Рассказ о воздержанной и умеренной жизни

написанный Льюисом Корнаро, знатным венецианцем.

Где показывается на его собственном примере метод сохранения здоровья до крайне
преклонного возраста.
Переведено с первоначального итальянского издания.
Новое издание исправленное.
С введением и примечаниями Сильвестра Грехама.
Лондон. Нью-Йорк: напечатано и опубликовано Мэлон Дэй, №376, Жемчужная улица.1833.
Зарегистрировано согласно Акту Конгресса Самуилом Смитом в году 1833 в Канцелярии
Южного округа Нью-Йорка.

Discourses on sober and temperate life by Lewis Cornaro.1833.New-York.

 Содержание.

Предисловие первоначального издания.

Издательское введение. (нет перевода)
История лечебного питания самого Корнаро — разрушение и восстановление его здоровья.
Его наставления и доводы в пользу умеренной жизни.
Его красноречивое описание наслаждений преклонного возраста.
История английского квакера.
Приложение.
История дьякона Ричарда Куннингэма из Нью- Йорка.
История Джона Линтона из Пенсильвании.
 Предисловие.

Автор следующего сочинения, Льюис Корнаро[1], родом из знаменитой венецианской

семьи, но из-за некоторых своих родственников лишился звания вельможи и попал в опалу.
Огорченный незаслуженным позором, он удалился в Падую, где женился на Веронике[2] из
семьи Спилтемберг. Будучи владельцем значительного имущества он очень хотел детей;
наконец после долгого ожидания его жена родила дочь Клару[3], их единственного ребенка,
впоследствии вступившую в брак с Джоном[4], сыном Фантини Корнаро, происходившего из
богатой семьи острова Кипр (в то время владение Венеции). Хотя Льюис был уже немолод,
когда его дочь появилась на свет, он дожил до ее старости и видел ее восемь сыновей и трех
дочерей. Сам он был человеком здравых рассуждений, мужественный и решительный.
Юношей он расстроил свое здоровье неумеренностью и большой склонностью ко гневу, но,
когда заболел, овладел собою и подчинил свои страсти и необычные желания. Посредством
большого воздержания и строгого образа питания он восстановил свое здоровье и
жизненную силу, какие затем сохранил до весьма пожилого возраста. Это сочинение он
написал уже пожилым человеком и в нем познакомил нас со своей неправильной жизнью в
юные годы, происшедшему в нем изменению, и своей надеждою жить долго. И он не ошибся
в своих ожиданиях. Он умер, тихо сидя в кресле, прожив около ста лет. Это случилось в
Падуе 26 апреля 1566 года. Его супруга, почти такая же старая как он, пережила его лишь на
короткое время, и умерла легко. Они оба погребены по их завещанию в церкви
Св.Антония[5] без всякой пышности.
Его рассуждения написаны уже в пожилом возрасте в разное время и изданы раздельно:
первое он написал в восемьдесят три года под заголовком «Учение о воздержанной жизни»,
где объявляет войну всякого рода неумеренности; его собственная бодрая старость говорит в
пользу его наставлений. Второе в восемьдесят шесть, оно вдобавок содержало восхваление
воздержанности и указывало средства исправить плохое телосложение. Он говорил, что
родился желчным, но правильная жизнь это смягчила. Третье в девяносто один, под
заголовком «Важное разъяснение о воздержанной жизни». Здесь он использовал сильнейшие
доводы, чтобы уговорить человечество принять умеренную жизнь как средство достижения
здоровья и энергичности в пожилые годы. Четвертое и последнее, письмо к Барбаро[6],
Патриарху Аквилейи, написанное в девяносто пять; оно содержит живое описание его
здоровья, жизненной силы, и превосходного описания всех его способностей, какими он
имел счастье наслаждаться в преклонные года.
В доказательство достоинства и достоверности его трудов мы осмелимся привести цитату из
рекомендации мистера Эддисона, «Наблюдатель»,том 3, №195.
«Наиболее примечательный пример влияния умеренности на долголетие мы встретим в
маленькой книге, изданной венецианцем Льюисом Корнаро, какую я, пожалуй, упомяну, по
причине бесспорного доверия к ней, о чем бывший посол Венеции, из той же семьи, заверял
неоднократно, когда он проживал в Англии. Корнаро, автор этого небольшого учения, был
слабого телосложения до сорока лет, когда продолжая настойчиво строго следовать
умеренности он восстановил прекрасное состояние здоровья, настолько что в восемьдесят
издал книгу, которая была переведена на английский язык под названием « Надежные и
верные способы добиться долгой и здоровой жизни». При жизни он сделал три или четыре
редакции сочинения и после ста лет умер без боли и агонии как уснувший. Это учение
обращало внимание на некоторых именитых авторов и написано радостно, религиозно, и с
хорошим чувством как естественными спутниками умеренности и воздержанности. В этом
лекарство пожилого и скорее рекомендуется, чем подвергается сомнению».

Учение о воздержанной жизни .

Любая привычка со временем становится второй натурой людей и заставляет их

использовать то, хорошее оно или плохое, к чему они привыкли. Неоспоримая правда в том,
что добродетельные люди от общения с порочными очень часто опускаются до того же
порочного образа жизни. Хотя иной раз происходит и наоборот; очевидно то, что хорошие
нравы легко меняются на плохие, и плохие на хорошие. Например: позвольте порочному,
тому кто был когда-то иным, иметь компанию добродетельного и он снова станет
добродетельным; это изменение происходит под влиянием окружения. По причине такого
огромного влияния окружения на моих глазах за несколько лет в Италию занесены три
плохие привычки: во-первых, лесть и манерность, во вторых, лютеранство, в которое
некоторые абсурдно впали, и в третьих, невоздержанность. Эти три порока словно ужасные
чудовища объединились против человечества и стали господствовать настолько, что лишили
частную жизнь искренности, душу благоговения и тело здоровья. Я решил лечить людей от
третьего порока, и всем говорю, что он поругание для человека; этот порок необходимо
искоренить, насколько возможно; я уверен, что несколько великих гениев и обычные люди
быстро разоблачат уродливость первых пороков и пресекут их. Оттого я очень надеюсь, что,
прежде чем умру, увижу все три зла побежденными и покинувшими Италию; тогда страна
восстановит похвальные и добродетельные обычаи. О невоздержанности же я скажу так:
великая жалость, она так господствовала, что полностью изгнала умеренность. Все
соглашаются в том, что неумеренность - дитя обжорства, а умеренность живет
воздержанностью; наш творец признается как благо и печать разборчивости, а падший как
бесчестие и знак жадности. Поэтому ошибочные представления полностью определены
силою привычки, основанной на чувствах и непостоянных желаниях; они ослепляют и
одурманивают людей и, оставляя праведный путь, они следуют порокам, которые приводят
их к преждевременной старости, отягощенной неизвестными и смертельными слабостями, и
полностью дряхлеют до сорока; у воздержанности совсем другие последствия, она дает
человеку бодрость и крепость до восьмидесяти лет и старше. О жалкая и несчастная Италия!
Разве ты не видишь, что невоздержанность убивает каждый год больше людей, чем ты
можешь потерять от ужасной чумы или огня и меча многих сражений? Бесстыдные
праздники, так модные сейчас, нестерпимое изобилие, когда не хватает столов и блюда
ставят одно на другое, есть множество битв; и как же можно поддержать наше естество
таким разнообразием несовместимой и нездоровой еды? Положи конец этому поруганию,
Бога ради; я уверен, что нет порока более омерзительного в его глазах. Прогони эту смерть,
как прогнала чуму, которая ранее приносила великие опустошения, а теперь ничтожную по
причине похвальной практики контроля качества еды на наших рынках. Это означает
обратится к преследованию невоздержанности, и это может сделать каждый. Для этого надо
лишь: жить в простоте предписанной природой, которая учит удовлетворяться малым,
следовать священной воздержанности и божественной воле, и приучаться есть не более, чем
абсолютно необходимо для поддержания жизни; чрезмерное приносит болезнь и смерть, и
лишь удовлетворяет вкус человека на один миг, а в его теле надолго оставляет свои следы в
виде расстройства чувств и болезней и в конце концов разрушает его вместе с душою. Как
много моих друзей, людей умнейших и любезных, видел я унесенных этой чумой в цвете
юных лет! Кто, живи они сейчас, украшали бы общество, и я наслаждался бы их компанией,
а теперь я опечален их утратой. Чтобы положить конец этому злу, я решил коротким
рассуждением показать, что неумеренность это тот порок, от которого можно легко
избавиться, и что добрую старую здоровую жизнь можно вести в своих имениях; я беру это
на себя с большой охотой, поскольку много разумных молодых мужчин, знающих, что это
порок, и видевших своих отцов, умиравших в молодые годы, и меня, здорового и крепкого в
восемьдесят один год, расспрашивали меня обо всем этом. Они хотят того же, и природа не
запрещает нам желать долголетия; в пожилые годы благоразумие может лучше проявиться и
плодами иных добродетелей наслаждаются без препятствий, страсти так подчинены, что
человек полностью уступает разуму. Они просят меня рассказать о моем методе, чтобы и
они могли пойти тем же похвальным путем; и я решил научить их, а также всех тех, кто
пожелает прочесть мой труд. Я расскажу о моих причинах отказа от невоздержанности и о
моем обращении к здоровому пути жизни, покажу свой метод и его благотворное влияние на
меня; и думаю, можно будет ясно понять: удалить зло невоздержанности просто. В конце я
покажу как много удобств и счастья приносит здоровая жизнь.
Тяжкие недуги, которые не просто нахлынули, а даже посягнули на мое телосложение, вот
причина моего отказа от невоздержанности, в которую я был полностью вовлечен; по
причине моего образа жизни и плохого телосложения, мой желудок был крайне холодным и
влажным, и я пал в разные болезни: боли в желудке и часто боли в боку, разновидности
подагры, почти постоянная вялая горячка, желудок в общем расстроен, и постоянная жажда.
Я даже надеялся, что от этих свойственных мне от рождения и приобретенных болезней меня
избавит смерть, и тем положит конец болям и несчастьям моей жизни; время смерти обычно
очень отдалено при нормальном течении жизни, но я сам приблизил его. И вот в таких
обстоятельствах между тридцати пятью и сорока годами я искал для себя какое-нибудь
лекарство, но опасался потратить на него впустую время, и врачи дали мне понять, что лишь
одно средство поможет мне, и я решил им воспользоваться и терпеливо придерживаться.
Этим средством была воздержанная и правильная жизнь, по их уверению лучшая услуга для
меня, настолько сильная в своем воздействии, насколько сильны были неумеренность и
неправильная жизнь, приведшие меня в жалкое состояние; ее воздействие могло быть очень
благоприятным для меня, потому что, хоть и ослабленный, я не был доведен до полного
упадка, но умеренная жизнь во всем отличная от неумеренной могла еще полностью меня
восстановить. И кроме того из опыта известно, что правильная жизнь сохраняет людей
плохого телосложения и они умирают пожилыми, а противоположная ей разрушает людей и с
хорошим сложением в самом их расцвете; и вот очевидный вывод: от разной жизни
происходят разные воздействия, в этом прослеживаются шаги природы, которая с
соответствующей силой исправляет изъяны в естестве и несовершенства. Это можно увидеть
в земледелии. Еще они говорили, что если я немедленно не поменяюсь и не смогу получить
пользы от этого за несколько месяцев, то чуть позже умру.
Это так подействовало на меня, что в горести от мыслей о смерти в расцвете лет и постоянно
испытывающий страдания от различных болезней я рассудил, что вышеупомянутые
исцеляющие влияния могут быть только от правильной жизни, и полный надежд решил для
избежания сразу и смерти и болезни обратиться к ней. Я спрашивал их о правилах, которые
надо при этом соблюдать; они отвечали мне, что я должен использовать не любую пищу,
твердую или жидкую, а лишь такую, какую обычно назначают больным, называемую диетой,
и очень умеренно. Сказать по правде, эти указания они давали мне и прежде, но это было
время моей жизни, когда нетерпимый к таким ограничениям и не находящий насыщения в
такой еде я не мог остановится и охотно ел все, что любил, и, чувствуя сухость от
болезненного жара, пил без колебаний в больших количествах вина по своему вкусу. Как и
все больные, я держал это в секрете от моих врачей. Но однажды решив сохранить жизнь и
поступать соответственно и видя, что это не такое уж трудное дело и кроме того мой долг как
человека, я встал с решимостью на этот новый путь, и ничто не могло столкнуть меня с него.
Через несколько дней я почувствовал, что этот путь мне очень подходит, и менее чем через
год я обнаружил себя (некоторые, возможно, мне не поверят) освободившимся полностью от
моих недомоганий.
Поправившись, я много размышлял о силе умеренности и сказал себе, что если добродетель
имеет силу подчинять себе даже такие мучительные болезни как мои, то она должна иметь
еще большую силу для поддержания меня в здоровом виде, она поможет моему слабому
телосложению и успокоит мой слабый желудок. В своих поисках я определил виды пищи
наиболее подходящие для меня. Вначале я испытывал то, что мне по вкусу, подходит это или
нет моему желудку, и проверил справедливости пословицы, которую вместе со всеми считал
за правду, а эпикурейцы, дающие свободу своим желаниям, даже возводят ее в свой закон.
Эта пословица такая: все радующее вкус подходит желудку и питает тело, или иначе говоря,
все вкусное полезно и питательно. Я же нашел ее ложной: терпкие и очень холодные вина, а
также дыни и другие фрукты, салаты, рыба и свинина, пироги, овощи, выпечка и подобное,
были очень мне по вкусу, но не подходили мне. Обучившись на опыте, я снова стал
использовать мясное и вина, а также лед; вина я выбрал подходящие моему желудку, но в
количестве, которое могу переварить. То же и с мясом в отношении его количества и
качества; приучаясь не пресыщать желудок едой и питьем, а вставать из-за стола с желанием
поесть и выпить еще. Держась уже другой пословицы, которая говорит, что человек для
своего здоровья должен сдерживать свой аппетит. Так, преодолевая свои привычки, я стал
жить умеренной и правильной жизнью и, как уже упоминалось, менее чем за год избавился
от всех болезней пустивших во мне глубокие корни; напоминаю, что был я в состоянии
безнадежном. Была у меня еще одна давняя напасть, каждый год я испытывал странную
лихорадку, которая подводила меня к вратам смерти. Она пропала и я стал очень здоров, с
того времени и до сего дня; и все потому, что я никогда не нарушал правильного течения
жизни, что бесконечно действенно и позволяло мне постоянно есть мясо и пить вино в
подходящих мне количествах, наделяя тело их ценными качествами, при таком употреблении
они легко отдают их и не порождают в теле плохих соков.
Я стал наслаждаться и, Слава Богу, сейчас наслаждаюсь наилучшим здоровьем. Кроме двух
указанных наиболее важных правил относительно пищи и питья: есть не более, чем может
усвоить желудок, и лишь то, что подходит, я также тщательно избегал жары, холода, сильной
усталости, нарушения обычных часов отдыха, насыщенной половой жизни, пребывания в
плохом воздухе, на ветру и палящем солнце; от всего этого происходят сильные
расстройства. К счастью, это не так уж трудно; любовь к жизни и здоровье имеют больше
власти над разумным человеком, чем то удовольствие, которое он может найти в крайне
вредном для себя. Но еще есть зло, которого трудно избежать: уныние, ненависть, и другие
бурные чувства; они имеют огромное влияние на тело. Я был не способен полностью
защитится, потому что был и остаюсь от природы очень к нему восприимчив; и все же я
пожинал пользу познания на опыте той истины, что страсти имеют главное, но не
определяющее влияние на тело, если соблюдать два указанных правила еды и питья, и могут
принести лишь малый ущерб; можно также утверждать, что соблюдающие их люди
подвержены незначительному беспокойству от всяких иных крайностей. До меня это
наблюдал Гален, знаменитый врач. Он утверждал, что, пока придерживался этих правил
относительно еды и питья, он мало страдал от случавшихся расстройств, не более дня. Мне
это также приносило небольшой ущерб, правдивость этого могут подтвердить те люди,
которые видели, как часто я подвергался жаре и холодам, и другим неприятным изменениям
погоды, и как сильно я был взволнован по причине различных несчастий, которые мне не
раз выпадали. Они могут поделится этим и со мной самим и засвидетельствовать это всем
живущим неправильно и невоздержанно; жаль, что среди таких невоздержанных людей были
мои собственные братья и другие члены моей семьи, которые полагались на свое хорошее
телосложение и не шли моим путем. Следствием того было для них великое несчастье,
потому что душевное волнение имело необычайное влияние на их тела. В то время
могущественные люди вели против меня дорогостоящие судебные тяжбы и родственники,
опасаясь моего осуждения, от печали и уныния получили ту самую черную желчь, которой
неумеренные тела всегда изобилуют; эти соки имели такое влияние на них, что свели их в
могилу раньше времени; я же телесно не пострадал, так как не имел излишних соков такого
рода. А для поддержания душевного состояния решил думать так: Бог воздвиг эти тяжбы
против меня, чтобы я ощутил силу тела и души, и в конце испытаний я получу отличную от
них долю со славою и пользой; так это на самом деле и произошло, я получил
постановление чрезвычайно благоприятное ко мне, которое, хотя и доставило мне
высочайшее удовольствие, не имело силы причинить мне вред в чем-то ином. Ведь ни черная
желчь ни другое какое воздействие на душу не могут повредить воздержанному человеку.
Еще важно сказать о том, что разные несчастья сами по себе могут нанести немного вреда
или причинить небольшую боль его организму; в мои семьдесят лет я и сам испытал это.
Мне случалось часто оказываться в карете, которая, передвигаясь с довольно большой
скоростью, опрокидывалась и волочилась значительный путь за лошадьми перед тем как
удавалось их остановить; от чего я получал множество ударов и синяков, вывихнутые ногу
или руку, голова и все тело были ужасным месивом. По моем прибытии домой родные
немедленно посылали за врачами, те, приехав и увидев меня в ужасном состоянии, решали,
что в три дня я должен умереть, и тем не менее советовали сделать со мной две вещи:
пустить кровь и дать слабительное, думая тем самым воспрепятствовать изменению моих
соков; такое изменение очень возбуждает организм и навлекает сильную лихорадку, чего
они всякую минуту и ожидали. Но я отказывался и от кровопускания и от слабительного, сам
зная о том, что воздержанная жизнь, которую я вел в прошлые годы, так хорошо объединила,
гармонизировала и восстановила мои телесные соки, что не позволит им возбудится в такой
степени. Я лишь заставлял их вправить мне конечности и терпел растирание некоторыми
маслами. И вот так без всяких иных лекарств я восстанавливался, не чувствуя и малейших
изменений в себе и каких-то плохих последствий; случай чудесный даже для врачей. Отсюда
вывод: если кто живет с воздержанием без лишнего в питании, то немного пострадает от
всяких болезней или от внешних происшествий. И наоборот, как я в особенности убедился
по последнему моему испытанию, излишки в еде и питье смертельны. Это произошло со
мной четыре года тому назад, когда из-за советов врачей, подстрекательства друзей, и
настойчивости моей собственной семьи, я согласился с такими излишками, что привело к
намного более плохому, чем вроде бы можно было ожидать. Эти излишки заключались в
увеличении еды сверх моего обычного количества, и это принесло мне наиболее ужасный
приступ болезни. Так как этот случай очень важен для моего рассказа и его понимание
может быть использовано некоторыми моими читателями, то я потружусь подробнее о нем
рассказать.
Мои дражайшие друзья и родные от горячей и похвальной любви и расположения ко мне,
зная как мало я ем, доказывали мне в согласии с моими врачами, что мое питание не является
достаточным для моих преклонных лет, когда необходимо не только сохранять естество, но
и увеличивать жизненную силу. А этого нельзя сделать без еды, что обязывает меня есть
немного более изобильно. Я же не соглашался с их пожеланием и объяснял почему. Природа
удовлетворяется малым, и малым я сохранялся уже много лет; для меня эта привычка стала
второй натурой; и потому по старости и потере былых сил я должен скорее уменьшить чем
увеличить количество своей еды. Нелепо думать, что сила желудка слабеет день ото дня;
почему я и не вижу причины в такой добавке. Я напоминал им две очень правдивые
поговорки. Одну, кто хочет съесть гору еды, должен есть по немногу; она подразумевает, что
человек на малой еде живет очень долго, и живущий очень долго он съест очень и очень
много. И другую, то, что мы оставляем на богатом столе, делает нам больше добра, чем то
что мы съели. Но ни эти пословицы ни иные мои доводы не могли остановить их
приставаний ко мне. Поэтому не проявляя упрямства и склонный узнавать о предмете более
чем сами врачи и главным образом для удовольствия моей семьи, которая очень горячо
желала того, думая что такая прибавка сохранит мои силы, я согласился увеличить
количество принимаемой пищи, но лишь на две унции. Хлеб, мясо, желток яйца, суп, я ел
общим весом в двенадцать унций, ни более и ни менее, а теперь увеличил его до
четырнадцати, а четырнадцать унций вина увеличил до шестнадцати. Это увеличение за
восемь дней так на меня подействовало, что из жизнерадостного и бодрого я превратился в
раздражительного и черно желчного, и ничто меня не радовало; я был постоянно в таком
странном состоянии, что не знал ни что сказать другим ни что делать с собой. На
двенадцатый день у меня возникла сильнейшая боль в боку, державшаяся двадцать два часа и
сменившаяся ужасной лихорадкой, продолжавшейся тридцать пять дней и ночей без
минутного облегчения; хотя, по правде говоря, она постепенно стала ослабевать на
пятнадцатый день. Но несмотря на ее спад, я не мог в течении всего этого времени спать и
семи минут непрерывно, и каждый смотрел на меня как на мертвого. Но, Слава Богу, я
восстановился единственно от моего прежнего умеренного образа жизни, хотя тогда в
семьдесят восемь лет в самое холодное время случившегося очень холодного года я похудел
до чистого скелета; и я уверен в том, что только правильная жизнь, которую я вел много лет,
спасла меня из пасти смерти. В то время я не знал болезней, разве что я могу назвать так
некоторое недомогание на день или два; я жил правильной жизнью, как я уже отмечал, много
лет, не допуская излишним или плохим сокам порождаться во мне или же, если они все же
образовались, приобретать ту силу и злокачественность, какую они обычно приобретают в
престарелых телах людей живущих без правил. И поскольку не было застарелой
злокачественности в моих телесных соках (она убивает людей), но лишь свежая от моего
недавнего нарушения нормы, то даже чрезвычайно бурный приступ болезни не имел в себе
силы достаточной для моего разрушения. Это и есть то и ничто иное, что сохранило мне
жизнь; из чего можно сделать вывод о том, как велика сила и действенность правильной
жизни и как велика сила отступления от нормы, которая за несколько дней довела меня до
ужасного приступа болезни.
И еще мысль: поскольку мир, содержащий четыре элемента, поддерживается в
установленном порядке и наша жизнь, как тело, ничто иное как гармоничное сочетание тех
же четырех элементов, то и оно должно сохранятся и поддерживаться в подобном
установленном порядке; и с другой стороны, тело должно истощится от болезни или
разрушится от смерти, которые порождаются противоположными воздействиями.
Определенным образом изучаются искусства; армии побеждают, когда строго исполняют
приказы; при внутреннем порядке сохраняются семьи, города, даже государства. Отсюда я
делаю вывод: жизнь по заведенному порядку - вот наиболее бесспорная причина и основа
здоровья и долголетия; и более того, не удержусь и скажу, что это единственное и истинное
лекарство; кто бы не оценивал сказанное по сути самого дела должен решить, что так оно и
есть. Почему и врач, когда приходит с визитом к пациенту, первым делом предписывает ему
определенный порядок жизни. А когда покидает по его выздоровлению, то советует ему,
заботясь о его здоровье, жить правильной жизнью. И несомненно то, что пациент,
восстановившись к жизни таким образом, никогда не заболеет снова, так как удаляется
всякая причина болезни; и в будущем никогда не будет нуждаться во врачах и врачевании.
Более того, выполняя добросовестно то, о чем я говорю, он будет сам себе врачом и самым
лучшим из всех; поскольку, как выясняется, человек не может быть превосходным врачом
для кого-то другого, а для себя может. Причина этого в том, что повторяя разные опыты и
наблюдая за собой, человек приобретает превосходное знание своего собственного
телосложения и самых скрытых качеств своего тела, и то, какие вина и пища подходят его
желудку. Очень не просто знать это в нужной степени о другом, потому что и в себе трудно
разобраться, необходимо большое количество времени и повторяемых опытов.
Эти опыты крайне необходимы, потому что телесное разнообразие людей намного больше
разнообразия их личностного склада. Кто мог бы знать о том, что старое вино простоявшее
всего один год не подходит моему желудку, а новое вино подходит? И что перец, который
почитается как разогревающая пряность, не имеет разогревающего влияния на меня в той
необходимой степени, которую я обнаружил в разогревающей и успокаивающей меня
корице? Ну и где врачи, которые могли бы рассказать мне об этих двух скрытых качествах,
если даже я сам при длительном наблюдении смог немного узнать о них? Даже отсюда
видно, что невозможно быть превосходным врачом для другого. Человек не может иметь
врача лучше, чем он сам, а врач быть лучше чем правильная жизнь, потому человек и
должен ее избрать.
Но я не считаю, что для знания и лечения тех расстройств, какие так часто выпадают
живущим вне нормы, не нужен врач, или что его помощь малозначима. Если мы так ценим
утешение от своих друзей, навещающих нас во время болезни, хотя они всего лишь
показывают нам свое отношение и приободряют нас, то насколько больше расположения
должны мы иметь к врачу, тому другу, который приходит к нам, чтобы оказать нам помощь и
обещает нам излечение? И все же, по моему мнению, наш врач - это правильная жизнь, она
наше природное и настоящее лечение, поскольку сохраняет здоровье даже людям плохого
телосложения и делает их здоровыми и крепкими до ста лет и выше и предотвращает их
смерть по причине недуга или от порчи их соков; их смерть наступит, когда исчезнет их
прирожденная влага; такие свойства некоторые осведомленные люди приписывают
питьевому золоту, тому эликсиру, который многими разыскивался, а найден немногими. Но
даже признавая это, люди по большей своей части слишком чувственны и неумеренны,
потакают своим желаниям и предаются излишествам; и, видя, что не могут избежать от этого
вреда, часто по своей вине, они, как бы извиняясь за себя, говорят, что лучше жить на десять
лет меньше, но наслаждаться; не понимая того, насколько важны эти десять лет, особенно
жизни здоровой и в зрелые годы, когда люди становятся здравомыслящими, продвигаясь в
знании и добродетели, какая не может быть достигнута в какой-нибудь степени совершенства
до этого времени жизни.
Я напомню лишь о пользе в отношении учености и наук; множество наилучших и
знаменитых книг, дошедших до нас, были написаны в течении этого времени жизни, в эти
самые десять лет, которые некоторые недооценивают, распуская свои желания. У меня
твердое намерение не поступать как они. Я очень хочу и далее жить эти десять лет, без них я
бы никогда не закончил это свое сочинение, которое написал, потому что был бодрым и
крепким в эти минувшие десять лет и, как я с удовлетворением думаю, послужил немало
другим. Сластолюбцы еще говорят, что правильная жизнь из себя такая, что человек так жить
не может . Мой ответ: великий врач Гален так жил и выбирал как лучшее лечение. А также
Платон, Цицерон, Сократ, и много других великих людей былых времен; если читатель не
устал, упомяну еще предшественников: в близкое нам время, папа Павел Фарнезе[8] и
кардинал Бембо[9], что было причиной их долгой жизни, а также наши два дожа, Ландо[10]
и Донато[11]; и много людей среднего состояния, живущих по всей стране в разных ее частях
и нашедших в том великую пользу. Многие так жили и живут, и каждый человек может
приспособится к такой жизни, большинство людей может, потому что в этом нет никаких
особых трудностей; и действительно, ничего не требуется, только искренне начать, как
подтверждают вышеупомянутый Цицерон и все те, кто сейчас так живут. Но ты скажешь,
Платон ведь утверждал, что в республиках люди не могут так жить, потому что часто
принуждаются подвергаться жаре, холоду, трудностям и другим происшествиям вне
нормального течения жизни. Об этом я уже говорил, что это не ведет к плохому
телосложению или вредному влиянию на здоровье и жизнь человека в том случае, если
пострадавшие люди придерживаются правил умеренности и не придаются излишествам в
двух пунктах относящихся к питанию, а это житель республики может выполнить и тем
самым уверенно спастись от расстройств, чего иначе не сделать, подвергаясь таким
испытаниям, или же он легко и быстро предотвратит их плохое влияние.
Еще возражают тем, что такой человек в своем здоровом состоянии принимает пищу в
малых количествах и не имеет запаса, чтобы сократить его в случае болезни. Отвечу так,
природа, желая сохранить человека, сама показывает ему как нужно действовать во время
болезни и немедленно лишает его аппетита; заболев, человек может есть, но помалу; его тело
удовлетворяется немногим, поэтому необходимо, чтобы заболевший человек, нормальная его
печень или же с отклонениями, ел лишь то, что полезно при его расстройстве, но даже такую
пищу в количествах много меньших, чем он привык в своем здоровом состоянии. Если же он
будет есть так много как привык, то от этого умрет, потому что в таком случае он только
добавляет к той тяжести, от которой его тело уже устало, количество еды большее, чем оно
может выдержать при таких обстоятельствах. Независимо от всего я утверждаю, что любой
человек правильной жизни не может быть больным или это будет происходить в наименьшей
степени, редко, и на короткое время, потому что, живя таким образом, он вырывает каждое
семя болезни и удаляя причину, предупреждает ее влияние; так что такой человек не
тревожится ожиданием болезни, потому что не боится вредного влияния, защищенный от
него.
Поскольку все это происходит от правильной жизни, полезной и добродетельной,
прекрасной и праведной, так должно жить большинству людей; она не связана с богатством
или служебным положением, но проста для всех; человеку не нужно принуждать себя есть
так мало, как я, или не есть фруктов, рыбы, и других вещей, которых я избегаю; я ем мало по
причине моего слабого и вялого желудка; фрукты, рыба, и другие вещи этого рода мне не
подходят, поэтому я и не прикасаюсь к ним. Но те люди, кому такие вещи подходят, могут и
должны их есть; к тому же, если они не богаты, то не нужно запрещать им использовать
такую пищу. Но и в этом случае ее количество должно быть не большим, чем их желудок
может легко переварить; то же предполагается и для питья. А люди, которым ничего не
подходит, ограничены только в отношении количества, но не качества своей еды, и это
правило они могут без малейших трудностей исполнять в этом мире.
Кто-то скажет, что есть множество здоровых, но невоздержанных, людей того возраста,
который достигается другими людьми большой воздержанностью; но эти примеры основаны
на случае, который полон неопределенности и риска и очень редко встречается и более
подобен чуду, чем работе природы; люди не страдают живя неправильно, природа слишком
великодушна, это та милость, которую очень немногие имеют право ожидать. Если кто-либо,
полагаясь на свою юность или силу своего телосложения или хороший желудок, не особенно
это хранит, то должен ожидать многих страданий и жить в постоянной опасности болезни и
смерти. И я утверждаю, что пожилой человек даже плохого телосложения, но правильной и
здоровой жизни, увереннее в долготе своих дней, чем юноша хорошего сложения, но чья
жизнь беспорядочна. И все же несомненно то, что люди с хорошим телосложением могут,
живя воздержанно, ожидать жить дольше, чем тот, чье сложение не так хорошо, и то что Бог
и природа могут распорядится так, что человек пришедший в мир со здоровым сложением и
так проживет долго и в здравии без соблюдения строгих правил и умрет в очень преклонных
годах через простое рассеяние его элементарных частей; так было в Венеции с прокуратором
Томасом Контарини[12] и в Падуе с кавалером Антонио Капо ди Вакка [13]. Но это бывает с
одним человеком в ста тысячах и что о том говорить. Если разумные люди собираются жить
долго и в здравии и умереть без болезней тела и души, но от истинного телесного рассеяния,
то должны выбрать правильную жизнь, иначе они не смогут насладится всеми плодами
жизни, которая почти бесконечна в числе дней, и каждый день бесконечно значим.
Воздержанная жизнь поддерживает телесные соки в здоровом и очищенном состоянии, и это
не позволяет парам подниматься от желудка к голове и мозг находится в постоянной
 безмятежности, а человек всегда чувствует себя хозяином самому себе. Он просто парит
выше низости и пресмыкания в возвышенном и прекрасном созерцании божественных
вещей, в переполняющем его великом успокоении и удовлетворении, и тогда осознает
насколько велика сила, мудрость, и великодушие Божества. Смотрит на природу и признает
ее дочерью Бога, видит и даже чувствует руками то, что в другом возрасте или без ясного
осознания он не видел и не чувствовал. Он распознает грубость зла, в которое пали
незнающие как подчинить свои страсти, и три неотступные похоти, какие приходят в мир
вместе с нами, чтобы держать нас в тревоге и беспокойстве. Похоть плоти, похоть почестей,
похоть богатства, которые с годами увеличиваются в тех старых людях, которые в своем
переходе через сцену жизни не отказались от своих страстей и не приобрели вместе с
умеренностью и разумом те блага, которые люди правильной жизни не упустили, проходя
через эту сцену. Те знали, что страсти и похоти несообразны разуму, которым они полностью
управляемы, и, однажды, освободились от всех искушений порока; такие люди вместо того
чтобы быть рабами своих неумеренных желаний обратились к благим и хорошим деяниям,
изменили свои поступки, стали людьми доброй и здравой жизни. Когда подходит их время и
они осознают, что их долгая жизнь подошла к своему завершению и лишь благодаря
необыкновенной милости Бога они оставили путь порока, имея в себе надежду благодаря
заслугам нашего Спасителя Иисуса Христа умереть в его благоволении, то они не позволяют
себе подвергнутся унынию по поводу своей смерти, зная что должны умереть. Особенно в
случае, когда обремененные почетом и пресыщенные жизнью, они в том возрасте, какого не
достигает ни один из многих тысяч тех, кто жил иначе. А смерть не атакует их с жестокостью
и неожиданностью, с горькими болезненными поворотами телесных соков, с
лихорадочными ощущениями, и острыми болями, но похищает их незаметно с величайшей
простотой и мягкостью; она происходит целиком по причине уменьшения их прирожденной
влаги, которая уменьшается постепенно как масло в лампе, и они переходят мягко и
безболезненно от этой жизни земной и смертной к небесной и вечной.
Правильная жизнь - святая и поистине счастливая! Ты делаешь святыми и счастливыми
людей, а все иное - причина грехов и невзгод, это так очевидно думающему об этом! Люди
должны узнавать тебя по твоему голосу и знать твое любезное имя; славное имя, вещь
благородная, упорядоченная и воздержанная жизнь! А упоминание без прикрас дел
беспорядка и неумеренности отвратительно нашим ушам. Между ними разница та же, как
между произнесением слов ангел и дьявол.
Вот что дает воздержанная жизнь, вот ее преимущества и блага. Некоторые сладострастные
и неосмотрительные люди утверждают, что долгая жизнь не является благом, потому что
состояние человека после семидесяти пяти в действительности не жизнь, а смерть; это
великая ошибка, я это полностью докажу на своем примере и искренне хочу, чтобы все люди
стремились достичь моего возраста и могли им насладится.
Я расскажу о самом себе и всем покажу (это могут также сделать и знающие меня лично),
что моя жизнь - не состояние смерти, она настоящая; такую жизнь многие посчитают за
счастье, поскольку она изобилует всеми блаженствами, какими можно наслаждаться в этом
мире. Они так скажут, потому что видят с большим удивлением, как я наслаждаюсь хорошим
состоянием здоровья и души: как я сажусь на лошадь без поддержки или помощи; или как я
поднимаюсь по лестнице или на вершину холма, двигаясь с величайшей простотой и
беззаботностью, в это время я весел, шутлив и с хорошими телесными соками; мой разум не
возмущается неприятными мыслями, в моей душе наслаждение и мир, которые никогда не
уходят. Они знают мое времяпрепровождение и не находят мою жизнь трудной; имея
воображение, я могу придумать как провести каждый час с величайшим восторгом и
удовольствием, у меня есть возможность часто беседовать с уважаемыми благородными
людьми, которых я считаю драгоценными за их хороший склад и манеры, их знакомство с
литературой, и за все иные хорошие качества. Если я не могу наслаждаться их обществом, то
читаю хорошие книги. Когда прочту много, то пишу; стремясь в любом деле на пределе
моих сил послужить другим. Все это я делаю в должное время с величайшей
непринужденностью и в своем собственном доме; он расположен в наиболее прекрасном
квартале благородного и ученого города Падуи[14], удобен и недурен, такие дома редко
строят; в одной его части я укрываюсь от крайней жары, а в другой от крайнего холода,
комнаты задуманы и построены в соответствии со всеми правилами архитектуры.
Кроме дома, у меня несколько садов питаемых проточной водой, в которых я всегда нахожу
для себя занятие меня развлекающее. Еще каждый апрель и май, сентябрь и октябрь я
провожу в своем поместье в холмах Евгения[15 ], в наиболее красивой их части, украшенной
фонтанами и садами; на вершине расположен удобный и недурной охотничий домик, где
собирается охотничья компания подходящая моему вкусу и возрасту. Много времени я
нахожусь в своей вилле на равнине, которая разбита на правильные улицы, сходящиеся в
большом сквере, посреди которого стоит церковь. Вилла разделена широким и быстрым
рукавом реки Брента[16 ], на обеих сторонах которой довольно приличные участки земли,
плодородные и хорошо обработанные. Сейчас эта область, Слава Богу, чрезвычайно
населена, а сначала было не так; это было болото с нездоровым воздухом, что делало ее
местом более годной для змей, нежели людей. Но благодаря моим дренажным работам
воздух улучшился и люди размножились; об этом месте я могу сказать по правде, что
преподнес его на алтарь и храм Богу, поклоняясь ему душой; эти мои дела принесли мне
бесконечное удовольствие, успокоение, и удовлетворение, и приносят теперь, когда я их вижу
и наслаждаюсь ими. Заодно я навещаю некоторые соседние города и наслаждаюсь компанией
здешних друзей и их знакомых, людьми разными: архитекторами, художниками,
скульпторами, музыкантами, фермерами, какими наш век изобилует. Знакомлюсь с
новинками и их создателями, отмечая всегда что-нибудь интересное для себя. Я все
осматриваю: дворцы, сады, древние памятники, скверы, иные публичные места, церкви,
фортификации. Но больше всего меня восторгает созерцание местности и ее красот, равнина
и холмы, реки и источники, огромное число прекрасных домов и садов. Отдых, который мне
неприятен или меня не развлекает, для меня не выглядит превосходным, также и иные мои
занятия, но все мои дела, Слава Богу, в превосходном состоянии; вот, скажем, мой вкус,
теперь я получаю большее удовольствие от простой пищи, чем раньше от утонченных
нежных блюд прежней жизни. Перемена мест не приносит мне беспокойства, я везде сплю
хорошо и спокойно, мои сны приятны и восторженны.
С огромной радостью я вижу как все развивается, как улучшаются с помощью дренирования
необработанные участки земли и многое другое, все создается на моих глазах; дела, которые
я и не думал увидеть законченными, зная как медленно республики приступают к таким
инициативам. И все-таки я увидел это и даже лично поучаствовал; в этих болотистых местах
совместно с уполномоченными по их дренированию я пробыл два знойных летних месяца,
даже выбирал для себя наихудшие условия, так благотворно действует постоянное
соблюдение установленных правил моей жизни.
Еще у меня я есть надежда, вернее сказать уверенность, увидеть начало и завершение
другого предприятия, пока оно сохраняет свою значимость; это сохранение нашего устья и
порта, последнего и чудесного бастиона моей дорогой страны, что (говорю, не льстя себе, но
справедливости ради) я не раз рекомендовал республике устно и письменно, что стоило мне
многих ночей. Дорогой мне стране, я, обязанный законами природы делать всякое дело от
которого могу стяжать некую пользу, горячо желаю долгих лет и непрерывного
процветания. Вот от чего я получаю удовлетворение; таков мой отдых и мои дела в пожилом
возрасте, и я думаю, что они на много более значимы, чем старость или даже юность других
людей, потому что я свободен, Слава Богу, от волнений разума и слабостей тела, и нет тех
душевных возмущений, которые мучают всех юношей, и многих стариков, лишенных
силы,здоровья, и всякого иного блага.
 Не знаю, законно ли сравнивать незначительную вещицу с делами важными, но я все же
рискну и расскажу вам, что воздержанная жизнь так влияет на меня, что в моем теперешнем
возрасте, в восемьдесят три года, я оказался способен написать очень веселую комедию,
изобилующую невинным весельем и милыми шутками. Такие сочинения предназначены для
детей и юной поросли, а трагедии для пожилых; автор комедии погружается в шутливые и
бойкие повороты сюжета, подходящих цветению жизни, и к этому трудно приспособить в
зрелые годы. Давайте рассудим, если этот добрый старый человек, эллин родом, поэт,
написал свою знаменитую трагедию в семьдесят три года[17], и за это награжден долгой
памятью и признанием (хотя его трагедия - это мрачная и желчная поэма), то как можно
считать несчастным и мало достойным того же человека, который в восемьдесят три
написал комедию, по своей сути веселый и милый род сочинения? Если бы можно было бы
быть беспристрастным судьей в своем собственном деле, то я бы посчитал, что сейчас у
меня более здоровая память и понимание и сам я крепче, чем он был в возрасте на десять лет
моложе меня.
В мои годы я не нуждаюсь, чтобы меня утешали; обо мне можно сказать, что живу я без
скуки и наслаждаюсь все более, а утешение мне приносит наблюдение определенного рода
бессмертия в цепи моих потомков. Когда я возвращаюсь домой, то вижу не одного или двух, а
целых одиннадцать внуков, старшему восемнадцать, а младшему два; все они дети одного
отца и одной матери, у всех отличное здоровье, любовь к учению, хорошие способности и
нравы. С некоторыми из младших я всегда играю; ведь дети от трех до пяти лет годятся лишь
для игры. Тех кто постарше я делаю своими компаньонами; у них очень прекрасные голоса и
я забавляюсь, видя и слушая их песни и игру на различных инструментах. Да я и сам пою;
голос у меня стал лучше и пою я чище и громче, чем прежде. Вот как я отдыхаю в моем
преклонном возрасте.
И получается, что жизнь моя радостна, а не печальна, как некоторые полагают, и кому
может показаться, что я ценю вообще всякую жизнь как таковую, но я должен сказать, что я
не поменяюсь моей сединой с теми молодыми людьми даже лучшего телосложения, кто
уступает своим желаниям и ежедневно и даже ежечасно подвергается опасности всех видов
недугов и смертей. Это так очевидно, что не требует доказательств. Я превосходно помню,
как сам вел себя в юности. Знаю, как опрометчиво действуют, как храбры юноши,
подгоняемые жаром крови, как уверены в своих силах, как жизнерадостны в своих
ожиданиях; они здоровы потому что еще мало испытали и по причине своих сил слишком
наслаждаются в своем воображении временем приходящим. Почему и открываются они
всякой опасности и, прогоняя рассудок, наклоняют свои шеи под ярмо похотливости,
собираясь исполнить все свои желания; не зная, глупые, что тем самым они спешат
приблизить то, чего должны избегать, я подразумеваю болезни и смерть. Одно мучительно и
болезненно, а другое невыносимо более всего; невыносимо всякому человеку, кто отдается
сладострастным желаниям, а юношам в особенности, кому от этого выпадает ранняя смерть;
жуткая для тех, кто размышляет над своими грехами, в которые эта смертная жизнь их
повергла, и тем возмездием, каким Божий Суд, воздаст грешникам, осуждая их к вечной
казни. Я же в своем преклонном возрасте (хвала Всемогущему) не имею этих опасений;
одного, потому что уверен, что не впаду в болезни, удалив все их причины своей
божественной медициной; а другого, смерти, потому что за много лет научился слушаться
рассудка; отчего не только думаю, что великое безумие опасаться того, чего нельзя избежать,
но также крепко ожидаю утешения от молитвы Иисусу Христу, когда это время наступит.
Сегодня, хотя я и чувствую, что достигну когда-нибудь этой черты, она еще так далека от
меня, что я не могу ее различить; причина этого в том, что моя смерть должна наступить от
истинного телесного рассеяния, потому что правильная жизнь перекрыла для смерти все
иные пути, и соки моего тела не воюют со мною, а ведут себя нормальным образом как
свойственно природе элементов, составляющих это смертное сооружение. Знаю: кто рожден,
тот умрет. И все же это желанная смерть. Природа, образовавшая союз между телом и
душой, знает, как наиболее безболезненно для нас разрушить его, делая это постепенно,
даруя нам долгие годы жизни; все иначе происходит от болезней, которые по сути своей -
насилие. Такая смерть не говорит как поэт: могу призвать, не смерть, но жизнь. Иначе не
может быть. Нормальным же образом смерть поражает после долгих лет жизни и не по
причине предельной слабости; при этом мало случается, чтобы люди становились слабыми
для прогулок или немощными по причине наступающей слепоты или глухоты, ветхости, или
другого рода слабости. Сейчас я (по Божьему благодеянию) совершенно уверен, что мне еще
далеко до этого времени. Я даже думаю, что моя душа охотно пребывает в моем теле, потому
что встречается в нем лишь с миром, любовью, и гармонией, и не только между телесными
соками, но и между разумом и чувствами, она чрезвычайно удовлетворена и довольна своим
настоящим состоянием; и, конечно, много лет требуется для ее вытеснения. Потому я должен
жить еще многие годы в добром здравии и настроении, наслаждаясь этим прекрасным
миром, который прекрасен для тех, кто живет подобно мне, и собирается так жить, с Божьей
помощью, и в дальнейшем, используя все средства добродетели, ведя божественную
правильную жизнь, заключив союз со своим разумом и объявив войну своим сладострастным
желаниям; дело, которое может исполнить всякий человек, желающий жить как ему
подобает.
Если ты считаешь умеренную жизнь счастливой, а ее имя желанным и восхитительным, а
благословение ей сопутствующее устойчивым и постоянным, то ты, человек вольного нрава
и здравого рассудка, обними раскрытыми руками это самое значимое сокровище долгой и
здоровой жизни; сокровище превосходящее все другие богатства и блага этого мира, которое
заслуживает превыше всех вещей быть лелеемым и искомым, и заботливо сохраняемым.
Умоляю, поскольку сил моего красноречия не хватает. Это то самое божественное
воздержание, так приятное Всевышнему, друг тела, дочка разума, сестра всех добродетелей,
спутник умеренного проживания, скромное, вежливое, довольное малым, правильное, и
превосходная госпожа всех действий человека. От корня воздержания произрастает жизнь,
здоровье, бодрость, трудолюбие, учение, и все действия и занятия достойные благородных и
щедрых умов. Это божественный закон. Пресыщение, излишество, неумеренность,
избыточные соки, болезни, лихорадки, все, что угрожает смертью, исчезает в присутствии
воздержания, как тучи перед солнцем. Его благопристойность восхищает всякий здравый
разум. Его влияние обещает всем долгое и приятное существование; средство его достижения
побуждает всякого взглянуть на него и участвовать в его победах. И последнее, оно обещает
быть мягким приятным охранителем жизни как богатого, так и бедного, мужчины и
женщины, старого и юного; учит богатство скромности, бедность бережливости, мужчин
сдержанности, женщин целомудрию, старых отражать атаки смерти, юных награждает
твердыми и верными надеждами жизни. Воздержанность отплачивает чувствам чистотой,
телу легкостью, пониманию живостью, душе бодростью, памяти цепкостью, нашим
телодвижениям свободой, и всем нашим действиям правильностью и простотой. От
воздержания душа освобождается от земного груза и чувствует огромное количество
природной свободы; пневма мягко обращается по артериям, кровь свободно бежит через
вены; жар тела поддерживается мягким и умеренным и также воздействует мягко и
умеренно, и последнее, наши способности, находясь под превосходным управлением,
сохраняют желанную и приятную гармонию.
О невинная и святая воздержанность, единственное обновление нашего естества, кормящая
мать человеческой жизни, истинное врачевание души и тела. Людям подобает славить тебя и
благодарить тебя за твои королевские подарки! Ты сохраняешь нам жизнь и здоровье в
большей мере, чем людям неугодным Богу, и мы радуемся на этой стороне могилы, ведь
желать жить так естественно для человека, и жизнь хранится всяким живым созданием. На
этом я закончу, потому что не предполагал писать специальную хвалебную речь этой редкой
и превосходной добродетели и не хочу быть виновным в излишнем, долго задержавшись на
одной теме. Но я намерен и в будущем говорить об этом.

Компендиум воздержанной жизни.

Свое учение о воздержанной жизни я решил написать, чтобы послужить людям рожденным
с вялым телосложением, которые к тому же всякое время обременяют себя излишним и
получают от этого сильное недомогание, чего не случается с людьми крепкими ; некоторые
из них, прочитав меня, приходят к правильной жизни, убеждаясь на своем опыте в ее
полезности. Я буду рад услужить и тем, кто рожден с хорошим телосложением, но ведет
неправильную жизнь; после шестидесяти лет или около того у них появляются разные боли
и болезни: подагра, боли в боку и в желудке, и всякое другое, чего не было бы, живи они
воздержанно; большинство из них умирает ранее восьмидесяти лет, но они могли бы жить
до ста, полное время отпущенное человеку Богом и природой. Полагаю, разумно верить, что
наша мать природа стремится, чтобы мы все достигли этого возраста и могли попробовать
сладость всякого времени жизни. Но наше рождение есть дело небесных циклов; велико их
влияние на него, и особенно на наше телесное состояние, крепкое или слабое; этого природа
не может отразить, а если бы могла, то все приходили бы в мир с хорошим телосложением.
Но она надеется, что человек, наделенный разумом и пониманием, сам искусно возместит
нужду в том, в чем небеса ему отказали; воздержанной жизнью поддержит свое слабое
телосложение и доживет до значительных лет, наслаждаясь хорошим здоровьем. Человек,
несомненно, с помощью некоторого искусства может отчасти освободится от влияния небес;
существует общее мнение: небеса дают нам склонность, но не вынуждают нас; поэтому
ученый и говорит: мудрец правит звездами. Я был рожден настолько наполненным желчью,
что она не могла пребывать во мне; но я был предупрежден об этом, и понял, что буду
временами не лучше сумасшедшего; этим я хочу сказать, что человек, когда претерпевает от
господства страстей, отвергает свой рассудок. И я решил заставить свою желчной
предрасположенность отступить перед разумом; так что теперь, хотя я и родился желчным, я
не позволяю гневу полностью овладеть мною. Человек от рождения плохого телосложения
может благодаря своему разуму и воздержанной жизни дожить до преклонных лет с
хорошим состоянием здоровья; как со мной и произошло, ведь у меня было наихудшее
телосложение, и я был должен жить лишь до сорока, а я бодр и крепок в свои восемьдесят
шесть и не испытываю долгих и очень сильных приступов болезни, как в своей юности,
когда даже врачи оставили меня; эта болезнь сильно опустошила мою прирожденную влагу;
потеря абсолютно непоправимая, а так и я мог бы ожидать достичь названного возраста, ста
лет. Но я знаю, по веским причинам это невозможно, и не думаю об этом. Для меня
достаточно того, что я прожил уже сорок шесть лет сверх того, чего в праве был ожидать, и
что во время этой длинной отсрочки все мои чувства остались превосходными: мои зубы,
мой голос, моя память, и моя сила. Мои умственные способности лучше, чем когда-либо, и
ни одна из этих сил не ослабла; все это по той причине, что я уменьшил количество
принимаемой твердой пищи.
Это уменьшение абсолютно необходимо, этого избежать нельзя, поскольку человек не вечен;
и с приближением своего часа он доводит свое питание до не более чем достаточного, а в том
случае, когда пища не проглатывается, то принимает ( возможно с некоторой трудностью)
желток яйца раз в сутки до самого своего смертного часа от истинного телесного рассеяния
без боли и болезни. Это великое благо; на него могут надеяться все люди воздержанной
жизни любого положения и состояния, высокого и низкого, потому что мы все одинаково
состоим из тех же четырех элементов. Вообще долгой и здоровой жизни должен желать
всякий человек и обязан сам напрягать для этого свои силы, он не может надеяться получить
это благо живя без умеренности и воздержанности.
Можно услышать, что многие и так живут до ста лет в постоянном здравии, хотя едят в
огромном количестве без разбора все продукты и вино; и люди льстят себе, что и они также
везучи. Но здесь я вижу две ошибки: первая, нет человека и одного в сотне тысяч, который
достигает этого счастья; вторая ошибка в том, что такие люди со временем почти несомненно
приобретут некоторые болезни, которые сведут их в могилу, и они не могут быть уверены в
завершении своих дней; поэтому безопаснейший способ приобрести долгую и здоровую
жизнь, особенно после сорока лет, все таки воздержанность. На самом деле это не так
трудно, из истории мы знаем о многих живших с величайшей умеренностью в былые годы; и
в настоящее время много таких людей, и я причисляю себя к их числу; все люди наделены
рассудком и, следовательно, хозяева всех своих действий.
Воздержанность сводится к двум вещам, качеству и количеству. Первая, а именно качество,
состоит в том, чтобы не употреблять еду или вино, наносящее ущерб желудку. Вторая,
количество, состоит в том, чтобы есть или пить не более, чем желудок может легко
переварить; это количество и качество всякий человек должен выбрать по себе сам согласно
своему возрасту, когда ему сорок, или пятьдесят, или шестьдесят лет; все соблюдающие эти
два правила, можно сказать, живут размеренной и воздержанной жизнью. Это влияет на
человека очень благотворно, соки человеческого тела становятся весьма однородными,
гармоничными, и превосходными; после этого улучшения они более не подвержены порче
или возмущению от каких-либо расстройств и могут вынести чрезмерные жар или холод,
значительное утомление и отсутствие необходимого отдыха, и тому подобное, кроме как в
крайней степени. Всякий человек обязан соблюдать эти два правила относительно еды и
пития, потому что в этом случае его соки не могу испортится и породить острые болезни,
источники преждевременной смерти; тот, кто действует иначе, живет неправильно, и
беззащитен перед болезнями и смертью, как прямо в следствии своей жизни, так и по другим
причинам, каждая из которых способна производить такое же разрушающее влияние.
Соблюдающий эти два правила относительно своей пищи может от некой другой причины
почувствовать себя хуже на день или два, но не так, как бывает при развитии лихорадки. Он
может быть также затронут небесными циклами, но циклы или другие внешние причины не
способны испортить телесные соки умеренного человека; это всего лишь разумно и
естественно, и должно быть так, потому что правильное питание действует всегда изнутри, а
другие причины снаружи.
Некоторые пожилые, но очень обжорливые, люди утверждают, что якобы ни количество ни
качество их пищи не отпечатывается на них; они едят и пьют очень много без разбора, и
говорят, что не знают где находятся их желудки; такие люди превышают всякую меру
сладострастия и служат обжорству. Я считаю, что они говорят о невозможном в природе
вещей; потому что всякий человек имеет от рождения горячее, холодное, или умеренное
телосложение; горячая пища должна подходить горячему сложению, холодная холодному,
вещи неумеренной природы не соответствуют умеренному, это невозможно в природе. Эти
эпикурейцы должны признать, что на самом деле их здоровье не в порядке и так было и
раньше; а сами они лечатся, принимая опорожняющие лекарства и соблюдая строгий прием
пищи. В конце концов обнаруживается, что их жизнь расстроена по причине обильной пищи
и блюд неподходящих их желудку.
Иные старые обжоры говорят, что они много едят, чтобы поддержать свое природное тепло,
которое с годами постоянно уменьшается; по этой причине им необходимо усердно есть
снеди удовлетворяющие их вкусу, горячие, холодные, и умеренные, а если придерживаться
воздержания, то еды им будет не хватать. Этим я отвечу, что природа установила все так,
чтобы пожилые люди могли жить еще до более значительного возраста, и устроила
сущности таким образом, чтобы они были способны прокормиться немногим, как я и делаю;
большое количество еды не может быть переварено старыми и слабыми желудками. Люди не
должны пугаться того, что сократят свою жизнь небольшим количеством еды, поскольку
всем известно, что когда человек заболеет, то он выздоравливает с уменьшением количества
принимаемой им пищи. Теперь подумаем, если с помощью уменьшения количества еды до
очень маленького он избавляется от пасти смерти, то как можно сомневаться, что с
увеличение пищи, но только в рамках воздержания, они будут способны поддержать свое
тело в превосходном состоянии?
Еще бывает говорят, что лучше есть разную пищу по своему вкусу и потерпеть три или
четыре раза в год приступы своих обычных расстройств, вроде подагры или боли в боку, чем
томится целый год; поскольку от воздержанного питания он верно получит более сильные
приступы. На это отвечу так: наше прирожденное тепло уменьшается со старением и
питание, если оно сопровождается пресыщением, не может поддержать добрые качества в
теле достаточными для подавления злокачественности, и человек умирает от этих
периодических расстройств; такие расстройства сокращают жизнь, а здоровое состояние
продлевает.
Иные отговариваются так: лучше жить на десять лет меньше, но удовлетворять свой аппетит.
Я же думаю, что продолжительность жизни очень ценна для людей способных, а для тех кто
не ценит этот дар, значит она не большая надобность; они позор для человечества, и их
смерть в некотором роде служит обществу. Но огромное несчастье, когда люди блестящих
способностей умирают рано; кардинал, доживи он до восьмидесяти лет, может добиться
папской короны; в государственном устройстве, многие, прожив несколько лет незаурядно,
могут достичь герцогского достоинства; также и в литературных занятиях, за которые иной
раз человека восхваляют подобно божеству на земле; и так во всяком деле.
Еще встречаются люди, желудки которых в силу их возраста стали уже вялыми и слабыми в
отношении переваривания пищи, но они не уменьшают количество своей еды, а даже,
вероятно, увеличивают его. Они все таки сами признают себя негодными для переваривания
большого количества еды, которой они нагружают свои желудки, принимая пищу дважды в
день, и принимают решение есть лишь один раз; такой долгий перерыв может дать им
возможность съесть в один присест так много, как ранее в два, и так они едят до тех пор,
пока их перегруженные желудки начнут превращать излишек пищи в плохие соки, которые
убивают человека раньше времени, а сами они заболеют. Я совсем не знаю людей, которые
так живя, дожили бы до глубокой старости. Все те долгожители, с кем я говорил о жизни,
уменьшили количество своей еды, едят часто, но мало, потому что их старые желудки не
могут переварить большое количество пищи; в этом отношении они превратились в детей,
кто ест по нескольку раз в день.
Вот еще говорят, что умеренность может поддержать человека в здоровом состоянии, но не
может продлить его жизнь. На это я отвечу так: опыт доказывает противоположное и я сам
живой пример тому. Неправда, что воздержанность склонна сокращать дни, как это делает
болезнь; а что последняя сокращает человеку жизнь, это наиболее верно. Непрерывность
хорошего состояния более предпочтительней для тела чем частая болезнь, так как в этом
случае сохраняется прирожденная влага человека. Откуда выходит, что святая
воздержанность истинный родитель нашего здоровья и долголетия.
Трижды святая воздержанность, ты приносишь великую пользу человеку! Ты продляешь его
дни, с тобою он мудреет, и избегает горьких плодов сладострастия; особая доля человека, те
горькие плоды - страсти и возмущения рассудка. Ты освобождаешь его от жутких дум о
смерти. Многим твой верный последователь обязан тебе, с твоею помощью он наслаждается
этим прекрасным видимым миром, который действительно прекрасен для него, он видит его
философским взглядом, как ты позволяешь и мне делать. Я не мог, в иное время своей
жизни, даже юный, но целиком развращенный неумеренной жизнью, распознать эти красоты,
хотя наслаждался, избавленный от всех житейских трудов. Но я нашел, что все
удовольствия этого времени имели свою горечь; и я не знал, пока не постарел, что этот мир
прекрасен. О поистине счастливая жизнь, милостивая к старику, ты улучшила и
поддерживаешь в превосходном состоянии его желудок, и он теперь получает большее
удовольствие от сухого хлеба, чем прежде в юности от изысканных лакомств; всего этого он
достиг, действуя с благоразумием, зная то, что хлеб выше всякой иной пищи, это еда
присущая человеку, когда она приправлена хорошим аппетитом; и, пока человек живет
воздержанно, ему не нужен соус, потому что от малой еды желудок не перегружается и нет
длительного ожидания аппетита. Вкус сухого хлеба очень хорош для меня; и я нашел в нем
такую сладость, что всегда должен опасаться при этом согрешить против умеренности,
нужно быть полностью уверенным в абсолютной необходимости съесть его, и надо
смотреть, нельзя ли использовать более естественную пищу. А ты, Природа, словно родная
мать нежно заботясь о своем постаревшем детище, замыслила все так , чтобы для продления
его дней ему хватало бы малого; и еще по своей милости сделала его чувствительным для
того, чтобы принимая пищу в юности дважды в день, в старости он разделил бы еду,
которую привык принимать дважды, на четыре части; потому что так она значительно
проще переварится, и принимая пищу в юности дважды в день, он должен, в его пожилые
годы, принимать ее четыре раза, при том условии, что он уменьшит ее количество по
причине своего возраста. Я это и сам делаю согласно моему собственному опыту; по этой
причине моя пневма не сдавленна обильной пищей, но лишь слегка поджимается и всегда
подвижна; особенно после еды, так что я привык поев, спеть песню, и после писать. Я сам
не считаю, что слишком плохо всегда приступать к письму сразу после приема пищи; мое
собственное понимание не всегда слишком ясное (ведь пища, которую я принял в малом
количестве, поднимает пары к мозгу), но я не склонен быть сонным . Насколько полезно для
пожилого есть понемножку! Соответственно, я, знающий это, ем только лишь достаточное
для поддержания моих тела и души неразлучными; вот та еда, какую я ем: хлеб, панадо[18],
немного похлебки с яйцом в нем, или подобный иной хороший суп или жидкая пища. Из
мясного: телятина, козленок, баранина. Домашняя птица всякого рода. Куропатка, и другие
птицы, вроде дрозда. А также разная рыба; для примера, голдней[19] среди морской рыбы, и
щука из пресноводных и им подобное. Все это подходит для пожилого, чего он и должен
придерживаться , учитывая количество и разнообразие, не разжигая в себе желание иной
пищи. Бедные старики, которые не могут позволить себе такую еду, вполне могут
употреблять хлеб, панадо, или яйца; пища доступная даже бедному, если он не обычный
нищий или бродяга, о котором мы не обязаны беспокоится, поскольку он сам привел себя на
этот путь своею леностью; таким людям лучше быть мертвыми, чем живыми, они позор
человеческой природе. Но даже если бедный человек ест только хлеб, панадо, и яйца, ему не
стоит есть больше, чем может переварить его желудок. И если человек сдержан в отношении
качества и количества своей пищи, то умрет от истинного телесного рассеяния. Вот какая
разница между правильной и неправильной жизнью! Одна приносит долголетие и здоровье,
другая болезни и преждевременную смерть.
Неправильная жизнь, несчастная и жалкая, ты - мой заклятый враг, искусный только в
смерти тех, кто следует тебе! Как много моих драгоценнейших родственников и друзей ты
отняла у меня, а они мне не верили; мои родственники и друзья, кем бы я сейчас
наслаждался. Но ты не была способной разрушить меня по твоему злому намерению и цели.
Я все еще живой назло тебе и вижу вокруг себя одиннадцать внуков, все они доброго
рассудка и дружелюбного расположения, наделены ученостью и добродетелью, красивого
облика и так милы в своих манерах; те кого, подчинись я твоей воле, я не должен был
увидеть. И не должен был наслаждаться красивыми и удобными жилищами, какие
полностью выстроил сам, с разнообразием садов, на что требуется не малое время, чтобы
добиться их настоящей степени совершенства. Нет! Твоя природа разрушает тех, кто следует
тебе, раньше чем они увидят свои дома и сады законченными, а я, к твоему не малому
расстройству, наслаждаюсь моими уже много лет. Ты так искусно заражаешь пороком, что
отравляешь и разрушаешь целый мир, а я, поскольку ограничен в использовании моего
величайшего стремления по твоему искоренению, по меньшей мере отчасти, то решил
противодействовать тебе таким образам, чтобы мои одиннадцать внуков брали пример с
меня, и тем самым тебя разоблачаю, показываю на что ты в действительности способна,
наиболее злой, отчаянный, и смертельный враг человеческих детей.
Хотя я и восхищаюсь людьми с прекрасными способностями, и им подобным, с высочайшим
положением в литературе или в иной профессии, но на самом деле не могу помочь им, они
должны сами начать жить по установленным правилам в возрасте пятидесяти или
шестидесяти лет, или как только найдут себя заболевшими, от чего они могли бы довольно
просто излечится, меж тем как от своей собственной жизни они становятся неизлечимыми.
Юношам я не удивляюсь, поскольку страсти очень сильны в этом возрасте, и они, конечно,
наиболее легко поддаются их гибельному влиянию. Но после пятидесяти лет должно
следовать рассудку, который нас учит, что последствиями потворства нашим вкусам и
желаниям становятся болезни и смерть. Если бы удовольствие от вкуса было бы
продолжительным, то еще могло бы послужить нам некоторым извинением, но оно так
мгновенно, а болезни так долговечны. Для рассудительного человека воздержанной жизни
благом является его уверенность в том, что пища дарит ему хорошее здоровье, а не болезни
или слабость.
Ниже я представлю небольшое добавление к моему учению с некоторыми новыми
мыслями; хотя некоторые люди уже внимательно прочли мой труд, все же известно, что
небольшие трактаты обычно читает больше людей; а я хочу, чтобы меня прочли многие и
польза от того была бы более значительной.

Важное разъяснение;
где автор приводит очень веские доводы, для того чтобы все люди избрали правильную и воздержанную жизнь
и достигли того возраста, в котором смогут наслаждаться всеми милостями и благодеяниями, какие Бог, по его
доброте, соизволил излить на смертных.

Я хочу отдать долг, который возложен на всякого человека, хотя я и сам по себе чувствую
удовлетворение в жизни полезной для других; я пишу для тех, кто не знает того, что знают и
видят те, с кем я имею удовольствие быть лично знакомым. Вещи, существующие на самом
деле, могут казаться некоторым людям малоправдоподобными или даже невозможными; но я
расскажу о них для всеобщей пользы. Вот мне и исполнилось (Слава Богу) девяносто пять
лет, а я все еще нахожу себя здравым и крепким, довольным и радостным, и никогда не
перестану благодарить Божественное Величество за это великое благо, зная обычный жребий
других стариков. Из них редкие доживают до семидесяти лет без потери здоровья и доброго
душевного состояния, вырастает их желчность и капризность, снова и снова посещают их
мысли о смерти и они ожидают свой последний час со дня на день, поскольку такие мысли
для них невозможно вытеснить из разума; мне же это не приносит и малейшего
беспокойства, потому что я не останавливаю на этом внимания; ниже я расскажу об этом
более понятно. И покажу, как собираюсь дожить до ста лет. Давайте посмотрим на человека с
момента его рождения и на ступени его жизни до самой могилы.
Некоторые младенцы приходят в мир такими слабыми, что живут лишь несколько дней или
месяцев или лет, и не ясно почему их жизнь так скоротечна; то ли из-за некоторых изъянов в
отце и матери, или при их рождении; то ли причина в небесных циклах и изъянах естества,
подверженному небесному влиянию. Но я сам никогда не верил в то, что природа, наша
общая мать, может быть пристрастна к некоторым своим детям. Обозначить причины в
точности мы не можем, но мы ежедневно видим их влияние.
Одни рождены вроде бы крепкими и полными пневмы, но с нездоровым слабым
телосложением; из них некоторые доживут до десяти лет, другие до двадцати или до
тридцати или до сорока лет, но не до крайней старости. А другие приносят в мир
совершенное телосложение и живут до старости; но обычно по своей собственной вине в
этом возрасте полны болезней и печалей, потому что злоупотребляли добротностью своего
сложения и с годами не изменили свой образ жизни, который вели с юности, как если бы они
еще сохранили всю свою первоначальную жизненную силу. Более того, они собираются
жить как в юности и далее, когда у них остался позади жизненный меридиан, и думают, что
с годами их сложение не ухудшится. Они не понимают, что в зрелом возрасте желудок
теряет свое прирожденное тепло, а они должны возместить это более качественной пищей и
вином, уменьшая их количество, а не увеличивая; но обычно они говорят, что раз они
растеряли свое здоровье и жизненную силу с годами, то восстановят эту потерю, увеличив
прием пищи, считая, что она сохраняет человека.
В этом они сильно заблуждаются; наше прирожденное тепло с годами уменьшается, поэтому
человек должен уменьшить количество своей пищи и питья; естество, особенно в это время
жизни, существует, довольствуясь малым. Хотя и у них есть разум, чтобы поверить в это, они
упрямо живут привычным для себя образом. Только изменив свою жизнь в должное время на
правильную и воздержанную, они смогут избежать немощи в старости и останутся сильными
и крепкими с учетом того здорового и превосходного телосложения, которое Всемогущий им
даровал; так они должны дожить до ста двадцати лет. Это случалось с некоторыми людьми
воздержанной жизни, конечно, рожденных с превосходным сложением, как мы читаем об
этом у многих авторов; если бы мне выпал жребий наслаждаться таким телосложением, то я
несомненно достиг бы того же возраста. Но я был рожден не очень выносливым и, опасаюсь,
не перейду столетний рубеж. Если люди вроде меня рожденные со слабым сложением
обратятся к правильной жизни, то должны достичь столетнего возраста и выше, как будет в
моем случае.
Уверенность человека в том, что он способен дожить до такого значительного возраста, по
моему мнению, является крупным преимуществом, и очень ценным; потому что нет человека
уверенного в том, что он проживет даже один час, исключая придерживающихся правил
умеренности. Эта уверенность в собственной жизни построена на добрых и истинных
естественных причинах, которые не могут обмануть его ожидания; абсолютно невозможно в
природе вещей, чтобы человек воздержанной и правильной жизни породил в себе болезнь
или умер неестественной смертью раньше положенного времени, потому что воздержанная
жизнь удаляет все обычные причины болезни, а болезнь не может случится без причины;
причина удаляется, и болезнь удаляется; несвоевременная и насильственная смерть
предотвращается удалением существующей болезни.
Здоровье и болезнь, жизнь и смерть, зависят от плохого или хорошего качества телесных
соков; умеренность не дает им перейти в дурное состояние и делает это превосходно; у нее
есть естественная сила объединять и удерживать их вместе, приводя в нерасторжимое
состояние, она делает их неспособными к изменению и брожению, таким образом убирая
условия порождающие жестокие лихорадки и заканчивающиеся смертью. Это все правда, но
было бы безумным опровергать то, что время, истребляющее всякую вещь, неотступно
исчерпывает первоначально хорошие соки, а человек, так быстро, как это случится, умрет
естественной смертью, но все же это случится без болезни, как будет в моем случае; я умру в
свое назначенное время, когда мои соки израсходуются, но это произойдет не сегодня.
Потому что сегодня они еще превосходны; невозможно, чтобы было иначе в моем
теперешнем состоянии, когда я нахожу себя таким крепким и довольным, питаюсь с хорошим
аппетитом и хорошо сплю. А все мои способности также хороши как и всегда, и в
высочайшем совершенстве: мой рассудок чище и яснее, чем когда-либо; мое суждение
здраво; моя память цепка; хорошее настроение; и мой голос, первое, что покидает некоторых,
стал таким сильным и звучным, что я не могу сдержать его, громко вознося свои молитвы
утром и ночью, вместо привычного ранее шептания и бормотания.
Все это - правдивые и верные знаки, говорящие о том, что мои соки хороши и расточатся
лишь со временем; так считают и все те, кто общается со мною. Как же я люблю мою жизнь,
как она насыщена всеми делами, какими человек может наслаждаться по эту сторону
могилы; она свободна от сладострастной грубости, которую изгнал мой возросший с
возрастом разум; потому что в доме, где проживает разум, нет места для сладострастия и его
горьких плодов: страстей и возмущений рассудка с вереницей неприятных опасений. И думы
о смерти не смогут найти место в моем рассудке, так как нет питающего их сладострастия.
Смерть моих внуков или иных родственников или друзей не может отпечататься на мне,
лишь на минуту или две, и то это лишнее. Еще менее я склонен повергаться в уныние от
утрат в отношении судьбы(потому что много их видел на своем веку). Подобное счастье
возможно лишь для человека, достигшего своей старости с воздержанием, а не только по
причине своего сильного телосложения; такой человек может надеяться прожить счастливо
свои дни, подобно мне, в постоянном круге развлечений и удовольствий. И почему человек
не должен наслаждаться, если в его старости нет тех страданий или разочарований, какими
юность постоянно нас мучает, от чего, как я далее покажу, я свободен?
Во-первых, я служу моей стране. В этом я нахожу для себя бесконечное удовольствие и
наслаждение; я советую как улучшить ее важные устья и гавани и увеличить их вместимость
для тысяч годами в нее приходящих, для того чтобы сохранить Венеции ее удивительный и
чудесный титул города-работницы, как на самом деле и есть; она лишь одна такая в целом
мире; это должно прибавить блеску ее великому и исключительному прозвищу королевы
моря; вот мое развлечение, которое никогда не закончится. Другое мое развлечение в том,
чтобы показать этой работнице и королеве, что настанет изобилие продовольствия, если
улучшить большие участки земли с болотами и бесплодными песками. Третье, чистое,
показать как Венеция, хотя уже и так сильная и неприступная может стать еще сильнее;
красивая, еще красивей; богатая, еще богаче; ее воздух исключителен, но и его можно
улучшить. Всем этим, растущим из идеи общественной пользы, я наслаждаюсь в величайшей
степени. И кто может сказать, что в этом есть некая нечистота, когда ее нет ? Еще я в
спокойствии наслаждаюсь, видя плоды моих дел и вспоминая, что когда потерял из-за моих
внуков значительную часть дохода, то просто размышляя, ведь мысли никогда не спят, не
утомляясь телесно и приложив лишь немного разума нашел истинный и безошибочный
способ возместить убыток более чем вдвое посредством наиболее похвального из
человеческих занятий, сельского хозяйства. И еще одно, я думаю, что мое учение об
умеренности, которое я написал для пользы других людей, на самом деле послужило им, о
чем многие заверяли меня устно, и что доказано чрезвычайной пользой для них, а другие
сообщали мне письменно, говоря как перед Богом, что они обязаны мне своею жизнью. И
еще одним утешением я наслаждаюсь, потому что еще способен писать своей собственной
рукой и пишу об архитектуре и сельском хозяйстве. Также я наслаждаюсь общением с
людьми ярких способностей и высочайшего разумения, от которых, даже в моем преклонном
возрасте, я чему-нибудь да обучаюсь. Что за утешение, когда пожилой человек вроде меня
еще способен без малейшего утомления изучать наиболее важные, возвышенные, и
трудные вопросы!
Еще скажу, что наслаждаюсь, хотя это покажется невозможным, одновременно двумя
жизнями: одной земной, какой обладаю фактически, другой небесной, какой обладаю
мысленно; эта мысль подобна тому наслаждению, какое испытывают люди, когда они
желают иметь некоторую вещь и уверены, что непременно ее получат; так и я уверен, что
приобрету небесную жизнь благодаря бесконечной доброте и милосердию Бога. Вот так я
наслаждаюсь земной жизнью в следствии моей воздержанности и умеренности приятной
Божеству и небесной милостью того же Божественного величия, какую он дает мне
мысленно предвкусить; эта мысль полностью меня захватывает. Я придерживаюсь того, что
угасание человека, в том виде как я его ожидаю, не есть в действительности смерть, а лишь
переход души из земной жизни в небесную, бессмертную, и в бесконечно превосходное
существование. По другому быть не может; мысль эта так возвышенна, что более не
опускается до низких и мирских предметов, вроде смерти тела, а существо полностью
погружено в счастье проживания небесной и божественной жизни. Неотвратимый конец того
возвышенного наслаждения, каким я обладаю в этой жизни, доставит мне не беспокойство, а
скорее бесконечное удовольствие, потому что лишь откроет место для еще одной, славной и
бессмертной жизни.
Возможно ли, чтобы кто-то устал от того умиротворения и блага, каким я наслаждаюсь и
каким мог бы наслаждаться любой человек живущий подобно мне? Для воздержанной жизни
у всякого найдутся силы, потому что и я всего лишь простой человек, а не святой.
Многие люди избирают духовную и созерцательную жизнь, святую и похвальную; их
главное занятие - возносить хвалы Богу, и если они сами при этом будут жить правильно и
воздержанно, то насколько они будут более приятны глазам Бога. Это больше чести и
украшений мира! Их будут считать святыми на земле; так жили первоначальные христиане,
соединяя воздержанность с уединенной жизнью. Живя подобно им до ста двадцати лет, они
смогут, как и они, с Божьей силой, быть способными на бесчисленные чудеса; и еще будут
наслаждаться здоровьем и хорошим настроением, а внутри себя будут всегда счастливыми; а
сейчас они, по большей части, слабые, желчные, и неудовлетворенные. Некоторые из них
считают, что для них это испытания посланные Богом Всемогущим с намерением
способствовать их спасению, что так они могут наказываться, в этой жизни, за их прошлые
ошибки; я не могу не сказать, что, по моему мнению, в этом они сильно ошибаются. Потому
что я не могу никоим образом поверить, что, когда человек, его любимое создание, живет
слабым, желчным, и неудовлетворенным, это приятно Божеству; скорее человек должен
наслаждаться хорошим здоровьем и настроением и быть всегда внутри себя довольным. Так
жили святые отцы, и поэтому они ежедневно оказывались приятными Божественному
Величию и совершали великие и удивительные чудеса, как мы читаем об этом в истории.
Какое прекрасное, какое славное явление тогда мы увидим! Намного более прекрасное, чем в
те древние времена, потому что теперь мы изобилуем многочисленными монашескими
орденами и монастырями, каких тогда не было; и если члены этих сообществ выберут
умеренную жизнь, то мы увидим такое число почтенных стариков, что это вызовет общее
удивление. Они должны не нарушать свои правила, а скорее улучшать их, потому что всякое
религиозное сообщество допускает к употреблению в пищу: хлеб, вино, иногда яйца
(некоторые из них и мясо), и кроме того супы, сделанные с растениями, салаты, фрукты, и
пироги; но это зачастую им не подходит и даже укорачивает их жизни. Но если какая-либо
пища соответствует их внутренним правилам, то они используют ее без неких ограничений,
считая при этом что воздерживаться от нее будет неправильным, а это на самом деле не так.
Скорее должно быть похвальным, если после тридцати лет они воздерживаются от такой еды
и ограничиваются хлебом, вином, похлебками и яйцами; это истинный метод сохранения
людей плохого телосложения; и такое питание намного более снисходительней к телу, чем то,
каким жили святые отцы в пустыне, употребляя в пищу лишь дикие плоды, корни и чистую
воду; и все таки они были, как я уже упоминал, с хорошим здоровьем и настроением, всегда
счастливыми внутри себя. Делающие то же в наши дни должны найти дорогу к небесам
значительно легче; она всегда открыта для всякого верного христианина, потому что наш
Спаситель Иисус Христос завещал нам ее, когда пришел на землю пролить свою
драгоценную кровь, чтобы по своей безмерной доброте избавить нас от тиранического
рабства дьяволу.
Заканчивая, я еще раз напомню о том, что долгая жизнь насыщена милостями и благами, а
мне самому довелось стать одним из тех, кто дожил до этого состояния; я не должен в
бездействии просто говорить об этом, а торжественно уверяю все человечество, что на
самом деле наслаждаюсь значительно большим, чем о том упомянул; и у меня есть только
одна причина писать: показать великие выгоды долголетия; тогда ,быть может, сами обличая
себя, люди начнут соблюдать превосходные правила умеренности и воздержанности. Мой
голос никогда не перестанет будить вас, мои друзья, взывая к вам: пусть ваши дни будут
долгими, чтобы вы могли быть наилучшими слугами Всемогущего!
 Письмо от господина Льюса Корнаро к Его Преосвященству
Барбаро, патриарху избранному Аквилейи.

Мой Господин, человеческий рассудок, конечно, имеет в себе нечто божественное. Как
превосходно придумано - общаться со своими друзьями с помощью письма! Божественно
сотворила природа: люди могут видеть один другого мысленным взглядом, как я сейчас вижу
вашу светлость! Я постараюсь занять вас вопросами важнейшими. Правда, я скажу лишь о
том, о чем уже говорил, только это было в ином возрасте, не в девяносто один год, как мне
сейчас; это я обязан уточнить, хотя бы потому что мои годы прибавились, а я стал бодрее и
крепче, удивляя весь мир. Думаю, что и я сам могу быть тому причиной, и обязан показать
другим, что человек может наслаждаться земным раем после восьмидесяти лет, как и я сам
наслаждаюсь, и что это может произойти только лишь от умеренности и воздержанности,
тех благих дел, какие так приятных Всемогущему, потому что они враги сладострастию и
друзья рассудку.
А теперь, мой господин, я сообщаю вам, что несколькими днями ранее я был посещен
учеными докторами из университета, хорошими врачами и философами, хорошо знакомыми
с моим возрастом, жизнью, и нравом, знающими каким решительным, крепким, и веселым я
был, и как превосходны сейчас мои дела, а также моя память, настроение, и разумение, равно
как и мой голос и зубы. Они знают, что кроме того что каждый день по восемь часов я пишу
своею собственной рукой учение для пользы человечества, я провожу многие часы в
прогулках и пении. Мой господин, как стал мелодичен мой голос! Если бы вы слышали меня,
по примеру Давида поющего молитвы с лирой, то я уверен, что это принесло бы вам
значительное удовольствие. Они сказали мне, что все это граничит с чудом, а также то, как
много я смог написать на темы, требующие немалой рассудительности и духа. И, верно, мой
господин, невероятно, сколько удовлетворения и удовольствия я сам получил от этих
сочинений. Но я пишу лишь для того чтобы быть полезным, и ваша светлость может легко
почувствовать то удовольствие, каким я при этом наслаждаюсь. Поговорив со мной, они
решили, что я не похож на обычного пожилого человека, поскольку все мои занятия как у
молодого мужчины; не так как у других стариков, которые, дожив до восьмидесяти лет,
причисляются к ветхим. Те подвержены разным недугам; некоторые подагре, некоторые
ишиасу, некоторые другим расстройствам, для облегчения которых они вынуждены
испытывать на себе такое количество болезненных операций, что как тут жизни не предстать
чрезвычайно неприятной. И если случайно один из них избавится от долгой болезни, то его
способности все равно ухудшаются и он не может хорошо видеть или слышать, или
расстраивается какая-то другая его телесная способность, и он не может гулять, или же его
руки трясутся; или если он телесно не так пострадал, то его память, настроение или рассудок
все равно изменят ему; он не весел, не мил, и не счастлив внутри себя так, как счастлив я.
Особенно их поражала одна необычная вещь, происходившая со мной, поскольку она
всецело лежала вне обычного течения жизни. Дело в том, что я жил пятьдесят лет, мучимый
сильным и смертельным врагом, которого я никоим образом не мог победить; это было некое
скрытое качество, внедренное в мое тело природой; каждый год с начала июля до конца
августа я не мог пить вино любого рода и любой страны, оно казалось мне на вкус
совершенно отвратительным и не подходило моему желудку. Так я жил без молока, потому
что вино - это ведь молоко для стариков, а все другие жидкости не имели для меня ценности
вина; без необходимого для меня питья расстраивался мой желудок и пища не шла, а я
вынужденно ел очень мало; эта скудная пища доводила меня к середине августа до
чрезвычайной слабости; насыщенный бульон из каплуна[20] или иные лечебные средства
мне не помогали; так что я был готов от слабости опустится в могилу. Отчего врачи полагали,
что без нового вина, а я всегда старался иметь уже сентябрьское, очень рано созревшее, я
умру. Но что удивляло их больше всего, новое вино имело такую силу, что в два или три дня
возрождало меня, возвращая ту силу и здоровье, которое старое вино отнимало у меня; этому
они были сами очевидцы, человек должен своими глазами увидеть это, чтобы поверить; они
не могли удержаться, восклицая: «Многие из нас посещали его ежегодно; и вот еще десять
лет назад мы считали, что он не проживет более года или двух с учетом его преклонного
возраста и того, что он носит в себе смертельного врага; и еще, мы не находим его в
настоящее время таким слабым, каким он привык быть». Эту мою особенность и многие
другие блага, какими я наслаждался, они признавали особой милостью природы или звезд,
выпавшей мне при моем рождении; и считали это за хорошие умозаключение, что на самом
деле не так ( потому что основано не на сильных и достаточных доводах, но лишь
единственно на их собственных мнениях), и были вынуждены показывать собственное
красноречие и говорить много очень прекрасных вещей. Бесспорно, мой господин,
красноречие у людей ярких способностей имеет значительную силу; настолько, что
заставляет людей поверить в вещи, каких на самом деле нет или какие невозможны. Я
испытывал, однако, сильное удовольствие, слушая их; потому что очень забавно, когда люди
так говорят.
Одновременно я наслаждался чистейшим удовольствием от мысли, что сам возраст и опыт
человека достаточны для того, чтобы сделать его ученым, без них он не знает ничего; и этому
не нужно удивляться, поскольку в продолжительности дней основа истинного знания. По
этой причине я смог в одиночку раскрыть ошибочность их умозаключений. Таким образом
вы видите, мой господин, как склонны люди к самообману в своем суждении о вещах, когда
для него нет твердого обоснования. Чтобы развеять их заблуждения и дать им правильное
понимание, я говорил им, что счастье, которым я наслаждаюсь, возможно не только для меня
одного, но и для всего человечества, и что всякий человек может также им наслаждаться;
поскольку я лишь простой смертный и сложен, как и все, из четырех элементов и наделен,
как и все, помимо жизни рассудочными и мыслительными способностями. Всемогущий по
своему желанию наградил человека, свое любимое создание, этими необычными благами
превыше других живых существ, которые наслаждаются лишь чувственным восприятием;
эти способности могут послужить средством для поддержания человека на долгие годы в
хорошем здравии; таким образом долгая жизнь это всеобщая милость дарованная самим
Божеством, а не природой или звездами.
Но человек в дни своей юности более чувственное, чем рассудочное существо, и склонен
поддаваться чувственным впечатлениям; а вот позже, когда ему будет за сорок или пятьдесят,
он должен признать, что достиг зенита своей жизни благодаря жизненной силе юности и
хорошему тонусу желудка; пусть представит себе, что они помогли ему подняться на холм, а
теперь он должен подумать о спуске вниз, к своей могиле, с тяжелым грузом лет на плечах и
о том, что старость настолько противоположна юности, насколько порядок беспорядку. Это
потребует изменения его жизни в отношении перечня еды и питья, от которых зависит его
здоровье и долголетие. Первая часть его жизни была чувственна и нарушала правила, вторая
часть должна быть ей противоположна; ничто не может существовать без определенного
порядка, особенно жизнь человека, поэтому жить не соблюдая правил является
предосудительным, а их соблюдение полезно человеческому роду.
Кроме того невозможно в природе вещей, чтобы человек, склонный потакать своему вкусу и
аппетиту, их не нарушил. Чтобы этого избежать, я, как только обнаружил себя пришедшим в
зрелые годы, начал жить умеренно. Да, я испытал некоторые трудности и, чтобы их
преодолеть, умолял Всемогущего даровать мне благо воздержанности, хорошо зная, что он
по своей милости услышит мою молитву. Все важное можно осуществить, если человек
твердо идет к своей цели; и я поступил также. Я стремился оставить мою прежнюю жизнь и
привыкнуть к правилам умеренности; воздержанная и правильная жизнь не оказалась
беспокойной или неприятной, хотя по слабости телосложения я и стеснен строгими
правилами в отношении количества и качества моей пищи и питья.
Но люди с более сильным телесным устройством могут есть более разнообразную пищу и в
большем количестве, тоже и с вином; они не так ограничены в выборе еды, как я, а
значительно более свободны. Выслушав меня и подумав обо всем этом, мои посетители
согласились, что я преуспел только этой истинной. А самый молодой из них сказал, что хотя
он и допускает, что те блага или польза, о которых я говорил, доступны для всех, но все
равно я наслаждаюсь особой милостью, потому что оказался способным легко оставить
одну жизнь и принять другую; вещь, как он знает по своему собственному опыту, хотя и
осуществимая, но очень трудная для него и, как видно, легкая для меня.
На это я ответил, что я - человек смертный, как и он, и тоже считаю это трудным; но из-за
трудностей не стоит отступать от славного, но осуществимого начинания, потому что
соразмерна этим трудностям и честь приобретаемая от того в человеческих глазах и заслуга в
глазах Бога. Наш благодетельный Создатель, изначально дав человеческой природе
долголетие, желает, чтобы мы все наслаждались в полной мере пользой его замысла; зная,
что, когда человеку за восемьдесят, он полностью свободен от горьких плодов чувственных
наслаждений и полностью управляется повелениями рассудка. Порок и распущенность
должны тогда оставить его; и потому Бог желает, чтобы человек жил до полной своей
зрелости и закончил свои дни без болезни от истинного телесного рассеяния; человек таким
естественным образом оставит эту смертную жизнь и вступит в бессмертие, как должно быть
в моем случае. Я уверен, что умру, воспевая свои молитвы; мрачные думы о смерти не
приносят мне и малейшего беспокойства, хотя, с учетом моего возраста, она уже не так
далеко, но я знаю, что был рожден умереть, и всегда вспоминаю о том, как много их, не
доживших до моих лет.
Меня не беспокоит и то, что как думают, неотделимо от творца, а именно страх тех мучений,
которым нечестивый человек подвергается в загробной жизни; я хороший христианин и
обязан верить, что буду спасен благостью священной крови Христа, какую он соблаговолил
излить, чтобы освободить нас от этих мук. Какой прекрасной жизнью я живу! Как счастлив
мой конец! На все это благородный юноша лишь ответил, что по моему примеру решил
избрать воздержанную жизнь и принял еще одно важное решение о том, что, хотя он и сам
всегда очень хотел дожить до преклонного возраста, теперь он будет с нетерпением его
ожидать(вот ловкач !), чтобы насладится блаженством старости.
Мой господин, мне так хочется говорить с вами, что это делает меня многословным, и все же
скажу еще об одном. Сладострастники обо мне говорят, что я трачу впустую мое время и
труд на составление учения об умеренности и беседы на эту тему, побуждая людей к
правильной жизни, и утверждают, что мое учение также мало пригодно для жизни как
обращение Платона к властям, который прилагал огромные усилия, советуя вещи
невыполнимые, и считают, что мое учение также нельзя применить и моя доля - общий удел.
Сейчас это даже больше меня удивляет чем раньше, ведь теперь они сами могут увидеть из
написанного, что я жил воздержанно многие годы перед его сочинением; и я не писал бы,
прежде сам не убедившись в том, что человек может так жить и что житие добродетельной
жизнью оказывает ему великую услугу; я обо всем этом размышлял, обязанный представить
все в истинном свете. С удовольствием я слышу о том, что многие люди, ознакомившись с
моим учением, обратились к такой жизни, и сам читал, что многие люди в прошлом так
жили; так что сравнение с учением Платона о государстве не уместно в моем случае. Такие
сластолюбцы, враги разума и рабы своих страстей, считающие самих себя здоровыми,
потакающие своему вкусу и аппетиту, получат затяжную и мучительную болезнь, а многих
из них застигнет врасплох преждевременная смерть.
 Приложение.

От издателя.
История дьякона Куннингэма.
Когда предшествующие примечания к жизни Корнаро были уже написаны, я узнал о
необычной жизни одного пожилого и почтенного человека, о которой он сам, с некоторой
застенчивостью, согласился письменно рассказать.
Для того чтобы читатель, который лично не знаком с дьяконом Куннингэмом и ничего о нем
не слышал, мог наилучшим образом ее понять и оценить, я немного расскажу о нем. Он
родился в округе Миффлин, Пенсильвания, в мае 1762, и в 1787, в возрасте двадцати пяти
лет, прибыл в город Нью-Йорк, где быстро основал свое дело, в котором очень преуспел,
отчего приобрел порядочную собственность. В тридцать лет он стал членом
Пресвитерианской Церкви, тогда под пасторской заботой преподобного доктора Роджерса, а
через десять лет был избран дьяконом той же церкви и в пятьдесят лет церковным старостой,
уже под пасторской заботой преподобного доктора Спринга. Тогда же он был избран членом
городского совета и выполнял эту службу несколько лет. Его гостеприимство было всем
известно, особенно к друзьям по вере, и его дом много лет называли «Гостиницей
причатника». Он редко садился за свой стол без гостей, а его общественная
благотворительность была настолько щедрой, насколько были достаточны тогда его
средства. Он принимал живое и действенное участие в нравственных и религиозных
мероприятиях, которые предназначались для распространения знания истины и улучшения
состояния рода человеческого. Но природная доброта подвела его в делах поручительства за
своих друзей; по этой и по некоторым другим причинам он был вынужден отказаться от этих
проявлений гостеприимства и общественного и религиозного благодеяния, которые
доставляли ему так много наслаждения и умиротворение и пользу другим.
Сейчас почтенный благообразный старик, в возрасте семидесяти одного года, служит
церковным старостой в Пресвитерианской Церкви на улице Принца. Большую часть своего
времени он отдает делу религии, и кажется счастливым примером истины Священного
писания, которое говорит, что дорога праведных так освещена светом, что светит больше и
больше до совершенного дня.
За последние четыре года очень значимое и явное изменение в лучшую сторону произошло
с его здоровьем, о чем хорошо знают его личные друзья. На вид он очень чист, свеж и румян,
лицо налитое и движения родом из ранней юности. И он сам уверял меня не раз, что никогда
ранее так сильно не наслаждался жизнью.
 Нью-Йорк, 3 апреля 1833.
Мистер Грехам, сэр,
по вашим настойчивым просьбам и по желанию моих друзей я расскажу вам о моем опыте,
хотя я и чувствую некоторую к тому неохоту, и представляю короткий очерк моей жизни и ее
течения, особенно в том что касается моего питания и здоровья; я глубоко уверен, что вы
действуете по причине крайне важной для мирского и духовного благосостояния
человечества, и скромно надеюсь, что мое сообщение в некоторой степени этому послужит.
В детстве и юности мое здоровье считалось хорошим, и хотя случались недомогания и
болезни, которые так обычны в городской жизни, еще до сорока лет я продолжал
наслаждаться тем, что мы обычно называем хорошим здоровьем.
Должен однако отметить, что в двадцать лет я обзавелся пагубной привычкой жевания и
курения табака. Мое питание, после того как я утвердился в жизни, не было ограниченным,
но все же, с учетом моих средств, и не было чрезмерным. Я ел без разбора еду, обычную на
столах людей, имеющих средства и расположение «хорошо пожить»; из питья к обеду:
бренди и вода, иной раз вино или иная жидкость, а при случае и в другое время дня. Но после
сорока лет мое здоровье ухудшилось, и я почувствовал некоторые из тех недугов и слабостей,
которые напоминают нам о том, что расцвет наших дней позади, и начинается закат жизни. В
это время, почти каждую весну и осень, ко мне возвращалась болезнь, сопровождавшаяся
суровым гнетом грудной клетки, астматическими трудностями дыхания, головной болью, и
т. п., которые принуждали меня прибегать к медицинскому совету и лекарствам. Болезнь моя
постепенно росла и ожесточалась. Я был также раздавлен плохим настроением и
религиозным отчаянием, часто испытывал значительные и болезненные сомнения
относительно истинности моей веры, этой основы моих надежд, хотя я исповедую религию с
тридцати лет и многие годы был служащим в церкви. Я предположил, что табак повредил
мой организм и в пятьдесят лет полностью отказался от его использования. Это оказалось
для меня очень благотворным. Мой аппетит стал более естественным и ровным, а еда стала
приносить мне гораздо больше удовольствия. Но все же мое здоровье не восстановилось.
Моя болезнь возвращалась, и постепенно росла слабость.
В возрасте около шестидесяти лет, видя дьявольское влияние неумеренного питья на других
и предполагая, что и моему собственному здоровью нет пользы от употребления алкогольных
жидкостей любого рода, и чувствуя, что они сами по себе не хороши и всегда угрожают
чрезмерностью, я решил, что для меня будет лучше полностью воздержаться от их
употребления. Пусть я и не был неумеренным пьяницей, но уже пожилой и давно
привыкший к умеренному употреблению крепкого спиртного, вина и пива, я был
несомненно вознагражден за свое полное воздержание, хотя и поступил против
общепринятого и почти универсального мнения об этом предмете. Мой аппетит и вкус к еде
еще прибавились, и во многом другом мое здоровье улучшилось; я стал испытывать меньше
подавленного настроения и религиозных сомнений и уныния. Но моя болезнь возвращалась,
и я по прежнему ожидал ее каждую весну и осень. Моя обычная еда была, что называется,
хорошей и питательной. На обед всегда мясная пища, и на завтрак обычно небольшой
бифштекс или какое иное мясо, а при случае немного копченой говядины или языка к чаю.
Стеснение в моих легких — трудности дыхания, головные боли и т. п. не только
продолжилось, но и с возрастом стало еще более мучительным, и я был вынужден в
шестьдесят семь лет полностью изменить свое питание. Одновременно я отказался от чая,
кофе и всей животной еды, и перешел на хлеб, кашу из кукурузы и воду. Сначала я немного
ощущал тягу к прежним блюдам и испытывал некоторое утомление, думаю, в следствии
отсутствия более стимулирующей пищи, но через трех месяца все это прошло, и мое
здоровье чрезвычайно улучшилось.
Вот прошло уже четыре года, и мое здоровье все улучшается. Болезнь не возвращалась,
других недугов или расстройств у меня тоже не было, за исключением нескольких случаев
легкой простуды. По приемлемой погоде я каждый день вне дома, а по необходимости и по
вечерам, обычно до восьми или девяти часов. Встаю я рано, в пять часов утра в более
длинные дни года, и в шесть в короткие, и отправляюсь на молитвенные собрания. По
желанию я гуляю по десять, иногда пятнадцать миль в день, не испытывая болезненного
чувства усталости.
В прошлое лето во время холеры в городе очень многие по соседству заболели и умерли,
некоторых больных я навещал, но сам оставался при этом совершенно здоровым без
малейшего признака холеры или иного расстройства.
Каша из кукурузной муки и хлеб все еще составляют основу моего питания. При случае я ем
простой отварной рис, картошку, и иные простые растения, и немного молока. Думаю, что
для здоровья и удовольствия хлеб из непросеянной пшеничной муки смешанной с
кукурузной предпочтительнее всякого другого. Мой аппетит превосходен, и я наслаждаюсь
непритязательной и простой пищей, намного лучшей, чем богатые блюда моих прежних
дней. Теперь я неизменно испытываю наслаждение от еды и благодарен за то открытие, что
простая еда так способствует здоровью и умиротворению.
Мои телесные силы, активность и обычная природная сила значительно выросли, и я теперь
в целом настолько мясист насколько это желательно и наслаждаюсь много лучшим
здоровьем, чем обыкновенно люди признанные здоровыми в моем возрасте.
Некоторые мои друзья до сих пор говорят мне, что я поступаю очень неправильно, живя на
такой простой еде, потому что я уже пожилой человек и мне требуется более
стимулирующая еда, и стакан или два вина на обед. Но если они видят меня таким
здоровым и мясистым как сейчас, хотя мне больше семидесяти лет, то зачем я должен
отказаться от питания, каким я наслаждаюсь более чем прежним, и возвратится к
использованию мясной пищи и вина? Я думаю, что человечество значительно ошибается в
этом вопросе. Пожилым людям вино и стимулирующая пища требуются не более, чем детям.
А чистая вода в целом лучший напиток для человеческой жизни в всяком возрасте.
Все это повлияло в лучшую сторону на мой рассудок. Я наслаждаюсь постоянной
безмятежностью и весельем духа. Мои религиозные взгляды и надежды и утешения более
ясны,стойки и богаты. С тем сомнением и унынием, что раньше сокрушали меня, я сейчас
почти незнаком и готов соблюдать «тесное хождение с Богом» и постигать религиозные вещи
более духовно, а красота святости предстает мне чрезвычайно прекрасной.
Пусть все исповедующие христиане в особенности и вся человеческая семья как следует
просветятся в отношении этой глубокой и важной части правды жизни - умеренность во всех
вещах. Пусть люди используют общие дары Провидения и обилие милости, не злоупотребляя
ими. Тогда этот мир сможет испытать всеобщее царство праведности, мир и истинное
наслаждение. Но когда люди ищут высшее наслаждение в угождении своему аппетиту, они
на самом деле даже уменьшают свое удовольствие от еды и должны ожидать от такого
посева мясной пищи вырастить порчу, болезни и страдания, нравственную и духовную тьму,
и преждевременную смерть. Так как сказано «заботящимся о плоти — смерть, а заботящимся
о духе — жизнь и мир». «Откуда придут войны и столкновения» между людьми, в их семьях
как в государствах? «Не придут они откуда-то, равны их похотям, которая война в их
членах».
С глубоким чувством благодарности к небесам за то спокойствие, каким я наслаждаюсь, я
горячо молю, чтобы причина здоровья и долголетия, нравственной и духовной чистоты,
которая и вас защищает, могла изобильно приносить блага и возрастать, пока все
человечество поймет законы Бога в себе, также как в его откровенном слове, и ,подчиняясь
им и его святейшему во всех вещах, достигнет той полноты мирского добра и вечного
счастья, которую он так щедро предлагает для их наслаждения.
Преданный вам, Ричард Куннингэм.
 История Джона Линтона.
Жарким июлем 1830 года проезжая по Пенсильвании в качестве генерального агента
Общества трезвости штата[21] я остановился на несколько дней отдохнуть в гостеприимном
особняке моего друга доктора Джона Х. Гордона, округ Бакс. И вот утром, сидя на веранде, я
увидел человека верхом на лошади, который приближался к нам галопом через поля и
управлял бойким конем с простотой и грацией тренированного наездника.
«У нас будет компания», сказал я доктору, который в эту минуту вступил на веранду.
«Да», ответил он, с любопытством всматриваясь поверх очков, «но кто бы это мог быть?»
«Он хорошо сидит на лошади и резво ездит, я подозреваю, что это кто-то из вашей
благородной юной знати».
« По-моему, это мой почтенный сосед Джон Линтон! Точно он, и я ему рад . Он едет
поговорить с вами», ответил доктор.
«И кто он, ваш почтенный сосед Джон Линтон ?», осведомился я, с некоторым
любопытством.
« Очень дельный и думающий почтенный старик, который проживает на своей ферме около
мили от нас», ответил доктор. « Он будет очень интересен для вас, а его опыт должен дать
вам некоторые ценные сведения.»
«Почтенный старик!», прокричал я с изумлением, « Да он в отличной форме и с энергией
юноши».
«Это правда, у него бодрость и живость юности в старом теле», ответил доктор.
Всадник, перешедший на полный галоп, был уже у ступеней веранды и резко
остановившись, ловко соскочил. И я увидел, что и верно, расцвет его жизни позади, но его
движения, активность, бойкая живость его речи, ясный и думающий взгляд и выражение
лица были как у юноши. По нему я понял, что он был членом общества Друзей[22] и вообще
человеком необычного мышления.
Он хорошо отозвался о моей вечерней лекции, на которой был несколько дней назад; а
приехал он, чтобы сказать мне, что мои принципы совпадают точь в точь с его собственным
опытом. Вот что он рассказал нам:
«Для сына фермера я получил хорошее образование, и с молодых лет меня стали активно
привлекать к участию в разных общественных службах и делах в городе и округе. Там я
сталкивался с людьми всех характеров, состояний, и нравов, и в некоторой мере был обязан
подстраиваться к их обычаям. На службе и вообще в обществе у меня сложилась привычка
питаться в отелях и тавернах, где по обыкновению столы уставлены разнообразнейшей
манящей едой и жидкостями всякого рода. Не каждый раз, но все же охотно я разделял с
другими стол и в умеренной степени употреблял брэнди с водой, вино, и другие веселящие
напитки. Да и у себя дома я желал того, что обычно зовется хорошей жизнью. На моей ферме
я вел активную и трудолюбивую жизнь и до сорока лет наслаждался, как обыкновенно
считается, хорошим здоровьем. Но постепенно я стал испытывать легкие недомогания и
чувствовать в себе разные тревожные признаки. Сначала я не обращал на это внимания, но
уже вскоре был вынужден обратится к врачам. Многие из их прописей, которые я
попробовал, на мой взгляд, давали лишь временное облегчение, но в целом я становился все
более и более нездоровым, пока не стал неспособным вообще к любой деятельности. Тогда я
решил, что прошел расцвет моей жизни и я постарел, а мое тело сильно повредилось и
износилось от излишней активности и трудов прошлых лет. Это дало мне немного утешения,
но не смягчило мои боли. Я продолжал принимать различные лекарства, но мне было все
хуже. В мои почти шестьдесят лет я был так разбит болезнью, что уже не думал протянуть
больше пары месяцев. Я не видел, что еще могло бы исцелить меня. Мои конечности
чрезвычайно опухли, поверьте, я был должен перебинтовывать свои ноги и ступни, чтобы
кожа на них не лопалась, руки и кисти тоже в бинтах, воспаленные и полные боли, я даже не
мог поднять руку к голове. Все тело так воспалилось, что я просто не знал, как мне
полежать. Мое зрение понизилось, и я с трудом читал в лучших очках, какие только мог
достать; рассудок повредился и ослаб. Но я все же продолжал на костылях, прихрамывая,
ходить немного по комнате, а в хорошую погоду заползал с большим трудом в свою карету и
ехал неподалеку; лошадь при этом шла прогулочным шагом, и главной заботой было
избежать камней под колесами.
Развлечение я находил в чтении медицинских работ и довольно быстро убедился в том, что
то, каким образом я пытался излечится, лишь обостряло и расширяло мои болезни и вело
прямо к смерти. Поэтому я решил, не медля, полностью изменить мое питание. Я выбросил
все лекарства, винные горькие настойки, укрепляющие средства на бренди, и все другие
стимулирующие и горячительные средства; я стал воздерживаться от всей животной пищи,
стал питаться строго чистой водой, хлебом, и другими простыми и мягкими растительными
блюдами; свои телесные упражнения я поддерживал по-прежнему. Это мощное и крутое
изменение очень беспокоило моих друзей, и они меня убеждали, что мое новое питание
неминуемо и быстро сведет меня в могилу. Но я полностью определился для себя в этом
вопросе и не колебался.
Через три месяца я почувствовал в себе кое-какие определенные изменения к лучшему.
Страдания несколько уменьшились, боли стали менее острые, и я начал поменьше бинтовать
свои конечности, сон стал более крепким и восстанавливающим, а рассудок более ясным и
светлым. Но изменения к лучшему все еще были очень малы; а вот в конце следующих трех
месяцев благотворное влияние моего нового питания стало значительно более явным и
очевидным, силы и активность значительно выросли, страдания намного уменьшились.
Поздоровели мои конечности, и с небольшими трудностями я стал забираться на лошадь и
прогуливаться небольшой рысью. Мое зрение изумительно улучшилось, можно сказать,
восстановилось совершенно, так что я смог читать без очков с легкостью мельчайший
шрифт; но наиболее чудным было влияние на мой рассудок, он стал значительно яснее,
оживленней и энергичней, чем когда-либо прежде. Кто сам не испытал того же, не может
иметь настоящего понимания той роскоши мысли, какой я наслаждаюсь. Мне кажется будто
моя душа совершенно освободилась от всех стесняющих пут и влияний тела. Я мог
управлять своим мыслительным процессом и был пригоден для изучения и исследования
наиболее трудных для понимания вопросов, писал с той легкостью, проницательностью и
удовлетворением, каких прежде не знал или не имел о том понятия. По правде говоря, если
от такой жизни получить лишь ясность мысли и восторг, каким я наслаждаюсь, все равно это
будет целиком стоящий того опыт. Но я выиграл во всяком отношении. Менее чем за год я
полностью восстановился и обновил мою жизнь. Стал полностью свободным от всякой боли
и болезни, очень активным, энергичным и безмятежным, веселым и счастливым, более чем
был в детстве.
В последнее время я уже стал не так строг в питании. В обстоятельствах, удобства ради,
поддаюсь нравам общества и ем немного мяса, но нахожу при этом, что я более активен и
весел, и в особенности мой рассудок наиболее ясен и энергичен, когда я строго
придерживаюсь простой еды из воды, хлеба, и другой растительной пищи. В целом, я
никогда не ощущал себя таким здоровым, жизнерадостным, веселым и счастливым, как в
конце первого года своей новой жизни.
На шестьдесят первом году моей жизни, когда сыновья очень нуждались в моей помощи, я
решился, взял лоток и вышел на поле, чтобы помочь им с уборкой урожая. Мои друзья
считали, что я не должен этого делать, говорили мне, что я могу заболеть, и этим, возможно,
сокращу себе жизнь. Я же посчитал, что все будет хорошо. У нас в работниках были крепкие
работящие люди, а мои два юных сына уже выросли и руководили уборкой; они предложили
мне следовать позади всех, не торопясь, что я и нашел для себя более удобным. Но к их
удивлению, я проработал весь день. Тягостного чувства утомления я не испытывал. В
течении всего дня я пил только чистую воду, и то лишь два раза, один раз до и раз после
обеда; в то время как три мои напарника пили свое спиртное и воду раза четыре или пять
каждую половину дня; на следующий день я не почувствовал в себе каких-либо ухудшений.
Сейчас мне шестьдесят три года и я по прежнему питаюсь также просто; время я разделяю
между чтением, письмом и упражнениями. Зрение, слух и другие чувства хороши как
никогда, рассудок ясен и активен, дух безмятежен и весел, тело здорово и энергично, и я
больше наслаждаюсь жизнью, чем в прежние годы, когда я имел значительно больше связей с
миром и предавался тому, в чем большинство людей полагают удобства и блага этой земли».
Наша интересная и назидательная беседа продолжалась часа два или три, и вот почтенный
старик решил нас покинуть, с активностью и энергией юноши он забрался на лошадь и
ускакал галопом, оставив меня восхищаться его примечательным случаем обновляющих сил
природы, если они не возмущаются раздражающими причинами, какие в общем всегда и
всюду действуют в обычной жизни, сокращая время человеческого существования, наполняя
мир болезнью, страданием и преступлениями.
Этот много размышляющий и интересный почтенный старик всего лишь с твердостью
придерживался простой пищи, от чего восстановил свое здоровье и получил прекрасную
возможность прибавить себе три или четыре года здоровой, безмятежной, радостной и
счастливой жизни. Только само человеческое поведение определяет смерть в возрасте от
пятидесяти до ста или в возрасте от десяти до пятидесяти; стать дряхлым, беспомощным и
печальным, неспособным наслаждаться жизнью, или продолжать быть предметом
наслаждения и наставления для всех своих друзей и общества. Но «память о плоти смерть;
кто сеет плоть, собирает разрушение».
 Примечания(мои).
1.Льюис Корнаро - Alvise Cornaro 1467(другие даты1475,1484)-8 мая 1566. Знатный
венецианский род Cornaro,Corner. Некоторые авторы пишут, что Alvise был сыном Antonio di
Giacomo, хозяина гостиницы, и Angeliera Angelieri и не принадлежал к аристократам, и в
частности не входил в Золотую книгу республики.
2.Вероника - Veronica Agugia.
3.Клара - Кьяра Chiara.
4.Джон - Джованни Корнаро Giovanni Cornaro (родовая ветвь Piscopia).По другим данным
Кьяра была замужем за Анджело Беолько Angelo Beolco Рудзанте Ruzzante, по ныне
известный деятель театра дель арто, который был также нечто вроде управляющего
поместьями у Корнаро.
5.Церковь Св.Антония[5]. Видимо имеется в виду огромнейший комплекс Basilica of Saint
Anthony of Padua.
6.Барбаро - Francesco Barbaro, Patriarch of Aquileia (епископский римо-католический титул)
1546-1616.
7.ААддисон,ДжоАзеф Joseph Addison, английский аристократ 1672- 1719. Среди прочего
издатель центрового журнала «Наблюдатель» («Spectator»), выходил 1711-1714.
8.Папа Павел Фарнезе - Pope Paul III (Alessandro Farnese) 1468 -с 1534 избран папой — 1549
9.Кардинал Бембо - Pietro Bembo 1470-кардинал с 1538-1547
10.Дож Ландо - Pietro Lando 1462 — с 1539 избран дожем-1545 Женился 1471(?) Bianca
Cornaro, младшей сестре Caterina Cornaro, королеве Кипра
11.Дож Донато - Francesco Donato 1468 - с1545 избран дожем — 1553
12. Прокуратор Контарини Томас — Сontarini. Знатнейший венецианский род: 8 дожей, 4
патриарха, 44 прокуратора.
13. Капо ди Вакка - Сapo di Vacca известный падуанский род.
14. Дом находился, видимо, рядом с Basilica of Saint Anthony of Padua. Сохранился комплекс
из 2 строений: Loggia e Odeo Cornaro. Считается, что он был построен в садах падуанской
резиденции Корнаро арх. Фолконетто Falconetto ; Loggia 1524 Odeo 1534 специально для
театральных постановок Рудзанте; находится на via Melchiore Cesarotti, Padua рядом с
Basilica of Saint Anthony of Padua.
15.Видимо, Villa Cornaro у подножия Холмов Евгения Euganean Hills (холмы вулканического
происхождения высота 300-600 метров) .Сейчас Via Cappuccini Este ул.Капуцинов, город
Эсте, провинция Падуя, область Венеция. Позднее владели семья Farsetti, затем Benvenuti;
полностью перестроена; осталась арка арх.Фолконетто Falconetto (ворота в комплекс в виде
триумфальной арки).
16.Река Брента Brenta.
17. Видимо Софокл «Царь Эдип».
18. Панадо — panado, panada крестьянский суп из черствого хлеба.
19.Голдней goldney – Sparus aurata морской карась с золотой полоской между глазами.
Обитает в Средиземном море. Одно из наименований - дорада. Считается, что фермерским
выращиванием в морской воде занимались древние римляне.
20.Каплун — capon, de capo петух кастрированный, затем специально откормленный, больше
белого мяса и жира.
21. Pennsylvania State Temperance Society
22.Quakers. Religious Society of Friends.