Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Герой сказки А.С. Пушкина «Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и
могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди»
(1831), написанной на основе сказки, поведанной поэту Ариной Родионовной. В передаче
Арины Родионовны С. вовсе не имя, а как бы удвоение титула: царь-султан. Пушкин
остроумно переделывает его в С. Получилось весьма колоритное, подлинно сказочное
имя, сохраняющее славянскую окраску и намек на несметные «султанские» богатства.
С.— царь идеальный, олицетворение мечты русского народа, отец-батюшка. Такой
царь может запросто простоять весь вечер «позадь забора» и ненароком подслушать
беседу трех девиц за пряжей. Царство С.— вполне домашнее, с хорошо протопленной
печью в морозный крещенский вечер. Мысли царя самые простые. Три сестрицы
пообещали ему разное и несбыточное, и он уверен, что стоит ему лишь пожелать, и все это
сбудется. А главное, «к исходу сентября» у него будет сын-богатырь. Гвидон становится
воплощением благополучной, подчиняющейся действительности. С. верит в чудеса.
Идеальный образ С. разрушается под влиянием прозы жизни. Затягивается война, в
которой С. «бьется долго и жестоко». Интригуют ткачиха с поварихой, с сватьей бабой
Бабарихой и добиваются изгнания любимой жены с младенцем. Но чем сильнее
одурманивают они царя слухами о чудесах, тем слабее становится их власть над ним.
Наконец чаша любопытства переполнена, и С. разрывает паутину своего безволия.
Реальность, ожидающая его, оказывается богаче самых заманчивых снов. Царь С. обретает
даже больше того, о чем мечтал. Главное же — семейное счастье восстановлено.
Справедливость торжествует, недобрые чары развеяны. «Царь для радости такой» всех
прощает и его, конечно, «уложили спать вполпьяна».
На сюжет пушкинской сказки написана одноименная опера Н.А. Римского-
Корсакова (соч. 1900).
В.В. Макаров
450 – 451
ЦАХЕС
(нем. Zaches)
Герой сказки Э.Т.А. Гофмана «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» (1819). Сын
бедной крестьянки фрау Лизы, нелепый уродец, до двух с половиной лет так и не
научившийся говорить и хорошо ходить, Ц. пугал окружающих своей внешностью. Его
паучьи ножки, голова, ушедшая в плечи, нарост на спине, похожий на тыкву, в сочетании с
отвратительным характером вызывали не жалость, а скорее отвращение. Добрая фея
пожалела Ц. и подарила ему три волшебных золотых волоска, благодаря которым Ц. стал
казаться всем, кто с ним встречался, красивым и умным.
Чудесное преображение меняет судьбу Ц., он попадает в маленькое княжество со
столицей Керепес, становится первым и самым могущественным министром при дворе.
Власть и сила заколдованных волосков безграничны: крошку Ц. не только все считают
красавцем, мудрецом, но чудесным образом все замечательные качества и таланты,
имеющиеся у окружающих его людей, приписываются этому карлику и уроду. Только
одному из персонажей сказки — студенту и поэту, романтическому юноше Бальтазару —
понятен истинный облик Ц. У него свой счет к Ц., похитившему бальтазаров поэтический
успех, а потом завладевшему его невестой, красавицей Кандидой, ослепленной, как и все
жители княжества. Ц. продолжает возвышаться, а Бальтазара объявляют сумасшедшим, и
только помощь доброго волшебника Альпануса спасает студента. Он получает свою
Кандиду, открывает всем глаза на Ц., и злой уродец, спасаясь от преследования, гибнет,
задохнувшись в ночном горшке.
Образ Ц. характерен для творчества Гофмана, у которого поэтическое видение мира
сочетается с острой сатирой. Таким памфлетом, обличающим трусость, равнодушие и
верноподданничество немецких мещан-филистеров, стала история Ц. Этот образ связан не
только с сатирическими тенденциями в литературе Германии, но и с фольклорной
традицией. Ориентацией на народные сказки и предания объясняется и счастливый конец.
Образ Ц. — один из пророческих в творчестве Гофмана. Это своего рода предсказание
коллизии диктатор — власть — толпа, столь актуальной и драматичной для Германии XX
века.
Г.В. Макарова
451
ЦЕЗАРЬ
(лат. Caesar, англ. Caesar)
1) герой эпоса М. Аннея Лукана «О гражданской войне, либо Фарсалия». При
жизни император Нерон запретил Лукану публичное чтение и издание эпоса; последний
не мог быть опубликован ранее гибели Нерона (68 г. н.э.). Исторический прототип: Гай
Юлий Цезарь (100 — 44 до н.э.), с 49 г. — римский правитель; убит заговорщиками.
Личность Цезаря — одного из ведущих лиц интереснейшего периода римской истории,
знаменитого политика, полководца и писателя — вполне естественно привлекала
внимание как историков, так и поэтов уже в античную эпоху. Свидетельством такого
внимания являются прекрасные биографии, созданные Плутархом и Светонием.
Эпос Лукана выделяется из этого ряда тем, что автор ставит перед собой не столько
исторические, сколько именно художественные задачи (при всей условности такого
разделения), и Ц. у него — не предмет изучения, но литературный образ, носящий на себе
яркую печать авторских пристрастий. Несмотря на то, что Лукан выказывает желание
отнестись к героям беспристрастно, уже в самом начале повествования его ненависть к Ц.
проявляется вполне отчетливо. (Ж.-Ф. Лагарп считает это противоречие слабостью
образа, не искупаемой республиканскими чувствами автора; эта оценка не представляется
достаточно обоснованной.) Когда Ц. приблизился к Рубикону, ему предстал печальный
образ отечества, умоляющего не переходить этой последней границы; Ц. после недолгих
колебаний приступает к переправе и, почти не встречая сопротивления, идет по Италии:
«Ц., яростно ждущий сражения, радуется своим путям, если он не залил их кровью, и не
стал бы идти, не встретив врага, в гесперийские пределы...» Даже милосердие Ц.,
беспрецедентное в ту эпоху (хотя нет сомнений, что оно было выбрано по соображениям
целесообразности), Лукан изображает с отвращением: «Ц. знает, что он <Гн. Домиций>
стремится к наказанию и страшится прощения. «Хочешь не хочешь — живи! — по
милости нашей сказал он. — Смотри на солнечный свет!.. Но если хочешь, снова испытай
оружие — и если ты сам меня победишь, ты мне ничем не обязан»».
К свирепости и кровожадности, еще более циничным, когда он прощает
защитников закона — своих врагов, добавляется нечестие: при осаде Массилии, где вокруг
не было ни одного дерева для осадных работ, кроме священной рощи, Ц. сам подает
пример и, выхватив у оробевшего воина топор, начинает ее рубить: «Пусть весь грех падет
на меня!» (Ц. изображен в этой сцене, как известный нечестивец Эрисихтон, погубивший
дуб Деметры и наказанный за это вечным голодом (Каллимах и Овидий)). В своей ярости
он готов отказаться от того, без чего древние вообще не мыслили финала своей жизни.
Застигнутый бурей в Адриатическом море, Ц. говорит: «Пусть у меня не будет
погребального костра, лишь бы только меня всегда боялись и ожидали в любой части
земли». Венцом этой циничной жестокости является Фарсальская битва; после
решительной победы Ц., приказав щадить рядовых (перед сражением: «кто убежит, пусть
будет гражданином»), направляет удары своих воинов против Сената и запрещает
погребать трупы врагов. Безусловно, мрачная жестокость Ц. (которому Лукан не может
отказать в доблести) неотделима от стилистики нероновой эпохи (многие подобные
мотивы встречаются и в творчестве Сенеки, дяди Лукана). Тем не менее было бы
неоправданным преувеличением усматривать (как это часто бывает) в образе Ц.
тираноборческий и республиканский пафос.
Лит.:
Буассье Г. Оппозиция при Цезарях // Собр. соч. СПб., 1993. Т. 2;
Петровский Ф.А. Марк Анней Лукан и его поэма о гражданской войне // Лукан М.
Фарсалия. М., 1951.
А.И. Любжин
Ю.Г. Фридштейн
Е.В. Кочетова
451 – 453
ЦИНЦИННАТ Ц.
Герой романа В.В. Набокова «Приглашение на казнь» (1938). Ц., как и многие
набоковские литературные образы, является своего рода метафизическим двойником
самого писателя. «Символика имени» Ц., видимо, восходит к Титу Ливию, который дал
жизнеописание сына прославленного римского трибуна Луция Квинкция Цинцинната —
Цезона Квинкция: «Больше других своей знатностью и силой кичился в то время статный
юноша Цезон Квинкций. К тому, чем наградили его боги, он присовокупил блестящие
подвиги на войне и красноречие на форуме, так что никто в Риме не мог считаться ни
более храбрым, ни более речистым. Он выступил против трибунов, был предан суду,
отпущен на поруки, а затем удалился, как изгнанник, в Этрурию».
Набоков, однако, наделяет своего героя противоположными свойствами: Ц. очень
слаб физически, у него плохое здоровье, он говорит тихо, почти заикаясь, и
«преступление» его состоит не в бунтарстве, а в том, что он — в отличие от окружающих
— «непрозрачен». К созданию образа Ц.— «нестандартного» человека, преследуемого и
истязаемого за это обществом или «коллективом», или просто толпой, Набоков подходит
постепенно. В 1936 г. он публикует рассказ «Королек», герой которого фальшивомонетчик
Романтовский, обнаружив свое отличие от соседей (необщителен, читает по ночам, мало
курит, не любит пива, у него случаются видения), вызывает их ненависть и погибает. В
рассказе «Облако, озеро, башня» (1937) главный герой, Василий Иванович, из-за
бюрократических зацепок принужден совершить ненавистную ему «увеселительную»
поездку. Он тоже сразу выделился из «коллектива», не мог петь «общую песню», «плохо
мог произносить немецкие слова». Когда, пораженный давно взлелеянным в мечтах видом
озера и башни, Василий Иванович отказывается идти дальше со всеми, его избивают. При
этом он произносит: «Да ведь это какое-то приглашение на казнь». В. Ходасевич назвал
этот рассказ «послесловием» к роману «Приглашение на казнь». (По версии З.
Шаховской Набоков в целом «закончил» роман еще летом-осенью 1934 г.)
Возможно, что в замыслах романа-антиутопии Набоков отталкивался от
бодлеровского «Приглашения к путешествию», где рефреном звучит мотив: «Там красота,
там гармоничный строй, // Там сладострастье, роскошь и покой». Просматриваются в
образе Ц. и параллели с Грегором Замзой, героем рассказа Кафки «Превращение» (1928),
которого сам Набоков считал единственным писателем с «родственной душой». Однако
если Замза, выбираясь из нивелирующей все и вся толпы, опускается «на дно», становится
насекомым, то Ц. выбирает путь, ведущий ко все большему осознанию своей личности,
своей души, своего «Я». Некоторые исследователи указывают на сходство некоторых
действий Ц. с Улиссом из романа Джойса «Улисс». Саморефлексия Ц., его попытка
обнаружить в себе «нечто», сближает его с героем Пруста. Проползание Ц. по туннелю из
камеры на гору — явная реминисценция с «Божественной комедией» Данте, где герой
выбирается по туннелю из «Ада». З. Шаховская отмечает, что идею гротескного
церемониала казни Ц. Набоков скорее всего мог позаимствовать из проекта В.А.
Жуковского — «поразительного по своей сантиментально чудовищной идее
художественного оформления смертной казни в России», о котором Набоков прямо
упоминает в романе «Дар». Искусственность обстановки, в которой оказывается Ц.,
рушащиеся декорации тюрьмы, уносимые вихрем зрители-карты — все это имеет прямое
сходство со сказочной повестью Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».
Как и многие герои набоковский прозы (Ганин, Лужин, Годунов-Чердынцев,
Гумберт), Ц. наделен особым, отличающим его от окружающих людей даром —
«непроницаемостью»: «Чужих лучей не пропуская, а потому, в состоянии покоя,
производя диковинное впечатление одинокого темного препятствия в этом мире
прозрачных друг для дружки душ».
Ц. — человек не «этого» мира искусственных «прозрачных» людей, его обвиняют в
«основной нелегальности», он обнаруживает, что в «этом» мире нет ни одного человека,
способного говорить на его языке. Ц. с детства чувствует свою особенность, пытается
скрыть ее, но после приговора он как бы раздваивается. Один — «здешний» Ц. со страхом
ждет казни, другой Ц.— из «того» мира, где «разумностью светится человеческий взгляд»,
«на воле гуляют умученные тут чудаки» — пытается узнать себя «до последней,
неделимой, твердой, сияющей точки», которая «говорит: я есмь!». Он учится говорить сам
с собой, «высказаться по-настоящему» на языке «того» мира, учится «давно забытому
древнему врожденному искусству писать».
Набоковский Ц.— герой гностического плана. Он может «освободиться» от своего
тела, может чувствовать «тот» «сонный, выпуклый, синий» мир. Подобно христианским
гностикам III-V веков, он приходит к выводу о «тупике тутошней жизни» — «и не в ее
тесных пределах надо было искать спасения». Ц., обладая особым гностическим знанием,
настойчиво повторяет: «я знаю нечто», — и это «нечто» — его душа, стремящаяся уйти в
«тот» мир, где живут «существа, подобные ему». Это и позволяет Ц. в последний момент
казни опрокинуть «этот» призрачный мир «подобий» и освободиться, уйти к этим
«существам». Некоторые исследователи (B. Johnson) подтверждают «гностичность» Ц. с
помощью анализа инициалов Ц. и П. (Пьер): открытость вверх Ц. противопоставлена
закрытости, ограниченности П. (правда, в английском варианте романа такое сравнение
теряет смысл).
Ц. также является героем лингвистического плана. Понять себя и «тот» мир
означает для него необходимость научиться говорить, писать. Используя язык, слово, он
может пробиться сквозь туман «этого» мира и достичь мира идеального. Может быть,
именно поэтому из всех «запутавшихся» героев Набокова Ц.— единственный, нашедший
истинный выход.
Лит.:
Анастасьев Н. Феномен Набокова. М., 1992;
Шаховская 3. В поисках Набокова. М., 1991;
Johnson D.B. Worlds in Regression: Some of novels of Vladimir Nabokov. Ardis, 1985;
Toker L. Nabokov: The Mystery of Literary Structures. Ithaka; London, 1985.
А.Л. Цуканов
453 – 454