Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
2
Действующее правительство, взяв курс на создание «надклассового» и «надпартийного»
государства, в основе власти которого была идея народного суверенитета, применение силы считало
недопустимым. Новый государственный строй в свободной стране планировалось закрепить на
принципах народного единства в сочетании с полным доверием к действующей государственной власти.
Временное правительство предполагало, что именно такая система государственного управления не
будет нуждаться в аппарате насилия и окажется гораздо эффективнее в условиях новой России. Активная
деятельность Временного правительства в марте 1917 года проявилась в отмене смертной казни и
национально-конфессиональных ограничений, создании военно-полевых судов и Ликвидационной
комиссии по делам Царства Польского, упразднении Департамента полиции, а также объявлении
амнистии по политическим и религиозным делам.
Однако определённые трудности государственного управления заключались в революционном
разрушении прежней административной системы и необходимости быстрого создания новой; при этом
сложность заключалась также в том, что на организацию единого корпуса губернских и уездных
комиссаров на всей территории страны требовалось время, которого у министров Временного
правительства практически не было. Базовые принципы новой системы управления были
сформулированы в начале апреля 1917 года, они содержались в министерских циркулярах о функциях
комиссаров и о системе местной власти. Окончательное постановление о 26 комиссарах было
утверждено лишь в конце апреля 1917 года. В итоге Временное правительство не стало организовывать
в стране эффективно действующую в новых условиях административную систему. На фоне такого
положения в системе государственного управления местные комиссары зачастую осуществляли свои
обязанности без официального на то назначения, а финансовые средства распределялись и тратились
без необходимого контроля. Местные органы власти наделяли себя властными государственными
полномочиями и выполняли их. Так, в городах основной силой и поддержкой властей стали военные
гарнизоны, которые в октябре 1917 года смогли обеспечить победу большевиков в борьбе за власть.
Осенью 1917 года Россия оказалась на грани голода, и Временным правительством были
предприняты попытки борьбы со сложным продовольственным положением в стране. Необходимо
было ограничить работу продовольственных комитетов на местах, для чего министр получал право
приостанавливать и прекращать их деятельность, а в случае незаконных действий даже судить их
руководителей и членов. Но двойное повышение цен в конце августа 1917 года и попытки
осуществления реквизиций не привели к необходимым результатам, а лишь усугубили ситуацию в
стране и усилили негативные настроения народных масс по отношению к действующей власти.
Таким образом, следует констатировать, что старый государственный аппарат монархической власти
после февраля 1917 года в России продолжал функционировать в новых условиях, но опираясь
практически в полном объёме на систему законов периода самодержавия. Нормативно-правовые акты в
отношении жизненно важных для населения и государства в целом вопросов (военного,
продовольственного, трудового, национального и т. д.) так и не были приняты новой властью. Однако
Временное правительство зачастую действовало в интересах помещиков и жёстко карало крестьян за их
попытки самостоятельно решить аграрный вопрос. Такая государственная политика вызывала
определённое недовольство Петроградского совета, что приводило к возникновению на начальном
этапе двоевластия противоречий, а в конечном итоге привело к политическому противостоянию
«буржуазного» и «социалистического» лагерей власти.
Необходимо также отметить непоследовательную деятельность Временного правительства и в сфере
уголовного права. Так, отменив в марте 1917 года смертную казнь, уже в июле того же года Временное
правительство её восстановило. Кроме того, административная ответственность всё чаще заменялась
уголовной, особенно на оборонных предприятиях.
Либеральная внутренняя политика Временного правительства, основанная на «единении» народа и
«доверии» действующей власти, после июльского кризиса 1917 года потерпела поражение, в результате
чего принцип демократизации государственного управления был переориентирован на подавление не
только противников и политических оппонентов, но даже либерально-настроенных сторонников.
Аграрная политика
3
марта (1 апреля) Временное правительство в специальном воззвании признало необходимость земельной
реформы, но объявило всякие самочинные захваты земли противозаконными. 11(24) апреля Временное
правительство издало закон «Об охране посевов», гарантировавший помещикам возмещение убытков в
случае «народных волнений». Временное правительство обещало поставить аграрный вопрос на решение
Учредительного собрания. В целях «подготовки» материалов по земельному вопросу для Учредительного
собрания постановлением от 21 апреля (4 мая) создавались главные, губернские, уездные и волостные
земельные комитеты, большинство в которых принадлежало буржуазно-помещичьим представителям.
Национальный вопрос
Положение рабочих
Продовольственная политика
5
Эти споры особенно горячо развернулись на страницах двух монографий с одинаковым названием –
«Внешняя политика Временного правительства» – опубликованных соответственно В.С. Васюковым
(1966) [12] и А.В. Игнатьевым (1974) [13], а также в ряде других исследований этих авторов.
Авторы обеих работ, говоря о нерешенных и актуальных задачах в исследовании темы, ставили
прежде всего вопрос о характере зависимости России от союзников в 1917 г. и о влиянии этой
зависимости на внешнюю политику Временного правительства. Речь шла о преодолении известного и
устоявшегося тезиса М.Н. Покровского о «рабской зависимости» российского империализма от Англии и
Франции накануне Первой мировой войны, об «иге» Антанты в военный период и о статусе России как
«полуколонии» западного империализма. В качестве актуального вопроса выделялись также
взаимоотношения Временного правительства с правительствами других стран, помимо Англии, Франции
и США. Кроме того, В.С. Васюков считал обязательным более подробно осветить «постмилюковский»
период внешнеполитической деятельности Временного правительства, учитывая, что ранее основное
внимание было сосредоточено на «милюковском» периоде. А.В. Игнатьев указывал на необходимость
изучения истории борьбы классов и партий России по поводу вопросов внешней политики, подчеркивал
обязательность изучения «дипломатии соглашателей» как проявления двоевластия, а также писал о
необходимости анализа отношения царского и Временного правительств к сепаратному миру. Как
недостаточно изученный и требующий дополнительного рассмотрения им был обозначен и вопрос о
преемственности внешней политики самодержавия и Временного правительства (см. [12, c. 4–5; 13, c. 6–
7]).
Позиция В.С. Васюкова именно по последнему вопросу вызвала жесткие возражения А.В. Игнатьева.
По его вполне справедливому мнению, монография В.С. Васюкова страдала излишним упрощением в
трактовке внешнеполитической программы Временного правительства (во всяком случае, его первого
состава), слишком прямолинейно отождествляла ее с программой самодержавия, сводя их различия
лишь к искусной маскировке старых целей (см. [14, c. 4–5, 8]). Определяя и характеризуя основные этапы
изменения внешней политики Временного правительства, А.В. Игнатьев замечал, что это упрощение во
многом было связано с некритическим отношением к большевистским документам 1917 г. Он
подчеркивал, что внешняя политика Временного правительства сохраняла империалистический
характер, из чего естественным образом вытекала и значительная преемственность ее целей, однако в
то же время на нее оказывала огромное влияние необходимость идти на соглашение с
мелкобуржуазными партиями Совета. В частности, изменения во внешней политике выразились в том,
что Временное правительство покончило с колебаниями царизма в вопросе о сепаратном мире,
придерживаясь курса на продолжение войны (что не исключало, конечно, тайного зондажа мирных
условий противника), или в том, что при Временном правительстве несколько усилился английский крен
внешней политики России (при сохранявшемся значении франко-русского союза) (см. [13, c. 115, 120–
121]). Этот английский крен А.В. Игнатьев подробно рассмотрел в своей монографии о русско-
английских отношениях в 1917 г. [10]
Оба автора соглашались с тем, что борьба между группами Милюкова – Гучкова и Терещенко –
Некрасова – Керенского во Временном правительстве касалась не существа внешней политики, а лишь
методов ее проведения, а негибкая политика Милюкова стала причиной неудачи его внешней политики
(см. [12, c. 90, 131; 13, c. 122, 171]). Однако в оценке внешней политики первой коалиции (5 (18) мая – 24
июля (6 августа) 1917 г.) и ее программы они кардинально разошлись во мнениях. В.С. Васюков заявлял
о продолжении коалиционным правительством курса однородного «буржуазно-помещичьего
правительства» с более тщательной маскировкой своих целей (см. [12, c. 137–138, 147, 247]). А А.В.
Игнатьев полагал, что внешняя политика коалиционного правительства, стремившегося оттянуть
решение внешнеполитических задач до наступления на фронте и упрочения своих позиций, хотя и была
демагогической по форме и выжидательной по существу, на деле являлась более реалистичной и
гибкой, предполагая определенное сокращение российских притязаний. У Терещенко, считал А.В.
Игнатьев, не было цельной программы, она складывалась постепенно, в результате приложения нового
подхода к конкретным вопросам. Так, с одной стороны, он выдвигал на первый план отрицательную
часть «русской формулы» (мир «без аннексий и контрибуций»), ставя задачу восстановления прежней
границы России с Германией, а с другой, прилагал положительную часть «русской формулы»
(«самоопределение народов») в отношении Австро-Венгрии, говоря о возможности присоединения
Галиции и создания южнославянской федерации вокруг Сербии. Константинополь должен был стать
вольным портом с некоторыми преимущественными правами России. Еще одной особенностью
внешней политики первой коалиции, по мнению А.В. Игнатьева, была попытка использовать
6
внешнеполитическую активность Петроградского Совета и ЦИК Советов в целях дипломатической
разведки. Он особо выделял во внешней политике коалиции период от начала июньского наступления
до его провала, когда несколько оживились империалистические вожделения российской буржуазии
(см. [13, c. 213–218, 220, 297]).
Касаясь особенностей внешней политики так называемой «керенщины», прежде всего в период с
июля по август 1917 г., А.В. Игнатьев отмечал, что это один из самых сложных этапов для оценки
внешнеполитической деятельности Временного правительства. При кажущейся неизменности курса и
сохранении выжидательности в дипломатии правительства намечаются сдвиги вправо, вызванные
изменениями в ситуации и расстановке партийных и классовых сил, еще большим падением престижа
страны, увеличением роли реакционной военщины. Уменьшение активности и влияния России
побуждало Временное правительство искать пути сближения с США (см. [13, c. 308, 314, 432]).
В.С. Васюков явно переоценивал степень этого сближения лета 1917 г. Он утверждал, что Временное
правительство распахнуло двери американскому капиталу и его политика «как нельзя более
соответствовала экспансионистским устремлениям монополистических кругов США» [12, c. 210, 237; 15,
c. 128]. А.В. Игнатьев же считал, что Временное правительство, проведя зондаж, усомнилось в
целесообразности сближения с США, эти отношения носили скорее черты «общего флирта». Кроме того,
он не соглашался с тезисом Васюкова о том, что Временное правительство не ставило задач ограждения
хозяйственной и экономической самостоятельности России (см. [13, c. 339–340, 407–408]).
В.С. Васюков несколько упрощал и позицию союзников в «корниловские дни», утверждая, что в ходе
подготовки Корниловщины они охладели к Керенскому и Временному правительству и обратили взоры
на Корнилова как на «сильного человека», а срыв корниловского заговора побудил их пытаться
принудить Временное правительство к выполнению во всем объеме «корниловской программы»
(демарш союзников 26 сентября 1917 г.). Характеризуя внешнюю политику Директории и третьего
коалиционного правительства (25 сентября (8 октября) – 25 октября (7 ноября) 1917 г.), В.С. Васюков не
усматривал в ней каких-либо изменений, кроме некоторого «поправения» (см. [12, c. 330, 333, 363, 345,
349]). А.В. Игнатьев же, не отрицая этого «поправения» в сентябре – октябре 1917 г. и отказ Временного
правительства от заигрывания с соглашателями, заострял внимание на борьбе двух программ
реорганизации армии и связанных с ними предложениях военного министра А. Верховского
(предложение Антантой мира Германии на заведомо неприемлемых условиях ради гальванизации
воинственных настроений русской армии и предложение настоящих переговоров о мире во имя
спасения страны от большевизма), которые были отвергнуты правительством. 12 октября 1917 г. М.И.
Терещенко в докладе на закрытом заседании комиссии по иностранным делам Предпарламента
предложил «программу-минимум», дальше которой Россия не должна была отступать при заключении
мира. Программа предусматривала сохранение доступа к Балтике и предотвращение создания здесь
автономных буферных государств, тяготеющих к Германии, обеспечение свободы сношений с южными
морями, обеспечение экономической независимости России (см. [13, c. 383–385, 387–389, 391]).
А.В. Игнатьев, подобно всем советским историкам, подчеркивал социальную и классовую
обусловленность внешней политики Временного правительства, ее зависимость от сложного комплекса
внутренних и международных факторов. В качестве причин поворотов этой политики в советской
историографии обычно рассматривалась реорганизация кабинета под влиянием расслоения масс, а
также классовых и партийных сил. Вот почему периодизация внешней политики Временного
правительства в основном совпадала с обновлениями его состава (см. [13, c. 432]). Как и другие
советские авторы, Игнатьев заявлял, что в результате проведения внешней политики Временного
правительства Россия была поставлена на грань национальной катастрофы.
В итоге, в чем же заключалась значимость приведенных работ и этой дискуссии? Исследования В.С.
Васюкова и А.В. Игнатьева (последнего в особенности) произвели значительные подвижки в
представлениях о внешнеполитической деятельности Временного правительства. Впервые на обширном
архивном материале, со ссылками на зарубежные публикации утверждалось положение о значительной
самостоятельности и независимости действий Временного правительства на международной арене, был
показан процесс переоценки им союзников и внешнеполитической ориентации внутри лагеря Антанты,
развернута картина сложных дипломатических взаимоотношений Временного правительства с
правительствами стран многих регионов мира. Принципиально новым для советской историографии
был показ успехов и достижений дипломатии Временного правительства. Указанные исследования
максимально – насколько это было вообще возможно в тех условиях – дезавуировали тезисы
7
предшествовавшего периода. Они разрушили историографическую догму и продемонстрировали, как
это можно сделать. Для советской историографии это был настоящий прорыв.
Удивительно, но позднее, в ранний постсоветский период у упомянутых авторов произошел
своеобразный откат назад и отказ от некоторых ранее выдвинутых принципиально новых положений,
проявившийся и в виде критики работ коллег, и в их собственных трудах. Так, В.С. Васюков в 1994 г.
оспорил утверждения А.В. Игнатьева о существенных переменах во внешней политике Временного
правительства по сравнению с царской. Он утверждал, что новые штрихи не меняли внутреннего
содержания внешней политики России, сердцевиной которой оставалась война, а заявления о
пересмотре целей войны было сделано лишь под давлением масс. В.С. Васюков заявил о
недоказанности положения об усилении «английского крена» во внешней политике Временного
правительства, высказанного в трудах А.В. Игнатьева, и доказывал, что внешнеполитическая ориентация
Временного правительства оставалась прежней – на Англию и Францию при приоритете франко-
русского союза (см. [16, с. 18, 27–32]).
Показательно, что в 90-е годы XX в. и сам А.В. Игнатьев фактически отказался от некоторых своих
прежних выводов. Во всяком случае, в пятом томе академического пятитомника «История внешней
политики России» (1997), в специальной главе, посвященной внешней политике России
предоктябрьского периода, он особо подчеркивал ее консервативность и преемственную связь с
политикой прежнего режима, указывал на сохранение тесных связей с Антантой при первенстве союза с
Францией и общей генеральной линии на продолжение войны в целом, на неприкосновенность и
неизменность аппарата министерства иностранных дел. Хотя А.В. Игнатьев в этой же главе
характеризовал советскую историографию внешней политики Временного правительства как
страдавшую «односторонностью и предвзятым подходом», именно эта глава во многом и
воспроизводила знакомые тезисы советской историографии (см. [17, c. 544–605]).
Таким образом, спор о сущности и чертах внешней политики Временного правительства разрешился
в пользу «компромиссной» версии, отказывавшейся как от наиболее одиозных положений
предшествовавшей историографии, так и от предложенных ранее новых взглядов на характер этой
политики и ее ориентацию. Исход и «кристаллизация» результатов спора в 80–90-е годы во многом
явились результатами фактического разгрома «нового» направления в советской историографии,
тяготевшего к преодолению одиозных положений сталинской концепции отечественной истории [18].
В связи с новыми тенденциями, наблюдавшимися в постсоветской историографии революции 1917
г., в частности, вследствие переориентации исследовательских интересов с политической на
социокультурную историю России, на протяжении долгого времени новых специальных исследований
по истории внешней политики Временного правительства не появлялось. В 90-е – начале 2000-х годов
эти вопросы находили лишь косвенное отражение, в частности, в исследованиях, посвященных
внешнеполитической доктрине кадетов, в которых подчеркивалась наибольшая разработанность ее по
сравнению с доктринами других партий (см. [19, 20] и др.). В последние годы среди работ, специально
посвященных истории революции 1917 г., появилось исследование, рассматривающее способы решения
вопросов войны и мира и споры о внешнеполитическом курсе страны в 1917 г. в свете теории элит – с
точки зрения конфликта интересов внутри контрэлиты, от социалистов до кадетов [21]. Появляются
работы, затрагивающие ранее не изученные направления внешней политики Временного правительства,
например, связанные с решением так называемого «палестинского вопроса» или «финской проблемы»
[22, 23]. В целом же большинство специалистов сегодня склонны вписывать проблемы внешней
политики Временного правительства в более широкий контекст как внутриполитической борьбы в
России, так и военной и дипломатической истории Европы первой четверти XX в.
Конфликты реальности в конфликте текстов: источники по истории внешней политики
России в 1917 г. и особенности их изучения
Одним из актуальных вопросов изучения внешней политики Временного правительства является
вопрос об источниковой базе данной проблематики. Как и источниковая база любой другой проблемы,
она может быть рассмотрена и за счет характеристики процессов реального наполнения источникового
поля и изменения его границ, и за счет исследования специфики герменевтического прочтения и
интерпретационного анализа составляющих ее документов.
Выше уже отмечалось, что процесс формирования источниковой базы исследуемой проблемы шел
по нарастающей, причем, что вполне естественно, первоначально в значительной мере за счет
эдиционных практик. Уже первые послеоктябрьские годы ознаменовались публикацией свежих
секретных документов из архива бывшего Министерства иностранных дел (так называемые
8
«маркинские» сборники – по имени «революционного» матроса Н.Г. Маркина, руководившего их
изданием – и сборники под редакцией Е.А. Адамова), более трети которых составляли документы
периода Временного правительства (Сб., Евр., Разд., Конст.). Документы внешнеполитического
характера представлялись советским идеологам наиболее благоприятной почвой для разоблачения
«антинародной» его сущности. Но даже с учетом этого они отнюдь не преобладали количественно:
например, из 34 посвященных Временному правительству документальных публикаций журнала
«Красный архив» за 1922–1941 гг. лишь три, по нашим подсчетам, были связаны с его внешней
политикой [1, с. 31–32].
В последующие полтора десятилетия ситуация лишь ухудшается, и только в 1957–1967 гг. – в
условиях «археографического ренессанса» периода оттепели и на ее исходе – появляется крупнейшее и
важнейшее за весь советский период 10-томное издание документов по истории 1917 г. (большинство
томов имело отдельную пагинацию), включавшее и некоторые документы, связанные с
внешнеполитической деятельностью Временного правительства, в особенности с финансово-
экономическими отношениями с США, Англией и Францией (Экон., Рев.1, Рев.2 и др.). Однако советской
историографии так и не удалось достичь уровня, пожалуй, самой лучшей по сей день зарубежной
публикации документов Временного правительства – 1875-страничного трехтомника под редакцией Р.
Браудера и А. Керенского, изданного Гуверовским институтом войны, революции и мира в 1961 г. и
состоящего из 1400 циркуляров, законов, заявлений, обращений, протоколов заседаний Временного
правительства, взятых из его «Собрания узаконений и распоряжений» и «Вестника», а также статей из
российских газет 1917 г. (Brow.).
Во второй половине 60-х – 70-е годы расширение источниковой базы исследований внешней
политики Временного правительства в 1917 г. происходит преимущественно уже не за счет
документальных публикаций, а за счет введения в научный оборот новых источников в конкретных
исторических исследованиях Однако, к сожалению, авторы их обычно были ориентированы лишь на
прямую информационную отдачу документов, не подвергая их необходимым процедурам
источниковедческого анализа и синтеза.
Даже если ограничиться проблемой информационной отдачи документов, неизбежно возникает ряд
вопросов теоретико-методологического характера. Каким образом, за счет чего, а главное, для чего
происходило расширение границ источникового поля исследований? Каково было соотношение
источников различной типо-видовой принадлежности, какие группы источников были приоритетны и
почему? Как исторический контекст влиял на изменения не только содержания, но и происхождения
источников (в широком смысле этого слова, то есть авторства, формуляра, места создания,
текстологических особенностей документов), на степень их репрезентативности и достоверности? И,
наконец, насколько информационно противоречивыми или непротиворечивыми (как событийно, так и
оценочно) оказывались использованные документы? Для того чтобы ответить на последний вопрос,
следует прибегнуть к методам сравнения, которое может быть осуществлено, в частности, в следующих
направлениях.
1. Сравнение официальных документов одного вида, но разного происхождения (в частности,
исходящих от Временного правительства и от Петроградского совета рабочих и солдатских
депутатов). Здесь о непротиворечивости текстов говорить сложно. После Февральской
революции 1917 г. значимым пунктом противоречий между Временным правительством и
Петросоветом стало различие взглядов на роль войны как предпосылки революции. В
правительстве обосновывали падение царского режима его неспособностью привести страну к
победе, а представители Совета видели в массовых беспорядках выражение усталости населения
от войны. Основные позиции были обозначены правительством в его манифесте народу от 7 (20)
марта, а Советом – в воззвании «К народам мира» от 14 (27) марта 1917 г. (см. [3, с. 154–155,
182–183]). Эти противоречия позже выразились в двух лозунгах – «Война до победного оконца» и
«Мир без аннексий и контрибуций».
Однако в отдельных случаях о непротиворечивости источников разного происхождения говорить все
же возможно, в частности, когда речь идет о неких «согласованных» документах (например, о
совместном сообщении Временного правительства и Исполнительного комитета Совета от 22 апреля
(5 мая) 1917 г., переданном послам союзных держав и разъясняющее ноту Милюкова от 18 апреля (1
мая) 1917 г. о задачах войны).
9
2. Сравнение официальных документов одного происхождения, но разного авторства.
Предполагалось, что официальные документы одного происхождения должны быть
непротиворечивыми. В коллективных делопроизводственных документах этого можно было
достичь прямыми ограничениями на изложение разных мнений. Так, в журнале заседания
Временного правительства от 8 марта 1917 г. прямо говорилось о том, что «в журналах
излагается сущность дела и постановления по нему; воля Временного правительства должна
быть единой, и ответственность оно несет коллективную, а потому ни мнения меньшинства, ни
отдельные мнения не вносятся в журнал и не остаются в деле» (Арх., с. 52). В источниках
индивидуального авторства такого «единодушия» было достичь гораздо труднее. Так, в
послании всем иностранным представителям России от 4 (17) марта 1917 г., а также в интервью
газете «Речь» от 23 марта (5 апреля) П.Н. Милюков подтвердил неизменность позиции
Временного правительства в соблюдении союзнического долга и продолжения войны, назвав, в
частности, в качестве военных целей России контроль над Константинополем и морскими
проливами. Тем самым он дезавуировал высказывание министра юстиции А.Ф. Керенского
перед представителями английской прессы о нейтрализации морских проливов. За эту
претензию на единоличное представление позиции по внешней политике Милюков в тот же
день был подвергнут жесткой критике во время официального заседания правительства.
Конфликт уладил председатель Совета министров князь Г.Е. Львов, который запретил на будущее
давать частные интервью по вопросам внешней политики [24, c. 432–435].
3. 3. Выявление противоречий внутри одного источника. Так, 27 марта (9 апреля) 1917 г. Временное
правительство наконец представило проект внешнеполитической декларации, которая
адресовалась российскому народу и должна была примирить все политические партии,
Временное правительство и Петроградский совет. Три недели спустя она была включена в ноту
Милюкова. Но эта декларация была амбивалентной уже в ключевом посыле. С одной стороны,
она провозглашала целью «не господство над другими народами, не отнятие у них
национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение
прочного мира на основе самоопределения народов». С другой, гарантировала «полное
соблюдение обязательств» по отношению к союзникам (то есть признание тайных договоров с
ними) [24, c. 434–435; 25]. При этом все партии интерпретировали декларацию как победу, но в
соответствии со своими интересами. Однако затем как Временное правительство, так и Совет
раскололись на отдельные группы, дистанцировавшиеся от политики министра иностранных дел.
Стало очевидно, что практическая ценность документа в силу его противоречивости весьма
ограничена.
Очевидно, что в условиях революционной ситуации 1917 г., когда острая политическая борьба
заставляла, а достаточная свобода слова позволяла власти (или властям в период двоевластия) и
оппозиции вести ожесточенную полемику, количество конфликтогенных текстов, способствовавших
эскалации социальнополитического конфликта и размежеванию общества или отмежевыванию его
части, многократно возрастало (см. подробнее [26]). Конфликтогенные лозунги внешней политики
России в 1917 г., представленные в источниках, еще раз подтверждали этот неоспоримый факт.
Одной из главных причин, приведших страну к Февральской революции, была Первая мировая
война. Подавляющее большинство населения настойчиво требовало прекратить войну.
10
Ситуация осложнялась тем, что в стране существовало двоевластие. Формально власть
принадлежала Временному правительству, но фактически - Исполнительному комитету Петроградского
Совета. Большинство в нем составляли эсеры и меньшевики. Позиция Петроградского Совета в глазах простых
солдат выглядела предпочтительнее. 14 марта он издал Манифест "К народам мира", в котором было
объявлено, что Россия ведет сугубо оборонительную войну.
↑ Апрельский кризис
Эта публикация была встречена с огромным негодованием. Наибольшую ярость она вызвала среди
солдат, которые считали, что мир уже практически заключен. Случаи дезертирства и отказа от выполнения
приказов стали массовым явлением. Сразу же после появления Ноты в печати перед резиденцией
Временного правительства (Мариинский дворец) собралась большая толпа вооруженных солдат, настойчиво
требующих отставки министров.
Петроградский Совет занял выжидательную позицию. Не осмеливаясь взять власть в свои руки,
члены Совета поддержали требование об отставке Милюкова и Гучкова. Активную пропагандистскую
деятельность развернули большевики. Они прямо призывали к свержению Временного правительства. Ленин
признавал, что выступление носило стихийный характер, а большевики лишь примкнули к нему. Однако
известен один из главных организаторов выступления.
11
Решающим считается заседание 24 апреля. На нем было решено создать коалиционное
правительство с участием социалистов. 30 апреля подал в отставку Гучков. Милюков некоторое время
пытался сохранить свой пост, но 3 мая также сложил с себя все полномочия. Через два дня было образовано
коалиционное правительство (10 представителей буржуазных партий, 6 социалистов).
Демонстрация готовилась открыто. О ней знали на съезде Советов и в Петроградском Совете, как
вдруг 9 июня, буквально накануне демонстрации, Исполком Петроградского Совета постановил не
допускать ее и передать вопрос о ней на рассмотрение съезда Советов.
В конце заседания съезда 9 июня с паническим сообщением выступил Н. С. Чхеидзе. Он заявил, что
если демонстрация состоится, то «завтрашний день может оказать роковым» [3], и потому необходимо
принять срочные меры. Делегаты заволновались. Некоторые требовали немедленно заслушать подробные
сообщения, но председательствующий настоял на получасовом перерыве, чтобы подготовить вопрос. После
перерыва на съезде выступил меньшевик Е. П. Гегечкори. «За вашей спиной, товарищи,— сказал он,—
подготовляется тот удар, который некоторые люди, с нашей точки зрения, враги революции, стараются
нанести вам». В доказательство им были зачитаны воззвание «Правды» и стоявшие под ним подписи
большевистских организаций. «В тиши, в тайниках подготовлялся этот удар,— вещал Гегечкори.— Я думаю,
12
ваш политический долг дать достойный отпор тем, кто этими тёмными путями хочет нанести удар делу
революции…»[4] От имени съезда он предложил опубликовать декларацию, запрещающую демонстрацию, и
создать бюро для борьбы против выступления масс. Луначарский объяснил, что демонстрация
предполагалась мирная и что ЦК, ПК и фракция большевиков заседают, чтобы решить, какие меры можно
принять для её отмены. Луначарский просил съезд подождать, пока большевистские организации примут
свое решение[5]. Однако по настоянию эсеро-меньшевистских делегатов съезд решил отменить
демонстрацию и запретить какие бы то ни было уличные шествия 11, 12 и 13 июня.
От большевиков слово взял Крыленко. Ввиду того, сказал он, что большевикам не было дано времени
договориться с большинством съезда, фракция вынуждена воздержаться от участия в решении этого
вопроса[6].
Ещё днём 9 июня Временное правительство по устным докладам Керенского и Скобелева обсудило
вопрос о готовившейся манифестации большевиков и приняло решение обнародовать в столичных газетах и
расклеить по городу следующее обращение к населению: «Ввиду распространившихся по городу и
волнующих население слухов Временное правительство призывает население к сохранению полного
спокойствия в объявляет, что всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной
власти»[9].
О том, что уже в эти июньские дни готовилась провокация против большевиков, осуществлённая в
начале июля, свидетельствует ещё один факт. 15 июня 1917 года (всего через шесть дней после
опровержения Керенского) командующий Казанским военным округом полковник Коровиченко заявил, что
большевики «будут скоро разоблачены» и что у него «на этот счёт есть сведения» [11]. Командующий
войсками округа, видимо, был близок к окружению военного министра и находился в курсе планов
контрреволюции. Однако до применения вооружённой силы против большевиков в июне дело не дошло.
Одновременно объезжали полки и заводы совсем другие представители. Дело в том, что в самом
конце вечернего заседания съезда 9 июня было создано бюро по ликвидации демонстрации. В его состав
вошли представители съезда, Исполкома Петроградского Совета, Организационного комитета РСДРП
(меньшевиков), Исполкома Совета крестьянских депутатов, ЦК Бунда, ЦК трудовиков, внефракционных
социал-демократов. Это бюро и командировало во все рабочие районы и казармы делегатов съезда, членов
соглашательских партий, которые со своей стороны должны были убеждать рабочих и солдат воздержаться
от выступления[13]. Эти делегаты были разбиты на «десятки», хотя название было чисто формальным.
Известны «десятки» и в 7, и в 13, и в 15 человек. Общее число делегатов съезда, направленных в полки
гарнизона и в рабочие кварталы, неизвестно, но в архиве сохранился отчёт 19-го десятка. Видимо, их было
не меньше 20. Делегаты действовали по-военному: создавали штабы в районах, делили порученные им
районы на участки, распределяли участки между собой и выезжали туда агитировать, оставляя кого-нибудь
в штабе для связи. В Исполком Совета регулярно шли донесения, но они вряд ли могли порадовать
руководителей съезда. Вот некоторые, но вполне типичные донесения. Московский район:
Таково было настроение рабочих и солдат столицы даже по сводкам и донесениям, составленным
эсерами и меньшевиками. Я. М. Свердлов писал, что делегатов съезда встречали враждебно: «Приехавших
на заводы Чхеидзе, Церетели и К° просто не слушали и подчинялись лишь призыву ЦК и „Правды“ не
выходить на улицу»[16].
Побывав в гуще масс, многие делегаты поняли, что положение отнюдь не таково, каким его
изображали буржуазные и мелкобуржуазные газеты: дело было не в мнимом заговоре большевиков, а в
революционном настроения масс. Вернувшись утром 10 июня на съезд, делегаты доложили о своих
впечатлениях. Но лидеры съезда не посчитались с донесениями своих же сторонников и продолжали
борьбу против большевиков.
14
Частное совещание не смогло принять решения, осуждавшего большевиков, в котором были
заинтересованы соглашатели. Для этой цели 11 июня состоялось специальное заседание Исполкома
Петроградского Совета, президиума съезда Советов, бюро фракций съезда — всего около 100 человек. С
докладом от бюро, образованного съездом, выступил Дан. Он предложил резолюцию, обвинявшую
большевиков в «политической авантюре» и требовавшую, чтобы в будущем демонстрации происходили
только с разрешения Советов. Партии, которые не подчинятся этому решению, поставят себя вне рядов
демократии и не могут оставаться в Советах. Это было таким нарушением демократизма, что даже часть
меньшевиков не согласилась с резолюцией. Меньшевик-оборонец А. А. Булкин высказался против
резолюции Дана, указав на то, что времена меняются и сегодняшнее большинство завтра может стать
меньшинством[17]. Представители объединённых социал-демократов П. И. Старостин и А. Я. Канторович
выступили против травли большевиков. «Съезд должен отмежевать себя от тех, я скажу, грязных и
недопустимых нападок, которые всё время совершаются по отношению к большевикам»,— говорил
Канторович, ссылаясь на выдержки из меньшевистской «Рабочей газеты» и «Известий»[18].
После данного заявления возмущённые большевики покинули заседание. Остальные его участники
продолжали обсуждать резолюцию. Некоторые делегаты выступили против контрреволюционной речи
Церетели. Ему напомнили, что во II Государственной думе он сам был обвинён в подготовке заговора. Один
из трудовиков заявил, что хотя он стоит на крайнем правом фланге среди присутствующих, но он не может
присоединиться к предложению применить репрессии против большевиков.
Меньшевики и эсеры предложили резолюцию, в которой говорилось, что группы и партии, входящие
в Совет, не имеют права организовывать массовые выступления без его разрешения. Резолюция предлагала
создать комиссию для расследования обстоятельств, сопровождавших подготовку демонстрации.
Но Церетели и его сообщники немного поторопились: они не учли революционного настроения масс.
ЦК большевиков и большевистская фракция съезда обратились с заявлением к съезду. Изложив историю
отмены демонстрации, историю организации судилища, на котором Церетели обвинил партию «в военном
заговоре против Временного правительства и поддерживающего его съезда», большевики заявили, что речь
идёт о разоружении революционного авангарда — мере, к которой всегда прибегала буржуазная
контрреволюция, «когда чувствовала свою неспособность справиться с выдвинутыми революцией задачами
и с нарастанием возмущения трудящихся масс». ЦК и фракция предупредили Церетели и тех, кто стоит за
ним, что «рабочие массы никогда в истории не расставались без боя с оружием, которое они получили из
15
рук революции». В заключительной части заявления отмечалось, что «правящая буржуазия и ее
„социалистические“ министры сознательно вызывают гражданскую войну — на том коренном вопросе, на
котором контрреволюция всегда мерилась силами с рабочим классом». ЦК и фракция призывали рабочих к
стойкости и бдительности[17].
Решение съезда вызвало бурю протестов со стороны буржуазной печати. Эсеров и меньшевиков
упрекали в колебаниях: запрещая демонстрацию, они шли в ногу с правительством, разрешая её — идут
навстречу большевикам. «Как мы и предполагали,— сетовала кадетская „Речь“,— „Правда“ торжествует
победу. В назначении съездом Советов манифестации на воскресенье большевистский орган усматривает
доказательство, что съезд „качнулся влево“, что он вынужден был сделать уступку большевикам» [21].
17 июня «Правда» вышла с воззванием от имени ЦК, ПК, Военной организации при ЦК, Центрального
совета фабрично-заводских комитетов Петрограда, фракции большевиков Петроградского Совета, редакций
«Правды» и «Солдатской правды» с призывом принять участие в завтрашней мирной демонстрации.
Воззвание рекомендовало следующие лозунги: «Долой контрреволюцию!», «Долой 10 министров-
капиталистов!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!», «Против политики
наступления!», «Ни сепаратного мира с Вильгельмом, ни тайных договоров с французскими и английскими
капиталистами!», «Хлеба! Мира! Свободы!»
16
К часу дня на Марсово поле пришли выборжцы. В их колонне находились члены Центрального
Комитета большевиков, редакции «Правды» и «Солдатской правды», делегаты Всероссийской конференции
фронтовых и тыловых военных организаций партии. Перед ними выступил Ленин. Подавляющее
большинство демонстрантов шли с большевистскими лозунгами. Лишь небольшая группа бундовцев, 4-й
казачий полк и сторонники газеты «Единство» выдвинули лозунг «Доверие Временному правительству!».
Предложенные съездом и Петроградским Советом лозунги «Доверие министрам-социалистам!», «Да
здравствует Интернационал!», «Да здравствует объединение демократии!» встречались сравнительно
редко.
После демонстрации даже официальный орган Петроградского Совета вынужден был признать, что
большевистские лозунги преобладали, что рабочие и солдаты со «злостью рвали то там, то здесь знамёна с
лозунгами доверия Временному правительству…»[23]
В Киеве состоялась демонстрация, в которой приняли участие рабочие и солдаты гарнизона. Прибыв
на свои сборные пункты, они стройными колоннами с лозунгами «Вся власть Советам!» двинулись к
Думской площади.
В Минске 18 июня, как писала газета «Фронт», на улицы вышли десятки тысяч солдат, рабочих,
работниц и служащих общественных учреждений. Здесь, как и в других городах, смотр революционных сил
дал блестящие результаты[26].
В Ревеле демонстранты собрались у театра, на месте, где в 1905 году были расстреляны участники
революции. Отсюда шествие направилось к зданию Исполкома Совета. Демонстрация проходила под
лозунгами большевиков[27].
В Риге в демонстрации участвовало 50 000 — 60 000 человек. Шли с лозунгами: «Долой 10 министров-
капиталистов!», «Мир между народами!», «Мир без аннексий и контрибуций!», «Немедленное
перемирие!»[28].
В Выборге демонстрация 18 июня также прошла под лозунгами большевиков. В ней участвовало 2 000
солдат гарнизона. В ходе демонстрации проводились митинги, на которых выносились резолюции о
переходе всей власти к Советам[29].
17
Харьковский комитет РСДРП(б) призывал рабочих, солдат и крестьян выйти на демонстрацию под
лозунгами: «Вся власть Советам!», «Да здравствует международная революция!». Демонстрация приняла
массовый характер. На ипподроме состоялись митинги, которые выносили резолюции с требованием
передачи всей власти Советам[31].
В ряде случаев контрреволюция пыталась помешать демонстрациям. Так, Пермский комитет РСДРП(б)
и Мотовилихинский Совет рабочих и солдатских депутатов 25 июня организовали демонстрацию в Перми.
Демонстрация была разогнана, некоторые из демонстрантов, в том числе член Пермского комитета
большевиков А. П. Спундэ, были арестованы и жестоко избиты. Этой контрреволюционной вылазке по
существу помогли эсеры и меньшевики из Пермского Совета, которые не позволили большевикам вести
агитацию в казармах. События в Перми обсуждались 30 июня 1917 года на заседании Уральского областного
комитета большевиков и 2 июля на Екатеринбургской общегородской конференции большевиков. Были
вынесены резолюции протеста и намечены меры по борьбе с контрреволюцией [34].
Но таких случаев было немного. Большинство демонстраций прошли организованно и в целом ряде
крупных городов под большевистскими лозунгами. Всего в них, помимо Петрограда, участвовало несколько
сот тысяч человек.
Итоги
Июньская демонстрация в Петрограде, как и апрельская, представляла собой огромное народное
движение, в основе которого лежали глубокие экономические и политические причины. На страну
надвигалась катастрофа. Разруха всё более и более охватывала хозяйство. Грозил голод. Между тем
коалиционное правительство не только не могло справиться с трудностями, но, наоборот, своей политикой
усугубляло их. Рабочие и солдаты на опыте убеждались, что политика соглашения с капиталистами не
оправдывает себя, что для выхода из создавшегося положения необходимы революционные меры.
По словам Ленина, «18-ое июня было первой политической демонстрацией действия, разъяснением
— не в книжке или в газете, а на улице, не через вождей, а через массы — разъяснением того, как разные
классы действуют, хотят и будут действовать, чтобы вести революцию дальше» [35].
Июньские события были одним из переломных пунктов в истории русской революции. Однако
причины его возникновения не были устранены. Следствием этого явились Июльские дни 1917 года.
Февральская была встречена с энтузиазмом большинством населения. Но восторг очень быстро угас, так как
Временное правительство не могло вывести страну из глубочайшего кризиса.
В апреле произошел первый правительственный кризис, результатом которого стало образование первого
коалиционного правительства с участием социалистов. В новой правительственной программе были даны
широкие, но каких-либо эффективных мер принято не было. Дальнейшее ухудшение положения в стране
привело к очередному, июльскому кризису.
Июльский кризис выразился в событиях, произошедших в Петрограде 3-5 июля. Ведущую роль в них сыграла
партия большевиков. 3 июля под влиянием их агитации восстал 1-й пулеметный полк. Очень скоро к
восстанию присоединились другие полки, а также революционно настроенные рабочие.
Важно отметить, что на первом этапе большевистское руководство издало директиву, призывающую
воздержаться от участия в восстании. Однако многие члены партии проигнорировали директиву и примкнули
к восставшим, посчитав момент удобным для свержения правительства.
Вечером демонстранты узнали, что еще 2 июля из правительства в знак несогласия вышли кадеты. Это
известие чрезвычайно воодушевило восставших и подтолкнуло к более активным действиям. На следующий
день лидеры большевиков спохватились и возглавили полумиллионную демонстрацию, проходившую под
лозунгом "Вся власть Советам!". Против них выступили представители контрреволюционных партий.
Во многих районах города происходили вооруженные столкновения, в результате которых погибло и было
ранено более 700 человек. ВЦИК объявил главным виновником кровавых событий партию большевиков. Для
19
усмирения восставших в срочном порядке были вызваны войска. В Петрограде вводилось военное
положение.
Восставшие части расформировали и отправили на фронт. 5 июля Ленин решил, что главная цель восстания
достигнута. Временное правительство смогло оценить авторитет и силу большевиков в широких массах.
Ленин объявляет об окончании восстания и призывает всех своих сторонников прекратить
антиправительственные действия.
Главной причиной кризиса стало дальнейшее ухудшение положения в стране. Непрекращающаяся война
обходилась России очень дорого. Наряду с военными потерями один день войны стоил около 50 млн. руб.
Небывалое падение производства привело к ускоренной инфляции. На фоне такой безрадостной картины
усиливалась и становилась более эффективной большевистская агитация.
Потери русских составили около 60 тыс. чел. 2 июля из правительства вышли кадеты, заявив, что они не
согласны на автономию Украины. Тем самым кадеты хотели оказать давление на социалистических
министров и заставить их ужесточить политику. Этот шаг можно считать непосредственным поводом к
июльскому кризису, разразившемуся уже на следующий день.
Итогом кризиса стало ужесточение политики правительства. 12 июля была введена смертная казнь на
фронте. Главный удар был нанесен по партии большевиков: закрыта газета "Правда", Ленин объявлялся
немецким шпионом. 24 июля было образовано второе коалиционное правительство. Кадеты начали
склоняться к введению военной диктатуры. Новый Верховный Главнокомандующий генерал Корнилов стал
главным кандидатом на эту роль.
усталость от войны;
промышленность и сельское хозяйство страны оказались на грани полного развала;
катастрофический финансовый кризис;
нерешенность аграрного вопроса и обнищание крестьян;
оттягивание социально-экономических реформ;
противоречия Двоевластия стали предпосылкой для смены власти.
20
В. И. Ленин указал, что восстание, как и война, есть искусство. Оно вызывается самим объективным ходом
событий, соотношением и расстановкой сил. Во-первых, восстание, чтобы быть успешным, должно опираться
не на заговор, не на партию, а на передовой класс; во-вторых, оно должно опираться на революционный
подъем народа; в-третьих, оно должно опираться на тот переломный момент в развитии нарастающей
революции, когда активность народа наибольшая и когда всего сильнее колебания в рядах врагов
революции. Все эти объективные предпосылки сложились в России осенью 1917 г., поэтому задачу
подготовки восстания, свержения правительства и завоевания власти надо поставить на очередь дня
(см.; Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 242—243).
Центром вооруженного восстания, по мнению В. И. Ленина, должен был стать Петроград, в котором
революционные войска могли обеспечить оборону города в случае выступления контрреволюционных
частей.
Ленинский план вооруженного восстания исходил из того, что для победы революции необходимо иметь
большой перевес сил в решающий момент и в решающем месте. Начав восстание, надо действовать с
величайшей решительностью, помня, что только наступление может принести успех. Неприятеля надо
захватить врасплох, уловить момент, пока его войска разбросаны, и добиваться ежедневно хотя бы маленьких
успехов и во что бы то ни стало «морального перевеса» (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 383).
Письма В. И. Ленина обсуждались 15 сентября в Центральном Комитете партии. Против ленинского плана
вооруженного восстания выступил Каменев, отрицавший возможность победы социалистической революции.
ЦК принял ленинскую линию подготовки к восстанию.
Контрреволюционные силы, боясь роста революционного настроения масс, спешно принимали меры,
направленные на предотвращение возможности выступления пролетариата. Создавались специальные
«ударные батальоны»— отборные силы контрреволюции, которые стягивались в важнейшие промышленные
центры страны. Буржуазия зашла так далеко, что готова была впустить немецкие войска в Петроград, где
были сосредоточены главные силы пролетариата.
21
выступление их в непартийной печати и нападки на неопубликованное решение ЦК о восстании
штрейкбрехерством, изменой революции и потребовал исключения обоих из партии.
Партия вела детальную разработку плана восстания, расстановки сил и самую широкую агитацию в массах.
По настоянию Ленина восстание началось за день до открытия II съезда Советов ночью 24 октября. Все
революционные силы поднялись на штурм старого мира. Отряды Красной гвардии, революционный
гарнизон, матросы Балтики насчитывали около 200 тыс. человек. Разработанный Лениным и
конкретизированный ВРК план восстания позволял каждому отряду занять важные для победы революции
позиции. С самого начала удалось изолировать правительство, не допустив подхода верных ему частей. Были
захвачены мосты, телеграф; восстание продвигалось к центру города. В ночь на 25 октября В. И.
Ленин прибыл в Смольный, являвшийся штабом восстания, и лично руководил ходом вооруженной борьбы в
Петрограде. Точное выполнение ленинского плана позволило к утру 25 октября захватить важнейшие
объекты, правительственные учреждения и передать всю власть в руки Петроградского Совета рабочих и
солдатских депутатов. В 10 часов утра 25 октября (7 ноября) 1917 г. Военно-революционный комитет объявил
о свержении Временного правительства. В обращении Военно-революционного Комитета «К гражданам
России!» говорилось:
22
23