Введение

Вопрос Трапезы Господней для многих церквей является основополагающим

для понимания богословской природы христианских общин. Богословское
сообщество ведет на эту тему продолжительную дискуссию.1 В евангельских
«славянских» или русско-язычных кругах пока еще не существует научной
дискуссии на тему ранних христианских трапез.2 Интерес русско-язычных
читателей ограничивается собственными интересами сохранения сформированных
еще в советское время литургических традиции. А также интересами издательств,
которые переводят литературу для широкой аудитории. В таких книгах авторы
обычно не рассматривают узкий и критичный вопрос происхождения совместных
трапез в ранней церкви.
Приведем пример. В своем трехтомнике об апостоле Павле Том Райт сам
признается, что за подход в изучении крещения и причастия он порой
подвергается критике, а именно за взгляды, которые скорее характерны для
сторонников англиканской церкви.3 Но это не самое главное. Можно привести
характерный пример, где Райт старается не отвлекаться от более
«фундаментального» хода мыслей Павла. Он толкует воззрения апостола в
отношении «Вечери» в контексте Пасхи и Исхода.4 Как и многие исследователи,
которые связывают трапезы ранних христиан исключительно с контекстом
празднования этого центрального иудейского праздника. Именно пасхальная
трапеза в этом смысле является тем ключом и контекстом, который полней всего

1 Проблема русско-язычного библеиста (как всегда) сопряжена с тем, что масса

литературы посвященная вопросу «евхаристического» богословия написана на
иностранных языках. Цель данного исследования заключается не в том, чтобы отдать
должное внимание какому-то конкретного аспекту, но в том, чтобы познакомить широкую
аудиторию со взглядом, который совершенно в новом свете представляет вопрос ужинов в
ранней церкви. Напр. Gerhard Friedrich, «Ursprung, Urform und Urbedeutung des Abendmahls,»
in Auf das Wort kommt es an (Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1978), 301-318; Matthias
Klinghardt, Gemeinschaftsmahl und Mahlgemeinschaft: Soziologie und Liturgie frühchristlicher
Mahlfeiern, TANZ 13 (Tübingen und Basel: A. Franke Verlag, 1996); Andrew B. McGowan, Ascetic
Eucharists: Food and Drink in Early Christian Ritual Meals, OECS (Oxford: OUP, 1999); Dennis
Edwin Smith, From Symposium to Eucharist: The Banquet in the Early Christian World
(Minneapolis: Fortress Press, 2003); Paul F. Bradshaw, Eucharistic Origins (Eugene: Wipf and
Stock Publishers, 2012).
2 Исключением пользуется сравнительно недавно появившееся книга Валерия Аликина,

История и практика собраний в Ранней Церкви. Монографии СПбХУ. - СПб.: Издательство

СПбХУ, 2017. В этой книге в одной из глав автор проблематизирует некоторые вопросы
трапез в ранних общинах в свете античных источников. Другие исследования в данное
время проводятся в рамках догматического и апологетического дискурса. Сергей
Санников также задается вопросом таинств (или как он формулирует «сакраментального
богословия»). Однако ответы на свои вопросы С.В. Санников ищет в диалоге с
современными теологами разных вероисповеданий, нежели с экзегетами («Знаки
присутствия: водное крещение» (-СПб.: Библия для всех, 2019). См. раздел «Обзор
современных источников» СС. 14-17).
3 Если внимательно вчитаться в рассуждения Райта, то ученый из Сент-Эндрю буквально
отмахивается от результатов изысканий других исследований. Анализ античных
источников он называет в лучшем случае «интересными», но «они не помогают ему»
объяснить представления Павла о трапезе. См. Том Райт, Апостол Павел и верность Бога.
Т. 1 (Черкассы: Коллоквиум, 2015), С. 595.
4 Райт, Апостол Павел. С. 595.
выражен в работе Йеремиаса.5 Его мысль не так уж и затейлива. Христос является
новой пасхой, жертвой за грехи мира. И ранняя община с тех пор празднует не
иудейскую Пасху, но свою новую. И трапеза во время Вечери ее символизирует.
Однако Павел 1 Кор. 11 рассуждает не о Пасхе, а о злоупотреблениях (о чем
ниже), что, собственно, Райт прямо признает. Тем не менее, он убежден, что в
центре коринфских трапез возвышается проповедь о пасхальной жертве (что
нельзя также отрицать); однако для этого утверждения Райт не находит
обоснований в первом послании Павла коринфянам.
Читатель скорее всего уже отметил, что о вечерях (т.е. ужинах) ранних
христианских общин стоит скорее рассуждать как о совместных трапезах. На этих
трапезах христиане имели возможность укреплять свои социальные связи:
общаться и молиться. Трапеза (хлеб и чаша) могла эти связи укреплять и
символизировать. При этом трапезы служили и тому, чтобы их участники
чувствовали определенную степень своей обособленности и исключительности. Во
время общения христиане создавали некоторую «утопию»: они находили единство
подлинного искупленного человечества там, где его нигде нельзя было найти. Этой
обособленности и исключительности придерживались и другие языческие,
философские и иудейские группы в античности. Однако со временем «Ужин
Христа» в среде ранних христиан стал пониматься уже не столько символически,
сколько «сакрально»: как средство передачи особой благодати. Хотя ранняя
христианская традиция библейских текстов на этот счет ничего не сообщает.
Эта двойственность в представлении о таинствах приводит к немалому
огорчению среди исследователей, который ратуют за духовное единство
верующих. Так Ульрих Луц буквально ломает руки, когда он разочаровано сетует
на то, что при всей межконфессиональной работе новозаветных библеистов,
православные и католики по прежнему отказываются совместно разделять
Евхаристию.6 Тогда как сами члены SNTS7 во время обеденных пауз с
удовольствием разделяют стол и трапезу в ресторане. Если рассматривать их
обеды в ресторане в свете того, что происходило в Коринфе, то можно сказать, что
это и есть собственно новозаветные трапезы. Но если смотреть на трапезы в
ресторане в свете догматики, то это просто «профанные обеды». Таким образом,
происходит сознательное разделение общества на две сферы: сакральная
(церковная с ее таинствами) и профанная (частные трапезы или общественные
трапезы вне церковного богослужебного зала). Да, такое разделение характерно
для 21 века. Но в том-то и дело, что ранняя церковь первого века такие
разделения не знала.
Соответственно для исследователя той самой ранней церкви возникает
определенный соблазн полагать, что первая община вообще не знала никакие
«сакральные» или «культовые» трапезы. Все трапезы в Коринфе, да и вообще в
ранней церкви (см. Деяния Апостолов, где ни разу не упоминаются трапезы

5 Joachim Jeremias, Das Abendmahlsworte Jesu, 3te Aufl. (Göttingen: 1960). Его методологии
следуют множество исследователей и служителей даже других конфессий. См. напр. Brant
Pitre, Jesus and the Jewish Roots of the Eucharist: Unlocking the Secrets of the Last Supper (NY:
Doubleday, 2011). А также Markus Barth, Das Mahl des Herrn: Gemeinschaft mit Israel, mit
Christus und unter den Gästen (Neukirchen-Vluyn: Neukirchener Verlag, 1987).
6 Ульрих Луц, Проблема евхаристического гостеприимства в новозаветной перспективе. -
Единство церкви в Новом Завете. СБ, ред. Ульрих Луц (- М.: ББИ, 2014), СС. 89-108.
7 Studiorum Novi Testamenti Societas=Society of New Testament Studies. Общество

новозаветных исследований.
Господни)8 предназначались для утоления голода и только.9 В этом случае текст
Дидахе приводится как яркий пример простых «агап» в ранней церкви, которые
существовали на ряду с особыми, «сакральными и благодатными трапезами» под
председательством клира (о которых, правда, Дидахе ничего не говорит). Однако
проблема с таким взглядом связана с тем, что античный мир, как было уже
указано выше, не знает такого разделения между сакральным и секулярным.
Деннис Смит указывает на то, что для совместных трапез в античных сообществах
было чем-то обыденным совершать возлияния или молитвы тем или иным богам.10
Сотрапезничество было типичным элементом бескровных жертвоприношений.11
Этот момент был удачно уловлен в кинематографе. В фильме «Троя» режиссера В.
Петерсена герои Менелай и Гектор спонтанно совершают во время пиршества
возлияния богам, выливая из бокалов вино на землю. Разделение на «сакральные»
и «обыденные» трапезы в ранней церкви представляются в таком свете весьма
проблематичными. Все трапезы во время христианских собраний (как и в античных
клубах/группах, а экклесия Христа и была таким клубом/группой) считались
культовыми и сакральными. Их цель заключалась в том, чтобы служить единству
того или иного сообщества (философского, ремесленнического, религиозного и пр).
Тот взгляд, что евхаристическая трапеза отличалась по существу от ранних
христианских трапез-агап/вечерей-любви не подтверждается источниками вплоть
до третьего века (Киприан) и является несостоятельной.
Однако дискурс о «таинствах» в нашем контексте принято рассматривать
вне рамок библейской науки. Обычно крещение и вечерю в евангельском русско-
язычном сообществе принято воспринимать в каком-то мистическом смысле.12
Запрет члену церкви принимать участие в Причастии является частью
дисциплинарных мер в отношении своих членов во многих братских собраниях. Так
Вечеря мыслится как в контексте некоего священнодействия, букв. таинства,
через которое верующий достигает мистического единения со Христом. Она
наделяет служителей и членов церкви особой благодатью.

8 Большинство читателей Деяний Апостолов ошибочно полагают, что фраза «преломлять

хлеб» обозначает Евхаристию, тогда как эта фраза является семитизмом, указывающая на
начало трапезы как таковой. Такого обычая начинать ужин не существует среди
современных христиан. И именно это по сути и служит определенной проблемой
«переноса» Ужина Христа из церкви в христианскую семью. Ужин на дому начинается с с
того, что хозяйка кладет еду на тарелку и только затем следует молитва. Никто не
преломляет хлеб. Он лежит порезанный на тарелке.
9 Henk Jan de Jonge, «The Early History of the Lord’s Supper», in Religious Identity and the

Invention of Tradition, eds. Jan Willem van Henten and Anton Houtepen (Assen: Royal van
Gorcum, 2001), 209.
10 D. Smith, From Symposium, 6.
11 Andrew McGowan, «Eucharist and Sacrifice: Cultic Tradition and Transformation in Early

Christian Ritual Meals», in Mahl und religiöse Identität im frühen Christentum, TANZ 56, eds.
Matthias Klinghardt and Hal Taussig (Tübingen: Francke, 2012), 193. Макгован тут же отмечает,
что исследователю не стоит бросаться в крайности: с одной стороны не стоит утверждать,
что элемент жертвоприношения уже изначально был заложен в христианской трапезе, но
также не стоит заявлять, что христианским трапезам вообще был чужд элемент жертвы.
Скорее, утверждает он, христианские трапезы были частью общего языка и логики
античных жертвоприношений: мирных и кровных, где трапезы были их неотъемлемой
частью. Однако их место в общей системе было скорее динамичным (там же).
12 Не стоит удивляться, что богословская связь между крещением и Причастием была

довольно таки рано установлена в практиках первых христианских общин. См. Hans-Ulrich
Weidemann, «Vom Wasser zum Brot: Die Verbindung von Taufe und Mahl in Texten des Neuen
Testaments,» in The Eucharist – Its Origins and Contexts: Sacred Meal, Communal Meal, Table
Fellowship in Late Antiquity, Early Judaism, and Early Christianity, eds. David Hellholm and Dieter
Sänger (Tübingen: Mohr Siebeck, 2017), 733-769.
 Однако при более внимательном рассмотрении учения о «Вечери
Господней» в Новом Завете возникает ряд вопросов. Как в практической
плоскости, так и в теоретической, т.е. в богословской. Среди некоторых
практических вопросов есть такие: почему в литургической традиции христиан
Причастие обозначается старинным словом «Вечеря» (т.е. ужин)? Однако если
«Ужин Господень» совершается утром, то не лучше ли назвать его «Завтраком»?
Теоретический же вопрос связан с тем, что тексты Нового Завета, которые
приоткрывают завесу над ранними христианскими собраниями на самом деле не
уделяют трапезам должного внимания. Ключевой же вопрос богословия связан со
следующим: если грешник оправдывается по вере в Иисуса Христа, какую роль в
таком случае должны играть «таинства»?
Основной вопрос экзегетики, среди всего прочего, связан и с текстом Павла:
что значит принимать Трапезу/Ужин Господень «достойно». Как видно из текста
апостола (1 Кор. 11:27), злоупотребления, которые имелись в коринфской общине
возникли среди ее членов исключительно на практической почве, а не на
богословской. И только в виду этой «практической проблемы» Павел выводит
богословское обоснование, зачем и каким образом христиане должны вкушать
ужин вместе (deipnon - ужин). Другими словами, для «самых ранних» христиан
(проблема в том, что при формировании библейской традиции имеет смысл
говорить о текстах, которые возникли в хронологической последовательности)
трапеза была самой что ни на есть обычной трапезой, во время которой 1)
коринфяне утоляли свой голод и 2) учились общаться и консолидироваться. Но
только к третьему веку этот ужин принял форму «Евхаристии» (во время которой
причащаемые участвуют в усвоении священной благодати).
Здесь же необходимо выделить несколько тезисов, которые будут
внимательно рассматриваться на протяжении нашего небольшого исследования: 1)
В данной статье утверждается, что Христос не утверждал «таинства» Причастия
или Вечери. 2) «Вечеря»/«Ужин», «Евхаристия» или «Причастие» - это вечерняя
трапеза ранних христиан, совершаемая с целью социализации/общения. Она была
характерна для всех ассоциаций, гильдий, коллегий и товариществ в античном
мире. 3) С самого начала своего служения Павел не устанавливал учения о
Трапезе Господней в качестве центрального события христианского собрания.
Павлово учение возникло и закрепилось как следствие и результат его попытки
предотвратить существующие злоупотребления среди коринфских христиан. Эти
злоупотребления касались не самой трапезы, а того, как эта трапеза
«распределялась» среди участников ужина.

Традиция евангелистов
Тексты четырех Евангелий по-разному представляют последнюю трапезу.
Одно это приводит исследователя к постановке вопроса, обладает ли традиция о
последней трапезе Христа допасхальным или постпасхальным происхождением.
Евангелист Иоанн не использует тексты, которые прямо связаны с традицией
установления Причастия.13 Если внимательно присмотреться к синопсису из
евангельских текстов, становится очевидным, что «Слова Установления»14
отсутствуют.

13 Хотя тема трапез проходит в его Евангелии красной нитью. Esther Kobel, Dining with John:
Communal Meals and Identity Formation in the Fourth Gospel and its Historical and Cultural
Context, BIS 109 (Leiden: Brill, 2011).
14 «Сие творите в Мое воспоминание».
 И не только это притягивает внимание исследователей. Некоторые
библеисты говорят о двойной пряди или направлении (double strand) данных
текстов. С одной стороны Иисус обращает внимание учеников на тот факт, что Он
снова будет однажды ужинать в своем грядущем царстве (эсхатология). С другой
стороны Иисус предлагает их вниманию новое толкование хлеба и вина.
Матфей, который использует для составления своего Евангелия первую
работу евангелиста Марка – следует в точь-точь традиции самого раннего
Евангелия (т.е. Марка, который составил свое произведение до 70го года н.э.).
Простой русско-язычный читатель чаще всего не обращает внимания на
хронологию составления Евангелий при исследовании ранних трапез. Дело в том,
что Евангелие от Марка скорее всего было написано первым.15 Потом его
использовал Матфей, а затем было написано Евангелие от Луки, который в свою
очередь использовал два первых произведения Марка и Матфея.16 По всей
видимости Марк пользуется источником, который имеет постпасхальное
происхождение. Подтверждение этой мысли можно найти в книге Дидахе, которая
не содержит слов установления и вообще упоминания о последнем ужине Иисуса с
учениками. Таким же образом и Павел прибегает к постпасхальной традиции, где
он цитирует слова Христа: «сие творите в мое воспоминание». Если обе традиции
(«сие есть тело мое»… и «не будут пить от чаши сей») вышли из уст Иисуса, то
почему Марк, Павел и дидахист не передают в точности то, что по мнению многих
и сказал исторический Иисус?
Согласно Марку и Матфею Иисус не оставляет слов установления:

22. И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и
сказал: примите; сие есть Тело Мое. 23. И, взяв чашу, благодарив, подал
им: и пили из нее все. 24. И сказал им: сие есть Кровь Моя нового завета,
за многих изливаемая. 25. Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от
плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии
Божием (Марк 14:22-25).

Читатель может обратить внимание, что Марк не говорит здесь о словах

установления («сие творите в мое воспоминание каждый раз…»). Матфей, который
использует «Евангелие Петра» не вносит каких-либо радикальных изменений в
традицию. Однако в его тексте появляются фразы, которых нет у Марка («в
оставление грехов», а также фразы в отношении хлеба и чаши: «ешьте» и «пейте из
нее все»):

26. И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и,

раздавая ученикам, сказал: примите, ешьте: сие есть Тело Мое. 27. И,

15 Как всегда существует опасность уйти в долгую дискуссию, тогда как необходимо
держаться в рамках богословского эссе. Однако по поводу Марка требуется сказать, что
он скорее всего знал о традиции трапезы в ранней церкви. См. Мк. 10:38, которая является
аллюзией на крещение и причастие ранней церкви. См. подробней de Jonge, 217-218.
Однако — и об этом далее в этом разделе — он не вводит слова установления как мы это
видим у Луки и Павла. А значит, Марк не был знаком с «Евхаристией» (de Jonge, The Earliest
History of the Lord’s Supper, 218).
16 Существует многочисленная литература на тему теории возникновения синоптических

Евангелий и синоптической традиции как таковой. Однако в этой статье у нас нет
возможности оговорить даже ключевые вопросы, связанные с историей возникновения
«синоптиков». Тут пожалуй стоит сослаться на работу Марка Гудэкра, чьей теории
относительно порядка возникновения Евангелий мы и будем придерживаться. Mark
Goodacre, The Synoptic Problem: A Way through the Maze (London/NY: Continium, 2005).
 взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, 28. Ибо
сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление
грехов. 29. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего
виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое [вино] в Царстве
Отца Моего Матфей (26:26-29).

Повествование же Луки и Павла о Причастии более проблематично. Однако здесь

стоит обратить внимание именно на книге Луки. По сути нынешний текст Луки
совмещает две традиции, которые вероятно были в ходу в регионе, для которого и
было составлено данное Евангелие. Эти две традиции фиксируются нами именно
как два отдельных друг от друга источника. Это происходит благодаря тому, что
Иисус дважды(!) упоминает чашу. Первая традиция начинается со следующих слов:

«17. И, взяв чашу и благодарив, сказал: примите ее и разделите между

собою, 18. Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного,
доколе не придет Царствие Божие. 19. И, взяв хлеб и благодарив, преломил
и подал им, говоря: сие есть Тело Мое» (Лука 22, 17-19A).

В таком прочтении без стихов 19b-20 отсутствует символ завета и крови. Заметно,
что такое прочтение весьма очевидным образом отсылает читателя к образам 9
главы книги Дидахе.

Вторая традиция, напротив, сначала упоминает хлеб и только затем чашу:

«19b. говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в
Мое воспоминание. 20. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша [есть]
новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается».

Если отстаивать позицию консервативного читателя, что за текстом не

стоит никакой редакторской работы, может показаться странным, что Лука
дважды упомянул чашу. Однако такое разделение текста на две традиции
поддерживается текстологическими свидетельствами. Некоторые западные
манускрипты не содержат второй части (D, ita, d, ff2, i, l). Однако комитет
объединенного библейского общества решил в пользу длинной версии текста,
считая ее оригинальной. Было выдвинуто общее предположение, что редактор
западной версии был сбит с толку повторным упоминанием чаши и попросту убрал
вторую часть фрагмента. Йеремиас предположил такую точку зрения, согласно
которой лидеры церкви разделили текст на две части, чтобы при помощи короткой
версии защитить более глубокий смысл от профанации.17 Брэдшау, однако,
склонен полагать, что эта короткая версия появилась в стенах неиудейских общин,
которые не были знакомы с пасхальной традицией иудейских трапез.18 Однако
комитет, разумеется, оставил без внимания вопрос о происхождении двойной
традиции (Марка и материала Луки), подчеркнув только, что Лука был по всей
вероятности знаком с традицией Павла (1 Кор. 11:24b-25).19

17 Jeremias, Das Abendmahlsworte, 156-9.

18 Bradschaw, Eucharistic Origins, 5.
19 Bruce M. Metzger, A Textual Commentary on the Greek New Testament, 2d ed. (Stuttgart:

Deutsche Bibelgesellschaft, 1994),148-150.

 В этом случае имеет смысл говорить о маркианской (петровой)20 традиции и
традиции лукианской (паулинистской). В первом случае мы имеем дело
фактически с Евангелием, т.е. с учением апостола, который играл одну из самых
ключевых ролей в ранней церкви. Согласно его, петровому свидетельству Иисус не
оставляет слов установления. «Второе Евангелие», т.е. произведение Марка
пользовалось таким авторитетом в ранней церкви, что было взято за основу двумя
другими древними авторами: Матфеем и Лукой. Хенгель утверждает: «Эти авторы
знали, что в этом они стоят на твердой почве признанной традиции».21
В последнем случае заметно, что редактор был знаком с Посланием Павла
(см. 1 Кор. 11:24). В таком случае перед текстологами возникает вопрос: являются
ли стихи 19b-20 частью первоначального произведения Луки или же это поздняя
интерполяция автора знакомого с 1 Посланием Коринфянам апостола Павла?
Комитет, который должен был дать свою экспертную оценку этому разночтению
встретил в этом вопросе определенную трудность. Он также посвятил этому
фрагменту отдельный экскурс, использовав традицию со всеми основными
сохранившимся текстами и ранними свидетельствами.22
Скорее всего Лука знает традицию Павла. Оба текста - как у Павла, так и у
Луки - начинаются с упоминания того, что Иисус взял хлеб и чашу после трапезы.
Тогда как у Марка и у Матфея Иисус берет хлеб и чашу во время ужина. Именно
Иисус «Луки и Павла» указывает на то, что ученики должны в дальнейшем
трапезничать в память о своем Учителе. Если общине Луки и требовалась более
длинная форма теста о трапезе Иисуса, она могла потребоваться исключительно
ради литургических целей. Вряд ли Иисус действительно дважды брал чашу в
руки. Если «исторический Иисус» сделал это дважды, Он мог противоречить
самому себе, т.к. в стихе 18 Он утверждает следующее: «Говорю вам, отныне не
пить Мне вино — плод виноградной лозы — пока не придет Царство Бога».
Дидахе
Наконец, вниманию читателя представляется сохранившийся ранний
документ под названием Дидахе. Сам документ (или же его ранние в т.ч. устные
источники) могут датируется уже временем составления Евангелия от Матфея.23
Как Евангелие от Матфея, так и Дидахе – оба документа были предположительно
составлены в Сирии среди греко-говорящих иудеев в 110-120 гг.24 И если обратить
внимание на содержание молитвы за «Евхаристию», становится заметным, что эта
молитва перед Трапезой не содержит «слов установления». Другими словами,
разговор о возвещении смерти Христа (Павел) и упоминание последней вечери
(Евангелия) отсутствуют. Нас в этом случае интересует не весь документ, а глава
9:

20 В нашей оценке Евангелия Петра мы прежде всего исходим из свидетельства Папия,

который ссылается на то, что Марк был переводчиком Петра. См. также Мартин Хенгель,
Недооцененный Петр (- М.: ББИ, 2012), СС. 38-50.
21 Хенгель, Петр. С. 45.
22 Metzger, Textual Commentary, 148-150. См. также Bradshaw, Eucharistic Origins, 3-10.
23 Jonathan A. Draper, “Conclusion: Missing Pieces in the Puzzle or Wild Goose Chase? A

Retrospect and Prospect,” in The Didache: A Missing Piece of the Puzzle in Early Christianity,
SBLECL 14, eds. Jonathan A. Draper and Clayton N. Jefford (Atlanta: SBL Press, 2015), 531;
André de Halleux, “Ministers in the Didache,” in The Didache in Modern Research, AGAJU 37, ed.
J. A. Draper, (Leiden: Brill, 1996), 300f.; Philipp Vielhauer, Geschichte der urchristlichen Literatur
(Berlin: Walter de Gruyter, 1975), 730ff.; Robert A. Kraft, “Didache,” ABD, 2:197.
24 Jean-Paul Audet, La Didachè: Instructions des Apôtres, ÉtB (Paris: Librairie Lecoffre, 1958),

206ff.; W. Rordorf, Didachè. La doctrine des douze apôtres, tra. W. Rordorf and A. Tuilier, SC 248
(Paris: Éditions du Cerf, 1978), 61f. Kurt Niederwimmer, Die Didache, 2te Aufl. (Göttingen:
Vandenhoeck & Ruprecht, 1993), 80.
 

Что же касается Евхаристии, совершайте ее так. 2. Сперва о чаше:
Благодарим Тебя, Отче наш, за святой виноград Давида, отрока Твоего,
который (виноград) Ты открыл нам чрез Иисуса, Отрока Твоего. Тебе
слава во веки! 3. О хлебе же ломимом: Благодарим Тебя, Отче наш, за
жизнь и ведение, которые Ты открыл нам чрез Иисуса, Отрока Твоего.
Тебе слава во веки. 4. Как сей преломляемый хлеб был рассеян по
холмам и собранный вместе стал единым, так и Церковь Твоя от концов
земли да соберется в царствие Твое, ибо Твоя есть слава и сила чрез
Иисуса Христа во веки. 5. И от Евхаристии вашей никто да не вкушает и
не пьет, кроме крещенных во имя Господне, ибо и о сем сказал Господь:
не давайте святыни псам.

В каком-то смысле автор этих слов в свободной поэтико-богословской

форме предлагает вниманию общины свободно составленную молитву. Создается
впечатление, что данная молитва появилась совершенно свободно без опоры на
какие-то авторитетные источники и предания. В т.ч. евангельские или
паулинистские. Нахождение этого документа послужило появлению бурной
дискуссии. Это было по-настоящему «потрясающей» находкой. Но если говорить
по существу, этот документ породил ошеломление, шок и разочарование. Данная
молитва в гл. 9 сбила исследователей-литургистов прямо-таки с толку. Поэтому
некоторые историки (чаще всего конфессиональные) усомнились в
«евхаристическом» характере этой молитвы. Утверждалось, что эта молитва
произносилась не во время «Причастия», т.е. «сакральной трапезы», а во время
какой-то другой трапезы или ужина. Он мог иметь место во время христианских
праздников или ужинов-Агапэ. Теологи с сомнением трясли головами: эта молитва
не может быть евхаристической молитвой… Но то, что по-настоящему сбивает с
толку, так это именно фраза в начале молитвы: «О Евхаристии».25
Если же признать, что дидахист на самом деле говорит о простом
совместном ужине сирийских христиан, как тогда быть с тем, что автор запрещает
участвовать в ужине некрещеным верующим (Дид. 9)? С одной стороны, эта
трапеза как и все остальные предназначалась для утоления голода. Она прочитана
свободно без ссылки на слова Евангелия, на какое-либо предание (как у Павла, см.
ниже) и без ссылки на какую-либо литургическую традицию. Более того, если кто-
то будет продолжать отстаивать ту точку зрения, что Евхаристии отличались от
Агап, ему предстоит в таком случае объяснить, почему Игнатий Антиохийский
также считает, что агапэ должна совершаться под председательством епископа
(Смирн. 8:2). Для него как Евхаристия, так и агапэ — синонимы.
Девятая глава предназначена для того, чтобы члены общины могли иметь
представление о том, как дóлжно молиться перед совместным ужином. И как было
уже указано выше, ранние общины не видели принципиального различия между
обычными трапезами (для утоления голода) и сакральными, т.е. священными и
особыми. Такое представление о трапезе исследователь может связать с
представлением Павла, которое мы находим в послании Галатам. Петр перестал
есть с язычниками (Гал. 2:12). Не причащаться, а именно вкушать пищу. Он не
хотел этого делать на виду у пришедших из Иерусалима иудеев. Конечно, Павел не
говорит о трапезах как об ужинах любви или Евхаристии. Однако в таком случае
стоит задаться вопросом: отчего он стал по этому поводу драматизировать

25Фильхауэр ссылается на то, что 9 глава все еще остается весьма противоречивой. Мало
кто может четко сказать о каком праздничном событии тут идет речь. Vielhauer, Geschichte,
729.
поведение Петра? И в такой степени, что по Павлу Петр буквально предал суть
Евангелия. Так отзываться о совместных трапезах между иудеями и язычниками
можно только в том случае, если Павел придавал этим ужинам культовое
значение.
Однако здесь мы сделаем еще одно предположение. И это будет иметь
определенные отголоски в разделе о Павле. Дидахист творчески прибегает к
символизму: зерна рассеянные по разным уголкам мира, однажды собираются для
того, чтобы стать одним хлебом.26 У Павла эти прямые образы отсутствуют. Но
косвенно апостол говорит об этом в 1 Кор. 10:16-17. Более того, автор книги не
сообщает, что члены общины должны вспоминать смерть Иисуса. Однако ничто не
мешает им создать свою традицию (как Марк и как и Павел, который прибегает к
своей, см. ниже): никто не может принимать участие в Евхаристии (еще одно
доказательство, что это все же «Ужин Господень»), если он или она не крещены. В
случае Павла можно заметить, что он ничего подобного не пишет. Вполне
вероятно, некоторые зеваки могли принимать участие у трапезах коринфян (см. 1
Кор. 14:24). Однако дидахист исключает такую мысль, что внешние могут иметь
возможность вкушать один хлеб и пить из одной чаши.
Глава о Евхаристии книги Дидахе указывает на то, что по всей видимости
традиция о последней вечери найденная у Марка старше его Евангелия.
Соответственно этот домаркианский источник о Вечере был включен им как
отдельная единица устной или письменной традиции. И впоследствии она
использовалась Матфеем и дополнялась Лукой.

Павел и коринфяне
Как уже было отмечено в повествовании Евангелий невозможно найти
подтверждение о том, что ученики должны были регулярно трапезничать
вспоминая о смерти и воскресении Иисуса. Лишь только Павел (и вторая традиция
Луки) содержит слова: «сие творите в Мое воспоминание» (1 Кор.11:24-26 и Лука
22:19). Однако в случае послания Коринфянам исследователю необходимо
задаться вопросом: что имеет в виду Павел, когда он пишет следующее:

«И, возблагодарив, преломил и сказал: «примите, ядите, сие есть Тело

Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание». Также и чашу
после вечери, и сказал: «сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие
творите каждый раз, когда будете пить, в Мое воспоминание. Ибо
каждый раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню
возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор. 11:24-26).

Прежде чем перейти к этому тексту необходимо отметить еще одну важную
особенность. Иисус по Марку не только не оставляет слов установления (о том, что
Его последователи должны трапезничать в Его воспоминание «каждый раз»), Его
трапеза отличается от трапезы коринфян. Иисус ест Пасху. Седер. Иисус
совершает эту трапезу на фоне иудейского праздника, который происходил раз в
год. Однако в своем письме коринфянам апостол не говорит о Пасхе. Нигде он не
говорит о том, что Иисус — это Агнец, который приносится в жертву за жизнь
мира. Апостол также не напоминает коринфянам о важности использовать
пресный хлеб. Как кажется, этот вопрос его совершенно не заботит, поэтому

26Таким же образом можно было бы вдохнуть в жизнь или произвести на свет многие
другие «таинства» в современной церкви. Остается только удивляться, что омовение ног
не стало очередным таинством. Такая практика скрывала бы в себе невероятную энергию
для интерпретации символов или создания новых.
вполне можно допустить, что коринфяне употребляли обычный квасной хлеб. Он
также не сосредотачивается на той мысли Иисуса, что данная трапеза
символизирует собой будущий пир царства (см. Мк. 14, 25 и Мф. 26:29 оба
Евангелиста упоминают этот фрагмент уже после слов Иисуса о хлебе и вине и Лк.
22:15-16 перед словами Иисуса о чаше и хлебе). Мысль Павла, нужно признать,
также отображает эсхатологию. Однако он сосредотачивает свое внимание именно
на смерти Иисуса.

Другими словами, если исследователь задается вопросом этиологии данной

традиции, важно ответить на вопрос: почему по крайней мере в случае 1. Кор.
верующие празднуют «Пасху-Вечерю» не раз в год, а каждый раз, когда они
собираются.27

В данном отрывке апостол сообщает, почему он написал в своем письме об

их трапезе:

«Далее, вы собираетесь [так, что это] не значит вкушать вечерю

Господню; Ибо всякий поспешает прежде есть свою пищу, [так что] иной
бывает голоден, а иной упивается. Разве у вас нет домов на то, чтобы
есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию и унижаете неимущих?
Что сказать вам? похвалить ли вас за это? Не похвалю» (1 Кор. 11,
20-22).

Павел пишет о том, что коринфяне не едят ужин, как ужин Господень.
Другими словами, «не по-христиански». Или же так: апостол вполне допускает, что
до этого коринфяне на самом деле ели такой ужин. Фраза «Ужин Господень»
подчеркивает особый статус таких трапез. И то, что коринфяне начали делать
далее, подрывает этот особый характер трапезы. Павел этим не доволен. Почему?
Как ужин коринфян перестал быть ужином Христа?

Дело в том, что коринфяне приносили свои собственные ужины. Судя по

тексту они старались как можно поскорее их съесть.28 При этом они сильно
напиваются вином. То, что христиане во время своих ужинов могли перебрать,
известно не только по этому документу. Так Тертуллиан пишет о том, что
некоторые христиане после ужина, например, вызывались петь. И по тому, как они
пели можно было судить о том, сколь много они выпили вина.29 Один только этот
отрывок свидетельствует о том, что коринфяне во время такой трапезы вряд ли
ограничивались одним глотком данного напитка.

Итак. Некоторые коринфяне сыты и пьяны, а другие остаются голодными.

Первые не хотят делиться, съедая свою порцию и выпивая свое вино. И именно
такое отношение к своим собратьям лишает ужин Христа его особого статуса.
Какова на это реакция Павла? Он строго спрашивает: «зачем вы объедаетесь во
время общения? Разве у Вас нет возможности в волю поесть дома?»

Апостол обращает внимание на то, что коринфянам не должна быть

безразлична участь других «сотрапезников». Павел объясняет это в конце главы:

27 1 Кор. 11, 18, 20. Исследователи указывают на связь между этими двумя стихами,
которые скорее всего говорят об одном и тому же: собираться в церковь (стих 18)
означает собираться для совместной трапезы (стих 20) и наоборот. Если коринфяне
собирались, они всегда ели. Немыслимо представить, что они праздновали Пасху каждый
раз, когда собирались вместе.
28 Клоппенборг утверждает, что популярная точка зрения, при которой богатые члены
общины приходили раньше, а бедные позже не совсем состоятельна. Организация труда в
то время была устроена несколько иначе. См. John S. Kloppenborg, “Precedence at the
Communal Meal in Corinth,” NovT 58 (2016), 167-203.
29 Тертуллиан, Апология, 39.16-19.
«Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите. А если кто голоден,
пусть ест дома, чтобы собираться вам не на осуждение. Прочее устрою, когда
приду» 1 Кор. 11,33-34. Вот здесь Павел и объясняет то, как надобно ужинать:
ждать друг друга. Выкладывать всю свою еду на один стол. И ужинать вместе.
Павел спрашивает: разве у вас нет домов, чтобы есть и пить? Он имел в виду, что
собрание — это не место для того, чтобы единоличным образом утолять свой
голод и жажду.

Другими словами, контекст 11 главы первого послания Коринфянам связан с

этикой проведения совместных трапез, а не с «евхаристическим общением», как
если бы Павел говорил об одном из таинств церкви. Если принять к сведению
свидетельства евангелистов, за последним ужином Иисус обещал своим ученикам
будущий пир за одним столом в Царстве: «Истинно говорю вам: Я уже не буду пить
от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии
Божием» (Мк. 14, 25).

Как кажется, ситуация коринфян, если говорить об устройстве их

религиозной и социальной жизни, была катастрофична. Именно поэтому Павел
говорит, что «многие умирают» (1 Кор. 11, 30).30 Трудно себе представить, что
коринфянине умирали от того, что не должным образом ели хлеб. Тот хлеб,
который символизировал Тело Иисуса. Собрание коринфян было небольшим.
Вероятно, не более двадцати человек. Тем не менее, вероятно имелись случаи,
когда кто-то когда-то умер. Это можно вполне допустить, т.к. многие члены
общины могли жить в бедности. И то, как они проводили свои собрания было
одним из показателей этой проблемы. Судя по письму Павла это их мало
тревожило. Павел, говоря о болезнях и смерти коринфян вполне возможно делает
аллюзию на смерть иудеев в пустыне, которые роптали на Моисея. Так смерть
некоторых коринфян была связана у Павла с судом Бога. И коринфяне, по всей
видимости, не сдают этот тест.

Итак, Павел не говорит о Пасхе в 11 главе первого послания Коринфянам.

Трапеза учеников не пасхальный седер, а обычный ужин. Апостол рассуждает о
единстве общины. Именно единство общины было потревожено и нарушено
поведением некоторых зажиточных членов общины. Тогда как Евангелисты
фокусируются на Пасхе, они также говорят о предвкушаемой будущей трапезе в
Царстве Божьем, а будущий подвиг Иисуса они понимают как совокупность всех
мыслимых благ, Павел со своей стороны фокусируется исключительно на смерти
Иисуса. Таким образом, 1 Кор. 11:26 — это толкование Его смерти. Она является
кульминационным событием Пасхи. Она же в свою очередь толкуется уже по-
христиански, исключительно самим Павлом и становится частью традиции,
которую можно было бы приписать Иисусу. Что Павел и делает.

Что еще служит подкреплению данного тезиса?

Хронология.

Согласно Луке, Павел провел в Коринфе 18 месяцев, уча коринфян слову

Божьему (Деян. 18, 11). Но почему именно после ухода Павла и по прошествии
нескольких лет Павел только в этом письме (среди всего прочего) говорит о
необходимости принимать участие в ужине Господа так, как это необходимо на

30де Йонге имеет несколько соображений на тему, что вызывало смерть некоторых
христиан в Коринфе. Пожалуй с ним можно согласиться, что кризис, который разразился в
сфере совместных ужинов, был одним из многих кризисов. О чем и свидетельствуют
первые главы послания. De Jonge, The Earliest History of the Lord’s Supper, 211. Энтони
Тиссельтон корректно замечает, что Павел рассуждает тут о том, что уже произошло, а не
о том, что могло вызвать это событие. Энтони Тиссельтон, 1 Коринфянам (- Черкассы:
Коллоквиум, 2017), 411
самом деле? Если учение о Трапезе было таким важным, почему коринфяне до
получения данного письма не ужинали, цитируя «слова установления» последней
Трапезы (Einsetzungsworte Jesu)?31 Со всей очевидностью можно сказать, что они
не поступали так и до этого. По крайней мере с такой регулярностью, которая
помогла бы эту практику «зацементировать» на уровне привычного поведения. Сам
Павел во время своего пребывания в этом городе вполне мог то и дело говорить о
смерти Иисуса во время преломления хлеба и благословения Бога. Т.е. во время
начала каждой трапезы. Ведь и традиция Марка и Матфея свидетельствует о том
факте, что Иисус взял хлеб и чашу во время ужина. Но это не подтверждает ту
идею, что коринфяне воспринимали его слова в каком-то «литургическом» смысле.
Если последнее верно, почему тогда они так быстро забыли традицию Павла? Они
снова начали трапезничать так, чтобы видеть в трапезе главным образом средство
для утоления их голода. Наиболее вероятным может считаться предположение, что
трапеза сопровождалась и другими словами и темами для общения. Однако Павел
приводит традицию Иисуса именно по той причине, что коринфяне должны снова
вспомнить о главнейшем смысле и предназначении их встречи. И трапезы: Одной
пищи и одной чаши. Именно они должны были подкрепить их единство. Однако
коринфяне делали все наоборот. Они ели сами по себе. Именно поэтому слова
Павла о смерти Иисуса должны были заставить коринфян по новому взглянуть на
чашу и хлеб.

Именно единство учеников Павла во время последней трапезы, единство

язычников и иудеев в Антиохии (Галатам), единство за столом в общине в Сирии
(Дидахе), единство сильных и немощных в совести (Римлянам) является важнейшей
и даже единственной темой и принципом трапез ранней церкви.

Интересен в этот смысле пример Дидахе. В молитве автора хлеб толкуется

как нечто, что прежде существовало в зернах. Как то, что было рассеяно по
холмам и ныне собрано в единый хлеб. Зерна символизирует всех участников
трапезы, которые стали одним «хлебом», т.е. одной общиной Христа.

Коринфяне по всей видимости знали, что смерть Христа и Его последняя

Вечеря служат прототипом или идеальным примером трапезы. Но они скорее всего
не совсем осознали богословские рассуждения Павла, что хлеб и вино
символизируют Тело и Кровь Иисуса Христа.32 Как же коринфяне воспринимали
совместную трапезу еще до того, как им написал свое письмо апостол? Скорее
всего Павел и коринфяне считали, что само наличие одной чаши и одного хлеба
уже были достаточными элементами для олицетворения единства всей общины.33 И
такие отрывки как 1 Кор. 10:3-4 и 16-17 об этом свидетельствуют. В случае 1 Кор.
10:3-4; 16-17 мы видим параллель с Дидахе гл. 9. Павел в этом отрывке говорит об
одном питии и пище, которые обеспечивают их участников единством. Тут читатель
не встречает аллюзий на Кровь и Плоть Иисуса. Однако такое понимание единства

31 Де Йонге предполагает, что коринфяне за пять лет забыли традицию Павла. De Jonge,
The Earliest History of the Lord’s Supper, 212. Однако на наш взгляд это могло произойти
только в том случае, если «евхаристическая трапеза» не была краеугольным камнем в
учении Павла. Как и в случае крещения. Павел, например, утверждает, что Иисус послал
его проповедовать Евангелие, а не крестить и, соответственно, не преподавать учение об
Ужинах Христа (1 Кор. 1:13-17).
32 De Jonge, The Earliest History of the Lord’s Supper, 212.
33 Д. Смит указывает на то, что в античности стол уже сам по себе был тем средством,

который сближал людей и делал их друзьями. Подробно: Dennis E. Smith, «Food and Dining
in Early Christianity,» in A Companion to Food in the Ancient World, eds. John Wilkins and Robin
Nadeau (Malden and Oxford: John Wiley & Sons, Ltd., 2015), 358.
остается для Павла все еще недостаточным.34 Ведь коринфяне знали, что одна
чаша делает их причастным к одной группе. Именно поэтому он прибегает к
традиции, которую он и цитирует в главе 11.

Другими словами, Павел мог составить свои претензии несколько иначе.

Например как в письме Галатам. Он мог бы воскликнуть: «Почему вы,
несмысленные коринфяне, оставили мою традицию?» Или: «Удивляюсь, что вы от
моей традиции святого таинства так скоро перешли к иной традиции участия в
ужине Господа».

Дело в том, что во время основания общины в Коринфе Павел вероятно не

учил коринфян тому пониманию Ужина, который был принят позже благодаря его
письму. Что здесь имеется в виду? Скорее всего Павел председательствовал за
ужинами. И Он вполне мог говорить о хлебе и вине, вспоминая жизнь и смерть
Мессии Иисуса.

Вполне может быть, Павел был уверен, что его пример именно таким
образом проводить трапезы будет автоматически усвоен коринфянами. Для него
было естественно говорить о Христе во время приема пищи. И он полагал, что эта
традиция неформально будет усвоена его учениками без какого-либо
дополнительно акцента на данной традиции. Но у них это не получилось. Вскоре
апостол узнает: коринфяне не ужинают вместе. Как следствие, он пытается навести
их на одну простую мысль: если они не хотят делиться пищей со своими
собратьями, то этим они уничижают смысл жертвы Иисуса. Ведь Иисус умер ради
нашего единства с Богом. И ради нашего единства друг с другом. Они еще не до
конца понимали, как плоды смерти Иисуса находят свое конкретное выражение в
их социальной жизни. И поскольку Иисус из Назарета умер ради их единства,
Павел говорит следующее:

«Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть
Господню возвещаете, доколе Он придет. Посему, кто будет есть хлеб
сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и
Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом
пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо кто ест и пьет
недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле
Господнем» (1 Кор. 11:26-29).

В центре внимания Павла - этика приема трапезы. А христология служит для

Павла средством для восстановления пренебрегаемой этики. Христианская этика
участия должным образом в трапезе и есть часть «трапезы Господней». Т.е.
«христианского ужина». «Сакральность» трапезы, т.е. ужина Господа не состояла в
том, что она сама по себе уже несла какую-то энергию или была способна
освящать сама по себе участников трапезы. Нет. Трапеза демонстрировала,
описывала и предзнаменовала духовное единство сотрапезников, которое в
полной мере будет выражено в Царстве. В этом и заключалась «таинство» ужина
Господня.35

Посему коринфяне должны были посредством трапез возвещать смерть

Иисуса. Смысл смерти Иисуса. Цену смерти Иисуса. И это само по себе должно

34 Я согласен с Валерием Аликиным в том, что Павел не собирался предлагать коринфянам

подробное богословское учение о последнем Ужине Христа. Он целился на этическую
сторону поведения своих подопечных. См. Valeriy Alikin, "Eating the Bread and Drinking the
Cup in Corinth: Defining and Expressing the Identity of the Earliest Christians," in Mahl und
religiöse Identität im frühen Christentum, TANZ 56, eds. Matthias Klinghardt and Hal Taussig
(Tübingen: Francke, 2012), 120.
35 Valeriy Alikin, "Eating the Bread and Drinking the Cup in Corinth," 121. Трудно согласиться,

что коринфяне понимали что такое «таинство» в современном христианском значении. Но

они вполне могли допустить некий культовый элемент трапезы.
было их привести к мысли о единстве и союзе. Если же кто-то будет настаивать на
том, чтобы не делиться едой с другими, тот будет выступать против самого Христа.
Т.е. против Его тела и крови. Такой человек не рассуждает о единстве Тела Христа,
т.е. о единстве всей общины (ст. 29). Трапеза служила единству, солидарности,
равенству и чувству общности, которые коринфяне не находили в мире.

В итоге можно сделать следующие выводы:

1. Марк и Матфей пишут о последнем ужине Иисуса на фоне Пасхи.

2. Они не призывают своих читателей повторять такой ужин в воспоминание о

Нем.

3. Однако Павел не пишет о Пасхе. Он пишет о регулярных банкетах коринфян на

фоне разделений и злоупотреблений. Это были обычные ужины, где один хлеб и
одна чаша вина должны были служить единению тех, кто трапезничал. Но этого
было уже недостаточно. Павел вводит требование, чтобы коринфяне
окончательно вернулись к его традиции. К традиции апостола-основателя. Во
время трапез, коринфяне должны говорить о смерти Иисуса. 


Теперь можно вернуться к первоначальному тексту 1 Кор. 11:24-26. Как было

сказано, трапезы в античных сообществах служили солидаризации, единству,
сплоченности их участников. Трапезы в клубах и ассоциациях являлись также
средством демаркации и обособления их членов от других сообществ.36 В таком
случае, если трапезы других античных сообществ служили для создания единства
участников банкетов с их божеством, нет ничего удивительного, что трапезы
христиан также служили единству верующих с их божеством (срав. 1 Кор.
10:18-22).

Поскольку Иисус умер на кресте и воскрес, Его смерть и воскресение

осмыслялись дальше. Нет ничего удивительного, что центром совместного
общения и трапезы ранней церкви был Иисус. Более того, тема последнего ужина
Иисуса с Его учениками буквально «напрашивалась» сама по себе. Но в некоторых
общинах совместные трапезы устраивались без упоминания смерти Иисуса как в
случае Деяний и Дидахе. Например, в Деяниях Апостолов Лука пишет о том, что
первые христиане постоянно собирались по домам, пребывали в учении апостолов,
совершали совместные трапезы, но Лука ничего не сообщает о том, что они во
время ужина вспоминали смерть Иисуса и принимали хлеб/вино как символы тела/
крови Иисуса.37 Иуда также говорит о совместных трапезах (Иуд. 12). Но Он не
говорит о том, какие тексты христиане читали во время своих «трапез любви». 

Однако как христиане пришли к традиции последнего ужина Иисуса с
учениками? Для современных библеистов поздняя практика Причастия связана c
этиологией возникновения культовых легенд.38 Так Бультман выдвинул

36 Ульрих Луц, кстати, не исключает, что «неверующие» и «незнающие" (1 Кор. 14:24) могли
принимать участие в ужинах в Коринфе. Своим письмом Павел попытался этой практике
окончательно положить конец. Теперь коринфяне не должны вкушать свои ужины как
ранее. Торжеству симпозиумов положен конец. Ульрих Луц. Проблема евхаристического
гостеприимства, С. 97-98.
37 Ричард Аскоу подчеркивает, что упоминание трапез в Деян. указывает на один из
элементов формировании общности той или иной социальной группы. Это становление
проходит стадии формирования, конфликта и нормализации отношений в группе. См.
Richard S. Ascough, «The Function of Meals in the Book of Acts», in Mahl und religiöse Identität
im frühen Christentum, TANZ 56, eds. Matthias Klinghardt and Hal Taussig (Tübingen: Francke,
2012), 208-210. Аскоу приводит все три стадии развития христианских групп, где трапезы
служат в качестве социального фона (210).
38 Rudolf Bultmann, Die Geschichte der synoptischen Tradition (1931), 285; de Jonge, The Earliest

History of the Lord’s Supper, 218, 229.

предположение, что эллинистическое христианство создало культовое
представление Ужина Христа на основании палестинского представления.
Последнее не имело никакого отношения к первому, т.к. трапезы первых
палестинских христиан служили исключительно одной цели - насыщение голода.39
Христиане трапезничали регулярно. И для их собраний было совершенно
естественно во время банкета говорить и проповедовать о Христовой смерти и
воскресении. И делали они это «всякий раз» когда трапезничали, а не раз в месяц.
Если христиане встречаются, они должны были теоретически всегда во время
своего ужина говорить о смерти и воскресении Мессии. О плодах Его смерти. О
чем еще иначе говорить христианам, которые собираются вместе?

Как это могло выглядеть? Христиане собирались вместе. Ужинали. Кто-то из

лидеров/устроителей собрания брал хлеб и чашу. Читал Евангелие. Молился,
произнося благословение. Они делились этим хлебом и чашей по кругу. Сама
трапеза совершенно не подразумевала, что хлеб был единственной пищей на
столе. Хлеб служил одним из элементов стола. От него отламывали куски и клали
на тарелки, на которых могли находиться: овощи, соль, сыр, травы, оливы, мед,
мясо, рыба и пр.40 (Разнообразие пищи во время христианских ужинов по всей
видимости мешало руководителям собрания сосредоточиться на основных двух
элементах: вине и хлебе. Поэтому соборы в Гиппо (393) и Карфагене (397)
рекомендовали христианам использовать именно два элемента: хлеб и вино,41
тогда как молоко и мед откладывать и потреблять отдельно42). Далее они пели
песни («И, воспев, пошел Иисус с учениками на гору Елеонскую» Мк. 14, 26).
Держались пророческие речи — речи, сказанные в экстазе. Затем прилагались
толкования. Потом они продолжали свое собрание дальше. Это очень похоже на
то, как провел собрание Павел в Троаде (Деян. 20:7-12). Павел и община собрались
вместе для ужина. Он «преломил хлеб» (обратите внимание на этот семитизм. См.
также Лк. 24:30; Мк. 6:41; 8:6; Мф. 15:36; Деян. 27:35). Далее Павел учит до
рассвета. После инцидента с падением Евтиха он возвращается в помещение,
подкрепляется и беседует далее до утра. Однако Лука не говорит о том, что
апостол посчитал важным разделить с христианами «Трапезу Господню». Сказано
лишь, что Павел подкрепился. Однако он не говорил о смерти Иисуса.

Сегодня дело обстоит иначе. Христиане более не едят вместе во время

собраний. Рекомендация Павла вкушать пищу по домам из риторического условия
превратилось в полную реальность. Более того, Павел утверждает, что христиане

39 Rudolf Bultmann, Theologie des Neuen Testaments (1953), 149.

40 См. McGowan, Ascetic Eucharists, 89–142. Некоторые группы использовали вместо вина
воду. Другими словами, в ранней церкви мы не видим одной унифицированной формы
литургического текста или текста молитвы. Но и продукты питания на столе первых
христиан были разнообразными. Одним из таких текстов является фрагмент из
апокрифических деяний Павла и Феклы: «И был внутри склепа пир любви великий; и
ликовали Павел, и Онисифор, и все бывшие с ними. Имели же они хлебов пять, да овощи,
да воду, да соль; и радовались о правде Христовой» (Деян. Павла и Феклы, 25).
Занимательно, что вместо вина используется вода (это и понятно, ввиду аскетического и
энкратического духа произведения). Автор также не говорит о «литургических» текстах
такого праздника агапэ. Акцент делается на радости о правде Христовой (срав. Деян.
Павла и Феклы 5). Деян. 5 автор говорит о преломлении хлеба, но он упускает из виду
чашу. Такая практика может быть понятна только тогда, когда у христиан отсутствует
единая традиция насчет «Последней Вечери». Другими словами: им не на что «равняться».
41 McGowan, Ascetic Eucharists, 89.
42 Кто-то может спросить: зачем вообще потреблять молоко и мед во время совместный

трапез. Однако стоит заметить, что пасхальная тема исхода содержала также идею
обетованной земли, где «текли молоко и мед». Воображение первых литургистов не знало
границ.
должны вкушать ужин Господень «каждый раз» (стихи 25-26), когда они
собираются вместе.

В коринфской церкви, как ожидал Павел, верующие должны были

вспоминать смерть Иисуса каждый раз, когда они собирались вместе. Т.е.
фактически постоянно. Другими словами, ни одно собрание/ни один ужин не
должен был теоретически проводиться без ссылки на смерть Христа. Это и делало
ужин ужином Господним. Однако очень трудно себе представить, что христиане
Коринфа поняли Павла буквально. Фразу «вспоминать смерть Иисуса» можно
понимать расширено. Невозможно всегда говорить о смерти Господа. Имеет смысл
предположить, что Павел понимал под этим проповедь Евангелия в принципе. Но
не ритуал с какой-то закрепленной литургической формулой. Другими словами,
Павел, давая распоряжение коринфянам вспоминать во время трапезы смерть
Иисуса, не думал о том, что его рекомендация будет увековечена последующими
поколениями христиан.43

По сути та форма трапезы, которая практиковалась в Коринфе сегодня

попросту не существует. Однако это не означает, что этот отрывок ничего не
сообщает современным христианам. Не только трапеза, но и любая другая
активность в общине, если она разрушает единство христиан, должна быть
пересмотрена и вероятно отвергнута. Павел предложил, чтобы христиане Коринфа
ждали друг друга. И ели дома по домам только тогда, когда они на самом деле
страдают от голода. Если в общине есть такие служения или встречи, которые
совершаются как-то отдельно от других, куда зовутся только «избранные», это
вредит общине. Однако проблема в том, что современные христиане собираются
по утрам и принимают завтрак еще до того, как приходят на свои собрания.

Выводы, заключение и практические предложения

Читатель может задаться простым вопросом: в чем конкретно состоит
предложение автора этой статьи, если Иисус на самом деле не устанавливал
Причастия как в сакральном смысле слова, так и в форме повеления совершать
обычную трапезу (если слова «делайте в Мое воспоминание» по всей видимости не
звучали в устах основателя христианства).

С нашей стороны необходимо бы ответить только на второй вопрос, т.к.

христиане на самом деле трапезничали. И это не вызывает сомнений. То, что
происходит в современной церкви во время собраний совершенно не напоминает
то, что происходило в ранних христианских общинах. В них христиане совершали
ужины в самом прямом смысле слова. И эти ужины разделялись за одним столом.
Не стоит упоминать, что во многих церквах стол в принципе отсутствует. Члены
церкви выходят вперед к столу, который скорее играет функцию алтаря. Там они
принимают «святые дары», а не полноценную трапезу. И если даже мы представим,
что за столом «со святыми дарами» мы обнаружим не чашечки с вином/соком и
малюсенькие кусочки хлеба, но свертки с сендвичем и пакетики с соком, это все
еще не будет отражать в полной мере новозаветной реальности. Потому что в
таком случае все участники «Господней Трапезы» должны сесть за один стол и
продолжать трапезу в общении.

Даже в обычных ресторанах участники одного стола чувствуют свою

социальную обособленность от других посетителей ресторана только благодаря
тому факту, что они сидят за одним столом. Что же тогда говорить о религиозной
или философской трапезе или трапезе в каком-то клубе, где участники
объединены определенной повесткой клуба. Многие могут понять о чем тут ведется

43 Smith, «Food and Dining in Early Christianity», 363.

речь, когда вспомнят, что некоторые посетители ресторана, сидя за разными
столами, могут поспешить объединять свои столы в один стол, узнав, что между
ними есть общие знакомые или что-то что их объединяет. Во многих общинах во
время совместных трапез члены церквей стараются выставлять столы в форме
буквы «П», дабы все участники трапезы чувствовали свою солидарность. Однако
когда участники трапезы выходят вперед к одному столу и возвращаются на свои
места, это не напоминает нам ни одно из существующих современных социальных
поведений. Даже когда в ресторане люди идут в сторону «шведского стола», они
набирают себе тарелки с едой именно для будущей и часто продолжительной
застольной беседы. И если участников такой трапезы много и они не могут
объединиться в общении за одним столом, участники трапезы в таком случае
соединяют несколько столов в один (см. выше). Это происходит сообразно логике и
здравому смыслу любого нормального сообщества. Кроме современной церкви.

Имеет также смысл говорить о другой постановке вопросе в связи с

трапезами в церкви: достигается ли вообще общая цель свидетельства о единстве
верующих в рамках одной поместной христианской общины? Если в ранней церкви
имелись определенные социальные трудности, как быть в церкви современной?

В ранних христианских группах имел смысл говорить о единстве

трапезников в виду того факта, что в стенах одного триклиния собиралось как
правило 8-12 человек. Все они пользовались гостеприимством того, кто предлагал
христианскому собранию (экклесии/церкви) свой дом. Поэтому немыслимо
представить такую ситуацию в том же Коринфе, когда человек мог участвовать за
одним столом в одной трапезе с другим человеком, находясь с ним в социальном
конфликте. В этом случае метафора Павла об одном хлебе и чаше имела смысл,
т.к. она была бы более чем наглядна. Невозможно есть ужин Господень за одним
столом с человеком, с которым кто-то не имеет примирения. Но это вполне
возможно в церкви современной. Как пастору мне известны случаи, когда люди
годами не имеют примирения друг с другом. Как это выражается? Очень просто:
они не ходят друг к другу в гости. Они не едят вместе у кого-то на дому. Т.е. они в
таком случае не отвечают на приглашения посетить встречу, где может
теоретически появиться их прежний обидчик. Поэтому между ними нет никакой
социализации. Но они в то же время «причащаются святыми дарами». И это
абсурдно.

Но почему такое происходит? Причин может быть много. И одна из них

заключается в том, что они воспринимают главным образом «благодатный
характер таинств». Через участие в таинстве Причастия они «получают» благодать.
Но они не участвуют в силу своей традиции в том самом социальном контексте, в
котором находилась община в Коринфе. И то, что должно было подчеркнуть и
выразить их единство социально в случае современной церкви выражается лишь
«таинственно». Т.е. никак.

Какие еще практические предложения можно привести? Сделать это очень

сложно. По одной простой причине. «Евхаристию» в том виде, которую мы видим в
современной церкви необходимо реформировать. Необходимо вернуться к
обычным ужинам. К таким ужинам, которые будут закреплять солидарность и
единство всех верующих. Однако как кажется, данная традиция стала частью
идентичности современной церкви. И несмотря на то, что мы указали на все
несуразности современной «Вечери» в виду рассмотренных текстов, нынешнее
поклонение богословов будет по-прежнему склонять Божий народ к традиции,
которая не вяжется с социальным контекстом ранних христиан. Данное популярное
эссе, мы надеемся, послужит изменению существующего традиционного взгляда
на Ужин Господень.