Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А.

Врубелья

Образ Росси в творчестве

А. А. Блока и М. А. Врубелья
Ты знаешь ли, какая малость
Та человеческая ложь,
Та грустная земная жалость,
Что дикой страстью ты зовешь?
("Демон", 1916)

Смутное ощущение близости Блока к Врубелю рождается сразу. Для этого вовсе не
обязательно знать, что врубелевские цвета выражали для Блока целый период в развитии
русского символизма. Можно даже не помнить, что в дни прощания с Врубелем поэт
написал своего первого «Демона», а над могилой художника произнес трагическую речь.
Ведь Демон, «над коим Врубель изнемог», живет в стихах Блока не только когда он
назван. Его тоскливым одиночеством, мятежностью духа и горечью познания по-разному
и часто заражен блоковский герой, будь он самозабвенной жертвой роковых страстей, в
водовороте которых «попираются заветные святыни», или даже просто «стареющим
юношей» с обостренной восприимчивостью к уродливому и пошлому1.

Большая и трудная дума о мире и человеке, о расцвете и гибели личности, о

проклятии и радости искусства, спасительная влюбленность в национальную стихию —
удел и Врубеля и Блока. Метафорической емкостью языка, тяготением к символике,
романтическим сгущением чувства отличаются оба. Все это если не осознается, то
чувствуется, — и всего этого еще мало для разговора о творческой связи.

Идеи и образы, не новые для искусства, рождаясь вновь, отмечаются временем.

Ощущая себя во времени, художник ищет новых путей в искусстве. Пути Врубеля и Блока
не слились, но шли в одном направлении и даже пересекались. Их психологическая
близость часто поразительна — она видна не только в искусстве, но в особенностях
темперамента и быта. Наконец — несомненно прямое влияние Врубеля на поэзию Блока,
и возникает вопрос, когда и в чем сказалось это влияние, насколько серьезно оно было.

Впрочем, как говорить о влиянии живописи на поэта, который слушал мир, как
оркестр, во всем улавливал скрытые «музыкальные» связи и даже «ритм истории» считал
проявлением «духа музыки»? Здесь встает другой вопрос. Могла ли быть связь с
живописью, искусством изобразительным, у символистской поэзии? Ведь символисты
заведомо стремились к выражению «невидимого», иррационального.

1
Блок А. Памяти Врубеля. Собрание сочинений в 6-ти томах. Издательство Правда, Москва, 1971, т.5,
стр.337-340

1
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

Новая живопись, решительно свернувшая с привычных академических путей,

давала символистам много поводов и для дифирамбов в адрес художника-теурга,
творящего свой особый мир. Врубель в этом смысле был для них идеалом. Впрочем, так
оценивалось не только новое искусство. Ряд «Итальянских сонетов» Вячеслав Иванова
посвящен произведениям Боттичелли, Рафаэля, Леонардо, Микеланджело, и все они так
или иначе сводятся к призыву «Будь новый Демиург!», с которым обращается поэт к
художникам. Произведения художников были лишь поводом, а потому трактовались
весьма приблизительно.

Дерзай! Здесь мира скорбь и желчь потира!

Ты зришь ли луг под тайной бренных линий?
И вызов зла смятенным чадам мира?

("Вечеря", Леонардо- Иячеслав Иванов)

Так, например, писал Вячеслав Иванов о «Тайной вечере» Леонардо.

Немножко странно, но на фоне тогдашней поэзии очень чутким к живописи оказался
Блок, самый, пожалуй, «неживописный» из великих русских поэтов. Он тоже смотрел
живопись как поэт, выделял в ней мотив, образ и давал им другую, музыкально-
поэтическую жизнь. Отличие его (от того же Вячеслав Иванова) — в глубине, а главное —
в жизненной заинтересованности восприятия. Многие символисты клялись Врубелем, но
по-настоящему только Блок понял, что «вечные» ценности его искусства рождены
глубоко современным пафосом. Впрочем, по-видимому, для этого надо было родиться
Блоком, поэтом психологически близким к Врубелю. Ортодоксально-символистские
настроения и оценки, связанные с живописью, — тоже «от жизни», от современности,
может быть — больше от боязни перед жизнью, чем от жажды ее. Отделяясь от жизни,
они нередко превращались в отвлеченную схему. Блок возвращал свои страсти в жизнь,
он весь — поиск, а не схема. Связь его с Врубелем дает возможность затронуть вопросы
психологии творчества и отметить важные черты в романтизме начала века — в связи с
общественным движением предреволюционной эпохи. О параллельности их миров
замечательно сказал Николай Рерих: «Оба они были особенные. Оба они имели свой
самобытный, присущий только им стиль и способ выражения. Часто бывает, что особо
схожие по внутреннему содержанию люди между собой не встречаются. Так, Врубель не
встречался с Блоком - просто они совершали земной путь каждый по своей тропе. Но с
этой тропы каждый из них видел чудесные дали, и в этих далях было так много
подобного» [Рерих]2.

Блок яснее, чем большинство символистов, видел в живописи другое искусство,

отличное от поэзии. Больше того — он видел в живописи то, чего недостает его поэзии, но
что, грубо говоря, есть в самой жизни, и он хотел поэтически возместить этот недостаток.
Можно сказать, что живопись стала фактом его творческой биографии, помогла ему
2
Н. К. Рерих. Художники Жизни. Москва: Международный Центр Рерихов, 1993 – 54с.

2
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

осознать себя. Здесь и открывается та сложная связь, которая существует между

изобразительным искусством живописи и «музыкальным» методом поэзии Блока.

В 1905 году Блок написал статью «Краски и слова». Она не очень вяжется с
представлением о нем как поэте намеков и умолчаний. Блок писал, что живопись
напоминает о близости к природе и, спасая от схем, помогает сохранить
непосредственное, «детское» восприятие реальности. «Душа писателя поневоле заждалась
среди абстракций, загрустила в лаборатории слов… И разве не выход для писателя —
понимание зрительных впечатлений, уменье смотреть? Действие света и цвета
освободительно. Оно улегчает душу, рождает прекрасную мысль». И, наконец, главное,
далеко выходящее за рамки сравнения живописи и литературы: «Все понятия конкретны,
и их достаточно для выражения первозданности идеи, блеснувшей сразу»3.

У Блока эти слова звучат решительно, даже категорически, но их нелегко попросту

наложить на его стихи. Детали внешнего мира и у зрелого Блока символичны, не равны
самим себе: он всегда шел от общего, охватывающего человека, историю и вселенную;
конкретное у него как бы «сквозит» мировым. Характерно, что и в живописи Врубеля он
находил космическую символику цветов.

И все же стремление к простому, «детскому» ощущению «света и цвета», которое

выразил Блок в своей статье, — не голая фраза. Менялся сам блоковский символ.
Сложность его «музыкального» содержания (идеи, настроения) соединялась с
чувственной ощутимостью образа. Речь идет не о «поэтике», речь идет о принципиальном
открытии, которое уводило Блока от метафизики Вл. Соловьева и делало великим поэтом.
Всемирное открылось в индивидуальном, путь к познанию мира — в самом «вечном»,
философском смысле — пролег через заинтересованность в его сегодняшнем дне4.

Философская углубленность, стремление к единому взгляду на мир отличали Блока

и раньше. В «Стихах о Прекрасной Даме» поэта не устраивали частные решения — он
требовал универсального ответа на загадку бытия. Мир, однако, мыслился вообще, в
неизменной мистической сущности — и грозил превратиться в абстракцию.

В «мировом оркестре» Блока тогда звучала одна повторяющаяся тема. Если

позволить себе прямое сравнение, то можно сказать, что даже не в оркестре, а где-то
«позади», за непроницаемым занавесом. Видимые, реальные инструменты служили как бы
лишь для аккомпанемента. Это тоже давало эффект. Робкие, но уже разнообразные
оркестровые краски оживляли далекую мелодию.

Начиная примерно с 1903 года в лирику Блока пришли новые темы — тема
большого города, раздумья о России. Поэт идет к людям. Первая встреча с ними была
достаточно безрадостной. Сознанию поэта, еще хранящему память о мистической
гармонии, действительность предстала как нелепый кошмар, торжество пугающего хаоса.
В стихах Блока появились черные человечки, карлики, двойники; поэт — вчерашний
3
И. А. Есаулов. Мистика в русской литературе совктского периода. Твер: Тверской Государственной
университета.
4
И. А. Есаулов. Мистика в русской литературе совктского периода. Твер: Тверской Государственной
университета.

3
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

инок, обладатель мистической тайны — теперь бездомным арлекином «хохотал и

кривлялся на распутьях»5 (Стихи о прекрасной даме). Это было, конечно, не веселое
шутовство: гримаса отчаяния и потерянности слишком явственна в блоковских стихах.

Но было и что-то странно влекущее в этой смене масок и лиц, теней и красок. В
тревоге жизни, еще непонятной, но властной. Блок ощутил себя поэтом стихии, а не
созерцательной мудрости. И самое главное — сквозь это фантастическое мелькание
смутно почувствовалось ему напряженное лицо времени, мир пришел в движение и, не
утрачивая своей изначальной полноты, стал ощутим как процесс. Именно тогда, в пору
«Распутий», а точнее — в самом конце 1903 года, путь Блока встретился с путем Врубеля.

Живопись Врубеля и его трагическая судьба глубоко взволновали поэта. Это

воздействие было сходно с впечатлением, которое тогда же произвела на него книга
Брюсова «Urbi et Orbi». Разница определилась потом: к Брюсову Блок заметно охладел,
поняв, что приписал ему кое-что из того, чего в нем не было, Врубеля — почувствовал
еще глубже и ближе6.

О характере первоначального воздействия Блок рассказал С. Соловьеву в письме

20 декабря 1903 года. Он писал, что отрешенность от мира «осталась в воспоминании
только», что он уже не в силах безраздельно отдаться ощущению, выраженному в стихах
С. Соловьева:

Тревога жизни отзвучала

И замирает далеко…7

«Рядом с этим, — писал Блок, — например, Врубель, который меня затягивает и

пугает реально, особенно когда вспомнишь, что с ним теперь»8. Блок заявил, что
удаляется от прерафаэлитства, которым веют на него стихи С. Соловьева: «Оно не может
быть забыто теперь, но оно не к лицу нашему времени. Лицо искажено судорогой,
приходит постоянное желание разглаживать его морщины, но они непременно опять
соберутся». В этих условиях, убежден Блок, «своевременнее (более ли вечно — не знаю)
действовать кинжалом, как Брюсов, как Врубель»9.

«Более ли вечно — не знаю» — сомнение вполне естественное для Блока. На смену

всеобъемлющей концепции Вл. Соловьева приходила многоцветная мозаика жизни.
Общий очерк ее не давался взгляду, а отдельные куски являли фантастические видения.
Но и это еще не все. Поэт отказывался от иноческого сана не только потому, что его
5
Белый А. Символизм как миропонимание: Сб. статей. - М., 1994, с.256.
6
Блок А. Памяти Врубеля. Собрание сочинений в 6-ти томах. Издательство Правда, Москва, 1971, т.5,
стр.337-340
7
http://az.lib.ru/s/solowxew_s_m/text_0130.shtml
8
Врубель уже находился в психиатрической лечебнице
9
Блок А. Памяти Врубеля. Собрание сочинений в 6-ти томах. Издательство Правда, Москва, 1971, т.5,
стр.337-340

4
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

заворожила внешняя мозаика, — в самой душе его пробудилась беспокойная «стихия».

Личность, вчера еще призрачная, утверждала свое, эгоистическое право на жизнь.
Приобщение к миру включало в себя определенное обострение индивидуализма.

Но Блок недаром сказал, что Врубель затягивает и пугает его реально. В судьбе
личности, в ее отношениях с миром обнажились перед ним острые противоречия, которые
слишком внешне примирялись в системе Вл. Соловьева. Демон еще не назван, но смутно
почувствован. А где-то рядом почувствовано другое существо — Россия, объемлющая
собою и выталкивающая из себя эту личность. История их «любви-вражды» была вся
впереди. Пока что родилось напряженное ожидание, подобное тому, которое расширило
глаза врубелевских персонажей. Ожидаемое должно свершиться в «хаосе»
действительности, фантастически воспринятой, устрашающей и влекущей. «Я лично хочу,
— говорил Блок все в том же письме, — сойдя с астрологической башни, выйти потом из
розового куста и спуститься в ров непременно в лунную, голубую траву, пока не появился
в зеркале кто-нибудь сквозь простыню. Трудно будет с моими “восковыми чертами”, но,
тем не менее, попробую»10. Этот колдовской пейзаж, так хорошо знакомый нам по
полотнам Врубеля, не замедлил открыться и в блоковских стихах.

Любовь к неярким лирическим тонам сказалась и в «сказочной Руси» периода

«Распутий». Сам эпитет «бледный» остается одним из любимых: «бледные зори», робкое
пламя свечи у «бледной заутрени», бледные руки боярышни, сонно склонившейся во
мгле… Эстетизированная «сказочная Русь» явно противостояла «страшному» и
непонятному городу; в ее образах и картинах, почерпнутых из фольклора и русской
старины, еще живы интонации «Стихов о Прекрасной Даме». Но характерно, что Блок, в
своем увлечении Врубелем, воспринял в них русский, национальный мотив.

Однако действительность накануне 1905 года уже слишком волновала поэта, чтобы
мог он забыться в светлой, овеянной тихой, «нестеровской» экзальтированностью Руси.
Интерес к художнику сказывался и потом: стихотворение 1905 года «Вот он —
Христос…», по признанию поэта, «навеяно теми чертами русского пейзажа, которые
нашли себе лучшее выражение у Нестерова»; отдельные аккорды «нестеровской» темы
звучат и в России зрелого Блока. Но основными, решающими стали другие мотивы,
языческие и колдовские, роднящие Блока с Врубелем11.

Сказочные образы Блока, близкие к Врубелю, обычно не звучат мажорно и светло.

Разве что в концовке стихотворения «Дали слепы, дни безгневны…» (1904):

Что мгновенные бессилья?

Время — легкий дым…
Мы опять расплещем крылья.
Снова отлетим!12
10
Повыше 6 и 7
11
В.В. Агнесов, П.В. Басинский и др.Русские писатели. ХХ век.Биографии: Большой учебный справочник
для школников и поступающих в вузы. Москва, Дрофа, 2003, 3-56 с.
12
http://www.litera.ru/stixiya/authors/blok.html

5
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

Блок сам отметил, что стихотворение написано «под впечатлением живописи

Врубеля». Критики отыскивают в нем намеки на образы врубелевских картин. Вл. Орлов
выделяет мотив Царевны-Лебеди, С. Дурылин — без достаточных оснований — относит
концовку к «Демону поверженному»13.

В других произведениях Блока мотив пробуждения развивается в другом, широком

аспекте: в нем уже звучит предчувствие неотвратимых жизненных перемен, ощущение
национальной психологии. И окраска его тогда иная — таинственная и тревожная.

Уже в «Распутьях» сказочная тема приобретает напряженный, катастрофический

характер. Ощущая тревогу в окружающей жизни, Блок передает ее в колдовских,
романтических образах, нередко окрашенных в мистические тона.

Плачет ребенок. Под лунным серпом

Тащится по полю путник горбатый.
В роще хохочет над круглым горбом
Кто-то косматый, кривой и рогатый14.

Стихотворение написано в декабре 1903 года, буквально за несколько дней до

письма к С. Соловьеву. При желании в нем нетрудно даже уловить вариацию некоторых
образов Врубеля.

В поле дорога бледна от луны.

Бледные девушки прячутся в травы.
Руки, как травы, бледны и нежны.
Ветер колышет их влево и вправо15.

Это напоминает врубелевских «Русалок» («Утро»), но главное сходство, разумеется, в

другом — в ощущении «тайны», в настороженном ожидании:

Бледные девушки встали из трав.

Подняли руки к Познанью, к молчанью.

13
Дмитриева Н.А. Михаил Врубель. Жизнь и творчество. Москва, 1984.
14
http://www.litera.ru/stixiya/authors/blok.html
15
http://www.litera.ru/stixiya/authors/blok.html

6
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

Ухом к земле неподвижно припав,

Внемлет горбун ожиданью, дыханью16.

Так открывается Блоку стихия, родная и устрашающая, могучая и загадочная

одновременно. Она еще не очень «русская», но пройдет совсем немного времени, и в
колдовских же образах Блок выразит свое ощущение национальной «души». Достаточно
вспомнить знаменитую «Русь» 1906 года.

В «первоначальной чистоте» почиет Русь, необычайная и во сне. Вихрь на ее

просторах «поет преданья старины», и в ней не видно признаков исторического развития,
ясных намеков на современность. Все катастрофы ее и потрясения становятся в единый
ряд — это «зарева горящих сел», вечные спутники бытия Руси. Русь «укачала на своих
просторах живую душу» своих сыновей, заразила ее «дремотой». Может, действительно
«крест поставлен и на душе», как писал Блок в статье «Безвременье»? Может,
нескончаема «длинная и унылая песня о безбытности»17?

Однако этими мотивами не исчерпывается содержание стихотворения. Почиющая

«вневременная» Русь полна загадочных сил, дремлющих пока вместе с нею. Она хранит
«тайну» своей судьбы. Тайные силы, волнующие Русь в ее сне. Блок и воплощает в
сказочных образах - его Русь заселена ведьмами и ведунами, колдунами и девушками,
точащими «лезвеё» на злого друга. Эти сказочные образы несут настроения
беспокойности и напряженного ожидания, подобные настроениям врубелевских картин на
русские темы. Ведь лукавые, но непроницаемые глаза врубелевского «русского» Пана
таят в своей голубизне загадочную усмешку; напряженно вслушивающийся Богатырь,
всем телом, кажется, впитывающий зовы родной земли, таит в себе, вместе с вольною
мощью и добродушной уверенностью, какую-то тревожащую, слепую силу; а
пленительная Царевна-Лебедь с хрупкой неуверенностью и непреодолимым желанием
плывет в неизвестную даль18.

Сравнивая восприятие России Врубелем и Блоком, говоря даже об определенном

влиянии Врубеля на Блока, следует, конечно, отметить, что раздумья поэта над судьбами
России все больше склонялись к постановке вопросов конкретно-исторических и
социально-психологических, что отличало его от аполитичного Врубеля. Образы
колдовской Руси 1906 года вскоре становятся недостаточно определенными, и это
чувствует Блок. На смену им приходят «На поле Куликовом» и «Новая Америка». Блок
жил «среди революций», его социальное зрение обострялось. Но и в третьем томе Россия
воспринимается как живое существо, в загадочной и тревожной духовной сущности.

«Тайна» блоковской России, да и врубелевской тоже, — явление в известном

смысле историческое. В ней выразился на языке искусства дух переломного, «смутного»

16
http://www.litera.ru/stixiya/authors/blok.html
17
В.В. Агнесов, П.В. Басинский и др.Русские писатели. ХХ век.Биографии: Большой учебный справочник
для школников и поступающих в вузы. Москва, Дрофа, 2003, 3-56 с.
18
Михаил Александрович Врубель – Альбом. Москва: Искусство, 1963, 8с.

7
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

времени, выразился неизмеримо полнее и глубже, чем в иных злободневных стихах и

картинах.

И другое, не менее важное. Блок — романтик и лирик; эти качества свойственны и

дарованию Врубеля. Сфера лирики — душа человека. А можно ли выразить душу
родины? Оба считали, что можно. Это определило их особый, эмоционально-
символический подход к национальной теме. Оба искали то неповторимо-русское, что,
возможно, скорее выразимо в лирическом чувстве, чем в развернутом повествовании.

Портрет жены художника в костюме Царевны-Лебеди стал популярнейшей из

«русских» картин Врубеля. Репродукция с нее висела в шахматовской библиотеке Блока.
Свое отношение к родине поэт выражал в интимном чувстве - в нежности к «невесте» или
«жене» и тревоге за ее судьбу. Личное и «неличное» сливались у обоих так же
естественно, как соединялись фантастика и реальность. Символический образ России-
красавицы неотделим у Блока от реальной картины страны с «низкими нищими
деревнями». Фантастический врубелевский Пан вырастает из среднерусской природы,
елочки в «Богатыре» легко порождают всевозможную чертовщинку, а сатир-полевик
усиливает тревожное звучание пейзажа в картине «К ночи».

В одном из писем к сестре Врубель писал: «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять

меня обдает, нет, не обдает, а слышится мне та интимная национальная нотка, которую
мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте. Это музыка цельного человека, не
расчлененного отвлечениями упорядоченного, дифференцированного и бледного
Запада»19.

Эти слова очень близки к размышлениям Блока о стихии и цивилизации, народе и

интеллигенции. Неуемная народная стихия мучила поэта загадками, страшила
проявлением слепых и жестоких «татарских» черт. Но он поверил в цельность и стойкость
народной «души» и противопоставил эту веру буржуазной цивилизации — тоже
западнической, по его убеждению.

Россию Блок наблюдал не со стороны. Чувство сопричастности ее судьбе до

предела обострило его мысли о современной личности и искусстве. В широкой концепции
возмездия, отразившей «кризис индивидуализма» и предчувствие революции, самая
«личная» тема получила у Блока большой общественный смысл. Пережив «злую и
страстную ночь» второго тома с ее погибельными восторгами, превращавшими мир в
красивую и трагическую сказку, Блок в 1907-1908 годах разглядел опасность
интеллигентского «самоуничтожения» и один из путей к нему — полубезумную
утонченность, делающую невозможным цельное чувство20.

Блок хорошо знал разницу между трагической платой за талант, которую нередко
требует жизнь от художника, и остротой как нарочитой нормой. Но знал он и зыбкость
грани между изощренностью и извращенностью. Декадентская жажда «остроты», то, что
19
Михаил Александрович Врубель – Альбом. Москва: Искусство, 1963, 12с.
20
В.В. Агнесов, П.В. Басинский и др.Русские писатели. ХХ век.Биографии: Большой учебный справочник
для школников и поступающих в вузы. Москва, Дрофа, 2003, 3-56 с.

8
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

зрелый Блок назвал «чувствительностью кожи», ведущей к «уничтожению», — коснулась

и его самого. Сознавая это, поэт противопоставлял ей стихийное естественное чувство,
живую всепоглощающую страсть. Это — стремление к духовной цельности, а не к
душевному равновесию, потребность отделить все «старое, нейрастеническое,
самолюбивое, узкое, декадентское» от больших тревог века и творчества, которые тоже
могут убить, — только человека, но не его искусство21.

Со всем этим связаны и личная потребность в «духовной диете», и вслушивание в

«музыку цельного человека», которую Блок, подобно Врубелю, слышал в национальной
стихии. Пусть даже Россия рисовалась ему не только лирической красавицей, но и
бешеной тройкой, занесшей копыта над его головой. Он надеялся, что единение с
народной стихией даст возможность «свергнуть проклятое “татарское” иго сомнений,
противоречий, отчаянья, самоубийственной тоски, декадентской иронии, все то иго,
которое мы, “нынешние”, в полной мере несем»22. Может быть, уместно в этой связи
вспомнить и высказывание Врубеля о «Богатыре»: «Ведь я аттестован декадентом. Но это
недоразумение, и теперешняя моя вещь, мне кажется, достаточно это опровергает».

Восприятие России Врубелем не образует такого сложного и нервного клубка. В

картинах Врубеля, посвященных «русскому сказочному роду», при всем их затаенном
трагизме — больше духовной раскованности и артистической легкости. Они овеяны
музыкой Римского-Корсакова и лирическим обаянием Забелы, жены художника.
Современники вспоминали, что именно во второй половине 1890-х годов, в пору создания
этих картин, Врубеля отличала «странная уравновешенность». «Музыке цельного
человека», звучащей в национальной стихии, Врубель внимал любовно, тревожно,
радостно — и не до конца. Зная спасительность ее — думал все-таки о другом. Это был
своеобразный отдых, рассеяние духа в милых сердцу образах и картинах — перед
последним приступом в титанической борьбе.

Главная мысль и страсть Врубеля — Демон: не по числу вещей, его воплотивших, а

по внутренней целеустремленности пути. Тоскуя по ненайденному Демону, Врубель
предугадывал его взор в ликах других своих героев. Другие темы, даже Россия, получили
у него лишь относительную свободу. Россия для Врубеля тоже спасительна: она не дала
ему сгореть раньше срока — но она не стала его судьбой. Вопросы личности для Врубеля,
с точки зрения новой эпохи, решались еще романтически отвлеченно, почти что в
историческом вакууме23. Точнее — он еще мог пренебрегать теми новыми условиями,
которые сложились в период массовых социальных движений и положили предел
романтической свободе и романтическому произволу. Блок трагически остро осознал
иллюзорность романтической свободы. Прошло лишь несколько лет после появления
врубелевских «Демонов» — лет, равных эпохе, — и в поэзии Блока самоуглубленная, не
чуждая демонизму личность вступила в сложные отношения с Россией, не менее
экстатической, чем эта личность, как казалось поэту. Конфликты, которые для Врубеля в
значительной мере существовали изнутри самосознания художника, у Блока вырываются
21
В.В. Агнесов, П.В. Басинский и др.Русские писатели. ХХ век.Биографии: Большой учебный справочник
для школников и поступающих в вузы. Москва, Дрофа, 2003, 3-56 с.
22
письмо К. С. Станиславскому от 9 декабря 1908 года, Повыше 19
23
Дмитриева Н.А. Михаил Врубель. Жизнь и творчество. - М., 1984.

9
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

наружу, соотносятся с народным бытием. Воедино слились радость приобщения к стихии

и жертвенническое самозаклание, мировая тоска и смиряющий ее голос гражданского
долга. Абсолютного решения Блок не нашел — даже в «Двенадцати». Но «тайна» России
разрешалась в революции, и Блок пытался представить себе новую личность, способную
реально жить в новых условиях революционной эпохи.

Демон для Блока, гораздо сильнее, чем для его предшественников, — это тоска по
невоплощенной гармонии, дух, не просто отрицающий мир, но в самом отрицании
жаждущий его принятия. Горечь познания, отличающая Демона, — не язвительная
насмешка всезнайки Мефистофеля. Это как бы второе творение мира — в борьбе и муках,
в слиянии добра и зла, это «очеловечение» Бога, приближение к нему, но без благодати,
или, как по другому поводу выразился Блок, — без «мертвой точки торжества».

Жажда слияния с миром и потеря Демоном сатанинской гордости привели Блока к

сближению врубелевского Демона с «Ангелом» Лермонтова. Для Лермонтова ангел был
противоположностью Демона. Для Врубеля — дело обстояло сложнее, и сближение — не
просто фантазия Блока. Известно, что Врубель хотел написать «По небу полуночи…», с
этого и началось его приобщение к миру Лермонтова. Картина не была создана, но
художник, может быть не случайно (насколько сознательно — другой вопрос), соединял
лики ангела и Демона в один — от ранних ангелов в Кирилловской церкви до «Азраила»
(«Шестикрылого серафима»), одной из последних работ24.

Блок не знал Демона в его силе, но только в падении. Он жил в новую эпоху, едва
коснувшуюся Врубеля, и место личности в ней просто и ясно определил в «Возмездии»:

Герой уж не разит свободно, —

Его рука — в руке народной…

Именно в поэме «Возмездие», создавая образ «демона» — отца, Блок подчеркнул

его отличие от демонической личности байроновских (и лермонтовских) времен:

Пожалуй, не было, к несчастью,

В нем только воли этой… Он
Одной какой-то тайной страстью.
Должно быть, с лордом был сравнен:
Потомок поздний поколений,
В которых жил мятежный пыл
Нечеловеческих стремлений, —
На Байрона он походил.
Как брат болезненный на брата
Здорового порой похож:
Тот самый отсвет красноватый,
И выраженье власти то ж,

24
Блок А. Памяти Врубеля. Собрание сочинений в 6-ти томах. Издательство Правда, Москва, 1971, т.5,
стр.337-340

10
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

И то же порыванье к бездне.
Но — тайно околдован дух
Усталым холодом болезни,
И пламень действенный потух,
И воли бешеной усилья Отягчены сознаньем.
Так
Вращает хищник мутный зрак,
Больные расправляя крылья25.

Демонизм превратился чуть ли не в свою противоположность: сила обернулась

слабостью. Он стал лишь частным выражением «возмездия», которое — в его
нравственно-психологическом содержании — мыслится Блоком как обострение и кризис
индивидуализма. Решить коренные вопросы личности Блок стремится уже вне демонизма:
он проводит героев поэмы — «отца» и «сына» — через демоническое обособление и
декадентское «падение», чтобы потом возродить личность в новом качестве
(неосуществленный образ «ребенка»). При известной автономности этой линии в поэме (с
раскрытием внутренних, психологических пружин развития), она тесно связана с темой
возмездия общего — с темой неизбежной революции. «Красноватый отсвет»
демонического «порыванья к бездне» явно бледнеет перед отсветом другого огня,
опалившего Блока третьего тома: «От дней войны, от дней свободы — кровавый отсвет в
лицах есть»26. В поэзии Блока эстетически переживаемый демонизм столкнулся с
нравственными и социальными идеями нового времени, не очень благосклонного к
романтическим метафорам: оно или отвергало их, или желало «реализовать», воплотить в
жизнь. По-своему это выразил даже Врубель, заостривший идею «Демона поверженного»
против ненавистного ему толстовства и тем самым придавший ей практическую
направленность.

Впрочем, Врубель — живописец, а Блок — поэт. Различие между ними связано и с

самой природой их искусства. Живопись вообще наивнее, непосредственнее, чем поэзия,
меньше склонна к выражению рефлексии, а тем более иронии. Правда, в ту эпоху ирония
владела даже художниками: достаточно вспомнить еще раз Сомова. «Сомовская» издевка,
черты трагической арлекинады, имеет своеобразную параллель и у Блока — даже в теме
Демона, в ироническом «снижении» его. Врубель же не знал иронии совсем. При
воплощении романтических сюжетов, отходивших в прошлое, он мог скорее впасть в
некоторую выспренность и ходульность, чем иронически обыгрывать эти сюжеты.

Но различие не было принципиальным, ибо проявлялось оно на общем или, во

всяком случае, на близком пути. Более того — в обретении Блоком «меры и гармонии»
высокого искусства, в его настойчивом стремлении гармонизировать «хаос», возможно,
как-то сказалось и то потрясение, которое поэт пережил у полотен Врубеля.

25
http://public-library.narod.ru/Blok.Alexander/vozmezdi.html
26
В.В. Агнесов, П.В. Басинский и др.Русские писатели. ХХ век.Биографии: Большой учебный справочник
для школников и поступающих в вузы. Москва, Дрофа, 2003, 3-56 с.

11
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

Искусство, говорил Врубель, будит душу «от мелочей будничного величавыми

образами». Блок писал: «Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесенной в мир
поэтом»27. Великие романтики, рожденные своим временем, они выразили это время и
пронесли через всю свою жизнь-борьбу утверждение высокого призвания искусства.

Библиография
• Белый А. Символизм как миропонимание: Сб. статей. - М., 1994, с.256.
• Блок А. Памяти Врубеля. Собрание сочинений в 6-ти томах. Издательство Правда,
Москва, 1971, т.5, стр.337-340
• В.В. Агнесов, П.В. Басинский и др.Русские писатели. ХХ век.Биографии: Большой
учебный справочник для школников и поступающих в вузы. Москва, Дрофа, 2003, 3-
56 с.
• Дмитриева Н.А. Михаил Врубель. Жизнь и творчество. Москва, 1984.
• И. А. Есаулов. Мистика в русской литературе совктского периода. Твер: Тверской
Государственной университета.
• Михаил Александрович Врубель – Альбом. Москва: Искусство, 1963, 8с.
• Н. К. Рерих. Художники Жизни. Москва: Международный Центр Рерихов, 1993 –
54с.
• http://www.litera.ru/stixiya/authors/blok.html
• http://az.lib.ru/s/solowxew_s_m/text_0130.shtml
• http://www.starat.narod.ru/poems/begXX/block/rasput.htm

27
Блок А. Памяти Врубеля. Собрание сочинений в 6-ти томах. Издательство Правда, Москва, 1971, т.5,
стр.337-340

12
Образ Росси в творчестве А. А. Блока и М. А. Врубелья

13