ISSN 2078-0532

МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ
ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА:
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ
ТЕКСТОВ

Сборник научных трудов

Основан в 1998 году

Выпуск 8
ДИСКУРСЫ РЕФЛЕКСИИ:
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ
В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО
МЫШЛЕНИЯ

Минск
РИВШ
2018
УДК 81’42:32:930.2(082)

Данный (восьмой) выпуск сборника научных трудов «Методология исследований

политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа обществен-
но-политических текстов» является продолжением выпуска 7, открывшего интердис-
циплинарное обсуждение темы дискурса рефлексии. В частности, в выпуске 8 иссле-
дователи из Беларуси, Литвы, Польши, России, Тайваня, Украины развивают данную
тему в контексте актуализации социально-политических, общефилологических и ком-
муникативных, а также лингводискурсивных практик изучения вопросов репрезента-
ции дискурса рефлексии. В выпуске сохраняется общедискуссионный интердисципли-
нарный стиль подачи материала, поддерживаемый развернутым полилогом участников
виртуального круглого стола, в жанре и формате которого подается введение к выпуску.

Основатель серии – И.Ф. Ухванова

Рекомендовано
кафедрой английского языка и речевой коммуникации факультета журналистики
Белорусского государственного университета
(протокол № 4 от 10 октября 2018 г.)
Под научной редакцией
И.Ф. Ухвановой, Е.В. Савич, О.В. Зернецкой

Редакционная коллегия:
Д.Г. Богушевич, доктор филологических наук, профессор (Беларусь)
М. Зеленка, доктор (hab.) философии, профессор (Чехия)
О.В. Зернецкая, доктор политических наук, профессор (Украина)
И. Карапетяна, доктор (hab.) филологических наук, профессор (Латвия)
А.К. Киклевич, доктор (hab.) филологических наук, профессор (Польша)
Т.И. Краснова, доктор филологических наук, доцент (Россия)
Э.Р. Лассан, доктор ((hab.) гуманитарных наук, профессор (Литва)
Д. Лесневска, доктор филологических наук, ассоциированный
профессор (Болгария)
А.В. Попова, доктор гуманитарных наук (Беларусь, Канада)
Д.Г. Ротман, доктор социологических наук, профессор (Беларусь)
Е.В. Савич, доктор гуманитарных наук (Беларусь)
И.Ф. Ухванова, доктор (hab.) филологических наук, профессор
(ordinarius) (Беларусь, Польша)
И.В. Фомин, кандидат политических наук, научный сотрудник (Россия)
О.А. Яновский, кандидат исторических наук, профессор (Беларусь)

ISBN 978-985-586-250-6 © Оформление. ГУО «Республиканский институт

высшей школы», 2018
 ИНФОРМАЦИЯ О НАУЧНОЙ СЕРИИ «МЕТОДОЛОГИЯ
ИССЛЕДОВАНИЙ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА:
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ» (МИПД)

МИПД – это рецензируемая международная научная серия, при-

званная сфокусировать внимание на таких ярких тенденциях совре-
менного научного знания, как интердисциплинарность и интегратив-
ность методологических оснований современной гуманитарной науки,
изучающей поле социальной коммуникации с позиции ее реализации
в пересечении двух встречных функций, актуализирующих сегодня
процесс познания – отражение социально и индивидуально познава-
емой реальности и, одновременно, ее конструирование. Последняя
тенденция выражает себя в ментальных практиках рефлексии и кон-
струкции. Рефлексивность познания сопричастна реконструкции, вос-
становлению социально и индивидуально значимой реальности из тек-
стов и дискурсных практик. Конструирование как элемент познания
включает в процесс продуцирования знаний аспект воли или порожда-
ющего действия. Наука не призвана генерировать истину как незыбле-
мое знание. Ее назначение – строить модели познаваемой реальности
как саму реальность, вечно меняющуюся, преобразующуюся контек-
стами природного фактора, элементами которой является и социальная,
а значит, и коммуникативная природа. В этом смысле конструирование
реальности заложено в самом процессе ее вербализации, означивания.
Интегративность методологии познания обеспечивается по-
линаправленностью самого процесса дискурсии, т. е. дискурсив-
ным мышлением индуктивного и дедуктивного характера (Лурия),
а также абдуктивного, вводящего в процесс познания построение
и проверку научных гипотез (Пирс). Не удивительно, что интегратив-
ность познания в дискурс-проекции заложена уже в самом пересече-
нии структур и систем с различными доминирующими порядками:
гносеологическим (доминанта когнитивного ряда), телеологическим
(доминанта прагматического ряда), речевым (доминанта синтагмати-
ческого ряда) и языковым (парадигматического ряда), что фиксирует
каузально-генетическое моделирование реальных, индивидуально ос-
ваиваемых дискурсных практик, а значит, и типов дискурса. Так, мето-
дологический аппарат познания обеспечивает множественную интер-
претацию освоенного и открытость (а значит, и пересечение) границ
понимания. Однако благодаря привлечению определенного метода как
способа познания, вырабатываемого каждым отдельным поколением
научного сообщества, сталкивающегося со сменой миропорядка, мето-
дологический аппарат также отражает и значимость границ познания.
3
 Метод в нашем контексте есть интегративно проявляющие себя яв-
ление, идея и действие. В методе как освоенной реальности происходит
столкновение множества методов как репрезентантов разных миров
и научных культур. В методе как особом типе дискурса есть социальное
и индивидуальное, значение и значимость, а значит, в методе заложены
знание и отношение, смысловое и сущностное начала, предмет- и субъ-
ект-фиксируемые репрезентации, которые актуализируют себя в поис-
ке и разнообразии, в движении и осмысливаемой приостановке, пере-
водящей движение в иную проекцию, порождающую параллельные
и одновременно пересекающиеся миры познания. Время пересече-
ния – это время фиксации обретенного ученым интегрированного опыта.
Политика выбора материала для нашей серии основывается имен-
но на таком подходе к процессу познания. МИПД призвана отражать
индивидуальный опыт познания, конструируя коллективный опыт
научных школ и дисциплин, преобразуя его в опыт того или иного
типа научного знания. Мы называем выпуски данной международ-
ной серии коллективными монографиями. В этом контексте серия
МИПД (получившая, начиная с выпуска 7, международную индекса-
цию ISSN) непосредственно пересекается с нашими другими между-
народными научными сериями – русскоязычной «La Table Ronde»
(ISSN 2218-8002) и англоязычной «Discourse Linguistics and Beyond»
(вып. 1. 2016. – ISBN 978-3-9816960-6-6. Regensburg: Sprachlit, 2016;
вып. 2. 2017. – ISBN 978-3-947170-11-1. Berlin: Sprachlit, 2017).

4
 СЛОВО БЛАГОДАРНОСТИ

Отмечая этим выпуском 20-летний юбилей серии, мы не можем не

вспомнить весь путь ее становления – от идеи до признанного изда-
ния. Каждый новый выпуск был для нас желанным ребенком, которого
планировали, вынашивали и, наконец, выпускали в свет. И с каждым
новым выпуском мы видели новые возможности «встречи» авторских
идей и их созвучие. Сегодня весь собранный капитал исследователь-
ской практики позволяет не только констатировать, но доказательно
утверждать существование лингвистики дискурса как самостоятель-
ного направления, которое, используя весь арсенал лингвистическо-
го знания, реализует задачу по реконструкции внелингвистической
реальности. Совместные усилия всех наших авторов позволили не
только увидеть теоретическую базу, но и оценить прикладное значе-
ние лингвистики дискурса. Отмечая 20-летие, мы благодарим всех
за радость соавторства и хотим вспомнить тех, кто внес свой вклад.
Прежде всего, мы говорим спасибо авторам первого выпуска се-
рии МИПД (Методология исследований политического дискурса: ак-
туальные проблемы содержательного анализа общественно-политиче-
ских текстов), создание которого как раз и породило саму серию, ибо
о ней мы и не помышляли в то время (1998 г.), а собирали сборник
научных работ, целевое назначение которых было представить лингви-
стику дискурса как новое для нашего научного контекста направление.
В то время уже появились и активно функционировали терми-
ны «дискурсология» и «теория дискурса», которые подготовили по-
чву для собственно лингвистики дискурса, поскольку большинство
исследователей дискурса работали, судя по публикациям, именно
в лингвистике. Однако, оставаясь в функционально-языковой пара-
дигме исследования, пусть даже понимаемой максимально широко
(не исключая из своего арсенала направления так называемой гибрид-
ной лингвистики: прагмалингвистики, психолингвистики, лингвисти-
ки текста и др.), многие авторы первого выпуска до конца не осознавали
новые горизонты интегрирования функциональных единиц в целост-
ную функциональную макроединицу языка, открытую трансформации
не только формы, но и содержания в процессе ее реализации в соци-
уме. Так, можно было слышать высказывания того или иного автора,
что он, сдавая материал редактору, все же не видит себя в проекции за-
явленного направления. Тем не менее материал был собран и опубли-
кован, а вместе с ним был открыт и разговор о новом научном направ-
лении, имеющем свои теории, методы и исследовательскую практику.

5
 Так сложилась идея продолжить наши публикации и увидеть про-
цесс становления нового знания и новых исследовательских практик,
то есть вести своего рода мониторинг того, как развивается совре-
менная интердисциплинарная наука текста и дискурса. Мы благодар-
ны всем авторам первого выпуска: Д.Г. Богушевичу, А.М. Горлатову,
Н.А. Елсуковой, О.В. Зернецкой, П.В. Зернецкому, А.М. Калюте,
Е.В. Коршук, Э.Р. Лассан, Г.В. Максюте, Т.М. Пермяковой, Е.Н. По-
ташкиной, Е.Н. Руденко, Е.С. Сурковой, Е.Г. Тарасевич, Е.А. Тихоми-
ровой, Г.Н. Третьяковой, И.Ф. Ухвановой, Е.Е. Чижевской. И особо от-
метим вклад в первый выпуск серии тех, кого сегодня уже нет с нами:
И.А. Дылевского, С.Н. Наумовой, А.Е. Супруна и И.И. Токаревой.
Добавим также, что колоссальную помощь в редактировании мате-
риалов первого выпуска оказал Адам Евгеньевич Супрун (Супрун-
Белевич), который помог оценить по достоинству авторов данной
интердисциплинарной группы ученых и сам стал одним из них1.
Уже через два года (в 2000 г.) появляется второй выпуск серии, по-
священный памяти Адама Евгеньевича Супруна-Белевича. И если пер-
вый выпуск рассматривал единицы языка / коммуникации (слово, пред-
ложение / высказывание, текст / дискурс), то второй – методы и аспекты
изучения дискурсного пространства (философские, теоретические,
семиотические, коммуникативные, технологические, специальные),
а также исследовательские парадигмы (качественные и количествен-
ные). Такая перспектива открыла пространство дискурсологии и те-
ории дискурса непосредственно в лингвистику дискурса – в этом
выпуске метод помог увидеть процесс и продукты коммуникации
в новом качестве. С благодарностью перечислим всех авторов второго
выпуска. Это – Т.В. Амосова, А.А. Бергер, Д.М. Булынко, Г.В. Глухов,
О.М. Гудкова, Т. ван Дейк, А.П. Демьянчук, Т.М. Диева, О.В. Зернецкая,
П.В. Зернецкий, А.М. Калюта, А.К. Киклевич, Т.С. Козел, И.В. Кор-
женевска-Берчинска, Н.В. Курилович, И.П. Лысакова, Н.А. Елсуко-
ва, Д.В. Майборода, В.В. Макаров, Е.В. Макарова, А.А. Маркович,
Г.Г. Манжула, Н.Б. Мечковская, Л. Милхаус, О.М. Оришева, А.В. По-
пова, Н.Б. Решетникова, Д.Г. Ротман, А.Я. Сарна, Л.М. Середа,
Н.А. Сирош (Кулинка), В.Н. Ухванова (Ухванова-Шмыгова), Л.В. Хвед-
ченя, Е.Е. Чижевская. Особые слова признательности авторам, уже
ушедшим от нас – Т.С. Глушак, И.А. Дылевскому, С.А. Наумовой.
В последующем мы стали включать в наши публикации не толь-
ко коллективные монографии, где открытому множеству авторов
1
В группу вошли не только лингвисты, но также философы, журналисты и по-
литолог, работу которого А.Е. Супрун оценил как чисто психолингвистическую, под-
черкнув тем самым тот факт, что политология в своем методологическом основании
также полидисциплинарна, как и лингвистика.

6
удается многосторонне и целостно репрезентировать единое науч-
ное пространство, но и монографии-исследования отдельных слу-
чаев. Так появились выпуски 3, 4 и 6, которые по достоинству оце-
нила научная общественность в рамках международного конкурса
Российской коммуникативной ассоциации «Лучшая книга по комму-
никативным наукам и образованию». А выпуски 3 и 6 стали лауреа-
тами этого конкурса в 2006–2007 и 2009–2010 академических годах.
Оба выпуска получили дипломы второй степени в номинации «По-
литическая коммуникация» (http://www.russcomm.ru). Авторы этих
выпусков: Н.В. Ефимова, А.А. Маркович, Е.В. Савич, В.Н. Ухванов,
И.Ф. Ухванова (Ухванова-Шмыгова). Такой результат отражает едино-
мыслие исследовательских команд и энтузиазм в поиске новых путей
лингвистики дискурса как интердисциплинарного поля, вбирающего
в себя опыт других направлений и предыдущий опыт лингвистики.
Традиция коллективных монографий продолжилась в выпусках 5, 7
и 8. В пятом выпуске читатель увидел уже теоретические поля междис-
циплинарного простора дискурс-исследований, а точнее разнообраз-
ные типы дискурса – теоретико-методологический дискурс, междуна-
родный и национальный, педагогический, психологический, дискурс
СМИ, а также исторический и методический типы дискурса. Авторами
выпуска 5 стали М.О. Александрович, Е.Г. Задворная, Я.Р. Зинченко,
Е.В. Коршук, Л.В. Курчак, И.П. Климова, А.А. Маркович, Е.П. Под-
копаева, А.В. Петрашевич, И.И. Петровская, Е.В. Савич, В.Н. Сергеева,
В.Н. Сидорцова, А.С. Солодуха, Т.В. Соловьева, Т.Г. Тарновская, О.А. Тур-
кина, И.Ф. Ухванова (Ухванова-Шмыгова), Е.Е. Чижевская, О.М. Шутова.
Выпуски 7 и 8 открывают для серии МИПД новые перспективы.
Эти выпуски объединили на равных историческую и лингвистическую
науки. Последняя, в лице лингвистики дискурса, раскрылась здесь
как интердисциплинарное направление, развивающее новые теории и
методы для исследователей-гуманитариев и представителей социаль-
ной науки (психологии, социологии и социальной коммуникации), а
также таких научных направлений, как политология и журналистика.
Последние два выпуска давались нелегко. Им потребовалось на-
много больше времени для рефлексии над процессом развития со-
временной гуманитарной науки в мировом и национальных научных
пространствах. Можно сказать, что мы начали работу над этими вы-
пусками хоть и с опорой на предыдущие выпуски, но, в каком-то смыс-
ле, с нуля. Здесь для нас остается принципиально важной качественная
парадигма научного исследования, но подаем мы ее в большей степени
с позиции практики дискурсного мышления, проявляющейся в ак-
туализации несколько забытой в последнее время в лингвистике ди-
хотомии парадигмального плана. Эта дихотомия включает в себя

7
противопоставление и единство ономасиологической и семасио-
логической исследовательских практик. Вторая (с доминантой на
цифру, количество, большинство) явно перевешивает первую, на-
зывая привязку к субъекту коммуникации субъективностью, что не
признается современной мировой интердисциплинарной наукой.
Благодарим авторов седьмого выпуска МИПД за активное вклю-
чение в процесс размышления над методологией и прикладными
аспектами вовлеченных научных дисциплин. Значимым здесь яв-
ляется уже сам факт появления этих размышлений в одном на-
учном сборнике. И мы выражаем искреннюю признательность за
принятие такой возможности авторам данного выпуска Е.Н. Балы-
киной, Ю.А. Блашковой, О.И. Ершовой, Г.И. Зеленько, О.В. Зернец-
кой, Н.Н. Кошкаровой, Ю.Б. Кузнецову, А.И. Кудряченко, С.И. Ку-
рановой, Б. Кшыштану, В.В. Макарову, Т.А. Метелевой, Е.В. Са-
вич, В.В. Сергиенко, В.В. Солошенко, И.Ф. Ухвановой (Ухвано-
вой-Шмыговой), И.В. Фомину, Н.Б. Щавлинскому, О.А. Яновскому.
И особенно мы благодарны нашим терпеливым авторам восьмо-
го юбилейного выпуска серии МИПД. Авторы этой серии – Н. Бади-
ян-Секержицкая, С.В. Власов, Е.Н. Гуренчик, Д.Г. Демидов,
О.В. Зернецкая, В.В. Колесов, А.Д. Криволап, Э.Р. Лассан,
А.В. Михайлов, Т.А. Михайлова, П.Н. Рудяков, И.В. Савелье-
ва, Е.В. Савич, А.Я. Сарна, И.Ф. Ухванова (Ухванова-Шмыгова).
Восьмой выпуск начал собираться в 2014 г. На том этапе актив-
но участвовала в сборе материалов российских участников выпуска
М.В. Гаврилова. Именно благодаря ей российская гуманитарная на-
ука широко представлена в выпуске 8. Позже, в 2017–2018 гг., ком-
муникацию с авторами и предварительную обработку материалов вы-
пуска проводила Н.П. Мартысюк. За этот нелегкий и значимый для
последующих результатов труд мы говорим им искреннее спасибо.
Все выпуски научной серии МИПД вышли как рецензиро-
ванные сборники научных трудов. В качестве рецензентов се-
рии выступили В.В. Макаров, Д.Г. Ротман, А.П. Клименко,
Д.Г. Богушевич, Т.В. Поплавская, Л.М. Середа, В.П. Тарантей. Низ-
кий поклон им за высокую оценку и поддержку нашего издания.
Начиная с выпуска 7, мы обратились к помощи международной ре-
дакционной коллегии. В выпуске 8 ее состав значительно расширился
с целью продвижения данной серии в интердисциплинарном межкуль-
турном научном сообществе. Для нас это важный этап работы и мы
благодарны членам редколлегии за согласие осуществлять эту работу.
Огромную благодарность мы выражаем неизменным по-
мощникам в языковом редактировании, а также формати-

8
ровании материалов выпусков: Г.А. Пушне и И.В. Быковой.
Без этих людей с их удивительным вниманием к мелочам ни
один из выпусков не был бы издан и, как следствие, оценен.
Серия МИПД является международной. В ней участвовали пред-
ставители многих зарубежных университетов, приславшие нам мате-
риалы на английском языке, а также польском. Это потребовало серьез-
ной переводческой работы, сделать которую неоднократно вызывались
наши авторы (от аспирантов до профессоров), за что мы им чрезвы-
чайно благодарны. Материалы к разным выпускам серии переводили
Д.М. Булынко, И.А. Дылевский, Л.В. Курчак, А.А. Маркович, Е.В. Савич,
И.В. Толстоногова, И.Ф. Ухванова (Ухванова-Шмыгова), Л.М. Януш-
кевич. Следует отметить, что все переводчики работа-
ли с оригинальными материалами на безвозмездной основе.
Наша серия – научное издание, основанное в 1998 г. И.Ф. Ухва-
новой. Начиная с четвертого выпуска (2008 г.) научная серия об-
рела статус «сборника научных трудов» при поддержке Ученого
совета факультета философии и социальных наук Белорусского го-
сударственного университета. Благодаря этому выпуск обрел ста-
тус издания с индексацией ISSN. Мы выражаем глубокую благо-
дарность членам Ученого совета за поддержку нашего издания.
Издание научной серии сопряжено не только с исследовательской и
редакторской работой, но и с финансовой ответственностью. Мы благо-
дарны всем, чей материальный вклад сделал возможным выпуск нашей
серии в свет. Так, публикации первого и пятого выпусков были поддер-
жаны финансово Издательским центром Белорусского государственно-
го университета. Финансовая поддержка этого университета выразилась
также в виде гранта на разработку темы политической коммуника-
ции, который был использован на этапе подготовки второго выпуска
серии. Публикация выпуска 3 была профинансирована Международ-
ным советом по исследованиям и обменам IREX. Остальные выпуски
осуществились благодаря спонсорской поддержке основателя серии.

9
О.В. Зернецкая, Ю.Б. Кузнецов,
П.Н. Рудяков, Е.В. Савич, И.Ф. Ухванова

ВВЕДЕНИЕ
СОВРЕМЕННОЕ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЕ
ЗНАНИЕ: ПОЛИФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК ОСНОВА
ИНТЕРДИСЦИПЛИНАРНОГО МЫШЛЕНИЯ
Введение как жанр вариативно, но в любом случае оно призвано
выстроить определенные ожидания читателя, связанные с предстоящей
книгой, назвать ключевые идеи и направления их развития или предло-
жить свою оценку тому, какое развитие они получают, высказать свое
отношение к тому, что особо актуально. Однако вряд ли те, кто пишет
введение, возьмут на себя роль рецензента, критика – разве что для
определения места издания среди других подобных, которые определя-
ют общий научный контекст.
Для введения выпусков 7 и 8 мы выбрали жанр полилога, то есть
беседы нескольких участников научного процесса, беседы, содержа-
тельно соотнесенной с материалами научного издания – с теми темами,
проблемами, задачами, которые решают авторы в своих работах. Этот
жанр актуализирует многоголосье в контексте обсуждения одной темы
и предлагает разные варианты ее прочтения, интригуя в определенной
степени читателя: ведь даже если участники полилога находятся на
близких научных платформах и хорошо понимают друг друга, прини-
мают и дополняют, в результате все равно получается полемический
текст. Мы также решили усилить полемику, пригласив во введение на-
шего рецензента, о чем речь далее.
Выпуски 7 и 8 данной серии возобновили репрезен-
тацию наших исследований после семилетнего перерыва
(с 2012 по 2016 г.) и были заявлены нами как общее текстовое про-
странство. Почему мы видим в нем единство, целостность?
Оба выпуска посвящены одному, хотя и весьма обширному, те-
матическому пласту знания – дискурсу рефлексии в контексте науч-
ного интердисциплинарного дискурса. В совокупности эти выпуски
развивают идею о том, что есть дискурс рефлексии в многомерном
пространстве дискурса и интердисциплинарности. Идея при этом,
безусловно, остается открытой, как открыта сама наука. В то же вре-
мя были расставлены определенные акценты, представлен опре-
деленный набор аспектов видения, предложена модальность со-
единения того, что для кого-то несоединимо. Наука, как и жизнь,
порой мозаична, однако вряд ли можно говорить в полной мере

10
о случайности ее развития. В ней есть определенные закономерности,
для обнаружения и осмысления которых, впрочем, нужно время. Оно
позволяет проникнуть в смысл и сущность движения науки.
За тот относительно небольшой промежуток времени, пока про-
должалась техническая работа над выпуском 8, мы получили ряд от-
кликов, один из которых представлен в виде рецензии на выпуск 7.
С разрешения ее автора, Павла Николаевича Рудякова, доктора фило-
логических наук, профессора, ведущего научного сотрудника государ-
ственного учреждения «Институт всемирной истории Национальной
академии наук Украины», мы включаем его отзыв в контекст нашего
введения-полилога. Однако мы дробим текст рецензента и, включаясь
в беседу, делаем его интертекстуально открытым1. В целом соглаша-
ясь с автором полемической рецензии, мы открываем ее содержание
в пространство тех тем, которые находятся в поле нашей компетенции,
вскрывая в каких-то случаях иные возможности видения проблемы.
Предлагая данную беседу информативно-дискуссионного содер-
жания, мы открываем наш юбилейный выпуск дружественной по-
лемикой, которая, как мы надеемся, будет интересна для аудитории
и привлечет ее внимание не только к введению, но и к материалам
всего выпуска, а также подключит к дальнейшему общению но-
вых рецензентов (в данном случае уже рецензентов выпуска 8).
В беседе мы затрагиваем следующие темы, которые мы увидели
в тексте рецензента:
1. Методологические основания гуманитарного знания: кризис или
закономерность поступательного движения науки?
2. Методологическая система и образ/картина мира, которые эта
система порождает.
3. Рефлексия, конструирование, репрезентация, картина мира.
4. Что стоит за словами «регистрация истории»?
Итак, начинаем наш полемический разговор.

1. Методологические основания гуманитарного знания:

кризис или закономерность поступательного движения
науки?
Павел Рудяков: Поиски новых или обновленных методологических
ориентиров для дисциплин гуманитарного блока, затянувшись, создали
в этом сегменте научного знания ситуацию дискомфорта, близкую то ли
к такой, в которой идея «множественности модернов» способна утвер-
1
Текст рецензии Павла Рудякова на выпуск 7 мы сохранили в полной версии и
поместили в конец данного выпуска специально для того читателя, кому важно со-
хранить впечатление от авторского текста в его целостности.

11
дить модель «множества методологий», то ли к тупиковой. Обилие уже
предложенных за последние тридцать–сорок лет и предлагаемых воз-
можностей, с одной стороны, вызвало небывалую волну методологи-
ческой эклектики, с другой, – привело к тому, что в ряде серьезных ис-
следовательских разработок их авторы, избегая погружения в «дебри»
методологии, отдавали предпочтение теории или же вовсе сосредотачи-
вались на «голой» практике. Практика от этого, возможно, выигрывала,
но методология страдала. При таком положении дел любые усилия, на-
правленные на поиск новых методологических подходов, следовало бы
приветствовать, что я как рецензент выпуска 7 с удовольствием делаю.
Впрочем, методологический кризис (или не кризис, а переход-
ный этап, если можно так выразиться, безвременье?), характеризу-
ющий современное состояние гуманитарных наук, дал о себе знать
и в этом случае: собственно методологии посвящена только часть
сборника, не очень значительная по объему. Именно она, замечу,
привлекает особое внимание, вызывает живой интерес, провоцируя
дискуссию. Большинство же авторов, принявших участие в междуна-
родном проекте, плодом которого явился предыдущий выпуск, пред-
почли сосредоточить внимание на сугубо практических аспектах,
причем в достаточно широком диапазоне и по тематике и пробле-
матике, и по принадлежности к той или иной научной дисциплине.
В этом отношении заявленная во введении к выпуску ориентация на
междисциплинарный подход проявилась весьма полно и наглядно.
В одном из текстов прошлого выпуска (И. Фомин) упор сделан на
знаковой стороне реальности, семиотика обозначена как «метанаука»,
знаковость представлена фундаментальной характеристикой всего су-
щего. Восприятие мироздания как хранилища самых разнообразных
знаков хоть и не ново, но актуально, «модно» и по-прежнему перспек-
тивно (при условии отказа от крайностей). Знаковость, как любая иная
особенность, не подлежит абсолютизации. Пока она используется
в меру, она способна дать результат или, по крайней мере, открыва-
ет путь к нему. Если же все вокруг сводить исключительно к знакам
и знаковости, появляется угроза одностороннего взгляда на предмет.
Елена Савич: Разделение научного труда (в самом широком смысле
этого слова) на теорию и практику (методологическую и практическую
деятельность) само по себе является некоторым методологическим до-
пущением, своего рода моделированием, а значит, упрощением позна-
вательной практики. «Сугубо» практические аспекты не существуют
безотносительно практики научного познания, а следовательно, и его ме-
тодологии. Так или иначе, каждое исследование эмпирического матери-
ала строится на категориях, которые открывают свой объект исследова-
ния и вместе с ним вводят свой термин. За ним всегда стоит свое видение

12
данного объекта, видение, детерминируемое своим набором областей
знания, актуализируемого в исследовании. Иными словами, рефлексия
над способом изучения ранее неизученного всегда заложена в содержа-
ние научной статьи. Вопрос лишь в эксплицитности этой информации и
форме экспликации. Мы полагаем, что в случае, когда научное издание
представляет работы авторов, изначально вышедших из разных обла-
стей знания, разговор о методологии(ях) и эвристике(ах) целесообраз-
но строить по принципу максимальной представленности: формаль-
ной (в виде чистой рефлексии и в виде эмпирических исследований)
и содержательной (в рамках широкого диапазона научных парадигм).
Ирина Ухванова (Ухванова-Шмыгова): Краткий экскурс в ис-
торию методологии гуманитарной науки, предложенный в первой ча-
сти второго выпуска нашей серии, вышедшего в 2000 г. (Н.В. Курило-
вич, И.Ф. Ухванова, Д.В. Майборода), буквально пунктиром высветил
шесть глобальных методологических ориентиров процесса познания
наукой своего объекта, хронологически представленных следующим
образом:
(1) интегративность, т. е. внимание к живому, динамически раз-
вивающемуся, функциональному объекту научного познания, а значит,
к постоянно меняющейся реальности в ее феноменологической, идеа-
логической и деятельностной реализации; (2) позитивность, иначе
говоря, внимание к феноменологической проявленности изучаемо-
го объекта как единственно важному критерию бытия объекта науки;
(3) интерпретативность – внимание к идеальной сущности по-
знания, знанию как таковому, где объектом гуманитарной науки при-
знается исключительно идеальный объект; (4) критический взгляд,
т. е. внимание к оценке, значимости объекта исследования ученого,
которая, будучи возведенной одновременно и в ранг факта, и в ранг
идеи, способна преобразовать, расширить и переосмыслить мате-
риальное пространство познаваемого за счет его идеального изме-
рения; (5) знаковая константа, т. е. необходимость понять само-
ценность также и знака реальности, а значит, сделать знак объектом
гуманитарной науки в целом, а не только лингвистики, поняв при
этом также и суть позиций – Своей и Другого. Вот где зарождается
мотивация интердисциплинарного, полифункционального подхода
в контексте гуманитарного пространства науки.
А где же шестой ориентир? Куда ведет нас история развития
методологии познания? Мы можем наглядно увидеть ее путь, ис-
пользуя модель пружины. Когда она сжимается, то кажется, что мы
идем по кругу (ведь в итоге мы как бы возвращаемся все к той же
идее интегративности). Но нет – это не точка возврата, а точка дви-

13
жения вперед с опорой на все методологические (онтологические)
парадигмы (вышеобозначенные и уже проработанные историей на-
уки). Не проработанным с достаточной глубиной оставался раз-
ве что механизм интегрирования составляющих компонентов.
Сегодня мы видим определенную вариативность в репре-
зентациях модели процесса интегрирования. И в этой свя-
зи отметим три перспективы, которые нам видятся актуальны-
ми для описания современных оснований интегративности.
С одной стороны, следует сказать о месте эклектики в со-
временном транснациональном научном знании, точнее, об эклек-
тике как синтезе разрозненных фактов, представлений и гипотез
в единую систему. В этой связи можно встретить классический при-
мер о встрече как бы противостоящих, параллельно существующих
теорий – корпускулярной и волновой теорий света, позднее объ-
единенных а рамках квантовой механики. Другой пример – реаль-
ная встреча в едином времени и пространстве (на планете Земля),
казалось бы, абсолютно несовместимых форм (моделей) цивилиза-
ционного развития, как-то: моделей диалога и конфликта / столкно-
вения, моделей европоцентризма и параллельного существования.
Реальная практика бытия подкидывает задачу исследователям:
как соединить несоединимое, терминами какого метода более высо-
кого порядка, какой философской методологией описать это явление
ли, идею (макроструктур) или все же действие (макросистемный про-
цесс)? Сегодня идея диалектического единства актуальна для обсуж-
дения теорий хаоса и порядка, черной и светлой материи, но также и в
текстах более приземленной академической тематики, как, например,
в рекламе университетского образования («университеты предлагают
для изучения эклектическую смесь дисциплин»; «universities offering
an eclectic mix of courses»). По всей вероятности, позитивное отноше-
ние к слову «эклектика» в англоязычном контексте формируется так-
же и англоязычными словарями, где ссылка на философское течение
идет вторым, а не первым значением слова (denoting or belonging to a
class of ancient philosophers who did not belong to or found any recognized
school of thought but selected doctrines from various schools of thought).
Об эклектическом характере базовых, но в чем-то случайных (объ-
единенных ходом истории науки, но также временем и местом зарож-
дения – Францией) оснований дискурс-анализа говорила в свое время
известный дискурсолог Рут Водак, которая ввела в методологический
аппарат лингвистики дискурса исторически-дискурсивный метод, а за-
тем, работая в международных европейских научных проектах вместе
с Тойн ван Дейком, активно способствовала развитию направлений
«критический дискурс-анализ» и «дискурс-исследования в контек-

14
сте корпусных исследований». Так эклектика в контексте интересов
европейских дискурсологов оказалась лишь шагом по пути создания
новых интегративных исследовательских технологий, так ожидаемых
сегодня в поле социально-гуманитарного знания, где весьма естествен-
ным является движение к единению качественной и количественной
исследовательских научных парадигм (движение, соподчиненное
диалектическому закону о переходе количества в новое качество).
С другой стороны, дабы не впали гуманитарии в методоло-
гический кризис, представители точных наук предложили для за-
полнения «пустующей» методологической ниши такое методоло-
гически релевантное направление, как синергетика (в контексте
выпусков серии МИПД это направление пока не рассматривалось).
Наконец, посмотрим чуть более пристально на третий вари-
ант сценария развития интегративного метода, репрезентированно-
го практически во всех предыдущих выпусках серии. Этот метод
репрезентирован семиотикой (наукой, изучающей системы знаков
в природе и обществе) с учетом вариативного развития данного на-
правления, которое зависит от того, с какими дисциплинами се-
миотика оказывается в тесном взаимодействии (историей, полито-
логией, медициной, философией...). Впрочем, место лингвистики
в ней очевидно, о чем писал В. Макаров в выпуске 2 (2000 г., с. 115):
«Внутреннее строение всех семиотических образований
принципиально схоже: в основе каждого из них, включая есте-
ственный язык, лежит знак, строевой элемент единой для всех се-
миотических систем природы. Но в плане функциональном они
сильно отличаются друг от друга. Естественный язык оказывает-
ся несравним с остальными семиотическими образованиями, что
находит выражение в его способности с достаточной полнотой
интерпретировать при помощи своих знаков любую другую зна-
ковую систему... Выдвижение лингвистики на центральное ме-
сто в семиотической теории оказывается вполне оправданным».
На своих страницах МИПД презентировала семиотический метод
в соотношении лингвистики и идеологии (Т. ван Дейк, вып. 2), лингви-
стики и семиотики культуры / истории (В. Макаров, вып. 2), политиче-
ской семиотики и языка (И. Фомин, вып. 7) и собственно лингвосеми-
отики, актуализировавшей в контексте каузально-генетической теории
языкового знака восьмикомпонентный семиозис содержания дискурса
(И. Ухванова, вып. 1–6). Укрупненная модель семиозиса линг-
вистического знака интегрировала его когнитивное, аксиологи-
ческое, текстологическое и языковое начала, несущие идеаль-
ный (абстрактный) план содержания с феноменологическим

15
планом содержания, репрезентированным такими видами деятель-
ности субъекта (вписанного в семиозис знака, ибо и сам субъект
есть знак бытия), как коммуникативная (язык и речь / текст), прак-
тическая (когниция и аксиология /прагматика), речеповеденческая
(аксиология и текст) и опыт-регистрирующая (когниция и язык).
Добавим, что наш вариант восьмигранного моделирования слож-
ного полифункционального объекта науки (дискурса) представлен не
только в формате научных статей, но и монографий, написанных по
результатам интердисциплинарных научных проектов (вып. 3, 4, 6).
Появление этих выпусков не было бы возможным без выпусков 1, 2, 5,
в которых проработаны идеи интегрированного метода на разных объ-
ектах исследования. Последние были реализованы в выпусках МИПД
и лексикографически. Сопровождавшая издание выпусков рубрика
«Материалы к словарю» идентифицировала терминологию метода как
единое научное поле с учетом вариативности исследуемых с его помо-
щью объектов и предметов. Полагаю, что дальнейшая работа над мате-
риалами словаря будет способствовать упрощению терминологической
базы данного направления.
Не знаю, насколько новая интегративная исследовательская пара-
дигма (парадигма каузально-генетического моделирования дис-
курсов как макрознаков, функционирующих в социуме) способна
снять дискомфорт множимости методологий. Видится, что бороться
с количеством бесперспективно. Проще перейти в новое качество, уви-
дев множество как аспекты единого целого, где значение каждого аспек-
та определяется его местом в общей структуре значения (макрострук-
тура знания как контекст каждого аспекта), а его значимость (функция)
определяется его местом в системе функционирования знака.

2. Методологическая система и образ/картина мира,

которые эта система порождает
Павел Рудяков: Любая методология, базируясь на принципе мыс-
лительного моделирования, работает только в случае принятия набора
аксиом, допущений, прочих элементов, положенных в основание об-
раза мира, на котором она выстроена. Каждая из методологических
систем, будь то диалектика, синергетика, герменевтика, универсализм,
системно-структурный подход или что-то еще, требует своей особой
«логики», отвечающей особой картине мира. «Понимание мира, как
и понимание любого простого начала (например, единства), должно
быть сначала заложено в науку, чтобы наука могла его применить»
(В. Бибихин). Наука – это набор технических приемов, построенных

16
по принципу «причина – следствие». Смотря на мир определенным об-
разом, ученый увидит определенные вещи, придет к определенным вы-
водам. Согласие на признание того, что все сущее есть знак, придаст
семиотическому взгляду свойство универсальности. Отсутствие – сни-
мет вопрос об универсальности с повестки дня.
Ирина Ухванова: Методологические системы есть системы
терминологического порядка. За терминами закреплены опреде-
ленные мыслительные структуры, которые в совокупности репре-
зентируют образ реальности, моделирующий то или иное научное
знание. Множество моделей порождает множество миров. Единая
рабочая модель превращает множество в целостность и имеет место
в интегративной исследовательской парадигме. При этом в любом слу-
чае остается вопрос: есть ли в интегративной парадигме простое на-
чало? Можно ли считать простым началом дихотомические основания
данной исследовательской парадигмы?
В самом общем смысле, понимание начала с методологических по-
зиций – это вопрос о первичности яйца или курицы. А где начало?
Ответить однозначно на этот вопрос в данном контексте не по-
лучается. Как было показано выше, функциональное начало дискур-
са как макротекста, актуализируемого в социуме в противостоянии
и единении, несет в себе дихотомическое основание. Начало также есть
результат этого противостояния и единения (начало второго порядка)
и т. д. То есть начало бинарно и многоступенчато. Нахождение дихо-
томического решения, заложенного в начало, и есть решение вопроса.
Только будет ли это решение простым? Лишь относительно, ибо каж-
дая дихотомия обладает качеством внутренней трансформации, как
и каждый компонент дихотомии. В процессе изучения функциональ-
ных объектов в связке с субъектами коммуникации (контент-контекст-
ные отношения) за аксиому можно принять разве что факт разнона-
правленного движения.
Так, рассмотренная нами выше дихотомия «количественная – ка-
чественная исследовательская парадигма» естественно трансформиру-
ется в дихотомию «семасиологическое – ономасиологическое начала
познания». Таким образом, количественное исследование начинается
с теоретического основания и идет по пути его применения в качестве
матрицы для понимания практики бытия. Но в таком варианте матри-
ца работает как сито: часть реальности просеивается, и наука (будучи
в одной из методологических парадигм) изучает только то, что видит,
слышит, регистрирует. Это семасиологическое начало – от познания
частного, материально репрезентируемого (от формы знака) к общему,
абстрактному, т. е. осознанию, осмыслению собранного, определению
его в номинативной шкале ценностей.

17
 Вторая парадигма уже «всматривается» в само бытие и регистри-
рует (означивает) все, что видит и осознает: реальность в ее означива-
нии и означимости. Реальность – это всё видимое, слышимое, осознава-
емое, додумываемое, кодируемое и декодируемое, а также исследуемое
во всех проявлениях, во всех «мирах», во всех кодах с учетом рефлексии
и конструирования в этом контексте места ученого в познании реаль-
ности, и его отношения к процессу познания и к реальности в ее поли-
кодовой репрезентации (объект наблюдаемый и ненаблюдаемый – это,
по сути, два разных объекта). Именно так мы выходим на простор ин-
тегративного, интердисциплинарного.
Юрий Кузнецов: Метафора с курицей очень кстати. Методоло-
гия – это история о взрослой курице, которая пытается вернуться в свое
яйцо. Другими словами, речь идет о сжатии и развертывании инфор-
мации. С определенной долей условности этот процесс можно пред-
ставить так: концепт рефлексии – концепция рефлексии – теория – си-
стема фактов – множественность фактов рефлексии. Если бы не было
сжатия рефлексии, вряд ли научные и технические открытия были воз-
можными.
С определенной долей условности можно говорить о развертыва-
нии и сжатии в исторических явлениях. Так, развертывание Британской
империи, охватившей едва ли не половину суши, привело ее к сжатию,
когда отделились колонии Австралия, Индия и т. д. Аналогичные про-
цессы происходили и с Российской империей, а если глубже – Оттоман-
ской, Персидским государством и др.
Структурообразующим феноменом сжатия рефлексии является
обобщение. Однако это далеко не простой процесс. Он затрагивает
ментальные свойства человека: абстрагирование, сравнение, силло-
гизмы, т. е. все, что мы называем мышлением (восприятие, память
и многое другое). В последнее время этим занимается когнитология, ко-
торая объединила когнитивную психологию, когнитивную лингвисти-
ку и когнитивную психотерапию, что особенно важно. Так, представи-
тели когнитивной психологии при изучении дискурса пациента умеют
находить поврежденные когнитивные модели и возвращают пациента
к нормальному образу жизни. Надо сказать, что когнитология сегодня
претендует на доминирование в методологическом дискурсе. Ее прак-
тический предмет – дискурс, который стал базой для построения мно-
гих философских течений XX столетия. При этом дискурс, безусловно,
аналогичен и является сердцевиной коммуникативных процессов.
Елена Савич: Единая, целостная интегративная парадигма сни-
мает с ученого претензию о том, что, «смотря на мир определенным
образом, он увидит определенные вещи, придет к определенным вы-
водам», поскольку он одновременно смотрит на мир с разных сторон,

18
разными способами и приходит к выводу о взаимосвязях его элементов
и закономерностях их взаимодействия. В случае дискурс-исследований
многосторонний интегративный взгляд равнозначен созданию теории/
модели дискурса, для которого знаковость является неотъемлемой ха-
рактеристикой в силу обязательной текстовой/языковой (кодовой) ма-
нифестации. В этой связи признание универсальности семиотического
взгляда на дискурсную реальность выглядит вполне разумным.
Для того чтобы исключить «угрозу одностороннего взгляда на
предмет», дискурсное пространство стоит описывать через категории –
знаковые единства – разного уровня (языковые, речевые, когнитивные,
прагматические, коммуникативные, функционально-синтаксические
и др.; тематические, ролевые; аналитические и синтетические) и ис-
пользуя разные способы пространственной организации этих категорий
(реконструируя их парадигматическую составляющую, структурную
взаимосвязь, хронологическую линию и иерархию значимости). Здесь
мы апеллируем к таким методологическим по своей сути теориям, как
каузально-генетическая теория содержания (И. Ухванова), с позиции
которой я осмысливаю деятельность ученого, и обоснованная теория
(Б. Глезер, А. Страусс). Обе они, отрицая наличие статически поданной
исследовательской матрицы, предлагают многоступенчатую процедуру
анализа дискурса – процедуру восхождения к знанию. Категоризация
дискурсных (в данном случае – речевых) средств здесь происходит на
разных основаниях, которые «диктует» как сам дискурс (здесь социаль-
ный контекст), так и (меж)дисциплинарная подготовка, научное чутье
(интуиция) исследователя.
Но что важнее всего в контексте поиска универсальности, так это
то, что применение обеих вышеназванных методологических теорий
выходит на построение моделей конкретных типов дискурса и дискур-
сий, которые эти типы представляют, – моделей, являющихся одновре-
менно и описательными, и объяснительными. Первые таковы исклю-
чительно благодаря аналитическому вычленению сложносоставных
дискурс-категорий, как например, «тема», «роль», «коммуникативный
кортеж» с дальнейшим вычленением их «рабочих» (операциональных)
категорий и далее вычленением их маркеров вербальной репрезента-
ции. Эта процедура работы с ними, как оказывается в итоге, обеспечи-
вает функциональное единство дискурсий и типов дискурса. Вторые
таковы благодаря вхождению этих сложных категорий в макрокатего-
рии или синтезированные категории, на которых держатся функцио-
нальные кластеры содержания, как то: дискурс-картина мира, дискурс-
картина кортежного взаимодействия, дискурс-портрет коммуниканта
(адресанта и адресата).

19
 Ирина Ухванова: Можно сказать, что смысл каузально-генети-
ческого моделирования научного объекта – в создании дополнитель-
ного параметра моделирования – прогностического. Исследователь,
освоивший и использующий этот подход, получает возможность про-
гнозировать характер и вариативность актуализаций внутренней (само)
организации функционального объекта (его ментальной поликомпо-
нентной гиперструктуры, открытой трансформациям своего содержа-
тельного потенциала). Мы это неоднократно наблюдали в процессе
реализации комплексных международных интердисциплинарных про-
ектов, которые включали дискурсное и коммуникативное начало в со-
став своего, как правило, сложного полифункционально прочитывае-
мого объекта.
В контексте таких исследований и родились наши методы рекон-
струкции гиперструктур содержания: реконструкция дискурс-картин
мира и реконструкция дискурс-картин кортежного взаимодействия
адресанта, а также реконструкция дискурс-портрета адресанта из дис-
курсии индивидуальных и институциональных субъектов коммуника-
ции. Презентация того, как работают эти методики и какую информа-
цию о политических лидерах и институтах политической организации
общества позволяют собрать, являлась исследовательской задачей вы-
пусков 3, 4 и 6.

3. Рефлексия, конструирование, деконструкция,

реконструкция как методы познания
Павел Рудяков: В качестве одной из базовых концептуальных
установок предлагается ориентация на междисциплинарность гума-
нитарного знания. В этой связи ставится вопрос: «Что есть дискурс
рефлексии и дискурс репрезентации рефлексии, а значит, и дискурс
конструирования реальности?»
С рефлексией и ее репрезентацией, если не слишком углубляться,
более-менее понятно. С «конструированием реальности», сосуществу-
ющей с «реконструкцией истории», ясности куда меньше.
В контексте выпуска 7 (см. Введение) и «конструирование», и «ре-
конструкция» представляют собой далеко не однозначные, не одномер-
ные феномены. В первом присутствует, по крайней мере, два элемента:
конструкция, а также деконструкция. Они взаимодействуют друг с дру-
гом, одна из них дополняет другую, претендуя на то, чтобы подменить
ее собой. Деконструируется объективная реальность. Конструируется –
субъективная (дихотомия объективного и субъективного применитель-
но к истории со ссылкой на идеи В. Дильтея обозначена, пусть только
пунктиром, в статье Т. Метелевой). Возможно, имеет место еще и тре-

20
тий элемент, связанный с попытками, объединив два первых элемента,
добиться какого-либо синтеза. Это, однако, отдельная, особая тема.
Для «реконструкции истории» (она приобретает еще больший веc,
ибо трактуется как объективный базис между дисциплинами) оказыва-
ется принципиальным вопрос откуда, на каких условиях привлекать
материал, позволяющий приступать к соответствующему действию?
Рецензируемый сборник в этом плане дает обильную, «сытную» пищу
для размышлений. Тут присутствуют и межкультурный вектор в жур-
налистике и политике (Н. Кошкарова), и обзор подходов к изучению
всемирной истории в Украине (А. Кудряченко), и анализ функциониро-
вания института президентства в Украине (Г. Зеленько), и рефлексии по
поводу бельгийских средств коммуникации в годы Первой мировой во-
йны (О. Зернецкая), и «эссе», посвященные различным аспектам само-
го разнообразного участия русских, украинцев, белорусов в событиях
этой войны (Ю. Кузнецов, О. Ершова, Н. Щавлинский, В. Сергеенкова
и Е. Балыкина), и др.
Такой подход, как представляется, вполне вписывается в концепт
«новой истории», открываемой в противостоянии и противопоставле-
нии с традиционной научной парадигмой и приобретающей в послед-
нее время все больший размах и популярность. В отличие от «клас-
сической» истории, понимаемой как «прошлое политики» (Дж. Сили),
«новую историю» связывают практически с любой человеческой дея-
тельностью. «Все имеет свою историю», – написал в свое время Дж.
Галдан. Иначе говоря, все имеет прошлое, которое можно воспроизве-
сти, воссоздать и «зарегистрировать» с помощью методов и методик
различных гуманитарных дисциплин или же с помощью того междис-
циплинарного подхода, за который ратуют авторы сборника. История
традиционная видит прошлое «сверху», «новая история» предлагает
смотреть на него «снизу» и «сбоку», не отказываясь ни от какой из воз-
можностей, предоставляемых фактическим материалом. Такой подход
рождает множественность взглядов и оценок на фоне полной субъек-
тивности реконструкции прошлого, узаконивая «исторический реля-
тивизм».
Ирина Ухванова: Деконструкция – аналитическая практика,
в то время как рефлексия чаще несет в себе синтетическое начало; кон-
струирование – аспект кодирования информации, в то время как ре-
конструкция – аспект ее декодирования. Если в первой паре терминов
речь идет о работе исследователя истории с применением методов из
разных исследовательских парадигм (описательной и интерпретатив-
ной), то во второй – об активном начале адресанта, будь он субъектом,
порождающим исторический или исследовательский текст и вместе
с ним реальность, либо адресанте, заинтересованном увидеть сокры-

21
тое. Последний также активен, но при этом осторожен, внимателен, го-
тов открыть что-то неведомое ранее.
Остается открытым вопрос соотношения объективного – субъ-
ективного. Полагаю, что этот вопрос в каждом конкретном исследо-
вательском случае имеет свой ответ. Ситуация противопоставления
истории традиционной (видеть прошлое «сверху», с уверенностью, что
субъект видит все сразу, т. е. оптимально для историка) и истории но-
вой (видеть историю «снизу» и «сбоку», стремясь увидеть что-то иное,
новое, доселе не регистрируемое историей) может быть рассмотрена и
как ситуация набора новых фактов (количественный параметр, ситуа-
ция выхода на новое качество). А вместе все три ситуации образуют ди-
алектическое единство. Исходя из этого, я полагаю, современная исто-
рия экспериментирует в своих подходах. А вопрос субъективности в
процессе научного осмысления собранного – в методиках, множимость
которых есть простой этап накопления наукой новых технологий, под-
лежащих дальнейшей апробации и оценке.
Надо сказать, что мои многолетние дискуссии с исследователями,
работающими в парадигме количественных методик, весьма сложны,
ибо они видят в цифре главным образом объективную данность, а не
тенденцию. Поэтому любое умозаключение они склонны считать субъ-
ективным, а это как ярлык, принижающий достоинство ученого. В се-
годняшнем времени мы видим прогресс если не в дискуссиях (при ус-
ловии, что они не касаются сути вещей и идут по поверхности мысли),
то, по крайней мере, в выборе исследовательских возможностей. Чем
больше методик, тем больше возможностей верифицировать решение
исследовательских задач.
Сегодня в социально-гуманитарном знании активно используют
термин, который трудно перевести на русский язык, – Triangulation
(взляд с позиции разных углов). Он означает использование более од-
ного метода для сбора базы данных по одной и той же теме для га-
рантии значимости исследования на всех его этапах, что обеспечивает
разнообразие выборки и методов работы с ней. Это непосредственно
связано как со стремлением исследователей выходить за пределы од-
ной исследовательской традиции, так и со стремлением актуализиро-
вать в исследовании так необходимый интердисциплинарный и транс-
методологический контекст.
Ольга Зернецкая: С возникновением единой интердисциплинар-
ной парадигмы я столкнулась на практике примерно три десятилетия
назад, когда начала изучать феномен массовой коммуникации. Я к это-
му пришла, как и большинство европейских ученых, через филологию
и литературоведение (в то время, как известно, ученые США находили
свой путь через социологию, психологию, потом школы журналисти-

22
ки). Путь у меня был эвристическим, поскольку об этом предмете у
нас было написано совсем немного и только с определенных позиций,
прежде всего идеологических и лингвистических. В это время я начала
разбираться в природе массовой коммуникации, изучая актуальные за-
падные теории, в том числе труды представителей франкфуртской шко-
лы, теории британских и французских ученых, классические работы
американских столпов в области массовой коммуникации. Мне была
дана возможность узнать больше о реалиях зарубежных средств мас-
совой коммуникации во время научных командировок в США (1985),
Великобританию (1990, 1993, 1994), Республику Корея (1992), Австра-
лию (1996). Знание добавили просмотр разнообразных зарубежных те-
леканалов и посещение крупнейших телерадиокорпораций (ВВC, ATC,
ABC, SBS, KBC).
Такой оптимальный опыт познания открыл передо мною интер-
дисциплинарный характер предмета моего пристального изучения.
На практике я ощутила, что невозможно писать ни о традиционных,
ни о новых средствах массовой коммуникации (Интернете, мобиль-
ной телефонии, социальных сетях, глобальных компаниях типа Apple,
Google, Facebook), не зная таких их главных составляющих, как исто-
рия развития отдельных видов медиа в разных странах и экономика
массмедиа, включающая в себя процессы концентрации, конгломера-
ции, интернализации, диверсификации.
Не менее важно знание о финансовых основаниях телерадиоорга-
низаций (коммерческих, публичных, иных), как и о структуре произ-
водства и распространении медиапродукции. Пристального изучения
требовали культурные и информационные аспекты медиа; связь с ауди-
торией, политические и социальные аспекты их функционирования.
Все это получило отражение в моей монографии 1999 г. («Глобальное
развитие средств массовой коммуникации и международные отноше-
ния»). В настоящее время все более актуальным становится вопрос
о влиянии на средства массовой коммуникации процессов глобализа-
ции, в результате которых возникает глобальная коммуникация (моно-
графия 2017 г. «Глобальная коммуникация»). Сегодня можно говорить
об еще большем расширении диапазона дисциплин, связанных с но-
выми проблемами изучаемого мною исследовательского поля. Новыми
темами стали эволюции стратегий кибербезопасности США, роль дид-
житального и глобального диджитального разрывов в развитии разных
стран и континентов.
Иначе говоря, современные научные направления и технологии их
исследования неизбежно требуют от исследователя умения встречать
вызовы времени и понимания, что интердисциплинарность приходит
к нам от самого объекта исследования, а не по чьей-то прихоти.

23
 1. МЕНТАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ АНГАЖИРОВАННОГО,
КОНФРОНТАЦИОННОГО, ИНТЕГРАТИВНОГО И ДРУГИХ
ВИДОВ ДИСКУРСА: КОГНИТИВНЫЕ ОСНОВАНИЯ
ДИСКУРС-АНАЛИЗА

В.В. Колесов (Россия, Санкт-Петербург)

КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ПОЛЕ РУССКОГО СОЗНАНИЯ:
КОНЦЕПТЫ ВЛАСТЬ, ЗАКОН И НАРОД

В статье излагаются результаты исследования концептов Власть,

Закон, Народ, произведенного на основе классических русских текстов
разного времени сложения. С целью выявления «причинности» дей-
ствий использован метод конструирования семантических констант.
С позиции синергийных связей рассмотрены три возможные стратегии
общественного поведения и сделаны содержательные выводы.
Ключевые слова: концепты Власть, Закон, Народ, деволюция, ре-
волюция, эволюция, концептуальное поле, сознание, синергийные связи.
Ключевые понятия:
Деволюция (от лат. devolutum ‘лишаемый’, ср. англ. devolution ‘пе-
редача (власти)’ – свободная передача полномочий и власти другому
лицу или партии – в отличие от насильственного свержения в револю-
ции и естественного развития событий в эволюции.
Денотат D (от лат. denotatio ‘обозначение’) – в составе семанти-
ческого треугольника это ментальная связь вещи с ее идеей, одновре-
менно представляет логически объем понятия и лингвистически пред-
метное значение слова, одновременно выражая познание вещи в идее.
Десигнат S (от лат. designatio ‘указание, назначение’) – в составе
семантического треугольника это ментальная связь знака с идеей, одно-
временно представляет логически содержание понятия и лингвисти-
чески словесное значение слова, выражая сознание идеи в знаке.
Концепт (от лат. conceptus ‘накопление, произрастание, плод’) –
мыслимое содержание в единстве логического и лингвистического,
в явном виде одновременно представленное своими содержательны-
ми формами – конструктивными образом, понятием и символом, и «за-
родышем» первосмысла – концептумом. Концепт представляет собой
форму национальной идентичности, которая может быть развернута
в любую сторону на уровне его содержательных форм, но жестко со-
храняет свой исходный концептум.
Концептум (от лат. conceptum ‘зародыш, зерно’) – помысленная
сущность национальной идентичности, философски глубинное «не-
что», которое материализуется приблизительно в виде «внутренней

24
формы», «ближайшего значения» слова и реконструируется как эти-
мон. Концептум – основание, с которого снимаются содержательные
формы концепта в их постоянном развитии и изменении; концептум
логически представлен понятием – содержательной формой концепта,
выражающей актуальное представление о концептуме; как усколь-
зающая в сознании сущность часто определяется метафорически:
«ускользающее нечто», «творящая форма», «вневременное содержа-
ние», «принципиальное значение», «точка вне пространства», «квант
смысла», в конечном счете «помысленность вечности и безместность
исчезающей точки», и т. п.
Концептуальный анализ – за смысловым целым (текст) словес-
ного ряда изучаются глубинные ментальные уровни концептов, опи-
санных парадигматически, то есть системно; в конечном счете, про-
являются смыслы, о которых не подозревали сами авторы, но которые
заложены в основании каузальной последовательности текста: концеп-
туальное поле имеет свою логику, отличную от поверхностной логики
текста.
Концептуальное поле – функциональное поле мысленного дей-
ствия, выделяемое точками различий и сходств, напряжений и натя-
жений мысли в границах концептов, превращающих эти силы в про-
дуктивное поле смысла; в отличие от замкнутой двухмерной системы,
поле объемно, постоянно изменяется, оставаясь тем же самым, в нем
«вызревает» смысл – это «то, в чем всё», всеобщее основание знания,
опрокинутое на индивидуальное сознание.
Менталитет (от лат. mens mentis ‘мышление, рассудок’) – отвле-
ченное, выраженное логическим составом концептов совокупное мно-
жество разнообразных объективных проявлений человеческой куль-
туры, истории и традиций (включая социальные институты и даже
биологические явления); общенациональное проявление глубинных
представлений о мире, обществе и человеке как форма народной мен-
тальности. Менталитет соединяет сознание и познание в виде психо-
логического восприятия.
Ментальность, или языковой менталитет, – конкретное пред-
ставление о сущности народного менталитета, естественное миросо-
зерцание в категориях и формах родного языка, в процессе познания
соединяющее интеллектуальные, духовные и волевые качества народ-
ного характера в типичных его проявлениях. Ментальность своим по-
ниманием объединяет познание и знание.
Основание – в соответствии с Законом достаточного основания
Лейбница («во всем есть свое основание») определяет последователь-
ные действия всех составов каузальной Причинности, являясь исход-
ной причиной действия из всех «четырех причин» Аристотеля.

25
 Построение понятия – процедура соединения смысловой связью
десигната и денотата с целью понимания вещи, означенной словом.
Соединение определения S и предиката D создает возможность по-
нимания посредством оперативного образного понятия (das Sinnbild
‘смысловой образ’), которое изначально есть символ; ср.: Белый дом,
Большой дом, казенный дом, торговый дом и т. п.
Причинность – каузальная категория с общим смыслом отвлечен-
но-формальной причины во всей совокупности действующих причин:
условия, причины и цели, определяемые своим основанием; синергийно
они связаны единством действия и цельностью восприятия как целесо-
образной связи «всего во всем».
Русская ментальность – общая совокупность ментальных и куль-
турных особенностей русского сознания, характера и традиций, проти-
вопоставленная возможной форме российского менталитета, связан-
ного с государственной идеологией, мировидением и общественными
установлениями.
Семантическая константа (от лат. constans, constantis ‘посто-
янный, неизменный’) – на семантическом уровне проявляется в соот-
ношении исходного основания и непременных следствий в виде трех
тропеических производных, по смыслу связанных с содержательными
формами концепта: условие как образ, причина как понятие, цель как
символ; реальность основания состоит в том, что именно оно в каждом
конкретном случае определяет выбор помысленных составов Причин-
ности и их следование в концептуальном анализе.
Семантический треугольник – связь вещи (предмета), идеи (по-
нятия) и знака (слова) в их синергийном единстве.
Синергийная связь трех составов причинности воплощает общий
смысл семантического треугольника и является символическим вы-
ражением позиции «третьего лишнего», который производит пере-
становку ключевых составов связи; основана на идее синергизма
(от греч. συν-εργία ‘сотрудничество, содействие’) – совместное и вза-
имное действие всех компонентов целого в условиях неравновесной
среды, перераспределяющей общую энергию в границах целого.
Предметом исследования являются тексты известных деятелей
русской культуры, а его целью – выявление подтекстового содержа-
ния их высказываний на затронутую тему; тем самым определяется
задача: представить цельный объект изложения – именно то, как по-
нимали предмет в описываемую эпоху. Предмет как несобранный ма-
териал объективируется по мере исследования и подается в авторской
системе. Обширный корпус текстов с указанием их источников и авто-
ров представлен в недавно вышедшем Словаре русской ментальности

26
(СПб., 2014), а метод исследования основан на разработанной автором
русской версии когнитивистики – концептологии. Метод вытекает из
гносеологической позиции философского реализма, в этом отношении
противопоставленного номинализму и концептуализму. Описанные
концепты сохраняют свою модальность во все времена жизни граж-
данского общества, отчасти меняя свои имена. Одновременно проис-
ходит внутреннее движение концептов, которые усиливают или умень-
шают роль своих содержательных форм.
Синергийные основания. Р.Г. Баранцев, выдающийся специалист
в области тринитарной методологии, синергетики и семиодинамики,
описал некоторые системные триады как простейшие структурные
ячейки синтеза соответствующих концептов. Синтез – важнейшая чер-
та русского сознания, руководствующегося синтетическим по харак-
теру языком. «В социальном плане можно вспомнить древнюю триа-
ду «закон – народ – власть», в которой противоречия между законом
и народом разрешаются через власть, между народом и властью – че-
рез закон, между властью и законом – через народ» [2, с. 39]. Р.Г. Ба-
ранцев обобщил основные свойства синергии как целостного знания
в условиях совместного действия всех компонентов целого, и прежде
всего – совместного действия рациональных, интуитивных и эмоцио-
нальных качеств человеческой личности.
Общие принципы синергии удивительным образом накладыва-
ются на основные свойства русской ментальности. Здесь синергия не
разделяет, а объединяет. Познание идет от целого к частям (от рода
к видам). Анализ заменяется синтезом и как целостное создает смысл
целого. Триады представляют собой устойчивые парадигмы, включа-
ющие в себя центр как нулевую точку отсчета. Именно центр обеспе-
чивает целостность триады, одновременно не осознаваясь как заглу-
бленный в подсознание компонент триады. По этой причине русская
ментальность сторонится середины-середняка, как «пустого места», во
всех случаях предпочитая крайности. Так, в триаде власть – закон – на-
род закон сводится к нулю, которым, согласно нашим представлениям,
можно пренебречь. Синергия, таким образом, апофатически (утверж-
дением в отрицании) представляет нелинейность, незавершенность,
неоднозначность, случайность в проявлении смыслов, а также отда-
ет предпочтение образности, логическому выстраиванию суждений.
«Понятие – это представление, получившее наименование» – всего-то
[2, с. 16]. Таковы особенности языка синтетического строя, на котором
и основана русская ментальность.

27
 Почти каждый концепт в составе триады мы можем заменить его
противоположностью или соответствием, например:

Каждая триада сохраняет возможность своего развития. Власть на-

рода ограничивается справедливостью, справедливость власти удосто-
веряется народом, а справедливость народа подтверждается властью.
Или: свобода народа в ее пределах устанавливается законом, закон-
ность народа ограничивается свободой, а законность свободы фикси-
руется народом, и т. д. Замены концепта народ невозможны, любая под-
становка будет всего лишь представлением части категории «народ» на
месте родового «народ», а синекдоха не дает усиления позиции, она
ее варьирует. Человек, элита, партия и т. п. всегда сохраняют родо-
вую характеристику концепта народ, и это указывает на то, что данный
концепт составляет реальный корень триады, ее основание. Это един-
ственная «вещная» часть категории логического рода, которая и создает
вариации всех прочих идеальных компонентов-видов – и идеальную
власть, и словесный закон. Еще более выразительны синергийные тож-
дества, состоящие из трех концептов: Государство, Общество и Народ.
В этом составе «перегрев» системы достигает максимальных значений.
Возможные подмены на словесном уровне: средневековая триада
власть – церковь – народ была персонифицирована как дворянство –
священники – народ, а в новое время как власть – закон Божий – на-
род. Убрать определение к термину закон – и получится современная
триада со всеми ее последствиями. «Побледнение» одного и усиление
другого концепта осуществляется в идеале символа на концептуаль-
ном уровне. В революциях ведут за собой идеи, в бунтах – «вещи», но
в обоих случаях через посредство слова. Возникает проблема «тре-
тьего сословия» – и бушует буржуазная революция, смысл которой
в том, что побеждает не весь народ, а только та его прослойка, пред-
ставители которой овладевают (власть) статусом (идея «священства»),
то есть входят в зону исходного единства дворянство-церковники (пер-
сонально они едины, когда противопоставлены народу), замещая его.
А народ «нарастает» снова (нарождается). Еще хуже обстоит дело,
когда два компонента сливаются в единое, например, власть и закон,
а третий – народ – действительно лишний, и тогда уж он свободен
в своих движениях. Исторические примеры известны.

28
 Синергийные структуры в системном становлении внутренне всег-
да противоречивы именно благодаря наличию «третьего». Выбор одно-
го из трех основан на минимальном росте энтропии, то есть наимень-
шей трате энергии, поэтому, например, в триаде власть – закон – народ
в каждый данный момент развития предпочтение будет отдано тому,
какая пара наименьшим образом разрушает систему, приводя ее к ката-
строфе (бифуркации).
Подобные подстановки возможны и во всех остальных триадах,
и в каждой из них в качестве коренного выступает «нижний правый» –
вещный концепт народ. Между прочим, и только народ в полной мере
отражает логическую увязку рода и вида «по-русски»: «вид – он же
и род», человек и любой коллектив как виды народа существуют наряду
и совместно с самим народом в его целом как родом.
По мнению Р.Г. Баранцева, верхние компоненты триад познаются
интуитивно, левые – эмоционально, правые – рационально. Поскольку
русская ментальность доверяет интуиции больше, чем рационально-
сти, можно предложить другую точку отсчета, от интуиции. Основы-
ваясь на суждениях петербургских лейбницианцев, можно понимать и
так: верхние компоненты познаются мистической интуицией, левые –
интеллектуальной, а правые чувственной интуицией.
Наличие триад позволяет снимать противоречия, возникающие
между попарными противоположностями, в этом случае «третий лиш-
ний» исполняет роль «третейского судьи». Так (пример Баранцева),
противоречие между законом и народом снимается властью (это дево-
люция – «передача»), между народом и властью – законом (справед-
ливый суд: эволюция), между властью и законом действует уже народ
(происходит революция). Разбалансированность социального устрой-
ства возникает там и тогда, где и когда этот ментальный закон не дей-
ствует, нарушенный чьей-то злой волей.
Итак, синергийная триада концептов, представленная на основе
семантического треугольника, фиксирует взаимные связи между ре-
альными и идеальными их составами, увязывая Власть, Народ и Закон
в их взаимозависимом единстве. Усиление или ослабление роли каждо-
го концепта определяется общей суммой семантической энергии, пред-
ставленной в триаде.
Теоретические установки. Посмотрим, как отражается указанная
ментальная связь в высказываниях русских мыслителей Серебряного
века и чем эта связь отличается от современного ее состояния – в суж-
дениях современных публицистов. Динамика переоформления одних
и тех же концептов также относится к числу коренных свойств
сознания.

29
 К числу многочисленных типов анализа текстов мы добавляем еще
один, который условно можно назвать концептуальным анализом тек-
ста. За словесным рядом как целым в смысловом значении можно раз-
личить контуры глубинного ментального уровня и описать его парадиг-
матически, то есть системно.
Концептом признается не просто понятие, как обычно поступа-
ют номиналисты, а общая совокупность трех содержательных форм в
слове – образа, символа и понятия, совместно определяемых «перво-
смыслом» (слово А.А. Потебни) концептума, то есть идеальной сущ-
ностью явленного концепта. Такова в целом методологическая позиция
реалиста [3]. Тем самым к трем содержательным формам добавляется
четвертая, а именно концептум, который как смысловое зерно перво-
смысла прорастает в остальных формах (лат. conceptum ‘зерно’, но свя-
занное с понятием conceptus, «концепт»).
Концепт шире понятия, который и сам по себе является частью
другого образования, которое, вслед за Аристотелем, впервые указав-
шим четыре действующие причины, мы именуем причинностью. Этот
термин возник в начале XIX в. на основе признака причинный (первая
фиксация 1704 г.) и сначала выступал полным синонимом слову при-
чина (у Чаадаева, Бакунина, Юркевича и др.) и только на рубеже ХХ в.
получил общий смысл отвлеченно-формальной идеи причины во всей
совокупности условий, целей, поводов, следствий и собственно реаль-
ных причин, связанных единством действия и цельностью понимания
как целесообразной связи «всего во всем» (В. Соловьев, С. Трубецкой,
Н. Бердяев и др.). Идея единства мира активно разрабатывалась фило-
софией Серебряного века, а термин причинность стал одним из инстру-
ментов такой работы. «Сознание причинности есть коренное, а не про-
изводное» (С. Трубецкой).
Концепт причинность строится на основании следующих посту-
латов.
Основание: «Все в мире имеет свое основание» (Лейбниц);
«В-себе-бытие сущности … есть основание» (Гегель).
Условие: «В некотором смысле причины и есть условия» (Франкл).
Действительно, в средние века именно условия и воспринимались как
причины, которые понимались как моральные (вина) (Хейзинга).
Причина: «Причины вещей соответствуют основанию истине»
(Лейбниц); «Действующая причина определяет всю каузальность»
(Хайдеггер).
Цель: «Конечные причины – смыслы и цели» (Франк).
Прочие понятия входят в состав этих четырех членов причинности:
повод – в условие, следствие – в цель и так далее.

30
 Определения русских философов проигрывают в сравнении со
строго логическими и лаконичными утверждениями западных ученых.
Происходит это из-за склонности русского сознания к символическим
замещениям и метафорическим уподоблениям. Русское мышление об-
разно-символическое. Вот несколько примеров, указывающих на есте-
ственные смещения границ между компонентами причинности.
Основание: «Если нет причины, то нет и основания (Юркевич);
«Вопрос об основании есть вопрос «почему?» (Франк); «Убеждение,
что всякое явление несет свою необходимую причину, сводится к пред-
положению, что всякое явление должно иметь свое основание» (Е. Тру-
бецкой) – смещение основание/причина.
Условие: «Общие логические формы, будучи сами по себе только
пустыми возможностями, при существовании соответствующей им
действительности представляют ее необходимое условие или закон»
(В. Соловьев) – смещение условие / закон; «Требуется условие, которое
сообщает … значение причинности» (Юркевич) – смещение условие/
причинность.
Причина: «Закон есть причина, а не действие» (Чаадаев) – смеще-
ние причина/закон; «Первично действие, а не его причина» (В. Пропп) –
смещение причина/действие.
Цель: «Цель, к которой стремится данное бытие, уже есть, уже на-
личествует как норма» (Флоренский) – смещение цель/норма; «Знания
происходят по причине, а понимание образуется целью» (Розанов) –
смещение причина/цель. Ср. современный постулат: «Причины суще-
ствуют, цели осуществляются» (Н. Арутюнова) с тем же уподоблением
одного другому.
Выразительная сила такого рода определений состоит в том, что
символическим сопряжением терминов достигается взаимная связь
всех членов каузальной категории причинность. Тем самым достигает-
ся требуемое понимание «всего во всем». «Необработанность» русской
идеи причинности не в ее незавершенности, но в ее идеальности, в со-
ответствии с представлениями русского реализма. Причинность про-
тивоположна номиналистической причине. А «история зависит от раз-
личных уровней привычного понимания причинности» (Поль Рикер).
Соответствие членов причинности содержательным формам слова
соединяет языковые средства с ментальными составляющими: усло-
вие = образ, причина = понятие, цель = символ, тогда как основание
есть концептум, зерно всякого первосмысла. Единство логического
и лингвистического – основное требование когнитивной лингвистики.
Именно такое единство ментального и языкового определяет принци-
пы классификации наличных речевых формул, извлеченных из текстов
(см. ниже).

31
 Отсюда формула концепта причинность, представленная в семан-
тической константе как постоянном отношении ее составов [3, с. 27]:

Отличие представленной формулы от известной аристотелев-

ской – только в терминологии. Сравним:

Итак, концептуальный анализ текста позволяет описать совокуп-

ность содержательных форм концепта в их синергийном единстве,
представив их рόдово как категорию причинность.
Принципы построения понятия. Опираясь на сказанное, попро-
буем описать совокупность текстов, пытаясь для примера разобраться
в намеченной Р.Г. Баранцевым синергийной триаде власть – народ –
закон. При этом не станем пренебрегать требованием единства стиля
и ограничимся текстами «поэтического» характера, извлеченными из
работ русских авторов (литература художественная и философская).
Единство стиля дополняется общностью ментальности, выраженной
в исследованных текстах.
Воспользуемся дискурсивным характером нашего мышления и вы-
светим смысл имени с двух сторон: со стороны эпитета-определения
перед именем (устойчивый десигнат) и со стороны предиката после
имени (переменный денотат). Обе позиции предстают в предикатив-
ном усилии мысли и потому субъективны, но отбор сравнений, спи-
сок которых всегда конечен, уточняется объективно общим смыслом
конкретного высказывания и направлен значением основного имени –
его валентностью. Таким образом, путей выявления значений слова,
необходимых для выявления концептуальной составляющей, у нас
всего два. Первый – конструирование понятия на основе сочетания
имени с определением-прилагательным, представляющим конкретное
содержание образного понятия (железный сон – Тютчев). Второй – по-
средством логического суждения, то есть подведения значения слова
к общему роду, также проявляющемуся в тексте на основе интуитив-
ного приближения к концепту (любовь есть сон – Тютчев), – объем по-
нятия.

32
 Атрибутивные сочетания условно подразделяются на четыре типа
с выделением признаков типичного, глубинного, интенсивного и дли-
тельного. Интенсивные находятся на крайнем полюсе системы, судя по
структуре прилагательных, среди которых много конфиксальных типа
беспристрастная, бесценная, – все они позднего сложения и связаны
с образным представлением концепта в постоянно возникающих
требованиях момента. Коренные признаки качества – типичные при-
знаки – от прочих отличаются тем, что способны образовывать имен-
ные синонимы. Сравним: божия правда, истинная правда, светлая
правда – правда Бога, правда истины, правда света и так далее. Все
остальные определения подобной замены лишены или изменяют смысл
целого сочетания: правда огромности, правда ужаса, правда всечело-
вечества и пр. Типичные от глубинных отличаются тем, что типичный
признак исходит из самой предметности (правда истинна), тогда как
глубинный привходит извне (правда огромна), хотя оба признака род-
нит их постоянство при определяемом слове.
В конечном счете, перебирая отмеченные в употреблении эпитеты,
мы очерчиваем пределы десигната – признак различения, выявляю-
щий содержание концепта и проявленные в содержании понятия («мы
познаем только признаки» – А.А. Потебня). Причем в роли понятия
(образного понятия) выступает все сочетание в целом, поскольку ис-
тинная правда отличается от полной правды. Образное понятие здесь
раскрывает символ правда, уточняя каждый раз оттенок и грань его
бесконечного проявления.
Таким образом, в сети обнаруженных признаков мы находим следы
проявлений образа, понятия и символа, которые в совместном их дей-
ствии и воссоздают искомый концепт в его исчерпывающих конститу-
тивных признаках.
Второй путь конструирования понятия, необходимого для понима-
ния символа, осуществляется в логическом суждении, то есть в подве-
дении символа к возможному роду путем сопоставления с различными
сущностями. В результате «понятие» актуализируется в конкретных
текстах на основе интуитивного приближения к ядру концепта – его
первосмыслу – концептуму. По-видимому, в нашем сознании содержит-
ся скрытое представление о концепте, неявно представленное в подсо-
знании, что и дает возможность подобных сопоставлений. В результате
этой операции мы очерчиваем границы денотата – предметного зна-
чения слова, логически представляющего объем понятия.
Выбор исходного основания из многих определяет алгоритм подбо-
ра аргументов причинности, то есть условия, причины и цели. Подбор
предикатов определяется общей установкой сознания на естественное
следование содержательных форм концепта: основание = концептум –

33
что?, образ условия – как?, понятие причины – почему?, символ це-
ли – зачем?
В нашем случае ограничиваемся текстами, приведенными в каче-
стве иллюстраций к «Словарю русской ментальности» [1]. Количество
примеров намеренно ограничено, но представлено в выразительных
определениях, данных выдающимися деятелями русской культуры на
фоне современных публицистических текстов. Общий тон всех заклю-
чений носит поэтому субъективный характер, но в сумме выражает
усредненно цельное представление носителей русского языка о кон-
цептах, явленных на определенном этапе русской истории. Так, вы-
деляются три периода: первая половина XIX в., начало XX в. и наше
время.
Критики [4, с. 30–31] осуждают наши принципы анализа, заявляя,
что в его результате формируются «новые знания как содержание чита-
емых текстов», следовательно, не отражают действительных концептов
прежних носителей русской культуры, а создают гипотетические кон-
струкции в результате собственной рефлексии. Действительно, текс-
ты – материал исследования, предмет его описания. Подобное понима-
ние концептов заложено уже в работе основателя концептологии – рус-
ского философа А.А. Аскольдова (Алексеева). Но предложенный здесь
метод не ограничивается «чтением текстов», как это делает любой но-
миналист, он направлен на изыскание объекта исследования, то есть
объективирует заложенные в текстах ментальные «корни» в их спец-
ифическом проявлении именно в данный момент. Такова позиция реа-
листа, который за видимым фактом пытается разглядеть его потаенную
суть. «Собственная рефлексия» создает не «гипотетические конструк-
ции», а строит модели прежних состояний, максимально приближенные
к реальным концептам прошлого. Дело в том (этого также не способен
понять номиналист), что концептуальное содержание сознания текуче
и непостоянно, в каждый момент его действия общий состав концеп-
тов изменяется, на первый план выходят разные его содержательные
формы – то образ, то символ, то понятие; на больших отрезках време-
ни смещение может достигать значительных пределов, а именно их-то
и способен уловить исследователь. В конце концов построение гипо-
тез, моделей, реконструкций и составляет нерв научного знания – по-
лучение «новых знаний». А концептуальный анализ текстов позволяет
зримым образом увидеть, как понимали современники суть дела, во-
площенную в точке концепта.
Итак, построение понятия в виде образного понятия в оперативной
памяти возможно посредством двух способов, определяемых действи-
ем человеческого мозга: образным представлением десигнатов и логи-
ческим представлением денотатов. Первый есть процесс концептуали-

34
зации, второй – процесс категоризации. С точки зрения формальной
грамматики это различие между определением и предикатом. Менталь-
но – одно и то же, формально они различаются.

Власть
Власть есть слово, значение которого непонятно.
Лев Толстой
Власть – форма общественной деятельности, направленная на
интеграцию общества через сохранение организаций, коммуникаций
и общих ценностей путем соединения членов общества в единое це-
лое. Исторически восходит к общеславянскому корню со значени-
ем ‘иметь силу’ в церковнославянской форме отвлеченного значения
(ср. конкретное рус. волость); в древнерусском языке представлены зна-
чения ‘власть, господство’ (945 г.), ‘органы власти’ (1175 г.), ‘область’
(1206 г.), ‘властность’ (XVI в.) при волость ‘власть, господство’
(1146 г.), ‘область под одной властью’ (XII в.), ‘сельская волость и ее
население’ (1478 г.).
Следующие постоянные признаки определяют слово власть. Ти-
пичные – сильная, твердая; глубинные – высшая, державная, желез-
ная, жестокая, живая, могучая, мощная, огромная, полная, суровая;
интенсивные – абсолютная, безграничная, беспредельная, враждебная,
единственная, законодательная, здешняя, наследственная, необъят-
ная, неограниченная, неправедная, родительская, священная, сельская.
На основе текстовых предикатов выделяем следующие денотатные
признаки (объема понятий):
1. Основания: Власть есть совокупность воль, перенесенных на
одно лицо (Л. Толстой); Воля, за которой признается сверхчеловече-
ское, идеальное достоинство должного и в этом смысле категориче-
ски требующего повиновения… власть неправомерная вообще не есть
власть (Франк); Власть представляет собой обособившееся, утвердив-
шееся в оторванности своей, мужское начало, которому присуща сти-
хия насилия: она умеет только покорять и повелевать, но не любить
и сострадать, можно ее определить и как начало звериное (С. Булга-
ков); Сила в социальной жизни людей есть власть, и власть обладает
могущественными орудиями принуждения; Апофеоз силы есть апофе-
оз принуждающей власти (Бердяев); Там, где группа хочет быть вла-
стью и в то же время не духовной, это тем самым – власть явочная,
власть силы, власть рубля и надувательства (Ухтомский); Власть –
это добровольное согласие подданных повиноваться (Известия. 2007.
№ 219); Традиции всевластия власти, которая не была подотчетна на-
роду и редко считалась с тем, что он думает о ней (Рос. газета. 2008.
№ 20); Всякая власть в конечном счете есть духовная власть, или власть

35
идеи (С.-Петерб. вед. 2008. № 51); В России власть… воспринимается
населением как нечто сакральное (АиФ. 2008. № 3); Власть всегда не-
отделима от идеи. Власть охраняет Идею – власть генотипа, а не класса
(Налимов).
2. Условия: Понятие о власти ... содержит в себе множество видо-
изменений (Чичерин); Власть имеет для нас мало привлекательности
(Данилевский); Власть проблематична в своей ценности (Вышеслав-
цев); Власть вообще самое вульгарное из всего, что только можно себе
представить (В. Ильин); Презрение к власти у русского крестьянина …
велико (Пришвин); Для него власть это есть нечто, сотворенное чело-
веческими руками, нечто, о чем он, ненавидя его, думает (Шульгин);
Власть всегда неотделима от Идеи. Власть охраняет Идею – Власть ге-
нотипа, а не класса (Налимов); Власть у нас не укоренена ни в народ,
ни в землю свою, ни в будущее (В. Распутин); Власть у нас нерусская,
причем уже почти целый век (Шафаревич); Всякая похоть власти есть
грех (Бердяев); И двигает русскими один импульс: непримиримость
к власти. К любой (Аннинский).
3. Причины: Русский народ избегает власти, удаляется от нее; он
готов предоставлять ее скорее дурным людям, чем самому замараться
ею … развязать грех власти (Л. Толстой); Русский народ не признает
власти как политической силы, он признает ее лишь как нравственное
призвание … понимает власть как обязанность, а не как право, как тяго-
ту, а не как привилегию. Всякая власть, открыто и прикрыто, заключает
в себе яд (Бердяев); Считаю из всех видов человеческой деятельности
самой низкой – стремление к власти (АиФ. 2009. № 31); Власть … тер-
пят как неизбежное зло, которое помогает решать практические задачи
управления (АиФ. 2008. № 3); У наших властей перемирия с народом
не бывает (Полторанин).
4. Цели: Обладание властью действительно равносильно возмож-
ности гнуть в бараний рог (Салтыков-Щедрин); Настоящая власть та,
которая … ведет других за собою (Вл. Соловьев); Назначение власти
править, а править – значит приказывать и взыскивать (Ключевский);
Люди приходят к власти и начинают жить только для ее удержания.
Оказывается, ради этой цели можно пойти на все (М. Кураев); Полити-
ческая власть у нас напрямую связана с личным обогащением (А. Кон-
чаловский); Власть – это мысль, цементирующая умы (Известия. 2010.
№ 196); Известно, что без власти далеко не уйдешь (А.К. Толстой).
Сравним два суждения, подытожившие русское представление
о власти:
«Идея подчинения, генеративный смысл, заключенный в концеп-
те «власть», разворачивается как уточнение понятийных признаков,
организующих политический дискурс (борьба за власть и удержание

36
власти), его образных признаков (проявление силы одного человека по
отношению к другому либо некоего могучего существа по отношению
к людям), его ценностных признаков (обоснование необходимости вла-
сти…)» (В.И. Карасик).
«Власть … выражается, в частности, в массовом негативном от-
ношении к Власти как воплощению зла, как собранию всех пороков.
В обыденном массовом сознании власть выступает как настоящий ша-
баш, разрушающий все живое, как вакханалия зла всех его мыслимых
типов, как собрание корыстолюбцев, жуликов, развратников, дураков,
алкоголиков. Широко распространено представление, что действия вла-
сти нельзя рассматривать серьезно как достойную уважения деятель-
ность, необходимую для общества, наоборот, от нее следует держаться
подальше, замыкаясь в локальных сообществах» (А.С. Ахиезер).
В этих определениях объем понятия (денотат) представлен в пол-
ном виде. Представим его в понятиях причинности:

Общее определение: Власть – идеальное достоинство должного,

рукотворное как обязанность (а не право), способная вести за собой
других.
Так понимали концепт Власть в начале ХХ в. – представлены со-
ответственно высказывания С. Франка – В. Шульгина – Н. Бердяева –
Вл. Соловьева. Это положительный градус амбивалентного концепта,
отрицательный в той же последовательности основания – условия –
причины – цели и строится следующим образом:

Общее определение: Власть – звериное начало насилия, вульгарная

сила, источающая яд и способная гнуть в бараний рог. Таково понима-
ние С. Булгакова – Вл. Ильина – Н. Бердяева – М. Салтыкова-Щедрина.
Современное толкование того же концепта в политическом аспекте
преобразуется в следующий каузальный ряд:

37
 Общее определение понятно. (Источники: Российская газета –
Л. Аннинский; Аргументы и факты – М. Кураев и А. Кончаловский).
Касательно характеристики концепта непосредственно народом
(отношение к власти «изнутри») причинность в современном сознании
предстает в следующем градуальном ряду:

Общее определение также понятно. (Источники: Аргументы и фак-

ты – В. Распутин; Известия – Полторанин).
Как видим, заметно снижение общего тонуса представлений о кон-
цепте Власть по сравнению с текстами столетней давности, полное не-
приятие институтов власти, хотя перекличка со старыми определени-
ями присутствует. Это заметно как на почитании идеи власти, так и в
постоянном ее неприятии в практических формах проявления. Такое
состояние объясняется реализмом русского сознания (в платоновском
смысле): идеальное отмечено положительно, ее проявление в миру
осуждается: «Если все против власти, это значит, что власть против
всех» (Милюков). О качестве современной власти говорил недавний ее
представитель В.С. Черномырдин: «Мы – правительство. Нам думать
не надо, подписываемые бы представления успеть прочесть».
Итак, амбивалентность концепта Власть определяется его симво-
лическим статусом. Это вызывает противоречивые суждения о смыс-
ле концепта, заряженного своим исходным концептумом в значении
«иметь силу»: «Сила есть – ума не надо».

Закон
Закон – основа бесправия.
Василий Ключевский
Закон – обязывающая сила, извне регулирующая действия приро-
ды, общества и человека как объективно справедливая мера поступков
и событий, не переходящих закон(ец). Общеславянское от конъ ‘пре-
дел, граница’; др. – рус. ‘вероисповедание’ (1076 г.), ‘закон светский’
(XIII в.), ‘обычай’ (1477 г.), ‘связь между явлениями’ (1665 г.).
Типичные признаки: всеобщий, высший, незыблемый, неумолимый,
непреложный, нравственный, общий, основной, сокровенный – все пре-
имущественно интенсивные, что указывает на их непроницаемость
в народное сознание, для которого характерны именно типичные при-
знаки типа законный закон.

38
 Денотатные признаки устанавливаем на основе следующих кон-
текстов.
1. Основания: Закон есть свободное повиновение (Хомяков); Закон,
логически изложенный, называется правилом … Но правило есть толь-
ко логическая форма закона (Георгиевский); Закон есть рациональное
правило, обращающееся к уму, к сознательной воле … Это – символ
нормативной системы ценностей, который помещается в прошлое (Вы-
шеславцев); Понятия «законы», «нормы» насквозь рациональны, ло-
гичны … Это есть самое крайнее выражение рационализма, при кото-
ром умерщвляется чувственная нравственная жизнь (Бердяев); Русское
понятие слова закон онтологично, – не юридично и почти равносильно
Платоновой идее (Флоренский); Закон, в качестве «должного», есть
сущностная жизнь, поскольку она трансцендентна и действует лишь
как образцовая идея (Франк); Отношение к закону – это форма мента-
литета (Аргументы недели. 2008. № 5).
2. Условия: Духовная свобода понимается только как устройство,
порядок … Все формулируется. Это путь не внутренней, а внешней
правды, не совести, а принудительного закона (К. Аксаков); Закон есть
закон, т. е. граница, черта, предел (Флоренский); Правовая норма, ина-
че – за-кон, это предел, мера, ограда, запрет, угроза (Н. Марков); Слово
закон для этих продажных тварей священно (М. Попов); Закон всего
лишь сумма наибольших строгостей, в то время как справедливость,
стоящая выше любого закона, часто отклоняется от исполнения закон-
ности, когда в дело вступает призыв совести (Пикуль);…Желают ли
они, чтобы их судили по закону или по совести. На что получил вполне
ожидаемый ответ: «Известное дело – по совести» (С.-Петерб. вед. 2011.
№ 34); Закон всегда и то, что есть, и то, что должно быть (Арутюнова).
3. Причины: Закон, то есть условие понятий … это не что иное, как
мыслимость или возможность существования (Хомяков); Закон есть
причина, а не действие … Идея законности, идея права для русско-
го народа бессмыслица (Чаадаев); Первое и существенное условие
жизни – это беззаконие. Законы – укрепляющий сон. Беззаконие –
творческая деятельность (Шестов); Закон – это норма не поведения,
а бытия (Флоренский); Закон – это всегда берег; но и берег заливается
наводнением, освежается наводнением; и закон был бы слишком пас-
сивен, был бы безжизненным в безжизненном, если бы он иногда не
нарушался (Розанов); Духовная природа личности состоит в свободе;
Общественное начало, как ограничение свободы, выражается в зако-
не (Чичерин); Закон … в России не является главным и единственным
регулятором общественных отношений (Известия. 2007. № 224); По-
нимаете, в нашей стране никто не живет по закону. Это практически
невозможно (Аргументы недели. 2007. № 50).

39
 4. Цели: Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя (Салтыков-Щедрин); Закон,
в качестве «должного» … действует …, как цель стремления (Франк);
Жизнь не институциональна, а идеократична, то есть идет не по зако-
нам, а по душе, по духу, или, как теперь говорят, по понятиям (митро-
полит Иларион говорил: по благодати) … И разве это не прелесть всей
нашей жизни? (Аннинский); Закон – основа бесправия (Ключевский);
Закон – дозволенная форма преступности (степень разрешенной пре-
ступности) … Закон – это протез, замещающий вышедшую из строя
гнилую совесть (Гаврилин); Закона нет – есть только принужденье.
Все преступленья создает закон … В нормальном государстве вне за-
кона находятся два класса: уголовный и правящий (Волошин); В Рос-
сии закон – не указ, а совет (Известия. 2009. № 230); И верит в един-
ственный русский закон: никаких законов, только люди. Личные связи,
личные симпатии (Аргументы недели. 2010. № 4); Можно поступать
«по душе», жить «по правде». А значит, и «законов не надо». За это
и умирали (Аннинский).
Сравним: В русской традиции категория закона известна с древ-
нейших времен в противопоставлении к благодати, и потому закон как
таковой имел отрицательный смысл (русская ментальность). Закон есть
абстрактное выражение всеобщей, в себе и для себя существующей
воли … закон есть по содержанию своему помысленный обычай народа
(Гегель); Только врожденные, только изначальные законы формируют
жизнь – или разрушают ее (С. Цвейг).
Отношение к закону в классический период амбивалентно и в со-
временном общем представлении является в целом отрицательным.
Сравним:

Общее определение: Закон в свободном повиновении формирует

порядок под действием (необходимых) препятствий. (Источники: Хо-
мяков – К. Аксаков – Чаадаев – Салтыков-Щедрин.)

Общее определение: Закон есть возможность существования по

внешней совести с ограничением свободы при наибольшей строгости.
(Источники: Хомяков – К. Аксаков – Чичерин – Пикуль.)

40
 Общее определение: Закон – это символическая система ценностей
как предел возможности существования на основе бесправия. (Источ-
ники: Вышеславцев – Флоренский – Шестов – Ключевский.)
Заметно изменение, произошедшее на протяжении почти века. Вто-
рой каузальный ряд выражает не столь конкретное соотношение членов
ряда, отвлеченность присутствует и в позиции «цель», причем указаны
не возможные препятствия, а насильственное действие бесправия. Еще
резче высказывания современных авторов:

Общее определение: Закон – священная форма ментальности, но

не единственный регулятор общественных отношений, заменяющих
(личную) совесть. (Источники: Аргументы недели – М. Попов, Изве-
стия – Гаврилин.)
Представление о ментальности преобразует весь каузальный ряд
в символическую плоскость, еще дальше отходит от понятийных опре-
делений двух первых схем и образных – третьей. Выразительно почти
полное отсутствие высказываний относительно «основания» и их оби-
лие в положении «цель». Может быть, потому, что основание лежит
в прошлом, тогда как цель устремлена в будущее, и своей критикой
авторы хотели бы повлиять на его исправление. «Священный ранг»
закона остается на уровне слова, тогда как реальные общественные
отношения строятся на основе совершенно других принципов. Предо-
ставляю читателям самим поработать с этими или новыми текстами,
результат будет сходным. Проверено на практике.
Итак, амбивалентность концепта Закон также определяется его
исходным концептумом «кон» (начало и конец, на кону). «Священный
ранг» закона остается на поверхности имени, по традиции его вопло-
щающего. В целом прохладное отношение к закону определяется ре-
альным несоответствием действий к его содержанию.

41
 Народ
Народ – этнос, наделенный миссией.
Александр Дугин
Народ – то, что народилось, собралось в роде и представляет собою
совокупность ныне живущего рода – по общности крови (порода), ме-
ста (родина), среды обитания (природа) и языка (родство). Историче-
ски общеславян. народъ ‘множество’ от народити ‘произвести на свет’;
др. рус. ‘толпа, множество’ (1057 г.), ‘люди, народ’ (1057 г.), ‘соучастни-
ки, соратники’ (XI в.), ‘население страны, народная масса’ (ΧΙ в.), ‘род
как совокупность видов животных’ (XIII в.), ‘род, потомки’ (1499 г.),
‘толпа, чернь’ (1499 г.), ‘народность, народ (в совр. смысле)’ (1628 г.).
Заметно снижение понятия в связи с конкретизацией значений слова.
Десигнатные признаки выразительны: народ – богатырский, вели-
кий, дружный, единый, могущественный, простой, рабочий, русский,
серьезный, целый, черный. Эти признаки установлены самим народом,
«изнутри», и потому отличаются положительной коннотацией.
Денотатные признаки определим на основе следующих типичных
текстов.
1. Основания: Народ по своей самобытной особенности есть вели-
кая земная сила (Вл. Соловьев); Из конкретного индивидуального рус-
ского народа хотят сделать гипостазированную отвлеченность (Шпет);
Народ – величина количественная, механическое сцепление частиц
(И. Коневской); Народ есть реальность гораздо более первичная и при-
родная, чем нация, в народе есть что-то дорациональное, народ есть
реальность более человеческая, чем нация. Народ есть люди, нация же
не есть люди, нация есть принцип, господствующий над людьми, есть
правящая идея … Народ есть реальное, а не номинальное понятие, на-
род – мистический организм, сверхчеловеческое единство. Народ есть
предмет веры, а не предмет чувственного восприятия (Бердяев); На-
род – символ суровый, непреклонный, мужского рода, чем и отлича-
ется от нации, представляющей женское начало культуры (Федотов);
Органическое понимание народа создает смысловое поле, на котором
не растет демократия. Эта «ягода» с другого поля (Гиренок); Народ –
коренная порода нации, рудное тело, несущее в себе главные задатки,
основные ценности, врученные нации при рождении (В. Распутин).
2. Условия: Было время, когда у нас не было публики. Возможно
ли это? – скажут мне. Очень возможно и совершенно верно: у нас не
было публики, а был народ. Это было еще до построения Петербурга
(К. Аксаков); Нет человечески истинного без истинно народного (Хо-
мяков); Сущность народа определяется тем, во что он верит, как он

42
понимает предмет своей веры и что он делает для ее осуществления
(Вл. Соловьев); Народы столь же четко индивидуальны, как различны
их языки (Карташев); Эмпирический народ должен быть подчинен на-
ции, ее задачам в мире. В нации есть ноуменальное, онтологическое
ядро, которого нет в том эмпирическом явлении, которое вы именуете
народом (Франк); Языки – это народы (ethne, gentes) … У всякого на-
рода есть родина, но только у нас – Россия (Федотов); Народ – система,
находящаяся в непрерывном развитии. Она устойчива, но в то же вре-
мя изменчива. Если существенно меняются условия жизни, меняется
и этнический облик общности … Это творение культуры, причем не-
давнее … Народы – это «сгустки» культуры, обладающие самобытно-
стью … Известно, что народ в большей степени смотрит в будущее, чем
в прошлое. Он непрерывно себя строит (Кара-Мурза).
3. Причины: Народ наш не легкомыслен, не ветрен, и именно
в великие исторические мгновения своей жизни является сдержанным,
важным, сосредоточенным (И. Аксаков); Народ стремится выразить
себя в образах, он создает обычаи и стиль. Нация же стремится вы-
разить себя в государственном могуществе, она создает формы власти
… Народ должен б ы т ь, должен хранить свой образ, должен развивать
свою энергию, должен иметь возможность творить свои ценности …
Чаадаев высказал мысль, которую нужно считать основной для рус-
ского самосознания, он говорит о потенциальности, непроявленности
русского народа … русский народ призван осуществить великую мис-
сию. Вера в миссию России есть вера, она не может быть доказана, это
не научная истина. Для русских характерно совмещение и сочетание
антиномических, полярно противоположных начал. Россию и русский
народ можно характеризовать лишь противоречиями… Народ не есть
социальная категория. И социальные противоположения лишь мешают
осознанию народности (Бердяев); Славянофилы упрекали себя в том,
что они не народ, западники упрекали народ в том, что народ – это не
они. Беда же состояла в том, что и западники, и славянофилы все еще
являлись народом, но не понимали, что понятие «народ» в их лексико-
не является фикцией (Галковский); Народ живет для лучшего … Какой
цинизм! Во всех газетах спорят и разглагольствуют вслух о том, что
им делать с русским народом, куда его вести, какой уздой взнуздать,
какими вожжами поворачивать, каким кнутом стегать (Свиридов); На-
род – это не все население, а только его большинство, основная мас-
са, обеспечивающая своим трудом развитие общества и его прогресс
(С.-Петерб. вед. 2012. № 118); Народ стал умен! (Пришвин); Народ не
в том, что он существует, а в том, что он движется (А. Платонов).
4. Цели: Народ есть стихийно живущая толпа, слепая в своих ин-
стинктах и побуждениях. И народ же есть сверхличный, коллектив-

43
ный носитель высшей Истины (Ухтомский); Народ не механическое
соединение миллионов человек. Такое скопление людей было бы не
способно ни к какому историческому действию (Солоухин); Народ
в сравнении с населением, быть может, невелик числом, но это отбор-
ная гвардия, в решительные часы способная увлекать за собой многих
(Распутин); Кому ничего не достается, тот и есть народ (А. Битов); на-
род есть исторически субъект, наделенный волей и целенаправленно-
стью. В нем корень преемственности … Народ это этнос ..., вступив-
ший в историю, осознавший время и поставивший себе в этом времени
цель. Народ – этнос, наделенный миссией (Дугин).
Сравним: Народы суть то, чем оказываются их действия (Гегель).
Для меня народ – это единство души … Народ – союз людей, ощуща-
ющий себя единым целым. Народ – это взаимосвязь, которая сознает-
ся … Все великие события истории, собственно говоря, совершены на-
родами не были, но скорее породили на свет их самих (Шпенглер).
Возможные каузальные цепи представим в следующем виде:
(1)

Общее определение: Народ – великая земная сила с различием

в языках, выражает себя в образах, (является) носителем высшей Ис-
тины. (Источники: Вл. Соловьев – Карташев – Бердяев – Ухтомский.)
(2)

Общее определение: Народ – коренная порода нации в непрерывном

развитии, обеспечивающая своим трудом общество и имеющая свою
цель. (Источники: С.-Петерб. вед. – В. Распутин – Кара-Мурза – Дугин.)
При полном совпадении оснований второе определение отличает-
ся большей прагматичностью, тогда как определение первое выражает
внешнюю сторону в проявлении концепта Народ.
(3)

Общее определение: Народ – первичная реальность, представ-

ленная как сгустки народной культуры, которая творит ценности
в историческом действии. (Источники: С.-Петерб. вед. – Бердяев (Ги-
ренок) – Кара-Мурза; Солоухин).

44
 (4)

Общее определение: Народ – количественная величина, подчинен-

ная нации, отличается потенциальностью, но способна увлекать за
собой. (Источники: Коневский – Франк – Чаадаев – В. Распутин.)
Все раскладки выделяются общим основанием, разными словами
описанным. Народ – первичная реальность нации. Условия варьируют-
ся, что определяет изменения причин и целей. Самое важное отличие
современных представлений о концепте Народ состоит в нацеленности
на реальность действия (3) и постоянном развитии (2). Традиционные
определения более умозрительны (4) и охвачены культурным контек-
стом (1). Таково понимание концепта в разные исторические периоды,
что несомненно обусловлено культурной обстановкой того или иного
периода.
Итак, концепт Народ постоянен в своем определении, связанном
с исходным концептумом «растущий». Это основной концепт семан-
тического треугольника, подпитанного энергией синергийного ряда,
представляя в его составах «первичную реальность».
Сопоставления. Все описанные модели выразительно предстают
в общем сравнении. Идеальная картина соответствий могла бы быть
дана в соединении моделей «Власть 1», «Закон 1» и «Народ 3» (сравни-
те эти схемы). Однако дело в том, что это модели разных синхронных
уровней: «Закон 1» относится к первой половине XIX в., «Власть 1» –
к началу XX в., а «Народ 3» отражает наши дни. Не значит ли, что имен-
но в эти моменты тот или иной концепт представал в идеальной форме
в соответствии с современным тогда представлением об идеальности и
относительной ценности того или иного концепта? Одновременно это
иллюстрация мысли, что концепты изменялись в своем содержании,
влияя друг на друга.
Сведем воедино составы идеальных концептов:

Идеальная схема также не исторична. Реальные соответствия обра-

зуют другую конфигурацию, что подтверждает следующее сравнение.

45
 Первая половина XIX в.: о Власти говорится мало, в конце XX в.
представление о Власти амбивалентно (символично), в наше время
отношение к Власти резко отрицательное. Закон в XIX в. понимается
как возможность свободного повиновения, в XX в. – как ментальный
символ системы ценностей, в наши дни – как «протез, заменяющий
совесть». Концепт Народ в целом претерпевал мало изменений, хро-
нологические различия отсутствуют, имеются только словесные вари-
ации: в XIX в. Народ предстает как воплощение человеческого начала,
в XX в. это великая земная сила, в наши дни – коренная порода на-
ции. Таковы горизонтальные сопряжения концептов, указывающие на
развитие их содержаний: Власть от реального через символическое по-
нимание приходит к полному ее отрицанию; Закон от реального через
символическое также переходит к резкому отрицанию (противопостав-
лен Совести и Справедливости); концепт Народ на всем протяжении
устойчиво сохраняет свои положительные признаки.
Вертикальные сопряжения концептов преобразуют общий смысл
соотношения, выдвигая на первый план философские основания про-
тивопоставлений:

«Власть всегда неотделима от Идеи» (В. Налимов), и это доказыва-

ет наша развертка: все проявления концепта Власть представлены ам-
бивалентно с противоположными знаками ценности, но ведет все-таки
идеальная составляющая. Закон представлен в связи с выражением
в слове, а Народ всюду является как вещное воплощение «коренной
породы». Таким образом, путем постоянных текстовых редукций мы
приблизились к философскому, уже заявленному в начале статьи, ос-
мыслению синергийной триады:

Осталось заключить указанием на внутреннюю противоречивость

всех комбинаций представленных концептов.

46
 Ведущими в оппозициях даны Власть и Народ, идея и вещь. Гар-
монична такая синергийная связь, в которой Власть и Народ соответ-
ствуют друг другу, где Власть составляет и осуществляет идею Народа.
Наш материал показывает, что, согласно представленным мнениям, та-
кого состояния у нас никогда не было. Положение несколько смягчает
наличие Закона, но отношение к нему различно в разные времена.
Переводя рассмотрение вопроса в философскую плоскость, отме-
тим традиционное соотношение «идея – знак (слово) – вещь» и осно-
ванные на этой схеме позиции философского реализма (платонизма),
номинализма (аристотелизма) и концептуализма (Абеляр). В таком
случае окажется, что реализм признает связь (доходящую до тожде-
ства) Идеи и Вещи (в нашем случае – Власти с Народом), а к знаку
(слову) равнодушен, поскольку на него опирается, исходит из него; от-
сюда проистекает отмеченное в текстах негативное отношение к Зако-
ну. Напротив, номиналист признает связь знака Закона и идеи Власти,
а к вещественности Народа равнодушен, поскольку он сам по себе
и есть народ (считает себя народом).
В противопоставлении реализма и номинализма и заключается раз-
личное отношение к Закону: номиналисты законопослушны. Законо-
послушен и концептуалист, для которого важна связь знака и вещи (За-
кона и Народа), а Властью, по его понятиям, является он сам в полном
владении Идеей. Каждый тоталитаризм концептуален, хотя бы в мягкой
форме. Это наследие средневекового догматизма. Тяжелее всего дело
обстоит для реалиста. Если отношение Власть – Народ развивается гар-
монично, то Законом еще можно пренебрегать, но если между ними
возникает конфликт, если Власть подавляет Народ, то смысл и значение
Закона усиливается, и дело пока еще можно поправить. Если же Власть
подавляет и Закон, то в этом случае реализм оборачивается концепту-
ализмом, переходя в нерусское состояние сознания – торжество идеи
Власти. В конце концов до сих пор остается в силе утверждение шефа
жандармов графа Бенкендорфа: «Законы пишутся не для власти». А это
остается национальной проблемой, особенно в связи с усилением заим-
ствований с Запада с его ориентацией на номинализм и концептуализм,
представители которых, напротив, отличаются законопослушанием.
Заключительные суждения о ментальности. В описанной три-
аде каждый член имеет свою ценность. Например, «государство, или
власть, содержит в себе самостоятельное мистическое начало» (С. Бул-
гаков), а «твердая власть нуждается в поддерживающей ее силе» го-
сударства (Л. Гумилев). Следовательно, за властью стоит государство
(государственная власть), за народом – общество (народное обще-
ство), за законом – Божий закон, которым многие склонны пренебречь.
В системе, таким образом, Закон представляет ничем не обеспеченный

47
нуль, а ведь это – важный элемент, который и организует систему как
законченное целое (с нуля идет отсчет). Исключение Закона разрушает
систему, потому что нулевая точка связывает обе противоположности
воедино. Важный – от вага ʻвесʼ, отсюда необходимость не всяких ско-
роспелых, а именно взвешенных законов.
Власть является главным членом триады, выражающим государ-
ство, но Народ всегда остается основным составом, поскольку на нем
основана вся триада; только народ обладает вещественным смыслом.
Придавать особую важность главному (Власти) или основному (Наро-
ду), определяя всю систему ценностей, столь же неверно, как и основы-
вать эту систему только на главенстве Закона или на публицистическом
уважении к основному, к Народу («народ-богоносец»). Впрочем, это во-
прос морали и личной ответственности высказывающих подобные суж-
дения. Однако заметно, насколько далеко такие подмены функций могут
завести общественные отношения. Состояние неустойчивого равнове-
сия сохраняется до тех пор, пока все три члена иерархии соблюдают вер-
ность записанным за ними признакам: важный – главный – основной.
Например, перестроения типа важность Власти – главенство Закона –
основательность Народа или важность Народа – основательность За-
кона – главенство Власти нарушают синергийную гармонию триады: ни
Народ, ни тем более Власть не важны в социальном плане. Именно в этом
распределении социальных функций и состоит учение о «трех властях».
Власть и Народ, как реальные силы, синонимов не имеют, они абсо-
лютны. Закон же, как силу идеальную, в разные времена предпочитали
заменять концептами более привлекательными, но столь же идеальны-
ми. Иларион в XI в. (иудейский) Закон заменял (христианской) Благо-
датью, после этого в угоду политическим обстоятельствам Закон посто-
янно подменялся концептами Правда, Справедливость, Совесть и так
далее. Всякий идеал недостижим – и в этом отличии концепта Закон от
двух других концептов триады содержится возможность легкой подме-
ны действительного желаемым и слишком частой попытки это делать.
Мы отметили наличие постоянных определений при каждом слове,
выражающем наши концепты. Эти определения стали устойчивыми
при известном концепте, потому что с течением времени они выявляли
типичные признаки концепта, чем-то важные для народного сознания
именно в данное время. При этом распределение признаков уклады-
вается в структуру самого концепта: типичные признаки выделяются
в области символа цели (уподобление), глубинные – в области поня-
тия понимания (отражают реальные признаки «первосмысла»), а ин-
тенсивные – в области образа условия (сравнение); как и образ, они
непостоянны, варьируют, создают случайные метафорические свя-
зи и вообще ведут себя как новорожденные котята, не собранные в

48
стаю. Они еще и не стали устойчивыми признаками всеобщего при-
менения. Что же касается признаков «первосмысла»-концептума –
длительных признаков, – то они встречаются крайне редко и в на-
шем случае не отмечены вовсе. Вряд ли это случайно: все кон-
цепты триады имеют непреходящее значение, они «вечны». Как и
сами концептумы «первосмысла», длительные признаки постоян-
ны, всеобщи и составляют опорные элементы народной культуры.
Сопряжение указанных признаков с соответствующими денотата-
ми создает образное понятие (нем. das Sinnbild, что значит символ),
в котором определение выступает в роли содержания, а денотат – объема
понятия. Число подобных соединений определяется наличным соста-
вом определений при данном имени. Представление о таких «поняти-
ях» дают, например, заголовки современных газетных статей, в неис-
числимом множестве формирующих подчас невообразимые сочетания.
На основании наших материалов показано, что в концепте Власть
возможны сочетания сильное желание удержаться, твердая возмож-
ность гнуть – с типичными признаками; державное зло, жестокий
яд, мощное стремление – с глубинными признаками; безграничная
вульгарность, беспредельная похоть, враждебная непримиримость –
с интенсивными признаками. Таковы первые «попавшие на перо»
сочетания, которыми вполне может воспользоваться всякий носи-
тель русского языка. Нет надобности множить примеры, их легко
создать самому, устанавливая личные пределы оперативной памяти,
способной генерировать «образные понятия», они же символические
представления, столь свойственные русской традиции мышления.
В процессе конструирования речевой деятельности речемысли-
тельные формы языка создают коммуникативные возможности для
воплощения скрытых ментальных концептумов в явленные концепты,
центром которых в настоящее время являются понятия как актуали-
зированные «первосмыслы» актуального содержания. Это понятия,
обязательно поддержанные существованием образов и символов, без
которых сами понятия пусты, мертвы и в конечном счете бесполезны.

Библиографические ссылки
1. Колесов, В.В. Словарь русской ментальности / В.В. Колесов, Д.В. Колесова,
А.А. Харитонов. – СПб., 2014. – Т. 1. – С. 108–110, 285–288, 486–489.
2. Баранцев, Р.Г. Синергетика в современном естествознании / Р.Г. Баранцев. –
М., 2003.
3. Колесов, В.В. Концептология / В.В. Колесов. – СПб., 2012.
4. Тарасов, Е.Ф. Актуальные проблемы анализа языкового сознания / Е.Ф. Тара-
сов // Языковое сознание и образ мира. – М., 2000. – С. 24–32.
5. Карасик, В.И. Языковые ключи / В.И. Карасик. – Волгоград, 2007.
6. Ахиезер, А.С. Россия: критика исторического опыта / А.С. Ахиезер. – Ново-
сибирск, 1998. – Т. 2.

49
Э. Лассан (Литва, Вильнюс)
МИР – ЭТО ВОЙНА? (К ВОПРОСУ О КОГНИТИВНЫХ
ПРОЦЕССАХ ПОРОЖДЕНИЯ ТЕРМИНА
«ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»)

В статье рассматриваются ментальные операции, сделавшие воз-

можным появление термина «холодная война». Автор полагает, что
метафора «холодной войны» не может считаться концептуальной (как
это принимают некоторые исследователи), но может быть признана
системообразующей –������������������������������������������
�������������������������������������������
с ее помощью создаются многочисленные вы-
ражения, трактующие события мирного времени в терминах войны
(«герои и жертвы холодной войны», «поля сражений холодной войны»
и т. д.). Автор обращает внимание на широкое хождение этого поли-
тического термина в современную эпоху – с его помощью раскрыва-
ются страницы прошлого, неизвестные широким читательским кругам.
С другой стороны, термин расширяет свою денотативную отнесен-
ность – «холодной войной» называют не только период с 1946 по
1991 г., но и иные периоды противостояния государств, не находящих-
ся в ситуации идеологической борьбы. В статье предлагается концеп-
туальная метафора, определяющая мышление и метафорику носителей
современной культуры (не обязательно русской): мир (����������������
peace�����������
) – это хо-
лодная война.
Из истории термина. «Сорок или пятьдесят лет назад г-н Герберт
Уэллс и другие предупреждали нас, что человек находится в опасности,
разрушает себя своим собственным оружием, освобождает Землю для
муравьев или какого-нибудь еще стайного вида. Любой, кто видел опу-
стевшие города Германии, по крайней мере, может это себе предста-
вить. Тем не менее, если смотреть на мир в целом, то в течение многих
десятилетий его дрейф ведет не к анархии, а к повторному введению
рабства. Мы, может быть, стремимся не к всеобщему самоуничтоже-
нию, но к эпохе такой же ужасающе стабильной, как рабовладельче-
ский строй» [1].
Вышеприведенное высказывание принадлежит Дж. Оруэллу, из-
под пера которого вышли знаменитые лозунги «ангсоца», должные
продемонстрировать алогизм мышления носителей такой идеологии:
«Мир – это война», «Свобода – это рабство», «Незнание – сила». Читая
это, мы смеялись над парадоксальными и, казалось бы, лишенными ка-
кой-либо логики высказываниями. Проходит время, и оказывается, что
практически каждое суждение, признаваемое истинным в мире ангсоца
(лозунги написаны на здании «Министерства правды»), имеет под со-
бой основу. В статье мы остановимся на знаменитом лозунге «Мир –

50
это война». В продолжении приведенной выше цитаты Оруэлл пишет
о том, что составляет подоплеку существования могущественных госу-
дарств, то есть «мировоззрение, вид верований и социальную струк-
туру, которые будут в государстве НЕПОБЕДИМОМ и находящемся
в состоянии перманентной холодной войны с соседями» (там же). Так,
в 1945 г., если верить многочисленным интернет-порталам, в англий-
ском еженедельнике «Трибюн» появилась статья Оруэлла «Ты и атом-
ная бомба». Статья содержала выражение «холодная война» (в русском
переводе кавычки при этом выражении не стоят). В 1946 г. его пуска-
ет в публичный оборот американский политический деятель Б. Барух,
а в марте 1946 г. У. Черчилль произносит знаменитую фултонскую речь,
считающуюся началом «холодной войны», период которой исчисля-
ется сроком с 1946 по 1991 г. И вот мы снова возвращаемся к «эпохе
прошлого» – новой холодной войне: «Новая холодная война Америки
с Россией» / «Началась ли новая холодная война?» / «Холодная
война между Россией и США все очевиднее» – такими выражениями
пестрят электронные СМИ и выступления политологов, впрочем, ино-
гда отрицающих ее тождество предыдущей холодной войне и предпо-
читающих говорить о «холодном мире» («США и Россия: «холодный
мир», а не «холодная война» [2]) или противопоставлять cold war и hot
peace [3, с. 142].
О «холодной» и «горячей» войне. С лингвистической точки зре-
ния интересно происхождение этой метафоры. Она родилась не как
антонимическое выражение к метафоре «горячая война» – напротив,
насколько позволяют судить данные словарей и публицистических ма-
териалов, последняя появилась позже первой. Приведем ряд определе-
ний hot war из словарей английского языка:
1. New Collegiate Dictionary (2001): a conflict involving actual fighting –
compare cold war.
2. English World Dictionary (2014) дает следующее определение: ac-
tual warfare: opposed to Cold War.
3. А����������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������
словарь��������������������������������������������������
���������������������������������������������������������
Webster Merriam (2012) приводит������������������
��������������������������
пример�����������
�����������������
употребле-
����������
ния с этим выражением: fortunately, the cool relationship between the two
nations never escalated into a hot war.
Таким образом, выражение горячая война появилось в словарях
в начале 2000-х гг. Нужно сказать, что в 1998 г. на экраны вышел фильм
«Hot war», созданный в Гонконге, однако он – не о войне с кровопро-
литными боями армий враждующих стран, а о любви, ненависти и ме-
сти. Скорее, здесь горячая война – метафора любви и ненависти. Отсут-
ствие такого выражения или чрезвычайная редкость его встречаемости
объясняется, очевидно, тем, что горячая война представляется плеона-
стическим выражением: война обычно ассоциируется с огнем, снаря-

51
дами, пожарищами, тактикой выжженной земли и т. п. (ср. поджигате-
ли войны, полыхал пожар войны, «горячий снег» и т. п.). Только после
длительного периода «холодной войны», ее прекращения и возобнов-
ления заговорили о «войне горячей» − это выражение встретилось мне
в публицистике в эссе Умберто Эко под названием «Горячие войны»
и популизм СМИ»: «После полувека «холодной войны» мы развязали
наконец в Афганистане и в Ираке войну горячую» [4].
Для когнитивиста закономерным представляется вопрос о менталь-
ных операциях, породивших метафору «холодной войны», опередив-
шей, как уже сказано, «горячую войну», которая возникает как антитеза
первой. В некоторых исследованиях метафору «холодной войны» назы-
вают базовой: «Метафора «холодная война» выступает в современной
философской метафорике войны в качестве концептуальной (базовой)
метафоры и не только потому, что с ее появлением возникла необхо-
димость в появлении новой метафоры «горячая война» и в результате
этого система философской метафорики войны осталась способной
выразить целостность войны на новом уровне ее развития. Концеп-
туальный статус данной метафоры подтверждается также той ролью,
которую она сыграла в изменении традиционного понимания войны,
в развитии понятийной системы войны, став, по существу, одним из
ключевых понятий научного познания войны. Метафора «холодная во-
йна» позволила привлечь внимание науки к неизвестному для военной
практики прошлого новому типу войны» [5].
«Холодная война» с позиции когнитивиста. В предлагаемой ста-
тье мы делаем попытку разобраться в том, в ходе каких мыслительных
операций появляется выражение с метафорическим эпитетом холодная.
Война – явление, пронизывающее всю мировую культуру. Так,
Е.Н. Галаниди возвращается к метафоре Гераклита о ценности войны,
поддержанной и философами более позднего времени: «Война – отец
всего, царь всего», видя в феномене войны порождающее и правосуд-
ное начало: война делает одних свободными, а других – рабами, ставя
все по своим местам.
Взгляд на войну как архетип свойствен мировой культуре в целом,
где война рассматривается как ее необходимый элемент, реализующий
до определенного момента дремлющий в человечестве инстинкт агрес-
сии. «Юнг, говоря о сути архетипа и сложности его научного опреде-
ления в отрыве от образного ряда, предлагал следующую метафору:
высохшие русла рек могут в любой момент наполниться новой водой
конкретных событий. В архетипе войны мы имеем дело в буквальном
смысле с реками крови, а веками существующие мифологемы, осве-
женные этой новой кровью, возрождаются из небытия в современном
контексте» [6].

52
 При «вечности» войны в истории мировой цивилизации мы срав-
нительно недавно получили обозначение для момента «передышки»
между войнами – холодная война (когда появились идеологически
враждебные системы, каждая из которых пыталась доказать свое пре-
имущество в разнообразных областях бытия, наращивая при этом во-
енный потенциал). Появление выражения «холодная война» Е.Н. Гала-
ниди с лингвистической точки зрения объясняет метафоризацией слова
холодный. «В основе метафоры «холодная война» лежит слово, связан-
ное в своем исходном значении с ощущением холода – «холодный».
При образовании метафоры с помощью признака «холодный» возни-
кает перспектива связи соответствующего чувственного ощущения с
самыми различными сферами человеческого бытия, с многообразными
проявлениями в них человеческой сущности <…> «Холодный» как при-
знак объекта выявляется, как правило, на основе сенсорного ощуще-
ния1. Война в этом плане не является исключением <…> Несомненно,
отсутствие адекватной чувственной реакции на данный тип войны свя-
зано с устранением основного элемента войны в обычном понимании
(физического уничтожения армий противника, а также сопутствующих
традиционной войне потерь мирного населения воюющих стран)» [5].
Складывается впечатление, что «холодная война» создается пере-
осмыслением слова холодный – с температурного значения на психо-
логическое (холодные отношения), и вместе с тем автор вышеприве-
денной цитаты отмечает устранение некоторых компонентов «войны»
в ментальном представлении тех, кто использует это выражение. В та-
ком случае приходится говорить и о переосмыслении слова война, его
метафоризации, поскольку имеет место процесс уподобления – мирное
сосуществование без кровопролитных сражений и больших армий упо-
добляется войне. В данном случае мы имеем взаимовлияние метафори-
зующего (война) и метафоризуемого (холодная) слов.
Такие процессы характерны для понимания выражений, порож-
денных в результате блендинга ментальных пространств. Как пред-
ставляется, противопоставление двух теорий исследования метафо-
ры – метафора как концептуализирующее мышление и поведение (мен-
тальная сущность) и метафора как результат смешения когнитивных
пространств − является несколько неоправданным.
Теория КМ (теория концептуальной метафоры) говорит о метафо-
ричности человеческого мышления в целом, с одной стороны, и КМ как
1
Думается, что сенсорность как основа представления о соотношении войны и
мира прекрасно отражена в ацтекском символе такой гармонии между ними – ат-
лахиноле – переплетенном потоке из линий огня и воды (см. [6]). На мой взгляд, он
является своеобразным визуализированным предшественником нынешнего деления
войны на холодную (вода) и горячую (огонь).

53
факторе порождения языковых метафор и регуляторе поведения носи-
телей определенной культуры, с другой. Здесь сфера-источник проеци-
рует свои свойства на сферу-мишень (однонаправленная ментальная
операция), в то время как теория смешения ментальных пространств
Фоконье и Тернера [7] описывает в целом механизм порождения и по-
нимания речи: в данном случае происходит взаимовлияние двух про-
странств. Так, например, в метафоре глаза паровоза метафоризуемым
признается слово глаза (фары), а метафоризатором – паровоз. Однако
смешение ментальных пространств, соотносимых с этими двумя слова-
ми, дает в результате бленд, где паровоз приобретает антропоморфные
черты, что проявляется и в порождении и понимании других текстов с
этим словом: «Паровоз нас привезет, у платформы отдохнет»1; «Долго-
житель паровоз СУ»2.
Когнитивные процессы, приведшие к образованию метафоры хо-
лодная война, на мой взгляд, уместно описывать именно в терминах
ментальных пространств. Метафору холодная война вряд ли следует
считать концептуальной метафорой в обычном смысле понимания КМ,
поскольку непонятно, как представить ее существование в терминах
сферы-мишени и сферы-источника и какие языковые метафоры позво-
ляют ее реконструировать. Эта метафора действительно является ба-
зовой – в том смысле, что порождает другие метафоры с включением
этого выражения – мы бы назвали ее системообразующей: полковод-
цы, разведчики холодной войны3, сражения холодной войны, оружие
холодной войны4, предатели, перебежчики, изменники холодной вой-
ны5, герои и жертвы холодной войны6, фронт холодной войны7 и даже
в тылу фронта холодной войны8. Интересно, что элемент выражения,
соединяющийся с холодной войной, при этом не метафоризуется. Так,
текст о жертвах холодной войны повествует о погибшем в небе Китая
советском пассажирском самолете в августе 1953 г., по словам автора,
сбитом американскими истребителями, то есть о реальных жертвах си-
туации противостояния идеологически враждебных держав9.
Метафора «холодная война» как результат концептуальной
интеграции. Метафора холодной войны позволяет описать многие яв-

Из детского стихотворения Д. Степанова «Едет, едет паровоз...».

1

Из публикации в живом журнале: http://poehooy.livejournal.com/.

2
3
Режим доступа: https://kartaslov.ru/книги/.
4
Режим доступа: https://ria.ru/analytics/20160126/1365331689.html.
5
Режим доступа: http://dsx-oder.blogspot.de/2011/12/blog- рost_5824.html.
6
Режим доступа: voenhronika.ru.
7
Режим доступа: http://www.peoples.ru/science/professor/richard_payps/.
8
Режим доступа: http://ru.tainmentflow.com/cinema/kino-v-tylu-fronta-kholodnoi-
voiny-stil-zhizni-nezavisimaya-gazeta/.
9
Режим доступа: http://www.liveinternet.ru/users/1993026/post366085928.

54
ления определенного исторического периода, объяснив их в военных
терминах. Но как объяснить появление самого метафорического вы-
ражения холодная война, где, видимо, оба слова претерпевают изме-
нение своего значения? Как уже было сказано выше, появление этой
метафоры уместно рассматривать в терминах ментальных пространств
и концептуальной интеграции Фоконье и Тернера [7]. «В теории когни-
тивных моделей ментальные пространства заменяют возможные миры
и ситуации. Они сходны с возможными мирами в том, что могут рас-
сматриваться как отражение нашего понимания гипотетических и вы-
мышленных ситуаций» [8, с. 173].
К ментальным пространствам относится и наше понимание как
реальной действительности, так и прошлого с будущим, метафора
же есть, по Фоконье, совмещение разных ментальных пространств, в
ходе которого устраняются противоречия между ними и увеличивается
число общих предпосылок, позволяющих создать и понять непротиво-
речиво полученное выражение. Думается, что метафора холодной во-
йны образовалась в результате концептуальной интеграции двух мен-
тальных пространств – ментального пространства ситуации войны и
ментального пространства ситуации мирного сосуществования, то есть
двух исходных пространств, именуемых нами далее «мир» и «война».
Одна из глав книги У. Эко называется «Война, мир и ни то ни сё».
К «ни то ни сё» автор относит не столько «холодную войну», сколько
последовавшую за ней в современном мире «нео-войну». Последняя
характеризуется рядом черт, не свойственных прежним войнам, как-то:
спасение человеческой жизни любой ценой и в силу этого изменение
прежнего представления о неизбежности жертв, роль СМИ в «раздува-
нии» трагедийного начала войны, в силу чего население воюющей сто-
роны начинает сочувствовать жертвам противной стороны, и т. д. Ранее
война («пра-пра-война») «должна была приводить к победе над против-
ником так, чтобы его поражение давало выгоду победителю. Враждую-
щие развивали свои стратегии, захватывая врасплох противников и ме-
шая противникам развивать их собственные стратегии. Каждая сторона
соглашалась нести урон – в смысле терять людей убитыми,  – только
бы противник, теряя людей убитыми, нес еще больший урон. Ради это-
го прилагались все возможные усилия» [7]. «Холодная война» есть, по
Эко, состояние «мирной воинственности» («воинственного мира»). Ду-
мается, что именно в этом случае уместно также обозначить ситуацию
выражением «ни то ни сё» – ибо что есть «мирная воинственность»?
В Рунете можно найти информацию о существовании в США не-
официальной награды – медали Cold-War-Victory Medal, обоснование
учреждения которой якобы принадлежит Хиллари Клинтон. «Наша по-
беда в холодной войне стала возможной только благодаря готовности

55
миллионов американцев в военной форме отразить угрозу, исходив-
шую из-за железного занавеса. Наша победа в холодной войне стала
огромным достижением, и те мужчины и женщины, которые проходи-
ли службу в то время, заслуживают награды» [9].
Так чем же тогда «холодная война» отличается от «горячей войны»
и как могла появиться и утвердиться эта метафора, став понятной для
всех? Впрочем, в 2009 г. Всероссийский центр изучения обществен-
ного мнения (ВЦИОМ) провел опрос, согласно которому выяснилось,
что больше половины россиян (58 %) не знают, почему холодная война
называется «холодной» [10]. Интересен и иронически сформулирован-
ный вопрос на сайте вопросов-ответов askforme.ru1: «Почему война
называется холодной: отключают отопление или проводят зимой?» –
один из ответов на который звучал так: «Потому что без взрывов, а они
горячие:)». При всей несерьезности таких вопросов-ответов остается
вполне обоснованным интерес к возникновению этой метафоры.
Сравним два ментальных пространства, структурированных опре-
деленными когнитивными моделями.
• Ментальное пространство «война» включает такие составляю-
щие, как: враждебные отношения между двумя странами (или союза-
ми), преследующими свои интересы через стремление к победе по-
средством применения оружия; поля сражений; армии; кровопролитие;
оружие (огнестрельное), уничтожающее противную сторону; огонь,
бомбежки, пожары; победа одной из сторон и, соответственно, пора-
жение другой.
• В пространство «мир» (peace) включаются: государства, имеющие
свои интересы и отстаивающие их (экономическая состязательность;
стремление к влиянию в той или иной области – спорта, науки, ис-
кусства и т. д.); наличие социального института армии (ее задачи – обе-
спечение неприкосновенности границ, защита суверенитета страны
и т. п.); отсутствие сражений (взрывов, пожаров – «горячего») и потерь.
Есть ли коннекторы между ними, то есть возможные связи между
элементами? В обоих пространствах есть когнитивные модели (фрей-
мы) «государства», есть «армии», есть «стремление к лидерству/побе-
де». Идея концептуальной интеграции состоит в том, что в ее результате
образуется бленд (мы не останавливаемся на сложных механизмах его
образования), в который включаются элементы исходных пространств
и устраняются противоречия между несополагаемыми элементами.
Некоторые элементы, находящиеся в центре одного пространства, из
центральных переводятся в периферийные. Если произойдет интегра-
ция таких общих признаков, как «государства (их институты, в част-

1
Режим доступа: http://www.askforme.ru/question/89005776.

56
ности, армия)», «стремление к доминированию (военному и идеологи-
ческому)», и невключение в новое пространство признака «сражения»,
ассоциативно связанного с признаками «огонь», «горячее» («горячие
точки») из первого пространства, то каким-то образом следует объ-
яснить наличие признака «победа/поражение» (напр., «У СССР было
5 возможностей победить в холодной войне����������������������������
» [11]). Это становится воз-
можным, если будет переформатировано первое ментальное простран-
ство («война») –�������������������������������������������������
невключенному
������������������������������������������������
признаку «сражения с кровопролити-
ем» и всего, что с ним связано (огонь), в результирующий бленд будет
включена сопоставленная ему антитеза: «горячие» поля «сражений»
станут «холодными» [12].
Война как элемент метафорического базового концепта.
Е.Н. Галаниди, анализируя метафоры и метафорику войны (справед-
ливое различение), полагает, что «исследование философской метафо-
рики войны представляет немалый научный интерес как для углубле-
ния понимания войны в культуре, так и для уточнения на этой основе
стратегии действий человечества в отношении войны» [5]. С учетом
происходящей эволюции характера «горячих войн» и усложнения са-
мой действительности можно говорить, что исследование метафоры
войны вносит свой вклад в понимание не только роли войны как та-
ковой в культуре, но и понимание целостной современной реальности
как непрерывной череды конфликтов, трактуемых в терминах войны
(как уже отмечено выше, взгляд на войну как архетип свойствен миро-
вой культуре в целом, где война неизбежно актуализирует дремлющий
в человечестве инстинкт агрессии). Сравним информационные войны,
«медицинские войны в Самаре»1, педагогические войны2, «Косметиче-
ские войны / Cosmetic Wars» (фильм), допинговые войны3 – эти при-
меры показательны тем, что наряду с собственно метафорой войны,
включающей это слово, используется и метафорика войны: метафоры,
реализующие слоты фрейма «война» («ответный удар»). Еще один по-
казательный пример: «Похоже, допинговая диверсия против россий-
ских спортсменов была спланирована заранее»4 – здесь используется
не метафора войны, но военная (милитарная) метафора, в совокупно-
сти с другими образующая метафорику войны.

1
Режим доступа: http://lelik63.livejournal.com/347766.html.
2
Режим доступа: 73online.ru/readnews/23675.
3
Режим доступа: «Допинговая война: Россия наносит ответный удар»   (x-true.
info).
4
Режим доступа: http://www.aif.ru/sport/other/odin_v_pole_voin_komu_vygodno_
ubrat_rossiyu_so_ sportivnoy_karty_mira.

57
 Интересен с точки зрения конструирования реальности как войны
пассаж из статьи Ю. Щербины «Метафоры войны: художественные
прозрения или тупики?»:

«Однако что такое, в сущности, само писательство, как не

война? Война одновременно на двух фронтах. С реальностью –
чаще инертной, порой враждебной, но всегда сопротивляющейся
попыткам ее осмысления. И с самим языком – пластичной, но упру-
гой и неподатливой системой, требующей выбора наиболее точных
и предельно честных слов для описания действительности, соот-
ветствующих изобразительных средств, тех метафор, что, подоб-
но гранате, смогут взорваться пониманием происходящего» [13].

А.П. Чудинов, исследуя русскую метафорику, предложил смелую

базисную метафору: российская действительность – это непрекра-
щающаяся война, или в другой формулировке: современная Россия
− это милитаризированное общество. Это было до всех «пятых ко-
лонн», «национал-предателей», «ватников» и «либерастов». Практиче-
ски пророчески сегодня звучат слова А.П. Чудинова:

«Наблюдения за подобными метафорами показывают, что

свойственное тоталитарному обществу милитаризированное со-
знание по-прежнему сохраняется в мировосприятии наших со-
временников, с той лишь разницей, что разрушение прежней
государственной системы и фактическое поражение в холод-
ной войне направило общественное сознание на поиски врагов
уже не вовне, а внутри общества: холодная война с враждеб-
ным миром превращается в гражданскую войну» [14, с. 111].

Да, война позволяет осмыслять разнообразные сферы действи-

тельности через ее понятийную сферу, более того, метафора войны
регулирует и соответствующее поведение участников, исполняющих
отведенные им роли «на военном театре». Так, допинговая война, су-
ществующая в спорте, выявила задействованность спецслужб и под-
линно «тайных военных операций», имевших место, в частности, во
время Олимпийских игр в Сочи, если принять в качестве истины рас-
сказ экс-главы антидопинговой лаборатории России Г. Родченкова:

«В рамках тайной операции российские антидопинговые экспер-

ты и сотрудники спецслужб заменили образцы мочи, загрязненные
допингом, чистыми анализами, взятыми на несколько месяцев раньше,

58
обнаружив способ вскрывать запечатанные пробы, говорит Род-
ченков. Каждую ночь они часами работали в скрытой лаборатории,
освещенной одной лампой, передавая банки с мочой через отверстие
в стене размером с руку, чтобы быть готовыми к тестированию на сле-
дующий день»1.

«На войне как на войне» – можно сказать, прочитав приведенную

выше цитату.
Признать метафору войны базовой, то есть концептуальной, по-
скольку она концептуализирует различные сферы действительности,
можно только в одном случае: если мы обнаружим сферу-мишень. Эта
сфера выявляется достаточно легко: социальные отношения в рам-
ках любой области действительности, независимо от наличия или от-
сутствия массового кровопролития, есть война (в ее разнообразных
проявлениях). Иначе говоря, МИР (PEACE) ЕСТЬ ВОЙНА. Говоря, что
конфликт на некоей стадии якобы завершился в пользу одной из сто-
рон, мы исходим из идеи, что конфликт вообще «способен завершить-
ся». Но ведь завершение было бы возможно, лишь если бы война оста-
валась, по Клаузевицу, продолжением политики иными средствами: то
есть война кончалась бы, когда бы достигалось желаемое равновесие
и можно было бы возвращаться просто к политике.
Однако две большие мировые войны XX  в. продемонстрировали,
что политика послевоенного периода всегда и повсеместно – это про-
должение (любыми средствами) процессов, начатых войной. Чем бы
ни завершались войны, они приведут ко всеобъемлющим перетряскам,
которые в принципе не смогут удовлетворить всех воевавших. Так что
любая война продолжится в форме тревожной экономической и поли-
тической нестабильности еще сколько-то десятилетий, не обеспечив
никакой другой политики, кроме политики воинствующей [4]. Эта
политическая нестабильность, получившая название холодной войны,
породила воинствующую метафорику, обличающую «врага»: желез-
ный занавес, гонка вооружений, поджигатели войны и даже борьба за
мир, а в «новое время» – «крестные отцы мирового ультраправого на-
ционализма» (Х. Клинтон о российских властях) или «США – спонсор
мирового террора»2 и т. п.
Страницы истории сквозь призму метафоры «холодной вой-
ны». Среди метафор, пронизанных высокой негативной оценочно-
стью, метафора холодной войны выделяется тем, что она не несет в себе
прагматического потенциала, поскольку характеризует этап сосуще-
ствования государств, не исходя из субъективных интересов одной из
1
Режим доступа: http://medialeaks.ru/1305yut_doping/.
2
Режим доступа: https://vk.com/anti_usa_news.

59
сторон. Она, как было показано выше, мотивирует воинственную ме-
тафорику политических дискурсов (напр., «рыцари холодной войны»).
Нужно сказать, что в современном российском политическом дискурсе
эта метафора сегодня чаще используется для концептуализации собы-
тий прошлого, вскрывая неизвестные нам стороны «холодной войны»:
На фронтах холодной войны («Американские пехотинцы во вре-
мя патрулирования границы между Восточным и Западным Берлином
в дни постройки «Берлинской стены»; август 1961-го года». Прилагает-
ся фотография)1.
Кубинцы на фронтах холодной войны: от Анголы до Сомали, от
Алжира до Эфиопии. Об участии (не инициированном Москвой) спец-
служб Кубы в различных военных операциях по всему миру2.
ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны3 – так
в русском переводе называется книга Фрэнсис Стонор Сондерс (Frances
Stonor Saunders), написанная в 1999 г. и переведенная на русский язык
в 2013 г. Интересно, что в аннотации к русскому изданию книга по-
зиционируется как разоблачение деятельности ЦРУ в области культу-
ры с целью оказывать «мягкое влияние» на западных интеллектуалов
через различные фонды. В английских источниках книга рассматрива-
ется как размышления над отношениями интеллектуалов и политиче-
ской власти после Второй мировой войны (Джеффри Айзек). Англий-
ское название не содержит слова фронт: the cultural cold war: The CIA
and the world of arts and letters. Сам перевод книги на русский язык
в 2013 г. и аннотация к ней говорят об известной интерпретации содер-
жания применительно к обстановке новой холодной войны.
Миссия русской эмиграции. На фронтах холодной войны4. О невоз-
вращенцах и насильственной «репатриации» беженцев от советского
режима после войны. Интересно, что здесь метафора холодной войны
использована по отношению к периоду, когда холодная война еще не
началась (имело место сотрудничество НКВД и западных служб по на-
сильственному возвращению людей, пожелавших стать эмигрантами).
Нельзя в целом не отметить того факта, что метафора холодной
войны получает сегодня широкое хождение, в известной степени пере-
осмысляясь: под это метафорическое обозначение подводятся события,
не относящиеся к периоду, именуемому в истории «холодной войной»
(с 1947 г. до «перестройки», распада СССР), или исторические события,

1
Режим доступа: http://477768.livejournal.com/4326895.html.
2
Режим доступа: https://sputnikipogrom.com/history/62825/cuba-worldwide/.
3
Сондерс, Ф.С. ЦРУ и мир искусств: культурный фронт холодной войны. (Who
Paid the Piper: CIA and the Cultural Cold War) / Ф.С. Сондерс. – М.: Ин-т внешнеполит.
исследований и инициатив: Кучково поле, 2013.
4
Режим доступа: http://rusidea.org/?a=431013.

60
не связанные с напряжением в отношениях между СССР и Западом.
Так, в Рунете можно найти страницу с названием «На фронтах первой
холодной войны»1, где оговариваются действия Франции и Англии по
расчленению России на «зоны действия», имевшие, по словам автора,
место еще до 10 декабря 1917 г. (до начала Гражданской войны). Сюда
же относится и «китайский фронт холодной войны»2: «С термином «хо-
лодная война» прочно ассоциируется именно советско-американское
противостояние, соперничество СССР и США. Здесь коллективная па-
мять России почти забыла, что большую часть «холодной войны» Со-
ветский Союз боролся на два фронта – не только с капиталистическим
Западом, но и с социалистическим Китаем».
Вряд ли военное напряжение и военные столкновения между ки-
тайскими и российскими пограничниками (остров Даманский) мож-
но назвать «холодной войной», тем не менее эта метафора получает
сегодня не просто второе дыхание – она открывает закрытые стра-
ницы прошлого и расширяет свое содержание, видимо, как удачное
обозначение как бы мира в мире, постоянно балансирующего на гра-
ни «горячей войны», что, судя по всему, является его единственно
возможной формой существования, реализацией врожденного архе-
типа войны, свойственного культуре. Трансформируя лозунг ангсоца
в романе Оруэлла, можно сказать, что «мир – это холодная война».

Библиографические ссылки
1. Оруэлл, Дж. Ты и атомная бомба / Дж. Оруэлл. – URL: https://www.proza.
ru/2014/03/29/1611. – Режим доступа: 22.04.2017.
2. Чжэнлун, У. США и Россия: «холодный мир», а не холодная война / У. Чжэн-
лун. – URL: http://inosmi.ru/world/20140410/219454770.html.
3. Еремина, Н.В. К вопросу о стилистических особенностях английской публи-
цистики в условиях кросс-культурного взаимодействия / Н.В. Еремина, В.В.Томин //
Вестн. Оренбург. ун-та. – 2014. – № 11.
4. Эко, У. Полный назад «Горячие войны» и популизм в СМИ / У. Эко. – М.: Экс-
мо, 2007. – 502 с. – URL:http://e-libra.ru/read/362664-polniy-nazad!-C2%ABgoryachie-
voyni%C2%BB-i-populizm-v-smi.html.
5. Галаниди, Е.Н. Философская метафорика войны: автореф. ... канд. дис. /
Е.Н. Галаниди. – Ставрополь, 2003. – �������������������������������������������
URL����������������������������������������
: http����������������������������������
��������������������������������������
://�������������������������������
www����������������������������
.���������������������������
dslib����������������������
.���������������������
net������������������
/�����������������
religio����������
-���������
vedenie��
/�
filosof-
�������
skaja-metaforika-vojny.html.
6. Кавтарадзе, С. Архетипы войны: насилие, бессознательное и борьба за
базовые потребности / С. Кавтарадзе // Историческая психология и социология
истории. – 2012. – № 1. – URL: http://cyberleninka.ru/article/n/arhetipy-voyny-nasilie-
bessoznatelnoe-i-borba-za-bazovye-potrebnosti. – Дата доступа: 05.04.2017.

1
Режим доступа: https://history.wikireading.ru/377105.
2
Режим доступа: http://www.istpravda.ru/digest/9897/.

61
 7. Fauconnier,  G.The way we  think: Conceptual blending and the mind’s  hidden
complexities / G. Fauconnier, M. Turner. – N. Y: Basic Books, 2002.
8. Лакофф, Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. – М.: Прогресс, 1995.
9. Награды за победу в «холодной войне» – это фэйк или правда? – URL: http://
eto-fake.livejournal.com/615395.html.
10. Около 58 % россиян не знают, почему холодная война так называется. –
URL: https://www.dp.ru/a/2009/12/04/Okolo_58_rossijan_ne_znaju.
11. У СССР были 5 возможностей победить в холодной войне. – URL: http://
inosmi.ru/russia/20140721/221807970.html.
12. Хлевов, А.А. Три возраста холодной войны. The Cambridge history of the
Cold War / ed. by Melwyn P. Leffler & Odd Arne Westad. Cambridgу University Press:
Cambridge, New York, Melbourne, Madrid, Cape Town, Singapore, Sāo Paulo, Delhi,
Dubai, Tokyo, 2010. I, II, III (Рецензия) / А.А. Хлевов // Вестн. Рус. христиан. гуманит.
акад. – СПб., 2013. – Т. 14. – Вып. 4. – С. 319–324.
13. Щербина, Ю. Метафора войны: художественные прозрения или тупики? /
Ю. Щербина // Знамя. – 2009. – № 5.
14. Чудинов, А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование
политической метафоры (1991–2000) / А.П. Чудинов. – Екатеринбург, 2001. – 238 с.

Т.И. Краснова (Россия, Санкт-Петербург)

АРХЕТИПЫ ДИСКУРСА ОППОЗИЦИИ
(на материале печатных СМИ
русского зарубежья 1918–1921 гг.)

Статья посвящена функционально-семантическим проблемам из-

учения газетного дискурса русского зарубежья времени гражданской
войны (1918–1921). Реализована оппозитивная программа интерпре-
тации слов-архетипов старый/новый, светлый/темный. Вводится
термин оппозитивность, то есть «идеологически оценочная модализа-
ция», пронизывающая деятельность субъекта сознания и проявляюща-
яся как отношение неприятия, которое сформировалось в ходе трактов-
ки действительности с позиций идеологического противоположения
(или противодействия). Наблюдается мифологизация представлений
и бόльшая полярность оценочных коннотаций в идеологемах проболь-
шевистской печати. Если оппозиция старый/новый распространена
в обоих идеологических дискурсах, то оппозиция светлый/темный ха-
рактеризует в большей степени антибольшевистский дискурс. Интер-
претация оппозитивов неравномерная. В антибольшевистской печати
больше акцентирован оппозитив темный, а в пробольшевистской печа-
ти – символ будущего народов в виде сияющего света (солнце).
Ключевые слова: газетный дискурс, оппозитивность, оппозиция,
старый, новый, темный, светлый, оценочные коннотации, менталь-
ность.

62
 Ключевые понятия:
Антибольшевистский дискурс – идейно-стилевое качество газет-
ной речи, обусловленное ментальным состоянием крайнего неприятия
большевизма; обеспечивается речевой стратегией оппозитивной мода-
лизации текстов.
Пробольшевистский дискурс – идейно-стилевое качество газет-
ной речи, обусловленное речевой стратегией апологии и пропаганды
идеологии русского большевизма в газетной публицистике на террито-
рии другой страны.
Идеологема – эмоционально окрашенный, меняющийся в соответ-
ствии с политической прагматикой элемент идеологической системы;
лингв. – один из типов номинативных подмен, когда коннотация под-
меняет основное денотативное значение слова (Современный русский
язык. Активные процессы на рубеже ХХ–ХХI вв. М., 2008).
Контекст – область референтов (или «ситуация»), относящаяся
к социальным условиям порождения дискурса.
Ментальность – миросозерцание в категориях и формах родного
языка, соединяющее в процессе познания интеллектуальные, духовные
и волевые качества национального характера в типичных его прояв-
лениях (Колесов, В.В. Жизнь происходит от слова… / В.В. Колесов. –
СПб., 1999).
Менталитет – фиксируемые в социальном сознании или культуре
символы, ценности, правила и ориентации, которых придерживаются
различные группы, сообщества, классы в определенный исторический
период.
Оппозитивность – отношение неприятия (или приятия на его
фоне), которое формируется в речи в ходе трактовки действительности
с позиций противодействия и управляет субъектом сознания в задан-
ном идеологией направлении. Оппозитивность выражается двумя пу-
тями: модально, как идеологически мотивированный оценкой смысл;
и конструктивно, как выражение оппозиций в речевом «теле» дис-
курса.
Оппозиция – содержательно и структурно воспроизводимое в дис-
курсе отношение противоположения (в широком смысле – оппозитив-
ной номинативности), маркирующее характер несоответствия или про-
тиворечия в общественном сознании. Ментальный предмет оппозиции
в газетном дискурсе – представление, из-за которого могла возникнуть
или возникла конфронтация в действительности.
Оценочная коннотация – прагматический компонент в семан-
тике слова, опосредованно отражающий явление действительности.
В рамках экстралингвистического подхода коннотация понимается как
набор смысловых ассоциаций, как социокультурный компонент, от-

63
носящийся к сфере сознания, а не лексического значения слова (Блум-
фильд, Л. Язык / Л. Блумфильд. – М., 2002; Апресян, Ю.Д. Избранные
труды / Ю.Д. Апресян. – Т. 2: Интегральное описание языка и систем-
ная лексикография. М., 1995).

Статья посвящена экспликации элементов русской ментальности

в дискурсе газет русского зарубежья периода гражданской войны.
Объект исследования составили политически радикальные газеты
русского зарубежья (1918–1921 гг.). Найти общее в рамках существен-
ных расхождений идеологии разных сторон – один из самых актуаль-
ных вопросов современной интерпретации политического дискурса.
Предметом анализа стали политически ориентированные в дис-
курсе русского зарубежья слова, имеющие в русской культуре статус
архетипа. Переосмысленные в дискурсе слова-оппозитивы старое/но-
вое и темное/светлое, по существу, давно бытуют в русском мире, по-
скольку в нем, говоря словами Ю.С. Степанова, «двойственность мира
людей» имеет «сильно выраженный дуалистический характер» [10,
с. 852].
Выборка материала, на основе которого выполнено исследование,
производилась с учетом политической ориентации наиболее радикаль-
ных газет русского зарубежья. Меньшевистская «Народная газета»
(Нью-Йорк; публикации за 1918 г.) и газета Вл. Бурцева «Общее дело»
(Париж; публикации за 1918–1919 гг.) относятся к известным анти-
большевистским изданиям. Антибольшевистский дискурс понимается
нами как идейно-стилевое качество газетной речи, обусловленное мен-
тальным состоянием крайнего неприятия субъектом идеологии боль-
шевизма. Менее известна радикальная анархобольшевистская газета
индустриальных рабочих мира «Голос труженика» (Чикаго; публика-
ции за 1918–1921 гг.). Пробольшевистский дискурс мы понимаем как
дискурс охранения (апологии) и пропаганды идеологии русского боль-
шевизма на территории другой страны в связи с трудным положением
русскоязычных рабочих в Америке.
В статье нами поддерживается когнитивно-дискурсивный подход
к анализу текстов массовой коммуникации [13]. Дискурс – смежная
когнитивная структура, посредник между текстом и когницией. Его
организация представлена в сознании ментальными репрезентациями,
то есть соотношениями концептов и пропозиций, элементов иконизма
(фактического подобия в высказывании) и предикации, а также фрей-
мами, схемами, сценариями. При этом единицы когнитивного уровня
разнородны; «среди них могут быть и научные понятия, и просто сло-
ва, которые приобрели статус обобщения, символы. За ними скрыва-
ется целая область знаний, и образы, картины и “осколки” фраз» [3,

64
с. 172]. Семантика дискурса не выводится только из лингвистики:
должно учитываться соотношение слов и концептов, то есть постиже-
ние неких структур знания вместе со словами.
Важным условием активации нужного идеологу состояния созна-
ния воспринимающих текст является усвоенная ими социально-куль-
турная парадигма представлений о желаемой и действительной реаль-
ности. Стратегическое поведение газеты направляется понятийным
полем ценностных установок. В политике велика роль слова как среды
оценочного сознания. Это объясняется необходимостью сопровождать
словом всякий политико-идеологический акт (призывать людей сделать
выбор, совершать решающие поступки). Вместе с тем слова могут быть
самые простые, понятные любому слушателю – участнику массовых
мероприятий или читателю газеты. Дискурсный анализ предполагает
относительную реконструкцию элементов когнитивно-семантического
содержания. Согласно П. Серио, целью семантического описания дис-
курса является описание процессов, от которых зависит употребление
и расположение слов в дискурсе [9, с. 36].
В когнитивных ориентациях адресованность определяется через
заложенную в тексте программу интерпретации. При изучении эми-
грантского газетного дискурса нами реализована оппозитивная про-
грамма интерпретации. Под оппозитивностью понимается идеологи-
ческая модализация. Она проявляется как отношение неприятия (или
приятия), которое формируется в ходе трактовки действительности
с позиций противодействия и управляет субъектом сознания (действия)
в заданном идеологией направлении. Оппозитивность выражается дву-
мя путями: модально, как идеологически мотивированный оценкой
смысл, и конструктивно, как выражение оппозиций в речевом «теле»
дискурса. Оппозиция – содержательно и структурно воспроизводимое
в дискурсе отношение противоположения, в широком смысле – оппо-
зитивной номинативности, маркирующее характер несоответствия или
противоречия в общественном сознании. Ментальный предмет оппози-
ции в газетном дискурсе – представление, из-за которого могла возник-
нуть или возникла конфронтация в действительности. Она реализуется
в изучаемом историческом контексте, в пресуппозиции сообщений как
переживание в мире идеологической борьбы с оппозитивными концеп-
тами МЫ / ОНИ. Более всего она выражена уровнем человеческих от-
ношений, существующих во взаимодействии групп, в их идеологии.
Чтобы описать мир идеологических противоположений в газетном
дискурсе русского зарубежья, обратимся к формально выраженной оп-
позиции устойчивых архетипов: СТАРЫЙ мир / НОВЫЙ мир. Описа-
ние материала дается в порядке сопоставления антибольшевистской
печати («Общее дело», «Народная газета») и пробольшевистской печа-
ти (газета «Голос труженика»).

65
 Старое / новое. В разное время отношение к «старому» колеба-
лось в оценке его человеком. Русское старый восходит к индоевропей-
скому st(h)a ‘стоять’, и этому понятию в разное время сопутствовали
коннотации ‘сильный’, ‘плотный’, ‘большой’, ‘упорный’, ‘гордый’,
и вместе с тем оно связывалось с представлением о неподвижности,
закоснелости, остолбенении [1, с. 696]. Отмечается, что «новое» также
не воспринималось человечеством однозначно, и все же некий страх
перед новым сменился ожиданием позитивного нового, требованием
новизны, стимулировало активность человека.
В газетном дискурсе русского зарубежья идеологическая оппози-
ция старый / новый контекстуально связана с доминирующей в со-
держании публикаций темой борьбы (войны). С философской точки
зрения эта оппозиция определяется диалектической связью старого
и нового: отрицание старого означает помещение его в положение под-
чиненного и преобразуемого. Ниже приводится типичная для газет рус-
ского зарубежья сочетаемость признаков старый / новый с терминами
тематики социального устройства. В скобках помещены распростра-
нители словосочетаний: разница смысловых направлений очевиднее
на длинных отрезках речи. Употребление показывает бóльшую по-
литизированность и метафоричность идеологических наименований
в пробольшевистском дискурсе, хотя очевидно и некоторое совпадение
словосочетаний.
Сравните:
Старый
антибольшевистский дискурс:
старый режим (при старом режиме), старый порядок (старый не-
справедливый и недемократический порядок вещей), старая бюрокра-
тия, старые начала (старые начала и пережитки несправедливой, не-
демократической государственности), старая Россия, старый строй,
старый мир;
пробольшевистский дискурс:
старый режим, старые организации, старое общество, старое зда-
ние (старое здание современного капиталистического строя), ста-
рый мир, старое зло (старое социальное зло).
Новый
антибольшевистский дискурс:
новая система (новая система народного образования), новый
путь (новый путь децентрализации, широкого самоуправления и ра-
бочего законодательства), новая власть, новый строй, новые основа-
ния (устроить Россию на новых основаниях), новый мир (новый мир
права, справедливости, истинной свободы, истинного равенства и ис-

66
тинного братства); новая бюрократия, новая анархия, новая Россия
(новый Иерусалим ирон.);
пробольшевистский дискурс:
новое общество (новое общество свободы, равенства, братст-
ва / общество любви / коммунизм), новое государство, новая форма
(новая форма общественной жизни), новые силы, новые выступления
(новые выступления русского народа).
Как видно, определение старый относится к объектам в картине
мира, не сопровождаемым положительными коннотациями. И анти-
большевистская, и пробольшевистская печать русского зарубежья
представляли мировоззрение критически или революционно настроен-
ных слоев общества. Исключение составляют коммуникативные ситуа-
ции, связанные с представлениями о почитаемой старости или заслугах
опытности, бывалости. Ср. контексты, где определение содержит по-
ложительную оценку: <…> подошли к старой столице своего народа,
Москве; <…> среди жертв массовых расстрелов немало старых рево-
люционных борцов («Народная газета»).
Когнитивно-семантические коннотации, связанные с оценочным
употреблением определения новый в политическом дискурсе газет рус-
ского зарубежья, менее устойчивы и однозначны, нежели у слова ста-
рый, как мы увидим далее.
Антибольшевистский дискурс. Слово «новый» входит в преди-
кативные сочетания с семантикой отрицания (включая иронию) и кон-
трастивной семантикой новизны. Это стереотипные фразеологизмы
с оценочными коннотациями: отрицательными – что не ново, не го-
ворить ничего нового, преподносить под новым соусом (ирон.); и по-
ложительными, подразумевающими противоположение, – пойти но-
вым путем, открывать новую страницу русской истории, приобрести
новое богатство и силу. В контекстах слово «новый» демонстрирует
варианты значений с противительной семантикой контрастивности,
присущей оппозитивно-оценочному антибольшевистскому дискурсу
по разным тематическим аспектам. Сравните: 1) «новый» в значении
‘относящийся к последнему времени’ или ‘недавно появившийся’: но-
вые меры (новые неотложные), новые известия о русских делах (новые
ужасающие известия и документы), новые крестьянские восстания,
новый переворот; 2) «новый» в значении ‘другой, иной’: новые доказа-
тельства (новые доказательства неприемлемости для них советской
власти), новые преступления (ряд новых сознательно совершенных
большевиками преступлений), новые несчастья, новый этап (новый
этап в истории собирания России); 3) «новый» в значении ‘ранее неиз-
вестный’ или ‘недостаточно известный’: новое слово («большевизм»),
новые завоеватели, новые варяги.

67
 Другое дело – определение старый в составе антибольшевистского
дискурса. Оно больше, чем определение новый, специализировано для
целей политической идеологизации. Идеологические оценки удержи-
ваются идеей борьбы в рамках оппозиции МЫ / ОНИ. Хотя по количе-
ству словарных значений слово старый превосходит слово новый в два
раза [12, Т. 4. С. 491; Т. 2. С. 587], в контекстах антибольшевистского
дискурса оно используется в подавляющем числе как идеологема от-
рицательного, критико-полемического толка.
Устойчивая идеологизация определения старый. Актуализи-
ровано стандартное выражение старый режим и синонимичные ему
варианты выражения этого понятия (в контекстах они используются
в паре с атрибутом новый и без него). Это объясняется, по-видимому,
стремлением интерпретировать феномен большевизма, полагаясь на
известные читателю ассоциации с царизмом. Референты наименований
большевизм и старый режим сопоставлены в сознании и в высказыва-
ниях как сходные и маркированы как отвергаемые. Их интерпретация
связана в текстах с градационными отношениями и семантикой отри-
цания.
1. Оба понятия соединены в пару объектов при глаголе ненавидеть
как аргументы, по отрицательному смыслу отвергаемые: Они [Колчак,
Деникин, Сазонов и др. – Т. К.] далеки от всякого рода замыслов о
восстановлении старого режима. Они ненавидят большевизм, как
и царизм, и знают, что большевизм и царизм только губили Россию
(«Общее дело»).
2. Оба понятия разведены субъективно-модальным противо-
по-ложением, хотя находятся в позиции однородных по функции
и одинаково отрицаемых семантически (общее отрицание): Нас
глубоко радует, что принцип Учредительного Собрания, как иде-
ал, так решительно подчеркивается всеми. Это значит, что воз-
вращения к старому режиму, с одной стороны, и к большевикам
[т. е. новому режиму. – Т. К.], с другой, быть не может («Общее дело»).
Ср. также модель в основе другого близкого по смыслу высказы-
вания: Великий принцип народоправства и социальной справедливо-
сти, действуя на два фронта, противопоставлен, с одной стороны,
старым началам и пережиткам несправедливой, недемократической
государственности, а с другой – владычеству и притязаниям разнуз-
данной черни, руководимой демагогами («Общее дело»).
В иных высказываниях идеологемы советы и старый режим оце-
ниваются предикативно все же как несопоставимые по степени про-
явления признака. Используется прием градации: Советы только раз-
рушают все… Правосудия не существует. Введен деспотизм, пред
которым бледнеет старый режим… («Общее дело»).

68
 Полемическая деидеологизация большевистского определе-
ния новый. В антибольшевистской газете использование определения
новый в противовес идеологеме старый не отвечает положительным
коннотациям. Его идеологизация для читателя относительна, закрепле-
на во враждебном большевистском дискурсе, а в антибольшевистском
ощущается полемически, в контексте иронического противопоставле-
ния и отрицания: Мы совершенно не видим стен нового Иерусалима,
возведенного большевиками; Широковещательные декреты о новой
системе народного образования существуют только на бумаге («На-
родная газета»).
Определение новый в антибольшевистской газете больше располо-
жено к употреблению в риторических целях. Характерны его усили-
тельные повторы с целью полемической аргументации в комментари-
ях: <…> дают новые и новые доказательства неприемлемости для них
советской власти; <…> все новые и новые несчастья от развивающей-
ся анархии в стране («Общее дело»).
Повышение позитивного статуса события в глазах читателей свя-
зывается с риторическим употреблением «новый» при констатации но-
визны и важности происходящего: Для нас, русских, признание нашими
союзниками Колчака – событие огромного значения. Это новый, очень
важный этап в истории собирания России, ее избавления от больше-
виков и ее возрождения («Общее дело»). Верификация смысла боль-
шевистской идеологемы новый происходит в процессе отталкивания
от уже известного. Введенное понятие о новом не соответствует иде-
ологически навязанному большевиками представлению о нем. Слово-
сочетание с идеологемой новый подвергается сомнению или опровер-
жению, заключается в кавычки. Например: «Новый» рабочий – человек
чуждый промышленности и не понимающий ее культурного значения
в нашей мужицкой стране («Народная газета»).
Особый случай составляет употребление в кавычках как нового (то
есть недостаточно известного читателям) самого слова «большевизм».
Очерчены круги образованного общества, в которых нет четкого по-
нимания того, что стоит за этим словом. Идентификация понятия как
раз и входит в одну из задач газеты «Общее дело» с ее ориентацией не
только на русского, но и чужеземного читателя. Ср.: Для иностранцев –
«большевизм» совершенно новое слово, которое они впервые услыша-
ли лишь после того, как разразилась русская революция 1917 г. Новым
явилось оно и для тех русских, которые стояли вдали от революцион-
ных течений («Общее дело»).
В антибольшевистской газете идеологический вопрос о новом,
прогрессивном, что обещает и дает новая власть в России, обнаружива-
ет не предвиденную большевиками оборотную сторону – само явление

69
действительности. О главных идеологемах большевизма коллективный
субъект газеты судит полемически и сопоставительно – по факту с ме-
ста событий и по трудам идеологов социализма. Например: Что же
нового даст революция, как изменяет она звериный быт, много ли све-
та вносит она во тьму народной жизни?
За время революции насчитывается уже до 10 тысяч «самосудов».
Вот как судит демократия своих грешников: около Александровского
рынка поймали вора, толпа немедленно избила его и устроила голосо-
вание: какой смертью казнить вора: утопить или застрелить? <…>
Все это творится от имени «пролетариата» и во имя «социальной
революции». И все это является торжеством звериного быта, разви-
тием той азиатчины, которая гноит нас.
А где же и в чем выражается тот «идеализм русского рабочего»,
о котором так лестно писал Карл Каутский? Где же и как воплощает-
ся в жизнь мораль социализма, – «новая» мораль? («Народная газета»).
Пробольшевистский дискурс. Ситуация вражды, неприятия вме-
сте с оппозитивным взаимодействием идеологем «новый / старый»
выражены в пробольшевистском дискурсе как отношение противо-
стояния в рамках субъектно обозначенной дискурсом конфронтации.
С позиций активно действующей силы концептуальная оппозиция
МЫ / ОНИ выступает как ведущая для дискурса газеты «Голос тружени-
ка». В подтверждение сказанного приведем списки слов, образующих
ассоциативно-семантическое поле дискурса с названными концептами.
ОНИ (старая сила): враг / господствующий класс (класс вампи-
ров) / класс хозяев / дармоеды (паразиты) / деспоты / самодержцы /
капиталисты / империалисты / союзники / богачи / буржуазия / прави-
тели (правящие всех наций) / правительство / власти / маленькая кучка
капиталистов (хитрая кучка) / капиталистические революцетушители
/ политические прислужники (прихвостни) / наемники (наемные ху-
лиганы) / юнионные чиновники / лжелидеры (затемнители рабочих) /
капиталистическая пресса (наемная пресса) /портовое начальство /соб-
ственники копей / капиталисты Чикаго /союзные капиталисты.
МЫ (новая сила): рабочий класс / рабочие (рабочие всех стран) /
пролетариат / рабочие и крестьяне / рабочие массы / армия произво-
дителей / миллионы трудового народа (трудящиеся) / труженики
(все создающие) / проснувшийся рабочий народ / организованные
рабочие / стена рабочей силы / товарищи / работники и работницы /
Индустриальные Рабочие Мира (индустриалисты) / революционные
радикалы (радикальные элементы) / революционные организации (ра-
дикальные организации) / большевики / красные / большевистская ар-
мия / большевистская Советская власть / российское большевистское
рабочее правительство (советское правительство) / русский пролета-

70
риат, американский пролетариат / американский рабочий, российский
рабочий / американский фермер, русский крестьянин / русские рабочие
Америки (русские в Америке) / жертвы (жертвы миллионов рабочих)
политические и классовые узники / политзаключенные / товарищи, бо-
рющиеся в Европе / честные люди.
Идеологическое противоположение новое / старое встречается в
пробольшевистских контекстах как прямо выраженное (с двумя оппо-
зитивами) или как подразумеваемое (с одним оппозитивом). Оно всегда
актуализировано для целей неумолкаемой пропаганды. Ср. субъектно
выраженные оппозиции:
• Организуясь индустриально, м ы организовываем ячейки нового
общества внутри оболочки старого.
• Б о л ь ш е в и з м является народным восстанием против старо-
го режима; его первая цель направлена раньше всего против существу-
ющего правительства, и после торжествующей победы большевиков
все казенные учреждения переходят в руки нового государства.
• Захватывая власть, б о л ь ш е в и к и занимают места, где рань-
ше сидели с а т р а п ы старого режима. Типичная большевистская
революция – это политическая революция – насильно.
• …Большевизм имеет огромный успех и может распространить-
ся по всему свету, поэтому о н и (капиталисты. – Т. К.) дали страдания
и голод н а р о д а м, принявшим новую форму общественной жизни.
Противоположная оценочность идеологем старый (-) и новый (+)
в текстах тождественна установкам идеологии войны, которые содер-
жатся в программных документах большевизма. Для подтверждения
сказанного помещаем ниже фрагмент декрета Советов о роспуске Уч-
редительного Собрания, опубликованный в газете «Свободная Рос-
сия» (СВ. 1918. 27 янв.): Учредительное Собрание было избрано на
основании старых избирательных списков и вследствие этого явилось
представителем старого режима. <…> Советы пришли к заключе-
нию, что парламентаризм старой буржуазии не способен разрешить
проблемы, которые поставил себе социализм, и что только они могут
победить оппозицию со стороны богатых классов и создать новое со-
циалистическое государство.
Темное / светлое. В отличие от предыдущей оппозиции данная не
образует формально выраженного противопоставления в текстах газет.
Но существование такой оппозиции как архетипа легко реконструиру-
ется. По данным Т.М. Николаевой, изучавшей поэтику противопостав-
лений в структуре «Слова о полку Игореве», соотношение концептов
тьма – свет означает в «Слове» морально-ментальную оппозицию.
Содержание культуры, связанное с различными формами сознания
(обыденным, мифологическим, религиозным, научным, художествен-

71
ным), «находит экспликацию в слове, служащем сигналом определен-
ного кода» [11, с. 36]. Имена темный, светлый в этом смысле можно
рассматривать как средство доступа к культурным реалиям того вре-
мени и к особенностям групповых менталитетов русских за рубежом.
Существуют данные о когнитивной универсальности бинарных оп-
позиций [8, с. 39] и положения, доказывающие связь оппозиций свет/
тьма с мифологическим сознанием и религиозным опытом человека.
Добавим, что слова свет, квет, свят по «Православному богословско-
му словарю» родственны между собой [10, с. 855]. Современные иссле-
дователи относят процесс ментализации (ранней концептуализации)
к деятельности славянских переводчиков с греческого. Под ментализа-
цией понимается такой процесс, когда славянский переводчик грече-
ских текстов «интерпретирует некоторый смысл прежде всего для себя,
а уж как следствие этого – для адресата» [Там же; автор указывает на
работу Е.М. Верещагина]. Отметим здесь значимость сакральных кон-
цептов Темное и Светлое, которые связаны с переживанием русским
человеком своего особого ментального отношения к предмету во все
времена.
Для публикаций антибольшевистской направленности характер-
ны эпитет темный и метафора темнота в сочетаниях с целым рядом
наименований референтов: темная масса, темный народ, темная тол-
па, темные люди, темные личности, темный солдатский штык, темная
улица, темное сознание, темные страсти; темнота народная. Слово
светлый ограничено употреблением в значении ‘радостный’ (светлое
пробуждение всей России) и символическим смыслом ‘откуда исходит
свет; истинный’ (светлый стяг терпимости и закона; светлый дух).
В текстах слово светлый никак не связано парным противопоставле-
нием со словом темный. Зато используется подразумевающий тьму
(в значениях ‘невежество’ и ‘неизвестность’) фразеологизм «проли-
вать свет».
Главным значением слова темный в антибольшевистской газете
стало значение, относящееся к характеристике сознания широких кру-
гов простонародного населения (массы). «Темный» значит ‘невеже-
ственный’, ‘отсталый’, а также (в силу этого) ‘обманутый’. Слово яв-
ляется косвенным аргументом при объяснении причин происходящего
в России:
Раздраженные инстинкты этой темной массы нашли выразителей
своего зоологического анархизма… («Народная газета»);
… от имени социалистической демократии, в угоду большевикам
натравливает дикую, темную толпу на кадетов («Общее дело»);
<…> обманутые люди, побратавшись с венценосным тираном-
Вильгельмом, шли кровавым боем на родную землю и на своих бра-

72
тьев,… а пушки, пулеметы и ружья, данные им народом для защиты
своей родины, обратили на свои собственные исторические святыни
древнего Кремля, на просвещенную свободолюбивую молодежь, кото-
рая хотела остановить их, темных, обманутых! («Народная газета»)
Синонимичным слову «темная масса» по смыслу является слово
чернь в значении ‘невежественная, некультурная среда, толпа’. Речь
идет об отпоре «владычеству и притязаниям разнузданной черни, руко-
водимой демагогами» («Общее дело»). Как видно, в качестве причины
и виновника происходящего указываются не «притязания» темной мас-
сы, а сознательные действия ее вожаков и «темных людей, собравших-
ся вокруг Смольного» («Народная газета»). Сочетание темные люди
(личности) актуализируется в значении ‘подозрительные’ и ‘преступ-
ные’. Смысловые варианты использования концепта «темный» в анти-
большевистской газете невелики, но они устойчиво ассоциируются
с образом врага и семантикой орудийности.
В пробольшевистской печати использование изучаемых оппози-
тивов менее заметно. Нам встретилось словосочетание темная сила,
должно быть хорошо известное читателям-рабочим по тексту «Интер-
национала» («Вихри враждебные веют над нами / Темные силы нас
злобно гнетут»). Используется идеологема затемнители рабочих, под-
разумевающая вредное влияние профсоюзных «лжелидеров» на созна-
ние простых рабочих. Знаком светлого будущего в пробольшевистской
газете «Голос труженика» выступает слово солнце. Как символ народ-
ного счастья оно включено в пафосную идеологему солнце свободы,
равенства и братства.
Итак, стоит подчеркнуть, что слова-оппозитивы старый/новый
и светлый/темный возбуждают в памяти человека связанные с ними
концепты, активизируют сложные сущности и поэтому способны им-
плицитно выразить ментальные состояния и картину мира с точки зре-
ния идеологически трактуемого добра и зла, пользы и вреда. Модаль-
ные отношения одобрения/неодобрения выражаются в высказываниях
словами, которые (в широком смысле) выступают признаками связи
сообщаемого с идеологией говорящих.
В отечественной науке вопрос экспликации русской ментальности
в слове, в философских системах национального характера, в констан-
тах русской культуры (то есть решение вопроса реконструкции не осоз-
наваемых людьми представлений и соответствующих им норм поведе-
ния) раскрывается на материале словесной культуры [4; 5]. В целом
считается: русская культура реально существует в той мере, в какой су-
ществуют значения русских (и древнерусских) слов, означающих куль-
турные концепты [10, с. 8]. Речь идет о концептах, представляющих

73
собой в некотором роде «коллективное бессознательное» российского
общества.
Таким образом, место категории национальная ментальность рас-
положено не только и не столько в границах истории или социологии,
сколько в пространстве культуры, преимущественно словесной. В то
же время категория «групповой менталитет» исторически и социаль-
но может быть ограниченна [6; 7]. Сюда входят ценности, правила и
ориентации, которых придерживаются отдельные группы общества, в
частности, антибольшевики и пробольшевики.
У изданий разной идеологической ориентации степень распростра-
ненности изучаемых нами оппозитивов различна. В газетном дискурсе
русского зарубежья распространена оппозиция старое/новое (модель
общего Пути человечества), где старому соответствуют больше отри-
цательные коннотации, а новому – положительные. Очевидна бόльшая
поляризованность оценочных коннотаций этих оппозитивов в проболь-
шевистской печати, в то время как в антибольшевистской встречаются
для каждого оппозитива как отрицательные, так и положительные кон-
нотации. Однако если учесть ярко выраженный критико-полемический
уклон антибольшевистского дискурса, то можно отметить маркирован-
ную семантику отрицания в его дискурсе. Даже оппозитив новое по-
лучает полемически отраженную отрицательную коннотацию, так как
трансформируется модальностью неприятия.
Если первая оппозиция старый/новый распространена в обоих
идеологических дискурсах, то вторая оппозиция светлый/темный ха-
рактеризует в большей степени антибольшевистский дискурс. Интер-
претация оппозитивов неравномерная. В антибольшевистской печа-
ти – больше акцентирован оппозитив темный, а в пробольшевист-
ской печати символ будущего народов в виде сияющего света (солнце).
В пробольшевистском дискурсе в целом больше полярных коннотаций
(без оттенков пейоративного в старом и мелиоративного в светлом)
и преобладает связанная с оппозитивами мифологизированная поляр-
ность представлений.

Библиографические ссылки
1. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. – М.,1998.
2. Берестнев, Г.И. Слово, язык и за их пределами / Г.И. Берестнев. – Калиниград,
2007.
3. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов. –
М., 1987.
4. Колесов, В.В. Жизнь происходит от слова… / В.В. Колесов. – СПб., 1999.
5. Колесов, В.В. Философия русского слова / В.В. Колесов. – СПб., 2002.
6. Корнеева, Т.С. Менталитет как социокультурный феномен: автореф. дис…
канд. филос. наук / Т.С. Корнеева. – Екатеринбург, 2001.

74
 7. Краснова, Т.И. К вопросу об историко-культурном разграничении поня-
тий «ментальность» и «менталитет» (эпоха революционного кризиса) / Т.И. Красно-
ва // Журналистика в мире политики: ценностный раскол и согласие. – СПб., 2012. –
С. 73–82.
8. Руднев, В.П. Словарь культуры ХХ века / В.П. Руднев. – М., 1999.
9. Серио, П. Как читают тексты во Франции / П. Серио // Квадратура смысла:
французская школа анализа дискурса. – М., 1999.
10. Степанов, Ю.С. Константы: словарь русской культуры: опыт исследова-
ния / Ю.С. Степанов. – М., 2001.
11. Сулименко, Н.Е. Современный русский язык: слово в курсе лексикологии /
Н.Е. Сулименко. – М., 2006.
12. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. – М., 1935–
1940.
13. Язык средств массовой информации. – М., 2008.

Список источников
1. «Голос труженика»: еженедельная рабочая газета индустриальных рабочих
мира. – Чикаго, 1918–1921.
2. «Народная газета»: еженедельная социалистическая газета. – Нью-Йорк,
1918.
3. «Общее дело: ежедневная газета / ред. изд. В. Л. Бурцев. – Париж, 1918–1919.
4. «Свободная Россия»: еженедельная газета. – Буэнос-Айрес, 1918.

75
 2. КОНСТРУИРОВАНИЕ ИДЕОЛОГЕМ ВЛИЯНИЯ
И РЕКОНСТРУКЦИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ
ИДЕНТИЧНОСТИ

А.В. Михайлов (Россия, Красноярск)

ИДЕОЛОГЕМЫ НОВЕЙШЕЙ РОССИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ
ИДЕОЛОГИИ И ФАКТОР АДРЕСАТА / НОСИТЕЛЯ
ИДЕОЛОГИИ

В работе анализируются идеологические конструкты последнего

десятилетия, предлагаемые в публицистическом дискурсе российско-
го истеблишмента. Определяется система внедряемых идеологем как
максим для внутреннего восприятия и внешнего поведения россий-
ского социума. Основания для построения «национальной идеи» («на-
циональной идеологии») сопоставляются с собственными представле-
ниями адресата (социума) на основе изучения общественного мнения.
Ставится вопрос о возможности построения идеологии «снизу» или
учете взаимных корреляций «элитарной картины мира» и «народных
представлений». Характеризуются аспекты соотнесений идеологиче-
ских конструктов конца XX – начала XXI в. с положениями российских
мыслителей конца XIX – начала XX в.
Ключевые слова: идеологемы, «национальная идея», публици-
стические тексты, фактор адресата, образ автора, верификация воздей-
ствия.
Ключевые понятия:
Автор (инициатор) идеологии – субъект формулирования идео-
логии.
Адресат (носитель) идеологии – субъект восприятия идеологии,
обладающий способностью и к авторству идеологии (порождению иде-
ологии).
Воздействие (текста, идеологии) – замысливаемый автором тек-
ста (идеологии) эффект.
Идеологема – единица идеологической системы, обладающая се-
мантикой установки, нацеленности на социальную реализацию.
Идеология, национальная идеология – совокупность идей, смыс-
лов, ценностей, важных для некой группы (нации), представляющих
собой направления ее желаемого развития.
Ключевое слово (словосочетание) – лексема (словосочетание),
играющая в пределах текста или дискурса организующую роль.
Конструирование идеологии – формирование идеологических
представлений общественной группы «сверху».

76
 Концепт – общее представление о некоем классе предметов, в том
числе мыслимых.
Концепция – общая система представлений о чем-либо, подход
к чему-либо.
«Русская идея» – совокупность желаемых установок русского на-
рода; «идеальное» историческое предназначение русского народа.
Социальные действия – разновидности общественных действий
как форма выражения идеологического воздействия.

В данной работе на основе анализа публицистических выступле-

ний высшего российского руководства, опубликованных в СМИ в кон-
це 2000-х и начале 2010-х гг., выявляются идеологические направле-
ния, конструкции с семантикой долженствования, обращенные к ряду
внутренних и внешних аудиторий, определяются ведущие идеологемы,
долженствующие быть ядром системы «национальной русской / рос-
сийской идеологии» в начале XXI в.
Система идеологем автором характеризуется как совокупность
базовых оснований для построения «национальной идеи» или «на-
циональной идеологии». Очевидно, что кризисные явления в обще-
ственном сознании и поведении в России конца XX в. (перестройка
и последовавшие реформы) прямо перекликаются с рядом кризисных
явлений прошлого, например, реформами Петра Великого, реформами
Александра II, революциями, ознаменовавшими правление Николая II
и его финал.
Актуальность исследования определяется, во-первых, необходи-
мостью понимания ответственной частью современного российского
общества форм исторической преемственности этносов и государ-
ственности России. Актуальность определяется, во-вторых, необхо-
димостью осознания ею как продолжателя российской историософии.
Наконец, актуальность определяется неснижающейся ролью языка для
осознания места России в мире, в формировании институтов, которые
объединяют общество.
Исследование строится на нескольких выборках: (1) на материале
публицистических выступлений лидеров общественного мнения Рос-
сии в последние 130–140 лет, опубликованных в СМИ или в отдельных
изданиях; (2) на подходах различных исследователей, дающих опреде-
ления идеологии; (3) на материале публикаций в российской научной
периодике в постсоветское время. Эти материалы указаны в библиогра-
фическом списке к настоящей статье.
Объектом исследования становятся идеологемы, извлекаемые
из значимых социально-политических текстов лидеров, мнения и под-
ходы к определению идеологем учеными-лингвистами. Предмет изуче-

77
ния – характеристики, положенные в основу определения идеологемы
различными учеными.
Целью исследования становится выявление состава идеологем
в системе новейшей официальной российской идеологии.
Задачи работы:
• общая характеристика исторической преемственности в развитии
идеологических платформ в России несоветского периода;
• обзор мнений об определении идеологем и предложение рабочего
определения идеологемы на основе прагматического признака;
• выявление разницы между исследовательскими интенциями линг-
вистов-ученых и социально-технологическими приемами политиков;
• указание на значимость фактора адресата (становящегося / не ста-
новящегося носителем идеологии) в реализации идеологии.
Преемственность смыслов российской политики и социальных
ожиданий. Для историка общественной мысли важно то, что неустой-
чивые состояния в государстве постоянно вызывают в мыслящей части
общества поиски смыслов и их словесного наполнения, адекватных для
описания актуального состояния и для нахождения способов выхода из
кризиса, а в деятельной части народа – поиски соответствующих этапу
кризиса социальных действий (бунта, митинга, революции и т. п.).
Важной чертой российских перестроек является их напряженная
внутренняя смысловая перекличка, вплоть до дословных совпадений.
Например, лексема строительной отрасли перестройка, а также терми-
ноид гласность использовались еще М.Е. Салтыковым-Щедриным для
описания ситуации в России после начала реформ 1861 г. и далее.
Очевидно и то, что наследие наиболее крупных и оригинальных
мыслителей регулярно актуализируется, и прежде всего для целей
идеологических и политических. Идеологические конструкты начала
XXI в. явно перекликаются с идеями ряда российских публицистов
конца XIX и начала XX в., а нередко и более раннего времени. Стоит
заметить, что преемственность идеологем в политическом дискурсе –
скорее положительная черта, нежели деструктивная, поскольку позво-
ляет инициаторам и адресатам дискурса прослеживать причинно-след-
ственные связи.
Существенными чертами текстов внешне философского характера
стали их идеологическая заостренность и стремление к воздействию
на адресата, в роли которого выступают широкие массы и/или группы.
Это воздействие должно выражаться большей частью в виде социаль-
ных действий в указанных выше вариантах.
Такое стремление к завершению воздействия на адресата не в виде
некоей метанойи (от греч. ‘изменение сознания’), не развития мен-
тального диалога, а именно социального действия, прежде всего де-

78
структивного типа (собственно, его можно назвать интенцией текста
или дискурса. – А.М.), свойственно многим и многим текстам фило-
софско-публицистического содержания в России последних трех веков.
Видимо, эта черта является их квинтэссенцией. В публицистике же,
к примеру, Московской Руси XVI в. в диалоге между «иосифлянами»
и «нестяжателями» нет интенции действия, но ее и не может быть.
Еще одним важным свойством текстов идеолого-публицистическо-
го содержания стала их принципиальная «верхушечность» в смысле
направленности воздействия сверху вниз, от мыслящей элиты к «без-
молвствующему большинству». Можно назвать такое свойство «кон-
струированием идеологии», а строевые элементы ее – «идеологиче-
скими конструктами». Искусственность собирания идеологических
«платформ», пусть даже эклектичных по своей сути комплексов идей,
преодолевается значительным временем обращения и привыканием
к постоянно и ритмично звучащим в дискурсе конструктам (напри-
мер, социалистический реализм как метод социалистической же лите-
ратуры).
В частности, среди приемов созидания идеологически значимых
и обладающих потенцией воздействия семантических комплексов важ-
ное место занимает приписывание (привешивание) ярлыков как способ
формирования идеологемы.
Другая же черта текстов философской публицистики – собирание
вокруг них сторонников той или иной мысли, или же собирание взаим-
но противопоставленных групп вокруг одной проблемы, имеющей два
разных решения или противопоставленные подходы к ним.
Ярким образцом, или формой, собирания «мыслящего тростника»
в России стали кружки, собрания, «беседы», сообщества рыхлой или
жесткой структуры, компактные или масштабные.
Вокруг идеологических конструктов образуется более сложный со-
циальный конгломерат, объединение противоположенных групп. При-
мер – широчайший общественный резонанс вокруг сложных структур
сборников статей «Проблемы идеализма» (1902, 1909), «Вехи» (1909),
«Из глубины» (1918), «Смена вех» (1921), «Из-под глыб» (1974).
Такой же отклик и кристаллизующее воздействие на обществен-
ность свойственны литературным журналам (например, журнал «Со-
временник» в 1836–1866 гг.), даже отдельным произведениям (см. «Все
мы вышли из гоголевской шинели» французского критика Э. Вогюэ, ска-
занные про истоки творчества Ф.М. Достоевского).
Специфическое свойство формирования общностей и сообществ
вокруг явлений искусства и учреждений искусства также интересует
автора данной работы, об этом писали и многие исследователи. Оче-
видно, что масштабы общностей определяют и характер смысловых

79
комплексов, вводимых в дискурс этих общностей и влияющих на их
развитие. Можем назвать в качестве уровней масштаба географический
принцип, глобальный (человечество – совокупность этносов континен-
та или части света) и нацию (обычно в рамках государства), террито-
рию (населенный пункт).
Нас же в данном случае интересует именно национальное (государ-
ственное) самовосприятие и инструменты активизации такой интел-
лектуально-эмоциональной операции, как идеологемы, создающиеся
на основе текстов разного объема.
Символические представления как средства воздействия на
общественное сознание. В теории государственного управления боль-
шое значение придается государственно-национальной семиотике
и способам выработки и трансляции во внешние и внутренние аудито-
рии символических представлений, и на этой основе – конструирова-
нию имиджа государства и иных общностей. Очевидно, что и практика
государственного управления нуждается в системном овладении сим-
волическими инструментами и их применении.
Различные операциональные подходы демонстрируют исследова-
тели, которые ставят разные цели при выявлении приемов и форм госу-
дарственных символических инструментов.
Ниже предложено краткое изложение некоторых идей и смыслов,
в последнее время вычленяемых политологами московской школы, без
указания на строгую иерархию и последовательность научных идей.
Например, представительница московской политологической па-
радигмы филолог Л.К. Салиева выявляет роль нарратива и «нарра-
тивного метода» в процессе формирования государственного имид-
жа, утверждая, что «создание с его [нарратива] помощью историй для
передачи идей…», а далее – мифа, позволяет считать его идеальным
средством социального воздействия [23, с. 104]. В данном случае миф
и нарратив рассматриваются ею как инструмент воздействия на об-
щество. С точки зрения соотношения автора и адресата в текстовой
деятельности порождения, интерпретации и бытования Л.К. Салиева
склонна приписывать активную роль автору, создателю историй как но-
сителей идей, и пассивную роль – адресату, то есть массам, которыми
овладевают единичные истории, становящиеся в узусе мифами.
Политолог М.В.  Вилисов полагает, что технологии политико-го-
сударственного проектирования в России могут быть эффективными,
если они не ориентируются лишь на электоральные временные гори-
зонты и задачи, если они отвечают запросам основных политических
«групп влияния». Анализируя проект «модернизации» 2008–2011 гг.,
М.В. Вилисов отмечает, что проекты воздействия на общество, являю-
щиеся, что важно, продуктами деятельности «президентской» фабрики

80
мысли (статьи, в частности, статья Д.А. Медведева «Россия, вперед!»,
доклады, обзоры и т. п.), для получения необходимого воздействую-
щего эффекта должны обладать и соответствующей им однозначно
трактуемой семантикой терминологии [2, с. 162–163]. Речь идет пре-
жде всего о ключевом слове «модернизация» и о производных от него
лексемах. Автор недоволен размытостью значения данного слова, хотя
при этом называет его «термином» [2, с. 162].
В подходе М.В. Вилисова усматривается преобладание прагмати-
ческого подхода к государственному управлению – долговременных
горизонтов – при требовании единообразия терминологии и ключевых
слов именно с целью сделать их своими на значимый промежуток вре-
мени для целевой аудитории исполнителей, долженствующих вооду-
шевляться масштабными задачами социально-политических, экономи-
ческих и технологических трансформаций.
В сопоставлении с лексемами, рассмотренными выше, можно по-
ставить словосочетание с общим значением «публичные ценности»
(как вариант – «общественные ценности»), которое пришло из севе-
роамериканского политического дискурса, – Public Values. Приход «пу-
бличных ценностей» во внутреннюю политику США знаменует, как
полагает политолог Л.В. Сморгунов, переход в области внутренней по-
литики к «клиентоориентированному менеджменту» от Customer������ �����
Rela-
tionship Management (CRM). Английское выражение Customer����������
Relation-
���������
ship Management интенсивно используется в маркетинге товаров, услуг
в экономике, соотносится с аспектом управления взаимоотношениями
с клиентами, в связи с чем появляется терминоид Public��������������
�������������
Value��������
�������
Manage-
ment (PVM), который переводится точно так, как указано выше.
Полагаем, что словосочетание «публичные ценности» не может
быть приравнено по значению к словосочетанию «ценность публич-
ных услуг», как это сделал в своей статье Л.В. Сморгунов [24, с. 156].
Семантика англоязычного выражения Public Value Management предпо-
лагает иное, а именно – некую безусловную аксиологию в поведении,
релевантную и для гражданина (превращающегося из потребителя го-
сударственной услуги в гражданина-субъекта общественных отноше-
ний), и для государства в лице учреждений и отдельных чиновников.
New Public Management как новейший государственный менеджмент
в США конца 2000-х – начала 2010-х гг. основывается на признании
«публичных ценностей». Ниже по своему значению это словосочетание
нами приравнивается к идеологемам.
Как полагает исследователь, погруженный в проблематику разви-
тия демократических форм в США, до некоего времени в этой стране
практика публичного управления была основана на иерархии и пред-
полагала неукоснительное выполнение приказов. В «новой» концепции

81
такой подход, как декларируется, сменяется стремлением к «согласию»
и «договору». «Традиционное администрирование уделяло преимуще-
ственное внимание праву и регламентам, современное – согласитель-
ным нормам, коллективным рекомендациям, моральным суждениям»
[24, с. 65–66].
В такой ситуации формулирование идеологем и идеологии сверху
становится если и возможным, то их воздействующий эффект должен
быть откорректирован новыми субъектами – гражданами и локальны-
ми сообществами. В идеале можно было бы рассчитывать на встречные
формулировки или даже на выращивание идеологии «снизу». Такие так-
тики демонстрируются в североамериканской практике управления.
Л.В. Сморгунов находится в парадигме поиска за рубежом эффек-
тивных технологий управления и «нового» управления для России но-
вейшего времени, которые уже не только ориентированы на клиента-
гражданина, но и делают его участником управленческого процесса. Для
североамериканского опыта это в некоем смысле возвращение к исто-
кам американского государства и традициям партнерства равноправных
граждан, для российского же (цитируемый автор недвусмысленно апел-
лирует к современному российскому опыту) – воспитание ответственно-
сти гражданина по отношению к государству, оказывающему ему услуги
и делающему это эффективно и честно.
Мнения политологов, изучающих технологии влияния и управления
обществом и общественным мнением при помощи форм и смыслов язы-
ка и текстов, в том числе и за рубежом, непременно должны соотносить-
ся с тем, как понимается прагматика успешности языковых действий
в лингвистике, как в ней описываются единицы, при помощи которых
производится воздействие. Особенно стоит обратить внимание на се-
мантику и прагматику таких лексем и словосочетаний, как ценности,
публичные ценности, новое общественное управление и пр., и соотноше-
ния их с объемами семантики терминов идеологема, идеология.
Адресаты посланий российских политиков и публицистов
и проблема формирования гражданской позиции. Последние иссле-
дования дают серьезные основания сомневаться в успешности постро-
ения в России в начале XXI в. идеологии «снизу». Более того, широкие
массы населения вовсе не намерены участвовать в формулировании
и артикулировании идеологем, на что косвенно указывают такие экс-
периментальные данные, как перманентно растущая пассивность элек-
тората по отношению к участию в процедуре выборов, как президент-
ских, так и в Государственную Думу. Еще более ярко проявляется это
в равнодушии избирателя к политическим партиям, которые старатель-
но формулируют разнообразные семантические конструкции.

82
 Не должна обманывать исследователя идеологии и популярность
президента России В.В. Путина, ведь она обусловлена не эффективно-
стью и привлекательностью лексем и смыслов речей и текстов, а эффек-
тивностью и четкостью образа «первого лица» и его социально значи-
мыми действиями.
Не может также обманывать непредвзятого наблюдателя и перио-
дическая активность оппозиционных сил, выступающих против дей-
ствующей власти. Причина в том, что, во-первых, система идеологем
в данном случае неполноценна, будучи лишь негативной (ср. лозунги
«Россия без Путина», «Долой партию жуликов и воров» и т. п.). Во-
вторых, она также верхушечна, обусловлена интересами нескольких
политических группировок, оттесненных от власти. В-третьих, система
идеологем оппозиции не имеет развернутой истории.
Маргинальные системы идеологем, то есть семантика асоциаль-
ных, деклассированных, криминальных и т. п. сообществ, могут нами
также игнорироваться как неполитические.
Среди тех идеологических конструкций, о которых может всерьез
идти речь в России в конце XX������������������������������������
��������������������������������������
– начале XXI�����������������������
��������������������������
в., важное место зани-
мала тематика важности или неизбежности построения «гражданского
общества», либеральной демократии и т. п. Носителями этого «импе-
ратива» стали представители либерально-демократического крыла
российского общества, близкие к власти, или ее чиновники в 1990–
2000 гг. В широких массах такие взгляды никоим образом не могли
ни зародиться, ни прижиться.
Как говорит исследовательница-политолог А.В. Волкова, «в России
построение гражданского общества провозглашалось в начале 2000-х
как национально-государственная идея»1 [3, с. 296]. При этом, по мне-
нию А.В. Волковой, в ходе реформ проявилось несоответствие идеоло-
гии правящей элиты традиционным установкам и ценностям населения
[3, с. 291], а еще через некоторое время (к началу 2000-х гг.) политиче-
ские установки «нового патернализма» вошли в противоречие с декла-
рациями о возрастающей субъектности членов гражданского общества
[3, с. 298].
Цитируемый автор как один из исследователей управления через
публичные ценности, признаваемые всеми членами сообщества, по-
лагает важным выявление этих ценностей, учет динамики ценностей
в разных группах общества.
Формирование идеологии для внутреннего пользования в отече-
ственных СМИ требует сопоставления также и с идеологическими
1
Здесь необходимо уточнить, что гражданское общество как идеологема для
всеобщего употребления появляется раньше, в конце 1980-х – начале 1990-х гг. –
А. М.

83
усилиями, осуществляемыми «извне» для потребления иностранным
адресатом. Какие именно языковые технологии могут быть использо-
ваны при формировании идеологических текстов, рассмотрено на при-
мере образа России в американских онлайн-газетах В.А. Каменевой
и Е.А. Сидоровой [6, с. 100–104]. Данные авторы, исследуя электрон-
ные СМИ, обращают внимание на то, насколько важно точно понимать
расхождения и схождения в признаваемых общественных ценностях
в разных странах и разными общественными группами этих стран
(особенно в мультикультурной и мультиэтнической ситуации).
О некоторых аспектах применения манипулятивных технологий ве-
дет речь в ряде работ исследовательница М.А. Аль-Дайни [1], которая
входит в сообщество тех российских политологов и социальных фило-
софов (например, Е.Б. Шестопал, О.Ю. Малинова), кто обращает серьез-
ное внимание на вербальную сторону формирования этих технологий.
Серьезный вклад в развитие понимания идеологий, и особенно
характера их применения в практике коммуникации в последние 20–
30 лет постсоветской истории, вносит С.Г. Кара-Мурза, чьим трудам
присущ изобличительный пафос критики власти с неокоммунистиче-
ской точки зрения.
В данной работе нет возможности останавливаться на идеологии
официального православия и идеологиях, базирующихся на других
традиционных религиозных системах, способах их формирования
и распространения. При этом научная мысль не может обойтись без их
рассмотрения, поскольку игнорирование этих систем, особенно в свете
понимания традиционно значительной роли православия в формиро-
вании и функционировании государственной политики, неправомерно.
В научной традиции весьма мало также говорится и о «народных»
мировоззренческих установках и идеологических платформах, хотя
они играли значительную роль в истории России, особенно в форме
бунтов (например, движение Емельяна Пугачева во второй половине
XVIII в.).
Очевидно и то, что формирование идеологий более глубинных, ме-
нее представленных в публичной и светской традиции (ранее древней
русской старообрядческой идеологии) имеет право на их выявление, на
анализ их роли в созидании некоей общей и более широкой картины
идеологических представлений общества.
Здесь не названы также многие другие компоненты и направле-
ния русской идеологической мысли, но автору представляется важным
указать на принципиальную неполноту идеологических конструкций,
обходящихся без этих важных факторов. Отсюда может вытекать и не-
возможность просчитать возможную эффективность формирования
и внедрения идеологии «сверху».

84
 Главнейшими понятиями при анализе семантических комплексов
текстов идеолого-философского плана можно считать такие: идеи, иде-
ология, идеологемы. Ниже несколько подробнее рассмотрено понятие
идеологемы, описываются и некоторые классификации идеологем.
Как говорил исследователь истории государственных институтов
России А.М. Ковалев в своей статье в 1994 г., «необходимость ее [Рос-
сии] выделения как из Востока, так и из Запада обусловливала ее са-
мобытность. В таких условиях государственная идеология выступала
своеобразной «скрепкой» Российского государства. Поэтому далеко
не случайно, что распад бывшего Советского Союза был неразрывно
связан с падением или ослаблением господствующей в обществе идео-
логии. Характерными чертами российской государственной идеологии
выступали общинность, соборность, государственность, религиозные
ценности, культ царя-батюшки и т. д.» [8].
Представляется, что цитируемый автор-политолог разделил не со-
всем критичное отношение к формированию и бытованию российской
государственной идеологии, которое было характерно для значитель-
ного количества постсоветских исследований конца 1980-х – начала
1990-х гг.
Русская идея как идеология. Кризисные явления в конце более
чем 70-летней истории СССР, а затем и признание его распада повлек-
ли активизацию публичного обсуждения трансформации роли России
в мире, которое [обсуждение], разумеется, не прекращалось и в самом
Советском Союзе, и за его пределами.
Коренная ломка политической системы России вызвала к жизни
так называемые «демократические», либеральные сценарии развития
страны, что предусматривало принципиально иную систему идеологем
(такие сценарии сосуществовали в Советской России подпольным или
полулегальным образом параллельно с господствующей идеологией).
Показательно то, что ориентация на Запад оказалась положительно
воспринятой не всеми гражданами страны. В итоге раскол на условных
«демократов» и «красно-коричневых» вылился в октябре 1993 г. в кро-
вавые события и продолжается в том или ином варианте даже сегодня.
Средством преодоления раскола для многих мыслителей является
комплексное понятие русской идеи.
Само понятие русской идеи возникло в процессе длительного раз-
вития, попытки ее формулирования встречаются в работах многих
мыслителей XIX в. Кроме Владимира Соловьева, творцами процесса
формулирования русской идеи стали авторы публицистических сочине-
ний конца XIX – начала XX в.: А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Киреевские,
П.Я. Чаадаев, А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, К.С. Аксаков, А.И. Герцен,
Т.Н. Грановский, М.Н. Катков, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев,

85
С.Н. Булгаков, П.Б. Струве, Ф.А. Степун, Н.О. Лосский, Н.А. Бердяев,
Л.И. Шестов, Д.И. Менделеев и др.
В современных исследованиях предлагаются некоторые типологи-
ческие и видовые классификации идеологем, особенности которых пре-
жде всего определяются целью и объектом конкретного исследования.
К определению идеологемы. В построении идеологии централь-
ную роль, что представляется аксиоматичным, играют идеологемы.
Кроме них в построении целостной идеологической системы участву-
ют и другие факторы. Обратим внимание и на то, что в определении
идеологемы наблюдается значительный разброс мнений и подходов.
Как полагает уже цитированная в данной работе исследовательни-
ца М.А. Аль-Дайни, основными компонентами когнитивной организа-
ции идеологии и ее оперативными единицами являются идеологемы,
концепты, образы, стереотипы и фреймы, направляющие процесс пе-
реработки информации и влияющие на формирование политического
восприятия [1, с. 13]. К сожалению, М.А. Аль-Дайни в своей работе не
дает определения идеологемы.
Согласно одному из тех немногих исследователей, кто посвятил
диссертационное сочинение лексикографии идеологем, С.А. Журавле-
ву, формирование идеологем связано с аксиологией. Идеологема – «кон-
кретная цельная единица лингво-семиотической природы. Идеологемы
как ценностно мотивированные знаковые образования группируются
вокруг того или иного идеологически значимого концепта, служащего
основой для формирования аксиологических категорий (аксиокатего-
рий)» [5].
Трудно согласиться со своеобразной трактовкой идеологемы, дан-
ной С.А. Журавлевым: «Идеологема как особая единица не равна ни
знаку, ни слову, поскольку она указывает на означаемое, не совпадаю-
щее по своим свойствам ни с содержанием одного, ни с содержанием
другого элемента» [5, с. 21]. Тем не менее приводимые и разобранные
примеры в количестве 2300 идеологем из крупнейших лексикографи-
ческих источников – большевик, монархия, гуманизм, евгеника, мученик
и пр. – достаточно четко указывают на позицию этого автора.
Лингвистический статус идеологемы более точно обосновала
Н.А. Купина, определившая идеологему, во-первых, как мировоз-
зренческую установку (предписание), облеченную в языковую форму,
а во-вторых, как «языковую единицу, семантика которой покрывает
идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрываю-
щую денотат неидеологический» [9, с. 183].
Автору данной статьи близка позиция Н.А. Купиной относитель-
но выражения установки (предписания) в идеологеме, но хотелось бы
продолжения этой мысли. Дело в том, что предписание (понимаемое

86
как социальное действие) не может быть выражено иначе как синтакси-
чески и грамматически законченной фразой, описывающей сущность
идеологемы. Это означает также, что идеологема есть конструкт, ре-
зультат мыслительной работы исследователя (или, если угодно, читате-
ля), причем эта работа вполне субъективна и соответствует контексту
лексемы или лексем, связанных с идеологической нагрузкой.
Учеными отмечается также, что идеологемы обладают способно-
стью ассимилировать в своем содержании разнообразные мифы, сим-
волы, образы, идеи, как современные, так и архаичные. Все эти духов-
ные формы подвергаются адаптированию к смысловой тональности
идеологического контекста.
Филолог из Омска Е.Г. Малышева, автор ряда работ, в том числе
монографической, по идеологемам, отмечает, что личностные идеоло-
гемы, которые являются концептами, обозначающими ставшие преце-
дентными имена «вождей» и «лидеров», обладают свойствами такой
когнитивной универсалии, как архетип. Характеристика личностных
идеологем как идеологем-архетипов справедлива тем, что именно они
позволяют идеологической картине мира приобретать черты мифоло-
гической [11].
Необходимо все же отметить, что смешение терминов идеологема,
концепт, архетип для автора данной статьи неприемлемо по ряду со-
ображений, хотя мысль о связи идеологем и мифологических черт ка-
жется вполне разумной.
Это обстоятельство подчеркивается и авторитетнейшим в данной
области исследователем Н.И. Клушиной, которая утверждает, что лю-
бая идеологема таит в себе опасность обернуться мифологемой, так
как средства массовой коммуникации являются проводниками опреде-
ленной идеологии [7]. Ею же на материале анализа публицистического
дискурса говорится о дискурсивной проявленности таких единиц.
Как пишет С.С. Аверинцев, термин «архетип» часто применяется
просто для обозначения наиболее общих, фундаментальных и общече-
ловеческих мифологических мотивов, изначальных схем, представле-
ний, лежащих в основе любых, в том числе мифологических, структур,
уже без обязательной связи с юнгианством как таковым. Можно пола-
гать, что и в вышеприведенных случаях мы имеем дело с расширением
(в рамках беглого примечания, наверное, не стоит указывать, насколько
оправданным расширением. – А. М.) применения термина архетип, как
и терминов миф, мифологема.
По мнению многих авторов, идеологемы репрезентируются не
только в базовых дискурсах (идеологическом, политическом, инфор-
мационно-массовом, публицистическом), но и в других типах дис-
курсов: рекламном, спортивном, учебном, научном, религиозном, раз-

87
влекательном, бытовом, а также в туристическом. И далее профессор
Е.Г. Малышева замечает: «Впрочем, даже в рамках большинства дис-
курсов, для которых идеологема не является содержательной доминан-
той, названная когнитивная универсалия реализует свою важнейшую
суггестивную функцию» [11, с. 35].
Е.Г. Малышева под идеологемой понимает «особого типа много-
уровневый концепт, в структуре которого актуализируются идеологи-
чески маркированные концептуальные признаки, заключающие в себе
коллективное, часто стереотипное и даже мифологизированное пред-
ставление носителей языка о власти, государстве, нации, гражданском
обществе, политических и идеологических институтах» [11, с. 35].
Стоит заметить, что точка зрения Е.Г. Малышевой, как и следую-
щего ниже автора, сближает идеологему с лексемой (лексемами) как ее
материальным выражением. Мы не можем согласиться с такой точкой
зрения хотя бы потому, что любую лексему в контексте или дискурсе
легко можно нагрузить идеологическими смыслами, а при подобном
понимании исследователь будет иметь право объявить такие лексемы
идеологемами и, возможно, даже классифицировать на активные, пас-
сивные, потенциальные. Вряд ли это продвигает нас вперед в понима-
нии сущности идеологемы.
Б.М. Пионтек идеологемами считает «ключевые лексические
и коммуникативные единицы общественно-политического дискурса
и средства идеологического и политического влияния на социокультур-
ную деятельность общественности и сплочения социума вокруг кате-
гории общественного блага» [14, с. 16]. Исследовательница дает ряд
определений для идеологем, которые, по ее мнению, «представляют со-
бой лексический класс, и на них распространяются все характеристики
лексического класса, как-то: межчастеречный характер, объединение
в лексический класс на основе интегративной семы по интенциональ-
но-феноменологическому принципу, базирующемуся на языковой тра-
диции и исследовательской интуиции как результате лингвистического
опыта» [14, с. 13].
При этом примеры идеологем, приводимые Б.М. Пионтек (Евро-
союз, план Путина, брюсселизация и т. п.), не могут разубедить нас в
том, что перед нами разнообразные слова естественного языка, пре-
имущественно существительные, подвергаемые метафоризации, идео-
логическому осмыслению и прочим подобным операциям.
По мнению Е.Ю. Меньшиковой, идеологемы играют важную роль
и в формировании туристического продукта и туриста как потребите-
ля. Сюжетной основой функционирования идеологемы в рекламном
туристическом нарративе становится установка на постижение иной
территории через непосредственный жизненный опыт, в результате

88
переживания которого создается идеологическая база для разрушения,
переакцентировки или трансформации стереотипов в сознании путе-
шественника. Использование идеологем предполагает целенаправ-
ленное воздействие адресанта на сознание адресата, где идеологема,
взаимодействуя с текстовыми элементами рекламного туристического
нарратива, выступает в качестве яркого смыслообразующего компонен-
та [12, с. 47–50].
Е.Ю. Меньшикова подходит к интерпретации идеологемы адре-
сатом, который, потребляя туристический продукт, привлекается ин-
тересом к идеологеме, однако не становится носителем идеологии.
Маркетинговая политика и традиционная идеологически насыщенная
политика в данном случае дополняют друг друга. При этом открытым
остается вопрос: можно ли в данном случае всерьез говорить об «идео-
логемности» постулируемых идеологем?
К классификации идеологем. Вопрос о классификации идеоло-
гем не менее важный, чем определение идеологемы, и здесь можно
наблюдать ряд важнейших признаков, которые могут быть положены
в основу вычленения групп идеологем.
Рассматривая публицистический дискурс, Н.И. Клушина выделяет
социальные идеологемы, например, «национальная идея», и личност-
ные идеологемы, например, «гениальный вождь и учитель» (о Сталине)
[7]. Возникает резонный вопрос о том, насколько несоциальна, то есть
не касается общества в целом, идеологема «гениальный вождь и учи-
тель», особенно когда речь идет о Сталине.
Е.Г. Малышева предлагает классификацию идеологем по несколь-
ким базовым основаниям, среди которых выделяются идеологемы-ар-
хетипы – Ленин, Сталин, Брежнев, Горбачев, Ельцин, Путин, Николай
II и другие [11]. На наш взгляд, автор явно преувеличивает «архетипич-
ность» прецедентных имен XX в.
А.П. Чудинов, профессор Екатеринбургского педагогического уни-
верситета, главный редактор журнала «Политическая лингвистика»,
рассматривая специфику использования слов-идеологем представите-
лями разных политических партий и движений в современном полити-
ческом дискурсе, выделяет два основных вида идеологем.
Во-первых, это «неодинаково понимаемые сторонниками разных
политических взглядов» слова, что отражается в эмоциональной окра-
ске слова, «на которое переносится оценка соответствующего явления»
[30, с. 92]. Таковы, например, идеологемы народ и свобода, которые
одинаково актуальны в дискурсе сторонников различных политических
партий и движений. Содержание этих идеологем может кардинально
отличаться в связи с политическими убеждениями.

89
 Во-вторых, это «используемые только сторонниками определен-
ных политических взглядов соответствующие наименования», кото-
рые передают специфический взгляд на соответствующую реалию
[30, с. 93]. Например, такова идеологема страны народной демокра-
тии, объективированная в советском политическом языке и имеющая
в нем положительный аксиологический модус значения, и идеологема
советские сателлиты, актуальная для языка диссидентов и эксплици-
рующая отрицательный аксиологический модус значения. С тем, как
интерпретирует А.П. Чудинов вышеназванные наименования, трудно
не согласиться, особенно с тем, что они выражены уже не словами,
а словосочетаниями.
Н.И. Клушина на основе публицистического дискурса выделяет
следующие два типа идеологем: социальные – когнитивные феномены,
которые «отражают установки и ориентиры общества на конкретном
отрезке его развития», и личностные – которые складываются вокруг
руководителя государства, любого значительного политического лиде-
ра, героев / антигероев своего времени, начиная с образа «царя-батюш-
ки» [7, с. 39].
Е.Г. Малышева, которая, на наш взгляд, наиболее детально по-
пыталась проанализировать идеологемы, предлагает классификацию
идеологем по нескольким базовым основаниям – специфике концепту-
ализируемой информации, прагматическому компоненту, актуальности
применения и зоне применимости.
По специфике концептуализируемой информации Малышевой
предложены идеологемы-понятия (народ, флаг, демократия), идео-
логемы-фреймы (олимпиада, спорт), идеологемы-гештальты (свобо-
да, равенство), идеологемы-архетипы (Ленин, Сталин, Путин, Нико-
лай II).
С учетом прагматического компонента Е.Г. Малышевой описыва-
ются идеологемы с положительным аксиологическим модусом (роди-
на, флаг), идеологемы с отрицательным аксиологическим модусом
(террор, фашизм), идеологемы со смешанным аксиологическим моду-
сом (патриотизм, демократия, народ).
Актуальность / неактуальность идеологемы в современной идео-
логической картине мира и в современных дискурсах разного типа
Е. Малышевой трактуется как противопоставленность идеологем-исто-
ризмов (советский народ, КПСС, царь), новоидеологем, или современ-
ных идеологем (финансовый кризис, парламент), реактуализованных
идеологем (губернатор, дума), универсальных идеологем (Родина,
флаг, патриотизм).
На основании прагматических и коммуникативных характеристик
идеологем (аксиологические характеристики содержания идеологемы,

90
специфика ее понимания и восприятия носителями языка и пр.) про-
ведена их классификация на:
• общеупотребительные, понимаемые по-разному (народ, свобода);
• общеупотребительные, понимаемые одинаково (спорт);
• идеологемы ограниченного употребления, понимаемые одинако-
во [11, с. 7].
Автор настоящей работы согласен с Н.А. Купиной в ее подходе
к определению идеологем как установок общественного сознания,
с С.А. Журавлевым в понимании идеологемы как аксиологического
образования, с М.А. Аль-Дайни и множеством других исследователей
в том, что идеологема выступает инструментом воздействия на обще-
ственное мнение. При этом трудно принять то, как толкуется лексема
или словосочетание, представляющее собой существительное, то есть
номинативную единицу, именно в том случае, когда возможны двоякие
и более вариативные коннотации и смысловые связи.
Ведь одно лишь отталкивание от лексемы совет не делает слово
дума (в значении ‘законодательное собрание’) идеологемой, как и лек-
сема царь не становится идеологемой вне оценочных суждений. Тем не
менее невозможно отождествить с идеологемами иные единицы язы-
ка, например, предицирующие (глаголы молиться, богохульствовать,
причастия крестящийся, матерящийся, деепричастия причастившись,
выругавшись), атрибутивные (прилагательные). Это также касается
и числительных, и местоимений, и наречий (эта (страна), первый,
одна на миллион, по-фашистски, по-советски).
Ведь те же существительные флаг и Сталин приобретают идеоло-
гическую коннотацию именно в сочетании или в предложении. Срав-
ним изменения значений слова не отдельной лексемы флаг, а именно
словосочетания с ним в связи с введением прилагательного: звездно-
полосатый флаг, красный флаг, Сталин – изверг, Сталин – отец наро-
дов. Возникает вопрос о том, считать ли в этом случае прилагательное
идеологемой. Ответ на него неоднозначен.
Очевидно, что именно семантика коллективной оценочной уста-
новки на осуществление некоей целенаправленной ментальной или
физической деятельности, но деятельности всегда социальной, делает
идеологему инструментом влияния. А единицы языка могут становить-
ся идеологемой только в процессе использования в целях такого влия-
ния на общественные массы или отдельные группы, которое предпо-
лагает социальные действия типа голосования, бунта, революции и т. п.
Следующий момент, на котором хотел бы сделать акцент автор дан-
ного текста, заключается в том, что идеологема может не быть названа
прямо (словом, словосочетанием, высказыванием), а может извлекаться
из целого текста, группы текстов, дискурса, будучи имплицированной

91
в него. Обратимся в качестве примера к тексту «Манифеста Коммуни-
стической партии», где наблюдается импликатура идеологем. Финаль-
ное высказывание этого текста «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
называет прямо идеологему необходимости объединения пролетариев
всего мира для борьбы с буржуазией, а внутри нее лежит идеологема
необходимости признания разделения человечества на пролетариев
и буржуазию с жесткой конфронтацией между ними.
В целом, как представляется, необходимо определиться с меха-
низмом описания идеологем при помощи так называемых ключе-
вых сообщений в стратегических коммуникациях, маркетинге, связях
с общественностью или рекламе, то есть через простые высказывания,
описывающие то содержание, тот смысл, который потребитель должен
извлечь из обращения к нему (текстового или нетекстового – не важ-
но) [13, с. 216]. Разумеется, при этом ожидаемое воздействие на по-
требителя не всегда эквивалентно тому, которое квалифицируется как
установка.
В связи с этим весьма существенны замечания выдающегося ин-
дийского политического технолога и мыслителя Махатмы Ганди в кни-
ге «Моя жизнь» о необходимости называть словами, понятными для
масс, направления желательного изменения сознания, а для этого тре-
буется, по его мнению, создание новых слов и словосочетаний чаще
для того, чтобы обозначить нечто новое, ранее небывалое. Он говорит,
в частности, о фундаментальном понятии сатьяграхи, обозначающем
буквально «силу правды» (Ганди). По поводу идеологии и практики
ненасилия отметим, что сатьяграхи и есть словесное обозначение си-
стемы достижения своей цели общественной группой через мирное
невыполнение тех законов, установлений, которые представляются не-
справедливыми этой группе, которые видятся инструментами порабо-
щения данной группы со стороны некоей внешней общественной силы.
Несомненно, в общественной практике Махатмы Ганди изобрете-
ние терминов вроде сатьяграхи и ярких выражений для иллюстриро-
вания необходимого направления движения масс обусловлено древ-
нейшей традицией индуизма и других индийских традиций. Конечно,
и в современной общественной практике социальные технологи обра-
щаются к подобным лексико-семантическим техникам.
Концепты и идеологемы. Гораздо более корректным видится при-
менение устоявшейся терминологии из области концептологии по от-
ношению к обозначению обобщенных понятий дискурса политики.
Например, в духе исследовательницы М.В. Гавриловой, которая, вслед
за В.В. Колесовым, через призму теории концептов изучает поведение
ключевых концептов русского политического дискурса, таких как «Рос-
сия», «народ», «власть» и др. [4].

92
 На материале инаугурационных речей президентов России
М.В. Гаврилова выявляет степень концептуальности лексических ком-
понентов повторяющегося типа. Ею используются термины «понятие»,
«ключевое политическое понятие», «политические ценности», «док-
трина» («доктрина энергичного лидерства»), «формулы акцентирова-
ния значимой информации», «способы экспликации идеологических
представлений», «способ воспроизводства индивидуальных концептов
в системе политических представлений говорящего» (в тексте: «дей-
ствующего президента». – А. М.) [4, с. 5–283]. В конечном итоге автор
исходит из стремления политиков к интенсивному выражению актив-
ной позиции как средству формирования определенного образа поли-
тика, средству трансляции во внешние и внутренние аудитории.
Как видится, цель охарактеризовать политическую позицию инди-
видуального политика и политической партии действительно может
достигаться через выявление концептуальных узлов в текстах высту-
плений, статей, программ, а на этой основе в них можно точно выяв-
лять побуждающие к социальному действию конструкции и лексемы,
то есть идеологемы, а далее – суммы идеологем и системы идеологем,
то есть относительно цельные идеологии.
Можно заметить, что относительно концептов и приемов их выде-
ления подход М.В. Гавриловой сближает их с идеологемами, хотя автор
и не говорит об этом прямо.
О прецедентных именах-«идеологемах». Своеобразным путем
к обозначению идеологемы, точнее, к указанию на идеологему, мож-
но назвать прецедентные имена собственные. При этом называть лек-
сические единицы мифологизированного характера (то есть те имена
собственные, которые несут груз оценочности, ассоциируются с рядом
событий и историческими периодами) именно идеологемами, в свете
нашего понимания идеологем, представляется некорректным. И тому
есть две причины.
• Имена собственные «мифологизируемого» типа (такие как Боро-
дино, Полтава, Фултон, Иван Грозный, Ленин, Сталин и иные), напо-
миная тем носителям языковой культуры, которые способны к той или
иной их интерпретации, об исторических событиях и процессах, пони-
маются, тем не менее, амбивалентно или поливалентно, относительно
глубоко или неглубоко.
• Эти элементы могут не побуждать воспринимающего ни к чему
конкретному, не призывают его к социальному действию.
Идеологемы и формирование доминант группового сознания.
Идеологемы и их системы предназначены для формирования готов-
ности общественных групп к социальным действиям и побуждения
их к этим самым социальным действиям. Готовность к социальным

93
действиям обеспечивается внедренностью определенных понятий в
массовое сознание, иначе – информированностью и четкой опознава-
емостью через многократность повторений лексических конструкций.
Массовое сознание при этом, будучи неоднородным и иерархичным,
обладает способностью транслировать внутри себя сверху вниз полу-
ченные извне идеологемы через лидеров мнения и их сферы влияния.
Малое или ограниченное количество идеологем, исходящих из одного
источника (источника власти или потенциального источника власти),
позволяет реализовать принцип формирования доминант сознания.
В учении А.А. Ухтомского о доминанте (в частности, в статье
«Доминанта как фактор поведения», где обсуждается вопрос о созна-
тельном целенаправленном процессе формирования субъектом не-
коей доминанты в самом себе) можно найти выходы в разные сферы:
(1) в сферу формирования доминант сознания группы извне и представ-
ления общественной группы как коллективной субъектности, занимаю-
щейся формированием доминант сознания другой группы, и (2) в сферу
осуществления самой группой становления доминанты своего же со-
знания. А.А. Ухтомский пишет, что «человек ежечасно стоит на рубеже
между своей теоретической абстракцией и вновь притекающей реаль-
ностью <…> [следует] уметь не задерживаться на своей абстракции
и во всякое время быть готовым предпочесть ей живую реальность <…>
человек – очень сильное существо: если он начинает серьезно мечтать,
то это значит, что рано или поздно мечта сбудется» [29, с. 149–150].
Технология обеспечения доминирования идеологемы или их ряда
в массовом сознании, как представляется, и демонстрируется в текстах
публицистов и политических деятелей (довольно часто это совпадает).
О форме выражения идеологемы. Социальное действие не всегда
есть само движение и может быть одной из форм движения – пребыва-
нием в состоянии покоя, а также может быть представлено и в форме
недействия, отказа от действия. Частотна именно дихотомия в отноше-
нии адресата текстового обращения к идеологеме – приятие или непри-
ятие ее, возможны и множественные решения вопроса.
В связи с этим идеологема в полном смысле есть идеологема, чет-
ко предполагающая формы ее приятия. В другом смысле – идеологема
должна требовать определенного вида социального действия (тут мы
обнаруживаем требование, обращенное к самому императиву! – А. М.)
в ту или иную сторону. Сравним, например, ситуацию молчания и воз-
можное открытое приятие или неприятие в тексте А.С. Пушкина «на-
род безмолвствует…».
Следует упомянуть и о возможной внешней невыраженности идео-
логемы, а далее – о способах импликации и экспликации.

94
 Можно также добавить в контексте обсуждения связи коллективно-
го сознания и идеологем, что реализованные идеологемы как группо-
вые установки могут соотноситься с нереализованными в обществен-
ной практике, то есть не получившими продолжения в социальной
деятельности масс. Есть и промежуточные случаи.
Например, формула графа С.С. Уварова «Православие. Самодержа-
вие. Народность» как типичная идеологема была им сформулирована
в 1832 г. не в том чеканном виде, как она неточно цитируется, а описа-
на в виде рассуждения о должных началах образования в русской об-
щественной жизни. В 1833 г., уже будучи министром просвещения, он
уточняет: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное об-
разование совершалось в соединенном духе православия, самодержа-
вия и народности». Таким образом, из наличия этой идеологемы еще не
следует, во-первых, что образование в России реализовалось до тех пор
именно в таком духе. Скорее наоборот: из-за дефицита православия,
самодержавия и народности возникла необходимость в этой формуле.
Во-вторых, из дальнейшей русской истории мы знаем, что внедрение
этой формулы в образование все же не состоялось.
Идеологемы, сверхидея, идеология. Иерархия идеологем кажет-
ся естественной, но формы обобщения и объединения не всегда про-
зрачны. В частности, системы идей, известные как славянофильство,
западничество, складывались достаточно долго и противоречиво.
В любом случае, свое название они получили изначально извне, что
означает, возможно, не совсем точное и полное осознание носителями
идеологем и их авторами смысла их словесной деятельности (по край-
ней мере, значимый «начальный» период).
Обобщающим образом система идей как идеология и сверхидея
оказалась описанной в значительном ряде статей русского мыслителя
В.С. Соловьева, среди которых «Нравственность и Политика. Истори-
ческие обязанности России», «О народности и народных делах России»,
появившиеся в конце XIX – начале XX в. и сыгравшие значительную
роль в идеологической борьбе в России, а также его книга «Русская
идея» [25]. В некотором смысле в своих текстах В.С. Соловьев обоб-
щил весь предшествующий опыт славянофилов и западников, будучи
и тем и другим, и в своем личном опыте «снял» противопоставление.
В сопоставление к идеологемам В.С. Соловьева предлагаются се-
мантические доминанты статей В.В. Путина.
Появление идеологически насыщенных авторских статей В.В. Пу-
тина в начале 2012 г. связано с подготовкой к президентским выборам
в России, которые состоялись в марте 2012 г. Эти статьи охватывают
различные стороны общественной жизни. Сравним их названия: «Рос-
сия сосредотачивается – вызовы, на которые мы должны ответить»,

95
«Россия: национальный вопрос», «О наших экономических задачах»,
«Демократия и качества государства», «Строительство справедливо-
сти. Социальная политика для России», «Быть сильными: гарантии на-
циональной безопасности для России», «Россия и меняющийся мир».
В формате данной работы, разумеется, несколько сужены тематические
рамки сопоставлений этих идеологических текстов.
Идеологемы, рожденные в текстах Владимира Соловьева. Вос-
хождение многих идеологем, предлагаемых в России и «сверху», и из
«сердцевины» общества последние четверть века, к идеям, высказан-
ным в конце XIX – начале XX вв., кажется очевидным. Кроме того,
в текстах современной публицистики источники заимствования часто
называются и прямо. Например, идеи о сбережении русского народа,
высказанные в начале ���������������������������������������������
XX�������������������������������������������
в. Д.И. Менделеевым в книге «Заветные мыс-
ли», появились в послании Президента Федеральному Собранию в на-
чале 2010-х гг. [22].
Статьи Владимира Сергеевича Соловьева «Нравственность и поли-
тика. Исторические обязанности России», «О народности и народных
делах России» в идеологической борьбе в России конца XIX – начала
XX в. сыграли свою значительную роль в политической борьбе. При
этом, однако, очевидно, что масштаб личности философа и публициста
предполагал реальное воздействие на сознание и активность масс.
Понятие «русская идея» очень часто связывают именно с Владими-
ром Соловьевым, выступившим в мае 1888 г. в Париже с лекцией под
этим названием. В тексте, первоначально опубликованном на француз-
ском языке, философу принадлежит заслуга описания «русской идеи»
как богоизбранности русского народа. России отведена роль «строите-
ля» Вселенской церкви, а русскому народу, в силу его промежуточного
положения между Западом и Востоком, – роль основного, базисного
народа для последующего всеобщего объединения народов.
Критической оценке философа подвергаются национализм, пан-
славизм, обскурантизм, «национальный партикуляризм», видящий
благо России в ее изоляции от других стран и народов, в особенно-
сти от Запада. В судьбе русского народа главное состоит в том, что он
в согласии с другими народами призван реализовать совершенное
и универсальное единство [25].
Статья «Нравственность и Политика. Исторические обязанно-
сти России» исходит из уподобления народов отдельным личностям.
«Здравая политика есть лишь искусство наилучшим образом осущест-
влять нравственные цели в делах народных и международных. Поэтому
руководящим мотивом политики должны быть не корысть и не само-
любие национальное, а долг и обязанность» [26, с. 5–6].

96
 Основные идеологемы текстов Соловьева можно сопоставить как
позитивные и негативные ценности, отрицаемые им и провозглашае-
мые. Мы позволили себе ряд обобщений, допущений и вольностей, ко-
торые выражаются во введении дихотомического принципа в описании
идеологем (добро – зло, необходимо следовать чему-либо – необходи-
мо бороться с чем-либо), а также в обобщении предикатов.
Таким образом, с одной стороны, философ выдвигает�������������
ряд
������������
требова-
ний по отношению к России в целом и ее народу:

[соблюдать] нравственность, [вести] христианскую политику,

[сохранять] достоинство человека, [стремиться к] Царству Бо-
жиему, [соблюдать] национальные и государственные интере-
сы, [исповедовать] патриотизм, [иметь] христианскую совесть,
[обладать] истинной культурой, [соблюдать] нравственные обя-
занности, [становиться] новым человеком, [становиться] поло-
жительной силой, [стремиться к] всемирному спасению, [осоз-
навать] христианскую идею, [чувствовать] высшее призвание,
[быть готовым к] нравственному подвигу, [слышать] голос со-
вести, [делать] вселенское дело, [быть] наследницей Восточной
империи, [культивировать] русскую самобытность [26].

С другой стороны, по философу, России и народу России, междуна-

родному сообществу следует избегать:

[вносить] вражду и раздор, [заниматься] международным лю-

доедством, [блюсти лишь] национальный интерес, [проявлять]
национальный эгоизм, [пропагандировать] полонизм, [зани-
маться] онемечением, [проводить] германизацию, [относиться
к другим народам как к] низшим народностям, [настаивать на]
исключительности [25].

Основные идеологемы статьи «О народности и народных делах

России». Владимир Соловьев пишет: «…каждый народ есть особое, до-
влеющее себе целое, и свой интерес есть для него высший закон. Нрав-
ственный долг требует от народа прежде всего, чтобы он отрекся от
этого национального эгоизма, преодолел свою природную ограничен-
ность, вышел из своего обособления. Народ должен признать себя <…>
частью вселенского целого <…> и служить не себе, а этим интересам
в меру своих национальных сил и сообразно своим национальным ка-
чествам. <…> нам еще предстоит решительный, вполне сознательный
и свободный акт национального самоотречения» [26, с. 6].

97
 Основными идеологемами этой статьи В.С. Соловьева стали следу-
ющие положительно оцененные идеологемы:

[преодолеть] национальные чувства, [сохранять и развивать]

христианскую цивилизацию, [развивать] особую народность,
[относиться к] сильным народам, [отрицать узкую] националь-
ность, [обретать] живую силу, [приобщаться к] вселенской ис-
тине, [стремиться к] совершенству, [чувствовать] народную
силу, [нести] вселенское служение, [преодолевать] националь-
ное самосознание, [реализовать] сверхнациональную идею,
[иметь] богоносную силу, [обладать] национальным характе-
ром, [понимать] народный дух, [развивать] национальное са-
моотвержение, [обладать] истинным патриотизмом, [двигать-
ся к] национальному самоотречению, [сознавать] истинную
веру, [быть готовым к] плодотворному служению, [сознавать]
духовую самобытность, [войти в] европейскую цивилизацию,
[формировать] новую самобытную культуру, [видеть] государ-
ственную силу, [совершать] нравственный подвиг, [устраивать]
государственный порядок, [проводить] духовную реформу,
[стремиться к] религиозной истине, [делать свободной] религи-
озную жизнь, [удовлетворять] вселенский церковный интерес,
[работать на] народное благо [26].

Среди негативнооценочных идеологем публицист обличает такие:

[народы] облатынить, [культивировать] национальный эгоизм,

[совершать и оправдывать] исторические злодеяния, [ввергать
народ в] нужды и бедствия, [погрязать в] невежестве и дикости,
[поощрять] церковный раскол, [усугублять церковную] усоби-
цу, [оставлять] бесплодной почву, [пребывать в] самодоволь-
ном отчуждении [26].

При описании идеологем в текстах Владимира Соловьева нами от-

мечена, во-первых, множественность адресатов. Из чего следует, во-
вторых, предметная область идеологем. Выше нами сказано, каким
именно образом произведено обобщение.
Кроме того, взята предикатная форма описания идеологем, хотя
бы дословно и не представленных в текстах Владимира Соловьева, но
именно длительность и процессуальность, присущие идеологеме как
предписанию и установке для сообщества, побуждают и философа,
и нас использовать прежде всего глаголы и отглагольные образования
(существительные, причастия, деепричастия).

98
 Среди адресатов Владимира Соловьева: государство, прежде все-
го царь, его окружение, конкретнее – священный синод, православная
церковь, ее иерархи, служители и паства, народ в широком смысле, на-
род как целое, интеллигенция, русские националисты, а также симпа-
тизирующие идеям Соловьева. Это внутренние адресаты.
Внешние же – католическая церковь, папа, епископат и паства, не-
мецкие государства и их руководители, польский народ и его верхняя
часть, а также оппоненты Владимира Соловьева.
Следует отметить, что, строго говоря, ни одна из этих аудиторий не
является в полном смысле слова внутренней для философа. Он предла-
гает извне и сверху отдельных сообществ и в целом народа ряд идеоло-
гем, внутренне между собой связанных, обладающих сильным запасом
чуждости для всех этих адресатов. Можно полагать поэтому, что ав-
тором и не ожидается немедленное социальное действие, а ожидается
отложенное в дальнейшее будущее изменение сознания и затем пове-
дения, а затем и ситуаций.
Такая стратегия воздействия напоминает наблюдение Н.А. Бердяе-
ва из книги «Истоки и смысл русского коммунизма» (1924 г.) о больше-
виках, которые, по его мнению, соблазнили Россию дальним идеалом1.
«Русская идея» Владимира Соловьева сосредотачивает характе-
ристики русского сознания, мировоззрения, миропонимания в едином
целом – комплексе идеологем как масштабных задач целой нации.
Продолжением русской мысли в заданном В.С. Соловьевым направ-
лении в XX в. стала книга «Русская идея» Н.А. Бердяева, вышедшая
в 1946 г. в Париже. Можно указать и на некоторые другие следы прямо-
го влияния В.С. Соловьева на других философов.
Современность в идеологическом ключе. Катастрофические из-
менения в России конца �����������������������������������������
XX���������������������������������������
в. и реалии (скорее международные, не-
жели внутренние) начала XXI�������������������������������������
����������������������������������������
в. вынуждают мыслящее российское со-
общество к формулированию целостной идеологии, могущей сплотить
(скрепить) народный организм в целое.
Есть важные отличия двух эпох и обстоятельств формирования
идеологий.
В ситуации конца XIX в. философ обращался к весьма широкому
кругу деятелей, однако менее всего к царю и его окружению, и еще
менее царь (прежде всего Николай II. – А. М.) мыслился как мыслитель
и реформатор в духе предлагаемых идеологем.
В современной ситуации общество в лице мыслителей обращается
изначально не к такому же сообществу мыслителей, а к руководителю
страны, к его окружению. Еще более существенно, что к обществу об-
1
Бердяев, Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма / Н.А. Бердяев. – Париж,
1955. – С. 127–128.

99
ращается первое лицо страны с целью предложения идеологем и це-
лостной идеологии, «национальной идеи» (новой «русской идеи»).
Возникает ряд вопросов о том, кто же становится в таком случае
истинным адресатом идеологических текстов.
Идеология в статьях В.В. Путина 2012 г. В нашей работе, посвя-
щенной идеологемам современности и идеологии современной России,
необходимо четко осознавать, что комплексное представление идеоло-
гем может быть предложено немногими авторами, и еще более узок
круг тех авторов, которые бы имели не только возможность обращения
к целой нации как адресату, но и прямую обязанность. Это, конечно же,
элита России, прежде всего президент, его окружение, правительство.
К началу 2012 г. возникла ситуация двойной необходимости прояс-
нения суммы идеологии от В.В. Путина: в связи с выборами президента
в России и его претензиями стать президентом в третий раз. Появились
семь публичных текстов программного характера, которые по многим
признакам носят печать лично В.В. Путина, а не только его помощни-
ков-райтеров.
Статья «Россия сосредотачивается – вызовы, на которые мы долж-
ны ответить» опубликована 16 января 2012 г. в газете «Известия». Глав-
ная мысль текста: «…стабильность – это достояние, которое можно
только заслужить, заработать упорным трудом, проявляя открытость
к переменам и готовность к назревшим, продуманным и просчитанным
реформам» [15].
Автор определяет те «риски», с которыми придется столкнуться
России на пути к намеченным целям, и называет их «вызовами»: стрем-
ление части элиты к революции вместо последовательного развития,
склонность к застою, к иждивенчеству, высокий уровень коррупции,
неумение использовать «образовательный драйв» молодого поколения,
недостаточный уровень доверия людей друг к другу. Основными адре-
сатами автор считает средний класс, людей, «которые могут выбирать
политику».
Особенное место в тексте отведено образованию. Выражен призыв
объединиться вокруг идей развития. Автор считает, что более образо-
ванные люди имеют бóльшую продолжительность жизни, меньший
уровень преступности, менее асоциальное поведение, более рациональ-
но выбирают. На этой основе планируется построение новой экономи-
ки [15].
Статья «Россия: национальный вопрос» опубликована 23 января
2012 г. в «Независимой газете», посвящена России как многонацио-
нальному государству. В статье ставится «фундаментальный» вопрос,
как в современных условиях можно и должно решать задачу интегра-
ции различных этносов и конфессий в «государстве-цивилизации» [16].

100
 В первой структурной части содержится мысль о кризисе идеи «на-
ционального государства»: «Плавильный котел» ассимиляции барах-
лит и чадит». Далее автор связывает миграционные проблемы в России
с событиями перестроечного периода и разрушением территориальной
целостности государства. Автор обвиняет своих предшественников
в отсутствии «мужества, ответственности, политической воли».
В.В. Путин обращается к мыслям В.О. Ключевского, И.А. Ильи-
на о нравственной воле народа, об ощущении единой великой Родины.
Приведены цитаты также из ранних русских текстов («Слово о Зако-
не и Благодати», «Повесть временных лет»). Огромная роль отводится
русской нации и ее «всемирной отзывчивости». Задача государства, по
мнению В.В. Путина, – в формировании мировоззрения, скрепляюще-
го нацию, помогающего каждому увидеть свое место в истории и на-
стоящем своей страны. Ценностными ориентирами же должны стать
«базовые, общие моральные, нравственные, духовные ценности» [16].
По поводу национальной политики автор находит прямую зависи-
мость между неэффективностью власти, коррупцией и конфликтами на
национальной почве. Он выступает против ущемления прав русских на
исторических русских территориях и против обвинений в «русском фа-
шизме».
Далее описывается надлежащее качество миграционной политики
государства. В. Путин напоминает о героическом общем прошлом Ро-
дины и заявляет о светлом общем будущем [16].
Статья «О наших экономических задачах» опубликована 30 янва-
ря 2012 г. в газете «Ведомости». В статье подробно изложены видение
макроэкономической ситуации и путь действий на перспективу. Автор
провозглашает важность стабильности экономики, социальную защи-
щенность граждан, а также обновление хозяйственной жизни. Отно-
шения с другими странами предлагается строить на принципах тех-
нологической кооперации. Обеспечение конкуренции, высокий уровень
образования населения; реструктуризация профессионального образо-
вания видятся составными частями обновления. Частные инвестиции
будут способствовать увеличению размера внутреннего рынка, разви-
тию делового климата в стране [17].
В следующей статье, которая опубликована 6 февраля 2012 г. в газе-
те «Коммерсант», постулируется развитие демократического общества
в России: «Необходимо, чтобы граждане на городском, муниципальном
уровне могли голосовать, выносить на местные референдумы или ин-
тернет-опросы свои острые проблемы, выявлять узкие места и способы
их расшить» [18].
Статья «Строительство справедливости. Социальная политика для
России» опубликована 13 февраля 2012 г. в «Комсомольской правде».
Она посвящена приоритетам в области социальной защищенности,

101
сближению уровней потребления противоположных по достатку страт
населения. Отдельно описаны направления действий по обеспечению
защищенности неполных семей, минимизации социального сиротства,
защите пенсионных накоплений и их приросту, развитию здравоохра-
нения, системы дошкольного воспитания, инфраструктуры массового
спорта, культуры, бытового обслуживания [19].
Следующая статья, опубликованная 20 февраля 2012 г. в «Россий-
ской газете», посвящена вопросам национальной безопасности России.
Автор считает, что подготовленные кадры и «умная оборона» должны
быть оплотом национальной безопасности. России важны стратегии
сдерживания и оборонной достаточности. Важна высокая моральная
мотивация у военнослужащих, уважение к воину в российском обще-
стве. Постулируется интеграция военной и гражданской науки [20].
Статья «Россия и меняющийся мир» опубликована 27 февраля
2012 г. в «Московских новостях». Как полагает автор, важны направ-
ления сотрудничества Росси с группами стран: в Азиатско-Тихоокеан-
ском регионе, в союзах – ШОС, БРИКС и т. д. Актуально привлечение
зарубежных капиталов. Следует понимать сложность соотнесения ти-
пов хозяйствования, необходимость вовлечения в мировую интеграцию
[21].
Система идеологем В.В. Путина в статье «О национальном во-
просе». Весьма показательно сравнение систем идеологем, предлагае-
мых В.С. Соловьевым и В.В. Путиным, относительно позитивной или
негативной оценки авторами.
Среди позитивно оцененных идеологем в статье В.В. Путина о на-
циональном вопросе наблюдаем следующие:
[беречь существующее] гражданское и межнациональное согла-
сие, [оберегать] мультикультурализм, [развивать] националь-
но-религиозные общины, [уважать] волю народа, [развивать]
русский народ, [бытие] русской культуры [как центральной
скрепы], [уважать] права русских на самоопределение, [со-
хранять] полиэтническую цивилизацию, [сохранять] единый
культурный код, [развивать] многонациональное общество,
[оберегать] гражданский мир и межнациональное согласие,
[признавать русских как] государствообразующий народ, объе-
динение, скрепление цивилизации, [понимать] культурную до-
минанту, [развивать] русский язык, русскую литературу, [знать]
отечественную историю, [проводить] тонкую культурную те-
рапию, [разрабатывать] стратегию национальной политики,
[поддерживать] традиционные религии России, урегулировать
взаимные претензии, [поддерживать] привлекательность обра-
зования и его ценность, [обеспечивать] достойную жизнь [16].

102
 Негативнооценочные идеологемы в тексте статьи:

[рост] бацилл национализма, [развитие] межнациональной на-

пряженности, паразитирование [на чужом горбу], отсутствие
оперативной информации, [стремление к] расовой чистоте,
[построение] русского «национального», моноэтническо-
го государства, сепаратизм, создание региональных партий,
[недостатки в] миграционной политике государства, [не-
уважение к] местным обычаям, [увеличение] этнической пре-
ступности, [неуправляемость] миграционных потоков, [рост]
ксенофобии, [принуждение к] ассимиляции, кризис модели
«национального государства», [невозможность предотвраще-
ния] развала СССР, [сохранение] изоляции и закрытости ми-
грационных сообществ, [сохранение] неравенства в развитии,
условиях существования [16].

Борьба с названными выше отрицательно-оценочными идеоло-

гемами необходима, и в этом заключается сверхидеологема текстов.
Собственно, в текстах конструируется адресат-оппонент (в некотором
смысле – идеологический враг), конструируются враждебные идеоло-
гемы, присущие или приписываемые оппонирующему адресату, по от-
ношению к которому и необходимо вести борьбу.
Очевидно, что отрицательно-оценочных идеологем в текстах
В.В. Путина гораздо больше, нежели в текстах В.С. Соловьева. Скорее
всего, это связано с необходимостью для В.В. Путина полноценного
управления (в том числе «ручного») всеми сторонами жизни гигант-
ского государства, чем никак не мог заниматься Владимир Соловьев
как мыслитель, не имеющий доступа к механизму государственного
управления.
Никак не представлена в текстах Президента России и кандидата
на должность Президента России возможная роль России и ее народа
вне ее пределов, даже в статье про место России в мире. Духовная мис-
сия русского народа или народов России В.В. Путиным названа лишь
пунктирно.
Другой особенностью текстов кандидата в Президенты России яв-
ляется наличие лишь внутреннего адресата, хотя многообразного (го-
сударство, высшие власти России, административный аппарат на всех
уровнях управления, народы Российской Федерации). Можно также
полагать, что в ряде случаев адресатом обращений становится сам ав-
тор, то есть имеет место автокоммуникация.
Настоящее исследование идеологемы и ее применения в практиче-
ском государственном управлении для построения системы националь-

103
ной идеологии ради постулируемой цели единения российского народа
через тексты политического лидера дает ряд результатов.
Наблюдается умножение количества идеологем, а также иерархи-
зация идеологем в вертикальной структуре идеологии. Взаимные связи
и адекватность текстовых и внетекстовых связей требуют дальнейшего
внимательного рассмотрения, что должно стать проблемой последую-
щей работы.
В системе взглядов современной России на нее саму и необходи-
мые направления ее развития, как видится, в настоящее время из-за раз-
ных причин со стороны ее народа (долженствующего быть носителем
российской идеологии) практически нет отклика и интеллектуальной
инициативы. Речь идет не о мыслящей части общества, которая так или
иначе постоянно задействована в созидании мыслительного продукта,
а о широких массах, которые не обладают опытом и возможностями
словесного выражения нарождающихся идей и мнений, однако же име-
ют и право, и возможность социального действия, в том числе деструк-
тивного.
Описывая пути духовного освобождения и развития России, В.С. Со-
ловьев с сочувствием цитирует Н.А. Любимова, который в книге, посвя-
щенной М.Н. Каткову, писал об эпохе перед Крымской войной 1854–1856
гг.: «Государственная идея, высокая сама по себе и крепкая в держав-
ном источнике ее, в практике жизни приняла исключительно форму
«начальства». Начальство сделалось все в стране. <…> Все сводилось
к простоте отношений начальника и подчиненного. В начальстве со-
вмещались закон, правда, милость и кара» [10, с. 182–183].
Как видим из цитаты, оппозиция народа и начальства совершенно
не умозрительна – как почти 200 лет назад, так и в наши дни. Фактор
адресата вообще представляется исключительно важным. Если же речь
идет о построении идеологии, то вдвойне. Можно опереться на мысль
Ивана Солоневича: «Народно-монархическое движение исходит также
из той аксиомы, что решающим фактором всякого государственного
строительства является психология и дух народа-строителя» [28, с. 7].
Авторская позиция относительно успешности формулирования
идеологии вне сообщества (не так важно, происходит ли это «сверху»,
«сбоку» – и без него, без его деятельного участия) остается неизмен-
ной. Идеи и понятия становятся идеологемами тогда, когда определены
важнейшие начала – добро и зло, верх и низ, вчера и сегодня и т. п., когда
указано направление желаемого движения.
Мы полагаем, что своеобразие исторической ситуации в России
XIX��������������������������������������������������������������
– начала ���������������������������������������������������
XX�������������������������������������������������
в. по отношению к началу XXI��������������������
�����������������������
в. позволяет не на-
стаивать жестко на сравнении, но и не увидеть преемственности отно-
шений невозможно.

104
 Необходимость совершенствования описания идеологем очевидна,
что должно побуждать исследователей к выработке принятого сообще-
ством инструментария описания. Предлагаемые автором настоящей
работы подходы к описанию семантики и структуры идеологем не мо-
гут быть ни предельно точными, ни вполне адекватными и нуждаются
в уточнении. Однако автор все же предлагает разделить его убежден-
ность в обязательности для определения феномена идеологемы компо-
нента предписания, установки, убеждения по отношению к адресату,
к его социальному действию.
Построение идеологии «снизу» не отрицает встречного движения,
что понятно, и лишь совпадение векторов поможет сойтись и стать по-
истине действенной идеологии.
Определение идеологемы в данной работе не отрицает результа-
тивности широкого спектра подходов, примененных и применяемых
для характеризации лексем и других структур текстов, имеющих иде-
ологическую потенцию и используемых с политическими смыслами
и коннотациями.
То, что многими исследователями принимается за идеологему, пре-
жде всего метафорика с политическими оценками, прямые сравнения,
использование имен собственных в политическом смысле, имеет право
на существование именно постольку, поскольку углубляет понимание
множественности слоев текста, его политических прагматических по-
тенций. При этом такие подходы необходимо оценить как преждевре-
менные, как еще не существующие в тексте, возможно, лишь задуман-
ные в нем и вынесенные за пределы текста в часть интерпретирующей
работы уже адресата (не автора, не составителя текста). И все же это
уже оценка результирующего эффекта текста.
Итак, национальная идеология строится, строится «сверху», яв-
ляется иерархичной, опирается на традиции российской обществен-
ной мысли, поддается модификации в соответствии с требованиями
момента, может извлекаться из текстов (не только публицистических,
но и художественных). Идеологема становится элементом идеологии,
является результатом интерпретирующей работы адресата, призвана
стать частью его ценностной системы, побудить адресата к социаль-
ному действию (системе социальных действий).

Библиографические ссылки
1. Аль-Дайни, М.А. Манипулятивный характер идеологий в современной
России: политико-психологический анализ: автореф. дис. … канд. полит. наук /
М.А. Аль-Дайни. – М.: МГУ, 2012. – 26 с.
2. Вилисов, М.В. Технологии политико-государственного проектирования рос-
сийской модернизации / М.В. Вилисов // Государственное управление в XXI веке?
Традиции и инновации. 9-я Междунар. конф., 25–27 мая 2011 г. – М.: МГУ, 2011. –
Ч. 2. – С. 160–168.

105
 3. Волкова, А.В. Формирование системы государственного управления в России
(политико-аксиологический подход): дис. … д-ра полит. наук / А.В. Волкова. – СПб.:
С.-Петерб. гос. ун-т, 2014. – 339 с.
4. Гаврилова, М.В. Лингвокогнитивный анализ русского политического дискур-
са: дис. ... д-ра филол. наук / М.В. Гаврилова. – СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т, 2005. –
468 с.
5. Журавлев, С.А. Идеологемы и их актуализация в русском лексикографическом
дискурсе: автореф. дис. ... канд. филол. наук / С.А. Журавлев. – Йошкар-Ола: Марий.
гос. ун-т, 2004. – 23 с.
6. Каменева, В.А. Контексты идеологизации, или Образ России в американских
онлайн-газетах (2000–2012) / В.А. Каменева, Е.А. Сидорова // Политическая лингви-
стика. – 2012. – № 4(42). – С. 100–104.
7. Клушина, Н.И. Интенциональные категории публицистического текста
(на материале периодических изданий 2000–2008 гг.): автореф. дис. … д-ра филол.
наук / Н.И. Клушина. – М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2008. – 57 с.
8. Ковалев, А.М. Государственная идеология. Что это такое? / А.М. Ковалев //
Вестник МГУ. Сер. 12. Социально-политические исследования. – 1994. – № 1. –
С. 18–26.
9. Купина, Н.А. Языковое строительство: от системы идеологем к системе куль-
турем / Н.А. Купина // Русский язык сегодня: сб. ст. / Рос. акад. наук; Ин-т рус. яз.
им. В.В. Виноградова. – М.: РАН, 2000. – С. 182–189.
10. Любимов, Н.А. Михаил Никифорович Катков и его историческая заслуга /
Н.А. Любимов. – СПб.: Общественная польза, 1889. – 359 с.
11. Малышева, Е.Г. Идеологема как лингвокогнитивный феномен: определение
и классификация / Е.Г. Малышева // Политическая лингвистика. – 2009. – № 4(30). –
С. 32–40.
12. Меньшикова, Е.Ю. Туристический нарратив как миф / Е.Ю. Меньшикова //
Вестн. Иркут. гос. лингв. ун-та. – 2011. – Вып. 4. – Т. 4. – С. 47–52.
13. Ольшанский, Д.В. Политический консалтинг и политические технологии /
Д.В. Ольшанский, В.Ф. Пеньков. – СПб.: Питер, 2005. – 448 с.
14. Пионтек, Б.М. Общеязыковые факторы генезиса идеологемы как категории
политической лингвистики (на материале польского и русского  языков): автореф.
дис. ... канд. филол. наук / Б.М. Пионтек. – М.: МГУ, 2012. – 24 с.
15. Путин, В.В. Россия сосредотачивается – вызовы, на которые мы должны от-
ветить / В.В. Путин // Известия. – 2012. – 16 янв.
16. Путин В.В. Россия: национальный вопрос / В.В. Путин // Независимая газе-
та. – 2012. – 23 янв.
17. Путин В.В. О наших экономических задачах / В.В. Путин // Ведомости. –
2012. – 30 янв.
18. Путин В.В. Демократия и качества государства / В.В. Путин // Коммерсант. –
2012. – 6 февр.
19. Путин В.В. Строительство справедливости. Социальная политика для Рос-
сии / В.В. Путин// Комсомольская правда. – 2012. – 13 февр.
20. Путин В.В. Быть сильными: гарантии национальной безопасности для Рос-
сии / В.В. Путин // Российская газета. – 2012. – 20 февр.
21. Путин В.В. Россия и меняющийся мир / В.В. Путин // Московские новости. –
2012. – 27 февр.

106
 22. Путин В.В. Послание Президента РФ Федеральному Собранию / В.В. Пу-
тин// Российская газета. – 2013. – 13 дек.
23. Салиева, Л.К. Нарратология. Русский взгляд / Л.К. Салиева // Russian
Philology (Русская филология. Ежегодный журнал факультета русских исследований
Ун-та английского и иностранных языков, г. Хайдерабад, Индия). – 2013. – № 32. –
С. 103–113.
24. Сморгунов, Л.В. Технологии политико-государственного проектирования
российской модернизации // Государственное управление в XXI веке: традиции и
инновации. 9-я Междунар. конф., 25–27 мая 2011 г. / Л.В. Сморгунов. – М.: МГУ,
2011. – Ч. 2. – С. 152–160.
25. Соловьев, В.С. Русская идея / В.С. Соловьев // Соч.: в 2 т. – М.: Правда,
1989. – Т. 1. – С. 206–256.
26. Соловьев, В.С. Сочинения: в 2 т. / В.С. Соловьев. – М.: Правда, 1989. –
Т. 1. – 688 с. – Т. 2. – 736 с.
27. Соловьев, В.С. Национальный вопрос в России / В.С. Соловьев. – М.: Хра-
нитель, 2007. 505 с.
28. Солоневич, И.Л. Народная монархия / И.Л. Солоневич. – Буэнос-Айрес:
Наша страна, 1973. – 494 с.
29. Ухтомский, А.А. Доминанта как фактор поведения / А.А. Ухтомский // Ста-
тьи разных лет. 1887–1939. – СПб.: Питер, 2002. – С. 113–151.
30. Чудинов, А.П. Политическая лингвистика / А.П. Чудинов. – М.: Флинта;
Наука, 2007. – 254 с.

Н. Бадиян-Секежицка (Польша, Гданьск)

ДИСКУРС-КАТЕГОРИЯ
«САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ НАЦИИ»
И ЕЕ ОПЕРАЦИОНАЛИЗАТОРЫ:
ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ И ОПЫТ АНАЛИЗА
С опорой на социологические, политические, культурологические
и психологические подходы к пониманию нации и национальной иден-
тичности в статье рассматриваются дискурсивные особенности форми-
рования современной албанской национальной идентичности: ее одно-
родность и уникальность.
Ключевые слова: «я/мы» – «чужой/чужие», конструирование на-
циональной идентичности, нация, национализм, национальная культу-
ра, национальная память, миф.

Национальная идентичность – это чувство принадлежности к опре-

деленному этносу или нации, характеризующееся такими уникальны-
ми отличительными свойствами, как общая культура, традиции, обы-
чаи, язык, экономика, правовая и гражданская система.
Процесс конструирования идентичности выполняет одновременно
и включающую, и исключающую функции. При включающей функции

107
имеет место объединение «наших» и подобных «нашим» ценностей
и норм. При исключении происходит процесс устранения ценностей
и норм, отождествляемых как «чужое». «Чужой» может иметь как от-
рицательные, так и положительные качества и ассоциации. Например,
отрицательные: маргинализация, существование вне данного сообще-
ства; положительные: оригинальность, привилегированное положение,
уникальность и др.
Цель настоящей статьи – показать, как конструируется албанская
национальная идентичность, какие механизмы задействованы в этом
процессе.
Первая часть статьи затрагивает проблемы понимания националь-
ной идентичности и процессы ее конструирования представителями
разных научных школ, прежде всего социологии, психологии и куль-
турологии. Так, например, согласно П. Бурдье, национальная идентич-
ность формируется на основании устоявшейся практики или габитуса
[1]. Б. Андерсон воспринимает нации в качестве «воображаемых сооб-
ществ» [2]. Он, равно как и Д.К. Мартин [3], понимает национальную
идентичность как противоположность «свои» – «чужие». Б. Андерсон
считает, что память определяет национальную идентичность. П. Нора
и М.  Хальбвакс уточняют точку зрения Андерсона, полагая, что на-
циональная идентичность связана с «местами памяти» [4; 5]. К. Дойч,
А. Клосковска и С. Х����������������������������������������������
��������������������������������������������
л подчеркивают значительность культуры в про-
цессе формирования национальной идентичности [6; 7; 8; 9]. Э. Гел-
лнер, Э. Кедури, А. Еленэк и Э. Смит акцентируют внимание на связи
между национальной идентичностью и национализмом [10; 11; 12; 13;
14; 15; 16].
Другая часть статьи раскрывает конструирование албанской наци-
ональной идентичности на основании ее маркеров, таких как «миф»
и «народная культура». Материалом нашего анализа послужили сле-
дующие тексты: P. Misha «������������������������������������������
Invention���������������������������������
of������������������������������
��������������������������������
a����������������������������
�����������������������������
Nationalism����������������
���������������������������
: Myth����������
��������������
and������
���������
Amne-
�����
sia» (П.  Миша «Изобретение национализма: миф и амнезия») [17];
N.  Malcolm «Myth of Albanian National Identity: Some Key Elements»
(Н.  Малькольм «Миф об албанской национальной идентичности: не-
которые ключевые элементы») [18]; F. Noli «Mehmet Bey Konitza»
(Ф. Ноли «Мехмет Бей Коница») [19] и C.  Chekrezi «Past and Present
Conditions of Albania» (К. Чекрези «Прошлое и настоящее положение
Албании») [20].
Национальная идентичность, понимаемая как габитус. Нацио-
нальная идентичность – это сложное понятие, которое можно рассма-
тривать под различным углом зрения в соответствии с целями своего
исследования. Так, Пьер Бурдье трактует национальную идентичность
как своего рода габитус, то есть как систему прочных приобретенных

108
в результате социализации предрасположенностей (dispositions), или
практик [1, c. 53–55].
Габитус – это система общих, открытых для изменений и рекон-
струкций идей и понятий, которые разделяют члены определенной
общности, в нашем случае – нации.������������������������������
������������������������������������
Таким образом, мы можем гово-
рить о национальном габитусе, который прочно связан с устоявшимися
стереотипами и предрассудками в отношении других наций, а также с
проявлением солидарности в соблюдении общих традиций, обычаев,
верований и т. д. В этом случае можно утверждать, что национальный
габитус характеризуется бихевиоральными диспозициями и включает
в себя эмоциональное отношение к совместному бытию, символизируя
как единение с членами своей национальной группы (или «ингруппы»),
так и неприязнь  /  дистантность к представителям другой националь-
ной группы (или «аутгруппы»). «Чужие», принадлежащие к «аутгруп-
пам», исключены из этого коллективного сообщества.
Нация как воображаемое сообщество. Понятие национальной
идентичности тесно связано с понятием нации. Принято считать, что
нация – это группа людей, которые имеют общую историю, культуру,
традиции, обычаи, зачастую и язык. Под нацией также понимают по-
литическую и этническую группы. Однако Бенедикт Андерсон предла-
гает определять нацию как «воображаемое политическое сообщество,
и воображается оно как что-то неизбежно ограниченное, но в то же
время суверенное» [2, c. 6–7]. Он утверждает, что представители опре-
деленной нации, даже самой маленькой, не знают того большинства,
которое принадлежит к этой же нации, однако подсознательно уверены,
что являются частью этой нации. Согласно Андерсону, воображаемые
сообщества всегда ограничены и это ограничение вызвано не только
физически – географическими границами, но и ментально – убеждени-
ем его представителей в своей закрепленности за этим местом, а также
в существовании других наций. Ни одна из наций не воображает себя
как целое человечество. Таким образом, даже самое националистиче-
ское сообщество не будет стремиться к тому, чтобы каждый человек
являлся его представителем. Оно скорее будет стремиться разместить в
нем своих собратьев, чтобы унифицировать свою собственную нацию.
«Свои» и «чужие». Как отмечалось выше, «воображаемое сообще-
ство» специфицируется Андерсоном не только как ограниченное об-
разование, но и как автономное, которое можно понять только сквозь
призму власти, идеологии, истории и языка [2, с. 13]. Следователь-
но, национальная идентичность постоянно подвергается изменениям
вследствие исторических перемен и опыта, которые пересекаются,
дополняются, производятся, воспроизводятся и трансформируются
в результате отношений разных культур. Государство устанавливает

109
принципы включенности / исключенности в пределах своих территори-
альных границ, определяя, кто может быть гражданином, или «нашим»,
а кто будет считаться чужестранцем, или «чужим», таким образом ут-
верждая в социальной системе координат классическое разделение на
«своих» и «чужих».
Получается, что одним из самых важных аспектов в дискурсивном
конструировании национальной идентичности является его тесная связь
с наличием или, точнее, преднамеренным конструированием разниц с
целью подчеркнуть свою собственную уникальность. Этой точки зрения
придерживается Денис Мартин, который считает, что каждую идентич-
ность всегда следует определять, противопоставляя другим идентично-
стям [3, c. 6]. Поэтому в пределах одной национальной идентичности
всегда находятся и идентифицирующий, и идентифицируемый.
Национальная идентичность и память. Конструирование наци-
ональной идентичности основано на общей истории, а история всегда
тесно связана с памятью. Так, Андерсон, развивая концепцию «вооб-
ражаемого сообщества», на примере памятников и могил неизвестных
солдат, которые обычно не содержат человеческих останков, утвержда-
ет, что они – пример национальных воображений, поскольку у живых
нет никакой потребности идентифицировать национальность тех, кто
там покоится. Памятники и могилы неизвестных солдат – важнейшие
культурные символы нации. У них множество значений: они увекове-
чивают память о самых важных событиях в истории нации; они по-
могают членам нации хранить в памяти свою историю и тем самым
способствуют укреплению своей национальной идентичности.
Взаимосвязь национальной идентичности и памяти заставляет
Андерсона обратить внимание на тесную связь национального и ре-
лигиозного воображений [2, с. 13]. Общеизвестно, что национальное
воображение легитимирует определенные верховные системы тради-
ционных религиозных мировоззрений, предложивших человечеству
систему ценностей – норм, идеалов и целей, – на основе которых,
в свою очередь, может выстраиваться новая система взаимоотношений
с окружающей действительностью и обществом. Стабильность суще-
ствования таких религий, как христианство, буддизм и ислам, в отличие
от большинства эволюционных и прогрессивных способов мышления,
на протяжении тысячелетий показывает, что их ценностные и универ-
сальные ответы на «вечные вопросы» человека относительно смысла
жизни и смерти консолидируют нацию и помогают достойно пройти
через определенные исторические катаклизмы.
Вернемся к роли памяти в формировании национальной идентич-
ности, обратившись к размышлениям Пьера Нора о символическом
элементе наследия национальной памяти, а именно – о «месте памяти»

110
(le lieux de memoire). «Местами памяти» могут стать люди, события,
предметы, здания, книги, песни или географические точки, которые
«окружены символической аурой» [4, с. 7].
Согласно Нора, в реконструкции коллективного сознания история
второй степени находится в противостоянии с историей первой степе-
ни. Эта перспектива подразумевает конец позитивистской фактогра-
фии, истории событий и линейности: обращаясь к символическому
пространству, предъявляя коллективные воображения и популярную
культуру, анализируя методы использования и функционирования про-
шлого для настоящих потребностей. Такой подход убеждает нас в не-
разрывной связи между памятью и коллективной идентичностью. Мож-
но утверждать, что коллективная память кристаллизует национальную
идентичность и являет собой социальный феномен.
Подобная точка зрения находит подтверждение в рассуждениях
Мориса Хальбвакса, который полагает, что нельзя говорить об инди-
видуальной памяти, исключая ее из коллективного контекста. Человек
накапливает воспоминания, узнает и размещает их, находясь в сообще-
стве [5, с. 4]. В отличие от Фрейда, Хальбвакс не рассматривает память
только в психологическом контексте. Он доказывает, что воспоминание
является социальной деятельностью, находящейся в рамках памяти,
которая унифицирует наш способ мышления и благодаря которой про-
исходит восстановление прошлого. Хальбвакс утверждает, что истори-
ческая непрерывность включена в коллективную память с помощью
специфических элементов, которые можно восстановить в историче-
ской памяти.
Национальная идентичность и культура. О коллективной иден-
тичности, коллективной памяти и общности ценностей нации пишет
также Карл Дойч, рассматривая, правда, данные понятия через призму
политической культуры государства и теории социальной коммуника-
ции [6]. Он считает, что государство на основе эффективного инфор-
мационного обмена содействует формированию национальной куль-
туры и нации. К средствам эффективного информационного обмена
он относит стандартизированную систему символов, «таких как язык
и любое количество вспомогательных знаковых систем (азбуки, спосо-
бы письма, счета, рисования и пр.). Они включают также информацию,
хранящуюся в живой памяти, привычках, ассоциативных связях, на-
клонностях членов общества и его материальных средствах хранения
информации, таких как библиотеки, памятники, указатели и т. д.» [7,
с. 101]. Социальная коммуникация как процесс взаимного познания от-
вечает за сохранение общего образа мышления и образа действия на-
ции, то есть за формирование национальных и государственных цен-
ностей, и шире – культуры.

111
 Антонина Клосковска, в свою очередь, понимает национальную
культуру как часть культурного юниверса, а культурный юниверс – как
кумуляцию универсальных человеческих символических систем, таких
как язык, искусство, литература, знания, наука, религия, обычаи и тра-
диции [8, с.  24]. Подчеркивая важность культуры в конструировании
национальной идентичности, автор отмечает, что формирование куль-
турного юниверса обусловлено механизмами в виде способности че-
ловечества создавать символические системы, позволяющие отличать
одну национальную культуру от другой.
Стюарт Холл считает, что «воображаемое сообщество» можно тол-
ковать посредством системы культурных репрезентаций [9, с.  200–
205]. Согласно Холлу, нация – это символическое или воображаемое
сообщество, которое сформировалось путем дискурсивного конструи-
рования, а национальная культура – это дискурс, с помощью которого
формируются значения, организующие перцепции и действия членов
определенной нации. Национальная культура, следовательно, принима-
ет участие в процессе конструирования национальной идентичности,
создавая представления о нации, посредством которых ее представи-
тели могут себя идентифицировать как нацию. Значения, касающие-
ся национальной идентичности, содержатся в воспоминаниях (прежде
всего в виде литературных произведений), воспроизводящих прошлое
и связывающих его с будущим. Холл утверждает, что главная цель соз-
дателей национальной идентичности – собрать всех ее представителей
в рамках одного национального государства и способствовать их еди-
нению с национальной культурой.
Национальная идентичность и национализм. Идеализация на-
циональной культуры на основе национальной идентичности приводит
к возникновению национализма. Согласно У. Альтерматту, национа-
лизм определяется как феномен, который появился на основании инду-
стриальной революции в XVIII в. в Европе [21, с. 82].
Утт Альтерматт различает два аксиологически и регионально обу-
словленных типа национализма: западный и восточный. Западный на-
ционализм понимается как либеральный, основанный на рациональ-
ном и свободном выборе представителей нации, тогда как восточный
национализм понимается как иррациональный и нелояльный, осно-
ванный на идее национального превосходства и имеющий под собой
культурную основу титульной нации. Западный национализм предпо-
лагает, что свобода и достоинство человека имеют приоритет и служат
общенациональным интересам. Восточный национализм характеризу-
ется неприязнью в отношении этнически «других» и преследует идею
национального превосходства. Оба типа национализма воплощаются в
политических институтах государства [21, c. 82].

112
 В свою очередь, считая основой общества культуру и его социаль-
ную организацию, Эрнест Геллнер определяет национализм как «поли-
тический принцип, согласно которому культурное сходство есть основа
политических и национальных единиц» [10, c. 1], а также как высокую
степень развития культуры и ее доступность широким массам населе-
ния [10, c. 57].
Понимание национализма у Геллнера невозможно без определений
«нации» и «государства». Он считает, что нация – это прежде всего
«продукт человеческих убеждений, пристрастий и наклонностей», «два
человека принадлежат к одной нации лишь в том случае, если их объ-
единяет одна культура, которая понимается как система идей, условных
знаков, связей, способов поведения и общения», «если они признают
принадлежность друг друга к этой нации. Иными словами, нации де-
лает человек» [10, c. 35]. Понятие же «государство», заимствованное
у М.  Вебера, Геллнер определяет как специализированную и концен-
трированную силу поддержания порядка. «Государство – это институт
или ряд институтов, основная задача которых (независимо от всех про-
чих задач) – охрана порядка. Государство существует там, где специ-
ализированные органы поддержания порядка, как, например, полиция
и суд, отделились от остальных сфер общественной жизни. Они и есть
государство» [10, c����������������������������������������������������
�����������������������������������������������������
. 28]. По теории Геллнера, нация и государство пред-
назначены друг для друга, одно без другого неполно, а их несоответ-
ствие оборачивается трагедией.
Э. Геллнер анализировал национализм и в исторической перспек-
тиве. Он воспринимал историю человечества как апогей в раскрытии
современности, в которой национализм являлся ключевым функцио-
нальным элементом, результатом модернизации, переходом от аграр-
ного к индустриальному обществу [11]. По Геллнеру, современный
национализм возник на сломе старых традиционных структур с на-
чалом индустриализации, которая изменила и культуру, и общество
(его структуру), и способы и направления социальной мобильности.
Здесь он обращает внимание на объединяющую и культурно гомогени-
зирующую роль образовательных систем, национальных рынков рабо-
чей силы, а отсюда – на модернизацию систем социальной коммуника-
ции и мобильность в контексте урбанизации. Таким образом, Геллнер
утверждает, что век перехода к индустриализму неизбежно становится
веком национализма, то есть периодом бурного переустройства, ког-
да либо политические границы, либо культурные, либо и те и другие
вместе должны сменяться, чтобы соответствовать этому новому требо-
ванию.
Цель национализма, равно как и индустриализации, – заменить иде-
ологическую пустоту, которая осталась после исчезновения прежней

113
аграрной народной культуры, посредством образования и унификации
языка как основы современного национализма. И эта позиция имеет
многочисленных приверженцев, среди которых и наш соотечественник
Адам В. Елонэк. Он пишет, что «нация и национализм связаны с идеей
независимого или сконструированного сообщества, которое возникло
на основании предыдущих сообщественных форм и которое в будущем
может преобразиться в другую форму сообщественного организма», –
тем самым подчеркивая историческую природу национализма [13, с. 9].
В противовес указанным выше политико-идеологической и соци-
ально-культурной трактовкам национализма Энтони Смит усматривает
в национализме внутреннее стремление нации к самоосознанию и са-
моопределению. Он рассматривает национализм как «идеологическое
достижение и установление автономии, сплоченности и индивидуаль-
ности социальной группы, часть членов которой видит себя реальной
или потенциальной нацией» [14, c. 343].
Анализируя факторы, поддерживающие национальное самосозна-
ние, Смит выделяет «объективные» и «субъективные» факторы фор-
мирования национальной идентичности [15, c. 27]. «Объективные»
факторы включают в себя численность населения, экономические ре-
сурсы, системы коммуникации и прочее. Они, конечно, играют важную
роль в создании среды для национальной идентичности, но сами по
себе мало говорят о ее отличительных качествах. А вот «субъектив-
ные» факторы национальной идентичности определяются им как про-
дуктивные или как более постоянные моменты человеческого взаимо-
действия, которые запечатлены в искусстве, языке, науке, юридических
кодах и т. д. Речь здесь идет о национальных символах, национальных
мифах, национальной памяти и национальных ценностях. Таким об-
разом, «ядро» национализма, в понимании Смита, заключается именно
в этих компонентах культуры, а чтобы объяснить специфические каче-
ства и историческую устойчивость отдельных наций сквозь призму на-
ционализма, надо перенести акцент с территориально-экономической
общности нации и единства ее политической системы на мифологизи-
рованное прошлое, осмысленное единство исторических судеб и рели-
гиозную легитимацию национальных стремлений
Рассуждая о позитивистском характере национализма Смита,
нельзя не упомянуть его представления о способах национального
строительства. Так, он различает «западную» и «незападную» моде-
ли конструирования нации и национальной идентичности [16, c. 11].
Стандартными составляющими «западной» модели являются: исто-
рическая территория и равенство членов национального сообщества,
гарантированное законом, общая культура и гражданская идеология,
право. За пределами Запада, например, на Балканах, по мнению автора,

114
существует совсем иная модель нации и национального формирова-
ния – «незападная», которая основана на коренной народной культуре
и первоначальной этнической принадлежности. В противоположность
«западному» «незападный» тип не дает права выбора, к какой нации
кто-то может принадлежать или какую национальную идентичность
избрать. Член сообщества в случае эмиграции в другое сообщество по-
прежнему остается членом того сообщества, откуда он родом.
Точку зрения Энтони Смита о культурных основаниях национализ-
ма полностью разделяет Эли Кедури, представляя цель политики наци-
онализма как создание национальной экономики на основе националь-
ной культуры и системы общих ценностей [12, c. 29].
Конструирование албанской национальной идентичности на
основе символов национальной духовной культуры – кейс-стади.
Политическое использование прошлого служит инструментом для кон-
струирования всех типов идентичности, например, классовой или ре-
лигиозной, однако особое значение оно имеет для дискурсивного пред-
ставления наций. Не случайно в рамках сложившейся традиции именно
нации стали главными объектами историографического описания.
В нашем исследовании мы сосредоточимся на примере конструиро-
вания албанской национальной идентичности. Албания в связи с изо-
лированным географическим положением и, следовательно, специфи-
ческими условиями организации государства сформировала унитарное
государство только в начале ХХ в.1 Получив хрупкую независимость
и суверенитет, Албания пытается сформировать нацию и создать соб-
ственное государство на основе национальной идентичности, которая
объединила бы людей, принадлежащих к разным этническим и религи-
озным группам.
Пользуясь терминологией Смита, который различает «западную»
и «незападную» модель национального строительства, формирование
албанской национальной идентичности больше тяготеет к «незападной
модели», поскольку огромную роль в ее конструировании играют мест-
ная культура, традиции, обычаи и, конечно же, мифы [16, c. 12].
Канун Лека Дукаджини – памятник обычного права. В Алба-
нии «общепринятые» представления о прошлом на основе образцов
местной духовной культуры пользуются бóльшим авторитетом в поли-
тическом развитии нации в отличие от норм государственных право-
вых актов. Одним из таких образцов выступает так называемый Канун,
а точнее, Канун Лека Дукаджини – сборник средневековых албанских
законов, связанный с именем известного албанского принца ХV в. Лека
Дукаджини – полководца, героя антиосманского сопротивления, кото-
1
Албания получила независимость в 1920 г., когда она провозгласила отделение
от Османской империи.

115
рый воевал плечо к плечу с национальным героем Скандербегом (о нем
речь пойдет ниже). Принц Лека Дукаджини был тем, кто более чем кто-
либо до него возвысил значение этого законодательного акта юридиче-
ской коммуникации албанцев.
Регулируя все сферы общественной жизни и обладая большей вла-
стью, чем законы Османской империи, Канун выступил как символ
национального самосознания и культуры, как сила, духовно противо-
стоящая агрессору, и таким образом сыграл огромную роль в деле со-
хранения национальной культуры, национального мировоззрения и на-
циональной идентичности.
Ключевым понятием, встречающимся почти во всех разделах Ка-
нуна, является торжественная клятва – Бэса (Besa), которая тесным об-
разом связана с понятием чести (Книга X, разд. XXII, ст. 129, § 851).
Понятие чести, обладая, пожалуй, почти сакральным значением для
средневековых албанцев, легло в основу данного свода законов. Заме-
тим, что сборник вобрал в себя основные важные принципы, присущие
обществу того времени. Так, по роли тех или иных понятий и их месту
в книге можно судить о значении их для людей еще до создания Кануна,
который ориентировался на уже сложившееся мировоззрение народа
и его ценности. Например, запятнанная честь должна быть очищена,
независимо от того, будут ли нарушены официальные правовые нормы.
С большей степенью вероятности они будут нарушены, так как очи-
щение чести возможно лишь путем кровной мести (Book X, Ch. XXI,
XXII). В этом случае данный обычай, утвержденный Кануном, явно
обладает преимуществом перед канонами государственной правовой
системы1.

Проблема кровной мести все еще актуальна в Албании, особенно в ее север-

1

ной горной части, где ограничен доступ к средствам связи, к информации и где
государственная власть не обеспечивает надлежащий контроль над соблюдением
законности и правопорядка. Из-за боязни кровной мести сотни детей месяцами не
ходят в школу, проводя большую часть времени дома. Тем не менее во время на-
ших исследований в Албании жители Тираны утверждали, что проблема кровной
мести почти полностью устранена, а если и случаются убийства на этой почве, то
только в отдаленных горных деревнях. Примечательно, однако, что убийства на по-
чве кровной мести случаются не только в труднодоступных деревнях, но и в городах,
вне зависимости от места проживания. Убийца, защищающий свою честь или честь
рода, может быть богатым и бедным, образованным и необразованным. Известны
случаи, когда убийцами или их жертвами становились банкиры, учителя, полицей-
ские и др. (см., например: А. Грахам, 2015, http://www.bbc.com/travel/story/20141126-
blood-feuds-in-albanias-accursed-mountains (дата обращения: 10.07.2015); И. Кадаре,
This Blood Feud with Kalashnikov is Barbarian, Komiteti i Pajtimit Mbarëkombëtar, http://
pajtimi.com/faqebrenda.php? newsID=40&lang=eng (дата обращения: 10.07.2015).

116
 В Албании считается, что Бэса и честь сыграли значительную роль
в деле обеспечения национальной солидарности во время антиосман-
ского освободительного движения, называемого также национальным
пробуждением.
Мифы. Они, равно как и свод законов Канун, закреплены в массо-
вом сознании и позволяют конструировать положительно окрашенный
образ «своих», что определяется соответствием системам культурных
представлений, ассоциируемых с теми или иными событиями, персо-
нажами, которые, в свою очередь, опираются на интерпретации про-
шлого, популярные в публичном пространстве.
Создание албанской национальной идентичности базируется на
мифе, в частности, на историческом мифе, в целях поиска доказа-
тельств своего древнего происхождения и стремления объяснить при-
чины сходства членов общности наличием единых корней. Уже сам его
сюжет выделяет и называет группу людей, о чем и повествует, – это
повествование о происхождении в пространстве и во времени, о пра-
родителях и родословной, о миграции, о «золотом веке», об упадке или
ссылке, которые неизбежно сменятся возрождением. Исторический
миф указывает на происхождение данной группы людей и на пути, при-
ведшие к ее современному состоянию, а также толкует ее будущее. По-
этому для албанцев очень важно отследить и объяснить свое прошлое,
хотя в большинстве случаев и фиктивное, однако преследующее цель
указать на общность кровных и территориальных уз.
В поисках древнего происхождения албанские интеллектуалы и на-
ционалистически настроенные политические лидеры использовали ряд
теоретических предположений относительно происхождения Албании.
Поначалу в роли праотцов албанского народа были избраны пе-
ласги, первое упоминание о которых принадлежит Илиаде Гомера, где
они представлены в качестве союзников Трои. Однако исследователи,
опираясь на труды многочисленных античных авторов, находили сви-
детельства пребывания пеласгов в таком количестве регионов, что это
завело их в тупик. В результате данная теория древнего происхождения
албанцев была заменена другой – теорией иллирийского происхожде-
ния, которая в довольно короткий срок превратилась в ядро албанско-
го национализма. Важным в этой теории являлся факт доказательства
постоянного присутствия албанцев в Косово и в южной Албании – на
территориях, подверженных этническим конфликтам между сербами,
албанцами и греками [18, с.  77–79]. В этой связи Фан Ноли, видный
религиозный, общественный и политический деятель, утверждает, что
«албанцы являются единственными законными владельцами Албании.
Они обладают этой землей с незапамятных времен, задолго до того, как
греки и славяне пришли на Балканский полуостров» [19, с. 4–5].

117
 Константин Чекрези, албанский историк и публицист, вторит Ноли,
настаивая на том, что иллирийско-албанское происхождение Алексан-
дра Македонского нельзя ставить под сомнение, и тем самым подчер-
кивая влияние и значительность «албанского», не «эллинского» [20].
Эти теории или, точнее, мифологизируемые рассказы были исполь-
зованы для поддержания идеи автохтонности албанцев, то есть идеи
подтверждения статуса коренных жителей Балкан [17, с. 41], а также
ради идеи о территориальной целостности страны и более полной ин-
теграции ее жителей.
Идея Великой Албании – это убеждение, согласно которому люди
албанского происхождения считаются частью Албании и поэтому вме-
сте с географическими территориями, которые они занимают, должны
принадлежать Албании. Эта идея основана на утверждениях, согласно
которым албанское население присутствует на этих территориях если
не вечно, то, по крайней мере, на протяжении многих веков, значитель-
но дольше других этнических групп. В состав этих территорий входят
Косово и сербская Прешевская долина, часть территорий Македонии,
Черногории и Греции1.
Таким образом, исторический миф призван подтвердить статус ал-
банцев как народа, обладавшего древней государственностью, террито-
риальной целостностью и значительной политической силой на Запад-
ных Балканах, на материале, предоставляемом исторической памятью.
Роль мифа в конструировании национальной идентичности возрас-
тает в связи с потребностью в национальной солидарности, способной
преодолевать внутренние разногласия. Поэтому миф, чтобы выполнять
интегрирующую функцию, должен не только звучать убедительно для
членов группы, но и разделяться ими, способствуя ассимиляции других
групп.
Ничто не способствует солидарности лучше, чем образ героя, и
многие мифы служат основой для конструирования национальн������ой����
ге-
роики с целью восполнения знаний о легендарном прошлом нации и
создания таким образом своей собственной системы моральных и куль-
турных ценностей [22]. Сохранение же исторической правды в процессе
мифологизации исторических событий и героев не является приоритет-
ным направлением. По мнению Джорджа Скоплина, главное в мифе –
это не соответствие историческим фактам, а его содержание [22]. Не

1
Идея создания Великой Албании возникла в начале ХХ в., когда в 1913 г. был
подписан лондонский мирный договор, в результате которого почти половина ал-
банской территории и 40 % албанского населения были отделены от страны и обо-
значены новые границы государства (см., например: Я. Бугайски. Political Parties of
Eastern Europe: A Guide to Politics in the Post-Communist Era. M.E. Sharpe, Нью-Йорк,
2002. P. 675).

118
будем отрицать, что в этом случае миф выполняет двойную функцию:
образу героя обязательно сопутствует образ врага – архетип, чреватый
обострением межнациональных противоречий. Архетип, отражая не
действительное состояние дел, а субъективную картину мира, постро-
енную на оппозиции «свой» – «чужой», зачастую создает образ соседей
из черт, реально им не присущих, и подсознательно провоцирует кон-
фликт. Таким образом, мифологическое мировосприятие увеличивает
сферу влияния мифа и уже выступает как постоянная форма побужде-
ния к действию против «чужих».
В Албании продолжительная национальная борьба с Османской
империей привела к появлению мифов, прототипом которых выступает
национальный герой – Георг Кастриоти Скандербег, руководитель на-
ционально-освободительного движения против турецких захватчиков.
В основу данного мифа положены исторические факты о народном вос-
стании 1443 г., об освобождении от османского ига части территории
страны.
Почему реальное историческое лицо служит мифологизированным
символом государства? Дело в том, что у албанцев отсутствовал антич-
ный герой как символ героического прошлого, а подвиги Скандербега
были хорошо задокументированы, он был известным историческим
лицом, люди долго помнили его героические поступки, запечатленные
также в устной традиции. Кроме того, героическая личность Скан-
дербега легко идеализировалась по причинам отсутствия социальных
барьеров и присутствия чувства органического единства в националь-
но-освободительной борьбе [17, c������������������������������������
�������������������������������������
. 43]. А отдаленное прошлое, обезли-
ченное разрушительным действием времени, как известно, намного
легче изобразить в виде культурных целостностей, наделив их единой
волей и превратив в коллективных культурных героев. В данном слу-
чае смысл символа, выполняющего коммуникативную функцию, имеет
сходное значение для множества людей и интуитивно им понятен. По-
мимо коммуникативной функции этот символ обладает интегративной
функцией – он способен объединять людей и обеспечивать чувство
единства.
Как видно, для этнического самосознания албанцев необходимо не
только внутреннее, символическое подтверждение своего прошлого, но
и внешнее – признание территориальной целостности государства, су-
веренитета и национальной независимости.
Проведенный анализ показывает, что практика обращения к духов-
ным памятникам легендарного исторического прошлого в дискурсе на-
ционального строительства складывается ad hoc и подчинена логике
объединения нации в рамках независимого государства. Для достиже-

119
ния этой цели албанские политические элиты прибегают к эксплуата-
ции конкретных символов: героических образов, нарративов, связан-
ных с древней историей нации, и прочих свидетельств национального
духа, веры и основных морально-этических ценностей. Очевидно, что
Албании удалось сформировать концепцию отечественной истории и
что она твердо стоит на пути конструирования своей национальной
идентичности.

Библиографические ссылки
1. Bourdieu, P. The Logic of Practice / P. Bourdieu // Transl. by R. Nice. – Stanford:
Stanford Univ. Press, 1990.
2. Anderson, B. Imagined communities: Reflections of the Origin and Spread of the
Nationalism / B. Anderson. – London: Verso, 1991.
3. Martin, D.C. The Choices of Identity / D.C. Martin // Social Identities / ed. A. Ze-
geye. – Carfax, 1995. – Vol. 1. – №. 1.
4. Nora, P. Zwischen Geschichte und Gedächtnis / P. Nora // übersetzt von W. Kaiser.
Frankfurt a Meine: Fischer Taschenbuch Verlag, 1998.
5. Halbwachs, M. Społeczne ramy pamięci / M. Halbwachs // wstęp i przekł. M. Król. –
Warszawa: PWN, 1969.
6. Deutsch, K.W. Nationalism and Its Alternatives / K.W. Deutsch. – N.-Y.: Knopf,
1969.
7. Deutsch, K.W. Nationalism and Social Communication / K.W. Deutsch. – London:
Chapman &Hall, 1953.
8. Kłoskowska, A. Kultury narodowe u korzeni / A. Kłoskowska. – Warszawa: PWN,
1996.
9. Hall, S. Rassismus und kulturelle Identität. Ausgewählte Schriften 2 / S. Hall //
übersetzt von M. Oberg. – Hamburg: Argument Verlag, 1994.
10. Геллнер, Э. Нации и национализм / Э. Геллнер; пер. с англ. Т.В. Бердиковой,
М.К. Тюнькиной; ред. и послесл. И.И. Крупника. – М.: Прогресс, 1991.
11. Геллнер, Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса / Э. Геллнер //
Путь: международный философский журнал. – 1992. – № 1. – С. 9–61.
12. Kedourie, E. Nationalism / E. Kedourie. – London: Hutchinson Univ. Library,
1961.
13. Jelonek, А.W. Nacjonalizmy w Azji w świetle teorii / А.W. Jelonek // Nacjonalizm,
etniczność i wielokulturowość na Bliskim i Dalekim Wschodzie / red. Adam W. Jelonek.
Wyd-wo Un-tu Jagiellońskiego, 2011.
14. Smith A.D. The Origins of Nations, Ethnic and Racial Studies / A.D. Smith. – July,
1989. – Vol. 12. – № 3.
15. Smith, A.D. The Ethnic Origins of Nation / A.D. Smith. – Oxford: Blackewell,
1986.
16. Smith, A.D. National Identity / A.D. Smith. – London: Penguin Books, 1991.
17. Misha, P. Invention of a Nationalism: Myth and Amnesia / P. Misha // Albanian
Identities: Myth and History / ed. S. Schwandner-Sievers and B.J. Fischer. Bloomington &
Indianapolis: Indiana University Press, 2002.

120
 18. Malcolm, N. Myth of Albanian National Identity: Some Key Elements в Albanian
Identities: Myth and History / N. Malcolm // ed. S. Schwandner-Sievers and B.J. Fischer.
Bloomington & Indianapolis: Indiana University Press, 2002.
19. Noli, F. Mehmet Bey Konitza / F. Noli // Illyria. – Vol. l.1. № 8 (1 August 1916).
20. Chekrezi, C. Past and Present Conditions of Albania / С. Chekrezi // Illyria. –
1 July, 1916. – Vol. 1. – № 7.
21. Altermatt, U. Sarajewo przestrzega: Etnacjonalizm w Europie / U. Altermatt //
przekład: Grzegorz Sowinski. – Kraków: Znak, 1998.
22. Schopflin G. The functions of Myth and a Taxonomy of Myths / G. Schopflin //
Myths & Nationhood / ed. G. Hosking and G. Schopflin. – London: Hurst & Co., 1997.

121
 3. НОВЫЕ И СТАРЫЕ МЕДИА В КОНТЕКСТЕ
СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

О.В. Зернецкая (Украина, Киев)

ОСОБЕННОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
СОЦИАЛЬНЫХ МЕДИА В ОСВЕЩЕНИИ ПРЕЗИДЕНТСКИХ
ВЫБОРОВ В США 2016 ГОДА

Изучая историю развития политической коммуникации в Соеди-

ненных Штатах Америки, следует отметить, что телевидение, начиная
с 1950-х годов, оказывает все большее влияние на массовое сознание
американцев. Массовизации политического сознания населения США
содействовал тот факт, что главными поставщиками политического
контента служили вечерние телевизионные новости, которые практи-
чески в одно и то же время передавались по трем национальным теле-
визионных сетям: ABC, CBS, NBC. Формат, содержание и структура
вечерних телевизионных новостей на этих каналах мало отличались
друг от друга и имели в целом гомогенный характер.
Эти каналы были основными источниками национальных и между-
народных новостей, которым придавалось более или менее нейтраль-
ное освещение. Такая подача новостей – однородной идеологической
направленности – содействовала определенной унификации массового
и политического сознания американских граждан.
Конечно, на этих каналах присутствовал и ряд аналитических про-
грамм политического характера, но они собирали гораздо меньшую
часть телевизионной аудитории США. Поэтому вечерние новости всег-
да считались основной политической программой на трех сетевых ка-
налах.
С приходом новых возможностей телевидения (спутниковое и ка-
бельное телевидение, платное телевидение и т. д.) у зрителей появился
выбор. Большим достижением в 1980 г. было появление ������������
CNN���������
– перво-
го спутникового канала новостей, который работал круглосуточно. Его
основатель, медиа-магнат Тед Тернер, был первым, кто предоставил
такую возможность сначала жителям Соединенных Штатов, а потом
и всего мира. В 1996 г. Руперт Мердок, владелец глобальной медиа-
империи, создает свой канал новостей Fox News, который отличается
выраженным консервативным уклоном.
Таким образом, увеличение разных видов телевещания содействует
фрагментации медиа и в то же время – поляризации населения США.
Те жители, которым финансовые возможности позволяют получать ус-
луги кабельных и спутниковых каналов, телевидение на заказ, смотрят

122
и новостные программы, которые им больше всего нравятся. Это уве-
личивает дифференциацию политических предпочтений телезрителей:
позитивное отношение к одним политическим программам и равноду-
шие к другим. Поскольку в стране усиливается диджитальный (циф-
ровой) разрыв между богатыми и бедными слоями населения, то этот
фактор также влияет на поляризацию общества.
Другой достаточно популярный вариант поведения американской
зрительской аудитории – вообще не смотреть вечерние передачи ново-
стей, которые идут и по традиционным общенациональным каналам, и
по программам кабельного и спутникового телевидения. Вместо этого
они осуществляют просмотр развлекательных программ. Еще один по-
пулярный тренд, особенно среди подростков и молодежи, – это пребыва-
ние в социальных сетях и получение политической информации оттуда.
Таким образом, с помощью традиционных и новых медиа происхо-
дит поляризация политических предпочтений. Разрыв между правыми
и левыми взглядами растет и становится трудно преодолимым [1]. Вот
почему среди новых инструментов влияния на политическое массовое
и индивидуальное сознание граждан важно отметить возрастающую
роль глобальных социальных сетей.
Анализ публикаций зарубежных ученых, в частности, исследова-
ний Дж. Кицмана, К. Херменкса [2], Й. Бенклера [3], свидетельствует
о том, что увлечение молодежи и людей среднего возраста социальны-
ми медиа возрастает высокими темпами во всех странах мира. В Герма-
нии и США Ю. Джеральдз и М. Шеффер провели компаративный ана-
лиз традиционных и новых медиа, что дает основания ставить вопрос
о том, являются ли последние лучшим местом для публичной
сферы [4].
Развитие социальных медиа сравниваются Г. Рейнольдом с новой
социальной революцией [5] и вызывают рефлексии таких ученых, как
Дж.Е. Обара и С. Уайлдмен, о вызовах, которые социальные медиа бро-
сают глобальному управлению [6].
Среди трудов, посвященных вопросам управления социальными
процессами с помощью социальных медиа, выделяются работы Б. Гу,
Э. Уинстона, Т. Эйшнера и Ф. Джекобса [8], а также ряд работ, изучаю-
щих позитивные и негативные последствия использования социальных
сетей в процессах управления бизнесом [9].
Такие социальные сети, как Facebook, Twitter, LinkedIn и другие,
приобретают глобальное значение [10], и поэтому появляется интерес
к истории становления и взлету этих новых мега-компаний. Это вы-
ливается в солидные монографические исследования, как, например,
книга Д. Кирпарика о Facebook [11], на которую мы в свое время опу-
бликовали рецензию [12].

123
 Социальные медиа проникают во все сферы жизни американского
общества. Они становятся одним из способов выражения такого со-
циально-исторического процесса, как коллективная память, который
изучают Дж. Эдди [13], М. Найгер, О. Меерс, Э. Зандберг [14].
Дж.М. Чен [15] и К. Шерки [16] исследуют политическую власть
социальных медиа в аспектах технологии власти, публичной сфе-
ры, политических изменений в обществе, сохранения политического
имиджа.
В нашем исследовании особенно важным является ряд опросов,
проведенных Pew Research Center, который дает возможность опериро-
вать верифицированными данными относительно отдельных моментов
избирательного процесса 2016 г.
Еще задолго до старта президентской кампании политики и жур-
налисты сходились во мнении о том, что эти выборы будут сильно от-
личаться от всех предыдущих. Особая роль в этой кампании отводи-
лась социальным медиа. Так, Хиллари Клинтон отдала предпочтение
именно платформе Twitter, а не традиционным телевизионным медиа
«главного потока».
С ходом кампании внимание к социальным медиа, особенно
к Twitter и Facebook, как у кандидатов в президенты, так и у рядовых
американцев, становится все более пристальным. Знакомство в микро-
блогах Twitter с аутентичными, не исправленными ни ньюсмейкерами,
ни клипмейкерами высказываниями кандидатов в президенты США
(были ли это наскоки на оппонентов Хиллари Клинтон, или непревзой-
денные «трампиизмы» Дональда Трампа, или обращения по-испански
к избирателям латиноамериканского происхождения Берни Сандерса),
вызывает неподдельный интерес рядовых пользователей социальных
медиа, журналистов, историков и политиков.
Так, фирма Borell Associates обнародовала следующие данные:
у политиков – кандидатов в президенты – будет около 9 % от медиа-
бюджета на использование диджитальных социальных медиа, что
равняется приблизительно 1 млрд долларов США [17]. Так что уже
в феврале 2016 г. дальновидным политикам и журналистам было по-
нятно: кто бы из кандидатов в президенты ни победил, сами социаль-
ные медиа будут в выигрыше.
Хотя предметом этой статьи является дискурс социальных медиа
в ходе подготовки к выборам президента в 2016 г., нельзя не сказать
несколько слов о том, какова на самом деле степень вовлеченности
всего информационно-коммуникационного комплекса США в процесс
подготовки и проведения этих выборов. Укажем на то, что были задей-
ствованы фирмы, оперирующие большими базами данных, в том числе
и данными, связанными с политическими процессами в стране вообще

124
и избирательными кампаниями в частности. Например, такая фирма,
как Data Trust, предоставляет сведения о 260 млн американцев из всех
50 штатов и округа Колумбия и активно участвует в электоральных
циклах с 2014 по 2016 гг. [18]. Фирма TargetSmart – лидер в обеспе-
чении политическими данными и технологиями, которыми вооружают
кампании и организации для успешной коммуникации с их целевыми
аудиториями. Существуя на американском рынке политического мар-
кетинга вот уже 25 лет и используя данные потребителей базы данных,
интеграцию данных и консалтинговые решения для ведения полити-
ческих кампаний, TargetSmart эффективно осуществляет политически
сфокусированный консультативный подход [19]. Важно еще и то, что
благодаря мониторингу событий и других технологий во время предвы-
борных кампаний, подобные фирмы могут находить людей, так назы-
ваемых influencers, способных влиять на ход мыслей своего окружения.
По данным опроса Gallup, проведенном в сентябре 2016 г., количе-
ство республиканцев, которые верят в правдивость медиа, сократилась
с 32 % в 2015 г. до 14 % в 2016 г. Это самый низкий показатель доверия
у республиканцев к медиа за последние 20 лет. Демократы и либера-
лы доверяют медиа больше: 51 % демократов и 30 % либералов верят
в правдивость медиа [20].
Вообще кампания по выборам президента 2016 г. запомнится как
кампания видеоконтента. Избирателям уже давно надоели и традици-
онная политическая реклама в массмедиа, и срежиссированные видео-
клипы о кандидатах в президенты. Избиратели хотят аутентичности и
непосредственного контакта с кандидатами в президенты. А, как из-
вестно, наилучшими платформами, которые могут предоставлять эту
информацию без медиа-фильтров, – это YouTube и другие социальные
сети.
Социальные сети были готовы участвовать в президентских выбо-
рах в США. Так, глава отделения по связям с американской индустрией
в компании Facebook Э. Лоуренс, рассказывая о преимуществах видео-
рекламы, которую предоставляет кандидатам в президенты его компа-
ния, отметил, что это широкий путь для общения с избирателями и их
мобилизации, необходимый кандидатам для победы на выборах. «Эти
избиратели – все в Facebook, ведь 200 млн американцев пользуются
Facebook. Наша компания имеет преданную команду, которая встретит
кандидатов в президенты и окажет поддержку в рекламных услугах,
предоставляемых Facebook» [15]. Как не помочь кандидатам в прези-
денты, если услуги оплачиваются настолько хорошо, что каждой из со-
циальных сетей достанется лакомый кус от пирога в 1 млрд долларов?
Вот и Twitter – можно сказать главный герой президентской кампа-
нии-2016, – тоже помог кандидатам в президенты. Он закрыл два сво-

125
их приложения, которые давали возможность пользователям увидеть
те твиты, которые политики удалили из своих блогов. Так что можно
утверждать, что социальные медиа делали все от них возможное, чтобы
для кандидатов в президенты их стратегии были необходимыми. Это
также означает для них большие прибыли.
В соответствии со статистическими данными на июнь 2016 г. коли-
чество людей, которые пользуется Facebook, выросло до 1,13 млрд еже-
дневно. Тогда как в Twitter заходит 313 млн пользователей ежемесячно.
Обычно они просматривают и новостийные источники в социальных
медиа. Так, по данным Pew Research Center, в январе 2016 г. 44 % взрос-
лых американцев заявили, что они получают информацию о президент-
ских выборах в социальных медиа. Для того, чтобы понравиться своим
пользователям, социальные медиа типа NowThis, Insider, Refinery29
(среди многих других), делают свои видеоновости очень короткими, от
30 секунд до 2 минут [21]. В результате пользователи смотрят эти ви-
деоновости и считают себя достаточно информированными, даже если
информация состоит из короткого видео и какой-то цитаты политика
воинствующего характера. Вырванные из контекста, сокращенные до
саунд-байтов, эти несколько предложений легки для усвоения, но их
совершенно нельзя назвать надежным источником достоверной инфор-
мации. В результате же получается так, что пользователи социальных
медиа считают, что они получили всю информацию о выборах.
Новости из социальных сетей могут легко попадать в статьи
и в других видах медиа. Таким образом, их дискурс расширяется. Это
приводит к тому, что читатели или зрители, не пользующиеся социаль-
ными медиа, получают недостоверные факты через каналы других ме-
диаресурсов.
Возникает еще один феномен, который ведет свое происхождение
от использования социальных медиа: они являются бесплатной плат-
формой для рекламы как продуктов, так и идей. Следует также отме-
тить, что кандидаты в президенты активнее обращались к социальным
медиа не только потому, что реклама в них бесплатная. Они знали,
что в 2016 г. количество избирателей, которых называют Millennials
(т. е. молодежь, в возрасте от 18 до 29 лет), составляет до 31 % от общей
численности избирателей в Соединенных Штатах. Совершенно ясно,
что эта категория избирателей пользуется предпочтительно социальны-
ми медиа. Так что у кандидатов в президенты США шла неудержимая
охота за голосами Millennials.
Данные, представленые Pew Research Centerз за три недели между
11 мая и 31 мая 2016 г., разрешают сделать путём их анализа следующие
выводы. Изучение 714 твитов в Twitter и 389 постов в Facebook гово-
рят о том, что кандидаты в президенты республиканец Дональд Трамп

126
и два демократа Хиллари Клинтон и Берни Сандерс почти в одинаковой
мере использовали эти социальные сети. Но их месседжи отличались
как по адресатам, так и по степени интереса к ним пользователей этих
социальных сетей. В Facebook Клинтон и Сандерс использовали линки
(links) для освещения прохождения кампании, тогда как Трамп – для
связи с новостийными медиа.
Используя Twitter, Трамп посылал больше ретвитов (retweets)
рядовым американцам, и делал это чаще, чем Клинтон и Сандерс.
На обеих социальных платформах Facebook и Twitter, когда кандидаты
упоминали своих соперников, Клинтон и Трамп были в оппозиции друг
к другу, тогда как Sanders оставался ими не упомянутым. Это свиде-
тельствует о том, что и Клинтон, и Трамп не рассматривали Сандерса
как своего реального соперника и не включали его в свой политический
дискурс.
Следует остановиться на том, какими разными были реакции поль-
зователей Facebook и Twitter на посты (posts) кандидатов в президенты.
Об этом говорит категория под названием «внимание пользователей»,
в которую входит подсчет всех их реакций, включая «like», «love»,
«аngry», «sad», «ha ha», «wow», которые подсчитывались, считая от
двух дней до недели с момента появления последнего поста или по-
следнего твита (tweet). Приведем таблицу, в которой собраны данные
о каждом из трех кандидатов в президенты (Источник: Election 2016:
Campaigns as a Direct Source of News [21]).

Facebook Twitter
Кандидаты
Shares Comments Reactions Retweets

Дональд 8376 5230 76885 5974

Трамп
Хиллари 1636 1729 12573 1581
Клинтон
Берни Сандерс 6341 1070 31830 2463

Как видно из таблицы, Трамп получил наибольшее количество

отзывов и поддержки от пользователей этих социальных сетей: и в
Facebook по категориям «shares», «comments», «reactions», и в Twitter
по категории «retweet». Говоря о стратегиях ретвитов кандидатов в пре-
зиденты США, следует отметить, что все они придерживались разных
дискурсивных стратегий. Трамп предпочитал посылать ретвиты своей
аудитории, Клинтон – на свой официальный сайт, Сандерс – новостий-
ным медиа. Трамп использовал такую дискурсивную стратегию в рет-

127
витах, как добавление всего одного слова к полученному твиту. Напри-
мер, 18 мая 2016 г. к твиту «That's why he's so successful. He's driving to
succeed!» Трамп добавил в конце только одно слово: «True!» И сделал
ретвит. Это вполне в духе его вербального дискурса: кратко, емко, с
верой в себя.
Пересматривая по YouTube выступления Трампа как кандидата в
президенты еще и еще раз, нельзя не заметить, что в его письменном
виртуальном дискурсе в социальных медиа буквально слышатся при-
сущие ему интонации и темпоритм его реальных устных выступлений
перед большими аудиториями, которые транслировались националь-
ными телеканалами. И в теледебатах, и выступлениях перед избира-
телями разных штатов США Трамп делал упор на оптимизм, на свои
неисчерпаемые жизненные силы по сравнению с другими кандидатами
в президенты, его ирония и сарказм по поводу их духовной и физи-
ческой слабости, иногда доходящие до копирования и пародирования
не только их высказываний, но и тяжелого дыхания, жестов и мимики
своих оппонентов, прибавляют к его вербальному дискурсу многочис-
ленные невербальные компоненты, что импонировало его сторонникам
и в целом оживляло политический дискурс, выводя его из обыденных
рамок и форматов.
О том, что Трамп использовал стратегию презентации своей ви-
тальности, служат также и невербальные, но очень сильные моменты.
Так, когда он появляется на сцене перед своими избирателями, зная,
что он уже победил на выборах, вслед за ним идет не его супруга Ме-
ланья, а младший сын – десятилетний Бэррон Трамп. Это визуальная
демонстрация жизненной силы, мощи, потенции Дональда Трампа.
Данные, предоставленные Pew Research Center, помогли отследить
динамику использования видеоконтента кандидатами в президенты
США. В исследуемые три недели мая 2016 г. в этом в большей мере
преуспела Клинтон. Практически каждый четвертый пост в Facebook и
твит в Twitter у Клинтон содержали видео. У Сандерса каждый пятый
пост включал в себя видео, но только 9 % твитов были с видео. Конеч-
но, видео предоставленные Клинтон и Сандерсом, были ничем иным,
как видеорекламой, заранее подготовленной к этой избирательной кам-
пании. У Трампа количество видео в социальных сетях было гораздо
меньше и его видеоматериалы носили принципиально иной характер:
это скорее были новости или интервью с ним или с его сторонниками.
Новинкой, по сравнению с президентскими выборами 2012 г., было
привлечение кандидатами в президенты такой технологии в социаль-
ных медиа, как использование своеобразных ньюсстендов (newsstands),
позаимствованных из новостийных медиа, например, из Fox News Poll,
на которых размещались фотографии кандидатов вместе с ярко выде-

128
ленными темами и / или данными, фиксирующими их успехи или по-
ражения во время дебатов по тем или иным вопросам, данные опро-
сов населения. Разумеется, кандидаты в президенты «вывешивали» и
в Facebook, и в Twitter данные тех опросов, которые подтверждали их
преимущества.
В политическом дискурсе социальных медиа во время президент-
ских гонок немалое значение имеет то, как кандидаты в президенты об-
ращаются друг к другу. Так, Трамп за три недели мая 2016 г. упоминал
Клинтон в 32 из своих 38 постов в Facebook и всегда обращался к ней
одинаково, используя ее прозвище – Crooked Hillary, которое можно
перевести на русский язык, не прибегая к эмоциональной окраске, как
в «Лживая Хиллари». Тактика использования в политическом дискурсе
уничижительного прозвища оппонента построена на пресуппозиции,
когда говорящий, еще даже не выдвинувший в ее адрес новые обвине-
ния, уже называет ее «лживой», напоминает читателям о том, что у нее
и так достаточно негативных качеств и действий.
Прозвище Хиллари Клинтон, постоянно повторяемое Трампом
в Twitter, вступало в бинарную оппозицию с названием его сайта
«@True Donald Trump», которыей можно перевести и как «Настоящий
Дональд Трамп», и как «Правдивый Дональд Трамп». Таким образом,
в каждом тексте твита Дональда Трампа звучала оппозиция «Правди-
вый Дональд Трамп – Лживая Хиллари». Дискурс социальных медиа
во время президентской гонки как никогда ранее был насыщенным но-
выми дискурсивными приемами, стратегиями, тактиками языкового,
политического, культурно-исторического, технологического характера,
нацеленными на победу на выборах.
За этим дискурсом наблюдали американские ученые  разных об-
ластей знания. Они приходили к выводу, что никогда еще в истории
американской политики лайки, ретвиты или нажатия на другие кнопки
в социальных сетях не производили такого влияния на ход предвыбор-
ной кампании. «Психологические исследования свидетельствуют, что
люди действительно хотят найти однодумцев, разделяющих их поли-
тические взгляды, – утверждает профессор коммуникации и директор
программы «Диджитальные социальные медиа» Университета Южной
Калифорнии К. Норт. – «Они не только хотят знать, что происходит, но
и в желают услышать о взглядах других, найти людей, которые думают
также, как они, для того, чтобы рассказать им, что их мысли являются
правильными. Это не означает, что люди не собираются изменять свои
взгляды, но они чувствуют себя лучше, когда находят однодумцев, под-
держивающих их и говорящих им, что их взгляды правильные» [21].
Другой американский исследователь В. Рейнальд, преподающий
курс коммуникации в колледже Эмерсона в Бостоне, отмечает: «Хотя

129
социальные медиа позволяют людям быть представителями тех или
иных политических взглядов, люди все-таки хотят быть частью той
среды, где их политические взгляды постоянно подкрепляются и уси-
ливаются. Социальные медиа – это наиболее важная платформа для
поколения Millennials. Они утверждают, что социальные медиа – это
источник информации, который в наибольшей мере помогает им разо-
браться в президентских выборах. Социальные медиа становятся ак-
тивным инструментом в политике, тогда как старшее поколение все
еще предпочитает традиционные медиа» [22].
В то же время предвыборные кампании Клинтон и Трампа рас-
ширили власть социальных медиа за пределами тех категорий людей,
которые часто ими пользуются. Поскольку они продуцируют контент,
особенностью которого является острый новостийный компонент (по-
зитивный или негативный), они влияют на значительно больший сег-
мент электората США, даже на тех граждан, которые не пользуются
социальными медиа, но тем не менее ежедневно ощущают их влияние
через традиционные медиа.
На саммите журнала Fortune «Новое поколение самых влиятель-
ных женщин», проходившим в августе 2016 г. в Сан-Франциско, ис-
полнительный директор Public Radio International Е. Миллер заявила,
что «сейчас Соединенные Штаты пребывают в середине избиратель-
ной кампании, происходящей во время революции социальных медиа.
Технологии типа Twitter и Snapchat предоставляют кандидатам возмож-
ности общаться непосредственно с избирателями, открывают новые
перспективы для кандидатов – аутсайдеров, таких как Дональд Трамп
и Берни Карсон, которые раньше были бы зависимыми от партийных и
традиционных медиа, чтобы высказать свои взгляды». Е. Миллер счи-
тает, что это отвечает современному развитию коммуникаций. Более
того, «создание прямых связей между кандидатом и избирателем может
помогать первому минимизировать власть проверки фактов. Теперь
кандидаты могут не проверять, что сказано в медиа об их выступлени-
ях, а прямо доносить избирателям свой месседж, – правильный он, или
нет, – повторяя его несколько раз избирателям напрямую» [23].
Другая влиятельная персона в мире американских медиа –
А.Уоллес, являющаяся исполнительным директором AlexInc, а также
медиа-стратегом этой корпорации, отметила, что сдвиг к социальным
медиа мешает некоторым типам кандидатов, например тем, которые по
своему существу являются интровертами: «Политика не для интровер-
тов в социальных медиа. Тенденции к победе – у прямых, открытых,
непосредственно общающихся с избирателем с глазу на глаз [22], – до-
бавила она. Блоггер Р. Айяр еще за восемь месяцев до дня выборов
президента выразился так: «Сказать, что Дональд Трамп выиграл битву

130
с социальными медиа, будет серьезной недооценкой ситуации. Он мо-
жет стать первым президентом, который переписал правила социаль-
ных медиа» [17].
В ночь выборов президента США большинство американцев сле-
дили за подсчетом голосов по штатам, используя каналы телевидения.
Вместе с тем 79 % избирателей в возрасте до 35 лет смотрели резуль-
таты выборов online. Дополнительно 41 % от этой группы следил за
результатами выборов, используя социальные медиа. Для сравнения
только 19 % избирателей в возрастном диапазоне от 65 лет и стар-
ше следили за результатами этих выборов онлайн, из них только 7 %
обращались к социальным медиа. Так что можно сделать вывод, что
большинство избирателей использовало телевидение для просмотра
новостей о выборах вместе с параллельным просмотром этих резуль-
татов по Интернету онлайн. Процент избирателей, которые следили за
новостями о выборах онлайн поднялся до 37 % по сравнению с 27 %
в 2012 г. Соответственно доля избирателей, следивших за результатами
выборов только по телевидению, снизилась с 65 % до 55 %. И только
относительно малая доля, которая следила за результатами выборов
по Интернету, все ж таки удвоилась по сравнению с 2012 г. В 2016 г.
каждый десятый, следящий за результатами выборов, делал это только
онлайн (11%) [24].
Выводы. Президентские гонки в США в 2016 г. окончились побе-
дой Дональда Трампа. Это – убедительное свидетельство того, что роль
социальных медиа необыкновенно возросла, влияя на электоральное
поведение американских граждан, на традиционные средства массовой
коммуникации Соединенных Штатов, на демократизацию проведения по-
литической кампании, на прямые контакты избирателей с кандидатами
и на самих кандидатов в президенты в использовании социальных медиа.

Библиографические ссылки
1. Trilling D. Polarization in America. The role of media fragmentation [Electronic
resource] / D. Trilling. – Mode of Access: https://journalistsresource. org/studies/politics/
polarization/media-fox-news-party-fighting-research. 
2. Kietzmann J. Social Media? Get Serious! Understanding the Functional Building
Blocks of Social Media /J. Kietzmann, K. Hermkens // Business Horizons, 2011. – № 54. –
P. 241–251.
3. Benkler Y.  The Wealth of Networks /Y. Benkler. – New Haven: Yale University
Press, 2006. – 426 р.
4. Gerhards J., Schäfer M. Is the Internet a Better Public Sphere? Comparing Old
and New Media in the USA and Germany / J. Gerhards, M. Schäfer // New Media & Soci-
ety, 2010. – № 12(1). – Р. 143–160.
5. Rheingold, H. Smart mobs: The next social revolution / H. Rheingold. – Cam-
bridge, MA: Perseus Publications, 2002. – 288 p.

131
 6. Obar, J. A. Social Media Definition and the Governance Challenge: An Introduc-
tion to the Special Issue / J. A. Obar, S. Wildman // Telecommunications Policy. – 2015. –
№ 39(9). – Р. 745–750.
7. Tang, Q. Content Contribution for Revenue Sharing and Reputation in Social Me-
dia: A Dynamic Structural Model / Q. Tang, B. Gu, A.B. Whinston // Journal of Manage-
ment Information Systems. – 2012. – № 29. – С. 41–75. 
8. Aichner, T. Measuring the Degree of Corporate Social Media Use / T. Aichner,
F. Jacob // International Journal of Market Research. – 2015. – № 57(2). – Р. 257–275.
9. Paniagua, J. Business Performance and Social Media: Love or Hate? / J. Paniagua,
J. Sapena // Business Horizons. – 2014. – № 57(6). – Р. 719–728.
10. Swarts, J. Social-Networking Going Global [Electronic resource] / J. Swarts //
USA Today 2/10/2008. – URL: http://www.usatoday.com/money/іndustries/technology
/2008/02/10-social-networkin.
11. Kirkpatrick, D. The Facebook Effect: The Real Inside Story of Mark Zuckerberg
and the World's Fastest-Growing Company / D. Kirkpatrick. – London: Virgin, 2011. –
428 р.
12. Зернецька, О.В. �������������������������������������������������������
Глобальні����������������������������������������������
���������������������������������������������
ефекти���������������������������������������
��������������������������������������
соціальної����������������������������
���������������������������
мережі���������������������
Facebook / ���������
��������
.�������
������
. ����
Зер-
нецька // UA Foreign Аffairs. – 2013. – № 6. – С. 58–61.
13. Edy J. Journalistic Uses of Collective Memory / E. Jill // Journal of Communica-
tion, 1999. – № 3. – Р. 71–85. 
14. Motti Neiger, Oren Meyers, Eyal Zandberg. On Media Memory: Collective Mem-
ory in a New Media Age. – N. Y.: Palgrave MacMillan, 2011. – 384 p.
15. Chen, G.M. Losing Face on Social Media: Threats to Positive Face Lead to an
Indirect Effect on Retaliatory Aggression through Negative Affect / G.M. Chen // Com-
munication Research, 2015. – № 42(6). – P. 819–838.
16. Shirky, C. The Political Power of Social Media: Technology, the Public Sphere,
and Political Change / C. Shirky // Foreign Affairs, 2011. – № 90(1). – Р. 28–41.
17. Ayyar, R. Here's How Social Media Will Impact the 2016 Presidential Election
[Electronic resource] / R. Ayyar. – URL: http://www.arweec. com/socialtimes.com/heres-
how-social-media-will-impac-2016-presidential-election/634434
18. The GOP Data Trust [Electronic resource]. – URL: http://www.thedatatrust.com.
19. Target Smart [Electronic resource]. – URL: http:// www.targersmart.com.
20. Donald Trump and the future of the mainstream media // http://thehill.com/blogs/
pundits-blog/media/312971-donald-trump-and-the-future-of-the-mainstream-media.
21. Election 2016: Campaigns as a Direct Source of News [Electronic resource]. –
URL: http://wwwjournalism.org/.
22. Kapko, M. How Social Media Is Shaping the 2016 Presidential Election / M. Kap-
ko [Electronic resource]. – URL: http://www.cio.com/article/31225120/social-networking.
html.
23. Is It Possible to Tweet Your Way into the Oval Office? // [Electronic resource]. –
URL:http://fortune.com/2016/08/social-media-2016-election.
24. TV Stil on the Top for Election Results but Digital Platforms Rise [Electronic
resource]. – URL: http://www.pewreseach.org/fact-tank/2016/11/21/tv-stil-the-top-for-
election-results-but-digital-platforms-rise/fit_16/11/21_electionstw_dual/.

132
А.Я. Сарна (Беларусь, Минск)
СЕТЕВОЙ АКТИВИЗМ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
«НОВЫХ МЕДИА»
В современной ситуации развитие «новых медиа» изменило кон-
фигурацию пространства политики и культуры, сфокусировав поли-
тическое на повседневности. Однако это не привело к появлению аль-
тернативного «цифрового порядка», который мог бы основываться на
креативе пользователей сети в противовес догматизму истеблишмента.
Пока преждевременно говорить об угрозе существованию традицион-
ных СМИ со стороны «новых медиа» и информационных ресурсов web
2.0, ведь далеко не всегда творческое переосмысление и реинтерпре-
тация контента приводят к социальным изменениям. В статье данная
тенденция рассматривается на материале комбинированных (креоли-
зованных) текстов, создаваемых участниками различных виртуальных
сообществ по поводу резонансных политических событий.
Ключевые слова: сетевой активизм, политический дискурс, «но-
вые медиа», производители контента, «креативное потребление», крео-
лизованный текст, «изоверб».
Ключевые понятия:
Дискурс новых медиа – функциональная специализация литера-
турного языка, определяемая особенностями компьютерно-опосредо-
ванной коммуникации. Лексико-семантическую основу дискурса но-
вых медиа составляют элементы компьютерного жаргона и различных
«медиалектов», специфика которых задается применяемыми каналами
и инструментами взаимодействия пользователей в рамках технологи-
ческих форматов новых медиа [1]. Это приводит к размыванию жанро-
вых границ речевых практик в интернете, насыщению их новыми язы-
ковыми единицами и неформальными формами общения в противовес
официально принятым нормам публичной коммуникации.
Информационная война – комплекс различных видов деятельно-
сти по достижению информационного превосходства над противником,
что проявляется не только в предоставлении определенной информа-
ции, но и в стремлении (например, через СМИ или личное влияние)
внушить какие-либо идейные установки, повлиять на сложившиеся
убеждения, создать определенные стимулы и мотивацию к действию
или отказу от него. В этом смысле информационная война всегда тесно
связана с психологической войной.
Креолизованный текст, или «изоверб» – сообщение, представля-
ющее собой сложное знаковое образование из систем естественного
языка (устной, письменной, печатной и прочих форм коммуникации)
и знаков других языков (изображений, формул, нотных знаков и пр.).

133
Понятие креолизованного текста было предложено психолингвистами
Ю.А. Сорокиным и Е.Ф. Тарасовым, которые определяют его как текст,
фактура которого «состоит из двух негомогенных частей: вербальной
(языковой/речевой) и невербальной, принадлежащей к другим знако-
вым системам, нежели естественный язык» [2, с. 180].
Электронное письмо – новый вид коммуникации в новых медиа,
промежуточный между письменной и устной формами общения [3].
В электронном письме визуальные сообщения строятся так, чтобы
имитировать особенности обиходно-бытового стиля устной разговор-
ной речи (диалоги, реплики, разговоры). Но по формально-техниче-
ским признакам это письменная речь, позволяющая общаться в произ-
вольном режиме с возможностью длительных пауз между репликами.
Эмотикон – графический знак, выполняющий экстралингвистиче-
ские функции в процессе коммуникации в формате электронной или
письменной речи. В роли эмотикона обычно выступают знаки препина-
ния, а главным свойством является его визуальное сходство с эмоцией,
которую он представляет («смайлик»).
Фан-арт – творчество потребителей медиаконтента, которые пред-
ставляют собой сообщество медиафанатов, ориентированных на соз-
дание собственного продукта на основе оригинального произведения,
выступающего в качестве объекта поклонения («канона») [4, с. 50].

В данной статье мы попытаемся выявить и изучить особенности

дискурса «новых медиа» в качестве функциональной специализации
языковой подсистемы, выполняющей роль средства коммуникации
в интернете. Системные исследования медиадискурса осуществляются
прежде всего в рамках социолингвистики, где наибольшую известность
получили работы Т. ван Дейка, Д. Матисона, Р. Водак, М. Йоргенсен,
Л. Филлипс и др. [5; 6; 7; 8; 9; 10]. Продолжая традицию исследований
в русле, намеченном указанными авторами, мы обратим внимание пре-
жде всего на взаимосвязь политического дискурса с практиками сете-
вого активизма в зависимости от технологических форм коммуникации
в «новых медиа» (НМ).
Под дискурсом мы будем понимать вид социальной коммуника-
ции, ориентированный на обсуждение действий, событий, фактов от-
носительно значимых аспектов социальной жизни и находящий свое
выражение в устных, письменных или изобразительных текстах, рас-
сматриваемых в социальном контексте и дающих представление об
участниках и условиях общения. Соответственно, политический дис-
курс может быть представлен как смысловое пространство взаимодей-
ствия и столкновения различных точек зрения, сообщений, высказы-
ваний, утверждений, часть которых обладает легитимным статусом

134
и считается нормообразующей и даже канонической при формирова-
нии представлений о власти, господстве, социальном порядке и т. д.,
а другие выстраивают критическое отношение к утверждаемому «кано-
ну», оспаривая его право на универсальность и неизменность.
Взаимосвязь этих сфер и единство информационного поля в рам-
ках политического дискурса традиционно поддерживаются средствами
массовой информации. Они формируют общественное мнение, леги-
тимируют и воспроизводят канонические представления о власти и
государстве или подвергают их сомнению, основываясь на централи-
зованном охвате массовой аудитории; при этом государственные СМИ
репрезентируют официальную точку зрения, а независимые представ-
ляют альтернативные взгляды. Интенсивное развитие информационно-
коммуникационных технологий и появление новых медиа нарушили
этот баланс интересов в поле журналистики и позволили по-иному
выстроить соотношение сил в политическом дискурсе. Поскольку од-
ной из определяющих характеристик новых медиа (наряду с мульти-
медийностью, гипертекстуальностью и интерактивностью) является
их децентрализация, обеспечивающая максимально широкий доступ
к возможностям сети любым подключенным к ней пользователям, то
это позволяет рассматривать данные средства коммуникации в качестве
альтернативного инструмента взаимодействия, подрывающего тради-
ционную «пятую власть» СМИ. Именно в сети появляется возможность
преодоления однонаправленности коммуникации, когда получатели со-
общений полноправно участвуют в создании контента и расширении
медиадискурса в процессе распространения информации.
Далее мы попытаемся рассмотреть особенности этих процессов
и осуществить сравнительный анализ коммуникативных практик как
основных смысловых единиц информационного поля, репрезентируе-
мого в политическом дискурсе новых медиа Беларуси, Украины и Рос-
сии. За основу будет взята модель описания дискурса, предложенная
Л.Ю. Щипициной, в которой выделяются экстралингвистические па-
раметры, характеризующие коммуникативную ситуацию (участники
взаимодействия, их социальные роли, нормы и ценности, которыми
они руководствуются, тематика и хронотоп сообщений), формально-
структурные параметры, указывающие, какие жанровые формы и ка-
кие ключевые тексты и образы используют участники, а также языковое
оформление дискурса (применяемые дискурсивные формулы и клише,
стилистические категории и номинативные стратегии) [1, с. 118].
«Новые медиа» и политический дискурс. Соотношение полити-
ческого дискурса СМИ и его репрезентаций в новых медиа выстраива-
ется исходя из зависимости развития языка от его функционирования в
различных речевых коллективах, в том числе в веб-сообществах. Так,

135
при обращении к сетевому оформлению коммуникативных процессов
и организации речевой практики в интернете «язык» (точнее, функцио-
нальная специализация языковой подсистемы) новых медиа определя-
ется особенностями компьютерно-опосредованной коммуникации. Ее
лексико-семантическую основу составляют элементы компьютерного
жаргона и различных «медиалектов», специфика которых задается при-
меняемыми каналами и инструментами взаимодействия пользователей
в рамках технологических форматов новых медиа [1]. Это приводит
к размыванию жанровых границ речевых практик в интернете, насы-
щению их новыми языковыми единицами и неформальными форма-
ми общения в противовес официально принятым нормам публичной
коммуникации в рамках литературного языка. Поэтому стиль общения
в новых медиа можно отнести к гибридным, смешанным функциональ-
ным стилям: ведь он совмещает в себе самые разные формы речевой
практики, объединяя две большие стилистические группы речи – уст-
но-разговорную (обиходно-бытовой, литературно-разговорный, про-
фессиональный, просторечный стили) и письменно-книжную (офици-
ально-деловой, научный, публицистический стили).
Дискурс новых медиа выстраивается на основе использования кре-
олизованных текстов, или «изовербов», – сообщений, представляющих
собой сложное знаковое образование из систем естественного языка
(устной, письменной, печатной и прочих форм коммуникации) и зна-
ков других языков (изображений, формул, нотных знаков и пр.). Термин
«креолизованный» отсылает к ситуации использования языка, образо-
ванного из двух языков (например, коренного местного и колониаль-
ного английского) и ставшего основным средством общения в данном
коллективе. По аналогии с этим значением термин «креолизованный»
стал употребляться метафорически, обозначая комбинированный, по-
ликодовый семиотический текст. Само понятие креолизованного текста
было предложено психолингвистами Ю.А. Сорокиным и Е.Ф. Тарасо-
вым, которые определяют его как текст, фактура которого «состоит из
двух негомогенных частей: вербальной (языковой / речевой) и невер-
бальной, принадлежащей к другим знаковым системам, нежели есте-
ственный язык» [2, с. 180].
К «изовербам» относят лишь тот вид сообщений, вербальная и не-
вербальная части которых создаются одним автором единовременно
(в отличие от иллюстрации, прилагаемой к буквенному тексту). При
этом невербальная часть не может быть отделена от вербальной, по-
скольку они образуют визуальное, структурное, смысловое и функци-
ональное целое, стимулирующее комплексное воздействие на адреса-
та. Креолизованный текст характеризуется обязательным наличием
в своей структуре изобразительного (иконического) элемента, который

136
интегрирован в вербальное сообщение в содержательно-композицион-
ном и знаково-языковом аспектах.
Впрочем, креолизованный текст всегда применялся в традици-
онных печатных (газеты и журналы) и аудиовизуальных СМИ (кино
и телевидение). Отличительной особенностью «изовербов» в НМ яв-
ляется комбинирование самых разных графических элементов в изо-
бразительной части сообщения, выполняющей роль иконического зна-
ка. Так, в интернет-коммуникации зачастую используются гибридные
знаки, каковым, например, считается эмотикон – графический знак,
выполняющий экстралингвистические функции в процессе коммуни-
кации в формате электронной или письменной речи. В роли эмотикона,
как правило, выступает особая последовательность знаков препинания
(скобки, точка с запятой, двоеточия, тире и др.), его главным свойством
является визуальное сходство с эмоцией, которую он представляет
(наиболее популярен всем известный «смайлик»). Это позволяет со-
вмещать в визуальной репрезентации самые разные графические сим-
волы при использовании в общении электронного письма.
Как отмечает М. Кронгауз, электронное письмо представляет со-
бой новый вид коммуникации, промежуточный между письменной
и устной формами общения [3]. В электронном письме используются
визуальные изображения – графемы естественного языка (буквы и зна-
ки препинания), средства формализованных языков (топографические
знаки, математические символы, ноты и пр.), эмотиконы, фотографии,
рисунки и т. п. При этом в процессе коммуникации визуальные сообще-
ния строятся так, чтобы имитировать особенности обиходно-бытового
стиля устной разговорной речи в рамках таких жанров, как диалоги,
реплики, разговоры и др. В то же время по формально-техническим
признакам это письменная речь, что позволяет осуществлять общение
без требования немедленной ответной реакции собеседника (как в не-
посредственной межличностной коммуникации), в произвольном ре-
жиме оффлайн с возможностью длительных временных промежутков
между репликами.
Электронное письмо в новых медиа может строиться на основе
«принципа антиграмотности». Антиграмотность предполагает целена-
правленное использование приемов по искажению текста, написанного
на естественном языке, – таких как ошибки в грамматике и синтакси-
се, фонетическое письмо, перестановка букв, каламбурное членение
и т. п. Для сторонников антиграмотности исключительно важно про-
тивопоставить воспроизведение в практике общения естественных
«неправильностей» разговорного языка художественной или научной
литературе, ориентированной на условную правильность норм пись-
менной речи.

137
 Еще один важный принцип создания электронного письма – так
называемый «ребусный принцип», когда используются иероглифы в
функции фонетических знаков, обеспечивающих смысловую связь
письма и устной речи. При обращении к фонетическим возможностям
букв латинского алфавита в сети все чаще возникают устойчивые фразы,
играющие роль идиом в современном английском языке за пределами
обиходно-разговорного стиля. В результате их постоянного примене-
ния за некоторыми знаками закрепилось уже не конкретное слово и
его значение, а звуковое произнесение в процессе чтения. Так, ком-
бинация буквы и цифры 4U стала аналогом выражения «for you», а
B4 – «before». По мере расширения сферы употребления английского
разговорного языка в интернете ребусный принцип превратился в уни-
версальный прием, основанный на использовании графического кода
для совмещения буквенного регистра с цифровым на клавиатуре пер-
сонального компьютера [3].
В дискурсе новых медиа зачастую используются эрративы, свя-
занные с разговорным языком интернета и представляющие собой ис-
каженные слова и словосочетания, возникшие в качестве жаргонизмов
какой-либо субкультуры, но в дальнейшем получившие широкое рас-
пространение и даже ставшие объектами моды. Понятие «эрратив»
может охватывать широкий спектр лингвистических явлений в сети
и за ее пределами, будучи применимым в отношении как творчества от-
дельных пользователей интернета и виртуальных сообществ, так и по-
всеместно употребляемых слов, сознательно написанных с искажением
орфографии и нарушением грамматических норм. Так, первоначально
эрратив может возникнуть как элемент лексических групп професси-
онального жаргона или субкультурного сленга – например, в качестве
слов и выражений, включенных в словарный канон «языка падонков»
(«аффтор», «превед», «кросафчег»), затем войти в состав популярной
фразы и стать общеупотребительным выражением («аффтор жжот»,
«превед, медвед!»). Основными приемами образования эрратива ста-
новятся, как правило, звукоподражание («фтопку»), перестановка букв
(«йух»), эвфемизация («первонах»), аббревиация («LOL») и пр. Функ-
ции эрративов во многом связаны с их оценочным статусом, что позво-
ляет использовать их в качестве стандартного комментария к какому-
либо тексту.
Все указанные лингвистические явления и приемы способны ис-
пользоваться в качестве инструментов коммуникации и средств вы-
страивания политического дискурса в новых медиа. Более того, они
способны привлечь внимание массовой аудитории и превратиться в так
называемые «интернет-мемы», распространяемые по сети с огромной
скоростью, сравнимой с вирусным заражением в масштабе эпидемии.

138
Впрочем, «мемы» способны действительно стать медиавирусами, когда
становятся объектом интереса журналистов и выходят за пределы ин-
тернета в другие каналы СМИ, что позволяет им проникать практиче-
ски во все сегменты информационного поля. Известный американский
медиатеоретик Д. Рашшкофф считал, что медиавирусы могут исполь-
зоваться в качестве весьма эффективного инструмента воздействия на
массовое сознание, если они будут зашифрованы, подобно «троянско-
му коню», под внешней развлекательной и привлекающей внимание
оболочкой, скрывая смыслы и идеи-«мемы», затрагивающие важные
социальные проблемы, позволяющие менять общественное мнение
и провоцировать политические изменения [11].
За счет этого новые медиа могут использоваться в качестве так на-
зываемых «тактических медиа» – средств мобильной связи, генериро-
вания и трансляции сообщений в формате, который позволяет охватить,
мобилизовать и скоординировать социальные группы за максимально
короткий период. К тактическим медиа традиционно относят прежде
всего «пиратское» телевидение и радиовещание, нелегальные газеты
и журналы, то есть электронные и печатные медиа, которые не по-
лучили официального статуса и не могут быть подвергнуты цензуре
и любым формам контроля со стороны государства. Новые медиа (пре-
жде всего – интернет и системы коммуникаций, связанные с мобильной
телефонией) в еще большей степени способны стать тем тактическим
информационным оружием, которое может сыграть решающую роль
в нужный момент и мобилизовать достаточную массу людей, чтобы
стимулировать радикальные социальные изменения. С появлением
социальных сетей и новых коммуникационных технологий («Скайп»,
«Твиттер», «Фейсбук», «Ютуб», «Инстаграм» и пр.) возможности аль-
тернативного информационного оповещения значительно расшири-
лись, перейдя от регионального и национального уровня к глобальному
транснациональному. Это существенно повлияло на масштабы сопро-
тивления власти и рост числа сторонников таких гражданских иници-
атив, как «цветные революции», «арабская весна», «оккупируй Уолл-
стрит» и другие.
Политические практики и гражданская инициатива. Тради-
ционно политикой считали область социальной жизни, связанную
с практикой организации общественных взаимосвязей между различ-
ными социальными группами, организациями, отдельными индивида-
ми в их борьбе за полномочия и представительство в государственных
структурах управления при том или ином режиме правления. И хотя
под влиянием развития средств связи и социальных технологий тра-
диция претерпела множество изменений, они не повлияли на исходное
стремление власти предстать в как можно более выгодном свете перед

139
массовой аудиторией – своими избирателями или мировой обществен-
ностью. Забота об имидже была и остается одной из важнейших стра-
тегий правления, а политика все больше воспринимается как борьба
за символическое представительство и господство в публичной сфере.
Причем со стороны не только государственных институтов, политиче-
ских партий и общественных организаций, но и отдельных индивидов –
активистов, способных в одиночку запустить «информационную вол-
ну» и наделать много шума по самому незначительному поводу.
Легитимная система образов власти в политическом дискурсе стро-
ится как устойчивый набор изобразительных и нарративных схем, не
допускающих каких-либо вариаций и изменений в отношении кано-
на. Последний опирается прежде всего на технические возможности
производства, тиражирования и распространения имиджей в виде пе-
чатной продукции – фотопортретов, плакатов, календарей, билбордов.
Что касается трансляции образов на массовую аудиторию в режиме
электронных СМИ и особенно новых медиа, то здесь технологическая
платформа и система форматов репрезентации не позволяют регулиро-
вать и контролировать процесс на том уровне, который власти считают
необходимым и достаточным, предпочитая цензуру и фильтрацию при-
емлемых изображений (прежде всего в отношении первых лиц государ-
ства). И это предоставляет возможности разворачивания альтернатив-
ных стратегий репрезентации, которые предполагают отказ от канона,
точнее, возможность и даже необходимость его переосмысления на ос-
нове интерпретации и переинтерпретации традиционных образов вла-
сти как нормативных образцов, навязываемых «сверху». Начинается
«конфликт интерпретаций», борьба в символической сфере социально-
го воображаемого, в результате чего и реализуется современная инфор-
мационная политика, осуществляемая «снизу» как публичная антитеза
государственной пропаганде.
Рядовые пользователи также вносят свой вклад в создание символи-
ческих структур политического – едва ли не больше, чем легализован-
ные и вписанные в существующий социальный порядок традиционные
субъекты политики (политические партии, общественные организации
и социальные институты). Совместными усилиями, своими действи-
ями и интенциями они организуют поле политического как сетевую
«виртуальную солидарность», охватывая не только поле политики, но
и все социальные процессы, которые там происходят. Это различные
модусы активности социальных субъектов, выходящих «из тени» при-
ватного в пространство публичности для реализации своих замыслов
и удовлетворения своих интересов. Их действия могут вписываться в
существующий социальный порядок, а могут противоречить ему или
целенаправленно подрывать его. За счет этого политическое постоянно

140
трансформируется, оказывая влияние не только на актуальную ситуа-
цию, но и на культурную память общества в целом, проблемы идентич-
ности различных сообществ и их участников.
Эти игроки не считаются с необходимостью легитимации своей
социальной активности – им не требуется организация (групп) как по-
литических субъектов и их регистрация, они не участвуют в создании
законодательной базы для распознавания игроков на поле политики,
его структурирования и управления происходящими там процессами.
Все эти заботы берет на себя государство – главный игрок на полити-
ческом поле, выстраивающий все правила игры «под себя». В таком
случае активисты гражданского общества со своими инициативами вы-
ступают реальной альтернативой неповоротливости и предсказуемости
госаппарата как «машины власти». В итоге, несмотря на все усилия
со стороны властей «устранить политику» и выдавить активистов из
публичной сферы, объем политического и его роль в жизни общества
парадоксально возрастают (как это происходит, например, в Беларуси
и в России). И теперь официальное отсутствие политики приводит
к тому, что любая социальная активность может рассматриваться как
политическая («все стало политикой»).
В этом контексте интересно рассмотреть особенности организации
политической жизни и гражданских инициатив с точки зрения исполь-
зования «форматов участия», связанных с противостоянием официаль-
ной, легитимно закрепленной системы репрезентации власти и частной
гражданской инициативы в виртуальном пространстве интернета – со
стороны многочисленных пользователей сети. Ведь они, высказывая
свои мнения, осуществляя интерпретации и подвергая пересмотру офи-
циальные нормы и каноны, предлагаемые/продвигаемые государством,
тем самым вступают в информационное поле политики практически
на равных правах с остальными субъектами. И хотя сфера их влияния
в сетевых виртуальных сообществах не столь велика, как воздействие
традиционных СМИ на массовую аудиторию, тем не менее они способ-
ны привлечь к себе внимание журналистов и попасть на страницы газет
или экран телевизора. Так что забавный коллаж, ролик на видеохостин-
гах или демотиватор, пародирующий политика, способен мгновенно
стать медиавирусом и сыграть роль детонатора при «взрыве» информа-
ционной «бомбы», непосредственно влияя на настроения и суждения
пользователей сети, а также косвенно – на мотивы принятия решений
и высказываний политиков.
Россия и Украина: информационная война в новых медиа. Со-
временная информационная война разворачивается в дискурсе (полити-
ческом, медийном и идеологическом) как производство и распростра-
нение конкретных высказываний/сообщений политиков, аналитиков

141
и журналистов. Эти коммуникативные ходы осуществляются в заранее
подготовленном, отформатированном информационном пространстве,
где путем пропаганды и агитации, рекламы и PR созданы смысловые
поля, укомплектованы наборы риторических приемов, формул и кли-
ше, которые активно используются противоборствующими сторонами
с переменным успехом. В итоге формируется некритическое восприя-
тие информации аудиторией в рамках предлагаемых пропагандистских
шаблонов, где ответы на все вопросы уже прописаны и все разложено
по полочкам: кто враг, а кто друг, что произошло «на самом деле» и чего
следует опасаться в будущем. Обманчивая простота и ясность этой схе-
мы подкупает, в ней все привычно и удобно, ничего менять не нужно.
И лишь когда происходят экстраординарные события, многое зависит
от скорости реагирования на изменение ситуации, но, как правило, ра-
дикальных изменений в стабилизированном и отфильтрованном ин-
формационном поле не происходит.
Во время медийного противостояния России и Украины, продол-
жающегося с ноября 2013 г., новым медиа была отведена особая роль,
поскольку именно с их помощью производилось массовое информиро-
вание населения, СМИ и мирового сообщества о том, что происходит.
Так, при использовании независимого интернет-телевидения и элек-
тронных социальных сетей (прежде всего – «Твиттер» и «Фейсбук»)
в качестве средства оповещения их функции менялись от «тактиче-
ских медиа» в период «Майдана» до государственных источников
информирования, хотя целевая аудитория осталась прежней: это фол-
ловеры, интернет-пользователи, круг которых сформировался еще во
время революционных событий и в дальнейшем расширялся незна-
чительно. И поскольку таким способом невозможно охватить все на-
селение Украины, то постепенно все важные сообщения первых лиц
государства (президента, министров, представителей ВС и СБУ) стали
дублироваться в официальных СМИ (телевидение и радио), в резуль-
тате чего произошло возвращение к традиционным каналам влияния.
Роль Интернета как самостоятельного информационного канала
пока не может сравниться по охвату аудитории с традиционными СМИ,
но если атака нацелена на какую-то конкретную социальную группу, то
более точное и оперативное средство донесения нужной информации
найти невозможно. При этом, конечно, весьма затруднительно опре-
делить, насколько добровольно или по заданию «сверху» участвуют
в операции те или иные пользователи, но, как правило, по характеру их
действий можно понять, что они вовсе не случайны. Например, может
быть открыт фальшивый аккаунт несуществующего пользователя, от
лица которого дают дезинформацию о том, что происходило на «Май-
дане», в Одессе, Харькове и т. п. Затем это сообщение транслируют

142
либо дают ссылки на него в различных социальных сетях, на порталах
новостных сайтов, в комментариях на тематических форумах. Когда
число ссылок становится достаточно большим – начинают переводить
это сообщение на разные языки, стараясь охватить и международную
аудиторию. На данном этапе сообщение становится медиавирусом и
может быть ретранслировано в СМИ [12]. При этом отправитель исход-
ного сообщения, выступающий как «тролль» (провокатор), не заинтере-
сован в развитии дискуссии по спорному вопросу: его роль заключается
лишь в том, чтобы продвигать свою точку зрения и опровергать любые
возражения в свой адрес, привлекая к себе как можно больше внимания.
Для привлечения внимания аудитории, ее активизации и выявления
сторонников или противников в политический дискурс вводятся новые
слова и понятия с измененными значениями, вплоть до неологизмов.
Они выполняют функции мемов, легко запоминаются и быстро рас-
пространяются в медиасреде, а иногда и во всем обществе. В условиях
информационной войны мемы становятся особенно востребованным
оружием, поскольку используются как ярлыки, способные унизить и
оскорбить противника. Сегодня интернет-мемы, которые появились на
фоне кризиса в Украине, уже закрепились в бытовой лексике, и их зна-
чение понимают даже те, кто проводит в сети совсем немного времени.
Некоторые из этих слов относительно новые – «укропы», «колорады»,
«крымнаш», «зеленые человечки», «вежливые люди». Другие были
придуманы раньше, но обрели новую популярность именно во время
последних событий в Украине: например, «майданутые», «ватники»
(сторонники официальной позиции Кремля), «бандерлоги» и «свидо-
миты». Нужно учитывать, что некоторые слова, к которым относятся
и оскорбительные интернет-мемы, выполняют определенную символи-
ческую функцию и действуют на общественное мнение, то есть опос-
редованно влияют на действия и отношения социальных агентов [13].
Поскольку дискурс СМИ является гибридным, объединяющим
в себе самые разные речевые формы, стили и жанры (публицистиче-
ские, научные, художественные, обыденные и пр.), то журналист при
освещении тех или иных событий может заимствовать выразительные
средства из всех указанных «языков», объединяя их в произвольном
порядке в соответствии со своими предпочтениями. Однако, чтобы не
стать источником пропаганды, он должен стараться не искажать факты,
давать высказаться обеим сторонам конфликта, а также избегать эмоци-
онально заряженных слов, особенно прилагательных. Ведь существи-
тельные обозначают явления, а прилагательные – субъективное отно-
шение к ним, поэтому любое уважающее себя издание старается как
можно меньше использовать такие эпитеты, как «оголтелые», «распоя-
савшиеся» или «преступные». Подбираются слова более нейтральные,

143
которые должны точно указывать на суть явления. Например, в ситуа-
ции, когда вооруженные люди выступают на стороне неподконтрольной
власти военной организации, требующей увеличения самостоятельно-
сти региона вплоть до его отделения от государства, их можно назвать
«мятежниками», «сепаратистами», «экстремистами», «повстанцами»
и даже «боевиками». Но использование слова «ополченец» подразуме-
вает, что он всего лишь не является профессиональным военным, а вот
«террорист» однозначно указывает, что он целенаправленно и система-
тически убивает, чтобы запугать, шантажировать общество и власть.
Отсюда и двойственное значение одних и тех же терминов (таких, как
«нацизм» или «фашизм»), поскольку они воспринимаются и оценива-
ются с разных позиций, будучи использованы в пропагандистских це-
лях, чтобы дискредитировать противника.
Кроме того, как со стороны России, так и Украины применяются
тактики провокации, информационных «вбросов» и откровенной де-
зинформации, когда при озвучивании количества убитых в боевых дей-
ствиях постоянно стремятся завышать потери противника и занижать
свои. За время конфликта федеральные каналы России и Украины не-
сколько раз выпускали в эфир недостоверные или непроверенные мате-
риалы. Так, множество крупных российских СМИ опубликовали исто-
рию об ополченце Александре Скрябине – «герое Новороссии», якобы
бросившемся под танк со связкой гранат. Однако позднее выяснилось,
что мужчина умер около трех лет назад. В марте «Первый канал» про-
иллюстрировал сюжет о прибывающих в Россию украинских беженцах
кадрами, снятыми на украинской границе с Польшей; этот ролик впо-
следствии был удален. В апреле произошел скандал, когда сразу два
федеральных канала («Россия 1» и «НТВ») выпустили в эфир сюже-
ты с Андреем Петховым, который в одном случае представился сто-
ронником федерализации Украины, а в другом о нем было сказано как
о «наемнике», приехавшем поддержать «майдановцев». В мае телека-
нал «Россия 1» в выпуске новостей проиллюстрировал сюжет о Славян-
ске видеорядом с Северного Кавказа двухлетней давности. Украинский
канал «1+1» в июне в качестве доказательства наличия в России танков
Т-72 опубликовал видео со слета любителей игры World of Tanks [14].
Но уже легендой новейшей российской пропаганды стал случай
с «распятым младенцем», якобы произошедший в освобожденном
украинской армией городе Славянске. В программе «Время» 12 июля
2014 г. показали женщину, которая назвалась беженкой из Славянска
и рассказала, как украинские военные, войдя в город, собрали на глав-
ной площади всех местных жителей и устроили публичную казнь жены
и маленького сына кого-то из ополченцев. При этом мальчик, по словам
героини сюжета, был распят на доске объявлений, а женщину привя-

144
зали к танку и волочили по улице, пока она не умерла, причем все это
происходило на глазах местных жителей. Пользователи новых медиа
мгновенно среагировали на эту провокацию и использовали ее в ка-
честве материала для создания альтернативного контента при попытке
изменить конфигурацию сил влияния в политическом дискурсе. В ито-
ге сообщения о «распятом младенце» стали информационным поводом
для создания многочисленных фотоколлажей («фотожаб»), обыгрыва-
ющих тему кровожадности украинских солдат и продажности россий-
ских журналистов [15].
Почему это происходит, как становятся возможны такие откровен-
ные «проколы», ничего общего не имеющие с журналистикой? Если
выстраивать последовательную хронологию событий, то складывается
определенная нарративная логика их репрезентации в дискурсивном
пространстве медиа: вначале в Украине реализовывался публичный
«спектакль» (зрелище) или политическое «шоу» «Майдана», который
претендовал на роль Мегасобытия, но оказался лишь прелюдией к по-
следующим событиям – смене власти, захвату Крыма, спорадическим
вспышкам насилия по всей стране и постепенному разворачиванию
конфликта на юго-востоке. Затем война превратилась в будни, столь яр-
ких и зрелищных событий не осталось, и они подменяются созданием
информационных поводов и медийных «симулякров».
Сейчас все усилия направлены на создание различного информаци-
онного продукта и медийного контента, который не только непосред-
ственно влияет на развитие событий, но зачастую и замещает их. Когда
происходит «вброс» с той или другой стороны заведомо ложной инфор-
мации, то это можно рассматривать как тактическую уловку, попытку
перехватить инициативу и навязать свои правила борьбы в информа-
ционном поле. Но проблема в том, что последствия таких провокаций,
сопутствующих слухов и ответных действий рассчитать просто невоз-
можно. Ведь решения принимаются на основе неверно истолкованной
информации, что приводит к гибели людей. Остается лишь надеяться,
что насилие прекратится, стороны смогут договориться и конфликт бу-
дет исчерпан в ближайшее время.
Сетевой активизм в Беларуси: «Do It Yourself» или фан-арт?
Сетевой активизм и действия в виртуальной среде – это единственная
на сегодняшний день в Беларуси возможность выстраивания контакта
с массовой аудиторией и контрпропаганды вне сферы действия госу-
дарственных СМИ, хотя реализуется она, как правило, на материале
самих массмедиа, через обыгрывание предоставляемых ими образов,
стилизацию и пародию. Главная стратегия альтернативной репрезен-
тации, которая предлагается в сети, – это переливание «старого вина»
в «новые меха», размещение традиционного иконографического кон-

145
тента, предоставляемого официальными медиа, в новых форматных
рамках. Для этого используются «исходники» – шаблоны для создания
комиксов, демотиваторов, видеороликов, «фотожаб», когда от рядового
«юзера» не требуется даже виртуозного владения новейшими компью-
терными технологиями по работе с изображениями: сетевые ресурсы
сами предлагают снабдить его готовыми клише и направить пользо-
вательский креатив в нужном направлении. Тем самым складывается
противостояние достаточно жестких символической (официальный ка-
нон репрезентации) и технологической форм (альтернативный шаблон
с вариациями контента).
Указанная стратегия вполне оправдывает себя на уровне контрпро-
паганды, нейтрализации воздействия государственных СМИ, однако не
способствует мобилизации населения для свержения правящего режи-
ма. «Революция шаблонов» приводит всего лишь к «эпидемии контен-
та» со стороны пользователей и оформлению сцены противостояния
в публичной сфере и символическом поле политики. С одной стороны,
здесь представлены официальные имиджи, претендующие на статус
«икон» в репрезентациях власти и насаждающие догматизм легитимных
образцов госпропаганды. С другой – мы видим пародии и стеб над вла-
стью как инициативу пользователей сети в виде культуры Do It Yourself
(«Сделай сам») – формы проявления медиа-активизма: демотиваторы
как «анти-иконы» в отношении к официальному канону, коллажи в стиле
«фотожабы» [16], комиксы про «бацьку» [17], ролики на «YouTube» [18].
Ярким примером использования традиционного контента в целях
контрпропаганды против власти стали образцы любительского видео,
смонтированные из кадров хроники разгона уличного протеста против
итогов выборов 2010 г. и акций РЧСС («Революция через социальные
сети»), составившие визуальный ряд неофициального клипа группы
«Ляпис Трубецкой» [19]. Другой случай такого рода инициативы – ва-
рианты охватившего весь мир безумного танцевального флешмоба
в стиле «Harlem Shake по-белорусски». Достаточно лишь смонтировать
имеющийся в официальных медиа материал с фото- и телерепрезента-
циями А.Г. Лукашенко в нужной последовательности, наложить фон,
добавить свой танец – и модный ролик готов, а эффект «вирусного»
видео обеспечен [20; 21].
Последний наиболее резонансный случай в политическом дискурсе
белорусских СМИ и новых медиа связан с возникновением интернет-
мема в виде фразы «Что-то не так», ставшей своеобразным политиче-
ским эвфемизмом. Он возник совершенно случайно, когда в декабре
2013 г. во время съемок художественного фильма «Авель» в Минске
при имитации массовых протестов после президентских выборов

146
2010 г. и штурма Дома правительства массовке предложили кричать
именно эту фразу вместо традиционного лозунга оппозиции «Жыве
Беларусь!». Фраза моментально была подхвачена пользователями Ин-
тернета, разошлась в социальных сетях и стала хитом месяца не только
в Беларуси, но и за ее пределами: в русскоязычном сегменте «Твитте-
ра» хэштег #чтотонетак также прорвался в тренды [22].
В Беларуси иконографическая система власти оформляется как ка-
нон и по единому образцу воспроизводится на всех уровнях властных
отношений, сохраняя формат серийного производства даже в сегменте
пропагандистского воздействия средствами наружной рекламы (как на
билбордах «Вместе мы Беларусь»). Но уже на уровне СМИ в процессе
медиации и трансляции «правильных» имиджей начинается отход от
канона – происходит информационная дисперсия, рассеивание образов
и смыслов, которые в своем множестве уже не образуют сколь-нибудь
значимого единства в рамках официальной, легитимно закрепленной
нормы. Это приводит в итоге к «неправильному» восприятию и по-
ниманию, вольной интерпретации, а то и откровенной провокации
в отношении власти, особенно в интернет-среде. Здесь властные имид-
жи уже не складываются в единую топологию, но выступают в качестве
«гетеротопии» (М. Фуко) смыслов, возникающей спонтанно и ситуа-
тивно как «эффект множественности» – хаос реплик и кликов, «лай-
ков» и смайликов. Они могут группироваться и центрироваться только
извне и уже не со стороны государства или какого-либо иного носителя
власти, который становится виртуальной фигурой, симулякром. Его ме-
сто занимает сам пользователь, и им может стать каждый из нас. Ведь
именно он, осуществляя запрос посредством поисковых сервисов или
систем навигации, организует все множество имиджей в единое симу-
лятивно-виртуальное пространство, набирая в строке поиска имя, ска-
жем, Александра Лукашенко. Так технология, удовлетворяя пользова-
тельскую интенцию к визуализации образа власти, как бы «опережает»
усилия последней сохранить свою позицию и символический капитал
в неприкосновенности, хотя вне сети такие попытки не прекращаются.
Здесь также следует учитывать, что развитие новых медиа сделало
возможным изменение конфигурации пространства политики и куль-
туры, сфокусировав политическое на повседневности [23]. И такое
гетеротопическое пространство дискурсивных практик в сети прин-
ципиально не поддается контролю «сверху», производимому из «цен-
тра» или одного источника власти. Однако, вопреки оптимистическим
ожиданиям (присутствовавшим, например, у Д.  Рашкоффа), данная
тенденция не привела к появлению альтернативного «цифрового по-
рядка», который бы базировался на креативе пользователей сети во-
преки догматизму истеблишмента. Скорее сейчас уже можно говорить,

147
что «медиа-активность аудитории развивается по нисходящей траекто-
рии от «Do It Yourself» к банальному клику по кнопке «I Like» в соци-
альной сети и одобрительным (но не содержательным) комментариям
виртуальных «друзей». Все это приводит к тому, что угроза существо-
ванию традиционных СМИ, которая исходила от новых медиа вообще
и информационных ресурсов, построенных на принципах web 2.0  –
в частности, и заключавшаяся в том, что потребители контента будут
самостоятельно его и генерировать, пока не столь реальна, какой она
кажется» [24]. DIY-культура перестала претендовать на формирование
нового тренда, постепенно вливаясь в орбиту вполне предсказуемого
фан-арта (причем «fan» сливается с «fun» и превращается просто в за-
баву).
Фан-арт – это «творчество медиафанатов, направленное на созда-
ние собственного продукта на основе оригинального произведения,
которое служит объектом поклонения («канона»)» [4, с. 50]. И хотя
в нашем случае речь идет не о поклонении, но о попытке «низвержения
идолов», тем не менее понятие фанатства здесь вполне оправданно, по-
скольку дело не доходит до попыток организовать смену власти (даже
в случае ярко выраженного протестного потенциала РЧСС), но лишь до
обновления ее символического ресурса, когда цифровая свобода оста-
ется целиком в рамках «виртуального гетто». И здесь даже не требуется
смена иконографической системы государства – достаточно лишь ее
переосмысления усилиями «неформалов», когда то, что со стороны са-
мой власти воспринимается как «неформат», в действительности рабо-
тает на расширение возможностей и создание «нового формата». Ведь
никакой альтернативной системы не предлагается, образы и символика
остаются все те же, так что официальные каноны обыгрываются, чтобы
конвертировать социальный капитал власти в символический, тиражи-
руемый сотнями кликов и «лайков» в информационном пространстве
соцсетей.
При этом масштаб «виртуального бунта» постоянно растет, но ра-
ботает он лишь на поддержку власти, расширяя круг ее «фанов» до
тысяч и тысяч новых пользователей в рамках веб-сообществ, занятых
интерпретациями канона и тиражированием шаблонов. Для создания
в информационном пространстве негативного имиджа действующей
власти этого вполне достаточно, и эта тенденция (в отличие от украин-
ской ситуации) сохраняется, поскольку протестные инициативы не пе-
рерастают масштаб виртуальных сообществ и не становятся реальной
действующей силой, способной инициировать социальные изменения.
В истории информационных войн постоянно совершенствуются
традиционные формы и приемы, используемые еще со времен антич-
ной риторики (внушение, убеждение, агитация, манипуляция, дезин-

148
формация, провокация и пр.), с поправкой на открывающиеся новые
технологические возможности и расширение информационных ресур-
сов. Традиционно наиболее активно применяются методы пропаган-
дистского влияния через СМИ, поскольку это достаточно эффективно
с учетом сложившейся коалиции политиков, журналистов и медиамаг-
натов. Однако сейчас все более широко используются новые медиа,
которые предоставляют альтернативные возможности для децентра-
лизованного влияния на различные сегменты аудитории, социальные
группы и отдельных персон, которых желательно «обратить в свою
веру», если они являются лидерами мнений и выразителями интере-
сов того или иного сообщества. На материале информационной войны
между Россией и Украиной, а также сетевого активизма в Беларуси
в данной статье была показана возрастающая роль новых медиа в рас-
ширении возможностей воздействия на аудиторию в рамках современ-
ного политического дискурса.

Библиографические ссылки
1. Щипицина, Л.Ю. Компьютерно-опосредованная коммуникация: лингвистиче-
ский аспект анализа / Л.Ю. Щипицина. – М.: КРАСАНД, 2010. – 296 с.
2. Сорокин, Ю.А. Креолизованные тексты и их коммуникативная функ-
ция / Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов // Оптимизация речевого воздействия. – М.: Наука,
1990. – С. 180–196.
3. Кронгауз, М. Самоучитель Олбанского / М. Кронгауз. – М.: АСТ: Corpus, 2013. –
416 с.
4. Соколова, Н.Л. Популярная культура Web 2.0: к картографии современного
медиаландшафта / Н.Л. Соколова. – Самара: Изд-во Самар. ун-та, 2009. – 204 с.
5. Дейк, Т.А.  ван. Язык. Познание. Коммуникация / Т.А. ван Дейк. – М.: Про-
гресс, 1989. – 310 с.
6. Матисон, Д. Медиадискурс: анализ медиатекстов / Д. Матисон. – Харьков:
Гуманитар. центр, 2013. – 264 с.
7. Тичер, С. Методы анализа текста и дискурса / С. Тичер [и др.]. – Харьков:
Гуманитар. центр, 2009. – 356 с.
8. Йоргенсен, М.В. Дискурс-анализ: теория и метод / М.В. Йоргенсен, Л. Фил-
липс. – Харьков: Гуманитар. центр, 2008. – 352 с.
9. Discourse������������������������������������������������������������������������
as���������������������������������������������������������������������
�����������������������������������������������������������������������
Social��������������������������������������������������������������
��������������������������������������������������������������������
Interaction��������������������������������������������������
�������������������������������������������������������������
. Discourse Studies: a Multidisciplinary Introduc-
tion. Vol. 2 / ed. by A. Teun von Dijk. – London: Sage Publication, 1997. – 324 p.
10. Discourse as Structure and Process. Discourse
���������������������
Studies: a Multidisciplinary
���������������������
In-
troduction. Vol. 1 / ed. by A. Teun von Dijk. – London: Sage Publication, 1997. – 356 p.
11. Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше со-
знание / пер. с англ. Д. Борисова. – М.: Ультра. Культура, 2003. 368 с.
12. Саваневский, М. Як російська пропаганда працює у Facebook / М. Саванев-
ский. – URL: http://blogs.pravda.com.ua/authors/savanevsky/5365f834c31e7/. – Дата до-
ступа: 04.05.2014.
13. Карпьяк, О. Вата с укропом: язык политических мемов / О. Карпьяк // BBC
Украина. – URL: http://www.bbc.co.uk/russian/society/2014/08/140808 _ukraine_new_
internet_memes.shtml. – Дата доступа: 08.08.2014.

149
 14. «Ополченец ЛНР, взорвавший танк», уже три года как мертв. BBC Россия. –
URL:  http://www.bbc.co.uk/russian/russia/2014/07/140710_tr_skryabin_tank_fake_story.
shtml. – Дата доступа: 10.06.2014.
15. Иванов, К. «А в Славянске сейчас ужин – нацгвардия детей ест» (фотожа-
бы) / К. Иванов. – URL: http://gazetaby.com/cont/art.php?sn_nid=78152. – Дата досту-
па: 15.07.2014.
16. Белорусская жаба. URL: http://www.belzhaba.com/. – Дата доступа: 28.03.2013.
17. Комиксы про Сашу Лукашенко. – URL: http://vk.com/sasha _lukashenko. –
Дата доступа: 28.03.2013.
18. Бригада. – URL: http://www.youtube.com/watch?v=sOv351Jqvvk. – Дата до-
ступа: 28.03.2013.
19. Ляпіс Трубецкой. Грай. – URL: http://www.youtube.com/ watch?v=
2zhKeUyNKq4.
20. Лукашенко: Harlem Shake – DICTATOR STYLE. – URL: http://www.youtube.
com/watch?v=seX-oXZblcI. – Дата доступа: 28.03.2013.
21. Harlem Shake Lukashenko style. – URL: http://www.youtube. com/watch?v= rIj-
pU3Bos14. – Дата доступа: 28.03.2013.
22. «Что-то не так» вдохновило Байнет на массу фотожаб и шуток. – URL: http://
news.tut.by/society/384862.html. – Дата доступа: 31.12.2013.
23. Kahn, R. New Media and Internet Activism: from the ‘Battle of Seattle’ to Blog-
ging / Kahn R., Kellner D. // New Media & Society. – Vol. 6(1). – 2004. – P. 94.
24. Криволап, А. Девальвация медиаактивизма: от «DIY» до «I LIKE» // Меж-
дунар. журнал исследований культуры. – 2011. – 15 нояб. – URL: http://www.
culturalresearch. ru/ru/media/ 73-devact. – Дата доступа: 28.03.2013.

И.В. Савельева (Россия, Кемерово)

ТЕКСТЫ ИНТЕРНЕТ-КОММЕНТАРИЕВ
В ПРОСТРАНСТВЕ НЕПРОФЕССИОНАЛЬНОГО
ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА

Статья освещает особенности текстов интернет-комментариев

к политическим статьям. Данные тексты принадлежат к области не-
профессионального политического дискурса в силу проявления в них
обыденного сознания участников интернет-дискуссий политическо-
го содержания. Некоторые характеристики данных текстов, в частно-
сти, их оценочность, конфликтность, манипулятивно-прагматический
потенциал, позволяют рассмотреть их в пространстве политического
дискурса. Одновременно с этим обсуждение наиболее острых полити-
ческих проблем на бытовом уровне заставляет включить их в сегмент
непрофессиональной текстовой деятельности человека.
Ключевые слова: интернет-комментарий, оппозиция «свой» –
«чужой», конфликтность, манипулятивность, стереотипность, интер-
текстуальность.

150
 Понимание дискурса в современной парадигме языкознания.
Язык, объединенный с жизнью, со стремлением человека достигать
целей, действовать, являет собой уникальный феномен, воплощенный
в человеческой речи, – изменяющийся, антиномичный, сочетающий
в себе произвольность и мотивированность, динамичность и статич-
ность, аналитичность и экспрессивность, рациональность и образность,
континуальность и дискретность. Все эти проявления языка исследо-
вались философами, психологами, языковедами в течение нескольких
столетий, а в XХ в., в «принципиально новой антологии человеческого
гуманитарного мира», соединились в едином понятии «дискурс».
Антропоцентрический подход (неолингвистика) предлагает не-
сколько трактовок дискурса. Представители школы антропологической
лингвистики под руководством В.И. Карасика используют такое опре-
деление дискурса: «Интерактивная деятельность участников общения,
установление и поддержание контакта, эмоциональный и информаци-
онный обмен, оказание воздействия друг на друга, переплетение мо-
ментально меняющихся коммуникативных стратегий и их вербальных
и невербальных воплощений в практике общения» [19; 20]. В несколь-
ко ином аспекте рассматривает дискурс К.Ф. Седов: «В качестве од-
ного из возможных аспектов изучения дискурса может быть выделен
текстовый аспект. Иными словами, текст – это не что иное, как взгляд
на дискурс только с точки зрения внутреннего (имманентного) строе-
ния речевого произведения. В рамках такого понимания термины «дис-
курс» и «текст» соотносятся как родовое и видовое понятия» [41, с. 8].
В.В. Красных, апеллируя к мнению П.В. Зернецкого, предлагает следу-
ющее уточнение: «Дискурс в широком понимании трактуется как про-
явление речедеятельностных возможностей отдельной языковой лич-
ности» [26, с. 112].
Политический дискурс как многосторонний феномен. В.А. Мас-
лова определяет политический дискурс как «формы общения, в которых
к сфере политики относится хотя бы одна из составляющих: субъект,
адресат либо содержание сообщения» [31, с. 44].
В политическом дискурсе «использование метафор нередко ока-
зывается для политического лидера удачным способом выразить мно-
го, сказав немногое, тонко влиять на настроения в обществе, пред-
ставлять обществу новые идеи и одновременно вызывать интерес
к своим выражениям» [8, с. 4]. Политик оперирует символами, его
высказывания «должны укладываться во вселенную мнений и оценок
(то есть во все множество внутренних миров) его адресатов, потребите-
лей политического дискурса» [17, с. 37].
В исследовании Т. Рорера доказывается наличие у метафор, при-
сутствующих в идиолекте политика, прагматического потенциала. Так,

151
например, он выявляет в идиолекте Дж. Буша метафорическое пред-
ставление Ирака как «каннибала; аморального ребенка, которого нужно
поставить в угол; преступника, насильника» [8, с. 102–103].
Прагматичность языка политики доказывается и через другие
способы речевого манипулирования человеческим сознанием. Так,
Дж. Оруэлл в своем романе-антиутопии «1984» описывает принцип
«двоемыслия» (doublethink) и словарь «новояза» (newspeak), а также
показывает, «как при помощи языка можно заставить человека по-
верить лжи и считать ее подлинной правдой», на примере таких ок-
сюморонных лозунгов, как «Война – это мир» или «Свобода – это
рабство» [8, с. 16]. «One way to fight evil is to fight it with kindness and
love and compassion» – President George W. Bush (�����������������
Единственный���������
спо-
соб побороть зло – побороть его добром, любовью и преданностью. –
Пер. авт.) – пример использования «новояза» в речи Дж. Буша (Grytting
Wayne: URL:http://www.scn.org/newspeak/).
Метафоричность языка политики находит отражение не толь-
ко в речи профессионалов политической интеракции [9; 48; 49], но
и в обыденном разговоре на политические темы, что обусловлено та-
кими характеристиками, как интертекстуальность, клишированность
речи, с одной стороны, и лингвокреативный потенциал языковой лич-
ности обыденного носителя языка, с другой. Поэтому в политических
комментариях использование метафорических выражений «удуша-
ющая политическая атмосфера с запахом откровенного мракобесия»,
«стоять на социальной лестнице ниже всех», «дележ власти», оксюмо-
рона «двойные стандарты», метонимии «поведать всему миру» явля-
ется регулярным в текстовой деятельности обыденного комментатора.
С точки зрения М.В. Пименовой, «…политическая метафора берет
свои истоки из разных областей-источников. Это могут быть метафоры
войны (политические баталии), производства (политический механизм,
политические технологии), метафоры стихий (вода / река – политиче-
ские течения; воздух / дым – политический угар), метафоры беспамят-
ства (политический бред) и т. д.» [40, с. 131].
В.З. Демьянков, анализируя язык политики, выделяет его оценоч-
ность и агрессивность, говоря об эффективности политического дис-
курса, упоминает важность умения отстаивать свою точку зрения, воз-
действовать на сознание людей. «Люди всегда чего-то ожидают от речи
своих собеседников, что сказывается на принятии или отклонении вну-
шаемых точек зрения» [17].
Характерным для политического дискурса является использование
пресуппозиций и имплицитных смыслов. Е.В. Падучева и И.М. Кобо-
зева определяют эти понятия так: «Пресуппозиции – те фоновые аспек-
ты содержания высказывания, которые подаются как само собой раз-

152
умеющиеся и не подлежащие сомнению» [39, с. 416]. «Импликатуры
дискурса – это умозаключения, которые делает адресат высказывания,
опираясь на максимы (правила) речевого общения. Исходя из презумп-
ции соблюдения автором высказывания принципа коммуникативного
сотрудничества и всех поддерживающих его максим, адресат мысленно
достраивает содержание высказывания таким образом, чтобы прими-
рить сказанное с принципом коммуникативного сотрудничества» [24].
Тематическую структуру политического дискурса проанализиро-
вал А.Н. Баранов в работе «Политический дискурс: методы анализа те-
матической структуры и метафорики», выполненной на основе корпус-
но-ориентированного подхода. С наибольшей интенсивностью в сфере
СМИ обсуждаются темы, связанные с реформами: «Налоговая рефор-
ма», «Реформа образования», «Проблемы армии» и т. д. [6, с. 28–29].
Политический дискурс в интернет-пространстве и в СМИ. Так,
было отмечено, что все вышеперечисленные лингвистические сред-
ства, характерные для политического дискурса «в сходном контексте»
(В.Е.  Чернявская), регулярно проявляются и в дискурсе СМИ, таким
образом фиксируя интердискурсный характер политической коммуни-
кации [45]. Рассматривая их языковые особенности, В.Е.  Чернявская
акцентирует внимание на «базовой лингвистической категории персуа-
зивности», которая, по ее мнению, является стержнем для текстов, отно-
сящихся к политическому дискурсу и дискурсу СМИ. Считая речевую
манипуляцию или «лингвистическую демагогию» (термин Т.М. Нико-
лаевой), «лингвистику лжи» (Вайнрих) особым типом персуазивно-
сти, В.Е.  Чернявская определяет речевую манипуляцию как «речевое
воздействие, направленное на неявное, скрытое побуждение адресата
к совершению определенных действий; как скрытое внедрение в его
сознание желаний, отношений, установок, служащих осуществлению
интересов отправителя сообщения, которые не обязательно совпадают
с интересами адресата» [45, с. 19]. Дискурс СМИ и в этой связи публи-
цистический стиль «характеризуются доминантной установкой на воз-
действие в целях формирования определенного мнения читательской
аудитории» [45, с. 35].
Распространение сети Интернет обусловило развитие виртуальной
среды для коммуникации. Политический интернет-комментарий –
жанр, заимствованный в виртуальный дискурс из политической ком-
муникации и сферы СМИ, представленный на компьютерном субстра-
те, является репрезентантом повседневного человеческого общения
в электронной письменной культуре. По словам Н.А.  Мишанкиной,
«среда интернет-коммуникаций дает возможность исследования рече-
вого поведения в новых коммуникативных условиях и позволяет про-

153
следить, каким образом трансформируются нормы социального взаи-
модействия» [32, с. 73].
Характеризуя виртуальный дискурс, Н.Г.  Асмус разграничивает
понятия компьютерного и виртуального дискурса. По ее мнению, вир-
туальный дискурс – понятие более широкое: это дискурс, представлен-
ный электронными средствами коммуникации. «Виртуальная комму-
никация <…> понимается нами как коммуникативное взаимодействие
субъектов, осуществляемое посредством компьютера, при котором соз-
дается особая модель реальности, характеризующаяся эффектом при-
сутствия в ней человека и позволяющая действовать с воображаемы-
ми и реальными объектами» [3, с. 5–6].
Тексты интернет-комментариев, составленные к статьям поли-
тического характера на информационных и новостных порталах, на
сегодняшний день сформировались как гибридный речевой жанр, со-
четающий в себе признаки различных первичных жанров, но прежде
всего характеризующийся оценочностью и спонтанностью написания
[1]. Авторы, пишущие в разделе комментариев к политическим ста-
тьям, анонимны и выступают под маской, позволяющей им открыто
высказывать свое мнение. По справедливому замечанию Н.Д. Голева,
спрятав свое настоящее имя под ником, через текстовую деятельность
пользователи Интернет иногда экспозиционируют свои речевые харак-
теристики в более чистом виде, чем если бы они выступали открыто в
любой другой ситуации [13]. Причем комментарии к статьям политиче-
ского характера могут писать как рядовые граждане, так и те, для кого
политика является профессией.
Тем не менее интернет-тексты, комментирующие статьи поли-
тического содержания, более всего соотносятся с тематическим про-
странством политического дискурса. «Основной иллокутивной целью
текстов является оценка уже известных собеседникам событий или по-
литической ситуации в стране и в мире», – так характеризует тексты
интернет-комментариев Н.Г.  Асмус, описывая политический дискурс
в интернет-пространстве. По ее мнению, наряду с оценочностью для
политического текста-комментариев в сети Интернет характерна кон-
фликтность участников общения. «Реакция многих участников непред-
сказуема, а во многих случаях неадекватна восприятию того или иного
сообщения» [3, с. 14].
Оппозиция «свой» – «чужой» в пространстве политического
дискурса и интернет-комментариев (И. К.) Семантическая оппози-
ция «свой» – «чужой», формируемая особыми приемами и средствами,
является релевантной для политического дискурса и дискурса СМИ, а
создание положительных и отрицательных образов помогает авторам
политических текстов оказывать влияние на читателя [21; 22; 23; 43; 44;

154
47 и др.]. Говоря о значимости категории «свойственности – чуждо-
сти», Е.В. Кишина, вслед за Е.В. Бакумовой и А.Л. Топорковым, отме-
чает ее манипулятивно-прагматический потенциал с позиции речевого
субъекта, определяет ее «понятийно-смысловым ядром политической
коммуникации»; Е.И. Шейгал полагает, что любые другие оценки в по-
литическом дискурсе будут вторичны по отношению к данной оппози-
ции [23; 47, с. 22].
С точки зрения Н.Г. Асмус, пространство «своих» в политическом
дискурсе имеет четкие границы, отделяющие его от пространства «чу-
жих», относительно которых часто применяется тактика приклеивания
ярлыков. «“Свой” обладает подробной информацией и имеет четкую по-
зицию по тем проблемам, которые обсуждаются в форуме, индивидуа-
лен, оригинален и соблюдает правила общения в сети. Немаловажным
фактом является стиль общения и форма выражения мыслей» [3, с. 13].
Превалирование позиции «чужого» в политическом дискурсе от-
мечается исследователями; в частности, А.Н. Баранов считает, что это
является подтверждением конфликтности политической сферы [5].
Как отмечает Е.И. Шейгал, в пространстве между дискурсивными
полевыми образованиями, ближе к центру, но достаточно отдаленно,
находится жанр проблемной политической статьи, написанной жур-
налистом, а политический интернет-комментарий, актуализирующий
интерпретацию политических текстов, находится на периферии по-
литического дискурса, а точнее, в сфере его пересечения с бытовым
и массово-информационным дискурсивными пространствами [47].
По словам Е.И. Шейгал, «для обывателя, не читающего политических
документов, не знакомого с оригинальными текстами речей и высту-
плений, воспринимающего политику преимущественно в препариро-
ванном виде через СМИ, политика предстает как набор сюжетов. Эти
сюжеты (выборы, визиты, отставка правительства, война, перегово-
ры, скандал) составляют базу политического нарратива, под которым
мы понимаем совокупность дискурсных образований разных жанров,
сконцентрированных вокруг определенного политического события»
[47, c. 70].
Интерпретация и оценка политических событий тесно переплета-
ются в сознании рядового носителя языка, выступающего в роли чи-
тателя политических медиатекстов и их комментатора, с обыденным
знанием. Повышенное внимание современных исследований к прояв-
лению «обыденного в языке» говорит о том, что непрофессиональность
текстов политических интернет-комментариев не является недостат-
ком. Напротив, «неканонизированность» письменной интернет-ком-
муникации позволяет увидеть обыденное толкование политических
вопросов, а тексты, созданные рядовыми пользователями и обознача-

155
емые различными терминами, повседневные, обиходные, стихийные,
неофициальные и т. д., «могут претендовать на звание человеческих
документов» [27, c. 19].
Поэтому письменный продукт – в данном случае текст, расположен-
ный в пространстве для комментариев, – часто является неподготов-
ленным. Свидетельством этому служат тексты, в которых наблюдается
отклонение от норм орфографии и пунктуации, происходит компрессия
информации, используются предложения, передающие стиль устного
общения: Однако в Параллелях зарплаты и доходы выше рыночных:) –
Выше среднерыночных, или попросту говоря – средних, вы наверное хо-
тели сказать?:) Два данных текста – реплики диалога, в которых назва-
ние американской компании «Парралелз» приобретает нарицательную
форму и допускает присоединение флексии множественного числа,
а наличие графических экспрессивов (смайлов) также демонстрирует
максимальную приближенность к разговору и спонтанность реплик.
«Один и тот же текст интерпретируется разными респондентами
[обывателями, комментирующими политические тексты в Сети] по-
разному, прежде всего в зависимости от переменной составляющей
языковой личности читателя, обусловленной особенностями его кон-
цептуальной и идеологической (если речь идет об общеполитической
прессе) организации, проявляющимися в первую очередь на лингво-
когнитивном уровне языковой личности, то есть через интерпретацию
текстов» [43, с. 129]. Приведем некоторые примеры интернет-коммен-
тариев, в которых ярко проявляется крайне полярное восприятие по-
литической статьи.
Они просто нацелены на уничтожение образования, а не на его
возрождение, поэтому и срубают ему голову. Видимо, наша дума на-
строена антидемократично. В тексте ИК оцениваются действия депу-
татов, принимающих очередной закон об образовании, умозаключение
автора обобщающего характера «уничтожение образования» демон-
стрирует его позицию «чужой». Ну при всем уважении к автору, а как
прикажете это трактовать? Как хулиганство? Чтобы любая мразь
знала, что может себя так вести и ей за это ничего не будет? Анало-
гия с «бюстиками Сталина» неуместна.
В вышеприведенном примере эксплицируется та же позиция, но
в данном случае в категорию «чужие» включается и автор исходной
статьи, что представлено в модусной части высказывания, смягчающей
несогласие субъекта репликой, характерной для бытового общения «ну,
при всем уважении к автору».
Экспликация позиции «свой» в тексте политического интернет-
комментария выражается общей положительной оценкой происходя-
щего:

156
 Хотя чего их всех спрашивать? Если кто-то испугался, что пья-
ненький чего-то там поломает, в кабину прорвется, самолет уронит –
то сами, дураки, виноваты, какой же это террор? Главное – все живы
и здоровы.
Обилие присутствующих в тексте интернет-комментария местои-
мений показывает неопределенность примеров, в заключительной ча-
сти получивших значение «не важных».
Позиция «свой» часто обоснована пользой для самого субъекта
либо для его ближайшего окружения:
И, к сожалению, жесткость нужна тоже. Пусть иногда как ка-
жется по демократичным нормам избыточная. Вот тогда и останов-
ки построим...
Вопросы политики обсуждаются в представленном тексте ин-
тернет-комментария как оказывающие непосредственное влияние на
жизнь общества, присоединение автора к мнению, высказанному в ста-
тье, демонстрируется в определенно-личном предложении «остановки
построим».
Другой вариант представлен в комментариях, где авторское изобра-
жение событий «эхом» отзывается в тексте комментатора:
По мне здесь важнейшее наблюдение – вот это «...Сейчас на ста-
рых советских предприятиях люди десятками тысяч «приписаны»
к заводам. Мы очень боимся безработицы. У губернаторов жесточай-
шие указания не допускать увольнений. Люди там ничего не делают
и перспектив никаких не имеют...». И здесь – простым переездом –
не обойдешься. Здесь необходимы целые рекреационные программы.
По уму если. А проще – для начала – перекрыть кран по продаже
жижи. Это собственно – поможет и постепенному самовыселению
Москвы, за 101 км))))
Положительная оценка фрагмента из статьи представлена в выска-
зывании с субъективной модальностью «по мне», цитирующем первич-
ный текст, а затем поясняющем точку зрения комментатора в продолже-
ние мнения автора статьи. Конкретный вариант выхода из сложившейся
ситуации, содержащий метафорическое выражение, характерное для
разговорной речи, – «перекрыть кран по продаже жижи» (подразуме-
вается нефть. – И. С.), что подтверждает оптимизм автора, а следова-
тельно, его заинтересованность вопросами политики.
Одновременное проявление двух полюсов оппозиции «свой  /  чу-
жой» выражается в оценке содержания первичного текста политиче-
ской статьи и взгляда автора:
Автор прав! Ой как прав! Пьяный дебошир должен быть наказан,
но никак не по статье терроризм… А разве многие представители
власти ведут себя иначе?

157
 Присоединение к точке зрения автора, но в то же время несогласие
с официальными мерами демонстрирует двоякое проявление семанти-
ческой организации цитируемого текста. В данном случае при интер-
претации обсуждаемой проблемы реципиент реагирует в первую оче-
редь на позицию автора, но в пропозициях дальнейшей части текста
эксплицирует позицию «чужой», перенося качество с единичного на
целое – «многие представители власти».
Интенциональный уровень комментариев многопланов: в одних
текстах авторы руководствуются желанием выразить критику, в дру-
гих комментаторы ожидают поддержки своей позиции. Тем не ме-
нее, адресатом интернет-комментариев может стать определенный
пользователь (в силу анонимности общения в сети этого пользовате-
ля правильно назвать «определенный неопределенный» собеседник):
Ну значит ты не очень хороший инженер, скорее всего. Был бы хороший
наверное назвал бы здесь другую цифру уж хотя бы. Не расстраивай-
ся – у тебя все будет хорошо! Адресатом также может стать любой
член виртуального сообщества: В ППК (ППК – пригородная пассажир-
ская компания. – И. С.) плохо все. Об этом статья и об этом же кол-
лапс пригородного сообщения даже в СПб.
Проявление обыденного сознания в политических интернет-
комментариях. Под обыденным сознанием понимается практическое
сознание людей, выходящее за рамки любой узкоспециализирован-
ной профессиональной области и являющееся основой повседневной
познавательной деятельности. Оно имеет социальную природу, раз-
деляется большой группой людей и тесно связано с языковой картиной
мира. Н.Д. Голев определяет обыденное сознание как «эмпирический
уровень освоения человеком действительности разных сфер – полити-
ческой, правовой, экономической и подобных» [14, c. 179].
Специфические особенности обыденного сознания описываются
в целом ряде исследований [11; 12; 13; 35; 36; 37; 38 и др.]. Исследова-
тели признают, что свойства обыденного сознания часто относительны
и не всегда противоположны научному сознанию. Логичность, чет-
кость, относительная завершенность, например, в первом случае мо-
гут быть выражены в меньшей степени. «Открытость, глобальность,
незавершенность роднит его с научным познанием» [46, �������������
c������������
. 416]. Обы-
денные знания не только рациональны, но и иррациональны, основаны
не только на логическом восприятии мира, но и на мифологическом.
Обыденные представления «ближе к вере, нежели к знанию» [22,
c������������������������������������������������������������������
. 46]. Репрезентация обыденного знания в интернет-комментариях со-
относится с понятием спонтанного рассуждения, в основе которого ле-
жат «аналогия, метафора и категоризация» [37, c. 426].

158
 Говоря о представлении политического дискурса в сфере обыден-
ного толкования, нужно отметить его стереотипность и интертексту-
альность [2; 10; 25; 26; 30; 33; 38; 45]. «Стереотипы сознания – это
прежде всего определенные представления о действительности или ее
элементах с позиции наивного, обыденного сознания, <…> за любой
единицей языка стоит стереотип, стереотипный образ, а вся ассоциа-
тивно-вербальная сеть представляет собой ни что иное, как стереотип-
ное поле, репрезентирующее систему представлений о действительно-
сти той или иной общности» [28, c. 130].
С  точки зрения В.А.  Каменевой и Н.В.  Рабкиной, стереотипы –
это «стандартизированный взгляд на окружающую действительность»,
а Т.В.  Чернышова отмечает, что социально-политические стереотипы
при их употреблении в речи «обрастают» различными ассоциациями
[18, ����������������������������������������������������������������
c���������������������������������������������������������������
. 144; 44, ����������������������������������������������������
c���������������������������������������������������
. 179]. Векторы ассоциаций являются разнонаправлен-
ными в зависимости от характеристик и интенций языковой личности
комментатора.
Нередко ассоциативное мышление проявляется в языковой игре,
рассматриваемой как лингвокреативная составляющая языковой лич-
ности [15, �����������������������������������������������������
c����������������������������������������������������
. 43]. «Основополагающий принцип языковой игры … за-
ключается в актуализации психологически релевантных для носителей
языка многовалентных ассоциативных связей знаковых единиц и наме-
ренном использовании нестандартного кода их употребления, восприя-
тия и порождения (при обнаружении и одновременном переключении,
ломке ассоциативных стереотипов с помощью специальных лингви-
стических приемов)» [16].
Вышесказанное можно наблюдать в следующих текстах.
Ломать – это в натуре нашего правительства. Ломать не стро-
ить. В работе академии ценны были всегда творческие люди, они рабо-
тали в разных условиях, но лаборатории у них не отнимали.
Еще один пример, в котором отражение стереотипности мышления
актуализируется в виде крылатого выражения «ломать – не строить»,
демонстрирует проявление стереотипного восприятия автором вопро-
сов политики.
Открытое вмешательство показать не хотят. Дадут отмашку
оказания помощи иным способом. США без агрессии и вмешатель-
ства жить не могут. Как только янки овладели а. бомбой, с тех пор
спокойно миру жить не дают. Особенно их агрессия, вмешательство
и организованные и финансируемые цветные революции, усилились, по-
сле организованного ими, через двух коммуняк – предателей Горбоча
и Елкина, развалили СССР.
Текстовое воплощение сложившегося в советскую эпоху стерео-
типа «США – враг России» в данном случае подкреплено указанием

159
конкретных имен руководителей, сопровождаемых стилистически мар-
кированным выражением «коммуняки-предатели» с отрицательным
коннотативным значением, результат их действий, заявленный в про-
позиции последнего предложения, передается в стиле, заимствованном
комментатором у одного из политических деятелей.
Политический дискурс впитывает в себя всю языковую действи-
тельность, его предметом, помимо самих политических событий, явля-
ется и их текстовая интерпретация. В этом случае явление интертексту-
альности для политического дискурса скорее норма, чем узус; в данной
сфере зачастую используются элементы из других ранее сказанных
и написанных текстов. В формировании интертекстуальности как ха-
рактеристики всякого текста ведущая роль, по словам Р.  Барта, отво-
дится читателю: «Читатель – это то пространство, где запечатлевают-
ся все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает
единство не в происхождении своем, а в предназначении, только пред-
назначение – это не личный адрес; читатель – это человек без исто-
рии, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий
воедино все те штрихи, что образуют письменный текст» [7, c.  387].
Это определение также стало своеобразным интертекстом в силу его
многократного употребления, но оно не лишено значимости и сегод-
ня. В интернет-среде авторы политических комментариев находятся
также и в позиции активных, деятельностных читателей, сочетающих
в этой деятельности и рецепцию (восприятие), и продукцию (созда-
ние собственного текста), в которых интертекстуальность приобрета-
ет еще и мгновенность проявления, т. е. временную составляющую.
По мнению В.Б.  Кашкина, интертекстуальность в дискурсивном
проявлении – это «наиболее типичные, характерные цитаты из попу-
лярных речевых произведений, распространенные в речевом сообще-
стве в какой-то период времени» [21, �������������������������������
c������������������������������
. 346]. Одной из форм проявле-
ния интертекстуальности является цитирование. Г.И. Лушникова пишет
о том, что цитирование представляет собой дословное, невидоизме-
ненное воспроизведение чужого высказывания, пословицы, афоризма,
с графическим маркированием или без него [29, c. 111].
На наш взгляд, стереотипность и интертекстуальность как дис-
курсивные характеристики способствуют проявлению в текстах по-
литических комментариев обыденного сознания рядовых носителей
языка. Переходя из текста в текст, политические лозунги, цитаты по-
литических деятелей, метафорические высказывания «обрастают»
полиоценочностью субъектов речи, многочисленными мнениями и
интерпретациями «рядовых» носителей языка, становясь неотъем-
лемой частью как индивидуального, так и общественного сознания.

160
 О тесной взаимосвязи общественно-политического и языкового со-
знания в медиакультуре пишут И.А. Стернин, Т.В. Чернышова: «В то
же время по предмету отражения и социальным функциям различают
в числе прочих форм общественного сознания (правовое, моральное,
этическое и др.) форму политического сознания, которое, складыва-
ясь “как совокупность взаимодействия на социально-психологическом
и идеологическом уровнях всех основных субъектов политической
жизни”, преломляет политические процессы “сквозь призму инте-
ресов той или иной крупной общественной группы”» [43, c. 227].
В этом смысле общественное сознание в своей политической форме
также проявляется через языковое сознание, которое связано с речевой
деятельностью личности, то есть порождением и восприятием речи,
а также хранением языка в сознании (как компонент когнитивного со-
знания) [42, c.144, 148; 35, c. 464–465].
Текст политического интернет-комментария в своем «вторичном
амплуа» в полной мере может быть охарактеризован как «метатекст»
[35; 36; 37]. Комментирование политических событий через призму
обыденного сознания направлено не только на информативную сто-
рону медиатекстов, но и на языковые средства. Поэтому нельзя не со-
гласиться с Н.Д. Голевым в том, что «метаязыковое сознание рядово-
го носителя языка уже признано лингвистической наукой в качестве
важнейшего фактора устройства и функционирования языка и в каче-
стве актуального объекта лингвистического изучения» [37]. Метатекст
в сети Интернет характеризуется высокой степенью компрессии ин-
формации за счет средств разных языковых уровней: графических,
синтаксических, лексических (например, лексема Интернет чаще
употребляется в усеченном варианте «Нет» и присоединяет флексии
аналогично полному варианту: «в Нете»). Помимо компрессии часты
случаи транслитерации (написания русских слов латиницей и т. п.),
языковой игры [36, c. 406–409].
Политический интернет-комментарий как метатекст. Мета-
текст – вербализованая рефлексия рядового носителя языка. Как пишет
Л.Г. Ким, рефлексии могут подвергаться такие характеристики текста,
как иллокутивная установка, перлокутивный эффект, импликация тек-
ста, характеристика адресата и т. д. [36, c. 251–252].
Метатекстовая деятельность как деятельность по созданию вторич-
ных текстов рассматривается в работе Н.В. Мельник, определяющей
метатекст как «текст о тексте, в котором представлена самая разноо-
бразная информация, причем обусловленная не столько первичным
исходным текстом, сколько языковой личностью автора вторичного
текста». Исследователь выдвигает в качестве предмета изучения мета-

161
текстовую деятельность носителей русского языка и ее опредмеченные
результаты, которые включают и тексты-комментарии [35, c. 259].
Тексты интернет-комментариев, эксплицирующие метатексто-
вость, можно назвать «комментарий о комментарии», «текст о тексте».
Привлечение метасредств является достаточно частотным и может
быть продемонстрировано в следующем интернет-тексте:
Особенно восхищали комментарии к статье. Как и всегда, мало
кто смотрит на суть. Никто не услышал одну из основных (на мой
взгляд) мыслей – наращивание массы населения, при прежнем распре-
делении социальных благ.
Данный комментарий содержит оценку автором речевой деятель-
ности других комментаторов через использование модального выра-
жения с отстраненным субъектом «восхищали», которое усиливается
наречием особенно и смещает акцент на отношение субъекта к объек-
ту восприятия. Любопытно, что реципиент разграничивает в процессе
восприятия объект (комментарии) и предмет (суть, одна из основных
мыслей).
Итак, тексты интернет-комментариев представляют собой интерес-
ный материал для исследования, так как в них актуализируются много-
численные процессы, существующие как в человеческом сознании, так
и в современном языковом пространстве.

Библиографические ссылки
1. Алтухова, Т.В. Особенности проявления признаков естественной письмен-
ной речи в повседневной Интернет-коммуникации / Т.В. Алтухова // Естественная
письменная русская речь: исследовательский и образовательный аспекты. Ч. IV.:
Дискурсы и жанры письменной речи: сб. науч. статей / под. ред. Н.Б. Лебедевой. –
Кемерово, 2011. – С. 30–35.
2. Арнольд, И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность: сб. статей /
И.В. Арнольд // науч. ред. П.Е. Бухаркин. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. –
444 с.
3. Асмус, Н.Г. Лингвистические особенности виртуального коммуникативного
пространства: дис. … канд. филол. наук / Н.Г. Асмус. – Челябинск, 2005. – 265 с.
4. Асмус, Н.Г. Политический дискурс в виртуальной среде / Н.Г. Асмус // Совре-
менная политическая лингвистика: материалы междунар. науч. конф. (Екатеринбург,
окт. 2003 г.). – Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – С. 12–14.
5. Баранов, А.Н. Прикладная лингвистика: учеб. пособие / А.Н. Баранов. – М.:
Эдиториал УРСС, 2003. – 360 с.
6. Политический дискурс: методы анализа тематической структуры и метафори-
ки / А.Н. Баранов [и др.]. – М.: Фонд ИНДЕМ, 2004. – 94 с.
7. Барт, Р. Смерть автора / Р. Барт // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. –
М., 1994. – С. 384–391.
8. Будаев, Э.В. Метафора в политическом интердискурсе: монография / Э.В. Бу-
даев, А.П. Чудинов. – Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2006. – 208 с.

162
 9. Водак, Р. Язык. Дискурс. Политика / Р. Водак. – Волгоград: Перемена, 1997. –
139 с.
10. Гаспаров, Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования /
Б.М. Гаспаров. – М.: Новое лит. обозрение, 1996. – 352 с.
11. Голев, Н.Д. Обыденное метаязыковое сознание носителей русского языка
и содержание школьного курса / Н.Д. Голев // Культурно-речевая ситуация в совре-
менной России / под ред. Н.А. Купиной. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. –
С. 338–348. – Режим доступа: http: // lingvo.asu.ru / golev / articles / z51.html.
12. Голев, Н.Д. Метаязыковое сознание носителей русского языка как отражение
их орфографического поведения / Н.Д. Голев // Вестн. Кемеров. гос. ун-та. – 2006. –
№ 1(25). – С. 111–114.
13. Голев, Н.Д. Обыденная лингвополитология: проблемы и перспективы // Со-
временная политическая лингвистика: тезисы междунар. науч. конф. (Екатеринбург,
29.06–6.10.2011) / Н.Д. Голев; гл. ред. А.П. Чудинов. – Екатеринбург: Урал. гос. пед.
ун-т, 2011. – С. 66–69.
14. Голев, Н.Д. Обыденный политический дискурс на сайтах Рунета с фашист-
ским и антифашистским содержанием / Н.Д. Голев, А.В. Шанина // Политическая
лингвистика. – 2013. – Вып. 2(44). – С. 178–185.
15. Гридина, Т.А. Прецедентная модель языковой игры в политическом дискурсе
(на материале жанра гариков) / Т.А. Гридина // Современная политическая лингви-
стика: материалы междунар. науч. конф. Екатеринбург, окт. 2003 г. – Екатеринбург:
Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – С. 43–45.
16. Гридина, Т.А. Языковая игра в жанре политического прикола / Т.А. Гридина //
Политическая лингвистика. – Екатеринбург, 2011. – № 4(38). – С.47–51. – Режим до-
ступа: http: // www.philology.ru/ linguistics2/gridina-11.htm.
17. Демьянков, В.З. Политический дискурс как предмет политологической фило-
логии / В.З. Демьянков // Политическая наука. Политический дискурс: история и со-
временные исследования. – М., 2002. – № 3. – С. 32–43. – Режим доступа: http: //
www.philology.ru/linguistics1 / demyankov-02.htm.
18. Каменева, В.А. Функциональный и прагматический потенциал демотива-
торов как визуально-вербальной формы современной интернет-коммуникации /
В.А. Каменева, Н.В. Рабкина // Политическая лингвистика. – Екатеринбург: Изд-во
Урал. гос. пед. ун-та, 2013. – Вып.1. – С. 144.–151.
19. Карасик, В.И. О типах дискурса / В.И. Карасик // Языковая личность: инсти-
туциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. – Волгоград: Перемена, 2000. –
С. 5–20.
20. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис,
2004. 390 с.
21. Кашкин,  В.Б. Сопоставительные исследования дискурса / Б.В. Кашкин //
Концептуальное пространство языка. – Тамбов: ТГУ, 2005. – С. 337–353.
22. Кашкин, В.Б. Научные теории и бытовые представления о языке: история
и перспективы исследования / Б.В. Кашкин // Обыденное метаязыковое сознание
и наивная лингвистика: межвуз. сб. науч. статей. – Кемерово; Барнаул, 2008. С. 30–44.
23. Кишина, Е.В. Смысловая модель категории «сво������������������������
е –����������������������
чужое» на уровне по-
литического дискурса / Е.В. Кишина. – Режим доступа: http: // elibrary.ru/download/
16481606.pdf.
24. Кобозева, И.М. Семантические проблемы анализа политической метафоры /
И.М. Кобозева // Вест. МГУ. Сер. 9. Филология. – 2001. – № 6. – С. 132–149.

163
 25. Коломиец, С.В. Лингвистические средства объективации гендерного дисплея
в институциональном дискурсе: дис. … канд. филол. наук / С.В. Коломиец. – Кеме-
рово, 2010. – 170 с.
26. Красных, В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? / В.В. Красных. –
М., 2003. – 379 с.
27. Лебедева, Н.Б. 10 лет изучения естественной письменной речи: подходы,
решения и перспективы / Н.Б. Лебедева // Естественная письменная русская речь: ис-
следовательский и образовательный аспекты. Ч. IV: Дискурсы и жанры письменной
речи: сб. науч. статей / под. ред. Н.Б. Лебедевой. – Кемерово: КемГУ, 2011. – С. 14–27.
28. Лингвоперсонология: типы языковых личностей и личностно-ориентиро-
ванное обучение: монография / под ред. Н.Д. Голева [и др.]. – Барнаул; Кемерово:
БГПУ, 2006. – 435 с.
29. Лушникова, Г.И. Специфика аллюзий и цитат в литературной пародии /
Г.И. Лушникова // Вестн. ИЛГУ. – Иркутск, 2009. – № 3. – С. 110–115.
30. Макаров, М.Л. Основы теории дискурса/ М.Л. Макаров. – М.: Гнозис, 2003. –
280 с.
31. Маслова, В.А. Политический дискурс: языковые игры или игры в слова? /
В.А. Маслова // Политическая лингвистика. – Екатеринбург, 2008. – Вып. 1 (24). –
С. 43–47.
32. Мишанкина, Н.А. Социальные нормы в Интернет-коммуникации: социо-
лингвистический аспект / Н.А. Мишанкина // Гуманитарная информатика: сб. науч.
статей. – Томск: Изд-во Томск. гос. ун-та, 2013.– Вып. 7. – С. 72–78.
33. Мышкина, Н.Л. Текст как источник идеологического воздействия /
Н.Л. Мышкина // Функционирование языка как средства идеологического воздей-
ствия: сб. науч. тр. – Краснодар: Изд-во Кубан. гос. ун-та, 1988. – С. 10–15.
34. Николаева, Т.М. Лингвистическая демагогия / Т.М. Николаева // Прагматика
и проблемы интенсиональности. – М., 1988. – С. 154–166.
35. Обыденное метаязыковое сознание: онтологические и гносеологические
аспекты / отв. ред. Н.Д. Голев. – Кемерово; Барнаул: Изд-во Алтай. ун-та, 2009. –
Ч. I. – 532 с.
36. Обыденное метаязыковое сознание: онтологические и гносеологиче-
ские аспекты / отв. ред. Н.Д. Голев. – Томск: Изд-во Томск. гос. пед. ун-та, 2009. –
Ч. II. – 457 с.
37. Обыденное метаязыковое сознание: онтологические и гносеологические
аспекты / отв. ред. Н.Д. Голев. – Кемерово: Кемеров. гос. ун-т, 2012. – Ч. IV. – 482 с.
38. Орлова, Н.В. Метаязыковое сознание выпускника школы (по данным сочи-
нений ЕГЭ) // Обыденное метаязыковое сознание: онтологические и гносеологиче-
ские аспекты / Н.В. Орлова // отв. ред. Н.Д. Голев. – Томск: Изд-во Томск. гос. пед.
ун-та, 2009. – Ч. II. – С. 410–428.
39. Падучева, Е.В. Режим интерпретации как контекст, снимающий неоднознач-
ность / Е.В. Падучева // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные техноло-
гии. По материалам международной конференции «Диалог 2008». – Вып. 7(14). –
С. 412–419.
40. Пименова, М.В. Политика в зеркале метафоры / М.В. Пименова // Совре-
менная политическая лингвистика: материалы междунар. науч. конф. Екатеринбург,
окт. 2003 г. – Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – С.131–134.
41. Седов, К.Ф. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетен-
ции / К.Ф. Седов. – М., 2004. – 315 с.

164
 42. Стернин, И.А. Язык и мышление: учеб.-метод. пособие для филол. спец. /
И.А. Стернин. – Воронеж, 2004. – 23 с.
43. Чернышова, Т.В. Социально-ментальная типология языковой личности /
Т.В. Чернышова // Лингвоперсонология: типы языковых личностей и личностно-
ориентированное обучение: монография. – Барнаул; Кемерово: Изд-во БГПУ, 2006. –
С. 122–132.
44. Чернышова, Т.В. Тексты СМИ в ментально-языковом пространстве совре-
менной России: дис. … д-ра филол. наук / Т.В. Чернышова. – Барнаул, 2005. – 578 с.
45. Чернявская, В.Е. Интертекстуальность как текстообразующая категория в
научной коммуникации (на материале нем. языка): автореф. дис. … д-ра филол. наук
/ В.Е. Чернявская. – СПб., 2000. – 40 с.
46. Шапилова, Н.И. Отражение обыденного сознания в авторской картине мира
(на материале худож. дискурса В.П.��������������������������������������������
 �������������������������������������������
Астафьева) / Н.И. Шапилова // Обыденное ме-
таязыковое сознание и наивная лингвистика: межвуз.: сб. науч. статей. – Кемерово;
Барнаул: Изд-во Алтай. ун-та, 2008. – С. 415–421.
47. Шейгал, Е.И. Семиотика политического дискурса: монография / Е.И. Шей-
гал. – М.; Волгоград: Перемена, 2000. – 367 с.
48. Dijk, van T.A. Political Discourse and Political Cognition / T.A. van. Dijk. – URL:
http:  // discourses.org/OldArticles/Political%20discourse%20and%20political%20cogni-
tion.pdf.
49. McClosky, H. Concensus and Ideology in American Politics / ed. H. McClosky //
American Political Science Review (June), 1964. P. 361–382.

А.Д. Криволап (Беларусь, Минск)

ЭВОЛЮЦИЯ ТВИТТЕР-ДИСКУРСА #ELECTBY В ХОДЕ
ПОЛИТИЧЕСКИХ КАМПАНИЙ 2012 и 2016 гг.

В статье анализируются ключевые паттерны репрезентации элек-

торальных кампаний по выборам депутатов в Палату представителей
Национального собрания Республики Беларусь в 2012 и 2016 гг. на ос-
нове возможностей социальных сетей, в частности, Твиттера. Рассма-
триваются способы построения политического дискурса пользователей
хэштега #electby в ходе данных политических кампаний.
Ключевые слова: Твиттер, #electby, выборы, новые медиа.

Сервис микроблогов Твиттер – первая активно используемая пло-

щадка Интернета для распространения общественно значимой полити-
ческой информации при помощи хэштегов – лаконичных фраз (со зна-
ком октоторпа #), предельно четко выражающих политические идеи.
Напомним, что хэштеги, возникая в качестве реакции на какое-то
событие, распространяются в социальных сетях практически мгновен-
но и таким образом представляют собой площадку для дискуссии, на
которой незнакомые между собой люди могут свободно, как бы рас-

165
суждая вслух, обмениваться мнениями. Стартовав в Твиттер, сегодня
хэштеги широко используются рядом других интернет-ресурсов с це-
лью увеличения видимости сообщения, то есть привлечения к инфор-
мации наибольшего числа посетителей. Очевидно, что интернет стал
самым популярным пространством самоорганизации граждан, которые
играют ключевую роль на всех этапах медиапроизводства: начиная от
активного участия в создании контента и заканчивая его распростране-
нием и популяризацией в сети.
Наш исследовательский интерес сосредоточен на использовании
возможностей социальных сетей в ходе политической кампании в Бе-
ларуси. В данной статье в фокусе внимания находится дискурс медиа-
платформы Твиттер в белорусском контексте. Объектом исследования
выступает практика включения виртуальной коммуникации в ход по-
литических кампаний Беларуси, а предметом ������������������������
–�����������������������
технологически опосре-
дованная коммуникация пользователей в Твиттере, которые размещали
сообщения с хэштегом #electby во время электоральных кампаний по
выборам депутатов в Палату представителей Национального собрания
Республики Беларусь в 2012 и 2016 гг. В качестве методологической
основы исследования был выбран междисциплинарный подход, позво-
ливший использовать в работе приемы, предложенные Акселем Майре-
дером и Юлианом Ауссерхофером, и рассматривать дискурс Твиттера
не отдельно от дискурса медиа, а как его неотъемлемую часть, когда
«сообщения масс-медиа и их интерпретация в персонализированных
социальных сетях становятся частью одного и того же потока новостей,
и любое отдельное сообщение может включать в себя как информацию,
так и комментарий к событию» [1, с. 307].
Твиттер в глобальном политическом дискурсе. Пост в социаль-
ных сетях начинает выполнять роль события и становится информаци-
онным поводом. Для факта, достойного внимания медиа, оказывается,
достаточно сообщения в социальной сети, а не реального события. По-
этому использование возможностей социальных сетей сегодня являет-
ся практически обязательной частью любой политической кампании.
Научные исследования в данном направлении появились одновремен-
но с активным использованием социальных сетей для политической
рекламы и для маркетинговых операций.
Твиттер как инструмент политической коммуникации привлек
внимание ученых после избирательной кампании в Иране 2009 г. [2],
когда проигравший Махмуду Ахмадинеджаду кандидат от оппозиции
Мирхоссейн Мусави призвал своих сторонников через Твиттер при-
нять участие в акциях протеста и затем в течение длительного време-
ни выводил на улицы десятки тысяч молодых людей. Так называемая
«Твиттер-революция» в Иране (попытка выразить недовольство резуль-

166
татами президентских выборов) положила начало традиции анализа
дискурса Твиттера в ходе электоральных кампаний.
В этой связи перечислим ряд «пионерских» работ, посвященных
вопросам использования в политической практике технологий Твит-
тер-коммуникации: о связи пользователей Твиттера в ходе федеральных
выборов в Германии в 2009 г. и итогах голосования [3], о специфике
датского политического дискурса во время кампании 2011 г. [4], об ис-
пользовании Твиттера в ходе выборов в австралийском штате Квин-
сленд [5], об изучении политического микроблоггинга в рамках вы-
боров в Швеции в 2010  г. [6], о включении Твиттера в политический
дискурс австралийских федеральных выборов в 2010 г. [7], а также
о новых возможностях Твиттера для анализа социальных сетей во время
политических кампаний [8]. Не забудем и книгу Мишель Заппавигна
«Дискурс Твиттера и социальных медиа», в которой отдельная глава по-
священа политическим аспектам онлайн коммуникации [9, с. 170–190].
Анализируя влияние интернет-коммуникаций на текущий полити-
ческий процесс, авторы этих работ обращают внимание на два момен-
та: на возникающие под воздействием информационных технологий
новые формы политического участия и на необходимость изучения
специфики управления информационным обществом.
Таким образом, без преувеличения можно говорить о том, что ана-
лиз дискурсивных практик пользователей Твиттера является мейнстри-
мом в направлении изучения политической коммуникации в сфере но-
вых медиа, а данную статью можно расценивать как попытку вписать
в этот глобальный контекст существующие белорусские практики.
#electby и Твиттер в белорусском медиаландшафте. Хэштег
#electby появился в апреле 2010 г. в ходе кампании по выборам депута-
тов местных Советов депутатов Республики Беларусь �����������������
26-��������������
го созыва. По-
том были и другие политические кампании. Сейчас по хэштегу #electby
можно собирать информацию в разных социальных сетях, например,
тот же Instagram (https://www.instagram.com/explore/tags/electby/) пред-
лагает сотни фото- и видео-материалов разных лет. Таким образом,
сайт electby.org можно рассматривать как вариант визуализации хэш-
тегов, когда сообщения из разных социальных сетей могут быть собра-
ны и привязаны к интерактивной карте избирательных кампаний. При
этом визуализация не является итоговым этапом сбора данных. Точки
на карте предполагают дальнейшую интерпретацию и включение в об-
щий политический дискурс хода этих политических событий.
Итак, на протяжении семи лет при обсуждении политических кам-
паний, которые проводятся в Беларуси, пользователи используют хэш-
тег #electby. И хотя это не значит, что все тематические сообщения ав-
томатически маркируются им, тем не менее можно сказать, что хэштег
#electby прижился и активно используется до сих пор.

167
 Для обоснования выбора Твиттера как важного элемента социаль-
но-политического дискурса современной Беларуси достаточно пока-
зать масштабы популярности и влиятельности этой социальной сети
среди белорусских пользователей. Так, в 2016 г. компания Gemius по-
делилась сведениями об аудитории Твиттера в Беларуси [10]:
1) месячная десктопная аудитория более 420 тыс. человек в возрас-
те от 15 до 74 лет;
2) 60 % аудитории в возрасте 19–34 года;
3) 68 % аудитории – мужчины;
4) 45,5% аудитории из Минска;
5) 98,5 % пользуются интернетом ежедневно;
6) 35 % аудитории – «белые воротнички»;
7) 27 % аудитории – студенты/школьники;
8) 35 % аудитории живут в семьях из трех человек;
9) 41,25 % имеют высшее и последипломное образование;
10) 44 % женаты или замужем.
Несмотря на то, что данные о белорусских пользователях Твиттера
за 2012 г. отсутствуют, благодаря представленной статистике складыва-
ется общее представление об устойчивой популярности медиаплатфор-
мы Твиттер среди интернет-пользователей в Беларуси.
Процедура и результаты исследования. Сбор эмпирического
материала проводился в режиме реального времени. Эмпирический
материал представляет собой массив интернет-данных, который охва-
тывает два периода избирательных кампаний 2012 и 2016 гг. протяжен-
ностью по 48 дней каждый: с 14.08.2012 по 01.10.2012 и с 02.08.2016 по
19.09.2016 соответственно.
Выбор дат не случаен: он обусловлен началом регистрации кан-
дидатов в депутаты Палаты представителей Национального собрания
Республики Беларусь (за 40 дней до дня голосования) и длится до дня
публикации в медиа сообщения об итогах выборов и списка избранных
депутатов (не позднее трех дней после установления итогов выборов).
Далее с помощью скрипта, созданного Мартином Хавкси (https://tags.
hawksey.info/), публичные (неприватные) сообщения в Твиттере по
хэштегу #electby аккумулировались в Google.
И хотя наш исследовательский интерес не сосредоточен на попыт-
ке оценить ход и официальные результаты рассматриваемых политиче-
ских кампаний, предварительно следует заметить, что это, во-первых,
так называемые «тихие» выборы, итоги которых практически предо-
пределены и далеки от сенсаций. Во-вторых, среди действующих де-
путатов Палаты представителей Национального собрания Республики
Беларусь нет ни одного активного пользователя Твиттера. Возможно,
что кто-то из депутатов пользуется Твиттером в каких-то иных це-

168
лях, но среди них нет ни одного человека, который бы указал в каче-
стве официальных контактов свой аккаунт в Твиттере. Поразительно,
но и сами участники этих политических кампаний – кандидаты в депу-
таты – минимально используют Твиттер как платформу для коммуни-
кации с электоратом.
И тем не менее ход и официальные результаты парламентских из-
бирательных кампаний не остались незамеченными в социальных се-
тях, где дискурс Твиттера предстает как феномен коммуникации, кото-
рый позволяет гражданам выбрать «дистанционную» форму участия в
политической жизни страны.
Таблица 1 представляет общую статистическую информацию о
контексте выборов.
Таблица 1
Ход и результаты парламентских избирательных кампаний
Ход избирательных кампаний 2012 г. 2016 г.

Начало регистрации кандидатов в депутаты 14.08.2012 02.08.2016

День голосования 23.09.2012 11.09.2016

Публикация в медиа сообщения об итогах выборов
01.10.2012 19.09.2016
и списка избранных депутатов
Количество постов в Твиттере с хэштегом #electby 3794 4004

Количество упомянутых имен пользователей 487 1298

Узлы (отдельные акторы в пределах сети) 346 768

Связи между пользователями 733 1552

Диаметр сети (максимальное расстояние между
28 27
любыми пользователями)

Визуализация данных была выполнена с помощью программы

Netlytic.org. Но даже на количественном уровне можно отчетливо уви-
деть рост включенности пользователей в процесс использования Твит-
тера. Общее количество сообщений по хэштегу в 2012 и 2016 гг. отли-
чается незначительно, но сложность дискурсивной практики переходит
на качественно новый уровень: от автоматически генерируемых сооб-
щений с набором хэштего в до осмысленного взаимодействия пользо-
вателей между собой.
Теоретическая рамка исследования. Можно согласиться с ут-
верждением Джонатана Поттера о том, что «дискурс-анализ работает
с двумя уровнями конструирования дискурса. Первый уровень сосре-

169
доточен на определении путей конструирования дискурса словами,
идиомами, риторическими приемами и т. д. Второй уровень изучает, ка-
ким образом дискурс конструирует и стабилизирует версию мира» [11,
с. 610]. Применительно к нашему исследованию, дискурс-анализ дол-
жен быть сосредоточен, во-первых, на плюрализме форм реализации
политической коммуникации в Твиттере, а во-вторых, на поиске ответа
на вопрос: как включенность в эту виртуальную коммуникацию влияет
или даже определяет видение мира пользователей Твиттера?
Безусловно, при этом важен и язык передачи сообщения. В случае
с хэштегом #electby это сразу несколько активно используемых языков:
белорусский, русский и английский. Однако это вовсе не означает, что
все пользователи Твиттера в Беларуси владеют этими тремя языками.
Важно то, что сообщения на этих языках смешиваются в ленте пользо-
вателей, образуя единый избирательный контент, где «идеологические
предположения и социальные отношения не просто вписаны в тексты,
а часто погружаются в алгоритмы, которые действуют под поверхно-
стью текстов и фундаментально влияют на то, как мы переживаем мир»
[12, с. 14].
Здесь нельзя не заметить, что определенную угрозу целостности
дискурса в Твиттере несут рекламные боты и нанятые тролли, зада-
ча которых «забить канал флудом» (бессмысленными сообщениями),
чтобы пользователи отказались от использования Твиттера в качестве
средства получения информации. Явный пример подобного «забивания
канала» можно наблюдать по тому же хэштегу #electby. Сейчас актив-
ной политической кампании нет, а бессмысленные или рекламного ха-
рактера сообщения присутствуют в полной мере.
Мы не беремся анализировать содержание сообщений, которые
размещаются по хэштегу в рамках электоральных кампаний, поскольку
контент-анализ – прерогатива лингвистических дисциплин [13], лишь
напомним, что предмет нашего интереса – практика включения вирту-
ального измерения в ход политических кампаний Беларуси.
Но вернемся к рассматриваемой нами ситуации, когда хэштег
в Твиттере воспринимается «как Интернет-ресурс в формате RSS, опе-
ративно удовлетворяющий индивидуальные потребности своих под-
писчиков» [14, с. 247].
При анализе особенностей дискурса хэштега #electby мы восполь-
зовались трехуровневой моделью определения политического потенци-
ала сетевых сообществ Твиттера, предложенной Акселем Майредером
и Юлианом Ауссерхофером.
На первом уровне эта модель рассматривает сетевые темы с точки
зрения включенности информации в ход дискуссии и ее интерпретации
пользователями, а также количества просмотров; на втором уровне –

170
сетевые медиаобъекты, основанные на гиперссылках и приводящие
к реконфигурации веб-сферы; на третьем уровне – сетевых акторов
(они отмечены знаком @ перед именем пользователя), приводящих
к появлению новых моделей взаимодействия между политическими
субъектами и гражданами [1, с. 306].
Поясним, как был представлен каждый из уровней в ходе нашего
исследования.
Первый уровень. С самого своего появления практика использова-
ния Твиттера как социальной сети отличалась от всех иных новых ме-
диа и, в первую очередь, от обычных блогов. Идея была не в том, чтобы
подробно сообщать о чем-то важном с точки зрения пользователя, а на-
оборот, поддерживать связи со своими знакомыми и делиться с ними
информацией о событиях, о которых не стоит писать в блоге. Факти-
чески Твиттер был возможностью делиться информацией о том, что
происходит с пользователем в перерывах между написанием больших и
развернутых постов в блогах. Но сейчас Твиттер используется не толь-
ко для обсуждения новостей, полученных от традиционных медиа, но и
для того, чтобы предложить свою версию или интерпретацию событий:
иногда в виде коллажей и мемов, но точно не для того, чтобы просто по-
вторить сообщение традиционных медиа. Фактически на этом, первом,
уровне генерирования информации происходит ее включение в полити-
ческий дискурс. Так, например, отдельное высказывание в официаль-
ных медиа может превратиться в мем или демотиватор и уже в таком
трансформировавшемся виде циркулировать в Твиттере и других соци-
альных сетях. Иными словами, как считают создатели трехуровневой
модели, «рассмотрение политических дискурсов в Твиттере это наблю-
дение за обсуждением значимости новостей для общества» [1, с. 310].
На втором уровне мы можем видеть, как отдельные сообщения
пользователей сливаются в единый информационный поток при по-
мощи гиперссылок на мультимедиа материалы или на информаци-
онные сайты. Таким образом, посты в Твиттере через использование
гиперссылок включают рядовых пользователей в общий социально-по-
литический дискурс: ссылка на сообщение на сайте ведущих мировых
информационных агентств и ссылка куда-то в ленте рядового пользо-
вателя Твиттера сосуществуют на общих основаниях. Конечно, имеет
значение количество читателей, ретвитов и прочих статистических по-
казателей, но главное – это то, что рядовые пользователи получили воз-
можность вторгаться в информационные потоки и вносить в них свою
интерпретацию происходящего. Что-то подобное было во время бума
блогов, когда казалось, что каждый может стать сам себе и редактором,
и журналистом, что привело со временем к кризису традиционной жур-
налистики, собственно туда, где она и пребывает до сих пор.

171
 Но вернемся к рассматриваемому нами второму уровню дискур-
са Твиттера и реконфигурации медиасферы. Кроме уже упомянутых
выше ссылок на другие ресурсы, которые включают личные сообщения
в Твиттере в медиасферу, важно отметить и то, что пользователи Твит-
тера переозначивают некоторые связанные объекты, о которых идет
речь. Так, стоп-кадр официальных новостей может стать основой для
создания мема или демотиватора и тем самым полностью изменить
свой первоначальный смысл на противоположный. Или, к примеру,
ретвит – простое воспроизведение чужого сообщения (с указанием ис-
точника) в своей ленте, которое могут прочитать и также ретвитнуть
другие подписчики, отражает систему «свой-чужой» посредством соз-
дания общего консенсуального контента, отражающего идентичность
группы.
И, наконец, третий уровень демонстрирует степень вовлеченно-
сти в политическую жизнь собственного государства как представите-
лей политического онлайн-сообщества (журналистов, пиар-специали-
стов, политиков, политических активистов и экспертов), так и рядовых
граждан. Представители первого сообщества представлены в Твиттер-
коммуникации в виде крепко сплоченной команды единомышленников,
которая тонкими нитями соединена с разрозненными и удаленными от
политического центра группами пользователей. В этом случае Твиттер,
по мнению А.  Майредера и Ю.  Ауссерхофера, можно рассматривать
«скорее как информационную и разговорную сеть, участники которой
уже вовлечены в политический процесс, а не как коммуникационную
платформу, которая способна объединить политический центр и пери-
ферию» [1, с. 314].
Получается, что виртуализация политической коммуникации гово-
рит о ее амбивалентной роли в системе взаимодействия сетевых ак-
торов в лице государства и гражданского общества. С одной стороны,
она обуславливает повышение требований к содержанию включен-
ности граждан в политические процессы, с другой стороны, отража-
ет возможность граждан как полноценно участвовать в политических
процессах, так и быть максимально отчужденными от участия в них.
Фактически эта точка зрения может быть вариантом ответа на вопрос,
который ставит Гвэн Бувьер: какова связь транслируемого в онлайн-
пространстве контента с реальной жизнью? [15, с. 155]. Ведь быть ак-
тивным Твиттер-пользователем, не значит быть политическим актив-
ным по умолчанию.
Анализ дискурса Твиттера #electby. Наибольшая активность поль-
зователей в Твиттере приходится непосредственно на день голосования:
777 и 1476 сообщений в 2012 и 2016 гг. соответственно. ДискурсТвит-
тера #electby очень контекстуален и ситуативен. Если мы имеем дело с

172
сообщениями от наблюдателя на участке, то его или ее посты будут не-
посредственно связаны с данным конкретным участком. Но в случае ис-
пользования хэштегов сиюминутность получения сообщений размывает
понимание географических границ как непреодолимого препятствия
для коммуникации [16].
Разнообразие мнений среди пользователей Твиттера объясняет-
ся неоднородностью их политических взглядов. Вполне закономерно
предположить, что подобный плюрализм будет приводить к политиче-
ской поляризации взглядов пользователей [17]. Но, с другой стороны,
сложно переубедить человека в формате общения фрагментами текста
по 140 символов. Поэтому Твиттер обладает некоторым потенциалом
для поляризации взглядов пользователей, хотя в то же время Твиттер
как коммуникационная и социальная сетевая платформа может «спо-
собствовать открытому межпартийному и перекрестно-идеологическо-
му дискурсу» [18, с. 36].
Поэтому использование хэштегов способствует воображению себя
частью некой виртуальной группы, которая объединена вокруг опре-
деленной темы. Полагаем, что в этом смысле Твиттер можно рассма-
тривать как воображаемое сообщество [19], по аналогии с концепцией
воображаемого сообщества, предложенного Бенедиктом Андерсоном.
Иными словами, политический дискурс Твиттера ориентирован не на
политические дебаты или установление истины, а на конструирование
множества индивидуальных дискурсивных картин политической ре-
альности Беларуси.
Если мы взглянем на визуализацию дискурсивных взаимосвязей
пользователей, вовлеченных в процесс обсуждения хода электоральных
кампаний по тегу #electby (см. рис. 1 и 2), то можно заметить наличие
нескольких крупных кластеров, которые притягивают большое коли-
чество пользователей. Если в других европейских странах подобными
центрами притяжения являются Твиттер-аккаунты лидеров политиче-
ских партий, непосредственно принимающих участие в избирательной
кампании, то в Беларуси эти лидирующие позиции занимают Твиттер-
аккаунты информационных ресурсов.
В этой связи напомним еще раз, что среди депутатов Палаты пред-
ставителей Национального собрания Республики Беларусь, среди тех,
кто победил в анализируемых электоральных кампаниях, нет открытых
и активных пользователей Твиттера. Самые активные пользователи
хэштега #electby представлены в Твиттере в таблице 2.

173
 Таблица 2
Самые активные пользователи хэштега #electby в Твиттере в 2012 и 2016 гг.

2012 г. 2016 г.
Имя Количество Имя Количество
пользователя постов пользователя постов
InterPolitNet 951 vybaryBY 305
viasna96 657 PartyjaBNF 199
euroradio 174 BelarusVotes 140
_belarus 149 Retvittka 109
twibynews 135 viasna96 75
zasvabodu 91 naziranne 74
eotpinfo 71 marcinkievich 71
pkuznetsoff 55 Motolko 67
salogorks_org 54 098f9c06ecd0471 47
PartyjaBNF 47 Korovets 46

Таблица 2 показывает, что основной поток сообщений в Твиттере

с использованием хэштега #electby создают не индивидуальные поль-
зователи, а информационные ресурсы или кампании по наблюдению за
выборами. Хотя в 2016 г. активных персональных акторов стало боль-
ше, чем в 2012 г., например: был один @pkuznetsoff, а стало четыре
(@marcinkievich, @Motolko, @098f9c06ecd0471 и @Korovets). Зача-
стую этот хэштег добавляется автоматически, когда при размещении
новости на сайте ссылка на нее автоматически появляется в социаль-
ных сетях и сопровождается набором хэштегов.
При этом взаимодействие между пользователями в форме дис-
куссий и споров с использованием хэштега #electby практически от-
сутствовало. Твиттер использовали не для того, чтобы просто поспо-
рить или обсудить ход происходящей политической кампании, а чтобы
в очередной раз выразить только собственное мнение по поводу этого
политического события.
Как показывает проведенное исследование, трехуровневая мо-
дель рассмотрения дискурса Твиттера, предложенная А.  Майредером
и Ю. Ауссерхофером, оказалась продуктивной для понимания исполь-
зования этой платформы в ходе политических кампаний в Беларуси.
И если возможность рассматривать изменения на первых двух уровнях
была очевидна, то об изменениях в сфере взаимодействия между по-
литическими субъектами и гражданами, которые привели бы к струк-
турным трансформациям публичной сферы в белорусском контексте,
пока еще говорить не приходится. Фактически белорусские пользовате-
ли лишены возможности непосредственной коммуникации с депутата-
ми в Твиттере как в ходе электоральной кампании, так и после нее. Не
у всех действующих депутатов на сайте Палаты представителей На-

174
ционального собрания на момент написания статьи были указаны хоть
какие-либо контакты.
На данный момент Твиттер-дискурс белорусских политических
кампаний характеризуется неактивной, но все же представленностью
различных политических взглядов. «Различные сегменты политическо-
го поля страны (партии не исключение) нужны не только самим себе,
не только государству, но и обществу. Именно общество есть краеу-
гольный камень и власти, и партий» [20, с. 205].
Твиттер остается развлечением для более продвинутых пользова-
телей и, скорее всего, для более активной части граждан, которые не
просто общаются между собой в сети, а стремятся использовать Твит-
тер-площадку как подтверждение собственной вовлеченности в поли-
тический процесс. Являясь сетевыми пользователями, они начинают
оказывать общественное давление на традиционные институты власти
и определять содержание традиционных СМИ.
Важно отметить, что произошедшие с 2012 по 2016 гг. качествен-
ные изменения в сфере использования Твиттера в Беларуси свидетель-
ствуют о том, что Твиттер-сфера может восприниматься как одно из
возможных измерений новой сетевой социальности.
В целом проведенное исследование носило пилотный характер, и
в дальнейшем собранные данные могут быть изучены повторно с по-
мощью иных методов и теоретических подходов.
Библиографические ссылки
1. Maireder, A. Political Discourses on Twitter: Networking Topics, Objects, and
People / A. Maireder, J. Ausserhofer // Twitter & society / ed. K. Weller et al. – N. Y.: Peter
Lang, 2014. – P. 305–318.
2. Gaffney, D. #iranElection: Quantifying Online Activism / D. Gaffney // Proceed-
ings of Web Science Class Fall 2010 (31 August–10 December 2010). – 2010. – 8 p.
3. Jungherr A. Tweets and Votes, a Special Relationship: the 2009 Federal Election in
Germany 2013 / A. Jungherr // Proceedings of the 2nd Workshop on Politics, elections and
data. ACM. – 2013. – Р. 5–14.
4. Larsson, A.O. Representation or participation? Twitter use during the 2011 Danish
election campaign / A.O. Larsson, H. Moe // Javnost – The Public. – 2013. – № 1(20). –
P. 71–88.
5. Bruns, A. Political networks on Twitter: Tweeting the Queensland state election /
А. Bruns, Т. Highfield // Information, Communication & Society. – 2013. – № 5(16). –
P. 667–691.
6. Larsson A.O., Moe H. Studying political microblogging: Twitter users in the 2010
Swedish election campaign / A.O. Larsson, H. Moe // New Media & Society. – 2012. –
№ 5(14). – P. 729–747.
7. Вruns, A. #Ausvotes: How Twitter covered the 2010 Australian federal election /
A. Вruns, J.E. Burgess // Communication, Politics and Culture. – 2011. – № 2(44). –
C. 37–56.

175
 8. Vergeer, M. Twitter and Political Campaigning / M. Vergeer // Sociology Compass. –
2015. – № 9. – P. 745–760.
9. Zappavigna, M. The discourse of Twitter and social media / M. Zappavigna. –
London; N. Y.: Continuum International Publishing Group, 2012. – 196 p.
10. Десять фактов про аудиторию Твиттера в Беларуси // #������������������
DB����������������
3, медиаисследо-
вание gemiusAudience��������������������������������������������������������������
����������������������������������������������������������������������������
, 01/2016. URL:
���������������������������������������������������
http://www.infopolicy.biz���������������������
/?�������������������
p������������������
=8206. – Дата до-
ступа: 31.07.2017.
11. Potter, J. Discourse analysis / J. Potter // Handbook of data analysis / ed. A. Bry-
man, M.A. Hardy. – London: Sage Pub, 2004. – P. 607–624.
12. Jones, R. Discourse and Digital Practices. Doing Discourse Analysis in the Digital
Age / R. Jones, А. Chik, С. Hafner. – London; N. Y.: Routledge, 2015. – 260 р.
13. Small, T.A. What the hashtag? A content analysis of Canadian politics on Twitter /
T.A. Small // Information, Communication & Society. – 2011. – № 6(14). – P. 872–895.
14. Zhao, D. How and Why People Twitter: The Role that Micro-blogging Plays in
Informal Communication at Work / D. Zhao, M.B. Rosson // Proceedings of the ACM 2009
International conference on Supporting group work, Sanibel Island. – 2009. – P. 243–252.
15. Bouvier, G. What is a discourse approach to Twitter, Facebook, YouTube and other
social media: connecting with other academic fields? / G. Bouvier // Journal of Multicul-
tural Discourses. – 2015. – № 2(10). – P. 149–162.
16. Takhteyev, Y. Geography of Twitter networks / Y. Takhteyev, A. Gruzd, В. Well-
man // Social Networks. – 2012. – № 1(34). – P. 73–81.
17. Conover, M. Political polarization on Twitter / М. Conover, J. Ratkiewicz,
М. Francisco // Proceedings of the Fifth International AAAI Conference on Weblogs and
Social Media. – 2011. – P. 89–96.
18. Gruzd, A. Investigating Political Polarization on Twitter: A Canadian Perspective /
A. Gruzd // Internet, Politics, Policy: Big Data, Big Challenges? – 2014. – № 1(6). –
P. 1–11.
19. Gruzd, A. Imagining Twitter as an Imagined Community / А. Gruzd, В. Wellman,
Y. Takhteyev // American Behavioral Scientist. – 2011. – № 10(55). – P. 1294–1318.
20. Ухванова, И.Ф. Политическое поле Беларуси глазами дискурс-аналитика /
И.Ф. Ухванова, Е.В. Савич, Н.В. Ефимова. – Минск: БГУ, 2009. – 218 c.

176
 4. СОБЫТИЯ И СУБЪЕКТЫ ИСТОРИИ:
РОЛЬ ВЕРБАЛЬНЫХ МАРКЕРОВ В РЕКОНСТРУКЦИИ
СМЫСЛОВ

С.В. Власов, Д.Г. Демидов (Россия, Санкт-Петербург)

ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕМАТИКА
И ЕЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ В «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
И В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

В статье рассматриваются исторические и поэтические параллели

между «Словом о полку Игореве» и поэтической летописью войн Рос-
сии во второй половине XVIII в. Изучение «Слова» в контексте русской
истории и русской поэзии XVIII в. позволяет сделать вывод о близости
поэтики «Слова» и поэтики наиболее талантливых и репрезентативных
поэтов второй половины XVIII в., писавших на военные темы, – В. Пе-
трова и Г. Державина.
Ключевые слова: «Слово о полку Игореве», военно-политический
и художественный дискурс, методы контекстно-сопоставительного и
типологического анализа, исторические параллели, русская поэзия вто-
рой половины �������������������������������������������������������
XVIII��������������������������������������������������
в., Екатерина �����������������������������������
II���������������������������������
, В.П. Петров, Г.Р. Державин, во-
енные образы, параллели к поэтическим образам «Слова о полку Иго-
реве».
Ключевые понятия:
Аллюзия – риторическая фигура, намек на какое-либо лицо, исто-
рическое событие, факт или текст.
Вариант текста – какая-либо редакция одного и того же текста
или его части, видоизменение текста.
Контекст – относительно законченная часть текста, создающая
условия для входящих в него слов и выражений.
Микротекстология – текстология отдельного слова, анализ парал-
лельных чтений и разночтений.
Мотив – повторяющаяся в разных текстах простейшая составная
часть сюжета.
Оссианизм – увлечение Оссианом, подражание ему в эпоху пред-
романтизма.
Поэтика – изучение литературного произведения с точки зрения
его эстетического совершенства, его структуры, поэтической формы,
приемов поэтического искусства, примененных в нем.
Стиль – совокупность приемов использования языковых средств.

177
 Текст – объединенная связностью и цельностью воспроизводимая
цепь высказываний, в которой проявляется замысел лица или лиц, соз-
давшего (создавших) ее.
Художественный образ – наглядное преломление эстетического
идеала какого-либо предмета реальной или воображаемой действи-
тельности.
Художественная форма – воссоздание субъективной и объектив-
ной реальности выразительными средствами искусства.

Военно-историческое и гражданское звучание «Слова о полку

Игореве». Россия – страна богатой словесной культуры. Во второй
половине XVII��������������������������������������������������
I�������������������������������������������������
  в. динамично развиваются богослужебный, публици-
стический, художественный, деловой стили славяно-русского языка.
В царствование Екатерины II государственные деятели, поэты, ученые
вместе с императрицей открывают российскую древность и осваива-
ют ее как современность. Это стало особенно важным и актуальным
в связи с ведением русско-турецких войн на южных рубежах. На пере-
сечении политического, художественного и военного дискурсов уже
при Павле ����������������������������������������������������
I���������������������������������������������������
достоянием широкой общественности становится «Сло-
во о полку Игореве» («Слово»), о котором было объявлено в 1797 г.
(на следующий год после смерти Екатерины) и которое увидело свет
через три года. Произведение, не имеющее точного подобия во всей
европейской литературе.
В «Слове» имеется огромное количество политических аллюзий из
русской истории, более актуальных не для эпохи феодальной раздро-
бленности, а для эпохи русско-турецких войн второй половины XVIII ве-
ка. В дальнейшем изложении с помощью методов контекстно-сопоста-
вительного и типологического анализа образов «Слова» и образов рус-
ской поэзии второй половины ���������������������������������������
XVIII����������������������������������
в., а также некоторых других тек-
стов эпохи русско-турецких войн мы попытаемся интерпретировать эти
аллюзии именно с точки зрения актуальных событий второй половины
XVIII в. и показать, что батально-исторические мотивы «Слова» звучат
не менее, а, может быть, даже более актуально в обстановке второй по-
ловины XVIII в., чем в обстановке 80-х гг. XII  века.
Чем более талантливым бывает литературное произведение, тем
живее пробуждается к нему интерес у филологов. Жемчужина нашей
словесности, «Слово» оставило далеко позади другие шедевры пись-
менности, ведь о нем пишут и историки, и журналисты, и поэты. Граж-
данское значение «Слова» несомненно, со временем оно становится
все более актуальным. Политический смысл этого произведения на-
глядно показывает, чтó значит слабое государство и чтó его ослабляет,

178
после чегó «часто врани граяхуть, трупиа себе деляче»1 и чтó вызывает
женские слезы.
«Слово о полку Игореве» и русский оссианизм второй полови-
ны XVIII  в. К сожалению, поэтические достоинства и образную си-
стему «Слова» рассматривают либо изолированно, либо только в кон-
тексте древнерусской литературы. Произведение впервые напечатано
в 1800 г., но известно по крайней мере пять допечатных рукописных
вариантов этого текста, созданных в 1790-е гг. Все они опубликованы
[9]. Уже одно это заставляет восполнить пробел и рассмотреть «Слово»
в контексте русской истории и русской литературы второй половины
XVIII������������������������������������������������������������
  в. Вопрос о времени создания произведения оставлен в насто-
ящей статье принципиально открытым, что делает не только возмож-
ным, но и обязательным такое рассмотрение с привлечением баталь-
ных произведений наиболее талантливых и репрезентативных поэтов
второй половины XVIII в., писавших на военные темы, – В.П. Петрова
и Г.Р. Державина. Само «Слово» привлекается нами не только в изда-
нии 1800 года, но и во всех известных его допечатных версиях, что по-
зволяет проанализировать материал на микротекстологическом уровне.
Мы полагаем, что отнюдь не случайно современники открытия
и первой публикации «Слова» (Карамзин, Херасков и другие поэты)
единодушно сравнивали его с поэмами Оссиана, еще не подозревая, что
эти поэмы – творения не каледонского барда Фингала, а их современ-
ника Джеймса Макферсона.
Однако между английским оссианизмом и его рецепцией в России
есть существенная разница. Английский оссианизм – это любование
собою и своей эпохой на фоне древности. У русских поэтов, развивав-
ших на родной почве поэтику оссианизма, – это искреннее желание
не только проникнуть в эпоху древних, а как бы стать самим древним
бардом современных событий. Наиболее ярко это желание проявилось
у Г.Р. Державина.
По справедливому замечанию Д.В. Ларковича, «сама обществен-
но-политическая ситуация в России конца 1780–1790-х гг. (войны
с Турцией, Швецией, Польшей, Францией) сформировала исключи-
тельно благоприятный контекст для развития поэтического оссианиз-
ма. И Державин, подобно легендарному Оссиану, вдохновенно принял-
ся за поэтическую летопись ее славных побед и увековечение ее героев
(«На взятие Измаила», «Водопад», «На взятие Варшавы», «На победы
в Италии», «На переход Альпийских гор» и др.). Сознательно отказав-
шись от скандинавско-кельтских «прививок» на древо русской культу-
ры, он осваивал ее, так сказать, путем проникновения, вживания в саму
1
Цитаты даются в упрощенной орфографии: ять заменяется на е, i десятерич-
ное – на и, славянская буквенная цифирь – на арабскую.

179
ее сущность. Державин предпринял решительную попытку взглянуть
на мир героических сказаний не со стороны, взором внешнего наблю-
дателя-переводчика, а как бы изнутри – глазами его жителя, сопричаст-
ного событиям его величественной повседневности, призванного их
воспеть и увековечить в памяти потомков. Причем именно благодаря
подчеркнутой авторской позиции сопричастности, личной заинтересо-
ванности этот экзотический мир древнего эпоса неожиданно оказался
«своим», узнаваемым, русским, коренным образом связанным с сами-
ми основами национального бытия» [11, с. 41].
Как видим, русский оссианизм становится современной летописью
войн России в XVIII в.

Прошлое как современность. Исторические параллели

между «Словом о полку Игореве» и событиями
конца XVIII века
Великий князь Святослав Киевский, граф Румянцев и другие.
Это отношение к прошлому как к современности видно и в «Слове
о полку Игореве».
Столь современное прочтение древней истории в «Слове» неволь-
но вызывает у современного читателя (тем более у читателя XVIII в.)
массу исторических параллелей между древностью и современностью.
В XII в. Святослав Киевский был слабым князем, не имевшим того
значения, которое ему приписано в «Слове». Важная роль Святослава
Киевского в «Слове» становится более понятной только при соотнесе-
нии истории Киевской Руси с историей России XVIII в. и прежде все-
го при соотнесении фигуры Святослава с фигурой Петра Румянцева,
родившегося и жившего до 14 лет на Украине, а потом назначенного
Екатериной II генерал-губернатором Малороссии, то есть тех мест, где
проходил Игорев поход.
Прежде всего обращает на себя внимание параллель между побе-
дой русских полков во главе с князем Святославом над половцами и
победой русских войск под предводительством П.А. Румянцева в сра-
жении при реке Кагул, близ Троянова вала, 21 июля 1770 г., на юге со-
временной Молдавии. Сам образ Троянова вала глубоко символичен.
Это понимал и сам Румянцев, и его современники. Так, Румянцев писал
в своей победной реляции, посланной Екатерине II: «Наш урон в людях
весьма невелик, а неприятельскими телами покрыта вся окрестность.
Обстоятельнейшее уведомление о числе плена и убитых и всей нашей
добычи в след за сим я долженствую учинить; но в окончание да по-
зволено мне будет, всемилостивейшая государыня, настоящее действие
уподобить делам древних римлян, в том, в чем ваше императорское

180
величество мне их примеру подражать велели; не так ли и армия ва-
шего величества поступает, что не спрашивает, как велик неприятель,
но ищет, где только он». Екатерина  II в рескрипте по поводу победы
Румянцева отметила: «Из реляции вашей от 31-го минувшего июля ус-
мотрели мы с удовольствием подробные обстоятельства той славной
победы, которая благословением божиим, храбростию же, мужеством
и усердием армии нашей под предводительством вашим одержана при
устье реки Кагула над врагом имени христианского в присутствии са-
мого визиря и всего сонмища, составленного из первенствующих чи-
нов Оттоманской империи. … Одно ваше слово «стой!» проложило
путь новой славе» [10].
В сознании читателя, сравнивающего события древней и совре-
менной русской истории, невольно возникала и возникает перекличка
не только между половецкой (и символической) рекой Каялой и ту-
рецкой рекой Кагул, но и между Трояновым валом и «путем Троянем»
в «Слове».
Кроме того, в 1764 г. Румянцев был назначен, как мы уже сказали,
Екатериной �����������������������������������������������������
II���������������������������������������������������
генерал-губернатором Малороссии, вместо «ясновель-
можного графа» гетмана К.  Разумовского, с подробной инструкцией,
предписывавшей Румянцеву следить за административным единством
Малороссии и России. Именно Румянцев препятствовал проявлению
сепаратистских настроений среди малороссов, ведь некоторые из них,
как, например, представители города Нежина1, стремились получить
для себя особые права и привилегии. Таким образом, призыв князя
Святослава к единению русских князей в «Слове» звучал особенно ак-
туально во времена Екатерины II. К тому же этот призыв более походил
на действия в Малороссии Румянцева и самой Екатерины ��������������
II������������
, чем на по-
ведение реального Святослава Киевского, в действительности слабого
и нерешительного.
Своей близостью к «Слову» поражает также предание, сохранив-
шееся о другом полководце. Однажды Потемкин, недовольный запо-
рожцами, сказал одному из них: «Знаете ли вы, хохлачи, что у меня
в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить,
так в Сече будет слышно?». «То не диво, – отвечал запорожец, у нас
в Запорозцине е такие кабзары, що як заграють, то аже у Петербурси
затанцують» [8, с. 184 (по А.С. Пушкину Table talk)]2. Ср. в «Слове»:

1
В древние времена Нежин, расположенный в окрестностях Чернигова, назы-
вался Нежатиной нивой. В битве при Нежатиной ниве (1078 г.), упоминаемой в «Сло-
ве», погиб князь Изяслав Ярославич.
2
В. Димов приводит и более общие слова французского посла Сегюра: «...вели-
кая душа князя Потемкина не могла успокоиться, познавая в татарах тех половцев,
кои чрез многие столетия блаженство России потрясали» [8, с. 201].

181
Тоже звонъ слыша давный великый Ярославь сынъ Всеволожь: а Вла-
димиръ по вся утра уши закладаше въ Чернигове1. Но фигура Святос-
лава стоит выше князя Потемкина.
Не случайно Святославу в «Слове» поют славу и немцы, и «венеди-
ци» (может быть, также намек и на Суворова и его итальянский поход
против Наполеона?). Более позднее написание второй части «Слова»
о пленении князя Игоря и возвращении его из плена, чем первой части,
посвященной поражению князя Игоря, объясняет в таком случае и бо-
лее позднюю аллюзию на итальянский поход Суворова, который так
же, как и Румянцев, может быть сопоставлен со Святославом в «Сло-
ве». Тогда в женитьбе сына Игоря (ср. также с Петром III, которого Ели-
завета Петровна женила на немецкой княжне – будущей Екатерине II)
можно видеть сближение с планами Наполеона породниться с дочерью
Александра I? В любом случае вопрос династических браков стоял не
только в XII в.
Упоминание событий конца XI в. в «Слове»: Тьмутаракань.
Особое значение для сопоставления событий конца XVIII  в. имеют
и события, происходившие за век до Игорева похода, о чем свидетель-
ствует четырехкратное упоминание Тмутаракани. Самым понятным
и исторически достоверным является следующий контекст о «граде
Тмутаракани»: «…были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъи бо
Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сеяше. Ступаетъ
въ златъ стремень въ граде Тьмуторокане». Здесь речь идет об Оле-
ге Святославиче, который не просто владел этим далеким княжеством
с 1083 г., но, заключив союз с половцами, пытался до этого завладеть
и Черниговским престолом.
Другой контекст вызывает вопросы:

«И ркоша бояре Князю: уже Княже туга умь полонила; се бо два со-
кола слетеста съ отня стола злата, поискати града Тьмутороканя, а
любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припешали пога-
ныхъ саблями, а самаю опустоша въ путины железны. Темно бо бе въ
3-й день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и съ нимъ
молодая месяца, Олегъ и Святъславъ тъмою ся поволокоста».

Это видит в «мутном» сне Киевский князь Святослав. Разноголо-

сица специалистов, много занимавшихся отождествлениями этих имен
(см. статью «Святослав Ольгович» в «Энциклопедии “Слова о полку
Игореве”»), наглядно показывает, что выход можно искать вовсе не
в историческом отождествлении, а в игре поэтического воображения,

Ссылки на издание «Слова» 1800 г. приводятся по [17].

1

182
ведь это был сон, а во сне всякое может почудиться. Но именно сон по-
зволяет перенестись в эпоху присоединения Крыма и Тамани к России
в XVIII в.
Еще более загадочным оказывается такой фрагмент:

«Всеславъ Князь людемъ судяше, Княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь

влъкомъ рыскаше; изъ Кыева дорискаше до Куръ Тмутороканя; великому хръсо-
ви влъкомъ путь прерыскаше». До куръ толкуют либо как ‘до Курска’, либо как
‘до пения петухов’, либо, если видеть заимствование, как ‘до границ’, ‘до селе-
ний’, ‘до владык’.

Слово остается неясным. О спорности допущения, что Всеслав

мог ездить в Тмутаракань, говорится в статье «Всеслав Брячиславич»
в «Энциклопедии “Слова о полку Игореве”», там же – о «не всегда по-
нятном в деталях поэтическом комментарии к подлинной биографии
Всеслава Брячиславича».
Последний фрагмент с упоминанием Тмутаракани связан с совсем
загадочным «тмутараканским болваном»:

«Солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь
убуди; свистъ зверинъ въ стазби; дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати
земли незнаеме, влъзе, и по морию, и по Сулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе
Тьмутораканьскый блъванъ».

Нам представляется возможным образ «тмутараканского болвана»

толковать как иносказательное именование знаменитого Тмутаракан-
ского камня, найденного Мусиным-Пушкиным за 8 лет до публикации
им же «Слова». Как бы то ни было, три из четырех упоминания Тмута-
ракани остаются «темными местами», встречаются в довольно стран-
ных контекстах, которые становятся понятными, лишь если отнестись
к «Слову» как к художественному произведению конца XVIII�����������
����������������
в., напол-
ненному образами и символами, актуальными для той эпохи только что
закончившейся русско-турецкой войны.

Параллели к «Слову о полку Игореве»

в поэзии Державина и Петрова
Игра смыслами у Державина и Петрова. В XVIII в. к литературе
относились как к интеллектуальной игре смыслами. Так, в «Водопаде»
Державина говорится не только о Потемкине, который сравнивается
с водопадом, но прежде всего о Петре Румянцеве и его победах над

183
турками. Державинский «Водопад» – это современная версия «Слова
о полку Игореве» применительно к XVIII в.
Державин, как и его старший современник Василий Петров, счи-
тал, что поэт должен предлагать читателю нечто вроде загадки. В. Пе-
тров защищал, в частности, право поэта на причудливые, аллегориче-
ские и эмблематические образы:

«Между стихами, Одъ нетъ лучше да Поемъ, / За темъ что родъ сей
полнъ гадательныхъ Емблемъ; / Не Исо тутъ, Ерокъ, кавыка, иль вария /
Все Ероглифика да все Аллегория; / Пиитъ ни тычки вонъ Египетской мудрецъ,
/ Задачи онъ даетъ, реши хоть лопни чтецъ» [13, ч. III, с. 134–135].

Но в отличие от В. Петрова, Державин не удержался от того, чтобы

не позаботиться о потомках и не дать отгадку многим сегодня загадоч-
ным аллегориям «Водопада». К сожалению, в «Слове» отсутствует ав-
торский комментарий к тексту, который был дан Державиным к своему
«Водопаду». Поэтому уже не одно поколение читателей ломает голову
над загадками и аллюзиями в «Слове».
Кое-что становится ясным из сопоставления «Слова» с пятью до-
печатными версиями, опубликованными и частично обследованными
в текстологическом отношении [9, с. 140–151; 318–326; 337–350]. Это
список в бумагах Екатерины II, называемый переводом (Е), список из
архива Белосельских-Белозерских по публикации Л.К. Ильинского
(ББ), список из архива Воронцова (ЛОИИ. Оп. 2. № 87 (В)), список
РНБ, F.XV.50 (РНБ) и древнерусский текст в бумагах Екатерины  II
(Едрр), поэтому в дальнейшем, приводя разночтения по этим версиям,
мы будем показывать варьирование чтения более или менее близкое
к другим произведениям второй половины XVIII в.
Параллели к «Слову» из оды Петрова «На взятие Измаила»
и других его од. Рассмотрим образы одной из самых интересных и яр-
ких военных од В.П. Петрова (ни разу не переиздававшейся, насколько
нам известно, в советское и постсоветское время, вероятно потому, что
вся слава победы была приписана Петровым Потемкину, а имя Суво-
рова не было даже им упомянуто) – оды «На взятие Измаила. Декабря
11 дня 1790 года», где мы находим прямые параллели к «Слову о полку
Игореве».
1. Уже в зачине оды В.П. Петров восклицает, используя тот же
фольклорный мотив, что и автор «Слова»: «Кто даст теперь мне бы-
стры крила, / Да к Измаилу полечу» [13, ч. II, c. 76]. – Ср. с зачином
плача Ярославны в «Слове»: «полечю, рече, зегзицею по Дунаеви» [9,
с. 264].

184
 Заметим попутно, что зачин другой известной оды В.П.  Петрова
«На войну с турками», написанной еще в 1769 г. («Султанъ ярится! ада
дщери, // Въ немъ Фурии раздули гневъ. / Дубравные завыли звери. /
И волкъ и песъ разинулъ зевъ; / И криками нощные враны, / Предвоз-
вещая кровь и раны, / Все полнятъ ужасомъ места; / И надъ сералию
комета / Беды на часть полночну света // Трясетъ со пламенна хвоста!»)
[13, ч. I�������������������������������������������������������������
��������������������������������������������������������������
, с. 33], не только перекликается с «Задонщиной» своими обра-
зами воющих зверей («Дубравные завыли звери») и каркающих ночных
«вранов» перед кровавой битвой («И криками нощные враны, предвоз-
вещая кровь и раны, // Все полнятъ ужасомъ места»), но даже больше
с описанием в «Слове» начала похода Игоря, описанием, в котором
беду, помимо зверей и «вранов», как в «Задонщине», предвещает также
действительно имевшее место небесное предзнаменование, но не коме-
та, а солнечное затмение. Иными словами, в «Слове» для поэтического
описания также выбрана битва, связанная с мрачным небесным пред-
знаменованием. Само собой напрашивается также сопоставление обра-
за Девы Обиды в «Слове» с образами «дщерей ада» и образом «гневной
Фурии» в данной оде В. Петрова.
Следует отметить, что перекличка од В.  Петрова со «Словом о
полку Игореве» наблюдается не только в военных одах В. Петрова, но
и в других его произведениях. Так, в оде В.  Петрова «Великой Госу-
дарыне Екатерине  II, Самодержице Всероссийской, на открытие гу-
бернии в Москве. 1782» певцу Екатерины является с небес «священна
Дева» – «Совеcть», рассказывающая поэту о своих деяниях в России:
«Я искра Божества, я Совесть, / Вещаетъ тако Дева мне: / Внимай мо-
ихъ деяний повесть / И приключений въ сей стране» [13, ч. II, с. 5].
Аллегорический Образ Девы Совести у Петрова типологически сходен
с аллегорическим образом Девы Обиды в «Слове». Даже призыв Сове-
сти внимать ее «деяний повесть» лексически и семантически перекли-
кается с призывом к «братьям» в «Слове о полку Игореве» «начяти …
повестий о пълку Игореве» «по былинамъ сего времени» [9, с. 257].
Не лишены оснований и сопоставления Девы Обиды с греческой
богиней-мстительницей Эриннис (сравни с лат. Фурией) и с Ате «Или-
ады» Гомера, одного из самых любимых поэтов В.П. Петрова, наряду с
Вергилием, «Энеиду» которого по инициативе и под руководством Ека-
терины II В. Петров перевел с латинского подлинника на русский язык.
Мы считаем, вслед за А.Н. Афанасьевым [1, с. 191, 367] и А.  С.  Ор-
ловым [12, с. 36], что Дева Обида в «Слове» больше сродни сканди-
навским валькириям, сербским вилам, греческим эриниям и латинским
фуриям, чем лиходейке из русской былины о Потоке.
Перекличку «Слова» с античными образами «Илиады» Гомера за-
метил еще Н.И. Гнедич, назвавший в своем переводе XIX песни «Или-

185
ады» греческую Ате, персонификацию Ослепления, или Безумия,
Обидой [18, с. 44–45]. Можно также сопоставить «обиду» в «Слове»
с «обидой Турновой» (то есть с «обидой», нанесенной вождем рутулов
Турном троянцам во главе с Энеем; у Вергилия – Turni injuria) в пере-
воде В. Петрова девятой песни «Энеиды» Вергилия: «Обида Турнова,
зажегша флотъ главня, / Велитъ Кивеле флотъ спасати отъ огня» – …
quum Turni injuria Matrem / Admonuit ratibus sacris depellere taedas [2,
с. 51; 19, с. 215].
Сравним в «Слове»: «О! далече зайде соколъ, птицъ бья къ морю:
а Игорева храбраго плъку не кресити. За нимъ кликну Карна и Жля, по
скочи по Руской земли, смагу мычючи въ пламяне розе». Здесь при-
вычный фольклорный образ («ясна») «сокола», широко используемый
в поэзии вплоть до наших дней и отнюдь не составляющий прерога-
тиву древнерусской словесности, сочетается с вычурными и редкими
образами погребальных богов (?) Карны и Ж(е)ли, оглашающих сво-
им кликом землю и скачущих по Русской земле, как половецкие ханы
(с которыми, заметим, их отождествляли уже первые издатели «Слова»),
сея людям горе («размыкивая» смагу-огонь-жар) из пламенного рога.
Последний нередко толкуется как метафорическое переосмысление
конкретного образа небольших военных труб (или сифонов), мечущих
«греческий», «живой огонь» (зажигательную смесь из серы, смолы, се-
литры и других горючих веществ), которые еще греки (до половцев)
использовали и на суше, бросая их из-за щитов в лицо неприятеля,
и на море – для поджигания вражеских кораблей. Но в этом фрагменте
конкретные ассоциации с военной «огненной трубой» – «пламенным
рогом» преобразуются в необычный и мрачный образ погребального
огненного рога, своеобразного факела смерти в руках Карны и Ж(е)ли.
Подобные образы более типичны для поэзии предромантизма, чем для
древнерусской словесности XII в.
2. «Вождь каждый в мужество облекся, / Надежды воин шлемъ на-
делъ; Умреть иль победить обрекся, / Кому назначенъ какъ пределъ»
[13, ч. ����������������������������������������������������������������
II��������������������������������������������������������������
, с. 78]. – Ср. в «Слове»: «(Игорь) истягну умъ крепостию сво-
ею, и поостри сердца своего мужествомъ». «Луцежъ бы потяту быти,
неже полонену быти». Как и В. Петров, так и автор «Слова» придают
абстрактному понятию мужества предметно-конкретное значение пу-
тем употребления абстрактного существительного «мужество» с гла-
голами, имеющими конкретное значение (облечься во что-то (как в
латы), поострить что-то чем-то, по мнению А.А.  Потебни [14, с. 15],
поострить ум мужеством сердца – скорее, чем поострить сердце муже-
ством), но образы «Слова» еще более сложны и изысканны. Кроме того,
и В. Петров, и автор «Слова» используют распространенный в летопи-

186
сях, и вообще в мировой литературе, призыв военачальников к воинам
не сдаваться и биться насмерть.
3. «Когда труба войны затрубитъ?» [13, ч. II, c. 78] – восклицает
В.  Петров. Тот же традиционный образ воинских труб (ср. «Задон-
щину») с той же figura etymologica («труба трубит») используется
и в «Слове»: «Трубы трубятъ в Новеграде».
4. «Вдругъ громъ ужасный умолкаетъ, / Печальна тихость наста-
етъ, / Мгла градъ и Россовъ оболкаетъ, / Осаде ужасъ придаетъ» [13,
ч. II, с. 77]. – Ср. в «Слове»: «Длъго. Ночь мркнетъ, заря светъ запала,
мъгла поля покрыла». И у В. Петрова, и в «Слове» описано наступле-
ние ночи после первого дня битвы с использованием так называемо-
го исторического презенса (Praesens historicum), что придает рассказу
о сражении иллюзию участия песнопевца в описываемых им событиях,
делает из поэта воображаемого очевидца описываемых событий. Одна-
ко в «Слове» при описании наступления ночной мглы парадоксальным
образом используется самая простая русская лексика, в то время как
В. Петров, работая в другом жанре, в соответствии с высоким стилем
оды, употребляет иную по происхождению лексику – церковнослявя-
низмы «градъ», «Россы», «оболкать».
5. «Во всемъ, кругъ города, пространстве, / Какъ красны женихи
въ убранстве, / Подвиглись Россы на беду; / На пиръ подвиглись будто
брачный: / Въ пути ихъ кроетъ воздухъ мрачный, / Густеющъ Туркамъ
ко вреду» [13, ч. II, с. 79]. – Ср. в «Слове»: «Ту кроваваго вина не доста;
ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полего-
ша за землю Рускую». И В. Петров, и автор «Слова» сравнивают бой
с брачным пиром, но образ боя как брачного пира в «Слове» содержит
в себе еще намек на действительные браки половцев с «русскими дева-
ми», отсутствующий по понятным причинам в оде В. Петрова.
6. «Враги разгорячась урономъ / Со скрежетомъ, со ревомъ, сто-
номъ, / Не зря на гибель предъ собой / На Россовъ вержутся всей силой; /
И жизни не щадя не милой / Лютяй возобновляютъ бой. / Смесилися!
Другъ друга рубятъ, / Другъ друга колютъ, топчутъ, рвутъ; / Ударъ уда-
рами сугубятъ, / По собственнымъ кровямъ плывутъ» [13, ч. II, с. 83]. –
Ср. в «Слове»: «Съ зараниа до вечера, съ вечера до света летятъ стрелы
каленыя; гримлютъ сабли о шеломы; трещатъ копиа харалужныя, въ
поле незнаеме среди земли Половецкыи». Ср. также: «Ты буй Рюриче
и Давыде, не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша»? И В. Пе-
тров, и автор «Слова» дают с помощью глаголов в историческом насто-
ящем времени яркую, живописную картину боя, полную динамизма.
Но если В.  Петров подробно описывает конкретные действия сража-
ющихся воинов, передавая отглагольными существительными звуки,
издаваемые самими воинами, и устраняя из описания виды оружия, то

187
автор «Слова» описывает глаголами действия и звуки, производимые
разными видами оружия, устраняя из описания действия самих воинов.
Любопытно, что в своей поэме «Полтава» А.С.  Пушкин использует
и тот, и другой прием описания боя, многое заимствуя, как уже отмеча-
лось исследователями творчества В. Петрова, у своего забытого пред-
шественника: «Отряды конницы летучей, / Браздами, саблями звуча,
/ Сшибаясь, рубятся с плеча. / Шары чугунные повсюду / меж ними
прыгают, разят, / Прах роют и в крови шипят. / Швед, русский – колет,
рубит, режет. / Бой барабанный, клики, скрежет, / Гром пушек, топот,
ржанье, стон, / И смерть, и ад со всех сторон» [15, с. 170].
Как видим, ода В. Петрова «На взятие Измаила» и другие его оды
обнаруживают целый ряд черт лексико-стилистического и типологи-
ческого сходства со «Словом о полку Игореве». Добавим еще, что не
менее впечатляют непредубежденного читателя параллели между под-
робным описанием голосов птиц в стихотворении В. Петрова «Весна»
[13, ч. III, с. 314–319] и подробным перечислением голосов различных
птиц в «Слове».
Параллели к «Слову» из произведений Державина. Рассмотрим
также некоторые параллели к образам «Слова» в творчестве Г.Р. Держа-
вина. Так, в его оде «На взятие Варшавы» представлен ряд символиче-
ских звуковых образов:
И славы гром, / Как шум морей, как гул воздушных споров, /
Из дола в дол, с холма на холм, / Из дебри в дебрь, от рода в род, …В оде
развивается образ грома славы. Разночтения: гремитъ слава (Е, ББ, В,
РНБ) = звенитъ слава (Едрр). Во всех версиях, приближенных к новому
языку, лексическое выражение образа ближе к державинскому.
В той же оде «На взятие Варшавы» есть и более насыщенный об-
разами, близкими к образам «Слова», отрывок:

Черная туча, мрачные крыла / С цепи сорвав, весь воздух покры-

ла; / Вихрь полуночный, летит богатырь! / Тма от чела, с посвиста пыль! /
Молньи от взоров бегут впереди, / Дубы грядою лежат позади. / Ступит
на горы – горы трещат, / Ляжет на воды – воды кипят, / Граду коснется –
град упадает, / Башни рукою за облак кидает…

Ср.: Чръныя тучя съморя идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца: а въ

нихъ трепещуть синии млънии. Два солнца померкоста, оба багряная
стлъпа погасоста, и съ нимъ молодая месяца, Олегъ и Святъславъ тъмою
(в Е, ББ, В, РНБ мраком(ъ)) ся поволокоста.

Одни и те же образы цитируемых первых пяти строк Державина

распределены по двум фрагментам «Слова». Образы вторых пяти строк
соответствуют одному фрагменту «Слова»:

188
 Галичкы Осмомысле Ярославе высоко седиши на своемъ златокованнемъ
столе. Подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, заступивъ Королеви
путь, затвори въ Дунаю (ср. воды) ворота, меча (ср. кидает) времены (ср. башни)
чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ; оттворяеши
Киеву врата; стреляеши съ отня злата стола Салтани за землями.

Здесь в точности совпадает и порядок появления деталей образа:

сначала горы, а в самом конце – метание тяжестей (башен) под (за)
облака. Это ясно из разночтений: бремена (Е) = тежести (ББ) = тя-
жести (В, РНБ) = времены (Едрр). Сама по себе такая развитая много-
словная образная сцена не может быть ни «общим местом», ни случай-
ным совпадением.
Тот же образ метания чрезмерных тяжестей видим в оде Держа-
вина из числа «Читалагайских» «На великость» (1774 г.) [4]: Алкид …
в путь течет средь бездн, средь блат, / Из корней горы исторгает, /
Горами страшными бросает, Шагами потрясает ад. Эпоха героев-
гигантов ясно выражена в образе Алкида, развернуто и красочно –
в образе разъяренного богатыря и оставляет свои следы в «Слове», про-
ясняя «темное место».
В «Читалагайской» оде «На порицание» (1774  г.), переведенной
с немецкого прозаического перевода французской стихотворной оды
Фридриха ���������������������������������������������������������
II�������������������������������������������������������
[5], есть также отрывки, насыщенные образами, совпада-
ющими с образами «Слова»:

Пороки твоя обитают в нощи, ибо ты отвращаешься дня, который их изо-

бличить может, – подобно печальным вранам, кои на кладбищах мертвых со-
бираются в кипарисных дебрях и своим криком пужают теней.

Ср.: Нощь стонущи ему грозою птичь убуди. Всю нощь съ вечера босуви
врани възграяху, у Плесньска на болони беша дебрь Кисаню, и не сошлю къ
синему морю. А Святъславь мутенъ сонъ виде: въ Киеве на горахъ си ночь съ
вечера одевахъте мя. Всеславъ Князь людемъ судяше, Княземъ грады рядяше, а
самъ въ ночь влъкомъ рыскаше. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть:
нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче.

Разночтения по допечатным версиям «Слова» и державинские

крик вран, дебри, мертвые и труп. Другие общие образы.
Приведем разночтения глаголов граяхуть и възграяхутъ: граяли
(Е) = каркали (ББ, В, РНБ) = граяхуть (Едрр) и граяли (Е) = каркали
(ББ) = кричали (В) = каркали (РНБ) = възграяху (Едрр)1. Видны сильные
1
Данное сокращение см. подробнее «Параллели к «Слову о полку Игореве»
в поэзии Державина и Петрова» на с. 183–184.

189
колебания, включающие в том числе и слово, однокоренное с тем, кото-
рое встречается в оде: криком = кричали (В).
В этой же оде встречаем образ дебри и трупы жрущей птицы: У
Плесньска на болони беша дебрь Кисаню … часто врани граяхуть, тру-
пиа себе деляче.
Приведем материалы еще одной державинской оды – «На день рож-
дения Ея величества, сочиненной во время войны и бунта 1774 г.» [3]:

Младая муза, вспрянь, бодрись, / И Эвр как, крыла простирая, / Полеты стрел
предускоряя, / Дерзай, теки, стремись, несись, / И в быстром вихре скоропарном, /
В теченьи солнца светозарном, / Приближь к нему свой орлий взор, / Сдержи
его крутизн в вершине, / На самой выспренней стремнине / Пловущих синих,
светлых гор. / … / Тогда ни вран на трупе жить, / Ни волки течь к телам стадами
/ Не будут, насыщаясь нами, / За снедь царей благодарить: / Не будут жатвы по-
плененны, / Не будут села попаленны, / Не прольет Пугачев кровей.

Ср.: Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука. Вступилъ девою на зем-

лю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синемъ море у Дону плещучи,
убуди жирня времена. И рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя дев-
кы Половецкыя. Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ съ моря стрелами на хра-
брыя плъкы Игоревы! Яръ туре Всеволод! Стоиши на борони, прыщеши на
вои стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Тъй бо Олегъ мечемъ
крамолу коваше, и стрелы по земли сеяше. Съ вечера до света летятъ стрелы
каленыя. А поганаго Кобяка изъ луку моря отъ железныхъ великихъ плъковъ
Половецкихъ, яко вихръ выторже. Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху,
у Плесньска на болони беша дебрь Кисаню, и не сошлю къ синему морю.
Чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца: а въ нихъ трепещуть
синии млънии. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть: нъ часто врани
граяхуть, трупиа себе деляче.

Об эпитете синий и об образе ворон на трупах см. выше (в др. ме-

сте). Образ волка – ведущий в «Слове», но стада в нем бывают лебедей
и галици, но не волков.
Эпитет синий. Эпитет синий постоянно находился в поэтическом
арсенале Г.Р.  Державина. Уже после публикации «Слова», в 1812  г.,
поэт создает стихотворение (балладу) «Жилище богини Фригги»: Въ
ужасе безъ чувствъ скальдъ трепеталъ, / Вои слыша волчьи, врановъ
стоны / И зря древъ съ вершинъ, какъ огнь сверкалъ / Въ взорахъ синихъ
рысей, пестробледныхъ, / Злящихся втай на него напасть… [7].
Характерно, что эпитет синий в «Слове» не дает нигде разночтений.
Для всех «синих» образов «Слова» (море, Дон, вино, молнии, мгла) во
всех списках встречается только этот эпитет. Словосочетания синие

190
рыси в «Слове» нет, но если принять точку зрения, согласно которой
Державин познакомился со «Словом» только после его публикации, то
следовало бы ожидать заимствования редкого образа синей молнии,
или синей мглы, или идеи применить этот образ к имени собственно-
му – названию реки. Но Державин круг образов, для описания которых
подходит этот эпитет, смело распространяет на мир животных. Синей
должна казаться пестробледная рысь в темноте, синей мгле. В силу это-
го можно усмотреть дальнейший метонимический перенос, начатый
в «Слове»: ‘синие на фоне черного ночного неба молнии’ → ‘вся си-
няя ночная мгла’ (перенос с части на целое) → ‘синяя рысь, ведущая
охоту в этой мгле’ (перенос с целого на часть). Этот эпитет полюбился
Державину еще задолго до появления «Слова». Так, мы встречаем его
в «Оде на день рождения Ея величества, сочиненной во время войны
и бунта 1774 г.» [3]: …Пловущих синих, светлых гор. Синие горы, как
и синяя мгла, синяя молния – древнейший светоизобразительный эпи-
тет, не менее, однако, характерный для предромантической поэзии
XVIII�����������������������������������������������������������������
в., чем для древнерусской словесности ��������������������������
XII�����������������������
столетия. Здесь свето-
вой оттенок сияния сильнее, чем цветовой.
Панхронизм «Слова». Мы не утверждаем, что «Слово» было
написано в конце XVIII  в., мы настаиваем только на том, что вывод
о происхождении этого произведения как готового законченного тек-
ста определенного жанра в конце XII���������������������������������
������������������������������������
 в. не доказан. Более того, рабо-
ты последних пятидесяти лет русских и зарубежных ученых о поэтике
и языке «Слова», особенно если воспринимать их на фоне успехов на-
уки об истории русского языка и словесности, заставляют усомниться
в таком выводе все более и более. Напротив, наше знакомство со славя-
но-русским языком и поэзией конца ������������������������������������
XVIII�������������������������������
в. все более и более заставля-
ет пересмотреть утверждение о неспособности авторов, современников
графа Мусина-Пушкина, произвести художественно-историческую ре-
конструкцию текста шестисотлетней давности. Развитие русской сло-
весности к этому времени, свободный панхронический взгляд на свой
родной язык-тезаурус позволяли это сделать на исходе восемнадцато-
го века, но не ранее. Во всяком случае, бездоказательное объявление
«Слова» памятником XII������������������������������������������
���������������������������������������������
в. только вредит дальнейшему поступатель-
ному ходу науки об отечественной словесности. Обнаружение в этом
величайшем произведении всё новых поэтических достоинств покажет
нашему современнику уникальные качества русского языка и культуры
предпушкинской поры, действительные истоки золотого века русской
словесности и языковой культуры, историческую всеохватность и под-
линные масштабы военно-политического мышления в художественной
форме, достигнутого певцами Руси-России.

191
 Представленные факты можно изложить также в терминах дис-
курс-анализа. В частности, рассмотрены интерсобытийные связи
похода удельного князя Игоря Новгород-Северского на половцев
1185 г. и русско-турецких войн второй половины �������������������
XVIII��������������
в. Интерсобы-
тийные связи предполагают интерлокальные и интертемпоральные
связи («тропа Трояня» в «Слове о полку Игореве» и античная Трояно-
ва дорога, пролегающая от Дуная до Карпатских гор, арена сражений
во время русско-турецких войн, включая Троянов вал близ реки Кагул
во время знаменитой битвы при Кагуле в ходе русско-турецкой войны
1768–1774 гг. Ср. также символическую реку Каяла в «Слове» и реку
Кагул; Дунай как важный стратегический и геополитический регион
во время русско-турецких войн и Дунай в «Слове»), а также интер-
субъектные связи (киевский князь Святослав – генерал-губернатор
Малороссии граф П.А. Румянцев; князь Ярослав Всеволодович – князь
Г.А. Потемкин; князь Владимир Игоревич, сын главного героя «Слова
о полку Игореве», – Петр III) и интеробъектные связи (например, связь
тмутараканского камня и упоминаемого в «Слове» тмутороканского
болвана). Наконец, следует отметить интертекстуальные связи «Слова»
с произведениями Г. Державина, В. Петрова, перепиской Екатерины II
с Румянцевым.
Смежные с дискурс-анализом проблемы рассматривались и рас-
сматриваются в Петербургской филологической школе, к которой
принадлежат авторы. В статье использованы давно устоявшиеся как
в этой школе, так и в мировой филологической науке, понятия аллюзии,
контекста, микротекстологии, мотива, оссианизма, поэтики, стиля,
текста и варианта текста, художественного образа, художествен-
ной формы, не требующие особых новых дефиниций.

Библиографические ссылки
1. Афанасьев, А.Н. Поэтические воззрения славян на природу / А.Н. Афанасьев. –
М.; К.: Солдатенков, 1869. – Т. 3.
2. Вергилий. Еней. Героическая поема Публия Виргилия Маронаь / Вергилий;
пер. с латин. г-ном Петровымъ. – СПб., 1786.
3. Державин, Г.Р. Ода на день рождения Ея величества. 1774 / Г.Р. Державин. –
Режим доступа: http:// ru.wikisource.org/wiki / Ода на день рождения ея величества
(Державин). – Дата доступа: 04.07.2014.
4. Державин, Г.Р. Ода «На великость». 1774 / Г.Р. Державин. – Режим доступа:
http://ru.wikisource.org/wiki/. – Дата доступа: 04.07.2014.
5. Державин, Г.Р. Ода «На порицание». 1774 / Г.Р. Державин. – Режим доступа:
http://ru.wikisource.org/wiki/% D0%9E%D0%B4%D0%B0_%D0%BD%D0%B0_%D0
%BF%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%86%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%
28%D0%94%D0%B5%D1%80%D0%B6%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D0%BD%29. –
Дата доступа: 04.07.2014.

192
 6. Державин, Г.Р. На приобретение Крыма. 1784 / Г.Р. Державин // Сочинения
Державина: в 9 т. / с объясн. примеч. и предисл. Я. Грота. – СПб.: Изд. Имп. акад.
наук: в тип. Имп. акад. наук, 1864–1883. – Т. 1: Стихотворения. – Ч. 1. – 1864. –
С. 181–186. Цит. по: http://philolog. petrsu.ru/derzhavin/arts/arts.htm. – Дата доступа:
04.07.2014.
7. Державин, Г.Р. Жилище богини Фригги. 1812 / Г.Р. Державин. – Режим досту-
па: http://philolog. petrsu.ru/derzhavin/arts/32.Zilishebogini.1812.htm. – Дата доступа:
04.07.2014.
8. Димов, В. Потемкин в жизни. Человек-миф восемнадцатого века / В. Димов //
Свод свидетельств о жизни и деяниях основателя Новороссии. – М., 2003.
9. Дмитриев, Л.А. История первого издания «Слово о полку Игореве» /
Л.А. Дмитриев // Материалы и исследование. – М.; Л., 1960.
10. Екатерина, II. Рескрипт Екатерины II П.А. Румянцеву о производстве его за
победу при Кагуле в чин генерал-фельдмаршала и о награждении личного состава
1-ой Армии за эту победу. 1770 г. августа 27 // ЦГВИА. Ф. ВУА. Д. 1852. Л. 63–65 об.
Копия. ПСЗ. Т. XIX, № 13511. Цит. по электронной версии: www.vostlit.info/ Texts/
Dokumenty/Russ/XVIII/.../175.phtml?... – Дата доступа: 15.07.2014.
11. Ларкович, Д.В. Феномен авторского сознания Г.Р. Державина в контексте
русской художественной культуры второй половины XVIII – начала XIX века: авто-
реф. ... дис. д-ра ист. наук / Д.В. Ларкович. – Екатеринбург, 2012.
12. Орлов, А.С. Дева Лебедь в Слове о полку Игореве (параллели к образу) /
А.С. Орлов // Труды Отдела древнерусской литературы. – М.; Л.: Изд-во Акад. наук
СССР, 1936. С. 27–36.
13. Петров, В.П. Сочинения / В.П Петров. – Ч. I–III. – 2-е изд. – СПб.: Мед.
типогр., 1811.
14. Потебня, А.А. «Слово о полку Игореве» / А.А. Потебня // Текст и примеча-
ния. – Воронеж: типогр. В. И. Исаева, 1878.
15. Пушкин, А.С. Сочинения / А.С. Пушкин; под ред. Б. Томашевского и К. Ха-
лабаева. –2-е изд. – Л.: Гос. изд-во, 1925.
16. Румянцев, П.А. Реляция П.А. Румянцева 1770 г. июля 21 // ЦГВИА. Ф. ВУА.
Д. 1868. Л. 282–285. Подлинник. Опубл. в сб. «Чтения в Обществе истории и древ-
ностей российских». – М., 1865. – Кн. 2. – С. 101–103. Цит. по электронной версии:
www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVIII/.../159.phtml?... – Дата доступа: 15.07.
2014.
17. «Слово о полку Игореве». http://ru.wikisource.org/wiki/%D1%EB% EE%E2%
EE_%EE_%EF%EE%EB%EA%F3_%C8%E3%EE%F0%E5%E2%E5/%D2%E5%EA%
F1%F2 (дата обращения: 05.07.2014).
18. Шелемова, А.О. Два комментария к проблеме текста и интертекста «Слово
о полку Игореве» / А.О Шелемова // Polilog. Studia neofilologiczne. – № 2. – Słupsk,
2012. – C. 41–46.
19. Virgile. Oeuvres de Virgile. Traduction nouvelle accompagnée du texte latin. –
T. II. – Paris: A. Charpentier et Cie, s.a. [1857–1858].

193
Т.В. Михайлова (Россия, Красноярск)
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ
И ИХ МАРКИРОВАНИЕ В ИМПЕРАТИВНЫХ
ВЫСКАЗЫВАНИЯХ
(на материале русских публицистических текстов XVI в.)

В работе рассматриваются оценочные высказывания с императива-

ми и конструкциями с модальностью долженствования в древнерусских
публицистических текстах XVI в. (сочинениях Ермолая-Еразма, Ивана
Пересветова, Вассиана Рыло, Филофея). Выявлено, что ценности, на ос-
нове которых строятся императивы, адресованные правителю, относятся
к ценностям развития, порядка и благополучия. Анализ предикатов
императивных высказываний подтверждает гипотезу об изменениях
в отношении общества к власти в Московской Руси в XVI в.
Императивная картина мира древнерусских публицистических тек-
стов проявляет вышеназванные ценности сообщества и актуализирует
идеи, связанные с созданием модели идеального поведения для прави-
теля православного государства, направленной на будущее. Политиче-
ские тексты названных книжников определяют важнейшие ценности
власти русского царя на этапе становления русской государственности –
сила, защита православной веры, милосердие.
Автор относит себя к школе семантического синтаксиса, восходящей
к Ф.И. Буслаеву, изучавшему логические основы предложения. Сильное
влияние оказано на автора работами Н.Д. Арутюновой, Т.В. Булыгиной,
многолетним личным общением с Т.В. Шмелевой в Красноярске и Вели-
ком Новгороде. Знакомство с личностью и трудами петербургских ученых
В.В. Колесова и обаяние Г.Н. Акимовой вызвало обращение к древнерус-
ским текстам в поисках способов выражения оценки и воздействия на
адресата.
Ключевые слова: дискурс о царской власти России ��������������
XVI�����������
в., право-
славная модель власти, картина ценностного восприятия мира, импера-
тивы как маркеры репрезентации власти.
Ключевые понятия:
Императив – грамматическая форма глагола.
Императивное высказывание – высказывание, содержащее импе-
ратив и обладающее семантикой мягкого или жесткого предписания.
Императивная картина мира – желательная картина мира, пред-
писываемая при помощи императивов адресату со стороны автора вы-
сказывания.
Маркеры оценки – способы включения оценки в высказывание
и приемы ее экспликации.

194
 Прохибитив – отрицательный императив, иначе – запрет.
Работа по изучению отношения к власти в российском обществе,
особенно подкрепленная анализом релевантных текстов, актуальна, на
взгляд автора настоящей статьи, не только в контексте сегодняшних ре-
алий, но и в исторической ретроспективе. Ведь зарождение многих и
многих проблемных зон во взаимодействии власти и общества проис-
ходило в XIV��������������������������������������������������
�����������������������������������������������������
–�������������������������������������������������
XV�����������������������������������������������
веках. В �������������������������������������
XVI����������������������������������
–���������������������������������
XVII�����������������������������
вв. испытывались формы орга-
низации царской власти на фоне жесточайших внешних и внутренних
неурядиц. Публицистика ������������������������������������������
XIV���������������������������������������
–��������������������������������������
XVII����������������������������������
вв. отразила эти борения. Филоло-
гу тем интереснее формы и приемы влияния на отдельные персоны,
группы людей, использованные русскими публицистами в эти времена.
Объектом исследования в работе стали контексты произведений
древнерусских книжников XVI в. Ивана Пересветова, Ермолая-Ераз-
ма, Вассиана Рыло, Филофея, включающие императивные высказыва-
ния и обладающие предписывающей семантикой.
Предметом изучения явились приемы выражения долженствова-
ния в текстах названных выше авторов.
Цель исследования – изучение высказываний с семантикой дол-
женствования в древнерусских публицистических текстах ряда авто-
ров ��������������������������������������������������������������
XVI�����������������������������������������������������������
в., используемых для построения образа идеального правите-
ля Руси. В этой связи среди задач, решаемых нами, следует выделить
следующие:
• определение круга памятников и авторов, тексты которых необ-
ходимо изучить для выявления императивной семантики и приемов ее
проявления;
• выявление смыслов, используемых в императивных высказывани-
ях для воздействия на адресата – царственного субъекта;
• описание приемов построения образа идеального русского царя
через императивные высказывания.
В качестве методов изучения использованы наблюдение, сравне-
ние, компонентный анализ синтаксической структуры высказывания.
Нами рассмотрены следующие произведения древнерусских книж-
ников XVI в.:
• «Большая челобитная» и «Малая челобитная» Ивана Семеновича
Пересветова;
• «Послание на Угру» Вассиана Рыло;
• «Послание к Великому князю Василию» из ряда «посланий» стар-
ца Филофея;
• «Правительница» Ермолая-Еразма.
Вышеназванные произведения, будучи программными для станов-
ления российской общественной мысли в ���������������������������
XVI������������������������
в., цитировались и кри-
тиковались в свое время, переписывались в огромном числе списков,

195
а позднейшими исследователями издавались неоднократно. Именно в
этой связи их тексты рассматривались автором настоящей работы не по
рукописным спискам, а по авторитетным изданиям.
Исторический контекст. Политические идеалы и ценности Мо-
сковского царства, формирующиеся в русском обществе в конце
XV��������������������������������������������������������������
–�������������������������������������������������������������
XVI����������������������������������������������������������
 вв., непосредственным образом связаны с национально-госу-
дарственным подъемом Руси. Ряд исторических фактов, среди которых
Флорентийская уния католической и православной христианских церк-
вей 1439 г., провозглашение в 1448 г. Собором епископов в Москве Рус-
ской Церкви автокефальной, падение христианского Константинополя
под ударами турок-мусульман в 1453 г. приводят к появлению различ-
ных предположений о будущем «святорусского царства».
Надо отметить, что в эту же эпоху происходило усиление королев-
ской власти в Англии после войны Алой и Белой розы, начала править
династия Тюдоров, создана Англиканская церковь, король стал главой
церкви, в состав Англии вошли территории Уэльса и Ирландии.
К концу XV в. Франция стала самым большим государством Ев-
ропы, а в XVI�����������������������������������������������������
��������������������������������������������������������
в. в ней происходили кровавые религиозные войны. Ди-
настия Бурбонов была представлена Генрихом IV, которому пришлось
несколько раз менять вероисповедание, чтобы остаться в живых.
Ничего подобного тому, что было в Англии и Франции, в России не
могло происходить в силу ряда причин. После монголо-татарского ига
стало очевидно, что Русь уже осознает себя особой державой, укрепив-
шись в православии в сопротивлении басурманам.
При этом исследователи отмечают «особую роль так называемых
“высших ценностей” (Святая Русь, Правда, Порядок)» в ситуации
«подключения» родовой памяти, как бы они ни относились к этим по-
нятиям [4, с. 17].
Среди этих фактов особое место и значение собственно для Руси
имеет «стояние на реке Угре» 1480 г. (иногда называемое «Угорщина»),
что привело к окончательному избавлению Руси от татаро-монгольско-
го ига. В течение нескольких месяцев войска ордынского хана Ахмата
и русского царя Ивана III находились в динамических эпизодических
мелких сражениях, не переходя в решающую битву, и в итоге хан Ах-
мат снялся с места и ушел обратно в Орду, где был убит. В целом эти
события символизировали освобождение Руси от трехсотлетнего ор-
дынского владычества.
Древнерусские мыслители предлагали мистическое истолкование
многих из названных событий. В частности, причиной падения Кон-
стантинополя могло быть божественное наказание за предательство
православной веры и в целом христианства. Стояние на реке Угра, во
время которого хан Ахмат, обладая превосходящим русское войском,

196
необъяснимым до сих пор образом так и не решился на битву, толко-
валось как божественное заступление за Русь, а также как помощь со
стороны Богородицы.
Поиски нового места Руси в мировой истории после освобожде-
ния от ига монголо-татар, становление ее государственного сознания
происходили в многочисленных спорах книжников о вере, правильном
отношении к еретикам, путях постижения православных истин, владе-
нии монастырскими землями, соотношении «священства» и «царства»,
путях личного душевного спасения и спасения всего царства, то есть
сохранения его православным и единым.
XVI в. был особенно важен для Русского государства с точки зрения
выработки концепции православного царства, поскольку к этому вре-
мени княжества, сплоченные вокруг Московского княжества рядом мо-
сковских князей-собирателей, стали Московской Русью и государством.
Стали ясны основные границы Московского царства, стали понятны
векторы расширения государства. Возникает потребность в нравствен-
ном и религиозном обосновании земной власти русского царя.
Видимо, не случайно становятся популярными на Руси рукописные
сборники с вопросами и ответами преподобного Анастасия Синаита,
игумена Синайского монастыря в VIII в. Форма вопросов и ответов
известна в вероучительной литературе. И вот тексты «О поставлении
властелем, яко не вся власти поставляет Богъ, всеми же действует
“О назначении правителей, ведь не все власти устанавливает Бог, но
через всех правит”» получают наибольшее распространение именно
в это время. Анастасий Синаит в своих ответах проповедует учение
о богоустановленности власти. Недостойные же цари и князья постав-
ляются вследствие «недостоинства» людей.
Как считал исследователь XIX в. историк М.А.  Дьяконов в своей
работе 1889 г., «...политическая практика московских объединителей…
не раз подавала повод к пропаганде этой идеи (Речь идет об идее бо-
жественного происхождения власти князя или царя. – Т. М.)» [5, с. 44].
Одной из задач церковных служителей того времени стало обоснова-
ние наряду с идеей богоустановленности власти учения об особой от-
ветственности царей и князей перед Богом, сопряжённой с их особым
саном. Несправедливый суд, правление не «по правде», жалобы насе-
ления вызывали внимание духовенства, которое стремилось урегули-
ровать эту сферу путем пересоздания начал национального русского
права, опираясь на церковное законодательство, заимствованное из
Византии.
Московский собор 1503 г. показал наличие двух представлений
о характере взаимоотношения властей в православном царстве (поле-
мика между стяжателями и нестяжателями).

197
 Полемическая борьба, продолжавшаяся после собора 1503 г., спо-
собствовала оформлению теории «Москва – Третий Рим». Эта теория,
опираясь на систему конструируемых образов прошлого и будущего
русского государства, определяла место московской Руси в христиан-
ском мире [8; 17].
Немного позже в текстах ученика митрополита Макария Ермолая-
Еразма были даны «наставления» властителю с позиций «образцовой»
христианской модели власти, а приезжий человек Иван Пересветов ос-
мелился давать советы царю Ивану Васильевичу.
В середине XVI��������������������������������������������
�����������������������������������������������
в. Ермолай-Еразм, выдающийся русский публи-
цист (будучи сначала священником, позднее стал монахом), написал
трактат «Благохотящим царем правительница и землемерие» (далее он
известен чаще под кратким названием «Правительница»), который был
направлен царю с предложением проведения социальных реформ [18].
«Выезжий из Литвы» человек Иван Семенович Пересветов, послу-
живший в различных землях (Венгрии, Великом княжестве Литовском,
Молдавии, по его же утверждению), приезжает на русскую землю и
примерно в 1548–1549 гг. пишет две челобитные царю. В них он вдох-
новляет царя совершить ряд действий в Московском царстве, необходи-
мых для установления в нем «правды» [6].
В публицистических текстах этого периода проявляется тот напря-
женный идейный поиск, который велся в русской политико-правовой
сфере в целях создания доктрины власти. В них отображаются интел-
лектуальные и образно-эмоциональные представления, общественные
настроения того времени. Желаемое православное царство и реальное
русское государство отнюдь не совпадали друг с другом. Этим, видимо,
объясняется то, что императивные высказывания составляют довольно
значительную часть в публицистике протестной тематики.
Терминология исследования. Используются термины императив,
императивное высказывание, императивная картина мира, показатели
оценки, прохибитив и др. В отношении терминов императив, прохиби-
тив автор считает себя традиционным исследователем и не видит спец-
ифики в своей трактовке их значений, однако можно уточнить, что про-
хибитивом в древнерусском и русском современном языке мы называем
не отдельное грамматическое наклонение, а отрицательный императив.
Императивная картина мира понимается как картина мира книжни-
ка, которую он пытается описать и передать в части представлений об
идеальном православном властителе и его идеальных свойствах.
В понимании оценки и ее маркеров автор в общем и целом прини-
мает те подходы и определения, которые заданы в работах Н.Д. Арутю-
новой, Е.М. Вольф, Т.В. Шмелевой.

198
 Перечисленные выше термины важны для нашего исследования,
тем не менее, как полагает автор, он не выходит за пределы обычного
и всеми признанного грамматического дискурса, в связи с чем и нет
специальной необходимости как-то глубоко их комментировать.
Все же необходимо отметить, что древнерусские книжники, созда-
вая свои тексты, не подозревали о будущем внимании к их наполнению
и форме со стороны грамматистов позднейшего времени. В этой связи
мы в своем исследовательском подходе хотели бы указать на относи-
тельную адекватность современного инструментария по отношению к
древнему тексту.
При этом мы также осознаем, насколько мало изучен при помощи
современного тонкого грамматического инструментария (вполне при-
менимого при толковании и анализе сложных текстовых построений)
древнерусский текст. Волей-неволей современному грамматисту при-
ходится совершать реконструкцию древних представлений, само вре-
мя, толковать отношения между персонами, между идеями, привносить
свои представления об идеологии или идеологиях времени, свое пони-
мание формирующейся царской власти и свое понимание тогдашнего
понимания царской власти.
Настаивая на применимости современных грамматических поня-
тий как инструментов при изучении древних текстов, мы полагаем, что
можем при их помощи точнее описать семантику и смысл сочинений
древних книжников.
Если кратко характеризовать авторское понимание ценности цар-
ской власти, то оно может быть сведено к признанию господствующей
монархической природы власти в России, к констатации слияния в ходе
истории России предшествующих языческих родовых знаний и чувств
по отношению к власти князя/царя с привнесенными христианскими
православными, к наличию в истории России борьбы между автохтон-
ным самодержавным мировоззрением и иными мировоззренческими
вариантами.
Императивные высказывания в древнерусских публицистиче-
ских текстах. Автор поясняет свою позицию, почему он выбрал иссле-
дование императивов и императивных конструкций в данной работе.
Прежде всего, все высказывания в целом подразделяются на две
группы: описывающие то, что есть, и описывающие то, что должно
быть. Императивные высказывания относятся, очевидно, ко второй
группе.
И что есть императивное высказывание? Во-первых, императивное
высказывание представляет каузацию адресата на совершение опреде-
ленного действия.

199
 К высказываниям с императивной семантикой мы относим и ин-
финитивные конструкции, и конструкции с модальностью должен-
ствования.
Во-вторых, особенность императивных высказываний состоит
в том, что они направлены на будущее время, поэтому деонтическая
модальность, которая также по большей части основывается на семан-
тике будущего, легко сопутствует императивным смыслам.
В целом императивы древнерусские не отличались от императивов
современного русского языка, но их употребление и целеполагание от-
личается. Наши примеры, к слову, не показывают выражение импера-
тивами иерархии общения, и использование императива оказывается
естественным для выражения личной позиции – не выше, чем другие,
но и не ниже.
И те, и другие императивные высказывания в анализируемых тек-
стах можно рассматривать как советы со стороны религиозного авто-
ритета или светского лица, обладающего соответствующими знаниями,
правителю государства (поскольку основное содержание этих текстов
адресуется, как об этом прямо сказано в них, либо самому царю, либо
его приближенным в расчете на передачу царю, либо широкому кругу
заинтересованных лиц, являющихся верноподданными).
Вероятно, потому, что и правитель, и книжник находятся в одной
системе координат и одной системе ценностей (православное само-
державное мировоззрение, ответственность за совершенство правле-
ния и его результаты). Модус долженствования, включающий смыслы
«стремление к идеальному правлению», «как стать образцовым прави-
телем», отвечал интересам общества и самого правителя, поэтому сове-
ты и наставления царю по устроению государства казались уместными
и допустимыми.
Императив в системе других глагольных грамматических катего-
рий наибольшим образом «заострен» на выражение оценочных смыс-
лов, поскольку семантика самой побудительной ситуации включает в
себя эксплицитное или имплицитное аргументирование со стороны го-
ворящего и, следовательно, обращение к определенным мировоззрен-
ческим ценностям.
Императив и ирреальные значения. Императив, как описал его
академик В.В.  Виноградов в книге «Русский язык (грамматическое
учение о слове)», наполнен различными модальными смыслами [2,
с. 590–601]. Императивное значение в языке сочетается с рядом других
ирреальных значений: с гипотетическим, оптативным (желательным),
долженствовательным (дебитивным), запретительным (прохибитив-
ным) [22, с. 54–56]. Вследствие разных отношений к действительности
все ирреальные значения могут быть пронизаны оценочной категори-

200
ей. Говорящий, отмечая в высказывании соответствие каузируемого им
действия реальной ситуации, может оценить, хорошо это или плохо с
его точки зрения (и это будет общая оценка), или он может оценить
какой-либо элемент каузируемой ситуации (частная оценка). «Вообра-
жаемость» и «безвременность» императива [22, с. 62–70] и дают ему
способность выражать качественную характеристику адресата.
Рассмотрим ту часть императивной ситуации, в которой описыва-
ется само действие, побуждаемое адресатом. Номинации этих действий
заведомо имеют положительно-оценочное значение по природе самого
императивного высказывания. Предписывая адресату определенные
действия, каузатор опирается на представления о мире, которые вклю-
чают в себя его право на императив. Каузатор предполагает, что адресат
тоже это признает. Предикаты, предписывающие адресату должные по-
ступки, способствуют созданию будущего по определенным образцам
и этическим правилам. Если же, по предположениям автора, высказы-
вания, основания для императивного посыла непонятны адресату, то
они эксплицируются в пояснении, в котором могут быть использованы
разные виды аргументации. Анализ предикатов, предписывающих пра-
вославному царю его поведение, поможет эксплицировать идеальный
образ правителя в представлении русских книжников XVI в.
Императивы, направленные на властного адресата в период станов-
ления и расцвета «святорусского царства», эксплицируют несколько
различающиеся друг от друга смыслы.
Обращенные к царю в конце XV в. императивные высказывания
показывают «чаяния» русского общества и его надежды на окончатель-
ное избавление от «татарщины» и превращение Руси в единое царство.
Так, во время известного исторического эпизода «стояния на Угре»,
когда Иван III всячески оттягивал столкновение с татарами, ростовский
архиепископ, активный борец за церковное и государственное едине-
ние Руси, Вассиан Рыло убеждал его выйти на битву с татарами, так
как это был его прямой долг перед Отечеством. Автор «Послания на
Угру», убеждая великого князя выступить против Ахмата, одновремен-
но создавал в тексте идеальный образ правителя Русской земли.
Прием формирования образа царя – решительного борца за пра-
вославное государство, – созданный в тексте, должен был «подтол-
кнуть» Ивана III совершить должный поступок. Императивный смысл
конструируется на основе включения адресата в положительно оцени-
ваемую группу актантов – участников описываемой ситуации. Книж-
ник производит классификацию актантов сложившейся ситуации, и по
одну сторону оказываются православные деятели, а по другую – «без-
божные варвары». Среди православных Вассиан выделяет две груп-
пы антагонистов. Первая группа – те, кто уверен в обязанности князя

201
«крепко стояти за благочьстивую нашу православную и оборонити
свое отчество от бесерменьства» [14, с.  522]; вторая же – льстецы,
считающие, что князю надо отступить, «духъ, еже льстивыхъ, шеп-
чуще во ухо твоеи державе, еже предати хрьстианство, никако же
послушавшу, обещавшу ти ся» [14, с. 522] (здесь и далее нами исполь-
зуется при цитировании древнерусских текстов упрощенная орфогра-
фия. – Т.М.). Автор приписывает этим групповым субъектам предика-
ты, которые несут в своей семантике оценочную положительную или
негативную квалификацию с точки зрения добра и зла.
Также декодирование событий Вассианом убеждает князя при-
нять нужное решение. С помощью повелительных высказываний автор
конструирует такую картину мира, когда государь уже никак не может
прислушаться к группе бояр, рекомендовавших ему отступить. Если
он православный, то он оказывается вынужденным отнести себя лишь
к первой группе лиц. В целях «боевого» воздействия Вассиан упо-
требляет «нравственные» императивы: «...Токмо мужаися и крепися,
о духовныи сыну, яко же добрыи воинъ Христовъ...» [14, с. 522].
Другой прием, используемый Вассианом в императивных контек-
стах, это религиозно-символическое кодирование «земных» событий.
Этот способ речевого воздействия связан с обращением к Священному
Писанию как к способу подключения героев земной, реальной ситуа-
ции к сфере Божественного, Высшего. Московский князь воспринима-
ется публицистом как избранник Божий, призванный спасти свой на-
род: «по Евангельскому великому Господьню словеси: ты еси пастырь
добрыи, душу свою полагает за овця, а наемник несть, иже пастырь
ему же не суть овця своя» [14, с. 524].
Правильно оценить ситуацию с ханом Ахматом помогает образ
князя Дмитрия Донского: «...Тем же всемилостивыи Богъ дрьзости
его ради не покосне, не умедли, ни помяну прьваго его съгрешениа, нъ
въскоре посла свою помощь аггелы и святыя мученикы помагати ему
на супротивныя...» [14, с. 524].
В своих комментариях публицист объясняет правителю, что князь
должен соответствовать своему призванию и званию защитника Рус-
ской земли по правде, и только тогда он получит помощь Божью, как
это было с князем Дмитрием.
Таким образом, Вассиан Рыло создает свой текст в деонтической
модальности, опираясь на семантику императивов и прохибитивов:
«будь как князь Дмитрий», «соответствуй образу истинного князя»,
и тогда твои действия будут угодны Богу.
Обоснование России как царства. Характерно, что Вассиан име-
нует Ивана III «царем», а его державу «царством»: лексема «царь» и
производные от неё употребляются по отношению к великому князю 10

202
раз, а такого, по мнению исследователей, не удостаивался прежде ни-
кто из русских правителей. Предикаты – как констативы, так и импера-
тивы – поддерживают «царскую» семантику, снимая психологический
барьер, из-за которого было сложно заставить Ивана III вести активные
военные действия против «главного» татарского хана, в течение более
чем двух столетий считавшегося правителем более высокого ранга, чем
кто-либо из русских князей [3, с. 145–147].
Императивная семантика публицистического текста предписывает
православному правителю соответствовать авансированной положи-
тельной оценке, выраженной в пышных номинациях князя и в характе-
ризующих «царских» предикатах.
В первой половине XVI в. продолжает происходить интенсивное
оформление понятия «царства» как в официальной идеологии, так и в
общественном сознании. По мнению историка А.И. Филюшкина, «ни
Иван �������������������������������������������������������������
III����������������������������������������������������������
, ни Василий ���������������������������������������������
III������������������������������������������
стать реальными царями не могли из-за от-
сутствия на Руси идеологического обоснования царства» [21, с.  264].
Вопреки распространённому мнению о влиянии византийской модели
власти на русские представления о царстве, новая идеология опиралась
в первую очередь на тексты Священного Писания и Священного Пре-
дания.
Всемирно-историческая роль русского государства связывается
с идеей «странствующего царства». В сочинениях старца Филофея
проявляется идеал-образ Руси как «Третьего Рима». Древнерусский ав-
тор в своем послании к великому князю Василию создает образ прави-
теля, соответствующий его точке зрения о роли московского правителя
в мировой истории, которой еще предстоит воплотиться в реальность.
«Разрыв» между реальной ситуацией и желаемой вызывает в тексте
появление императивной и деонтической семантики. Роль наследника
христианских империй повышает ранг правителя православного цар-
ства, но и повышает ответственность царя перед всем православным
миром: «…и да весть твоа держава, благочестивый царю, яко вся
царства православныя христианьския вѣры снидошася въ твое едино
царство: един ты во всей поднебесной христианом царь…» [15, с. 308].
Приемы воздействия в императивном и прохибитивном вы-
сказывании. В связи с великими целями и задачами, стоящими перед
русским царем, книжник, старец Филофей, использует предикаты, про-
ясняющие ценности, – идеологемы, актуальные для текущего момента.
Предикаты с семантикой восполнения ущерба и, напротив, нане-
сения ущерба в Послании Филофея являются важными. По мнению
старца, царь, как единственный православный правитель в сложной
исторической ситуации разорения православных царств (Византия,
Болгария), на своей земле должен поддерживать Святую церковь. Фи-

203
лофей побуждает правителя: «…да исполниши святыя соборныя церкви
епископы…». Он же запрещает: «Не обиди, царю, святых Божиих церк-
вей и честныхъ монастырей…» [15, с. 311]; «…да не вдовьствует свя-
тая Божиа церкви при твоемъ царствии! …»; «Не преступай, царю,
заповѣди…» [15, с. 312].
Прохибитивы сопровождаются аргументами «к авторитетным пре-
цедентам» и «к родовой памяти»: «Не преступай, царю, заповѣди, еже
положиша твои прадеды – великий Константинъ, и блаженный свя-
тый Владимиръ, и великий богоизбранный Ярославъ и прочии блажен-
нии святии, ихьж корень и до тебе. Не обиди, царю, святых Божиих
церквей и честныхъ монастырей, еже данное Богови в наследие вечных
благъ на память послѣднему роду, о сем убо святый великий Пятый
соборъ страшное запрещение положи…» [15, с. 314].
Можно предположить, что запреты по сравнению с императивами
воспринимались автором как более сильное воздействие на адресата,
так как именно в прохибитивах в данном тексте используются интенси-
фикаторы страшный, префикс пре-. Прохибитиву может предшество-
вать императив, связанный со «страхом Божьим»: «убойся Бога, дав-
шаго ти сия, не уповай на злато, и богатство, и славу…» [15, с. 315].
Предикаты с семантикой нанесения ущерба также связаны с охра-
нительной миссией русского царя, с защитой царства от разрушитель-
ной силы грехов: «…яко да искорениши из своего православнаго цар-
ствия сий горкий плевелъ…» [15, с. 316].
Экспликация желаемых образов царя. Императивная картина
мира авторов чуть более позднего периода несколько другая. Ермолай-
Еразм и Иван Пересветов используют императивные высказывания и
высказывания с модальностью долженствования также в целях сохра-
нения православного царства, но касаются они не столько идеологиче-
ских проблем (хотя и их тоже), сколько вопросов практического управ-
ления государством. Как и текст Филофея, их послания направлены на
будущее смысловое пространство, но в них решаются способы преодо-
ления отрицательно оцениваемых конкретных ситуаций из прошлого
московского царства. Поэтому часть императивных высказываний дан-
ных авторов имеет значение конкретной деятельности и эксплицирует
такие представления об идеальном царе, как царе-«устроителе», царе-
«справедливом распределителе финансов», царе-«защитнике своих
подданных».
Царь-«устроитель». Предикаты, присутствующие в императив-
ных высказываниях, обращены к правителю и связаны с усовершен-
ствованием различных видов управленческо-хозяйственной деятельно-
сти: делати (щиты), (достоит) устраяти.

204
 Например, гусарские щиты, которые обсуждает И.С.  Пересветов,
были бы важны, по его мнению, в борьбе с Казанским и Крымским
ханствами. Ножи, нехмелевые дрожжи – это, по мнению другого ав-
тора, Ермолая-Еразма, серьезные детали быта, на которые обязатель-
но должен обратить внимание царь в своем управлении российским
государством: «Таковому государю годится держати дватцать ты-
сячь юнаков храбрых со огненною стрельбою» [19, с. 402]; «Ямская бо
правлениа подробну достоит устраяти от града по расписанию и до
другаго града» [18, с. 452]; «Сим, елицыи во градѣх купующе и продаю-
ще и прикупы богатѣюще, достоит сим сий ярем межу всѣх градов
носити, понеже суть стяжатели многа прибытка»[18, с. 458].
Задача царя, по мнению авторов публицистических текстов, каузи-
ровать своих подданных к совершению должного. Чтобы все правиль-
но устроилось, царь должен «повелеть», «заповедовать»: «А велел бы
еси, государь, делати щиты на триста человекъ, да велелъ бы еси, го-
сударь, на триста коней юнодцких делати щиты же, которые гораз-
ди смертною игрою играти противу недруга за християнскую веру и
за тебя, государя, великого царя…» [20, с. 592]; «Еще же душегубства
ради да заповедавают во всех странах ковачем, абы ножеве ковали
притупо без концев, и от сего бо душегубству упражнение…» [18, с.
459].
Императивная апелляция к правителю может проявляться в более
скрытом виде, основываясь на семантике долженствования: «Тако убо
удобно есть царем повелевати землемерие учрежати поприщми, а не
четвертми» [18, с. 460].
Царь – «справедливый распределитель финансов». Оба автора
Ермолай-Еразм и Иван Пересветов обсуждают проблему финансов.
Ключевым предикатом высказываний, связанных с этой тематикой, яв-
ляется лексема имати. Иметь, обладать, взять, брать – предикаты,
характеризующие деятельность властителя с давних времен. В самых
первых русских текстах они также присутствуют при характеристике
деятельности князя [10; 11, с. 121]. В посланиях же XVI в. корень им-
актуализируется в контекстах, посвященных взятию и распределению
доходов. Ермолай-Еразм использует этот глагол в «Правительнице»,
когда увещевает своего высокого адресата брать только пятую часть от
«всего жита»: «Достоит убо и дань у ратаев царем и велможам всем
имати от жит притяжаниа их пятая часть» [18, с. 460].
Тот же предикат используется в подобном контексте у И.С. Пере-
светова: «Таковому силному государю годится со всего царьства свое-
го доходы себе в казну имати» [19, с. 402].
Предикат с данным корнем используется в императивных выска-
зываниях, имеющих в своей структуре экспликацию бенефицианта.

205
Например, Ермолай-Еразм использует его, когда защищает интересы
«ратаев»: «Не достоит бо никомуже боляром, и воеводам, и воином,
своя ратаи имуще, со инѣх же сребро имати» [18, с. 461].
Пересветов, словами правителя Петра, вдохновляет царя (то есть
Иоанна IV. – Т.М.) распределять финансы в пользу служилых людей:
«ино таковым воинником имяна возвышати и серца имъ веселити, и
жалованья имъ из казны своея государевы прибавливати»[19, с. 403].
Как показывают исследования историков, проблема правильного
распределения финансов в государстве действительно существовала в
этот период [1; 6].
Как видим, сфера интересов правителя, по мнению публицистов,
включает в себя вопросы, связанные с новыми приемами хозяйствен-
ного управления: изготовление специальных щитов, ножей без острых
концов, ямское устройство, способы получения доходов. Предикаты
конкретной деятельности погружают адресата в насущные проблемы
государства. Создается образ царя, который ради правильного устрой-
ства своего царства интересуется всеми деталями его экономической и
военной жизни.
Кроме того, в императивной картине мира проявляется представле-
ние о благом царе как защитнике и милосердном властителе. Эти пред-
ставления являются одними из самых традиционных русских пред-
ставлений о правителе. Просьба И.С. Пересветова, обращенная к царю,
опирается на эту семантику.
Царь – «защитник своих подданных». Приведем яркие контек-
сты с этой семантикой: «Обыщи своим царьским обыском и оборони
от насильных людей, чтобы холоп твой государевъ до конца не погиб и
службы твоей царские не остал» [20, с. 593].
Царь – «милосердный правитель». Иван Пересветов напрямую
обращается к милости царя: «Умилосердися, государь благоверный
царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии» [20, с.  596]; «и
иным воинником серца возвращати, и к себе ихъ блиско припущати,
и во всем имъ верити и жаловати ихъ, послушати во всем и люби-
ти ихъ, аки отцу детей своих, и быти до них щедру» [19, с.  406].
В презумпции этих императивных высказываний выражена уверен-
ность автора в наличии благих качеств у правителя [9, с. 182].
Как видно, ценности, на основе которых строятся императивы,
адресованные правителю в текстах Ермолая-Еразма и Ивана Пересве-
това, относятся прежде всего к ценностям развития, порядка и благо-
получия. В общественном сознании происходят изменения, и анализ
предикатов в императивных высказываниях это подтверждает.
Современные же государственно-политические мыслители гово-
рят (по-разному оценивая этот феномен) о «русской власти» или «рус-

206
ском гене» как о комплексе устойчивых мыслеобразов, выработанном
в течение многих веков, самораскрывающемся и саморазвивающемся
по своему собственному сценарию (см. об этом [4; 12; 13; 16]).
Императивная картина мира, представленная в древнерусских пу-
блицистических текстах, проявляет целеустремленность российского
сообщества, его размышления о настоящем и будущем страны. Эта це-
леустремленность, с одной стороны, является для сообщества тради-
ционной, привычной и потому не вызывает сопротивления со стороны
адресата. С другой стороны, она актуализирует важные для древнерус-
ских публицистов идеи, связанные с конструированием образцовой мо-
дели поведения для правителя православного государства, направлен-
ной на благополучное будущее территории. Как считает В.В. Колесов,
«прагматический аспект властного правления может быть разным, но
не ему служит русский человек: он верит идее, а идея государства – ка-
тегория этическая…» [7, c. 68].
Модель, о которой сказано выше, кратко может быть описана так:
1) соответствие царя параметрам православного государя влечет за со-
бой вознаграждение от Всевышнего в виде благополучия государства,
соответствие же подданных идеалу православного человека и идеа-
лу гражданина (смирение перед властью, подчинение царю, любовь
к нему, ответственность за него) влечет благополучие царя и его цар-
ства (как правления, так и территории); 2) несоответствие царя идеалу
православного правителя и его подданных православному идеалу вле-
чет разрушение государства и падение правителя.
Представления о предназначении государства лежат в основе по-
литической деятельности как правителя, так и самого народа. Одним
из условий успешного развития страны является тесная взаимосвязь и
взаимовлияние желаемых, идеальных образов своей страны, существу-
ющих в менталитете властителя и общества. Древнерусская публици-
стика дает нам образцы в области конструирования социальных пред-
ставлений о предназначении Руси и, соответственно, в целеполагании,
ориентированном на традиционные национальные ценности.
Те православные ценности, которые легли в основу древнерусских
представлений о сущности власти, о предназначении русского государ-
ства, были близки духу народа, основывались на его исконных воззре-
ниях на священную миссию Русской Земли и её правителей и потому,
несмотря на различные «смуты» и «настроения», продолжают «само-
раскрываться» и «саморазвиваться», являясь не больным «мутантом»,
а здоровым русским «геном».
Императивы и прохибитивы создают императивную картину мира
в проанализированных текстах. Семантические и синтаксические при-
емы, описанные нами, могут претерпевать изменения даже за незна-

207
чительный с точки зрения истории период в пятьдесят лет, что можно
увидеть в сочинениях Ивана Пересветова и Ермолая-Еразма. Надо при
этом все же учитывать то, что в условиях раннего книгопечатания сочи-
нения рукописные переписывались множество десятилетий и столетий,
и оставались авторитетными. Советы, оценки, императивы и прохиби-
тивы, адресованные некоторым конкретным лицам в свое актуальное
время, проходят проверку временем (реализовано – не реализовано),
а далее становятся вневременными и оттого даже более актуальными.

Библиографические ссылки
1. Будовниц,  И.У. Русская публицистика XVI века / И.У. Будовниц. – М.-Л.:
Изд-во АН СССР, 1947. – 310 с.
2. Виноградов, В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове) / В.В. Вино-
градов. – М.-Л.: Учпедгиз, 1947. 354 с.
3. Горский, А.А. «Всего еси исполнена Земля русская» Личности и ментальность
русского средневековья / А.А. Горский. – М.: Языки славян. культуры, 2001. – 176 с.
4. Дубовцев,  В.А. Природа «русской власти»: от метафор – к концепции /
В.А. Дубовцев, Н.С. Розов // Полис. – 2007. – № 3. – С. 8–23.
5. Дьяконов,  М.А. Власть московских государей / М.А. Дьяконов // Очерк из
истории политических идей Древней Руси до конца XVI����������������������������
�������������������������������
в. – СПб.: Тип. И.Н. Скоро-
ходова, 1889. – 224 с.
6. Зимин,  А.А. Иван Пересветов и его современники / А.А. Зимин. – М.:
АН СССР, 1958. – 406 с.
7. Колесов, В.В. Русская ментальность в языке и тексте / В.В. Колесов. – СПб.:
Петербург. Востоковедение, 2007. 624 с.
8. Лурье, В.М. Русское православие между Киевом и Москвой / В.М. Лурье //
Очерк истории русской православной церкви между XV и XX веками. – М.: Три
квадрата, 2010. – 296 с.
9. Михайлова, Т.В. «Будущее обязательное» в профетических контекстах Ивана
Пересветова / Т.В. Михайлова // Вестник КГПУ имени В.П. Астафьева. – 2013. –
№ 1(23). – С. 181–186.
10. Михайлова, Т.В. Власти земные в древнерусских текстах / / Т.В. Михайлова. –
Красноярск: СибЮИ МВД РФ, 2003. 160 с.
11. Михайлова,  Т.В. Опора на «старину» в решениях Стоглавого собора: про-
шлое в конструировании будущего / Т.В. Михайлова / А.В. Михайлова // Политиче-
ская лингвистика. – 2013. – Вып. 3(45). – С. 121–126.
12. Пастухов, В.Б. Конец русской идеологии (новый курс или новый Путь?) /
В.П. Пастухов // Полис. – 2001. – № 1. – С. 49–63.
13. Пивоваров, Ю.С. Русская власть и публичная политика / Ю.С. Пивоваров //
Полис. – 2006. – № 1. – С. 12–32.
14. Послание на Угру Вассиана Рыло // Памятники литературы Древней Руси.
Вторая половина XV в. / подг. текста Е.И. Ванеевой; пер. О.П. Лихачевой. – М.: Ху-
дож. лит., 1982. – С. 522–537.
15. Послания старца Филофея. Послание к Великому князю Василию // Библи-
отека литературы Древней Руси / ИРЛИ РАН; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. – СПб.:
Наука, 2000. – Т. 9: Конец XIV – первая пол. XVI в.

208
 16. Розов,  Н.С. Глобальный кризис в контексте мегатенденций мирового раз-
вития и перспектив российской политики / Н.С. Розов // Полис. – 2009. – №  3. –
С. 34–46.
17. Синицына, Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюции русской средневековой кон-
цепции / Н.В. Синицына. – М.: Индрик, 1998. – 416 с.
18. Сочинения Ермолая-Еразма. Правительница // Библиотека литературы
Древней Руси / ИРЛИ РАН; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. – СПб.: Наука, 2000. –
Т. 9: Конец XIV – первая пол. XVI в.
19. Сочинения Ивана Семеновича Пересветова: Большая Челобитная // Памят-
ники литературы Древней Руси. Конец XV – первая пол. XVI в. / сост. и общ. ред.
Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1984. – С. 602–625.
20. Сочинения Ивана Семеновича Пересветова: Малая Челобитная // Памятни-
ки литературы Древней Руси. Конец XV – первая пол. XVI в. / сост. и общ. ред.
Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1984. – С. 592–601.
21. Филюшкин,  А.И. Модель «царства» в русской средневековой книжности
XV–ХVI вв. / А.И. Филюшкин // Герменевтика древнерусской литературы. – М.:
ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. – Сб. 10. – С. 262–279.
22. Храковский,  В.С. Семантика и типология императива / В.С. Храковский,
А.П. Володин // Русский императив. – Л.: Наука, 1986. – 270 с.

209
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прошлое – это часть настоящего уже только потому, что оно ос-
мысливается с учетом того, что освоено и принято представите-
лями исторической науки сегодня. И это – факты истории и их
репрезентация в ментальных структурах (когнитивных и аксио-
логических). Это также виртуальные факты истории (артефакты
культуры), репрезентированные текстами и средствами языковой си-
стемы (лексическими, грамматическими, синтаксическими, просо-
дическими). И это также – методы сбора и обработки информации
исторического плана, отражающие выбор исторического научного
сообщества и учитывающие уровень развития методологии науки
в целом и методологии исторической науки в частности.
Признание неисчерпаемости как неотъемлемой характеристики
факта истории означает также и признание открытости процесса сбо-
ра фактологической информации, который решается в разные истори-
ческие периоды по-разному.
Тенденция универсализма, свойственная университетскому сооб-
ществу со времени основания первых университетов Европы (Сред-
ние века), в последующем не раз претерпевала пересмотр границ
между научными и академическими дисциплинами с позиции акту-
альности и значимости каждой, но также актуальности и значимо-
сти объединения ряда дисциплин в новые научно-исследовательские
и академические направления теоретического или прикладного знания.
Сегодня в мире установилась тенденция к признанию значимости
интердисциплинарных направлений в науке и образовании. В особых
случаях это касается и трансдисциплинарных подходов. Причем прио-
ритет отдается направлениям, порождающим новые исследовательские
технологии – методы анализа и синтеза и, вместе с ними, методы те-
оретического моделирования изучаемых исследовательских объектов.
Среди таких направлений – дискурс-анализ и дискурсология, лингво-
семиотика и лингвистика дискурса.
Мы полагаем, что поле дискурс-анализа начиналось с отрицания
больших теорий (гранд-нарративов) не столько потому, что теория каза-
лась излишней, сколько для того, чтобы подчеркнуть исключительную
значимость поиска новых исследовательских методик и технологий для
изучения все ускоряющихся трансформационных процессов, происхо-
дящих как в мире реальности, так и в виртуальной реальности, обре-
тающей четкие феноменологические основания своего существования.
Одними из первых в европейском контексте осознали значимость обре-
тения дискурс-аналитических практик представители социально-поли-
тического и лингвистического научных сообществ. Весьма скоро к ним
присоединились представители других научных направлений – культу-
рологи, психологи, когнитивисты, историки, литераторы.

210
 Словарь дискурс-анализа, вышедший во Франции в 2001 г. под
общей редакцией французских лингвистов Патрика Шарадо и Доми-
ника Мэнгено в издательстве Seuil, лигитимизировал существование
так называемой расширенной лингвистики или лингвистики дискурса.
Словарь сфокусировал внимание на трех принципиально значимых
языковых знаках или единицах анализа (слово, текст, интердискурс)
и пяти парадигматически оформленных группах методологического
и методического характера, обеспечивающих их анализ.
Согласно словарю можно сгруппировать все подходы дискурс-ана-
лиза в парадигму количественных методик (словарь называет восемь
таких методов) и качественных. В группу качественых методик вошли
следующие четыре группы подходов с учетом их методического пред-
назначения: (1) подходы информативного и прагматического анализа
дискурса (словарь дефинирует 76 категориальных единиц в этом кон-
тексте, раскрывая их методический потенциал), (2) аргументативного
и риторического анализа дискурса (57 категорий анализа), (3) комму-
никативного анализа дискурса (54 категории) и (4) анализа устной речи
(42 категории). Можно сказать, что все эти парадигмальные исследова-
тельские группы были представлены в той или иной степени в наших
восьми выпусках серии в жанрах научной статьи, библиографии и ма-
териалов к словарю.
В рамках научных традиций стран славянского сообщества отме-
ченные словарем подходы так или иначе представлены в исследова-
тельской практике, однако в русскоязычном исследовательском про-
странстве еще отсутствует их систематизация в аспекте пересечения
разнообразных научных школ и разрабатываемых методов в контексте
получения и накопления общего интердисциплинарного знания.
Мы полагаем, что нами за эти 20 лет собран значительный мате-
риал по методологическим основаниям исследования дискурсов и ак-
туальным проблемам содержательного анализа общественно-полити-
ческих текстов, и вместе с этим накоплен определенный опыт по его
применению и адаптации к разнообразным по тематике теоретическим
и прикладным исследованиям. При этом мы открыты новым предло-
жениям по продолжению наших научных дискуссий и презентаций
в рамках обозначенной проблематики. Надеемся услышать Ваши мне-
ния в рецензиях на нашу научную серию и ее выпуски. Сообщайте нам
об их появлении.
С благодарностью за внимание к нашим публикациям,
Ольга Васильевна Зернецкая
Елена Владимировна Савич
Ирина Фроловна Ухванова (Ухванова-Шмыгова)

211
 СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Бадиян-Секежицка Наталия – аспирант Гданьского университе-

та, г. Гданьск, Польша.
Власов Сергей Васильевич – кандидат филологических наук,
доцент кафедры французского языка факультета иностранных языков
Санкт-Петербургского государственного университета, Россия.
Демидов Дмитрий Григорьевич – доцент факультета славистики
Государственного университета Чжэнчжи г. Тайбэй, Тайвань.
Зернецкая Ольга Васильевна – доктор
������������������������������
политических наук, про-
фессор, зав. ��������������������������������������������������
отделом цивилизационных и глобальных процессов ���Го-
сударственного учреждения «Институт всемирной истории НАН
Украины», г. Киев, Украина.
Колесов Владимир Викторович – доктор филологических наук,
профессор Санкт-Петербургского государственного университета.
Краснова Татьяна Ивановна – доктор филологических наук, до-
цент факультета журналистики Санкт-Петербургского государственно-
го университета, Россия.
Криволап Алексей Дмитриевич – кандидат культурологии, док-
торант Белорусского государственного университета культуры и ис-
кусств, г. Минск, Беларусь.
Кузнецов Юрий Борисович – доктор филологических наук, акаде-
мик Национальной академии педагогических наук Украины, ведущий
научный сотрудник Института литературы имени Т.Г. Шевченко НАН
Украины, г. Киев, Украина.
Лассан Элеонора Руфимовна – доктор (hab.) гуманитарных наук,
профессор Вильнюсского университета, г. Вильнюс, Литва.
Михайлова Татьяна Витальевна – кандидат  филологических
наук, доцент Сибирского государственного аэрокосмического универ-
ситета им. академика М.Ф. Решетнева, г. Красноярск, Россия.
Михайлов Алексей Валерианович – кандидат  филологических
наук, доцент Сибирского государственного аэрокосмического универ-
ситета им. академика М.Ф. Решетнева, г. Красноярск, Россия.
Рудяков Павел Николаевич – доктор филологических наук, про-
фессор, ведущий научный сотрудник Государственного учреждения
«Институт всемирной истории НАН Украины», г. Киев, Украина.
Сарна Александр Янисович – кандидат философских наук, до-
цент кафедры социальной коммуникации Белорусского государствен-
ного университета, г. Минск, Беларусь.
Савельева Ирина Викторовна – ассистент кафедры иностранных

212
языков Института филологии, иностранных языков и медиакоммуника-
ций Кемеровского государственного университета, Россия.
Савич Елена Владимировна – доктор гуманитарных наук, стар-
ший преподаватель кафедры международной журналистики факуль-
тета журналистики Белорусского государственного университета,
г. Минск, Беларусь.
Ухванова Ирина Фроловна – доктор филологических наук, про-
фессор, кафедра международной журналистики факультета журнали-
стики Белорусского государственного университета; доктор (hab.), про-
фессор (ordinarius) Института иностранной филологии университета
имени Яна Кохановского, г. Кельце, Польша.

213
 ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1
Павел Рудяков
О рефлексии, конструировании реальности
и регистрации истории

Рецензия на: Методология исследований политического дискурса:

актуальные проблемы содержательного анализа общественно-поли-
тических текстов: сборник научных трудов. – Минск, РИВШ, 2017. –
Выпуск 7: Дискурсы рефлексии и рефлексия как дискурс. – 208 с.

Поиски новых или обновленных методологических ориентиров

для дисциплин гуманитарного блока, затянувшись, создали в этом сег-
менте научного знания ситуацию дискомфорта, близкую то ли к такой,
в которой идея «множественности модернов» способна утвердить мо-
дель «множества методологий», то ли к тупиковой. Обилие уже пред-
ложенных за последние тридцать-сорок лет и предлагаемых возмож-
ностей, с одной стороны, вызвало небывалую волну методологической
эклектики, с другой, – привело к тому, что в ряде серьезных исследо-
вательских разработок их авторы, избегая погружения в «дебри» мето-
дологии, отдавали предпочтение теории или же вовсе сосредотачива-
лись на «голой» практике. Практика от этого, возможно, выигрывала,
методология страдала. При таком положении дел любые усилия, на-
правленные на поиск новых методологических подходов, следовало бы
приветствовать. Что рецензент, имея в руках сборник научных трудов,
непосредственно посвященный проблемам методологии – методологии
исследований политического дискурса, – с удовольствием делает.
Впрочем, методологический кризис (или не кризис, а переходный
этап, если можно так выразиться, безвременье?), характеризующий со-
временное состояние гуманитарных наук, дал о себе знать и в этом
случае: собственно методологии посвящена только часть сборника, не
очень значительная по объему. Именно она, замечу, привлекает особое
внимание, вызывает живой интерес, провоцируя дискуссию. Большин-
ство же авторов, принявших участие в международном проекте, плодом
которого явился рецензируемый сборник, предпочло сосредоточить
внимание на сугубо практических аспектах, причем, в достаточно ши-
роком диапазоне и по тематике и проблематике, и по принадлежности
к той или иной научной дисциплине. Заявленная во «Введении» ори-
ентация на междисциплинарный подход в этом отношении проявилась
благодаря этому весьма полно и наглядно.

214
 В одном из текстов в методологической части сборника (И. Фо-
мин) упор сделан на знаковой стороне реальности, семиотика обозна-
чена как «метанаука», знаковость представлена фундаментальной ха-
рактеристикой всего сущего. Восприятие мироздания как хранилища
самых разнообразных знаков, хоть и не ново, но актуально, «модно»
и по-прежнему перспективно. При условии отказа от крайностей.
Знаковость, как любая иная особенность, не подлежит абсолютиза-
ции. Пока она используется в меру, она способна дать результат или,
по крайней мере, открывает путь к нему. Если же все вокруг сводить
исключительно к знакам и знаковости, появляется угроза односторон-
него взгляда на предмет. Любая методология, базируясь на принципе
мыслительного моделирования, работает только в случае принятия на-
бора аксиом, допущений, прочих элементов, положенных в основание
образа мира, на котором она выстроена. Каждая из методологических
систем, будь то диалектика, синергетика, герменевтика, универсализм,
системно-структурный подход или что-то еще, требует своей особой
«логики», отвечающей особой картине мира. «Понимание мира, как
и понимание любого простого начала (например, единства), должно
быть сначала заложено в науку, чтобы наука могла его применить»
(В. Бибихин). Наука – набор технических приемов, построенных по
принципу: если – то. Смотря на мир определенным образом, ученый
увидит определенные вещи, придет к определенным выводам. Согла-
сие на признание того, что все сущее есть знак, придаст семиотическо-
му взгляду свойство универсальности. Отсутствие – снимет вопрос об
универсальности с повестки дня.
В качестве одной из базовых концептуальных установок предла-
гается ориентация на междисциплинарность гуманитарного знания.
В этой связи ставится вопрос: «Что есть дискурс рефлексии и дискурс
репрезентации рефлексии, а значит, и дискурс конструирования реаль-
ности?». С рефлексией и ее репрезентацией, если не слишком углу-
бляться, более-менее понятно. С «конструированием реальности», со-
существующей с «реконструкцией истории», ясности куда меньше. В
том виде, в каком их предлагают толковать редакторы, и «конструиро-
вание», и «реконструкция» представляют собой далеко не однозначные,
не одномерные феномены. В первом присутствует, по крайней мере,
два элемента: конструкция, а также деконструкция. Они взаимодей-
ствуют друг с другом, одна из них дополняет другую, претендуя на то,
чтобы подменить ее собой. Деконструируется объективная реальность.
Конструируется – субъективная(дихотомия объективного и субъектив-
ного применительно к истории со ссылкой на идеи В. Дильтея обозна-
чена, пусть только пунктиром, в статье Т. Метелевой). Возможно, имеет
место еще и третий элемент, связанный с попытками, объединить два

215
первых элемента, добиться какого-либо синтеза. Это, однако, отдель-
ная, особая тема.
Для «реконструкции истории» (она приобретает еще больший веc,
ибо трактуется как объективный базис для междисциплинарности)
оказывается принципиальным вопрос, откуда, на каких условиях, при-
влекать материал, позволяющий приступать к соответствующему дей-
ствию? Рецензируемый сборник в этом плане дает обильную, «сыт-
ную» пищу для размышлений. Тут присутствуют и межкультурный
вектор в журналистике и политике (Н. Кошкарова), и обзор подходов
к изучению всемирной истории в Украине (А. Кудряченко), и анализ
функционирования института президентства в Украине (Г. Зеленько),
и рефлексии по поводу бельгийских средств коммуникации в годы Пер-
вой мировой войны (О. Зернецкая), и «эссе», посвященные различным
аспектам самого разнообразного участия русских, украинцев, белору-
сов в событиях этой войны (Ю. Кузнецов, О. Ершова, Н. Щавлинский,
В. Сергеенкова и Е. Балыкина) и др.
Такой подход, как представляется, вполне вписывается в концепт
«новой истории», открываемой в противостоянии и противопоставле-
нии с традиционной научной парадигмой и приобретающей в послед-
нее время все больший размах и все большую популярность. В отли-
чие от «классической» истории, понимаемой как «прошлое политики»
(Дж. Сили), «новую историю» связывают практически с любой чело-
веческой деятельностью. «Все имеет свою историю», – написал в свое
время Дж. Галдан. Иначе говоря, все имеет прошлое, которое можно
воспроизвести, воссоздать и «зарегистрировать» с помощью методов
и методик различных гуманитарных дисциплин или же с помощью
того междисциплинарного подхода, за который ратуют авторы сборни-
ка. История традиционная видит прошлое «сверху», «новая история»
предлагает смотреть на него «снизу» и «сбоку», не отказываясь ни от
какой из возможностей, предоставляемых фактическим материалом.
Такой подход рождает множественность взглядов и оценок на фоне
полной субъективности реконструкции прошлого, узаконивая «истори-
ческий релятивизм».
Редакторы сборника, насколько мне дано судить, далеки от того,
чтобы видеть в множественности и субъективности опасность. Напро-
тив, они склонны связывать с ними появление новых возможностей для
исторического знания. Возможно, чересчур широкие. «Регистрацией
истории занимается все гуманитарное пространство: культурологи ре-
гистрируют свою часть истории, социологи, политологи и экономисты –
свою, – читаем во «Введении». – Вместе они создают цельную дис-
курс-картину своего настоящего». Позволю себе не согласиться. Цель-

216
ной картины нет! Целостность иллюзорна. Есть фрагментированная
совокупность, мозаика. Веками написание истории было уделом побе-
дителей. Сегодня историю пишут и победители, и побежденные, и даже
те, кто не имел никакого отношения к победе одних и к поражению
других. Если брать «новую историю», то даже одна-единственная наци-
ональная история предстанет не как некая целостность, а как «пучок»
отдельных мини-историй. Или даже не «пучок», а произвольный набор.
Он интересен и важен, но не целостен.
Не знаю, почему мое внимание привлек еще один тезис из «Введе-
ния»: «И здесь стоит подумать о том, что любое время в историческом
дискурсе – это настоящее». Может быть, дело в том, что в предлагаемой
формулировке он представляет собой вольный пересказ с сокращени-
ями того, на что в свое время обратил внимание святой Августин. «Не
существует ни прошлое, ни будущее, и нельзя с полным правом сказать:
три времени – прошлое, настоящее и будущее; но, может быть, можно
сказать: три времени – настоящее в прошлом, настоящее в настоящем,
настоящее в будущем». Эту мысль затем на разные лады неоднократно
повторяли многие деятели прошлых веков, причем, не только истори-
ки, философы, социологи, но и писатели, поэты, драматурги, деятели
культуры. Августина, кстати, упоминает один из авторов сборника
(Ю. Кузнецов). Правда, в иной связи.
Много внимания в сборнике уделено явлению коммуникации. По
мнению редакторов, «коммуникативная парадигма» изменила историю
и ее регистрацию. Это верно, но только отчасти. Для большей полноты
картины стоило бы, думаю, обозначить присутствие еще одного пла-
ста. Его контуры можно разглядеть, допустив, что, кроме парадигмы
коммуникативной, влияние на изменение взгляда на историю, подходов
к ней оказывает парадигма регулятивная. Редакторы рассматривают все
коммуникативные проявления в единстве двух начал – сущностного и
репрезентативного. А что с началом функциональным? Почему бы не
упомянуть и о нем? Если бы такое упоминание присутствовало, воз-
можно, удалось бы избежать излишней сосредоточенности на знаковой
составляющей исторического дискурса.
В этом смысле пример для подражания могли бы дать историкам
филологи. Функциональная лингвистика доказала уже свою значи-
мость и перспективность, существенно дополнив традиционное пони-
мание языка как знаковой системы, предназначенной для коммуника-
ции, которое долгое время было господствующим. Путь к этому был
проторен в результате смещения акцента в поиске ответа на вопрос:
что такое язык? Сторонники лингвистического субстанциализма сле-
дом за Ф. де Соссюром отвечают: язык – система знаков. Последовате-

217
ли лингвистического функционализма говорят: язык – это то, для чего
он возникает и чему он служит, находя для обоснования такой позиции
немало достаточно весомых аргументов.
С этим тезисом связана последняя реплика рецензии. Один из ав-
торов (Н. Кошкарова) пишет, что глубоко убежден в том, «что инфор-
мационный обмен в современном обществе имеет форму диалога, а не
выполняет функцию манипулятивного воздействия». Не вникая в про-
блему соотношения в научном дискурсе веры и знания, замечу, что в
современном мире информационный обмен многолик, неоднороден,
неоднозначен. Есть обмен, а есть обмен. Бывает, что он чист от мани-
пуляции. Случается, что не совсем чист, не очень чист, нечист или даже
совсем нечист, иначе говоря, обмен информацией манипулятивен. Под-
нимая эту тему, стоило бы, не полагаясь на веру, взглянуть на явле-
ние с разных сторон. Например, не ограничиваясь субстанциональным
или коммуникативным подходом, увидеть мир с точки зрения подхода
функционального как к конкретной теме, так и к проблемам методо-
логии в целом. Такие попытки в различных гуманитарных науках уже
предпринимались и предпринимаются. И надо признать, дают опреде-
ленные результаты, открывая достаточно неплохие перспективы для
движения к моделированию новых научных парадигм, исходящих из
примата не субстанции, не коммуникации, а функции. Вывод же, со-
гласно которому функцией языка является регуляция или воздействие
(кто захочет, назовет это «манипуляцией», и тоже не ошибется), уже
сделан и обоснован. Можно и нужно приступать к его дальнейшему
обсуждению.

Павел Рудяков, доктор филологических наук, профессор, ведущий

научный сотрудник Государственного учреждения «Институт все-
мирной истории Национальной Академии наук Украины».

218
 Приложение 2

Статистическая информация по выпускам 1–8

В контексте юбилейного выпуска МИПД видится уместным пред-

ложить краткий обзор опубликованных за этот период выпусков науч-
ной серии с опорой на информацию статистического характера.
Восемь выпусков, опубликованных за 20 лет существования серии,
представлены оригинальными трудами 118 авторов (120 материалов)
из семи стран (Беларуси, Испании, Литвы, России, США, Польши,
Украины). Среди авторов – дискурсологи, журналисты, историки, спе-
циалисты по коммуникации, лингвисты, литераторы, политологи, пси-
хологи, социологи, философы. Авторы – представители университетов
и академических структур:
Беларуси: Белорусский государственный университет (Минск), Бе-
лорусский государственный технологический университет (Минск),
Гродненский государственный медицинский институт (Гродно), Мин-
ский государственный лингвистический университет (Минск), Моги-
левский государственный университет имени А.А. Кулешова (Моги-
лев), Белорусский национально-технический университет (Минск);
Испании: Университет Помпо Фабра, Барселона;
Литвы: Вильнюсский университет, Вильнюс;
Польши: Вроцлавский университет (Вроцлав) Университет Яна Ко-
хановского в Кельце, Университет города Слупск, Гданьский универси-
тет (Гданьск);
России: ИНИОН РАН, Институт Азии и Африки Московского
государственного университета, Пермский государственный уни-
верситет, Уральский государственный университет (Екатеринбург),
Санкт-Петербургский университет, Сибирский государственный аэро-
космический университет имени академика М.Ф. Решетнева (Красно-
ярск), Кемеровский государственный университет, Южно-Уральский
государственный университет (Челябинск);
США: Вест-Честерский Университет (Пенсильвания), Государ-
ственный университет Сан-Франциско (Калифорния);
Украины: Национальная академия наук (Институт мировой эко-
номики и международных отношений, Институт всемирной истории,
Институт литературы имени Т.Г. Шевченко, Институт политических
и этнонациональных исследований имени И. Кураса), Национальный
университет «Киево-Могилянская академия» (Киев).
Тайвани: Государственный университет Чжэнчжи (Тайбэй).

219
 Среди ключевых, обсуждаемых выпусков серии научных тем, ста-
ли:
• единицы анализа и маркеры репрезентации дискурса: слово, со-
общение, текст, макротекст, макроструктура, дискурсия (дискурсная
практика), микро- и макрокатегория дискурса, микро- и макрострукту-
ра, концепт, жанр;
• аспекты изучения дискурса: методологические, теоретические,
семиотические, коммуникативные, технологические, специальные;
• специальные дискурсы: международный, национальный, ин-
ституциональный, политический, психологический, дискурс СМИ,
дискурс общественных движений, исторический, методологический;
экспертный, дискурс политического руководства, дискурс целевого
электората, дискурс различных сегментов политического поля, ангажи-
рованный, конфронтационный, интегративный и др.;
• специальный фокус внимания серии: политическое лидерство,
дискурс-типология политического лидерства, дискурс харизматическо-
го лидера, методы реконструкции дискурс-портретов политиков и дис-
курс-картин, порождаемых коммуникантами, – дискурс-картин мира
и дискурс-картин кортежного взаимодействия;
• методологические аспекты исследования дискурса СМИ с учетом
качественной и количественной исследовательских парадигм;
• методология в контексте исторического мышления в сопряжении
с такими темами, как политика, модели цивилизационного развития,
культура, память и забвение, история дискурс-знания;
• прагмакоммуникативные основания дискурс-анализа, а вместе
с ними такие актуальные категории дискурса, как коммуникативные
стратегии;
• когнитивные и прагмакоммуникативные основания дискурс-ана-
лиза, а вместе с ними такие актуальные категории дискурса, как макро-
структура в аспекте ее функциональных трансформаций, идеологемы
влияния, национальная идентичность, репрезентационная сущность
вербальных маркеров, коммуникативные стратегии и др.;
• интегративные и интердисциплинарные основания дискурс-зна-
ния и вместе с ними каузально-генетическая перспектива дискурс-ис-
следований.
Более подробная информация о тематическом направлении выпу-
сков и их особых фокусах внимания представлена в Приложении 3,
которое содержит аннотации на все выпуски и оглавления актуальных
выпусков МИПД.
Особого внимания заслуживает специальное приложение «Матери-
алы к словарю». Материалы включают дефиниции как общетермино-

220
логической системы современного дискурс-знания, актуализируемого
материалами серии, так и специальной. Одним из сегментов этого при-
ложения является терминология научной школы Каузально-генетиче-
ского моделирования дискурсов.
Два выпуска серии переведены на иностранные языки – англий-
ский (выпуски 2 и 3) и французский (выпуск 3). Выпуск 1 представлен
на английском языке в формате синопсиса (30 стр.).
Рецензии на выпуски публиковались в периодическом научном
журнале балтийского региона Respectus Philologicus (����������������
ISSN������������
13-92). Вы-
пуск 3 представлен в обзорах реферативного сборника ИНИОН РАН.
Два выпуска научной серии МИПД (третий и шестой) – лауреа-
ты международного конкурса «На лучшую книгу на русском языке по
теории коммуникации и образованию», организованного Российской
коммуникативной ассоциацией (РКС) в сотрудничестве с Евразийской
коммуникативной ассоциацией Северной Америки (ECANA); http://
www.russcomm.ru.

221
 Приложение 3

Аннотации и содержание выпусков 1-7

серии научных трудов МИПД

Выпуск 1

Методология исследований политического дискурса: Акту­аль­­ные

проблемы содержательного анализа общественно-поли­тических тек-
стов / под общ. ред. И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: Белгосуни-
верситет, 1998. – Вып. 1. – 283 с. (ISBN 985-445-018-Х)

Данная монография освещает ряд теоретических парадигм, мето-

дологических программ и конкретных методик, а также их использова-
ние в практических исследованиях открытого множества сложных язы-
ковых знаков: слова, пред­ложения, текста, газетного издания, а также
дискурсных пространств и их элементов (концептов) в сфере полити-
ческой коммуникации. Работа в целом носит поиско­вый междисципли-
нарный исследовательский характер. Однако наличие теоре­тических
обзо­ров, материалов к словарю и достаточно полной библио­графии
предполагает возможность ее использо­вания также и в дидактических
целях.
Содержит краткое изложение материала на английском языке
(Synopsis).
Адресована широкому кругу студентов, аспирантов, преподавате-
лей высших учебных заведений гуманитарных факультетов, исследова-
телям СМИ и полити­ческой коммуникации.

СОДЕРЖАНИЕ ВЫПУСКА 1
ПРЕДИСЛОВИЕ (И.Ф. Ухванова-Шмыгова)....................................... 6
ВВЕДЕНИЕ (И.Ф. Ухванова-Шмыгова)............................................... 8
Часть первая. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
Раздел 1.1. Методология коммуникативно-функционального
анализа (П.В. Зернецкий)........................................................................ 15
Раздел 1.2. Этнолингвистика и политический дискурс
(И.И. Токарева)........................................................................................ 27
Раздел 1.3. Каузально-генетическая модель
(И.Ф. Ухванова-Шмыгова)..................................................................... 39
Раздел 1.4. Прагматическая исследовательская парадигма
(Д.Г. Богушевич)...................................................................................... 52

222
 Часть вторая. СЛОВО В ФОКУСЕ
ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Раздел 2.1. Дискурсивный анализ общественно-политической
лексики 2-й половины ХIХ века (Е.Н. Руденко).................................. 58
Раздел 2.2. Слово как раздражитель аудитории: к вопросу
об исследовании семантических пространств
политических понятий (Г.В. Максюта, С.А. Наумова)....................... 67
Часть третья. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ
КАК ЕДИНИЦА АНАЛИЗА
Раздел 3.1. Семантико-синтаксическая структура
политического текста (Е.С. Суркова).................................................... 76
Раздел 3.2. Оценка как стержень структурной
организации текста (Т.М. Пермякова)................................................... 82
Раздел 3.3. Ключевые слова как ориентиры понимания
текста: проверка гипотезы (Е.Н. Поташкина)..................................... 87
Раздел 3.4. Ключевое слово и содержание текста:
диалектика взаимоотношений и критерии отбора (А.М. Калюта).... 91
Часть четвертая. ДИСКУРС И СУБЪЕКТНАЯ
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ
Раздел 4.1. Знание и мнение (Е.Г. Тарасевич)...................................... 100
Раздел 4.2. Ментальная схема «свой мир» (Г.Н. Третьякова)............ 110
Раздел 4.3. Ментальная схема «чужой мир» (Г.Н. Третьякова)......... 117
Раздел 4.4. Национально-культурный компонент политической
рекламы (А.М. Горлатов)....................................................................... 126
Раздел 4.5. Постулаты речевого общения в контексте
«лингвистики лжи» (Э.Р. Лассан)......................................................... 131
Часть пятая. ИНТЕРСУБЪЕКТНЫЕ
И ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ
ПОЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Раздел 5.1. Текстовые реминисценции в газетных
текстах (А.Е. Супрун).............................................................................. 141
Раздел 5.2. Эпистемический статус авторского текста
(Е.Г. Тарасевич)....................................................................................... 148
Раздел 5.3. Дискурс политика (Е.Е. Чижевская) ................................ 159
Часть шестая. ВЕРБАЛЬНАЯ КОММУНИКАЦИЯ
НА МАКРОУРОВНЕ
Раздел 6.1. Современные информационные технологии
и политический дискурс (О.В. Зернецкая)............................................ 168
Раздел 6.2. Газета как единица анализа
(И.Ф. Ухванова-Шмыгова, И.А. Дылевский)........................................ 175
Раздел 6.3. Газета – аудитория: типология речевого
взаимодействия (на материале белорусской печати)

223
(И.Ф. Ухванова-Шмыгова)..................................................................... 183
Раздел 6.4 Тематические поля газетного текста (Н.А. Елсукова)........ 196
Часть седьмая. ОБЗОРЫ
Раздел 7.1. Метафора в политическом дискурсе
(Е.А. Тихомирова).................................................................................... 210
Раздел 7.2. Дискурс средств массовой информации
как объект исследования (Е.В. Коршук)................................................ 217
PRO FUTURO.......................................................................................... 226
БИБЛИОГРАФИЯ................................................................................... 228
МАТЕРИАЛЫ К СЛОВАРЮ................................................................. 236
Краткая информация об авторах............................................................ 248

Выпуск 2
Методология исследований политического дискурса: акту­аль­­
ные проблемы содержательного анализа общественно-поли­тических
текстов / под общ. ред. И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: БГУ,
2002. – Вып. 2. – 360 с. (ISBN 985-464-396-0)

Выпуск посвящен памяти Адама Евгеньевича Супруна-Белевича.

Данная коллективная монография освещает ряд теоретических па-

радигм, методологических программ и конкретных методик, а также их
использование в практических исследованиях открытого множества ре-
чевых практик – в сфере политической, религиозной, педагогической,
межнациональной коммуникации. Работа носит междисциплинарный
характер, вписываясь, тем не менее, в рамки учебных курсов, читаемых
на социально-гуманитарных факультетах классических университетов.
Книга может служить в качестве учебного материала для слушате-
лей курса «Дискурсные и текстологические методики в социологиче-
ском исследовании», читаемого на отделении социологии факультета
философии и социальных наук БГУ, а также как дополнительная ли-
тература по дисциплинам «Теоретическая социология», «Методология
и методика социологических исследований», «Социология массовой
коммуникации». Наличие теоретических обзоров, материалов к слова-
рю и библиографии обеспечивает автономию текстовому пространству
книги.
Для специалистов в области теории и практики коммуникации, со-
циологии, социальной психологии, лингвистики, семиотики, культуро-
логии, а также преподавателей и студентов.

224
 СОДЕРЖАНИЕ ВЫПУСКА 2

ПРЕДИСЛОВИЕ..................................................................................... 5
ВВЕДЕНИЕ ............................................................................................ 7
Часть первая. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ
И ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ
Позитивистская, интерпретативная и критическая парадигмы
(Н.В. Курилович) . ................................................................................... 11
1.2. Постмодернистская модель как альтернативная
перспектива (И.Ф. Ухванова) ................................................................ 21
1.3. Я и Другой в философском дискурсе
(Д.В. Майборода)..................................................................................... 29
Часть вторая. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
2.1. Язык и идеология: к вопросу о построении теории
взаимодействия (Т. ван Дейк.
Пер. с англ. И.Ф. Ухвановой).................................................................. 50
2.2. Дискурсные перекодировки: предпосылки
и следствия (А.К. Киклевич) . ................................................................ 64
2.3. Функционально-коммуникативный подход
и проблемы стиля (Т.С. Глушак) ........................................................... 79
2.4. Жанр: статика, генетика, конвенция
(А.В. Попова)........................................................................................... 88
2.5.Теоретические модели коммуникационных процессов
и политическая
коммуникация (С.А. Наумова)............................................................... 96
2.6. Многоаспектность понятия «политическая корректность»
и его исторические корни (Л.М. Середа, Т.С. Козел)............................. 105
Часть третья. СЕМИОТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
3.1. Две тенденции в семиотике (В.В. Макаров).................................. 114
3.2. Традиция и современность: нарушенное
равновесие (В.В. Макаров)..................................................................... 124
Часть четвертая. КОММУНИКАТИВНЫЕ АСПЕКТЫ
4.1. Новостийные медиа в политическом дискурсе
(О.В. Зернецкая)...................................................................................... 139
4.2. Юмор в политическом дискурсе печатных СМИ
(И.Ф. Ухванова)....................................................................................... 147
4.3. Коллаж как интегративный жанр
(И.Ф. Ухванова, С.А. Наумова, Т.В. Амосова)...................................... 153
4.4. Заголовок как индикатор речевого поведения
(А.М. Калюта)......................................................................................... 159
4.5. Политическая сатира Ленни Брюса (А.А. Бергер.
Пер. с англ. Д.М. Булынко)............................................................................ 165

225
 Часть пятая. ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
5.1. Стратегии электоральных исследований (Д.Г. Ротман).............. 178
5.2.Технологии политической рекламы (А.А. Бергер.
Пер. с англ. A. Козловской)..................................................................... 190
5.3. Коммуникативные стратегии: классификационный аспект
(П.В. Зернецкий)..................................................................................... 196
5.4. Операционализация коммуникативных стратегий с позиций
каузально-генетической теории (И.Ф. Ухванова)................................ 200
5.5. Анализ репрезентации реляционных коммуникативных
стратегий в дискурсе молодых белорусских политиков
(И.Ф. Ухванова, О.М. Гудкова, Г.Г.  Манжула).................................... 204
Часть шестая. СПЕЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ
6.1. Коммуникация в организациях (Л. Милхаус.
Пер. с англ. Н.В. Курилович, Д.М. Булынко).......................................... 218
6.2. Гуманистическая педагогика и современное образование
(Л.В. Хведченя)........................................................................................ 232
6.3. Университеты как очаги культуры
(Л.В. Хведченя)........................................................................................ 242
6.4. Религиозная коммуникация: язык и текст
(Н.Б. Мечковская).................................................................................... 249
6.5. Взаимоотношение светской и духовной власти:
на примере полемики Петра I и митрополита Стефана Яворского
(А.Я. Сарна) ............................................................................................ 262
Часть седьмая. КОНТЕНТ-АНАЛИЗ:
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
7.1. Контент-анализ: логика развития метода (Н.В. Курилович)......... 271
7.2. Интегративная модель контент-исследований
(И.Ф. Ухванова)....................................................................................... 286
7.3. Интеграция России и Беларуси в зеркале прессы
(И.Ф. Ухванова, Н.В. Курилович, Н.А. Елсукова).................................. 293
7.4. Коррупция и ее репрезентация в СМИ
(В.Н. Ухванов).......................................................................................... 307
Часть восьмая. ТЕКСТ ПЕЧАТНЫХ СМИ КАК ОБЪЕКТ
КАЧЕСТВЕННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
8.1. Качественный анализ: теория и практика.
Содержание формы и форма содержания (И.Ф. Ухванова)................ 329
8.2. Виртуальная реальность текста в фокусе внимания
исследователя (Н.А. Елсукова)..................................................................... 337
8.3. Национально-консолидирующий дискурс белорусской публици-
стики начала ХХ века (И.Ф. Ухванова, Н.Б. Решетникова)................ 349
8.8.4. Образ мира журнальных изданий (Н.А. Сирош)........................ 366

226
8.5. Структура польского политического дискурса
(И. Коженевска-Берчинска. Пер. с польск. И.А. Дылевского)............. 380
8.6. Маркированность газетного языка
(И.П. Лысакова, Т.М. Диева).................................................................. 390
Часть девятая. ОБЗОРЫ
9.1. Диктат рынка против свободы мысли (Д. Дадли.
«Университеты и глобализация: критические перспективы»)
(А.П. Демьянчук)...................................................................................... 407
9.2. План содержания текста СМИ в фокусе внимания теории
коммуникации (по материалам 2 и 3-го изданий книги
Д. Мак-Куэйла «Массовая Коммуникация») (А.В. Попова).............. 417
9.3. Аргументативная коммуникация (обзор литературы)
(А.А. Маркович)....................................................................................... 429
9.4. Политическая коммуникация (Б. Макнэйр. «Введение
в политическую Коммуникацию») (Е.Е. Чижевская)......................... 438
9.5. История, репрезентация, текст (Ф. Джеймисон.
«Политическое бессознательное. Нарратив как социально-
символический акт») (О.М. Оришева).................................................. 441
9.6. Речевая коммуникация: секреты успеха (международная
конференция) (Е.В. Макарова)............................................................... 449
Pro Futuro.................................................................................................455
Библиография........................................................................................ 458
Материалы к словарю......................................................................... 473
Краткая информация об авторах....................................................... 479

Выпуск 3

Методология исследований политического дискурса: Актуальные

проблемы содержательного анализа общественно-поли­тических тек-
стов / И.Ф. Ухванова-Шмыгова, А.А. Маркович, В.Н. Ухванов; под общ.
ред. И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: «Технопринт» БГУ, 2002. –
Вып. 3. – 360 с. (ISBN 985-464-303-4)

Данная монография посвящена актуальной научной проблеме по-

строения дискурс-портретов политических лидеров современности,
решение которой позволяет лучше понять коммуникативную природу
лидерства, специфику взаимодействия лидера и аудитории, характер
воздействия лидера на свой электорат, а также построить дискурс-ти-
пологию лидерства, объяснить природу харизматичности. В качестве
методологии использована авторская каузально-генетическая теория
содержания дискурса, на основе которой созданы новые технологии

227
дискурс-экспертизы. Материалом для анализа послужили печатные
и видеотексты белорусских и российских лидеров, представленные в
жанрах «интервью», «аналитика», «выступление перед массовой/це-
левой аудиторией», «предвыборная программа». Практический анализ
носит сугубо пилотажный характер и призван апробировать новые ис-
следовательские технологии.
Книга адресована специалистам в области теории и практики ком-
муникации, социологии, социальной психологии, политологии, линг-
вистики, семиотики, культурологии, а также широкому кругу читате-
лей, интересующихся проблемами политической коммуникации.
Проект выполнен в рамках программы INTAS 99-00245; British
Academy SG 31102 и при поддержке Международного совета по ис-
следованиям (IREX).

СОДЕРЖАНИЕ ВЫПУСКА 3
ПРЕДИСЛОВИЕ..................................................................................... 4
СЛОВО БЛАГОДАРНОСТИ................................................................. 5
Часть первая. ДИСКУРС-АНАЛИЗ В КОНТЕКСТЕ
СОВРЕМЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
1.1. Дискурс, дискурс-анализ, дискурсия, дискурс-компетенция...... 7
1.2. Ключевые позиции каузально-генетического моделирования
содержания дискурса.............................................................................. 12
1.3. Дискурс-анализ как совокупность аналитических практик........ 15
1.4. Практические вопросы дискурс-анализа....................................... 25
1.5. Тенденции анализа невербального поведения
политического лидера............................................................................. 29
Часть вторая. ДИСКУРС-ТИПОЛОГИЯ
ПОЛИТИЧЕСКИХ ЛИДЕРОВ
2.1. Политический лидер и аудитория: иллюзия и реальность........... 36
2.2. Классификация дискурс-типов на основе каузально-
генетического моделирования содержания дискурса.......................... 38
2.2.1. Лидер-описательные дискурс-типы............................................ 40
2.2.2. Лидер-формирующие дискурс-типы........................................... 44
2.2.3. Кортеж-описательные дискурс-типы.......................................... 47
2.2.4. Кортеж-формирующие дискурс-типы......................................... 49
2.2.5. Аудитория-ориентированные дискурс-типы.............................. 50
Часть третья. ЛИДЕРЫ БЕЛАРУСИ И РОССИИ:
КОНТЕКСТ-АНАЛИЗ
3.1. Советский период............................................................................ 57
3.2. Перестройка .................................................................................... 62
3.3. Тенденции постперестроечного периода....................................... 79

228
 Часть четвертая. ЛИДЕРЫ БЕЛАРУСИ:
ДИСКУРС ВЛАСТИ
4.1. П. Машеров: дискурс-портрет........................................................ 6
4.1.1. Политик беседует с журналистом............................................... 86
4.1.2. Политик анализирует проблему.................................................. 89
4.1.3. Политик обращается к целевой аудитории................................. 92
4.1.4. Невербальное поведение политика............................................. 95
4.1.5. Типологические карты.................................................................. 95
4.1.6. Общие выводы............................................................................... 105
4.2. С. Шушкевич: дискурс-портрет….................................................. 108
4.2.1. Политик беседует с журналистом............................................... 108
4.2.2. Политик выступает перед массовой аудиторией....................... 110
4.2.3. Политик анализирует проблему.................................................. 111
4.2.4. Программа политика..................................................................... 115
4.2.5. Невербальное поведение политика…………………………….116
4.2.6. Типологические карты……………………………….…………117
4.2.7. Общие выводы………………………………………….……….126
4.3. А. Лукашенко: дискурс-портрет..................................................... 128
4.3.1. Политик беседует с журналистом............................................... 128
4.3.2. Политик выступает перед массовой аудиторией....................... 135
4.3.3. Политик анализирует проблему.................................................. 139
4.3.4. Политик выступает с предвыборной программой..................... 146
4.3.5. Невербальное поведение политика............................................. 148
4.3.6. Типологические карты.................................................................. 149
4.3.7. Общие выводы............................................................................... 159
Часть пятая. ЛИДЕРЫ БЕЛАРУСИ:
ДИСКУРС ОППОЗИЦИИ
5.1.З. Позняк: дискурс-портрет.............................................................. 161
5.1.1. Политик отвечает на вопросы журналиста................................ 161
5.1.2. Политик обращается к массовой аудитории............................... 164
5.1.3. Программа политика..................................................................... 166
5.1.4. Политик анализирует проблему.................................................. 168
5.1.5. Невербальное поведение политика............................................. 170
5.1.6. Типологические карты.................................................................. 171
5.1.7. Общие выводы............................................................................... 179
5.2.В. Гончарик: дискурс-портрет......................................................... 181
5.2.1. Политик отвечает на вопросы избирателей................................ 181
5.2.2. Политик отвечает на вопросы газеты......................................... 184
5.2.3. Политик обращается к электорату............................................... 186
5.2.4. Программа политика..................................................................... 188
5.2.5. Невербальное поведение политика............................................. 190
5.2.6. Типологические карты.................................................................. 190

229
5.2.7. Общие выводы............................................................................... 200
КРАТКИЕ ВЫВОДЫ ПО ДИСКУРСУ
БЕЛОРУССКИХ ПОЛИТИКОВ........................................................ 202
Часть шестая. ЛИДЕРЫ РОССИИ:
ДИСКУРС ВЛАСТИ
6.1. Ельцин: дискурс-портрет................................................................ 206
6.1.1. Политик беседует с журналистом............................................... 206
6.1.2. Политик обращается к народу..................................................... 208
6.1.3. Программа политика..................................................................... 210
6.1.4. Невербальное поведение политика............................................. 213
6.1.5. Типологические карты.................................................................. 214
6.1.6. Общие выводы............................................................................... 223
6.2. В. Путин: дискурс-портрет............................................................. 225
6.2.1. Политик беседует с журналистом............................................... 225
6.2.2. Политик обращается к массам..................................................... 227
6.2.3. Политик анализирует проблему.................................................. 229
6.2.4. Программа политика..................................................................... 232
6.2.5. Невербальное поведение политика............................................. 233
6.2.6. Типологические карты.................................................................. 234
6.2.7. Общие выводы............................................................................... 243
Часть седьмая. ЛИДЕРЫ РОССИИ:
ДИСКУРС ЛИДЕРОВ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ
7.1. Г. Зюганов: дискурс-портрет........................................................... 246
7.1.1. Политик беседует с журналистом............................................... 246
7.1.2. Политик выступает перед целевой аудиторией.......................... 248
7.1.3. Политик анализирует проблему.................................................. 250
7.1.4. Политик выступает с программой............................................... 253
7.1.5. Невербальное поведение политика............................................. 255
7.1.6. Типологические карты.................................................................. 256
7.1.7. Общие выводы............................................................................... 266
7.2.В. Жириновский: дискурс-портрет................................................ 269
7.2.1. Политик беседует с журналистом............................................... 269
7.2.2. Политик обращается к народу..................................................... 272
7.2.3. Политик анализирует проблему.................................................. 273
7.2.4. Программа политика..................................................................... 278
7.2.5. Невербальное поведение политика............................................. 279
7.2.6. Типологические карты.................................................................. 280
7.2.7. Общие выводы............................................................................... 289
КРАТКИЕ ВЫВОДЫ ПО ДИСКУРСУ РОССИЙСКИХ
ПОЛИТИКОВ........................................................................................ 292

230
 Часть восьмая. ДИСКУРС-МОДЕЛЬ ХАРИЗМЫ
8.1. Харизматический лидер: дар или конструкт................................. 296
8.2. Построение рабочего определения понятия
«харизматический лидер» в дискурс-проекции.................................. 300
8.3. Тест на харизматичность................................................................. 305
8.4. Другие дискурс-модели лидерства................................................. 310
ЗАКЛЮЧЕНИЕ..................................................................................... 311
БИБЛИОГРАФИЯ................................................................................ 313
ПРИЛОЖЕНИЕ 1. Каузально-генетическое моделирование
плана содержания дискурса................................................................... 322
ПРИЛОЖЕНИЕ 2. Образец рабочей таблицы для сбора
дискурс-данных....................................................................................... 329
ПРИЛОЖЕНИЕ 3. Невербальное поведение:
кодировочный лист................................................................................. 330
МАТЕРИАЛЫ К СЛОВАРЮ............................................................. 335

Выпуск 4
Методология исследований политического дискурса: актуаль-
ные проблемы содержательного анализа общественно-политических
текстов. Политическое поле Беларуси глазами дискурс-аналитика /
И.Ф. Ухванова-Шмыгова, Е.В. Савич, Н.В. Ефимова; под общ. ред.
И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: БГУ, 2008. – Вып. 4. – 215 с.
(ISBN 978-985-476-682-9)

Данный выпуск репрезентирует новые методики дискурс-анали-

за, рожденные в русле авторской каузально-генетической теории со-
держания – «реконструкция дискурс-картин мира» и «реконструкция
дискурс-картин кортежного взаимодействия коммуникантов» (дис-
курс-картин речевого поведения на примере взаимодействия комму-
никативных кортежей). Предлагается описание процедур анализа и их
практическое применение на примере дискурсов четырех институцио-
нальных субъектов, функционирующих в политическом пространстве
Беларуси. Каждый из дискурсов представлен реальными дискурсны-
ми практиками (дискурсиями) реальных субъектов, а именно: пред-
ставителей экспертного дискурса, руководства политических партий,
руководства общественных организаций и представителей отдельных
сегментов электората. Последовательно описаны процесс анализа, про-
межуточные результаты анализа и выводы о специфике репрезентации
как референтной характеристики содержания дискурсов институци-
ональных субъектов (их дискурс-картин мира), так и интерактивной
(коммуникативно-кортежной) харакристике содержания – дискурс-кар-

231
тин кортежного взаимодействия коммуникантов, вошедших в исследо-
вательскую выборку
Адресуется специалистам в разных областях знания, как то: ме-
тодология исследований, качественный социологичский анализ, каче-
ственная психология, теории и практика дискурсных и коммуникавных
исследований как в пространстве политического дискурса, так и за его
пределами. Целевой аудиторией этого выпуска, как и наших предыду-
щих выпусков могут быть также представители молодой науки имид-
желогии.
Выпуск был переиздан в 2009 г. Содержание см. в информации
о выпуске 6.

Выпуск 5
Методология исследований политического дискурса: актуаль-
ные проблемы содержательного анализа общественно-политических
текстов. Дискурс в современном гуманитарном знании / под общ. ред.
И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: БГУ, 2008. – Вып. 5. – 272 с.
(ISBN 978-985-476-644-7)

Сборник посвящен актуальным проблемам теории и практики дис-

курсных исследований. Включает статьи белорусских ученых по во-
просам методологии, теории и методического обеспечения дискурс-
ных исследований, предлагая, в частности, материалы исследований по
таким направлениям как исторический, педагогический и психологи-
ческий дискурс, а также медийный, кросскультурный и методический.
Адресуется специалистам в области теории и практики коммуни-
кации, социологии, социальной психологии, политики, лингвистики,
семиотики, культурологи, а также широкому кругу читателей, интере-
сующихся проблемами коммуникации.

СОДЕРЖАНИЕ ВЫПУСКА 5
ВВЕДЕНИЕ ........................................................................................... 3
Часть первая. ТЕОРИИ. ИДЕИ. КОНЦЕПЦИИ............................
Маркович А. А. Дискурс: определения, история возникновения,
типология, подходы к изучению дискурса......................................... 5
Ухванова-Шмыгова И. Ф. Методологические и методические
вопросы дискурс-исследований.................................................................. 17
Задворная Е. Г. Дискурс как фильтрующая система
и принципы речевого общения.............................................................. 28
Сидорцов В. Н., Шутова О. М. Лингвистический поворот
в историографии и дискурс-анализ..................................................... 37

232
Ухванова-Шмыгова И. Ф. Введение в дискурс-аналитические
практики, или Чем отличается контент-анализ
от дискурс-анализа.................................................................................. 49
Часть вторая. МЕЖДУНАРОДНЫЙ
И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДИСКУРС
Коршук Е. В. Кросскультурные различия в дискурсах
устойчивого развития............................................................................. 78
Курчак Л. В. Международные бизнес-коммуникации:
модели, задачи, проблемы...................................................................... 87
Часть третья. ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ
ДИСКУРС………………………………................................................ 95
Тарновская Т. Г. Коммуникативный статус
педагогического дискурса...................................................................... 95
Подкопаева Е. П. Коммуникативно-риторические критерии
эффективности процесса обучения....................................................... 102
Часть четвертая. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
Солодуха А. С. Трансформация научного дискурса
последователей Л. С. Выготского.......................................................... 116
Часть пятая. ДИСКУРС СМИ.................................................................... 129
Савич Е. В. Медийный дискурс лоббирования ................................... 129
Туркина О. А. Дискурс конфронтации: сопоставление картин
мира, репрезентированных в дискурсах победителя
и проигравшего в телевизионной игре «Последний герой 1» ........... 143
Соловьева Т. В. Картина мира, репрезентированная
в тексте литературной рецензии в СМИ............................................... 164
Часть шестая. ИСТОРИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
Чижевская Е. Е. Критический дискурс-анализ
в историческом исследовании..................................................................... 174
Сергеев В. Н. Как «рисовали себе в речи» свою жизнь
партийцы 1920-х гг.: некоторые аспекты процедуры сужения
многозначности (по материалам внутрипартийной
дискуссии в БССР).................................................................................. 179
Клімаў І. П. Прывітальная формула ў старабеларускіх /
стараўкраінскіх прадмовах XVI– XVII ст. . ......................................... 191
Часть седьмая. МЕТОДИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
Лущинская О. В. Компетенции в обучении письменному
иноязычному дискурсу студентов-журналистов................................ 215
Александрович М. О. Формирование дискурс-компетенции
и интереса к учебе студентов....................................................................... 224
Ухванова-Шмыгова И. Ф. Дискурсная и методическая
компетенции и их место в процессе повышения качества
преподавания иностранного языка в вузе............................................. 231

233
Петрошевич А. В., Петровская И. И. Использование
‘техники Майндмэппинга’ на занятиях по иностранному языку....... 245
Зинченко Я. Р. Обучение политической коммуникации
на иностранном языке: основные подходы в рамках
преподавания иностранного языка для специальных целей
в классическом вузе................................................................................ 251
Аннотации на материалы сборника на английском языке.......... 262
Краткая информация об авторах....................................................... 269

Выпуск 6
Методология исследований политического дискурса: актуаль-
ные проблемы содержательного анализа общественно-политических
текстов. Политическое поле Беларуси глазами дискурс-аналитика /
И.Ф. Ухванова-Шмыгова, Е.В. Савич, Н.В. Ефимова; под общ. ред.
И.Ф.Ухвановой-Шмыговой. – Минск: Изд. центр БГУ, 2009. – Вып. 6. –
2015 с. (ISBN 978-985-476-724-6)

Данный выпуск является результатом продолжения работы авто-

ров над опти­мизацией процесса реконструкции дискурс-картин мира
и кортежного (субъект-субъектного) взаимодействия из конкретных
дискурсий респондентов. Выпуск 6 представляет собой доработанную
и дополненную версию выпуска 4, который был дополнен и уточнен,
снабжен словарем ключевых терминов, а также дополнитель­но отре-
дактирован с целью адаптации содержания для более широкого круга
чи­тателей. Реконструируются дискурс-картины мира и кортежного вза-
имодействия (с учетом того, что каждый коммуникант является кор-
тежем другого) четырех институциональных субъектов, функциониру-
ющих в политическом пространстве Беларуси, на примере дискурсий
реальных субъектов. Объектами исследования стали экспертный дис-
курс, дискурс руководства политических партий, руководства обще-
ственных организаций и представителей отдельных сегментов электо-
рата. Описаны процедуры и сам процесс анализа, даны ступенчатые
результаты анализа, делаются выводы о специфике коммуникативного
поведения проанализи­рованных субъектов политики (кортежная харак-
теристика содержания) и особенностях репрезентированных ими дис-
курс-картин современного политического поля Беларуси (референтная
характеристика содержания).
Адресуется специалистам в таких областях знания, как методоло-
гия дискурс-исследований, методологические проблемы социально-
политических исследова­ний, теория и практика коммуникации, каче-
ственная социология, социальная психология, лингвистика текстового

234
и дискурсного пространств, семиотика и се­миология, культурология,
политика.

СОДЕРЖАНИЕ ВЫПУСКА 6

Введение ............................................................................................ 3
Часть 1. Методология исследования................................................. 11
1.1. Каузально-генетический подход к исследованию
политического дискурса........................................................................ 11
1.2. Обоснование выборки..................................................................... 30
1.3. Исследовательский инструментарий............................................. 35
1.4. Тематический комментарий к исследовательскому
инструментарию...................................................................................... 39
Часть 2. Экспертный дискурс . .......................................................... 41
2.1. Эксперты: типология речевого поведения (дискурс-картины
кортежного взаимодействия)................................................................. 43
2.1.1. Эксперт 1........................................................................................ 43
2.1.2. Эксперт 2........................................................................................ 48
2.1.3. Эксперт 3........................................................................................ 52
2.1.4. Эксперт 4........................................................................................ 56
2.1.5. Краткие выводы............................................................................. 59
2.2. Реконструкция дискурс-картин политического поля
Беларуси из глубинных интервью с респондентами.......................... 61
2.2.1. Эксперт 1........................................................................................ 61
2.2.2 Эксперт 2......................................................................................... 74
2.2.3. Эксперт 3........................................................................................ 82
2.2.4. Эксперт 4........................................................................................ 88
2.2.5. Краткие выводы............................................................................. 92
2.3. Выводы по части 2........................................................................... 93
Часть 3. Дискурс партийного руководства...................................... 97
3.1. Реконструкция дискурс-картин кортежного
взаимодействия респондентов............................................................... 97
3.1.1. Респондент 1.................................................................................. 97
3.1.2. Респондент 2 . ............................................................................... 100
3.1.3. Респондент 3 . ............................................................................... 102
3.1.4. Респондент 4.................................................................................. 104
3.1.5. Краткие выводы............................................................................. 106
3.2. Дискурс-картины политического поля Беларуси
в репрезентации респондентов.............................................................. 107
3.2.1. Респондент 1.................................................................................. 107
3.2.2. Респондент 2.................................................................................. 114
3.2.3. Респондент 3 . ............................................................................... 119

235
3.2.4. Респондент 4 . ............................................................................... 124
3.2.5. Краткие выводы............................................................................. 131
3.3. Выводы по части 3........................................................................... 133
Часть 4. Дискурс руководства общественных организаций......... 138
4.1. Типология речевого поведения респондентов дискурс-картины
кортежного взаимодействия................................................................... 139
4.1.1. Респондент 1.................................................................................. 139
4.1.2. Респондент 2.................................................................................. 142
4.1.3. Респондент 3.................................................................................. 144
4.1.4. Краткие выводы............................................................................. 147
4.2. Дискурс-картины политического поля Беларуси
в репрезентации респондентов.............................................................. 148
4.2.1. Респондент 1.................................................................................. 148
4.2.2. Респондент 2.................................................................................. 158
4.2.3. Респондент 3.................................................................................. 164
4.2.4. Краткие выводы............................................................................. 173
4.3. Выводы по части 4........................................................................... 177
Часть 5. Дискурс двух сегментов электорального
поля Беларуси........................................................................................ 179
5.1. Четыре ключевых типа отношений
респондентов к предмету общения....................................................... 180
5.2. Реконструкция дискурс-картин кортежного
взаимодействия, «рисуемых» респондентами каждого
типа в фокус-групповых дискуссиях.................................................... 182
5.3. Дискурс-картины политического поля Беларуси
в репрезентации респондентов.............................................................. 186
5.4. Выводы по части 5........................................................................... 197
Заключение ............................................................................................ 201
Литература ............................................................................................ 204
Словарь ключевых терминов............................................................. 206
Краткая информация об авторах....................................................... 213

Выпуск 7
Методология исследований политического дискурса: актуальные
проблемы содержательного анализа общественно-политических тек-
стов. Сборник научных трудов. Дискурсы рефлексиии рефлексия как
дискурс / под ред. И.Ф. Ухвановой [и др.]. – Минск: Изд. центр БГУ,
2017. – Вып. 7. – 207 с. (ISBN 978-985-476-724-6)

236
 С данного выпуска научной серии «Методология исследований по-
литического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа
общественно-политических текстов» (МИПД) начинается расширение
междисциплинарной компетенции научного коллектива и перемещение
изучения политического дискурса в иные дискурсные проекции. Пер-
вой из предложенных проекций является дискурс рефлексии, внимание
к которому сохраняется и в следующем Выпуске 8. Оба выпуска рас-
сматривают рефлексию и ее дискурс в единстве двух начал – сущност-
ного (категориального) и репрезентативного (материального). Истори-
ки и дискурсологи, литераторы и журналисты, политологи и философы
из Беларуси, Литвы, Польши, России, Украины и Чехии обсуждают
вопросы политической истории, методологические и технологические
аспекты ее изучения вширь и вглубь, с позиции интерпретации и ре-
конструкции, осмысления и оценки, значения и значимости. Политиче-
ский дискурс и политическая история осмысливаются с позиций широ-
кого интерсубъектного и межпредметного пространства, реализуемого
в открытом пространственно-временном континууме.

СОДЕРЖАНИЕ ВЫПУСКА 7
Информация о серии МИПД.............................................................. 3
ВВЕДЕНИЕ ........................................................................................... 4
1. Исторические процесcы и политический дискурс:
вопросы общей, междисциплинарной и дисциплинарной
методологии и репрезентации............................................................ 11
Фомин И.В. Трансдисциплинарный семиотический
инструментарий и исследования политического дискурса................. 11
Метелева Т.А. Философские проблемы исторического дискурса...... 21
Кузнецов Ю.Б. Влияние психоанализа на возникновение
новых форм философского и историчеcкого дискурса....................... 32
Кошкарова Н.Н. Журналистика и политика: межкультурный
вектор исследования точек пересечения............................................... 40
Куранова С.И. Новейшая история развития жанров дискурса .......... 57
2. Историческая наука и институциональный дискурс:
актуализируемые модели развития . ................................................ 79
Кудряченко А.И. Современные подходы к изучению
всемирной истории в Украине. ............................................................. 79
Зеленько Г.И. Институт президентства Украины
в современном историко-политологическом дискурсе Украины....... 91
3. Первая мировая война: дискурсы истории,
политики, литературы, коммуникативистики, дидактики.......... 111

237
Зернецкая О.В. Бельгийские средства коммуникации
на полях Первой мировой войны: исторический дискурс
и персональные реминисценции........................................................... 111
Яновский О.А. Белорусские историки в условиях
Первой мировой войны.......................................................................... 120
Блашков Ю.А. Первая мировая война на страницах
«Августа Четырнадцатого» А.И. Солженицына:
упущенные читетельские возможности .............................................. 128
Кузнецов Ю.Б. Историко-психологический дискурс учителя
гимназии Иосифа Турянского, участника Первой мировой
войны (роман-свидетельство «За пределами боли»)........................... 137
Ершова О.И. Беженцы в годы 1-й мировой войны
в контексте истории Беларуси. ............................................................. 141
Щавлинский Н.Б. Беларусь и другие западные губернии
Российской империи в аннексистских планах кайзеровской
Германии накануне и в начальный период Первой мировой
войны (1913–1916 гг.)............................................................................. 154
Сергеенкова В.В., Балыкина Е.Н. Электронный образовательный
проект «Российская империя в годы Первой мировой войны»
как мини-вариант будущего электронного учебника.......................... 165
4. Политика и культура: актуализация категорий «память»
и «забвение» …...................................................................................... 171
Макаров В.В. Франкоязычные книги в национальной
библиотеке Беларуси: коннотационное поле........................................ 171
Солошенко В.В. Опыт возвращения, защиты и сохранения
культурных ценностей: немецкий дискурс........................................... 179
Кшычтан Б. Визуализация памяти и забвения: создание
политически ангажированного дискурса
(Пер. с англ. Л.М. Янушкевич)................................................................ 188
Сведения об авторах............................................................................. 204

238
 СОДЕРЖАНИЕ
ИНФОРМАЦИЯ О НАУЧНОЙ СЕРИИ
«МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ
ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА:
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО
АНАЛИЗА ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ
ТЕКСТОВ» (МИПД)............................................................................. 3
СЛОВО БЛАГОДАРНОСТИ.............................................................. 5
Зернецкая О.В., Кузнецов Ю.Б., Рудяков П.Н., Савич Е.В.,
Ухванова И.Ф. ВВЕДЕНИЕ. СОВРЕМЕННОЕ СОЦИАЛЬНО-
ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ: ПОЛИФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ
КАК ОСНОВА ИНТЕРДИСЦИПЛИНАРНОГО МЫШЛЕНИЯ . ..... 10
1. МЕНТАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ АНГАЖИРОВАННОГО,
КОНФРОНТАЦИОННОГО, ИНТЕГРАТИВНОГО
И ДРУГИХ ВИДОВ ДИСКУРСА: КОГНИТИВНЫЕ
ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА.............................................. 24
Колесов В.В. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ПОЛЕ РУССКОГО
СОЗНАНИЯ: КОНЦЕПТЫ ВЛАСТЬ, ЗАКОН И НАРОД.................. 24
Лассан Э. МИР – ЭТО ВОЙНА? (К ВОПРОСУ
О КОГНИТИВНЫХ ПРОЦЕССАХ ПОРОЖДЕНИЯ
ТЕРМИНА «ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»).................................................... 50
Краснова Т.И. АРХЕТИПЫ ДИСКУРСА ОППОЗИЦИИ
(на материале печатных СМИ русского зарубежья 1918–1921 гг.)... 62
2. КОНСТРУИРОВАНИЕ ИДЕОЛОГЕМ
ВЛИЯНИЯ И РЕКОНСТРУКЦИЯ
НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ.......................................... 76
Михайлов А.В. ИДЕОЛОГЕМЫ НОВЕЙШЕЙ
РОССИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕОЛОГИИ
И ФАКТОР АДРЕСАТА / НОСИТЕЛЯ ИДЕОЛОГИИ....................... 76
Бадиян-Секежицка Н. ДИСКУРС-КАТЕГОРИЯ
«САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ НАЦИИ»
И ЕЕ ОПЕРАЦИОНАЛИЗАТОРЫ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ
АСПЕКТ И ОПЫТ АНАЛИЗА.............................................................. 107
3. НОВЫЕ И СТАРЫЕ МЕДИА В КОНТЕКСТЕ
СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ........................ 122
Зернецкая О.В. ОСОБЕННОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО
ДИСКУРСА СОЦИАЛЬНЫХ МЕДИА В ОСВЕЩЕНИИ
ПРЕЗИДЕНТСКИХ ВЫБОРОВ В США 2016 года............................. 122

239
Сарна А.Я. СЕТЕВОЙ АКТИВИЗМ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ДИСКУРС «НОВЫХ МЕДИА»............................................................. 133
Савельева И.В. ТЕКСТЫ ИНТЕРНЕТ-КОММЕНТАРИЕВ
В ПРОСТРАНСТВЕ НЕПРОФЕССИОНАЛЬНОГО
ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА......................................................... 150
Криволап А.Д. ЭВОЛЮЦИЯ ТВИТТЕР-ДИСКУРСА
#ELECTBY В ХОДЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ КАМПАНИЙ
2012 и 2016 гг........................................................................................... 165
4. СОБЫТИЯ И СУБЪЕКТЫ ИСТОРИИ:
РОЛЬ ВЕРБАЛЬНЫХ МАРКЕРОВ
В РЕКОНСТРУКЦИИ СМЫСЛОВ.................................................. 177
Власов С.В., Демидов Д.Г. ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ
ТЕМАТИКА И ЕЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ В «СЛОВЕ О ПОЛКУ
ИГОРЕВЕ» И В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
второй половины XVIII века.................................................................. 177
Михайлова Т.В. ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ
И ИХ МАРКИРОВАНИЕ В ИМПЕРАТИВНЫХ
ВЫСКАЗЫВАНИЯХ (на материале русских
публицистических текстов XVI в.)........................................................ 194
ЗАКЛЮЧЕНИЕ..................................................................................... 210
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ................................................................. 212
ПРИЛОЖЕНИЯ.................................................................................... 214

240
 ДЛЯ ЗАМЕТОК

____________________________________
____________________________________
____________________________________
____________________________________
____________________________________
____________________________________
____________________________________
 Научное издание

МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ
ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА:
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
СОДЕРЖАТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ

Сборник научных трудов

Основан в 1998 году

Выпуск 8

ДИСКУРСЫ РЕФЛЕКСИИ:
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ
В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ

Ответственный за выпуск Е. В. Савич

Редактор Г. А. Пушня
Компьютерная верстка Н. М. Лазар

Подписано в печать 09.11.2018. Формат 60×84/16.

Бумага офсетная. Ризография.
Усл. печ. л. 14,2. Уч.-изд. л. 16,7. Тираж 100 экз. Заказ 45.

Издатель и полиграфическое исполнение:

государственное учреждение образования
«Республиканский институт высшей школы».
Свидетельство о государственной регистрации издателя,
изготовителя, распространителя печатных изданий
№ 1/174 от 12.02.2014.
Ул. Московская, 15, 220007, г. Минск.
246