
едят, типа того, и поэтому ани так выглядят. Это нормально для
троллей.

Тролли вставали один за другим, шумно всхрапывая и пуская

отрыжки, пока пять из них не стали видны. Они скребли свою кожу
длинными черными когтями со звуком точильного камня.
Потресканные чешуйки покрывали их спину и руки. Они были того
же цвета, что и камни в овраге – грязно-коричневого. Под нависшими
бровями поблескивали глаза. У них были длинные носы и
выдающаяся нижняя челюсть, как у орков. И они были огромны!
Высокие, как пять гоблинов, вставших друг другу на плечи.
Прокатилась волна испуганного шепота среди гоблинов, прячущихся
в валунах.

- А теперь, Крюгглер, сгоняй туда и проверь, приготовили ли они

павозки. Тролли даже тупее, чем был Гур, поэтому если ты
притащишь им че-нить пажрать, то они не станут проблемой. Просто
не мешайся у них под ногами, харошо?

Крюгглер кивнул и нервно облизнул губы. В их трех прочных

фургонах были железные клетки, в каждой была приманка в виде
пары малорослых зверолюдов, который они поймали и заковали. Он
достал длинный нож и тихо удалился. Он знал, что делать.

- Все хорошо, Гульбаш, мой старый кореш, вот они уже идут…
- Лучше без фокусов, или я все расскажу Гриффу.

- За ытим ты здесь, дружище, я в курсе. Рунтгит наблюдал за

расщелиной. Длинные носы троллей подергивались. Они учуяли
зверолюдское мясо. – Хорошо, пора убираца отсюда.

Гоблины осторожно отступили. Сонные тролли расталкивали себе

путь через кости и тела, усеивающие пол их логова. По мере
приближения к мясу они начали толкаться и пихаться. Один из них
достиг мешков и разорвал их. Тролли ворчали друг на друга, дерясь за
мясо. Другой протолкнулся мимо них, прижав нос к полу, обнюхивая
камни.

Тролли вышли из устья ущелья.

- Сейчас, Крюгглер! Сейчас! Рунтгит вздернул кулак в воздух. За ним

послышались блеющие звуки и резкие звериные слова, когда
Крюгглер и его команда перерезала глотки зверолюдам.

Тролли резко подняли головы, когда воздух наполнился запахом

крови. Глаза широкие, носы дергаются, они быстрой походкой
зашагали вперед, набирая скорость.

Рунтгит тихо начал пятиться от Гульбаша.

Гульбаш лишь через секунду заметил это. – Эй! Куда это ты

намылился? – спросил Гульбаш. – Эй! Чаво это тот тролль так на
миня смотрит?

Рунтгит добрался до скалистой стены крутого откоса. Вниз

зазмеилась веревка, и он поставил ногу в петлю на его дне. – Давай,
Гульбаш, поспеши! – сказал он. Его словам недоставало искренности.

Гульбаш окаменел от ужаса. Долговязая громада тролля нависла над

ним, нос дергался. Гульбаш запрокинул голову. Тролль подошел
ближе и наклонился. Он понюхал Гульбаша.

Гульбаш начал медленно отходить назад. – Хороший тролль!

Хороший тролль! – пропищал он. Что-то тогда с ним случилось, в те
последние минуты его жизни его осенило. Он неловко зарылся в
своих пожитках, висящих у него на поясе. Мешочек с его вещами
казался тяжелее обычного.

Его спина уперлась в камень. Он похлопал его – веревка исчезла. Он

потянул за веревочки на своем мешочке и снял его с пояса.

Из мешочка он достал гниющий кусок зверолюдского мяса.

Гульбаш держал мясо перед неверящими глазами, когда тролль

опустил свою огромную лапу. Слюна стекала со рта чудовища и
блестела на его пузе.

- Рунтг… - завопил он. Его крик оборвался, когда кулак сомкнулся и

переломал ему все кости.
Рунтгит смотрел, как тролль заталкивает труп Гульбаша себе в рот.
Шевеля челюстями, он неспешно пошел за товарищами на запах
крови. Крики раздавались с тех мест, где прятались повозки, когда
гоблины длинными стрекалами направляли троллей в их клетки. Все
шло по плану, и Рунтгит не услышал ничего, что говорило бы о том,
что парни Крюгглера где-то ошиблись.

- Бедный старина Гульбаш, – сказал Рунтгит. Он откинул капюшон и

снял шлем. Он прижал его к груди и понурил голову. – Што же теперь
будет делать Грифф?

Гоблины сверху скалы, около него, переглянулись, когда Рунтгит

разразился хохотом.

– Шесть нидель спустя, я и банда Крюгглера прокладывали путь

вверх в горы. Ани были так напуганы, ыти наружные гоббо боялись
зверей, холода и влаги. Как я ржал! И кто типерь дрыстун? Я бы
сказал, што ани пялялись на каждую каминюку так, будто там их
поджидала цылая армия мудрил, шоб выскочить и сцапать их.
Скарсник хмыкнул. – Каждый зеленый чего-нить да боица, и ыти
наружные парни не исключение. И все же нам нужно было найти
путь внутрь, путь, за которым не так сильно слидят. Я думал и думал,
и еще немного подумал. Может спустица по мудрильской шахте?
Слишкам узко. Вайти через те пути, па которым вылез месяцы назад?
Хорошо! Он помахал пальцем в воздухе. – Я понятия ни имел ни гиде
это, ни как я смагу заплыть вверх по реке, или вскарабкаца в том
месте, где я упал, или как поднять моих троллей и волчар, йесли мне
удасца найти ыто место, к тому же там было Нешто в темноте… Да
ну на. Итти тем путем, каторым я вышел – не вариант. Ваще
нириально, не так ли? – спросил Скарсник. Я был впечатлен его
уровнем владения рейкшпилем. Уверен, он опустил некоторые
подробности о том, как он его выучил. И я помнил слова Брагнара,
что мне не следует верить всему, что говорит этот зеленокожий,
несмотря на его обаяние.
- Итак, – молвил зеленый король. – Я понял, што мы сможем войти
лишь адним путем и только лишь им. Со мной же была всего лишь
зогганная армия, верно? Ыт’ жи ачевидно. Я должин был вайти через
парадную дверь.

Скарсник начал описывать свой длинный и тернистый путь к старому

городу дварфов, в сердце которого находятся великие врата в
подземный град Карака Восьми Вершин, врата, которые я мог видеть
с тронного помоста. Племя горных гоблинов, одного вида с племенем
Гриффа Макики, напало на них, набегая с горных круч, поливая их
дождем стрел. Он потерял множество равнинных гоблинов на этом
пути, ведь от волков мало толка, когда на тебя нападают лучники с
каменистых уступов. Рунтгит сровнял их деревни с землей и показал
им, где сквиги зимуют, его тролли учинили настоящую резню. Как он
контролировал этих тупых чудовищ, находится выше моего
понимания. То немногое, что я знаю о троллях, подсказывает, что
общение с ними невозможно, так как они не имеют собственного
языка. Но зеленокожие как-то с ними находят его. Когда я спросил его
об этом, Скарсник бросил на меня один из «этих» взглядов, один из
тех, которые он приберегает на случай непонятливости своих
лейтенантов, и продолжил свое повествование.

Скарсник объяснил, что чем сильнее были зеленокожие,

противостоящие ему, тем сильнее становился он. Несколько мелких
кланов и племен гоблинов встали под его знамя, не оказав никакого
сопротивления, просто, когда караван Макики проезжал мимо них все
выше в горы. Как мне объяснил это Скарсник, любое большое
скопление зеленокожих привлекает к себе других. Их вид уважает
силу, и лишь сильный вождь может удержать большое племя. Чем
больше побед, тем быстрее идет процесс. Так и случилось после
победы Скарсника над горными гоблинами. Его изначальная группа
из сотни или около того гоблинских воинов росла, пока в ней не стало
насчитываться три сотни воинов или даже больше – в два раза
больше, чем у Черновходных Парней. Несколько предприимчивых
орков из племени Сломанного Жуба присоединились к его силам –
лишь за несколько недель до того, как гоблины Рунтгита были
вынуждены красться по их территории и все время быть начеку,
опасаясь патрулей. Они пошли по коварному и малохоженому пути,
чтоб обойти Перевал Бешеного Пса, орочьи крепости Черной Скалы и
их воеводу Горфанга Гнилобрюха. В то время, когда Рунтгит, или
вернее сказать Скарсник, возвращался домой, маленькая банда орков
обосновалась в руинах города, в основном это были отбросы из
племени Гнилобрюха – Красных Клыков. Они были сметены, их
ехидный смех превратился в вой ярости, когда армия гоблинов
проломила их оборону. Их выжившие поклялись в верности
восходящему гоблинскому лидеру. Точнее, они это сделали, когда
Рунтгит поверг в единоборстве их последнего босса.

Если эта победа гоблина над орком вам кажется маловероятной, то вы

уж простите меня. Я и сам не знаю, стоит ли верить всему в истории,
которую я вам рассказываю. Скарсник был, безусловно,
внушительного размера, и его подчиненные боялись его. И не следует
забывать, что зеленокожие выше всего ценят силу в ратном деле. С
другой стороны из моей головы выпадают подробности, впрочем, и
сам Скарсник забывал их, когда изначально рассказывал мне свою
историю, но вышесказанное может говорить о том, что некоторой
доли доверия его заявления о своей опытности в бою все же
заслуживают.

- Мой повелитель, если мне будет дозволено, я, конечно, не хочу

прерывать ваши воспоминания, но возможно вы могли бы поведать,
что стало с Великим Ворчуном-Гриффом Макики? – Признаюсь, мне
самому было интересно. Сперва я хотел, чтобы казалось, будто я
просто делаю свою работу, но сейчас я хотел удовлетворить свое
любопытство. Возможно, история так меня захватила, что
приглушила ужасы вокруг меня, блеск красных глаз, смрад, острые
зубы и ржавые мечи, резь в моем больном животе. Я несмотря ни на
что хотел узнать.

- Шта? Он? Ах, да. – Скарсник почесал подмышку и поднял кубок.

Это был не вчерашний великолепный дварфийский сосуд, а
гоблинский череп, отполированный от частого использования до
белого цвета, который стоял на железной ножке. – Ну, мда, я палагаю
ыта типа важно, не так ли? Он жи был Гриффом как-никак до того,
как перестал им быть, кагда я йего замачил, о да. Потом он уже был
ничем.

Горела солома. Рунтгит облокотился о свой меч-серп, даже не пытаясь

вытереть его от крови. У него была легкая одышка, глава гоблинов
Ленивого Когтя лежал перед ним, разрубленный на две неравные
половины. Его труп был бедно одет и не имел на себе украшений. Как
для вождя он был щупловат. Вооружен он был лишь дубиной, а
защищен корой, обитой кусками железа. Крюгглер возглавлял облаву,
его волчьи парни преследовали убегающих Ленивых Когтей, тычками
направляя их в ряды рабов.

Это было неправильно. Грифф все делал не так. Предполагалось, что

зеленокожие подчинятся вождям, которые их покорили, увеличивая
племя победителя и неуклонно наращивая его мощь, чтобы начать
новый Вааагх! – зеленую волну, которая сметет армии и прочие
народы и превратит их города в пыль.

При мысли об этом, о славе и победах, глаза Рунтгита заблестели. В

своих мечтах Скарсник пошел дальше, чем простая месть, и его
планы становились все смелее. Самых известных героев зеленокожих
помнят по их поступкам. Он наблюдал, как тщедушных кричащих
Ленивых Когтей плетьми загоняют в ряды. Никто не вспомнит
Великого Ворчуна-Гриффа Макики – мелкие сделки по торговле
рабами и набеги за отбросами были делом для недомерков. Рунтгит
ощерился и сплюнул в грязь.
- Босс! – позвал Крюгглер. Гоблин, который раньше был так
враждебен к Рунтгиту, стал его доверенной правой рукой. – Усе
хлюпики построены.

- Слабовато, Крюгс, – сказал Рунтгит. Он положил лунный меч на

плечи и свесил руки с его рукоятки и лезвия, переложив на них свой
вес. – Кагда в Скверноземье был паследний Вааагх!, Крюгглер?

Крюгглер пожал плечами. – Какие-та времена назад, но их всегда

начинают орки, правда, без асобого успеха. Последний большой
Вааагх! паблизасти был начат Речными Парнями, но их пастукали
еще до того, как они дабрались до Железной Скалы.

- Гром, – твердо сказал Рунтгит. – Гром начал свой Вааагх! тута, не

так ли?

- О да, босс, но это было… Крюгглер считал на пальцах. Он

растерянно на них посмотрел, когда дошел до четырех. – Оооох,
целую тучу лет назад.

Рунтгит кивнул.

- Падумываешь сабрать свой собственный Вааагх!, босс? – спросил

Крюгглер с насмешкой в голосе.

Рунтгит бросил на него злобный взгляд. Улыбка слезла с лица

Крюгглера.

- Извини, босс.

Рунтгит задумался на секунду. – Скажи ытим недомеркам, что всякий,

хто хочет драца за меня, может присоеденица к нам. Выдай им
оружие и дай работу.
- Босс!

- Так нам следует поступить, Крюгс.

- Но…

- Дыа, я знаю, шо скажет Макики, я решу вапрос с ним. Раздался

грохот падающих камней, когда тролли повалили дом вождя. Они
сели на балки посреди обломков и спокойно зажевали.

- И засунь этих троллей абратно в клетки. Тут целая зогова куча, чего
можно украсть, но если они сажрут, што осталось, то навара будет
значительно меньше. Весь в гневе, Рунтгит гордо удалился, сбивая
своим мечом окровавленный бурьян.

С тех пор как появился Рунтгит, Макики стал еще жирнее. Его тело
теперь почти ничем не обремененное, кроме еды и командования,
распухло как на дрожжах.

- Што ты дилаешь, Рунтгит? Даешь копья пастуканным недомеркам?

– Макики презрительно фыркнул.

- Мы дилаем неправильно, босс. Как мы сабираемся стать магучими и

сильными, йесли мы все время продаем пастуканных нами парней?

Макики осклабился и ударил по подлокотнику своего трона. – Так вот

к чему все это? Слушай, Рунтгит, мы ни станем сабирать Вааагх!
Орки павсюду на севере, рядом сотни разных гоблинских племен.
Будем мудрить и нас пастукают. Усе просто. Лучше быть умными и
торговать.

- Гром бы поступил по-другому. – Сказал Рунтгит.

- Ты НЕ Гром Пузо, пещерный недомерок! Ты Ниблет, помнишь?

Макики засмеялся и посмотрел на своих остальных прихлебателей.
Однако никто его не поддержал. Он нахмурился. Ты был полезен
моему племени, Рунтгит. Панастоящему полезен, но мне придется
тебя убрать. Крюгглер!

Крюгглер не шелохнулся.

- Снаркит!

Снаркит тоже. Макики называл имя за именем. Гоблины стояли

неподвижно, и большинство смотрело на Рунтгита. Остальные
колебались или разглядывали свои ноги.

Снаркит заговорил. – Мне ни нравица Рунтгит, никогда не нравился и

никогда не понравица, но он хороший босс. Если хочешь его
порешать, то придеца делать это самому.

Макики зарычал и обвел комнату взглядом. – Вот так, да? Ладно. Бой
в яме.

По комнате прошелестел шепот. Атмосфера была напряженной, и в

воздухе витало возбуждение. Макики поднялся. Он нависал на
Рунтгитом подобно башне. Он был не так высок, как Гур, но был куда
массивнее. Под жиром перекатывались мускулы.

- Будешь са мной драца, Рунтгит? Или уморишь меня, как старину

Гура?

- О нет, – ответил Рунтгит. – Мы сделаем все, как положено.

Макики хлопнул в свои грязные ладоши. Рунтгит развернулся, когда

жирный вождь начал выкрикивать приказы боссам гоблинов. –
Проверьте, штоб яма была вырыта хорошо и глубако! Я не хочу, штоб
ытат мелкий шнырь выкарабкался…
Рунтгит подпрыгнул в воздух с серп-мечом в руках и рубанул, вложив
весь свой вес в удар. Лезвие в форме полумесяца со свистом рассекло
своим концом горло Макики. Грифф захлебнулся на полуслове. Он
обхватил двумя руками свои многочисленные двойные подбородки.
Зеленая кожа разошлась, обнажив желтые бусины жира. Кровь забила
ключом между пальцев Гриффа. Затем она хлестнула сильным
потоком, фонтанируя между пальцев.

Макики, Великий Ворчун-Грифф рухнул как срубленное дерево.

Когда он упал на палубу, весь шатер-повозка закачался. Снотлинги
отвлеклись от своей возни. Вначале неуверенно, они залезли на труп,
хныча и тыча его. Босс! Босс! Босс! – кричали они, это было
единственное слово, которое большинство из них могло выговорить.
Один за другим снотлинги прекратили плач. Затем осторожно
обнюхали его. Самый смелый из них куснул его, вначале легонько, но
потом начал вгрызаться в дряблое тело. Другие присоединилась к
пиршеству, в котором главным блюдом было тело их хозяина. Их
замешательство превратилось в дикость, когда запах свежего мяса
привел их в неистовство.

Рунтгит равнодушно смотрел, как Макики пожирают его собственные

питомцы.

- Босс? – спросил Крюгглер.

- Не, я не хочу драца в яме. Я пиридумал. – сказал Рунтгит и пожал

плечами. – Ситуация изменилась. Теперь я главный. Есть возражения?
Он поднял свой меч из черного железа и угрожающе им помахал.
Гоблины замотали головами. Некоторые сделали это в спешке из
страха, другие медленно и с уважением. Но все были единодушны. –
Харошо, – сказал он. – Крюгглер, собирай парней, мы идем в горы.

- Все присутствовавшие запищали и забормотали, но никто не

осмелился перечить своему новому лидеру.

- Ни валнуйтесь, – сказал Рунтгит. – Там будут кучи золота. Куча

дарагова барахла, а потом вы сможите вирнуца домой. Вы поняли
миня?

- Мы поняли тебя, босс, – сказал Крюгглер. – Мы поняли тебя.

- Ночные гоблины быстрые. Мы умны, мы быстры. Грифф жирный и

медленный, но он был сильный и каварный. – С чего я должен драца в
яме? Морк любит каварных, а я каварный, я помазанник Морка, вот
кто я. Я! Да, ты удивлен? Я видел его, знаешь? Я видел его. Ыто был
второй раз, когда он говорил со мной, тогда я был на равнинах. Я был
в ту ночь бухой, а звезды вадили хороводы и целиком позеленели. И
ытот бальшой состоящий из звезд орк, сказал мне: «Ты! (он сильно
кричал), Ты! Мелкий зеленыш! Дуй дамой! Дуй домой и будь самым
бальшим и крутым гоббо с тех времен, как Гром Пузо отмудохал
феечек. Иди! Иди дамой немедленна!» Ты можишь подумать, что ыто
вздор, но… Скарсник вознес руки и обвел взглядом огромный
дварфийский зал и находящийся в нем гоблинский городок. – Но ыто
правда, ох, правда!

- Ыто правда! – раздался голос из-под навеса. Даффскул был еще

одним гоблином, который мог говорить на человеческом языке. Это
утвердило меня в мысли о том, как мы мало знаем об этих существах.
– Он избранный Морка. И Горка! О да!

- Замолкни, Даффскул! – сказал Скарсник. – Я оставил Снаркита за

главного в караване. Не было смысла избавляться от него, верно? Он
приносил харошие деньги, и они мне еще понадобятся. Но дворец
Гриффа… Я спалил его дотла со всеми сноттами внутри и все дела!
О, если бы ты слышал, как эти мелкие зоггнюки верещали, жарясь
внутри… Мы ели шашлыки из сноттов и плясали у огня. Сложно
сделать шашлык из снотта, они постоянно сползают с палки, но я на
этом деле, типа, снотта съел… – Взгляд гоблина затуманился
ностальгией и он замолчал, погрузившись в личный мир
воспоминаний. Он сбросил наваждение. – Ладна, где я остановился?

Он почесал голову под капюшоном. – Кокнул Гриффа, спалил его,

прошел горы, убил тех недомерков, убил этих орков. Он забормотал. –
Ааа! Все верно. Врата города колонн, великие врата, которые вечно
нараспашку вот уже как тыыыысячи лет! Но это перестало быть так,
кагда наши гоббо вытурили мудрил нашими копьями и сталью мечей.
Нет, сэр, вечно открыты! Я собирался повести команду Крюгглера и
остальных вниз, под землю, и постукать всех, кто встанет у миня на
пути, и потом повидаца с Говномесом. Он так долго был вождем
племени, што я даже сомневаюсь, что перед ним был другой вождь. С
моей армией, он будет вынужден взять миня назад, так? И он будет
должен сделать миня боссом. Такой вот у миня был план. И тагда я
смагу убить Снотрука, если он еще сам не подох. Хороший план, эти
бальшие залы достаточно велики для хорошей драчки, без проблем!
Вот мы туда добрались, и тут возникла небольшая проблемка. Он
поставил указательный палец над большим, чтоб проиллюстрировать
ничтожность вышеупомянутого затруднения.

- И что же это было, мой владыка? – спросил я.

- Что ж, – сказал Скарсник с глубоким вздохом. – Ыти бальшие врата,

те, каторые были распахнуты долгое-долгое время…

- Они были закрыты, не так ли?

- Этого не должно было быть! – сказал Рунтгит. Он пробежал руками

по резным каменным дверям.

Каменные обломки валялись кучей в том месте, где стояли двери,

когда он ушел – тогда они были открыты, как и всегда. Случилось
невозможное, и двери были замкнуты, и от их движения на полу
остались следы в форме веера и каменная пыль. Двери были огромны
как сами горы, суровые дварфийские лица взирали на верхний город.
Кто-то отремонтировал механизмы, запирающие их. Он почесал
подбородок. Кто? Это могли быть гоблины. Они не были слишком
тупы, чтобы выполнить такую задачу, но с чего бы это должно было
их волновать? И где в таком случае усовершенствования гоблинских
инженеров? (В то время, когда я был под горой, я видел множество
подобных модифицированных приспособлений. Эти улучшения были
неизменно более низкого качества, чем изначальное исполнение, и
скорее мешали работе устройств, чем совершенствовали их.) Рунтгит
стоял там какое-то время, размышляя о загадочных механизмах,
которые он видел в глубочайших подгорных глубинах, на окраинах
старых дварфийских поселений, и о машинах в пещерах крысолюдов.

Он осмотрелся. – Эй! Ты! Рунтгит указал когтем на орка внизу

лестницы, ведущей к вратам. Орк посмотрел налево и направо на
своих товарищей, а потом вопросительно показал на себя. – Как долго
ани закрыты. – Рунтгит зашагал вниз по лестнице.

- Я низнаю, – сказал орк голосом, который словно был пропитан

самой сутью угрюмости. – Так было с тех пор, как мы пришли и
разбили лагерь. – Ладна, – нетерпеливо сказал Рунтгит. – Как давно
это было?

- Эмм, кучу ночей? – предположил орк. Он выказал раздражение от

того, что с ним в подобной манере разговаривает обычный гоблин, но
все же был осторожен. Рунтгит теперь был большой, к тому же он
убил босса орков.

- Вы видели каких-то гоблинов поблизости?

- Неа, – ответил орк. – Лишь крысюки сновали поблизости, усе время

чем-то занятые. На вкус ани отвратные. Не то, что вкусное мясцо
гоблина.
- Ясно, – сказал Рунтгит.

- В чем дело, босс? – спросил Крюгглер. Гоблины с опаской

оглядывали тихий верхний город дварфов, пугаясь собственных
теней. Рунтгит должен был действовать быстро, или его маленькая
армия распадется. Тролли смогут удерживать их какое-то время,
ободряя гоблинов своим присутствием, но они, в конце концов, всего
лишь гоблины.

- Положение дел тут изменилось, – думал Рунтгит вслух. – Но если

тут произошло то, што я думаю, то это нам на руку. Если тамошние
крысюки захватили верхние уровни, тогда мы сможим благопалучно
их убить и подружица со здешним варбоссом. Смекаешь?

Крюгглер кивнул. – И тагда мы приберем к рукам наше мудрильское

золотшико?

- И столько крысиных бифштексов, сколько в тибя влезет, Крюгс.

- Как мы тагда вайдем? – спросил Крюгглер. Он поднял взгляд на

врата Карака Восьми Вершин. Рунтгит мог с уверенностью сказать,
что он был ошеломлен их размером. На равнинах ничего подобного
не было, лишь руины примитивных человеческих построек.

- Ни валнуйся, Крюгс, ыта усего лишь камень и все такое, – сказал

Рунтгит. – Мы по-любому вайдем. Лучше, йесли я пойду сам, я знаю
дарогу. И он не хотел раскрывать секрет равнинным гоблинам. – Я
пойду пабазарю с бальшим важдем, и тагда пасмотрим, сможем ли
мы разрулить ситуевину.

- Ты уверен, босс?

- А то! Он раскинул широко руки и ударил себя в грудь. – Са мной усе

будет путем. Я теперь босс! Если какой-то гоббо меня запарит, я его
уложу насмерть. Рунтгит со свистом рассек мечом воздух. – Разбейте
лагерь. Я вирнусь до восхода солнца.

- Да, босс.

Рунтгит подождал, пока гоблины не займут хорошую позицию,

закрепившись в старом дварфийском здании на возвышенности с
хорошим обзором. Рунтгит сказал им расчистить территорию перед
крепостью. Весьма очевидный шаг, сказал он, но орки не послушали
его и сказали, что все равно останутся на месте, и что же сделал
Рунтгит? Он позволил им остаться. Если толпа орков хочет умереть,
чтобы предупредить его остальных приспешников о надвигающейся
угрозе, его это устраивало.

На нижние уровни существует множество путей, но Рунтгит

осмелился попробовать лишь один. Если скавены действительно
заняли уровни настолько близкие к поверхности, то, как знать, что его
ожидало внизу? Кроме того, не все гоблины в руинах признавали
верховенство Ибрита, а чтоб добраться до дома, ему придется
пересечь множество территорий.

Старая вентиляционная шахта, которую так никто и не нашел, даже

после того как его поймали по обвинению в воровстве. Она приведет
его прямо в сердце маленькой захудалой вотчины Черновходных
Парней. Если Даффскул еще жив, то у него может быть и есть шанс.

Он удостоверился в том, что гоблины забаррикадировали и охраняли

пути в нижний город через дварфийские здания. Когда Рунтгит был
уверен, что за ним никто не следит, он начал подниматься в гору в
направлении шахты.

Блуждание в одиночку по залитыми лунным светом руинам оживило

в его памяти бытность недомерком под горами. И потом, когда он
покинул пределы верхнего города, он обнаружил, что мурлыкает
старую мелодию охотников на сквигов. Рунтгит шел через
разрушенные каменные жилища, направляясь к крутому горному
склону. Оказавшись там, он вложил свой меч в ножны, поплевал на
руки и начал карабкаться.

К тому моменту, когда Рунтгит добрался до шахты, луны были уже

высоко. Она оказалась удивительно мала, таким могучим он стал за
время своего изгнания. Пролезть все еще было можно, но его
кольчуга царапала стены шахты по мере его спуска в глубины. Его
конечности, ставшие огромными от власти, хорошего мяса и войны,
почти не болели, когда он достиг дна. Он с трудом протиснулся через
трещину в стене. Рунтгит осторожно обошел уступ из натечного
камня, отделявший трещину от грибной пещеры.

Там никого не было. Воздух был затхлый, будто его не тревожили уже
долгое время. Грибы разрослись. Их не собирали, самые старые из
них погибли и гнили после того, как отдали споры. Тут никого не
было уже месяцы.

Похожая ситуация была во всех грибных пещерах. К тому времени,

когда он дошел до пути вверх из каверн в пещеру недомерков, он был
обеспокоен тем, что он может обнаружить. Возможно скавены
истребили всех Черновходных Парней до одного? Он приготовился
драться не на жизнь, а насмерть.

Когда Рунтгит поднялся из запутанных грибных пещер в заднюю

часть пещеры недомерков, он выдохнул с облегчением. На полу
лежали спящие недомерки, хотя они были тощие, маленькие и
малочисленные. Он пробрался через них.

Он взобрался по ступенькам и вытянул меч. Недопарень, который

должен был следить за недомерками, спал. Его разбудило
прикосновение меча о горло.
- Эй! – сказал Рунтгит. – Мне нужно увидеть босса. А потом мне
нужно повидаться с Ибритом Говномесом.

Недопарень, гоблин, которого Рунтгит не знал, беспомощно раскрыл

рот от изумления.

- Как знаишь, – сказал Рунтгит и проткнул его.

Он пошел вверх по лестнице. На площадке у огня сидели кольцом и

играли в кости гоблины. Много гоблинов спало. Черновходных
Парней стало значительно меньше, чем в прежние времена.

– Какое-то безделье, весь этот сон, не так ли? – спросил Рунтгит. –

Ща ночное время, знаите ли, и ваши ребята далжны работать.

Играющие в кости гоблины, оказавшиеся маленькими Здоровяками,

быстро на него посмотрели и повскакивали на ноги. Ему было
приятно увидеть, что он больше их всех.

- Кто этот босс? – спросил один.

Другой пристально на него посмотрел. – Это никакой ни босс! Я

узнаю его!

- Мине надо перетереть с вашим боссом, – сказал Рунтгит. – Мне надо

встретиться с Вождем Ибритом.

- Ты ни с кем не встретишься, вороватый шнырь!

- О да, – сказал третий. Это Рунтгит. Привет, Рунтгит.

- Эй вы, заткнитесь! – крикнул четвертый. – Рунтгит мертв. Ыто ни

можит быть Рунтгит.
- А выглядит как Рунтгит, – снова сказал первый.

- Он должен быть мертв, – сказал четвертый с сомнением в голосе.

- Здоровенный, не так ли? – спросил третий.

Они наставили на него свое оружие, пытаясь прижать его к стене.

Рунтгит отбил их своим мечом. – Это просто смешно, – прорычал он.
– Реально смешно, вы – это лучшее, что есть у Черновходых Парней?

- Ооо, да он дерзкий парень! – прогоготал один.

- Я узнаю этот рык! Это Рунтгит! Эй вы, давайте! Замочите его,

замочите его насмерть! Отнесем его тело боссу! – сказал первый.

Рунтгит закатил глаза. Он быстро двигался под их ударами, уклоняясь

от ударов копьем и парируя удары меча. Он обезглавил самого
говорливого гоблина. К этому моменту, остальные гоблины на
площадке зашевелились, сонные парни ощупью искали свое оружие.

- Зубы Горка! Я ни хачу драца с вашими парнями, – сказал Рунтгит.

Мы не можем быть друзьями?

– Мы не будем дружить с вороватым шнырем типа тибя! – сказал

один. Маленькие Здоровяки наседали на него. Он был вынужден
убивать их один за другим. Остальные гоблины, видя как их самых
больших и лучших парней с такой легкостью убивают, держались
подальше.

Когда последний из маленьких Здоровяков валялся у его ног с мечом

в горле, раздался голос. – Эй! Прикратить!

Рунтгит посмотрел наверх лестницы. Там была куча гоблинов с

трещащими от натяжения луками, которые они наставили на него. В
центре стояла громоздка фигура, держащая руки на бедрах, ее голову
гордо увенчивал капюшон босса.

Рунтгит опустил меч

- Ну и ну, да это же Недомерок, который вирнулся весь такой бальшой

и крутой. Интересно, чего жи он хочит, парни?

- Ситуация изменилась в здешних местах, Недомерок, все сильно

изменилось.

Босс Черновходных спустился по лестнице на основную площадку.

Пол его лица было изуродовано, его кожа огрубела от мелких
осколков, разлетевшихся после взрыва обвала дварфами. Но он был
все еще узнаваем.

- Снотрук! – воскликнул Рунтгит.

- Да, Снотрук! Я тут босс, Недомерок. И ты пожалеешь о том, что

вообще вирнулся.

Снотрук коротко кивнул. Стрелы были направлены на Рунтгита.

Подошел крепко сложенный гоблин. Со злой ухмылкой он врезал
сквиговым усмирителем Рунтгиту по голове. Тьма окутала мир,
злобное лицо Снотрука преследовало его в бессонном забытии.

Глава 19

ПОЯВЛЕНИЕ ГОББЛЫ, ЦЕНТР СЦЕНЫ

Рунтгит, шатаясь, встал на ноги. На голове у него пульсировала

шишка размером со сквига. Он осторожно ее потрогал, когда
осматривал обстановку. Рунтгит стоял в старой шахте, он был в ее
центре, который целиком был занят бойцовской ямой, окруженной
кривыми шипами. Эта яма была похожа на те, которые так любил
Макики, только намного больше. Зеркала из листовой бронзы
отражали на него свет факелов. С каждой стороны ямы в камне были
вытесаны проходы, закрытые железными воротами. На узкой витой
дорожке вокруг арены, которая окружала пещеру по всему периметру
и шла сверху вниз от ворот, столпились гоблины. Раньше по этой
дороге дварфийские каменщики толкали свои полные камня тачки, но
теперь путь от пола арены был перекрыт шипастым забором, который
украшали черепа.

Рунтгит никогда раньше не был в этой пещере. Должно быть,

Черновходные Парни расширили свои владения в его отсутствие.
– Эй вы! – Большая фигура поднялась с трона, сложенного из
скавенских черепов. Она прислонилась к ограждению из шипастого
дерева и костей. Снотрук вырос большим и мускулистым с тех пор,
как Рунтгит ушел – Снотрук вырос в звании, как и он сам. Снотрук
носил высокий железный шлем, выполненный в форме
ухмыляющейся луны, на его плечи были накинуты тяжелые меха. –
Этот мелкий недомерок, – он указал пальцем вниз на Рунтгита, –
вороватый шнырь! Он должен был сдохнуть, но мудрилы испортили
виселье. Он повернулся и забряцал шестом, украшенным срезанными
бородами. – Но на этот раз они не испортят его!

Радостные возгласы раздались со стороны Черновходных Парней. –

Вороватый шнырь! Вороватый шнырь! Вороватый шнырь! –
скандировали они. Их лица были спрятаны под капюшонами, глаза
блестели в свете факелов, рты кривились в жестоких улыбках. Один
встал на скалу, его руки порхали, раздавая каменные расписки,
принимая ставки на то, как долго продержится вернувшийся Рунтгит.
Другой предприимчивый тип ходил между гоблинов с подносом, с
которого он продавал полосы жаренного мяса сквига и баклаги с
пивом.

Снотрук поднял руки, призывая к тишине. Неохотно толпа затихла. –

А теперь, Рунтгит, тибе есть что сказать?

Рунтгит нервно облизнул губы. Он оглядел арену. Здесь каждое лицо

было враждебно, не считая Даффскула – выражение его лица было
нечитаемо. С платформы, на которой стоял трон Снотрука, он с
другими гоблинскими боссами наблюдал. Он держал причудливый
медный посох, заземляющий энергию, производимую визжащей
толпой. Зеленые искры вспыхивали около его пальцев и носа, но сам
он был спокоен и курил трубку. В его, как и всегда, загадочных глазах
играло веселье.

- Эмм, – сказал Рунтгит. Его глаза остановились на деревянном коле.

Вбитый кол ненадежно торчал из дыры с галькой – типичная
гоблинская работа. Если он сможет его выдернуть… Снотрук
засмеялся. – Классная предсмертная речь, недомерок!

- Иди в зогг, Снотрук! – крикнул Рунтгит, потрясая кулаком. – Я тибя

дастану!

Снотрук улыбнулся и замотал головой. – Йа так ни думаю. Кожаные

ремни затрещали, когда он усилил хватку на ограждении. –
Выпустить сквигав! – заорал он.

Рунтгит посмотрел на одни из врат, закрывающие туннели на арену.

За ними сквиговый погонщик Фугграк и его парни поворачивали
рычаги. Опускная решетка поднялась, и парни Фугграка попрыгали за
деревянные щиты, утыканные сквиговыми зубами и когтями.
Раздался вой сквиговых рогов. В ответ послышался возбужденный
визг сквигов.

Когда сквиги вышли на арену, Рунтгит кинулся за шатким колом.

Четыре из них медленно вышли на свет, обнюхивая песок. Маленькие
глазки щурились. Цепи звенели на их когтистых лапах, это должно
было им помешать выпрыгнуть с арены.

Рунтгит достиг кола, в пылу опасности он даже забыл о том, что у

него болела голова. Он нагнулся прямо к щебню и начал быстро
разбрасывать его ловкими пальцами. Кол легко вышел из дыры.
Рунтгит развернулся, держа перед собой кол, когда мчащееся тело
пролетело по воздуху, вращая когтистыми лапами и щелкая зубами.
Рунтгит увернулся от клацающей пасти, и пещерный зверь напоролся
на его импровизированное оружие. Сквиг издал последний
хлюпающий вздох. Рунтгит вынул кол как раз вовремя, чтоб
выставить его перед собой, когда второй сквиг напал. Он вбил кол
поперек его пасти. Зверь всем своим телом навалился на него,
пытаясь сжать челюсти. Его зубы раскололи дерево на щепки, и
Рунтгит был рад, что его руки были снаружи.

За спиной у Рунтгита веселились гоблины.

- Я ж говорил тибе, что будет неплохое зрелище, не так ли? Добрый

старина Рунтгит. – сказал один.

- О да, добрый старый труповатый шнырь! – сказал другой. И они

вместе громко загоготали.

Рунтгит вставил один конец кола в стену, высвободив руку, и сильно

ткнул сквига в оба глаза. Его глазные яблоки лопнули, и ослепленный
сквиг отпрянул, истошно завыв. Рунтгит повернул кол и вогнал его
острую часть через широко раскрытый рот зверя в уязвимую часть
черепа, пронзив мозг. Он умер мгновенно.

Оставалось два сквига. Они лаяли и щелкали зубами. Он шел по

кругу, прижавшись спиной к стене арены. Не было никакой
возможности использовать тот оглушающий прием, которому его
научил Фугграк – сквиги были настороже, широко раззявив пасти. С
несколькими десятками вероломных зеленокожих за спиной это было
не лучшее положение, в котором находился будущий воевода.

Рунтгит заметил, как сквиг слева напрягся перед прыжком. Он

готовился встретить его. Мощные ноги сквига отправили его в полет.
Рунтгит откинулся назад, используя тупой конец кола, чтоб
подтолкнуть сквига в полете. Он с шумом врезался в колья,
окружавшие яму. Гоблины разбежались в панике. Сквиг попал прямо
на колья, где он и застрял и умер, его труп свисал, как гнилая тыква.

- Астался паследний, Снотрук! – крикнул Рунтгит. – Паследний

астался! Мине ни нужны никакие мудрилы, шоб на ытот раз
испортить тибе веселье!
- Во нахал! – крикнул Снотрук, и Рунтгиту было приятно услышать
злость в его голосе. Снотрук закопался рукой в миске, которую
держал слуга, и достал из нее большую пригоршню жучиных
личинок. Он зачавкал.

- Ты еще не все видел, недомерок! Синий сок потек из его рта, и он

заревел: – Выпускай Гобблу!

С арены раздался восторженный вой. Гоблин-букмекер оказался под

шквалом лихорадочных ставок. Вторые ворота с лязгом раскрылись у
Рунтгита за спиной. Он обернулся, пытаясь одновременно держать в
поле зрения ворота и оставшегося перед ним сквига.

Во тьме ворот зажегся один желтый глаз.

Самый большой пещерный сквиг из всех, что видел Рунтгит,

заволочил ноги вперед. Два гоблина Фугграка тыкали его стрекалами
и кричали на него ругательства. Сквиг в мгновение ока обернулся.
Его чудовищные челюсти сомкнулись. Когда огромный зверь
перекусил древко стрекала, отлетевший металлический наконечник
отскочил от стены арены. Гоблинский погонщик завопил,
уставившись на фонтанирующие кровью обрубки кистей. Гоблины
захохотали и затыкали пальцами в раненного погонщика и на
Рунтгита. Завыли сквигрели. Шум ударил ему по ушам, и Гоббла
завыл в ответ. Вышло еще больше погонщиков и остриями стали
подгонять зверя. Постепенно они загнали его на арену.
Рунтгит никогда раньше не видел такого большого сквига, это был
один из тех редких экземпляров, которые в темных глубинах мира
вырастают до чудовищных размеров. Один из них был перед ним во
плоти. От его морды вздымался гребень кривых рогов и шел вдоль
всей спины, покрытой костяными пластинами. У него были очень
мускулистые лапы, каждая размером с маленького сквига. Если бы
Рунтгит не был так занят, защищаясь от оставшегося сквига, то
окаменел бы от страха.

Волна затхлого воздуха окатила Рунтгита – смесь запаха плесени и

звериной шкуры. Гигантский сквиг хрюкнул. Отверстие, разделенное
хрящевой перегородкой, которое служило ему носом, быстро
задвигалось вперед-назад, когда сквиг понюхал воздух. Монстр
заковылял вперед. Один его глаз был молочно-белый, и его морду
пересекал старый толстый и розовый шрам.
- Йа рад, шо он тибя сажрет! – проорал Снотрук, перекрикивая шум
толпы. – Но вынужден признать, ты нас харашо павеселил, Рунтгит!

Гоблины смеялись и галдели. Гоббла бросил злобный взгляд на

Снотрука и угрожающе заурчал. Рунтгит ударил другого сквига,
острие кола завязло в жесткой плоти. Сквиг недовольно гавкнул.
Используя кол в качестве рычага, Рунтгит напрягся и вывел зверя из
равновесия.

Гоббла напал.

Опустив голову, он неуклюже запрыгал по песку арены, цепи,

сковавшие его лодыжки, затрудняли движение. Меньший сквиг
попытался напасть на Рунтгита, но Гоббла отбросил его своей
мощной головой, сбив со своего пути. Рунтгит выставил кол. Он был
смешон и бесполезен, как если бы Рунтгит держал ножку гриба перед
лицом такой мощи, но он не собирался умереть, как какой-то
визжащий недомерок.

Гоббла широко раскрыл массивные челюсти.

- Са-жри! Са-жри! Са-жри! – скандировала толпа.

Деревяшка Рунтгита исчезла в глубокой утробе чудовища. Его мир

внезапно накрылся крышей из красной плоти, окаймленной зубами.
Из глубин желудка сквига дыхнуло запахом полупереваренного
гоблина.

- К зоггу, – сказал он и закрыл глаза.

Ничего не произошло. Он открыл один глаз, затем второй.

Красный пещерный сквиг отступил. Он с интересом осматривал

Рунтгита. Мертвенно-бледный нос Гобблы приблизился к нему,
хрюкающие порывы горячего дыхания окатывали его. Он нюхнул раз,
два, а затем зарылся носом в его балахон, шумно сопя. Рунтгита
оттолкнуло назад. - Эй! Эй! – крикнул он. Сквиг издал странный
свистящий звук. Крики толпы превратились в ошеломленную тишину.

- Шо праисходит? Шо праисходит? Сажри недамерка! Ыта приказ! –

завыл Снотрук. Но приказывать сквигу было не в его власти.

Рунтгит осторожно протянул руку и почесал сквига между рогов.

Зверюга заерзала от удовольствия и замяукала. Длинный язык,
большой, как сам Рунтгит, затерся об гоблина, покрыв его слюной. Он
отплевался и рассмеялся. Глаз Морка! Неужели это тот сквигыш,
которого я спас от Снотрука? Рунтгит похлопал своего нового друга.

Другой сквиг подскочил, готовый атаковать. Гоббла вперевалочку

обернулся. Он пролаял вызов. Другой сквиг прокрякал в ответ, но
Гоббла клацнул зубами и соперник лопнул, как виноградина.

Рунтгит рассмеялся. – Тибе никогда миня не пабедить, Снотрук! Он

прошел к месту, где валялся наконечник стрекала. – Я побывал в
корнях горы! Я видел вещи ва тьме! Я был снаружи! Я повидал мир!
Я жил под пристальным взглядом Злого Солнца и Плахой Луны.

- Ооо! – раздалось в толпе.

- Без шляпы! – добавил Рунтгит. И они охнули. Рунтгит воткнул

наконечник стрекала острием в цепь, сковавшей Гобблу, и разогнул
звено. Он встряхнул ее и цепь распалась на две части. – Я дрался с
жирняями и ’юдишками, гоббо и орками. Я захватил племя и убил
Гриффа. Я гаварил с Морком. И затем я вирнулся дамой. Он ткнул
стрекалом в сторону Снотрука. – С какого зога, такой шнырь, как ты,
думает, что сможет убить кого-то, вроде миня?
Снотрук рычал. Он ревел. Он кричал. – Лучники! Канчайте его,
натыкайте в него стрел!

Ночные Гоблины с луками подошли к краю ямы, и оттянули свои

тетивы. Они так и не выстрелили. Стрелы с другой стороны ямы
прилетели в них, убив многих. Оставшиеся убежали. На верхних
уровнях арены Крюгглер и отряд равнинных гоблинов скинули
украденные балахоны.

- Никто не смеет трогать маиго босса! – закричал он.

Снотрук закричал. Пещера погрузилась в беспорядки. Рунтгит

хлопнул огромного сквига по боку и прошептал ему в ухо: «Взять его,
Гоббла». Он подумал, что это хорошее имя.

Гигантский сквиг переступил с ноги на ногу и заурчал от

удовольствия, ощутив свободу от цепей. Он свел ноги под собой и в
одном мощном прыжке вознесся вверх. Он врезался в пики,
окружившие трон Снотрука, и превратил их в щепки. Маленькие
Здоровяки, служившие Снотруку, покидали свое оружие и побежали.
Снотрук развернулся, чтоб убежать, но тяжелая лапа наступила на
полы его балахона.

- Падаж… – начал было он.

Гоббла широко раскрыл пасть и перекусил его напополам с громким

«чавк!»

- Что ж, – сказал Рунтгит. – Ыто было гавенное последнее слово.

Даффскул перевел взгляд с огромного сквига на Рунтгита. В отличие

от остальных, он не делал ноги. Он вложил трубку в рот. – Дабро
пажаловать дамой, Рунтгит. Я тибе гаварил, што ты асобенный. И
прадалжаю гаварить, разве нет?
- Крюгглер и его парни пашли за мной, видишь, даже при том, что я
сказал им не идти, – сказал Скарсник. – И я рад, что ани миня не
паслушали! К тому же тут был Гоббла. – Он нежно пхнул своего
питомца. – Слушай сийчас еще адно правило, ’юдишка, – сказал он. –
Если ты босс, ни важно сколька у тибя правил, тибе еще нада быть
везучим. Он откинулся на троне, закинув ноги на подлокотники. –
Итак, мы немного потрещали, я и другие. «Его прислали к нам Горк с
Морком!» – сказал Даффскул и ани паслушали его, хотя он и был
бухой, но в основном ани смарели на Гобблу, а еще на Крюгглера с
его парнями, а они такие: «Ну лана, тагда ты можешь быть боссом
клана». Он погладил чашу, сделанную из черепа. – И кагда Гоббла
выплюнул кости Снотрука, я сделал ыту раскошную чашу. Классная,
правда? Он поднял ее, чтоб я смог увидеть. Я само-собой согласился.
– За тебя, Снотрук! – сказал он. И сделал неаккуратный глоток пива
из черепа и рассмеялся. Потом он снова посерьезнел.

- Но жизнь ыто тибе не хрустящие снотты под сочными грибами, да?

Нет, сэр. Дела сильно паменялись, пака миня не было. Плахие вещи
случились. Он грустно покачал головой. – Дыля начала, усе ыто, – он
обвел рукой зал, – усе ыто попало в лапы крысов. Тут, навирху, в
любом случае никагда пачти никаво ни было, чуть-чуть орков, мож
быть какие-то наружные гоббо, какие-то дохляки из ночных парней.
Слишкам близка к паверхнасти, шоб растить грибы, негде спрятаца,
паэтому мало кто из наших хател тут жить. До того, как я пришол, им
больши нравилось прятаца по темным углам. Вот пачиму до таго, как
я пришол к власти, куча парней из Сгиблой Луны были за
восточными путями, в туннелях за городом. Но патом ыти крыски
нимного обнаглели, верно? Шо было нашим, стало ихним, ани
убивали всякого гоббо, который оказывался там, и паэтому мы
убивали всякого крыса, до которого датягивались руки. Дила шли из
рук вон плоха! Усе драки, да пастуки и усе такое. Было весело, но ыти
крыски валили толпами. Ани травили парней зиленым дымом и
стремной хренью, которая стриляла молниями. Наши обдрыстались
со страху. Ибрит Говномес был отрезан в месте, пративапаложном
тому, аткуда паявлись крыски. Ребята сказали мине, шо куча парней
была заблокирована внизу. Он показал когтем вниз. – Что ж, вот так у
миня абстояли дела. У миня была малинькая шайка Черновходных
Парней, сквиговые погонщики Фугграка, банда Крюгглера, ыти орки
из Сломанного Жуба, каторые пришли са мной в горы, горные гоббы,
и отбросы из Черной Скалы. Хде-то около, ох, я низнаю. Он скривил
лицо от мыслительных усилий. – Пять сотен гоббо и сквигов, и около
сотни оркав, – сказал он.

Он рыгнул. – Теперь лучше. – Пошел слух, шо в городе новый босс, и

пара других кланов из залов законтачили са мной, включая те,
которым вмазали крысы. Некоторые другие попытались пастукать
миня, – он закудахтал от смеха. – Гоббла сажрал кучу важдей и боссов
кланов тагда. Но я ни дурак. Ты можишь падумать, шо я пашол туда с
кучей гоббо и вытурил крысов. Но сделал ли я ыто? Он не ждал
ответа. – Канешна нит! Я знал, шо так ниче не выйдет. Я атправил
ганцов ва все кланы и племена, даже папытался прабраца к Ибриту,
но ни смог. Я назначил Крюгглера и ытого орка па имени Бограт,
решать все вапросы. Крысы пытались прошмыгнуть множество раз,
но мы их стукали. Я харашо запечатал входы, все, кроме нескольких,
но мы их тщательно охраняли. Канешна, к таму времени Крюгглер
узнал, шо там не было так уж многа золота, и шо я усе наврал. Но ему
было начхать, пушто там было куча драчек, и к тому же он типерь
был бальшим боссом бальшого племени, и ему было нефигово.
Бограт был ни таким, как другие орки, он держал их наверху в
ежовых рукавицах, и валил их, кагда ани ворчали, шо следуют
приказам недомерков. Я знал, шо он пашет на Горфанга, он
использовал наших ночных парней, шоб ни падпускать крысок к
Черной Скале, но тагда мне было ваще все равно, пушто это не
мешало маим планам.

Он положил череп злополучного Снотрука и сцепил пальцы за

головой
- Хатя мы были осторожны. Я никагда не гаварил ганцам ничаво
важного, шоб если бы их паймали крыски, то не смогли бы выпищать
всю правду. Разные кланы дрались с крысками тут и там, там и сям,
так шо ани не магли узнать, шо мы связаны. И в любом случае, мы
усе еще стукались друг с другом. Крыски думали, шо ани победили,
шо ани могут оттяпать усе земли зеленых, и шо мы вернемся на круги
своя, вышибая друг другу мазги на тех крохах земли, шо ани нам
оставят.

Он выпрямился. – И ани были правы какое-то время. Но ани не учли

миня, не так ли? Крыски отвели вайска. Тут и там ани разместили
свои выводковые ямы – жуткие места, полные розовых извивающихся
штук. Рунтгита передернуло. – Во гадость. Но ани остерегались
продвигаться выше. В то время ани думали, шо нас побили, или
может ани дрались между собой снова, пушто ани часто ытим
занимаюца. Как бы там ни было, кагда их стало мало, и они почти усе
уже стали, – он наклонил голову набок, его глаза светились, пока он
подбирал нужное слово, – бес-печ-ные, да, кагда они были вот такие,
тагда я сделал свой ход. Скарсник утробно захохотал, это был
неприятный булькающий звук, и сплюнул на пол. – Ыти крыски так
никагда и не узнали, шо на них напало.

Глава 20

Я ЕСТЬ СКАРСНИК!

Планы Рунтгита по очищению верхних залов от скавенов были, мягко

говоря, сложными. Череда блефа, предательства, инсценированных
отступлений и хитрых контратак. Как бы там ни было, то, что
Скарсник описал мне, выглядело как истинный венец стратегического
гения. Скарсник никогда не скромничал, впрочем, и мой опыт
сражений начинается и заканчивается поражением в битве за
гостиницу Бехтерсмольн. Поэтому мне приходилось принимать его
заявления о своей гениальности на веру, также как вынуждены вы
сейчас, когда я их повторяю, герр доктор.

Скрасник, а тогда все еще Рунтгит, строил планы долго и тщательно.

Бывало, он сидел и слушал полоумного дварфа Грунфина
Золотоискателя в ожидании вдохновения, его новый друг Гоббла не
отходил от него далеко. Я считал, что пещерные сквиги практически
не поддаются дрессировке – их погонщики должны гнать их перед
собой сталью и шумом, а те немногие из них, которые используются
как ездовые - неуправляемы.

Гоббла был другим. Как мне кажется, это был чрезвычайно

благодушный зверь, который ловил каждое слово и жест своего
хозяина. Но с другой стороны, внешность может быть обманчива.
Достаточно будет сказать, что Гоббла следовал за Рунтгитом повсюду,
мгновенно выполнял его команды, и проявил себя чрезвычайно
способным в запугивании и поедании всякого, кто противился
замыслам восходящего гоблина.

Строить планы в тесных пещерах Черновходных Парней было одним

делом. А заставить своих подчиненных понять и принять – другим.
Он долго и упорно убеждал. В свите Скарсника было несколько
смышленых существ – гоблины, как нам известно, обладают
некоторой долей низкого коварства, но мудрости, сродни той, которой
обладаем мы, у них мало. Я не сомневаюсь, что так было на
протяжении всего его правления. Короля гоблинов все время
окружала аура недовольства, сильного раздражения от тупости своих
сторонников. Как долго он вынашивал планы? Это точно заняло не
менее половины всего времени, которое он потратил, на подготовку
успешного воплощения своих планов.

Ключевое значение имело сокрытие от скавенов его намерений.

Ибрит Говномес оставался изолирован снаружи города от той части
племени Сгиблой Луны, которая обитала в пределах городских стен и
в основных подземельях. Рунтгит вел переговоры и разговаривал с
другими фракциями зеленокожих в Караке Восьми Вершин. Где это
не помогало, он снова прибегал к убийствам и своевременным
несчастным случаям, устраняя тех вождей, которые выступали против
него, пока на их место не становились другие, более восприимчивые
к его идеям. Это не заняло много времени – он набирал силу, вождь
Сгиблых Лун отсутствовал, а гоблины уважают силу и ум превыше
всего.

Все гонцы, отправленные к вождю Ибриту, так и не вернулись. Не

имея предводителя, шаманы и зависимые вожди, боссы и скаргоббо,
недобоссы, чемпионы, пресмыкающиеся пещерные владыки и
Маленькие Здоровяки страстно желали, чтоб кто-то возглавил их.
Рунтгит был лишь рад выполнить их волю.

По всему Караку Восьми Вершин копошились гоблины. Гоблинские

инженеры управляли командами, которые готовили неприятные
сюрпризы, придуманные Рунтгитом для скавенов. Крюгглер был
проинструктирован оставить поверхность в руках орка Бограта. Он
вместе с большим количеством гоблинов и троллей Рунтгита был
отправлен на чрезвычайно секретную миссию, на которой они
находились многие месяцы. Обычные и ночные гоблины в равной
мере распускали слухи о том, что Крюгглер, скорее всего, мертв –
расценен как угроза для власти бывшего недомерка и был уничтожен.
Рунтгит не мешал им так думать, так как это служило его цели,
заключающейся в том, чтобы его считали беспощадным.

Прошло время.

- Нет, нет, нет! Рунтгит сильно ударил кулаком по столу. – Ты. Он

толкнул твердым когтем в грудь босса Парней Иззубренного Топора.
– Ты и остальные убогие шныри, каторых ты называишь сваим
кланом, идите сюда!
- Извини, босс, – пропищал босс Парней Иззубренного Топора.
Гоббла навис над плечом Рунтгита. Другие боссы в комнате, ночные
гоблины, орки и обычные, видавшие виды гоблины отшатнулись,
когда огромный питомец Рунтгита испытующе на них посмотрел.

- Зоганные нидаумки! Он смел карты со стола на пол. – Ниужели ыто

так сложна? Предпалагаеца, шо вы мозги клана! Я ажидал от вас ума,
но вы усе нидаумки! – Гоббла переступал с ноги на ногу, следуя за
свирепым взглядом Рунтгита, его кожистые лапы шлепали об пол.
Огромный сквиг высунул язык. Гоблинские вожди не могли не
отшатнутся от него. – Ыта проста! Мы стукаем их сильна, мы стукаем
их визде! Мы их так отлупцуем, шо ани забудут, как пищать!

- Эм, но, босс, – сказал Груззвазз, Лорд Верховный Пыряла, Босс

Кишкорезов, – у нас не так много гоббо.

- Черт! – Рунтгит сильно топнул ногой. – Суть не в том, скока у вас

гоббо, а в том, как вы их используете. Зырь. – Он уставился на стол. –
Хде маи карты?

- Они тут, босс, – сказал Фикбат, Архивысший Шныредерг из

Коварных Пещерных Паучар. Он быстро положил их на стол и
развернул. – Прашу, усе снова в парядке, как было.

- Фикбат, – выдавил Рунтгит сквозь скрежещущие зубы.

- Дыа, босс?

- Ани вверх тормашками! – заорал он.

- Ыто жи ни важна, – сказал Фикбат. – Эм, или важна?

Рунтгит тяжело вздохнул и медленно провел рукой по своему

длинному лицу. К тому времени, когда его рука дошла до конца его
острого подбородка, его раздражение превратилось в неприятную
улыбку. – Ладна. Гоббла, сажрать Фикбата.

Питомец Рунтгита стремительно и с хрустом сгрыз босса гоблинов. –

А типерь, есть еще блестящие идеи? Потому што…

В комнату забежал гоблин. – Босс! – Он тяжело дышал.

Рунтгит сгреб копье со стала и швырнул. Оно рассекло воздух и

ударило гоблина в плечо. Гоблин, шатаясь, отступил к стене комнаты.

- Как я сасридаточусь, кагда миня пастаянно прирывают! Недоумки

задают вопросы, гоббо приходят и уходят, кагда им вздумается! Ых!

- Но, босс! – сказал гоблин охрипшим голосом, вцепившись в копье. –

Ыта какая-та хрень! Мы што-то нашли! Чорный песок! Вы гаварили,
шо хотите, шоб мы сразу вам сказали, если шо-то найдем!

- Оу, да, – сказал Рунтгит. – Пасиб. Он расслабился и неодобрительно

посмотрел на гоблина. – Иди и сядь гиде-нибудь. Возможно, ты
захочешь, шоб кто-то осмотрел рану. Выглядит больно.

- Да, босс, – прохныкал посыльный.

Два гоблина вошли, неся на веревках, перекинутых через плечи,

деревянную волокушу. Они осторожно ее пронесли и поставили на
пол с видом абсолютного страха на лицах. На ней стояло три бочонка,
каждый был помечен дварфийскими рунами. Глаза Рунтгита
заблестели, когда он увидел их. Его язык со змеиной скоростью
высунулся изо рта. – У нас исчо пятнадцать снаружи, босс, – сказал
один из гоблинов.

- Славненько-славненько, – сказал Рунтгит – Вот что. Тогда завтра,

завтрашней ночью мы все сделаем, как положено. Кагда прозвучат
три гудка рога, мы загоним ытих мохнатых шнырей обратно в дыру,
из каторой ани вылезли. Мне надо кое с кем повидаца, а когда он
исчезнет, крысюки будут в смятении! – Он безумно захохотал. Никто
не присоединился к его смеху. Он посмотрел на своих лейтенантов.
Они тупо уставились в ответ. – Ёпта! Я имел ввиду, шо крысюки
будут повально позогганы! – Он снова захохотал. На этот раз его
слуги поддержали его. Рунтгит резко прекратил смех и нахмурился. –
Давайте! Па позициям! Па позициям! Нада быть организованными, не
так ли? Давайте, вымитайтесь!

Главные гоббо всем скопом вышли, возбужденно тараторя между

собой. Они покинули Рунтгита и Даффскула, который сидел на
табурете в углу и потягивал свое пойло. Рунтгит посмотрел на
старого шамана. – Мне часта приходит в голову мысль, шо было бы
проще, если бы я мог вазглавить каждую зогганую толпу сам, –
сказал он. Он заворчал низким, как у орка голосом, однако в нем был
намек на гоблинское нытье, и Рунтгит ненавидел себя за это.

Даффскул сделал большой глоток из чаши и весело чмокнул губами. –

Я гаварил, шо ты особенный, Недомерок, но ты не настолько
особенный.

Рунтгит опустился глубоко под гору. На улице с каменными

деревьями он повелел своей страже остаться позади. Им пришлось
усмирять Гобблу, который выл, когда его хозяин отправился по делам
сам. Крики огромного сквига следовали за ним, когда он вошел в один
из крысиных туннелей. Вновь один, он покинул гоблинские владения
и вошел на верхние уровни скавенской Подземной Империи.

Полчаса спустя Рунтгит неспешным шагом подошел к посту охраны,

выплыв из тени подобно призраку, его большие пальцы были всунуты
за пояс, будто ему вообще на все наплевать.
— Здаров, – сказал он удивленным стражам. – Скрикрит готов?

Штурмовые крысы с черным мехом подошли и захлопнули на

гоблине кандалы. Он теперь был таким же большим, как они, и он их
не боялся. Как ни крути, у него был план, а план зуба ломанного не
стоит, если он не включает в себя хотя бы несколько просчитанных
рисков. Горк и Морк уберегут его.

Они шли вниз, все глубже в скавенское царство. Их владения

расширились с тех пор, как Рунтгит был тут последний раз. Туннели
был полны закованных в броню скавенов и неуклюжих монстров,
огромных, как тролли Рунтгита. Громкие хлопки и треск,
пронзительный визг и другие звуки, издаваемые загадочными
механизмами, эхом раздавались по туннелям. Повсюду в воздухе
витал этот резкий запах, невыносимый мускусный аромат самих
скавенов. На этот раз было больше труб. Он посмотрел на этих
металлических змей и подумал о дымящейся трубке Даффскула, а
потом о странном зеленом дыме. От этого дыма, как ему рассказали
другие вожди, когда он вернулся, задыхались ночные гоблины до
того, как скавены пришли и захватили верхние залы. Он был намерен
что-то с этим сделать.

Они миновали сторожевую башню, в которую его привели в прошлый

раз, и пошли ниже, следуя дорогой, широкой, как старые дварфийские
тракты, но выгрызенной в камне и укрепленной сооруженными
наспех подпорками из камня и трухлявого дерева.

Они сошли с нее и вошли в лабиринт туннелей. Чириканье

крысолюдов слышалось со всех направлений, режа нежный слух
Рунтгита. Его умные глаза прыгали с места на место, запоминая
каждую подробность.

Его втолкнули в широкое помещение, какой-то зал, на другом конце

которого в одиночестве сидел на троне Скрикрит. Скавен растолстел и
теперь весь лоснился со времени их последней встречи, впрочем, и
Рунтгит стал больше и сильнее. Но это не помешало им узнать друг
друга.

Штурм-крысы кинули гоблина на пол. Рунтгит упал на одно колено,

удержав себя, чтоб не рухнуть головой вниз.

- Все хорошо, Скрикрит, мой старый друг. Давно не виделись.

Усы Скрикрита дернулись. – Маленький? Зеленыш? Рунтгит? Он

встал с трона и спустился по ступенькам на пол. – Ты-ты? Ты такой
большой-большой!
- Времена меняюца, не правда ли, дружище? У миня было несколько
приключений, у миня типерь сваи парни. Но я вернулся. Он облизал
кончики своих желтых зубов. – Как вижу, дила могут поминяца очень
сильно. А ты ни терял времени.

Шкурка скавена задергалась. – Да-да. Я теперь Великий Вожак.

Верхние уровни Города Колонн подчиняются мне, отданные Вождем
Скруком Слюнохвостом! Мы прогнали зеленышей снова! Зеленыши,
которых мы прогоняем, всегда возвращаются, они умирают и снова
возвращаются. Вы у меня в печенках сидите. Он покачал головой.

- Дыа, – сказал Рунтгит. – Я сажалею аб ытом.

- И что ты? Что-что ты хочешь, зеленыш? Я убить-убить тебя сейчас,

но… – Он пожал плечами. – Ты был добр ко мне в прошлом. Живи.
Говори, тогда может быть, умрешь-умрешь. Посмотрим.

- Ладно, пусть так, Скрикрит, мой старый кореш. Рунтгит посмотрел

за спину на скавенских стражей и поднялся, руки, связанные у него за
спиной, мешали ему. Стражи двинулись вперед. Скрикрит остановил
их взмахом лапы. – Я думаю, мы можым снова заключить сделку. По
правде говоря, моих парней осталось не так много. Мы проста хотим,
шоб нас оставили в покое и в мире выращивать грибочки. Можешь
забирать город. Мы праиграли, честно-причестно. Мы палучили урок.
Мы больши ни будем надаедать.

Скрикрит запищал. – С каких пор гоблин знает, что такое честно-

причестно?

- Я магу сказать то же самое о твоих крысках, – сказал Рунтгит. Он

понизил голос до шепота. Его уши обвисли и он ссутулился. – Штука
в том, дружбан, шо мы не у дел. Вот я и падумал, шо мы можем
заключить сделку, порешать все, панимаешь, о чем я? Давай
заключим мир? Мы вас оставим в покое, и вам не нужно будет о нас
волноваца.

- Я тебе не верю!

- Дыа, я панимаю, – сказал Рунтгит. – Поэтому я решил дать тибе

што-то в знак маиво увожения, нибальшое предложенье, если угодно.
Готов поспорить, у тебя больше нет того чудесного светящегося
зеленого камня, верно?
Рунтгит прекрасно знал, что его у них нет. Отряды скавенов
прочесывали верхние уровни, но никто не нашел вирдкамень
Рунтгита в старом форте.

Скрикрит замер. Свойственные его расе постоянные дерганные

движения прекратились. – Говори-говори, – повелел он.

– Что ж, его осталась еще целая куча. Никакой торговли на этот раз. –
Рунтгит виновато засмеялся. – Дело в том, что нас осталось слишком
мало, чтоб принести его тебе! – сказал он. – Нет, я сабираюсь просто
отдать его тибе. Весь. Победный трофей. Што скажишь?

Скрикрит наклонил голову набок. – Ты меня дуришь.

- Никаких выкрутасов, друг! Все выкрутасы закончились. Ты

победил, не так ли? Разве я не говорил этого уже?

Скавен подумал какое-то время. – Очень хорошо. Покажешь воинам.

Они передадут мне. И живите себе, сделка-сделка?

- Слуш, я хочу показать только тебе. Без обид и все такое, но что если
я покажу одному из твоих парней здесь, – Рунтгит опустил голос до
свистящего шепота, – и они оставят его себе? – Он снова заговорил
нормально. – Ох, и, мне жаль канешно, но если со мной что-то
случится, то вместо меня другой гоббо расскажет, другому большому
боссу крысок, где он, сечешь?

Скрикит в смятении пискнул и кивнул. – Очень хорошо. Я пойду-

пойду. Мы идем вместе.

Скрикрит, стража из штурмовых крыс и Рунтгит поднялись вверх из

скавенских туннелей, прочь от шума их адских машин. Они
поднялись к местам, ранее населенным гоблинскими кланами. Нынче
в них царила тишина. Рунтгит запретил всем, кроме своих шпионов,
подходить слишком близко к крысиным туннелям или их новым
укреплениям и ямам. Он приказал гоблинам спрятаться в ожидании
большого события. Рунтгит не раскрывал своих карт.

Они покинули пустые владения гоблинов и направились вверх, в

пещеру, где Две Головы был рожден.

Руины дварфийского форта были точно там, где он помнил, туннель,

ведущий ко дну колодца, внутри которого был мутный свет,
источаемый валуном из варп-камня, был все еще невидим.
Разбросанные куски варп-камня лежали на полу там, где их оставили
гоблины Рунтгита. Ведущая в яму лестница, которую он поставил,
была все еще на месте. Даже скелет Диглита был, жалкая кучка
костей, валяющаяся в углу. Тут никого не было после ухода Рунтгита.

Скрикрит остановился, дав рукой знак своим людям. – Пахнет! Много

гоблинов! Гоблинская вонь! Гоблыши!

- Расслабься, дружище, – сказал Рунтгит. – Конечно, тут воняет гоббо.

Десятки моих парней добывали эту хрень для тебя так, что аж
разгорячились и взмокли, панимаешь о чем я?

- Это свежий запах.

- Это я, друг. Конечно же, я напуган, быть в плену у такого бальшого

и магущественного вождя, как ты.

Сказанное вроде как успокоило Скрикрита. Его доспех скрипел, пока

он шел к яме. – Это-это не просто варп-камень, маленький зеленыш.

- Разве? – спросил Рунтгит. Он осмотрел дно колодца. Должно быть, в

прошлом форт был полезен для контроля Перевала Бешеного Пса, до
того, как он обвалился. Он подумал, что может быть отстроит его,
когда станет владыкой гор. – Что же ыто тагда, йесли ыто ни толька
светящийся зеленый каминь?

- Это история! Это великий артефакт! Давным-давно скавены

поместили варп-камни в колодцы бородашей, чтоб ослабить их,
ослабить, чтоб убить-убить! Он сильно ударил кулаком по
бронированной ладони. – Великая цена, много варп-кусочков.

- Так вы вазвращали его, кагда вновь находили? Я понял.

- Большинство утрачено, давно утрачено, но тут много колодцев,

многие засыпаны. Иногда мы находим. Это место однажды было
большой крепостью бородашей, вот почему тут такой большой кусок
варп-камня!

Впечатленный Рунтгит издал долгий свист. Который также

совершенно случайно оказался сигналом для парней в тенях. – Ну что
ж, это теперь все твое, не так ли?

Темные силуэты с красными глазами бесшумно появились за спинами

штурм-крыс.

- Да-да! Скрикрит посмотрел вверх из ямы. – И теперь ты умрешь…

- Неа, друг, – Рунтгит замотал головой и захихикал. – Тут ты

ашибаешься.

Их выдал скрип натягивающихся луков.

Уши штурмовых крыс дернулись, и они повернулись, чтоб увидеть

источник шума.

- Что это!? Зеленыши? Предательство! Предательство! – крикнул

один из штурмовых крыс. Он открыл рот, чтоб сказать что-то еще, но
стрела с черным оперением пронзила его сердце. Раздался свист,
пронизывающих воздух стрел, когда гоблины, вымазанные в грибном
соке и чернильно-черном масле сквига, повыскакивали из своих
укрытий. С похвальной быстротой штурм-крысы построили
железную стену, защищая своего лорда. Скрикрит находился в центре
помещения, туннеля полного гоблинов – штурмовые крысы косили
толпу зеленокожих своими алебардами, убивая их без особых усилий,
но они безнадежно проигрывали в численности. Выхода не было.
Штрумовая крыса подошла, чтоб схватить Рунтгита, но будущий
король отошел в сторону, и три стрелы с глухим стуком вонзились в
спину скавена.

- Ты меня обманул! – сказал Скрикрит.

Рунтгит пожал плечами. – Да, извини. Видишь ли, тут куда больши
гоббо, чем ты думаешь. Убьешь тысячу гоблинов, найдется еще две,
например, прячущиеся в трещинах и нычках.

- Но их станет на одного меньше-меньше! Ты умрешь-умрешь!

Скрикрит шагнул вперед, держа меч. Рунтгит подошел к нему. Его
цепи упали на пол. Он отомкнул замки еще час назад.

- Извини, дружище, – сказал он. Нож, который он прятал под

нижними слоями тряпья, был у него в руке, а потом он оказался в
зазоре доспеха Скрикрита. Глаза-бусинки скавена расширились. Его
меч с лязгом упал на пол. По залу раскатывался звон
сталкивающегося оружия, визг умирающих гоблинов и писк
раненных крысолюдов. Скрикрит задыхался, его стальные зубы
окрасились кровью. – Ты мне типа нравился, вот такие дела, – сказал
Рунтгит. Он осторожно опустил скавена на землю, проворачивая нож.
Рунтгит с удовлетворением услышал, как клинок заскреб о броню и
ребра Скрикрита. – Мы не такие уж и разные, ты и я. Хорошие
друзья, дыа?
Глаза Скрикрита затуманились. Рунтгит задумчиво посмотрел на него
и захихикал. Он встал на колени и начал полосовать ножом по горлу
крысолюда. Он перепилил хрящи и достиг шейных позвонков, точно
так же, как он сделал с Гронскви по заказу Скрикрита. Он, кряхтя,
отделил голову вождя от плеч. Он развернулся и высоко ее поднял,
пронзительно крича победный клич.

Последний из штурмовых крыс пал в сражении. В битве против

десяти больших крысолюдов Рунтгит потерял тридцать или около
того зеленокожих. Их маленькие изувеченные тела устилали зал, как
черные листья. Он прошел через мертвых и умирающих, отпихивая
их со своего пути. Вокруг него столпились гоблины с возбужденными
лицами. У него было мало времени.

Рунтгит и его банда бежали так быстро, как могли, через туннели
навстречу тронному залу Карака Восьми Вершин. Там находился
главный лагерь скавенов на верхних уровнях. Для введения в
действие второй части плана было жизненно важно их уничтожить.

Два часа спустя он добрался до череды маленьких пещер,

примыкающих к Залу Тысячи Колонн.

Раньше эти пещеры были частью Великих Западных Залов, которые

были уничтожены в разразившейся войне между гоблинами и
скавенами в те времена, когда твердыня была впервые захвачена у
гномов. Его гоблины усердно прорубили путь между каменными
мешками с затхлым воздухом, погребенными в течение веков под
обломками обвалившегося потолка, тайно вывозя тонны камня.
Петляющие штольни были укреплены изогнутыми балками. Факелы
отбрасывали слабый свет и коптили крышу маслянистым дымом.

Желтые орочьи кости и ржавые доспехи хрустели под ногами

Рунтгита, когда он вошел в тесное пространство. На нем были его
кольчуга, латные ботинки, наручи и высокая шипастая шапка вождя.
Его серпомеч был обнажен. Гоббла шел вразвалочку рядом с ним. Две
сотни пар красных глаз посмотрели на него, когда он зашел.

- Ваш отряд гатов? – громко спросил Рунтгит. В ответ послышались

приглушенные возбужденные возгласы и поддакивания. Даффскул
слез со срубленной головы статуи и опустошил свою чашу.

- Босс, – прошептал он, коротко кивнув варбоссу. Он дал знак своим

помощникам, которые сидели на пяти связанных гоблинах с кляпами
во рту. Глаза этих обездвиженных зеленокожих вращались. Каждый
издавал приглушенные смешки. Около Даффскула было пять
металлических шаров на длинных цепях, толстых, как запястье орка.
Каждый шар был размером почти с гоблина.

- Что тут у нас? – спросил Рунтгит. Он подошел к дверному проему,

который однажды вел в Зал Тысячи Колонн. Там было восемь
внушительных арок, по одной на каждую вершину, окружавшую
город. Они зеркально отражали врата в стенах верхнего города. Я
полагаю, это символизировало господство королей дварфов над
горами, или что-то в этом духе. И что, помогло оно им?

Три западные двери были заблокированы, когда залы, в которые они

вели, были обрушены скавенами во время падения дварфийской
империи. Были, до сих пор.

Рунтгит поднес глаз к отверстию, которое его гоблины проделали в

куче обломков, тонкой перегородке из обвалившихся камней, которая
скрывала его гоблинов от крысолюдов. Он посмотрел на скавенский
форт в центре тронного зала.

Тронный зал раньше был владением Ухмыляющихся Грибных

Королей, жалкого гоблинского сброда, чье напыщенное самоназвание
лишь подчеркивало слабость их клана. Ни один ночной гоблин не
стал бы жить так близко к поверхности, если бы у него был выбор.
Скавенам это место нравилось больше. Крысолюды разбили заразный
лагерь в центре зала, рядом с тронным помостом дварфийских
королей. Импровизированные стены из натасканных с окрестностей
камней окружали их палатки. Подмостки отмечали места
строительства капитальных укреплений. Они были расположены на
руинах более старых башен и стен, возводимых и обрушаемых
бесчисленное количество раз в течение бесконечной войны скавенов с
гоблинами.

- Ани панятия ни имеют, шо мы тута, босс! – сказал один из офицеров

его войска, гоблин с крючковатым носом и голосом провинциального
идиота.

- Патрясный план, босс! – выкрикнул один из его парней.

- Ага! – крикнул другой. Раздался хор одобрительного бормотания

- Эй, вы, тише! – резко приказал Рунтгит – ему следовало

поддерживать репутацию хорошего босса, однако его маленькое
черное сердечко воспряло от гордости. – Мы же не хатим, шоб нас
услышали, а?

Рунтгит снова повернулся к отверстию и удовлетворенно кивнул.

Крысолюды были осмотрительны, но спокойны. Он проверил стену
из булыжников в проеме. К ключевым валунам в куче камней и
обвалившейся кладки, ожидавшим, когда их высвободят, были
прикреплены веревки.

Рунтгит повернутся к гоблину, стоявшему у входа в туннель, и

кивнул. Гоблин коротко поклонился и побежал прочь так, что его
капюшон и роба развевались за ним.

Десять минут спустя проревел звук рога, почти потонувший в

подгорных глубинах. Рунтгит ждал, задержав дыхание. Где
остальные? Он был уже готов разразиться криками ярости от
некомпетентности своих подчиненных, когда прозвучал второй гудок,
затем третий, и четвертый, пока все руины Карака Восьми Вершин не
звенели от их длинной скорбной песни. К их зову присоединились
сквигрели и барабаны. Дварфийский город дрожал от боевой музыки
зеленокожих.

Под ногами Рунтгита раздался взрыв, столь далекий, что слышен был
лишь слабый отголосок. Вскоре последовали второй и третий взрывы
дварфийского пороха, обрушившие самые верхние из скавенских
туннелей. Обломки камней посыпались вниз. Гоблины нервно
поглядели на валуны обвала, сейчас служившие крышей комнате, в
которой они находились.

- Типерь, кагда скавенские туннели запечатаны, этим ребятам не

придут на подмогу, верно? – злорадствовал Рунтгит. Он приложил
глаз к дыре. Скавены переполошились – крысолюды бегали взад-
вперед. Их предводитель отдавал приказы на их высоком, писклявом
языке. – Отряд Крюгглера должен выступить через… Сейчас.

Скавены на стенах неистово махали руками. С того места, где

находился Рунтгит, они выглядели не больше обычных крыс. Мысль
раздавить их в лепешку своими ботинками, подбитыми железом, его
позабавила и вызвала смешок.

Прозвучал сухой треск выстрелов. Скавены бросились на другую

строну лагеря. С его дальнего конца раздалось гудение сквигрелей.
Стрелометы, принесенные по частям с поверхности гоблинами
Крюгглера, открыли огонь. Стрелы размером с копья летели с
верхних галерей, где были расположены эти боевые машины.
Скавену, дававшему световые сигналы с верхушки наполовину
достроенной башни, попали прямо в грудь. Он отлетел назад, упав на
навес, который быстро загорелся.
Рунтгиту это понравилось. Он говорил Крюгглеру, целиться в их
командование – офицеров и вождей. В мутном свете вечных
светящихся камней Рунтгит различил очертания несущихся сквигов,
наступающих с юго-восточной стороны форта. Самые отмороженные
из погонщиков Крюгглера скакали в бой на разъяренных сквигах,
хлопая их по ушам, и ударами плашмя заставляя их прыгать быстрее.
Пара сквигов перескочила стену и исчезла внутри форта скавенов в
том месте, где, как надеялся Рунтгит, они нанесут максимальный
урон.

Он кивнул. – Ладно, парни, сичас.

Гоблины взялись за веревки, прикрепленные к стойкам, всунутым в

каменные обломки. Они не пили грибной отвар, который обычно
придавал гоблинам отваги для битвы – Рунтгит не разрешил. Один
несвоевременный смешок или звонкая боевая песня и весь его план
пошел бы сквигу под хвост. Но эти гоблины не ежились и не дрожали
от страха. Их уши уверенно стояли торчком. Они посмотрели на него,
на их некрасивых лицах читался боевой азарт. Он добился этого
своими лидерскими качествами и планами. Рунтгит усмехнулся. У
этих крыс нет шансов.

Гоблины потянули. Они издавали смешные звуки от приложенных

усилий, пища и пыхтя. Вначале ничего не происходило, и Рунтгит
подумал, что возможно ему следовало привести одного из своих
троллей в пещеру. Но затем, с внезапным звуком перекатывающихся
камней, один из больших валунов сдвинулся с места. Веревка,
прикрепленная к стойке под ним, ослабла, отчего гоблины попадали.
Остальные потянули свои веревки, и стена поддалась и с треском
ввалилась внутрь.

Рунтгит не стал ждать, пока осядет пыль. – Уперед! Уперед! Уперед! –

проревел он. Он вырос и его голос стал глубже, и поэтому команда
прозвучала внушительно, по-орочьи. Гоблины отчаянно толкали друг
друга, стремясь опередить своих товарищей и пройти первыми через
брешь. Знаменосцы из трех гоблинских толп, их барабанщики и
горнисты подбежали и заняли позиции, обозначив гоблинам точки
сбора. Три толпы Рунтгита сформировались быстрее, чем он
надеялся. Раздалось два гудка горна, лязг цимбал и гонгов, и их копья
опустились, образовывая колючую стену. Помощники Даффскула
несли своих связанных и брыкающихся подопечных в передние ряды
толп. Они были готовы.

Рунтгит бросил взгляд на север, туда, где великие врата тронного зала
были заперты изнутри. Его команды должны были сейчас идти на
позиции, если это было действительно так, то они делали свое дело
хорошо, ведь он не мог различить их в темноте. Он отбросил мысль о
том, что их могли поймать. Было слишком поздно беспокоиться об
этом!

Он посмотрел на своих гоблинов. Они не боялись, не юлили, а были

смелы и готовы к битве, потому что он был с ними.

Гоблины неплотно сомкнули щиты. На каждом был нарисован один и

тот же знак. И не важно был ли гоблин из Красных Шляп, Грибных
Королей или Пещерных Стучал, или Черновходных Парней, или из
десятков других кланов или меньших племен, которые населяли
разрушенный город – каждый из них перекрасил свой щит. Рисунки
варьировались от грубых до впечатляющих, но каждый из них
отображал одно и то же. Сгиблую Луну.

Рунтгит занял свое место перед самой большой толпой. Даффскул

закатал рукава и встал около него. Хитрый старый шаман кивнул.

- Ты готов, босс? – спросил он.

- Уперед! – закричал Рунтгит

Гоблины побежали вперед, быстро покрыв расстояние между

запечатанными западными залами и скавенским фортом в центре
тронного зала. Скавены, не ожидавшие нападения с этого
направления и уже сражавшиеся на юго-востоке, впали в панику, но
их предводители сохраняли спокойствие и восстановили порядок.
Скавены, оборонявшиеся на юго-востоке от парней Фугграка,
которые гнали злых сквигов в лагерь крысолюдов, разделись на две
части. Скавены зашли флангом и построились, готовые встретить
новую угрозу.
Странные огни играли на гоблинских стягах. Искры мерцали и
трещали. Даффскул посмотрел вверх и нахмурился. – О, нет, ишь чо
удумал! – сказал он. Он сделал несколько пассов руками перед лицом,
его глаза вспыхнули зеленым и искры потухли.

- Скавенские колдунцы, – сказал он с одышкой, как после бега. –

Шаманские мутки.

Скавены опустили глефы, готовые встретить гоблинскую атаку.

- Парни, стой! – крикнул Рунтгит. Так слаженно, насколько их

вымуштровали, гоблины остановились. Скавены в замешательстве
переглянулись.

Помощники Даффскула перерезали путы связанных гоблинов.

Поднялся жуткий хохот, когда у них вынули кляпы. В руки им
всунули цепи с шарами на концах, и вытолкнули из гоблинских рядов.
Эти гоблины вращались и вращались, одурманенные одним из
наиболее специфических отваров Даффскула. Один из гоблинов
запутался, и, крича от смеха, упал на землю, но остальные тащили
свои шары, как-то умудрившись сдвинуть такую огромную тяжесть с
места. Вначале они просто тащили их по кругу, но ускорялись с
каждым оборотом. Шары поднялись в воздух в вихре железа, и
гоблины шаткой походкой направились в сторону скавенских рядов.

- О, фанатцы, – весело сказал Даффскул. – Разве ани не прикрасны?

Люблю этот мамент.

Пули рикошетили от железных шаров ускоряющихся гоблинских

фанатиков. Наделенные силой эликсира Даффскула, они
перемещались невероятно быстро. Они врезались в скавенское войско
в круговерти движения. Тела разлетелись во все стороны. Даже на
таком расстоянии кровь и куски меха дождем посыпались на Рунтгита
и его толпы.
- Так! – сказал Рунтгит. – В атаку! Под гудения рогов, передающих
его приказы, гоблины устремились вперед. Раздались ужасный грохот
и какофония писка, когда два подземных народа встретились клинок к
клинку.

Даффскул завалил скавена своим посохом и извергнул из пальцев

зеленые копья. Они шипели и с хлопком взрывались внутри скавенов,
они поджаривались в собственной броне, и их глаза вскипали в
черепах.

- Я тоже так хачу! – сказал Рунтгит

- Это шаманская тема, босс-недомерок, – ответил Даффскул.

Рунтгит выпотрошил пищащего крысолюда. Другой потерял руку,

когда Рунтгит рубанул своим мечом-серпом от головы вниз. Гоббла
был воплощенным кошмаром сверкающих зубов, он давил скавенов
своей огромной тушей и проглатывал их в равной мере. Каждый раз,
когда скавен подходил слишком близко к Рунтгиту, Гоббла заслонял
его, устраняя всякую угрозу своему хозяину щелчком зубов.
Скавенские копья отскакивали от твердой шкуры или пронзали ее,
лишь чтоб застрять и обломиться. Имея под рукой Гобблу, Рунтгит
чувствовал себя непобедимым.

- Босс! Босс! Исчо крыски! – крикнул один из его людей.

Рунтгит посмотрел на северо-восток. Через одни из великих врат

маршировала вниз по склону колонна скавенов. Они пришли из
второго основного лагеря крысолюдов, готовые поддержать своих
братьев в Зале Тысячи Колонн.

Паника прокатилась по рядам воинов Рунтгита, но боссы и вожди

настучали по головам и показали на Рунтгита и Гобблу. Они дрались
сильнее, их вера в Рунтгита побуждала их выкладываться на полную.
Раздался нарастающий шум, громкий, как гром, это был лязг мощных
цепей и свист паровых двигателей. Тьму расколола полоса света,
настолько яркая, что ослепила сражающихся на поле боя.

Командам Рунтгита удалось выполнить их задание, они убили

часовых на воротах и взяли под контроль механизмы, которые те
использовали, чтоб отгородиться от мира.

Врата Карака Восьми Вершин открывались.

С грохотом, похожим на шум лавины, двери распахнулись. Вместе со

светом, обширный зал заполнил вой. Спустившись снаружи по
ступеням, парни Крюгглера атаковали подкрепление скавенов прямо
во фланг.

Все произошло точно так, как планировал Рунтгит. Он дал битве

отдалиться и залез на кучу щебня, чтоб получить лучший обзор.

Колонна скавенского подкрепления прогнулась, когда в нее врезались

гоблинские колесницы. Даже отсюда Рунтгит мог видеть, как в воздух
взлетают маленькие тельца. Дисциплинированные отряды пехоты
превратились в бурлящую массу перепуганного мяса. Скавены были
сломлены и побежали, карабкаясь обратно вверх по склонам в
направлении северо-восточных залов. Волки Крюгглера настигали и
убивали их.

Удостоверившись, что его план работает, Рунтгит снова бросился в

битву. Он завопил. Его гоблины, чувствуя близкую победу, дрались с
чисто орочьей яростью. Рунтгит зарубил скавена и вновь поднял меч,
готовый снова ударить. Лишь в последний момент он отклонил его,
чуть не погрузив клинок в лицо Роззлы, парня Фугграка.

- Извиняй, – тяжело и часто дыша, сказал Рунтгит. – Я падумал, шо

ты крысюк.

Роззла заворчал и ударами направил сквигов в сторону от толп пехоты

Рунтгита. Он сделал это так расторопно, что лишь несколько
гоблинов были случайно съедены.

Скавены потерпели поражение. Отдельные группы скавенов

продолжали сражаться, зная, что пощады не будет. Вскоре они все
были мертвы. Крюгглер приблизился на своем мчащемся волке и
остановился, проскользив по мокрому от крови полу. Гоблины
обратили на него внимание, бормоча, что он оказывается жив после
всего, хотя никто не имел ни малейшего понятия, где равнинные
гоблины были все эти недели. – Северо-восточным атрядам кранты, я
толька што атправил нескольких парней осмотреть лагерь, но йа ни
думаю, шо у них будут какие-то проблемы. – Сказал Крюгглер.

- Харошая работа, Крюггс, вашим парням палагаюца дополнительные

крысиные стейки. Ыто была харошая атака.

Среди гоблинов раздался шепот, перешедший в крики, а потом в

песни. Гоблины приплясывали, высоко выбрасывая ноги в
остроконечной обувке. Они победили! Они вломили скавенам, и все
благодаря Рунтгиту!

- Слава Рунтгиту! – Фугграк отпихнул с дороги сквигов, схватил

гоблинского босса за руку и высоко поднял. Гоблины сложили из
мертвых скавенов холм и занесли Рунтгита на его вершину.

- Рунт-гит! Рунт-гит! Рунт-гит! – исступленно скандировали гоблины

в боевом запале.

- Неа, он не Рунтгит, – сказал Даффскул. У него был спокойный

хриплый голос, но в нем крылась такая сила, что армия затихла.
Старый шаман взошел на кучу трупов. – Я сказал, что это не его имя.
Ему нужно имя получше. Даффскул почесал подбородок, затем
крепко схватил вторую руку Рунтгита.

- Слава беспощадному кромсале! Слава непобедимому пыряльщику!

Слава Скарснику!

- Скар-сник! Скар-сник! Скар-сник! – ревели гоблины.

Гоблин, бывший Недомерком, а потом Рунтгитом стряхнул руки

товарищей и высоко поднял свои. – Я есть Скарсник! – закричал он.

На мили вокруг, пещеры огласились гоблинскими одобрительными

возгласами и ревом пещерных зверей.

В то время как Скарсник взял новое имя, по всему Караку Восьми

Вершин умирали скавены. Гоблины в крысолюдских шкурах
подходили к постам охраны, вырезая взятых врасплох стражей.
Новые родильные камеры были залиты сквиговым маслом и
подожжены. Несколько башен более-менее одновременно
обрушились, когда гоблины убрали подпорки в шахтах под ними.
Всюду орды гоблинов обрушивались на новоотвоеванные у скавенов
территории, рубя мохнатые тела на кусочки в жестоких туннельных
схватках. Везде и всюду в верхнем городе на скавенов устраивали
засады и уничтожали.

Гениальность Скарсника заключалась в том, чтобы напасть на

заставы скавенов одновременно. Как он мне рассказывал, крысолюды
смелые, когда их много, но поодиночке, они даже трусливей гоблина.
Изолированные и неспособные оказать друг другу поддержку или
использовать свою численность скавены паниковали и умирали
сотнями. Так обстояли дела в городе, и оставались такими с тех пор,
как дварфов вытеснили сотни лет тому назад. Иногда гоблинам
удавалось захватить больше разрушенного царства, иногда скавенам.
Но ситуация неизменно возвращалась на круги своя – зеленокожие
удерживали верхние уровни пещер, вершины, верхний город, а
скавены – нижние уровни. Все что имело значение – размер
захваченной территории и ничего больше.

Как бы эта ситуация, этот неизменный кровавый статус-кво, не была

забавна, она не была в интересах Скарсника.

И он не собирался расставаться со своими трофеями в ближайшем

будущем.

Глава 21

ИБРИТ ВОЗВРАЩАЕТСЯ, НО С НЕБОЛЬШОЙ ОГОВОРКОЙ

На лестнице был слышен шум и крики. Зазвучали дудки и барабаны.

- Ибрит вазвращаеца! Ибрит вазвращаеца! – кричал часовой

Скарсника на верхней ступеньке. Его крики были прерваны
закованным в сталь кулаком.

Скарсник и Даффскул находились в помещении рядом с пленными,

составляя планы на основе сведений, полученных от истязаемого
дварфа. Они подняли взгляды от своих новых карт.

- Он идет, – сказал Скарсник.

- Агамс, – ответил Даффскул. Он хрустнул костяшками, опустил

кружку с грибным элем и скорчил лицо в своей самой безумной
гримасе.

- Ибрит! – громко объявил страж у дверей. – Урк! – воскликнул он,

когда его оттолкнула в сторону толстая коричневая рука.
Ибрит Говномес вошел в комнату. Он был так велик, что ему
приходилось наклонять голову, чтоб пройти в двери. Когда Скарсник
был недомерком, Ибрит казался ему великаном. Скарсник сейчас был
во много раз больше, чем тогда, но Ибрит все еще казался ему
огромным.

Вождь Сгиблых Лун стоял на верхней ступеньке лестницы, его

огромные коричневые руки, вымазанные в свежем дерьме, большими
пальцами цеплялись за верх пояса. Его балахон также был запачкан в
нечистотах, которые он так любил давить кулаками.

- Што это такое, – закричал он на пределе своего голоса, – какой-та

нидомерак вирнулся, узял орочье имя и всюду стукает крысок одну за
другой, а? А? Может, мне хто-то сабираеца абьяснить шо тут
происходит?

- Эм, – сказал Скарсник. – Ыто я босс. Он слегка поклонился, прижав

уши в знак подчинения, но не сильно. Ведь он был по праву могучим
боссом.
Возможно, сейчас самое время объяснить в небольшом рассуждении
новое имя Скарсника. В течение своих жизней гоблины могут иметь
много имен. Многие из них даются им их же товарищами – если
верить зеленокожим, то они рождаются из земли, и поэтому у них нет
матерей или отцов, чтоб дать им имя. Подавляющее большинство
этих имен обидные – Дерьмоплюй, Отбросный Нюхач, Мертвожор,
Слабый Враг, Мертвый Недомерок, Тупой Недомерок, Жирный
Недомерок – или любое другое понятие, которое оскорбляет или
унижает его носителя («шнырь» - самое популярное). Когда гоблин
зарабатывает определенное уважение своих друзей, он может выбрать
собственное имя, такие имена, как правило, менее обидные.
Осмотрительный гоблин не выберет себе имя, которое выставляет его
слишком слабым – ведь сделав так, он отметит себя, как
потенциальную еду, но и не слишком сильным – потому что это
может сделать его угрозой. Если рассматривать такое имя, как
Скарсник… среди наших зеленых друзей «Скарсник» считается
великим именем, именем воеводы, его значение сродни
«беспощадному кромсале» или «непобедимому пыряльщику», если
переводить на Рейкшпиль. Амбициозный орк может воспринять такое
имя как вызов. От него будет ожидаться, и сам он должен ожидать,
что будет вынужден сражаться, дабы сохранить имя и свою жизнь.

Для гоблина такое имя, сильное имя, орочье имя – по правде говоря,
не имеет значения, что его дали друзья – имя, подобное этому,
рассматривается, как вызов всем прочим зеленокожим, которые
услышат его. Орки из Черной Скалы определенно рассматривают его
именно так, так было и с Ибритом Говномесом, на тот момент вождем
Сгиблых Лун.

- Тагда прадалжай, – сказал Ибрит. Он вошел в комнату, заполнив ее,

как заполнил бы один из троллей Скарсника.

- Ну, это, босс, панимаешь, я п’думал, шо смогу избавиться от крыс,

вернуть наши земли, и открыть тибе путь, вот так.
- Ты априделенно смог. Ибрит окинул комнату взглядом и фыркнул. –
Убогенько тут. Как тебе идея, шо я сделаю тибя бальшим боссом
племени? Можешь забрать те места, из каторых ты турнул крысок,
позырим, сможишь ли ты их удержать для миня, лады?

Скарсник сложил руки вместе и согнулся в подхалимском поклоне. –

Оооо, дыа, босс, спасиба, босс.

Ибрит еще раз осмотрелся. Он долго и пристально уставился на

спящего в углу Гобблу. – Тагда ладна. Слыш, ты это, только не борзей,
лады? И мы харашо поладим. Он сплюнул на пол. Лучше будь на
стреме. Я слыхал, шо мудрилы снова ошиваются поблизости,
подкрадываюца, тырят штуки, на каторые у них нет никаких прав. Я
думаю, мне панадабяца тваи парни, шоб помешать им. Это больше не
их владения, но если для освежения их памяти им нужен хороший
пастук, тагда я толька рад.

- Оох, мудрилы, я нинавижу мудрил, ух, нинавижу! – забормотал

Даффскул, с его губ сбежала длинная ниточка слюны.

- Эй ты, заткнись. Усе нинавидят мудрил. Не подлизывайся. Шо это? –

спросил Ибрит, показывая воняющим экскрементами пальцем на
карты Скарсника.

- Карты, босс.

Ибрит покачал головой и цыкнул, будто Скарсник предложил, что

пойдет в битву с засахаренной грибной ножкой, вместо меча. Он
медленно подошел. Вонь фекалий была просто невыносима. – Не по-
гоблински это, савсем не по-гоблински. Карты! Может ты думаешь,
шо ты мудрила? – Большой гоблин ухмыльнулся неприятной,
лишенной чувства юмора усмешкой, полной острых зубов и гнилых
дыр на тех местах, где должны были быть зубы. – И еще это имя, это
не гоблинское имя. Ты облажался с этим именем, гоббо могут
падумать, шо ты орк или чота типа того, шо ты хочишь прыгнуть
выше головы. Ибрит ткнул Скарсника в грудь смердящим
указательным пальцем, делая акцент на каждом слове. – Ты же не
хочишь прыгнуть выше головы, а, «Скарсник»?

Маска мнимого сумасшествия Даффскула на секунду спала, обнажив

истинное лицо безумия, кроющееся под ней. Его настоящее безумие
было другим, оно было острее и жестче, чем та пантомима, которую
он разыгрывал перед вождем. Опасное. Ибрит невольно отступил на
полшага, его уши задергались под капюшоном.

- Морк даровал ему ыто имя, – сказал Даффскул.

Вождь выпрямился на всю свою высоту. – Можит и так, шаман, но

ему придеца быть осторожней. Или я магу падумать, шо он палажил
глаз на маю лучшую шапку босса. Ты положил, Скарсник?

- Што? – спросил Скарсник со всей возможной невинностью.

- Сам знаешь што, ты палажил глаз на маю лучшую шапку босса?

- Ааа, это, о, нет, – сказал Скарсник. – Ничуть.

- Харашо. Харашо. – Ибрит последний раз огляделся и ушел.

За дверью Ибрит сказал боссу своих скаргоббо: «Его нада убрать».

В то же время внутри Скарсник сказал Даффскулу: «Его нада убрать».

- О, да-с, – ответил Даффскул. На его лице промелькнуло два вида

безумия. Скарсник бросил попытки определить, какое из них
истинное, а какое наигранное.
Последующие недели и месяцы были напряженные. Ибрит и
Скарсник не спускали друг с друга глаз. Терпеливый как змея
Скарсик ничего не предпринимал. Ловушки были обнаружены, а
убийцы съедены Гобблой, который к этому времени уже не раз
доказал свою полезность в качестве телохранителя. Между двумя
гоблинами, которых самих по себе сложно назвать порядочными,
установилось подобие порядка. Так принято у гоблинов. Скарсник
сказал мне, что конкурирующие орки на их месте подрались бы, но
гоблины будут танцевать друг вокруг друга, выжидая наиболее
удачной возможности воткнуть недругу нож в спину. Хвалы будут
вознесены, вассальные клятвы принесены, дары подарены. И не
важно, что хвалебные песни будут иметь альтернативные и не столь
льстивые слова, или то, что вассалы будут держать за спиной
предательские кинжалы, а подарки будут с опасным изъяном или
неприкрыто отравлены. Позвольте вас предупредить, господа: если
гоблин общается с вами предельно вежливо или вообще снисходит до
вежливости – берегитесь, ведь он планирует ваше убийство с той же
вероятностью, с которой ночью на небо сходят луны.

И затем, когда дварфы вернулись, чтоб вернуть земли своих предков,

Скарсник наконец сделал свой ход.

Скарсник с недоверием наблюдал, как Ибрит отправил его гоблинов в

безрассудную атаку на сомкнутый строй дварфов. Фанатики, которых
он отправил, нанесли какой-то урон, но он был незначительный. Трое
из них столкнулись друг с другом и врезались в стены, и еще двух
застрелили. Два фанатика выжили, но Скарсник был просто поражен,
когда увидел, что половина мудрил, в которых врезались огромные
железные шары, поднялись с пола и вновь стали в строй. Эти дварфы
носили самый тяжелый доспех, который он когда-либо видел, и
удерживали самую узкую часть пещеры. Это был единственный путь
в подземную часть цитадели – дварфы подорвали, заблокировали или
обрушили все другие входы, после того, как вернули ее.
- Шо ты будешь делать, босс? – спросил Даффскул.

- Что ж, я бы не стал бы делать этого, – ответил Скарсник. Гоббла

заворчал рядом с ним. За его спиной ерзали Черновходные Парни, у
них руки чесались напасть на ненавистного врага. – Я мог бы зайти ва
фланг и завалить их, или попробовать залезь на ту скалу, вон там, и
напасть на них са спины. Но ытот нидаумок Ибрит не пускает меня в
бой, верно? Готов паспорить, он будет ждать, пока все парни Грускина
падохнут, а потом отправит меня вперед. Это озоггеть, как тупо, вот
шо я тибе скажу.

- Ты заграбастал слишком много славы, босс, – сказал Даффскул. –

Это ее часть. Он ни станит слушать твой здравый смысл. У тибя за
плечами слишкам многа пабед, и он уже щитай труп. Ты как бальшой
шар гавна, а он маленький отбросник, оу да-с.

- Эм, да, верно. Он нидаумак. – сказал Скарсник. Ибрит уже пытался

избавиться от Скарсника, забрасывая его на передовую ранних стычек
с дварфами, но он стал столь грозным бойцом, а Гоббла так опасен,
что Скарсник все равно победил практически в каждом сражении. Во
всех, кроме тех, в которых он знал, ему не победить, в таких случаях
он таинственным образом становился недосягаем. – Этак мы никагда
не вытурим мудрил из ытого замка! Ани ни выйдут наружу, где мы
сможем с ними подраться хорошо и нечестно, не так ли? Я имею в
виду, шо они уже вышвырнули Крюггса и парней из верхнего города.
О чем этот зоггнюк только думаит? Ему не следовало атправлять
Бограта обратно к Гнилобрюху. Разве он не в курсе, шо орки йему за
ыто спасибо не скажут?

- Ибрит теряет поддержку кланов, босс, – сказал Даффскул. – С тех

пор, как он вернулся и принял власть. Твое имя они шепчут в
восхищении, а Ибрита проклинают и оплевывают. Они винят его за
том, что он позволил мудрилам вернуться.
- Да, ну, если бы я был за главного, тагда бы ытого никагда бы ни
праизашло, никагда. Нет.

Старый шаман потягивал трубку. – Мне кажеца, шо время настало, а

тебе?

- Он все еще думает, шо я на его стороне?

Даффскул испустил газы с протяжным, писклявым звуком. Он скосил

глаза. – О да. Я так думаю. Более или менее.

Последние из гоблинов побежали от рядов дварфов. Один из боссов

Ибрита помахал флагом Скарснику, давая сигнал, что Черновходным
Парням пора выступать. Скарсник посчитал свои шансы на победу
слишком скромными и сделал вид, что не заметил. Он не отрывал
глаз от дварфийского войска, удерживавшего туннель. Старый
белобородый дварф, тот, который пробил себе путь к Черному Входу
– Скарсник был уверен в этом – стоял в центре, держа светящийся
посох.

- Я хачу ту палку, Даффскул, озоггеть, как хачу.

- О, классная палка, – сказал Даффскул. – Я магу сделать с такой

палкой кой-какие штуки, провести правильный ритуал и заорчить ее.
Он отхаркнул немного слизи и сплюнул на каменную стену. Он
внимательно посмотрел на блестящий на ней плевок, будто он мог
что-то ему сказать. – А что с Ибритом?

Скарсник сердито заворчал. – Тогда сначала он, а патом дастанем мне

ту палку. Вот шо мы будим делать… – сказал Скарсник, и объяснил в
общих чертах свой невероятный план.

- Поторопись, босс! Поторопись! Даффскул, скача, гримасничая и

кувыркаясь колесом, отчего его капюшон развевался, зашел в
тронный зал Ибрита. Кое-что из этого было игрой, но, по правде
говоря, меньшая часть, так как Даффскул в тот день был пьян в
стельку.

- Даффскул? Даффскул, верно? – Ибрит сидел на троне из черепов

скавенов – скавенов, которых убил Скасрник. Он перенес свое логово
из горных туннелей, где традиционно обитала основная масса
Сгиблых Лун, в город. Город был полон гоблинов. Ибрит расположил
свою ставку не в тронном зале, как позже сделает Скарсник, а в одном
из отдаленных залов. Он был по-своему велик, но в отличие от него,
Скарсник в последствии утверждал свою власть и храбрость, сидя в
уязвимом тронном зале.

Повсюду были дружки Ибрита, они пили и спорили, как это обычно
делают гоблинские вожди. Гоблины отвлеклись на издаваемый
шаманом шум и вернулись к своим делам. Даффскул не стоил их
внимания.

- Да, о великий вождь! Это я, Даффскул. У миня прекрасные новасти

для тибя и известия, дыа, ани тоже, оу да-с!

Ибрит откинулся на своем троне. Он выглядел раздраженным, в

общем-то, он всегда выглядел раздраженным. Было трудно сказать,
была ли вина Даффскула в его плохом настроении или нет.

- Выкладывай быстрей, или грибы в глотке застряли?

Дружки Ибрита вяло засмеялись. Их король был известен своими

неудачными шутками, и своей верой в то, что он самый остроумный
гоблин в Краесветных Горах. И он был склонен лупить сквиговым
усмирителем по головам тех, кто не согласен. Поэтому мало кто
спорил.

Даффскул огляделся вокруг, его глаза вращались. Он поманил короля,

а затем сам подошел. – Способ, мой повелитель, способ!

- Способ чего, магический парень? – Было довольно очевидно, что

Ибриту было скучно. Он пинком отшвырнул снотлинга от своего
трона обутой в железо ногой.

- Способ. – Даффскул понизил голос. – Как избавица от Скарсника.

Внезапно, заинтересованный Ибрит выпрямился. – О, да? Гавари.

Ибрит и пять самых закаленных скаргоббо следовали за Даффскулом

вниз по узкой лестнице.

- Это здеся! – прошипел Даффскул из-за своей руки. Он получал

огромное удовольствие от всего этого.

- Што, прямо в кладовой? – спросил Ибрит. Его скаргоббо

нахмурились.

За квадратным невзрачным дверным проемом слышались грохот,

сопение и звуки ломающихся предметов. Из-за двери доносился запах
маринованных грибов и пролитого пива. Это были звуки и запахи
чего-то большого и голодного, роющегося без разбора в чем-то, в чем
оно рылось.

- Да! – ответил Даффскул. – Это Гоббла. Он совершенно один, и он

голоден. Скарсник страшно напуган с тех пор, как ты вирнулся,
панимаишь? И для его петомца типерь нет ни крысок, ни мудрил, шоб
пакушать. Глупый Скарсник! Ох! Он возвел руки вверх, взывая к
богам. – Сейчас он беззащитен! Он лукаво ухмыльнулся. – Или
вскоре станет, верно, босс?

- Так ты говоришь, шо мы зайдем туда, схватим Гобблу, и тагда

сможем порешить Скарсника? – спросил Ибрит. – Пачиму бы нам
просто не пайти и не порешить Скарсника прям щас?

- Ты знаешь, где он? Пушто я не знаю, он постоянно где-то пропадает.

– Даффскул икнул и пустил отрыжку. Ибрит отпрянул от шаманских
газов. – Но ему придеца вернутся рано или поздно, так? И кагда он
это сделает… Даффскул провел пальцем по своему горлу. – По
крайней мере, если не будет Гобблы, а?

Ибрит поднес палец к носу и глубоко вдохнул его навозный аромат.

Он медленно кивнул. – В этом ты прав, магический парень, ты
апредленна прав.

Скаргоббо перестали бросать злобные и заносчивые взгляды, и

теперь вместо этого выглядели сильно обеспокоенными. – Я низнаю,
босс, Гоббла, он немного злой, – сказал один из них.

- Не! У него нет шансов без Скарсника, который направляет его, не

парьтесь, парни, – сказал Даффскул.

Ибрит ударил этого скаргоббо. – Закрой пасть, это проста сквиг!

Тупой мелкий сквиг! Вы жи скаргоббо, верно?

Они неуверенно кивнули.

- Атлична! Я уже было падумал, шо вы кучка снотлингов, а то вы так

переминаетесь с ноги на ногу и потупили взгляды. Полезайте внутрь!
Забейте его насмерть! Давайте! – пытался Ибрит их взять на слабо.

Другой гоблинский варбосс возможно отправил бы своих слуг и

объявил бы награду за выполнение задания, но это не был путь
Ибрита. Как для гоблина, он был смел, и любил сам делать свою
грязную работу, это было пристрастие, которое распространялось не
только лишь на раздавливание экскрементов ради развлечения. Он
обожал колоть врагов.
Вождь Сгиблых Лун повернул плечи, достал свой двуручный топор
из-за спины и пошел в кладовую.

Даффскул всмотрелся в зазор между створками двери. Сопение

прекратилось.

- Эм, босс, что это за жужжащий звук? – просил один из

телохранителей Ибрита.

- Похоже на… пещерных шершней? – сказал другой.

Послышалось, как разбился большой горшок. Возможно, это был

горшок с гнездом пещерных шершней, который заранее туда положил
Скарсник. Последовали крики.

Раздался короткий боевой клич, который перешел в визг и еще

больше грохота. Последовал многоэтажный мат. Один из скаргоббо
попытался убежать из-за двери, но что-то схватило его за ноги,
повалило на живот и втянуло обратно в склад. Пытаясь зацепиться,
скаргоббо обломал ногти, пока его затягивало. Он умоляюще
уставился на Даффскула.

Крик. Громкое чавканье. Еще один громкий хлопок. Из-за двери

вырвался шар пламени. Сквиговое масло, опять же поставленное там
ранее Скарсником.

Из кладовой выбежал Гоббла. Из его рта свисала мускулистая рука, ее

кисть была испачкана в коричневых каловых массах. Гоббла лизнул
руку, понюхал ладонь, издал звук отвращения и перекусил запястье.

Рука Ибрита Говномеса упала на пол.

- Вот и нету вождя Сгиблой Луны! – сказал Даффскул с большой

торжественностью. Он захихикал, рыгнул и почесал лоб Гобблы.

- Я думаю, – произнес голос в тенях, – это означает, шо освободилось

место.

Скарсник вышел на свет из кладовой напротив.

- Оу да-с, босс, – подтвердит Даффскул. – Так и есть. Так и есть.

Когда Скарсник поднял обсуждение вопроса о главенстве с другими

вождями и мелкими гоблинскими князьками, ни один из них не имел
каких-либо возражений против того, чтоб он занял место Ибрита. Они
также не жаловались, когда он настоял, чтобы они звали его королем.
По сравнению со Скарсником они были тупы, но никто из них не был
настолько тупым, чтоб перечить.

- Ладненько, – сказал новоиспеченный король Карака Восьми

Вершин. – Давай порешаем мудрил.

Глава 22

ГОРЕСТИ ГОРНОГО НАРОДА

Скарсник устал после того, как поведал мне эту часть своего рассказа,
и я, в свою очередь, тоже утомился. Однако я расскажу вам еще одну
историю перед тем, как мы закончим на сегодня, историю о горном
народе и его возвращении в залы своих предков.

Скарсник без объяснений отослал меня. Было похоже на то, что он

был чем-то озабочен, и поэтому весь день был подвержен приступам
раздражения. Это мне казалось странным, но я не чувствовал никакой
серьезной угрозы для себя. Источник раздражения Скарсника лежал
где-то еще.
Меня вновь отвели в казематы под главным тронным залом. К этому
моменту я уверился, в том, что это раньше было кухней, достаточно
большой, чтоб приготовить пир на целую толпу дварфов. Я хотел бы
забыть, какие дьявольски изощренные пытки там готовили, но, не
смотря на это, моя своенравная память постоянно пробуждает во мне
эти воспоминания.

Меня сильно прихватили желудочные колики на входе в мою камеру,

и я был вынужден опорожнить кишечник в углу комнаты. Я
опростался теплой жижей. Сидя на корточках, я, несчастный,
холодный и вонючий, знал, что мне не выжить слишком много ночей
под горой. Я лег как возможно дальше от своих экскрементов и на
какое-то время заснул.

У Бракнара, сына Брагнара, было более разговорчивое настроение во

время моей второй ночи в подземелье, однако его расположение духа
помрачнело. Через несколько часов меня разбудил грубый голос со
стороны разделяющего наши клетки пространства. Он заговорил без
вступления. Он просто заговорил. Он сидел, подобно валуну в
темноте, и лишь его слова давали мне знать, что он вообще жив. Он
навис над другим дварфом, еще одной темной и массивной фигурой,
который, как я думал, спал.

Он говорил в странной манере, это была наполовину песнь,

наполовину речь. Я был слишком слаб, чтобы двигаться. Я
беспомощно лежал и внимал его скорбной песне. Когда его напевный
рассказ завладел мною, голос дварфа заполнил для меня весь мир.
Там внизу, в темноте, легко потерять себя, понимаете? Я вцепился в
его песню, эту певучую историю, как утопающий вцепляется в
спасительный кусок дерева, и постепенно сжимающие мой желудок
боли отступили.

Вот о чем он пел.

«Лорд Белегар Железный Молот, сын Каргира, сына Молден-крага, из
рода Лунна, полноправный король Вала-Азрилунгола над землей и
под нею и всех земель на многие лиги вокруг, объявил семь зим назад,
что он и его клан возвращаются из изгнания в Вечной Вершине,
царстве Верховного короля, и вернет то, что раньше принадлежало
ему.

Множество раз пытались дварфы отвоевать город Восьми Вершин.

Каждая попытка была неудачной, каждый лорд, отправившийся на это
задание, был убит или с позором был вынужден вернуться домой. Но
это не разубедило моего владыку Белегара. Принятое дварфом
решение твердо, как камень.

Я правдиво поведаю, как это случилось.

Вначале Белегар вознамерился прийти сюда, забрать богатства своих

предков и вернуться домой с триумфом, закончив на этом.

Первый поход планировался долго. Собирались средства и

заключались договоры между воинствами дварфийских лордов.
Кланы предоставляли свое поручительство и военную поддержку.
Родичи многих владык отправились по Унгдрину под началом
Белегара, ибо сокровища Вала-Азрилунгола были неисчислимы, а
успех казался несомненным.

Белегар – мудрый король. За много месяцев до отправки, он купил

услуги отважных следопытов со всего вечного королевства. Немногие
настолько смелы, чтоб отважится зайти в город Восьми Вершин.
Грунфин Золотоискатель был одним из них.»

Бракнар остановился на мгновение и посмотрел на своего

неподвижного товарища.
«Грунфин был сыном Карак Норна. Еще когда он был молодым
бороденком, его привлекали великие утраченные крепости – Грунфин
почти ничего не боялся. Из всех песен, взывающих к его сердцу, ни
одна не была громче и приятней, чем та, в которой пелось о Восьми
Вершинах. Корни рода Грунфина и его кузенов берут свое начало из
этого места, и они не смогли устоять перед его зовом, как и я не смог,
и как лорд Белегар не смог. Но Грунфин был отважнее, чем мы с моим
лордом вместе взятые. Отважный и сильный духом дварф, герой
своего народа. Задолго до приглашения Белегара он исходил
коридоры Вала-Азрилунгола вдоль и поперек. От верхушки цитадели
в центре города, до седьмого уровня он нанес на карту все изменения,
которые были привнесены гнусными захватчиками в наш дом.
Каждый обвал, каждая разрушенная тропа, каждая мерзкая
скавенская нора или гоблинское логово были надлежащим образом
отмечены. Он приносил эти сведения назад из разу в раз,
проскальзывая внутрь и наружу крепости, как будто он был самым
настоящим призраком своих предков.

Если бы не Грунфин, Белегар никогда бы не отважился снарядить

первую экспедицию, и если бы он не отважился, то не было бы и
второй экспедиции, а если бы не было второй экспедиции, Белегар бы
сейчас не сидел в цитадели как законный король. Это Грунфина мы
должны благодарить. Без него Вала-Азрилунгол так бы и оставался в
лапах наших врагов.

Грунфин подчиняется лично Белегару. Клятва была длинной и

сложной, как ей и полагается, и была скреплена употреблением
лучшего эля в Вечной Вершине. Благодаря своей отваге и умениям,
Грунфин нанес множество сокровищниц на древние карты клана
Лунна. Последний раз мы его видели на четырнадцатом уровне
Караз-а-Карака, где Грунфин поведал мне и моему лорду, что он
нашел основание лестницы, ведущей из Унгдрина в нижнюю часть
пятого уровня Вала-Азрилунгола. Говорят, на этом пути, сокрытом от
невооруженного глаза, имеется большой склад оружия и изделий,
подобные которым редко встретишь в эти ужасные времена. Он отдал
нам карту и ушел с высоко поднятой головой, чтоб отметить еще
больше сокровищниц былых времен на его картах, чтоб помочь
моему лорду составить план действий.»

В темноте я различил, как тяжелая рука дварфа гладила волосы

распростертого следопыта.

«Грунфина больше не видели, и мы посчитали, что он погиб. Мы

надеялись что это так, ибо судьбу дварфов, живьем захваченных
гроби, страшно себе представить. Как нам было знать, когда мы
следовали по его карте из Унгдрина и прорвали проход к Лестнице
Неумирающего Огня, что Грунфин томился в считанных ярдах от
нашей сокровищницы? Это из его бредовых речей я узнал, что
зеленокожие удерживали его почти год в помещении в двадцати
бросках кирки от спрятанных сокровищ его предков. Пытки,
примененные к нему гроби, были воистину ужасны, однако Грунфин
не проронил ни слова о складе. Возможно, его разум раскололся из-за
близости и одновременно недосягаемости сокровищ, а не из-за пыток.
Это более вероятно, и я верю в это.

После того, как брешь к лестнице была пробила, мы с картами

Грунфина практически незамеченные прочесали крепость, используя
пути, скрытые от гроби и крысолюдов, которые незаконно вторглись в
наш дом. Многие богатства вновь стали нашими. Белегар был
доволен нашими успехами. Первый и второй уровни были почти не
загрязнены хаоситским и орочьим отродъем, верхний город был
практически пуст. Держа в руках фамильные реликвии короля Лунна,
Белегар поклялся, там и тогда, что он вернется с войском. Он сказал,
что после трех тысяч лет пришло время вернуться домой.

В Вечной Вершине было собрано войско – более трех сотен дварфов,

все в блестящих боевых доспехах и с оружием — лучшим из того, что
было создано нашим мастерством. На этот раз никакой охоты за
сокровищами, мы выступили с целью продолжить главную борьбу
нашего рода: вернуть то, что наше и восстановить славу вечного
царства. Я и мои соклановцы, такие же изгнанники из Вала-
Азрилунгола, были среди их числа. Я взошел по Лестнице
Неумирающего Огня в наше первое возвращение, и теперь во мне
горело неугасаемое, пламенное желание вновь вернуться, и на этот
раз отвоевать нашу землю. Ох! То, чему я стал свидетелем в пещерах
нашего города, ожесточило мое сердце. Даже мольбы всех моих
предков не предотвратили бы мой второй поход, даже если бы сам
Гримнир явил бы мне мой конец в этом подземелье, я бы не
колебался. Если таковая моя судьба, умереть ради воплощения целей
моего лорда, если мне суждено опозорить себя и мой клан ради того,
чтоб в один день дварфы вновь могли пировать в этих залах – то так
тому и быть.

Лорд Белегар преклонил колени перед троном Верховного Короля.

Верховный король Торгрим Непрощающий взял родовую книгу из
рук своих седобородых и, читая вслух, перечислил длинную
родословную моего лорда. Он провозгласил Белегара хозяином его
собственной твердыни, полноправным наследником Карака Восьми
Вершин, королем Вала-Азрилунгола. Лорд Белегар стоял на коленях,
король Белегар поднялся. Толпы дварфов Вечной Вершины ликовали,
и горы сотрясались от их песен.

«Мы шли из Вечной Вершины с легкими сердцами и мрачными

лицами, дабы вернуть наш дом; возвращение наших земель будет
оплачено дварфийской кровью – и мы заплатим эту цену сполна.
Орки и другие твари стояли на нашем пути, когда мы шли по
Унгдрину и верхним дорогам, но нам было приятно повсюду видеть
следы деятельности нашего народа, и не только лишь предков, так как
в последнее время мы возвращаем все больше наших земель. Дороги,
непроходимые еще поколение назад теперь были безопасны, и
повсюду были признаки того, что удача нам повернулась лицом. Мы
были уверены, что здесь, в Вала-Азрилунгол, будет также. Настало
время дварфам вернуться!»

На мгновение его задор прошлой ночи вернулся, но быстро прошел, и

его голос вновь утих.

«Наши следопыты встретили нас на пути и доложили, что гроби и

скавены сразились в масштабной битве, и что скавены были
вытеснены. Тем лучше, сказал мой лорд, лучше противостоять
одному врагу, а не двум. Это знак, сказал он, нас направляют руки
предков. Мы покинули Унгдрин в последний раз. Туннель, который
мы прорубили в скале у основания лестницы в наш первый поход,
был слишком мал для всех нас. Вместо этого мы пошли по
поверхности, намереваясь закрепиться в цитадели, чей основной
массив находится над землей. Бывшая крепостью в лучшие свои
годы, теперь она станет оплотом, из которого мы будем осуществлять
нашу освободительную войну.

Наша экспедиция прибыла в верхние ущелья ночью. Мы разбили

лагерь на склонах Караг Рина, в месте, где над красными утесами
змеится секретный проход. Нас не обнаружили. Наш дух воспрял,
когда мы увидели восход солнца, его лучи осветили одну за другой
восемь священных вершин Вала-Азрилунгола: Карак Нар, гору
рассвета; Караг Зилфин, гору всех ветров; Караг Яр, гору заката;
Караг Морнар, тенистую гору; Карагрил, который все люди зовут
Серебряным Рогом; Караг Лун, гору полумесяца, Караг Риг, гору
красного камня, на которой мы разбили лагерь; и, наконец, самую
прекрасную из всех, Квинн Вир, белую леди, чей снежный пик,
полыхнувший светом восходящего солнца, так же красив, как первый
румянец любви на ланитах прекраснейшей дварфийской девы.

Прежде чем спуститься в долину, мы подождали, пока день

полностью вступит в свои права, ибо зеленокожие — существа тьмы.
Когда солнце стояло высоко над головой, а воздух был так свеж и
чист, как может быть чист лишь горный воздух, мы двинулись вниз
по склону в верхний город Вала-Азрилунгола.

«Мы были раздосадованы, увидев, как великие стены, пересекающие

ущелья был разрушены, а священные врата, ведущие к каждой из гор,
широко раскрыты. Гнев от этого осквернения придал силы нашим
рукам. Когда мы в городе наткнулись на гроби, мы обрушились на
них с ураганной силой, разрывая их в клочья. Их волчьи разбойники
и боевые колесницы были почти бесполезны в руинах нашего
славного прошлого, и мы отбросили их назад в заброшенное здание,
которое они использовали в качестве логова.

Прошествовав щит ко щиту, мы достигли главных врат цитадели.

Пока наши воины держали зеленокожих на расстоянии, наши
инженеры уничтожили врата при помощи пороха, несмотря на то, что
повредив сооружения наших чтимых предков, они испытали
огромные душевные муки.

Орки обустроили себе здесь дом. Они подобно трусам ожидали нас у
внутренних ворот цитадели, когда их предводители были сокрушены
ударами наших топоров. Они были сомкнувшей щиты стеной из
плоти и дерева. Они хорошо выучили уроки той боли, которую мы им
причинили. Под неумолимой мощью наших Бронеломов, орки, как
один напрягали все свои мускулы, чтобы не дать стене щитов
прогнуться. Орки были самонадеянны и не ожидали, что их тыл
окажется уязвим.

Наши следопыты обошли их понизу, через секретную дверь, так и не

найденную зеленокожими. Руны засветились, и камень с треском
отворился. Сорок отважных дварфов вошли, тихие, как снегопад,
сформировав стрелковую цепь. Арбалетные болты принесли
праведную смерть оккупантам. Дварфы вынули из петель свои
топоры и, орудуя ими двумя руками, обрушились на незащищенные
спины орков. Дварфы валили их так же легко, как рубят деревья.
Плоть не сравнится со сталью. Орки были убиты все до одного.
Пятнадцать наших воинов пало, десяток был ранен. Для меня было
великой честью воззвать к милосердию Валаи и исцелить их раны
там, где это было возможно, однако я глубоко скорбел о тех отважных
воинах, чьи раны были слишком серьезны, чтоб богиня могла им
помочь, и теперь ставших калеками.»

Он посмотрел на свой безоружный кулак и стиснул его.

«Мы обороняли цитадель. Наши следопыты разведали все подходы к

крепости. Дварфы моего клана выследили оставшихся зеленокожих, в
то же время наши инженеры, кузнецы и рунные мастера приступили к
работе. Старые ворота были восстановлены, руны обновлены. Те
пути, которые мы не могли удерживать, мы заблокировали. Мы
спустились на первый уровень шахт и бастионов цитадели. Это не
заняло много времени. Зеленокожие оказались без предводителя и
находились в замешательстве. Вскоре мы уже обходили дозором Зал
Тысячи Колонн на втором уровне, не встречая сопротивления. Мы без
устали трудились, и наша цитадель вновь стала крепостью. В Карак-
а-Карак было отправлено письмо, и другие кланы в изгнании
объединились под нашим стягом.

Я не сказал бы, что мы стали беспечны, человек, ведь дварф не

способен на такую глупость. Но мы недооценили нашего врага.
Гордыня – наша слабое место. Поначалу все шло легко. На
поверхности и под землей зеленокожие нападали нас разрозненными
силами, и все время шли в лобовые атаки. Они атаковали бездумно,
их жалкое оружие обламывалось об нашу броню. Мы убивали их
сотнями. Их пещерные звери набрасывались на нас. И умирали. Их
фанатики были бесполезны в удерживаемых нами туннелях. Пока
наши руны светились, их магия была бессильна.

А потом ситуация изменилась. Первый уровень затих. Мы не видели

ни одного зеленокожего многие дни.
Когда атаки возобновились, они стали другими. На нас напали раз
или два, иногда прямо под цитаделью. Мы оплакивали пропавших,
как если бы они были мертвы, и лучше забаррикадировались. Король
Белегар приказал удвоить количество дварфов в дозоре. Нам стало
известно, что за нами следят на первом уровне, за пределами
бастионов цитадели. Следы присутствия гроби становились все
очевидней. Поэтому мы укрепились и прекратили набеги на нижние
уровни.

Затем узурпатор сделал свой ход. Гоблины сформировали боевой

порядок перед нашим дозором в Зале Книгохранения. Я был там.
Радуясь возможности, наконец, встретить ненавистного врага лицом к
лицу, наши воины построились в готовые к битве нерушимые
шеренги из стали и громрила.»

Он на какое-то время замолчал – эта часть тяжело ему давалась,

рассказ о его личном бесчестии.

Они вывели пленников. Первым умер Арнтольф Варгсон. Гроби его

связали и обрили. Он был захвачен из лагеря неделю назад, и с тех
пор с ним ужасно обходились. Он был едва жив, и все же мучителям
удалось вырвать крики из его истерзанного рта.

По первости наши воины стояли стойко. Пути гроби – пути зла, мы

этому учим их с детства. Их ненависть к нам лишь питает нашу
ненависть к ним, столь непростительны оскорбления нанесенные нам
ими. Из всех существ, черные деяния ночных гоблинов занимают
большую часть времени наших хранителей обид. Мы, старшие
дварфы, были сильно разгневаны, но, несмотря на это, мы знали, что
это ловушка. Однако среди нас было много молодых бород, еще
совсем недавно бывших бороденками. Их энергия была ценным
вкладом в наше дело, но их неопытность стала началом их конца, их
ярость не контролировалась мудростью. Когда гроби использовали
собственный топор Арнтольфа, чтобы обрубить ему каждую ногу в
три чудовищных, неуклюжих удара, а потом задрали свои балахоны и
нагадили на него, умирающего…»
Рунный жрец задыхался – его голос охрип.

«Молодые сломали строй и побежали на них, и я тоже не смог

сдержаться. Моей ярости не было границ, я бросился вперед с моими
воинами, уверенный в том, что если мне удастся достигнуть
Арнтольфа, его жизнь удастся спасти. Если бы я взял себя в руки в ту
секунду, если бы я подумал, то смог бы отозвать назад большинство
из них. Мне следовало отозвать их. Топор кары Грунгни тяжело навис
надо мной, и всякий раз, когда я думаю об этом, он раскачивается, ох,
как он раскачивается. Это была моя ошибка, мне следовало их
остановить...»

Он покачал головой, его голос пересилил слезы.

«Более холодным головам, чем моя, ничего не оставалось, кроме как

последовать, или потерять еще больше дварфийских жизней. Мои
воины врезались в гроби. Те из нас, кто пал на пике своей ярости,
погиб смертью куда лучшей, чем Арнтольф.

Я будто знал в глубине моего сердца, что это западня. К тому

моменту, как я достиг его, Арнтольф был уже мертв. Отовсюду летели
стрелы. И со всех сторон, из темноты на нас напали гоблины. Наши
воины были захвачены врасплох и повалены на землю. Так много
молодых воинов пало. Меня выбрали для нападения. Их метатели
сетей попытались меня повалить. Меня осадили со всех сторон. Я
был вынужден оставить свои обязанности как целителя и
сосредоточиться на собственном выживании. Пока я разил налево и
направо, мой рунный посох пылал гневом богини. Их сети
превращались в ничто, стоило им коснуться посоха. В какой-то
момент было похоже на то, что победа будет за нами. Оставшиеся из
моих братьев собрались вокруг меня. Пока не послышался ужасный
рев, и Скарсник не спустил на нас своих троллей.

Их было всего два, но даже один тролль – противник, достойный

лорда, а мы были в смятении. Они срывали с земли наших воинов
своими черными когтями, отчаянные удары топоров отскакивали от
их каменных шкур. Дварфы были сокрушены и разбиты, а их души
отлетели в извечные твердыни предков.
Меня вытащили из этой бойни, но посох был вырван из моей хватки.
В тот день я впервые его увидел, когда он стоял на скале: это был
Скарсник, наблюдавший за всем, рядом с ним был огромный
пещерный зверь. Он руководил своими отрядами так, как ни один
гоблин из тех, что я видел, в этом не может быть сомнений. Я увидел,
как он потирает руки и смеется, когда ему принесли посох.

Когда дверь в бронированном укрытии, у основания первого уровня,

со стуком захлопнулась за мной, я понял – ловушка была расставлена
для меня. Скарсник страстно желал мой посох и спланировал, как его
отобрать – так он и сделал. Стыд, который я испытал, попав в
ловушку его жадности, которую не предвидел, до сих пор жжет меня,
жгучий, как пламя дракона. Высокомерие и гордыня. Дварф горд, как
ему и полагается, но мы должны быть начеку, чтоб гордыня не
застила нам глаза, а я, к моему бесконечному стыду, ослеп от
гордыни.

Но это было лишь началом наших бед. Те, кто шел через горы, чтоб
присоединиться к нам, попали в засады или были вынуждены
отступить. Ночью первый уровень и поверхность огласились криками
дварфов, коих пытали до смерти. В воздухе витал запах жарящейся
плоти, пока их запекали живьем в их же доспехах. Снаружи в поле
зрения дозорных на наших стенах были воткнуты шесты, но за
пределами оружейной стрельбы. Каждый день гоблины вешали на
них свежескальпированные бороды, насмехаясь над нами. Любая
попытка снять эти глумливые трофеи была бы встречена
превосходящей силой, и на следующий день еще больше
окровавленных бород висело бы рядом с теми, которые мы
собирались убрать.»

Голос, произносивший напевный речитатив, дрогнул, гнев и печаль

переполняли его, в этот момент его речь стала почти бормотанием
неверия и злости.
«Этот враг… Он не похож на тех гроби, с которыми мы сталкивались.
Он понимает… он не такой, как все… Скарсник.» Дварф выпалил это
имя. «Мы узнали его имя, вырезанное грубым подобием рун на спине
Гундара Тронкиссона. Он был всего лишь бороденком, гордым от
того, что сопровождает своего отца. Ему было лет шестьдесят, не
больше, когда его захватили во время вылазки на третьем уровне, его
ослепили, отрезали руки, ноги, язык и бороду: он не мог ни
мастерить, ни петь, ни сражаться. Оставленный в таком состоянии, он
был хуже мертвеца, и Скарсник знал это. Он посылал послов,
предлагающих безопасный проход из города. Все это было ложью –
те, кто поверил ему на слово, были убиты, а их вопли присоединись к
жуткому ночному хору. Он писал нам на нашем собственном
секретном языке! Как такое возможно? И потом, мой посох… ты
помнишь огромный трезубец?»

Я клянусь вам, что атмосфера в тюрьме сгустилась, тьма почернела,

это отвратительное место сделалось еще хуже от стыда дварфийского
жреца. Я прошептал, что помню оружие Скарсника и видел, как он
сверкал зеленым смертоносным светом за спиной у гоблинского
короля в тот же день.

- Он был похож на колдовской, – осмелился я предположить.

Дварф кивнул, его тяжелая голова была тенью на фоне погреба. «Это
была дварфийская магия, привязанная к металлу рунами и
мастерством, вот как!» Он хлопнул запястной стороной руки по
ладони. «Мой посох. Его трезубец. Раньше он был могущественным
талисманом Валаи. С его помощью я мог исцелять раны и приносить
упокоение умирающим, или нести гибель нашим врагам. Он поручил
своим проклятым колдунишкам, – он прокашлял слово на мудреном
языке дварфов. – Они переделали его, оскорбив моих людей и богов-
предков. Они осквернили его своим отвратительным кузнечным
делом и нечистой магией, сделав из него то, что ты видишь.» Он
повернулся ко мне, единственный глаз его зло блестел, искры ярости
сверкали в его глубине. «Эта утрата глодала меня. Ночь за ночью, я,
терзаемый, слушал крики, и мне не было покоя. В конце концов, у
меня не осталось выбора. Я твердо решил вернуть его, я не мог
смириться с таким пятном на моей чести! Мои соклановцы пошли со
мной. Король Белегар сказал, что мы должны одуматься, и что он не
может приказать нам забыть о своем долге, но что нам следует
повременить с отмщением. Но мы не стали ждать. Наши следопыты
обнаружили посох, и мы не могли тратить время впустую.

Сталь нашей брони была крепка, а наша воля еще крепче. Мы шли
через украденные у нас залы, через Бездну Снов Железа, рубя,
кромсая и убивая гроби десятками, пока шли по лестнице, ведущей
вниз по стене. На платформе, выступающей из бездны, на том самом
месте, где раньше наши жрецы проводили священные ритуалы,
находился посох. Я его видел, я практически мог к нему
прикоснуться!» Он потянулся рукой через решетку, будто он мог
видеть посох прямо перед собой. «Лестница за нашими спинами
обрушилась, их пещерные звери наседали на нас со всех сторон. Мы
убивали и убивали, но нас опутали сетями и повалили вниз,
навстречу позору. Четырнадцать наших было захвачено, но теперь
остался лишь я. Прямо на моих глазах они переделали его. Они
приковали меня к стене и переделали чистый инструмент милосердия
Валаи в нечто злое.»

Бракнар свесил голову, коротко остриженные волосы блестели в

тусклом свете факелов.

«Видишь ли, человечек, он хитер. Я всецело признаю, что нас

перехитрил гроби. До сегодняшнего дня я думал, что если я защищу
жизнь Грунфина и приведу его домой, то смогу стереть часть моего
позора. Я взывал и молил Валаю, чтоб она дала мне сил вывести
отсюда Грунфина и вернуть его братьям, но она покинула меня, она
не станет слушать, я…» Он глубоко вздохнул, и его дыхание
дрогнуло. «Я думаю, что теперь лишь клятва убийц сможет
полностью искупить мою самонадеянность. Как видишь, я был
слишком горд. Имея покровительство богини и короля Белегара,
моего лорда, я думал, что мне подвластно все, все…» Его слова
перешли в цепь несвязного причитания. Он пожал плечами и открыто
заплакал.

«Я верил в то, что я покину это место, а теперь я думаю, что это
весьма маловероятно.» Он повесил свою большую голову. Что могло
такого произойти за день, что так изменило его настроение?

- Иди, человеческий мужчина, вернись к своим людям, – сказал он. –

И если найдешь в сердце сострадание, отыщи мой народ, тех из них,
кто живет среди людей. Поговори с сынами Грунгни и Гримнира, и
расскажи им это, чтоб они могли передать новости нашим братьям в
залах Вечной Вершины.

- Скажи им, что Бракнар, сын Брагнара, и тот, кого они зовут
Грунфином Золотоискателем – мертвы. Он уже мертв, а я скоро к
нему присоединюсь. С его смертью я утратил шанс на искупление.

Он сложил руки мертвого Грунфина так, чтоб они скрестились на

груди, и отошел вглубь камеры. Больше я его не слышал. Я могу лишь
молиться за то, чтоб он больше не страдал в том ужасном месте.

Я снова впал в сон. Позже меня растолкали и я проснулся. Скаргоббо

Скарсника вытащили меня из того места в последний раз. Когда мы
проходили мимо камеры Бракнара, свет гоблинских факелов упал на
его широкую спину. Я произнес его имя, раз, два, затем тюремщики
больно ударили дубинкой мне по ноге, отчего я упал. Бракнар не
посмотрел на меня.

Мое лицо оказалось рядом с лицом Грунфина. Я изо всех сил старался
не смотреть на него, но мои глаза не слушались меня.
Мой взгляд упал на Грунфина, его раны были хорошо освещены
гоблинскими факелами, и когда я увидел, что с ним сделали, я понял,
что моя судьба предрешена.

Глава 23

ВТОРАЯ НОЧЬ В ДОМЕ УМАЛИШЕННЫХ

Хайнц, маленький Хайнц, ну почему его мать настояла на том, чтоб

он тоже пришел? Он никогда не любил своего кузена. Мать мальчика
была обузой, его отец был мертв, и Хайнц был болезненным сверх
всякой меры. Мальчик страдал от потницы. Он пропускал больше
уроков, чем посещал, и его сильно хвалили, если он проводил хотя бы
месяц не на больничной койке. Каспар возмущался уделяемым
Хайнцу вниманием. Он изо всех сил старался быть к нему добрым,
молился Шаллии за его здоровье, Сигмару, чтоб он помог ему
полюбить мальчика, но слишком часто терпение Каспара переходило
в раздражение, его игры в угрозы, а его молитвы превращались в
злобные наговоры, в которых Каспар горячо просил, чтобы Хайнц
сгинул.

Молодой Каспар любил путешествовать в карете. Ему нравилась ее

успокаивающая песнь, нежный стон дерева и кожи, цоканье
лошадиных копыт… Хайнц наконец перестал плакать от того, что его
забрали от матери. Этот теплый летний вечер был наполнен
восхитительной игрой света, дивно переливающимися золотыми
красками и жужжанием насекомых. Колосились изумрудно-зеленые
травы. Высившиеся в лесу деревья были величественны.

В мерно качающемся кузове кареты Каспару снилось, что он дома и

моложе. Его мать прижала его к себе и пела песню – она держала его
на руках, как ребенка, к услугам кормилицы прибегали редко.
Пребывая в этом блаженном состоянии между сном и
бодрствованием, он чувствовал любовь и тепло.

Раздался громкий стук о дерево, будто камень глухо ударился о бочку,

прервавший песню. Он в замешательстве пробудился. Он медленно
раскрыл глаза, щурясь на яркое вечернее солнце. Ему было жарко, и
он был растерян.

В нескольких дюймах от его лица из дерева что-то торчало, что-то,

чего там раньше не было. У него заняло какое-то время, чтоб
распознать в остром, зазубренном предмете наконечник стрелы. Он
потянулся к нему.

- Нет! – их наставник, магистр Альмерик, схватил его руку. – Видишь

черноту на ее конце? Это яд.

Каспар хотел было что-то сказать, но слова так и не покинули его уст.

- Гоблины! – В истошном крике кучера слышалась паника. –

Гоблины!

Вскоре маленькому Хайнцу будет о чем плакать.

Волендорп вскочил. Заозирался по сторонам, как человек,

испугавшийся, что его поймали на неосторожном слове. Он вздохнул
и провел трясущейся рукой по лицу. Чертовы сны, такие яркие в этом
Вердентрауме.

С широко раскрытыми глазами он обратно лег на подушку.

Воллендорп сомневался, что ему теперь удастся заснуть. Он был бы
рад покинуть крепость. Безусловно, очень рад. Определив, что час
поздний, но не настолько поздний, чтобы вставать, Воллендорп
закрыл глаза.

Нечеловеческий вой заставил их вновь раскрыться. Последовал

второй и третий.

Он напряг слух и вслушался. Было временное затишье, а затем во

всем сумасшедшем доме началось черт-те что. Воздух наполнился
воплями и визгом, стонами и криками. Он поднялся и тихонько
подошел к окну. За стеклом шум был громче. Все сумасшедшие в
дурдоме вопили, и не удивительно. Он наблюдал, как круглый и
тучный лик нездоровой, зловеще ухмыляющейся Моррслиб, взошел
на небеса. В эту ночь Маннслиб не было. Это были худшие из ночей,
освещенные лишь богомерзким зеленым сиянием луны Хаоса, в такое
время множество зол, осаждающих наш несчастный мир,
разгуливают многочисленным войском.

Воллендорп стоял у окна с открытым ртом. В свете Моррслиб сады

Вердентраума превратились в зловещее место, полное теней. Его
воображение населяло его гоблинами. Эта фигура была не розовым
кустом, а острой шляпой ночного гоблина, тот куст - зеленый убийца,
этот люпин – шаман с черепом в руке, тот…

Дверь распахнулась, и у Воллендорпа чуть сердце не разорвалось. Он

развернулся, держа руку на груди и выпучив глаза от страха.

- Майсен! – завопил он девичьим голосом. – Сударь, ты вообще

стучишься?

- Иди к черту! – сказал запыхавшийся капитан. Он наклонился и

положил руки на колени. – Я стучал! Никто не отвечал.

Воллендорп взял себя в руки и овладел своим голосом. – Я не

услышал, пациенты…

- Они воют на Моррслиб как, ну, как сумасшедшие… – Майсен

выдавил улыбку.
- Ты сюда бежал? – спросил Воллендорп. Его вопрос был пропитан
недоверием и отвращением. Джентльмены не бегают.

Майсен кивнул. – Из кухни в комнату Бикенштадта, из комнаты

Бикенштадта сюда, и сейчас мы должны поспешить назад. Мы сидели
с Крэстом на кухне и пили, когда к нам спустился паренек. Давай,
одевайся быстрей. У нас мало времени, если хочешь закончить свою
беседу.

Тени в камере Бикенштадта были еще тревожнее, чем те снаружи,

колыхающиеся и дрожащие, скачаущие, отбрасываемые светом огня.
Это была безветренная ночь, однако огонь плясал, как безумный.
Бикенштадт сидел на стуле, опять спиной к ним, и вновь утопая в
тенях своего безумия в равной мере, как и в тенях камеры. Он был
взволнован, его голова вращалась из стороны в сторону.

Майсен спеша зашел вместе с Крэстом, Воллендорп тяжело дышал

сзади. Он давно не бегал.

- Герр Бикенштадт! Капитан и я привели ученого, как вы просили, –

сказал Крэст.

- Хорошо, хорошо! – простонал драматург. Придушенный взрыв

маниакального смеха вырвался у него изо рта. – Я чувствую, как
Моррслиб завладевает моим разумом точно так же, как луны
притягивают воды. Я думаю, мое время на исходе!

- Это всегда так происходит, – сказал Крэст. – Так это и происходит,

когда его сознание помрачается.

- Это луна Хаоса так на него влияет? – спросил Майсен. Он

остолбенело наблюдал за качающимся силуэтом Бикенштадта.

- Я думаю, едва ли она идет ему на пользу! – огрызнулся Воллендорп.

Он быстро разложил свои перья и манускрипт, его руки дрожали.

- Доктор прав, это влияние луны, – сказал Крэст. – Но на этом все. Его
рассудок проясняется и помутняется в своем ритме. Послушайте, герр
доктор, капитан, запас его вменяемости на исходе. Не давите на него
сильно. Сестры недовольны тем, что вы его еще расспрашиваете, но я
взял на себя вольность упомянуть о письме, имеющемся у герра
доктора Воллендорпа.

Воллендорп кивнул. – Ладно, ладно. Мы быстро.

- Я почти закончил свой рассказ! – выкрикнул Бикенштадт.

Невозможно сказать, было ли это ответом на их разговор или
откликом какому-то темному порождению его фантазии. – Нрггх!
Быстрей, быстрей, он хочет, чтоб вы выслушали до конца!

Воллендорп и Майсен сели. Волледорп ругнулся, когда в спешке

опрокинул свою чернильницу на бок, пролив маленькую лужицу.
Крэст исполнительно промокнул чернила. В отличие от предыдущих
посещений, на этот раз Крэст остался в комнате.

- Он находился в храме дварфийской богини Валаи, – начал

Бикенштадт, – когда обрел свой трезубец…

Глава 24

О ДВАРФАХ, МАГИИ И СТРЕКАЛАХ

Скарсник стоял на краю амвона дварфийского храма, рядом был

Гоббла. Отовсюду сурово взирали коренастые и непрощающие статуи
богини. «Она не очень», – подумал Скарсник. Он предпочитал Горка
и Морка этому гадкому безбородому дварфу.
У его ног резко обрывалась Бездна Снов Железа. На него вновь
глядели лица дварфийских богов и героев, но только на этот раз он
был хозяином этого места, а не непокорным недомерком. Следущее
отличие заключалось в глубоком озере, заполнившем нижнюю треть
разлома. Он нагнулся над ним и сплюнул. Комок слизи падал долгие
секунды, пока его не поглотила вода.

- Нада шота сделать с этим, босс, – сказал Даффскул. – Шаман

Грибных Королей сказал мне, что в их новые пещеры затекает вода.

- Дыа. Я в курсе. – Ответил Скарсник. – И чо? Каво волнует, если

кучка недамеркав промочит ножки?

- Проста сказал, босс.

- Дыа, лады, довольно скоро ыто будет сделано. Недомерки

Крюгглера вкалывают как нада. Время пачти пришло. Тваи парни
гатовы?

Даффскул хмыкнул и обернулся. Гоблины устанавливали горн на

расколотый каменный алтарь богини. Шаманы работали по его краям,
нанося собственные магические символы поверх дварфийсих рун.
Раздался громкий дребезг, когда один из кузнецов уронил охапку
железных прутьев рядом с алтарем, но, не считая этого инцидента,
кузнецы и шаманы работали в тишине. Снотты, отродки и прочая
мелочь пыхтели под ведрами углей и вязанками дров. Четыре
гоблина, надрываясь, притащили наковальню и водрузили ее на
алтарь. Сделали они все это без малейшего писка или ругательств.
Любой нарушитель тишины ощущал на себе пронзительный взгляд
Даффсула, они все его боялись.

Даффскул снял с пояса мешочек с дымрибами, и набил чашу трубки.

– Они притихли, верно, босс?
- Все дело в месте, – сказал Скарсник. – Ано такое бальшое. – Он
сверху вниз посмотрел на Даффскула. Скарнсик был намного больше
шамана. По какой-то причине это заставило его почувствовать себя
старым.

- Неа. – Даффскул покачал головой. – Все дело в нашей затее. Она

серьезная. – Он вложил свою трубку в рот и прикурил ее большой
спичкой. Она зашипела и загорелась алым светом. – Севодня мы
призавем Горка и Морка. Это очень асобинный ритуал, он не
сработает с кем попало, и хотя ты не абы кто, босс, это может все
равно не сработать. Нам надо быть асторожными. Севодня сюда к нам
явяца боги, оба-двое. – Из горла Даффскула послышался странный
звук. Возможно, это был смех. Его глаза закатились и безумно
завращаясь под действием магии. – Ты гатов, босс?

Скарсник сглотнул. Он не хотел этого признавать, но он испугался. –

Нам действительна нада, шоб он там торчал? Он показал
подбородком в сторону белобородого дварфа, свисающего со стены.

Даффскул бросил взгляд на бесчувственного пленника. – О да-с, босс,

это важный момент, босс. Усе завязано на ненависть, колдунство,
власть и демонстрацию ничтожнасти этих мудрильских босс-богов
перед лицом Горка и Морка. Поэтому он тоже нам нужон. – Он
мундштуком своей трубки указал на дварфийский рунный посох,
прислоненный к статуе. Он сиял холодным внутренним светом.
Окруженный красноватым светом факелов и кузнечным огнем, он
выглядел тут не к месту. – Так многа колдунства в этой палке, босс, ее
так много напхано внутрь ентими мудрилами, вырезано ихними
маленькими некрасивыми глифами. – Он пошевелил своими
пальцами и хихикнул. – Нашенская магия лучше, сам увидишь. Мы
ево вазьмем, переделаем и сделаем могучим! Мы его озлобим, и тагда
он будет весь твой, шоб ты мог с его помощью хорошенько шарахать.

Скарсник облизал зубы длинным языком. – Шо он будет мочь? –

спросил он.

- Ооо, кучу всего. Пажжи и сам увидишь. Даффскул задумчиво

разглядывал свои когти. – Я это делаю, типа, специально для тибя,
босс. Задаром.

- Если сработает, Даффскул, и я буду даволен, ты получишь, шо тибе

причитается.

- О, босс, оно сработает, и ты будешь даволен. Увидишь. А теперь,

сядь, мне пора приниматься за работу.

Скарсник сел в укромном углу, и наблюдал за тем, как шаман и

кузнецы занимаются своими делами. Кузнецы не носили балахонов, а
лишь штаны, толстые перчатки из дварфийской кожи и фартуки.
Поставили точило, топки, бочки для закалки и стойку для
инструментов. Огонь разгорелся до свирепого жара. Главный
гоблинский кузнец кивнул. Шаманы были одеты в свои лучшие
магические одеяния; шляпы были отягощены костями и амулетами, а
лица изукрашены таинственными узорами. Они закончили роспись
алтаря, пять шаманов сели в кольцо, скрестив ноги, и начали
песнопение. Их песнь была тихой и благоговейной, не то, что
безумные хвалы Горку и Морку, которые у него ассоциировалось с
шаманами.

Даффскул раскачивался, его шляпа и вдетая в ее кончик кость ходили

ходуном. Он протянул руку. – Съешь это, – сказал он и уронил
кожистый кусочек старого гриба в ладонь Скарсника. – И испей этого
отвара. И подал чашу.

Скарсник взял и то и другое. Съел гриб. Он был жесткий и твердый.

Напиток был пивом, сортом который он никогда не пробовал, оно
было настолько горьким, что вызвало у него рвотный позыв.
Даффскул обхватил лицо Скарсника и зажал ему рот. – Глатай! –
прорычал он. Его лицо и голос были суровыми. Красные глаза
заискрились зеленым вспышками. – Ыто дело богов, ты должын
дилать усе в точнасти, как я сказал, не важно босс ты или нет.

Скарсник проглотил и кивнул.

- Харашо, харашо, – удовлетворенно сказал Даффскул. – Теперь

смотри представление, босс, смотри представление.

Пение стало громче. Шаманы раскачивались из стороны в сторону.

Один из гоблинов, снятыми со стены клещами, взял рунический
посох. Даффскул делал пассы в воздухе и выкрикивал что-то на
языке, которого Скарсник не знал. Огонь взвился под самый потолок,
выхватив из тьмы участок бездны. В огне проявились воющие орочьи
и гоблинские лица и рассеялись. Даффскул выполнил это действо
пять раз. Когда он закончил, огонь притух. Он горел зеленым светом и
был горяч как никогда.

Гоблин-кузнец с клещами всунул посох глубоко в горн. Металл

светился красным, а руны – синим, колдовским огнем. Главный
кузнец пробубнил что-то. Посох вынули и положили на наковальню.
Он поднес молот к посоху, чтоб прикоснуться к нему, выверяя удар.
Раз, два, три. Затем он высоко поднял молот и с силой опустил.

Металл громко зазвенел. Из него выбились искры. Раздался крик

ужаса где-то далеко, затем еще один – ближе. Скарсник поднял голову
– она казалась ему тяжелой, будто набитая под завязку камнями.
Длиннобородый дварф выл. Он неуверенно поднялся на ноги,
вытянув нож из-за пояса. Земля раскачивалась под ним. Лица
гоблинов в храме искривились и исказились, становясь шепчущими
страшные вещи демоническими мордами. Молот ударил в такт
песнопению. Звон не утих, а продолжал слышаться и становился все
громче и громче, пока еще больше ударов молота накладывалось на
предыдущие, вытесняя все остальное. Скарсник почувствовал
тошноту, он потер руки о балахон. Ему было слишком жарко, а дварф
и не собирался утихомириваться.

Искры из-под молота превратились в странные узоры и улетели.

Струйки пота, сбегающие с оголенных спин кузнецов, становились
ползающими по земле змеями. Скарсник нахмурился и посмотрел на
Даффскула. Шаман разделился надвое. Один из них дрожал в воздухе,
маша руками и совершая песнопения, а второй сидел на бочке с и
курил трубку с тем загадочным, знающим выражением лица.

Дварф снова завыл, когда молот обрушился на посох. Скарсник

зарычал и повернулся к нему.

- Закрой пасть, мудрила! У миня башка трещит. Быстрым,

отточенным движением он вонзил кончик своего ножа под кожу
дварфа и сорвал с него скальп бороды. Дварф заревел от боли, выгнув
спину. Новая борода из крови покрыла его подбородок и грудь.
Скарсник поднял над головой длинную бороду и загоготал. Он
повернулся, чтоб показать ее Даффскулу, но споткнулся обо что-то,
чего там раньше не было. С ужасом он увидел, что пол исчез. На его
месте была бездонная зеленая дыра, бесконечно простирающаяся
вниз. С воплем ужаса Скарсник упал в нее головой вниз. Стены были
из зеленого света с черными прожилками. Голодные существа
смотрели через зелень и скребли по ней когтями.

Он закрыл глаза. Когда он открыл их, он лежал на земле, хотя она не

была похожа ни на одну землю из всех, что он видел. Равнина
простиралась во всех направлениях, все, что на ней было – камни,
пепел, кости, песок, деревья и жухлая трава – было окрашено в
зеленые тона. Армии фантомных орков и призрачных гоблинов
дрались друг с другом. Они сошлись в битве, но шум сражения был
приглушен, как будто шел издалека. Скарсник окликнул их, но они не
слышали. Он пошел к ним навстречу, но с каждым шагом, они
отдалялись от него, оставаясь все также далеко. Скарсник посмотрел
на себя. Он был более материальным, чем все остальные вокруг него.
Держа в одной руке свой кровавый трофей, а нож в другой, он с
изумлением осмотрелся.

- Великое Зеленое! – произнес он благоговейным шепотом. Земля

духов, в которую уходят шаманы! Он в доме самих богов. Обычному
гоблину сюда путь заказан.

В тот момент, когда он это подумал, на него упала тень. Он посмотрел

вверх.

Перед ним стояло два орка, огромных как горы. Они были настолько
велики, что Скарснику, чтобы увидеть их головы, пришлось
запрокинуть шею. Орк слева держал на левом плече громадную
дубину, тот, что был справа – идентичное оружие на правом плече.
Они были зеркальным отражением друг друга, одинаковы во всех
отношениях. Рассказывают, что они вылезли из одного гигантского
гриба в начале времен.
Это были Горк и Морк.

- Маленький гоблин, – сказал Горк, или, возможно, Морк. – Ты

пришел домой. Это харашо. Мы любим гоббо, которые слушают нас.

- Дыа, – сказал Морк, или, возможно, Горк. – Дыа, любим. Мы до-о-о-

о-олго за табой наблюдали. У орочьих богов были свирепые лица. Их
глаза светились темно-красным светом, красным, как горячие камни
под горами. Их зубы были длинные, как копья, и желтые, как грязный
снег.

- Ты сделал многа пастука, и нам это нравица. Но тибе предстоит еще

совершить еще больше пастука, – сказал Горк, или это был Морк?
Скарсник не мог их различить. Он пристально на них посмотрел,
пытаясь решить, который из них коварный, но жестокий, а какой
жестокий, но коварный. Но не смог. Они были одинаковы. – Ты ни
такой, как все остальные маленькие гоблины. Ты станешь
осквигеннейшим гоббо из всех с тех пор, как жирный старина Гром
прошел весь путь аж до земель слабаков, и хорошенько надавал
феешкам. Ты раздавишь мудрил! Ты сокрушишь крысок! Ты
хорошенько нагонишь страху на этих ’юдишек! Неси эту бороду,
которую ты держишь в сваей руке, как знак сваего величия. Кагда
добудешь больше – сделай пояс.

- Это будет выглядеть круто, – сказал второй одобрительно. –

Смертоубийственно.

- Заставь мудрил бояца тибя! И когда ты будешь убивать их, говори

им, что тибя прислали Горк с Морком. Потом ты поведешь
величайший Вааагх!, о котором только мечтали пещерные недомерки!
– Горк, Скарсник был вполне уверен, что все это сказал именно он,
махнул дубиной вниз, чтоб указать на бороду длинноборода.

Скарсник пригнулся.
- Что, я?

Боги как один рассмеялись. Бог, которого Скарсник принял за Горка

(или, может быть, Морка), сказал: – Ты мой избранный.

- Вскоре ты вирнешься в мир не-зелени, – сказал другой. – Мы

сожалеем об этом, тут куча хороших драчек, но увы. Но сначала мы
должны сказать тебе кое-чо важное. Тебя ждут две великие битвы
впереди, поэтому слушай внимательно, понял? Первая… – Морк или,
может быть, Горк нахмурился. – Погоди минутку, я думал он мой
избранный.

- Нет, он мой избранный. Мы же договорились.

- Мы ни о чем не договаривались! – проревел Морк, или, если

подумать, это мог быть на самом деле Горк. Он толкнул брата.

- Не талкайся!

В мгновение ока два бога-брата сцепились в драке. Они дрались в

полную силу, дубася друг друга дубинами так, что шатались. Горк
(или Морк, было довольно сложно сказать) схватил руку брата и
швырнул его на землю. Морк (мы вынуждены признать, что это был
он, независимо от того, так это или нет), дернул брата за лодыжку.
Второй бог упал, и они начали бороться на земле, кусаясь, лупася
друг друга и рыча. Они померкли, становясь такими же бесплотными,
как фантомные армии орков, сражающихся на равнине. Они
присоединились к призрачным оркам. Воющие зеленокожие
посмотрели в тревоге вверх, когда их боги появились среди них. Они
бросились врассыпную, когда божества-близнецы в борьбе, как
попало перекатывались по полю битвы, избивая и кусая друг друга.

С ужасом Скарсник осознал, что он тоже меркнет, был ли он также

мертв? Он еще не готов к Великому Зеленому, еще нет! Еще так
много предстоит сделать, еще столько больших планов.

– Горка! Moрк! Подожди, подожди! Что будет, что грядет?

Земля ушла у Скарсника из-под ног, армии и боги уменьшились до

размеров муравьев, а затем утонули в голубовато-зеленом тумане.
Ему казалось, что его затягивает обратно в небо. Скарсник
беспомощно закувыркался, как лист на ветру, и залетел обратно в
провал с его вереницей монстров, скребущихся о зеленую пелену,
пытаясь достать его. Его сильно шлепнули и он проснулся.

- Падаждите! – прохрипел Скарнсик. – Падаждите, пожалуста. Он

лежал на холодном полу. Руку схватила чья-то грубая ладонь и трясла
ее, пока у него не разболелось плечо.

- Босс! Босс! Ты вирнулся?

- Даффскул?

- Да, босс.

Скарсник открыл глаза. Просветы вверху расселины впускали

водянистый дневной свет. Огонь в топке остыл, оставив пепельно-
белые угли. Дварф свисал со стены весь окровавленный и без
сознания. Гоблинские кузнецы сидели на противоположной стороне
алтаря, что-то полируя, в то время как шаманы громко храпели в
своем кругу.

- Уже день? – Он поморщился. У него ужасно болела голова.

Даффскул рассмеялся. – Прошло четыре дня, босс.

- У миня был сон, – он сглотнул. Голова гудела. Во рту было сухо, как
в пустыне. – О богах.

Глаза Даффскула блеснули. – Это не было сном, босс. Лишь по-

настоящему бальшие боссы, как ты, могут их увидеть. Варбоссы, и
мы, шаманы, канешн. – Он хмыкнул. – Это хороший знак. Ани
выбрали тебя для великих свершений, и ты их порадовал, о дас.

- Ани сабирались шо-то мне сказать, но так и не сказали. Скарсник

оперся о локоть. Он чувствовал дурноту и у него все болело.

- Боги, они такие, – пожал плечами Даффскул. – Нит, босс, не вставай

пока что, ты…

Скарсника сильно мутило. Даффскул похлопал его по спине. –

Ничаво не поделаешь, божественная балезнь, не держи в себе. Их это
радует, понимаешь? Он кивнул кому-то за его спиной. Гоблин-
помощник поспешил поднести кожаный бурдюк. Даффскул взял его.
– Выпей это, босс, оно поможет тибе не заблевать усе тут вокруг.

Скарсник осторожно пригубил. Напиток был вкусный. Он выпил

залпом. Почти мгновенно он почувствовал себя лучше. Он
выпрямился и вытер рот рукой. – Ну что же, давай позырим, шо ты
там для миня сделал.

Сразу после этих слов быстро подошли кузнецы. В руках их

начальника, под полотном, скрывался большой предмет. Они
откинули нижнюю часть покрова назад и в спешке засунули под него
древко из окрашенного в красный цвет дерева. Кузнецы работали
быстро, присоединяя древко к предмету. Скарсник увидел блеск
металла.

Даффскул подошел и взял оружие, все еще покрытое полотном, и

поднес его к Скарснику. – У тебя бальшой сквиг, босс. Он кивнул в
сторону Гобблы, который жадно лизал рвоту Скарсника. – Поэтому
тибе нужно бальшое стрекало.

Он торжественно сорвал покров.

В руке Даффскул держал оружие, похожее на трезубец. Скарсник

сказал, что его правильное наименование – стрекало, инструмент для
выпаса сквигов. Он размахивал им рядом со мной, когда рассказывал
про то, как он первый раз попал ему в руки. Он был огромен и
откован для сражений, лезвия наверху были безумно остры. У
трезубца были соединительные накладки из меди, а между двумя
лезвиями пониже бежала цепь, увешанная загадочными талисманами
– среди них выделялись плохая луна и злобное око. Лезвия на свету
бликовали зеленоватым светом. Даффскул вручил его Скарснику.
Оружие трещало от таинственных энергий.

- Теперя вы хотели узнать, шо оно делает, ваше грибородие. Наведите

его на ту стену, вон там.

Скарсник сделал, как было сказано, – он вытянул руки, направив три

острия стрекала на статую, стоящую над бездной. Стрекало было
хорошо сбалансировано. Если правильно его держать, то вес вообще
не чувствовался.

- Падумай плахие вещи, босс, подумай о ненависти, подумай о

власти! – прошептал Даффскул. Для Скарсника это было не трудно.
Он сузил глаза и подумал. Он думал о том, как он хочет сокрушить
дварфов, как он хочет выбить крысолюдов из города, о том, как он
поведет свой поход вне подгорных залов и раздавит…

Послышался громкий раскат, как при громе, и странный хлопок.

Стрекало дернулось в руках. Три зеленых разряда шипящей энергии
пролетели над бездной и врезались в статую на ее дальнем конце,
поглотив ее во взрыве желтого и зеленого пламени. Осколки камня
взлетели на воздух. Медленно верхняя половина часть статуи наехала
на разрушенную середину и обрушилась в пропасть, где упала в воду
с громогласным всплеском.

- Ничеси-и-и-и-и-и, – протянул Скарсник. Он злобно захихикал.

Снова направил трезубец и подумал о плохом. Ничего не произошло.
Его веселье обратилось в гнев. – Эта зогганая штука не работает! –
завопил он.

Даффскул простер руки вверх. – Нет, она работаит, босс, ей проста

нужно немножко поддержки. Нужно, шоб у тебя за спиной были
парни, тагда она зарядится и выстрелит вновь, просто от чистой
орочности и гоблинскости вакруг тибя. Орки подходят для этого
лучше гоббо, так и есть, но и те, и другие сойдут. Если за табой будет
отряд ликующих парней, ты сможешь разворотить пол-горы.

- Ответишь за базар? – спросил Скарсник. Он поставил трезубец

тупым концом на пол и осмотрел его сверху вниз счастливыми
глазами.

- Да, но нет. – Даффскул вытер ниточку слюны с подбородка и

станцевал короткую джигу. – В действительности нет, не гору, это
чересчур. Но то, что ты видел - лишь малая часть того, на что она
способна. – Доволен?

- О дыа, – сказал Скарсник, осматривая оружие. - О дыа.

- И он, к тому же, довольной острый. – Даффскул поманил его к

скованному жрецу. – Хош попробовать?

Другие гоблины правильно расценили его злобный взгляд. Они

подошли к Бракнару и вылили на него ведро воды. Он застонал и
зашевелился. Один из гоблинов схватил его за волосы и запрокинул
голову. Скарсник поднес стрекало к лицу дварфа.
Он подождал, пока Бракнар окончательно пробудится, прежде чем
воткнуть средний зубец в глаз Бракнару.

Вопли дварфа эхом отражались от стен бездны, преследуя отголоски

взрыва.

Глава 25

НАШЕСТВИЕ КРЫС

Гоббла понюхал воздух в темноте. Что-то было не так.

На постели лежал его храпящий хозяин, позабыв обо всем на свете.

Все лампы были потушены. Во времена владычества дварфов,
комната была кабинетом мелкого клерка, а не покоями лорда. В ней не
было ни одного отверстия, через которое можно было бы увидеть
внешний мир или пещеры Карака Восьми Вершин, но Скарсник
ценил свою безопасность. Зловонные пожитки Скарсника были
разбросаны по всей комнате. Лишь один угол содержался в порядке и
чистоте. Это был рабочий стол, за которым он проводил часы
напролет, чертя схемы и строя планы при свете свеч из сала дварфов.

Это была темная комната, наполненная адской темью, но

испускаемого лишайниками на потолке мягкого света было
достаточно для Гобблы, чтобы видеть все также хорошо, как и при
свете. Гоббла был существом из глубочайших и темнейших пещер
мира, любой свет позволял зверю обозревать свое окружение, а нюх
его был еще острее его зрения.

Он еще раз понюхал воздух. Запах был похож на солому и мочу.

Крысиная вонь.

Рядом с кроватью хозяина более темная тень отделилась от темноты,

приняв форму покрытой плащом фигуры. Медленно и в полной
тишине фигура обнажила клинок. Он сиял болезненным зеленым
светом, сияющим, как маяк, для единственного глаза Гобблы.

Гоббла ненавидел это нечто. Он ненавидел все, что могло навредить

его любимому хозяину, тому, который спас его от гадкого гоблинца,
который ослепил его на один глаз и чуть не убил его.

Гоббла внезапно атаковал, одним толчком он взмыл в воздух. Он

приземлился с раскрытой пастью и перекусил убийцу пополам.

Гоббла доел верхнюю половину крысолюда. И осторожно поднял его

ноги.

- Эй, Гоббла, слезай, слезай! – сказал Скарсник сонно. – Я сплю! Он

перевернулся, его мозолистые стопы выглядывали из-под вонючих
одеял. На голове у него был высокий ночной колпак, украшенный
звездами и лунами со злобными мордами.

Гоббла уткнулся рыльцем в хозяина, вылизывая его, пока тот не

проснулся. Он положил останки скавенского ассасина на подушку
рядом с головой Скарсника.

Скарсник сел, нащупал свечу и извлек огонь с помощью к кремня и

трута.

- Што? Гоббла! Кулаки Горка, только не снова! Он уставился на

изуродованный крысиный труп. – Это уже четвертый на этой неделе!
Он усмехнулся и играючи похлопал Гобблу по морде. Огромный
сквиг счастливо заурчал. – Кагда ани уже научатся? Хороший старина
Гоббла.

- Целая куча крыс пытается прикончить тебя, босс, – сказал

Даффскул.
– Ыто пушто они к чему-то гатовятся, Даффскул, – ответил Скарсник.
– Я думаю, шо они собираются попытаться отжать все ыто себе назад.
Он постукал когтем по карте из дварфийского пергамента. – Но мы
им ытого не пазволим, так, парни?

Ему ответил одобрительный галдеж. Скрасник и вожди всех племен в

окрестностях Карака Восьми Вершин столпились вокруг каменного
стола. Гритгаг из Жутких Шнырей был там, также были Укбоф,
Дукмак с самых нижних уровней, в которых находятся плещущиеся в
вонючих лужах странные штуки, из-за которых туда даже крыски не
отваживаются соваться, Гришбог с Красной горы, Сниккл Душерук,
Толли Ухмыляющаяся Щека, Оркун Потрясный, Боддл
Смехосранчик, Хугамук Противный и Славный Гритнок Ржун,
который заслужил свое имя за все что угодно, только не за славные
дела. Кроме них, были и другие. Крюгглер выступал от лица
равнинных гоблинов, а толстого приземистого парня звали Буркфанг
Хитрожоп, и он был Большим Высоким Бугром горных гоблинов.

Скарсник посмотрел на лица своих вассалов. Теперь Ибрит был

мертв, и Бограт, представлявший авантюристов из Сломанного Жуба
и изгнанников Красного Клыка, был послан Горфангом обратно для
наблюдения за этой новой силой в горах.
С ним было два орочьих вождя, возвышающихся над морем черных
шляп и рогатых шлемов, которыми щеголяли гоблины. У Скарсника
теперь были сотни орков. Он радовался такой силище, а если кто-то
из них задерет нос, то он будет скармливать их боссов Гоббле, пока не
вспомнят, кто тут хозяин.

Множество зеленокожих всех видов слетелись в царство Скарсника,

привлеченные молвой о самом коварном ночном гоблине из всех
когда-либо живших. Что-то масштабное назревало в Караке Восьми
Вершин. Ходили слухи о походе, и зачастую слухи – это все, что
нужно зеленокожим, чтоб встать на путь войны.

- Крыски готовятся выкинуть какую-то штуку вскоре, – сказал

Скарсник. – Они пытаются миня убить, шоб вы переругались и
начали драца между сабой и тагда они зайдут сюда, как к себе домой.
Один из орков кивнул своей головой-кочаном и пробормотал Бограту:
«Он шаман, верно? Он можит видеть будущее».

Скарсник услышал этот разговор и стукнул кулаком об стол. - Нет! Я

не шаман, просто мыслю, панимашь? Мыслю, вот что я делаю.

Гоблины и орки кивнули и хмыкнули. Мышление поражало их так же

сильно, как магия.

Скарсник постучал пальцем по голове. Он носил свою новую шляпу

босса – высокий капюшон, скрывающий железный шлем с
торчащими через ткань клыками сквигов. – Аднака также верно, что у
меня есть уши богов.

- Шо, прямо в твоей галаве?

- Нит, Хугамук, он имеет ввиду, шо они слушают его, – сказал Толли

Ухмыляющаяся Щека, в тех местах, где его щеки были изуродованы,
проступали зубы.
- Горк и Морк разгаваривают с табой, верно? – спросил второй орк.
Он был менее впечатлен этим гоблинским выскочкой, чем остальные
орочьи вожди . – Ни зога они с тобой не разговаривают.

- Я гоббо, но Гром Брюхо тоже был гоббо, – сказал Скарсник.

- Ты не жирный Гром, – ответил орк. Орки все понимают

чрезвычайно буквально.

- Нет, ты прав, но если ты думаешь, шо сможешь пабедить миня в

драке, иди сюда, и мы с Гобблой перекинемся с тобой словечком.
Нет? Ну ладно. Крюггс, как подвигается особый проект?

- Почти готов, босс, – сказал Крюгглер. – Почти готов.

- Шо еще за асобый прокект? – просил сомневающийся орк.

- Не твае сквигавое дело! Мы ни далжны позволить крыскам

разнюхать об этом, то што им паложенно знать, ани и так знают, а что
им не паложенно знать, они не знают и не узнают. Мы далжны
астановить крысок, когда они нападут, и тагда мы их зарешаем раз и
навсегда и вытурим их из верхних пяти уровней, это как минимум,
вот и все шо вам нада знать. Я поручил Фугграку и его сквиговым
охотникам замутить по-настоящему особый сюрприз для них и усе
такое. А все прочие далжны внимательно-внимательно слушать то,
шо я щас скажу… - Он подтянул к себе карту. Он начал говорить, но
суматоха у дверей перебила его.

- Постой, ты не можишь… – сказал гоблин-страж. А затем – «Аргх!»,

перелетев через стол и ударившись об стену. Орк невероятных
размеров, огромный, как огр, ворвался в помещение. Он пригнул
голову, чтоб не удариться о дверной косяк. Трое, сомнительного вида,
орочьих головореза следовали за ним, буравя толпу зеленокожих
пристальным взглядом, в котором читалось «только попробуйте что-
нибудь выкинуть».

Горфанг пришел с визитом.

Гоблины в комнате отпрянули назад, как и два орка-новичка.

Скарсник увидел, что Бограт не дронул, его рука лежала на потертой
рукоятке тесака. Гоблинский король также это подметил.

Гигантский орк раскачивался во время ходьбы, как дерево на сильном

ветру. Как и у всех орков, у него были короткие обезьяноподобные
ноги, выгнутые в районе колен, оканчивающиеся неимоверно
мускулистым торсом и свисающими почти до земли руками. Он был
облачен в чешуйчатую броню, а живот прикрывала изукрашенная
пластина, на которой было изображено Злое Солнце ярко-красного
цвета. Меч весом с Гобблу свисал с его бока. На макушке у него сидел
плотно облегающий голову шлем. Горфанг откинул прикрепленное к
нему забрало, выполненное в форме орочьего лица, и фыркнул, как
бык. Он не обратил внимание ни на кого в комнате и посмотрел прямо
на короля Восьми Вершин. – Ты Скарсник?

- Ыто Я, – ответил Скарсник. – Йа тибя ждал.

- А я ажидал встретить орка, такое имя, как Скарсник – орочье имя.

Тебе следует быть асторожным, называя сибя так, – Горфанг сказал
это голосом низким и глубоким, как грохот сходящей горной лавины.

- Прояви уважения, орчок! Горк дал ему это имя! – сказал Даффскул.

- Конешно, уверен, што оно на самом деле так и есть. Типа, я верю,
што ты говоришь, што ждал меня – правда. Патаму што если ты не
просто треплешь языком, а действительно ждал меня, то ты сможешь
объяснить всем своим маленьким дружкам тута, почему я без
проблем смог сюда вайти. Во бред, – сказал Горфанг.
Скарсник улыбнулся и прочистил горло. – Учера ты кокнул Юрка
Сильного за дерзость. После васхода солнца ты съел зафтрак,
который состоял из… Он наклонил голову на бок, делая вид, что
вспоминает. – Дварфийского стейка, грибного пива и пятнадцати
мясрибов. Днем ты забрал четырнадцать мешков с золотом у каравана
гоббо, везущий рабов в Темные Земли, и сажрал одного из ихних
бальших боссов за дерзость. Опять. Затем ты прикорнул. Ты пашел в
нужник, где тебя цапнул за булки сквиг-кусака. Хош, шоб я
продолжил? Я думал тебе этого хватит.

Горфанг сердито заворчал и осмотрелся. – Твой мудрильский дом

больше моего. Так не пайдет, ты же гоббо и все такое.

- Ты его у миня не заберешь, Горфанг.

- Допустим, что не заберу. Я усе равно здеся не за этим. Ты и я, гоббо,

ты и я должны заключить сделку. Мне и маим Красным Клыкам будет
принадлежать север перевала, а тебе юг. Я не вижу смысла ссориться,
когда у нас есть для пастука крыски и мудрилы. Мы можем стать…
Он наморщил лицо. – Союзниками, да, это правильное слово. Эти
мудрилы снова тут, и я сам думаю на них напасть, шоб им в голову не
пришла мысль вернутся в Черную Скалу. Он хмыкнул и встал на
носки, подтянув штаны. – Ты давольно бальшой для варбосса
пищерных недомерков. Я палагаю, что это не будет постыдной
сделкой. Большой – значит лудший.

Скарсник улыбнулся своей самой коварной улыбкой и потер руки. –

По рукам, Горфанг, мой старый друг, по рукам.

- Здорово.

- Ага, здорово. Эй.– Улыбка Скарсника расплылась чуть шире. – А шо

ты думаешь о хорошей бальшой драчке?
Три ночи спустя, Гоббла открыл глаз. В комнате была еще одна крыса.
Он рыгнул, перевернулся и снова заснул.

Безумно колотящееся сердце ассасина клана Эшин замедлилось до

уровня совместимого с жизнью, и он облегченно вздохнул. С
приглушенным победным писком он глубоко вонзил отравленные
клинки в постель Скарсника.

Даффскул наблюдал за существом через подзорную трубу. Оно

осмотрело комнату, забрало шляпу Скарсника в качестве трофея и
протиснулось в трещину в стене, слишком маленькую, чтоб в нее мог
пролезть гоблин.

- Ага, вот как они залазят внутрь. Пронырливые они, не так ли?
Интересно, откуда они знали, где ты спишь? – спросил Даффскул.

- И все же они не знали, разве нет? – сказал Скарсник. – Губин

хорошо показал себя. Отличная актерская игра. Роль всей его жизни.

- О дас, весьма убедительно.

- Как жаль, что ему пришлось умереть.

- Жаль, – ответил Даффскул.

- Как думаешь, ани на ыто купяца?

- О да-с, – сказал шаман. – О да-с. Они так сильно хотят, шоб ты

помер, шо я думаю, они поверили бы, если бы ты сам-лично
спустился в ихние ванючие туннели и сказал, шо ты сдох.

- Панимаешь, ’юдишка, – говорит мне Скрасник, – ыто восьмое

правило. Притворись мертвым, когда тебе это выгодно.
Мне было любопытно, какими были шестое и седьмое правила. Но я
так никогда и не узнал.

Глава 26

БИТВА ТЫСЯЧИ КОЛОНН

Новости о кончине Скарсника быстро распространились по

скавенской Подземной Империи. Скарсник скрывался от собственных
подчиненных в течение нескольких дней. Даже несмотря на тот факт,
что он им сказал, что исчезнет на некоторое время, его подданные
обнаружили его «смерть» и начали грызть друг другу глотки.
Понадобилось пять дней, чтоб восстановить порядок, когда он
раскрыл, что он на самом деле не был убит, однако некоторые из
наиболее бестолковых гоблинов все еще сомневались. Скарсник
взвесил риски и посчитал, что междоусобица зеленокожих лишь
поможет утвердить веру скавенов в его успешное устранение.

Ответом на новость об убийстве Скарсника было полномасштабное

вторжение в Карак Восьми Вершин. Полководец Скрук Слюнохвост,
владыка нижних дварфийских уровней и бездонных глубин внизу
потребовал плату за многие оказанные услуги, чтобы собрать такое
войско крысолюдов, какое Карак Восьми Вершин не видывал многие
столетия. Когда шпионы Скарсника доложили ему, что скавены
собираются в таких количествах, он понял, что грядет небывалая
битва, и тогда Скарсник взялся за планирование всерьез.

Он приказал своим гоблинам отступить с нижних уровней. Некоторые

из кланов отказались следовать его приказам, но с другой стороны
Скарсник был рад, что они остались на месте, так как это делало его
ловушку еще более убедительной.

Скавены наступали сверху и снизу. Тысячи воинов, два раза по

столько же рабов, великое множество штурмовых крыс, чумных
монахов, огромных зверюг и ужасающих машин. Скарсник и
Даффскул стояли на разрушенной дварфийской башне на внешних
отрогах белой горы и наблюдали, как море мохнатых тел разлилось из
устьев туннелей по горным склонам. Их отвратительное орда
направлялась вверх, в чашу, в которой находился дварфийский
верхний город; на таком большом расстоянии их армия выглядела, как
нить пряжи, медленно змеящаяся вверх.

- Хе-хех, – хохотнул Даффскул, его горло грубым и хриплым после

вчерашнего ночного кутежа. – Похоже, что теперь ты привлек их
внимание, Недомерок.– Он похлопал Скарсника по плечу и достал
трубку.

Под землей и над ней скавенские полчища встретили слабый отпор на

подходах к Караку Восьми Вершин. Племена отщепенцев горных
гоблинов были сметены, непокорные кланы ночных гоблинов были
уничтожены, а орки, которые считали, что они не дураки какие-то,
чтобы следовать приказам какого-то мелкого гоблина были стерты в
порошок.

Скарсник называл это хорошей большой чисткой.

Скавены были уверены в своем успехе, несмотря на некоторое

количество необъяснимых происшествий, которые замедлили их
продвижение. Лавина погребла под собой сотню воинов и сильно
замедлила наземные войска скавенов. Многие десятки скавенов
таинственно заболели. Один из отрядов потерялся на горных тропах.
Дикие сквиги появлялись в самые неподходящие моменты, чтобы
утащить с собой крысолюдов. Туннели, которые только вчера были
открыты, оказывались заблокированы обвалами. Но горы как-никак
опасное место, и скавены спокойно отнеслись к этим потерям. Веря в
то, что Скарсник умер, они приписывали большинство этих задержек
неблагосклонности фортуны и лишь немногие считали делом рук
гоблинов, в то время как на самом деле все это было частью
гениального плана всего лишь одного.

Скарсника.

Он дал скавенам проникнуть в город, перед тем как заставить своих

гоблинов хорошенько поработать. Засада следовала за засадой, все
больше сокращая число скавенов. По мере продвижения скавенов к
великому тронному залу, Залу Тысячи Колонн, сопротивление все
больше усиливалось, и в нем Скарсник дал генеральное сражение.

Его десятитысячная армия ожидала под негасимым светом

дварфийских магических звезд. Зал, каким я его видел, был от края до
края застроен гоблинским городком, но во времена вторжения Скрука
Слюнохвоста он был пустым и идеально подходил для сражения. Это
поле сражения, пожалуй, не сильно отличалось от тех, к которым
привыкли мы, люди. Лестницы вздымались, подобно горам, а
грибные поляны были вместо лесов. В центре всего этого находился
приз – ступенчатый помост древних дварфийских королей. Тот, кто
займет эту стратегически важную точку – выиграет битву.

Скарсник стоял во главе своей орды и верный Гоббла был рядом. В

полутьме горного зала тянулись сомкнутые ряды гоблинов и исчезали
в черноте. Там было так много племен и злых существ самых разных
видов – тролли, которых было около двух десятков, чье число было
увеличено за счет недавних охот на троллей в горах, сквиги, великан,
которого они заманили под землю бочкой эля, равнинные гоблины
Крюгглера и множество горных гоблинов, одетых в вонючие овечьи
шкуры.

Гоблины стояли в два ряда, на некотором расстоянии перед ними

была расположена стрелковая цепь. Авангард Скарсника состоял в
основном из ночных гоблинов. Сам он был близко к своим троллям,
чтобы иметь возможность лучше направлять этих тупоголовых зверей
во время сражения. Великан ожидал во второй волне с горными
гоблинами – они, по крайней мере, имели некоторый опыт обращения
с великанами. За вторым эшелоном, спрятанное за другими отрядами,
руинами и многочисленными колоннами зала, находилось то, что он
описал как «асобые сюрпризы». Он надеялся, что они погонят
скавенов прочь. Орки составляли арьергард. По всей крепости
залегло еще больше зеленокожих в ожидании возможности напасть из
засады на любое подкрепление, которое может прийти из-под земли,
или перехватить убегающую армию, если планы Скарсника успешны.

За всем этим была расположена артиллерия, огромные катапульты,

метатели сквигов, огнеметы и другие изуверские орудия войны.
Стрелометы Крюгглера были вновь установлены на возвышенностях
в разных галереях зала, их число возросло в три раза за счет вновь
изготовленных. Зал Тысячи Колонн вибрировал от шумных
гоблинских песен. Их повелитель удостоверился в том, чтобы каждый
из них получил хорошую порцию грибного пива – дело никуда не
пойдет, если они побегут от скавенов.

Скрип когтей, лязг брони и поступь лап тысяч грызунов раздавались

изо всех уголков зала. Скарсник направил скавенскую армию через
южную оконечность крепости. Он осторожно заманивал их с
помощью череды камнепадов, затоплений и слабого сопротивления.
Таким образом он мог оборонять более широкую северную часть
зала, напротив великих врат. А скавенская армия, хотя и имела
численный перевес, будет зажата в теснине зала и не сможет
использовать свое численное преимущество.

- Они идут, парни, – прокричал Скарсник, – вот они идут!

Перед шеренгами зеленокожих из каждого проема, туннеля и

трещины вырывался потоп крысолюдов. Вниз с поверхности, через
великие врата текли реки меха и ржавого металла, сливающиеся в
одну кошмарную орду.
Представьте себе крыс, размером с собаку, которые устраивают
набеги на беднейшие из городских районов – это должно было
выглядеть похоже, только эти крысы были прямоходящими
извращенными подобиями людей и носили копья, мечи и щиты. В
тылу армии команды рабов толкали боевые машины. В сердце
скавенских сил, громыхая, тащилась конструкция высотой в
пятнадцать гоблинов. Внутри каркаса тяжеловесно покачивался
колокол — достаточно большой, чтоб в нем мог жить целый клан
гоблинов. На ее передней платформе находился носивший белый мех
и рога скавен, жестами раздававший приказы. Гигантский крысолюд,
большой, как один из троллей Скарсника, привел в движение
механизм, и колокол начал качаться взад-вперед.

Скавенское войско построилось в шеренги. Их были тысячи. Еще

больше гигантских крысолюдов группами стояло посреди этой орды.
В качестве авангарда впереди бежали огромные крысы, направляемые
ловкими ударами плетей скавенских погонщиков.

И еще пол. Он колыхался. Скарсник пристально присмотрелся. Земля

утопала в крысах, тысячах крыс.

Он глумливо ощерился. Ну и что с того? Они же просто крысы.

Были ли скавены удивлены увидев Скарсника живым, так как рядом с

Гобблой он сильно выделялся в центре своего войска, Скарсник
сказать не мог.

- Приглядывай за колоколом, босс, енто колдунская хреновина. Может

напакостить, – посоветовал Даффскул. – Этот белый мохнач –
гаденький болтунишка. Аднако не парься, я с ним разберусь. – Шаман
был во хмелю. Он всю ночь напролет надзирал за нанесением
последних штрихов по варке пива для армии в главной городской
пивоварне, которая специально для этого была отремонтирована. Он
съел множество необычных грибов, чтоб не дать волю усталости, и
его глаза вращались больше обычного.

Скарсник кивнул. Он облизал зубы и почесал Гобблу между глаз.

Огромный сквиг заурчал. – Ыто их босс, вон тама, верно? Он показал
стрекалом на большого крысолюда в доспехе, сидящего в паланкине,
который несли низшие скавены.

- О да-с, босс, – сказал Даффскул. – Он самый.

- Он мой, – пробубнил Скарсник и повернулся лицом к своей армии. –

Парни!

Их песни и хихиканье переросли в крик – «Скарсник!». Войска

невпопад ревели его имя. Даже гоблины из одного отряда
скандировали его не одновременно. Имя гоблинского царя,
прокатывавшееся беспорядочными волнами по войску, едва можно
было разобрать.

- Мы ни пазволим ытим крыскам вернуца! Это место наше, и

останется таким нафсегда!

- Дыа! – проревела в ответ армия.

- Зададим им жару! – заревел Скарсник.

Гоблинские ряды двинулись вперед, давя во время ходьбы крыс.

Тролли Скарсника заворчали. Они остановились и выглядели
озадаченными, шум от огромного количества существ в пещере
сбивал их с толку и приводил в замешательство.
- Пошевеливайтесь, паршивые каминюки! – кричали их погонщики.
Были применены стрекала и сквиговые усмирители, гоблины
колотили троллей по каменным шкурам. Они добились некого
подобия порядка и каменные тролли заковыляли в сторону
скавенских шеренг.

Скарсник и Гоббла перешли на легкий бег. Скарсник был на острие

первой волны атакующих, прямо как орк. Скарсник не собирался
прятаться в тылу. Его гоблины дергали друг друга за рукава и
показывали на него с открытыми ртами, пораженные его отвагой.
Стрелы размером с копье свистели над головами, нанизывая целые
ряды крысолюдов. Громкий треск перебил шум боевых кличей, когда
один из стрелометов сломался от натяжения. Скарснику было
наплевать, у него их была еще целая куча.

Плотно сомкнув ряды и выставив вперед копья над треугольными

щитами, скавены держали строй в ожидании атаки гоблинов. Звук
оружейного огня заполнил пещеру. Зеленый свет расчертил воздух.
Гоблины вокруг Скарсника упали замертво. Гоббла завизжал, когда
пуля задела его. Они целились в короля и его питомца.

- Сейчас будет колдунство, бос! – пропыхтел Даффскул.

Колокол достаточно раскачался, чтоб зазвенеть, крысоогр с силой

дергал за канат приводящий в движение механизм. Колокол зазвучал,
его звон прокатился по всему полю боя. Его сила пошатнула
гоблинское наступление. Маленькие зеленокожие замешкались.

- Вперед, вперед, вперед! – прокричал Скарсник. Горны и гонги

передали его приказы орде, а полковые командиры известили о его
приказах парней путем толкания и пинания. Скарсник посмотрел
налево. Целый фланг его армии остановился, нарастало недовольство
и гоблины начали драться друг с другом, позабыв о противнике.
Остальные его отряды сохраняли порядок, продираясь через ковер из
крыс.

Глаза Даффскула вспыхнули зеленым пламенем, наполненные

энергией возбуждения гоблинов. Он выкрикнул труднопроизносимые
слоги и простер руки. Зеленый огонь сорвался с его пальцев.

Залп снарядов градом обрушился на крысолюдов с последней

шеренги гоблинов – валуны, глиняные горшки с густой смолой,
которые взрывались при падении, другие вмещали в себе пещерных
шершней и сквигов-лицеедов. Стрелковая цепь гоблинов-лучников
перед парнями Скарсника остановилась и выпустила дождь из стрел с
черным оперением, затем пробежала и выстрелила вновь. Скавенов
было так много, что как бы плохо гоблины не целились, каждая
стрела нашла свою цель. Крысолюды не дрогнули, их отвага
укреплялась звоном чудовищного колокола.

Молния пронеслась вокруг колокола, перескочила на копья и своими

щупальцами коснулась свода пещеры. Древние светящиеся камни
взорвались, когда волшебство колокола подействовало на них. Вслед
за взрывом зазвучало нестройное гудение. Земля затряслась.

Куски кладки упали сверху, раздавив десятки гоблинов. Статуя

соскользнула со своего места у стены. Скарсник яростно посмотрел
на своих прислужников и заорал флажковым сигнальщикам и
трубачам передать боссам подразделений приказ продолжать.

Раздался оглушительный грохот и земля ушла у Скарсника из-под ног.

Гоблины повалились друг на друга, опрокинувшись назад. Струи пара
забили из-под земли, когда камень расплавился. Гоблины вопя падали
в трещины, их черные балахоны полыхнули. Те, кому удалось
избежать падения, были обварены и бегали кругами, вопили,
размахивая руками.

- Поднимайтесь! – заревел Скарсник. – Поднимайтесь! Его стрекало

загудело от энергии. Он резко направил его вперед. Разряды зеленых
молний соскочили с зубцов, ударив в надстройку колокола. Она
качнулась от удара, пара подпорок рухнула.

Даффскул остановился, море гоблинов обтекало его. Вокруг него

засиял нимб света. На платформе колокола крысолюд с белым мехом
высоко над головой махал руками. Воздух трещал от едва
сдерживаемой энергии. Скарсник решил, что лучше пускай они сами
между собой разбираются.

Он жестом приказал своим гоблинам продолжать наступление. Он

был во главе полчища из двух сотен или около того маленьких
зеленокожих. Любой другой гоблинский полководец на его месте
встал бы во главе скаргоббо, больших гоблинских ветеранов, которых
вожди использовали в качестве дружины. Но Скарсник знал, что те из
его слуг, которые были больших размеров, были менее склонны к
бегству с поля боя, будучи предоставленные самим себе. Они вновь
встали на ноги, воодушевленные его присутствием, и спотыкаясь о
треснувший на части пол снова пошли.

В сотне шагов от скавенского фронта были развернуто странное

оружие крысолюдов. Скарсник увидел, как одна из команд скавенов
наводила на него ствол их орудия. Он разнес его в щепки своим
стрекалом, разметав повсюду куски крыс и шрапнели. Место взрыва
окружал круг мертвых крысолюдов. Скарсник засмеялся и потряс
своим трезубцем. – Во дает старина Морк! Во дает старина Горк!

Его гоблинам повезло меньше. Половина Пещерных Стучал была

испепелена сгустком пламени цвета вирда. Вторая половина
дрогнула, развернулась и бросилась наутек, врезавшись прямо в
следовавшею за ними толпу. Переносные пушки с безумно
вращающимися стволами обрушили град пуль на троллей Скарсника,
и те заревели от ярости. Плоть троллей бурлила, пытаясь исцелиться
под огнем. Один из них тяжело застонал, оступился, рухнул, и так и
не встал.

Понесенный урон был велик, но затем гоблины достигли нужной

позиции и настало время привести один из дьявольских замыслов
Скарсника в действие. Он пихнул своего горниста. Три рога и
сквигрель протрубили восходящие ноты. Зазвенели гонги.

Стрелковая цепь лучников предельно четко поняла его приказы и

отступила назад через проходы в передовых частях. Лишь считанные
единицы лучников застряли, пошли не туда или забыв, что это не
побег, устроили переполох в тылу войска. Остальные
дисциплинированно разомкнув строй отступили за первую шеренгу
воинов, где возобновили стрельбу поверх стоящей перед ними
гоблинской пехоты.

Скарсник остановился. Линия гоблинской пехоты более-менее

аккуратно выстроилась в один ряд с его толпой. – Выпускайте
фанатцов! – завизжал Скарсник.

Десятки пронзительно кричащих гоблинов были вытолкнуты вперед

из своих отрядов, их безумный смех был слышен, даже несмотря на
звон адского колокола скавенов.

Даффскул был занят.

Безумно вращающиеся фанатики шаткой походкой направились в

сторону скавенких рядов. Около половины не дошли до них.
Некоторые просто кружились туда-сюда перед крысолюдами, хохоча,
как ненормальные. Нескольких подстрелили, когда запаниковавшие
скавены направили на них свое чудное оружие. Плюющийся огнем
агрегат дал сбой, раздался приятный взрыв и горящее топливо
забрызгало крысолюдское воинство.

Остальным фанатикам удалось достигнуть цели.

Они прыгали и скакали по скавенским полчищам, будто свинцовые
пули в трясущейся коробке. Скавены превращались в месиво или
подлетали высоко в воздух под их ударами. Один из гигантских
крысолюдов был обезглавлен, когда вращающийся шар прилетел ему
прямо в лицо, другой упал на землю с переломанной ногой. Фанатики
учинили резню.

Стеклянные шары падали со стороны скавенов, разбиваясь об

каменный пол и выпуская удушающий газ. Молнии сверкали в
воздухе, извергаемые пушками из меди и кристаллов. Громыхал гром.
В ответ гоблины метали камни, стрелы и горшки с зажигательными
смесями.

Скарсник высоко воздел своей трезубец, но магия внутри не

сработала. Он посмотрел на скавенского колдуна и увидел, как тот
рассеивает лапой энергию его оружия.

- Вот срань! – выкрикнул Скарсник, но контрмагия вражеского

колдуна наконец иссякла. Даффскул послал сгустки шипящего света в
скавенские ряды. Строй одного из воинств рухнул. Когда пещерные
пауки появились на скавенах, заползая им в носы и глаза, они начали
неистово себя охлопывать.

- В атаку! – крикнул Скарнсик. Его гоблины-сигнальщики замахали

флажками. Загудели горны. Гоблины пронзительно закричали
«Вааагх!» и со всех ног бросились в сторону скавенов.

Когда гоблинский авангард врезался в линию скавенов, она

перегруппировывалась после атаки фанатиков. Гоблины врезались в
собственных фанатиков, тех из них, которые не дошли до цели – и
обезумевшие зеленокожие убили множество собственных собратьев.
Это было не важно, ведь орда Скарсника насчитывала тысячи, и все
они были пьяны в стельку.
Как Скарсник и планировал, большинство его гоблинов нанесли удар
незамедлительно, не дав скавенам возможности зайти во фланг его
войскам. Лучники выпускали ливень стрел поверх голов своих
товарищей, кося скавенов в задних шеренгах. Артиллерия Скарсника
уплотнила огонь. Поле боя сужалось в этом месте. Помост разделял
фронт на две части. Лес колонн и глыбы между ними создавали
лабиринт узких проходов. Пространство для маневра отсутствовало.
Скавены были сбиты в плотную кучу и несли из-за этого потери.

Скарсник вел своих гоблинов прямо в центр скавенской армии. Строй

крысолюдов прогнулся. Из центра гоблинских отрядов бросали сети,
опутывающие копья скавенов и еще сильнее разрушая их боевой
порядок. Нападающие на Скарсника крысолюды погибали. Гоббла
щелкал зубами и выл, убивая каждым укусом по паре крысолюдов.
Скарсник сражался, как одержимый, его тяжелое стрекало
подпитывало его силу. Когда появлялась возможность, он сбрасывал
накопленную в нем энергию. Еще больше магических взрывов
расцветало по поле боя, когда Даффскул обрушил мощь Горка и
Морка на колдуна в белом мехе и его отвратительного крысиного
бога. Молнии вылетали из скавенских орудий.

Скарсник убил всех врагов в непосредственной близости. Сквенское

полчище, которое ему противостояло, дрогнуло и побежало под его
стремительным натиском, оставляя за собой множество мертвых.
Другое формирование вышло вперед и заняло его место. Во время
затишья, Скарсник осмотрелся в поиске скавенского военачальника.
Он был довольно далеко от Скарсника, правее на сотню ярдов. В
гоблинской шеренге образовалась брешь и появилась опасность того,
что штурмовые крысы с черным мехом прорвутся к основанию
дварфийского тронного помоста.

Звон колокола становился все тревожней. В воздухе ощущался

металлический привкус. Трезвон нарастал и его звук стал гораздо
громче, чем можно извлечь из колокола. Гоблины вцепились в свои
чувствительные уши, вопя в агонии. Кровь струилась меж их пальцев.
Воспрянув, скавены обрушились на них с еще большей
неистовостью.

Скарсник оступился. Боль была невыносимой. В него ударили

копьем, он неуклюже парировал, оно скользнуло по ребрам и
разорвало кольчугу. Он зашипел и шатаясь отступил, но жгучий укус
стали вывел его из замешательства. Он схватил древко копья, и его
стрекало оборвало жизнь еще одного грызуна.

Раскаты колокола стихли. Боевой дух гоблинов упал. Гоббла завалил

нескольких скавенов, когда его хозяин пришел в себя. У Скарсника до
сих пор звенело в ушах. Он отыскал горниста и сказал ему передать
приказ об отступлении.
Гоблины благодарно спасались бегством в безопасный тыл. Многие
из них были убиты скавенскими таинственными устройствами.
Скавены победно запищали и бросились вдогонку, настигая
множество убегающих зеленокожих. Дело принимало дурной оборот
для гоблинов.

Но это, разумеется, было частью западни.

Скарсник улыбнулся. Это был момент истины. Сейчас он узнает,

хорошо ли гоблины усвоили его тренировки.

Он остановился и дал знак остававшимся флажковым и сигнальщкам.

Зазвенели цимбалы и загудели рога, когда флажки безотлагательно
затрепетали в сложном танце. Если гоблины не услышат или не
увидят сигнал через суматоху битвы… он отбросил эту мысль.

Все прошло по плану.

Задняя шеренга отделилась, с дисциплиной достойной восхищения

полки горных гоблинов расступились, будто это были сами врата
горной крепости. Огромный разрыв в две сотни ярдов образовался во
второй пехотной линии.

Сначала шли волчьи колесницы Крюгглера. В обратном направлении

мимо них бежал поток отступающих ночных гоблинов, чтоб
перегруппироваться за второй линией.

Двадцать полуразвалившихся повозок, набитых пускающими стрелы

гоблинами, с грохотом устремились вперед.

Они почти не замедлились врезавшись в скавенский порядок и далеко

углубились в силы врага, пока их колеса не увязли в переломанных
телах.
За колесницами наступала стена сквигов. Некоторые из них были
оседланы направляющими их на большой скорости гоблинами.
Сквиги были взбешены вне всякой меры, они высоко подпрыгивали и
скакали по всему полю сражения. Сквиги рвали и метали, где бы они
не приземлились, а гоблинские наездники вопили и пронзали врагов.
Те из них, на которых не было седока, образовали стену сверкающих
зубов, направляемую погонщиками Фугграка.

Скарснику ничего не загораживало обзор и он мог видеть, как его

орки сражаются с закованными в черный доспех скавенами, которые
вышли в зал из одного из задних туннелей. Их было не много, но
Скарсник был рад, что оставил больших зеленокожих охранять тыл.

Он отдал новый приказ, протрубил рог. Сквиги бросились вперед,

обезумев от ужасного воя сквигрелей и острых тычков стрекал. Еще
один гудок. К нему присоединилось еще больше горнов. Их мелодии
несли определенной смысл, это не был обычный рев гоблинской
боевой музыки, и гоблины отреагировали, как их учили.

Большинство убегающих гоблинов мгновенно восстановили порядок.

Они быстро перегруппировались, выставили вперед копья и вновь
направились вперед, чтоб вступить в схватку.

Шеренга скавенов распалась из-за желания настигнуть гоблинов,

совершающих обманный маневр. Орда снотлингов выплеснулась
через крошечные дыры в заблокированных западных воротах прямо
на головы скавенов правого фланга. Оставшиеся тролли возвышались
над морем мохнатых тел, расшвыривая крысолюдов и заталкивая их
тела в свои широкие пасти. Скавены попытались выдвинуть вперед
свою собственную пехоту из чудищ, чтоб та дала бой
каменношкурым монстрам, но путь был закрыт меньшими
крысолюдами и колоннами зала. Гоблинские стрелометы методично
отстреливали самых больших существ.
Сквиги выбежали через проходы в гоблинских шеренгах, следуя по
вырубленным колесницами кровавым просекам.

Колдун на колоколе крикнул что-то ободряющее крысоогру.

Гигантский грызун удвоил усилия, изо всех сил дергая за
колокольный канат.

- Сломайте эту штуку! – крикнул Скарсник, махая своим стрекалом.

Его флажковые передали сигнал гоблинской артиллерии.

Камни со звоном отскакивали от колокола. Стрелы размером с копье

глухо вонзались в дерево. Огромная крыса с ревом погибла, когда
стрела пронзила ее сердце. Колокол продолжал звенеть, приводимый
в движение какой-то магической силой.

- Я жи сказал, сломать ее!

Грациозно вращающийся в воздухе валун пролетел над головой

Скарсника. Скавенский колдун головой проводил глыбу. Даже с
такого расстояния Скарсник мог видеть, как его глаза испуганно
расширились перед тем, как он спрыгнул с платформы.

Камень врезался в левую опору колокола, превратив ее в дождь из

осколков. Он тяжело накренился. Деревянный каркас затрещал,
пытаясь удержать вес колокола. Сопровождаемый стоном
раскалывающегося дерева, колокол упал на землю и прокатился в
разрушительном полукруге. Скавены разбежались во все стороны,
когда их товарищи были раздавлены.

Раздался еще один гудок горна и Фугграк раскрыл свой сюрприз.

Взрыв расчистил заблокированный вход в туннель, который он с

таким успехом использовал в предыдущей битве за тронный зал.
Скарсник твердо придерживался мнения, что если это сработало раз,
то сработает и вновь. Удача будет вновь на его стороне.

Сквозь пыль слышались рев и крики. На фоне дыры, сверкая зубами,

вырисовались два колеблющихся очертания.

Это были огромные пещерные сквиги, скованные вместе по

лодыжкам. Они были даже больше Гобблы. Фугграк сидел верхом на
голове одного из них, а рядом находилось еще больше его
погонщиков. Остальные бежали у ног этих существ, тыча в сквигов и
направляя их в нужную сторону.

- Хе-хе-хе-хех, – хохотнул Скарсник. – Манглеры.

Фугграк мастерски применял свои познания в анатомии сквигов, коля

их тяжелым стрекалом. Сквиг, на котором он сидел, ревел от ярости.
Он попытался ускакать от источника боли, но его прыжок оборвала
натянутая цепь, сковывавшая его с товарищем по несчастью. Он
опрокинулся на второго сквига с звучным шлепком и сразу же начал
его кусать. Второй сквиг отплатил тем же. Не имея возможности
избавиться друг от друга, сквиги безумно скакали и кусались,
превращаясь в одно размытое зубастое пятно. Гоблинские погонщики
прыгали вокруг них, направляя их тычками и криками в скавенов, где
разъяренные сквиги пропахали кровавую борозду.

- В атаку! В атаку! В атаку! – проревел Скарсник. Его гоблинов надо

было немного воодушевить. Вторая линия была сломлена и побежала.
С ними был великан, а за ним следовали перегруппировавшиеся
ночные гоблины. За врезавшимися в скавенов неуправляемыми
толпами пещерных племен следовала масса колышущихся
капюшонов и острый ушей. Раздался грохот. Когда скавенские
шеренги откатились назад, на мгновение могло показаться, что они
устоят, но затем великан, огромная тварь, высокая, как колонны зала,
вломилась в ряды крысолюдов и они побежали в ужасе.
Целый фланг скавенской армии развернулся и побежал. Хаос в
тронном зале стал еще более непредсказуемым, когда гоблинские
шеренги нарушили строй и начали преследование врага. Скарсник
отдал следующий приказ. Звук горна призвал волчьих наездников
Крюгглера выступить. Они пересекли проход в последней гоблинской
шеренге и отправились на охоту за своей убегающей дичью со
злобным остервенением.

Скарсник оглядел поле боя. Орки расправились со скавенскими

лазутчиками и направлялись в сторону основных сил, отчаянно желая
ринутся гущу сражения. Основная часть скавенского войска бежала,
но костяк армии остался – некоторые из наиболее опытных отрядов в
центре, личные телохранители Скрука, часть левого фланга и
арьергард.

Скавенский воевода Скрук Слюнохвост занял позицию наверху

помоста. Его самые закаленные воины выстроились на ступеньках,
некоторые из образцов самого ужасного оружия крысолюдов
поддерживали их огнем. Скавен-колдун с белым мехом был среди них
и использовал свои чары против гоблинов Скарсника. Сфера с
ядовитым газом разбилась рядом со Скарсником. Крысолюды были
окружены зеленокожими. У них не было пути к отступлению, но они
еще не потерпели поражение.

- Ладно, Гоббла, – сказал Скарсник. – Нам еще кое-че предстоит

сделать.– Он подозвал своих скаргоббо, приказал одному из боссов
согнать троллей в кучу и перегруппировать войско.

В то время как Скарсник возглавлял атаку, выпущенный боевой

машиной камень разрушил колонну, обрушив с потолка дождь из
обломков, под которым в один миг погибло пятьдесят гоблинов.

Семь раз Скарсник штурмовал скавенов, одна атака за другой

разбивалась о скавенов, как волны об утес. Его собственные боевые
машины быстро заставили умолкнуть оставшиеся скавенские орудия,
и таким образом сталь должна была решить исход этой борьбы.
Великан сметал крысолюдов со ступеней своими огромными
ручищами. Тролли дрались с крысоограми, гоблины сражались со
скавенами, снотлинги вперемешку с крысами катались в пыли.

Наконец, победа стала неизбежной.

Гоббла перескакивал со ступеньки на ступеньку, прыгая через

опустошенные шеренги крысолюдов и проглатывая врагов целиком
или перекусывая их пополам. Он тащил за собой Скарсника. Трезубец
гоблинского короля пылал магическим огнем. На близком расстоянии
он разрывал скавенов на куски, подбрасывая их в воздух, после чего
те разбивались об пол пещеры. Он колол и резал, даже штурм-крысам
было не сравниться с объединенной мощью его и Гобблы.

Внизу, в эпицентре магического шторма находился Даффскул, его

дуэль со скавенским колдуном еще не завершилась. Эти двое всецело
сосредоточились друг на друге, не замечая никого из сражающихся
вокруг. Скрук восседал на паланкине в окружении своих
телохранителей. Скарсник и его скаргоббо атаковали, наседая на
последний лестничный марш. Нескольких больших Луношляпов
вытолкнули за край и они, потеряв всякую опору под ногами, вопя
упали навстречу своей смерти.

- Эй ты, Скрук! Выходи и дерись са мной, как настоящий крыс!

Скрук не шевельнулся. Он все также сидел на своем троне, лишь

моргнув черными глазками. Его воинов не смутило малодушие их
вождя. Даже гоблины не опускаются так низко. – Раз так, – крикнул
Скрансик, – то мы придем и дастаним тибя!

Скавены дрались, как загнанные в угол крысы. Множество самых

больших гоблинов Скарсника пало под их клинками, но в конечном
счете зеленокожих было слишком много, чтобы скавены могли их
сдержать.

Последние считанные крысолюды подвергались атакам гоблинских

ветеранов со всех сторон, когда Скарсник достиг Скрука. Скавенский
военачальник вытянул из-за пояса пистолет. Скарсник пригнулся.
Пуля попала в бок Гобблы. Сквиг залаял от боли и оторвал голову
скавену с черным мехом.

Скавенский полководец отбросил пистолет. Носильщики опустили

паланкин на землю, отошли в стороны и потянулись за своим
оружием, но Гоббла убил их еще до того, как они успели выхватить
его.

- Ну ладно, зеленыш, давай биться. – сказал Скрук. Он был

непоколебим и бесстрашен – отвага не главное достоинство
крысолюдов, но он обладал ею с избытком, в сравнении с остальными
представителями их подлой расы. Он взялся за меч.

- Неа, дружище, у тебя уже был шанс, – сказал Скарсник. Он прыгнул

вперед со скоростью, удивившей крысолюда, и пырнул его стрекалом,
однако прыжок Скарсника нарушил их равновесие и он упал сверху
на крысолюда.

- Киииияяяяя! – выкрикнул он, наматывая внутренности скавена на

трезубец. Военачальник скребся об него, силы стремительно
покидали его лапы. Он выплюнул сгусток темной крови и замер.

-Хэээ-яаааа! – прокричал он на пределе своих голосовых связок.

Одетый в белый мех колдун, стоявший на лестнице под защитой

последних выживших пяти крысолюдов, дернул носом. Раздался
треск с хлопком, и он исчез в магической вспышке.
Скарсник покряхтывая рассмеялся, когда последний скавен был
зарублен. – Ну и пусть, – сказал он. – Всех их усе равно не перебить,
не так ли? Он вытащил свое стрекало из тела Скрука. Он заворчал и
поднял мертвого военачальника на руки. Скарсник подошел к краю
помоста и высоко поднял тело. – Я король горы! Я король гоблинов! Я
есть Скарсник! Ыти горы принадлежат мне! Нам, зеленокожим, и
больши никаму! Я есть Скарсник, и я лучший!

Он сбросил обмякшее тело Скрука с верхних ступеней. Пещера

вторила звуку его имени.

- Скар-сник! Скар-сник! Скар-сник!

Те из скавенов, кто мог, бежали. Многие были убиты в туннелях,

попав в гоблинскую засаду. Большая войсковая группировка
организовала отступление с боем к вратам твердыни. Они вышли в
верхний город, лишь чтоб обнаружить ожидающих их снаружи
Горфанга с орками.

Все до единого скавены были истреблены.

Говорят, что Гоббла в тот день съел так много крысолюдов, что его
пришлось катить с поля боя, как бочку, а также, что он не мог после
этого двигаться целую неделю.

Глава 27

КРЫСИНОЕ ЗАТОПЛЕНИЕ

Проект Крюгглера вошел в завершающую стадию.

Река была перегорожена стеной из массивных блоков, украденных из

города сверху. Команды взмокших от усилий недомерков и орков
тащили огромные каменные балки, чтобы подпереть дамбу.
Тоненькие струйки воды брызгали из щелей, но основной поток был
задержан и река повернула вспять к Бездне Снов Железа. Русло реки
было обнажено — темное и гладкое, как глотка великана. Там, где в
блестящем камне были углубления, вода собралась в лужи, и белесые
пещерные рыбы слепо плавали взад и вперед, будучи не в состоянии
понять, почему их мир так уменьшился в размерах.

Блокируя изначальное русло реки, гоблины таскали булыжники

ведрами. День и ночь команды недомерков работали, наваливая
высокие кучи камней. Тролли Скарсника трудились в тяжелой
упряжи, перетаскивая валуны в нужные места в сопровождении
ритмичных ударов плетей и криков гоблинских недобоссов. Под
наблюдением Скарсника на места устанавливались последние блоки.

Левее этой второй плотины, перекрывшей естественное течение реки,

в камне был вырублен новый туннель, выдолбленный работящими
гоблинскими инженерами в направлении, разведанном лучшими из
следопытов Скарсника. Новый водный путь пересекал запечатанные
галереи и древние речные ложа, старые дварфийские тракты и
заброшенные туннели зеленокожих, все лишние ответвления были
перекрыты, дабы поток шел точно в том направлении, в котором
хотел Скарсник.

В конце нового русла реки была оставлена тонкая каменная

перегородка. Выдолбленная с помощью замотанных в тряпки молотов
скала казалась снаружи непотревоженной, но камень был тонок, как
яичная скорлупа, и был готов проломиться под напором воды.

Тонкая стенка на пути нового канала была расположена прямо над

тем местом, где центральная магистраль скавенского поселения через
фундамент сообщалась с крепостью.
Скрасник шлепал ногами по лужам, за балахоном тянулся мокрый
след, трезубец стучал по камню. За его спиной дамба пропускала
струйки воды, бессильная и негодующая река могла лишь плеваться в
знак протеста.

- Лучше бы это сработало, Крюгс, – сказал Скарсник. Крюгглер

волочился рядом со своим варбоссом, постоянно косясь на Гобблу.
Его кисть и рука были все еще перевязаны после сражения с армией
Скрука.

- Далжно сработать, босс, эти копательные гоббы, каторых ты нам

дал, усердно работали.

- Ыти стены устоят? – Скарсник показал на кучи булыжников,

перекрывших старое русло.

- Аткуда мне знать, босс? – Крюгглер почесал раненную руку. – Усе

это ползанье туда-сюда под горой не по мне. – Он чувствовал себя
некомфортно. – Штука в том, босс, что мне и маим парням интересно,
кагда мы сможым вирнуца домой. Нам больши всего на свете нравица
ощущать под собой траву.– Крюгглер с отсутствующим видом
посмотрел вдаль.

- Хочишь стать Гриффом, я прав, Крюггс? – спросил Скрасник.

- Нет-нет, босс. Я просто хочу пайти прокатиться на моих волчарах и

порубать врагов под аткрытым небом.– Равнинный гоблин посмотрел
на потолок. – А не под этой каминюкой. Ана миня пугает, и еще как,
будто она сабирается схлопнуться на мне и сажрать, прямо как
Гоббла.

Скарсник остановился. – Крюггс, мой старый друг, – сказал он. – Ыта

гора стоит здеся еще с тех пор, как мудрилы сюда спустились с
ихними кирками, и если с ней ничего не случилось за усе ыто время,
то она переживет нас еще на целую кучу лет. Даже когда она
сломается, – он показал на плотину, – гора никуда не денется.

- Но, босс…

- Да-да, я знаю, – сказал Скарсник. Он помахал рукой. – Осталось

последняя вещь. Когда она будет сделана, ты и все желающие гоббо
могут вирнуца к вашим волчарам и большим повозкам, лады? Но я
останусь тваим боссом навечно, усек?

- Само собой, босс, спасиба, босс, как скажите, босс. – Подавленный

гоблин приободрился. – Парни Крюгглера всигда будут гоббами
Варлорда Скарсника.

Скарсник криво усмехнулся. – Варлорд, г’вришь? Мне нравица.

Крюгглер опустил взгляд, его щеки и кончик носа расцвели краской. –

Я серьезно, босс. Это мнение ни адного лишь миня. Ты прикончил
таво крысиного большого босса, даже сам Гром не смог бы сделать
это лучше.

Варлорд – самое высокое звание у зеленокожих. За всю историю было

лишь несколько гоблинских варлордов – гордо заявил мне Скарсник,
уверенный в том, что сам входит в их число. Он мечтал стать
следующим Громом Брюхо, но произнесенный вслух, этот титул
звучал почти как оскорбление в адрес их богам-близнецам. Это слово
витало в воздухе. Для гоблинов обмолвка Крюгглера одновременно
имела большое значение и вызывала неловкость, как неожиданный
поцелуй между друзьями, которые хотят стать любовниками, но
боятся в этом признаться.

Скарсник прочистил горло. – Давай сделаем ыто, харашо? Я ждал

ытого целую вечность.
Последние каменные блоки были водружены на места, загородив
изначальное русло реки дамбой толщиной в сорок футов.
Освобожденный водный поток не сможет течь в прежнем
направлении.

Скарсник кивнул главному инженеру, старому ворчливому гоблину в

толстом кожаном фартуке поверх черного балахона и с какой-то
кожной сыпью от грибной дури. Инженер кивнул подручному.
Подручный помахал флажком. Помощник подручного крикнул. Кто-
то подул в рог. Некто пнул снотлинга. Снотлинг пискнул.

- Сигнал отдан, босс, – сказал инженер. – Лучше убираться отсюда.

Скарсник и Крюгглер поднялись по грубой лестнице из дерева,

которая была построена у берега реки. Ступени вели к уступу. Этот
выступ образовался после обрушения стены, перекрывавшей боковой
туннель, и изначально использовался для сваливания валунов и
блоков, положенных в основание дамбы. Сейчас на нем находилась
толпа гоблинских царьков, всех боссов Скарсника, ожидающая
представления. Через гребень плотины они могли видеть новое озеро,
его поверхность была темна и спокойна.

Флажки затрепетали, зазвучали свистки, и гоблины перед дамбой

побежали в укрытие. Внизу, на пустом русле реки, в одиночестве
стоял Гробскаб, он запрокинул свою светящуюся синюю голову и
посмотрел на уступ. Скарсник кивнул. – Ломай! Пускай воду!
Затопим ытих крысюков!

Гоблины ликующе закричали и множество инструментов взорвались

шумной какофонией. Гробскаб небрежно отсалютовал и исчез из
виду, подняв большое троллиное стрекало. Снизу раздались возгласы
и удары плетей, за которыми последовали низкие, басистые жалобы
троллей. Загремели разматывающиеся из бухт цепи, так щелкая
звеньями от натяжения, что с них слетали капельки воды.
Натянутые цепи гудели. Главная балка сдвинулась со скрипом камня
о камень, заглушившим музыку, крики и ворчание троллей. Брус
дернулся вперед, уперся в скалу и несколько секунд сопротивлялся
усилиям троллей.

Балка треснула.

Середина дамбы прогнулась под массой воды, гладкой, как

струящийся шелк – и каменные глыбы повалились со своих мест. Еще
больше валунов рухнуло, когда река своими руками из пены и ярости
надавила на гоблинскую плотину.

С грандиозным рокотом, который должно быть услышал сам король

Белегар в своей цитадели, дамба обрушилась. Камни размером с
ломовую лошадь полетели вниз, как листья, подброшенные ногой.
Высвобожденная река вырвалась из своего заключения, радостно
пенясь. Водный вал с силой врезался во вторую дамбу, перекрывшую
ее старое русло. Бессильно ударившись о преграду, река заспешила
дальше, яростно захлестывая стены канала. Река с шумом кинулась в
новый туннель, охотно ступив на путь, предоставленный ей
гоблинами.

Все это произошло быстрее удара сердца, однако для гоблинов на

уступе время замедлило свой ход, пока они наблюдали за водой,
которая будто бы была живым существом, выпущенным из клетки.
Они стояли с раскрытыми ртами и широко распахнутыми красными
глазами, совершенно позабыв о грибном пиве.

Новое речное ложе заполнилось пенистым ревущим и грохочущим

потоком.

Никто не оставил свидетельств того, что случилось дальше на новом

водном пути, а если кто-то и был там, то наверняка погиб. Но мы
можем представить. Река устремилась вниз по туннелю. Русла, по
которым она бы пошла в естественных условиях были перекрыты, и
река с громовым рокотом ринулась по туннелю, сделанному
гоблинами. К тому моменту, когда она достигла скавенских владений,
река двигалась со скоростью атакующего дракона. С силой
кузнечного молота река ударилась об ослабленную стенку туннеля,
прорвала ее и обрушилась на скавенские владения, будто это был сам
гнев Горка и Морка.

Многие тысячи скавенов были убиты во время Битвы Тысячи Колонн.

Как знать сколько их еще оставалось в этих туннелях? Их племя
многочисленно и несомненно их там были еще тысячи и тысячи,
когда вода затопила их норы. О чем они думали, когда ледяной поток
накрыл их? Успели ли они испугаться, услышав грохот воды, которая
смела их секундами позже? Заглохли ли их машины в фонтанах
зеленых искр, когда пещеры были затоплены? Как далеко зашел
стремительный поток перед тем, как ослабеть и снова стать обычной
рекой?

На самом деле никто не знает. Точно можно лишь сказать то, что
верхние уровни Карака Восьми Вершин были навсегда очищены от
хаоситских вредителей.

- Они так никагда и не оправились после ытого, – сказал мне

Скарсник. – Кучи новых туннелей папали к нам в руки, благодаря
затоплению. Ха!– Он хлопнул по ляжкам. – Некоторые из них усе еще
под водой. Йа думаю, что там, внизу, что-то назревало. Мы, гоббо,
любим драки больши усего на свете, но енти скавены! Усе время
строят интриги, дерутся и планируют. Усе ради чего? Мы падрались,
мы снова помирились, а как же усе те, кто помер внизу?– Он качнул
головой. – Большинство из них просто мохнатые маньячеллы, вот и
все. Как бы там ни было, после всего случившегося ани усе время
пытались заключить со мной какие-то сделки. Ух, я их и разводил!
Они все такие гордые, шо они скавены, думают, шо весь мир – их
подсосы. Я заключал сделку, а затем их кидал. А потом какой-то
другой недоумок приходит, и предлагает мне еще одну сделку. Его я
тоже накалываю. Этот военачальник надулся весь такой, типа он
важная шишка, поэтому я такой: «Прастите, мой господин, о-о-ох, я
был таким плахим маленьким гоблином». И знаешь чо я сделал?

Он погладил подбородок и подмигнул. – Я поручил Фугграку и его

сквиговым парням собрать сотню пещерных сквигав. А затем мы
накачали их грибным пивом. Ыти скавены любят всякую
монстрятину, да они просто торчат от нее! Короче, я беру отвожу этих
сонных, бухих сквигов вниз к ним и вручаю, причитая и извиняясь.
«О-о-о, вот те самые асобые сквиги, типа послушные, извиняйте, шо
стукали вас и усе такое!» Он хмыкнул. – Через день или около таво
сквиги просыпаются, и у них, короче, капец бошки трещат!– Он
громко рассмеялся. – Мы засунули туда наши подслушивающие
трубки. Мы слушали и слушали весь ытот писк и щелканье и
чавканье. Ха! – воскликнул он. – Наши сквиги так харашо
паработали, шо кагда маи парни спустились, шоб вытереть
оставшееся гавно, там осталось только три крысюка. Это не заняло
много времени. Атправил туда парочку орков сверху, шоб вытурить
тех, хто остался, и делу конец. Затем мы наткнулись на ихний
бальшой туннель, эту ихнюю дорогу. Вот, я падумал, вода была. А как
насчет немного огня для крысок, типа шоб подсушить их
хорошенько? Я заставил его бочками со сквиговым маслом и взорвал
к сноттам. Чуть крыша не обвалилась, огонь шел изо всех дыр, парни
Крюгглера гаварят, што скавены из всех дыр горы полезли. После
ытого у меня было больше места для маих дел, и они не могли
вирнуться, вот и зашибись. А все ыти мертвые крыски – хорошее
удобрение для рострибов, поэтому у меня появилась еще целая куча
парней.

Скарсник нетерпеливо кивнул мне. – Круто, правда? – Он почесал

подбородок. – Я имею ввиду, шо они нимного расстроились после
всего ытого – вода, сквиги, а потом огонь. Вот они и перестали
предлагать мне сделки. В смысле, что типа только они могут быть
настолько тупыми, я прав? – Скарсник вздохнул и постучал пальцами
по железному трону. – Но я все еще не могу от них избавица.
Настоящая заноза в заднице, вот шо я те скажу. У них столько всяких
лазеек, я имею ввиду скавенов, шо сложно сказать, где они в
следующий раз высунут свои мерзкие маленькие розовые носы, а они
усегда их высовывают, усегда! Только я думаю, шо я их прижучил,
они вылазят где-то и начинают мутить воду. Но теперь их зато нет на
верхних уровнях, ани застряли там, в темных глубинах, подальше от
самых нишятковых вкусняшек, так шо мне пофигу.

Долгое время Скарсник о чем-то думал. – А сийчас основные маи

праблемы из-за мудрил. О, Горк, они постоянно спускаются сюда,
постоянно ищут как бы со мной пастукаца. Терки с ними легче
зарешать, чем с крысюками, пушто их не так многа, но все же…– Он
икнул – Мы же любим бальшой пастук, верно? Так што все в
порядке.– Скарсник наклонился вперед и шикнул мне, комично
оглядевшись с притворной серьезностью. – Их будет еще целая куча
на маем пути! Но не валнуйся аба мне, ’юдишка, я и мой старый
друган Горфанг порешаем их всех, так мы и сделаем. Колотукаем,
стукаем, дрюкаем... Но чаще стукаем! Он громко рассмеялся своей
шутке.

Почти все последователи Скарсника на помосте смеялись вместе с

ним до конца. Наконец он успокоился. Скарсник стер слезу с глаза
кончиком пальца и пристально посмотрел на меня.

- А сейчас, ’юдишка, – сказал он. Ни с того ни с сего, все его веселье

иссякло, быстрее, чем вода в дамбе. – Вот йа и закончил свой рассказ.
И шо нам теперь с табой дилать, а? Шо же с табой делать? Ты харашо
все видел? Не было праблем с писаниной в темноте, так ведь? Глаза
’юдишек слабоваты, не так ли?

Я опустил перо и нервно сглотнул. Таким образом наша беседа

закончилась. Живот крутило, меня все еще мучила дурнота, но
показав свою слабость в тот момент, я бы подписал себе смертный
приговор. Скарсник буравил меня взглядом, эти непостижимые
красные глаза глядели на меня из глубин его капюшона. Он смотрел
на меня через пропасть, разделяющую наши виды – любовь, жалость
и доброту, которая отличает людей от зеленокожих. Но в этих глазах
было понимание, злобный взгляд оценивал мой собственный
интеллект, отчего у меня кровь стыла в жилах.

Я с ужасом осознал, что то, что я скажу дальше, будет иметь

наивысшее значение в решении вопроса жить мне или умереть.

В бутылке с тилийским вином на столе была еще половина. Я схватил

ее, налил себе и, кажется, выпил одним залпом.

- Я в порядке, мой владыка. Я вполне могу писать при тусклом

освещении.

- Даже в темноте? – спросил гоблинский воевода и поднял брови,

наклонив одну строну головы ко мне.

Я колебался думая стоит ли лгать столь проницательному королю и

кивнул.

- А как у тибя с памятью, я надеюсь, ты все хорошо запомнил, а?

Я должен признать, что то ли гордыня, то ли вино, а может и то и

другое, взяли тогда надо мной верх, вытеснив страх. – О да, мой
владыка, у меня прекрасная память! Я широко известен благодаря ей,
более того, это хорошая память очень важная для драматурга.

Он долго и пристально на меня смотрел с каменным выражением

лица. – Ну лады тада. Я тибе верю.– Скарсник махнул рукой. Два
гоблина из Луношляпов появились по обе стороны от меня.
Я почувствовал облегчение.

- ’Юдишка, обязательно все расскажи всем ытим ’юдишкам,

постарайся рассказать харашо, приложи все силы, шоб ани узнали о
короле горы. Расскажи им аба мне, Скарснике, расскажи о маей жизни
и ничего не забудь.

- Да, мой владыка, – сказал я. У меня сердце выскакивало из груди. –

Меня отпустят живым?

Скарсник спрыгнул со своего трона и подошел ко мне. Гоббла

мгновенно пробудился, его массивная туша уселась так, чтоб иметь
возможность видеть все движения хозяина одним маленьким
блестящим глазом. Он засопел и всхрапнул. Когда Скарсник
приблизился ко мне, Гоббла издал долгий предупреждающий рык.

Скарсник вырос надо мной, держа руки в боки. Сидя за маленьким

дварфийским столом с бумагами передо мной, я чувствовал себя
провинившимся школьником перед злым директором. Гоблин
вытянул свою непропорционально большую голову к моему лицу. Он
странно пах – это не был мерзкая вонь других гоблинов, я думаю,
возможно, Скарсник даже мылся, но это был запах плесени и грибных
полян, лисьего помета и сухих листьев, долго лежавшими в забытых
пещерах.
- И тагда, кагды ты им усе ыто расскажешь, – прошептал он, его глаза
горели злым умыслом, – скажи остальным ’юдишкам, шо я приду за
ними тоже.– Скарсник кивнул. Это был кивок, который требовал
ответный кивок согласия. Я подчинился.

- Вот и ладненько.– Он выпрямился и посмотрел на своих

прихвостней. – Уведите его. Вы в курсе, шо делать.

Глава 28. Концовка

ВОТ И СКАЗОЧКЕ КОНЕЦ

- Итак, герр доктор Воллендорп, герр капитан Майсен, это конец

нашей истории. Цепи Бикенштадта зазвенели. Майсен толкнул
Воллендорпа. Он поднял взгляд и увидел, как Бикенштадт идет через
комнату, приближаясь к решетке. Воллендорп резко втянул в себя
воздух, когда увидел человека, которого он слушал последние два
дня.

Бикенштадт был чудовищно изуродован. Он хромал, таща за собой

раздробленную стопу. На руках, которыми он вцепился в кипу
потрепанных бумаг, не хватало нескольких пальцев. Те части его рук,
которые были видны из-под заскорузлых одежд, были все в старых
ожогах. Его голова была покрыта лоскутным одеялом шрамов,
проглядывавшим через жирные лохмы седых волос. Куда хуже
обошлись с его лицом. Нос был разрезан надвое, и его кусочек
отсутствовал. Его щеки являли собой мешанину перекрещивающихся
ножевых порезов. А его глаза… У него не было глаз, на их месте
зияли пустые впадины, заполненные узловатыми рубцами.

- Скарсник был добр ко мне, поистине добр, он лишь лишил меня

зрения. Могло был намного хуже.
Крэст встал, внезапно обеспокоенный. – Его цепи, он сломал цепи!
Парень! – крикнул он. – Парень!

- Я не представляю для вас никакой угрозы. Пожалуйста. –

Бикенштадт протянул бумаги. – Пожалуйста, возьмите. Это труд всей
моей жизни. Я хочу, герр доктор, чтобы вы его опубликовали. Вы и я
провели приятную беседу. Вы окажете мне честь, если опубликуете
его вместе с вашим отчетом о нашем разговоре, это пьеса в четырех
частях, называется «Житие Скарсника». Поговорите с Гульденбергом
в альтдорфском театре «Держава и Скипетр», он должен охотно взять
рукопись. Мы поставили несколько пьес в свое время. Я молюсь за то,
чтобы у него остались хорошие воспоминания обо мне.

Крэст удержал Воллендорпа, положив на него руку. – Не

приближайтесь к решетке, – предупредил он.

- Не бойтесь, дорогой Крэст, я оставлю ее на полу, вот так. –

Трясущимися руками он похлопал прутья решетки и кинул
манускрипт на пол. Затем он отошел к камину, будто бы хотел
согреться.

- Помилуй, Сигмар! Где же этот малец! – крикнул Крэст. Он схватил

со стола колокольчик и яростно зазвонил им.

Воллендорп поднял бумаги с того места, куда их кинул Бикнештадт.

Они были покрыты почти нечитаемыми витиеватыми письменами,
накарябанными друг поверх друга бессчетное количество раз. Он
пристально всмотрелся в рукопись, пытаясь извлечь какой-то смысл
из этой белиберды. Воллендорп просветлел, широко раскрыв глаза.
Это было написанное тысячи раз лишь одно имя – «Скарсник».

- А теперь, – сказал Бикенштадт, – я вынужден извиниться, но я

замерз.
Сложно сказать, как он это провернул, но Бикенштадт разбил цепи и
как-то умудрился сломать решетку из прочного железа, которая
отделяла его от огня в камине. Ранее прикрученная к стене, она
отошла от малейших усилий. Он аккуратно ее поднял и поставил в
сторону. Без какого-либо предупреждения он всунул руки в огонь и
вытянул две пригоршни светящихся углей. Его плоть шипела под их
жаром. Он некоторое время держал их в руках.

- Боюсь, моя жизнь продлилась слишком долго, а в этих пещерах так

холодно, так холодно…

Он уронил угли на свою одежду. Пламя поглотило его с

неестественной быстротой. Пылающий мужчина постоял с минуту, а
затем издал долгий нечеловеческий смех, и у Воллендорпа все внутри
сжалось от ужаса. Бикенштадт воздел искалеченные руки и прыгнул в
окно, огонь с его горящих конечностей перескочил на занавески. Он
не смог пробить стекло, отскочил от стены и полыхая упал на пол.

- Господи! – завопил Крэст. В отсветах пламени он стал еще больше

похож на ворона с черными глазами, как черные голыши, и носом-
клювом. – Парень! Парень! Пожар! Пожар!

Воллендорп закрыл лицо. Пламя расползалось по комнате, будто та

была залита маслом.

- Как такое может быть? – крикнул Майсен. – Это не может быть

обычный огонь!

Мальчишка наконец прибежал. Его глаза расширились от вида

разворачивающейся в комнате трагедии. – Позови подмогу, подними
тревогу! – приказал Крэст. Юноша стоял как вкопанный. – Быстро! –
крикнул Крэст. Он схватил его за рубаху и вытолкал в коридор.

Воллендорп шатаясь отступил и споткнулся о стул. Он вскрикнув

упал, ударившись головой. Майсен не мешкая поднял его за
подмышки и оттащил назад.

В последствии Воллендорп не мог с уверенностью сказать не

показалось ли ему то, что он увидел, но с того дня новый кошмар
присоединился к веренице бесконечных повторений похищений
Хайнца.

Лицо, сотканное из зеленого огня, возникло из вихря, у него в носу

была кость, а само оно было обрамлено островерхим капюшоном,
увешанным странными фетишами и украшениями. Воллендорп
моргнул. Гоблин одарил его понимающим взглядом, подмигнул и
исчез в огне, распавшись на менее узнаваемые очертания.
Воллендорп видел его лишь мгновение, но это лицо осталось с ним
навсегда.
Майсен вытащил его из комнаты и захлопнул дверь в полыхавшую
там преисподнюю. Раздался звон. Крики усилились. Все коридоры
гудели от криков и несвязного бормотания сумасшедших.

Воллендорп наблюдал за дымом, валившим из комнаты Бикенштадта,

смешиваясь с утренним туманом. Пожар был потушен. Крепость
была практически не повреждена – замок имел толстые стены и был
спроектирован с учетом таких чрезвычайных происшествий, лишь
покои Бикенштадта выгорели дотла.

- Как думаешь, он говорил правду? – спросил Майсен.

Воллендорп обратил внимание на капитана. Ему потребовалась

секунда, чтоб сфокусировать взгляд на его лице. Доктор почувствовал
себя очень уставшим и старым. – В некотором роде, да.

- И что к черту это должно означать? – спросил Майсен. Вонь горелой

плоти и огня присоединилась к запахам вчерашнего вина и немытого
тела, которые были его неизменными спутниками.

- Я имею ввиду, что он нам поведал правду драматическую,

героическую правду. Его история была слишком складная, факты
приукрашены, и очевидно, что гоблины обходились с ним куда более
жестоко, чем он был готов признать.

- Я видел, как у людей едет крыша и от меньших увечий.

- Ах вот оно как, – съязвил Воллендорп, слишком устав, чтобы

сдерживать свое раздражение капитаном. Колкость Воллендорпа
осталась не замечена Майсеном. – То есть ты все еще считаешь, что
его рассказ сродни тем пьесам, в которых актеры играют людей, типа
барона Унтербергена, совершающих те вещи, которые они не в праве
приписывать себе?
- Именно так. Осада Красного Оркшлосса происходила, не так ли?

- Происходила. Я там был. В первых рядах, в отличие от барона.

- Также как и зеленый король несомненно восседает в залах дварфов в

Караке Восьми Вершин. – Воллендорп спрятал руки в рукава. Было
холодно. Он чувствовал, будто выпал из реальности, его разум был
затуманен и медлителен. – Но как много из остального правда? Я
полагаю, мы никогда не узнаем.– Воллендорпа пробила дрожь. Он
был отчасти рад, что это так.

После задумчивой паузы Майсен сказал: - Но там был этот огонь.

- Огонь был.

- Что ж, Воллендорп, – произнес Майсен с деланным весельем,

пытаясь улучшить сложившееся о себе впечатление. – Я понятия не
имею, будет ли граф доволен, получив твой отчет, но по крайней мере
ты собрал кучу материала для своих исследований. Вероятно, более
достоверных сведений о зеленокожих тебе не достать. Ты все еще
считаешь их любопытными?

Гнев Воллендорпа на «проницательность» Майсена была подобна

мокрому пеплу, холодному и безжизненному, но все еще горькому. Он
уставился на своего спутника, пока тот не отвернул взгляд.

- Когда мне было девять лет, мой кузен Хайнц пришел жить к нам, –
спокойно сказал Воллендорп. – Его отец был убит на службе у графа
Мария, и его мать – сестра моей матери – искала общество себе и
своему сыну. Я их терпеть не мог. Он был маленьким и слабым, и
невероятно больным, и все внимание, которое раньше уделяли мне,
было отдано ему. «Хорошо ли он себя чувствует? Неужели он поборол
судьбу, которой его наградили боги, и выучил уроки? Как у него с
чтением? О, какой прекрасный мальчик, какой умный мальчик,
несмотря на свою болезнь…». И снова, и снова, и снова. Мне
казалось, что взрослые в моей семье боготворили его, а меня в упор
не замечали. Глупости, конечно, но я был молод и обижен. Я молился
об отмщении, как я уверен, любой юнец сделал бы на моем месте,
чтоб нечто забрало его и я снова стал центром внимания моей матери.
Я загадал желание.

- Было тринадцатое лето с моего дня рождения, мать и моя тетя

отправили нас обоих на воспитание к своему брату в Мидденхейм,
где, как они надеялись, мы получим навыки, которые нам
понадобятся в дальнейшей жизни, чтобы стать успешными
джентльменами. Они упорствовали против воли моего отца, который
говорил, что на дорогах слишком опасно. Но моя мать настояла. Но в
итоге мой отец оказался прав.

- На пути через Мидденланд, наши кареты попали в засаду

гоблинских разбойников. Они были на пауках размером с пони,
гоблины захватили первый экипаж из двух и всех, находившихся
внутри. Мне удалось ускользнуть, мой возничий своей плетью
проложил нам путь через зеленокожих на открытую дорогу. До того,
как мы вырвались, чудовищных размеров паук схватил борт нашей
кареты и Хайнца вытащили через окно зеленокожие. Он тянулся ко
мне, но я был парализован страхом, я не подал ему руки. Затем Хайнц
исчез, и было слишком поздно. Мы бежали и больше никогда его не
видели, живым или мертвым. С тех пор мне снится этот момент, и я
думаю, что я мог сделать, чтобы предотвратить это, смог бы я его
спасти, если бы просто потянулся к нему. Также до сегодняшнего дня
я не могу решить, стали ли мои молитвы виной его смерти.

Майсен был непривычно тих. – Ты ищешь искупление? Через науку?

Воллендорпа затрясло. Он взял себя в руки и посмотрел прочь, на

черные от дыма стены над тюрьмой Бикенштадта. – Да. Ищу.
Майсен выдохнул клуб пара. – Ну, мой друг, мы все ищем прощения
за наши грехи. Даже я, – он похлопал академика по плечу, – я ищу
спасение своей души в бутылке с выпивкой. – Он улыбнулся, в его
улыбке не было сочувствия. – Давай, валим отсюда. Я возьму что-
нибудь выпить, когда мы покинем это место, тебе надо опохмелиться,
кроме того, я думаю нам больше не рады в Шлосс Вердентраум, не
важно с письмом графа Авербадского и Норд-Виссенского или без
него.

Двор был заполнен людьми. Куча сломанной и обгоревшей мебели

лежала на траве. На кого бы Воллендорп не глянул, в ответ на него
смотрели лица полные враждебности.

- Да, полагаю, что так.

Воллендорп подозвал кучера и приказал ему подготовить карету.

Слуги Воллендорпа также сильно хотели уехать, как и он сам, лошади
были впряжены неимоверно быстро и экипаж выехал из каретного
сарая во внутренний двор.

Уставший и измазанный в саже Воллендорп залез в карету, не

проронив ни слова. Когда Майсен присоединился к нему, они начали
обратный путь в Аверхейм.

Всю дорогу домой они провели в молчании.

Об авторе

ГАЙ ХЭЙЛИ начал свою карьеру в «SFX Magazine» в 1997 году,

прежде чем уйти в редакцию журнала «White Dwarf», выпускаемого
Games Workshop, а затем в научно-фантастический журнал «Death
Ray». С 2009 года он стал независимым писателем, работая над
разными романами и для разных журналов. Он живет в Сомерсете с
женой, сыном, лайкой и огромной зловредной норвежской лесной
кошкой, иронически названной Дружок.