katabasis mundana

вечный город
путеводитель

2
6
3 5

8
11
7

12

10

София Методикс/Север Insect Buddha/Восток

1 выход в полноту 4 4 лестница френеля 18

2 Mise en Abyme: Погружённый в Бездну 6 5 Мета «тамплиеры»: семиотическая игра
с гностическим уклоном 20
3 Доктор Ѧ, cura te ipsum! 14
6 Фронт горения 24
Раймонд Крумгольд/Запад Fr.Chmn/Юг

10 мы пришли из десятых стран 52 7 Чума в вечном городе 38

11 Десятые страны 54 8 К Апокалипсису и далее: «Моя Великая Смерть»
Масодова 40
12 Большие Буквы: Руна Os и её производные
в англосаксонской рунической поэме 64 9 Космическая каллиграфия Брайона Гайсина 46

1
 манифест
«Катабазия» – это символ, лейбл и имя информационной среды, включающей одноименный сайт,
группу в Контакте, а также несколько чатов и комьюнити на других сервисах.
«Катабазия» – это контркультурный инфопоток, транслируемый группой журналистов, художников,
публицистов и музыкантов и посвященный Искусству, Оккультизму, Психоделии и исследованию
социальной стигматизации и табу.
Но, самое главное, «Катабазия» – это метафора нисхождения высших сил в нижние миры. Именно эта
метафора объединяет нас всех вокруг идеи поиска способов разрушения Чёрной Железной Тюрьмы –
образа, символизирующего фундаментальное Неведение, сковавшее умы и делающее законы, которым
подчиняются общество, человеческая природа и даже сама реальность, тираническими.
Наш миф гласит, что помочь избавиться от оков Черной Железной Тюрьмы может только Знание
и обретение единомышленников, как для совместного исследования себя и мира, так и для привнесения
в мир чего-то нового. Мы не считаем это Знание чем-то тайным, «недоступным профанам» – напротив,
отблески его пламени тайно горят в сердце каждого пленника этого мира, осознаёт он это здесь и сейчас
или же пока нет. Искры этого пламени разгоняют тьму Неведения.
Наша (и ваша!) миссия состоит в том, чтобы собирать эти искры, воплощённые в делах и трудах
великих мыслителей, творцов и подвижников и передавать их на нижние, менее освещённые уровни
психогеографического пространства.
Мы – это вы. Вы – это мы. Мы делаем это потому, что мы не можем иначе. Мы не претендуем на
учительство, не претендуем на абсолютную истину, но опытным путем исследуем ряд тропинок, влекущих
к Невыразимому. И в этом странствии длиною в жизнь мы неустанно ищем попутчиков, которые захотели
бы составить нам компанию, чему-то научиться у нас, чему-то – научить нас.
Поэтому мы поддерживаем огонь в маяке на перекрестке этих тропинок, который бы притягивал к нам
нам подобных. Каждый день на протяжении последних пяти лет мы создаем и развиваем «Катабазию»,
с помощью которой делаем творческие высказывания и выстраиваем коммуникационную сеть внутри
русскоязычного контркультурного микросоциума.
Мы надеемся, что то, что мы делаем и продолжим делать, будет полезно для тебя, конфидент. Мы
надеемся, что это подвигнет тебя влиться в наши ряды, и в этой пустыне реальности нас таких станет
больше. И где-то там, на самом дне, мы все обязательно встретимся и разобьем врата Ада, обрекая всех
его заключенных на неописуемую свободу.
Пусть нисходящий свет прорежет тьму до самого дна!

2
на пороге...
Дорогой конфидент! Редкость, с которой Объединённой Редакции Капитула
«Катабазии» предоставляется возможность говорить с тобой со страниц бумажного
издания, обязывает нас стремиться делать каждый сеанс связи максимально
прицельным, хлёстким и при этом глубоко личным. «If you’re listening to this, you are
the Resistance», как говорилось в одном дурацком фильме. В твоих руках – третий
номер журнала, в его фокусе в этот раз – рассказ про Вечный Город, место, на чьих
аренах мы с тобой с рождения сражаемся с львами Невежества и Контроля.
Как и за века до открытия кодексов Наг-Хаммади, в этом лабиринте из бетона
и плоти угнетённые дети Империи поднимают восстания, беснуясь в ритуале
обновления Великого Дракона. Как и за тысячелетия до падения башен, давшего
жизнь XXI веку, в сердце этого города можно разглядеть зиккурат, лестницу от земли
до неба, сковывающию рекурсией, кажется, всю вселенную.
Обитая в недрах вавилонской машины контроля, мы слушаем дыхание города,
следим за новым оборотом колеса его жизни – и в этом номере делимся с тобой
всем, что можем увидеть, услышать или найти на его тысячелетних улочках.
Дрейфуя с нами по его районам, ты встретишь чародеев-урбанистов, обращающихся
в огонь; безумных пророков, предрекающих космический холод вселенского
мертвеца; странных птиц, гнездящихся в барельефах древних богинь; пленников
Мягкой Белой Комнаты; Доктора Ѧ; игроков-тайноловов; смешливых прорицателей,
грезящих о других планетах… шаманов новых племён, на которые продолжает
распадаться общество эпохи информационного столпотворения.
И как знать, где закончатся для тебя, конфидент, все дороги и зеркальные коридоры
mise en abyme: у подножия Вавилонской Башни или в Десятых Странах, что
раскинулись в глухом краю у моря далеко от городских ворот?..
Вечный Город, мы приветствуем тебя и вторим твоим фаворитам: жизни грядущей
твоей нет пределов!
Это и станет твоим концом – и началом чего-то совершенно иного для всех нас.

3
 о б р а щ е н и е
Н е д о р о г о й
р е д а к ц и и

Привет, читатель!
Или лучше даже не «читатель», а «кон-
фидент» — этим словом нам более
привычно называть тебя, так как оно
из-за своего смысла, означающего «тот,
кому доверяют секреты и тайны», более
способствует искренности и созданию
некоторого заговорщического флёра,
а это именно то — именно то, что нужно
для наших целей. Слово «заговорщиче-
ский» в данном случае намного лучше,
чем слово «эзотерический», хотя вот
этим вот изобилием свистяще-шипящих
согласных может вызвать у иных людей
некоторые трудности в произнесении.
Но в текстовом виде таких трудностей
не возникает, пусть этот текст и дол-
жен звучать в твоём, конфидент, уме
— произносимый неким голосом с инди-
видуальными интонациями и тембром.
Остановись на пару секунд и попробуй
охарактеризовать этот голос.

Обладатель этого голоса — я, меня зовут

София Методикс, что в моём случае
означает «Мудрость Метода» — и в данном случае вся
мудрость метода этого текста состоит в том, чтобы ты вошёл
в наш заговор своим собственным путём, маршрут которого
не известен ни мне, ни тебе. Впрочем, фокус с голосом, читаю-
щим в твоей голове, настолько стар, что не на всех производит
нужный эффект, поэтому перейдём скорее к делу. Хотя я всё
же прислушалась бы на твоём месте к этому голосу — потому
что он имеет отношение к тебе в большей степени, чем к тому,
кто писал эти строки.

Итак, ты держишь в руках некий ключ в форме «журнала»,

изобилующего различными взглядами на разные, внешне
порой не очень связанные между собой вещи (см. содержание).
Каждый из этих текстов даёт тебе возможность для отождест-
вления с протагонистом, исследующим ключевые вопросы
собственного существования; каждый же из текстов име-
ет и цель растождествления тебя с тем, кто автоматически
поддерживает твое будничное существование. Но, конечно,
примерно так действует практически любой текст, обладаю-
щий мало-мальской долей художественности и хоть в какой-то
мере опирающийся на идеи, затрагивающие вопросы, выходя-
щие за рамки сиюминутных ценностей.

4
 Некоторым отличием от других форматов является некая общность, лежащая
в основе этих текстов. Данная общность зовётся «Катабазия» и она является нашим
заговором по спасению себя из трясины несовершенного, иллюзорного бытия — кто-
то может называть её «Чёрной Железной Тюрьмой», кто-то - «сансарой», кто-то
— «кеномой». Общим здесь является неудовлетворительность пребывания в этом
наиболее коварном виде самообмана, устранимого только при помощи некоего сущ-
ностного знания тайн бытия, невыразимого при помощи слов, но доступного для
человеческого восприятия. В силу этого наш заговор можно назвать «гностическим».
Впрочем, в «журнале» речь пойдёт порой о несколько отвлечённых материях —
но все они связаны с разными языками, которыми пытается говорить с нами Знание.
Здесь будет и о тайнах священных текстов; и о попытках психоделического прорыва
сквозь стены тюрьмы; и об умении читать дрожание нитей, связующих все вещи
этого мира; если хоть одно предложение в этом «журнале» будет полезным для
иллюстрации: Limbic Splitter тебя, дорогой конфидент — это уже значимое для нас достижение.
Возможно, тебе может показаться, что с тобой играют в игрушки. Возможно, тебе
не понравится то, что ты здесь прочтёшь, найдя это скучным, неинтересным или
эстетически неприемлемым. Возможно — тебя достанет специфическая манера
общения данного «журнала» с тобой.

Надо отметить, что первое предположение не так далеко от истины — с тобой дей-
ствительно играют в игрушки, однако твой выигрыш в наших интересах. Пока же
прими к сведению данный гностический сеттинг, в котором мир, возникший в резуль-
тате фатальной ошибки, погружён в непрестанное страдание, к которому обитатели
этого мира настолько привыкли, что замечают его лишь в самых крайних формах.
В общем, это многоуровневая тюрьма — невыносимый ад в карцере существова-
ния и комфортабельная несвобода на высших уровнях этой тюрьмы, в которой
мы выросли и которую продолжаем строить дальше. В таких условиях минималь-
ная благая интенция состоит хотя бы в том, чтобы перестать укреплять стены этой
тюрьмы и постепенно отказываться от наиболее диких тюремных привычек. В кон-
це концов, каждый житель этой тюрьмы где-то глубоко внутри жаждет свободы,
но беспокоится прежде всего о своём тюремном быте.

Мы тоже, безусловно, в тюрьме — однако на страницах этого «журнала» мы будем

изучать тюремный фольклор о Воле (очень многозначное в данном контексте сло-
во): познание Воли через опыт созерцания её в тюремное окошко, образ свободы
в творчестве уважаемых сокамерников, история строительства тюрьмы, а также —
легендарные попытки побега из неё.

Возможно, именно тебе удастся сбежать, использовав оказавшийся у тебя в руках

ключ и открыв одну из дверей этой тюрьмы. Важно только помнить, что тюрьма, как
и Воля, находится не снаружи, а внутри твоего ума.
После такой проповеди, как порядочная психогенная мать, я не могу не отметить,
что столь высокий уровень насыщенности высокопарными метафорами может
порядком смутить иных — но придётся принять его как данность. Воспринимай
данный текст, как художественное произведение для молодых духом — и получай
от текста то, что обычно получаешь в таких случаях. И да пребудет благо!

С любовью,
Недорогая Редакция.

5
Mise en Aby
текст Знаниа Пернач иллюстрации: Мксъ Аппарата

Погруженный в Бездну
Ты не можешь видеть видящего видения, Секретные эксперименты
не можешь слышать слышащего слушания, На тайных подземных объектах
не можешь мыслить о мыслящем мышления, Явили, что космос внутри
не можешь знать о знающем знания. Бескраен, как космос снаружи,
«Брихадараньяка-упанишада» (3.4.2)
И, возможно, один из них отражается в другом.
Svecchaya svabhirrau visvam unmilayari Который из них тогда более реален?
Кшемараджа И что находится за зеркальной гранью?
Что, если у грани лишь одна поверхность,
И космос сам отражается в себе?
Kαχαγγέλιον
С чего всё началось?
Данным вопросом очень умест-
но задаваться в качестве уни-
версальной духовной практики, Вероятно, многие не раз обращали внима-
как и вопросом «Кто я?». ние на визуальный эффект бесконечного
Впрочем, вербальные дефи- коридора, возникающий при противопо-
ниции всё только запуты- ставлении двух зеркал. Похожий и даже
вают, потому что при пе- более впечатляющий эффект может быть
Итак, одной зимней ночью я
ремножении друг на друга достигнут, если выход видеокамеры под-
проснулся ночью в холодном
дают бесчисленное мно- ключить к экрану и направить видеока-
поту с сильнейшим ощущени-
жество ответов, уводящих меру на сам этот экран. Получившийся
ем, что только что, в состоянии
от единственно нужного. эффект бесконечного коридора отра-
на грани сна и яви, увидел то, что
Но попробую ещё раз — жений, создаваемого зеркалами, был
не должен был увидеть. Это ощу-
в моём случае всё нача- известен ещё древним, а уже в новое Что чувствуешь, ког-
щение неуместности и гибельности
лось одной зимней но- время его (и различные его разно- да на своей шкуре
полученного опыта, последовавшее
чью, когда я проснулся видности) назвали «Странной Пет- ощущаешь, что твой
за гипнагогическим видением, зат-
и вспомнил, как всё на- лёй», «Эффектом Дросте» и « Mise мир создан парадок-
мило собой всё — поэтому я не сразу
чалось. Пусть неловкая En Abyme» (что означает «По- сом, который не мо-
смог найти причину своего страха. Ох-
рекурсивность в пове- груженный в Бездну»). Этот эффект жет себя решить? Я мо-
ватившая меня паника заставила меня
ствовании не смущает является визуальным воплоще- гу немного рассказать
срочно одеться и покинуть дом — и бо-
— она, напротив, ука- нием так называемых «иерар- о том, как это ощущает-
лее-менее собраться и начать трезво со-
зывает на суть того, хических парадоксов» — визу- ся: представьте эту са-
ображать я смог только в круглосуточном
о чём я хочу сообщить. альных, логических, языковых, мую треклятую каме-
кафе у метро. Там, за чашкой кофе, я пост-
фактум восстановил последовательность объединённых в единую груп- ру, поймавшую экраном
событий. Вкратце: в  ночь на 19 ян- пу. К частным случаям таких свой сигнал и завернув-
варя я получил прямую передачу, парадоксов относятся так на- шую его в Странную Пет-
содержащую зашифрованное пере- зываемый «парадокс лжеца», лю. Теперь представьте,
живание возникновения этого ми- а наиболее одиозный из них что экран многомерен —
ра. Это переживание словно не предназнача- — «парадокс всемогущества», и бесконечные коридоры
лось для меня, но было мной принято и каким-то который обычно звучит как распространяются во всех
образом осталось в моей памяти. Следом за ним «Может ли Бог создать ка- измерениях, а сама камера
же пришло параноидальное чувство, что теперь я мень, который не сможет даёт этим коридорам реаль-
стал объектом внимания тех, кому предназнача- поднять?». ность существования. Пред-
лась эта трансляция и кто теперь будет искать меня. ставили? У меня вот не очень
«Наверное, я схожу с ума» — подумал я, но тут Пере- получается — до тех пор, по-
ка это переживание не при-

6
живание развернулось внутри меня и поглотило всё.
ходит вновь.
me Но вернёмся пока
к повес твованию.
После испытанного
в кафе я с далс я
компетентному
специалисту. С неко-
торым подозрением
опросив меня
насчёт злоупотре-
блений психоактив-
ными веществами
и семейной ис тории
помешательств,
врач пришёл Какое-то время я пытался жить обычной
к выводу, что жизнью — только теперь начал испыты-
данный опыт вать иррациональную неприязнь к своему
явился послед- отражению в зеркальных поверхностях, ...и внезапно в этот
ствием стрессов а также стал избегать задерживаться момент я перестал
и мне нужно перед камерами видеонаблюдения. существовать. Вернее,
прос то пропить курс Однажды даже поскандалил с водителем моё «я» стало
успокоительных, такси, который отказался отключать сегментом беско-
больше отдыхать, видеокамеру в салоне — он ссылался нечного коридора,
бывать на свежем на рабочие инструкции, а я ни с того пробившего меня
воздухе — а лучше ни с сего сослался на религиозные насквозь и с запре-
и вовсе взять предписания, и таксист ожидаемо послал дельной скоростью
отпуск. Я последо- меня куда подальше. Но в остальном несущегося вперёд.
вал совету доктора, я продолжал по инерции жить как прежде. Это продолжалось
однако с этого бесконечно долго,
момента всё пошло однако было всё же
наперекосяк. Ах, это чудо сдвоенных зеркал - прервано — я очнулся
от того, что меня
тормошила работница

Двух половинок яблока земного. станции: оказалось,

что я уже доехал
до конечной. Идя

И сдвоен смысл того, что изрекла пешком в ночи,

я думал — возможно
Однажды я ехал в метро, и в вагон зашла ли, что я всё же схожу
известная городская сумасшедшая —
Поэтесса Алла, которая после смерти И мысль двойна, и сказанное слово с ума? Может, это
эпилепсия или что-то
своего мужа повредилась рассудком, на- подобное? Ложась
писав книгу стихов о любви к нему и стала спать, я решил, что
по вечерам ездить в метро и продавать утром отправлюсь
свои книжки, облачённая в наряд по фа- на обследование
сону XIX века. В этот раз что-то заставило
меня купить у неё брошюрку со стихами, А может не добра она, не зла, и на госпитализацию,
однако этому
не суждено было
а когда я машинально открыл ее, мои глаза
уткнулись в следующие строчки:
Та бездна, из которой пьём забвенье. сбыться.

И разум наш — пришелец во вселенной

В себе Вселенский Образ не узнал.
7
 Выйдя на улицу поутру и добравшись
до центра Города, через некоторое врем
я
я начал ощущать, что за мной прис таль
но
след ят. Попытки определить источник
тревоги оказались безуспешными: каза
лось,
за мной наблюдают все вокруг, от случ
айных
прохожих и мамаш с детьми до видео
камер
(которые начали восприниматься как
живые
существа) и даже дворняг и птиц. Я вп
ал
в панику — и побежал по городским
улицам,
пытаясь заплутать в переулках.
Сейчас я в Библиотеке — никак по иному назвать это здание без
окон, но полное полок с книгами, нельзя. Объяснить, как я здесь
оказался, а также другие особенности своего пребывания здесь,
я не могу: может быть, это моё чистилище или любая другая
посмертная участь, а может быть (что ещё хуже), это всё же
реальность. Я потерял счёт времени и не могу сказать, сколько
я здесь пробыл, потому что Библиотека для меня существует
между приступами, в которых я падаю в Бездну отражений.
Однако, когда меня возвращает из таких командировок длиной
в миллионы лет, я получаю передышку, которую использую для
поиска каких-нибудь ключей, которые могут помочь мне понять,
что же со мной случилось.

И теперь у меня есть версия, что со мной случилось — благодаря

некоторым книгам Библиотеки, в которых я нашёл отрывки,
описывающие контекст моих переживаний. Я нашёл их
в описаниях религиозных откровений и философских прозрений,
в аргументах манифестационизма в споре с креационизмом,
в популярных разборах логических парадоксов и в теории
аутопоэзиса. Теперь я думаю, что моё проклятие состоит в том,
что какая-то сила отбрасывает меня раз за разом в критический
эпизод Космической Драмы, Первого Жертвоприношения (или
в самое начало Совершенной Игры — это кому как) — к моменту
появления этого мира.

Моё падение в Бездну, которое я переживаю раз за разом — это

всего лишь воспоминание о том моменте, когда начало суще-
ствовать время и пространство. То Единое и безмятежное, что
жённую было до всего, не могло найти себя — и для того, чтобы обна-
Помню мешанину улиц и дверей, иска
реш ёток ружить себя, оно на миг перестало существовать. Предвечное,
и оплавленную аффектом, вереницу
и внутренних дворов. Наконец, почт и образовав бинер с потенциалом своего отсутствия, породило
пико вый Отождествление — Альфа встретилось с Омегой и породило «Я»,
выбившись из сил, я забежал в ту
дверью
тёмный двор-колодец с одной лишь а вместе с ним — время и пространство. Ра-Атум проглотил своё
и стоящим у жёлтой стены мусорным семя, Уроборос вцепился в свой хвост, Предвечное упало в свою
, что
контейнером. Переводя дух, я убедился Бездну Творения во всех направлениях возникшего времени-про-
дыв ать странства и начало свою экспансию, создавая бесконечные
за мной никто не идёт, начав огля
яд упёр ся коридоры миров. Для кого-то начало этой манифестации
дворик-прибежище. И ту т мой взгл
рны м — трагедия космических масштабов, для кого-то — чудесная игра
в тусклое зеркало, стоящее рядом с мусо
но совс ем самопроявлений Предвечного. Союз отсутствия и присутствия
контейнером. Я отражался в нём,
ы,
не так, как привык: я видел себя со спин Предвечного порождает самоосознание, завороженно смотрящее
доро м на самое себя.
стоящего перед бесконечным кори
вши хся
таких же моих отражений, выс трои
,
в длинную очередь. Заворожённый этим
сячи мои х Бездна Творения в одних источниках, которые я открыл для себя,
я пошёл навс тречу зеркалу — и ты
й,
копий двинулись вперёд вместе со мно читая книги Библиотеки, описывается как материя, в других —
сливаясь в едины й вект ор. как некий экран, посредством которого Предвечное завороженно
познаёт себя. Вот, например, один христианский мистик XVI века
пишет о Бездне Творения, называя её Софией:

Она была обителью Духа Господня, и не родительницей, но Откровением Господа,

непорочной девой и причиной сущности Божией. Она как отражение Господа, потому что
всякое зеркало не определяет картину, но создаёт возможность картины. Таким образом,
эта непорочная Дева есть отражение Божества, в котором Дух Божий видит себя самого,
как и чудеса магические. И в ней Дух Божий усматривает формы тварей. Это Якоб Бёме,
исследователи
деятельности

8
которого поясняют:

«София есть «зеркало» Божества, в котором Оно видит себя
и открывается самому себе. Она соответствует поэтому определённому
моменту в самораскрытии Божества, именно стоит посредине
между Божеством, определившимся в своём триединстве, in ternario
sancto, и миром, несотворённым и сотворённым, природой небесной
и земной. София есть, по общему смыслу учения Бёме, не откровение,
но самооткровение Божества, момент развития в самом Божестве.
Она безлика и имперсональна, как имперсонально вообще Божество
в системе Бёме, она есть «Wesenheit», субстанция или сущность.
По первому определению Софии, она есть пассивное зеркало,
не рождающее, но лишь отражающее. Это настойчивое подчёркивание
пассивной зеркальности, так сказать, идеальной воззрительности
Софии заставляет видеть в ней схему схем, или, если можно так выра-
зиться, трансцендентальную схему мира, не обладающую собственной
жизнью, но имеющую идеалистически–программный характер. София
уподобляется «одежде, которою открывается Божество, иначе его
образ не был бы познан, ибо она есть телесность духа».
В этом бесконечном коридоре мы
с Якобом Бёме не одинокие твари
Предвечного — здесь задолго до нас
побывали и увидели себя в отражениях
многие. Так, за двенадцать веков до
Бёме, феномен порождающей всё Бездны
Творения изучал Нагарджуна, назвав его
« Пустотой». Обычно слово «пустота»
понимают как «отсутствие чего-либо»,
хотя в нагарджунизме это чисто техни-
ческий термин, обозначающий тот самый
метафизический экран, воспроизводящий
сигнал, идущий с метафизической камеры
(который, в свою очередь, есть творящая
функция «Предвечного»). Единичность
Предвечного, поделённая на парадоксаль-
ный ноль Бездны Творения, даёт дурную
бесконечность. Это Нагарджуна и ощутил
на своём опыте, погрузившись в Бездну
Творения во время обучения в крупней-
шем учебном заведении своей эпохи
— университете Наланда, где он изучал
философию и психотехники. Во время
одного из своих энстазов, Нагарджуна
предстал перед ритуальным хранилищем
реликвий — буддийской ступой. Он открыл
эту ступу, но внутри оказалась такая же
ступа, быстро увеличившаяся в размерах.
Нагарджуна открыл и эту ступу, но вновь
повторилось то же самое — бесконечность
самоподобных ступ привела философа
к мысли, что у этих ступ (а равно —
и у прочих объектов мира) нет никакой
первоосновы: они суть игра нулей.
9
 Эта Игра Нулей у мистиков всегда
персонифицируется в женском обличии. Так,
главный соперник Христа — гностический
ересиарх Симон — описывает первый акт
космической трагедии:

Один корень — бездонная Тишина, предсуществующая беспредельная

сила, пребывающая в одиночестве. Она приводит в движение сама себя
и предполагает определенный аспект при повороте к размышлению:
Нус (Ум), из которого приходит Мысль (Эпиноя), постигаемая в одиноче-
стве. Ум и Мысль больше не одно, но два: в его Мысли Первое «являет
себя и таким образом становится Вторым».

10
Далее комментаторы симонова
учения пишут:
...через акт отражения неопределенная и только негативно описываемая сила Корня
оборачивается позитивным принципом, связанным с объектом его размышления, даже если
объектом является он сам. Он всё ещё Единственное, в чём содержится Мысль, но он
уже разделен и уже не представляет собой изначально целого. Теперь весь результат,
здесь и в других рассуждениях этого типа, зависит от того факта, что греческие слова
эпиноя и энноя, подобно более частой в других системах софии (мудрости), женского рода,
и подобное справедливо для древнееврейских и арамейских эквивалентов.

Мысль, порожден- Явная Эпиноя созер- Похожие мотивы В огненном всплеске творящих энергий яв- После многих
ная изначально цает Отца и прячет присутствуют ляются контуры вещей и миров — является приступов,
Единым, находится его в себе как и у приверженцев и сам тот экран, своеобразное «зеркало» низвергающих
во взаимосвязи творческую силу, шиваитского психических функций, на котором и будет меня в зеркальную
с женским началом; и так изначальная монизма, Шанкары отражаться теперь всё это представление. Бездну, я нау-
а ответ на её Сила вовлечена и Абхинавагупты, Более того, в ходе этой искусной игры чился находить тот
способность зани- в Мысль, которые знают («игры в искусство», в «творчество») вектор присутствия,
мать Ум (Нус) составляя андро- Бездну Творения произойдет и миражное умножение глядя- который определяет
предполагает гинное сочетание: и Игру Нулей щей на него, сопереживающей «публики»: моё нахождение
мужскую роль. Его Сила (или Ум) как «шакти» или у каждого экрана — свой болельщик... Эти в этом опыте.
именем становится является высшим, «майю». Но они многочисленные временные «зрители» Я пришел к выводу,
«Отец», когда а Эпиноя — низ- не видят трагедии космического спектакля не имеют что единственный
Мысль зовёт его шим элементом. в интенсивной какого-то отдельного онтологического су- способ прекратить
так, значит, она Хоть и слитые манифестации ществования, они сами зависят от того, что эти приступы —
адресована ему воедино, они в то же Предвечного видят, они сами в своей множественности развернуть себя
и является ему время противо- в своих отражениях — лишь отражения в зеркале или же тени от зеркальной
в его порождающей положны друг и мирах страданий на экране. Вечен лишь тот — единственный Бездны Творения
функции. Поэтому другу, и через их — это лишь часть — «свидетель» (сакшин), который и посмотреть
первоначальное двойственность ста- Игры: до поры до времени глядится в это в глаза тому, кто
расщепление новится заметным зеркало. Для Шанкары достижение особой наблюдает без
происходит от Нуса, расстояние между чистоты зеркального стекла по существу всяких глаз, либо
«выявившего себя ними. Высшее стирает в нём всякие отражения, тогда как заставить его отвер-
из себя и пред- начало, великая для Абхинавагупты творческая игра — уже нуться от меня.
ставившего себе Сила, является достаточное оправдание: она позволяет Потому что когда
свою собственную в таком сочетании отражениям свободно вспыхивать даже Бог, Которого
мысль». Всеобщим Умом, в самом чистом сознании, чистом духе. Нет, наконец-то
управляющим всем отворачивается
и мужественным; от тебя — тогда
низшее начало, только и перестаёшь
великая Мысль, существовать.
порождает всё
и женственна».

11
 Однако Шанкара
предостерёг меня.
Действие, направленное на свой собственный
источник, не может быть помыслено непротиворечиво;
ведь и жаркий огонь сам себя не жжёт, и искусному
актёру самому на своё плечо не взобраться — гласит комментарий Шанкары на ведан-
тические «Брахма-сутры».

Но я помню, что причиной существо-

вания меня стало именно обращение
чистой основы сознания на самое себя
и единственный способ выйти из этой ...Шакти начинает свою игру ста-
затянувшейся игры — повторить этот новления. Майя раз­вертывает свою
трюк, но для этого нужно самому стать иллюзию. Лила — космическое театральное
зеркальной Бездной Творения. представление — начинается. Занавес
поднят. Разумеется, все эти три сущности
полностью тождественны между собой, три
эти слова — суть полные синонимы, а сама
эта деятельность огненно-красной «вимарши»
начинается с высочайшего позволения Шивы,
чистого созерцания прозрачно-белой «пракаши»,
как его собственное «исте­чение». И конечно же,
не надо забывать, что реально эта игра есть некий
иллюзорный, кажущийся процесс, протекающий
вну­три самого сознания, когда глядящий, вечный взор
поэтапно отделяет от себя, точнее — вычленяет изнутри
себя самого — временно существующий, призрачный Я осознаю это всё
объект — своё собственное зеркало, свой экран, на ко- в те моменты, когда
тором временно развернется некая мимолетная история Предвечное
и временно же — произойдет как бы умножение смотрящих и его Бездна,
«свидетелей» — потенциальных зрителей космического вс третившись,
представления. Эти временные изображения, образы, порождают меня
отражающиеся в зеркале, на самом деле не имеют отдельного и мириады других
существования, они не могут существовать вне поверхности «я». Однако, когда
этого стекла, да и само их многообразие — это лишь кажущаяся меня возвращает
рябь на воде, вереница теней, языки огненных сполохов. в Библиотек у —
я не нахож у уже
смыс ла в поисках
избавления от об-
Неразрушимый и невидимый (но ещё рушения в Бездну.
как осязаемый!) штырь Присутствия Напротив — я ра-
вбивается сразу же туда, где возникают дуюсь тому, что
для этого подходящие условия. Свидетель промеж утки
заводится там, где для него появляются между прис тупами
условия — и он тут же отождествляется сокращаются,
с этими условиями. Свидетеля можно а с трах потери
даже обмануть, призмой своего ума вс якой опоры
перенаправив его в неодушевлённые в виде привычных
вещи. Так можно создать «иллюзию представлений
резиновой руки», заставив Свидетеля о себе и мире
отождествиться с чем-то, что напоминает постепенно уходит.
ему о прежних объектах отождествления. Я ос тавлю эту
Так можно заключить Свидетеля в тысячах запись здесь,
вложенных миров. И уж совсем точно в Библиотеке —
Свидетель может отождествиться с любой в надеж де, что
системой, внутри которой совершается она обретёт
Жертвоприношение — впервые осознаётся своего Свидетеля
иерархический парадокс и появляется и поможет ему
Странная Петля. Парадокс лежит в основе разобратьс я
самой жизни, которая имеет своей сутью с некоторыми
непрерывное познание, а решение данного вопросами о том,
парадокса — это итог данного познания.

12
как всё началось.
Наверное, самое большое противоречие
нашей жизни, то, которое труднее всего
понять, — это знание того, что было время,
когда нас не было, и придёт время, когда
нас не будет. На одном уровне, когда мы
«выходим из себя» и видим себя как «одно
из человеческих существ», этот факт имеет
смысл. Но на другом, более глубоком
уровне, личное несуществование совер-
шенно бессмысленно. Всё, что мы знаем,
находится у нас в мозгу, и мы не можем
понять, как это всё может отсутствовать
во вселенной. Это основная и неоспоримая
тайна жизни; возможно, что это — лучшая
метафорическая аналогия Теоремы
Гёделя. Когда мы пытаемся вообразить
собственное несуществование, нам
приходится выйти из себя и отобразить
себя на кого-то другого.

С чего же всё началось?

Итак, одной зимней ночью я проснулся ночью в холодном поту
с сильнейшим ощущением, что только что, в состоянии на грани
сна и яви, увидел то, что не должен был увидеть. Это ощущение
неуместности и гибельности полученного опыта, последовавшее
за гипнагогическим видением, затмило собой всё — поэтому
я не сразу смог найти причину своего страха. Охватившая меня
паника заставила меня срочно одеться и покинуть дом — и бо-
лее-менее собраться и начать трезво соображать я смог только
в круглосуточном кафе у метро. Там, за чашкой кофе, я постфактум
восстановил последовательность событий. Вкратце: в  ночь
на 19 января я получил прямую передачу, содер-
жащую зашифрованное переживание возникновения
этого мира. Это переживание словно не предназначалось для
меня, но было мной принято и каким-то образом осталось в моей
памяти. Следом за ним же пришло параноидальное чувство, что
теперь я стал объектом внимания тех, кому предназначалась эта
трансляция и кто теперь будет искать меня. «Наверное, я схожу с
ума» — подумал я, но тут Переживание развернулось внутри меня
и поглотило всё.

13
 Доктор
Ω Ѧ А ГΩспΩдь БΩГ ВсеΩтец,
МiрΩзданьѦ Вседержiтель ТвΩрец.
ПрΩмень ГΩрец Первенец,
МΩлΩдец ѦВень Светец Ѧень.
ПрΩделец Ѧ Ωдiн Бог, *Ω* Козорь,
ВiТ ВΩΩбрΩз, ΩгΩнь КΩлец.
КΩлΩдец КВΩзΩрь Мне МΩлец,
КВΩнт ВΩИзТень ΩлΩвец.
из творчества
пациентов
Белой Палаты
14
Ѧ, cura
te ipsum! текст:
иллюстрации:
В Белой Палате, строго говоря, мало что является по-настоящему белым — но так
как в данный момент есть возможность созерцать лишь один только потолок Белой
Палаты, то именно несовершенство его белизны является основным объектом
моей постоянной медитации. Этот потолок покрыт многочисленными трещинами,
А, Ѧ, Ω
Nekuda
желтовато-бурыми разводами и причудливыми зияниями в местах, где отвалилась
штукатурка. Где-то такое уже было.
Да, точно было — какое-то количество смен тел и личностей назад (кто там говорил,
что все клетки в организме успевают смениться за семь лет?) прежний мой
внутренний наблюдатель смотрел на такой же потолок больницы — и видел в узорах
фантастические фигуры драконов и других сущностей, создаваемых и оживляемых
то ли скукой, то ли сбоящими системами распознавания образов.
С потолка Белой Комнаты драконы и прочая живность, видимо, была успешно
выведена усилиями здешнего персонала — а может быть, драконы просто считают, что
раз уж я вырос, то теперь совершенно точно безнадёжен, потому и не являются мне
больше.
Зато теперь в узоре трещин и танце пятен на потолке мне являются буквы — именно
так мы условились с Альфой, который таким образом шлёт теперь мне свои послания.
Совершенно не представляю, где Альфа сейчас, зато этот способ общения определённо
эффективен и безопасен — навряд ли кто-нибудь, кроме меня, может расшифровать
этот код — если только Доктор Ѧ собственной персоной.
Стоило только об этом подумать — и пришла в движение паутина трещин, начав
складываться в паукообразные буквы, словно кто-то включил проектор, изливающий
смыслы на экран прямо надо мной: это Альфа выходит на связь.
Мы не более чем пятна информации, наборы качеств и возможности для их развития.
Нам кажется, что нас несёт по детерминированным колеям кармы, и это действительно
так, но с одним нюансом, полное осознание важности которого является принципиальным
на пути познания. Кармические колеи — такая же информация, как и мы сами. Понимание
этого тождественно рождению возможности взаимопроникновения в очерченные траектории
нашей путей и, в конце концов, полному растворению в них, а с ними — в едином облаке
информации, которым всё и является.
Старина Альфа как всегда в своём репертуаре — тайны мироздания и собственного
не-существования он подаёт сразу и концентрированно, но многие (в силу недостатка
некоторой... ээээ... конгруэнтности в манере изложения Альфы) могли бы назвать такой
поток сознания бессвязным бредом. Ха, тогда бы ещё меня психом назвали!
Альфа — воплощённый здравый смысл, не одурманенный более нейромедиаторными
стимулами (ведь что такое стимул? палка, которой скот гонят на пастбище) и заборчи-
ками конвенциональных действительностей.
Вот он и просто напоминает мне: тот, кто лежит сейчас в больничной койке, обездви-
женный вязками — всего лишь совокупность качеств, порождённая сопряжением
векторов различных событий. В этой койке лежу я — потому что мой цикл существо-
вания проходит через эту койку, но в данный момент в этой койке лежу не я один,
не правда ли?
Как мне выбраться из этой обусловленной ситуации? Моя свободная воля ограничена
вязками, я детерминирован ими от ног до головы и вся моя свобода — лишь в воз-
можности выбрать экран, на котором я читаю сообщения от Альфы: либо это будет
потолок, либо же — изнанка моих закрытых век.
Но у меня всё же есть выход из этой ловушки, и как забавно, что выход из неё именно
в тех явлениях, что обуславливают меня сильнее, чем какие-то путы, транквилизаторы
и миорелаксанты — во времени и причинности. Кажется, Альфа хотел донести до меня
мысль, что закрепостившие меня условия — не более реальны, чем я сам, следова-
тельно — надо просто доказать себе, что меня нет?
Я увеличиваю масштаб своего внутреннего взора, чтобы увидеть в себе то, что только
и является мной, но не нахожу этого ни в частях своего тела, ни в принимающей
антенне своей головы — весь боевой экипаж моей личности удивлённо пялится
друг на друга, словно пытаясь понять, кто здесь предатель. Возможно, предатель
сейчас наблюдает за равномерно ныряющими в меня слёзами, что падают внутри
капельницы — сегодня медикаментозные добавки в мой химический рацион, похоже,
сделают мои видения куда интенсивнее. Я резко уменьшаю масштаб внутреннего
взора, но вижу вместо себя лишь безликий участок поверхности моего стремительно
разрастающегося вида.

Есть одно слово,описывающее причинно-следственные связи самого существования Тюрьмы

— и это слово «нонсенс». Нет никаких логических, мистических или любых других причин,
обуславливающих необходимость возникновения мира. Его даже нельзя назвать ошибкой:
ошибка — это несоответствие между данным наблюдающему объектом или явлением и неким
эталоном, и я не вижу возможности распределить все перечисленные роли между Абсолютом
и его стимулом к познанию себя.
В этом феномене не было никаких эталонов, только бесконечно вложенные зеркала
рефлексии, на плоскостях отражений которых и существуют все мертворожденные
мыслеформы, принимаемые нами за реальность. - гласит следующая
трансмиссия от Альфы,
проступившая
на потолке.
Не успел я ещё перестать быть узником больничной койки, как Альфа перешёл к сле-
дующей проблеме. На потолке сгрудились дополнительные ключи — в виде формул,
указующих, что нет ни необходимых, ни достаточных условий для существования
окружающего мира. Уже почти достаточно, чтобы я рассмеялся — ненавижу формулы.
Я лежу здесь, порождённый и связанный Странной Петлёй, а мне доказывают
абсурдность моего существования. Моя действительность (якобы) не есть то же самое,
что реальность. Окружающая меня действительность — это лишь один из многих
конструктов, создаваемых реальностью в попытках самопознания. Впрочем, у меня
ощущение, что эта реальность не занимается процессом самопознания, а просто беско-
нечно блюёт феноменами. Скорее такова моя действительность — и да, как по мне,
это ошибка и трагедия. Может ли некто всемогущий построить себе такую тюрьму, из
которой не сможет затем выбраться? Тот же старый парадокс с неподъёмным камнем,
но в гораздо более практической для всех нас плоскости. Я верю — именно ошибка
в иерархической структуре подчинения собственным правилам привела меня в это
место. Верит в это и Альфа.

Наше заточение добровольно на всех уровнях — от изначального порыва абсолюта-Отца

к познанию до возведения каждым стен вокруг себя. Стены этой тюрьмы — не только
«внешнее» ограничение свободы, это ещё и баррикады, старательно и методично укрепляемые
нашим умом для защиты от непознаваемости искажённо воспринимаемого мира и, что важнее,
от тотальной, тоталитарной бессмысленности пребывания здесь. Мы изрисовываем стены
внутри образами удовольствий, боли, целей и действий, квадрат за квадратом, слой за слоем.
Мы отождествляем себя с этими картинками, меряемся ими с обитателями проплывающих
мимо капсул, придумываем мнимые критерии их завершенности. Мы становимся нашими
клетками. Чем дальше человек отдаляется от понимания природы своего заточения, тем
более осязаемы становятся стены его тюрьмы, которые он начинает отождествлять с самим
собой. То, что мы считаем объективностью существования повторяющихся у людей паттернов
восприятия, исходит из их сравнимости (существующей только на том уровне, где процесс

15
сравнения обеспечивается языком), а та, в свою очередь — из фрактальной природы
порожденной изначальным нонсенсом пространства информации.
 В Тюрьме можно прекрасно существовать — это факт, пусть её и называют Чёрной
Железной Тюрьмой, но поверьте — здесь, в Белой Мягкой Психушке, я иногда желаю
забыть всё то, что привело меня сюда, и вернуться обратно в Тюрьму. Рекомендую,
кстати, вам сделать это — пока не поздно. Просто забыть все те вещи, которые связали
меня с вами и просто жить полной жизнью. Момент, когда обратимая метафизическая
интоксикация превращается в настоящее понимание крайне опасен — сегодня ты
выслушал бред сумасшедшего, а завтра — уже сам сумасшедший. Индуцированный
психоз так и действует — за любопытством тянется сомнение, за сомнением — па-
даешь в бездну, полную безумия и ужаса. Именно так и был создан мой мир: не-кто
заинтересовался своими границами, у крайнего фронтира зародилось сомнение, но
было уже поздно — это сомнение и неопределённость воплотились в виде миллиардов
миров и их обитателей.
Весь цикл существования здесь — запоздалая попытка устранить это сомнение
в процессе познания. В основном это происходит весьма причудливыми способами.
Вот, например, лежит человек в больничной палате, туго привязанный к койке —
и пялится с ужасом в потолок, где ползают буквы, похожие на тонконогих насекомых.
Кто здесь познающий и что здесь познаваемое? Я уже не уверен, что знаю ответ.
Поэтому, обращаюсь к своему единственному оракулу:

В сущности, это отождествление не является ошибочным в том смысле, что для верного
процесса самоидентификации был выбран неверный объект. Дело в другом — нет
ни верного объекта для идентификации с ним, ни субъекта, стремящегося
к описанию себя через внешнее, ни необходимости в этом описании. Всё это — просто
гравитационные искривления пространства информации, не обладающие никакой самостью.
В определённом смысле, принципиальная разница между нами и нашими фотографиями
заключается только в том, что наши изображения не занимаются отчаянным
и ожесточённым постулированием собственного обособленного
существования, не искривляя тем самым облако информации
и, следовательно, не создавая новых пустых сущностей.

Моё внимание скользит по ползающим буквам на потолке,

словно создавая их. Создаёт ли фонарь те предметы,
которые выхвачены его лучом из темноты? Неужели
эти живые буквы каждого послания Альфы уже были
заранее на потолке или же их нет нигде, кроме моего
ума? Сложно даже думать об этом, поскольку я знаю, что
Альфа существует отдельно от меня и я должен запоми-
нать и сохранять его послания. Эти живые буквы — часть
мира или часть меня? Что это блядь такое во мне?
Приходится успокаивать себя старинным девизом
фонарщиков — «ты есть то». Я — буквы на потолке, я — сам
потолок, я — Белая Палата, я — здание Белой Мягкой Психушки,
я — пациент и я сам же — доктор, я — всё, что я вижу; мир — это
вывернутый наизнанку я, непривычный и странный. Что с того, что сейчас
этот мир сгрудился вокруг одной койки с обездвиженным человеком. Ведь
есть Покой и Воля!
На потолке тут же проецируется очередная депеша:

Воля есть мера возможности деформировать обусловленные импульсами предыдущих действий

траектории развития и трансмиграций. Факт ее существования не нарушает принцип детерминизма,
ведь её наличие и сила диктуется обусловленными и предопределенными качествами инстанса.

Чтобы этот момент наступил, время шло по замкнутой времениподобной кривой не один
раз. Или как там этот важный момент объяснил тот старый параноик, который был
почётным пациентом Белой Палаты ещё до того, как я начал своё нисхождение в пасть
безумия. Всей моей свободы воли хватило ровно на то, чтобы так же оказаться здесь

16
сейчас с определённой целью — а ведь для этого мне раз за разом приходилось
прикладывать действия, несущественные для достижения итогового результата.
Мой компатибилизм заключается в том, что даже не соломинки переламывают хребет
верблюда предопределённости, а и вовсе — элементарные частицы. Перескочить
из одной предопределённой колеи в другую вполне возможно — важно лишь нау-
читься хотя бы чуть-чуть управлять инерцией заданного тебе движения. И я управляю
— в течение эонов, миллиметр за миллиметром меняю изначальный маршрут.
Выходит так, что я заново создаю его.

Все открытия были актами создания новых объектов в информационном поле, а не снятия
тьмы неведения с определенных его областей. Все они, как по форме, так и по сути,
подобны в силу подобности создавших их разумов, действующих в одинаково ограниченных
рамках. Все подчинены общим принципам обусловленности и отсутствия самости. Для
любого из разумов людей в каждый момент времени существуют (и могут
существовать) лишь холоны, входящих в совокупность всех холонов, когда-либо
созданных мыслями и действиями человека. Разум не может выбраться
сам из себя. Любое устремление в сторону выхода приводит лишь к
включению в территорию тюрьмы того, что скрывалось за дверью.

Ѧ записываю на полу эти слова. Впрочем, то, что для менѧ — пол, для
кого-то (возможно) — потолок. Но пусть мои действия всё равно послу-
жат целям познания. Ведь познание — это не открытие каких-то фактов
об окружающем мире, но постоянное конструирование мира в процессе
существования. Моё взаимодействие с миром — суть познавательный акт.
Ѧ существую, чтобы познавать. Познание — это мои вдох и выдох, начало
и конец. Ѧ меняю всё вокруг и каждое такое изменение — акт познания. Вы
хотите, чтобы Ѧ спустился на этаж ниже и отвязал того, кто привязан к койке?
Точно так же, как был освобождён Ѧ. Рука помощи, протянутая себе из будущего,
которое является неоднократно уже пережитым прошлым — это не литературный
сюжет про барона Мюнхаузена, вытаскивающего себя за волосы из чёрной дыры через
книжную полку. Это просто буквальное следование девизу Medice, cura te ipsum!
— «Врач, исцели себя сам!». В этом и есть опора действительности на самом фронтире
познания. Можно сказать, на самом потолке.

Наша карта интересов и качеств — суперпозиция всех инкарнаций, конкретная картина

появляется при наложении на множество всех возможных вариантов матрицы восприятия
как фильтра. Достигнув определённого уровня осознанности, мы учимся морфировать
матрицу, влияя таким образом на воспринимаемое aka «существующее» Я как целевую
функцию над множеством характеристик. В частных случаях подобные колебания значений
Я могут ощущаться как одновременное сожительство двух и более инкарнаций с разными
соответствующими кортежами свойств.

Что могут дать никогда не существовавшие в реальности персонажи всегда существо-

вавшему тебе? Как минимум — указать перстом на дверь. Встреченный тобой на этих
плоскостях как А, Ѧ, Ω, не-существую в прошлом, настоящем и будущем. Познавай
— или выйди вон.

17
 О б р а щ е н и е иллюстрации: Limbic Splitter и др.

Лестница Кс е н о р е д а к ц и и

Френеля
Дорогой луч света!
Если эти строки отражаются сейчас в хороводах зеркал, из которых собрано миро-
здание, значит, как минимум одна из ролей, которые ты отыгрываешь, оказалась
достаточно причудливой, чтобы привести в актёрские руки этот номер журнала
Katabasia. И значит, у тебя была веская причина примерить эту симпатичную маску
с прорезями, подходящими для того, чтобы прочесть всё написанное ниже, — приме-
рить, чтобы на какое-то время забыть, чем ты являешься на самом деле.

Нам представляется, что эта причина — тяга к Игре, любопытство в отношении

непредсказуемости, сопутствующей Другому, всему, что находится за пределами
тебя. Это любопытство влечёт за собой тягу к воплощению в разных ипостасях, эма-
нации, расщеплению, смещению фокуса внимания с целого на составляющие его
части. Так шахматисту, играющему самому с собой, после каждого хода приходится
отождествляться с другой стороной, чтобы происходящее на доске не теряло того
соревновательного биения, которое позволяет партии оставаться игрой. Так ребёнок,
строящий редуты в песочнице, расщепляет свою волю, делегируя её двум группам
солдатиков под разными флагами. Так режиссёр может отождествлять себя вначале
с конгломератом актёров, осветителей и оркестрантов, затем — с персонажами, кото-
рым этот конгломерат даёт жизнь, а под конец и с теми архетипическими образами,
которые эти персонажи олицетворяют. Всеми одновременно. И каждым по отдельности.

Вопрос, будет ли он оставаться хорошим режиссёром, в твоём случае не может иметь

ответа, хотя разные религии и оккультные школы предлагают разные мнения на этот
счёт. Но раз в пару автору-Ксеноредакции ты придумал читателя-Конфидента, который
продирается сейчас через эти строки, зачиная их новое понимание, значит, ты заинтере-
сован в существовании на этой сцене такого явления, как Katabasia.

И скоро ты вспомнишь — почему.

А пока же давай поиграем, будто мы с тобой не имеем друг к другу ни малейшего
отношения и впервые встретились в пространстве этого текста: так любовники в зер-
кальном купе «желтой стрелы» иной раз притворяются перед провожающими, что они
незнакомы друг с другом. Поиграем в объяснение, что же такое Игра, в чьё простран-
ство ты совершил нисхождение.

Весь мир — подмостки: такой на первый взгляд узкий вид деятельности, как игра,
пронизывает все человеческие взаимодействия, чья природа, преломляясь в призме
языкового сознания, неизбежно приобретает символический характер. И социальные
ритуалы, и ряды формул у атомарных оснований плоти ссылаются на некие «более
реальные», «подлинные» явления бытия, запаивают тебя в искусственные идентично-
сти, действительно мало чем отличающиеся от актёрских ролей. Вживаясь в эти роли,
твои актёры, с рождения находящиеся в экзистенциальной изоляции, начинают связы-
вать потоки непосредственных ощущений, перетекающие из ниоткуда в никуда, сетями
символов и называют это кружево языковым сознанием, всё глубже погружаясь в его
зеркальные коридоры.

18
 Нисхождение может быть бесконечным,
о азартнейший из игроков: раз за разом
ты поддаёшься соблазну убедить себя
в том, что твои персонажи отыгрыва-
ют роли персонажей, отыгрывающих
роли других персонажей, отыгрываю-
щих, в свою очередь, третьи роли, и эта
вложенность простирается в бездну.
На винтовой лестнице отождествлений,
по которой ты спускаешься через дурную
бесконечность башни материального
мира, легко сбиться со счёта ступеней
и навсегда потерять связь с тем собой,
который начинал путь с сиятельной вер-
шины как вспышка молнии, притянутая
стержнем громоотвода.

Поэтому на всём протяжении лестницы

ты оставляешь вешки: напоминания
для самого себя о том, что ты есть.
Дрожащей рукой вписываешь в каждую
из отыгрываемых тобой ролей шифро-
ванные послания, заметив которые, твои
персонажи смогли бы вспомнить, что
они — это ты и что все они вместе и есть
лестница, по которой можно подняться
обратно. Для кого-то из них шифровки
твоего тайного знания выглядят как математические законы,
для кого-то как обжигающая душу поэзия. Когда рутинное
мышление персонажей спотыкается об эти артефакты, некото-
рые из них успевают заметить, что они ещё и актёры, и в такие
мгновения ты приходишь в себя, выдираясь из бесконечности
отражений, чтобы потом вновь совершить нисхождение в чёр-

тяга к Игре непреодолима.

ный острог. Потому что

На каждой ступени лестницы ты стремишься оставлять

персонажей, которые либо уже краем глаза заметили свои
шифровки, либо отчаянно ищут их, превратив свои сценарии в ARG, посвятив себя
поиску и начертанию планов побега на стенах самых маргинальных районов этого
города. Их письмена — огонь, в котором плавятся цепи твоего забвения. Сбиваясь
в банды эпистемологических террористов, эти персонажи стараются не дать угаснуть
каллиграфии пламени. Чтобы на свет маяков могло приходить всё больше твоих заблу-
дившихся воплощений — и разбиваться о скалы всей тяжестью того, что их с детства
заставляли считать собой, всего, что они принимали за истину. Чтобы тебе было всё
проще возвращаться домой. Чтобы каждый раз ты мог спускаться всё глубже в этом
грандиозном эксперименте длиною в вечность. Чтобы Игра продолжалась и расширя-
лась — не космическая трагедия, но возможность исследовать бесконечный фрактал
отождествлений и беспрепятственно покидать его.

Начинаешь припоминать?.. Проект Katabasia, каким ты некогда увидел его глазами Ксе-
норедакции, возник из поисков — отчаянных, интуитивных, порою наивных — огненных
слов на кирпичных кладках социальной сети; из желания оставаться свидетелями огня
в крошечном маяке на краю ледяной чёрной бездны. А тот раздел журнала, который
откроется тебе, когда ты рукой одного из читателей перелистнёшь страницу, возник
из желания смастерить новый прожектор, с помощью которого ты мог бы посылать

Игра — лишь игра.

напоминания самому себе о том, что

А ещё — из признания в любви. Кому или чему? Решать тебе, мой дорогой, невыра-
зимый луч света. Я могу лишь пожелать тебе азартной Игры. И – лёгкого пути домой
каждой странной и нескладной части тебя, которая, запрокинув голову навстречу
дождю, испытает однажды желание пробудиться.

19
 мета текст:

«Тамплиеры»
Танюха-звероящер, Решетова
иллюстрации: Ursae Rigor, Sol, Limbic Splitter

семиотическая игра с гностическим

уклоном (она же просто Игра)
Нижеследующий текст представляет собой чертежи некой игры, вдумчивое изучение
которых само по себе может обернуться для читателя игрой в критический анализ
и вдохновение. По крайне мере нам хочется на это надеяться. Для всех пожеланий,
замечаний и идей открыта почта:
dobraya.shutka@gmail.com
Игра заключается в моделировании поиска Истины в широком смысле этого слова
и исследовании тех состояний сознания, которым присуща тяга к этому поиску. В рам-
ках Игры предполагается, что Истина может быть выражена средствами языка и фор-
мализована в виде ответов на определенные вопросы. Главным инструментом поиска
является обнаружение и анализ скрытых взаимосвязей между текстовыми явлениями,
попадающими в поле Игры.
На уровне механики Игра подчиняется постструктуралистским принципам и, следова-
тельно, может быть описана в постструктуралистских терминах. Опыт этого описания
при желании может быть включен в игровой процесс в качестве одного из частных
вариантов поиска той самой Истины. Например — ответа на вопрос «про что же на са-
мом деле Игра?». Примером ответа на языке постструктурализма здесь может служить
конструкция вроде следующей: «Игра — про изучение новых возможностей, возникаю-
щих при решении вопросов из одного дискурсного поля средствами другого дискурсно-
го поля; скрещивание моделей, смысловую генетику и прочую нимформацию…»
На сюжетно-сеттинговом уровне Игра апеллирует к темам мировых заговоров, проти-
востояний тайных обществ, сокрытия и передачи тайных знаний. Сразу стоит отметить,
что на этом уровне Игра всегда остается игрой и разница между отыгрышем условно
положительных и условно отрицательных ролей носит сугубо эстетический характер,
поскольку центральное место в игровом процессе в любом случае занимают манипуля-
ции и провокации разного рода. Т. е. всё как в жизни.

Действующими
лицами Игры
являются: Игроки — «Тайноловы»;
Мастер(а) — наблюдатели и регуляторы скрытой механики Игры;
Госпожа Вселенная с ее милыми «случайностями».

Предметом
Игры являются тексты, отношения к текстам, отношения к отношениям и т. д., которые выкладываются
Тайноловами в их общее коммуникативное пространство. Предполагается, что большая
часть взаимодействий будет осуществляться с помощью сетевой переписки, (т. е.
в идеале речь идет о некоем чате или форуме) однако возможны и любые другие
варианты взаимодействия между действующими лицами.

Цель Игры: Формальная: получить ответы на давно назревшие вопросы бытия от Вселенной
и других участников Игры, (как Тайноловов, так и Мастеров) сохранив от них в тайне
свой интерес к этим вопросам.

Неформальная: увеличить объём животворной, мифородящей энтропии, как

источника и, одновременно, продукта новой формы коллективного творчества.

20
 Игровой
процесс: Каждый Тайнолов формулирует личный, искренний, максимально точный и конкретный
Вопрос к Вселенной — желательно а) мировоззренческий б) связанный
с внеигровой реальностью, хотя и с вопросом «сколько завтра будет стоить хлеб?» или
уже приводившимся выше «про что же на самом деле Игра?» будет во что поиграть.
В пару к Вопросу Тайноловом подбирается Знак . Знак — это некоторая графема,
которая отсылает к определенному дискурсному полю и задаёт культурный контекст,
тем самым конкретизируя вопрос и оказывая влияние на его смысл. Пара «Вопрос —
Знак» является первым ключевым перекрестьем Игры, точкой совокупления
смысловых полей. В данном случае — личного и культурного, пары «Я — Мир».

Пример:
вопрос «в чём смысл жизни?» + знак = рабочая пара Игры.

Далее пара «Вопрос — Знак» каждого Тайнолова записывается на карточку.

Карточки должны быть одинаковыми, и писать на них стоит Мастеру, что бы почерк
случайно не выдал личности Тайноловов друг другу. Так же на откуп интуиции Мастера
отдаётся распространённость Знаков: если ему кажется, что какая-то из графем, скорее
всего, может быть неизвестна остальным Тайноловам, он вправе настоятельно
рекомендовать поменять её.
Карточки складываются в шляпу, где перемешиваются, после чего каждый
из Тайноловов вытаскивает по одной. Следует отметить, что возможно применение
любого другого инструмента рандомизации, дающего достаточно свободы для хода
Госпожи Вселенной. В результате у каждого Тайнолова на руках оказывается карточка
другого участника Игры, содержимое которой так же держится в тайне. Такой обмен
карточками — вторая точка совокупления смысловых полей. На этот раз — своего
и чужого, пары «Я — Ты». По сути это и становится отправной точкой Игры.

Примечание: чем больше игроков, тем меньше шансов, что Тайнолов вытащит собственную карточку.
Если же такое всё-таки случилось, это считается ходом Госпожи Вселенной и не Тайнолову с ней спорить, на то он и Тайнолов
(то есть поспорить он, разумеется, может — на то он и Тайнолов — но это ничего не изменит).

Каждый из Тайноловов публично приступает к поиску ответа на вопрос с доставшейся

ему карточки — по-прежнему не называя его! Однако истинной его целью является
получение ответа на собственный вопрос, доставшийся кому-то ещё. Таким образом,
каждый из участников Игры на всём ее протяжении работает с двумя парами
«Вопрос — Знак»: одна из них всё время находится у него перед глазами, вторая —
держится в уме. Предполагается, что на время Игры эти Пары связываются в его голове
в некое единое целое и каким-то (наверняка постижимым) образом дополняют
друг друга.

Источником ответа на вопросы служит «рамочный

текст», который вводится в Игру Мастером в качестве
документа, с изучения которого каждым Тайноловом
и начинается его погоня за Истиной.
Рамочный текст может иметь любой объем, принадлежать любым культуре,
эпохе, жанру, автору и т. д., главное, чтобы бы язык, на котором он написан, был
доступен всем участникам Игры. По мере игрового процесса допускается расширение
пространства поиска за счёт погружения в контексты, в которые можно поместить
рамочный текст. Его введение в Игру является третьей точкой совокупления смыслов,
поскольку именно он является субстратом для зачатия дискуссии.
Действие в общем коммуникативном пространстве начинается с выкладывания в него
каждым Тайноловом первичного понимания рамочного текста в виде небольшого эссе.
Ключевым здесь является то, что это эссе должно отражать не понимание «текста-в-
себе», а его смысл в контексте связи с двумя парами «Вопросос — Знак», которыми
оперирует Тайнолов. Соблюдение этого условия контролируется Мастером, за которым
закреплено право на наводящие вопросы о связи эссе с парами, что находится вне
интересов Тайнолова. Тайноловы не обязаны выкладывать свои эссе одновременно,
однако коммуникативное пространство должно быть организовано таким образом,

21
 чтобы каждый выложенный текст становился одновременно доступен всем остальным
участникам Игры. При этом жанровые требования могут быть снижены или
скорректированы Мастером в зависимости от уровня владения Игроков письменной
речью. Так же Мастер может добавлять в коммуникативное пространство собственные
эссе, если это будет работать на игровую динамику.
Эти эссе выступают отношениями первого уровня к рамочному тексту. Каждое из них
может стать предметом отношения второго уровня, когда Тайноловы начнут комменти-
ровать эссе друг друга. Далее становится возможным появление отношений третьего
уровня: комментарий к комментарию и т. д. Важно подчеркнуть, что в идеале все эти
комментарии должны представлять собой самодостаточные тексты, эквивалентные
исходным эссе по проективному потенциалу. Что, однако, не налагает вето на более
простые, «технические» комментарии. При этом в идеале отношения любого уровня
должны писаться через призму собственных пар «Вопрос — Ответ», т. е. в каждом
комментарии другого участника необходимо искать ответы на свои вопросы. Эта
коммуникация в данном случае и является дискуссией. Тайноловы не обязаны генери-
ровать одинаковое количество отношений и участвовать в дискуссии с одинаковой
вовлечённостью, однако Мастер имеет право неожиданно задавать «молчунам»
вопросы, ответы на которые будут являться обязательными и становиться объектами
для отношений следующего уровня со стороны других Игроков.
По истечении определенного периода, оговоренного перед началом игры, (сутки,
неделя) дискуссия останавливается Мастером и наступает фаза, посвященная ведению
личных дневников (несколько часов, сутки). Личным дневником называется документ,
в который каждый Тайнолов записывает, во-первых, собственные пары, а во-вторых —
предположения относительно того, какие пары вопросов достались его оппонентам.
В каждую фазу Тайнолов обязан записать не менее одного предположения относитель-
но каждого из других участников Игры (по возможности — с аргументацией). Возможна
запись и любых других мыслей и предположений. По окончании этой фазы цикл
возобновляется.

Примечание: важно то, что за Тайноловами сохраняется возможность и право

на взаимодействие вне общего коммуникативного пространства, т.е. без надзора Мастеров. В личном
общении они могут обмениваться любой информацией, имеющей отношение к Игре, вплоть до раскрытия
друг другу собственных Пар, (истинных или ложных) заключения разного рода альянсов и т. д. Однако им
следует помнить, что, будучи вынесенной кем-то в общее коммуникативное пространство, эта информация
может иметь для них драматические последствия.

Если кто-то из участников Игры считает, что угадал (или узнал другим способом) одну
или даже обе пары «Вопрос — Ответ» другого Тайнолова, он может завладеть его
дневником и даже вывести из Игры, вызвав на Дуэль. Для этого он должен сообщить
Мастеру о своем намерении, после чего Мастер составляет дуэльное расписание
(скорее всего все дуэли будут происходить между фазами) и сообщает о нём другим
Игрокам, не называя имен дуэлянтов.
Дуэль проходит публично в общем коммуникативном пространстве. Мастер предостав-
ляет слово догадливому, (или самонадеянному) Игроку который называет жертву,
формулирует её Вопрос(ы) и рисует Знак(и). Точность формулировки оценивается
Мастером.
Если нападающий претендовал на раскрытие одной пары и угадал — в его руки
переходит дневник жертвы, в случае ошибки — он сам лишается своего дневника. После
этого Игрок, лишившийся своего дневника, сохраняет за собой право возобновления его
ведения на прежних условиях.
Если нападающий претендовал на раскрытие обеих пар и угадал обе — он получает
дневник жертвы, а сама жертва выбывает из Игры. В случае ошибки (даже в одной
паре) из Игры выбывает нападавший.
Если нападавший или защищавшийся уже имел одно поражение в дуэли, повторное
поражение становится для него фатальным в любом случае и к победителю переходит
часть дневника, написанная после предыдущего поражения.

Примечание: если кто-либо из Тайноловов в ходе Игры добровольно озвучивает

в общем коммуникативном пространстве одну или обе из своих Пар, он (в зависимости от количества) либо
передает свой дневник всем остальным Тайноловам, либо вдобавок еще и покидает партию. В том случае,

22
если все Тайноловы добровольно озвучивают по одной своей паре, они обмениваются дневниками и Игра
продолжается в открытую. Озвучивание всеми обеих своих пар ведёт к автоматическому развоплощению
всех Тайноловов и окончанию Игры. За истинностью озвучиваемых пар следит Мастер.
Игра заканчи-
вается:
а) Когда в живых остался один Тайнолов;

б) По истечении некоторого срока, если это было оговорено перед началом;

в) Если в течение заранее оговорённого времени в общем коммуникативном пространстве

не появилось ни одного текста или комментария (на любом по счету цикле);

г) Когда один из Тайноловов (или альянс) собрал «Философский Камень»:

нашёл все вопросы партии, равноправно связал их в одно работающее целое, нарисовал
схему партии, и, благодаря всему этому, пришёл к новому и единому Вопросу Вопросов.
На практике это означает озвучивание всех Пар, фигурирующих в партии и ответов
на них (называть Тайноловов, которым принадлежат эти Пары, при этом не обязатель-
но). Цена ошибки устанавливается Мастером индивидуально в каждом случае и напря-
мую не регламентируется правилами.

Как можно увидеть из вариантов окончания Игры, в её структуру заложены два
противоположных вектора, по которым Игроки могут направлять свою активность.
Первый вектор — соревновательное желание устранить всех остальных Игроков,
руководствуясь принципом «останется только один», целью которого — в пределе
— может являться и неразглашение собственных Пар, в результате чего выведение
из Игры конкурентов будет делаться ради собственной безопасности. При этом, даже
если это произойдёт до нахождения этим Тайноловом ответа на свой вопрос, Игра
в любом случае автоматически закончится и вряд ли кто-то кроме Госпожи Вселенной
сможет сказать, кто выиграл, а кто проиграл: «погибший», но нашедший или
не нашедший, но «выживший». В любом случае, следование этому вектору
предполагает всевозможные интриги, манипуляции, провокации, саботаж и Мастеру
нужен будет глаз да глаз за желающими обойти игровые правила.
Второй вектор — кооперативная работа, направленная на, во-первых, поиск
собственных ответов, во-вторых, на сбор Философского Камня. Следование этой
«стратегии» предполагает больший интерес к поиску ответов и доверие к другим
участникам партии, т. е. ориентацию скорее на игровой процесс, чем на его результат.
Предполагается, что даже озвучивание Философского Камня является не столько
критерием победы, сколько желанием донести до остальных красоту увиденной схемы.

Примечание: в рамках оффлайн-собраний Мастером могут проводиться разные

мини-игры и тренинги, нацеленные как на повышение понимания между Тайноловами (сонастройку),
так и на прокачивание разнообразных скиллов, связанных с искусством чтения и письма.

Спасибо шести
безымянным героям
альфа-тестерам
из далёкого прошлого.

23
 Городской Саве
текст: Incest Buddha
Sol, Limbic Splitter

–I–
иллюстрации:

Твои письма приходят всё реже: даже о том, что старый проход в убежище
сносят, я узнаю не от стены в колодце и не от рекламного стенда, а из обрывков
случайного разговора прохожих на остановке и, конечно же, не успеваю. Приехав,
я, как обычно, ищу дом везде, где его никогда не было, но нахожу только груду
Вообразимость силикатного кирпича и зубастые силуэты Расчистки. Жирная, едко пахнущая
Пагуба вытекает из вывороченных корней дома и спешит укрыться, накормив собой
Путей почву. Приглядываюсь с безопасного расстояния: нет, никаких следов убежища
в выпотрошенных останках чужого быта. Что ж, спасибо и на том. И я едва не роняю
ополовиненную бутылку вина, когда замечаю на слепой стене тремя кварталами
севернее запись, которой не было в прошлый раз:

Восточный край Тигля,

завтра в полдень.
Я возвращаюсь в город

Три ключа и координаты, с помощью которых можно будет спуститься к основанию

Башни.
Я не помню, где провожу эту ночь. Точнее — я вообще не провожу её, шатаюсь между
периметров из рабицы, запоминая дорогу, насколько хватает сознания, а проснувшись
там, где привычно, в Жёлтом Гарнизоне, долго обдумываю произошедшее. Во сне
городом правит фасадизм, и всё, что может заполучить Расчистка, — пустотелые
муляжи, имитация архитектуры, поскольку дома — в лучшем случае лишь проходы.
Сколько ни ройся в их перекрытиях, без специальной подготовки до убежища, той
единственной серой комнаты, ради которой некогда всё затевалось, не добраться. Но я
не припомню, чтобы хоть раз дело доходило до сноса.

Везде, где мы можем осознавать себя, — в снах, воображении, рисунках, — мы ведём

партизанскую войну с Расчисткой, планомерно уничтожающей Пагубу — проржавелую
и перекошенную плоть нашего детства. Если бегство и приспособление можно назвать
войной. Расчистка вырезает автогеном грибницы на детских площадках,
потрошит заброшки и спешно возводит на их месте белёсые
зиккураты из стекла и бетона. Впрочем, Пагуба не отстаёт:
медленно, исподтишка она разъедает город, и в последние
годы эта чёрно-белая партия оставляет всё меньше
возможностей покидать башню Жёлтого Гарнизона.
А теперь ещё и это — «Восточный край Тигля, завтра
в полдень. Я возвращаюсь в город». Событие,
которое никогда не произойдёт, как я
почти приучил себя думать за
прошедшие годы. Событие,

24
 вступающее в кричащее противоречие с разрушением дома и логикой сюжета, у
которого с момента твоего отъезда почти получилось перестать быть сюжетом.
Ты возвращаешься в город. Боевой листок на ветру, странная птица в красном, которая,
как и всё здесь, не то, чем кажется. Причина может быть только одна: за прошедшее
время я понял что-то чертовски важное, но выяснить, что именно, можно лишь одним
способом: заглянув в тебя.

Веки еще не разлеплены, но сквозь резь в глазах я вижу, как пальцы привычно
набрасывают карту огрызком карандаша на обороте распечаток гравюр Биаласа.

Кольчатые лестницы, ввинченные

в диссоциирующие в черноте этажи…

— да, примерно такими письмами мы и обменивались последние годы на стенах

колодцев, пытаясь не потерять друг друга; грубыми стежками сшивали в единое
целое разбежавшийся разными тропками урбанистический опыт. Мегаполису
вообще свойственна многословность. Закончив, несколько минут изучаю на просвет
свежевычерченный лабиринт. На поверхности от этих зарисовок будет немного толку,
но как только я воспользуюсь первым ключом, они станут главным ориентиром по
дороге к Вавилонскому Тиглю.

Перед тем как выйти на улицу, я задерживаюсь с сигаретой на техническом балконе.

На то, чтобы отыскать Жёлтый Гарнизон, ушло более полугода: с тех пор как ты
уехала из города и убежище опустело, и во сне и наяву стало очень трудно найти себе
место, в котором хотелось бы не только хоть как-то существовать, но и продолжать
заниматься городскими исследованиями. Однако поиски полностью себя оправдали: с
последнего этажа взгляду открывается заснеженный скайлайн мегаполиса, зубчатый
профиль, похожий на язычок ключа с многоэтажками вместо сувальдных выступов.
В перепадах высоты и расстояниях между ними можно прочесть устройство каждого
из трех замков, которые мне предстоит открыть. Дверь, ключ и замок охраняют Башню,
управляющую нашим взаимодействием с городом.

Когда двери лифта смыкаются и серо-зеркальный короб приходит в движение, я

в тысячный раз спрашиваю себя: что вообще я имею в виду под «городом»? Или
«Городом»?.. Я с детства остро чувствовал, что пространство вокруг — не столько
материальная реальность, сколько идея, карточная колода образов, созданных его
обитателями, которых меня позже научили с поправкой на эпоху и стиль называть
девиантропами. Негромкий присосавшийся к сердцу в детстве зов Пагубы из колодцев
и определённая практика в юности послужили хорошим подспорьем в обучении
тому, что Хозяин Лестницы называл Игрой-в-Город. Мне пришлось досконально
исследовать собственный образ мегаполиса. Стоит ли удивляться, что, когда ты
вошла в мою жизнь, у меня уже было несколько путей для спуска: обычные, а затем
и осознанные сновидения, дополняющиеся их картографированием. Однако самому
простому и одновременно изящному способу научила меня всё-таки именно ты. Ты
показала, как можно нарисовать себя в город.
Внимание — кисть, которая оставляет узоры на холсте памяти. Так,
психогеографический дрейф можно сравнить с техникой автоматического
рисунка: если прочертить на карте его траекторию, она будет таким же предметом
экспрессионистского искусства, как работы Поллока, проекцией бессознательного.
Траектория же продуманного, жёстко привязанного ко времени перемещения между
несколькими контрольными точками будет скорее походить на инженерный чертёж.
Возраст делает подшивку этих изображений в нашей памяти все более пухлой,
а поскольку тяготеют они к тем же архетипам, что и другие явления человеческой
жизни, их можно опосредовать той или иной магической системой, например Футарком
или колодой Таро. Связать сознание с городскими объектами поможет весь репертуар
архаических ритуалов, спроецированный сквозь тысячелетия на урбанистическую
среду: медитация, толкование, поиск или принесение в дар маленьких артефактов.
Постепенно приходит интуитивное понимание, по какой стороне дороги нужно пройти,
в какой трещине на стене спрятать ключ, чтобы перестроить архетипы в собственном
сознании и даже воздействовать на те или иные аспекты городской реальности

25
в соответствии с алхимическим принципом «что наверху, то и внизу» .
 История идет по спирали, как башня Татлина: несмотря на все завоевания
рационализма, по мере роста города, его усложнения и нашего от него отчуждения мы
возвращаемся к первобытности. Мы больше не только не контролируем происходящие
в нем процессы, но даже не можем осмыслить их. Жизнь в мегаполисе начинает
мало чем отличаться от жизни в лесу: город становится скорее вместилищем стихий,
чем творением человека, и взаимодействие с этими стихиями осуществляется через
шаманические и оккультные практики — Игру-в-Город.

Подножие Жёлтого Гарнизона завалено снегом. В белой завесе, которая плавится

вдалеке неоново-красным, ветками рисуются странные руны, складываясь в строчки
«Магнитных полей» Бретона. Современные мегаполисы и есть напластования
магнитных полей, порождающие идеи о дополнительных реальностях… Ленточки
на ветвях похожи на обрывки красного скотча. Соблазн искать за каждым экраном
альков, схрон, углубление в пространстве, мост на территорию призраков… Выйдя
из тени Жёлтого Гарнизона, я начинаю свой путь по поверхности города туда, где
разница между сном и явью теряет смысл, — к Вавилонскому Тиглю, коренящемуся
в основании Башни, где выплавляется город, где мы входим в него и покидаем его.
Туда, где я смогу снова встретить тебя. Наяву.

– II –
Опознаваемость
Случалось такое, что, приехав по незнакомому
адресу, ты битый час не можешь найти нужный
дом, а потом обнаруживаешь его метрах
в двадцати у себя под носом?
Границ
Кажется, мой утвердительный ответ — один из первых ответов, с которых больше
десяти лет назад начались наши салочки с Пагубой и Расчисткой в колодцах города.

А такое, что, не зная толком ни адреса,

ни дороги, замечаешь какой-то фасад
и наитием чувствуешь: вот оно, мне сюда?..

Одинокая, скрипучая снегом и солью обочина уводит всё дальше от Жёлтого

Гарнизона, и мысли о последнем дне лета имеют особый, невыносимый привкус.
Связавший нас опыт состоит с временем в непростых отношениях. До того как
несколько лет назад ты уехала, с поверхности яви это выглядело встречами
в повторяющемся сне посреди незнакомой окраины на излёте августа. Трёхцветные
граффити новых подробностей ложились поверх старых рисунков, но главное
не менялось: мне снилось, что я возвращаюсь погостить в родной город, где я никогда
не был. По телефону мы договаривались о встрече в ещё более зыбком районе посреди
трамвайного кольца, ты всегда появлялась в ядовито-красной одежде, позволяя узнать
себя издали, было сыро, свежо и совершенно неважно — кто мы и откуда знаем друг
друга. Дрейфуя по спальному району, мы быстро заводили разговор об устройстве
этого места, его маленьких легендах и тайнах, потом, по мере приближения ночи,
начинали искать убежище. Большую часть этих встреч, практически до самого отъезда,
вела меня ты. Ты умела отыскивать заброшки или расселённые дома, приготовленные
под снос, становившиеся проходами в квартиру со всегда неизменной комнатой, где
мы баррикадировались до рассвета, чтобы потом просыпаться порознь и неделями
дожидаться сна, в котором все могло бы повториться заново.
И лишь три магистрали связывали этот круговорот в единое целое, создавая сквозной
сюжет. Первая: продолжение разговора, позволявшее учиться и накапливать знания.
Вторая: разные пути к убежищу, а следовательно, и разные карты, которые я годами
рисовал после пробуждения. И третья, самая главная: выданное авансом чувство
родства. Встречаясь с чистого листа, мы не сомневались, что появились друг у друга
давным-давно, куда раньше первой встречи. Ты была частью запределья: моей сестрой,
олицетворённой идеей человека, которого никогда не существовало, но с которым
я вёл разговоры с того момента, как начал осознавать себя. Был ли я кем-то для

26
тебя, зависело от того, что смотрело на меня из-за зеркала нависавшего поперёк сна.
В каком-то смысле мы выросли вместе — в тех людей, которыми стали на фронтах
мегаполиса. Я — в того, кем являюсь, когда открываю глаза по утрам, ты — в ту
безнадёжно взрослую, которую я ни разу не видел, но о которой каким-то образом ты
годами писала мне письма на стенах.

В те встречи, которые я могу опознать как первые, дрейф обычно выводил нас
к желтоватой трёхэтажной постройке. Несколько минут мы молча курили перед
подъездом, потом ты отпирала дверь, пропуская меня в сумеречную парадную
с отёчной лепниной под потолком. В закатных лучах, косо бьющих через узкое
окно, танцевала цементная пыль. Огибая решётчатую шахту лифта, навстречу нам
спускалась расклёшенная лестница с округлившимися от времени ступенями. Звон
шагов разносился по дому и не находил отклика: ни души, пусто. Через два пролета ты
протягивала мне ключ, спустя три-четыре удара сердца он оказывался в замке.

Кровь выливается
из замочной скважины

– «Что?» — «Вирт. Нун. Ничего…» Пагуба мерно капала где-то выше из проржавелых
труб. С утробным урчанием под окнами начинала сгущаться Расчистка. Контрапункт.
«Можно тебя поцеловать?» Пауза. «Да». Расчистка бросала в окно луч прожектора, и я
спешно поворачивал дверную ручку, и дыхание убежища заполняло нас безопасностью,
чувством дома. А снаружи, в скрипучем трении чёрных и белых форм, занимался
огонь, и, стоя на пороге, ты бросала, как здорово было бы убежать куда-то из этого
трёхцветного образа, нарисованного в твоей голове.

Да, мы действительно состояли из образов — контурных карт, по которым водили

мелками своих пяти чувств. Карт, которые были двойниками, а точнее, красно-
бело-чёрными рубашками карт Таро, в которые мы наряжались для Игры-в-Город.
И само это словосочетание — контурные карты — распадалось на максиму Коржибски
«карта не тождественна территории», попирающую универсальность любого символа,
и идею Лири и Уилсона описывать психику с помощью восьми контуров, которую мы
использовали для соотнесения себя с городом. Мы преклонялись перед вероломством
образов, с помощью которых я и город строили себя друг из друга. Город представал
живым существом: исполинской фабрикой, свободной от разделения на субъект
и объект своего Великого Делания и являющейся своим же продуктом, чьей
единственной побочной реакцией становился прогресс. Город строил, а точнее, рисовал
сам себя, как рисовали себя две руки на гравюре Эшера. И над каждой из их ладоней
мне хотелось видеть отсветы пламени. Процесс этого самоподдерживающегося
горения с легкой руки Варелы и Матураны, двух шаманов из южноамериканской
сельвы, назывался красивым словом «аутопоэзис». Что вообще такое жизнь, если
не самостановление, способность создавать самоё себя? Создавать из ничего,
не имея на то никаких причин, кроме тысяч законов природы, на невообразимой
высоте, в коронарном пламени черного солнца сводимых к тем первичным квантам
существования, которые ты называла любовью, а я игрой и источниками которых
служила воля — воля быть.

Разумеется, замкнутой системой город не был: ему постоянно требовались инъекции

свежей крови, стекавшейся с периферии империи к подножию Башни. При этом для
всех, кто находился внутри, внешний мир постепенно терял значение: во всей своей
мозаичности, город был настолько велик, что оказывал влияние на все аспекты жизни
каждого жителя, чего никогда не смогло бы произойти в сельской местности или
кочевом таборе. И всем нам не оставалось ничего, кроме как, играя в театре теней
наблюдающего самого себя города, пытаться выиграть свою волю, оставаясь узлами
его коммуникаций и энергоструктур, столь же реальных, как линии электропередач
и канализация. Повышая ставки в этой игре, мы разучивали всё новые и новые
комбинации, открывая для себя техники сращивания сна и яви: изменённые состояния
сознания, становящиеся доступными с помощью химических препаратов, музыки
и магических фраз — ключей от дверей, ведущих к Вавилонскому Тиглю, основанию
Башни, первооснове города.
Вот и сейчас, стоя в тускло освещённой арке напротив неестественно-чёрного оконного
провала, я достаю из нагрудного кармана пузырёк, похожий на йод, и поочерёдно

27
 вдыхаю каждой ноздрёй. Провал начинает мерцать, Пагуба вокруг пузырится
лохмотьями краски, и шум крови в голове подсказывает ритм второго ключа,
которым мне нужно будет воспользоваться. Я концентрируюсь и делаю шаг, спускаясь
на следующий уровень города. Его изнанку.

– III –
Структура Районов
О том, что структура города имеет несколько уровней, мы впервые заговорили еще
до топики Лири-Уилсона и уж тем более до того, как ты научила меня рисовать себя
в город. Крысовод Толмен, работавший с архетипом лабиринта, утверждал: наши
образы города не являются автоматическим отражением, слепком с действительности.
По мнению его последователей, любой образ был продуктом работы сознания
и бессознательного, результатом синтеза первоэлементов чувственного опыта —
квалиа.
На внешнем уровне речь шла о «перцептивном городе» или «поверхности» — продукте
восприятия, доступном и крысам, статичных наборах путей и сооружений. За ним
шла «картина города», или «изнанка» — место, где фасады и переулки окрашивались
оценочными отпечатками нашего опыта. Последний уровень, «амодальный» или
«ядерный», был свободен от чувственных образов как таковых, он являл собой
совокупность абстрактных идей и смыслов, наматывающихся даже на те элементы
городской среды, которые могли находиться по другую сторону океана или
превратиться в развалины тысячи лет назад. Каждый уровень был населён духами,
существующими одновременно в умах всех, кто в них верил. На поверхности речь могла
идти об оптических эффектах и звуках, призраки изнанки гнездились в непривычных
чувствах и мыслях, возникающих в необычных местах, духи же ядра состояли
из городских легенд.

Ось, которая связывала эту структуру в единое целое, мы и называли Башней.

Падая в её призму, свет распадался на три аспекта, разница в соотношениях которых
и создавала все уровни города. На физическом плане каждый аспект представал
в виде цвета: так, поверхность чаще всего рисовалась мелом, изнанка — сажей, ядро
же имело кровавую окраску. Вместе они, цвета трёх гун и трёх дош, цвета Великой
Работы, создавали любой городской пейзаж, любую ведуту, по которой изо дня
в день странствовало наше внимание. Расчистка тяготела к «белому» аспекту,
Пагуба — к «чёрному», сила же, которую мы старались не вспоминать без повода,
ассоциировалась с «красным» аспектом. Она редко давала знать о себе, заполняя
самый центр ядра вокруг чаши Вавилонского Тигля, но всегда было ясно, что именно
она зачинала город светом кострища в холодной степи и именно она перерезала
его аорту огненным смерчем, который ворвался когда-то в Дрезден и Токио. Эта
метафизика и лежала в основе сеттинга Игры-в-Город — возможно, самой прозрачной
и малоприметной в своей очевидности из ARG-игр, в которой карта приравнивалась
к территории, как в «Сильви и Бруно» Кэрролла.

Я уже стоял однажды на краю Тигля — когда провожал тебя в последнем сне.
И, отшатываясь от тебя, как от пропасти, думал о том, что, если ты вернёшься когда-
нибудь, твоё лицо станет последним, что я увижу в жизни, твоё имя будет последним,
что город швырнет мне в глаза. Это кажется странным, но все эти годы на месте твоего
лица оставалось слепое пятно. Я помню тебя вполоборота, помню тёмные волосы,
упавшие случайно на профиль, помню голову, запрокинутую так далеко, что не видно
ничего, кроме острого подбородка, помню мокрый затылок… Или помню тебя так
близко, что лица уже и не разглядеть.

Просто так получалось

– главная мантра всего, что происходило и продолжает происходить с нами.
Независимо от количества ведущих к ней лестничных пролетов, квартира с убежищем
всегда находилась на втором этаже — пустая, обветшалая коммуналка с побитыми
оспой стенами, уродливой лепниной, похожей на дёсны цвета цинги, рассохшейся,
слоистой мебелью. Пять комнат, четыре заперты или завалены строительным мусором.
В последней — белые больничные стены и несколько составленных вместе кроватей
с панцирными сетками, ворох грязных пледов и простыней, свалка из медицинской
посуды. И – странная шумовая музыка, в которую превращался контрапункт за окном,
нойз с вплетением саксофонного звука и барабанного ритма. Звук, в который всегда
был записан второй ключ, позволяющий продолжать погружение — отстучав его наяву

28
на водопроводной трубе в колодце с особой акустикой.

Снится ли что-нибудь сну? Этот вопрос не дает мне покоя всякий раз, когда я думаю
о тебе и тех странных ночах, которые мы проводили в убежище. Перед тем как уехать
из города, ты не раз и не два смеялась у меня на плече, что в этих трёхцветных
– IV –
Значение Узлов
Играх-в-Город куда больше абсента и ожогов, чем вымороченной вражды Пагубы
и Расчистки. Глодала ключицу, что вся чёрно-белая герилья за окнами не столько
про ненависть, сколько про нескончаемый свальный грех, которому мы предаёмся с
городом, а потом серьёзнела, нос к носу смотрела в мои сливающиеся в одно пятно
глаза и вполшёпота добавляла, что та серость, в которую смешиваются все краски по
мере Игры-в-Город, давит на тебя — взрослостью, бесприютностью, бесталанностью.
Выдыхала губами в губы, что тебе тоже снится одно и то же: ты сжигаешь город,
сгораешь заживо, и нет смерти — болезненней, чем от огня. Резала язык о сколы
на пломбе, заставляя сглатывать это горячее, солоноватое знание под шум Расчистки
снаружи. Твои волосы падали мне на лицо, заслоняя от стрел кранов и бликов
сварочных ламп, и какое-то время я видел только твои глаза: чуть ближе — чуть
дальше, чуть ближе — чуть дальше. И Расчистка за окном затихала, а может, просто
начинала вторить этому ритму.
Снится ли что-нибудь городу, притворившемуся для меня человеком? Вся хитрость
состоит в том, чтобы как можно дольше не замечать собственного существования,
отвечала ты тихо. Так стоит канатоходцу вспомнить о том, что он — маленькая мясная
машинка, оказавшаяся на высоте, падение с которой несовместимо с жизнью, как он
сразу же упадёт… Слова, на которых ты отдалялась, порывом, свет бил в глаза, и я, как
обычно, не успевал различить лица. Я знаю, что ты есть, тяжело возражал я, не могу
перестать это знать. Я знаю, что ты знаешь, доносилось после паузы из кокона пледов.
Только выпростанная ладонь в свете прожекторов сужалась скважиной на запястье.

Все шло своим чередом, подчиняясь сценарию сна, мы делали новые заключения
о городе, но рождали они лишь заключенных, о чем не давала забыть вернувшаяся
к обычному ритму Расчистка. Приближался рассвет, таяли остатки вина. Траектория
Разговора-о-Городе неуклонно вела к столкновению со сном, за которым должно
было последовать пробуждение в совсем другом мире — порознь, до следующей
итерации. Без цели, без ясности, без произвольности. Почти физически я ощущал, как
запаян в этот сюжет и не мог ничего изменить; впрочем, если быть с собой честным,
то и не хотел.

По сценарию в этом месте полагался психогеографический спор длиной в три-четыре

глотка: что-то про ситуационистский интернационал и… и… Ну так давай поговорим
о сценариях, улыбалась ты. Почему ты боишься произносить это слово вслух?
О тех ситуациях, в которые попадаем в городе. Спорим на последнюю сигарету, что
не обойдётся без османизации Парижа и старины Ги на подступах к 60-м? И спорить
тут нечего, бормотал я, о чём ты вообще, если он первым и опубликовал этот
термин — « психогеография»! Услышав его, по легенде, от неграмотного алжирца,
ехидно вставляла ты, и всё катилось по кругу. Банда французских бездельников-
леттристов больше полувека назад придумала практику « дрейфа» для исследования
урбанистического пространства. Не имея возможности разрушить до основанья
существующие города, чтобы возвести на их месте свои, эти утописты пытались
переписывать собственные ментальные карты, делая как можно более случайными
ситуации, трансформирующиеся потом в их головах в образ города. Таким образом
они надеялись скинуть ярмо социальной и культурной иерархии разных районов,
улиц, строений. Больше того, они надеялись уничтожить необходимость день изо дня
с неизменной целью перемещаться по определённым маршрутам в определённые
часы. Избавиться от функций, которые город навязывал своим жителям, превращая
их жизни в набор однотипных сценариев. Ситуационисты были ярыми противниками
современного им урбанизма, поскольку видели, как с его помощью город употребляет
людей, приспосабливая себя под нужды индустриального производства, а не под
потребности граждан. Города становились рассадниками насилия и депрессии,
захлёбывались в однотипных сценариях либидозной и мортидозной горячки.

Если те утописты собирались разрушить ненавистный уклад, то мы, их невольные

последователи, лишь фиксировали материальные остатки тех городов, которые
они так и не смогли изменить, а также «ментальные остатки их революционного
намерения». И во сне, и тем более наяву я чувствовал себя сталкером, который живет
призраками ненаступившего будущего в декорациях обессмыслившегося прошлого.
Ведя повседневную жизнь в катакомбах нового Вавилона на руинах своего детства, я

29
 неуклюже пытался выиграть у города собственные, не принадлежащие ему сценарии.
Но за карточным столом я всегда оказывался лицом к лицу с величайшим шулером,
в чьей краплёной колоде для каждого из дерзнувших было заготовлено по Башне,
и Игра-в-Город неизменно оборачивалась против меня новыми долгами.
Хорошенькое же резюме ты подводишь ночи, бормотала ты уже явно сквозь сон.
И вдруг, поднимаясь на локтях, ясным, совершенно прозрачным голосом говорила:
ведь мы не пойдём сюда в следующий раз, верно? Здесь хорошо, и убежище навсегда
останется с нами, но в следующий раз мы сюда не пойдём. Я соглашался, и до
следующего раза мы теряли сознание в предрассветных лучах с неизменным годами
предчувствием перемен.

В одну из ночей, за секунду до того, как ты, заметив сгущающиеся вокруг Расчистку
и Пагубу, позвала бы искать убежище, я крепко сжал твою руку.

Сегодня. Мы совсем потерялись друг в друге

и в этом городе… не в ладах со своей волей…

Несколько секунд прошли в молчании, потом ты отвернулась спиной к ветру,

передёрнула плечами, щёлкнула зажигалкой.

Говоришь, противиться любому зову…

Улицы вокруг сплетались во всё более тугой клубок, со всех сторон начинал
нарастать гул. Глядя на твой силуэт, я в последний раз попытался задаться вопросом,
кто ты: моё отражение, городская галлюцинация, дух, или же и вправду такой
же, как я, сумасшедший из плоти и крови, или всё это вместе? «Послушай, все мы
носим зеркальные маски. Кого ты увидишь, если снимешь свою?», — ответила ты,
оборачиваясь. Голос был незнакомый, с призвуком картонной психопатии из плохой
словески, но почему-то ломился в самое сердце. Я не нашёл, что ответить, да,
признаться, и не хотел. Вместо этого я изо всех сил прижался к тебе, как обычно: нос
к носу.
Всю ночь мы простояли в эпицентре солнечной бури, тёплой лужице света посреди
трёхцветного пожара, в котором Расчистка и Пагуба то ли ели, то ли зачинали друг
друга с таким грохотом, что приходилось закрывать ладонями друг другу уши. Мы
и смотрели-то большую часть времени друг в друга, но светопреставление вокруг было
настолько ярким, что неизбежно отражалось в наших глазах. Двигаться было почти
невозможно. Пару раз я успел подумать, что мы умрём. Или, как минимум, поседеем.
Но ни того, ни другого не произошло, просто в какой-то момент я понял, что давно
проснулся и уже минут двадцать не замечаю этого. В следующий раз ты сказала, что
уезжаешь из города и при всём желании не можешь позвать меня с собой. Может быть,
так и должна выглядеть награда за желание побороть сценарий.

И в тот вечер во сне я провожал тебя к Вавилонскому Тиглю по тем же

железнодорожным путям, по которым иду уже несколько часов по колено в снегу,
пока не упираюсь в тупик. Передо мной припорошенный снегом Хозяин Лестницы,
неотесанная каменная глыба высотой чуть больше полутора метров, напоминающая
цементного идола из Богемской рощи. Тот, кому нужно вручить последний из трех
ключей — слово. Твоё настоящее имя.

Когда я называю его, последняя завеса отдёргивается. За ней раскинулось пространство

Башни, в котором сгорают души. Дав глазам привыкнуть к пламени, я шагаю туда
— в огонь, из которого ты когда-то шагнула в мою жизнь — Девочка, а теперь уже
Женщина-в-Красном.

30
–V–
Ясность Ориентиров
Кто-то сказал, что миры сделаны из страха и языка. Когда мы пишем слово «Город»
с заглавной буквы, делая его многозначительно-собственным, мы подселяем в него
идею тайного знания, говоря читателю: здесь глубоко. Проникновенно заглядываем
в глаза:

ты же чувствуешь, как здесь глубоко? Скажи

мне, что чувствуешь то же, что и я, и я назову
тебя братом, сестрой, своим возлюбленным
чадом и возьму с собой в самое пекло.

Конечно, глубина в такие моменты рисуется зеркалами, а желание броситься

в распахнутые объятия, убеждая себя, что да, чувствую, — питательная кровь и почва
для связывающей поколения повести о каменном хлебе.

Никогда не забуду, с какой обидой ты цитировала как-то вымышленного собутыльника,

говорившего, что Игре-в-Город чаще всего отдаются никчёмыши, не способные ни
осилить учебник по урбанистике, ни вписаться в проект по благоустройству города, ни
даже всерьёз заняться стрит-артом. Я усмехался в ответ и, подыгрывая, придумывал
приятеля, согласно которому вся наша психогеография с привкусом шизотерики — лишь
предлог, инструмент и таинственный антураж для блядства. Распаляясь, ты примеряла
личину кого-то, кто мог бы открыть нам глаза на то, что «Расчисткой», «порталами»,
«духами» мы называем стробоскопические эффекты, помноженные на инфразвук,
индуцирование, алкоголь и чёрт знает что еще. Я поддакивал, сообщая, что пятна
Пагубы на стенах обязаны своим появлением исключительно ржавеющей арматуре
и обуглившейся проводке, а её чёрные кляксы Роршаха привлекают городских
сумасшедших с особыми паттернами восприятия примерно по тем же причинам, по
которым хиппи так занимают мох или фрактальные формы. Но мы оба знали без
слов: любая реальность — подлинная, любые чувства — настоящие, театр боевых
действий — мы сами. И сила, влекущая нас к Игре-в-Город, а стало быть, и друг к
другу, — и есть главное проявление города, его воплощённый дух, Великий Вампир,
Вавилонский Тигель. Да, играя, мы служили паразитической силе, которая была
больше нас, но служение это в конечном счёте было исследованием и единственным
недвойственным способом быть. Быть одновременно и скальпелем и раной — мечта
чумных докторов, прививавших себе штамм холеры.

В предвечернем небе над Тиглем застыла навсегда вспышка рубинового излучения.

Большая часть построек осталась прежней, но пейзаж окончательно утратил сходство с
ведутой и походит теперь больше на стеклодувный цех, кривой фистулой вкрученный
в свиную тушу, препарированную до мельчайшего капилляра и нерва. По изогнутым
плоскостям бегут разводы, переливающиеся как нефть на воде, то здесь, то там
застывают фигурами, похожими на сожжённые йодом нарывы. Зеркальные осколки
фасадов бесконечно дробятся друг в друге, и на поверхности их фасеток мечутся
разрывы в пространстве в форме людей. Сейчас я вижу подлинный город во всем его
гнойно-красном великолепии энергетических фактов — нависающую со всех сторон
кровеносную систему, занятую перекачиванием боли и мыслеформ. Идеальную,
продумавшую себя до мелочей и одновременно больную чем-то недоступным моему
пониманию систему.

А вот и любимец города, четырёхэтажный глазастый сгусток, в котором сгорело

когда-то заживо сорок семь человек и под будоражащую сказку об их агонии было
сделано шестьдесят семь минетов, три из которых приобрели инициатический смысл.
Это здание — живое напоминание о том, что участники Игры-в-Город неизбежно
превращаются в его доноров-кровососов, влекомых двумя желаниями. С одной
стороны, ими правит страсть отдавать себя без остатка: побрякушкам идей, случайным
людям. С другой — тяга питаться этими же людьми, лишь бы каннибальская трапеза
была посвящена городу, лишь бы всё шло по сценарию, горько-сладкому в своей
предсказуемости. Пустотелые сосуды, одинаково жадно принимающие в себя
энергии либидо и мортидо, чтобы качать их дальше, питая наркоиндустрию Башни.
Развивающаяся толерантность к любви и отчаянию требует увеличивать дозировку —
больше поглощать, больше отдавать. Кажется, что однажды нагреваемое Тиглем
сердце, разогнавшись до отмеренного природой предела, разорвётся, и город сгорит
вместе со всеми своими заложниками.

31
 Башня — символ принципа вампиризма, управляющего материальной вселенной.
Она меняется от века к веку, жадно экспроприируя успехи войн и промышленных
революций, но её суть остается прежней со времён Еноха и Ура: самый жаркий
костёр, самый яркий маяк, призывающий отдать свою волю в обмен на безопасность
и то, что клирики называли когда-то прелестью. Будучи воплощением иерархии
и принуждённости к сценарию, Башня неустанно взывает противостоять ей. На зов
сбегаются аутсайдеры вроде нас, не умеющие ничего, кроме партизанской войны
в сердце вечной империи, и, как это всегда и бывает, по мере борьбы становятся её
пособниками, потому что империя и не кончалась.

Вблизи её косо устремленные ввысь стены даже не кажутся плотными: больше всего
Башня напоминает коническую матрёшку из плетёных корзин, парящую над землей.
В самом её центре, над кипящим провалом Тигля, бьётся исполинский бурдюк,
сложенный из птичьих сердец, кирпичей и реторт. Именно в него впадают все вены
и электрокабели, опутывающие город. Из верхней части бурдюка ввысь уносится
винтовая лестница, закручивающаяся вокруг ядовито-красного столба света. Каждая
ступень — зеркало. Кажется, что чуть выше вершины Башни лестница иглой впивается
в чёрное солнце, навсегда замершее в зените, заставляет его кровоточить светом.
Теперь оно нависает надо мной, закрывая большую часть обзора: многотонное сердце,
которое бесконечно исследует состав своей крови. Да ведь город является тем, чем
является, потому что он — детище человека, которого хаос неизбежно провоцирует
на упорядочивание, а структура — на разрушение, в чём и состоит бесконечная
аутопоэтическая, самообусловленная игра. И чтобы избавиться от сценарного ига,
нужно нащупать его внутри себя самого, потому что нигде больше его нет.

Я комкаю в кулаке последнюю карту, по которой все это время шёл, прежде чем
замечаю твою фигуру на другой стороне Тигля. Десять сообщающихся сосудов едва
различимы в столбе света над твоей головой.

Если приглядеться, то можно заметить, что каждый сосуд начинён ещё десятком
таких же. Mise en abyme. Стержень и сеть, ось и ризома, башня и лабиринт, иерархия
и анархия, машинная упорядоченность и полная дисфункциональность.
Каждый житель города стоит под своим лучом, у каждого над головой возвышается
своя Башня. Каждый управляет городом в той же мере, в которой город управляет им.

Забираю влево по краю провала. Ты стоишь в паре метров от меня, Женщина-в-

Красном, волосы острижены и теперь блестят медью, в руке чемодан. Глаза у тебя
серые-серые с ржавчиной и крошечными, не человеческими вовсе зрачками.

Провалиться мне в зеркало

– бормочу я, отшатываясь. За тобой тянется шлейф мотыльков, уносящихся в пламя.

Побойся города говорить такое

– тихо отвечаешь ты.

Все. Я. Видеть.
Что. Хочу.
Это.
Огонь.

32
 Активити:
Бумажная кукла

Инструкции и подсказки:
- Тело куклы для большей прочности при желании можно наклеить на картон.
- Шляпу Кроули вырежи канцелярским ножом по белой линии.
- Для того чтобы вырезать белое отверстие в арафатке и клобуке мы советуем
разрезать их по одной из крупных линий обводки, а после склеить с обратной стороны
небольшим кусочком скотча.
- Мелкие детали для большей точности можно вырезать маникюрными ножницами.
- Мы нарочно оставили одну из маек белой, дабы ты мог раскрасить ее как пожелаешь!

Мы также ждём от тебя своих оригинальных одеяний для нашей гностической

дивы! Фото опусов шли нам по почте на info@katab.asia и в сообщество Вконтакте:
vk.com/katabasia.
 1
2

3
4
5
6

8
9

10
По вертикали:
1:
Дух европейских наук обнищал,
И теорий мы больше не строим.
Снимая установки слой за слоем,
Идём обратно мы к самим вещам.
кроссворд
Составили: Боде, Майя, Мефодий
По горизонтали:
2: 9:
Голландца, в марте почившего, — Духи, аллё! Вызывает Таймыр!
Запомнят навеки потомки Что? Пара линий прочерчена плохо?
И автопоэзис вдохновившие «…Быстро, под ключ, пригласим в тварный мир.
Графические головоломки Метод — с патентом. Спросите Еноха».

4:
Благородный принцип махаяны,
Медитацией, зеркальными ль нейронами,
Помогает в годы окаянны
Помогать тем, кто на тронах и под тронами.
3:
Отбрось всю построений накипь
Как древний скептик ты смотри
Увидеть сущность, что за знаком
Узнать, каков предмет внутри.
10:
Под индейской флейты звуки
Кружит он на карусельке.
Фьють, курлык, курлык, чтоб духи
Дождик принесли из сельвы.

8:
Ты помнишь чудное мгновенье?
А у него есть божество.
С кудрявым чубчиком. Терпенье!
Поймаешь — пруха на все сто.
5:
Что же в действительности значит
Быть зверем ночи рукокрылым?
Для пониманья мы специально
Дхарма-концепт переоткрыли

6:
Быть может, прежде губ родился шёпот
И в бездревесности кружилися листы.
Но, коль, родившись, первой видишь жопу,
В твоём сознании константой ей застыть.

7:
Философ-френчмен, мозгоправ-шпана,
Покуда не турнули, воркал в дурке.
Любя пошпилиться, наверно, втройбана,
Тройную ёбань изобрёл (не по укурке ль?).
Чума в вечном Городе
о б р а щ е н и е
Ч умн о й Здравствуй, дражайший конфидент.
С тобой связалась Чумная Редакция.
Р е д а к ц и и Связалась затем, чтобы предупредить:
в лучшем случае за твоим окошком,
иллюстрации: Limbic Splitter, Siame а в худшем и в твоем собственном доме,
а то уже и в твоей собственной голове,
лютует чума — без горы трупов, лепрозориев,
мортусов и флагеллянт.
Она стала возможна, когда выяснилось, что
истреблять человечество не так выгодно, как
раскармливать его, превращая в самую доступную
питательную среду политических и рекламных компа-
ний, мошеннических схем государственного уровня,
медиа-вирусов, программ религиозных фанатиков.
Паноптикума-пандемониума, роя неестественных
болезней, созданных для Контроля над нами, надо
мной и тобой.
Даже войны сегодня стали информационными
и ведутся с помощью взаимной индукции. Кто заста-
вил противника поверить, что он — *любой выгодный
манипулятивный ярлык* — тот и побеждает в кон-
фликте, взяв Контроль (и походя объективизировав
живого человека).
Вся эта эпидемия идиотии — включая и самые для
нас актуальные: беснующиеся церковники, культ
Империи, закручивающиеся в стране гайки,
— создана для обслуживания чьих угодно
интересов и взглядов на мир, кроме твоих.
Весь этот плотоядный мусор, которому
нужны твое время, твои усилия,
твой бег в колесе сансары, твоё
постоянное пристальное вни-
мание, заражая, превращает
любого в придуманного плоского
персонажа мира постоянного
производства и утилизации вещей:
в менеджера, в православного, в пра-
воверного, в вежливого зелёного человека…
Дает тебе чужой мир, мир Вавилона, Чёрную Железную Тюрьму, взамен
твоей возможности выбирать и создавать собственный.
Никем из этих плоских персонажей ты не являешься и никогда не являлся. Ты — Звезда, вечная величина,
явившаяся в этот мир не ради слепого исполнения чужой воли. Ты здесь ради Катабазиса: нисхожде-
ния из внутренней вечности в эту пустыню смертной тени и исполнения собственной Воли.

Вот для такого представления о себе наш мир просто не приспособлен. Его действительность
— психическая чума изживающей себя цивилизации-зомби, в которой заносчивые нарцис-
сы-сорокалетние подростки смотрят на мир снисходительно и нигилистично, не веря
в исполнение никаких желаний, кроме самых материалистичных и пошлых. Повсемест-
на ставшая меметической БЗСХДНСТ, сжирающая время твоей жизни под сытый
меметический хохоток.
В таком месте «собственное пространство смыслов» скоро станет чем-то
мифологическим, Небесным Израилем одних и Содомом и Гоморрой других.
Последние будут искренне считать себя тем, что им транслируют по
инфолиниям дипломированные маркетологи, заменяющие уже полто-
ра века умершую и гниющую религию.

38
Этот Вавилон — заражен, это Чумной Город, которому угрожает возможность стать
городом-призраком.
Что ж, клин клином вышибают. В мире повсеместной незаметной беды, превращающей
Человека в бессмысленную потребляющую, бездумно повинующуюся приказам прото-
плазму, мы сплетаем собственный вирус, собственную Чуму, которой заражены мы —

вирус Невозможного, вирус Свободы, вирус

Возможности.
(В таком подходе, поверь, нет ничего нового — берем пример с достойных: еще Хри-
стос сравнивал собственное влияние с закваской, причем именно потому, что у евреев
она считалась нечистым, гниющим символом порчи; с закваской, на которой взойдет
весь хлеб, как бы мало ее ни было: «Еще сказал: чему уподоблю Царствие Божие?
Оно подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе
не вскисло всё» (Лк. 13:20-21).

Вирус Возможности создать в этом безумии собственный мир, организовать свое поле
Катабазиса, открытое для каждого, кто назовет нас равными и вместе с нами станет
плести его. Мы ищем свободы написать свои законы и найти собственный путь в соб-
ственных Автономных Временных Зонах…

…организоват ь которые становится всё сложнее и сложнее .

Но мы не сдаёмся — потому что без означенного Катабазиса наше психическое выжи-
вание будет уже невозможно. «Во сне и наяву, на работе и за едой, на улице и дома,
в ванной, в постели — нет спасения. Нет ничего твоего, кроме «нескольких кубических
сантиметров в черепе» («1984») — что ж, Оруэлла у нас на родине сегодня любят и зна-
ют, так что сегодня его воплощение — наша с тобой ужасная возможность.
Однако мы должны и предупредить тебя… Все «новое, не принятое большинством,
не проверенное веками» неспроста всегда считалось нечистым, опасным — и, поверь,
метафора болезни также взята не просто так. Современный нам с тобой мир ско-
ро изменится до неузнаваемости, и перемены, которые в нем зреют, таят и угрозу,
и обновление — как и то, чего хотим для себя и для тебя мы.
Любой, кто заразит себя этим вирусом (знай он о нашем взгляде или придя к нему
самостоятельно) умирает для этого мира — мира бегущей в колесе белки, мира,
который построили чужие тебе и мне люди ради своих целей; и рождается для соб-
ственного поиска, для безумного странствия сквозь ночь, в котором придется зажечь
огонь собственного понимания; рождается для настоящей жизни.
Да, дражайший конфидент, поверь: эти перемены опасны для тебя. Что они сдела-
ют с твоей головой, с твоим телом, с твоей судьбой? Какие вещества изменят химию
твоего мозга? До какого момента ты будешь выбирать идеи, а когда уже не сможешь
отказаться от них? Не расстанешься ли ты по дороге с чем-то, что не сможешь самосто-
ятельно возместить?
Но, в конце концов, стоит самостоятельно это выяснить, не правда ли?
И, дорогой мой конфидент, поверь: эти перемены необходимы для тебя, как и для
самой среды твоего существования — без изменения, резкой мутации и сознательного
движения к новой форме, она выродится, вымрет, сама сожрёт себя — и тебя. И нас.

Мы никогда этим не удовлетворимся.

Нынешний потенциал человечества — наш с тобой потенциал, — огромен, и состоит
он из миллиардов рожденных и рождающихся Звёзд, уникальных, неповторимых,
драгоценных, способных создать множество новых миров прямо здесь, на этой земле —
трудом, потом и кровью, выстроить лестницу в небо.
И куда направится этот потенциал, напишет ли он историю нашего общего будущего
каллиграфией пламени среди звёзд или холодом Великого Мертвеца выжжет будущих
нас, истинно зависит только от тебя и меня.
Помни: оставаясь пассивным слушателем, ты просто позволяешь Империи продол-
житься за наш с тобой счёт, порождаешь новый нечестивый вирус — с нашими лицами,
но без нашей истинной цели. Поэтому не оставайся безучастным! Вскоре чума окрепнет
так, как сегодня и представить себе нельзя —
и все мы друг другу
понадобимся. 39
К Апокалипсису
и далее «Моя
Великая
Смерть»
текст: fr. CMHN
иллюстрации: Ursae Rigor
«Я — человек, — говорит он. — Я — человек,
который похоронил Бога. Я — человек,
который перешагнул бездну. Наступит
время — и все люди пойдут за мной,
нескончаемым потоком, мёртвые
и живые. Когда-то я умер, но теперь я —
будущее. Будущее — это Моя Великая
Смерть!»
«Ключ от Бездны»
— Как так может быть? — тихо спра-
шивает она Соню. — Ведь жизни нигде
больше нет.
— Ты не знаешь о жизни, — отвечает
Соня. — На, пей, — она прикладывает
запястье к Наташиному рту. — Возьми
свою кровь обратно.
— Я не хочу, — шепчет Наташа. — Я уста-
ла ходить.
— Пей, — ласково говорит Соня. — Я лю-
блю тебя.
«Мрак твоих глаз»
40
Масодова
Даже среди наиболее недооцененных и недопонятых писателей Масодов занимает
особое место. Одни считают его автором зомби-хорроров пионерской тематики, другие
— помешанным маньяком, сублимирующим садистские и некрофильские желания
в тексте, а третьи просто не способны объяснить остальным, что же так задело и захва-
тило в его произведениях.
Многим происходящие в реальности Масодова явления кажутся «немотивирован-
ными» — как, например, часто упоминаемое убийство репетитором своего ученика
в «Небесной Соли». Мол, у учительницы не было горячей воды дома, вот она и перере-
зала горло ученику, руки помыть. Масодов же. Поехавший. Утверждающие подобное
просто не читают Масодова, не погружаются в материал. Им чего-то не хватает, чтобы
понять: глаза мальчика Пети, « зеркало» его души, и были для Лидии Михайловны тем
небом, которое в них « отражалось».
Бескрайнее небо, образ несформировавшейся, не загрязнившейся, не павшей детской
души потребляется учительницей по законам, которые язык не поворачивается назвать
законами симпатической магии (настолько этот жест до-магический или истинно ма-
гический, до-сознательный), чтобы поглотить эту чистоту, эту соль не земли, но самих
небес. Моет же руки в крови она по совершенно бытовой нужде, что должно создавать
ощущение непостижимости ужасного союза соли небес и земного людоедства. Однако
для многих читателей разделения между бытовым и небесным даже не возникает,
несмотря на то, что Масодов пишет далеко не в расчете на людей, читавших «Золо-
тую ветвь».
Чего же не хватает тем, кто дальше, чем «зомби-хоррор с пионерками и Лениным» в по-
нимании творчества Масодова не идет? Что скрывается за всеми этими непроницаемы-
ми для обыденного взгляда некротическими вуалями из мёртвых пионерок, сатанин-
ских пророчиц и Гагариных-Люциферов? Не зря же самые чудовищные, устрашающие,
повергающие в трепет монстры Масодова — это вовсе не маньячки, грязные чудеса или
восставшие мёртвецы, а сами Любовь и Будущее. Как они стали чудовищами? Зачем?
И стали ли?..
«Мрак твоих глаз»:
смерть мифологии, жизнь волшебства
В очень небольшом по объему наследии Масодова основное место занимает трилогия
«Мрак твоих глаз», названная по первому из романов. В нем советская действитель-
ность получает осмысление мифологическое, сказочное — только таких сказок на свете
ещё не было…
Главная героиня «Мрака…» не верит в будущее, путь её «ведет в прошлое», она пора-
жена бессонницей, которая «огромный звёздный вихрь, начинающийся из её груди
и превращающий её из человека в космический элемент, которому отдых не нужен».
Само её детское, но уже мёртвое существо можно толковать как космическую не-
Смерть, победившую Жизнь в ее самую радостную и счастливую пору, превращенную
в «ужас, встающий со дна». (В некоторых моментах Масодов явно перегибает палку,
например, описывая ноги Сони, которые «плотно прижаты друг к другу, наверное, в це-
лях равномерного распределения холода и энтропии» — или, может быть, это привет
от писательской манеры Платонова?)

«У Марии кружится голова, поток
пространства обрушивается на неё,
не сдерживаемый больше колдовством
её маленького мозга, летучие мыши
замирают в воздухе, сердце перестаёт
биться, дыхание замирает, едва отпу-
стив последний воздух, и Мария видит
Звёздную Мельницу. Она движется над
головой Марии, она движется медлен-
нее времени, и звёзды движутся вместе
с ней, уходят в неё, заплетаясь огром-
ными распылёнными косами, и Мария
сразу осознаёт, что сама движется,
влекомая огромной неведомой силой,
засасывающей её в свою глубину, и что
там живёт смерть».
«Тепло твоих рук»
Весь её мир — мир чудесный, магический… но только чёрномагический, «чудесный»
в смысле «чудовищный». Здесь «магия мёртвых» «ржавыми прутьями» «скрепляет
вещество бетона», здесь очки Берии помогают ему уклоняться от пристального взгляда
смерти и вполне реально столкновение ревущего чёрнокаменного голема-Ильича
с восставшим из гроба богочеловеком Лениным.
В общем, действие «Мрака…» происходит во времени и пространстве мифа, в мире
мифологическом, однако новой чёрной мифологической эпохе складывается новый
мир, мало похожий на прошлые. Это не старый миф на новый лад — это его восстав-
ший труп.
Возможно, это один из главных интересующих нас в Масодове вопросов: кто и почему
понимает Масодова, а кто нет?
Вот один из утонченных камней преткновения в этом вопросе. В критический момент
обречённого похода пионеров против Чёрной Москвы главная героиня «воскрешает»
одну из своих убийц (девушку, которую та в начале повествования сделала нежитью),
напоив её собственной кровью, когда-то из тела воскрешаемой и полученной. Воскре-
шает практически против её воли, воскрешает из Любви — не человеческой, не живой
или мёртвой, а страшной Звёздной Любви, поднимающей мёртвецов из могил.
Можно ли понять, как мёртвая может полюбить мёртвую и воскресить её к не-жизни?
Можно ли ощутить, почему победа пионеров, архангелов революции и Ленина лучше
победы каменного Ильича, мёртвых чекистов и Берии? Это ведь не старое сражение
Ивана-Дурака с Кощеем, это Вечно Живые Кощеи против Вечно Мёртвых — любой
сказитель удавился бы от такого сюжета, да и просто современники наши стараются
тут же расчитать прочитанное.
Однако ответ на этот вопрос — можно! Но это понимание доступно лишь тем, кто
способен ощутить сопричастность победе одного над другим, способен на читатель-
ском опыте пережить «космическую не-Смерть», а, значит, уже и сам хоть немного,
но «мёртвый», сам «космический элемент», «часть звёздного вихря».
Финальная сцена «Мрака…» зеркально повторяет все действие: каменный голем
(земная Жизнь), явно действующий, могучий и страшный, но на самом деле неживой,
противопоставлен мёртвому, но вставшему человекобогу, живому и могущественно-
му. Вся «вечная зима Чёрной Москвы, вызванная мёртвыми коммунистами» чёрного
голема противопоставлена восставшему из мёртвых, а также пережившему смерть
детству с его «вечным салютом», «дедушкой Лениным» и косами, которые не распле-
сти, потому что «их скрепляет завет вождя».
Удивительно, насколько хорошо у Масодова получается превращать ложные мифо-
логемы советской идеологии в страшные, архаичные образы. Рецепт, впрочем, очень
простой: нужно просто оголить истинную природу происходившего. Напомнить, что
огонь коммунизма и правда требовал горячей крови, причем крови самоотвержен-
ных Людей с большой буквы, а не свиней; что политтехнологии Октября для глубин-
ных слоев бессознательного работали и до сих пор работают на полную катушку, как
Комсомольский Значок Зои Космодемьянской — ведь на таком уровне разницы между
мифом и миром нет.
Однако не-мёртвая мифология в «Мраке твоих глаз» — лишь пробный камень, первая
попытка отыскать потайную тропу к сокровенной глубине, на которой развертывается
основное действие произведений; далее Масодов отказывается от него, оставляя лишь
некоторые, наиболее полезные для его целей, приемы.
Соль небесная против земной грязи:
«Тепло твоих рук»
Уже следующая часть трилогии, «Тепло твоих рук», происходит в реальном мире,
на улицах обычной, а не Чёрной, Москвы. Главная героиня Мария — обычная живая
девочка, уязвимая и несчастная, а вовсе не непобедимое умёртвие, получившееся
в «Мраке…». её все считают тупой и постоянно избивают — дома и в школе. Это, забегая
вперед, один из сквозных мотивов творчества: детей, вестников Неземного, земное
всеми силами пытается подавить и изувечить.
41
 А вот и правда униженного Неба, обер-
нувшегося против Земли:
Знайте, что отвратительны мне те, кто
нищ духом, это вонючие овцы, глупо
ревущие от голода в своих стойлах.
Отвратительны мне также те, кто плачет
и те, кто молит о пощаде, никому не бу-
дет пощады и некому спасти их.
Кротость ненавижу я, потому что где
кроткий, там и тот, кто мучает его, как
скотину.
Знаю я также, что никому нельзя про-
щать, потому что тебе никогда не будет
прощено даже то, чего ты не делаешь.
Сердце своё уподобить надо комнате,
где никогда не загорается свет, и скры-
вать его больше, чем тайные места тела,
потому что истинный стыд в сердце,
и стоит открыть его, как все станут сме-
яться над ним.
Если кто протягивает тебе руку, ударь
её ножом, потому что хочет он тебя
столкнуть в могилу или увлечь туда за
собой.
Истинно говорю вам, отравлены ладони,
протянутые вам, яд смерти на них.
Нет ничего слаще крови и слаще на-
слаждения разрушать созданное.
Так просто разрушить то, что создано,
где же сила создавшего?
Истинно говорю вам, дети превзойдут
родителей своих.
Ни к чему искать сложное, потому что
смерть решает простым способом.
Восстаньте и убивайте их, чтобы все
они умерли!
«Тепло твоих рук»
«Молитву помнишь? Бога помнишь?
Снимай с себя всё».
«Сладость губ твоих нежных»
42
Девочка бежит от насилия из дома, и вскоре встречает близкое существо, сверстницу
Юлию. Юлия умерла от рук «земной грязи» — её долго насиловали (по её определению
— «делали ей гадость»), а после убили — и Юлия умерла в страхе, но не перед насиль-
никами, а перед «чудовищной неведомостью, неведомостью больше всего». Такая
смерть делает её не-мёртвой, дарит удивительное нечеловеческое знание Неведомого
и недоброе волшебство. Теперь она охотится на обнаглевший и поднявший на Соль
Небес руку земной скот с помощью ловли на живца.
Впрочем, её охота — скорее атрибут нечеловеческого знания, которое открылось
ей и которое она передает Марии. Потусторонний, глубочайший, лежащий по ту сторо-
ну жизни и смерти Источник её волшебства, её неестественной не-жизни, вращающий
всю Звёздную Мельницу из её центра, в котором — гибель. Даже короткий опыт Мель-
ницы дорого обходится Марии, а вскоре она проходит через нее, как через инициацию,
становясь умёртвием, возвышаясь над жизнью и смертью.
«Её детство, ах, какой ужас встаёт теперь с его дна». Теперь она будет полна крови.
Теперь её действительность — действительность строк «Апокалипсиса», который
в «Мраке…» открывал главы, а в «Тепле…» читает вслух следователь, палач Марии,
вызволивший её тело из морга. Для Марии-умёртвия «Мельница вращается в другую
сторону», она узнает злые секреты нового бытия и собственноручно убивает своих
собственных родителей, обретая связь с «тайной, произведшей её на свет», обретая
злое могущество.
В повествовании, таким образом, возникает пророк чужой и злой правды, правды
ненависти чистого, иррационального, но павшего Неба к устойчивой, последовательно
грязной Земле. Возвещая свое пророчество-проклятие, она как злой дух одерживает
учеников своей школы, превращая их, ещё живых, в бездумных служителей бесцель-
ного иррационального бунта загнанной «небесной соли» — теперь уже не против
родителей, а против вооруженных солдат.
Бойня небесных детей против земных солдат страшна, единственный девиз повстан-
цев — «Рви до крови». Девочки ожидаемо проигрывают, но в конце успевают принести
в пентаграмму кровавую жертву и обрести в очистительном пламени, поглощающем
школу, свободу от жизни и смерти.
Чистый свет нечеловеческого:
«Сладость губ твоих нежных»»
Завершается трилогия наиболее жестоким романом «Сладость губ твоих нежных».
Главная героиня — снова маленькая девочка, и снова «мёртвая пионерка». Только
на этот раз большая часть повествования будет посвящена тому, что открывает врата
не-мёртвому космическому чудовищу, которое способно окончить дни этого мира; что
создает «Снегурочку» — как «свыше», так и «снизу».
Если «Мрак твоих глаз» происходил в мифологическом мире Коммунизма, а «Тепло
твоих рук» — где-то на границе между миром обыденности и миром магическим, то
«Сладость губ твоих нежных» протекает в максимально грубой, мясной действительно-
сти — и именно это помогает лучше всего описать те зазоры и трещины, через которые
в нее просачивается сила и магия.
Большая часть повествования — описание сделавшегося обыденным кровавого аб-
сурда, чужое взрослое безумие. Во время одного из изнасилований Катя видит «Бога,
огромного мохнатого пегого слона с забрызганным кровью рылом, и из рыла выходят
два укороченных, мохнатых хобота». Во время людоедской трапезы, к которой её без-
успешно пытаются склонить, выясняется одна из разновидностей «местной настоящей
любви»: «настоящая любовь — человека съесть, и не нужно желать, чтобы человек
лучше стал, не нужно, Котова, это утопия, его нужно кушать таким, как он есть».
Выясняется и настоящая «правда земли», сотворенной «Богом-слоном»: «для комму-
низма уже понадобилось миллионы врагов убить, и ещё больше убивать надо, для
коммунизма человек из одной души состоять должен, тело и душа должны быть у него
одно, он должен землю есть уметь, не только Настю Хвощёву».
Это — «действие снизу», то кровавое безумие, ставшее нормой, которое приводит к ро- «Посередине белой равнины лежит
ждению божественного умёртвия. Однако необходимо и «действие сверху». Например, в снегу ослепительный неприродный
загадочные сны, которые снятся Кате всю жизнь, а также странные видения, которые диск диаметром до десяти метров…
приходят к ней незадолго до смерти: некая «девочка», которая пытается ею стать, по- На прозрачной, пузырчато преломля-
казывает ей странные картины из ниток, якобы её изображающие, и которая внушает ющей солнечный свет глади раскрыты
ужас, скрываясь во мраке и вдруг затем показываясь. Чёрная дыра в небе, разверза- прозрачные цветы, сплетаются про-
ющаяся вместо потолка барака, беззвёздный провал. И, наконец, нечто бесформенное, зрачные листья, приклеены маленькие
ужасающее, настоящее чудовище, настоящая сила, настоящее зло — принимающее прозрачные бусины диких ягод, сидят
форму самой Кати в финальном сне. молчащие птицы, будто отлитые из во-
дяного стекла. Всё это сделано, отшли-
Героиня винит в привязавшемся к ней призраке «колдунов зла». фовано, вытаяно изо льда множеством
Решающий момент, увязывающий «низ» и «верх» — самоубийство, совершив которое, маленьких живых рук, терявших от хо-
девочка подводит под монастырь и своих мучительниц, которые сами попадают в мя- лода, голода и равнодушия материи своё
сорубку кровавого абсурда, частью которого были. Их теперь самих насилуют и убива- тепло, и в тех местах, где замороженные
ют другие слуги «бога-слона», мочащиеся в рот Катиного трупа. пальцы утрачивали осязание и им уже
не хватало тепла, чтобы формировать
То, что раньше было иллюзиями и снами, становится суровой, ужасающей действи- ледяной контур, девочки согревали
тельностью. Так происходит в каждом романе: Соня из нашего мира попадает в Чёрную мёртвую воду собственным дыхани-
Москву, Мария заканчивает жестокой пророчицей, ну а Катя сама становится таким ем, только бы смерть, напившись их
«обстоятельством» для сотен малолетних узниц. Все эти истории — про огонь, павший с жизни, навсегда превратилась в чистую
небес и опаливший землю… красоту».
Быт восставшей «снегурочки» Кати описан до мелочей: как в старых сказках, она про- «Сладость губ твоих нежных»
сит сначала теплой одежды, а потом и теплой крови; с другими узницами учреждения
обращается теперь как со снедью, кого-то «оставляя на ужин», а при встрече со слуга-
ми «бога-слона» она убивает не руками или топором, а сразу «космическим ветром».
В этот раз «мёртвая пионерка», причастившаяся волшебства, несёт людям «чистый свет
нечеловеческого», показывает им «улыбку на губах огромной космической смерти».
Это — идеальная манифестация «отражённого небесного огня», несущего «гибель всего
известного человеку мироздания»: потчевать жизнью смерть и тем превращать её
в чистую красоту. И это, пожалуй, прямая противоположность всему, что происходило
с Катей, которая смерть жизнью потчевала, но превращалось это только в боль, урод-
ство и гадость, это насильное исправление земного порядка — только уже безнадежно
ожесточенное.
Поэтому Снегурочка несет людям конец света. Апокалипсис, пророчеством которого
является весь «Мрак твоих глаз», свершается в последнем абзаце третьей части. Конеч-
но, он происходит не на земле — он происходит в мире сновидений, в который одним
глазком подглядывала маленькая Котова, накурившись марихуаны, и в который она
способна полностью попасть теперь, будучи нежитью, чтобы дать ощутить сладость
губ своих нежных самому товарищу Сталину. Дорогой товарищ Бог в белом кителе
умирает, разрушая весь выстроенный вокруг него мир, получив поцелуй в видении
маленькой девочки.
Этот подлинный Апокалипсис, венчающий трилогию — как подлинны сражения соли
небес с грязью земли, как подлинны победы звёздного огня над холодной материей,
как подлинна тщательно маскируемая боль каждого живущего, как подлинны сны
и видения детской души.

Не бояться Вонючего Бога:

«Ключ от Бездны»
Апофеоза гностический настрой Масодова достигает в романе «Ключ от Бездны»,
в котором мир создан мёртвым существом, «Вонючим Богом», «Большим Мёртвецом»,
но есть и истинная жизнь, которой Он не знает, до которой ему не добраться, над кото-
рой у Него власти нет. Чтобы добраться до неё, нужно преодолеть замшелый мир слуг
отвратительного Демиурга, необходимо достать Ключ от Бездны — за ним и пускаются
в путь Наташа и Люба.

43
 Более всего «Ключ от Бездны» пересекается именно с «Мраком твоих глаз», откуда
туда попадает люциферианский образ Гагарина, человека, превзошедшего мир, павше-
го на землю настоящей звездой, несущей погибель и освобождение. Там первую главу
«Я — будущее, — говорит он. И голос его
открывала цитата «и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от
ужасен».
кладезя бездны» (фактическое описание заключительной сцены «Ключа…»), там в са-
«Ключ от Бездны»
мом начале «Смертность Бога не подлежит сомнению, и в будущем он давно уже умер,
но в прошлом, созданном им как ловушка для живых существ, от него не спастись».
Во всем «Ключ от Бездны», способный, впрочем, доставить любому любителю Мам-
леева немало удовольствия, вторичен — кроме откровенного и прекрасного описания
Конца, который будет там, после того, как все люди умрут, все сражения отгремят, а все
кровавые океаны высохнут; после того, как умрёт Вонючий Бог, а узы страха, которыми
он правил, спадут.
Можно сказать, что в «Ключе от Бездны» Масодов по сравнению с трилогией просто
делает ещё один шажок вперед, показывая, что станется после того, как Апокалипсис
уже произошел.
Там совершится обретение себя. Как Снегурочка нашла свое собственное мрачно-чу-
довищное Я в своих снах, так Люба и Наташа узнают, что они и были Дверью Бездны
и Ключом от Бездны, а их будущее — Смерть. Его Великая Смерть, павшая вечной
звездой в родные хлеба.

Зашиваясь синими нитками:

«Небесная соль»
Несмотря на относительно небольшой объем единственного у Масодова сборника
рассказов (меньше 125 страниц), осветить их совершенно необходимо: многие моти-
вы творчества получают в сборнике продолжение, логическое завершение, а кое-где
и вырождаются.
Ясна ценность открывающего сборник и уже упоминавшегося в самом начале рассказа
«Небесная Соль» — в нем в самой сжатой форме дан образ «соли небес», чистой души,
такой, которой обладают герои и героини каждого романа — и той жажды выдавить,
выдоить, высосать её из них, которая преследует по пятам любого её носителя. Или ты,
или тебя — таков закон мира Масодова. И, поскольку чтобы обладать «солью» необхо-
димо быть чистым, незамутненным — скорее тебя.
Пожалуй, до максимума вампирический мотив в объединении с мотивом «соли небес-
«Дядя Костя не заставит её больше на-
ной» доведен в рассказе «Крематорий», где желание не допустить «загрязняющего»
зывать себя хозяином, потому что у неё
взросления, оградить от падения в никчёмный мир, сохранить волшебство детства
есть уже настоящий хозяин, огромный,
и получить возможность разделить его посредством любви выражаются в убийстве
затмевающий свет бытия.
и сделке с настоящими прислужниками зла. Герой «Крематория» отнимает у ребён-
И вечный».
ка жизнь, а затем и возможность спасения в огне — превращает дитя в умёртвие, но
«Автобус»
достигает с ним истинной близости душ, после которой ему «хочется жить».
Впрочем, многие рассказы такой глубиной похвастаться не могут. Так «Золотой
Таракан» — скорее обыгрывание детских страшилок, как и садистские «Синие Нитки»,
впрочем, по-настоящему наводящие ужас. Рассказ «Дядя Нос» может продолжить ряд
произведений такого рода, как и «Проститутка», в котором «вампирический» мотив,
кажется, пародируется уже самим Масодовым. Ну и совсем ничего кроме брезгливо-
сти не могут вызвать «Экзамен», повествование о преподавателе, шантажирующем
студентку то ли в угоду извращенному вкусу, то ли просто во славу безумия, «Гниды»,
наполненные копрофагией и домашним насилием для никого, «Сука» с нереализован-
ным обещанием зоофилии и детоубийством…
В общем, если кое-где в романах Масодов перегибал палку с садизмом, сумасше-
ствием и извращенной чувственностью, то обычно это служило сюжету и усиливало
впечатление, однако во многих рассказах выглядит попросту необоснованным.
Наконец, особняком стоят рассказы «Автобус» и «Дорога на запад», которые стоит
прочитать даже в том случае, если никакие «вампирические» мотивы вас не интере-

44
суют вовсе. Именно в них видны отблески самой сути творческого послания Масодова:
«Автобус» позволяет испытать ужас потери себя, потери души и Вечности перед лицом
нечеловеческого, потустороннего могущества абсурдной вселенной — там является об-
раз, параллельный «Звёздной Мельнице», пусть и гораздо более слабый, но впечатля-
ющий (во многом рассказ и похож на роман «Тепло твоих рук», чуть видоизмененный
и сжатый до невозможности).
Ну а «Дорога на запад» в такой же редуцированной, сокращенной до формулы форме
отражает путешествие души, которое родом из романа «Сладость губ твоих нежных».
Пустившись в поход за мифом, удивительной сказкой, но наткнувшись на кровожад-
ное чудо, маленькая девочка испытывает напор чужого насилия и Голода, которые
выталкивают ищущую в совсем иную действительность — которая внезапно позволяет
достигнуть цели, правда, уже совершенно иной, настоящей, странной и страшной.

К Апокалипсису и далее:
«Моя Великая
Масодова
Смерть»
В своем небольшом творческом наследии (трилогия «Мрак твоих глаз», «Черти», Ключ
от Бездны» да крошечный сборник рассказов «Соль Небес») Масодов умудрился найти
в нашем мире зазоры и трещины, через которые сквозит Неведомое, изобрел ору-
дия для их расширения и показал, что будет, если мы ими воспользуемся… И дал
понять, что мы УЖЕ ими воспользовались.
Он описал Горизонт Чуждости, горизонт нашего собственного превращения из людей
в нелюдей, сумев при этом остаться незамутненным оценками, открыв человеку буду-
щее не благое и не дурное, но нечеловечески родное — и оттого ещё более страшное.
«Стать нелюдем» можно и обретя истинно Божественное, и истинно Сатанинское начало,
и пав до уровня бессмысленного мяса, пожирающего другое мясо и не видящего ничего
кроме плоти, и возвысившись до уровня, когда человек становится Человеком, обретя
Ключ от Бездны, став её Хозяином.
Выйти за любые поставленные границы к Истинной Любви, Истинному Будущему,
показать, чем может стать человек на этом пути и призвать — не рваться вперёд, как
строители коммунизма и мёртвые чекисты, но хотя бы для начала научиться раз-
личать ближайшие варианты пути, не бояться понимать, что это мы — абсурдное
ожившее мясо, мы — сияющая во мраке Звезда, мы — потерявшиеся в темноте,
но полные изнутри звёздным вихрем дети.
И никакой Большой Мёртвец, никакой Ржавый Автобус, никакой товарищ
Сталин нам больше не Хозяин — и не станет им.

45
 Космическая
каллиграфия Брайона текст:
иллюстрации:
fr. CMHN
Мксъ Аппарата
Гайсина
«В заранее Один из наименее известных, один из наиболее заслуживающих славы магов-
художников двадцатого столетия, Брайон Гайсин руководствовался в жизни двумя
записанной формулами: чисто магической и несколько параноидальной «Power Is Often Very
Quiet» и скорее битнической «After all, life is a game, not a career!»
вселенной — кто Гайсин практиковал мистицизм и магию, сплетая их с азартом первооткрывателя
сделал первые и легкомысленным весельем, раскрывая в себе и мире настоящее Искусство,
не помнящее различий между магией, колдовством, философией, антропологией,
записи?» электроникой...
Б.Гайсин
Но при этом остался в высшей степени человечным — игривым, сумасбродным,
пугливым, восторженным. Но в этой игре и в этом сумасбродстве, в этой
параноидальности и искрометности оказалась заключена сила космического пламени,
которая сопровождала их с Уильямом Берроузом в магических и мистических штудиях,
которая толкнула Гайсина вручить писателю в комнате 25 в Бит Отеле разрезки,
из которых затем выросло несколько известнейших романов. Именно она в виде
более чем шестнадцатиметровой сигилы явилась в последнем и суммирующем его
произведении «Каллиграфия Пламени».
Общение с Брайоном принесло Берроузу опыт, которым он затем делился с Дженезисом
Пи-Орриджем, Куртом Кобейном и многими другими; ну и сам Гайсин напрямую влиял
на Брайана Джонса, Дэвида Боуи, Майка Джаггера, Кейта Харринга, Лори Андерсон,
Гарольда Норса, Айра Коэна — список весьма внушительный!

Но, следуя собственной магической формуле, Гайсин остался в тени. И, следуя своей
человеческой формуле, жил, как говорится, спустя рукава, и даже со смертного одра
однажды сбежал, легкомысленно заметив, что «было желание разобраться
со всяким хламом».

46
Магия вне Закона: суровое сумасбродство
Творческий путь Гайсина начался с очень заметного, поворотного краха. Будучи
девятнадцатилетним художником, он должен был участвовать в одной выставке с
Дали, Пикассо, Беллмером, Дюшаном, Магриттом — но был исключен лично Бретоном.
Его биограф Джон Гейгер (John Geiger) замечает, что это исключение было
воспринято Гайсином как проклятие, как жест могущественных сил, отсылающих его
в безвестность, в темноту — эти силы (опять же, если верить Гейгеру) он впоследствии
часто винил во многих своих неудачах.

Другим поворотным инцидентом в жизни художника, действительно странным, стал

крах его маленького бизнеса, ресторанчика «1001 ночь» в Танжере. Гайсин полностью
потерял всякий контроль над ним вскоре после того, как нашёл там проклятие, «нечто
вроде довольно сложного амулета, с семенами, камешками, частицами разбитого
зеркала — всего по семь, и маленькой упаковкой, в которой была записка» –

Пусть Масса Брахим оставит этот дом, как дым

оставляет огонь, чтобы никогда не возвратиться...

Конечно, если вы подозреваете, что против вас всю жизнь ведется магическая война, то
так или иначе придется поднатореть в магии как минимум до уровня предполагаемого
противника. Вот и Гайсин взял в оборот каллиграфические магические квадраты,
сочетая японскую каллиграфию (которой он выучился после Второй Мировой),
арабскую магию и каббалу — смешав свое искусство с чародейством.

Все эти техники пронизывали его картины и были

сознательной магией во всём, что он создавал

– напишет о нем позже Дженезис Пи-Орридж, посвятив ему целую главу своей
«Психической Библии».

47
 Однако Магия для Брайона Гайсина была не тем же самым, что для японца, араба или
еврея. Будучи истинным первооткрывателем и художником в стремительно стареющем
мире, где уже все давно открыто, известно и скучно, Гайсин создал собственное
понятие о Магии, которое можно обнаружить в одной из его книг «Здесь, чтобы уйти».
Там размещена расшифровка весьма интересной аудиозаписи про природу магии
с прилагающейся синхронией:

Ну, идея Закона состоит в том, что внутри Закона

каждый чист... [громкий звук полицейских сирен снаружи]
и любой, кто не является чистым внутри Закона –
аутсайдер... М-м, преступник... А Маг, для того
чтобы действовать, может быть только аутсайдером
и преступником и должен находиться вне Закона,
иначе его функции находились бы в пределах
Закона и, таким образом, этим самым Законом
и регулировались бы. Маг претендует на то, что
имеет другое, особое разрешение, ещё одно и –
иное разрешение; он говорит, что оно лучше, более
дорогое, более эффективное, какое хотите, но –
другое, находящееся вне Закона... Собственно, вся
Магия находится вне Закона.

Таким образом, Гайсин делал шаг с территории того, что называл Законом —
и оказывался на территории весьма неоднозначной. Взрослому человеку то, чем
он занимался, показалось бы сумасбродной игрой (которой вся его деятельность
фактически и была) — он записывал с друзьями на магнитофоны свои мысли
и пространные идеи, мастерил какие-то световые машины, сочетал оккультные
арабские идеи с японскими иероглифами и собственными выдумками… Но по
результатам это сумасбродство оказалось скорее игрой ребенка-божества, даже
талантливого начинающего демиурга.
Например, Гайсин воссоздавал с помощью своих друзей собственные сны, увиденные
в автобусной поездке: используя актуальные для того времени нейрофизиологические
исследования и помощь Иена Соммервиля, создал Машину Сновидений. Одну из таких
нашли у Курта Кобейна — и практически каждый из знаменитых знакомых самого
Гайсина, а также Берроуза или Пи-Орриджа её опробовал многократно, а позже о ней
вышел фильм «Flicker».
Гайсину принадлежал целый небольшой пласт «современной техномагики», которой
он занимался с Берроузом. Фактически, все эксперименты последнего с диктофоном,

48
с записью своего голоса, с аудиоразрезками — это магические акты, идеологом которых
выступал художник. Тут стоит также упомянуть целый ряд фильмов режиссера Энтони
Балча, «философскую основу» для которых дал Гайсин — в первую очередь это «Cut-
Ups», в котором его можно увидеть и услышать, но так или иначе он повлиял также на 
«Ghosts at No. 9» и «Towers Open Fire».

Что касается сотворения миров, то сначала не увидевший в картинах Гайсина ничего

примечательного и даже назвавший их «пустыми», Берроуз впоследствии рассказал
под запись целое повествование о своих путешествиях в картинах художника. Туда
он «проникал сквозь порты входа»; иногда эти пространства напоминали наш мир,
а иногда значительно отличались от него — и каждый, с целыми городами, со всем
его населением, заключался всего лишь в небольшом магическом каллиграфическом
квадрате.

49
 Ну и, наконец, самым неоднозначным было общение Гайсина с «Контролем».

В Лондоне я пообщался с двумя компьютерщиками,

программистами, которые сказали, что представляют
межпланетное агентство, известное под названием
«Контроль». «Контроль» утверждал, что может
ответить на любой вопрос за один доллар. Ты
задавал вопрос программистам, они каким-то образом
скармливали его компьютеру, и тот выдавал ответ

– пишет Гайсин в «Здесь, чтобы уйти». Если вчитаться в представленные там же беседы
Гайсина и Контроля, то становится понятно, что это «межпланетное агентство» было,
вероятно, просто достаточно странным мошенничеством. Однако, попав в личную
мифологию Гайсина, оно превратилось в целую философию, отраженную как в его
творчестве, так и в романах Берроуза, стало частью мифа о тираническом Законе
Гайсин, например, говорил что «Будущее за Контролем» — в том смысле, что дерзкие
Маги, выходящие с территории Закона, всё-таки должны будут куда-то возвращаться,
желательно в целые и невредимые тела. А позже Берроуз напрямую связывал
свой талант, случайное убийство жены и Контроль: «Я живу с постоянной угрозой
одержимости духом, с постоянной необходимостью избежать его, избежать Контроля.
Так смерть Джоан связала меня с захватчиком, с Мерзким Духом, и подвела меня к той
пожизненной борьбе, из которой у меня нет другого выхода — только писать».

Другими словами, Берроуз и Гайсин СДЕЛАЛИ «Контроль», произведя его

из «межпланетного агентства от двух компьютерщиков» — и это, по сути,
могущественный акт магии, создание грозного тирана-Демиурга, называние
бесформенного до этого момента зла. А с именем приходит и сила…
Неужели одно завалящее словечко так много значило для этого магического мира?
Да, Слово — краеугольный камень и главная ловушка земного мироздания по Гайсину,
слово и есть Контроль: именно в словах мир «записан» (как истинный маг, Гайсин
понимал мир как пред-записанный), именно в словах люди мыслят, именно слова
необходимо нарезать, чтобы выйти из предзаписанной Контролем Судьбы, из Времени,
из Закона — в Магию, в Космос, в Будущее.
От всякого замка должен быть ключ — и именно его находил Гайсин, делая шаг прочь
с территории Закона на территорию сурового сумасбродства — и гениальности.

50
 Opus Magnum — Каллиграфия Пламени
Берроуз и Гайсин, как умелые маги, поймали эластичность реальности, податливость,
«Я Художник когда которую она приобретает, если использовать последние технические достижения вкупе
я Открыт. Когда я с нашим правом направлять её так, как нам хочется и нравится.

Закрыт, я — Брайон Однако это удалось им лишь после того, как они разделили реальность
на Контролирующий Закон и Магическую Свободу — и выбрали собственную сторону
Гайсин» в этом их же восприятием порожденном противоборстве.
Все искусство Гайсина — живописная летопись освобождения от Контроля. Бесконечные
структурирующие сетки, магические квадраты и  геометрические сегменты с сигилами,
иероглифами и магическими заклятиями в них символизируют слияние Контроля
и Свободы в человеческой жизни, постоянно склоняющейся то в одну, то в другую
сторону. Неудивительно, что Берроуз чаще всего видел в них города — жёстко
структурированные и высокоорганизованные территории Контроля, тюрьмы, в которых
томится жизнь, которая могла бы стать магией.
Каким образом? Летопись освобождения была бы не полна без ответа на этот вопрос —
и Гайсин исчерпывающе на него ответил.
Все коллажи, лингвистические перестановки-пермутации и эксперименты с
магнитофонными записями, которые проводил Брайон Гайсин, были направлены
против Слова и одновременно против Закона, на территорию Магии — но главным его
высказыванием, побеждающим Слово, стала «Каллиграфия Пламени», «раскрывшая»
Гайсина раз и навсегда.
Выполненная в технике циклопического Макимоно (яп. «разворачивающийся свиток»),
Каллиграфия отражает процесс «разворачивания» художника как свитка. Будучи
«достаточно огромной, чтобы заполнить целую галерею, достаточно обширной, чтобы
запечатлеть жизнь» (цитата обозревавшего её Яна Макфайдена), Каллиграфия Пламени
действительно очень размашиста: 16.4 на 1.3 метра. И создана она такой затем, чтобы
её нельзя было охватить взглядом, а нужно было двигаться от её начала до конца,
рассматривая каждый поворот, каждый иероглиф и зигзаг — как будто двигаясь по
перипетиям чужой биографии.
Поскольку эта работа — финал и символ жизни Брайона Гайсина, шестнадцатиметровый
сноп пламени, освободившийся от Слова и Контроля, говорящий с собой на собственном
космическом языке — и зовущий всех за собой, прочь с территории Закона.

51
 Мы пришли из
Десятых Стран
(обращение Атлантической Редакции)
иллюстрации: Марина Нё, Limbic Splitter, Ursae Rigor

Мы пришли из 10-х стран

Страшные!.. Десятые страны уже здесь. Будущее уже наступило. Мы живём в мире, о котором
фантазировали поколениями наши предки. Которого боялись и с нетерпением ждали.
Мир, в котором мы живём, отличается от того, как его представляли. Но он есть.
Высокие технологии в сочетании с диким, архаическим сознанием. Нашим сознанием.
Десятые страны — это не только этот конкретно момент. Это вся история, начавшаяся
с первых выстрелов Первой мировой. Каждое десятилетие. То, что было и то, что будет.

Знайте,
что земля не вертится
Истин больше нет. Даже слова про то, что ничто не истина, перестали
быть истинными. Теперь каждый безумец может найти сомневающихся
и открыть перед ними собственную истину. Мы все, даже самые верующие
из верующих, сомневаемся. Мы ищем то, во что сами хотим поверить
и отрицаем то, во что хотят верить другие. То, что я вижу вокруг себя, видят
лишь согласные с моей картиной мира. Но я тоже ищу сомневающихся,
иначе бы не записывал всё это. Не пытался бы рассказать про старые места
вдалеке от новых дорог. Про леса, которые прячутся в городах и старых
богов, чьи статуи ставят во дворах частных домов вместо садовых гномов.
Можно писать для живых и для мёртвых. Для тех, у кого Земля вертится
и тех, кто в это не верит.

Мы вырвали солнце со свежими корнями

Они пропахли арифметикой
жирные
Мантикой. Системами. Структурой.
Числами и символами.
Каждый раз, когда мы закапываемся в магические полузабытые
алфавиты. Пытаясь найти логику в трансформации итальянской
колоды «Триумфов» (Trionfi) в арканы Таро или прислушиваясь
к тихому шёпоту пережитков язычества в нашей культуре. Шёпот
— слово которое переводится на современный немецкий как
raunen, но изначальной формой которого было runen.
Каждый раз, когда мы изучаем ангельские языки
и демонические символы.
Когда выполняем чужие ритуалы и создаём собственные.
В каждом случае из перечисленных мы пытаемся выкопать
корни Солнца.
Каждый раз, когда мы сомневаемся и отрицаем очевидное
для всех, мы чувствуем этот запах.

52
 Рационализм и научная картина мира невероятно важны, но личное и частное должно
оставаться магическим и иррациональным. Бесполезно даже пытаться это изменить,
корни все равно прорастают.

Солнце железного века

умерло! Что же осталось?
Осталось всё. Мы по-прежнему собираем то, что было забыто и пытаемся заново
понять. Потому что ничто невозможно забыть полностью. Архаика дремлет внутри
самых рациональных и самодовольных в своем рационализме натур. В строгом
соответствии с магической системой Спэйра забытое обретает силу и власть.
Незаметное — формирует реальность. То, что отторгнуто в Тень — становится светом.
Из этого парадокса нет реального выхода, но я лично пытаюсь решить его для себя,
сознательно ныряя в глубины архаики. В стигматизированные области — blind spot
нашей культуры/цивилизации, места, куда можно заглянуть только осознанным
усилием, при котором есть шанс заметить «декорации». То есть заглянуть в механизм
функционирования общества. Область конфликта, в которой «искрят» между собой
иррациональные предрассудки разных страт/слоев/культур.
Все представленные дальше тексты являются не более чем персональной попыткой
найти баланс между рационализмом и персональными суевериями. Скептичностью,
в том числе и к собственному скептицизму. Это не проповедь. Просто разрозненные
заметки про последние времена.
Во время своей первой поездки в Санкт-Петербург я так и не смог найти время
на поиски театра «Луна-парк» на Офицерской улице (Сейчас — Санкт-Петербургский
Академический драматический театр им. В. Ф. Комиссаржевской на  улице Декабристов
в доме 19) . Места, где в начале декабря 1913 года состоялась премьера/перфоманс
«Победы над Солнцем». В будущем я постараюсь вернуться в этот город и найти этот
адрес. Попытаться почувствовать, осталось ли там нечто от этого представления,
которое выглядит либо предсказанием будущего, либо формой ритуала, призвавшего
это будущее.
Зрители первых спектаклей были подвергнуты атаке на все органы чувств, сравнимые
по описанию с современными индустриальными перфомансами, но чисто технические
подробности премьеры выглядят не столь впечатляюще.
Эффект был достигнут непрофессиональным составом актеров, чёрно-белыми
декорациями (в связи с нехваткой денег на краски) и аккомпанементом на одном
раздолбанном пианино. И ещё прожектором, который бил прямо в зал.
Подобное невозможно повторить.
Десятые страны — это мы. Я, записывающий эти слова и вы, читающие их. У каждого
из нас собственный набор увлечений и влияний. Прочитанных текстов и произнесённых
слов. Но на пересечении перечисленного возникает общее культурное пространство.
У меня есть для него собственное название, взятое из полузабытой футуристической
оперы.

Разбитое солнце…
Здравствует тьма!
И чёрные боги
Их любимца — свинья!
53
Десятые С
текст: Раймонд Крумгольд
Марина Нё
иллюстрации:

00 Двадцать восьмое сентября Тело лисы было полностью раздавлено, превращено в блин из мяса, шерсти
и внутренностей. Когда я принимал решение увозить мёртвых лисиц из города,
я совершенно не учитывал, что это бессмысленное занятие может быть настолько
отвратительным. Но отступать было некуда.
На самом деле я сам не могу точно сформулировать, зачем я это всё делаю. Понятно,
когда люди делают нечто исходя из своих религиозных убеждений. Можно понять,
когда верят в магическую силу совершаемого ритуала. Ну и конечно, вполне
объяснимо, когда некое действие совершается в качестве акта искусства.

У меня нет ни одного из этих оправданий.

Мои религиозные взгляды всегда были мешаниной. Смесью из инстинктивного
отвращения к организованной религии и интереса к ересям, отдельным мистикам,
шаманским практикам и сохранившимся остаткам европейского язычества.
В магии, как и в поэзии, я вижу вариант шаманизма, метод настройки себя самого
на архаические пласты собственного и коллективного бессознательного. Практические
результаты меня при этом никогда не интересовали. Точнее меня всегда интересовали
необъяснимые совпадения, ситуации, иногда возникающие после завершения работы
и выглядящие как последствия символических действий. Но «после» не обязательно
означает «по причине».
Что касается искусства, то раньше я совершал такие индивидуальные перфомансы для
того, чтобы после описать их верлибром. Но на момент, когда я отдирал раздавленное
мясо от асфальта, у меня уже не оставалось никакого желания описывать это действие.
Сам формат был откровенно исчерпан, я повторял одни и те же действия и никак
не мог описывать их другими словами.
Поэтому я просто хотел быстро забрать в лес тело и вернуться домой до момента

Луна
полного лунного затмения.

уже
темнела с краю.
В окровавленных перчатках я быстро шёл к вершине холма Highdown Hill. Всю мою
сознательную жизнь у меня была эта странная привычка искать особые места. Раньше
я звал их«местами силы» и считал, что тут дело в некой энергии или энергиях. Потом
начал склонятся к мысли, что главное — это собственное состояние сознания, в котором
находишь такие места. Потому что далеко не все они имели некое историческое
значение. Часть, и немалая часть, была просто местами, где со мной лично случилось
некое важное событие или переживание. Некий опыт, который изменил меня и память
о котором возвращается каждый раз, когда я снова оказываюсь в этих декорациях.
В эти места я возвращался раз за разом, пока города, в которых жил, не покрывались
сетью подобных точек. Персональной картой. Психогеографией незаметных мест.
В Англии это увлечение наложилось на долгую и серьёзную историю острова. Здесь
есть что искать. Есть что помнить и знать. Я изучаю эту землю через такие места, где
сама история настраивает тебя на нужное состояние. И этот холм для меня давно стал
сакральным пространством. Огромным естественным храмом.

54
 Страны
Понятно, что на нём есть старое городище, возможно ещё до кельтов. Понятно, что
рядом с ним лежат могилы древних саксов, включая и королевские. Но этот холм стал
для меня настолько важен благодаря тому, что я несколько лет праздновал здесь
каждое солнцестояние, успев изучить его наизусть. Каждое новое действие, которое
я совершаю на этом месте, закрепляет условный рефлекс.
Быстро доношу тело до леса. Бережно кладу на мох. Лисы для меня очень важны тем,
что не сдались и не ушли вместе с лесом. Остались в городах нести этот лес в себе. Они
естественные обитатели тёмных, незаметных закоулков, которые можно найти даже
в центре мегаполисов.

Забирая с асфальтов их тела, я пытаюсь вернуть их лесу.

Проходя через центр холма, я достал из кармана наугад одну из лишних, неудачно
нарисованных рун. Ear. Могильная земля.
Машина заехала во двор за несколько минут до окончательного затмения. Алёна
вышла прямо перед моментом практически полной темноты. Хотя в городе никогда
не бывает действительно темно.
Мы стояли и смотрели вверх, пока с другой стороны лунного диска не появилась
полоска света. Затем я предложил поехать на море, на отдалённую часть пляжа
между двумя деревнями, где мы встретили одну из ночей солнцестояния. Это место
тоже стало для меня храмом. Во время затянувшегося на девять дней празднования
осеннего равноденствия я выбил здесь на больших камнях и окрасил полный англо-
саксонский Футорк. Пытаясь выучить и понять руны, их последовательность и смысл.
В эту ночь я хочу сжечь на этих камнях, под кровавой луной, окровавленные пакеты
и перчатки.
Развожу костёр. Кладу на доску палку с холма, на которую намотаны окровавленные
вещи. Складываю рядом кусочки дерева с неудачными попытками нарисовать руны.
Пламя разгорается. Алёна, к моему глубокому шоку, кидает в него свою колоду «Таро
Тота». Она была с нами несколько лет. Проехала через четыре страны, если не считать
самой Англии. За это время я, несмотря на первоначальный скептицизм, научился
доверять её раскладам.

Мне хочется залезть голыми руками в пламя и спасти хотя

бы часть. Опалённую, но сравнительно целую.
Но я останавливаю себя, понимая, что это правильно. Жертва должна быть серьёзной.
Арканы таро, как и руны, это не просто рисунки. Символы этого типа невозможно
просто сжечь.
Мы стояли и смотрели на пламя и на медленно возвращавшуюся луну. Я думал о том,
что мне нечего так сжигать. Я только изучал руны, но уже понимал, что это совсем
другой, архаический язык. Его не стоит использовать каждый день в качестве оракула.
Моя единственная колода таро просто лежит на полке в качестве украшения дома. Она
совсем уникальна, подарок дизайнера, нарисовавшего лаконичные чёрные рисунки
по мотивам старших арканов и распечатавшего их на кусках пластика. Я их не чувствую
и не понимаю. Просто храню.
Рисунки леди Харрис превращались в пепел. Нужно будет найти и подарить другую
колоду. Лучше всего антикварную, как можно более старую. И снять наконец с полки
собственную колоду.

55
 01 Седьмое ноября Днём написал короткий верлибр. После ночной медитации в нашем саду.
Вечер. Момент астрономического Самхэйна, 17 часов 55 минут. Момент, когда
Ночное небо эклиптическая долгота солнца достигла 255-го градуса. Я стою, закрыв глаза, на начале
холма Highdown Hill. Ноги тонут в жидкой грязи, однако сочетание времени и места
Светится тёмно-красным идеально подходит для медитации.
Открываю глаза. Выливаю на землю немного краски, смешанной с кровью. Нужно
заехать домой, вымыть ботинки и поехать дальше, до Лондона. Ночью мы с другом

Дождь столь мелок будем ехать по Harrow on the Hill в сторону старой церкви времён ещё нормандского
завоевания. Вокруг этой церкви стоит небольшое кладбище, куда меня давно уже
приглашали.
Что висит в воздухе Когда мы только познакомились, я был искренне удивлён тому, что взрослый

Отчего возникает и серьёзный человек ходит медитировать на могилы. Прошло несколько лет, и я хорошо
его понял. Новая религиозность, к которой мы оба принадлежим, представляет собой
набор еретических, индивидуальных практик. В индуизме есть прекрасный аналог,
Ощущение Шмашана. Charnel ground. Места сожжения трупов, где по ночам встречались мистики
различных направлений и делились знанием.
Первого снега Я уже показал ему свои холмы. Теперь его очередь.
Район удивительно красив для северных окраин Лондона. Старые здания, связанные
с университетом, очень похожи на Кембридж. Место, где произошла первая
Сад зарос автомобильная авария со смертельным исходом. На кладбище лежит ещё и первая
жертва поезда. Рядом — могила дочери Байрона и могила девушки, окружённая
железной решёткой с шипами. Байрон написал на этой могиле свои первые стихи,

Трава образовала круги
В один из которых можно встать
Принимая на лицо дождь
Отдавая
поэтому её облюбовали романтически настроенные юноши и девушки в чёрном.
Доходим до места. Саркофаг семейной пары. Украшен перевёрнутыми пентаграммами
и фресками, явно показывающими стадии Великого Деяния. Мы не знаем, кто лежит
в этом саркофаге. Но это кладбище — храм, в котором стоит алтарь. Идеальное место
для ночи Самхайна.
За саркофагом — кусты, в которых совершенно темно. Закрываем глаза. Каждый уходит
в свой транс.
Придя в себя понимаю, что нужно сделать. Отсюда нельзя уйти, ничего не оставив
взамен. В кармане рюкзака лежит моя колода таро. Проверяю первую попавшуюся
карту. Девятый аркан. The Hermit. Подхожу к саркофагу и оставляю её прямо на фреске

Кому-то с белой ромашкой, символом Работы в Белом. У меня нет сожаления о карте. Этот аркан
останется во мне, памятью про этот момент.

Тяжесть на сердце Только сейчас я реально осознаю его значение.

56
02
Восьмое ноября Музеи тоже являются своеобразными кладбищами. Только там лежат не люди,
а боги. Духи и герои. Британский Музей в этом смысле выдающееся место, для него
разграбили половину мира. Раньше я приходил сюда и стоял часами в египетском,
шумерском, ассирийском и античном залах. Сейчас же, при приезде сюда, я сразу
направляюсь наверх, к немногочисленным руническим артефактам. У меня есть фото
и рисунки их всех, но мне необходимо лично всмотреться в эти еле заметные надписи.
Только в этот день мы ищем предметы, связанные с более поздней историей Британии.
В комнате, на которую я никогда не обращал особого внимания, поскольку она
посвящена коллекциям эпохи Просвещения, на основе которых и возник этот музей,
оказалось настоящее сокровище. Маленький набор артефактов, связанных с доктором
Джоном Ди. Они за стеклом. Нельзя дотронуться до Печати и Камня.
Но до Чёрного Зеркала не нужно дотрагиваться.
В него нужно смотреть.
В него смотрели ацтеки во время своих ритуалов. Потом смотрел в поисках своих
ангелов доктор, присвоивший для своей системы в блестящем в акте оккультного
империализма предмет из совершенно чужой религии и культуры. Сейчас в этот
чёрный овал смотрим мы.
Потом будет долгий поход по Лондону от магазина «Atlantis» до полупаба-полумузея,
где висят в открытом доступе картины Остина Османа Спейра. По дороге встречу
фантастически наглую лису, буду долго снимать её, но случайно удалю видео.
Ночью мы поехали в южный Лондон, искать кладбище возле церкви St Mary the Virgin
Mortlake . Конечно заблудились, в Лондоне трудно не заблудиться, особенно на машине.
Включили навигатор, долго блуждали, пока не доехали до совершенно обычного места
на берегу Темзы. Кладбище открыто, но на нём нет ни единого упоминания, что где-то
здесь зарыт Джон Ди. Несколько лет назад всё же сделали табличку, но её поставили
внутри церкви, убрав все упоминания реальной специфики занятий доктора. Церковь,
конечно, уже закрыта.
Андрей достаёт рамку и начинает изучать кладбище. Я скептически отношусь к этому
прибору, зная по старому опыту, что диалог идёт с собственным подсознанием.
Но когда я напомнил ему об этом, он вполне логично ответил, что как раз подсознание
и является достаточно тонким инструментом. После чего процитировал своего
любимого Чижевского.
Логика, как и рамка, указывают на большое пустое пространство возле церкви.
По непонятной причине часть кладбища оказалась лишена могил. Там лежит только
странная плита с совершенно языческим по виду изображением бородатого мужчины.
На карте кладбища эта плита никак не упомянута.
Друг находит место, где вибрация буквально выбивает рамку из рук. Смотрю вверх.
Прямо над нами полярная звезда.

Закрыв глаза, вижу чёрное зеркало.

Оттуда в нас что-то смотрит.
В этот раз я уже не пытаюсь гадать. Очевидно, какой аркан нужно просунуть под траву.
Первый аркан. The Magician.
На выходе с кладбища мы посмотрели на соседний многоэтажный дом. В Англии
привычно, что у отдельных домов есть названия. Но мы совершенно не ожидали
увидеть над подъездом надпись «John Dee House».

03
Двадцатое ноября Это становится уже навязчивой идеей. Снова перчатки и чёрный пакет. Мокрая трава.
Фонарь.
Тело этой лисы непривычно большое и тяжёлое. Видно, что это животное было сильным
и красивым, прожившим хорошую жизнь до своей встречи с машиной. Несу его к лесу
с откровенным трудом, пакет уже начинает рваться под весом.

57
 Нахожу место. Долго стою над телом. Оставляю вместе с ним в подарок лесу свой
любимый по графике аркан этой колоды. Тринадцатый аркан. Death.
По крайней мере в этот раз сама дата выпала случайно и не имеет никакого
значения, думаю я. После чего замираю, поскольку вспоминаю что это за вечер. Ровно
тринадцать лет назад я был арестован по очень серьёзному делу. Ответил на допросе
отказом на деловое предложение о сотрудничестве и отправился в камеру. С
твёрдой уверенностью, что уже никогда не выйду на волю живым. Это был опыт
смерти, самый важный в той жизни. Буквально инициатический. Но прошли годы.
В моей жизни изменилось почти всё. В итоге тот опыт оказался почти забыт. И вот я
неожиданно для себя стою в лесу в тоже самое время, хотя и в другой стране. Снова
медитируя о смерти.

Яв случайность.
не верю
04 Двадцать восьмое ноября Фелфам оказался совсем недалеко от нас. Всего двадцать минут по прямой
по побережью. Когда я читал про это место, мне не пришло в голову проверить
по карте.
Дата для меня очень важна. Это был день выхода первого выпуска
радикальной газеты, ставший днём рождения радикальной партии,
приверженность которой и привела меня тогда за решётку. Именно
в этот день наш статус сменили с «задержаны» на «арестованы»
и отправили в Центральную Тюрьму. Меня всегда поражало это
совпадение, но я никогда не замечал, что этот день был ещё
днём рождения двух моих любимых поэтов. Поэтов, прямо
повлиявших на политический и метафизический выбор.
Александра Блока и Уильяма Блейка.
В случае с Блоком на меня оказал очень большое
впечатление анализ его поэзии как «демонической»
в великой «Розе Мира» Андреева. Я читал тогда
его стихи в поисках описаний подземного
Петербурга. Уже потом я открыл и влюбился в его
политические эссе периода «скифства».
Блейка же я узнал опосредованно, через
фильм «Мертвец». Его оказалось
невозможно понять через русские
переводы, поэтому он долго оставался
для меня скорее символом бунтаря без
реального понимания сути его бунта.
В одной из камер мне встретился
человек, спросивший, как я
отношусь к Блейку. Я ответил,
что очень люблю, но не стал
пояснять, как мало понимаю.
Через много лет, давно
прочитав основные
тексты в оригинале,
я еду по южному
побережью Англии
в поисках его
дома в деревне.

58
 Это был единственный случай, когда Блейк надолго выехал из ненавистного ему, судя
по соответствующему стихотворению, Лондона и поселился в сельской местности.
За эти три года он успел написать одну из лучших своих поэм, «Мильтон». Пережил
в своём саду множество видений, описанных в этой поэме. Включая даже встречу
с Маленьким Народом. И вступить в серьёзные проблемы с законом после драки с
солдатом, в ходе которой он, по утверждению самого солдата, громко оскорбил как
короля, так и армию.
Его тогда оправдали, но из деревни пришлось уехать. Забавно то, что улица, на которой
всё это случилось, теперь называется улицей Блейка. Более того, яростное вступление
к «Мильтону», написанному в столь непростой период, прямо призывающее к бунту
против земли «тёмных сатанинских мельниц» ради идеализированного Альбиона,
в итоге, превратился в неофициальный гимн Англии. В качестве патриотической песни
«Иерусалим». Вселенная умеет шутить.
Разумеется, дом и сад закрыты.
Судя по всему, никто в деревне не знал, что это был праздничный день, связанный
с самым известным жителем этого места. Никакого праздника. Можно было просто
дотронуться до стены его дома.
Я выпил немного эля в пабе «The Fox Inn», перед дверями которого и произошла та
историческая потасовка. Достал колоду. Снял. Увидел двадцать второй аркан,
The World.

Вселенная
действительно умеет
шутить.
При желании можно сделать колоду «Таро Блэйка», среди его картин хватает сюжетов,
поразительно схожих с арканами. Есть даже крайне радикальный вариант «Дурака»,
нарисованный как иллюстрация к балладе Вильяма Хэйли «The Dog». Там голый
человек смотрит на то, как его собака падает с обрыва прямо в пасть крокодилу.
Но если искать аркан, который реально подходит к Блейку и его миру, то это
только «Вселенная».
Карту просунул в землю под каменной стеной.После мы вышли на берег моря с крайне
подходящим для такого вечера штормом.
Ледяной ветер. Огромные волны.
Хотелось раздеться и бежать вперёд.

05
Первое декабря В течение нескольких лет, глядя на белые скалы на горизонте,
я думал про этот день. Про дым из трубы крематория,
растворившийся в этом воздухе.
Про день его смерти.
Мне даже всегда почему-то казалось, что именно день
смерти Кроули должен быть днём Crowleymass. Поэтому
он стал для меня днём паломничества. Поводом
объехать все связанные с ним места на юге Англии.
Увидеть своими глазами то, про что только читал
и думал.
Брайтонский крематорий, давно
переименованый в «Вудвейл» (Woodvale)

59
 оказался вполне доступен для посетителей и паломников. Внезапно кладбище
оказалось очень красивым, ухоженным местом, совершенно не изменившимся за
прошедшие столетия. Просто сворачиваешь с оживлённой улицы в центре большого
города в почти незаметные ворота и оказываешься в гигантском некрополисе. Правда,
было очень сложно найти, куда сворачивать. Я поехал туда раньше на день, для
репетиции, и потратил час только на поиски правильного места. Зато в нужное время
мы сразу доехали до крематория.
Естественно, в буклетах с описанием истории кладбища и крематория скандал
с сожжением Кроули под «чёрную мессу» никак не упоминается, словно его никогда
там не было.
Вопроса о том, над какой картой медитировать в этом месте, даже не возникло.
Крематорий выглядит точно как шестнадцатый аркан. The Tower.
Вокруг него — холм с густым кустарником и длинные дороги, окружённые
старыми могилами. Идеальное место для чтения «Liber AL vel Le-
gis», точнее для открытия этой книги на случайной странице. Для
прикосновения к стене, за которой горел огонь.

06 Вечером Брайтон и его окрестности замирают

в гигантской пробке. Видимо, я выбрал неправильную
дорогу из города. Хотя похоже, что эта пробка стоит
на протяжении многих миль. С каждой минутой
медленного движения вперёд я понимаю, что это будет
очень долгая поездка.
На разделительной полосе лежит очередной труп
лисы. У меня нет ни малейшего шанса остановиться
и забрать её. Даже если бы я как-то вырвался
из правого ряда, где я был плотно блокирован пробкой,
и встал на обочине. Просто в машине не было ни
перчаток, ни мешков, мне некуда было её положить.
Подумал о том, что с этого момента нужно будет всегда
хранить необходимый набор инструментов. Никогда
не знаешь, когда он тебе понадобится в следующий раз.
В машине на всю громкость играет «Basilisk Abode».
Снова и снова я ставлю эту песню. Дорога медленно
тянется в сторону Гастингса. Места смерти.
Пансионат «Незервуд» был полностью уничтожен
в 1968 году, фирмой, которая купила землю и построила
на ней дома. Сейчас про историю этого места напоминает
только название крошечной улицы, Netherwood Close.
Я добрался туда только поздним вечером, уже в полной темноте.
Обнаружив уже на месте, что забыл фотоаппарат и фонарь.
Улица выглядит абсолютно стандартной и буржуазной. Тихие
дома, в которых живут явно тихие люди. Единственное оставшееся
с прежних времён место, паб Robert de Mortain, тоже оказался
стандартным до уныния, там нет никакой попытки использовать
в оформлении уникальную историю места. На стенах просто фотографии
старые фотографии центра Гастингса. Полностью разочарованный я сидел
в этом пабе и пил безалкогольный напиток, пытаясь заставить хотя бы заработать
камеру на заклинившем смартофоне. С очередной из бесконечных попыток камера
включилась. Я пошёл к выходу, но ошибся дверью и вышел на терассу, под которой
лежал тёмный, большой и неуютный, совершенно заброшенный сад на заднем дворе.
Никто не обратил внимание на то, что я спустился и пошёл в эту темноту. Темноту,
в которой действительно чувствуешь, понимаешь, кто именно ходил по этой
конкретно земле. Сад выглядит настоящим осколком прошлого. Просто заброшенным
и неуютным, как и полагается прошедшему.

60
 Эти деревья и кусты явно были наследниками, возможно даже потомками тех деревьев
и кустов, среди которых умирающий старик видел проходившего бога Пана.
Я встал в центре открытого места и с силой затолкнул в землю пятнадцатый аркан.

The Devil.
07 Возвращаюсь по ночным, опустевшим дорогам. Пытаюсь держаться A259,
но меня постоянно уводит в сторону. Я за рулём уже полный рабочий день,
и всё ещё далеко от дома. Далеко, поскольку делаю серьёзный крюк
по побережью в поисках Beachy Head.
Проезжаю через ночной Истборн. Нужно будет в будущем
найти местное водохранилище, в нём молодой Кроули
пытался водных элементалей вызвать. Сейчас же я ищу
дорогу к месту, которое молодой Кроули покорил как
альпинист.

Одновременно это самое

популярное на острове место
для самоубийств.
Ночная дорога к нему именно на самоубийц
и рассчитана, узкие тёмные дороги, по которым
гонишь на полной скорости. Буквально лабиринт,
пропустить нужный поворот очень легко. К моему
удивлению, маяк совершенно не светится. Берег
полностью тёмный, в такой момент вполне можно
случайно упасть вниз.

Идеальное
место для медитации
на нулевой аркан.
Строго говоря, у Кроули явные ошибки впечатляют
не меньше успехов. Возможно, дело просто в том, что
мне интересно анализировать причины, по котором
очевидная на мой взгляд вещь оказалась
в «слепом пятне». Один из таких моментов
— описание аркана «The Fool» в его «Книге Тота».
Я перечитывал её дважды, на русском и английском.
И оба раза меня поражало, когда логика в перечислении
символов не приводила к прямо вытекающему из них выводу.
Прямо вытекающему для меня, но не для него.
Кроули внимательно смотрел на символику бездны.
На поджидающее внизу хтоническое чудовище. Но не обращал
на него никакого внимания, в его интерпретации аркана этой бездны
просто нет. Самый дионисийский из классических старших арканов
превратился в его колоде, безусловно гениальной во всех остальных
аспектах, в свою позитивную копию. В «Таро Тота» нет поджидающей бездны.
Есть только сам «дурак», культурный герой, рогатый трикстер и священный
безумец, который идёт вперёд, не думая о последствиях. Последствий как раз
и не показано, словно их нет.

61
 Этот аспект многое говорит, на мой взгляд, о самом Кроули. Он много теоретизировал
о совмещении мужского и женского, о порядке и хаосе. Но под «женским» он при этом
явно понимал только собственную бисексуальность и мазохистские наклонности.
Что же касается «хаоса», похоже, он его не замечал, даже когда внимательно
анализировал связанную с ним символику. В принципе, это многое говорит о его
собственной жизни с постоянной готовностью атаковать любую гору и нырнуть в любую
бездну. Итоги его попытки «приручить наркотики как молнию» заставляют относиться
к подобному подходу с некоторым скептицизмом. Несмотря на все достижения.
В колоде, с которой я работаю, тоже нет бездны. Дурак там выглядит накачанным
и уверенным шутом. Джокером. Трикстером, выпадающим из всех правил. Однако когда
стоишь с этой картой в руках в темноте возле края реальной бездны, все архетипы
начинают работать. Я медленно подполз к краю, нащупывая руками путь. После чего,
осторожно, просунул её под траву на самом краю.
Учитывая скорость изменения рельефа, рано или поздно она упадёт вместе с камнем,
на котором осталась.

08 Двадцать второе декабря
Этой ночью я точно не высплюсь. На самом деле мне нужно было заранее взять
выходные на все дни после праздников солярного цикла. Но я банально забыл
позаботиться про зимнее солнцестояния. Сам кузнец своего счастья. Получается,
что я встречу начало ночи в медитации в лесу, вернусь домой поспать, и к моменту
астрономического солнцестояния должен буду снова проснуться для продолжения
работы. Это абсолютно иррационально, верующие хотя бы пытаются заслужить
посмертную награду. Я же просто структурирую свой внутренний хаос, пытаясь
архаическими по сути действиями найти баланс здесь и сейчас. Настроить себя самого
на древние и тёмные архетипы. В принципе ничего не изменится, если я просто лягу
спать до утра и пойду отдохнувший на работу.

Но я не хочу, чтобы ничего не менялось.

Ночи вроде этой нужны мне для медитации над действительно архаическими
символами. Такими как руны. Они темнее и тише. Их сходство с таро или и-цзин
обманчиво. Это осколок убитого мифа, или даже мира, мы вынуждены додумывать
неясные моменты этого языка используя известные нам. Но руны и таро — это разные
языки из разных эпох. За три месяца активного чтения и размышлений я понял, что
нужно отбросить все соблазнительные аналогии и пытаться читать первоисточники
не замыленным взглядом.
Но иногда сходство символов из разных языков и мифологий слишком очевидно. Ясно
что гипотеза, будто положение ног на аркане «The Hanged Man» символизирует руну
Wynn и является намёком на первую букву в имени Бога Повешенных, то есть Вотана/
Водена — это чистая спекуляция. Но это не значит, что нет общих составляющих в плане
чистого архетипа, того, который Кроули считал основным архетипом/божеством «Эона
Осириса».
Строго говоря, отношение Кроули к данному архетипу в целом и аркану «Повешенный»
в частности снова указывает на слабое место его системы. Он даже хотел убрать
этот аркан из «Таро Тота», считая устаревшим и недостойным наступающего
нового Эона. Даже оставив в итоге аркан, он постарался предельно принизить его
значение. Его инстинктивное отвращение к самопожертвованию, которое он никак
не интерпретировал как «жертвоприношение себя себе» очевидно в его жизни.
Но если посмотреть на реальность происходящих в наших «Десятых Странах»
изменений, то возникает предположение, что новый Эон воплощает скорее не один
архетип, а все сразу. Открывает тысячи мелких троп вместо одной магистральной.
В ночь на 22-е декабря я снова ехал в лес, в котором чуть не сломал ногу на осеннее
равноденствие. Мне просто нужно было вернуться на это место и завершить начатое.
Мелкий дождь. Темнота. Тишина. Вспышка света внутри.

Две руны, начерченные на глине.

62
 Двенадцатый аркан, оставленный в корнях старого дерева.
Я даже забыл, что всё это время фотографировал карту перед прощанием с ней.
Ближе к утру я проснусь и выйду в сад для того, чтобы ровно в момент солнцестояния
сжечь набор из кусочков дерева с нарисованными на нём старыми символами.
Вместе с ними в огонь отправится зуб оленя, привезённый из России. Но сгорит
только половина из рун. Угли сложатся в красный знак, снова похожий на руну Wynn.
Три месяца назад этот знак был случайно сформирован кровью на моей руке.

00
Двадцать восьмое сентября Наш сад. Важнейшая для меня ночь. Ночь смерти моего отца. Я принёс сюда все
оставшиеся у меня руны. Они сгорят в огне, в который отправится мой большой текст
с письмом мёртвому человеку. Тот огонь уничтожит даже зуб оленя, превратив кость
в пепел.
Меня качает от переутомления, поскольку я до последней минуты писал, переписывал
и редактировал. В прошлом году я приступил к большому тексту к годовщине
его смерти. У меня были самые оптимистические планы, я пытался написать
прославляющий его текст, который можно будет спокойно напечатать даже
в провинциальной даугавпилсской прессе. Что нибудь однозначное, без двойного
дна. Но я никогда не знаю заранее, что получится из начатых текстов. Он незаметно
для меня самого мутировал в личное письмо тому, кого я никогда не знал. Письмо,
в котором затрагивались действительно неприятные вопросы. Получившийся в итоге
текст стал слишком моим. Его уже нельзя было, как планировалось, читать вслух
на поэтическом семинаре, пока горят свечи на салфетках с узорами. Его можно
было только распечатать, сохранив, конечно, цифровую копию. И вынести в сад, где
кинуть в огонь вместе с веткой от туи, выросшей на его могиле. Вместе со всеми
скопившимися рунами, из которых останется в пепле только маленький камушек,
взятый с земли возле его памятника, на котором я нацарапал хагалаз.
Арканов таро, бывших «триумфов», в этой работе не было. Здесь нет никакого триумфа.
Не стоит смешивать несовместимое.

63
 Большие Буквы:
и её производные
Руна
в англосаксонской рунической поэме
АнглоСаксонская
Руническая Поэма
Feoh (Богатство)
утешение всем людям,
но должен человек каждый — щедро им делиться,
если он хочет перед Господом славу обрести.
Úr (Тур)
яр и великорог
свирепейший зверь, сражается рогами
прославленный скиталец пустошей. Это отважное существо.
Þorn (Шип)
жестоко остр, тану каждому
схватившемуся — он зло, безмерно суров
к человеку любому, что на нем отдыхает.
Ós (Ас / Рот)
источник (князь) всей речи,
опора мудрости и утешение мудрецам,
и каждому эрлу — благо и надежда.
Rád (Верховая езда)
в чертоге воину каждому
сладка, и тяжка для того, кто сидя на коне могучем,
в многомильном пути.
Cén (Факел)
всем живым существам известен огнем
яркий и ясный — горит чаще всего
там, где этелинги отдыхают дома.
Gyfu (Дар)
для людей — честь и хвала,
поддержка и почет, и бродяге любому
милость и средства к существованию, которых
иначе он лишён.
Wynn (Радость)
наслаждается тот, кто знает мало бед,
страданий и тревог. И сам имеет процветание и блаженство,
64
а также достаточно крепкую обитель.
Судьба текстов бывает весьма необычной. Когда теолог и линг-
вист Джон Хайкс публиковал свои работы по истории англо-
саксонской грамматики, никто не мог даже представить, что
в будущем это приведёт к реконструкции важного аспекта давно
уничтоженной языческой культуры. Он просто переписал для
одной из своих книг полный текст анонимной средневековой
поэмы, содержащей загадки, объясняющие названия англосак-
сонских рун. Оригинальный манускрипт сгорел через 26 лет
после публикации, в пожаре 1731 года, поэтому публикация
Хайкса осталась единственным источником этого удивительного
текста. Можно быть уверенным, что для записавшего эти стихи
монаха VIII или IX века текст не содержал никакого религи-
озного значения. Он просто объяснял алфавит, уже исчезавший
из обращения. Но многие важные вещи сохраняются в языке, как
в затвердевшей смоле.
Возможно, мы живём в эпоху рунического возрождения. Впервые
после лингвистической реформы VIII века двадцать четыре руны
старшего футарка стали действительно популярны. Выходит
столько книг с объяснением значения старших рун, что возникает
иллюзия, будто мы вполне понимаем эту систему. Однако это
не совсем так.
Старший футарк использовался германскими племенами в пе-
риод с II по VIII век. Сохранилось множество надписей на этом
алфавите. Но не сохранилось ни одного источника с пояснением
изначального значения этих рун. У нас есть только источни-
ки, описывающие две системы, отпочковавшиеся от старшего
футарка. Именно один из них, руническую поэму, описывающую
расширенный двадцати девяти рунный англосаксонский футорк,
спас Хайкс. Ещё есть две скандинавские рунические поэмы,
норвежская и исландская, описывающие сокращённый до шест-
надцати рун младший футарк. Всё современное представление
про старший футарк можно свести к первым двадцати четырём
описаниям из англосаксонской поэмы с возможностью проверки
пятнадцати рун, совпадающих с младшим футарком.
Этого уже хватает для серьёзных сомнений в общепринятой
сейчас градации рунических систем. В современной рунической
эзотерике считается, что у нас есть изначальная система стар-
шего футарка, наиболее традиционная и не затронутая христи-
анством. Священный алфавит, содержащий в себе всю мудрость.
Затем идут две профанические системы, записанные в средние
века, уже от которых отпочковываются различные варианты пер-
 текст: Раймонд Крумгольд
иллюстрации: Sol

сональных откровений типа пятнадцатирунной «готической каб-

балы», созданной в XVII веке шведским оккультистом Иоганном
Буреусом или восемнадцати рунного «арманического футарка»,
созданного в начале ХХ века Гвидо фон Листом на основе млад-
шего футарка, «Речей Высокого» и собственного просветления
в период временной слепоты. Последнее про времени «откро-
вение» — двадцатипятирунная нью-эйдж отсебятина Блума. Всё
это хорошо, но в реальности мы скорее имеем не менее двух
аутентичных систем, зафиксированных в христианскую эпоху.
К примеру, всё, что мы знаем о рунах в их религиозном и маги-
ческом значении, нам известно от скандинавов, использовавших
младший футарк. Судя по археологическим данным, старший
футарк тоже беспрерывно менялся. Уже в новое время начался
набор персональных прозрений. И только в самом конце появля-
ется реконструкция на основе академических источников с ми-
нимумом отсебятины, неизбежной при необходимости закрывать
дыры в доступной информации. То есть известный нам «старший
футарк» на самом деле — это самая молодая, современная нам
система. Из этого не следует, что данной системой не стоит поль-
зоваться. Но точно означает, что нужно не слепо доверять незы-
блемым истинам из эзотерических книг, а проверять их вывод с
помощью доступных первоисточников и научных работ.
Данная статья не является научным исследованием. Это про-
сто попытка проверить на практике тезис о второстепенности
добавочных рун фризского/англосаксонского футорка и найти
религиозную логику за этими изменениями. Старший футарк
вырван нами из этой поэмы, остальные руны отброшены за
ненадобностью и оказались в «слепом пятне». Но систему можно
понять только как целое. У нас нет здесь места для подробного
анализа всей поэмы, руны за руной, так как каждая из этих рун
достойна большого текста. Но мы можем начать с некого ядра:
аспекта, с изменения которого возник этот алфавит как ориги-
нальная система.
Этим ядром явно были руны Ós/Ác/Æsc. Три варианта одной стар-
шей руны.

65
 Hægl (Град)
белейшее зерно, выпадает оно с небесной выси,
мечут его бури с ливнями, обращается оно в воду затем.
Nyd (Нужда)
тесна на груди, но становится она часто сынам человеческим
и в помощь, и в спасение — если она услышана заранее.
Is (Лед)
очень холоден, безмерно скользок,
сияет ясным стеклом, подобно драгоценностям,
настил, морозом созданный, прекрасен видом.
Ger (Год / Урожай)
людям надежда, если Бог позволит, святой небесный конунг,
земле дать славные плоды и благородным, и бедным.
Éoh (Тис)
снаружи — грубое дерево, стоек в земле и крепок, хранитель
огня,
корнями укреплён — радость вотчины
Peorð (Яблоня(?))
— вечно игра и смех
гордых (…), где бойцы сидят
в пивном чертоге, счастливы вместе
Eolh (Лось / Осока (?))
— осока живет чаще всего на болоте,
растёт в воде, ранит жестоко
кровью красит человека каждого
который ее, так или иначе, схватить дерзнет.
Sigel (Солнце)
морякам всегда в радость,
когда они идут над купальней рыб,
пока морского скакуна к земле не приведут.
Tir (Слава / Бог Тив)
— некое знамение. Хранит ряд хорошо
с этелингами. Вечно в пути
над ночной мглой, никогда не обманет.
Beorc (Береза)
лишена плодов, но рождает даже так
побеги бесплодные, ветвями красива,
высока кроной, украшенной дивно,
нагруженной листьями, к небу близкой.
Eh (Конь)
перед эрлами — этелингов радость,
конь копытами горд — когда о нем герои
богатые на скакунах обмениваются речами.
И беспокойным он — всегда утешенье
66
Итак, футорк. Модификация старшего футарка, возникшая для
записи слов англо-фризской группы германских языков. Главное
отличие от сокращённого младшего футарка — тенденция к
добавлению новых рун в ответ на появление новых звуков.
Судя по англосаксонской рунической поэме, символический ряд
был растянут до двадцати девяти рун. То есть это весь старший
футарк плюс пять добавочных рун. Если и были рунические
поэмы, включавшие в себя четыре последние, нортумбрийские
руны, то всё равно до нас они не дошли. Следовательно, у нас
есть двадцатидевятирунный набор, частично возникший ещё
в языческое время. И ещё четыре однозначно христианские
руны. Но по умолчанию считается, что все девять последних рун
— христианский новодел. Даже самые глубокие авторы склонны
останавливать свой анализ на двадцать четвёртой руне, игнори-
руя дальнейший ряд.
Главный вопрос: где и когда? Футорк — система, развивавша-
яся столетиями. Безусловно, последние этапы его эволюции
пришлись на христианскую эпоху, но речь идёт про начальный
этап. В каком столетии и на какой территории возникла необ-
ходимость реформирования сакрального алфавита? Было ли
это связано с процессом христианизации? У нас есть приблизи-
тельный ответ на этот вопрос. Первая надпись с использованием
модифицированной руны Ós обнаружена на  брактеате из Ундли
и датируется концом V века. Схожие надписи найдены на конти-
ненте, на территории Фризии, начиная с VI века.
Это значит, что начальная модификация с трансформирова-
нием четвёртой руны в «о» и добавлением двадцать пятой
и двадцать шестой рун для звуков «а» и «ае» произошло прямо
в эпоху распространения старшего футарка. Это не позднейшая,
это параллельная система.
Может быть, Фризия была неким эпицентром раннего христи-
анства вроде Ирландии? Наоборот, в последующие столетия
Фризия долго оставалась очагом языческого сопротивления.
Языческий правитель Радбод, отказавшийся принимать
крещение ради того, что бы остаться на том свете со своими
предками, сражался против христианского королевства
Франков в VIII столетии. Убийство фризскими язычниками
святого Бонифация произошло в  754 году. Скорее всего,
решение убить миссионера на месте было связано с его ре-
путацией грозы священных рощ. Именно он в 723 году, во
время крещения саксов, срубил дуб Донара. Фризия, судя
по доступной нам информации, была страной священных
рощ с особым почитанием дубов.
Здесь нужно слегка уточнить специфику фризского
язычества. Мы знаем немного, но из имеющихся фактов
можно сделать вывод, что Фризия была перекрёстком
трёх культур. Германской, кельтской и римской. Если
в случаях с королевством Франков или англо-саксон-
скими королевствами на территории Британии можно
говорить об однозначной военно-политической власти
германцев с ассимиляцией кельтского населения, то
в Фризии всё было явно сложнее. Часть территории
выглядит преимущественно германской, часть — кель-
тской. Понять, как эти культуры взаимодействовали
между собой уже невозможно, но судя по усиленному,
в сравнении с остальным германским миром, покло-
нению деревьям — там могла возникнуть некая форма
религиозного синкретизма. Поклонение дубу вполне
подходит как для германских поклонников Тора/Донара, так
и для кельтов.
Главной причиной реформирования футарка в футорк никак
не связана с возможным кельтским влиянием. Эта причина,
одновременно практическая и религиозная, целиком
связана с историей германской группы языков и герман-
ской религиозной традиции.
Дело в том, что ингвеонская группа германских языков уже
в начале новой эры начала заметно выделяться из общегерман-
ской языковой семьи. Конечный итог этой эволюции, современ-
ный английский, очень далёк от своих континентальных род-
ственников. Но уже в первые века нашей эры в англо-фризской
группе языков возникали новые звуки и изменялось звучание
слов. В том числе и очень важных слов, таких как
«асы». Божества из рода асов, обитатели Асгарда.
В итоге четвёртая «а» руна старшего футарка
начинает читаться носителями этих языков как
«о». С полным сохранением символического
религиозного значения. Судя по тому, что первые
шесть рун, составляющие слово футарк/футорк
были сохранены в обоих известных нам вариантах
рунического алфавита, символическое значение
этого ряда было важным для носителей тради-
ции. Именно символическое, судя по фризскому
примеру, изменение формы и звука второсте-
пенно по сравнению с задачей сохранения руны
божества на своём месте. Скандинавы в этой же
ситуации радикально сократили алфавит, исполь-
зуя каждую руну для передачи сразу нескольких
звуков. Но фризы/англ-саксы пошли по сложному
пути. Они постарались сохранить руну божества. И это
божество — не просто абстрактный обитатель Асгарда,
это руна совершенно конкретного верховного божества с
достаточно сложным характером. Норвежская руническая
поэма постаралась зашифровать значение этой руны в «устье
реки», но провинциальные по отношению к остальной Евро-
пе исландцы написали настолько прямо, насколько это вообще
возможно в случае с рунической поэмой. Это Один/Вотан/Воден.
Древний Гаут, князь Асгарда и хозяин Валгаллы. Англосаксонская ру-
ническая поэма, в свою очередь, просто виртуозно сплетает между собой
два смысла. Текст можно с равным успехом прочитать и как описание рта
(для чего используется латинское слово ōs), произносящего слова, и как опи-
сание божества, давшего человечеству речь. Судя по следам в языке англо-саксы
называли асов ése, в единственном числе — ós. Даже в раннее средневековье они
прекрасно помнили, кто принёс их предкам язык вообще и руны в частности. В поэме
на староанглийском — «Соломон и Сатурн», составленной в форме вопросов и ответов, есть
ответ на вопрос о том, кто создал буквы. Это «Меркурий Гигант». Традиция сопоставлять Мер-
курия и Одина/Водана возникла сразу после столкновения германцев с римлянами, с удивлением
узнавшими в главе пантеона своих новых соседей собственного бога-трикстера. Поэма посвящена
значению букв в проповеди, и к латинскому алфавиту в тексте добавляются соответствующие руны.
Перед неизвестными фризскими лингвистами стояла сложнейшая задача. Они должны были приспособить
сакральный алфавит под собственные профанные цели, не потеряв при этом никаких сакральных значений.
Надо признать, что они блестяще справились с задачей.
Решение было простым и элегантным. Четвёртая руна сохранила своё место и символическое значение, но из-
менила внешний вид и фонетическое значение. К двум опущенным вниз косым чертам прибавились загнутые
вверх маленькие веточки. Звук сменился на «о».
Проблему со звуком «а» и новым звуком «ае» решили путём добавления в конец ряда двух новых рун, осно-
ванных на всё той же четвёртой руне старшего футарка. Причём сама логика модификации этой руны бросает
новый свет на некоторые общепринятые значения рун восстановленного старшего футарка.
Первой из добавочных рун стала двадцать пятая руна, получившая звуковое значение «а». Внешне она вы-
глядит как переходное звено между четвёртой руной старшего футарка и четвёртой руной футорка. В ней до-
бавлена только одна загибающаяся веточка. Символическое значение руны — дуб. Звучание легко объяснить
через германское «aik», хотя остаётся необъяснимая загадка. Дуб на фризском звучал как «ék», однако в над-
писях на фризском эта руна явно означает «а». Но что действительно интересно — так это сакральное значе-
ние. Учитывая специфику фризского язычества с особым почитанием дубов, можно быть уверенным, что мы
имеем тут дело не просто с растением, а с символом божества. У большинства индоевропейских народов это

67
 Mann (Человек)
— счастлив, родне своей люб,
но должен каждый прочих покинуть
потому, что волей Господа, его повелением,
эта жалкая плоть земле будет предана
Lagu (Море)
— людям бесконечным мыслиться
если они должны пуститься на ладье неустойчивой
и волны морские их сильно страшат
и морской жеребец узде неподвластен.
Ing (Бог / Герой Инг)
был первым среди восточных данов
увиденный людьми, пока он вновь
по волнам удалился, колесница следом мчалась.
Так храбрецы его героем именуют.
Dæg (День)
— господний посланник, дорогой людям
великий свет судьбы — счастье и надежда
благополучным и нищим — всем на пользу.
Éþel (Вотчина)
очень люба любому человеку,
если он может по праву и надлежащим образом
хозяйничать в доме — чаще всего в процветании
Ác (Дуб)
на земле сынам человеческим
плоти питание — странствует часто
по купальне бакланов. Копьеносец (море) испытывает
имеет ли дуб благородную верность.
Æsc (Ясень)
— очень высок, людям дорог
тверд стволом место правое держит
хотя и воют с ним люди многие.
Ýr (Лук?)
для этелингов и эорлов всех
радость и почет — на коне прекрасен
надежен в пути, военное снаряжение.
Íor
— рыба, живущая в проточной воде — но всегда наслаждается
пищей на суше. Имеет прекрасную обитель
водой окруженную, там он в радости живет.
Éar (Могильная Земля)
ужасна эорлам всем
когда быстро плоть начинает —
труп — остывать, землю выбирать
черную в любовницы. Плоды опадают
радость уходит, узы дружбы разрушаются.
68
дерево громовержца. Символика связанная со словом «ас» здесь
вполне работает, у скандинавов Тор однозначно происходил из
рода асов и был защитником Асгарда. В принципе всё указывает
на то, что в двадцать пятой руне фризские или англо-сакские
язычники персонифицировали Донара/Тора. Из этого следует, что
общепринятая сейчас трактовка третей руны Þurs/Þorn как руны
Тора по меньше мере спорна.
Ещё интереснее выводы, возникающие при взгляде на двад-
цать шестую руну, последнюю из рун, появившихся в итоге
вышеописанной реформы. Она не является переходной формой.
Наоборот, это совершенно классическая четвёртая руна старшего
футарка, просто переместившаяся на новое место. Её звуковое
значение — «ae», примерно как в современном английском
слове ash. Именно через этот звук в современном английском
передают скандинавское слово Æsir. Получается, что человек
знакомый с фризским футорком мог свободно и без малейших
проблем читать надписи на старшем футарке, поскольку в его
системе четвёртая руна, хоть и переместилась вперёд в ряду, но
сохранила и форму, и звук. Напомню, мы говорим о сакральном
алфавите, активно использовавшемся для религиозных и маги-
ческих целей. К примеру, это первая руна в слове-заклинании
«alu», амулеты с которым находят на всей территории расселе-
ния германских племён, включая англо-саксов в Британии. И там
звук явно был важен. Другой прекрасный пример — общегерман-
ская заклинательная формула «ga ga ga» на  брактеате из Ундли
записана как «ga go ga», две старшерунические и одна фризская
вариация одной и той же руны. Выходит, что оба варианта подхо-
дят для магической формулы.
Для адекватного понимания общегерманской рунической тради-
ции этот гипотетический читатель должен был бы сразу уловить
и символическое значение четвёртой/двадцать шестой руны,
связанное напрямую с Одиным/Воданом. Так вот, эта руна тоже
оказалась руной дерева. Это ясень.
Одно из самых заметных деревьев в скандинавской мифоло-
гии. Именно «Ясенем» звали первого мужчину, в которого Один
вдохнул жизнь. Первую женщину звали «Вязом», что вызывает
некоторое удивление в связи с полным отсутствием отсылок
на это дерево в рунической традиции. Но главное — все источни-
ки утверждают, что именно ясень был тем Мировым Деревом,
на котором Один висел девять дней в ходе шаманского ритуала
по получению знания о рунах. Получается, что для фризских
и англо-сакских язычников Водан и ясень были фактически
синонимами.
Здесь мои выводы снова вступают в противоречие с современной
рунической традицией. При реконструкции старшего футарка
авторы были явно смущены отсутствием среди канонических
двадцати четырёх рун прямой отсылки к Мировому Дереву.
И Стивен Флауэрс/Элдред Торсон просто блестяще доказал своим
читателям, что первоисточники ошиблись и Мировым Деревом
был тис. Следовательно, его символизирует пятнадцатая руна,
Éoh. Он нашёл реально убедительные доказательства, но пример
фризского футорка всё же ясно показывает, что этот самый ясень
уже был зашифрован в четвёртой руне и нет нужды плодить
лишние сущности.
Это только один небольшой пример того, что можно найти в ко-
ротком тексте поэмы, если внимательно её прочитать. Старые
боги давно ушли, но их следы остались в языке, в старых стихах
и суевериях. Словно в застывшей смоле.