АДАПТАЦИЯ

Черным – то, что в дальнейшем было вынесено в словарик (что-то могло

быть убрано, если соответствовало уровню, который я потом сверяла)
Красным – то, что удалялось и заменялось. Рядом в скобках черным (или
тоже красным) текст, на который был изменен оригинальный фрагмент.

А. Аверченко. Перед лицом смерти

В этот день я был на поминальном обеде.

Стол был уставлен бутылками, тарелочками с колбасой, разложенной
звездочками, и икрой, размазанной по тарелке так, чтобы ее казалось больше, чем
на самом деле. (на столе было много бутылок, маленьких тарелок с колбасой и
икрой, которая была положена так, чтобы ее казалось больше, чем на самом
деле)
Ко мне подошла вдова, прижимая ко рту платок. ( закрывая рот платком)
— Слышали? Какое у меня несчастие-то.( несчастье)... Конечно, я
слышал... Иначе бы я здесь не был и не молился бы, когда отпевали покойника.
— Да, да...
Я хочу спросить долго ли мучился покойник, и указать вдове на то
полное риска и опасности обстоятельство, что все мы под Богом ходим, но
вместо этого говорю:
— Зачем вы держите платок у рта? Ведь слезы текут не оттуда, а из глаз?
Она внимательно смотрит на меня и (, а потом) вдруг спохватывается
(говорит):
— Водочки? Колбаски? Хотите водки? Колбасы? Помяните дорогого
покойника.
И её тело продолжает трястись от слёз...
Дама в лиловом тоже плачет и говорит ей:
— Не надо так! Пожалейте себя... Успокойтесь.
— Нет!!! Не успо-о-о-коюсь!! Что ты сделал со мной, Иван Семеныч?!
 — А что он с вами сделал? — с любопытством осведомляюсь
(спрашиваю) я.
— Умер!
— Да, — вздыхает сивый (седой\ или ничего) старик в грязном сюртуке
(пиджаке). — Юдоль.( земная жизнь печальна) Жил, жил человек да и помер.
(умер)
— А вы чего бы хотели? — сумрачно (недовольно) спрашиваю я.
— То есть? — недоумевает (не понимает) сивый (седой\ или ничего)
старик.
— Да так... Вот вы говорите — жил, жил да и помер! Не хотели ли вы,
чтобы он жил, жил да и превратился в евнуха при султанском дворе... или в
корову из молочной фермы?
Старик неожиданно начинает смеяться (странным неестественным
смехом) полузадушенным дробненьким смешком.
Я догадываюсь: очевидно (конечно), его пригласили из милости,
очевидно, он считает меня одним из распорядителей (руководитель) похорон и,
очевидно, боится, чтобы я его не прогнал. (не показал ему на дверь)
Я одобряюще (делаю вид, что мне нравится), жму его мокрую руку.
Толстый господин утирает (вытирает) слезы (сейчас он отправил в рот кусок
ветчины с горчицей) и спрашивает:
— А сколько дорогому покойнику было лет?
— Шестьдесят.
— Боже! — качает головой толстяк. — Жить бы ему еще да и жить.
Эта классическая фраза рождает еще три классические фразы:
— Бог дал — Бог и взял! — профессиональным тоном заявляет лохматый
(говорит) священник (который точно забыл о существовании расчёски).
— Все под Богом ходим, — говорит лиловая женщина.
— Как это говорится: все там будем, — шумно вздыхая, соглашаются
два гостя сразу.
 — Именно (точно) — «как это говорится», — соглашаюсь я. — А я, в
сущности (если честно), завидую Ивану Семенычу!
— Да, — вздыхает толстяк. — Он уже там!
— Ну, там ли он — это еще вопрос... Но он не слышит всего того, что
приходится слышать нам.
Толстяк неожиданно наклоняется к моему уху:
— Он и при жизни мало слышал... Дуралей был преестественный.
(Большой дурак был )Не замечал даже, что жена его со всеми приказчиками
(помощниками мужа), тово... Слышали?
Так мы, глупые, пошлые люди, хоронили нашего товарища — глупого,
пошлого человека.