Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Таки служба
2
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63080761Издательство&lfrom=508959676
«Эксмо»;
Аннотация
3
ГЛАВА 1
ПРИЗЫВНИК
За полтора года до этого события Лёва Штейн в старой одежде, которую не жалко было
отправлять в армию вместе с тем, кто ее носил, стоял в строю среди таких же вырванных из
привычной обстановки восемнадцатилетних юношей во дворе областного военкомата.
– Пока гадите домашними пирожками, сынки, – кричал пришибленным парням
какой-то лейтенант, не намного их старший, – толку от вас не будет! С армейской каши,
прошедшей полный цикл в ваших незакаленных организмах, и начнется процесс
превращения вас в солдат срочной службы.
– А нельзя ли, – спросил кто-то из строя, маскируясь за спинами товарищей, –
превращаться в солдат с помощью жареной курочки?
– Кто? – заорал лейтенант.
Призывники благоразумно промолчали в ответ.
– Принять упор лежа, умники! – приказал офицер. – По пятьдесят отжиманий каждому!
С этого момента Лёва понял, что в армии свои обычаи и традиции. И лезть в нее со
своим доморощенным юмором смерти подобно. Ну, может, и не смерти, но затрахать могут
до потери того самого юмора.
Если и можно найти две наиболее несовместимые между собой категории, то это были
Лёва Штейн и Советская Армия. Две недели провел он на сборном пункте, с которого
разъезжались к местам дальнейшей службы новобранцы. Но никто из так называемых
«покупателей» не позарился на такой штучный товар, как Лёва Штейн.
Лежа на деревянных нарах, служащих призывникам и кроватью, и обеденным, и
карточным столом, он разговаривал с еще одним неприкаянным пареньком из села.
– Ты в какие войска хочешь попасть? – спросил Штейн.
– Я на кухню хочу, – мечтательно ответил тот.
– Готовить любишь?
– Не, жрать. Причем постоянно. У тебя, кстати, ничего не осталось?
4
***
Эти строки Лёва написал в первые дни службы в харьковской учебке. Кого Штейн имел
в виду, он и сам не знал. Никакая девушка его не провожала, ждать не обещала, а главное, в
связи с этим, изменять не собиралась. Потому что девушки этой еще в природе не
существовало. Нет, в принципе, девушек в природе много. И любая из них гипотетически
могла бы. Но не такой был Лёва человек, чтобы просто так, на виду у посторонних людей
гулять с девушкой в Винницком парке имени культуры и отдыха. Правда, если честно, была
одна попытка. Как-то Штейна познакомили с дочкой директора крупного завода Катей
Чайкой. У нее дома даже был телефон – огромная редкость в те времена. У Лёвы на всей
улице Ленинградской, где он жил, не было даже ни одного телефона-автомата. Чтобы
позвонить, надо было ходить на центральный телеграф. Катя была хорошей, тихой,
домашней девочкой. Любила гулять под ручку и ходить в рестораны. А Лёва прокатился с
ней на чертовом колесе, сводил в кафе-мороженое, посидел у фонтана. И деньги кончились.
А потом начался чемпионат мира по хоккею, и ему стало некогда болтаться по городу. На
этом первая попытка завершилась. Он Кате больше не звонил, а она при всем желании не
смогла бы с ним связаться. А на вопросы вечно ржущих по этому поводу друзей, типа, как
там Катя поживает, Лёва вполне миролюбиво отвечал, а не пошли бы вы, придурки.
Теперь Лёва снова при любой возможности нырял в увитую виноградом беседку в
старом дворе, где все вечера напролет с друзьями детства пил вино, слушал тяжелый рок и
резался в карты. Что может быть лучше в семнадцать лет? Тратить же драгоценные молодые
годы и, извините за банальность, деньги на девчонок – это про кого-то другого. Тем более,
что секса пока еще в Советском Союзе не было и, судя по внутриполитической ситуации, в
ближайшие десять лет быть не должно было. А презервативы и жевательная резинка
5
***
Армейская учебка – это такое место, где за несколько месяцев пытаются обучить
молодежь разным солдатским премудростям, которые впоследствии выколачивают из них в
действующих частях. Для того, чтобы вбить совсем другие вещи. Как-то пессимистично
прозвучало, но вполне соответствует действительности.
Представьте себе человека, который прекрасно освоил школьный курс по
гуманитарным и точным наукам. Математика вообще была его любимым предметом. И при
поступлении в институт на факультет промышленного и гражданского строительства его
заваливают на устном экзамене по той же математике. Нет, можно было бы предположить,
что Лёва, а речь идет о нем, плохо подготовился, чего-либо не знал, сильно разволновался, в
конце концов, но у него была еще сестра по несчастью. Их обоих пригласили в отдельную
пустую аудиторию, где задали несколько дополнительных вопросов из высшей математики,
которую им предстояло изучать, если бы они поступили в этот вуз.
– Вы из какой школы, молодой человек? – спросила Штейна член приемной комиссии.
– Из тридцать второй, – немеющими губами, не понимая, что происходит, ответил Лёва.
– Очень жаль. А кто у вас математику преподавал?
– Полина Моисеевна, – с надеждой сказал Штейн. А вдруг знакомы?
– Ну-ну. Тогда все ясно, – вздохнула дама в пиджаке и с ромбом на груди. – Забирайте
документы.
– Зина Циперович, – представилась подруга по несчастью, когда они с Лёвой вышли из
института с документами в руках. И все стало ясно. Хотя ее нос с горбинкой и жгучие со
слезинкой глаза сразу могли бы подсказать Лёве, кто по национальности эта девушка. А
секретарь приемной комиссии тихо шепнула им, чтобы ехали учиться в Москву или
Ленинград, потому что на Украине слишком маленький лимит на прием в вузы граждан
некоренных национальностей. Почему Лёва, который родился и вырос в Виннице, а также
его мама и бабушка, всю жизнь там прожившие, считались некоренным населением, он
понять не мог. «Дети разных народов, мы судьбою одною живем», – это про кого песня? Не
про негров же американских.
А мама сказала, что так и знала, и даже почти не заплакала.
Поэтому, видно, и попал Лёва в учебку будущих армейских механизаторов. Чтоб было
совсем смешно. Раз уже надо выполнять гражданский долг, то пусть хоть поржут люди до
икоты. А чтобы совсем насмешить почтенного читателя, сообщу ему, что начали готовить
Штейна к профессии машиниста башенных кранов. А? Он уже потом догадался, почему его
привезли сюда. Когда увидел, что все инструктора по башенным кранам в этой харьковской
учебке – тоже евреи. Тот самый сержант Милевич, нашедший Лёву на сборном пункте,
сказал ему:
– Напиши родителям, чтобы готовили деньги. После экзаменов останешься здесь
вместо меня.
– Сколько? – спросил Лёва.
– Всего две тысячи, – ответил Олег.
Почему-то считается, что если семья еврейская, то она богатая и зажиточная. Чуть ли
не синонимы. Но Лёву и его брата растила одна мама при посильной помощи бабушки.
Поэтому денег у них в доме давно не водилось, как и Лёвиного отца. Мама получала
восемьдесят рублей, а бабушкина пенсия составляла еще тридцать.
– Спасибо, Олег Израилевич, – ответил Штейн, – но такой суммы маме не найти
никогда.
– Ты что, дурак? – возмутился Милевич. – Тебя ж зашлют в тьму-таракань. Пусть в долг
возьмет, у родственников.
Лёва покачал головой, типа, таких родственников у меня нет, не в смысле богатых, а
6
которые две тысячи дадут, и пошел на занятия. Очень хотелось есть, а до обеда было еще два
часа.
***
До службы в армии оставалось два года. Лёва со своими закадычными дружками пошел
в очередной поход. С тремя ночевками. Они остановились в лесу на берегу быстрой речушки.
Вино, взятое с собой, на удивление скоро закончилось, и пришлось идти в ближнее село за
самогоном. Потому что песни у костра под гитару предполагают некоторый разогрев и
исполнителя, и слушателей. Пошли Лёва с Павлом, как самые рассудительные. В те времена
за производство самогона можно было даже попасть под суд. Поэтому незнакомым парням
купить этот благородный напиток было непросто.
Они постучали в калитку. Вышла бабуся. Лёва изобразил вековые страдания еврейского
народа, измученного жаждой в пустыне, а Павел спрятался за забором.
– Что, хлопчик? – спросила бабушка, подходя ближе. – Молочка хочешь?
– Не откажусь, – ответил Лёва, краснея от собственной наглости. – А водки у вас нет,
случайно? Мой друг сильно руку порезал, продезинфицировать нужно. Деньги у меня есть.
Бабушка подошла еще ближе и неожиданно всплеснула руками:
– Ванечка, внучек! Де ж ты був? Мы же вси очи проплакалы.
– Я не, – начал Лёва, но получил снизу тычок от Павла и тут же сориентировался. – Да
мы тут, рядом. В лесу ночуем.
– Заходь скорее. Я тебя покормлю. И друга своего зови.
Сначала посланцы как-то отстраненно подумали о друзьях, оставшихся в лесу, но
бабушку обижать не хотелось, а тем более, лишать ее радости общения с «внуком Ванечкой».
На столе появилась бутылка самогона, домашней выпечки хлеб, холодное отварное
мясо, вареные же яйца и соленые огурцы.
Много ли надо шестнадцатилетним городским парням? Тем более, что самогон был
градусов под шестьдесят. А в сочетании с холодным молоком и солеными огурцами придал
невероятные ощущения их организмам.
– Мы пойдем, пожалуй, – с трудом сказал Лёва, пытаясь встать.
– Да, – поддержал его Павел. – Нас ждут, – и добавил, – великие дела.
Они стояли, пошатываясь, а хозяйка собирала им с собой остатки еды со стола и еще
бутылку самогона. Хотя и от первой осталась почти половина.
– Ты нас, Ванечка, не забывай, – попросила бабушка Лёву.
– Никогда, – Штейн хлопнул себя по груди, чуть не вышибив обратно плохо
прижившиеся сто пятьдесят граммов первача.
На обратном пути друзьям попалось стадо гусей. Они, гогоча, мирно паслись на берегу
пруда. Людей видно не было.
Что их подвигло на это геройство? Кроме самогона, вроде бы, нечему было. Один гусь
на свою беду зашел слишком далеко, поэтому и был выбран в качестве жертвенной птицы.
Забить его палкой не составило большого труда. Да и кто там их считает? Сотни две паслось,
не меньше.
– Обходи его слева! – заорал Павел, и Лёва, страшно испугавшийся гогочущего и
шипящего гуся, начал обход по большому кругу, отбежав метров на пятьдесят. Его друг был
менее щепетилен. Он часто ходил с отцом на охоту.
Представьте себе эту картину. Лёва и Павел, оба пьяные, в гусином пуху, с мешком еды
и полутора бутылками самогона, явились к оставленным в лесу друзьям. Павел к тому же
тащил за лапы убиенную птицу.
Несколько нецензурных слов, услышанных добытчиками, были скорее положительной
оценкой их непростого вояжа. После чего Лёва и Павел упали в траву и тут же уснули.
Проснулись они от запаха гусиного супа, кипящего в котелке над костром. Второй раз они
проснулись уже под утро, от холода. Так как, выпив самогон и съев по ложке супа, заснули
7
***
***
Штейн постоянно получал кучу писем. Писали все: мама и брат, отец и бабушка по
отцу, друзья и друзья. Иногда между несколькими листами плотной бумаги в конверте лежала
трех- или однорублевая купюра. Для того, чтобы понять, что такое в то время было три
рубля, приведу один пример. Собутыльники тех лет скидывались по рублю, и им вполне
хватало на две бутылки хорошего вина, триста граммов чайной колбасы, батон хлеба и три
плавленых сырка. Раз мы уже вспомнили про родных Штейну людей, то остановимся на них
чуть подробнее.
8
***
***
Эмиграция, если честно – последнее дело. Это означает, что человек признается в своей
несостоятельности, сдается перед обстоятельствами. Все, говорит, звиздец, больше так не
могу. Заберите меня отсюда скорее, господа сионисты или америкосы.
А вот вам хрен! Это моя страна, пусть она сама так и не считает. Не нравлюсь, катитесь
отсюда сами. Только так, и не иначе.
9
***
У Лёвы в юности было много друзей. Но главных, которые на всю жизнь, трое. Павел,
Володька и Юра-капитан. Они особенно сдружились в клубе юных моряков, в котором
занимались без малого пять лет. Четверо друзей стали экипажем четырехвесельного яла
номер два. Штейна посадили на правый бак, то есть на место правого заднего гребца, как
самого слабого из всех. Типа, для мебели. Чтобы не портил общую картину. Так оно,
вообще-то, поначалу и было. Но через год Лёва так окреп, что легко поддерживал бешеный
ритм, задаваемый Юркой-капитаном. За что удостоился от него короткой, но емкой похвалы
«зашибись» и дружеского удара по плечу. Что само по себе ничего бы и не значило, если бы
не знать, с какой иронией поначалу его друзья относились к возможности занятия Штейна
физическим трудом, а тем более, спортом.
Есть, правда, пара видов спорта, в которых евреям можно себя проявить. Это, в первую
очередь, шахматы. Во вторую – фигурное катание. Несколько человек играет в большой
футбол. Один – в хоккей. И, пожалуй, все. Да, был еще один известный дзюдоист, один
боксер и один штангист. Но это, скорее, исключение из правил, подтверждающее общее
положение вещей. Поэтому скорее, когда хотят представить себе еврея, то вспоминают в
первую очередь такие качества, как хитрость, жадность, жидкий фарш под кожей вместо
мышц, длинный нос и кошачьи глаза. Такая себе шеренга вскормленных на курином бульоне
брюнетистых интеллигентов, не приспособленных ни к каким трудностям. Ну, очень
неприятное зрелище. Можно даже как-то понять этот бытовой антисемитизм.
***
ГЛАВА 2
ТО БЫЛИ ЦВЕТОЧКИ
***
рядом с подружками. Но чья-то злая рука, гнусно попользовавшись, швырнула нашу спичку в
сортир. Но она не закончила свою жизнь под ногами неблагодарных солдат. Она заслуживает
другой участи. Голованов, возьми ее.
Сержант бережно принял спичку у прапорщика, завернул в кусок белой материи и,
спрыгнув в яму, положил ее на дно.
– Давай, – махнул Честный. И молодые солдаты начали сбрасывать землю обратно в
яму. Потоптавшись и уплотнив грунт, они встали обратно в строй. Прапорщик достал
табельное оружие и произвел выстрел вверх, изображая салют погибшей.
***
Закута, и правда, быстро куда-то слинял. Оказалось, что его перевели в почтальоны.
После какого-то письма из Киева. Соответственно, и жил он где-то в казарме роты
обеспечения. «Наглый и хитрый», – сказал о нем все тот же дембель. «А ты, Штейн,
глупый», – добавил другой. То есть, если бы у Лёвы в военном билете в графе
национальность значилось чуваш, мариец или негр преклонных годов, к примеру, то при его
способностях, физическом здоровье, внешних данных и отсутствии комплексов он бы
никогда не попал в армию. А раз попал, значит – точно глупый. Спорить не о чем. Один
еврей на всю роту механизаторов. Как сказал какой-то дембель: «Вы слышали новый
анекдот? Еврей-слесарь». Имея в виду запись в военном билете Штейна. В графе
специальность значилось «слесарь». Ха. Три раза.
***
Не поступив в институт, Штейн пошел работать. Маме нужно было помогать. Один из
лучших учеников школы за месяц до семнадцатилетия стал учеником слесаря нестандартного
оборудования. Звучит! Это была песня, а не работа. Участок нестандартного оборудования
занимался всем, чем ни попадя. В свободное от распития портвейна время. Он варил
металлические швы, резал уголок, таскал станки с места на место, чинил, паял, кроил
железо. Работа кипела. Но чаще всего весь участок делал памятники из стального листа. В
качестве халтуры. А чтобы начальство не застукало за этим занятием, на шухере сидел дядя
Миша с электросварочным аппаратом. Как только кто-нибудь посторонний пытался пройти,
он прятал лицо за защитной маской и начинал тыкать электродом куда попало, зажигая
электрическую дугу и крича: «Поберегись, курва! Глаза попорчу!»
После чего незваный гость сбегал, пряча те самые глаза.
А вывозил памятники за территорию мастер участка Семен Тузик. Вывозил внаглую,
посреди белого дня, на электрокаре. Он подъезжал к проходной, бибикал. Охранник
выглядывал, наблюдал пустую электрокару и улыбающегося Тузика.
– Я на полдник! – кричал Семен. Он жил рядом с заводом. Охранник открывал ворота,
и Тузик переставал его интересовать. В этот момент стоящие в мертвой точке Лёва и еще
один слесарь Славик быстро грузили памятник на электрокару. Мастер мгновенно стартовал.
Схема была отработана до автоматизма. Только однажды, когда открылись ворота, с внешней
их стороны стояла «Волга» директора завода. Невозмутимый Тузик отдал честь шефу, и на
лихом вираже проехал мимо него.
– Что это было? – спросил директор у своего водителя.
– Сема Тузик металлолом сдавать поехал.
– Понятно, – равнодушно произнес директор, – я думаю, раз охрана пропустила, значит,
все оформлено честь по чести.
Со спиртным на участке нестандартного оборудования никогда не было проблем. По
соседству находился ликероводочный завод. И разделял оба завода только трехметровый
забор с орнаментом из колючей проволоки. Но разве это преграда для русского умельца
широкого профиля? В определенный момент и в оговоренном месте по сигналу с двух сторон
13
***
В казарме всегда было весело. Только всем по-разному. Дембеля, то есть солдаты,
которым осталось служить месяц, целыми днями лежали на кроватях в углу, бренча на
гитаре. Им даже еду, то есть белый хлеб, масло и мясо, приносили туда. Офицеры и
прапорщики старались к этому углу не подходить, дабы не провоцировать конфликт.
Старики, то есть те, кому оставалось служить семь месяцев, рулили процессом,
указывая, кому и что надлежит выполнять. Кому стирать их обмундирование, чистить сапоги,
кому мыть полы, кому пришивать подворотнички – полоски белой материи, облегающие шею
под гимнастерками.
Годки или черпаки, отслужившие по одному году, уже никому ничего не стирали, но и
за собой ухаживали сами.
А вот молодым было веселее всех. Дембеля, старики, черпаки, прапорщики и офицеры
имели их всегда, везде и по любому поводу. Вся рота ложилась спать, а восемь молодых
тянули центряк. В их числе и Штейн.
Это происходило так. Дежурный выливал на некрашеный деревянный пол пару ведер
воды, а салаги, держа тряпки, как паруса, задом вперед мчались шеренгой, собирая воду.
Выжимали в ведра и мчались опять. Спать Лёва ложился на два часа позже остальных.
Утром, за час до подъема, его поднимали опять. Для той же процедуры. Свежевымытые полы
– как приятно. Конечно, не всем.
***
В мае поехали домой дембеля. И прибыл новый призыв. К восьми молодым, среди
которых был и Штейн, прибавились шесть духов. Дышать стало легче. Появилось даже
свободное время для ответов на письма. Кто-то заметил, как Лёва пишет стихи, и тут
началось. Старослужащие раздирали Штейна на части, добиваясь, чтобы каждая их них
помогла оформить дембельский альбом. Причем заставляли не только сочинять, но и
рисовать, недоумевая, что до сих пор не разглядели в этом еврее такой талант.
Перлы типа «Зеленью вся степь одета, отслужить осталось лето», «Мы с тобою, Маша,
словно два бойца. Не забыть вовек мне твоего лица», «Когда ложишься спать, подруга, то
прочь гони ты моего недруга» пользовались бешеным успехом. А полное отсутствие
художественных способностей Штейн компенсировал природной смекалкой, переводя в
дембельские альбомы картинки из журналов и открыток через кальку. Лёва расправил плечи,
стал выглядеть гораздо чище. Его уже почти не заставляли мыть полы. А как же. Поэту
необходим полноценный сон. И за обедом его начали сажать за другой стол, где мяса в каше
14
ГЛАВА 3
Всего лишь месяц проработал Лёва на бетонном заводе. Потому что в один несчастный
вечер его башенный кран, гонимый сильным порывом ветра, проехал пятьдесят метров
подкрановых путей, уперся в тупиковые упоры и опрокинулся. Потому что Серега Яцкий
выпил после смены со стропалями и забыл закрепить тормоза.
В одно мгновение бетонный завод потерял и башенный кран, и основной
производственный корпус, на который этот кран свалился, разрушив две стены и крышу. А
также сложенную внутри арматуру. Хорошо, что дело было летом. Поэтому работы
продолжились под открытым небом. А для погрузочно-разгрузочных дел на завод срочно
пригнали автокран.
В часть тут же примчался следователь из военной прокуратуры. Штейн показался ему
наиболее достойной кандидатурой для уголовного дела. Следователь вызвал Лёву в штаб их
части на допрос.
– Майор Катанин, – представился он.
– Очень приятно, – зачем-то ответил Лёва.
– Кто поручил тебе эту диверсию? – с места в карьер заорал следователь.
Лёва мгновенно побелел и потерял дар речи.
– Говори правду, Штейн. Тогда ограничимся дисциплинарным батальоном. А будешь
изворачиваться, в тюрьму пойдешь.
– Вы о чем, товарищ майор? Я ничего не знаю.
– Не валяй здесь Ваньку, Штейн. Родственники за границей есть?
– Никого, все дома, – промямлил Лёва. – А что сказать надо? Вы подскажите.
– Идиота из себя корчишь? Ладно, рассказывай, кто поручил тебе открутить тормозные
колодки у крана.
– А, так вы бы сразу же и спросили бы. Я-то думал.
– Ну? – у следователя загорелись глаза.
– Откуда я знаю, товарищ майор. Меня там не было. Смена-то не моя.
– Иди, Штейн, отсюда. Но я с тобой не прощаюсь. Ты у меня теперь в черном списке
под номером один.
А Яцкий на первом же допросе взял вину на себя. Кран давно был списан, и пришлось
следователю замять дело.
– Вы, товарищ майор, моих мальчиков не вините, – жалобно просил Катанина капитан
Кротов. – Они служат в нечеловеческих условиях. Техника старая, инструмент не выдают.
Даже рабочих рукавиц не хватает.
– Ты что, капитан, за этого еврейчика отсидеть хочешь? Так я тебе устрою
16
показательный процесс.
– Что вы, товарищ майор, – перепугался Кротов.
– У меня и на тебя досье имеется. И на жену твою.
– Я ж верой и правдой, – залепетал капитан.
– Ладно, успокойся. Иди, работай. Но если что, сигнализируй.
– Так точно, товарищ майор.
Яцкому служить оставалось недолго, и последующие четыре месяца до отъезда домой
Серега проработал чайханщиком. Посреди огромной стройки, где сооружалась маточная
точка ракетного комплекса, стоял небольшой вагончик, в котором любой воин мог всегда
выпить горячего чаю. В окошке этого вагончика теперь постоянно торчала улыбающаяся
физиономия Яцкого. А на стене внутри висел большой календарь с изображением деда
Мороза, на котором Серега безжалостно перечеркивал прошедшие дни.
Потеряв рабочее место, Штейн снова попал в бригаду монтажников. Хотя и ненадолго.
К нему привыкли, его приняли. Почти забыли о том, что он еврей. Он стал одним из многих,
не вылезая со своей иронией и начитанностью. Но вскоре ему пришлось снова вспомнить о
своей национальности. Объявился Вова Закута. Он пришел в казарму в новенькой форме,
весь такой наглаженный и блестящий. Принес пакет из штаба их командиру роты. Закута сел
посреди казармы в ожидании ответа, закинув один хромовый сапог на другой, и вальяжно
заявил:
– Сегодня день рождения у помощника начальника штаба. Опять пить придется. А от
этой жареной баранины у меня изжога. И пива свежего не завезли.
– В морду дать? – спросил у Закуты дежурный по роте азербайджанец Магомед
Магомедов.
– Ах, какие мы нервные, – улыбнулся Вова. – На гауптвахту захотел?
Закута ушел. А отношение к нему тут же пришлось испытать на себе Лёве. Он все еще
числился молодым. Всю ночь он драил стены казарменного туалета, выложенные кафельной
плиткой. В качестве инструмента используя коробку зубного порошка и зубную щетку. Вот
тогда Штейн и возненавидел Закуту окончательно. А сержант Голованов, зайдя утром в
туалет и увидев измученного подчиненного, ничего не сказал. Только на работе неожиданно
позвал его на склад и запер там до обеда, буркнув: «Спи». Что Лёва тут же и сделал,
завалившись на мешок с ветошью.
***
Все лучшие воспоминания юности у Штейна были связаны с клубом юных моряков.
Отставной морской офицер Андрей Данилович Седых на личном энтузиазме и оптимизме
создал это чудо в городе, лежащем на расстоянии тысячи километров от моря. Конечно, город
Винница стоит на большой реке – Южном Буге, но море – это мечта многих мальчишек всех
времен и народов наряду с небом и красивыми женщинами.
Можно ли представить себе сейчас, что несколько лет, не требуя с родителей ни
копейки, преподаватели и бывшие моряки обучали их детей морскому делу, составу
двигателя внутреннего сгорания, семафорной азбуке, премудростям морских узлов и многому
другому. А главное, конечно, это летняя практика на воде. Пусть не море, пусть река. Седых
выклянчил у руководства Черноморского флота восемь списанных четырехвесельных ялов. И
вскоре они прибыли на Южный Буг. Клубу выделили кусок земли рядом с водой и старый
сарай, где теперь хранились эти шлюпки. Целыми днями пацаны драили старую краску,
шпатлевали щели, промазывали их дегтем, красили заново, сдирая руки в кровь и не обращая
внимания на занозы. Каждый будущий экипаж готовил шлюпку для себя.
И вот этот день настал. Они все надели специально к случаю сшитую морскую форму и
бескозырки. Офицеры и преподаватели пришли в парадных кителях и сели на рули. Второму
экипажу в составе Паши, Вовчика, Юры-капитана и Лёвы в рулевые достался капитан
второго ранга, бывший штурман флотилии Фейгин Давид Доныч. У него на поясе висел
17
***
***
Осенью, когда ушел на дембель крановщик с маточной точки, Лёву перевели на его
место. Это вам не бетонный завод. Здесь работа кипела круглые сутки. Штейн со сменщиком
Юркой Бондаревым работали по двенадцать часов. Кирпичи, панели, ящики с
оборудованием, раствор, бетонные блоки. Кабина крана была похожа на малогабаритную
квартиру. Внутри обшита доской и оклеена газетами. Трамвайная печка для тепла и
приготовления еды. В ночную смену к Лёве забирался сержант-прораб, и они, пока
каменщики отдыхали, жарили на обработанной газосваркой крышке от электрощита
картошку с тушенкой и луком. А в холодную погоду, когда всех работяг в форме загоняли
греться, Лёва спал на топчане, доставшемся ему в наследство от предыдущего товарища. Там
же, в кабине. Красота. Чем не служба? И так продолжалось до шестнадцатого ноября
семьдесят восьмого года. В тот день на улице было минус десять. Ночью работы не было,
поэтому Лёва спокойно заснул. Если что, постучат какой-нибудь трубой по крану, мигом
проснется. Но всех рабочих увели в казарму. А так как они были из другой части, то про Лёву
успешно забыли.
Проснулся Штейн от того, что вся кабина была в дыму. И в огне. Горело все, что могло
19
гореть. А могло гореть очень многое. Доски, газеты, дембельские альбомы, спрятанные под
обшивку, поролон. Горели Лёвин бушлат, валенки, портянки и шапка, снятые им. Так как
спать было тепло, даже жарко. Бушлат и стал причиной пожара, упав со спящего Лёвы на
открытые тены трамвайной печки.
Штейн уже и не пытался ничего спасать, кроме себя. Он вышиб голой ногой дверь
кабины и практически побежал по ледяной металлической лестнице вниз. Через мгновение
он стоял на снегу и смотрел вверх, на пылающую кабину. В тонком хлопчатобумажном
обмундировании на босу ногу.
Подбежал дежурный офицер, на ходу крича непечатные выражения.
– Там есть кто-нибудь? – спросил он, тяжело дыша.
– Уже нет, – дрожа всеми фибрами души, ответил Лёва.
– Пошли в вагончик, боец, – махнул рукой офицер.
Оттуда он позвонил в роту механизаторов, и через десять минут примчался сержант
Голованов. Он нес валенки, шапку и бушлат. Все было такого вида, будто побывало только
что на пожаре, а потом отмокало в воде.
Штейн еле натянул обновочки и поплелся за сержантом в казарму.
– Под трибунал пойдешь, – сказал Лёве на прощание дежурный офицер. – Лет на пять.
Добрый такой дядя. Голованов всю дорогу молчал. Штейн решил, что до трибунала он
не доживет. Что его сегодня же старики убьют в каптерке за свои альбомы. Или убьют просто
так. За то, что еврей, или за то, что мудак, или еще за что-нибудь. И таки будут правы.
Но в казарме все спали.
– Умывайся и ложись, – сказал сержант. – И на хрена тебя в армию взяли?
– Я не напрашивался, – ответил Лёва. И пошел в туалет, отмывать копоть.
На следующий день приехал все тот же следователь Катанин из военной прокуратуры.
Он со злорадством посмотрел на Лёву, сразу же вообразив сионистский заговор в наших
рядах. Второй кран за три месяца! Тут уже предательством Родины пахнет. Чуть ли не
расстрельная статья.
Капитан Кротов даже не пытался защищать своего беспутного подчиненного, памятуя о
маленькой дочке и стерве-жене.
Майор из прокуратуры вызвал Штейна в штаб. В отдельном кабинете рядом с ним
сидел сержант с гауптвахты. Он отобрал у Лёвы ремень, шапку и встал с автоматом за его
спиной. Следователь любовно выписывал на обложке картонной папки «Уголовное дело.
Штейн Лев Семенович».
Катанину явно нравилась его работа. Он не спешил. Теперь-то уж точно его переведут в
Москву. После раскрытия заговора!
***
Лёва вдруг вспомнил десятый класс. Они с Павлом, прочитав книгу какого-то
американского автора о жизни угнетенного негритянского населения, придумали создать
аналогичную тайную организацию. И название взяли из этой же книжки. «СЛЖБ» – смерть
сильным, жизнь большим. Почти все мальчишки из их класса вступили в ее ряды. Лёву
назначили мозгом организации, Павла – ее главой. Переписали из книжки почти слово в
слово устав. Придумали азбуку для передачи шифровок посреди уроков. Короче,
повеселились от души. Первый сбор они назначили в воскресенье в мужской бане. У многих
в квартирах тогда уже были ванны, и только пара одноклассников, в том числе и Лёва,
продолжали по субботам ходить в баню мыться.
Они купили бутылочного пива, вяленой рыбки и чудно провели время. Сбор тайной
организации превратился в элементарную веселуху. Про «СЛЖБ» весь день никто и не
вспоминал.
Но в понедельник в школе им о нем сразу же напомнили. Вахтерша тетя Броня сказала
вошедшему в школьный холл Лёве:
20